«Рай земной»

Ширл Хенке Рай земной

ПРОЛОГ

Неподалеку от реки Гвадалквивир, лето 1491 года

Испуганная, как заяц, девушка пряталась в камышах. Она с трудом переносила удушающую жару и влагу, характерные для последних дней августа. Выжженный солнцем тростник оцарапал ее изящную, чуть тронутую золотистым загаром руку, и она тихо выругалась.

– Богохульство – еще один грех, в котором мне завтра придется исповедоваться отцу Алонсо, – еле слышно сказала она и поползла вдоль берега заросшей папоротником реки к более глубокому и чистому озеру, откуда доносились громкие всплески и пение. Ее длинная темно-рыжая коса почти расплелась, и волосы рассыпались по плечам, а она все подкрадывалась к своей жертве. Приблизившись к колючему розовому кусту, она прищурила зеленые, как у кошки, глаза и протиснулась сквозь густую листву.

Примерно в десяти метрах спиной к ней по пояс в чистой воде стоял молодой человек, а его жеребей шумно пил из ручья, впадавшего в реку. Лишь на одно мгновенье ее глаза задержались на величественном Барбе, его темно-каштановая шкура лоснилась под жаркими лучами андалузского солнца. Девушка часто восхищалась лошадьми, но сейчас ее больше интересовал всадник. У него были вьющиеся волосы до плеч, которые просто исстрадались по цирюльнику, но все равно отливали темным золотом. Юноша намыливался и плескался, во весь голос распевая скабрезную солдатскую песенку, которой, без сомнения, выучился от старших соотечественников во время мавританских войн. «Еще один грех, в котором надо будет признаться». Она вздохнула и продвинулась поближе, а ее глаза широко раскрылись, любуясь его прекрасной, бронзовой от загара фигурой.

Когда он рьяно тер себя, похожие на канаты мускулы играли на его гибком теле. Юноша повернулся, оказавшись лицом к укрытию, где Магдалена Луиза Вальдес задержала дыхание. Он скользнул взглядом по розовому кусту, потом перевел его на рощицу оливковых деревьев, за которой была спрятана ее лошадь. Девушка внимательно рассматривала его красивое лицо с густыми изогнутыми золотистыми бровями, сверкающими темно-синими глазами, высокими скулами и четко очерченными губами, которые раскрылись в ослепительно белозубой улыбке. Он откинул назад голову и расхохотался, перейдя к следующему куплету песенки.

Голос его был глубокий, сильный, он летел из широкой мускулистой груди, покрытой пушком золотистых волос, которые сужались и призывно исчезали под поверхностью воды.

– Эй, андалузец, тебе стоит присоединиться ко мне! Вода остужает и освежает, – позвал Аарон своего жеребца, который терпеливо стоял на берегу.

Но Барб потряс головой, словно понимая, о чем идет речь, и продолжал пастись.

– Хватит с тебя! Ты слишком растолстеешь и не влезешь в свою подпругу, если я в скором времени не поеду домой, – сказал Аарон, быстро погрузившись в воду, чтобы ополоснуться, а потом нарушил водную гладь, тряся головой и посылая в разные стороны сверкающие на солнце капли.

Когда он направился к берегу, Магдалена чуть не забыла о том, что надо дышать, она не могла отвести взгляд от его обнаженного бронзового тела, возвышающегося над водой.

– Так, значит, это правда, – в благоговейном страхе пробормотала она, когда ее глаза остановились на мужской части его анатомии, что укрылась среди темно-золотистых волос. Ее взгляд скользнул по его длинным стройным ногам, а потом еще раз возвратился к кончику фаллоса. Он выглядел иначе, чем те, что были нарисованы в медицинских книгах, которые она внимательно рассматривала в библиотеке семьи де Пальмас.

Магдалена слышала от отца и его друзей, что евреи уродуют свои тела обрезанием. Диего Торрес в ее глазах не выглядел искалеченным. Он был восхитителен. Весь, целиком! Какое наказание могла бы она понести за эту экскурсию и подглядывание за купающимся нагим обращенным евреем? Если ее отец когда-нибудь узнает об этом, он придет в неистовство. Но девушка удовлетворила свое любопытство, а оно того стоило.

Магдалена была влюблена в Торреса до безумия еще с тех пор, когда была десятилетним ребенком, а он пятнадцатилетним юношей, сопровождавшим своего отца при дворе короля Фердинанда и королевы Изабеллы. Это было пять лет назад. Тогда он был Аароном Торресом. Его отец был еврейским врачом, которому больше всего доверял король. Под нажимом короля семья Торресов приняла христианство, дети получили баптистские христианские имена. Аарон стал Диего. Но некоторые вещи невозможно так легко изменить, с девчоночьей ухмылкой подумала она. И если безбородый юнец был для нее золотым видением, то закаленный в сражениях молодой человек, который сейчас стоял перед ее глазами, производил куда большее впечатление. Тонкий шрам окаймлял его подбородок, а еще один пересекал его спину: наверняка на него сзади напал какой-нибудь трусливый солдат-мавр. Широкая рана на его левой ноге также свидетельствовала о его военном опыте. Она наблюдала, как он вытерся куском льняной ткани, а потом начал одеваться в чистую одежду, которую вытащил из тюка.

Одежда выдавала в нем наследника богатой и известной семьи. Рейтузы, обтягивающие эти длинные мускулистые ноги, были из тончайшей ткани, снежно-белая льняная рубашка у ворота вышита темно-синими шелковыми нитями, которые были под стать такой же вышивке вдоль его широких плеч. Он упаковал свои тяжелые кожаные доспехи, но пристегнул меч и кинжал к поясу, обхватывающему узкие бедра, а потом надел пару выношенных от времени лайковых башмаков.

Аарон провел рукой по гладкому подбородку, который побрил перед купанием, потом посмотрел на свое отражение в озере.

– Этого достаточно, чтобы поприветствовать моих родных, – мрачно пробормотал он. Однако был весьма доволен тем, что избавился от запаха крови и грязи сражения. Вдруг он почувствовал, будто за ним наблюдают. Он отнес это непонятное ощущение к недавним встречам со смертью, засмеялся и спросил себя:

– Ты что же, вообразил, что из-за розовых кустов на тебя набросится мавр?

Собирая разбросанную одежду и военные пожитки, он подумал о своем близком возвращении домой. Дон Карлос дал ему отпуск, чтобы он навестил семью по радостному поводу: его младшая сестра Анна выходила замуж за сына выдающегося благородного христианина, становилась членом известной герцогской семьи Медина-Сидония. Возможно, его отец радовался, но он знал, что мать не разделяет его веселья. Аарон решил воздержаться от суждений, пока не переговорит с Анной.

Магдалена проследила, как золотой всадник, явно погруженный в свои мысли, сел на лошадь. Это хорошо: ему вовсе незачем видеть ее. Низко пригибаясь к колючей траве, она затаила дыхание, чтобы острый взгляд солдата не заметил ее. Когда величественный гнедой жеребец проскакал в противоположном направлении, она медленно, со свистом вздохнула и встала. Ноги ее свело судорогой, а каждый дюйм кожи саднило. Отбросив влажную прядь волос за плечо, она вытянулась, как молодое гибкое животное, и стала пробираться назад, туда, где была спрятана ее лошадь.

Едва она расчистила себе дорогу в камышах, как увидела братьев Муньос – Хуана и Педро, аккуратно и элегантно одетых. Это были сыновья их ближайшего соседа – хитрые, коварные, известные соблазнители крестьянок в поместье Муньосов. Выпрямившись во весь рост, девушка с вызовом посмотрела на них. Она была дочерью Бернарде Валъдеса, дворянина древнего славного рода, пусть сейчас и не слишком богатого.

Педро ухмыльнулся, наклонясь к изящному, еще не полностью развившемуся телу девушки.

– Что тут у нас – ты одна и заблудилась, а?

– Наверное, сеньориту надо спасать, – ответил Хуан, а потом затараторил, словно переменив решение: – Нет, нет, я думаю, такая потная, испачканная болотная нимфа – просто крестьянская девчонка.

Магдалена прищурилась от ярости.

– Вы прекрасно знаете, кто я такая, Хуан Муньос. Прочь с дороги! – надменно приказала она.

– А где ваша свита? Ваш отец не позволил бы вам разгуливать без присмотра, – елейно заявил Педро, приближаясь к ней.

Магдалена увидела, что они стоят между нею и ее лошадью. Почему она сегодня ускользнула, чтобы покататься в одиночестве? Ее дуэнья Миральда предупреждала о подобных сегодняшним обстоятельствах. Она оглядела пустынное болото, и во рту у нее пересохло. Смелость ей придавал лишь маленький кинжал, висевший на талии.

– Вы такие же дикари, как мавры, раз пристаете к сеньорите.

– Я вижу здесь не сеньориту, а только слегка мокрую девицу, которую следует научить хорошим манерам, – сказал Хуан, бросаясь к ней.

Магдалена выхватила свой украшенный драгоценными камнями кинжал и ударила по руке обидчика, прорезав плотный бархатный рукав его короткой куртки. Брызнула кровь, и раздалось сдавленное проклятье.

– Хватай ее, Педро! – прорычал он, протянул руку и, схватив ее тонкое запястье своей огромной лапищей, рванул ее к себе.

Магдалена лягнула Хуана, нащупав большим пальцем свой крошечный кинжал, но Педро быстро подскочил к ней сзади, подхватил под коленками, а его братец сжал обе ее руки. Они вместе повалили девушку на траву и крепко удерживали ее. Педро высоко на бедра задрал юбку и держал ее за колени. Она боролась с ним, а Хуан ударил ее по лодыжке и задрал юбку еще выше.

Магдалена почувствовала, как из ее горла вырвался крик. Зачем она преследовала Диего Торреса и шпионила за ним? Какое безрассудство забраться в эту глушь и переживать сейчас весь этот ужас!

– Ори, ори. Никто не услышит тебя, – сказал Педро хриплым от возбуждения голосом. Он принялся расстегивать пояс, а Хуан по-прежнему удерживал ее.

Изловчившись, Магдалена лягнулась, но все было бесполезно. Она была сильной девушкой, но хрупкого телосложения. К тому же ей было всего пятнадцать.

Педро освободил от ремня свои рейтузы и спустил их вниз, обнажая свой громадный твердый член. Он выглядел таким бесстыдным и плотским: свободной рукой Педро грубо оттянул крайнюю плоть. Магдалена отвернула голову от надвигающегося кошмара, а Педро все ниже и ниже наклонялся над ней.

Вдруг она услышала крик Хуана, a его хватка на ее запястьях ослабла. Встав с колен, он повернулся лицом к нападающему.

– Свинья! Вставай и сражайся с тем, кто может защитить себя! – глухо сказал Аарон. Его меч сверкал в лучах полуденного солнца.

Педро откатился от Магдалена, а она поднялась на колени, плача и пытаясь прикрыть ноги. Насильник отчаянно пытался натянуть мешавшие ему рейтузы и одновременно выхватить меч.

Хуан встал и обратился лицом к бросившему вызов, вздрогнув при виде мрачной улыбки на лице светловолосого незнакомца. Он вытащил свой меч, нанес неловкий удар, и меч вывалился у него из рук. Хуан отпрянул, а более высокий противник прижал острие кинжала к горлу задыхающегося мужчины.

К этому времени Педро собрался с силами и натянул рейтузы, чтобы противостоять сопернику.

– Диего, берегись! – крикнула Магдалена и тот момент, когда Педро бросился к спине Торреса.

Аарон стремительно развернулся, парируя удар стального клинка Педро своим. Он рассек своего низкого, но более мощного противника одним быстрым отработанным ударом, который на две части раскроил тело Муньоса. Почувствовав позади себя Хуана, Аарон опять поднял меч и снова направил его лезвие с удивительной точностью, перерубив короткую тяжелую шею врага.

Магдалена никогда не видела столько крови с тех пор, как два года назад была свидетельницей драки на шпагах на улицах Севильи. Ее избавитель методично чистил клинок с выработанным годами спокойствием привыкшего к резне солдата, потом вложил меч в ножны и поглядел на стоявшую перед ним девушку.

Она была запачкана, растрепана, но черты ее аристократического лица выдавали принадлежность девушки к кастильской знати. Он прищурил глаза, поняв, насколько неуловимо знакомым кажется ему ее лицо.

– Вы знаете мое имя, сеньора, – сказал он, помогая подняться перепуганной девушке.

Магдалена отвела взгляд от братьев Муньос и посмотрела в сверкающие темно-синие глаза своего волшебного принца. Вспомнив, как только что бесстыдно шпионила за ним, она почувствовала, как зарделись от жара ее щеки, и ответила: Вы Диего Торрес.

– У вас передо мной преимущество. Я не знаю вашего имени.

Несмотря на ее растерзанный вид, он заметил, что на ней хорошо сшитое зеленое шерстяное платье, а запачканные в связи ботинки из лайки. Он ждал ответа.

– Я Магдалена Луиза Вальдес. Мой отец владеет этими землями. Она сделала величественный жест в сторону севера. Ее детское чувство вины переплеталось с незрелой еще гордостью. Гордость, алчность и эти ничего не стоящие болотистые земли – вот все, что осталось у семейства Вальдесов.

– А как получилось, что дочь дворянина бродит по окрестностям одна-одинешенька?

Они были сыновьями нашего соседа. Благородных кровей, – презрительно добавила она, уклоняясь от его вопроса. – Я видела вас много лет назад, когда двор их величества находился в Кордове. Вы там были с вашим отцом, доном Бенджамином. Тогда вас звали Аарон, – тихо произнесла она, бросая благоговейный взгляд на его бронзовое лицо. Припоминая жену Вальдеса, донью Эстреллу, эту интриганку, одну из трастамарских шлюх, он холодно сказал:

– Меня и сейчас зовут Аарон.

– Вы не должны так говорить, а то святая палата…

– Вы говорите так, словно повторяете слова моего отца, – перебил ее Аарон. – У меня долг перед моей страной, и это единственно верная религия, если отказаться от закона Моисеева. Вы донесете на меня в инквизицию? – спросил он с презрительным удивлением в голосе. – Что ж, жалкая плата за спасение вашей жизни.

Магдалена задохнулась от возмущения:

– Конечно нет! Я вам в высшей степени благодарна, а братьев Муньос всегда ненавидела. Все вас сочтут героем за то, что вы убили их.

Аарон усмехнулся с недоверием:

– Позвольте мне в этом усомниться. Когда марран убивает сына древнего христианина-дворянина, его все равно обвинят, и не важно, что послужило причиной. Вы вряд ли сможете стать свидетелем, чтобы подтвердить мою доблесть, не рискуя своей репутацией, – задумчиво сказал он. Она была еще ребенком и что могла знать о морали ее матушки?

Магдалена подавила ужас.

– Моя дуэнья всегда говорила мне, что если я буду прятаться от нее и скакать на лошади в одиночестве, то на меня обрушится Божий гнев.

Она выглядела такой испуганной, что он громко рассмеялся.

– Я сохраню ваш секрет, если вы, – при этом он показал рукой на двух поверженных мужчин, – сохраните мой. Где ваша лошадь? Как вы оказались от нее так далеко? – Он огляделся кругом, но не заметил никаких признаков лошади.

Лицо Магдалены снова вспыхнуло.

– Моя лошадь за теми деревьями. Я… Я хотела немного пройтись.

– Поэтому болоту? – с сомнением спросил он. Она сгорбила плечи, повернулась и стала продираться туда, где оставила лошадь.

– Я понимаю, это было глупо с моей стороны. Потом, обернувшись, она посмотрела на него, и лицо ее осветилось ликующей улыбкой.

– Но если я не могу донести на вас, вы тоже не можете донести на меня.

Он кивнул:

– Пусть власти думают, что братьев Муньос убили грабители. – Он вытащил кошельки мертвецов, зашвырнул их далеко в болото и свистнул своему жеребцу, который послушно подбежал к нему рысью. Усевшись на лошадь, он наклонился и посадил перед собой стройную девушку. – Где ваша предполагаемая лошадь?

За теми предполагаемыми оливковыми деревьями, – любезно ответила она, а когда ее тело прижалось к его крепкому торсу, она почувствовала, как сильно забилось ее сердце. Она поборола в себе желание потрогать шрам на его чисто выбритом подбородке и прошептала: – Я еще раз благодарю вас за спасение моей жизни и чести, дон Ди… Аарон, – поправилась она.

– Смотрите, никогда больше не ездите верхом без сопровождения, – сказал он с суровостью старшего брата, спуская ее со своего андалузца, когда они остановились возле ее прелестной белой кобылки.

Вы будете при дворе, когда их величества в следующий раз приедут в Севилью? – затаив дыхание, спросила она.

Лицо его посерьезнело, он сказал:

– Я всего лишь ненадолго приехал навестить моих родных… по личному делу. Король и королева расположились вне Гранады и будут находиться там, пока она не падет. Мне надо присоединиться к войскам Фердинанда как можно быстрее, чтобы принять участие в славном событии.

– А это скоро произойдет? – Глаза Магдалены сверкали, она представила себе пышный двор, рыцарей в сверкающих доспехах, дам в драгоценностях и кружевах, все они будут с триумфом въезжать в эту последнюю во всей Испании мавританскую крепость.

– Я ожидаю, что Гранада падет в начале 1492 года, – ответил он со странной ноткой печали в голосе. – Возможно, после этого я буду при дворе, – загадочно добавил он.

– Тогда я там вас увижу, – с облегчением сказала девушка. – Отец обещал мне, что я буду фрейлиной королевы. – Она с бессознательной грацией привыкшего ездить верхом человека вспрыгнула на свою кобылку и очаровательно улыбнулась, пытаясь пригладить свои волнистые волосы. – Вы только подождите, – в следующий раз, когда мы встретимся, я стану прекрасной дамой, дон Аарон.

Он засмеялся над этой шуткой девушки.

– Что ж, наверное, станете, донья Магдалена. – С этими словами он махнул ей рукой и развернул андалузца.

Магдалена смотрела, как он поскакал в сторону Севильи, а потом тихо прошептала:

– Я стану прекрасной для тебя, Аарон Торрес… и я выйду за тебя замуж!

ГЛАВА 1

К северу от Полоса, осень 1491 года

На берегах ленивой реки Рио-Тинто неподалеку от сонного портового городка Палоса стоял могущественный монастырь Ла Рабида, серьга, внушительный. Аарон ненавидел его. В пятнадцать лет его отправили сюда как новообращенного баптиста, чтобы он завершил изучение истории христианства. Младший сын Торресов был принесен семьей в жертву истинной вере. Ему предстояло принять духовный сан. Подъезжая к ворогам, он улыбнулся, вспоминая язвительного мальчишку, который бросал вызов и громил своих учителей при любой возможности и нашел себе нескольких союзников – таких же товарищей по разрушенной их учителями юности.

Сейчас он возвращался из-за своего друга – одинокого юноши Диего Колона, сына мечтательного генуэзского картографа. Мать Диего умерла в 1485 году, и он был оторван от привычной среды в Лиссабоне и отдан своим обедневшим отцом в обучение монахам-францисканцам. Аарон, обращенный в христианство с таким же именем, как сын Кристобаля Колона, стал героем и защитником ребенка. Оба мальчика страдали от насмешек других воспитанников, поскольку старший был ненавистным кастильским евреем, а младший в равной степени ненавистный генуэзец, чьи соотечественники разбогатели и стали банкирами и ростовщиками в разорившихся Кастилии и Арагоне.

В последние пять лет Аарон редко виделся с Диего и не навещал его в последние два года с тех пор, как он вступил в армию короля Фердинанда для участия в мавританских войнах. Он погладил письмо, которое вез с собой, поприветствовал юношу-привратника и высокомерно предоставил ему возможность позаботиться о своей лошади.

– Я ищу Кристобаля Колона, генуэзца. Он и его сын Диего все еще здесь?

– Они уезжают завтра. Сегодня они ужинают с братом Хуаном, – ответил молодой монах, заметив некоторые признаки власти в осанке солдата. «Наверное, этот высокий светловолосый идальго – важный господин. Он держит себя с уверенностью, требовавшей почтительного отношения». – Видите свет, что горит…

– Я прекрасно знаю расположение комнат брата Хуана Бенито, – нетерпеливо перебил он. Потом помедлил немного, внимательно рассматривая долговязого юношу. – Ты – Бенито де Луна, не так ли?

Круглое лицо Бенито сморщилось, он озадаченно рылся в памяти.

– Диего Торрес? – прохрипел он, не на шутку испугавшись этого сурового солдата.

– Да, тот марран, которого ты вместе со своим дружком Варгасом когда-то презирал, – почти добродушно произнес Аарон, непринужденно положив руку на рукоятку меча. Он увидел, как молодой монах отшатнулся в смертельном страхе. С мрачным удовлетворением Аарон повернулся и прошествовал через двор к стражнику, охранявшему покои Л а Рабиды.

– Этот речной воздух всегда угнетал меня, – пробормотал он, вдохнув влажный гнилой запах. Но как только он прошел мимо купы олеандровых кустов, то услышал голоса и звук шагов по гравию.

Высокий человек с тусклыми рыжими волосами, одетый в поношенный голубой камзол и много раз штопанную черную шерстяную накидку, стоял и беседовал с полным, невысоким мужчиной в коричневой одежде своего ордена. Стоявший возле отца одиннадцатилетний мальчик первым заметил Аарона и побежал через разделявшее их пространство, радостно приветствуя прибывшего.

– Диего Торрес! Это ты? Я надеялся, что мы снова встретимся до того, как мы с отцом уедем во Францию. – От своей матери-португалки он унаследовал круглые карие глаза. Ребенок обнимал Аарона, а глаза его сверкали искренним восторгом.

– Да, Диего, это я. Ты ведь не думал, что так легко потеряешь меня? – Он взъерошил черные кудрявые волосы мальчика и с любовью сказал: – Я принес хорошие новости. Тебе не надо больше бояться, что придется учить еще один незнакомый язык. Двор Шарля Восьмого обманул надежды твоего отца.

– Торрес! Как славно снова видеть тебя, мой молодой друг! – воскликнул Колон, большими шагами шествуя через двор. – Ты однажды уже спас мою жизнь при осаде Басы. Вели меня не обманывают уши, кажется, я снова перед тобой в долгу?

Два высоких худощавых человека заключили друг друга в крепкие объятия, и в это время к ним подкатился коротенький пухлый брат Хуан. Францисканец наблюдал, как Торрес вручил Колону бумагу с официальной печатью.

– Это послание от их величеств? Тогда мы можем предпринять путешествие в Индию?

Внимательные голубые глаза Кристобаля проницательно сощурились. Он сломал королевскую печать.

– Не думаю, что король Фердинанд отправил сына своего самого надежного врача в такую дальнюю дорогу – из лагеря в Санта-Фе, если бы не поручил ему привезти исключительно важные новости. Он быстро просмотрел содержание послания. – Наконец-то я буду оправдан, после того как томился здесь шесть лет!

Аарон коснулся своей сильной рукой ладони Кристобаля:

– Не позволяй слишком быстро расти твоим надеждам, мой друг. Пока ее падет Гранада, король с королевой будут только изучать дело. Они сейчас думают лишь о том, чтобы выгнать мавров из их последнего оплота.

– Но это наверняка скоро произойдет! Ведь ты сражаешься в их армии, – уверенно сказал юный Диего.

Трое взрослых рассмеялись над воодушевлением мальчика. Потом Аарон сухо ответил:

– Даже такой устрашающий солдат, как я, не может быстро разгромить армию Боабдила. Возможно, это будет в конце года.

– Но тогда мне не придется оставлять Кастилию и хлопотать о моем деле во Франции, – благородно произнес Кристобаль.

– Я не думаю, что король Шарль проявит благосклонность и выслушает, – вмешался брат Хуан.

– Согласен. Французы вечно вмешиваются в политику итальянцев, но когда в Кастилию придет мир, монархам понадобится богатство, что обещают торговые пути в Индию, – сказал Аарон, стряхивая свою пыльную одежду.

– Ты проделал такой долгий путь с королевским поручением и, наверное, очень устал, – сказал монах. Я распоряжусь о том, чтобы тебе приготовили еду и постель. А пока отдохни в моей библиотеке с Кристобалем и Диего. – С этими словами монах засеменил по двору, созывая работников, которые должны были исполнить его приказание.

Удобно расположившись в тяжелых кожаных креслах в библиотеке, Аарон и Кристобаль потягивали вино и обсуждали свои планы, а мальчик сел между ними на табурет и слушал с восторженным вниманием.

– Нам повезло, что ты приехал сейчас. Мы должны были уехать с первыми лучами солнца, – сказал Колон.

Аарон усмехнулся:

– Кто-нибудь сказал бы, что на то была воля Божья.

– Я был бы одним из таких, – тихо ответил Кристобаль, но его глаза горели. Мое предприятие все равно будет иметь успех.

Севилья, январь 1492 года

Аарон с любовью обозревал свое родовое поместье, глядя с открытой галереи на третьем этаже. Апельсиновые и лимонные деревья тихо качались от дуновения утреннего бриза, а журчащий фонтан, казалось, пел ему свою песню. И все же Аарон Торрес не чувствовал умиротворения.

– Ты так мрачен, сын мой. Война окончилась, ты, хвала Господу, вернулся невредимым в свою семью. – Строгое лицо Серафины Торрес было гладким и не соответствовало ее пятидесяти годам, несмотря на то что в темно-каштановых волосах сквозили серебряные нити.

Но как долго любой из нас будет оставаться невредимым? Вот в чем вопрос, – тихо ответил он. – Сейчас, когда пала Гранада, эти Трастамары обратят внимание на нас – Фердинанд пустит нам кровь из-за денег, Изабелла – из-за своего религиозного пыла.

Брови Серафины изогнулись.

– Конечно же нет, ведь мы так настрадались, чтобы обеспечить себе безопасность. Мы приняли христианство, и так поступили тысячи. Твой отец давно верой и правдой служит королевскому двору.

– И переженил своих детей на отпрысках самых могущественных старых христианских знатных семей в Кастилии и Арагоне. Да, я знаю это, – резко сказал Аарон.

– Твоя речь непонятна, и направлена она не в то русло, сын мой. Бенджамин поступил так, чтобы спасти нас.

– Ты хорошая и верная жена, мама. Но, – он тяжело вздохнул, – мой отец выбирает то, что он считает единственным вариантом. Мой брат Матео стал чужеземцем, его заботят лишь интересы торгового флота его жены-каталонки. А Анна… Я не могу простить тою, что случилось с Анной.

– Я тоже не могу. Но когда мы обручили ее с Лоренцо, мы же не знали, насколько несчастлива окажется она в браке. – Голос ее сорвался.

Аарон выругался про себя и взял руки матери в свои:

– Прости меня. Я понимаю, что ни ты, ни отец не могли это знать.

– А сейчас Анна страдает от его жестокости, – тихо сказала Серафина. – Он отправил ее в свои поместья неподалеку от Севильи, чтобы там она ожидала рождения ребенка. Пусть развлекается со своими шлюхами при дворе. Ей теперь все равно.

– Но мне не все равно. Его вопиющее вероломство сокрушило ее. Он заплатит за ее боль, жестко сказал Аарон.

– Никогда не говори так! Ты сам только что говорил, насколько опасно положение новых христиан в Кастилии. Вряд ли мы можем позволить себе, чтобы член нашей семьи противостоял племяннику герцога Медины-Сидонии. Она на удивление сильно сжала своими маленькими ручками его плечи и выдержала напористый взгляд его таких же, как у отца, синих глаз.

– Сейчас я не стану бросать ему вызов. Я тоже оценил значение терпеливости. И еще больше хитрости – от моего короля. В свое время, когда дела нашей семьи будут устроены… – Он не стал распространяться о своем плане нанести Лоренцо удар, когда зять будет ослаблен, и вместо этого спросил: – А ты регулярно получаешь письма от Анны?

– Да. Она рада ребенку и страстно ожидает его рождения. – Серафина помолчала немного и посмотрела на своего молодого сына: ему всего двадцать лет, а он закален жизнью больше, чем многие убеленные сединами мужчины. – Рафаэла гоже беременна.

– Значит, Матео обеспечит наследника нашей фамилии!

– И это еще более подчеркивает положение моего младшего сына, этого вечно неугомонного мятежника, – сказал Бенджамин Торрес, входя в зал.

– Бенджамин! Ты дома. Ты скакал всю ночь? Наверное, ты очень устал, – сказала Серафина, тепло обнимая мужа.

– Да. В Малаге я получил весточку, что этот молодой командир плутов распустил всех своих людей после победного въезда в Гранаду. Ты видел своего друга Колона перед тем, как приехал домой? – спросил Бенджамин, обнимая Аарона.

– Мы вместе поехали в Гранаду. Он увидел в поражении мавров дурное предзнаменование своей миссии.

Бенджамин повернулся к Серафине:

– Пожалуйста, дорогая, мне надо обсудить кое-какие дела с Аароном.

– Войдите в дом и сядьте вы оба. А я прикажу повару приготовить праздничный обед для двух голодающих, – сказала Серафина, видя, как отец и сын молча обменялись взглядами.

В течение многих лет они ссорились. Внешне Аарон походил на отца, но во всех других отношениях был полной его противоположностью. Нежный Бенджамин был искусным врачом, тихим книгочеем. Аарон был солдатом, безжалостным и отважным, человеком действия, а не размышлений. Слава Богу, что он обладал выдержкой.

Серафина прошла по галерее, которая огибала весь дом, потом спустилась по лестнице и пересекла двор, чтобы попасть на кухню.

Отец и сын устало сидели на горке парчовых подушек, которые покрывали две длинные низкие кушетки. Аарон понимал, что старик не стал бы скакать всю ночь напролет только ради того, чтобы на день раньше увидеть жену и сына.

– Что за заваруха заставила тебя бросить твоих больных в Малаге?

Бенджамин мрачно усмехнулся:

– Я не могу ничего от тебя скрыть. Исаак в городе и хотел бы поговорить с нами.

– А ты уверен, что мы станем рисковать, чтобы нас увидели с твоим еврейским братом? – В тот самый момент, когда он задал этот жестокий вопрос. Аарон проклял себя за свою безжалостность. – Прости меня, отец.

– Исаак простил меня. Вопрос в том, простил ли ты меня, сын? – с глубокой печалью в голосе спросил Бенджамин.

Ты же знаешь, что да. Я часто говорю, прежде чем думаю, а потом жалею о своих словах. – Аарон встал и начал беспокойно ходить по комнате. Где мы можем встретиться с дядей Исааком? Мы не можем открыто пойти к нему домой.

– Это можно сделать под покровом темноты. Поскольку сегодня не пятница, не еврейский праздник, служки святой палаты не будут столь бдительны, – сдерживая себя, произнес Бенджамин.

Глаза инквизиции повсюду. Отец, тебе следовало быть в Гранаде после триумфального въезда в город. Этот старый чокнутый Торквемада, который так обожает огонь, недавно устроил огромный костер, но на сей раз не для людей, а для книг сокровища мусульманских библиотек, тысячи томов на арабском и еврейском, все они уничтожены! И что еще хуже, его власть над королевой растет день ото дня.

– Торквемада – лишь старый безумец, – тихо сказал Бенджамин. – Монархам нужны деньги, и мы, а не он, можем их собрать для них. Король Фердинанд все еще опирается на многих еврейских советников, таких, как твой дядя Исаак. И даже казначей гражданского ополчения – Авраам Сенеор – еврей, который отвечает за самое могущественное законное войско во всей Кастилии.

– Если быть евреем столь безопасно, тогда для чего мы стали католиками? Не лучше ли оставаться с дядей Исааком и отказаться от принятия христианства?

Ты знаешь, почему мы согласились, – устало объяснил Бенджамин. – Одна ветвь дома Торресов должна была принять христианство, чтобы гарантировать наше выживание, если случится самое худшее. Исаак согласился с этим пактом. А также Серафина и Руфь. Ты был слишком юным…

– Мне было четырнадцать лет, а Анне пятнадцать. Матео было семнадцать. Мы помним, как было раньше. Сейчас мы ни христиане, ни евреи. И нас никогда не примут старые христиане. Это игра на острие кинжала. Семьи делали это, чтобы спасти себе жизнь и имущество, чтобы их не лишили собственности и не продали в рабство в Северную Африку. Однако, став новообращенными христианами, мы попали под власть великого инквизитора еще в большей степени, чем когда были евреями.

Мы часто спорили об этом, Аарон. Поэтому я хочу поговорить с Исааком. Он принесет дворцовые вести. Он отправил мне в Малагу» записку. Готовится нечто грандиозное, и это касается тебя.

– Наверное, Колону дали комиссионные для его предприятия! – взволнованно воскликнул Аарон.

– Возможно, осторожно ответил Бенджамин, потом проницательно, оценивающе поглядел на сына. – Ты доверяешь этому генуэзскому моряку?

– Да, – искренне ответил Аарон. – Он такой же, как мы, – чужак в любой стране, где оказывался. Я сражался с ним бок о бок. Он отважный и стойкий и при этом целеустремленный и решительный.

– Он одержимый! – нахмурившись, перебил Бенджамин.

– Я не географ и не моряк, но верю в Кристобаля. Если он вернет неизмеримые богатства из Катэя, и Сипангу, он получит безграничное расположение короля.

– А ты разделяешь с ним это расположение? – нежно улыбнулся Бенджамин.

– Я никогда не доверяюсь покровительству этого ублюдка Фердинанда Трастамары или его фанатички-жены, но то, что мы узнаем земли, лежащие за морем, даст нам возможность отказаться от неуверенности в нашем будущем, – ответил Аарон, по-прежнему расхаживая перед отцом по мавританскому ковру.

– Не называй нашего короля ублюдком! – напрягся Бенджамин.

– Прошу прошения, – цинично ответил Аарон. – Ты же провел много лет в служении дому Трастамары. Ты знаешь, кто они такие. Они завладели троном Кастилии и Арагона через убийство – мать Фердинанда отравила своего сводного брата Карлоса, а Изабелла подстроила своему брагу Алонсо падение с лошади.

– Но ни одна из этих историй не была доказана. Фердинанд и Изабелла сейчас правят Испанией, и это факт, – не допускающим возражения тоном сказал Бенджамин. – Давай отбросим в сторону твою хандру в отношении монархов. Я желал бы знать, как ты относишься к поддержке этого генуэзца.

– Я бы поехал вместе с ним. Еще кто-нибудь из евреев поддерживает его при дворе? – спросил Аарон, устремив взгляд на усталое лицо отца.

Бенджамин задумчиво подергал себя за светлую бороду.

– Несколько человек.

– А Изабелла? – спросил Аарон, – Кристобаль часто говорил, что она сочувствует его предприятию гораздо больше, чем ее супруг. – Он цинично улыбнулся. – Безусловно, собственное религиозное рвение Колона вполне убедительно. Он часто говорил, что богатства Индии помогут отвоевать Иерусалим. Не знаю, насколько он по-настоящему верит, что это возможно, но он – набожный, преданный сын Рима.

– Несмотря на то что в детстве у Изабеллы был духовник – противник Торквемады, королева поддерживает тех, кто будет финансировать Колона, – ответил Бенджамин, – Наверное, она говорила с ним о взятии Иерусалима. Подумай только, сколько мусульман и евреев могли бы быть обращены в христианство и потом подпасть под власть инквизиции.

В дверь раздался тихий стук, а потом вошла Серафина вместе с девушкой-служанкой, которая поставила поднос с едой на медный столик, стоявший между отцом и сыном. Отпустив служанку, Серафина села возле мужа и взяла кисть винограда.

– Ты устал, Бенджамин. Поешь, а потом отдохни.

– Отец, – нерешительно произнес Аарон. – Я… не хочу, чтобы мы ссорились.

Бенджамин посмотрел на младшего сына – свое зеркальное отражение лет сорок назад.

– И все же мы, похоже, постоянно ссоримся, – тихо ответил он. – Мы живем в недоброе время. Аарон. И бремя выживания изматывает всех нас. Но ты только помни, что мы все – мой брат Исаак, моя свояченица Руфь, их дети – одна семья. Дом Торресов будет жить в Испании, а дети наших детей прославят нас.

Страстные слова отца эхом раздавались в голове Аарона весь оставшийся день, пока он ждал наступления сумерек. Ему очень хотелось еще раз увидеть дядю. Он запомнил старика грубоватым, прямым, гордым своим наследством. Как он мог вынести служение Трастамарам?

Спустилась тьма. Копыта лошадей громко стучали по булыжнику. Крики дозорных разносились по извилистым улочкам, а ночь плыла без приключений, холодная, туманная – подходящая ночь для тайного свидания.

– Помню, когда я был маленьким, здесь собирались на сходки, – прошептал Аарон Бенджамину, пока они привязывали лошадей в конюшне. Потом они вошли с заднего входа.

– В таком случае ты многое помнишь, – печально сказал Бенджамин. Он постучал один раз, коротко и резко. Дверь тут же широко распахнулась. Скрытый капюшоном слуга безмолвно указал рукой, и они пошли за ним по темным винтовым каменным ступеням.

Исаак Торрес был совершенно не похож на своего брата: небольшого роста, кряжистый, с жесткими темными волосами. И только глаза, такие же пронзительно-синие, как у Бенджамина, выдавали их родство. Его добродушное лицо расплылось в широкой улыбке при виде его высокого элегантного брата и племянника, который стал солдатом. После того как они обнялись и постарались смахнуть с глаз свидетельство их волнений, Исаак указал на круглый дубовый стол.

Давайте садитесь. Я попросил Руфь приготовить прохладительные напитки. Глоток холодного вина, немного свежих фруктов и хлеб.

Они расселись вокруг стола на украшенные богатой резьбой стулья с высокими спинками. Исаак внимательно оглядел гостей и сказал:

Время дорого, и не будем терять его зря. Я принес новости со двора – одни хорошие, другие нет.

– Колон получил поддержку, которую искал? – спросил Аарон.

– Да, и здесь своя история. Он был представлен их величествам в Сантафе только три дня назад, и его петицию опять отклонили. – Чтобы предупредить взрыв гнева Аарона, Исаак поднял руку. – Но не успел он уехать, как хранитель денег, ассигнованных на личные расходы короля, Луис Сантангел и я стали докучать королеве. Мы связались с торговцем из Палоса неким Мартином Алонсо Пинсоном, который также хочет поддержать это предприятие. Он владеет двумя кораблями, и ему доводилось одалживать деньги короне. Мы устроили выгодную сделку с Изабеллой, она ведь такая проницательная женщина. В подходящий момент она и Луис убедили короля, что это предприятие обойдется недорого и принесет большую выгоду. За несколько часов до отъезда генуэзца мы отправили за ним королевского гонца. Он получил свои комиссионные и теперь может отправиться на Восток, в Индию.

Исаак видел, как глаза Аарона вспыхнули, когда он услышал эти слова.

– Ты поедешь с ним? – Но Исаак знал ответ еще до того, как спросил.

– Да, я поеду с ним. Если он устраивает Трастамаров, вряд ли нашей семье может шире улыбнуться фортуна. – Лицо Аарона стало сдержаннее, и он внимательно посмотрел на обоих пожилых мужчин. Еще что-нибудь? – Он переводил взгляд с Исаака на Бенджамина.

– До нас дошли слухи, – осторожно начал Исаак.

– Ты говорил о хороших и дурных новостях, брат. Позволь нам узнать дурные. Поскольку прошлым летом я работал вместе с тобой, чтобы обеспечить Колону слушание его дела, я был оторван от двора.

Глаза Аарона расширились. Значит, его отец уже долгое время поддерживает связь со своим братом. Он горько пожалел о произнесенных накануне словах.

– Дурные новости – это то, чего мы боялись больше всего.

– Что, будет изгнание? – безнадежно спросил Бенджамин.

– Боюсь, что да, хотя я постараюсь сделать все, что в моей власти, чтобы предотвратить это. Если мне не удастся, тебе придется продолжить. После поражения мавров влияние Торквемады на королеву весьма возросло, и только алчность Фердинанда сдерживает его. Евреев всегда можно принять в расчет: у них можно вымогать деньги и превращать потом дукаты в сокровища.

– Но можно выиграть больше быстрым натиском, если бы он просто изгнал всех евреев и отнял у них имущество, – задумчиво произнес Бенджамин. Вспомни законы Кастилии, запрещающие вывозить из страны золото и серебро.

– Это так. Конечно, спустя несколько лет, когда у него не будет жизненно необходимых гражданских слуг, которые собирают дань, ведут торговлю и хранят его наличные, не говоря уже о том, что лечат его болезни, он горько пожалеет, но это будет лишь со временем, – с отвращением ответил Исаак.

– А ты сможешь контрабандою вывезти деньги из Кастилии через Пиренеи во Францию? – спросил Аарон.

Его дядя простодушно улыбнулся:

– Мы давно разработали план. Мы не ждали, как овцы, пока их начнут стричь.

Лицо Бенджамина было мрачным.

Тысячу лет мы жили в Кастилии и Арагоне. Нам будет трудно прижиться в холодном северном климате.

– Мы сражались за мавров, а они повернулись против нас. Мы сражались за христиан, а они тоже предали нас. Почему мы всегда должны быть изгоями? – с горечью спросил Аарон.

Тем более у тебя есть веские причины примкнуть к индийскому предприятию. Колон – твой друг. Он возьмет тебя с собой. Если вы найдете сокровища на Востоке, это будет еще одним прибежищем дома Торресов, – посоветовал Исаак. Аарон улыбнулся и схватил руку дяди.

– Да, и, вероятно, прибежище в более теплом климате?

Все трое немного посмеялись. Они обсудили детали поездки Аарона ко двору, чтобы он смог встретиться с Колоном и присоединиться к его экспедиции, Потом Исаак отправил юношу наверх, чтобы он разыскал тетю Руфь, которая жаждала вновь увидеть его. Когда Аарон вышел из комнаты, Бенджамин поглядел брату в лицо.

– Есть еще кое-что, – мрачно сказал Исаак. – Торквемада изгонит евреев ценой большого несчастья для многих, но мы разработали свои планы. Я помогу всем, кому смогу. За многих богатых людей нашей веры можно поручиться. Но я боюсь за тех, кого мы оставляем здесь. Вы теперь попадаете под власть инквизиции.

Бенджамин вздохнул:

– Мы обратились в христианство, Исаак, да простит нас Бог. Мы больше не придерживаемся закона Моисеева. Мы посещаем мессу и вкушаем от хлеба. Слуги инквизиции не найдут за нами ни одной вины.

На липе Исаака отразилась жалость.

– Когда мы согласились принять это решение, я сделал это, чтобы избавить тебя от необходимости уезжать из Кастилии. Но теперь… Боюсь, что наше обращение было напрасным. Вы едите свинину? Вы воздерживаетесь от регулярного купания?

– Какое же это имеет отношение ко всему остальному?

– Самое прямое в соответствии с новыми инструкциями, провозглашенными Торквемадой. Он не только заставляет своих шпионов следить по субботним утрам, у кого не идет дым из труб, – отсюда они узнают, не соблюдают ли евреи священную субботу, но он даже направляет служек к мясникам, чтобы выяснить, кто не покупал свинину в прошлом месяце. Кроме того, запах пота и чеснока от несвежей, грязной одежды есть признак истинного благочестия. Если твои слуги приносят слишком много воды в дом для купания или часто стирают белье – все это взято на заметку. И в свое время кто-нибудь донесет, возможно, даже самый осторожный новый христианин. Когда святая палата конфискует ею имущество, корона, церковь и шпион – все получат свою долю.

– Но ведь это чудовищно$! Мы так много принесли в жертву. Мой старший сын так далеко, в Барселоне, моя маленькая Анна, она так несчастна из-за своего похотливого муженька… Все мы терпим их гнет. – Плечи Бенджамина поникли, потом он распрямился и ударил по столу: – Нет, клянусь Богом, я не позволю этому разрушить мою семью!

Исаак жалобно прошептал:

– Я боялся, что ты не сочтешь разумным уехать, пока у тебя есть возможность.

– Кастилия была нашим домом целую тысячу лет, – упрямо ответил Бенджамин.

– Тогда быть посему. Но я все же очень хочу, чтобы Аарон поплыл с генуэзцем в Индию.

Бенджамин тоскливо улыбнулся:

– Как будто мы сможем помешать этому!

ГЛАВА 2

Поместье Вальдесов, 1492 год

Низинные равнины трепетали жизнью, а острые запахи лаванды и тимьяна пробивались через благовонные ароматы поздней андалузской весны. Сильные запахи оливковых деревьев и конского навоза смешивались со сладким ароматом жасмина и роз, орошаемых Гвадалквивиром. Магдалена ехала на своей кобылке и оглядывала обширные пространства, окружавшие ее. В отдалении, ближе к горизонту, мерцала Севилья, переливаясь белым, золотым и зеленым цветами. Девушка глубоко вздохнула и отдалась свободе очередной запретной прогулки.

Вспомнив обстоятельства шокирующей прошлогодней вылазки, она всю зиму не отваживалась на одиночные поездки. Но сейчас, поскольку Диего Торрес вернулся к своей исполненной опасности жизни солдата, ее внимание заняли совсем другие вещи. Ее мечта – стать фрейлиной при дворе королевы Изабеллы – оказалась разрушенной матерью. Донья Эстрелла не хотела, чтобы ее дочь резвилась вокруг нее. Только в прошлом году она выдала замуж Дульсию, третью дочь Вальдесов, родившуюся после Марии и Елены. Магдалене следует подождать, по крайней мере, год. А вдруг Диего, покрытый военной славой, окажется к тому времени женатым?

Она с досады кусала губы, отдавая себе отчет в том, что ни донья Эстрелла, ни дон Бернардо не одобрят брак с новым христианином, особенно сейчас, когда ее отец примкнул к ордену доминиканцев. – Странно, но я никогда не думала, что отец чересчур религиозен. Мать-то наверняка нет, – шепнула она кобылке Блоссом, поглаживая ее изящно изогнутую шею. Любое возможное препятствие, казалось, мешало ее мечте, но с бравадой юности она отбрасывала их в сторону. – Мне надо пробраться во дворец и попасться на глаза Диего.

Миральда с ума сойдет от тревоги, но старая служанка ни за что не осмелится сказать родителям, что позволила Магдалене ускользнуть от нее. А поскольку Эстрелла много времени проводила при дворе, а отец был занят местной политикой, Магдалена большую часть своей жизни оставалась на попечении слуг и наставников. Учителям она была благодарна, ибо выучилась читать и писать вместе со своим младшим братом Хосе. Как было принято среди женщин кастильской знати, мать и сестры Магдалены не научились читать. А ее в высшей степени неортодоксальные уроки вызывали возражения со стороны отца, но когда маленький Хосе, вечно больной и избалованный мальчик, отказался учиться без сестры, Бернардо сдался. Ее уроки резко прекратились два года назад, когда Хосе умер от летней лихорадки.

Всегда любопытная и своенравная, Магдалена воровала книги из отцовской библиотеки и брала их с собой, когда выезжала покататься на лошади в такой замечательный день, как сегодня. С тех пор как в Севилью приехали немецкие печатники – а это было двадцать лет назад, – можно было раздобыть книги на любые темы, и даже скандальную и невыразимо чудесную книгу по анатомии человека! Конечно, эту книгу дон Бернардо не покупал. Магдалена одолжила ее у своей подруги Люсии, которая стянула ее из библиотеки своего отца.

Если говорить правду, то библиотека Вальдесов пережила то же, что и вся семья, и даже упадок, насколько могла помнить Магдалена. Один взгляд на разрушающуюся западную стену их родового поместья указывал, в какой глубокой бедности оказалось семейство Вальдесов. Оливковые сады, окружавшие их, были редкими, корявые деревья – неухоженными. Низкие каменные стены главной усадьбы и дворовых построек были выбиты бесчисленными жаркими легкими ветрами и выжжены безжалостным андалузским солнцем. Почти ничего не делалось, чтобы заменить треснувшую черепицу на крыше или перекрыть соломой хижины крестьян Вальдесов. На ремонт денег не было.

Магдалена подъехала к конюшне мимо нескольких тощих цыплят, что-то клевавших в песке. Мухи сонно жужжали над парой впряженных в ярмо волов, которые терпеливо стояли под полуденным солнцем в ожидании погонщика. Она спешилась возле открытой двери в конюшню и почувствовала запах сладкого сена и лошадей – обычный деревенский весенний аромат. Вручив поводья кобылки конюху, она посмотрела на поросший сорняками двор и на главную усадьбу.

Возле двери стоял красивый серый жеребец, на которого был изображен зеленый крест инквизиции, и один из тяжело вооруженных всадников Томаса Торквемады терпеливо держал поводья. Несколько дюжин вооруженных охранников пригибались к седлам под широко раскинувшимися низкими ветвями дубов, служивших единственной тенью в эту полуденную жару. Несмотря на то что ее отец примкнул к братству в качестве крестоносца – человека, который шпионил за соседями и докладывал о любых еретических оплошностях в святую палату, – Магдалена боялась брата Томаса.

Она вздрогнула, когда мужчина, державший лошадь великого инквизитора, стал пристально рассматривать ее узкими, черными, словно обсидиан, глазами. Она инстинктивно уклонилась от его взгляда и пошла по низким каменным ступеням к парадной двери.

Внизу, в холле перед отцовской библиотекой. Магдалена расслышала голоса отца и его гостя, которые звучали то громко, то приглушенно. Ее любопытство взяло верх над отвращением. Она выскользнула в открытый двор, который находился в центре прямоугольного дома, и пошла вдоль затененного портика к открытому окну, откуда доносился разговор. Магдалена уселась на грубую сосновую скамью, стоявшую под окном. В комнате звучал резкий голос брата Томаса.

– Вы хорошо поступили, брат Бернардо, что обратили внимание святой палаты на еврейские традиции семьи Муньосов. Старый Педро Муньос признался, что он ел мясо по пятницам и богохульствовал перед статуей непорочной Девы.

– Значит, все его земли будут конфискованы? – с испугом в голосе спросил Бернардо.

– После таинственного убийства прошлым летом его сыновей единственной наследницей осталась дочь. Она тоже призналась в грехах отца.

Магдалена замерла, не веря своим ушам. Педро Муньос и его дети были распутны, жестоки, но чтобы они придерживались иудаизма!

– Вот деньги от продажи, десять тысяч мараведи. – сказал Торквемада, отвечая на невысказанный вопрос Магдалены.

– Только десять тысяч? – удивился Бернардо. Ты получил две апельсиновые рощи и пастбище для овец возле реки, там, где имение Муньос примыкает к твоему. Это дополнительная компенсация за твои свидетельские показания, – словно подводя итог, сказал Торквемада. – Ты сослужил службу святой палате. Это само по себе должно принести тебе удовлетворение.

Несмотря на то что у Магдалены было вполне достаточно причин, чтобы не любить семейство Муньос, она почувствовала, как в ней нарастает гнев в ответ на вероломство отца. Она знала, что в недоброе время их старый прямоугольный дом пришел в упадок, но продажа семейной чести и общие дела с таким безумцем, как Торквемада, – недостойный способ поправить денежные дела семьи.

Магдалена встала возле большого чана с водой и на миг прижалась к его холодной гладкой поверхности. Потом медленно побрела в свои покои, вспоминая презрительное лицо Аарона Торреса, когда она назвала ему свою фамилию. Ничего удивительного, что он чувствовал к ней презрение. Но не превратится ли это прохладное неприятие в ледяной ужас, когда он как новый христианин узнает, что ее отец обладает властью в святой палате? Она понимала, что человек, который так открыто называет себя еврейским именем, не испугается инквизиции, но станет презирать ее за то, что она дочь крестоносца.

– Быть может, если мне не удастся уговорить мать взять меня во дворец в Гранаду этой весной, я, по крайней мере, воспользуюсь неправедными деньгами отца, чтобы поехать в Севилью и обновить свой гардероб, – пробормотала она.

Она чувствовала, как натянулась на заметно увеличившейся с прошлого лета груди ее старая батистовая сорочка. Даже свободное шерстяное платье не скрывало ее пышного бюста. Вот если бы у нее были красивые платья с низким вырезом, вышивкой по вороту и огромным шлейфом, какие носила ее мать, она бы быстренько попалась на глаза Диего. Надо не забывать называть его данным при крещении именем. И даже если он презирает власть таких людей, как брат Томас, она не может так легко пренебречь этим.

У семьи Торрес была роскошная резиденция в городе, куда более пышная, чем скромный городской дом ее семьи. Возможно, Диего вернется туда, когда закончится его воинская служба. Она могла бы узнать его планы, если бы поехала в Севилью.

Магдалена вошла в свою спальню и оглядела убогую комнату. Известка облупилась на прокопченных стенах, пыль толстым слоем лежала на голом деревянном полу. Она стянула шерстяное платье и бросила его на помятую кровать. Батистовая сорочка последовала за платьем, а потом Магдалена позвала Миральду.

– Где ты была? – спросила старая толстая служанка, вытирая руки о далеко не чистый льняной передник. – Твоя мать хочет, чтобы ты встретилась с ее кузиной, доньей Луизой. – Она шмыгнула носом и обвиняющим тоном сказала: – Ты опять ездила верхом.

Магдалена пожала плечами, расплетая длинную, до пояса, каштановую косу.

– Да, ездила. Но если мне придется обедать с доньей Луизой, ты должна принести мне воду для купания, а то от меня будет пахнуть лошадью. А может быть, мне лучше предстать перед ней в виде служанки? Она ведь приехала только для того, чтобы посмотреть, подхожу ли я для ее сына Жильберто. – Она засмеялась, понимая, что родственники слишком хорошо знают, что представляет собой ее отец, чтобы помышлять о брачном союзе. – У меня тело зудит от пота. Приготовь воду, Миральда.

Старуха отправилась разыскивать слугу, чтобы раздобыть воды, бормоча себе под нос:

– Ха! Смотри, как бы тебя не обвинили в склонности к иудаизму с твоим мытьем!

Аламбра, Гранада, 15 марта 1492 года

Исаак Торрес шел с Авраамом Сенсором к огромному залу для аудиенций, где правили суверены, которым они служили, как могли. Залитый солнцем внутренний двор, витиеватой архитектуры сводчатые галереи сверкали со всей роскошью потерпевшей поражение последней мавританской династии, правившей в Иберии. Мужчины вошли в великолепный зал, но ни один из них не обратил внимания на обстановку. Их занимали более важные дела.

– Что ты можешь предложить, если они вступят в переговоры? – открыто спросил Исаак.

– Я только хочу, чтобы они дали нам время до вызова в суд.

Сенсор состроил гримасу:

– Не предупреждать их, чтобы мы смогли объединить всех, кто поддерживает нас, и собрать деньги в точном соответствии с планом королевы.

– Ты имеешь в виду ту раболепствующую сумасшедшую, что стоит за ее троном? – уточнил Исаак.

– Ты можешь собрать достаточно, чтобы спровоцировать у Фердинанда приступ такой восторженной алчности, что даже врачебное искусство твоего брата Бенджамина не сможет спасти его, – с мрачным юмором ответил Авраам. – Однако ты прав: четверть миллиона дукатов не смогут сдвинуть с места Изабеллу или Торквемаду.

– Приор Санта-Круса давно не посещал дворец, – с надеждой сказал Исаак. – Можно только молиться, чтобы он оставался в стороне, пока дело не закончится. – Он помолчал, а потом спросил: – Ты действительно веришь, что мы можем так быстро собрать четверть миллиона дукатов?

Его товарищ пожал плечами:

– Пять лет назад, когда пала Малага, я платил выкуп почти за пятьсот наших людей. Цена была высокой для каждого, кто жертвовал деньги. Но насколько она возрастет, если на карту будет поставлена судьба всех евреев Испании?

– Вот если бы мы могли связаться с банковскими домами в Генуе и Неаполе… – напряженно сказал Исаак.

Самоуверенное лицо Авраама Сенсора расплылось в довольной улыбке.

– Мы можем сейчас блефовать, а деньги соберем позднее. – Исаак откинул голову назад и засмеялся.

– Да, мой друг, давай блефовать. Трастамары всегда делали хорошую мину при плохой игре, когда у них за душой не было ничего, кроме пригоршни городков, которые они бросали к ногам своей непокорной аристократии.

– Их города и их евреи, не позволим им забывать это, – тихо добавил Сенеор, когда они подошли к стражникам, которые стояли перед дверями зала для аудиенций, скрестив перед собой зловеще сверкавшие алебарды.

Оба богато одетых придворных еле заметно кивнули стражникам, и те пропустили их. Королевских евреев ожидали.

Исаака Торреса всегда поражало несоответствие короля и королевы, которые, хотя и казались абсолютно противоположными людьми, правили с редким единодушием. Фердинанд был смуглый, изящный, настолько красивый мужчина, что его внешность могла обмануть кого угодно. Однако исполненный хитрости взгляд короля сдерживал любого.

Изабелла была небольшого роста, пухлая, с удлиненным лицом, которое было настолько болезненно невыразительным, насколько красивым было лицо ее мужа. Нос у нее был длинный, похожий на вытянутую луковицу, а шея изрезана маленькими жировыми складками, которые еще больше подчеркивались невыразительным подбородком. Тусклые рыжие волосы, как солома, торчали из-под старомодного тюрбана. И все же водянистые голубые глаза сияли острым умом, который был равен уму Фердинанда.

Король сидел, откинувшись назад, а его длинные, украшенные перстнями пальцы спокойно лежали на богатой черной бархатной паре, в которую он был одет. Фердинанд Трастамара предпочитал черные одежды, за исключением случаев государственной важности. Изабелла выдвинулась вперед на своем отделанном затейливой резьбой троне, держа в маленьких грубоватых ручках пергамент тяжелый античный материал, который использовали только для официальных воззваний.

– Мы разрешили вам войти, – сказал Фердинанд с обманчивой вялостью, махнув Сенсору и Торресу, чтобы они подошли ближе к трону по блестящему мраморному полу.

Они церемонно поклонились, поскольку Изабелла с пристрастием относилась к подобным вещам. Исаак встретился взглядом с мрачными глазами Изабеллы. «Ее огорчает все это», – мысль удивила его самого.

– Вам позволено прочитать это. Решение печальное, однако воля Божья должна быть исполнена, – спокойно сказала она. Голос ее был твердый, хотя Исааку показалось, что он уловил в нем нотки нерешительности.

Мужчины сели за низкий круглый медный столик напротив возвышения, где восседали их величества, быстро, но внимательно просмотрели воззвание, которое что интересно – еще не было подписано. Значит, они не хотят вступать в сделку. Исаак встретился взглядом с Авраамом. Старый раввин заговорил первым:

– Изгнание всех ваших подданных-евреев разорит нацию, милостивая королева.

Губы Изабеллы сжались.

– Конечно, есть выбор, который вам предлагает святая мать-церковь. Примите христианство и познайте единственную истинную веру, – ответила она с рвением в голосе.

– Вы находите это настолько неразумным? – спросил Фердинанд, поднимая свой чисто выбритый подбородок и глядя на мужчин, как кот на пару жирных канареек.

Изабелла посмотрела на своего супруга, и ее светлые глаза злобно вспыхнули. Она здесь для того, чтобы спасать души, а не заключать сделки для пополнения королевской казны.

– Наша вера, ваше наимилостивейшее величество, поддерживала нас почти пять тысяч лет. Мы полностью преданы коронам Кастилии и Арагоны, оставаясь при этом евреями, а не христианами, – просто сказал Авраам, адресуя свои слова королеве и краешком глаза наблюдая за лицом короля.

Это создаст сложности, ибо сейчас, когда мавританские еретики выдворены с наших земель, мы должны будем объединить всех испанцев под знаменем нашей святой веры, – сказала она, все еще сидя прямо на троне.

Но разве оставшимся мусульманам не дали срок сорок лет, за который они должны были ассимилировать? Разве им не было обещано, что они могут в безопасности исповедовать свою религию все это время? – спросил Исаак, уже заранее зная ответ, поскольку он был главным участником переговоров, когда обсуждались условия капитуляции.

– Что может быть ценнее той пользы, что приносят ваши еврейские подданные те, кто делали страну богаче и служили в армии, чтобы нанести поражение маврам? – спросил Авраам.

– Мы могли бы заплатить за то, что рождаемся в Испании, – прямо сказал Исаак, переходя к сути дела.

Фердинанд улыбнулся:

– Давайте обсудим это.

Он посмотрел на Изабеллу, ожидая, какой будет ее реакция.

Королева вздохнула, будучи всегда реалисткой в вопросах государственной целесообразности.

Что вы можете предложить взамен на благодатный период, такой, как сейчас переживают наши мусульманские подданные?

– Сто тысяч дукатов существенно пополнят королевскую казну после расходов, связанных со взятием Гранады, – предложил Авраам.

Фердинанд, всегда любивший поторговаться, в раздумье кивнул:

Верно, если бы испанцы были так добры к евреям, те могли бы заплатить побольше.

Итак, переговоры начались. Только через час показалось, что стороны могут прийти к согласию. Прикидывая, как скоро он сможет требовать обновления залога, король с явным удовлетворением сказал:

– В таком случае цена за продолжение вашего пребывания на нашей земле триста тысяч дукатов. – Он посмотрел на супругу, которая одобрительно кивнула.

– Ваши величества столь милостивы, – с улыбкой произнес Авраам.

В этот момент какой-то шум в коше зала привлек всеобщее внимание. Стражники расступились, ни секунды не колеблясь. Одетый в белые одежды и в длинный черный плащ монах ворвался в зал. Его круглое лицо перекосилось от гнева, он угрожающе размахивал тяжелым распятием из слоновой кости, украшенным драгоценными камнями.

– Триста тысяч дукатов! Хорошенькая встреча с евреями, – прорычал Торквемада. Его желтые глаза остановились сначала на Изабелле: он поднял распятие и держал его, как талисман, перед ее круглыми голубыми глазами. Показалось, что она откинулась на троне. Потом великий инквизитор повернулся к Фердинанду.

– Иуда Искариот продал нашего Господа за тридцать сребреников. А что, испанцы стоят настолько дороже? Триста тысяч монет? Тогда продай Его, и да будешь ты проклят навечно!

Торквемада швырнул тяжелое распятие к ногам Фердинанда. Оно разбилось на куски, и во все стороны разлетелись искрящиеся кроваво-красные рубины, похожие на огненные звездочки, сверкавшие на гладком мраморном полу. Его широкий плащ развевался вокруг него, как крылья ворона. Инквизитор повернулся и удалился от трона, не получив разрешения уйти, однако он и не спрашивал, можно ли ему войти. Он исчез в боковой двери, оставив их величеств и двух евреев-советников в напряженном молчании.

Авраам Сенсор посмотрел на монархов и понял, что потерпел поражение. Изабелла снова выпрямилась, ее скошенный подбородок вдруг стал комично решительным: она уставилась на своего супруга, стремясь во что бы то ни стало встретиться с ним глазами. Несмотря на оливковую смуглость, король побледнел, а темные глаза его прищурились, разглядывая разлетевшиеся по полу осколки креста, Авраам прекрасно понимал, что сейчас творится в голове коварного и суеверного короля.

– Оставьте нас! Мы обсудим этот вопрос… и мне надо помолиться. – В голосе королевы прозвучала сталь.

– Пока мы будем ждать вашей милости, ваше королевское величество, мы сможем собрать еще золота, – сказал Исаак в надежде, что алчность Фердинанда переборет его страх.

– Вы свободны, – поднимаясь, произнесла Изабелла.

Авраам поклонился, и при этом длинные рукава его кафтана слегка задели кафтан Исаака, словно напомнив, что их протест в данном случае только навредит.

– Мы не можем принять их взятку, милорд, сказала королева, оставшись наедине с супругом.

Он сидел, поглаживая подбородок, по-прежнему глядя на золото, драгоценные камни и осколки слоновой кости.

– Да, боюсь, что мы не осмелимся. Приор Санта-Круса имеет огромную поддержку по всей Кастилии и даже в Арагоне. Люди требуют изгнания евреев.

– И церковь тоже требует этого, пока они не разложили новых христиан и не вовлекли их в старую ересь, – чуть громче сказала Изабелла.

Некоторое время он смотрел на нее и спросил с доверительностью, которая много лет существовала между ними:

– Вы опасаетесь за мою душу, любимая? В конце концов, во мне тоже есть еврейская кровь.

Она брезгливо фыркнула:

– Ваша еврейская бабка не станет причиной падения – вы сами хотите пользоваться их советами и богатством. Мы не нуждаемся в них у нас есть отец Томас и много других образованных христиан, которые могут дать нам ценные советы. Во всяком случае, для чего нам опускаться до того, чтобы принимать их жалкие взятки, когда, изгнав евреев, мы сможем завладеть всей их собственностью во славу святой веры?

– И во славу объединенной испанской империи, – хитро добавил Фердинанд.

– Не будьте нечестивцем, – сурово отругала его Изабелла, потом смягчилась и протянула руку, чтобы дотронуться до его богато украшенного вышивкой рукава, подобно влюбленной до безумия молоденькой невесте. Я буду молиться за нас и наше королевство, милорд. Вы поручите королевским писцам сделать копии эдикта, который мы должны подписать?

– Как пожелаете, моя королева, – соглашаясь, ответил Фердинанд, уже запустив механизм распределения конфискованного богатства изгнанников к собственной выгоде.

В глубокой задумчивости он не заметил обиды в ее водянисто-голубых глазах, когда, опустив свои тонкие светлые ресницы, она тихо вышла из роскошного зала.

– Это официально. Я видел королевскую печать на копиях, которые подписали они оба. Эдикт об изгнании будет обнародован в конце месяца, – сказал Лоренцо Гусман.

Его оловянного цвета глаза вспыхнули и стали белыми, как лед. Узкое лицо зажглось радостью, из-за чего его желтовато-бледная кожа окрасилась в красный оттенок.

Он встал и начал беспокойно ходить по бедно обставленной комнате. Высокий и нервный, он тем не менее обладал удивительной силой, которой пользовался и своей расточительной жизни придворного. Маленькое брюшко, выступавшее над его туго натянутыми рейтузами, было единственным островком жира во всей его костлявой фигуре.

Я уверен, что вы сможете с умом воспользоваться этой информацией. Он выжидающе замолчал.

Бернардо Вальдес нервно потер руки:

– Если изгнание будет так скоро, то у нас мало времени. В Севилье полно семей марранов, которые не смогут отказаться от помощи своих Еврейских родственников. И некоторые старые христиане тоже будут вынуждены спасать своих сосед ей евреев.

– Вам, конечно, надо будет проследить за этим. Как крестоносец святой палаты, вы располагаете различными средствами. Я лично заинтересован только в одном – в падении дома Торресов, – сказал Лоренцо, поглаживая свою заостренную бородку длинными тонкими пальцами.

Бернардо поглядел на молодого человека, сжав губы от злости.

– Кажется, я буду рисковать, а вы воспользуетесь выгодой.

– Я племянник герцога самого выдающегося рода. Я принес из дворца весть об эдикте задолго до его появления. У вас будет достаточная выгода здесь, в Севилье, и еще где угодно, – со сталью в голосе ответил Лоренцо. Он свысока посмотрел на приземистого толстого Вальдеса. Оглядев комнату, он указал на потертый бархат на кресле Бернардо, потом на всю в зазубринах поверхность письменного стола.

Ковер был выношенный, выцветший, хотя раньше он являлся предметом роскоши.

– Вы получите превосходную компенсацию – достаточную, чтобы привести в порядок этот дешевый городской дом и перестроить ваше наследственное имение, как подобает старой аристократии.

Бернардо нервно перебирал бумаги на столе.

– Почему вы так рискуете? Вы женились на дочери Торреса и получили хорошее приданое. Как новые христиане, пользующиеся огромным влиянием при дворе, семья вашей жены могла бы остаться в стороне от упреков в приверженности иудаизму.

Лоренцо прищурил глаза и покрутил обутой в башмак ногой, раздавив каблуком таракана, имевшего несчастье оказаться у него на пути.

Вы имеете представление, каким богатством обладает род Торресов, помимо доли, выделенной моей маленькой Анне? Старый Бенджамин, мой почтенный тесть, нажил богатство, служа придворным лекарем. А самый большой флот, который бороздит Средиземное море, принадлежит его старшему сыну и его жене, старой христианке из Барселоны. Но здесь дело не только в деньгах, напряженно добавил он. – Моя семья устроила эту ужасную свадьбу – женила меня на этой недоразвитой тощей еврейке, которая бегает за мной, как проклятая собачонка. Верность! У нее невообразимая наглость – приходить и распускать сопли, призывая меня к верности. Она даже ожидала, что я стану спать с ней, когда она растолстела, а фигура ее стала безобразной из-за беременности! – Он передернулся, вспомнив наполненные слезами голубые глаза Анны и ее выпирающий живот – он тогда отправлял ее в свое деревенское поместье. О Боже, как бы он хотел навсегда вычеркнуть ее из жизни! Ее и всю эту проклятую удачливую семейку. – Счастье. Проклятое еврейское счастье – вот чем владеют Торресы. И даже этот щенок, выскочка, их младший сын, был отмечен королем за доблесть во время войны. В то время как я, представитель самого именитого рода Медина-Сидония, вынужден подбирать крошки с еврейского стола! Но это счастье переменится. Я увижу, как они все будут ползать на коленях! Отправьте своих шпионов на дело и доложите мне обо всем в течение двух недель.

Бернардо кивнул с несчастным видом, испугавшись приступа хандры этого неуравновешенного и коварного придворного. $Гусман вышел из комнаты, захлопнув за собой дубовую дверь. Старик наблюдал из окна, как Лоренцо выхватил поводья ожидавшей его лошади из рук грума и взгромоздился в седло. Дико рванув поводья, он вонзил шпоры в бока перепуганного мерина и поскакал, не оглянувшись назад. Вальдес решил, что будет очень осторожно держаться с Лоренцо Гусманом.

ГЛАВА 3

Севилья, апрель 1492 года

Магдалена ехала западнее, по извилистым узким улочкам Севильи, удерживая свою белую кобылку подальше от садов Алказара и направляя ее в сторону реки Гвадалквивир. В прохладном, пьянящем утреннем ветерке витали ароматы цветущих апельсиновых деревьев и розовых кустов. Купцы и торговцы подталкивали друг друга: в столь ранний час здесь редко можно было увидеть красиво одетую молодую женщину из знатной семьи. Мятежный дух Магдалены требовал открытого пространства, где она могла свободно пустить лошадь вскачь, оставив грума и свою старшую сестру Марию далеко позади. И как только она увидела на берегу реки Золотую башню, непрерывный поток скрипучих тележек, нагруженных оливками, гранатами и только что заколотыми свиньями, предназначенными на продажу, стал редеть, уступая место длинной светлой полоске дороги. Чисто промытые дождем булыжники, как золотые, сверкали в лучах утреннего солнца.

– Я хочу подъехать к церкви святого Стефана, что возле реки, – крикнула она Марии, пытаясь умиротворить сестру, преисполненную сознания собственной важности, как это приличествует матроне.

Магдалена пустила Блоссом в галоп, низко пригнувшись к ее шее, искусно лавируя между тяжелыми телегами с деревянными колесами, запряженными буйволами, – прекрасная фея, порхающая среди смертных. Ее план мог оказаться под угрозой от возражений сестры. Она целую неделю ездила мимо элегантного дворца Торресов, наблюдая за Диего и его семьей в кафедральном соборе по воскресным дням, прогуливалась по базару, чтобы купить себе одежду и безделушки, которые ей были вовсе не нужны.

Ее мать проявляла благочестие, по три раза в неделю посещая мессы, а отец наблюдал за тем, как дочь транжирит деньги. Магдалена до сих пор не натолкнулась на Диего. Она видела в церкви его мать и как-то раз отца, выходившего из дома, чтобы навестить больного, но их сын, казалось, жил затворником, а может, его не было в Севилье.

От матери, находившейся при дворе в Гранаде, она узнала, что Диего оставил армию короля Фердинанда после того, как город был взят. Куда он уехал? Наверняка не в изгнание вместе со своим еврейским дядюшкой. История о наиболее честном и доверенном советнике короля, который при таинственных обстоятельствах покинул Севилью, пересказывалась не одну неделю. Кто-то говорил, что Исааку Торресу была поручена секретная миссия у шурина его величества, португальского короля Хуана Второго. Другие говорили, что он забрал все свое огромное состояние и отправился на юг Франции, подкупив короля, чтобы тот позволил ему переправить золото за границу, несмотря на законы, запрещавшие это. Скача на лошади, Магдалена раздраженно нахмурила брови, моля Бога, чтобы Диего не уехал вместе с Исааком.

Магдалена лестью выманила значительные суммы у своего скупого отца, чтобы истратить деньги на платья и драгоценности, в тайной надежде произвести впечатление на известного солдата, выросшего при дворе. Конечно, родители вынашивали другие планы насчет нее, иные, чем выдать ее замуж в семью новых христиан. При этом их богатство значения не имело. С тех пор как в прошлом месяце обнародовали эдикт об изгнании, всем евреям до конца июля необходимо было оставить свою собственность и покинуть королевства Кастилию и Арагон. Это касалось каждого, в ком была еврейская кровь, и особенно новообращенных христиан, таких, как род Торресов, у которых близкие родственники оставались приверженцами старой веры. Нет, семейство Вальдесов желало бы, чтобы их младшая дочь вышла замуж более безопасно, за кого-нибудь, кто обладал бы политической властью. Поэтому дон Бернардо позволил дочери сделать экстравагантный новый гардероб, готовя ее к дебюту при дворе королевы Изабеллы.

– Я выйду замуж за того, кого выберу, упрямо твердила девушка, затаив дыхание и еще раз прокручивая в мозгу свой план.

Конечно, план этот сработал бы только в том случае, если бы Диего был в Севилье, а не где-то за границей с Исааком Торресом. С бравадой избалованной шестнадцатилетней девушки она отбросила эту идею, решив, что не стоит над ней ломать голову.

Отец Диего был личным лекарем короля, прославленным целителем. Знакомство с ним установит первую связь между нею и его сыном. Несколько дней подряд она обдумывала этот план, решив простудиться, но потом сообразила, что такая уловка будет легко выявлена и осуждена Бенджамином Торресом. И вот теперь она больше недели наблюдала, как он каждое утро на рассвете выходит из дома, чтобы посетить больных в разных частях города.

В поместье Магдалена беспечно и без присмотра бегала сама по себе и была довольно опытной наездницей, поскольку не единожды падала с лошади Блоссом на дорогу как раз в тот момент, когда Бенджамин Торрес выходил из дома своего пациента. Несколько царапин и синяков необходимы, чтобы сделать происшествие убедительным, но Магдалена пострадала гораздо серьезнее.

Было прохладное утро, и она надела тяжелое бархатное светло-желтое платье. Цвет платья был ей к лицу, но, что более важно, ткань должна была защитить ее от слишком сильного увечья. Нетерпеливо набросив мантилью, она почувствовала, что ее подхватил ветер и кружева задели топазовую брошь, которая скрепляла мантилью у высокого воротника ее лифа. Магдалена увидела свою «жертву». Бенджамин вышел из арочной двери дома и стал садиться в свою карету. Его кучер послал лошадь в медленный шаг, и она поехала мимо них, разыскивая поворот, где могла бы резко дернуть Блоссом и упасть. Небольшой тенистый участок булыжной дороги порос сорняками, которые пышно разрослись на увлажненной дождем земле. Завернув за угол, Магдалена повернула Блоссом на этот участок, а потом резко натянула поводья. Испуганная лошадь встала на дыбы, а Магдалена издала пронзительный крик и попыталась аккуратно соскользнуть с лошади. Она ударила по стременам своими мягкими лайковыми башмаками, однако крепкий бархатный подол ее платья зацепился за луку седла, а вместе с подолом – правая нога. И когда она откинулась назад, ее тело и левая нога свесились вниз, а правая на какое-то мгновение оказалась зажатой седлом вставшей на дыбы лошади. Платье с треском поддалось в тот самый момент, когда Магдалена уверилась, что сейчас ее разорвет пополам. «Милосердная Богородица, меня ведь могло убить!» – промелькнула у нее эта мысль, и она потеряла сознание.

Бенджамин видел, как мимо него проехала молодая женщина, и отмстил ее богатое платье и велико лепную лошадь. Его удивило, что знатная девушка без сопровождающих разъезжает по улицам города. Потом он услышал крик и ржание обезумевшей лошади – как раз за поворотом. К тому времени, пока он подъехал к девушке, она лежала на обочине, а ее белая маленькая кобылка стояла немного в отдалении и паслась. Забрав свою сумку с медицинскими принадлежи остями, он бросился к девушке и наклонился, чтобы осмотреть ее, и как раз в то время подъехали грум и очень встревоженная молодая женщина.

Мария закричала и перекрестилась, придя в ужас от того, что сделает их отец, если Магдалена серьезно покалечена. Как старшей замужней сестре, ей было доверено сопровождать свою горячо любимую младшую сестру.

– Кто вы, сударь, и что случилось с моей сестрой? – спросила она властным голосом, который дрожал помимо ее воли. Пухлая, задыхающаяся, Мария спешилась и бросилась к Магдалене.

– Я Бенджамин Торрес, придворный лекарь их величеств Фердинанда и Изабеллы, – ответил он, не удостаивая ее взглядом, и спокойно осматривал девушку, которая застонала, придя в сознание. Она скакала слишком быстро и упала с лошади.

Мария сгорала от любопытства: еще бы, она встретилась с человеком, столь близким к королевской чете. Она вышла замуж в пятнадцать лет и никогда не была при дворе с родителями. Несмотря на то что она жила в провинции, имя Торресов было ей знакомо.

– Вы сможете исцелить ее? – с благоговением в голосе спросила она; на нее произвели приятное впечатление его спокойные манеры, хотя гнев отца все равно пугал ее.

– Как только она придет в себя и сможет говорить, мне надо будет посмотреть, нет ли у нее внутренних повреждений.

Глаза Магдалены открылись, она заглянула в тревожную синеву глаз Бенджамина, так похожих на глаза его сына. Нежные руки поддержали ее, когда она попыталась сесть.

– Вам надо немного побыть в покое. У вас голова кружится? – Он легко ощупывал пальцами ее голову, а потом с профессиональной легкостью проверил сначала одну, потом другую руку.

– Нет, голова у меня проясняется. По-моему, у меня просто пропало дыхание. – Она посмотрела вниз, пытаясь обнаружить какое-нибудь внешнее повреждение, и благодарила судьбу, что осталась жива и не искалечена. С помощью Бенджамина она осторожно села, не обращая внимания на рыдания Марии и ее брань. Но как только Магдалена шевельнула ногами, ее пронзила острая боль – из паха в живот, она пронзительно крикнула и потеряла сознание.

Она очнулась в незнакомой комнате. Сводчатый потолок был богато украшен, стены затянуты тяжелыми вышитыми шелковыми драпировками. Толстые персидские ковры покрывали мраморный пол, а кровать, на которой она лежала, была греховно мягкая, с целой горкой подушек. На стене висело маленькое распятие, которое казалось здесь столь же неуместным, как сосна в апельсиновой роще. Она поняла, что находится в похожем на дворец городском доме Торресов.

Итак, вы наконец к нам вернулись. Я давал вам снотворное.

Узнав голос Бенджамина, Магдалена повернулась туда, где он сидел и читал. В дальнем углу, вне пределов слышимости, сидела девушка-служанка.

– Сколько времени я пробыла здесь? – Она повернулась к нему и сморщилась от боли.

– Полтора дня. Будьте осторожнее с этой ногой. Вы сильно растянули мышцы бедра, но со временем они восстановятся. – Он замялся и отложил тяжелый в кожаной обложке том с арабской вязью.

Магдалена внимательно рассматривал его лицо, загорелое и изрезанное морщинами, и все равно удивительно красивое. И более того: она могла читать по его лицу.

– Почему моя сестра оставила меня здесь? Я серьезно ранена?

Он нежно улыбнулся, и даже его белые зубы напомнили ей о Диего.

Нет, не серьезно. Ваша сестра и ее муж согласились со мной, что вас лучше не трогать, после того как я привез вас сюда и осмотрел. – Он помолчал немного, а потом продолжил: – Я думаю, она боится сказать вашим родителям, что произошло. В конце концов, вы же находились под ее ответственностью.

– Мария боится собственной тени, – фыркнула Магдалена с насмешливостью, свойственной юности. – Это моя вина, что я перегнала ее и упала. Я сама скажу нашему отцу. – Она проследила, как Бенджамин извлек тонкий пергаментный свиток из складок своей одежды.

Это будет достаточным подтверждением вашей непорочности. Дайте это прочитать вашему Отцу. Он может прийти ко мне, если ему нужно в этом убедиться, чтобы составить договор о вашей помолвке.

Магдалена широко раскрыла свои ярко-зеленые глаза.

– Моей… моей непорочности? – квакнула она. Потом, когда он подошел поближе, она выхватила у него пергамент. – Я сама умею хорошо читать. – Она развернула его и быстро просмотрела глазами содержание. Официально подписанный, скрепленный печатью пергамент подтверждал факт, что ее девственная плева разорвалась в результате падения с лошади. По закону, она по-прежнему была девственницей, подходящим товаром для брака.

На миг глаза ей заволокла мерцающая тьма. Чем обернулась для нее эта безрассудная проделка? Сейчас отец наверняка поспешит выдать ее замуж за какого-нибудь мерзавца, пока ее не обвинили в том, что она лишилась невинности. Ничего удивительного, что ее мучила жестокая боль при малейшем движении бедер.

Бенджамин изучал ее выразительное бледное милое лицо, в котором светился ум.

– Это не конец света, донья Магдалена, – мягко сказал он. – Вам повезло, что я видел, как вы упали, и что я непосредственно ухаживал за вами. Вас никто не будет расспрашивать о том, что случилось. Моя репутация врача защитит вас.

Благодарю вас, но боюсь, что этот случай только укрепит решение моего отца выдать меня замуж. – Она снова посмотрела на пергамент.

Зная о распутной репутации доньи Эстреллы, Бенджамин почувствовал, что смог бы понять доводы Бернардо. И все же эта девушка была молодой и неиспорченной.

– Как вам удалось научиться читать? Улыбка стерла печаль с ее лица, и оно засветилось гордостью.

– Меня учили кастильскому и латыни учителя моего брата. – Ее глаза устремились на том, лежащий возле стула Бенджамина. – Я бы хотела выучить арабский, но сейчас это не одобряется.

Бенджамин вздохнул:

– Более чем не одобряется: святая палата видит в этом признаки ереси.

– И тем не менее вы читаете на нем, – признала она.

– Я читаю медицинские трактаты по особому разрешению короля Фердинанда. Не думаю, что они заинтересовали бы вас, – сухо добавил он.

Щеки Магдалены порозовели: она вспомнила написанные по-латыни медицинские книги, которые читала почти год назад.

– Меня интересует многое, особенно искусство врачевания. Скажите мне, это правда, что есть женщины-еврейки, которые умеют лечить?

Бенджамина заинтриговала эта простодушная девушка.

– Да, уже много веков. Мавры не позволяли мужчинам-врачам осматривать женскую половину их семей. Эти ограничения привели к тому, что из женщин стали готовить целителей. Я не думаю, что вам подошла бы такая профессия.

Магдалена вздохнула:

– Думаю, нет, но меня интересует гак много всего, а библиотека отца настолько мала… – Она стала нервно перебирать пальцами льняную простыню.

– Я прикажу вашей служанке Миральде принести вам столько книг из моей библиотеки, сколько вы пожелаете прочитать. Она ожидает вас за дверью.

Так началась необычная дружба между пожилым врачом я шестнадцатилетней девушкой.

На следующий день Магдалена достаточно поправилась для того, чтобы вернуться в городской дом родителей. Она была нагружена томами из фамильной библиотеки Торресов. Кроме книг она взяла с собой медицинское удостоверение, а также обещание Бенджамина не сообщать ее отцу о подробностях и характере ее травмы. Она сама решит, когда и кому раскроет природу своей дефлорации и таким образом избежит угрозы поспешного брака с каким-нибудь ужасным типом, вроде престарелого супруга Марии.

– Говорю тебе, Бенджамин, мне это не нравится. Семья Вальдесов близка к инквизиции, – сказала Серафина с волнением.

Бенджамин обнял ее, и они вместе пошли к воротам дома их друзей. Они обедали с семейством Руизов, такими же новыми христианами, как и они сами.

Магдалена совершенно не похожа на отца или мать. А, да, – поморщившись, сказал он, – я слышал дворцовую сплетню про донью Эстреллу, которая, я уверен, уже просочилась в Севилью. Девушка обаятельная и умная. Она выросла без внимания родителей, ее воспитывали слуги и учителя. Она одинока, Серафина.

Тем больше причин остерегаться. Если она привяжется к нашему дому, она сможет неумышленно выболтать что-нибудь доминиканцам – друзьям своего отца. Ты сам понимаешь, как мало надо для того, чтобы обвинить новообращенного христианина в приверженности иудаизму.

– Ну что ты! Мы регулярно посещаем мессы и воздерживаемся от употребления мяса по пятницам. Что еще от нас требуется? Ты расстроена потому, что близится день высылки, а наш сын отплывает с генуэзцем.

– По крайней мере, Аарон будет в безопасности, – о, я должна называть его Диего, а не Аароном! Вот видишь, наши имена выдают нас. Я боюсь, что даже у стен есть уши, и дочь крестоносца… – Серафина провела рукой по своим засеребрившимся волосам, приглаживая их под обильно украшенным вышивкой головным убором, – Когда это кончится. Бенджамин? Когда?

Проскакав по юроду, Аарон Торрес остановил лошадь возле дворца Торресов, отдаваясь приветствию теплого золотого солнечного света и сладкому журчанию ручья во внутреннем дворике.

– Скоро я буду далеко в море. Мне будет не хватать этого дома, – шепнул он андалузцу, принуждая себя не думать, как он соскучится по родителям, Анне и ее маленькой дочери. Воспоминания о прощании с Руфью и Исааком чуть не разбили его сердце.

Глубокая печаль всколыхнулась в нем, когда он припомнил последнее прощание на той, лишенной растительности горной дороге высоко в Пиренеях. Но, по крайней мере, его дядя и тетя были в безопасности и отправились дальше, сохранив многое из своего добытого тяжким трудом золота. И все же десяткам тысяч других евреев так не повезет. В середине июля, за неделю до окончательного срока изгнания, они забили дороги потоком человеческих страданий, что протянулся с высоких плато Кастилии до скалистых мысов Каталонии. Аарон видел купцов и банкиров, врачей и опытных торговцев, которых насильно заставили продать за жалкие гроши бесценные фамильные сокровища, тысячи акров земли, величественные дворцы и чистокровный домашний скот.

В Лериде он видел торговца шерстью, который продал свой склад менее чем за тысячу мараведи, что, насколько знал Аарон, едва хватит ему, чтобы оплатить дорогу из Барселоны в Неаполь в утлом, источенном червями суденышке. Наиболее удачливые занимали более высокое положение – те, кто прагматически смотрели вперед. Некоторые евреи верили, что монархи нагонят их из старинных домов, но большинство теперь горькой ценой платило за свои сомнения.

Он спешился; полуденная жара была невыносима. Конюх взял андалузца и повел к конюшне, чтобы хорошенько вычистить прекрасное животное. Аарон вошел в тень просторного внутреннего дворика, и вдруг на ею лице промелькнула широкая улыбка. Мама всегда сердилась, когда он делал это ребенком, но сейчас – как он мог устоять перед фонтаном? Он скакал через Арагон и Кастилию, далеко на юг Андалузии, проводя целые недели в седле. Под складками одежды его влажное от пота тело покрывала пыль. Аарон отстегнул пояс, на котором висел меч, и со звоном уронил его, затем отбросил накидку и стал стягивать рубашку с широких мускулистых плеч. Он опустился на колени перед фонтаном и окунул голову в прохладную искрящуюся воду.

Магдалена стояла как вкопанная на веранде, с блаженным восторгом наблюдая, как Диего появился на противоположном конце дворика и направился к центральному фонтану. Глаза ее широко раскрылись от удивления, когда он разделся по пояс и погрузился в воду. Как завороженная, она подошла поближе. Шелковые юбки шелестели по мере ее приближения.

