«Сокол и цветок»

3482

Описание

Верхом на белоснежном коне, окруженной нимбом серебрянных волос, Джесмин казалась прекрасным видением.Но эта девушка поклялась никогда не отдавать свое сердце мужчине. До тех пор, пока в хрустальном шаре не увидела лицо самого Дьявола – мрачного, задумчивого рыцаря, способного убить любого, лишь бы сделать ее своей...



Настроики
A

Фон текста:

  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Аа

    Roboto

  • Аа

    Garamond

  • Аа

    Fira Sans

  • Аа

    Times

Вирджиния Хенли Сокол и цветок

Моему мужу Артуру

Когда мы поженились

тридцать три года назад,

мы были ровесниками.

Сейчас я, конечно, гораздо моложе.

Рецепты и магические зелья, приведенные в этом романе, существовали в действительности и взяты из древней рукописи «Полный травник Калпеппера», написанного астрологом и врачом Николасом Калпеппером. Эти рецепты включены в книгу исключительно для усиления средневековой атмосферы, и ни в коем случае не рекомендуются для повседневного применения.

Глава 1

Молодая девушка высоко подняла руки, ожидая, пока старуха окутает ее обнаженное тело серебристым одеянием, тонким, словно паутина. Прозрачная ткань ниспадала до самых щиколоток, украшенных янтарем, выбранным за магические свойства. Волосы девушки, роскошные, бледно-золотые, словно лунное сияние, вьющимися прядями рассыпались по плечам, доходя до самой талии.

Старуха, отступив, растаяла в полутьме, царившей в комнате на самом верху башни, а девушка, неслышно скользя по полу, оказалась в круге из тринадцати свечей. Она двигалась с такой гибкой грацией, что пламя почти не поколебалось, только высоко взметнулось к потолку и опало, став из желтого синим.

Девушка начала ритуал, размяв травы и пряности в алебастровой чаше, потом поднесла к ним длинную свечу. Ароматный дым розмарина, клевера и мирры, свиваясь клубами, поплыл к потолку, приятно кружа голову. Следуя наставлениям, девушка подняла украшенный драгоценными камнями кубок, пригубила кроваво-красное вино и ясным чистым голосом произнесла заклинание:

– Призываю вас, все Силы Вселенной, и умоляю послать короля и королеву в Англию с тем, чтобы королевский двор отныне находился в столице.

Она пристально уставилась в хрустальный шар, который, казалось, наполнился крутящимся серым дымом, но тут же снова стал прозрачным. Глаза, необычного бледно-сиреневого цвета, от напряжения потемнели и превратились в фиолетовые. Девушка усилием воли «вызывала» образы королевской четы на троне, с коронами на головах.

Снова серый дым наполнил внутренность шара и рассеялся; показались король и королева на судне, пересекающем пролив между континентом и Англией.

В проницательных, когда-то таких же прекрасных глазах старухи, наблюдавшей за внучкой, светилась хищная гордость обладательницы.

– Ублюдок, семя ублюдка, – прошептала она, не сводя глаз с девушки, но тут же протянула руку, чтобы перехватить грубые слова, прежде чем они успеют осесть во времени и пространстве. В конце концов, можно по-разному смотреть на вещи. Джезмин[1] дитя любви, и старуха с детства вбивала в голову внучке, что в ее жилах течет кровь могущественных королей, что по происхождению она принцесса!

Побочный сын усопшего короля, великого Генриха II, Уильям Лонгсуорт, сделал прелестную дочь Эстеллы своей любовницей, но та умерла, пытаясь произвести на свет Божий его дитя, потому что была слишком изящна и миниатюрна, чтобы рожать детей.

Хотя малышка оказалась крохотным болезненным созданием, благодаря самоотверженным усилиям Эстеллы ей удалось выжить. И теперь Джезмин, такой же хрупкой и нежной, как цветок, имя которого она носила, скоро исполнится восемнадцать. На какое-то мгновение Эстелле захотелось навсегда оставить девушку у себя, но она быстро сделала кабалистический знак, чтобы стереть эгоистичное желание.

Джезмин, неожиданно рассмеявшись, выбежала из круга свечей.

– Эстелла, я совсем замерзла! Дай побыстрее мое шерстяное платье!

Бабка поспешила потеплее закутать девушку и, наклонившись, задула свечи.

– Превосходно, Джезмин! Завтра ночью, когда придут деревенские женщины, сделаем так же, как сейчас...

– В этот раз я и вправду видела короля с королевой! Наверно, заклинания подействовали бы сильнее, назови я их имена: Ричард и Беренгария.

– Нет, – твердо объявила старуха, покачав головой.– Навсегда запомни: никогда не будь слишком точна, это затрудняет исполнение желаний. Тебе необходимо, чтобы королевский двор оказался в Англии, а ты смогла стать знатной дамой, а может быть, фрейлиной королевы – любой королевы.

Джезмин, смеясь, кивнула.

– Даже королевы Элинор.

– Опасайся ее ревности! Она так и не простила Генриха за то, что он изменил ей с Розамунд Клиффорд, родившей королю сына, твоего отца, Уильяма. Конечно, Элинор уважает и почитает его как великого графа Сейлсбери, но ты, дитя его любви и к тому же столь изысканно прекрасное, станешь острым шипом, терзающим сердце и пробуждающим неприятные воспоминания. Эта старая волчица не задумается уничтожить тебя!

Джезмин быстро сменила тему:

– Ты в самом деле считаешь, что я смогу убедить деревенских женщин, будто обладаю колдовскими чарами?

– Нет ничего легче, любовь моя! Суеверия – вот что главное в жизни этих деревенских простаков! Я давно уже вбила им в головы, что владею неземными силами. Кроме того, какое колдовство им необходимо? Средства, чтобы избавиться от бед и несчастий, причиненных мужчинами?

Она с отвращением выплюнула последнее слово. Эстелла часами могла разглагольствовать на эту тему и всегда с неизменной злобой. Собственный муж беспощадно избивал ее, когда был пьян, и Эстелла не скрывала, что непременно отравила бы негодяя, не прикончи его раньше удар вражеского меча. Ее единственной радостью в этом несчастливом замужестве была прелестная дочурка. Но и эта красота оказалась проклятием, поскольку привлекла графа и послужила причиной ее безвременной гибели. Если верить госпоже Эстелле Уинвуд, Бог создал мужчин, любых – королей, рыцарей, крестьян, – лишь на горе женщинам, и старуха посвятила всю свою жизнь, чтобы держать внучку подальше от них.

– Крестьянка начинает с того, что просит любовное зелье, желая завлечь любовника, потом – талисман, чтобы уберечься от зачатия и наконец – средство, чтобы избавиться от плода. Припоминаешь, чтобы они когда-нибудь просили еще о чем-то?

В глазах Джезмин блеснули веселые искорки.

– Разве только мази и притирания, чтобы залечить раны и синяки от побоев.

– Вот именно, – удовлетворенно кивнула Эстелла.– Запомни все хорошенько и ничего не бойся!

– Кстати о притираниях: я перед сном хвтела закончить еще одну страницу, ну страницу травника, ту, где речь идет о болиголове. Прошу, проверь, все ли верно, прежде чем я сделаю рисунок, – попросила Джезмин.

Эстелла подошла к большому дубовому столу, провела пальцами по пергаменту: «...Болиголов крапчатый, обыкновенный, стебель зеленый, высотой четыре-пять футов, в красных пятнах. На узлах большие разлапистые листья, расположенные друг против друга, по краям зазубренные, темно-зеленого цвета. Зонтичное растение: в июле цветет белыми цветами, дает много беловатых плоских семян. Имеет сильный, дурманящий, неприятный запах. Растение находится под влиянием планеты Сатурн. Болиголов чрезвычайно холоден и очень ядовит, особенно при приеме внутрь. Применяется для лечения различных наружных воспалений, опухолей всех частей тела, а также огня Святого Антония, волдырей, ушибов и ползучих язв. Растертые, положенные на лоб листья помогают при красных опухших глазах. Печеный, привязанный к рукам корень излечивает подагру. При отравлениях болиголовом лучшее противоядие неразбавленное вино».

– Превосходно, – довольно улыбнулась Эстелла, – недаром у тебя такая великолепная наставница! Спокойной ночи, дитя мое, не сиди всю ночь за рисованием. Я пришлю Мег с ужином. Нужно попробовать хоть немного откормить тебя!

Джезмин любила рисовать, умела искусным чередованием света и тени сделать так, чтобы ее цветы казались настолько живыми, источающими аромат, что хотелось протянуть палец и коснуться капли росы на листочках.

Не успела девушка сесть за стол, как неизвестно откуда появившийся воробей уселся на край чаши с вином.

– Кш-ш, Фезер, кш-ш, – прошептала Джезмин, осторожно взмахнув рукой, и крохотная птичка, вспорхнув, уселась на потолочной балке. Сосредоточенно прикусив язык, Джезмин полностью погрузилась в свое занятие и не заметила, как Фезер вновь слетел вниз и окунул клювик в кроваво-красное вино, а потом, откинув головку, жадно глотнул.

Девушка уже мыла кисти, когда Йег, молодая горничная, вошедшая с подносом, поставила его на стол и тревожно вскрикнула:

– Ой, миледи, маленькая птичка мертва! Воробей и в самом деле лежал на спине; крошечные скрюченные лапки торчали вверх.

Джезмин испуганно подняла глаза, но тут же рассмеялась.

– Да нет, просто опять пьян! Ах ты, гадкий мальчишка! – Укоризненно покачав головой, она осторожно подхватила воробья, поцеловала крошечную головку. Потом допила вино, протерла кубок салфеткой и опустила в него птицу.– Ну вот, здесь тебя никто до утра не тронет.

Госпожа Уинвуд с внучкой жили в Уинвуд-Кип, небольшом поместье с высокой башней, дарованном ей графом Сейлсбери и расположенном на дальней окраине Сейлсбери-Плейн, около Стоунхенджа. Все слуги были взяты в усадьбу из соседней деревушки. Эстелла предпочитала видеть вокруг себя женщин, но поскольку в конюшне нельзя было обойтись без мужчин, брала в услужение только мальчиков до четырнадцати лет. Времена были тяжелые, беззаконные, поскольку король Ричард Львиное Сердце решил отправиться в крестовый поход, а страной правили могущественные лорды, без конца враждовавшие между собой из-за земель, замков и власти. Однако женщины жили не ведая страха – их покровителем был сам великий граф Сейлсбери, сводный брат короля. Хотя его резиденция в Сейлсбери, где стоял главный замок, была расположена всего в двенадцати милях от Уинвуд-Кип, Джезмин не часто видела отца – ведь он поклялся королю охранять приграничные территории между Англией и Уэльсом. Под его командой находились сотня рыцарей и почти двести тяжело вооруженных всадников, поэтому Эстелла старалась, чтобы Джезмин как можно реже навешала отца и не выходила за пределы женской половины замка.

У графа было две законные дочери – наследницы его огромных поместий, с детства обученные всем премудростям ведения домашнего хозяйства и управления замками будущих мужей, ведь от девушек ожидалось, что они смогут удачно выйти замуж.

Хотя Уильям искренне любил малышку Джезмин, но поняв, что крохотное болезненное созданьице может не выжить в его замке, с готовностью поручил ее заботам родной бабки, которая сделала все, чтобы вдохнуть жизнь в девочку. Джезмин получила довольно необычное воспитание, чтобы не сказать больше. Ребенка, слишком маленького и хрупкого, чтобы стать в будущем женой и матерью, наставляли в изящных искусствах: музыке, рисовании, каллиграфии, ботанике, поэзии и магии. Она словно существовала в зачарованном мире, где реальность переплеталась с фантазией, но эта странная жизнь идеально подходила для столь нежного существа.

Рассвет принес прекрасное солнечное утро, одно из лучших за весь год. Стоял конец апреля; деревья в саду были усыпаны цветами, с первыми лучами солнца запели птицы. Эстелла вошла в спальню внучки, когда та одевалась.

– Хорошо, что ты уже встала. У нас много дел сегодня. Нужно успеть подготовиться к вечернему собранию.

Джезмин осторожно стряхнула колючий шарик с домашней туфельки и улыбнулась, услыхав протестующий визг ежика.

– Тише, Квилл, ты и так полночи не давал мне спать своим топотом, а вот теперь, когда сам захотел отдохнуть, даже притронуться к себе не позволяешь!

– Он ночной зверек, Джезмин. Его не переделаешь. Почему ты не оставила ежа в башне? – Эстелла.

– Фезер опять напился до потери сознания, и я боялась, что Квилл его сцапает, – призналась Джезмин.

– М-да, – процедила Эстелла, поджав губы.– Истинно мужское поведение!

Женщины ступили за порог и остановились, ошеломленные буйством красок. Джезмин, заметив тонущую в птичьей купальне пчелу, опустила в воду палец. Несколько секунд насекомое сидело совершенно неподвижно, а потом деловито начало вытирать головку и усики передними лапками. Поскольку они все равно направлялись сначала к ульям, Джезмин позволила мохнатому созданьицу оставаться на своем пальце, пока они наконец не добрались до пчельника. Первый сад был засажен с таким расчетом, чтобы привлечь как можно больше пчел и бабочек. Под боярышником, вишнями и дикими яблонями цвели бордюры и клумбы флоксов, гвоздик, лимонной вербены, примул и гиацинтов. Газон пестрел лютиками, клевером и маргаритками, над которыми вились пчелы.

Эстелла завернула соты в сетчатую тряпочку, положила в корзину, и женщины прошли через живую изгородь в сад, где росли лекарственные растения. Там они собрали шалфей, мяту, дягиль, мак и алкану, а потом решили нарвать в соседнем лесу зверобоя и болиголова.

Этой ночью они раздали деревенским женщинам почти все собранные травы: зверобой от бесплодия, мак от зубной боли, алкану от ожогов, дягиль – чтобы побыстрее излечить синяки и ушибы. Но большинство пришли за зельями для своих мужей: снадобьем из болиголова, чтобы унять похоть, или из мяты, чтобы наоборот разжечь ее и пробудить желание. Остальным не терпелось увидеть собственными глазами колдовство. Как и предыдущей ночью, Эстелла нарядила внучку в тончайшее шелковое одеяние, и девушка вступила в круг из тринадцати свечей. Джезмин снова начала ритуал, размяв травы в алебастровой чаше; к потолку поплыл душистый дым. Пригубив кроваво-красного вина из украшенного драгоценными камнями кубка, она громко произнесла каждое желание, взывая к потусторонним силам, а потом, глядя в хрустальный шар, сказала каждой женщине в точности то, что та хотела услышать. Да, не пройдет и месяца, как избранник признается в своих чувствах, да, родится именно мальчик, а не девочка, да, муж отныне будет хранить верность, да, в этом сезоне охота окажется удачной.

Женщины были ошеломлены и очарованы редкой красотой и совершенством форм юной волшебницы. Мантия серебристо-золотых волос, окутавшая изящную фигурку девушки, придавала ей вид неземного создания, пришедшего из иного мира. Отсвет пламени свечей образовал нимб вокруг ее головы, и ни в ком не возникло ни малейшего сомнения, что перед ними – сказочная принцесса, которая может предсказывать будущее и обладает магической колдовской силой.

Было уже около полуночи, когда ушла последняя гостья и хозяйки остались одни.

– Эстелла, – встревоженно призналась Джезмин бабушке, – сегодня у меня не было видений. Ни единого!

– Дорогое дитя, истинные видения так редки и не всегда понятны, но зато ты прекрасно все выполнила сегодня и держалась, словно верховная жрица храма Вселенной.

– Но я чувствую себя просто мошенницей, – пожаловалась девушка.

– И думать не смей, что ты кого-то обманываешь! Я уже сто раз говорила, мы не занимаемся магией и чудесами! То, с чем мы имеем дело, основано на вере, убеждении. Если вера этих женщин достаточно сильна, их желания исполнятся. Люди любого ранга и положения, необязательно крестьяне, но и благородного происхождения, живут гораздо спокойнее и счастливее, когда им есть во что верить. Ну что ж, думаю, мне пора отдохнуть. Нет ничего более утомительного, чем вся эта чернь.

Джезмин ласковым взглядом проводила шагавшую к двери бабушку. Хотя Эстелле было уже под шестьдесят, держалась она прямо и гордо, а ум оставался таким же проницательным и ясным, как в двадцать лет, а может, и еще острее.

Но Джезмин по-прежнему испытывала легкое разочарование: как жаль, что она не обладает истинной силой!

Сбросив серебристое одеяние, девушка потянулась было к теплой бархатной ночной сорочке, но внезапно отдернула руку... Что-то заставляло ее попытаться еще раз, последний. Может, оставшись одна, она сумеет лучше сосредоточиться?

Джезмин нагнулась, старательно зажгла все свечи, обнаженная вступила в круг и, терпеливо повторив весь ритуал с самого начала, пристально уставилась в хрустальный шар. Внезапно в прозрачной сфере мелькнула молния. Девушка застыла как парализованная: гром и молния были единственным, чего она боялась в жизни. Пока она стояла, словно прикованная к месту, в шаре появился темный образ – лицо мужчины, такое грозно-зловещее, что Джезмин с криком отпрянула. Видение исчезло так же неожиданно, как и появилось, но пока девушка спешила скрыться из темной холодной башни в уютное убежище – свою спальню, это странное лицо по-прежнему стояло перед глазами, и, хотя было отчасти скрыто шлемом с блестящим забралом, глаза горели неистовым жестоким пламенем, и Джезмин затряслась от страха, в твердой уверенности, что видела самого дьявола.

Глава 2

Уильям, маршал всей Англии, находился сейчас в своей главной резиденции, неприступном замке Чепстоу, на границе между Англией и Уэльсом, но вот уже больше недели не наслаждался уютом собственной постели. Вдоль берега реки Северн было воздвигнуто сто шатров, чтобы разместить рыцарей, имеющих владения в Уэльсе. Лорд Ллевелин, самозваный король Уэльса, поднял мятеж, и вся страна вновь была охвачена восстанием.

Уильям Маршалл, граф Пемброк, был самым богатым землевладельцем в Уэльсе, и границы графства Пемброк простирались от Сен-Брайдз-Бей до Кармартена.

Но отнюдь не только он был заинтересован в сохранении мира в своих поместьях. Уильям Лонгсуорт, граф Сейлсбери, привел своих рыцарей и тяжелую конницу на военный совет и раскинул шатры рядом с шатрами Хьюберта де Берга, Хранителя Уэльских Маршей[3].

Один из воинов, высланных на разведку, только что вернулся, и вожди поспешили в самый большой шатер, служивший штаб-квартирой. Разведчик, переодетый уэльским рыцарем, с длинными усами, в кожаной тунике, обнажавшей руки, схваченные на предплечьях золотыми браслетами, сбросил насквозь промокший багряный плащ и с благодарностью принял кружку с элем, протянутую молодым сообразительным оруженосцем.

– Милорды, – начал он, задыхаясь и ставя на стол с картами пустой сосуд.– Ллевелину удалось собрать больше людей, чем мы предполагали. Сейчас он осадил несколько замков на юго-западе.– При этих словах он взглянул на Уильяма Маршалла: именно тому принадлежали осажденные замки.– Остальные владения на юго-западе уже захвачены. Одно в Бридженде, одно в Маунтин-Эш и еще...

– Клянусь Богом, Маунтин-Эш мой! – взорвался Фолкон[4] де Берг, резанув яростным взглядом измученного разведчика.– Де Берг, ко мне! – заревел он.

Услыхав семейное имя, употребляемое как военный клич, рыцари Хьюберта немедленно примчались на призыв вождя, и де Берг сразу же покинул шатер, не желая больше ничего слушать, – недаром его прозвали Князем Тьмы: все знали, что в пылу битвы этот молодой человек становился похожим на самого сатану.

При виде такого внезапного ухода Уильям Лонгсуорт поднял брови, а Уильям Маршалл, усмехнувшись, ответил на невысказанный вопрос:

– Клянусь телом Христовым, на этот раз нашла коса на камень! На месте врага я поостерегся бы связываться с де Бергом! У него всего один замок, а я точно знаю: Фолкон никогда не отдаст без боя то, что принадлежит ему!

– Лошади валятся под ним от усталости, – вмешался Хьюберт де Берг, – а когда его люди умоляют о передышке, Фолкон с презрительной усмешкой оставляет их на дороге и мчится дальше. Истинно нормандский лорд с пламенем битвы в крови.

– Вы, должно быть, очень гордитесь таким сыном, – заметил граф Сейлсбери, у которого были одни дочери.

Но Хьюберт с сожалением покачал головой.

– Я всего лишь его дядя, милорд.

Военный совет затянулся допоздна. Предлагаемые планы действий отвергались один задругим. Только на следующее утро бароны достигли соглашения и выработали совместную стратегию. На третий день последовал приказ свернуть лагерь, но только на четвертые сутки последние из солдат потушили костры и приготовились к походу.

Граф Сейлсбери был уже готов вскочить на боевого коня, когда увидел молодого рыцаря, показавшегося ему знакомым.

– Вы, кажется, один из людей Фолкона де Берга? – осведомился он.

Норман Жервез был поражен тем, что сводный брат короля обратился к нему.

– Да, милорд граф, – ответил он сдержанно, не понимая, за что удостоился такой чести.

– И сопровождали его в Маунтин-Эш? Он помчался туда, как Ангел Смерти, чтобы вернуть замок.

– Мы вернулись, милорд граф, – не вдаваясь в подробности, ответил Жервез.

– А Маунтин-Эш? – продолжал допытываться граф.

– Он взял замок. И сумел обличить предателя. Голова кастеляна сейчас красуется на воротах.

– Но у де Берга не было времени для осады! Как ему это удалось?

– Штурмовал стены, – ответил рыцарь так спокойно, будто говорил о самой естественной вещи в мире.

Граф Сейлсбери ошеломленно взглянул на Жервеза.

– Спросите де Берга, может ли он поговорить со мной.

Но только несколько часов спустя Фолкон де Берг на громадном боевом коне Лайтнинге[5] подъехал к Уильяму Лонгсуорту, графу Сейлсбери. Оруженосец графа, почтительно поклонившись, придержал лошадь, чтобы не слушать разговора могущественных лордов. Уильям задумчиво рассматривал де Берга, мысленно отмечая мощные бедра, массивные мускулистые руки, темное свирепо-жесткое лицо. Потом, сузив глаза, без обиняков перешел к делу:

– Это правда, что вы штурмовали замок?

– Они недооценили силу моего гнева. Больше этой ошибки не повторят, – спокойно ответил де Берг.

– Но как вы можете быть уверены, что подобное не случится снова? – рассудительно осведомился граф.

Волчья усмешка Фолкона де Берга мелькнула и мгновенно пропала.

– Я взял в заложники сына нового кастеляна. Он знает, что, если предаст меня, мальчишке не жить.

Уильям удовлетворенно кивнул. Граф успел по-своему оценить лорда де Берга, и ему явно понравилось увиденное. По рождению Фолкон принадлежал к могущественной семье де Бергов. Его прадед появился в Англии вместе с войсками Вильгельма Завоевателя и помог тому покорить Ирландию. Отец Фолкона безвременно погиб, но дядя, Хьюберт де Берг, Хранитель границ, был к тому же шерифом графств Херфорд, Дорсет, Сомерсет и Беркшир. Другой дядя Фолкона, Уильям де Берг, был владетелем Коннота и области Лимерик, составлявших почти пятую часть Ирландии.

Наконец Сейлсбери облек свои мысли в слова:

– Кто-нибудь из де Бергов является вашим сюзереном?

Фолкон покачал головой.

– Нет, милорд. У меня всего один замок, но права мои на владения безраздельны и неоспоримы. Я связан присягой верности только с королем.

– Тогда вы окажете мне большую честь, если будете сражаться бок о бок со мной, под моими знаменами.

– Я крайне польщен вашим предложением, милорд, – не колеблясь ответил де Берг.– Я буду биться рядом с вами, но под собственным знаменем.

Граф Сейлсбери и не подумал оскорбиться. Молодой де Берг не желал ни от кого зависеть и без церемоний давал это понять!

Следующие двое суток Сейлсбери смог поближе познакомиться с рыцарем. Тот всегда носил полное боевое вооружение; со стороны было тяжело смотреть, как он выдерживает такой вес. Сейлсбери никогда не видел его спящим. Де Берг знал имена всех своих людей, не только рыцарей, но и вассалов и кастелянов тоже. Когда они разбивали лагерь, Фолкон обходил костры, останавливаясь, чтобы поговорить с людьми, ответить на вопросы, взглянуть на лошадей. Он даже не гнушался тратить время на беседы с простыми солдатами и поэтому точно знал, чего можно ожидать в бою от каждого. Де Берг обладал безоговорочной властью над своими людьми и добивался этого с такой видимой легкостью, что потряс даже много повидавшего в жизни Сейлсбери. Этой ночью, когда остальные вожди пили, играли в карты и забавлялись со шлюхами, Сейлсбери подошел к костру де Берга.

– По-моему, вы выполняете обязанности лучше любого капитана. Если я дам вам пятьдесят рыцарей и сотню тяжеловооруженных всадников, сумеете командовать ими так же хорошо, как и своими?

– Сами знаете, что смогу, милорд, иначе не предложили бы, – весело сверкнув темными глазами, ответил де Берг.

– Завтра доберемся до Бридженда. Они в вашем распоряжении для этой первой схватки.

– Придется встретиться с ними сегодня, чтобы получше познакомиться, да и им нужно знать, чего ожидать от меня.

– Тело Христово, – простонал Уильям, – неужели ты никогда не спишь, парень?

Снова блеснула волчья улыбка.

– Успею выспаться в могиле! Англо-нормандская армия медленно продвигалась вперед сквозь непрестанные апрельские ливни, не щадившие ни людей, ни животных, так что на солдатах гнила одежда и ржавели кольчуги. Обозные телеги и осадные машины, баллисты, предназначенные для того, чтобы обстреливать стены камнями, увязали и тонули в грязи в самые неподходящие моменты, доводя людей до отчаяния и изнеможения. Но Фолкон де Берг постоянно ухитрялся находить занятия для своих солдат так, что у них не было времени ныть и жаловаться. Он воспользовался всеми преимуществами медленного марша, поняв, что может отвести своих людей дня на два и позже успеть присоединиться к основным силам. Было раннее утро; туман еще не рассеялся, когда Фолкон де Берг, твердо вознамерившись взять замок до восхода солнца, попал в засаду. Шайка валлийцев, спрятанная в рощице, осыпала врагов стрелами. Но отступать и скрываться было не в характере де Берга. Его людям было приказано ни днем, ни ночью не снимать лат и кольчуг, поэтому те, кто ослушались и имели глупость пасть жертвой меткости валлийских лучников, не услышали слов утешения и сочувствия от товарищей.

Де Берг пустил коня в галоп и помчался во главе своего отряда, намереваясь обратить в бегство и растоптать врага. Звуки и запахи битвы опьянили его: свист стрел, впивающихся в мягкую плоть или со звоном ударяющихся о металлические щиты; вонь пота, крови, рвоты... страха. Стоны, вопли и всхлипывания постепенно замирали, вытесняемые гулким стуком сердца, отдававшимся в ушах Фолкона. В этот ранний час он действовал мечом без малейшего усилия, потому что с самой юности был приучен сражаться с рассвета до заката и еще долго после того, как немела правая рука.

Он прикончил с дюжину валлийцев, некоторые попали под копыта боевого коня, так что земля стала скользкой от крови и размазанных внутренностей. Фолкон сам воспитал Лайтнинга, и конь в бою был свиреп и яростен и нападал на врагов.

В этот момент де Берг заметил юношу в кожаной тунике, в ужасе отпрянувшего от оскаленных зубов и тяжелых копыт жеребца. Валлиец, не удержавшись на ногах, упал; шлем свалился на землю – – длинные черные шелковистые пряди рассыпались по плечам. Ошеломленный Фолкон сообразил, что перед ним женщина, которую едва не раздавил Лайтвинг, и, молниеносно спрыгнув, наклонился над девушкой. Стянув тяжелую латную перчатку, он провел загрубевшей рукой по упругим ногам девушки. Та плюнула ему в лицо. Фолкон, не задумываясь, сжал пальцы в кулак с силой ударил валлийку так, что она потеряла сознание, и, перекинув через седло бесчувственное тело, вновь ринулся в битву.

Когда схватка была окончена, оставшихся в живых человек двенадцать валлийцев взяли в плен. Среди них была и женщина. Остальные были ранены или корчились в смертных муках. Кроме того, англичане захватили около тридцати голов скота, спрятанного в лесу.

К концу первой недели Фолкон взял два замка, Скенфрит и Ллантилио, и намеревался просить короля пожаловать ему захваченные владения.

Войска Уильяма Маршалла ждали только отставших обозов, чтобы двинуться на Пемброк, оставив Сейлсбери и Хьюберта де Берга отвоевывать оставшиеся земли и замки.

Наконец прибыли обозы с провизией и фуражом, доставленными из имений маршала в Страйгуиле, Уэстоне и Бэгуорте. Получение припасов для армии, находящейся на марше, всегда было делом нелегким, так что в этот вечер в лагере царило почти праздничное настроение. Вожди отдыхали у горящей жаровни в палатке маршала, наслаждаясь свежим элем и большой головкой сыра, присланной его предусмотрительной супругой.

– Ты счастливец, Уильям, – заметил Сейлсбери, с довольным видом вытирая рот рукой.– Хорошая жена, опора мужу, – дороже золота.

Хьюберт де Берг добродушно хлопнул племянника по плечу.

– Именно это я и говорил пареньку, да не один раз, а уж теперь, когда у него три собственных замка, трудненько будет управляться в одиночку.

– Не уверен, что мне так уж необходима жена, – ухмыльнулся Фолкон, – но с готовностью признаю, что пора подумать о семье.

Хьюберт продолжал настаивать, так как считал, что сыновья Фолкона внесут приток свежей крови в могущественную семью де Бергов.

– Можно бы посвататься к вдове Уорвика, но боюсь, охотников на нее и без того слишком много: уж очень богатое приданое!

Фолкон де Берг свел брови.

– Предпочитаю завоевывать земли в бою или получать их в награду от короля.

– Это делает тебе честь, но не стоит отказываться от женщины только потому, что у нее неплохое приданое, – возразил Сейлсбери.– Поскольку у меня нет сына, дочери Эла и Изабел получат все. Я предпочел бы видеть зятем безземельного рыцаря, достаточно сильного, чтобы защитить и удержать владения моей дочери, чем какого-нибудь титулованного барона или графа, изнеженного и избалованного.

Мужчины вновь наполнили кожаные кружки и, громко смеясь, начали перечислять Фолкону, какими достоинствами должна обладать будущая невеста. Список был коротким, но достаточно содержательным: прежде всего, женщина должна быть способной рожать крепких сыновей, с детства учиться умению хозяйничать, всему необходимому, чтобы справиться с тысячью и одной обязанностями владелицы замков и угодий, зачастую весьма нелегкими, и наконец последнее, но отнюдь не менее важное – невесте следует принести в дар будущему мужу как можно больше земель, замков, городов и деревень, вместе с данью живущих там рыцарей и податями крестьян.

Разговор о женщинах вскоре возбудил в мужчинах похоть; то и дело кто-нибудь вставал и выскальзывал из шатра, желая утолить вожделение с одной из многочисленных шлюх, неизменно следующих в обозе любой армии, находящейся на марше.

Фолкон решил отправиться в свой шатер, и Хьюберт проводил его.

– Клянусь перчаткой Господней, мальчик, Сейлсбери, по-моему, хочет видеть тебя своим зятем. Может, ты прав, что воротишь нос от графини, – объявил он, имея в виду вдову Уорвика.

Фолкон покачал головой.

– Признаюсь, что по натуре достаточно честолюбив, но Сейлсбери – сводный брат короля. Не считаешь, что это слишком высоко для меня?

– Кровь де Бергов ничем не хуже крови Плантагенетов... а может быть, и лучше! По крайней мере, мы не наделены проклятой вспыльчивостью Плантагенетов, больше похожей на безумие.

– Разве, Хьюберт? Меня довольно часто обвиняли в этом, – ответил Фолкон, растянув губы в жесткой ухмылке.

– Это всего лишь пламя в твоих внутренностях, – с гордостью объявил Хьюберт.

У входа в шатер де Берга, встревоженно хмурясь, маячил Жервез. Завидев Фолкона, он тихо прошептал:

– Милорд, один из заложников просит аудиенции.

– Скажи – нет, – коротко ответил де Берг. Оруженосец поколебался.

– Это женщина, милорд.

– Скажи ей нет, – повторил Фолкон. Жервез нервно откашлялся.

– Она ничего не желает слушать, милорд. Ожидает вас в шатре.– И чувствуя, что обязан предупредить господина, добавил:– Будьте осторожнее, сэр, валлийцы часто используют своих женщин, чтобы заманить нас в смертельную ловушку.

Сведя темные как вороново крыло брови, Фолкон громко расхохотался, явно довольный такой преданностью оруженосца и, откинув полог шатра, вошел ннутрь.

Глаза Морганны расширились от изумления при виде гигантской тени, упавшей на пол шатра. Свечи к металлических подсвечниках, стоявшие на походных сундуках, бросали отсветы на стены из красного шелка. Когда Фолкон снял шлем, стало видно, что он красив истинно мужской красотой, но любой мог ощутить зловещую ауру, сигнал опасности, исходивший от него. Де Берг дерзко, оценивающе осмотрел пленницу, словно срывая кожаную тунику и золотые наручные браслеты, и продолжал неотрывно глядеть в зеленые, косо посаженные глаза над высокими скулами, пока та, не выдержав напряженного молчания, выпалила:

– Я хотела поговорить с тобой.

– Если бы я желал поговорить с тобой, – презрительно бросил Фолкон, – велел бы привести тебя.

И улыбнулся про себя, заметив гневный огонь в зеленых глазах. Как легко вывести ее из равновесия!

– Я заметила, ты целыми днями глаз с меня не сводишь, – запальчиво вскрикнула она.

– А я заметил, ты постоянно глазеешь на меня, притом с вожделением, – отпарировал он.

Пленница откинула голову, и длинные волосы шелковистым водопадом рассыпались по спине. Снова воцарилось молчание. Пожав обнаженным плечом девушка повернулась спиной к Фолкону и величественно зашагала к высокому столу с разложенными на нем картами.

– Не интересуешься, зачем я пришла? – лукаво спросила она.

– Я и так знаю, – ответил Фолкон, тремя огромными прыжками перекрыв расстояние, отделявшее его от девушки.– Не терпится лечь под меня. Любопытно другое: что тебе понадобится завтра.

Обхватив сильными руками стройные бедра, он посадил девушку на высокий стол. Морганна заколотила маленькими, но жесткими кулачками по широкой груди, но стальные пальцы безжалостно впились в них, начали выворачивать, пока она не прекратила сопротивление. Девушка охнула от боли, но Фолкон мгновенно впился губами в ее губы, словно стремясь поглотить ее заживо. Неожиданное нападение подействовало на девушку подобно возбуждающему зелью: она жадно втянула в рот язык Фолкона, всосавшись в него с ненасытной страстью.

Фолкон с сожалением глянул на кровать, но тут же понял: так далеко они просто не успеют добраться. Раздвинув ноги Морганны, он встал между ними и бесцеремонно потянул пленницу на себя. Пока он срывал с нее кожаную тунику, Морганна лихорадочно высвобождала из лосин набухший, пульсирующий член. Оба дрожали от нетерпения и предвкушения столь совершенного слияния.

Фолкон, слегка согнув колени, врезался в девушку, крепко сжимая ее ягодицы. Морганна, не помня себя, извивалась под ним. Никогда еще ее не возбуждали так мгновенно и яростно. Сила страсти этого великолепного самца лишила ее воли и стыда, и когда он довел ее до ошеломительного, невероятного экстаза, острые ноготки впились в его плечи, а из горла девушки вырвался дикий вопль. Не выходя из нее, Фолкон поднял Морганну со стола и устремился к кровати. Слишком давно у него не было женщины, и желание почти мгновенно вернулось с новой силой. Положив девушку на постель, он навис над ней, опираясь локтями о тюфяк, чтобы не придавить ее своим весом. Морганна была миниатюрной, прекрасно сложенной, смуглокожей. Волосы, такие же темные, как у Фолкона, разметались по подушке, глаза сверкали ненасытной чувственностью – не часто встречались такие страстные любовники, как де Берг. Он снова взял ее, быстро, без поцелуев и нежных слов; Морганна была потрясена, когда опять забилась в судорогах наслаждения, гораздо более сильного, чем в первый раз.

Фолкон откатился от нее, но не лег рядом. Сильные руки подняли Морганну так, что она оседлала мускулистые бедра. Девушка мечтала только об одном: раствориться в объятиях этого человека и уснуть рядом с ним. Ноги ее ослабели, полузакрытые маза удовлетворенно блестели, сладостная истома охватила тело. Фолкон, сузив веки, наблюдал за ней. Такая красавица ни за что не ускользнула бы от внимания Ллевелина!

– Надеюсь, я выигрываю по сравнению с валлийскими крестьянами? – спросил он.

– Сам король пользуется моей благосклонностью, – гордо объявила девушка.

Следовательно, ее ценность как заложницы значительно увеличилась, особенно теперь, когда она столь опрометчиво похвасталась своим положением.

– Ллевелин лорд, а не король, – резко оборвал он.

Девушка пожала гибкими загорелыми плечами, не желая спорить. Поскольку он все равно не даст уснуть, она решила получше познакомиться с этим великолепным мускулистым телом, поросшим темными жесткими волосами. Тонкая рука, скользнув по ребрам, спустилась ниже, к плоскому животу, пальцы сомкнулись вокруг поднявшегося из густой поросли налитого кровью копья. Девушка недоуменно взглянула на набухшее мужское естество. Неужели он в силах взять ее трижды за ночь?

И неожиданно в ней загорелась кровь. Должно быть, де Берг находит ее очень привлекательной, если так ненасытен. Морганна едва сдержала улыбку. Теперь она сможет сделать его своим рабом. Изогнувшись всем телом, она насадила себя на него, и словно стальной клинок вошел в шелковые ножны. Наклонившись, она накрыла губами его рот и застонала от наслаждения, отвечая на мощные толчки.

Позднее, гораздо позднее, когда он, насытившись, лениво растянулся на постели, а обессиленная Морганна свернулась рядом, Фолкон спросил:

– Что же тебе нужно от меня?

Девушка охнула – она уже торжествовала, считая, что покорила рыцаря, лишив его разума.

– Не хочу, чтобы меня брали в Англию заложницей, – в отчаянии прошептала она.– Не желаю терпеть унижения, когда англичанки будут с презрением, свысока смотреть на меня.

Морганна понимала: бесполезно взывать к его жалости – этот человек лишен всяческого сострадания, и поэтому обмякла от облегчения, когда Фолкон пробормотал:

– Может, я отправлю тебя в Маунтин-Эш.

Едва рассвело, огромная армия Уильяма Маршалла, состоявшая из почти двухсот рыцарей и трехсот тяжеловооруженных всадников, вместе с обозами и осадными машинами, была готова свернуть лагерь и двинуться на Пемброк. Но в этот момент прибыл гонец с ужасной вестью, мгновенно положившей конец уэльской кампании.

Король Ричард был ранен так тяжело, что врачи опасались за его жизнь. Он приказал Маршаллу немедленно сесть на корабль и отправиться в Руан, где находилась государственная казна Нормандии. Весь лагерь пришел в смятение, и когда стали известны подробности трагедии, отвращение лордов было неподдельным: подумать только, из-за жалкой горстки золота и ненасытной жадности Ричарда произошло такое несчастье! Как выяснилось, на поле в Шалу нашли клад: золотой щит и сосуд с древними монетами. Король с горсткой рыцарей поскакал в Шалу, желая присвоить сокровище, и был сражен стрелой, пущенной из-за стены замка. Человек, вынесший тяготы долгих крестовых походов, сражавшийся с неистовыми язычниками, человек, завоевавший славу величайшего воина-короля, жившего когда-либо на шмле, теперь лежал на смертном одре. И только потому, что хотел получить все!

Уильям Маршалл переправился через реку Северн, пересек Уэссекс и отплыл на своем судне в Нормандию, в город Руан на реке Сене, чтобы охранять сокровищницу.

Фолкон де Берг вернулся в Англию вместе с Сейлсбери. По пути он старался не сказать ничего лишнего, поскольку опасался попасть между молотом и наковальней. Король Ричард почти не бывал в стране, предпочитая добытую в боях славу тяжким обязанностям монарха. Он так мало заботился об Англии, что продал бы Лондон, если бы нашелся покупатель. Но все же, при всех своих недостатках, Ричард был предпочтительнее двух оставшихся наследников династии Плантагенетов. Брат Ричарда Джеффри был убит на турнире, оставив сиротой сына – подростка Артура. Тринадцатилетний мальчик никогда не ступал на английскую землю и полностью находился под влиянием матери, Констанции Бретонской, ненавидевшей многих при английском дворе и особенно королеву-мать, Элинор Аквитанскую. Филипп Французский представлял такую угрозу для Англии, что короновать юного Артура было равносильно самоубийству.

Оставался только младший брат Ричарда Джон Мортен, фактически правивший бы Англией и Ирландией в отсутствие брата, если бы не упорное сопротивление могущественной знати. Среди них не было ни одного, кого бы радовала перспектива видеть Джона королем.

За время путешествия Фолкон де Берг лучше узнал и полюбил Сейлсбери, поняв, что главными достоинствами этого человека были верность и преданность. Фолкон не желал, чтобы какие-нибудь его слова были истолкованы Сейлсбери как критика в адрес его сводных братьев королевской крови.

– Если Ричард не оправится от раны, милорд, скорбь англичан будет безгранична.

– Не бывать этому! – убежденно воскликнул Уильям.– Он получал десятки ран и потяжелее, выживет и на этот раз. Помяни мои слова, еще до конца месяца мы вновь вернемся в Уэльс.

Фолкон дипломатично кашлянул, подумав, что в этой ситуации Уильям намеренно закрывает глаза на правду. Что ни говори, а они спешат в Англию на тот случай, если придется собраться в Нормандии на похороны короля и коронацию нового монарха.

– От всего сердца надеюсь, что вы правы, милорд, но все же вряд ли Уильяму Маршаллу приказали бы отправиться в Нормандию, не будь положение достаточно тяжелым, – осторожно заметил он.

– Уильям Маршалл – единственный барон, ставящий честь превыше собственных интересов. Такие люди рождаются раз в столетие. Если Ричард прикован к постели, лишь одному человеку он может доверить свою казну.– И, подмигнув де Бергу, добавил:– Уж мы-то знаем, как заботится о деньгах наш король!

Фолкон рассмеялся, обрадованный, что именно Уильям затронул эту тему.

– Да, такому человеку, как Маршалл, любой может доверить свою жизнь или свою жену, – пошутил он.

Оба ни словом не упомянули ни об Артуре, ни о Джоне, поэтому Сейлсбери решил открыть де Бергу все, что таил в душе.

– Знаешь, всегда говорю себе, что унаследовал мужество и умение сражаться от отца, короля Генриха, но совсем лишен ненасытного честолюбия и стремления заполучить трон, терзающих моих братьев. По-видимому, эти качества перешли к ним от матери, королевы Элинор. К счастью, у меня другие стремления. Я прекрасно вижу недостатки Артура и пороки Джона, но оба они – принцы королевской династии и наследники трона, и если придет день, когда один из них будет коронован, я останусь ему верен до конца.

Фолкон подумал, что хотел бы так же ясно и прямо смотреть на вещи. Как была бы проста жизнь, существуй в мире только два цвета – черный и белый! Но на деле все оказывалось гораздо более запутанным, и разбираться в огромном количестве оттенков становилось почти невозможно.

Голос Уильяма вернул его к действительности:

– Я предлагаю тебе и твоим рыцарям гостеприимство Сейлсбери, де Берг, и хотел бы познакомить тебя с дочерьми, но, конечно, делаю это не бескорыстно. У меня свои причины, – откровенно добавил он.

Фолкон де Берг был польщен оказанной честью. Сейлсбери не скрывал, что считает его подходящим женихом и рад был бы видеть зятем в будущем.

– Я предпочел бы сразу отправиться домой, – продолжал Уильям, – на случай, если есть какие-то важные новости, но в этом году я еще не успел посетить замки Беркли и Комб. Не будет слишком большой бесцеремонностью попросить тебя проверить вместо меня, что там делается?

– Ты оказываешь мне большую честь, Уильям, возлагая на меня такое поручение, – искренне ответил Фолкон.

Ему доверили собрать ежегодные подати с двух владений Сейлсбери, натурой и деньгами. Кроме того, придется проверить боевую готовность рыцарей и солдат, оборонительные сооружения, выслушать жалобы, просмотреть счетные книги и бирки надсмотрщиков. От его внимания не ускользнуло также, что Уильям показывает ему усадьбы, которые должны стать частью приданого дочерей.

Фолкон развернул огромного боевого коня и поехал вдоль строя к своим людям. Норман Жервез и Уолтер де Рош немедленно оказались рядом.

– Сэр Уолтер, возьмите половину рыцарей и солдат и возвращайтесь в Маунтин-Эш. Остальные отправятся со мной в Англию. Назначаю вас комендантом Маунтин-Эш. Ваше слово – закон, и, если что-то случится, вы в ответе.

– Не беспокойтесь, милорд, – широко улыбнулся де Рош, польщенный почетным поручением, и принялся тщательно отбирать людей, зная, что лучшие понадобятся де Бергу в Англии.

– Жервез, – обратился Фолкон к оруженосцу, – Ты тоже едешь в Маунтйн-Эш, но после того, как выполнишь приказ, тут же разыщешь меня. Мы приглашены в Сейлсбери.

– Так значит, это правда! Уильям Лонгсуорт дает тебе на выбор одну из своих дочерей!

– Тише, парень! Похоже на то, хотя не стоит радоваться раньше времени, – предостерег Фолкон и, подмигнув, добавил:– Ты мне будешь нужен в Сейлсбери... поможешь выбрать.

– Кровь Христова, ты же знаешь, у меня нет опыта в подобных делах! Прекрасный пол меня до смерти пугает!

– Я даю тебе великолепную возможность набраться опыта, – ухмыльнулся Фолкон.– Отвезешь эту пленницу... Морганну в Маунтин-Эш, да смотри, чтобы ничего не случилось.

Жервез моментально побледнел.

– Милорд, я способен командовать людьми – вы хороший наставник, но женщины – другое дело... особенно эта. Неистова, словно молодой воин. Сомневаюсь, что она захочет подчиниться мне.

– Пойдем, – велел Фолкон.– Я дам тебе короткий урок.

Они направились к пленникам, ехавшим на приземистых валлийских пони. Де Берг жестом подозвал Морганну, и та поспешно приблизилась. Ходили слухи, что король Ричард Львиное Сердце мертв, и девушке не терпелось получить ответы на множество вопросов, когда сегодня ночью она окажется в постели с де Бергом.

– Мой оруженосец, Норман Жервез, доставит тебя в Маунтин-Эш. Его слово для тебя закон. Повинуйся ему во всем, – не допускающим возражений тоном объявил он.

Лицо девушки разочарованно вытянулось, но глаза гневно блеснули.

– Ты не едешь с нами, лорд де Берг?

Значит, молва не лжет. Он отправляется в Англию, чтобы жениться на дочери Сейлсбери, В сердце пленницы загорелись злоба и горечь. Она дала себе клятву, что завладеет этим великолепным мужчиной, но есть ли у нее хоть один шанс, если он станет ухаживать за англичанкой?!

– Правда ли, что король мертв? – требовательно спросила она, понимая, что не будет делить постель с де Бергом ни в эту ночь, ни в последующие.

– Это тебя не касается, Морганна. Речь идет о твоем поведении.– Фолкон повернулся к Жервезу.– Если она ослушается тебя, отними у нее лошадь и заставь идти пешком.

Морганна гордо вскинула голову:

– Я могу идти! Добраться до Англии и обратно, если понадобится! Я всю жизнь взбиралась на холмы Уэльса!

– Станешь такой худой, а на ногах появятся желваки! Какой от тебя будет толк в постели? Мужчина получит больше удовольствия, если трахнет своего пажа, – презрительно бросил Фолкон.

Жервез был потрясен, видя, как легко укротил де Берг высокомерную пленницу, однако сильно сомневался, останется ли она столь же покорной, когда острый словно бритва язык Фолкона уже не будет язвить ее.

Глава 3

Вот уже целую неделю Мег и остальные девушки хихикали и перешептывались, и Джезмин прекрасно понимала причины такого веселья. Скоро Первое мая – день празднования весны, соблюдения старинных ритуалов, восходящих еще к временам язычества и древней религии. Однако Джезмин было известно, что за этим внешне невинным обрядом кроется нечто большее, чем деревенские танцы вокруг Майского дерева[6] и избрание Майской королевы.

Ходили слухи, что в Стоунхендже, под покровом тьмы, происходят оргии. Когда Мег пришла, чтобы сменить постельное белье, Джезмин решила добиться правды.

– Интересно, Мег, а что там, в Стоунхендже, делается?

– Не знаю, миледи, – вспыхнув, чопорно ответила горничная.– Никогда там не была.

– Но наверняка слышала, – настаивала Джезмин.– Расскажи!

– Ну... говорят, там пиршество и танцы. Зажигают костры, танцуют вокруг пламени.

– Я хотела бы пойти, – убежденно заявила Джезмин.

Мег понизила голос до заговорщического шепота:

– Я тоже, миледи. Собираюсь ускользнуть из дому и хорошенько повеселиться.

Но Эстеллу сильно тревожили обряды весенних празднеств, проходивших в древнем храме друидов. Уж она-то точно знала, что скрывает ночная мгла. Теперь только и жди жалоб, слез да просьб избавить от нежеланной беременности! Крестьянки, словно животные, вечно поддаются самым низшим инстинктам и рыдая бегут к ней, как только семя пустило корень. Старуха вздохнула, понимая, что не в силах изменить людскую природу, но твердо решила сделать все, что в ее силах, лишь бы не пустить служанок на ночную пирушку. Она и Джезмин приняли участие в деревенском празднике, танцевали вокруг майского дерева, присоединились к церемонии коронации миловидной девушки, выбранной Майской королевой, но как только солнце начало клониться к западу, старуха велела подопечным отправляться домой и, отведя Мег в сторону, надавала множество поручений.

– Я желаю, чтобы сегодня ты оставалась с леди Джезмин, пока она не заснет. Последние дни она выглядит очень усталой, а ведь она и без того не очень крепкая. И проследи, чтобы леди выпила побольше медовухи с вересковым медом. От этого зелья щеки у нее порозовеют и здоровья прибавится.

Мег почтительно присела, хотя и разозлилась на хозяйку, заставившую ее выполнять ненужную работу. Поджав губы, она отправилась в комнату Джезмин и лениво попыталась привести ее в порядок. Минуты шли, превращаясь в часы, но Джезмин не думала засыпать, посмеиваясь в душе над бабкой и Мег, поскольку прекрасно понимала, что сегодня горничная служит чем-то вроде тюремщика. Налив в кубок медовухи, Мег протянула его Джезмин. Неожиданно та ощутила необычный запах и, принюхавшись, обнаружила, что Эстелла подсыпала в питье мак. Едва заметная улыбка заиграла на губах девушки: ее осенила коварная мысль.

– Можешь сама выпить мед, Мег. Я знаю, ты собираешься в Стоунхендж, путь неблизкий, и тебе нужно подкрепиться.

Долго уговаривать не пришлось: не так-то часто слугам доводилось пить мед. Джезмин помешала угли в очаге и молча наблюдала, как Мег сначала зевнула, потом ее веки опустились, и служанка крепко уснула прямо на табурете. Джезмин поспешно переоделась в ее одежду, прикрыла волосы чепцом из грубого полотна, потом положила Мег на постель и прикрыла одеялом так, чтобы всякий, кто откроет дверь, принял служанку за хозяйку. Чувствуя, как бешено бьется сердце, она накинула поношенный темный плащ горничной, в котором ее, конечно, никто не узнает, и выскользнула из спальни.

Девушка шагала быстро, боясь, что в последний момент мужество ей изменит, и напевала веселую мелодию, чтобы отогнать духов тьмы. Потом осторожно, боясь потревожить конюхов, вывела черного пони из загона позади конюшни. Луна, казалось, решила стать спутницей Джезмин: она плыла прямо над головой, иногда скрываясь за облаками, а потом, когда девушку охватывал страх, так величественно появлялась вновь, что та корила себя за трусость. Джезмин знала: сейчас, должно быть, около полуночи. Хоть бы не опоздать на праздник!

Приближаясь к Стоунхенджу, девушка все больше иолновалась. Сознавая, что там соберутся не только женщины, но и мужчины, она решила быть очень осторожной и наблюдать только со стороны.

В круге из камней горел огромный костер. Толстые поленья громко потрескивали; отсветы пламени окрашивали темное небо в пурпурно-алый цвет. Веселье было в самом разгаре – повсюду слышались дикие вопли, хохот, крики. Спрятавшись за большим валуном, Джезмин попыталась разглядеть танцующих и была потрясена до глубины души, увидев, что все, и мужчины и женщины, резвятся на лугу в чем мать родила! Она завороженно наблюдала за силуэтами обнаженных людей, рисовавшимися на фоне пламени, и к собственному ужасу внезапно поняла: большинство из них не танцует! Они совокупляются! Девушка поспешно отвела глаза и уставилась на темную массу друидских камней. Внимание ее привлекла небольшая группа людей в мантиях с капюшонами. Среди них была всего одна женщина с ребенком на руках. Они подошли к камню, служившему алтарем; женщина подняла ребенка к небу – белый свивальник был хорошо виден во мраке, и положила его на алтарь. Мужчина вынул длинный кинжал и вонзил его в младенца.

Джезмин, не помня себя, вскочила.

– Нет! – завопила она.– Нет! – И со всех ног помчалась к каменному алтарю.

Фолкон де Берг проделал тридцатимильный путь от Беркли до Касл-Комб за один день и надеялся к ночи добраться до Сейлсбери, но не принял в расчет Котсуолдских холмов, больше походивших на горы. Де Берг до сих пор ничего не знал о Ричарде и безжалостно подгонял своих людей, стремясь как можно скорее попасть в Сейлсбери. Если король Ричард умер, граф Сейлсбери немедленно отправится в Нормандию.

Когда ночь застигла их в пути, Фолкон прикинул, что до замка осталось еще добрых десять миль. Они раскинули шатры на равнине Сейлсбери. Но тут Фолкон заметил, что люди встревоженно перешептываются. В подобных случаях он обычно советовался с другом и доверенным рыцарем Жервезом, но тот еще не вернулся из Маунтин-Эш. Подойдя к воинам, стреножившим коней, он без обиняков спросил:

– Монтгомери, в чем дело? Говори же! – Рыцарь перевел взгляд со своего товарища, Фитцджеральда, на де Берга.

– Кое-кто из людей опасается ночевать около Стоунхенджа.

Фитцджеральд кивнул.

– Да, милорд, это недоброе место, населенное древними духами.

Откинув голову, де Берг разразился хохотом.

– Кровь Христова, с каких это пор нормандские рыцари верят в бабьи сказки?!

– Не рыцари, милорд, а солдаты, что родом из этих мест, считают, что мы расположились слишком близко от Стоунхенджа и такое до добра не доведет.

– Вздор! До него несколько миль! Здесь прекрасное место для лагеря – равнина, рядом река Эйвон. Лучше велите им прекратить глупую болтовню и собрать хвороста для костров.– И, ухмыльнувшись, добавил:– Огонь отпугивает злых духов.

Хотя час. был поздний и почти весь лагерь спал, лошади явно беспокоились. Де Берг долго слушал их гревожное ржанье и топот, не понимая, что творится с животными: они к этому времени должны были уже успокоиться. Может, здесь водятся волки или дикая кошка забрела с гор на равнину?

Фолкон лежал, завернувшись в меховое покрывало, рисуя заманчивые картины знакомства с дочерьми графа, когда на ум пришла тревожная мысль: что, если именно близость Стоунхенджа так подействовала на лошадей? Он покачал головой, пытаясь отогнать дурацкую фантазию, отбросил мех и шагнул в ночь. Что это? Воображение играет с ним дурную шутку или он слышит пение? Фолкон сделал несколько шагов и прислушался. Откуда-то издалека доносились крики и музыка, и острый слух животных улавливал странные звуки, беспокоившие их.

Отвязав Лайтнинга, Фолкон почесал жеребца за ушами. Стоунхендж манил его, и любопытство взяло верх. Он вскочил на коня и помчался в направлении шума. Сцена, представшая перед глазами Фолкона, возмутила его до глубины души Де Берг всегда ненавидел разгул и оргии. Во время набегов на замки и крепости его людям под страхом смерти запрещалось насилие. Дисциплина была добродетелью, высоко ценимой им в себе и других. Налет цивилизации был так тонок, что при малейшей возможности они превращались в злобных диких зверей.

Но еще больше де Берг ужаснулся, заметив, ка несколько закутанных в длинные мантии фигур поспешно скрылись, оставив на алтаре окровавленную жертву. Он был оскорблен в лучших чувствах при виде осквернения такого древнего и почитаемого места, как Стоунхендж.

Когда Джезмин с громким криком бросилась к алтарю, словно ангел мщения, не отрывая глаз от кро хотной, закутанной в белое фигурки, мрачные силуэты поспешно растаяли в темноте. Девушка трясущимися руками подняла покрывало.

Глаза ее невольно наполнились слезами, когда она поняла, что в жертву был принесен только что родившийся ягненок, но вместе с грустью пришло чувство облегчения: слава Богу, это не дитя человеческое! И тут же мгновенный ужас сковал ее. Служители Сатаны! Они поклоняются дьяволу и приносят кровавые жертвы, чтобы вызывать самого Князя Тьмы!

Подоспевший де Берг, с лицом потемневшим от ярости, увидел изувеченное животное и грубо схватил Джезмин за плечо. Девушка подняла глаза и сжалась от страха. Сам Сатана! Она видела его раньше, в хрустальном шаре!

Дрожа с головы до ног, почти обезумев, Джезмин начала вырываться. Почему она ослушалась бабушку и пришла в это нечистое место? И вот теперь она в лапах дьявола! Девушка быстро закрыла лицо руками, чтобы он не смог заглянуть в ее душу. Фолкон развернул ее лицом к себе, с силой встряхнул.

– Дрянная девчонка, неужели у тебя нет ни капли стыда? Не отворачивайся, когда я с тобой говорю!

– Нет! Нет! – закричала она.– Если я взгляну в твои глаза, ты украдешь мою душу!

– Что за чепуха? Ты глупая, невежественная деревенщина! – Фолкон сжал запястья Джезмин, бесцеремонно отвел ее ладони от лица.

Она увидела Князя Тьмы во всем великолепии, в роскошном костюме из черного бархата; рукоятка кинжала украшена кроваво-красными рубинами. Он был на голову выше простых смертных и шире в плечах, а лицо... темное, грешно-прекрасное, глаза сверкают зеленым пламенем. Ощутив прикосновение шелковистой кожи, он подозрительно прищурился.

– Это не руки крестьянской девчонки! – Фолкон стащил с девушки поношенный плащ и пригляделся. Убогая одежда и грубый чепец не обманули его.– Ты избалованная, скучающая дама, решившая немного развлечься в платье служанки, – осуждающе заявил он.

Из сжатого страхом горла Джезмин вырвался задушенный вопль. Могущественный властитель ада может обличить ее в любой момент, а когда поймет, что она «белая колдунья», творящая лишь добро, немедленно расправится с ней.

– Пожалуйста, не убивай меня, – умоляюще прошептала она.

– Следовало бы хорошенько избить тебя, чтобы научить порядочности, – зловеще процедил он.– Распутная своевольная дрянь! Сбежала из дома, чтобы тайком повеселиться! Родители, должно быть, не знают, что делать с тобой!

Вышедшая из-за облака луна окутала их серебряным светом. Неожиданно Фолкон понял, что эта девушка – почти ребенок, да еще к тому же дрожащий от страха. Он ожидал увидеть вызывающее личико кокетки, а перед ним был ангел. Гнев мгновенно испарился; Фолкону почему-то стало весело. Она явно впервые осмелилась прийти сюда и, встретив его, приняла за дьявола. Немудрено, что девочка так испугалась! Ну что ж, он постарается преподать ей такой урок, чтобы она никогда больше не посмела явиться в подобное место, как бы сильно ни было искушение!

Он так крепко держал Джезмин за руки, что у той не осталось никакой надежды сбежать.

– Зачем ты пришла сюда?

Девушка судорожно сглотнула, сердце бешено билось, в глотке стоял твердый ком, мешая говорить.

– М-мне было л-любопытно... – с трудом выдохнула она.

Глаза Фолкона весело блеснули.

– Хотела танцевать голой? – ехидно осведомился он.

– Нет, нет, – пролепетала потрясенная девушка. Наслаждаясь смущением Джезмин, Фолкон продолжал подтрунивать над ней:

– Собиралась найти мужчину, любовника? – безмолвно испуганно затрясла головой, не в силах вымолвить ни слова.– Ну считай, ты нашла то, что искала... нашла меня.

На ум мгновенно пришли обрывки запретных гнусных сказаний о том, как Сатана мог сделать со смертными женщинами все, что пожелает.

– Молю, господин, не отнимайте мою девственность, – всхлипнула она.

Его губы странно дернулись.

– Но ведь именно этого ты хотела, когда прибежала сюда? Подумай, какая жалость: побывать в Стоунхендже и не изведать всех наслаждений!

– Наслаждений? – ужаснувшись, зачарованно повторила она.

– Признай правду и посрами дьявола, – смеясь посоветовал он.– Не поймай я тебя, наверняка бы сбросила одежду и голая танцевала вокруг костра.– Сильные пальцы ловко расстегнули пуговицы на лифе.– Потанцуй для меня, – велел он, стягивая платье с девушки и обнажив ее плечи.

О, почему именно ей пришлось испытать на себе силу, которую имел нечистый над женщинами? Какие сильные руки! Им невозможно сопротивляться!

– Изыди от меня, сатана! – вскрикнула она. Голова сильно кружилась, но девушка знала: стоит потерять сознание – и она пропала: дьявол украдет ее девственность. Быть изнасилованной Сатаной! Уж иучше смерть! – Насилие! – хрипло выкрикнула она.

Он снова рассмеялся.

– Насилие? А ты знаешь старинное значение этого слова? «Отдаваться самозабвенно».

Джезмин мучительно поморщилась, и Фолкону почему-то стало жаль девочку.

– Ну что ж, красивые девушки, пойманные дьяволом, должны обязательно платить какой-нибудь выкуп за свое освобождение. Ты отказываешься отдать мне жизнь и девственность, чем же заплатишь? – задумчиво спросил он.

У Джезмин не было при себе ни денег, ни драгоценностей. Она не знала, что предложить.

– Давай посмотрим... ты могла бы станцевать для меня... без одежды.

Фолкон скрыл улыбку, заметив на ее лице гримаску оскорбленной невинности.

– Или подарить поцелуй. Выбирай.

– П-поцелуй, – поспешно сказала она, готовая заплатить такую цену, лишь бы избавиться от него.

Фолкон медленно улыбнулся, и сердце девушки перевернулбсь в груди. – Он потянулся к ней, и Джезмин поняла: с этой минуты она уже никогда не будет прежней. Ее еще не целовал ни один мужчина. Губы незнакомца, теплые и нежные, казалось, соблазняли ее, маня забыть обо всем, отдаться поцелую, лишившему способности дышать, думать, отнявшему волю. Но оказалось, что и Фолкон был потрясен не меньше. Он сразу понял, что никто до него не целовал эту девочку – ее рот был слаще дикого меда. Аромат бархатистой кожи ударил в ноздри, вкус и запах губ кружили голову. Только сейчас Фолкон понял, какое это сокровище – поцелуй девственницы.

Голосом хриплым от внезапного желания защитить девушку, не дать никому коснуться ее, он пробормотал, опустив руки:

– Убирайся подальше от этого места и постарайся больше не грешить.

Джезмин, перекрестившись, отскочила, растаяв в тени огромного валуна, и метнулась в темноту, к тому месту, где был привязан ее пони. В этот момент послышалось громкое ржанье Лайтнинга, и де Берг, вне себя от раздражения, грязно выругался и неохотно пошел к испуганному коню.

Эстелла хлопотала в кладовой, время от времени поглядывая на Джезмин. Внучка с самого утра была необычно тихой и чем-то подавленной, и бабка решила не давать ей больше сонного зелья из мака. Сегодня Эстелла красила ткани в оранжевом отваре бархатцев, фиолетовом – крокуса и коричневом – из грецких орехов. Джезмин молча помогала смешивать красители, пока Эстелла окунала мотки пряжи и куски материи в большую чашу. В воздухе были разлиты запахи пчелиного воска и ягод восковницы: Мег отливала свечи.

Из замка Сейлсбери прибыл управляющий с повозкой, груженной припасами для поместья и только что настриженной шерстью: никто лучше госпожи Эстеллы не был сведущ в искусстве крашения. Управляющий еще с порога выпалил ошеломляющее известие, что граф вернулся из Уэльса, потому что короля Ричарда ранили в Нормандии. Эстелла понимающе кивнула.

– Значит, – зловеще кивнула она, – началось.

Джезмин вздрогнула. Она знала, что, когда управляющий нагрузит повозку вещами, которые нужно будет отправить в Сейлсбери, бабка начнет готовиться к колдовскому обряду. Обычно девушка с нетерпением ожидала таких ночей, когда могла участвовать в магических ритуалах и творить заклинания, но чтобы предсказать будущее, необходимо было поглядеть в хрустальный шар, а она внезапно испугалась видения, уже дважды появившегося перед ее взором – один раз в шаре, а потом и наяву!

Девушка тайком проскользнула в сад, где росли фавы, чтобы собрать некоторые растения и сделать оберег. Он послужит ей талисманом и защитит от зла. Она нарвала душистого базилика, дикого тимьяна, розмарина, пижмы, мяты и лапчатки и связала их красной ниткой. Каждая трава славилась как ароматом, так и свойствами отпугивать нечисть и успокаивать расстроенные чувства.

Позже, когда покрывало тьмы окутало землю, Джезмин с облегчением услышала слова Эстеллы:

– Сегодня, дитя мое, я сама постараюсь увидеть, что судьба готовит нам, но если я впаду в транс, постарайся точно записать все сказанное мной. Мои видения необходимо правильно истолковать, каждая деталь крайне важна.

Снова свечи поставили в круг и зажгли; Джезмин накинула на бабушку черный плащ, усеянный кабалистическими знаками, вышитыми серебряной нитью. Старуха надела большие медные амулеты, усаженные янтарем и бирюзой, и умастила лоб священным маслом из флакончика слоновой кости. Потом вступила в круг пламени, размяла травы и подожгла. Воздух наполнился благоуханием гвоздики, словно в комнату внесли огромную охапку цветов.

Эстелла величественным жестом взяла чашу с вином, отпила глоток и начала произносить заклинания:

– Призываю и молю вас, о Силы Вселенной, наградить меня даром предвидения. Помогите мне прояснить будущее!

Она ласкающим жестом дотронулась до хрустального шара, и неожиданно он начал переливаться блестящими многоцветными полосами. Старуха не отрывала глаз от прозрачной сферы, постепенно впадая в состояние, подобное трансу. Хриплым полушепотом, так непохожим на ее обычный голос, Эстелла начала передавать все, что увидела, Джезмин, сидевшей с пергаментом и пером наготове.

– Животные... Львы...Три золотых льва и львенок с короной... Огромный черный бык... Львы разбегаются в разные стороны... Но черный бык топчет первого льва... затоптал... догоняет второго и убивает его... вот-вот третий золотой лев погибнет под копытами черного быка... свинья... нет, дикий кабан... затащил львенка в темную пещеру. А теперь кабан поднимает оброненную львенком корону. Черный бык напал на кабана, хочет затоптать. Но тот переплывает водную гладь и исчезает. Бык погружается в воду, чтобы дождаться кабана. Появляется шакал и пожирает труп льва, но, не насытившись, принимается терзать труп другого льва и глотает его целиком... шакалу нужно кормить детеныша... они отыскали труп третьего золотого льва, разрывают на куски и поглощают. Но жадность их слишком велика. Они глядят вдаль и видят на берегу, за прозрачными водами, дикого кабана... да, да, они охотятся за кабаном, потому что знают: он слаб, тщеславен, жаждет лишь драгоценностей короны, а не власти, которую она дает.

Все исчезает... расплывается... вернись... вернись...– Госпожа Эстелла, вздрогнув, открыла глаза.– Ты все успела записать? – с тревогой спросила она.

Джезмин помогла бабке сесть в кресло у огня и вручила пергамент. Эстелла внимательно прочитала его, размышляя над только что увиденным.

– Я знаю почти все о том, что это означает. Сейчас лягу спать и во сне увижу истолкование остального. Завтра объясню все, что здесь написано, и предскажу будущее.

– Оно хорошее? – с надеждой спросила Джезмин.

Но старуха покачала головой.

– Как все в жизни: хорошее и плохое, доброе и жестокое, счастливое и несчастное. Однако в этом случае нужно ожидать больших бед, прежде чем наступят светлые времена.

Раздеваясь перед сном, Джезмин размышляла над словами бабушки. В сущности, ей хотелось узнать только одно: отправится ли она ко двору. Девушка философски пожала плечами. Завтра все узнает. Взяв со стола большой кристалл фиолетового кварца, заключающего в себе всю космическую энергию земли и небес, она прижала его ко лбу и сердцу и загадала желание. Она уже собиралась лечь в постель, но заметив ежика Квилла, свернувшегося в колючий шарик у очага, положила его в туфельку, боясь, что ненароком выпавший уголек может обжечь зверька.

Прекрасное теплое майское утро представляло полную противоположность мрачной картине, нарисованной Эстеллой. Джезмин отодвинула блюдо сочной (емляники, совершенно потеряв аппетит после ужасного пророчества.

– Три золотых льва – на гербе короля Ричарда. Всем известно, что черный бык означает смерть. Король уже мертв, вести о его гибели просто еще не успели достигнуть Англии. Львенок с короной – это, конечно, племянник Ричарда, принц Артур, сын Джеффри, законный преемник короля. Дикий кабан, затащивший львенка в пещеру и отнявший корону, должно быть, принц Джон Мортен. Бык под покровом царящей в пещере тьмы, вероятно, убил львенка, чтобы захватить трон.

– Бабушка, ты говоришь, что Джон убьет Артура. Но ты ведь не видела, что кабан прикончил львенка.

– Ты права, не видела. Непроницаемая тайна будет окружать исчезновение львенка, и пройдет много-много времени, пронизанного слухами, легендами, сплетнями и предположениями, прежде чем у кого-то найдется мужество открыто обвинить Джона в гнусном преступлении.– Глубоко вздохнув, Эстелла продолжала:– Бык украдет корону и унесет за дальние воды, то есть в Англию, и станет английским королем, обманом захватив трон.– Старуха помолчала, словно не желая облечь мысли в слова.– Шакал это Филипп Французский, щенок – его сын Луи. Недаром они так жадно пожирали трупы львов – англичане лишатся всех владений в Анжу, Бордо, Гаскони, Бретони и, наконец, даже в Нормандии. Из-за слабости и неспособности Джона управлять государством они разинут хищные пасти на Англию и попытаются завоевать нас.

Джезмин была потрясена страшной картиной, нарисованной Эстеллой, особенно ужасным пророчеством о принце Джоне, ведь что ни говори, он сводный брат отца и, следовательно, ее дядя. Но если верить Эстелле, именно он станет новым королем Англии.

– Неужели он настолько порочен? – прошептала она.

Резкий смешок Эстеллы разорвал воздух.

– Святая невинность! Все короли – это зло и беды! Как еще они могут достичь такого высокого положения и удержать его? Наверное, ты и в самом деле слишком чиста для этого мира, дитя мое. Неужели ты веришь, будто короли страдают оттого, что души их запятнаны убийством? Такие еще не рождались. Сколько смертей на совести этого ублюдка, Вильгельма Завоевателя, или хотя бы того же Ричарда Львиное Сердце? Сколько тел устилает дорогу в Иерусалим и обратно? И не только вражеских, должна тебе сказать. Нет, милая: там, где короли, всегда гнездится порок.

Джезмин невидящими глазами уставилась на красную землянику.

– Я отправлюсь ко двору? – прошептала она. Эстелла долго жестко смотрела на внучку.

– Думаю, может, и поедешь, – вымолвила она наконец.

Глава 4

Фолкону де Бергу все больше становилось не по себе по мере того, как отряд приближался к Сей-лсбери. Он почти боялся услышать дурные вести о короле Ричарде и, по правде говоря, был полон дурных предчувствий относительно предстоящей встречи с Элой и Изабел. Однако поместье ему понравилось. На живописных, поросших лесом холмах и зеленых лугах паслись обширные стада коров и овец.

Замок оказался настоящей нормандской крепостью. Огромные комнаты с высокими сводчатыми потолками, поддерживаемыми мощными балками, были увенчаны башнями с зубчатыми парапетами. Это была неприступная твердыня, окруженная толстыми каменными стенами, внутри которых располагались сам замок, двор, конюшни и различные хозяйственные сооружения: кладовые, маслодельня, сыроварня, прачечная, кухни, купальня, хлев, и винный погреб. В Сейлсбери были своя кузница, оружейная мастерская, арсенал, как, впрочем, и сады и огороды.

Уолтере, управляющий и кастелян замка, очевидно, был предупрежден о приезде де Берга, потому что меньше чем через час успел распорядиться насчет припасов и скота, привезенных из Беркли и Касл-Комб, показал солдатам просторный луг у ручья, где можно было раскинуть шатры, устроил рыцарей в отведенных для них покоях и лично проводил молодого лорда де Берга в огромный холл, где его тепло приветствовал сам граф. Вместо того, чтобы приказать слуге проводить гостя в спальню, он поручил Фолкона нежным заботам своей дочери Изабел. Де Берг был поражен красотой девушки. Все это время его не оставляло подозрение, что дочери Сейлсбери если и не уродливы, то по крайней мере просто некрасивы.

У молодой женщины, дружески улыбавшейся ему, были темные, выразительные, сверкавшие юмором глаза. Волосы, очевидно тоже черные, были спрятаны под высоким головным убором. Фолкон опустил глаза, откровенно разглядывая ее фигуру, но не нашел никаких недостатков. Хотя Изабел была слишком высока для женщины, ей все же приходилось откидывать голову, чтобы взглянуть в лицо темного рыцаря. Она пошла вперед, показывая дорогу, и внимание Фолкона невольно приковали изящные изгибы слегка покачивающихся бедер и ягодиц.

Девушка привела его в роскошную комнату и сказала:

– Отец настаивает на том, чтобы вы жили в его комнате во время пребывания в Сейлсбери. Пожалуйста, не отказывайтесь, он рад угодить вам.

Она вновь улыбнулась Фолкону, оценивая его так же открыто, как и он ее, и, по всей видимости, осталась крайне довольна увиденным.

– Демуазель, вы слишком добры. У меня нет слов, чтобы выразить благодарность.

Фолкон поклонился и оглядел покои. Пол покрыт шелковым ковром, на стенах искусно вышитые гобелены, кровать застлана роскошными мехами. Массивный гардероб занимает всю стену; солнечные лучи, пробиваясь сквозь цветные стекла витража, играют веселыми радужными отблесками.

– Вы, несомненно, найдете здесь все необходимое – от эля и вина, чтобы утолить жажду, до мягких кожаных туфель, чтобы дать отдых ногам. Но мне кажется, больше всего вы мечтаете о теплой ванне, чтобы смыть дорожную пыль и унять боль в костях.

– Демуазель, благодарение Богу, я еще не так стар, чтобы заботиться о боли в костях, – смеясь заметил Фолкон, ощутив, правда, явную боль в паху при упоминании о ванне.

– Пожалуйста, зовите меня Изабел, – попросила она, чуть задыхаясь, – так сильно подействовала на нее истинно мужская красота гостя.

– Леди Изабел, должен сознаться, ваш отец был прав, превознося вас!

Глаза девушки лукаво блеснули.

– Ах, милорд, молю, приберегите комплименты до той минуты, как увидите Элу: ее добродетели ни с чем не сравнимы. Лично я назвала бы их выдающимися.

Фолкон по достоинству оценил восхитительную игру слов, когда увидел Элу, – помимо привлекательного личика и хорошеньких пухлых губок, самой ее выдающейся чертой оказалась грудь, которую без преувеличения можно было назвать великолепной. Фолкон отыскал глазами Изабел, и оба молча улыбнулись остроумной двусмысленности.

Эла все утро провела со старшей поварихой Джоан, грозной женщиной внушительных форм, железной рукой правившей подданными своего «королевства», которой давно бы уже удалось запугать Уильяма Лонгсуорта и полностью лишить его всякой власти, если бы не вмешательство его толковых дочерей. Исходом генерального сражения между Джоан и Элой оказались кулинарные шедевры, способные соблазнить любого мужчину и заставить его мечтать о домашнем уюте и прекрасной жене, способной превратить обыкновенную еду в манну небесную.

За столом велись оживленные веселые беседы – девушки явно хотели показать де Бергу, каким приятным может быть обед в большом зале, когда об удобствах и покое мужчины заботится умелая, приветливая хозяйка замка. Фолкон узнал, что покойная мать с детства готовила дочерей к нелегким обязанностям управления обширными владениями. Обе девушки умели проверять счетные и инвентарные книги. Справляться с большим штатом своевольных, хотя и старательных слуг и поварих было задачей не из легких. Эла и Изабел переезжали из поместья в поместье, собирая припасы, необходимые для войска, заставляя управителей и надсмотрщиков добывать деньги, продукты и оружие. Кроме того, они помогали бедным и показывали пример добродетели и трудолюбия многочисленным вассалам отца.

– Отец, довольно, – смеясь воскликнула Изабел, – Поверь, гостю ужасно скучно слушать, как мы проверяем, не завелись ли черви в солонине и жучки в муке и чиста ли вода в колодце.

Фолкон де Берг протестующе поднял руки.

– Вовсе нет, леди Изабел, мне крайне интересно знать, какова роль женщины в управлении замком. Умоляю, продолжайте, я внимательно слушаю. Эла, широко раскрыв глаза, взглянула на него.

– Мы не работаем сами, просто следим, чтобы все было сделано вовремя и как полагается. Нужно соткать материю и сшить одежду. Выдубить кожу на обувь и туники. Остаются прачечная, свечи, светильники.

– Мы ухаживаем за больными и ранеными, – подхватила Изабел, – сортируем семена, сажаем рассаду И, лукаво усмехнувшись, добавила:– А завтра я подумывала о том, как затравить с десяток волков, – слишком много ягнят пропадает последнее время!

– Успокойся, Изабел, это уж слишком! – смеясь посоветовал отец.– Оставь нам, бедным мужчинам, хоть какое-то занятие!

– Мои люди и я будем рады развлечься охотой, если не возражаете против столь несерьезной забавы, милорд, – с готовностью объявил де Берг.

– У меня прекрасные соколы и ястребы, хотел бы я, чтобы вы испытали их в деле, и черт с ними, с полками, – предложил Сейлсбери, необыкновенно гордившийся своими прекрасно выдрессированными птицами.

Изабел вновь наполнила кубки мужчин, и дамы, истав из-за стола, удалились, предоставив гостю и хозяину поговорить о делах. Девушки сгорали от нетерпения поделиться своими мыслями о госте и хорошенько обсудить его.

Оказавшись в спальне, Эла обхватила себя руками, потом стянула высокий головной убор. Каштановые волосы рассыпались по плечам.

– Клянусь Богом, по-моему, я умерла и попала прямо в рай!

– Богохульствуешь, Эла! – хмыкнула Изабел, бросившись на кровать сестры.– Сразу видно, он задел тебя за живое!

– Ты права, сестрица, – чуть задыхаясь, кивнула Эла.– У меня все дрожит внутри' Заметила, какие у него широкие плечи?

– Ну конечно, нет, – хихикнула Изабел, – и совсем не обратила внимания на мощные бедра, плоский живот, выпуклость...

– Изабел! – с шутливым упреком вскрикнула сестра.

– Я хотела сказать, выпуклость мышц, конечно! Теперь ясно, какие мысли бродят у тебя в голове!

– Знаешь, у меня ноги подкашиваются! О Изабел, надеюсь, он выберет меня, но если попросит твоей руки, постараюсь пережить это, – со своим обычным великодушием заявила Эла.

– У него не столь уж высокий титул. Уверена, что не предпочла бы графа? – спросила Изабел, стараясь выглядеть практичной и беспристрастной, хотя ей это явно не удавалось.

Эла сморщила носик.

– Помнишь последнего графа, который приезжал к отцу? Ел, словно носорог со сломанной челюстью!

– Как можно забыть такое! Но серьезно говоря, Эла, нам есть из кого выбирать, и большинство из тех женихов, что пришлись по душе отцу, можно легко обвести вокруг пальца и заставить делать все, как нам угодно. С такими легче жить. Этот же опасен и не так прост. Он будет господином и хозяином в своем доме. Он совсем не пресмыкается перед отцом.

– Я отдала бы душу, лишь бы стать его служанкой, – вздохнула Эла.

Послышался ответный вздох сестры.

– Он выглядит таким неистовым, даже когда улыбается. Ну что ж, Эла, дорогая, предупреждаю честно: я хочу его. Господи, я могла бы проглотить его целиком!

– Не верю, что нам удастся завлечь его женскими уловками: женщины, должно быть, сотнями бросаются ему на шею! По-моему, он вообще думает жениться разве что по расчету, – предупредила Эла Изабел, всегда считавшая себя слегка умнее сестры, часто удивлялась ее проницательности.

– Но мы одинаково хорошие хозяйки, так что та, которую он сочтет более привлекательной, и получит приз!

Фолкон и Уильям засиделись допоздна, опрокидывая чашу за чашей и обмениваясь занимательными историями. Полупьяный граф впал в сентиментальное настроение.

– Тебе необходима жена, друг мой, да такая, которая родит крепких сыновей! Именно это нужно мужчине больше всего на свете! Правда, в моем случае... что Господь ни делает, все к лучшему! Мой отец, король Генрих, произвел на свет стаю волков, постоянно пытавшихся прикончить его, как загнанного оленя. Я – единственный разумный и спокойный из всех его отпрысков, но возможно, мои сыновья унаследовали бы жадность и честолюбие Плантагенетов. Я виню Элинор Аквитанскую за то, что подбила сыновей расправиться с отцом, но иногда мне кажется, что много уговоров и не потребовалось.

Фолкон постарался увести беседу от опасной темы и вернуться к разговору о женах, но тут Уильям внезапно без обиняков спросил:

– Хотел бы ты такого тестя, как я?

Фолкон хлопнул графа по плечу. Хотя он не имел ни малейшего представления, какую дочь выбрать, в одном был уверен твердо.

– Говоря по правде, Уильям, другого тестя мне не нужно!

Вернувшись после удачной утренней охоты, Фолкон облегченно вздохнул, узнав, что в Сейлсбери приехал его оруженосец, Норман Жервез. Под предлогом показа оружейной мастерской и арсенала де Берг отвел его в сторону, подробно расспросил о том, как идут дела в Маунтин-Эш, и остался доволен подробным докладом.

– Уверен, что кастелян, которого ты назначил, не предаст? – осведомился Жервез.

– Не думаю, пока голова его предшественника окончательно не сгниет и не свалится с ворот замка, – скривив губы, бросил Фолкон.

Жервез, откашлявшись, нерешительно сказал:

– Морганна не доставляла мне беспокойства, милорд.

– Кто? – недоуменно переспросил де Берг.

– Пленница, которую вы поручили моим заботам, – подсказал Жервез.

– Ах, эта! Кровь Христова, не знаю, зачем я посадил ее тебе на шею!

Жервез покатился со смеху.

– Чему это ты так радуешься? – подозрительно спросил Фолкон.

– Ты едва помнишь ее, а она объявила себя твоей любовницей и заставляет слуг во всем ей повиноваться, выполнять любые приказы и поручения.

Де Берг растянул губы в волчьей ухмылке.

– Ее ожидает весьма неприятный сюрприз, если я привезу домой жену.

– Должен сказать, вы зря времени не теряли, милорд!

– Обе дочери Уильяма могут управлять всеми тремя замками даже со связанными руками, поскольку получили необходимое и, как я понял, строгое воспитание. Вот подожди, сам увидишь. Мне нужна твоя помощь – сам я никак не могу выбрать.

Веселая улыбка Жервеза мгновенно погасла: он от души надеялся, что де Берг пошутил. Тем не менее оруженосец старался при каждом удобном случае поближе приглядеться к девушкам.

Дочери Уильяма так хорошо вышколили слуг, что в хозяйстве все шло как по маслу и любая работа выполнялась словно сама собой. Как ни старался Фолкон найти хоть какой-то недостаток в Эле или Изабел, ему это так и не удалось. Обе были деловиты, расторопны, умелы, трудолюбивы, почтительны, хороши собой, каждая, казалось, не против... нет, с радостью готова выйти за него...

Оруженосец чистил все вооружение, находившееся в походном сундуке де Берга, одновременно беседуя с Фолконом.

– Поскольку отсутствие новостей – тоже хорошие новости, думаю, стоит считать, что король Ричард оправился от раны, – заметил он.

Но де Берг нахмурился.

– Такая неопределенность может породить мятеж, особенно среди знати в северных областях. Если в Англии будет долго продолжаться безвластие, волна беззакония уничтожит страну.– И, блеснув улыбкой, добавил:– Хорошо, что ты привел все вооружение в боевую готовность! Не люблю, когда мои люди бездельничают, поэтому и сказал Уильяму, что мы завтра отправляемся охотиться на волков!

– По-моему, они неплохо коротают время: бьются об заклад, которая из дочерей Уильяма станет леди де Берг, – объявил Жервез с фамильярностью близкого друга, которому обычно сходит с рук такое, чего де Берг не позволил бы никому другому.

Брови Фолкона взлетели вверх.

– И у кого же больше шансов на выигрыш? Фаворита уже определили?

– По-моему, на леди Элу ставки выше, милорд.

– Они, конечно, уже успели обсудить ее стати... со всех сторон, – грубо пошутил де Берг.

Жервез слегка покраснел и смущенно засмеялся.

– Не знаю, – задумчиво продолжал Фолкон.– В пользу Изабел говорит ее чувство юмора.

– Значит, вы уже сделали выбор?

– Не совсем, – пожал плечами де Берг.– Думаю, вряд ли это имеет значение. Обе они совершенно одинаковы, – добавил он почти равнодушно.

Жервез откашлялся, как всегда перед тем, когда хотел что-то посоветовать де Бергу:

– Будь я на вашем месте, милорд, то постарался бы узнать, какие земли и замки получит каждая дочь, и только потом принял бы решение.

– Господи Боже, и я еще считал себя бесстыжим ублюдком! Наверное, ты чересчур долго был моим оруженосцем. Я слишком дурно повлиял на тебя, Жервез!

Глава 5

Госпожа Эстелла Уинвуд решила, что обязана предупредить Уильяма Лонгсуорта о неминуемой беде. Худые вести не лежат на месте, но если она сможет подготовить графа к потрясениям, которые ждут впереди, то наградой будет не только сознание выполненного долга, но и боязливое почтение окружающих к ее колдовским силам и способности предсказывать будущее, особенно когда в Сейлсбери прибудут гонцы с подтверждением ее мистических пророчеств.

Поэтому Эстелла и Джезмин встали на рассвете, чтобы отправиться в не такое уж далекое путешествие. Солнце ослепительно сияло, разливая в воздухе восхитительное тепло. Для визита к отцу Джезмин выбрала лучшее платье из нежно-розового бархата; затейливая вуаль тонкого плетения была прикреплена к волосам филигранными серебряными заколками. Девушка оседлала белую кобылку и велела надеть на нее причудливую, ярко разукрашенную упряжь. Бабка уделяла много внимания внешности Джезмин, особенно когда они куда-нибудь собирались, старалась, чтобы внучка выглядела словно принцесса из волшебной сказки, и улыбалась про себя, замечая раскрытые рты и изумленные взгляды мужчин при виде девственно-чистого неземного явления красоты и прелести.

Они не взяли с собой ни горничных, ни охраны – в Сейлсбери было полно слуг; правда, пришлось нагрузить двух вьючных лошадей одеждой, травами и эликсирами, приготовленными Эстеллой специально для домочадцев Уильяма.

Когда женщины миновали Олд-Сарум, находящийся в двух милях от Сейлсбери, госпожа Уинвуд снисходительно взглянула на внучку.

– Поезжай вперед, дитя мое. Я знаю, тебе не терпится пустить лошадь в галоп. Если будешь и дальше сдерживаться, весенняя лихорадка лишит тебя разума. Только помни: ни слова отцу, пока я не выведаю, что ему известно. Могущество разделенное – могущество неполное.

Джезмин прошептала что-то на ухо кобылке и, собрав в горсть мягкую гриву, галопом полетела к замку. Ветер скоро сорвал вуаль, и Джезмин, тряхнув головой, откинула за спину серебристо-золотые волосы, так что солнце превратило их в сверкающий поток, окружив грациозную фигурку светящимся нимбом.

Фолкон де Берг и его рыцари поднялись затемно, решив затравить волчью стаю. Фолкону не потребовалось много времени, чтобы услышать отдаленный вой и определить, где находятся звери, по громкому тявканью, свидетельствующему о том, что добыча уже растерзана. Охотники подоспели слишком поздно, чтобы спасти двух новорожденных ягнят, но сумели вырвать матку из хищных челюстей. Все вымазались в крови, а де Берг к тому же перекинул через седло двух убитых волков. Они возвращались в замок, довольные, что смогли хоть как-то отплатить хозяину за гостеприимство, но внезапно всадники, ехавшие впереди, остановились как вкопанные: из небольшой рощицы появилось прекрасное видение, залитое солнечным светом.

– Единорог! – охнул Норман Жервез.

– Единорогов не бывает, это все сказки, – заявил Фолкон де Берг, с сомнением сдвинув темные брови.

Девушка, сидевшая на спине «единорога», явно испугалась целого отряда неизвестных рыцарей в полном вооружении. Милое личико тревожно вытянулось. Повернув белую кобылу, она бросилась обратно, под защиту деревьев.

– Ни с места! – резко приказал де Берг.– Это моя добыча!

Боевой конь рванулся вперед, быстро сокращая расстояние между девушкой и рыцарем. В ушах Джезмин громом отдавался топот копыт огромного скакуна. Она чувствовала себя загнанным зверьком. Джезмин подняла глаза и, узнав преследователя, покачнулась как от удара. Это он – дьявол! Он разорвет ее, словно злобная адская гончая – белую лань!

Фолкон де Берг схватил ее лошадь за узду и, взглянув в лицо девушки, заметил, что прелестные черты искажены страхом. Рыцарь, словно завороженный, не мог отвести от нее глаз. На какое-то мимолетное мгновение он поверил, что это прекрасное создание верхом на единороге явилось из иного мира. Такая красота не могла быть уделом простой смертной. Фолкон был очарован. Единорог, дрожа, встал как вкопанный. Девушка умоляюще сложила руки и выдохнула:

– Ах нет... что я сделала, почему ты преследуешь меня и хочешь наказать?

Фолкон в мгновение ока очутился на земле. Только сейчас он понял, что «единорог» – попросту белая лошадка в необычайной упряжи, украшенной длинным, закрученным в спираль рогом из слоновой кости.

– Демуазель, не бойтесь, – внезапно охрипшим голосом прошептал он, смутно удивляясь, почему сердце так неожиданно замерло. Неужели эта изысканно, утонченно красивая сказочная принцесса, явившаяся из сказки, – та самая девчонка, которую он встретил той ночью?

Джезмин широко раскрыла глаза от изумления и ужаса.

– Не думай, что можешь завлечь и соблазнить меня сладкими речами. Я знаю, кто ты и чего хочешь от меня, – храбро объявила она.

Фолкон улыбнулся ее юности и невинности.

– Тогда сдавайся без сопротивления, – пошутил он и, обняв ее сильными руками за талию, снял с седла.

Девушка была вся серебряно-розовая, нежная, словно праздничное пирожное. Огромные руки по-прежнему сжимали ее талию, большие пальцы дерзко ласкали нежную грудь. Джезмин ощущала их горячее прикосновение через тонкую ткань. Она задохнулась, не в силах двинуться с места. Однажды ей удалось убежать, но что будет теперь?! Призвав на помощь мужество, она решила бросить ему вызов:

– Я никогда не предамся в твои руки, милорд Сатана!

Фолкон не знал, смеяться ему или злиться.

– Ты живешь в выдуманном мире! Я не дьявол; дьявола вообще не существует. Кто только тебя воспитывал и забил голову глупыми сказками?

И тут он впервые заметил искру гнева в очаровательных глазах.

– Не твое дело! Как ты смеешь говорить, что моя голова набита дурацкими сказками? Немедленно отпусти или я закричу!

– Воображаешь себя принцессой, разъезжающей по лесам и полям на единороге? От кого пытаешься спастись, кого боишься, чудовища или дракона? А может, убегаешь от злой королевы, ведьмы, мачехи? Как жаль, что, пытаясь покинуть замок, заросший отравленным виноградом, ты встретила самого дьявола! Лучше прекрати играть в детские игры! Я такой же дьявол, как ты принцесса!

Джезмин резко отпрянула.

– Это ты играешь в жестокие игры, потому что прекрасно знаешь, кто я. Знаешь, что я настоящая принцесса, а ты Сатана, – прошептала она, лихорадочно оглядываясь в поисках спасения.

– Я рыцарь, – бесстрастно объявил он.

– Это всего лишь маска, коварное обличье нечистого. Рыцарь в блестящих латах, который спешит на помощь даме, попавшей в беду.

Уголки губ Фолкона чуть дернулись. Что за^чушь она несет?!

– Наверное, мне следует убить дракона и положить сердце к твоим ногам, о моя принцесса?

Глаза девушки вновь наполнились ужасом.

– Какую дань ты возьмешь за мое освобождение? Еще один поцелуй?

– Поскольку сегодня ты в тысячу раз прекраснее, чем той ночью, я потребую тысячу поцелуев.

Фолкон притянул девушку к себе, не в силах оторваться от нее. Пальцы запутались в шелковистых волосах, губы накрыли мягкий розовый ротик, вкус которого он так мечтал и жаждал испытать снова. Де Берг вспомнил, как грезил о ней во сне и наяву, и жаркое желание огненным потоком захлестнуло кровь. Кончик его языка пытался проникнуть в сладостную пещеру рта, но Джезмин вырвалась и, задыхаясь, вскрикнула:

– Ты дьявол!

На этот раз он безжалостно впился в ее губы, вторгаясь языком во влажные девственные глубины.

– Да, – жестко подтвердил он.– Я Князь Тьмы и явился, чтобы унести тебя в свое подземное царство, где буду держать тебя в плену веки вечные и каждую ночь брать силой.

Джезмин охнула, поднесла руку к сердцу, покачнулась и, потеряв сознание, повалилась лицом вперед. Фолкон подхватил девушку прежде, чем та успела упасть. Затаив дыхание, он благоговейно упивался чудесной прелестью своей нежной ноши. Никогда в жизни этот закаленный в боях воин не испытывал такой неодолимой потребности защищать и лелеять. Она была такой маленькой и, казалось, совсем ничего не весила. Кожа светилась, как полупрозрачный фарфор на свету, особенно в тех местах, где длинные ресницы золотыми полумесяцами ложились на щеки. В эту минуту Фолкон больше всего боялся, что она вот-вот исчезнет, растворится в воздухе. Сердце его сжалось, дышать становилось все труднее. Необычное благоухание, исходившее от незнакомки, кружило голову. Черт побери, что с ним происходит? Фолкон не сводил с нее зачарованного взгляда, восхищаясь розовым ротиком, изящными тонкими запястьями, такими хрупкими, что наверное сломаются, если сжать покрепче, волосами цвета лунных лучей, шелковистым покрывалом рассыпавшимися по его рукам. Вожделение пронзило его словно удар молнии. Неожиданно на ум пришла слышанная в детстве сказка о прекрасной принцессе, которую можно разбудить поцелуем. Де Берг покачал головой, удивляясь, уж не околдован ли он. Наконец, немного очнувшись и поняв, что девушка вряд ли придет в себя, он решил отвезти ее в замок. Фолкон привязал поводья лошадки к своему седлу, не обращая внимания на то, что животное нервно пятится, почуяв волчью кровь, и, не выпуская девушку из объятий, вскочил на коня. Когда он на полном скаку осадил жеребца во дворе замка, огромные копыта высекли искры из булыжника. Фолкон спешился и внес бесчувственную девушку в величественный зал.

Первой его заметила Изабел и мгновенно оказалась рядом.

– Джезмин! Господи Боже, неужели произошло несчастье?

– Нет, леди Изабел, почему-то она так меня испугалась, что упала в обморок, – ответил Фолкон, пытаясь скрыть беспокойство.

– Ах, бедный маленький крольчонок! Сейчас прикажу отнести ее на женскую половину. Наверное, это все из-за жары.

Она тут же позвала служанок; плотные ширококостные женщины выжидающе протянули руки. Фолкону до смерти не хотелось выпускать красавицу из объятий, но выхода не было – пришлось расстаться с девушкой. Изабел направилась следом за процессией и, обернувшись, серьезно предупредила:

– Берегитесь госпожи Уинвуд, беда, если она узнает, что вы перепугали ее внучку.

Де Берг остался в зале, чувствуя себя так, словно понес тяжелую утрату. Джезмин... ее зовут Джезмин... Через несколько минут появилась Эла, чтобы составить компанию гостю и заверить, что все будет хорошо.

– Она очнулась, милорд. Просто малышка насмерть перепугалась.

– Кто она? – нетерпеливо спросил он.

– Наша сводная сестра.– И, понизив голос, шепотом пояснила:– Бедняжка незаконнорожденная. И к тому же, как видите, ужасно слабенькая. Должно быть, солнцем голову напекло.

Фолкон сцепил зубы, пытаясь не выказать, как разозлен снисходительным тоном Элы, но та продолжала судачить, не обращая внимания на потемневшее лицо рыцаря:

– Представьте только, глупышка вообразила, что вы Сатана, явившийся, чтобы забрать ее душу. Вот что получается, если ведешь такое замкнутое существование! Ее воспитывает бабка с материнской стороны. О, я должна предостеречь вас насчет госпожи Эстеллы Уинвуд. Она – самое необычное, странное создание... ах, только заикнись о нечистом, и он тут как тут, – засмеялась Эла.

Маленькая высохшая женщина вплыла в зал так величественно, словно была здесь хозяйкой.

– Госпожа Уинвуд! Как приятно вновь увидеть вас! – вежливо приветствовала Эла.

– Вздор! – бросила старуха.– Я ожидала, что меня встретит сам Уильям! – И, окинув девушку критическим взглядом, без обиняков заявила:– Эла, ты толстеешь. Ешь поменьше!

– Вы всегда так добры, – поджав губы, процедила Эла.

Старуха уничтожающе посмотрела на Фолкона.

– Это твой ужасный конь там, во дворе? Злобная скотина едва не укусила меня, хорошо еще, успела ударить его кулаком между глаз!

Фолкон почти испугался. Кровь Христова, чудо, как это Лайтнинг не откусил ей руку!

– Извините, мадам, – почтительно пробормотал он, – мне нужно умыться. Я весь в крови после охоты.

Он устремился во двор, спеша узнать, что стало с его бедным боевым конем.

Уильям Сейлсбери потрясенно уставился на Эстеллу, в ужасе от услышанного. Когда-то, много лет назад, он пренебрежительно относился к ее предсказаниям и не верил видениям, но давно уже понял, что такое легкомыслие грозит неминуемыми бедами. Теперь, став старше и мудрее, он уже не сомневался в правдивости ее пророчеств.

– Спасибо, что предупредила меня, Эстелла. Видно, придется отправиться в Нормандию.

Старуха согласно кивнула.

– Вести сначала достигнут Уинчестера, а ты жди гонца завтра или послезавтра. Никто из нас не питает любви к Элинор, но должна признать, мне жаль ее – как ужасно потерять любимого сына!

– Ты права, – вздохнул граф и перекрестился.

– Возможно, сейчас не время говорить об этом, Уильям, но Джезмин просит твоего разрешения жить при дворе, когда новый король с придворными прибудет в столицу.

Сейлсбери, нахмурившись, покачал головой.

– Там слишком много искушений для такой юной девушки.

– Джезмин уже не ребенок. К тому же я постоянно буду рядом, чтобы защищать и охранять ее.

– Потолкуем об этом, когда время придет, Эстелла. Я знаю, ты жизнь за нее отдать готова. Ну а пока отдохни с дороги. Если что-то понадобится, тебе стоит только сказать. Я же пойду в часовню, помолюсь за упокой души Ричарда, – почти всхлипнув, сказал Уильям.

Позже за ужином, Фолкон де Берг напрасно искал глазами Джезмин, но она, конечно, не появилась за обеденным столом. Граф отвел его в сторону и шепотом рассказал о пророчестве госпожи Эстеллы. Фолкон не мог поверить, что человек такого высокого положения, как Уильям Лонгсуорт, мог придавать значение болтовне суеверной старухи. Он попытался развеять дурное настроение графа, объявив Эстеллу сумасшедшей старой ведьмой, но Уильям лишь печально покачал головой и сказал, что доказательства не заставят себя ждать.

Де Берг отправился в спальню, туда, где мог без помех мечтать о Джезмин. Он без конца перебирал в памяти каждую деталь их встречи. Фолкон не мог совладать с собой все мысли и чувства были полны девушкой. Закрыв глаза, он слышал, как она шепчет его имя. Воспоминания о ее лице, запахе, прикосновении становились все более живыми и тревожащими... физически тревожащими!

Фолкон скинул одежду и умылся. День выдался жарким, но когда он подошел к окну, по комнате пронесся холодный ветер; на горизонте блеснула молния, и раздался удар грома.

Фолкон открыл массивный дубовый гардероб, выбрал красивое ночное одеяние из черного бархата и растянулся на кровати, размышляя о странных предсказаниях, переданных Уильямом, но как ни старался, не мог выбросить Джезмин из головы и не замечал, как молнии пронизывают сгустившуюся в комнате темноту, а гром грохочет прямо над замком.

Дверь неожиданно распахнулась.

– Отец... я хочу спрятаться в твоем гардеробе, – пролепетал прелестный, но испуганный женский голосок.

Ослепительная вспышка молнии прорезала мрак, и в ярком свете Фолкон и незнакомка разглядели друг друга. Джезмин полными ужаса глазами посмотрела на темноликое видение и отчаянно закричала. Но вопль утонул в громовом раскате; комната вновь погрузилась во мглу. Фолкон услыхал, как стукнула дверь, и, когда догадался зажечь свечи, увидел, что остался один.

– Джезмин, – выдохнул он. Она была так близко... и так далеко! Исчезла так же поспешно, как пришла, но все же ее присутствие по-прежнему было столь ощутимым! Очевидно, девушка явилась к отцу искать защиты от грозы, не зная, что Уильям отдал свою комнату гостю. Жаль, что его она боится гораздо больше, чем грома, разве только... Фолкон осторожно приоткрыл дверцу гардероба и заглянул внутрь. Девушка, закутанная в белое бархатное одеяние, сидела скорчившись, закрыв голову руками. Снова сверкнула молния.

– Дверь! – завопила она.– Захлопни дверь! Фолкон скользнул внутрь огромного гардероба и потянул на себя створку. Тьма. Молчание. Ему казалось, что сердце сейчас разорвется от волнения. Наконец Фолкону удалось прошептать:

– Джезмин.... возьми меня за руку.– Молчание. Тьма.– Не бойся меня, – мягко велел он.– Чье это сердце так бьется? – И тут же потрясенно ответил себе: – Наши оба... вместе.

Фолкону хотелось высмеять ее глупые страхи, но он почему-то не решался. Он умирал от желания вынести ее из этой мрачной пещеры, показать, как неразумно она ведет себя... но не мог. Ему не терпелось поговорить с девушкой, объяснить, что бояться нечего, но он знал – она не поймет. И, сами того не замечая, они уже разговаривали... безмолвно... молча... Джезмин пыталась вспомнить, что рассказывала Изабел о темном рыцаре.

Разве она не сказала, что собирается стать его женой? Видно, он и в самом деле не дьявол. Джезмин увидела его лицо в хрустальном шаре только потому, что судьба этого человека связана с жизнью ее семьи.

Тишина. Мрак. Минуты шли и утекали куда-то, пока напряжение между ними не стало почти непереносимым, и тогда Фолкон, неожиданно для себя, протянул руку, завладел крохотной ладошкой и ощутил безрассудное желание оставаться в таком положении хоть целую вечность.

– Джесси...– прошептал он еле слышно, чувствуя, как сердце переполняется нежностью.

– Прости, что назвала тебя дьяволом, – пробормотала она в ответ.– Ты, должно быть, посчитал меня дурочкой.

Вместо ответа Фолкон поднял к губам ее руку, прижался поцелуем к теплой коже. Девушка, охнув, отстранилась.

– Мы не должны быть... вместе... наедине...

– Почему нет? – Он снова потянулся к руке Джезмин, но случайно задел грудь. Девушка подпрыгнула, как от ожога.

– Потому что ты злой... грешник... и потому, что я раздета. Ты уже заставил меня поцеловать тебя....

И, несмотря на кромешную тьму, щеки Джезмин жарко вспыхнули. Она тут же выругала себя за трусость. Если бы не глупый страх перед громом и молнией, незачем было бы искать убежища в гардеробе. События этого суматошного дня: поездка в Сейлсбери, встреча с человеком, напугавшим ее до обморока, неистовая гроза – лишили Джезмин сил. Ноги дрожали, дыхание стало частым и прерывистым.

И Фолкону внезапно захотелось заглушить ее страхи.

– Малышка, дорогая, не нужно бояться. Клянусь честью рыцаря, что никому не позволю причинить тебе зло. Вот, возьми мои руки, раздели мою силу.

Прошло еще несколько долгих мгновений, прежде чем она наконец доверчиво протянула ему ладошки и постепенно расслабилась, закрыла глаза и позволила сну унести себя. Они пребывали в молчании и тьме почти два часа, прежде чем пальчики Джезмин обмякли в его руках. Фолкон понял, что девушка спит, и, очень осторожно подняв ее, вынес из гардероба и положил на постель. Он мучился безумным нетерпением поскорее узнать о ней все: цвет глаз, запах кожи, вкус губ, форму грудей. Фолкон довел себя до некоего полубессознательного состояния души, когда ее образ вытеснил из головы все остальные мысли. Бесшумно ступая, он зажег свечу и сел, не сводя глаз с Джезмин. Вновь его поразила ее неземная красота. Никогда Фолкон не видел ничего прекраснее этих серебристых волос, рассыпавшихся по подушке шелковистым покрывалом. Пальцы помимо воли погладили мягкий локон; потом Фолкон, едва смея дышать, раздвинул белое бархатное одеяние, горя желанием увидеть, что скрывается под ним, и почти захлебнулся воздухом. Да, она была такой тоненькой и хрупкой, но груди оказались налитыми и упругими – тоненькая талия лишь подчеркивала их полноту, изящные изгибы бедер переходили в стройные ножки, а холм Венеры покрывали восхитительные золотистые завитки.

Его мужское естество налилось кровью и трепетало от вожделения. Господи милостивый, он хотел ее, хотел безумно, но знал, что, если даст рукам волю, девушка проснется и закричит. Де Берг не мог обесчестить дочь Сейлсбери, но не находил в себе сил отказаться от нее. Глядя на Джезмин, он чувствовал, что связан с ней невидимой нитью. Вот кого он выберет!

Фолкон заботливо укрыл ее наготу меховым покрывалом и уселся в кресло, мечтая о том дне, когда Джезмин станет его невестой, а когда проснулся, комнату заливало солнечное сияние и огромная кровать была пуста. На какой-то момент он испугался, что все это был только сои, но тут же с облегчением сообразил, что в таком случае пробудился бы в собственной постели.

Он позвал слугу и велел принести горячей воды для ванны и бритья. Потом оделся с особой тщательностью и, отыскав Уильяма, попросил разрешения поговорить с ним с глазу на глаз, подождав, пока оруженосец графа отойдет, а юные пажи не окажутся на другом конце зала.

– Уильям, может, я не вовремя затеял этот разговор, особенно сейчас, когда ты так беспокоишься о Ричарде, но не могу больше терпеть.

Голос молодого человека звучал так непривычно торжественно, что Уильям слегка нахмурился.

– Что-то случилось?

– Ничего... надеюсь, – пробормотал Фолкон, набираясь храбрости.– Уильям, я хочу официально просить у вас руки вашей дочери.

Лицо графа просветлело.

– Мой мальчик! Именно на это я надеялся! Кого ты выбрал в жены: Элу или Изабел?

– Уильям, я хочу жениться на вашей дочери Джезмин.

Сейлсбери вновь свел брови.

– Джезмин? – неверяще переспросил он.– Мальчик мой, это невозможно. Джезмин не унаследует ни земель, ни замков...

Но Фолкон не дал ему договорить.

– Не нужны мне ни ваши земли, ни замки, все они ничто по сравнению с моим желанием получить Джезмин.

– Ты не понимаешь, мальчик, – вздохнул Сейлс-бери.– Джезмин не готовили к роли жены. И Элу и Изабел с детства учили управлять обширными владениями. Джезмин умеет только играть на лютне, рисовать и ухаживать за цветами.

– Мне все равно. Пусть хозяйством занимаются управители и кастеляны. Я хочу в жены только Джезмин и никого другого! – настаивал Фолкон.

Уильям печально покачал головой.

– Она никогда не родит тебе сильных сыновей – слишком уж хрупкая и слабенькая. Позволь мне рассказать о ее матери. Я влюбился с первого взгляда в ее нежную красоту, и мое семя убило ее. Малышка родилась такой крохотной и болезненной, что мы опасались за ее жизнь, и если бы не неусыпные заботы госпожи Эстеллы, ее бабушки, Джезмин бы погибла.

И только тут Фолкон неожиданно сообразил, что Сейлсбери собирается отказать ему! Такого де Бергу еще не доводилось испытывать, но и сдаваться он не собирался. Он получит Джезмин!