Годы, в течение которых Аарону приходилось выживать на полях сражений, обострили все его инстинкты. Он выпрямился, быстро повернулся, чтобы встретить безмолвного врага, вторгшегося в его дом, и откинул длинные пряди золотистых волос с глаз.

– Кто… а, ты дочь Вальдеса! Ради всех святых, что привело тебя в мой дом?

Можно было подумать, что он столкнулся с солдатом-мавром, а не с хрупкой девушкой.

Магдалена смотрела, как вода, из-за которой стали темнее его волосы, разлетелась брызгами вокруг его головы. Ее глаза последовали за сверкающими каплями, оставившими тропинки на его мускулистой груди и руках. Она ощутила слабый аромат мужского тела и запах лошадиного пота, которые все еще витали вокруг него. Язык ее прилип к небу, а ладонь потянулась, чтобы прикоснуться к его покрытой светлыми волосами руке. Он был такой великолепный, золотой… и почти обнаженный! Ее взгляд скользнул с его широкой груди к туго облегающим шерстяным рейтузам и мягким кожаным ботинкам, потом назад к длинным ногам и устремился к красноватому шраму, который перерезал бок и спускался за пояс рейтуз.

– Это новый шрам, – обронила она, задыхаясь от собственной глупости.

– Да, новый, но поскольку мы встречались только один раз в прошлом году на севильской дороге, откуда тебе это известно? – Его глаза задумчиво сощурились, он рассматривал ее порозовевшие щеки и большие зеленые глаза. Невзрачная беспризорная девчонка Бернардо Вальдеса выросла в пышную юную красавицу. И тогда он понял, откуда она знает о его новом шраме!

– Похоже, что оба раза, что мы встречались, я смывал с себя дорожную пыль. – Он ответил на собственный вопрос и был вознагражден ее виноватым личиком и шагом назад. Он шагнул вперед, чтобы посмотреть, отступит ли она еще.

Она отступила, сжимая том из библиотеки его отца в руках, как щит. Аарон хищно улыбнулся.

– Ты что, онемела с прошлого года? Если нападение двух разбойников не устрашило тебя, маленькая кошечка, то уж наверняка мое полуобнаженное тело не повергло тебя в такой ужас… или повергло?

– Я не испугалась, а просто удивилась, когда увидела, что ты вернулся домой после такого долгого отсутствия, – решительно ответила она. – Бенджамин беспокоился о тебе. – Магдалена стояла смирно, позволив ему провести рукой с длинными пальцами по тугому рукаву бледно-зеленого платья. Его прикосновение грело, как солнце Андалузии. Она едва сдержалась, чтобы не прижаться к нему.

– Бенджамин, да? Как получилось, что ты знаешь моего отца? И получила разрешение ходить по нашему дому и брать книги из библиотеки?

– Если бы ты больше бывал дома, тогда бы знал, – огрызнулась она, когда он выхватил книгу из ее онемевших пальцев. Брови его изогнулись.

– Любовные стихи Овидия. Ты читаешь на латыни? – Явное недоверие было написано на его прекрасном лице.

– Да, я читаю на латыни, ответила она, стараясь держаться как можно надменнее, поскольку ее заливал стыд, что ее застали с такой эротической книгой. Может, ей не следовало говорить правду, а сказать, что книга предназначалась для ее матери или замужней сестры?

Он открыл том и пролистал страницы, задерживаясь на некоторых хорошо известных ему пассажах.

– Итак, ты любительница любовной поэзии, которая подсматривает за купающимися мужчинами. – Взгляд его был веселым, но оценивающим.

– Если бы ты купался в более закрытых местах, я не натолкнулась бы на тебя. Или у тебя привычка скидывать одежду у каждой реки или фонтана Андалузии? – Она почувствовала, как ее спина прижалась к холодным камням стены: Аарон воспользовался своим преимуществом и, держа книгу в руке, подкрался к ней.

Он удивил ее, ибо запрокинул голову и расхохотался. Потом расчесал пальцами свои золотые кудри, откинул их со лба и ответил:

– Некоторые реки и фонтаны на юге Кастилии были опасны в течение многих лет, но я был уверен, что в собственном внутреннем дворике я в безопасности.

– Я вооружена, сударь, только моим поэтом, – поддразнила она его, глядя на книгу в его руке. Больше всего ей нравилось, когда он смеялся.

– Откуда ты знаешь моего отца?

– Я была его пациенткой. Я упала с лошади, а он выходил меня. – «Это все было частью уловки, которая обернулась против меня. А я всегда хотела быть поближе к тебе, Аарон!» – в отчаянии подумала она. – Когда Бенджамин узнал, что я умею читать на кастильском и латыни, он любезно предложил воспользоваться его библиотекой. В последние месяцы я часто прихожу сюда. – Она внимательно рассматривала его скрывающее чувство лицо.

Аарон провел пальцами по ее руке и легонько тронул ключицу. Он почувствовал, как быстро бьется се пульс. В его теле, изголодавшемся по женщинам, проснулось ответное желание. Он всегда был разборчивым в выборе наложниц, зная из врачебного опыта отца, что может случиться с неосторожными мужчинами. Она была молодая, чистая и явно тянулась к нему. К тому же она была дочерью Эстреллы Вальдес, и это, без сомнения, означало, что ей знакома мораль, как и любимой кошке его садовника. И все же в ней чувствовалась какая-то незащищенность. Он осторожно протянул руку и потрогал ее шелковистую щечку. Ее глаза широко распахнулись, потом томно закрылись.

Магдалена чувствовала, что он собирается поцеловать ее здесь, во дворе, пока он наполовину раздет и никто не может помешать им. Что подумали бы Бенджамин или Серафина? Она отшатнулась и подняла руку, снова широко раскрыв глаза.

– Ты не должен…

Он почувствовал, как ее маленькая мягкая ручка бессильно толкает его в грудь, и притянул ее к себе, все еще держа забытую книгу и крепко обнимая девушку. Не обращая внимания на ее слабый протест, он поднял ее подбородок и прижался ртом к ее полуоткрытым губам. Она пахла жасмином и была сладкая, как мед. Аарон углубил поцелуй, провел языком по ее губам, а потом легко проник между ними, дразня и сладко мучая, пока не услышал ее тихий сдавленный стон. Она будет его, но сначала он должен поздороваться с родителями и уверить их, что все получилось так, как они с Исааком планировали. Медленно, нехотя он прервал поцелуй, а ум его лихорадочно обдумывал, как устроить тайное свидание.

– Я должен сообщить матери и отцу, что благополучно вернулся из поездки, а потом…

– Их нет дома, – едва дыша, произнесла она. – Они ушли, чтобы разделить трапезу со своими друзьями, на другой конец города. Мне сказал привратник.

Почему она произнесла зги слова, что поставили печать на ее судьбе$?

– А ты приходишь сюда, свободно пользуешься библиотекой? – тихо прошептал он, еще раз пробуя на вкус ее губы.

Она не возражала против его объятий.

Аарон Торрес поклялся узнать, почему дочь крестоносца подружилась с обращенным евреем, но сначала ему надо утолить гнетущую жажду. Он подхватил се на руки и понес наверх в свои покои.

ГЛАВА 4

Магдалена прильнула к Аарону: мысли ее унеслись в бешеном вихре, она была смущена. Чувство вины и сомнение соперничали с шестью годами сентиментальной, невознагражденной влюбленности. Ей казалось, что она всегда любила этого человека всем своим юным сердцем, а теперь в первый раз он увидел в ней желанную женщину, а не ребенка, прячущегося за мамину юбку, или замарашку, которую тогда, на дороге, надо было спасать. «Я стала прекрасной для тебя, Аарон… и я выйду за тебя замуж… только за тебя».

Он распахнул массивную дубовую дверь в свои комнаты, затем толкнул их за собой обутой в башмак ногой. Толстые персидские ковры заглушали звуки его шагов. Он прошел большой зал с низкими кушетками и медными столиками. В тишине было слышно только их горячее дыхание. Аарон пронес ее через высокую дверь в соседнюю комнату.

Его теплые губы легким дыханием овеяли сомкнутые веки девушки. Магдалена прижалась к его обнаженным плечам, вонзая ногти в его сильную гладкую спину. Он прикусил зубами мочку ее уха, а потом проник языком в изящную раковинку. Она задохнулась от восторга и удивления. И пока она поняла, что происходит, юноша бросил ее поверх пышной горки подушек на огромную круглую кровать. Когда ее истомленное, бездыханное тело распростерлось на шелковой поверхности, он, возвышаясь над ней, пожирал се горящими от страсти голубыми глазами.

Глядя в эти бездонные глаза, Магдалена почувствовала себя плененной: она все больше очаровывалась им. Она проследила за его взглядом, который медленно перешел с ее огромных нефритовых глаз к горлу, потом к возвышавшимся холмикам грудей, а потом спустился ниже, туда, где под приподнявшимися юбками были видны ее изящные колени и ножки в элегантных туфельках.

– Такая юная, само совершенство, – пробормотал он, глядя на ее красоту и склоняясь к ней на пышную кровать. Он опирался всем весом на одно колено и взял ее за обе руки. Медленно, словно долго мучимый жаждой человек, который опасается быстро утолить ее, он наклонился к ней, чтобы еще раз ощутить ее вкус. – Обними меня, – попросил он, проведя языком и губами по чувственным жилкам на ее горле и вновь прижимаясь к ее рту. Она покорилась, обвивая руками его обнаженную талию и раскрыв похожие на лепестки губы, чтобы ответить на его поцелуй. Он застонал и, потеряв голову, крепко и глубоко поцеловал ее, опускаясь на нее всей своей тяжестью.

Магдалена чувствовала каждый дюйм его тела, несмотря на складки своего шелкового платья и сорочки. Его крепкая плоть глубоко вдавила ее в покрывала. Потом он слегка приподнялся и осторожно пробрался рукой под ее юбки. Его проворные пальцы прокладывали себе дорогу от маленькой коленки к гладким округлым икрам, а потом выше, к бархатисто-мягким бедрам. Следуя инстинкту, она выгнулась ему навстречу, крепко обнимая его, а он все гладил и ласкал ее, возбуждая во всем ее теле огонь и дичайшие, невообразимые фантазии.

Аарон чувствовал, как она отвечает на его прикосновения, и понял, что больше не может ждать и томиться. Она должна стать его, прямо сейчас. С кошачьей грацией он сел и повернулся к ней спиной, чтобы разуться. Потом встал и стянул с себя мягкие шерстяные рейтузы, которые не могли скрыть его страсти. Он увидел, как глаза ее расширились, а изо рта вырвалось слабое «о» – вздох испуга и удивления. «Превосходная артистка», – с улыбкой подумал он.

– Ты же раньше видела меня раздетым. А теперь я требую, чтобы ты ответила мне тем же, – хрипло сказал он и, протянув руку и схватив девушку за запястье, стащил ее с постели.

Слабая и податливая, как кукла, она стояла, прижавшись к его нагому телу, пальцами упираясь в его сильную, поросшую волосами грудь. Было слышно, как сильно бьется его сердце. Как сомнамбула, Магдалена подчинилась его приказу, а он стянул рукава ее платья. Платье с шелестом упало на ковер. Аарон повернул ее и принялся расстегивать сорочку. И когда он наконец спустил облегающие рукава и обнажил плечи, его жаждущие губы прильнули к ним, увлажняя мягкую бледную кожу поцелуями. Ее тонкая шелковая нижняя рубашка была отброшена в сторону, легкая, как летний андалузский ветерок.

Он представлял себе, что ее юное гибкое тело распустилось и превратилось в по-женски зрелое, но даже в фантазиях не мог вообразить себе, как оно прекрасно. Бледно-розовые соски ее высокой груди напряглись от вожделения, умоляя руки Аарона приласкать их, а губы его – вкусить сладость этих трепетных дивных вершинок. Она запрокинула голову под его ласками. Юноша чувствовал, как бешено бьется ее сердце, слышал легкие вскрики невыразимого блаженства. Он опустил руки к ее тонкой талии, затем сомкнул их вокруг бедер, завладел маленькими шелковистыми ягодицами и, приподняв ее, прижал к своему болезненно-возбужденному фаллосу.

Магдалена ощутила его исполненное жизненных сил мужество, которое так заворожило ее прошлым летом и которое с такой настойчивостью и силой вдавливалось теперь в ее живот. Он зарычал и с силой поцеловал ее, чуть не поранив губы от страсти. Она была испугана и в то же время желала его. Она не могла ни думать, ни говорить, но только отзываться на каждое новое, сводящее с ума волшебство, которое он проделывал с ней. Волосы, собранные на затылке драгоценными гребнями, были сзади прикрыты прозрачными кружевами, которые тут же стянули его нетерпеливые руки. На волю вырвался целый поток каштановых кудрей, который наполнил его руки сверкающим сиянием. Он вытащил гребни и разбросал их по ковру, потом пробежал пальцами по волосам, со сладострастием поглаживая их. Когда он снова положил ее на кровать и снял с нее туфли на деревянных каблуках, она откинулась, снедаемая желанием и страстью и непостижимо мечтающая забыть обо всем на свете.

Аарон скользнул в кровать, лаская се нежные юные формы и накрыв ее своим телом, коленом раздвинул ее бедра. Она двигалась жадно и молчаливо согласно, и в то же время у нее явно не было никакого опыта, она не знала, что делать, как двигаться. Однако руки Магдалены заскользили по его спине и сжали плечи, как только он наклонился, чтобы поцеловать ее. О святые праведники, он сейчас разорвется, если не овладеет ею! Он крепко поцеловал ее и погрузился в мягкую влажную негу ее лона. Оно было невероятно маленькое, тугое, но плоть Аарона не натолкнулась ни на какую преграду. Его окатила волна мгновенного разочарования, но долгие месяцы воздержания быстро преодолели глупые надежды. Он овладел ею медленными долгими движениями, наслаждаясь как только возможно ее дивным телом, которое каким-то непостижимым образом все еще было не запятнано ее прежними связями.

«Так вот что происходит между мужчиной и женщиной!» – удивленно подумала Магдалена, крепко прижимаясь к нему, ощущая, как в глубине ее живота разливается горячая волна, превращающаяся в адское пекло. О, если бы это могло продолжаться вечно! Если бы этот жар можно было утолить! Она почувствовала, что мысли ее ускользают из-под контроля, превращаются в ничто по мере того, как ею овладевали простые инстинкты. Вдруг она почувствовала изменение в теле Аарона. Каждый мускул его тела, твердый и напряженный, сначала вздрогнул, а потом словно превратился в камень. Казалось, он задыхался, а его фаллос пульсировал короткими резкими толчками. Потом юноша упал на нее, как тяжелое бремя. Она машинально сжала его ногами, отчаянно пытаясь продлить завершившийся акт любви.

Аарон пришел в себя после долгой выматывающей борьбы. Сила его облегчения буквально сломила его. Конечно, это можно объяснить его длительным воздержанием, а не тем, что его соблазнила эта вульгарная девица. Он покачал головой и выбрался из цепких объятий, потом поглядел на ее зардевшееся лицо. Им овладело чувство вины, в высшей степени неосознанное и в то же время раздражающее. Она лежала на спине с рассыпавшейся по плечам копной волос цвета темного красного дерева. Лицо ее было ошеломленным и в то же время обиженным. Он понимал, что слишком быстро кончил, чтобы удовлетворить ее. Молодое тщеславие Аарона было задето: он прочитал в ее нефритовых глазах осуждение.

Он протянул руку и, взяв блестящий локон, поднес его к губам.

– Не обижайся. Прости, что я так поспешил, но я так давно не был с женщиной. Когда мы будем вместе в следующий раз, все будет по-другому, обещаю тебе. – Он вздохнул и погладил ее шелковистое плечо. – Я хотел бы сделать тебе одолжение, но мои родители скоро вернутся…

Ее исполненный ужаса шепот прервал робкие извинения Аарона:

– Что я наделала! Если Бенджамин и Серафина узнают, что я… что мы… О! Мне надо идти! – Она ускользнула от него, высвободив волосы из его рук, и далеко отскочила от кровати. Магдалена глазами искала свою разбросанную одежду. Щеки запылали при виде того, как бесстыдно раскиданы по полу ее вещи. Схватив нижнюю сорочку, она поспешно набросила се через голову. Потом она бросила взгляд на бесформенную груду своего шелкового платья.

Вытянувшись на кровати, Аарон наблюдал за ее ужимками с нарастающим цинизмом и насмешкой.

– Ты так мечешься, что можно подумать, ты никогда раньше не была на свидании. А может, просто не хочешь упасть в глазах моего отца?

Магдалена выронила платье, которое держала в руках, словно оно обожгло ей пальцы. Их взгляды встретились.

– О чем ты говоришь? Ты думаешь, я раньше это делала? – И тогда на нее обрушились сочувственные слова Бенджамина, она вспомнила, как он объяснял ей характер ее травмы и давал документ, подтверждающий ее непорочность.

– Я знаю, что ты раньше делала это, Магдалена, – просто сказал он, встав и спокойно прошагав к большому сундуку, из которого извлек лишний шелковый халат. Он скользнул в него и подпоясался, потом подошел к застывшей в оцепенении девушке и взял с кровати ее платье. – Позволь мне помочь тебе, поскольку шнуровка на спине.

Его прохладный тон подстегнул ее боль и знаменитый норов Вальдесов. Никогда, никогда она не будет отрицать это гнусное, брошенное им обвинение! Целые поколения кастильской гордости потребовали, чтобы она скрыла свой стыд. Она любила его с раннего детства, прибегала к хитростям и уловкам, чтобы проникнуть в его жизнь, отчаянно пыталась завоевать его любовь, и все это для того, чтобы закончиться так бесславно!

– Благодарю тебя за помощь, – сдавленным от слез голосом сказала она, изо всех сил стараясь сдержаться. – Я уверена, что у тебя большой опыт в шнуровании дамских платьев. Ты распустил ее с завидной легкостью.

Он, смеясь, натянул облегающий лиф ей на грудь и принялся зашнуровывать платье на спине.

– Ты часто путешествовала вместе со двором? – спросил он, чувствуя ее напряжение.

– Почему ты спрашиваешь об этом? Твоя семья проводит гораздо больше времени с их величествами, чем моя.

– Да, но для рода Торресов дела в последнее время идут не так хорошо – или для любого, в ком есть еврейская кровь. Сомневаюсь, что от тебя, как от дочери крестоносца, это ускользнуло.

Ее испугал его мрачный голос.

– Я не имею никакого отношения к деятельности моего отца, – рассерженно ответила она.

– А как донья Эстрелла? Насколько я слышал, она намного чаще бывает при дворе… и при короле. – Голос его звучал елейно, но оскорбительно.

Магдалена стремительно повернулась к нему, в болезненной ярости стиснув зубы. Она подняла руку и дала по его красивому надменному лицу жгучую пощечину.

Он с силой схватил ее нежное запястье и рванул девушку к себе.

– Значит, тебе не нравится, когда я сравниваю тебя с твоей знаменитой мамашей!

Ее пылавшее лицо говорило само за себя – она знала, что он прав в своих обвинениях против Эстреллы Вальдес.

– Повторяю мой вопрос, Магдалена. Почему ты решила подружиться с моим отцом? Какой план зреет в твоей хитрой, явно образованной головке? Придворная политика… или святая палата, в которой ты служишь?

– Ты завлек меня сюда, соблазнил и надсмеялся надо мной только потому, что думаешь, что я плету интриги ради своих родителей! – Голос ее сорвался, а слезы унижения горячим потоком хлынули из глаз. Она попыталась вырваться из его рук.

Улыбка его была снисходительной.

– По правде говоря, я очень желал того, что ты так явно предлагала. Ты очень мила, а я не столь расчетлив, как представители рода Вальдесов. Но, возможно, ты судишь меня по собственным меркам?

– Ты невыносимо оскорбляешь меня, – сквозь стиснутые зубы сказала она, маленьким кулачком стирая слезы, а другой рукой пытаясь вывернуться из его хватки. Она остановилась лишь для того, чтобы подобрать свои туфли и платье, а потом опрометью выбежала из комнаты.

– Мы еще встретимся, Магдалена Вальдес! крикнул он ей вслед. Слова его разнеслись по пустой гостиной, и его охватило странное чувство, словно он потерял кого-то близкого.

Однажды, когда он мальчиком участвовал в соколиной охоте со своим братом Матео, его любимый сапсан был жестоко растерзан большим ястребом, и его надо было убить. Эта интриганка, распутница, маленькая Вальдес не имела к этому никакого отношения. Но почему он вспомнил об этом именно сейчас?

Ему не надо было поддаваться своей страсти и запутываться в ее паутину. Ему претила всякая связь с ее семьей. Нравы нынешнего времени были слишком опасны для таких интрижек – если это было простой интрижкой. Она казалась такой искренне неопытной перед тем, как он взял ее, а потом такой глубоко возмущенной и исполненной ярости, что почти убедила его в собственной невинности. Смешно! Она же не девственница! И все же такая умная маленькая лгунья, очевидно, одурачила его отца, который не смог в ней разобраться. Он вызвал слугу и приказал приготовить ванну. Ему надо освежиться и заодно обдумать все, прежде чем он заведет разговор о Магдалене Вальдес с Бенджамином и Серафиной.

Магдалена сбежала вниз по лестнице во внутренний дворик, замешкавшись ненадолго, чтобы надеть туфли. Не обращая внимания на распущенные волосы, струившиеся по спине, она пробежала мимо фонтана к задним воротам, которые вели к стойлу, где ее вместе с конюхом терпеливо поджидала Блоссом. Она перекинула свои пышные юбки через спину маленькой лошадки, уселась на нее и, ударив каблуками, пустила кобылку вскачь в сонную полуденную жару по пустынным улицам. Слуга встревоженно бросился за ней.

Бенджамин рано вернулся из дома Руиза, оставив Серафину с ее подругой Софией, Обе женщины собирались побродить по базару, поглазеть на те или иные безделушки. Он тепло улыбнулся в уверенности, что жена его сможет найти какой-нибудь особый подарок для Аарона, который он смог бы забрать с собой в свое предстоящее путешествие в качестве талисмана. Судя по его последнему письму, этот молодой повеса со дня на день может вернуться в Севилью. В считанные недели он отправится в Индию. Надо молиться Богу, чтобы андалузец оказался прав в своих расчетах, и Аарон будет вне опасности.

Пока он сидел, погруженный в эти мысли, его карета подкатила к конюшне, и он увидел андалузца. Аарон уже дома! Войдя во двор, Бенджамин заметил оружие и одежду Аарона, разбросанную вокруг фонтана. Этот дьяволенок вечно злил свою мать тем, что в жаркие дни всегда погружался в прохладную воду. Но, по крайней мере, его сын не все скинул с себя, прежде чем окунуться! Бенджамин быстро пересек двор и поднялся по широким низким ступеням, которые вели к галерее, где были расположены комнаты Аарона.

Голос сына окликнул его, эхом раздаваясь в длинной комнате:

– Отец! Я так и думал, что ты быстро вернешься! – Одетый в чистые рейтузы и башмаки, в кожаных доспехах поверх льняной рубашки, он выглядел свежим и бодрым, готовым пуститься в путешествие и не похожим на человека, только что вернувшегося из дальних стран.

– Почему ты в полном военном снаряжении? Надеюсь, тебе не надо срочно уезжать? Твоя мать будет страшно расстроена, – обнимая сына, сказал Бенджамин.

Аарон помрачнел:

– Она не пришла с тобой? Я надеялся, что мы хоть недолгое время проведем вместе. Мне надо сегодня же уезжать в Палос. Городской совет готовит снаряжение для предстоящей экспедиции. Три корабля; по правде говоря, только один большой, а два других каравеллы для провизии, но адмирал уже с мая торгуется за них. Близится август, и мы должны вскоре отплыть, чтобы поймать северо-восточный ветер с Канарских островов.

– Но ты же не занимаешься обеспечением провизии для матросов. Для чего тебе так рано ехать в Палос?

Лицо Аарона стало жестким от гнева.

– Со слов королевской комиссии можно заключить, что один из мотивов, из-за чего была снаряжена эта экспедиция, – свобода от расследования преступлений. Кристобалю нужен человек, который будет проверять рекрутов и следить за их поведением на последней стадии подготовки. А поскольку я инспектор флота, то, это моя работа.

– На сколько ты можешь задержаться? – возмущенно спросил Бенджамин, когда они спускались по лестнице во двор.

– Конечно же я не уеду, пока не попрощаюсь с матерью, Анной и маленькой Оливией. Я возвращался домой через Барселону. Так славно было снова повидаться с Матео и Рафаэлей. Мы о многом переговорили, пока я от них не уехал. Как плохо, что мы живем так далеко: мой брат и его жена в Каталонии, наши дядя и тетя – во Франции. А теперь я должен уезжать и оставлять вас здесь, в Севилье… – вздохнул Аарон.

– И все же тебе надо ехать с генуэзцем. Мы все с этим согласились. Мы заберем твою мать с базара, а потом поедем к Анне, чтобы всем вместе попрощаться. А пока расскажи мне о Матео и дяде Исааке.

Двое высоких людей рука об руку прошли через золотисто-зеленый шатер из деревьев. Они были настолько поглощёны беседой, что не замечала полуденной жары, от которой дрожал воздух.

Уставшие Бенджамин и Серафина вернулись, когда в небе низко висела луна, льющая свет на пальмы возле их дома.

– Молю Бога, чтобы он спас его, – сдавленным голосом произнесла Серафина. Она провела весь долгий день и вечер, не отводя глаз от мужественного лица сына. Анна пролила столько слез, что огорчила брата, отравлявшегося в свое большое путешествие. И вот теперь, когда Аарон уехал, мать позволила себе расслабиться.

– Наш сын выжил и избежал худшего, что могли сделать мавры, – напомнил ей Бенджамин, – не говоря уже о том, что он преуспел среди завистливых военных советников короля Фердинанда. Из похода в Индию он вернется, покрытый славой. Не бойся, любимая.

– Да, я знаю, что он сильный, отважный и умный, – таков же, как и его отец, но ты всегда думаешь, прежде чем что-то сделать. Аарон же такой нетерпеливый, что я удивляюсь, как ему удается так преуспевать. Ты только вспомни те страшные шрамы, что он получил на той ужасной войне.

– Он солдат. Это нелегкая жизнь, но он выбрал ее, и она ему подходит. Ты можешь представить его врачом, ухаживающим за больным?

Легкая улыбка затрепетала на губах Серафины, и она покачала головой:

– Нет. Но сейчас, когда война закончилась, он свободен от дворцовых интриг. Для него лучше, если он поедет с этим картографом и пошлет сокровища Востока.

– Ты устала. Сегодня у нас был долгий трудный день. Иди отдыхать. Я прогуляюсь и немного поразмышляю.

После того как жена ушла, Бенджамин остановился у фонтана и усмехнулся. Что бы сказала Серафина, если бы узнала, что их сын по-прежнему пренебрегает ее запретом и купается в фонтане? Наконец он поднялся по лестнице, ведущей в комнаты сына. Сколько времени пройдет, пока Аарон вернется к ним? Все ли он забрал с собой, что может пригодиться ему в столь длительном путешествии?

– Старый сентиментальный дурак, – пробормотал он, входя в большой зал. Потом он зажег медную лампу, и взгляд его упал на дорогой том из его библиотеки, небрежно валявшийся на одной из кушеток. Он поднял его, удивляясь, каким образом книга оказалась здесь. Аарон много лет назад читал Овидия, и у него, конечно, не было времени или расположения, чтобы сегодня принести к себе в покои эту книгу. Потом его взгляд устремился к широкой двери, которая вела в спальню сына…

– Я должен поговорить с твоей хозяйкой, – нетерпеливо сказал Бенджамин Торрес Миральда, которая подозрительно смотрела на маррана, вытирая свои толстые руки о фартук.

Магдалена вернулась вчера домой растрепанная, вся в слезах. Старая служанка знала, что она ездила через весь город во дворец Торресов с одним только конюхом, сопровождавшим ее. И вот теперь личный лекарь короля, обращенный еврей, разыскивает ее. Что с ней сделали в его доме? Миральда не доверяла евреям, неважно, обращенным или нет.

Стараясь быть терпеливым, Бенджамин сказал как можно более требовательно, как говорил при дворе:

– Мне надо передать твоей госпоже нечто весьма ценное, и причем лично. Немедленно скажи ей, что я ожидаю ее здесь, в зале.

Видя, что его не переубедить, Миральда повернулась и прошла в комнату Магдалены. Некоторое время спустя появилась сама Магдалена. Глаза ее были воспалены, а лицо бледное. Она наспех оделась и причесалась, не заплетая косы.

«Пожалуйста, Пресвятая Дева, пусть он не умает, что сделали мы с Аароном!»

– Добрый день, сеньор! Что привело вас сюда в столь ранний час? Она попыталась весело приветствовать высокого пожилого человека, который обернулся, чтобы поздороваться с ней. Бенджамин только один раз приезжал в городской дом Вальдесов, когда она еще поправлялась после своего падения. Тогда дом был настолько убогим, что ей было за него стыдно. Теперь же, заново перестроенный благодаря неправедному богатству отца, ставший изобильным, дом вызывал у нее еще больший стыд.

Не обращая внимания на преображенный зал, Бенджамин протянул руку и взял ее ладони, понуждая ее сесть на парчовую кушетку, стоявшую возле окна, выходившего во двор. Он печальными глазами рассматривал ее расстроенное лицо. Итак, самое худшее, что он предполагал, правда.

– Я принес тебе кое-что, дитя мое. – Он вынул томик Овидия из-под накидки и протянул ей. – Ты ведь выбрала эту книгу из моей библиотеки, не так ли? Привратник сказал, что ты вчера приходила, пока нас с Серафиной не было дома.

Она схватила книгу, зная, что руки ее дрожат. А может, сующий во все свой нос старый слуга сказал ему больше? Она не могла посмотреть Бенджамину в глаза.

– Я… Наверное, я оставила ее во дворе. Простите меня…

Но когда он протянул ей украшенные драгоценными камнями гребни, она задохнулась, подняла лицо и посмотрела ему в глаза. Бесконечно нежно он вложил гребни в ее слабые пальчики.

– Ты должна сказать мне, что произошло, Магдалена. Мой сын обидел тебя?

Она спрятала лицо у него на плече и зарыдала. Все не так, как вы думаете. Аарона нельзя винить за мою глупость. Он не принуждал меня. Я… добровольно пошла к нему в постель. – Голос ее прервался, она сделала глубокий вздох, тщетно пытаясь успокоиться.

И постепенно, благодаря осторожным вопросам и подбадриваниям Бенджамина. Магдалена рассказала ему всю историю, начиная с их первой встречи при дворе до того, как в прошлом году он спас ее жизнь, и о ее уловке, благодаря которой ей удалось проникнуть в семью Торресов, уловке, у которой оказались такие ужасные последствия.

– Когда он поцеловал меня во дворе… – она помолчала, – я ни о чем другом не могла думать, лишь о том, как долго я ждала, пока он заметил меня. Я думала, что он испытывает ко мне то же чувства, – нет-нет, это неправда! Я вообще ни о чем не думала! Я просто безропотно согласилась, жалобно закончила она.

– Магдалена, дитя мое, ты любила, быть может, и глупо, но любила. В этом нет ничего постыдного. Ты, и мне это хорошо известно, невинна. А мой сын, – он деликатно помолчал, – нет. Он женится на тебе до того, как отправится в плавание. Через час мы поедем в Палос.

Магдалена вскинула голову:

– Отправится в плавание? Он покидает Кастилию?

– Через две недели он отплывает вместе с Кристобалем Колоном. – Бенджамин почувствовал, как она напряглась. – Не бойся. Он даст тебе фамилию Торрес до того, как отплывет. Может пройти много месяцев до его возвращения.

Значит, он соблазнил ее, прекрасно зная, что пускается в путешествие, которое перенесет его на другой конец света! Значит, она была его последней женской отрадой перед долгим многомесячным воздержанием морского путешествия!

– Я не выйду за него замуж! – бросила Магдалена, вспоминая жестокие обвинения Аарона в адрес ее морали и честя семьи Вальдесов.

Бенджамин вздохнул:

– Он думал, что ты не девственница, а несчастный случай тут ни при чем. Глупец! Я, разумеется, во всем разберусь, Магдалена. Не бойся.

Она встала, сжав гребни так, что острые зубья из слоновой кости впились ей в пальцы.

– Дело не только в этом. Он думает, что я – одна из доносчиков отца или дворцовая интриганка, как моя мать! Оглянитесь вокруг, друг мой, прежде чем вы будете отрицать справедливые обвинения – Рука ее скользнула в сторону заново побеленных стен, на которых висели бургундские гобелены, потом на обитые богатой тканью, кушетки, украшенные тонкой резьбой дубовые стулья. – Мой семья проклята! И я скатилась на тот же уровень, да простят меня Бог и все святые! Моя мать гордилась бы мной, как я выследила Аарона. Я скроена из такой же ткани, что и она!

Бенджамин встал и обнял ее за плечи.

– Нет! Да, ты делала глупости, но ты так поступала из-за любви, а не выгоды, Ты хотела завоевать себе мужа, а не политические выгоды.

– Я не стану принуждать его жениться на мне, – упрямо произнесла Магдалена.

– Когда у тебя были в последний раз месячные? – тихо спросил Бенджамин.

Она обернулась, как громом пораженная, а потом ответила:

– Неделю назад. – В ее огромных глазах сверкали слезы.

Бенджамин глубоко вздохнул с облегчением:

– Слава Богу! Ты не можешь быть беременной от него, хвала Господу. Но он отнял у тебя честь, Магдалена. Он, может, и дурак, но его следует проучить за его ошибки. Я знаю, что со временем он полюбит тебя.

– Возможно, по его нельзя склонить к этому, как кончик меча. Пусть все остается как есть до его возвращения. Мы оба поступили неумно.

Бенджамин всматривался в гордое милое лицо молодой женщины, стоявшей перед ним. Еще ни разу в жизни его так верно не направляла интуиция. Аарон и Магдалена предназначены судьбой любить друг друга. Согласно обычаю, он устроил свадьбы Матео в Анне. Одна оказалась во благо, другая – во зло, но ни в одном случае он не пускал дела на самотек.

Какое-то чувство подсказывало ему, что надо действовать сейчас, не дожидаясь возвращения Аарона. Сняв с пальца тяжелое кольцо с сапфиром с семейным крестом Торресов, он протянул к ней руку и, разжав се холодные белые пальцы, забрал гребни и положил на ладонь кольцо и сомкнул ее.

– Всегда храни это в знак обручения между гобой и моим сыном. Он вернется домой к концу года. Я знаю это. Ты дождешься его и дашь ему другой шанс$?

Магдалена не могла не видеть мольбы в его глазах.

– Да, мой друг. Я буду ждать Аарона, вашего сына.

ГЛАВА 5

Магдалена наблюдала за старухой еврейкой, которая, сгорбившись, сидела на углу улицы. Ее шестилетний внук храбро сражался, но потерпел поражение от двух мальчишек постарше, которые обыскали скудный мешок с поклажей, припрятанный его бабкой. Он закричал и попытался ударить их, когда они швырнули древнееврейскую Библию в канаву и столкнули туда же мальчика. Умудренное жизнью лицо старой женщины перекосилось от боли. Она просто сдалась, словно ничего не видела. Магдалена бросилась через двор и выскочила на улицу, отгоняя мальчишек кнутом. Потом привела оборванных бабку с внуком на кухню и предложила им немного еды и денег.

Через несколько часов слава о ее доброте распространилась по городу, и еще несколько обездоленных изгнанников с надеждой собрались возле ее дома. Дон Бернардо был в Сеговии на аудиенции у Торквемады, а донья Эстрелла – во дворце, так что Магдалена временно исполняла роль хозяйки дома. Она открыла ворота и чем могла помогла этим путникам, следовавшим в Кадис – главный пересылочный пункт Андалузии.

Но ее попытки продолжались недолго, ибо слухи об этом достигли дона Бернардо. Магдалена испугалась, что он приставит к ней кого-нибудь из этих ужасных «глаз инквизитора», уличных мерзавцев, которыми была наводнена Севилья и который станет шпионить за ней. Всего через три дня пришло письмо с угрозами, а сегодня ее отец явился лично, страшно рассерженный из-за ее «иудейской деятельности».

Бернардо Вальдес смотрел на свою младшую дочь, самую своенравную, избалованную и непокорную из детей доньи Эстреллы. Он не был до конца уверен, все ли четыре дочери его собственные, но в данном случае это не имело никакого значения. Они были выгодны для политического брака или для других целей. А эта красивая девушка будет его лучшим предложением королевскому двору. Поразительные зеленые глаза Магдалены и ее каштановые волосы наверняка не останутся обойденными вниманием короля. Вот только если бы ему удалось держать ее подальше от святой палаты!

Он прочистил горло и положил руки на свое растущее брюшко.

– Ты не только оказывала непозволительную помощь евреям, но и убегала без сопровождения к этому проклятому лекарю Торресу, Миральда рассказала мне, что на прошлой неделе он даже приходил к тебе в наш дом. Я не хотел бы, чтобы из-за тебя наша семья подвергалась риску.

– Я не могла видеть, как люди, которые были нашими друзьями и соседями, отправятся в изгнание ни с чем. То, что я сделала, было актом христианского милосердия, а не «незаконной помощью». Моя дружба с Бенджамином Торресом не должна огорчать тебя. Он обращенный, личный лекарь короля, пользуется большим расположением при дворе.

– Нельзя доверять марранам, и не имеет значения, какого они ранга. А его еврейский брат уехал из Кастилии, забрав деньги, нарушив королевский указ.

– Поскольку все дороги забиты евреями, которых вынудили уехать, я не обвиняю его за то, что он бежал, прихватив свое состояние до того, как разыгралась эта трагедия, – сказала Магдалена, показывая в окно.

Улицы Севильи были забиты евреями мужчинами, женщинами, детьми, тащившими остатки жалкого имущества, которое могли унести на спине. Им было отказано даже в том, чтобы нагрузить скудными пожитками вьючных животных. Бернардо прищурил глаза, и они засверкали, как холодный серый металл.

– Отныне ты не будешь иметь дела с марранами. А чтобы ты больше не могла помогать этим Долговязым еврейским свиньям, которые валяются на дорогах, ты поедешь в поместье. Я прикажу слугам связать тебя по рукам и ногам, вставить в рот кляп я погрузить в карету. А когда это грязное дело закончится, ты будешь мне благодарна, что я спас твою репутацию. И тогда ты прибудешь во дворец и станешь служить королеве.

Магдалена заметила высокомерную решимость, отразившуюся на покрасневшем лице отца. Он выполнит все свои угрозы, если она не возразит. Ее плечи вызывающе выпрямились.

– Я упакую свою одежду, хотя не вижу в этом смысла, раз буду заперта в поместье.

– Ты будешь ожидать моего вызова во дворец. Миральда поможет тебе собраться, – с приторной заботливостью добавил Бернардо, выиграв на этот раз. Он сильно запугал дуэнью святой палатой. Глупая старая карга доносила ему о каждом слове дочери.

Обиженная предательством Миральды, Магдалена отказалась, чтобы та помогала ей собрать вещи. Она складывала мягкие шерстяные платья, шуршавшие шелка, богатые парчовые и шитые золотом платья и думала, благодаря каким кровавым деньгам накупил ее отец всю эту одежду. Когда-то она прыгала бы от восторга при виде этих прелестных вещей, изысканно обставленного дома – всех этих приманок, которые ожидают благородные женщины из дворянских семей. «На не таким способом. И не такой ценой», – подумала она, в ужасе закрыв глаза и сжимая вышитую серебряной нитью накидку. Она была такой дурой, такой эгоисткой, когда думала, что жизнь ее потеряла смысл с тех пор, как Аарон лишил ее невинности и уплыл. Ее разбитое сердце исцелится, но жизнь многих семей невосстановимо разрушена этим изгнанием. Их разбитые сердца никогда не исцелятся! Вот если бы ей удалось переговорить с Бенджамином до отъезда. Магдалена положила накидку в дорожный сундук и огляделась. Миральда все еще была внизу, получала последние наставления от отца. Это хорошо. Она подкралась к маленькой шкатулке с драгоценностями и отперла ее.

Сверкнуло великолепное кольцо с крестом Торресов. Оно было, безусловно, самой дорогой ее вещью, но цена кольца не имела для нее значения. Предчувствие подсказывало ей, что кольцо надо спрятать. Даже то, что у шкатулки всего один ключ, не было достаточно надежным. С тех пор как ее отец присоединился к братству, все его домашние жили в постоянном страхе. «Ни на одного слугу больше нельзя положиться», – печально подумала она. Вытащив из шкатулки большой медальон, она раскрыла его и вынула маленький шелковый мешочек из этой украшенной безделушки. Там лежал ароматический шарик, служивший амулетом от болезней. Магдалена открыла крошечный мешочек и спрятала в него кольцо, затем быстро положила его я медальон. Она застегнула вокруг шеи золотую цепочку, опустив между грудей медальон с его драгоценным содержанием.

– Отныне я наверняка никогда не заболею, потому что никогда не расстанусь с медальоном.

От ее внимания не ускользнул рисунок на медальоне: словно по иронии судьбы он был инкрустирован жемчужным крестом.

Палос, 2 августа 1492 года

– Мы благословенны, друг мой, несмотря на многочисленные страдания, – тихо сказал Кристобаль Колон, закончив свою простую молитву во время обеда в маленькой таверне.

Лицо. Аарона Торреса исказилось в мрачном подобии улыбки.

– Я могу лишь позавидовать твоей вере, – со вздохом ответил он, поднимая бокал с вином и сделав большой глоток горьковатой красной жидкости – пойла, которое предложили им в отдаленном маленьком порту. Он поморщился, с отвращением посмотрел на пережаренную баранину и кусок грубого черного хлеба, лежащие на его тарелке.

Кристобаль улыбнулся:

– Это не та изысканная еда, которую тебе подавали дома, но все же немного лучше корабельных сухарей, которые тебе придется есть через несколько недель.

– Во время войны мне приходилось терпеть и худшее, – ответил Аарон, пытаясь одолеть с помощью ножа жесткое мясо. – И ты прав. Мы благословенны, а может, нам просто везет. Не знаю, что из этого правда, но если бы так своевременно не появился этот старый моряк, что отплыл в Португалию, нам бы не удалось набрать Новых матросов.

Светло-голубые глаза Колона вспыхнули в ответ:

– Педро Васкес был нам ниспослан как знамение, он – человек, который видел золотой остров Сипангу, а потом потерял его в тумане.

– Я подозреваю, что в тумане своею воображения, – усмехнулся Аарон. – Он же был, по твоим расчетам, далеко от ирландского берега.

По лицу генуэзца промелькнул озорной огонек, который всегда подавлялся его серьезной натурой.

– Но это означает, что он не ошибался в своих наблюдениях или фантазиях. То, что сделал он, я как иностранец не смог бы сделать; он убедил этих скептически настроенных моряков Палоса записаться в экспедицию.

– Тебя не любят, Кристобаль, потому что ты генуэзец. Меня же, потому что я марран, в моей собственной стране ненавидят ещё больше, – тихо сказал Аарон, внимательно вглядываясь в человека, что сидел перед ним.

Колон поглядел на расстроенное лицо юноши.

– Не будь столь уверенным, что из-за еврейской крови тебя презирают больше, чем меня из-за генуэзской. Всю мою жизнь я был чужестранцем в домах других людей. Я плавал по Средиземному морю от Гибралтара в Грецию и через Атлантический океан – от ледяных морей на севере Ирландии – и огибал знойную Африку. И везде я был чужестранцем. Моя жена умерла в Лиссабоне, а сыновья… Диего оставлен в монастыре, Фернандо и его мать – одни, в Кордове, а я продолжаю свои поиски. Было время, когда я сомневался, мой юный друг, так же кук и ты сейчас.

И все же ты никогда не терял надежду.

– А ты понял?

– Я потерял свою веру, наследство, личность, когда вслед за своей семьей принял крещение. Я не еврей, но бедный христианин. Какая надежда есть у таких, как я? Взгляни на нищету и на этих несчастных на каждой дороге, в каждом порту! Тысячи лишенных состояния, разоренных, обреченных на смерть – и все же у них, как и у тебя, осталась надежда. По сравнению с ними я должен казаться на самом деле подлым, – в растерянности признался он.

– Ты найдешь то, что ищешь. И они, несмотря на свои страдания, наверное, тоже. А ты можешь быть орудием, – загадочно сказал Колон.

Аарон с любопытством посмотрел на него.

– Мой дядя Исаак во Франции. Он спас много жизней и подарил надежду иммигрантам. Но что могу сделать я?

– Открой богатства Востока – обширных и экзотических земель, населенных различными людьми. И когда мы соединим Кастилию с тем, что лежит по другую сторону Атлантики, насколько меньше угроз будет для твоих еврейских родственников, настолько больше станет для них места, где они смогли бы жить и работать. Подумай об этом, Диего. Мир один, он, в конце концов, гармонично связан.

Аарон понимал, что его друг и командор был убежден в своих словах. А будет ли на самом деле место для евреев в обширном Новом Свете?

– Я должен верить в это, не так ли? Что еще остается, кроме надежды?

Кристобаль улыбнулся:

– Да, вот сейчас я вижу прежнего Диего, которого я узнал в Ла Рабиде, стойкого юношу, что стал другом моему маленькому перепуганному Диего. Ты был ниспослан свыше для этого путешествия. Купцы и моряки в королевской комиссии оказались упрямыми. Твоя помощь в переговорах с ними оказалась неоценимой.

– Я думаю, добропорядочные горожане, жители Палоса, особенно братья Никсоны, не были довольны приказом короля снарядить две их собственные каравеллы. Ты наверняка провел сложные переговоры, чтобы убедить этого баска дать нам его корабль.

Колон выразительно пожал костлявыми плечами:

– Убедить Хуана де ла Косу примкнуть к нам с его «Сайта-Марией» было намного проще, чем иметь дело с Пинсонами. Мне не нравится этот неустойчивый, качающийся на волнах корабль, как у него. Другая каравелла, вроде «Ниньи», была бы лучше.

– Адмирал океанов и морей заслуживает большого, а не каравеллы, – сказал Аарон, отзываясь на добрый юмор Колона. – «Санта-Мария» – флагманское судно.

– Адмирал прежде всего исследователь. Те, кому доведется исследовать неизвестные воды Индии, нуждаются в плоскодонных каравеллах, а не в больших флагманах. – Кристобаль выглянул из оконца туда, где на берегу реки плясали факелы, похожие на золотые искры.

– За отплытие на рассвете! – Аарон поднял свой бокал, произнеся этот тост, а Кристобаль, возвращая приветствие, присоединился к нему.

Рассвет 3 августа 1492 года в Палосе был серым, спокойным. Влекомые утренним приливом, нао (большой корабль) и две каравеллы отправились на поиски мечты.

– Принесите воду и полотенца побыстрее. Я должен остановить кровотечение, иначе она умрет, и ребенок вместе с ней. – Голос Бенджамина был спокойным, но твердым. Слуги бросились выполнять ею поручения.

Серафина и Анна стояли в отдалении от приемной, у парадного подъезда своего дома. Обе женщины, бледные, испуганные, наблюдали за переполохом, царившим внутри.

– Пойдем, мама, здесь мы ничем не поможем. Ты вся дрожишь. Сядь и отдохни под апельсиновым деревом, а я принесу тебе глоток вина, – сказала Анна, провожая Серафину на залитый солнцем патио.

– Не хлопочи о вине. Я не хочу пить, просто посиди со мной, – ответила пожилая женщина. – Вот если бы твой отец не посылал к аптекарю за теми травами… А сейчас Хоре де Луна узнает, что Бенджамин лечит беременных женщин.

– Но вряд ли это такая редкость, – сказала Анна, пытаясь успокоить взволнованную мать.

– Но это еврейка, которая должна была еще вчера отплыть на корабле вместе со своей семьей. Если Луна решит сообщить доносчикам to, о чем узнал… – Серафина передернулась.

– Если бы отец не оставил ее здесь, она умерла бы на згой ужасной, отвратительной посудине, где ей не смог бы помочь никакой врач. Даже несмотря на его искусство, роды обещают быть трудными, – тихо сказала Анна. – Неужели ты ждешь от отца, что он поступит иначе и нарушит свой обет – спасать жизни?

– Конечно нет, – со вздохом ответила Серафина. Однако мы должны найти способ тайно переправить ее и младенца из Севильи в Кадис как можно раньше. Перед лицом ужасной смерти ей надо уехать из Кастилии.

– Я смогу помочь, если заберу их в свое имение. А там будет легко посадить ее на безопасный корабль, направляющийся в Фесе, – За последние несколько лет Анна превратилась в решительную молодую женщину.

Серафина кивнула, но сказала с горечью:

– Для еврея не существует безопасного нуги в Северную Африку. Мусульмане-работорговцы забирают их с кораблей, что еще хуже, воры из трущоб вспарывают им животы, думая, что евреи глотают золото, чтобы контрабандой вывезти его из Кастилии.

– Я тоже слышала такие истории, но мы можем тщательнее подготовиться. Я боюсь только того, что может произойти с мужем женщины и ее родителями к тому времени, когда она к ним приедет.

– Если приедет, – с сомнением отозвалась Серафина.

Как раз в тот момент в ворота громко постучали, а потом снаружи раздался крик и шум потасовки. Серафина и Анна вскочили на ноги и быстро прошли по двору ко входу.

Откройте именем святой палаты и инквизиции! – Мужчина в черной рясе, украшенной впереди белым крестом, ввел в дом дюжину вооруженных стражников. – Мы ищем Бенджамина Торреса, – сказал доносчик двум, испуганным женщинам.

В тот вечер брат Томас Торквемада ощущал все свои семьдесят два года. Он спустился со склонов Гранады через равнинную реку в Севилью вместе со своей свитой из двухсот пятидесяти стражников. У него ныло тело от верховой езды, он был измучен. И все же это был из ряда вон выходящий случай – личный врач короля предстал перед судом по обвинению в том, что снова впал в иудаизм и спрятал у себя в доме еврейскую женщину и ее новорожденного ребенка. Его проклятый брат, Исаак Торрес, улизнул, сохранив себе жизнь и богатство, но фальшиво принявший крещение Бенджамин не будет таким образом глумишься над Господом.

Торквемада встал на колени перед маленьким алтарем в своих покоях, осенил себя крестом и сложил руки для молитвы. Перед тем как допрашивать осужденного, он всегда проходил через этот ритуал, моля Бога, чтобы тот помог ему искоренить ересь и разложение всех, кто предал свою веру во имя закона Моисеева. Кроме нескольких избранных, таких, как он сам, люди, у которых были предки-евреи, не могли осознать красоту истинной веры.

Торквемада боялся за короля, для которого, как знал инквизитор, интересы династии и политики были превыше бессмертной души. Но Фердинандом можно было управлять объединенными усилиями королевы и великого инквизитора. Почти целый час он истово молился, потом, пошатываясь, поднялся. Колени его болели, поэтому он позволил молодому монаху помочь ему взойти на высокий помост, где on будет сидеть, когда перед ним предстанет Торрес.

Опустившись в жесткое дубовое кресло, Торквемада проворчал монаху, чтобы ввели обвиняемого. Спокойная уверенность Бенджамина вызвала зависть в инквизиторе, как и внешность. Несмотря на все ухищрения и тайное самобичевание, он, похоже, никак не мог расстаться с жирком, который покрывал его тело. У него, представителя благородного кастильского рода, был облик мясника, в то время как этому еврею присуще утонченное изящество герцога.

– Похоже, вас задела тяжесть обвинения, выдвинутого против вас, поистине весьма серьезного, дон Бенджамин, – холодно сказал Торквемада.

Уверяю вас, брат Томас, я этим очень обеспокоен, и особенно моя семья, которая была несправедливо арестована вместе со мной. Мои жена и дочь не имеют никакого отношения к тому, что я лечил больную еврейку, – произнес Бенджамин, изо всех сил стараясь быть спокойным.

– Значит, вы признаете, что нарушили закон, помогая еврейке после того, как она была изгнана. – Томас наклонился вперед, сидя в кресле.

Бенджамин передвинул громоздкие кандалы, которые, казалось, вот-вот потянут вниз его тонкие плечи.

– Я врач. Женщина упала возле стены, она была в тягости и должна была с минуты на минуту родить. – Он немного помолчал, а потом губы его тронула добрая улыбка. – Почти как Святая Матерь Божья на пути в Вифлеем. Она тоже была еврейкой, брат Томас.

Торквемада встал. Гнев переполнял его. Это богохульство! – выкрикнул он.

– Разумеется, я не это имел в виду. Молодая женщины, была при смерти. Да, она еврейка, но при этом была слишком больна, чтобы покинуть Кастилию вместе со своей семьей. Как врач я был обязан, по данному мною обету, оказать ей помощь. Ни у одного мужчины или женщины я не спрашиваю, какую религию они исповедуют, перед тем как приступаю к лечению.

– Вы – обращенный. Иметь дело с евреями значит впадать в вашу старую ересь, – прогремел Торквемада.

– Я не сделал ничего, чем бы навредил своему крещению, но я виновен в том, что предоставил кров женщине, – которая умерла бы, если бы я не позаботился о ней и ее ребенке. Пусть меня судит королевский суд за это, если это уголовное преступление. Это дело не находится в юрисдикции святой палаты. И виновен я или нет в незаконном оказании помощи еврейке, моя жена и дочь не имеют к моим поступкам никакого отношения. Вы не имеете права задерживать их.

– А вот это решать мне, – высокомерно о Торквемада, поглаживая свой мясистый подбородок.

– Вы позволяете себе слишком многое, брат Томас. Я всееще личный врач короля Фердинанда. Моя семья и я не можем так просто исчезнуть за воротами темницы инквизиции, как это случилось с тысячами других.

Торквемаду всегда бесила спокойная уверенность, которую излучал Торрес, и вот теперь он ухватился за возможность сломить этого человека.

– Вам отказано в королевском благословении. Вы и ваша семья, – он выдержал паузу, чтобы слова прозвучали весомее, – полностью попадаете под юрисдикцию святой палаты.

На каком основании? – Бенджамин понимал, что теперь он выказывает страх за Серафину и Анну. Он старался держать себя в руках.

– Вы пытались совратить дворянку из благородной старой христианской семьи, дочь одного из моих крестоносцев, здесь, в Севилье, – младшую дочь Бернардо Вальдеса, донью Магдалену.

– Она тоже была моей пациенткой. Мне не разрешается лечить еврейских женщин, но теперь, похоже, мне нельзя лечить и не евреек тоже. Если мой мандат быть врачом подвергается сомнению, то это тоже находится в ведении особого суда, но не святой палаты, – возразил Бенджамин. Серафина предупреждала его о неприязни Бернардо, когда ее муж подружился с Магдаленой. Боже упаси, чтобы его жена и их Анна заплатили бы за его беспечность. Бернардо Вальдес был такой же жестокий, как и этот сидящий перед ним человек.

– Есть еще другие обстоятельства, помимо безответственного поведения моей глупой дочери, – вмешался дон Бернардо, входя и комнату. Ему доставило удовольствие, когда Торрес в удивлении обернулся. – Речь идет о поведении вашей дочери: например, она зажигала свечи по пятницам, когда садится солнце, воздерживается от употребления свинины, слишком часто моется. И ваша жена, похоже, покупает слишком мало свинины для ваших домашних обедов.

– Мы не соблюдаем еврейскую субботу ни и моем доме, ни в доме Анны. Спросите любого из наших друзей-христиан или наших слуг. Что касается употребления в пищу свинины, то это медицинский вопрос. Жара в Андалусии поражает свинину червями, а это вызывает у некоторых кровотечения и понос. В христианстве нет правила, которое принуждает нас есть определенные сорта мяса. Нам запрещено есть мясо по пятницам или в постные дни, и что мы всегда соблюдаем.

– Слуги в доме вашей дочери Анны говорят другое, – сказал Торквемада.

Бенджамин повернулся от Бернардо к Томасу.

Но это абсурд! Анна – добропорядочная христианка. Она окрестила своего ребенка и будет растить его как христианина.

– Некоторые благочестивые семьи старых христиан так и делают… Но я сомневаюсь, что Анна Торрес де Гусман будет поступать так же.

Бенджамин заметно побледнел, а великий инквизитор почувствовал прилив радости.

Теперь, когда все евреи покинули Кастилию, Магдалене наконец было позволено ездить верхом. На дорогах больше не было душераздирающего вида изгнанников, и в семье решили, что теперь она свободна от любых действий, которые смогут скомпрометировать Вальдесов. Всего лишь несколько дней назад ее отец вернулся домой и объявил, что она больше не будет привязана к мрачному интерьеру их поместья. В отличие от их городского дома разваливающаяся старая каменная усадьба еще не была отремонтирована. Магдалену больше не волновало восстановление дома, но только то, что ей позволено ощутить ветер в волосах, когда она помчится на Блоссом по лугам.

Когда она вернулась домой, уставшая и потная, то заметила незнакомую лошадь, привязанную у ворот. Она не принадлежала ни одному их гнусных доносчиков братства. У соседей в конюшне тоже не было такой лошади. Великолепный гнедой берберийский конь не остался бы незамеченным в округе. Сгорая от любопытства, она спешилась и подошла к лошади, хотя понимала, что в таком отвратительном грязном виде она не осмелилась бы предстать перед лицом высокопоставленного гостя.

Ей надо подняться наверх и принять ванну, но сначала следует выяснить, стоит ли гость ее внимания или нет. Она прошмыгнула на двор и стала подслушивать под окном кабинета ее отца.

Значит, все прошло по плану? спросил незнакомый голос.

– Даже лучше, чем ваши информаторы могли бы все это для меня устроить. Мои шпионы обнаружили, что он прячет еврейку и ее новорожденного младенца в своем собственном доме. Это вкупе с тем, что рассказали ваши слуги, весьма удовлетворило великого инквизитора, а также короля с королевой. Для меня это был риск, поскольку я впутал в это имя Магдалены, вы должны это понимать. Я рассчитываю получить, по крайней мере, десять тысяч дукатов, когда все будет закопчено.

– Вы получите ваше жалованье, только проявите терпение. Как только Бенджамин Торрес и ею проклятая семья будут сожжены за иудаизм, я вознагражу вас.

Магдалена прижалась к земле. Ей показалось, что всебешено закрутилось вокруг нес, из горла вырвался тихий жалобный вопль, заглушенный скрипом стульев, – это дон Бернардо и ею гость поднялись и вышли из библиотеки. Она еле сдерживала приступы тошноты, перед, глазами поплыли темные круги.

– Мне надо успокоиться. Мне надо найти способ спасти их, надломленно прошептала она.

Серафина была всегда так добра к ней, хотя и боялась из-за ее опта. Что она сделала с этой невинной семьей, ведь она просто дружила с ними! Неужели ее дружба с Бенджамином привлекла внимание к нему святой палаты? Неужели Бенджамин думает, что она предала его?

Она попыталась подняться на ноги, а потом пошла, держась рукой за стену, пока голова ее не прояснилась, а сердцебиение унялось. Потом она побежала к себе в комнату. В шкатулке было немного драгоценностей, которые ей подарила ее легкомысленная мать, – небрежный подарок к первому появлению дочери при дворе. Хватит ли этого, чтобы подкупить стражников и освободить семейство Торресов?

В сумерки Магдалена поскакала по дороге, которая вела в Севилью, не обращая внимания на опасности. Приехав в город, она пришла домой к своей старой подруге Люсии де Пальча, чтобы узнать, что аутодафе должно состояться на рассвете. Бенджамин, Серафина и Анна были осуждены вместе с несколькими новыми христианами. Все должны будут пройти ужасной процессией к собору, где им будет зачитано громоподобное обвинение. А оттуда их уведут на окраину города, на дуга Таблада, где обычно сжигали приверженцев иудаизма.

Магдалена потребовала, чтобы Люсия поклялась держать все в тайне, и с первыми лучами солнца вышла из ее дома, направившись в монастырь Caн-Пабло, мрачные серые камеры которого служили последним пристанищем обреченным сегодня на смерть. Подкупить тюремщика оказалось проще, чем она предполагала. В темнице возле суда не было доминиканцев, только несколько городских сторожей. Несмотря на то, что святая палата приговаривала мужчин и женщин к смерти часто после ужасных пыток, самой церкви никогда не было дозволено казнить еретиков. Их пытали тайно, обвинения им выдвигали свидетели, которых они не видели, приговор им выносили доминиканские инквизиторы, и после этого вероотступников передавали особым властям, которые затем отправляли их на костер.

Охранник был низкорослый, противный парень с маленькими светлыми глазками, от которых стыла кровь. Одному Богу известно, свидетелем каких ужасов он был за время своей работы в темнице. Сначала Магдалена испугалась, что он откажется, но богатый золотой браслет с рубинами мгновенно ослепил его. Он позволил ей проникнуть в монастырь и провел по холодным темным коридорам глубоко под землю, словно в ад. На каждом повороте лабиринта тускло сверкал факел, прикрепленный к стене в железном канделябре.

Магдалена старалась не заглядывать в камеры, мимо которых они проходили. Она слышала рассказы о дыбе, тисках, водяных лестницах. У нее не было желания видеть эти адские инструменты. А это был ад. Резкое зловоние смешивалось с маслянистым смрадом факелов.

Это здесь. Вот последнее обиталище того, кто был известен как врач короля, – сказал охранник. Он отпер дверь, и она широко распахнулась. – Я вернусь через час, когда монах сделает обход. Будь готова, иначе нас обоих обрекут на такую же судьбу, как твоего друга.

Подготовив себя к тому, что она увидит внутри, Магдалена кивнула и вошла в темную камеру, освещенную лишь одной маленькой свечкой, которую она принесла с собой, чтобы немного подбодриться и осветить мрак. Тяжелая дверь захлопнулась с погребальным лязгом, а засов водворился на место.

Когда глаза Магдалены привыкли к тусклому свету, она позвала срывающимся шепотом:

– Бенджамин!

«А вдруг, его изуродовали до неузнаваемости эти изверги? Пытали ли они его?»

– Магдалена, дитя, это ты? Тебе не надо было приходить! – Голос Бенджамина прозвучал твердо, а сам он возник из тени в дальнем углу узкой камеры.

– Я только вчера вечером узнала о том, что случилось. Я привезла все мои драгоценности, чтобы подкупить охранника. Я гнала лошадей, но никакого плана у меня нет. Вы и я должны…

– Нет, дитя, нет! Сердце у тебя доброе, но все надежды тщетны. Стража никогда ни за что не осмелится дать мне убежать, даже за миллионы дукатов, а я сомневаюсь, что они у тебя есть. – Он был бледный, немытый, волосы его всклокочены, борода не подстрижена, но он, по крайней мере, был цел.

– Что они с вами сделали? – спросила она, а Бенджамин тем временем нежно обнял ее.

– В общем-то мало, но заговорили меня до изнеможения.

– Можете ли вы ни в чем не признаваться и сделать то, что они попросят, лишь бы отвоевать свободу? – в отчаянии спросила она.

– Магдалена, моя вина в том, что я придерживаюсь иудаизма, и это так, все подтверждается фактами. Я прятал еврейку и ее младенца, но это только часть целого. Кто-то хочет, чтобы я и моя семья погибли, и используют шпионов, которые придумывают небылицы, что мы отклоняемся от веры. Эти россказни дошли от Кастилии до Каталонии. Забрали даже моего сына Матео. Шпионы твоего отца не могли сделать этого.

– О, Бенджамин, это я виновата! Если бы я так часто не приходила к вам домой! Мой отец – да будет навеки проклято его имя! – приказал доносчикам следовать за мной. Я начала во все совать нос…

Он погладил ее по спине:

– Дон Бернардо лишь орудие в чьих-то руках. Ты ни в коем случае не должна винить себя, Магдалена – Когда меня допрашивали дон Бернардо и даже сам великий Торквемада, я собрал воедино разрозненные сведения. Сам брат Томас – не главный мой враг. Он давно ненавидел меня, возможно, из-за моей близости к королю. А мой брат Исаак, как ты знаешь, убежал. Этого одного достаточно, чтобы опорочить меня и всех моих родных. Но, по крайней мере, останутся в живых мои внуки, дочь Анны и сын Матео. За это мы с Серафиной благодарим Господа.

– Да, ваша жена, ваш сын, ваша дочь и даже ваша невестка – все умрут, и все же вы можете благодарить Господа! Вряд ли я смогу после этого верить в него, и мне все равно, Иисус ли это или Иегова! – сдавленно прошептала она. Слезы обжигали ее глаза, хотя она старалась крепко смежить веки.

– Уверуй в Господа, Магдалена. Не имеет значения, христианский он или еврейский. Он все равно Бог, одинаковый Бог для всех людей.

Она пыталась в темноте рассмотреть его лицо, а он печально улыбался.

– Исайя сказал более двух тысяч лет назад: «Мой дом будет молитвенным домом для всех людей, прошептала она.

– Да, как-то раз мы обсуждали эти слова Исайи. Возможно, в конце концов я придерживаюсь иудаизма. Будь осторожна и никогда не говори этого кому бы то ни было, дитя. Я хочу, чтобы ты осталась в живых для Аарона и не закончила свои дни здесь, в этой темнице.

– Мы можем убежать$! Не думайте сдаваться, – сказала она, с новой силой пытаясь убедить его. – Только позвольте мне…

Она попыталась нащупать мешочек с драгоценностями, но он задержал ее руку. Это единственная драгоценность, которая принесет пользу, кольцо, что я подарил тебе.

Она освободила пальцы и вытащила медальон. Я спрятала его здесь и никогда не буду снимать его.

Бенджамин, улыбаясь, взял украшенный медальон с символом христианства и подержал его на ладони.

– Береги его для Аарона. Береги себя для моего сына. Поклянись на этом, что ты любишь нас обоих, дочь моя, – настойчиво произнес он.

– Я клянусь, клянусь! – прошептала она голосом, прерывающимся от слез.

ГЛАВА 6

Атлантический океан, 22 сентября 1492 года.

– Говорю тебе, мне это не нравится. Эти вонючие зеленые водоросли ловушка дьявола, который искушает нас, чтобы мы сошли с ума от жажды, напились соленой морской воды, чтобы наши животы вздулись и мы умерли! – Неуклюжий моряк сплюнул и посмотрел на огромные, длинные, похожие на траву растения, к которым приближались корабли. Они, казалось, тянулись на мили и ближе к горизонту становились гуще.

– Я слышал о таких водорослях. Это признак того, что на западе появится земля. Здесь нечего бояться, наоборот, нам надо радоваться, – провозгласил адмирал громким ясным голосом, спокойным и властным. Он стоял на юте „Сайта-Марии“, а слова его адресовались маленькой кучке ворчавших внизу, на основной палубе, людей. В даль всматривался человек, сидевший высоко на рангоуте.

Уже шестой день они видели заросли этих растений, называемых саргассовыми водорослями. Их встречали только те моряки, которые заплывали далеко в Атлантику. Кроме адмирала, ни один из людей на корабле, отправившемся в это путешествие, не заплывал дальше Канарских островов и оттуда к берегам Африки. Колон знал, что, несмотря на мифы, эти водоросли не заманивали корабли в ловушки.

– Это выглядит не очень-то страшно. Похоже на жидкую зеленую овсяную кашу, – пробормотал Аарон, стоя рядом с Колоном, так что его не слышал никто, кроме адмирал.

Губы Кристобаля изогнулись в некоем подобии улыбки.

– Уверяю тебя, это съедобно, но нас оно не съест.

– Не говори о еде, – мрачно сказал Аарон.

– Море спокойное. Посмотри, как ровно проплывает корабль сквозь водоросли. Ты, наверняка не страдаешь от быстрого нежного движения. – Выцветшие голубые глаза Колона остановились на бронзовом от загара лице молодого компаньона.

– Я боялся, что никогда не смогу стать моряком, – грустно признался Аарон. – Моя голова до сих пор весит столько, сколько пушки, осаждавшие Гранаду. Этого достаточно, чтобы заставить человека страдать, даже если он больше не блюет через борт.

– Ты такой же хороший моряк, каким я был солдатом. Не унывай! – сказал его друг с отеческой терпимостью.

Во время первой же части пути, когда корабль поплыл к югу от Канарских островов, чтобы пополнить запасы продовольствия, Аарон, к своему ужасу и огорчению, обнаружил, что страдает от морской болезни. Люди на сорту были в худшем состоянии, тяжело болели, а он незаметно, но постоянно страдал от головной боли. После того как он ступил на берег Гомеры, болезнь мгновенно оставила его и тут же вернулась, как только они на девятый день сентября поплыли на запад по Атлантическому океану.

Несколько, человек мучились страшными приступами тошноты и почти не удерживали в желудке пищу. Видя все это, Аарон решил, что ему хоть немного повезло.

– Я знаю, что в судовом журнале ты указываешь меньше лиг, которые мы оставляем за кормой каждый день, чтобы не напугать людей тем, как далеко на запад мы продвигаемся, но через сколько времени мы ступим на твердую почву? Обещаю сохранить это в тайне, – добавил он, пытаясь изобразить улыбку.

Колон на этот раз рассмеялся:

– Сначала ты боялся, что умрешь. А теперь ты еще больше боишься, что не умрешь. Это обычное поведение молодых людей, которые впервые отравляются в плавание. Что же до того, как скоро мы доберемся до земли, при удачном стечении обстоятельств и попутном ветре, – он помолчал, а Аарон застонал, – это будет не ранее чем через две недели.

– Тогда позволь нам надеяться, что мы приплывем прямо в золотую гавань Сипашу.

А может, мы лучше не будем останавливаться, чтобы сделать передышку, на маленьких островках, что испещряют океан на подступах к Индиям? – спросил адмирал, – По правде говоря, я не уверен, что мы первыми сможем добраться до земли. Мои карты отличаются друг от друга, а сообщения наземных путешественников не приводят слишком много подробностей, но просто говорят, что здесь много больших и малых островов.

– Наверное, я куплю верблюда, а если удача мне улыбнется, то табун лошадей и поеду домой верхом, как только мы доберемся до материка. Правда, у Марко Поло на это ушло двадцать лет, – с надеждой в голосе добавил Аарон.

– Мне понадобится твое умение и на борту „Санта-Марии“, мой юный Друг. Здесь не много людей, кому я доверяю. Как маршал флота ты должен держать в команде дисциплину.

– Почтенный капитан „Пинты“ Мартин Алонсо Пинсон имеет немало сторонников, – сказал Аарон, задумчиво почесывая заросший щетиной подбородок. – Он преисполнен желания достичь первым награды, а потом вернуться к их величествам и принять всю славу на себя.

Колон с отвращением фыркнул:

– „Пинта“ – быстроходный корабль, и Пинсоп – хороший моряк, надо отдать должное дьяволу. „Нинья“ может с ней соревноваться, но „Санта-Мария“ – раскачивающийся на волнах гигант не сравнится с ними в водах Атлантики. Возможно, Мартин не бросит своего брага Винсенте Хуанеса на борту „Ниньи“. Я доверяю Винсенту гораздо больше, чем Мартину, но полагаюсь на тебя, Диего, чтобы ты присматривал за обоими братьями Пинсонами.

– Я послежу за ними, – проворчал Аарон. Колон окинул взглядом закаленного молодого солдата, босого и бородатого, как и все другие, ушедшие в море. Не было условий для того, чтобы тщательно следить за гуалстом. Бритвы они берегли для высадки на берег. А на скользкой влажной палубе босые ноги были намного надежнее, чем башмаки. Официальные представители двора были в ужасе от таких невиданных обычаев, но когда как-то ночью королевский виночерпий едва не вывалился за борт, он тоже неохотно сбросил свои элегантные туфли на высоких каблуках.

– Борода идет тебе, хотя еда – нет, – сказал Кристобаль Аарону, восхищаясь густой золотистой щетиной на лице юноши. – К тому времени, когда мы доберемся, у тебя вырастут красивые бакенбарды.

– Даже не говори об этом, – ответил Аарон, думая о долгих неделях, которые предстоит провести в море.

Он, не отрываясь, смотрел, как „Санта-Мария“ пробиралась сквозь заросли водорослей. Пытаясь отвлечься от этой безрадостной перспективы, он сказал:

– Я видел, как некоторые из наших смутьянов собираются внизу. Пожалуй, я спущусь и прекращу этот бесполезный ропот.

– Полагаюсь на тебя, Диего, – сурово сказал адмирал.

На всех кораблях традиционно воздавали ежевечернюю молитву. „Отче наги“, „Аве Мария“ уже были исполнены, а теперь все распевали „Боже, храпи королеву“. Аарон отобедал жесткими сухарями и солеными анчоусами, которые колом стояли в желудке, и теперь молча с уважением взирал на исполнявших ритуал, но не присоединялся к ним. То тут, то там среди кастильцев, каталонцев и галицианцев, составлявших команду, попадались не соблюдавшие молитву люди. Новые христиане, несмотря на то что были крещены, испытывали неловкость при соблюдении ритуалов. На судах не было священников, и адмирал, хотя и был ревностным в своей собственной преданности вере и строго следил за исполнением обрядов по утрам и вечерам, не приказывал принимать участие в молебнах тем, кто не имел к этому сердечной склонности.

Аарон смотрел на лица мужчин, обыкновенных седых мореходов в красных шерстяных капюшонах, которые они почтительно скинули, элегантных сдержанных придворных, машинально произносивших молитвы, шкипера-баска по имени Хуан де ла Коса, который хитровато подсматривал за другими. Потом Аарон встретился взглядом с Луисом Торресом, переводчиком с арабского, ученым. Несмотря на то что у них была одна фамилия, они не были родственниками, но оба – обращенные. „Он тоже раздумывает и сомневается, найдем ли мы легендарное богатство на Востоке, а вместе с ним и место для свободной жизни“. И, словно отвечая на мысли Аарона, темные глаза Луиса посмотрели на садившееся солнце, сулившее надежду. Взгляд Аарона последовал за ними.

– Уже девятый день октября, а мы видим, лишь обманчивый призрак земли, бесконечных морских птиц да груды топляка, – сказал бопман-баск.

С выпяченной грудью и странно бледнолицый для моряка, Чачу сидел на палубе, скрестив ноги и вонзая нож в кусок просоленной баранины. Он принялся жевать мясо и одновременно рассматривал кучку мужчин, которые сидели неподалеку от него и вкушали дневную трапезу. Команда обедала, это была основная еда за день, раскиданная по палубе возле голубых печей, где кок жарил на оливковом масле сушеное мясо, а его помощники распределяли сухаря, изюм и другие припасы. Офицеры, адмирал, капитан, штурман, маршал и разные господа-добровольцы, а также доверенные лица короля ели на юге, на порядочном расстоянии от матросов и их разговоров.

Вокруг Чачу сгруппировалась небольшая кучка басков – его соотечественников и несколько человек из Палоса. Один из них поглядел на каюту адмирала.

– Слушайте, если мы к концу дня не увидим землю, то выступим против генуэзца.

Другой, свесившись за борт, презрительно сплюнул:

– Ха! Что это нам даст? Этот человек сказал, что он будет плыть и неважно, сколько времени у него на это уйдет. Мы должны объединиться с теми кастильцами из Палоса. Если мы примкнем к рядовым, мы численно превзойдем последователей генуэзца. А потом потребуем, чтобы он повернул назад, пока не кончились запасы еды и питья, и проводил нас до Канарских островов. – Он многозначительно покрутил в руках нож, прежде чем вонзил его в кусок жареного мяса.

– Я не знаю, – с трудом выговорил молодой моряк. – Маршал адмирала…

– Но он еврей, – перебил его Чачу. – Ты что, побоишься этого желтоволосого юнца?

Торрес воевал за короля во время мавританских войн. Он молод, но опасен, – вставил другой моряк. – Но по ночам он любит прогуливаться с юта на нос. Может, устроить ему несчастный случай?..

– Луна вдруг скрылась за облаками, и корабль накренился на правый борт. Аарон, выругавшись, бросился к борту и почувствовал, как холодный стальной клинок через рубашку ударил его по спине, защищенной лишь тонким слоем одежды. Он резко обернулся, выхватив свой кинжал. У его обидчика было два преимущества – тьма и крепкие, привыкшие к морю ноги. По одежде этого человека Аарон определил, что он был из простых матросов, однако лица его он разобрать не смог. Нож зловеще поблескивал в руке матроса: он снова бросился вперед. Страх придал ему мужества, но он был неуклюж. Когда он приблизился к Аарону, молодой солдат просто отскочил в сторону, поэтому матрос силой своей тяжести наклонился вперед. Аарон нащупал своим ножом цель – мягкое обнаженное горло. С тихим сдавленным бульканьем убийца упал на Торреса, едва не утянув их обоих за борт, ибо корабль опять накренился.

Луна появилась вновь, осветив жуткую сцену. Мужчина был не из басков, а матрос из Полоса. Значит, мятеж распространился. Беззвучно ругаясь, Аарон выбросил тело на съеденье акулам, а потом, шагая по корме, стал думать, что же делать дальше. На палубе тут и там валялись спавшие матросы. Он посмотрел на рубку, которую обычно предпочитал боцман, когда не стоял на вахте. Чачу там не было.

Аарон осторожно пробирался между телами спящих, направляясь к трапу, который вел наверх, на ют. Под дверью адмирала мерцала тоненькая полоска света. Он тихонько постучал, и стюард Колона открыл дверь, чтобы впустить его. Маленькая каюта была забита картами и бумагами, которые грудой лежали на грубом деревянном столе. Кристобаль сидел за столом и писал в судовом журнале. Он выглядел измученным заботами, уставшим.

– Я вижу, у нас назревают неприятности, – сказал Кристобаль, глядя на залитую кровью рубашку Аарона. – Ты не ранен?

Со мной все в порядке, но у нас осталось лишь несколько гонг. – Аарон сел, как только стюард удалился, закрыв за собой дверь. – Нам надо выработать план на завтра.

Рассвет десятою октября сверкал золотом. Молодой юнга, который нес предрассветную вахту сладкоголосо, чисто и трепетно запел традиционное утреннее приветствие:

Благословен будь новый день, И крест святой. И истинный Господь. И Смятая Троица. Благословенна будь, бессмертная душа. И Господь, что будет ее. Благословен будь, свет дневной, тот, кто отсылает ночь долой.

Колон чуть замешкался у дверей своей каюты, вглядываясь в плещущиеся волны. Он видел справа по борту паруса „Ниньи“, она была здесь, рядом, но „Пинта“, как обычно, была далеко впереди, у горизонта. Переключив внимание на людей на нижней палубе, он заметил взволнованную кучку людей, собравшуюся вокруг пяти басков, вот они, все пятнадцать мятежников. Из всей команды в тридцать девять человек большинство было на его стороне, по генуэзец большую часть жизни провел в море и знал, насколько быстро преданность могла раствориться в мучительной изоляции, страхе и даже скуке. А всего этого было предостаточно за прошедшие пять педель, с тех пор как они отплыли с Канар.

Адмирал посмотрел туда, где стоял шкипер Хуан де ла Коса. Его соотечественник боцман Чачу вместе с недовольно ропчущими матросами стоял чуть поодаль. Встретившись взглядом со шкипером. Колон подал знак Аарону, чтобы тот вышел из каюты. Маршал был в полном военном снаряжении, с мечом и кинжалом, на нем были кожаные доспехи и стальной шлем. Он прошел по палубе и наклонился к борту, где был установлен фальконет. Похожие на кусочки обсидиана, глаза Косы округлились, когда он увидел Торреса, потом сузились, но этого оказалось достаточно, чтобы удовлетворить любопытство мужчин на юте, поскольку шкипер также принимал участие в заговоре.

– Утро началось. Для всех есть достаточно работы, чтобы занять себя после того, как отданы швартовы. У вас есть причина для того, чтобы бездельничать, боцман? – Спокойные слова Колона отчетливо раздавались в тишине, а Генуэзский акцент в сочетании с кастильским придавал его гoлосу обманчивое добродушие. Его светлые голубые глаза многозначительно переходили с Чачу на Косу.

Наконец шкипер вышел на середину корабля и встал перед группой, возглавляемой Чачу.

– Мы в море с девятого сентября, почти в месяце пути с Канарских островов. Сегодня десятое октября, и мы забрались намного дальше на запад, чем когда-либо забирались другие корабли.

– Дальше, чем те, кому бы удалось выжить, чтобы возвратиться и рассказать нам об этом, – пробормотал юнга.

– Люди хотят вернуться, пока еще остались запасы воды и продовольствия, чтобы можно было добраться до островов Африки, – продолжил Коса.

– И услышать шепот юго-восточного ветра, который проводит нас домой, – подхватил в конце боцман. Он окинул угрюмым взглядом остальных членов команды, большинство из которых завершали легкую утреннюю трапезу и готовились либо заступить на вахту, либо найти себе тенистое тихое местечко и притулиться там поспать. Доверенные лица короля, ученый-еврей и корабельный хирург, стояли в стороне пол навесом недалеко от капитана, крепко, несмотря на ветер, удерживающего румпель. Ни один из них не принимал участие в споре, считая, что за это должен нести ответственность адмирал и его маршал.

– Ветры, дующие с юго-востока, могут отнести нас севернее, чем курс к дому. У нас есть еда еще на несколько месяцев и много ободряющих знаков островные птицы, свежий топляк. Мы приближаемся к цели. И как представитель их величеств, короля Фердинанда и королевы Изабеллы, я собираюсь продолжать делать то, что мне было поручено. Мы будем плыть.

Адмирал помолчал и оглядел стоявших внизу мужчин. Похоже, на этот раз Чачу, а не Коса решил пойти в атаку, отталкивая своим большим мускулистым телом худощавого Косу.

– А если нам это не понравится и мы хотим посовещаться с капитанами „Ниньи“ и „Пинты“?

– Да, давайте обсудим это с Пинсонами. Они хорошие люди из Палоса, – скрипучим голосом прокричал один из моряков. К нему присоединились еще несколько человек из портов Андалузии.

– Как маршал флота я приказываю распределить все оружие, если в этом будет необходимость, между членами команды… и использовать его против мятежников… если будет нужно. – Аарон отчетливо произнес эти слова и повернулся к дулу фальконета, прикрепленного к борту. Жерло орудия, которое могло изрыгать небольшие свинцовые ядра и на большом расстоянии распространять огонь, сейчас было направлено в середину группы басков и их соучастников из Палоса. – Вы даете мне разрешение продемонстрировать его, адмирал? – Он посмотрел на Колона, лицо его было жестоким, холодным. Сейчас никто, даже высокомерный боцман, не воспринимал Диего Торреса как мальчишку.

– Я не думаю, что возникла необходимость в столь экстремальных мерах, маршал, – ответил Кристобаль, – Не будет никакого совещания между офицерами на борту „Ниньи“ и „Пинты“. У них, как и у всех вас, есть свои поручения. После покушения прошлой ночью на моего маршала я предложил ему принимать особые меры предосторожности.

По палубе прокатился испуганный шепот.

– В следующий раз, если кто-нибудь поднимет руку против королевской власти и этого предприятия, я не буду таким снисходительным. Дон Диего уже воздал по заслугам нападавшему на него.

Пронзительный взгляд голубых глаз Колона остановился сначала на шкипере, затем на боцмане. Он помолчал, наблюдая за людьми, которые толкались и бормотали что-то.

– Послушайте, давайте будем стоять за адмирала! – выкрикнул моряк из Гуелвы.

Другой, из Кадиса, присоединился:

– Да, да, вперед за золотом, в Индии! Вскоре остальные присоединились к хору, вытесняя раскольников. Каждый моряк пошел исполнять свои обязанности или отдыхать.

Аарон подождал, пока все угомонились, развернул пушку к морю, замкнул ее и положил ключ в карман. Он подошел к адмиралу и мрачно улыбнулся:

– По крайней мере, сейчас мы преодолели бурю.

– Я знаю, что в будущем тебе придется быть в два раза более воинственным, не то тебя действительно выбросят за борт, – с тревожной улыбкой ответил Кристобаль. – Я буду истово молиться, чтобы мы как можно скорее увидели землю.

Молитвы адмирала были услышаны. Сразу после десятого, в темную ночь одиннадцатого октября сам Кристобаль, выглянув из маленького оконца своей каюты, заметил на горизонте мерцающие огни. Королевский виночерпий, который сидел у него и решал, как они должны будут приветствовать и передавать послания и дары восточным правителям, тоже признал, что это, должно быть, земля. – Это похоже на свечу или факел, который, наверное, переносят от одного дома к другому. Позовите вахтенных, и пусть они просигналят „Нинье“ и „Пинте“. Посмотрят, видят ли они тоже землю, скомандовал Колон.

Моряк с „Пинты“ еще до того, как ему просигналили, сообщил, что они заметили свет, но больше в этот полночный час никаких признаков суши не было. Палуба „Санта-Мария“ трещала от напряжения, ибо каждый матрос, и не только находившийся на вахте, вглядывался в западный горизонт. Потом часа в два ночи раздались крики: земля теперь появилась на самом деле, на этот раз намного отчетливее. Подготовительный сигнал – пушечный выстрел – прозвучал с „Пинты“, которая по-прежнему намного опережала два других корабля. Мартин Алонсо Пинсон тоже рассмотрел при лунном свете тусклый белый блеск утесов. Три небольших корабля разглядели начало и одновременно коней мечты.

Колон высчитал, что расстояние до земли примерно шесть миль. По мере того как они приближались к берегу, адмирал приказал всем кораблям спустить паруса и подождать рассвета. Рев бурунов говорил о том, что недалеко мелководье, которое может посадить флот на мель. Уж лучше держаться на одном месте, пока можно будет определить, где они находятся. Никто не спал.

Аарон впервые за все дни после первого ропота недовольных почувствовал наконец-то передышку. Корабли в ожидании утреннего света раскачивались из стороны в сторону вблизи изгиба суши, а Аарон тем временем присел на корточки и стал писать дневник, который вел, исполняя завет отца. После возвращения сына для Бенджамина Торреса этот дневник будет гораздо дороже, чем золото и жемчуг Индий.

Аарон поставил дату 12 октября 1492 года.

Мой дражайший отец!

Показалась земля. Все недоброжелатели адмирала теперь поверили в его генийt. Когда мы приедем домой, все клеветники в Испании будут воздавать ему хвалу. Что же do меня, я думаю лишь о том, чтобы вернуться в объятия моей семь. Это предприятие наверняка завоюет одно из самых почетных мест для рода Торресов при королевском дворе. На рассвете мы высаживаемся на берег. Хотя мы прибыли с миром, со мной из предосторожности будет оружие. Я напишу подробнее о нашей высадке, когда у меня будет время. Передай мою любовь матери, Анне, Матео, Рафаэле и детям.

С любовью подписавшись, Аарон вдруг представил себе заплаканные лучистые зеленые глаза на маленьком, в форме сердечка личике, которое возникло в его памяти. Занятый сверх меры в последние недели тяготами морского путешествия, Аарон не мог найти и минуты, чтобы подумать о Магдалене Вальдес и о причинах, почему она снискала себе расположение сто семьи. И все же где-то в глубине его тревожных снов, во время долгих месяцев воздержания, она со своим хрупким маленьким телом приходила к нему, словно пение сирен. Он вспомнил, как сладко утолял свою страсть, и эти воспоминания преследовали его мечты. Он отбросил подобные мысли в сторону, закрыл дневник и положил его под кровать вместе с принадлежностями для письма. Вместе с остальными он будет наблюдать, как над Индиями взойдет солнце.

Адмирал, приказал, чтобы спустили шлюпку и подняли королевские знамена. Он был роскошно одет в алый плащ и темно-зеленый парчовый костюм с темными шерстяными рейтузами и чудесными башмаками из тонкой черной лайки. Большая черная, похожая на тюрбан шляпа увеличивала его и без того внушительный рост. В то утро Кристобаль Колон, сын генуэзского торговца лесом, каждым дюймом своего облика походил на адмирала морей и океанов.

Следуя за ним к корабельной шлюпке. Аарон улыбнулся, припомнив дешевую, много раз штопаную одежду, которую в прежние годы носил его друг, переходивший из одного королевского двора на другой в качестве просителя.

Молодой маршал занял место на шлюпке позади адмирала, проинструктировав двух надежных людей пустить в дело корабельные бомбарду или фальконет в случае непредвиденных обстоятельств – если местное население проявит враждебность. Переводчик, королевский инспектор и другие ответственные лица заняли свои места, и два матроса принялись грести. С „Ниньи“ и „Пинты“ к берегу отправились шлюпки с меньшим числом людей.

– Я буду поражен, если Мартин Алонсо не попытается устроить гонки, чтобы первым увидеть землю, – прошептал Аарон на ухо Кристобалю. Он был вознагражден улыбкой.

– В этой шлюпке плывет королевский секретарь, который должен будет описать высадку на берег, – вот все, что сказал Колон.

Аарон смотрел на ровную полоску земли: после того как они целую ночь дрейфовали возле берега, у всех сложилось впечатление, что это небольшой остров. Берега были снежно-белые, а растения дивные. Пальмы взмывали высоко в лазурный купол неба, а буйные цветы – яркие фуксии, золотые шары, лаванда – россыпью играли на темной зелени первобытного леса. Вода бухты, в которую на рассвете вошли корабли, была искрящегося голубовато-зеленого цвета: Аарон не видел ничего подобного ни у берегов Кастилии, ни Каталонии.

– Поистине это совершенно новый свет, – благоговейно прошептал он, пытаясь рассмотреть сквозь плотную растительность признаки людей или животных.

Когда они пристали к берегу, братья Пинсоны выказали замечательную учтивость и, следуя протоколу, подождали, пока адмирал ступит на землю первым. Генуэзец напрямую побрел по мелководью и ступил на твердый белый песок, прошел метров десять, а затем со всем почтением склонился к земле, осенил ее крестом и стал страстно и безмолвно молиться. Это продолжалось несколько мгновений. Потом отчетливо прозвучали его слова:

– Я называю этот остров Сан-Сальвадор в честь нашего святого спасителя. Без его руководства мы никогда бы не осилили наш путь. Я провозглашаю это под светским знаменем моих суверенов – Фердинанда Арагонского и Изабеллы Кастильской.

Он пошевелился, и вслед за ним все находившиеся в шлюпках выбрались на берег, развернув флаги. На огромных знаменах Арагона и Кастилии золотым и зеленым были вышиты инициалы „Ф“ и „И“. Королевские представители, морские офицеры, моряки – столько человек, сколько могли вместить шлюпки, – все преклонили колена и припали к земле с радостными криками, воздающими хвалу Господу.

Аарон держался особняком от радостной свалки, заметив какие-то движения в подлеске возле самого берега. Он быстро подошел к Колону, который в это время наблюдал за установкой большого деревянного креста, привезенного с собой в знак первой высадки на берег. Положив руку на, плечо командора, Аарон кивнул на темнокожих людей с круглыми черными глазами и длинными густыми волосами. Трое из них стояли в кустах – они наблюдали за празднованием на берегу. Несмотря на перья, раковины, золотые и медные драгоценности, они были полностью обнажены. Один держал в руке грубое деревянное копье, но вид у него был не враждебный.

Колон развел в сторону руки, отбросив свой ярко-алый капюшон, и подал им знак приблизиться. Переводчик Луис Торрес стоял слева от адмирала и смотрел на туземцев, которые робко, но с любопытством шли навстречу людям на берегу.

Некоторое время спустя с помощью языка жестов люди обменялись безделушками – клубками хлопчатобумажной пряжи, дротиками, другой утварью, а также небольшими золотыми украшениями.

Стоя по правую руку oт адмирала, Аарон наблюдал за попытками Луиса найти способ общения языком жестов и знаков и смеялся про себя над бесполезным в данном случае отточенным знанием арабского – традиционного международного торгового языка.

– Вы хорошо общаетесь с этими простыми людьми. Вы думаете, хан будет говорить по-арабски?

Луис философски пожал плечами:

– Надеюсь, я смогу выучить этот язык и обучить ему кастильцев, прежде чем осмелюсь идти дальше.

Наблюдая за людьми, преимущественно молодыми, выходившими из зарослей, Аарон немного расслабился. Они не были враждебными. За время войны у него развилось на этот счет шестое чувство. Вдруг оп почувствовал, как кто-то неотрывно смотрит на него, и волосы на затылке поднялись дыбом. Он обернулся и увидел потрясающе красивую молодую женщину, стоявшую на открытом участке на берегу. Она следила за каждым его движением огромными миндалевидными глазами – влажными, темно-карими. У нее были прямые длинные волосы, черные и блестящие, высокая, заостренная, с темными сосками грудь, золотистая кожа и длинные ноги.

Выражение привлекательного лица свидетельствовало о нежном, но сильном характере. Весь ее наряд состоял лишь из массивного золотого кольца в носу.

ГЛАВА 7

Грациозно указывая себе на грудь, она просто сказала:

– Алия.

Он улыбнулся и прикоснулся ладонью правой руки к своей груди:

– Аарон.

Глаза девушки горели от любопытства, ее явно тянуло к нему, и она смотрела на него – высокого, стройного, облаченного по приказу адмирала а официальный наряд – как на божество. На миг он вспомнил низину близ Гвадалквивира и восхищенный взгляд еще одной молодой женщины. Но зеленые, как у кошки, глаза исчезли, уступив место этим влажным, карим.

Пока туземцы рассматривали мечи, оружие и плащи с капюшонами офицеров и придворных. Алия любовалась светлой бородой маршала и его длинными золотистыми волосами. Привстав на цыпочки, она нежно провела пальцами по его локонам, ниспадавшим на плечи, потом потрогала жесткую щетину на подбородке, отросшую за несколько последних недель. Аарон читал, что у черных африканцев очень мало волос на теле, а у этих, более светлокожих людей, живущих не так далеко на Востоке, волос было еще меньше. Он огляделся по сторонам и, попытавшись определить возраст мужчин, пришедших с Алией, догадался, что эти люди никогда не видели ни бородатых, ни светловолосых мужчин. Улыбаясь, он осторожно протянул руку и коснулся ее тяжелых распущенных волос, которые заканчивались гораздо ниже ее тонкой талии. Волосы цвета воронова крыла были намного жестче, чем его борода, и совершенно прямые.

Похоже, ей доставил удовольствие такой осмотр, и она шагнула к нему поближе, проведя ладонью по его руке. Потом она взяла его руку и положила себе на левую грудь. Хуан де ла Коса, наблюдая за обменом с туземцами, оставил другую, менее миловидную девчонку и с важным видом подошел к Аарону и Алие.

– Смотрите-ка, что обнаружил наш очаровательный маршал! – с вожделением произнес он. – Ей не нравятся темноволосые мужчины, вроде ее соплеменников, ей приглянулись твои желтые волосы. И все-таки мне будет интересно узнать, как ей понравится твое изуродованное мужское естество, когда она увидит ею. Ведь эти туземцы явно не обрезают свои природные принадлежности. – Говоря это, он положил руку на ее правую грудь, но она надменно и презрительно сбросила его руку. А за этим последовал враждебный поток слов на ее родном я.

Аарона кольнуло это оскорбление, которое он слышал с самого детства. В тесных каютах корабля потомков евреев сразу же стали считать чужаками, и вокруг перешептывались и тайно насмехались по поводу обрезания. Но до сих пор еще никто из матросов не позволял себе такой дерзкий, бесстыдный намек в присутствии маршала флота, который к тому же был почти на голову выше любого на флоте, кроме адмирала.

– Это первые женщины, которых мы увидели спустя много недель после отплытия. Из-за этого твои мозги оказались между ногами, поэтому я сохраняю тебе жизнь, но только если ты будешь в мире, как приказал адмирал, с этими дружелюбными людьми. – Он положил руку на рукоятку меча и с издевкой улыбнулся. – Некоторые мужчины вечно завидуют тем, у кого более внушительный рост. Не трогай Алию.

Коса вспыхнул, но ретировался.

Адмирал заметил стычку из-за самой привлекательной из четырех женщин-туземок и подошел, чтобы предотвратить возможную вспышку насилия.

– Луис понял, что эта женщина важна для их вождя. Я не потерплю ссор из-за нее и не хочу делать этих людей своими врагами.

– Я не собираюсь обольщать ее, адмирал, – сказал Аарон. Алия продолжала стоять рядом с ним, глядя на Косу. – Ее гнев вызвало поведение Хуана.

Коса посмотрел на Торреса, но ничего не сказал, хорошо понимая, что значит выражение лица Колона» Ему не поздоровится, если он сейчас станет возражать.

– На ночь вы вернетесь на корабль. Я решу, что делать и как лучше передать вождю наши пожелания.

Кристобаль проигнорировал Косу, который отвернулся и пошел к шлюпкам. Адмирал задержал на Аароне изумленный взгляд.

– Похоже, она очень увлеклась тобой, мой юный друг. Как ты думаешь, ты научишь ее кастильскому? – Он помолчал немного в раздумье. – Ты так же хорошо научился языкам от своего образованного отца, как Луис.

Аарон пожал плечами:

– Он уже пробовал говорить на арабском, древнееврейском и латинском, но безрезультатно. Ты сам говоришь на кастильском, португальском, итальянском. Я на последнем не говорю. Уверен, что эти простые люди не понимают ни один из языков, распространенных среди нас. Но они кажутся разумными и легко понимают язык жестов.

– Ты и Луис должны спросить их вождя, сможет ли он нас завтра принять. Я не хотел бы, чтобы мы оставались незащищенными в случае нападения, если останемся спать на берегу, несмотря на то что они кажутся вполне дружелюбными. Кроме того, если они увидят, как мы отправляем естественные надобности, мы для них слишком быстро покажемся простыми смертными, – произнес Колон с доброй иронией, к которой он временами был склонен. – Сейчас они думают, что мы явились с небес, если исходить из того, что удалось разобрать Луису.

– Посмотрю, что смогу объяснить Алие, – с улыбкой сказал Аарон.

Когда наступили сумерки и высадившиеся на берег моряки были готовы вернуться на суда, стоявшие в бухте. Луис, Аарон и королевский секретарь Риго Эскобело проявили себя весьма успешно как знатоки языка жестов. Туземцы отвечали на их вопросы просто и честно. Пока они пытались вступить в разговор, Аарон чувствовал, как Алия не сводит с него глаз. Вспоминая собственные слова, адресованные Косе, что столь долгое воздержание лишило его мужского благоразумия, он старался сдерживать себя по отношению к ней, подавая пример другим. Она явно была знатной женщиной среди прочих аборигенов, возможно, с дальнего острова. Он сожалел не столько о том, что ему не придется провести приятный вечер с новыми друзьями и вернуться спать на «Санта-Марию», сколько о том, что приходится не обращать внимание на ее гибкое тело и явные сексуальные приглашения, устоять против которых становится все труднее и труднее.

Поднявшись на борт, адмирал собрал в своей каюте офицеров и чиновников, чтобы обсудить, что им удалось разузнать.

– Им понравились такие же безделушки, которые предлагали африканцам, – с удовлетворением произнес Мартин Алонсо Пинсон. Его брат Винсенте Хуанес, такой же ветеран прибрежной торговли, кивком выразил свое подтверждение.

– За несколько колокольчиков для сокола мы можем заполучить прекрасные золотые украшения.

– Да, но мы должны узнать происхождение этого золота. Они добывают его или торгуют им? – спросил как всегда практичный Эскобедо.

– Самое важное для нас – выдано ли это золото из запасников их правительства. Насколько далеко мы находимся от больших городов, в которых Марко Поло видел дома, крытые золотом? – спросил адмирал, и его светлые глаза запылали: он представил себе, как будет передавать приветствие своих суверенов у трона самого хана.

– Их главный, похоже, говорил нам, что это маленький остров, не имеющий особой ценности. Большой остров они называют именем, которое я не могу выговорить, но это звучит вроде Сипангу. Это всего лишь в нескольких днях пути на пирогах, – заметил Луис.

– По-моему, они много путешествуют с острова на остров, – задумчиво сказал Аарон. – То, что я мог разузнать у Алии: ее дом, где расположена большая деревня или Город, находится к юго-востоку отсюда. Она выложила галькой нечто вроде карты. Туземцы путешествуют через длинную вереницу атоллов, где ночуют и останавливаются, чтобы найти пищу и пополнить запасы воды. Так они добираются до города ее брата. Он великий вождь этих дикарей.

– Ты встретишься с ним? – спросил Колон. Аарон сдержанно кивнул.

– Если бы мы могли обучить этих молодых людей кастильскому и служить нам переводчиками, мы смогли бы узнать, где находимся и где материк.

– Материк и золото, – прямолинейно вставил Мартин.

Поздно ночью, когда взошла луна, Аарон стоял на юте и не отрываясь смотрел на великолепные серебряные звезды, висевшие над черными пышными пальмами и растениями на берегу.

– Ты глубоко задумался, – сказал Кристобаль, понимая, что у ею молодого друга что-то на уме.

– Вот теперь, когда ты оказался прав и мы нашли другие острова Индии, сколько времени ты собираешься находиться здесь и исследовать их? – спросил Аарон.

Колон встал рядом с ним и облокотился на борт.

– Я бы поплыл к материку, но… – Он пожал плечами. – Трудно определить, сколько маленьких островков, подобных этому, встретятся нам по пути. Если дневники путешествовавших в Китай, которые я читал, верны, то их могут быть тысячи. Мы можем исследовать их многие месяцы.

Аарон поморщился от перспективы провести еще несколько месяцев в море.

– Я превращусь в кожу и кости. Кристобаль. В тихих водах этой бухты я первый раз избавился от постоянной головной боли.

Губы Колона скривились в усмешке.

– Неужели ты считаешь, что путешествие в лодке-долбленке предпочтительнее путешествия на корабле? Это будет настоящим подвигом – вернуться в Палос таким путем!

– Я вернулся бы, если бы мог, – вздохнул Аарон. – Но у меня иная цель. Если я останусь с этими дикарями и позволю сопроводить меня на большой остров, у меня на это уйдет несколько недель, а может, месяцев, а ты пока будешь составлять карты и заниматься исследованиями. Я смогу выучить их язык и выяснить, откуда у них золото, а может, даже узнаю, как добраться до материка или великого острова Сипангу. Если бы два-три дикаря смогли пойти с тобой, мы смогли бы встретить в деревне их главного вождя, после того как ты закончишь свои поиски.

– Мужественная преданность делу, страх перед морской болезнью или красавица Алия заставили тебя выработать этот план?

На этот раз Аарон усмехнулся уголками губ:

– Наверное, понемногу каждый из этих грех доводов.

– Я приму это к сведению, – прозвучал рассудительный ответ Колона.

25 октября 1492 года

Мой дражайший отец!

Эта земля и люди, живущие на ней, настоящее чудо, они естественны и не испорчены. Адмирал приказал мне остаться с людьми тайно, так называют себя островитяне-дикари. Мне предстоит узнать их обычаи, язык и дороги, по которым они пробираются в Индии. Мы уже путешествовали на замечательной лодке, сделанной из длинного выдолбленного ствола дерева, вроде тех, что на африканском побережье. Некоторые из больших таинских каноэ, как они называют спои долбленки, могут вмещать до семидесяти человек и проплывать большие расстояния. Мы переплывали с острова на остров, и для меня намного лучше спать на твердой земле, чем на качающемся из стороны в сторону корабле. У таиниев есть великолепное приспособление, в котором они с удобством спят. Они натягивают хлопковую сеть и привязывают она конца между деревьями, таким образом человек, лежит, подвешенный в гамаке, и его обдувает ветерок, а тело не касается твердой земли. В высшей степени замечательное изобретение!

Я едва могу дождаться окончательного отрезка пути на нашем продвижении к большому острову, где правит их вождь. Мне дали понять, насколько я овладел их языком, а они моим, что остров т, между несколькими вождями. Я думаю, их главная деревня расположена на северном берегу (хотя ты таешь, что из меня никудышный навигатор!). Я напишу тебе обо всех дальнейших чудесах потом, когда мы приедем на место.

Аарон подождал, пока Алия тихо подошла и грациозно села возле него на песок. «Я не упомянул о ней в письме отцу», – грустно подумал он, понимая, что его мать и сестра, возможно, читают все, что он пишет. Бенджамин поймет, но Серафину и Анну надо от этого защищать.

Алия смотрела, как он аккуратно закрыл бутылочку с чернилами и сложил свои писчие принадлежности в смазанный жиром кожаный мешочек, который оп тщательно оберегал.

Аарону не показалось трудным растолковать таинцам значение чтения и письма. У них были достаточно сложные рисованые символы, которыми они украшали свои каноэ, глиняную посуду и даже стены пещер, оставляя тем самым записи о своем обществе. Однако им было интересно, что он мог так легко и быстро писать. Когда у Аарона было время, он учил их язык. Мягкие гласные звуки было трудно распознать на слух. Поэтому, когда не помогали слова, оп общался с ними при помощи знаков.

Алия оказалась весьма сведущей в языке жестов. С того момента, как три дня назад они начали свое путешествие по островам, она была тенью Аарона, она отпустила своих охранников и открыто выказывала сексуальный интерес, который он не мог не заметить. Очевидно, для таинских женщин не существовало правил, регулирующих их строгость и целомудрие. Оп видел, как другие девушки делили постель с разными мужчинами племени и каждую ночь меняли партнеров.

И только Алия держалась от этого в стороне и отвергала другие предложения, в то же время играя с юношей, как кошка с мышкой. Аарон отчаянно мечтал о чувственной разрядке и поскольку находил ее привлекательной, то не был уверен, что его устраивает роль мышки при ней. И в то же время он был морским офицером и в качестве такового являлся представителем короны, а она была дочерью касика, возможно, не слишком-то родовитого вождя.

На третью ночь им овладело вожделение, оно захватило их в свои сладкие объятия, а близость Алии возбуждала Аарона. Если бы они могли лучше понимать друг друга, он бы понял, что их близость должна означать обязательства перед ней.

Алия положила руку ему на грудь и почувствовала, как гулко бьется его сердце. На ее губах заиграла улыбка. После долгих уговоров оп сбросил странную, по мнению девушки, жаркую одежду, которую носил над талией, хотя по-прежнему наста и вал на том, чтобы нижняя часть его тела оставалась одетой. Он никогда не расстегнет свой кожаный пояс с этим странным металлическим оружием на нем, которым можно резать, но такова был; прерогатива воина. Она была уверена, что в свое время она заставит его носить лишь острые копы и расстаться с этим дурацким тугим снаряжением Эта светлая, с золотистыми волосами грудь постепенно становилась темнее от солнца и ветра. Как же она страстно желала увидеть остальную часть его великолепного тела!

Ее чуткие пальцы скользили по тугим застежкам на его поясе, и она начала их расстегивать. Аарон замер, потом рука его взметнулась вверх и накрыла ее ладонь. Он огляделся, чтобы посмотреть, далеко ли вокруг нескольких костров сидят остальные мужчины и несколько женщин. Люди лежали, распростершись на мягком песке. Казалось, никто не обращал никакого внимания на Алию и Аарона. Двое пожилых мужчин, охранников касика, которые охраняли и Алию, доедали остатки жареного мяса, оставшееся от ужина. Очевидно, они оставили все попытки следить за ней.

Аарон поднялся и притянул девушку к себе, снял с нее плащ, в котором сейчас совсем не было смысла, повел ее вдоль берега, где нашел уединенное местечко и расстелил плащ на песке.

– Ну, – с улыбкой сказал он и взялся рукой за шнуровку своих рейтуз. Она мгновенно поняла и начала расстегивать ее, а он отстегнул меч, положил его и кинжал на землю, поближе к руке. Он накрыл ладонями обе полные бронзовые груди и большими пальцами поласкал темно-коричневые соски. Она выгнулась под его ласковыми руками, а кончики больших округлостей затвердели и напряглись.

Единственное, что не позволяло ей с большой поспешностью раздеть его, – это незнание европейской одежды. Когда шнуровка запуталась в ее нетерпеливых пальцах, она пробормотала несколько слов на родном языке, и Аарон был уверен, что это были бранные словечки. Он помог ей справиться с задачей, а потом почувствовал, как у него перехватывает дыхание: она смело проникла к нему в рейтузы и выпустила на свободу напряженный фаллос, лаская его опытными руками.

Аарон едва не потерял контроль и не изверг семя и, чтобы предотвратить это, отстранил ее искусные руки и потянул девушку вниз, на плащ. Он сел, стащил с себя башмаки и рейтузы. Все это время Алия зачарованно следила за ним. Сочетание откровенного сексуального любопытства и ребяческого удивления показалось Аарону знакомым. Эта маленькая колдунья Вальдес в свое время выказала такую же страсть и удивление, однако странная незащищенность Магдалены и ее нерешительность полностью отсутствовали в Алие. Она протянула к нему руки и прижала к себе, лаская руками все тело.

Алия с интересом рассматривала его тело. Солнце придало бронзовый оттенок его груди и спине, а ниже пояса оно было ослепительно-белым по сравнению с торсом. Ее изумляли волоски на его теле. Она провела рукой по густому золотистому полю на его груди, которое редело у плоского живота, а потом пышно расцветало в паху.

На его губах играла улыбка: он старался преодолеть дрожь страсти, которую вызывало каждое ее прикосновение. Она взяла в руки фаллос и рассматривала его, как мог бы это делать толедский кузнец, изучающий остро заточенный стальной клинок. Она подняла глаза, в которых стоял невысказанный вопрос.

– Да, я отличаюсь от ваших мужчин, – сказал он и застонал от блаженства, как только она погладила его затвердевшую плоть. – Но, думаю, не настолько, – небрежно прошептал он, накрывая ее податливое тело своим.

Он целовал ее щёки, брови, провел губами вокруг уха и виска. Восхитительный аромат ее волос пьянил его. Таиицы были намного чистоплотнее, чем большинство кастильцев, отметил он, впиваясь в ее губы глубоким настойчивым поцелуем.

У Алии не было такого любовника – золотого, сошедшего с небес, который так волшебно ласкал ее губами и руками. И тело его такое дивное – с сеточкой светлых пушистых волос. И даже его жезл, такой большой и величественный, гордый и гладкий, а острие его не было прикрыто ничем. Он был поистине волшебным!

Аарон видел, как широко раскрылись ее глаза, а потом в блаженстве закрылись: она гладила пальмами его плечи, потом прижала его к себе, вонзив ногти в крепкие мышцы его спины. Он почувствовал, как ее ноги широко раздвинулись, а бедра выгнулись, словно приглашая. Глубоко вздохнув, он погрузился в ее влажное теплое лоно и почувствовал, как она глубже втягивает его в водоворот страсти. Он двигался, не замечая ничего вокруг и лишь ощущая се радостное сильное ответное движение: она крепко обвила его ногами вокруг бедер и подавалась навстречу каждому его толчку.

Подобно молодому горячему коню, который во время гона долго не видел кобылы, Аарон быстро подошел к ослепительному пику сладострастия. Потом, когда к нему вернулось ощущение реальности, он испугался: не разочаровал ли он ее в своем отчаянном вожделении. В его памяти всплыли страдающие зеленые глаза, полные обиды и изумления, но когда он увидел перед собой карие глаза Алии, он прочитал в них полную, такую же, как у него, пресыщенность. Простые животные настоятельные потребности были удовлетворены.

Они полежали немного, гладя и нежно целуя друг друга, понимая друг друга без слов. Их обволакивал сладостный ночной воздух. Он наслаждался освобождением после долгого воздержания, которое особенно сильно терзало его в течение последних недель, но постепенно мысли его унеслись вдаль, и он вспомнил, как совсем иначе отвечала Магдалена на его страсть. Она такая же опытная, как. Алия, но далеко не такая же честная, сердито подумал он. Разумеется, знатные придворные женщины всегда были лживыми. «Почему я думаю о глупой девушке, которая находится на другом краю света, когда здесь у меня есть более подходящая?»

Алия вдруг почувствовала какое-то напряжение, вспомнив, как в момент разрядки он что-то выкрикнул. Женская интуиция подсказала ей, что слово «Магдалена» – женское имя. Она приподнялась и стала целовать его, начав с восхитительных золотых волос, которые росли у него на лине, йотом спустилась ниже, к груди. Ее губы и зубы достаточно потрудились над его сосками, пока он не застонал от блаженства. Она погладила возбудившийся твердый фаллос, потом насмешливо улыбнулась и, когда он попытался еще раз лечь поверх нее, толкнула его на землю и оседлала его стройный стан. Потом наклонилась к нему, и они оба отдались страсти, по крайней мере, на эту ночь…

– Еще один день и ночь на каноэ, и мы приедем, – пробормотал Аарон, наблюдая, как мужчины грузили снаряжение, чтобы проделать последний отрезок пути к острову.

В последние пятнадцать дней он много узнал о таинцах и преуспел в их языке. Они будут хорошими и преданными подданными Трастамарам, но только в том случае, если монархи проявят достаточную мудрость и будут править ими через местных вождей.

Простота и безыскусность их жизни на этом богатом острове были обманчивыми, ибо он уже знал, что они были умелыми крестьянами, охотниками, рыболовами. Инструменты и гончарные изделия, которыми они пользовались, давали понять, что культура их была намного выше чем поначалу думали Аарон и адмирал. И все же его пугало, что европейская алчность будет мстить этому совершенно лишенному коварства и чересчур по-детски доверчивому народу. Когда они наконец доберутся до большого острова, ему надо будет провести долгие и сложные переговоры с касиком.

Он уже чувствовал себя в ответе за таинцев. «Возможно, это из-за миловидной женщины, которая так настойчиво следует везде за мной», размышлял он, представляя, что было бы, если бы они не встретились, разминулись бы за час до разгрузки корабля.

Алия погладила его по заросшему тетиной подбородку, по колючим усам.

– Тебе надо снова брить лицо, заявила она. В первое утро, когда он сбрил бороду, он привлек толпу изумленных таинцев, которые наблюдали за ним, словно он осуществлял какой-то магический ритуал. Они настояли на том, чтобы потрогать его гладкий подбородок, когда он завершил свой долгожданный туалет.

– Я хочу посмотреть. – Ее руки скользнули ниже, к волосам, росшим у него на груди. Услышав, как быстро забилось его сердце, она улыбнулась.

Аарон улыбнулся в ответ, вытащил свою бритву и тщательно отполировал кусочек стали, служивший зеркалом, который так очаровал се, когда она в первый раз увидела собственное отражение.

– Веди меня к озеру, о котором ты говорила, и я побреюсь, a ты сможешь посмотреть, – по-кастильски сказал он.

Алия все поняла.

Они пошли подальше от небольших костров, на которых мужчины жарили хутиа – маленьких грызунов, и это было первым свежим мясом, ко трое он попробовал с тех пор, как они пересекли Атлантику. Аарон отбросил свои сомнения и ограничения в диете, несмотря на мнение своего отца-врача. Для него темное, сладковатое мясо на вкус было лучше, чем чудесная говядина!

Рассвет позолотил небо, а юная парочка направилась сквозь заросли виноградника, огромных деревьев с большими листьями и ослепительными цветами, названия которых не знал ни он, ни кто-нибудь другой из сто флотилии.

Сначала ему захотелось, чтобы его сопровождал кто-нибудь из его людей, но желание выказал лишь один Луис, а ему, по королевскому приказу, необходимо было оставаться при адмирале в качестве переводчика на случай, если они доберутся до города хапа. Когда все отказались, он настоял на том, чтобы идти одному. И поскольку «Сайта-Марии» не требовался маршал, пока она находилась в Индиях, он смог бы принести больше пользы, находясь с туземцами. Двое храбрых таинцев согласились отправиться в путешествие с адмиралом и сопровождать его до острова, служившего им домом, где их будет дожидаться Аарон. Чувство одиночества от того, что ему не с кем было поговорить на родном языке, прошло, как только он увлекся обычаями и языком таинцев. Его отношения с Алией тоже были неплохим лекарством от меланхолии. Об этом он грустно раздумывал, пока они пробирались к озеру.

Женщины, даже занимавшие столь высокое положение, как Алия, отнюдь не стремились соблюдать целомудрие. Вступление в подростковый возраст у таинцев праздновалось как период, когда юноши и девушки начинали открыто жить половой жизнью. Алия выбрала его из всех людей адмирала на Сан Сальвадоре и не жалела об этом. Она вела его к озеру, и Аарон смотрел, как ее круглые, золотисто-коричневые ягодицы соблазнительно раскачиваются перед ним.

Пока он брился, она восторженно следила за ним и требовала, как всегда, чтобы волосы были тщательно собраны, даже те, что он стряхивал с бритвы. Потом она закапывала их в укромном месте, чтобы злые духи-земи – не могли бы воспользоваться ими, чтобы навлечь беду. Религия таинцев была для него увлекательной загадкой, у него еще не хватало воображения, чтобы представить ее себе. Они почитали богов, охранявших их семьи и деревню, и страшились других, равно как привидений и духов их умерших соплеменников.

Аарон засмеялся, вспомнив, как узнал об этом. Когда они с Алией занимались любовью во второй раз, была кромешная тьма. Она протянула руку и вставила палец ему в пупок, прежде чем позволила ему коснуться себя. Похоже, у духов пупка не было! Это было традиционной мерой безопасности, которую таинцы предпринимали перед тем, как заняться любовью в темноте.

Закончив бриться, он посмотрел, как она закапывала срезанные волосы, и полностью оделся, со всеми регалиями. Он решил, невзирая на жару и непрактичность, что ему следует предстать перед вождем внушительным, «человеком с неба». Уроки адмирала относительно поведения и одежды при встрече с вождем не прошли для него даром.

После короткой игривой сцены у озера они вернулись на берег. И сразу же он почувствовал неладное. Женщины спрятались в кустах, а мужчины стояли небольшими группками, держа в руках грубые копья и дротики, возбужденно переговаривались и указывали на вход в бухту. К берегу быстро приближалась большая долбленка.

Алия обменялась несколькими фразами с одним из ее охранников и повернулась к Аарону, что-то испуганно сказав скороговоркой. Он взял ее за плечи и сказал:

– Я не понимаю тебя. Говори медленнее.

– Едут карибцы! Людоеды! – крикнула она, показывая на каноэ, которое находилось в ста ярдах от них и быстро приближалось.

Волосы зашевелились у него на затылке. Это были древние враги таинцев, жившие на юге. Они брали пленных не для того, чтобы обратить в рабство, а чтобы съесть.

Мы не станем мясом для карибцев, – прорычал Аарон, быстро подойдя к лодке-долбленке, где хранилось его снаряжение. Он вытащил легкий арбалет и большой колчан с оперенными стрелами.

– Спрячься в зарослях, – медленно, по-кастильски, приказал он Алие. Когда она замешкалась, испуганно округлив глаза, он улыбнулся. – Со мной ничего не случится. Ты только наблюдай издалека.

Потом он вручил открытый колчан одному из ее охранников и сказал на таинском:

– Держи для меня стрелы.

Мужчина сделал, что ему приказали, хотя вид у него был нерешительный: он сравнивал длинные стрелы карибцев с короткими стрелами из колчана Аарона. Таинцы умели бросать копья только на близкое расстояние.

Аарон взял арбалет и положил лук на землю. Потом он наклонился, чтобы натянуть тетиву, и потянул ее назад, пока она не попала в зазубрину главною ложа. Он вставил лук в желобок поверх главного ложа, нацелил его на каноэ, которое находилось едва ли в восьмидесяти ярдах от них. Потом спустил курок, и стрела со свистом полетела в сторону лодки карибцев. Аарон несколько раз повторил эти действия, сопровождая их бранью, а его помощник, державший колчан, смотрел на него широко раскрытыми от изумления глазами. На этот раз стрела попала точно в цель и задела карибца, который сидел в каноэ спиной к берегу. Третья стрела тоже попала в цель. Гребцы по команде остановились, и каноэ начало разворачиваться. Аарон воспользовался преимуществом легкой добычи и пустил еще с полдюжины стрел вслед развернувшемуся каноэ. Он направлял арбалетные стрелы с точностью, выработанной долгой и суровой практикой.

Карибцы были обращены в бегство и убрались восвояси под радостные крики таинских друзей Аарона.

– Мы спасены человеком с небес, – благоговейно сказал один из них.

Алия бросилась обнимать его, а мужчины стали изучать волшебный крестообразный лук и короткие стрелы, которые пролетали такое большое расстояние с невероятной точностью. Во время осады Гранады Аарон Торрес прославился при обстреле мавританской стражи из стен цитадели с расстояния трехсот ярдов из тяжелого арбалета, снаряженного блоком и захватами.

– Ты и вправду Бог, – с гордостью сказала Алия, прижимаясь к нему всем телом.

– Нет, я просто человек, умеющий убивать, сказал он, испытывая какое-то странное чувством удовлетворения и недовольства собой одновременно. Он был воодушевлен тем, что спас своих товарищей от натиска сильного хищного врага. Но все же, когда проходил пыл схватки, он всегда грустил о том, что у него не было способностей отца, благодаря которым он лечил людей и сохранял им жизнь. Аарон же владел искусством убивать.

С каким-то недобрым предчувствием он произнес:

– Давай поедем к тебе домой. Мне необходимо поговорить с вашим касиком.

ГЛАВА 8

Деревня касика Марьены. 22 декабря 1492 года

Дражайший отец!

Произошло так много событий, что не знаю, с чего начать мой рассказ. Жизнь среди таинцев – по-настоящему замечательна, и каждый день приносит новый опыт. Я писал тебе, насколько они внешне хороши собой, великодушны и дружелюбны, За те недели, что я пропел с ними, и научился ловить рыбу под руководством моего друга Гуакапагари. Здесь водится фантастически вкусная рыба, которую они используют как приманку, чтобы ловить черепах, акул и других огромных рыб. Я ни за что не поверил бы этому, если бы сам не был всему свидетелем. У этих тварей длинные хоботы, которыми они присасываются к жертве и крепко держат ее. Потом рыбак раскачивает своего любимчика, который закреплен крепкой пеньковой веревкой, и поражает добычу копьем. Этих великолепных созданий обычно вылавливают, пока они молодые, и содержат в небольших прудах, где они привыкают к силкам и учащем охотиться, за что их награждают кусочком добычи, которую им удается поймать.

Сегодня я рыбачил в собственной пироге касика – так они называют эти лодки. С его помощью я выловил огромную морскую черепаху, и мы праздновали всю ночь.

Я привезу тебе одну из трубок, которые они выкуривают на церемониях, а также ароматный, обладающий легким наркотическим эффектом порошок, который они вдыхают через эти трубки, – я раньше уже описывал это. Некоторые, правда, не из этой деревни, предпочитают скручивать листья и поджигать их, вдыхая дым прямо в ноздри, – это имеет в высшей степени неприятный вид и запах. Я не знаю, насколько полезен этот табак с медицинской точки зрения, но ты несомненно найдешь это интересным.

Аарон остановился и оглядел большую комнату их большого бохио с остроугольной крышей. Дом был резиденцией сестры касика и поэтому сразу выделялся между хижинами канейе – людей низшего сословия. Построен он из тростника, с деревянными потолками, а крыта покрыта соломой, как и хижины простых людей. В углу стоял прекрасно разрисованный большой глиняный кувшин, рядом с ним плетеная корзина, в которой хранились высушенные головы предков.

Аарон улыбнулся про себя. О многих вещах он не мог написать своим родным, боясь их впечатлительности, особенно о погребальных обрядах таинцев. Умерших готовили с благоговением, но перед тем как с пышной церемонией предать земле в одной из пещер, недалеко от деревни, покойника обезглавливали. Его или ее голову с любовью чистили, высушивали, а потом помещали в корзину. Только умершие маленькие дети избегали этого обряда. Их кремировали, а прах хранили в маленьких урнах возле семейных земи – маленьких идолов. Этих земи тоже было весьма трудно описать его семье. Они представляли собой маленькие, прекрасно вырезанные из дерева фигурки мужчин или женщин с огромными гениталиями и животами. Когда он спросил Алию, почему их так изображают, она рассудительно ответила вопросом на вопрос:

– А разве размножение и еда – не самые приятные дары богов людям?

Эти земи просто отражали философию таинской жизни.

И о другой грани их культуры он не мог поведать своему дневнику – это был странный кодекс их сексуальной морали. Все атрибуты власти, включая королевские полномочия касиков, передавались сыну старшей сестры умершего правителя. Таким образом, наследственность определялась по материнской, а не по отцовской линии. Женщины не дорожили своим целомудрием и сами выбирали себе партнера. Поэтому наследование по материнской линии было для них неминуемо, как и предполагал Аарон, однако его строгому еврейскому воспитанию претила такая концепция. Человек должен знать, кто его ребенок. Конечно, принимая во внимание мораль, царившую в правящих классах Кастилии, он сомневался в том, что многие знатные люди могли поклясться, что дети, которые носят их фамилию, их кровные отпрыски.

Эта назойливая мысль вызвала в памяти Магдалену Вальдес. Не забеременела ли она от него? Такое было возможно, но поскольку она была столь же свободна в выборе своих любовников, как таинские женщины, он никогда не сможет быть уверенным в своем отцовстве. Аарон заставил себя отогнать прочь эту почему-то болезненную, вызывающую чувство вины мысль. Алия тоже может носить его ребенка. Аарон был принят ее братом, молодым касиком Марьены, как спаситель торговой экспедиции, которую возглавляла его сестра. Он был облечен всеми привилегиями королевской власти, начиная с просторного бохио, в котором жил, до возможности Алии делить с ним постель. Никакие условия не препятствовали этой его гостеприимности, а сестра касика, конечно, благоволила к нему, но Аарон часто замечал смутную надежду Гуаканагари, что его гость предложит жениться на Алис. Но его совесть была спокойна, потому что он не желал делать этого. Она была очень мила, услужлива, явно обожествляла его. Ее брат, человек гордый и умный, доверил ему все свое богатство и все триста душ, живших в деревне, отдал в его распоряжение.

«Что ждет меня в Кастилии? Возможна, когда я возвращусь и переговорю с родителями, я вернусь сюда… к Алис». Его любовь к ней проявилась в радостном, не испытанном им прежде вожделении юности. Но было ли – jto настоящим партнерством – таким, что создало постоянные крепкие узы Бенджамина и Серафины? Он мечтал, чтобы у него семейная жизнь сложилась так же, но часто сомневался, сможет ли найти себе такую пару. Анне, безусловно, пришлось смириться с гораздо меньшим.

– У тебя тревожные мысли, – сказала Алия, откладывая свое рукоделие. – Это оттого, что охотники за золотом моего брата гак мало нашли его для твоего адмирала?

Он улыбнулся и покачал головой, отвечая на таинском языке:

– Нет. Я видел богатство этой земли, людей, зерно, видел величественные юры и реки. Люди здесь могут жить и процветать в мире. Им нужны только инструменты и желание работать, а не золото.

– Значит, ты соскучился по своей семье? Алия увидела, что лицо его стало еще более задумчивым.

– Да, родители мои стареют, а сестра несчастлива в замужестве. Мой брат, так же как и я, временно живет вдалеке от дома. Да, я скучаю по ним.

– Но у тебя нет жены, – сказала она дрожащим от неуверенности голосом, хотя он несколько раз говорил ей, что не женат. – Ты отправишься опять на небо, когда адмирал придет сюда?

В голосе ее слышались одновременно ревность и грусть. Аарон почувствовал, как его снова одолело старое чувство вины: он взял ее за руку и поднял с земляного пола.

– Я говорил тебе, что мы поплывем по морю. Мы не отправимся на небо. Мы люди, а не боги. Алия, мы такие же грешные и смертные.

Она терпеливо ждала, понимая, что он не хочет отвечать ей.

Вздохнув, он добавил:

– Да, Алия, мне придется вернуться в Кастилию с доном Кристобалем.

– Навсегда? – спросила она, начиная надувать свои пухлые губы.

Навсегда – это еще долго, – с ленивой улыбкой ответил он, протягивая к ней руку. – Давай не будем считать время, пока адмирал не прибудет сюда.

Она со страстью кинулась к нему в объятия. Позже, когда наступил вечер, Алия приготовила еду, которая состояла из хлебного дерена кассавы. Усевшись на табурете, она терпеливо счищала кожуру с хлебного дерева кусочком острого кремня. Горькие корни, очищенные, выжатые и разрезанные на мелкие кусочки, потом запекались, как без дрожжевой хлеб, и эта еда была значительно вкуснее, чем корабельные сухари. Возле их бохио на углях медленно жарилось плотное белое мясо игуаны. Не затрачивая особых усилий на охоту и рыболовство, мужчины-таинцы тщательно ухаживали за зерновыми, что выращивали женщины. Из-за теплого круглый год климата сажать и сеять можно было дважды в год. Природа здесь была необыкновенно щедра.

Аарон лежал в гамаке, раздумывая, как бы он мог жить здесь, среди этих людей. Конечно, прежде всего ему надо будет вернуться в Севилью и объяснить родным свой выбор. Матери будет трудно расстаться с ним, но он почему-то думал, что отец поймет его. Аарон потихоньку засыпал, мечтая о том, что когда-нибудь он привезет свою семью сюда и покажет им чудеса индийских островов. Потом перед ним возникла нимфа с каштановыми волосами, стоявшая возле Бенджамина.

Он очнулся от грез, услышав голос младшего брата Алии, который взволнованно звал его. Аарон выпрыгнул из гамака: навязчивый сон окончательно улетучился, ибо перед ним предстал четырнадцатилетний мальчик. Каону был стройный, тонкокостный, чертами лица напоминал певчего. Он был слишком нежный, похожий на девочку, и только массивное золотое кольцо у него в носу нарушало гармонию его черт.

– Что случилось?

– Твой ад-ми-рал, – тщательно выговаривая иностранный титул, произнес мальчик. Он возвращается! – Лицо юноши расплылось искренней радостной улыбкой. – Его огромные каноэ видели на севере реки всего в нескольких милях отсюда. Мой брат Гуаканагари готовится встречать его – Изо всех сил стараясь сохранить достоинство, он сумел удержаться лишь от того, чтобы не подпрыгивать от возбуждения.

Касик оказывает моему адмиралу великую честь, Каону, – ответил Аарон, натягивая на себя рейтузы, рубашку и башмаки, а затем пристегивая ремень и меч. Колона наверняка приведут в ужас новые привычки его маршала. Аарон носил лишь маленькую набедренную повязку, защищавшую его от любопытства туземцев, которых в высшей степени изумляло и озадачивало его обрезание. Европейская одежда сейчас казалась для него жаркой и стесняющей движения. Весь потный, он вышел из бохио я вместе с Алией направился на центральную площадь деревни.

Площадь служила местом сбора для военных советов, празднеств, а также грубых и веселых игр в мяч, которые любили таинцы. И вот теперь несколько дюжин высокопоставленных туземцев ожидали касика. Каждый был разукрашен краской по всему телу, с перьями в волосах и тяжелыми золотыми и медными браслетами, украшавшими их руки и ноги. У Гуаканагари в нос было вдето кольцо из чистого золота, а на шее висел тяжелые кулон, который символизировал его ранг касика провинции. По меньшей мере, от двадцати до тридцати местных правителей на сто миль вокруг подчинялись власти молодого вождя.

Гуаканагари сел в искусно сплетенный из волокон конопли паланкин, украшенный раковинами, костями, кусочками золота и меда, а также звякающими колокольчиками для соколиной охоты, которые для торговли привез флот Колона. С полдюжины молодых мужчин, специально отобранных для оказания такой чести, подняли деревянные жерди и вознесли своего касика. Он махнул рукой Аарону: – Пожалуйста, пойдем с нами приветствовать твоего адмирала. Ты, который так хорошо выучил наш язык, будешь говорить за меня.

– Ты оказываешь мне честь, Гуаканагари, – с улыбкой ответил Аарон. – Многие из твоих людей, гораздо лучше выучили кастильский, чем я таинский.

– Ты слишком скромничаешь. Однако пойдем, посмотрим, выучили ли мои люди, которые находились на великих каноэ, твой язык так же, как ты наш.

Алия выступила вперед:

– Я буду наблюдать, как идет подготовка к большому празднику в честь твоего адмирала.

Аарон поднес ее руку к губам:

– Он будет очень этому рад.

Когда собравшиеся для встречи подошли к бухте, «Саята-Мария» и «Нинья» зазвонили в колокола, отмечая этим прибытие шлюпки адмирала к берегу.

С присущим ему чувством собственного достоинства Колон прошествовал через мелкие буруны в сопровождении Винсенте Пунсона и группы офицеров и моряков. Кристобаль осмотрел Аарона, который возглавлял процессию несших паланкин с касиком мужчин. На лице адмирала выразилось изумление.

– Ты становишься темнее, чем твои индейцы, мой друг.

Ослепительно белая улыбка сверкнула на бронзовом лице Аарона.

– Я боюсь задеть твои чувства, но солнце прикоснулось устами ко всему моему телу. Мне нравится, как одеваются таинцы.

– Тогда нам придется тайно увести тебя на корабль, а то ты станешь настолько черным, что тебя захватят португальские работорговцы, как только мы вернемся домой.

Аарон обвел взглядом бухту.

– А где Мартин Алонсо и «Пинта»? Он заметил, как Винсенте залился краской от смущения еще до того, как заговорил Колон.

– Капитан «Пинты» отстал от нас еще двадцать первого октября. Мы потеряли след корабля и боимся худшего. – Светлые глаза адмирала потемнели от сдерживаемой ярости. Очевидно, он знал, что это было намеренным шагом, прямым неповиновением его приказам. – Мы поговорим об этом позже. А сейчас ты должен мне рассказать, чем завершилось здесь твое путешествие. У вождя есть золото? Он знает о великом хане на материке?

Аарон пожал плечами, чувствуя, что не может оправдать надежды своего друга. Он боялся, что эти надежды обречены на крах. Все, чего хотели их величества, – найти путь к быстрому обогащению, к золоту, жемчугам, специям – баснословному богатству Востока.

Эти люди не знают никакого материка, на котором резиденция хана, Кристобаль, – деликатно начал он. – По крайней мере, насколько я смог выяснить с тех пор, как приехал сюда, на их родном острове хана нет. Здесь есть Огромные богатства – плодородная земля, которую можно обрабатывать, дивные экзотические фрукты, которые сами собой растут на деревьях и кустах, реки изобилуют рыбой. Здесь есть немного золота, – добавил он, увидев, что лицо Колона помрачнело. – Я сам видел несколько мужчин из деревни Гуаканагари, которые вернулись из экспедиции с золотом. Они намывают его во внутренних реках. Все, что здесь есть, не такое изобильное, как описывал Поло, но зато здесь очень много дальних островов.

– Да, – ответил Колон, в раздумье потирая свежевыбритый подбородок. – Мы нанесли на карту сотни островов и следовали одной длинной береговой линии далеко на север отсюда. Я надеялся, что это будет частью материка, но обнаружил лишь людей, говорящих на одном языке с танинами. Они называют эту местность Кубой. Я назвал его Хуаной в честь инфанты. На то, чтобы составить карту Индий, могут уйти годы.

Луис Торрес, прибывший на борту другой шлюпки вместе с Хуаном де ла Косой и несколькими другими моряками, быстро подбежал к своему соотечественнику.

– Аарон! Как я счастлив видеть тебя! – сказал он на таинском.

– Я вижу, ты хорошо использовал таинца-толмача как учителя, – на том же языке ответил Аарон, хлопнув своего невысокого темноволосого приятеля по спине.

Луис улыбнулся таинцу, который путешествовал с ними. Аналу был таким же невысоким, как испанец, но более крепким, мускулистым. Квадратное, с грубыми чертами лицо туземца освещалось взглядом его умных проницательных темных и влажных глаз.

– Ты тоже хорошо выучил наш язык, – ответил Аналу на правильном кастильском, гордо улыбаясь, в то время как Аарон вежливо поклонился ему.

– Аналу был великолепным учителем и учеником. Он выучил начатки кастильского чуть больше, чем за два месяца. – Луис вступил на открытое принцев и принцесс королевского дома, пространство на берегу и со смехом добавил: – Я думаю, твой учитель немного приятнее, чем мой, везунчик! Где же милая Алия?

– В деревне. Подожди, пока не увидишь праздник в нашу честь и всю деревню. Может быть три тысячи человек. Улицы широкие и прямые, дома чистые и удобные. Еда… ну, в общем, подожди, – сказал Аарон Луису и адмиралу, которые наблюдали, как паланкин касика был церемонно опущен возле них на песок.

Аарон прошел и встал рядом со своим новым другом Гуаканагари, потом представил гостей касику, выступая главным переводчиком, которому помогали Луис и Аяалу. Через них касик и адмирал обменялись полным набором любезностей.

В ту ночь в деревне должно было состояться великое празднество.

Аарон проснулся, услышав крики на кастильском и таинском языках, которые эхом раздавались на огромной площади.

– Кораблекрушение!

Один из оставшихся кораблей затонул. Как это могло случиться?

– Мне надо пойти вместе с остальными и помочь нашему адмиралу. Алия, – сказал он, как только в их бохио ворвался Каону и описал разразившуюся ночью катастрофу.

Солнце уже начало расцвечивать на востоке небосклон нежным розовато-золотым светом.

Аарон одевался, все время чувствуя на себе взгляд Алии. Она ничего не говорила, только с несчастным видом ждала, пока он скажет ей, что собирается сделать. Он подошел к возвышению над полом, где они так часто занимались любовью. Наклонившись, Аарон взял обеими руками ее лицо и посмотрел ей в глаза. Крупные блестящие слезы скатились из уголков ее глаз. Он вытер их подушечками больших пальцев.

– Пожалуйста, не плачь. Я должен пойти и помочь Кристобалю. Я не знаю, каковы будут его планы из-за этого нового несчастья.

– У него будет план забрать тебя и увезти далеко от меня, чтобы ты никогда не вернулся, – горько ответила она.

– Я вернусь, Алия. Я клянусь моим Богом и земи твоих предков.

– Мои земи очень сильные, – слабо улыбнулась она, – но они не твои боги. У твоих людей много богов, а Христос, о котором говорит твой адмирал, не является Богом твоей семьи. Каким Богом белых людей ты кланяешься, Аарон?

– Я тебе достаточно много рассказывал о религиозных раздорах в Испании, чтобы сбить тебя с толку, – ответил он. – Я не уверен, что между ними есть особая разница. Его называют многими именами. Христиане говорят, что Он един в трех лицах – сам Христос, его Отец и Святой Дух. Мои предки зовут его Иегова, мавры называют Аллахом. Наверное, каждому народу он представляется как свой собственный. Я знаю только одно: никого нельзя насильно обращать из одной религии в другую. Мне не нравятся эти раздоры, которые лежат по ту сторону океана, Алия. Пусть христиане, евреи и мавры там сражаются. Я вернусь сюда, когда выполню там свой долг.

Сказав это, Аарон вдруг понял, что это правда; он знал, что когда-нибудь вернется сюда.

Когда они дошли до берега, подул легкий ветер. Но везде царил такой хаос, словно выл ураган. «Санта-Мария» села на мель, поникла, а огромные волны вздымались и методично ударяли корабль о твердый коралловый риф, пробивая дырки в деревянной обшивке. Насосы уже были отброшены, и тяжелая главная мачта срезана, чтобы сделать легче тонущий корабль. Адмирал лишь выигрывал время, чтобы расстроенная команда выгрузила свои вещи. Обе корабельные шлюпки сновали с берега на корабль с едой, оружием, бочонками вина и всем добром, что находилось на гибнущем корабле.

Аарон видел высокую фигуру адмирала на юте: он выкрикивал приказания бегавшим вокруг него морякам, что носили сундуки и бочки с середины палубы, а потом спускали их на поджидавшие внизу шлюпки. К этому времени несколько больших таинских долбленок присоединились к спасательной операции и тоже доставляли вещи на берег. Впрыгнув в одно из каноэ, Аарон взял весло и па-чал грести вместе с индейской командой, словно был рожден среди них.

Оказавшись на «Санта-Марии», он бросился к трапу и стал карабкаться по нему к раскачивающемуся юту.

– Черт побери, как это могло случиться?

Внезапно он заподозрил вражеский умысел и почувствовал вину за то, что остался в деревне, вместо того чтобы вернуться на корабль.

Колон, пролаяв приказ юнге, повернулся к нему и прокричал, перекрывая грохот:

– Эта куча дерьма, Коса, заснул на вахте! А парень, державший румпель, не знал, что мы сели на мель, пока борт не затонул достаточно глубоко. И даже тогда мы могли бы спасти корабль, но Коса и его люди не подчинились моим приказам вытащить шлюпки и канаты и бросить якорь, чтобы можно было вытянуть корабль с рифа. Вместо этого он и его баски погребли прямо к «Нинье». Винсенте отказался принять их на борт. Но к тому времени, когда он приказал им вернуться и послал собственные корабельные шлюпки нам на помощь, было уже слишком поздно. Течение сделало свое дело.

– Мне надо было быть здесь, – кляня себя, сказал Аарон. – Я должен был пригрозить застрелить Косу и его басков к чертовой матери, если они отказывались подчиниться.

Колон гневно пожал плечами:

– Коса был так напуган, что это ни к чему бы не привело. Мы бы только потеряли шлюпку из-за железного ядра нашей пушки. Я разберусь с ним попозже.

Соглашаясь с философским отношением к происшедшему своего командора, Аарон с усмешкой сказал:

– Вам все равно никогда не нравился этот большой корабль. Мы обойдемся и без него. Давайте все сложим на берегу, а потом проучим этих псов-мятежников.

К вечеру все вещи были благополучно доставлены на берег, в огромной мере благодаря помощи таинцев.

– Поганый способ праздновать день рождения нашего Господа, а? – пробормотал один юнга другому, выволакивая последний бочонок с вином на берег.

Услышав это, Аарон понял, что забыл о сегодняшнем Рождестве. Устав до предела, он прислонился к груде корзин и мыслями перенесся за океан. Интересно, что в этот день делают его родные? Без сомнения, посетили мессу в соборе вместе с друг ими добросовестными новыми христианами. Вдруг перед его глазами предстал образ Магдалены: её каштановые волосы покрыты кружевной белой вуалью, она преклонила колена возле его отца. Он покачал головой, чтобы развеять видение.

– Нам следует присоединиться к адмиралу на борту «Ниньи» после того, как все здесь закончено? – спросил Луис, прерывая размышления Аарона.

– Гуаканагари отнесся к нам с таким почтением, поэтому мы можем положиться на него, что наши люди и вещи будут в сохранности до нашего возвращения. Нам надо попросить его, чтобы он сопроводил нас на каравеллу и отужинал с адмиралом, – ответил Аарон.

Итак, молодой касик уселся на носу огромного каноэ, подплывающего к «Нинье». Едва знакомый с обязательными придворными любезностями. Колон принял его на борт со всеми церемониальными почестями, которые могли бы быть оказаны европейским монархам.

Упала ночь, и взошла луна. После долгих празднований и кутежа по поводу того, что все люди и провизия спасены, вождь таинцев и старейшины его деревни подготовились покинуть каравеллу. По молчаливому сигналу все отошли от Гуаканагари и Аарона, и двое высоких людей оказались одни на палубе.

– Сейчас вы уплывете далеко через океан, чтобы рассказать вашим великим правителям о нас. Я посылаю много хороших подарков, чтобы показать им дружелюбие таинцев, а также шестерых моих людей, чтобы они выучили ваши обычаи и объяснили наши вашим людям. В ответ я только прошу, чтобы ты вернулся ко мне, мой друг. Ты и твой адмирал. – Глаза Гуаканагари наполнились слезами, пока он говорил: таинцы были эмоциональным народом и не стеснялись открыто выказывать свою привязанность или печаль.

Аарон почувствовал, как у него самого перехватило горло.

– Мы вернемся. Разве мы не оставили вам в залог наших многих моряков и даже одного королевского придворного?

– Я буду хорошо охранять ваших людей и помогу им найти побольше золота. Они могут пойти высоко в горы вместе с моими людьми.

Аарон поднял брови.

– Пусть лучше они делают так, как твои люди – сначала посадят семена, что мы им оставляем, а когда они обеспечат себя едой, тогда пусть ищут золото. – Он поколебался, не зная, как высказать свои опасения. Он встретил взгляд молодого касика и сказал; – Я предупреждаю тебя. Люди моей расы зачастую хотят иметь больше, чем у них есть. – Он запнулся, так как в таинском языке не было слова, обозначающего жадность. – Не позволяй им забирать все золото, которое найдут твои люди. Тебе оно понадобится, чтобы вести торговлей, с другими людьми на Западе.

– У нас есть все, что нужно для приятной жизни. Желтый металл прекрасен, но так же прекрасно и пение. Он поднял маленький соколиный колокольчик и, улыбаясь, потряс его. – Мы будем смотреть за теми, кого вы оставляете из-за гибели огромного корабля. Желаю вам быстрого путешествия через великий океан. Мы будем молиться самым могущественным земи в нашем храме и трем богам, о которых говорит твой адмирал. Вы вернетесь к нам целыми и невредимыми.

– Оставляю свою любовь с тобой и Алией, мой друг, – сказал Аарон, обнимая Гуаканагари.

Над ними на юте стоял Колон, наблюдая, как касик и его люди отправляются назад в каноэ. На лице адмирала появилось встревоженное выражение, когда он увидел, как Аарон взбирается по лестнице.

– Ты мог бы остаться на «Эспаньоле», если бы захотел, – тихо сказал адмирал.

– Благодарю тебя за доверие, но Косе и кучке его трусливых псов необходим маршал, который станет следить за ними.

– Долг превыше всего, Диего? – с грустной улыбкой спросил Кристобаль. – Я ценю твою преданность. Честно говоря, путешествие домой без сопровождающих кораблей тревожит меня, даже если бы Косы и его басков не было на корабле. Нам предстоит нанести на карту еще много больших островов на востоке и в Атлантике. А может, еще появится и «Пиита»?

Тогда, я думаю, вам тем более потребуется маршал флота, – мрачно сказал Аарон. Он посмотрел на восток и добавил: – И кроме того, я расскажу своим родным об этом дивном месте. Адмирал понимающе кивнул:

– У меня интуиция старого моряка, Диего. Оба моих сына и еще не рожденные твои сыновья – когда-нибудь назовут эти острова своим именем.

ГЛАВА 9

Палос. 15 марта 1493 года

У воды собралась шумная ликующая толпа зевак, которые пришли поглазеть, как две каравеллы из их города благополучно возвращаются из Индии.

Разбросанные в море сильным штормом, «Нинья» с адмиралом-генуэзцем на борту и «Пинта» с капитаном Мартином Алонсо Пинсоном чудом оказались в устье реки Рио-Тинто, принесенные одним приливом. «Нинья» на несколько недель задержалась у португальского короля, а «Пинта» сначала пристала к берегу в Галисии, далеко на север от Кастилии, но оба корабля одновременно прибыли в родной порт.

Однако когда трое мужчин в черных плащах и белых капюшонах, несших высоко над головой большой зеленый крест инквизиции, проследовали к «Нинье», толпа быстро рассыпалась. Кортеж из дюжины всадников в полном военном снаряжении стоял по берегу реки, пока доминиканцы поднимались по узкому настилу на корабль.

– Смотрите-ка, они пошли за генуэзцем и его евреями. Мартин Алонсо Пинсон уже отправился домой в свою страну. Они не будут беспокоить команду «Пинты», – сказал старый моряк.

– Ха! – усмехнулась толстая старая прачка, державшая в руках корзину с мокрым бельем.

А как же его брат Винсенте? Он же на борту «Ниньи» с иностранцем.

Раздавался тихий беспокойный гул от приветственных криков толпы. Никому не нравилось видеть в Палосе инквизиторов. И только самые беспечные продолжали слоняться по берегу реки.

На борту «Ниньи» за маленьким деревянным столом в капитанской каюте сидел Кристобаль Колон, адмирал морей и океанов. Перед ним лежал вахтенный журнал, а другие бумаги были разбросаны по столу. Глаза его были воспалены от изнеможения, а все кости болели от пронизывающего холода, который мучил его, когда они пересекали раздираемую штормами Атлантику. Он спокойна посмотрел на толстого доминиканца Габриэля Осарио и сказал:

– Мне надо хорошо подговиться, пока я буду ожидать встречи с их величествами в Барселоне. Что у вас за причина, что вы поднялись на снаряженный королем корабль?

Не привыкший в своем ведомстве к такому высокомерию и спокойному выражению лица, инквизитор произнес:

– Мы только что узнали, что вы приютили на своем корабле еретиков, чужеземцев-мавров из Индии.

Колон прищурился и потер щеку гусиным пером, которым писал.

Интересно, кто мог вам об этом сообщить? Монах Хорхе Гонзало печально улыбнулся:

Нам довелось остановиться в маленьком сельском домике недалеко от Палоса. Ваш капитан Мартин Алонсо Пинсон рассказал нам об этих индейцах, которые наверняка являются еретиками. Это было его предсмертное желание, чтобы мы допросили их.

– Предсмертное желание? Капитан Пинсон был болен и так же ослаб, как и я. Но он ведь не умер, не так ли? – твердо спросил адмирал.

Брат Габриэль пропел:

– В течение часа после нашего визита. Мы дали ему святое помазание.

На лице адмирала отразилось подобие улыбки, и инквизитор выпалил:

– Вы, верно, не радуетесь смерти вашего друга?

– Да, я никогда бы не стал радоваться смерти друга, – мрачно повторил Колон, «Значит, этот коварный бунтарь мертв». – Вы можете увидеть людей, которых я привез из Индии, но поскольку они являются собственностью их величеств, то не подпадают под вашу власть.

– Кроме того, они не говорят по-кастильски, – добавил стоявший в дверях Аарон. Услышав, что ненавистные агенты Торквемады на борту каравеллы, он поспешил в каюту Колона.

Брат Габриэль повернулся к высокому светловолосому господину.

– А вы кто будете?

– Это мой маршал, – сказал адмирал. – Дон Диего Торрес. – Он бросил на Аарона вопрошающий взгляд, а потом предложил: – Не принесете ли вы несколько небольших безделушек от Гуаканагари? Я подарю их святой палате в знак доброй воли. Золото. Они привезли с собой большой сундук с золотыми предметами, маски, инструменты и пояса в качестве особого дара касика королю и королеве. Иронично улыбнувшись, Аарон вышел из каюты и спустился на нижнюю палубу к закрытому отсеку е трюме, где хранилось золото и оружие маршала. Подкуп святой палаты был достаточно малой жертвой, чтобы сохранять безопасность таинских гостей.

– Торрес – достаточно распространенная фамилия. Он, случайно, не является новым христианином или каким-нибудь родственником Бенджамина Торреса из Севильи? – спросил Колона брат Габриэль.

Волосы на затылке генуэзца зашевелились, его что-то насторожило, когда он посмотрел на маслянистого жирного монаха, глаза которого мрачно сверкали.

– Нет, Диего из Кордовы, где живут моя жена и младший сын. А почему вы спрашиваете?

Хорхе улыбнулся, обнажив желтые, слишком длинные и острые зубы.

– Великий инквизитор брат Томас сжег всю семью Бенджамина Торреса прошлым августом. Они были иудаистами.

Куэмадеро, на полях Таблады, 15 марта 1493 года

Аарон упал на колени на плоской твердой скале, находившейся на обширной заброшенной платформе, известной как Куэмадеро. Огромная, буйная трава, росшая на этом поле, была усеяна обуглившимися и потемневшими от крови и пепла костями тысяч мужчин и женщин, сожженных здесь за прошедшие десятилетия. Вскоре после того, как это место было выбрано для проведения севильских аутодафе, Бенджамин Торрес принял мучительное решение отвергнуть свою семью от старой веры.

– Ты добился лишь того, что подставил нас под языки адского пламени на этом алтаре ненависти, – потрясенно промолвил Аарон, видя встающие у него перед глазами картины: вот жестокий огонь пожирает его тихого отца, хрупкую мать, маленькую милую Анну.

Он закрыл глаза, сжал веки, чтобы остановить поток слез. Он был не в силах осознать неизмеримость этой чудовищной трагедии. И даже его брат и христианка-жена Матео, жившие так далеко отсюда, в Барселоне, пали от рук инквизиции. По всей Испании не было места, куда бы не проникли приспешники Торквемады.

– Но здесь, в Севилье, я знаю тех, кто собирался получить с этого барыши, кто посылал шпионов, кто ответствен за всю ту ложь, которая отправила сюда моего отца, – это Бернардо Вальдес и его вероломная дочь!

Ненависть поглотила его, но и дала ему силы выстоять и обратиться лицом к видениям, пришедшим из самых глубин ада, – видениям его родных, которые брели, полуобнаженные, по улицам города. К их связанным рукам были прикреплены зеленые свечи инквизиции, с ними разыграли эту вызывающую отвращение пародию, чтобы предать мученической смерти.

– Дядя Исаак, как ты был прав, что уехал! Для рода Торресов ничего не осталось в Кастилии. Я тоже уеду, как и ты, но отомщу… Клянусь памятью моего отца, моей матери… – Он прерывисто вздохнул и почувствовал, что даже в воздухе носился смрад обугленной плоти.

Сейчас камни были гладкие, чисто выскобленные после последнего аутодафе, будто устыдившиеся небеса пытались стереть преступления, что вершили их именем люди.

– Ты не можешь вечно лежать в постели, Магдалена! Ты бледная, тебе ничего не хочется. Неужели тебя ничего не интересует? Ты даже больше не пытаешься сбежать и покататься на лошади. Блоссом толстеет из-за того, что мало двигается, а ты становишься все тоньше. – Миральда положила руки на свои округлые бедра и поглядела на молчавшую девушку. – Капризное создание! Если ты заболеешь и умрешь, подумай, что случится с твоей старой бедной служанкой? Дон Бернардо вышвырнет меня, не заплатив ни гроша! – жаловалась она. Кудрявые каштановые волосы обрамляли лицо Магдалены, она до сих пор лежала в постели, закутавшись в одеяло, хотя уже наступали сумерки. Она весь день провела в своей комнате, читая. Девушка машинально тронула пальцами медальон, который всегда носила на шее.

Может быть, нам обеим следует смириться с судьбой, Миральда. Твое будущее будет обеспечено, если ты последуешь за мной в монастырь и станешь монахиней.

– Как будто твой отец отдаст свою самую выгодную для замужества дочь церкви! – фыркнула Миральда.

– Он не отдаст меня замуж к своей выгоде! – выкрикнула Магдалена. – Оставь меня сейчас и иди делай уборку. Я встану, когда захочу. – Боже и все святые, как же она презирала своего отца!

Три дня после того, как Бенджамин и его семья погибли, она, оцепенев от горя, лежала в городском доме Вальдесов. Потом она заставила себя съездить к прекрасному дворцу Торресов. Ее отец стоял во внутреннем дворике вместе с агентами инквизиции и несколькими купцами. Они осматривали каждый предмет мебели, каждую вещицу в доме. Все богатство, накопленное веками труда рода Торресов, сейчас делилось этими жадными людьми, чье зло не поддавалось воображению.

– И вот я чахну здесь, заточенная в этом деревенском доме в наказание… и до сих пор не получила ни слова от Аарона, – прошептала она. – «А вдруг он погиб в море?» Этот вопрос терзал ее в ночных кошмарах не один месяц. Аарон, любимый сын Бенджамина, был единственной ниточкой, что держала ее в здравом уме, единственным смыслом, ради которого стоило выжить в этом лишенном любви, рассудка, сострадания мире. – Мне надо дождаться Аарона.

Она припомнила их горькое расставание прошлым летом. «Теперь он будет ненавидеть меня», – жалобно подумала Магдалена. Но она поклялась его отцу, и, кроме того, она все еще любила его.

«Я докажу ему свои чувства, если он только вернется в Кастилию».

Магдалена поднялась и выскользнула из сорочки, попробовала воду для купания, которую служанка давно уже налила в ванну. Тогда она была кипятком и сейчас все еще сохраняла тепло. Она погрузилась в ванну, все время мысленно обдумывая, как бы найти способ уехать из деревни и вернуться в Севилью. Возможно, там ходят разговоры о генусском флоте. Наверняка к этому времени они должны быть уже дома, вернуться из Индии. А может быть, их призвали ко двору, который сейчас располагался в отдаленной Барселоне.

Если бы она могла помириться с отцом, тогда он послал бы ее к королеве, чтобы через нее устроить политически выгодный брак. У Магдалены не было никакого намерения участвовать в такой сделке, но это могло помочь выяснить, где находится ее возлюбленный.

Аарон стоял, прищурив глаза, на галерее, заглядывая в тускло освещенную комнату. Ветхая деревенская усадьба Бернардо Вальдеса претерпела значительные изменения с тех пор, как прошлым летом он уехал из Севильи. «Интересно, сколько роскошной мебели и утвари оплатили деньги его отца», думал он, наблюдая, как дочь этого сукиного сына-крестоносца омывает свое гладкое тело в душистой воде.

Сначала он поехал в городской дом Вальдесов, но не нашел там никого, кроме нескольких слуг. Один из них сообщил ему, что господин вместе с женой находятся при королевском дворе в Барселоне, вне всякого сомнения, для того, чтобы приветствовать возвратившегося с триумфом адмирала.

Сначала он думал поехать вместе с процессией Кристобаля через Кастилию и Арагон. Будучи в свите адмирала, он смог бы добиться аудиенции у короля. И тогда он мог бы убить ненавистного Бернардо Вальдеса.

Такой поступок был бы вероломной платой человеку, который в Палосе спас ему жизнь. Колон сурово приказал ему оставаться в укрытии и даже предложил приют в своем доме в Кордове, где жила его жена Беатрис Харана с двумя младшими сыновьями. Аарон согласился укрыться там от святой палаты до тех пор, пока адмирал не вернется с аудиенции в Барселоне, а потом возвратится в Индию, когда будет снаряжена вторая экспедиция.

И все же дон Кристобаль не потребовал от него никакого обещания, что Торрес не будет мстить здесь, в Севилье, семейству Вальдесов.

– Возможно, эта красотка доносчица, дочь Бернардо, с рыжими волосами сможет ответить мне на несколько вопросов.

Несмотря на ненависть, сжигавшую его душу, он испытывал необъяснимую страсть, которую у него вызывала эта хрупкая девушка. Он почувствовал, как у него в чреслах растет напряженность, и проклинал себя на все лады. Он не мог оторвать от нее глаз: она лежала в ванне, положив голову на край. Он видел, как ее густые медно-рыжие кудри упали на лицо, скрывая зеленые кошачьи глаза.

В профиль ее лицо показалось ему жестче, чем он запомнил его, более острым и аристократичным, не таким детским. Потом взгляд его проследовал ниже, по тонкой изогнутой шее к воде, откуда дерзко выступали задранные кверху розовые соски. На ней был большой золотой медальон, прятавшийся в ложбинке между грудей, который она сжимала одной рукой. Она прикрыла глаза, а он тихо вошел в комнату и склонился над ванной.

– Вы, наверное, о чем-то сладко грезите, госпожа, ибо у вас такой умиротворенный вид. Вы всегда купаетесь с драгоценностями? – прошептал он, больно потянув ее за роскошные каштановые волосы, упавшие на пол.

– Диего! – Она попыталась сесть, но он крепко держал ее. Слезы боли жгли ей глаза, а тонкая шея пригнулась к краю ванны.

Оп прижал коленом ее волосы, и она не могла пошевелить головой. Потом одна рука его, скользнув по горлу, спустилась к грудям. Он грубо ущипнул ее сосок и прошептал:

– Меня зовут Аарон, а не Диего, ведьма!

– Ты не должен называться еврейским именем, – сдавленным голосом произнесла она. Он все еще крепко держал ее за волосы.

– Меня трогает твоя забота, – ответил он ледяным тоном. Он потер пальцем один сосок, потом другой и почувствовал, что они с готовностью отзываются на его прикосновения. Они быстро поднялись, сердце ее часто забилось. И его тоже. – Скажи мне, всегда ли доносчик святой палаты гас реагирует на грязные прикосновения иудея?

Я не имею никакого отношения к злу, содеянному моим коварным отцом! – горько зарыдала она, ненавидя себя за слабость и понимая, что он станет презирать ее.

– Да, твой отец, дон Бернардо, сейчас стал таким важным человеком при дворе. Когда этот порочный человек, от которого ты отрекаешься, возвращается в Севилью? – елейно спросил он. Пальцы его скользнули к ее горлу с явно ощутимой угрозой.

Он не рассказывает мне о своих планах, – скованным болью голосом ответила она.

Тебя наверняка призовут ко двору. Какую сделку это сатанинское отродье устроит, используя тебя как наживку?

– Я не подчиняюсь ему. Я уже отдана в залог. Услышав его холодный циничный смешок, она замерла.

– Держу пари, ты много раз отдавалась в залог – со мной и с другими бесчисленными мужчинами, которые, были у тебя после моего отъезда.

Проклиная Магдалену, он по-прежнему не отпускал ее, такую маленькую и мокрую. Он встал и потянул ее за собой за волосы. И как только он сделал это, тут же понял, что ошибся. Она упала на него, крепко сжав руками его могучие плечи, а ее хрупкое влажное тело прижалось к нему. Ноги ее все еще были в ванне, она начала скользить и крепче вцепилась в него.

– Других не было, Аарон. – Она зарылась лицом в его грубый кожаный кафтан и почувствовала, как яростно бьется его сердце, – Мне много надо тебе сказать. У моего отца был другой человек, который помог ему поймать Бенджамина. Я не знаю его имени…

– Его имени, госпожа? Я знаю ее имя. Ты проникла в душу моего отца. Ты шпионила в его доме. Ты предала моего отца! – Он тяжело дышал.

Магдалена почувствовала, как Аарон дрожит, и крепко держала его, отрицательно качая головой. Жгучие слезы катились из ее глаз.

Ты видела тюремную процессию, которую возглавляли эти исчадия ада, которые называют себя слугами Господа? Ты смотрела, как их сжигают в Табладе? Мой отец, моя мать, малышка Анна… Анна… – Голос его сорвался, он затрясся.

– О, Аарон, я ходила к твоему отцу в ночь накануне его гибели, в темницы Сан-Пабло. Я подкупила охранника, чтобы он пропустил меня внутрь…

– Хватит лгать! Ты могла пойти туда, чтобы позлорадствовать. – Он почувствовал, как она яростно сопротивляется: она подняла голову и посмотрела в его обвиняющие глаза. Лицо ее было залито слезами, на нем было написано отчаяние.

– Я люблю твоего отца так же сильно, как презираю своего. Я никогда бы не причинила вреда Бенджамину, никогда! – Голос ее сорвался на истерику.

Аарон закрыл ее рот своим, все страдание и потрясение прошедших дней вложил в этот жестокий поцелуй. Он прижал ее к себе и поднял из ванны. Она была такая маленькая, хрупкая, беззащитная, мягкая. И она не сопротивлялась, а полностью отдалась его грубой страсти.

Магдалена чувствовала его боль, она была так близка ее собственному страданию. «О, Аарон, – подумала она, – мы должны исцелить друг друга!» Она ощутила вкус своей крови, но не обратила на это внимания, а он продолжал терзать ее рот. Она так долго, столько бесконечных, одиноких месяцев желала его, и hoi теперь она в его объятиях.

«Я любила твоего отца так же сильно, как презираю своего». Ее страстные слова бились в его голове. Как он хотел бы поверить ей, когда она гак прижималась к нему, таяла в его объятиях, а ее белые руки обвивали его, перебирая пальмами золотистые волосы. Его воспаленное, измученное болью сознание унеслось прочь, а неприкрытый физический инстинкт отверг все мысли.

Эта женщина, королева лжи, дочь его злейшею врага, терзала его во сне еще с тех пор, как он увидел ее девчушкой в испачканном платьице тогда, в топях. И то, что он один раз обладал ею, не утолило его страсть, напротив, она разгорелась еще сильнее.

Он взял ее на руки, бросил ее влажное тело на кровать, а сам стал стаскивать кафтан, рубашку, башмаки и рейтузы. Она сжалась посередине кровати, как будто в ожидании его. Когда обнаженный, как и Магдалена, он встал перед ней, девушка в благоговении протянула руку и дотронулась до его бронзового от загара торса.

– Ты хорошо загорел на индийском солнце, – прошептала она. Пробежав шаловливыми маленькими пальчиками по выгоревшим от солнца волосам на его груди, она спросила; – Так ты нашел Индию, не так ли?

– Где бы то ни было, солнце хорошо обожгло меня, – пробормотал он, и губы его вновь обрушились на ее рот. Он почувствовал вкус се крови и понял, что причинил ей боль. Ему хотелось бы сделать ей еще больнее, но он почему-то не стал.

Магдалена почувствовала, как голод его немного утолился. Они отчаянно ласкали друг друга, пока ласки эти не заговорили больше о любви, чем о наказании. Так же как и он, она была исполнена печали, одиночества, и теперь она понимала эту страсть, которую он выказал, когда в первый раз лег с ней. Тогда она почувствовала себя брошенной, неудовлетворенной после того, как он пресытился ею. На этот раз она поняла, что он не закончит так, как тогда. Следуя инстинкту, она выгнулась под ним, наслаждаясь тем, как жесткие волосы на ею груди трутся о ее грудь, а его фаллос настойчиво упирается ей в живот.

Аарон взял в ладони ее ягодицы и поднял ее. Она продолжала лихорадочно целовать его, испытывая такую же страсть, как и он. Он языком водил по ее губам, потом проник в рот, и она задохнулась от наслаждения. Он медленно ласкал, гладил, щекотал языком ее милое маленькое личико, потом наклонился возле кровати, и они легли рядом, переплетя руки и ноги. Он сосал одну маленькую грудку, потом другую, а она извивалась под ним, совсем растворившись в тихих страстных стонах и крепко цепляясь за него.

Он провел рукой вниз по округлому гладкому бедру и погрузил пальцы в пушистый холмик между ногами.

– Пусти меня, Магдалена, – хрипло приказал он.

Она тут же подчинилась. Когда его пальцы погладили ее распухшие влажные губки, она крикнула и стала вздыматься навстречу каждому движению его руки.

Ее сильная страсть воспламенила его; он взял ее маленькую руку и потянул вниз. Когда он сомкнул ее вокруг своего напряженного до боли фаллоса, из груди его исторгся вопль, а она стала ласкать его в том же ритме, что и он ее. Жара была такой же нестерпимой, как в кузницах Толедо. Он вскинул ее поверх себя и нанизал ее на свой изнемогающий от боли член. Он поднимал и опускал ее стройные бедра; волосы ее, как драгоценный занавес, упали ей на лицо и грудь. Аарон гладил руками ее тонкую талию, потом протянул руки и пригнул ее голову, чтобы сладко поцеловать.

Магдалена чувствовала, как жара и ритм сливаются воедино. Теперь она знала, что это за ощущения, о которых она столько мечтала. Скользя по волнам чистого, золотого блаженства, она взлетела на его груди на гребне экстаза, сотрясавшего ее трепещущую плоть. Руки Аарона перебирали ее кудри, он вонзился в нее в последнем пароксизме страсти, выбрасывая семя в долгих облегченных содроганиях.

Аарон почувствовал, как ее мягкое нежное лоно удовлетворенно сжимается вокруг его фаллоса, и медленно извлек его. Вместе с ней он отдался вихрю красок и цвета – на несколько коротких мгновений они унеслись в этот дивный мир, в котором не было ни смерти, ни ненависти, а только истинное совершенство двух пресыщенных в гармонии тел.

Но реальность быстро вторглась в их мир. Аарон ощутил, как ее медальон царапает ему грудь. Он откатился от нее, потом приподнялся на локте и стал внимательно рассматривать этот не слишком изысканный предмет.

– Я повторяю мой прежний вопрос, госпожа: вы всегда купаетесь с вашими драгоценностями?

Магдалена все еще была погружена в дивный мир новых ощущений, которые он в ней пробудил, и мысли ее путались.

Может, ей рискнуть и отдать ему кольцо Бенджамина? Если она сделает это, станет ли оп слушать, каким образом она завладела им? Или он подумает, что это украденная ее отцом награда святой палаты, когда они присвоили себе собственность рода Торресов? Мысли ее путались, она боялась оттолкнуть его. Протянув руку, чтобы погладить его бронзовую грудь, она произнесла:

– Верно, солнце в Индии благословенно, раз оно может сжечь даже через одежду.

– Из всех чудес, что мы нашли, солнце остается солнцем и всего лишь окрашивает кожу людей в тех местах, где она не покрыта одеждой.

Глаза Аарона обратились к его чреслам, и она тоже посмотрела туда. Она задохнулась, а он смущенно усмехнулся:

– На моем теле есть места, которые я хотел уберечь от загара.

– Я вижу только одно. Ты жил как индейцы? Неужели они до такой степени примитивны, что пренебрегают любыми приличиями? – Магдалена спрашивала его о таких вещах, на которые, как она сама чувствовала, не хотела бы получить ответа.

– После того как я вернулся к диким нравам моей родины, я не могу понять, кто цивилизован, а кто примитивен. Что ты об этом думаешь, дочь крестоносца? Разве прилично бесстыдство аутодафе? – Он стиснул ее тонкие запястья, и она вскрикнула от боли. Он оставил ее, а потом передвинулся на край кровати и достал свои башмаки и рейтузы.

– Значит, как бы я ни осуждала вероломство Бернардо Вальдеса, ты никогда не поверишь мне, не так ли? – Она издала короткий сдавленный иронический смешок. – Я выслана, заперта в этой деревне, а мои родители в это время пируют при дворе, потому что я в высшей степени недостойная дочь. Я пыталась убить своего отца граблями.

При этих словах он обернулся ней, в этот момент натягивая второй башмак. На лице его отразилось откровенное недоверие, смешанное с малой толикой любопытства.

Она мучительно продолжала:

– Я говорила тебе, что приходила к твоему отцу в ту ночь… накануне его гибели. Я подслушала, как мои отец и какой-то незнакомец планировали разделить богатство Торресов после того, как поймают в западню Бенджамина. Я поскакала на Блоссом в монастырь Сан-Пабло. Но было слишком поздно. Он не позволил мне попытаться подкупить стражу, а на рассвете следующего дня… – Магдалена безнадежно покачала головой. – Я поехала домой и обнаружила, что Бернардо Вальдес преспокойно ругает крестьянина за то, что тот недостаточно хорошо сгребает сено. Я выхватила грабли у бедняги и направила их на отца. У него до сих пор шрамы на правом боку от трех ран, что я нанесла ему, – ядовито сказала она. Потом она посмотрела на его скептическое лицо. – Ты не веришь мне.

– А ты на моем месте поверила бы? – спросил он не без оснований. – Значит, ты в ссылке, а твой отец отдалил себя от своей опасной дочери, Я бы преуспел в том, в чем не смогла ты, Магдалена.

– Аарон, пожалуйста, он опасен! Я не хотела бы видеть тебя в руках этих сумасшедших, с кем он связан, не преследуй его при дворе, – умоляла она его. Она протянула руку, чтобы схватить его ладонь.

– Не бойся, Магдалена. Я не буду тратить свою жизнь на бесполезные поступки, которые не увенчаются успехом. – Он помолчал, задумчиво прищурившись. – Но твой отец столкнется с такой же судьбой, как я. Инквизиция часто оборачивает свои инструменты против своих сторонников. Голос его прозвучал холодно, как лед.

Магдалена вглядывалась в его непроницаемое прекрасное лицо, а он тем временем закончил одеваться. Осмелится ли она сказать ему о последней просьбе его отца? Она сжала одной рукой медальон, а другой натянула на себя простыню. Решение отпало само собой – она услышала доносившийся снизу топот копыт и крики, которые прервали их разговор. Потом на лестнице загрохотали неуклюжие шаги Миральды и послышался ее голос:

– Донья Магдалена, поторопитесь! Ваш отец приехал, а с ним много важных людей из святой палаты!

Аарон бросил на Магдалену исполненный явного отвращения взгляд, выхватил из ножен кинжал и приставил его к горлу девушки.

– Скажи ей, что ты сейчас же спустишься вниз. Избавься от нее, или я убью вас обеих!

– Пойди и скажи повару, чтобы он налил холодного вина из погреба в бокалы и пусть поставит его перед гостями вместе со свежими сырами, побыстрее! Я спущусь через минуту!

Шаги Миральды и ее бормотание постепенно утихли.

Аарон повернулся к Магдалене, кинжал его тускло поблескивал в сумрачном свете.

– Ловко придумано. Ты задержала меня достаточно долго для того, чтобы захлопнуть ловушку.

– Я не…

– Молчи! Ты чуть не заставила меня поверить в свою ложь. – Его тихий голос резал, как лезвие бритвы. Потом, почти против воли, он взял рукой копну ее вьющихся каштановых волос, которые в темноте отсвечивали черным, и зажал их в кулаке.

– Чем ты так околдовала меня, ведьма? – всматриваясь в ее лицо, спросил он. – Но знай, святая палата сожжет тебя за колдовство! – Он отпустил волосы Магдалены и стремительно ударил кулаком по лицу. Она без чувств упала на кровать.

ГЛАВА 10

Недалеко от Эспаньолы, 26 ноября 1493 года

Мой дражайший отец!

Странно начинать с такого вступления, зная, что ты никогда это не прочитаешь, все же я почему-то чувствую, что ты со мной, чувствую. Что ты бы хотел, чтобы я завершил свои заметки о чудесах Индии. Эта ниточка связывает нас вне времени и расстояния и даже минует смерть.

Аарон остановился в раздумье. Прочтет ли когда-нибудь его сын то, что он пишет? А может, написать ему?

– Я начал фантазировать из-за моего горя. Лучше заняться делом и записывать, что происходит во время этого путешествия, – пробормотал он и продолжил писать.

Адмирал вернулся после аудиенции у Фердинанда и Изабеллы с большим триумфом. В Кастилии и Арагоне, на всем пути в Каталонию, а потом назад в Севилью собирались толпы людей, чтобы приветствовать генуэзца, которого все так долго презирали.

Двадцать пятого сентября, после долгих диспутов с доном Хуаном де Фонсекой, поставщиком короля, мы отправились в плавание из Кадиса. Наш флот состоял из семнадцати кораблей. Возле нового штандарта адмирала развевались золотые и зеленые знамена Кастилии, а сам адмирал был, кроме прочих привилегий, удостоен собственного герба. Адмиральский флагман «Мария Галанте» водоизмещение двести тонн намного более надежный корабль, чем «Санта-Мария», на нем просторные каюты для офицерского состава.

Несмотря на всю славу, что обещает это путешествие, я боюсь за моего друга и командора. Это предприятие дорого ему обошлось, ибо во время беспокойного возвращения через Атлантику его суставы пронзила такая ужасная боль, вызванная ледяными штормами, что его не может излечить даже жаркое андалузское солнце. Несмотря на парализующую боль, дон Кристобаль стоял на юте своего флагмана в роскошном облачении и приветствовал людей, пока мы миновали залив и выходили в открытое море. По сравнению с этим, моя легкая морская болезнь – сущий пустяк, она пройдет, как только я ступлю на землю.

Это поистине великая флотилия, включающая в себя свыше полутора тысяч людей всех сословий, – здесь моряки, купцы, ремесленники, крестьяне, солдаты и, по особой просьбе королевы Изабеллы, священники, которые должны будут обратить в христианство индейцев. Лучше бы эти проводники истины оставили невинных таинцев с их земи. Большинство из этих людей, которые надеются построить на Эспаньоле новую жизнь, никогда не были знакомы с лишениями солдатской жизни. А те немногие, кто знает эту жизнь – Мозен Маргарит, Франсиско Ролдан и Алонсо Хойеда, – жестокие воины и алчные искатели сокровищ. Я вы предпочел, чтобы они не общались с нежными таинцами.

Меня также беспокоит младший брат адмирала, Диего Колон, который плывет вместе с нами. Внешне он напоминает адмирала – такой же высокий, стройный, с рыжеватыми волосами, но на этом сходство кончается. Он был предназначен для церковной карьеры, но восстал и покинул Геную, чтобы попытать счастья в триумфальном путешествии Кристобаля. У него нет твердых убеждений старшего брата и его мягкого чувства юмора. Я боюсь, что он очень амбициозен, и это усугубится, если он начнет командовать.