Фолкон со спокойным терпением выждал, пока Уильям не закончил подробно объяснять, почему женитьба на Джезмин невозможна, а потом без лишних слов объявил:

– Джезмин пришла ко мне прошлой ночью во время грозы. Она провела ночь в моей постели. Я... утешал... ее. Мне жаль, Уильям, но Джезмин безнадежно скомпрометирована.

Уильям мгновенно вспыхнул от ярости, но уважение к стоявшему перед ним человеку заставило сдержаться. Де Берг, не тратя времени и не увиливая, пришел и честно рассказал обо всем. Очевидно, им двигала не алчность, причиной было искреннее чувство. И кроме того, как неохотно признался себе Уильям, именно женщина всегда делает выбор. Останься Джезмин у себя в спальне, репутация ее не пострадала бы. Удивительно еще, что ни Эла, ни Изабел не догадались навестить де Берга ночью.

Уильям, облегченно вздохнув, наконец объявил, не кривя душой:

– В этом случае решение принимать не мне. Джезмин находится под опекой госпожи Уинвуд, бабки с материнской стороны.– И нерешительно добавил:– Если бы это зависело только от меня, я, пожалуй, мог бы согласиться. Я так хочу породниться с тобой, что готов заплатить любую цену, пусть для этого и потребуется отдать Джезмин. Но предупреждаю, де Берг, Эстелла – достойный противник, даже для такого закаленного в боях воина. Не стоит ее недооценивать!

Глаза Фолкона повеселели.

– Значит, если ее бабка не будет против, вы дадитe свое благословение?

Уильям покачал головой и усмехнулся.

– Приятель, ты говоришь так, словно все уже решено. Госпожа Уинвуд невыносима, неумолима, несговорчива, неукротима и к тому же ведьма.

Де Берг буквально облизнулся. Он обожал преодолевать препятствия, а кроме того, в жизни еще не получал отказа от женщины.

Граф положил тяжелую руку с мозолями от меча па плечо гостя.

– Каков бы ни был ее ответ, прошу тебя присмотреть за делами в мое отсутствие. Мое судно в Саутгемптоне сейчас готовится к отплытию. Я отправляюсь в Нормандию. Как только весть о том, что Англия осталась без короля, разнесется по стране, начнутся беспорядки и беззакония.

– Я сохраню Сейлсбери для тебя и твоих близких, друг мой. Ты прав, бароны считают, что правда на стороне сильного и что смерть Ричарда дает им право грабить наши земли.

Фолкон де Берг не тратя времени отправился на поиски госпожи Эстеллы Уинвуд. Он решил добиться руки Джезмин еще до отъезда графа Сейлсбери во Францию. Однако пришлось смириться с привычками и капризами Эстеллы. Она отказалась говорить с ним, пока не умоется, а потом, конечно, наступило время молитв. Этим дело не ограничилось: старуха отправилась посещать больных, а после составляла для них снадобья и прогуливалась по саду. Когда Фолкон пришел в третий раз, служанка сообщила, что госпожа принимает ванну. Угрожающе наступая на девушку, посмевшую снова отказать ему, рыцарь твердо сказал:

– Тогда я поговорю с госпожой Эстеллой, пока она моется.

Служанка быстро сообразила, что гость способен выполнить обещание, и тут же исчезла.

Через пять минут в комнату величественно вплыла госпожа Уинвуд, прямая и негнущаяся словно палка.

– Вы запугали служанку, сэр, но со мной это не пройдет, – высокомерно бросила она.

– Миледи Уинвуд, я здесь не для того, чтобы стращать вас, наоборот, умоляю исполнить глубочайшее желание моего сердца, – начал Фолкон, с трудом выговаривая непривычно цветистые слова.

– А, так вам нужно магическое зелье от мужского бессилия, – с хорошо рассчитанным пренебрежением «догадалась» старуха.

В глазах Фолкона на мгновение вспыхнули багряные искры бешеной ярости, но он вовремя сообразил, что старая ведьма, должно быть, намеренно дразнит его. Значит, ей уже известна цель прихода гостя. Поистине собачье чутье! И Фолкон без предисловий объявил:

– Я хочу жениться на миледи Джезмин. Старуха рассмеялась ему в лицо.

– Ты бы еще луну со звездами попросил! И думать не смей – это невозможно.

– В мире нет ничего невозможного, мадам, особенно для такого решительного человека, как я.

Эстелла мгновенно переменила тон и откровенно, словно близкому человеку, объяснила:

– Джезмин слишком слабенькая, чтобы стать женой любому мужчине, не говоря уже о таком зрелом и сильном, как вы. Честно говоря, сэр рыцарь, в постели вы слишком жадны, слишком ненасытны и требовательны для такого хрупкого создания.

– Минуту назад я был импотентом, – сухо пробормотал он.

Они мерили друг друга взглядами, прекрасно понимая, что каждый оценивает противника по достоинству.

– Внучка нужна мне, чтобы продолжить мое дело. Хотя она еще неопытна, способности ее велики. Джезмин должна оставаться девственницей, чтобы ее колдовская сила была в сотни раз больше моей. Твое желание непременно получить ее говорит о чистом эгоизме, – осуждающе заявила Эстелла.

– Как и твое, – резко бросил Фолкон.

В эту минуту оба напоминали ощетинившихся псов, готовых вот-вот сцепиться из-за кости; ни один не желал уступить ни на волос. Не видя иного выхода, Фолкон перешел в наступление.

– Девственность Джезмин опозорена, ведь она провела ночь в моей постели, так что после того, как пойдут слухи, ее репутация «белой ведьмы» сильно пострадает.

– Готова поклясться, моя внучка по-прежнему чиста и невинна, даже после пребывания в твоей постели, – прошипела старуха.

– Возможно, но кто еще поверит этому, особенно увидев меня? – ехидно осведомился де Берг.

Госпожа Уинвуд на секунду замолчала, словно собираясь с силами для контратаки.

– В любом случае, я говорю «нет», и кроме того, отец девушки поддержит меня. Он дал мне право решать судьбу внучки.

– Ошибаетесь, мадам, Уильям дал свое благословение, – возразил де Берг.

– Этого не может быть! – выкрикнула разъяренная старуха.– Почему он согласился?

– Возможно, хотел уберечь Джезмин от скандала. Достойное замужество неизмеримо предпочтительнее риска произвести на свет незаконного ребенка.

Эстелла пренебрежительно отмахнулась от подобного предположения, словно от жалкой мошки.

– У меня много средств, чтобы не допустить этого, так что не думай, будто можешь подобным способом заманить Джезмин в ловушку!

Положение казалось безвыходным. Силы противников были равны, оба с одинаковым искусством наступали и парировали удары. Наконец Эстелла решила рассеять его заблуждения относительно поддержки отца девушки:

– Уильям может считать, что солнце всходит из твоей задницы, но уверяю, мое влияние на него гораздо сильнее твоего. Он согласится со мной, а я еще раз повторяю: нет, нет и нет. Его похоть убила мою дочь, и он так и не простил себе этого. Больная совесть не дает покоя графу, поэтому он сделает все, что я захочу.– И, нанося последний удар, Эстелла добавила: – Вы весьма дерзкий молодой человек, если решились спорить со мной, лорд де Берг. Мои заклятья и колдовские зелья имеют такую силу, что заставляют мудрых людей трястись от страха.

Она величественно выпрямилась; выцветшие глаза торжествующе блеснули.

Де Берг горящим взглядом впился в суженные зрачки. Наступило молчание. Наконец он подчеркнуто спокойно вынул из ножен кинжал, положил на стол между ними и спокойно предъявил собственный ультиматум:

– Суеверия и страхи мне неведомы, мадам. Однако я тоже способен творить чудеса. Если мне будет отказано в руке вашей внучки, я заставлю вас бесследно исчезнуть с лица земли.

В этот момент Эстелла поняла, соперник не уступит, и нехотя призналась себе, что де Берг – настоящий мужчина, каких, видит Бог, не так уж много на этом свете. До сих пор ей не приходилось сталкиваться с человеком, который не убоялся бы ее магической силы. По-видимому, Уильям верно поступает, желая породниться со столь сильным и верным союзником – такого лучше иметь другом, чем врагом, а неглупая женщина всегда сможет использовать его для своих целей. Живой ум старухи мгновенно подсказал, что лучше всего пойти на компромисс и выиграть время. Всегда можно отступить, если представится возможность.

Эстелла нарушила напряженное молчание.

– Обручение, – предложила она, и Фолкон оценил величину приносимой жертвы.

– Обручение, – неохотно согласился он.

Глава 6

Ввиду предстоящего отъезда, Уильяму пришлось немедленно и собственноручно составить договор о помолвке, под неусыпным наблюдением госпожи Эстеллы и де Берга. Только когда все заинтересованные стороны были удовлетворены, послали за Джезмин, чтобы объявить обо всем как о свершившемся факте.

Когда явилась служанка, девушка подумала, что отец зовет ее попрощаться. Она знала, что он снаряжает судно и собирается отплыть во Францию, где происходят великие события, которые неминуемо изменят их жизнь. Она поспешила за служанкой в кабинет отца, но замерла как вкопанная на пороге при виде де Берга и бабушки.

Фолкон первым заметил испуганную девушку и как всегда не смог оторвать взгляда от несравненной красоты. Глаза впитывали каждую деталь изысканного портрета, рамой которого служил дверной проем. Нижнее платье Джезмин бледно-голубого цвета стягивали серебряные ленты, туника тоже была вышита серебром. Она напоминала фигурку невесты на свадебном торте, виденном однажды Фолконом. Он честно признался себе, что девушка очаровала его, и вздохнул с удовлетворенным облегчением – наконец-то драгоценный приз достался ему.

Уильям неловко откашлялся, жестом велел дочери подойти поближе и, запинаясь, начал:

– Я... то есть мы...– он взглянул на госпожу Эстеллу, словно в поисках ободрения, – решили обручить тебя с Фолконом де Бергом.

Джезмин рассмеялась. Фолкону ее смех напомнил звон серебряных колокольчиков. Бабка предостерегающе нахмурилась и объявила:

– Твой отец не шутит, Джезмин. Договор уже составлен.– Мысли девушки лихорадочно заметались. Она тут же предположила, что обе сводные сестры отказали де Бергу и тот, цепляясь за любую соломинку, в надежде удовлетворить ненасытные амбиции и породниться с королевской династией, решил, что незаконная дочь лучше, чем ничего. Джезмин в притворном изумлении широко открыла глаза.

– Я и не знала, что мосье де Берг носит титул графа.

Де Берг застыл.

– Я не граф, – бесстрастно констатировал он.

– Значит, барон или лорд? – мило осведомилась она.

Фолкон едва не покраснел.

– Я рыцарь, демуазель.

– Рыцарь? – пренебрежительно бросила Джезмин.– Рыцарь, воображающий себя слоном, или, скорее, ладьей, – сказала она, намекая на шахматную партию, которую, как думала, вел де Берг.– Вы, сэр, считаете меня пешкой, но позвольте вывести вас из заблуждения.– Девушка величественно выпрямилась.– Я происхожу из королевской семьи и даже в самых ваших безумных мечтах не буду принадлежать такому, как вы. Я давно решила не выходить замуж ни за кого вообще и за вас в частности.

И, взяв со стола брачный контракт, спокойно и аккуратно разорвала его пополам, не обращая внимания на ошеломленных присутствующих. Отец был потрясен. Он никогда не ожидал, что его дитя осмелится вести себя со столь дерзким своеволием.

– Эстелла, что это на нее нашло? – недоуменно пробормотал он, боясь, уж не украли ли злые феи ласковую добрую девочку, оставив ему подменыша.

Старуха, едва скрывая восхищение мужеством питомицы, лихорадочно подыскивала подходящее объяснение, но буквально лишилась речи, когда Джезмин холодно заявила:

– Причина такого упрямства в том, что я закалилась и стала сильной в каждодневных сражениях со своей суровой бабкой за возможность иметь свое мнение.

Де Берг новыми глазами взглянул на видение красоты и прелести. Та, которую он считал восхитительно хрупой и нежной игрушкой, обладала силой воли десяти закаленных мужчин, но его желание от этого только еще сильнее разгорелось. Уже не девочка, но еще не женщина... Кожа словно бархат цвета слоновой кости, волосы золотым покрывалом рассыпались по плечам. Светлая, невинная, чистая, девственная. Красивее всех на свете, стройнее, бледнее, прекраснее. Тело словно цветок, глаза ясные и холодные, зовущие губы, точеное личико, упругая грудь. Подумать только, ее внешность обманула его настолько, что Фолкон поверил, будто может повелевать ею! Он собирался стать одновременно покровителем и повелителем Джезмин. Но теперь появилось то, перед чем невозможно было устоять: непреодолимая сила вожделения. Один ее вид лучше всякого любовного зелья.

– Постой! – скомандовал он не терпящим возражений голосом.

Джезмин, обернувшись, смерила его снисходительным взглядом, отметив силу небрежно покоившихся на поясе покрытых шрамами рук. Слова Фолкона ударили будто кнутом.

– Вы можете оскорблять меня, демуазель, не боясь наказания, но я не могу позволить вам так обращаться с отцом. Немедленно просите у него прощения!

Они уставились друг на друга, вызывающе сверкая глазами. Девушка мгновенно превратилась в снежную королеву, заморозив его взглядом, так что холод, казалось, проник под кожу. Наконец Фолкон победил.

– Прошу простить меня, отец, – тихо пробормотала она и не успела сделать шаг, как де Берг велел Эстелле:

– Поговорите с ней наедине и объясните, как обстоят дела. Втолкуйте, что она достаточно долго решала все сама. С этого момента ее господин – я.

Эстелла утащила Джезмин из комнаты, боясь, что она окончательно опозорит отца и бабку. Джезмин открыла рот, чтобы потребовать объяснения, но слова замерли на губах, когда она увидела решительное лицо старухи.

И девушка неожиданно, сама не зная почему, ясно поняла – с этой минуты вся ее жизнь должна бесповоротно измениться. Отныне она не хозяйка своей судьбы, хотя вся ее душа восставала против такой несправедливости.

– Помолвка – это еще не свадьба, – осторожно сказала Эстелла.– Обстоятельства могут сто раз измениться. Перемены – единственная постоянная вещь в жизни. Сама жизнь – не просто прямая линия, а нечто вроде круга или колеса. Колесо, вращаясь, возносит нас или опускает, бросает от радости к отчаянию и наоборот. Все проходит. Колесо вращается. Жизнь продолжается.

Джезмин признала правоту мудрых слов, но тем не менее запротестовала:

– Но я так хотела пожить при дворе!– За опущенными веками госпожи Уинвуд не было видно лукавых искорок, мелькнувших в глазах.

– Тогда попробуй поторговаться. Если его желание получить тебя достаточно сильно, он согласится исполнить любой твой каприз. Так или иначе нужно составлять новый контракт – ведь старый ты разорвала.

Оставшись наедине с де Бергом, Уильям счел нужным объяснить:

– Джезмин всю жизнь баловали и, видно, порядком испортили. Боюсь, неважная жена из нее выйдет.

Но Фолкон лишь улыбнулся.

– Вижу, она занимает особое место в твоем сердце. Не беспокойтесь, я способен на снисхождение и жалость, милорд, хотя по моему мрачному виду этого не скажешь.

Граф облегченно улыбнулся и налил себе и гостю по кружке эля, чтобы скоротать время до возвращения женщин.

– Бароны на севере к этому времени уже должны получить известие о болезни Ричарда, и некоторые, возможно, во весь опор мчатся в Сейлсбери. Объясни им, что я не мог ждать, но просил предложить погостить.

– Обязательно, Уильям, и можешь быть спокоен: если явится сразу несколько, сделаю все, чтобы не допустить стычки между врагами.

– Хорошо, но это легче сказать, чем сделать, так что, не задумываясь, действуй от моего имени.

Дверь открылась, на пороге появились женщины. Джезмин держалась совсем не так, как подобает покорной дочери, но скорее походила на генерала, собиравшегося вести переговоры.

Оглядев по очереди каждого из собравшихся, она со спокойной решимостью объявила:

– Вы трое считали, что можете сговориться за моей спиной, но я намереваюсь быть равным партнером, иначе в ваши игры не играю.– И, подождав, пока смысл слов дойдет до присутствующих, выбрала самое слабое звено в обороне: – Отец, у меня нет приданого. Я хочу иметь собственное поместье, на которое, в случае чего, мой муж не имел бы прав.

Уильям, чувствуя себя виноватым в том, что обделил любимую, хоть и незаконную, дочь, немедленно сдался:

– Ты получишь Марлборо и Фоксфилд – оба владения находятся по соседству друг от друга, в каждом имеются дом с усадьбой и деревня.

Девушка благодарно кивнула и обратилась к Эстелле:

– Бабушка, я прошу тебя передать мне тайны магических ритуалов, в которые меня раньше не посвящали. Мне нужна твоя сила.

Старая дама согласно прикрыла глаза. Она все равно намеревалась открыть знания внучке перед тем, как покинет эту землю, так что неважно – днем раньше, днем позже.

Джезмин оценивающе-спокойно оглядела де Берга. Все остальные так легко согласились на ее требования, что, если он откажется, будет выглядеть невоспитанным скрягой и к тому же неотесанным грубияном. Она едва заметно улыбнулась, зная, что выигрывает сражение.

– Я соглашусь лишь в том случае, если помолвка будет продолжительной и если ты позволишь мне занять подобающее место при дворе.

Вызывающе подняв подбородок, она словно подбивала его на грубость.

Но Фолкон лишь великодушно улыбнулся и широко развел руками в знак того, что готов на все.

– Позволяю вам самой выбрать, миледи, – продолжительная помолвка или королевский двор.

Джезмин покраснела от гнева, поняв, как хитро он обернул ее тактику против нее же. Если настаивать на том и другом, ее посчитают мелочной и корыстной.

– Двор, – решительно сказала она и увидела на дерзком лице Фолкона довольную усмешку.

Не было ни обручального кольца, ни поцелуя, лишь документы, подписанные и скрепленные печатью де Берга – перстнем с огромным соколом. Покидая комнату, девушка поклялась:

– Ты еще пожалеешь об этом, де Берг!

Глаза его зловеще сверкнули – Фолкон молча принял брошенный невестой вызов.

На следующий день Фолкону стало немного не по себе, когда он почувствовал на себе укоризненные взгляды двух пар глаз. Эла дулась, искоса посматривая на него, Изабел же уставилась в упор, но потом решительно отвернулась и больше не обращала никакого внимания на рыцаря. К счастью, такое множество дел требовало внимания Фолкона, что можно было легко избежать встреч с девушками.

Он успел уже оценить боевые качества многих людей Уильяма во время кампании в Уэльсе, но не мог успокоиться, не проверив боеспособности всей армии Сейлсбери. Капитаны, командовавшие солдатами, в большинстве своем были людьми опытными, так что де Берг не считал нужным критиковать их или вмешиваться в их действия, разве что в исключительных случаях. Чтобы никому не давать бездельничать, он велел рыцарям проверить доспехи и оружие в арсенале. Почти все требовало чистки, ремонта, смазки, полировки или снятия ржавчины. Кузнечный горн пылал день и ночь – необходимо было подковать каждого боевого коня.

Де Берг трудился наравне со всеми, зная, что если станет работать в полную силу, то и другие не посмеют отлынивать. В кузнице была такая жара, что он остался в одних кожаных штанах; по лицу и груди тек пот, смешанный с сажей.

Неожиданно во дворе замка послышались крики и шум. Двое мужчин, по всей видимости крестьяне, размахивая кулаками, вопили, что явились в замок просить графа о правосудии. Их послали к де Бергу, но тот никак не мог понять, о чем идет речь, и наконец велел всем замолчать и успокоиться.

– Говорите по очереди! Ты первый!

– ...Солдаты... сотня... потоптали посевы... забрали корм для скота... Не люди Сейлсбери. Может, ваши, милорд?

– Черт с ними, с посевами! – заорал второй, побагровев от гнева.– Они снасильничали мою дочь!

Но де Берг, не дослушав, уже вскочил в седло и, пришпорив коня, помчался в направлении, указанном крестьянами. Он галопом пролетел деревню, очутился на полях, где под апрельским солнышком зеленели всходы пшеницы, ячменя и репы, и, увидев шатры, раскинутые прямо среди посевов, потянул лошадь за гриву и соскользнул на землю. Раздался пронзительный женский крик, и Фолкон своими глазами увидел, как рыцарь, схватив девушку за волосы, бросил ее на замлю и рывком раздвинул ей ноги, собираясь утолить похоть. Хотя де Берг не успел вооружиться, в гневе он мог драться чем угодно. Выхватив лопату у зазевавшегося крестьянина, он метнулся к насильнику и нанес такой удар, что обезглавил негодяя; из обрубка шеи на полумертвую от ужаса девушку хлынул фонтан крови. Фолкон едва успел обернуться – прямо на него надвигались два рыцаря с обнаженными мечами, чтобы покончить с полуголым дикарем, только что убившим их товарища. Де Берг смутно понял, что пришельцы говорят с акцентом жителей северных земель, но для размышлений не оставалось времени: он врезал локтем в горло одному противнику, вырвал у него меч и, упершись острием в грудь другого, приказал:

– Бросай оружие, сын шлюхи! Я управляю всем Сейлсбери!

Рыцарь благоразумно решил подчиниться и не сердить перемазанного сажей гиганта.

– Где ваш господин? – заревел де Берг.

– Там, в замке, – процедил рыцарь сквозь зубы, довольный, что легко отделался. Пусть граф Честер лично разбирается с этим безумцем, который дерется и убивает, как сам Сатана.

Не успел де Берг снова сесть на коня, прискакал отряд, состоящий из его людей и солдат Сейлсбери.

– Немедленно очистить поля от этих захватчиков, – хрипло велел он.

Джезмин и Эстелла, и без того никогда не чувствовавшие себя в Сейлсбери как дома, на этот раз поняли, что настроение хозяек отнюдь не располагает к продолжительному визиту. Этим утром госпожа Уинвуд застала внучку за укладкой вещей.

– Сегодня мы едем домой, – решительно объявила Джезмин.

– Навлечешь на себя гнев де Берга, если не спросишь у него разрешения, – остерегла Эстелла.

Глаза Джезмин сверкнули аметистовым пламенем.

– Мне совершенно безразличен гнев де Берга, – бросила она небрежно, но Эстелла знала, что это неправда. Девушка намеренно выбрала время, когда Фолкон занят и не сразу узнает об их отъезде.

– Ласковым словом и добротой можно приручить тигра, – напомнила Эстелла.

– Очередная персидская пословица? Бабушка, не говори мне о доброте. Я давно поняла, что добрых людей в этом мире успевают сожрать заживо, прежде чем они сумеют отрастить железные когти!

– Ты напрашиваешься на беду, поверь, мне лучше знать, – предупредила старуха.

Но внучка лишь вызывающе вскинула хорошенькую головку.

– Трудности только закаляют сильных! Ах, бабушка, нечего стоять здесь целый день, обмениваясь пословицами! Господи, я слышу топот копыт! – Подлетев к окну, она посмотрела вниз и облегченно вздохнула.– Это не де Берг.

Из-за ее плеча выглянула Эстелла.

– Дай-ка взгляну... не вижу герба... а, так это Честер! Можно было догадаться, что самый богатый лорд в Англии поспешит узнать, откуда ветер дует. Ну что ж, у меня он ничего не вытянет. Плохо только, что мы не уехали час назад.

– Отправимся сейчас. У Элы и Изабел и без того хлопот хватит: ведь нужно принять графа.

Ранулф де Бландвилл, граф Честер, был высоким, худощавым, крайне непривлекательным мужчиной, с гладкими черными волосами и темными глазами, полускрытыми тяжелыми веками.

Граф был верным слугой короля Генриха II, полностью разделял его представления о том, какова должна быть власть монарха, и великий король по достоинству вознаградил Честера. Когда сын Генриха Джеффри был убит на турнире, король отдал его вдову, Констанцию Бретонскую, в жены Ранулфу, на которого мог полностью положиться в делах управления Бретонью. Констанция ненавидела нового мужа, и один Бог знает, что произошло между новобрачными, но как только король умер, она добилась развода. Граф Честер вернулся в Англию, где считался одним из самых знатных людей страны. Он был невероятно богат и пользовался огромным влиянием среди лордов и баронов.

Госпожа Эстелла Уинвуд и Джезмин спустились в главный зал после того, как Честеру успели сообщить, что Уильям Сейлсбери уже отправился в Нормандию. Графа сопровождали оруженосец и два рыцаря, и Эла как раз подавала им вино и закуски. Честер узнал Эстеллу и тепло приветствовал ее:

– Госпожа Уинвуд, хорошо, что вы здесь. Уверен, что смогу узнать от вас все новости!

– Де Бландвилл, не так ли? – Старуха намеренно «забыла» про титул, чтобы позлить графа.– Мы как раз возвращаемся в Уинвуд-Кип; к несчастью, вы застали меня в самое неподходящее время.

Злобная ведьма поистине обладала даром мгновенно вывести Честера из себя. Но в эту минуту взгляд его упал на прелестную девушку с птичьей клеткой в руках, а в клетке – подумать только – прыгал воробей!

«Тело Христово, – подумал граф, – все женщины в этом доме красавицы! Если не считать старой клячи, конечно!»

Честер, обычно человек немногословный, на этот раз был сама любезность.

– Сейчас прикажу своим людям сопровождать вас, миледи.

Эла невольно сравнила этого человека, великого графа Честера, с де Бергом. Лицо изрыто оспой; борода, которую он отпустил, чтобы скрыть уродливые ямки, придает графу еще более безобразный вид. При всем его богатстве, одежда простая, почти бедная. Эла поспешно сгорбилась, чтобы груди не так выпирали. Она столько грезила о заветной минуте, когда такой великолепно сложенный мужчина, как де Берг, согреет ее постель, что теперь сама мысль о том, чтобы понравиться Честеру, вовсе не казалась привлекательной, несмотря на знатный титул и огромные поместья графа.

Изабел уже хотела послать слуг готовить ванны для гостей, когда в зал ворвался де Берг. Перед встречей с Честером он успел смыть кровь у колодца и накинуть кожаную куртку. Кроме того, Фолкону удалось взять себя в руки, или, по крайней мере, ему так казалось. Сердце Джезмин оглушительно забилось при виде жениха; она невольно подвинулась ближе к Честеру, словно ища у него защиты, и, чтобы объяснить, почему служанки нагружены узлами и тюками, выпалила:

– Я возвращаюсь в Уинвуд-Кип. Граф Честер обещал дать нам надежный эскорт.

Де Берг окинул собравшихся ледяным взглядом прозрачных зеленых глаз.

– Сомневаюсь, – резко бросил он.– Рыцари, которым дозволено насиловать крестьянских женщин, не достойны сопровождать мою нареченную. Прошу вас отдохнуть в своей комнате, мистрисс, – со спокойной властностью велел он.

Джезмин задохнулась от ярости, видя, что с ней обращаются как с ребенком, но Фолкон уже повернулся к Честеру. Граф, поняв, что де Берг обладает особыми правами, и вспомнив слухи о том, что он вот-вот станет зятем Сейлсбери, тем не менее принял оскорбление, нанесенное рыцарям, на свой счет. Возможно, молодой глупец не знает, кто перед ним.

– Я Ранулф де Бландвилл, граф Честер.

– Знаю. Именно поэтому и удивлен поступками ваших людей, сэр. Я Фолкон де Берг и отвечаю за безопасность Сейлсбери до возвращения Уильяма.

Честер небрежно отмахнулся.

– Если один из моих рыцарей позабавился с девчонкой, он будет наказан. Не такое уж это страшное преступление.

– Нет нужды наказывать его, милорд граф. Негодяй мертв. Я обезглавил его.

Честер, не веря ушам, уставился на него. Может, приказать своим людям схватить невежу? Но тут Фолкон вновь заговорил:

– Мои люди помогают вашим раскинуть лагерь подальше от поля, чтобы не топтать посевы.

Только сейчас в памяти Честера что-то шевельнулось. Должно быть, это племянник Хьюберта де Берга, тот самый, который приобрел славу хладнокровного и смелого воина, властного вождя, который в бою дерется с такой самозабвенной яростью, что прозван «Орудием гнева Божьего».

Мужчины стояли лицом к лицу. Каждый сознавал, что только сейчас приобрел смертельного врага. Оба с жестоким восторгом предвкушали смертельную схватку. Однако еще не время. Пока.

Честер решил проглотить оскорбление.

– Солдаты нуждаются в железной руке – сильном вожде, который вел бы их в битву, смеялся грубым шуткам, пил вино, чашу за чашей, сажал их на цепь, как злобных собак, каковы они и есть на самом деле, и драл кнутом за любой проступок.

Для Честера речь была слишком цветистой, но вполне сошла за извинение и одобрение действий де Берга. Взгляд зеленых глаз Фолкона снова остановился на Джезмин; девушка без единого слова вышла и направилась к себе.

Ранулф де Бландвилл находился в замешательстве с тех пор, как получил известие о ранении Ричарда Львиное Сердце. Сначала он не отнесся к этому серьезно, пока ему не донесли, что мать короля, Элинор Аквитанская, отправилась в Нормандию в тот же день, как узнала о несчастье. Она была слишком стара и вряд ли бы отправилась в такое утомительное путешествие, если бы не опасения, что молодой король может умереть. Существуют два претендента на трон: один – близкий друг Ранулфа Джон, другой – сын его бывшей жены, юный Артур. Констанция и Ранулф терпеть не могли друг друга, и граф будет из кожи лезть, лишь бы не допустить, чтобы ее сын стал королем. Констанция еще пожалеет, что ни разу не позволила сыну приехать в Англию – теперь все обернется против него.

Джон же в качестве правителя вполне устраивал Ранулфа.Честер не любил покидать северные земли только по одной причине – как только он ослабит бдительность, остальные алчные лорды не преминут захватить какие-нибудь его владения, особенно теперь, во времена безвластия. Однако теперь, узнав об отъезде Сейлсбери, граф немедленно принял решение. Он взглянул на Фолкона де Берга и объявил:

– Я отсылаю своих людей домой, но сам отплываю в Нормандию. Нет ли у вас известий о здоровье Ричарда?

Эстелла поджала губы. Джон станет королем, а этот человек поднимется до вершин могущества.

Де Берг, желая поскорее избавиться от него, покачал головой, но все же сообщил:

– Уильям Маршалл охраняет сокровищницу, и все знатные люди уже там, на случай, если необходимо будет решать судьбу Англии.

Он понял, о чем думает Честер: без него ничего решено не будет.

Глава 7

Пророчество Эстеллы сбылось. На рассвете прибыл гонец с известием о смерти короля Ричарда. Услышав тихий стук, Джезмин открыла дверь спальни и в испуге отступила при виде мощной фигуры де Берга, заполнившей дверной проем.

– Могу я войти? – тихо спросил он, поняв, что девушка не собирается приглашать его. Поколебавшись, Джезмин отступила.

– Можно сесть? – вежливо осведомился он, направляясь к креслу.

– Нет! – вскрикнула она так, что Фолкон удивленно обернулся. Девушка подлетела к креслу и подняла крошечный комочек, – Это Квилл, – запальчиво объяснила она.– Ты едва не раздавил его.

Фолкон взглянул на нее, словно на помешанную.

– Еж? – недоверчиво переспросил он.– Одно из тех созданий, которых ты используешь для своих фокусов?

Он зловеще нахмурился, уже готовый немедленно запретить всякие занятия этой смехотворной магией.

– Вовсе нет. Он ручной. Неужели твоей нареченной даже не позволено иметь любимых животных? – презрительно бросила она.

Фолкон, раздраженный тем, что девушка готова думать о нем самое плохое, сдержанно ответил:

– Конечно, позволено, только Прик[7] долго не протянет, если будешь позволять ему спать на стульях.

Джезмин залилась краской.

– Его зовут Квилл, сэр. Вам что-то угодно?

– Я знаю, что вы желаете вернуться в Уинвуд-Кип, но думаю, это не самое безопасное место для одиноких женщин, особенно сейчас, когда мы получили весть, что Англия лишилась короля.

– Значит, Ричард мертв? Вы убедились, милорд де Берг, что моя бабка видит будущее? Теперь у вас есть доказательство ее правоты. Джон будет коронован.

– У меня нет таких доказательств, и я вовсе не верю предсказаниям госпожи Уинвуд. Король Ричард был смертельно ранен, вот и все, – без обиняков объявил Фолкон.

Девушка почему-то не спорила с ним, и при виде все еще не распакованных вещей рыцаря охватило внезапное подозрение.

– Значит, решено? Вы остаетесь в Сейлсбери?

– Нет, – упрямо ответила Джезмин.

– Так ли уж необходимо уезжать?

– Да, если я пожелаю.– Она в гневе повернулась к нему спиной.

Фолкон окинул ее оценивающим взглядом, отметив упругий задик в форме сердечка, и почувствовал, как его мужское естество напряглось и затвердело. Он умирал от желания коснуться ее. Но тут Джезмин повернулась.

– Если Джона коронуют, тогда его жена Эвиза станет королевой. Я хочу навестить ее в Сайренчестере. Конечно, это очень далеко отсюда, но я желаю быть первой, кто появится при дворе королевы.

Фолкон подумал, что Сайренчестер находится всего в сорока милях отсюда, но для девушки, всю жизнь проведшей в крохотном поместье, вдали от мирской суеты, это расстояние должно казаться огромным.

– Джон не наследник трона, а Эвиза пока не королева. Ты, как все женщины, любишь искажать факты в свою пользу.

– Но Эстелла...

– Выжившая из ума старая карга, которая забивает твою голову всяким вздором, – закончил он за нее.

Джезмин, вскинувшись, размахнулась, но ударить не успела: Фолкон перехватил тонкое запястье и с силой сжал.

– Вы собирались дать мне пощечину, мистрисс? – изумленно спросил он.

– Отпусти меня, – прошептала Джезмин. Но Фолкон только рассмеялся.

– Пощечинами от мужчины ничего не добьешься!

– Я ничего не хочу от тебя, – вскрикнула она.

– Странно. Минуту назад ты просила отвезти тебя в Сайренчестер к Эвизе. Что дашь за то, чтобы я согласился? – насмешливо подняв бровь, осведомился Фолкон.

– Что ты хочешь?

Девушка тяжело дышала от волнения, и де Берг зачарованно наблюдал, как поднимается и опускается ее соблазнительная грудь.

– Хочу запустить пальцы в твой горшочек с медом.

Джезмин охнула; Фолкон широко и удовлетворенно улыбнулся и, разжав пальцы, отпустил ее. Растирая болевшую руку, девушка отступила, не сводя с Фолкона недоверчивого взгляда.

– Скоро поймешь, что я не допущу непокорства, особенно в собственной жене.

– Ты бредишь, де Берг! Я еще не твоя жена.

– Никогда больше не смей говорить со мной таким тоном, мистрисс, мне это не нравится.

Слова ранили как удар кнута, и Джезмин поняла, что зашла слишком далеко. Она опустила глаза. Может, в самом деле послушаться совета Эстеллы и ласковыми словами добиться своего? В конце концов, сейчас важнее всего попасть в Сайренчестер.

– Милорд, – выдохнула она, кокетливо хлопая ресницами, – если вы все-таки получите известие, что Джон должен стать королем, отвезете меня к Эвизе?

Фолкон уже был готов согласиться, когда она слишком уж сладко проворковала:

– Я чувствую себя в полной безопасности под вашей охраной, милорд.

– Меня лестью не возьмешь, – взорвался Фолкон, – все это ведьмины штучки. Теперь, когда твой отец в Нормандии, у меня слишком много дел. А тебе лучше бы поучиться, как вести хозяйство. Все уверяют, что от тебя никакого толку. Неплохо бы взять несколько уроков у сестер!

Он устремился прочь из комнаты, довольный, что поставил на место маленькую плутовку. Но не учел характера Джезмин. Презрительная отповедь была подобна тяжелой пощечине. Как он посмел сравнивать ее с сестрами, да еще в таком тоне! Ну что ж, она ему покажет! Не останется здесь и часу! Если де Берг не желает проводить ее к Эвизе, она найдет кого-нибудь другого!

Подождав, пока Фолкон вернется в кузницу, Джезмин пошла в кладовую, к Эстелле.

– Бабушка, де Берг позволил мне навестить леди Эвизу в Сайренчестере, ведь она скоро будет королевой. Мои вещи собраны. Де Берг велел одному из своих людей сопровождать нас. Дорогая, ты была права. Несколько ласковых слов, и он растаял, как воск от огня! – солгала она и, поспешив на конюшню, начала оглядывать мужчин с таким же нескрываемым интересом, как и они ее. Вскоре Джезмин нашла свою жертву – молодого оруженосца лет шестнадцати, правда, длинноногого и мускулистого. Он служил ее отцу, а не де Бергу, что особенно устраивало Джезмин.

– Ах, ты, должно быть, и есть тот самый юноша, о котором упоминал милорд де Берг?– небрежно бросила она.

Паренек залился краской.

– Я, миледи?

– Именно ты. Как тебя зовут?

– Дэвид, миледи, – пролепетал он, боясь, что Джезмин заметит, как сильно бьется его сердце от близости к ней.

– Тебе приказано сопровождать мою бабушку и меня в Сайренчестер. Когда оседлаешь коней, можешь прийти в замок за нашими вещами. У нас свои вьючные лошади.

Оруженосец кивнул, показывая, что знает, какие лошади прибыли из Уинвуд-Кип, но все же не мог поверить, что ему поручено такое ответственное задание, как отвезти прекрасную леди Джезмин в Сайренчестер.

– Может, милорд де Берг имел в виду не меня, миледи, – с сомнением протянул он.

– Конечно, тебя. Он сказал, что ты красив и хорошо сложен, и теперь я ясно припоминаю, что он назвал имя Дэвид. Милорд де Берг взял на себя труд познакомиться со всеми, кто служит отцу. Ничто не может ускользнуть от его внимания. Должно быть, ты ему понравился, если он именно тебя выбрал быть моим сопровождающим.

– Благодарю, миледи, это действительно большая честь, и я ее недостоин, – пробормотал ошеломленный юноша.

– Чепуха, – мило улыбнулась она.– К чему ложная скромность. Кстати, я желаю уехать немедленно.

Эстелла хлопотала во дворе, давая указания Дэвиду, как лучше увязать тюки, чтобы сохранить драгоценный груз. Она никогда не путешествовала без своих магических атрибутов и мешка с зельями, травами и эликсирами.

Джезмин так стремилась поскорее уехать, что в конце концов сильно огрела кнутом белую кобылку, и та полетела вперед, в направлении Сейлсбери-Плейн. Дэвиду не осталось ничего иного, кроме как следовать за ней. Госпожа Эстелла нагнала маленькую кавалькаду лишь через некоторое время. Пришлось проехать несколько миль, прежде чем она поравнялась с Джезмин.

– Опять тебя злоба одолела? – спросила она, бросив проницательный взгляд на внучку.

– Прости, я, кажется, слишком быстро скакала, бабушка.

– Я не это имела в виду, и ты прекрасно все понимаешь. Умчалась, словно дьявол, и все потому, что не получила позволения на свои штучки.

– Эстелла, почему ты так считаешь? – охнула Джезмин.

– Де Берг ни за что не дал бы тебе в сопровождающие всего одного человека, и уж конечно, не разрешил бы разъезжать по всей стране в компании такого красавчика, как Дэвид. Он трясется над тобой, словно собака над костью.

– Эстелла, клянусь, я просила у него позволения отправиться в Сайренчестер.

– А он решительно отказал, так ведь? – громко расхохоталась госпожа Уинвуд.– Ну что ж, если воображаешь, что он откажется от помолвки только потому, что ты его одурачила, очень ошибаешься. Такой, как он, последует за тобой на край света.

К этому времени Дэвид успел немного опомниться и прийти к такому же заключению, что и Эстелла, однако понял, что оказался между молотом и наковальней. Он не мог заставить Джезмин вернуться в Сейлсбери и не мог бросить дам, следовательно, приходилось продолжать путешествие и молиться, чтобы с его подопечными ничего не случилось. При одной мысли о том, что сделает де Берг, когда обнаружит побег, юноша покрывался холодным потом.

К тому времени, как путешественники достигли Марлборо, стоящего на большом Римском тракте, ведущем с востока на запад, из Лондона в Бристоль, солнце уже клонилось к закату. Эстелла, с присущим ей здравомыслием, решила, что ехать дальше не стоит. Здесь было много постоялых дворов для проезжающих, и она послала Дэвида вперед, договориться о комнате. Денег у них не было; приходилось рассчитывать лишь на могущество имени Сейлсбери.

Обеденная зала в «Белом кабане» была пропитана запахами дыма, соблазнительными ароматами еды и эля и заполнена разношерстными посетителями – торговцами, наемниками, священниками и ворами. Дэвид, отчаянно пытаясь поскорее найти безопасное убежище для дам, громче чем следовало объявил о их прибытии. Желая произвести впечатление на хозяина значительностью своей миссии, он во весь голос объявил:

– Дочь графа Сейлсбери желает остановиться здесь на ночь.

Он, несомненно, сразу же привлек внимание владельца, но, к несчастью, все присутствующие мгновенно навострили уши, некоторые из простого любопытства, некоторые не без задней мысли. Какой-то мужчина быстро оглядел вошедших женщин и, решив заработать, прямиком направился в Хоторн-Касл, где известный своей жестокостью и жадностью Роджер де Беламе часто платил за сведения, помогавшие завладеть благами земными, на которые он вовсе не имел прав.

Сначала страж у вррот не хотел впускать осведомителя, потому что знал, что Беламе не терпит, когда его тревожат во время ужина, но тот стоял на своем, а когда упомянул имя Сейлсбери, страж велел ему подождать у входа в обеденный зал, а сам направился к хозяину, вне себя от раздражения, что товарищи уже успели осушить немало кружек с элем, а он принужден нести службу.

– Пришел Рэвенер, милорд, несет какую-то чушь, будто дочь Сейлсбери остановилась в «Белом кабане». Врет, наверное. Что ей делать в таком месте!

Де Беламе отставил кубок и вытер рот рукавом. Подумав немного, он хитро прищурился и объявил:

– Это возможно. Она, скорее всего, отправляется в Каслком, проверить счетные книги. Скажи Рэвенеру, я поговорю с ним.

Рэвенер вошел в зал. Надежда разжиться монетвй-другой увеличивалась с каждым шагом.

– Откуда ты знаешь, что это дочь Сейлсбери?– допытывался Беламе.

– Ее сопровождающий назвал имя, когда потребовал комнату.

– Охрана велика?

– Нет, всего двое – мужчина и женщина. Беламе удовлетворенно кивнул.

– Правильно сделал, что пришел сюда. Можешь выпить вина за свои хлопоты.

Рэвенер быстро заморгал, пытаясь набраться храбрости:

– Милорд, я надеялся получить деньги. Я мог бы увести их вьючную лошадь и получить неплохой барыш, но предпочел тащиться в самый Хоторн.

Подумав минуту, Беламе подозвал стражника.

– Отведи его в покои для гостей, – пробурчал он. Рэвенер мгновенно понял зловещее значение слов хозяина. Теперь придется провести ночь в подвале, в компании крыс. Озноб страха прошел по спине. Что, если Беламе не захочет живых свидетелей?!

– Я никому не скажу! – выпалил Рэвенер.

– У тебя есть полное право молчать... хоть до скончания века, – отозвался Беламе.

Ему в голову пришел дерзкий план. Для того, чтобы жениться на наследнице, необходимо разрешение короля. Но сейчас в Англии нет короля. Значит, достаточно принудить девушку, позаботиться о том, чтобы к утру она стала женщиной, и дело сделано – земли принадлежат ему. Что ж, рассвет принесет ему желанную добычу.

Вернувшись вечером в замок, Фолкон пожалел, что был так резок с Джезмин. Девушка не вышла к ужину, и он скучал по ней. Один лишь вид ее прелестного личика приводил его в восторг, а присутствие за столом превращало еду в пиршество. Фолкон решил отправиться к Джезмин перед сном и сказать, что отвезет ее к Эвизе после коронации Джона. Ему хотелось видеть, как уголки розовых губок приподнимутся в улыбке... Почти час Фолкон сгорал от предвкушений, зная, что ожидание иногда слаще свершения, но мечтая остаться наедине с Джезмин. Он тихо постучал и, не получив ответа, решил, что девушка уснула. Постучал громче и наконец распахнул дверь. Никого. Вещей тоже нет. Фолкон прошел во внутренние покои, уже понимая, что не найдет и госпожу Уинвуд. Цветисто выругавшись, он пнул табурет. Старая сука сбежала вместе с молодой! И это после того, как он ясно предупредил, что в их доме сейчас жить небезопасно!

Уже совсем стемнело, когда Фолкон разбудил рыцарей. Он отобрал шесть человек, троих из своих людей и троих из людей Сейлсбери, старых опытных воинов, могущих в случае необходимости оборонять Уинвуд-Кип, – он намеревался оставить их в поместье – и через четверть часа они, успев собраться, уже мчались на юг.

Фолкон де Берг был ошеломлен, обнаружив, что Джезмин домой не вернулась. Оставалось одно место, куда она могла отправиться, но он почти боялся об этом думать. Еще никто, тем более женщина, не смел так дерзко ослушаться его приказа!

– Она осмелилась, – изумленно повторял Фолкон.– Она в самом деле осмелилась!

Попадись ему в этот момент Джезмин, живо выбил бы из нее дурь.

– Жаль, парни, – пробормотал он, – но придется повернуть коней и ехать на север, в Сайренчестер.

Никто и не подумал ворчать, но Фолкон был зол за своих людей. Вместо теплых постелей и кружки эля им придется провести ночь в седле, и все из-за каприза избалованной девчонки! Он откажется от нее! Но де Берг тут же против воли признал, что отправился бы за Джезмин на край света, потому что кроме нее ему никто не нужен.

Глава 8

Лучи майского солнца очень рано разбудили Эстеллу и Джезмин. Женщины умылись, позавтракали хлебом и сыром, оставшимися от ужина, и пошли будить Дэвида, спавшего около вьючных лошадей, для пущей безопасности последних.

Солнце скоро растопило утренний туман, лежавший в лощинах. Они успели отъехать от Марлборо мили на три, когда из-за деревьев выехали четверо вооруженных людей и преградили им дорогу. Дэвид вытащил меч и с удивительной храбростью защищал женщин до тех пор, пока один из нападавших, заехав сзади, не ударил его в спину.

Джезмин вскрикнула и уже собиралась спрыгнуть на землю и броситься к упавшему юноше, как увидела на дороге несущихся галопом всадников и вонзила каблуки в бока кобылки. Лошадь полетела вперед. Де Берг не был уверен в том, что девушка знает, кто ее преследует... до того момента, когда она с силой ударила его хлыстом по лицу так, что хлынула кровь. Теперь на загорелой коже останется белый шрам.

–Схватить ее, – приказал Фолкон двум рыцарям и, развернув коня, помчался за неудачливыми похитителями.

К сожалению, его люди уже успели расправиться с двумя. Одного из оставшихся Фолкон пронзил мечом. Сталь вошла так глубоко, что застряла в теле, и Фолкон не смог сразу вытащить оружие, поэтому спешился и, выхватив кинжал, стащил с коня последнего негодяя. Придавив ему горло коленом, Фолкон приставил к его шее кинжал и процедил всего лишь одно слово:

– Кто?

Похититель затрясся от ужаса. Фолкон безжалостно уколол его острием.

– Роджер де Беламе... Хоторн-Касл...– пробормотал он и, ничего не успев почувствовать, кроме непонятной обреченности, начал нежданное путешествие в мир иной.

Де Берг обернулся и увидел, как Джезмин пытается вырваться из сильных рук рыцарей.

– Что, необходимо сразу двоим твоим грубиянам держать меня? – прошипела она.

– Сразу двоим, чтобы не дать мне выбить из тебя дух! – Он показал на безжизненное тело Дэвида, которого в этот момент осторожно поднимали с земли.– Ты виновата в том, что его ранили, а может, и убили.

– Бедный Дэвид, – заплакала Джезмин.– Он был таким храбрым! Позволь мне помочь ему!

Ревность пронзила сердце Фолкона, словно отравленная стрела. Неужели между этими двумя что-то есть?

Эстелла, осмотрев рану юноши, подняла глаза.

– Ее нужно немедленно промыть и перевязать. Кроме того, парень должен отдохнуть часа два, прежде чем мы попытаемся увезти его.

Фолкон кивнул и тихо сказал:

– Это вполне соответствует моим планам, госпожа Уинвуд. Позаботьтесь о нем, а у меня есть еще одно дельце.

Джезмин испуганно сжалась, но тут же поняла, что Фолкон не обращает на нее ни малейшего внимания. Это было вовсе не намеренное презрение – жажда мести обуревала де Берга. Оставив широкоплечего рыцаря охранять женщин, он с мрачной решимостью вскочил в седло. Шесть человек ворвались в Хоторн-Касл, словно неудержимый ураган. Роджер де Беламе со своими людьми как раз завтракал, и все еще были в зале. Фолкон прихватил длинную веревку со скользящей петлей. Без лишних слов и не моргнув глазом он прыгнул на возвышение и, скрутив Беламе, надел ему на шею петлю.Четверо рыцарей де Берга, обнажив мечи, удерживали на расстоянии людей Беламе, пока пятый, вскочив на стол, помогал Фолкону перекинуть веревку через потолочную балку. Они повесили Беламе прямо на глазах у его бессильных слуг. При виде почерневшего лица бьющегося в петле хозяина у них пропало всякое желание мстить, поскольку каждый осознал справедливость возмездия для человека, жившего разбоем и насилием.

Фолкон оглядел собравшихся и коротко объявил:

– Меня зовут де Берг. Отныне Хоторн принадлежит мне.– Потом приказал своим рыцарям остаться здесь, пока он не вернется из Сайренчестера.– Да не забудьте убрать падаль, – добавил он, с отвращением глядя на труп.

Джезмин со страхом наблюдала за приближавшимся де Бергом. Он ехал с видом победителя и походил в этот момент на кентавра. Неприязнь к де Бергу вспыхнула с новой силой. Но тут он оказался почти рядом, и, заметив кровавую полосу от кнута в том месте, где она его ударила, Джезмин ощутила возбуждение, смешанное со страхом.

По-прежнему игнорируя девушку, Фолкон обратился к Эстелле:

– Мальчишка выживет?

Старуха утвердительно кивнула, но тут же поспешно добавила:

– Он не перенесет обратного пути в Сейлсбери.

– Как удачно, что Сайренчестер ближе, – сухо заметил Фолкон, прекрасно понимая, что женщины сговорились и хитрят, лишь бы добиться своего. Но не прими он решения раньше, они никуда вообще не поехали бы! Поэтому Фолкон отошел и распорядился нарубить веток, чтобы сделать носилки для Дэвида.

Джезмин не находила себе места оттого, что из-за нее молодой оруженосец мог погибнуть, и, отыскав один из своих плащей, осторожно укрыла юношу. При виде столь нежной заботы Фолкон сквозь зубы процедил:

– Оставь его в покое, мистрисс, ты уже достаточно натворила.

Кавалькада направилась на север. Никто не произнес ни слова, пока де Берг наконец не спросил Джезмин:

– Понимаешь ли хоть, какая судьба едва не постигла тебя?

– Нас подстерегли воры. Дэвид пожертвовал собой, чтобы я смогла скрыться, и все бы удалось, не настигни ты меня.

Де Берг не поверил собственным ушам.

– Нужели ты настолько наивна?! Они охотились вовсе не за вьючными лошадьми – их послали добыть невесту для алчного барона. Тебя посчитали наследницей отца.

Он едва скрыл улыбку, заметив, что язвительный намек достиг цели.

– По-твоему, узнай они, что ты ничего не стоишь, тебе пришлось бы легче?

– Ничего не стою? – разъяренно выкрикнула она.

– Ах, прости, ты, конечно, бесценна, – иронически поклонился он.

И Джезмин в который раз показалось, что последнее слово осталось за де Бергом. Увидев, что до Сайренчестера, великолепного поместья Эвизы, графини Глочестер, совсем недалеко, Фолкон пустил коня в галоп. Но Джезмин не отставала, решив отплатить ему за грубые слова. Она неожиданно дернула поводья кобылы, намереваясь врезаться в его коня, но де Берг был таким прекрасным наездником, что, вовремя заметив маневр, попросту посторонился, даже не взглянув в сторону девушки.

Фолкон с нескрываемым удивлением увидел у конюшни замка людей Хьюберта де Берга.

– Что ты здесь делаешь, Питер?– спросил он оруженосца дяди.

Парень уклончиво пожал плечами.

– Мы часто бываем здесь. Я сообщу лорду де Бергу о вашем прибытии.

Фолкон раньше предполагал, что из Уэльса дядя направился прямиком домой, в Дорсет, но сейчас решил, что тот, должно быть, проезжает через Глочестер по пути в свое шерифство Херфорд. Он не предложил Джезмин помочь слешиться, тем самым лишив ее возможности отвергнуть его помощь.

Хью встретил Фолкона у двери и помог внести юного Дэвида в холл. Увидев лицо племянника, он спросил:

– Что с тобой?

– Любовная ссора, – осклабился де Берг.

Хью в свою очередь ухмыльнулся и, оглядев Джезмин, кивнул:

– Да, я слышал о Прихоти Фолкона. Ничего не скажешь, неземная красота.

– Что ты делаешь в этих краях? – спросил племянник.

Но Хью, уклонившись от ответа, сказал:

– Я мог бы задать тебе тот же вопрос. Похоже, по дороге сюда у тебя были небольшие неприятности.

– Ничего серьезного, – отмахнулся Фолкон.

В этот момент сверху донесся мелодичный голос:

– Хью, дорогой, кажется, у нас гости? – По лестнице спустилась величественно-красивая женщина с пышными формами. – О Боже, похоже, я пустила кота в голубятню!

Хотя Фолкон немедленно сообразил, что между дядей и графиней Глочестер существуют очень близкие отношения, лицо его по-прежнему оставалось невозмутимым. Однако Джезмин не смогла скрыть, как потрясена. Жена Джона, будущего короля, та, которой предстоит стать королевой!

– Слава Господу, это всего лишь мой племянник, Эвиза. Позволь представить Фолкона де Берга.

Высокая красавица оценивающе оглядела де Берга. Графине было лет тридцать пять, но она всегда была неравнодушна к хорошо сложенным мужчинам. Эвиза протянула руку в знак приветствия, и Фолкон поднес ее к губам.

– Счастлив видеть вас, ваша милость. Могу я представить свою невесту, Джезмин, младшую дочь вашего зятя Уильяма Сейлсбери?

Эвиза тепло обняла девушку, но тут же отстранив, принялась разглядывать.

– Она восхитительна!

– А это ее бабушка, госпожа Эстелла Уинвуд. Привлекательное лицо Эвизы осветила улыбка.

– Я помню вас с тех пор, как гостила в Сейлсбери. Джезмин, я знала твою мать. Она была так же прекрасна, как теперь ты.

В душе девушки бушевали столь противоречивые чувства, что слова не шли с языка. Она обрадовалась тому, что графиня знала ее мать, была полна любопытства и желания узнать побольше о будущей английской королеве, но в то же время испытывала потрясение столь неприкрытой супружеской неверностью. Джезмин страшно смущало это обстоятельство и ужасало поведение Эвизы – ту, казалось, просто забавляло, что все раскрылось.

Эвиза велела служанке приготовить комнату для раненого, и Эстелла, подхватив мешочек с зельями, последовала за носилками.

– Ах, представьте, госпожа Эстелла, мне так необходим провидец, – жалобно произнесла графиня.– Может, вы сумели бы за ужином предсказать будущее?

При этих словах и дядя и племянник презрительно фыркнули. Эвиза бросила лукавый взгляд на Хью, словно подзадоривая его открыто посмеяться над чудесами и пророчествами.

Но Джезмин не могла стерпеть, что ею так долго пренебрегают.

– Ваша милость, король Ричард мертв, и Джон будет коронован. Вы станете королевой Эвизой Английской, и я приехала просить вас назначить меня своей фрейлиной.

В холле воцарилось молчание. Эвиза поспешно взглянула на Хью, Джезмин вызывающе уставилась на Фолкона. Тот твердо сказал:

– Ричард умер, а все остальное – домысел новоявленного оракула.– И кивнул в сторону Эстеллы.

– Как интересно! – восхитилась Эвиза.– Это непременно надо обсудить за обедом! – Она подняла один из узлов Джезмин.– Пойдем, дорогая, нужно найти тебе комнату получше.

Она на целую голову возвышалась над маленькой девушкой, и Фолкон подумал, как нелепо они выглядят вместе. Джезмин хотела стать фрейлиной, но именно королева прислуживала сейчас его соблазнительной нареченной.

Как только они отошли подальше от мужчин, Джезмин почувствовала, что необходимо объясниться.

– Когда бабушка увидела все это в хрустальном шаре, мне очень захотелось стать придворной дамой. Де Берг запретил мне ехать в Сайренчестер, поэтому и просто сбежала. К несчастью, нашего сопровождающего, Дэвида, ранили, а де Берг догнал меня и едва не вытряс душу.

Эвиза заговорщически улыбнулась.

– Эти де Берги хуже самого Сатаны, правда? Широко открыв глаза, Джезмин серьезно заметила:

– Я ненавижу его. Отец обручил меня с ним против воли.

Эвизе стало смешно, хотя по благородству души она постаралась не выказать своих чувств. Боже, как она завидовала этой невинной девочке и тому восторгу, который Джезмин предстоит испытать в объятиях де Берга!

– Какая прелестная комната, миледи, – воскликнула Джезмин.– И весь дом великолепен, просто дух захватывает! Боюсь, Уинвуд-Кип – слишком непритязателен по сравнению с вашим замком, да и Сейлсбери обставлен гораздо хуже.

– Тебе, конечно, после такого несчастного путешествия хочется умыться и отдохнуть, – любезно предложила Эвиза.– Потяни за шнур звонка, и немедленно явится служанка, приказывай, что пожелаешь.

– Ах, у меня нет времени, миледи. С вашего разрешения, я хотела бы помочь Эстелле ухаживать за Дэвидом.

Оставшись наедине с племянником, Хью тоже решил объясниться:

– Много лет назад я хотел взять в жены Эвизу, но тогда она была слишком хороша для такого, как я, – наследница графа Глочестера, с огромными поместьями, простиравшимися на запад до самого Гламоргана. Король Генрих женил на ней своего любимого сына Джона. После этого Джон перестал нуждаться в деньгах и избавился от прозвища «Безземельный». Когда Джон сделал меня своим канцлером, мы с Эвизой стали все больше времени проводить вместе.

– Поверь, наставляя Джону рога, ты рискуешь головой. Иисусе, тебе ведь знаком бешеный нрав Плантагенетов! В гневе они почти безумны! – встревоженно заметил Фолкон. Хью пожал плечами.

– Сам знаешь, какой он негодяй – изменял Эвизе чуть не с первой ночи. Его здесь никогда не бывает. Благодарение Господу, они живут каждый своей жизнью, я люблю ее, и что тут еще скажешь?

– Лучше подумай, что скажет твоя жена Беатрис, – посоветовал племянник.

Беатрис была дочерью главы могущественного клана и знатного лорда восточных земель Уильяма де Варенна.

– Я чертовски хороший муж для Беатрис, – запальчиво объявил Хью.– Она счастлива со мной, и я к ней искренне привязан, но это совсем другое дело. Я по-прежнему мечтаю, что когда-нибудь настанет день и мы с Эвизой сможем пожениться. Ну вот и все, и не смей никому рассказывать, если не хочешь кончить дни свои выхолощенным боровом.– И, покачав головой, добавил:– Бог лишь знает, почему мы выбираем единственную среди множества женщин. Ты и сам предпочел дитя любви Сейлсбери, когда мог получить законную наследницу.

Фолкон ухмыльнулся, но тут же посерьезнел.

– Хью, что произойдет, если Джон в самом деле станет королем?

Хью налил племяннику большой кубок вина и покачал головой.

– Я всегда стоял за Плантагенетов. Преклонялся перед королем Генри, как и ты, когда был мальчишкой. После его смерти служить Ричарду казалось вполне естественным. Почти десять лет прошло... куда девалось время? Я так же не желаю видеть на троне Джона, как и любой из вас, и насквозь вижу все его недостатки... знаю больше, чем должен был, потому что люблю Эвизу, но по-прежнему верен Плантагенетам. Когда дело дойдет до выбора, я предпочту иметь Джона своим другом, а не врагом.

– Ну что ж, – заметил Фолкон, допивая вино, – у Плантагенетов и де Бергов много общего. Почти целое столетие мы одержимы властью: боролись за нее, предавали ради нее, шантажировали, рисковали всем никак не могли насытиться.

– Аминь, – заключил Хью, ставя кубок на стол. Фолкон поднялся.

– Пойду посмотрю, как там мальчишка, хотя, по словам Сейлсбери, госпожа Уинвуд весьма сведуща в медицине.

– Веришь в ее зелья, но не в магию? – поддразнил Хью.

– Ни в то, ни в другое, – ответил Фолкон, на-правляяясь к ступенькам, – но скажем так: если ее заклятья не прикончат меня, то яд – может, очень быстро.

Дэвид, обнаженный до пояса, лежал на постели, по-прежнему не приходя в сознание. Его рану очистили, смазали эликсиром и перевязали. Джезмин сидела у постели, держа юношу за руку. В этот момент появился де Берг и, наклонив голову, чтобы не удариться о притолоку, одним взглядом охватил трогательную сцену. Девушка, даже не потрудившись сменить запыленный дорожный костюм, поспешила к раненому. Фолкон зловеще прищурил глаза.

– Идите в свои покои, мистрисс, – приказал он тихо.– Вы, наверное, захотите привести себя в порядок перед ужином в обществе нашей будущей королевы, не так ли?

Уязвленная резкими словами Джезмин пронзила Фолкона негодующим взглядом, едва не испепелившим его, прежде чем величественно выплыть из комнаты. Только сознание того, что Дэвид находится на пути к выздоровлению, удержало ее от бесповоротного отказа оставить комнату раненого. Увидев собственное отражение в зеркале из полированного серебра, девушка поняла, что замечание Фолкона было справедливым, но, как ни странно, ненависть к нему от этого разгорелась еще сильнее. Она намеренно выбрала лучшее платье из темно-красного бархата и уже причесывала длинные бледно-золотистые волосы, когда де Берг, еле слышно стукнув в дверь для вида, переступил порог. Эвиза отвела девушке розовую комнату, сказав, что каждая женщина должна иметь розовую спальню, – это все равно, что находиться в сердцевине розы.

Джезмин выглядела так очаровательно, что мысли Фолкона на мгновение смешались, а сердце судорожно забилось. Но тут он вспомнив сцену у постели Дэвида и требовательно спросил:

– Между тобой и Дэвидом что-то есть?

– Ничего, – злобно прошипела она.– Он мужчина, а я ненавижу мужчин! – Вызывающе подняв подбородок, Джезмин подбоченилась.– Недаром слово «мужчина» начинается с той же буквы, что и слово «мое». Жалкие эгоисты, все до единого! Уж я-то их прекрасно знаю! – с отвращением выплюнула она.

– И что же ты знаешь? – ошеломленно спросил де Берг.

– Хотя бы то, что им трудно угодить, но легко разозлить, – отпарировала она.

– Что еще? – осведомился он предостерегающим тоном, на который Джезмин совершенно не обратила внимания.

– Знаю, что последний всегда стремится быть первым, а первый последним.

Фолкон понял, что Джезмин узнала об интимных отношениях мужчин и женщин от Эстеллы, и это его разозлило.

– Продолжай, – зловеще процедил он.

–Меня предупреждали, что в каждом мужчине скрывается зверь, поэтому нужно быть поосторожнее, – торжествующе заключила она.

Фолкон взял ее под локотки.

– Пусти, – взбешенно прокричала Джезмин.

– Ни за что!

Его близость заставила почувствовать каждый удар сердца, горячее биение крови в жилах. Поцелуй начался медленно, так медленно, почти лениво, словно время остановилось, потом... его губы все жарче впивались в ее рот; руки с силой прижали стройное тело к мужской груди. Джезмин знала – он берет, ничего не отдавая. Поцелуй был таким безжалостно-похотливым, что вынудил ее отдаться этой всепобеждающей мужественности, и, когда Фолкон неожиданно отпустил девушку, она, задохнувшись, пошатнулась, ноги отказывались повиноваться.

Он так долго мечтал поцеловать ее, что теперь не мог понять, что его удерживало до сих пор. Однако теперь, когда на губах остался вкус ее губ, Фолкону этого стало мало. Он был достаточно дерзок, чтобы проверить, как далеко может зайти, и, приподняв ее подбородок, снова наклонил голову. Прежде чем коснуться губами ее губ, он чуть помедлил.

– Каждый раз, говоря со мной, ты подвергаешь сомнению мою мужественность, мистрисс.

И чтобы подчеркнуть последние слова, с силой прижался к ее бедрам своим естеством, чтобы убедить ее, какое оно напряженное, твердое, будто камень.

– Этот поцелуй должен предупредить тебя, что произойдет, если станешь мне противиться.

Чувствуя страсть его поцелуя, ощущая власть желания, Джезмин не сумела скрыть страха – слишком близко он стоял, и девушка не могла отвести взгляда от нанесенной ею же самой раны. В глазах заблестели слезы, и Фолкон чуть смягчился.

– Возьми себя в руки, и я провожу тебя к столу.

– Я не желаю ужинать с тобой, – объявила она.

Щека Фолкона чуть заметно дернулась. Дай ей палец, готова откусить руку! Обняв девушку за талию, он лениво обвел пальцем линию глубокого выреза и передвинул ладонь ниже, к соблазнительным холмикам грудей.

– Означает ли это, что ты предлагаешь лечь в постель... пораньше? Собственно говоря, нам впервые удалось остаться наедине. Я тоже считаю, что нам необходимо провести вместе эту ночь, чтобы поближе познакомиться.

Губы Фолкона скользнули по шелковистой коже в том месте, где только что были пальцы.

Рот Джезмин мгновенно пересох. Он намеренно искажает ее слова! Теперь она желала одного: чтобы он отвел ее ужинать.

– Я голодна, – ледяным тоном объявила девушка.

– Не есть ты хочешь, а совсем другого...– пробормотал Фолкон, откинув бледно-золотые локоны с висков и заглядывая в ее глаза, ища в них признаки пробуждающегося желания. Но заметил лишь упорное сопротивление и, стащив дублет, растянулся на кровати.– Если нам придется провести ночь здесь, можно и устроиться поудобнее. Мои сапоги, Джезмин, – спокойно приказал он.

– Неотесанный болван, – задохнулась девушка.– Немедленно убирайся с этой постели и из моей комнаты. Нас ожидают внизу. Эвиза велела приготовить праздничный ужин. Я не так невежлива, чтобы пренебрегать ее гостеприимством! Если я сейчас же не спущусь, уверена, что Эвиза явится сюда.

– Оскорбленная невинность, – хмыкнул Фолкон...– Должен признать, ты прекрасно держишься, но не хуже меня знаешь, если мы не покажемся за столом, они попросту перемигнутся и поймут, что я предпочел принять твое предложение лечь в постель.

– Мое предложение? – пролепетала девушка. Язык отказывался ей повиноваться.

Фолкон, от души наслаждаясь смущением девушки, протянул ей руку.

– Почему бы тебе не снять это прелестное платье и не лечь рядом, дорогая?

Слезы бессильного гнева брызнули из глаз Джезмин.

– Де Берг, ты порочнее самого Сатаны! Клянусь, ты доведешь меня до смерти! Фолкон громко засмеялся.

– Джезмин, ради Бога, будь хотя бы немного приветливее! Неужели и мне нельзя иногда пошутить, посмеяться? – Он сел, притянул ее к себе на колени, поцеловал нахмуренный лоб, кончик нос, и тихо сказал:– Если будешь продолжать убегать от меня, кто-нибудь другой насладится восхитительным плодом, по праву принадлежащим мне. Сердце подсказывает мне испытать с тобой сейчас все радости любви. Ведь мы все равно обручены, и никто не ждет от столь страстного жениха, чтобы он терпел до свадьбы.

При этих словах Джезмин побледнела, и неуклюже сползла на пол.

– Милорд, я обещаю быть с вами вежливой и почтительной, если вы проводите меня к обеду.– Она поспешно опустила ресницы, чтобы скрыть вызов во взгляде.– Знаю, вы, как истинный рыцарь, верны клятве. Я перед вами беззащитна и умоляю быть великодушным и подождать до свадьбы.

Приподняв ресницы, она взглянула на Фолкона, желая удостовериться в действии своих слов.

– Ты настоящая маленькая колдунья, – с сожалением усмехнулся он, – которая знает, как обвести мужчину вокруг пальца.

Джезмин, мило улыбнувшись, протянула ему дублет.

– Вы можете проводить меня к столу, милорд. Они ужинали по-семейному, в маленькой комнате, в убранстве которой отражался прекрасный вкус Эвизы. Мебель была элегантной, не такой массивной, стол украшен цветами, вино пили из кубков венецианского стекла. Блюд было не много, но все вкусно приготовлены, и Джезмин впервые поняла, что это такое – ийтересная беседа между мужчинами и женщинами. Ее невежество в истории, политике и знании света было таким очевидным, что девушка только слушала и впитывала все, что видела и узнавала. Хьюберт, взглянув на Эвизу, заметил:

– Значит, существует определенная возможность, что ты станешь королевой Англии.

Эвиза презрительно поджала губы.

– Женившись на мне, Джон получил все земли Глочестеров, поместья, армию и деньги, не говоря уже о владениях в Уэльсе. Все это вместе взятое позволило ему стать одним из самых богатых пэров королевства. Я же, со своей стороны, не получила ничего: ни доброты, ни нежности, ни верности, ни хотя бы ребенка. Возможно, хоть теперь меня ожидает награда!

Она взглянула в сторону Эстеллы, словно ожидая подтверждения. Но та, на секунду сосредоточившись, произнесла:

– Самыми главными чертами в характере принца Джона были тщеславие, вспыльчивость, сластолюбие и жадность. Самыми главными чертами короля Джона будут тщеславие, вспыльчивость, сластолюбие и жадность. Как раньше, так и теперь. Он не принесет тебе ничего, кроме несчастья и горестей.

Эвиза постаралась улыбнуться, чтобы смягчить впечатление от слов старухи.

– Мы с самого начала не подходили друг другу. По-моему, он так и не смог простить мне, что я выше его ростом.

– Он единственный коротышка из всего выводка, – кивнул Фолкон.– Другие сыновья короля Генриха уродились такими же высокими и широкоплечими, как он сам, но несмотря на все недостатки, Джон всегда был любимцем отца.

– Генрих, вот кто был настоящим человеком, – вмешался Хьюберт.– Лучший король из тех, кто правил да и будет править Англией! После раздоров и междоусобиц времен короля Стефана Генрих сумел создать свод законов, единовластное правление и добиться единства нации на целых тридцать пять лет! Можете представить, что до Генриха человек, подозреваемый в преступлении, подвергался либо пытке, либо церемонии очищения, и часто приговор зависел от исхода поединка или выигранного пари. Конечно, вы этого не помните, но не так уж много лет тому назад закон и справедливость зависели от всяких дурацких фокусов.

Женщины обменялись веселыми взглядами: в пылу восхвалений Хьюберт так увлекся, что даже не заметил, как едва не оскорбил Эстеллу и Джезмин.

– Теперь по английским законам каждого обвиняемого судит суд присяжных из двенадцати человек, известных в обществе высокими моральными принципами, – удовлетворенно заключил Хью.

И тут впервые вмешалась Джезмин:

– Как, должно быть, нелегко обществу найти целых двенадцать мужчин с высокими моральными принципами!

В комнате звонкими колокольчиками рассыпался смех Эвизы, такой заразительный, что все тоже засмеялись, даже мужчины, хотя колкость была направлена в их адрес.

– Мой свекор был настоящим мужчиной, – с неподдельной грустью заметила Эвиза, – но, к несчастью, зачал детей, подобных волчьей своре... или лисьему выводку, за исключением твоего дорогого отца, конечно, – поправилась она, обращаясь к Джезмин.

Фолкон поднял кубок, словно салютуя Эвизе.

– Поверь, мы были бы искренне рады видеть тебя своей королевой, но если так случится, Англию ждут годы бедствий. В жизни все взаимосвязано: единственный акт насилия может свести на нет годы стараний, ненависть и страх уничтожат добрые деяния, войны и злоба губят страну.

Джезмин, вновь увидев возможность съехидничать, пропела:

– Это говорит человек, живущий насилием и кровопролитием!

– Конечно, в бою мало кто может со мной сравниться, – с ослепительной улыбкой ответил Фолкон, насмешливо приподняв черную бровь.– Но я всегда готов уступить победу всякому, кто может ее завоевать.

Эвиза, с первого взгляда увидевшая, каким могучим обаянием наделила де Берга природа, заметила, что молодые люди явно бросают вызов друг другу.

– Итак, вы собираетесь пожениться? – спросила она.

– Мы только помолвлены, – объяснила Джезмин.

– И должны пожениться, – с нажимом проговорил Фолкон.

Эвиза понимающе посмотрела на Эстеллу; та ответила таким же взглядом.

– Женщины часто выходят за мужчин в надежде изменить их, – заметила будущая королева, – но у них никогда это не получается.

– А мужчины, – добавила Эстелла, – женятся на женщинах, надеясь на то, что они никогда не изменятся, но они неизбежно меняются.

– Чистая правда, – расхохоталась Эвиза, поднимаясь из-за стола. За ней последовала вся компания. Слуги начали проворно убирать со стола. – Спасибо за приятную беседу и забавную игру в «если бы», но решать, кому быть преемником Ричарда, предстоит Уильяму Маршаллу, Хьюберту Уолтеру, архиепископу Кентерберийскому, и твоему отцу, Джезмин.

Глава 9

Эвиза оказалась права – в Нормандии от решения Уильяма Сейлсбери и в самом деле зависело, кто будет новым королем. Подстрекаемые графом Честером лорды и бароны заявляли, что не потерпят Артура на троне, – он никогда не ступал на землю Англии и, кроме того, всецело находился под влиянием матери, ненавидевшей англичан.

Король Франции, словно хищный стервятник, уже нацелился на захват Нормандии, Бретони и Анжу. Если королем выберут тринадцатилетнего Артура, Франция нападет и начнется война. Поэтому Уильям Маршалл и Уильям Сейлсбери склонялись в пользу Джона, а владетели земель во французских владениях как один стояли за Артура. Хьюберт Уолтер, престарелый архиепископ Кентерберийский, тоже был на стороне Артура, из-за личной неприязни к Джону и его порокам, но в конце концов позволил себя уговорить. Покачав седой головой, он сказал:

– Попомните мои слова, вы еще горько пожалеете о своем решении.

Чтобы уладить дело миром, они официально провозгласили, что Ричард назвал преемником своего брата Джона. Коронация была назначена на 26 мая 1199 года. На торжество съехались самые знатные люди королевства. Английские лорды и бароны сражались и интриговали, чтобы получить завидные должности архиепископа Кентерберийского, главного судьи, коннетабля, маршала, канцлера, сенешаля и камергера.

Джона, коронованного под именем Иоанна, окружали фавориты: Уильям де Варенн, Уильям, граф Девон, Ранулф, граф Честер, Джеффри де Мандевилл, Роберт Фитцуолтер, Сэйр де Квинси, Роберт де Рос, Уильям Мобре, Мейлер фитц Генри, Джон де Курси и братья Лейси, Уолтер и Хью.

Вести о коронации Иоанна вскоре достигли Сайренчестера. Фолкону де Бергу пришлось решиться оставить невесту на попечение новой королевы Англии. Как-то открыв дверь смежной комнаты, отведенной для него коварной Эвизой, Фолкон вытянул руку.

– Вот, возьми!

– Что это? – подозрительно осведомилась Джезмин, рассердившись на то, что он опять ворвался к ней не постучав.

– Твой противный еж, Прик, – с гримасой объяснил Фолкон.

– Болван! Сколько раз повторять, его зовут Квилл. Ты нарочно так говоришь, чтобы позлить меня!

Фолкон ухмыльнулся, поскольку это была чистая правда.

– Неужели мне не дождаться хоть одного ласкового слова на прощание? – поддразнил он.– Хотя бы «спасибо, милорд Фолкон, эа то, что позволили стать фрейлиной королевы»?

– Позволили? – едва не задохнулась Джезмин.– Я внучка короля! Того самого Генриха, которого так превозносят де Берги! Я принцесса королевской крови! Я... я...

– Ты, дорогая моя, не что иное, как результат незаконной любви, прелюбодеяния, веселой ночки на сеновале или под кустом.

– Ах, ты.... ты... ты... сын шлюхи, – выпалила девушка.

– А ты, милочка, дочь шлюхи, с удовольствием отпарировал Фолкон.– Кто знает, можно ли доверять тебе настолько, чтобы оставить одну среди тех молодых людей, которые, без сомнения, поспешат явиться ко двору Эвизы, как только узнают новости?

Джезмин уже открыла рот, чтобы негодующе запротестовать, заявить о своей добродетели, но мгновенно передумала.

– Нет, нет, конечно, мне нельзя доверять. Я из кожи буду лезть, чтобы навлечь на тебя позор. Если вы настолько глупы, что собираетесь жениться на мне, милорд, обещаю, что все ваши дети будут ублюдками, вроде меня.

И тут Фолкон, впервые не сдержавшись, ударил ее. Джезмин распласталась на постели, но, подняв полные слез глаза, яростно выругалась:

– Сукин сын! Жалкий трус!

Де Берг, схватив ее за плечи, начал трясти.

– Предупреждаю, с меня довольно! Еще слово, – и я за себя не ручаюсь!

Губы девушки дрожали, ресницы были мокры от слез... и тут она ощутила безжалостную сладость его поцелуев. Фолкон ничего не мог с собой поделать – она была слишком соблазнительна, такая земная и одновременно нереальная, и это сводило его с ума, грозя превратиться в одержимость.

– Джесси... Джесси...– бормотал Фолкон, почти не отрывая губ от ее рта, – дай себе волю... плыви... плыви со мной в чудесный мир...

Сильные руки проникли внутрь корсажа, коснулись грудей, слегка сжали, нежно, игриво, большие мальцы настойчиво потирали соски, пока они не превратились в два крохотных драгоценных камешка. Ьлрхатистая ласка его языка едва не заставила Джезмин прильнуть к широкой груди, но почувствовав, кaк затвердела и поднялась его мужская плоть, уперлась в мягкий изгиб ее живота, девушка застыла.

– Не надо, – вскрикнула она, отрывая его руки.– Думаешь, что можешь ударить и тут же безнаказанно целовать? Мы друг другу не подходим, не нравимся... Сейчас же оставь меня!

– Противоположности притягиваются, – настаивал он.– Чтобы любить, мужчине и женщине не обязально быть одинаковыми!

– Любовь? – пренебрежительно расхохоталась жезмин.– Я никогда тебя не полюблю!

Он возвышался над ней словно башня, зеленые Лаза горели неутолимой страстью и желанием принять столь безрассудно брошенный вызов.

– Полюбишь, – поклялся он.– Полюбишь!

По спине Джезмин побежал озноб. Мысли лихорадочно метались, голова горела.Что это – страх или осуждение? Отвращение или предвкушение? Почему один лишь его вид заставляет ее говорить и вести себя подобно сварливой ведьме? Джезмин намеревалась попросить де Берга за Дэвида, но теперь не знала, осмелится ли. Накануне она тайком пробралась в комнату оруженосца, чтобы попрощаться, и когда высказала, как довольна его быстрым выздоровлением и предстоящим возвращением в Сейлсбери, тот намекнул, что де Берг обязательно накажет его за то, что он согласился сопровождать женщин и ослушался приказа.

«Думаешь, он велит тебя высечь?» – недоверчиво сросила Джезмин.

«Без малейшего колебания», – кивнул Дэвид, подтверждая ее подозрения насчет жестокости де Берга. Теперь приходилось идти на риск самой быть избитой, чтобы помочь Дэвиду. Она только сейчас получила достаточно убедительное доказательство того, как страшен в гневе де Берг.

– Не желаю, чтобы Дэвида наказывали за мои проступки: ведь он всего только подчинился моему приказу. Ты настолько безжалостен, что я боюсь за его жизнь, если тебе вздумается выместить на нем свой гнев.

– Вы оскорбляете меня, мадам. У меня репутация приверженца строгой дисциплины, но также и человека справедливого и честного по отношению к своим людям. Почему вы так беспокоитесь за этого Дэвида, между вами что-то есть? – процедил Фолкон. – А может, он первый из многочисленных мужчин, с которыми вы намереваетесь изменять мне?

Он подхватил ее на руки, понес к посгели, сорвал туфли и поднял юбки, чтобы снять шелковые чулки с прелестных ножек.

– Боже, что ты делаешь? – вскрикнула девушка, до глубины души потрясенная тем, что у него хватило дерзости попытаться раздеть ее.

Но ярость лишь подогревала желание Фолкона.

– Существует лишь один способ убедиться, что твой первый ребенок будет также и моим. Я изолью в тебя свое семя здесь и сейчас! – прорычал он.

– Я закричу так, что весь замок сбежится! – пригрозила Джезмин.

– Глупышка, – рассмеялся Фолкон, гладя ее бедра; пальцы крались выше и выше, пока не обнаружили восхитительный изгиб упругих ягодиц, – никто не осмелится потревожить нас, пока я буду любить тебя. Все подумают, что страсть заставляет тебя кричать.

Джезмин попеременно трясло то от ледяного холода, то от палящего жара. Глаза, потемнев, стали совсем фиолетовыми.

– Фолкон де Берг, – прошипела она сквозь зубы, – если ты сделаешь это, я никогда тебе не прощу!

Фолкон так долго ждал, пока сердце девушки смягчится! Теперь они не скоро увидятся, и уже сейчас все его тело ныло при мысли о неминуемой разлуке. Он не решался взять ее силой, потому что в душе знал: если Джезмин не отдастся по своей воле, он не получит наслаждения и не обретет покоя. Фолкон медленно отнял дерзкие руки, позволил девушке сесть на постели. Сжав ее лицо в ладонях, он коснулся ее губ своими, нежно, благоговейно.

– Джесси, любимая, дай мне что-нибудь на память... такое, что согревало бы мое сердце в разлуке. Улыбку... поцелуй...

Девушка молча подняла чулки, которые Фолкон успел снять с нее, сунула ему в руку, решив, что лучше дать ему спокойно уйти. Чем дальше они держатся друг от друга, тем спокойнее – каждая их встреча напоминает столкновение огня и пороха.

Граф Сейлсбери прибыл домой в первую неделю июня и очень удивился, узнав, что у де Берга не было ни ссор, ни споров с рыцарями Сейлсбери. Его мнение о способности будущего зятя командовать людьми еще более укрепилось. Джон назначил своего сводного брата командующим армией, возложив тем самым на его плечи огромную ответственность – король Франции угрожал начать войну, а в Ирландии и Уэльсе зрел очередной мятеж. В довершение ко всему король Александр, рыжий шотландский лис, фебовал вернуть ему Камберленд и Нотумберленд в обмен на мир и клятву верности новому королю.

Уильям подробно рассказал Фолкону о церемонии коронации и о тех, кто на ней присутствовал, а потом добавил:

– Я всегда знал, что Джон ревновал к Ричарду, но только сейчас понял, как он, должно быть, ненавидел его и жаждал завладеть всем, что принадлежало брату. Он так долго выжидал, вынашивал коварные замыслы, интриговал, что, не успев скинуть коронационные одеяния, принялся отдавать приказы и награждать должностями фаворитов.– Уильям развел руками.– Ну что ж, по крайней мере, он сообразил, что я солдат, а не придворный, и поставил меня во главе армии, состоящей больше чем наполовину из наемников, так что работы у нас хватит.

Он немного помолчал и, убедившись, что де Берг не попытался возразить против слова «нас», продолжал:

– Я хотел бы дать тебе под начало пятьсот лучников, а также рыцарей и тяжеловооруженных всадников Сейлсбери.

– Благодарение Богу, – ухмыльнулся Фолкон, – ты тоже понял, что из меня придворного не выйдет!

Уильям критически оглядел двор замка. Видно, де Берг немало потрудился, чтобы привести в порядок оружейную мастерскую и арсенал.

, – Кстати говоря, о придворных: где эта маленькая плутовка Джезмин? Я выговорил для нее должность фрейлины молодой жены Джона, Изабеллы Ангулемской.

– Молодой жены? – не веря ушам переспросил Фолкон.– Но он женат на Эвизе.

– Джон оказал давление на церковь, чтобы получить развод.

– Но он не смеет так поступать с Эвизой, – воскликнул потрясенный де Берг.

– Он все может! Не забывай, он король! И намеревается править. Увидел Изабеллу Ангулемскую, дитя неземной красоты... прелестную брюнетку... ей еще четырнадцати нет. Изабелла была обещана Хью де Лузиньяну, но Джон ни с чем не посчитался – похитил ее, а потом объявил, что девушка согласна стать его женой.

– Но у него нет оснований для развода, – настаивал де Берг.

Уильям невесело засмеялся.

– Прошение о разводе удовлетворено. Они снова вытащили на свет закон о кровосмешении. Дед Эви-зы, Роберт Глочестер, был незаконным сыном короля Генриха Первого. Так или иначе, дело сделано. Эвиза будет только рада избавиться от него. Кстати, почему это так тебя беспокоит?

– Джезмин отправилась в Сайренчестер, чтобы стать фрейлиной королевы Эвизы, – глухо ответил Фолкон.

– Это, конечно, Эстелла ее подговорила!

– Уильям, я обнаружил, что Джезмин никто не может подговорить. Она сама способна на любую проделку!

– Как все женщины, – согласился граф.– Я пошлю за ней.

– Нет, я сам поеду и привезу ее. А, дьявол, нужно же рассказать всю историю о неудавшемся похищении, прежде чем ты услышишь все от кого-то друго-го.

Узнав подробности, Уильям зашелся от смеха.

– Не пойму, в чем причина такого веселья, сэр, – сухо объявил Фолкон.

В глазах Уильяма блеснули веселые искорки.

– Тебе повинуются сотни мужчин, а одна девчонка-недомерок водит за нос.

Фолкон, ухмыльнувшись, потер шрам на щеке. Боже, вот буря-то разразится, когда он объявит, что приехал за Джезмин! Он просто дождаться не может очередной стычки! Однако он с неприятным чувством думал о встрече с Эвизой. Женщина, у которой только сейчас отняли трон, вряд ли будет веселой собеседницей!

И в самом деле, в величественном замке Сайренчестер царила атмосфера недостойной суеты. Все знатные лорды и их жены, поспешившие предстать перед королевой Эвизой, сейчас так же быстро покидали поместье. Слухи о разводе разнеслись со скоростью выпущенной из лука стрелы, и придворные спешили исправить ошибку, боясь навлечь на себя немилость монарха.

Графы Клер, Дерби, Лейсестер, Варенн и их супруги отбыли этим утром за час до того, как Эвиза получила официальные письма и документы с королевской печатью. Только графиня Пемброк, прелестная Изабель, жена маршала Англии, осталась верна Эвизе. И она и ее муж Уильям Маршалл, славились искренностью, честностью и преданностью.

Графиня Уорвик, молодая вдова, передумала уезжать в тот момент, когда Фолкон де Берг переступил порог зала. Джезмин увидела его и предпочла сделать вид, что не замечает, но пришла в сильнейшее раздражение, поняв, что кроме нее ни одна женщина в зале не осталась к нему равнодушна. Элизабет Уорвик повисла на его руке и выглядела при этом так, будто хочет проглотить его заживо.

– Фолкон де Берг! Какой приятный сюрприз!

– Здравствуй, Бесс, как поживает прелестнейшая вдовушка во всей Англии?

Элизабет мило надула губки.

– Ужасно взволнована!

– Но в чем дело, умоляю, откройся мне! – сказал Фолкон, улыбаясь темноглазой красавице.

– Не могу здесь говорить, – прошептала она, подняв брови, явно желая подчеркнуть, что предмет достаточно деликатный. – Лучше навести меня вечером, я все расскажу, – кокетливо пообещала Элизабет.

Фолкон с самым серьезным лицом поцеловал ей руку и отошел, чтобы приветствовать Изабель, графиню Пемброк.

– Фолкон, у вас нет новостей об Уильяме? Он обычно часто посылает гонцов, но я ничего не слыхала о его возвращении.

– Возможно, он попросту не знает, что вы здесь, в Сайренчестере, миледи. Могу лишь сообщить вам, что граф Сейлсбери вернулся. Король, скорее всего, просто не может отпустить Маршалла. Вам лучше, чем кому-либо другому, надлежит знать, что тяготы управления государством ложатся прежде всего на плечи Маршалла.

Губы Изабель гневно сжались при упоминании о Джоне. Она была решительно против его избрания и даже поссорилась из-за этого с мужем, Уильямом Маршаллом, но, конечно, и не подумала бы возражать против его мнения на людях. Сердце женщины разрывалось от жалости к несчастной Эвизе. Порядочные люди не бросают жен, даже если их брак и неудачен!

Фолкон, извинившись, отошел и отправился на поиски Хьюберта де Берга. Он нашел дядю, в его комнате, занятого чтением королевских депеш, прибывших час назад. Раскрасневшийся от удовольствия Хью поднял глаза.

– Фолкон, мальчик мой, позволь мне поделиться с тобой хорошими новостями! Джон назначил меня комендантом неприступной крепости Дувр и губернатором Пяти портов[8].

– Поздравляю, дядя. Ведь твой собственный замок Корф тоже там! Теперь ты можешь управлять всем южным побережьем Англии.

И в эту минуту ужасный нечеловеческий крик разорвал тишину.

– Не-е-ет, о не-е-ет!

Хью в мгновение ока взметнулся из-за стола и оказался у двери.

– Это Эвиза. Подожди меня здесь. Вернусь, как только смогу.

Лицо метавшейся по комнате Эвизы напоминало маску смерти. В прижатом к груди кулаке скомкан пергамент. Пустые глаза ввалились и погасли.

– Ублюдок... сын шлюхи... негодяй... Он безумен... нет, не безумен, умен... дьявольски умен... Знал о нас с самого начала, и это его подлая месть!

– Любимая, что случилось? Скажи! – велел Хьюберт.

– Мало того, что эта свинья разводится со мной, мало того, что эта свинья делает королевой четырнадцатилетнего ребенка, мало того, что он оставляет себе мои глочестерские владения, алчная тварь!

Истерически вскрикнув, она рванула на груди платье. Хью схватил женщину, сильными руками прижал ее к себе.

– Теперь объясняй, – скомандовал он.

– Продал меня Джеффри де Мандевиллу за двадцать тысяч марок.

– Клянусь кровью Христовой, де Мандевилл уже мертвец, – прорычал Хьюберт де Берг.

Глава 10

Фолкон дожидался почти час, но потом понял, что у дяди, должно быть, слишком много забот, и отнес седельные сумки в комнату, которую занимал в прошлый приезд, соседнюю со спальней Джезмин. Открыв смежную дверь, он увидел, что девушки нет, хотя все здесь напоминало о ней. Фолкон коснулся струн лютни и со вздохом спросил себя, споет ли она и сыграет ли когда-нибудь для него. Он так хотел побольше узнать о Джезмин. Она все время ускользала, словно эльф, позволяя видеть только то, что лежит на поверхности, скрывая истинную сущность, оставаясь таинственным загадочным созданием. Взгляд Фолкона упал на ночное одеяние из алого бархата, и он, словно завороженный, подошел, погладил мягкую ткань, не в силах оторвать рук. В ноздри ударил нежный цветочный аромат. Знакомая сладостная боль сжала чресла, и Фолкон тихо выругался. Но в этот момент он поймал свое отражение в зеркале из полированного серебра и увидел себя глазами Джезмин. Высокие черные сапоги, кожаная куртка, изумрудная серьга под цвет глаз, покрытые шрамами лицо и руки, кинжал у пояса... Он выглядел жестоким, опасным хищником. И внезапно угрызения совести охватили душу. Джезмин была так молода, нежна и невинна, что сейчас Фолкон с трудом верил, что смог ударить ее. Он решил быть как можно мягче с девушкой.

Громкое чириканье привлекло его внимание. Подойдя к птичьей клетке, Фолкон тихо позвал:

– Фезер? Хороший мальчик... красавец...– Он с грудом просунул палец между тоненькими прутьями клетки и усмехнулся, почувствовав удар маленького клювика.

– Что это ты делаешь? – послышался рассерженный голос.

– Ничего, – ответил Фолкон, поворачиваясь к пошедшей Джезмин.

Солнечные лучи, струившиеся в окна, зажгли в ее волосах золотые искры. – Вся она – глаза, кожа, лицо – словно была наполнена светом, и у Фолкона перехватило дыхание от вида этой неземной прелести.

Девушка подбежала к клетке, осмотрела воробья, словно боясь, что Фолкон мог причинить ему вред, и подняла холодные глаза.

– Видно, слухи насчет того, что Джон бросает Эвизу, правдивы, иначе тебя бы здесь не было, – сказала она осуждающе, словно Фолкон каким-то образом был виноват в жестокости Джона.

Но тот, вспомнив о своем решении, спокойно ответил:

– Твой отец вернулся. Король Джон уже развелся с Эвизой, и мне очень жаль. Я приехал проводить тебя домой. Теперь понимаешь, почему тебе не следовало приезжать?

– Будь прокляты все мужчины, – взорвалась она.– Всегда готовы и рады во всем винить женщин!

Все благоразумные намерения Фолкона разом улетучились.

– Может, напомнить, что именно я советовал подождать, пока Эвиза не будет коронована, но нет, для тебя важнее всего собственные капризы!

– Капризы? – взвилась Джезмин.

– Но ведь ты, кажется, заявляла, что можешь видеть будущее в своем дурацком хрустальном шаре. Почему же не предсказала, что Джон сделает девчонку королевой Англии?

Глаза Джезмин широко раскрылись.

– Я видела... о, я и вправду видела... король и королева плывут в Англию. Эстелла! Эстелла! – вскрикнула она, бросаясь к двери.

Старуха вошла в комнату и приветствовала де Берга коротким кивком.

– Помнишь, там, в башне, когда я глядела в шар и видела короля и королеву на корабле, плывущем в Англию? Мне действительно было видение, только я не знала, как его истолковать, еще не научилась!

– Пророчества задним числом всегда удивительно верны, – сухо заметил Фолкон.

Эстелла не стала с ним спорить. Она могла бы заранее сказать, что Джон избавится от стареющей жены. Нужно дать Эвизе совет перед тем, как они уедут. Все должны быть собраны под железный кулак короны, хотят они того или нет. Эвизе придется смириться, если не хочет провести в заточении долгие годы, как мать самого Джона, Элинор Аквитанекая.

– Готовьтесь. Уезжаем на рассвете, – велел Фолкон.– Твой отец добился для тебя места фрейлины при дворе новой королевы.

– Думаешь, я так легко предам Эвизу и буду служить другой? – охнула Джезмин.

– В этом редком случае я с тобой согласен, – улыбнулся Фолкон.– Уверен, что тебя отпустят, как только узнают, что ты готова взять на себя обязанности супруги.

Джезмин снова попала в расставленную им ловушку. Однако все еще можно исправить. Девушка поспешно сказала:

– С другой стороны, четырнадцатилетняя девочка – совсем еще ребенок. Ей крайне необходим кто-то немного постарше, кто помог бы освоиться в чужой стране. Быть королевой – тяжелая ноша для такого ребенка. Я ясно сознаю свой долг.

Она вызывающе подняла подбородок. Фолкон не мог оторвать взгляда от капризного ротика, будившею в нем такие запретные фантазии, что в горле мгновенно пересохло.

– Сегодня ты ужинаешь со мной, – хрипло велел он, не прося, а объявляя.

Хьюберт наконец нашел время поговорить с Фолконом. Ему с трудом удалось уложить в постель уставшую от слез Эвизу.

– Она очень страдает? – спросил племянник. Хьюберт философски пожал плечами.

– Скорее ранена ее гордость.Что же касается короны – нельзя тосковать по тому, чего никогда не имел. Она знает, что без Джона жизнь ее будет намного счастливее, и не пожелала бы вернуть его в свою постель даже за дюжину тронов. Но Эвизе непереносимо знать, что он женился на красивой молоденькой девушке, и, кроме того, она вне себя от горя, потому что Джон выбрал ей нового мужа.

– Кого? – спросил Фолкон.

– Очевидно, того, кто предложил самую высокую цену. Джеффри де Мандевилла, – процедил Хьюберт, стиснув зубы.

– Что ты намереваешься делать?

– Убить его раньше или позже.

– По-моему, разумнее прикончить Джона, – без обиняков заявил Фолкон.

– Ты, конечно, прав, но я так чертовски честолюбив, что удовлетворюсь де Мандевиллом, поскольку намереваюсь стать верховным судьей короля.

Фолкон уставился на дядю долгим жестким взглядом. Он не мог понять желания Хьюберта служить человеку, подло отомстившему женщине, которую тот любил. Но Хьюберт, все поняв, откровенно объяснил:

– Погоди, мой мальчик, погоди... пока женщина не встанет между тобой и властью. Посмотрим, что ты выберешь.

– Ну что ж, – натянуто усмехнулся Фолкон, – надеюсь, когда-нибудь ты получишь и то и другое.

Фолкон велел принести пару куропаток, суп из овощей, а на десерт – клубничный торт. Он сам спустился в винный погреб и выбрал сухое и сладкое шабли, привезенное из Франции. Потом переоделся в белую льняную сорочку и сменил высокие сапоги на более легкую обувь, пытаясь стать менее похожим на пирата, преследующего добычу. Он понимал, что она не придет по собственной воле, так что когда слуга принес ужин и удалился, легонько постучал в дверь смежной комнаты и открыл ее.

Джезмин охнула. Она сидела на постели в одном лишь нижнем платье из прозрачной ткани абрикосового цвета. Рядом лежало верхнее, красновато-коричневое. Фолкон ничего не смог с собой поделать. Он быстро подошел к ней и положил руки на обнаженные плечи. Шорох тонкой материи прозвучал шепотком приглашения. Безумные фантазии загорелись в его мозгу буйным пламенем, возбуждая желание, сметавшее все запреты и клятвы.

– Не смей прикасаться ко мне! – вскрикнула она. Но Фолкон лишь поднял бровь.

– Просто руки чешутся при виде тебя. Ты ведь знала, что я приду за тобой, чтобы поужинать вместе!

– Я забыла, – солгала Джезмин.

Фолкон, улыбнувшись, взялся двумя пальцами подбородок девушки и, приподняв ее лицо, взглянул в глаза, затененные густыми, загибавшимися кверху ресницами.

– Очень услужливая память! – Взгляд его остановился на пухлых розовых губках.– Дозволено ли мне попробовать? – издевательски-вежливо спросил он.

– Нет! – взвилась девушка.

– Мы помолвлены. Ты отказываешь мне? – мягко осведомился Фолкон.

– Я буду противиться тебе, даже если мы поже нимся!

– Вряд ли это поможет тебе, – развеселился Фол кон и, сжав ладонями ее лицо, благоговейно, словно при первом причастии, коснулся губами ее ротика Но торжественный момент был испорчен – в комнату вошла госпожа Эстелла с узлами и сумками.

– Она притягивает тебя, словно золото грабителя, – бросила старуха с плохо скрытым презрением.

– Именно таким способом ты приобретаешь свои колдовские знания? Подслушиваешь под дверьми и подсматриваешь в замочные скважины? – в тон ей процедил Фолкон с таким же презрением.

– Иногда! – вызывающе призналась старуха.– Таким способом я смогла обнаружить, что Джон продал Эвизу Джеффри де Мандевиллу за двадцать тысяч марок.

Фолкон не хотел, чтобы Джезмин узнала уродливую правду, но Эстелле, конечно, не терпелось подлить масла в огонь ее ненависти к мужчинам.

– О Боже, я должна идти к ней, – вскинулась Джезмин.

– Никуда вы не пойдете, мистрисс, – непререкаемым тоном велел де Берг и поднял с постели верхнее платье. – Наденьте это, прежде чем доведете меня до грани безумия.

Эстелла помогла внучке одеться, и Фолкон, взяв ее за руку, проводил Джезмин в соседнюю комнату.

Девушка смертельно боялась этого человека, излучавшего атмосферу едва подавляемой чувственности и смертельной опасности. Она считала его способным на любое зверство! И теперь, оказавшись в его покоях, старалась не показать душившего ее страха. Вспомнив уроки Эстеллы, Джезмин старалась избежать слишком интимной близости к Фолкону. Бабка показала ей, как получить власть над мужчиной, и часто говорила: если знать, чего хотят люди, к чему стремятся, о чем мечтают по ночам, когда видят самые безумные и невероятные сны, ими легко можно управлять. Джезмин решила внимательно наблюдать зa Фолконом и выведать его заветные желания.

Стол был уже накрыт. Фолкон уселся в удобное мягкое кресло и, положив еды на тарелку Джезмин, налил ей кубок сладкого шабли. Они в молчании начали есть. Джезмин старалась не поднимать глаз, но почему-то все время украдкой поглядывала на могучие руки Фолкона. Она исподтишка изучала его, от самой темноволосой макушки до сильных мускулистых ног, и, заметив, как туго натянулась ткань трико на чреслах, охнула от неожиданности.

Фолкон не мог отвести взгляда от игры света и теней на серебристых локонах, умирая от желания запутаться пальцами в мягких прядях. Он никогда не представлял, что эти прекрасные глаза увидят столь явное доказательство его желания, и, щадя скромность девушки, не хотел вставать из-за стола.

– Ты не нальешь мне еще вина, Джезмин? – ее лице мгновенно промелькнуло мятежное выражение, но девушка все же нерешительно поднялась и, взяв кубки, отошла к буфету.

– Я выбрал для тебя сладкое вино, другое намного крепче, – предупредил Фолкон.

Джезмин намеренно рассчитанным жестом немедленно плеснула в свою чашу сухого вина, осушила ее, вновь наполнила из кувшина сладким шабли, а потом с торжествующим видом поднесла Фолкону его кубок. Тот понял, что девушка не желала угождать ему, но тем не менее вежливо поблагодарил:

– Спасибо, Джезмин. Мне нравятся женщины с прекрасными манерами.

– Скорее с прекрасными поместьями, – фыркнула она.

– Мистрисс, это несправедливо. У графини Уорвик огромные владения, великолепные замки, но она немедленно согласилась бы выйти за меня, попроси я ее об этом.

У Джезмин перехватило дыхание. Конечно, он может лгать, если посчитает выгодным, но все же... все же... она своими глазами видела, как Бесс Уорвик, никого не стесняясь, зазывно улыбалась Фолкону.

– Все мужчины жадны. Король Джон успел захватить больше половины земель Эвизы. Не хочешь же ты, чтобы я поверила, будто ты предпочтешь скорее отвоевывать замки, чем просто получить их в приданое?

– Я – это я и знаю себе цену, – мягко сказал Фолкон, пожирая ее глазами.

У Джезмин не было ни малейшего сомнения в его намерениях. Она снова выпила вино, в бесшабашной попытке забыться. Если она немного подвыпьет, может, сумеет набраться храбрости и попытается заключить с ним сделку. Джезмин встала и, медленно пройдясь по комнате, остановилась перед ним на расстоянии вытянутой руки. Потом восхитительно женственным жестом откинула волосы так, что они рассыпались по плечам, маняще провела по губам языком и зазывно качнулась к Фолкону.

– Милорд Фолкон, если вы согласитесь разорвать контракт, я дам вам все, что пожелаете.

Де Берг, сузив глаза, окинул ее оценивающим взглядом.

– Если в обмен за отказ от брачных уз ты предлагаешь себя, знай, меня не так легко купить. Ты сейчас выглядишь, как пьяная девка, с которой мне было бы противно лечь в постель.– Темные брови зловеще сошлись.– Это вино в тебе говорит. Иди лучше спать!

Лицо девушки залилось краской унижения, но, собрав всю гордость, она, словно львица, ринулась к двери, соединяющей их комнаты.

– Иди к дьяволу, де Берг, а еще лучше, иди к Уорвик!

Отвесив поклон, Фолкон насмешливо протянул:

– Твои магические силы поистине чудесны... именно туда я и собирался отправиться.

Девушка влетела к себе и, изо всех сил хлопнув дверью, тяжело дыша, прислонилась к ней.

– Он отослал меня в кровать! Словно дитя малое! Эстелла вздохнула: хорошо, что Джезмин не видела своего полного сожаления, расстроенного лица.

Хотя де Берг постучал очень тихо, дверь спальни немедленно распахнулась. Графиня Уорвик еще не легла, но была в ночной сорочке. В предвкушении его визита она пораньше отпустила служанку, предварительно приказав принести побольше вина.

– Благодарю, милорд, – выдохнула она и, взяв Фолкона за руки, увлекла его в комнату и закрыла дверь.

Только усадив его поудобнее и поставив на стол кубки с вином, графиня заговорила о деле:

– Фолкон, я прогостила в Сайренчестере две недели, все это время напряженно размышляла и пришла к крайне неутешительным выводам.

– Что беспокоит вас, миледи? – осведомился он.

– Ты ведь знаешь, я вдова и не скрываю желания опять выйти замуж, хотя и не спешу. По-моему, женщина должна вступать во второй брак осмотрительно, не торопясь, так, чтобы получить счастье и радость в этом союзе.

Фолкон хранил мудрое молчание.

– Пока правил король Ричард, – продолжала графиня, – он никогда не пользовался правом монарха давать разрешение на браки. Его согласие подразумевал ось само собой. Но теперь, когда на троне сидит Джон, думаю, все изменится. Он намеревается жить в Англии, а мы прекрасно знали, что алчность принца Джона беспредельна. Но жадность короля Джона – во много раз сильнее.

Фолкон спросил себя, уж не слыхала ли Бесс о сделке с де Мандевиллом, но тут графиня, наполнив кубки, подтвердила его худшие подозрения:

– Сегодня я узнала, что Джон продал Эвизу за двадцать тысяч марок. Господи, если он мог так поступить с собственной женой, что говорить о богатых наследницах! Ими попросту начнут торговать, как рабынями, а вырученные деньги пойдут в королевские сундуки. Он не станет считаться ни с какими законами: сумел же в два счета развестись!

– Боюсь, ты права, Бесс. Невесту получит тот, кто больше даст. Выбери себе мужа побыстрее, пока Джон еще не пересек канал.

Графиня села на постели, скрестив стройные ноги, открытые взору Фолкона.

– Фолкон, если семьи де Берг и Уорвик породнятся, у них окажется в два раза больше владений, богатства и власти, чем у самого знатного лорда.

Фолкон присел на кровать, обнял Бесс за плечи.

– Дорогая, твое предложение в высшей степени благородно, но разве тебе не известно, что я помолвлен?

– А я слышала другое, Фолкон. Будто ничего еще не решено, – прошептала она, почти касаясь губами его губ.

– Значит, узнаешь правду от меня. Я собираюсь жениться на Джезмин, дочери Сейлсбери.

– Ах-х-х-х, – тяжело вздохнула Бесс, полная глубокого сожаления о том, чему не суждено случиться.– Понимаю, Фолкон, честное слово, понимаю.

Она сказала это с искренним чистосердечием, поскольку действительно понимала. Женившись на Джезмин, Фолкон не только входил в родство с правящей королевской династией, но и получал изысканно прекрасную супругу, красавицу, перед которой не мог устоять такой пылкий мужчина, как де Берг. Такая хрупкая, маленькая и совершенная. Такая невинная, чистая и девственная. Нежный цветок, очарованию которого нельзя противиться.

Бесс осторожно провела пальчиком по губам Фолкона, маняще улыбнулась.

– Ну что же, – хрипловато прошептала она, – нельзя же позволить такой мелочи, как помолвка, испортить нам очень, очень страстную ночь, не так ли?

Блеснула многозначительная улыбка Фолкона.

– Вы совершенно правы, мадам, – кивнул он, опрокидывая ее на постель.

Глава 11

На следующий день Джезмин со слезами простилась с Эвизой. Слухи распространялись по Сайренчестеру быстрее лесного пожара, и завистливая служанка уже успела донести девушке, где провел ночь ее нареченный.

Хьюберт и его рыцари направлялись к Пяти портам, чтобы встретить и приветствовать короля Джона и его новую жену, когда те прибудут в Дувр. Фолкон, пожелав дяде удачи, поехал провожать женщин в Сейлсбери. Он настолько привык мчаться с головокружительной скоростью, что никак не мог приспособиться к черепашьему шагу госпожи Эстеллы.

Будь Фолкон один, он покрыл бы расстояние в сорок миль, даже ни разу не остановившись передохнуть, то тут он ясно увидел, что двадцать миль – это самое большее, на что можно сегодня рассчитывать. Настроение его, естественно, отнюдь не улучшилось, а ледяное молчание Джезмин только подливало масла в огонь. Дамы были голодны, измучены и хотели пить, но тело де Берга совсем не устало – извелся только его мозг. Фолкон не желал еды, вина или отдыха, он томился от безделья. Необходимость немедленно действовать терзала его.

Джезмин была полна решимости ни за что не молить о пощаде. Будь она проклята, если произнесет хоть слово. Госпожа Эстелла была уже готова предложить остановиться на постоялом дворе, но тут Фолкон объявил:

– Будем ночевать в нашем замке Хоторн.

Джезмин и Эстелла обменялись изумленными взглядами. Они знали, что находятся поблизости от того места, где Джезмин пытались похитить, и сейчас умирали от любопытства, желая узнать, откуда у де Берга замок в этих местах. Однако Джезмин не хотела тешить расспросами самолюбие Фолкона, а у Эстеллы хватило ума сообразить, что произошло на самом деле.

Хоторн был небольшим замком, но в его угодьях паслись огромные стада коров и овец. Завидя приближавшихся всадников, страж на стене замка немедленно велел опустить подвесной мост через ров, наполненный водой, и путешественники въехали на небольшой мощеный двор. Чумазые мальчишки, подгоняемые рыцарями де Берга, остававшимися в Хоторне, выбежали из конюшни, чтобы принять коней у нового хозяина и его спутниц.

Джезмин с поклонами и приветствиями помогли спешиться. Де Берг только насмешливо ухмылялся при виде такого почтения. Его люди совершили чудо, превратив Хоторн из разбойничьего гнезда в уютный уголок. Правда, это было не так трудно – прежнии хозяин жестоко угнетал своих людей, и теперь они надеялись на более гуманное обращение.