У нас уже и так предостаточно беспорядка. Наши палубы забиты живностью, а трюмы – зерном и запасами продовольствия. Свиньи и цыплята бегают между беспокойными лошадьми и коровами. Я жду не дождусь поскорее увидеть паше поселение. Мы уже почти месяц переплываем с одного острова на другой, взывая к Господу и монарху.

Я почти ничего не смыслю в навигации, но гений дона Кристобаля вызывает у меня благоговение. Вот уже два раза он провел флотилию через огромный Атлантический океан к тысячам островов Индии. Мы примерно в одном дне пути от нашего последнего пункта, откуда мы отправились в прошлом январе. Даже я узнаю береговую линию Эспаньолы. Адмирал говорит, что мы доберемся до порта, в которой осели потерпевшие кораблекрушение наши люди, не позднее завтрашнего дня. Интересно, как там они жили в наше отсутствие? Карибцы обитают на многих островах и один раз далее вступили в схватку, убив одного человека из нашей экспедиции. Мы находили человеческие кости и далее захваченных а плен таинцев, которых освобождал наш адмирал.

Эти карибцы намного темнее, чем таинцы, волосы их жестче, грубее, они более плотного телосложения, низкорослые. Они, конечно, преуспели в обращении с луком, стрелами и дротиками, но главная опасность заключается в яде, которым они смазывают наконечники своего оружия. Человек, пораженный отравленным оружием, испытывает сильную боль. Я могу это подтвердить, ибо был ранен такой стрелой.

Аарон отложил перо, думая о том, насколько заинтересовали бы Бенджамина ядовитые травы и другие растения, которые он собрал во время первой экспедиции. Вот если бы только его родитель был жив и мог видеть все эти любопытные находки! Он заставил себя думать о другом и закрыл вахтенный журнал. Когда у него улучшится настроение, он сможет еще что-нибудь написать.

Двадцать шестого ноября маршал флота нашел, что ему необходимо взбодриться. Когда юнга просигналил, что на берегу видны еще два лежащих человека, у входа в залив с корабля были спущены шлюпки. Обнажив меч. Аарон одним из первых спрыгнул на берег, а с ним четыре лучника с арбалетами наготове. Лежавшие на берегу люди никак не отреагировали на их приветственные крики. И вот теперь Аарон понял почему. Они были задушены веревкой беджуко. Торрес видел, как это оружие применяли и таинцы, и карибцы.

Он поддел мечом тело Эскобедо. Мертвый, он был отталкивающе безобразен, хотя по нему не было заметно, чтобы он страдал от каких-то болезней, как и юнга, лежавший возле него. Их тела лишь потеряли форму. У обоих мужчин были выколоты глаза. По таинским повериям, мертвыми считались люди, лишенные возможности видеть.

Эти дикари! – цветисто и долго выругался Маргарит. – Твои друзья-таинцы пошли против нас!

– Я не буду судить их, и ты тоже, ибо так нам приказано адмиралом. Эти люди умерли не так давно, поскольку в здешней жаре тела очень быстро разлагаются. – Он указал на двух молодых людей, более склонных выполнять приказы, чем самодовольный, обладавший отвратительным арагонским нравом Мозен Маргарит.

– Найдите, на восточных и западных берегах любые признаки индейцев, но не нападайте на них, пока они явно не выкажут враждебность. Ты, Педро, видел таинцев и карибцев и знаешь, чем они отличаются друг от друга, – сказал он дрожавшему юнге. – Иди с ними.

Аарон наклонился и стал дальше рассматривать Эскобедо. Он отдал распоряжение двум морякам похоронить мужчин и отправил одну шлюпку назад, на флагман, чтобы привезти священника.

– Пусть этот толстяк-нытик брат Буил растрясется, чтобы сказать несколько слов об умерших, – пробормотал он, всматриваясь в джунгли. Черт побери, что же случилось?

Через час они были на борту «Марии Таланте», направлявшейся а Ла Навидад. На корабле чувствовалась напряженность. То, что начиналось как приятная прогулка и большое приключение, внезапно превратилось в таинственную опасность.

– Ты думаешь, этих людей убили таинцы? недоверчиво спросил Колон.

Аарон пожал плечами и посмотрел на брата дона Кристобаля Диего, побледневшего и встревоженного.

– Таинцы убивают таким способом, но я видел, как они применяют это, чтобы сократить страдания для умирающих. К тому же на острове, по крайней мере, шесть касиков. Гуаканагари всего лишь один из них.

– Но это не означает, что его люди не могли задушить наших, – вставил Диего, желавший показать, что имеет право второго голоса как брат командора.

Трое мужчин находились в более просторных каютах адмирала на борту их нового флагманского судна и сидели вокруг дубового стола. Аарон встал, прошел к окну слева по борту и стал всматриваться в сгущающиеся сумерки.

– Мне не нравится, что Ла Навидад не ответила на наш пушечный выстрел, но с рассветом мы узнаем судьбу нашего форта. Ну а сейчас нам лишь остается готовиться к худшему. Я доверяю моему другу Гуаканагари, но давайте действовать с предосторожностями и не предпринимать никаких внезапных действий против таинцев. В то же время нам самим не следует терять бдительность.

Рассвет подтвердил их худшие опасения мрачной безжалостной картиной, открывшейся перед ними. Крепость, так тщательно построенная из остатков погибшей «Санта-Марии», представляла собой выжженную оболочку. По всему берегу были разбросаны скелеты, бесстыдно освещаемые золотым солнечным светом. Очевидно, Ла Навидад была разрушена некоторое время назад. Мусор завалил чистый песок, будто эти люди жили, как животные, пожирали свою еду и не выращивали урожай. Некоторые были удавлены, а многие поражены стрелами или копьями. Трое, которых нашли валявшимися на низкой траве у берега, судя по их останкам, умерли от болезней.

– Сорок человек – моряков, солдат, а многие из них благородного происхождения – и все мертвы! – в гневе сказал Колон. Рядом с ним стоял Каону, который только что прибыл из деревни Гуаканагари в сопровождении двух вооруженных солдат. Лицо дрожавшего юноши было бледным, напряженным, на нем не было и следа прежнего веселья. Его большие темные глаза перебегали с его охранников на Аарона и молили о спасении.

– Как же это случилось, друг мой? – по-таински спросил Аарон.

Диего Колон, хотя и стоял поодаль, был готов превратно обо всем судить, исходя из окружавших его ужасов.

Каону быстро заговорил, так что Аарону пришлось время от времени перебивать испуганного мальчика и просить его говорить медленнее, И постепенно он смог понять рассказ о разбое и алчности, которые вызвали всеэто.

– Что говорит этот язычник? – грубо спросил Диего, прерывая диалог.

– Держи себя в руках, Диего. Маршал умеет говорить на их языке, ибо провел несколько месяцев среди них. Пусть закончит свою работу, – возразил Колон.

Он всегда любил своего младшего брата и своего старшего сына назвал в его честь. Но если Диего будет командовать на Эспаньоле, пока адмирал продолжит дальнейшие исследования, брат его должен научиться терпению и уметь распознавать, кому можно доверять.

Колон провел жестоко скрюченной от ревматизма рукой по редеющим волосам, которые уже не были такими огненно-рыжими, как в юности, а посветлели от седины. Положив руку на плечо Диего, он повлек молодого человека к чистой полоске берега, не отмеченной безобразными знаками смерти.

– Возвращайся на флагман и позови капитанов «Карреры» и «Примаверы». Отправь их с приказом произвести разведку в восточном и западном направлениях, чтобы обнаружить подходящее место, где мы могли бы построить новый форт. И пусть это будет не слишком далеко отсюда, примерно в одном дне пути.

Диего смирился с этим заданием, которое счел достойным своей значимости, и кивнул:

– Я сейчас же отправлю их, Кристобаль. Закончив беседу с Каону, Аарон обратился к адмиралу:

– Я должен пойти в деревню и поговорить с Гуаканагари.

– А это не опасно? – мрачно спросил он, глядя на следы кровавой бойни.

– Надеюсь, нет, хотя эти прекрасные цивилизованные люди вели себя так гнусно, что я не стал бы винить Гуаканагари, если бы он перебил всех нас!

Он показал на тела, которые собрали вместе, чтобы предать земле.

– Во имя Пресвятой Девы, что же случилось? – спросил Колон.

– Люди разделились на клики. Придворные ожидали, что моряки более низкого происхождения родом из болотистых мест будут им подчиняться, а они не стали. Химик из Севильи многих из них подбил на поиски золота они согласились, но не добывая золото в ручьях, как им показали таинцы, а принуждая людей Гуаканагари работать вместо себя. – Аарон помедлил и передернулся. – Что же касается остальных галисийцев, кордовцев, басков, – каждая маленькая группка взяла себе жен-шин из деревни Гуаканагари – и некоторых силой, и они ушли, бросили форт и начали строить лачуги. Они пили, распутничали, заставляли таинцев выполнять свои прихоти. Некоторые из наиболее предприимчивых вооружились людьми Гуаканагари, как проводниками, и злоупотребили гостеприимством касиков Каонабо и Бехечио. Они менее терпеливы, чем молодой Гуаканагари. Каонабо наполовину карибец. Касики убили их, и, я думаю, они были правы. Эти люди заслужили смерть, мрачно заключил Аарон.

Дон Кристобаль Колон, блестящий навигатор и картограф, склонный к фантазиям исследователь, стоял на берегу посреди всего этого разрушения.

– Боюсь, что я лучше чувствую себя в море, чем на суше. Я думал, этим людям можно доверять. Я оставил здесь старшим Харана, думая, что всех смутьянов мы забрали с собой в Кастилию. – Он посмотрел на мрачное лицо Аарона и встретился с ним взглядом. Быть может, нам стоит отправить с тобой несколько человек с полным вооружением?

– Нет, я бы предпочел пойти один. Гуаканагари доверяет вам и мне, как вашему представителю. Если я отвечу доверием на доверие, то, думаю, мы сможем восстановить то, что нарушили эти глупцы.

Адмирал кивнул:

– Ступай с Богом, мой юный друг. «Бог, пантеон христианских святых, таинские земи, – я приму какую угодно помощь и от любого из вас», – подумал Аарон, попрощавшись с Колоном и вновь повернувшись к Каону.

Остров Изабелла, Эспаньола, 2 февраля 1494 года

Деревня была переполнена свиньями, курами, баранами, коровами. Было даже несколько резвых лошадок, выживших в последние тяжелые месяцы. С конца ноября и до начала Нового года Колон и его большая флотилия сражались со стихией, прокладывая путь на восток, против ветра, вдоль сурового, но прекрасного побережья Эспаньолы, Недалеко от их бывшего форта адмирал выбрал, наконец, невысокую, заросшую травой равнину с протекавшей по ней маленькой речушкой в качестве места для нового лагеря, тем более что и люди, и животные страдали от морской болезни. Он назвал новый город Изабелла в честь своей патронессы.

Аарон спокойно отнесся к произошедшему, но подумал, что это единственно подходящее название для выбранного места как раз соответствует его чувствам к непривлекательной и фанатичной королеве. Река была противная, грязная и находилась на отдалении от равнины. Почва была болотистая, и летом, когда начиналась жара, выделялись вредные испарения. Но он был слишком занят миротворческой миссией между колонистами а таинцами, поэтому с ним не посоветовались.

И вот теперь, когда перед его взором предстали несколько крытых соломой хижин, которые выглядели намного хуже сооружений в деревне Гуаканагари, Аарон разочарованно покачал головой. Мужчины праздно слонялись по центральной площади или пили вино, сидя перед своими грубыми хижинами. Улицы устилал мусор. Свиньи хрюкали, цыплята пищали, а овцы жалобно блеяли и носились по деревне. На них обращали внимание только тогда, когда голод встряхивал искателей золота и заставлял их ловить и резать подходящее животное. Еды было мало, зерновые культуры почти не росли. Сочетание скудной почвы и еще более скудной ее обработки порождало низкие урожаи. Поселенцы уже стали зависеть от таинцев из-за кассавы и ямса, используемого в качестве основного продукта. Многие заболевали и умирали.

Возвышались несколько простых каменных зданий, служивших резиденцией губернатора дона Кристобаля, который в соответствии с королевским указом осуществлял гражданскую и военную власть, а также ведал арсеналом. Несмотря на то что Колон предложил своему маршалу возглавить вооруженные силы острова, Аарон отказался, поскольку чувствовал, что принесет больше пользы колонистам и таинцам, если будет жить среди индейцев и выступать в роли посредника. Лишь отдельные поселенцы попытались учить язык таинцев, а многие постыдно обманывали индейцев, обменивая дешевые безделушки на жизненно необходимые продукты и золото.

Золото. Аарон посмотрел на залив. Дюжина кораблей была снаряжена для возвращения домой. На борту находилось свыше тридцати тысяч дукатов, а также экзотические птицы и другие менее ценные трофеи. Удалось раздобыть даже несколько корзин жемчуга с помощью торговли между таинцами и жителями близлежащих островов. Однако более трехсот разочарованных колонистов возвращались, и в это число входили многие из духовенства, которые были недовольны своими незначительными успехами в обращении в христианство индейцев. Кабальеро же были разочарованы, что им не удалось немедленно обнаружить сокровища.

И все-таки золото там было – для тех, у кого были отвага и достаточно ума, чтобы раздобыть его.

План мести Аарона зависел от его способности к обогащению. Однако о том, чтобы бить и калечить таинцев, чтобы принудить отдать их и без того малые запасы золота, не могло быть и речи. Он припомнил разговор с касиком – наполовину карибцем с юга из деревни Хигуэй, и на лицо его упала мрачная улыбка. Его люди нашли золото во внутренних реках. Скоро, как только он намоет достаточно золота, он сможет вернуться в Севилью и страшно наказать Бернардо Вальдеса.

Франсиско Ролдан, большой, грубовато-добродушный и сердечный, подошел к Аарону, на ходу отпихнув квохчущую курицу обутой в башмак ногой. Он положил свою мясистую руку на плечо собеседника и с искренним любопытством в голосе спросил:

– Как тебе удается получать от касиков больше золота и даже древесину цезальпинии одной только улыбкой, чем Маргариту, который орудует мечом?

– Ты должен понимать, мой друг. Ты тоже быстро приспосабливаешься к таинской жизни, как и я, – с улыбкой ответил Аарон.

– Да, но тебя любит очаровательная сестра Гуаканагари, это ведь бесценное преимущество.

Удаль самого Ролдана среди таинских женщин была поистине легендарной, а его вкусы – явно не католическими.

Аарон вздохнул, улыбка исчезла с его лица.

– В отличие от тебя, который в каждой деревне от Марьены до Ксарагуа имеет по «жене», я храню верность Алие.

– Да, ты ей верен, но все равно не женишься – ни по их, ни по нашим обрядам. Разве можно найти намек на совестливость в таком авантюристе, как ты? – поддразнил его Ролдан. – Может, у тебя в Севилье девица или, хуже того, донна, которая пленила твое сердце?

Аарон нахмурился: перед его мысленным взором предстали кошачьи зеленые глаза, наполненные слезами.

– Я не свяжу себя ни с одной женщиной, пока не улажу другие дела.

– И все же прекрасная Алия прибегает к разным уловкам, чтобы завоевать тебя, и умасливает своего брата, чтобы он ускорил брак.

– Ты стал слишком интересоваться сплетнями индейцев, – сердито ответил Аарон.

Увидев, что шутка не удалась, сообразительный Франсиско сменил тему.

– Ты принес много трофеев флотилии нашего правителя. Как думаешь, их величества будут довольны?

– Ничто не уменьшит жадность Фердинанда, – откровенно ответил Аарон: ему начинал нравиться Ролдан, грубый, но честный служака, который был справедлив с таинцами. Что же касается королевы, когда ее священнослужители засеменят домой, не окрестив ни единой души, я думаю, она будет очень недовольна. И адмирал тоже: он надеялся на массовое обращение в христианство.

– Я знаю, он тебе очень нравится, – ответил Ролдан, всматриваясь в залив, по которому деловитo сновали шлюпки, отвозившие на корабль товары. – Но как правитель дон Кристобаль – полный профан. Ему бы лучше оставаться в море там его стихия. На земле же он мечется, как выброшенная на берег скумбрия, раздает противоречивые приказы и если сегодня к таинцам относится как к союзникам, то на следующий день – как к врагам.

Аарон вздохнул:

– Он выбрал не тех людей, кто может командовать, я с тобой согласен. Маргарит – жестокий мясник, а Хойеда… Я бы скорее погладил свернувшуюся гадюку, чем стал доверять ему. Брат адмирала – Диего – тоже не прибавил ему популярности. Но послушай, Франсиско, эти люди – не оседлые жители. Они не станут крестьянами или пастухами, ибо слишком надменны, чтобы выучить обычаи таинцев, и все, что они делают, – это пускают касикам кровь из-за еды и золота.

– Скоро произойдет восстание, – тихо сказал Ролдан. – Ты знаешь об этом, так же как и я. Вопрос в том, на чьей стороне окажешься ты, который так предан таинцам?

Аарон посмотрел в прищуренные карие глаза кастильца.

– Не знаю. Я должен сдержать клятву, данную себе в Севилье. Я не хочу видеть, как людям Гуаканагари наносят вред, и в то же время не хочу, чтобы колония дона Кристобаля потерпела крах и вместе с этим развеяла мечты адмирала.

– Значит, поэтому ты сошел с корабля, как маршал Колона. Ты мог бы взять на себя функции Маргарита, но это означало бы пролить кровь таинцев. Даже теперь он воздвигает крепости в глубине острова, в горах, где наши люди будут продолжать высасывать кровь таинцев, чтобы добыть больше золота и еды.

Все это можно получить путем честного обмена, а также работая бок о бок с таинцами. – Аарон внимательно рассматривал Ролдана. – Я слышал о могущественном касике в Ксарагуа далеко на юго-западе отсюда, который сможет противостоять пришельцам. Ты ведь будешь с ним союзничать, не так ли?

– Давай молиться всем святым, чтобы до этого не дошло, но если так случится, я не буду союзником касика из Ксарагуа… Я сам буду касиком Ксарагуа! – Он откинул назад кудрявую голову и расхохотался.

Алия гладила грудь Аарона, а потом провела проворными пальцами по зарастающим скулам.

– Ты будешь сегодня срезать волосы с лица? Они обжигают мне кожу, – надувшись, сказала она и, взяв свои полные груди в руки, показала ему раздражение от его щетины на нежной коже.

Аарон откинулся на кровати в их бохио и смотрел, как она театрально позирует перед ним. С тех пор как он вернулся, она стала сварливой и ревнивой. Разумеется, во время его отсутствия она вступала в связь с несколькими знатными мужчинами из деревни Гуаканагари.

– Я побреюсь для тебя, Алия, – со вздохом сказал он. «Похоже, на мне лежит проклятье иметь дело с неверными женщинами», – раздраженно подумал он. Интересно, что стало с Магдаленой Вальдес, когда их сейчас разделяет океан?

Вальядолид, март 1494 года

– Он не такой высокий, как адмирал, но у него такие же рыжие волосы. И у дона Бартоломе нет такой уродующей болезни, он очень здоровый, – сказала Эстрелла Вальдес, расхаживая перед дочерью по ковру в отведенных им покоях.

– Удивительно, как это ты не обратила внимания на его молодых племянников с ними тоже можно неплохо поразвлечься, – с презрением заметила Магдалена.

– Тебе бы следовало выказать матери побольше уважения, Магдалена! Этих мальчиков дон Бартоломе привез ко двору, чтобы они стали пажами. Младшему сыну дона Кристобаля всего шесть лет, а старший – четырнадцатилетний подросток. – Эстрелла задумчиво посмотрела на дочь, а потом произнесла: – Конечно, через год или два у него появится возможность стать твоим мужем.

– Ты думаешь лишь о том, чтобы избавиться от меня. Я не выйду замуж ни за одного из предложенных тобой отвратительных избранников, мать.

– Ты глупо увлеклась одним долговязым. Его семья теперь опозорена, и у тебя не будет никакой возможности выйти за него замуж, даже если он вернется. – Эстрелла пожала плечами и продолжила брюзжать: – Если мне не удастся устроить твой брак, тогда это сделает отец. И быть может, его выбор покажется тебе более гнусным, чем мой!

Не обращая внимания на то, как сердито нахмурилась Магдалена, она посмотрелась в зеркало из отполированной стали, висевшее на стене, и принялась изучать свою увядшую красоту: отвисшую кожу под подбородком, тоненькие морщинки у глаз.

– Ты молодая, свежая. Какой власти смогла бы ты добиться, если бы стала со мной заодно, глупая девчонка!

Лицо Магдалены тут же превратилось в застывшую маску.

– Я не выйду замуж, чтобы доставить тебе удовольствие, и не стану продавать себя в любовницы, чтобы ублажать тебя или человека, за которым ты замужем. – Она не могла больше называть Бернардо Вальдеса отцом.

– Ты дура, раз прячешь себя и волочишься за этим евреем! Тобой увлекся король!

Магдалена вспомнила пристальный взгляд Фердинанда, который следил за ней на вчерашнем банкете, устроенном в честь брата дона Кристобаля. Пресвятая Дева, чем она заслужила столь нежеланное внимание?!

– Я не ты. Я не хочу иметь никакого отношения к вниманию короля. И еще меньше – ко гневу королевы.

Эстрелла давно вращалась при дворе, поэтому сочла, что в словах Магдалены есть смысл.

– Изабелла не очень возражает, когда Фердинанд увлекается замужними женщинами, но молоденькие девушки исключительной красоты… К ним она сильно ревнует. И все же…

Королева запоминает каждую измену своего супруга, вмешалась Магдалена. – Но замужние знатные дамы, которые находятся под зашитой своих мужей, не могут быть отправлены в монастырь. – Она многому научилась за недолгие недели, что провела при дворе.

До тех пор пока увядшая красота не отдалила от Эстреллы короля, она была любовницей Фердинанда и этим заработала ненависть болезненно некрасивой королевы. Но Эстрелла всегда отличалась умом, и каждый раз, когда Изабелла отправляла ее следить за детьми в Севилью, она под любым предлогом умудрялась возвращаться во дворец. И вот теперь, когда она не могла больше извлекать выгоду из того, что была наложницей короля, она решила подложить дочь в постель Фердинанда и использовать Магдалену в своих эгоистичных целях.

– Если ты хоть немного пошевелишь мозгами, то поймешь, что монастырь не так уж страшен для тебя, – уступчиво ответила Эстрелла. – Сегодня придется снова рискнуть и навлечь на себя гнев королевы. Я уверена, его величество попросит тебя танцевать на балу. Забудь о любви к своему маррану. Не будь дурой!

«Я дура?» – думала в тот вечер Магдалена, танцуя величественную павану. Ее платье из золотой парчи с глубоким квадратным вырезом, богато отделанным жемчугом, почти обнажало грудь. В свободной руке она держала длинный шлейф, грациозно размахивая им, выполняя замысловатые фигуры танца. Было приятно носить красивую одежду и иметь поклонников – молодых знатных людей, вроде этого мальчика, который сейчас так раболепно держит ее за руку. Еще с полдюжины ожидали своей очереди потанцевать с любимой дочерью дона Бернардо Вальдеса, стоя по краям бального зала на гладком каменном полу.

Магдалена посмотрела на заполненный веселыми женихами, сверкавшими богатыми мехами, бархаюм, шелками и драгоценностями зал. Племянник герцога Медины-Сидоиии дон Лоренцо Гусман целенаправленно устремился к ней. Она знала его только в лицо, но его внимание докучало ей так же сильно, как внимание короля. Он был вдовцом бедной Анны Торрес. После се жестокой смерти с него сияли все обвинения в се предполагаемом иудаизме. Могущественная семья имела вес даже в святой палате.

Она отвела взгляд от его ястребиного облика, моля Бога, чтобы он прошел мимо нес. «Куда бы я ни пошла, меня мучают воспоминания о роде Торресов, даже при дворце короля», – подумала Магдалена. Когда-то она много бы отдала, чтобы быть в центре всеобщего восхищения, но в те дни она надеялась, что Аарон будет среди тех, кто любуется ею и ждет своей очереди пройтись с нею в танце. А вместо этого ее преследовал этот высокий тощий человек со злобным взглядом холодных оловянных глаз.

– Могу ли я рассчитывать на этот танец, прекрасная госпожа?

Гусман смотрел на нее: веки его отяжелели от похоти, он рассматривал ее тело, со значением задерживая взгляд на се груди.

Он был племянником одного из наиболее могущественных аристократов при дворе. Лоренцо мог обойти любого другого из ее молодых ухажеров и попросить ее станцевать с ним. Никто из них не осмелился бы возразить, а она не видела удобного способа отказать ему, не устраивая сцены и не привлекая тем самым внимания короля. Магдалена сухо кивнула и позволила ему взять ее руку.

– Вы такая мрачная. Не могли бы вы мне улыбнуться, как улыбались этим щенкам? – Лоренцо снова внимательно посмотрел на нее, понимая, как она нервничает, наслаждаясь ее растерянностью. У дочери Бернардо настоящий дар быть любовницей. Ему всегда больше нравились брюнетки, но эта, с кошачьи зелеными глазами и каштановыми волосами, заинтриговала его. Более того, он знал от недалекой жены Бернардо, что Магдалену ударил младший щенок Бенджамина Торреса, который сейчас затерялся в Индии. Взять эту последнюю штучку Торресов доставило бы ему огромное удовольствие.

Магдалена отвечала на его поддразнивания короткими репликами, которые едва отличались от неприкрытой грубости. Наконец она остановилась и прямо спросила:

– Вы, кажется, наслаждаетесь, играя со мной, дон Лоренцо? Но я всего лишь простая деревенская девушка, которая поздно появилась при дворе, и не по следам своей матери. У меня нет терпения и способностей к интригам. – «И я не могу выносить твои руки, касающиеся меня», – мысленно добавила она.

– О, но зато мое терпение бесконечно… и способности тоже, моя госпожа. – С этими словами он поднес ее руку к губам и поцеловал.

Магдалена в ужасе вздрогнула, почувствовав прикосновение его влажных губ на своей руке. Божья Матерь, в какую паутину она попала?

– Вы так озадачены, мое прекрасное пламя, – произнес король Фердинанд, отстраняя Лоренцо элегантным движением руки.

– Как пожелаете, ваше величество, – тяжело дыша, ответил Гусман. Он поклонился королю и Магдалене.

Они посмотрели, как Лоренцо ретировался, а потом Фердинанд Трастамара взял ее руку и подал знак музыкантам играть еще одну павану.

– О чем вы думаете? – спросил он, ведя ее в затейливых фигурах танца.

– Ни о чем особенно важном, ваше величество, Я все время мечтаю о Севилье, – нервно ответила она, ощущая на себе взгляд водянистых голубых глаз королевы Изабеллы, которые, словно осколки стекла, вонзились ей в спину.

– О Севилье? Что может быть интересного в Севилье, кроме болот и жары? Я бы предпочел не ехать дальше в Андалузию, а лучше в горы Гранады.

– Я полагаю, мавританский город самый красивый, – ответила она.

– Он больше не мавританский. Теперь христианский, завоеванный дорогой ценой в сражении, но давайте сейчас не будем говорить о войнах. Мне доставило бы гораздо больше удовольствия показать вам великие чудеса Альгамбры.

– Моя мать рассказывала о ее великолепии ваше величество, – сказала она, не в силах удержаться от упоминания о донье Эстрелле, его прежней любовнице. По крайней мере, со своими рыжими волосами и зелеными глазами она не идет ни в какое сравнение с этой черной дьяволицей!

– Ваша мать была очень красивой женщиной, но даже в период своего расцвета она померкла бы в сравнении с вами, – обволакивающе промурлыкал он, сопровождая ее из бального зала к высоким изогнутым дверям. Позади них был внутренний дворик, в котором росли вечнозеленые деревья. – Мне стало жарко от танца, я хотел бы глотнуть свежего весеннего воздуха… и в таком очаровательном обществе.

Это не было просьбой.

Королева Изабелла сидела на троне в переполненном людьми зале, глаза ее прищурились, лицо пылало. Она оделась так, чтобы доставить удовольствие своему мужу, – в великолепное новое темно-красное бархатное платье, отделанное мехом горностая, а рукава с разрезами были подбиты бледно-розовым атласом. Ее выцветшие волосы были спрятаны под огромным тюрбаном, украшенным рубинами. И все же, несмотря на всеуловки, чтобы понравиться мужу, он бросил ее и вот теперь увивается за этой шлюхой Вальдес, дочерью шлюхи.

Никогда, даже в молодости, у Изабеллы не было таких блестящих и густых каштановых волос, как у Магдалены, никогда она не была такой стройной, ДЛИННОНОГОЙ, гибкой. Она проклинала девушку, а потом поняла, что ей придется покаяться в смертном грехе – в ревности. Она вглядывалась в обезлюдевший выход во внутренний двор, куда Фердинанд повел >то создание – молоденькую незамужнюю девушку, чей отец был крестоносцем. Верно, такой религиозный человек будет согласен сделать свою дочь монахиней доминиканского ордена в монастыре в Мадриде. Там она проведет свою жизнь под покровом тишины, постясь и замаливая грехи. Изабелла радостно улыбнулась и кивнула дону Педро Гонсалесу де Мендосе, кардиналу испанскому и архиепископу Толедскому. Королева была уверена, что ему доставит удовольствие провести переговоры о пострижении Магдалены.

ГЛАВА 11

– Ты не сделаешь этой подлости! – Магдалена опустилась на жесткую деревянную скамью. – Монастырь! – Она посмотрела на яростное лицо Бернардо Вальдеса, и кровь застыла в ее жилах.

Все неимоверные усилия отца выгодно сбыть свой наиболее ходовой товар обратились в ничто. Он неуклюже поднялся и ткнул толстыми, унизанными перстнями пальцами себе в живот.

– Ты привела нас к такому жалкому состоянию. Твоя мать, по крайней мере, умела вести себя осмотрительно! Королева видела, как ты и король прошли в патио. Боже мой! Там были сотни свидетелей. Ее величество не слишком любит, когда ее унижение выставляют на всеобщее обозрение, мрачно заметил он.

Магдалена вспыхнула и потянулась к отцу, сгорая от желания выцарапать ему глаза – этому холодному, бесчувственному, тупому человеку!

– А что мне оставалось делать, когда его величество взял меня за руку и повел ее дверям, ударить по лицу и оттолкнуть? Он не дал мне другого выбора! Я делала вседля того, чтобы не подавать ему надежды, с тех пор как ты привез меня во дворец.

– Если бы у тебя хватило мозгов или врожденной хитрости с большей пользой использовать твой пол, ты никогда бы не стала отвергать короля. Если бы ты хорошо отнеслась к нему, то смогла бы назначить тайное свидание на более позднее время, и ее величество не была бы так разгневана.

Магдалена смотрела на Бернардо Вальдеса, словно на насекомое.

– Единственное, о чем я сожалею, что не убила тебя тогда, на конюшие, – со сдавленной яростью сказала она.

Бернардо покраснел от стыда и быстро оглядел комнату, чтобы убедиться, нет ли здесь какого-нибудь оружия. Ничего не было. Рот его искривился в жестоком подобии улыбки.

– В прошлый раз, когда ты пыталась совершить такой противоестественный поступок, я избил тебя.

– Ты приказал своему конюху крепко держать меня, пока сам извергал свой гнев, – презрительно сказала Магдалена. – Противоестественно продавать свою дочь, чтобы с ней развратничал и пользовался ради своей прихоти король. Моим настоящим отцом, к которому я была привязана всем сердцем, был Бенджамин Торрес. А ты – не более чем бык, который, возможно, произвел меня. Однажды я слышала, как моя мать говорила своей кузине Лусии, что она не уверена, кто мой отец. В то время, когда я была зачата, она была любовницей молодого графа. Тогда я плакала. А теперь я день и ночь молюсь, чтобы это оказалось правдой!

Бернардо хотел ударить ее, но она была горячего нрава и сильная, несмотря на изящную фигуру. Не обращая внимания на оскорбительное обвинение, хотя он давно уже подозревал, что это правда, Вальдес сказал:

– Сейчас, поскольку ты не подчинилась приказам моим и матери тоже, ты пострадаешь от последствий.

– Скажи мне, заплатит ли ее величество за меня взнос, чтобы освободить от меня двор, или тебя заставили вынести и это последнее бремя? – Она знала алчность Бернардо, поэтому этот вопрос был небольшой местью.

Его густо покрасневшее лицо выдавало правду.

– Стать монахиней доминиканского монастыря в Мадриде большая честь, которая дорого стоит. Ты принесла мне одни огорчения. Я с удовольствием избавлюсь от тебя.

Он отвернулся, чтобы уйти из ее комнаты, но задержался немного и устремил на нее зловещий взгляд.

– Постарайся воздержаться от своих дурацких выпадов. Если ты будешь слишком раздражать меня, я в любой момент донесу на тебя в святую палату. Тебе прекрасно известно мое влияние на брата Томаса, – елейно закончил он, желая как можно больнее унизить эту рыжеволосую сучку.

Он хлопнул тяжелой дубовой дверью, а Магдалена села, застыв от ужаса. Монахиня, запертая в келье на всю оставшуюся жизнь, чтобы поститься и молиться. Никогда больше ей не почувствовать свободы скачки на Блоссом по равнинам Андалузии, не ощутить, как ветер треплет ее волосы, никогда больше не вдыхать запах жирной плодородной земли после весеннего ливня. Никогда больше не ощутить губ Аарона, его прекрасное тело. Он так никогда и не узнает, как она любила его!

Когда Магдалена появилась при дворе, она сделала это только потому, что надеялась встретить там Аарона Торреса. В Кастилию вернулись двадцать кораблей адмирала Колона, нагруженные золотом, пряностями и экзотическими индейцами, а с ними были люди, которые должны были предстать с докладом перед королем и королевой. Разумеется, для Аарона было очень опасно столкнуться со святой палатой после того, как была осуждена его семья. Она молила Бога, чтобы Аарон вернулся на родину с таким триумфом, что их величества простят его. И все же она понимала, что для него было бы лучше остаться в Индии с генуэзцем. Теперь она никогда больше не увидит его.

Слезы обожгли ей глаза, но она смахнула их. Должен быть какой-нибудь выход. Она крепко сжала в руках медальон и потерла золотую крышечку, словно лаская своего возлюбленного. За последние месяцы это превратилось у нее в бессознательную привычку. Вдруг она посмотрела на медальон, и ее минутой раньше медленно бившееся от горя сердце вдруг застучало быстрее, подгоняемое вспышкой надежды.

– Брат адмирала! – вскрикнула она в пустой комнате.

Бартоломе Колон только что закончил волнующий ритуал пожелания доброй ночи младшим сыновьям брата – своим племянникам. Диего, молодой придворный, в четырнадцать лет уже начинал превращаться в политика, а младший, шестилетний Фернандо, был пухленький малыш, милый и смышленый. Бартоломе очень привязался к ним за те недели, что провел в их обществе, сопровождая их из Кордовы в Валладолид. При большом и пугающем дворе он заменил им отца. Проведя несколько лет при английском и французском дворах, Бартоломе Колон хорошо усвоил их уроки. Он старался сделать все, что в его силах, чтобы научить племянников, как выжить, оставаясь при этом пажами принца Хуана.

Сердце его болело при мысли, что ему придется оставить двух мальчиков в этом зловещем дворце, где плетутся политические интриги. По крайней мере, медлительный молодой принц, который обладал слабым здоровьем, был добрым, не то что его родители. Диего и Фернандо так мало знали своею ища, и вот теперь их покидал и дядя. Но он поступил так, как ему рекомендовал Кристобаль, и вот теперь его манила Индия. Он так долго об этом грезил, и наконец мечта была близка к осуществлению. Завтра же он отправится в Кадис, а оттуда – в новый город Изабелла на Эспаньоле. Он будет самым лучшим, самым способным учеником Кристобаля, его правой рукой на острове.

Бартоломе шел по внутреннему дворику. Была ранняя весна, прохладно, шел мелкий противный дождик. В своих письмах Кристобаль писал о целебном теплом климате Индии. Бартоломе ускорил шаг, плотнее натягивая тяжелый бархатный плащ на свои широкие плечи. Едва он дошел до навеса портика, обрамляющего внутренний дворик, из-за тени, отбрасываемой колонной, к нему метнулась маленькая фигурка. Было поздно, а эта часть дворца пустынна. В его руке с молниеносной быстротой блеснул кинжал.

– Кто здесь?

– Пожалуйста, я не собираюсь причинить вам вреда, дон Бартоломе, – послышался тихий умоляющий женский голос. Он посмотрел на хрупкую фигурку в грубой одежде мальчика-конюшего.

– Вы не парень, – тепло сказал Колон и обернулся, пытаясь рассмотреть, кто еще может прятаться за колоннадой портика.

– Я пришла одна. Мне надо поговорить с вами об очень важном деле, – сказала Магдалена.

Бартоломе убрал кинжал и оглядел девушку в скудном свете мерцавшего в нескольких ярдах факела.

– Вы одеты как простой крестьянский паренек, а речь выдает в вас знатную даму, – недоверчиво сказал он.

– Я очень рисковала, чтобы достать одежду брата моей служанки, и еще больше, чтобы выскользнуть через то окно и вскарабкаться по решеткам, чтобы подстеречь вас. – Она показала рукой на каменную стену в дальнем углу двора, которая поднималась несколько выше уровня дворца.

– Там королевские покои, с возрастающим ужасом произнес он. – Вы могли сломать себе шею, если бы оступились! Но кто вы, госпожа, и что хотите от меня?

Магдалена нахмурилась:

– Я лазила по дубам и пальмам у себя в Андалузии – там это обычная детская игра. Что же касается того, кто я и чего хочу, давайте отойдем туда, где можно в безопасности поговорить.

Обостренный при французском дворе инстинкт подсказывал Бартоломе быть начеку.

– Вы, должно быть, одна из фрейлин королевы. За эту мою ночную вылазку я могу закончить жизнь на плахе.

– Нас обоих постигнет жалкая участь, если мы будем здесь стоять и препираться! В лучшем случае мы подхватим воспаление легких от этого проклятого дождя, – ответила она. – Если бы я хотела обольстить вас, дон Бартоломе, я оделась бы более подходящим образом, – добавила она, увлекая крепкого мускулистого человека за собой в темный альков, который вел к узкой винтовой лестнице. Пойдемте.

– Конечно же я дурак, – мрачно сказал он, позволив повести себя вниз по ступенькам в заброшенный амбар, наполненный заплесневевшими мешками с пшеницей и мышами, которые пожирали ее.

Помещение тускло освещалось маленькой сальной свечой, которую аккуратно прикрепили к стоявшей на грязном полу тарелке. Всю обстановку составляли лишь два грубо сколоченных табурета возле стены. Бартоломе скинул влажный плащ с капюшоном и повесил его на деревянные перекладины ящика для зерна, взял свечу и поднял ее, чтобы рассмотреть лицо Магдалены.

– Ваше лицо кажется мне знакомым. Я видел вас в зале для аудиенций.

– У вас зоркий глаз, если вы смогли запомнить одну девушку среди сотен, окружающих королеву, особенно когда сейчас я так одета.

– Это из-за волос, – ответил он, замечая ее густую косу, которая высунулась из-под драной шапки. – Они напоминают мне темный цвет дерева, которое привозят из Африки и Индии, чтобы добывать красную краску. Кто вы, госпожа?

Магдалена Вальдес, дочь Бернарде и Эстреллы Вальдес из Севильи, – безысходно ответила она.

– Графа-крестоносца, осведомителя самого Торквемады? – в ужасе спросил он.

– К, моему бесконечному стыду, дa, но, пожалуйста, не бойтесь меня, ибо я отчаянно нуждаюсь в вашей помощи. – Магдалена вытащила из-под грубой шерстяной рубашки свой медальон. – Мне надо кое-что показать вам под строжайшим секретом. Умоляю, садитесь, пожалуйста. Я стянула флягу с вином и немного хлеба с сыром. – На мгновение ее измученное лицо осветилось обворожительной, захватывающей дух улыбкой. – Я довольно удачливый воришка, – сказала она, доставая свои трофеи из тайника – кожаного мешка, лежавшего в углу.

Бартоломе сел и приготовился слушать, а Магдалена стала рассказывать долгую историю о том, как ее предали. Когда она закончила, он был потрясен до глубины души. Он встал и посмотрел с высоты своего роста на ее бледное отчаянное лицо.

– Мы живем в ужасное, злое время. Я вскоре вернусь в Лиссабон и буду составлять там карты, а потом продолжу это в Кастилии и Арагоне.

– Но еще раньше отправитесь в путешествие, чтобы примкнуть к вашему брату, – с надеждой возразила она.

– Я слышал об этом Диего Торресе. Он был маршалом у моего брата. Они недолго служили вместе во время войн с маврами. Этот обращенный спас жизнь Кристобалю, – неохотно признал он.

Тогда вы должны привезти Диего его невесту, иначе ревность королевы обречет меня на вечное заключение, – взорвалась Магдалена.

– Вы понимаете, о чем просите? Если выяснится, что я помогал вам убежать от королевы, вся моя семья будет опозорена, предана суду или даже убита!

– Как случилось с родом Торресов. Диего – единственный, кто остался в живых, и я связана с ним обетом. Он не знает, что выпало на мою долю, – умоляюще сказала она.

Бартоломе покачал головой:

– Вы показали мне дорогое кольцо с фамильным крестом. Я не знаю, принадлежит ли оно на самом деле роду Торресов, и не уверен, каким образом оно попало к вам, – Он рассматривал ее страдающее лицо. Она была прелестна даже в тряпье конюшего. В зеленых глазах сверкали слезы.

– Если бы вы знали, что это за доминиканские монахини! Монастырь в Мадриде стоит особняком, сестры содержатся за высокими каменными стенами почти что в темницах, как те бедные, несчастные люди, которых по ложным доносам осуждает мой отец.

– Меньше всего следует злиться на вашего отца генуэзцу – иностранцу, который, благодаря своей терпимости, не был замечен ни в чем дурном.

Отворачиваясь от него, она сказала:

– Что ж, тогда отец уничтожит меня. Если я не доберусь до Диего, ни в какой монастырь я не пойду.

В ее голосе прозвучала стальная решимость, от которой у Колона по спине пробежал холодок. Эта девушка не будет угрожать зря. Она убьет себя. Он был в этом уверен.

Значит, вы не лжете, что кольцо вам дал Бенджамин Торрес? – тихо спросил он. И вдруг его красноватое лицо расплылось в улыбке, из-за которой он показался значительно моложе своих сорока лет, – А как мы провезем контрабандой знатную женщину, предназначенную для монастыря, через весь путь от Валладолида до Кадиса, а?

Магдалена обернулась, кулачками вытерла слезы, и лицо ее сразу же запылало надеждой.

– Я придумала план. Подумают, что я пыталась бежать, но на меня напали грабители. Найдут юбки, которые я одевала для верховой езды, запачканные кровью, – кровью овцы. Я заберу свои драгоценности, а сама оставлю пустую шкатулку на окровавленной одежде. Мой отец и даже король поверят, что я или мертва, или опозорена, и не захотят принять меня обратно. А как только Фердинанд потеряет ко мне интерес, королева успокоится. Всеполучится, дон Бартоломе, я знаю это!

Марьена, лето 1494 года

Аарон стоял посреди огромного бохио, в котором жил Гуаканагари, его жены и их дети. Молодой касик сидел на резном деревянном стуле, который в совершенстве повторял контуры его тела. Он откинулся на резную полированную и отделанную золотом спинку с небрежностью и непринужденностью, отражавшей его внутренние чувства к белому другу, на которого он внимательно смотрел.

В Алие растет ребенок. Я думал, это станет поводом для веселья – твоего и наших людей. Мы стали думать о тебе как об одном из нас. – Гуаканагари озабоченно посмотрел на него.

– Я провел с вами много месяцев, мой друг, и во многом восхищаюсь таинцами. – Аарон помолчал, проведя рукой по своим кудрявым золотистым волосам, подбирая слова, чтобы растолковать ему европейские ценности и, возможно, оправдать европейские предрассудки. – Среди моего народа и всех людей, живущих по ту сторону великой воды, очень важно, чтобы мужчина знал, что дети его женщины являются его кровными детьми. – Он посмотрел на Гуаканагари, чтобы оценить его реакцию.

Молодой человек ошеломленно спросил:

– А разве не вседети являются даром Божьим? Вот что говорили нам ваши святые отцы. Мы решили, что надо любить каждого ребенка.

Аарон почувствовал себя в ловушке.

– Всех детей надо любить, но… – Он выругался по-кастильски и попробовал начать снова. – Это хорошо, что ваши люди принимаю! всех детей, не придавая значения тому, кто их отец.

Это свидетельствует о плодовитости женщины, что делает ее хорошей женой. Мужчина, который женится на беременной женщине, знает, что она принесет ему много детей.

Доводы Гуаканагари казались ему незыблемо логичными.

– Я должен знать, что дитя мое, Гуаканагари, – откровенно сказал Аарон, устремив взгляд своих голубых глаз в темные очи касика. – Прости меня, но меня так учили.

Алия будет хранить тебе верность, как только вы обменяетесь брачными обетами. – Он просветлел. – Моя сестра говорила мне, что часто ложится с тобой, а с другими редко. Так что дитя, вероятнее всего, твое. Всегда, когда мужчина вашей расы дарит ребенка нашей женщине, в нем легко заметить черты смешанной крови. Мы подождем и посмотрим, когда ребенок родится. Это сделает тебя счастливым, мой друг? – В голосе Гуаканагари безошибочно слышалась искренняя мольба.

– Да, – сказал Аарон, вздохнув от гнева, который он старался тщательно скрыть. Ты прав. Наполовину белые дети таинцев выглядят иначе. Я возьму на себя ответственность за моего ребенка. Даю тебе слово.

«Дитя, вероятнее всего, твое». В голове Аарона звучали, эти слова Гуаканагари ночью, когда он, прислонившись к пальме, росшей возле дверей их бохио, следил, как Алия добавляет очищенный арахис в перечный соус, кипевший на огне. Большой медный газ был наполнен ароматной смесью из дикой утки, рыбы, ямса, бобов и острых пряных соусов из корней кассавы. Она помешивала варево деревянной лопаточкой, а он наблюдал за ее движениями. Она все еще была грациозна, хотя талия ее стала толще, а всегда полные груди налились и потяжелели.

Аарон понимал, что многие из тех, кто прибыл сюда на кораблях, никогда не вернутся в Кастилию. Мужчины, которые, как Ролдан, женились на таинских женщинах и стали полноправными касиками, растворившись в примитивной, но изобильной жизни джунглей, не стесненной условностями. Но образ жизни, присущий таинцам, скоро исчезнет. Уже приезжают сюда чиновники из Изабеллы, строят форты, обращают в рабство карибцев и заодно таинцев. Каждые две недели они устанавливают квоты на добычу золота, а если окруженные и перепуганные таинцы не могут собрать его достаточно много, им отрезают уши или вырывают ноздри.

Когда подобная жестокость впервые коснулась деревни Гуаканагари, Аарон поехал в Изабеллу с протестом, готовый убить Маргарита, но командор находился в глубине острова, где строили форт. Младший брат Кристобаля, Диего Колон, во время разведки адмирала был его заместителем – губернатором. Высокомерный молодой человек с негодованием защищал политику губернатора и сказал, что у суверенов должно быть золото, в противном случае колония будет лишена жизненно необходимых запасов пшеницы, вина, одежды и оружия и даже медикаментов.

Аарон уехал из Изабеллы, едва избежав тюремного заключения из-за своего яростного протеста против методов, которыми солдаты добывают себе трофеи.

Франсиско Ролдан не только протестовал. Он поднял знамя восстания в Ксарагуа и выдворил всех вторгшихся в Изабеллу. Более осторожный Гуаканагари, будучи касиком Марьены, решил дождаться возвращения адмирала, веря, что он единственный человек, который прекратит грабеж солдат. Аарон не был склонен к такому миролюбию. Он сражался и убил нескольких колонистов-золотоискателей, которые пытались силой поработить таинцев и заставить их работать на шахтах. Он размышлял, сможет ли его старый друг Кристобаль возместить зло, нанесенное таинцам за время его отсутствия.

Между тем Аарон Торрес научился пользоваться веревкой беджуко, которая приносила быструю и молчаливую смерть. Он собирал палки для своих арбалетов, но в то же время молил Бога, чтобы не оказаться втянутым в открытое столкновение против короны и Кристобаля Колона – ее представителя. Он ценил их старинную дружбу и хотел открытого диалога между людьми Гуаканагари и королевскими чиновниками в Изабелле. Ему также надо было осуществить свой план отмщения Бернардо Вальдесу, поэтому он должен был вернуться в Севилью. А это было бы невозможно для человека, за которым охотятся.

Алия склонилась над костром, наблюдая за ставшим еще более задумчивым лицом Аарона. С тех пор как он вернулся из-за океана, он как-то отдалился от нее. Она встала и подошла туда, где он сидел, потом вытянулась возле него на влажной мшистой земле. Несмотря на ее хорошо заметную беременность, она была точеная и грациозная, как кошка.

– Что тебя беспокоит? Пожалуйста, расскажи мне об этом, чтобы я смогла разделить твое бремя.

Он протянул руку и погладил ее по щеке. У нее был живой характер, она быстро переходила от капризов к мольбе.

– Я думаю о солдатах и других, всех людях моей страны, которые все в большем количестве приезжают сюда, чтобы порабощать и убивать таинцев. Нам надо защитить ваших людей. Твой брат ждет адмирала. Я очень хочу, чтобы он как можно скорее вернулся.

– Ты сам по себе боролся за нас. А потом ты станешь заодно с нашими людьми и отвернешься от белых людей, если адмирал не поможет нам? – спросила она, явно просветлев от такой мысли.

Он растерянно покачал головой:

– Не знаю, пташка. Мне снова надо будет плыть через огромную воду.

– Чтобы убить того, кто уничтожил твою семью. – Она хорошо знала об этом, ибо он рассказал ей о трагедии, которая случилась с семьей Торресов. – Но ты снова возвратиться. Там тебя ничего не держит. Здесь ты бы смог стать великим касиком. Я королевской крови. Как мой муж, ты мог бы повести наших людей против злобы белых людей, которые заставляют нас копать землю, чтобы доставать золото. – Она высокомерно, с величием кастильской принцессы, встала на ноги.

Когда Аарон изучил их язык, он узнал, что «Алия» обозначает маленькую, с ярким оперением птичку, которая высоко на деревьях, джунглях чистит клювом свои перышки.

– Ты оказываешь мне великую честь, пташка, но я говорил тебе, что должен подождать.

– Но ты вернешься к нам, – настаивала она, гладя его рукой свою обнаженную грудь. – Ты больше не считаешь меня красивой? За меня предлагали очень богатый выкуп многие знатные люди касики из Магу а и Сигуайо, даже так далеко от Ксарагуа. А теперь, когда доказано, что я плодовита, я могу выбирать среди многих мужчин. Голос ее, поначалу льстивый, зазвучал резко, поскольку он не отвечал на ее предложения, но продолжал неотрывно смотреть на пламя костра.

– Я сделаю то, что должен сделать, пташка. А ты должна поступить так, как считаешь нужным, – сказал он. Потом плавно поднялся и направился к площади.

Луис Торрес лежал в гамаке, потягивая из бокала полезный сок папайи и читая арабский трактат об Аристотеле. Это сокровище он купил в Севилье. Бумага была слегка покрыта плесенью, как и большинство его книг, но чтение было его любимым занятием. Услышав какой-то шум у берега, он аккуратно положил хрупкий том на земляной пол и выбрался из гамака.

Его таинская жена, Анакама, вприпрыжку подбежала к их хижине, возбужденно жестикулируя:

– Через воды приплыл корабль и привез брата адмирала!

Итак, наконец-то блудный сын вернулся из Франции, – широко улыбаясь, произнес Луис. Бартоломе был старше и, по отзывам, гораздо рассудительнее и тверже характером, чем его младший бpaт Диего.

Луис поспешно направился к толпе, собравшейся у залива.

Как только лодка приблизилась к берегу, Магдалена жалобно съежилась. Ей было жарко, всетело чесалось, ее мучили дурные предчувствия. «Что я буду делать, если он отвергнет меня?» Глядя на диких, косматых людей, она пришла в смятение.

Это не что иное, как грубая деревня с крытыми соломой хижинами, с маленькой каменной крепостью посередине. Я видела гораздо более внушительные города в самых бедных болотистых местностях Андалузии, – в ужасе сказала она.

Мой старший брат всегда имел склонность к преувеличениям. Боюсь, что в этом виновата его мечтательность. Я надеялся, что это поселение будет приличнее, чем то, что мы видим, но подозревал, что оно покажется мне таким же убогим, как и вам. Как наши португальские собратья, мы, генуэзцы, склонны к занятиям торговлей и промышленностью. Кастильцы – воинственный народ, которому плохо удается выращивать растения и класть кирпичи. В письмах Кристобаль писал о том, что у людей, которых он нанял, чтобы плыть сюда, не хватает дисциплины.

Ноздри Магдалены почувствовали запах гниющей рыбы и других отходов. Мужчины, столпившиеся вокруг шлюпок, пялились на нее во все глаза и, казалось, едва ли были менее благоуханны.

– Почему эти люди так таращатся на меня? Они выглядят как настоящие дикари!

– Я думаю, Магдалена, что многие из этих людей не видели настоящую сеньору с тех пор, как отплыли из Кадиса в девяносто третьем году. Можно понять, почему эти люди так пристрастно рассматривают вас, – с мягкой иронией объяснил Бартоломе.

Все долгие утомительные дни на борту тяжело нагруженного корабля Магдалена держалась особняком от моряков и грубых простолюдинок, которые сопровождали их. Небольшую группку женщин составляли жены солдат, остальные были обыкновенными проститутками. У всех вызывала любопытство высокородная госпожа, которая пришла на корабль в предрассветных сумерках перед отплытием. Не желая оставлять никаких следов, чтобы отец не мог разыскать ее, Магдалена, плотно укутавшись, взошла на корабль, надев на голову тяжелый тюлевый чепец, скрывающий ее заметные волосы.

Сейчас, чтобы встретить Аарона, она оделась как можно более тщательно – в свое лучшее зеленое шелковое платье, а поверх него накинула бледно-зеленую накидку из кисеи, отделанную золотой нитью.

Когда она, едва справившись с узкими рукавами, подняла руки, чтобы пригладить волосы, Бартоломе со смехом сказал:

– Вы выглядите великолепно. Диего Торрес подумает, что перед ним видение.

– После нескольких недель купания в соленой воде я чувствую себя одеревеневшей и грязной. Вы не думаете, что кто-нибудь отсюда напишет, что вы плыли в Изабеллу с рыжеволосой женщиной? – взволнованно спросила она.

– Сомневаюсь, что кто-нибудь из этой команды умеет писать, – цинично ответил Бартоломе. – И даже если напишут, мы теперь так далеко, что ваш отец не дотянется. Я могу выдать вас за свою сестру, – гениально добавил этот крупный рыжеволосый мужчина.

– Я должна помнить о том, чтобы говорить с генуэзским акцентом, – ответила она шутливо.

Так, по крайней мере, она надеялась, прозвучит ее голос.

Бартоломе помог ей выкарабкаться из шлюпки, а потом осмотрел пеструю толпу колонистов, пытаясь разыскать знакомое лицо. Наверняка губернатор должен прийти на берег, чтобы поприветствовать три корабля, которые входили в гавань и были доверху набиты столь необходимыми припасами.

– Вы привезли лекарства, вино? – спросил человек, похожий на хирурга, судя по его окровавленной одежде. – Мы тут мрем как мухи от лихорадки и кровавого поноса – те, кого дикари не задушили во время сна.

– А хлеб? Или муку, чтобы печь его? О Боже, меня уже тошнит от хлеба из кассавы! – воскликнул другой парень.

– Я дон Бартоломе Колон, брат губернатора. Где дон Кристобаль? – спросил он у наиболее прилично выглядевшего человека, пробирающегося через толпу.

– Я много слышал о вас от вашего брата, дон Бартоломе. Меня зовут Луис Торрес, я ученый и был переводчиком флота. Добро пожаловать в Изабеллу, как она есть. Боюсь, что дон Кристобаль сейчас разведует другие земли во славу их величеств. Вместо него оставлен ваш младший брат Диего. Я уверен, он вскоре будет здесь.

Луис отметил, как прекрасная госпожа украдкой рассматривала его, а другие пассажиры высаживались на берег среди громких приветственных криков и всеобщего хаоса.

– Простите мои манеры, дон Луис. Это донья Магдалена Вальдес, она невеста Диего Торреса, маршала флота моего брата, Я очень надеюсь, что он здесь и встречает ее.

Луис галантно склонился к руке Магдалены. Это был подходящий жест для мужчины, одетого в насквозь просоленную белую льняную рубашку, которая, не подпоясанная, ниспадала к его коленям. На нем были много раз штопанные рейтузы и заляпанные грязью башмаки, а его черные кудрявые волосы давно уже нуждались в услугах парикмахера.

– Невеста Диего Вальдеса? – странным голосом сказал он.

Вы его родственник, господин? Я не знаю никого из его семьи по имени Луис, – озадаченно сказала Магдалена.

Луис пожал плечами, довольный этой временной отсрочкой. Пусть этот молокосос Колон передаст эту задачу своим братьям!

– Нет, госпожа. Я плавал с Диего, но мы не родственники, хотя в некотором родстве, как новые христиане. Я родом из Кордовы. А вот идет исполняющий обязанности губернатора.

Диего Колон, пышно одетый в струящийся темно-синий плащ, пришел поприветствовать грузовые корабли. Меньше всего на свете он хотел бы видеть своего старшего брата, которого Кристобаль, без сомнения, поставит командовать вместо него, Диего, во время его будущих поездок. Он изобразил улыбку на своем желтовато-бледном лице и сердечно обнял Бартоломе.

– Как ты так быстро прибыл с королевского двора? Разве ты не должен был присматривать за детьми нашего брата?

– Они надежно пристроены в свиту принца Хуана пажами. По просьбе нашего брата я был отправлен сюда королем Фердинандом с этими грузовыми кораблями. – Он привлек Магдалену поближе и представил ее своему брату.

Она вежливо кивнула ему, почувствовав напряженность в облике Диего Колона. Между братьями что-то было неладно.

Бартоломе поглядел на грубые хибары и наполовину построенные каменные здания на площади:

– Похоже, здесь очень нужны продовольствие и лекарства.

– Да, в этом губительном климате очень много болезней, – поспешно пояснил Диего, увлекая их подальше от заполненного людьми берега на площадь к выстроенному целиком из камня зданию.

– Похоже, здесь явно не хватает промышленности. Так много людей сидят без дела, и я видел много необработанных, незасаженных полей вдоль всего берега, пока мы плыли, – заметил Бартоломе.

Диего выпрямился всем своим тощим телом, расправил плечи и оказался почти на два дюйма выше своего старшего брата.

– Здесь много неумелых людей. Те, кто здоров, находятся под военным началом и возводят форты в глубинной части острова или расследуют новые земли с Кристобалем.

Желая сменить тему, чтобы предупредить возможные упреки в недобросовестности, Диего переключил внимание на Магдалену, которую сопровождал Луис Торрес:

– Почему вы почтили Изабеллу своим присутствием, госпожа?

Бартоломе объяснил миссию Магдалены, одобрительно сжимая ее руку.

– Невеста Диего Торреса? – пропищал младший брат Колона.

Магдалена повернулась к Луису и спросила без обиняков:

– Где Диего? С ним все в порядке? – Сердце ее сжалось.

Диего помешал ответу ученого:

– Маршал моего брата процветает, хотя он ушел со своего поста, с тех пор как мы высадились на берег. Он живет в деревне туземцев, индейцев, как их назвали колонисты.

– Он живет среди дикарей, вроде тех, что дон Кристобаль представил двору? – недоверчиво спросила Магдалена.

– Ну да. Я отправлю к нему гонца, чтобы позвать его, – смущенно сказал Диего Колон. – Но сначала позвольте мне оказать вам гостеприимство.

Они дошли до большой каменной резиденции губернатора, где терпеливо ждал индеец, держа двери открытыми для исполняющего обязанности губернатора и его гостей.

Магдаленой овладело предчувствие несчастья. Бартоломе взял ее за руку и проводил в прохладный темный дом.

ГЛАВА 12

Аарон страдал от жары. Он был измучен и крайне раздражен категорическим приказом Диего Колона. Он раздумывал, какие новые беды могло это сулить таинцам. Идти пешком целый день было тяжело, и ему удалось проделать этот путь верхом на лошади, которую он привез с собой из Кадиса. Несмотря на то что дороги его любимой Андалузии были более изматывающими, большая гнедая лошадь твердо и уверенно шла по диким петляющим тропинкам в джунглях, по скользкой грязи.

Аарон натянул поводья, чтобы остановиться перед огромной чудовищной каменной постройкой – дворцом губернатора, – и слез с гнедой.

– Да пощадит нас Бог за то, что мы построили этот город, названный именем королевы, – ядовито пробормотал он, смахнул с бровей пот и стал всматриваться в залив. Возле самого берега свободно покачивались на волнах несколько новых каравелл. «Наверное, Колон хочет, чтобы я уладил какие-нибудь недоразумения между прибывшими и индейцами», – подумал Аарон.

Тихо бормоча себе под нос ругательства, он пошел к центральному входу дома губернатора и постучал. Одна из таинских служанок Диего Колона открыла ему дверь. Она была одета в просторную хлопковую рубашку, поскольку новый губернатор настаивал, чтобы все индейские женщины, находясь в городе, носили такую одежду. Она проводила его в большую приемную, которая размещалась в правом крыле здания я служила одновременно помещением для свершения правосудия, местом встреч и залом для собраний.

– Диего, твой гонец сказал, что дело безотлагательной важности. Что… – Аарон застыл в дверях, не обращая внимания на смущенный вид губернатора. Глаза его устремились к Магдалене Вальдес.

Одетая в тонкое шелковое платье и кисейную накидку, она выглядела маленькой и хрупкой, совершенно неуместной в этой большой грубой комнате. Потемневшие зеленые глаза светились на бледном лице. Она вся дрожала, вцепившись в медальон, висевший у нее на груди.

– Вы! Ради всех святых, что вы здесь делаете, госпожа?

Магдалена, не отводя глаз, смотрела на этого дикаря, стоявшего перед ней. О Пресвятая Матерь Божья, что она наделала! Этот чужак был практически нагой, на нем была лишь маленькая набедренная повязка, а сбоку к ней прикреплен зловещего вида кинжал. Кожа его была такой же бронзово-смуглой, как у любого из таинцев, которых она видела в городке, а волосы длинны и всклокочены. На скулах поблескивала тень взъерошенной от изумления и ярости бородки. Холодные голубые глаза впились в нее, словно в ожидании ответа на свой вопрос.

Она сделала глубокий вдох и сказала:

– Здравствуйте, Диего.

И еще до того, как она успела попросить разрешения у братьев Колон поговорить наедине со своим «женихом», вмешался Бартоломе:

– Весьма странный способ приветствия мужчиной женщины, на которой он собирается жениться, после того как она ради него пересекла океан.

Как бы защищая, возле Магдалены встал плотный рыжеволосый человек.

– Госпожа, на которой я должен жениться? – в изумлении отозвался Аарон.

Нам дали понять, что ваш отец собирался устроить этот брак, – сказал Диего Колон, с презрением глядя на таинское одеяние и его обожженное солнцем тело. Он не мог поверить, как может быть, что столь прекрасная женщина донья Магдалена приехала сюда, чтобы выйти замуж за этого полудикаря.

– Возможно, мой отец был втянут в дружбу с этой распутницей, но уверяю вас, он не мог устроить нашу помолвку, – заскрежетал зубами Аарон, бросая яростный взгляд на Магдалену.

Бартоломе встал между ними:

Мне говорили, что вы, как и многие находящиеся здесь мужчины, живете с туземкой, по сейчас это не имеет значения. Вы должны с честью вступить в узы брака с этой благородной госпожой.

– Нет никаких уз, – почти закричал Аарон, глядя на этого чужого человека, чье лицо ему казалось странно знакомым. – Вы кто, се брат?

– Нет, я брат адмирала Бартоломе Колон. К вашим услугам, господин маршал, – саркастически ответил он. – Вы будете себя вести как воспитанный человек или вы слишком долго прожили среди дикарей?

Теперь настала очередь Магдалены встать между двумя мужчинами, которые уставились друг на друга, как два мастиффа.

– Пожалуйста, можно мне поговорить с Диего наедине, одну минутку? – спросила она, положив руки на локоть Бартоломе.

Мне нечего сказать тебе, Магдалена. То, что было между нами в Севилье, давно прошло. И все вы должны понять почему, – хладнокровно завершил он.

Потрясение при появлении Аарона и страх оттого, что ей предстоит довести до него волю его отца, померкли, когда она заглянула в его ледяные голубые глаза. Он попользовался ею и бросил, словно она была одной из таинских распутниц, обслуживавших белых мужчин!

– Я поняла, что вы взяли мою честь в Севилье, а потом бросили меня.

– Госпожа, вы сами отдали то, что я взял, – с презрением ответил он.

Она пересилила в себе желание расцарапать его лицо и вместо этого тихо сказала:

– Бенджамин связал тебя обетом, Аарон. Услышав свое настоящее имя, он сощурил глаза:

Мой отец был тобою обманут, но дело не могло зайти так далеко, чтобы он хотел обручить нас.

– Он дал мне это как знак для тебя, – ответила Магдалена. Ее ярость превратилась в горькую обиду, вызванную его бессердечием. Она стянула с шеи медальон и открыла его, а потом достала мешочек и извлекла на свет бесценное содержимое.

– Как оно оказалось у тебя? – спросил Аарон, выхватывая кольцо у нее из пальцев.

– Значит, вы не отрицаете, что это печатка вашего отца? – мрачно спросил Бартоломе.

Аарон посмотрел на лежавшее у него на ладони кольцо. Сверкающий сапфир мерцал, как голубое пламя, – это был цвет глаз Торресов.

– Это кольцо моего отца, – тихо ответил он, – но есть столько способов, чтобы оно могло попасть к ней. – Он надел его на свой палец, потом задумчиво посмотрел на невысокую бледную женщину, стоявшую перед ним. Ее отец, Бернардо Вальдес, виновен в убийстве моей семьи. Он выдал их инквизиции, чтобы завладеть богатством Торресов. Когда я в прошлом году был дома, все мои родные были убиты, а вся наша собственность конфискована. Скорее всего, она стянула кольцо у своего отца!

Магдалена больше не могла сдерживаться. Она ударила его, а из глаз у нее хлынули слезы.

– Это чудовищная ложь! Бенджамин дал мне это кольцо на следующий день после того, как я встречалась с тобой у тебя в доме. – Она замялась, а он стоял перед ней, как изваяние, угрожающе сжав кулаки. Она прошептала с пылающими щеками: – Он нашел мои гребни возле твоей кровати после твоего отъезда в Палос. Он собирался заставить тебя жениться на мне до твоего отплытия, но я упросила его не делать этого.

Одна золотистая бровь цинично приподнялась.

– А что же побудило тебя переменить решение, когда прошло столько времени? Почему ты сейчас пересекла океан, чтобы выйти за меня замуж? У тебя, наверное, в животе ублюдок Трастамары и вам нужен для нею легковерный отец? Я ручаюсь, король Фердинанд пользуется архиепископством, чтобы наделять властью своих незаконных щенков.

– Вы оскорбляете не только эту даму, но и его величество! Вы слишком долго прожили среди лих дикарей и стали таким же примитивным, как и они, – гневно сказал Диего Колон, но его старший брат, положив руку на рукоятку мяча, остановил Аарона, хотевшего приблизиться к нему.

– Вы извинитесь перед госпожой Магдаленой, дон Диего, или я проткну вам глотку, несмотря на то, что вы спасли жизнь Кристобалю, – тихим, убийственным голосом произнес Бартоломе.

Взглянув на жесткое лицо Бартоломе, Аарон понял, что он так же покорен Магдаленой, как в свое время его отец. Что такое есть в этой распутнице? Он повернулся к ней, насмешливо-галантно поклонился и сказал:

– Примите мои извинения, донья Магдалена, я больше не буду оскорблять вас, но никогда… не женюсь на вас.

Потом повернулся к Бартоломе:

– Делайте что хотите. Я не обручен с этой женщиной, и меня никогда не принудят вступить с ней в брак.

– А я не стану заставлять вас, – яростно сказала Магдалена. Она на миг оцепенела от неприкрытой жестокости его слов, но потом взяла себя в руки. – Прощайте, Диего Торрес. Желаю вам всего хорошего с вашими индейскими женщинами.

У Аарона в ушах стучала кровь. Он молча на негнущихся ногах направился к двери.

– Минутку! – воскликнул Бартоломе. – Кольцо это дано госпоже в залог ее обручения. Если вы не согласны чтить залог, то и не будете хранить это кольцо у себя.

Когда Аарон повернулся, обнаженный меч Бартоломе оказался у его горла.

– Во имя Пресвятой Богородицы, верни госпоже ее кольцо или ты не уйдешь из Изабеллы живым.

Аарон снял кольцо и, бормоча проклятия, вручил его Бартоломе, поскольку Магдалена не подошла к нему.

– Что ж, пусть оно побудет у вас… какое-то время, – произнес он и опять направился к выходу.

– Вы еще услышите об этом деле, когда вернется адмирал! – крикнул Бартоломе ему в спину.

Аарон не остановился. Магдалена с высоко поднятой головой приняла кольцо из рук своего покровителя.

– Пожалуйста, не принуждайте его. Мне от него больше ничего не нужно. – Она повернулась к Диего Колону. – Только позвольте мне жить здесь, в Изабелле. У вас много больных, а я могу хорошо ухаживать за ними.

– Это дикий город, здесь много жуликов и авантюристов. Хотя здесь есть несколько индеанок и несколько белых женщин их Кастилии… – Диего Колон покраснел. – Вы единственная леди в Изабелле. Без защиты мужа здесь для вас оставаться небезопасно.

Магдалена крепче сжала руку Бартоломе.

– Пожалуйста, вы же знаете, что ждет меня при дворе. Позвольте мне остаться. Я не доставлю вам хлопот, – взмолилась она.

Бартоломе вздохнул и посмотрел на ее бледное, гордое лицо, молча кляня Диего Торреса, как несусветного дурака.

– Мы подождем возвращения Кристобаля. Пусть он решит, насколько это правомочно. Он хорошо знает Торреса. А пока… – Он взглянул на сомневающееся лицо своего брата Диего и твердо заявил: – Госпожа остается. В любом случае у нас нет корабля, чтобы увезти ее обратно. Мы можем лишь предложить ей гостеприимство Колонов.

Магдалена пошла в свои покои – эго была просторная, большая комната в каменном доме, примитивно меблированная жестким матрасом из волокон пальмового дерева, маленьким столом и табуретом из твердого черного дерева. Бросившись на кровать, она полностью отдалась печали, охватившей ее после встречи с Аароном. Стыд и унижение нахлынули на нее мощными волнами, подобными тем, что она видела, когда пересекала океан. Она предвидела, что он не поверит ее доводам и рассердится, что она приехала. Он был гордый и упрямый, а такого человека нельзя заставить сделать что-то против воли, тем более жениться, угрожая мечом.

Можно было даже простить обвинения, что кольцо Бенджамина оказалось у нее благодаря Бернардо Вальдесу. Но сказать, что она приехала к нему, выпрыгнув из постели Фердинанда Трастамары! Она вздрогнула и зарыдала с новой силой. Это невыносимо! И хуже всего то, что он предпочел ей таинскую женщину, одну из этих дикарок. Она все еще ощущала на себе холодный издевательский взгляд его голубых глаз, чувствовала его бешеную ярость и обжигающее презрение.

– Чтоб он провалился! Уж лучше монастырь, чем быть замужем за таким чудовищем! – процедила она сквозь зубы, а потом снова разразилась рыданиями.

К вечеру Магдалена справилась с потоком слез, вытерла свое заплаканное лицо и нарядилась в изысканный туалет, чтобы улучшить себе настроение. Уж если она и вправду единственная знатная дама на Эспаньоле, ей надо выглядеть соответственно.

Когда она вышла в столовую к вечерней трапезе, Бартоломе и Диего Колоны, а также шесть других господ встали, чтобы с воодушевлением приветствовать ее.

Она не успела воспользоваться кокетством при дворе и всегда нервничала от внимания неискренних и развратных аристократов, но здесь галантность солдат и авантюристов была подобна бальзаму для ее израненной души. То, что Диего Колон и другие стремились ухаживать за ней, поначалу льстило ей. Но потом, когда подали простую пищу, она начала осознавать, сколько затруднений может вызвать подобное соперничество. Эти мужчины вскоре выступят один против другого с обнаженными мечами. Ее могут заставить насильно выбрать одного из них, а по правде говоря, ей никто не был нужен.

Смуглый арагонец Мозен Маргарит своими жестокими черными глазами напоминал ей короля. Но в отличие от Фердинанда Трастамары у Маргарита было свирепое и грубое лицо, соответствовавшее его облику жестокого наемника. Он не был изнеженным придворным, а свои шрамы носил как почечные награды. Жестокость, с которой он расправлялся с таинскими повстанцами в глубинных частях острова, вызывала у жителей Изабеллы страх, они с шепотом произносили его имя и старались избегать его.

Алонсо Хойеда был напыщенный маленький севильец, который вел себя как щеголь и хвастун, но кружевные рукава его камзола и элегантно подстриженная бородка скрывали коварного и в высшей степени амбициозного обедневшего идальго.

Что же касается Диего Колона, Магдалене сразу же, как она его увидела, не понравилось его самомнение и высокомерие. Она втайне надеялась, что у адмирала окажется нрав Бартоломе, а не его младшего брата.

– Донья Магдалена, желаете еще вина? – спросил Диего, делая знак прислужнице-таинке налить вино и не давая Магдалене отказаться.

В комнате становилось чересчур жарко, а волосы Магдалены, стянутые кружевным убором, давили на липкую спину, как тяжелая шерстяная накидка.

Сделав крошечный глоток горькой красноватой жидкости, она благодарно кивнула нетерпеливому хозяину. Диего явно был выбит из колеи этим несвоевременным появлением старшего брата, который уже принял на себя обязанности помощника адмирала, отдавая приказы и принимая решения в его отсутствие.

Алонсо Хойеда пожирал ее глазами, словно она была сочной куропаткой. Его черные, похожие на пуговицы глаза не находили себе места.

– Мне известно, что ваш отец в большом фаворе при дворе.

– Он больше времени сейчас проводит в Севилье, чем при дворе, господин, – уклончиво ответила она, не желая даже упоминать имени Бернардо Вальдеса.

– Правда, что он крестоносец брата Томаса Торквемады? – прямо спросил Мозен Маргарит, прекрасно зная ответ.

При упоминании великого инквизитора несколько человек затихли, настороженно глядя на нее, но, как всегда, Бартоломе пришел ей на помощь:

– Донья Магдалена была при дворе и тоже в большом фаворе у их величеств, пределе чем приехала в Изабеллу. Она понятия не имеет о деятельности своего отца.

– И все же семья Вальдесов довольно влиятельна, – произнес дон Алонсо, пытаясь распугать ее более робких поклонников.

Бартоломе, желая сменить неприятную тему, повернулся к Диего и спросил:

– Как идет строительство арсенала и ирригационного канала?

Диего на мгновение нахмурился, потом быстренько вызвал улыбку на лице:

– Хорошо. Некоторые из простых людей, подрядившиеся копать канал, заболели, и мы были вынуждены призвать несколько человек более высокого ранга, чтобы справиться с этой работой. Но мы быстро продвигаемся.

– У тебя здесь слишком много лодырей, утонченных господ, которые не станут делать работу, если не смогут свалить ее на лошадь, – с отвращением сказал Бартоломе, пристально глядя на Хойеду и Маргарита.

– Нам надо еще больше таинцев, которые будут делать тяжелую работу. Если в этом климате белых людей заставлять копать и рубить, то они заболевают и умирают, – холодно ответил Мозен. Как командующий внутренними фортами, он был наделен некоей властью. Арагонец легко манипулировал Диего Колоном, но уже мог предвидеть, что с Бартоломе у него возникнут трудности. – Я еще раз применю силу во внутренней части острова и покончу с этими непокорными главарями и, таким образом, обеспечу нас подходящими работниками – раба ми-индейцами, чтобы можно было завершить постройку города.

Магдалена посмотрела на Маргарита:

– Дон Диего ранее упомянул, что с тех пор, как золотоискатели проникли в глубинные части острова, здесь стало весьма неспокойно. Вероятно, вам бы следовало возглавить экспедицию против них.

Маргарит снисходительно засмеялся:

– Вы рассуждаете так же, как и этот марран Торрес или его компаньон в Ксарагуа Ролдан, который открыто восстал против королевской власти. Хотя я понимаю, что у благородной госпожи нет такого намерения.

Магдалена рассвирепела, но взяла себя в руки.

– Благородной – да, пожалуй, но не глупой, дон Мозен, – любезно ответила она.

– Я бы воздержался судить о Торресе и Ролдане, – вмешался Бартоломе, – но должен признать, что Торрес заинтриговал меня. – Он бросил взгляд на Магдалену, стараясь переубедить ее. – Он знает таинский язык и завоевал доверие как наиболее могущественный касик – так вроде бы вы их называете – на Эспаньоле. Этот парень Гуаканагари пользуется полным доверием адмирала. Он был преданным союзником, и я буду с ним в таких же отношениях. Я думаю, нам надо будет посетить его деревню с миром и попросить Диего Торреса помочь нам проследить за людьми из Кастилии и Арагоны, кто плохо справляется с работой.

– Это нелепо! Он сам стал таким же примитивным дикарем, – сказал Диего брату.

Маргарит нахмурился, но промолчал. Он затаится на время в надежде, что братья Колоны полностью потеряют контроль над Эспаньолой. И если Кристобаль и Бартоломе будут союзничать с дикарями Торреса, то это только к лучшему. Тогда он отправится домой и станет доверенным короля Фердинанда. Падение генуэзца будет означать его восхождение.

Магдалена не хотела бы когда-нибудь снова слышать имя Аарона.

– Прошу прошения, господа. Боюсь, что у меня разболелась голова, и мне придется оставить ваше общество. Жара этого места заставляет думать об Андалузии, как о холодном Бургосе.

Извините, что огорчили вас, госпожа, нашими пугающими разговорами о дикарях и политике, – сказал Диего, торопясь помочь ей подняться с тяжелого стула, но Бартоломе властно взял ее за руку. Он стал заменять ей дядю или старшего брата, всегда защищая ее.

– Я провожу вас в вашу комнату, донья Магдалена, – заботливо сказал он.

Когда они оказались одни в тускло освещенном коридоре, Магдалена повернулась к Бартоломе:

– Вы и правда собираетесь просить Диего Торреса помочь вам утихомирить дикарей в глубине острова?

Он пожал плечами:

– Из того, что услышал, я сделал вывод, что он – хороший друг союзника Кристобаля Гуаканагари. Нам нужна его помощь, Магдалена. – Он помолчал, и грустная нежная улыбка коснулась его грубого лица. Несмотря на жестокие слова, вы ведь все равно любите его, да?

Магдалена почувствовала, как жаркие слова опровержения застряли у нее в горле, и когда она поглядела в его прищуренные бледно-голубые глаза, то поняла, что возражать бесполезно.

– Не имеет значения, что я испытываю, Бартоломе. Диего, или Аарон, как он предпочитает, чтобы его называли, достаточно очевидно выказал свои чувства по поводу нашего брака.

После всех страхов и риска, когда вам удалось избежать двора и монастыря, я думал, что вы лучший борец, Магдалена. – Лицо его стало сердитым, и у него появились морщинки в уголках глаз. – Ну, теперь отдыхайте. Я не стану тащить его к вам на веревке. Но только дайте времени сделать свое дело.

– О, время! Это нечто, что очень быстро уходит. Жизнь нанесла мне уже не один удар. Я понимаю, что из-за меня у мужчин возникнут раздоры. Наверное, я должна вернуться в Севилью и надеяться, что ее величество забудет обо мне и перестанет угрожать монастырем, если я не буду появляться при дворе.

– Вы не можете прятать себя в деревне, Магдалена. Королева так же известна своей памятью, как ваш отец – честолюбием. Вам придется стать либо Христовой невестой, либо невестой смертного и скоро, если вы сами его не выберете.

Магдалена покорно кивнула. Бартоломе прав, подумала она, пожелав ему спокойной ночи у порога своей комнаты. Оказавшись внутри, она сделала только один шаг в сторону кровати и тут же почувствовала стальную хватку сильной руки, сжавшей ее талию. Другой рукой кто-то закрыл ей рот. Еще до того, как человек заговорил, Магдалена знала, что это был Аарон.

– Ну а теперь, моя прекрасная трепещущая птичка, – тихо зашептал он, – верни мне кольцо моего отца, и я позволю тебе проводить много ночей с твоим обожаемым шутом среди этих дураков там, внизу. Ты стала такой умелой кокеткой, а может, всегда такой была, но только скрывала это от меня.

Она попыталась потрясти головой, но из-за жесткой хватки его мозолистых пальцев не могла шевельнуться.

– Я отпущу тебя, но ты не должна кричать, иначе я буду вынужден поступить с тобой, как тогда, в Севилье. И кроме того, подумай, как это будет выглядеть, если все твои поклонники увидят тебя скомпрометированной таким образом. Ты будешь молчать?

На этот раз он дал ей возможность кивнуть, потом убрал руку с ее рта, не ослабив все же хватки вокруг талии. У нее не хватало дыхания, чтобы закричать. Рука его блуждала по ее плечу и груди, едва прикрытой низким квадратным вырезом платья. Озноб предательской страсти пробежал по ее телу. Когда он издал тихий смешок, она поняла, что он почувствовал, как напряглись ее соски под тонким шелковым покровом. Но ее стыд смягчился безошибочным доказательством его страсти, которое все сильнее и сильнее упиралось ей в спину.

– Ну-ка, дай мне вытащить кольцо из этой безобразной побрякушки, в которой оно лежит, и я оставлю тебя почивать с миром, – елейно прошептал он. Он расстегнул медальон и вынул оттуда мешочек.

Магдалена замерла в ярости:

– Ты не имеешь права!

Это кольцо моего отца. Кто может обладать им, кроме единственного, оставшегося в живых сына Бенджамина Торреса? Может, проходимка, которая украла его у человека, которого подло убила?

– Это чудовищная ложь! Я любила Бенджамина. Я никогда бы не причинила ему зла. – Она почувствовала, как к горлу подступают рыдания, и постаралась подавить их.

Аарон чувствовал, как она старается изо всех сил сдержать свой гнев. Боже милосердный, а вдруг она говорит правду? У него было много причин сомневаться и ни одной, чтобы поверить. Но в пользу этого говорило чутье где-то в глубине его души – то, что мучило его с самого первого раза, когда он коснулся ее. Ему казалось, что Севилья была целую жизнь назад. Невольно он ослабил свои руки и повернул ее лицом к себе.

При лунном свете ее бледная кожа отсвечивала жемчужным блеском, она была такая белая и нежная по сравнению с его бронзовым телом. По щекам ее медленно текли слезы, но она не издала ни звука и не подняла на него глаз.

– Что мне с тобой делать, Магдалена? – растерянно прошептал он.

Ее сверкающие от слез глаза широко раскрылись и столкнулись с его глазами. Она гордо подняла вверх подбородок:

– Очевидно, не жениться на мне. Бенджамин в этом ошибся. Забирай его кольцо и уходи, Аарон.

– Значит, ты плачешь. Люди вроде Маргарита и даже этот молокосос Диего Колон станут богатыми и вернутся в Кастилию, покрытые славой. С такими новыми поклонниками я тебе больше не нужен.

– Мне не нужны мужчины, – огрызнулась она, слабо отталкивая его. Его обнаженная грудь была тверда, как толедская сталь. – Уж лучше монастырь.

Он коснулся ее виска и провел дорожку вниз к нежным скулам, а потом к жилке, бившейся у нее на горле.

– Ты слишком чувственна, полна жизни, чтобы замуровать себя в холодных монастырских стенах. Откуда такая идея?

– От королевы, – ответила она, вдруг охваченная желанием ранить его так же, как он ранил ее. Когда на меня обратил внимание король Фердинанд, ей это так же не понравилось, как и мне. Я должна была принять постриг, стать сестрой-доминиканкой. Я воспользовалась помощью Бартоломе, чтобы убежать в Индию. Даже брак с тобой был предпочтительней холодных каменных стен мадридского монастыря. Но теперь я передумала. Монастырь выглядит привлекательнее!

К ее удивлению, он, вместо того чтобы рассердиться, расхохотался.

– О, госпожа, вы попадаете из одного кипящего котла в другой. Смотрите не обожгите себе свой милый маленький крестец, – сказал он, подняв ее за ягодицы и прижав к себе.

Она дернулась, пытаясь освободиться от этого неприятного прикосновения.

– Пустите меня, иначе я закричу, и да будут прокляты твоя шея и моя репутация!

– То, что ты вступила в связь с Фердинандом Трастамарой, уже лишило тебя репутации в Испании. Смотри, как бы тебе не потерять ее и в Эспаньоле. – С этими словами он поднял ее на руки, и его рот обрушился на нее с обжигающей разведкой. Он водил языком по ее губам, пока она не раскрыла их. Тогда язык устремился внутрь, а потом выскользнул назад. Его губы крепко прижимались к ее рту. Дыхание и благоразумие оставили ее, и она вверглась в пучину страсти. Тело ее словно превратилось в горячую жидкость: она вливалась в него, руки ее вцепились в его обнаженные плечи, а ногти вонзились в мышцы.

Все закончилось так же быстро, как началось. Аарон оторвался от нее со сдавленными проклятиями и оттолкнул, оглушенный и задыхающийся, к двери, подобно кролику, который был отпущен на землю, а потом просто так ранен жестоким и игривым хищником. Прежде чем она собралась с мыслями, он выпрыгнул в большое открытое окно и растворился в густой черной тени, простиравшейся вдоль стены. Через мгновение она услышала топот копыт и поняла, что он убежал, забрав с собой перстень своего отца.

Он должен был забрать его. Я больше ничего не могу сделать, Бенджамин, – прошептала она в ночной тиши.

Теперь, после того как сокровища в нем больше не было, Магдалена не могла более выносить безобразно тяжелый медальон. Она молила Бога, чтобы Бартоломе не заподозрил, что Аарон отнял у нее кольцо.

На следующее утро, собираясь осмотреть место в новой колонии, она оделась в самое легкое платье, какое у нее было, копируя моду женщин поселения, которые не носили ни накидок, ни нижних рубашек, а только простые просторные платья из льна или хлопка. Жара Эспаньолы лишила ее тщеславия. Она заплела свои длинные густые волосы в толстую косу и связала ее кусочком ленты, что было единственным украшением в ее костюме. Выскользнув из резиденции губернатора, она направилась в госпиталь поговорить с дежурным врачом. Диего Альварес имел репутацию отшельника и образованного человека.

Госпиталь оказался грубой, крытой соломой хижиной, едва ли более приличной, чем домик скромного, не слишком процветающего крестьянина в Андалузии. Она заметила его еще с площади, на которой столпилось много народа. Рыбак-галисиец торговал свежими крабами и омарами, которых поймал на рассвете этого дня. Вдыхая их запах при такой сильной жаре, Магдалена усомнилась в правдивости его зазываний. Два таинца, темная кожа которых блестела от пота, знаками изъяснялись с торговцем из Гуэлвы, пытаясь получить несколько нитей бисера в обмен на медный браслет.

Один торговец дешевой кумачовой одеждой из хлопка завлекал таинскую женщину своим товаром и жестами назначал ей цену. Потасканная шлюха из Барселоны демонстрировала свои прелести прямо на берегу, фланируя от одной группы праздных моряков к другой. Несколько индейских женщин бесстрастно сидели за грудами ямса и папайи, желая получить дешевые безделушки в обмен на еду. Свиньи хрюкали, а цыплята пищали и как бешеные носились по переполненной площади, добавляя еще шума и помета этому и без того хаотичному и зловонному месту.