Повара поспешно готовили вкусный ужин, слут сбегались в холл, чтобы приветствовать господина и госпожу, надеясь хорошенько рассмотреть их и убедиться, что мечты о лучшей жизни сбудутся.

Джезмин была довольна оказанным вниманием, потому что в Сейлсбери ее совершенно игнорировали. Сразу три служанки взяли у нее вещи и повели наверх, громко восхищаясь ее изысканным нарядом и великолепными волосами. Они все беспокоились, подойдет ли хозяйская спальня для леди, но Джезмин пояснила, что она не жена де Берга, и потребовала отдельную комнату. Женщины были настолько разочарованы, что Джезмин пришлось сказать:

– Я стану леди де Берг только после свадьбы. Служанки снова заулыбались, и неприятная мысль неожиданно поразила девушку: сколько женщин сейчас кудахчут над Фолконом? «Он, видно, привлекает их, как мед – мух», – с отвращением подумала она.

Эстелла тоже не осталась в одиночестве. Кроме того, мужчины внесли лохани с водой для пропыленных путников, нашлось и чистое белье.

Одна из служанок застенчиво спросила:

– Можно узнать, как ваше имя, миледи? Мы знаем, что нашего нового хозяина зовут де Берг, а вас?

– Я Джезмин Сейлсбери, а это моя бабушка госпожа Эстелла Уинвуд. Говорите, он ваш новый хозяин? С каких пор Хоторн принадлежит ему?

– С того дня, как он ворвался в замок и повесил того злого барона Беламе на потолочной балке, над самым столом. Сам Господь послал лорда де Берга как свое орудие.

Тихонько постучавшись, вошла молодая служанка, неся кубок с вином. Вежливо присев, она прошептала:

– Добро пожаловать, миледи. Я Джоан. Была замужем за одним из рыцарей Беламе, но в начале весны его убили в набеге.

– О, мне так жаль, – прошептала Джезмин, заметив убогую одежду Джоан. Правда, в Хоторне все были плохо одеты, слуги – почти в лохмотьях, несмотря на то, что замок выглядел ухоженным.

– О нет, миледи, я рада, что избавилась от него. Я очень боялась, что достанусь на потеху Беламе или его людям, но с тех пор, как могущественный лорд де Берг стал здесь хозяином, все изменилось к лучшему, поверьте. Рыцари милорда так благородны. Они поистине верны своим обетам.

Когда Джоан и остальные служанки ушли, Джезмин заметила Эстелле:

– Можешь ты этому поверить? Он завладел замком в тот день, когда на нас напали. Сказал, что Беламе замышлял похитить меня и принудить к замужеству, и все из-за денег отца.

– Быстро же он отомстил, – кивнула бабка.– Тебе не следует недооценивать де Берга, Джезмин, он крепкий, дьявольски крепкий орешек.

– Но он приступом взял замок, – восхищенно прошептала девушка, – повесил владельца и вернулся к нам, и все это не дольше чем за час. А что, если он волшебник?

– Де Берг никогда не упускает возможности поиздеваться над магией, хотя... может обладать силой... просто сам не знает об этом.

Джезмин широко раскрыла глаза и ошеломленно-приложила ладони к щекам.

– Он всегда напоминал мне дьявола. Может, заключил союз с Сатаной, как по-твоему? Де Берг, кажется, имеет власть над всеми женщинами.

– Кроме той, – сухо бросила старуха, – которую желает больше всех на свете.

– Этим, наверное, и объясняется, почему он так хочет получить меня. Я колдунья и девственница, если он завладеет мной, его могущество увеличится в десять раз.

Эстелла, долгим взглядом окинув внучку, загадочно ответила:

– Ах, дитя мое, если тебе удастся приобрести над мим власть, весь мир будет у твоих ног, знай это.

Через два часа после их приезда в трапезной был накрыт стол и начался пир. Фолкон и Джезмин сидели на возвышении. Прямо перед ними за главным столом ужинали госпожа Эстелла и рыцари Фолкона. Молодой человек с арфой попросил разрешения спеть сочиненную им песнь, и Джезмин очень обрадовалась развлечению. В замке графини Глочестер нсегда жили трубадуры, шуты, жонглеры и акробаты, и Джезмин решила, что, став хозяйкой Хоторна, за-медет такие же порядки. Юный менестрель воспел хвалу подвигам де Берга, сравнив его с соколом, ринувшимся с небес на крыльях мести и в едином порыве уничтожившим зло, так долго угрожавшее обитателям замка. Потом он спел романтическую балладу о неземной красоте Джезмин, и хотя она поняла, что содержание подходило бы для любой дамы, все-таки радостно захлопала в ладоши, когда он закончил.

– Ты выглядишь такой счастливой сегодня, – прошептал ей Фолкон, – и, надеюсь, не будешь ра-зочарована, узнав, что мы останемся здесь еще на день. Слишком много дел требуют моего внимания.

Джезмин была поражена такой заботой. Обычно он просто отдавал приказы или вообще с ней не советовался. Девушка решила раз в жизни тоже не грубить жениху.

– Конечно, не возражаю. Что за срочные дела? – вежливо спросила она.

– Споры, тяжбы... придется завтра назначить суд. Пастухи, те, что следят за коровами и овцами, ссорятся из-за лугов и выпасов. В подвалах сидят пленники, чью судьбу нужно решить. Даже слуги умоляют вернуть им те должности, которые они занимали перед тем, как Беламе заменил их своими негодяями.

– Понимаю, – отозвалась Джезмин.

– Не хотела бы ты тоже помочь мне, Джезмин? – великодушно спросил де Берг.– Замок принадлежит не только мне, а нам обоим. Ты рассудишь споры слуг замка, а я – всех остальных.

– О!– воскликнула Джезмин, в восторге от столь щедрого предложения.– Конечно, я так и сделаю.

– Я также должен решить, кого из рыцарей поставить смотрителем замка, – добавил Фолкон, как бы высказывая вслух свои мысли.

Джезмин посмотрела в сторону главного стола и в третий раз за сегодняшний вечер заметила нежные взгляды, которыми обменивались Джоан, молодая вдова, и один из рыцарей де Берга. Наклонившись к Фолкону, девушка пробормотала:

– Что ты скажешь насчет того высокого светловолосого рыцаря с усами?

Фолкон с подозрением уставился на нее, опасаясь, что Джезмин попросту увлеклась молодым человеком, и наконец сдержанно ответил:

– Вижу, сэр Рольф знает, как найти путь к сердцу женщины.

– И мне так кажется, – согласилась Джезмин, решив подшутить над ревнивцем.

Фолкон свел брови и указал на довольно уродливого мужчину, сидевшего рядом с Эстеллой.

– Руперт, мне кажется, больше подходит для такой должности.

Весело сверкнув глазами, Джезмин поспешила объяснить свой выбор:

—Думаю, если согласишься немного помочь сэру Рольфу, он женится на молодой вдове, к которой воспылал страстью, и таким образом ты получишь хорошего смотрителя, а я в свое отсутствие – добросовестную домоправительницу.

Лицо Фолкона мгновенно прояснилось, он виновато улыбнулся, признаваясь, что был не прав:

– Спасибо за совет, милая. Ты очень проницательна.

– Здешние люди очень благодарны, что ты и твои рыцари хорошо с ними обращаются.

– Вопреки всему тому, что ты о нас думаешь, мы не дикари, – улыбнулся Фолкон.– Я доволен, что ты нашла время их выслушать. Знаешь старую пословицу: «Замок, ведущий переговоры, и женщина, согласившаяся выслушать мужчину, – обязательно сдадутся».

Сильные пальцы сжали ладонь девушки. Джезмин мгновенно застыла и отняла руку.

– Пожалуйста, не трогай меня, мне неприятно.

– Таким способом можно лишь еще больше привлечь мужчину, – издевательски улыбнулся Фолкон, – или ты делаешь это специально?

– Я никогда не сдамся, Фолкон де Берг. Тебе придется завоевывать меня.

– Я уже убил ради тебя, – ответил он, пристально глядя в ее глаза, – и намереваюсь получить тебя любой ценой.

Джезмин пришлось первой отвести взгляд.

– Я устала. Оставь меня в покое.

Фолкон Де Берг поднялся из-за стола, потянулся и язвительно спросил:

– Ах, дорогая, не хочешь ли, чтобы я отнес тебя в постель?

Джезмин так поспешно вскочила, что едва не опрокинула стул.

– Спокойной ночи, – с ледяным достоинством выговорила она. Но рука Фолкона молниеносно взметнулась, перехватив ее запястье.

– Леди, – прошептал он, – вы не станете поступать так неучтиво перед всеми сидящими здесь, а будете вести себя, как подобает даме, моей даме, иначе я распишу вашу задницу здесь и немедленно. По-моему, им не помешает развлечься за ужином. Не хотите поучаствовать в веселье?

Джезмин, побледнев, остановилась как вкопанная. Ей смертельно хотелось выплеснуть ему в лицо содержимое кубка, но она не смела – Фолкон был слишком безрассуден, чтобы не задумываясь и даже с охотой выполнить свою угрозу.

– Улыбнись мне, – приказал он.

Девушка медленно, неохотно подчинилась, и он, с видом собственника обняв ее за талию, свел с возвышения и оставил у двери ее спальни, бросив на прощанье:

– Сожалею, но зайти не могу. У меня другое свидание.

Джезмин открыла было рот, но тут же, в бессильной ярости, вновь закрыла его и, вбежав в комнату, бросилась на постель.

– Так, кажется, и убила бы, – прошипела она, стиснув зубы.

– Признай правду и посрами дьявола, – вмешалась Эстелла. – Тебе нравится с ним пикироваться.

– Мне еще больше понравилось бы, останься хоть раз последнее слово за мной, черт возьми, – взорвалась Джезмин, сбросив туфли и швыряя их через всю комнату.

Фолкон намеренно ввел Джезмин в заблуждение, упомянув о свидании. В действительности он был должен встретиться с рыцарями и окончательно решить, кто будет управлять делами в Хоторне.

Первым взял слово Рольф:

– Я отыскал священника. Он скрывался в семье одного из крепостных с тех пор, как полтора года назад Беламе захватил замок.

– Хорошо. Проследи, чтобы он немедленно переехал в замок и приступил к выполнению своих обязанностей. Необходимо вновь вернуть людей Хоторна на праведный путь, и как можно скорее, – кивнул де Берг.– Кстати, это напомнило мне еще об одном: Рольф, если тебе по душе та молодая вдова, с которой спишь, можешь жениться на ней и стать смотрителем замка. Но если не желаешь взваливать на себя бремя брачных уз, уедешь со мной. Выбирай, все зависит от тебя.

– Я остаюсь, – мгновенно выпалил сэр Рольф.

– Ладно. Кроме того, я оставляю здесь Руперта и Андре, а двоих возьму с собой. С завтрашнего дня начинай набирать солдат из людей Хоторна и всерьез займись их обучением. Мне они могут скоро понадобиться. Уильям Сейлсбери поставлен во главе армии и намеревается дать мне под начало пятьсот наемников. Без сомнения, их тоже нужно хорошенько вышколить, прежде чем я посчитаю, что они достаточно подготовлены.

~ Нам пришлось повесить трех приспешников Беламе, – объявил Руперт.– Здешние жители обвинили их в таких ужасных преступлениях, что у нас не было выбора, но остальные еще ждут своей участи. Один из них, прежний смотритель, клянется, что владеет тайной, которую раскроет только в том случае, если ему сохранят жизнь.

– Вы не нашли казну Беламе? – спросил Фолкон.

– Все обыскали, нигде нет, – доложил Рольф.

– Видно, старый смотритель должен знать, где спрятаны деньги. У меня законное право вершить здесь суд, и завтра я решу, что с ними делать. А пока доброй ночи.– И, подмигнув Рольфу, добавил:– Желаю супружеских радостей.

Джезмин, едва проснувшись, поспешила выполнить данное Фолкону обещание разобраться в ссорах и обидах обитателей замка и велела всем слугам прийти в зал. Одетая в самый роскошный наряд, вооруженная хрустальным шаром и сопровождаемая Эстеллой девушка уселась на возвышении, чтобы править суд. Ей нравилось сознание власти над окружающими. Глаза каждого из присутствующих были устремлены на нее, все жадно ловили любое слово госпожи. Как сказала позже повариха, пересказывая мужу события этого дня, – «стояла такая тишина, что, кажется, проползи таракан, и то услыхали бы».

Мельком взглянув в хрустальный шар, Джезмин подняла руки и объявила:

– Вижу свадебный пир. Скоро леди Джоан выйдет замуж за одного из рыцарей моего будущего мужа и в мое отсутствие вы все станете выполнять ее повеления.

– Ты говоришь наугад? – прошептала Эстелла.

– Сама учила меня, что одно из самых сильных орудий колдовства – умение угадывать... или, скажем, предполагать. Я только следую твоим наставлениям, – лукаво сверкнув глазами, тихо ответила Джезмин и, повысив голос, сказала:– Ну что же, пора рассудить первый спор.

Вперед вышли две чудовищно толстые женщины с ярко-красными от негодования и злости лицами. Обе были главными поварихами, и, по обычаю, невероятный вес свидетельствовал о высоких кулинарных достоинствах.

– Миледи, я была старшей кухаркой до того, как мерзкий Беламе захватил замок и поставил ее на мое место, – начала первая в полной уверенности, что получит прежнюю должность, поскольку практически каждый второй ставленник Беламе был смещен рыцарями де Берга.

Джезмин обратилась к другой толстухе, чтобы узнать, что та скажет.

– Я хорошо выполняю работу, миледи. И лучше, чем она. По чести, я могла бы приготовить обед вкуснее, даже стоя на голове и со связанными руками.

Представив такую картину, Джезмин не смогла сдержать смеха.

– Вчерашний ужин был превосходен, – решила она.– Не вижу нужды менять нынешнюю кухарку.

При этих словах одно багровое лицо просияло, другое, казалось, вот-вот взорвется. Но Джезмин поспешно добавила:

– У меня имеется еще одна важная должность, и я вижу, ты прекрасно подойдешь для нее. Госпожа Уинвуд знает магические свойства всех трав. Иди с ней в кладовую, она расскажет тебе, как готовить лекарства, чтобы ты могла заботиться о здоровье и благополучии всех обитателей Хоторна.

На этот раз и второе багровое лицо расплылось в улыбке. Подобным образом Джезмин удалось разрешить споры остальных слуг, причем чаще всего речь шла о том, кто кому должен подчиняться. Когда все были удовлетворены, она вновь подняла руки.

– Кто из вас умеет хорошо шить?– С полдюжины женщин выступили вперед, и еще четверо нерешительно показывали на себя.– Я заметила, что всем вам не помешает новая одежда.– И продолжала под восторженный шепоток:– Я хотела бы, чтобы у тех, кто прислуживает в зале, была ливрея поярче – желтая или зеленая, и уж конечно, не коричневая.

Она позаимствовала идею у Эвизы, чьи слуги носили ливреи.

– Те из вас, кому приходится часто пачкаться, получат вместе с новой одеждой и холщовые халаты.

Девушка улыбнулась собравшимся, зная, что завоевала их сердца, и решила, что, прибыв ко двору, станет помогать юной королеве судить подданных. Джезмин быстро приобретала вкус к власти.

Ужин в этот вечер превзошел тот, что был подан накануне. За столом Джезмин рассказала Фолкону о событиях дня и нерешительно добавила, что пообещала слугам новую одежду. Фолкон молча уставился на девушку, и та, посчитав, что он не собирается давать деньги на покупку тканей, упрямо подняла подбородок и прошипела, сверкнув глазами:

– Де Берг, ты с...

Нагнувшись поближе, тот предупредил:

– Надеюсь, твои слова будут нежны и мягки, дорогая, иначе тебе придется их проглотить.

– Ты можешь быть щедрым и великодушным господином, когда пожелаешь, и, конечно, не захочешь разочаровать своих людей.

Фолкон широко улыбнулся, прекрасно понимая, что у Джезмин чешутся руки влепить ему пощечину, и спокойно объявил:

– Хорошо еще, что я обнаружил, где де Беламе запрятал золото, иначе ты меня попросту разорила бы. Подумать только, поддайся я твоим чарам, проведи ночь в твоей опочивальне, мог бы никогда не отыскать тайник.

Он явно провоцировал Джезмин на резкий отпор, но та, прекрасно понимая его намерения, мило улыбнулась.

– Ах, милорд, ваша потеря – моя находка.

Зубы Фолкона блеснули в улыбке. Он был доволен, что девушка участвует в игре, и весело поддразнил:

– Моя находка может стать твоей. Кроме того, в тайнике хранились и кое-какие драгоценности. Одно украшение особенно оттенит твою красоту – это цветок из алмазов и сапфиров на тонкой цепочке.– И, улыбнувшись, вкрадчиво прошептал:– У тебя тоже есть драгоценность, которую я желаю больше нсего на свете... может, мы сумеем прийти к соглашению?

Глаза Джезмин блеснули серебристым льдом, густые ресницы поспешно опустились.

– Ах, сэр Фолкон, моя драгоценность гораздо ценнее твоей.

– Что, если, – дерзко сказал Фолкон, – твоя драгоценность всего лишь сказка, вроде того белого единорога, на котором ты ездишь? Люди редко бывают такими, какими кажутся с первого взгляда. Ты ныглядишь столь девственно-чистой, однако я впервые встретил тебя на оргии в Стоунхендже.

Глаза Джезмин широко раскрылись. Может, он сам был там, потому что поклонялся дьяволу? Она вздрогнула от ненависти и отвращения и, подняв подбородок, выпалила:

– Я устала от бесконечных колкостей! Твои слова больно ранят!

– Твоя девственность не будет вызывать сомнений, когда орудие моей мужской силы пронзит тебя, – издевательски бросил Фолкон.

Джезмин мгновенно потеряла голову от ярости. Будь она проклята, если на этот раз позволит, чтобы последнее слово осталось за ним!

– Всей душой надеюсь, что я бесплодна, – грубо сказала она, – потому что наверняка возненавижу своего ребенка, как ненавижу тебя!

Веселые искорки в глазах Фолкона мгновенно исчезли, ему явно стало не до шуток.

– Извинись, – потребовал он, до боли сжав ее руку.

Джезмин казалось, что тонкие косточки сейчас хрустнут и сломаются, но гнев и оскорбленная гордость заставляли сопротивляться.

– Простите, милорд... я так сожалею... что стану ненавидеть вашего ребенка.

Неожиданно взметнувшись из-за стола, он подхватил ее на руки, словно викинг – добытую в битве пленницу, и, не обращая внимания на раскрытые от удивления рты собравшихся, широкими шагами вышел из зала. Но на этот раз Фолкон не остановился у двери опочивальни, а переступил порог и громко хлопнул дверью, желая предостеречь Эстеллу от вмешательства. Швырнув Джезмин на постель, он холодно процедил:

– Тебе давно не мешает как следует пропарить задницу. Хорошая порка и жаркая ночка надолго укоротят твой длинный язык.

Он быстро уселся рядом и, подтащив ее поближе, уложил вниз лицом на свои твердые ляжки, задрал платье и сорочку, обнажив ягодицы, и с силой опустил ладонь на нежные округлости.

Джезмин вскрикнула, но Фолкон, не обращая на это внимания, наградил ее еще одним шлепком. Девушка страшно испугалась, твердо уверенная, что ему ничего не стоит искалечить ее, и, кое-как извернувшись, обвила руками шею Фолкона.

– Нет, умоляю, не бейте меня, милорд! Ведь это всего-навсего игра, чтобы посмотреть, кто окажется победителем.

– Твоя внешность очень обманчива, Джезмин. Кажешься нежной и слабой, будто ангел, а на поверку язык у тебя острее меча. Отнимаешь у мужчины разум, слепишь глаза небесной красотой, но как только он тянется к тебе, как мошка к огню, становишься холодной словно лед и замораживаешь кровь в его жилах. Привыкла всегда добиваться своего, потому что так прелестна и беспомощна Ну что ж, зато я вижу за прекрасной внешностью злую душу... Знаю, ты упряма и обладаешь упорством десяти мужчин. Ты – сама доброта и приветливость, пока никто тебе не перечит, но как только столкнешься с кем-то, у кого воля сильнее, превращаешься в испорченного ребенка, не желающего ни с кем делиться игрушками.

– Вы неверно судите обо мне, сэр. Лучше бы вглянули на себя! – смело заявила Джезмин, отодвинигаясь подальше.– Это вы вечно стремитесь нас-оять на своем и, поскольку ни разу не встречали соперника сильнее и могущественнее, думаете, что что весь мир должен покорно лежать у ваших ног. Лишь потому, что рыцари беспрекословно вам подчиняются, а любая встречная шлюха тут же валится на спину при виде такого... неотразимого мужчины, вы уверены, что получили от самого Господа право делать к) мной все что угодно, заставить выполнять любое повеление!

Сузив глаза, Фолкон оценивающе разглядывал деиушку. Она тяжело дышала, упругие груди соблазнительно поднимались и опускались. Он почти не мог больше сдерживать волну желания, затопившую все его существо.

– Когда мы поженимся, Джезмин, я стану твоим хозяином и повелителем и получу данное мне Богом право делать с тобой все что угодно! – с типично мужским высокомерием бросил он.

При этих словах гнев Джезмин разгорелся с ноной силой.

I – Некоторые женщины любят, когда с ними обращаются, как с грязной тряпкой, но я не из таких.

Ты стремишься завоевать мою симпатию странными способами и каждый раз при этом сравниваешь меня с избалованной девчонкой.

– Скорее ты напоминаешь прекрасную необъезженную кобылку. Труднее всего укротить тебя, не сломив при этом духа.

– Теперь я еще и лошадь! – взвизгнула Джезмин.– Должно быть, скоро начну есть с твоей ладони!

Фолкон рывком притянул ее к себе;. злость и вожделение смешались, пока он едва не обезумел от желания заставить ее покориться. Руки его медленно заскользили по спине Джезмин сверху вниз до самого крестца; намеренно грубо сжав ее ягодицы, он прижал гибкое тело к напряженному пульсирующему свидетельству своей страсти. Горячий рот прильнул к впадинке между ключицами.

– Джесси, отдайся мне...– Язык, силой раздвинув мягкие розовые губы, проник внутрь, и девушка поняла, что скоро его копье вопьется между другими губами, такими же мягкими и розовыми. Отчаявшись помешать ему, Джезмин положила ладонь на твердый ком, пытаясь защитить потаенную расселину от нежеланного вторжения. Почувствовав прикосновение нежных пальчиков, Фолкон прерывисто втянул в себя воздух и застонал от невыносимого наслаждения. Руки его на мгновение ослабли, и девушка тут же вырвалась и метнулась в другой конец комнаты.

– Почему ты убегаешь от меня? – требовательно спросил Фолкон, тремя шагами перекрывая разделявшее их расстояние.

– Потому что боюсь тебя. Потому что ты бил меня раньше и сделаешь это снова, если в голову взбредет. Потому что я меньше, слабее, нежнее. Потому что не имею ни силы, ни оружия и не могу никак защитить себя!

Сердце Фолкона мгновенно смягчилось; но все же он испытывал нечто вроде отвращения к себе за то, что даже не смог как следует проучить девушку.

– Слишком слаба, чтобы наказать по-настоящему, слишком хрупка, чтобы овладеть! Мне придется чрезмерно сдерживать себя, – почти презрительно бросил он и устремился из комнаты.

Хотя Джезмин облегченно вздохнула, она была шубоко уязвлена его пренебрежением и злилась, что последнее слово вновь осталось за Фолконом.

Глава 12

Король Джон объявил, что его двор, как и резиденция, отныне будут в Лондоне. Люди спешили туда со всех концов Англии, и Джезмин была целиком инята подготовкой к путешествию. Она отправлялась в столицу с благословения отца и неохотно данного позволения Фолкона и нуждалась в новом роскошном гардеробе, как подобало племяннице короля. Эстелла, конечно, намеревалась сопровождать ее и тоже шила себе наряды; она не признавалась вслух, по примерки доставляли ей огромное удовольствие. Кроме того, она варила зелья, эликсиры, сушила фавы, собирала коренья, плоды, семена, цветы, листья и кору, чтобы взять все это с собой.

Джезмин пришла в кладовую, чтобы найти высушенные лепестки розы, лаванды и гвоздики и пере-чожить ими платья. Она все еще не оправилась от наказания, изобретенного Фолконом, и по-прежнему ощущала отпечаток его ладони на нежной коже. Vвидев внучку, Эстелла объявила:

– Завтра двадцать первый день июня, летнее равноденствие. Мы должны отправиться в Стоунхендж. Раньше я всегда ездила туда одна, но в этом году позволю тебе получить дающую жизнь магическую силу. Когда первый солнечный луч упадет на тебя через великую арку Стоунхенджа, целый год будешь окружена и защищена всесильным белым светом вселенной.

Проходя мимо кладовой, Фолкон де Берг услыхал серебристый смех Джезмин.

– Если поедем верхом, нас, конечно, догонят, – произнесла она.– Почему бы не взять маленькую лодку и не отправиться на Эйвон, собирать рогоз и водяные лилии? Никто не заподозрит, что мы хотим попасть в Стоунхендж.

Фолкон тут же решил любыми путями быть в Стоунхендже раньше их. Он надеялся, что Джезмин не участвует в жертвоприношениях живых существ – подобные обряды были противны его натуре.

Было еще совсем темно, когда Фолкон де Берг привязал коня в рощице, зеленевшей примерно в миле от Стоунхенджа. Длинные ноги легко несли его, и перед рассветом Фолкон уже добрался до древнего круга друидов; повинуясь непонятному инстинкту, он взобрался наверх и улегся на плоской каменной арке. Женщины появились, когда солнце только вставало на горизонте. С высоты своего наблюдательного пункта Фолкон мог проследить весь их путь от реки. На Эстелле был странный наряд, украшенный спереди символами четырех природных элементов – человека, животного, растения и минерала, а сзади – символами четырех стихий – земли, воздуха, огня и воды. Джезмин надела свободную мантию, вышитую цветами подсолнечника. Зрелище было красочное, яркие лучи превращали одеяние девушки в чистое золото. Фолкон наблюдал, как госпожа Эстелла поставила внучку на какое-то точно определенное заранее место и, к его изумлению, отступила и сняла с нее мантию. Обнаженная Джезмин застыла неподвижно, ожидая, пока на нее снизойдут божественные силы. Фолкон, словно завороженный, не мог отвести шгляда от самого прелестного в мире видения. Глаза его были прикованы к тому месту, откуда раздваивались ноги. По обеим сторонам холма Венеры, чуть повыше золотистых завитков, виднелись две крошечные родинки, одна напротив другой, обладающие нолшебной силой притягивать взор к соблазнительному треугольнику, и хотя Фолкон пожирал глазами все ее тело, взгляд его снова и снова возвращался к потайному местечку. Он знал, что такие родинки иногда называют ведьмиными метками, а у Джезмин их было сразу две.

Внезапно солнечный луч прорвался сквозь арку, облив девушку неестественным неземным сиянием. Распущенные, падавшие до бедер волосы загорелись расплавленным золотом. Послышалось монотонное бормотание Эстеллы:

– Впитывай силу... великую силу... свет и тепло... Солнце, дающее жизнь всему на земле... приносящее радость, здоровье и счастье...

И на глазах Фолкона словно наполненное переливчатым сверканием покрывало окутало девушку; поздух вокруг нее будто сгустился. Она была залита нестерпимо ярким солнечным светом, как если бы ее аypa и аура солнца слились. Потом светило подняпось выше, и старуха вновь накинула на Джезмин мантию прежде, чем ее успела коснуться тень огромного камня.

После ухода женщин Фолкон еще долго лежал на камне. Джезмин так не походила на других женщин! Прекрасная, чистая, ангелоподобная, совершенная... Он мечтал о ней почти каждую ночь и грезил наяву днем. Она будила неведомые доселе ощущения в душе и теле. Между ее бедер покоился редкий цветок; овладеть ею – словно проникнуть в глубь лотоса и отыскать бесценный нефрит. Предвкушение обладания и невыносимо долгое ожидание терзали нервы. Последнее время Фолкон постоянно находился в состоянии чисто физического возбуждения – он все время хотел Джезмин, и все напоминавшее о ней вызывало новый прилив желания – запах, голос, мысль... Его постель никогда еще не была так пуста, и все же прикосновение простыни к телу действовало как любовное зелье. Почему-то Фолкон твердо знал – ее объятия, словно магическое зелье, заставят почувствовать себя полубогом.

Этот день был самым длинным в году, и после ужина Фолкон попросил Джезмин погулять с ним по саду. Девушка, конечно, знала, что перед ее отъездом в Лондон де Берг постарается побыть с ней наедине, и предполагала, что мужское самолюбие вынудит его диктовать невесте правила поведения, которым та должна неуклонно следовать во время долгой разлуки. Джезмин твердо решила не выходить из себя. Она будет покорной, ласковой, попытается выказать сожаление, заверит, что станет тосковать. Конечно, оказавшись в Лондоне, Джезмин собиралась делать все, что ей захочется!

На сад спустились сумерки. Длинные тени легли под деревьями, ласточки носились над землей в поисках зазевавшихся мошек, аромат цветов разливался в воздухе. Близость девушки вновь растревожила Фолкона, и он с трудом сдерживал желание уложить ее на мягкую траву.

Они остановились, встали лицом к лицу. Фолкон так много хотел сказать ей, миллионы слов любви, сотни признаний, нежных клятв, жаждал украсть тысячу поцелуев, коснуться мягкой, как лепестки роз, кожи, но вместо этого лишь выдавил:

– Двор – опасное место, Джезмин, не позволяй злу запятнать себя. Я счастлив думать, что ты еще не знала мужчин.

Протянув руку, он осторожно, двумя пальцами, взял душистую прядь и, вздрогнув от мгновенно пронзившего чувственного ощущения, сжал в ладонях прелестное личико и наклонил голову, чтобы приникнуть губами к ее розовому ротику.

Она поборола желание вырваться и заставила себя отдаться страстному поцелую, мысленно повторяя, что не мешает немного оттаять и выказать покорность, особенно если после сегодняшней ночи впереди ждут долгие месяцы свободы.

Фолкон оторвался от ее губ и прижал девушку к сердцу. Загрубевшие пальцы бережно гладили изящные контуры щек и скул. Волшебство сада перенесло их в благоухающий рай.

– Ах, Джезмин, – выдохнул он, – ты прекраснее любого цветка, распустившегося здесь, и готова к тому, чтобы быть сорванной, но если любая рука, кроме моей, протянется к нежному бутону, надеюсь, ты исцарапаешь ее до крови миллионами шипов.

Фолкон сжал ее руки и, подняв к губам, поцеловал тонкие запястья, а потом вновь притянул Джезмин к себе. Она чувствовала жар его ладоней сквозь жань платья и на мгновение представила, как эти руки прикасаются к ее обнаженной плоти, пониже спины, в ту ночь, когда они впервые будут лежать в брачной постели. Девушка вздрогнула, когда язык Фолкона проник в ее рот, но не поняла, вызван ли ошоб отвращением или желанием. Она мучительно сознавала, в какой опасности находится: он с такой страстью хотел ее, что вскоре, без всякого сомнения, сломит ее сопротивление.

– Нет, Фолкон, нет, – тихо охнула она, почти не к состоянии дышать от его близости, и начала слабо сопротивляться.– Пусти меня! – вскрикнула наконец Джезмин, что было сил упираясь кулачками в широкие плечи.

Но Фолкон неожиданно легко, словно ребенка, подхватил ее и оторвал от земли.

– Куда ты несешь меня? – тревожно встрепенулась девушка.

Зарывшись лицом в шелковистую массу волос, Фолкон хрипло прошептал:

– В мою спальню, дорогая. Не могу больше ждать.

– Фолкон, не нужно портить мне эту чудесную ночь. Я хочу, чтобы она осталась у меня в памяти, не запачканная воспоминаниями о том, как ты силой взял мое тело, чтобы удовлетворить проснувшуюся похоть, – в панике умоляла Джезмин.

Фолкон нехотя опустил руки, позволяя Джезмин вновь соскользнуть на землю. Та попыталась отпрянуть, с ужасом заметив, что ткань корсажа зацепилась эа застежку его дублета и порвалась, обнажив грудь. Фолкон, застонав, мгновенно припал губами к соблазнительной округлости.

– Милорд, вы не должны делать столь скандальных вещей, – задохнулась девушка.– Позвольте пожелать вам спокойной ночи.

Но сильная рука удерживала ее на месте.

– Разве тебя не возбуждают скандальные вещи? – поддразнил он.

– Нет! Я должна идти, – отбивалась девушка.– Совершенно ясно, что ты не можешь держать руки при себе.

– Если я пообещаю не прикасаться к тебе сегодня, останешься еще немного?

– Зачем? – недоверчиво спросила Джезмин.

– Мне доставляет удовольствие просто наблюдать за тобой, смотреть на тебя, – признался Фолкон, увлекая ее к скамейке в уединенном уголке.

Девушка нервно рассмеялась.

– Тебе это скоро надоест и станет скучно, я уверена.

Он уселся и, усадив Джезмин рядом, сжал ее руки, чтобы его собственные не тянулись помимо воли хозяина к запретному плоду.

– Я мог бы смотреть на тебя всю ночь... Я мог бы юбоваться тобой спящей... танцующей... купающейся .. хочу наблюдать, как ты одеваешься, ради невероятного наслаждения раздеть тебя, чтобы потом мы могли начать все сначала.

– Ты не должен так говорить... это неприлично, – запротестовала девушка.

– Джезмин, я не хочу быть «приличным» с тобой не желаю, чтобы ты была «приличной» в моем присутствии. Только подумай обо всех любовниках, сидевших в этом саду до нас, – прошептал он.

– Но мы не любовники!

– Но могли бы ими стать, милая. Отдайся мне, Джесси, – страстно прошептал Фолкон.

Джезмин пыталась казаться весело-небрежной, юбы отвлечь Фолкона и заставить отказаться от натойчивого намерения.

– Ах, милорд, год пролетит так быстро, ты и не заметишь, а потом будь по-твоему, можешь тащить меня в Маунтин-Эш, и я покорюсь.

– Год?! – прогремел Фолкон, хмурясь, словно грозовая туча.– Три месяца, мистрисс, я не ошибаюсь, вы выйдете за меня через три месяца, если, конечно, я к тому времени не попаду в ад.

Повернувшись, он устремился прочь; длинный плащ развевался по ветру. Де Берг предъявил ультиматум и, как обычно, не дал ей возможности спорить или хотя бы привести собственные доводы. Он отравился прямиком к графу Сейлсбери и предупредил, что позволяет Джезмин забавляться и играть роль фрейлины только до осени, а потом они сыграют свадьбу. Наконец Фолкон отыскал госпожу Уинвуд и прочитал ей такое количество наставлений, касавшихся безопасности и благополучия ее внучки, что в конце концов едва не довел старуху до обморока.

Уильям Сейлсбери лично отвез дочь в столицу, куда уже прибыли король Джон и его девочка-жена Изабелла Ангулемская. Царственная чета поселилась в Вестминстерском дворце. Джезмин с первого взгляда была потрясена величественным зрелищем, но заметив, что госпожа Эстелла совершенно невозмутима, немедленно попыталась подражать бабке, рассудив, что уж если она сама так потрясена, как же должна себя чувствовать маленькая Изабелла?

Джезмин и Эстелла отправились во дворец. Им отвели комнаты на разных этажах, поскольку Джезмин дали титул камер-фрейлины, а у бабки еще не было определенной должности.

Уильям уединился с Джоном, пока Эстелла раскладывала вещи, а Джезмин старалась поудобнее устроить Фезера и Квилла. Она уже познакомилась с двумя служанками, привезенными Изабеллой из Ангулема, и почувствовала жалость к бедным крошкам, совсем еще детям, горько плакавшим от тоски по дому. Нескольких пожилых женщин специально назначили, чтобы помогать советами и наставлять королеву во всем, от умения одеваться до религии, но ходили слухи, что Изабелла, лишь взглянув на них, немедленно прогнала, обозвав стаей летучих мышей.

Джезмин была слегка шокирована, узнав, что столь молодая женщина обходится без компаньонок, особенно потому, что Изабелла, хоть и вышла замуж, но ще не в том возрасте, когда брак может быть осуществлен, и почувствовала жалость к девочке и стремление ее защитить.

Изабелла занимала просторные покои рядом с роскошными комнатами, выбранными королем для i ебя Джезмин старалась не слушать ходившие о короле сплетни, разносившиеся словно на крыльях ветра по огромным залам Вестминстерского дворца. Девушку успели предупредить, что королевский двор – средоточие злобных и ядовитых измышлений, и она не верила ни одной гадости, рассказанной завистливыми придворными. Во всем этом, конечно, нет ни капли правды! Но Джезмин было суждено испытать сильное потрясение. В первое же утро своего дежурства она проснулась на рассвете и, весело напевая, вымылась и оделась в белое шелковое нижнее платье, поверх которого Эстелла заставила ее накинуть тунику, вышитую розовой и серебряной нитями. Ей объяснили, что королева встает поздно и не любит, когда будят раньше десяти. Ровно в десять Джезмин взяла поднос с завтраком и, тихо постучав, вошла в спальню. Поставив поднос на стол, она подняла тяжелые занавеси. Солнечные лучи проникли через немытые окна, осветив самую неряшливую комнату, когда-либо виденную девушкой. Повсюду разбросана одежда, постель в хаотическом беспорядке. Из смятых подушек поднялась темная головка.

– Кто вы? – капризно спросила королева.

Джезмин не сводила глаз с цветущей красотой Изабеллы. Большие черные глаза, обрамленные длинными, загнутыми ресницами, шапка растрепанных, кудрявых локонов, рассыпавшихся по плечам, красные, словно клубника, губы. Джезмин грациозно присела перед юной девушкой.

– Королева Изабелла, я Джезмин, дочь брата короля Уильяма Сейлсбери.

Королева захлопала в ладоши.

– Прекрасно! Я рада иметь в своем окружении члена королевской семьи.

Она села и потянулась, как кошка. Потом откинула одеяла, не стыдясь наготы, облизала пальцы и, сунув их между ног, начала яростно ублажать себя.

Потрясенная такой мерзостью Джезмин громко вскрикнула:

– Королева Изабелла, вы не должны этого делать! – Она совсем забыла, что обращается не к испорченному ребенку, а к самой королеве Англии.

Изабелла изумленно застыла, не зная, смеяться ей или гневаться. Наконец она разразилась громким хохотом.

– Почему нет? Это доставляет такое наслаждение! Я делаю это каждое утро! Ах, должно быть, правду говорят, что все английские девушки холодны как льдышки.– И вновь начав гладить себя, спросила:– Разве ты не делаешь этого, англичанка?

– Нет, – охнула девушка.

– Но почему? – снова рассмеялась Изабелла. Лицо Джезмин побагровело от смущения. Как объяснить маленькой королеве, что она может нарушить свою девственность, что, когда настанет время осуществить брак, король, увидев, что на простыне нет кровавых пятен, посчитает ее распутницей. Наконец под насмешливым взглядом темных глаз Изабеллы она просто сказала:

– Это нехорошо.

Королева, задыхаясь, каталась по постели, умирая со смеху.

– А мне нравятся плохие вещи. Поэтому Джон не может мной насытиться!

Джезмин не знала, что подумать. Словно в тумане, она механически взяла поднос, поставила его на смятую постель, сделала низкий реверанс и вышла из спальни Она шагала быстро, сама не зная куда, желая только одного – поскорее выйти на свежий воздух. Только оказавшись во дворе, она поняла, где очутилась. Здесь было полно торговцев, слуг, монахов, стражников, собак, лошадей, карет и повозок. Джезмин отправилась на поиски более уединенного места, желая немного опомниться, привести в порядок мысли, и забрела в небольшой садик, где росли фавы, яблоневые и айвовые деревья. Краска с ее щек сошла, она потянулась за яблоком, но чья-то рука уже успела сорвать спелый плод и отдала ей. От неожиданности Джезмин охнула.

– Миледи, я не хотел вас пугать, – вежливо сказал молодой человек.– Вы Джезмин Сейлсбери? Я шаю вашего отца Уильяма. Позвольте представиться. Я Уильям Маршалл. Отец мой, как и ваш, занимает довольно высокую должность, – добавил он, пренебрежительно улыбаясь.

– Я фрейлина новой королевы, – тихо ответила Джезмин.

– Бедная леди, – пробормотал Уилл.– А я – один из оруженосцев короля Джона. Служил ему с самого детства, когда он был еще принцем. И тоже часто нахожу убежище в этом саду.

Их глаза встретились, и оба поняли, что каждый из них запятнан службой у столь бесчестных хозяев. У Джезмин на языке вертелось множество вопросов, которые она хотела задать Уиллу, но, конечно, правила приличия это воспрещали. Уилл так хотел предупредить ее о грязи и пороках двора, но не мог пачкать ее слух мерзкими подробностями. Наконец он дружески погладил девушку по руке, они улыбнулись друг другу и распрощались.

Отец Джезмин зашел к ней перед отъездом. Англию охватила волна мятежей, и Уильям был сильно озабочен, хотя старался казаться спокойным. Но госпожу Уинвуд не так-то легко было провести, и вскоре граф выложил все:

– Король Франции мечтает захватить владения, принадлежащие нашей стране, и пользуется при этом ненавистью владетелей Нормандии, Анжу и Пуату к Джону.

– Тех самых, что хотели видеть королем Артура? – спросила Эстелла.

Граф кивнул.

– Король Луи потребовал, чтобы король Джон предстал перед судом французских герцогов и графов. Джон, естественно, отказался. Теперь я отправляюсь на север, чтобы убедить тамошних лордов воевать за Англию.

– Де Берг едет с тобой? – осведомилась Джзмин.

– Слава Господу, да. Он лучший военачальник, которого я когда-либо встречал.

– И Джон тоже идет на войну? – вмешалась Эстелла.

– Нет. Ему нужны деньги, и он собирается любыми путями их добыть. В этом ему нет равных, помоги нам Боже, – мрачно поморщился Уильям.

Огромная трапезная в Вестминстерском дворце, переполненная людьми, была очень жаркой и душной. Эстелла и Джезмин присоединились к обедающим и только сейчас увидели нового короля. Джезмин была поражена внешностью дяди. Отец ее был высоким статным мужчиной, слегка похожим на покойного брата Ричарда, рыжеволосого гиганта. Джон оказался маленьким и очень темным. Он был так красив, что лицо казалось почти прекрасным, но при этом невыносимо тщеславным. Он пыжился и выставлял себя напоказ, как павлин, разоделся в яркие многоцветные одежды, обвешался драгоценностями и надел корону даже к обеду. Говорил он громко, то и дело разражался почти маниакальным смехом, а речь изобиловала непристойными выражениями Джон окружил себя фаворитами, подобострастно смеявшимися каждому грязному слову, унижал слуг, наслаждаясь их страхом.

Изабелла, сидя рядом, во всем подражала мужу, Сразу становилось ясно, что она – попросту тщеславное, избалованное, испорченное, капризное дитя, влюбленное в себя и никого больше не желающее замечать. Очевидно, и король и королева заботились только о собственных удовольствиях: во время обеда непрерывно выступали десятки менестрелей, жонглеров, акробатов и танцовщиц. Грубости и непристойности были в ходу при королевском дворе Джона и Изабеллы.

Король неожиданно встал и поднял кубок.

– Мой отец обычно произносил этот тост в адрес матери, после того как засадил ее в темницу: «Оспа, золотуха, вши – все у меня было, но нет такого мыла ни в аду, ни на земле, чтобы могло избавить от твоей мерзкой вони!» За королеву, джентльмены!

Эстелла и Джезмин обменялись брезгливыми взглядами.

– Я должна обнаружить какую-нибудь его слабость, чтобы суметь управлять им, – пробормотала старуха.– Иначе мы будем целиком в его власти. Помни, Джезмин, одно из главных правил колдовства – при любых отношениях между двумя людьми один пластвует, другой подчиняется, а причина всего – страх!

На сегодняшнее празднество были приглашены главы всех лондонских гильдий, но мотивы столь щедрого гостеприимства стали очевидны, когда в разгар обеда Джон дал понять, что ожидает богатых пожертвований в казну. Гости вознегодовали, узнав, какую сумму должны внести, а один даже осмелился высказать свое мнение относительно того, что существует разница между подарком, пожертвованием и прямым вымогательством. Обычно вспыльчивый и нетерпимый Джон дал волю печально известному нраву Плантагенетов, и мгновенно вспыхнувший гнев уступил место бешенству, быстро сменившемуся неистовством. По силе игры с ним не мог сравниться ни один актер, он был гораздо занятнее любого жонглера или акробата: багровел, орал, дико жестикулировал, бросал безумные угрозы, а потом упал на пол и, извиваясь, начал грызть циновки. Фавориты окружили короля, хотя опасались подходить слишком близко: те, кто привык к приступам ярости монарха, знали, что лучше всего переждать, пока утихнет буря.

Сжав запястье Джезмин, Эстелла прошептала:

– Господи, это все характер Плантагенетов. Он припадочный, только сам не знает об этом.– И, удовлетворенно улыбнувшись, добавила:– Ну вот я и нашла, на какой слабости сыграть!

– Если сделать экстракт ландыша и принимать с вином, он может излечиться, – вставила Джезмин, словно читая травник.

– Верно, – кивнула старуха.– Беги скорей, достань немного из мешка с травами.

Госпожа Уинвуд протолкалась через толпу придворных, властно, уверенно взяла со стола серебряную ложку и сунула черенок в рот королю. Окружающие в благоговейном страхе смотрели на смелую женщину, не побоявшуюся приблизиться к разгневанному монарху. Придворные шептались, что это могущественная колдунья, наделенная великой магической силой.

Вернувшаяся Джезмин опорожнила чашу с настойкой ландыша в королевский кубок с вином и вручила Эстелле. Всего лишь после одной ложки каблуки короля перестали выбивать дробь, а после второй цвет лица из пугающе фиолетового стал ярко-розовым. Внезапно Джон вскочил на ноги, словно ничего не произошло. Главы гильдий немедленно согласились внести пожертвования, слуги поспешили v брать со столов. Хотя не было произнесено ни единого слова, взгляды Джона и старухи скрестились, и король долго не мог отвести глаз, словно зачарованный. Перед тем как удалиться в опочивальню, он велел привести Эстеллу в свои покои и приказал остальным удалиться. Оставшись наедине со старухой, Джон сказал:

– Мой брат Уильям рассказывал о тебе, госпожа Уинвуд, и о том, как ты предсказала, что я стану следующим королем. У тебя дар предвидения, и ты настоящая волшебница.

Эстелла мысленно поблагодарила Сейлсбери и предложила королю свои услуги. Она старалась говорить только на любимую тему Джона – о нем самом. С проницательностью человека, долго жившего на этой земле и испытавшего все на свете, она быстро и всецело завладела вниманием короля.

– Я знаю ваш секрет, – просто объявила она и, словно ведала обо всех грехах, совершенных им с самого детства, не побоялась всего четырьмя словами обнажить его черную душу и сделала это с такой убежденностью, что у короля отнялся язык. Низведя Джона до совершенного ничтожества, Эстелла вновь начала льстить ему: – Множество великих полководцев и правителей мира страдали той же болезнью. Александр Великий, Юлий Цезарь, Шарлемань...

Джон снова воспрянул духом. Видя, что рыбка крепко сидит на крючке, Эстелла постаралась стать незаменимой.

– Эти приступы выделяют вас из толпы обыкновенных смертных. Однако они могут привести к гибели, так что вам необходимо всегда иметь при себе это зелье и того, кто бы знал, как его применять.

– Госпожа Уинвуд, вы наделены необыкновенной мудростью. Повелеваю вам быть при своей персоне днем и ночью, а также во время походов и путешествий.

Эстелла торжествовала – она смогла убедить короля, что тот не сможет без нее обойтись.

Глава 13

С того дня Джезмин постаралась, чтобы вместо нее королеву будили другие фрейлины, а сама помогала одевать и причесывать Изабеллу. Как-то, услыхав визг королевы, она вышла из гардеробной и снова испытала сильнейшее потрясение. Оказалось, король решил навестить супругу и не успел показаться на пороге, как Изабелла, радостно вопя, повисла у него на шее, обхватила спину ногами; Джон, смеясь, кружил ее по комнате, пока оба не задохнулись. Они упали на огромную постель, и ошеломленная Джезмин увидела, как Изабелла принялась гладить тугой ком в штанах мужа.

– М-м-м, неужели это большое твердое копье для меня, ваше величество? – ластилась она.

Джон с искаженным похотью лицом притянул жену так, что она повалилась на него.

– Иди сюда, ублажи меня, Изабелла. Сделай мне минет.– Джезмин поспешно и незаметно покинула опочивальню, так быстро, что едва не столкнулась с юным Уиллом Маршаллом, выходившим из покоев Джона.

– Вы плохо чувствуете себя, леди Джезмин? – обеспокоенно спросил он.

– Да... нет... О Уилл, я и понятия не имела, что они... совокупляются.

– Вы шокированы, потому что ему тридцать два, и ей всего четырнадцать, но возраст здесь значения не имеет. Оба они распутники – два сапога пара, словно две горошины из одного гнилого стручка.

Взяв девушку под руку, он повел ее подальше от королевских покоев.

– Давайте лучше прогуляемся под айвовыми деревьями. Там, в саду, зло исчезает.

– Уилл, что такое «минет»? – тихо спросила Джезмин.

Молодой человек покачал головой.

– Не хочу оскорблять ваш слух объяснениями, миледи. Но я счастлив, когда он спит с Изабеллой, потому что ее развратить нельзя. Она мудрее Евы и хорошо шает все женские уловки. Джон любит юных девушек, девственниц, наслаждается страхом, написанным на их лицах. Их мольбы и жалобные крики возбуждают в нем похоть.

– И он это делает в вашем присутствии? – охнула от ужаса Джезмин.

– Это доставляет ему самое большое удовольствие. Меня воспитывали в порядочной семье. Отец и мать всегда отличались высокими моральными принципами, но королю нравится наблюдать, как меня корчит от неловкости и отвращения. Для него это единственный способ отомстить великому маршалу Англии, унизить меня, его сына.

– Ваш отец сошел бы с ума, узнай он, каким издевательствам вы подвергаетесь.

– И ваш тоже. Никогда не оставайтесь наедине с королем, миледи.

Джезмин покинула Уилла Маршалла, думая, как ни странно, о Фолконе де Берге. Он пришел бы в ярость, узнав, что творится при королевском дворе, и немедленно увез бы невесту. Здесь все было запачкано, осквернено, зло таилось повсюду, в каждом углу, зловещее, всесильное, непобедимое, его можно было почти физически ощутить, увидеть, обонять. Окружающее казалось окутанным мрачным покрывалом порока.

Ночью, придя к Эстелле, Джезмин набралась мужества спросить:

– Бабушка, что такое «минет»?– Эстелла долго жестко глядела в глаза внучке, но потом вздохнула.

– Подойди и сядь, пока я буду говорить. Ты знаешь, что происходит в постели между мужчиной и женщиной. Я рассказала об этом в день, когда у тебя впервые началось женское недомогание, но не упомянула о других вещах, которые так любят мужчины, и самая соблазнительная из них – минет.

Ты вбираешь губами копье мужчины, начинаешь сосать, лизать его языком и тем самым доводишь до экстаза. Только шлюхи способны на такое. Крестьяне и солдаты не ведают ни о чем подобном, только лорды и бароны ищут наслаждения любыми путями. Есть много других извращений. Думаю, тебе лучше узнать все, для собственной безопасности.

Слушая подробный откровенный рассказ Эстеллы о сексуальных капризах и пристрастиях мужчин, о мерзостях, до которых они могут дойти, Джезмин притихла и подавленно замолчала. На следующий день она постаралась освободиться от обязанностей камер-фрейлины и решила больше не появляться в спальне королевы. Пока Эстелла прилагала все усилия, чтобы стать незаменимой для короля, Джезмин делала все, лишь бы королева не могла без нее обойтись везде, кроме опочивальни. Она попросила совета у бабки, и та, с обычной проницательностью, объявила:

– Теперь, когда я попала в милость к королю, думаю, что могу составить себе небольшое состояние, а когда состарюсь и слишком устану, чтобы заниматься искусством магии, смогу удалиться на покой и жить с комфортом. Буду просить большую цену за заклятья, заговоры, амулеты и предсказания. Продавай я только возбуждающие эликсиры, средства для аборта и лекарства от импотенции, давно бы уже разбогатела. И, подумать только, кроме того, что я обычно даю крестьянам, ничего готовить не надо.

– Изабелла так поглощена мыслями о себе, что я, пожалуй, сумею заинтересовать ее гаданием на картах и буду целые дни проводить за этим занятием или смотреть в хрустальный шар и предрекать ей будущее, – решила Джезмин.– Думаю, можно придумать и другие развлечения: астрологию или чтение знаков на ладони.

– Астрология – наука сложная и запутанная, и я, по-моему, слышала, что у короля – собственный астроном, еще с тех дней, когда он был принцем. А вот гадание по ладони – невероятно просто, особенно для человека с таким тонким восприятием, как у тебя. Вот, давай я покажу тебе.

Женщины сидели чуть не до рассвета, оттачивая мастерство магии, инстинктивно сознавая, что очарование непознанного и таинственного лишь подогревает запретное, но непреодолимое желание погрузиться в сокровенные тайны природы. Изабелла легко попадется на приманку колдовства – Джезмин без труда сумеет завладеть ее вниманием. Люди, особенно монархи, никогда не устают слушать о себе.

Король Джон едва ли не каждый день бился в истерике, получая вести с континента, так что у Эстеллы забот было по горло. Поскольку король отказался предстать перед феодальным судом, на который вызвал его король Франции, Людовик объявил все владения Джона во Франции конфискованными. Он уже захватил Нормандию, Анжу, Мэн и Пуату. Джон не осмеливался переправиться через канал и сразиться с врагом. Вместо этого он изыскивал способы добыть деньги и заплатить наемникам, чтобы те сделали работу за него. Поэтому он объявил судьям, что виновный может избежать наказания, если заплатит в казну штраф. Каждый спор из-за земель решался в пользу того, кто больше даст. Кроме того, король постановил, что богатые наследницы могут выйти замуж только с его позволения, и продавал их, как продал Эвизу, тем, у кого мошна толще. Даже города были обязаны платить подати. Алчность короля была столь безгранична, что он приказал схватить и арестовать всех евреев и освобождать только тех, кто вносил огромный выкуп в десять тысяч марок.

Король совершенно не считался с прекрасной законодательной системой, на создание которой его отец потратил целую жизнь. Знатные люди королевства были до крайности обозлены и, если верить слухам, собирались на тайные переговоры. Их худшие страхи подтвердились: король оказался лживым, бесчестным предателем, а кроме того грязным тираном и насильником.

Новые обязанности при дворе понравились Джезмин гораздо больше старых. Королева Изабелла не могла устоять перед предложением каждый день читать будущее по картам, и, поскольку таковых в Вестминстере найти не удалось, Джезмин пришлось самой разрисовать колоду из семидесяти пяти карт, придав всем четырем королевам и императрице сходство с Изабеллой и нарисовав себя в облике верховной жрицы. У королей было лицо Джона, и, чтобы позабавить Изабеллу, она сделала и дьявола похожим на Джона.

Молодая королева так торопила Джезмин закончить работу, что зачастую сама стояла рядом, наблюдая, как из-под кисти появляются яркие непонятные шстические символы. Изабелла весело смеялась, радуясь, как ребенок, называя карты сатанинскими игрушками... Она была охвачена страшным нетерпением, теребила Джезмин, и та наконец, после долгих уговоров и плохо скрытых угроз, нерешительно согласилась выполнить ритуал и прочесть будущее в хрустальном шаре. Церемония была назначена в полночь, и опочивальне королевы. Служанкам велели найти финадцать зеленых свечей, а Эстелла принесла серебряный кубок высотой в фут, оправленный в золото, с ножкой в виде льва, сражающегося с единорогом.

С каждым днем все больше дворян прибывало ко двору с просьбами пожаловать земли, титулы и замки. Их жены стремились увидеть королеву Изабеллу, женщину-ребенка с репутацией распутницы.

По мере приближения полуночи Изабелла удалила из спальни почти всех дам, кроме тех, кто успел одурманить лестью ее тщеславную головку или одарил драгоценностями. Отверженные леди начали распускать злобные сплетни о происходящем в покоях королевы, и слухи неизбежно достигали ушей короля Джона. Он решил появиться там после полуночи, взломать, если понадобится, дверь, чтобы своими глазами увидеть, какой мерзостью занимается жена.

Джезмин торжественно зажгла тринадцать зеленых свечей и скользнула в магический круг. В неярком свете ее одеяние казалось почти прозрачным, не изрывающим наготы. Неторопливо, грациозно, словно в трансе, унесшем ее с земли в неведомые миры, девушка взяла кубок с вином, высоко подняла и звенящим, как серебряный колокольчик, голосом, начала заклинания:

– Земля и Вода, Воздух и Огонь, Жезл, Пантакль[9] и Меч! Молю, исполните мое желание, наделите волшебной силой, облеките мысль в слова!

Мертвое молчание воцарилось в комнате; присутствующие затаили дыхание, чтобы лучше слышать. Джезмин, сознавая производимое ею впечатление, старалась еще больше нагнетать обстановку. Сделав большой глоток, она простерла руки над хрустальным шаром. Когда внутренность шара начала светиться и заволоклась дымом, из уст собравшихся вырвался единодушный вздох. И тут она стала говорить, умно, осторожно, предусмотрительно не упоминая имен:

– Самая красивая женщина в этой комнате оставила на родине юношу с разбитым сердцем. Я вижу красивого молодого дворянина, грустного и опечаленного, потому что душа его плачет кровавыми слезами.– Она сделала драматическую паузу.– Он благородный человек, истинный рыцарь, с душой чистой и светлой, какую можно редко встретить в мужчине. Он никогда не забудет женщину, которую любит. Он навеки сохранит ее в своем сердце. Он никогда не женится на другой, но останется верным памяти этой женщины, чья красота превосходит прелесть всех остальных дам на свете.

Джезмин замолчала, и во вновь наступившей тишине было слышно, как одна из женщин охнула, другая глубоко вздохнула, третья всхлипнула, и вскоре в комнате ни у кого, кроме королевы, не осталось сухих глаз. Изабелла была вне себя от возбуждения – перед ее глазами как живой предстал образ Хью де Лузиньяна. Это он, верный рыцарь, обещал ждать, пока она станет взрослой, прежде чем они станут мужем и женой. Но что Изабелла могла поделать, когда сам король украл ее?!

Джезмин снова заговорила; дым в шаре постепенно рассеивался.

– Могущественнейшая женщина в этой комнате – королева, но истинное величие снизойдет на нее не из-за короны.

Девушка помедлила, услыхала боязливые восклицания опасавшихся мрачных пророчеств дам, и дерзко закончила:

– Нет, слава придет к ней в будущем, когда она станет матерью короля. Ему будет дано имя Генрих, в честь деда, и наследник войдет в историю как один из величайших королей Англии, но пока он будет слишком молод, чтобы править, мать поможет ему вершить верховный суд и властвовать над народом.

Подумав, что она уже достаточно польстила королеве сегодня, девушка закончила речь на более легкой ноте. Ходили слухи, что король собрался в поход на север, и, чтобы уговорить Изабеллу настоять на том, чтобы отправиться с мужем, Джезмин добавила:

– Я вижу долгий путь, больше чем в двести миль, веселое путешествие, полное приключений и радости. Каждый замок, каждое поместье будет бороться зa честь принять новую королеву и показать красоты ее новой родины, которой она теперь будет править. Каждый лорд, увидевший ее, потеряет свое сердце... Хрусталь темнеет, я больше ничего не вижу.

В этот момент двери с треском распахнулись, и король Джон в сопровождении двух здоровенных стражников устремился было в комнату, но тут же замер как вкопанный, не отрывая глаз от освещенной фигуры в центре комнаты. Она, словно ангел, казалась осененной чистейшим небесным светом. Бледно-золотистые волосы ниспадали до талии, и как нимб озаряли лицо. Девушка была воплощением самой невинности. Какой контраст с его смуглокожей чувственной женой!

Орудие мужественности короля напряглось так, что, похоже было, вот-вот взорвется. Эстелла, заметив животную похоть в его глазах, мгновенно встревожилась. Изабелла, напротив, громко расхохоталась и, раскрыв объятия, побежала к мужу. Она оказалась достаточно хитра, чтобы свести происходящее к обыкновенной забаве и в то же время польстить тщеславию мужа.

– А мы здесь развлекались, пытаясь предсказать будущее!

Джон жестом отослал стражников и, облизывая внезапно пересохшие при виде полуобнаженной богини губы, пересек комнату и остановился лишь на границе круга свечей.

– Что ты предрекла мне?

Он не скрываясь раздевал ее глазами, и смертельный ужас охватил девушку. Ей хотелось завопить: «Смерть! Вот чем грозит тебе будущее!» Но уроки Эстеллы не прошли даром. Джезмин прошептала:

– Сына... наследника...

Король не сводил с нее алчного взгляда, охваченный непреодолимым желанием взять эту чистую девственность.

– Я желаю узнать больше! – изрек он наконец.– Завтра ночью ты можешь посетить мои покои.

Он вызывающе посмотрел в сторону Изабеллы, словно ожидая возражений, но та была слишком мудра, чтобы беспокоиться из-за бесчисленных измен мужа. Она королева, остальное неважно. Если предсказания белой ведьмы правдивы, она переживет его, а ее сын будет коронован еще во младенчестве. Дни Джона сочтены.

Глава 14

Эстелла уложила внучку в постель, заставила выпить отвар ромашки, чтобы девушка успокоилась и уснула.

– Завтра я сама пойду с тобой к Джону, – пообещала она, – и сумею найти подходящие слова, чтобы укротить его похоть.

Но страх Джезмин не улегся: Джон был королем, а королю нужно повиноваться. Однако сонное зелье подействовало, мысли стали несвязными, но по-прежнему терзали душу. Что, если Джон все-таки сумеет остаться с ней наедине? Чего он от нее потребует? Джезмин уже имела возможность увидеть, насколько извращены наклонности короля, и внезапно ей захотелось, чтобы рядом оказался Фолкон де Берг. Он не позволил бы ни одному мужчине прикоснуться к ней. Джезмин никогда не встречала человека сильнее, и даже король и его приказы ничего не значат для Фолкона.

Наконец сон одолел девушку, и последнее, о чем она успела подумать, было: «Я, увижу во сне Фолкона; с ним буду в безопасности».

Фолкон де Берг в это время был далеко на севере, вблизи от границы с Шотландией. Сейлсбери назначил Юстаса де Вески командующим северной группой войск. Юстас был женат на Маргарет, побочной дочери короля Шотландии, и поэтому был крайне полезен для ведения мирных переговоров между королем Джоном и Рыжим Шотландским Лисом.

Фолкона прекрасно приняли в старинном замке Юстаса де Вески, угостили роскошным ужином; вино лилось рекой, но гость отказался от удобной опочивальни и пухленькой девицы, готовой помочь прогнать зимний холод, предпочитая вместо этого провести ночь в поле со своими людьми. Шатер из алого шелка был достаточно надежным убежищем для закаленного солдата, но Фолкон, закутавшись в меха, долго лежал без сна, охваченный безумным желанием оказаться рядом с Джезмин. Пальцы зудели от исступленного стремления прикоснуться к ней. Он будет играть с розовыми сосками, наполнит ладони тяжелыми округлостями упругих грудей... погладит спину, сожмет аппетитный задик в форме сердечка, потом раздвинет мягкие ляжки и даст волю нетерпеливым пальцам – сначала увлажнит кончики своей слюной... или ее... притронется к нежному холмику Венеры, но не станет торопиться, спешить, а подождет, пока в ней загорится ответный огонь, и тогда... тогда проникнет в розовую расщелину, но не грубо, так, чтобы лишь подушечки пальцев оказались внутри.

Фолкон почувствовал, как весь горит от желания, как набухает и пульсирует его могучее орудие. Он почти ощущал вкус ее рта под своим языком, в ноздрях стоял аромат ее женственности, и он от озноба задрожал, когда представил, как легко касаются его лица золотые волосы.

Теперь он медленно, чувственно пошевелит пальцами, чтобы суметь проникнуть глубже, а другой рукой начнет потихоньку играть крошечным затвердевшим бутоном, пока два пальца останутся в ней. Он не набросится на Джезмин, когда поймет, что она готова, но выждет еще несколько минут. И если она станет молить и просить взять ее, он будет непреклонен – пусть сладкие муки терзают ее, пусть захочет его, как ничего никогда не хотела раньше!

Сон Джезмин начался с короля Джона. Он протянул руку, высокомерно приказал ей лечь на королевскую постель.

«Подойди и сделай мне минет», – велел он, но Джезмин повернулась, побежала и не остановилась, пока не добралась до алого шелкового шатра Фолко-на де Берга. Только здесь она почувствовала себя в безопасности – с ним ей ничто не грозило. Фолкон лежал на земле и манил ее, молча – слова могли разрушить волшебство. Джезмин знала – под меховым покрывалом он совсем голый...

И тут понимание происходящего медленно, словно восходящее солнце, озарило Джезмин. Его глаза впились в нее, сознавая ее возбуждение, слегка дразня и в то же время ободряя И что бы ни ожидало впереди, Джезмин была на все согласна. Она стала даром, священной жертвой его страсти и с радостью отдаст ему свою драгоценную девственность. Невинность подготовила ее к самозабвенному прыжку в неизвестное. Скользнув под покрывало к Фол кону, она внезапно услыхала свой молящий голос: «Пожалуйста, обними меня, любимый! Пожалуйста, больше никогда не оставляй меня!»

И, забыв обо всем, охваченная взрывом чувств, позволила Фолкону овладеть собой.

Джезмин проснулась от звуков собственных рыданий. Она, дрожа, села в постели, пытаясь стереть из памяти все грешные вещи, которые позволила делать Фолкону со своим телом, но по-прежнему ощущала невыразимое наслаждение – потаенные местечки еще горели от страстных ласк. Она обхватила колени руками и сжав зубы поклялась, что никогда не станет развратницей, никогда, никогда не будет умолять коснуться ее – уж скорее умрет.

Фолкон де Берг пробудился словно от удара, весь в поту, хотя ночь была холодная, и проклял то, что разбудило его, разрушило невероятную магию эротического сна, в котором он обладал Джезмин.

Назавтра госпожа Уинвуд не стала ждать полуночи, а постучала в дверь покоев короля Джона в одиннадцать. Он был явно обозлен непрошеным вмешательством, поскольку уже успел приготовиться к встрече с Джезмин и надел богатую ночную мантию, вышитую узором в виде разъяренных оленей-самцов. На столе стояли блюда с ужином и кувшины с французским вином.

Рот Эстеллы едва заметно дернулся в брезгливой усмешке: даже сейчас Джон не захотел снять корону. Видно, собираясь соблазнить девушку, не чувствовал себя уверенно без этого символа королевской власти. Не тратя лишних слов, госпожа Уинвуд изложила цель своего прихода:

– Мужчина, горящий желанием, может недоумевать, почему не должен дать свободу этому желанию. Но если его не сдерживают обычаи, мораль или законы, он никогда не поймет, что плотская любовь – это огненная река, которую необходимо охлаждать и запруживать сотнями запретов, иначе она поглотит и уничтожит и человека и страну.

– Я жажду ее, – упрямо объявил Джон.

– Магические силы Джезмин безграничны, лишь пока она девственна. Если разрушите эти силы своей жадной похотью, знайте, что шутите с волей богов, и муки ада могут обрушиться на вашу голову.

– Думаешь, я испугаюсь адского огня? – засмеялся Джон.

– Возможно, нет, ваше величество. Но если у вас сохранилась хоть капля здравого смысла, то побоялись бы гнева Сейлсбери, командующего всеми армиями английской короны. Если вы опозорите его побочную дочь, он поднимет на вас свой меч. Кроме того, она ваша племянница, а кровосмешение – страшный грех.

Слова Эстеллы мгновенно охладили пыл короля. Глаза его затуманились. Ну что ж, он может и подождать. Пока Джезмин не замужем, она всецело покоряется воле отца, но потом станет собственностью мужа, а каждый придворный рад угодить монарху и даже отдать в наложницы собственную супругу, если таково желание короля.

Эстелла поняла, что на этот раз вышла победительницей... пока. Старуха от души надеялась, что не придется принимать более решительные меры и гоовить зелье, которое сделает его импотентом, если не хуже...

А тем временем в Шотландии Юстас де Вески сумел добиться мирного договора между Англией и Шотландией. Англия обещала запретить своим семерным баронам и лордам совершать набеги на шотландские земли из своих замков в Камберленде и Нортумберленде, а король Александр, в свою очередь, отказался от претензий на эти земли.

Александр в конце концов согласился на условия договора не столько из-за близкого родства с Юстасом, сколько испугавшись английской армии, стоявшей едва ли не на пороге его дома. Король Джон должен был отправиться на север, чтобы скрепить мир, но боялся проезжать через земли северных баронов еще больше, чем попасть во Францию. Сейлсбери пришлось выслать эскорт в сотню рыцарей и двести конных лучников для сопровождения королевского двора, но даже тогда Джон отказался двинуться дальше крепости Юстаса де Вески, находившейся по эту сторону границы. Он решил оставить королеву и двор в величественном, хорошо укрепленном замке Ноттингем и приказал армии идти имеете с ним на север для подписания договора.

Эстелла и Джезмин были теперь в большой моде. Женщины буквально не давали им проходу, пристаней с расспросами и просили совета. Как-то Джезмин заметила молодую красивую женщину, застенчиво державшуюся в стороне, но, очевидно, горевшую желанием узнать нечто важное для нее. За день до отъезда на север Джезмин отвела ее в сторону и без обиняков спросила, о чем та хочет узнать. Мэри Энн Фитцуолтер, прибывшая ко двору с отцом, желавшим уладить очередную земельную тяжбу, покраснела до корней волос, но все же рассказала о постигшем ее горе:

– О леди Джезмин, я слишком горячо люблю, мне никто не в силах помочь! Его зовут Роберт, лорд Хантингтон. Мы были помолвлены, но как-то раз я каталась верхом в Барнисдейлском лесу и Роджер де Лонгчамп, друг короля Джона, похитил меня. Прежде чем он сумел силой вынудить меня выйти за него, явился Роберт. Он самый сильный и храбрый рыцарь в Англии, и я буду любить его до самой смерти! Но Роберт убил де Лонгчампа, а король объявил его вне закона и отобрал земли и титул. Теперь даже мой отец запрещает мне видеться с ним.

По щеке девушки поползла прозрачная капля, слезы душили ее, не давая говорить. Джезмин была потрясена совпадением – ведь и ее пытались похитить, однако де Берг захватил замок де Беламе, а Роберт потерял все. Она немедленно сняла бархатную тряпочку с хрустального шара и пристально вгляделась в него.

– Мэри Энн, не нужно грустить. Ты увидишься с Робертом, когда будешь в Ноттингеме. Не беспокойся за него. Он бесстрашен, силен, и имя его станет легендой. Путь ваш не будет гладок, но добро восторжествует над злом. Кажется, не тебе одной дорог этот человек. Он притягивает друзей словно магнит. Твой Роберт – великий вождь. Никогда ни в чем не отказывай ему, Мэри Энн. Он отдаст жизнь ради тебя.

– Знаю, леди Джезмин. Я сама сделаю для него все на свете и с радостью умру за один поцелуй. Стоит ему прикоснуться ко мне, и я словно таю.

Джезмин вспомнила о странном сне, и щеки ее чуть заметно порозовели. Что это за чувство – страсть или любовь? Бог даст, она никогда не узнает этого, достаточно поглядеть на бедняжку Мэри Энн, она почти обезумела!

Но несмотря на глупое увлечение мужчиной, девушкa понравилась Джезмин. Обе они чужие при развращенном дворе, где к тому же королева обладала злобным нравом и ранящим словно кинжал языком, а придворные дамы во всем подражали госпоже, да еще и развлекались, распуская гнусные сплетни.

– Завтра, когда мы отправимся в Ноттингем, держись возле меня, – предложила она, и Мэри Энн с мновностью согласилась.

Слуги всю ночь не спали, готовя короля с королевой и придворных к путешествию на север. Во дворе Вестминстерского замка кипела бурная деятельность. Управляющий пытался внести хоть какой-то порядок во весь этот хаос – обоз с багажом и припасами должен был растянуться почти на милю. Коню-mi и грумы пробовали успокоить лошадей, сопро-иождающая короля челядь спешила оседлать коней 11И себя и господ.

Для путешествия Джезмин выбрала дорожный плащ из рубинового бархата. Выйдя во двор, она увидела Изабеллу, окруженную придворными, едва ли не дравшимися за то, чтобы протиснуться поближе к королеве, и как можно быстрее прошла мимо. Она не сумела отыскать ни Эстеллу, ни Мэри Энн, но заметила, как грум вывел ее белую кобылку, и легко как ветер помчалась туда через весь двор. Неожиданно девушка почувствовала устремленные в ее сторону взгляды и, быстро подняв голову, ужаснулась – не кто иной, как сам король Джон, ухмыляясь, уставился на нее. Стоявшие рядом мужчины тоже раздевали Джезмин глазами. Каждый в свое время играл роль сводника для короля, и теперь знатные негодяи хохоча выкрикивали непристойные предложения в надежде позабавить монарха похабными шуточками, но Джон сам был величайшим распутником в королевстве, и никто не мог превзойти его в искусстве сквернословия.

Они преградили Джезмин дорогу, встав полукругом так, что она не могла пройти, не соприкоснувшись с кем-то из них. Только теперь Джезмин поняла, как глупо поступила, надев яркий плащ. С такими золотистыми волосами, как у нее, да еще на белой лошадке... она будет выделяться в любой толпе. Пришлось протискиваться между двумя придворными, задевая их краями одежды. Король снова рассмеялся.

– Можешь потереться об мою ногу в любое время, котенок! – Неожиданно, не веря собственным глазам, Джезмин увидела Фолкона де Берга, быстрыми шагами направлявшегося к королю, и в мгновение ока подлетела к нему, вне себя от радости.

– Фолкон, как хорошо, что ты здесь!– Он отгородил ее от Джона и остальных. Шлем с перьями позволял ему возвышаться над окружающими: казалось, Фолкон упирается головой в небо. Он сразу понял, что Джезмин ищет у него защиты. Что-то напугало ее, или, вернее всего, кто-то!

– Джезмин, любовь моя, – громко сказал Фолкон, безошибочно давая знать всем, что эта женщина принадлежит ему и помоги Господь человеку, посмевшему забыть это.

Глаза короля злобно сузились при виде того, как де Берг, сжав в ладонях лицо прелестной девушки, наклонился и завладел ее губами. Джезмин попыталась сопротивляться, но он вынудил ее стоять спокойно, удерживая сильными руками, а когда отпустил, щеки красавицы горели гневным огнем. Понизив голос, чтобы никто не слышал, она яростно прошипела:

– Обязательно хватать меня своими ручищами прямо на людях?

– Мне казалось, это самый быстрый способ дать всем знать, что ты моя, – просто пробормотал Фолкон, осторожно отдвинув ее, отдал честь королю и пручил ему запечатанный воском свиток.

Джон развернул его и принялся разбирать гигантские каракули Сейлсбери:

«Ваше величество, посылаю лучшего командира, которого когда-либо имели вы или я. Можете без опаски , доверить жизнь благородному де Бергу».

«Итак, – подумал король, – это и есть человек, которого братец выбрал в мужья своей драгоценной дочери».

Он неожиданно рассмеялся, довольный зародившейся в мозгу дьявольской мыслью.

– Отправляемся, де Берг. Я надеюсь увидеть Ноттингем через два дня.

Де Берг кивнул.

– Мои рыцари поедут впереди вашего величества, мои лучники будут охранять вас с тыла.

Король, подняв брови, мягко поправил:

– Мои рыцари, де Берг... мои лучники. Фолкон поклонился и, положив огромную ладонь на талию Джезмин, подтолкнул ее к белой кобылке, а потом взял повод из рук грума и молча поднял девушку в седло, так что их глаза оказались на одном уровне. Джезмин кипела от немой ярости с той минуты, как он объявил ее своей собственностью, и, подняв подбородок, на миг превратилась в само воплощение холодной, сдержанной, уверенной в себе женственности.

– Де Берг, ты никогда не будешь владеть даже самой малой частицей меня.

Уязвленный Фолкон, как всегда, немедленно принял вызов:

– Я могу и не владеть той самой маленькой частичкой тебя, но уж будь уверена, найду время попользоваться ею всласть!

Охнув от неожиданной грубости, Джезмин отвернулась. Оказывается, ее нежное приветствие было всего лишь притворством, игрой, желанием показать королю и придворным, что она находится под защитой и покровительством де Берга, думал Фолкон. Остается узнать только, кого она так боится. И душой Фолкон, кажется, инстинктивно чувствовал, кто может встать на их пути. Король Джон.

Глава 15

Де Берг поспешил выстроить свое войско; король и приближенные оказались в середине, королева и фрейлины ехали чуть позади. Фолкон разместил с тыла сотню лучников, а еще сотне велел охранять обозы и вьючных лошадей. С таким караваном нельзя путешествовать слишком быстро – женщины могут осилить только несколько десятков миль в день, даже несмотря на желание короля поскорее прибыть в Ноттингем.

Знатные гости пообедали в королевском замке Беркхемстед, в двадцати милях от Лондона, и продолжали путь до полуночи. Король и королева должны были переночевать в замке Нортхемптон. Гостеприимство графа Нортхемптона превзошло все ожидания: роскошный ужин, развлечения, мягкие постели более чем для ста человек придворных. Триста рыцарей и лучников раскинули шатры на близлежащих лугах, но и им принесли еду и корм для лошадей.

К тому времени, как они прибыли в замок, госпожа Уинвуд так измучилась, что была почти не в силах двигаться. Кое-как добравшись до отведенной ей маленькой комнаты, она бесцеремонно велела Мэри Энн Фитцуолтер растереть ей спину можжевеловым маслом и послала Джезмин на кухню за укрепляющим отваром фенхеля. Возвращаясь с дымящимся кувшином в руках на женскую половину Ноттингемского замка, девушка внезапно ощутила знакомый аромат лакрицы.

Но тут из-за угла неожиданно появился молодой Уилл Маршалл, отвел Джезмин в сторону и шепотом предупредил:

– Леди Джезмин, я подслушал, как король говорил, будто желает, чтобы вы сегодня вечером погадали ему по ладони. Объявил, что ему просто необходимо магическое прикосновение некоей девственницы. Он наверняка пришлет за вами слугу после ужина.

– О Бог мой, нет! – охнула Джезмин.

Тонкие брови беспокойно сошлись вместе. Ад или рай... выбор ее прост. Она отыщет Фолкона де Берга.

И Джезмин нашла жениха в компании рыцарей, но была потрясена количеством женщин, окруживших его. Две предлагали еду, третья эль и еще трое умоляли сказать, что он еще желает. Но Фолкон успел заметить страх и смертельную усталость на лице девушки, и сердце его перевернулось от жалости. Как он хотел отнести ее в свою постель, держать всю ночь в своих объятиях, беречь и лелеять! Он попросил о чем-то служанок и показал на свой алый шатеp, раскинутый на дальнем лугу.

– Охотишься за женщинами, как за оленями, – обвинила Джезмин.

– Неправда, милая, это они охотники, а я добыча, – пробормотал он, виновато улыбаясь.

Они стояли, глядя друг на друга. Джезмин не могла найти слов, чтобы объяснить, почему ищет его защиты. Наконец Фолкон сказал:

– Вы пойдете со мной в мой шатер, миледи?

Девушка застенчиво опустила глаза и кивнула. Сильные пальцы сжали маленькую ладонь, и жар мгновенно охватил ее тело. Сила – единственное, что ей было нужно от него, и каким облегчением в этот момент было отрешиться от всех забот и почувствовать себя нежной, зависимой женщиной!

Когда они вошли в шатер, Жервез, как раз зажигавший светильник, замер с открытым ртом. Опомнившись, оруженосец подошел было к Фолкону, чтобы снять с него латы, но тот покачал головой.

– Моя дама поможет мне.

Джезмин оглядела скудную обстановку шатра. Походный сундук, светильник, жаровня для обогрева, толстые пушистые шкуры на покрытом коврами полу. Девушка недоуменно нахмурилась, не зная, как лучше справиться с застежками лат, кожаной куртки и кольчуги.

– С чего начинать? – недоуменно спросила она. Фолкон засмеялся.

– Латы слишком тяжелы для тебя... Я просто хотел, чтобы Жервез оставил нас вдвоем.

– Думаешь, я совсем бесполезна? – вспыхнула она.

– Бесполезна? – переспросил он, подходя ближе.– Да целой жизни не хватит, чтобы перечислить обязанности, которые я заставлю тебя выполнять!

Пропустив его слова мимо ушей, Джезмин ловко вскарабкалась на походный сундук, чтобы развязать ремни на широких плечах. В этот момент появились две служанки с деревянной лоханью, а третья внесла на коромысле ведра с горячей водой. Они, конечно, думали, что стараются для него, но когда Фолкон бросил им несколько серебряных монет, были рады позволить ему разделить ванну с хорошенькой маленькой шлюшкой.

Джезмин успела справиться с ремнями – латы упали, и Фолкон остался в полотняной рубашке. Он повернулся к Джезмин, по-прежнему стоявшей на сундуке, обхватил руками тонкую талию, глаза загорелись желанием. Сердце глухо забилось, и Джезмин услыхала ответный стук в своей груди и схватилась за Фолкона, чувствуя, как кружится голова. Он приблизил рот к ее губам, но не прикоснулся поцелуем, только прошептал:

– Ты щедрая маленькая девочка или жадная?

– Жадная! – выдохнула она.

– Можно, я искупаюсь вместе с тобой?

– Нет! – в ужасе завопила Джезмин.

Он позволил своим губам легко коснуться ее рта.

– Тогда могу я вымыть тебя?

– Ни за что!

Джезмин безуспешно пыталась освободиться, но Фолкон еще раз нежно поцеловал ее и сокрушенно вздохнул:

– Ах, придется всего лишь смотреть... как жаль! – Он снял с нее рубиново-красный плащ, внимательно осмотрел платье такого же цвета, чтобы узнать, где скрываются застежки, и, ловко расстегнув пуговицы, потянул бархат вниз, так что обнажились плечи.

– Что это вы делаете, сэр, хотела бы я знать? – негодующе осведомилась она.

– Раздеваю тебя, готовлю к ванне, сама сказала, что я могу смотреть. Или собираешься купаться в одежде? – пошутил Фолкон.

– Де Берг, я ничего подобного не говорила... ты сам осмелился это предложить, если помнишь!

– Разве? Я много чего предлагал! – ухмыльну Фолкон, резко дернув за бархатное платье, так ч оно свалилось к ногам Джезмин Она осталась в к роткой сорочке, обнажавшей прелестные ножки.

– Болван неуклюжий, невежа! – взвизгнула она. Я пришла к тебе за помощью и защитой, а вовсе н для того, чтобы терпеть новые унижения.

– Ну вот, мы и добрались до сути дела. Защита, но от кого, Джезмин?

Девушка вспыхнула до корней волос.

– Ничего особенного, просто глупая фантазия. Фолкон чуть приподнял бровь.

– Глупая фантазия, которая заставила тебя сломя голову мчаться ко мне? Рисковать своей репутацией и драгоценной девственностью, прийти в мой шатер, где, как известно, я смогу сделать с тобой все что угодно?

– Я, несомненно не пришла бы, знай, что ты разденешь меня и заставишь платить таким образом!

– Не большая цена за мое покровительство, Джезмин, – весело заявил он.– Хотя, конечно, ты вполне можешь искать другого защитника, если так уж ненавидишь меня. Возможно, тебе больше по душе покровительство короля Джона?

– Нет... Фолкон... только ты один...

– Тогда ты искала меня не потому, что любишь Я попросту меньшее из двух зол, – обвинил Фолкон, зная, что, если заденет Джезмин за живое, она забудет страх.– Кстати, что это у тебя с ногами? – спросил он, глядя вниз и слегка хмурясь.

– О чем ты? – удивилась Джезмин, глядя на свои голые ступни.

– Не пойму, одна толще другой или только выглядит так из-за того, что колени разные... одно выше другого? – Он поднял ее с сундука.– Пройдись-ка, чтобы я мог сравнить.

Оскорбленная до глубины души несправедливой миной, Джезмин продефилировала перед ним в одной сорочке, желая доказать, что Фолкон ошибается, а Де Берг подавил желание сказать Джезмин, как она прекрасна. Девушка, которая каждый день слышит, что она красива, не нуждается в комплиментах и, чтобы подразнить Джезмин, продолжал критически оглядывать ее ноги, восхищаясь их стройностью. Она, очевидно встревоженная тем, что жених увидел в ней недостатки, отчасти потеряла уверенность в себе. Наконец Фолкон объявил:

– Должно быть, это просто игра света, теперь, когда я присмотрелся, нахожу их вполне сносными.

Джезмин уловила веселый блеск в его глазах и униженно вспыхнула.

– Вполне сносными? – повторила она, упершись кулаками в бедра.

Фолкон подошел ближе и притянул ее к себе, коснувшись губами губ.

– Тщеславная малышка! Сама знаешь, твои неоги чистое совершенство. А как насчет всего остального, – хрипловато прошептал он, сжимая в ладони кую округлую грудь.

Вздрогнув от дерзкого прикосновения, Джезмин ко сказала:

– Прекрати играть со мной в кошки-мышки, де Берг! Делай, что хочешь, только побыстрее!

То есть поторопиться, пока ты стиснешь зубы и закроешь глаза? Ах, милая, ты совсем ничего не понимаешь в любви, правда? – Сильные руки ласкали шелковистую кожу.– Ночь любви не имеет ни границ, ни пределов, никакие стены и препятствия не должны стоять между людьми, когда их тела сливайся и становятся единым целым.– Пальцы вновь скользнули к изгибу груди.– Вся ночь делится на мноожество восхитительных моментов, и каждый по-своему обворожителен. Есть мгновения до любви, – его губы коснулись виска, – ...минуты любви, – ладонь проникла за вырез сорочки, —...и время после любви.– Он поцеловал ее веки.– Увертюра, прелюдия, пьеса и каденция.

Открыв глаза, Джезмин увидела, что Фолкон успел ее раздеть. Не говоря ни слова, он поднял с посадил в воду. Джезмин охнула, когда его рука нырнула в воду и ощупью поискала мыло. Девушка начала трястись, но Фолкон намылил ладони и стал ласкающими чувственными движениями тереть грудь.

– Фолкон, я пришла к тебе не для того, чтобы меня соблазнил, я считаю тебя своим покровителем, – доверчиво прошептала она.

Щемящая нежность разлилась в груди Фолкона сжала сердце при этих тихих словах. Он понял, что будет защищать Джезмин до последних дней, есл она ему позволит.

Фолкон встал и ворчливо бросил:

– Мойся спокойно, любимая. Он вышел, проверил, как всегда, посты, посмотрел, накормлены ли кони, потом постоял у шатра, пока не увидел силуэт выходящей из ванны Джезмин. Войдя в шатер, Фолкон застал ее уже одетой. Девушка вздрагивала от холодного ночного воздух: Она подвинула жаровню ближе к сундуку и села, закутавшись в плащ.

Она скорее ощутила, чем увидела, как он дерзко ласкает ее глазами, словно губами и руками. Ванна разморила Джезмин, и теперь, после долгого дня, проведенного в седле, ей хотелось только одного – поскорее добраться до постели. Она надеялась, Фолкон будет настолько благороден, что уложит ее на меховых покрывалах, а сам отправится ночевать п другое место.

Ты когда-нибудь спала на земле? – Джезмин гордо выпрямилась и покачала головой. Не волнуйся, – тихо успокоил Фолкон, снимая туникy.– Я сделаю все, чтобы тебе было мягко. Глаза девушки негодующе распахнулись.

Ты намекаешь, де Берг... ты в своем уме? Оставь всякую мысль о том, что я буду делить с тобой постель!

Джезмин, ты прекрасно знаешь, если я захочу тебя сегодня, придется во всем повиноваться.

Девушка не сводила глаз с этих мощных рук, одним движением которых Фолкон мог убить человека. Да, ты вполне способен вынудить меня покориться своей воле, – горько прошептала она. Фолкон с сожалением покачал головой.

Джезмин, когда я буду любить тебя...– Он не договорил, но и без того стало ясно, что это произойдет не сейчас и не в подобных обстоятельствах.

Джезмин облегченно вздохнула про себя и, вздрогнув от холода, плотнее закуталась в плащ. Фолкон, пожал плечами, разделся и скользнул под меховые покрывала.

Как хочешь, – объявил он, пряча веселые глаза, девушка сидела целый час, не смея пошевелиться, каждая минута казалась неделей. Де Берг, очевидно, крепко спал, с пола доносилось глубокое ровное дыхан|ие. Черт бы его побрал, она замерзает! Последний уголек в жаровне погас и превратился в пепел. Kак может день быть таким жарким, а ночь – холодной? Что, если она умрет от холода... пока виновник ее несчастья спит, совершенно равнодушный к участи? Посмеет ли она стащить одно покрывало, пока он спит?

Где-то далеко послышался грохот, который и без того напуганная девушка посчитала громовым раскатом, и в следующий момент она оказалась рядом с Фолконам; мускулистые руки мгновенно обвились вокруг девушки, притягивая ее голову на плечо.

– Джесси, – тихо пробормотал он, чуть касаясь губами ее виска, – не бойся...

Джезмин инстинктивно поняла, что находится к безопасности и защищена от любого зла в мире. Его тепло проникло в нее; девушка прижалась к Фолкону, и крепкий сон завладел ею. Но Фолкон не мог сомкнуть глаз – ночь обещала открыть ему волшебные тайны. Он лежал, охваченный невыносимо сладкой мукой, желая Джезмин больше, чем любую другую женщину до нее, и все же потребность защитить и охранять ее была сильнее страстного томления. Он познал глубокое удовлетворение лишь оттого, что она здесь рядом и беззаветно вверилась ему Нежный аромат ударил в ноздри, и Фолкон позволил воображению унести себя далеко, предался буйным фантазиям, пока кровь не закипела в жилах, а могучее орудие мужественности набухло до такой степени, что боль, казалось, вот-вот убьет его. Фол кон ласкал бледно-золотистые пряди, целовал, нюхал, пробовал на вкус, потом обернул ими свою шею, связав их воедино, Потом слегка приподнял меха, чтобы через тонкую сорочку лучше видеть нежную грудь, прижатую к загорелой коже, поросшей темным волосом.

Их тела так контрастировали друг с другом, что Фолкон дрожал как в ознобе и пообещал себе поставить огромное зеркало в спальне, чтобы наблюдать, как они занимаются любовью. Он потерся кончиком возбужденного члена о шелковистую кожу ее бедра и вновь вздрогнул, испытав ошеломляющее блаженство. Джезмин повернулась во сне, и упругая грудь уперлась в его ладонь. Фолкон осторожно сжал нежный холмик и наклонил голову, чтобы отведать его сладость, но принудил себя отодвинуться, чтобы не впиться губами в соблазнительный твердый сосок, боясь, что Джезмин наверняка проснется и начнет вырываться. Никогда раньше Фолкон не испытывал столь сокрушительного голода. Для него было невыносимой пыткой лежать рядом и не овладеть Джезмин, но он обещал, что с ним она будет в безопасности. Фолкон подождет брачной ночи... но сейчас не мог найти в себе силы не прикасаться к ней, не наскать ее с головы до ног. Мучительное желание очувствовать ее тело под своим, сжать ее сильными бедрами наконец одолело Фолкона, и он осторожно приподнялся и расставил ноги, потом медленно наклонился над девушкой и позволил шелковистой головке напряженного орудия скользнуть в ложбинку между грудями... потом осмелился пойти дальше, пока не оказался на волосок от ее губ. Фолкон был в таком состоянии, что, ощутив дуновение ее теплого дыхания, совершенно обезумел. Прежде Фолкон думал, что может отодвинуться в любое время, но теперь понял, что достиг предела, когда уже не владеет собой. Скорчившись над ней, он вел неравную борьбу с распаленными чувствами, закрыв глаза, чтобы не видеть ее белоснежной прелести, разжигавшей еще сильнее. Сердце и тело вели поединок. Это было медленной мучительной казнью, но наконец Фолкон иставил бунтующую плоть смириться, лег рядом с Джезмин, чтобы охладить бьющую в виски кровь. Он не мог двинуться, ослабев от вожделения.

Фолкон заснул только перед рассветом, Джезмин пробудило его ровное дыхание. Она залилась краской, выпутывая волосы из его жадных пальцев, и, наконец освободившись, выскользнула из шатра.

Глаза Мэри Энн Фитцуолтер затуманились, когда Джезмин крадучись вошла в маленькую комнату, ко-юрую девушки делили с Эстеллой.

– О Джезмин, ты провела ночь с любовником! Я так счастлива за тебя и ужасно завидую!– вздохнула Мэри Энн.

– Но Фолкон вовсе не мой любовник! Наша помолвка – дело временное, я намереваюсь разорвать ее, как только будет возможно.

Джезмин быстро взглянула в сторону Эстеллы, ожидая взрыва ярости и упреков за ночь, проведенную в шатре де Берга, но отношение госпожи Уинвуд к предстоящему замужеству внучки претерпело разительные изменения. Она увидела продажность и развращенность королевского двора. Порочность короля Джона, словно болезнь, заражала всех, с кем он соприкасался. Джезмин окажется в безопасности, если станет любимой, обожаемой женой могущественного де Берга. До сих пор ей ничто не грозило, но Эстелла прекрасно знала, насколько ненасытен король. Ему было мало еженощных извращенных забав с девочкой-женой, король стремился овладеть любой увиденной молодой женщиной. Всем было известно, что жены королевских фаворитов и дворян давно перебывали в его постели, а теперь он начинал посматривать в сторону их дочерей. Сначала мужчины были возмущены, но у Джона не было совести. Он не гнушался подкупом, обманом, угрозами. И придворные вскоре обнаружили, что угрозы отнюдь не были пустыми: Джон был способен на любую подлость и доказывал это на деле каждый день.

Короля прекрасно приняли в замке Беркхемстед не только потому, что он был его владельцем, но еще и из-за страшных слухов, более многочисленных, чем количество лондонских шлюх в ночь с четверга на пятницу. Несмотря на усталость, проницательная госпожа Уинвуд прислушивалась к сплетням, расспрашивая всех – от последней служанки до герцогини. Оказалось, что церковь была взбешена сексуальными излишествами Джона, но самым ужасным его деянием оказалось то, что он стремился захватить полную власть, сведя могущество священников к нулю как в церковных, так и в светских делах. И – о смертный грех – он даже осмелился отбирать их доходы!

Аббаты и монахи обратились к Хьюберту Уолтеру, архиепископу Кентерберийскому, с просьбой предъявить королю ультиматум и вновь обратить его в лоно церкви, но архиепископ был стар и болен, поэтому ничего не хотел предпринимать официально. Один за другим отцы церкви выступали против короля: Джеффри, архидиакон Норвичский, епископ Ворчестерский и другие. Только близкий друг Джона, епископ Линкольн, оставался верен ему. Однако авторитет этих священников был все же не так велик, как у архиепископа, поэтому король попросту смеялся над ними и клялся отомстить.

Лорды и бароны тоже были на грани мятежа. Их земли и сама жизнь зависели от каприза безумного монарха. Джон требовал денег, приказывал в любую минуту быть готовыми к войне, брал их сыновей заложниками, чтобы обеспечить преданность отцов. В его крепостях Корф, Карисбрук, Уиндзор и Дувр содержались дети самых богатых и могущественных аристократов как гарантия того, что знать не поднимет восстания. Обычай этот был древним и до сей поры почитаемым, но Хьюберт де Берг как-то признался Эвизе, что Джон, пожалуй, зашел чертовски далеко, когда попросил его ослепить своего юного племянника Артура, чтобы тот никогда не смог получить трон.

Эвиза, страстно ненавидевшая Джона, теперь получила оружие против бывшего мужа и рассказывала об этом направо и налево, приукрашивая и преувеличивая доверенную ей любовником тайну, чем еще больше подливала масла в огонь. Она объявила, что Артур таинственно исчез, и теперь многие люди не стеснялись обвинять короля Джона в том, что он избавился от собственного племянника. Эвиза до того прожужжала уши своей подруге Матильде де Бреоз, леди Хей, что та, окончательно скандализованная, передала сплетню своему мужу лорду Уильяму, владельцу обширных земель в Уэльсе и Ирландии. Семья де Бреоз была в родстве с могущественными Лейси, и король Джон взял заложниками сыновей из обоих семейств. Поверив слухам о злобном характере Джона, лорды начали замышлять заговор.

Фолкон де Берг поднял королевский двор и своих людей еще до рассвета, и к восьми часам кортеж уже направился по дороге в Ноттингем. Прошлой ночью он послал всадников в замок Лейстер, чтобы хозяева успели приготовиться к прибытию четырехсот человек и пятисот лошадей. Казалось, все идет хорошо, благодаря прекрасному командованию Фолкона де Берга, пока огромная процессия готовилась к последнему отрезку пути от Лейстера в Ноттингем.

Король Джон, с ехидной ухмылкой, портившей красивое лицо, подозвал де Берга.

– Проводи Джезмин Сейлсбери ко мне, – протянул он, нарочито растягивая слова.– Мне хочется побыть в ее обществе все время этого длинного путешествия. У меня и моей прелестной юной племянницы много общих интересов.– И, многозначительно помолчав, добавил:– Уверен, она все сделает, чтобы угодить своему дяде.– Де Берг с непроницаемым лицом браво отсалютовал монарху, и, развернув огромного боевого коня, отправился на поиски невесты, всю ночь проспавшей в его объятиях. Увидев его, Джезмин жарко вспыхнула и опустила глаза, чтобы защититься от пронзительного взгляда зеленых глаз.

– Леди Джезмин, король Джон просит вас ехать с ним рядом.

Девушка гневно вспыхнула.

– Вы, должно быть, шутите, сэр. Я не могу поверить в подобную жестокость, даже если она исходит от вас!

– Я всем сердцем желал бы, чтобы это была всего лишь шутка, миледи. Но умоляю вас, не бойтесь. Доверьтесь мне, как прошлой ночью, и никто не сумеет причинить вам зла.

Он озорно улыбнулся, и Джезмин вспомнила тепло его тела под мехами. От него исходил аромат солнца, смешанный с благоуханием сандалового дерева... Дрожь возбуждения прошла по спине девушки. А может, это был страх... боязнь того, что, если король застанет ее врасплох, на этот раз спасения не будет. Высоко подняв голову, Джезмин ехала рядом с де Бергом. Холодная отрешенность овладела девушкой, когда Фолкон показал ей место слева от короля. Она задела стременем о стремя Джона и, опустив глаза, заметила, что его ноги такие же короткие, как у нее. Джезмин невольно начала сравнивать его с де Бергом: король явно проигрывал. У Фолкона были длинные, сильные ноги, похожие на древесные стволы, закованные в железо бедра доходили до ее талии.

Но тут король грубо вернул ее на землю:

– Откройте мне тайную мысль, занимающую ваш ум, прекрасная дама!

Джезмин бессовестно солгала да еще и добавила:

– Ваше величество слишком добры – я счастлива, что вы решили заменить мне отца.

– М-м-м, отец и дочь... это что-то новенькое... такого удовольствия мне еще не довелось испытать. Папочкина дочка... м-м-м... весьма заманчиво.

Беседа грозила перейти на весьма неприятную для Джезмин тему, но тут, со вздохом облегчения, она заметила королеву Изабеллу в сопровождении де Берга.

– Мне надоело глотать твою пыль, – объявила Изабелла.– Отныне я решила ехать по правую сторону от тебя. Разве королева недостойна находиться рядом с королем?

Если Изабеллу и рассердил интерес мужа к Джезмин, она, по крайней мере, ничем этого не показала.

Джон бросил злобный взгляд на де Берга, так ловко перехитрившего его, и ехидно спросил:

– Не завидуешь, что у меня такая распутная женушка? Не может насытиться мной дни и ночи напролет.

Де Берг галантно поклонился цветущей яркой красотой девочке-королеве и сказал:

– Она – драгоценность в короне женственности, сэр.

– Ха! – бесстыдно бросил Джон.– Она могла бы высосать всю позолоту с дверной ручки!

Глаза Изабеллы блеснули, и, облизнув губы, она без зазрения совести уставилась на чресла де Берга.

Фолкон взглянул в сторону Джезмин и с облегчением заметил, что та пропустила мимо ушей непристойные шутки – на щеках не было и намека на краску, по-видимому, она не поняла слов короля. Глаза ее встретились с глазами Фолкона; девушка молча поблагодарила его за помощь и спасение.

– Завтра вечером, Джон, перед твоим отъездом в Шотландию, – решила Изабелла, – мы должны устроить празднество. Я просто умираю от желания увидеть твоего мага, или астролога... словом, того, кто живет в Ноттингеме. Его еще зовут, по имени большой звезды, Орионом.

Она вызывающе сверкнула глазами на Джезмин.

– Даю тебе время до завтрашней ночи – и чтобы мои карты таро[10] были нарисованы! Мы все желаем услышать предсказание судьбы!

Джон плотоядно улыбнулся девушке.

– Какими еще искусствами ты владеешь? Может, покажешь с глазу на глаз?

– Я умею читать по линиям на ладони, сэр, – спокойно, холодно ответила Джезмин, – но поскольку состою при королеве, все мое время принадлежит ей, и я уверена, она не захочет отпускать меня надолго для тайных бесед с кем бы то ни было, даже с королем!

– Ха! Джон, не пытайся переманить ее за моей спиной, как ты собирался, пока я здесь не появилась! Запрещаю!

– Запретный плод всегда слаще, – смеясь, ответил муж.

– Ты уже успел мне это доказать сегодня утром! Хорошо, что я еду верхом, потому что, уж поверь, с трудом могла передвигаться после того, как ты покинул мою постель, грубое животное!

Джезмин давно знала, как отрешиться от мерзких слов, – это было нечто .вроде фокуса, совсем простого. Достаточно думать о чем-то совсем ином, унестись мыслями далеко-далеко. Только тело, ее оставалось на земле – дух и разум находились в созданном ею мире, безопасном, защищенном, где никто и ничто не могло коснуться девушки. Джезмин видела, слышала, обоняла, но чувства ее спали.

К вечеру начал моросить дождь, и окружающий пейзаж обрел унылый серо-зеленый цвет. Настроение путешественников испортилось, и слуги и хозяева были одинаково злы и раздражены. Казалось, день никогда не кончится, и когда наконец на горизонте показались высокие башни замка Ноттингем, все успели промокнуть до костей. Лишь после полуночи люди были накормлены, разошлись по комнатам и шатрам, и заснули глубоким усталым сном. Только госпожу Уинвуд поспешно вызвали к королю, лечить очередной приступ «безумия», и Эстелла поспешила в спальню короля или, как она звала ее, «сумасшедший дом».

Фолкон де Берг подкупил управителя замка, чтобы тот поселил Мэри Энн Фитцуолтер и Джезмин в одной комнате, однако едва удержался, чтобы не выругаться, когда обнаружил, что нигде не может найти нареченную. Погода ничуть не влияла на такого закаленного солдата, как де Берг, но пришлось много времени потратить на установку сухих шатров, и кроме того, было необходимо проследить, чтобы слуги и оруженосцы насухо вытерли лошадей перед тем, как лечь спать. Разгружались уже последние повозки, когда Фолкон, не веря глазам, заметил Джезмин.

– Боже милосердный, – взорвался он.– Что, во имя Господа, ты тут делаешь, шаришь по обозу среди ночи?!

Его так и подмывало сдавить руками прекрасную нежную шейку и как следует отшлепать ее владелицу, сводившую его с ума.

– О милорд, пожалуйста, не сердитесь на меня, – умоляюще прошептала девушка. Ресницы ее слиплись от слез и дождя, голос чуть охрип.

Фолкону хотелось отнести ее в постель, согреть своим телом, прежде чем она погибнет от холода. Он настороженно и хмуро оглядывал ее, отмечая, как липнет к телу мокрая ткань платья, облегая бедра, живот и груди; маленькие твердые соски затвердели от холода. Желание мгновенно скрутило его, такое сильное, что орудие его мужественности мгновенно до боли напряглось.

– Не могу найти своего ежика, – пояснила она.

– И это все?! Проклятый изъеденный блохами мешок с иглами, которого ты зовешь Приком?

– Квилл, – поправила она, всхлипнув. Фолкон сдавил ее плечи, привлек к себе.

– Я заплатил золотом за то, чтобы ты спокойно провела ночь, а ты, словно простая шлюха, бегаешь ночью там, где любой мужчина может тебя изнасиловать!

Он начал грубо трясти девушку, пока не заметил, что зубы ее стучат от холода, и наклонил голову, чтобы накрыть ледяные губы горячим ртом. На какое-то мгновение она прижалась к нему, потом попыталась оттолкнуть из последних силенок. И, как всегда, в сердце Фолкона пробудилась щемящая нежность, сжала грудь, и он снова задал себе постоянно мучивший вопрос: что, если он начинает любить ее?

«Чепуха, – твердо сказал он себе.– Это страсть, желание, вожделение, но любовь? Никогда!»

Он сунул руку между кольчугой и туникой и, вытащив теплый колючий комочек, сунул в руку Джезмин.

– Возьми!

– О милорд, благодарю вас от всего сердца! Это самый драгоценный дар, который вы могли отыскать для меня, – тихо сказала девушка, и, хотя Фолкон знал, что не может больше уделить ей ни минуты из слишком быстро исчезающей ночи, все-таки подхватил Джезмин на руки и понес по каменной лестнице в комнату, которую раздобыл для нее.

Глава 16

Замок Ноттингем. Сердце Англии. Казалось, все общество собралось здесь – яркий кружащийся водоворот людской толпы... Почему-то очень напоминающий адскую обитель. Графов и баронов здесь было больше, чем блох у бродячей собаки. Каждую минуту ожидали приезда графов Ноттингема, Дерби, Лейстера, Варенна и Честера. Всех сопровождали жены, за исключением, конечно, Честера, который недавно развелся с золовкой короля Джона.

Простых дворян и их дам тоже было столько, сколько гусениц в капусте, а аббаты, священники и прелаты стояли бок о бок с шерифами, бейлифами, рыцарями и судьями. Странствующие менестрели, жонглеры и шуты собрались в Ноттингем со всех концов страны, за каждым обедом гостей развлекали акробаты, канатные плясуны или ученые собаки. Среди собравшихся были и те, которые привыкли добывать хлеб, полагаясь только на ловкость рук или языка: нищие, карманные воры, шлюхи. Многие притворялись не теми, кем были на самом деле, – проститутки старались выглядеть как знатные леди, и, странное дело, некоторые леди пытались не показать, что в действительности ничем не лучше шлюх.

Губы госпожи Уинвуд весело дернулись, когда она случайно подслушала обрывок разговора:

– Но ты не можешь выдавать себя за графа, – протестовала жена какого-то человека, на что тот весьма правдиво ответил:

– Этот сброд не может отличить графа от навозной кучи!

Джезмин не выходила из отведенной ей комнаты на четвертом этаже замка, стараясь успеть дорисовать колоду карт таро для королевы. Неожиданно в окне появился мужчина, вцепившийся в веревку; он ловко, словно пантера, приземлился на середине комнаты. Джезмин, слишком пораженная, чтобы закричать, только молча хлопала ресницами, удивленная, что кто-то мог пробраться на такую высоту.

– Простите, демуазель, мне казалось, это комната Мэри Энн.

Незнакомец откинул с головы черный капюшон. Джезмин никогда не видела более привлекательного мужчину – густые вьющиеся волосы, веселые голубые глаза и прекрасные белоснежные ровные зубы, блестевшие улыбкой, от которой могло перевернуться сердце любой девушки. Бугры мышц перекатывались под загорелой дочерна кожей. На нем были высокие сапоги, облегающие брюки и куртка-безрукавка из мягкой оленьей кожи. На плече висели длинный лук и колчан со стрелами.

– Вы Роберт, лорд Хантингтон, – воскликнула Джезмин, обрадовавшись, что может познакомиться с возлюбленным Мэри Энн.

– Миледи, теперь я изгой. За мою голову назначена награда.

– О милорд, вам грозит смертельная опасность. Здесь король Джон, и замок буквально кишит стражей и солдатами.

– Знаю, – весело улыбнулся Роберт.– Я его носом чую.– Девушка рассмеялась.– У меня нет права рисковать вашей жизнью, но если бы вы могли позвать Мэри Энн, я буду у вас в вечном долгу.

– Сейчас попробую найти ее, но, милорд, пожалуйста, спрячьтесь, иначе вас арестуют.

Джезмин нашла подругу в кругу семьи. Только сейчас прибыл ее дядя, Роберт Фитцуолтер из Данмоу, с женой и дочерьми. Мэри Энн познакомила их с Джезмин, представив напоследок юную кузину:

– Джезмин, это Матильда. Ей сегодня исполнилось двенадцать. Она хотела отпраздновать свой день рождения, приехав сюда, чтобы увидеть короля и королеву.

Матильда оказалось одной из самых красивых девушек, когда-либо виденных Джезмин. Чудесные густые волосы цвета красного золота свисали до талии длинными, вьющимися от природы буклями. Она была так мала, что курчавые пряди окутывали ее, словно покрывалом. Огромные глаза сияли с фарфо-рово-белого личика – в отличие от большинства рыжеволосых, у нее совсем не бьшо веснушек. Взглянув поверх головы Мэри Энн, Джезмин лишь губами произнесла одно слово – Роберт. Мэри Энн поспешно присела перед теткой и, задохнувшись, сказала:

– Я должна бежать, чтобы попытаться найти вам хоть какие-то покои. Конечно, Нотгингемский замок очень велик, но скоро, клянусь, люди будут спать друг у друга на головах.

Она буквально взлетела по ступенькам и остановилась, только оказавшись в объятиях любимого. Джезмин была очень смущена тем, что приходится слышать нежные слова, которыми обменивались любовники, но уйти было нельзя – нужно сторожить у двери, чтобы предупредить их об опасности.

– Ралф Мердок, шериф Ноттингемшира, назначил награду за мою голову, – сказал Роберт, – Я говорю тебе об этом сейчас, дорогая, чтобы ты не волновалась, узнав все из чужих уст. Они не знают, кто я. Для них я всего лишь разбойник, получивший прозвище Робин Гуд из-за капюшона, который ношу я и все мои люди.

Мэри Энн прижалась к нему.

– Пожалуйста, пожалуйста, Роберт, уходи из этого места. По слухам, король Джон настолько жесток, что любит присутствовать на пытках и забавляется мучениями людей.

– Но как же я могу не повидать тебя, любимая, – рассмеялся Роберт.– В такой толпе никто ничего не увидит.

– Нет, нет, любовь моя. Я сама приду к тебе. Возможно, Джезмин проводит меня завтра утром. Я знаю, в лесу мы будем в безопасности... Это твое королевство, и ты правишь всеми, кто туда приходит.

– И последнее время приносит большой доход. Каждый путешественник, желающий попасть в Ноттингем, проходит через один из больших лесов – Эррик, Дерби или Шервуд.– Он обнял невесту и подвел к окну.– Поезжай туда, в направлении реки Трент, потом сверни на север, в Шервудский лес, и окажешься в моих объятиях.

– Счастливого пути, Роберт, – пожелала сияющая от счастья Мэри Энн.

Джезмин дорисовывала последнюю карту таро, колесо Фортуны. На верху колеса Эзекиела сидел сфинкс, слева свернулась змея, справа стоял египетский бог с головой шакала. По углам девушка изобразила ангела, орла, льва и быка. У всех были крылья, и труднее всего оказалось нарисовать перья.

В комнату ворвалась Мэри Энн, только теперь в глазах стояли слезы.

– О Джезмин, я хочу умереть!

– Что случилось, Мэри Энн?

– Я разрываюсь между верностью и любовью к родителям и Роберту. Q, как я несчастна!

Она бросилась на постель и уткнулась лицом в подушку. Джезмин подошла и пригладила прекрасные каштановые волосы девушки. Мэри Энн приглушенно сказала:

– Пока я провожала Роберта, шериф Ноттингем-ский арестовал отца, чтобы допросить его о личности и местонахождении разбойника Робина Гуда, которого часто видели около нашего поместья в Маласете. Отцу удалось убедить шерифа, что он ничего не знает и последние несколько недель пробыл при королевском дворе, так, что его освободили. Но отец, конечно, знает, о ком идет речь, знает, что это бывший лорд Хантингтон, который ухаживал за мной. Джезмин, я не могу ехать завтра к Роберту, возможно, за мной следят. Шериф желает поднести королю голову Робина на блюде.

– Я поеду, – со спокойной решимостью объявила Джезмин, – и предупрежу его.

– О Джезмин, что, если тебя поймают?! И подвергнут пыткам? Я не могу просить тебя о таком!

– Чепуха! Немедленно слезай с постели и умойся! Один взгляд на тебя – и каждый прочтет на твоем лице отчаяние и угрызения совести. Сегодня на пиру ты должна выглядеть счастливой. Скрывай страх и думай о том, как отпраздновать день рождения маленькой Матильды. Я сделаю отвар, от которого ты успокоишься и почувствуешь себя беззаботной и веселой.

Мысли Джезмин лихорадочно метались. Она знала, что должна сделать все возможное сегодня ночью, когда будет гадать королеве на картах. Один неверный шаг, одна крохотная ошибка – и ее жизнь и будущее окажутся в опасности.

Огромный трапезный зал с открытыми очагами освещался большими квадратными свечами, которые назывались кварионы и вставлялись в железные кольца, привинченные к стенам. Сотни восковых свечей поменьше горели в металлических канделябрах, свисавших с потолка. Повсюду суетились слуги, спотыкавшиеся под грузом тяжелых блюд, увертываясь от тычков гостей, пытавшихся уберечь от брызг праздничную одежду. Джезмин надела одно из новых платьев, купленных отцом специально для поездки ко двору. Оно было сшито из мягкой шерстяной ткани бледно-лилового цвета и льнуло к изгибам ее фи гуры, подчеркивая груди, талию и бедра, а мотом пышными складками падало на пол. Серебряный позолоченный пояс охватывал талию, перекрещивался на спине и скреплялся впереди, пониже живота, как раз над лонной костью. Она не замечала, что сверкающий треугольник приковывал глаза всех мужчин. Ее сопровождала госпожа Эстелла, облаченная в одеяние, расшитое кабалистическими символами, что выделяло старуху из всех собравшихся. И тут Джезмин заметила идущего к ним чрезвычайно высокого незнакомца в ермолке и развевавшейся серой мантии. Борода и лохматые брови были такого же серого цвета. Он выглядел в точности как Мерлин, возникший из туманов Авалона. Его нос был длинным и острым, да еще и немного свернут на сторону, словно владелец, страдая постоянным насморком, все время вытирал его тыльной стороной руки. Эстелла внимательно наблюдала, как он лебезит перед королем и королевой вместе с дюжиной остальных придворных, бесстыдно льстивших монаршей чете и, казалось, готовых лизать им задницы, как и подобает истинным паразитам. Воинственное возбуждение охватило Эстеллу при мысли о предстоящей долгой жестокой схватке за первенство. Еще увидим, кому выпадет стать главным прорицателем и колдуном при дворе короля Джона!

– Я должна представить вас Ориону, астрологу короля и известному мудрецу и пророку, – объявила графиня Ноттингем, завидев подошедшего мага. Тот взглянул на Эстеллу и надменно процедил:

– Я слышал, и вы балуетесь оккультными науками?– По-видимому, он рассчитывал поставить на место дерзкую соперницу, но просчитался. Эстелла расхохоталась и громко, на весь зал заявила:

– Орион? Орион?! Вернее уж О'Райен, судя по невобразимому ирландскому жаргону, на котором он изъясняется!

И все присутствующие при этой неприкрытой схватке согласились, что госпожа Уинвуд выиграла первый раунд.

Джезмин с бабкой вышли вперед, чтобы приветствовать королевскую чету. Изабелла с завистью разглядывала бледно-лиловое платье девушки, хотя знала, что такой цвет ей вряд ли пойдет. Сама она выбрала королевский пурпур, прекрасно оттеняющий темные волосы и смуглую кожу, а ожерелье из алмазов и аметистов приковало взгляды всех собравшихся к груди королевы.

Джон тоже пожирал Джезмин глазами, выкатившимися почти так же, как тугой ком в гульфике штанов. Его раздражало, что старуха столь бдительно наблюдает за внучкой: ее полуприкрытые веками проницательные глазки, казалось, без труда читали его мысли.

– Вы двое, видно, приросли друг к другу? – язвительно спросил он.

Но король не учел острого ума и ехидного языка старухи.

– Нет, я соединена с Джезмин только узами крови, как, впрочем, и вы, ваше величество, – ответила она, желая пристыдить Джона за преступное вожделение к собственной племяннице.

– Карты готовы? – блестя глазами от возбуждения, осведомилась Изабелла.

– Да, ваше величество, – кивнула Джезмин.– На последней сохнет краска.

– Превосходно. Ты сможешь нас развлечь. После ужина Орион собирается показать кое-какие волшебные трюки, чтобы повеселить нас, а потом ты погадаешь на картах, так что вечер не пройдет впустую! Орион отказался читать гороскопы.– Изабелла совсем по-детски облизала губы.– Возможно, вы со гласитесь заменить его, госпожа Уинвуд?

Эстелла гордо выпрямилась во весь свой малый рост и мгновенно приняла зловеще-величественный вид. Высокомерный взгляд утихомирил королеву так же быстро, как любую деревенскую девчонку.

– Я никогда не осмелилась бы оскорбить тайные силы, используя их для забавы! Я колдунья, а не шарлатанка с мешком фокусов! – Она гордо проплыла мимо, увлекая внучку за собой.– Запомни, Джезмин, ни одна стерва не устоит против ведьмы.

Фолкон де Берг, стоя на галерее для менестрелей, обозревал все происходящее, сам оставаясь незамеченным. Его оруженосец Жервез доложил, что видел мужчину, спустившегося из окна спальни Джезмин на рассвете. Когда де Берг попросил описать его, Жервез подлил масла в огонь, сказав, что тот прекрасно сложен и ловок, как пантера. Фолкон не верил, что у Джезмин есть любовник, но в этом замке немало придворных претендовали на эту роль, начиная с короля или кончая им... в зависимости от того, какого вы мнения о подобном монархе. Глаза Фолкона подозрительно сузились при виде графа Честера, приветствовавшего короля. Контраст между этими людьми был поразительным: высокий долговязый неуклюжий Честер и пышно одетый коротышка король, вечно смеющийся над очередной грубой шуткой, размахивающий руками так, что драгоценные камни в многочисленных перстнях переливались всеми цветами радуги. Но все же между ними было и много общего. Оба любили власть и богатство и не заботились, какими способами добыто то или другое. Де Берг считал это чисто нормандской чертой – он и сам добивался власти, разница была в одном он никогда не забывал о чести. Де Берг не мог взять в толк, почему знатные лорды не могли короновать самого благородного человека в королевстве, такого, как Уильям Маршалл, например? Это был бы истинный король! А теперь Англией правило ничтожество, да притом еще и безумное ничтожество!

Взгляд Фолкона задержался на самом известном из наемников короля, Фолксе де Брете. Фолкс был таким же капитаном, как и сам де Берг, закаленным солдатом, свирепым бойцом, не щадившим никого и не просившим милосердия ни для себя, ни для своих солдат. Он тоже был наделен проклятием нормандцев – жаждой власти и богатства и, судя по всему, почти достиг желаемого и скоро ляжет в холодную постель мертвеца. Он обнимал вдову графа Девона, владевшего при жизни замками по всему Мидленду[11]. Женщина бесстыдно терлась об него, как сука в течке.

Иисусе, как подлы женщины! Де Берг в тысячный раз проклял себя за то, что позволил сердцу взять верх над разумом при выборе невесты. Перед его глазами был наглядный пример того, как честолюбивый человек мог свить уютное гнездышко и наложить лапу на многочисленные земли и замки. Все, что ему необходимо сделать, – жениться на вдове старого графа и затрахать ее до полусмерти! Но тут Фолкон заметил Джезмин, и в горле у него мгновенно пересохло. Она была так прелестна, без единого изъяна! Необыкновенные бледно-золотистые волосы выделяли ее из всех женщин. Волшебное видение, принцесса из сказки. Изящная, хрупкая, грациозная, желанная... Сила Господня! Что это на ней надето?! Платье льнуло к изгибам тела так, что девушка казалась обнаженной, и, хуже всего, странный серебряный пояс подчеркивал холм Венеры, обрисовав его словно рамкой. Кровь Христова, если этот наряд предназначен для обольщения любовника, Фолкон и два счета разрушит их планы, и сегодня ночью, если ловкая пантера вернется, двуручный меч де Берга мигом разделает его, как свиную тушу.

Фолкон спустился с галереи и сразу же отыскал Джезмин. Он не собирался искать обходных путей. Остановившись перед ней, Фолкон словно отсек девушку от всех присутствующих. Зеленые глаза неприязненно оглядели ее с ног до головы.

– Что означает это представление? – мрачно спросил он. Но Джезмин отказывалась говорить в подобном тоне.– Ты, никак, оглохла? Или онемела?

– Ни то, ни другое, милорд, просто не понимаю, что вы имеете в виду, – холодно осведомилась она.

– Ты маленькая лгунья. Прекрасно понимаешь, о чем я. Твое платье и пояс специально надеты с одной целью – возбудить похоть в мужчинах. Немедленно пойди наверх, переоденься и больше не смей надевать его, кроме как в спальне и только для меня одного.

Услышав столь бесцеремонный приказ, девушка охнула от ярости и как всегда, с готовностью подняла брошенную перчатку:

– Не смейте приказывать мне, господин Сторожевой Пес! У меня нет настроения вам повиноваться!

– Мне безразличны ваши настроения, мадам, немедленно идите и переоденьтесь, – угрюмо бросил он.

– Ни за что, – отчеканила Джезмин и, гордо по-пернувшись, хотела отойти, но с ужасом услыхала треск рвущейся ткани. Опустив глаза, она, не веря себе, обнаружила, что Фолкон попросту наступил обутой в тяжелый сапог ногой на подол и предоставил ей доделать остальное. Платье было разорвано от подмышки до бедра, и девушка отчаянно пыталась прикрыть наготу.

– Я предупреждал тебя, но ты не обращала внимания. Иди и надень что-нибудь такое, в чем ты больше походила бы на благородную девицу, чем на шлюху!

Бешеный гнев охватил Джезмин. Ей хотелось кричать, проклинать де Берга, вопить о своей ненависти, но девушка решила, что месть ее будет гораздо утонченнее. Подхватив порванное платье, она отошла от Фолкона мелкими шажками, грациозной кошачьей походкой.

Глава 17

Оказавшись в спальне, Джезмин поспешно вытащила платье действительно скандального покроя. Она отложила его, когда разбирала вещи, посчитав, что его можно носить только с верхним одеянием. Это было белое нижнее платье из белого шелка. Девушка каким-то образом забыла уложить красную бархатную тунику, составлявшую единый ансамбль с платьем. Шелк был таким тонким, почти прозрачным, что каждый мог ясно видеть очертания ее ног. Джезмин вновь надела серебряный пояс, таким же образом, как раньше, и позолоченный треугольник по-прежнему обрамлял Венерин холм.

Только вернувшись в зал, она испугалась того, что наделала. Джезмин была полна решимости бросить вызов де Бергу, но в первый раз он все-таки вынудил ее переодеться и, кроме того, был вполне способен подхватить ее и вынести, вопящую и брыкающуюся, из зала. Нужно попытаться избежать очередной стычки.

Слуги собирались подавать ужин; король и королева поднялись на возвышение. Джезмин поспешно уселась прямо перед возвышением, на виду у их величеств. Даже де Берг не посмеет устроить сцену в таком месте, где слышно каждое слово.

Джезмин не сомневалась, что Фолкон придет в ярость, но ему придется ждать удобного момента после ужина и развлечений, а это будет не скоро. Она подняла глаза и с удивлением заметила Эстеллу, сидевшую между графиней Девон и графиней Уорвик. Обе вдовы искали помощи колдуньи, но по разным причинам. Король выбрал мужа для вдовы Уорвика, некоего Джеффри де Серлана из Линкольна. Первый раз она вышла замуж по воле родителей, и, хотя покойный граф оставил ее богатой вдовой, теперь графиня мечтала о муже, которого могла бы выбрать сама, по своему вкусу, и наслаждаться им в постели и вне ее. До женщины дошли слухи, что де Серлан питает пристрастие к молодым оруженосцам и пажам, и при одной мысли об этом несчастная сжималась от ужаса.

Графиня Девон, со своей стороны, мечтала заполучить Фолкса де Брете в полное распоряжение. Она знала, наемник обладал достаточным честолюбием, чтобы мечтать о замках и землях, оставленных ей почившим Девоном, но у него вряд ли нашлось бы достаточно денег, чтобы заплатить Джону высокую цену, запрошенную им за вдову.

Эстелла с легкостью решила обе проблемы. Все, что должна была сделать графиня Уорвик – предложить Джону тысячу фунтов и дюжину знаменитых белых скакунов из поместья Уорвиков за то, чтобы он позволил ей отказать де Серлану и не торопясь выбрать себе нового супруга. Графине Девон придется дать денег Фолксу де Брете для уплаты Джону. Однако хитрая старуха не спешила с объяснениями – пусть сначала обе женщины щедро вознаградят ее.

Ранулф, граф Честер, сидел на возвышении по правую руку Джона. Оба были ближайшими приятелями и прекрасно понимали друг друга. Вот уже целых десять минут Ранулф не отрывал глаз от прелестного видения, оказавшегося прямо перед его глазами, и наконец, обернувшись к Джону, сказал:

– Дочь твоего брата – настоящий лакомый кусочек. Сколько возьмешь за нее?

Джон почувствовал прилив раздражения. Если он не может заполучить Джезмин, будь он проклят, если допустит, чтобы Честер пристроился между ее ляжками! Король постарался выиграть время.

– Желаешь переспать ночку или имеешь в виду что-то более постоянное?

Грубость явно пришлась не по нраву Честеру – оспины на щеках едва заметно побелели.

– Я имею в виду женитьбу. И поговорил бы с Сейлсбери, но тот уже обручил ее с молодым де Бергом.

Мысли Джона лихорадочно заметались, так что ему пришлось бороться с собой. Очевидно, Честер так околдован, что готов заплатить любую цену. Джону самому хотелось заполучить девушку, но руки чесались отобрать у приятеля хоть часть его богатств. И тут его осенила великолепная идея, король понял, что может разом убить двух зайцев. Он заключит секретное соглашение с Честером и выполнит его, но когда Джезмин станет замужней женщиной, следовательно, выйдет из-под власти отца, брата коро-* ля, Джон сможет насладиться ею.

К концу ужина на столах появились засахаренные фрукты и кувшины с вином и элем. Изабелла весело захлопала в ладоши, увидев Ориона, появившегося в центре зала. Искусный фокусник сорвал неизвестно откуда взявшуюся розу и с низким поклоном преподнес королеве. Потом прошел вдоль стола, вытаскивая из уха каждого сидевшего за столом блестящие шелковые вуали. Изумленные крики подвыпивших гостей смешивались с хохотом и радостными воплями зрителей, и каждая очередная жертва трюков Ориона немедленно становилась объектом грубых шуток собравшихся. На глазах восхищенной публики Орион высоко поднял руки, и две белоснежные голубки, слетев с ладоней, уселись на потолочные балки.

Джон, перегнувшись через Изабеллу, спросил хозяина замка, графа Ноттингема:

– Нет ли у тебя тех танцовщиц, которые ходят на руках, так что все ноги видать?

Ноттингем, бросив смущенный взгляд на Изабеллу, извинился за непредусмотрительность. Тем временем Орион начал превращать предметы в камни. Изабелла много дней ждала этой забавы, с тех пор как услыхала, что только Орион способен на столь великое волшебство. Он просил зрителей одолжить какой-нибудь предмет, и сразу десятки рук протянулись к магу. Он выбрал кольцо, нож, кубок и даже чью-то туфлю и произнес заклинание:

– Призываю силы Солнца и Луны помочь мне и исполнить мою волю!

И раздал владельцам каменные кольцо, нож, кубок и туфлю. Собравшиеся были потрясены. Глаза Джезмин широко раскрылись от изумления, при виде отданной Ориону ложки, тоже превратившейся в камень.

– Разве это не удивительно? – спросила она, ни к кому в особенности не обращаясь. Но Эстелла громко фыркнула.

– В нескольких милях отсюда по этой стороне Шеффилда есть известняковая пещера. Люди оставляют внутри различные вещи, а вода, капающая с потолка, покрывает их каменным налетом. Орион, или О'Райен, как я его называю, просто заменил ложку, которую ты дала, на принесенную из пещеры. Графиня Уорвик заразительно расхохоталась.

– Ты уверена?

– Конечно. Заметили, как он выбрал самые обыкновенные предметы из тех, что ему предлагали? Попробуйте попросить превратить в камень нечто очень редкостное, например королевскую корону, и он тут же опозорится, – закричала старуха на весь зал.

Орион метнул на нее злобный взгляд, но притворился, что не слышит. Зато остальные сразу подхватили слова Эстеллы: «Мою тещу!» – вопил один.»Нет, лучше жену», – протестовал другой. Как всегда при виде обезумевшей от выпитого вина толпы, Орион поднял руки, стараясь их успокоить.

– Если хотите, чтобы я вернул вам вещи, отдайте камни – и я уничтожу колдовство.

– Ну да, – издевательски подтвердила Эстелла, – клянусь силами Земли и Моря, он это сделает!

– О, прекрати, Эстелла, пока я не обмочилась, – простонала графиня Девон.

Изабелла, веселившаяся, как ребенок, наконец встала.

– Джезмин Сейлсбери сейчас погадает нам на картах таро, чтобы развлечь дам, а господам я дозволяю играть в кости или найти другие занятия, более соответствующие их вкусам.

Большинство мужчин в зале поднялись из-за стола и наполнили кубки в предвкушении нескольких часов игры. Почти все, кроме короля и графа Честера.

Джон спрыгнул с возвышения, взял Джезмин за руку, подвел к приятелю, поднял как ребенка и вручил Честеру.

– Бесценное сокровище, – подмигнул он.

– Только не для самого богатого человека в Англии, – сделав гримасу, возразил граф.

Де Берг, стиснув зубы, в немой ярости наблюдал, как обращаются с его нареченной. Джезмин сменила один вызывающий наряд на другой, только чтобы позлить его, – Фолкон искренне хотел верить в это. Темные брови зловеще сошлись, когда он вспомнил мужчину, скрывавшегося в спальне Джезмин. Фолкон мрачно оглядел зал. По крайней мере, он был уверен в одном – это не Честер. Хотя граф казался очень сильным, его руки и ноги были слишком длинными и худыми – уж его никак нельзя назвать ловким, словно пантера! Фолкон внимательно прислушивался к обрывкам разговоров своих рыцарей, приезжих дворян и Ролфа Мердока, шерифа Ноттингемского, смертельно уставшего от бесчисленных жалоб. Казалось, все только и думали о разбойнике, засевшем в здешнем лесу. Если верить слухам, люди стекались к нему со всех сторон, десятками и сотнями, и, хотя за его голову назначили награду, никто и не подумал выдать его стражникам. Фолкон в десятый раз выслушивал извинения Мердока в своей несостоятельности как шерифа:

– У меня не хватает людей. Я намереваюсь просить короля о подкреплении – необходимо прочесать лес и очистить здешние места от этого сброда.

Де Берг презрительно скривил губы. Какая-то жалкая кучка крестьян и фермеров сделала шерифа всееобщим посмешищем. Сумел бы он выстоять против злобных дикарей, валлийцев и шотландцев, буйных и жестоких, как горные львы, явившиеся, чтобы грабить и уничтожать? Фолкон 'не желал и думать о разбойнике! Он покачал головой, когда его рыцари предложили сыграть в кости, и зашагал к возвышению, где Джезмин была поглощена гаданием на красиво разрисованных ею для королевы картах.

Эстелла поднялась из-за стола, предчувствуя затруднения для внучки, если королеве выпадут плохие карты. Де Берг скользнул на освободившееся место между двумя вдовами, бросил на Честера предостерегающий взгляд, достаточно холодный и жесткий, чтобы вселить страх в любого соперника, но теперь, когда королева потребовала от девушки заняться гаданием, король и Честер ушли с возвышения. Ноттингем следовал за ними, словно ручная гончая. Де Берг с удивлением понял, что дамы целиком поглощены картами. Почему женщины так наивны? Что делает их столь доверчивыми? Они готовы, рады, жаждут быть обманутыми! Он в два счета доказал это себе, деля внимание между двумя вдовушками. Обе мгновенно растаяли и дали понять, что не прочь провести с ним веселую ночку. Теперь оставалось только решить, какую из них он больше хочет.

Изабелла, желающая всегда и во всем быть главной, перетасовала большие карты таро, загадала желание и вынула .наугад десять табличек, и с каждой новой картой Джезмин все больше мрачнела. Будущее королевы виделось в самом черном свете. Изабелла, возможно, прикажет немедленно казнить Джезмин, если та скажет правду перед собравшимися женщинами.

Но тут ее паника улеглась. Она играет роль. И уже отрепетировала реплики и выражения на тот случай, если выпадут плохие карты. Подняв глаза, девушка увидела де Берга. Тот смотрел холодно, безразлично, словно не выделяя ее из толпы остальных. Заметив рядом с ним женщин, она мгновенно возненавидела их!

Но королева ждала, и пришлось начать предсказания. Для ушей де Берга ее голос звучал звоном серебряных колокольчиков – чистым, ясным, волшебным. Он глядел на соседок и понимал, что не хочет ни одну. Ему нужна Джезмин, нужна такой, какая она есть. Будь она проклята, своевольная маленькая ведьма, он должен добиться ее!

– Королева пантаклей ваша первая карта, и поэтому представляет вас, ваше величество, – сказала Джезмин.

Карта означала эгоистичную, жадную, распутную женщину, утопающую в драгоценностях, ставящую роскошь выше любви. Трон, на котором сидела королева, был украшен фигурами купидонов, спелыми фруктами, козлиными головами и кроликами, символом чувственности.

– Эта карта обозначает женщину, у которой есть все на свете, – объявила Джезмин, достаточно, впрочем, правдиво.

– Почему здесь кролик? – спросила Изабелла.

– Все эти рисунки означают, что вы не останетесь бесплодной и принесете нашему королю много прекрасных принцев и принцесс.

Изабелла довольно улыбнулась и показала на другую карту, короля мечей:

– Это Джон.– Она была права. Невысокий, очень темный мужчина, любитель издеваться над женщинами и детьми, злобный, мстительный человек, тиран, недостойный данной ему власти.

– Да, ваше величество. Король мечей представляет очень смуглого человека на троне. Хорошего воина, это видно по вынутому из ножен мечу.

– А эти темные облака, собравшиеся над его головой?

– Просто виньетки, – солгала Джезмин.

– Почему его карта не рядом с моей? Кто встал между нами?– допытывалась королева.

Джезмин с неприятным чувством заметила, что на карте была изображена она сама, в облике верховной жрицы. Теперь Изабелла посчитает, что Джезмин хочет отнять у нее мужа. Девушке это вовсе не понравилось, тем более что королева положила эту карту ниже двух предыдущих, а это означало только одно – Изабелла и Джон намереваются унизить ее.

– Каково значение этой карты? – не отставала Изабелла.

– Подсознательное знание, интуиция, вдохновение, оккультная мудрость, скрытые тайны, внутренние ресурсы, способность разума производить исцеление и перемены в жизни его обладателя, способность достичь внутреннего совершенства, – правдиво ответила Джезмин.

Изабелла, как всегда, поглощенная мыслями о себе, подумала, что карта относится к ней, и еще больше обрадовалась. Рядом с картой, олицетворяющей Джона, королева положила карту с изображением дьявола. Джезмин раздумывала, как бы получше объяснить ее значение, не связывая его с королем. Конечно, присутствующие ничего не должны заподозрить.

– Этот рогатый дьявол с крыльями, как у летучей мыши, сидит на троне. Перед ним – нагие мужчина и женщина, скованные цепями. Эта карта символизирует зло. Люди не должны становиться рабами желаний. Фигуры означают распущенность, бессмысленную чувственность, когда человек уподобляется животному. Значит, кто-то занимается черной магией, поклоняется дьяволу или его приспешникам.

– Какое отношение имеет эта карта ко мне?– перебила Изабелла, зловеще сверкнув глазами.

– Попросту предупреждение устранить нежелательное воздействие и освободиться от корыстных побуждений, – успокоила Джезмин.

Собравшиеся в комнате женщины обменялись многозначительными взглядами. Все прекрасно понимали – карты говорят чистую правду о королевской чете.

– Тройка чаш вверх ногами и тройка мечей рядом с любовниками. Какой необычный расклад! – объявила Джезмин.– Тройка чаш означает невесту, счастливое замужество, радость ожидания свадьбы, но в перевернутом виде рядом с тройкой мечей это разорванная помолвка, вмешательство третьего лица, встрявшего между любовниками, чтобы разбить их союз.

Джезмин вспомнила о том, что Изабелла была помолвлена с Хью де Лузиньяном, а король Джон украл у него невесту.

Однако королева думала о совсем ином. Она знала, что Джезмин обещана Фолкону де Бергу, значит, карты предсказывают, что именно ей, Изабелле, суждено разрушить их любовь. Как интересно! Вот это развлечение! И девчонка сама себе это предсказала!

– Рядом с любовниками – луна...– Джезмин поколебалась.

– Я знаю, это медовый месяц, – сообразила Изабелла.

Джезмин тут же ухватилась за соломинку.

– О, как вы мудры, ваше величество, – польстила она.

Под луной были изображены рак, собака и воющий волк. Карта предупредила девушку, что у нее есть тайные враги, которые захотят скрыть от нее нечто очень важное. Она будет окружена закулисными интригами и обманом. Джезмин прикусила язык, едва не выпалив, что луна означает «безумие». Только теперь девушка поняла, что предсказания касаются также и ее. Она с омерзением думала о королеве и ее дворе. Самый воздух здесь был наполнен несказанным злом, страхом и пороком. Возможно, она сумеет убедить Изабеллу изменить положение вещей к лучшему. Джезмин вспомнила истории, слышанные ею о дворе старой королевы, Элинор Аквитанской, пробудившие в ней желание стать фрейлиной.

Следующие две карты оказались ужаснее всего – туз мечей и башня. Туз мечей – карта смерти – предостерегал, что следует опасаться худшего. Он означал вмешательство в чьи-то планы и их крушение, предчувствие ужасного, печаль и скорбь, а в соединении с луной – еще и подлость, измены и ложь. Набрав в грудь воздуха, Джезмин решилась: – Туз мечей – очень сильная карта. Показывает, что человек может влиять на множество людей, в точности как мать короля Джона в бытность королевой. Ее двор любви стал знаменитым. Он всегда был полон ярких красок, смеха и музыки. К неприкрытой похоти относились с омерзением. Мужчина не смел грубо обращаться с дамой и всегда был должен помнить, что перед ним – леди. Чтобы завоевать женщину, он использовал похвалы, остроумие, ум. Королева любила, когда молодые люди вздыхали по чужим женам, а те ласково им улыбались, но все это было вполне невинно. При дворе жили известные музыканты, поэты и художники, царил романтический дух, и в парадном зале рассказывались истории о великих любовниках Тристане и Изольде, Ланселоте и Джиневре. Пажи, рыцари, менестрели сражались за честь прислуживать дамам за столом.

Взглянув на королеву, Джезмин поняла, что ее слова произвели обратный эффект. Изабелла не любила, когда ее сравнивали с Элинор Аквитанской, да еще когда сравнение было не в ее пользу. Королева взглянула на последнюю ужасную карту, изображающую башню, и смела ее со стола.

– Я устала от этой игры, – капризно сказала она.

Джезмин посмотрела в сторону де Берга, но увидела, что тот исчез. Изабелла, в голове которой уже зародился мерзкий план, безжалостно сказала:

– Трудно устоять против молодых вдовушек, знающих, что нужно настоящему мужчине. Две суки дерутся за кость! – И, засмеявшись собственной грубой шутке, добавила:– Кто знает, может, кость окажется достаточно большой, чтобы удовлетворить обеих.

Джезмин кипела от ярости. Мало того, что каждый раз, когда приходилось развлекать королеву, она буквально заболевает, в довершение всего такое оскорбление! Человек, считающийся ее женихом, при всех бросает невесту! Ну что ж, если де Берг думает, что может топтать ее ногами, он жестоко ошибается! Она немедленно отправится к нему в шатер и поймает на месте преступления, а потом устроит сцену, достаточно шумную, чтобы разбудить лагерь и весь замок. Однажды она уже предупреждала де Берга, что отомстит. Видно, настал тот час! Джезмин опозорит его и без обиняков объявит, что из-за его гнусной похоти и порочных наклонностей считает помолвку разорванной. Посмотрим, куда денется его самоуверенность! Сегодня ночью все будет кончено!

Бесстрашная, как тигрица, Джезмин выхватила факел из кольца на стене, вышла из замка и направилась через мощеный двор к лугу, где стоял красный шелковый шатер. Подойдя поближе, она заметила на стене тени двух человек, и, хотя внутренний голос предостерегал от необдуманных поступков, злость взяла верх, подстрекая забыть о благоразумии и ринуться вперед.

Глава 18

Де Берг и Жервез о чем-то серьезно беседовали. Фолкон удивленно поднял голову при виде Джезмин, ворвавшейся в шатер с таким видом, словно все гончие ада гнались за ней по пятам.

– Что случилось, дорогая? – встревожено спросил он.

– Н-ничего, – растерянно замигав, пробормотала Джезмин, не зная, как выпутаться из этого положения. Пришлось проглотить все обвинения, которые она была готова швырнуть в лицо Фолкону, и теперь они буквально душили ее.

Но сам Фолкон внезапно понял, в чем дело. Джезмин видела, как он выходил из зала с женщинами, и решила устроить сцену. Стараясь оставаться невозмутимым, он подошел к ней, взял из рук факел, отдал Жервезу и прошептал:

– Дорогая, ты снова пришла разделить со мной постель!

Услыхав это намеренно подчеркнутое «снова», Джезмин вспыхнула; Жервез залился краской.

– Ничего подобного я не делала, – защищалась она.

– Жервез никому не скажет, что ты явилась сюда в ночном одеянии, – проворковал он.

– Ночном одеянии? – растеряв от возмущения слова, повторила Джезмин.

– Но ведь эта прозрачная штука ничем иным быть не может, правда ведь? – вкрадчиво спросил Фолкон, сильными пальцам приподнимая тонкий белый шелк.

Жервез мгновенно скрылся, не ожидая, пока разразится буря.

– В обычных обстоятельствах я был бы рад угодить тебе, любовь моя, но, к сожалению, должен уведомить моих людей, что завтрашняя охота на оленей превратилась в охоту на человека.

– Ты самодовольный тщеславный неисправимый болван, которого надо бы утопить при рождении, – взвизгнула девушка, но тут смысл сказанного дошел до нее. Холодный ужас охватил Джезмин. – Охота на человека? – пролепетала она.

– Король решил позабавиться, – с брезгливым презрением бросил Фолкон.– Приказано завтра очистить лес от разбойников.

– О нет, – выдохнула Джезмин, схватившись за горло. Нужно немедленно пойти в условленное место, предупредить Робина, но успеет ли она вовремя?!

В мерцающем свете факелов девушка выглядела, словно фея, волшебное существо. Фолкон забыл о том, как подшучивал над ней: желание охватило все его существо, нежный аромат, исходивший от девушки, ударил в голову.

– Любимая, я постараюсь не задержаться. Подождешь меня?

Нежно сжав лицо Джезмин в ладонях, он приподнял ее подбородок. Горячие требовательные губы впились в розовый ротик, могучие руки прижали стройное тело к мускулистой груди. Джезмин, затерянная в его объятиях, перестала быть отдельным существом. Фолкон подавлял ее. Она ощущала каждый стук сердца, каждый удар крови в висках. Ужас сковал девушку. Он был слишком силен, слишком огромен, слишком возбужден, слишком кипел вожделением.

Фолкон подхватил девушку на руки, отнес на меховые покрывала. Джезмин неожиданно поняла, что все женщины в его пестром прошлом были готовы на все, чтобы угодить ему. Фолкон нес ее с привычной легкостью, словно любуясь собственной силой. Положив Джезмин на меха, он долго жадно всматривался в соблазнительно-чувственную картину, которую представляло ее видневшееся сквозь тонкую ткань тело. Фолкон возвышался над ней, полностью одетый, в сапогах, темный, словно Люцифер. Она чувствовала себя так, будто его сильное огромное орудие мужественности уже разрывает ее плоть.

Джезмин лежала, не сопротивляясь, покорно, в надежде, что Фолкон позволит ей остаться в шатре после своего ухода. Он наклонился, поспешно снимая сапоги, отбросил тяжелый плащ и лег рядом с ней.

– Нет, Фолкон, женщины слишком легко достаются тебе! Во всем, что касается женщин, ты совершенно избалован и испорчен, и, поскольку к тому же очень красив и силен, дамам не терпится забраться к тебе в постель. Ты должен понять, что я совсем другая! – вскрикнула она.

– Дело не во внешности, дорогая, – покачал головой Фолкон, – просто женщины всегда хотят то, что не могут иметь. Я служу для них вызовом.

Горящие зеленым огнем глаза переливались в темноте, словно драгоценные камни.

– Понимаю, любимая, ты не такая, как они. Джесси, дорогая... ты постоянно бросаешь вызов мне.

Он едва дотронулся кончиками пальцев до ее щеки и тут же почувствовал, как кровь бросилась в голову, пульсирует в висках, глотке, даже в ногах. Однако все это было ничто по сравнению с силой его желания. Напряженное копье, ожившее и встрепенувшееся, словно само искало жаркое потаенное местечко, куда жаждало вонзиться. Джезмин ощутила, как напряженный ком через замшу штанов прижимается к ее Венериному холму, и поспешно просунула ладонь между их телами, пытаясь защитить потаенную расщелину. Фолкон дернулся словно от удара и понял, что, если немедленно не овладеет этой девушкой, не возьмет ее, попросту опозорит себя и тут же кончит, как зеленый мальчишка.

Он поднял ее шелковое одеяние, скользнув пальцами по ноге, отодвинул застывшую ладошку, и одним резким движением сорвал тонкие панталоны, так что теперь она осталась почти обнаженной. Джезмин испуганно охнула, но Фолкон лишь удовлетворенно вздохнул – теперь он держал в руке драгоценность, которой так долго добивался.

«Потише, потише, – настаивал внутренний голос, – не лиши ее девственности жадными пальцами». Больше всего на свете он хотел, чтобы она была с ним сегодня ночью, но долг повелевал оставить ее, хотя бы ненадолго. Мужское высокомерие подсказывало ему: единственный способ удержать Джезмин в постели – возбудить ее желание, превратить в огненную лихорадку, чтобы она прождала его всю ночь и он, возвратившись, подарил ей блаженство экстаза.

Фолкон мгновенно убедился в том, что Джезмин девственница, понял, как она боится нетерпеливых рук, и поэтому придется очаровать ее магией страстных поцелуев, которыми он осыплет ее с ног до головы.

– Милая... милая, – хрипло шептал он, прикасаясь губами к ее губам, проникая языком в душистый ротик.

– Неужели ты не умираешь от наслаждения? – пробормотал он, снова накрывая губами ее рот, только на этот раз поцелуй становился все более варварски-безумным, так что Джезмин ничего не оставалась, как подчиниться подавляющему волю сладостному насилию Крохотная доля самообладания вернулась к Фолкону, когда он заставил себя как можно осторожнее ласкать девушку. Опыт научил его, что вполне возможно подарить ей наслаждение, не лишая девственности, хотя ни в коем случае нельзя действовать поспешно и грубо. Но как суметь касаться Джезмин едва заметными движениями, легкими, как крылья бабочки, когда все инстинкты требовали, чтобы он превратился в распаленного быка?

Рот Фолкона пересох, корень мужественности, набухший горячей кровью, подергивался от нетерпеливого ожидания. Подушечка пальца нежно обводила горящие сухие губы между ляжками. Фолкон гладил ее бережно, нежно, снова и снова, затаив дыхание, ожидая появления крохотной капельки как верного знака того, что его ласки возбуждают Джезмин. Напрасно. Она, как и раньше, оставалась совершенн сухой – так не похоже на остальных женщин, которыми он обладал. К этому времени любая уже истекала бы любовным соком.

Фолкон чуть усилил давление пальцев, увеличил скорость трения.

– Тебе хорошо, дорогая? – прошептал он. Джезмин плотно сжала ноги, чтобы помешать Фолкону продолжать ласки.

– Нет! – гневно выпалила она.

Но Фолкон не отнял руки, по-прежнему сжимая шелковистый холмик. Чуть пошевелив пальцами, он вновь ощутил ее жар, опаливший его. Фолкон невольно представил, как это будет, когда его копье пронзит кружащую голову сладость, и тихий стон вырвался из горла. Такого с ним никогда не бывало. До сих пор отношения с женщинами были всего лишь приятной забавой, игрой, приносящей удовольствие, но ни к чему не обязывающей. Теперь же чувство, охватившее его, было непонятно требовательным, настойчивым, сводящим с ума, возбуждающим ненасытный голод к этому изящному телу, к этой восхитительной девушке. И как бы Фолкон ни старался, не мог потушить сжигающего вожделения, скорее оно вело и управляло им. Жарким, хрипловатым шепотом Фолкон, ничего не скрывая, подробно объяснил девушке, что собирается сделать с ней, когда вернется, сколько раз будет любить ее и какое блаженство она испытает после ночи любви.

– Милая, милая, подожди меня, обещай, что не уйдешь. Первое, что я хочу сделать, войдя в шатер, – подарить тебе твой первый поцелуй.

– Не будь глупым, де Берг, ты целуешь меня всю ночь, – задыхаясь, пролепетала она.

– Очаровательная невинность, – усмехнулся он, – я собираюсь поцеловать тебя там... в другие губки.– Жадные пальцы вновь слегка зашевелились в потаенной глубине.– Дорогая, когда я возьму твою невинность, тебе будет больно. Мое орудие слишком велико и может до предела растянуть твои маленькие ножны. Знаю, ты хочешь подождать первой ночи, пока брак не будет заключен, но отныне я буду любить тебя ртом, и к тому времени, когда состоится свадьба, клянусь, ты будешь всей душой стремиться отведать чего-то гораздо длиннее и тверже, чем мой язык.

Джезмин была потрясена до глубины души, но, не совсем понимая, что имел в виду Фолкон, недоверчиво прошептала:

– Ты осмелишься поцеловать меня... там?

– Вот так, дорогая, – прерывисто пробормотал он, и язык раздвинул губы, проникая внутрь, глубоко, ненасытно, мощными толчками овладевая нежной влажной пещеркой.

Только женская хитрость спасла Джезмин от этого властного вторжения.

– Но я не буду знать, что делать, – тихо сказала она.

Фолкон, улыбнувшись девушке, отнял руку – пальцы больше не ощущали восхитительного тепла.

– К утру все узнаешь, любимая.

– Если не поторопишься, утро вот-вот настанет, Фолкон, – задыхаясь, заметила она.

Поднявшись, он натянул сапоги.

– Любовь моя, я не задержусь, – пообещал он.

Джезмин боялась пошевелиться, пока не уверилась, что Фолкон ушел, потом отбросила меховое покрывало и встала, но тут же пьяно покачнулась, ощутив, как дрожат от страха ноги.

Страха перед де Бергом, страха за Робина, любовника Мэри Энн, страха от завтрашней охоты на людей.

Пробираясь через лагерь, де Берг проклинал все на свете, ругаясь про себя последними словами. Бессилие и неспособность шерифа поймать разбойника, прогневившего отчаянно дерзкими преступлениями самого короля, стали причиной того, что его людей заставляют участвовать в этом фарсе. Приказ отдан самим Джоном. Узнав, что Честер, Ноттингем и Фолкс де Брете тоже присоединятся к ним, Фолкон запротестовал: не слишком ли большая честь для жалкой кучки горожан, фермеров и крестьян, нашедших убежище в лесу, если на их поимку отправятся еще и рыцари с солдатами, но король был непреклонен – он сам желал поразвлечься охотой на людей и, охраняемый де Бергом, чувствовал себя в безопасности. Фолкон не считал для себя зазорным избавить округу от разбойников, но ему казалось попросту непристойным делать забаву из подобного занятия.

Он провел больше времени с солдатами, чем с рыцарями, поскольку знал о нерассуждающем суеверном страхе простых людей перед неизведанным, а о лесах, окружавших Ноттингем, ходили легенды – говорили, что здесь обитало множество странных существ: Горный народ, Каменный народ и Лесной народ, которые правили в чаще. Поговаривали о высоких холмах в глубине леса, где в зеленоватом полумраке жили прелестные ведьмы и дьяволицы, а мерзкие колдуны творили заклинания и завлекали людей в сети зла...

Вернувшись к себе, Фолкон был горько разочарован, увидев, что Джезмин нет в шатре, но не удивился. Он почему-то с самого начала чувствовал, что она исчезнет, как только он уйдет: девушка отдастся ему только после венчания, но даже и тогда придется долго, терпеливо уговаривать ее.

Фолкон вздохнул. Она так невинна, так непорочна. Ни зов плоти, ни жаркие желания, ни даже тоска по крепким объятиям и нежным ласкам – ничто не тревожило прелестную Джезмин.

Громко застонав, Фолкон скользнул в одинокую постель, где мех все еще нежно благоухал девичьей кожей, закрыл глаза и вынудил горевшее неутоленной жаждой тело расслабиться – завтра ждет тяжелый день. Но горячая кровь била в виски, кипела в жилах, делая тяжелую боль в животе и чреслах почти непереносимой. Он требовал от себя невыполнимого. Как может человек, одержимый подобным вожделением, спокойно лежать в той постели, где еще недавно находился почти обнаженный предмет его желаний? Мысли метались бешено, лихорадочно, подобно голодным волкам. Должно быть, Жервез ошибся насчет того человека: возможно, это просто вор, спускавшийся из окна, озорной мальчишка-оруженосец, из шалости лазавший по стенам, или чей-то любовник.

Фолкон долго перебирал все довольно неправдоподобные возможности, но наконец покорно вздохнул, отдавшись во власть сладких терзаний, и зарылся лицом в душистый мех, еще хранивший следы присутствия любимой женщины.

Еще не рассвело, когда Фолкон был уже на ногах. Ум и тело требовали действия, и его люди, скорее всего, были в таком же состоянии. Охота на дичь, возможно, была бы идеальным лекарством, но предстоявший омерзительный спектакль тяжелил душу, оставляя дурной привкус во рту. Мгновенно приняв решение, он начал будить рыцарей, начиная с Жервеза, и отдавать приказы:

– Всякий, замеченный вами в лесу, должен быть окружен и взят в плен. Никакой бойни, никакого кровопролития, разве что на карте стоит жизнь кого-то из вас.

На кострах готовился завтрак; мужчины надевали доспехи и седлали лошадей. Де Берг вскочил на коня и помчался к реке Трент. Может, окунувшись в холодную воду, он избавится от такого чувства, будто выпачкан в грязи с головы до ног.

Небо едва заметно просветлело, и на секунду Фол-кону показалось, что глаза его обманывают. Но нет, будь оно все проклято, это именно та, кому он едва не отдал сердце. Подлая изменница показалась из леса и едет прямо ему навстречу! Хорошо, что он успел увидеть ее первым! Заметив Фолкона, Джез-мин натянула поводья и повернула кобылку, пытаясь скрыться, но он пришпорил боевого коня и ринулся за ней, в мгновение ока очутившись рядом. Фолкон протянул руку и легко перехватил поводья, так что испуганная лошадка покорно замерла рядом с могучим жеребцом. Быстро, как молния, соскочив на землю, Фолкон привязал лошадей к ближайшему дереву.

Джезмин подняла было кнут, но Фолкон не дал ей возможности опустить его, с такой стремительной силой вырвав из тонких пальчиков, что девушка потеряла равновесие и свалилась с седла в ворохе нижних юбок и верхней одежды.

Изумрудно-зеленые глаза де Берга пылали гневом. Он резанул коротким тяжелым кнутом по сапогу, чтобы хоть как-то сорвать гнев. Видит Бог, понадобится вся сила воли, чтобы не ударить ее! Она была на свидании, с мужчиной, конечно, и Святой Иуда тому свидетель – Фолкон узнает его имя, и немедленно!

– С кем ты тайно встречалась? – прорычал он.

– Просто ездила на прогулку, – защищалась Джезмин.

– Наглая ложь, и ты знаешь это. С кем ты виделась? – Кнут вновь опустился на сапог: зловещий, угрожающий звук. Джезмин отвернулась и горько всхлипнула, но жесткие пальцы ухватились за подбородок.– Не смей опускать глаза, когда говоришь со мной! К кому ты бегала?! – заорал Фолкон.

– Ни к кому, – пролепетала она, побелев от страха.

– Видно, ты меня совсем ни во что не ставишь, если обращаешься, как с деревенским дурачком! Совершенно очевидно, что ты возвращаешься со свидания! Пробыла там всю ночь? Оставила мою постель, чтобы броситься в его объятия?

Он допрашивал ее, не давая времени опомниться, и, вцепившись в плечи, начал трясти, как тряпичную куклу.

– Отвечай! Или у тебя нет мозгов? Неужели не знаешь, что лес кишит разбойниками?

При этих словах девушка так явно сжалась от ужаса, что Фолкон все понял.

– Сила Господня, так вот кто он! Ты обманом выманила у меня сведения прошлой ночью и помчалась предупредить его! Дрянная лживая сучка!

Он, словно обжегшись, отдернул руки, так резко, что Джезмин, не удержавшись, упала на колени.

– Мне была противна сама мысль об этой охоте, – издевательски бросил он, – но теперь я почему-то с нетерпением жду начала. Надеюсь, прошлой ночью ты сняла с него мерку для савана!

– Де Берг, прошу тебя, – воскликнула Джезмин.– Ты не понимаешь...

Но ревнивая ярость уже охватила Фолкона.

– Молишь за любовника? – рассмеялся он горьким смехом разочаровавшегося в жизни человека.—

Прекрасно понимаю. Когда-то ты пригрозила, что все наши дети будут ублюдками... как ты сама, – не удержался он.

Джезмин вся сжалась. Страх, испытываемый ею раньше перед Робин Гудом и его людьми, был ничто по сравнению с тем, что она чувствовала сейчас. Милосердие неведомо де Бергу. К тому же Робин не принял всерьез ее предостережений. Он только расхохотался и попросил ее не волноваться: «Леса Шервуда, Эррика и Шеффилда тянутся больше чем на сотню миль. Они и следов наших не найдут», – похвастался разбойник, но теперь Джезмин поняла – гнев и решимость де Берга неизбежно заставят лесных жителей пасть перед ним, как срубленные деревья под топором, как ячменные колосья под серпом.

Но в этот момент Фолкон услыхал призыв охотничьих рогов и понял, что медлить нельзя. Схватив Джезмин за талию, он грубо усадил ее в седло.

– Отправляйся в замок. Поднимись в свою комнату и не смей выходить!

Он сунул ее кнут себе за пояс и начал отвязывать поводья.

– Мой хлыст, де Берг, – напомнила Джезмин.

– Верну вечером, после того как хорошенько отделаю им тебя! – Он сильно хлопнул кобылку по крупу, словно желая показать Джезмин, какое наказание ее ожидает при следующей встрече.

День оказался сущим кошмаром для охотников, разочарование было полным, и в конце концов почти все уверились, что человек по имени Робин Гуд не что иное, как миф и выдумки. Только немногие, и де Берг в их числе, думали иначе, поскольку испытывали постоянное необъяснимое чувство, что за ними все время наблюдают. Конечно, попались и невинные жертвы, бедняги, которым не повезло оказаться не в то время не в том месте: старуха, собиравшая хворост, фермер, искавший пропавшую свинью, мальчишка, ставивший силки на кроликов, – но ни один разбойник не был замечен, тем более пойман.

На закате, когда охотники уже собирались отправляться домой, де Берг ощутил присутствие ангела смерти. Раздался крик. Фолкон, молниеносно обернувшись, успел заметить, как Жервез, со стрелой в спине, валится с коня. Стрела пробила кольчугу – верное доказательство того, что была послана с очень близкого расстояния и из длинного лука. Де Берг, поняв, что стрела была предназначена для него, стиснул зубы при мысли о том, как любовник Джезмин смог перехитрить его, оказаться более ловким, более проворным, более искусным стрелком. Фолкон молниеносно спешился и, встав на колени около верного оруженосца, возблагодарил всех святых за то, что тот не упал на стрелу и не вдавил ее глубже в тело. Наконечник оказался зазубренным, и Фолкон понял, что необходимо лучшее освещение, иначе аккуратно вытащить его из истерзанной плоти будет почти невозможно. Слава Господу, Жервез был без сознания. Только бы не умер до того, как подоспеет помощь!

Де Берг осторожно обломил древко стрелы и сунул в колчан. Что, если это поможет разыскать владельца? Хотя... Фолкон уже был уверен, что знает, кто желал его смерти. Он поднял друга и, бережно прижав к груди, сел в седло и повел коня в поводу. Лошадь Жервеза покорно шла следом. Фолкон поспешно нацарапал несколько слов госпоже Уинвуд, приложил к воску печатку с соколом и отправил с молодым пажом.

Мальчик нашел грозную колдунью за привычным занятием: она распекала двух молодых женщин, уныло сидевших, прижавшись друг к другу, на широкой кровати. Глаза у обеих блестели от слез – по всему было видно, они со страхом ожидали наступления вечера. Паж был окончательно сбит с толку – ведь молодая королева и придворные дамы весь день провели в танцах и веселье.

Эстелла быстро прочитала записку.

– Де Берг просит моей помощи... стрелой в спину... М-м-м... Мне понадобится алкана и рута, – пробормотала она себе под нос, вынимая.шкатулку с эликсирами и мазями, – и кроме того, огуречник для лихорадки, которая обязательно начнется ночью.

В широко раскрытых глазах Джезмин стыл невысказанный вопрос. Она открыла было рот, но слова не шли с языка. Эстелла понимающе взглянула на нее.

– Нет, ранен не де Берг.

Напряжение немного отпустило Мэри Энн, и, схватив пажа за рукав, она требовательно спросила:

– Чем окончилась охота? Мальчик хихикнул.

– Кого только не сцапали: свинопаса, ловца кроликов, старуху. По-моему, такого человека, как Робин Гуд, вообще на свете нет!

– А по-моему, твоего мнения никто не спрашивает, – строго ответила Эстелла.– Лучше отправляйся на кухню и найди кувшин с уксусом. Отнеси его в шатер лорда де Берга и не медли, или я попрошу его разделаться с тобой.

Девушки почти теряли сознание от облегчения, но все же тревожные мысли не оставляли Джезмин. Хотя охота окончилась сокрушительной неудачей, и они благодарили Бога и Святого Иуду, что Роберт послушался предупреждения и сбежал, Джезмин все же с ужасным предчувствием ожидала возвращения де Берга. Он наверняка придет, чтобы добиться у нее ответа, и на этот раз ничто не сможет ему помешать. Хотя один из людей Фолкона был ранен и ему сейчас было не до нее, Джезмин ни на секунду не сомневалась: он придет, не сегодня, так завтра, и побьет ее, как обещал.

Когда Эстелла появилась в шатре де Берга, он уже успел уложить Жервеза в принесенную кровать и был поглощен тем, что старался вынуть зазубренный наконечник из воспаленной раны. Спина угрожающе покраснела, распухла, кровь не лилась, а сочилась.

Молодой человек пришел в себя на несколько минут, но когда де Берг вытащил неровный кусок металла, снова потерял сознание. Фолкон взглянул в глаза старухе.

– Спасибо, что пришла, – спокойно сказал он.

– Я хочу получить кое-что взамен, – коротко скачала она, не слушая благодарностей.

Подоспел паж с кувшином уксуса. Эстелла взяла у него ношу и сурово приказала уйти – подобное зрелище не для детских глаз.

– Держи его, пока я промою рану уксусом, – велела она.

– Он без сознания, – заметил Фолкон.

– Сейчас очнется, – пообещала Эстелла.

Де Берг взял Жервеза за плечи, прижал к постели, и, когда старуха опрокинула раненому на спину весь кувшин с уксусом, тот взвыл от боли и вскинулся, как испуганный конь.

– Уксус обладает способностью очищать раны, – объяснила она.– Сейчас боль пройдет. Де Берг, осторожно протри ему спину чистой тряпочкой, пока я достану мазь из алканы. Она вытянет яд.

– Господи, неужели, по-твоему, негодяй стрелял отравленной стрелой? – встревожено охнул Фолкон.

– Нет, я имею в виду яд, который рождается в самом теле, – пояснила Эстелла и, наложив толстый слой остро пахнущей мази, сделанной из красных ягод, добавила. – Его почка задета. Не волнуйся, если в моче будет кровь. Вскипяти воды с вином и ч положу и нее огуречник, чтобы облегчить ночную лихорадку. Через два дня вместо алканы можно начать прикладывать руту. У нее сильный неприятный запах, но зато все заживет и даже шрама не останется.

– Значит, ты тоже думаешь, что он оправится? – озабоченно спросил Фолкон.

– Только потому, что я согласилась лечить его, – подчеркнула Эстелла.

– И останешься на всю ночь? – поспешно спросил де Берг.

Старуха пристально взглянула на него из-под опущенных век, пытаясь понять, почему он спрашивает. Она прекрасно понимала, что Фолкон сам способен ухаживать за раненым оруженосцем. Несомненно, только крайне неотложное дело может помешать де Бергу выполнить долг.

– Останусь. Но, де Берг, если король вскоре отправится к границе, тебе придется оставить раненого здесь. Его почка не заживет, если он будет постоянно бередить ее в седле.

– Конечно, – согласился Фолкон.

– Я слышала, ты требуешь от своих людей сверхчеловеческой выносливости.

– Просто ожидаю, чтобы они выкладывались до конца, ни больше ни меньше.– Фолкон поднес к губам Жервеза отвар огуречника.– Это горько, – осторожно предостерег он и снова взглянул на Эстеллу.– Ты сказала, что ожидаешь чего-то взамен.

Старуха гордо выпрямилась в полный рост.

– Когда мы впервые встретились, я, как тебе известно, была против твоей женитьбы на Джезмин, но теперь передумала. Хочу, чтобы ты на ней женился и увез подальше от королевского двора. Глаза Фолкона гневно блеснули.

– Возможно, я теперь тоже передумал, – процедил он с каменным лицом. Эстелла вопросительно взглянула на него. Фолкон показал на Жервеза.– Достаточно боли и бед она причинила, и не только мне.

Старуха, по-видимому, не поняла, какое отношение имеет внучка к нападению на оруженосца.

– Я думала, ты заворожен ее красотой, как никогда и никем раньше, – тихо сказала она.

– Джезмин необычайно прекрасна, но тем не менее все-таки женщина и, следовательно, вероломна.

– И все же мы лучшая половина рода человеческого, – напомнила Эстелла.

– Тогда помоги нам, Боже, – глухо пробормотал Фолкон.

Глава 19

Фолкону де Бергу очень не хотелось оставлять верного оруженосца в тяжелую минуту, но что-то в душе не давало покоя, терзало, требовало действий. Он знал, чувствовал, что разбойник рискнет всем и придет сегодня. Перед такой приманкой, как Джезмин, устоять невозможно. Куда бы она ни скрылась, он последует за ней, зачарованный, пусть даже против воли, прелестным личиком, ангельскими локонами и соблазнительным телом. Она влекла к себе, как песня сирены. Ну что ж, мышеловка захлопнется, и jTa ночь будет последней в его жизни, мрачно думал Фолкон, отыскав скрытую в каменном арочном проходе нишу.

Безмолвно растаяв в тени, он приготовился к долгому ожиданию, перебирая в памяти последние события. Почему Эстелла изменила решение? Может, выбрала из двух зол наименьшее? Джезмин... Джезмин... раньше он пытался понять, что хрупкая девушка, воспитанная в ненависти и презрении к мужчинам, будет холодна к нему, хотя надеялся завоевать ее терпением и нежностью. Мрачно сжав губы, он потрогал шрам, оставленный на лице кнутом Джезмин. Сегодня утром, когда он поймал ее на месте преступления, девчонка вновь подняла хлыст.

Кровь де Берга похолодела при мысли о разбойнике. Он поклялся отомстить за раненого Жервеза. Но тут, представив короля, брезгливо сплюнул. Страна в опасности. Фолкон говорил с вассалами северных владетелей и не нашел ни одного, кто намеревался бы поклясться в лояльности Джону. Они не собирались изменять своим сюзеренам, так же как и сам Фолкон оставался верен Сейлсбери, но, видно, все англичане презирали и ненавидели слабого трусливого короля. Он причинил столько зла многим знатным лордам и членам их семей, что де Берг чувствовал – зреет мятеж, а может, и гражданская война. И беда в том, что сам Фолкон будет вынужден сражаться за неправое дело. Может, стоит вернуть Джезмин Сейлсбери и навсегда покончить с Плантагенетами. И потом, вероятно, уехать в Ирландию или Уэльс.

Было уже три часа ночи, когда Фолкон услыхал шорох. Его будущая добыча с ловкостью кошки взбиралась по отвесной каменной стене. Фолкон удовлетворенно хмыкнул и медленно выпрямился, расправив затекшие конечности. Не стоит спешить, у него уйма времени.

Пусть любовники побудут вдвоем – какой ужасный сюрприз их ждет! Мститель появится в самый разгар нежных ласк!

Фолкон бесшумно поднялся по четырем пролетам каменных ступенек к двери комнаты, за которую заплатил золотом. Каким глупцом он был! Де Берг с мрачным удовлетворением взялся за рукоятку кинжала. Он попытается держать себя в руках и не прикончить ублюдка. Лучше взять его в плен, доказать королю, что Робин Гуд существует, получить награду. Придется пожертвовать удовольствием выпустить из него кишки прямо на глазах Джезмин.

Остановившись у порога, он заметил, что из-под двери пробивается свет, вынул кинжал из ножен и, удовлетворенно ощущая тяжесть клинка, ринулся вперед.

– Де Берг! – вскрикнула Джезмин, молниеносно бросившись между ним и влюбленной парой.

Свободной рукой он отмел ее в сторону и надвинулся на мужчину, на беду свою, слишком красивого. Краем глаза Фолкон заметил Мэри Энн Фитцуолтер и только сейчас вспомнил, что велел обеим девушкам ночевать в одной спальне.

Разбойник с ловкостью танцора отбил атаку де Берга и выхватил свой кинжал. Противники сцепились в смертельном поединке. Де Берг зажал стальной хваткой запястья разбойника, пытаясь отвести направленный в сердце клинок. Они покатились по полу, не обращая внимания на крики женщин, умоляющих их остановиться.

Сверхчеловеческим усилием де Берг прижал врага всем телом на несколько мгновений, достаточных для того, чтобы резко вывернуть кисть его руки и вынудить бросить смертельное оружие. Теперь обоим приходилось драться голыми руками, и борьба становилась все напряженнее. Кулаки с поразительной регулярностью врезались в челюсти и скулы. Никто не уклонялся от ударов, предпочитая встречать их с открытым забралом. Оба почти наслаждались дракой! Де Берг невольно восхищался этим человеком, понимая, что встретил достойного по силе и ловкости соперника. Во всем, кроме одного: Фолкон поклялся отомстить за Джезмин и Жервеза. Багровая пелена ярости застилала глаза, пока де Бергу не удалось наконец скрутить разбойника. Взяв веревку, по которой тот взобрался на стену, Фолкон скрутил его, как свиную тушу, и, торжествующе сверкнув глазами, объявил:

– Робин Гуд, именем короля ты арестован! Мэри Энн упала перед ним на колени, со слезами умоляя:

– Лорд де Берг, прошу вас выслушать меня. Прозрачные слезы струились по ее лицу, падали на молитвенно сложенные руки.

Де Берг недоуменно моргнул и взглянул на перепуганную Джезмин, осуждающе качавшую головой. Мэри Энн была почти вне себя.

– Если он умрет, я тоже не хочу жить. Я люблю его, пожалуйста, де Берг, ради Бога, помогите нам.

Только теперь словно ослепительная вспышка молнии озарила мозг Фолкона. Шервудский разбойник пришел не к Джезмин! Он любовник Мэри Энн! Невероятная радость пронзила все его существо так, что голова закружилась от облегчения.

Джезмин понимала, что мольбы подруги останутся без ответа. Кроме нее самой, никто и ничто не способно поколебать де Берга. Подойдя к нему, девушка положила руки на широкую мужскую грудь, взглянула в покрытое синяками лицо.

– Милорд, – тихо сказала она мягко, покорно, как женщина, склоняющаяся перед силой, – прошу, разрешите мне сказать.

– Слушаю, – бесстрастно ответил он, хотя сердце бешено колотилось.

– Это лорд Роберт Хантингтон. Он и Мэри Энн были помолвлены. Потом с ней случилось то же, что и со мной. Во время прогулки в Барнисдейлском лесу ее похитил Роджер де Лонгчамп, но прежде чем заставил выйти за него, Роберт спас Мэри Энн и убил Роджера, как ты – Беламе.

Бросив взгляд на связанного человека, Фолкон с отвращением поморщился.

– С одобрения короля стало модным похищать девушек.

Джезмин нежно коснулась распухшей челюсти жениха.

– На этом все сходство между нашими приключениями кончается. Милорд, избавив мир от такого негодяя, как Беламе, вы приобрели замок Хоторн, но Роберт лишился всего – дома, земель, даже титула, потому что Лонгчамп был другом короля. Роберта объявили вне закона, но люди не пожелали вьдать его даже за награду и вместо этого сотнями стекаются в лес. Он стал некоронованным королем.

– Я знал, что ты все время был неподалеку и наблюдал за нами, – взвился де Берг.– Ощущал твое присутствие. Ты подстрелил моего оруженосца по ошибке, стрела предназначалась мне.

– Нет, – покачал головой Роберт, – это не я. Проверь стрелы в моем колчане. Я делаю их из лиственницы и наконечники утяжеляю свинцом. Перья беру у диких уток.

Проверив колчан, де Берг убедился, что разбойник говорит правду.

– Ты видел, кто стрелял? – нахмурился он.

– Один из людей графа Честера. Не знаю, кто именно.

Джезмин привстала на цыпочки, пытаясь заглянуть в глаза де Берга. Тот немного наклонил голову.

– Фолкон, пожалуйста, ради меня, отпусти его. Произнесенная шепотом мольба повисла в воздухе. Джезмин впервые с такой нежностью назвала его по имени, и голос звучал так просительно. Мгновенно приняв решение, Фолкон поднял с пола нож и разрезал веревку, которой был связан узник.

– Надеюсь, когда-нибудь сумею отблагодарить тебя за доброту, – сказал легендарный разбойник, растирая затекшие запястья. Он с трудом поднялся, прижал к себе рыдающую Мэри Энн.– Уйдем со мной, – попросил он.– Стань моей женой, и я буду любить тебя вечно.

– Я согласна, – не колеблясь, воскликнула она. Счастье, озарившее ее лицо, превратило ничем не примечательную девушку в ослепительную красавицу. Роберт приложил палец к ее губам, чтобы Мэри Энн не всполошила стражу, и немного приоткрыл дверь, желая убедиться, что все в порядке. И хотя по каменной лестнице идти гораздо безопаснее, де Берг был уверен: не имей Роберт другого выхода, спустился бы вместе с возлюбленной из окна по веревке.

– Господи, какая глупышка! – охнула Джезмин. Но Фолкон, схватив ее за плечи, порывисто притянул к себе.

– Почему? Потому что ушла с человеком, которому нечего ей дать, кроме собственной силы и любви? Она не глупа, просто храбрая и мужественная. Мужчина может все отдать за такую женщину, – восхищенно прошептал он.

Руки его сжались, и Джезмин почувствовала мощь его тела, мускулистых плеч, длинных ног. Фолкон сжал ее в объятиях так, что оторвал от земли, и, прижавшись губами к губам, позволил ей медленно соскользнуть на пол, пока ступни девушки не коснулись ковра. Потом осторожно развел края выреза ночной сорочки, начал ласкать нежные груди.

– Не надо! – вздрогнув, вскрикнула Джезмин.

– Милая, милая, до рассвета остался всего лишь час. Позволь мне любить тебя.– И, чувствуя сопротивление девушки, прошептал:– Тебе не нужно отдавать все до свадьбы, но, черт возьми, подари мне хоть что-нибудь!

Нетерпеливый рот прижался к ее шее, потом чучь пониже, там, где беспорядочно билось сердце.

– Нет, де Берг, не делай этого, – выкрикнула она.

– Джезмин, ты попросила меня о чем-то, и я согласился, теперь настала очередь выполнить мою просьбу.

– Ты не просишь, – прошипела она.– Никогда не просишь. Приказываешь, командуешь, берешь, только не просишь.

– Прошу, Джезмин, просил только сейчас, но унижаться и ползать на коленях не намерен. Я мужчина! – Фолкон широко развел руки.– Чего ты хочешь от меня?

– А ты готов все исполнить?

– Клянусь, – пообещал де Берг.– Так что же ты желаешь?

– Ничего, – довольно расхохоталась Джезмин. Фолкон предложил все на свете, но она отказалась.

Он едва сдержался, чтобы не ударить ее. Эта девчонка постоянно доводила его до грани насилия, жестоко испытывая терпение. Грубо схватив Джезмин, он впился губами в ее рот, ощущая боль в распухшей челюсти и желая почему-то причинить боль и ей. Жесткими, безжалостными руками он ощупывал все потайные местечки ее хрупкого тела, заглушая крики Джезмин откровенно чувственными поцелуями. Потом так же резко отпустив ее, сказал со смертельно холодной решимостью:

– Ну что ж, ты обвинила меня в том, что беру, не спрашивая... так тому и быть.

Спокойно взявшись за край выреза сорочки, он одним движением разорвал тонкую ткань сверху донизу.

– Боже, что ты наделал? Опять все порвал! Ты, должно быть, окончательно обезумел! – взвизгнула Джезмин, отбросив ногой лохмотья и инстинктивно скрестив руки на обнаженной груди.

– Я должен тебе одну сорочку и одну хорошую порку твоим же хлыстом, – процедил Фолкон, хватая кнут с тарурета.

Джезмин повернулась и бросилась бежать. Но гнев Фолкона мгновенно сменился вожделением при виде длинных стройных ножек и соблазнительных округлостей голых ягодиц. Джезмин вжалась в дальний угол, глядя на Фолкона полными страха глазами, ожидая, что тот немедленно набросится на нее с кнутом, но единственным его намерением было преподать девушке урок любви.

Фолкон снова приподнял ее так, чтобы удобнее было целовать, но кольчуга впилась в упругие груди, и Джезмин вскрикнула от боли. Фолкон рывком скинул кольчугу; послышался резкий зловещий лязг металла. Прежде чем вновь схватить девушку, Фолкон развязал тесемку штанов, так что грозное орудие вырвалось наружу. Не смея взглянуть на него, Джезмин подняла умоляющие глаза, но увидела лишь искаженное похотью лицо. Прижав ее к стене, Фолкон чуть согнул колени, чтобы вовремя поддержать Джезмин, когда он одним мощным толчком войдет в нее. Дрожь предвкушения пронизывала его с головы до пят.

У Джезмин не было иного оружия, кроме острого языка, крепких зубов и длинных ногтей... да еще ума и сообразительности. Она решила вначале применить первое:

– Меня тошнит от тебя! Грубый, бесчувственный дикарь! Собственная похоть свела тебя с ума! Ни до кого нет дела, кроме как до себя! Твой оруженосец при смерти, а у тебя в голове одно: лишь бы трахнуться!

Грязное слово, брошенное прелестной девушкой, вернуло Фолкона на землю. Джезмин сказала правду! Впервые со времен юности ему было так стыдно. Он рывком поставил Джезмин на ноги, поднял с пола кольчугу и вышел из комнаты. Джезмин врезалась в стену, ушибла бедро и, сжав кулаки, громко воскликнула:

– Клянусь Богом, де Берг, прежде чем я покончу с тобой, заставлю ползать на коленях и умолять, заставлю извиняться за каждое нанесенное мне оскорбление!

Подойдя к шатру, Фолкон услыхал неразборчивое бормотанье Жервеза и понял, что тот бредит. Он поднял полог и вошел как раз в тот момент, когда Эстелла вливала в рот раненого очередную порцию горького отвара. Острые глаза старухи мгновенно заметили покрытое синяками лицо, гневный взгляд, мгновенно ставший тревожным, – Фолкон явно беспокоился за оруженосца.

– Хорошо, что ты вернулся, – сказала она, – лихорадка скоро уляжется, и он будет насквозь мокрый от пота. Можешь помочь мне переодеть его и сменить простыни.

– Я ценю все, что ты сделала, госпожа Уинвуд, – кивнул Фолкон.

– Подрался из-за Джезмин? – без обиняков спросила она.

– Думал, что из-за нее, но ошибся.– Он пожал плечами.– Я всю жизнь сражался... выбора нет – бороться и выжить или бороться и умереть.

– Правда, что в твоих жилах течет кровь королей?

– Верно. Мы, де Берги, потомки Робера де Мортена, брата Вильгельма Завоевателя.

– Тем хуже для тебя. Плохо также, что трон ан глийских королей не перешел к человеку, подобному тебе, а вместо этого судьба наградила нас мерзавцем, дерьмом, достойным гнить среди отбросов, а не править людьми.– Старуха вздохнула.– Ах, что же, единственное, на что можно твердо рассчитывать в жизни, – это перемены.

– Будем надеяться, – не повышая голоса ответил Фолкон, – что все перемены будут к лучшему.

Эстелла удивленно взглянула на Фолкона, но тут же вспомнила, что он не наделен даром предвидения, как она сама.

– Нет, де Берг, все будет хуже, гораздо хуже, прежде чем начнет улучшаться.

Больше двух часов они ухаживали за Жервезом, обтирали его, меняли белье. Наконец он перестал обливаться потом и заснул более спокойным сном. Эстелла собрала мази и эликсиры и объявила:

– Пойду отдохну немного. Вернусь днем и наложу повязку с мазью руты.

– Эстелла, – тихо позвал Фолкон.

– Что? – спросила она, остановившись у порога.

– Когда я вернусь из Шотландии, женюсь на Джезмин и увезу ее подальше от королевского двора.

«Бедняга, – подумала Эстелла, – он и понятия не имеет, как страстно влюблен, и воображает, что может командовать и принимать решения».

– Доброй ночи, – пожелала она вслух перед тем, как уйти.

Глава 20

На следующее утро король Джон решил продолжать путешествие к границе с целью подписать мирный договор с королем Александром. Изабелла и двор должны были пользоваться гостеприимством Ноттингема до возвращения монарха. Поскольку Честер тоже оставался в замке, король перед отъездом решил поговорить с ним.

– Ранулф, насчет того небольшого дельца, которое мы обсуждали... по-моему, Изабелла уже смогла кое-что придумать. У нее неплохая голова, и к тому же она обожает секреты. Всегда планирует все, до последней мелочи. Посоветуйтесь хорошенько, и думаю, все мы в конце концов получим то, чего страстно желаем, – заявил он, подмигивая.

– Если уберешь эту чертову старую ведьму. Она – главное препятствие, – ответил Честер.

Джон предпочел оскорбиться.

– Поосторожнее, Ранулф. Госпоже Уинвуд цены нет. Я в жизни не смог бы предпринять столь утомительное путешествие без нее. Никто не может превзойти ее в искусстве врачевания. Мой лекарь по сравнению с ней – просто мясник.

Эстелла, однако, пришла в бешенство, узнав, что должна сопровождать короля. Она не выносила езды верхом и долго протестовала, жалуясь на то, что слишком стара и не выдержит пути в три тысячи миль, не говоря уже о том, что придется возвращаться. Но король и слышать ничего не хотел.

– Эстелла, не мели чепухи, ты крепче любого из нас!

У старухи не осталось иного выбора, кроме как начать укладывать травы и зелья и надеяться, что Фолкон де Берг не будет слишком подгонять караван. Сначала Фолкон расстроился, потому что Жервез не успел выздороветь, но по размышлении понял, что неплохо оставить в замке своего человека.

– Жервез, есть все основания считать, что стрела предназначалась для меня, – признался он оруженосцу.– Подозреваю, что Честер желает моей смерти. Не спускай с него глаз. Не доверяй ему – он слишком умен, чтобы довольствоваться одной неудачей. Поскольку король велел Эстелле ехать, я попрошу Джезмин ухаживать за тобой и перевязывать рану.

Оруженосец смущенно вспыхнул, и Фолкон понял, что девушка успела покорить еще одно сердце. Неужели победам маленькой ведьмы не будет конца?!

Перед самым отъездом Фолкон отправился на поиски Джезмин и, к великому раздражению, отыскал ее в саду, занятую беседой с Уиллом Маршаллом, оруженосцем короля, почти ее ровесником.

– Я надеялась, ты будешь слишком занят, чтобы попрощаться со мной, – безжалостно бросила она.

– Иди помоги королю, он вот-вот отправится в путь, – подчеркнуто холодно велел молодому человеку де Берг.

– Нет, Уилл, – вскрикнула Джезмин, – останься, иначе он опять набросится на меня как дикий зверь!

Де Берг шагнул к Уиллу и, весело подмигнув, приказал нарочито резко:

– Исчезни, Маршалл, для того, что я хочу с ней сделать, свидетели не нужны.

Уилл широко улыбнулся и пошел к тому месту, где уже ожидал конюх с лошадьми. Джезмин, взглянув на де Берга, отметила, что его лицо зажило и выглядит почти как обычно.

– Если хочешь знать, грубое животное, у меня синяков больше, чем у тебя!

– Я не собираюсь причинять тебе боль, Джезмин, но предупреждаю, что, если и впредь будешь продолжать проводить время в обществе мужчин, получишь заслуженную трепку.

Сверкнув глазами, Джезмин величественно ответила:

– Я пришла в сад подышать свежим воздухом. Будьте добры, сэр, оставить меня в покое.

Фолкон не смог устоять и, сжав ее талию, поднял в воздух. Девушке ничего не оставалось, как схватиться за его широкие плечи, и в этот момент он поцеловал ее, долгим, трепетно-нежным поцелуем. Джезмин встревожил стук собственного, бешено трепыхавшегося сердца, и, пытаясь спастись от неведомого доселе непонятного волнения, она внезапно вонзила острые зубки в нижнюю губу Фолкона. Тот, с видом недоверчивого удивления, поставил девушку на землю.

– О, прости, Фолкон, я забылась, – невинно пробормотала она, не подозревая, что в этот момент, больше всего походит на ядовитую змею.

Кровь Фолкона вскипела от гнева и вожделения – весьма опасного сочетания эмоций. Он толкнул Джезмин в высокую траву, упал на нее. Одна рука, скользнув под юбки, гладила обнаженные бедра, пальцы отыскали крохотный бутон, скрытый в мелких белокурых завитках. Девушка отчаянно пыталась сжать ноги, чтобы избежать дерзких ласк, зная, что довела его до состояния полубезумия.

Молодой Уилл Маршалл ошеломленно замер, увидев резвящуюся в траве парочку. Он и подумать не мог, что де Берг станет прощаться с невестой подобным образом. Значит, и вправду не шутил, когда, подмигнув, сказал, что ему не нужны свидетели. И хотя Уилл был смущен до последней степени, пришлось дать знать о своем присутствии и прервать любовные игры.

– Милорд де Берг, – окликнул он, – король приказал вам явиться.

Охнув, Джезмин попыталась высвободиться, но Фолкон пригвоздил ее к земле обеими руками и холодно-прозрачным взглядом зеленых глаз. Наконец он сказал:

– Когда я вернусь, закончу все, что начал, обещаю.– И ушел не оглядываясь.

Позже, к вечеру, выяснилось, что Мэри Энн Фитцуолтер пропала. Джезмин пыталась не смеяться, когда мужчины организовали поисковую партию и отправились вдоль берегов реки Трент и на опушку леса, пытаясь найти хоть какие-то следы похищения. Наконец отец Мэри Энн, видимо поняв, куда девалась дочь, попытался замять дело и притушить суматоху. Когда обнаружили, что ее юная кузина Матильда тоже исчезла, все решили, что девушки, должно быть, отправились домой, либо в Маласет, либо в Данмоу.

Эстелла в жизни не испытывала подобного облегчения, как при виде маячивших на горизонте высоких башен замка Понтефракт. Де Берг велел одному из людей ехать рядом с ней, помогать садиться в седло и спешиваться. Она была благодарна за помощь: было на кого опереться, и кроме того, оруженосец проводил старуху на женскую половину и нес за ней коробки и тюки. Эстелла приказала принести ужин в комнату – не было сил высиживать три часа за столом вместе с королем и хозяином замка. Осенняя ночь была прохладной, так что надев теплую ночную сорочку, она легла и почти мгновенно заснула.

Казалось, прошло всего несколько минут, когда мальчик-паж потряс ее за плечо.

– Госпожа Уинвуд, пожалуйста, проснитесь, король вас требует.

– Пропади он пропадом, – огрызнулась она, не обращая внимания на перепуганного такой дерзостью пажа.– Должно быть, уже полночь, какого дьявола ему нужно в такой час?!

– Не знаю, мадам. Мне было приказано спать за порогом королевской опочивальни. Вдруг король вышел, разбудил меня пинком и велел побыстрее привести вас.

– Наверное, очередной припадок, – пробормокиы себе под нос Эстелла, – и, клянусь Богом, если ло не так, постараюсь довести его до приступа! – Вынув кувшинчик с настойкой ландыша, старуха велела:– Показывай дорогу, а потом можешь идти спать. Ночью ребенок должен быть в постели, а не валяться у чужих дверей.

Дверь опочивальни короля оказалась закрытой, и Эстелла легонько постучала. Створка чуть приоткрылась.

– Ты одна? – спросил Джон.

– Конечно! Кто еще будет бродить по замку в столь неподходящее время? – отрезала она.

Отворив дверь чуть пошире, Джон приказал:

– Входи, да побыстрее! Эстелла пригляделась к королю и заметила, что, хотя припадок не начался, король был смертельно бледен и чем-то до крайности возбужден. Определенно, в человеке, позволявшем себе носить корону с ночным одеянием, было нечто неестественное.

Он нервно дернул большим пальцем в сторону огромной кровати.

– Что-то случилось с ней... сделай так, чтобы она пришла в себя.

Эстелла никого не увидела и, подойдя ближе, отвернула покрывало.

– Матерь Божья, – потрясенно вскрикнула она, крестясь, что делала крайне редко.

На простынях лежало мертвенно-белое обнаженное тельце двенадцатилетней Матильды Фитцуолтер. Каким резким контрастом служили разметавшиеся вокруг маленького личика блестящие огненно-рыжие волосы, словно служившие недобрым предзнаменованием того, что сейчас предстояло увидеть Эстелле. Откинув покрывало, она заметила кровавую лужу, расплывшуюся на постели. Багровые капли стекали с ног ребенка, между бедер была втиснута подушка, видимо, кто-то тщетно пытался остановить кровотечение.

Джон в отчаянии ломал руки.

– Дай ей что-нибудь, помоги подняться. Горящие яростные глаза старухи впились в перепуганные гляделки Джона.

– Я совершаю чудеса, но не могу воскрешать мертвых!

– Она жива, старуха, жива, говорю тебе!

– Она мертва. Ты убил ее!

Это был крайне опасный для Эстеллы момент. Один неверный шаг, одно лишнее слово, и игра со смертью может закончиться поражением Эстеллы. Она поспешно сказала себе, что в любом споре один властвует, другой подчиняется. Разница в страхе, а Джон определенно боится.

– Нужно избавиться от нее, – объявил Джон, явно давая понять, что теперь и Эстелла замешана в преступлении.– Что нам с ней делать?

– Тебе лучше не знать. Предоставь все мне, – постаралась выиграть время Эстелла, уже решив, что не позволит скрыть тело бедняжки.

Она пошлет его домой, чтобы там девочку похоронили, как подобает. Сначала старуха хотела позвать на помощь де Берга, но тут же передумала – не стоит впутывать его в эту грязь. Кроме того, он, как порядочный человек, наверняка возмутится и может лишиться головы.

Эстелла обмыла труп, чтобы на нем не осталось следов крови, потом собрала простыни и наволочку, чтобы сжечь.

– Не открывай никому, пока не вернусь, бросила она королю.

Тот мрачно кивнул, нервно теребя корону. Эстелла поспешила через холл в комнату Уилла Mapшалла и разбудила его.

– Немедленно найди деревянный ящик и принеси в опочивальню короля, – приказала она молодому человеку.

Уилл недоуменно нахмурился.

– Большой?

– Такой, чтобы в нем могло поместиться тело ребенка, – тихо пояснила она, – Отвезешь его в Данмоу, семье Фитцуолтеров.

Уилл закрыл глаза.

– Милосердная Мария и Иисусе, – пробормотал он.– Я собираюсь рассказать отцу о том, что он сделал. И больше не вернусь, Эстелла.

Старуха кивнула.

– Уильям Маршалл – единственный, кто может призвать его к ответу. Когда видишь замученного ребенка, сердце взывает к справедливости.

Джон провел тревожную ночь. Он жалел, что не взял с собой Ориона, – тот мог бы составить гороскоп. Неужели его счастливая звезда начинает меркнуть?

К утру, однако, он сумел взять себя в руки, и неприятная история была забыта, по крайней мере королем – более неотложные дела призывали его.

По всему пути на север он высылал вперед вербовщиков, чтобы собрать побольше войск. Те не пропустили ни одного графства, ни одного поместья, никому не удалось избежать нашествия – ни богатым лордам, ни владельцам единственного замка. Король нуждался в поддержке северных баронов, если надеялся вернуть то, что было потеряно за морем.

Джону было необходимо также сохранять мир в Шотландии и Уэльсе, а вспоминая об ирландских дикарях, признающих лишь законы клана, он в бессильной ярости стискивал зубы.

Но хотя лорды обязались служить королю, они слали отказ за отказом – никто не желал жертвовать рыцарями и солдатами ради слабовольного, погрязшего в пороках повелителя, которого наверняка ждет поражение в поединке с таким могущественным королем, как Филипп Французский. Подданные не могли не сравнивать Джона с его великим отцом и братом Ричардом, и сравнение было явно не в пользу правящего монарха. Недаром один лорд точно заметил, что король думает исключительно мужскими причиндалами, потому что мозгов у него вовсе нет.

Когда путешественники наконец достигли границы, Фолкон де Берг облегченно вздохнул, обрадованный, что избавился от Джона. Он глядел на своего друга Сейлсбери, удивляясь, что эти двое могут быть братьями. У него не было ни малейшего сомнения, что граф Сейлсбери – сын Генриха II, но вот насчет Джона... его одолевали сомнения. Неужели Элинор Аквитанская подсунула ублюдка ничего не подозревающему мужу? Бедняга Генри, должно быть, в гробу переворачивается, видя, как любимый младший сын пускает по ветру все, что тяжелым трудом накопил отец.

Хозяин замка, Юстас де Вески, ходивший с Ричардом в крестовые походы, не знал, как вести себя с подобным королем. Джон открыто домогался его жены, Маргарет, и даже не пытался скрыть этого. Сначала Юстас, смеясь, делал вид, что все это веселая шутка, но когда Джон без обиняков дал понять, что ожидает Маргарет в своей спальне и постели, хозяину стало не до веселья.

Маргарет постаралась укрыться женской половине, хотя прекрасно понимала, когда господин приказывает, слуга повинуется. Юстас пришел туда в страшной ярости, срывая гнев на каждой женщине, имевшей несчастье попасться ему на глаза. Госпожа Уинвуд при виде беспомощно рыдавшей Mapгариты решила выручить супругов, дав мудрый совет:

– Кажется, эта местность славится очень крепким спиртным, которое гонят сами жители, верно?

– Да, его делают из проросшей пшеницы и солода, но вряд ли он вам придется по вкусу, госпожа, это не дамский напиток. Один глоток лишает речи, два – способности владеть ногами, целая чаша укладывает под стол! – воскликнул Юстас.

– Король Джон любит выпить, – вкрадчиво пояснила она.– Если накачать его как следует, можно спокойно подложить ему в постель кого угодно вместо Маргарет, и все будет шито-крыто.

Юстас поспешил за кувшином побольше, а Маргарет отправилась в покои, отведенные рыцарям, чтобы найти шлюху попригляднее.

Прибывший на рассвете гонец привез послание, выбившее из головы Джона все похотливые мысли. Старый Хьюберт Уолтер, архиепископ Кентерберийский, умер, и духовенство, понявшее, что король весьма вольно толкует каноническое право в свою пользу, требовало большей власти. Не посоветовавшись с королем, епископы сами выбрали из своих рядов Стивена Ленгтона и послали его в Рим, к папе Иннокентию, на утверждение в должности. Джон так обозлился, что впал в истерику и забился в припадке. Эстеллу так и подмывало дать королю зелье, от которого ему станет еще хуже, – ей очень хотелось увидеть его страдания, но здравый смысл взял верх. Все знали, кто лечит Джона, и, случись что-нибудь, немедленно осудили бы именно ее. Со времен сотворения мира мужчины винили женщин в своих бедах. Нет, если она когда-нибудь решится, лучше сразу дать Джону зелье, от которого тот не проснется, иначе его месть будет ужасной.

Король приказал Фолксу де Брете ехать в Кентербери, конфисковать владения архиепископа и земли всех остальных епископов в провинции, а Сейлсбери – отправляться в Рим, «вправить мозги» папе. Уильям пришел в ужас.

– Джон, я не служитель церкви, ничего не понимаю в делах духовенства. Я – простой солдат, а для такого деликатного поручения необходим дипломат, вроде Уильяма Маршалла. Немедленно еду в Чепстоу и все объясню Маршаллу. Ему всегда можно доверять в подобных вещах.

– Необходимо подписать этот проклятый договор, чтобы поскорее вернуться на юг. Я не верю никому с северным акцентом.

– Придется оставить здесь Юстаса де Вески, сохранять мир и порядок, а кроме того, не забудь – маленькие шотландские принцессы будут у нас – этого вполне достаточно, чтобы их братец Александр сдержал слово.

– Ха! Не зря его называют Рыжим Шотландским Лисом! Насколько ему можно верить?

– На длину струи высокого мужчины, когда тот мочится, – ухмыльнулся Сейлсбери.

– Ну что ж, придется взять его сестер заложницами. Я увезу их в Ноттингем, – согласился Джон.

В мозгу Уильяма зазвучал предостерегающий вопль. Эстелла без обиняков объяснила ему, почему Джона нельзя подпускать к маленьким девочкам. Откашлявшись, Уильям твердо сказал:

– Они слишком важны для нас, Джон. Я считаю, их нужно поручить Хьюберту де Бергу, который так хорошо охранял других заложников. Для верности я пошлю с ними молодого Фолкона де Берга, пусть следит за девчонками, пока не доставит к своему дяде. Ему понадобится всего несколько человек – остальные смогут благополучно проводить тебя до Ноттингема.

– Клянусь костями Христовыми, мне не помешает эскорт, особенно в этом вражеском гнезде! Ни один северный барон до сих пор не принес мне клятву верности, так что придется немедленно взять их сыновей в заложники, пусть попробуют пикнуть!

Сейлсбери нашел эти меры слишком решительными и, желая немного смягчить Джона, засмеялся.

– Придется дать Хьюберту еще несколько замков, иначе не вместить всех пленников!

– У него и так есть Корф, Шерборн, Уоллингфорд, не говоря уже о Дувре и Пяти портах. Я пожаловал ему земли Руме и Костон в Норфолке, еще до того, как стал королем, – перечислил Джон.

– Я пошутил, – сказал Уильям.– Не стоит так хмуриться. Поезжай в Ноттингем и отдохни.

– Не останусь я в Ноттингеме, слишком он далеко на севере, черт возьми! Не успокоюсь, пока не окажусь в своем Глочестере!

Уильям мудро промолчал, но про себя весело хмыкнул, зная, что сводный брат вне себя от ужаса, станет бояться собственной тени.

Глава 21

Королева Изабелла с каждой минутой становилась все капризнее, требуя, чтобы ее развлекали любой ценой, и поэтому Джезмин и Орион были вынуждены пускать в ход все знания магических и оккультных наук. Сегодня Орион описывал характеры людей, родившихся под разными знаками зодиака. Изабелла, естественно, настояла на том, чтобы начать со Льва, поскольку Лев был ее знаком, а Джезмин пришлось скрыть улыбку, когда она услыхала, как Орион выкручивается, пытаясь быть дипломатичным и не оскорбить королеву. Нелегко пытаться угодить тщеславной инфантильной девушке, обладающей к тому же королевской властью!

– Вы – центр вселенной, – начал астролог, – и привлекаете множество людей, к тому же наделены способностью и силой воздействовать на других и заставлять их выполнять ваши желания. Вы почти не подвержены чувству страха и можете при необходимости стать властной, энергичной и подчинять своей воле. В вас много гордости. Остерегайтесь своей вспыльчивости. Но зато в вас заметна огромная стойкость и стремление к независимости, особенно когда речь идет о воплощении ваших идей и мыслей. Вы все схватываете на лету, и это позволяет вам многое понимать с полуслова.

Но Орион благоразумно умолчал, что Львы достигают успеха в жизни любой ценой, даже идя по трупам. А следовало сказать королеве еще и следующее:

– Вы слишком эгоистичны, самолюбивы, опрометчивы, злы на язык и антипатичны, а кроме того, во всем потакаете себе, упрямы, несговорчивы и бестолковы, нетерпимы, узколобы и полны предрассудков.

Изабелла, однако, осталась очень довольна и попросила рассказать о рожденных под знаком Скорпиона. Орион, которого отнюдь нельзя было назвать дураком, сообразил, что речь идет о короле, и, тщательно выбирая слова, так, чтобы не солгать, но и по сказать всей правды, объяснил:

– Скорпионы могут быть привлекательными, энергичными, обаятельными людьми, но их иногда трудно понять, поскольку они обладают скрытностью характера. Способны сильно влиять на людей, охвачены жаждой богатства и роскоши, и следует предостерегать их от излишеств. Если Скорпион сумеет держать себя в руках, он достигнет больших успехов в жизни. Иногда они могут быть щедрыми и верными, и многие люди, переживающие трудности в жизни, приходят умолять их о помощи. Они проницательны, умны, не слушают советов других, рождаются с сильной волей и крайне решительны.

Орион не сказал, правда, что Скорпионы очень опасны в гневе и не только легко впадают в ярость, но и весьма злопамятны, несдержанны и резки, не считаются с чувствами других. Они, кроме того, циничны, своевольны и эгоистичны, могут испытывать бурные эмоции, заставляющие их терять над собой контроль.

Но Изабелла уже не слушала – ее внимание привлекла обезьянка на цепочке, обученная выделывать различные трюки: просить подаяния с маленькой шляпой в руках и притворяться мертвой.

Повинуясь странному порыву, Джезмин попросила Ориона рассказать о характере тех, кто родился мод знаком Овна. Не успели слова слететь с языка, как девушка удивилась, сама не понимая, почему затворила об этом, – лишь то, что она знает дату рождения Фолкона де Берга, еще не значит, что он ее в какой-то мере интересует. Но, возможно, она сможет узнать что-то полезное, если судьба будет настолько немилостива, что даст ей в мужья этого человека.

– Орион, только не утаивай дурных черт, я хоч знать все, – сказала она.

Орион сильно потер нос, и Джезмин подумала, что, возможно, именно поэтому он почти свернут набок.

– Овен – замечательный знак, – начал астролог, – и рожденные под ним становятся великими вождями и завоевателями, поскольку обладают энергичным и деятельным характером. Им нравится, когда другие взирают на них с почтением. Они храбры до безрассудства, беспокойны по природе и постоянно ищут, чем заняться, поэтому их нужно остерегать от рискованных, опасных предприятий. Они могут быть ласковыми, учтивыми, благородными, но также и вспыльчивыми и, если перейти им дорогу, не успокоятся, пока не отомстят. Овны агрессивны, решительны, и их характеры и темперамент могут быть причиной благоприятного или несчастного поворота в их судьбе. Они очень нетерпеливы и вечно спешат, живут для и ради дела и следуют только собственным суждениям. Умственные способности дают Овнам возможность мгновенно оценивать ситуацию прежде, чем другие успеют задуматься над ней. У них превосходная согласованность между телом и разумом, и обычно они живут деятельной плодотворной жизнью. Однако окружающие часто страдают от того, что Овны постоянно стремятся навязать им свою достаточно сильную волю.

Джезмин показалось, что Орион очень верно описал Фолкона, и неожиданно для себя она спросила:

– Какой знак благоприятен для брака с Овном?

– Существует лишь одна истинно подходящая пара для Овна – это Стрелец. Их совместная жизнь не будет гладкой, но скорее похожей на постоянный поединок, схватку двух незаурядных личностей, иногда ужасающую и опасную, но всегда волнующую. Оба будут стремиться взять верх, так что иногда победитель окажется побежденным и наоборот. Но в конце концов Стрелец покорится более сильному Овну.

На прелестном личике Джезмин было ясно написано изумление – ведь она родилась под знаком Стрельца! Но девушка тут же выругала себя за глупость: всем известно, что астрология сплошная чепуха!

– Спасибо, Орион. Скажи, а какой из двенадцати знаков рождает самый лучший характер?

– Нет ничего легче, дитя мое. Если тебе нужен друг, выбирай появившегося на свет под знаком Рака. Такие люди очень благотворно влияют на других, не бывают тщеславными или эгоистичными, они истинные мыслители, обладающие подлинной глубиной чувств и способностью делать людей счастливыми. Правда, Раки чувствительны и легко обижаются, но хорошо умеют скрывать это от других. Зато они честны, благородны, порядочны и верны друзьям и выбранному делу. Им можно доверять важные секреты, полагаться во всем, зная, что они выполнят любое поручение, просьбу или работу. Раки ненавидят склочность и непорядочность. Они взирают на окружающих с отцовскими или материнскими чувствами, словно те попросту дети, и благородно, без лишних словn помогают им встать на путь истинный. Они способны сочувствовать, понимать, очень практичны, наблюдательны и любят подолгу размышлять об увиденном и услышанном, причем могут направить все мысли на предмет раздумий. Ничто или почти ничто не может ускользнуть от их внимания. Они осторожны, благоразумны, обладают способностью анализировать увиденное и услышанное. Сила их воображения поистине изумительна. Раки часто любят вспоминать о прошлом. Кроме того, они награждены даром совершенствовать все, с чем соприкасаются.

– Ты, наверное, родился под знаком Рака? – улыбнулась Ориону Джезмин.

Тот притворился, что поражен проницательностью девушки.

– Как ты догадалась? – осведомился он, улыбчиво щуря глаза.

На следующий день настала очередь девушки развлекать королеву. Она решила гадать по ладони. Дам, страстно стремившихся узнать судьбу, оказалось так много, что Джезмин пришлось несколько часов разбираться в сплетении символов и линий на протянутых ладонях. Наконец последняя леди отошла. Джезмин, облегченно вздохнув, повернулась, чтобы узнать, довольна ли Изабелла. Однако королева, как и все в зале, с выражением растерянного недоумения уставилась на свою ладонь. Неожиданно перед Джезмин возникла чья-то мужская рука. Вкрадчивый голос произнес:

– Принцесса Джезмин, что вы можете сказать об этой конечности?

Обернувшись, она увидела возвышавшегося над ней Честера.

– Милорд граф, у меня нет такого титула, – запротестовала она, не совсем понимая причины столь необычного поступка.

– Вы внучка Генриха Второго, не так ли? – тихо спросил он.

– Да, милорд, – прошептала Джезмин.

– Тогда вы принцесса. Хотите, расскажу о вашем дедушке? – предложил граф.

– Это очень любезно с вашей стороны, милорд Вы хорошо его знали?

– Не желаете ли прогуляться по саду, пока я буду припоминать самое интересное? – осведомился он, учтиво предлагая ей руку, чтобы девушка могла на нее опереться. – Генрих считал меня одним из своих соратников. Он был из тех монархов, которые живо интересуются судьбами и благоденствием тех, кто им , и старался воспитать из нас достойных помощников в управлении государством. Генрих также щедр и великодушен к тем, кто оставался ему верен. Он назначил меня правителем Бретони, в награду за преданность. Я последний из оставшихся в живых потомков завоевателей, пришедших с Вильгельмом, и чистота крови очень важна для меня.

– Принцесса Джезмин...

– О, пожалуйста, зовите меня просто Джезмин.

– Если вы станете звать меня Ранулф, – попросил он.

– Ах, милорд, как я могу? – запротестовала девушка.

– Сможете, в свое время, – мягко пообещал он, довольный тем, что она, по всей видимости, испытывает к нему робкое почтение.

– Щедрость вашего деда сделала меня самым богатым дворянином королевства, – с гордостью объявил Честер, – однако я остался простым, обыкновенным человеком, не выставляю свои богатства напоказ, как тщеславные придворные павлины, и не ношу роскошные одежды. Я некрасив, но ценю красивые вещи больше, чем любой из тех, кого …

Джезмин недоуменно нахмурилась, не понимая, к чему он все это говорит.

– Все так хорошо отзываются о моем деде, но все будучи женщиной, не могу взять в толк, как он мог держать в заточении собственную жену.

– Генрих был вынужден ограничить огромную власть королевы. Она родила ему четверых сыновей и натравила их, словно молодых волков, на старого льва, чтобы отнять у него трон и славу. Элинор обладала очень сильным и своевольным характером, который со временем становился все суровее. Поэтому Генрих и нашел утешение в вашей бабушке, прекрасной и нежной Розамунд Клиффорд. Это был настоящий союз любви.

– Ах, – намеренно оскорбительно воскликнула Джезмин, – я и не знала, что вы настолько стары, должно быть, даже старше моего отца! – И, с притворной невинностью взглянув на графа, заметила, что в его глазах появилось выражение холодной злобы, и вздрогнула, будто кто-то только сейчас прошел по ее могиле.

– Мне еще сорока нет, мистрисс, – резко сказал граф.– Ваш дед настоял, чтобы я женился на девушке из королевской семьи. Он всегда желал, чтобы у моей жены текла в жилах кровь королей.

Джезмин так и не смогла заставить себя съехидничать, напомнив Честеру о том, как высокородная супруга развелась с ним сразу же после смерти Генриха.

Ранулф де Бландвилл жадно уставился на грудь Джезмин.

– Я однажды говорил с вашим отцом Уильямом о том, что мне нужна молодая жена.

Джезмин поняла, что затронула опасную тему, и снова постаралась намеренно неверно истолковать слова графа:

– Возможно, когда-нибудь мы породнимся через брак, ведь у меня две сестры, которые еще не помолвлены. А сейчас, извините меня, сэр, я должна вернуться к своим обязанностям.

«Ты права, мы станем родственниками... в браке», – подумал Честер, предвкушая удовольствие от перспективы получить это обнаженное изящное тело и полное и безраздельное владение.

Глава 22

По мере того как шли дни, Джезмин обнаружила, что Изабелла старалась под любым, самым неубедительным предлогом оставлять ее наедине с Честером. Как не хватало девушке поддержки и мудрого совета Эстеллы! Джезмин не могла дождаться возвращения бабки. Конечно, это означало также, что приедет и Джон, но присутствие Эстеллы стоило даже такого сомнительного удовольствия, как общество короля. Гнусная репутация Джона была общеизвестна, особенно теперь, когда труп Матильды Фитцуолтер привезли в Данмоу. Сплетни и слухи распространялись с быстротой лесного пожара и были на языках у всех, пока атмосфера мрачного отчаяния не окутала весь Ноттингем. То и дело плелись тайные заговоры, слышались произнесенные шепотом призывы к отмщению; ряды сторонников Джона начали редеть. Становилось попросту опасным находиться в лесу или поблизости – то и дело с придворными или их слугами случались какие-нибудь ужасные несчастья. Жены пилили мужей, требуя немедленно покинуть это проклятое место и вернуться в свои замки и поместья.

Матильда, леди Хей, пришла в ярость и заставила мужа, Уильяма де Бреоза, немедленно возвратиться в фамильные владения, граничившие с землями ее дорогой подруги Эвизы. Будет о чем порассказать! Джон – безжалостный убийца детей! Разве он не избавился от собственного племянника Артура, боясь, что тот займет его место?

Королю хватило всего нескольких часов пребывания в Ноттингеме, чтобы понять, куда ветер дует. Он приказал королеве и придворным складывать вещи и немедленно ехать в Глочестер, дав на сборы невероятно короткий срок – один день, поскольку хотел оказаться там к сентябрю. Джон предупредил супругу, что, если та не будет готова, он отправится в путь один, забрав с собой всю охрану и оставив ей лишь небольшой эскорт. После этого он уединился со своим другом Ранулфом для обсуждения любимого предмета – денег. Честер предложил ему за Джезмин сто тысяч крон. Джон немедленно согласился и пригласил приятеля в Глочестер, где Изабелла сможет развлечься, обдумывая, как лучше устроить тайный брак.

Эстелла сидела в ванне, куда бросила пригоршню эпсомской соли, поскольку других подходящих средств не оказалось. Неожиданно в дверь тихо постучали. Джезмин поспешно бросилась к порогу, чтобы не дать войти нежданному гостю, – Эстелла была совершенно обнажена. Перед ней стоял совсем молоденький паж.

– Король приказал ехать в Глочестер. У вас один день на сборы, – пропищал он.

– Господи Боже! – простонала старуха.– Я готова отравить всех лошадей! Моя несчастная задница!

– Почему бы тебе не ехать в носилках, бабушка? – озабоченно спросила Джезмин.

– Что?! И признаться, что я старуха? Хорошо еще, что моя воля тверже ягодиц!

Джезмин отвернулась, чтобы скрыть улыбку. Гордость заставляла Эстеллу ехать верхом, та самая гордость, унаследованная Джезмин от бабки, огромная роскошь, за которую приходилось платить дорогую цену, но, о Господи, как же она презирала людей, не обладающих этим качеством!

– Я согрела полотенца у очага. Сейчас вытру тебя и можешь спокойно лечь в постель, – успокаивала она Эстеллу.

– Спасибо, дорогая, но это невозможно. Я должна идти к шатрам, передать Жервезу запечатанное послание от де Берга.

– Разве он не вернулся с королем? – удивилась Джезмин.

– Нет. Повез шотландских принцесс к своему дяде, Хьюберту де Бергу, тому приказано их охранять.

Девушка не знала, радоваться или огорчаться такому известию.

– Вот и прекрасно. Этот мерзкий человечишка вечно угрожает мне женитьбой.

Эстелла начала одеваться.

– Поверь, есть люди гораздо хуже де Берга.

– Знаю, – вздохнула Джезмин.– Надеюсь, Ранулф де Бландвилл вернется в Честер.

– Не рассчитывай на это, – посоветовала Эстелла, – Честер и Джон близки, словно спаривающиеся псы.

– Бабушка, – в ужасе вскрикнула Джезмин, – какие непристойные выражения!

– Ненавижу непристойности, – отрезала старуха.– Запри дверь, пока меня не будет.

Как оказалось, королева Изабелла не успела приготовиться к отъезду за двадцать четыре часа, данные ей Джоном, и тот, как всегда думая лишь о себе, отправился в Глочестер, увозя с собой большую часть рыцарей и солдат. Графу Честеру пришлось задержаться, чтобы проводить королеву и ее дам. Это, однако, позволило ему не спеша обсудить планы тайного венчания. Изабелла была чрезвычано довольна собственной изобретательностью, поскольку нашла прекрасный предлог скрыть заговор от окружающих.

Было официально объявлено о предстоящем браке Фолкса де Брете с Джоан, вдовой графа Девона. Джоан выплатила тридцать тысяч крон, затребованных королем за разрешение венчаться, и свадьба должна была состояться, как только де Брете вернется в Глочестер, выполнив грязное поручение короля и отобрав у епископов их владения. Так что разговоры о «свадьбах» никого не удивляли.

К великому раздражению Джезмин, Честер старался все время держаться рядом. Она по большей части молчала, когда он пускался в длинные рассказы о славных предках, своих заслугах перед королевством, количестве городов и поселений, которыми правил, о Честере, древнем римском городе, жемчужине всех его владений. Становилось все холоднее, тяжелые облака собирались на небе, но граф описывал залитое солнцем побережье залива Сен-Мало в Бретони, местности, которой он управлял по поручению отца Джезмин. Девушка поняла – этот долговязый неуклюжий человек ухаживает за ней. Джезмин пыталась вести себя как можно холоднее и отчужденнее, но он, казалось, ничего не замечал. Как-то девушка даже намеренно резко заявила:

– Милорд граф, по-моему, крайне неприлично, что нас так часто видят вместе, ведь я помолвлена.

– Никто больше меня не осведомлен о вашей скорой свадьбе, – загадочно ответил граф.

Джезмин стало немного легче, она даже возблагодарила Господа за де Берга, служившего мощной преградой между ней и непрошеным поклонником. Но Ранулфа де Бландвилла, по-видимому, ничуть не трогал неминуемый гнев ее нареченного.

Для Джезмин путешествие казалось бесконечным, по мере того как кавалькада со скоростью улитки двигалась к Глочестеру. Она устала, злилась, душу терзали дурные предчувствия из-за назойливых ухаживаний Честера. Этот человек почему-то пугал ее, напоминал стервятника, парившего в небе, высматривая жертву и все сужая круги. Девушка ощущала, что словно попала в мышеловку, которая вот-вот захлопнется, если не поостеречься.

Наконец на горизонте показались шпили башен Глочестера. Целых три выматывающих душу недели ушло на это путешествие.

Фолкон де Берг с дюжиной отборных рыцарей разыгрывали роль нянюшек для двух малолетних сестер Александра Шотландского и их служанок. Закаленные в боях нормандские солдаты не скрывали злости и отвращения, узнав о столь неприятном поручении. С самого начала все шло вкривь и вкось. Девочки плакали, оставляя дома любимых кошек и собак, потом их лошади захромали, и Фолкону пришлось купить в Ньюкасле новых. Дети и слуги говорили с ужасающим шотландским прононсом, потому общение с ними было сильно затруднено, а англичане почти их не понимали. Погода вытворяла непонятно что, пока люди де Берга не обезумели окончательно.

Наконец драма превратилась в фарс. Фолкон облегченно вздохнул, когда дурное настроение нашло выход в бурном веселье. Шутливые схватки, громкий хохот и непристойные шутки были бесконечно предпочтительнее взрывов злобы и беспричинных ссор. Мужчины толкались, обменивались ударами, грубо разыгрывали друг друга, казалось, радуясь дождю и холоду. Чем сильнее становился ветер, тем чаще они скидывали шляпы, шире распахивали кожаные куртки и дублеты, оглушительно смеясь, словно ветер будил в них буйное веселье. И в самом деле, для этих людей, зарабатывавших на жизнь собственными мечами, такое путешествие стало чем-то вроде каникул. К ужину девочки были уже в постелях, так что все вечера оставались свободными; мужчины смеялись, пили, играли, рассказывали невероятные истории, пытаясь перещеголять друг друга.

Следующая ночь, проведенная в замке Фолкингем, оказалась одной из самых омерзительных за все это гнусное путешествие. Дождь лил как из ведра, словно разверзлись хляби небесные. Здание оказалось в таком состоянии, что им пришлось провести ночь в дырявых конюшнях, рядом с лошадьми, сражаясь за связки мокрого, гниющего сена. Настроение людей ухудшалось с каждой минутой, оскорбления сыпались, как из дырявого мешка. После одного такого обмена»любезностями» послышались глухие удары кулаков. Когда настал серенький рассвет, у половины рыцарей оказались подбитые глаза и весьма угрюмые физиономии. После часа езды обе малышки начали громко кашлять и чихать, слуги почти падали от усталости. Де Берг понял, что зима пришла слишком рано и теплых осенних дней ждать больше не приходится. Он тут же принял решение и вместо того, чтобы идти от Сполдинга сразу на юг, повернул на восток и, обойдя старое русло реки, добрался до Норфолка. В этих краях у де Бергов были обширные владения. Замок Райзинг, принадлежащий Хьюберту, был достаточно уютным и располагался в хорошем месте. Там детей могли до выздоровления уложить в постель, а Фолкон со своими рыцарями лежали бы перед жарким огнем, ели и пили до отвалу. Было уже совсем поздно, когда они прибыли в замок Райзинг, и Фолкон с удивлением увидел, что в конюшнях полно лошадей. Вглядевшись во тьму, он заметил, что на башне развевается флаг де Бергов, – значит, сам хозяин был в замке. Проехав по подвесному мосту, они очутились на внутреннем дворе, где Фолкон оставил людей, а сам прошел через проход с караульными помещениями по обеим сторонам, где сидели за ужином солдаты.