Аромат хлеба из кассавы, этого грубого сухого пирога, сделанного из измельченных корней маниока, щекотал ее ноздри. Ей не нравились этот кислый вкус и рассыпающаяся консистенция, но на Эспаньоле это заменяло пшеничный хлеб. Магдалена увернулась от пары собак, яростно преследовавших дрожавших цыплят, и подошла поближе к женщине, чтобы посмотреть, как она кладет пироги из кассавы на горячие угли, орудуя грубой деревянной лопаткой.

К ней подошли двое солдат, небрежно одетых в просторные льняные рубашки и кожаные рейтузы. Один, с тусклыми темными волосами, цвет которых не поддавался описанию, грубо схватил ее за косу и потянул к себе. Она чуть не задохнулась от его смрадного дыхания. Его спутник улыбнулся, обнажая пеньки гнилых коричневых зубов на изрытом оспой лице.

– Что тут у нас, Хуанес? Новенькая из Кастилии? Посмотри-ка на волосы! Говорят, у королевы такие же рыжие волосы, как эти, – сказал ее обидчик приятелю.

Хуанес слегка покачнулся влево, а потом снова приложился к бурдюку, который держал в своей замызганной лапище.

– Давай спросим, какую цену она назначит, чтобы обслужить нас обоих, но только пускай не мнит о себе слишком много. Она не королева.

– Но я придворная, ты, паршивый остолоп! Отпусти меня, а не то брат адмирала отрубит твои грязные руки и ты не сможешь держать окровавленными обрубками свой бурдюк.

Хуанес отступил назад: его пропитанные вином мозги смутно уловили шелестящий выговор образованной знатной дамы, но захватчик решил не так просто расстаться со своим трофеем.

– Она всего лишь шлюха, как и все прочие, что приезжают на кораблях из Кадиса и Палоса, – убеждал он приятеля, дерзко шаря рукой по ее груди.

Повинуясь природному инстинкту, Магдалена с отвращением пнула его в голень своей остроносой туфлей. Когда он немного ослабил хватку, выругавшись от изумления, она оттолкнула его и нервно потянулась к кинжалу, висевшему у нее на поясе.

Хуанес, у которого к этому времени прояснилось в голове, увидел сверкнувшее лезвие и отпрянул назад, но его соотечественник Альфредо снова с ворчанием попытался схватить ее:

– Ты что, не можешь разоружить маленькую потаскушку?

Она вывернулась и ударила его своим оружием. На руке Альфредо сквозь грязь просочилась кровь – сквозь то, что когда-то было рукавом белой льняной рубашки. Это привело в действие Хуанеса, который обхватил ее одной лапищей, прижимая ее руки к бокам, и на мгновение сковал руку с кинжалом. В это мгновение она пнула его в ногу и рванулась, лишив его равновесия, так что они оба упали на пыльную красную землю. Он оказался внизу, а она наверху. Альфредо оказался на ней как раз в тот момент, когда Хуанес ослабил хватку, но она снова выбросила вперед кинжал и на этот раз открыто ударила его в грудь, прежде чем он попытался разоружить ее.

К этому времени собралась толпа полюбоваться зрелищем. Несколько местных проституток подбадривали ее, в то время как два палосских моряка бились об заклад, кто из солдат Маргарита первым овладеет ею.

Вдруг с края толпы донесся крик, и Бартоломе Колон, меча громы и молнии, ворвался в плотное кольцо зевак, расталкивая мужчин и женщин. Он держал меч наготове, но мог убить без его помощи одним только взглядом налитого кровью лица.

Альфредо отпрянул от Магдалены, прижимая окровавленную руку к раненой груди. Он дрожал от ярости, смешанной со страхом. Магдалена отшатнулась от мерзкого зловония Хуанеса, стараясь глотнуть воздуха, а Бартоломе тем временем позвал двух охранников из губернаторского дома, чтобы бросить этих мужчин в тюрьму.

– Донья Магдалена, ваша страсть к приключениям не приведет к добру. Вам надо было дождаться меня. Я предупреждал вас, насколько это грубый город.

Он помог ей подняться, а двух солдат повели прочь, подгоняя кончиком меча. Она не удостоила их взглядом, но посмотрела на свое разорванное платье, измятое, истерзанное, покрытое пылью и залитое кровью. Она тщетно попыталась разгладить его, а потом привести в порядок спутанные волосы. И в этот миг незнакомый голос заставил ее рывком поднять голову.

– Похоже, Бартоломе, я не могу оставить ни одного из братьев своим заместителем на время моего отсутствия в Изабелле, иначе здесь начнутся бесчинства из-за смазливой девки.

Магдалена уставилась на высокого худощавою человека с седеющими рыжими волосами и пронзительными, с веселым блеском, голубыми глазами. Адмирал вернулся!

ГЛАВА 13

Магдалена стояла за дверью комнаты для приемов. Нервы ее были напряжены до предела. Она искупалась, вымыла волосы и вытерла их досуха, а потом заплела в них нарядную, украшенную жемчугом ленту. Она выбрала довольно старомодное платье из коричневого шелка с высоким вырезом, из которого были видны лишь оборочки ее белой льняной сорочки. Она надеялась, что Бартоломе будет думать, что под платьем у нее надет медальон с перстнем внутри.

Она подготовила обращение к адмиралу, в котором просила его позволить ей остаться на Эспаньоле. Магдалена не хотела ни слова говорить об Аароне, но боялась, что Бартоломе уже рассказал командору о ее любовнике и обругал ее. Если Кристобаль Колон – верный друг своего маршала, он быстро решит выселить ее из своих владений назад в Севилью и в монастырь. Глубоко вздохнув для смелости, она постучала в дверь, и сильный чистый голос приказал ей войти.

В отличие от плотного кряжистого Бартоломе его старший брат был худощавый и почти хрупкий, но светло-голубые глаза его смотрели зорко, а на лице, несмотря на пухлый рот, было суровое выражение. Мучительная болезнь суставов обезобразила его руки и вызвала небольшую сутулость прежде высокой и прямой спины, и все же он был самым представительным мужчиной, которого когда-либо встречала Магдалена.

– Добрый день, адмирал! – сказала она в ответ на его улыбку и приглашающий войти жест.

Кристобаль отметил, как она осмотрела большую комнату и на мгновение задержалась на ее защитнике Бартоломе.

– Добрый день, донья Магдалена! Вы выглядите намного лучше, чем утром, когда мы с вами увиделись в первый раз. Надеюсь, вы уже отошли от этой… гм… стычки?

Магдалена почувствовала, как щеки ее запылали, «Ну и способ встретить человека, v которого в руках моя судьба!» – подумала она.

– Со мной всев порядке, благодарю вас, адмирал Колон.

– Ты увидишь, что донья Магдалена – в высшей степени находчивая молодая женщина, Кристобаль, – сухо заметил Бартоломе.

Я желал бы, чтобы она не рисковала жизнью ради грубых и опасных солдат и других еще более неприятных жителей Изабеллы, – с легким укором глядя на Магдалену, произнес адмирал.

Я попыталась пройти в госпиталь доктора Чанки через площадь. Думаю, здесь много больных, а я умею за ними ухаживать.

Кристобаль посмотрел на нее с откровенным изумлением, потом на липе его отразилось огорчение.

– Верно, донья Магдалена, вы как придворная дама не захотите заниматься такой трудной и опасной работой? Бартоломе больше часа провел здесь, изо всех сил стараясь избежать объяснений, почему вы все-таки здесь. Это не похоже на Севилью.

– Но это предпочтительнее, чем монастырь сестер-доминиканок в Мадриде, адмирал, – решительно ответила Магдалена. – Я в большом долгу перед вашим братом, а теперь прошу и вашего снисхождения.

Она стала рассказывать о своем недолгом, но принесшем ей несчастье пребывании при дворе и закончила согласием отца отправить ее в этот ужасный монастырь. Однако она ни словом не упомянула о своей помолвке с маршалом адмирала.

– Я не хочу возвращаться в Кастилию, чтобы никогда, пока я жива, не видеть моего отца, – закончила она.

Говоря о безнравственности и ревности, Магдалена расхаживала перед большим длинным открытым окном, которое выходило на площадь. Когда она закончила говорить, Бартоломе предложил ей бокал вина и выдвинул большой тяжелый стул, чтобы она села. Она с благодарностью приняла и то и другое, а глаза ее метнулись к высокому худому человеку, который настойчиво и обеспокоенно смотрел на нее.

– Я могу понять, почему вы захотели оставить Валладолид и даже Испанию, но для того чтобы предпринять такое неправдоподобное приключение, наверняка есть какая-нибудь более веская причина, У вас нет никакого родственника, который мог бы устроить для вас брак?

Магдалена опустила глаза, мысли закружились у нее в голове. «Пожалуйста, Бартоломе, не говорите ему!» – мысленно взмолилась она. Потом она поглядела в честные глаза адмирала и сказала:

– У меня нет больше родных – по крайней мере, никого, кто осмелился бы перечить Бернардо Вальдесу. Видите ли, мой отец – крестоносец святой палаты в Севилье.

Колон стал постукивать пальцами по грубому деревянному столу.

– Это самый опасный враг, с кем только можно скрестить шпаги, – пробормотал он и бросил многозначительный взгляд на густо покрасневшего Бартоломе.

– Есть очень простое решение всех наших проблем, – очень осторожно начал Бартоломе.

– Да, есть, – вмешалась Магдалена. – Я не принесу вам хлопот. Я выросла в деревенском поместье моих родителей под Севильей, привыкла к тяжелой работе. Я могу ухаживать за больными людьми, животными. Я буду хорошей поселенкой в Изабелле, – Она смотрела на него огромными умоляющими глазами.

– Вы красивая, знатная молодая женщина, и само ваше присутствие в таком месте уже создает трудности, донья Магдалена, – мягко упрекнул ее Колон. – Вам уже пришлось столкнуться с неприятностями сегодня утром, а ведь вы находитесь в Изабелле всего три дня. Мой младший брат дал мне понять, что вчера за столом все были в высшей стелены поражены, включая самого Диего. Среди моих людей начнется вражда. Я не могу этого позволить. Вы должны сделать выбор и выйти замуж за одного из них, в противном случае я буду вынужден отправить вас назад, в Севилью, несмотря на то что это трудное для меня решение, – тихо скачал адмирал.

Магдалена посмотрела на его заботливое, но суровое лицо и поняла, что он хочет сказать.

– Но я не люблю… ни одного из… О, простите меня, я весьма польщена вниманием всех господ, которые были ко мне так добры, но я не хочу выходить замуж ни за одного из них, даже за вашего брата Диего.

– Скорее всего, вам следует повиноваться влечению сердца, Магдалена, – подсказал Бартоломе. – Несмотря на его ослиное упрямство, вы все равно любите его, ведь так?

Глаза Магдалены потемнели от боли. Она покачала головой, а горло ее сжал комок, так что она не могла говорить.

Кристобаль перевел взгляд с расстроенной молодой женщины, сидевшей перед ним, на Бартоломе.

– Кто этот человек, за которого молодая госпожа должна была выйти замуж? – спросил он своего брата тоном, выдавшим их прежний разговор.

Магдалена обручена с твоим маршалом Диего Торресом. У нее фамильный перстень его отца. Я привез ее сюда, чтобы она вышла замуж за Торреса, но когда мы вызвали этого молодого дурака, он отказался. – Бартоломе помолчал немного, ему не хотелось и дальше бередить рану Магдалены, по он понимал, что должен говорить. – Торрес живет среди таинцев.

– Я знаю. Я отправил его с ними, когда мы почти два года назад высадились в Сан-Сальвадоре. – Потом адмирала словно молнией пронзило, он все понял и посмотрел на Бартоломе, чтобы найти в его глазах подтверждение. Разумеется, он не может быть связанным с таинской женщиной и отрицать свои обязательства перед кастильской аристократкой после того, как она так рисковала…

После того что она рисковала, он даже отказывается от помолвки! – сердито перебил его Бартоломе. – Может, эти индейцы околдовали его, раз он ведет себя таким образом?

Кристобаль ладонью потер висок и промолвил:

– Этого я не ожидал от Диего Торреса. – Он нерешительно посмотрел на Магдалену. – За все время, что я провел с ним на корабле, он ни разу не упомянул об этой помолвке.

Магдалена опустила плечи и тихо произнесла:

– Обет был дан его отцом, Бенджамином, без ведома Диего. Он тогда как раз отплыл с вами сюда в первый раз. – Она залилась краской, полностью уничтоженная, и вспомнила неприятную сцену с Бенджамином и еще каким ужасным способом его сын отрекся от нее перед Бартоломе и Диего Колонами.

– Этот щенок совратил ее в доме своего отца. Когда Бенджамин Торрес обнаружил правду, он приехал к Магдалене в Палос, чтобы обвенчать их до путешествия, но госпожа отказалась принуждать его. Торрес-старший оставил ей залог. Покажите адмиралу кольцо, Магдалена, – тихо попросил Бартоломе.

Магдалена встала и посмотрела сначала на Бартоломе, потом на Кристобаля и затем спокойно сказала:

– Я не могу этого сделать. Вчера вечером, когда я вернулась к себе в комнату, Диего находился там, поджидая меня, и отобрал кольцо.

Бартоломе сжал рукоятку шпаги и выругался.

– Это его кольцо. Он отказался поверить, что Бенджамин оставил мне его в залог. Я не стану принуждать его жениться на мне, – произнесла она и отвернулась к окну. Спина ее была прямая и неподвижная.

– А я не позволю ему бесчестить вас. Как он осмелился проникнуть в дом губернатора и в вашу комнату? – в ярости выкрикнул Бартоломе.

Ты удостоверился, что это действительно родовое кольцо Торресов? – спросил Кристобаль Бартоломе.

– Да. Я внимательно осмотрел его. Иначе для чего бы он стал так рисковать? Он забрал бы его, когда госпожа показала ему кольцо в первый раз, но я под угрозой меча заставил вернуть его, – мрачно добавил Бартоломе.

Подобие улыбки коснулось губ Кристобаля, как только он представил себе, как его высокомерного молодого маршала силой заставляют вернуть кольцо. Диего Торресу не нравится, когда его заставляют делать что-нибудь силой. Потом лицо адмирала посуровело.

– Вы говорите, ваш отец крестоносец в Севилье?..

Она обернулась, пронзив обоих мужчин ледяным взглядом:

– Да, Бернардо Вальдес выдал Бенджамина Торреса инквизиции – Он продал свою душу за богатство и власть. Я предпочла, чтобы он был мертв.

– И Диего Торрес обвиняет вас с грехах вашего отца. Я начинаю понимать, – сказал адмирал и медленно кивнул – он уже принял решение, в каком направлении следует действовать.

Три дня спустя Аарон расхаживал по полу, мучаясь от непривычно жаркой и тесной одежды, которую он был вынужден надеть ради встречи с адмиралом. Он небрежно коснулся рукоятки своей шпаги, посмотрел на сапфировое кольцо на пальце, потом на Колона. Два голубых взгляда яростно перекрестились.

– Я не женюсь на ней, – откровенно заявил он.

– Я тоже! – сказала Магдалена, Она встала, ее юбки взметнулись с бешеным свистом.

Колон переводил взгляд с Аарона на Магдалену.

– Тогда, донья Магдалена, выбирайте другого. Любого мужчину благородного происхождения и хорошего воспитания среди живущих в Изабелле. Я знаю многих, кто почел бы за честь вступить с вами в брак. Вам надо лишь выбрать одного, а я присмотрю за остальными.

Он подождал немного, чувствуя, как между молодыми людьми, стоявшими перед ним, растет напряженность. Какими бы ни были его чувства к Магдалене Вальдес, Диего Торрес желал ее, а она – его. Пресвятая Дева, между ними пробегали искорки огня, подобно тем искрам, что проносились по оснастке корабля перед вспышкой молнии!

Магдалена почувствовала на себе взгляд адмирала. Этот человек умел сострадать, но его трудно было свернуть с намеченного курса. Аарон пронзал ее тяжелым, потемневшим от ярости взглядом. Что было ей делать? Выйти замуж за бедного, слабого Диего Колона? Или Мозена Маргарита? Или Алонсо Хойеду? Уж лучше вернуться и войти в холодную, как колодец, келью монастыря!

Она сделала несколько шагов, потом резко остановилась. Ее кулаки, спрятанные в складках юбки, сжались. Она обернулась и обратилась лицом к адмиралу и его надменному маршалу.

– Я сделала выбор. Я выйду замуж за Диего… Торреса. Я могу поклясться какой угодно клятвой, чтобы доказать, что Бенджамин дал мне это кольцо в залог помолвки с его сыном, – сказала она, указывая на сапфировое украшение на фамильном гербе перстня, что сверкал на пальце Аарона. Она хладнокровно, не дрогнув, выдержала его стальной, исполненный презрения взгляд.

– Ты могла околдовать моего отца, но предупреждаю тебя, Магдалена, я не такой мягкий человек, каким был он, – сказал Аарон, жаля каждым словом.

Аарон метался, словно лев в клетке, перед Кристобалем и Бартоломе, после того как Магдалена попросила разрешения удалиться.

– Вы просите слишком много, если добавить и то, что уже приказали мне, – напряженно сказал он.

Какая тягостная обязанность – жениться на красивой, богатой, знатной женщине, которая обожает тебя! Ты слишком мнишь о себе, Торрес, – рассерженно сказал Бартоломе.

Кристобаль поманил брата к себе я подал ему знак сесть и остудить свой пыл.

– Я понимаю, что ты заботишься о сестре касика и ее ребенке, но ты же сам говорил, что среди этих людей не считается предосудительным, если незамужняя женщина вынашивает дитя. Гуаканагари не станет обвинять тебя, если ты женишься на женщине своей расы. Если тебе трудно с таинцами, ты можешь принести больше пользы, заняв пост, освобожденный Маргаритой.

– Маргарит отплыл в Кастилию вместе с братом Буилом и кучей других баламутов. Они наверняка сделают дурной доклад их величествам, как плохо управляет Эспаньолой семья Колонов, – вставил Бартоломе.

– Мозон Маргарит – наушник короля, а брат Буил, без сомнения, доложит королеве, что таинцы отказываются принять христианство и настроены враждебно, – устало заметил Кристобаль.

– Это ерунда. Мы прекрасно обойдемся без Маргарита и Буила. Брат Пэйн искренне интересуется обычаями таинцев и может принести больше пользы, чем этот благочестивый осел Буил, – ответил Аарон.

– Тем не менее этот благочестивый осел, как ты выразительно описал его, имеет влиятельных друзей при дворе. Я сегодня получил несколько тревожных распоряжений от их величеств. Они интересуются, как я поддерживаю порядок на Эспаньоле. Король спрашивает, почему мы отправили в Испанию так мало золота. – Адмирал посмотрел на Аарона с откровенной мольбой. Я всегда мечтал о том, чтобы ты был моим комендантом.

Бартоломе встал и устремил свой самый устрашающий взгляд на Аарона.

– Мы в любое время можем дождаться королевского инспектора, который прибудет сюда из Кадиса.

– Я предпочел бы сохранять мир, выгодно торговать с таинцами, пока не прибудет следующая каравелла. Те касики, которые не примул покровительства короля и королевы, должны быть покорены, а людей Гуаканагари надо защитить. Ты человек, пользующийся наибольшим уважением среди таинцев и колонистов, Аарон. Я прошу тебя стать комендантом и жениться на госпоже Магдалене. – Адмирал выждал, пронзая Аарона своими бледно-голубыми глазами.

Аарон, нахмурившись, повернулся и посмотрел адмиралу в глаза:

– Выходит, вы совсем не ославляете мне выбора. Я должен принять свою невесту и остаться здесь, в Изабелле. И когда же должна состояться свадьба?

– Вы займете мое жилище, сказал Бартоломе. – Это маленькое здание, построенное из твердого красного дерева, с тростниковыми стенами, в нем будет удобно в жаркий период. А когда придет сезон дождей, то, если мы сможем держать в руках колонистов и заставить их работать, для всех нас будут построены каменные дома, сказал Бартоломе с вызовом в голосе. А пока я с моими братьями могу разместиться здесь.

– Что касается свадьбы, – более деликатно добавил Кристобаль, – я думаю, лучше всего вызвать брата Пэйна и попросить его уладить дело как можно быстрее, чтобы предупредить возможные раздоры среди других поклонников госпожи.

На устах Аарона заиграла веселая улыбка.

– Вы уже все решили! Мы поженимся и ляжем в постель в ту же ночь. И я буду связан с Магдаленой на всю жизнь, но в то же время я должен видеться с Гуаканагари и с Алией, Кристобаль. Тебе выгодно, чтобы мне как можно больше доверяли за пределами Изабеллы, если ты хочешь, чтобы я был твоим комендантом.

– Поверю тебе на слово, Аарон. Но ты должен понять, почему так необходима твоя свадьба: тебе надо появиться здесь, в поселке, с женой, прежде чем ты вернешься в свой старый дом среди таинцев, – сурово сказал Кристобаль.

Аарон улыбнулся еще шире, но глаза его не смеялись.

– Значит, всего лишь за неделю Магдалена умудрилась натворить такой же переполох среди мужчин Изабеллы, как в Севилье.

Она упрямая, красивая и, о да, – осторожно согласился Кристобаль, – с ней вечно что-то случается.

– Например? – подсказал Аарон.

– Она хотела помочь доктору Чанке в госпитале и, пока переходила площадь, подверглась нападению двух пьяных солдат, – вставил Бартоломе. – Госпожа в этом не виновата.

Аарон откинул голову и невесело засмеялся.

– Когда я встретил ее в первый раз, на нее тоже напали два ничтожных щенка из топей Гвадалквивира. Мне пришлось убить их, – мрачно добавил он. – Наверное, надо было им позволить овладеть ею!

– Я думаю, она прекрасно защитила себя кинжалом, прежде чем Бартоломе пришел к ней на помощь, – сказал Кристобаль, вспоминая растерзанную, но сильную девушку и двух съежившихся, забрызганных кровью мужчин, которые до сих пор находились в тюрьме поселения. Невольно на его лице появилась легкая улыбка. Интуиция, которая никогда не подводила его во время плавания, теперь, похоже, не подвела и здесь, на суше. Брак между этими двумя был единственным правильным решением.

Монах брат Рамон Пэйн был ученым человеком, который восхищался культурой индейцев и, скорее всего, из-за своего сочувствия к ним не справился с задачей – привлечь таинцев к христианскому Богу и отвратить их от земи. Он очень вовремя оказался под рукой, чтобы устроить свадьбу Аарона с Магдаленой. Маленький нервный священник сразу же понял, что обряд совершается в соответствии с желанием адмирала, но не его участников. На краткой церемонии присутствовали только Кристобаль и Бартоломе Колоны. Едва успели высохнуть чернила на брачных контрактах, как его, Пэйна, отправили восвояси. Он озадаченно покинул резиденцию губернатора, чтобы продолжить изучение религии и обычаев среди таинских жителей Изабеллы.

Адмирал по-отечески поцеловал бледную невесту, потом попросил ее вернуться в комнату, а сам поговорил с ее новоиспеченным угрюмым мужем.

Магдалена посмотрела на Аарона: он был такой чужой, такой суровый, словно место любимого веселого человека с золотистыми волосами, которого она обожала столько лет, занял какой-то незнакомец. «Он ненавидит меня, а я все равно люблю его», – подумала Магдалена.

Она выжала из себя трепетную улыбку адмиралу и Бартоломе, а потом вышла в зал, чтобы дождаться своего мужа и разделить с ним любовные утехи.

Оказавшись в комнате, она съежилась на большой деревянной кровати, словно ища в ней убежище и стараясь не разрыдаться.

– Ты вступила в сделку, – прошептала она, – а теперь надо с этим жить.

«Но будет ли Аарон Торрес жить с ней? Или он повернется к ней спиной и отправится в глубь острова, как это сделал Франсиско Ролдан?»

Когда ее толкали сделать зловещий выбор, Магдалена разрывалась, не желая жить мнимой семейной жизнью с человеком, который презирал ее, и в то же время она отчаянно пыталась удержать его.

«Я по-настоящему должна быть его женой, иначе отец сможет упрятать меня в монастырь», – рассуждала она. Сердце ее кричало: «Ты должна заставить его полюбить тебя! Все остальное не имеет значения».

Она подошла к потертому кожаному сундуку, который вместе с ней пересек широкую Атлантику. Опустившись на жесткий каменный пол, не обращая внимания на свое любимое бледно-золотистого цвета платье, она открыла сундук и стала копаться в немногочисленных сокровищах, которые ей удалось тайком вывезти из Кастилии. Руки ее задержались на томике стихов на латыни – это был любимый дар Бенджамина, потом она быстро перебрала стопку шелковых и парчовых накидок и платьев, льняных нижних сорочек и кружевных мантилий для волос. Она докопалась до дна сундука и вытащила аккуратно свернутый в трубку, снабженный печатью документ. Написанный рукой Бенджамина, он удостоверял ее невинность, которую она так глупо и бессмысленно отдала его сыну. Это могло доказать Аарону, что она не такая, как ее мать. С самого начала он решил, что она низкая, испорченная, но здесь содержится доказательство его ошибочного суждения о ней.

Разворачивая свиток в руках, Магдалена раздумывала, что делать дальше. Он отказался поверить ее рассказу, как у нее оказалось кольцо-печатка его отца. Он даже обвинил ее в том, что она околдовала Бенджамина. Вполне возможно, что такой гордый и упрямый человек, как Аарон Торрес, может швырнуть ей ото в лицо и вновь обвинить ее в том, что она обманом заставила Бенджамина написать это. И все же, сгорая от желания завоевать его любовь и доверие, Магдалена понимала, что должна попробовать убедить его в том, что она принадлежала только ему, и никому больше, и что она никогда не позволяла ни одному мужчине касаться ее так, как это делал Аарон.

Вздрогнув, она вспомнила омерзительные руки короля Фердинанда, грубо лапавшие ее, его хихикающий, вкрадчивый голос, когда она упрашивала его оставить ее в покое. Но она не могла помыслить даже о таких честных поклонниках, как Диего Колон, которые предлагали ей руку.

– У меня будет Аарон, или никто другой, черт побери!

Она встала, положила документ на маленький столик возле окна и стала ждать своего мужа.

Магдалена услышала, как во влажном вечернем воздухе раздался легкий стук поднимаемой дверной щеколды. В комнату вошел Аарон, не утруждаясь вежливо постучать и не сказав ни слова в приветствие. Он видел свою невесту всего час, не более, и заметил ее красивое, с золотой нитью платье, каштановые локоны, цветом напоминающие сладкие темные вишни, что созревают андалузской весной. Этот мир был для него потерян навсегда, и все же здесь стояло его олицетворение – весь колдовской соблазн, вся его порочность. Он пытался сосредоточиться на ненависти к ее отцу, к ее всему, что он собирался уничтожить, но все равно он страстно желал ее. И будь она за это проклята!

Прикажи слугам перенести все, что надо, в наш новый дом. Бартоломе любезно отдал нам свой дом, чтобы мы могли лично отпраздновать завершение нашей свадьбы. Похоже, все приличия соблюдены. Мы должны умиротворить твоих ссорящихся поклонников, изображая завтра утром влюбленную супружескую пару. Как ты думаешь, нам это удастся, госпожа? – Он стоял возле двери.

– Ничего хорошего не выйдет, если ты побоишься подойти ко мне поближе, Аарон, – прошептала она, стараясь преодолеть невидимые преграды, стоящие между ними. Она выговорила эти слова непринужденно, хотя внутри у нее все дрожало.

– Ты думаешь только об одном, Магдалена. Я восхищаюсь тобой из-за этого. Ты преследуешь меня с той самой встречи в топях, нет, еще при дворе короля, когда мы были детьми. Почему? Почему меня? – спросил он и подошел к ней. Стоя рядом, он вдыхал сладкий апельсиновый аромат ее духов. – Когда-то моя семья была богатой и влиятельной, но сейчас… – Он обескураженно замолчал.

– Наверное, все очень просто, Аарон, – с придыханием ответила Магдалена. Она подняла маленькую ручку и положила ее на его камзол, собираясь с мужеством, чтобы сказать ему все.

Но слова замерли у нее в горле, когда он произнес:

– Ты так же откровенно и чудовищно преследуешь меня, как Алия. Но, по крайней мере, таковы обычаи ее народа, и это извиняет ее.

– Это твоя любовница, которую ты так любишь, что ради нее стал голым дикарем? – спросила глубоко уязвленная Магдалена. У каждого моряка была женщина-туземка, пока они находились вдали от дома. И с какой стати было ожидать, что Аарон отличается от других мужчин? И все же какой-то инстинкт заставил ее спрашивать дальше. – Ты говоришь, я такая же чудовищная женщина, как она. Но какими же она обладает добродетелями, которых нет у меня, раз ты предпочитаешь ее? Она красива?

Он понял, что она ревнует, а ее обман и то, как она обошлась с его жизнью, вызвали у него холодную улыбку.

– По-своему Алия так же красива, как ты, хотя сейчас она не такая стройная, потому что носит ребенка.

Магдалена почувствовала, как у нее застыла кровь.

– Она носит твоего ребенка?

Он с деланным равнодушием пожал плечами:

– Я не узнаю этого, пока ребенок не родится. Пока я отсутствовал, у нее было два любовника-таинца.

Гнев разгорячил ее застывшую было кровь, и она жарким потоком потекла по венам.

– И ты все еще живешь с женщиной, которая изменяла тебе, пока тебя не было? Она беременна, и ты не знаешь, твой ли это ребенок? – в ярости закричала она.

– Не тебе, Магдалена, судить Алию. Ее народ не так ценит женское целомудрие, как наш. – Он видел, как ее пальцы изогнулись наподобие когтей, и схватил оба ее тонких запястья, не давая ей поднять руки к его лицу. – Тебе не нравятся напоминания о тех, с кем ты развлекалась, не так ли?

Она боролась с его руками, ругая его словами, которыми мальчишки-конюхи награждали мулов и быков на улицах Севильи.

Он завел ее запястья за спину, крепко захватив их одной рукой, другой прижал ее к своему телу.

– Наверное, это ответ на мой вопрос. Ты была настолько опозорена при дворе своим распутством, что ни один знатный человек не взял бы тебя замуж? Ты обманула Бартоломе, чтобы сбежать от какого-нибудь больного, старого развратника?

– Любой мужчина – больной, старый, безобразный, как жаба, и вонючий, как козел, – любой мужчина будет менее отталкивающим, чем ты! – закричала она и пнула его своей мягкой парчовой туфелькой, изо всех сил стараясь не выдать себя слезами. Слезы! Он не стоит ни одной ее слезинки. – Я убью тебя и останусь вдовой. Это наверняка удовлетворит проклятые понятия о приличиях адмирала!

– Думаю, нет. Я все еще дорожу жизнью, хотя прошедший год вызывает у меня удивление, почему это так.

– Тогда отошли меня назад в Севилью – я с радостью пойду в монастырь!

Он усмехнулся:

– Опять старые сказки. Оставь эту скорбную повесть. Я не Бартоломе и не этот тщеславный юноша – Диего.

Она прекратила борьбу.

– Ты не веришь, что королева изгнала меня? – изумленно спросила она, – огромная стойкость человека, которого заставляют что-то делать против его воли, всегда видна. Я думала, что ты заблуждаешься. Я не стала бы лгать, Аарон. Ты только отправь меня назад ко двору. Королева Изабелла избавит тебя от этого бремени!

– Наконец-то ты окончательно поняла, что я не руководствуюсь обманом и не отказываюсь от сделки. Слишком поздно расторгать твой договор, Магдалена. Адмирал ни за что не позволит тебе отплыть назад, а оставшись здесь, ты потеряла все другие возможности поймать меня в ловушку. Ну, – ухмыльнулся он, – поскольку я теперь связан с женой, то буду вести себя как муж.

С этими словами он наклонился и поцеловал ее, дико впиваясь в ее рот и сжимая ее в объятиях так, что у нее захрустели кости.

Марсель, Франция, лето 1494 года

Исаак Торрес сидел за огромной полированной ореховой доской, которая служила ему письменным столом и просто столом, и не замечал пышной обстановки просторной комнаты. Он скомкал письмо и растер сургучную печать, бывшую на нем, в порошок. Печать была украшена гербом католических королей, как они теперь себя именовали. С яростным проклятьем он швырнул письмо в тяжелый гобелен, висевший на дальней стене, поднялся с места и принялся расхаживать по комнате.

В этот момент вошла Руфь, держа на руках Оливию – маленькую дочь Анны, за которую они заплатили целое состояние, чтобы им помогли тайно вывезти ее из Севильи, пока ее отец Лоренцо был при дворе. Кудрявые золотистые волосики ребенка были взлохмачены, широко раскрытыми глазенками девочка смотрела на своего любимого дядю-дедушку Исаака, удивляясь, отчего он так сердится. Руфь отдала Оливию служанке, успокаивая ребенка нежным поцелуем и обещанием дать ей попозже сластей. Потом она закрыла дверь и повернулась к мужу.

– Что тебя так расстроило? Известия о сыне Матео? Наш барселонский агент уже много недель ничего не сообщал о нем, тревожно сказала она.

Исаак уселся в одно из больших кресел, расположенных по обеим сторонам медного маленького столика. Он поманил ее к себе, она подошла и опустилась в кресло напротив него.

– О внуке моего брата нам ничего не известно – ни дурного, ни хорошего, но этот – этот предатель! – Он посмотрел на скомканное письмо, валявшееся на полу. Его голубые глаза сверкали яростью. – Мне надо найти способ обратить жадность этого ублюдка Трастамары в свою пользу.

– Письмо от короля Арагоны? – Лицо Руфи покрылось восковой бледностью. – Он может навредить нам здесь? Я думала, мы в безопасности.

Он погладил ее по руке:

– Мы в безопасности, насколько это возможно для евреев. Сейчас, пока у нас достаточно средств, нам никто не будет мешать в беспокойной стране короля Карлоса. Он и наш прежний суверен всегда наступают друг другу на горло.

– Тогда почему король Фердинанд написал тебе? – слабым от страха голосом спросила Руфь.

Исаак встал и снова заходил по комнате, ударяя мясистым кулаком по ладони другой руки.

– Он хочет получить долю от поместий моего брата! Похоже, святая палата и се чиновники обманывают короля. У Фердинанда прекрасное окружение! – с жестким сарказмом произнес он.

Руки Руфи взметнулись к горлу: ей показалось, что сердце ее подпрыгнуло туда.

– Как он может сделать такую чудовищную вещь?

– Ха! – усмехнулся Исаак, глядя на раскрошенный сургуч на своем столе. – Я слышал от нескольких наших друзей, которые убежали – кто в Неаполь, остальные сюда, во Францию, – что Трастамара недоволен инструментом смерти Торквемады – палата обманывает его при дележке богатств! Но, – добавил он, проведя своими сильными короткими пальцами по волосам, – это может поработать на нас. Я могу сказать ему, где находится каждый мараведи, которым обладал Бенджамин, но за плату.

Он взглянул на Руфь:

– Ты слишком переживаешь за Аарона, который находится так далеко с генуэзцем. Я… я не говорил тебе, но через моих агентов месяц назад я получил от пего письмо. Я не хотел беспокоить тебя. С ним все в порядке, – быстро добавил Исаак, увидев, что она побледнела, – но он собирается скопить достаточно денег в Индии, чтобы вернуться и убить Бернардо Вальдеса.

У Руфи перехватило дыхание:

– Нет! Его убьют!

– Я отправил ему записку, что сам повидаюсь с Вальдесом. – Холодная удовлетворенная улыбка расползлась по лицу Исаака Торреса. Он снова уселся рядом с женой. – Похоже, этот коварный арагонец поможет мне выполнить обет Аарона. – Он достал письменные принадлежности и яростно заработал пером, а Руфь с тревогой на лице следила за ним.

ГЛАВА 14

Изабелла, Эспаньола, лето 1494 года

Магдалена смотрела на огромное возвышение, которое служило кроватью в их новом жилище. Матрас был толстый, набитый мягким хлопком, а размер его позволял легко разместиться двоим. Она перевела взгляд на мужа. После того дикого поцелуя в губернаторском дворце он дал ей всего несколько минут, чтобы она собрала свои разбросанные пожитки. Она быстро завернула скрепленный печатью документ Бенджамина в плащ и бросила его в сундук. Позже она более тщательно спрячет его. «Может, я уничтожу его». И все же какое-то чутье – слабый проблеск надежды – приказывало ей хранить документ, даже если она не собиралась показать его этому ослепленному, надменному незнакомцу, с которым она вступила в брак.

Суетившиеся вокруг слуги-таинцы принесли ее вещи и под руководством Аарона расставили в маленьком доме, который с самого начала Бартоломе взял себе в собственность. В деревянном домике было несколько окон, его окружали пальмы и роскошный жасмин, что создавало ощущение уединенности, хотя домик и так находился на окраине Изабеллы. Натиску заката сопротивлялось мерцание единственной свечи. Жужжание насекомых и пение птиц, доносившиеся из джунглей, немного пугали, но это был сладостный испуг.

– На сегодня довольно, благодарю тебя, Аналу, – на таинском сказал Аарон, отпуская слугу. Улыбнувшись супружеской чете, он быстро ушел. Аарон повернулся к жене. – Ну как тебе обстановка? Это не Альгамбра и не Алказар.

– Дом волне удобный. Не хватает только общества, – колко ответила она и подошла к маленькому столику, где их ожидал скромный ужин, состоявший из холодной жареной утки, хлеба из кассавы и сочных фруктов. Она взяла кусочек сладкой дыни, но показалось, что у нее во рту зола.

– Нет аппетита? – спросил Аарон, вставая за ее спиной так близко, что она ощущала его дыхание у себя на шее. Он вдохнул в себя ее свежесть и почувствовал, как между ними растет напряженность, он не ощущал подобного ни с какой другой женщиной, даже с Алией.

Магдалена вздрогнула от прикосновения его пальцев к руке.

– Ты привез меня сюда и сдержал свое слово перед адмиралом. Нет необходимости идти дальше, – с мольбой произнесла она, понимая, что все это тщетно.

Я так не думаю. Если мне полагается иметь жену по приказу, то она и на самом деле станет ею, – тихо сказал он, поворачивая ее лицом к себе. – Не лги нам обоим, Магдалена, и не говори, что ты не хочешь меня.

Ее густые ресницы опустились, прикрывая темно-зеленые глаза.

– Да, Аарон, я не стану говорить, что не желаю тебя, но я не хочу, чтобы это было так.

– Ты, а не я затеяла эту игру, госпожа. А теперь ты должна играть.

Он убрал волосы с ее изящной белой шейки и нежно поцеловал ее. Губы его мягко, влажно и настойчиво пробирались к мочке ее уха. Он лизнул ее, укусил, а потом оставил ухо и стал мягко тереться губами о веки, спустился ниже, к губам. Он перебрал руками спутанные каштановые кудри, струившиеся у нее по спине.

Медленно, сами по себе, руки Магдалены потянулись к его плечам. Она прижалась к нему, а он в это время обводил языком ее губы. Она застонала, а может, это был он – она не могла сказать кто. Аарон все углублял свой поцелуй, язык его вдавливался жадно, сильно, почти ранил ее и в то же время приносил наслаждение. Он сейчас так же сильно обнимал ее, как и она. Они оба утратили представление о времени, месте и покачивались, как две растущие рядом пальмы, трепетавшие под нежным морским бризом. Наконец он оторвался от нее и, почти не дыша, подхватил на руки. Она прильнула к нему, а он прошел к кровати и поставил ее на нетвердые ноги.

Сними платье. Я могу впопыхах порвать его, а в ближайшее время у меня не будет возможности заменить его, – прохрипел он и стал быстрыми, грубыми движениями расстегивать свой камзол.

Какой-то миг она нерешительно стояла перед ним и смотрела, как он обнажает свое великолепное бронзовое тело с затейливой сеткой темно-золотистых волос на груди. На его гибком, крепком теле играли мышцы: он стянул с себя башмаки, а затем рейтузы. Потом предательский жар, что тлел у нее внутри, превращая се волю в воск, выплеснулся наружу. Глубоко, нервно вздохнув, она нащупала замысловатые застежки на своем платье и стала спускать его с плеч.

Аарон расправился с одеждой и встал перед ней, не сводя с нее глаз. Шитое золотом платье сверкающей горкой упало на деревянный пол, а Магдалена перешагнула через него, одетая лишь в мягкую тонкую льняную нижнюю сорочку. Она сбросила свои крошечные мягкие туфельки, а потом, чувствуя, как обжигают его глаза, замешкалась и посмотрела на него.

Опять та ранимость, незащищенность, которые все время терзали его мечты, заполнили ее лицо.

Он молча протянул руку к складкам ее сорочки и стянул ее через голову Магдалены, а она, как послушный ребенок, подняла руки, чтобы помочь ему. От ее белого тела у Аарона перехватило дыхание.

– Значит, ты уже приспособилась к жаре Эспаньолы и не носишь нижнего белья. Вскоре ты будешь ходить голой, как таинки. Смотри, не стань коричневой.

А это тебе понравится? Вопрос, похоже, сам слетел с ее губ. «Я не стану ревновать к его возлюбленной таите!» – подумала она.

– В последние несколько лет мне мало что нравится в моей жизни, – уклончиво ответил он, протягивая к ней руки. Он, задыхаясь, пробормотал проклятье, испытывая чисто животное удовольствие оттого, что провел рукой по округлостям ее грудей, потом дотронулся до ее гонкой талии и, спустившись ниже, провел руками по мягкому изгибу изящных бедер и выпуклых ягодиц. – Ты совершенна, да будь ты проклята! – резко сказал он, поднимая ее на руки.

Магдалена поддалась ему, чувствуя маленькую победу из-за того, что страсть заставила его изменить своей таинке. Он тоже был пленником этой странной и могучей силы, которая притягивала их друг к другу, несмотря на религиозные барьеры и раздираемые бурями океаны. «Это сама судьба», – смущенно подумала она и раскрыла ему губы для поцелуя. Его язык ворвался в нее жаркими, быстрыми толчками, которые с точностью воспроизводили то, что произойдет позже. Магдалена уже знала, чего ей следует ожидать, и полностью отдалась влечению страсти.

Они опустились на край кровати, потом упали на широкий мягкий матрас, покрытый богатыми прохладными шелками. Аарон лег на нее и продолжил свой поцелуй, а руки его тем временем блуждали по ее грудям и сводили с ума своей ловкостью; он брал их в ладони, ласкал, потом нежно пощипывал ее напряженные соски, пока она не выгнулась, идя навстречу этим легким, дарующим наслаждение прикосновениям. Когда оп привстал над ней и стал ласкать языком каждую грудь, обжигающий жар его губ заставил ее бесстыдно закричать.

Аарон посмотрел, как она бросила голову из стороны в сторону, крепко зажмурив глаза; открыв рот, она задыхалась, сгорая от желания. Она выгнулась, а ее шелковистый холмик неистово терся о его болезненно напряженную плоть. Он чувствовал, как она царапает ему спину, понимая, что ею движет отчаяние, как и им самим. Он перекатился на спину и, потянув ее за собой, водрузил на себя ее маленькое податливое тело. Их обоих поглотил, окутал медно-рыжий вихрь ее волос. Он взял ее бедра и хрипло прошептал:

– Поднимись, Магдалена!

Она покорилась, и вновь он стал терзать ее маленькие, абсолютно круглые грудки, которые свисали перед его лицом, как две зрелые сочные дыньки, умоляющие, чтобы их попробовали. Он перемещался от одной груди к другой, а она потихоньку, со всхлипами, постанывала. Потом он приподнялся и, сжав тонкую талию своими длинными изящными пальцами, приподнял ее и посадил на свой круто взметнувшийся жезл. Ее бедра с жаждой раздвинулись, и он медленно погрузился в пылающее блаженство.

Его резкий крик смешался с ее воплем, он заполнил ее собой, словно испытывая ее невероятно тугое влажное влагалище. Она чувствовала себя маленькой невинной девочкой, какой была чуть больше года назад, будто никогда раньше не знала мужчины. Вдруг в его сознание проникла мимолетная мысль, вызвавшая взрыв удовольствия. Сначала он нежно вел ее, упираясь в горячие скользкие глубины ее тела с постоянно нарастающим темпом. Возбужденная невыразимой жаждой, Магдалена следовала его ритму, все быстрее и резче двигаясь на нем. Ей хотелось закричать в голос о своем наслаждении и страсти. Потом он лег поверх нее, не прерывая ни на миг их волшебное, сладостное единение. Губы их слились, оп словно скрепил их крепкой печатью.

Она почувствовала, как он руками обнимает ее голову, и раскрыла губы, чтобы впустить туда его требовательный язык, который соединился с се языком. Он зарылся руками в ее локонах.

Они продолжали состязаться, растворившись в пламени страсти, а вскоре их влажные от пота тела скользили одно по другому, и ее нежная, шелковистая кожа терлась о его курчавые жесткие волосы. Магдалена упивалась бушующей стихией чувств и ощущений, от которых она так долю отказывалась и которые вернулись к ней теперь такими прекрасными.

Мой муж. Неужели она выкрикнула эти слова, когда ее охватили последние содрогания, принесшие пик облегчения? Губы Аарона были прижаты к ее горлу, он входил в нее собственным обильным извержением, добавляя восторга к ее оргазму и продлевая его, пока они оба не замерли, бездыханные, опустошенные, насытившиеся.

Магдалена с радостью приняла тяжесть его тела, покоившегося на ней, и крепко удерживала его. Ей не хотелось, чтобы закончился миг такого полнейшего слияния, хотя она и знала, что это должно произойти. Постепенно его дыхание стало ровным, и она почувствовала, как он оставил се лоно и скатился на спину. Она понимала, что это не только физическая потеря, и слова Аарона лишь подтвердили ее жестокие предчувствия.

Что ж, дело сделано. Ты моя жена, и ни твой отец, ни наш суверен, ни церковь не смогут расторгнуть наш брак, – Он говорил тихо, словно у него была заготовлена длинная речь и ему необходимо ее произнести и остудить таким образом свою кровь, которую она воспламенила. Он невидящим взглядом всматривался в грубые балки из красного дерева и соломенные плети на потолке, чтобы не видеть ее наполненные болью глаза. «Я не стану жертвой ее колдовства!» – подумал он. Эта мысль стучала у него в голове, и все же он трусливо почувствовал, как она молча отвернулась от него и свернулась в маленький беззащитный клубочек, как раненый котенок.

Чувство вины и злость боролись в Аароне. Он натянул на них обоих простыню. Потом он почувствовал необъяснимое желание приблизиться к ней, защитить ее своим телом. Он прижал ее спиной к своей груди, зарываясь лицом в мягком сладостном облаке ее волос.

Несколько мгновений они лежали очень тихо, каждый боялся дышать. Сон в конце концов завладел ими.

Аарон проснулся с первыми лучами рассвета, пробивавшимися туманно-золотыми полосками сквозь густую листву, обрамляющую окно. Он оторвался от мягкого тепла Магдалены и стал рассматривать ее, спящую. «Она такая нежная, такая беззащитная», – горько подумал он. Чувство вины стало терзать его при воспоминаниях о безудержной силе страсти, которая овладела ими в брачную ночь. Он осторожно коснулся ее, погладил своего врага, отвечая на такой невинный вид, который она искусно на себя напустила. Она была дочерью Бернардо Вальдеса, женщиной, которая сумела добиться привязанности его отца. Когда адмирал вынудил его жениться на ней, Аарон обещал себе покарать ее за то, что она преследовала его на Эспаньоле. Но вместо этого он снова поддался ее чарам. Годы уносились вперед мрачной чередой, а он все воссоздавал в памяти адский кошмар их свадьбы и не мог устоять и отказаться от своей жены, и вот теперь каждый раз испытывал мучительные приступы отвращения к себе.

Выпутав руку из ее каштановых прядей, Аарон тихонько встал с постели. Она была из семьи Вальдесов, а он поклялся уничтожить ее род – как Вальдесы уничтожили его родных.

– Адская свадьба, – прошептал он, потом открыл свой маленький кожаный баул и достал набедренную повязку и кожаные сандалии. Ему надо выбраться отсюда и обдумать свою задачу, чтобы найти какое-нибудь решение. Сейчас ему необходимо отдалиться от своей жены, и лучший выход – отправиться в деревню Гуаканагари и рассказать ему о своей женитьбе.

Магдалена зашевелилась, почувствовав, что оберегающее тепло Аарона исчезло. Она слышала, как он вставал с кровати, потихоньку бормоча какие-то ругательства себе под нос, медленно перевернулась и исподтишка наблюдала, как он идет через комнату. Его гибкое, мускулистое тело было великолепно.

Он двигался с волнующей грацией, не замечая своей наготы. И хотя поначалу темно-бронзовый цвет его кожи потряс Магдалену, теперь ей гораздо больше нравился его загар, чем бледность, так тщательно культивируемая европейскими аристократами, которые считали, что солнечные лучи вредны. На какой-то миг она мечтательно задержала взгляд на его чеканном профиле, на длинных локонах золотистых волос. Тело ее было напитано любовью, и это наполняло ее какими-то странно мирными ощущениями. Но потом, когда он стал надевать свою позорную таинскую набедренную повязку, настроение у нее испортилось.

– Куда ты идешь? – выпалила она обвиняющим голосом.

Он обернулся и посмотрел на нее, такую милую, взъерошенную ото сна. Она села посреди кровати, волосы струились по ее груди, как темное пламя, а глаза казались страдающими.

– Как это куда иду? Надо сообщить Гуакапагари – моему другу и лучшему союзнику адмирала – о возвращении Кристобаля. Наконец-то мы избавимся от Диего Колона как исполняющего обязанности губернатора!

– И ты должен объяснить своему другу и его сестре, что ты женился на женщине, которая приехала через океан, – с надеждой и обидой в голосе сказала она.

Аарон смело выдержал ее взгляд. Он стоял посреди комнаты, широко расставив ноги. Из-за длинных волос и почти нагого тела он был похож на дикаря, огромного, зловещего. На лице у него было суровое, мрачное выражение.

– Я обдумал, что мы будем делать с нашим браком. Мы оба повязаны. Твой отец не может не принять это во внимание. Призрак монастыря, если он когда-либо смутно вырисовывался, больше тебе не грозит. Если хочешь, ты можешь вернуться в Севилью под защитой моего имени. На сегодняшний день я не слишком богат, но скоро…

– Нет! – перебила она, но остановилась, не позволив себе унижаться, говоря, что не хочет уезжать от него, что она любит его. – Ты просто хочешь убежать от меня, так что можешь возвращаться к своим дикарям. Как ты сказал, муж мой, мы оба повязаны этим браком. Я не буду смиренно смотреть, как ты предаешься любовным утехам. Он удивленно приподнял брови:

– В Кастилии ты была вольна делать все, что угодно. Может, король возьмет тебя назад?

Он увидел, как она сжала кулаки, вздрогнув от его жестоких слов. Какие бы ни испытывал чувства Аарон к Магдалене, он прекрасно знал репутацию Фердинанда Трастамары, который был грубым и ненасытным любовником. Аарон вздохнул, подошел к кровати и уселся с ней рядом.

Прости меня. Кажется, я либо говорю обидные, злые вещи, либо похотливо нападаю на тебя. В нашем браке третьего не дано. Для нас лучше жить по отдельности.

– Мы не можем поступить так, пока я не вернусь под благовидным предлогом домой, иначе ты нарушишь слово, данное адмиралу, и вернешься жить к таинцам. Ведьма она, а не я, Аарон, это она так властвует над тобой. Ты возвращаешься, чтобы посмотреть, не твое ли дитя она родила. Не делай этого!

– Это, кроме всего прочего, тоже беспокоит меня, но в любом случае наш брак будет расторгнут, если я дам ребенку свое имя.

– Значит, ты любишь ее и хочешь иметь от нее ребенка, даже если он не твой. Она имеет над тобой такую власть, которую не смогут разрушить ни адмирал, ни король и никто другой, – горько произнесла она.

Он медленно покачал головой: она никак не могла понять его.

– Не следует недооценивать себя, жена, – тихо сказал он, потом поднялся и направился к двери.

– Аарон, вернись! Как ты можешь оставить меня в таком унижении на следующее утро после нашей свадьбы!

– Поплачь на плече Бартоломе. Он так хорошо умеет утирать твои слезы – слезы избалованного ребенка. – С этими словами он вышел из дома.

Магдалена почувствовала, как эти слезы жалят, обжигают ей глаза, но она с проклятьем сморгнула их. Потом кошачья улыбка медленно приподняла уголки ее губ.

– Ну ладно, муженек, я обязательно расскажу это Бартоломе.

Алия лежала в изнеможении, но переполненная чувствами сверх меры, а суетившаяся женщина помогла ей омыть ее тело и натереть его благовонными маслами. Она слышала сильный крик своего сына. Сына Аарона!

– Он великолепный, такой славный! – сказала ее молодая кузина, наблюдавшая, как старшая сестру Алии купает новорожденного.

– У него такие же волшебные глаза, как у его отца. Он вырастет и станет великим вождем, – добавила Махия, вручая младенца сестре.

Алия улыбнулась похвале старшей сестры и приложила ребенка к груди.

– Он такой же ненасытный, как его отец.

Она почувствовала, как сильно и в то же время сладостно мальчик потянул за ее сосок, и вспомнила об Аароне. Как он будет им гордиться! Она рассматривала европейские черты лица ребенка. Волосы его были чернильно-черные, но не было никакою сомнения, что это ребенок Аарона Торреса.

– Ты хорошо справилась с родами, – сказала Махия. – Это хороший знак. Ты сможешь родить много прекрасных здоровых детей. Теперь Гуаканагари устроит выгодную свадьбу для тебя с великим вождем. Например с Бехечио.

– Нет! – Алия возмущенно сверкнула глазами на Махию. – Я выйду замуж только за Аарона. Он станет могущественным вождем нашего народа. Со всем этим страшным оружием, что он привез из-за океана, мы сможем победить всех наших врагов.

Махия пожала плечами, глядя на свою капризную младшую сестру.

– Гуаканагари всегда потакает тебе, но он не может заставить Золотого жениться на тебе.

Ему не придется заставлять Аарона. – Голое Алии звучал раздраженно, но она была слишком довольна собой, чтобы злиться на глупую сестру. – Я много узнала о том, как думают люди, живущие по ту сторону океана. Аарон, как и все они, оценит, что его первенец – мальчик. Он сразу же увидит, что это его сын. – Она дотронулась до лица младенца, словно подтверждая свои слова.

– У людей, живущих по ту сторону океана, мною странных понятий. В невестах они также пенят девственность, – в голосе Махии звучало презрение к такой нелепой идее. «Как может мужчина узнать, не будет ли его жена бесплодна, если она ни разу не была беременна до его женитьбы на ней?» – Я не понимаю, для чего тебе нужен Золотой. Его дубинка может быть такой же, как у других, и неважно какого цвета у него кожа.

Чувственная улыбка тронула губы Алии.

– Да, но ты никогда не видела ею дубинку… а я видела.

Махия с отвращением фыркнула, но промолчала.

Алия отдала ей ребенка, который громко засопел.

– Возьми и покажи его нашему брату, а я пока отдохну.

– Ты сейчас назовешь его?

– У людей Аарона свои обычаи. Ребенка называет отец. Я подожду, пока он вернется.

Когда Махия ушла, Алия вытянулась на огромной, приподнятой над землей кровати. Она была измученная, уставшая, груди ее наполнились молоком и болели, но она испытывала огромную радость. Роды были нетрудными, но она скажет Аарону по-другому. Он был мрачен и беспокоился о ее беременности и о неминуемой пытке рождения. Она улыбнулась: Махия права насчет некоторых дурацких понятий белых людей. Но если он считает, что роды – огромная опасность, тем лучше. Она убедит его, что их сын чуть не убил ее своим появлением на свет!

Да, Аарон, ты женишься на мне и станешь великим вождем-воином. Ты сокрушишь всех других вождей между Марьеной и Ксарагуа, а я буду стоять возле тебя, как королева!

Поздно вечером, когда несколько рабов принесли Алии изысканную пищу, в ее бохио прибыл Гуаканагари.

Она тут же поняла, что он принес дурные новости. Отпустив рабов, она повернулась к нему и спросила:

– Что случилось?

Тоскливое лицо брата, которое так отличалось от радостного выражения, которое было у Гуаканагари накануне, испугало ее.

– С Аароном все в порядке?

– Аарон в порядке. Он здесь. Я показал ему его сына, и он был очень доволен младенцем.

Его сдержанность сбила ее с толку.

– Если он вернулся, почему не пришел ко мне? Гуаканагари почувствовал огромную волну сострадания к своей младшей сестре. Она так надеялась выйти замуж за Аарона, и он тоже стремился к этому браку, которому не суждено сбыться.

Он решил, что будет лучше, если сначала я поговорю с тобой. Возвратился адмирал и приказал Аарону жениться на белой женщине с его родины. Она ждет его в деревне возле моря.

Кровь отхлынула от лица Алии, Она с недоверием уставилась на брата. Потом ее пронзила смертельная ярость.

– Как он осмелился так поступить со мной? Кто эта женщина, ради которой он пренебрег принцессой королевской крови?

Он сказал мне, что не хотел жениться на ней, но адмирал приказал, так же как я могу приказывать моим знатным людям жениться, если меня это устраивает. По его законам, он может иметь только одну жену.

– Но он счастлив, что у пего родился ребенок, и знает, что это его сын! – сдерживая ярость, произнесла она.

– Он хотел бы забрать мальчика. – Гуаканагари неуверенно посмотрел на нее. Такое было для них непривычно, пока ребенка не отнимали от груди.

– Я подумаю об этом, но пока ребенок мой. Я назову его Наваро.

Гуаканагари согласился с этим:

– Наваро был могучим вождем-воином, который много поколений назад побеждал наших врагов. Мальчик должен стать великим воином, чтобы заслужить свое имя. Сейчас мы не сражаемся, зато мы научились жить в мире. Может иль…

– Мир! – Алия заметила, что ее выкрик вызвал удивление у брата, и не дала остальным словам сорваться с губ. «Мир – для слабаков, таких, как ты!» – подумала она. – У меня есть право дать имя ребенку, не так ли, Гуаканагари?

Он кивнул:

– Я скажу Аарону имя. Ты хочешь сейчас поговорить с ним?

– Я очень устала сейчас. Скажи ему, чтобы пришел утром.

После того как брат ушел, Алия начала строить планы. Гнев ее поостыл, она прикидывала в уме варианты. Значит, ему не нравится белая жена, на которой его заставили жениться. И он хочет своего прекрасного сына.

Она хлопнула в ладоши, вызывая рабыню:

– Принеси мне ребенка. У меня подошло молоко, я покормлю его.

Она нянчилась с Наваро, а потом тихо пропела клятву в его крошечное ушко:

– Ты будешь великим воином. И средством, с помощью которого я избавлю Аарона от его бледнолицей жены и завладею им для себя!

– Это безумие! Мы даже не говорим на их языке, не знаем их обычаев. Какой-нибудь чужой часовой, возможно, убьет меня своим отравленным копьем, а вас возьмет себе в рабыни. Вам надо было оставаться в Изабелле, – жаловался Бартоломе, продираясь сквозь низко свисавшие лианы.

Они шли по узкой извилистой тропинке в горы, которые возвышались в стороне от берега. Тропинка была скользкой от внезапно обрушившегося на остров дождя. Высоко над ними качались верхушки тропических деревьев. Рослые пальмы перемежевывались низкими зарослями красного дерева, тутовника и черного дерева. Ярко окрашенные попугаи визгливо кричали, когда маленькая группа наездников нарушала их покой, а птичка, которая везде в мире пела, как испанский соловей, сладко разливалась трелями вдали.

– Глупости, – терпеливо уговаривала Колона Магдалена. – С нами Луис, а он бегло говорит на их языке. Более вероятно, что нам навредит ядовитая змея, вздрогнув, добавила она, вглядываясь в буйно-прекрасные джунгли.

– Таинцы не пользуются ядом, это делают карибцы, – услышав их разговор, заметил Луис. – Я не слишком боюсь змей, но остерегайтесь этого… – Он указал на маленькое, замечательно красивое дерево с зелеными, словно восковыми, листьями, которые блестели после недавнего дождя. – Даже дождевая вода, стекающая с его листьев, вызывает болезненную сыпь, а если съесть его плод, то наступит неминуемая смерть. Туземцы называют это дерево манчинель.

Бартоломе брезгливо поморщился:

– Несмотря на всевеликолепие, эти места весьма опасны.

– И всеже посмотрите на цветы, Бартоломе, – сказала Магдалена с благоговением. – Они растут на деревьях, карабкаются по толстым, как канаты, лианам. Любого цвета, формы, запаха. Это настоящий рай.

– В таком случае я молю ангела с его разящим мечом уберечь нас от дальнейшего путешествия по такому раю, – с насмешливым благочестием ответил Колон.

– Скоро мы придем в деревню, – сообщил Луис, глядя на восхищенную Магдалену. Ее лицо сразу же утратило восторженно-благоговейный вид и помрачнело.

– Деревня за горой? – тревожно спросила она. Горло ее сжалось, ярость и уязвленная гордость, которые подвигли ее на преследование Аарона, начали оставлять ее. Как он воспримет то, что она отказалась выполнить его волю?

Луис Торрес кивнул:

– Деревню и поля можно увидеть с вершины гряды. Это величественное зрелище.

Когда перед Магдаленой предстали правильные ряды больших, построенных из тростника домов, широкие чистые улицы и большая площадь в центре поселения, она в изумлении воскликнула:

– Это настоящий город! Здесь, должно быть, живет не менее тысячи людей.

Посмотрите на поля за деревней, – удивленно сказал Бартоломе. – Разве могут наши зерновые так же хорошо расти, как эти, внизу? Здесь почва черная, плодородная, а вокруг Изабеллы – скудная и скалистая.

– Колонисты в любом поселении должны иметь желание работать, – напомнил Луис помощнику адмирала.

И все же я подумаю о том, чтобы просить моего брата начать поиски нового места для нашего главного поселения, – там, где будут более удобный залив и богатая земля.

Пока мужчины обсуждали возможное переселение колонии, Магдалена мысленно представила, как она встретится с Аароном и его любовницей. Вчера она ворвалась в дом губернатора и упросила Бартоломе помочь ей. Она сказала ему, что Аарон поехал мириться с Гуаканагари и Алией после своей женитьбы, но боится, что власть той женщины над ним окажется слишком сильной. Они вместе пришли к сомневающемуся адмиралу с планом пойти вслед за Аароном, принести дары и заверения, что брак Магдалены с их другом ничем не грозит дружбе Колона с Гуаканагари.

Она удерет в джунгли и будет пробираться по ним в одиночку, если я не провожу ее, – со вздохом сказал Бартоломе Кристобалю, который с недовольными оговорками согласился на дипломатическую миссию.

Все время, что они ехали верхом по жаркому влажному лесу, их кусали насекомые, палило солнце, но Магдалена оставалась непреклонной. И вот теперь, когда группа из дюжины наездников вступила в плодородную долину и приблизилась к большой деревне, ею овладели сомнения. «Правда ли я хочу посмотреть, настолько ли она прекрасна, как говорят?»

Но она моментально отвлеклась, как только увидела таинцев, которые настороженно собрались, чтобы проследить за их передвижением. Индейцы никуда раньше не видели лошадей, пока их не привезли колонисты, приехавшие сюда во второй раз. Они очень боялись животных. Со своей стороны Магдалену привлекли дикари, и она с интересом смотрела на них, как и они на нее, восседавшую на спине большого серого коня. В отличие от туземцев, которые жили и работали в Изабелле, чти, жившие в глубине острова, были совершенно голые, в чем мать родила!

Адмирал настоял, чтобы таинские женщины в Изабелле носили простые хлопковые сорочки. И даже мужчины носили, по крайней мере, позорную набедренную повязку, а может, и более приличную тряпку. Но эти бронзовые люди, мужчины и женщины, а также детишки, были совершенно нагие. Некоторые из них были раскрашены странными сверкающими красными и черными полосками. Большинство женщин, оказалось, предпочитали белую краску. У всех в волосах были яркие перья попугаев, бусины и колокольчики для соколиной охоты, привезенные торговцами из Кастилии, и огромное разнообразие украшений.

Магдалена смущенно смотрела на них, а они тараторили и показывали на нее, выделив ее из мужского окружения. Они казались любопытными, но в то же время с ужасом взирали на приближавшихся лошадей. Луис спешился и, оставив свою лошадь на попечение Бартоломе, вступил в разговор с несколькими подростками, которые потом побежали в деревню.

Они нам дружественны или нет? – нервно спросила Магдалена.

Луис ободряюще улыбнулся:

Эти люди всегда дружественны и честны. Они будут нашими твердыми союзниками против тех индейцев, которые откажутся от преданности монархии. Все, что от нас требуется в ответ, – это сохранить доверие и не обижать их.

– Вы имеете в виду, выдирать им ноздри и отрезать уши, если они не принесут достаточно золота, чтобы удовлетворить нас? – спросил Бартоломе, зная, что раньше Хойеда и Маргарит пытались увеличить квоту золота.

– Неужели с ними такое проделывали? – в ужасе прошептала Магдалена.

– Да, и этим на сегодняшний день заслужили себе много, – ответил Луис. – И все же Аарон не дал людям Гуаканагари отведать толедской стали, но я не знаю, сколько времени мы сможем сохранить мир, если не изменим наше поведение.

Вот почему он должен выполнять свои обязанности перед моим братом. Он бывалый солдат и сможет держать алчных господ-золотоискателей под контролем, – ответил Бартоломе.

– Сейчас нам надо спешиться. А не то это будет плохим ответом на гостеприимство, если мы перепугаем их, въехав на лошадях в деревню. Видите вон там ограду из тростника, которую построил Аарон? Мы оставим их там, вместе с его лошадьми, пока не соберемся уезжать. Боюсь, нам придется выступить в роли конюхов, – невесело добавил он.

За изгородью мирно паслись несколько лошадей, включая гнедого, на котором прискакал Аарон.

После того как лошади были пристроены, толпы таинцев облепили гостей, направлявшихся в деревню. Спешившись, Магдалена ощущала себя куда более уязвимой. Туземцы удивленно пялились на ее волосы и одежду. Странно было чувствовать себя неловко, будучи одетой, ибо те, что были наги, разинув рот от любопытства, таращили на нее глаза.

– Ужасно жарко. Идите медленно, Магдалена, а не то слишком устанете, – предупредил ее Бартоломе, заметивший ее покрасневшее лицо и затрудненное прерывистое дыхание.

Она упадет в обморок не от жары, а от перспективы увидеть своего мужа, которого не послушала, – сказал Аарон, выходя им навстречу. Он внезапно возник из-за большого дома, одетый в клочок хлопковой ткани, который носили некоторые из вооруженных людей. Он хмуро посмотрел на жену. – Ради всех святых, что ты здесь делаешь?

– Помощник адмирала и я приехали с дарами адмирала, чтобы вручить их его другу Гуаканагари, – с преувеличенной любезностью сказала она, не обращая внимания на его суровый вид, – Ты представишь меня как свою жену, или ты не сказал о нашей свадьбе?

– Да, я сказал Гуаканагари о тебе, госпожа моя. Он был немного разочарован моим поспешным поступком, особенно если принять во внимание, что его сестра за время моего короткого отсутствия подарила мне сына.

Магдалена почувствовала, что задыхается. Ее сковала боль, и только она удерживала ее от того, чтобы броситься по тропинке в джунглях обратно в Изабеллу.

– Кто приехал от адмирала? – спросил высокий молодой красивый человек, приближаясь к Аарону.

По тому, как люди расступились перед ним, Магдалена поняла, что это, должно быть, касик Гуаканагари.

Луис представил Бартоломе, брата адмирала, и Магдалену, новую жену Аарона. Молодой касик поклонился Бартоломе, а затем, поглядев на Магдалену черными пронзительными глазами, заговорил на мягком мелодичном языке с Аароном.

Аарон, гримасничая, переводил:

– Гуаканагари в высшей степени благодарен. Он говорит, что ты очень красива, прекрасная пара для меня, – полным иронии голосом добавил он.

Луис, Бартоломе и Гуаканагари отошли в сторону и погрузились в беседу, явно оставляя Аарона и Магдалену разобраться наедине.

– Ты сошла с ума! Алия только что разрешилась от бремени первым ребенком, и я вовсе не хочу выставлять напоказ мою красивую жену перед ней или Гуаканагари.

– Да, жаль, что твоя «красивая жена» не предпочла смиренно сидеть и ждать в Изабелле, пока ты ходишь тут с важным видом, принимая аплодисменты этих дикарей за твою способность к деторождению. И после этого ты еще осмеливаешься называть развратником Фердинанда Трастамару! Она выплеснула это со всем унижением и подавленной болью, которые превратились в откровенную ярость.

Его перекошенное от злости лицо застыло.

– Я покажу тебе хороший пример, как живут эти дикари. Ты пришла за мной и останешься, потому что я предпочитаю жить здесь.

– Адмирал приказал тебе жить в Изабелле, – сказала она, в ярости топнув ногой.

Адмирал приказал мне укреплять узы между ним и людьми Гуаканагари. Я буду делать то, что считаю нужным. А сейчас я провожу тебя в твое новое жилище. – Он крепко сжал се запястье и повлек за собой, направляясь в центр огромной деревни.

Магдалена, спотыкаясь, брела за ним, благодаря судьбу за высокие сапоги для верховой езды. Несмотря на то что в них было невыносимо жарко и ноги чесались, они куда лучше защищали се от каменистой почвы, чем матерчатые туфельки.

Аарон остановился перед крытой соломой тростниковой хижиной средних размеров возле большого, расположенного на более низком уровне двора в центре деревни.

– Это не такой просторный дом, как бохио, который я делил с Алией, но зато соответствует моему новому статусу твоего мужа, – сказал он и втащил ее внутрь.

После ослепительного солнца Магдалена несколько раз моргнула, чтобы глаза привыкли к тускловатому свету. В сущности, этот дом очень напоминал тростниковую хижину, в которой они жили в Изабелле, но сооружение было немного крепче. Но она ни за что на свете не признается в этом высокомерному грубияну Аарону.

Обстановка хижины была спартанской. В одном углу стоял странной формы стул с резной спинкой и ножками в виде когтей, между двумя столбами в центре комнаты висел гамак, а в углу аккуратно стояло несколько глиняных горшков. Только оружие и седло выдавали, что в хижине жил Аарон.

– Боюсь, здесь еще меньше роскоши, чем можно было себе позволить в Изабелле, – с ледяной улыбкой произнес он.

Один только взгляд, брошенный на гамак, сплетенный из растрепанных нитей, заставил взывать о пощаде ее искусанную насекомыми кожу, но она ничего не сказала.

Наверняка мужчины и женщины не занимаются любовью в таких жутких штуковинах! Но Магдалена согласилась бы отрезать себе язык, чем спросить об этом. Сменив тему, она поинтересовалась:

– А как насчет хваленого таинского гостеприимства? Нас накормят, или ты наказываешь меня и не пустишь на праздник, устроенный в честь помощника адмирала?

– Здесь будет полно еды… а со временем ты научишься помогать готовить ее.

Она сердито передернула плечами:

– Я не одна из твоих таинских женщин. Я аристократка.

– Алия – сестра великого касика. По европейским стандартам – принцесса. И все же она готовила для меня пищу. Боюсь, меня заставили совершить неудачную сделку, женив на тебе, госпожа.

– В эту минуту никто больше меня не хочет, чтобы ты женился на своей дикарке любовнице! – бросила она.

Ты продолжаешь называть этих людей дикарями. У них, может быть, примитивное оружие, но они не так жестоки, как люди белой расы, но зато у них прекрасный образ жизни. Никогда больше не называй их дикарями. Ты поняла меня? – Он впился стальным голубым взглядом в ее исполненные ярости зеленые глаза.

Ты делаешь все это, чтобы отомстить мне! Из-за того, что я заставила тебя жениться на мне, ты решил сделать из меня крестьянку. Что ж, вреди, как можешь, дон Диего Торрес, презрительно сказала она, – ибо я выросла на спиле у лошади в жалком разваливающемся поместье на топях Гвадалквивира. Я могу делать все, что умеет твоя прекрасная таинская принцесса королевской крови!

ГЛАВА 15

В юг вечер был поистине грандиозный праздник в честь помощника адмирала Аделантало. Вся высшая знать из самых отдаленных деревень прибыла в длинный, с остроконечной крышей бохио, принадлежавший Гуаканагари.

Магдалена привезла с собой немного одежды и была расстроена, когда увидели как оделись по случаю праздника остальные. Она смотрела, как Аарон надел маленькую набедренную повязку и обвязал затейливо выделанный пояс вокруг своих тонких бедер. Магдалена неохотно признала, что это была искусно выполненная вещь: в тонкие хлопковые нити вплетены раковины, бисер и золотые украшения.

Он поднял глаза и, увидев, как она рассматривает пояс, покраснел под загаром и смущенно сказал:

– Алия сделала его для меня и подарила. Я должен надевать его на всякие церемонии. – С этими словами он тщательно выбрал несколько ярко-красных перьев попугая и искусно вплел их в волосы.

– Ты похож на желтоволосого таинца, – осуждающе сказала Магдалена. – Ты что, действительно собираешься повернуться спиной к цивилизации и присоединиться к этим людям?

Он окинул ее взглядом стальных голубых глаз:

– Я не поворачивался спиной к цивилизации, пока она не повернулась ко мне. Все мои родные либо мертвы, либо в изгнании. Неужели мне после этого должны нравиться высокие идеалы европейской цивилизации?

Магдалена усилием воли удержала себя от того, чтобы не вздрогнуть от его горьких, жалящих слов.

– А дети должны быть наказаны за грехи отцов? Ты всегда будешь во мне видеть дочь крестоносца и ненавидеть меня за то, что сделал Бернардо Вальдес?

Он ничего на это не ответил, лишь сказал:

– Одевайся, а то мы опоздаем. Я уже слышал, как барабаны созывают почетных гостей.

– Но у меня нет ничего, кроме белой льняной нижней сорочки и коричневого бархатного платья.

– О Господи! – громко рассмеялся он. – Бархат в такую жару! Ты еще глупее, чем эти солдаты за фортом, которые истекают потом в своих кожаных доспехах. Надень одну нижнюю сорочку-этого достаточно.

Вспомнив, в каком позорном одеянии она предстала на площади в Изабелле перед адмиралом, Магдалена залилась краской:

– В Севилье подумали, что я уличная женщина, если бы я появилась в таком виде.

– Если бы ты осталась в Севилье, все это тебя бы не касалось, – без малейшего сочувствия сказал он.

К тому времени, когда Аарон и Магдалена пришли в бохио Гуаканагари, она почувствовала, как сердце колотится у нее в груди. «Это просто чудо, что никто не видит, как оно трепещет под этой тонкой материей!» – подумала она, входя вслед за Аароном в большую, заполненную людьми комнату.

Гуаканагари возлежал на низкой деревянной кушетке, украшенной красивой резьбой и покрытой мягкими, набитыми хлопком подушками. Несколько знатных мужчин и женщин также сидели. Как почетный гость, Бартоломе сидел по правую руку от Гуаканагари, а рядом с Колоном Луис Торрес.

Пока Аарон вел ее к кушетке, поставленной специально для них, Магдалена почувствовала на себе горячий, исполненный ненависти взгляд пары узких черных, как обсидиан, глаз, которые горели, как уголья. Она чутьем поняла, что это Алия. Сердце Магдалены упало: она исподтишка рассматривала струящиеся эбеновые волосы своей соперницы, которые ниспадали вдоль се тела, как черный атлас. Ярко-желтые перья вплетены в волосы, тяжелые ожерелья из бисера обвились вокруг шеи. Единственной данью скромности была длинная юбка, замысловато сплетенная из местных трав, которая обтягивала бедра и доходила до середины икр. Кожа ее была темно-золотого оттенка и не темнее, чем у Аарона. Груди большие, налитые молоком. Она замечательно оправилась после рождения ребенка всего три дня назад. Она была обильно раскрашена, с плоским, как у девственницы, животом. Магдалена почувствовала, что сейчас потеряет сознание, и постаралась сдержать себя, спокойно отдыхая на низкой кушетке, как будто это было обычным для нее делом.

Она, не опуская глаз, выдержала яростный взгляд Алии. «Я не стану трусить. Я его жена!» – подумала Магдалена.

Лицо Алии было круглым, черты его довольно приятны. Нос широкий и немного приплюснутый, лоб маленький, губы большие, пухлые. Самым привлекательным в ее лице были глаза – они были такими темно-коричневыми, что казались черными. Зеленые, как у кошки, глаза ответили ей убийственным взглядом.

Магдалена усилием воли непринужденно расправила сорочку, а потом хозяйским движением провела рукой по плечу Аарона.

Ничего удивительного, что она увлеклась тобой. Ей нравятся твои желтые волосы. А из-за всех перьев, которые она вплела в свои волосы, наверняка облысела половина попугаев в Эспаньоле, – язвительно заметила она.

– Не бойся. Их, без сомнения, подадут нам на праздничный обед в качестве одного из блюд, – невесело усмехнулся он.

– Попугаев? Они едят попугаев? – Она надеялась, что голос не изменил ей.

Он наклонился к ней и тихо предупредил:

– Не позорь меня. Любая еда, которую поставят перед тобой, – специальная дань, предлагаемая сначала Гуаканагари. Ею угощают только высокопоставленных гостей. Здесь будут собаки, игуаны, жареные лягушки… потом еще кое-что. Ты должна попробовать все блюда, словно на банкете у королевы. – Он с вызовом посмотрел на нее и бросил: Ты же сказала мне, чтобы я вредил тебе, как только смогу. Этот праздник – наиболее приятная часть. Получай удовольствие, Магдалена, если у тебя лежит к этому душа.

Его самодовольная снисходительность свидетельствовала о том, что он не верит в ее смелость. «Что ж, посмотрим, муженек!» – Но собаки? Рептилии? Она подавила озноб и вскинула подбородок, увидев, что Гуаканагари захлопал в ладоши, и все ярко украшенные гуляки приступили к празднеству.

Рабы, за которыми надзирали слуги из простонародья, бесконечным потоком стали вносить еду. Каждый деликатес сначала был предложен Гуаканагари, а затем, когда он подавал знак одобрения, блюдом обносили всех собравшихся. К своему удивлению, Магдалена нашла, что твердое белое мясо игуаны довольно вкусно. И даже темное сладковатое мясо хутиа было съедобно, не говоря о фруктах, хлебе из кассавы и ямсе. А когда подали сероватые куски тушеного мяса, которые, как догадалась Магдалена, были приготовлены из местных, зспаньольских, маленьких нелаюших собачек, она, сделав над собой усилие, умудрилась проглотить один под пристальным взглядом Аарона.

– Это не было бы так ужасно, если бы я не знала, что ем, – сказала она с восхитительным спокойствием.

И потом появилось самое главное блюдо, поскольку все вокруг начали издавать «ахи» и «охи»: перед Гуаканагари поставили огромную глиняную супницу» Рабы погрузили в нее сделанную из тыквы ложку и извлекли странную беловатую массу, которую он съел с величайшим удовольствием. И тут же подносы заполнились большими омарами и зажаренной целиком свежей речной рыбой.

– Морские продукты всегда считаются здесь величайшим деликатесом, – со знанием дела прокомментировал Аарон.

Когда рабыня склонилась перед ней с тыквенной ложкой, заполненной какой-то тошнотворной белой гадостью. Магдалену чуть не вырвало. При ближайшем рассмотрении это блюдо оказалось рыбным и недоваренным. Она с большим подозрением рассматривала маленькие круглые серовато-зеленые кусочки, затем съежилась и прикрыла рот, чтобы не закричать. Рыбьи глаза, сырые рыбьи глаза смотрели на нее из причудливой смеси, возвышавшейся на ложке! Она посмотрела на Аарона, чтобы найти в нем поддержку. Но если бы она не была так объята ужасом, то наверняка заметила бы, как поспешно он проглотил этот деликатес.

Рабыня подготовила для нее щадяще маленькую порцию, и Магдалена беспокойно посмотрела на Бартоломе, который мужественно справился с угощением. Гуаканагари лучезарно улыбнулся брату адмирала. Алия зловеще посмотрела на свою рыжеволосую соперницу. «Ах ты, дикая ведьма!» Магдалена глубоко вдохнула, прежде чем поднести ложку к губам, подержала ее немного перед собой, а потом проглотила отвратительную массу со скоростью ящерицы, поймавшей муху своим раздвоенным языком.

Схватив бокал с водой, она судорожно сделала несколько огромных глотков и только после этого осмелилась выдохнуть.

– Пресвятая Дева, чего бы я не отдала за фляжку доброго красного вина, – тихо пробормотала она, с триумфальной усмешкой встретив враждебный взгляд Алии.

Таинцы не употребляют алкоголя, только табак – мягкое, возбуждающее средство, которое поджигают. Вдыхаемый в ноздри дым создает эффект, несколько напоминающий крепкие напитки, – ответил Аарон, невольно восхищаясь ее отвагой. В первый раз, когда его вынудили отведать рыбьи глаза, он вскоре попросил прощения и, потихоньку удалившись в джунгли, вызвал у себя рвоту.

– Я ненавижу противный запах, их возбуждающий. Лучше пить хорошее вино, чем втягивать дым, от которого наверняка портятся мозги. – Она отчаянно пыталась усмирить свой взбунтовавшийся желудок, переключив внимание на что угодно, но только не на его содержание.

– Тебе с Бартоломе понравится следующее блюдо – орехи, сваренные в меду.

Увидев знакомые сласти, она облегченно вздохнула.

Магдалена надеялась, что праздник был испытанием, преодолев которое она будет принята в таинском обществе.

На следующее утро она поняла, что заблуждалась. Аарон разбудил ее, стянув с нее тонкий полог из хлопковых нитей, защищавший от насекомых.

– Я иду ловить рыбу с Каону, – сказал он, доставая длинное копье с острыми колючками из рыбьих костей, которые были прикреплены с одной стороны. – Тебе надо будет овладеть ремеслами, которыми владеют местные знатные женщины. Она со стоном перевернулась.

– Я хорошо представляю их «ремесла» – они выковыривают глаза бедным рыбам, – передернув плечами, ответила она.

– Не только. Они плетут очень красивые корзины, делают искусные рисунки на глиняной посуде. Быстро одевайся, я провожу тебя в бохио Гуаканагари.

Магдалена не спросила, будет ли там Алия, но каждый шаг, приближавший ее к резиденции касика, пугал ее предстоящей стычкой. «Она, наверное, будет держать на руках ребенка Аарона, кормить его грудью передо мной, – с болью подумала она. Потом посмотрела на его твердый, чеканный профиль, ясно вырисовывавшийся на фоне золотого утреннего света. – У меня тоже может быть сын от тебя, Аарон». Будет ли он рад ему или отвергнет из-за того, что в нем будет течь кровь Вальдесов? В свое время она узнает об этом, если они будут продолжать заниматься любовью так, как в их брачную ночь. Думая о золотоволосом младенце, которого она прижмет к сердцу, Магдалена настроила себя на встречу с Алией.

Аарон тоже беспокоился, как будут обращаться друг с другом обе женщины. Если бы у него хватило мудрости, он завтра же отправил свою жену назад в Изабеллу вместе с Бартоломе и Луисом. Потом он посмотрел на ее измученное прекрасное лицо и врожденную грациозность, с которой она двигалась к бохио Гуаканагари. Нет, он преподаст ей хороший урок здесь, в джунглях, прежде чем позволит вернуться к удобствам кастильской цивилизации.

Лоренцо Гусман всматривался в поселение Изабелла с каравеллы, которая все ближе и ближе подплывала к берегу. О Боже, что за помойка! Таверна в Палосе выглядела как Альгамбра, по сравнению с этой захудалой дырой. Подумать только, его выдворили сюда, и, возможно, всю оставшуюся жизнь он не увидит блистательного двора Кастилии и Арагоны! Он оторвался от поручней, возле которых стоял в неудобной позе. Он предстанет перед этим высокомерным отродьем торговца шерстью из Генуи как племянник герцога!

Он с горечью вспомнил свой последний разговор с Мединой-Сидонией. Герцог трясся от страха, кожа его напоминала влажный пергамент: он сообщил Лоренцо, что Торквемада и святая палата добились полного признания Бернардо Вальдеса, присужденного к сожжению на костре на следующем аутодафе в Севилье.

– Это все из-за письма проклятого еврея! – громко крикнул он своему дяде. – Кто поверит Исааку Торресу, который удрал в изгнание и предал короны Кастилии и Арагоны?

– Очевидно, король Фердинанд поверил, сдерживаясь, ответил Медина-Сидония. – Похоже, его прежний министр дал ему более полный отчет о том, где размещен каждый, до последнего, мара-веди Бенджамина Торреса. Королевская доля была слишком мала из-за доли церкви. Когда было обыскано деревенское поместье Вальдесов, нашли несколько золотых предметов, вмененных ему в вину, а также документ, в котором было записано о передаче золота.

И тут Лоренцо тоже начало тряси. Мое имя не было…

– Да, оно было в записях этого идиота Вальдеса, – прошипел герцог. – Но чтобы сохранить честное имя и саму жизнь рода Медина-Сидония, я уничтожил их до того, как их нашли инквизиторы. Сейчас во всем виноват Вальдес… пока. Я рисковал очень многим, упрашивая за тебя короля. Мы с ним пришли к согласию. Мы предпочитаем, чтобы ты удалился от двора. Твоя жена была осуждена святой палатой, а дочь таинственным образом исчезла после смерти Анны на костре. Эта семья больше не будет бесчестить нас. Ты отправишься в Индию!

– Но это не моя вина, что ты и этот вероломный обращенный иудей Бенджамин Торрес устроили мне женитьбу на его дочери! – сжав кулаки, воскликнул Лоренцо.

– Ты слишком во всем замешан. Не только богатство твоего свекра, но и его старшего сына в Барселоне. Это было твоих рук дело. Я не знаю, сколько времени смогу удерживать доносчиков в Каталонии, чтобы они не выдали тебя. Если ты сейчас уедешь, для всех нас будет лучше. – Стальной голос старика прозвучал как приговор.

Итак, Лоренцо был с позором изгнан. Все богатство Торресов, которое ему удалось заполучить, было либо отобрано этим алчным Трастамарой, который запустил в ход свою адскую машину допросов, либо самой инквизицией. Он был почти разорен. И только жалкие гроши, полученные от дяди, позволили ему заказать проезд в новую колонию как господину.

Пока юнги спускали шлюпки на воду, он расправил свой плащ и смотрел на джунгли и зубчатые горы, которые поднимались в отдаленной влажной дымке. Вот если бы тут действительно было золото, которое можно взять!

Магдалена посмотрела на свои руки: нежные ладони и кончики пальцев были покрыты тысячью маленьких ранок. Она неуклюже и тщетно пыталась сплести остроконечные полоски тростника в тугую корзинку. В расписывании глиняной посуды она преуспела не больше, чем в плетении.

После того как несколько предметов из гонкой обожженной глины упали, рассыпавшись, к ее ногам, Махия, старшая сестра Гуаканагари, объявила, что она безнадежна. По крайней мере, такой вывод сделала Магдалена. За те две недели, проведенные с таинцами, она выучила лишь несколько таинских слов, однако отвращение сестры Алии было слишком очевидно.

– Я всегда колола себе пальцы даже иголками для вышивания, – сказала она, выдавив из себя любезную улыбку и предоставив таинским знатным дамам заниматься своим делом.

Она отбросила свою длинную жаркую косу подальше от шеи и почувствовала, как пот заструился вниз по спине, щекоча ее. «Как было бы чудесно поскакать верхом», – подумала она. Эти заносчивые таинские короли все так же боялись лошадей.

– Глупые дикари, – пробормотала она, пробираясь по многолюдным улицам к окраине, где находился загон Аарона.