При виде племянника лицо Хьюберта расплылось в широкой улыбке.

– Фолкон, паренек, какая встреча! Сейлсбери тоже здесь?

– Нет, со мной всего дюжина человек, но ты единственный, кого я по-настоящему рад видеть сегодня.

– С чего бы это? – подозрительно спросил Хьюберт.

– Провожаю шотландских принцесс к тебе, под твою опеку, и рад избавиться от них, – ухмыльнулся Фолкон.– Плохие из нас няньки!

– Дьявол, только этого нам не хватало, – воскликнул Хью, досадливо морщась, и показал на сидящего справа человека:– Фолкон, это епископ Норвичский.

– Вижу, – кивнул Фолкон.– Я знаю епископа еще с детства.

– Верно, и именно поэтому я и приехал сюда просить у него совета... слишком странное известие я получил с прибывшим судном.– Хьюберт поколебался, но все же решил продолжать:– Папа Иннокентий отлучил Джона от церкви. Представляешь, что начнется, когда тот об этом узнает?

Фолкон скинул промокший плащ, провел рукой по волосам.

– Поэтому ты надеялся, что Сейлсбери со мной? Хьюберт кивнул.

– В Греции обычно убивали гонца, принесшего дурную весть... но я считал, что даже Джон не осмелится расправиться с братом.

– На твоем месте я бы на это не рассчитывал, – мрачно проворчал Фолкон и повернулся к епископу. – Что же будет дальше?

Тот задумчиво надул губы.

– Все кончится, как только король признает Стивена Ленгтона архиепископом Кентерберийским. Тогда папа вновь примет его в лоно церкви, а пока Джон не может посещать службу или причащаться. Пока он отлучен, любая религиозная церемония в его присутствии не будет иметь законной силы.

– А если король откажется повиноваться папе? – осторожно спросил Фолкон.– Чью сторону вы примете?

– Он не сможет не подчиниться. Мы все обязаны склонить голову перед папой, он наша высшая власть.Что касается меня, мой долг служить ему.

– Это вы так говорите, но король может посчитать иначе. Что тогда?

– Предание анафеме и вечное проклятие. Папа отлучит от церкви всю Англию, а проведение религиозных обрядов будет запрещено – ни похоронных церемоний, ни крестин и свадеб, ни утверждения завещаний. Мы больше не будем христианской страной. Папа проклянет Джона спящего и бодрствущего, сидящего и стоящего, на земле и под водой, молчащего и говорящего, в поле, городе и деревне...

Фолкон кивком головы отозвал дядю – то, что он хотел сообщить, не предназначалось для ушей епископа. Хьюберт поднялся из-за стола.

– Пойду взгляну на маленьких принцесс. Им нужно отвести особые покои.

Когда родственники остались одни, Фолкон сказал:

– Джон послал Фолкса де Брете конфисковать все земли в Кентербери. Сейлсбери отправился к Уильяму Маршаллу, с приказом ехать в Рим и прочесть папе наставление. Джон – просто дурак набитый. Северные бароны и лорды не оказывают ему поддержки, но он считает, что может править и без этого. Теперь еще и против церкви затеял войну. Если думает, что удержится на троне без помощи церкви, жестоко ошибается.

– Иисусе, – покачал головой Хьюберт.– Неудивительно, что он боится оставаться на севере и вернулся в Глочестер. Говоришь, Сейлсбери уехал в Чепстоу? Моим людям придется проводить принцесс в Корф. Завтра же отправляюсь туда. Может, мы вместе с помощью Маршалла сумеем образумить Джона. Присоединишься ко мне?

– Только до Глочестера. Я женюсь, не забыл? Потом проведу зиму в Уэльсе, в своем замке Маунтин-Эш. Лучше держаться подальше от Джона: чувствую, что вот-вот начнется гражданская война. Какого дьявола, по-твоему, я должен делать, если он прикажет мне выступить против Ноттингема или Линкольна? Думаешь, я пожертвую своими людьми ради подлых целей? – с отвращением спросил де Берг.

– Но твои люди боготворят тебя, – заметил Хьюберт.

– Это недолго продлится, если я прикажу им убивать братьев.

– Но те, кто будут верны королю, получат земли и награды, – возразил Хьюберт.

– Ну да, в следующую нашу встречу ты, возможно, уже будешь верховным судьей.– Зубы Фолкона сверкнули в волчьей улыбке.– Для меня цена слишком велика, – откровенно признался он, качая головой.

Глава 23

Джезмин еще никогда не видела такой красивой, хорошо расположенной и удобной для житья крепости, как Глочестерский замок. Неудивительно, что король протянул к нему загребущие нормандские лапы даже после того, как развелся с Эвизой. Управляющий проводил Джезмин в просторные покои на верхнем этаже, откуда открывался головокружительный вид на Черные горы Уэльса, позади которых поднимались высочайшие в стране вершины – Кембрийские горы.

Девушка повесила клетку с Фезером у окна и дала Квиллу воды в черепке и старую туфлю. Только после того как Джезмин разложила вещи, оказалось, что ее опочивальня – рядом с апартаментами графа Честера. Девушка решила завтра же поговорить с управляющим и потребовать комнату по соседству со спальней бабушки.

Эстелле понадобилось пополнить запас лекарственных трав, и она решила, что сможет найти почти все на берегах великой реки Северн. Кроме того, Джоан Девонская хотела научиться делать душистые свечи. Светильники, факелы, сальные свечи коптили и воняли, но Эстелла использовала пчелиный воск, смешанный с цветочным маслом, и будущая новобрачная горела желанием перенять новшество.

Джезмин пыталась решить, что надеть на свадьбу, до которой оставалось всего три дня. Наряд должен быть скромным, не бросающимся в глаза, возможно почти монашеским, чтобы не привлекать взгляды мужчин, особенно Честера и короля. Беда была в том, что Эстелла всегда одевала внучку как сказочную принцессу. Джезмин решила было надеть бледно-розовое бархатное платье строгого покроя с небольшим квадратным вырезом. Конечно, нижнее платье к нему было тонким, как паутина из серебряной нити. Джезмин вздохнула, сообразив, что, как бы ни оделась, все равно будет выделяться из толпы. Контраст между ее платьями и нарядами королевы был разительным, поскольку Джезмин обычно носила пастельные тона, идущие к ее белокурым локонам, а королева любила яркие цвета, оттеняющие смуглую кожу и темные волосы, и придворные дамы старались во всем ей подражать.

На следующее утро Джезмин приготовила башмаки и теплый плащ, чтобы идти с Эстеллой собирать травы, но не успела сделать и шага, как явился паж и сказал, что ее зовет королева. Недоумевая, почему Изабелле вдруг приспичило поговорить с ней наедине, девушка тем не менее решила, что той, должно быть, вздумалось погадать на картах или предсказать будущее жениху и невесте.

Изабелла все еще была в постели, хотя прикроватные занавеси были откинуты, так что на покрывала падали бледные лучи зимнего солнца. Джезмин сразу заметила, что глаза королевы неестественно блестят, свркая и переливаясь от едва подавляемого возбуждения. Облизываясь, словно кошка после сытного обеда, она объявила:

– Повелеваю вам готовиться к венчанию. Церемония состоится завтра утром. У вас есть подходящее платье, леди Джезмин?

– Я думала, до свадьбы еще два дня, ваше величество, – смутилась девушка.– Изменили сроки?

– Я имею в виду ваше бракосочетание, леди Джезмин, – пояснила королева; уголки губ чуть приподнялись в злобно-удовлетворенной ухмылке.

– Мое бракосочетание? – тупо повторила Джезмин.

Глаза королевы вновь лукаво заискрились.

– Король решил оказать вам большую честь, выдав замуж за знатнейшего лорда королевства Ранулфа де Бландвилла, графа Честера. Венчание назначено на завтрашний вечер.

– Ваше величество, это невозможно. Я помолвлена с Фолконом де Бергом, – ошеломленно пролепетала Джезмин.

Но королева лишь небрежно взмахнула рукой.

– Король нашел более достойного мужа для той, в чьих жилах течет королевская кровь. Он долго размышлял, и поверьте, леди Джезмин, обыщи все королевство вдоль и поперек, не найдете лорда могущественнее и богаче. Повторяю, вам оказана огромная честь.

– Не честь, а бесчестие! Мной воспользовались, словно пешкой, купленной вещью! Мой отец, Уильям Сейлсбери, обручил меня с Фолконом де Бергом. Я не выйду за графа Честера!

Глаза Изабеллы зловеще вспыхнули, губы жестко сжались.

– Мой супруг не просит вас стать женой Честера, а приказывает! Должна ли я напомнить, что Сейлсбери всего-навсего побочный сын? Джон ваш король! Идите к себе, госпожа, и готовьтесь к свадьбе.

Джезмин пришла в такую ярость, что была готова дать Изабелле пощечину. Капризная, испорченная, злая девчонка была готова из чистой прихоти разрушить ее жизнь.

– Я сама поговорю с королем, – холодно объявила девушка.

Но Изабелла лишь рассмеялась.

– Он и Честер уехали куда-то. Разве не помните, что сами предсказали на картах свою судьбу, леди Джезмин: «Три чаши означают новобрачную, счастливая карта предрекает радостное ожидание брачной церемонии». Но карта была перевернута, и вы объяснили, что это знаменует разорванную помолвку. Все как вы говорили.

Джезмин порылась в памяти. Да, верно, и еще она упомянула о ком-то, по чьей воле помолвка будет разорвана... Ее карта легла под картами, представлявшими короля и королеву, а это означало, что они раздавят ее.

– Завтра вечером вы будете обвенчаны. Можете идти.

Джезмин, развернувшись, вылетела из комнаты и бежала, пока не очутилась в спасительной безопасности спальни бабушки. Она отшвырнула в сторону плащ – кровь бурно кипела в жилах, и щеки заливало жаром.

– Эстелла, я так и знала, что они что-то замышляют! Изабелла сейчас объявила: завтра вечером я выхожу замуж за графа Честера!

– Клянусь Богом, ублюдок купил тебя у Джона! Его гордость задета тем, что невестка короля развелась с ним. Теперь Честер решил отомстить, женившись на внучке Генриха, пусть и незаконной!

– Не будет этого! Неужели Джон решится на подобное? – вскрикнула Джезмин.

– Джон способен на все, – спокойно подтвердила Эстелла.

– Где, черт возьми, де Берг, да еще когда он так мне необходим? – в отчаянии зарыдала Джезмин.

– Я поговорю с Джоном. Мне известно о нем нечто ужасное, так что он, возможно, станет посговорчивее.

– Изабелла сказала, что он куда-то уехал с Честером, – беспомощно пробормотала Джезмин.

– Тогда я пойду к Изабелле.

Девушка покачала головой.

– Нет, Эстелла, бессмысленно пытаться урезонить эту злобную маленькую сучку – слишком она наслаждалась, сообщая мне обо всем. Просто в экстазе была, видя, как я страдаю. Для нее это всего лишь очередная забава. Я подарок, жертва ее богам страсти, – горько бросила Джезмин.– Лучше поговорить с Честером, объяснить, что я не выношу самой мысли о замужестве. Может, он послушает меня, – сама не веря собственным словам, прошептала девушка.

Эстелла сжала ее руки.

– Мне было видение. Есть все причины верить, что Джон и Ранулф принадлежат к тайной секте, поклоняющейся Сатане. Перед моими глазами смешались жертвоприношения, мантии, маски, фаллические символы, обнаженные сплетающиеся тела, Джон и Честер, несущие перевернутые кресты. И как только они проходят через потайную дверь, все в жизни приобретает противоположный смысл: плохое становится хорошим, зло – добром, ненависть – любовью.

Холод отчаяния сковал сердце Джезмин.

– Что мне делать? – прошептала она.

– Можно отправить Жервеза на поиски де Берга.

– Но мы не знаем, где он. Эстелла, обладаешь ли ты силой найти Фолкона, истинной силой? – взмолилась девушка, заплакав.

Обе затаили дыхание, услыхав тихий стук в дверь, но тут же облегченно вздохнули – в комнату осторожно скользнул Жервез. Беспокойство и тревога ясно выражались в каждой черточке его лица.

– Леди Джезмин, госпожа Уинвуд, мне приказано не спускать глаз с Честера. Не хотелось бы волновать вас попусту, и де Берг будет недоволен, но если я не успею предупредить вас об опасности, он никогда не простит мне, да я и сам себе не прощу.

– Говори, что узнал, нельзя терять ни минуты, – приказала Эстелла.

– Честер пытался убить де Берга, стрела, ранившая меня, предназначалась ему. Теперь я знаю, в чем дело. Я подслушал, как граф говорил, что собирается завтра жениться, и боюсь, невеста – это вы.

– Королева только что уведомила меня об этом. Но, конечно, свадьбе не бывать. К завтрашнему вечеру я уже буду далеко отсюда на пути в Чепстоу, к отцу. Жервез, попытайся достать мне мальчишескую одежду и шляпу, чтобы скрыть эти предательские локоны.

– Не трать зря время, я сама найду одежду, – вмешалась Эстелла.– Лучше отправляйся за де Бергом.

– Он может находиться, где угодно. Я сделаю все, что смогу, но на поиски могут уйти недели, – резонно заметил Жервез.

– Главное – задаться целью и не отчаиваться, еще не успев приступить к делу. Будь уверен, ты найдешь его, потому что обязан отыскать, – властно заявила Эстелла.– Я погляжу в хрустальный шар. Джезмин, твоя сила больше, чем ты думаешь, а если мы объединимся... никто не сможет нас одолеть. Если между тобой и де Бергом существует духовная связь, он узнает, что ты в опасности. Сосредоточься, Джезмин. Твоя душа должна говорить с его душой.

Жервез недоверчиво уставился на женщин. Де Берг приучил его мыслить здраво и рационально. Неужели эти двое всерьез считают, что могут каким-то таинственным образом извлечь де Берга из шляпы, словно фокусник – кролика?

Глаза Джезмин были закрыты, губы безмолвно шевелились, словно девушка находилась в трансе. Взгляд Жервеза обратился к старухе, и юноша увидел совершенно другую картину. Эстелла не отрываясь смотрела в хрустальный шар с таким напряжением, что на лбу выступили крупные капли пота. Она начала произносить загадочные заклинания.

– Вижу! Вижу замок, – воскликнула наконец колдунья.– Судя по цвету камня, он, должно быть, недалеко от Норфолка.– Эстелла задумчиво сдвинула брови, пытаясь получше вглядеться.– Замок в воздухе. Не понимаю! Он медленно снимается с основания и взмывает вверх. Вот! Опять поднимается!

– Замок Райзинг![12] – едва не закричал Жервез.– Хьюберт де Берг владеет замком Райзинг в Норфолке!

– Именно там сейчас Фолкон. Джезмин, ты должна сделать все, чтобы он понял, как важно немедленно покинуть Райзинг и вернуться в Глочестер. А тебе, Жервез, необходимо сейчас же отправиться к нему, и, хотя путь не близок, ты должен верить всеми силами души, что найдешь Фолкона и он вернется вовремя, какой бы невыполнимой ни казалась задача.

Юноша смутно сознавал, что женщины пытаются заставить его смотреть на все их глазами. Они были белыми ведьмами, убежденными в собственных магических силах. Но Жервеза всю жизнь воспитывали в презрении к подобным фокусам, а такие взгляды нелегко изменить за несколько минут. Однако, каким бы ни казалось маловероятным отыскать Фолкона, оруженосец знал – он обязан попытаться. Другого выхода нет.

Этим утром в замке Райзинг дело едва не дошло до драки между дядей и племянником.

– Иисусе всемогущий, Фолкон, дай мне передохнуть! В отличие от тебя, я – простой смертный и не могу бодрствовать всю ночь, а потом еще до рассвета вскакивать на коня и мчаться неизвестно куда! Эти испанские помои, которые мы пили, должно быть, чистый яд – у меня ужасное похмелье!

– Лучше вспомни, сколько ты влил в себя! Не меньше бочки! И зачем досиживать едва не до утра, если знаешь, что нужно уезжать?!

– Можно подумать, у тебя нет слабостей, наглый щенок! Только потому, что тебе не терпится почесать причиндалы о штучку своей недотроги, мы все должны лететь как на пожар.

– Я еду, – категорично объявил Фолкон.– Ты хуже любой старухи. Неудивительно, что Джон выбрал именно тебя нянчить заложников.

Хьюберт, поглядев на Фолкона и дюжину его людей, уже сидевших в седлах, тоже заспешил.

– Фолкон, малыш, давай не будем ссориться. Дай мне несколько минут. Не знаю, в чем причина такой безумной спешки, но ты ведешь себя как медведь с занозой в заднице.

– Прости, Хью, – вздохнул Фолкон, – просто у меня какое-то странное предчувствие. Шею покалывает, волосы стоят дыбом, как шерсть у пса, почуявшего опасность. Всем сердцем ощущаю, что, если не потороплюсь, приеду слишком поздно.– И, покачав головой, добавил:– Мне необходимо вернуться, я должен...

Хью так и подмывало отпустить какую-то шуточку, но Фолкон, метнув на дядю мрачно-предостерегающий взгляд, натянул поводья и пришпорил боевого коня.

Эстелле довольно быстро удалось достать маленькие штаны для верховой езды и подбитый войлоком дублет. Она приказала одному из конюхов оседлать кобылку леди Джезмин и отправилась на поиски кого-нибудь из людей Фолкона. Правда, старуха не имела никаких прав командовать его солдатами, но, конечно, подобная мысль даже не приходила ей в голову.

– Будущая леди де Берг должна немедленно отправиться к отцу, Уильяму Сейлсбери. Нужен человек, на которого она могла бы рассчитывать, надежный рыцарь, чтобы проводить ее до Чепстоу, – объявила она первому, кого встретила. – Можно на тебя положиться?

– Несомненно, мадам. Как только прикажет миледи.– Солдат ухмыльнулся про себя, представив, как взбесится де Берг, узнав, что невеста сбежала к своему папаше, но ничего не сказал – нельзя же в самом деле отказать в помощи будущей жене господина! Если он хоть что-то понимает в женщинах, леди, особенно та, в чьих жилах течет кровь Плантагенетов, в два счета приберет к рукам де Берга и его людей!

Джезмин, с тревожно колотившимся сердцем, натянула кожаные штаны и понадежнее подвязала их черным кушаком. Потом надела сапожки для верховой езды, одновременно отдавая команды Эстелле и прощаясь с Фезером. Нетерпеливое возбуждение охватило девушку. Она связала чудесные волосы кожаным ремешком, скрутила и засунула их под шляпу с широкими полями, которую надвинула пониже на лоб. Нервы Джезмин были так напряжены, что, представляя вытянутые лица тех, кого ей так легко удалось провести, она была готова залиться истерическим смехом. Как быстро слиняет злорадство с лица Изабеллы! Но в действительности девушку подгонял страх. Она знала, как опасно пытаться разрушить черные замыслы монархов, и если побег не удастся, возмездие будет скорым и ужасающим, не только для нее, но и для любимой бабушки. Слезы брызнули из глаз, мешая видеть, а комок в горле грозил задушить. Как она сможет покинуть Эстеллу? Бабушка заметила, что она плачет.

– Джезмин, перестань думать обо мне и вспомни о себе!

– Обещай, что ты тоже ускользнешь отсюда. Я пришлю людей Фолкона помочь тебе. Господи, ты ведь пожертвовала своей жизнью ради меня!

– Именно поэтому ты должна убраться отсюда, пока еще не слишком поздно!

Джезмин прикусила губу, чтобы не всхлипнуть. Трясущимися руками она натянула перчатки, взяла маленький кнут для верховой езды и, открыв дверь, остановилась как вкопанная: за порогом оказались два высоченных мускулистых стражника.

– Дайте пройти, – велела Джезмин.

– Нам приказано никого не выпускать. Вы никуда не пойдете, миледи.

– Чей это приказ? – взвилась девушка.

Но стражники молчали. Джезмин, решив попытать счастья, ринулась вперед, но ее тут же схватили за руки и бесцеремонно втолкнули в комнату.

– Немедленно отпустите мою внучку, негодяи, пока я не послала ваши души прямиком в ад!

– Госпожа Уинвуд, нам велено проводить вас в вашу спальню, где вы должны оставаться.

– Неужели нисколько не боитесь моих темных сил?– зловеще прошипела старуха.– Смотрите, я...

– Боимся, госпожа, но страшимся короля больше, чем самого дьявола, – умоляюще пролепетал один.

– Не проклинайте нас, госпожа Уинвуд, мы люди подневольные.

– Я наложу заклятье не только на вас, но и на детей ваших, если не отведете меня к королю, – пригрозила Эстелла.

Стражники переглянулись, и второй едва заметно кивнул.

– Войди, Джезмин, и запри дверь, пока я не вернусь, – велела бабка.

Минуты тянулись бесконечно. Джезмин хотелось вопить, кататься по полу. Она стянула перчатки, швырнула кнут через всю комнату и начала нервно метаться из угла в угол. Шло время, минуты превратились в часы. Беготня окончательно измотала девушку, страх постепенно вытеснил гнев и раздражение. Джезмин рухнула на постель и впервые по-настоящему представила, что ужасная свадьба и самом деле состоится. Сама мысль была непереносима, и девушка попыталась выбросить ее из головы. Черные тени, протянувшиеся из всех углов еще больше лишали присутствия духа. Что, если Эстелла попыталась пригрозить королю и тот велел ее арестовать? Что, если Жервез не сможет найти де Берга? А если каким-то чудом и сумел, успеет ли де Берг? Вдруг он попросту не захочет спасать ее? Ведь Фолкон ни за что не сможет устоять против такой непобедимой силы, как Честер и король Джон!

Конечно, она может броситься к ногам короля, умолять не отдавать ее Честеру... но знала, какую цену запросит Джон. Сделает своей игрушкой в постели? Такая судьба ужасала девушку еще больше, чем жизнь с Честером.

Единственное, что остается, – просить о пощаде самого Честера. Надежды почти не оставалось, девушку охватывало все большее отчаяние. Только перед рассветом она, окончательно обессиленная, заснула и, проснувшись как от удара, поняла, что уже довольно поздно, хотя небо было по-прежнему темным – шел сильный ливень. Снова ужас до тошноты сжал внутренности. Настал день, когда ее жизнь будет навеки погублена. День, который кончится кошмаром.

Джезмин распахнула дверь.

– Где госпожа Уинвуд? Немедленно отведите меня к ней!

– Она в своей опочивальне. Вам незачем волноваться за ее благополучие, ее комната хорошо охраняется.

Стражники были другие. Если их успели сменить, значит, нет надежды, что они уснут и можно будет сбежать. И тут Джезмин заметила на их дублетах герб Честера.

– Тогда ведите меня к графу Честеру, его покои чуть дальше по коридору.

Стражники нерешительно переглянулись, но девушка настаивала:

– Если не согласитесь, я закричу во все горло и скажу, что вы пытались взять меня силой.

Она уже открыла рот и набрала в легкие побольше воздуха, как огромная ладонь запечатала губы.

– Хорошо, миледи, не вынуждайте нас причинять вам боль. Мы не хотим вам зла, особенно в день вашей свадьбы.

Они проводили ее к покоям Честера. Стражник поднял было руку, чтобы постучать, но Джезмин, рывком распахнув дверь, ворвалась в комнату.

Ранулф де Бландвилл, в бархатном халате, сидя за столом, завтракал. Джезмин, все еще задыхаясь, прислонилась к стене. Он тут же встал и подошел к девушке. Честер в халате выглядел куда более зловеще, чем полностью одетый, и ноги Джезмин затряслись от страха.

– Милорд граф, – выдохнула она, – пожалуйста, помогите мне, вы единственный, к кому я могу обратиться.

– Немедленно объясните, во имя Господа, что вы сделали со своими волосами и почему на вас эта омерзительная одежда? – допытывался он.

– При чем тут одежда, – вспыхнула Джезмин, – если вся моя жизнь вот-вот будет разрушена?!

Взбешенный оскорблением граф стиснул зубы; оспины белыми пятнами выступили на лице. Протянув руку, он развязал кожаный ремешок. Копна волос обрушилась на плечи девушки, и граф облегченно вздохнул.

– Когда я приобретаю предмет искусства, обычно плачу за красоту.

– Боже, почему вы не хотите меня слушать?– в отчаянии выкрикнула она.– Я не хочу выходить замуж ни за кого, а тем более за вас!

Только теперь девушка сообразила, что не стоило говорить с графом в столь дерзком тоне. На скулах Честера мгновенно выступили красные пятна.

– Вы оскорбляете меня, миледи, своими словами и нарядом. Немедленно переоденьтесь!

– Ни за что, – спокойно ответила она.

Вена на лбу Честера набухла и начала пульсировать. Схватившись за вырез дублета, он с силой дернул. Ткань не выдержала. Под дублетом у девушки была лишь тонкая сорочка. Джезмин почувствовала, как кровь отлила от лица; сердце, казалось, остановилось. Груди вздымались под непроницаемым взглядом Честера. В эту минуту он напомнил ей змею.

– Почему я должна выходить за вас замуж? – умоляюще прошептала она, почти рыдая.

– Потому что я купил тебя, – откровенно объяснил Честер, безжалостно стиснув нежные груди. – Заплатил за это... и за это.– Он бесцеремонно сунул руку между бедер Джезмин, сжал мягкий холмик – мужские бриджи почти не защищали ее. Из груди Джезмин со всхлипом вырвался воздух, и граф тут же отнял пальцы.– Я пошлю женщин вымыть тебя и одеть, как подобает невесте могущественнейшего вельможи в королевстве. Венчание состоится в шесть часов в часовне Глочестерского собора.– Глаза его сузились.– И смотри, чтобы сегодня вечером выглядела прекраснее, чем всегда! – Открыв дверь, он почти швырнул ее стражникам.– Отведите ее в опочивальню, пока не настанет время идти в церковь.

Ошеломленная неслыханным двуличием и коварством этого человека, Джезмин, спотыкаясь, вернулась к себе.

Глава 24

Жервез проклинал небеса, по воле которых лил непрестанный дождь, начавшийся еще до того, как его конь успел покрыть десять лиг. Через три часа он был вынужден снизить головокружительную скорость, боясь, что жеребец попросту сломает шею – копыта скользили в непролазной густой грязи. Переодеваться в сухую одежду не было смысла – Жервез уже промок до костей и через несколько минут вымокнет снова. Он не успел тщательно продумать маршрут и, положившись скорее на судьбу, держался северо-восточного направления, поскольку Нортхемптон был почти на середине пути. Там и придется принять трудное решение, но пока Жервез откладывал его, сколько мог.

Оба де Берга решили добраться до Кингзлинна, а потом направиться на юго-запад, в Питерборо. Погода была слишком мерзкой, чтобы любой богобоязненный христианин осмелился высунуть нос из дома или отойти от теплого очага, но Фолкон и Хьюберт продвигались вперед, не обращая внимания на ливень. В Кингзлинне оказалось, что мост через реку Ауз смыло, а сама река разбухла и потемнела, угрожая выйти из берегов и смыть все живое. Фолкон быстро принял решение. Они поедут на юг, вдоль берега, возможно, они смогут перебраться у Эли, если же нет, придется продолжать путь до Кембриджа, где Ауз и Кем сливаются и где наверняка не один мост.

Жервез оказался в Нортхемптоне только к полуночи; уставшая лошадь спотыкалась. Он понимал, что коню нужно отдохнуть и поесть, иначе им не одолеть остатка пути. Жервез остановился на постоялом дворе под вывеской «Дыра в стене» и заплатил за стойло в конюшне и овес для жеребца. Потом, растерев животное сухой соломой, зашагал в общую залу постоялого двора, чтобы хоть немного утолить голод. Жервез знал, что сможет отдохнуть всего пару часов, а потом придется вновь отправляться в путь. Но приехавший с востока путешественник весьма красочно объяснил ему, что река Ауз разлилась и переправиться невозможно – вода сносит мосты, как карточные домики.

В четыре утра Жервез сонно потянулся – все кости болели после сна в мокрой одежде, так что он даже заподозрил, уж не стал ли он с возрастом подвержен приступам ревматизма, но тут же рассмеялся: двадцать один год – далеко не дряхлый возраст. Он вскочил в седло, пришпорил коня и вновь помчался вперед под непрекращающимся, уныло моросящим дождем, который, как чувствовал Жервез, будет идти весь день. Он вновь задумался, какой дорогой ехать. Быстрее всего можно добраться до Кембриджа, если взять путь на восток, но при этом придется дважды переправляться через Ауз, потому что река делает двойной поворот. Если же повернуть коня на север, к Хантингтону, придется переплывать реку лишь однажды. Подкинуть монетку? Но тут вспомнив, что настоящее имя Робина Гуда – лорд Роберт Хантингтон, и решив, что это хороший знак, юноша направился туда. Он объехал Хантингтон, а когда увидел реку, все-таки подумал, что, наверное, сделал ошибку. Темный, взбухший, зловещий поток выглядел смертельно опасным. Жервез поехал вдоль восточного берега, безуспешно пытаясь разыскать мост, почти ничего не соображая, отупев от холода и дождя, казалось, проникавших в самый мозг. Был ли вообще мост у Или? Жервез не помнил. Он знал только, что там, где есть город и собор, должен быть мост. Жервез, все больше обуреваемый сомнениями, тем не менее продолжал гнать коня. По тому, как протестовал его пустой желудок, он понял, что уже полдень. Даже если он встретит де Берга сейчас, тот все равно не успеет добраться до Глочестера вовремя и помешать свадьбе.

Жервез остановил лошадь и вгляделся в бушующую реку. По всей видимости, он совсем рядом с Эли. И неожиданно юноше показалось, что он бредит наяву, – на другом берегу показалась группа всадников. И люди и кони были знакомы, а предводитель сидел в седле, как ни один человек в Англии.

– Де Берг! – окликнул Жервез, не зная, услышит ли тот за ревом воды, но голос прозвучал громко и ясно, как всегда, когда кто-то кричит у реки, и ему махнули в ответ. Жервез решил не медлить с дурными вестями.– Честер женится на твоей даме! – завопил он как мог громче. Фолкон взглянул на дядю.

– Я должен переплыть реку.

– Ты с ума сошел, парень! Утонешь!

– Утону? Перестань причитать как старая баба! – Фолкон спешился, снял дублет, сапоги, кольчугу и сунул их в седельные сумки.

Хьюберт вздрогнул, наблюдая за действиями племянника, – с каждой минутой становилось все холоднее. Фолкон повернулся к рыцарям и крикнул:

– Маунтин-Эш!

Те, очевидно, поняли, но остались на месте. Фолкон обмотал поводья вокруг предплечья и повел коня в реку. Хьюберт покачал головой.

– Молодой жеребец горяч и нетерпелив, но, клянусь Богом, по выдержке ему нет равных в Англии.

Де Берг был прекрасным пловцом, но бешеное течение подхватило лошадь и всадника и понесло в бурный водоворот, с которым, казалось, почти невозможно справиться. И человек и животное теряли последние силы, пытаясь удерживать головы над грязной, глинистой, засоренной водой, борясь с неумолимым чудовищем, готовым их поглотить, и медленно, но верно двигались к противоположному берегу.

Жервез в ужасе и отчаянии наблюдал, как де Берг то уходит на дно, то вновь выныривает, и наконец затаив дыхание увидел, что тот сумел выплыть. Копыта лошади уперлись в глину – животное, подгоняемое страхом, резво выкарабкалось на твердую почву.

У де Берга хватило присутствия духа успеть размотать поводья, прежде чем беспорядочно бьющиеся копыта его раздавят. Он вцепился в дерево и постепенно выбрался из реки. Огромный боевой конь, отфыркиваясь, выпустил фонтан воды из ноздрей и, дрожа, нетерпеливо ожидал приказаний хозяина.

– Ты сказал, что Честер женится на моей невесте? – недоверчиво переспросил он.

– Да, сегодня, в Глочестере. Она решила переодеться мальчиком и сбежать к отцу в Чепстоу, но я не стал бы недооценивать Честера и этого ублюдка Джона. Они не позволят добыче ускользнуть.

– Поезжай в Кембридж и остановись в «Крусей-дер-Инн», у каменного моста Вздохов. Там будет Хьюберт со своими людьми, именно в этом месте они переправятся через реку. Встретимся в Маунтин-Эш, – приказал Фолкон.

– Разве ты не поедешь на постоялый двор переодеться? – удивился Жервез.

Но де Берг лишь нетерпеливо тряхнул головой.

– Нужно спешить, но ты поезжай, на тебе лица нет. Да и конь вот-вот свалится.

Жервез устало кивнул. Де Берг не нуждался в поддержке оруженосца, роль юноши в этой драме окончена.

В полдень четыре служанки пришли в покои Дже-змин, чтобы подготовить невесту. Они внесли лохань, ведра горячей воды и вылили туда едва ли не весь кувшинчик с драгоценным жасминовым маслом, сделанным Эстеллой специально для внучки. Когда женщины попытались снять с девушки измятый мальчишеский костюм, та начала сопротивляться:

– Где моя бабушка? Я никого не хочу видеть, кроме нее.

Служанки качали головами, уверяя, что понятия не имеют, где госпожа Уинвуд. Джезмин ничего не оставалось, как подчиниться. Ей вымыли голову, искупали, положили на глаза подушечки, пропитанные настоем лесного ореха, чтобы стереть следы рыданий с красных, опухших век. Служанки не переставали удивляться нежности и мягкости кожи невесты и превозносили красоту серебристо-золотых волос, легким облаком лежавших на ее плечах.

Граф самолично приготовил подвенечное платье, и служанки громко восхищались нарядом, но Джезмин сидела плотно сжав губы, изнемогая от отвращения. Сначала прямо на голое тело надели белое кружевное платье с длинными расширенными книзу рукавами. Тонкие кружева были почти прозрачными, так что через них ясно виднелись розовые торчащие соски. Поверх накинули белую атласную тунику, разрезанную по бокам, с низким квадратным вырезом, окаймленным мехом горностая. Серебряный пояс, усаженный бледно-розовыми аметистами, лег на бедра, волосы украсил скромный венок из розовых бутонов.

Настало время идти в церковь. Дверь отворилась, на пороге появился Честер. Женщины завопили, что плохая примета, когда жених и невеста видятся перед венчанием, но он велел им уйти и, приблизившись к Джезмин, развернул роскошную мантию из белого горностая. Граф не сводил с девушки оценивающего, откровенно похотливого взгляда, уверенный, что никто никогда не видел невесты прекраснее. Джезмин вызывающе подняла подбородок.

– Я никогда не выйду за вас. И в церкви не отвечу на вопросы, откажусь давать обеты. Брошусь на колени перед епископом и стану умолять остановить церемонию.

Сильная рука сжалась в кулак, комкая мех.

– Не советовал бы, – зловеще процедил граф.– Я велел содержать под стражей госпожу Уинвуд. Ей со вчерашнего дня не дают ни есть, ни пить. Стражникам приказано принести воду только после того, как венчание состоится.

Джезмин почувствовала, как кровь отлила от лица, когда до сознания дошла ужасающая истина – придется пройти через это испытание. Смутно, через застилающую мозг пелену кошмара она начала понимать, в какую беду попала, как много общего у Честера с Джоном – оба подлые, мерзкие ублюдки, находившие удовольствие в запугивании слабых и наслаждавшиеся их терзаниями.

Честер завернул ее в мантию и позвал стражников. Джезмин, словно лунатик, молча позволила увести себя из комнаты, по длинному коридору мимо покоев графа и вниз, по винтовой лестнице замка Гло-честер. Хотя собор был рядом, приходилось довольно долго идти по продуваемому всеми ветрами двору. Этим поздним осенним вечером стемнело рано, холод пробирался под мантию, но девушка ничего не чувствовала. Ее провели мимо великолепного арочного входа в собор и почти втолкнули в боковую дверь маленькой часовни. Там уже собралось человек двадцать. Джон и Изабелла занимали отдельный передний ряд скамей. Только самые знатные вельможи и их жены были приглашены на тайное венчание.

Джезмин не поднимала глаз с тех пор, как оказалась в часовне. Лишь один раз она встретилась взглядом с Изабеллой, но, заметив злорадно-удовлетворенную улыбку, тут же вновь опустила глаза, так что длинные ресницы легли на щеки. Джезмин слышала, как епископ Глочестерский начал что-то говорить по-латыни, ощущала тошнотворный запах благовоний, перебивающий вонь горящих сальных свечей, чувствовала, как кружево ненавистного нижнего платья безжалостно натирает нежные соски. Она могла слышать, ощущать, видеть, и чувствовать, – все, кроме одного: у нее не было сил думать. Не осмеливалась думать об Эстелле, о предстоящей ночи, и в истерзанном мозгу не было ни единой мысли. Джезмин не отвечала на вопросы, пока ее не подтолкнули, и она словно попугай начала механически повторять все, что подсказывал епископ, и встрепенулась лишь тогда, когда на вопрос: «Кто отдает эту женщину в жены этому мужчине», – услыхала голос короля: «Я отдаю», – и поняла, что пропала. Все надежды рухнули. Она будто умерла. Потом Ранулф поцеловал ее, и она стала его собственностью в глазах Бога и людей.

После этого была лишь серая пустота. Джезмин ничего не помнила – ни возвращения из часовни, ни. радостных приветствий, ни дождя риса и лепестков роз, которыми осыпали новобрачных, ни того, как очутилась в королевских покоях, где в небольшой трапезной были накрыты столы, ни свадебного ужина – и очнулась лишь от взрыва оглушительного хохота. Король стоя произносил речь:

– ...А кроме того, я ценой огромных расходов, опустошивших казну; заставил нашего придворного мудреца и чародея Ориона приготовить любовный напиток – возбуждающее зелье, чтобы ночь прошла в сладостном блаженстве.

Честер, добродушно отмахиваясь от шутников, тем не менее запротестовал:

– Меня подогревать ни к чему, скорее уж дать чего-нибудь, чтобы охладить страсть.

Под громкие звуки труб и фанфар торжественно появился Орион в облаке зеленого дыма, неся огромную, высотой в фут, серебряную чашу, которую поставил перед новобрачным.

– Выпей этот магический эликсир, изготовленный из растертых в порошок рубинов, жемчужин, сапфиров и аметистов. Кроме того, он содержит изумрудную пыль и золотой песок.

Гости восхищенно ахнули, услыхав о столь драгоценном напитке.

– Выпей магическое зелье из чаши экстаза, – продекламировал Орион, – и твои сила и ярость сравнятся с мощью матерого самца оленя.

Лицо Джезмин стало белее подвенечного платья. Ранулф схватил ее за руки и потянул из-за стола. Потом, обхватив ладонями чашу, глубоко вдохнул аромат.

– Новобрачная, новобрачная, дайте выпить новобрачной, – скандировали гости.

Но Ранулф отдал кубок Ориону.

– Нет, я сам разбужу невинность, поскольку владею гораздо более испытанным и надежным оружием для возбуждения ее похоти, чем любой эликсир.

Смех и вольные шутки становились все назойливее, по мере того как присутствующие осушали чашу за чашей. Тосты из двусмысленных становились непристойными, а потом из бесстыдных – попросту непотребными. Джезмин зевнула, не из усталости, а от чисто нервного напряжения.

Честер, покачиваясь, поднялся и объявил:

– Моя невеста устала и желает отдохнуть. Думаю, настало время пожелать нам спокойной ночи.

– Пора уложить новобрачных в постель! – потребовали пьяные гости; король, подстрекаемый Изабеллой, взметнулся из-за стола и, смеясь, завопил:

– Не думай, что так легко отделаешься, ненасытный старый козел!

Мужчины бросились вперед, подняли жениха с невестой на плечи и спотыкаясь, неверными шагами, едва не уронив графа, побрели, неся «счастливую» пару на другой конец замка, где новобрачных уже ожидали приготовленные заранее покои Честера. Рядом с тяжелой, окованной медью дверью ужасная реальность вновь обдала Джезмин ледяным холодом. Она не знала, как перенесет следующие несколько минут, не говоря уже об остатке ночи. Она посмела поднять взгляд на Честера, и выражение его глаз испугало ее. Девушка почти не знала этого человека, но поняла, что вожделение пробудило в нем самые гнусные качества, и очень скоро она будет вынуждена покориться всему, что мужчины делают с женщинами.

Ее поставили на ноги и начали снимать подвенечное платье. Джезмин, охнув от неожиданности, умоляюще посмотрела на стоявшую рядом женщину.

– Не могу вынести, когда все эти люди так плотоядно глазеют на меня.

Сердце Джоан Девонской сжалось от жалости к девушке. Она уже раз вынесла подобное после свадьбы, и завтра вновь подвергнется такому же унижению, только при гораздо большем скоплении народа – ведь ее обвенчают в соборе, в присутствии сотен гостей.

До Джезмин донесся ясный, злорадный голос Изабеллы:

– Ты должна гордиться, если можешь доказать, что предстанешь перед женихом безупречной. Или твоя кожа не столь чиста, а тело не так красиво, как кажется?

Джезмин осталась полностью обнаженной – десятки жадных рук грубо стягивали кружевное платье.

Девушка старалась держать руки так, чтобы прикрыть «крохотные родинки, образующие треугольник с золотым холмом Венеры. Она дрожала крупной дрожью, когда ее поворачивали так и этак перед мужчинами, поднимая золотистые пряди, чтобы показать атласную кожу спины и стройные ноги.

Джезмин стояла обнаженная, с опущенными долу глазами, остро ощущая пожирающие ее ненасытные взгляды. Честер тоже почти разделся, прежде чем потребовал от едва державшихся на ногах гостей, чтобы те покинули комнату: ему не терпелось приступить к делу. Один лишь король, кажется, не собирался уходить и плотоядно ухмылялся приятелю.

– Ранулф, я думаю, что должен потребовать права первой ночи!

Глаза Честера зловеще сузились.

– Сколько, по-твоему, пройдет времени, прежде чем ее отец обо всем узнает? Терпение, Джон. Бракосочетание не считается законным, пока не завершено в постели. Потом она станет моей собственностью, я получу право поступать с ней, как мне будет угодно, и отец не сможет вмешаться.

Джезмин уставилась на короля, чувствуя, как все внутри обратилось в лед. Не Изабеллу следует винить и даже не Честера, потому что будь в ее дяде хоть капля порядочности, он не продал бы племянницу. Именно черное зло и жадность, таившиеся в душе Джона, были причиной ее бед, и Джезмин поклялась, что отомстит за сегодняшнюю ночь. Закрыв глаза, она пошатнулась от слабости и упала бы, не поддержи ее Честер. Джон, запрокинув голову, зашелся смехом.

– Тогда бери ее! Как-нибудь мы обменяемся женами, сам увидишь, как горяча и ненасытна Изабелла, особенно в постели с любовником, хорошо одаренным природой!

Глава 25

Честер задвинул засов, повернулся и направился к Джезмин. Последние остатки мужества покинули ее. Она начала медленно отступать, но он неумолимо надвигался и силой подтащил Джезмин к камину.

– Пожалуйста, милорд, – пробормотала она, но голос ей изменил.

Честер зажал ее подбородок большим и указательным пальцами:

– Будешь звать меня Ранулф, понятно?

– Да, милорд... Ранулф. Пожалуйста, прошу... вы сообщили о свадьбе людям, которые стерегут мою бабушку?

– Ты теперь графиня Честер и должна волноваться о более важных вещах, чем твоя бабка. Я посоветовал бы тебе лучше побеспокоиться о том, как угодить мужу. Конечно, мне нравится девичья скромность, но неповиновения я не потерплю. И не собираюсь, как Сейлсбери, баловать тебя и потакать твоим капризам. Запомни, я собираюсь вышколить и обуздать тебя, и если не подчинишься во всем и не постараешься ублажить меня, наказание будет жестоким и неминуемым.– Джезмин тряслась, как от озноба.– Ты поняла?

– Да, Ранулф, – пролепетала она, всхлипнув.

– Теперь подойди ко мне, – мягко приказал он, накрыв ладонью кремовый холмик ее груди.

Де Берг добрался до Глочестера в десять, но, несмотря на изнурительное путешествие, казалось, совсем не устал. Тело требовало немедленных действий. Он немедленно отправился на поиски своих людей. Они рассказали все, что знали, не очень много, не приводя никаких подробностей. Венчание было тайным, присутствовали только избранные гости.

– Если Честер женился на моей даме, я намереваюсь вызвать его на поединок, и мне понадобится ваша помощь. Когда Честер позовет своих рыцарей, я хочу, чтобы они не сумели и шагу сделать. Пусть он и король надолго запомнят сегодняшнюю ночь, так что если кто-то не пожелает идти со мной, скажите сейчас – и я не стану возражать.– Никто не сказал ни слова.– Чтобы в полночь ни одного человека здесь не было. Встретимся в Маунтин-Эш. Передайте это всем рыцарям де Берга.– Он выбрал двоих, кому мог доверить свою жизнь:– Монтгомери... де Клер... пойдете со мной. Монфор, присмотри за моим конем. Я поставил его в стойло. Оботри его и накорми. Боюсь, недолго придется отдыхать и мне и ему. Мне понадобится еще один выносливый рысак и пара вьючных лошадей. Оседлай также кобылку моей госпожи.

Далее Фолкон отправился в покои епископа Глочестерского. Слуга объявил, что епископ удалился в спальню и просил его не беспокоить. К тому времени терпение де Берга окончательно истощилось. Он с силой распахнул дверь.

– Отойди, если дорога жизнь. Он уж точно встревожится, если услышит, что я ему сообщу, можешь не сомневаться.

Слуга, беспомощно ломая руки, был вынужден подчиниться и покорно проводил троих мужчин в опочивальню епископа. Де Берг, коротко постучав для вида, тут же вошел.

Епископ Глочестерский, грузный мужчина с круглым красным лицом, быстро отставил чашу с вином и встал, чтобы выгнать непрошеных гостей.

– Вы заключили сегодня брак между Ранулфом Честером и Джезмин Сейлсбери? – требовательно спросил Фолкон.

– Совершенно верно. Кто вы и по какому праву пришли сюда? – бесстрашно осведомился епископ.

Но де Берг лишь нетерпеливо отмахнулся.

– И король присутствовал на церемонии? – рявкнул он.

– Не собираюсь отвечать на вопросы, пока не назовете себя, сэр, и не объясните, законна ли цель вашего прихода.

Де Берг в ярости сжал кулаки, но тут же величайшим усилием воли взял себя в руки.

– Я Фолкон де Берг. Леди Джезмин – моя нареченная. Мы с ее отцом заключили брачный контракт, и, если король был в церкви во время венчания, значит, вся церемония незаконна и не имеет никакой силы.

– Незаконна? – угрожающе повторил епископ, посчитав, что с его властью не хотят считаться.

– Папа Иннокентий отлучил короля от церкви, – просто ответил де Берг.

Епископ мгновенно присмирел.

– Поклянитесь всем святым, что это правда, – ошеломленно охнул он. Новость и вправду была сокрушительной, но епископ в глубине души знал, что Джон давно напрашивался на подобную кару и вполне ее заслужил.– Кто скажет королю? – тихо спросил он.

– А у вас не хватит мужества?– язвительно спросил де Берг.– Или для вас удобнее пойти против Рима и принять сторону короля?

Епископ рухнул в кресло, словно ноги отказались ему служить.

– Не могу сделать этого. Мой долг ясен – я должен поддержать папу, иначе он издаст эдикт, отлучающий от церкви все королевство.

– Совершенно верно, – подтвердил де Берг, удовлетворенный тем, что епископ, очевидно, не трус Если король Джон найдет время прочитать депеши из Рима, сам все узнает и поймет, что его присутствие на брачной церемонии делает ее незаконной. Одевайтесь, милорд, вам сегодня предстоит провести еще одно бракосочетание.– Епископ мгновенно побледнел.– Держитесь, ваше преосвященство. К этому часу Джон, должно быть, допился до бесчувствия. Его брат Сейлсбери, Уильям Маршалл и верховный судья через несколько дней сумеют образумить короля, – пояснил де Берг.– Поспешите, ваше преосвященство, если Честер успел осуществить этот брак, я за себя не отвечаю.

В эту минуту Ранулфу ни до кого и ни до чего не было дела – он наслаждался осмотром нового приобретения, изучая дорогую покупку, не торопясь оглаживая каждый дюйм нежной кремовой кожи Джезмин, позволяя пальцам играть со светлой шелковистой массой волос, падавших на плечи золотистым водопадом. Ладони сжали каждую из упругих грудок, словно проверяя их на вес, жадный рот впивался в соски, пробуя их на вкус. Джезмин стояла перед ним, словно застывшая мраморная статуя. Она была далеко отсюда, от этой комнаты, от этого человека, в том месте, где потные руки Ранулфа не могли ее коснуться. Честер сбросил оставшуюся одежду, и девушка бесстрастно оглядела его. Какой непривлекательный человек! При таком росте туловище длиннее ног, и, хотя его нельзя было назвать толстым, торс оказался одинаковой ширины от плеч до бедер, а мышцы некрасиво бугрились узлами. Тело было совершенно гладким, безволосым, если не считать чресел, покрытых такими же черными, редкими прямыми волосами, что и на голове.

Он схватил руку Джезмин, притянул к разбухшему фаллосу, бывшему в полувозбужденном состоянии еще с тех пор, как Честер увидел ее в девственно-белом подвенечном платье. Маленькая ладошка Джезмин безвольно лежала в его руке, и ее пальчики не сомкнулись, жадно и с готовностью, вокруг его напряженного члена. Граф, наклонившись, накрыл ее рот поцелуем, силой приоткрыл губы, глубоко просовывая язык в розовую пещерку. Девушка обмякла, словно вот-вот потеряет сознание, и Честер, не размахиваясь, но резко ударил ее по лицу.

– Не стой, как кукла! – скомандовал он. Внезапно раздался тяжелый глухой удар...

Засов с громким треском разлетелся, и глаза Джезмин широко распахнулись. Неужели Силы Вселенной, которых она молила о помощи, пришли спасти ее? Три сильных плеча одновременно налегли на дверь Де Берг пробормотал:

– Теперь я сам справлюсь, – и рыцари отошли на безопасное расстояние, уводя с собой епископа Гло-честерского. Фолкон, словно карающий сокол, ринулся в комнату. Обнаженный безоружный Честер понял, что попал в ловушку. Де Берг встал, держа одну руку на рукояти меча, другой – сжимая кинжал. Он был одет с головы до ног в черное. Кожаные сапоги доходили до бедер, перчатки небрежно сунуты за голенище сапога, широкополая шляпа прикрывала глаза, так что виднелись лишь изборожденная шрамом щека и челюсть. Честер, откинув голову, завопил:

– Стража! Стража! – Один из людей де Берга показался в дверях.– Сто крон, если схватишь его, – пообещал граф.

Но Монтгомери лишь рассмеялся.

– За такие деньги я и штанов, чтобы помочиться, не сниму!

И тут де Берг впервые заговорил, негромко, спокойно-зловеще:

– Не двигайся, если не хочешь стать евнухом.– Фолкон нечеловеческим усилием воли пытался подавить жажду крови – никогда в жизни ему не приходилось так трудно.

– Ты пришел слишком поздно, – попытался возразить Честер, – мы уже обвенчаны.

– В таком случае я сделаю ее вдовой, – радостно объявил де Берг.

Вена на лбу Честера набухла и запульсировала, на этот раз от страха. Де Берг навис над ним, словно неумолимая гора ярости. Граф невольно подался назад. Джезмин словно приросла к полу. Де Берг даже не глянул в ее сторону. Очевидно, его гораздо больше, чем ее спасение, занимала мысль о том, как отомстить Честеру, и в этот момент она ненавидела своего нареченного. Девушка метнулась к кровати, схватила горностаевую мантию, чтобы прикрыть наготу. Честер быстро повернул голову.

– Опусти глаза, это не твое, – приказал де Берг, с таким едва сдерживаемым гневом, что казалось, сейчас в самом деле прольется кровь. В широко раскрытых глазах Джезмин стыл ужас. Она хорошо знала неукротимый характер де Берга, знала, что он способен на все и ничего не страшится. И теперь в любую секунду может убить человека, посмевшего взять то, что принадлежало ему. Обнаженная сталь войдет в тело и выйдет залитая кровью, труп рухнет на пол.

Девушка посмотрела на своих мучителей; по щекам покатились слезы.

– Дьяволы, – всхлипывала она, – дикари. Только сейчас де Берг повернулся к ней.

– Я? Я презираю насилие, – процедил он.

Джезмин едва подавила истерический смех, готовый вырваться из горла, хотя одновременно почему-то хотелось визжать и сыпать проклятьями. Но смогла лишь плакать.

Де Берг надвигался на Честера, заметив, как тот посерел от страха, убежденный, что настал его последний час.

– Возьми ее, – отчаянно пробормотал наконец граф, – я отказываюсь, отказываюсь...

Де Берг сначала удивился, но тут же оглушительно расхохотался.

– Она моя. Ты никогда не имел на нее никаких прав. Твой дорогой друг Джон отлучен от церкви, и его присутствие на венчании делает всю церемонию незаконной и не имеющей силы.

Невероятное чувство облегчения охватило Честера. Силы покинули его, колени подогнулись. Джезмин презрительно поморщилась.

– Где ты держишь Эстеллу? – потребовала она.

– Нигде, – боязливо-поспешно объяснил граф.– Я и пальцем до нее не дотронулся. Она покинула Глочестер – скрылась куда-то.

Теперь настала очередь Джезмин ослабеть от облегчения. Де Берг сунул Честеру кляп в рот, связал крепко, словно кабана, которого несут жарить. Потом взглянул на Джезмин.

– Сегодняшняя свадьба была поддельной, а теперь тебя обвенчают по-настоящему.

Он стоял, гордый, властный, рыцарь из плоти и крови. Фолкон де Берг не привык к пассивной роли. С той минуты, как он увидел эту очаровательную девушку, все его сильнейшие охотничьи инстинкты были возбуждены. Сердце Джезмин бешено забилось, как всегда, от близости Фолкона, но тот просто опустил ей на талию властную руку и подтолкнул к порогу.

Оказавшись в коридоре, он подозвал своих людей.

– Наденьте дверь на петли и укрепите так, чтобы открыть ее было нелегко.– И, обратившись к Джезмин, спросил:– Где твоя спальня?

Девушка так дрожала, что не могла говорить, только показала на дверь дальше по коридору.

– Здесь добрый епископ, который встал с постели специально, чтобы провести церемонию, – вкрадчиво объявил де Берг.

– Фолкон, нет, я и так много перенесла, – воскликнула она.

– Это ничто по сравнению с тем, что еще придется перенести, – зловеще пообещал он и повел девушку в опочивальню.

Епископ Глочестерский шел следом, отгоняя непристойные мысли о том, что невеста весьма своевременно оказалась совсем голой под этой роскошной мантией.

Сильная рука де Берга не отпускала девушку.

– Простите, что приходится торопить вас, милорд епископ, но боюсь, времени остается все меньше. Произнесите все необходимые слова, с тем, чтобы поскорее вернуться в теплую постель.

Джезмин подняла глаза на Фолкона. Его лицо казалось высеченным из гранита. Весь он был исполнен мрачного высокомерия, словно сама его душа была необузданно-дикой. Именно это высокомерие вечно выводило ее из себя. Тонкий белый шрам, протянувшийся от лба до щеки, придавал ему надменно-дьявольский вид.

Словно прочитав ее мысли, он кивнул.

– Ты тогда ударила меня, помнишь?

Епископ Глочестерский торопливо бормотал латинские фразы, и Джезмин чувствовала себя совсем как в первый раз – тогда у нее тоже не было выбора.

– Нам нужны свидетели, – напомнил епископ.

Де Берг подошел к порогу и позвал рыцарей, только что кончивших возиться с тяжелой, окованной медью дверью покоев Честера.

– Может, нужны свидетели того, что произойдет сейчас? – с добродушной насмешкой осведомился Монтгомери.

В ответ сверкнула волчья улыбка де Берга.

– Не желаю, чтобы вы глазели на все это, но можете слушать, если хотите. Мне нужно, чтобы вы стерегли опочивальню.

После получения всех необходимых подписей, включая подпись епископа Глочестерского, Фолкон наконец остался наедине с невестой. Джезмин отчаянно вцепилась в края мантии, увидев, как он сбросил черный плащ и дублет. За ними последовала тяжелая кольчуга и батистовая сорочка. Подойдя к Джезмин, он чуть приподнял пальцем ее подбородок.

– Джезмин... позволь, я все объясню. Для галантных речей не осталось времени. Ты заслуживаешь страстных песен, цветов... вздохов... любовных стихов...– Загрубелый палец погладил ее по щеке.– ...Украденный поцелуй... нежные объятия... но ничего этого не будет. Джесси, прости меня за то, что придется сейчас сделать с тобой. Кажется, всю мою жизнь я должен поступать разумно, целесообразно... вот и сегодня меня вынудили быть сильным, решительным, практичным, и, к несчастью для тебя, действовать быстро.

– Фолкон, пожалуйста!

Джезмин умоляюще подняла руки, дотронулась до его груди.

– Брак должен быть совершен, и совершен именно сейчас. В этом случае он будет законным, и никто не сможет отнять тебя у меня, понятно? – резко спросил он.

Джезмин заглянула в его глаза, заметила в них лишь зеленое пламя и поняла, что Фолкон не уступит. Она молча кивнула; длинные ресницы опахалом легли на щеки.

– Твои ресницы густы, как перья, – прошептал Фолкон и, не колеблясь, потянулся, чтобы снять с нее мантию.

Она упала на пол, и Фолкон ногой отшвырнул роскошный мех. Несколько секунд он жадно пожирал взглядом девушку, не в силах отвести взгляда от изысканно-изящного тела, потом, подхватив ее мощными руками, понес к кровати. Джезмин отвернула лицо, не желая видеть, как он сбрасывает остальную одежду и подходит все ближе. Фолкон на секунду прикрыл веки и возблагодарил Бога за то, что цветок, который он так страстно желал, не был сорван другим. Потом вновь открыл глаза, не в силах дождаться, пока в памяти навеки запечатлеется образ любимой. Но постель была пуста. Джезмин стояла на коленях, на полу, сложив руки и опустив ресницы, молила Господа избавить ее от зла, принесенного в ее жизнь мужчинами. Горячая кровь ударила в голову Фолкону, обжигая неудовлетворенным желанием. Он так хотел, нет, изголодался по ней, так долго боролся с пламенем, угрожавшим пожрать его, выхватил свою любовь из объятий соперника, и теперь, вместо того чтобы с радостью отдать ему заслуженную награду, она призывает на его голову гнев Божий!

Де Берг проглотил ругательство и, обойдя постель, встал перед Джезмин. Девушка открыла глаза, увидела голые мускулистые ноги в дюйме от своего лица и поспешно зажмурилась, всхлипывая: – Нет... Ни за что...

Фолкон протянул сильные руки, чтобы прижать ее к себе, но не успел дотронуться, как девушка закричала, и он понял, что лишить ее девственности будет непросто. Все еще стоя на коленях, она повернулась к нему спиной и сжалась в тугой мячик, обхватив себя руками так крепко, что Фолкон понял: пройдет немало времени, прежде чем он сумеет ее уговорить. Но попытаться было необходимо. Фолкон отчаянно желал, чтобы этот первый раз стал для нее прекрасным, но знал – нужно спешить. Как жаль, что он не может провести всю ночь, сжимая ее в объятиях, пробудить для любви, целовать, гладить, ласкать... Но сейчас не до игр. Осуществление брака необходимо для ее же блага и безопасности. Де Берг встал на колени позади Джезмин, поднес к лицу золотистые пряди волос. Твердое, пульсирующее мужское естество коснулось спины, и девушка закусила губу, чтобы снова не закричать. Фолкон отвел шелковистую массу, прижался поцелуем к обнажившейся шее. Джезмин сознавала, что близость их тел и тепло ее гладкой надушенной плоти доводили его до такого напряжения, что он вот-вот потеряет над собой контроль.

– Джезмин, я хочу, чтобы ты наслаждалась моими ласками, хочу, чтобы тебе нравилось, когда я целую твои прелестные груди, чтобы ты таяла от счастья, когда я буду любить тебя.

Девушка подняла голову от колен.

– Ненавижу! Ненавижу тебя и твои ласки!

Не вставая с пола, Фолкон притянул ее к себе на колени, оперся на огромную кровать.

– Мой маленький цветок, – хрипло прошептал он, – раскрой для меня свои лепестки.

Он знал, как сделать, чтобы ее соски вновь стали твердыми и упругими, и, опустив голову, поймал ртом кончик левой груди, лаская его языком, медленно обводя нежный холмик. Потом начал сосать, жадно, сильно, в надежде пробудить крохотный бутон, скрытый между ляжками, заставить жаждать его ласк. Рыдания превратились в тихий мяукающий плач, и Фолкон приподнял ее ягодицы, так, что его орудие скользнуло между ее ног. Нервы девушки были так напряжены, что она, почувствовав толчки крови в этом распаленном мужском естестве, отчаянно дернулась, протянула руку, пытаясь освободиться от неумолимого копья, пока оно ее не пронзило, и охнула от вновь охватившего ее ужаса, поняв, как оно велико. У Фолкона перехватило дыхание, когда крошечная ладошка сомкнулась вокруг напряженного фаллоса – сила наслаждения почти швырнула его в пропасть блаженства. Джезмин встала, попыталась взобраться на постель, чтобы ускользнуть от Фолкона, но в этот момент золотистые завитки холма Венеры задели его щеку, и стальные руки мгновенно сжали мягкие бедра, а жадные губы накрыли потайное местечко, по которому Фолкон, казалось, изголодался и терзайся жаждой всю жизнь.

Джезмин охватили гнев и возмущение этим почти животным вторжением грубой мужской силы. В нем все было твердым как железо – железные бугры мускулов покрывали руки, грудь, ноги, даже бедра. Девушка не переживала ничего похожего на первые робкие шаги посвящения в интимные стороны жизни, когда все так ново, окутано тайной и обещанием страсти, которая обязательно придет. Она отчаянно старалась освободиться от этого горячего неумолимого рта. Наконец она, согнув колени, оперлась о плечи Фолкона и вскарабкалась на кровать. Фолкон немедленно оказался на ней.

– Фолкон, прекрати, остановись... или я навсегда возненавижу тебя.

– Жаль, дорогая, – с сожалением сказал он, – я должен вынудить тебя, но остановиться не могу. Я лучше знаю, что для тебя необходимо сейчас. Пожалуйста, любимая, пойми, ты будешь в безопасности, только когда станешь моей женой по-настоящему.

Де Берг говорил правду, он не мог не овладеть ею, если бы даже в этот момент пришлось заплатить за это собственной жизнью.

Девушка вновь всхлипнула от страха.

– Нет... нет... о, пожалуйста, нет...

Но Фолкон даже не слышал ее. Одна сильная рука подняла обе ее руки над головой, пока он покрывал поцелуями ее подмышки. Потом его губы впились в ее груди, грубо, безжалостно, но постепенно ласки стали нежнее, зубы осторожно теребили шелковистую плоть под упругими холмиками, посылая волны наслаждения, пронизывающие Фолкона, особенно когда его рот завладевал еще не познанными местечками. Вкус ее кожи, аромат тела все усиливали ощущения, пока кровь не закипела от радости.

– Джезмин, отдайся мне, – прошептал он.

– Нет... нет... не могу... не могу...– Девушка искренне верила, что он убьет ее, если пронзит жестким огромным копьем. Она плакала все громче, зарывшись лицом в грудь Фолкона, обливая его слезами.

Фолкон почувствовал, что был терпелив до крайности. Будь у него вся ночь, он мог бы дать ей больше времени, но сейчас ничего нельзя было сделать. Пригнувшись, он оседлал ее, силой раздвинул мягкие бедра, вставил между ними колено, чтобы девушка не стиснула ноги, уверенно раскрыл розовую раковину, скрытую тугими завитками золотистых волос и врезался в нее, ощутив, как рвется тончайшая преграда ее невинности. Раздался ужасающий вопль. Фолкон быстро закрыл ей рот поцелуем и вновь резким, внезапным толчком вонзился в нее, глубоко, до конца, и не было той силы, которая могла воспрепятствовать ему взять эту женщину. Он остро сознавал невероятный контраст между их телами. Огромный рост Фолкона лишь подчеркивал ее изящную миниатюрность. Твердые мускулы делали ее плоть еще мягче. Мощь и сила ярче оттеняли слабость и хрупкость. Но основное различие крылось в цвете волос и кожи. Он был столь темным, черные вьющиеся волосы покрывали едва не половину загорелого тела, Джезмин же родилась и осталась бледной и светлокожей, золотисто-серебряные пряди рассыпались по подушке спутанной паутиной. Сверху все, должно быть, выглядело так, словно дьявол насилует ангела.

Но для Фолкона все было словно в волшебном сне. Его мускулистые руки обвили Джезмин и держали неподвижно пригвожденной к постели весом могучего тела, пока он неустанно ласкал потаенную расщелину напряженным орудием своей мужественности. Он никогда еще не любил столь маленькую женщину. Лоно Джезмин оказалась непередаваемо тесно, и каждый раз, погружаясь в нее, он должен был вновь и вновь растягивать узкие стенки таинственной пещерки. Он знал, первый удар причинит ей боль, но в следующий раз все будет по-другому, и, не прекращая двигаться, наблюдал за лицом Джезмин полузакрытыми глазами. Фолкон был искусным любовником и понимал, как далеко может зайти, – как только она пыталась вскрикнуть, он накрывал ее рот своим. Наконец Джезмин в отчаянии сильно укусила его за нижнюю губу маленькими острыми зубками, и Фолкон, не выдержав, взорвался в ней, выплеснув фонтан горячего семени. Никогда еще он не испытывал подобного, потому что был доведен почти до безумия, прежде чем испытал невероятное блаженство. Фолкон понимал также, что никогда не сможет насытиться ею. Ничто уже не будет прежним. Он чувствовал себя иным, мыслил по-другому, впервые в жизни ощущал себя по-настоящему живым. Все вокруг будто окрасилось в радужные тона, и в глубине сердца и души он твердо уверился: она всегда будет принадлежать ему, только ему одному.

Но для Джезмин смерть была бы лучшим выходом. Фолкон откатился от нее, пытаясь отдышаться. Она лежала как сломанная кукла, а Фолкон испытывал небывалый прилив сил. Он торжествовал, ощущая себя всемогущим, словно сам Господь Бог. Джезмин же чувствовала себя ланью, пронзенной и раненной стрелой охотника.

Де Берг поднялся с постели. Джезмин увидела небольшую лужу крови на белой простыне и с зачарованным ужасом наблюдала, как он, окунув туда большой перстень-печатку с фамильным гербом, оставил на снежном поле багряные отпечатки – изображение сокола, безошибочную, несмываемую метку, показывающую королю, Честеру и всему миру, что он завладел добычей.

Глава 26

Джезмин закрыла глаза, слишком измученная, чтобы вновь поднять веки. От требовательных поцелуев Фолкона горело тело.

Он поспешно оделся, подгоняя ее, уговаривая встать и последовать его примеру, но слова попросту проплывали мимо ее сознания. Фолкон обошел вокруг кровати и, встав на колени, коснулся ее щеки.

– Бедная малышка, неужели ты так и не получила никакого удовольствия?

Удовольствия? Вопрос эхом отозвался в онемевшем мозгу. Джезмин лежала бледная, неподвижная, вялая, безжизненная.

Черт возьми, он должен любой ценой вновь зажечь в ней огонь, если им суждено скрыться из этого проклятого места, и значит, придется ее разозлить. Фолкону было хорошо известно, что в гневе Джезмин нет удержу. И Фолкон намеренно принялся выводить ее из себя. Хлопнув Джезмин по голым ягодицам, он объявил:

– Ну-ка вставай, да побыстрее! Даю тебе две минуты, чтобы одеться!

Он открыл дверцу гардероба, порылся в одежде и, вытащив теплое шерстяное платье, швырнул его Джезмин. Она не обратила на это внимания и не подумала подняться. Фолкон понял, что необходимо принять более действенные меры, если он хочет возбудить в ней ярость.

– Если продолжаешь лежать в надежде снова заманить меня в постель, ничего не выйдет. Клянусь Богом, вряд ли ты на что-то можешь сгодиться мужчине... в таком виде. Может, в следующий раз...

Джезмин мгновенно очутилась на полу: голова высоко поднята, кулаки уперты в бедра, зубы оскалены.

– В следующий раз? В следующий раз? – повторяла она, словно обезумевший попугай.– Никакого следующего раза, Фолкон де Берг!

Фолкон отвернулся, чтобы скрыть улыбку. Джез-мин буквально исходила ненавистью к нему. Фолкон вел себя как безжалостный дикарь. Но как бы ни были велики его сила и дерзость, она способна сразиться с ним!

– Поторопись, женщина, – бросил он.

– Теперь я женщина, ты, сладкоречивый дьявол! Просто загадка, как это мне удалось устоять перед тобой целых семь месяцев! – язвительно прошипела Джезмин.– Ну что ж, мы женаты, и награда стала собственностью. Ожидаете полной и безусловной капитуляции? Так вот, милорд, вас ждет весьма неприятный сюрприз!

Но Фолкон хлопотливо перебирал ее шелковые трико в поисках шерстяных.

– Наверное, лучше надеть две пары? Ты ведь можешь захватить только то, что на тебе.

– Куда ты меня везешь? – допытывалась она.

– В Маунтин-Эш, конечно.

– Потащишь меня через Богом забытые проклятые Блэк Маунтинз[13], на которые мне пришлось смотреть всю неделю? В таком случае, мне понадобится все!

Открыв огромный дорожный сундук, она начала укладывать платья.

– Джезмин, – запротестовал он.

– Леди де Берг, если угодно, – холодно отозвалась она.

Фолкон пытался не потерять терпения, наблюдая, как она швыряет в сундуки все, что могла найти. Наконец он в бешенстве воскликнул:

– Неужели не понимаешь, что нам нужно спасать жизнь и бежать как можно скорее и дальше? К чему вести себя как избалованная испорченная девчонка?

– А я такая и есть, – раздражающе-спокойно отпарировала Джезмин.– Глупая, изнеженная, тщеславная и, как ты сам заметил, совершенно ни на что не гожусь ни одному мужчине! Значит, ты еще больший глупец, чем я думала, потому что женился на мне.

Фолкон молча поднял с пола меховую мантию, и Джезмин сжалась.

– Никогда не надену это. И видеть больше не хочу.

Но муж насильно завернул ее в пушистый мех.

– Поверь, будешь чертовски рада этому, когда попадешь в снежную бурю в горах Уэльса.

Он с удовлетворением заметил, что Джезмин вызывающе глядит на него, а на щеках цветут красные пятна. Подхватив ежика, она предупредила:

– Не забудь моих любимцев!

Рот Фолкона сам собой открылся.

– Ты шутишь? Дорогая, любимая, мы не можем взять Прика и Фезера!

– Тогда и я останусь, – надменно заявила она. Фолкон яростно распахнул дверь, сунул птичью клетку и колючий шарик в руки Монтгомери.

– Сотри эту чертову ухмылку с лица. Де Клер, бери сундук.

Почти сотня людей де Берга собралась под деревьями позади конюшен. Лошади уже были оседланы. Мужчины изумленно смотрели на прелестное созданье с золотыми волосами, закутанное с головы до ног в белоснежный мех, и каждый задавал себе вопрос, кем приходится эта волшебная фея их хозяину, все до одного отдали бы жизнь, чтобы хоть на час поменяться с ним местами.

Фолкон помог Джезмин сесть в седло, отвязал привязанных лошадей и воскликнул:

– Вперед парни, уже за полночь!

– Нет, – ответил кто-то, – мы останемся еще на час, на случай, если король пошлет погоню. Мы их задержим.

В тишине зазвенел властный голос де Берга: – Значит, встретимся в Маунтин-Эш. Берегите себя! Будьте осторожнее!

Де Берг пустил коней ровной рысью, потому что знал – силы Джезмин на исходе. Вспомнив ужасные испытания, которые пришлось пережить днем, он начал молиться, чтобы мосты на реке Северн, протекавшей к западу от Глочестера, сохранились. Он решил, что, как только они пересекут широкую реку, нужно направляться не сразу на запад, в горы, а ехать в Чепстоу, замок Уильяма Маршалла на границе с Уэльсом. Если повезет, Хьюберт и Сейлсбери окажутся там, и он откровенно расскажет им, что сделал этой ночью.

Северн, казалось, не разлился, и они почти час скакали вдоль извилистых берегов. Фолкон старался не спускать глаз с Джезмин, поражаясь гордости, удерживавшей ее в седле. Долгий день и ночь начинали сказываться на нем, но Фолкон знал – необходимо уйти как можно дальше. Он остановился только для того, чтобы подхватить ее на руки; потом, посадив Джезмин перед собой, закутал себя и ее в свой черный плащ.

Она не сказала ни слова, но и не протестовала. Постепенно Фолкон почувствовал, как она расслабилась, согретая теплом его тела, и хотя скорее умерла, чем призналась бы в этом, но с радостью отказалась от роли амазонки, чтобы прислониться к его широкой груди. Джезмин злилась на мужа за его неизменную выносливость и стойкость, но в то же время чувствовала себя в безопасности под защитой, в первый раз за много недель. Она закрыла глаза и задремала, но перед тем, как сон окончательно окутал ее, осознала, что больше никогда не сделает подобной ошибки – не рискнет недооценивать Фолкона...

Он все-таки пришел за ней! И сдержал свое обещание либо жениться, либо оказаться в аду.

До ушей де Берга донесся слабый звук, которого он ожидал и боялся, – топот копыт за спиной. Ему показалось, что за ними гонятся человек двадцать, не меньше. Дорога впереди раздваивалась, и Фолкон понял, что другого выхода, кроме попытки оторваться от них, нет. В темноте никто не мог увидеть ни его, ни черного коня, но в этот момент он проклял белую мантию Джезмин, из-за которой их наверняка заметят. И, верно, скоро до него донесся радостный вопль, и, хотя перед ними лежала широкая тропа, де Берг свернул направо, к лесу Диерхерст, надеясь скрыться от преследователей среди густой чащи.

Де Берг крепко прижал Джезмин к себе одной рукой; она открыла глаза и вскрикнула. Он быстро отвел низко нависшую ветку, грозившую исцарапать ей лицо, ухитряясь в то же время управлять боевым конем лишь мускулистыми бедрами. Погоня была так близка, что до Фолкона доносились тяжелые запахи седельной кожи и мужского пота. Но в этот момент, он, к своему безграничному изумлению, заметил людей, бросавшихся с огромных дубов и елей на спины преследователей. Фолкон поспешно повернулся, но тьма окутала происходящее, были слышны лишь вопли и ржанье. Он не позволил Лайтнингу снизить скорость, пока они не оказались в самом сердце леса, окруженные молчанием. Из-за деревьев пока шлея какой-то человек, и Джезмин вскрикнула и тревоге. Де Берг мгновенно схватился за кинжал.

– Спрячь оружие. Это я, Робин Гуд, – объявил веселый голос.

– Роберт! – воскликнула Джезмин, облегченно приникнув к груди де Берга.

– Как ты меня нашел? – удивился тот.

– Мои люди уже несколько дней следят за тобой по всей Англии, – объяснил он.

– Почему же никто из них до сих пор не показался? – допытывался Фолкон.

– Пока тебе не нужна была помощь, – пожал плечами Робин и засмеялся.– Пойдем, мы поймали твоих вьючных лошадей. Там, за деревьями, вас ждет уютный коттедж и теплая постель.

– Нужно уйти как можно дальше, – отказался де Берг.

– Отдохните, хотя бы часа два. Я знаю, сколько уже ты обходишься без сна.

Де Берг кивнул, и Джезмин громко благодарно вздохнула.

– Мэри Энн, – воскликнула она, когда дверь ветхой хижины дровосека со скрипом отворилась и на порог упал приветливый луч света.

– Ты стала леди де Берг? – серьезно спросила Мэри-Энн.

Джезмин пробормотала нечто похожее на утвердительный ответ; происходящее казалось ей сном. Она покачнулась, и де Берг подхватил ее сильными руками.

– У нас две кровати, – весело объявила Мэри Энн, – но, боюсь, отдельных комнат нет.

Де Берг широко улыбнулся.

– Поскольку мы женаты, думаю, отдельные комнаты не понадобятся.

Он положил Джезмин на узкую кровать. Ее трясло крупной дрожью после тяжелых испытаний, выпавших сегодня на ее долю. Фолкон снял с нее сапожки и начал энергично растирать маленькие ступни. Мэри Энн принесла теплого меда, и Джезмин жадно выпила. Робин и Фолкон осушили по рогу с элем. Де Берг поблагодарил разбойника за помощь, но тот лишь отмахнулся, велел ему прилечь отдохнуть рядом с Джезмин и пообещал разбудить задолго до рассвета.

Хотя Джезмин смертельно устала, но заснуть не могла и лежала неподвижно, боясь пошевелиться. Комната была окутана мягким светом пламени очага, до Джезмин доносилось перешептывание Робина и Мэри Энн с другой кровати. Каждый раз, когда глаза их встречались, в них сияла подлинная любовь – словно они вновь и вновь находили друг друга после долгой разлуки. Почему же ей не дано встретить такую любовь?

Наконец напряжение стало невыносимым, и Джезмин зарыдала. Фолкон обнял ее, прижал к себе и позволил выплакаться, пока слезы не высохли сами собой и она не заснула на его груди, совсем обессиленная. Ей показалось, что прошло всего несколько минут, но Фолкон уже грубо тряс ее за плечи. Обе пары позавтракали элем и овсяными лепешками, и женщины со слезами распрощались.

– Ни о чем не жалеешь? – прошептала Джезмин Мэри Энн.

Та покачала головой.

– В жизни не чувствовала себя счастливее. Фолкон и тебе даст счастье, Джезмин, если только, позволишь ему.

Де Берг не разрешил жене сесть на белую кобылу и приказал ехать в седле перед ним. Джезмин окинула его с головы до ног мрачным пренебрежительным взглядом и пожаловалась:

– Роберт всегда с бесконечной нежностью обращается с Мэри Энн.

Скрыв улыбку, де Берг заметил:

– Потому что любит ее. Надеюсь, я никогда не поглупею настолько, что позволю любви лишить меня разума.

– О! Ты просто грубое животное! – воскликнула она и потом весь день отказывалась разговаривать с мужем.

Фолкон неустанно подгонял коней, не останавливаясь и на секунду, медленно, но упрямо продвигаясь все дальше и дальше, и натянул поводья только тогда, когда на землю спустились сумерки. Серое небо было затянуто свинцовыми тучами. Плохая погода и постоянные ливни сопровождали их на протяжении всего пути, угрожая окончательно измотать. Фолкону совсем не хотелось будить забывшуюся легкой дремотой Джезмин, но выхода не было. Когда он спрыгнул на землю, она открыла глаза, какое-то мгновение не понимая, где находится. Фолкон протянул руки, чтобы снять ее с седла, и грубая реальность мгновенно отрезвила женщину. Она тут же с презрением отбросила его руку. Почему Фолкон обладал свойством в мгновение ока выводить ее из себя? Достаточно было слова, жеста или хотя бы взгляда.

Фолкон стиснул челюсти, чтобы не дать сорваться с губ цветистому ругательству, и отправился собирать хворост для костра. Джезмин уселась на поваленное дерево, стуча зубами от пробиравшегося под одежду ледяного холода.

Фолкон задал корм лошадям, заново перевязал вьюки, потом снял седло с измученного боевого коня и надел его на приведенного с собой запасного гнедого жеребца, неплохих статей. Вернувшись к костру, он начал подбрасывать в огонь хворост, но в этот момент Джезмин укоризненно сказала:

– Я голодна, но, конечно, обыкновенная женщина ценится гораздо ниже лошадей!

Сохраняя бесстрастное выражение лица, Фолкон ответил:

– Поскольку ты женщина, это твоя работа.

– Где, спрашивается, я могу достать еду в такой глуши?! – вскинулась Джезмин.

Фолкон небрежно взмахнул рукой.

– В лесу полно дичи, в реке – рыбы.

Джезмин, не веря ушам, уставилась на мужа. Неужели он действительно ждет, что она отправится на охоту? Она хотела что-то сказать, но тут же закрыла рот.

– В седельных сумках припасы, – спокойно объявил де Берг.

– О, – пробормотала она, нерешительно поднимаясь.

– Не беспокойтесь, леди де Берг, я знаю, насколько вы ни к чему не пригодны.

Нижняя губка Джезмин капризно выпятилась, и Фолкон нагнул голову, чтобы поцеловать ее. Желание мгновенно охватило его лесным пожаром, но он постарался овладеть собой. Времени едва хватит на ужин, сейчас не до баловства. Но память настойчиво возвращала его к предыдущей ночи. Каким ослепительным наслаждением стала для него Джезмин! Как только они окажутся в безопасности, он полностью, до конца испытает радость блаженства с этой женщиной, отдастся страсти, которую лишь ей дано пробудить в нем. Фолкон предвкушал часы и ночи экстаза, коим он сумеет научить ее всем способам, которыми могут любить друг друга мужчина и женщина. Он не успокоится, пока не возбудит в ней ответную страсть, пока не зажжет в ней пламя потребности любить и быть любимой...

Фолкон чуть приподнял голову, прикусил нежное ушко.

– Бесполезно сейчас... но клянусь, все изменится, – пообещал он.

Когда они поели, Джезмин отказалась сесть на одного коня с мужем и настаивала на том, чтобы ехать на своей кобылке.

Они скакали до глубокой ночи, пока Фолкон наконец не увидел, как Джезмин, в полном изнеможении, поникла в седле. Он снял ее, положил на землю. Джезмин крепко спала. Фолкон укрыл жену своим плащом и устало опустился рядом, прислонившись к стволу дуба и не сводя с нее глаз.

Не успели они на рассвете вскочить на лошадей, как небеса разверзлись и полил проливной дождь. Но беглецы упрямо продвигались вперед, миля за милей, по грязной размытой дороге. Джезмин отупела от усталости. Она надеялась, что Фолкон пожалеет ее, позволит время от времени отдохнуть, но тот, казалось, даже ни разу не оглянулся, продолжая погонять коня еще семь долгих часов.

На самом же деле де Берг был просто болен от тревоги за жену. Она была хрупкой, словно цветок, и с самого утра успела промокнуть до костей. Что, если она подхватит лихорадку после долгих часов пребывания на холоде и дожде, без отдыха и горячей еды?

Фолкон с беспокойством оглянулся и заметил, что кобылка остановилась. Фолкон, пришпорив коня, подскакал к Джезмин. Бедняжка беспомощно всхлипывала. Его сердце разрывалось от жалости. Он довел ее до такого состояния, потому Что знал: если поспешить, они смогут сегодня добраться до Роскошного замка Чепстоу, резиденции Уильяма Маршалла, где будет достаточно удобств. Он был увфен, что осталось проехать всего милю-другую, останавливаться нельзя.

Де Берг, всю жизнь командовавший людьми, хорошо знал, что есть слова, которые могут вселить в людей страх и слабость, и такие, которые могут наполнить их силой и побудить к достижению немыслимых целей. Он порылся в седельных сумках, Достал один из плащей, еще не успевших промокнуть, спешился и, подойдя к жене, заметил фиолетовые круги усталости под ее глазами, бескровные губы, безвольно поникшие плечи. Вынудив себя улыбнуться, он объявил:

– Никогда не видел такого печального лица, И все из-за легкого дождичка!

Джезмин подняла хлыст, но Фолкон протянул руку и осторожно разжал онемевшие пальцы. Потом подхватил жену на руки, прижал к себе, как ребенка, и, закутав в плащ, понес к своему коню. Опять Джезмин очутилась в седле перед ним, и Фолкон, обнЯв ее одной рукой, пришпорил Лайтнинга и прошептал:

– Милая, еще две мили, и мы доберемся до Чепстоу, где ты сможешь повидаться с отцом. Кажется, леди Маршалл тебе знакома. Она – сама доброта и гостеприимство. Еще до темноты тебя уложат в теплую постель, накормят и обогреют.

Джезмин недоверчиво взглянула на мужа.

– Правда?– едва выговорила она сквозь рыдания, не представляя, что такое счастье возможно.

– Закрой глаза, а когда откроешь, мы будем далеко, – разрешил Фалкон.

Она прислонилась головой к груди мужа, там, где билось сердце, и мгновенно уснула.

Обитатели замка Чепстоу вышли на огромный внутренний двор приветствовать новобрачных. Леди Изабел Маршалл с двумя служанками хлопотали вокруг Джезмин, походившей на вытащенного из воды котенка.

Фолкон подхватил жену, передал леди Изабел, женщине неиссякаемой доброты и милосердия.

– Миледи, не можете ли уложить ее в постель часа на два? Ей нелегко пришлось.

Изабел была всегда рада гостям, и тем более счастлива приютить новобрачных хотя бы на несколько дней. Леди Маршалл в свои почти сорок лет была не только по-прежнему прекрасна, но обладала поистине материнской добротой и, бросив один лишь взгляд на Джезмин, оказалась в своей стихии – бросилась утешать, ухаживать и баловать. Она отвела молодую женщину наверх, в лучшую опочивальню для гостей, и приказала немедленно разжечь огонь в камине. Джезмин позволила служанкам раздеть себя и завернуть в одно из ночных одеяний хозяйки. Девушки расстелили постель и уложили в нее Джезмин.

В комнату вошла Изабел с чашей подогретого вина.

– Когда проснешься, я велю еще до ужина приготовить ванну. Потом сможешь спокойно поговорить с отцом и рассказать нам о свадьбе.

Джезмин допила теплое вино с пряностями, мгновенно ударившее ей в голову, и подняла два пальца:

– Две свадьбы, Изабел... два мужа. Я венчалась дважды.

– О чем ты, дитя? – удивленно спросила женщина, но Джезмин уже была в объятиях Морфея. В купальне для Фолкона была приготовлена горячая ванна, но он тут же отпустил служанок, присланных ему на помощь: в комнату вошли Сейлсбери, Хьюберт и Уильям Маршалл.

– Не возражаешь против зрителей? Мы можем поговорить здесь, – предложил хозяин.

Фолкон, ухмыльнувшись, взял мыло.

– Для меня большая честь, если маршал Англии, верховный судья и брат монарха почтят своим присутствием мое купанье.

Сейлсбери хлопнул его по плечу.

– Я горд иметь такого зятя. Добро пожаловать в нашу семью!

Фолкон поднял руки.

– Прибереги приветствия, пока не узнаешь, что я наделал. Добравшись до Глочестера, я узнал, что Джезмин выдали замуж за Честера. Пришлось вытащить беднягу епископа из постели, чтобы наверняка узнать, присутствовал ли на церемонии король. Я объяснил епископу, что папа отлучил Джона от церкви и поэтому венчание не имеет законной силы. Потом заставил его выдать Джезмин замуж за меня и оставил Честера связанным, словно кабанью тушу.

– Кровь Христова, что толкнуло брата на такую подлость? – в бессильной ярости взорвался Сейлсбери и тут же сам себе ответил: – Этот сын шлюхи погнался за деньгами. Продал Джезмин тому, кто больше дал. Ну, по крайней мере Честера одолела похоть, но Джон на все пойдет из-за жадности!

– Джон так же жаждет овладеть Джезмин, как и Честер, – перебил Фолкон.– Я должен был вырвать ее из его лап.

Уильям Маршалл брезгливо поморщился.

– Нужно положить этому конец. Его похоть не знает границ. Стоит ему пожелать любую женщину, он стремится овладеть ею. Если та сопротивляется, он просто приказывает ее похитить. Иногда жертва при этом погибает.

Но Хьюберт вновь вернулся к приключениям Фол-кона.

– Как тебе удалось сбежать?

– Мои люди остались в Глочестере, так что мы спокойно смогли ускользнуть. Мои солдаты, возможно, пожелают остаться на королевской службе, но я знаю, что большинство рыцарей последуют за мной в Уэльс. Они поедут прямиком в Маунтин-Эш и в два счета расправятся с людьми Честера, если те вздумают напасть. Король прикажет меня арестовать и пошлет своих приспешников, но, если повезет, вскоре пойдет снег, и все дороги в Уэльс на целую зиму будут закрыты.

Уильям Маршалл поднес Фолкону рог с элем.

– У короля и без того много неприятностей, чтобы думать о тебе, хотя у него мозгов не хватит это сообразить. Когда мы через два-три дня встретимся с ним лицом к лицу, сумеем заставить понять, что ему необходимо уладить свои разногласия с Римом, и, если мое слово что-нибудь значит, я настою на том, чтобы король впредь вел себя более сдержанно и осторожно. Пора ему уже быть верным своей жене, королеве Изабелле, и производить на свет сыновей.

Фолкон не хотел, чтобы Сейлсбери думал, будто он дезертировал из армии.

– Живя в Маунтин-Эш, я могу охранять приграничные земли и не допускать стычек.

– Думаю, ты поступаешь благоразумно, что держишься подальше от Джона, – отозвался тесть.– Когда пройдет зима и страсти улягутся, захочешь ли ты по-прежнему сражаться за короля?

– Да, если только он не затеет гражданской войны, – без обиняков заявил Фолкон.

– Верно, – согласился Маршалл, – этого нужно избежать любой ценой. Если бы знать поддерживала Джона, он мог бы не обращать внимания на папу, но без поддержки лордов и церкви он не имеет власти. Такому королю править нельзя.

– В моей армии слишком много наемников, – покачал головой Сейлсбери.– Это мне совсем не нравится.

– Они храбро сражаются, – заметил Фолкон, – только идут в бой лишь ради выгоды, а не во имя Англии.

– Фолкс де Брете получит в полную власть центральные графства, когда женится на вдове Девона, – вмешался Хьюберт.

Фолкон встал в деревянной ванне, и Уильям Маршалл вручил ему полотенце.

– Так или иначе, брак уже совершен.– И, ухмыльнувшись, добавил:– Бьюсь об заклад, Джон специально не захотел посетить церемонию, чтобы не было сомнения в ее законности.

– Кровь Христова, хотел бы я в этот момент быть мухой на стене Глочестерского замка. Представляете, отречение Джона провозглашается с каждой церковной кафедры, а над Честером потешается весь свет. Задал ты им перцу, наверняка все на головах стоят, – засмеялся Сейлсбери.

– Ты, должно быть, до смерти устал, – посочувствовал Уильям Маршалл.– Хьюберт рассказал нам, как ты переплывал реку.

Фолкон надел сухую одежду, выбранную из обширного гардероба хозяина.

– Хью, как ты попал сюда раньше меня? – обратился он к дяде.

– Переправились через мост в Кембридже, сменили лошадей в Тьюксбери, где расстались с твоими людьми. Я прибыл сегодня утром и не попал под этот ливень.

– Ну что ж, – сказал Маршалл, – сейчас накормим тебя горячим ужином и уложим в постель.

Фолкон поднял глаза вовремя, чтобы увидеть, как все трое перемигнулись.

Глава 27

– Джезмин, дорогая, твоя ванна готова, – сказала леди Изабел, осторожно тряхнув ее за плечо. Джезмин открыла глаза и зевнула.– О, мне так не хочется будить тебя, но ведь ты захочешь вымыться, прежде чем придешь сегодня к мужу, – продолжала Изабел, вешая клетку с Фезером у окна.

Джезмин уже хотела попросить ее найти Фолкону другую опочивальню, когда Изабел сложила руки и взглянула на новобрачную сияющими глазами.

– Как это волнующе – принимать под крышей моего дома влюбленных, и поскольку это ваша первая ночь, я имею в виду... в настоящей постели... я велела приготовить свадебный ужин... но обещаю, после здравиц в вашу честь не позволю мужчинам задерживать Фолкона за столом.

– Спасибо, Изабел, – промямлила Джезмин, не находя в себе сил омрачить столь искреннюю радость.

Изабел помогла Джезмин влезть в большую лохань с дымящейся водой и щедро намылила белокурые локоны.

– Легко понять, почему он влюбился в такую красавицу. Ну что ж, Фолкон не будет разочарован сегодня, когда увидит, как прелестно ты выглядишь. Джезмин, поняв, что выхода нет и придется лечь в постель с де Бергом, попросила:

– Изабел, вы не можете одолжить мне халат поплотнее?

– Стыдно, что он увидит тебя обнаженной? – засмеялась Изабел.– Клянусь, он, должно быть, самый дерзкий плут, постоянно заставляющий тебя краснеть! Я, как и ты, совсем не знала мужчин и жила с родителями в Ирландии, до безвременной смерти отца, потом была заперта в Чепстоу и, наконец, перевезена в лондонский Тауэр и содержалась там, чтобы никто не мог похитить меня из-за моих обширных земель. Меня выдали замуж за маршала Англии, и я смертельно боялась его до тех пор, пока муж не уложил меня в постель, не заставил почувствовать, как я дорога ему, и не научил страсти. Даже теперь, когда наши дети выросли, я по-прежнему влюблена в Уильяма.

– Вы вправду любите его? – недоверчиво спросила Джезмин.

Изабел счастливо улыбнулась.

– Когда у него в глазах при взгляде на меня загорается огонь, я задыхаюсь от желания. Нам повезло, Джезмин, ведь знаешь, браков по любви очень мало. Хьюберт рассказал, как поистине героически поступил Фолкон, узнав, что ты в опасности. Река Ауз снесла все мосты, и он бросился в бушующие волны, рискуя жизнью, чтобы успеть спасти тебя.

Джезмин как-то странно взглянула на хозяйку. Изабел вздохнула.

– Должно быть, ты очень любишь его.– Она подняла крышку дорожного сундука Джезмин и, порывшись в нем, вытащила розовое бархатное одеяние. – Сейчас погрею у камина, уж очень сырое, – пояснила Изабел, вешая платье на медную решетку.– Пойду посмотрю, может, удастся найти тот соблазнительный черный пеньюар, который несколько лет назад привез из Франции Уильям. Какая греховно-великолепная вещь для брачной ночи!

В этот момент Джезмин от всей души пожалела, что попросила у хозяйки халат. Служанки вынесли лохань и застелили брачную постель надушенными простынями, как приказала Изабел. Кроме того, девушки поставили на стол кувшин с вином и сладкие пирожки, подкинули в огонь дров и угля.

– Ваш сын Уильям был очень добр ко мне, Изабел. Он показал себя истинным другом... одним из немногих.

– Уилл с отцом ужасно поссорились, – вздохнула Изабел, – из-за того, что он не захотел возвращаться ко двору. Уилл убеждал отца отречься от короля Джона, но муж сказал: это все равно, что отречься от Англии. Боюсь, преданность числится одной из первых в списке добродетелей Уильяма. Ах, мужчины иногда так глупы! Уж этот их несчастный кодекс чести! Они избрали Джона королем и будут стоять за него до конца, и неважно, что худшего монарха Англия не знала. Женщины гораздо практичнее мужчин с их высокими идеалами. Мы видим их такими, каковы они на самом деле.

Джезмин сделала гримаску и подняла брови.

– Я даже не знаю, где сейчас моя бедная бабушка, но она всегда говорила, что мужчины ни на что не пригодны, кроме как потеть, пускать ветры, храпеть и орать.

– О, госпожа Уинвуд всегда так возмутительно откровенна! Но если мы сейчас же не спустимся к ужину, боюсь, именно этим они и займутся.

Когда Изабел под руку с Джезмин вплыла в небольшую столовую, все мужчины как один поднялись и вздохнули – никогда в жизни не видели они столь прелестной, очаровательной новобрачной, как Джезмин де Берг. Отец подошел к ней, заключил в объятия.

– Моя бедняжка, какие ужасные испытания пришлось тебе вынести!

Она взглянула в добрые глаза и в который раз недоумевающе спросила себя, как мог Джон быть его братом.

Сейлсбери погладил дочь по голове, как маленькую девочку.

– Ничего, теперь Фолкон присмотрит за тобой. Я знал, что делаю, когда обручил тебя с этим молодым дьяволом.

Глаза Джезмин вспыхнули. Будь они наедине, она точно объяснила бы отцу, что он может сделать со своим молодым дьяволом, и еще успеет сделать это при первой же возможности. Сейлсбери подвел ее к Фолкону, положил маленькую ручку в широкую ладонь. Фолкон выглядел веселым и счастливым. По насупленному лицу Джезмин было видно, что она сейчас с большим удовольствием прирезала бы кого-нибудь.

Леди Изабел Маршалл была великолепной хозяйкой. Слуги были вышколены настолько, что, скользя бесшумно как тени, ухитрялись прекрасно выполнять свои обязанности. По ее приказу обеденный стол длиной в двадцать пять футов накрыли на шестерых. На тонкой кремовой льняной скатерти стояли кубки венецианского хрусталя. Темные, красновато-коричневые хризантемы и тонкие свечи из душистого воска служили украшением.

Изабел усадила Джезмин между мужем и отцом, а сама села между своим мужем и Хьюбертом де Бергом.

Уильям зачарованно покачал головой.

– Такая прелестная крошка! Вы уверены, что это дитя достаточно взрослое, чтобы стать женой и матерью?

– Ей девятнадцать, Уильям, – вмешалась Изабел.– Именно в этом возрасте я вышла за тебя замуж. Неужели не помнишь?

– Помню? Я помню такое, чего нельзя рассказать на людях, но обязательно прошепчу тебе на ушко позже, когда мы останемся наедине.

– Я же говорила, ему нравится заставлять меня краснеть, – засмеялась Изабел.

Подали прозрачный черепаший бульон со сливками, потом жареную камбалу. Блюдо с устрицами послужило поводом к вольным шуткам мужчин, заставлявших Фолкона взять вторую порцию. Джезмин почти не понимала намеков, и гости одобрительно поглядывали на нее – невинность была качеством, высоко ценившимся в невесте.

Принесли цаплю в бургундском соусе, горы окрашенного шафраном риса с поздними овощами. На Десерт были меренги с начинкой из яблок, орехов и взбитых сливок и большая головка сыра, обложенного спелыми грушами. Напитков оказалось великое Разнообразие – старый эль, сидр, красное и белое Вино, привезенное два года назад из винных погребов маршала во Франции.

Каждый из присутствующих предложил тост за невесту. Фолкон, в свою очередь, поблагодарил всех от Имени Джезмин и предложил тост за гостеприимных Хрзяина и хозяйку, но когда Джезмин протянула слуге пустой бокал, чтобы тот его наполнил, де Берг отказался за нее.

– Может, девочка хочет еще, – заступился Хьюберт.

– Леди Джезмин хочет того, чего хочу я, – твердо заявил Фолкон.

Джезмин сунула руку под стол, сжала кулак, изо всех сил ткнула мужа в бедро и приглушенно вскрикнула – пальцы заныли так, словно она ударилась о камень. Гости, мгновенно замолчав, уставились на нее, и Джезмин решила воспользоваться случаем.

– Муж меня ущипнул, – солгала она.

– Не может оторваться от жены, – засмеялся Хьюберт.

– Ну что ж, думаю, можно разрешить молодым удалиться, – благодушно вставил Уильям.– В конце концов, это их брачная ночь.

Изабел поднялась из-за стола и увела Джезмин с собой. У порога она обернулась, взглянула на Фол-кона сияющими глазами и сказала:

– Лишь дайте нам несколько минут, милорд.

Она долго хлопотала над последними приготовлениями, словно сама была новобрачной. Наконец бледно-золотистые волосы были расчесаны, побрызганы духами, черную прозрачную сорочку завязали под грудью Джезмин розовыми лентами. Изабел пожелала невесте радости и счастья в брачную ночь и удалилась. Через несколько минут Фолкон открыл дверь опочивальни и встал как вкопанный, не в силах оторвать взгляда от тонкого черного одеяния, словно предназначенного для того, чтобы показывать, а не скрывать изящные формы Джезмин. Фолкон очень устал, но почему-то ему внезапно расхотелось спать. Она быстро подбежала к нему, приложила палец к губам.

– Тише, не говори громко. Не хочу, чтобы Изабел слышала, как мы с тобой деремся, будто кошка с собакой. Она откуда-то взяла, что мы безумно влюблены друг в друга и не могли дождаться, пока поженимся.

Фолкон попытался взять ее за плечи.

– Не возражаю против того, чтобы и притвориться разок... только чтобы угодить Изабел, – прошептал он.

– Не прикасайся ко мне, – прошипела Джезмин. Он отнял руки так быстро, что она едва не упала.

– Ждешь, чтобы я каждый раз униженно просил разрешения прикоснуться к тебе? – с бешенством процедил Фолкон.– Я уже успел немного устать от бесконечных отказов!

– Мы просто не подходим друг другу. Стоит нам остаться наедине, готовы глотку перегрызть один другому, но сегодня мне не хочется обидеть Изабел. Она была так добра ко мне и так волновалась, принимая в своем доме новобрачных, – тихо возразила Джезмин.

– Надеюсь, ты не думаешь, что можешь без конца отказывать мне! Сама прекрасно знаешь, что, если я захочу, тебе придется позволить мне все на свете, – взорвался Фолкон.

– Попробуй хоть пальцем меня коснуться! Закричу так, что стены обрушатся! – вскинулась Джезмин.

Фолкон не привык отступать и всегда был готов принять вызов. Он немедленно толкнул ее на постель, и Джезмин издала пронзительный вопль:

– Я села на Прика[14]!

– Клянусь Богом, Джезмин, они подумают, что я тебя убиваю! – Но тут юмор происходящего дошел до Фолкона, и он начал хохотать:– Я думал, ты назвала его Квилл!

– Вот именно, но ты так часто звал ежа Приком, что я изменила ему имя.– Она закрыла лицо руками и простонала:– О Боже, что они обо мне подумают!

– Посчитают тебя очень страстной, если можешь кричать на весь замок, – ухмыльнулся Фолкон.

– Они и о тебе невесть что вообразили. Решили, что ты совершил неслыханный подвиг, переплыв ради меня бушующую реку, и будто между нами такая сильная духовная связь, что ты откуда-то узнал о грозящей мне опасности. Мне отведена роль попавшей в беду дамы, а тебе – благородного героического рыцаря.– Джезмин внезапно замолчала и пригляделась к Фолкону.– Ты вправду переплыл эту реку, – поразилась она.– Господи, да ты, должно быть, на ногах не стоишь. Прости, пожалуйста...

Фолкон вздохнул от удовольствия, как всегда, когда слова Джезмин были сладки как мед. Она извинялась перед ним, и он неожиданно представил, как грубо, хотя и восхитительно страстно принудил ее отдаться в ту ночь. Джезмин была такой хрупкой. Наверное, слишком эгоистично не дать ей отдохнуть сегодня. Фолкон знал, что может держать себя в руках лишь до определенного момента, после которого верх возьмут инстинкты его сильного тела, и тогда он будет не властен над собой. Джезмин довела его до такого состояния, когда ничто больше не имело значения, кроме одного – врезаться в нее как можно глубже.

– Я буду спать на полу, – хрипло пробормотал он непослушным языком.– Тебе необходим отдых, впереди еще долгий путь.

– Ты тоже измучился и будешь спать в постели в свою брачную ночь, или вечный позор падет на мою голову. Только не прикасайся ко мне, а на мягкой перине все же удобнее, чем на камнях.

Фолкон взглянул на жену. Только ребенок способен поверить, что мужчине, любому нормальному мужчине, спокойнее лежать рядом с почти голой женщиной, чем в одиночестве на полу.

– Хорошо, – тихо согласился он, потушил свечи, быстро разделся и обнаженный забрался в кровать. Он лежал тихо, напряженно и остро сознавая близость нежного тела, ощущая ее тепло и соблазнительный аромат. Никогда еще он не был так далек от сна. Фолкон слышал каждый легкий вздох, каждое слабое движение.

Чем дольше он лежал, тем становилось труднее. Сладкая тяжелая боль в чреслах росла с каждой минутой. Фолкон мысленно умолял жену прикоснуться к нему, протянуть руку, так, чтобы у него не осталось сомнений в ее желании.

И неожиданно он сообразил, как по-дурацки ведет себя. Джезмин принадлежит ему, и он насладится ею, согласна она или нет. Фолкон был так широкоплеч, что занимал большую часть постели, и ему не нужно было тянуть далеко руки, чтобы отыскать жену. Он просто сжал ее тонкую талию так, что пальцы сошлись, словно пояс, и поднял ее на себя.

Джезмин на секунду застыла, потом начала лихорадочно сопротивляться, но Фолкон крепко прижимал ее к своему упругому мускулистому обнаженному телу.

– Пусти или закричу!– пригрозила она.

– Кричи, если хочешь, – разрешил Фолкон, – но мне почему-то кажется, что ты не сделаешь этого.

Джезмин с новой силой начала вырываться, пока от сорочки не остались одни клочья, но напрасно – она по-прежнему была пригвождена к стальному телу Фолкона. Он слегка разжал руки, и Джезмин, подняв голову с его груди, взглянула в бушующее зеленое пламя сверкающих глаз.

– Мы муж и жена, Джезмин. Тут нет никакого стыда, дорогая.

Одна рука отпустила ее талию и поползла выше, чтобы сжать тяжелую округлую грудь, твердый розовый кончик которой обжигал ему кожу.

– Отдайся мне, любимая, – хрипло пробормотал Фолкон, приблизив губы к ее шее.

– Фолкон, подожди! – отчаянно выкрикнула она.

Ее тело все еще помнило боль, которую причинило его огромное копье, и Джезмин была готова на все, лишь бы он не врывался в нее снова. Она с ужасом чувствовала, как возбужденное мужское естество прижимается к тому месту, откуда расходятся ноги, всего в нескольких жалких дюймах от желанной цели. Как отодвинуться от этого мощного оружия?

– Можно, я лягу рядом? – тихо попросила она. Фолкон нехотя отпустил ее роскошную грудь и, стиснув талию, без усилий поднял Джезмин, положил на спину, повернулся на бок и, опершись на локоть, стал ее разглядывать.

– Не дрожи так, любимая, я буду нежен и ни-за что не причиню тебе зла, – прерывисто выдохнул Фолкон.

– Один раз ты уже сделал мне больно, – обвинила Джезмин, но тут же переменила тон и начала умолять:– Пожалуйста, не мучай меня, только не мучай меня.

– Лежи спокойно, дорогая, я хочу не терзать тебя, а любить, – уговаривал Фолкон.– Прежде чем эта дверь снова откроется, я намереваюсь сделать тебя своей женой, настоящей женой.– Она лежала молча, напряженная, неподвижная.– Джезмин... ты так невероятно прекрасна...

Загорелая рука ласкала волосы лунного цвета, губы коснулись ее губ, нежно, нерешительно, наслаждаясь вкусом ее розового ротика, по которому так истосковался Фолкон, но едва он приподнял голову, Джезмин отвернулась, отодвинувшись как можно дальше от его голодного рта... Но руки мужа немедленно обвились вокруг ее талии, и Джезмин с досадой поняла, что ее груди, как и самые потайные местечки, были теперь открыты для его ласк. И тут она с ужасом поняла, что ее голые ягодицы плотно прижаты к его чреслам. Его фаллос был напряженно-горяч и тверд. Фолкон резко втягивал в себя воздух каждый раз, когда она дергалась, и округлый зад ласкал кончик его воспламененного копья. Он судорожно гладил большими пальцами ее соски, пока они не стали жесткими, как драгоценные камешки, но Джезмин старалась сжаться, чтобы избежать его прикосновений.

– Радость, любовь моя, я хочу лишь обнимать тебя, дотронуться, погладить...– теряя голову, уговаривал Фолкон.

, – Я-я п-позволю тебе... только, Фолкон, пожалуйста... не надо того... другого... пожалуйста...

Нетерпеливый ответ уже был готов слететь с его губ, но тут он ощутил соленую влагу ее слез на своих губах, и его сердце и решимость растаяли, как снег на солнце. Фолкон проклял себя за то, что принудил Джезмин в ту ночь, в Глочестере. Он прекрасно понимал, что она считает это почти насилием, и неудивительно, что теперь молит его не мучить ее снова. Придется сделать все возможное, чтобы убедить Джезмин: супружеские отношения не всегда основаны на жестокости. Фолкон с бесконечной нежностью повернул жену лицом к себе.

– Моя дорогая крошка, поверь, я больше не причиню тебе боли. Прости меня за то, что пришлось принудить тебя тогда.– Он погладил Джезмин по волосам, чтобы успокоить ее и заставить слушать.– Раздвинь ноги, хоть чуточку. Обещаю, что проникну в тебя всего одним пальцем. Только успокойся, дорогая, и я доставлю тебе наслаждение. Но Джезмин отказывалась отвечать.

– Милая, я знаю, ты очень мала, особенно там, внизу, но знаю также, как не причинить тебе боли, сделать горячей и влажной, и клянусь, что не овладею тобой, пока не будешь готова.

Сжав кулаки, Джезмин начала бить его по груди.

– Нет! Нет! Нет! – всхлипывала она.

– Я изголодался по тому, что принадлежит мне по праву мужа, и возьму тебя, чего бы мне ни стоило, – сжав челюсти процедил Фолкон, теряя терпение.

– Ах, почему ты не позволил мне пить? Будь я в полусознании, может, и сумела бы вынести все это....

Слова Джезмин больно вонзились в Фолкона, раня его гордость. Так прекрасна и так жестока! Он был глубоко уязвлен тем, что женщине необходимо опьянеть, прежде чем она сможет вынести его объятия.

Слезы повисли на ресницах Джезмин; Фолкон терпеливо снял их губами, с нежностью, разрывавшей его сердце, и глубоко вздохнул, чтобы охладить сжигающую его страсть.

– Ш-ш-ш, тише, любимая, обещаю, что не сделаю того... другого... если позволишь ласкать себя, обнимать, прикасаться, – неохотно пробормотал он.

Джезмин взглянула ему в глаза, молчаливо ища ответа.

– Ты вправду не станешь всовывать это в меня? Фолкон улыбнулся и прошептал:

– Даю слово не совать это в тебя, если разрешишь дать волю моим рукам и губам.

Через несколько напряженных мгновений Джез-мин нерешительно кивнула. Фолкон сильной рукой притянул ее к себе, как ребенка, пока другая рука осторожно гладила нежное тело. Он не хотел пугать Джезмин и поэтому не торопясь поднес ее пальцы к губам, почтительно поцеловал каждый и положил ее руку к себе на грудь. Джезмин мгновенно сжалась, как только ощутила прикосновение жестких вьющихся волос. Фолкон повторял себе, что застенчивость исчезнет, как только она лучше узнает его тело, и начал осыпать ее поцелуями, начав с макушки, приходившейся ему под подбородок, потом, ласково приподняв ее личико, коснулся губами висков, век, носа, верхней губы. Потом, чуть приоткрыв губы Джезмин, он позволил кончику своего языка коснуться розового язычка, легким, молниеносным, дразнящим движением, и долго-долго целовал ее, прежде чем позволил себе новые ласки. Он медленно откинул одеяло, чтобы видеть тело жены во всем его великолепии, и поднял Джезмин выше на подушки, сгорая от желания ласкать ее губами. Она вновь попыталась отстраниться, уперевшись ему руками в грудь.

– Джесси, ты согласилась, – настаивал он, нагибаясь и обводя языком глубокую впадину пупка.

Хотя сейчас Фолкон находился гораздо ниже ее, Джезмин с трудом могла дотянуться до его плеч, но, отталкивая мужа, добилась лишь того, что настойчивый рот коснулся треугольника золотистых волос. Неужели он снова проникнет в нее своим порочным языком? Нет, нет, не может быть!

Но ее худшие страхи тут же подтвердились.

– Фолкон, не надо, – едва не обезумев, вскрикнула она.

– Джезмин, ты согласилась, – пробормотал он, не поднимая головы, и, чуть развернув розовые лепестки, повторил те же мгновенные, дразнящие, быстрые движения языком, словно целовал ее рот.

– На это я не давала согласия, милорд, – простонала она, вспоминая, что перед свадьбой он предлагал любить ее языком, чтобы потом Джезмин легче было принять в себя его огромное копье.

Она была не в силах поверить, что он способен на такую грешную ласку, и само упоминание о подобном потрясло Джезмин до глубины души. Но теперь она с ужасом поняла – муж ожидает, что она позволит ему осуществить любую непристойную фантазию, какая придет в голову, и постаралась улететь мыслями далеко-далеко, чтобы больше не чувствовать тех омерзительных вещей, которые Фолкон проделывал с ней.

И хотя тела супругов соприкасались, пропасть между ними, духовная, эмоциональная трещина, угрожающая разделить их навеки, становилась все шире. Фолкон знал, что, если не уничтожить эту бездну, жизнь превратится в ад. Но по мере того, как его руки и рот становились все более дерзкими, а ласки интимными, Джезмин уходила дальше и дальше.

Фолкон горел в лихорадке желания, страдая от сладкой боли, не находившей выхода. Он проклинал себя за обещание не пытаться овладеть Джезмин – нужно было помнить, какие страдания придется терпеть, если он не найдет облегчения. Охваченный любовной мукой, он поднялся и, скорчившись, навис над Джезмин; все его тело ныло от жажды найти блаженство, к которому он так стремился.

Осторожно оседлав ее, он позволил пульсирующему багровому древку скользнуть в ложбинку между задорно торчащими грудями Джезмин, потом сжал ладонями упругие шары и сдавил их, пока нетерпеливое мужское естество не скрылось между ними.

Джезмин не могла больше молчать и тихо протестующе воскликнула:

– Милорд, что вы со мной делаете?!– Но Фолкон уже ничего не сознавал. Всего несколько толчков – и он уже задыхался от экстаза, кончив прямо на ее груди, едва удерживаясь от побуждения размазать горячее семя по шелковистой коже. Вместо этого он нежно вытер мягкие холмики лохмотьями сорочки. Взбешенная Джезмин выхватила у него погубленный наряд и молча отвернулась, кипя гневом.

Проснувшись, Фолкон обнаружил, что его щека прижата к горячей груди, и застонал, вспомнив все, что было накануне. Джезмин открыла глаза и мгновенно отпрянула от него; непрощающие глаза явно осуждали мужа за те грязные вещи, которые он никогда не должен был делать.

Фолкон взметнулся с кровати, словно она опрокинула на него ведро ледяной воды, и как был, обнаженный, встал на колени у камина, чтобы подбросить дров, – огонь давно уже погас. Джезмин отвела взгляд от мускулистого тела мужа и тут же с ужасом широко распахнула ресницы, заметив все, что осталось от прелестной сорочки Изабел. Боже, ведь все считают, что вчера у них была брачная ночь, но на простынях нет свидетельства ее девственности! Джезмин оглянулась в поисках чего-нибудь острого, заметила кинжал в ножнах, лежавший поверх одежды Фолкона, подвинувшись поближе, вынула клинок и была потрясена скоростью, с которой Фолкон оказался рядом и стиснул хрупкое запястье так, что едва не раздавил.

– Что, черт возьми, ты делаешь? – спокойно, но жестко осведомился он.

Джезмин смущенно опустила глаза. Неужели подумал, что она способна ударить его ножом в спину?

Но на самом деле мысли Фолкона были лишь о жене. Готова скорее убить себя, чем покориться?

– Я... я... мы... они ожидают увидеть кровь на простынях, – заикаясь, пробормотала Джезмин.

Муж взял у нее кинжал, молча уколол большой палец и выдавил несколько капель крови. Святой Боже, он не перенесет еще одной подобной ночи! Нужно немедленно уезжать, иначе, если придется прожить несколько дней здесь, на глазах у любопытствующих, хотя и благожелательных хозяев, сующих нос в их отношения, да еще и ласкать жену в постели без всякой надежды овладеть ею, он попросту сойдет с ума! Де Берг подошел к окну и вздохнул от облегчения – ночью пошел снег. Теперь волей-неволей нужно отправляться в путь сегодня, чтобы успеть пройти через перевал, пока его не замело.

– Начался снегопад, так что мы должны покинуть Чепстоу, – объявил он, но внезапно ощутил собственную жестокость – как тяжело будет его девочке-жене лишиться комфорта и безопасности, покинув этот неприступный замок! – Одевайся теплее, Джезмин, на улице ледяной холод. И поговори с отцом, пока еще есть возможность.– Фолкон натянул рубашку, штаны и сапоги.– Пойду попрошу у Уильяма дать нам один из походных шатров. Нельзя, чтобы ты спала на снегу.

Джезмин вздрогнула и подвинулась на восхитительно теплое местечко, еще теплое от тела мужа. Как она вынесет это ужасное путешествие? Она глубоко вздохнула. Все легче, чем еще одна ночь в таком месте, где слышен даже шепот.

Глава 28

Джезмин надела шерстяное платье, толстые чулки, сапожки для верховой езды и отправилась на поиски Изабел, чтобы попросить у нее теплые перчатки. Проходя мимо открытой двери какой-то комнаты, она увидела отца, который укладывал вещи в седельные сумки. Тот расплылся в улыбке.

– Хорошо спала, детка?

Неожиданно ее нижняя губа задрожала. Джезмин закрыла лицо руками и беспомощно заплакала. Отец обнял ее за плечи, подвел к камину и усадил перед огнем.

– Джезмин, я хочу, чтобы ты была счастлива, – встревожился он.– Я хорошо разбираюсь в людях, поверь моим словам, лучше де Берга не найти во всем королевстве. В Фолконе есть качества, выделяющие его среди других мужчин.

– В таком случае почему ты не отдал ему одну из своих драгоценных дочерей? – вскрикнула Джезмин.

– Именно так я и хотел поступить, но с той минуты, как Фолкон увидел тебя, он их попросту перестал замечать. И не желал никого другого. Дитя мое, мы с твоей бабушкой как могли отговаривали его, убеждали, что жена из тебя никудышная и ни один мужчина, если он, конечно, в здравом уме, не захочет на тебе жениться. Правду говоря, я сразу отказал де Бергу и ни за что не согласился бы, но он силой заставил меня дать обещание. Сказал, что ты провела ночь в его постели и безнадежно скомпрометирована. Намекнул, что причиненное зло ничем, кроме брака, не исправишь. Я хотел видеть его своим зятем, Джезмин, поэтому пришлось сдаться.

– Но Изабел и Эла унаследуют твои замки и земли, – запротестовала Джезмин.

– Де Берг не стремится заполучить мои владения, ему нужна лишь ты. Джезмин, дорогая, неужели он не доказал глубину своих чувств к тебе? Он не побоялся броситься в бешеный поток, чтобы вырвать тебя из рук Честера. – При упоминании ненавистного имени Джезмин вздрогнула.– Ты не отвечаешь на любовь Фолкона? Между вами нет согласия? – тяжело вздохнул отец.

– Он так высокомерен! Его слово закон. Считает, что я должна повиноваться любому его приказу, но я буду противиться ему до самой смерти! – страстно воскликнула она.

Сейлсбери постарался не улыбнуться.

– Но ты не противилась Честеру, – заметил он.

– Потому что он угрожал погубить Эстеллу!

– И не задумался бы заставить тебя страдать, не покорись ты ему. Я прав?

– Да, – призналась Джезмин, вспомнив жадные, причиняющие боль пальцы Честера на своей груди.

– Ты противишься Фолкону де Бергу, потому что он позволяет тебе. Подумай об этом, Джезмин..

Отец поцеловал ее в лоб и пожелал счастливого пути. Он сказал также, что вскоре постарается отплатить Джону и Честеру за все, что они сделали с ней.

Джезмин, закутавшись в горностаевую мантию и надев поверх нее еще один плащ с капюшоном, сидела на своей кобылке в засыпанном снегом внутреннем дворе замка Чепстоу, завидуя в душе хозяйственным талантам леди Изабел Маршалл. Она говорила с Фолконом де Бергом с таким знанием дела, почти как равная!

– Через пару дней я собираюсь послать несколько возов с припасами в Маунтин-Эш. Господь один знает, какой урожай смогли собрать этим летом в вашем диком Уэльсе. Я велю уложить несколько окороков и шломок сыра, пшеничную муку, чтобы Джезмин не пришлось есть зимой ржаной хлеб. Вам понадобится вино, сидр, да и эль не помешает. В твоей крепости долго не было хозяйки и наверняка не хватает постельного белья, да и многих вещей. Готова поклясться, во всем замке не найти ни единого зеркала, – заключила Изабел, рассмеявшись при виде недоуменного лица Фолкона.– Мужчины, – покачав головой, заметила она Джезмин.

– Никогда мне их не понять, – пробормотала Джезмин.

Но Изабел весело подмигнула.

– Ты себя недооцениваешь!

– Огромное спасибо за вашу доброту, Изабел, – поблагодарила Джезмин, с жадной тоской оглядывая надежные каменные стены замка.

– С Богом, – прокричала в ответ Изабел.

Де Берг пришпорил боевого коня и повел за собой вьючных лошадей.

Маунтин-Эш находился примерно на таком же расстоянии от Чепстоу, что и Глочестер, но дорога туда была куда хуже. Приходилось перебираться через две горные гряды, причем высота некоторых вершин достигала двадцати пяти тысяч футов. Начальная часть пути была гораздо легче второй, и Фолкон надеялся к сумеркам добраться до Понтипула, лежавшего у подножия первой горной гряды, где, рядом с большим озером, находился и замок Аск.

Джезмин следовала за Фолконом, стараясь не отставать, чтобы у него не было повода для жалоб. Она очень гордилась тем, что провела столько часов в седле без слез и нытья, несмотря на скользкую дорогу и густой снегопад. Только на закате снег перестал, и перед путешественниками открылся поразительно прекрасный вид на озеро с возвышающимся на дальнем его конце замком Аск. Джезмин внезапно нестерпимо захотелось запечатлеть эту красоту на холсте. Подавив гордость, она заговорила с мужем:

– Не могли бы мы остановиться в замке на ночь? Фолкон знал, что жена проголодалась, устала, но почему-то это место вызывало в нем странное неприятно-тревожное чувство. Немного поколебавшись, он покачал головой.

– Думаю, нам лучше заночевать в шатре. Джезмин мгновенно вспыхнула.

– Еще бы! Тебе все равно, спать ли на голой земле или в теплой комнате! Я хочу поехать в замок, потому что боюсь остаться с тобой наедине, в шатре, в этой глуши, когда некому будет прийти мне на помощь!

– Вы правы, что боитесь меня, леди, – процедил Фолкон.– И никогда больше не смейте говорить, что не чувствуете себя со мной в безопасности!

Джезмин закусила губу, зная, что на этот раз по-настоящему рассердила мужа.

Неожиданно одинокий всадник с длинными черными волосами и обнаженными мускулистыми руками выехал из-за деревьев и натянул поводья рядом с конем Фолкона. Джезмин испуганно вскрикнула, но де Берг и незнакомец заговорили по-валлийски. Мужчина показал на замок, Фолкон спросил о чем-то, и валлиец поднял вверх пятерню.

Фолкон повернулся к жене.

– Мы все-таки поедем в замок.

– О, благодарю вас, милорд. Искренне сожалею, что вызвала ваш гнев.

– Не ради вас, леди, – оборвал ее де Берг, – а потому, что там поджидают наемные убийцы, посланные Честером.

Джезмин невольно покачнулась и отчаянно ухватилась за луку седла, чтобы не свалиться на снег в глубоком обмороке. Фолкон предпочел выбрать объездной путь вокруг озера, держась под прикрытием веток, так что они подъехали к боковым воротам. Аск был частью обширных владений де Клеров, принесенных Изабел в приданое Уильяму Маршаллу. Поместье было небольшим, и Маршалл держал там лишь нескольких слуг, валлийцев и англичан, но не находил нужным иметь гарнизон или хотя бы с десяток солдат. Фолкон часто посещал Аск, когда служил в Уэльсе.

Он не отвел лошадей в конюшню, а привязал их к столбу навеса возле кухни, где хранились дрова. Поднимая Джезмин с седла, он почувствовал, что она дрожит. Господи, как, откуда этот милый ребенок может найти в себе мужество стать соратницей и помощницей такому человеку, как он?! Он никак не должен был жениться на Джезмин, ради нее самой же!

Фолкон открыл дверь кухни, втолкнул Джезмин в душную комнату, наполненную соблазнительным ароматом свежего хлеба и едким дымом, порылся в кармане и протянул кухарке монету.

– Где ты спишь?

Женщина показала на крохотную комнатушку рядом с кухней, где едва умещался единственный топчан. Фолкон отвел туда Джезмин и строго-настрого предупредил:

– Ты будешь здесь в тепле и безопасности. Только обязательно задвинь засов и не открывай никому, кроме меня.

Валлиец, предупредивший Фолкона, уже успел появиться в кухне.

– Все пятеро вместе? – спросил де Берг, надеясь, что это не так, – тогда можно было расправиться со всеми поодиночке.

– Пьют в зале.

– Попробуем их разделить. Я поднимусь на стену башни, а ты иди к ним и скажи, что только сейчас спустился оттуда и, кажется, видел всадника на другом берегу озера.

Валлиец понимающе кивнул. Он давно служил у Уильяма Маршалла и поэтому вовсе не стремился принять участие в убийстве англичан, но как истый уроженец Уэльса, не прочь был полюбоваться на расправу англичанина с соотечественниками. Он направился в зал и повторил все, как велел де Берг.

– С ним была женщина? – спросил предводитель.

– Слишком далеко, чтобы сказать наверняка.– Валлиец показал вверх.– Сейчас их, должно быть, легче разглядеть на снегу, хотя темнеет довольно быстро.

Предводитель отправил двоих на стену, а остальных повел во двор замка, откуда был ясно виден подъемный мост.

Фолкон притаился в тени за высоким парапетом с кинжалом наготове. Появившиеся на валу убийцы громко рассуждали, не заботясь, что их подслушают:

– Если ему удастся скрыться, нужно любой ценой захватить женщину. Не хотел бы я появиться перед Честером без нее.

– Не промахнись ты в Ноттингеме, не елозили бы мы сейчас задницами в проклятом снегу...

Но голос тут же оборвался, говоривший замолчал навеки – нож Фолкона перерезал ему горло.

– Ад и пламя! – воскликнул его сообщник, выхватывая клинок и отступая на полусогнутых ногах.

– Именно туда я и посылаю тебя, дружище. Ты и вправду совершил единственную, но смертельную ошибку в жизни, когда не сумел попасть мне в спину той стрелой.

Фолкон ринулся с кинжалом на перепуганного противника, навалился на него всем немалым весом. Убийца успел лишь подумать о том, какой глупец этот де Берг, если бросается на человека, держащего наготове нож, но тут перед его глазами все померкло.

Фолкон связал оба тела вместе кожаными ремешками от их же поножей и поднял страшный груз на парапет. Один толчок – и трупы свалились в озеро с громким плеском, так что вода забрызгала людей, стоявших на подвесном мосту.

– Что это, черт возьми? – удивился один из них.– Неужели кто-то из наших упал со стены?

Фолкон, выхватив меч, поднялся на стену.

– Оба! – с издевкой бросил он.

– Это он! – хором воскликнули убийцы и помчались обратно в замок, спеша взобраться по каменной лесенке, которая должна была привести их к жертве.

– Что он сделал с женщиной? – прокричал кто-то.

Мужчины схватились за рукоятки мечей, но не вынимали их из ножен, пока до парапета оставалось довольно высоко. Но к тому времени, как они добрались до верха, было уже поздно – первый из поднявшихся, не успев обнажить оружие, свалился, пронзенный беспощадным острием меча де Берга. Прошло всего несколько секунд, но Фолкон успел ранить второго в правую руку, и убийца отступил, на мгновение растерявшись. Секрет непобедимости Фолкона как раз и заключался в том, что он никогда не колебался в бою. Он молниеносно ринулся вперед, так что противник едва успел отбить удар своим мечом. Раздался неприятный лязгающий металлический звук. Фолкон чуть отстранился и вновь замахнулся, вложив в удар всю силу. Враг, потеряв равновесие, упал, и Фолкон в этот же момент всадил меч ему в живот, чуть пониже панциря, прикрывающего грудь. Потом повернулся к последнему, но тот успел скрыться. Де Берг с мрачной решимостью собрался преследовать последнего оставшегося в живых негодяя и начал спускаться по каменным ступенькам.

– Он успел сбежать из замка, – сообщил выступивший из темноты валлиец.

Де Берг выхватил у него лук, взял стрелу из колчана и побежал вверх, перепрыгивая сразу через три ступеньки. Оказавшись на валу, он тщательно прицелился. Руки не дрожали, югляд был спокоен. Стрела пропела в воздухе, неся смерть так же безошибочно, как орел настигает добычу. Вопль умирающего потревожил стайку голубей, примостившихся на ночлег. Пара сов-сипух немедленно воспользовалась этим, чтобы поужинать самыми жирными птицами. Потом все стихло и замерло, пока где-то в отдалении одинокий волк не завыл на луну.

Фолкон долго стоял на стене, безразличный к ледяному ветру. Наконец он спустился вниз и, войдя в кухню, постучал в дверь крошечной комнатки.

– Джезмин, – хрипло прошептал он.

– Фолкон, ты не ранен? – встревоженно спросила она, пытаясь отодвинуть засов.

– Не надо, не открывай. Все в порядке; ложись лучше спать.– Он не мог коснуться ее сегодня ночью, сейчас, когда на его руках кровь пятерых. Фолкон почти рухнул на пол, прислонился головой к дверному косяку и, на какое-то мгновение увидев себя глазами Джезмин, с отчетливой ясностью понял причину ее отвращения к нему. Какие темные, извращенные желания заставили его выбрать ее, столь хрупкую, нежную и невинную? Джезмин была подобна цветку и совсем не подходила в жены мрачному бродяге, добывавшему средства к существованию мечом и кинжалом, которому ничего не стоит уничтожить человека. Сила Господня, что толкнуло его окунуть перстень-печатку в ее девственную кровь, да еще и поставить клеймо по всей простыне! Джезмин, должно быть, вообразила, что вышла замуж за безумца, кому еще придет в голову проделать такую мерзость?! Ну что ж, зато она теперь принадлежит ему, на горе или радость.

– Pauvre petite[15], —прошептал он в темноту.

Но к утру они опять проклинали друг друга. Выйдя из тесной клетушки, Джезмин обнаружила мужа за столом – тот с волчьим аппетитом набросился на огромный кусок холодной баранины. Кроме этого, на блюде лежал и горячий свежеиспеченный хлеб, с которого капал мед.

– Как ты посмел засунуть меня в этот хлев на всю ночь?! Там так тесно, что я повернуться не могла! Едва не задохнулась от муки, которая там хранится, рот и нос забило, и самое ужасное – тюфяк, по-моему, кишит блохами!

Фолкон ошеломленно глядел на жену.

– Да ты, кажется, в самом деле ждешь от меня извинений!

– Сомневаюсь, что де Берг способен перед кем-то извиняться... такого в жизни не бывало!

– Найдите своему рту лучшее применение, леди, и наполните его лучше горячей едой.

Предостерегающие нотки в голосе ясно говорили, что произойдет, если Джезмин немедленно не послушается. Фолкон поспешно вышел из кухни, чтобы присмотреть за лошадьми, а кухарка принесла Джезмин дымящуюся чашу с жидкой овсяной кашей, приправленной сливками и медом, с восхищением взирая на неземное создание, закутанное в мех горностая. Никогда еще она не видела столь красивой, грациозной дамы. Она казалась ненастоящей, словно принцесса из волшебной сказки. Женщина застенчиво протянула Джезмин сверток с едой, боясь оскорбить знатную леди столь грубым подношением. Но та была тронута до глубины души.

– О, как ты добра! С моей стороны было некрасиво жаловаться на постель, которую ты так благородно отдала, но я сказала это только чтобы досадить де Бергу.

Кухарка с трудом верила ушам – неужели такая высокородная дама снизошла до извинений перед ней! Наконец опомнившись, она решила предупредить Джезмин:

– Не сердите его, леди. Прошлой ночью он убил тех пятерых, которые хотели схватить вас.

Первой мыслью Джезмин было: «Почему люди вечно рассказывают о нем такие невероятные сказки, словно о живой легенде?!» Но она мудро придержала язык – как показала жизнь, обычно эти сказки содержали гораздо больше правды, чем лжи.

Когда они покидали Аск, Фолкон заставил жену сесть боком позади него, и Джезмин затрясло от злости: опять он обращается с ней как с ребенком!

По мере того как они поднимались все выше, ветер начал завывать с такой силой, что казалось, вот-вот сдует их с седла. Джезмин с суеверным страхом подумала, уж не духи ли Блек Маунтинз подвергают их жестокому испытанию, проводя через царство льда и снега, которое дано покорить лишь немногим? Широкие плечи де Берга загораживали ее от ледяного ветра и поземки. Джезмин прильнула к нему, держась из последних сил, пока копыта жеребца скользили по промерзшей земле.

Подъем занял весь день, но когда они перебрались через самые высокие вершины и спустились в защищенную от ветра лощину, Фолкон развел огонь, разбил около него походный шатер, а потом нарубил лапника, чтобы сделать навес для лошадей.

Джезмин распаковала еду, свечи, скатку мехов для постели и занесла все это в шатер, оставив Фолкона на холоде. Он стряхнул снег с плеч и тоже вошел. Зеленые глаза смягчились, когда Фолкон заметил, что она зажгла свечи и согрела ужин у костра.

– Думаю, великий дух Блек Маунтинз разрешил нам пройти. Может, завтра нам не так трудно придется, – заметил он.

Джезмин рассмеялась, довольная, что мысли их совпали. Фолкон снял плащ, дублет и расстелил их просушиться.

– Это первая улыбка, которой ты одарила меня со дня нашей свадьбы, – сказал он, садясь на меховую подстилку, чтобы поесть.

– Господь видит, у меня было мало поводов, чтобы веселиться. Мы бежим от врагов, которые не задумываясь убьют нас, если снег и холод не сделают этого раньше. Сидим здесь, в Богом забытой глуши, а над головами воет метель, которая вот-вот погубит наших коней!

Фолкон лениво потянулся, улыбаясь жене.

– А я не хотел бы оказаться ни в одном месте на земле, кроме как здесь, с тобой, – прошептал он, лаская ее глазами.

– Откуда у тебя эта непристойная манера так оглядывать меня?– вспыхнула Джезмин.

Фолкон снова улыбнулся:

– Уверен, что каждого новобрачного в мире можно обвинить в этом преступлении. Пойдем ужинать. Удовольствие от еды удвоится, если я разделю ее с тобой.

Но Джезмин напряженно сидела, вытянувшись как струна, не желая ни нежных взглядов, ни ласковых слов.

– А я предпочла бы находиться где угодно, лишь бы подальше от тебя, – почти грубо бросила она.

Но Фолкона ее слова только позабавили. Он поднял голову от блюда и медленно растянул губы в ухмылке.

– Сегодня тебе не удастся меня разозлить. Это попросту невозможно.

Шутливо-поддразнивающий взгляд ясно говорил, что из ее намерения затеять ссору ничего не получится. Джезмин поняла, что попала в ловушку. Выхода нет. Она знала, что муж снова собирается сделать с ней это. Фолкон притянул ее к себе. Он унаследовал бесшабашную, горячую кровь де Бергов, воспламеняющую в нем буйную страсть, и не стыдился этого. Его рука потянулась, чтобы снять шерстяные чулки, погладила стройные шелковистые ноги, надолго задержалась на мягких бедрах. Джезмин задрожала, как пойманная птичка, но Фолкон, поспешно сняв с нее одежду, опустил на пушистые меха. Она была настолько исполнена ужаса перед тем, что неминуемо должно было произойти, что глаза наполнились слезами, милосердно скрывшими его наготу и возбужденно-твердое, пульсирующее мужское естество. Потом Фолкон оказался на ней, и Джезмин кожей ощутила чудовищную длину его копья.

Он проводил ее в мир, не простиравшийся дальше длиныим его рук и мощи мускулистого тела. Он начал целовать Джезмин, ласкать теплыми, властными поцелуями, но зная, что сейчас произойдет, она не испытывала наслаждения от любовной игры – только страх. Чем теснее становились его объятия, тем больше Джезмин уходила в себя, удалялась дальше и дальше, а пропасть между супругами становилась все шире, пока молодая женщина не сумела отделить дух от тела. Душа взлетела высоко, под потолок шатра, проникла через шелк и воспарила над шатром, над деревьями, над облаками, унеслась к звездам. Тело же лежало, словно скованное льдом, инертное, неподвижное. Полнейшее равнодушие жены наполняло Фолкона отчаянием. Его горячие руки и губы, страстные ласки не могли высечь в ней искру желания. Вместо того чтобы встретить его пламя пламенем, Джезмин была холодна, как снег, покрывший вершины гор. Несмотря на это, он чувствовал, что миг наслаждения близок, – горячая струя семени ударила в тесные бархатистые ножны его разящего клинка, но хотя тело, так скованно лежавшее под ним, было восхитительным, Фолкон не смог пробудить его, и поэтому большего разочарования ему еще не доводилось испытывать.

Поняв, что на сегодня все терзания остались позади, Джезмин позволила душе вернуться в тело и, отвернувшись от мужа, мгновенно заснула. Фолкон с такой силой желал ее, что ощущал больше боли, чем наслаждения. И сон опять принудил его молить о забвении, прежде чем позволил погрузиться во мрак забытья.

Глава 29

Многолетняя солдатская выучка помогла Фолкону проснуться до рассвета. Как он жаждал разбудить Джезмин поцелуем, сжать в объятиях, понежиться в теплых мехах, встретить тяготы наступающего дня с вкусом ее губ на губах... но он не желал видеть, как она, сжавшись, вновь отпрянет от него.

Джезмин чуть пошевелилась, подняла голову и потянулась за своей одеждой. Фолкон поспешно отвернулся, чтобы она не успела заметить безнадежную тоску в его глазах.

Ветер почти улегся, и огромные хлопья снега медленно ложились на землю, окутывая мир белым покрывалом. Джезмин опять отказалась ехать с Фолко-ном в одном седле, а следовала за мужем медленно, осторожно, то наверх, то под гору, рассекая горные ручьи, пробираясь через лесную чащу. Когда густой снег отсекал Фолкона от Джезмин, она впадала в панику. К полудню она уже не чувствовала ног. Зубы начали стучать, и, несмотря на всю решимость и твердые намерения, Джезмин не могла унять озноба. Наконец пришлось смирить гордость.

– Фолкон, – окликнула она.

Муж остановился, подождал, пока Джезмин подъедет поближе.

– Тебе что-то угодно? – вежливо спросил он.

– Я-я з-замерзла, – прохныкала она.

– Что же тебе угодно? – повторил Фолкон. Джезмин закусила губу. Он не собирается идти ей навстречу.

– Я-я б-бы хотела ехать с тобой в одном седле.– Фолкон уставился на нее, как бы колеблясь.– Пожалуйста, – добавила Джезмин поспешно, боясь, что муж может отказать.

Фолкон привязал поводья ее кобылки к сбруе последней вьючной лошади и посадил Джезмин в седло перед собой. Она сунула ледяные руки между ног, чтобы хоть немного согреться, и через некоторое время почувствовала спиной восхитительное тепло, исходившее от тела Фолтона. Он решил быть как можно более безразличным и отрешенным. Если ей угодно держаться на расстоянии, так тому и быть. Но беда в том, что Джезмиг не держалась на расстоянии, а сидела у него на коленях, и что всего хуже, каждый раз, когда лошадь перемещала свой вес с передних ног на задние, чуть откидывалась на него, а ее ягодицы терлись о кончик его мужской снасти, вызывая безумное желание. Прядь серебристо-золотых волос то и дело ложилась на его щеку, и Фолкон дрожал от мучительно-изошренного наслаждения, которое будила в нем Джезмин. В мозгу вихрем проносились чувственные видения, и Фолкон застонал. Он где-то слышал, что пустынные арабы специально тренировали лошадей для того, что называлось coit a cheval», – мужчина сажал женщину на коня, лицом к себе, и занимался с ней любовью, причем лошадь ни на миг не останавливалась, раскачиваясь на ходу. Как гласила легенда, испытанное при этом блаженство женщина помнила всю жизнь.

Фолкон снова застонал, на этот раз так громко, что Джезмин повернулась и всмотрелась в его лицо.

– Замерз? – встревоженяо спросила она.

– Замерз? – ошеломленно пробормотал Фолкон. Кости Христовы, его кровь так раскалилась, что он, кажется, вот-вот взорвется, как вулкан.– А тебе холодно, Джезмин? – в свою очередь осведомился он.

– Только ногам, но я, в общем, их больше не чувствую.

– Почему не сказала раньше?! – вскинулся он.– Мы сейчас же разобьем лагерь. Я немедленно разожгу костер.

– Нет... нет... если мы будем ехать всю ночь, может, к утру доберемся, – просила Джезмин.

Фолкон расслышал панические нотки в ее голосе при мысли еще об одной ночевке в шатре и поклялся держать свою похоть в узде. Что за удовольствие любить женщину, которая вовсе этого не желает?

Как только разгорелся огонь, Фолкон стянул с Джезмин сапоги и начал растирать маленькие ножки. Его сильные руки скоро согрели ее, онемение прошло, и Джезмин зевнула. Ей почему-то понравились его ласки. Собственно говоря, она призналась себе, что ей нравится и человек, ставший ее мужем. Джезмин научилась уважать его смелость и мужество, не говоря уже практичности и здравом смысле. Кроме того, де Берг был невероятно красив. Ах, если бы только он не делал с ней этого, жизнь была бы почти счастливой, твердила себе Джезмин.

Фолкон снова смастерил что-то вроде навеса для лошадей, и Джезмин наблюдала, как он, без всяких видимых усилий, отсекает ножом огромные ветви елей. Работа была закончена еще до наступления темноты.

– Неплохо бы поесть чего-нибудь горячего, – решил он.– Пойду посмотрю, нет ли поблизости какой-нибудь дичи. Оставайся у костра, пока я не вернусь. Если испугаешься, крикни, я буду держаться поблизости.

– Испугаюсь? – фыркнула она, как только муж исчез .среди деревьев.– Чего здесь, спрашивается, бояться?

Джезмин надела сапоги и пошла на звук журчащей воды, к ближайшему ручью. На берегу она неожиданно увидела маленький мохнатый комочек, похожий на котенка.

– Ах, какой ты миленький, какой хороший, – проворковала Джезмин и подняла малыша, пытаясь определить, кто это – горный лев, рысь или снежный барс.

– Фолкон, Фолкон, иди сюда, – позвала она.

Фолкон появился почти мгновенно, уже с кинжалом наготове, и, увидев, что творится, явно встревожился.

– Джезмин, немедленно брось его и уходи оттуда! – При мысли о том, какой опасности подвергла себя Джезмин, его охватило бешенство.– Я же велел тебе оставаться у костра. Не для того я отдаю приказы, чтобы им не подчинялись!

А в этот момент мать детеныша притаилась на ветке дерева, готовясь к прыжку, и как только Фолкон подошел ближе, трехсотфунтовая убийца рванулась вперед, расставив передние лапы, из которых грозно торчали десять черных, смертельно опасных крючков. Острые белые клыки впились в плечо де Берга. Враги покатились по земле; Фолкон отчаянно пытался уберечь от хищника горло. В мгновение ока огромная кошка оказалась на спине, а человек вонзил в ее брюхо клинок по самую рукоять и рванул его вверх, к глотке. Иного выбора, кроме как прикончить зверя, не оставалось.

Джезмин, с побелевшими губами, в ужасе взирала на побоище.

– Неужели тебе обязательно нужно убивать все живое? – вскрикнула она.

– Черт побери, женщина, именно ты стала причиной ее гибели! – В глубине души Джезмин признала правдивость его слов. Фолкон вырвал котенка из ее рук и приказал:– Немедленно иди к костру!

– Что ты хочешь сделать? – панически завопила Джезмин.

– То, что должен. Детеныш родился слишком поздно, уже зима, и без матери он умрет с голоду. Гораздо человечнее убить его сразу.

– Нет! – вскрикнула она.– Позволь, я возьму его и выращу. Пожалуйста, Фолкон, разреши!

– Он вырастет таким же большим, как мать. Убийцей, – наставительно, словно ребенку, объяснил де Берг.

– Я отпущу его на волю, как только суровая зима кончится. Фолкон, прошу, отдай его мне.

Она была настолько безрассудна в своих просьбах, что раздражение Фолкона еще усилилось, особенно потому что приходилось отвечать отказом на ее мольбы.

– Я назову ее Шанна, – тихо добавила Джезмин. Терпение мужа, и без того подвергшееся суровому испытанию, наконец лопнуло.

– Мы бежим, спасая свои головы, а ты тащишь за собой чертов зверинец! Воробей в клетке, еж в седельной сумке... возьму да и скормлю Фезера Прику, а Прика Шанне!

В этот момент Джезмин поняла, что победила, знала это наверняка, так же точно, как Ева, обольстившая Адама. Она подошла совсем близко. Он был настолько высок, что приходилось откидывать голову, чтобы взглянуть на него. Она положила крошечные ручки на грудь Фолкона и прошептала:

– Ты ничего не подарил мне к свадьбе, Фолкон. Пусть Шанна станет выкупом за невесту.

Де Берг не смог устоять. Он легко командовал сотнями людей, подчинявшимися любому его приказу, но как ни старался, не сумел укротить одну-единственную женщину, да еще такую маленькую. Она снова взглянула на труп дикой кошки, и по прекрасному лицу покатились слезы.

– Не плачь. Все кончено, и слезами горю не поможешь. Возьмем котенка с собой.

Когда Джезмин ушла, Фолкон разделся до пояса и промыл рану в ледяной воде. Хорошо, что кольчуга выдержала натиск клыков зверя, а кровь на холоде скоро свернется.

Джезмин исподтишка скормила новому любимцу свой ужин, пока Фолкон не смотрел в ее сторону, и, сняв одну из нижних юбок, завернула в нее котенка и уложила в корзинку, притороченную к вьючной лошади.

На следующий день Фолкон встревожился, обнаружив, что Джезмин уснула в седле. Он снова посадил жену перед собой, но согреть ее или помешать то и дело впадать в тяжелую дремоту, не удалось. Он подгонял коня, сознавая, как необходимо еще до заката добраться до Маунтин-Эш. Видно было, что силы Джезмин на исходе, – лицо побелело как снег, и Фолкон то и дело дотрагивался до ее лба, чтобы проверить, нет ли у нее лихорадки.

Когда наконец измученные путешественники въехали во внутренний двор Маунтин-Эш, все обитатели замка вышли встречать их. Фолкон был поражен, увидев, что здесь собрались все его рыцари до единого, включая нескольких валлийцев, которых он не видел с тех пор, как в последний раз посетил свои владения. Двое из них тотчас выступили вперед, готовые освободить хозяина от его ноши. Гаузр и Тэм были братьями – здоровенные увальни, от которых вечно приходилось ожидать какого-нибудь озорства.

– Миледи едва жива. Мне нужна женщина, чтобы ухаживать за ней, пока она не оправится, – пояснил Фолкон.

Братья переглянулись и хором объявили:

– Большая Мег!

Фолкон положил Джезмин на руки Гауэру, но, спешившись, сразу же снова подхватил жену.

– Приведите ее. Я пока отнесу Джезмин в башню, в ту спальню, что над моей.

Не было смысла объяснять, что это самое безопасное место в замке, и в случае нападения враг должен сначала прикончить Фолкона, чтобы добраться до его жены.

Мужчины едва не передрались между собой за честь нести вещи Джезмин. Она сонно улыбнулась Тэму, и тот навеки потерял сердце. Гауэр нагнулся над очагом, чтобы раздуть огонь, и, лукаво сверкнув глазами, многозначительно подмигнул хозяину.

– Неделька в постели, и будет как новенькая! Локоть Тэма немедленно вонзился ему под ребро.

– По-моему, здесь не место для неприличных шуток! Неужели не можешь придержать язык в присутствии леди?

– Иисусе, поглядите-ка, кто учит меня манерам! – сквозь хохот едва выговорил Гауэр: по части непристойностей Тэму не было равных во всем Уэльсе.

– А уж тебе нельзя доверить даже свиней учить вежливости! – не остался в долгу брат, награждая Гауэра таким тычком, что тот вылетел из комнаты и едва не сшиб Большую Мег, как раз ступившую на порог. Та пригрозила надрать уши братьям и, по-видимому, не шутила, поскольку выглядела так, словно может свалить с ног лошадь.

– Неотесанные дикари, глупые невежды, полукровки несчастные, – выругалась она, припомнив происхождение братьев: их отец был англичанином, а мать – валлийкой.

Бросив всего лишь один взгляд на маленькую бледную девочку, неподвижно лежавшую в объятиях Фолкона, Мег немедленно воспылала к ней материнскими чувствами.

– Вон, поросята, – скомандовала она.– Это относится и к вам, милорд, прошу прощения. Она не сможет делить с вами постель ночку-другую, пока не наберется достаточно сил, чтобы вступить в поединок со слишком пылким мужем.

Глаза великанши сияли радостью битвы, словно вызывая мужчин осмелиться пойти наперекор ее приказу. Все трое попятились, выказывая притворный страх, но Фолкон не смог скрыть ухмылки.

– У тебя теперь будет много питомцев, Мег. Она притащила с собой птицу, 'ежа и дикую кошку, и честно предупреждаю, что, как только сумеет отоспаться и поесть, ни в чем не уступит ни тебе, ни этой парочке здоровенных кабанов, которых ты по ошибке приняла за поросят.

Жервез тем временем уже успел привести в порядок комнату Фолкона. Походный сундук и доспехи были тщательно отполированы и сияли как зеркало, и Фолкон не спросил, как людям удалось вернуться в Уэльс со всеми вещами и вооружением.

– Я сам приехал дня два назад, – сказал Жервез.– Прошел через перевалы еще до начала снегопада, но по тому, что успел увидеть, должен заключить, что новый кастелян не такой уж лентяй. Он запас достаточно корма для скота, хватит на всю зиму, да и мужчины удачно поохотились.

Фолкон швырнул оруженосцу плащ и дублет.

– Неплохо бы отыскать чистую одежду.– Он снял кольчугу, и Жервез заметил кровь на рубашке, но по опыту зная, что хозяин не любит расспросов, промолчал – сам расскажет, если захочет. Фолкон коротко объяснил все, что произошло после отъезда из Глочестера, приказал выставить на стенах круглосуточные дозоры и потянулся, расправляя усталые мышцы.

– Господи, кажется, мог бы вола сейчас съесть, со всей упряжью!

– Вертелы на кухне вращаются с двойной скоростью. Вот, выпей пока эля для поддержки.

Фолкон осушил рог с элем и вытер рот рукой.

– Интересно, в этих местах делают хоть какой-то мед?

– Пойду обыщу винные погреба, – пообещал Жервез.

Через несколько минут за спиной Фолкона открылась дверь. Подумав, что Жервез вернулся слишком скоро, он обернулся, но увидел вошедшую без стука Морганну. Она принесла горячей воды и чистую одежду.

– Не припомню, чтобы я посылал за тобой, – резко бросил де Берг, прищурив бесстрастные глаза.

– Неважно, – двусмысленно улыбнулась девушка, – думаю, я тебе еще понадоблюсь.

На несколько долгих мгновений взгляды их скрестились; Фолкон отвернулся первым, и в ту же минуту она оказалась совсем близко и начала снимать с него рубашку.

Возвращение хозяина подняло на ноги весь замок. Кухарки, поварята, слуги и служанки суетились, словно обитатели потревоженного муравейника. Во всех очагах и каминах разожгли огонь, на вертелах жарилась дичь. Сам замок был небольшим и состоял из башни, залы, кухонь, оружейной, помещений для рыцарей и слуг, не говоря о многочисленных надворных постройках – конюшнях, амбарах, молочной, кузнице, кладовых и сараях.

Повсюду царила праздничная атмосфера. Они были в тепле и безопасности на всю долгую зиму, впереди не предвиделось никакой работы труднее, чем приведение в порядок доспехов и оружия да присмотра за лошадьми. Когда же мужчины устанут от безделья, тесноты и скученности, всегда можно рассчитывать, что Фолкон поведет их в набег, но пока что утомленные битвами рыцари мечтали лишь о пирах, выпивке и хорошеньких служанках. Совсем немногие успели жениться, остальные были слишком молоды. И все – мужчины, женщины дети – сгорали от нетерпения поскорее увидеть новобрачную, леди Джезмин де Берг. Большинство никогда не встречали ее, а остальные рыцари видели только на расстояни-и. По обычаю, на вторую ночь после возвращения хозяев устраивался пир, на котором все могли хорошенько разглядеть госпожу.

Джезмин проснулась поздно, на огромной постели, занавески которой были откинуты, пропуская благословенное тепло. Она потянулась, зевнула и откинула роскошные меховые покрывала. Но Большая Мег силой уложила ее обратно.

– Ваши ноги до вечера не коснутся пола, – коротко сказала она.

– Но, Мег, я себя хорошо чувствую! И, кроме того, мне так многому нужно научиться, – запротестовала Джезмин, в ужасе от собственного невежества по части ведения хозяйства.– Боюсь, меня очень плохо воспитывали, и я совсем не знаю, как вести дом.

– Вы должны как следует выспаться. Сегодня на пиру все будут смотреть только на вас. Даже не представляете, как их распирает от любопытства! Пришлось запретить им входить сегодня в башню. Трудно поверить, каких только дурацких предлогов они не изобретали, лишь бы проникнуть сюда! И мужчины ничем не лучше женщин... ну, может, не совсем... по крайней мере не становятся такими подлыми стервами, когда видят кого-то гораздо красивее себя. – Мег поставила перед хозяйкой большой поднос с едой.– Сегодня ничего не будете делать, только есть и отдыхать, чтобы восстановить силы и выстоять против той своры внизу. Они будут присматриваться к вам, пока не узнают, какого цвета ваша сорочка!

Джезмин весело рассмеялась, поскольку, как истинная женщина, любила быть в центре внимания, сунула усталые ножки подальше в глубину мягкой перины и откусила огромный кусок восхитительно солоноватой копченой ветчины, раздумывая, какое из ее платьев больше всего подойдет для сегодняшнего праздника. Давно уж не была она так счастлива... Джезмин вновь уплыла по волнам дремоты, от которой ее грубо пробудили громкие голоса:

– Иисусе, Мег, я отдал ее на твое попечение, а не в вечную собственность! – настаивал Фолкон.

– Плохой выбор слов, де Берг, – закричала Джезмин, не вставая.– Впусти его, Мег, мне просто необходимо отточить коготки на каком-нибудь несчастном дурне!

При виде лежавшей в постели жены гнев в глазах Фолкона немедленно исчез, уступив место голодному желанию. Большая Мег поспешила отойти в сторону, чтобы оставить любовников наедине, но все же маячила неподалеку, явно намереваясь помешать мужу осуществить супружеские права.

– Тебе уже лучше, Джезмин? Я принес меду.– Фолкон протянул жене кубок и жадно наблюдал, как розовые губки коснулись теплого вина. Желание, охватившее его при виде Джезмин, как всегда, было мгновенным и непреодолимым. Он сел на край кровати, чтобы скрыть слишком заметное доказательство этого желания. – Ты выглядишь так соблазнительно, – пробормотал он.– Не могу поверить, что ты столь мужественно выдержала испытание.

Джезмин покраснела и отвела взгляд, но по-прежнему остро сознавала всеподавляющее присутствие мужа. Он сжал ладонями ее лицо, приблизил губы к ее рту, руки сами собой скользнули под покрывала, начали ласкать шелковистую грудь.

– Оставь нас, Мег, – хрипло пробормотал он.

– Нет, сэр. Вы доверили госпожу мне, чтобы я помогла ей восстановить силы. Не позволю изводить и утомлять ее своей страстью, – без обиняков заявила она.

Фолкон проглотил ругательство и встал, понимая, что у этих двоих ему ничего не добиться. Мег открыла ему дверь и подмигнула.

– Возьмете ее дважды сегодня, чтобы возместить ущерб, – прошептала она.

Широкая улыбка вновь вернулась на лицо Фолко-на.

– Оденься к вечеру в белое, как подобает невесте, – окликнул он с порога.

Глава 30

Большая Мег подняла крышку сундука с нарядами Джезмин, испуганно уставилась на выскользнувшие на ковер шелковые и бархатные наряды, покрытые искусной вышивкой, и в тревоге отступила.

– Не могу я притронуться к такой красоте своими здоровенными грубыми ручищами, миледи, боюсь разорвать. Пойду отыщу Глинис, девчонку-служанку из прачечной, чтобы занялась вашей одеждой. Конечно, она ничего подобного не видела, зато очень осторожна, да и руки у нее всегда чистые, – решительно объявила великанша.– Немедленно отправлюсь за ней, пусть прямо сейчас все разложит.

Оставшись одна, Джезмин выпустила Фезера из клетки, чтобы тот мог полетать на свободе, и, соблазнив Квилла кусочком кожи от окорока, заставила колючий шарик развернуться. Но тут Большая Мег привела крохотную служанку с огромными, словно блюдца, глазами, застенчиво вставшую у постели. Маленькая и темная, как большинство валлиек, она в жизни не видела никого прелестнее новой госпожи, не говоря уже о таких богатых платьях. Воробей на плече леди де Берг наклонил небольшую мудрую головку, проверяя, не представляет ли она угрозы, и, оставшись удовлетворен осмотром, порхнул на край кубка с медом и начал угощаться.

– Ах, какая милая крошка! – воскликнула Глинис, хлопая в ладоши.

– Будем надеяться, что тебе понравится весь зверинец, – мрачно заметила Мег и показала на огромный сундук.– Он в твоем распоряжении, Глинис.

Девушка охала и ахала над каждым платьем, которое почтительно извлекала из сундука и вешала в гардероб.

– Глинис, найди мне щетку, пожалуйста. Целый день уйдет на то, чтобы распутать эти колтуны в волосах. Потом нужно выбрать, какой наряд надеть вечером. Это должно быть нечто особенное... чтобы каждому бросалось в глаза, – попросила Джезмин.– Алое, я думаю...

Она ни за что не наденет сегодня белое платье. Самый могущественный цвет в магии – красный, обладающий многими волшебными свойствами – физическими, духовными и сексуальными. Кроме того, алая ткань прекрасно оттенит серебристо-золотые волосы, не говоря уже о том, что обозлит де Берга. Чего еще желать? Именно алое и только алое! Раздался вопль. Глинис неосторожно открыла корзинку, и горный львенок плюнул ей прямо в лицо.

– О, не бойся, Глинис, это Шанна. Мег, по-моему, нужно найти ящик, в котором обычно держат щенят, и застелить его соломой, иначе она обмочит все прекрасные ковры Фолкона.

Мег закатила глаза. Глинис, стоявшая с разинутым ртом, наконец ошеломленно прошептала:

– Вы, наверное, колдунья. Джезмин рассмеялась.

– Именно так, и чувствую, как все Силы Вселенной вливаются в меня.– Глаза ее весело сверкнули.– Только сейчас я по-настоящему почувствовала, что живу!– Она целый час отмокала в большой лохани, которую Мег без особых усилий втащила в комнату. – М-м-м, какое счастье, когда не приходится целый день проводить в седле! – вздохнула она, осторожно ощупывая зад, чтобы проверить, не образовались ли на ягодицах мозоли. – Мег, – попросила она, – принеси еще меда. Он мне так нравится!

Мег немедленно отправилась выполнять поручение, не переставая задаваться вопросом, так ли госпоже нужен мед или та попросту набирается мужества, чтобы бросить вызов де Бергу. Она знала, что половина населения в замке готова пройти весь Уэльс пешком, лишь бы увидеть, как женщина возьмет верх над де Бергом, но сомневалась, что это когда-либо случится.

Малышка Глинис застыла на месте, восхищаясь ослепительным видением. Огненно-красное платье оттеняло рассыпанные по плечам светлые пряди. Шелковый цветок мака того же оттенка, приколотый за ухом, еще усиливал впечатление.

За дверью послышались шаги де Берга. Джезмин гордо выпрямила спину, подняла подбородок, готовая к схватке. Он, как Джезмин и предполагала, без стука распахнул дверь и остановился на пороге как вкопанный. Никогда еще ему не приходилось видеть столь ослепительно прекрасной женщины. Любой мужчина готов был потерять голову при одном лишь взгляде на нее. Безумное желание загорелось в нем, как только он представил, что сможет сгореть в ее пламени. Однако брови Фолкона предостерегающе сошлись.

– Джезмин, я попросил тебя быть в белом.

– Нет, милорд, велели, а это огромная разница. Приказам я не подчиняюсь.

Фолкон изо всех сил старался сохранить самообладание.

– Тогда я прошу тебя сейчас, Джезмин. Не будешь ли ты столь добра надеть белое платье в ночь празднества, как подобает невесте?

Джезмин вскинула голову, отказываясь сдаться, не желая исполнить навязанную ей чужую волю.

– Ведь именно я буду в центре внимания, вот и решила, что больше всего мне идет красный, тогда даже те, кто сидит в дальних углах, смогут все разглядеть.

– Я подожду, пока ты переоденешься, – спокойно объявил, он, полный решимости не выходить из себя и оставаться хозяином положения.

Джезмин, однако, и не думала сдерживаться.

– Вы попросту смешны, сэр! Неужели мне не позволено самой выбирать, какое платье надеть?!

Глинис вся сжалась в предчувствии горячего ело весного поединка, пока Большая Мег силилась скрыть ухмылку.

Фолкон, не веря собственным ушам, глядел на жену. Конечно, она имеет право наряжаться, как пожелает, но разве в этом дело? Он попросил ее надеть именно белое, она же намеренно и даже с удовольствием идет ему наперекор, и как это ни невероятно, пытается взять над ним верх.

– Мне следовало задать тебе хорошую трепку, – не повышая голоса сказал Фолкон.– Сделай кто-нибудь это еще несколько лет назад, ты бы знала свое место.

– Я требую, чтобы ты немедленно отошел от двери и дал мне спуститься в зал, – сверкнула глазами Джезмин.

– Требуешь, Джезмин? – лениво переспросил Фолкон, насмешливо приподняв бровь. Джезмин заподозрила, что муж что-то замышляет, но тот лишь вежливо поклонился.– Да будет так, – провозгласил он, предлагая ей руку.

Немного поколебавшись, Джезмин оперлась на нее и позволила мужу свести себя вниз. Большая Мег, глядя вслед супругам, покачала головой.

– Конечно, это невероятно, если сравнивать по внешности, но, знаешь, они очень похожи.

В зале было полно народа. Соблазнительный аромат жареного мяса бил в ноздри. Повсюду царила праздничная атмосфера. Правда, громкие разговоры и гул голосов мгновенно стихли, как только в комнату вошел Фолкон об руку с Джезмин, но тут же возобновились с удвоенной силой.

Засуетились поварята, служанки накрывали столы, юные пажи спешили наполнить элем рога рыцарей. Фолкон помог Джезмин подняться на возвышение, сделанное с таким расчетом, чтобы каждый мог разглядеть молодую госпожу.

Фолкон поднял руки, призывая к молчанию, и терпеливо ждал, пока наступит тишина.

– Прежде чем начнется пир, я хочу представить вас моей жене. Джезмин Сейлсбери оказала мне честь, согласившись стать леди де.Берг, – Раздались приветственные крики, но хозяин снова поднял руку.– Но вам не мешает узнать и еще кое-что. Боюсь, миледи всю жизнь потакали и баловали, чем порядком испортили.

Он мельком взглянул на потрясенное лицо Джезмин. Она успела лишь заметить веселые искорки в глазах мужа, услышать негромкий смех и поняла, что он обязательно отомстит... по-своему и когда пожелает.

– Должен предупредить вас, что в ней совсем нет девической застенчивости, ну а я, как всем известно, не джентльмен, поэтому никто из нас не подумает уклониться от поединка, если представится случай, хотя бы и перед всеми собравшимися. Соблюдение внешних приличий чуждо нам, де Бергам.

Джезмин кипела от злости, всей душой желая заглушить гремевший над головой бесцеремонный хохот.

– Поэтому, – продолжал Фолкон, отодвигая стул и подхватывая жену на руки, – я отнесу ее наверх, переодеться в платье по моему выбору. Она своевольная женщина, которой необходимо усвоить, кто хозяин в Маунтин-Эш. Если мы сразу же не вернемся, знайте, что я нашел другое блюдо, пришедшееся мне больше по вкусу.

Он устремился из зала, так крепко сжимая Джезмин в объятиях, что та не могла шевельнуться. Он знал, что как только жене удастся высвободить руки, она в припадке гнева набросится на него с кулаками.

– Теперь им будет о чем поговорить, – пробормотал де Берг ей в ухо.

Оказавшись наверху, Джезмин начала швырять в него щетками и туфлями.

– Как ты мог унизить меня?! Теперь я не смогу спуститься и посмотреть им в глаза!

– Джезмин, я предупреждал тебя, прежде чем мы появились в зале, но ты предпочла не обращать внимания. По-моему, это вошло у тебя в привычку.– И тихо, со спокойной решимостью приказал:– А теперь пойди переоденься.

Джезмин окончательно потеряла терпение и сладеньким голоском процедила сквозь зубы:

– К чему же переодеваться, когда я все равно туда не вернусь?

Не обращая внимания на ее слова, Фолкон открыл гардероб и почти сразу же нашел, что искал, – прелестное белое платье, которое и имел в виду, когда просил ее переодеться.

– Де Берг, – запротестовала она, – в таком случае придется сменить все – сорочку, чулки, туфли – ты совсем ничего не понимаешь в женских нарядах.

– Разве? – вкрадчиво осведомился он.– Тешишь себя мыслью, что ты – первая, кого я раздел?

Джезмин, охнув от неожиданности и негодования, упрямо отвернулась, но тут же почувствовала его руки на завязках платья и с ужасом представила, как муж срывает с нее тонкую ткань. Она вихрем развернулась, надув губы, но Фолкон был так высок, что ей, как всегда, пришлось запрокинуть голову, чтобы взглянуть ему в лицо.

– Клянусь Богом, если ты погубишь это платье, я...

– Что именно? – спросил он, запустив руки за край выреза и явно собираясь принять вызов.

Джезмин задыхалась от злости, но сумела найти в себе достаточно хитрости, чтобы прикрыть глаза, не желая показать мужу силу сверкавшей в них ненависти.

– Это мое самое любимое, только и всего, – еле слышно пробормотала она.– Я думала, оно тебе понравится...

– И была права, Джезмин. Ты так ослепительно красива в красном... и пробудила во мне страстное желание...– Он впился губами в ее губы, и Джезмин, торжествуя, уже решила, что одержала победу, но, пока длился поцелуй, Фолкон непонятно как успел расстегнуть и снять алое платье и, подняв голову, приказал:– Теперь сорочку.

– Нет! – вскинулась Джезмин.

Он порылся в ее вещах, нашел белую шелковую сорочку, белые атласные туфельки и начал раздевать жену. Джезмин сопротивлялась, как могла, пытаясь помешать ему, но Фолкон, казалось, получал огромное удовольствие, словно от любовных игр. Когда Джезмин осталась в одних красных чулках, муж поднял ее и усадил перед зеркалом, чтобы она могла наблюдать, как он ласкает упругие груди, пока они не напряглись, а соски не отвердели. И Джезмин неожиданно захотелось поскорее прикрыть наготу белым платьем.

– Де Берг, я сдаюсь, – прошептала она.

Но его зубы лишь блеснули в волчьей ухмылке.

– Нет нужды так спешить, дорогая. Они все, естественно, предполагают, что мне не терпится лечь с тобой в постель.

Джезмин в ужасе воззрилась на него и ясно поняла, что произойдет, если не поспешить. Она лихорадочно искала слова, которыми могла бы охладить его пыл:

– Фолкон, я хочу, чтобы меня здесь любили. Обещаю быть послушной женой. Давай вернемся в зал. Я позволю тебе одеть меня, хорошо? – вкрадчиво предложила она.

Де Берг отлично сознавал, что жена пытается обвести его вокруг пальца, но нежные слова и умоляющий взгляд мгновенно смягчили его. Возможно, ему почти удалось покорить ее! Одевая Джезмин, он ухитрялся ласкать и гладить все интимные местечки ее тела, так что к тому времени, как они спустились в зал, она раскраснелась от смущения. Муж обнял ее за талию твердой рукой, и притихшая, укрощенная Джезмин появилась среди обитателей замка. Раздались приветственные крики, все один за другим поднялись и начали аплодировать ее красоте и мужеству. Это послужило началом долгого любовного романа, потому что с тех пор люди Маунтин-Эш и Джезмин навеки отдали друг другу сердца.

После ужина и многочисленных тостов каждый хотел поговорить с ней, поглядеть поближе, прикоснуться. Рыцари Фолкона из кожи вон лезли, пытаясь угодить госпоже, что крайне забавляло его и радовало ее. Джезмин познакомили со всеми женщинами, от мала до велика, не забыли даже старуху, вязавшую метлы, которыми подметали комнаты замка. Глаза Джезмин удивленно расширились при виде молодой девушки, поднявшейся на возвышение и одетой как воин – в кожаную тунику без рукавов, с золотыми браслетами на предплечьях.

– Это Морганна, – небрежно бросил Фолкон, – заложница. Пока она здесь, король Уэльса не осмелится напасть.

Морганна презрительно оглядела хрупкую красавицу и обратилась к Фолкону, легко, фамильярно коснувшись его плеча:

– Как твоя рана?

– Рана? – удивилась Джезмин, уставясь на девушку, которая вовсе не была красивой в общепринятом смысле слова, но несомненно обладала чувственной притягательностью, способной привлечь любого мужчину.

Морганна вновь перевела взгляд на личико Джезмин:

– Его укусила дикая кошка.

Двойной смысл ее слов был ясен каждому. Джезмин поняла, что эта девушка причинит ей немало неприятностей, но не захотела расспрашивать о ней де Берга, не позволила гордость. Они не сразу встали из-за стола, – начались развлечения – танцы, игра в карты и кости. Джезмин заметила, как легко удалось Морганне отвлечь Жервеза от игры, хотя тот выигрывал.

– По-моему, Жервезу эта девица не по зубам, – мудро заметила она.

Но де Берг пожал плечами.

– К утру он потеряет кошелек, но научится лучше понимать женщин.

– Ты ко всем женщинам относишься так пренебрежительно? – вспыхнула она.

– Нет. Порядочные заслуживают лишь моего уважения.

Он взял ее руку, и Джезмин задохнулась. В то короткое мгновение, когда его губы прижались к ее пальцам, знакомый ужас охватил ее – вот-вот настанет пора отправляться в постель.

– Пойдем наверх, – хрипло пробормотал он, вставая и увлекая ее за собой.

Сердце Джезмин тревожно билось, пока они поднимались по ступенькам в башню. Она глядела на сильный профиль, вырисовывающийся на фоне толстой каменной стены, и чувствовала себя такой маленькой и беззащитной. Когда она попыталась пройти мимо двери его комнаты, чтобы подняться к себе, Фолкон остановил ее, прижал к косяку, оперся руками о потемневшие доски по обе стороны от жены, захватив ее в плен, и нагнул голову, чтобы украсть поцелуй. Но как только он оторвал губы от нежной добычи, Джезмин умоляюще прбшептала:

– Пожалуйста, Фолкон...

– Ты отвергаешь меня? – насторожился он.

– Нет, – поспешно ответила Джезмин, – потому что не хочу очередной схватки, особенно сегодня.

– Схватки? – переспросил Фолкон.– Я хочу не войны, а любви.

Он распахнул дверь комнаты, и взгляд Джезмин приковала огромная кровать.

– О нет, Фолкон, – выдохнула она, но его губы уже прижались к ее горлу, целуя местечко, где бешено бился пульс, а пальцы нащупали и перекатывали крохотный упругий сосок.

Почти всхлипнув от страха, Джезмин выкрикнула:

– О Фолкон, я была так счастлива сегодня! Пожалуйста, не омрачай прекрасного вечера!

Хотя Фолкону претила сама мысль о том, чтобы выпустить ее из объятий, он тем не менее понимал, что, если дать жене время и возможность оглядеться и привыкнуть, она, возможно, не станет так пугаться его ласк. Он сжал ладонями ее лицо, и взгляд его смягчился.

– Я сегодня тоже был счастлив. Моя постель останется холодной без тебя, но я попытаюсь понять, что тебе необходимо немного больше времени, дорогая.

Он легко коснулся губами ее губ и отступил, давая ей пройти, с тоской глядя вслед хрупкой фигурке.

В спальне не было ни души – служанки подумали, что Джезмин проведет эту ночь в постели мужа. Она зажгла свечи, медленно разделась. Джезмин сказала мужу правду – она была счастлива сегодня – и поклялась, что станет настоящей хозяйкой, научится вести дом – ведь в замке жило не менее двухсот человек.

Она повесила платье в гардероб, провела ладонью по огненно-красному платью, которое муж заставил ее переодеть, и негромко засмеялась. Подчинившись хозяину замка, она завоевала сердца людей. Джезмин надела теплый бархатный халат, подкинула дров в камин и в этот момент услыхала тихие голоса. Откуда они доносятся? Не понять... Джезмин подошла к двери, потом к окну, но не могла определить, кто и где беседует. Голоса слыщны лишь около камина. Мужчина заговорил громче, и Джезмин могла бы поклясться, что это де Берг. Его спальня была прямо под ее комнатой, значит, звуки проникают через пол. Джезмин опустилась на четвереньки, приложила ухо к холодным доскам. Действительно, приглушенный разговор доносится снизу. Она была почти уверена, что второй собеседник – женщина. Сначала Джезмин подумала, что это, возможно, Большая Мег отвечает на расспросы де Берга о ней, и захотела знать, о чем они толкуют. Придвинув стул к стене, она отвернула ковер. Теперь слышно было гораздо отчетливее, она ясно различила, как муж сказал:

– Нет!

Все еще стоя на четвереньках, она с радостью заметила трещину в том месте, где сходились толстые балки, совсем маленькую, к которой можно было приложить либо глаз, либо ухо. Она всмотрелась и увидела прямо под собой раздетого до пояса де Берга.

– Оставь, – велел он.

На его плече виднелась небольшая повязка. Фол-кон сказал что-то еще, но до Джезмин донеслось только два слова: «постель» и «сейчас».

Джезмин обуяло нетерпеливое желание узнать, кто был вместе с ним. Женщина оказалась в поле ее зрения, и она прокляла собственную глупость и наивность. Морганна! Руки Морганны обвили его шею, губы прижаты к губам, тело к телу. Джезмин присела на корточки, потрясенная коварством де Берга. Он постоянно утверждал, что хочет ее, а сам, оказывается, удовлетворяет желания с этой... этой... Ее охватили гнев, боль от предательства и, что скрывать, ревность. Как он посмел? Она стала леди де Берг. Ее дед – великий король Генрих, в ее жилах течет королевская кровь. Она здесь хозяйка, желает быть центром, сердцем Маунтин-Эш, а какая-то шлюха пытается занять ее место!

Слепящая ярость застилала глаза. Джезмин поднялась, слетела по ступенькам вниз, в спальню мужа, и рывком распахнула дверь. Фолкон сидел в одиночестве. На его лице было написано нескрываемое удивление.

– Как ты смеешь держать свою подстилку в Маунтин-Эш? – взорвалась она.

Фолкон медленно оглядел жену с головы до ног, заметив, как она возмущена. Волосы разметались по плечам, придавая ей новую, буйную красоту. Де Берг мимоходом спросил себя, где Джезмин успела услышать сплетни и не лучше ли все отрицать, но посмотрев в пылающие глаза, понял, что успокоить ее невозможно.

Глаза Фолкона сузились – он как раз пришел в соответствующее настроение, весьма подходящее для жаркой схватки... сначала на словах, потом в постели.

– Я не нуждался бы в шлюхах, исполняй ты свои супружеские обязанности, – бросил он.

Джезмин охнула от неожиданности.

– Значит, признаешься, подлый негодяй! Будь твоя воля, день и ночь держал бы меня прикованной к этой кровати!

– Позволь мне кое-что объяснить, Джезмин. Мужчины сажают себе на шею жен, только чтобы в минуту нужды всегда иметь под рукой теплое покорное тело, – спокойно сказал он.

– Неправда. У тебя были другие причины жениться на мне, – обвинила она.

– Какие же, интересно? – язвительно процедил Фолкон.– Твои хозяйственные таланты? Способность родить мне сильных сыновей?

Джезмин бросилась на мужа.

– Дьявол! Ты дьявол! – вскрикнула она, так яростно срывая с него повязку, что рана вновь начала кровоточить.– Почему ты не сказал, что тебя ранила дикая кошка? Почему не позволил мне ухаживать за тобой?

Фолкон неожиданно понял, что она ревнует к Морганне, и буйное ликование охватило его. Джезмин не ревновала бы, будь она совершенно равнодушна к мужу, и захотела причинить ему боль только потому, что сама была оскорблена. Он надвинулся на нее, возвышаясь словно башня над хрупкой женщиной, глядя на нее прозрачно-изумрудными, чуть прищуренными глазами, сжал ее плечи, и Джезмин зачарованно наблюдала, как темнота расширяющихся зрачков вытесняет яркую зелень, и эти знакомые глаза становятся почти черными от возбуждения.

– Принцесса Джезмин, недотрога... Мои ласки превращают тебя в лед. Сними халат и иди в постель! – велел он.

– Де Берг, ты поклялся рыцарской честью быть нежным и благородным по отношению ко всем женщинам.

– Черт побери, Джезмин, я не какой-то изысканный рыцарь из легенды... а мужчина из плоти и крови с мужскими нуждами и потребностями. Но ты, кажется, не имеешь ни малейшего представления, о чем я говорю, правда? Ничего, скоро поймешь. А я... я могу думать лишь о тебе и сгораю от желания брать тебя снова и снова. Когда я нахожусь рядом с тобой, слышу твой смех, вижу тебя, кровь моя воспламеняется, пока меня не охватывает такое безумие, что я попросту пугаюсь. В тех редких случаях, когда мне позволено притронуться к тебе, я почти схожу с ума от невыносимого стремления ощутить вкус твоих губ, войти в твое тело, зарыться в тебя, насадить на свое копье и продержать так всю ночь, заснуть, зная, что наши тела по-прежнему соединены.

Его нетерпеливые руки стиснули талию Джезмин, сорвали с нее халат; он поднял ее высоко в воздух, дал медленно соскользнуть вдоль своего мускулистого тела.

– Ты, похотливое животное, – отчаянно вскрикнула Джезмин, – не смей прикасаться ко мне сразу после того, как держал ее в своих объятиях!

– Мне, и только мне решать, когда прикасаться к тебе! Пора понять, кто здесь хозяин!

– Тогда возьми меня! – вызывающе выдохнула она.

Фолкон швырнул ее на постель, сорвал с себя одежду и обжег Джезмин раскаленным страстью телом. Горячий требовательный рот накрыл ее груди. Он целовал их, сосал, лизал каждый дюйм атласной кожи от шеи до колен. И она почему-то испугалась еще больше, чем раньше, потому что ощутила, как где-то глубоко внутри зажглась ответная крохотная искорка, над которой у нее не было власти, зажглась и пробежала робким огоньком в животе и упругих розовых холмиках. Джезмин начала уходить в себя, удаляться, как раз в тот момент, когда это началось. Она не станет рабыней этого человека, не позволит своему телу томиться по нему, как он томится по ней.

Джезмин вспомнила странные, слышанные при дворе вещи, которые высокомерно предпочитала не понимать. Но когда бы ни упоминалось имя Фолкона де Берга, какая-то женщина всегда говорила:

– Этот человек – бог. Стоит лишь мне взгля-нутьна него, и я уже вся взмокла.

Тогда Джезмин не понимала, что она имеет в виду, но теперь... эти длинные властные пальцы проникали глубоко в нее, пытаясь возбудить ласками, и впервые в жизни Джезмин чувствовала влагу между ног.

Теперь Фолкон не спешил, играя с ее телом, лениво, едва касаясь, гладя нежно, легко, наслаждаясь ощущением каждого восхитительно атласного изгиба и выпуклости. Но этого ему было недостаточно, Фолкона терзала неодолимая потребность видеть эту обнаженную плоть. Он откинул меховое покрывало, встал на колени около кровати и смотрел на Джезмин, все больше изнемогая от страсти. Потом, начав со ступней, он покрыл поцелуями ее ноги, не останавливаясь, пока не добрался до восхитительного золотистого треугольника, поднял глаза, чтобы еще раз насладиться зрелищем изысканной прелести, и, застонав, прильнул к крохотным родинкам по обеим сторонам Венерина холма.

Целых семь месяцев она сопротивлялась ему, на каждом шагу терпя поражение, и теперь, очутившись в его объятиях, чувствовала, что теряет себя. Джезмин не должна позволять, чтобы это случилось, она отказывалась стать чьей-то собственностью. Она сосредоточила мысли на ране Фолкона и представила жгучую боль, которую он, должно быть, испытал. Именно в этот момент он врезался в нее, но разум уже отделился от тела, воспарил высоко-высоко, отсекая боль, и Джезмин вынудила себя не чувствовать ничего. Фолкон почти достиг вершины блаженства и застонал от невыносимо сладкой муки, но Джезмин мгновенно вонзила острые зубки в свежую рану.

– Стерва! – прошипел он сквозь стиснутые зубы.

Джезмин отвела руку и сильно ударила его по лицу. Фолкон не пожелал ответить тем же – он сумеет отомстить по-своему, не торопясь, когда сочтет нужным.

– Ну, каково это – видеть собственную кровь на простынях? – издевательски улыбнулась она.

Они обменялись ненавидящими взглядами и мысленно поклялись уничтожить друг друга. Какое неожиданное завершение празднества в Маунтин-Эш!

Глава 31

Надежды Морганны разлетелись в прах, когда Фолкон де Берг вернулся в Маунтин-Эш с красавицей невестой в седле. Хотя она считалась заложницей, могла бы сбежать в любую минуту, но предпочла остаться и ждать приезда де Берга. В его отсутствие месяцы тянулись как годы, и в конце концов оказалось, что она живет лишь ради его возвращения. Ее одержимость Фолконом все росла. Такого любовника у нее еще не было, а она знала многих, включая Ллевелина, самозваного короля Уэльса. Мор-ганна мечтала стать женой Фолкона и хозяйкой Маунтин-Эш, но для этого нужно было чем-то надежно привязать его, и навсегда. Она знала, что нужно делать. Небходимо родить ему ребенка. Появление Джезмин разрушило планы валлийки. Пока Морганне не удавалось залучить де Берга в постель, но она знала, что у Джезмин и Фолкона отдельные спальни, и между новобрачными явно не все гладко. Они не выглядели любящей парочкой, так что Морганне не составит труда вбить между ними клин и еще больше разделить мужа и жену.

Однако валлийка понимала, что должна пустить в ход все женские уловки, чтобы соблазнить Фолкона и заставить его вернуться в свою постель. Даже когда де Берг лежал в ее объятиях, она не льстила себя мыслью, что он получает столько же наслаждения, сколько дает ей. Какая-то часть его души оставалась для нее закрытой, он намеренно держался с ней хо-лодновато-отстраненно, слегка пренебрежительно, и это почти сводило ее с ума. Ребенок Фолкона позволит Морганне проникнуть в этот таинственный уголок, овладеть чувствами и помыслами сурового воина. Валлийка знала – де Берг человек чести и никогда не бросит ни своего ребенка, ни женщину, которая его родила.

Прошел почти месяц, прежде чем в Маунтин-Эш прибыли повозки с припасами, присланными Изабел Маршалл. К этому времени морозы ослабли, погода помпою улучшилась, и почти все солдаты де Берга смогли пройти через покрытые снегом перевалы.

Вместе с ними и обозом приехала несгибаемая и неукротимая госпожа Уинвуд. Де Берг вежливо, но коротко приветствовал ее, не вполне понимая, радость или беды несет с собой ее появление.

Джезмин, однако, давно уже не была так счастлива. Госпоже Уинвуд удалось привезти с собой все, что Джезмин пришлось оставить, не говоря уже о своих обширных запасах трав, мазей, эликсиров, настоек, зелий и главном – хрустальном шаре. Кроме съестных припасов и фуража, Изабел Маршалл не пожалела поистине бесценных вещей: белья, пряностей, вин, богатых тканей, подушек, ковров и, что самое невероятное, – большого овального зеркала.

Тэм вызвался отнести вещи Эстеллы в ее маленькую комнатку, в безумной надежде увидеть Джезмин. Когда госпожа улыбнулась ему и спросила, не может ли Тэм отнести заодно и зеркало, он не спешил уходить, рассматривая милые женские безделушки – щетки, духи, бархатный халат, роскошную мантию из пушистого меха горностая.

Наконец Эстелла и Джезмин остались одни, смеясь и плача от радости. Им так много нужно было узнать друг о друге, но Джезмин настояла, чтобы бабушка говорила первой.

– Когда я обнаружила, что Честер поставил стражу у двери твоей комнаты, сразу поняла, что ничем не могу тебе помочь, и он скорее всего попросту использует меня, чтобы заставить тебя покориться, поэтому предпочла исчезнуть. Отправилась домой, в Сейлсбери, потом в Чепстоу, поговорить с твоим отцом. Знаешь, я твердо верила в де Берга – если духовная связь между вами сильна, он обязательно должен был спасти тебя. Твой отец развеял мою печаль и объяснил, что Фолкон в самом деле пришел к тебе на помощь и увез в Маунтин-Эш. Правда, меня очень тревожило, как ты перенесешь тяготы путешествия через ледяные горы, но вижу, де Берг заботливый муж.

– Сейчас поведаю все мрачные подробности обеих свадеб, и, боюсь, у тебя волосы встанут дыбом, – отозвалась Джезмин, – и если думаешь, что де Берг заботится обо мне, сильно ошибаешься. Не знаю других супругов, которые бы ссорились так часто. Стоит нам остаться наедине, и словно факел поднесли к дровам – тут же начинается форменное сражение. Эстелла, что мне делать? Кажется, я уже ношу его ребенка.

Сердце Эстеллы замерло. Ужас прошлого, когда ее единственная любимая дочь забеременела от Сейлсбери и умерла родами, вновь вернулся. Будь прокляты мужчины, почему они так стремятся уничтожить женщин, которых любят больше всего на свете? Она так боялась, что хрупкая маленькая Джезмин не сможет выносить и родить ребенка! Ее неземная красота и изящество, ^сазал ось, принадлежали редкому заморскому цветку. Зачем только Эстелла согласилась на брак Джезмин с де Бергом?!

Что ж, другого выхода нет, придется поговорить с ним сейчас и все выяснить. Эстелла подробно расспросила внучку обо всех симптомах, об известных признаках «утренней болезни» – головокружении, тошноте, болях в груди, – и, убедившись, что Джезмин в самом деле беременна, поспешила на поиски де Берга.

Она отыскала его в сарае, где хранился корм. Фолкон вместе с Жервезом подсчитывали, хватит ли фуража для скота, если принять в расчет, что количество лошадей увеличивалось с каждым днем.

– Мужчины! – взорвалась она, завидев его. Де Берг коснулся плеча Жервеза.

– Оставь нас, – спокойно велел он.

– Ну что, доволен? – накинулась на него Эстелла, не успел оруженосец отойти.

Фолкон мудро хранил молчание, зная, что ей нужно дать высказаться.

– Можно подумать, тебе не терпелось! – распалялась Эстелла.– Старался доказать своим людям, что ты настоящий мужчина? – Она тяжело вздохнула:– Кровь Христова, ты, должно быть, день и ночь держал ее в постели, чтобы наградить ребенком как можно скорее! – И, неожиданно сломавшись, Эстелла закрыла руками лицо и разразилась слезами.– Это ее убьет!

Де Берг вскинул непонимающие глаза.

– Я и понятия не имел, – прошептал он ошеломленно.

Эстелла смахнула слезы с ресниц.

– Я же предупреждала тебя и не раз... мы все предупреждали... Джезмин слишком хрупкая, слишком слабенькая, чтобы быть женой и матерью, но ты ничего не слушал, стремился завладеть ею любой ценой! Я думала, ты поймешь, что с ней нельзя разыгрывать жеребца!

И де Берга неожиданно охватил страх, чувство, до сей поры совсем ему неведомое. Если он потеряет Джезмин, жизнь его будет пустой и бессмысленной. Несмотря на все разногласия, она была его женщиной, и Фолкон не мог вынести мысли о том, что может причинить ей зло, пусть и невольно. Сильнее всех чувств, которые возбуждала в нем Джезмин, была потребность защищать ее и лелеять.

Увидев, как отрезвляюще подействовали на де Берга ее слова, Эстелла немного успокоилась. Теперь, когда он в таком состоянии, можно пустить в ход главный довод.

– Моя единственная дочь истекла кровью на моих глазах, потому что была слишком мала, чтобы родить. Глядя на тебя, я представляю, каким огромным будет ребенок, зачатый от тебя, и едва не схожу с ума!

– Эстелла, то, что я наделал, можно исправить, – твердо заявил Фолкон, – ...с твоей помощью.

Госпожа Уинвуд облегченно вздохнула, поняв, что де Берг готов избавиться от ребенка.

– Значит, ты согласен, чтобы я дала Джезмин зелье, от которого она выкинет? На этот раз жизнь ее спасена. Но если она способна так легко зачать, это будет повторяться снова и снова. Ты должен найти другую для удовлетворения своей похоти. Уверена, любая женщина в Маунтин-Эш, от пятнадцати до пятидесяти лет, будет счастлива твоим вниманием.

В Фолконе все сжалось от отвращения, но по мере того, как тянулся день, ядовитые семена, брошенные Эстеллой, дали всходы. Только сейчас он с отчаянием в душе понял, что никогда не сможет иметь законных детей. Де Берг жаждал заполучить Джезмин с той минуты, когда впервые увидел ее верхом на «единороге», вынес бесконечные страдания семимесячного ожидания, и торжествовал, завоевав драгоценный приз, отбил его у Честера и женился на той, о которой мечтал. В это мгновение он чувствовал себя почти равным богам, непобедимым и несгибаемым. Но теперь наступило отрезвление, и мрачные мысли терзали сердце. Он сделает все, что потребовала Эстелла, лишь бы уберечь Джезмин, но старался не думать о несчастном младенце, которому так и не суждено увидеть свет.

Заметив, что Фолкон явно не в духе, мужчинь старались держаться от него подальше. Де Берг рано ушел к себе, предпочитая побыть в одиночестве.

Джезмин весь день не выходила из комнаты, размышляя о переменах, которые внесет ребенок в ее жизнь. Теперь, когда Эстелла была с ней в Маунтин-Эш, дурные предчувствия сменились радостным ожиданием. Она просто не могла поверить своему счастью. Всю жизнь ей твердили, что она не может быть женой и матерью, и вот теперь сбывается невозможное. Джезмин подумала, что скорее всего родит маленькую, похожую на нее девочку, станет любить ее и лелеять, а может быть... если свершится чудо... у нее появится сын, сын, как две капли воды напоминающий Фолкона де Берга... красивый, сильный, истинный рыцарь.

И Джезмин решила: кто бы ни родился, она станет самой лучшей матерью в мире. Пусть она ничего не стоит как жена, но будь ей свидетелем сам Святой Иуда, посвятит жизнь своему ребенку. Де Бергу пока ничего не известно. Как он отнесется к радостной новости? Джезмин хотела увидеть, как в его глазах заполыхает зеленое пламя, когда в жилах загорится кровь от буйной радости сознания того, что жена носит под сердцем его ребенка.

Джезмин осторожно отвернула толстый ковер и, встав на четвереньки, припала глазом к щели, но смогла увидеть лишь темноволосую голову, склоненную над книгами. Может, именно заключенная в них мудрость дает ему столь невероятную силу? Рука Джезмин невольно потянулась к животу. Всего месяц замужем и уже носит первого потомка династии де Бергов!

Уголки рта Джезмин приподнялись в счастливой улыбке. Может, сейчас же сойти вниз и сказать ему?

Но в этот момент Фолкон пробормотал грязное ругательство: в дверь кто-то постучал. Прежде чем ответить, он закрыл все книги и рассерженно отозвался:

– Что нужно?

И тут радость Джезмин мгновенно испарилась – она услыхала хорошо знакомый женский голос, в кнтонациях которого нельзя было ошибиться:

– Меня Эстелла послала.

Джезмин уселась на корточки и отшвырнула ковер на место. Эстелла? Господи Боже, неужели бабка не знает, что эта женщина – его шлюха?

Джезмин закрыла глаза, охваченная волной жгучей ревности. Она, только она должна была сейчас входить в комнату мужа! Именно она должна была лежать рядом с ним на огромной постели, зная, что их дитя сейчас в безопасности, между их теплыми телами. Джезмин не могла вынести, когда муж пытался овладеть ею, но ей нравились его поцелуи и объятия; жар тела, запах, вкус губ доставляли неизъяснимое наслаждение. Сила Фолкона рождала в ней чувство абсолютной безопасности, и она с удовольствием вступала в неожиданные быстрые словесные поединки, когда оба противника обменивались колкостями, словно ударами мечом, соревнуясь в остроумии. Но Джезмин понимала, что мужчине этого недостаточно. Во всяком случае, не столь ненасытному жеребцу, как Фолкон де Берг. Возможно, Эстелла считает, что, поощряя Морганну, таким образом помогает внучке... но как это больно... Боже, как больно....

Фолкон разозлился, когда его одиночество так грубо нарушили. Настроение и так весь день было отвратительным и отнюдь не улучшилось к вечеру. На пороге стояла Морганна с соблазнительно выглядевшим сосудом в руках, и только поэтому он позволил ей войти в комнату.

– Это Эстелла сварила зелье? – пренебрежительно бросил он.

Морганна не совсем поняла, что имел в виду Фолкон, но кокетливо-чувственным жестом провела языком по губам.

– Я не нуждаюсь в зелье, чтобы покорить мужчину! – Тем не менее она налила в кубок янтарной жидкости и поднесла Фолкону. Тот осушил его до дна, сделал Морганне знак вновь наполнить кубок, отнес к камину и, повернувшись спиной к женщине, начал пить. Но мрачное настроение Фолкона не беспокоило Морганну, наоборот, скорее радовало. Если ему необходимо утопить тоску, она сумеет завлечь его, искушая соблазнами плоти. Только так она может сделать Фолкона своим, пусть даже ненадолго. Если Морганна будет достаточно умной и хитрой, мимолетная страсть превратится в нечто гораздо более постоянное.

Когда Фолкон вспомнил о присутствии женщины и обернулся, та лежала на постели. Ноги и руки обнажены, юбка задрана до самых бедер. Он подошел ближе, сел на край кровати.

– Тебя что-то мучит, – заметила Морганна.– Я умею слушать.

Фолкон громко, издевательски расхохотался.

– Не имею ни малейшего желания говорить. Только этого мне сейчас не хватает!

Морганна встала на колени, положила руки на широкие плечи, приблизила лицо к его лицу. Изо рта выметнулся длинный змееподобный язык, жадно лизнул его губы.

– Все, что пожелаешь... – хрипло прошептала она... – возьми! Тебе стоит только попросить! Я буду для тебя всем, чем хочешь, сделаю, как пожелаешь. Темные руки грубо сдавили ее груди. Морганна застонала и откинулась на подушки, увлекая Фолкона за собой. Ее длинные загорелые пальцы поползли к взбухшим от желания чреслам муцины. Губы де Берга бешено-страстно завладели губами валлийки, но когда он оторвался от нее, Морганна словно обезумела.

– Наполни меня, Фолкон, наполни своим семенем! Хочу ребенка от тебя!

Оттолкнув Морганну, он взметнулся с постели и, запрокинув голову, разразился глухим саркастическим смехом. Какая подлая штука судьба! Единственное, что тебе необходимо, навсегда потеряно, зато все остальное подадут на блюде, только бери!

Эстелла принесла Джезмин завтрак и осталась, чтобы покормить сильно выросшего за последнее время горного льва.

– Хорошо, что догадалась посадить в клетки Фезера и Квилла!

Внучка не обратила внимания на ее слова.

– Надеюсь, ты понимаешь, что эта Морганна – попросту шлюха де Берга? Почему послала ее к нему прошлой ночью?!

– Чтобы он смог утолить свою похоть, конечно. Предпочитаешь быть на ее месте? – резко спросила Эстелла.

– Конечно, нет, просто не желаю, чтобы он спал с ней прямо под моей комнатой. Просто омерзительная ситуация, и я этого не потерплю.

– На твоем месте я была бы поосторожнее, Джезмин. По-моему, ты делаешь ошибку, когда настаиваешь, чтобы он выбирал между вами. Эта девчонка может сослужить хорошую службу, а тебя оставят в покое. Лучше ешь свой завтрак, детка, тебе нужно беспокоиться о гораздо более важных вещах, чем валлийская тварь.

После ухода бабки Джезмин откинула покрывала и потянулась за белым бархатным халатом. Привычка – вторая натура, а она была с детства приучена умываться и причесываться перед завтраком. Завершив туалет, молодая женщина принялась за восхитительно вкусный хлеб с медом и свежесбитым маслом, только что принесенным из молочной. Задумчиво обхватив коленки, Джезмин решила, что настало время поучиться хозяйничать. Она начнет именно с того, что спросит, как сбивают масло, но сперва постарается узнать, что за книги и бумаги так тщательно охраняет Фолкон.

Джезмин рассеянно взяла кубок с медовухой, а другой рукой отвернула ковер. Если комната мужа пуста, она немедленно отправится туда. Она уже поднесла кубок ко рту, но тут в нос ударил странный запах. В медовуху явно подмешали сока болотной мяты, который обычно просили у Эстеллы женщины, желающие избавиться от ребенка. Ужасная мысль осенила Джезмин, и в это же мгновение она услыхала голос Эстеллы, донесшийся снизу:

– Все в порядке. Я дала ей настой, о котором мы говорили.

Джезмин потрясение застыла. Она успела узнать столько всего благодаря этой дыре в полу, о чем иначе не имела бы ни малейшего представления. Значит, муж и бабка замыслили убить ее ребенка! Волна безудержного гнева охватила ее, ударила в голову. Подняв белую бархатную юбку, она ринулась вниз и, рывком распахнув дверь, оказалась лицом к лицу с заговорщиками. У обоих был виноватый вид.

– Будьте вы прокляты! – завопила Джезмин.– Как вы смеете решать за меня, как мне жить и что делать?! – Она задохнулась от ярости и бросилась на Эстеллу.– По какому праву ты сказала ему?! Неужели не понимаешь, что между мужем и женой могут быть свои, личные, священные тайны, запретные для остальных?!

– Твоя мать умерла родами... И с тобой будет то же самое, – твердо сказала Эстелла.

– Нет! Я не моя мать, и хотя бы и так, пойми раз и навсегда, что мой ребенок для меня дороже собственной жизни!

Фолкон не мог оторвать глаз от жены. Как она великолепна!

– Дать мне подобное зелье, да еще без моего ведома! – продолжала бушевать Джезмин.– Какое счастье, что я знакома со свойствами трав!

– Я сделала это для твоего блага, – запротестовала Эстелла.

– А я леди де Берг, хозяйка Маунтин-Эш. Может, напомнить, что ты здесь – всего лишь гостья?

– Джезмин, ты действительно готова рисковать жизнью, чтобы подарить мне ребенка? – спросил Фолкон, глядя на жену с надеждой и восхищением.

– Этот младенец мой, и пусть Господь покарает того, кто попытается причинить ему зло, – гневно сверкнув глазами, ответила Джезмин.– Благодарение Богу за его милости – обычай требует, чтобы ты держался подальше от моей постели по крайней мере следующие несколько месяцев!

Челюсти Фолкона едва заметно сжались, но понимая, что воздержание – всего лишь малая цена за чудесный дар, который собиралась принести ему жена, он кивнул и искренне заверил:

– Даю слово, что не буду беспокоить вас, миледи.

– Может, вам будет интересно узнать, что в полу моей комнаты огромная дыра, через которую я слышала, как вы сговариваетесь против меня.– Она смерила Фолкона осуждающим взглядом.– Прежде чем снова изменишь мне с этой тварью, которая извивается и пыхтит под тобой, предлагаю сперва забить дырку в потолке!

– Я не совершал греха прелюбодеяния, – заявил Фолкон, чуть прищурившись.– По крайней мере пока.

Джезмин была почти уверена, что муж лжет. Валлийка вела себя в его присутствии как сука в течке, как он мог отказаться от такого соблазнительного тела?!

– А если я спрошу ее? – настаивала она.

– Может, к тому времени это окажется правдой, – надменно протянул Фолкон.

Джезмин с деланным равнодушием пожала пре– красными плечами. Фолкону хотелось схватить ее за эти плечи, тряхнуть, подчинить своей воле, заставить признаться, что она сходит с ума от ревности к Морганне... что начинает любить его... что счастлива носить его дитя... но вместо этого Фолкон сухо поклонился.

– Это все, мадам?

– Нет, не все, – с ангельской улыбкой ответила Джезмин.– Я собираюсь стать настоящей хозяйкой Маунтин-Эш. Отныне мое слово – закон. Я желаю распоряжаться хозяйством и слугами. Остальное – ваша забота, сэр.– И, высокомерно взмахнув рукой, добавила:– Эстелле, Большой Мег и моему мужу, кажется, не нравится, что хрупкая маленькая Джезмин стала взрослой, но Эстелла, Большая Мег и мой муж могут идти ко всем чертям!

Голос и улыбка были сладки как мед.

Глава 32

Уильям Маршалл и граф Сейлсбери, брат Джона, закрылись с королем в его покоях, в замке Глочестер. Хью де Берг, только что назначенный верховным судьей, предпочел не участвовать в беседе. Он всегда был прекрасным дипломатом. Все трое договорились заставить, убедить или пристыдить Джона, с тем чтобы тот изменил поведение.

Но план с самого начала не удался. Король Джон впал в бешеную, почти безудержную ярость. Он монарх и может делать все, что заблагорассудится! Он столько времени ждал короны, алкал власти, мечтал о ней, еще когда был жив отец, был одержим ревностью, когда на трон взошел брат Ричард и правил десять долгих лет.

Корона означала абсолютную власть, но сначала знать, потом церковь и теперь собственные министры и брат ополчились на него.

– Думаю, я все же заслуживаю объяснения. Почему ты отдал мою дочь Джезмин Честеру, зная, что я обручил ее с де Бергом? – сразу перешел к делу Сейлсбери.

– Уильям, здесь нет моей вины, все придумала королева, чтобы позабавить придворных. Мне сказали, что это не настоящая свадьба, просто шутка, развлечение. Все совершенно невинно, ничего особенного.

Уильям, конечно и не подумал поверить Джону. Интересно, сколько заплатил ему Честер? По крайней мере, удалось вынудить Джона перейти к обороне.

– Ведь никакой беды не случилось, – настаивал король.– Она благополучно обвенчалась с де Бергом, поэтому просто не понимаю, к чему весь этот шум.

– Я объясню, что случилось. Не говоря уже о нанесенном мне оскорблении, ты умудрился восстановить против себя отборнейшие войска, опору армии. Подумай, на севере тебе не удалось завербовать ни одного человека. Де Берг был лучшим капитаном, которого ты имел или надеялся иметь в будущем. Он лучший! Его рыцари прекрасно обучены... его солдаты верны, умеют драться до конца, и не как мясники, а как истинные стратеги! Его валлийские лучники, английские всадники, даже наемники... остальные им в подметки не годятся! Какая польза от того, что де Берг сидит в Уэльсе?!

Джон взмахнул рукой в знак того, что сможет в два счета все уладить.

– Как только наступит весна, я сумею заманить его в Глочестер. Де Берги всегда были преданы Плантагенетам. За долгие зимние месяцы его гнев остынет. Между мной и де Бергом нет разлада.

Сейлсбери вздохнул. Нет смысла напоминать о кровной вражде между де Бергом и Честером, одним из немногих еще верных королю лордов, вражде, никогда не возникшей бы, если бы не жадность и ненасытная похоть короля.

Уильям Маршалл, в свою очередь попытавшись поговорить с Джоном, довел того едва ли не до припадка – ярость короля не знала границ.

– Джон, ты должен положить конец распрям с церковью. Сила Господня, человече, неужели не понимаешь всю серьезность своего положения? Отлучение – страшная кара.

– Не позволю, чтобы этот осел указывал мне! Я – король Англии! Я – глава английской церкви, а не чертов папа! Разве не знаете, что у церкви больше богатств, чем у короны? – задыхался Джон, чье лицо приобрело зловещий фиолетовый оттенок.

– Это тебе следует понять, что такое богатство можно использовать против тебя же! – загремел Уильям Маршалл.– Людовик Французский, должно быть, вне себя от радости, узнав о распрях между Англией и папой. Он уже захватил большую часть Нормандии, Анжу, Мэна и Пуату, а теперь поглядывает на Англию, да к тому же имея союзником папу.

– Можешь не объяснять, что они стакнулись. Ты, случайно, не с ними? Я-то знаю, что твои владения на юге Франции по-прежнему принадлежат тебе! – завопил Джон.

Губы Маршалла сжались.

– Я забуду, что ты это сказал, Джон. Тебе не хуже меня известно, что я дорого заплатил за эти поместья – кровью своих людей. Ты должен примириться с церковью, признав Стивена Ленгтона архиепископом Кентерберийским, или папа отлучит все королевство.

– Пусть попробует! Я велю конфисковать владения тех епископов, которые подчинятся интердикту[16], и изгоню их самих из Англии!

– Карательные меры здесь не помогут. Послушай меня. Папа обладает властью объявить о твоем низложении, освободить англичан от клятвы верности тебе и доверить королю Франции проследить за выполнением этих указов, – объяснил Уильям Маршалл. – Такая угроза мало что значила бы, обладай ты истинной властью в собственной стране, но ты быстро теряешь уважение и любовь народа.

Джон впал в почти бредовое состояние.

– Я приведу в Англию иностранных наемников и сломлю всякое сопротивление! Заставлю знать отдать мне в заложники сыновей! С помощью судов и казначейства все отберу у священников по закону!

– Этого не хватит, чтобы заплатить наемникам. Придется увеличить налоги и подати, и как, по-твоему, это понравится людям?

– Иисусе всемогущий, был ли когда-нибудь король несчастнее меня? Где Хьюберт? Уж он-то поддержит своего монарха, пусть все остальные против!

– Хьюберт – известный подпевала. Говорит все, что желаешь услышать, лишь бы умиротворить тебя. Уильям Маршалл и я считаем, что пора тебе знать правду и как следует посмотреть на себя со стороны, – заявил Сейлсбери, совершенно не обращая внимания на хлопья пены на губах брата.

Лицо Маршалла стало еще строже.

– Мы еще не закончили, Джон. Речь идет о твоем развратном поведении. До меня дошли слухи, что ты похитил еще одну девушку, и на этот раз произошла трагедия.

– Это не что иное, как злобные сплетни! – взвьи Джон, ударив по столу кулаком.– Женщины рады вниманию короля! Не станешь же ты отрицать, что они едва не в очередь выстраиваются, чтобы залезть в мою постель! Я обычный здоровый мужчина и люблю женщин! Боже милосердный, было бы еще понятно, жалуйся вы на то, что я развращаю пажей, как это всю жизнь проделывал мой братец Ричард! У него тоже были прекрасные отношения с церковью... столько лет трахал епископа Фекемпского. Гордый прелат и многие другие, кого бы я мог назвать, были его особенными любимцами!

Уильям Маршалл, человек строгих моральных принципов, побелел, услыхав об извращенных наклонностях Ричарда.

– А теперь попы со всех амвонов провозглашают мне анафему, и все потому, что поверили грязной сплетне! Смею заверить, что смогу положить этому конец!

Джон лихорадочно трясся, изо рта шла пена, цвет лица становился все более угрожающим. Уильям Маршалл решил сбавить тон и уже спокойнее сказал:

– Если это действительно сплетни, самый простой способ прекратить их – забыть о других женщинах. Пора иметь законного наследника от своей жены, королевы.

Ответ Джона потряс мужчин.

– Не моя вина, – капризно бросил он, – что Изабелла не смогла зачать! Всего лишь три недели назад у нее впервые были месячные!

Маршалл открыл было рот, но тут же вновь захлопнул, пытаясь сохранить самообладание и найти нужные слова.

– Ты хочешь сказать, что спал с девочкой столь юного возраста, в котором даже зачать невозможно?!

Глаза Джона закатились, он в судорогах свалился на пол, выбивая ногами мелкую дробь – верный предвестник припадка. Уильям Маршалл поспешил на поиски Хьюберта де Берга. Пусть он справляется с истериками короля – Маршаллу до смерти хотелось вдохнуть свежего воздуха.

Джон был достаточно хитер и коварен, чтобы не приводить в исполнение планы мести с помощью людей Сейлсбери или Хьюберта. Он предпочел положиться на Фолкса де Брете с его наемниками, которые слепо выполняли приказы, не задавая вопросов. Нужно положить конец слухам и сплетням, покарав для примера какое-нибудь благородное семейство на устрашение остальным. Он заставит навеки замолчать эту суку, подружку Эвизы. Матильда де Бреоз отказалась отдать в заложники обоих внуков, заявив во всеуслышание, что не доверит детей человеку, убившему собственного племянника Артура.

Джон отдал приказ об аресте Уильяма и Матильды де Бреоз, лорда и леди Хэй, живших на границе с Уэльсом, и, довольный собственным планом, решил осуществить его еще раз, и теперь уже преподать урок отцам церкви – растерзать одну жертву, чтобы притихли остальные. Джон выбрал бедного архиепископа Норвичского, который был настолько глуп, что всерьез принял указ папы и провозгласил с амвона, что тот из священников, кто останется верным королю, сам будет отлучен. Джон заказал для него новое облачение, только сделанное из свинца, и когда наемники силой надели его на архиепископа, тот задохнулся.

Джезмин была поглощена делами с рассвета до заката, стараясь побыстрее научиться премудростям ведения хозяйства. Она постоянно советовалась с кастеляном и запоминала обязанности каждого слуги. Как-то столкнувшись с Морганной, она спросила:

– Хотелось бы мне знать, чем ты занимаешься? В Маунтин-Эш каждый должен зарабатывать свой хлеб.

– Оказываю важные услуги лорду де Бергу, – коварно пропела валлийка.

– Неужели? И хозяин тобой доволен? Губы Морганны сжались.

– Он всегда улыбается, когда уходит от меня. Джезмин взглянула ей прямо в глаза.

– И каков мой муж в постели? Морганна не упустила случая уязвить госпожу:

– Не знаю... он предпочитает пол.

Губы Джезмин невольно дернулись в улыбке. Фолкон так и не велел забить дыру, поэтому ей было точно известно, что все ночи он проводит один.

– Ты выглядишь достаточно сильной и, думаю, неплохо справишься с работой на кухне, – решила она.– Я предупрежу кухарку, что у нее теперь новая помощница, которая будет носить воду и дрова.

Безумная ненависть вскипела в Морганне.

– Я вправду сильна и от такой работы стану еще сильнее, – презрительно бросила она, – а вот ты, по всей видимости, слишком слаба и худа, чтобы тягаться со мной!

– Просто пока мне нельзя поднимать ничего тяжелого, – мило улыбнулась Джезмин, – ведь я ношу ребенка, разве ты не знала?

Душа Морганны обратилась в кусок льда – теперь она твердо знала, что должна делать.

Джезмин до сих пор так и не удалось взглянуть на магические книги и колдовские рукописи, которые так занимали мужа, но увидев с башни, как он направляется к конюшням, она решила, что сейчас самое время.

Оказавшись в его комнате, она была почти ошеломлена – все здесь говорило о присутствии сильной личности, привыкшей к повиновению. Центральное место занимала массивная кровать с балдахином и занавесками из черного бархата с вышитым золотом изображением сокола. Над кроватью на каменной стене висели огромные двуручные мечи, такие тяжелые на вид, что Джезмин вряд ли могла хотя бы приподнять их. Неудивительно, что у него такие широкие запястья и мускулистые плечи! Пол покрывали не соломенные подстилки, как во многих знатных домах, а толстый красный ковер, вывезенный, без сомнения, из крестового похода в Святую Землю, перед камином были расстелены волчьи шкуры, серебристые, так и манившие растянуться на них. На стенах не висели гобелены, только кольца для факелов и великолепное оружие. По всему было видно, что Фолкон искусно владел всеми видами – от лука до кинжала.

У одной из стен стоял большой походный сундук с его доспехами, всегда начищенными и отполированными. Джезмин провела рукой по крышке из темного дерева. Этот сундук повсюду путешествовал с хозяином!

Даже изношенные петли были тщательно начищены. Сам воздух, казалось, был насыщен мужественностью этого необыкновенного человека. Все здесь было непривычно большим, под стать хозяину – кресла с мягкими подушками, стол, в котором были заперты карты, книги и перья. Открыв гардероб в поисках ключа, Джезмин едва не вскрикнула – в ноздри ударила знакомая смесь запахов кожи, сандалового дерева и дикого зверя-самца. Она покраснела. Именно этот аромат оставался на ее коже после любовных игр Фолкона.

Джезмин погладила тонкие батистовые рубашки, казавшиеся слишком изящными для этого мускулистого закаленного тела, дотронулась до кожаных курток и стальных кольчуг – эти больше подходили для его грубой силы; проверила карманы дублетов, на случай, если хозяин спрятал ключи туда, заметив, что они ничем не были подбиты, – наверное, и без того едва налезали на плечиши де Берга.

Не найдя ключей, Джезмин вернулась к столу, взяла зловеще выглядевший кинжал и попыталась сломать замок. Она так увлеклась, что опомнилась, лишь услыхав скрип двери. Джезмин быстро отпрянула, чувствуя себя пойманным воришкой. Неловко сжимая кинжал, она ждала, когда Фолкон даст волю гневу, но зеленые глаза загорелись радостью.

– Джезмин...– Ее имя прозвучало лаской в его устах, взгляд жег пламенем. Де Берг, казалось, не мог насмотреться на прелестное видение в бледно-розовом платье с серебряными лентами. Он подошел совсем близко, осторожно, двумя пальцами поднял светлую прядь, тихо выдохнув:

– Как ты прекрасна!

– Я полна тобой, – ответила Джезмин, откидывая голову так, чтобы выдернуть локон из жадных пальцев.

Фолкон вновь оглядел ее с головы до ног.

– Ты уверена, любимая? Выглядишь такой стройной и худенькой!

Длинные ресницы опустились на щеки. Муж стоял совсем рядом, и эта близость просто ошеломляла. Джезмин затрясло как в ознобе.

– Уверена, – с трудом выговорила она шепотом. Фолкон сжал ее руку большой теплой ладонью и тихо сказал:

– Ты еще не дала мне возможности сказать, какое подарила счастье! – И, взяв ее за подбородок, попросил:– Взгляни на меня, Джезмин.– Она молча подняла глаза. Фолкон нежно улыбался.– Почему ты дрожишь? Ведь кинжал у тебя, – пошутил он.

– Ты играешь со мной, – обвинила Джезмин, изнемогая от предвкушения неизбежного.

При этих двусмысленных словах безумное желание мгновенным огнем охватило Фолкона, с губ сорвался стон, больше похожий на рычание.

– Я играл бы с тобой день и ночь, Джезмин, только позволь...

– Зверь! – прошипела она.– Предпочитаю побои и любые пытки твоей постели!

Фолкон поморщился, недоуменно поднял брови.

– С чего мне тебя наказывать?

– За то, что я хотела открыть твою тайну и найти магические книги. Твоя сила гораздо больше моей, и мне нужно ее перенять, – вызывающе бросила она.

Фолкон весело рассмеялся и, вынув из кармана ключ, открыл стол. Разложив книги, он смущенно улыбнулся.

– Я читаю Вергилия и повествования Гомера о подвигах великих героев. Теперь ты знаешь мои секреты – я глупый романтик, и сказки о прекрасных дамах всегда кружили мне голову и воспламеняли кровь. Неудивительно, что ты украла мое сердце!

Поняв, как сильно он хочет ее, Джезмин в панике отступила, но Фолкон успел сжать ее плечи. Изумрудные глаза потемнели от желания, губы чуть приоткрылись, готовые завладеть ее ртом, напряженное мужское естество уперлось ей в живот.

– Ты не должен... я ношу ребенка, – запротестовала она.

– Я буду нежен с тобой, – мягко пообещал он, опуская голову, чтобы изведать вкус розовых губ.

– Нежен! – вскрикнула она, пылая гневом, своим последним оружием.– Животное! Ты не знаешь значения этого слова! Взгляни на эту комнату! Все здесь слишком большое, твердое, грубое! Твоя возбужденная похоть не знает границ, ты похож на разъяренного жеребца! Слишком силен, слишком могуч... Я не могу запретить тебе взять меня силой!

Глаза де Берга чуть заметно сузились.

– Во всяком случае, ты стараешься, как можешь. Кого ты на самом деле боишься, Джезмин, меня или себя?

– Что ты имеешь в виду? – вскинулась она.

– Боишься, что, если позволишь любить себя понастоящему, тебе это может понравиться и захочешь еще? Боишься коснуться запретных неприличных местечек на моем теле, потому что это зажжет в тебе неутолимое голодное пламя? Боишься открыться мне, потому что я могу войти в твою душу, как вхожу в тело? Боишься, что проиграешь в сравнении с другими женщинами, разделявшими мою страсть?

Последняя издевка доконала Джезмин. Ничего не видя от слез, она замахнулась кинжалом.

– Не советовал бы, – спокойно сказал Фолкон и, одним быстрым движением руки обезоружив ее, зацепил ногой за ногу, сделав подсечку.

Они вместе свалились на пол у камина. Фолкон гибко потянулся, напоминая горного льва. На плечах играли мышцы, темные брови чуть поднялись, огромная фигура излучала первобытную силу. Воцарившееся молчание было похоже на зловещую тишину перед боем. Серебристо-золотые волосы Джезмин разметались по волчьей шкуре, напоминая Фолкону, что когда она оставалась обнаженной, эти чудесные локоны были достаточно длинны, чтобы прикрыть ее восхитительные груди.

Его руки немедленно потянулись к серебряным лентам, нетерпеливые пальцы скользнули за вырез платья, погладили шею, теплая ладонь остановилась на спине. И неожиданно Фолкон с силой прижал ее к себе. Требовательный рот накрыл ее губы, Джезмин ощущала, как пульсирует и дрожит поднявшееся копье. Не переставая целовать Джезмин, Фолкон очертил кончиком языка контуры ее губ, посылая сквозь нее удары крохотных молний, зажигавших глубоко внутри бушующий пожар. Ненависть к мужу взыграла с новой силой, но Джезмин с ослепительной ясностью поняла: для того, чтобы чувствовать этот огонь, вовсе не обязательно любить. Он держал ее в плену объятий, пока могучее, возбужденное естество, подрагивая, упиралось в изгиб ее бедра. Потом Фолкон сел на корточки и быстро стянул ее платье через голову. Джезмин протестовала и пыталась сопротивляться, но Фолкон был глух к ее мольбам. Ей почему-то казалось, что, если не снимать сорочку, муж остынет и отпустит ее, но у него, казалось, выросла дюжина рук, а намерение избавить ее от одежды не ослабевало. Когда Джезмин осталась обнаженной, Фолкон сжал широкой ладонью запястья Джезмин, поднял ее руки над головой, жадно оглядывая ослепительно красивое тело. Она лежала на пушистых мехах, словно очаровательный цветок; пламя камина бросало багровые блики на упругую грудь и гладкий живот.

Фолкон наклонил голову, впился поцелуем в неглубокие впадинки под мышками. Он и раньше так делал, и все же она в который раз покраснела, смущенная интимностью ласки. Потом высвободил гордо поднявшееся копье из оков одежды, и великолепное орудие, словно обладающее собственной волей, выпрыгнуло, как дикий зверь из клетки. Он, тяжело дыша, приподнялся над Джезмин. Каждый раз, лежа с женой, он испытывал терзания, похожие на медленную пытку. Тело и разум постоянно воевали. Плоть буйно, бешено требовала удовлетворения, кровь пела от восхитительного возбуждения, но разум, пробиваясь сквозь туман похоти, настаивал на большем. Какое полное, безграничное счастье охватило бы его, если бы Джезмин любила... но Фолкон, как человек трезвый, удовлетворился бы и меньшим. Все, о чем он просил, – пусть она хотя бы желает его, и был бы на седьмом небе, если бы мог доставить ей бесконечное наслаждение.

Он наклонился еще ближе, трясущейся рукой потянулся к своему нетерпеливому фаллосу, открыл шире розовые лепестки, готовые принять его. Фолкон так редко брал жену, что не смог сдержать нарастающей страсти и, врезавшись в тесные глубины, взорвался раскаленно-огненной струей.