Он, конечно, придет в ярость, но в любом случае он злился на нее, так что какое это имело значите? Только во тьме ночной, на их ложе, он с нежностью протягивал к ней руки. Но это была страсть, а не любовь, напоминала она себе, открывая тяжелые тростниковые ворота. Она взяла уздечку для своей лошади, потом быстро взнуздала свою старую, искусанную оводами лошадь и через мгновение, без седла, скакала на ней галопом по долине. Ветер остудил ее потное тело, но она не могла полностью наслаждаться украденной свободой – мешали ее отношения с мужем.

К этому времени Алия уже окончательно оправилась после рождения Наваро. Каждый раз, когда Магдалена видела этого красивого черноволосого ребенка с европейскими чертами лица и пронзительными голубыми глазами Аарона, ей хотелось зарыдать. Когда собирались знатные женщины, Алия: приносила мальчика с собой, не упуская любой возможности понянчить его перед Магдаленой.

– Она становится изящнее и более желанной. А если я забеременею и буду толстой, он вернется к ней.

Знойный душный воздух проглотил ее горестные слова. Ничего не видя перед собой, Магдалена скакала мимо аккуратно возделываемых полей, на которых росли маниок, ямс, арахис.

Золотисто-коричневые спины женщин, трудившихся на полях, блестели от пота. Они неустанно работали длинными мотыгами с наконечниками из закаленного металла, обрабатывая мягкую черную землю. Из-за жары на них ничего не было, а волосы они завязывали на голове каким-то сложным пучком, с помощью веревочек, сплетенных из волокон тростника.

Она оттянула от себя тяжелую льняную сорочку, прилипшую к насквозь пропотевшему телу, проклиная джунгли, Эспаньолу и своего мужа.

И словно по мановению волшебной палочки, рядом с ней верхом на лошади оказался Аарон. Он догнал Магдалену, взял недоуздок из ее рук и стал направлять полнеющую старую серую кобылу мягкими, но твердыми движениями.

– Во имя архангела Михаила и всех святых, что ты делаешь здесь, в такую жару, без сопровождающих? – прорычал он. – Ты либо убьешь лошадь из-за теплового удара, либо свернешь себе шею.

– За последнее ты, без сомнения, был бы благодарен Богу. Тогда ты сможешь жениться на Алие и признать своего сына!

– Я не планирую ничего такого радикального, как твоя смерть, чтобы признать Наваро, – скупо сказал Аарон.

Вдруг ее глаза заблестели от слез, хотя она пыталась сдержать поток нахлынувших чувств.

– Ты же не будешь отрицать, что каждый день ходишь к ним? Я видела, как ты вчера играл с мальчиком в бохло Гуаканагари.

– Он мой сын, Магдалена. Я хочу признать его и вырастить как собственного ребенка. Здесь нет никакого позора. В Кордове у адмирала есть сын от любовницы. Молодой Фердинанд воспитывался при дворе вместе с Диего, законным наследником Колона. Я ответствен за то, чтобы обеспечивать Наваро, – сказал Аарон, раздражаясь от овладевшего им чувства вины.

– А как быть с твоей ответственностью перед Алией? – И в тот же момент, когда у нее вырвались эти слова, она пожалела о них. «Я же не хочу об этом знать!»

Он уставился на нее холодными голубыми глазами, которые повторялись в том маленьком смуглом детском личике, и сказал:

Алия теперь мне недоступна. Ты же сама это видела. Гуаканагари устроит ей хорошую свадьбу с высокородным касиком. Он уже начал подыскивать ей вождя, которого она примет. Я ответствен за тебя, Магдалена, а не за Алию.

– Здесь, на Эспаньоле, и правда плохой выбор. Я знаю. Алия и все таинские женщины рассказали тебе, какая я неспособная – не смогла овладеть их домашними ремеслами, будто занималась такими делами в Севилье. Магдалена откинула голову и с вызовом посмотрела на Аарона, но слова о ее махинациях и о том, что он теперь связан с ней чувством долга, уязвили ее.

Аарон рассматривал гордые черты ее прекрасного кастильского лица.

– В Севилье ты была изнежена, избалована. Эспаньола – совсем другое дело. – Он окинул взором широкую плодородную долину, по которой протекала сверкающая река. На полях женщины сажали растения. – Адмирал жалуется, что идальго не выполняют работу, которую нельзя было бы переложить на лошадь. И ты, похоже, тому подтверждение.

Я просто ускакала, чтобы уйти от… Она умолкла, понимая, что сейчас выпалит, что умчалась прочь из деревни, где ее терзали любовница Аарона и ее ребенок. Мне надо было размяться, – неловко пояснила она.

– Тогда ты сможешь это сделать, моя избалованная госпожа, – медленно улыбнулся он. Пойдем, – приказал он, натягивая поводья серой лошади. – Я представлю тебя Танее.

Они поскакали к большому полю, на котором трудились несколько дюжин женщин под пристальным взглядом старой таинки, которая показывала им, как сажать, отдавала короткие приказания, а потом, взяв в руки мотыг у, показала молодой девушке, как правильно ею пользоваться.

– Это маисовое поле. Замечательное зерно не растет в Европе, – объяснил Аарон, пока они спрыгивали с лошадей.

Озадаченная и настороженная, Магдалена пошла за ним, глядя на приближавшуюся к Аарону старую женщину. Широкая улыбка освещала ее лицо. Круглое тело было облачено в травяную юбку до колена – признак замужества и социального статуса. Она слегка поклонилась Аарону, и они начали болтать на беглом таинском. Магдалена ничего не могла понять из их фраз. Потом он показал рукой на жену и притянул ее к себе, словно представляя Танее. Теперь улыбку на липе женщины сменило выражение неловкости, даже сурового неудовольствия, которое она пыталась скрыть.

Они снова обменялись несколькими фразами, потом Аарон повернулся к Магдалене и сказал:

– Она главная над женщинами, которые работают здесь, в долине. Поскольку ты оказалась неспособной принимать участие в совместной работе, которую выполняют в доме знатные женщины, и хочешь поупражняться, Танея обучит тебя, как выращивать маис и другие растения. Таинцы очень изобретательны в сельском хозяйстве, они делают многое из того, что и мавры в Гранаде, – например, удабривают почву и орошают ее.

Магдалена удивилась:

– Ты хочешь сказать, что я буду… копошиться в грязи с грубыми деревянными приспособлениями!

Аарон ухмыльнулся:

– В первый раз, когда я встретил тебя, ты копошилась в топкой грязи, замызганная с ног до головы. Теперь, когда ты взрослая женщина, а не ребенок, ты научишься работать, вместо того чтобы ковыряться в грязи.

Она надменно покачала головой, при этом коса резко хлестнула ее по плечу.

– Я не буду делать этого! – Она посмотрела на ряд глиняных горшков, стоявших неподалеку. Наполненные противной сероватой жидкостью, они издавали мерзкий запах.

Это удобрение, приготовленное из мочи и древесной золы. Сюда они часто добавляют навоз. Эта смесь творит чудеса, когда зреет урожай, сказал он, словно обсуждал последние фасоны кружевных манжет с арагонским портным.

Магдалена почувствовала поднимающуюся тошноту, но потом посмотрела на его лицо и смущенную старую женщину. «Он думает, что я сдамся или стану умолять его, или заплачу».

– Как я говорила раньше, дон Аарон, вредите, как можете! – Она повернулась к страшно огорченной Танее, поклонилась ей, потом прошла к груде валявшихся на земле мотыг. Подняв одну из них, она сказала на ломаном таинском: – Покажите мне, пожалуйста!

Недоуменно пожав плечами в ответ на странные обычаи людей с неба, Танея повела ее через длинные ряды недавно посаженного маиса туда, где трудились две голые таинки.

Магдалена принялась за работу, не удостаивая взглядом мужа. Она услышала, как он ускакал прочь, этот проклятый олух, и забрал се серую лошадь с собой.

К вечеру она обгорела на солнце, пропотела, ее всю искусали насекомые. Спина ее болела так, что, казалось, вот-вот разломится, если она нагнется еще хоть раз. С головы до ног она была заляпана грязной удобренной почвой. К полудню она настолько измучилась от стеснявшей ее длинной жаркой сорочки, что она непристойным образом подтянула подол и подвязала его между ног к поясу. Потом закатала длинные рукава намного выше локтей. Москиты праздновали жаркий день, солнце до пузырей сжигало кожу, но Магдалена продолжала упорно работать и даже выливала омерзительное содержимое из горшков, стоявших вдоль гряд. Тоненькие ручейки удобрений попадали на ее босые ноги и хлюпали между пальцами. Преодолевая отвращение, как тогда, на первом банкете к рыбьим глазам, Магдалена старалась дышать ртом, а не носом. В детстве ее часто заставляли пить какую-нибудь отвратительную лечебную настойку Миральды домашнего приготовления, но се склонный к тошноте желудок не раз служил ей хорошую службу. Но даже то жуткое варево не воняло столь мерзко, как эти навозные удобрения. И теперь она гордилась, что ей удалось удержать свою утреннюю еду.

Аарон скакал назад в деревню, озадаченный своим необдуманным поступком.

– Она вечно заставляет меня делать веши, о которых я потом сожалею, – угрюмо пробормотал он своему гнедому мерину Рубио, зная наверняка, что задолго до наступления тьмы она, еле волоча ноги, придет в их дом вся в грязи. Держать ее здесь было сущим бедствием. Ему придется вернуться в Изабеллу и выполнить свое обещание, данное адмиралу. И хотя его совершенно не прельщала перспектива командовать недисциплинированной пестрой кучкой авантюристов, прибывших на Эспаньолу, чтобы разбогатеть, он понимал, что все самое лучшее, что он смог сделать для людей Гуаканагари, он уже сделал.

«Что мне делать с моим сыном?» – эта мысль мучила его. Он подходил с этим разговором к своему другу-касику, и Гуаканагари дал согласие постараться убедить Алию отдать ему ребенка, как только его отнимут от груди. Разумеется, это оставляло нерешенной другую проблему. Как будет относиться Магдалена к его сыну-метису, когда он приведет его к пим домой? Он предполагал, что в качестве няни можно будет нанять таинскую служанку.

Все это разрушало или, по крайней мере, отодвигало его планы отплыть в Севилью и осуществить свою месть Бернардо Вальдесу. Его разрывали на части: с одной стороны, он был женат на дочери врага, а с другой стороны, к Эспаньоле его привязывал сын. Он клял свою судьбу, которая оказались такой запутанной.

Алия смотрела, как Аарон слез с лошади и стал вытирать своего огромного рыжего зверя и серого заодно, на котором, как ей было известно, ездила его жена. Она ждала его у загона больше часа вместе с Наваро. Наконец Аарон был один. Чтобы поговорить с ним, она преодолела страх перед этими жуткими огромными животными, которые постоянно всхрапывали. Когда он направился в деревню, она вышла из-за зарослей цветущего кустарника:

– Аарон, ты так глубоко задумался. Тебя беспокоит та, что ездит на этом огромном звере?

Выхваченный из своих мучительных дум мурлыкающим голосом Алии, Аарон улыбнулся ей. Улыбка его стала еще теплее, когда он увидел на ее руках ребенка.

Ее роскошные карие глаза потемнели от раздумий, она направилась к нему навстречу с откровенным чувственным призывом, при этом ее большие, отяжеленные молоком груди соблазню ель но покачивались.

– Я просил тебя не обсуждать со мной Магдалену, – ответил он, не желая посвящать Алию в свои мысли, касающиеся ее самой и их сына. – Ты унесла ребенка далеко от деревни. Алия.

Она остановилась прямо перед ним и положила руку на его обнаженную грудь.

– Твой сын вне опасности. Видишь, какой он пухленький! Хочешь подержать его?

Аарон с удовольствием взял спящего ребенка на руки.

С самого рождения Наваро он весьма ловко держал на руках это хрупкое чудо. Каждый раз, кома он смотрел на своего ребенка, он заново поражался совершенству каждой крошечной черточки его маленького темного личика.

«Я кеду себя как настоящий отец, ведь он родился таким похожим на меня!» – подумал он.

Он с улыбкой коснулся кончиком пальца нежного носика и тонко очерченных губ, потом наклонился и поцеловал его. Когда он коснулся губами густых черных ресниц младенца, Наваро открыл глазки. Это были сверкающие голубые глаза Торреса, и они с сосредоточенным восхищением новорожденного смотрели на лицо отца.

– Я хорошо справляюсь с ребенком, не так ли, Аарон? – гордо спросила Алия, наслаждаясь узами между Аароном и его сыном, которые становились крепче день ото дня.

Да, Алия, ты хорошо справляешься.

Аарон все еще помнил испытанное им потрясение, когда Гуаканагари рассказал ему новости и он впервые увидел своего ребенка, а потом наблюдал, как на следующее утро ею младенец сосет своим похожим на бутончик розы ротиком грудь Алии.

«Что мне делать?» Он погладил головку Наваро, покрытую шапкой мягких черных волос.

Наблюдая за игрой между отцом и сыном, Алия прервала ее словами;

– Гуаканагари получил очень высокую плату за меня от Бехечио, великого касика из????????. Она из-под темных опущенных ресниц рассматривала профиль Аарона.

Он остановился и посмотрел ей в лицо:

Ты согласишься на свадьбу? Она скромно пожала плечами, по-прежнему скрыто следя за ним:

– А ты будешь ревновать, если я пойду с ним?

– Когда-то, – со вздохом начал он, – я был моложе и глупее, я ревновал тебя к твоим любовникам. Но сейчас… нет. Я только желаю тебе счастья. – «И я хочу получить моего сына». Больше он ничего не сказал, ожидая, чем объяснит Алия, почему обманывала его, когда он здесь отсутствовал.

Певчие птицы распевали в тутовых деревьях высоко над их головами, а удушливый, влажный полуденный зной усиливал тяжелый аромат цветов.

– Я не хочу ехать в Ксарагуа. Это многодневное путешествие. – Она ничего не могла прочитал на его лице, склоненном к Наваро, который снова заснул у него на руках, – Но Бехечио очень красив и богат.

– Тогда, может быть, ты примешь его предложение. – Он посмотрел на ее расстроенное лицо и остановился на тропе. – Алия, я уже женат. Я не могу взять тебя в жены. У нас не принято иметь больше одной жены. А ты, как сестра великого касика, будешь первой женой, а не второй, – ободряюще сказал он.

Она кивнула, соглашаясь с ним:

– Но если я уеду в Ксарагуа, когда ты будешь играть с Наваро? Он будет по тебе скучать – или тебя он не волнует, поскольку ты ждешь бледнолицых детей, которых принесет тебе твоя белая жена?

– Я говорил с тобой и просил Гуаканагари ходатайствовать за меня перед тобой, Алия. Ты же знаешь, что я хочу этого ребенка. Я люблю Наваро и не хотел бы разлучаться с ним. Как жена касика, ты родишь ему сыновей, а Наваро не будет там занимать такого же почетного места, какое у него здесь.

– Эта красноволосая, – ядовито сказала она, – твоя жена, она будет обращаться с моим сыном хуже, чем мой муж. Я видела полные ненависти взгляды, которые она бросала на него.

Он горько улыбнулся.

– Ты не так поняла ее. Алия. Она ревнует к тебе, но не ненавидит мальчика. – Он был не вполне уверен, что последнее правда. – Не важно, что чувствует Магдалена. Я найду хорошую таинскую няню, чтобы она помогла вырастить его. Он будет расти здесь, защищенный любовью дяди и всеми его таинскими родными, и моими тоже. – Теперь он честно смотрел на нее. – Пожалуйста, я понимаю, что у меня тяжелая просьба, но многие из твоих людей в прошлом поступали так. Ты отдашь мне Наваро, чтобы я воспитывал его?

Она пристально посмотрела на него.

– Его нельзя отнимать от груди еще несколько месяцев.

Она воспользовалась своим преимуществом, подошла поближе и потерлась грудью о его торс, а потом забрала у него ребенка.

– Я подумаю над этим, – тихо сказала она. Аарон чувствовал себя опустошенным. Вся пылкая привязанность, которую он когда-то испытывал к этой женщине, родившей ему сына, непостижимым образом исчезла. Он не хотел обижать ее, но знал, что она очень ребячлива и упряма, подвержена эмоциональным вспышкам. Ему надо быть осторожным, чтобы не вызвать в ней протест, и в то же время не стоит поощрять ее влечение.

Он нежно обнял ее за плечи и запечатлел на ее лбу целомудренный поцелуй. Потом выпрямился, стараясь не смотреть еще раз на Наваро.

– Мне надо вернуться в деревню, поскольку я обещал Каону пойти с ним на охоту.

– Ты думаешь только об охоте! Ты боишься гнева твоей безобразной красноволосой, – злобно сказала она.

Аарон засмеялся:

– Я нисколько не боюсь Магдалены. В этот момент она наверняка отмывает холодной водой свои чувствительные ноги в нашем доме.

Он продолжил свой рассказ о представлении Магдалены Танее и о маисовой плантации.

Смех Алии разносился по тропинке, которая вела в деревню. Это хорошо. Его уловка удалась. Алия не была на него сердита. Аарон молил Бога, чтобы предполагаемый брак с Бехечио состоялся, потому что тогда она, возможно, захочет оставить Наваро с ним.

ГЛАВА 16

Уже смеркалось, когда Аарон вернулся с охоты. Они с Каону убили почти дюжину хутиа. Молодой таинец с каждым разом все лучше управлялся с арбалетом, а Аарон учился его охотничьему искусству. Аарон устал до предела, но чувствовал, что охота для него – лучшее средство снять напряжение, которое внесли в его жизнь эти две женщины. Сейчас надо только поплавать, чтобы освежиться, и он почувствует себя гораздо лучше.

Он был уверен, что найдет в их доме усмиренную, а может, даже сердитую Магдалену, но с удивлением увидел, что большая комната пуста. В горшках не варился обед, да и снаружи не было видно костра, на котором она жарила ямс или свежее мясо. Он тихо выругался, проклиная причуды избалованных кастильских аристократок.

Где это прелестное создание?.. – И тут сознание чуть не покинуло его: он увидел длинный ряд женщин, возвращавшихся с полей, которые рассеивались потихоньку в разные стороны по домам. Магдалена шла с Танеей. По крайней мере, ему показалось, что это Магдалена. Волосы ее были подвязаны высоко на макушке. Скромная льняная нижняя сорочка, которая закрывала ее светлую, кожу от шеи до колен, была решительно подвернута. Рукава она закатала до плеч, а подол юбки подвязала между бедрами, обнажая длинные изящные стройные ноги.

Он подошел к двум женщинам, которые сшили посреди широкой грязной улицы и оживленно общались посредством ломаного таинского Магдалены и языка жестов. Прежде чем он раскрыл рот, пожилая женщина повернулась к нему с широкой улыбкой на мудром лице:

Твоя женщина – хорошая работница. Белая одежда что глупость. Лучше вообще ничего не надевать. Но она многому сегодня научилась. Со временем она станет сильнее, а кожа ее потемнеет, как у тебя. Она хорошая таинка. – С удивительно исчерпывающей похвалой Танея поклонилась и невозмутимо побрела прочь.

Магдалена повернулась к угрюмому Аарону. Собрав воедино все частички гордости, что у нее еще остались, она усилием воли выпрямила свое ноющее от боли, зудящее тело и вызывающе положила перепачканные грязью и навозом руки на бедpa, обмотанные такой же отвратительно грязной сорочкой.

– Что ты морщишь нос?

– Ты похожа на шлюху, выползающую из канализационной трубы недалеко от порта в Малаге, – прогремел он, словно хлестнул ее кнутом.

– Ты знал, что это была за работа, на которую меня пристроил, и даже из чего состоят удобрения. Тебе не нравится, как они пахнут на таком близком расстоянии? Понюхай, как они будут смердеть на твоей коже, – сказала она, грубо натирая его своими перепачканными руками. Потом обняла его, прижимая свое пропотевшее вонючее тело к нему.

Прежде чем Аарон смог, увернуться от нее, он оказался перепачканный навозом.

– Ради двадцати четырех яиц двенадцати апостолов! Ты же покрыла меня дерьмом с ног до головы!

Глаза Магдалены широко раскрылись от изумления.

– Где ты слышал такое ругательство? – выдохнула она.

Аарон усмехнулся:

– Я научился этому и кое-чему похуже от моряков «Санта-Марии» и «Ниньи». Эти корабли принадлежат самым католическим в мире, величествам, – ответил он, отстраняя ее и пытаясь удержаться от рвоты.

Ну уж конечно, не от адмирала, – справедливо заметила она, проходя мимо него в дом. Она не обращала на него внимания и мыла руки в миске с тепловатой водой. Прежде чем взять полотенце, которым вытрется после мытья, ей надо избавиться от омерзительной грязи хотя бы на части тела!

Он прислонился к косяку и наблюдал за ней со странно смешанными чувствами – тут было и сильное раздражение, и безотчетный взрыв желания, и восхищение. Сладкое ароматное тело Алии, которая так прижималась к нему сегодня утром, не вызвало у него страсти. А эта покрытая навозом маленькая ведьмочка разгорячила его кровь.

– Ты права, адмирал не прощает грехов простым морякам и солдатам. Во время войны я также научился нескольким отборным фразам у мавров. Ты, моя госпожа, возбуждаешь во мне склонность к богохульству, по крайней мере, в двух религиях!

– Лучше позаботься о своей доброй душе, чем о положении. Я уверена, адмирал осудит тебя, – огрызнулась она, продолжая яростно оттирать руки.

– Адмирал скорее осудит тебя за то, что ты появляешься в общественных местах с голыми руками и ногами. Ты ведь, как вечно напоминаешь мне, знатная кастильская женщина, моя госпожа, – с презрительной иронией в голосе сказал он.

Она встала с колен, подняла миску и выплеснула грязную воду прямо ему в лицо.

– В этой деревне, где все ходят голыми, а сам ты одет в одну эту… шелуху, черный от загара, ты еще осмеливаешься говорить мне, чтобы я одевалась для рабской работы в этой канализации! – закричала она, когда он шагнул к ней. Он ловко увернулся от миски, которую она занесла над ним, и не обратил внимания на шум, с которым глиняная посудина вдребезги раскололась, ударившись о дверь. Стряхивая капли грязной воды с лица и волос, он схватил ее за руку и взвалил на плечо.

– Теперь от нас обоих так воняет, что я едва ли могу сказать, где начинается и заканчивается один из нас, и не слишком крути своей круглой задницей, а не то я отшлепаю ее и она станет такой же красной, как твои волосы. – Он подхватил большую тряпку, чтобы вытереться, и свою кожаную седельную сумку, а потом направился к двери.

Магдалена царапалась и яростно визжала, как разозленный попутай.

Аарон, дал ей хорошего тумака, и она перешла на простые гортанные ругательства.

– Для женщины, рожденной в знатной семье, ты знаешь немало проклятий, женушка, – мрачно сказал он, пробираясь к реке.

Понимая, что они своим видом здорово забавляют таинцев, а ее и без того натруженные мускулы болят от каждого движения, Магдалена угомонилась.

Аарон тем временем вышел из деревни. Вскоре он добрался до реки, где обычно купались все обитатели деревни. Он не остановился, а продолжал идти вверх по течению, следуя поворотам и изгибам реки, которая забиралась всевыше и выше. Джунгли изумрудным великолепием сомкнулись над ними, мягкие краски заката поглощали сверкание цветов, которые переливались от ярко-малиновых и золотых оттенков до нежно-розовых и желтых.

Наконец он свернул с тропы и зашагал через низкий густой кустарник с огромными веерообразными листьями, а потом остановился и спустил с плеча Магдалену. И не успела она обернуться, как услышала плеск водопада, низвергавшегося из выступа на скале на обворожительно, прекрасный уединенный пруд. Красота серебряных брызг и голубой воды в окружении шелестящих пальм и цветущих кустов лишили ее дара речи.

– Это небольшой приток той реки, что течет внизу. Подводные ручьи питают ее воды, а потом она вливается в главное русло у подножия горы, – сказал он и бросил сумку и полотенце на покрытую мхом землю.

– Ты сам нашел его, и знают ли другие об этом местечке? – в благоговении спросила она.

Он улыбнулся, согретый ее радостью. Его позабавило и сочетание нетронутого великолепия этого уголка с заляпанными грязью пришельцами.

– Меня привели сюда, когда я первый раз приехал в эту деревню. Я чувствовал себя очень стесненно, купаясь в общественном месте, где на меня таращились женщины и девочки. Тогда Гуаканагари и его брат показали мне это место.

– Женщины и девочки, в самом деле? Ты кичливый лицемер! – колко сказала она, обозревая его крошечную набедренную повязку.

По его лицу растеклась улыбка.

Возможно, «кичливый» – самое подходящее слово, жена, но я не хочу, чтобы от тебя так воняло, как сейчас. Раздевайся и мойся. Буду молиться, чтобы ты не загрязнила питьевую воду там, далеко внизу.

Она обернулась и посмотрела на его выпачканную навозом кожу. Левая сторона его головы, которая терлась о ее бедро, пока он нес ее, была вся измазана.

– Сейчас ты не чище меня, – в свою очередь, усмехнулась она.

– Тогда да поможет Господь рыбам, – произнес он молитву, потом быстро снял с себя набедренную повязку и оружие и с вызовом посмотрел на Магдалену.

Она старалась распутать тугой узел, которым была подвязана ее юбка. Аарон подошел к ней, вытащил нож из пояса, лежавшего на земле, и немногословно сказал:

– Давай выбросим ее, все равно отстирать невозможно.

Но она продолжала сражаться с узлом. Тогда он освободил ее руки, и она невольно поморщилась от боли.

– У тебя идет кровь! – в изумлении воскликнул он, схватил се маленькую ручку и стал осматривать ее. Это была кровь мучеников: кончики ее пальцев были изрезаны вдоль и поперек тоненькими царапинами, а ладони все в прорванных волдырях. Наверное, едкие удобрения обжигали ей руки как огнем, а она все равно работала там целый день.

– У тебя может быть заражение крови, если ты будешь прикасаться поврежденной кожей к грязи, – суровым, исполненным заботы голосом произнес он. – Давай я разрежу юбку, Магдалена, – мягче добавил он.

Она медленно опустила нестерпимо болевшие руки, а он быстрым движением срезал с нее гнусные тряпки и зашвырнул их в кусты.

– Ну вот, теперь на мне ничего не осталось. Скоро я стану работать, как таинские женщины, – сказала она, отвернувшись и пытаясь развязать учел, который высоко на голове стягивал ее волосы.

Он наблюдал за ней, отмечая, как она постанывала почти при каждом движении. Ноги ее были изрезаны и покрыты волдырями так же, как руки. Каждый мускул ее тела был напряжен сверх предела, как он и представить не мог. Аарона с детства готовили быть солдатом, он знал, что значит физическая усталость, но никогда не мог вообразить, что эта нежная женщина выдержит такую адскую работу.

Магдалена наконец закончила расплетать волосы и почувствовала, что Аарон смотрит на нее. Она подняла глаза и встретила его голубой взгляд, ожидая увидеть насмешку, высокомерие. Однако в этих глазах было раскаяние, а может, и стыд. Скорее всего, он жалеет ее. Она повернулась на пятках и погрузилась в воду. Магдалена вынырнула, доплыв до середины озера. Запах почти улетучился; она потрясла головой, и в разные стороны полетели капли. «Благодарю тебя, Пресвятая Дева!»

– Ты меня напугала, – сказал Аарон, обнимая ее тонкую талию своей длинной рукой и подтягивая ее к себе. Немногие придворные дамы умеют плавать.

– Тем более ты должен об этом сожалеть, ибо я выросла на топях и плавала вместе с крестьянскими девчонками, иначе ты смог бы освободиться от нежеланной жены, – ответила она, отталкивая ею и пересекая озеро сильными ровными гребками.

Он засмеялся и поплыл к берегу, где лежала сумка. Его раскатистый хохот вызвал у нее в сердце странные ощущения: оно запрыгало и начало бешено биться в груди. Потом, когда он вышел из воды и с непринужденной грацией опустился перед кустом, жар с ее щек начал спускаться ниже, проникая в побежавшую быстрее кровь. Он отломил несколько веток с куста и вернулся с ними в воду.

– Это избавит нас от запаха, – сказал он, маня ее и предлагая кусочек ароматною растения. – Моряки называют это фруктовым мылом. По-таински я вряд ли смогу выговорить это слово, во на их языке это называется сладким запахом.

Когда она потянулась за растением, его рука крепко, но нежно взяла ее за запястье, и он повлек Магдалену к мелководью возле водопада.

– Встань, и я покажу тебе, как им пользоваться, – приказал он и сам встал в мелкой, по колено, серебристо-голубой воде.

Магдалена покорилась, а он стал разминать сочную массу в ладонях, пока не получилась сливочно-белая жидкость, которой он натер ей руки, спину, шею и лицо.

– Закрой глаза, оно жжет.

Она послушалась, раскачиваясь в теплом ночном воздухе, потом машинально протянула руку и коснулась его плеча. Он продолжал натирать ее тело, спустился к груди, с особой осторожностью обращаясь с ней. Глаза ее широко раскрылись, она почувствовала потоки страсти, из-за которых напряглись до боли ее юные соски.

Аарон подавил страстный стоп, который едва не вырвался аз глубины его души, и хрипло сказал:

– Ну-ка, возьми этот кусок и намыль меня. – Руки его опустились ниже, заскользили по ее телу, а потом обхватили и стали массировать ее ягодицы.

Магдалена наложила сливочно-белую массу ему на плечи и грудь. Когда она начала мыть его спутанные золотистые волосы, он обернулся и принялся втирать «мыло» в гриву ее каштановых локонов, потом вернулся к стройной спине, йогам, маленьким ступням, по очереди поднимая каждую из мелководья. Он взял еще немного листьев, растущих у скалистого выступа по обеим сторонам водопада, и повернулся к ней спиной. Повинуясь молчаливой команде, она намылила его широкую спину, лаская пальцами старые шрамы на его сильном прекрасном теле, которые она так хорошо изучила. Когда он снова повернулся к ней лицом, она покраснела, почувствовав, как его восставшая плоть нежно упирается ей в живот.

– Вымой его, Магдалена, – прошептал он, а сам стал намыливать ее живот, продвигаясь к завиткам волос внизу.

Аарон почувствовал, как она дрожит. Легкий стон обдал теплым сладостным дуновением его щеку.

Магдалена почувствовала, как мир закружился перед ней, а тело ее, казалось, выходит из-под контроля. На нее всегда так действовали прикосновения Аарона. Она поспешно взяла его фаллос в свои маленькие ручки, желая испытать чувство власти, которую имела над ним. Когда она натирала твердую, пульсирующую плоть кусочком «мыла», он вздохнул и прошептал что-то.

Какое-то время они постояли неподвижно, нежно лаская и купая друг друга, переполненные такими сильными чувствами, что от них перехватило дыхание. Потом прядь се намыленных волос с всплеском упала ему на грудь. Он нежно взял ее на руки и понес под водопад.

– Пусть смоет с нас все. Мы вымылись чище, чем еврейский раввин перед праздником.

Отовсюду струилась прохладная вода, словно шелковистая музыка, нежно их покалывая, а они гладили друг друга, отчасти чтобы смыть «мыло», но в основном, чтобы ощутить жар своей плоти. Смех их смешивался с легким журчанием водопада, а они обнимались и целовались под его благословенными, все смывающими потоками.

Алия, которая видела, как они прошли мимо общественных купален, проследовала за любящими в их уединенный Эдем и наблюдала, как они купаются, смеются, чувственно ласкают друг друга в воде. Она вспомнила отдаленный атолл, где он в таком же уединенном озере проделывал с ней то же самое. Он всегда тщательно следил, чтобы его никто не видел, когда он был с женщиной.

В Алие вздымалась яростная ревность: она проследила, как Аарон увлек эту бледнолицую тощую чужестранку дальше, за водяной занавес, и медленно упал на землю с нею на руках. Алия повернулась и бросилась прочь подальше от этого ненавистного зрелища. Она была не в силах видеть, как Магдалена завладела ее золотым любовником. Как легко он отказался от ее пышных форм сегодня утром лишь для того, чтобы полететь к своей плоской, уродливой, красноволосой жене!

Аарон нежно положил Магдалену на мягкий мох за водопадом. Он ласкал ее кожу, на которой уже не было вязкой мыльной массы. Теперь можно было увидеть все укусы насекомых и ранки, которые она получила. Солнце болезненно, докрасна обожгло ее лицо, руки и ноги. Он наклонился и поцеловал ее веки, прошептав:

– Полежи здесь и подожди немного. У меня в сумке есть лекарства, которые вылечат твою пострадавшую кожу.

Магдалена смущенно лежала, в теле ее все жарче разгоралось пламя, и оно было сильнее, чем жар от ее обожженной кожи. Через мгновение он вернулся, наклонился сбоку от нее, чтобы вытереть полотенцем. Потом она промокнула волосы, а он открыл маленькую баночку с ароматным маслом и стал нежно втирать его в кожу, поглаживая нос, щеки, руки и ноги, обращая особенное внимание на маленькие ранки от укусов насекомых. Наконец он перецеловал ее ладони и пальчики и втер масло в эти нежные маленькие ручки.

– Мне очень жаль, Магдалена. Я не собирался заставлять тебя работать там целый день. Я всегда хочу сломить твою высокородную кастильскую гордость, но в то же время понимаю, что, если мне это удается, потом я жалею.

Он помолчал немного и заглянул ей в глаза. Удивленные, они сверкали в сумерках заката.

На губах заиграла легкая улыбка.

– В таком случае это очень хорошо, что я обладаю таким мощным запасом гордости, не так ли? – Она протянула к нему руки и обняла.

Аарон медленно поцеловал ее, словно пытаясь вытянуть сладкий жар из ее рта, потом поцелуи его стали глубже, а руки запутались в густой блестящей гриве ее волос. Он с трепетной лаской опустил ее и принялся ласкать и терзать бледно-розовые соски се гордо поднятых кверху грудок. Она выгнулась навстречу его губам, и он почувствовал животный восторг. Когда он занимался любовью с Магдаленой, ему всегда казалось, что ее никогда не касался другой мужчина.

Его ищущие руки двинулись ниже, вслед за жаркими влажными губами, которые с силой вжимались в ее живот и дальше, на холмик волос внизу. Он раздвинул ее ноги и прижался к нежной плоти ее лона. Он чувствовал, что она трепещет, но все еще сопротивляется. Он не обратил внимания на ее потрясенные протесты и упорно удерживал ее бедра в плену своих сильных рук. Магдалена сдалась, издав стон восторга, а он все продолжал гладить, лизать и целовать ее, и из-за его губ она теряла разум и волю.

Она была вся в огне, извивалась, больше не сопротивляясь, но полностью отдалась его таким новым и непривычным ласкам. Это были невероятные, потрясающие ощущения. Ей стоило бы остановить его – ведь это так необычно. Но это было прекрасно. Вскоре ее руки перестали отталкивать его плечи и запутались в золотистых прядях волос; она поощряла его до тех пор, пока не ощутила самый изысканный, самый сильный экстаз, принесший облегчение, который когда-либо испытывала раньше. Бедра ее выгнулись навстречу звездному небу, а потом упали на землю, подобно тихим всплескам воды, что ласкала берега озера.

Аарон поднял голову и посмотрел на изумленное, переполненное чувствами лицо жены. Даже если она была близка, с другими мужчинами, он был абсолютно уверен, что никто из них не занимался с ней любовью таким образом. Магдалена не смогла бы так хорошо притвориться! Он смотрел в ее светящиеся зеленые глаза, широко раскрытые в благоговейном восторге. Все еще дрожав она с огромной нежностью коснулась его щеки и отвела взгляд, пряча свои чувства за густыми каштановыми ресницами. Она села, тело се серебристо сверкало в лунном свете, пробивавшемся через занавес водопада. Ночной воздух был подобен бальзаму: ароматный, наполненный сладостным мускусным запахом их любви.

Магдалена заглянула ему в лицо. Удовлетворенная этим невероятным наслаждением, которое он дал ей, она все еще была смущена способом, которым он этого добился. Наконец к ней вернулся голос:

– Где… где ты научился этому?

И в тот же момент она испугалась ответа: эти жизнелюбивые таинские женщины, без сомнения, преуспели в искусстве любви.

Его низкий, от души смех не развеял ее страхов, пока он не сказал:

– В Гранаде. Я всегда хорошо учился арабскому языку. Иногда меня посылали в город перед осадой, я там выступал как преданный им еврейский ученый. И пока я шпионил для Трастамары, я посещал двор Боабдила, а заодно и разные увеселительные заведения в этом прекрасном и развратном городе. – Он провел рукой вдоль ее бедра и пробрался выше, к груди. – Мавры очень внимательны к потребностям и удовольствиям человеческого тела.

Она почти выпалила другой вопрос: «А ты проделывал это с Алией?» – – но остановила себя. Глупо искать ответы на вопросы, которые лучше не знать Она посмотрела на его великолепное тело, распростертое перед ней. Его мужское естество все еще оставалось напряженным, а вся фигура полна напряжения. Магдалена глубоко вдохнула для смелости и протянула руку, чтобы коснуться его. Она легко пробежала пальцами от его лица к золотистым волосам на груди, а потом еще ниже, по сужающемуся на плоском животе следу.

– А этот мавританский способ любви… Может женщина так сделать для мужчины?.. – Смелость покинула ее.

Аарон взял ее руку и положил на свой болезненно-напряженный фаллос.

– Да, может, – еле выговорил он хриплым голосом, сразу почувствовав горячий толчок наслаждения, вызванный ее прикосновением. – Этот способ очень древний. И не только мавры знают его секрет.

– Научи меня, – тихо сказала она, словно умоляя:

Магдалена наклонилась над ним, а он нежно, медленно направил ее губы, чтобы они ощутили его плоть. Магдалена почувствовала все возрастающую смелость по мере того, как он выгибался и задыхался от легких прикосновений ее губ и языка. Потом он попытался научить ее короткими, сдавленными фразами, но она больше не нуждалась в его указаниях, а он был не в силах давать их. Она взяла его бархатистую жаркую гладкую плоть в рот. В ответ им овладело такое же всепоглощающее чувство полной самоотдачи, какое испытала она, когда была в его сладостном плену. Она медленно наслаждалась им, получая радость от доставляемого ему наслаждения. Он напрягся, выкрикнул что-то бессвязное, и она почувствовала всплеск власти над ним, который почти опьянял. Потом он затрепетал и взорвался, достигая той же сотрясающей землю кульминации, что и она.

Аарон лежал, совершенно обессиленный. Всегда были краткие мгновения глубокого умиротворения, которые овладевали им после того, как он занимался любовью с этой женщиной, только этой, его женщиной, его женой. Он прижал ее к себе, не раздумывая, почему ему хочется этого. Он погладил ее волосы и прижал к себе еще крепче.

Она устроилась у него на груди и прошептала:

– Это совсем не неестественно. Сначала я думала, что оно так будет, но… это было так хорошо. – Она замялась, потом повернулась к нему, желая поцеловать. Мы попробовали друг друга? – храбро спросила она.

– Давай посмотрим, – ответил он на ее страстную мольбу о поцелуе.

Он прижал ее к себе и надолго прильнул к ее губам – не страстным, но исполненным безмерной неги поцелуем.

– Да, – прозвучал простой ответ на ее же собственный вопрос. Она улыбнулась легкой улыбкой, спряталась в его объятиях и уснула.

Они вернулись в деревню с первыми лучами рассвета. Магдалена завернулась в большой кусок хлопковой ткани, которой они вчера вытирались, а он шел в своей набедренной повязке.

На улицах в тот день было много народа, поскольку предстоял особый религиозный праздник. Магдалене было любопытно увидеть его. Ее отношение к этим великодушным и добрым людям постепенно менялось. Она от природы обладала живым и любознательным умом, который стал еще более отточенным за слишком короткие месяцы дружбы с Бенджамином Торресом. Она хотела синь ближе к мужу и доставить ему удовольствие и поэтому, стремилась понять таинцев, которые примяли его всем сердцем.

Они для нее больше не были голыми дикарями, хотя где-то глубоко в душе она подшучивала над двойной моралью, к которой ее приучил Аарон. Женщины в деревне в половом отношении были неразборчивы и ходили обнаженными, пока не вступали в брак. Он же всегда осуждал ее за то, что несправедливо считал безнравственным, и приходил в ярость, когда она обнажала руки или ноги.

Она улыбнулась и кивнула людям, хлопотавшим возле домов.

Аарон ревновал! Ни один мужчина, кроме него, не должен видеть ее раздетой. Это наполняло ее сердце радостью, особенно после его нежных ласк прошлой ночью. Он искупал свою вину за то, что послал ее работать на полях. Половину его злости составляло чувство вины, а другую – чувство испуганного собственники. Это наверняка означало, что он начинал отвечать взаимностью на ее чувства. «Может, это займет у меня много времени, муж мой, но я поклялась, что заставлю тебя любить меня, и этого добьюсь!»

Ближе к полудню медленно и упорно стали бить барабаны. Каждый житель деревни, вне зависимости от ранга, был чисто вымыт и одет в лучшие церемониальные одежды, волосы украшены перьями. На каждом было много красивых золотых и медных украшений, ожерелий и красивых, затейливо расшитых поясов.

– Что мы должны делать? – нервно спросила Магдалена, когда увидела, что улицы заполняются торжественными таинцами, выстраивающимися в очередь, чтобы войти в храм, расположенный по соседству с бохио Гуаканагари.

– Я уже говорил тебе, что лучше всего будет, если ты останешься здесь, – тревожно ответил он. Это праздник в честь их земи, а это может оскорбить твои религиозные чувства.

Она настороженно посмотрела на него:

– Уж не собираются ли они подавать рыбьи глаза или какой-нибудь подобный деликатес?

Аарон улыбнулся:

Нет, ничего подобного. Только хлеб из кассавы, освященный особым способом.

– Тогда я пойду. Мне надоели эти занудные священники в Изабелле, которые обвиняют таинцев, что у них языческие обычаи, но при этом никогда не приезжают в деревню, чтобы убедиться, во что именно верят таинцы. Как мы можем научить их нашей вере, если сами не знаем их религии?

– Брат Рамон учит их язык и обычаи. Со временем, думаю, он в этом лучше преуспеет, если они сами первыми не обратят его в свою веру, – с улыбкой ответил Аарон.

Брат Рамон – хороший человек, может, чересчур книжный, но я не думаю, что он один может многое сделать. Адмирал посылает много прошений прислать сюда еще священников, но никого до сих пор не прислали. А между тем я не думаю, что мне будет вредно узнать религию таинцев. Она вопросительно посмотрела на него.

– Я сомневаюсь, что тебе грозит опасность оказаться обращенной в языческую веру! – Но тут с его лица сбежала улыбка, он подошел к ней и погладил ее длинные огненные волосы. – Если ты пойдешь, то увидишь там некоторые неприятные вещи, – не такие, как рыбьи глаза, но… – Он умолк и вынул две небольшие тыквенные ложки из горшка, стоявшего в углу, а потом вручил одну ложку ей, – Здесь принято перед этим высоким празднеством опорожнить желудок у входа в храм, чтобы очиститься.

Она выглядела смущенной:

– Я решила, что их вчерашнее купание было средством очищения в честь храма. Что они еще должны сделать – может, поститься?

– Ну, можно так сказать.

Но когда Аарон попытался объяснить жене, в чем дело, он по-настоящему понял, насколько он растворился в культуре таинцев. И не потому, что он преклонялся перед земи, но он согласился с их восприятием Бога и не видел смысла обращать их в христианство.

Он посмотрел на ее озадаченное лицо.

– Вот так, – он поднял маленькую ложку, – мим пользуются у входа в храм.

Он вставил ложку в горло, но не нажал на нее.

– Ты должна очистить себя рвотой. Она побледнела.

– Я могла бы попоститься, но… – Она философски пожала плечами. – Это будет самым интересным. Гуаканагари – священник и в то же время касик, не так ли?

Да. Он возглавит процессию, – ответил Аарон.

«Тогда с ним будет Алия».

– Я пойду с тобой и обещаю не опозорить тебя или себя. После рыбьих глаз это будет намного лучше – все равно что ранней весной есть незрелые яблоки, – озорно сказала она.

В такие минуты, как сейчас, Аарон чувствовал, что все больше подпадает под ее чары. Он забывал, что ее отцом был Бернардо Вальдес, что она могла быть замешана в трагедии его семьи. Она не была его врагом, но женой.

– Давай пойдем. Но смотри, делай так, как я покажу, – сурово сказал он.

Длинная процессия, состоявшая примерно из тысячи человек, медленно двигалась. В ней были свободные люди всех рангов – от ремесленников до представителей королевской семьи, и все они шли под звуки барабана. Гуаканагари, его брат, его жены и сестры возглавляли процессию. Все женщины из королевской семьи несли на голове огромные корзины, наполненные хлебом из кассавы. Алия несла свою корзину с королевской грацией. На бедре она легко несла Наваро.

Магдалена заметила, как глаза Аарона устремились к сыну. «Он хочет ребенка. Я должна с этим смириться». Но она знала, что ни за что не смирится с тем, чтобы ее муж продолжал отношения с Алией!

Она взяла себя в руки, когда они подошли к большим урнам, расположенным по обе стороны широких дверей, поспешно проделала то, чему научил ее Аарон, а потом с благодарностью приняла глоток воды от служки.

Сделанное из тростника и крытое соломой сооружение было огромным, чуть ли не пятьдесят ярдов длиной и двадцать шириной. Гости входили внутрь и садились на пятки с непринужденностью людей, рожденных проводить часы в таком удобном положении. Магдалена, подражая другим, села поближе к Аарону, моля Бога, чтобы церемония не затянулась.

Вскоре наступила тишина, а женщины, несшие хлеб, вынесли его на середину храма и поставили корзины вокруг большой фигуры земи Гуаканагари и нескольких других поменьше.

И, словно по сигналу, все начали петь. Мелодия была медленная, слаженная, она исходила от многих верных голосов, поющих в унисон. Аарон сидел с почтительным видом, но молчал. Магдалена не знала достаточно по-таински, чтобы понимать слова, и вдруг ясно осознала, что должен чувствовать пятнадцатилетний мальчик, которого насильно обратили в новую веру и впервые привели в собор в Севилье. С рождения Аарон был евреем, изгоем в Кастилии, потом обращенным, смущенным христианской верой. Для него это был уже не новый опыт. Но для Магдалены было все внове. Она тоже склонила голову и постаралась сохранять приличествующую тишину.

Потом, словно понимая, насколько ей интересно, Аарон прошептал ей, что песня эта – пожелание доброго здоровья и хорошего урожая для всех людей племени Гуаканагари.

Когда пенис закончилось, Гуаканагари встал и начал молиться над хлебом, стоявшим перед земи. Он благословляет ею для всех людей. В следующем году это принесет им пищу, – прошептал ей Аарон.

Когда касик закончил, женщины из королевской семьи стали раздавать хлеб из кассавы, аккуратно разламывая его на маленькие кусочки так, чтобы глава каждой семьи смог подойти и взять кусочек, чтобы съесть его, вернувшись домой. Даже работавшим на полях и рабам было позволено отведать этого освященного хлеба.

Это сходство со святым причастием не уклонилось от внимания Магдалены, которая повернула вопрошающие глаза к Аарону, объяснявшем) ей что к чему.

Благословение хлеба так же старо, как мир, и оно распространено по всему свету среди христиан и евреев, мавров и даже тех людей с материка, о которых писал Марко Поло, – у всех есть схожие с этим обычаи. Я предупреждал, что это будет трудно для твоего восприятия, тихо сказал он, ибо таинцы стали потихоньку выходить из храма, получив свою порцию благословленного хлеба.

Улыбка Магдалены была искренней.

– Для меня это вовсе не затруднительно, – тихо сказала она. – «Бенджамин, друг мой, ты был прав, так прав насчет многих вещей…»

ГЛАВА 17

– Я нужен Гуаканагари как представитель Кристобаля, к нему пришел гонец от его старого врага Каонабо, который хочет обсудить важные вещи с касиком Марьены, – сказал Аарон, входя в дом, взял свой арбалет и несколько колчанов, висевших на крючках на стенах.

– Что за важные веши? Война? – испуганно спросила Магдалена, выронив лопатку, которой она помешивала пишу в горшке, стоявшем на огне. Аарон пожал плечами:

– Возможно. Каонабо – это касик, который приказал убить золотоискателей из Навидада, то есть тех, кто не разорвали друг друга на куски от жадности и корыстолюбия.

– Но Гуаканагари наверняка не примкнет к нему, чтобы воевать против колонистов в Изабелле! – Магдалена вдруг почувствовала себя такой незащищенной, такой отторгнутой от цивилизованных белых людей.

– Гуаканагари всегда был нашим верным другом, но люди, подобные Маргариту и Хойеде, давно испытывали его терпение своей жестокостью. Братья Колоны оказались неспособными сдерживать их. Гуаканагари не доверяет Каонабо. Я посмотрю, что замыслила эта старая лиса, и потом доложу обо всем Кристобалю.

Магдалена нерешительно положила руку на плечо мужу, когда он проходил мимо нее. Аарон остановился, и она спросила:

– А мне что делать? Он улыбнулся:

– Здесь ты будешь в безопасности. Здесь спокойнее, чем в Изабелле. Просто жди. К вечеру мы вернемся. Каонабо предпринял долгое путешествие с Веги только ради того, чтобы встретиться с Гуаканагари.

С этими словами он удалился.

Магдалена удрученно склонилась над горшком. За те недели, что она провела с таинцами, она немного научилась готовить, хотя по-прежнему уклонялась от плетения корзин, равно как и от вышивания.

– Чудесно! Я только что положила в горшок целый кусок мяса. Думаю, он наверняка придет обедать не раньше, чем оно сгорит. О Господи, как долго мне не придется говорить по-кастильски!

Она знала, что единственный человек, кто говорил на ее языке, кроме ушедшего сейчас с Гуаканагари и его советниками, была Алия.

– Я бы скорее отрезала себе язык, чем стала говорить с этой… – угрюмо сказала она.

Она снова вспомнила, каким красивым был маленький Наваро и насколько его смуглое детское личико напоминает лицо его отца. Сверкающие голубые глаза – верный признак рода Торресов, несмотря на черные как смоль волосы и коричневато-желтую кожу мальчика. «Вот если б я смогла подарить Аарону сына!» Но она понимала, что это все равно не лишит ее мужа ответственности перед первенцем. Ее двойственное чувство по отношению к Наваро с каждым днем все больше беспокоило ее. Могла ли она взять сына любовницы Аарона к себе и любить его, как своего? Чтобы их хрупкие отношения переросли в настоящие семейные узы, именно так ей и следовало бы поступить.

– Что толку от того, что я буду сидеть здесь и жалеть себя? – подавленно вздохнув, сказала она.

Она растерла корни маниока и скатала их в плоские пироги, чтобы потом запечь и высушить. Она взяла заостренную палочку титтити и начала свое трудоемкое дело, аккуратно собирая сок из растения в глиняный горшок.

К тому времени, когда Магдалена выставила остудить последний темный рассыпчатый хлебец из кассавы, ей показалось, что она тяжело трудилась целый день. Но несмотря на боль в спине, был еще только полдень. Потирая поясницу, она посмотрела на горку грязной льняной одежды и решила постирать ее. На этот раз непристойные набедренные повязки Аарона показались ей привлекательными – их стирать было намного легче, и она оценила это, став семейной прачкой. Если бы кто-нибудь в Севилье сказал, что Магдалена Вальдес будет жить среди племени дикарей, готовить и стирать, как крестьянка, она расхохоталась бы над такой абсурдной идеей. Она выругалась про себя на мужа, взяла белье и пошла к реке.

На плоском каменистом пространстве на мелководье таинские женщины стирали. Там было множество гладких камней, которыми они скребли одежду из грубого хлопка, надеваемую от случая к случаю или используемую в качестве постельного белья или полотенец.

Магдалена остановилась у края джунглей и набрала немного свежего фруктового мыла. Каждый раз, когда это делала, она вспоминала, как Аарон познакомил ее с этим чудесным растением и как они занимались любовью возле водопада.

От одних только мыслей об этом у нее пламенели щеки жарче полуденного солнца.

– Я стала темной, как таинка, – удивленно сказала она, думая, а не покажется ли непривлекательной Аарону ее темная кожа со светлой россыпью веснушек. Ей, конечно же, гораздо больше нравился он, такой смуглый, бронзовый, чем бледные белолицые придворные, прятавшиеся в тени домов Изабеллы, потевшие в своих тяжелых камзолах, рейтузах и сапогах. Одетые с головы до пят в многослойные одежды, они в большинстве своем дурно пахли, ибо редко мылись.

Легкая улыбка заиграла на ее губах: она вспомнила, как Миральда ругалась на нee за то, что она мылась каждый день.

– Интересно, стала бы она обвинять в иудаизме язычников-таинцев?

Вспотев даже в своей свободной нижней сорочке.

Магдалена нанесла обильную пену на белье, а потом одну за другой прополоскала каждую вещь и разложила сушить на большую круглую скалу, которая выступала над мелкой, по колено, водой. Множество таинок судачили и смеялись над ней, занимаясь тем же, чем и она, делом. Она улыбнулась им и сделала ответные дружелюбные жесты. Ей бы хотелось лучше понимать их язык.

Две молодые женщины сидели на берегу речки и непринужденно нянчили своих младенцев. Между тем тени на воде стали расти.

Краешком глаза, Магдалена заметила Алию, которая приближалась к ней с Наваро. Она села рядом с молодыми мамами, и все женщины, находившиеся на пеке, вдруг затихли, их черные глаза смущенно перебегали от надменной сестры касика к белой женщине. Магдалена сразу же решила, что лучше всего не обращать внимания на любовницу Аарона. Она повернулась к ней спиной и продолжала тереть одежду.

Алия следила, как тонкие руки огненноволосой женщины снуют над этими дурацкими белыми тряпками. Отдав кузине Наваро, Алия встала и медленно побрела к мелководью.

Магдалена видела, как тень от ее мстительницы упала позади нее, но делала вид, что не замечает стоявшую за ее спиной женщину.

– Как жаль, что ты должна работать, как рабыня, чтобы стирать столько одежды, но если бы мое тело было таким же тощим и белым, как рыбье подбрюшье, я бы, наверное, тоже захотела закрыть его этими уродливыми длинными тряпками, – сказала Алия на приличном кастильском.

– Если бы Бог проклял меня, наградив толстыми ляжками и отвисшими грудями, я наверняка не выставляла бы их всем напоказ, как ты, – произнесла Магдалена, с презрением глядя на круглые формы таинки.

Глаза Алии сузились и потемнели, но она гордо выпрямилась и дразняще выпятила свои большие груди.

– У меня женское тело, которое дает мужчине наслаждение… и вскармливает его детей. А ты плоская, как изголодавшийся мальчишка-раб!

– Мой муж оставил твою постель. Алия. Мое «изголодавшееся» тело, видимо, доставляет ему большое удовольствие, ибо он каждую ночь занимается со мной любовью, – с триумфальным блеском в глазах ответила Магдалена. Она выпрямилась и посмотрела в глаза своей более крупной соперницы.

– Он не останется с тобой надолго. Аарон быстро устанет от твоего лишенного страсти детского тела. Я дала ему крепкого сына, А ты, которая говорит, что он каждую ночь ложится с тобой, – бесплодна. Ты не можешь родить ему детей, а я могу!

Боль от воспоминаний, как Аарон отвергал ее, их вынужденная свадьба, а сейчас еще ужасный повод для раздоров – его любовь к ребенку, все это вызвало в ней ярость. Со сдавленным проклятьем она взяла в руки мокрую нижнюю сорочку и ударила ею рослую женщину по лицу. Гордая таинка упала на спину с криком и громким всплеском опустилась на мягкий речной песок. Но в тот же миг она поднялась, скрючив пальцы, как копи, и пытаясь ранить лицо Магдалены.

Рыжеволосая женщина схватила в кулак развевающиеся пряди эбеновых волос и дернула со всей силой, воспользовавшись заминкой Алии, чтобы сбить ее с ног и еще раз толкнуть в воду, на сей раз с головой.

Алия поднялась, кашляя и ругаясь. Таинка была крепче и больше, но Магдалена хитрее и проворнее. В ней разгорелась неприкрытая ярость. Они безудержно вцепились друг другу в волосы и катались по мелководью, лягаясь и награждая друг друга тумаками. Алия разорвала сорочку Магдалены у ворота, а потом рванула за рукав, обнажив плечо. Длинная юбка обвила бедра Магдалены, которая пиналась и дралась до тех пор, пока в конце концов не водрузилась на своей сопернице.

Таинские женщины застыли в ужасе, а противницы обменивались бранными словами на незнакомом языке их мужчины, а потом жена напала на любовницу. Алия была сестрой Гуаканагари, однако Магдалена была женой почетного гостя вождя. Что им было делать?

Магдалена держала Алию под водой, пытаясь утопить извивавшуюся женщину. Вдруг позади них произошло какое-то смятение и раздался гневный мужской голос. Сильные руки схватили Магдалену, и Аарон оторвал ее от погруженного в воду тела Алии. Таинка поднялась и, что-то бессвязно бормоча и визжа, бросилась на обидчицу.

К этому времени на поле битвы подоспел Гуаканагари и удержал сестру. Обе женщины продолжали выкрикивать ругательства в адрес друг друга и пытались освободиться, чтобы продолжить схватку.

Гуаканагари уговаривал Алию на свистящем таинском, нежно поддерживая разъяренную женщину, глаза которой почернели от ненависти. Пытаясь восстановить дыхание, она быстро заговорила с братом, потом с Аароном на таинском, не обращая внимания на Магдалену. Она выкрикнула несколько слов Аарону, от которых он на мгновение застыл. Не говоря больше ни слова, он перебросил Магдалену через плечо и пошел в их дом. Одна из зевак скромно собрала белье Магдалены в кучу, собираясь утром вернуть его. Таинка понимала, что сегодня не будет возможности зайти к ним.

Дойдя до двери, Аарон грубо поставил жену на землю:

Ради ключей святого Петра, почему ты напала на члена королевской семьи? Это преступление, за которое грозит смертная казнь!

В таком случае ты наконец-то от меня избавишься, не так ли? Она пришла ко мне, специально дразнила, провоцировала на драку, думая, что ее огромное толстое тело легко пересилит мое «тощее тело». Зато сейчас она знает, что толщина не заменяет мускулов! Я могла утопить ее, и к черту все последствия!

Аарон посмотрел на ее мокрые спутанные волосы и полуобнаженное тело.

– Алия почти раздела тебя догола, – сказал он, глядя, как она дрожит от прохладного вечернего ветерка.

Мне плевать! Это у нее синяки на горле от моих пальцев!

– Она оскорбила тебя какими-то детскими насмешками о маленьких грудях и бледной коже, а ты попыталась задушить и утопить ее. Как же быть с христианской добродетелью, о которой ты так печешься? – с горечью произнес он. – Почему ты не подставила ей другую щеку, моя госпожа? Это было бы гораздо лучше.

– Надо было ей позволить травить и унижать меня? Ты ни за что не снес бы такого оскорбления от кого бы то ни было. Имей в виду, мой господин, у женщин тоже есть гордость, – резко ответила она.

На сей раз глаза его были бесстрастны.

– Кастильские куртизанки, похоже, имели этого в избытке.

Магдалена чуть было не задохнулась от ревности и обиды.

– Итак, мы вернулись к сути дела – твоя любовница может похваляться своими любовниками и это не позорит ее. Но ты считаешь, что я шлюха, хотя никто, кроме тебя, не касался меня. Ты ее хотел жениться на порочной Вальдес. Между нами никогда ничего хорошего не будет. Аарон. Бернардо, будь проклята его душа, вечно будет разделять нас.

– Твой отец… и мой сын, – ответил Аарон поникшим, как и у нее, голосом. – Гуаканагари сказал мне на обратном пути, когда мы сегодня возвращались в деревню, что Алия согласилась отдать Наваро мне. Но сейчас она передувала. Мальчик поедет с ней в Ксарагуа. – Он отвернулся и побрел в сгущающиеся сумерки.

Магдалене показалось, будто огромное бремя сокрушило ее жизнь, лишило дыхания. Вот что означали те последние слова, которые Алия бросила Аарону.

В ту ночь Аарон не вернулся ночевать: он пошел в загон, где держал своих лошадей, взял Рубио и поехал вниз по реке, освещаемой серебристым лунным светом.

Магдалена лежала долгие часы без сна, уставившись в звездное небо, на рассвете встала и оделась. Если понадобится ущемить се хваленую кастильскую гордость, чтобы вернуть мужу его сына, она пойдет на это. Вот если бы только ей удалось уговорить касика, а ему свою сестру!

Одевшись в последнюю чистую нижнюю сорочку, она расчесывала волосы, пока они не заблестели. Магдалена оставила их распущенными, свободно спадавшими густыми локонами по плечам. Она надела кожаные туфли и даже медное ожерелье – подарок Гуаканагари.

– Мне надо принести что-то в дар, что-нибудь пенное, – вслух подумала она. Потом глаза ее остановились на дурацком бархатном платье, которое она привезла с собой. Длинное тяжелое одеяние сейчас ей казалось нелепым, но, быть может…

Она принялась за работу и с помощью маленького кинжала распорола швы широкой юбки с длинным шлейфом. Когда она завершила работу, в руках у нее оказалась наскоро скроенная накидка красивых пропорций, которая, как она надеялась, подошла бы королю.

Аккуратно неся темно-коричневый бархат, она направилась прямо к бохио Гуаканагари. Когда одна из его жен нерешительно улыбнулась ей, Магдалена собралась с духом и протянула свой дар, произнеся имя Гуаканагари.

Женщина сразу поняла и поклонилась, предложив Магдалене сесть на табурет перед глиняным горшком, в котором что-то булькало, и исчезла в огромном бохио, Тут же вышел Гуаканагари и посмотрел на молодую женщину, которая так одиноко сидела, съежившись на маленьком табурете, вцепившись в свое сокровище. Она тут же встала и предложила тяжелый бархат вождю, широким жестом разворачивая перед ним накидку. Когда касик подошел поближе, она показала, как хорошо будет на нем сидеть накидка. Она была почти такая же, какую носил его друг – адмирал.

Гуаканагари, запинаясь, заговорил на кастильском:

– Это великая честь, жена Аарона. Что я могу дать тебе взамен?

Она тихо произнесла:

– Сокровище, которое намного ценнее, – сына моего мужа.

Гуаканагари забеспокоился и вздохнул:

– Алия очень обижена. Когда родился Наваро с его голубыми глазами, она надеялась, что Аарон женится на ней.

– Но потом приехала я и нарушила ее планы. Мне очень жаль, но я любила Аарона много, много лет, Я буду любить его сына как собственного. Наваро ни в чем не будет нуждаться. Я клянусь вам. – Она затаила дыхание: перед ее глазами вдруг предстал маленький темнокожий ребенок с лицом ее мужа. И когда она произнесла эти слова, она говорила искренне. Наваро был ребенком Аарона. Она по-настоящему любила его, за одно только это!

Если бы я мог заставить Алию отдать мальчика, я бы сделал это. Но у моего народа есть свои обычаи. До своею замужества женщина может воспитывать сколько угодно рожденных ею детей. Прошлым вечером я пытался говорить с сестрой об этом деле, которое так важно моему другу, но она не захотела слушать.

Он сложил накидку и вернул ее Магдалене.

Глаза ее наполнились слезами, но она смахнула их, покачала головой и сказала:

– Пожалуйста, оставьте у себя накидку. Она подходят доброму и мудрому касику. Я бы хотела, чтобы вы носили и по-хорошему вспоминали меня, не как человека, который принес несчастье в вашу деревню.

– Вы крепко любите Аарона, – тихо сказал он, разглядывая маленькую хрупкую женщину, приплывшую через большую воду.

– Я только молюсь, чтобы когда-нибудь он стал таким же мудрым, как вы, – просто сказала она. – Я могу вас попросить, чтобы вы никому не рассказывали о моей просьбе?

– И прежде всего вашему мужу? – Он кивнул и поклонился.

Магдалена сделала то же самое и вышла.

За время их отсутствия эпидемия в Изабелле распространилась еще больше. Когда они приблизились к поселению, то почувствовали тлетворный запах смерти, пропитавший воздух. Равнинные луга возле залива были в холмах свежих могил. Больше земля было перевернуто, чтобы хоронить людей, чем для того, чтобы сажать хлеб.

Белые умирают от лихорадки и кровавого поноса, а таинцы от наших болезней – оспы и кори. В этом мы уже прекрасно сотрудничаем, – с отвращением пробормотал Аарон.

– Похоже, индейцы умирают от болезней, которые только покалечили бы кастильцев.

– Мой отец, без сомнения, привел бы по этому поводу ученое мнение какого-нибудь еврейского или мавританского врача, – печально сказал Аарон, а потом с презрением добавил: – Но я знаю, почему колонисты так плохо чувствуют себя здесь. Они отказываются приспосабливаться, ходят одетыми с головы до ног в тяжелые одежды, отказываются есть местные продукты, настаивают на том, чтобы пить красное вино и в такую жару есть свинину. Ничего удивительного, что их внутренности повреждены. Даже мне, хотя я и не врач, понятно, почему это так!

Магдалена закусила губу от досады. Когда она прошлась по острову с обнаженными руками и ногами, он пришел в ярость, но из-за суровых преград, стоявших между ними, она предпочла воздержаться от комментариев. Сменив тему, она спросила:

– Как прошла встреча с Каонабо? Ты ничего мне не рассказал.

Глаза Аарона загорелись от невольного восхищения.

Боже всемогущий, ты бы видела этого коварного дьявола! Лицо у него старое, как острова, а тело гибкое, как у молодого воина. Он может заговорить своими лукавыми речами целый бохио касиков, а его сверкающие черные глаза кажется, что они проникают в самую душу человека. От своих шпионов он узнал, что я бегло говорю на ею языке, поэтому, когда я появился на встрече, он даже не попытался включить Гуаканагари в список своих союзников против Колонов.

– А для чего тогда он устраивал встречу?

– Его люди предложили роскошные дары Гуаканагари в честь свадьбы Алии и Бехсчио. Я думаю, это нечто вроде подкупа, хотя ты знаешь, как всегда великодушны таинцы. Они обменялись несколькими малозначащими любезностями, и Каонабо вместе со своей свитой отправился в Вегу.

– Он может доставить неприятности? – тревожно спросила Магдалена, глядя на больных, валявшихся на отвратительно грязных замусоренных улицах Изабеллы. – Их гораздо больше, чем нас.

Аарон нахмурился:

– Один выстрел из пушки адмирала, что на борту «Ниньи», и все они спрячутся в джунгли. Точность и расстояние, на которое я посылаю стрелы из своего арбалета, приводят их в ужас. С нашим вооружением и орудием мы в течение нескольких месяцев покончим с таинцами на Эспаньоле. Но я надеюсь, что этого не произойдет. Даже такие смутьяны, как Каонабо; захотят сохранить мир, если колонисты будут с ними хорошо обращаться.

Но Гуаканагари, разумеется, останется среди друзей адмирала? – искренне спросив Магдалена.

– Да, конечно. Хотя он, быть может, чересчур верен, – туманно ответил Аарон. – Если Колоны не смогут обеспечить надзор над этими проклятыми аристократами, помешанными на порабощении таинцев, люди Гуаканагари пострадают первыми и в большей степени от таких корыстолюбцев, как Хойеда – этот маленький расфуфыренный пройдоха.

Поставив лошадей в стойло и освежившись. Аарон и Магдалена оделись, чтобы не здороваться с Колонами и рассказать о том, что произошло, пока они были и глубине острова. Молодая таинка, которая служила Магдалене горничной, развесила все оставшиеся платья своей хозяйки, чтобы они не истлели во влажной жаре дорожного сундука. Принимая во внимание, насколько опустел ее гардероб, Магдалена была очень благодарна ей и выбрала красивую светло-голубую накидку. Сейчас ее белая нижняя сорочка сверкала ослепительным контрастом по сравнению с ее золотистой кожей. И даже в голубом наряде, который, как она считала, никогда ей не шел, она выглядела полной жизни и здоровья.

Стоял сезон дождей, и тяжелые небеса разродились моросящим дождем. Ее волосы, которые всегда были жесткими и кудрявыми, сейчас торчали и ломались, будет молнии в небесах поразили ее каштановые локоны. Она, сделав усилие, заплела их и косы и перевязала украшенной жемчугом лентой, а сверху набросила вуаль. Но все равно кудряшки выбивались из-под вуали на затылке и надо лбом.

Наблюдая за тем, как она возится с волосами, Аарон почувствовал привычную боль в чреслах. Он проклял тугие рейтузы, которые разоблачили намного больше, чем бы это сделала просторная набедренная повязка, но ведь ему надо выглядеть подобающим солдатом перед губернатором.

– Ты готова? Кржлобаль ждет меня, и я уверен, что Бартоломе уже меряет шагами пол, беспокоясь о твоем самочувствии.

Тогда давай разуверим их обоих, – любезно ответила она, доставая темный плащ, чтобы уберечься от дождя.

Он набросил плащ ей на плечи и как бы невзначай спросил:

– А где то дурацкое коричневое бархатное платье, которое ты привозила в деревню? Я не вижу его среди остальных.

– Оно сгнило от влажности, я его выбросила, – быстро ответила она, моля в душе, чтобы Гуаканагари не надел бы свое сокровище на какую-нибудь церемонию, где Аарон смог бы узнать его.

Когда они добрались до резиденции губернатора, шквалистый дождь прекратился. Местный климат отличался от климата Андалузии так же, как погода Андалузии была отлична от погоды Пиренеев.

Магдалена мучилась от влажности, усталости, и всеравно ей не терпелось поприветствовать своего старого друга Бартоломе и его сурового старшего брата. Вот только бы они одобрили, как она потрясающе преобразилась! Несмотря на то что кожа ее даже близко не была такой темной, как у Аарона, она стала намного темнее той молочно-белой, которую, так пенили придворные дамы.

Аарон заботливо помог ей выбраться из небольшого, сплетенного из прутьев паланкина, который несли четверо слуг-таинцев. Поставив ее на камни, которые вели к широкой лестнице официальной резиденции, Аарон помог ей уберечь от грязи изящные матерчатые туфельки.

Как только они вошли внутрь, адмирал и его помощник – оба бросились в просторный холл, расположенный перед комнатой для приемов.

Лицо Бартоломе расплылось в широкой улыбке восторженного удивления.

– Похоже, жизнь среди таинцев подходит вам, госпожа, – произнес он, галантно целуя ей руку. Потом, повернувшись к брату, добавил: – Посмотри, как она великолепно выглядит, не правда ли. Кристобаль?

Губернатор тепло улыбнулся, видя как расцвело здоровьем прекрасное лицо Магдалены.

– Дa, донья Магдалена, кажется, замужество и полная приключений жизнь среди таинцев пошли вам на пользу. – Он повернулся к Аарону и прочитал противоречивые чувства в глубине глаз своего молодого друга. – Надеюсь, у тебя есть что рассказать о нашем друге Гуаканагари?

– И Каонабо, – добавил Аарон, заметив, что упоминание этого имени вызвало большую тревогу на лице Кристобаля.

– Нам многое надо обсудить, но прежде чем мы займемся этим, ты должен встретиться с одним господином, который две неделя назад высадился на берег. Оп о тебе спрашивает. – Глаза Колона настороженно вспыхнули. – Это Лоренцо Гусман, я думаю, это твой зять.

Лицо Аарона застыло в каменную маску, стало серым, напряженным от отвращения.

– Он был женат на Анне. Когда ее схватила инквизиция, он ничего не сделал, чтобы остановить их.

– Немногие могут противостоять святой палате брага Томаса, дон Диего, – устало сказал Лоренцо, и это лишь усилило напряженность между ними. «Как он еще может остаться в живых?»

Словно прочитав его мысли, Аарон улыбнулся холодной хищной улыбкой и сказал:

– Я вижу, что ты очень удивился, увидев меня живым и невредимым, Лоренцо. Я тоже удивился, что ты жив, когда в прошлом году приезжал в Севилью. Твоя жена и мои родители, мой брат и его жена Рафаэла – все они были сожжены Торквемадой и его приспешниками. Как же ты один уцелел? – Переполненный отвращением, он сверлил глазами Лоренцо. Он был уверен, что герцог Медина-Сидония вмешался, чтобы спасти своего племянника.

– Я происхожу из старинной христианской семьи. Меня никто не обвинял, – скорбным голосом ответил Лоренцо.

– Рафаэла тоже. Она была преданной христианкой и все же погибла вместе с Матео, – горько возразил Аарон.

Лицо Лоренцо помрачнело, он изо всех сил пытался сохранить перед губернатором выражение благочестивого горя.

– Возможно, моя семья более влиятельна. Я ничего не знал о твоем брате и его жене, которые жили так далеко, в Арагоне.

– Если твои родные настолько влиятельны, они, конечно бы, могли спасти Анну. А что с твоей дочерью Оливией? – спросил Аарон, хотя знал, что ребенок был в безопасности с его дядей Исааком.

– Анна призналась раньше, чем я смог спасти ее. – Он, как бы ища поддержки, посмотрел на губернатора. Пожалуйста, всеэто так тяжело. Оливию похитили твои еврейские родственники, которые живут во Франции, ты уже, наверное, знаешь об этом. Я был просто вне себя, когда увидел, что не могу вернуть ее. Поэтому я решил отправиться в Индию и начать новую жизнь.

– Я вижу, как ты переживаешь потерю дочери, – с горькой иронией заметил Аарон.

В лог момент Лоренцо отвел взгляд от грозного Диего Торреса и стал рассматривать его жену, которую в Изабелле все восхваляли за красоту. Он начал было грациозный придворный поклон, но колени его чуть не подогнулись, когда она сделала шаг вперед и сбросила вуаль, стряхивая кайли дождя со своих волос.

Маг… Магдалена Вальдес, это вы, госпожа? Мы думали, вас с прошлой весны нет в живых, что вас убили разбойники.

Магдалена холодно улыбнулась мужчине, которого она невзлюбила с самого первого раза, когда встретила его при дворе.

– Но, как вы ясно видите, я вполне жива и замужем за доном А… Диего Торресом. Это из-за нашей помолвки я покинула двор при таких… странных обстоятельствах.

Серые глаза Лоренцо сузились и потемнели от подозрения.

– Вы были помолвлены с Диего Торресом? Странно, но ваши родители никогда об этом не говорили. Но потом, после большой трагедии… – Он помолчал и оглядел собравшихся с выражением ужаса на лице. – Ну, разумеется, вы не знали. Боюсь, донья Магдалена, мне придется передать вам страшную месть. – Он повернулся к Кристобалю. Губернатор, может, нам лучше вернуться в приемную и предложить даме сесть? – спросил он, беря Магдалену под руку.

Быстрым движением собственника Аарон притянул ее к себе и проводил в большую комнату, где в первый раз встретился с нареченной женой. Впереди шел губернатор, а его помощник следовал за Лоренцо. Теплая рука Аарона крепко сжала ее локоть, и он тихо прошептал:

– От этого труса можно ждать чего угодно.

– Да. У меня в Севилье тоже ничего не осталось, так же как и у тебя, Диего, – сказала она, из предосторожности назвав его христианским именем.

С тех пор как брат Буил и его приспешники вернулись назад, в Кастилию, оставив одного брата Пина спасать души таинцев, исчезла угроза доносов в инквизицию. Однако сейчас Магдалена была напугана. Род Гусманов был могущественным, близким ко двору. Если Лоренцо избежал святой палаты, в то время как все остальные, связанные с семьей Торресов, были казнены, может, у него связи с Торквемадой? Было что-то такое в его елейных манерах придворного и в холодных серых глазах, из-за чего волосы у нее на затылке зашевелились. Что было в нем такого, из-за чего она всегда, испытывала к нему непреодолимое отвращение?

Аарон почувствовал, как Ma?далене неуютно, и понял, что она боится Лоренцо. Но пусть лучше Лоренцо Гусман боится Аарона Торреса, мрачно подумал он, когда все расселись. Холодные как лед голубые глаза сверлили высокую щегольскую фигуру придворного, который не смотрел на Аарона, а обратил все свое внимание на Магдалену.

– Боюсь, что у меня для вас самые плохие новости, я даже не знаю, как вам сказать, – с мрачной торжественностью произнес он.

– Говорите прямо, – резко предложил Аарон, все еще держа руки на плечах жены.

Лоренцо прочистил горло и сказал:

– Ваш отец, дон Бернардо, умер.

И когда это не вызвало никакой реакции, но только недоуменный взгляд, он неприязненно продолжил:

Обнаружилось, что он… э… присваивал деньги, принадлежавшие короне и святой палате. Похоже, король почувствовал… ну, вы же знаете, что ваш отец был крестоносцем в Севилье, – сказал он, бросив нервный взгляд на застывшее холодное лицо Аарона.

– Да, я знаю, кем был мой отец, – холодно ответила она. – Прошу вас, продолжайте.

Лоренцо замер от ужаса, он посмотрел сначала на губернатора, потом на его помощника, как бы спрашивая, в каком ключе ему продолжать.

– Отец госпожи попал в руки королевского правосудия? – спросил слегка удивленный Кристобаль. Вальдес был хоть и умным, но подлым человеком.

– Король получил информацию от одного из его прежних министров, – продолжал Лоренцо, на этот раз ни на секунду не поднимая глаз на Аарона, – от Исаака Торреса, который находится в изгнании во Франции. Он доложил, что ваш отец не предоставил точного отчета о конфискованном имуществе Бенджамина Торреса. Обманутыми оказались и королевская казна, и казна инквизиции. Дону Бернардо предъявили обвинения, и святая палата допрашивала его.

– И конечно, оп был признан виновным, – резко сказала Магдалена. «О, Бенджамин, как темные силы наказывают себя! Ты всегда предвидел это».

Аарон почувствовал, что Магдалена напряжена, но в то же время держит себя ужасающе спокойно, словно радуется смерти отца. «Я бессердечная дочь, я пыталась убить своего отца граблями», эти слова эхом разнеслись в его голове, и он почти поверил им.

– Скажите мне, дон Лоренцо, а королевское правосудие, – она помедлила, чтобы усилить иронию своих слов, – обвинило других членов моей семьи?

На этот раз Аарон почувствовал, что она боится, но он подозревал, что не за мать, а за сестер.

– Нет. Погиб только ваш отец. Конечно, вашу мать заставили покинуть двор и отправили жить вместе с вашей сестрой Марией и ее мужем.

– Для этой дамы такая судьба хуже смерти, ядовито заметила Магдалена. – Власти сожгли дона Бернардо?

Лоренцо бросило в жар, потом он похолодел как лед от этой сдержанной, прекрасно владеющей собой женщины и ее жестокого, опасного мужа. В какой гадюшник он вступил, выбрав в качестве ссылки это проклятое место? Похоже, не только этот щенок Торрес, будь он проклят, но и собственная дочь Бернардо радуется его смерти!

– Да, боюсь, что он погиб на костре на поле Таблада.

«Исаак, я не знаю, благословлять или проклинать тебя, ты умелый интриган, взявший на себя роль жида. Ты отнял у меня месть и в то же время сделал именно так, как это сделал бы я».

Магдалена посмотрела на мужа и прочитала его мысли.

ГЛАВА 18

– Если нам надо сохранить Гуаканагари в качестве союзника и предотвратить общее восстание, мы должны остановить именно это! – яростно сказал Аарон, посмотрев с каменных ступеней губернаторского дворца вниз, на площадь. Он отвернулся от губернатора и устремил взор на Алонсо Хойеду, который стоял, надувшись, как индюк. Возле его ног валялись два избитых, окровавленных таинца.

Коротышка стоял на цыпочках, рука его покоилась на рукоятке меча, а острые карие глаза перебегали с нерешительного губернатора на его хваленого военного коменданта. Торреса.

– Они воровали одежду моих людей. Это будет хороший пример дикарям-язычникам, чтобы те больше не делали таких вещей. – Он враждебно посмотрел на Торреса, зная, что тот живет среди таинцев, как один из них.

– Таинцы не воруют, – сказал Аарон, угрожающе сойдя с одной ступени. Он тоже держав руку на рукоятке меча.

– Когда погибла «Санта-Мария», люди Гуаканагари принесли свои запасы продовольствия на берег и не пропало абсолютно ничего, – спокойно произнес Кристобаль, положив руку Аарону на плечо. – Откуда вы знаете, что эти люди украли одежду у ваших солдат? – спросил он Хойеду.

– Мы перебирались через реку…

– А таинцы, конечно же, несли на плечах ваших солдат, которые не умеют плавать, – вмешался Аарон, издеваясь над ленивыми, глупыми колонистами, которые последовали за золотоискателями вроде Алонсо Хойеды.

– Таинцы – всего лишь вьючные животные, – с презрением ответил Хойеда. – Говорю же, что наказание отрезать укравшую руку справедливо, потому что они пытались удрать с двумя корзинами, наполненными тонкими льняными рубашками.

– Вряд ли стоит калечить людей из-за двух корзин нижнего белья, – неприязненно сказал губернатор. – Наверное: произошло недоразумение. У этих людей была возможность украсть гораздо более ценные вещи, однако они не сделали этого. Он повернулся к Аарону. – Допроси их и послушай. Что они расскажут.

Аарон прошел мимо Алонсо, высокомерно, не замечая коротышку. Он присел на грязную землю и попросил одну из женщин, стоявших в толпе, принести ему воды. Предложив освещающее питье старшему таинцу, он расспросил его, потом задал несколько коротких вопросов тому, что помоложе. Когда он встал, лицо его было темным от гнева.

– Этих людей, вместе с дюжиной других таинцев и их женщинами, заставили поехать с золотоискателями Хойеды. Когда один из них попытался бежать с нудной работы просматривать потоки воды ради кусочков золота, ему отрезали нос. Другому отсекли ухо. Все солдаты бросили жребий и разобрали себе по таинской женщине – против их воли. Эти молодые люди несли легкие корзины с одеждой. Когда их от остальных отделила река, они бросили ничего не стоящий груз в джунгли и постарались убежать в свою родную деревню, чтобы предупредить касика о прибытии этих представителей короны.

– Это ложь! – возразил Хойеда. – В Севилье я убивал людей за такое оскорбление!

– Это не Севилья. Я здесь губернатор и заявляю, что справедливо лишь милосердие. Нам надо, чтобы таинский народ помогал нам выжить, а нашей колонии – процветать. Мы не добьемся много, если будем делать из них вьючных животных или насиловать их женщин. Я делаю вам замечание, дон Алонсо, так же как и командору Маргариту – перед тем как он вернулся в Кадис, mi о я больше не потерплю дальнейшего насилия над этими людьми. Они могут стать хорошими слугами, если им честно платить и относиться с христианской добротой. Но они не наша собственность, чтобы делать из них рабов. – Губернатор повернулся к Аарону. – Освободите их, пожалуйста, командор Торрес.

– Еврей и генуэзец – как вы хорошо сработались! – процедил Хойеда, сплюнув в грязь возле ног Аарона, потом повернулся и зашагал прочь, рассекая толпу, как коса.

– Вы нажили себе злейшего врага, мой друг, – сказал Аарон Кристобалю. Колон устало улыбнулся:

– Боюсь, это не первый и не последний мой враг. Присмотри за нашими парнями здесь, а потом приходи ко мне. Обсудим новости, которые принесли твои таинские разведчики из лагеря Каонабо.

Мой дражайший отец!

С тех пор как мы вернулись в Изабеллу, появилось очень много того, что с каждым разом становится все труднее выносить. Синие глаза моего сына Навара выдают в нем Торреса, но я все равно не могу претендовать на него. Мне больно из-за потери сына, которого пришлось оставить. Как должно быть тяжело для тебя отправить Матео в далекую Барселону. До меня только дошло последнее письмо дяди Исаака. Молю Бога, чтоб сын Матео Алехандро скорее соединился бы с родными во Франции. И тогда, если только Наваро был бы здесь со мной, то, по крайней мере, хотя бы дети нашего рода оказались в безопасности.

Бог воспользовался твоим братом как орудием, свершив правосудие над Бернардо Вальдесом. Я не думаю, что ты будешь превозносить это возмездие так, как если бы это сделал я. Пожалуйста, прости меня, что я рад его сожжению. Странно, но Магдалена, похоже, разделяет мои чувства, что отец ее получил по заслугам. Она по-настоящему ненавидела его, но разве она рассказала мне о своей дружбе с тобой? Могло бы показаться, что любила тебя и мать. Но я боюсь слишком вникать в ситуацию, потому что до сих пор не доверяю ей. Она обладает какими-то колдовскими чарами, которые пугают меня. Вот если бы я только мог как-нибудь, хоть по какому-нибудь знаку от тебя понять, что ты действительно хотел, чтобы я женился на ней.

Аарон положил перо и провел пальцами по волосам. Весь прошедший год он продолжал преданно разговаривать с Бенджамином в своем дневнике. Он словно был обречен делать это, как будто были какие-то таинственные причины, заставляющие его поверять бумаге историю своей жизни.

– Быть может, когда-нибудь я стану мудрее и пойму, что это за причины, – пробормотал он.

Был поздний час, и он писал при неровном свете свечи, сидя на резном стуле в углу их дома, а Магдалена спала на высокой кровати в другом конце комнаты.

Магдалена. Его жена. Он не мог смотреть на нее даже спящую, ибо сгорал от желания разбудить ее крепкими страстными поцелуями. Он слишком часто так и делал и занимался с ней любовью как собственник. Он думал: а была ли когда-нибудь такая всепоглощающая телесная связь между его родителями? Конечно, у него и Магдалены нечем было сцементировать свои отношения. И если даже Бенджамин простил ей ненавистную кровь Вальдесов и аморальное прошлое, то Аарон не мог.

«Сколько у тебя было любовников, Магдалена? Сколько было мужчин там, при дворе? В Севилье?» Эта мысль все больше терзала его, даже если он силился отгонять любую идею о ее возможной причастности к гибели его семьи. Но в отличие от Алии, льстивым речам которой Аарон мог сопротивляться оставить свою жену он был не в силах.

– Неужели это только потому, что она моя жена? – прошептал он в густой ночной воздух. Снаружи шел дождь, выбивая тихую барабанную дробь по крыше. Ночь ничего не могла бы ему сказать в ответ. Он аккуратно закрыл дневник и положил его в седельную сумку, потом задул свечу и в темноте подошел к кровати.

Бартоломе Колон нервно расхаживал в библиотеке брата. Это была маленькая комната, наполненная книгами на латинском и кастильском, а также свитками карт и различными навигационными приборами. Кристобаль сидел, спокойно проверяя судовой квадрант, и дал Бартоломе разрядиться.

– Меня очень беспокоят новости Торреса о Гуаканагари. Если Каонабо убедит других касиков присоединиться к нему, это принесет много бед для нашей колонии, но если он найдет себе союзников с такими бессовестными лжецами, как Хойеда или Ролдан, тогда наше положение станет еще более непрочным. У них такое же оружие и мастерство, как и у нас! Бартоломе посмотрел на Кристобаля. Губернатор, собиравшийся продолжать исследования на материке и сытый по горло пререкающимися кастильскими дворянами, предпочел бы оставаться адмиралом.

– Алонсо Хойеда чересчур злобный, чтобы с ним стал союзничать любой из вождей племени таинцев. Все, что он может сделать, – это поднять их на восстание против всех белых людей.

– Тогда его надо остановить! Хойеда открыто не подчинятся тебе как губернатору Эспаньолы и представителю их величеств в Индии. Речь идет об измене, Кристобаль!

Глаза старшею Колона сделались печальными.

– Да, евреям и генуэзцам, – сказал он. – Сколько лет я жил в Севильей Кордове, посещая королевский двор? Я был так же предан монархам, котoрые поддержали мое предприятие, как и Диего Торрес, который сражался против их стадийных врагов в Гранаде.

– Да, и посмотри, какова была его награда! Вся его семья убита и изгнана этими же самыми монархами. Новые христиане, евреи, генуэзцы – все мы чужаки для таких людей, вроде тех кастильских павлинов – для всех испанцев, но король с королевой возложили на тебя ответственность за эти колониальные владения, несмотря на то что ты генуэзец. Если ты хочешь сохранить нашу семью, как губернатор них мол, ты должен подавить восстание. Начни с Хойеды. А как насчет этого негодяя Ролдана?