Джезмин ощутила знакомую безрассудную панику. Боже милосердный, то, что он делал с ней, заставляло чувствовать, что на свете ничто не имеет значения, ничто не важно, кроме этого могучего тела, владеющего ею, ворвавшегося в ее тело. А ведь она даже не любит его!

«Любишь, любишь», – твердил настойчивый внутренний голос.

– Нет! – вскрикнула она и... взглянула прямо в глаза Морганны, вошедшей в спальню без стука.

Валлийке словно всадили кинжал в сердце. Ненависть мутной волной ударила в мозг, особенно потому, что она увидела: Фолкон так страстно желал жену, что даже не нашел времени раздеться.

Обнаружив, что в комнату дерзко вторгся посторонний, де Берг резко приказал:

– Убирайся! – Ослепленная злобой Морганна исчезла.– Прости, Джезмин, дорогая, – тихо попросил он.

– Не стоит извиняться, – задохнулась Джезмин.—Я рада, что она увидела, как ты любил меня.

В голосе звучали торжествующие нотки, странно смутившие Фолкона. Он изумленно взглянул на жену и, заметив жемчужные капельки семени на внутренней стороне гладких бедер, мгновенно ощутил прилив бешеного желания – сильный мужчина, только сейчас бившийся в экстазе, но не утоливший голода, вновь стремился к этой соблазнительной плоти.

Поняв его намерения, Джезмин попыталась подняться и уже встала на колени, но он вновь прижал ее к себе.

– Нет! Только не снова! – вскрикнула она.

– Да, только снова, – настаивал он.

– Слишком скоро, – запротестовала Джезмин.

– «Слишком» никогда не будет. Поверь, Джесси, я сумею подарить тебе радость.

Джезмин, сверкая глазами, отстранилась.

– Твое вожделение поистине неутолимо! Неужели успел забыть, что я жду ребенка?!

– Не ворвись сюда эта сука... я почти сумел дать тебе истинное наслаждение.

– Появление этой суки – единственное, что дало мне наслаждение, – зло выплюнула она и, внезапно почувствовав, что больше не в силах вынести это, вздрогнула и зарыдала.

Фолкон не знал, что сумел подарить ей первое в жизни блаженство, и это так потрясло Джезмин, что слезы хлынули потоком. Она никогда не позволит мужу узнать, что он сделал с ней... и постарается впредь держать в железных тисках свое жалкое, предательское, неверное тело.

Глава 33

В эту ночь на Маунтин-Эш был совершен набег. Враги захватили овец, коров, корм для скота и самое ценное – лошадей. Черепичные домики крестьян, поселившихся под стенами замка, были охвачены огнем – разбойники применили отвлекающую тактику, стремясь спокойно уйти от погони. Им было хорошо известно, какое ужасающее зрелище представляет ночной пожар в ледяной тьме. Пламя бушевало и ревело, словно празднуя буйный разгул, дикую оргию.

Жителей деревни привели в замок, и весь следующий день обитатели Маунтин-Эш отстраивали сгоревшие хижины. Эстелла и Джезмин хлопотали, перевязывая ожоги и утешая детей. Фолкон де Берг решил выждать. Он должен абсолютно точно знать имя захватчика, прежде чем отомстить, а потом сделать все, чтобы набеги на Маунтин-Эш не повторились – если валлийцам удается пробраться в замок, они убивают, грабят и насилуют всех подряд, не разбирая.

За ужином он отыскал глазами Морганну. Почувствовав его взгляд, она немедленно подняла голову и довольно улыбнулась. Фолкон не стал задерживаться и, поев, немедленно встал, извинился перед Джезмин и вышел, зная, что Морганна отправится следом. Так и вышло. Он успел раздеться до пояса и, приоткрыв дверь, втянул ее в спальню.

Валлийка не могла оторваться от Фолкона, надеясь возбудить его и довести до несказанных высот экстаза. Он быстро раздел Морганну, уложил на кровать, и ласки неожиданно превратились в мучительно-медленную, сводящую с ума любовную игру, нежеланную и ненужную Морганне, и уже через несколько мгновений она, почти лишившись разума, молила его о наслаждении, которое, как знала, только он мог ей Фолкон, обжигая горячим дыханием ее грудь, прошептал:

– Где Ллевелин хранит свои сокровища?

– М-м-м... сокровища? – хрипло пробормотала она.

– В каком замке хранится награбленное в английских владениях?

Фолкон подозревал, что валлийка видится с Ллевеллином, – слишком часто она верхом уезжала в горы. Но теперь Морганне был безразличен самозваный король Уэльса – она была готова предать его за восторги плоти, за ласки этого человека. Она сделает для него все, пусть только попросит.

Ее пальцы сомкнулись вокруг взбухшего члена.

– Пожалуйста, пожалуйста, – лихорадочно бормотала она, извиваясь, и, не помня себя, терлась о мраморно-твердое бедро. Но он оставался неумолим. Сквозь застилающий мозг багровый туман страсти Морганна пыталась вспомнить название.– Пендерин, – выдавила она наконец.

Теплое дыхание Фолкона коснулось вытянутого напряженного соска.

– Нет, Морганна, там он живет зимой и оттуда совершил набег. Где Ллевелин прячет сокровища... золото... драгоценности...

– О-о-о... Брекон... сейчас... умоляю... Брекон!

Он должен был догадаться! Горная твердыня, построенная на слиянии трех рек, что делало ее неприступной.

– Фолкон! – задыхалась Морганна.

Он уделил ей еще тридцать секунд – умелые равнодушные пальцы быстро принесли желанное облегчение. Потом де Берг встал и вышел. Мыслями он уже был далеко от валлийки, целиком поглощенный планами мести Ллевелину. Хотя была уже глубокая ночь, он, не колеблясь, спустился вниз и поднял с постели Жервеза и Монтгомери. Нужно было изложить все, что он придумал, и посмотреть, не найдут ли они каких-либо ошибок и недостатков.

Морганна заснула в его постели, и именно там обнаружила ее Джезмин на следующее утро. Она пришла сообщить Фолкону, что прикажет слугам помочь крестьянам перебраться в отстроенные хижины и снабдить их едой и одеялами. При виде гибкого коричневого тела валлийки, свернувшейся калачиком в постели мужа, у нее замерло сердце. Слезы рекой хлынули из глаз, и Джезмин, ничего не видя вокруг, словно слепая сбежала по каменным ступенькам и выскочила на холод, пытаясь усмирить огромную тошнотную волну, захлестнувшую желудок. Она едва успела прислониться к ограде, как началась рвота, по вместо облегчения ей стало еще хуже. Джезмин поняла, что сейчас потеряет сознание, сознавала, как опасно находиться на ледяном ветру без плаща, и, умоляюще протянув руки, рухнула на мерзлую землю, не успев сделать и шага.

Неизвестно откуда появившийся Тэм в мгновение ока подскочил к ней и, подхватив на руки, понес в зал. Навстречу ему поднялся де Берг.

– Моей даме плохо, – сообщил Тэм.

Де Берг был уязвлен покровительственным тоном молодого рыцаря и тем, что он назвал Джезмин своей дамой, но, встревоженный состоянием жены, решил пропустить это мимо ушей.

– Неси ее наверх, – распорядился он, и мужчины быстро поднялись по лестнице. Тэм, естественно, решил, что Джезмин будет лучше в спальне мужа. К этому времени Джезмин открыла глаза и слабо запротестовала:

– Нет... прошу... не надо...– Тэм остановился как вкопанный, и Фолкон едва не налетел на него; юноша успел заметить постыдную сцену, окинул презрительным взглядом обнаженную Морганну и осуждающе уставился на де Берга.

Джезмин прислонилась щекой к широкой груди Тэма и прошептала:

– Пожалуйста, отнеси меня наверх.

Фолкона раздирали тревога, гнев и угрызения совести, но он лишь коротко бросил:

– Пойду за Эстеллой.

Морганна натянула тунику и крадучись выскользнула из комнаты, кипя радостным возбуждением. Если у Джезмин будет выкидыш, тем лучше – не придется брать на себя труд избавляться от ребенка!

Эстелла последовала за Фолконом в башню. Оба смертельно волновались, однако вскоре с облегчением увидели, что Джезмин уже сидит в постели, не-. много бледная, но непередаваемо, невероятно прекрасная. На дублете Тэма красовались розовая и серебряная ленты, и Фолкон почувствовал укол ревности, поняв, что сама Джезмин повязала их молодому рыцарю в знак благосклонности. Потом здравый смысл подсказал ему, что рыцарь, нацепивший ленты столь странных цветов, явно больше подходивших женщине, непременно станет посмешищем. Но Тэм отвел глаза и попросил разрешения удалиться.

Эстелла подошла к постели и обеспокоенно спросила:

– У тебя кровотечение?

– Нет, конечно, нет! Не волнуйся так, Эстелла, со мной все в порядке. И не говори Большой Мег, иначе она продержит меня в этой кровати не меньше недели.

– Пойду принесу настой ромашки с мятой от тошноты, – пробормотала Эстелла, поспешно направляясь в кладовую.

Фолкон осторожно присел на край кровати.

– Джезмин, если всему причиной я, пожалуйста, прости.

Она решила, что лучшим оружием будет безразличие.

– Ты? Какое отношение ты к этому имеешь? – небрежно спросила она.– Просто одна из маленьких радостей беременности.

– Я собираюсь покинуть Маунтин-Эш на несколько дней, но, конечно, не уеду, пока ты не оправишься.

Джезмин сразу же поняла, что он собирается отомстить за набег, и сердце сжали ледяные пальцы страха. Она прильнула бы к мужу, начала умолять остаться, если бы не обнаружила Морганну в его постели, место этого Джезмин безразлично сказала:

– Не стоит менять из-за меня свои планы. Через час-другой я уже буду на ногах.

– Я возьму не всех людей. Тебя будут надежно охранять, – пообещал Фолкон.

Аметистовые глаза широко раскрылись.

– Если ты оставишь Тэма, с ним я буду в полной безопасности, – с деланной наивностью пропела Джезмин.

Фолкон проглотил злобное ругательство, но все же почувствовал облегчение. Если она чувствует себя достаточно хорошо, чтобы дразнить его, значит, и в самом деле не так уж больна. Все же он отложил отъезд на день.

Но в этот вечер, спустившись в зал, Фолкон с веселым изумлением заметил, что не менее пятидесяти из его рыцарей повязали на рукава розовые и серебряные ленты. Кроме того, он оказался объектом многих весьма неодобрительных взглядов.

Позже, уже в постели, он грезил в полусне, что Джезмин, рыдая, пришла в спальню, и ему пришлось утешать и успокаивать ее, прижать к груди и убаюкивать, пока ужас предстоящей разлуки и боязнь потерять мужа медленно таяли под его поцелуями.

Но настало утро, а вместе с пробуждением пришло и мрачное осознание того, что Джезмин, возможно, совершенно безразлично, выживет ли муж или оставит ее вдовой. Однако настроение Фолкона улучшилось при виде совершенно здоровой и веселой жены. Приближался час, когда он и сорок лучших рыцарей промчатся сквозь ночь, чтобы взять Брекон.

Как был бы счастлив де Берг узнать, что Джезмин наблюдает за удаляющимися всадниками через узкое башенное окно! Его люди громко смеялись, грубо шутили; то и дело возникали шутливые поединки. Холодный ветер развевал плащи, копыта коней про-цокали по вымощенному камнями двору, отряд выехал из ворот...

Джезмин увидела, как Фолкон, подняв темноволосую голову, взглянул на башню; огромный боевой конь встал на дыбы, словно топча воздух передними копытами, но тут хозяин натянул поводья и полетел прочь. Джезмин подумала, что человек и животное идеально подходят друг другу – та же буйная безграничная сила и мощь, на которые взираешь с восхищением. Она неожиданно вздрогнула, почувствовав себя совсем одинокой без мужа. Сколько раз за последующие годы ей придется стоять вот так, на башне, и наблюдать, как он уходит навстречу опасности!

Де Бергу потребовалось целых две недели на выполнение плана, поскольку горные тропинки в это время года были предательски скользкими, к тому же, как только они добрались до Брекона, пришлось строить осадные машины прямо на месте, пустив в ход огромные боевые топоры. Де Берг знал, что сейчас, среди зимы, гарнизон в крепости наверняка совсем небольшой. Основные силы Ллевелина стояли у границы с Англией, где можно было захватить неплохую добычу в воровских набегах на богатые английские замки. Возвращаясь домой, де Берг увозил два сундука, до краев полные золота, и мешок с драгоценностями. Но, что всего важнее, он не оставил в живых ни одного человека, ни одной целой стены. Его баллисты и тараны пробили древние ограждения и каменные валы, оставили зияющие дыры в башнях. Хозяйственные постройки были сожжены дотла. Фолкон находил мрачное удовлетворение в методическом уничтожении замка, чего никогда не случилось бы, не напади валлиец первым.

Джезмин и Эстелла советовались с хрустальным шаром после того, как скрупулезно выполнили магический ритуал, и ясно увидели, что де Берг преодолеет все опасности и вернется с огромным сокровищем, достаточным, чтобы при желании построить полдюжины таких замков, как этот.

Морганна была ужасно разочарована тем, что Джезмин так быстро оправилась, – это означало, что выкидыша не произошло. Леди де Берг не грустила, весело напевала, на щеках цвели розы, и выглядела она здоровее и сильнее, чем когда бы то ни было. Валлийка решила положить этому конец. Она попросила у Эстеллы зелья, чтобы выкинуть ребенка, солгав, что беременна сама. Госпожа Уинвуд, естественно, была только рада избавить ее от ублюдка де Берга.

Подождав, пока Джезмин спустится, как обычно, в кухню, Морганна взяла сосуд с настоем руты, который намеревалась подлить в медовуху, любимое питье хозяйки замка. То и дело оглядываясь, боясь, что ее обнаружат, она прокралась в спальню Джезмин. Ей и в самом деле показалось, что за спиной раздались мягкие шаги, и валлийка, поспешно вынув пробку, потянулась к кувшину. Неожиданно кто-то набросился на нее сзади, повалил на пол. Морганна дико вскрикнула, ужас приковал ее к месту – янтарные глаза горного льва бесстрастно глядели на девушку. Она попыталась вытащить кинжал, но кожаные ножны были пусты. Морганна ловко увернулась, покатилась к двери; забытый сосуд упал на пол, жидкость пролилась. Позже, рассматривая две глубокие горизонтальные царапины, оставленные когтями, она поняла, что шрам скорее всего останется навсегда, и, коварно усмехнувшись, отыскала нож и добавила такой же глубокий вертикальный порез: на груди появилась буква F.

Эстелла нашла пустой сосуд, который дала Моргание, и, когда нагнулась, чтобы поднять его, перед глазами возникло видение: она ясно поняла, что пыталась сотворить валлийка. Она понюхала медовуху, но не почувствовала предательского запаха руты, однако на всякий случай выплеснула содержимое кувшина. Эстелла не хотела, разоблачая Морганну, усугублять разлад между Джезмин и Фолконом. Придется попросту не спускать глаз с девушки – той почти удалось осуществить преступный замысел.

Возвращение победоносного отряда де Берга послужило поводом к большому торжеству, и поскольку наступила уже середина декабря, было решено пораньше начать праздновать Рождество. Зал украсили омелой и падубом, огромное полено, обычно сжигаемое в сочельник, уже было отпилено и принесено, туши быков, присланных из Чепстоу, насадили на вер-телы.

Джезмин с помощью Глинис одевалась к празднику, когда Фолкон, распахнув дверь, появился в комнате. Джезмин, оставшаяся лишь в короткой рубашке, натягивала чулки.

– Я не одета, – запротестовала она, охнув от неожиданности.

– Вижу!– широко улыбнулся Фолкон.

Она виновато взглянула на алое платье, лежавшее на кровати.

– Я хочу быть в красном.

– Вижу! – повторил он.

Крошка Глинис поспешно исчезла, не дожидаясь, пока разразится скандал. Фолкон подошел ближе, наслаждаясь опьяняющим зрелищем, по которому истосковался за время разлуки. Он не сводил глаз с тонкой талии и плоского живота.

– Ты еще похудела за то время, что меня не было.

– Груди пополнели, – вырвалось у Джезмин, и тут же щеки ее залила краска.

Ровные белые зубы блеснули в улыбке.

– Вижу, – опять сказал он, но на этот раз осторожно обвел пальцем соблазнительные выпуклости.

Фолкон был рад, что жена решила надеть красное платье, знал, что так и будет. К этому наряду великолепно подойдут алмазы, которые он намеревался подарить ей сегодня вечером.

Видя, что глаза Фолкона затуманились желанием, Джезмин предупредила:

– Только посмей, де Берг!

– Неужели в твоем сердце нет ни капли тепла к мужу после его двухнедельного отсутствия? – поддразнил он.

– Нет! – твердо ответила Джезмин.

– И не позволишь полежать с собой в постели хотя бы часок? – продолжал шутить Фолкон.

– Нет! – резко вскинулась она.

– В таком случае сними сорочку и разреши хоть немного полюбоваться твоим прелестным телом.

– Де Берг! – запротестовала Джезмин.

– Злючка! – с деланным сокрушением вздохнултон.– Ну что ж, придется довольствоваться твоим вкусом.

Он быстро поднял Джезмин, усадил к себе на колени, слегка коснулся губами губ.

– Говорил я тебе когда-нибудь, что твой маленький задик имеет форму сердечка?

Джезмин, не привыкшей к нежным любовным играм, неожиданно пришлись по вкусу ласковые прикосновения и беззлобные шутки.

Рука мужа скользнула по шелковистому бедру.

– Говорил я тебе когда-нибудь, – повторил Фолкон, снова касаясь губами ее ротика, – что у тебя самые красивые и стройные ножки в мире? – Он пальцем приподнял подбородок жены, чтобы взглянуть в ее глаза.– А что там, между этими милыми ножками? Говорила ли ты мне когда-нибудь?

Джезмин мгновенно слетела на пол и схватила платье.

– Де Берг, мы пропустим все веселье.

– Несомненно, если немедленно не окажемся в постели, – вздохнул он.

– Там обязательно будут танцы, – сгорая от нетерпения, сообщила Джезмин.

– Почему сразу не сказала? – притворно всполошился де Берг.– Почему мы тратим время в спальне, когда давно уже могли бы развлекаться внизу?

– А ты потанцуешь со мной? – хихикнула Джезмин.

– Я думал, ты собираешься танцевать только с Тэмом. В жизни не поверил бы, что тебя может интересовать такой старик, как я.– Фолкон поднял тяжелую массу светлых волос, поцеловал жену в затылок.– Господи Боже, меня просто в дрожь бросает, – пробормотал он; вся шутливость мгновенно испарилась. Фолкон понял, что, если не уйдет немедленно, ее одежда окажется разбросанной по всей комнате, а сама Джезмин будет извиваться под ним на постели. Искушение было слишком велико. Глаза Фолкона посерьезнели. Целомудренно поцеловав жену в макушку, он поспешно вышел, предоставив ей закончить туалет.

Глава 34

Столы в зале ломились под грузом аппетитных блюд. Кроме целиком зажаренных бычьих, были еще и оленьи туши; пришлось добыть два десятка оленей, чтобы накормить двести человек. Сейчас, в разгар зимы, свежих овощей, конечно, не было, но в замерзших реках ловилась рыба, в лесах – дичь, а кухарки испекли свежий хлеб, пирожные и пудинги Пироги с начинкой из яблок, изюма, миндаля и сахара, крыжовенного и айвового джема, утопающие в толстом слое взбитых сливок, запивались старым элем, горячим сидром с пряностями и вином, присланным из Чепстоу.

В зале звенели музыка и громкий смех. Тэм оказался первым рыцарем, набравшимся мужества пригласить Джезмин на танец, но отнюдь не единственным – его примеру немедленно последовали Гауэр, Монтгомери и Жервез. Джезмин безуспешно пыталась отвести взгляд от откинутой к стене темноволосой головы; изумрудные глаза, не отрываясь, наблюдали за ней. Он был так прост в обращении, даже поварята называли его просто по имени. И, конечно, Жервезу нужно было непременно подвести ее к мужу после того, как смолкла музыка, с сожалением подумала Джезмин.

– Ты не пригласила меня на танец, – рассмеялся Фолкон.

Джезмин вызывающе откинула голову.

– Такой уродливый болван, как ты, заслуживает того, чтобы весь вечер простоять у стены.

Руки Фолкона, мгновенно взметнувшись, стиснули ее талию, привлекли к широкой груди.

– У меня за пазухой подарок для тебя, – заговорщически прошептал он.

Их глаза встретились, и Джезмин приняла вызов. Ее рука скользнула за вырез дублета, пальцы наткнулись на гладкую кожу мускулистой груди, и Джезмин, охнув, нащупала твердые камни. Алмазы, переливаясь, заискрились радужными каплями, отражая пламенно-красный цвет платья. Джезмин, истинная женщина, восторженно вскрикнув, немедленно надела оба браслета на запястья и потеряла дар речи, когда Фолкон застегнул на ее шее такое же алмазное ожерелье и увлек ее в танце, прежде чем она успела что-то сказать.

– Давай-ка дадим им повод для разговоров, – предложил он и поднял жену высоко в воздух, так что все увидели ее хорошенькие ножки.

Приглашенные буквально обезумели. Эти двое танцевали так, словно между ними было что-то, уносившее их в другой мир, куда никто другой не мог последовать.

После танцев Фолкон, вместе с другими мужчинами, втащил рождественское полено, чтобы в доме весь год были мир, покой и счастье. Друзья обменивались шутками, дружескими тычками, многие уже нетвердо держались на ногах. Раскрасневшаяся Джезмин еще никогда не была столь счастлива. Фолкон вел себя так, словно ухаживал за ней, а какая женщина могла устоять против такого?

«И правда, какая?» – спросила она себя, заметив, как Морганна, в короткой кожаной тунике с большим вырезом, уставилась на сверкающие алмазы и прошипела:

– Счастлива видеть, что вы хоть что-то можете делать вместе и не поссориться.

Но Джезмин не собиралась вновь попасться на удочку.

– Да. Я внезапно обнаружила в себе страсть к танцам, – небрежно бросила она.

– Страсть? – презрительно бросила Морганна.– Тебе неизвестно значение этого слова! – И, оттянув тунику, показала шрам в виде буквы F на груди.– Вот это страсть! Он ставит свое клеймо на то, что воистину ценит, чем владеет, что дорого для него.

Джезмин закрыла глаза. Для нее вечер был окончательно испорчен. Если бы она в самом деле значила что-то для Фолкона, тот давно избавил бы замок от ненавистного присутствия Морганны.

Вернувшийся муж принес Джезмин чашу горячего душистого сидра, но она отстранила его руку.

– Что случилось? – спросил он, тревожно сведя брови.

Оживление на лице Джезмин погасло, она словно удалялась от него.

– Ничего, – сухо обронила Джезмин, – просто очень устала.

Фолкон пристально всмотрелся в ее лицо, но она избегала его взгляда. Наконец он вздохнул.

– Прости, я должен был понять. Сейчас отнесу тебя в постель.

Джезмин вся сжалась, избегая его прикосновения.

– Нет. Пожалуйста, останься, иначе твои люди будут разочарованы.

Подошедшая Эстелла положила руку на плечо де Берга.

– Я присмотрю за ней, – тихо пообещала она.

Только когда обе оказались в спальне Джезмин, она сочла нужным предостеречь внучку:

– Сегодня я весь вечер не сводила с нее глаз, потому что знаю – она желает тебе зла.

– Если хочет ее – пусть берет, – рассерженно выкрикнула Джезмин.

– Не хочет, и именно поэтому она просто помешалась на нем, – твердо объявила бабка.

– Он вырезал на ее груди первую букву своего имени! – вскрикнула Джезмин.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Эстелла.

– Она показала большую букву F, нацарапанную прямо поперек груди!

– Должно быть, сама это сделала. Она на все способна. Я не хотела волновать тебя, но два дня назад Морганна приходила в твою комнату, чтобы подлить настоя руты в твое вино и тем самым вызвать выкидыш. На полу валялся пустой сосуд, рядом была лужица. Она хотела уверить меня, что беременна, но стремилась навредить тебе. Сегодня я заметила в ее глазах дикую ненависть. Сегодня ночью она вновь попытается, я это чувствую. И знаю.

Джезмин застыла, пытаясь осознать жестокую правду слов Эстеллы.

– Я предупреждена. И сумею вселить в нее страх перед дьяволом.

– Сейчас зажгу свечи, а ты надень прозрачное одеяние, – наставляла Эстелла.

Они все подготовили к ритуалу и стали молча ждать. Зеленые свечи догорели до половины, прежде чем они услыхали шаги на каменных ступеньках.

Морганна поднялась по тускло освещенной лестнице, протянула веревку поперек верхней ступеньки, надежно закрепила клиньями в выбоинах каменных стен. Потом, проверив, туго ли натянут канат, удовлетворенно улыбнулась и уже хотела спуститься вниз, как дверь открылась. На площадку выступила Эстелла и резко приказала:

– Иди сюда... – мы ждем тебя.

Бывали минуты, когда ослушаться госпожу Уинвуд было невозможно, совсем как сейчас. Морганна словно зачарованная ступила через порог и с замирающим от ужаса сердцем увидела Джезмин в круге света, образованном пламенем зеленых свечей. Сквозь прозрачную, как паутина, мантию просвечивало обнаженное тело, в высоко поднятых руках она держала чашу с каким-то зельем и громко, нараспев, произносила заклинания. Странно пахнувший дым горящих благовоний наполнял комнату, такой густой, что Морганна начала задыхаться.

Джезмин отпила из чаши, провела рукой по хрустальному оку, внутри которого сразу же начали клубиться тучи, словно при грозе, и провозгласила:

– Я, Джезмин де Берг, призываю Силы Вселенной наложить проклятие на Морганну из Уэльса. Если ты, о Морганна, еще раз поднимешь руку на мое дитя, Господь иссушит тебя!

Джезмин подняла клинок, указала острием на валлийку. Та, с задушенным криком, бросилась из комнаты и, совсем забыв о веревке, которую сама же натянула, со страшным воплем полетела с лестницы головой вперед. Фолкон, распахнув дверь, выскочил на площадку.

– Они пытались убить меня! – рыдала Морганна.– Ведьмы! Колдуньи! – Она показала наверх.

Фолкон, ужаснувшись, увидел Джезмин в ритуальном одеянии и, слегка опомнившись, попытался помочь Морганне подняться. Лицо и ладони девушки были изрезаны, исцарапаны и кровоточили, пальцы – одной руки скрючились наподобие птичьей лапы.

– Не могу двинуть рукой... они меня искалечили...

Большая Мег, услыхав крики, тут же прибежала, и де Берг поспешно приказал отвести девушку вниз и перевязать раны, а сам, перепрыгивая через две ступеньки, взлетел наверх. При виде искаженного гневом лица обе женщины поспешно отступили.

– Больше никаких колдовских церемоний в моем замке! Сегодня вы в последний раз занимались черной магией! Я понятно говорю? – прогремел он; в зеленых глазах сверкнула холодная ярость. Круто повернувшись, он быстро ушел, словно не в силах вынести присутствия жены.

«Почему он так враждебно настроен против магии? – разозлилась Джезмин.– И почему принял сторону этой дряни, не пожелав выслушать жену?» Ей хотелось бежать к мужу, объяснить, какое зло замышляла валлийка против нее и их нерожденного младенца, показать протянутую поперек ступенек веревку, ведь падение с лестницы наверняка закончилось если бы не смертью, то выкидышем. Но гордость не позволяла Джезмин объясниться. Она не станет умолять, и если на то пошло, с этого момента не удостоит Фолкона ни единым словом и перестанет уделять ему внимание.

Дня через два стало окончательно ясно, что Мор-ганны в Маунтин-Эш больше нет, но никто не знал, куда она девалась. По-видимому, только де Бергу все было известно, но спросить его не осмеливался ни один человек. Джезмин, однако, удавалось полностью игнорировать мужа, но хотя она отворачивалась от него во время ужина или когда они оказывались в одной комнате, перед мысленным взором постоянно всплывало смуглое зеленоглазое лицо. Когда Фолкон с рыцарями уезжал на охоту, Джезмин казалось, что она вот-вот сойдет с ума от невыносимого одиночества, зато возвращаясь, они издавали такие громкие победные крики, что стены замка тряслись.

Время от времени Джезмин чувствовала на себе взгляд мужа, задумчивый, угрюмый, из-под полуприкрытых век, и древним инстинктом Евы понимала, что его страсть с каждым днем становится сильнее, а время их поединка приближается. Она знала – он подкрадывается к ней, как к добыче; скоро самообладание изменит ему, и Фолкон возьмет ее, неизвестно только где и когда.

Фолкон де Берг с железной решимостью боролся с неотступным желанием, глодавшим внутренности, и тянущей болью в чреслах, но песня сирены неотступно звучала в мозгу. Дни, когда он мог видеть жену, слышать ее голос, ощущать нежный аромат, были адом, но по ночам приходилось еще хуже. Эти ночи представлялись Фолкону бесконечным, одиноким, бессонным испытанием на выносливость. Он допивался до бессознательного состояния, но когда просыпался наутро и вспоминал непередаваемо эротические сны, преследовавшие его всю ночь, краснел от стыда. Если Джезмин находилась с ним в одной комнате, Фолкон не мог оторвать от нее глаз. Она с каждым днем становилась все прекраснее, но хотя не была уже такой худенькой, он, возможно, по-прежнему мог охватить ее талию пальцами обеих рук. Джезмин была одновременно невинной и чувственно-земной, а ее груди налились и стали похожи на спелые плоды.

Приближался Новый год, и Фолкон все яснее сознавал, что дальше так продолжаться не может. Он обезумеет, если не овладеет ею, попросту умрет, если Джезмин не будет принадлежать ему.

Фолкон тряхнул головой и горько усмехнулся. Он и вправду глупец, если до сих пор не воспользовался их уединением и не заставил Джезмин хотеть его.

Он велел принести в спальню побольше еды, воды и вина и завалил дровами все пространство сбоку от камина. Потом, хорошенько обдумав, что может понадобиться жене, послал Большую Мег в комнату Джезмин за щетками для волос, алмазами и большим овальным зеркалом.

– Зачем ему понадобились мои алмазы и зеркало? – всполошилась Джезмин.

– Понятия не имею, миледи, знаю только, что лучше мне без них не возвращаться.

– Я сама узнаю, – бросила Джезмин, всегда готовая броситься в битву.

Пролетев мимо Жервеза, она вбежала в комнату де Берга, на миг остановилась, величественно подплыла к мужу и, остановившись прямо перед ним, уперлась кулачками в сверкающий серебряный пояс на бедрах, в полной уверенности, что на этот раз победа останется за ней.

Но Фолкону удалось принять вид воплощенной невинности.

– Объясни, к чему тебе мои алмазы и мое зеркало? – требовательно спросила она.

– Не мне, Джезмин, просто показалось, что без них тебе будет трудно обходиться по крайней мере следующие три дня.

– Три дня? – переспросила она, оглядывая комнату, забитую едой и дровами, запаса которых должно было хватить по меньшей мере на неделю.

По спине Джезмин пробежал неприятный озноб, верный признак того, что она в опасности. В этот момент Большая Мег внесла зеркало и вручила де Бергу драгоценности и щетки. Тот молча положил все на столик у огромной кровати.

– Это все, Мег. Можешь идти, – сказал он. Служанка, бросив тревожный взгляд в сторону Джезмин, нерешительно направилась к двери.

– Ключ у тебя? – спросил Фолкон Жервеза. Джезмин, не веря ушам, широко открыла глаза.

– Собираешься запереть меня? – охнула она.

– Совершенно верно, – вкрадчиво ответил муж. Джезмин тщетно пыталась сообразить что к чему.

– Считаешь, что через три дня я покорюсь? Плохо ты меня знаешь, де Берг!

– Ты правильно определила причину всех бед, дорогая. Я действительно не очень хорошо тебя знаю.

Он знаком велел Жервезу уйти и бесшумно закрыл дверь.

– Но теперь, надеюсь, все изменится, любовь моя. Все эти дни мы проведем в постели и познакомимся получше. К концу третьего дня я собираюсь узнать о тебе все, что возможно, и ты тоже узнаешь меня в полном смысле слова.

Внезапно замысел мужа стал предельно ясен.

– Ты не оставишь меня одну... запер нас вместе! – Фолкон только улыбнулся взбешенной жене.– Ты просто смешон! Я ни за что не останусь! – закричала Джезмин и рванулась к двери. Но она не поддалась.

– Слишком поздно, Джезмин, но, может быть, еще не поздно для нас.

– Жервез! – громко окликнула она.

– Ему приказано не открывать, пока не пройдет три дня... и три ночи, – хрипловато добавил Фолкон.

– Ты с ума сошел, – вызывающе бросила не на шутку испуганная Джезмин.

, – Я, должно быть, и вправду безумен, если так долго позволял тебе ускользать от меня, – мягко ответил он, – но к концу срока я хочу услышать, как ты скажешь, что любишь меня.

– Ни за что! – вскинулась Джезмин.

– Скажешь, – заверил Фолкон, – скажешь.

И одним прыжком перекрыл разделяющее их расстояние. Джезмин убежала бы, но сильные пальцы сжали запястье. Другой рукой Фолкон расстегнул серебряный пояс, развязал серебряные ленты на груди и отступил на шаг. Руки Джезмин взлетели к вырезу платья.

– Не делай того, о чем после придется пожалеть, – спокойно предупредил он.– Разденься. Сними все.

Джезмин поняла, что муж не шутит. Никакие просьбы и мольбы не помогут – придется подчиниться. Она медленно скинула розовую бархатную тунику и вышитое нижнее платье и, оставшись в одной сорочке, застенчиво опустила ресницы, одолеваемая смущением. Фолкон пожирал ее глазами, жадно глядя на обнаженные плечи и роскошную грудь.

– Я замерзну, – тихо пожаловалась Джезмин.

– Я согрею тебя, Джесси, – с трудом выдохнул де Берг.

Джезмин побоялась, что, если будет и дальше колебаться, муж попросту сорвет с нее сорочку. Так или иначе, другого выхода не было. Она нашла убежище в большом мягком кресле и, сжавшись, скинула туфли и сняла чулки. Потом, по-прежнему не глядя на мужа, нерешительно стянула сорочку и, исподлобья посмотрев в сторону Фолкона, заметила, что он тоже раздевается. Густые ресницы вновь опустились на щеки. Она сидела не двигаясь, застыв от тревожного предчувствия, ожидая, что Фолкон бросится на нее, и, когда этого не произошло, вновь взглянула на мужа. Тот, совершенно голый, быстро обходил комнату, собирая разбросанную одежду, а после, к полнейшему недоумению Джезмин, связал все в узел и вышвырнул в окно. Она подскочила, забыв о собственной наготе.

– У меня здесь нет другой одежды!

– Совершенно верно, – с крайне довольным видом подтвердил Фолкон.

По крайней мере, ему удалось пробудить к жизни буйный нрав Джезмин.

– Неужели ожидаешь, чтобы я провела три дня с тобой, да еще в таком виде?! – завопила она.

– Не вижу лучшего способа поближе узнать друг друга, любимая.

Щеки Джезмин загорелись от гнева и смущения. Ей всегда не так-то легко было сопротивляться такому сильному человеку, как Фолкон, но теперь, когда он возвышался над ней во всей красоте мощного обнаженного тела, это было попросту невозможно. Джезмин закрыла лицо руками и свернулась калачиком в кресле, не в силах сдержать слезы.

Лицо Фолкона мгновенно смягчилось. Он позволит Джезмин немного поплакать – ей станет легче. И не стоит сейчас подходить к ней – пусть сама сделает первый шаг. Фолкон знал: не стоит ожидать ничего сверхъестественного, нужно лишь пристально наблюдать за ней, вовремя разглядеть первый, почти незаметный признак того, что она не отвергнет его ласк.

Он подошел к камину, поворошил дрова, подкинул еще одно полено. Джезмин в это время успела смахнуть с ресниц соленые капли и, рванувшись к гардеробу, распахнула дверцу, но тут же разочарованно заметила, что внутри было пусто. Она даже не могла прикрыть тело рубашкой мужа и с ужасом осознала, что тому тоже нечего надеть.

– Де Берг, что мы будем делать целых три дня? Он налил вина в кубки, медленно приблизился к ней.

– Можем разговаривать... слушать друг друга. Никакой лжи... никаких уловок. Вот, выпей немного вина, оно согреет тебя, придаст храбрости, не даст слишком серьезно воспринимать себя, а если повезет, услышу, как с твоих губок срывается звонкий смех.

Слегка дрожащей рукой Джезмин взяла кубок. Господи, ей даже дышать трудно, когда он рядом.

– Пожалуйста, твоя близость тревожит меня. Фолкон тихо рассмеялся и, чуть отойдя, растянулся на животе на волчьих шкурах около камина.

– Ты так невинна! Я ведь уже предупреждал тебя: говорить подобные вещи – значит поощрять любого мужчину придвинуться еще ближе.

Теперь, когда его мужское естество было прикрыто, Джезмин стало легче глядеть на него. Фолкон поднял голову, лениво улыбнулся Джезмин и начал ласкать ее глазами, задерживаясь взглядом на каждом прелестном потайном местечке. Никогда она так остро не сознавала свою женственность. Обнаженная, очень уязвимая под жадным неотступным взором мужа, Джезмин испытывала новые, ранее недоступные ощущения. Кровь быстрее потекла в жилах, сердце затрепыхалось, как крылья пойманной птички, – Джезмин готовилась сделать первый робкий шаг к пробуждению.

Фолкону безумно нравилось чувство пряного возбуждения... предвкушение неизведанных наслаждений... тугая напряженность фаллоса... жар, крадущийся по чреслам... острая сладостная боль, сжимающая низ живота. Казалось, самый воздух комнаты был полон волшебства любовной магии.

Джезмин в который раз украдкой взглянула на мускулистую спину и длинные стройные ноги, протянутыe к огню. Любая женщина не останется равнодушной к этой смуглой красоте! В Джезмин вспыхнула ревность. Уверял ли он когда-нибудь другую в своей любви?! Вряд ли... но может быть, она подсознательно желала этого? И ей неожиданно захотелось стать для него прекраснее всех женщин на земле.

Фолкон, не спускавший глаз с жены, словно прочел ее мысли.

– Ты так прелестна, – хрипло прошептал он. Джезмин покачала головой.

– Только не теперь. Я слишком толста. Мой ребенок сделал меня...

– Наш ребенок, дорогая. И ты сейчас гораздо красивее, чем раньше. Твое тело округлилось, стало поистине совершенным.

Фолкон обожествлял ее словами, и она почему-то понимала, что он говорит правду. Может, это вино сделало ее столь дерзкой?! Ей внезапно пришло в голову встать, пройтись перед ним, повернуться, показать себя.

Фолкон, казалось, вновь понял, о чем она думает.

– Может, нальешь нам еще вина?

Джезмин, смущаясь, встала, но почувствовала на себе взгляд мужа, ласкающий каждый изгиб ее тела, и гордость заставила ее выпрямить спину, выставить вперед грудь и откинуть на плечи копну волос. Она чувствовала себя так, словно в одной телесной оболочке поселились две Джезмин, и первая зачарованно наблюдала за тем, что станет делать вторая. Искоса, обещающе-зазывно посматривая на мужа, она потянулась к пустому кубку и ловко, как грациозная кошка, ускользнула прочь, точно зная, что скажет глядевший ей в спину Фолкон:

– Я когда-нибудь говорил, что твой маленький задик имеет форму сердечка?

Уголки рта Джезмин чуть приподнялись в довольной улыбке, она даже чуть слышно хихикнула. Наполнив кубки и обернувшись, она обнаружила, что Фолкон поднялся с пола и успел усесться в большое кресло. И ее, как ни странно, безумно волновал его взгляд. Джезмин, легко, изящно ступая, направилась к мужу, словно эти глаза неодолимо притягивали ее, и, остановившись на расстоянии вытянутой руки, осушила кубок и маняще облизнула губы кончиком розового языка. Потом, соблазнительно наклонившись, протянула вино мужу, слегка, но безошибочно-призывно задев рукой его руку.

– Ты коснулась меня! – торжествующе рассмеялся он.

– Фолкон! – запротестовала она.

– Ага, теперь, значит, Фолкон, а не де Берг! – поддразнил он.

Но она совсем не обиделась, наоборот – почему-то стало так спокойно и хорошо. Фолкон, осторожно, чтобы не испугать Джезмин, привлек ее к себе, усадил на колени. Вино выплеснулось ему на руку, и она нагнулась и слизнула сладкую жидкость.

– Ты веревки из меня вьешь! Я просто слабею при одном взгляде на тебя. Наверное, именно эти золотистые волосы делают всех мужчин твоими покорными рабами.

Джезмин снова хихикнула, наслаждаясь любовной игрой. Фолкон отставил кубок, погладил ее ногу. Глаза его потемнели от страсти. Он наклонил голову, чтобы отведать вкус ее губ, и Джезмин глубоко вздохнула, когда поцелуй прервался.

– Я когда-нибудь говорил тебе, – снова прошептал он, касаясь ее ротика, – что у тебя самые красивые и стройные ножки в мире?

– Говорил, – выдохнула Джезмин.

– В другой жизни? – немилосердно поддразнивал он.

– Нет, помнишь, когда я хотела надеть красное платье?

– Насколько я помню, ты была в сорочке и отказывалась поиграть со мной.

– А может, сейчас я стала храбрее, – осмелилась пошутить она.

Фолкон приподнял пальцем ее подбородок, пристально заглянул в глаза.

– И что у тебя там, между этих прелестных ножек? Ты мне никогда не говорила?

Джезмин, вспыхнув, безмолвно покачала головой. Приблизив губы к ее ушку, Фолкон пробормотал:

– По-моему, это горшочек с медом.– И, нежно коснувшись заветного местечка между ляжек, окунул палец в медовую сладость, потом поднес его к губам, облизал.– М-м-м... восхитительно.

– Фолкон! – запротестовала она, снова краснея. Но он опять потянулся к ее потайному местечку, и на этот раз Джезмин не возражала. Фолкон осторожно проник в нее пальцем, стал медленно, круговыми движениями, снова и снова обводить ее крошечный бутон женственности, пока Джезмин не начала извиваться, обуреваемая необычно приятными ощущениями. Наслаждение усиливалось, становясь все непереносимее, сильнее, острее, шире, словно круги по воде, разбегающиеся от брошенного камня. Джезмин обхватила руками шею мужа, голова бессильно откинулась назад, она отдавалась наслаждению, пока внезапно не застонала, почти теряя сознание от нахлынувшего экстаза. Фолкон восторженно улыбнулся.

– Тебе было хорошо, милая?

Джезмин облизнула внезапно пересохшие губы.

– Н-ну... может быть, самую чуточку, – нерешительно признала она.

Фолкон немедленно поставил ее на пол.

– Если собираешься обманывать, не захочу больше играть с тобой, – притворно обиделся он.

Джезмин заметила, как подрагивает кончик напряженного фаллоса, и с неизвестно откуда взявшейся смелостью показала вниз.

– Это ты обманываешь. На самом деле тебе хочется играть со мной.

– Не будешь обращать на него внимания, и все исчезнет, – серьезно объявил Фолкон.

Джезмин, подождав с минуту, лукаво сверкнула глазами.

– Ни за что не поверю!

– Вот увидишь, он скоро погибнет!

– Погибнет?

– О да... от голода! – Фолкон сжал жену в объятиях.– Боже, Джесси, я так люблю тебя... и хочу... должен взять тебя... не в силах больше ждать...

Он отнес ее на огромную кровать, уложил на подушки, откинул меховые покрывала, не желая, чтобы что-то помешало им слиться воедино.

Джезмин вскоре поняла, что рот Фолкона оказался грозным оружием, способным победить ее застенчивость и всякое сопротивление. Горячие, безжалостно требовательные губы осыпали поцелуями ее тело, от горла до ямки пупка, шептали слова обожания, любовные признания... руки гладили нежную плоть, лаская, дразня, изучая... пока не воспламенили в ней настойчивую лихорадку желания. Джезмин обняла мужа, выгнулась, с радостью ощущая твердость его мышц, и, закрыв глаза, позволила утвердить свою власть над ней так, как желал он. Впервые в жизни она жаждала покориться, ощутить чье-то господство.

Фолкон впился в ее губы, и Джезмин открыла рот, чтобы принять его язык, терзавший влажные глубины, пока она не застонала под напором настойчивых толчков. Джезмин чувствовала пустоту внутри, пустоту, которая требовала заполнения, точно так же, как Фолкон заполнил ее рот. Она лихорадочно потянулась к нему, но тут же, охнув, отдернула руку, ощутив, как велико его нетерпение.

Поняв причину колебаний жены, Фолкон взял ее ладошку, отвел обратно. Возбужденное мужское естество пульсировало, вздрагивало, сплетенные пальцы любовников медленно направляли разгоряченного захватчика к соблазнительному гнездышку.

Оба сознавали – все, что Фолкон сейчас делает с Джезмин, не вызывает в ней, как раньше, сопротивления. Он нетерпеливо раскрыл нежно-розовые створки раковины, готовой принять его, медленно, настойчиво вошел в восхитительное тело, и замер, давая ей привыкнуть к новым ощущениям. Влажные глубины были так непередаваемо горячи и туги, что копье Фолкона удлинилось по крайней мере на дюйм, прежде чем полностью оказалось в них. Он понял, что настал критический момент, когда она обычно удалялась от него, уходила в себя, отделяя разум от всяких физических ощущений. Именно ему выпало заставить Джезмин предложить себя в жертву великим божествам страсти. Фолкон начал двигаться, неспешно, проникая все глубже, стараясь, чтобы ритм движений совпадал с биением пульсирующей крови. Его язык огнем обжигал ее шею, лицо, губы, в ушах звучал неистовый шепот:

– Останься со мной, Джесси... почувствуй меня... почувствуй все... о Боже, ты такая горячая, такая тесная... улетим вместе, любимая... в другой мир...

Он был Соколом. Джезмин позволила уносить себя все выше и выше, пока он погружался все глубже. Не размыкая объятий, они взмыли к вершинам экстаза, задержались на несколько мгновений и, казалось, разлетелись на миллионы сверкающих брызг, слились в единое целое и лишь потом, постепенно, опустились вниз и поплыли по волнам моря блаженства. Джезмин льнула к мужу, словно не могла вынести мысли о том, что когда-нибудь может оторваться от него. Только об этом он и мечтал, этого хотел, требовал от нее. Джезмин покорилась ему душой и телом, позволила взять то, в чем он больше всего нуждался, и теперь, ослабев от пережитого, лежала, покорная, восхитительно теплая, в сонном полузабытьи. Фолкон сжал ее сильными руками, повернул так, что Джезмин оказалась сверху. Ее щека прижималась к тому месту, где билось его сердце, ослепительные волосы разметались по груди. Сильные загорелые руки скользнули по розовой коже, стиснули округлые ягодицы, и оба медленно погрузились в царство сна, зная, что их нерожденное дитя тоже благополучно дремлет в безопасности между прижатыми друг к другу телами.

Глава 35

Лишь через несколько часов Фолкон почувствовал, как недостает ему тепла ее тела, и медленно вынырнул на поверхность из бездонной пропасти сна. Какое-то мгновение он был безутешен оттого, что Джезмин покинула постель, но его взгляд тут же отыскал несравненную красавицу жену. Джезмин умывалась; воспоминания о том, что она говорила и делала прошлой ночью, заставляли ее краснеть от смущения. Но Фолкон, немедленно оказавшийся рядом, без слов дал понять о своих чувствах. Он нежно обнял ее сильными руками, но знал, что женщина нуждается в большем после ночи любви. Джезмин хотелось поцелуя, напоминавшего о бурной страсти, обещавшего новые восхитительные наслаждения. Губы Фолкона сказали Джезмин, что она царит в его сердце и мыслях. Он знал, что без этого нежного завершения любовь их будет неполной.

Джезмин спрятала лицо на груди мужа и застыла, слушая страстные признания, пробудившие ее желания, лишив застенчивой боязни. Позже, совсем скоро, он унесет ее из реальности, полной предрассудков и правил, установленных ханжами, в рай, предназначенный только для двоих, и будет любить, пока не покорит окончательно, не превратит в рабыню экстаза, не заставит метаться, рыдать и, задыхаясь, молить о наслаждении.

– Что ты будешь есть? – спросил Фолкон.

– То, чего хочется тебе, – глубоко вздохнула Джезмин.

Он обнял жену за талию, и они вместе выбрали самые соблазнительные блюда из всего запаса еды. Оба ели из одной тарелки, пили из одного кубка, потому что не могли оторваться друг от друга, и Фолкон опять усадил жену на колени, так что они смогли уместиться в огромном мягком кресле. Фолкон сам кормил Джезмин, а она облизала кончики его пальцев, посылая крошечные удары молний, пронзавшие все его существо. Дрожь предвкушения прошла по телу Фолкона, заставив зашевелиться кончик дремлющего копья. Насытившись, они выпили вина, стараясь приникать губами к одному и тому же месту на крае кубка, а потом, поняв, что истосковались без ласк, поцеловались, и он напоил ее вином из своего рта. Они опьяняли друг друга, пока наконец в жилах не закипела кровь, а головы не закружились от желания.

Фолкон высоко поднял жену и не опускал, пока не донес до большого зеркала.

– Хочу, чтобы ты видела, как я буду любить тебя... хочу, чтобы поняла, как ты прекрасна... – пробормотал он.

– Фолкон! Фолкон!– вскрикнула она, и он наклонил голову, чтобы ощутить вкус своего имени на ее красных от вина губах.

Джезмин уставилась на их отражение в зеркале и увидела, как Фолкон опустился перед ней на колени, теребя губами тугие золотистые завитки, гладя бедра, вынуждая отдаться поцелуям. Джезмин почувствовала, как он ищет языком крохотный бутон, набухший от страсти, проникая все глубже во влажные темные глубины. Она закусила губы, чтобы не закричать от переполнявшего ее возбуждения. Пальцы Джезмин запутались в густых темных локонах; она сильнее вжала голову Фолкона в свое теплое благоухание и, не выдержав, впилась ногтями в мускулистые плечи, оставляя на коже глубокие царапины, теряя голову под напором его губ. Настойчивый язык Фолкона продолжал бесстыдно лизать, гладить, ласкать, врываться и заполнять ее, пока наконец не овладел ею.

Продолжая глядеться в зеркало, Джезмин заметила, как отвердели груди, опускаются веки, приоткрываются розовые губы. Она с криком бросилась на колени перед ним, страстно поцеловала и, ощутив собственный вкус на губах, окончательно обезумела.

– Тебе хорошо, Джесси? – с трудом выговорил Фолкон.

– О Фолкон, Фолкон, я люблю тебя! – задыхаясь, выкрикнула она.

Целый мир неожиданно открылся Джезмин. Сердце бешено билось, а кровь кипела так бурно, словно не было предела тому, что она могла и хотела сделать.

– Фолкон, что ты сотворил со мной? Неужели не понимаешь, какие чувства разбудил?

– Конечно, дорогая. Ты хочешь быть безрассудной и безумной и никогда больше не говорить «нет».

– Ты прав, я ужасно хочу узнать все о твоем теле. Ляг на волчьи шкуры перед огнем, позволь рассмотреть тебя поближе.

Фолкон растянулся на мехах, и Джезмин, обожаю-ще глядя на мужа, встала, опустилась перед ним на колени, провела ладонями по мускулистой груди, нагнулась, чтобы дотронуться кончиком языка до каждого соска. Но ей хотелось большего... никогда она не сможет насытиться им, никогда! Руки Джезмин скользнули по его плоскому животу, она наклонилась, чтобы дерзко проникнуть языком в небольшую впадину пупка. Фолкон застонал от невыносимой, тяжелой, сладкой боли в чреслах.

– Я сделала тебе больно? – спросила Джезмин, обезумев настолько, что почти желала причинять боль и сама испытать любые муки.

– Позволь объяснить тебе, – начал Фолкон.– Самая чувствительная часть здесь, ниже головки, там, где кожа оттянута назад. Ты можешь обхватить мое орудие пальцами, вот так, и скользить вверх и вниз но головке, или обеими руками по всей длине. Я испытаю совершенно другие ощущения, если ты начнешь перекатывать его между ладонями.

Джезмин окончательно потеряла голову, превратилась в дикую кошку, обуреваемая нестерпимым желанием поцеловать его... там... Она вспомнила, как Эстелла говорила, что ни один мужчина не может устоять против столь чувственной ласки. Она наклонилась, поцеловала кончик уже возбужденного фаллоса, потом взглянула в глаза мужа, наслаждаясь своей властью над ним. Как Джезмин и надеялась, его глаза горели страстью, побудившей ее на новые дерзкие поступки. Она провела языком по глубокой канавке в основании головки и с диким восторгом увидела, как Фолкон, вздрогнув, застонал: – Джесси... Джесси...

Обхватив обеими руками его копье, Джезмин взяла в рот головку и стала попеременно сосать и лизать ее. Фолкон понял, что, если не остановит ее, все будет кончено через несколько секунд. Быстро приподнявшись, он бросил Джезмин на серебристые волчьи шкуры, бешено врезался в нее. Она была настолько возбуждена любовными играми, что почти сразу же закричала, извиваясь в блаженных конвульсиях, и, услышав эти стоны, Фолкон дал себе волю – горячий поток семени ударил в тесные таинственные глубины.

На этот раз, когда оба уснули, их тела оставались по-прежнему соединенными, а сны превратились в эротические видения, так, что его фаллос по-прежнему оставался почти возбужденным. И чем больше они любили, тем откровеннее разговаривали, делясь страхами, надеждами, планами на будущее. Они сумели разделить все... смех, слезы, секреты. Фолкон читал жене любимые поэмы Гомера, а Джезмин, чтобы доставить ему удовольствие, надела драгоценности в постель, когда он снова и снова брал ее. Они обменивались детскими воспоминаниями, пристрастиями и антипатиями и обнаружили, что между ними гораздо больше сходства, чем они когда-либо предполагали. На улице бушевала метель, а эти двое прижимались друг к другу в уютной комнате на теплой постели с откинутыми занавесями, пропускавшими жар от камина.

Джезмин, блаженно вздохнув, подняла ногу, провела ею по ноге Фолкона.

– Фолкон, почему ты так настроен против моей магии?– спросила она, больше не боясь заговаривать о запретном.

Фолкон немного помолчал, собираясь с мыслями.

– Попробую объяснить все, что чувствую. Цена жизни – это причастность, ответственность, усилия. Не хочу, чтобы мои солдаты и слуги жили в воображаемом мире, где все желания могут легко исполниться с помощью волшебства.

Джезмин с удовольствием потянулась.

– Ясно, ты против фокусов и шарлатанства. Но я по-прежнему стану заниматься настоящим колдовством.

– Видно, мне придется снять пояс и испробовать его на твоей спине, – проворчал он, порывисто сжимая ее в объятиях.

– Даже ты вынужден признать, что есть вещи необъяснимые, и не все ложь и обман, – протестовала Джезмин между поцелуями.

– Ну что ж, – раздумчиво протянул он, – возьми хоть этот хрустальный шар, в котором ты видишь будущее. Пусть другие верят, но я-то знаю, что клубящийся в нем дым – не что иное, как крашеный песок в какой-то жидкости.

Джезмин игриво схватила его за волосы, несколько раз дернула.

– С тобой совсем неинтересно! И веселиться как следует не умеешь!

– Веселье?! – зарычал он.– Сейчас я покажу тебе, что такое веселье!

Напряженный фаллос терся о ее бедро, и Джезмин дразняще прошептала:

– Ты всегда в таком жалком состоянии?

– Всегда, – признал Фолкон, поднимая ее и сажая верхом на себя.

Все, что могла сделать Джезмин, – поддерживать это «жалкое состояние», пока Фолкон играл с ее серебристо-золотыми волосами и розовыми грудями. Джезмин с рассчитанным коварством возбуждала его, соблазняя каждым движением, так что вскоре Фолкон не смог вынести ожидания.

– Джесси, на этот раз ты люби меня... делай все, что хочешь... я целиком в твоей власти.

– Ты посчитаешь меня слишком смелой... развратной, – вспыхнув, застенчиво возразила Джезмин.

Но Фолкон покачал головой.

– Скромность в постели неуместна.

Джезмин, словно изящная куколка, сидела на его стройном мускулистом теле, покрывая его лицо поцелуями, и покраснела от собственной дерзости, обводя языком верхнюю губу Фолкона. Его рот приоткрылся, и она проникла языком в вожделенную пещерку, чтобы начать восхитительный поединок, чувствуя себя на седьмом небе. Ощущая, как до предела возбужденный фаллос, пульсируя, тычется между ее ног, лихорадочно ища желанный вход, она, поддразнивая, скользнула шелковистым бедром по всей напряженной длине.

– Может, в следующий раз я позволю тебе делать все, что угодно, – задохнувшись, пробормотал Фолкон, насаживая Джезмин на свое великолепное копье.– Держись, дорогая!

Сжав ее ягодицы, он без видимых усилий начал поднимать и опускать ее. Несколько долгих мгновений он был полностью поглощен тем, что наблюдал, как меняется лицо жены по мере того, как наслаждение все сильнее завладевало ею. Ее ощущения были столь восхитительно остры, что он почти задохнулся от восторга, входя все глубже, и неожиданно пожалел о том, что не заперся с ней на три недели вместо трех дней, поскольку знал, что готов довести себя до изнеможения, но испытать с ней все, что может происходить в постели между любовниками.

Наконец, самозабвенно откинув голову, Джезмин выкрикнула его имя, оставляя на плечах Фолкона кровавые полумесяцы – следы впившихся ногтей, понимая, что в этой запертой комнате произошло нечто важное, навсегда разделившее ее жизнь на сегодня и вчера. Она чувствовала, что только сейчас родилась на свет и живет по-настоящему, полна новой, божественной, безмерной силы, до сих пор остававшейся тайной даже для нее самой. Только теперь на нее снизошло озарение – это невероятное, огромное, невыносимое наслаждение было совсем близко, рядом: лишь протяни руку – и дотронешься.

Рано утром после их третьей ночи вместе Джезмин услыхала шаги за дверью и, мгновенно оказавшись у порога, прижалась к массивным створкам, пытаясь заглушить тихий стук обнаженным телом. Стоявший по другую сторону Жервез нерешительно вертел ключ. Ему в спину нетерпеливо дышали Большая Мег и Эстелла. Почтенные дамы тревожно переглядывались, горя желанием узнать, что происходило в запретной для них комнате последние три дня. Фолкон тоже проснулся и, поднявшись, встал позади Джезмин, приподнял светлые пряди, прижался поцелуем к теплому затылку, обнял, скользнул ладонями по груди – каждая частица ее тела была открыта для его страстных ласк. Настойчивое недремлющее орудие, мгновенно поднявшись, уперлось в ее ягодицы.

– Уходите! – велела Джезмин.– Мы остаемся еще на день.– Троица обменялась изумленными взглядами. За дверью послышался торжествующий смех де Берга.

Наконец зима неохотно уступила место весне. Горы Уэльса запестрели цветочными коврами, зазвенели птичьими песнями. Обитатели Маунтин-Эш немного привыкли к тому, что хозяин с хозяйкой страстно влюблены, но были по-прежнему несколько шокированы их весьма вольным поведением, особенно по вечерам в зале. Они напоминали новобрачных, а ведь леди Джезмин вот-вот должна была родить. Фолкон кормил жену со своей тарелки. Как-то он предложил ей засахаренную сливу, но Джезмин наморщила носик.

– Теперь мне хочется только кислого! – Фолкон нежно взглянул на жену. Наклонившись ближе, она прошептала: – Мне нравится, когда ты так смотришь.

– Как именно?

– Словно я совсем раздета...

Фолкон взял ее руку, коснулся губами пальцев, испытывая в этот момент такую нежность и беспокойство за нее, что в горле появился ком, мешающий дышать. В тысячный раз он вознес к небу молитву, прося Бога о том, чтобы роды прошли благополучно и любимая осталась жива. Они много говорили о предстоящем испытании, и Фолкон был поражен, узнав, что Джезмин нисколько не боится Она приготовилась к страданиям, и Фолкон от всей души желал бы поручиться в этом отношении и за себя... но не мог. Всякий раз, видя расстроенное лицо Эстеллы, он вновь испытывал угрызения совести за то, что по его вине Джезмин может погибнуть, но скрывал тревогу ради любимой, зная, что и ей и ему скоро понадобятся все силы.

Ранним утром, в последний день мая, Фолкон повсюду разыскивал Джезмин, едва не обезумев от волнения. Наконец он нашел ее в прачечной. Наклонившись над лоханью, как простая прачка, она стирала, а вокруг в ужасе заламывали руки служанки.

– Какого дьявола ты вытворяешь? – взорвался Фолкон.– А вы все спятили, что позволяете такое?!

– Не кричи, Фолкон. Я хотела, чтобы роды поскорее начались, все женщины в один голос говорят, что схватки обычно начинаются во время стирки.

Но Фолкону было не до веселья – наоборот, он никогда еще не был так зол.

– Слишком рано. До родов еще две-три недели, – процедил он.

– О Фолкон, по-моему, получилось... кажется, началось, – неожиданно охнула Джезмин, ощутив, как боль разрывает спину.

Муж схватил ее на руки и понес в спальню, нетерпеливо зовя Большую Мег и Эстеллу.

– Ради Бога, Мег, ты не должна была спускать с нее глаз, сама знаешь, ей нельзя доверять! Скорее откинь покрывало!

– Если схватки только начались, ребенок родится не раньше следующего месяца, – засмеялась великанша.

– Какого черта ты мелешь, женщина?!– тупо осведомился Фолкон.

Джезмин положила руку мужу на плечо, чтобы хоть немного его успокоить.

– Она просто хотела развеселить тебя, дорогой. Сегодня последний день мая... малыш появится только в июне.

– Нашла время шутить, – раздраженно проворчал Фолкон.– Эстелла, слава Богу, хоть ты здесь. Подумай, я застал ее за стиркой!

Они обменялись встревоженными взглядами; Фолкон подошел к окну, поманил ее за собой.

– У тебя есть питье для облегчения боли, о котором ты говорила?

– Да, отвар мака и листовой капусты, на случай, если станет совсем плохо. Фолкон, роды не кончаются за пять минут, у нас целый день и вся ночь. Самое лучшее для тебя – пойти выпить чего-нибудь покрепче. Это женское дело.

– Провались эта чепуха! Джезмин, дорогая, ты ведь хочешь, чтобы я остался?

– Конечно. Помоги мне раздеться и потри спину.– Фолкон уложил жену в постель, скинул сапоги и примостился рядом.

– Ну вот, обопрись на меня, пока я прогоню боль.– Она облокотилась на твердые мускулистые ляжки, ощущая себя в полной безопасности, тепле и, как ни странно, покое. Джезмин даже подремала немного, пока не началась очередная схватка, правда, боль пока была не такой уж сильной.

– Помнищь, как ты дразнил меня, что я слишком худа, чтобы носить ребенка? – спросила она, прикоснувшись к взбухшему животу.

– Ну нет, – пошутил Фолкон, – не помню такого. Разве ты не всегда бьша пухленькой, как поросенок?

Джезмин счастливо хихикнула, думая, как слепа любовь. Муж снова и снова повторял, как она расцвела, какой стала красавицей, хотя на деле Джезмин чувствовала себя отяжелевшей и неуклюжей.

– Нужно придумать имена. Если будет мальчик... не могу решить, как назвать... Рикард или Майкл. Дай подумать... Рикард де Берг... Майкл де Берг...

– Мне нравится Рикард, – решительно заявил Фолкон.

– А мне – Майкл, – объявила Джезмин.

– Ну конечно, а если бы я выбрал Майкла, ты тут же бы захотела Рикарда, – заметил Фолкон.

– И вообще, по-моему, родится девочка. Какое имя тебе нравится?

Фолкон поцеловал жену в ушко.

– И поделом тебе будет. Надеюсь, появится своевольная маленькая ведьма, вроде тебя самой.

Прошло больше двенадцати долгих часов, прежде чем начались потуги. И когда Джезмин приблизилась к воротам в страну извечной женской боли, о Фолконе забыли. Эстелла бесцеремонно указала ему на дверь, и Фолкон почти с радостью исчез – он не мог больше вынести страданий жены. Как многие мужчины до него, де Берг клялся всеми святыми, что отныне не притронется к ней. Всю ночь он играл в карты и кости со своими людьми, но неизменно проигрывал, а потом попросту метался по залу, швыряясь табуретками и разбрасывая сложенные у камина дрова.

А в это время наверху, на огромной кровати, Джезмин, чтобы не кричать, вцепилась в свернутое полотенце, пока темная головка ее сына пробивалась на свет. Она была мокра от пота; силы почти иссякли. Эстелла облегченно вздохнула, видя, что дело близится к концу. Если только послед выйдет быстро и не начнется кровотечение, все обойдется. Она осторожно положила ребенка на руки Мег. Тот громко, требовательно закричал.

– Святая Матерь Божья! – внезапно охнула Эс-телла.– Второй ребенок!

– Я знала...– слабо прошептала Джезмин.

– Давно? – допытывалась бабка, вне себя от волнения.

– Несколько недель, – выдавила Джезмин, закрывая глаза, но тут же широко распахивая их – с побелевших губ сорвался пронзительный вопль.

Де Берг, перепрыгивая через три ступеньки, взлетел наверх, как только услышал плач ребенка, и ворвался в спальню словно вихрь, казалось, его огромное тело заполнило всю комнату.

– Вон! – скомандовала Эстелла.

– Черт бы все побрал! – завопил Фолкон.– Не позволю, чтобы мне приказывали в собственном доме! Как Джезмин?

– Убирайся! У меня нет времени на мужские истерики! Если не исчезнешь, велю Большой Мег тебя выбросить.

Фолкон мгновенно отступил. Должно быть, что-то случилось. Ребенок родился, но Джезмин не перестает кричать. Он вышел на лестницу, сознавая собственное бессилие и бесполезность, а сердце разрывало чувство вины; поднялся в ее комнату, нежно погладил одежду; каждое платье пробуждало воспоминания, такие мучительные, что стало трудно дышать. Сжав кулаки, он угрожающе воздел их к небу.

– Если она умрет... если вы сыграете со мной такую гнусную шутку... я... я...

Он настороженно прислушался, но вопли стихли. Снова раздался требовательный плач ребенка, но Джезмин молчала.

Фолкон ринулся вниз и снова вбежал в спальню. На этот раз никто не осмелился остановить хозяина; он рухнул на колени возле кровати.

– Она в обмороке!

– Просто спит, Фолкон, – успокоила Эстелла.

– Откуда ты знаешь? – вскинулся он.

– Потому что она устала. Все силы, и ее и мои, ушли на то, чтобы привести в мир этих двоих.

Большая Мег держала на каждой руке по голенькому младенцу.

– Близнецы? – ошеломленно пробормотал Фолкон.– У меня два сына? Джезмин подарила мне сразу двоих сыновей? – У него закружилась голова от счастья.

– Не вздумай терять сознание, – смеясь, предупредила Эстелла, – на моем попечении и без того слишком много мужчин, носящих отныне имя де Берг!

– Боже, просто чудо, что я не убил ее! С ней вправду все в порядке?

– Иди, иди, хвастайся, и дай Джезмин поспать. Я так же потрясена, как и ты. Она великолепно прошла через все!

Никогда еще, за всю историю существования, стены Маунтин-Эш не были свидетелями такой радости и всеобщего счастья. К концу суток замок мог бы захватить даже самый ничтожный враг, потому что лишь один человек был по-прежнему трезв – это был Фолкон, растянувшийся на полу у постели, в ожидании пробуждения Джезмин. Когда она наконец на несколько минут открыла глаза, их руки и взгляды встретились и застыли. Никто из них не нуждался в словах, чтобы поведать друг другу о своих чувствах.

Только потом Джезмин прошептала:

– Майкл и Рикард де Берг...

Фолкон безуспешно пытался скрыть ухмылку.– Надеюсь, понимаешь, что их обязательно станут звать Миком и Риком?

Джезмин удовлетворенно улыбнулась и опустила веки.

Глава 36

Июнь в Маунтин-Эш ознаменовался появлением не только малышей, но и гонцов. Эстелла знала заранее об их приезде, как и о том, что один чужак изменит их жизнь, и, как ни странно, перемены эти будут связаны с Ирландией. Она сказала де Бергу о своих видениях и с облегчением отметила, что он на сей раз не вышел из себя и не высмеял ее. Эстелла даже рассказала обо всем Джезмин, но внучка была полностью поглощена своими детьми и поисками кормилицы – у нее не хватало молока на обоих маленьких обжор, а ночи она проводила с безумно влюбленным в нее мужем. Они старались использовать каждую свободную минуту, чтобы побыть наедине. Встречая жену в коридоре, Фолкон страстно сжимал ее в объятиях, впивался в губы поцелуем, и только случайно появившийся слуга мог их вспугнуть. Даже в присутствии других Фолкон не мог оторваться от Джезмин. Они постоянно прикасались друг к другу, обмениваясь нежными обещающими взглядами. Иногда Фолкону удавалось застать ее одну в кладовой, и он едва давал жене время запереть дверь прежде, чем сорвать с нее одежду и нетерпеливо овладеть желанным телом. Они всегда любили, словно в первый раз... и в последний. Смугое великолепие его тела так прекрасно контрастировало с ее бледно-шелковистой прелестью...

Первыми гостями Маунтин-Эш оказались Уильям и Матильда де Бреоз, бежавшие из Хэя, великолепного замка на границе с Уэльсом. Король Джон приказал наемникам арестовать их, и Бреозам едва удалось скрыться. Услыхав о ссоре де Берга с королем, они надеялись, что смогут найти убежище в стенах Маунтин-Эш.

Джезмин заставила Матильду немного отдохнуть, снабдила всеми необходимыми вещами, которые та вынуждена была бросить при бегстве. Женщины умоляли Эстеллу предсказать Матильде будущее, но госпожа Уинвуд почему-то предпочла напомнить, что де Берг запретил ей заниматься предсказаниями и колдовством, и она ни при каких обстоятельствах не посмеет пойти против желаний хозяина замка. Матильда вполне приняла ее доводы, но Джезмин подняла глаза к небу, удивляясь, что это нашло на бабку.

Фолкон ничего не скрывал от гостя. Он согласен приютить супругов, но теперь, когда установилась теплая погода, в любой день могут появиться люди Честера... или короля, что, собственно говоря, одно и то же. Кроме того, он вспомнил, что Эстелла упоминала об Ирландии. Дочь де Бреозов вышла замуж за Уолтера де Лейси, владельца богатого поместья в Ирландии, и Фолкон посоветовал де Бреозу отправиться туда.

Но следующий гонец привез послание от Уильяма де Берга все из той же Ирландии. Мэрфи выделялся в любой толпе. Он был лучшим капитаном Уильяма, и времена его молодости давно миновали, хотя вряд ли бы кто-то осмелился сказать ему это в лицо. Огромного роста, с огненно-рыжими волосами, прошитыми серебром, с грубым, изборожденным морщинами лицом, он говорил с таким странным акцентом, что Фолкон и Джезмин лишь с большим трудом понимали его, да и то когда внимательно прислушивались, что же касается валлийцев, те попросту оскорблялись каждый раз, когда Мэрфи открывал рот. Он приплыл из Уэксфорда на одном из многих принадлежавших де Бергу судов, которое пришвартовалось в бухте Суонси, приблизительно в двадцати милях отсюда.

Джезмин была совершенно очарована Мэрфи. Она никогда еще не встречала человека так точно подходившего под описание людоеда из детских сказок, однако он оказался до смешного мягким и добрым. Слезы подступали к глазам Джезмин, когда этот великан держал ее малышей на одной гигантской руке, качал, убаюкивал и даже напевал колыбельные песни.

Фолкон закрылся с Мэрфи, чтобы прочитать послание от дяди и поразмыслить, что делать. Он поставил перед гостем кувшин с крепчайшим валлийским самогоном, однако Мэрфи глотал его словно воду. Пока он расправлялся со спиртным, Фолкон сломал печать на пергаментном свитке и начал читать:

«Мой доверенный капитан Мэрфи передаст приветствия Фолкону де Бергу, сыну моего возлюбленного брата, да упокоит Господь его душу. Я решил просить твоей помощи, но сначала хочу объяснить, в чем дело. Как тебе известно, Генрих IIназначил меня сенешалем и в благодарность за верную службу даровал титул лорда Коннот. Следовательно, все земли к западу от реки Шеннон принадлежат де Бергам. Однако, возможно, тебе не известно, что мне так и не удалось покорить тамошних жителей и переселиться туда. Я всегда жил в Лимерике и, поскольку был самым знатным из всех лордов в округе, король Джон назначил меня губернатором. Два ирландских короля боролись друг с другом за обладание титулом владетеля Коннота, и должен откровенно признать, что много лет подряд переходил из одного лагеря в другой, чтобы самому сохранить этот титул. Глубоко сожалею, что в прошлом году, когда объединились силы из Дублина, Лей-нстера, Лимерика и Мюнстера, я дрался на стороне Катела Карраха против Катела Кровберга, пока последний не сбежал на север.Тогда Каррах пошел против меня, объявил себя единственным законным королем и отобрал Коннот. Кроме того, я потерял благосклонность короля Джона, ставшего на защиту Кровберга. Поэтому я перешел в лагерь Кровберга и вступил вместе с его войском в Коннот. Я убил Карраха, но сам получил ранение. Мои солдаты были расквартированы в трех округах Коннота – Слайго, Мейо и Роскоммон. По кланам, или племенам, как их называют в Ирландии, прошел слух, что я умер от раны, и ирландские дикари напали ночью на моих солдат и убили их во сне, всего девятьсот человек. Остатки армий, моей и Кровберга, засели в укрепленном монастыре Бойль. По королевскому указу де Берги владеют одной пятой Ирландии, но только с твоей помощью мои и твои сыновья смогут править этим обширным палатинатом.

Уильям де Берг, лорд Коннот «. Фолкон подлил Мэрфи самогона, поднял свой кубок.

– Расскажи об Уильяме. Что он за человек? Мэрфи поскреб в затылке.

– Что здесь скажешь? Храбрый воин, всю жизнь сражался. Все эти годы главным для него была верность английской короне. Пока у него не родились свои сыновья, наследником был ты, но через много лет после смерти первой жены он женился на Мойре, и она подарила ему двух мальчиков. Мойра еще совсем молода, почти девочка, а для Уильяма теперь важнее всего сохранить наследство для детей. Ричарду, старшему, едва исполнилось семь. Уильям знает – если что-то случится, малышам никогда не удержать того, что принадлежит им по праву.

Прозрачные зеленые глаза Фолкона пристально вглядывались в Мэрфи.

– Если что-то случится? – повторил он. Красноголовый великан смущенно поморщился, словно пойманный врасплох, поднялся, медленно обошел комнату и, вновь оказавшись лицом к лицу с де Бергом, кивнул.

– Послушай, я раскрываю тайну, и знай об этом Уильям, заживо содрал бы с меня шкуру, но рана у него тяжелая. Кашляет кровью и, думаю, долго не протянет.

Фолкон мысленно представил самые большие владения в Ирландии. Уильям Маршалл имел титул лорда Лейнстера, Уолтер де Лейси – Мита, его брат, Хью де Лейси, получил Ульстер. Коннот был больше остальных, а Фолкона де Берга отнюдь нельзя было упрекнуть в недостатке честолюбия. Кроме того, нужно подумать и о собственных сыновьях!

– Бабка моей жены, госпожа Эстелла Уинвуд, пользует раны и болезни лучше любого лекаря. Возможно, она сумеет помочь Уильяму.

– Значит, поедешь? – обрадовался Мэрфи.

– Подумаю.

Джезмин приготовила комнату для Мэрфи и познакомила его с Эстеллой.

– Я слыхал, твоя мать – прекрасная лекарка, особенно когда речь идет о боли в костях. Может, она согласится что-нибудь сделать с моим плечом – уж очень ноет, – объявил он, растирая руку от локтя вверх.

Глаза Эстеллы зловеще сузились.

– Я ее бабка, а не мать, – проворчала она, хотя на деле была довольна комплиментом.– Принесу растирание после ужина, сразу вылечишься от ревматизма в суставах.

Глядя вслед величественно удалявшейся госпоже Уинвуд, Мэрфи одобрительно заметил:

– Какая фигура! Ну просто красавица!

Джезмин попыталась скрыть улыбку. Мэрфи поистине должен быть храбрее льва, если осмеливается заигрывать с Эстеллой!

После ужина Фолкон с изумлением увидел, что Мэрфи, после огромного количества выпитого, все еще вполне твердо держится на ногах. Когда Эстелла принесла горшочек со специальной мазью из корня сердечника лугового, сваренного в розовом масле и смешанного с гороховой мукой, Мэрфи снял дублет, чтобы она могла растереть ему плечо.

– Слишком уж хорошо пахнет для таких бродяг, как я, – подмигнул он.

– Ну что ж, если настаиваешь, могу подмешать бычьего дерьма, – пригрозила Эстелла.– Садись-ка лучше, а то мне до тебя не дотянуться.

Мэрфи послушно уселся, но при этом обнял ее за талию и привлек к себе на колени.

– Ну, будь я проклята, – вырвалось у Эстеллы, – никакого у тебя ревматизма в помине нет, так ведь? – допытывалась она, глядя ему в глаза.

Мэрфи, ухмыльнувшись, понизил голос:

– Зато у меня ноет в другом месте, и, бьюсь об заклад, только ты можешь облегчить боль.

– Вижу, ты очень любишь биться об заклад. Ну что ж, готова поставить все, что у меня есть, ты до того набрался, что не сможешь поднять свои причиндалы, – без обиняков отрезала Эстелла. Улыбка Мэрфи стала еще шире.

– Принимаю пари! Если я его подниму, позволишь положить в свою пещерку?

– Ах ты, дерзкий старый черт! – засмеялась Эстелла.– Слишком долго никто туда не проникал. Уж и не знаю, существует ли она на самом деле!

Мэрфи поцеловал ее в ушко.

– Может, поищем вместе? – предложил он.

Назавтра появился еще один гость – приехал Сейлсбери с горсткой своих людей. Он привез новости и приказ короля Джона. Любой гонец мог бы исполнить это поручение, но Сейлсбери приехал сам, потому что сильно беспокоился за дочь. При последнем свидании она казалась такой несчастной из-за своего замужества.

Джезмин была вне себя от радости при виде отца и, взяв его за руку, повела наверх, в детскую. Наконец-то Сейлсбери почувствовал себя гордым дедушкой и никак не мог привыкнуть к тому, что его хрупкая дочь родила таких богатырей. Он все продолжал качать головой и смеяться.

– Да, ваши отношения, должно быть, вправду изменились. Раньше их можно было назвать по меньшей мере натянутыми.

Джезмин таинственно улыбнулась; Фолкон появился как раз вовремя, чтобы принять самые сердечные поздравления.

– Что это произошло между вами обоими? – спросил Сейлсбери, ошеломленно тараща глаза.

– Трудно противостоять распаленному де Бергу, – небрежно бросила Джезмин, заставив мужчин покраснеть.

Фолкон закрылся с Сейлсбери и узнал, что советники Джона, отчаянно пытаясь предотвратить гражданскую войну, предложили собрать армию и покорить Ирландию раз и навсегда. Как ни удивительно, большинство лордов и баронов согласились дать войска. Джон назначил нового верховного судью в Ирландии, некоего ирландского барона по имени Мейлер фитц Генри, блюсти интересы короны.

– Джон понимает, чего ты стоишь как воин, знает, как велика верность твоих людей, знает и завидует. И именно поэтому призывает тебя, как одного из лордов валлийской приграничной территории, выполнить воинские обязательства перед короной.

Поскольку Фолкон уже решил ехать в Ирландию на помощь Уильяму де Бергу, то и рассудил, что может заодно позволить Джону нести все расходы по перевозке и содержанию его войска и лошадей.

– Я готов, – сказал он вслух.– Все, что мне нужно, – суда. И пока Хью де Берг командует Пятью портами, думаю, в этом затруднений у меня не будет.

Сейлсбери удовлетворенно вздохнул. Фолкон де Берг всегда так решителен, именно это и делает его таким великим полководцем.

– В Бристоле на якоре стоят корабли. Не хочешь подождать отплытия остальных лордов? Говорят, сам Джон отплывет с армией.

– Ждать Джона?!

Фолкон презрительно расхохотался.

– В отличие от него, я не могу зря тратить время, валяясь на чужих простынях. Сейчас или никогда... если, конечно, я здесь главный и сам могу выбирать, когда отплыть и где высадиться. Ну а потом отошлю суда за остатком вашей армии, Уильям.

– Кстати, не думаю, что тебе и дольше стоит беспокоиться о Честере. По слухам, он скоро собирается жениться.

– Мне? Беспокоиться о Честере? – ухмыльнулся Фолкон.

Мужчины дружно засмеялись.

– Джон наконец-то произвел на свет наследника и при этом так важничает, будто он первый в мире человек, чья жена родила сына. Лучше уж мне не говорить, что ты и в этом превзошел его, – объявил Сейлсбери.

Фолкон провел ладонью по мерцающим волосам Джезмин, сидевшей перед зеркалом со щеткой в руках, быстро разделся и растянулся на постели. Ему необходимо было кое в чем признаться жене, но он отнюдь не питал уверенности, что она поймет его. Однако, как человек, не привыкший ходить вокруг да около, он сразу перешел к делу:

– Я уезжаю в Ирландию.

Рука Джезмин остановилась в воздухе. Повернувшись, она взглянула на мужа, так спокойно лежавшего на кровати. Он не обсуждал с ней свои планы. Все решил сам.

Джезмин вздохнула. Конечно, такой человек, как де Берг, не может просить совета у женщины, это все равно, что спрашивать ее разрешения. Такая мысль ему и в голову не придет.

Оставшись в одной сорочке, она подошла к мужу и уже хотела потихоньку спросить, когда они отправляются, но он схватил ее за руку и хрипло пробормотал:

– Я уже тоскую по тебе...

– Что?! – не веря ушам, переспросила она, широко раскрыв глаза.

– Идем в постель, любимая, – попросил он. – Не сейчас. Не ты едешь в Ирландию, мы туда едем.

– Не будь глупенькой, Джезмин, подумай об опасности.

– Опасность поджидает нас здесь. Вспомни о Честере.

– Он женится, – спокойно объявил Фолкон.

– А Джон? Сам знаешь, ему не терпится добраться до меня, – прошипела Джезмин.

– Джону необходима моя помощь. Тебе нечего его бояться, – заверил муж.– Ложись. У меня более приятные планы, чем ссора с тобой.

Разгневанная Джезмин мгновенно вспыхнула.

– Ни за что! Пойми, опасность по-прежнему близка! Как насчет твоей шлюхи, которая может в любую минуту пробраться сюда и убить меня и моих детей прямо в постелях?!

– Достаточно, Джезмин! – предостерег Фолкон. Но она, не обращая внимания, продолжала:

– Считаешь меня ни на что не пригодной! Я прошла с тобой проклятые Блек Маунтинз в самую ужасную погоду, научилась вести хозяйство, дала тебе сыновей...

– Джезмин, подойди сюда, – велел де Берг. Жена упрямо отвернулась.

– Можешь забыть об этом, де Берг. Попытайся отныне спать в одиночестве!

И, хлопнув дверью, помчалась в детскую, где Большая Мег с подозрением оглядела ее шелковую сорочку и раскрасневшиеся щеки.

– Я буду спать здесь, – объявила Джезмин, и не успели эти слова слететь с губ, как в комнату ворвался совершенно обнаженный разгневанный Фолкон.

– Никогда больше не смей поворачиваться ко мне спиной и уходить вот так! – процедил он.

– Тихо, разбудишь детей, – бросила Джезмин.

Мег молча закатила глаза к небу, в ужасе наблюдая, как хозяин подхватил госпожу на руки и помчался прочь. Вновь хлопнула дверь спальни – Фолкон отшвырнул ее ногой и, встав у камина, почти бросил жену на волчьи шкуры. Сверкающие бешенством изумрудно-зеленые глаза словно подзадоривали оказать сопротивление.

– Я пошлю за тобой, когда все устрою и можно будет приехать, не опасаясь нападений.

– Нет! – взорвалась она.– Не позволю вновь отдаляться от меня, уходить... отстраняться... когда ты становишься все холоднее, а я горю, как в огне!

И снова эти настойчивые глаза сверкнули зеленой молнией, только на этот раз их выражение изменилось, а значение взгляда стало яснее. Он сорвал с нее сорочку, властно наслаждаясь видом прелестных розовых грудок в мелькающем свете камина, зная, что жена наблюдает за его лицом, ртом, глазами, обожествляющими ее наготу, представляя, какое воздействие это производит на нее – веки Джезмин полуопустились, длинные ресницы легли на щеки. Фолкон сжал твердый сосок, осторожно перекатывая его между указательным и большим пальцами, сдавил ее груди большими, испещренными шрамами ладонями, поднес их ко рту.

Ее руки обхватили шею Фолкона, она прижала его к себе, раздвинула бедра. Он скользнул в горячую, узкую, трепещущую расселину, заполнив ее до основания. Обезумев от страсти, Джезмин обвила ногами его талию, почти теряя сознание, перекатывая голову из стороны в сторону, взлетая вместе с ним в то потаенное запретное место, вход в которое был позволен только им двоим.

– Я люблю тебя, – хрипло прошептал Фолкон.

– Тогда возьми меня!

Просьба звучала явно двусмысленно, но именно в этот момент Фолкон понял, что ни в чем не может отказать жене.

Потом она лежала в его объятиях на большой постели и шептала между поцелуями:

– Тебе всего-навсего нужно отплыть прямо в Коннот, выбрать для нас замок, потом с боями пробиться в Бойль, к Уильяму. Если не сможешь сделать это как можно скорее, буду считать тебя трусливым, длинноухим болваном.

Джезмин в этот момент была так похожа на ребенка в своей детской вере в могущество и всесилие мужа!

Фолкон снова поцеловал ее и прошептал:

– Вижу, вы прекрасно осведомлены о моих делах, мадам.

– Ты забываешь, что я ведьма, – кокетливо промурлыкала Джезмин, терзая его плоть розовым язычком.

– Может, стерва? – спросил Фолкон, тут же забывая обо всем, наклонив голову, чтобы накрыть ртом соблазнительные груди.

Его губы скользнули по животу, нежно потянули за тугие завитки золотистого треугольника, щека прижалась к мягкому бедру. Фолкон тихо попросил показать ему то местечко, прикосновение к которому для нее особенно приятно, и, сжав руку Джезмин, поцеловал каждый палец, пробежал языком по ладони, а потом подвел указательный палец жены к горячей пульсирующей точке между ног.

– Здесь? – прошептал он, позволяя кончику пальца коснуться набухшей розовой плоти.– Здесь? – хрипло спросил он, чуть вжимая палец в мгновенно отвердевший бутон ее женственности. И когда Джезмин охнула: «О Фолкон, пожалуйста...» – понимающе улыбнулся, поднял ее руку ко рту, слизывая терпкую сладость, и снова взял ее, бешено, страстно, буйно... а потом повернул спиной к себе, обнял сильными руками, чтобы, как всегда, заснуть, сжимая грудь Джезмин в огромных ладонях.

Фолкон передал Мэрфи запечатанное послание для де Берга, и тот отправился в Ирландию. Уильям и Матильда де Бреоз решили плыть вместе с ним в Мит, где правил их зять, Уолтер Лейси.

Пока из Бристоля перегоняли суда, Фолкон корпел над картами Ирландии. Человек по натуре прямой, он выбирал цель и следовал ей до конца и не видел причин изменять свои методы в этой кампании. Большинство англичан, живших в Ирландии, никогда не бывали дальше Пейла. Он отправится к противоположному берегу, поплывет в Галуэй и захватит его. Там должны находиться великолепная бухта и старинный нормандский замок, выстроенный Вильгельмом Завоевателем в прошлом веке, когда Галуэй был процветающим морским портом. Кроме того, он был еще и центром земель де Берга в Конноте.

За неделю до отплытия Фолкон почти пожалел, что обещал взять с собой Джезмин, поскольку, куда бы она ни уезжала, следом тащился целый караван: близнецы, кормилица, Большая Мег, Эстелла. И хотя на это он нехотя согласился, Джезмин пришлось в буквальном смысле слова соблазнить мужа, чтобы тот разрешил взять Фезера и Прика. Когда же встал вопрос о Шанне, Фолкон наотрез отказался, и Джезмин была вынуждена попросту тайком переправить огромную кошку на корабль под покровом темноты. Она не желала оставлять в Маунтин-Эш ничего, что было ей дорого, потому что пребывала в твердой уверенности: их будущее – в Ирландии, и неважно, су лит оно радость или печаль.

Фолкон слегка удивился, узнав, что общее количество его войска достигает почти четырехсот человек. Неудивительно, что Джону понадобилась его помощь. Ну что ж, он направится в Ирландию, только не ради короля. Он поклялся, что будет сражаться ради достояния де Бергов, и так будет до конца его жизни.

Кельтское море они пересекли довольно быстро и без особых приключений, потому что погода была прекрасная – самый теплый летний месяц. Джезмин почти не видела Фолкона, он постоянно был занят со своими людьми, проверял их оружие, лошадей, припасы. Лишь в последнюю ночь, когда они встали на якорь у Аранских островов, он пришел к ней.

Позже Джезмин, вздрогнув, проснулась и обнаружила, что лежит на узкой койке, а пылающие губы Фолкона прижаты к ее груди.

– Очень поздно? – виновато спросила она.– Я знаю, ты хотел отправиться пораньше.

– Тебе нужно было отдохнуть. Боюсь, я почти всю ночь не давал тебе спать.

Джезмин вспыхнула и хотела что-то сказать, но Фолкон уже встал и начал надевать одежду и доспехи. Неожиданные слезы подступили к горлу, не давая дышать. Джезмин хотела обнять мужа, прижаться так сильно, чтобы он никогда не покинул ее, но знала, что он ненавидит слезы. Она не станет цепляться за Фолкона, пытаться ослабить его решимость. Он подошел к постели, сел на край. Лицо стало жестким. Джезмин привстала, не обращая внимания на собственную наготу, жестоко страдая от неминуемой разлуки.

– Останешься на борту, пока не будешь в безопасности, даже если на это уйдет целый месяц! – скомандовал Фолкон.– Капитану приказано отвести судно в дружественные воды, как только мы сойдем на берег.

Джезмин тревожно вглядывалась в лицо мужа, но видела на нем только страх за нее. Фолкон внезапно усмехнулся.

– Еще один поцелуй на дорогу!

– Неужели тебе недостаточно? – дрожащим голоском спросила она.

– Никогда, – прошептал он прямо ей в губы. Потом встал, и Джезмин натянула на себя меховые покрывала, чтобы прикрыться.

– Нет, – запротестовал он, – я хочу унести в памяти видение неземной красоты.

Глава 37

Армия де Берга ринулась на ирландцев прямо от берегов Галуэя, захватывая крепость за крепостью, поместье за поместьем, выйдя из всех битв почти без потерь. Фолкон не смог бы добиться такого с менее дисциплинированными людьми. Он не желал оставлять после себя пожарища, вытоптанные поля, изнасилованных женщин и разграбленные города. Эти люди – его будущие вассалы. А он хотел быть справедливым господином.

К концу второго дня он взял замок Галуэй. С теми из людей Карраха, которые защищали крепость, разделались без сожаления, а ирландским пехотинцам, слугам и поварам предоставили на выбор: умереть или покориться.

Фолкон де Берг стоял в одиночестве на крепостном валу, не в силах отвести взгляда от захватывающей красоты этой земли: розовых рассветов и сиреневых закатов, изумрудных ковров лугов. Он еще раз посмотрел на скалистый берег, и шорох прибоя звучал в его ушах, словно музыка. Почему он ощущал себя единым целым с этой землей, чувствовал, что наконец вернулся домой? Коннот – именно то место, которое необходимо получить и сохранить навеки, будто предназначенную лишь для тебя женщину, такую, как Джезмин.

Фолкон поднял глаза на бесконечные зеленые холмы и лощины. Здесь должны пастись бесчисленные стада овец и неторопливо жующих молочных коров. Он позаботится об этом. Можно неделю путешествовать по этим местам и не выйти за пределы владений де Бергов. Коннот... Он сделает его своим миром или умрет!

Фолкон благополучно доставил Джезмин с близнецами и домочадцами в замок и велел страже круглые сутки нести караул на стенах. Ирландцам он дал свободу в обмен на клятву верности. Пусть они считают, что пользуются его доверием, на самом же деле он был настороже. Нельзя забывать, что племена в любую минуту могут восстать и попытаться убить всех, кто спит сейчас под крышей замка.

Галуэй был довольно большим портом, хотя и очень бедным. Маленькие рыбачьи лодчонки еще приставали к берегу, но торговые суда, принадлежащие семейству О'Мэйли из соседней Коннемары, давно уж не заходили сюда, потому что жители Галуэя слишком обнищали, чтобы покупать или менять товары. От былого благосостояния города остались лишь мощеные улицы, по обеим сторонам которых выстроились аккуратные домики и таверны, правда, по большей части давно уже разорившиеся.

По улицам теперь беспрепятственно ходили люди де Берга, наслаждаясь вновь обретенной властью, хмельные от чувства обладания новой покоренной землей. Жители Галуэя поразились, узнав, что обитатели замка не собираются отбирать у них улов и сено, а за все предлагают плату. Супружеская пара, у которой имелось мельничное колесо, начала молоть пшеницу и ячмень, чтобы снабдить замок мукой. Лен, не собиравшийся годами, теперь мочили, пряли и ткали полотно для знатных дам – новой владелицы замка и ее бабушки. Фолкон ежедневно посылал людей на охоту в окрестных рощах и лесах в изобилии водилась дичь и олени. Ирландские крестьяне обычно ловили только зайцев и кроликов, ставя силки, – более крупная добыча была недоступна за неимением оружия.

Кони откормились на сладком зеленом клевере, и Фолкон понял, что дольше задерживаться нельзя – нужно спешить через Роскоммон к Бойлю, где укрылся Уильям с остатками разбитой армии. Фолкон сам отобрал двадцать лучших людей, которых намеревался оставить в Галуэе, – он не желал никаких сюрпризов по возвращении. Потом отвел в сторону Тэма, чтобы поговорить наедине.

– Охраняй Джезмин, пока меня не будет. Если не вернусь или не пришлю весточки в течение месяца, отвези ее назад, под защиту Сейлсбери.

– Готов побиться об заклад, двух недель не пройдет, как ты объявишься! – ухмыльнулся Тэм.

Но лицо Фолкона оставалось мрачным и серьезным.

– Надеюсь, что на выбранных мной людей можно положиться. Джезмин на все способна и сумеет обвести тебя вокруг пальца, чтобы добиться своего. Хочу, чтобы ты стал ее тенью. Не отходи от нее ни на шаг, – предупредил он.

Кроме того, перед разлукой Фолкон успел предостеречь и жену:

– Не вздумай пытаться одурачить Тэма. Мои люди жизни не пожалеют ради твоего спасения.

Настала пора спешить на помощь Уильяму; чтобы пробиться к Бойлю, де Бергу было необходимо взять с собой по меньшей мере половину своих людей. Остальные, под началом Монтгомери, поднимутся вверх по реке Шеннон и доберутся до Бойля по воде. Хотя путь по земле был короче, но гораздо опаснее. Если Фолкон не проберется к монастырю первым, значит, что-то случилось, и Монтгомери было приказано в этом случае взять Уильяма и его людей на борт и отплыть обратно в Галуэй, где они оказались бы в относительной безопасности.

Солдаты и рыцари де Берга, в полном вооружении, на боевых конях, прошли по стране словно вихрь, почти не встречая сопротивления. Единственный кровавый бой пришлось выдержать в чаще леса, когда до монастыря оставалось всего с полмили. Но увидев, что силы неравны, нападающие скрылись на лодках, переплыв через залив Тара.

Монтгомери тоже путешествовал без приключений до того места, где река Шеннон сужалась у Эт-лона, где ее воды впадали в озеро Ри. Там войско встретили рыцари Джона де Курси, но сам Курси, узнав, что это люди де Берга плывут на судах короля Джона, нехотя согласился пропустить их.

Когда две сотни вооруженных до зубов солдат под предводительством де Берга ворвались во внутренний двор монастыря Бойль, их приветствовал человек, как две капли воды похожий на Фолкона, только сильно постаревшего. Уильям де Берг, высокий, прекрасно сложенный, обладающий величественной грацией льва, со сверкающими изумрудно-зелеными глазами, с нескрываемой радостью приветствовал племянника. Единственным признаком болезни была его неестественная бледность. Справа от Уильяма стоял Мэрфи. Фолкон, усмехнувшись про себя, подумал, что одного взгляда на капитана достаточно, чтобы любой не знающий его перепугался до смерти. Уильям познакомил племянника с Кровбергом, самозваным королем, который не понравился Фол-кону с первого взгляда. Хотя лицо Кровберга ничего не выражало, было очевидно, что их неприязнь взаимна. У Кровберга и Уильяма оставалось всего около сотни солдат, и Фолкон сразу же определил, что они смогли бы прорваться, если бы хватило решимости и силы у предводителя.

– Как вы добрались? Потери большие? Сильное сопротивление? – спрашивал Уильям.

– Слишком много вопросов, – тихо засмеялся Фолкон.– Мы приплыли в Галуэй и взяли замок. Я привел половину войска по земле, другая плывет по Шеннону. Сражений почти не было.

При этих словах неприязнь Кровберга обратилась в ненависть. Пренебрежение опасностью казалось ему выражением презрения к ним со стороны молодого де Берга. Юный глупец совсем не понимает, что такое осторожность. Беспечен почти до наглости!

– Советую опасаться своих врагов, особенно в новой стране. Никогда не знаешь, кто кем обернется, – бросил он.

Но де Берг знал: выказать страх перед своими людьми – значит потерять их уважение и доверие. Неудивительно, что Кровберг с дядей сидят здесь, словно пойманные крысы. Он пожал плечами и ответил Кровбергу:

– Осторожность необходима, когда обдумываешь планы завоеваний. Как только цель ясна, успех или неудача зависят от решимости и силы рук.

Как жаждал Уильям де Берг стать снова молодым, как тот, кто взирал на него с необузданной силой и бесстрашием. Племянник предложил свой меч и помощь без всяких условий, и в эту минуту Уильям искренне полюбил его.

Может потому, что ирландцы засиделись в Бойле, или из-за вековой вражды между кельтами и англо-норманнами, но люди Кровберга и де Берга не ладили между собой, и дело постоянно доходило до драк. Уильям де Берг и Мэрфи поставили Фолкона командовать армией, но это вовсе не подходило Кровбергу, чьи солдаты отличались крайним своеволием и распущенностью.

Монахи монастыря Бойль варили ирландский самогон, называемый потин, крепче которого Фолкон никогда в жизни не пробовал. Он предупредил Жервеза, чтобы все пили поменьше – предстоит еще дождаться кораблей Монтгомери. Фолкон по многолетней привычке поднялся рано и с отвращением наблюдал за окружающим. Ирландцы и даже некоторые из его людей валялись в глубоком похмелье. Во дворе воняло нечистотами, стояли лужи рвоты.

Де Берг приблизился к пьяным, ударил солдата носком сапога под ребра. Убедившись, что привлек внимание всех, включая Кровберга и его капитана, он сунул большие пальцы за пояс и намеренно-пренебрежительно бросил:

Вижу, здесь одни пьянчуги!

– Пьем, а когда напьемся, валимся и спим, – огрызнулся капитан Кровберга.– Никто от этого не помер.

В глазах Фолкона мелькнули веселые искорки. Оглядев Кровберга и его капитана, он вежливо спросил:

– Кто хочет испробовать на мне свою силу?

Оба мужчины были широкоплечими, мускулистыми, с толстыми шеями, но Фолкон знал, что Кровберг струсит и предоставит другим делать всю грязную работу. Де Берг рассчитывал на ирландскую вспыльчивость, поэтому, ухмыльнувшись, предложил:

– Кто первый?

Потом, раздевшись до пояса, сделал обманный выпад правой, и, пока капитан пытался защититься, левый кулак де Берга врезался в его челюсть.

– Ослабел от пьянок, – заметил Фолкон, легко справляясь с противником и осыпая его ударами в живот и по ребрам.

Капитан разъяренным быком ринулся на Фолкона, попал ему в лицо, чуть пониже скулы, в то самое место, где оставила когда-то шрам Джезмин. Противники покатились по камням, забрызгав их кровью, стараясь оказаться сверху, обмениваясь ужасными, безжалостными ударами. Наконец де Бергу удалось оседлать капитана и почти расплющить огромный кулак о его челюсть. Тот обмяк, почти сбросив де Берга, но ему все-таки удалось подняться. Фолкон видел, что с врагом покончено: капитан едва стоял на ногах, покачиваясь из стороны в сторону, глаза у него совсем закрылись. Еще несколько беспощадных ударов в лицо, и капитан мешком свалился на землю и остался лежать неподвижно.

Фолкон, тяжело дыша, вытер капавшую со лба кровь, взглянул на собравшихся.

– Если кто-то не желает повиноваться, лучше сказать об этом сейчас. Мы – де Берги и всегда стараемся быть достойными своего имени.

Люди Уильяма, на которых умение Фолкона драться произвело большое впечатление, немедленно поклялись в верности. Солдаты Кровберга были исполнены мрачной ненависти.

– А теперь, парни, давайте-ка уберем эти навозные кучи! – воскликнул де Берг.

Когда прибывший Монтгомери объявил, что путь свободен, Фолкон решил послать назад Уильяма с его людьми на судах по реке Шеннон. Уильям с радостью согласился и решил, что сейчас самое время увезти детей и Мойру из Лимерика. Фолкон собрался сопровождать его и велел Жервезу принять командование над войском, возвращавшимся более коротким, наземным путем. Он наспех нацарапал записку Джезмин, с просьбой подготовиться к приезду Уильяма, лорда Коннота, прибывающего с молодой женой, чтобы отныне жить в замке Галуэй.

Фолкон был рад, что выбрал путешествие по прекрасной реке Шеннон, потому что на полпути нашел место, называвшееся Портумной и навеки покорившее его сердце и воображение. Все здесь казалось волшебным, дышало колдовским очарованием. Вон там, на скале, откуда открывается такой великолепный вид, он построит замок, а на прилегающих к нему щедрых лугах станет пасти лошадей. С башни из серого камня можно будет увидеть чудесный залив Дерг, простирающийся на двадцать – тридцать миль.

Опершись о поручень корабля, Фолкон рассказывал дяде о своем прекрасном видении – будущей Портумне. Уильям великодушно махнул рукой.

– Сделай это, парень... сделай, пока еще не опоздал... как я. Построй свой замок, построй пятьдесят замков!

В эту секунду Фолкон словно видел сквозь века.

– Так и будет, – убежденно объявил он.– Династия де Бергов украсит Коннот новыми твердынями по всей границе, чтобы никто не проникал в наши владения. Не успеем мы, завершат нащи сыновья, не удастся им, доделают внуки.

Уильям знал – с этим человеком наследство его детей будет в безопасности, и почувствовал, как на душу снисходит великий покой. Весело сверкнув глазами, он заметил:

– Если истратишь все деньги на Коннот, что оставишь сыновьям?

– У моих сыновей будет кое-что получше золота, – тихо рассмеялся Фолкон.– А если им понадобится богатство, пусть добывают его сами и распоряжаются им, как хотят.

Кровберг со своими людьми решил расстаться с де Бергом, и тот наконец облегченно вздохнул. Посеянные им семена упали на благодатную почву и дали всходы, как он и надеялся. Фолкон сообщил Кровбергу, что сам король Джон вскоре прибудет в Лейнстер и скорее всего в его столицу, Дублин, с большим войском, собранным всеми лордами и баронами, и поскольку Кровберг не имел ни единого шанса победить Джона, оставалось только стать его союзником.

Фолкона поразила застенчивая Мойра с веснушчатым лицом и рыжеватыми волосами. Бог видит, такая, как она, никогда бы не смогла понравиться ему, но она исполнила свой долг, подарив Уильяму двух настоящих гордых темноволосых де Бергов, достойных продолжателей рода. Хотя мальчишкам исполнилось всего восемь и девять лет, оба были страшными сорванцами и жестоко испытывали терпение несчастной матери, поскольку то и дело попадали из одной неприятности в другую, бесстрашно взбирались по вантам корабля, исчезали под палубой, ухитряясь карабкаться между убийственными копытами огромных боевых коней. Мальчишки немедленно взяли Фолкона за образец, которому нужно всячески подражать, и теперь имитировали его походку, манеру выражаться и даже жесты.

Все шло спокойно, пока уже глубокой ночью они не достигли замка Банретти в устье Шеннона. Неожиданно в первое судно полетели горящие стрелы, смоченные смолой. Фолкон приказал капитану судна, на котором плыл, бросить якорь. На берег высадились пятьдесят рыцарей вместе с конями, а сам Фолкон велел плыть дальше. Он присоединится к ним в Галуэе, после того, как возьмет Банретти. Он был в бешенстве. Банретти – крепость Коннота, а он уже считал Коннот своим. Фолкон принял вызов, и, поскольку не знал другого способа ответить на оскорбление, через полчаса все пятьдесят рыцарей оказались за внутренней стеной замка. Конь Фолкона разбросал горящие угли, которыми поджигали стрелы; послышался мягкий стук упавшего тела, отброшенного копытами скакуна. Внезапное нападени-е полностью удалось – англичане, обнажив мечи и кинжалы, окружили врагов, согнав их в центр двора, и зажгли факелы, чтобы хорошенько их рассмотреть. – Я – де Берг, повелитель Коннота. По чьему приказу вы осмелились занять мой замок? – властно спросил Фолкон.

Их предводитель выругался, но все же ответил:

– Мейлер фитц Генри, верховный судья Ирландии, приказал.

Глаза Фолкона сузились, голос звучал зловеще-спокойно:

– Вам чертовски повезло, что мы не перерезали всем глотки и не послали фитц Генри ваши трупы, перекинутые через седла!

– Мы только проезжали...

–Куда? – холодно оборвал де Берг. Ответа он не получил.– Если фитц Генри дает своим сообщникам полную волю и разрешение захватывать чужие замки, долго он на этой должности не пробудет.– Последовало неловкое молчание, и наконец Фолкон объявил:– Ну что ж, думаю, вам пора отправляться в путь. До Дублина дорога неблизкая.

Люди Фолкона широко улыбались. Фолкон решил оставить себе коней этих негодяев!

Побежденные, не глядя по сторонам, проследовали через ворота, сопровождаемые свистом и издевательскими выкриками.

Фолкон оставил половину своего войска охранять Банретти и повел остальных к выходу. Они отправятся прямиком в Галуэй.

Последний факел погас, и в этот момент конь Фолкона отпрянул в сторону, а сам Фолкон почувствовал резкий укол в плечо – кинжал предателя все-таки настиг его. Послышался удаляющийся стук копыт. Слабея с каждой минутой, Фолкон протянул руки, пытаясь ухватиться за гриву коня, прежде чем окончательно погрузиться в темноту. Он не знал, сколько прошло времени, только, открыв глаза, увидел встревоженное лицо Гауэра, накладывавшего мох на рану. Кто-то поднес к его губам фляжку с потином. Вкус был ужасным, спиртное обожгло горло, но придало сил сесть на коня.

– Хорошо, что мы по-прежнему в Банретти, – побледнев, прошептал Гауэр.

Де Берг покачал головой. Он не мог позволить себе много говорить.

– Галуэй, – мрачно выдавил он.

Гауэр ошеломленно открыл рот – до Галуэя было не меньше шестидесяти миль.

Прежде чем они добрались до Крашина, плечо и руку Фолкона начало немилосердно дергать, голова кружилась от потери крови.

Фолкон пришпорил коня и проехал еще пятнадцать миль, но у самого Горта натянул поводья и сполз с седла. Гауэр снова поднес фляжку к его губам.

– Выпейте все, сэр!

Фолкон осушил фляжку; боль немного притупилась.

– Пошлите вперед гонцов предупредить мою госпожу, – с трудом выговорил он: язык почему-то отказывался повиноваться.

Гауэр помог хозяину сесть на коня, но удержаться в седле оказалось нелегко. Каждый толчок, казалось, вызывал к жизни новые муки, словно языки пламени жадно лизали плечо. Фолкон был слишком измучен, чтобы отдавать приказы. Все, о чем он просил Бога, чтобы дал достаточно силы самостоятельно войти в замок Галуэй: не хотелось пугать Джезмин – та обезумеет, если увидит, как его вносят в крепость ногами вперед.

В Оранморе Фолкон с трудом удержался от искушения скатиться на траву и отдохнуть – сильно тошнило и перед глазами все вертелось. Небо на горизонте слегка посветлело, когда всадники спешились во дворе замка Галуэй. Гауэр подхватил обмякшее тело господина. Фолкон почти терял сознание, но в этот момент почувствовал, как кто-то подставил плечо с другого боку, и, приоткрыв глаза, увидел Джезмин в ночном одеянии из красного бархата; прекрасные волосы рассыпались по плечам. Они почти втащили Фолкона в зал. Он нашел силы растянуть губы в улыбке.

– Красный – хороший цвет... кровь не видна...

И осел на пол, сползая вдоль каменной стены, но Жервез ринулся к нему, чтобы поднять и уложить в постель. Фолкон закрыл глаза. Он в безопасности. Любимая исцелит его рану.

Глава 38

В горле Джезмин стоял горький ком, не давая вздохнуть. Лежа на широкой постели, Фолкон выглядел таким юным и уязвимым! К этому времени она успела узнать о лечебных свойствах трав не меньше Эстеллы и настояла на том, что будет сама ухаживать за мужем. Джезмин дни и ночи проводила у постели раненого и спала, лишь стоя на коленях около мужа, когда ее усталая головка сама опускалась на подушку. Однако, как только опасность миновала и лихорадка улеглась, она больше не приходила, предоставив Уильяму, Жервезу и даже Мэрфи развлекать Фолкона во время выздоровления. Наконец Фолкон не выдержал и послал за ней Жервеза. Тот нашел Джезмин в детской, занятой игрой с близнецами.

– Миледи, Фолкон так несчастен... просит, чтобы вы пришли к нему.

Джезмин, прикусив губу, подняла юбки и последовала за верным оруженосцем.

– Ну, сэр, вижу, вы занимаетесь любимым делом.– Фолкон вопросительно поднял бровь.– Отдаете приказы, – сухо пояснила она.

Фолкон многозначительно показал глазами на дверь, и Жервез ретировался, оставив их наедине.

– Джезмин, почему ты избегаешь меня? Чем я тебя обидел?

– Слишком много дел. Я совсем детей забросила. У меня нет времени развлекать тебя, пусть уж другие этим займутся, – небрежно бросила Джезмин.

Выражение боли появилось на лице Фолкона.

– Подойди сюда, – тихо попросил он. Джезмин нерешительно приблизилась к постели.

Удивительно сильная рука потянула ее вниз, заставив сесть на край.

– Взгляни на меня, Джезмин.

Она медленно подняла на него глаза, но горло так сильно сдавило, что говорить она не могла.

– Слишком многое было между нами – любовь, ненависть, назови как хочешь это безумное буйное чувство, сжигающее меня с первой встречи, так что, пожалуйста, не проси, чтобы я поверил этому притворному безразличию.

И тут Джезмин не выдержала – все слезы и страхи вырвались наружу, словно прорвавшая плотину вода. Она намеренно старалась уйти в себя, держаться подальше от мужа – только так можно вынести боль разлуки, предчувствие беды, ужас смерти.

Фолкон прижал жену к туго перебинтованной груди, нежно гладил ее волосы, пока та не выплакалась. Поразительно мягким голосом, совсем не похожим на тот, каким он обычно отдавал приказы, де Берг сказал:

– Ты ведь позволила Фезеру летать в саду, несмотря на ворон и ястребов, которые могут в любую минуту его разорвать.– Он пальцем смахнул слезы с ее щек.– И, говорят, выпустила Шанну в лес.

Джезмин показалось, что он хочет сменить тему, но она все же начала оправдываться:

– Было бы жестоким держать их и дальше в клетках. Это дикие создания, и в неволе их жизнь стала бы невыносимой. Я и не собиралась их приручать. Пусть живут, как хотят, и если какой-то враг сократит это существование, значит, так суждено.

– Совершенно верно, – кивнул Фолкон. Джезмин подняла на него мокрые глаза.– Мы должны жить полной жизнью, дорогая. До последней минуты.

Джезмин против воли рассмеялась сквозь слезы.

– Хочешь сказать, ты слишком дик, чтобы стать ручным и сидеть в клетке, Фолкон де Берг?

– Именно, – подтвердил он, притягивая жену к себе, так что она почти легла на него.

– Видишь? Это одна из причин, почему я старалась держаться подальше. Твоя похоть поистине не знает границ. Смотри, рана может опять открыться.

– Сама знаешь, есть и другие способы, другие вещи, которые мы могли бы попробовать, – искушал Фолкон.

– А тебе прекрасно известно, что ты этим не удовольствуешься! – съязвила Джезмин и, вспыхнув, добавила:– Как, впрочем, и я...

Фолкон уже успел обнажить ее груди.

– Если я не сумею дать тебе наслаждение, значит, заслуживаю смерти, – прошептал он между поцелуями.– Ляг со мной. Как по-твоему, многие ли женщины могут похвастаться тем, что убили мужа любовью?

– Фолкон! – запротестовала она, уже готовая сдаться. Он откинул покрывало, чтобы показать, насколько готов к любовному поединку.

– Сядешь на меня верхом, – предложил он.

– Ты недостаточно окреп.

– Я сильнее тебя, – принял вызов Фолкон, и Джезмин ощутила, как слабеют колени.

– Но тебе будет больно, – лишь для порядка отбивалась она.

– Мне уже больно.– Ствол могучего отростка набух кровью и пульсировал.– Исцели меня, – прошептал Фолкон, и Джезмин потеряла голову.

Эстелла призналась Джезмин и Фолкону, что Уильям де Берг никогда не оправится. Иногда у него шла кровь ртом, и, что бы ни предпринималось для излечения, жить ему оставалось не больше года.

Этим летом в Галуэй постоянно прибывали люди Уильяма, уцелевшие во время резни. Как только ирландцы смирились с вторжением де Бергов, Фолкон предложил обучать их воинскому искусству и даже произнес речь перед обитателями замка и горожанами:

– Вы сражались с англичанами, бедностью и друг с другом, пока не обескровили себя окончательно, но все это в прошлом. Я намереваюсь сделать вас сильными и совершенно непобедимыми. В Англии города окружают стенами. Мы тоже построим стену вокруг Галуэя.

Послышались громкие приветственные возгласы. Фолкон поднял руку, призывая к молчанию.

– Потом я собираюсь построить много замков по всему Конноту, для защиты от врага, и буду бороться до последней капли крови за мир и безопасность на этих землях, но мы должны положить конец войнам.– Радостные крики вновь заглушили его слова.– Кроме того, я хочу, чтобы во всех домах был достаток. Мы разбогатеем на продаже овец, коров и лошадей.– И зная, какое огромное значение придают эти люди клановости, улыбаясь, добавил:– Мы, де Берги, происходим из рода завоевателей. Теперь вы тоже принадлежите к племени де Бергов.

Про себя де Берг удивлялся, что за такое короткое время сумел покорить их сердца, но в глубине души знал, что по большей части обязан этим Джезмин. Он усмехнулся про себя. Эти люди искренне считали его жену феей, принцессой из сказки. Ирландские дети видели ее верхом на «единороге», и по округе поползли слухи. Воробьи слетали с деревьев и садились на золотистую головку, горные львы выходили из леса и брали пищу из ее рук. Некоторые клялись, что она умеет летать и они видели это собственными глазами. Черт побери, Фолкон не мог понять, откуда они взяли все это, разве что заметили ее новое прозрачное одеяние с рукавами в форме крыльев бабочки! Джезмин и Эстелла никогда не отказывались лечить заболевших малышей, и скоро женщины начали приходить к ним за зельями и предсказаниями и все как одна были потрясены хрустальным шаром и магическими ритуалами. Ирландцы верили в русалок, дриад и банши[17] и поэтому открыли Джезмин души и сердца.

Себе Фолкон никаких заслуг не приписывал, но на самом деле завоевал их уважение. Он был приветлив с детьми, дарил им сладости, цветы и монетки, интересовался работой и делами взрослых. Пастухи, фермеры, рыбаки, ткачи... Фолкон был ненасытен в своем любопытстве, то и дело задавал вопросы, пытался вникнуть в самую суть. К нему всегда можно было запросто подойти, а любой спор он старался рассудить по справедливости, внимательно осматривал заболевших коров и лошадей и, что самое главное, горячо любил свою семью. Часто его видели в саду, где он, смеясь, носил сыновей на могучих плечах. Де Берг боготворил жену и не стеснялся при малейшей возможности подхватить ее на руки и поцеловать.

Король Джон в конце концов понял, что советники были правы и с церковью лучше не ссориться. Он признал Стивена Ленгтона архиепископом Кентербе-рийским. Примирившись с папой, Джон отправился в Ирландию, но расположился лагерем далеко от Коннота и вскоре, устав от этой непокорной страны, вернулся в Англию. Иногда казалось, что единственной причиной его появления в Ирландии было стремление отомстить Матильде де Бреоз. Куда бы ни скрылась несчастная женщина, он безжалостно преследовал ее. Зять Матильды получил приказ выдать ее. Когда Уолтер де Лейси отказался, король отобрал у него титул лорда Мит и отдал Джону де Грею, закадычному другу Мейлера фитц Генри.

Матильда с сыном пытались сбежать в Шотландию, но в конце концов их поймали. И тут король Джон совершил то, что переполнило чашу терпения знати, – он велел уморить голодом пленников в подземельях замка Уиндзор. Лорды и бароны, сознавая угрозу собственному благополучию, тайно собрались в Бери-Сен-Эдмундс и принесли перед алтарем клятву в том, что заставят Джона возобновить действие хартии Генриха I и старых земельных законов, в противном же случае угрожали начать войну.

В Ирландии же знать переживала свои трудности. Пользуясь властью, данной королем, верховный судья, Мейлер фитц Генри, притеснял богатых землевладельцев, отбирая у них замки и поместья и раздавая их своим фаворитам. Он захватил весь Корк и в обход прав законных наследников раздарил их владения приятелям. Сначала пострадал Хью де Лейси, потом – Джон де Курси. Семейство де Берг решило, что судья подобрался слишком близко к Конноту – в его лапах оказались все земли к востоку от реки Шеннон. Фолкон начал совершать набеги из замка Галуэй, опустошая владения фитц Генри и его сторонников. Кроме того, Уильям де Берг послал официальный протест королю Джону.

Люди фитц Генри не заботились об ирландском народе. Они не стеснялись даже грабить церкви, зная, что ирландцы хранят в них все – от золота до зерна и скота. Судья захватил Оффели в Лейнстере и Феркал в Мите, восстановив против себя Уильяма, маршала Англии, которому принадлежал Лейнстер. Маршал получил разрешение короля Джона приехать в Ирландию, присмотреть за своими землями, но только после того, как отдал королю в заложники младшего сына Ричарда.

Де Берг и Уильям Маршалл объединили силы и с двухтысячной армией англичан и ирландцев всю зиму сражались с войсками верховного судьи. Наконец король приказал врагам прекратить раздоры и явиться в Англию, где будет назначена специальная комиссия для разбора жалоб обеих сторон.

Уильям де Берг и Фолкон стояли в огромной оружейной замка Галуэй, куда сносили все вооружение, чтобы вычистить, заострить и приготовить к будущим битвам.

– Если хочешь, чтобы я поехал вместо тебя, Уильям, только скажи, – объявил де Берг.

– Король потребовал именно моего приезда. Не доставлю ему удовольствия порадоваться моей болезни.

Фолкон нахмурился, зная, что здоровье дяди будет окончательно подорвано тяжелым путешествием и необходимостью встреч с королем, но Уильям коротко рассмеялся.

– Я и так всю зиму чувствовал себя совершенно бесполезным, пока ты дрался за меня. Это сражение я намереваюсь выиграть сам и даю слово возвратиться с правом владения на новые земли и замки. Мне нечего терять, Фолкон, и есть что приобрести для моих сыновей. Господь подарит мне немного времени.

– Думаю, ты должен взять с собой Эстеллу, – посоветовал Фолкон.– С тех пор, как она тебя лечит, ты выглядишь гораздо лучше.

Глаза Уильяма весело блеснули.

– Придется ее подкупить. Пообещаю взять с собой Мэрфи.– Но он тут же добавил, вновь став серьезным:– Поскорее строй замок в Портумне. Я оставлю тебе корабли, чтобы можно было наладить торговлю с О'Мэйли, и даже пошлю судно, на котором мы приплывем в Англию, назад, по самые мачты заполненное товарами, которых здесь не хватает.

Этим вечером Фолкону удалось получить редкое за последнее время удовольствие – уложить в постель близнецов. Проказники ухитрились обрызгать родителей с головы до ног во время купания, но отец только смеялся.

– Клянусь Богом, эти маленькие демоны настоящие де Берги. Как могла такая светловолосая красавица произвести на свет сыновей с локонами цвета воронова крыла?

– Может, они и похожи на тебя, зато унаследовали мой ум, – поддразнила Джезмин.– Неужели не понимаешь, как редко бывает, чтобы годовалые дети начинали ходить и говорить?

– А я-то думал, к этому времени они смогут ездить верхом! Даже выбрал пару пони в конюшнях!

Фолкон думал, что жена начнет негодующе протестовать, но она только пожала плечами.

– Начнут ездить еще до следующего дня рождения.

– Можно посмотреть, как ты их кормишь? – прошептал он ей на ухо.

Джезмин с силой оттолкнула мужа.

– Болван! Они уже давно пьют из чашки! Собираешься вечно их нянчить?

Рикард потянулся ручонками к матери, звонко чмокнул ее, Майкл отвесил ему оплеуху. Родители оставили близнецов с Большой Мег, единственной, кого те побаивались.

– Двойное несчастье, – пробормотал Фолкон, обнимая Джезмин за талию и уводя в спальню. – Завтра мы начинаем строить замок в Портумне. Для них.

Джезмин подняла глаза, чтобы взглянуть в лицо мужа.

– Здесь они будут гораздо большим владеть, чем в Уэльсе! Фолкон, расскажи, как ты собираешься его строить.

Фолкона не нужно было долго упрашивать, и, раздевая жену, целуя каждую частичку шелковистой кожи, он объяснял:

– Сначала выкладываем каменную башню, простой крепкий донжон. Окружаем его толстой каменной стеной. Замок будет стоять на естественном укреплении – скале, откуда открывается широкая панорама. С нашей башни мы сможем увидеть весь залив, мли лох, как тут его называют. Первый этаж редназначен для хранения припасов, а жить станем на втором. У нас будут зал, кухни, комнаты для слуг и караульная, где будут спать стражники. Наши спальни сделаем на третьем этаже и, конечно, пробьем амбразуры, сквозь которые можно бросать камни и лить кипящую смолу на головы врагов. Хочешь, устроим наверху и часовню? Джезмин наморщила носик.

– Лучше уж купальню для нас и еще одну для детей. Я уже начала разрисовывать изразцы цветами, животными, эльфами и стихами. Все дети Портумны много лет будут учиться читать по моим изразцам.

Фолкон прижал ее к себе.

– Эта земля творит чудеса... заставляет тебя думать о детях наших детей и их детях...

– Знаешь, эти завитки в виде виноградной лозы над окнами высек старый каменотес, который до сих пор жив! Обитает в коттедже у реки. Можно, и у нас будут такие?

– Все что угодно, дорогая. А взамен попрошу только...

Он нагнулся и прошептал что-то ей на ухо. Джезмин шлепнула мужа, дернула его за волосы, а он опрокинул ее на постель, и оба покатились по широкой кровати, резвясь как дети. Наконец Фолкон угомонился, обнял жену за талию сильными руками, высоко поднял над собой, но она ухитрилась изогнуться и сомкнуть пальцы вокруг напряженного длинного отростка. Фолкон охнул от неожиданного наслаждения, которое Джезмин всегда умела подарить ему. Она обвела головкой дрожащего от напряжения копья живот, впадину пупка, подтянула повыше, нежно погладила им груди, и только потом окунула соски в крохотное отверстие на самом копчике Фолкон, застонав, перевернул Джезмин, так что она оказалась под ним, оседлал ее, прижав бедрами к кровати, и, сжав ее запястья, поднял обе руки над головой. Потом, поймав губами ее сосок, начал немилосердно терзать языком розовый бутон, пока она извивалась под ним, ощущая, как возбужденный до предела фаллос трется о мягкую ляжку, и, умирая от желания, выгнулась, раздвинула ноги, чтобы ускорить неминуемое. Когда Фолкон одним мощным толчком врезался в нее, заполнив до основания, Джезмин обхватила ногами его спину, сомкнула медово-сладостные стены влажной расщелины так тесно, что он не мог двинуться, зная, что только так можно заставить Фолкона оторваться от ее груди и впиться губами в губы.

Его язык начал медленно проникать в глубины ее рта, и только теперь она перестала стискивать мраморно-твердый ствол, позволив мужу входить и отстраняться в том же экстатическом ритме, что и настойчивый язык.

– Быстрее, – молила она, – быстрее... Но Фолкон знал, что только медленные ласки могут продлить наслаждение, разжигая страсть, а напряжение достигнет высшей точки, становясь все сильнее, пока не завершится взрывом, от которого оба забьются в восхитительных судорогах блаженства, каждый великолепный спазм чуть слабее предыдущего, пока все не затихнет, и один будет чувствовать только как бьется сердце другого. Останется только ошеломляющее ощущение необыкновенной удовлетворенности и полного счастья.

Когда в Портумне приступили к постройке хозяйственных помещений во внутреннем дворе, Фолкона осенила великолепная идея относительно Банретги. Во дворе должны были стоять молочная, амбар, ко-нюшни, хлевы и кузница. Банретги был выстроен и устье реки Шеннон. Почему не сделать пристань, чтобы суда могли подходить прямо ко двору замка?

Все свое время Фолкон посвящал обоим владениям, и Джезмин охотно отпускала его, радуясь, что муж не отправляется в очередной набег, откуда мог вернуться ногами вперед.

Фолкон был в Банретги, когда из Англии вернулось судно, посланное Уильямом. Стоял жаркий летний день, и Фолкон с Жервезом усердно работали над постройкой дамбы во внутреннем дворе. Оба были в грязи, их обнаженные торсы, залитые потом, успели загореть почти до черноты. Теперь появилась возможность увидеть, может ли большой корабль причалить едва ли не у порога, рядом с замковой стеной. Фолкон знал, что его люди будут лишь рады перерыву: всем надоело таскать тяжелые камни. И хотя разгрузка корабля – дело отнюдь не легкое, желание увидеть привезенные товары и услышать последние новости из Англии словно магнитом влекло мужчин к судну.

После всей суматохи, криков и противоречивых советов, исходивших от каждого обитателя Банретги, судно наконец благополучно бросило якорь, и матросы начали убирать паруса.

Осматривая привезенный груз, Фолкон невольно улыбался. Без сомнения, именно Мэрфи закупил вооружение, доспехи и сбрую для коней, а Эстелла посылала отрезы бархата, меха, шерстяные ткани, выбор которых в Англии был гораздо разнообразнее. Но его улыбка тут же исчезла, когда он увидел маленькую фигурку, нерешительно стоявшую на корме. Хотя девушка высоко держала голову, но все же не двинулась с места, пока Фолкон жестом не подозвал ее к себе. Морганна судорожно прижимала к груди маленькую девочку, отлично понимая, какое жалкое зрелище представляет. Жервез гневно сжал губы, но, не желая спорить, ринулся прочь.

– Обязательно было тащиться за мной в Ирландию? – рявкнул Фолкон.

– Поверь, без крайней нужды я не смирила бы гордость и не стала умолять.

– Я дал тебе золото, – напомнил Фолкон. Морганна ясно видела, что совсем не привлекает его как женщина. Значит, придется выждать. Но сначала нужно добиться разрешения остаться.

– У меня все украли, – солгала она и, подняв правую скрюченную руку, горько добавила:– Я уже не могу защитить себя, как когда-то.– Малышка захныкала, и Морганна гордо выпрямилась.– Я ничего не прошу, кроме крыши над головой.

Наконец Фолкон согласно кивнул.

– Только никаких смут и беспорядков, – резко предостерег он.

Морганна скользнула мимо и вошла в ворота замка. Обернувшись, Фолкон увидел стоявшего сзади Жервеза.

– Это отродье может быть от меня или любого мужчины в Маунтин-Эш, – проворчал оруженосец, посчитав, что девушка шантажирует де Берга.

– У нее хватило ума не утверждать, что ребенок мой, – ответил тот.

– Тогда зачем разрешил ей остаться? – удивился Жервез, думая о Джезмин, которая была так ему дорога.

Де Берг покачал головой и пробормотал:

– Трудно приходится одинокой женщине с ребенком. Да и какое это имеет значение? У нас всего много.

Глава 39

Обитатели Галуэя долгое время не имели известий от Уильяма де Берга, зато до них то и дело доходили слухи о распрях между королем и знатью. Если эти слухи были верны, в Стэмфорде, находившемся в графстве Линкольншир, северные лорды собрали огромную армию числом свыше двух тысяч и приготовились двинуться войной на Джона, если тот не удовлетворит их требований. Наконец в середине июня они захватили Джона на лугу Раннимид, что на реке Темзе, и вынудили подписать документ, вошедший в историю под названием Великой хартии вольностей.

Архиепископ Кентерберийский, бароны, лорды и послушное им духовенство двенадцать дней составляли хартию, и Джон подписал ее лишь под угрозой насилия. Он не имел ни малейшего намерения соблюдать поставленные в документе условия, поскольку всегда мог отречься от них, заявив, что подписался не по доброй воле.

Король понимал, что теперь как никогда необходимо иметь рядом возможно больше верных людей, если не друзей, то хотя бы союзников. Он был твердо уверен в лояльности Хьюберта де Берга, графа Честера и своего брата Сейлсбери. Кроме того, сейчас он отчаянно нуждался в Уильяме Маршалле. Думая угодить королю, члены комиссии решили спор между Маршаллом и фитц Генри в пользу последнего. Джон пришел в бешенство, отменил приговор и подтвердил право Маршалла на наследственное владение землями в Ирландии. То же самое было сделано и в отношении Уильяма де Берга, лорда Коннота. Джон держал в заложниках Ричарда, младшего сына Маршалла, чтобы не опасаться измены со стороны отца, и теперь, конечно, потребовал привезти и сыновей Уильяма де Берга. Таков был старый, общепринятый обычай, и Уильям согласился, особенно потому, что мальчиков собирались отдать под надзор Хьюберта де Берга, их дяди и верховного судьи.

Уильям попросил аудиенции у короля, и тот согласился при условии, что де Берг приведет с собой Эстеллу. Та сначала хотела отказаться, но после долгих размышлений поняла, что ее судьба и судьба Джона неразрывно связаны, пути пересекаются и отношения между ними еще не разорваны.

Пока они ждали выхода короля, Эстелла пристально рассматривала де Берга. Здоровье его отнюдь не улучшилось от пребывания в сырых и душных апартаментах, отведенных ему в Лондоне. Уильям был очень бледен, и, несмотря на ее лечение, легочная болезнь пожирала его. Эстелла видела на его лице печать смерти. Путешествие домой по морю немного поможет ему, но лишь временно.

Мысли Эстеллы возвратились к настоящему – она пыталась все продумать наперед и угадать, что нужно от нее Джону. Использует ли он шантаж или начнет умолять? Она слегка удивилась, когда Джон примирительно воскликнул:

– Госпожа Уинвуд, Эстелла, как могла ты покинуть меня в тяжелую минуту? Неужели у тебя нет ко мне ни капли сострадания?

Король заметно изменился к худшему от развратной жизни и излишеств – рыхлый обвисший живот выпирал из-под мантии, лицо отекло и покрыто красной сыпью.

– Позвольте, ваше величество, поздравить вас с сыном и наследником, – нашлась Эстелла.

При этих льстивых словах Джон прямо раздулся от гордости.

«Какой скользкий ублюдок, – подумала она, прекрасно видит, что Уильям болен, и даже не подумал предложить сесть». Взглянув королю прямо в глаза, Эстелла твердо сказала:

– Можем ли мы присесть, ваше величество?

– Ах, как невежливо с моей стороны! Конечно, конечно! Нам так много нужно обсудить! Прежде всего, я должен принести поздравления. Моя дорогая племянница Джезмин достойно способствовала продолжению рода де Бергов! Уильям, прошу, отвези мое послание к леди де Берг!

– С удовольствием, сир, – поклонился Уильям. Джон окинул де Берга проницательным взором.

Да, он не ошибся, этот человек умирает.

– Твой племянник Фолкон – сильный честолюбивый вождь, солдаты которого преданы ему до конца. Не боишься доверить ему своих детей и земли? – осведомился он, когда Уильям попросил его оставить Фолкона регентом лордства Коннот, пока не подрастет старший сын.

– Я полностью доверяю Фолкону. Он не предатель. И кроме того, строит собственный замок в Портумне для своих наследников. Мы, де Берги, всегда стоим друг за друга!

Эстелла внутренне вся сжалась – Уильям намекнул на то, что Плантагенеты всю жизнь были готовы сожрать родственника. Джон улыбнулся и предпочел не обижаться. Эстелла сразу поняла, что королю что-то нужно от них.

– По собственному горькому опыту я понял, что лучший способ излечить честолюбие и предостеречь человека от захвата земель и титулов – даровать ему и то и другое, – сразу появится повод для беспокойства, – вздохнул он.

Эстелла с самого начала знала, что Джон решил удержать ее при себе, силой или уговорами, но теперь поняла, что ему нужна еще и Джезмин, и он использует ее детей, чтобы заполучить племянницу. На столе Джона весьма к месту оказались карта и перо.

– Давайте посмотрим, – пробормотал он, притворяясь, что размышляет.– Скажем, я пожалую Фолкону де Бергу города Миличард, Килфикл, а также Портумну и... замок и земли Аскетон в Лимерике, около Банретти, который он превратил, по твоим словам, в пристань для судов.

– Уверен, он будет потрясен вашим великодушием и щедростью, – отозвался Уильям.

– Все это будет принадлежать ему на тех же условиях: его сыновья должны стать залогом верности короне, – величественно объявил Джон.

Зная Джезмин, Эстелла понимала, что та никогда не согласится на подобные условия. Она вспомнила о Матильде де Бреоз и невольно вздрогнула. Но Джон немедленно подметил это:

– Вы замерзли, госпожа Уинвуд. Не хотите ли вернуться в ваши уютные покои во дворце? Их никто не занял, их держат специально для вас.

Эстелла рассматривала короля из-под полуприкрытых век. Все эти годы после смерти дочери она лелеяла ненависть к Сейлсбери и остальным мужчинам. Теперь она почувствовала, как тает лед неприязни. Не все они так уж плохи. Сейлсбери, де Берг и даже Мэрфи были святыми по сравнению с этим человеком.

– Эстелла, ты вынуждаешь меня умолять, – продолжал Джон.– Те приступы, от которых ты меня лечила, повторяются все чаще и становятся тяжелее. Приходится пользоваться услугами Ориона.– Он пустил в ход последний довод.– Неужели не останешься, чтобы помочь своему королю?

Эстелла вздохнула. Ну что ж, пусть последствия падут на его голову!

– Да будет так, – решила она.

Джезмин стояла на коленях около огромного сундука, набитого вликолепными тканями. Вот уже несколько часов она торговалась с капитаном О'Мэйли, только что приплывшим в Галуэй прямо из Марокко. Джезмин выбрала отрез черного шелка, очень тонкого, совершенно прозрачного, но в этот момент осознала присутствие какого-то зла, надвигающегося, словно неотвязная мгла. Случилось что-то неприятное. Ее ждет беда.

Джезмин встала и поглядела на море. Облака отбрасывали на воду длинные тени. Повинуясь неведомому порыву, она помчалась в детскую и облегченно вздохнула, увидев, как Рик вполне намеренно столкнул со стола глиняную миску, которая тут же разбилась, – куски вымоченного в молоке хлеба полетели во все стороны. Мик размазывал по лицу и волосам неопределенного цвета массу, бывшую, по всей вероятности, его обедом.

– Он нарочно это делает, чтобы лишний раз искупаться, – пояснила Большая Мег.– Просто неестественно, как этот сорванец любит плескаться в воде.

– Я сама часто проверяю, – рассмеялась Джезмин, – уж не выросли у него перепонки между пальцев.

Большая Мег угрожающе нахмурилась, видя, что Рик нерешительно дотронулся до очередной миски.

– Стыдись, Рикард де Берг! Сейчас тресну тебя головой о стену, если не уймешься!

Малыш немедленно столкнул миску со стола и улыбнулся матери ангельской улыбкой. Ее сердце забилось так, что казалось, выскочит из груди, – ребенок был точной копией отца. Но Фолкон сейчас в Портумне, где заканчивается строительство замка. Может, это неприятное предчувствие связано с ним? Слабое, но отчетливое дыхание чего-то зловещего не уходило. Джезмин металась, словно тигрица в клетке. Потом взглянула на черный шелк.

Джезмин закрыла глаза, на несколько мгновений ушла в себя, мысленно представив Фолкона, так живо, что заметила даже иссиня-черную щетину, всегда появлявшуюся, если он не брился. Муж здоров. Опасность угрожала не ему. Скорее – это угроза власти Джезмин над ним. Легкая улыбка коснулась губ Джезмин. В ней еще кроются неизведанные силы! Она отправится к Фолкону, испытает, велики ли они. Тэм, конечно, будет возражать против путешествия в тридцать пять миль, означающего, что в Портумну они приедут в сумерках, но Тэм словно глина в ее пальцах – лепи, что захочешь.

Замок Портумна даже в темноте выглядел внушительно: массивные толстые зубчатые стены с башнями возвышались по обе стороны ворот. Днем она могла бы увидеть изящные арки, украшенные каменными завитками, но сейчас на фоне стен выделялись только черные бойницы и огромная гора камней, постепенно исчезающая по мере завершения работ.

Они смогли проникнуть в замок лишь потому, что железные ворота были еще не навешены. Зная, что Джезмин хочет сделать мужу сюрприз, Тэм повел лошадей в конюшню, чтобы поздний приезд не разбудил обитателей замка.

Джезмин потихоньку направилась к стенам. Она привезла в Портумну только одну вещь – отрез прозрачного черного шелка, вызывавшего столь тревожные ощущения, как только она прикасалась к нему. Поспешно раздевшись, она завернулась в тонкую ткань и поглядела на небо, темный бархат которого был усыпан миллионами алмазов; медленно плывущий полумесяц озарял все окружающее серебристым светом, так что по углам протянулись таинственные тени. Джезмин воздела руки, тихо произнесла заклинание: – Земля и Вода, Воздух и Огонь, Жезл, Пентакль и Меч! Исполните мои желания, воплотите слово в дело!

Потом Джезмин протянула руки вперед и поманила кого-то. Фолкон проснулся словно от толчка. Что потревожило его? Он прислушался. Все тихо. Однако что-то мешало повернуться на другой бок и заснуть, словно его позвали. Ночь была тихой и теплой, и эта сказочная красота позвала его. Натянув лосины, он сонно потянулся, чтобы стряхнуть остатки сна, словно ночной хищник, прокрался к стенам и неожиданно остановился как вкопанный, не веря своим глаза: неужели это силуэт Джезмин обрисован на фоне тяжелых камней?

Фолкон огромными шагами поспешил навстречу видению, уверенный, что ни одна женщина в мире не может обладать волосами цвета лунных лучей.

Оказавшись совсем рядом с обнаженной фигуркой, просвечивающей сквозь клочок черного шелка, он остановился и спросил:

– Джесси... как ты попала сюда?

– Прилетела на крыльях ночи, – прошептала она в ответ, усиливая волшебство этой необыкновенной встречи.

Голос Фолкона прозвучал словно ласка: – Не стану спрашивать, как или почему, достаточно того, что ты здесь.

Он хотел подойти еше ближе, но Джезмин отступила назад, в тень, и исчезла, оставив за собой лишь звон серебристого смеха в тихом ночном воздухе, зная, что он последует за ней, пройдет через огонь и воду, притягиваемый магнитом ее великолепного тела. Но тут у Фолкона были все преимущества: он сам построил замок, и кроме того, загорелый дочерна, в темных лосинах, был почти невидим. Джезмин же не позаботилась скрыть волосы, так что скорый конец игры был неизбежен. Фолкон настиг жену, когда она пересекала лужайку, и схватил на руки.

– Гонялся за мной, пока я не позволила поймать себя, – поддразнила она.

– Верно. Ты маленькая распутная плутовка, Джезмин де Берг, кому еще придет в голову бегать голой по ночам? Я-то думал, что избавил тебя от излишней скромности, а сейчас понял, что у тебя вовек не бывало никакой скромности! В душе ты настоящая язычница.

Он начал целовать ее шею, губы прожигали огненную тропинку за ушком, зубы прихватили мочку, чуть прикусили.

– Я ведьма, – просто ответила Джезмин.

– Нет, ведьма – мерзкое слово. Волшебница. Моя волшебница. Прошлой ночью на воду опустились цапли и лебеди. Я хотел любоваться ими вместе с тобой. Так сильно хотелось, чтобы ты пришла...

Фолкон поставил Джезмин на траву, нежную и густую, как бархат, поднес ее руки к губам.

– Последнее время ты бесстыдно мной пренебрегал. Я пришла, потому что больше не могла жить без твоей любви.

Требовательные, восхитительно горячие губы Фолкона нашли ее рот.

– Я люблю тебя, – клялся он между поцелуями.– Обожаю тебя, поклоняюсь, боготворю, – Джезмин счастливо вздохнула.– Ляг со мной под звездами, —умолял Фолкон.

Она растянулась на изумрудно-зеленой траве и неотрывно наблюдала, как Фолкон раздевается. Оставшись обнаженным, он подошел к ней. Тела их разделяла лишь прозрачная черная ткань, еще больше возбуждавшая желание. Какое чувственное ощущение – ласкать ее мягкие груди через тонкий шелк, пока они не набухнут и не затвердеют в его ладонях. Фолкон затаил дыхание, когда его удлинившийся отросток коснулся скользкой материи, и лег на жену, прижавшись к ней всем телом.

– Джесси... моя любовь вечна и нетленна...

– Не твоя – наша любовь... наша, милый...

Джезмин льнула к мужу, словно он был единственным источником ее жизненной мощи, дающим вечную молодость и красоту. Она давала ему столько страсти и нежности, что томилась по ответной страсти, наполнявшей пересыхающий источник, нуждалась в могучем неутомимом корне мужской силы, дарившем счастье завершенности и удовлетворения, жизнь и любовь. Радость обладания друг другом бьша так напряженно-остра, что скорее напоминала боль.

Потом она долго молча лежала в объятиях Фолкона под ночным небом. Оба смотрели, как падают звезды, и загадывали желания.

– Моряки выбирают направление по звездам и полумесяцу, – сказал наконец Фолкон.– Если представить, что полумесяц – лук, можно выстрелить стрелой прямо в солнце.

– Я мечтаю совсем о другом, – шутливо вздохнула Джезмин.

Фолкон страстно сжал ее сильными руками, придавил к земле.

– О чем? – требовательно прошептал он.

Она провела кончиком пальца по жестко очерченному контуру челюсти.

– Я всегда хотела искупаться при лунном свете. Существует так много всего, на что мы могли бы осмелиться ночью и ни за что не сделали бы днем, когда глаза всех обитателей замка устремлены на нас.

– Клянусь Богом, ты настоящая искусительница! Наверное, мы вместе были в раю.

Его рука, рассеянно ласкавшая соблазнительные ягодицы через черный шелк, теперь подняла ткань; загорелые пальцы отыскали тугие золотистые завитки между ног. Фолкон наклонил голову, чтобы поцеловать ее заветное местечко, потом вздохнул, не в силах оторваться от столь приятного занятия.

– Пойдем, поплаваем при лунном свете. Хотел бы я так легко исполнить все твои желания!

Они играли в воде, как пара молодых выдр, дразнили друг друга, шутили, резвились. Когда Джезмин лягнула мужа, тот поцеловал ее, когда он обрызгал жену, та дернула его за волосы.

Фолкон взвыл от боли и вынес Джезмин из воды.

– По-моему, тебе нужна совсем другая игра, поинтереснее, леди Ненасытница!

Муж ожидал, что Джезмин вскочит и попытается убежать, как только ноги ее коснутся травы, но она продолжала стоять, завороженно-благоговейно глядя на него.

– Ты великолепен, – прошептала она, протягивая руку, чтобы коснуться мощных литых мускулов, перекатывавшихся по всему торсу, от плеч до бедер, твердых словно мрамор. Джезмин встала перед ним на колени, обожествляя его губами. Потом горячий рот сомкнулся вокруг его мужского естества, и Фолкон, охваченный экстазом, выкрикнул ее имя.

К утру оба были полностью одеты и позавтракали с остальными. Улыбнувшись жене, Фолкон объявил:

– Всем сегодня отдыхать. Я хочу показать госпоже все, что мы успели здесь сделать.

В этот день Джезмин любовалась каждым камнем Портумны, не уставая слушать, как муж горячо объясняет все детали их будущего дома. Стоял один из последних великолепных летних дней, и они, взяв с собой еду, отправились на лодочную прогулку по заливу, а потом нашли уединенный, поросший травой берег. После обеда Фолкон вытянулся на земле, положив темноволосую голову на колени жены, сонно шепча слова любви, открывая потаенные мысли и обмениваясь нежными клятвами под гуденье пчел, круживших над их головами на жарком солнышке.

Фолкон чувствовал тепло бедра Джезмин, прижатого к его щеке, и желание внезапно охватило его, такое же сильное, как в первый раз, когда он увидел ее. Он хотел ее и знал, что она сознает это так же остро.

– Клянусь Богом, мадам, вы, кажется, подлили в вино возбуждающее зелье! Я чувствую себя так, будто отведал любовный напиток чародейки! Скажите, что вы дали мне, мандрагору или волчью ягоду? – поддразнил он, показывая, что тоже разбирается в травах.

Джезмин таинственно улыбнулась.

– Ах, дайте подумать, что это было – аконит или смертельно опасный паслен с его ядовитыми ягодами.

– И как оно подействует? Увеличит размер моего мужского естества?

– Ну, можно сказать, тебе уж точно ничего не поможет, если потребуется увеличить мозги.

И, как всегда, шутливое настроение сменилось совершенно серьезным, когда настало время любви, но потом Фолкон, растерявшись, увидел, как по щеке Джезмин ползет одинокая слеза.

– Это один из самых счастливых дней в моей жизни, – попыталась объяснить она, чем еще больше сбила его с толку.

Этой ночью Джезмин отчаянно льнула к мужу, пока над их головами бушевала буря – осенний холод вступил в поединок с последним летним теплом. Утром Фолкон поцеловал жену на прощание и пообещал вернуться в Галуэй через неделю.

Джезмин проехала две мили, когда тень тревоги вновь вернулась к ней. Пока она была с мужем, тот совершенно рассеял смутное неловкое чувство, терзавшее душу. Неожиданно ее охватило жгучее желание увидеть Банретти. Тэм громко протестующе заворчал, услыхав о новом капризе хозяйки, отлично зная при этом, что он может перечислять десятки причин, по которым им не следует туда отправляться, Джезмин все равно настоит на своем.

Возможно, угроза опасности исходит от чего-то связанного с пристанью, построенной Фолконом, пожелавшим, чтобы корабли бросали якорь прямо в стенах замка. Джезмин была не в силах поверить глазам, когда увидела ее, – Фолкон все тут преобразил, словно взмахом волшебной палочки.

Она очень устала после долгих часов в седле и промерзла до костей под ледяным ветром, дувшим с моря, и пообещала себе, что побудет на пристани подольше, после того как согреется в замке. Вместе с Тэмом она направилась на кухню в поисках горячей еды и столкнулась лицом к лицу с Морганной и ее ребенком. В одно короткое мгновение мир Джезмин рухнул. Чувствуя, как слабость охватывает тело, она вынудила себя стоять прямо и гордо, хотя в мозгу истерически вопили злобные голоса. Вот она, эта опасность! Но Морганна была не просто угрозой, а страшной реальностью. Обе женщины бросали глазами вызов друг другу.

Наконец Морганна подняла окоченевшую скрюченную руку и с ненавистью выплюнула:

– Ты сделала это со мной. Я буду нести твое проклятье до конца жизни!

– Ты сама сделала это с собой, – спокойно ответила Джезмин, – но если предпочитаешь обвинять меня, я сниму с тебя проклятье. Искупайся в водах реки Шеннон в полночь и навсегда исцелишься.

Она знала, что болезнь девушки вызвана лишь воображением; любой ритуал мог исцелить ее.

Джезмин повернулась и с царственным достоинством отошла от валлийки. Так казалось со стороны. В действительности же она почти ничего не видела, слепо ища места, где могла бы укрыться. Тэм последовал за госпожой в спальню и беспомощно наблюдал, как она почти рухнула под оконной амбразурой, прислонив голову к стене, настолько измученная и замерзшая, что даже не могла связно думать. Зубы Джезмин стучали, комната завертелась перед глазами.

– Миледи, клянусь, я не знал, что она здесь, – с отчаянием пробормотал Тэм.– Зачем, зачем вы ее исцелили?!

Несколько секунд Джезмин, словно не слыша, смотрела на него и наконец ответила:

– Потому что не к Морганне испытываю ненависть!

– И внезапно ее выдержка куда-то испарилась, разбилась на миллион осколков, совсем как израненное сердце. Тэм молча прижимал Джезмин к себе, пока она не выплакалась и слез больше не осталось. Потом он помог ей лечь в постель, потеплее укрыл меховым покрывалом и потихоньку вышел из спальни.

Глава 40

Добравшись на следующий день до замка Галуэй, Джезмин увидела, что в гавани стоит корабль Уильяма, и узнала, что, когда он прибыл вчера, к Фолкону послали гонца и ожидают прибытия хозяина с минуты на минуту. Джезмин внутренне съежилась при мысли о том, что так скоро увидит мужа. Она не имела ни малейшего представления о том, что скажет ему, знала только, что ненавидит его с силой, угрожающей уничтожить ее саму. Благодарение Богу, Эстелла вернулась и сможет дать ей совет.

В кухне Джезмин застала Мэрфи с огромным рогом эля.

– Ах, словно ангел по душе прошел, – удовлетворенно заметил он.

– Рада, что ты благополучно вернулся. Удалось Уильяму выиграть дело? Как его здоровье? Где Эс-телла?

– Слишком много вопросов, моя дорогая малышка. Эстелле пришлось остаться с королем. Она дала мне для тебя письмо.

Ледяной ужас сковал Джезмин.

– Но она лечила Уильяма. Король вынудил ее? – допытывалась она.

Мэрфи отложил пустой рог.

– Дорогая, она вряд ли что сможет сделать для Уильяма, и он первый это понимает. Джону не приш лось ее заставлять, Эстелла уверена, что их судьбы сплетены. Разве переспоришь эту женщину? – Он пожал плечами и улыбнулся.– Ну вот, ты узнала плохие новости, остальное все великолепно. За Уильямом закрепили все владения де Бергов, но пусть лучше он сам расскажет обо всем Фолкону и тебе.

Джезмин сунула письмо за пояс и поспешила к детям. Оба встретили ее одинаково и, быстро чмокнув мать, потребовали привести отца и никак не желали понять, почему она вернулась без него.

Джезмин уселась в большое деревянное кресло, развернула письмо.

«Моя любимая Джезмин! У меня всего несколько минут, чтобы предупредить тебя. Король пожаловал де Бергам все, о чем они просили, и даже больше. За это Уильям был вынужден отдать в заложники сыновей и Фолкону придется сделать то же самое. Я слишком хорошо знаю тебя и боюсь, что ты, как Матильда де Бреоз, откажешься сделать это, рискуя жизнью Фолкона и своей. Ни его гордость, ни мужество, ни умение сражаться не защитят вас от гнева короля. Дети будут в полной безопасности под присмотром Хью де Берга, и я останусь здесь, чтобы обеспечить их благополучие. Подумай хорошо, прежде чем сотворитькакую-нибудь глупость.

Твоя любящая бабушка Эстелла «.

Джезмин откинула голову на спинку кресла, и Мик проворно забрался ей на колени. Она погладила черные завитки, бесконечно драгоценные для нее, думая о ребенке, которым Фолкон наградил Морганну в то время, когда Джезмин так верила, что его сердце бьется только для нее. Боль в ее собственном сердце была настолько невыносимой, что она с трудом дышала. Неудивительно, что мрачные предчувствия так истерзали ее. Сначала отняли мужа, теперь – сыновей.

Джезмин взглянула на Рикарда. Тот ухитрился стащить с нее туфлю и дергал за пальцы, напевая считалку.

Доля женщины в этом мире – боль и слезы, непрерывный страх и постоянные жертвы. Джезмин отчаянно прижала Мика к себе, поцеловала в висок и поклялась, что ее дети не будут принесены в жертву.

Мик начал вывертываться из слишком крепких объятий до тех пор, пока мать не поставила его на пол. Она долго смотрела вслед малышам. Оба не обращали вниманий на игрушечных животных и барабаны, предпочитая деревянные мечи, выструганные отцом. Они так походили на Фолкона, что у Джезмин перехватило дыхание.

– Не отдам сыновей на потеху негодяю, пусть не думает, что может вытворять все, что в голову взбредет, – прошептала она.

Джезмин искупалась и переоделась. Она знала – де Берг может приехать в любую минуту. Нужно выглядеть как можно лучше, это всегда придавало ей уверенности. Джезмин перебрала платья, отодвинула в сторону белые и розовые, потому что де Бергу больше всего нравилось, когда жена казалась мягкой и женственной. Она чуть поколебалась над черным. Может, стоит надеть траур по любви, которую он убил?

В конце концов она выбрала вызывающе красный бархат. Оставалось ждать, пока из Портумны прибудут мужчины.

Фолкон уже целый час беседовал с Уильямом за закрытыми дверями, прежде чем Джезмин решилась войти, зная, что к этому времени муж успел налить дяде не один кубок крепкого ирландского виски Она не могла заставить себя взглянуть на Фолкона, но приветствовала Уильяма родственным поцелуем.

– Поздравляю с ошеломительным успехом, милорд! Наконец-то Мейлеру фитц Генри указали его место! – И, заметив, какой у него больной вид, печально вздохнула.– О Уильям, вижу, Лондон не прибавил тебе здоровья!

– Каждый день шел дождь, – кивнул он.– Боюсь, лондонская сырость никому не на пользу.

Фолкон молча наблюдал за женой. Она не сказала ему ни слова, не смотрела в его сторону. Все ее поведение ясно показывало: между ними произошло что-то неладное. Уильям протянул запечатанный пергаментный свиток.

– Король доверил мне письмо для тебя, Джезмин. Фолкон почернел как ночь и перехватил послание.

– Как Джон посмел?! – с отвращением воскликнул он.

Сверкающие холодные глаза Джезмин уставились на мужа.

– Вы, должно быть, пьяны, сэр! – Она протянула руку.– Мое письмо.

Пропасть между ними с каждой минутой становилась все шире. Рот Фолкона беспощадно сжался при виде жены, вновь превратившейся в снежную королеву. Он сорвал печать и громко, не веря глазам, прочитал:

«Дражайшая Джезмин! Тебе не придется посылать сыновей, если явишься вместо них».

На скулах Фолкона загорелись ярко-алые пятна. Отбросив пергамент, он схватил Джезмин за плечи, немилосердно впиваясь в нежную кожу.

– Святой Боже, я скорее убью тебя собственными руками!

Но Джезмин яростно вырвалась, вызывающе вскинула голову.

– По-моему, решение принимать мне, – ледяным тоном объявила она.

– Оставьте нас, – процедил Фолкон.– Идите в свою комнату, мадам.

Джезмин вышла, но, конечно, не подумала отправиться в свою комнату. Вместо этого она отыскала Мойру, счастливую тем, что ее сыновей наконец возьмут на службу и сделают из них настоящих рыцарей. Другие мальчики в их возрасте давно уже были пажами. Лучшего опекуна, чем их дядя, Хьюберт де Берг, трудно найти. Возможно, Уильям согласится послать с детьми и Мэрфи, чтобы тот приглядывал за ними. Самой Мойре ничего не было нужно – лишь оставаться рядом с мужем до конца его дней.

Джезмин, вздохнув, сжала ее руку. Нельзя обременять бедняжку своими бедами, ей и без того нелегко приходится. Она поднялась в свою спальню, начала вынимать платья из сундуков. С этого дня она будет спать с детьми, пока не настанет время отъезда. И только сейчас она поняла, что уже приняла решение. Никогда Джону не добраться до ее сыновей. Никогда она не сможет разлучить их с отцом. Король лишь помог ей принять это мучительное решение. Вместо того, чтобы ослушаться его приказа и вызвать тем самым немилость на головы де Бергов, Джезмин попросту отправится навестить бабушку. Она вздрогнула при мысли о путешествии в Англию, поскольку не знала, что ждет ее впереди. Но может, хитростью и уловками, да еще и с благословенной помощью Святого Иуды она сумеет избежать позорных ласк Джона. Но если она и принуждена будет покориться, значит, такова цена, которую придется платить за свободу сыновей.

Джезмин услыхала шаги Фолкона, но не повернула головы. Постояв на пороге несколько минут, он зловеще-тихо спросил:

– Какого дьявола вы здесь делаете?

– Перебираюсь в детскую, – сухо ответила она.

– Джезмин, прости, я вел себя как ревнивый дурак из-за письма Джона.– И после мгновенной паузы добавил:– Дело не в этом, правда?

Ночная сорочка, которую складывала Джезмин, выскользнула у нее из рук.

– Я была в Банретги... видела твоего ребенка.

– Нет у меня никакого другого ребенка, кроме близнецов, – завопил он, окончательно выйдя из себя.

– Ненавижу тебя! – неистово вырвалось у Джезмин.– Знал ли ты, как безумно я тебя любила? И никогда ничего не скрывала! Все отдала тебе! Ты унизил меня, заставив жить во лжи!

Фолкон понял, что жену не переубедить, какие бы доводы он ни приводил. Она ни капли ему не верила. Фолкон стоял молча, гордо, с бесстрастным лицом. Он отверг мысль притащить Морганну и заставить поклясться, что ребенок не его. На карту поставлена его честь! Вся его жизнь была основана на верности слову, прямоте и искренности. Когда Джезмин поймет, что муж не нарушил супружеских обетов, он примет ее извинения и простит.

Не прошло и недели, как Уильям де Берг был вынужден слечь в постель. Он целиком положился на племянника во всем, что касалось судьбы сыновей. Речь шла о том, где они будут жить. Принять решение оказалось довольно трудно, поскольку Хьюберт де Берг владел слишком многими поместьями. Как верховный судья Англии, он управлял Пятью портами, не говоря уже о всех замках на южном побережье Англии, от Сэндвича до Корфа. Фолкон считал, что лучше всего будут отослать детей в замок, являющийся личной собственностью де Берга, а не туда, где дядя всего лишь исполняет обязанности губернатора. Поэтому в конце концов на семейном совете постановили, что мальчики отправятся в замок Райзинг в Норфолке, достаточно удаленный от политических интриг столицы и кроме того расположенный на безопасном для возможного вторжения французского короля северном побережье. Собственно, Райзинг был тем самым местом, куда Фолкон пошлет собственных сыновей, как только не сможет больше под любыми предлогами задерживать их в Ирландии.

Корабль, который должен был взять на борт мальчиков, готовился к отплытию – нужно было торопиться, чтобы успеть до сентябрьских штормов. Джезмин, со своей стороны, размышляла, стоит ли рассказать Жервезу о своих намерениях, но наконец решила молчать. Прежде всего оруженосец был предан Фолкону и посчитает долгом и обязанностью во всем признаться ему. Самым трудным будет ускользнуть от Тэма, поскольку он крайне серьезно относился к своим обязанностям телохранителя. На миг она почувствовала угрызения совести при мысли о наказании, ожидающем Тэма, когда Фолкон все узнает.

Наконец Джезмин все рассказала Большой Мег и Глинис, маленькой валлийской служанке. Глинис пришла в ужас и умоляла госпожу передумать:

– Миледи, когда он узнает о том, что вы задумали, изобьет до потери сознания.

– Возможно, – согласилась Джезмин, – тем больше у тебя причин не предать мое доверие.

Большая Мег мудро придержала язык, зная, как безумно любит хозяйка своих мальчиков и как будет терзаться вдали от них.

– Мег, обещай, что не покинешь детей, пока им не исполнится два года. К этому времени как-нибудь постараюсь вернуться.– Но тут же, подумав, что де Берг вряд ли захочет принять ее назад, добавила:– По крайней мере, приеду их навестить.

Доставить вещи на судно оказалось легче, чем ожидала Джезмин. Поскольку состояние Уильяма с каждым днем ухудшалось, Джезмин предложила взять на себя хлопоты, связанные с отплытием мальчиков, с тем чтобы Мойра смогла все время проводить у постели мужа. Мэрфи, собираясь отправляться с детьми, занимался отбором коней и собак, которых они брали с собой, а также огромного количества оружия, без которого, как решили молодые де Берги, они не смогут обойтись.

Фолкон становился мрачнее и нелюдимее по мере того, как их с Джезмин отношения становились все холоднее. Проводив корабль, он вернулся в Портумну, намереваясь пробыть там до окончания строительства. Прошло целых три недели, прежде чем он, не в силах вынести разлуки, приехал в Галуэй, чтобы объясниться с женой, и, узнав, что она, покинув его, вернулась в Англию, едва не сошел с ума. Он снова и снова допрашивал служанок. Каждая пыталась объяснить, что Джезмин поступила так только ради детей, но смысл слов не доходил до измученного мозга. Она должна была доверять ему. Неужели считает, что он неспособен защитить собственных сыновей? Близнецы – самое драгоценное, что было в их жизни. Фолкон согласился бы на требование короля, но никогда бы не подумал выполнить его, по крайней мере, пока мальчики не подрастут.

Тэм предпочитал держаться подальше от хозяина, и даже Гауэру нередко доставалось. Уильям умер. Фолкон был занят подготовкой к церемонии похорон и утешал Мойру, как мог, хотя единственным желанием его было напиться и не трезветь как можно дольше. Ему трудно было поделиться бедой с кем бы то ни было, но все же, не выдержав, он открыл душу Жервезу.

– Почему, почему она сделала это? – безутешно повторял он.

– Трудно объяснить законы чести, по которым живет Джезмин, – ответил Жервез.– Она поистине благородная дама. Можешь представить мужество женщины, которая не предаст сыновей, хотя бы и ценой собственного позора? Фолкон, перед Джезмин стоял ужасный выбор, и она предпочла верность до конца.

Фолкон с силой ударил кулаком в ладонь.

– Кровь Христова, я сейчас же отправляюсь за ней. Не позволю этому злобному кабану ее запачкать!

Когда судно де Берга доставило Джезмин в замок Райзинг, она с удивлением и восторгом узнала, что Эвиза живет с Хьюбертом.

– Дорогая, чем ты так поражена? Мы без лишнего шума поженились несколько недель назад, после смерти Беатрис. Бедняжка так давно болела!

Джезмин с ужасом подумала было о судьбе несчастного Джеффри де Мандевилла и облегченно вздохнула, когда Хьюберт, словно прочитав ее мысли, усмехнулся.

– Непрошеный жених весьма кстати скончался от лихорадки еще в прошлом году: избавил меня oi лишних хлопот!

Эвиза с искренней радостью обняла родственницу.

– О Эвиза, я так счастлива за тебя! – воскликнула Джезмин.– Наконец-то ваши желания исполнились!

– Разве старая пословица не говорит: «Когда Господь хочет кого-нибудь наказать, исполняет все его желания», – рассмеялась Эвиза.– Ладно, отдохни с дороги, путешествие, должно быть, оказалось ужасным, а потом мы до поздней ночи будем сидеть у очага и сплетничать.

Джезмин протянула руку Хьюберту.

– Твой брат Уильям умирает, если уже не умер, но он просил тебя не горевать и сделать все, что возможно, для его сыновей.

Юные племянники Джезмин уже помчались осмотреть окрестности в ту же минуту, как конюхи свели на берег лошадей и собак.

За обедом разговор зашел о Великой хартии, которую знать заставила короля подписать.

– Ни на секунду не сомневаюсь, – объявила Эвиза, – что Джон не собирается держать слово, хотя лорды еще на что-то надеются.

– Эвиза, ты несправедлива к Джону, – возразил вечный соглашатель Хьюберт.– Ты же не можешь знать его намерений.

– Зато знаю Джона, – рассмеялась Эвиза, – и этого вполне достаточно.

– Не можете ли, милорд, как попроще объяснить мне, что такое эта хартия? – обратилась Джезмин к Хьюберту.– Я чувствую себя совершенной невеждой.

– Ну, скажем, это что-то вроде контракта. Если король справедливо правит вассалами, они верно ему служат. Собственно говоря, Джон признает, что лорды и бароны имеют право призвать его к ответу.

– Вот именно! Поэтому, сам понимаешь, Джон ненавидит каждое слово этого документа, – вставила Эвиза.

– Конечно, – продолжал Хьюберт, – те же самые правила в свою очередь должны соблюдать те же лорды по отношению к своим подданным. Там есть несколько великолепных пунктов, которые мне как верховному судье пришлось заучить наизусть: «Ни один свободный человек не может быть заключен под стражу, убит, изгнан, объявлен вне закона или подвергнут пыткам иначе, как по постановлению суда равных ему по положению или закону страны».

– Ах, Хьюберт, прекрати выставляться, – пошутила Эвиза.– Уж эти мне де Берги! Короче говоря, налоги можно взыскивать только по решению совета. Церковь должна сохранить все права и вольности, дарованные с самого начала, а города – порядки и обычаи. Нельзя держать человека в тюрьме без суда и следствия, нельзя описывать имущество и товары за долги, если эти долги можно уплатить. И, самое главное, вдов нельзя вторично отдавать замуж против воли!

Хью подмигнул Эвизе, которая тут же вспыхнула.

– Если бы этот закон приняли раньше, подумай сам, скольких страданий удалось бы избежать!

– Наша любовь лишь стала слаще после долгого ожидания, – галантно ответил Хью.

– Ожидания? Можно подумать, я тебе в чем-то отказывала! Мужчины в роду де Бергов не признают слова «нет»!

Но тут Эвиза заметила, как на лицо Джезмин словно опустились тучи, и поняла, что между ней и му жем не все ладно.

– Пойдем, дорогая, давай поднимемся нанерх, там мы будем совсем одни, и я смогу шокировать тебя последними сплетнями из жизни двора.

Они отправились в спальню Эвизы. Хозяйка усадила Джезмин в кресло, налила кубок сладкого вина.

– Жизнь странная штука. Когда-то ты думала стать фрейлиной королевы Эвизы, а теперь мы обе леди де Берг.

На сердце у Джезмин было так тяжело, что казалось, из глаз вот-вот хлынут слезы.

– Что произошло между тобой и Фолконом? – спросила Эвиза.

Джезмин покачала головой.

– Он... он изменил, – прошептала она.

Но Эвиза лишь рассмеялась такой наивности.

– Это все? Прости, дорогая, для женщины, имевшей трех мужей и вышедшей замуж за человека, у которого было три жены, такие вещи попросту не имеют значения.

Джезмин задумалась.

– Но, Эвиза, быть первой любовью мужчины – не самое главное, важнее стать его последней привязанностью.

Эвиза лукаво улыбнулась.

– Ни на момент не пытаюсь уверить себя, что стану последней любовью Хью! Я старше, поэтому он успеет жениться еще разок!

– Ох, Эвиза, с тобой все мои несчастья кажутся такими незначительными!

– Дорогая, твоя главная беда в том, что ты слишком серьезно относишься к себе! Тебе необходимо немного развлечься, завести ни к чему не обязывающий роман, начать легкий флирт, после чего стапешь гораздо снисходительнее к похождениям мужа! Джезмин слегка передернулась, неожиданно представив Джона. Каково это – отдаться человеку, которого презираешь? Господь даст, она никогда не узнает!

– Дня через два Хью проводит меня обратно в Глочестер. Почему бы тебе тоже не поехать? Я дам праздник в твою честь, там ты сможешь выбрать любого мужчину из приглашенных!

Джезмин, засмеявшись, вновь тряхнула головой.

– Я должна повидаться с Эстеллой и попросить аудиенции у короля.

Настала очередь Эвизы вздрогнуть.

– Ну что ж, если останешься здесь, вскоре такая возможность представится. Собственно, поэтому я и уезжаю. Джон заставляет Хью сопровождать его в замок епископа Линкольнского в Ньюарк, по какому-то секретному делу, и, естественно, собирается остановиться здесь на несколько дней.

– Ньюаркский замок – неприступная твердыня, не так ли? – с любопытством спросила Джезмин.

– Да, и епископ Линкольнский – единственный священнослужитель, оставшийся верным королю во всех невзгодах. Худшего епископа в мире не было! Господь, должно быть, сильно возмутился в тот самый день, когда Джон назначил подобного епископа! Но, по правде говоря, Господь должен возмущаться каждый раз, когда видит мерзкие деяния Джона, – озорно воскликнула Эвиза.

– Интересно, что ему понадобилось? – вздохнула Джезмин.

– Должно быть, деньги потребовались, это единственное, что волнует Джона, если не считать собственной похоти, конечно, – усмехнулась Эвиза.

Глава 41

Отправившись в Глочестер, Хью и Эвиза взяли с собой сотню рыцарей, оставив в Райзинге лишь небольшой гарнизон. Они отсутствовали всего лишь сутки, когда в замок прибыл запыхавшийся гонец с посланием короля, настоятельно призывавшим к себе Хьюберта де Берга.

Кастелян обменялся несколькими яростными словами с королевским посланником и решил посоветоваться с леди Джезмин де Берг. У молодого рыцаря оказались ледяные глаза и жесткий рот, кроме того, он был взбешен оттого, что не застал верховного судью.

– Мадам, король путешествовал из Лондона в Кембридж лишь в сопровождении личных телохранителей, потому что не мог больше дожидаться верховного судью. О чем только думает этот человек?! – разъяренно потребовал он.

– Человек? – переспросила Джезмин, потрясенная столь явным неуважением.– Сэр, вы говорите о верховном судье Англии! Неужели не боитесь его гнева?

– Я гораздо сильнее боюсь королевской немилости, – без обиняков заявил он.– По правде говоря, я не смею ехать обратно и признаться, что не нашел сэра де Берга. Для короля опасно отправляться дальше на север без защиты армии.

– Почему же?

– Мадам, всего лишь прошлым Рождеством двухтысячное войско в Стэмфорде было готово выступить против короля. Где вы находились все это время? Под каким камнем прятались?

Джезмин мило рассмеялась.

– Уверена, что, поскольку Джон подписал Великую хартию, армия давно распущена. Сейчас октябрь, и с Рождества прошло десять долгих месяцев, – заметила она.

Рыцарь вспыхнул, холодные глаза чуть сузились. Эта дама намекнула, что он трус, а ведь он всего лишь следовал приказу короля!

– Верховный судья уехал всего сутки назад и, должно быть, добрался всего лишь до Питерборо. Я пошлю за ним. Возвращайтесь к королю и передайте, что леди Джезмин де Берг ожидает его в замке Райзинг.– И, пренебрежительно усмехнувшись, добавила:– Думаю, он не побоится рискнуть проехать сорок миль от Кембриджа без своей армии.– Она позвала кастеляна.– Проследите, чтобы этому человеку поднесли рог с элем и свежего коня.

Джезмин металась по замку, как пойманная тигрица в клетке, и наконец, не выдержав, надела теплый плащ и вышла на стену. Замок Райзинг был выстроен почти на самом берегу, и она зачарованно смотрела, как волны Северного моря поглощают милю за милей кораллово-оранжевого песка. Она нервно облизывала губы, ощущая соленый вкус. Чайки и крачки взмывали вверх и с криками, разрывавшими ей сердце, бросались в волны. Почему она здесь? – в панике спрашивала себя Джезмин. Должно быть, попросту сошла с ума! Ветер бил ей в лицо, принося с собой нечто похожее на спокойствие.

Она приехала просить короля Джона о милости. Придется встретиться с драконом в его пещере, чтобы тот позволил ее сыновьям остаться с отцом в Ирландии. Это так, но если быть до конца искренней, она хотела еще и наказать Фолкона. Джезмин любила мужа и, потрясенная его неверностью, бежала, как слепая, сама не зная куда, в надежде, что разлука заставит его страдать и, может, хоть тогда он оценит ее по-настоящему. Но теперь Джезмин с ужасом осознала, что, если изменит Фолкону с королем, в глазах мужа она вообще ничего не будет стоить.

Она вздохнула. Джон скоро будет здесь. Придется остаться с ним наедине, без всякой защиты. Единственное спасение – крохотный сосуд с настойкой болиголова, с помощью которого она надеялась лишить короля мужской силы... Джезмин привезла его с собой из Ирландии. Сосуд был спрятан между ее грудей, и она не расставалась с ним.

Джезмин спустилась вниз и отправилась на поиски кастеляна, чтобы приказать приготовить для короля лучшие покои. Тот показал ей западное крыло замка Райзинг, где Джон останавливался вот уже несколько лет подряд. Только там было достаточно спален, чтобы вместить свиту короля. Джезмин попросила также дать Эстелле комнату рядом с ее покоями в восточном крыле, а потом отыскала Мэрфи, жившего в башне с обоими подопечными и их слугами. Мальчики только вернулись после очередного урока искусству драться на мечах. Оба горели желанием учиться, особенно теперь, став обладателями настоящего оружия.

– Король вот-вот будет здесь. Вполне возможно, даже завтра утром, – сообщила она.– Вы должны встать перед ним на колени и обращаться к нему «ваше величество» или «сир».

– Не волнуйся, девушка, – успокоил Мэрфи, – парней всему обучили, хотя они и провели всю жизнь в ирландской глуши.

– О Мэрфи, я не хотела никого обидеть, но они еще малы и не придают значения подобным вещам. Я хотела дать еще один совет и надеюсь, вы не обидитесь. Пожалуйста, следите, не начался ли .прилив, прежде чем соберетесь кататься верхом. Вода прибывает слишком быстро, вы можете попасть в ловушку и утонуть, если не будете начеку.

Юный Ричард засмеялся и покраснел.

– Я уже попался однажды, миледи, и натерпелся такого страха, что это больше никогда не повторится!

– Я приказала поселить Эстеллу рядом со мной, в восточном крыле, – сказала Джезмин Мэрфи, – подальше от покоев короля, чтобы вы смогли побыть с ней наедине.– Он благодарно кивнул, но Джезмин предупредила:– Возможно, мне придется бежать от короля, Мэрфи, если тот попытается сделать меня своей узницей. Не волнуйся, и самое главное, не соверши какой-нибудь глупости. Не дай тебе Бог озлобить Джона и подвергнуть опасности жизнь мальчиков! Мы с Эстеллой сумеем перехитрить короля. Однако я буду крайне благодарна, если сможешь держать наготове двух лошадей: вдруг придется срочно скрыться.

От Мэрфи Джезмин отправилась на кухню, где поварихи ощипывали груды дичи и насаживали на вертелы полутуши коров и оленей. Свита короля привыкла к роскошному столу, и Джезмин хотела приказать приготовить для Джона что-нибудь особенное. Она решила, что первым блюдом будут креветки и устрицы под соусом из трав, потом подадут жареных молодых уток с хрустящей корочкой под апельсинно-лимонным соусом, седло барашка с кровью, кабачки, фаршированные ветчиной и сыром, салат из артишоков, пироги с начинкой из яблок, персиков и груш, пирожные с пряностями, украшенные марципаном.

На следующий день Джезмин особенно придирчиво выбирала платье. После долгих размышлений она надела бархатное платье цвета вечернего неба со скромным кружевным воротником, резко контрастирующее с бледно-золотистыми прядями. Покрой был настолько прост и строг, что сразу было видно: обладательница наряда – женщина безупречной добродетели.

Наконец раздался грохот тележных колес. Выглянув во двор, Джезмин увидела, что в ворота въезжают король со свитой, держась позади обоза Такого еще не было видано – обычно всадники далеко опережали поднимавшие страшную пыль повозки. Джезмин слышала, как король приказал не разгружать обоз и велел, чтобы его самого день и ночь охраняли двенадцать человек. Джезмин, вытянув шею, пыталась разглядеть Эстеллу. Она знала, как плохо бабка переносит дорогу, и надеялась, что той не пришлось весь путь проделать в седле.

Подхватив юбки, Джезмин бросилась вниз, предоставив кастеляну и его помощникам заняться размещением свиты. Сама она встретит короля у двери его покоев и при первой же возможности изложит свою просьбу относительно сыновей.

Сердце ее бешено забилось – мысли лихорадочно метались, король уже поднимался по ступенькам, но Джезмин постаралась взять себя в руки и держаться увереннее. Она – женщина. У Джона нет никаких шансов выиграть.

Король торжествующе-удовлетворенно взглянул на леди де Берг.

– Джезмин, ты пришла ко мне!

Она опустилась перед ним на колени, но Джон поднял племянницу, обнял и впился в губы властным поцелуем – Джезмин едва подавила страстное желание вырваться и убежать.

– Ваше величество, я приехала как смиренный проситель, – сдержанно начала Джезмин.

Джон крепко схватил ее за руку и увлек за собой. Следом ввалилось с полдюжины вооруженных рыцарей.

– Зал специально украшен в вашу честь, сир, и за ужином будут подавать ваши любимые блюда.

Взгляд Джона медленно пополз по Джезмин, остановился на ее груди. Король оценивающе скривил губы.

– Леди Джезмин и я пообедаем вдвоем. Вам, джентльмены, разрешаю удалиться. Думаю, мы сможем обойтись услугами пажа. Пошлите ко мне молодого Джейми.

Придворные поклонились и оставили их наедине. В мозгу Джезмин раздавались сигналы предупреждения. Нельзя рисковать обидеть короля – слишком тот непредсказуем, способен в одно мгновение стать злобным и жестоким, однако необходимо немедленно покинуть комнату под любым благовидным предлогом.

– Ваше величество, вы оказали мне огромную честь, пожелав отобедать со мной. Вы разрешите Эстелле присоединиться к нам? Я очень по ней соскучилась.

– Нет, маленькая плутовка, ни за что. Сегодня я желаю быть только с тобой, и, по-моему, это совершенно очевидно.– Щеки Джезмин ярко вспыхнули, и король рассмеялся.– Значит, поняла, что я собираюсь любить тебя всю ночь? Превосходно, я доволен.

– Ваше величество, – запротестовала она, – я пришла умолять вас позволить моим сыновьям оставаться в Ирландии. Они совсем маленькие, и я...

Рука Джона обвилась вокруг талии Джезмин, он притянул ее к себе, взглянул в прелестное бледное лицо.

– Можешь получить все, что захочешь.

– Благодарю вас, сир, – с упавшим сердцем пробормотала Джезмин, зная, что взамен король возьмет то, что пожелает.

– В-ваше величество, – пролепетала она, – я-я должна вымыться и переодеться к обеду.

Но он покачал головой и расхохотался.

– Я тоже еще не мылся. Сделаем это вместе.– Глаза его понимающе блеснули.– Джезмин, я слишком много лет ждал тебя. Не смей покидать эту комнату сегодня.

– Сир, пожалуйста. Я никогда не изменяла мужу. Вы знаете, я добродетельная женщина.

– Я должен был уже давно потребовать тебя у де Берга. Ему пришлось бы покориться. Я король – у него не было бы выхода.

«Боже, – смятенно подумала Джезмин, – не знаешь ты де Берга».

– Сир, – сказала она вслух, – никогда не поверю, что вы способны намеренно разрушить мой брак. Де Берг никогда ни с кем не станет делить мою благосклонность.

– О нет, повторяю, у него не было бы иного выбора, малышка. У Фолкона достаточно здравого смысла, чтобы не подвергать всех де Бергов риску моего гнева. Что будет, если мне вздумается отобрать у них земли и титулы? Джезмин, – предупредил он, – в тебе самой течет королевская кровь. Неужели я должен объяснять, в чем состоит божественное право монархов?

Джезмин опустила ресницы; пальцы короля Джона сжали мягкую грудь.

– Нет, ваше величество, – снова пробормотала она, проклиная судьбу. Джон перехитрил ее. Не следовало его недооценивать.

Кто-то тихо постучал в дверь; вошел совсем юный паж.

– Джейми, – приказал король, – мы хотим искупаться, и проследи, чтобы в камине горел огонь.

– Вы снимете плащ, сир? – спросил Джейми, заметив, что на короле по-прежнему надета мантия, подбитая мехом соболя.

– Леди меня разденет, Джейми.

– Да, ваше величество. Какой наряд принести для дамы?

Джон сладострастно облизал губы.

– Думаю, кремовый атлас. Ничто не сравнится с ощущением атласа на женском теле.

Только сейчас Джезмин сообразила, что речь идет о ночной сорочке, и потрясенно сообразила, что паж привык каждую ночь ухаживать за Джоном и его женщинами и что король возит с собой целый гардероб одеяний, в которые наряжает любовниц, поставляемых ему придворными.

Когда паж вышел, Джезмин протянула руки, чтобы сбросить великолепную мантию с плеч короля, радуясь, что есть чем заняться. Она непрестанно думала о сосуде, спрятанном между грудями, зная, сколько хитрости и уловок потребуется, чтобы подлить зелье в его кубок.

Джон уселся перед камином.

– Мои сапоги, Джезмин.

Джезмин застыла. Все ее чувства были обострены до такой степени, что она придавала особое значение каждому оттенку голоса. Станет ли эта ночь цепью непрерывных унижений? Она подошла к нему, встала на колени, прикрыв длинными веками влажные от дурных предчувствий глаза.

– Клянусь Богом, ты посмотришь на меня! – Он насильно приподнял ее подбородок, рассмеявшись. Иисусе, как же ты зла на меня в эту минуту! Глаза Джезмин ярко блестели от непролитых слез. За всю жизнь Джон не встречал такой неземной красоты, столь небесного создания, и ее гнев возбуждал его. Но было в этой молодой женщине что-то еще, всегда подогревавшее его страсть. Она выглядела невинной и нетронутой, как девственница, и поистине казалась ангелом, с этими распущенными золотисто-серебряными волосами. Горячая сладострастная волна пробежала по телу Джона, ударила в чресла при мысли о том, что сегодня он осквернит этого ангела.

– Теперь дублет, – пробормотал он.

Джезмин дрожащими пальцами развязала ярко-изумрудный с золотом дублет, гадая, не стоит ли сначала снять золотой обруч с головы короля, или тот так и ляжет с ним в постель. Но страх мгновенно сменился почти истерическим весельем, когда Джезмин заметила под дублетом нечто вроде корсета, – Джон был настолько тщеславен, что старался скрыть следы обжорства и распутной жизни. Она поспешно проглотила смех, поперхнулась и закашлялась.

– У меня совем пересохло в горле, ваше величество. Могу я выпить вина?

Джон небрежно взмахнул рукой, не сводя с нее настороженных глаз. Джезмин медленно налила в кубки густого бордового вина, понимая, что он тут же заметит малейшее движение. К счастью, в эту минуту вошли слуги с большой деревянной лоханью и ведрами горячей воды.

Руки Джезмин так сильно дрожали, что она едва не уронила крохотный сосуд, но тут же крепко сжала пальцы и, вьшив половину содержимого в правый кубок, быстро спрятала глиняный флакончик на груди. Появился Джейми с ароматными маслами, душистым мылом, вышитыми полотенцами и ночной рубашкой из кремового атласа. Заметив, что паж не сделал ни малейшего движения, чтобы покинуть спальню, Джезмин поднесла Джону вино, вручила стоявший справа кубок и прошептала:

– Отошлите пажа.

– Он вымоет нас, – объяснил король.

– О нет! – в ужасе воскликнула Джезмин. Она не позволит никому стать свидетелем того, что произойдет между ней и королем.– Я сама сделаю это, сир.

Джон жестом отпустил пажа.

– Раздевайся, – жадно глядя на нее, приказал он, и, хотя стыдливость этой женщины действовала как любовное зелье, нетерпение Джона росло с каждой минутой. – Думаешь, твои титьки и пушица какие-то особенные, что не желаешь показать их своему королю? – Глаза похотливо блеснули.– Или позвать придворных, чтобы они тебя раздели?

– О, вы не сделаете этого!

Охваченная непреодолимым страхом Джезмин, однако, понимала, что король способен на все. Джон снова расхохотался.

– Они даже станут держать тебя, пока я буду тебя трахать, милочка.

Джезмин с растущей тревогой сообразила, что Джон даже не дотронулся до вина. Она сделала большой глоток и с облегчением заметила, что он последовал ее примеру. Флакон между грудями жег кожу. Джезмин понимала, что должна любой ценой спрятать его. Она начала медленно снимать платье под жадным неотрывным взглядом короля и с притворной застенчивостью повернулась к нему спиной, успев ловко спрятать зелье на табурете, под сброшенным нарядом, и продолжала неспешно разобла чаться. Джон был не в силах оторвать глаз от прелестного задика в форме сердечка. Во рту у короля внезапно пересохло, он глотнул вина.

– Оставь чулки, – хрипло пробормотал он.– Иди ко мне. Какие красивые груди – словно выточенные из слоновой кости! – Джон похотливо ухмыльнулся.– А ты права, такие титьки и впрямь нечто особенное!

Джезмин не двинулась с места, но король сам подошел к ней. Она с облегчением заметила, что кубок Джон прихватил с собой, и поспешно приложилась губами к своему. Король тоже сделал несколько глотков, поставил чашу, сжал ее груди, словно пробуя на вес, с силой стиснул.

– У тебя такая светлая тонкая кожа... к утру вся будешь покрыта синяками....

Он встал на колени, снял с Джезмин чулки с подвязками, повернул спиной к себе, чтобы получше рассмотреть округлые ягодицы. Она едва удержалась от крика, когда чужие руки поползли по телу. Правда, король почти сразу же встал, чтобы раздеться самому. Джезмин отодвинулась, под предлогом того, что хочет допить вино, но, увидев обнаженного Джона, едва не поперхнулась. Природа слишком щедро наградила короля, впрочем, как всех Плантагенетов, – мужская снасть у него напоминала бычью. Джезмин закрыла глаза, чтобы не видеть ужасного зрелища, но Джон только посмеялся над ней.

– Глупое дитя! Столько лет бегала от своего счастья! Только у меня есть то, что тебе нужно! Пойдем, вода еще не остыла, – велел он.

Джезмин осушила кубок, и Джон сделал то же самое. Потом взял ее за руку, помог забраться в лохань; огромный возбужденный отросток коснулся ее бедра. Джон опустился в душистую воду, посадил Джезмин себе на колени.

– Черт возьми, слишком горячо, у меня все опустилось, – выругался он.

Джезмин никогда еще не была так счастлива. Ноги ее мгновенно ослабели от облегчения. Болиголов подействовал; хоть бы Господь помог подольше удержать Джона в этом состоянии!

Он резвился с ней в воде, предпринимал все возможное, чтобы вновь возбудиться, но его член оставался мягким. Джезмин изо всех сил старалась не выказать отвращения, когда маленькие пухлые руки Джона осыпали ее непристойными ласками. Вода помогла согреться, ее кожа светилась розовым цветом, но внутри Джезмин оставалась холоднее льда, душа словно замерла от ужаса. Джон решил выйти из лохани, считая, что излишнее тепло повергло его в столь жалкое состояние. Он взял сосуд с вином, наполнил свой кубок и приказал Джезмин надеть атласную сорочку и лечь в постель. Она молча подчинилась, и Джон, положив ее на себя, стал бесстыдно тереться об нее жирным волосатым животом. Блестящая ткань, скользившая по их обнаженной плоти, пробудила бы и мертвого.

Джезмин закрыла глаза, заставляя мысли отделиться от тела. В горле стоял тошнотный ком, и она, словно в бреду, спросила себя, что он сделает, если ее сейчас вырвет прямо на простыни.

Желание по-прежнему сжигало Джона, но он так и не смог овладеть этой женщиной и с каждой минутой все больше злился и раздражался. Он встал, налил еще вина и удвоил усилия, требуя, чтобы Джезмин целовала и возбуждала его. У нее хватило дерзости предположить, что причина бессилия короля кроется в том, что он прекрасно понимает несправедливость и беззаконие своего поступка. Но Джон заставил ее замолчать, безжалостно стиснув груди, так что Джезмин застонала от боли. Но в голове короля уже гвоздем засела неотвязная мысль. Должно быть, у него ничего не выходит, потому что эта дрянь выглядит такой чистой и невинной, настоящим ангелом. Он потянулся к кувшину с вином, стал жадно пить, не позаботившись наполнить кубок.

– Я должен уничтожить твою дурацкую святость. Притворяешься, разыгрываешь Святую Деву! Все это маска! На самом деле ты горячее любой суки в течке! Завтра ночью я заставлю тебя молить о ласке! Привяжу к кровати и возьму твою девственность!

– Но я не девственница, – встревоженно прошептала Джезмин.

Рука Джона поползла к ее ягодицам, палец проник в расщелину.

– Есть одно местечко, где ты еще девственна. Ни один мужчина не был там до меня, – объявил он, вжимая палец в крохотное отверстие.

Наконец лихорадочные усилия и чрезмерное количество выпитого возымели свое действие, и Джон уснул. Джезмин тоже устала, но и подумать не могла о том, чтобы уснуть. Несколько мгновений ее продолжало трясти от отвращения, но потом она заставила себя потихоньку выскользнуть из постели. По коже ползали мурашки, словно в постели было полно червей. Неужели она никогда больше не почувствует себя чистой? Все же Джезмин вынудила себя стряхнуть ужас этой ночи и, словно призрак, растворилась во тьме, материализовавшись только в восточном крыле, перед дверью комнаты Эстеллы.

Глава 42

– Мой Бог! Дитя, что он сделал с тобой?! Джезмин устало тряхнула головой.

– По крайней мере, не овладел. Я подлила ему настоя болиголова. Нужно бежать, бабушка. Это гораздо омерзительнее, чем я предполагала, а следующая ночь будет еще хуже. Я попросила Мэрфи держать наготове лошадей. Сейчас ничего не сделаешь, но как только Джон проснется, немедленно погонится за нами. В полдень начнется прилив. Мы пересечем пески в последнюю минуту. Потом все зальет водой, и погоня вернется ни с чем. Узнай поточнее, где Мэрфи держит коней. Я должна вернуться. Не хочу, чтобы он знал, что я вообще покидала спальню.

Джон проспал почти все утро и проснулся с больной головой и в отвратительном настроении. Джезмин благодарила Бога, что король почти не обращал на нее внимания, обрушив гнев на все еще отсутствующего верховного судью. Джезмин напряженно прислушивалась к его разговорам с придворными и с изумлением узнала, что в тщательно охраняемых повозках хранились металлические сундуки с королевской казной и драгоценностями английской короны. Король Джон так боялся быть ограбленным, что решил перевезти золото и драгоценности из Лондона в неприступную твердыню – Ньюарк, замок епископа Линкольнского. Неудивительно, что монарх был вне себя от бешенства: кому, кроме Хьюберта де Берга, можно доверить охрану сокровища?

По мере того как шло время, Джон все больше раздражался, осыпая несчастных придворных самыми гнусными ругательствами.

Джезмин налила остаток настоя болиголова в кубок и умоляла Джона выпить, чтоб успокоить нервы. Тот послушался, и она прикрыла глаза от облегчения.

Приближался полдень, и Джезмин пыталась найти предлог, чтобы выйти из комнаты, – нужно торопиться, если она хочет вовремя покинуть замок. Она не знала, что этот прилив должен принести судно ее мужа.

Фолкон нетерпеливо мерил шагами палубу, ожидая, пока волны повернут вспять, и он сможет бросить якорь в бухте у замка Райзинг, куда Джезмин отвезла его племянников. Сам Фолкон буквально трясся от страха – ничего подобного он не испытывал с того дня, когда Джезмин рожала. Представляя ее в лапах грязного развратника, он едва не сходил с ума и молился лишь о том, чтобы успеть спасти жену, пока еще не поздно. Единственный способ избавиться от этого неотвязного страха – дать волю ярости. Никогда еще Фолкон не был так зол на Джезмин. Скорей бы до нее добраться, он вобьет в упрямицу немного ума!

Де Берг уже предвкушал схватку, подобной которой у них еще не бывало... зато когда все кончится и пыль на поле битвы уляжется, не останется сомнений, кто глава семьи и хозяин в доме.

Фолкон мрачно сцепил зубы и нахмурился. Он был вне себя оттого, что вынужден гоняться за женой, оставив на произвол судьбы ирландский замок, и намеревался дать Джезмин урок, который та не скоро забудет.

У короля Джона шла ртом пена, глаза угрожающе закатились. Джезмин немедленно воспользовалась его состоянием.

– Пойду разыщу Эстеллу, ваше величество. Вам нужно принять лекарство.

Джон забился в ужасном припадке. Что, если причиной этому ее зелье? Джезмин было известно, что болиголов – смертельный яд. Может, она дала королю слишком много?

Джезмин словно на крыльях полетела к Эстелле. Распахнув дверь, она схватила бабку за руку и, задыхаясь, умоляюще попросила:

– Быстрее, пока еще не слишком поздно!

На Джезмин не было плаща, только синее платье, которое она носила вчерашней ночью. Более практичная Эстелла накинула плащ, но не потрудилась захватить настойки и травы.

– Мэрфи уже ждет, – заметила она, и обе женщины побежали вниз по каменной лестнице замка Рай-зинг.

Преданный Мэрфи уже держал под уздцы оседланных коней. Он поднял Эстеллу на лошадь, Джезмин взлетела в седло.

– Держись подальше от короля, – предостерегла она, – с ним что-то ужасное творится.

Мэрфи вцепился в поводья, словно боясь отпускать беспомощных женщин, но Эстелла, схватив его большую руку, заверила:

– Несколько лет назад у меня было пророческое видение, и теперь оно исполняется. Скоро будет перевернута последняя страница. Все приходит в свое заранее определенное время. Ты должен отпустить нас навстречу нашей судьбе.

Первые длинные пальцы надвигающегося прилива протянулись по песку, когда Мэрфи неохотно выпустил поводья. Джезмин и Эстелла, пришпорив коней, направили их на широкую песчаную полосу. Женщины не подозревали, что король, немного придя в себя, выглянул из окна и сразу же заметил их. Эти стервы пытаются скрыться! Дикое бешенство охватило Джона. Он завопил, приказывая свите немедленно догнать непокорных и привести назад. Как посмели они ослушаться короля?!

Клочья пены срывались с губ Джона, но он ринулся во двор замка, красный от стыда и унижения. Он походил на сумасшедшего, окончательно потерявшего остатки разума.

– Коня! Коня! – кричал он.– За ними, вы, проклятые трусливые лизоблюды, жалкие паразиты!

Придворные поспешили оседлать лошадей. Король лихорадочно замахал руками.

– Быстрее! Шевелитесь! – И, неуклюже навалившись на седло, поскакал к берегу.

Стража, охранявшая повозки с сокровищами, встревожилась. Король махал руками и что-то выкрикивал. Может, на них напали? Они поспешно запрягли коней в повозки, чтобы направиться за повелителем прочь от замка Райзинг.

Король сам вел погоню, не обращая внимания на подкрадывавшуюся, бурлившую под копытами коня воду. За ним, стараясь не отставать, следовала свита, и где-то позади переваливались повозки с золотом.

Волны подхватили судно де Берга; люди высыпали на палубу и, потрясенные происходящим, не отрывали взглядов от происходящего на берегу. Большая группа всадников мчалась по прибрежной песчаной полосе. Повозки тоже оказались неподалеку, и сторонним наблюдателям с первого взгляда было понятно, что далеко не все смогут благополучно выбраться из предательской пучины. Огромные водяные воронки становились смертельными ловушками для тех, кто был не достаточно осторожен.

Придворные увидели опасность гораздо раньше короля и попытались догнать его и объяснить, что вода вот-вот поглотит всех, но тут сам Джон, обернувшись, заметил, к собственному ужасу, что повозки с казной и драгоценностями короны тонут в зыбучих песках, услышал пронзительное ржание уходивших под воду лошадей, вопли тонувших возчиков.

Король приказал свите спасать сокровища, но те, не обращая на него внимания, повернули коней и ринулись к берегу, пытаясь уйти от неминуемой смерти.

Джезмин и Эстелле удалось выбраться на твердую землю, но оказалось, что король с несколькими рыцарями следут за ним по пятам.

– Они настигли нас, настигли, – в отчаянии всхлипывала Джезмин.

– Не бойся, дитя мое, так было суждено, – утешила Эстелла, придержав коня, пока люди короля окружали их.

Поднялись такой шум и суматоха, что Эстелла лишь через несколько минут поняла: почти половина людей, гнавшихся за ними, уже никогда не увидят солнца. Но самому Джону, казалось, это было совершенно все равно, его волновало лишь то, что ненасытное море поглотило драгоценности короны.

Очевидно было, что Джон совершенно обезумел, и его люди делали все возможное, чтобы хоть немного успокоить его. Они без зазрения совести лгали королю, убеждая, что, как только вода спадет, все сокровища можно будет вернуть.

Джезмин посинела от холода и прошептала Эстелле:

– Так я и знала, слишком много болиголова. Как только он его выпил, сразу начал брызгать пеной.

– Жаль, что не сдох, – пробормотала Эстелла и с надеждой добавила: – Может, еще подействует.

Король выхватил длинный хлыст и ожесточенно стегал любого, кто имел достаточно глупости приблизиться к нему. Его люди, охваченные паникой, не знали, что делать. Эстелле с большим трудом удалось перекрыть общие вопли.

– Мы у Суинхеда. Рядом есть аббатство, где мы можем получить убежище на ночь.

Трое рыцарей сразу бросились на поиски аббатства, чтобы подготовить святых обитателей к прибытию важной особы. Солнечный свет почти померк, когда всадники наконец остановились у ворот и, едва передвигая ноги, повели все еще буйствующего короля во двор аббатства, единственным обитателем которого был высокий мужчина в рясе. Подняв руку в знак того, что гости могут разместиться на втором этаже, он растаял в темноте.

Джезмин была не настолько наивна, чтобы думать, будто сумеет благополучно отделаться, и совсем не удивилась, когда Джон, оглядевшись в поисках несчастного, на котором можно было бы сорвать гнев, заметил ее. Налитые кровью глаза зловеще блеснули.

– Сука! Шлюха! Тварь! Ты причина всех моих несчастий!

Джон все еще сжимал хлыст, и ни у одного из рыцарей не хватало смелости отобрать его. Король взмахнул рукой, длинная змея, щелкнув, поползла по полу, ужалив Джезмин в щиколотку.

Она, вскрикнув, попыталась убежать.

– Наверх, сука, – скомандовал он.

Джезмин повиновалась – единственное убежище от безумца – там, в какой-нибудь келье наверху. Придворные снова попытались умаслить короля, но не слишком усердствовали, поскольку давно знали – тирана ничем не умилостивишь.

Джон побежал было за Джезмин, но остановился, вспомнив об Эстелле, и, обернувшись, показал прямо на нее.

– Ведьма! Кляча! Счастье твое, что мне нужны лекарства, иначе я повелел бы немедленно повесить тебя! Приготовь зелье, да поживее! Чем дольше задержишься, тем больше времени у меня будет, чтобы наказать эту маленькую сучку наверху!

Он расхохотался безумным смехом и стал подниматься по лестнице, помахивая длинным кнутом.

Эстелле в голову не пришло объяснять потерявшему разум королю, что у нее нет с собой ни трав, ни настоев, она молча пробежала через трапезную в поисках кухни. Но там никого не было, кроме все того же монаха, да и припасов тоже не оказалось. Готовился только весьма скудный ужин, но ни овощей, ни трав, из которых можно было бы приготовить отвар.

– Добрый человек, что ты намереваешься подать на ужин королю и его свите? – осведомилась она.

Монах пробормотал всего одно слово, низким, хорошо поставленным голосом:

– Персики.

– Персики? – вскричала Эстелла, чувствуя, как сердце куда-то проваливается.

В эти минуты сердце Джезмин, казалось, вот-вот разорвется. Она пыталась сделать все возможное, сопротивлялась, царапалась дралась, кусалась, но не смогла справиться с разъяренным королем: тот ухитрился сорвать с нее одежду и сейчас был занят тем, что привязывал ее руки и ноги к кроватным столбикам, перевернув при этом Джезмин лицом вниз. И это было ужаснее всего. Она знала – Джон не только изобьет ее кнутом, но и изнасилует, как обещал, удовлетворяя свою извращенную похоть.

Джезмин лежала неподвижно, смертельно устални, окаменев от страха и дурных предчувствий, задыхаясь и всхлипывая. В эти мгновения ей больше всего хотелось умереть, но потом сердце сжалось от ужаса – смерти и впрямь недолго ждать, после того как Джон выполнит все, что задумал.

Джезмин уже давно отсекла от себя поток грязных оскорблений и мерзких ругательств, льющийся изо рта насильника, – тот, не стесняясь в выражениях, детально описывал, что и как собирается с ней сделать. Джон щелкнул кнутом; конец злобной змеи полоснул по спине, задел грудь, оставив тонкую кровавую полосу.

Она услыхала женский вопль, потом оглушительный стук в дверь и тупо сообразила, что голос принадлежит ей, но кто стучал? Неужели кто-то осмелился прийти ей на помощь?

Джон уже начал сбрасывать с себя одежду, не обращая внимания на шум, но тут до него дошло, что это, должно быть, Эстелла с обещанным настоем.

Оставив дверь спальни открытой, он вышел в маленькую прихожую, остановился у порога и крикнул:

– Госпожа Уинвуд?

– Да, – донесся еле слышный ответ.

Король осторожно приоткрыл дверь и увидел протянутый Эстеллой кубок. Та старалась держать его неподвижно, хотя ноги буквально тряслись. Пока она была на кухне, в памяти откуда-то всплыли полузабытые слова знахарки, обучившей ее лекарскому искусству. Взяв скалку, она начала разбивать персиковые косточки, потом, измельчив ядрышки, смешала с сиропом, отчаянно надеясь, что король не заметит горечи смертельного яда и успеет выпить содержимое кубка. Эстелла напряженно прислушивалась, боясь, что Джезмин жестоко страдает и не выдержит пыток, но в спальне стояла зловещая тишина.

Эстелла подняла кубок вверх и, пригвоздив короля к месту гипнотическим взглядом, начала говорить, размеренно, напевно, словно произнося заклинания:

– Давным-давно было мне пророческое видение, которому суждено было сбыться. Я тогда уже предсказала, что твой брат Ричард умрет и ты взойдешь на трон. В моем видении ты предстал диким кабаном. Я узрела, как ты убил племянника, юного Артура, и, захватив корону, увез ее в Англию. Я видела, как Филипп Французский и его львенок Луи поглотили твои анжуйские владения, Бретонь и, наконец, Нормандию, а потом устремили алчные взоры на Англию, зная, насколько слаб монарх этой страны. Я уверена – твои предки и все эти преданные тобой люди вышли из воды и унесли все твои богатства, все, чем ты владел. Ты был слишком тщеславен, заботился лишь о драгоценностях короны, а не о власти, которую эта корона знаменует.

Джон выхватил у нее чашу, осушил одним глотком и, мгновенно повалившись на пол, забился в судорогах. Кнут выскользнул из его пальцев, каблуки выбивали по полу барабанную дробь, голова билась о каменные плиты. Эстелла повернулась и побежала по коридору, громко зовя на помощь придворных. Те по одному нерешительно выползали из спален.

– Он умирает, – властно объявила Эстелла.– И чтобы никого из вас не смогли обвинить в его гибели, немедленно доставьте его в замок Ньюарк к епископу Линкольнскому. Король слишком слаб, чтобы ехать верхом, и в любую секунду может наступить конец. Приготовьте постель в повозке, да побыстрее.

С этими словами она вновь вернулась к королю. Тот уже затих; лицо его почернело. На полу стояли лужи рвоты. Встревоженная Эстелла наклонилась, чтобы проверить, дышит ли он. Никаких признаков жизни. Все кончено!

Сорвав с себя плащ, она закутала короля таким образом, что лица не было видно. За спиной послышались шаги. Эстелла встала и обратилась к придворным:

– Торопитесь, он лишился сознания, как я и опасалась. Обращайтесь с ним осторожнее, иначе дыхание прервется. Необходимо любой ценой доставить его величество в Ньюарк, где и он и вы будете в безопасности.

Рыцари понесли Джона вниз по ступенькам, уложили в повозку, запряженную мулом.

– Дайте мне взглянуть на него, – озабоченно велела Эстелла и осторожно отвела материю с лица Джона.

Мертв. Совсем, совершенно, окончательно мертв. Облегченно вздохнув, она снова поторопила придворных и, словно прикованная к месту, долго глядела вслед, пока процессия не скрылась из вида.

Когда измученный и злой Фолкон наконец сумел поставить корабль на якорь в бухте у замка Райзинг, Мэрфи рассказал обо всем, что произошло. Де Берг и сам видел, как безжалостный прилив затягивал под воду тяжелогруженые повозки, но узнав, что Джезмин пыталась пересечь полосу прибоя, обезумел от тревоги. Он метался по комнате, как тигр в клетке, не в силах дождаться, пока начнется отлив, чтобы отправиться на поиски жены, и смертельно побледнел, услыхав от Мэрфи, что Джезмин сбежала после того, как провела всего одну ночь под крышей с королем Джоном.

Но до того, как Фолкон успел уехать, прибыл Хьюберт де Берг со своими людьми, не веря собственным ушам, выслушал рассказ Мэрфи, не поленившегося еще раз описать, как свита короля попала в смертельную ловушку, и велел рыцарям отправляться в путь.

К тому времени, когда вода отступила настолько, что можно было проехать по полосе прибоя, все были готовы.

Фолкон пришпорил боевого коня, тот вонзил сильные копыта в песок так, что в лица остальных рыцарей полетели мокрые комья. Скоро Фолкон обогнал спутников и, подъезжая к Суинхеду, заметил на некотором расстоянии группу всадников, почему-то не торопившихся. Он решил настичь их, но, приблизившись к аббатству, увидел Эстеллу, лихорадочно махавшую ему руками, и повернул коня к ней.

– Где она? – крикнул он, спрыгнув на землю и подбегая к Эстелле.

– Наверху!

Выхватив меч, он ринулся по коридору, словно ангел мщения, и, каким-то инстинктом угадав, где Джезмин, распахнул дверь маленькой передней и ворвался в спальню.

Фолкон де Берг, никогда ни перед чем не отступавший, сейчас в ужасе отпрянул при виде распростертой лицом вниз на постели, привязанной к кроватным столбикам жены. Спотыкаясь на неверных ногах, дрожащими руками он мечом перерезал веревки. В глаза бросились кровавые полосы на белой обнаженной коже, и в голове настойчиво билась лишь одна горячечная мысль – отомстить.

Джезмин повернула голову, угадав, кто пришел ей на помощь, еще не успев увидеть мужа.

– Фолкон... – прошептала она, – я...

– Нет! – вскрикнул Фолкон.– Я ни о чем не спрашиваю... оставь, Джезмин.

Сорвав с себя плащ, он прикрыл ее наготу, и Джезмин жалким комочком скорчилась на постели, сознавая лишь, что муж покинул ее без единого слова утешениия.

Фолкон вышел во двор и обнаружил Эстеллу и Хьюберта, поглощенных тихой серьезной беседой.

– Иди к ней, – мрачно велел он, сжимая в руке меч, который так и не вложил в ножны, да и не собирался, до тех пор, пока острие не вонзится в сердце врага.

Фолкон уже хотел вновь вскочить в седло, но тут голос Хьюберта прорезал красный туман, застилавший мозг:

– Куда это ты?

– Убить Джона, – спокойно ответил он.

– Кажется, ты опоздал. Король мертв.

– Не поверю, пока не увижу собственными глазами.

– Это правда, милорд. Он мертв, мертвее не бывает. Я отослала его тело в Ньюарк, к епископу Линкольнскому, – подтвердила Эстелла.

Фолкон враждебно взглянул на дядю.

– Он осквернял все, к чему прикасался. Ты, должно быть, единственный человек в Англии, который не рад услышать о том, что он наконец подох.

Хьюберт с силой сжал его плечо.

– Нет, парень, я счастливее всех, потому что получу наибольшую выгоду! Наследник Джона, Генрих, еще ребенок. После его коронации я, несомненно, стану регентом и буду много лет некоронованным королем Англии. Нечего стоять с разинутым ртом. Садись на корабль и возвращайся в Ирландию как можно быстрее. Мне нужно заняться делами королевства.

Глава 43

Хотя Джезмин занимала на корабле капитанскую каюту, Фолкон еще не переступал ее порога. Когда бабушка с внучкой прибыли вчера на борт, дул сильный ветер, судно натягивало якорные цепи так, что мачты стонали. Джезмин, полуприкрыв ресницами аметистовые глаза, пыталась отыскать взглядом темную высокую фигуру, но увидев, что муж занят, отказалась идти вниз, к Эстелле.

Прошло всего несколько минут с того момента, как Фолкону удалось поднять якорь, но тут над судном навис гигантский водяной вал.

– Справа по борту! Берегись! – крикнул он.

Волна обрушилась на палубу, и Джезмин успела лихорадочно вцепиться в верхнюю часть нактоуза, пока судно кренилось все ниже, так что казалось, вот-вот перевернется, но как ни странно, очень медленно выровнялось. Соленые струи катились по палубе, оставляя огромные лужи. Джезмин услыхала, как Фолкон приказал ставить паруса, и почувствовала, как корабль, вздрогнув, дернулся, когда огромные парусиновые полотнища затрепетали на ветру. Волнение на море все усиливалось. Джезмин промокла до костей и поспешила в уютное убежище каюты.

Немного согревшись, она отыскала бархатный халат Фолкона и переоделась, напрасно ожидая, что муж тоже захочет сменить мокрую одежду. Фолкон не появился. Джезмин понимала: надвигающийся шторм – просто летний ветерок по сравнению с тем ураганом, который вот-вот разразится между ней и мужем, и была не прочь первой вступить в поединок, высказать то, что думает о его шлюхе, объяснив при этом все про себя и короля. Но пришлось терпеть. Джезмин сжимала кулаки и скрипела зубами, однако Фолкон и не подумал прийти. Рубцы от кнута на ногах и спине покрылись корочкой, превратившись в тонкую красную линию, и Джезмин пришлось натираться смесью меда и каламинта, чтобы не осталось шрамов. Теперь она точно знала: Фолкон намеренно избегает ее. Каждый день, выходя на палубу, она заставала мужа на одном и том же месте – тот стоял на носу корабля, угрюмо глядя на воду.

Положение становилось невыносимым. Ей так нужно было исповедаться и получить его прощение... и самой простить за Морганну... после того как они все выскажут друг другу.

Наконец, поняв, что он не придет, пока продолжается плавание, Джезмин постаралась выкинуть из головы тревожные мысли и думать только о радости встречи с близнецами.

Когда судно причалило у Галуэя, Джезмин с Эстеллой сошли на берег одни, без всякой помощи де Берга. Джезмин не терпелось обнять близнецов. Увидев их, она замерла на месте, не зная, может ли коснуться этих темных головок руками, лишь недавно подлившими яд в вино короля. Но все было мгновенно забыто, когда они помчались ей навстречу и бросились на шею, прижимаясь замурзанными щеками к ее лицу.

Впервые за эти ужасные дни Джезмин оттаяла. Из глаз ручьями струились слезы, но на сердце было легко, потому что единственный способный разлучить их человек ушел навсегда. Эту первую ночь дома она решила ночевать в детской, все время повторяя себе, как счастлива. Пока малыши любят ее, остальное не имеет значения.

Джезмин долго нежилась в теплой воде, попросила Эстеллу смазать подживший рубец медом с кала-минтом, надела теплый халат и, обняв детей, укачивала, пока их глазки не закрылись. Ей тоже было необходимо отдохнуть, исцелиться душой.

Джезмин легла и мгновенно заснула, но в полночь, час ведьм, какая-то сила подняла ее с постели. Неугомонная, словно тигрица, вышедшая на охоту, она надела мягкие туфли, бархатный халат и потихоньку прокралась на крепостной вал. Зажмурив глаза от бьющего в лицо ветра, она старалась заглянуть через стену; длинные светлые пряди разметались по плечам.

Она не знала, сколько времени простояла так, пока внезапно поняла, что уже не одна, и, вскинувшись, окончательно потеряла самообладание, увидев неотрывно глядевшего на нее Фолкона. Он не произнес ни слова. Не двинулся с места. Джезмин знала: муж никогда еще не был так зол на нее. Значит, как она и хотела, придется первой ринуться в бой.

– Что, не хватает смелости смотреть мне в глаза? – вызывающе бросила она, смело бросаясь в поединок.

– Боюсь, если подойду ближе, не выдержу и как следует отделаю вас, мадам, – ответил он с едва сдерживаемым бешенством.

Джезмин, покачивая бедрами, направилась к нему и, остановившись совсем близко, гордо подбоченилась. Они представляли странный контраст – жена в красном бархате, муж во всем черном.

– Ты дьявол! – обрушилась Джезмин на Фолкона.– Изменник! Неверный похотливый дьявол!

– Это ты смеешь говорить мне о неверности? – заревел он.

– Смею? Я все смею! А что ты, собственно, сделаешь, изобьешь меня кнутом? – издевательски спросила Джезмин, распахивая полы халата и обнажая груди.– Прибавишь еще несколько шрамов? А может, вырежешь свои инициалы, как той шлюхе?

– Подлая ложь! – завопил Фолкон.– И она вовсе не моя шлюха! После твоего побега я допросил Морганну, и она призналась, что подобрала найденыша ни пристани. Ты принадлежишь мне, сердцем и душой, и не верила в меня ни на грош! Не могла дождаться, пока наконец сможешь поскорее залезть в постель короля!

Ненависть, любовь, всепожирающая страсть, казалось, вот-вот перельются через край, так что самый воздух между ними загорится. Джезмин размахнулась и влепила мужу пощечину. Тот, не задумываясь, ответил тем же, но, как всегда, не рассчитал сил, и Джезмин рухнула на землю. Фолкон с ужасом смотрел на скорчившуся фигурку возлюбленной.

– Моя маленькая любовь, моя единственная, что я наделал? – покаянно прошептал он, нагибаясь, чтобы поднять Джезмин и прижать к груди.

Она, всхлипывая, приникла к мужу, и он укачивал жену, пока та не выплакалась.

– Фолкон, позволь мне признаться в том, что я наделала, – пробормотала Джезмин.

– Нет, нет, никаких исповедей. Я буду всегда обожать тебя, любить и лелеять, неважно, что бы ты ни сделала, – пообещал он, почти страшась того, что может услышать.

– Фолкон, пожалуйста, я должна, – настаивала она. Де Берг приготовился достойно выдержать удар.– Фолкон... я убила короля Джона, – покаянно вздохнула она.

– Ты... что... убила?

– Да, да. Подлила настой болиголова, чтобы он потерял мужскую силу, и, кажется, перестаралась.

Плечи Фолкона затряслись, и только несколько мгновений спустя до Джезмин дошло, что он смеется.

– Джесси, Джесси, ты пытаешься сказать, что он не осквернил тебя?

– Нет, – покачала головой Джезмин, – так что у меня не было причины расправляться с ним.

– Дорогая, Эстелла считает, что отравила его персиковыми косточками.

– О Господи, как же приятно разделить с кем-то вину, – прыснула она, смеясь сквозь слезы.

– По-моему, мы сегодня достаточно орали и дрались. Наверное, весь замок перебудили. Пожалуй, на эту ночь хватит. Не продолжить ли нашу беседу в постели? – предложил он.

– Да, пожалуйста, – прошептала Джезмин, прижимаясь к мужу.

Фолкон отнес ее в спальню, положил на кровать и раздел.

– Прекраснее тебя нет женщины на земле...

– Когда ты так смотришь на меня, я чувствую, что это правда.

– Боже, я до смерти изголодался по тебе, – сказал Фолкон, ложась рядом и притягивая к себе мягкое соблазнительное тело и осыпая его страстными поцелуями, прежде чем перейти к более интимным ласкам.– Ты простила меня, дорогая?

– Никогда не видела тебя в таком гневе.

– Ты разжигаешь мою пиратскую кровь, – прошептал Фолкон, зарываясь лицом в восхитительно шелковистые локоны.

– М-м-м, я делаю это нарочно, чтобы позлить тебя, – поддразнила она.

Фолкон ощущал себя счастливейшим человеком в мире. Джезмин была прекрасна и вспыльчива, но обладала очаровательной способностью становиться нежной и сладкой, как выдержанный мед.

– Я ужасно ревновала, – тихо призналась она, и Фолкон почувствовал себя на седьмом небе. Ее пальцы сомкнулись вокруг дрожащего в нетерпении могучего отростка. Фолкон застонал:

– О, какое наслаждение, Гиацинт, еще, еще!

– Гиацинт? – переспросила она, грозно делая вид, что хочет выдрать у него волосы.

– Я хотел сказать, мой маленький цветок, – пошутил он, не пытаясь сдержать смех, и, перевернувшись, придавил ее к постели.

Напряженное мужское естество искало входа в уютное гнездышко, и внезапно оба стали очень серьезными. Фолкон, пристально глядя в глаза жены, медленно, дюйм за восхитительным дюймом насаживал ее на свое могучее копье.

Запах, ощущение и вкус Фолкона привели Джезмин в неистовство. Такого она давно уже не испытывала, и хотя оба пытались продлить наслаждение, долго сдерживаться не смогли и вместе слились в экстазе. Джезмин бессильно обмякла, и Фолкон осторожно прижал ее к себе, потихоньку рассказывая о красоте их замка в Портумне.

– Когда я в последний раз был там, не мог налюбоваться поистине неземной прелестью этого места. В саду цвели последние летние розы, огромные, словно плавающие в лунном свете. Потом сквозь деревья пролетела большая белая сова, и я понял, что только там моя волшебница будет счастлива.

Он улыбнулся в темноте, неожиданно обнаружив, что Джезмин уснула в его объятиях.

Примечания

1

Jasmine (англ.) – жасмин. (Здесь и далее прим. пер.)

(обратно)

2

Гангрена

(обратно)

3

Пограничный район между Англией и Уэльсом

(обратно)

4

Folcon (англ.) – сокол

(обратно)

5

Lightning (англ.) – молния

(обратно)

6

Украшенный цветами столб, вокруг которого танцуют 1 мая в Англии.

(обратно)

7

Игла (англ.)

(обратно)

8

Группа портовых городов на берегу Ла-Манша

(обратно)

9

Магическая фигура

(обратно)

10

Гадальные карты

(обратно)

11

Центральные графства Англии

(обратно)

12

Rising (англ.) – поднимающийся

(обратно)

13

Черные горы (англ.)

(обратно)

14

Здесь двусмысленность: prick (англ., жарг.) – член

(обратно)

15

Бедная малышка (фр.

(обратно)

16

Отлучение (англ.)

(обратно)

17

Злой дух

(обратно)

Оглавление

  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6
  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9
  • Глава 10
  • Глава 11
  • Глава 12
  • Глава 13
  • Глава 14
  • Глава 15
  • Глава 16
  • Глава 17
  • Глава 18
  • Глава 19
  • Глава 20
  • Глава 21
  • Глава 22
  • Глава 23
  • Глава 24
  • Глава 25
  • Глава 26
  • Глава 27
  • Глава 28
  • Глава 29
  • Глава 30
  • Глава 31
  • Глава 32
  • Глава 33
  • Глава 34
  • Глава 35
  • Глава 36
  • Глава 37
  • Глава 38
  • Глава 39
  • Глава 40
  • Глава 41
  • Глава 42
  • Глава 43 . . . . . . . . . . . . . . . . . .
  • Реклама на сайте

    Комментарии к книге «Сокол и цветок», Вирджиния Хенли

    Всего 0 комментариев

    Комментариев к этой книге пока нет, будьте первым!

    РЕКОМЕНДУЕМ К ПРОЧТЕНИЮ

    Популярные и начинающие авторы, крупнейшие и нишевые издательства