Услышав с порога страстную речь Бартоломе, Аарон вошел в комнату и сказал:

– Пусть Бехечио, касик Ксарагуа, остерегается Франсиско, который однажды станет править отдаленным полуостровом. Немудрено для нас забраться так далеко на юг и на запад и тревожить льва Ролдана в его логове. Слишком много неладного здесь. Мы не можем растягиваться такой тонкой линией.

– Ты знаешь этого парня? – скептически спросил Бартоломе.

Аарон улыбнулся:

– Вполне. К Ролдану смогут обратиться, а может, даже станут подкупать, чтобы он покорился королевской власти, если ославить его в покое. – Он сел за большой стол напротив губернатора, заинтриговав Бартоломе. – Мы должны бояться Каонабо, если он возьмет себе в союзники других касиков из глубинных районов островов: провинции Сигуайо, Магуа и Магуана намного ближе к Изабелле, чем Ксарагуа. Если Хойеда будет продолжать то, что начал Маргарит, тогда все эти касики пойдут за Каонабо. И даже без современного оружия они могут устраивать страшные засады, неожиданные нападения, пользоваться огнем. И они первыми пойдут против нашего единственною преданного друга.

– Гуаканагари. – тихо сказал Кристобаль. Да, он был верен их величествам. Без его помощи мы все бы погибли при кораблекрушении «Сайта-Марии».

– У тебя есть план, как сотрудничать с Каонабо, прежде чем он объединит всех касиков? – спросил Бартоломе Аарона.

– Да, надо начать с того, чтобы остановить Хойеду и других, подобных ему, чтобы они прекратили порабощать, насиловать и грабить таинцев. Если мы обустроим и сделаем мирными внутренние районы островов, мы сможем стать союзниками с Гуаканагари и противостоять Каонабо. У него будет намного меньше отходных путей, если каждый помешанный на золоте кастильский аристократ на Эспаньоле не будет скакать по холмам и долинам с мечом и арбалетом, направленными на индейцев. – Аарон помолчал и мрачно улыбнулся, припомнив урок, данный Магдалене, когда он заставил ее заниматься тяжелой грязной работой на поле. Мы должны начать с того, чтобы включить каждого здорового мужчину в Изабелле в par боту.

– У нас много больных, – с несчастным видом произнес Кристобаль.

Аарон нахмурился:

– Я поговорю с доктором Чанкой, почему они болеют. Они должны научиться есть хлеб из кассавы, свежую рыбу, ямс, пить чистую воду. Хватит пить кислое вино и есть протухшую свинину. Это новая земля. Мы должны приспособиться к ней, иначе погибнем. Если вы дадите мне полномочия действовать, я дам вам много здоровых людей, пригодных к работе и желающих выполнять ее.

Бартоломе удивленно поднял брови:

– Вряд ли желание работать руками менее важно, чем здоровье, чтобы делать это.

Вы наделите меня официальной властью как представителя короны? – спросил Аарон обоих братьев.

Бартоломе кивнул, положив руку на рукоятку меча, но Кристобаль казался встревоженным. Всегда спокойный и решительный, сейчас он показался ему измученным, хрупким.

– Он хочет наносить на карты новые земли, быть на борту корабля, а не сражаться в этих ничтожных политических баталиях», – с грустью осознал Аарон.

Кристобаль, вздохнув, встал. Боль в суставах, это постоянное несчастье со времени его возвращения в Палос в 1443 году, теперь ежечасно разрушала его тело. Высокий худой человек выпрямился и, явно приложив усилие воли, прошел к окну. Обернувшись, он сказал:

– Нам надо делать то, что нужно, Диего. Ты здесь под началом Бартоломе. Каков твой план?

– Хойеда все еще в Изабелле, собирает горстку ничтожных аристократов, чтобы поехать в глубь острова и отыскать золото. Дайте мне сначала поработать с ним.

– Он влиятельный придворный. Его патрон герцог Медина-Сидония. Будь с ним осторожен, Диего, – предупредил Кристобаль, который боялся за своего молодого обращенного друга, как за себя.

Пока мужчины строили планы и спорили, Магдалена предприняла то, что давно собиралась сделать, – она сходила в госпиталь к доктору Чанке. Умудренный опытом, старик доктор был в восторге от ее медицинских познаний и крепких нервов – он преодолел в себе предубеждение, что женщины, и тем более благородного происхождения, не могут лечить болезни. Она целый день провела, готовя настойки из коры, которые вливала потом с ложки в стиснутые лихорадкой губы, делала припарки, которые вытягивали яд из ран.

– Вы можете общаться с ними, госпожа, – сказал доктор, – Я видел, как таинцы использовали определенные растения и травы, которые вроде бы лечили их недуги, но, увы, языковой барьер не дает мне возможности еще многому научиться.

Магдалена, улыбаясь, протирала губкой мучившегося от лихорадки мужчину, который на рыбалке поранил ногу об острую скалу.

– Я почти месяц жила среди людей Гуаканагари вместе с моим мужем. Я мало знаю их язык, муж – прекрасно. Он смог многое рассказать мне, а многие из деревенских целителей еще большему научили меня. Боюсь, они учат наш язык гораздо лучше, чем мы их.

И многое от этого теряем, – пробормотал Чанка, передвигаясь к следующей койке, чтобы обследовать человека, который согнулся пополам от приступов кровавого поноса. – Я бы хотел попробовать немного той настойки из коры, которую вы сварили на улице, – сказал он, взглянув на Магдалену. Та кивнула и поспешила принести горькую жидкость.

На исходе дня, когда Магдалена вышла из двери большой постройки из тростника, она была такой же измученной, как после того дня, что провела на плантации маиса вместе с Танеей. Но в отличие or того неудачного злоключения здесь работа имела смысл. Вряд ли она могла ждать, пока возвратится домой и начнет копаться в написанных на латинском медицинских трактатах, которыми снабдил ее.

Бенджамин, или некоторых арабских, которые были у Аарона. Он мог бы перевести их для нее. Так будет, грустно признала она, если он не запретит ей снова пойти в госпиталь.

Сейчас, когда он нанял таинскую девушку, чтобы она стирала на них и готовила пищу, Магдалене нечего было делать. Даже несмотря на неприязненное отношение к праздным придворным, она всегда ненавидела то, что считала трудной работой.

– Он должен позволить мне продолжать работать здесь. Пресвятая Дева, он хочет, чтобы я вовсе не вмешивалась в его жизнь, – горько прошептала она себе, набросила на плечи плащ и побрела вниз по улице. Ее охранник, один из друзей Луиса Торреса по имени Аналу, шел позади. Они пробирались по замусоренным улицам Изабеллы.

Когда Магдалена приблизилась к дому, к ней неожиданно подошел аккуратно одетый Алонсо Хойеда. Бархатный камзол с алой отделкой на рукавах и тяжелым мечом казались слишком массивными для его худой гибкой фигуры. Пронзительные жестокие глаза светились умом; он положил свою удивительно сильную руку на ее запястье.

– Добрый вечер, донья Магдалена, – сказал он с манерным поклоном, который так противоречил грубой хватке его руки.

– Добрый вечер, дон Алонсо, – ледяным тоном ответила она, пытаясь вырваться. К ним подошел Аналу, угрожая нападавшему, но она отстранила слугу. Несмотря на силу таинцев, оружие низкорослого человека намного превосходило простое копье Аналу.

Дон Алонсо оценивающе ел ее глазами:

– Почему, ради всех святых, могла придворная дама выйти замуж за Аарона Торреса?

– Вы знаете моего мужа? – спросила она, пытаясь решить, что делать. Ведь наверняка Хойеда не считал себя оскорбленным поклонником после единственной встречи с ней за обедом!

Его лицо ожесточилось.

– Новый комендант, – он с презрением подчеркнул должность Аарона, – и я мы с ним знакомы, да. Он может забрать дворянина из Андалузии и заставить его якшаться с простыми каменщиками и крестьянами, вынудить его рыть канавы и сажать пшеницу!

На губах Магдалены появилась улыбка: она вспомнила, как Аарон отправил ее к Танее.

– Я тоже работала на полях. Боюсь, в Изабелле избыток дворян и намного меньше рук, чтобы обрабатывать землю.

– Ха! Мы здесь для того, чтобы разбогатеть – золото, жемчуг, специи – все богатства Индии, вот что привело нас сюда, а вовсе не для того, чтобы стать колонизаторами этого ада, да поможет мне Бог вернуться в Кастилию!

– Я предпочитаю жить и работать здесь, даже если бы золота вообще не было. А если вы не?????? – она показала рукой на залив, где со свернутыми парусами на волнах покачивалось несколько каравелл, – садитесь на корабль и прямо сейчас возвращайтесь в Кастилию.

Она попыталась пройти мимо него, но его рука опять вцепилась в ее локоть.

– Не раньше, чем я получу свое золото, – огрызнулся он.

– Какое отношение к этому имею я? – спросила она. Ей не нравился оборот, который принял их разговор. Она просунула свободную руку к себе пол плащ, чтобы вытащить кинжал, но прежде чем кто-либо из них пошевелился, вмешался другой голос.

– Хойеда! Ты маленькая личинка, выползшая из зада гнилой свиньи, отпусти мою жену и вытащи меч!

Из тени, отбрасываемой двумя домами, вырос Аарон.

Пробормотав проклятие, кастилец оттолкнул Магдалену и, повернувшись лицом к своему рослому противнику, обнажил меч. И если Магдалена считала его маленьким или слабым, то она вскоре убедилась, что внешность обманчива, ибо Алонсо Хойеда был быстрый, как молния, коварный и умелый фехтовальщик. Двое мужчин яростно рубили друг друга, а звон стали разносился в вечернем воздухе.

Вскоре собралась толпа, многие были приспешниками Хойеды, несколько человек, преданных губернатору и его коменданту. Магдалена стояла с Аналу и маленькой группкой перепуганных таинскнх мужчин и женщин. Она сжимала рукой кинжал и была готова сразиться с каждым, кто причинит зло Аарону.

– Ты слишком хорошо дерешься на мечах, чтобы растрачивать свой дар, калеча беззащитных таинцев из-за золота, которого у них нет, – сказал Аарон, парируя выпад Хойеды и наступая на него с ответной атакой. При этом он проткнул рукав его дорогого камзола.

– А ты слишком занят общением с этими дикарями, чтобы знать про золото, – ответил Хойеда, возобновляя атаку, несмотря на несколько кровоточащих ран на руках и груди.

– В глубине острова нет залежей золота, но только смерть, – сказал Аарон. Он нанес сильный удар и чуть не отрезал один тяжелый рукав, сильно ранив левую руку Хойеды. – И я накажу тебя такой же смертью за то, что тронул мою жену.

– Ты собирался заставить меня копать, как крестьянина. Я всего лишь пытался просить знатную придворную даму, чтобы она помогла остановить твое безумие, – ответил тяжело раненный низенький кастилец. Он уже понимал, что проиграл поединок. Будь прокляты длинные руки этого маррана!

Аарон нанес серию болезненных ударов и почти разоружил Хойеду, который был вынужден признать, что его по-настоящему перехитрили, а сейчас победитель всего лишь забавляется с ним, прежде чем убить. У этого маленького петушиного гребешка хватает мужества, неохотно признал Аарон, хотя он был в ярости из-за того, что Хойеда пристал к Магдалене.

Но вот толпа, которая веселилась и заключала пари, кто выиграет поединок, расступилась, и небольшой круг, где бились мужчины, заполнила внушительная фигура губернатора.

– Похоже, ты проигрываешь, Алонсо. Я рекомендую тебе сдаться. А тебе, Аарон, советую тоже оставить это. – В голосе Кристобаля зазвучала его прежняя сталь. Бартоломе и еще несколько охранников из двора губернатора стояли за его спиной. Оба соперника медленно опустили мечи. Аарон был весь мокрый от пота, Алонсо – от крови, но в его глазах все еще сверкала неукротимая гордость. Он повернулся к губернатору:

– Я не буду крестьянином и не стану рыть канавы!

Тогда, быть может, я смогу предложить тебе работу, которая будет больше по душе, – сказал Бартоломе. – Распусти свои личные отряды золотоискателей и следуй за нами. Согласен?

Рука Аарона легко легла на рукоятку меча, когда он услышал это предложение.

– Что, уже дошло до этого? – тихо спросил он.

Да. Гонец от Гуаканагари прибежал ко мне сегодня днем. Что ты предрекал, оказалось правдой.

– И нам нужны все здоровые мужчины, какие только здесь есть, – сказал Бартоломе, сурово глядя на Хойеду.

Скрытая радость, засветившаяся в глазах Хойеды, выдала его восторг от перспективы борьбы, в которой он может себя лучше проявить.

Я буду сражаться на вашей стороне против таинцев, – сказал он, переводя взгляд с Колонов на Торреса, чтобы оценить его реакцию.

– Вы будете сражаться с таинцами Гуаканагари. Против армии Каонабо. И запомните это своей надменной маленькой головкой, – зловеще сказал Аарон.

После того как Хойеда поклонился губернатору и Магдалене, он ушел, высоко подняв голову и твердо ступая, несмотря на то что его когда-то великолепная одежда была вся разрезана, а тело покрывали неглубокие раны.

– Мне не придется по вкусу подставлять ему спину в тесном рукопашном бою, – пробормотал Аарон Бартоломе.

Согласен. Ему будет предоставлено почетное место возле меня, подальше от всех его парней из Севильи, – с мрачной улыбкой ответил Бартоломе.

Поединок закончился, и толпа разбилась на части, а потом рассыпалась. Колоны и их охрана, отвесив несколько любезных поклонов Магдалене, удалились, пообещав на рассвете увидеться с Аароном.

Аарон устремил ледяной взор на жену.

– Ты собиралась пронзить дона Алонсо, как тех двух грубиянов на площади? – спросил он, глядя на кинжал, который она все еще сжимала в руках.

Покраснев, она вложила его в ножны, спрятанные под плащом.

– Только если бы Хойеда стал для тебя опасен, – ответила она и направилась к их дому.

– Ты лучше сама берегись разных опасностей, маленькая дурочка! Я уже говорил тебе, чтобы ты без меня не ходила по городу. Ты опять без моего разрешения была в том госпитале, не так ли?

– Если доктор Чанка может использовать мои знания, почему ты не разрешаешь мне помочь ему? – спросила она, презирая себя за умоляющие нотки, которые проникли в ее голос.

«Ты можешь пораниться или подхватить лихорадку!» Он не хотел, чтобы она видела, как он боится за нее, поэтому грубо ответил:

– Ты останешься в нашем доме, чтобы не подстрекать никого и не получить еще увечий. Мы с Бартоломе должны уехать из Изабеллы. Некому будет защищать это красивое тело, пока мы будем в глубине острова.

– А что мне делать? Сидеть и чахнуть? Для меня в Изабелле нет другой полезной работы, как только использовать мои познания в медицине, Бенджамин учил меня и даже дал книги. Ты видел, как я читала их. Он считал меня хорошей ученицей. Боль от их взаимоотношений и потери отца заставила его жестоко стиснуть ее запястье, и он отрывисто прошептал:

– Ты сейчас не студент, который зубрит медицину в Севилье. Ты сама захотела поехать за мной в это опасное место. Л теперь сиди дома и чахни! Может, ты беременна. Ребенок занял бы все твое время. Выполняй работу жены.

Она вздрогнула, словно он ударил ее, но вошла в дом.

– Если я не беременна, то это не твоя вина, я знаю. Ты не ограничиваешь себя в исполнении супружеских обязанностей. Ко всем моим грехам добавь еще бесплодие. Аарон! У тебя есть сын, которого ты не можешь потребовать. Возможно, будет лучше, если я вернусь в Севилью. Тогда Алия, без сомнения, отдаст тебе Наваро, а ты избавишься жены, которая приносит тебе одни неприятности Она повернулась и подошла к окну, всеми силами стараясь удержаться от слабых женских слез.

– Ты не можешь вернуться в Севилью, – резко скачал Аарон. – Власти конфисковали все богатство твоего отца. Святая палата вполне может допросить тебя о причастности к его делам. Они могут отправить тебя на костер.

– Тогда ты будешь свободен, – сказала она сдавленным от слез голосом.

– Не будь дурой!

Аарон корил себя за то, что так поддался ее чарам. Она была избалована, капризна и упряма и не хотела быть украшением. Разумеется, сейчас он не помнил, что когда-то презирал ее за то, что она была такой. Логика и разум оставляли его: он обнял ее, а она повернулась к нему. Слезы сверкали в ее ярко-зеленых глазах.

Пробормотав проклятие, он взял ее лицо в свои руки и подтянул к себе, чтобы дико, страстно поцеловать. Она стиснула руками его плечи и ответила на поцелуй. Они оба ощущали вкус ее соленых слез, а потом легли на высокую кровать, стоявшую возле окна.

Тишина рассвета была нарушена хрипло кричавшими попугаями, а потом мягким шелестом пышных тропических растений. Длинная цепь обнаженных таинцев шагала по густому мягкому ковру из влажных листьев и мха. Мужчины и женщины шли один за другим по крутой извилистой тропе, двигаясь волнообразно, как змея. У них была определенная цель, шаг решительный и непоколебимый. И вот их вождь добрался до края джунглей.

Острый выступ навис над большим озером, глубоким и безмолвным, как сама смерть. Воды его были черные, с глубокими тенями от крутых гор, окружавших озеро и прятавших от глаз белых пришельцев.

Каонабо подождал на краю, пока все подходившие по одному его люди не заполнили голый скалистый выступ высоко над озером. Еще шаг вперед, и он разбился бы насмерть в темных ледяных водах, находившихся в сотне футов внизу. Их лекарь сказал, что земи спят в этой призрачной бездонной глубине. И было бы мудро не тревожить их до поры. Но сейчас все изменилось. Ничто из того, что могли бы сделать земи, не могло пересилить того зла, которое им принесли белые люди, пришедшие к ним. «Пусть старые духи проснутся», подумал он. Его похожие на вулканическое стекло глаза засверкали на умудренном лице, он ром, как само время. По странному контрасту его тело было все еще гибким и сильным, хотя он миновал средний возраст таинцев.

Касик подождал, пока все встали вокруг него полукругом у края скалы. Потом снял с шеи золотое ожерелье с тяжелым плоским продолговатым медальоном, символом его королевской власти. Подняв его высоко над головой, он подставил медальон лучам утреннего солнца, Золотые блики отразились на лицах всех собравшихся вокруг нею людей. Каждая пара глаз устремилась на него.

– Это бог наших врагов! – закричал Каонабо. – Золото! – Он помолчал, посмотрел на своих придворных, их жен и детей, все они были богато украшены своими лучшими драгоценностями. – Они ищут этого великого бога – золото – везде, куда бы ни пошли. И где они находят его, там и остаются. Если он прячется в скалах или на земле, они находят его. Если мы проглотим его, они вспорют нам животы и достанут его оттуда.

Среди собравшихся поднялся тихий ропот, похожий на приближающийся ураганный ветер. Люди подождали, пока Каонабо заговорит вновь. Все были зачарованы его сверкавшими глазами.

– Давайте бросим его в воду, туда, вниз, чтобы теми держали его там в заключении. Когда его с нами не будет, белые люди забудут про нас. – Его лицо сморщилось от ненависти. Каонабо улыбнулся холодной мертвящей улыбкой и швырнул бесценные символы королевской власти в чернильно-черные воды озера. – Земи запомнят белых людей, которые потревожили их. Давайте нарушим их сон!

С этими словами он сорвал с себя свои браслеты и кольца в носу, потом пояс с талии и бросил все по в озеро. Все мужчины и женщины в свою очередь сделали то же самое. Они снимали с себя каждую золотую вещицу и торжественно бросали в темную воду, которая теперь, казалось, пришла в движение, покрылась рябью, расплываясь широкими кругами. Тут над озером и над вершиной горы поднялось солнце и озарило каждого стоявшего на утесе человека кроваво-красным светом.

ГЛАВА 19

Магдалена стояла на площади и наблюдала, как длинные ряды войск губернатора пытаются соблюсти некое подобие порядка при построении. А пока сейчас, на рассвете, царил хаос из прибывающих людей, лошадей, лаяли собаки. Все дворяне под командованием Колона были верхом, что приличествовало их положению. Они были облачены в кожаные короткие куртки, наколенники и башмаки, служившие превосходной защитой от таинских дротиков, копей и стрел. Их собственное оружие было намного изощреннее и страшнее стальные мечи, которыми можно было раскроить человека одним ударом, длинные мощные копья: ими человек, сидящий на несущейся во весь опор лошади, moi бы пробить врага насквозь.

Но страшнее всего были собаки – огромные коричнево-черные звери, ростом чуть ли не в половину лошади, с мощными челюстями и длинными желтыми клыками.

Пехотинцы стояли возле пушек, установленных на маленьких тележках, в которые были впряжены сильные лошади, другие солдаты на крепких цепях держали своры лающих, брызжущих слюной собак, а остальные несли арбалеты с короткими, разящими насмерть стрелами, которые могли улетать на семьдесят ярдов, ножи, а также ужасно неточные мушкеты: шум от стрельбы из них был более пенным свойством, отпугивающим индейцев, чем возможность убивать из них. Нескольких мальчишек-барабанщиков поставили вперед, и вот им подали знак трогаться.

Губернатор и его помощник сели на своих лошадей, и все пришло в движение: лошади понеслись, люди начали ругаться, а собаки сильнее лаять.

Магдалена пыталась привлечь внимание Аарона, но он был занят тем, что отдавал приказы непокорным молодым аристократам и угрюмым пехотинцам, чтобы они построились. Державший собак человек размахнулся обутой в башмак ногой, сильно ударил по стремени и взялся за рукоятку, чтобы потуже натянуть цепь своры.

Магдалена подумала, что они попрощались вчера ночью, когда долго и ненасытно занимались любовью.

– Это единственное, что мы можем делать, чтобы общаться друг с другим, – прошептала она, чувствуя себя брошенной.

Аарон не потревожил ее сон, а сам встал в темноте, надел на себя доспехи и ушел. Она почувствовала, как тепло его тела сразу же исчезло, и лежала, проснувшись и не зная, что ему сказать. Она не хотела признаваться в любви к нему и понять. Что отвергнута, и в то же время боялась, что он может быть ранен или убит в бою, а они так и не помирились.

Поэтому, как только он ушел, она оделась неловкими нервными пальцами и бросилась на улицу в смутные предрассветные сумерки. Дождь наконец кончился, а золотое солнце отбрасывало мягкие тени на узкие суматошные улицы. Она пробивалась через грязь и мусор к площади. Но сейчас Аарон был в центре толчеи грубых солдат, ощетинившихся своими доспехами, кнутами для рабов, злобными собаками. Она пришла слишком поздно. «Пожалуйста, Господи, Пресвятая Богородица и все святые, пусть он вернется ко мне невредимым!»

Губернатор подал знак, взмахнув рукой, и кавалькада пришла в движение, направившись в глубь острова, чтобы встретиться с Гуаканагари и его воинами. Наблюдая, как они уезжают, Магдалена не заметила холодных серых глаз Лоренцо Гусмана, оценивающе рассматривающего ее. Потом, почувствовав, как у нее волосы на затылке зашевелились, она обернулась и встретила его взгляд. Он был одет в нелепый придворный костюм, примерно такой же, в каком дрался вчера Хойеда. В ужасающей жаре джунглей он казался потным, расслабленным и вовсе не удалым придворным. Она бы могла посмеяться над его смехотворной внешностью, но что-то в этом человеке всегда сбивало ее с толку, с самого первого раза, когда она танцевала с ним при дворе в Валладолиде. Из-за этого мерзкого развратника у нее по коже бегали мурашки.

И все же там было нечто большее в этом напыщенном франте, который придирался к ней, как только они впервые встретились в Изабелле. Его соболезнования по поводу кончины ее отца звучали фальшью, но ведь все политики неискренни и лицемерны. Он плотоядно пожирал ее глазами, но к этому она тоже уже привыкла. Лоренцо Гусман был опасен. Она знала это, но не знала, почему именно. Вздрогнув, она повернулась к Аналу, своему верному спутнику, и направилась в госпиталь доктора Чайки. Пока их нет – ни Аарона, ни Колона, – никто не сможет помешать ей поступать так, как подсказывает совесть. Она шла и думала о том, почему враждуют Аарон и Лоренцо. Они были зятем и шурином, но всегда недолюбливали друг друга. Аарон не одобрял брак между своей нежной сестренкой и этим болтливым племянником герцога. А когда Лоренцо стал изменять Анне, пренебрегать ею, Аарон поклялся наказать его. Магдалена боялась, что он до сих пор вынашивает такие планы, но только скрывает их до поры. Разумеется, сейчас, когда руками Исаака свершилось возмездие над Бернардо Вальдесом, Аарон сможет полностью переключить внимание на Гусмана после возвращения с материка. «Если только он вернется».

Лоренцо Гусман наблюдал, как красивая рыжеволосая же на Торреса направилась в госпиталь. Какое страстное тело должно быть под этой мягкой просторной нижней сорочкой! Как бы он хотел раздеть ее, такую нежную, освободить от этих одеяний! В ней был огонь, не то что в этой маленькой фригидной девчонке, его жене, которой впору бы еще пить молоко. Это все равно что норовистому арабскому скакуну сойтись с клячей пахаря.

Вот если бы удалось увести ее от Торреса – это было бы сладкой местью. После того, что случилось с его великолепными планами уничтожить род Торресов и завладеть их богатством, его швырнули, по сути дела, без гроша в кармане в эти мерзкие джунгли, а тем временем сын его старого врага в одной упряжке с этим генуэзским проходимцем, который здесь губернаторствует. Его чуть не заставили рисковать жизнью и здоровьем, сражаться с ордами дикарей с их ядовитым оружием! И только жалоба, что его лошадь захромала, когда он переплывал океан, спасла его от этой экспедиции.

Сегодня он будет обедать с исполняющим обязанности губернатора и его советником. Молодой Диего Колон – дурак, ему бы гораздо лучше подошел монастырь, чем губернаторский дворец даже в такой глухомани. Но это тоже пойдет Лоренцо на пользу. Он уже договорился с этим молодым Колоном, чтобы тот пригласил очаровательную донью Магдалену присоединиться к их вечерней трапезе. Она ненавидела своего отца, и это тревожило Гусмана. Конечно, если она покинула жизнь при дворе, чтобы поехать за нищим марраном в этот ад, то она – ненастоящая дочь Бернардо Вальдеса. И все же он хотел получше узнать ее. Ему всегда удавалось ловко выуживать секреты у дам, он чувствовал, что, пока ее муж отсутствует, ему удастся завоевать се. Улыбаясь, он не спеша отправился отдыхать. Наконец-то все его враги уехали из Изабеллы! Он прикажет Энрике, своему слуге, вывесить его лучший парчовый камзол и тонкие шерстяные рейтузы, чтобы надеть их на вечерний банкет.

После долгого дня, занятого кормлением и ухаживанием за больными женщинами и мужчинами, у Магдалены в самом деле не было настроения купаться и одеваться ради дурацкого обеда с Диего Колоном. Но он был исполняющим обязанности губернатора, любимый младший брат Кристобаля и Бартоломе, и он был влюблен в нее. Вздохнув, она шагнула в маленькую деревянную ванну и легла на спину, чтобы теплая вода смыла смрад дизентерии и смерти.

В этот день в госпитале было много таинцев. Они умирали от простых болезней, к которым она и ее соотечественники были невосприимчивы. Если проклятые болезни будут сочетаться с истреблением во время войны, то Магдалена уже предвидела день, когда на Эспаньоле совсем не останется таинцев. Так же как в Испании не осталось ни одного еврея… Вода вдруг показалась ей прохладной, она вышла из ванны и стала вытираться.

Длинный банкетный стол в комнате для аудиенций губернаторского дворца был накрыт настолько обильно, насколько позволяли обстоятельства на Эспаньоле. На столе была простая льняная скатерть и оловянная посуда. Белые свечи хорошего качества освещали комнату, а господа, входившие в совет главного консула; стояли вокруг стола с бокалами вина в руках и мило болтали друг с другом, в то время как таинские слуги разносили на подносах жареную свинину, приготовленную со специями баранину, свежие дыни и другие экзотические фрукты, равно как и неизменный ямс и большие буханки настоящего пшеничною хлеба. Это настоящий праздник для Изабеллы!

Кивнув дону Гонсоло и дону Берналу, Магдалена вошла в комнату и была тут же взята под опеку Диего Колоном, – который разыгрывал великодушного хозяина для своей единственной гостьи. Он галантно взял се под руку (лицо его при этом расплылось в улыбке) и проводил через всю комнату к маленькой группке дворян. Лоренцо Гусман стоял с человеком, которого она еще не видела.

– Позвольте мне представить вам дона Пералонсо Гуэрру, бывшего придворного, близкого друга дона Лоренцо и его дяди-герцога.

Диего закончил представления, Магдалена улыбнулась и подала руку Лоренцо и его спутнику. Пералонсо был ниже ростом, чем его друг, плотного телосложения, с редеющими рыжевато-коричневыми волосами. Он был явно главным прихлебателем в свите герцога, которого выпроводили в Индию, чтобы он там надзирал за племянником Медины-Сидонии. Она поборола в себе желание вытереть руку о юбки после того, как мужчины поцеловали ее, приветствуя.

– Не могу поверить, что такая красавица находилась при дворе в Валладолиде, когда я там был с Лоренцо в последний раз. Почему я вас не видел? – с елейной любезностью в голосе спросил Пералонсо.

– При дворе было очень много людей. Я редко присутствовала на придворных церемониях. Такие безделицы мало интересовали меня, – ответила Магдалена.

Боюсь, очаровательной госпоже интереснее ухаживать за больными колонистами и даже индейцами, чем танцевать на балах, – пренебрежительно рассмеялся Диего.

– Да, поскольку ваш муж так долго жил среди дикарей, я полагаю, он хочет, чтобы вы помогали им. Используя медицинские познания, которыми была знаменита его семья, – заметил Лоренцо.

– Я недолго занималась с Бенджамином Торресом перед его кончиной и сама желаю использовать мои скромные знания, чтобы помочь нашим союзникам – людям Гуаканагари, против тех, которые находятся в глубине острова, – ответила Магдалена, стараясь говорить как можно сдержаннее.

– Я думаю, дон Диего Торрес не одобряет вашу деятельность? – спросил Диего, прекрасно зная о ее борьбе с Аароном из-за работы в госпитале. – Она грустно улыбнулась ему:

– Когда муж в отъезде, он часто обнаруживаю, что жена поступает так, как ей хочется.

«Хоть бы этот пустоголовый парень постарался остановить меня!» – подумала она.

К этому времени остальные члены совета собрались вокруг них, и Магдалену стали усиленно угощать вином и расточать комплименты по поводу ее платья, волос и даже цвета глаз. Каким-то образом, когда все сели к столу, она, к своему большому разочарованию, оказалась возле Лоренцо Гусмана. Среди всех присутствовавших мужчин она могла переносить только старого Гаспаро Морадеса и веселого толстяка Николаса де Пальмаса, но они сидели на дальнем конце стола. Всеобсуждали предстоящую кампанию против Каонабо и его союзников. Магдалене казалось, что мужчины воспринимают индейцев не как людей и считают, что их надо только порабощать и безжалостно убивать.

Она вспомнила, что сама презрительно отзывалась о людях Гуаканагари как о дикарях, и щеки ее запылали от стыда.

– Предполагается, что нас, людей христианской веры, корона посылает не только открывать земли, но и спасать души. И тем не менее похоже, что вы, – она устремила взгляд на Лоренцо и напыщенного Бернала, – воспринимаете таинцев как людей без души, которых мы можем эксплуатировать, как стадо. Разве это не противоречит тому, чему учит пас наша церковь?

Несколько советников неловко переглянулись, но Диего Колон, снисходительно улыбаясь, словно имея дело с несмышленым ребенком, ответил:

– Церковь хочет, чтобы мы окрестили их, это так, но только в случае, если они пойдут на что мирным путем. Многие из тех, что на материке, – каннибалы, а как таковые они могут быть только порабощены со всеми санкциями святой церкви. Но это кровавая тема, неподходящая для нежных чувств дамы, – добавил он, поглаживая ее руку.

– Да, давайте обсуждать что-нибудь не такое сложное, – с мрачной улыбкой, не затронувшей его ледяных серых глаз, вклинился Лоренцо.

На всем протяжении обеда они обсуждали новости королевского двора – планы династических браков для детей Фердинанда и Изабеллы, продолжающиеся маневры между Карлом VIII Французским и их умным королем Арагонским и даже о решении тягостного спора между их величествами и Хуаном II Португальским, По условиям договора. В котором принимал участие папа, Атлантика была разделена на две части, с севера на юг, и все земли Индии были поделены между двумя королевствами.

– Похоже, португалец обречен на провал. Адмирал наших суверенов потребовал все острова Индии для них. Что может быть посередине вод Атлантики на юге, кроме пустого океана? – со смешком спросил Гаспаро.

– Королю Хуану давали шанс принять участие в экспедиции с адмиралом Колоном. Но он глупо упустил эту возможность и отказался. Быть может, Господь поступает так, что никто из нас понять это не может? – с улыбкой сказала Магдалена, – Даже генуэзцу он благоприятствует. – Она любила поддразнивать заносчивых кастильцев, таких, как дон Гонсоло и дон Бернал, которые оба ненавидели Колонов. Она подозревала, что Лоренцо разделяет их чувства. Одно только то, как он смотрел на ничего не замечающего вокруг светившегося Диего Колона, убедило Магдалену, что ее мнение абсолютно верно. И вновь ее зазнобило от предчувствий, несмотря на влажный ночной воздух.

Сославшись на головную боль (что было почти правдой), Магдалена решила выйти на свежий воздух. Некоторое время с ней по каменному патио за дворцом прогуливался Николас де Пальмас. На улице настроение поднялось, словно без пристального серого взгляда Лоренцо Гусмана ей стало, легче дышать. Однако очень тучный пожилой мужчина пыхтел и задыхался, пытаясь шагать с ней в ногу в такой удушающей влажности. Как большинство приехавших кастильцев, он упорно продолжал носить тяжелую одежду, невзирая на жару. Его душило высокое жабо шелковой рубашки, надетой под бархатный камзол. Магдалене стало жаль его.

– Пожалуйста, вы ведь жаждете примкнуть к политическим спорам там, в доме. Я поднимусь наверх и приведу в порядок волосы, они совсем поникли, а потом вернусь к вам в комнату для приемов.

Де Пальмас с благодарностью заковылял прочь после того, как она уверила его, что головная боль у нее прошла. Магдалена разыскала молоденькую служанку, проводившую ее в комнату, которую она занимала, когда в первый раз приехала в Изабеллу. Она воспользовалась стоявшим в комнате кувшином с водой и привела в порядок волосы, а потом протерла руки и лицо влажным полотенцем, думая о том, что произошло с нею за прошедшие несколько месяцев. Она никогда больше не вернется в Севилью, но это ее больше не тревожило.

– Я буду жить в таинском бохио всю оставшуюся жизнь, если только Аарон будет любить меня, печально прошептала она. Вот если бы она только могла подарить ему сына вместо того, что он потерял из-за Алии!..

Глубоко задумавшись, Магдалена не стала торопиться назад в зал, а бродила возле кустарника на краю патио, оттягивая момент возвращения на утомительный и неприятный обед. Она постояла за кусты розового дерева, спрятавшись в его глубокой тени. Что-то зашептали тихие мужские голоса: они довольно отчетливо зазвучали во внутреннем дворике. Ее внезапно охватил холодок дурного предчувствия. Она попыталась разглядеть, кто были эти двое.

– Ты прав насчет жены Торреса. Она красива, но у нее язык, как бритва: я не хотел бы с такой лечь в постель. Я могу купить себе любую женщину, которую захочу, в Севилье. Когда твой дядя пришлет деньги, которые он обещал? Вот проклятье, я здесь торчу не по своей вине! Это тебя изгнали, и ты должен искать здесь свою судьбу. Я отправлюсь домой, если ты отдашь мне то, что должен.

– Ты получишь вознаграждение. Только немного потерпи. Гнев герцога поостыл, и он скоро вышлет мне деньги.

Магдалена почувствовала, будто дыхание оставило ее. Она попыталась преодолеть такое же головокружение, какое испытала тогда, у кабинета Бернардо Вальдеса. – тогда, в Севилье, когда какой-то человек произнес те же слова с таким же жестким кастильским выговором: «Ты получишь свое вознаграждение. Только немного потерпи, Лоренцо Гусман был сообщником ее отца!

Медленно, не осмеливаясь дышать, она пошла дальше в темноту, стараясь производить как можно меньше шума, чтобы он не разнесся по внутреннему дворику.

Лило Диего Колона побелело от потрясения, но потом к нему вернулась снисходительная любезность, которая всегда раздражала Магдалену.

Он сидел напротив нее за круглым столом, за которым завтракал. Комната была маленькой и довольно темной, что хорошо подходило к ситуации, ибо никто не смог бы подслушать их разговор, хотя многие могли рассуждать о том, что привело донью Магдалену Вальдес ле Торрес к исполняющему обязанности губернатора в такой неурочный час.

– Я думаю, вы, без сомнения, не ожидаете, чтобы я поверил в ките дикое обвинение, госпожа. Вы здесь говорите о государственной измене – о том самом преступлении, из-за которого был казнен ваш бедный отец, да простит его Господь!

Магдалена посмотрела на слабого, нерешительного молодого человека, сидевшего напротив нее. В нем не было ничего от мечтательного Кристобаля, от прямой решительности Бартоломе. Не было в нем ни их мягкого юмора, ни терпимости. Для Диего она была всего лишь истеричной женщиной, перепуганной до безумия и переутомленной из-за того, что мужа не было рядом.

Она снова тщательно повторила свои слова Диего, понимая, как трудно будет заставить его поверить ей и еще труднее заставить действовать на основании ее обвинении.

– Дон Диего, мой отец воровал у короны и святи палаты. Он взял намного больше, чем могла бы быть доля крестоносца из богатства рода моего мужа. Он заслужил смерть. Но он был лишь человеком, который действовал в Севилье, чтобы поймать в западню Бенджамина Торреса. Будучи зятем Бенджамина, Лоренцо имел возможность приставить к Анне шпионов, и только у него были связи в Барселоне, чтобы шпионить и предать Матео и Рафашу. Все имущество семьи Рафаэлы Торрес – обширный торговый флот – также был конфискован, когда забрали семью. Я подслушала, как Лоренцо Гусман обсуждал это с моим отцом. Если мой отец виновен в измене, то в этом же виновен и до Лоренцо. Он должен предстать перед королевским правосудием!

Диего разрывался между желанием утешить белолицую отчаявшуюся женщину и встряхнуть ее так, чтобы разжались ее хорошенькие белые зубки. Ради святого Петра, как бы заставить ее замолчать и не выкрикивать эти истерические обвинения?

– Моя дорогая, вы говорите, что подслушали разговор в Севилье. Это было более двух лет назад. Вы никогда не видели дона Лоренцо с вашим отцом. Вы встретили его при дворе и здесь, в Изабелле, и не узнали его. Теперь же, подслушав разговор в саду, вы приходите ко мне и просите, чтобы я арестовал племянника герцога Медины-Сидонии. – Он безнадежно пожал плечами, а потом вытянул над столом руку, взял ее белые, сжатые в кулак пальчики и погладил их. – Наверное, вы соскучились по своему мужу. Э… – Он покраснел и замялся, затем собрался с духом и спросил: – Может, вы носите ребенка? Это часто заставляет женщин воображать Бог знает…

– Я не беременна и не воображаю Бог знает что! – Магдалена встала, в жилах у нее закипела ярость. – Я понимаю, к кому имеет отношение изгнанный дон Лоренцо и мощь этого герцогского рода. Теперь понятно, почему он был отправлен сюда, вместо того чтобы попасть в темницы монастыря святого Павла, куда засадили Бенджамина Торреса и всю его семью, и Бернардо Вальдеса тоже. Но он виновен, и я дождусь, когда свершится правосудие.

С этими словами она повернулась, чтобы уйти. Лицо Диего Колона пошло красными пятнами – еще более яркими, чем позволял цвет сто кожи. Он поднялся и позвал ее. Голос его звучал испуганно и в то же время гневно.

– Значит, вы собираетесь ждать, пока вернутся мои высокопоставленные и могущественные братья, герои-победители, которые поверят вашим нелепым россказням! Проведя много лет при дворе, они, я думаю, скорее всего, проявят осторожность и не станут арестовывать племянника герцога на основании слов женщины, чей отец и родные мужа были сожжены за преступления против церкви и короны. Магдалена не стала тратить время, чтобы пожелать этому завистливому идиоту доброго дня. Ну ii дура она, что пришла к нему с таким рассказом! Оп находился под таким впечатлением от дворян, которые окружали его, что был слеп ко всему остальному и при этом смертельно завидовал своим старшим братьям.

– Мне придется подождать, пока вернутся Аарон и Колоны, – прошептала она, думая, как бы ей впредь избежать случайных встреч с Лоренцо Гусманом. Магдалена понимала, что, если она заглянет в это жестокое, высокомерное лицо с холодными серыми глазами, она наверняка даст волю своим ужасу и гневу. „Ничего удивительного, что мною овладели дурные предчувствия, когда мы встретились в первый раз!“

Дон Лоренцо кивнул охраннику, который стоял перед дворцом губернатора, чуть наклонившись вперед. Кастилец немного выпрямился в ответ. „Неотесанный колониальный сброд“. Как ему было противно находиться среди подобных! Сегодня утром прибыла каравелла. Быть может, там будет письмо от дяди, в котором разрешение вернуться в Кастилию или. По крайней мере, несколько фунтов, чтобы умиротворить Пералонсо.

Он шел по длинному прохладному коридору дворца, словно это была его собственная резиденция, потом повернул в комнату для приемов. Там Диего Колон выслушивал жалобы от местных крестьян и торговцев и даже от горстки индейцев. Увидев аристократа, исполняющий обязанности губернатора сразу встал и подал знак всем, ожидавшим его разрешения занять места. Он прошел через зал к племяннику герцога, На лице его играла нервная улыбка.

– Добрый день, дон Лоренцо! Прошу вас, эти бедняки могут немного подождать, пока мы выпьем по чарочке вина. Я только что получил почту из дома: ваш дядя прислал вам письмо.

– Я надеялся, что он это сделает, – сказал довольный Гусман, и они прошли через зал в частные покои Колона.

Диего подозвал слугу-таинца и приказал ему принести в библиотеку фрукты и вино.

– Пожалуйста, не обращайте внимания на беспорядок. Карты и навигационные приборы моего старшего брата – дело всей ею жизни. Никто не имеет права трогать их. Слуги относятся к нему, как к божеству. – Диего жестом пригласил Лоренцо сесть на стул красного дерева с высокой спинкой, грубый, но устойчивый.

Лоренцо улыбнулся:

– Ах, да, они называют его „человеком с небес“, не правда ли?

– Именно так! – вспыхнул Диего.

Слуга принес фрукты и вино и удалился.

Лоренцо заметил некоторую нервозность в Колоне. Что-то неладно, но что? Он сделал глоток отвратительного теплого вина и посмотрел на причудливые разноцветные тропические фрукты, нарезанные аккуратными ломтиками на тарелке. Он даже не знал и половины наименований еды, которую ел здесь, на Эспаньоле!

– По-моему, вы говорили, что мой дядя отправил мне письмо, – напомнил он.

Колон стал копаться в большой кожаной сумке, которая лежала в углу комнаты. Через минуту поисков он извлек свернутое в трубочку послание с восковой печатью рода Медина-Сидонии. Вручая его Гусману, он прочистил горло и сказал:

Здесь есть дело, о котором, боюсь, я должен вас уведомить, дон Лоренцо… – Он сбился и умолк.

Гусман собирался взять у него послание и уйти, но настороженно посмотрел на неумело исполняющего обязанности губернатора и нетерпеливо поднял брови.

– В чем дело?

– Сегодня рано утром ко мне пришла донья Магдалена с нелепой и фантастической историей. Молодая женщина благородного происхождения, которая страдает от губительных последствий долгого морского путешествия на этой чужой земле, а потом еще переживает потрясения от семейного бесчестия и смерти своего отца. Ну, я думаю, вы будете снисходительны к ее печальному проступку.

К этому времени лицо Гусмана стало пепельного цвета, он раскрошил печать на письме.

– Что она говорила? Голос его был холодным от ужаса.

Колон был слишком поглощен своим неловким состоянием, чтобы заметить реакцию Гусмана, и продолжал перебирать руками бумаги на столе Кристобаля.

– Ну, она думает, что вы человек, который помогал ее отцу работать против вашего тестя Бенджамина Торреса и его семьи, Я понимаю, это нелепо. Она признает, что никогда не видела вас до встречи при дворе в Валладолиде прошлой весной.

– Тогда почему она обвиняет меня в таком тяжком преступлении? – Голос Лоренцо был напряжен от страха и негодования.

– Похоже, она подслушала разговор отца с каким-то человеком. Речь шла о выдаче семьи Торреса инквизиции. Это было два года назад, в их деревенском поместье под Севильей, – извиняющимся тоном добавил Диего Лоренцо выдавил из себя смех:

Как вы, скорее всего, понимаете, это нелепое обвинение. Я встречался с доном Бернардо и его женой при дворе и даже в Севилье за много лет до того, когда я был еще зеленым юнцом. Что же касается визита в их деревенское поместье… – Он озадаченно пожал плечами. А потом, нагнувшись вперед, устремил на дона Диего свой самый леденящий взгляд и произнес: Я настоятельно требую, чтобы вы попытались сделать все, что в ваших силах, чтобы не допустить распространения этой гнусной сплетни по Изабелле.

– Разумеется, дон Лоренцо. Я отправил ее домой и строго предупредил, чтобы она молчала обо всем этом. Как только вернутся ее муж и ее покровитель Бартоломе, я уверен, что они возьмутся за нее и обуздают эти смехотворные фантазии. Я сам буду приглядывать за ней каждый день, когда она будет возвращаться из госпиталя. Пусть лучше она занимается больными лихорадкой колонистами и индейцами, которые не говорят по-кастильски, а?

Когда он встал, Лоренцо кивнул ему, соглашаясь, а потом как бы невзначай спросил:

– Эти каравеллы, что стоят в заливе, они в ближайшие дни отправятся в Кастилию? Мой старый друг, дон Пералонсо, желает вернуться к своему хозяину, герцогу.

– „Галианте“ отплывет через неделю, как только будет подготовлена, но иногда случаются отсрочки – надо очистить корпус, осмотреть все – обычные дела, а кроме того, найти здоровых людей, чтобы они могли управлять ею. Столько человек заболели в лом губительном климате!

Лоренцо кивнул, пытаясь сохранить спокойную внешность перед этим генуэзским дураком.

– Я пошлю узнать у корабельного мастера „Галианте“, когда она будет готова:

Гусман заставил себя спокойно выйти из каменною дворца к коновязи, где стояла его лошадь, которую придерживал грум. Он сел в седло и поскакал к бедняцкой тростки ко во-соломенной хижине, которая служила его резиденцией в Изабелле. Едва войдя, он трясущимися руками развернул письмо и прочитал его, потом скомкал и с проклятьем швырнул на грубо сколоченный стол.

– Я так понимаю, это должно означать, что мне надо еще потерпеть, – сказал из дверного проема Пералонсо, с омерзением приподняв одну бровь. – Я слышал, что самый последний корабль из Кадиса прибыл сегодня утром.

– Мы в серьезной опасности, Пералонсо. Мой дядя не посылает мне ни единого мараведи. Мы должны остаться в ссылке и сами завоевывать себе будущее. Ха! Это всего лишь способ уверить нас, что мы никогда не вернемся!

– Мы? Ты так говоришь, будто я тоже имею отношение к твоей высылке, – жестко сказал Гуэрра. – Я был только искателем приключений и золота в этой предполагаемой стране сверкающей роскоши. Что за непостижимая шутка, которую Колоны сыграли над коварным старым Фердинандом!

– Забудь о короле и своей предполагаемой невиновности! Если я предстану перед Диего Торресом, обвиняемым в убийстве его отца, он проткнет тебе глотку так же быстро, как и мне.

Гуэрра сел на маленький табурет и посмотрел на потного, дрожащего молодого человека: Ты бы лучше объяснил.

Когда Гусман завершил историю сделанного Магдаленой открытия, он посмотрел на посеревшее лицо Пералонсо Гуэрры.

– Торрес опасен и пользуется большим расположением губернатора. Когда они вернутся, тебя затравят собаками, если, конечно, повезет, и тебя не отправят домой на милость Торквемады! – проскрежетал Гуэрра.

– И тебя со мной. Неужели ты думаешь, что тебе как вассалу моего дядя и моему компаньону удастся избежать моей судьбы? Мы оба повязаны, Пералонсо.

– Мы в ловушке. Что мы можем сделать? Девушка – если мы сможем убить ее до возвращения Торреса… – Глаза Гуэрры загорелись, и он поглядел на Гусмана.

– Просто разделаться с ней ничего не даст. Она все выболтала этому молодому дураку Колону. Если она будет убита, он раньше или позже расскажет о ее признании своим братьям.

– Что же нам делать? Убраться в джунгли и жить дикарями?

Гусман гладил свою бородку, расхаживая по комнате, и на его лице появилась жестокая улыбка.

– За эти несколько недель, что я нахожусь в Изабелле, я возобновил знакомство с другом детства из Севильи Алонсо Хойедой.

Он уехал с Колонами воевать с дикарями, что, как я слышал от него, его самое любимое развлечение, – с отвращением произнес Гуэрр.

– Нет, здесь ты ошибаешься. Его любимое развлечение – богатеть. Он останется с адмиралом, пока не узнает, где находятся золото, серебро, жемчуг – все, что со временем могут принести эти земли. А потом он снарядит собственный корабль с поддержкой Медина-Сидония. Его втянули здесь в поединок, чтобы восстановить честь, но он всегда разбирался, откуда дуют ветры удачи. Он познакомил меня с другим солдатом и золотоискателем, неким Франсиско Ролданом.

На сей раз глаза Гуэрры задумчиво сузились.

– Это тот, что правит на юге He-зависимо от Колонов?

– Он самый. И он же захватил две каравеллы у берегов Ксарагуа. Он может нам помочь сбежать с Эспаньолы и спасти наши жизни тоже. Говорят, он живет гораздо лучше на юге, чем эти несчастные, потерпевшие кораблекрушение здесь, в Изабелле.

– До меня дошли слухи, что на юге полно золота… – ответил Пералонсо, а потом добавил: – Но я все равно считаю, что надо убить жену Торреса, пока она в один прекрасный день не выдаст нас при дворе.

Глаза Лоренцо были холодны, как раздираемая бурей Северная Атлантика.

– Нет, – хладнокровно ответил он, – я не буду убивать эту суку. По крайней мере, не сейчас. С того самого момента, как я увидел ее при дворе, я увлекся ею. Ты пойдешь к человеку, которого зовут Хесус Мария, он служит у Хоиеды. Он говорит на таинском и послужит нам проводником, чтобы мы смогли добраться до Ксарагуа и Роддана. А я позабочусь о донье Магдалене.

Распрощавшись с доктором Чанкой, Магдалена пошла домой. Она настолько устала, что едва могла передвигать ноги. Спустя неделю после раны в госпитале ее и без того плохое настроение еще ухудшилось. В этот день умерли три колониста и таинский ребенок: мужчины от дизентерии, а ребенок от простой кори. Мать ребенка и вся его семья тоже были больны. Кое-кто из них, безнадежно больные, покинули Изабеллу, чтобы постараться попасть в деревню Гуаканагари. Если им удастся, это будет означать еще больше смертей, ибо они станут разносить болезнь и заражать других. Она вздрогнула при мысли, какое это может принести истребление. Вольных таинцев можно было остановить, но она понимала, что идти к Колону было бесполезно. Здесь было достаточно здоровых мужчин, но он ни за что не решится отправить кого-нибудь к своим братьям с предупреждением.

– Может, я поеду сама. Думаю, я знаю дорогу. – Если бы только я смогла убедить Аналу пойти со мной, пробормотала она себе под нос и повернула к дому.

Верный слуга пошел вперед предупредить служанку, чтобы она приготовила еду.

Теперь, когда Магдалена каждый день работала в госпитале, она стала пользоваться настоящим уважением среди колонистов. По правде говоря, слишком многие болели, и оставалось не много здоровых людей, способных, приставать к ней.

Сумерки c?устились; она шла между двумя заброшенными хижинами, обитатели которых отправились вместе с войсками в глубь острова. Вдруг ее схватила сильная рука, а другая рука в перчатке сильно ударила по губам.

– Ну а теперь, моя рыжеволосая сучка, давай-ка посмотрим, что значит рассказывать про меня сказки!

Мурлыкающий голос Лоренцо Гусмана было последнее, что она услышала перед тем, как почувствовала сокрушительный удар по голове. Все провалилось во тьму.

ГЛАВА 20

– Нам надо встретиться с Гуаканагари и его воинами на гребне горы, с которой открывается вид на равнины, – сообщил Аарон Кристобалю и Бартоломе, подъехав на своей лошади к ним. Он только что вернулся со встречи с Каону.

– Это не слишком близко к враждебным касикам? – обеспокоенно нахмурившись, спросил Бартоломе.

Аарон покачал головой и отбросил влажные золотистые волосы со лба. Он истекал потом под своими кожаными доспехами.

– Как только эти распри закончатся, клянусь, что не буду надевать на себя ничего, кроме льняной рубашки, даже если доживу до девяноста лет! Каонабо собирает свои войска на южной стороне долины. Разведчики Гуаканагари донесли мне об этом. Пройдет целый день, пока прибудет какой-нибудь еще восставший касик.

– Тогда, если мы столкнемся вначале с Каонабо, будет лучше, – сказал Кристобаль, поправляя седло на своей норовистой лошади. – Мне не терпится закончить сражение.

Бартоломе засмеялся:

– Тебе не терпится еще раз поставить ногу на палубу и бросить все эти передряги на земле ради трепета открытий новых земель.

– И тем не менее губернатор прав, – согласился Аарон. – Если мы быстро победим Каонабо, это сможет отпугнуть его союзников. Дйже Бехечио из Ксарагуа решил вступить в альянс с восставшими касиками и выступить против Гуаканагари и нас.

– А разве у этого негодяя Ролдана нет множества последователей-мятежников в Ксарагуа? – спросил Бартоломе.

На лице Аарона появилось встревоженное выражение.

Проезжая по узкой тропинке, он согнулся под низко свисавшими над ней ветвями.

– На полуострове Ролдану верны несколько таинских деревень. И поскольку люди с тех двух каравелл объединились с ним, он безусловно может бросить вызов касику.

Может быть, они перебьют друг друга и избавят нас от дальнейших забот? – угрюмо предположил Бартоломе.

Думая о сыне и Алие, которые сейчас были по пути в Ксарагуа, где она должна была выйти замуж за Бехечио. Аарон по-настоящему беспокоился, но пи с кем не хотел советоваться о своей бывшей любовнице и о сыне. Сражение будет в широкой плодородной долине, которая простиралась перед ними. Он молил Бога, чтобы Бехечио не оказался таким глупцом и не присоединился бы к сражению против своего нового шурина Гуаканагари. Аарон уже выполнил свой долг тем, что служил губернатору. Теперь ему предстоит разобраться, что делать с Наваро.

– Когда прибудут люди Гуаканагари? – спросил Кристобаль.

Аарон посмотрел на густо поросшие лесом горы, которые окаймляли северную часть равнины.

– Они уже здесь. Как только все наши всадники и люди с собаками ступят на земли долины, наши таинские союзники покажутся, но только на расстоянии. Вы ведь знаете, как они боятся больших животных.

– Трусливые людишки, они сами не лучше собак, – произнес Хойеда, подъехав поближе к Колонам и Торресу.

Голубые, похожие на стекло, глаза губернатора укоризненно просверлили Хойеду.

– Гуаканагари – наш друг. Без него и его людей мы не пережили бы кораблекрушение. Он храбрый и верный. Я не потерплю клеветы на него.

Аарон с явным презрением поглядел на высокомерного низенького кастильца.

– Вас когда-нибудь застигал ураган в лодке-долбленке и с одним веслом? Таинцы перебираются на тысячи миль по этим островам и выдерживают невероятные бури, которые могли бы вышвырнуть португальский флот на берег.

Хойеда вернул Торресу враждебный взгляд и сказал с неприязнью:

– Я не повернусь спиной к тем дикарям, которые предпочли стать нашими союзниками, – во всяком случае не больше, чем к тем, кто является нашими открытыми врагами.

– Именно так и используйте стрелы и мечи против воинов Каонабо! – с решительным Холодком в голосе воскликнул Кристобаль. – Давайте поведем наших людей вниз. Мы будем там поджидать людей Гуаканагари. – С этими словами он поднял руку, и Бартоломе приказал всем солдатам следовать за ними.

Аарон провел остаток дня, передвигаясь между двумя вооруженными лагерями испытывающих подозрение друг к другу союзников, прикидывая, какую выработать стратегию для развертывания пеших солдат Гуаканагари с их копьями и дротиками и куда разместить более тяжело вооруженных кастильцев с их пушками, арбалетами и мечами. Больше всею его тревожили собаки. Даже если он сможет завладеть вниманием недисциплинированных солдат, как они смогут сдержать эти проклятые своры? Ведь собаки могут напасть на их таинских союзников! Собаки были обучены убивать индейцев, любых индейцев, причем самым жестоким образом. Лучше всего было бы использовать людей Гуаканагари, отправив их в джунгли, что окаймляли равнину. Пусть бы они докладывали о передвижениях Каонабо, следили за прибытием союзников из глубины острова, а возможно, даже Бехечио. Но если бы он так сделал, Гуаканагари счел бы, что задета честь воинов. В конце концов Аарон выработал план.

Когда он подошел к Гуаканагари и его людям, стоявшим на маленькой поляне по пути к долине, то попросил касика и его брата Каону отойти немного от других. Трое мужчин поговорили на таинском, острыми палками нарисовали схемы на мягкой черной земле и договорились о перемещении войск.

– Ты должен отправить двадцать своих лучших людей на юг, чтобы они наблюдали за тропами, ведущими в долину. Здесь и здесь… – Аарон отмстил места, откуда может появиться Бехечио.

Лицо Гуаканагари было мрачным.

– На сердце у меня тяжело, потому что мужу моей сестры придется пролить кровь его родственников. Но ты прав. Мы должны принимать во внимание возможность, что он может удивить нас и примкнуть к остальным.

– Ксарагуа далеко отсюда. Может, он не придет, – с надеждой сказал Аарон.

Гуаканагари обреченно пожал плечами:

– Будь что будет. Один из солдат адмирала, Ролдан, воюет с Бехечио. Если Каонабо одержит здесь великую победу, Бехечио сможет надеяться, что к нему на помощь в Ксарагуа придут победившие новые союзники.

Аарон покачал головой: это бессмысленная бойня. До того как пришли белые люди, таинские касики жили в основном в мире, изредка ссорились друг с другом, но гораздо чаще объединялись между собой, чтобы отразить нападение карибцев. А теперь это будет кровавая бойня, и эти простые люди будут убивать друг друга. „А что не уничтожат наши арбалеты и своры собак, доделают наши солдаты“, – печально подумал он.

– Где буду! стоять и драться остальные мои воины? – спросил Гуаканагари. На его молодое лицо легла тень.

Отбросив в сторону сомнения. Аарон выложил свой план:

– Адмирал хотел бы, чтобы вы спустились отсюда вниз, когда нападет Каонабо. – Он нарисовал еще одну схему на земле, показывая простые маневры на флангах на востоке. Он планировал разместить людей с собаками на западном фланге.

Гуаканагари кивнул:

– Мы нападем, когда ты нам подашь знак. Аарон молил Бога, чтобы битва быстро закончилась – до того, как бойня вырвется из-под контроля и людям Гуаканагари будет грозить такая же опасность, как и племени Каонабо.

В тот вечер, когда были поставлены часовые, Аарон, Кристобаль, Бартоломе и несколько других офицеров уселись вокруг тлевшего костра. Воздух был угнетающе тяжелым от влажности, а над богатой плодородной долиной нависла напряженность. К югу, западу и востоку от них простирались прекрасные возделанные поля Веги. Они напоминали затейливый тканый рисунок на мавританских коврах. Ирригационные каналы приносили воду с гор на эту богатую землю, на которой произрастали маниок, бобы, ямс и маис.

– Стыдно уничтожать такие поля сражением, – сказал Кристобаль.

– Конечно, ведь Изабелла могла бы воспользоваться этими продуктами, – согласился Бартоломе.

Могли бы и таинцы, которые их сажали, – тихо ответил Аарон. Ради наших животов, давайте постараемся свести повреждения к минимуму. – Аарон устремил свой многозначительный взгляд на Алонсо Хойеду.

– Больше всего я хочу захватить в плен этого старого лиса Каонабо. Что это будет за трофей, который мы привезем ко двору их величеств! – откровенно радовался коротышка.

Бартоломе невесело засмеялся:

– Если вы сможете привезти его сюда живым, я позволю вам переплыть Атлантику с ним на борту!

Кристобаль и Аарон обменялись смущенными взглядами. Они знали, насколько неблагоприятными были донесения с королевского двора с тех пор, как вернулись Маргарит и Буил, и начали злословить по поводу правления Колонов на Эспаньоле. Что скажет Хойеда о генуэзце, если он прибудет к королевскому двору с закованным в цепи вождем мятежных таинцев?

– Не думайте, что захватить в плен Каонабо так просто. Он так же изворотлив, как вы, Алонсо, – с обманчивым великодушием заметил Аарон.

Тем лучше нам будет с ним повстречаться, – ответил Хойеда.

– Может, вы убьете друг друга? – вмешался Бартоломе без малейшего намека на сожаление в голосе.

– Всем нам нужно отдохнуть перед завтрашним днем, – сказал Кристобаль, утихомиривая разыгравшиеся страсти своей спокойной властностью. – Пойдемте спать, господа.

Аарон лежал без сна в затихшем лагере и не отрываясь смотрел на луну, которая висела низко в небе. Ее накрывало красноватое облако. Кровь на луне – дурное предзнаменование в ночь перед битвой. Наконец сон одержал над ним победу.

Ролдан посмотрел на растрепанных людей и их добычу. Он был изумлен, что они благополучно пересекли всю Эспаньолу и нашли его укрепление в горах Ксарагуа, хотя их вел раб-индеец Хойедьт.

– Заберите женщину и отведите ее к моим женам, – на таинском сказал он двум индейцам, стоявшим возле него.

Когда они подошли к Магдалене. Гусман запротестовал:

– Она моя, дон Франсиско!

Ролдан с насмешливым недоверием покачал кудрявой головой.

– По правде говоря, она принадлежит Диего Торресу, но дело не в этом. Я не испытываю вожделения к этой даме. Мои жены вымоют и накормят ее. Она выглядит совершенно измученной а усталой.

Магдалена постаралась выпрямиться и твердо посмотрела в темно-карие глаза бандита. Лицо его было непроницаемым, но они с Аароном когда-то были друзьями. Возможно, он поможет ей справиться с Гусманом. Магдалена не могла подавить возмущения, что ее обсуждают, как ребенка или полоумного, и пылко воскликнула:

– Я в высшей степени благодарю за гостеприимство, дон Франсиско! После того как я оправилась от недельного путешествия по болотам, я буду вам очень признательна, если вы вырвете меня из болота этих подонков, – Она перекинула свои спутанные грязные волосы через плечо и посмотрела на Лоренцо и Пералонсо.

Ролдан откинул назад свою большую кудрявую голову и расхохотался:

– Торрес наверняка наелся вами досыта. Быть может, эти подонки сделали ему доброе дело, что увели от него такую сварливую девчонку.

– Мой муж будет преследовать их и сдерет с них живых шкуру – как на войне поступали с пленными мавры! – „Только если бы я сама верила, что он достаточно беспокоится обо мне, чтобы совершить это!“

Когда Лоренцо подошел поближе и поднял руку, чтобы ударить ос, Ролдан сошел с деревянной платформы, на которой стоял. Он был одного роста с Гусманом, но намного тяжелее.

– На вашем месте я не стал бы делать этого, – очень тихо сказал он. Потом подал знак двум таинским слугам, которые проводили Магдалену к бохио. Она слышала, как Ролдан сказал:

– Хойеда хорошо отзывался о вас, дон Лоренцо, но мне не понравилось, что вы выкрали жену Торреса. С ней будет много неприятностей. Почему вы сделали это?

После этого она утратила нить их разговора, ибо се привели в большой тростниковый бохио. Грязная, искусанная москитами, измученная, она была готова упасть в обморок, но гордость помогала ей держаться прямо, пока три любопытных таинки рассматривали свою добычу. Пожилая женщина быстро обменялась несколькими словами с мужчинами, потом выпроводила их вон и хлопнула в ладоши, отдавая скупые приказания. Насколько ей позволяло знание таинского языка, Магдалена поняла, что Ролдан – человек слова, по крайней мере пока продолжалось купание.

Она погрузилась в освежающую воду маленького ручья, а две женщины Ролдана, взяв мыльное растение, натерли им ее кожу и волосы. При этом они болтали и восхищались цветом того и другого.

Магдалена закрыла глаза, вспоминая ужасы их поездки верхом по джунглям, где она рисковала свернуть себе шею. Она была привязана к лошади, пока они ехали верхом, а на ночь ей связывали руки, как крылья курице, пока они спали на влажной земле. Хвала Пресвятой Деве, что они не изнасиловали ее! Лоренцо и Пералонсо поссорились из-за нее в первую же ночь, и, наконец, Лоренцо решил, что никто не попользуется ею, пока ее благополучно не доставят в лагерь Ролдана. Каждый из них из боязни, что соперник может убить его, пока он, овладевал ею, согласился с таким решением.

„Что произошло со мной в этой смертельно дикой земле?“ Магдалена удержала слезы, понимая, что должна во что бы то ни стало выжить. Когда закончится вражда с Каонабо, станет ли искать ее Аарон? Он не будет знать, где ее схватил Лоренцо, пока она не убедит Ролдана послать ему записку. Она зависела от милости мятежного солдата, восставшего против губернатора и придворного, виновного в государственной измене, и она не знала, станет ли муж спасать ее.

Две молодые женщины, которые купали ее, помогли ей облачиться в небольшой кусок мягкой хлопковой ткани, выкрашенной в бледно-оранжевый цвет, прекрасно сочетавшийся с ее каштановыми волосами. Она повертела ткань и так и эдак, пока не оделась как можно приличнее. Получилось платье до колена, закрывавшее одно плечо и обнажавшее другое. Служанки расчесали ее волосы гребнем, сделанным из рыбьих костей, и помогли ей закрепить самодельное платье несколькими булавками также из рыбьих костей. Потом они предложили ей красивое ожерелье из морских раковин и два великолепных золотых браслета.

С таким во многих местах открытым телом и волосами, свободно струившимися по спине, Магдалена выглядела как экзотическая индейская принцесса. Ей предстоял обед с ее „хозяином“ Франсиско Ролданом и ее гнусными похитителями.

Пока ее провожали через деревню. Магдалена осмотрела крепость Ролдана, прикидывая, что за ее стенами живет не менее тысячи душ. Крепость была построена из тяжелых тростниковых рам и соломы, которую еженощно поливали водой, чтобы враги не смогли поджечь сооружение. Люди были такого же таинского племени, как и жители деревни Гуаканагари. Они жили среди горстки кастильцев, которые были обеспечены снаряжением и отправились на кораблях в империю Ролдана, предпочитая оставаться с ним, чем покориться власти семьи Колонов и королеве Изабелле.

– Даже если бы я смогла выбраться из-за этой ограды, мне понадобилась бы лошадь. А если я найду лошадь и сумею украсть ее, то как пробраться в Изабеллу? – бормотала она себе под нос. Потом охранники подали ей знак войти в бохио Ролдана.

Когда ее глаза привыкли к тусклому освещению факела, сердце Магдалены подпрыгнуло к горлу. Там, вытянувшись чувственно, как кошка, на соломенном тюфяке возле, низкого обеденного стола возлежала Алия. Красавица, с волосами цвета воронова крыла, рассматривала свою соперницу. В се эбеновых глазах сверкала ненависть.

От звуков битвы голова Аарона разрывалась. Вокруг него пушки изрыгали пламя и пробивали огромные рвиные ямы на черной рыхлой земле. Вопли раненых и умирающих смешивались с предсмертным рычанием и высоким тонким лаем огромных свор, которые преследовали отступавших таинцев. Он попытался остановить избиение находящихся поблизости индейцев, но он мог дотянуться не до каждого, других же ловили эти адские своры испанских собак. Псы опрокидывали людей наземь и рвали их обнаженную плоть. Индейцы корчились в собственной крови.

Кастильцы, ехавшие верхом, прорубали себе дорогу сквозь живую стену индейцев. Как только таинцы падали, острые копыта огромных лошадей топтали побежденных. Сначала, когда Аарон направлял атаки каждой группы – кавалерии, пехоты, руководил стрельбой из пушек, он молился, чтобы Каонабо признал поражение. Однако касик не сделал этого. Среди проносившихся со свистом ядовитых стрел он вел своих солдат, удерживая стену из наиболее дисциплинированных людей между воинами Гуаканагари и кастильскими псами.

Это было не сражение, а резня, какой он никогда не видел за время своей двухлетней военной службы на равнинах Андалузии. Мавры так же хорошо владели искусством убивать, как кастильцы. Нападавшие таинцы не владели этим искусством, но в то же время не отступали. Они бросали одну стену воинов за другой и шли по плоским открытым полям " пасть смерти. Только одна их горстка смогла чуть приблизиться, чтобы более эффективно использовать свои копья.

Люди Гуаканагари сражались в восточной части равнины с большим отрядом людей Каонабо. Эти воины, равные по силе, приблизившись друг к другу, яростно дрались копьями и дубинками. Аарон смотрел на этот хаос, разыскивая взглядом своего высокого молодого друга. Он хотел присоединиться к битве, но испугался, что, если оставит свой пост, солдаты спустят собак на таинцев, которых они не различали в этой бойне. Он удерживал их, отчаянно пытаясь завладеть вниманием Бартоломе, который с мечом в руке сражался в гуще битвы.

Губернатор едва держался в седле. Он наблюдал с вершины холма за побоищем и время от времени отдавал спокойные приказы, однако приказов было значительно меньше, чем когда он находился в открытом море. „Если это был ураган, Кристобаль, то ты бы находился в своей стихии, и будь она проклята, эта опасность!“

Блеск стали привлек внимание Аарона: это Хойеда взмахнул своим большим мечом и обезглавил пытавшегося убежать таинца, потом повернул лошадь на восток, где сражались два индейских отряда. Аарон рванулся вперед, отрезая дорогу невысокому солдату как раз в тот момент, когда он приблизился к отступающему отряду Каонабо. Большой гнедой конь Аарона толкнул плечом маленького темно-коричневого мерина Хойеды. Торрес закричал, пытаясь перекрыть шум битвы:

– Возвращайся к своим! Вы не можете отличить людей Гуаканагари от воинов Каонабо!

– Зато я различаю старого ублюдка – вон он! – закричал Хойеда, указывая на пожилого человека, отдающего приказы. – Мы встречались с ним несколько раз. – Он отстранил свою лошадь от Аарона, потом яростно вонзил шпоры в бока бедного животного и поскакал к Каонабо, который в конце концов стал отступать, окруженный маленькой группкой особой военной охраны.

Видя, что Хойеда в самом деле находится в пылу преследования дичи, Аарон повернулся к остаткам войска старого человека. Грохот пушек потихоньку стих, шипенье стрел арбалетов смолкло. И только раздавались жестокие ликующие крики кастильцев, добивавших умирающих таинцев, яростный лай псов, стоны и страдальческая мольба поверженных. Аарон стоял на страже с небольшой горсткой людей, вооруженных пиками, между теперь уже победными войсками Гуаканагари и остальными колониальными солдатами. Когда один пес, волочивший свою измазанную в кровь цепь, промчался мимо него в сторону дружественных таинцев, Аарон мощным точным ударом отрубил ему голову.

Кристобаль Колон – адмирал морей и океанов, губернатор Эспаньолы – посмотрел вниз на страшную картину, развернувшуюся перед ним, и почувствовал себя уставшим и старым, как само время. Это не Катэй, и все же это было прекрасным мирным местом, раем, в котором жили невинны, люди, не тронутые алчностью и ненавистью. Ну а теперь посмотрите, что мы принесли с собой, – надломленно прошептал он.

– Они больше никогда не восстанут против кастильцев, ваше превосходительство, – сказал ему, один из капитанов.

Аарон подъехал к холму и натянул поводья возле своего предводителя. Он чувствовал такое же опустошение, как и Колон.

– Да, организованный мятеж касиков сокрушен. Те, кого мы не убили на поле сражения, все равно медленно погибнут от голода и наших болезней.

– А что бы ты хотел o? меня. Диего? Надо было позволить Каонабо и опальным завладеть Эспаньолой? Свернуть все наши поселения и уплыть прочь? – Он оглядел равнину. В глазах его застыла печаль.

Аарон вздохнул:

– Нет, Кристобаль. Ты ни в чем не виноват. И если бы мы не противостояли Каонабо и его союзникам, они напали бы на деревню Гуаканагари и убили бы каждого таинца в Марьене, а потом всей массой набросились на нас.

– Они были так похожи на детей, гак великодушны и доверчивы, до того как к ним пришли мы, – тихо произнес Кристобаль.

– Мы не можем восстановить утраченное, но мы можем попытаться остановить распространение того, что вызвало потерю их невинности, – ответил Аарон. – Мы должны сотрудничать с касиками, чтобы оберегать порядок и не допускать порабощения таинцев колонистами, заставляющими их искать золото.

Сказать Легче, чем сделать, Торрес, – заметил Бартоломе, подъехав к ним. – Ты сам чужак и видишь, как хорошо подчиняются генуэзцам Колонам кастильцы. У нас уже есть послание от королевского совета, что полномочия передаются другим – кастильцам, что они начали разведывать воды Индия. Фердинанд хочет получить свою долю. Если мы ничего не отправим ему, нас сместят.

Понимая истинную придворную политику. Аарон посмотрел на Кристобаля и спросил:

– Что вы будете делать?

Исследователь вглядывался в даль, словно видя за горами чужие земли. Потом, насильно возвращая себя к отвратительному побоищу вокруг них, сказал упавшим голосом:

– Прежде всего мы отправим королю и королеве дань, которую сможем собрать. Пленные из вражеских племен будут проданы в Севилью как рабы, потом все то немногое представляющее ценность золото, которое у нас есть под рукой, и другие товары: хлопковую одежду, специи, травы… – Голос его угас.

– Ты должен вернуться ко двору их величеств и просить о преданных солдатах, которые будут выполнять твои приказы. Прекратить ложь Маргарита и Буила, которые вливают яд в уши короля, – пылко произнес Бартоломе.

Аарон огляделся вокруг. Разве смог бы обойтись с таинцами хуже какой-нибудь кастильский или арагонский бюрократ? Или устранить раздоры среди алчных колонистов? По правде говоря, он больше не был в этом уверен. И все же Кристобаль и Бартоломе были известными людьми. Какие-нибудь безликие дворяне были бы неизмеримо хуже.

– Возможно, вам удастся убелить короля и королеву прислать побольше честных поселенцев забрать бесполезных, жадных до золота дворян, которые отказываются жить с индейцами в мире.

Старший Колон внимательно всматривался в лицо Аарона, словно понимая сомнения и страхи своего друга. Наконец он ответил, И в голос его вернулось немного старой решимости:

Подготовить корабли и привести все в порядок в Изабелле займет довольно много времени, но потом я отправлюсь в Кастилию.

– Готовить корабли окажется легче, чем приводить все в порядок в Изабелле, – мрачно заметил Бартоломе.

Кристобаль перевел взгляд с коменданта на брата:

– Вы единственные люди, которым здесь я доверяю больше всех. Вы должны пристально следить за Алонсо Хойедой, иначе он снова начнет охоту за золотом в глубинной части острова.

– Или попытается воссоединиться с твоим старым другом Ролданом, – добавил Бартоломе, бросив многозначительный взгляд на Аарона. Аарон вздохнул:

Франсиско всегда был для меня источником переживаний. Я не думаю, что он будет потакать тщеславию Хойеды и направит армию из Ксарагуа в Изабеллу, но в то же время, поскольку Ролдан не признает вашу власть, это создает неблагоприятное впечатление при дворе. Может быть, мне удастся убедить его заключить с вами мир. После того как мы вернемся в поселение, я отправлю ему письмо и посмотрю, откуда дует ветер в отдаленном Ксарагуа.

Бартоломе похлопал Аарона по спине, а Кристобаль спокойно улыбнулся и сказал:

– Я верю в твою дипломатию, Аарон.

Верный своему слову, Хойеда привез Каонабо, привязанного к лошади. Он привез старою надменного касика в лагерь на следующую после сражения ночь и при этом сообщил, что отправится вместе с партией рабов и лично подарит старого вождя королеве. Быть может, ее старый исповедник Торквемада спасет душу Каонабо.

На рассвете Аарон распрощался с Кристобалем ч Бартоломе, объяснив, что должен вернуться в Изабеллу после того, как проводит Гуаканагари и его воинов в их деревню. У них тоже было довольно большое количество рабов среди побежденных. И все же даже в таинской деревне с пленниками обращаются лучше, чем среди белых. Сердце Аарона болело, когда он видел, как поверженных таинцев загоняют на просмоленные палубы каравелл и отправляют на погибель в холодный северный климат.

– У тебя на сердце печаль, – сказал Гуаканагари Аарону. Они спускались по узкой извилистой тропе, а воины следовали за ними на почтительном расстоянии. – Алия поехала к Бехечио, чтобы выйти за него замуж. Ее не будет в деревне.

Аарон так же не хотел обсуждать Алию, как и сложную проблему рабства, но его сейчас беспокоило совсем другое.

– Я буду скучать по Наваро, – с сожалением сказал он.

– Может быть, когда она будет носить ребенка Бехечио, она согласится отдать твоего? – очень осторожно предположил Гуаканагари. – Я думаю, твоя жена хорошо примет Наваро в вашем доме.

Глаза Аарона устремились на друга. Несмотря на смуглый цвет лица Гуаканагари, Аарон заметил, что тот покраснел.

– Из-за ревности Магдалены вспыхнула драка, и это привело к тому, что я потерял своего мальчика. Откуда ты знаешь о ее чувствах к Наваро?

Некоторое время Гуакапагари молчал и продолжал идти, не замедляя шага, потом сказал:

– Алия очень жестоко оскорбила твою жену, мой друг. Она тоже ревновала, хвасталась, что у нее есть от тебя сын, а твоя худенькая белокожая жена бесплодна и бесполезна. Поэтому Магдалена напала на нее. Я узнал об этом только тогда, когда Алия уехала на свою свадьбу. Я слышал, как она рассказывала одной своей двоюродной сестре, что она в тот день на вашем языке сказала Магдалене.

Он дал Аарону переварить что, потом, когда они прошли еще немного вперед, спросил:

– Ты когда-нибудь задумывался, отчего ревнует твоя жена? Если я не ошибаюсь, она гораздо ревнивее Алии.

Знакомое раздражающее чувство вины вновь захлестнуло Аарона. И опять причиной этого была его жена.

– Я не могу объяснить это, но с тех пор как у себя на родине мы были детьми, она преследовала меня. Она окрутила моего отца, и он дал ей обет, что я женюсь на ней. – Аарон печально улыбнулся Гуаканагари. – И сейчас в первый раз я признаю, что она говорила мне правду. У нее было кольцо моего отца, но я отрицал значение этого. Я даже тогда думал, что он это сделал, но мне было слишком горько, я был горд, чтобы признать но, и слишком преисполнен ненависти к ее отцу. Но теперь все это кончено. Бернардо Вальдес мертв, а род Торресов отомщен… Магдалена одна за тысячи миль от дома, замужем за человеком, который не по-доброму относится к ней.

Она преследовала тебя столько времени, поехала за тобой так далеко. Разве это не означаем, что она любит тебя? – предположил Гуаканагари.

– Да, думаю, это так, – признался Аарон. Возможно, ее семья, прошлое, целый мир, что остался позади, больше не имеют значения.

– А ты любишь ее?

Эти слова, казалось, повисли между ними, и джунгли вдруг зашумели с новой силой. Попугаи хрипло кричали, маленькие животные легко шуршали под густой листвой, низкий рокот речного потока, сбегавшего с горы, казалось, взывал к нему: „А ты любишь ее?“

Наконец Аарон заговорил:

Она околдовала меня, словно какая-нибудь ваша богиня земи. Я вожделею к ней, я оживаю с ней рядом, и не важно, занимаемся ли мы любовью или спорим… Это любовь, Гуаканагари?

Молодой касик недоуменно пожал плечами:

– Наверное, да, для людей с небес. Я не знаю, потому что у вас другие, чем у нас, обычаи. То, что для нас просто, для вас составляет трудности. Мы сажаем достаточно растений, чтобы питаться. Вы должны хранить их в больших деревянных посудинах. Мы деремся только тогда, если кто-нибудь оскорбит честь моей семьи. Вы бьетесь за золото и землю. Каждая таинская семья молится своим семейным земи, и они благословляют ее. В то же время никто не заставляет их молиться. У вас есть много богов, и, похоже, всеони злятся друг на друга, каждый требует, чтобы вы поклонялись только ему, и не разрешают белым людям молиться своим богам. – Он остановился и подал знак идущим позади них воинам, чтобы те присели отдохнуть. Потом подошел к берегу реки, которая пробивала себе путь недалеко от их тропы.

Аарон пошел за ним, и они сели подальше от остальных.

– Ты прав. Временами мы и в самом деле слишком усложняем жизнь. Может быть, поэтому я с таким удовольствием изучал ваши обычаи.

– И все же ты остаешься белым человеком. Твое сердце не принадлежит нам, – мягко сказал Гуаканагари.

– По правде говоря, мое сердце не принадлежит и белым людям, которые находятся здесь, – ответил Аарон. – Я нигде – ни здесь, ни в Изабелле, и уж конечно не на той земле, где родился. Мой дядя и то, что осталось от моей семьи, – в холодной дальней стране. Во Франции я тоже не буду жить.

– А ты будешь жить с твоей женой? Разве Магдалена не может создать для тебя семейный очаг.

Аарон вспомнил, как все было – ив деревне Гуаканагари, и в Изабелле, когда он вошел в свое простое жилище и увидел ее каштановую голову, склонившуюся над простыми домашними делами, или как она раскрывала навстречу ему объятия и он нес ее к кровати по ночам – ночам? наполненным страстью и любовью. Вдруг он почувствовал, что ему необходимо увидеть ее лицо. Любил ли он Магдалену?

Гуаканагари некоторое время всматривался в выражение лица Аарона, а потом сказал:

– Я обещал ей, что не буду говорить об этом… Но сейчас я готов употребить мое королевское право переменить решение, ибо вы мне напоминаете двух детей, блуждающих в потемках. Может быть, мой факел слишком мал, чтобы осветить ваш путь навстречу друг другу. Перед тем как Магдалена уехала из нашей деревни с тобой, она приходила ко мне, очень рано утром…

Когда Гуаканагари закончил рассказ о коричневой бархатной накидке и отчаянной попытке Магдалены завоевать для Аарона Наваро, он взглянул на своего друга.

Мягкая задумчивая улыбка коснулась губ Аарона.

– Значит, вот что на самом деле произошло с ее лучшим платьем. Она будет любить Наваро как своего собственного ребенка. Теперь я знаю это. Так же как и я. Моя жена многому научилась от таинцев. Мы оба благодарны вам.

Хорошо, – ворчливо ответил Гуаканагари, поднимаясь и подавай знак свите, чтобы они следовали за ним. – Тогда давай поторопимся, чтобы ты поскорее вернулся к своей жене и рассказал ей, каким большим дураком ты был.

ГЛАВА 21

Всю долгую дорогу в Изабеллу у Аарона было много времени подумать о том что он скажет Магдалене. Уважая таинцев, он оставил свою лошадь с Колонами, которые должны были возвратить ее в поселение. Он бежал по длинным извивающимся тропинкам, что теперь были ему так хорошо знакомы, и обозревал все великолепие этого райского уголка, которое зачастую невозможно было заметить, проезжая на лошади. Теплый, плодородный запах политой дождем земли, покрытой роскошными изумрудно-зелеными растениями, сверкающее оперенье птиц, блеск цветов – все это питало его чувства новым восторженным изумлением.

Магдалена оцепила красоту Эспаньолы. Она не жаловалась на жару и насекомых, не хныкала из-за того, что ей пришлось жить в ритме острова. Сам выносливый, уверенный в себе и сильный, как любой гонец-таинец, Аарон убедился, что Магдалена так же хорошо адаптировалась к местному климату, как и он. Он не раз видел, как она присаживалась перед малиновьгми цветами и, замирая от восторга, вдыхала их аромат и перебирала нежные лепестки с детским благоговением. Он улыбнулся, вспомнив, как она мужественно проглотила таинский деликатес – рыбьи глаза. И даже религиозные обряды таинцев были для нее значимы.

„Я всегда презирал ее за грехи родителей, даже когда она была невинным ребенком в топях Андалусии“.

В Магдалене были врожденные добрые качества, которые превосходили позор Бернардо и Эстреллы Вальдес. На нее не повлияло то, какой распущенностью они окружили се дома и при дворе. Бенджамин сразу же почувствовал это, а ведь его отец был весьма проницателен в оценке людей.

„Каким же я был дураком! – думал Аарон. За многими ли мужчинами потянулись женщины через океан?“ И все это из-за любви, которую она с детства испытывала к нему. Конечно, это было любовью, потому что она знала, что у него ничего нет, кроме меча и лошади; это все, что осталось после того, как было конфисковано имущество его семьи. Она могла бы выйти замуж за герцога или графа, а может, принять распутные ласки короля этого ублюдка Трастамары. Ведь пользовалась же ими ее мать!

Он рассуждал, что се рассказ о бегстве в Изабеллу, вызванном угрозой заточения в монастырь, был не таким уж бессмысленным, если бы он поверил, что она дала отпор старому развратному королю. Фердинанд всегда с бездумной развязностью обращался с теми, кто отвергал его. Подозрительная королева должна быть слепой, чтобы не почувствовать ранимости Магдалены и ощутить тот эффект, который она оказала на ее распутного супруга. Он вспомнил, как мучил Магдалену, упрекая ее в том, что она была любовницей короля, и ужаснулся собственной жестокости и слепоте. Кто бы ни был ее любовником или любовниками до того, как он соблазнил ее в своей постели в Севилье, их нельзя сравнить с количеством обожателей Эстреллы Вальдес. Но как бы то ни было, все это у них позади и сейчас не имело значения.

Поклявшись, что он начнет с женой новую жизнь, Аарон остановился у окраины поселения и посмотрел на мерзость запустения. Барюломе пытался убедить брата перевести колонию в более подходящее место, и Кристобаль согласился. Вдоль южного побережья Эспаньолы он нашел более удобные заливы, куда они могли бы переместиться. Нынешнее место было неприспособленным, река слишком далеко, земля чересчур камениста, а залив слишком далеко отсюда, чтобы позволить ему перерасти в настоящий портовый город. Конечно, если Колоны не получат королевской поддержки и подходящих поселенцев, которые будут согласны подчиняться закону и работать, чтобы благоустроить остров, тогда не поможет никакое место.

Я заберу отсюда Магдалену, прежде чем она станет жертвой лихорадки или гибельной болезни, ухаживая за этими вздорными людьми. Мы будем строить свою жизнь.

Улыбаясь, он подумал о рыжеволосой девушке, которая неслась на лошади по топям в предместьях Севильи, вся нотная, разгоряченная, а толстая коса летела за ней, как конский хвост. Что-то смягчилось у него внутри: оп вспомнил коротенькую реплику Магдалены, когда она здесь, на Эспаньоле, ехала верхом на прекрасной лошади, которую дал ей отец.

Когда Аарон подошел к их дому, его удивила странная тишина. Навстречу ему выбежал Аналу, вид у него был испуганный. Он упал на колени у ног Аарона. Грудь белого человека сжалась от дурного предчувствия.

– Где моя жена?

– Она ушла, Я не знаю куда. На вторую ночь, когда вы и губернатор уехали, она не вернулась из госпиталя. Я пошел разыскивать ее, и врач сказал мне, что она ушла как обычно.

– Но это было неделю назад! – Лицо Аарона побелело от страха. Он поставил слугу на ноги. – Ты ходил к брату губернатора дону Диего?

– Да, но он три дня отказывался меня принять. Потом, когда я окликнул его на улице, он сказал мне, что ничего не знает о госпоже. Аналу замялся, чувствуя, как стальные пальцы Аарона вонзаются в его руку. – Госпожа была очень печальна на его проводах. Несколько кораблей уплыли, пока вас не было, один – на второй же день… Я искал ее повсюду, даже отправил гонца к людям Гуаканагари. Она исчезла.

„Корабль, который уплыл в тот день. Она ведь не уехала, не бросила меня?..“ Ему явственно вспомнились его холодные речи, исполненные презрения, как отвергал ее, предлагал вернуться во дворец, все это лавиной нахлынуло теперь на него. Он оставил се с чувством вины за злобное решение Алии не отдавать ему Наваро. „Почему она не говорила, что пыталась вернуть мне сына?“ Почувствовав приступ тошноты, который волной захлестнул его, Аарон протиснулся мимо расстроенного слуги и вошел в дом.

Глаза его быстро оглядели прибранную комнату. Может, она оставила записку? Наверняка она должна была взять с собой свои вещи – она оберегала, как сокровище, книги, полученные от Бенджамина. Но похоже, что ничего не пропало. Как безумец, он стал выбрасывать ее одежду из сундука на пол. Все ее платья, накидки, даже книги и шкатулка с драгоценностями – все было на месте. Чем она должна была заплатить за проезд на корабле? Что должна была надеть?

Вдруг его пальцы наткнулись на свернутый пергамент, спрятанный на дне второго сундука, того, что был поменьше, в котором она хранила книги, чтобы сберечь их от плесени в этом влажном климате джунглей.

Он вытащил его, и его охватило странное предчувствие, ибо он узнал печать: такой печатью его отец пользовался, когда составлял медицинские документы. Дрожа, он развернул его, мгновенно узнав сильный размашистый почерк Бенджамина. Глаза его бегали по странице, а он читал клинические подробности, точно описывающие то, как его жена потеряла девственность. Голова у него закружилась: прошел едва ли месяц с тех пор, как он соблазнил ту ранимую, невинную девушку, которая в слезах покинула его комнату, после того как стала женщиной. А он, равнодушный дурак, был ее первым мужчиной! Единственным, кто когда-либо касался ее! И вот теперь она ушла.

– Магдалена! О Магдалена, жена моя, что я сделал с тобой? Я заставил тебя бежать!

Он сел на пол, спрятав лицо в ладонях, державших пергамент.

– Что ты будешь делать? Может, сейчас, когда вернулся губернатор, он поговорит со своим младшим братом…

Голос Аналу прорезал забытье Аарона. Быстро поднявшись, Аарон аккуратно свернул пергамент и тщательно спрятал его в сундук Магдалены.

– Приведи здесь все в порядок. А я пойду к губернатору и посмотрю, что мы сможем разузнать, – приказал он по-таински. Потом он схватил пару рейтуз, просторную рубашку и башмаки для верховой езды. Сбросив с себя набедренную повязку, которую он носил, пока пробирался с индейцами по джунглям, он быстро оделся. Его вооружение и меч должны ждать его во дворце, а лошадь стоит в конюшне, и за ней следят так же, как и за другими лошадьми Колона.

– Когда вернулись солдаты? – спросил он Аналу.

– Последний пришел вчера ночью. У них было много пленных, которых отправят через океан и продадут в рабство… или они там умрут. – В голосе таинца звучала давнишняя безысходность.

Аарон кивнул и отправился поговорить с Кристобалем. Диего Колон должен лучше знать, куда делась Магдалена!

Когда он добрался до дворца и получил назад свой меч, ему сообщили, что все собрались на берегу, наблюдая, как снаряжают домой каравеллы, нагруженные рабами и товарами. Аарону было тошно от одной только сцены, которой он пытался избежать, и в то же время, отчаявшись услышать хоть Слово о Магдалене, он прошел небольшое расстояние к заливу, где собралась большая толпа.

Везде царил хаос, и солдаты верхом на лошадях размахивали мечами над спинами закованных в цепи индейцев, многие из которых были ранены и спотыкались. Их приводило в ужас близкое соседство с лошадьми. Они взбирались на борт шлюпок, стремясь уйти подальше от толпы ругающихся белых всадников. Хойеда носился на лошади туда-сюда и отдавал приказы людям, которые грузили в шлюпки рабов.

Аарон высматривал в толпе высокую фигуру Кристобаля. Губернатор, надломленный и измученный болезнью, стоял неподалеку от небольшого холма, а рядом с ним Бартоломе и Диего. Как только Аарон приблизился к ним, Хойеда развернул лошадь и, расчищая себе дорогу сквозь толпу, подъехал к ним. Свесившись с лошади, он хвастливо обратился к Торресу. На лице его расплылась злорадная улыбка.

– Вы видели, как великий Каонабо взошел на шлюпку? Я говорил вам, что поплыву с ним, закованным в цепи!

– Плывите к черту, мне все равно, Алонсо. – Он повернулся к Кристобалю. – Магдалена пропала! Мой слуга сказал, что она не вернулась из госпиталя в тот вечер, когда мы отправились в бегу. – Он посмотрел на Диего Колона, который слегка смутился и отступил назад. – Вы знаете, что с ней случилось? – Аарон угрожающе приблизился к младшему брату.

Кристобаль решительно положил руку на грудь Аарону, чтобы остановить его. Бартоломе, прищурившись, смотрел на Диего.

– Похоже, у тебя с госпожой был разговор. Что она сказала? Говори, мужчина ты или нет! Диего в сомнении покачал головой:

– В тот день, когда вы уехали, у нас был обед. На нем присутствовали дон Лоренцо, несколько членов совета и донья Магдалена. На следующее утро она пришла ко мне с безумным рассказом: обвиняла Лоренцо Гусмана, племянника герцога Медины-Сидонии, в государственной измене. Разумеется, я не мог поверить этому, – оправдывающимся тоном добавил он, при этом следя за Аароном, который подошел ближе к братьям.

– А где сейчас этот великий Лоренцо? – еле сдерживаясь, спросил Аарон, взявшись за рукоятку меча.

– Я… не знаю. Думаю, он и его приятель Гуэрра поехали искать золото, – неловко завершил фразу Диего.

Что говорила Магдалена об измене? Объясни все до мельчайших подробностей. Дама жила при дворе. Она понимала, когда дело доходило до политических интриг, – сказал Бартоломе. Сейчас он выглядел так же зловеще, как и Аарон.

Диего вздохнул и поведал историю Магдалены. Он взмок от пота, пока добрался до конца, и здорово перепугался.

– Вы, наверное, не думаете, что…

Лоренцо Гусман увез ее? – вмешался Алонсо Хойеда.

– Именно так. Он был изгнан своим дядей за какие-то корыстные махинации со святой палатой. Если госпожа это обнаружила, то они наверняка заставят ее замолчать, прежде чем вернутся ее защитники.

Сердце Аарона превратилось в лед и перестало биться.

– Откуда вы знаете что-либо о моем бывшем шурине? – Он встал между кастильцем и его лошадью.

– Мы некоторое время встречались при дворе, – спокойно ответил Хойеда. – Лоренцо – желчный человек. Как-то ночью, едва приехав сюда, он напился допьяна и выложил всю свою поганую подноготную. Тогда этот льстивый придворный шакал рассказал мне все.

– У вас есть хоть какие-нибудь соображения, куда он мог бежать, если боится разоблачения? – леденящим душу голосом спросил Аарон. У пего чесались руки схватить эту тонкую жилистую шею и сдавить ее!

– Я упоминал о вашем друге, – поддразнивающе сказал Хойеда. – О Ролдане. Я даже рассказал Гусману, как этот негодяй устроил собственные владения в Ксарагуа. Наверное, он поехал к Ролдану и забрал вашу жену с собой.

– Но это значит пересечь весь остров! Несколько дней тяжелого труда. Зачем ему так рисковать… Корабли! – Бартоломе сам ответил на свой вопрос.

– Две каравеллы, они во флоте Ролдана, пришвартованы в водах полуострова, – сказал Аарон. – Да, на это он и надеется, поскольку ему не удалось выбраться с Эспаньолы в Изабелле. – Он повернулся к съежившемуся бледному Диего Колону и быстро сказал: – Я обязан жизнью Кристобалю, а Магдалена – Бартоломе. Только поэтому я не убью тебя! Но молись, дон Диего, усердно молись, чтобы моя жена была жива и невредима, когда я доберусь до Ролдана.

В знойном воздухе повисла угроза. Аарон повернулся и, схватив удивленного Алонсо Хойеду за кожаный нагрудник, приподнял его над землей.

– Ты тоже в этом замешан. Я знаю, что Лоренцо Гусман не будет действовать вслепую. Ему был нужен кто-то, кто подсказал бы, как беспрепятственно пробраться к Франсиско. Ты такой же изменник, как Гусман. – Он оттолкнул Хойеду к крепкому, мускулистому Бартоломе, который легко удержал коротышку.

– Я прослежу, чтобы дон Алонсо не отплыл с этим приливом и ни с одним другим, пока ты не вернешься с Магдаленой, – мрачно сказал Бартоломе.

– А ты можешь быть уверен, что твой старый товарищ Ролдан не убьет тебя, если бы станешь злоупотреблять в Ксарагуа? – спросил Кристобаль Аарона. – Возьми несколько солдат, которых поведешь с собой в бой.

– Нет, я быстрее проберусь к касику, если возьму несколько таинцев, которые знают Ролдана. – Аарон увидел, как на лице Кристобаля отразились боль и беспомощность. – Мы все наделали много ошибок, мой друг. Я навредил моей жене и сейчас должен искупить свою вину или умереть, стараясь сделать это. Вы должны восстановить порядок и обеспечить правосудие таинцам.

Алия с еле прикрытой ненавистью смотрела на свою соперницу. Она ничего не предприняла, чтобы стереть с лица злорадное выражение. Приподнявшись одним гибким чувственным движением, она с презрением уставилась на Магдалену.

– Тебе все так же приходится кутать свое тощее тело, чтобы скрыть свое уродство. – Она погладила свои большие груди с откровенным сладострастным бесстыдством и перевела взгляд с Магдалены на Ролдана, который с явным интересом смотрел на их схватку.

Он рассмеялся, глядя на томную обнаженную таинку, нарушавшую обычай, который предписывал замужним женщинам носить юбки.

– Наверное, мужчина предпочитает немного таинственности, чтобы возбуждать свое воображение, когда смотрит на женское тело, Алия, – произнес Ролдан, плотоядно обводя взглядом округлые формы Магдалены, искусно задрапированные в простую хлопковую ткань. – И несмотря на то что у тебя прекрасные данные, – добавил он, бросив мимолетный взгляд на золотистую обнаженную женщину, стоявшую напротив него, – я нахожу интригующим еще раз поиграть в старые придворные игры.

С этими словами он подошел к Магдалене и взял ее руку для галантного поцелуя.

– Вы ведете себя так, словно до сих пор находитесь в Кастилии, – сказала она, не обращая внимания на кипевшую от злобы Алию и оглядывая большой, пышно обставленный бохио. На стенах висело несколько гобеленов, более высокого качества, чем любая вещь в губернаторском дворце в Изабелле, хотя комната была меблирована только низкими деревянными табуретами и стульями странной формы, вырезанными из цельного ствола дерева, какие она видела в деревне Гуаканагари. Современное оружие висело на стенах среди традиционных таинских копий.

Лицо Ролдана осветила усмешка. Он проводил ее к стулу за низким длинным столом, на котором стояло жареное мясо, хлеб из кассавы и сочные дыни и фрукты. Бокалы с красным вином украшали стол, сервированный кастильской оловянной посудой и таинскими глиняными мисками.

– Как видите, я позаимствовал все самое лучшее из двух культур. Это, донья Магдалена, мой королевский двор.

– Но гобелены, посуда… Раскатистый хохот Ролдана прервал ее:

– Я… э… сказал, что позаимствовал их, но, видимо, мне надо было употребить другое слово. Я украл самое лучшее из этих двух разных миров – у вождя Бехечио вместе с его очаровательной невестой, – он провел рукой по надутому лицу Алии, – а также европейскую меблировку и прекрасное вино с нескольких каравелл, команды которых я убедил присягнуть на верность мне, а не Колонам в Изабелле.

– Но это же пиратство!

В ту минуту, как у нее вырвалась эти слова, Магдалена готова была проглотить язык. Ей надо взять этого легкомысленного человека себе в союзники, а не в недруги.

Однако Ролдан, этот великан с кудрявыми волосами и лукавой усмешкой, казалось, пришел в восторг от ее настроения.

– Пиратство, гм-м. – Он поскреб голову, как бы обдумывая ее слова. – Да, я думаю, адмирал посмотрел на это такими же глазами. – Он снова рассмеялся. – Он тоже хотел бы иметь такое продовольствие, но, когда речь заходит о пиратстве, генуэзец не сравнится с добрым кастильцем – будь то на воде или на суше!

Магдалена аккуратно подобрала свою убогую юбку, чтобы как можно больше скрыть ноги, постоянно игнорируя враждебность Алии, восседавшей за столом. Ролдан сел во главе стола, облаченный в просторную белую рубашку и рейтузы. Ноги его отдыхали в мягких лайковых туфлях, шея и руки были украшены искусно сделанными таинскими драгоценностями, самым заметным из которых был тяжелый золотой медальон – символ королевской власти, знак вождя. Убил ли он Бехечио? Магдалена вздрогнула, не желая об этом знать.

Ролдан поднял свой бокал, собираясь произнести тост.

– Я слышал, мой старый товарищ Торрес женился на очень красивой знатной женщине. То, что о вас рассказывали, не было преувеличением, госпожа.

Вы с моим мужем когда-то были друзьями. – У нее мелькнула искорка надежды. До сих пор Лоренцо и его прихлебатель Гуэрра не прибыли на обед. Если бы она только могла убедить Ролдана защитить ее…

– Диего Торрес… но я помню, он предпочитал, чтобы его называли Аарон.

– Вдали от ушей инквизиции он предпочитает данное при рождении имя, – ответила Магдалена.

Ролдан одобрительно улыбнулся:

– Остроумная и красивая. Это бывает редко, очень редко. Как вы можете понять, донья Магдалена, в Ксарагуа нет святой палаты и никогда не будет. Мы с вашим мужем в последний раз переплывали через океан на „Марии Латанте“, а потом вместе служили на Изабелле. Мне он очень нравился, хотя он был человеком адмирала.

Магдалена пригубила вино и пристально посмотрела на Ролдана из-за кромки бокала.

– А вы все еще называете его другом?

– Мы с ним согласились, что Колон – неумелый губернатор. Но мы не сошлись на том, что предпринять по этому поводу. Аарон слишком предан. – Франсиско с минуту внимательно смотрел на нее. – Увы, я боюсь, вы тоже преданы.

Губернатору в Изабелле или моему мужу? – бесхитростно спросила она и вновь была награждена его гулким смехом.

– Вы мне явно нравитесь, – ответил он.

В дверях появился Лоренцо Гусман. Он услышал последний обмен репликами, помедлил, пока ярость пятнами покрыла его бледное лицо. Однако мерцающий сеет факела скрыл это: Лоренцо прочистил горло и подошел туда, где сидели Ролдан и Магдалена.

– Пожалуйста, дон Франсиско, не забывайте, что эта женщина – моя пленница. Она постарается пустить в ход свои ухищрения, как это делала со мной; но она заодно с губернатором.

Ролдан костью от ноги хутии ткнул в сторону Лоренцо и Пералонсо, указывая им, куда сесть, потом прожевал и запил вином. Вытирая рот рукавом, он невесело улыбнулся двум элегантным придворным.

– Я грубый, необразованный парень, который служил в армии во время войны с маврами, дои Лоренцо. Но я бывал при дворе и знаю кое-какие штуки. Никто не обмане! меня, а здесь я касик. Я поступаю, как хочу. – Его карие глаза сверкали темным блеском. Он бросил кость маленькой собачке, которые всегда вертелись под ногами в таинских деревнях.

Гусман почувствовал приступ страха и про себя проклял свою несчастливую судьбу, которая привела его в такую дикую глушь, где правит этот сумасшедший.

– Своим предупреждением о прекрасной Магдалене я вовсе не собирался оскорблять вас, дон Франсиско.

– Алонсо Хойеда расхваливал вас передо мной и говорил, что вы недовольны семьей Колонов. Я нуждаюсь в людях, способных сражаться, дон Лоренцо, – сказал Ролдан, с сомнением глядя на вычурно разодетого придворного.

Глаза Лоренцо стали цвета тарелки, с которой он своим кинжалом деликатно взял кусочек мяса. Его длинное, с резко выступающими скулами лицо не было красивым, но сейчас, при мерцании света факелов, оно казалось высокомерным и значительным.

– У меня не было шанса опробовать мой клинок против мавров, но в Севилье я считался хорошим фехтовальщиком. Я думаю, у вас есть корабли и люди, которые могут повести их назад, в Кадис.

Ролдан пожал плечами:

– У меня есть корабли, но что мне за выгода отсылать их назад? Королевская таможня в любом порту Кастилии конфискует мои товары. Только посланные Колоном корабли плавают с разрешения короля.

На сей раз Лоренцо улыбнулся хитрой кошачьей улыбкой:

– Как племянник Медины-Сидонии, я думаю, что смогу воздействовать на любого таможенника. Ролдан выказал небольшой интерес:

– Значит, вы хотите вернуться домой и нуждаетесь в способах. Возможно, мы сможем договориться, а может, нет. Как быть с женщиной? Забрать жену у Торреса – это безумие.

– Он понятия не имеет, что я взял ее, и не знает, куда я отправился, – беззаботно ответил Лоренцо.

– Вы дурак. Все таинские касики на Эспаньоле поддерживают связь друг с другом. Пройдет немного времени, и весть о рыжеволосой красавице достигнет доброго друга Гуаканагари.

– Тогда убей ее! – завопила Алия. – Она принесет смерть и разрушение всем нам. Убей и выбрось ее тело в море!

Магдалена побледнела, но, прежде чем она ответила, Ролдан сказал:

– В этом я тоже не вижу выгоды. И я не потерплю грызни ревнивых женщин. Донья Магдалена – жена Торреса. Я буду оберегать ее, пока он не придет за ней. – Он помедлил и посмотрел на отрешенное лицо Магдалены. – Если он придет за ней. Какая прекрасная проверка вашей храбрости – вы против Торреса, – сказал он Гусману, хищно ухмыльнувшись.

Гусман побледнел, но взял себя в руки:

Этот человек был принужден жениться на девке. Он не хотел ее в Изабелле. Он не станет рисковать и идти за ней сюда. Она моя, и я не вижу причин…

– Вы совершенно правы, Гусман. Вы не видите причины, ни одной. Здесь вы сидите за моим столом, в моей комнате, под защитой моих солдат. Вы прибежали в отчаянии. А теперь подождите мне в угоду. – Он повернулся к Магдалене: – А сейчас мне угодно посмотреть, придет ли Торрес заявить свои права на эту женщину.

Он не придет, – горько сказала Алия. – Мой сын лежит, он тяжело болен недугом белых людей. Аарон уже ненавидит ее за то, что она вынудила его потерять Наваро. Если мальчик умрет, он никогда не захочет увидеть ее.

– Наваро болен? – Магдалена повернулась к Ролдану. – Я ухаживала за многими, больными лихорадкой, – за таинцами и белыми людьми. Я могла бы помочь. Пожалуйста…

– Нет! – Алия вскочила, устремив взор на Магдалену. – Она из ревности убьет моего сына. Не позволяй ей приближаться к нему!

– Утром ребенок не выглядел больным. Иди и сама ухаживай за ним, если ты считаешь, что он в опасности, – приказал Ролдан fame, взмахом руки отпуская ее. Потом, глядя на Магдалену, произнес: – Не расстраивайтесь. Ребенок не болен сифилисом, как она хотела бы вас уверить. Она наполнена ненавистью к вам и вашему мужу.

– К тому же здесь дон Лоренцо. Потому он и замыслил убить собственную жену и всю ее семью, чтобы завладеть их богатством, – сказала Магдалена, бросая ненавидящий, исполненный презрения взгляд на Гусмана. – Пожалуйста, не позволяйте ему дотрагиваться до меня. – Она смотрела на непроницаемое лицо Ролдана.

– Я сделаю так, как сказал. Никто не тронет вас, пока Торрес и Гусман не разрешат свой старинный спор. Я думаю, ваш муж придет, моя госпожа. Если бы вы были моей женой, я бы пришел. – Он посмотрел на ее вспыхнувшие щеки, потом приступил к еде.

В вашем лагере много больных? – спросила Магдалена, откусывая от ломтика папайи.

Есть несколько человек, и больше среди индейцев, чем среди белых, – ответил Ролдан. Но ничего такого устрашающего, как то, что, как я слышал, происходит в Изабелле.

– Я работала с доктором Чайкой в Изабелле. Я была бы счастлива применить свое умение ухаживать за больными и здесь, если вы мне позволите. – Она затаила дыхание. Это будет означать, что она свободно сможет узнать деревню, завести друзей. И убежать!

– Я не хочу подвергать ее такой опасности. Это не место для дамы, – возразил Лоренцо.

Ролдан насмешливо и недоверчиво покачал головой:

– Вы все еще пытаетесь командовать. Старые привычки с трудом забываются, Гусман. Это не ваш дом, куда вы привезли похищенную даму. Но раз уж она сейчас здесь и хочет помочь моим заболевшим людям, я позволю ей делать это.

Алия бесстрастно наблюдала, как умирает девочка. Это была девочка примерно такого же возраста и роста, как и Наваро, которую поразил странный сифилис, вызывавший высокую температуру и безобразную красную сыпь. Болезнь убила уже многих людей ее племени. Она дала плачущей матери завернуть ребенка в хлопковые пеленки, потом с притворным сочувствием положила руку на плечо женщины и сказала:

– Я предам ее огню, а ты отдохни. Ты сама больна.

Женщина, больная, подавленная, подозрительно посмотрела на жену вождя. Касик Бехечио был изгнан из деревни человеком по имени Ролдан, который больше года жил в прибрежных горах. С маленькой группкой последователей, таинцев и бородатых белых, Ролдан бросил вызов Бехечио на следующий день после его свадьбы с Алией, Когда победил белый человек, женщина королевского рода соединилась с ним, стала его любовницей и подарила ему медальон Бехечио.

– Почему ты хочешь увидеть, как будет гореть, моя дочь?

– А твоим земи нужен ее пепел? – спросила Алия, зная заранее, что погребальные урны в этой хижине уже наполнены пеплом трех сожженных маленьких детей этой женщины. Она потеряла троих своих сыновей и мужа. А теперь в ней тоже бушевала лихорадка. Что могло иметь для нее значение?

– Возьми ее, – сказала женщина, передавая маленький туго спеленутый сверток этой таинственной принцессе из Марьены.

Когда спустилась ночь, Алия еще раз накормила Наваро, чтобы он не был голодным, не закричал и не разбудил кого-нибудь. Он смотрел на мать любопытными голубыми глазами, глазами Аарона, а Алия выскользнула из лагеря, пристроив на бедре завернутого в одеяло ребенка. Ночной воздух был едким до тошноты от погребальных костров. В этот день умерло много детишек. Завтра здесь будет еще один, подумала она с легкой жестокой улыбкой, изогнувшей уголки ее губ.

Она посмотрела на мрачный оранжевый отблеск неба, вошла в джунгли, оставив позади себя причитающих плакальщиц, и тьма поглотила ее.

– Ванара, ты здесь? – прошептала она, как только ее глаза привыкли к темноте.

Из-за пальмы появилась полная пожилая женщина.

– Да, принцесса, я готова. – Она подошла ближе. На ней был тяжелый пояс, наполненный вещами, которые она должна была взять в дорогу. Она боялась идти, но еще больше боялась остаться и не подчиниться сестре своего касика, своей кузине Алие.

Женщины вдвоем брели в темноте, пока не поднялась луна. Наваро зашевелился, потом снова уснул.

– Это очень трудное дело, на которое вы решились, моя принцесса, – произнесла Ванара.

Лицо Алии казалось шероховатым при резком лунном свете.

– Но я должна это сделать. У Наваро будет хорошая жизнь. Мне это обещал человек с огромных лодок Ролдана, с которым я познакомилась.

Этот человек расхаживал по берегу, испуганный тем, что оказался на мятежной территории. Что за безумие овладело им, что он ждет ее здесь? Его корабль оказался прибитым к этому берегу, он здесь искал укрытия от бури и понятия не имел, что оказался в восставшей крепости. Ролдан позволил им отплыть, после того как отобрал у них дань – почти половину бразильского дерева, что они нарубили. Встретив белого касика, он тогда же познакомился и с таинственной Алией и ее голубоглазым ребенком. Она бегло говорила по-кастильски и поведала ему невероятную историю.

Вдруг он услышал, как что-то зашуршало в кустах. Кровь его застыла. Он посмотрел на шлюпку, выброшенную на блестящий белый песок. Волны нежно ударились о ее борт. Может, ему убежать? Потом две таинские женщины вышли на берег и побрели по песку. Он вздохнул с облегчением, увидев ребенка. Мужчин с ними не было.

– Я принесла его, – сказала красивая таинка. – Ты говорил, как он красив. – Она протянула ему спящего Наваро, чтобы мужчина посмотрел на мальчика.

Педро де Лас Касас посмотрел на лицо ребенка. Даже при лунном свете он мог увидеть печать белого отца на личике младенца.

– А ты уверена, что отец не хочет его? Он прекрасный мальчик, – тихо сказал Педро, гладя рукой густую шапку черных волос.

– Нет, его отец не примет его. Я вынуждена жить с жестоким человеком, который убьет его. Ты обещал забрать его через океан – туда, где его научат обычаям белых людей. Когда он вырастет, скажи ему, что его отец не любил его. А мать любила, но не могла оставить с собой. – С этими словами Алия погладила спинку сына, потом крепко прижала к себе на мгновение, а затем с глубоким вздохом отдала его в руки Ванаре. – Она поедет с ним. Она может кормить его и заботиться о нем.

Лас Касас взглянул на потную няню, державшую на руках ребенка. После мгновения раздумий он вздохнул и сказал:

– Пойдем со мной. Я увезу ребенка в Кастилию.

Алия стояла на берегу: маленькая фигурка в мерцающем лунном свете следила, как шлюпка становилась меньше, а люди на ней гребли к поджидавшему кораблю. В шлюпке сидела Ванара, держа на руках Наваро.

Алия смотрела, как она взбирается на борт тихо качавшейся на волнах каравеллы, чей силуэт вырисовывался на горизонте. Тоненький леденящий плач протестующего малыша пролетел по воде и донесся до нее. Алия повернулась спиной и вошла в джунгли.

ГЛАВА 22

– Я отправил Лоренцо и Пералонсо с несколькими моими людьми, чтобы они осмотрели в заливе каравеллы, – сказал Ролдан. Слабое подобие улыбки заиграло на его губах. Он посмотрел на Магдалену, чтобы проверить ее реакцию.

– Я очень благодарна вам, что вы не разрешили Гусману угрожать мне, – откровенно ответила она, садясь за стол для завтрака.

– Но вы не понимаете, почему я не стал бороться за ваше расположение? – осклабился он.

– Мое расположение, как вы это называете, принадлежит только моему мужу, но здесь я в вашей власти и прекрасно понимаю, что могу быть отдана любому, кого вы выберете. – Она чувствовала, что насколько Ролдан любил играть в кошки-мышки с этим интриганом Гусманом и его компаньоном, настолько он восхищался ее решительностью.

Я не отдам вас никому, кроме вашего мужа, госпожа, просто сказал он, следя за ее реакцией. – Почему вы сомневаетесь, что он придет за вами? Не отрицайте, я чувствую это.

– Вы очень проницательны. – Лицо ее вспыхнуло. Она решила рассказать об обстоятельствах ее свадьбы с загадочным мужем. – Позвольте мне только сказать, что адмирал заставил Аарона жениться на мне. Он с удовольствием избавится от жены, которую не сам выбрал. Однако он может прийти, чтобы из мести убить Лоренцо.

– Я слышал о судьбе, которая постигла его семью, – тихо сказал Франсиско. Он откинулся на низкой кушетке, стоявшей возле стола, и стал вглядываться в утреннее небо: пламенеюще золотое и сверкающе лазурное, оно виднелось в дверном проеме хижины. – Мы мало знали друг друга, познакомились во время осады Гранады, но лучше узнали друг друга во время путешествия через Атлантику. Я в первый раз пересекал океан, он – во второй. – Ролдан усмехнулся, настроение у него поднялось. – Конечно, времени для разговоров у нас было мало. Маршал флота был очень занятой человек: он то и дело терял еду, выплевывая ее за борт, успокаивал свою больную голову, даже когда океан был гладким, как стекло.

Магдалена в изумлении распахнула глаза.

– У Аарона морская болезнь? – недоверчиво переспросила она.

– С молчаливого согласия адмирала он скрывал это от моряков, но те, кто был с ним знаком со времен войны, знали, как он тщательно оберегает себя от головной боли. Мы все так делали после ночных попоек – поправляли себя большой чаркой вина. Насколько я понимаю, симптомы обеих болезней одинаковы, – невинно добавил Ролдан.

Магдалена рассмеялась. Пресвятая Дева! Она здесь одна, в этой глуши, ее жизнь и честь висят на ниточке, а ей не изменило чувство юмора, когда она представила себе страдания человека, который привел ее сюда! Она заметила, как Ролдан с любопытством смотрит на нее. Потом он присоединился к ней и оглушительно расхохотался.

Магдалена вытерла глаза от изнеможения и выдохнула:

– Очень трудно представить, как моего надменного господина, бесстрашного белого воина-таинца тошнит и он держит свою гудящую голову, свесив ее за борт. Мне путешествие тоже показалось утомительным, но я любила редкую возможность прогуляться по палубе и вдохнуть соленый ветер. – Она снова засмеялась. – Ничего удивительного, что он так предан дону Кристобалю за то, что тот хранит его тайну.

Ролдан шлепнул себя по колену, и они снова засмеялись вместе.

Такими и застал их Аарон, когда появился в дверях бохио вождя.

– Какая милая домашняя сцена! Я чуть не сломал ноги моей лошади, пока скакал через джунгли, чтобы спасти мою жену, и обнаружил, что она чем-то забавляется, – угрюмо заметил Аарон. – Может, вы поделитесь со мной шуткой?

Сердце Магдалены подпрыгнуло, когда он заговорил, но, прежде чем она смогла вымолвить хоть слово, вмешался Ролдан:

– Ты добрался сюда раньше, чем я думал. Наверное, у этой лошади крылья, как у греческих коней, раз ты смог добраться до Ксарагуа так быстро.

Аарон посмотрел на Магдалену, одетую в нескромное, но все же прикрывающее ее тело хлопковое платье.

– Похоже, ты невредима. Я думал, что ты напугана до смерти этим похищением. – При виде ее мягких округлых форм и сверкавшей мантильи каштановых волос кровь, помимо воли, закипела в нем.

Магдалена поднялась, подавляя желание броситься ему в объятия. Он опять сердился на нее.

– После всего, что я перенесла из-за тебя, муж мой, несколько дней скачки должны показаться тебе пустяком. Твой старый друг спас меня от Лоренцо Гусмана. Ты обязан поблагодарить дона Франсиско, если тебя волнует, что я невредима, и поверь мне.

Аарон густо покраснел, приблизившись к ней, и, протянув руку, нежно взял ее за гордо поднятый подбородок. Он почувствовал, что у нее на шее бешено бьется пульс.

– Меня это волнует, зеленоглазая ведьмочка, очень волнует, – тихо сказал он, погружаясь в бездонный омут этих глаз.

– А что до того, над чем мы смеялись, – начал Ролдан, не обращая внимания на то, как нежно поглощены друг другом стоявшие перед ним мужчина и женщина, – то, похоже, твоя жена гораздо лучший моряк, чем ты.

Аарон нагнул голову к Ролдану, сощурив глаза: – Ты ей сказал…

– То, что адмирал тактично скрывал от нее? Да, я сказал, – радостно признался Ролдан. – Мы размышляли: а не потому ли ты гак обязан генуэзцу и так безоглядно предан ему? – добавил он, подняв кустистые брови.

Аарон почувствовал, как в горле Магдалены затрепетал смешок.

– Я пришел забрать мою жену. Я не думал, что ты будешь обсуждать свою дурацкую вражду с Коюнами. Франсиско, по крайней мере, не сейчас.

А, вы видите, как он меняет тему? сказал Ролдан Магдалене, вызывая у нее смех, который она пыталась подавить.

– Ты и в самом деле пришел освободить меня, а не отомстить Гусману, иначе тебя бы не расстроили такие мелочи, – сказала она, приходя в чувство и оглядывая его грязное, пропотевшее тело. Рубашка его была порвана, в крови, волосы всклокочены, а пальцы крепко сжимали рукоятку меча. Проклятье, никогда он не казался ей таким прекрасным!

Гусман не причинил тебе вреда? – тихо спросил он, отбрасывая с ее щеки длинную прядь шелковистых волос. – „Ни один мужчина, кроме меня, не касался ее! Молю Бога, чтобы это было так!“

– Он не воспользовался мной, хотя мог бы, koi да мы приехали сюда, если бы не дон Франсиско, – ответила она, глядя в его пронзительные голубые глаза. Больше всего на свете она хотела бы, чтобы он поверил ей, поверил раз и навсегда, сломав недоверчивое отношение.

Словно какой-то туго скрученный узел внутри Аарона развязался с этими словами Магдалены. Он протяжно вздохнул и повернулся к Ролдану.

– Я перед вами в огромном долгу. Франсиско. – Потом губы его растянулись в ленивой улыбке. – Возможно, вскоре я подумаю, каким способом тебя отблагодарить.

– Выступишь в качестве миротворца между нарушителями закона и адмиралом? – тоже улыбаясь, спросил Ролдан. – Я обязательно над этим подумаю.

– Я бы хотел поговорить с женой наедине, – сказал Аарон, игнорируя выпады „законопослушника“.

– Мне предоставили жилье здесь неподалеку.

– Мы можем пойти туда.

Магдалена повела Аарона в хижину. Потом, сморщив нос, сказала:

– Тебе надо выкупаться.

Под охраной двух таинских воинов он пошел за ней по заполненным людьми улицам. Аарон скользнул взглядом по местности и крепче сжал пальцами рукоятку меча.

– Нет ли тут поблизости Гусмана и ею товарищей? Я бы не хотел, чтобы он меня застал голым во время купания и перерезал мне глотку.

– Ролдан отправил его посмотреть на карты в бухте. Он вернется только к вечеру, не раньше, – со все возрастающей тревогой ответила она. Они остались вдвоем в маленькой тростниковой хижине.

– Когда в ту ночь в саду я узнала голос Лоренцо, я поняла, что он заодно с моим отцом, но…

Но Диего Колон не поверил тебе, – нахмурившись, ответил он.

– А ты верить мне, Аарон? Когда я пыталась тебе рассказать об этом, ты думал, что я лгу, чтобы скрыть чудовищные деяния моего отца.

Аарон прерывисто вздохнул, протянул руки и, взяв ее ладони в свои, притянул их к своим губам.

– Я был дураком. Магдалена. Ты всегда говорила правду, но я был ослеплен старыми предрассудками и новой ненавистью. Я не понимал, кто ты, кем была. – Он отпустил ее руку и заходил по крепко утоптанному земляному полу. – Я всегда хотел тебя и боролся с этим желанием, но все это было бесполезно.

– Я была так решительна, – прошептала она. – Ты пыталась завоевав для меня Наваро.

Когда я узнал об этом, я о многом передумал на обратом пути в Изабеллу. Ты решительно хотела, чтобы я стал твоим мужем, даже после того, как я все потерял. Это дико для придворной дамы. Она грустно улыбнулась:

– Это рай по сравнению с опасностью для дамы, которая посещает королевский двор. Я не хотела повторять ошибки моей мaтери, Аарон.

– Теперь я понимаю это… Это и еще многое другое. – Он посмотрел на нее, вглядываясь в ее прекрасное лицо. – Мой отец гораздо лучше умел разбираться в женщинах, чем я, но, наверное, плохо умел судить о достоинствах собственного сына.

Среди твоих книг я нашел документ с его печатью. И даже взяв твою невинность, я обвинял тебя в несуществующих греках.

Лицо Магдалены вспыхнуло, она посмотрела ему в глаза:

– Я из гордости не показала тебе это в нашу брачную ночь… и частично из-за того, что ты говорил.

– Я был жестоко недоверчив, безжалостен, Магдалена, – сказал он надломленным голосом.

– У меня была и другая причина, почему я не хотела показывать тебе документ. Этот случай, свидетелем которого стал Бенджамин, произошел по моей вине. Я хитростью пыталась познакомиться с ним и из-за этого нанесла себе увечье.

Она рассказала ему всю историю, как она подстроила знакомство с семьей Аарона. Слова хлынули из нее потоком, как вода из прорвавшейся плотины.

Наконец она подняла свое залитое слезами лицо и посмотрела на него:

– Я полюбила твоих отца, мать, мечтала, чтобы они стали моей семьей, они, а не Бернардо и Эстрелла Вальдес. Но, став их другом, я стала частичкой их гибели!

– Нет! Ты старалась спасти их! – закричал он, простирая к ней руки. Он заключил ее в крепкое объятие, а она, рыдая, склонилась к нему. Аарон нежно поднял ее на руки, гладя и лаская шелковистые волосы. – Всю свою жизнь ты искала любовь, искала во мне, а потом в моей семье то, чего никогда не видела от людей, которым обязана своим рождением, – хрипло сказал он. Начиная понимать одиночество и боль этой гордой, одухотворенной женщины. Наверное, его отец разгадав это с первого раза, когда увидел ее.

– Бернардо Вальдес, наверное, не мой отец. Я не знаю точно и кто моя мать. – Она снова разрыдалась, прижимаясь лицом к его груди.

– Это не имеет значения, Магдалена, ибо отныне ты моя, моя жена, и я люблю тебя всем моим сердцем. Не слишком ли поздно просить тебя простить меня? Я буду строить здесь налгу жизнь, растить детей, и пусть умрет вся эта старая ненависть… Ты хочешь этого?

Она посмотрела на него затуманенным от слез взором. Она дрожала и почувствовала, что он тоже дрожит от неуверенности и страха, что она отвергнет его.

– Я всю жизнь ждала, когда услышу эти слова. Я люблю тебя больше, чем жизнь, Аарон Торрес, и никогда не оставлю тебя, – ответила она, поднимая голову, чтобы скрепить свою клятву поцелуем. Она обвила руками его шею, приподнялась на цыпочки, а губы ее переместились с его губ к глазам, потом снова вниз, потерлись о небритые щеки. Она лизнула его соленую шею.

– Я весь в поту и грязи, – хрипло прошептал он ей в волосы, вдыхая свежий цитрусовый аромат ее гладкого шелковистого тела.

– Мне все равно, – сказала она, стягивая его разорванную рубашку с плеч. Потом она увидела укусы насекомых, царапины на его груди и едва не задохнулась. – Ты можешь заболеть, если не вылечить это.

Она поняла, как, долго и трудно он скакал, разыскивая ее, и почувствовала, что ее горло вновь сжалось от любви. О, это сладостное чувство, которое овладевало ими!

Аарон посмотрел на дверь маленькой тростниковой лачуги, за которой, как он знал, стоял охранник.

– Здесь есть какое-нибудь местечко возле поселка, где мы могли бы выкупаться, чтобы нас никто не видел? – спросил он с горячностью в голосе, вспоминая, как они любили друг друга тогда, у водопада.

Магдалена кивнула, ослабив свои объятия только для того, чтобы взять кое-какое белье с кровати и снять с крючка на стене маленький мешочек, где она хранила свои лекарства.

– У тебя есть еще какая-нибудь одежда? Похоже, эту починить уже нельзя.

Он вспыхнул мальчишеским румянцем и по-сатанински ухмыльнулся, отчего сердце се замерло.

– Я могу одолжить у Франсиско, но он гораздо тире в талии.

Магдалена рассмеялась:

– Его рейтузы свалятся у тебя с бедер и покажут всему миру то, что должна видеть только я. Мы у него одолжим рубашку, а рейтузы у его капитана. Он вроде бы одного с тобой размера.

– А у тебя, конечно же, глаз наметан, – поддразнил он с доброй улыбкой.

Это все из-за тех месяцев, что я провела с таинцами, которые ходят в чем мать родила. Таким образом женщины быстро учатся определять размеры, – дерзко ответила она.

– Ах ты, откровенная распутница! – воскликнул он и обрушился на нее с быстрыми яростными поцелуями. Давай соберем эту одежду и пойдем купаться, иначе я утрачу чувство приличия.

Через несколько минут они были за пределами поселка. Магдалена повели Аарона в уединенное место вверх по течению, где женщины из деревни купали детишек и мыли посуду я горшки для пищи Мелкий быстрый поток был не такой роскошный, как озеро возле деревни Гуаканагари, но он сослужил им хорошую службу.

Магдалена наблюдала, как Аарон стащил с себя рубашку, рейтузы и башмаки, а потом аккуратно положил меч и кинжал на берегу. Даже израненный, грязный, он все равно был великолепен. Он стоял, одна нога на берегу, другая в речушке и протянул ладонью кверху руки, не стыдясь своей каюты, как любой таинский воин.

– Ты пропахла моим потом, любовь моя. Иди же!

Магдалена вышла из оцепенения, быстро распахнула свое „одеяние“ и тихо уронила его на мшистую землю. Она тоже была обнажена. Тело ее под одеждой было такое же белое, не тронутое солнцем, позолотившим се лицо и руки. Аарон же весь был бронзовый, за исключением гордо возвышавшегося фаллоса. Она решительно подошла к нему, остановившись лишь для того, чтобы сорвать веточку фруктового „мыла“ с росшего на берегу куста. Она скатала тугой шарик из растения, потом вложила одну руку в его ладонь, а другую положила на его твердый жезл. Ее скользкие маленькие пальчики обвились вокруг него и заскользили вверх-вниз. За свое старание она была вознаграждена глубоким вздохом.

– Маленькая ведьмочка, ты всегда заполняешь мои мысли. Я не могу жить без тебя, – пробормотал он, а она растворилась в его объятиях. Ее заботливые руки старательно намыливали и ласкали все его тело.

Наклонись, чтобы я могла быстро вымыть тебя, – сказала она. Потянув ею вниз в бешено струящийся поток.

Прохладная вода омыла ее чувствительную кожу. Они покатились и упали в мелкую речку, пока он не оказался под ней на мшистом дне. Магдалена водрузилась на него. Волосы ее развевались по спине, подхватываемые течением.

Ты утонешь, если я буду мыть тебя таким образом, – прошептала она, увидев, что его голова почти скрылась под поверхностью воды.

– Я рискну умереть столь сладкой смертью, – ответил он, притягивая ее к себе, чтобы поцеловать под водой. Их воспаленные губы раскрылись, они касались друг друга, языки переплелись. Потоки воды придали особую чувственность их поцелую. Они сели, чтобы глотнуть воздуха. Магдалена закашлялась и вдохнула воздух в легкие.

Аарон прижимал ее, словно ножницами, обняв ногами ее бедра.

Наверное, что самый необычный способ целоваться, но я думаю, поцелуй продлится дольше, если мы будем над водой, – сказал он, снова привлекая ее в объятия.

– И будет слаще, когда вода не будет мне мешать, – прошептала она, раскрывая губы ему навстречу.

Он провел языком по ее губам, потом проник внутрь. Она возвратила ему ласку, запутав пальцы в его густых мокрых волосах и притягивая его голову к себе. Он взял ее груди в обе руки, вода протекала сквозь его пальцы, а он подразнивал и потирал ее острые соски. От этой сладостной муки она изогнулась, прижимая ягодицы к его твердому жезлу; он обнял ее за талию, приподнял и опустил на себя.

Магдалена громко вздохнула. Изысканные ощущений пронзили ее тело. Откинув назад голову, она прикрыла глаза и начала двигаться в такт его рукам, поддерживавшим ее бедра: руки его поднимали и опускали ее в медленном томном ритме.

– Вода, о… она… – простонала Магдалена. Мягкий сдавленный смех окутал ее, как вода.

– О да, вода очень… очень… приятна. – Он произносил каждое слово с каждым новым толчком.

Аарон чувствовал, как ее Ногти вонзаются ему в плечи, она прижималась к нему, двигаясь согласно речному потоку.

Когда они достигли высочайшей вершины этого самого сладкого в мире единения, она открыла глаза и посмотрела на него. Пронзительные голубые глаза и искрящиеся зеленые отразили бесконечную любовь их душ. Аарон задвигался быстрее. Он был горячий, а вода холодная, но воспламенившая его любовью к этой маленькой рыжеволосой женщине, которую он держат в объятиях.

Магдалена тоже чувствовала неистовую красоту этого мига, она глубже привлекла его к себе, крепко прижалась, мечтая, Чтобы этот миг длился вечно. Водоворот влил жизнь в ее тело, а поток мягко обвивался вокруг них, покрывая, укутывая, остужая трепетный экстаз их облегчения.

Голова Магдалены упала ему на плечо, она придвинулась к его груди, крепко обнимая любимого. Руки Аарона гладили ее спину, нежно перебирая влажную гриву ее волос. Он шептал ей на ухо слова любви. Сколько лет она мечтала услышать их!

– Всю мою жизнь, – прошептала она в ямку между шеей и плечом, – всю мою жизнь я любила тебя.

– И я буду любить тебя, моя огненная маленькая искусительница, всю свою оставшуюся жизнь буду любить тебя всей душой.

– Это невозможно! Еще вчера он был совершенно здоровым! – воскликнул Франсиско, глядя на крупные сверкающие слезы, скатывающиеся по щекам Алии.

Она стояла перед ним. Сжимая в руках маленькую урну.

– Когда он умер, я сожгла его. Вот его урна. Я сохраню ее для его отца. Можешь сказать его жене, – она словно выплюнула эти слова, – что сейчас Наваро владеют лишь одни земи.

– Ты сама можешь отдать урну Аарону, Алия, – со вздохом сказал Ролдан. – Он только сегодня утром приехал, разыскивая Магдалену. Он будет в отчаянии. Не позволяй своей ненависти забыть, что когда-то переживала ты вместе с отцом Наваро, – с удивительной нежностью добавил он.

Алия не подняла на него глаз, но мысли ее метались.

– Аарон здесь? Ты отправишь гонца, чтобы он пришел ко мне в бохио? Я хочу поговорить с ним наедине, без той женщины.

– Будет так, как ты захочешь, – просто ответил Ролдан.

Она повернулась, чтобы уйти, унося свой маленький скорбный трофей, и Ролдан неловко добавил:

– Алия, мне очень жаль, – кивнула и ушла.

Когда Аарона проводили в бохио Алии, он пошел, испытывая какие-то странные предчувствия. Солдат, который его сопровождал, сказал только, что любовница касика хотела бы поговорить с ним, а Ролдан послал его как гонца. Они прошли через весь поселок мимо скуливших собак и двух маленьких мальчуганов, игравших на грязной улице.

Наваро! Магдалена мельком сказала ему, что мальчик болен или что Алие кажется, что он болта, хотя Ролдан говорил, что он здоров. Наверное, здесь не может быть чего-то серьезного… и все же в деревне малярия, как и в Изабелле. Повсюду белые люди приносили болезни, которые одолевали таинцев. „Но ведь Наваро наполовину белый. On w должен подвергаться болезням!“ думал Аарон.

Он подошел к бохио и осторожно позвал. Алия мягким, тихим голосом пригласила его войти. Она сидела, повернувшись лицом в угол, на низком табурете. Одетая в простую травяную юбку, она сидела, склонив голову к домашним земи. Аарона захлестнула острая волна боли: он понял, что она собирается сказать ему.

– Наваро мертв. – Голос ее был сдавлен от боли. – Ваши болезни – болезни белых людей – убили его.

Аарон встал и посмотрел на маленькую урну с пеплом, которую она держали в руках. Она простерла к нему руки со словами:

– Вот твой сын, единственный, который у тебя был, если ты останешься с этой бесплодной палкой, на которой женился! Храни у себя дух Наваро, чтобы успокаивать себя в старости! – Ревность и ненависть горели в се глазах, когда-то таких теплых и лучистых, а теперь холодных, как обсидиан.

Аарон дрожащими руками взял урну и хрипло произнес:

– Я возьму урну с прахом нашего сына в деревню твоего брата, где он родился. Будет лучше, если он останется с духами-земи Гуаканагари. – Он поколебался с мгновение, хотел сказать ей несколько слов в утешение, чтобы разделить их общую печаль, но все тело ее излучало такую сильную ярость, что он ударился о нее, как о стену. Не было никаких слов утешения, которые они смогли бы найти друг для друга.

– До свидания, Алия. – Он повернулся и пошел прочь, неся останки сына у сердца.

Алия увидела слезы в этих чудных голубых глазах, волшебных, как она когда-то думала, точно таких же, как у Наваро. Жестокая горькая улыбка застыла на ее лице, и с этой улыбкой она следила, как он уходит. Скоро все эти ненавистные белые люди и их костлявые женщины погибнут, и в первую очередь эта свинья Ролдана, который изгнал ее мужа, короля Бехечио!

Аарон брел к хижине, в которой он был с Магдаленой, чувствуя потребность в ее утешениях, в том понимании, которое только она могла ему дать.

Как только он вошел в хижину, прижимая к груди маленькую урну, она поняла, что случилось. Слезы застилали ему глаза. Он молча опустился на колени возле окна и осторожно поставил урну на пол.

– Первый луч солнца попадет сюда, – тихо сказал он. Магдалена молча обняла ею.

Если бы она могла подарить ему сына, сына – не для того, чтобы заменить Наваро, но заполнить их жизнь, эту пустоту после его утраты. В последний месяц она начала надеяться, хотя и не была уверена до конца, что наконец забеременела. Будет жестоко подавать ему надежду после такой болезненной потери. А вдруг все надежды разобьются? После всех трех лет, что они были вместе, она так и на зачала. Неужели Алия права? „Наверное, я бесплодна“, подумала Магдалена. Она попыталась прогнать от себя такие мысли и вернуться к своей мечте. Но тот заговорил Аарон:

Я никогда не осознавал, насколько она жестока, еe любовь обратилась в ненависть. Может быть, она никогда не любила. Она не такая, как ее брат Гуаканагари. Он благородный, мудрый, терпимый к чувствам других, но Алия навсегда осталась недоброжелательным, злорадным ребенком. Я не хотел жениться на ней, даже когда убедился, что Наваро мой. Какой-то инстинкт заставлял меня желать только моего сына, но не его мать. Она, должно быть, хорошо это понимала. Я даже не уверен, что она по-настоящему оплакивает его смерть.

– Я думаю, ты переживаешь эту боль за обоих родителей, – сказала Магдалена сдавленным от слез голосом. Она потихоньку гладила его руки, стараясь принять часть его страданий на себя.

– Ты тоже любила его, несмотря ни на что, – полувопросительно сказал он, но, в сущности, зная, что это было правдой.

– Наваро был твоим сыном. Как я могла не любить его? – просто ответила она.

– Я верну его прах земи Гуаканагари. Это таинский обычай, – произнес он, немного помолчав.

– Я пойду с тобой… если ты хочешь этого. Он обернулся и нежно сжал руками ее лило:

– Я хочу этого, Магдалена, жена моя. Я очень этого хочу.

По настоянию Магдалены в тот день Аарон несколько часов отдыхал, но есть он ничего не мог. Он ехал верхом целых три дня через всю Эспаньолу и почти не спал. Не спал он пи минуты и в ночь перед тем, как приехал сюда. Она знала, что, когда вернутся Лоренцо и Пералонсо, будет схватка. Ролдан будет поощрять врагов сражаться насмерть.

И даже если касик не сделает этого, Аарон будет настаивать на мщении человеку, убившему его семью и похитившему жену. И когда Аарон погрузился в беспокойный сон, Магдалена молила Бога, чтобы он принес мужу победу.

Она видела серые тени от усталости, которые залегли вокруг его глаз и рта, даже сейчас, во сне. Может быть, если бы она попросила, Ролдан мог бы продержать Лоренцо в тюрьме несколько дней, чтобы к Аарону вернулась сила перед дуэлью.

Молясь, чтобы она оказалась столь влиятельной, Магдалена пошла к загадочному Франсиско Ролдану, касику Ксарагуа.

Ролдан насупил кустистые брови над прищуренными карими глазами.

– Вы понимаете, что это ничего не изменит? Аарон не откажется от возмездия, а я не стану удерживать его.

– Какое же это будет возмездие, если Лоренцо убьет его, Франсиско? Он так измучен и убит печалью из-за своего сына, что, скорее всего, может проиграть он, а не Гусман! – Ее глаза умоляли, она наклонилась вперед, упираясь ладонями в грубую поверхность стола.

Некоторое время он колебался, потом сказал:

– Ну, как хотите. Я помещу Гусмана и Гуэрру на несколько дней под стражу. Но предупреждаю вас: Аарону это не понравится, когда он узнает, что я сделал. – Он помолчал, а потом улыбнулся ей: – Но здесь я касик и могу поступать, как хочу, поэтому он будет подчиняться моим решениям. – Потом его веселость улетучилась, и он печально промолвил: – Он так переживает смерть мальчика.

– И похоже, больше, чем Алия. Я видела, как она уходила из поселка, когда я шла сюда. Она была не похожа на женщину, скорбящую об утрате единственного ребенка.

Странно, но она не испытывала старой ревности, но лишь жалость к женщине, которая оказалась такой несостоятельной как мать.

Франсиско почесал свои густые волосы и озадаченно покачал головой.

– И все же я до сих пор не понимаю этого. Ребенок был вполне здоров, когда я видел его в последний раз. – Он покраснел, но потом самоуверенно добавил: – Алия каждый день приносила ею сюда, когда приходило время кормить его. Вчера утром у него не было температуры.

Сердце Магдалены быстро забилось. Запинаясь, она спросила холодным сдержанным голосом:

– Вы… вы думали: она убила собственного сына, чтобы отомстить… из-за меня?..

ГЛАВА 23

– Что вы хотите этим сказать? Я сражусь и ним негодяем убийцей! Почему вы защищаете его? – кричал Аарон на Романа.

Вчера вечером, когда он проснулся после своего мучительного сна, Магдалена сказала ему, а Франсиско убедил Аарона, что Гусман вернется в поселок к середине следующего дня. Когда Лоренцо не появился, Аарон стал расспрашивать людей и выяснил, что касик посадил его в тюрьму и приставил к нему тяжеловооруженную охрану.

– Я продержу его там, пока ты не окрепнешь к сражению, – o?ветил Ролдан.

Глаза Аарона сузились, лицо ожесточилось:

– За этим стоит Магдалена. Она боится за мою жизнь и упросила тебя оградить меня от этого мерзавца.

Ролдан пожал плечами, не отрицая, но и не признавая обвинения.

– Когда меня это устроит, то, пожалуйста, рубите друг друга в кровь.

– А когда тебя это устроит? – выкрикнул Торрес.

– Возможно, завтра на рассвете. Это тебе подходит? – равнодушно спросил касик.

– Hет! Каждый час, что он дышит, оскорбляет род Торресов.

Ролдан посмотрел на Аарона: каждый мускул его напряженного тела излучал ярость.

– Ты бы лучше приберег свой гнев до завтра и сосредоточил его на Лоренцо Гусмане. – Он подождал, пока Аарон согласно кивнул ему, и повернулся, чтобы уйти, а потом тихо добавил: – Не бойся. Этот дурак скоро сдохнет.

Похоже, ты уверен в исходе поединка, – произнес Аарон, всматриваясь в прищуренные глаза.

Ролдан ухмыльнулся:

– Я видел его на дуэли при дворе и видел, как ты сражался с полудюжиной мавров, каждый из которых был равен Гусману. И все же не будь слишком доверчивым. Он умеет пользоваться клинком и при этом коварен.

Аарон прижался плечом к косяку двери бохио вождя и задумчиво сказал:

– Не только он коварен, Франсиско. Ты ведешь опасную игру, восставая против короны. Даже???? не нравятся Колоны, они являются представителями диктаторской власти на Эспаньоле.

Может, мне надо разрешить тебе, чтобы ты вернул мне их расположение? предположил Ролдан, понимая, чего добивается Аарон.

– Ты спас Магдалену, и я буду ходатайствовать перед Кристобалем, чтобы он простил тебя, – ответил Аарон. Если ты в свою очередь исправишься. – Он выжидающе смотрел на дородного кастильца.

– Идея реформации с недавних пор приходила мне в голову, – сказал Франсиско. Он уселся на резной стул касика и провел своей большой мозолистой рукой по гладкому дереву, потом задержал ладонь на украшенной золотом резьбе и взглянул на Аарона. – Давай посмотрим, что нам принеси завтрашний день. Потом еще поговорим. Не будь суровым с Магдаленой. Торрес. Она очень побит тебя, Аарон.

– Я и так уже был достаточно суров с моей женой. Она хочет, чтобы я был вне опасности. Я не буду, обвинять ее за то, что она попросила тебя об этом благодеянии.

Алия оглянулась на мерцающие огни поселка. Оранжевое пламя плясало и пробивалось сквозь щели в тиковых стенах хижин подобно обрывкам солнечных нитей. Сгущающиеся сумерки джунглей быстро поглотили ее. Длинные эбеновые волосы и темная кожа смешались с шепчущими что-то пальмами и низко свисавшими лианами, ниспадающими на густую траву. Это хорошо. Никто не видел, как она ушла, и никто не пошел ей вслед. Она шла на свидание, а глаза ее горели, как у кошки, в ночной мгле.

Когда она добралась до поляны, взошла луна. Алия протяжно свистнула и подождала. – Тишину нарушало, лишь жужжание насекомых. Потом вдруг мускулистые пальцы взяли ее за плечи и развернули.

– Ты пришла поздно, – прошипел Бехечио. Алия опустила густые ресницы и прикрыла сверкавшие глаза:

– Мне пришлось разделить обед с этой свиньей Ролданом и только потом удалось ускользнуть незамеченной.

– Еду и что еще? – спросил мускулистый темнокожий человек. Его грубое лицо исказила горечь.

– Сегодня больше ничего, но ты же знаешь, он берет меня. – Она сделала непристойный жест, потом с вызовом посмотрела на него. – Я ненавижу его.

Бехечио был ненамного выше Алии, но из-за широкой груди и мошной талии он казался грузным по сравнению с мягким, округлым телом женщины. Ты говоришь, что ненавидишь белых мужчин, а у самой белый ребенок, – обвинил он ее. Теперь ты моя жена. Никто не смеет прикоснуться к тебе, кроме меня.

Она примиряюще положила руку на его широкую гладкую грудную клетку:

– Ни один мужчина, но ты всегда можешь, мой господин, когда пожелаешь.

– Что слышно о Золотом и его женщине? Мой человек сказал мне, что он здесь. Когда-то ты добровольно пошла к нему.

Алия подняла голову и откинула назад длинную гриву волос. Прекрасные черты ее лица исказились от ненависти.

– Когда-то это было моим правом. Теперь я хотела бы, чтобы ты убил его и отдал его костлявую красноволосую жену мне в рабыни. Ты сделаешь это для меня, Бехечио, муж мой? – сладко спросила она.

– Да, я убью его, но думаю, что женщину сделаю своей рабыней, – задумчиво произнес Бехечио.

– Нет! – Она топнула ногой по ковру из мха, устилавшему жирную землю.

По лицу его расползлась жестокая улыбка.

– Значит, тебе не понравилось, что у меня будет белая женщина, а ты сама ложилась с двумя белыми мужчинами. И сейчас в тебе может расти младенец этого узурпатора, – Улыбка его исчезла.

Ты знаешь, что это было, частью плана. Мне придется оставаться с Ролданом, если мы хотим, чтобы у нас все получилось. Я смогу освободиться от его семени так же просто, как поступала с остальными… если это будет необходимо, – беспечно добавила она. Потом их взгляды встретились, и она спросила: – Как прошло сражение на севере? Пришел ли Каонабо к нам на помощь, чтобы вытеснить белых к морю?

Выражение ревности на лице Бехечио быстро сменила ярость.

– Эта вероломная собака, которую ты называешь братом, присоединился к нашему врагу! Он правит большим количеством таинцев, чем остальные вожди, и все же присоединился к белым. Каонабо и наш друг взяты в плен. С севера помощь нам не придет.

– Тогда не будем больше ждать. Я слышала, что Аарон говорил о битве, но мне удалось не много узнать. Как только мы убьем Ролдана и всех белых здесь, то двинемся на север. Я заставлю моего брата, правителя Марьены, понять справедливость нашего дела, – поклялась она страстно.

– Белые люди не будут больше убивать нас своими болезнями и заставлять нас копать их проклятый желтый металл! – воскликнул, возвышая голос, Бехечио. – А ты уверена, что нужна Гуаканагари и он примкнет к нам?

– Да, но я буду с тобой заодно, если ты не станешь прикасаться к белой женщине. Отдай ее мне, когда мы завладеем поселком, – взмолилась она.

– Я подумаю об этом, ответил он. Его мужское тщеславие было удовлетворено ее ревностью. Ему никогда не приходило в голову спрашивать, ревновала ли она к нему или Аарону.

– Когда мы нападем? – Сейчас, когда знаем, что с севера нам помощи ждать нечего, мы должны поторопиться.

– Мои воины готовы. На рассвете трое самых хитрых заползут внутрь и своими беджуко задушат охранников. Возвращайся в поселок и жди. Ты должна следить, чтобы никто не поднял тревогу, пока мы не вернемся.

– Я сделаю еще лучше, – похвасталась она. Шайка без главаря плохо дерется. Я убью Ролдана, пока он спит.

Бехсчио кивнул и улыбнулся ей:

– Пусть будет так. Я присоединюсь к вам на рассвете.

Лоренцо Гусман расхаживал по камере, вдыхая влажный предрассветный воздух.

– Что я тут делаю в этом адском кошмаре? – бормотал он себе под нос, прихлопнув москита, намеревавшеюся высосать маленькую порцию влаги, которая еще оставалась в истекавшем потом теле Гусмана. Когда он в следующий раз увидит Алонсо Хойеду, то убьет этого напыщенного маленького павлина! Послать его к этому варвару – армейскому товарищу Торреса!

Он вздрогнул, думая о надвигающейся схватке. Это будет битва насмерть. Торрес знает, что он был соратником Вальдеса. Он не только похитил жену этой свиньи, но и нес ответственность, за гибель рода Торресов.

– Посмотри только, что принесли мне все мои усилия! – с горечью прошипел он. Противник, ожидающий примитивного поединка гладиаторов, чтобы успокоить зрителей обилием пролитой крови под рев горстки варваров! Я для них забава, в этой Богом проклятой дыре!

Пералонсо наблюдал, как его товарищ расхаживает и бормочет, ругается и истекает потом. Он заговорил, лежа на жесткой койке, стоявшей в углу их грязной темницы:

– Ты всего лишь теряешь силу в этом бесполезном страхе. Направь свою ярость на врага. Ты считался хорошим фехтовальщиком. Таков и Торрес, но он будет ослеплен яростью отмщения. Примени к нему холодную решимости, и ты сможешь одержать над ним верх.

Гусман остановился.

– Тебе хорошо говорить, ведь не ты предстанешь перед клинком.

– Я сижу вместе с тобой в этой отвратительной колониальной тюрьме, не гак ли? Было безумием похищать эту женщину и бежать сюда! Я только хочу…

Речь Гуэрры была прервана на полуслове: снаружи раздался глухой стук в дверь. Он припал к земле. Что здесь происходит? – нервно прошептал Гуэрра, вставая на ноги, а Лоренцо icm временем ждал возле единственного входа. Таинец-раб Хойеды проскользнул в комнату. На лице его была широкая улыбка. Он поклонился, кусок гибкой веревки беджуко был намотан вокруг его коричневого кулака.

– Пошли, – просто сказал он, потом добавил на ломаном кастильском: – Я помогу вам убежать. Скоро все белые будут… – он показал веревку, поясняя свои слова.

Гусман и Гуэрра последовали за ним мимо задушенных охранников, которые лежали у их камеры.

Чутье Ролдана было тонко отточено за годы сражения с маврами на полях битвы и в уличных поединках со своими соотечественниками.

Лежа в гамаке, он открыл глаза, но не двигался. В комнате кто-то был. Он выругался про себя, что из-за необыкновенно душной ночи ему пришлось спать в более прохладном, но узком гамаке из пеньковых веревок. Его меч и кинжал лежали в другом углу комнаты, возле приподнятой койки. Он был в ловушке, связан, как боров, которого собирались заколоть!

Вся комната была погружена во мрак. Близился рассвет. Он прислушался, но ничего не услышал. Потом он уловил запах фруктового „мыла“ и ванильный аромат леопардовой орхидеи. Алия!

Она приблизилась к гамаку, высоко подняв нож, смутно вырисовываясь во тьме. „Это расплата за все то время, что ты елозил на мне, целая свинья, жирная и грязная, как гнусные визжащие животные, которых ты принес, чтобы загрязнять нашу землю!“ Она стояла возле гамака, готовая вонзить нож в его горло. И тут она увидела, как сверкают его широко раскрытые глаза: он смотрел на нее в изумлении. Выругавшись, она опустила лезвие быстрым вер ним движением.

Реакция Ролдана была поразительно быстра для человека его комплекции. Одна мускулистая рука поднялась, чтобы отвести клинок, и сильно ударила ее по запястью. Нож вылетел у нее из ладони. Алия нагнулась за ним. А Ролдан вылез из узкого гамака. К тому времени, пока он высвободился. Алия вновь взяла свое оружие и подбежала к нему, при этом крича как полоумная. Он пытался схватить ее за запястье, но слепая ненависть придавала ей сил. Она сражалась, она повернулась влево, а он тем временем выгнул ей руку. Она держала кинжал под таким углом, что он ударил ее по груди и вонзился в живот.

Аарон находился в беспокойном полусне. Что-то неладно. Услышав крик, он в тот же миг соскользнул с койки и разбудил Магдалену. Она села. Протирая глаза, а он натянул рейтузы и достал пояс для меча.

– Что случилось? – охваченная дурными предчувствиями, Спросила она. – Еще не светает. Ты ведь не можешь сейчас сражаться с Лоренцо.

– Меня не волнует этот мерзавец. Я слышал женский крик. Он донесся из покоев Ролдана.

– Но я думаю, мы здесь, в поселке, в безопасности, – сказала она с бравадой, которой не испытывала.

Может, это всего лишь любовная размолвка, – сказал он, сверкнув белозубой улыбкой в темноте. – Оставайся здесь, пока я не вернусь.

С этими словами он ушел. Магдалена почувствовала странное ощущение неловкости, которое проникло в комнату. Она встала и завернулась в кусок льняной ткани и надежно закрепила ее выше груди. Эта ткань послужит ей, пока они не вернутся в Изабеллу.

– Я слишком расстроена дуэлью, – прошептала она, пытаясь стряхнуть напряжение, державшее ее в плену.

Аарон побежал к бохио касика. Там уже кружились несколько людей Ролдана. Это были подвыпившие ночные стражники: никто из них не был чересчур бдительным. Они толпились возле двери в большой зал. Аарон быстро растолкал их и остановился, застыв в изумлении. На полу лежала Алия, а голова ее покоилась на колене Ролдана. Они оба были в крови, что бежала из свежей раны на животе.

– Я не могу остановить кровотечение, – тихо сказал Франсиско.

– Как эго случилось? – спросил Аарон и опустился на колени возле касика.

– Она пыталась убить меня. Мы боролись, а потом ее кинжал обернулся против нее же, – ответил Ролдан. Он выглядел озадаченным и явно сожалел о случившемся.

Алия услышала голос Аарона, сознание ее прояснилось, пелена боли отпустила ее. Она устремила на пего глаза, протянула одну руку и вцепилась в него с поразительной силой, пачкая его обнаженную руку своей кровью.

Я подарила тебе прекрасного сына, а ты все равно женился на этой бесплодной куче костей, и все из-за ее драгоценной белой кожи.

– Алия, пожалуйста, не надо…

Нет! Я илу к земи моих предков. Из мира духов я вернусь и прокляну эту рыжеволосую суку, но знай же, белый человек, – еле выдохнула она, ибо красная пена показалась у нее на губах, – я проклинаю тебя этими словами… Ты думаешь, твой сын мертв… Наваро жив. – Она уставилась на Аарона и с удовлетворением проследила, как он побледнел в призрачном предутреннем свете.

Я видел его прах… Голос Аарон сорвался. Где…

– Я отослала его прочь. Ты никогда не найдешь его, этого младенца со смешанной кровью. Таких сейчас много, как ракушек на берегу. Твой сын для тебя все равно что мертвый. Попробуй получить сына от твоей холодной белой жены, Аарон… если она сможет тебе его… – Она кашлянула, потом глаза ее закатились и потускнели. Она стала неподвижной.

Аарон, дрожа, протянул руку и коснулся ее щек, потом нежно закрыл ей глаза.

– Я представить себе не мог силу ее ненависти… Отослать собственно! о сына с чужестранцами…

Это страшная, дикая женщины. Как могла мать сделать такое? – сказал Роддан, опуская чело Алии на пол.

Аарон прошел через комнату и взял кусок материи, чтобы обернуть тело Алии. Он посмотрел на неподвижное тело и тихо сказал:

– Я найду тебя, Наваро, мой сын. Я обыщу каждую деревню, каждый берег таинцев на Эспаньоле, пока не найду тебя!

Ролдан стиснул его плечо. В этот момент рассветную тишину нарушил дикий хор воплей. Один из кастильских солдат с криком ворвался в бохио:

Таинцы Бехсчио напали на нас! Их сотни!

– Иди! – воскликнул Ролдан, а Аарон тем временем бросился к двери. Он обратил внимание на людей, беспорядочно собиравшихся перед бохио.

– Похоже, моя любовница навлекла на нас большие несчастья. Ее муж Бехечио не такой подлый трус, каким я считал его, когда он сбежал с Ксарагуа. – Сказав это, он вышел из бохио, подняв меч. Потом отдал короткие распоряжения собравшимся людям и пошел к ограде поселка, где собрались толпы индейцев, прорезавших большую дыру в тяжелом соломенном ограждении с помощью похищенных мечей.

Как умно распорядились эти дикари толедской сталью, пробормотал Аарон, рассекая одного из воинов почти пополам.

Магдалена слышала тревожные крики и звуки сражений, доносившиеся с западной стороны поселка. Схватив кинжал, она выбежала из хижины и стала тихо прокрадываться по улицам к большому бохио Ролдана, надеясь разыскать мужа. Вдруг из тени шагнули двое мужчин. Магдалена поняла, что это враги, и вытащила кинжал, как только один из них протянул к ней руку.

– Ну, что у нас тут? Еврейская ведьма! – прорычал Лоренцо, как только на руке его показалась кровь от кинжала Магдалены. Он быстро подошел к ней слева, а Пералонсо сзади, но на этот раз Магдалена уже знала, как они действуют. Она уклонилась от его тяжелого меча, задевшего ей плечо. Это был болезненный отраженный удар, но он не задел ей голову. Не тратя времени на крик, она проскользнула между двумя бандитами и бросилась на узкую тропинку между хижинами, по-прежнему погруженную в густые предрассветные тени.

– За ней! С помощью ее мы убежим! заорал Лоренцо и бросился вслед за добычей. Гуэрра поспевал за ним.

Магдалена повернула за угол, потом за другой, блуждая среди скопления хижин, пока окончательно не сбилась с дороги. Вокруг нее крики сражений будоражили жителей. Она столкнулась с мужчинами, впопыхах собиравшими оружие, спотыкалась о женщин и детей, которые прятались в тенях, объятые ужасом.

– Как пройти к бохио касика? – обращалась она на таинском к одной женщине, присевшей на землю возле двери хижины и утешавшей плачущую девчушку.

Женщина указала туда, откуда Магдалена прибежала, но из-за исполненного ужаса взгляда женщины Магдалена усомнилась, правильно ли та указала направление. Она не знала, куда бежать, поэтому быстро промчалась окольным путем, моля Бога не встретиться с Гусманом и Гуэррой.

Вдруг перед нею возник таинский воин в полном вооружении: с копьем, кинжалом и дротиками. Своим длинным копьем он преградил ей дорогу. Она увернулась, но попала в руки Лоренцо и его приспешника. Таинец убежал, а двое кастильцев приближались к ней с двух сторон. Она стояла на земле, размахивая кинжалом из стороны в сторону, отгоняя их прочь.

– Господи, Аарон, где ты?

Повсюду вокруг поселка таинские воины Бехсчио пробивали себе дорогу сквозь соломенные ограждения и падали под ударами людей Ролдана и их таинских союзников. Шипенье дротиков смешалось с лязгом клинков. Кастильцы быстро наладили свои арбалеты и одну за другой пускали стрелы, которые со смертельной скоростью и точностью настигали свои жертвы. Таинские женщины визжали, хватали детишек и убегали в поисках укрытия, а мужчины вопили от страха и упоения битвой, они вступали в хаотические схватки по всей огромной перенаселенной деревне.

Вскоре закружился дым из сухих соломенных крыш хижин. Стена поселения, несмотря на предусмотрительное пропитывание влагой, начала тлеть в нескольких местах. Сверкание золотисто-оранжевого солнца на восточном горизонте опередило багровые всполохи в деревне. Оранжевое пламя и багровая кровь смешались, покрывая зеленовато-коричневый мир, который был столицей Ролдана.

Аарон пробивал себе дорогу по улицам, заполненным вражескими воинами, стремительно удиравшими жителями деревни, размахивавшими мечами солдатами. Мимо него просвистел дротик. Он едва сумел увернуться, спрятавшись между двумя хижинами. Таинский воин набросился на него со своим копьем, но Аарон парировал удар и обратил его на руку воина. Потом быстро освободил себя и бросился бежать к хижине, где он оставил Магдалену. Он бежал, не оглядываясь и не обращая внимания на кровавую бойню.

Добежав до хижины, он влетел в нее, выкрикивая имя Магдалены. Но никто не откликнулся поверх криков мужчин, женщин, детей, гула сражения и рева пламени. Он быстро оглядел комнату, но не нашел следов насилия. Его жена была борцом. Никто бы не забрал ее отсюда без отчаянной драки, но это мало утешало его, ибо означало, что она где-нибудь на улице и пытается разыскать его среди неожиданно развязавшейся битвы.

Ругаясь, он повернулся и побежал на тропинку, ведшую к бохио Ролдана. Он пробирался гораздо медленнее, чем по пустынным улицам. И пока он резал и наносил удары, всевремя выкрикивал ее имя. Наконец один из таинских охранников Ролдана, голова которого сильно кровоточила от ужасной раны, бросился к нему и закричал:

– Ты ищешь свою женщину?

Ты видел ее? – спросил Аарон. Сердце его замерло от страха.

– Двое мужчин, которых держал в тюрьме мой касик, убежали. Я бросился за ними вслед и видел, что они схватили ее. Они пошли в ту сторону, где мой господин держит огромных зверей…

– Лошадей? – с нарастающим ужасом произнес Аарон.

Эти ублюдки поймали Магдалену и собираются убежать с ней, если он не остановит их! Он взмолился, чтобы у Гусмана не хватило ума обратить в паническое бегство всех лошадей, оставив его пешим. Этот гнедой, на котором он прискакал сюда, был очень выносливым, – если он еще был там!..

Воины Бехечио не станут приближаться к обнесенному забором загону, где кастильцы держали своих лошадей. А из дружественных таинцев лишь несколько человек не испытывали смертельного страха перед лошадьми.

Он пробивал себе дорогу, размахивая мечом направо и налево, и шел по деревенской площади в сторону загона. Когда он пришел туда, из груди его вырвалось рыдание: ворота были раскрыты, языки огня лизали забор. Загон был пуст…

Он схватил за шиворот находящеюся поблизости солдата как раз в тот момент, когда тот ударил мечом индейца.

– Ты видел двух белых людей, которые тащили рыжеволосую женщину – мою жену?

Воин покачал головой. Аарон отпустил его и продолжил поиски, хватая врагов и друзей и расспрашивая их на таинском и кастильском.

„Единственная женщина в Ксарагуа – и никто не видел ее!“ Он совсем отчаялся, но тут один из капитанов Ролдана вприпрыжку подбежал к нему. Он задыхался, был весь в крови.

– Твоя жена с двумя белыми людьми, которых дон Франсиско держал в заточении! Я видел, как они поскакали на юг по дороге, ведущей в залив, где стоят каравеллы.

Быстро кивнув, Аарон спросил:

– Ты не знаешь, не осталась ли хоть одна лошадь в деревне?

Услышав отрицательный ответ, Аарон выругался, моля Бога, чтобы с ним был сейчас его верный андалузец Барб. Никто не смог бы забрать его боевого коня, если бы он, хозяин, позвал его. А Рубио, видимо, не много запомнил из того, чему он учил его.

Аарон пробирался к открытому месту возле стены поселка, которая еще не была объята огнем, и пролез в дыру, а потом осторожно пошел прочь из возбужденной деревни. Люди Ролдана уже обратили в бегство воинов Бехечио.

Аарон шел по дороге, ведущей к берегу, по которой никогда раньше не ходил. Далеко ли отсюда море? Примут ли корабли на борт Лоренцо и его пленницу? Где мог раздобыть Гусман моряка, чтобы гот довез его на шлюпке до корабля?

Он задавал себе эти путающие вопросы, то и дело насвистывал, призывая Рубио, своего большого коня.

Он был уже готов распроститься с надеждой и бросился бежать за своими врагами, но тут услышал храп, а потом мягкий топот копыт. Возле излучины реки на поляне слонялись с полдюжины лошадей Ролдана и бесцельно паслись. Освободившись от ужасающих запахов крови и дыма, они бросились бежать без оглядки.

Он снова посвистел, и оторвался от своих приятелей, направляясь на зов хозяина. Одежда Аарона была испачкана кровью, у него самого было несколько неглубоких порезов и небольших ран. Гнедой замешкался, и Аарон тихонько запел знакомую мелодию, пока лошадь не успокоилась, неуверенно обнюхивая хозяина.

Аарон положил крепкую руку на гриву лошади, потом медленно перешел на левую сторону и одним быстрым, ловким движением вскочил на нее. Как хорошо, что жара джут лей приучила его ездить без седла! Но скакать без седла это совсем другое дело. Лошадь пятилась назад, металась из стороны в сторону, в общем, сопротивлялась этому странному, новому упражнению, но решимость Аарона все же взяла верх.

Он заставил себя успокоиться и сосредоточить внимание на шаге большою гнедою коня, показывая ему направление запутанными а гриве руками и помогая ногами, которыми он ударял животное по обоим бокам. Наконец ему удалось вывести Рубио на тропу, которая вела к морскому берегу.

Магдалена сидела в холодной, липкой грязи, руки и ноги ее закоченели, а все тело было исцарапано и побито от быстрой ужасной скачки по густо заросшей извилистой тропе, которая вела к тайной бухте, где на утреннем приливе покачивались каравеллы Роддана.

Дважды ей почти удавалось убежать. Она, конечно же, замедляла их продвижение. Один раз тем, что завела свою лошадь в густой кустарник, и тогда им пришлось высвобождать ее оттуда. В другой раз она пыталась освободиться тем, что пинала и толкала Гуэрру, пытаясь столкнуть его с лошади. Но она едва не убилась, когда ее кобыла поскользнулась в грязи, и Магдалена пролетела несколько ярдов в воздухе. К счастью, земля в джунглях, как мягкая подушка, и она приземлилась, не ударившись о деревья. Но кобыле повезло меньше: она сломала ногу, и Гуэрра перерезал мечом глотку бедному животному.

Гусман покончил с ее верховой ездой и, связав по рукам и ногам, перекинул ее через седло. Ей было ужасно неудобно, но она знала, что лошадь будет идти гораздо медленнее с двумя ездоками на спине. Она все отдала бы за тот миг, когда Лоренцо сбросил ее на землю, как мешок с мясом. Отсюда, с этого выступа, были видны сигнальные огни каравелл.

Таинец. Хойеды бежал сквозь джут ли более прямым путем, чем могли пробраться лошади. Он прибыл на место раньше их и собрал прутья для костра. И теперь он терпеливо ждал, подготовив небольшую кучку сухих веток. Рядом с доброжелателем стояло ведро со смолой возле глубокой, заполненной золой черной ямы. С этого места подавались дымовые сигналы, которые должны были привлекать внимание находившихся на большом расстоянии каравелл. Тогда с них спускали шлюпки и посылали к узкой ленте влажного песчаного берега.

Гуэрра перерезал путы, чтобы кровь смогла циркулировать в руках и ногах Магдалены, но при этом стоял, возвышаясь над ней и угрожая целым арсеналом оружия, захваченного у мертвых солдат в деревне.

Гусман приказал таинцу Хойеды налить липкую смолу на небольшую деревянную дубинку, затем достал кремень и стал высекать искры. Индеец при этом отпрыгнул, пребывая в благоговейном ужасе от волшебного способа, которым белые люди добывали огонь. Неровные языки пламени быстро заполнили мглу предрассветного неба лавинами черного дыма, сообщая утреннему дозору, что Ролдан послал им срочную весть.

– Думаешь, они поверят нам, когда мы скажем им, что деревня захвачена дикарями Бехечио? – спросил Пералонсо, не спуская глаз с Магдалены.

Конечно. Ты только посмотри на нас: мы изрезаны, обожжены, все в царапинах после нашего побега. По какой же еще причине нам пришлось бы без предупреждения вернуться всего через несколько дней после того, как мы приходили к заливу в последний раз? – 2Лоренцо с мрачным удовлетворением заметил, как одну из шлюпок начали спускать на воду.

– А с ней что мы будем делать? Она выдаст, что мы убежали от касика, как только ей предоставится возможность, – заявил Гуэрра.

Лоренцо посмотрел на полуобнаженную женщину, сидевшую на земле. Волосы се, разметавшиеся по плечам, горели, как темный огонь.

– Я думаю, мы должны убить ее. Жаль, что нам так и не пришлось воспользоваться ею! – пожав плечами, сказал он.

ГЛАВА 24

– Ну, разумеется, мы оставим тебя в живых… если ты будешь молчать, – елейно добавил Лоренцо, смотря сверху вниз на Магдалену. Глаза ее сверкали изумрудным пламенем. Она плюнула ему на ноги.

– Я так и ожидал. Но тогда, если ты будешь в обмороке после страданий, причиненных нападением таинцев, капитан наверняка все поймет. – Он подал знак Гуэрру, чтобы тот отодвинулся, потом наклонился и занес над ней кулак.

Разгадав его намерения, Магдалена уронила закоченевшие руки на мокрую грязь и, вонзив в нее ногти как можно глубже, набрала полные пригоршни и швырнула липкий черный комок прямо в лицо Гусману. Лоренцо с проклятиями прыгнул на нее, несмотря на то что грязь жгла глаза, но она увернулась. Прежде чем он поднял» кулак, чтобы снова ударить ее, Магдалена вскочила и побежала, заставляя повиноваться затекшие ноги.

Гуэрра бросился в погоню, по вскоре услышал сокрушительный топот лошадиных копыт, донесшийся из-за кустов. Огромный гнедой Аарона с грохотом вылетел на берег. Он спрыгнул с копя и схватил Магдалену, упавшую ему в руки.

– Ноги подводят меня, Аарон, берегись! – закричала она.

Зловеще сверкнул меч Пералонсо, набросившегося на своего врага.

Быстро спрягав за собой Магдалену, Аарон увернулся от первого неловкого удара Гуэрры и вытащил спой меч. Он встретил следующий выпад, и по джунглям разнесся громкий лязг закаленной, толедской стали. Таинец поспешно отступил, во все [лаза глядя на сражающихся, готовый в любой миг исчезнуть в кустах, если дело обернется плохо для его хозяев. Он стоял возле лошадей, охраняя их. Это определенно подтверждало, что он предан безжалостному Хойедс. И все же таинец не осмеливался присоединиться к схватке.

Гусман, увидев, как хорошо его наставник занял Торреса, холодно улыбнулся и обнажил меч.

– Эту битву тебе не выиграть, марран! – сказал он со зловещим смехом, сделал выпад, но большой, с широким лезвием меч Аарона раскачивался вправо и влево, удерживая обоих мужчин на расстоянии.

Магдалена внимательно осмотрела берег в поисках оружия. Лоренцо отобрал у нее кинжал. У этого труса индейца есть оружие, но она не надеялась отнять его у него.

Аарон сражался с поразительной ловкостью и проворством, отражая удары его отчаянных смертельных врагов. Он уворачивался, прыгал и отбивал их удары, но мог только удерживать их. Вдруг он промахнулся, и они приблизились, чтобы убить его.

Ветер изменил направление, принес с собой дым. И Магдалена закашлялась. И тут ей пришла в голову мысль. Она обежала вокруг костра и выхватила длинную тонкую жердь, лежавшую в стороне. Она сунула один конец в огонь и подожгла его, не сводя глаз с дерущихся.

Магдалена понимала, что она сильно рискует, пытаясь поднять тяжелое ведро со смолой. Если огонь приблизится, она погибнет, как Бенджамин и его семья. Эта мысль придала ей силы. Громко выругавшись, она закричала.

Гусман обернулся и в этот момент получил мощный удар в грудь просмоленной палкой. Магдалена опустила ведро и с быстротой молнии подняла головешку, пока Аарон и Гуэрра продолжи свой яростный поединок.

Стараясь не подносить к огню свои перепачканные смолой руки, она ткнула палкой к Лоренцо, который, предугадав ее намерение, побледнел.

– Как тебе это понравится, приспешник инквизитора? Тебе, который отправлял святых наши свою смерть в огне? – с отвращением выкрикнула она.

По коже Гусмана заструился ледяной пот, а серые глаза от ужаса стали темными, как олово. Он ощутил во рту омерзительный металлический вкус страха и бросился к факелу, пытаясь не подпустить к себе Магдалену. Задыхаясь oт напряжения, он вновь отклонился от смертельного удара головешки. Потом, вспомнив совет Гуэрры разозлить Аарона, чтобы тот потерял бдительность, ухмыльнулся и заговорил:

– Ты сожжешь себя, глупая марранская потаскушка! Посмотри-ка, огонь пробирается по копью прямо к твоим пропитанным смолой рукам!

Магдалена прищурила зеленые глаза, быстро прикидывая что-то в уме.

– Ты назвал это копьем. Что ж, так оно и есть, – ответила она и швырнула его быстрым решительным движением.

Несмотря на то что Лоренцо пытался увернуться от пылающего орудия смерти, оно все же задело развевающийся рукав его рубашки. Вопль Гусмана пронзил воздух, а огонь набросился на верхнюю часть его тела с шипящим свистом, превращая его в факел. Он выронил меч и принялся безуспешно сбивать пламя.

Магдалена была перепачкана смолой и понимала, что ей грозит опасность. Она умчалась от Гусмана, но он и не думал догонять ее.

– Море! Море! – вопил он, сбегая по узкой скалистой тропе к бухте, которая была далеко внизу. Его крики отдавалась эхом и долетали до места сражения Гуэрры с Торресом.

Аарон получил несколько ранений, прежде чем Гусман выбыл из игры. Один удар, нанесенный по руке, державшей меч, особенно ослаблял его силу. Пожилой фехтовальщик был более стоящим противником, чем его молодой соперник, и вот сейчас он приблизился, чтобы нанести разящий удар. Но несмотря на свои раны, окровавленный Аарон не утратил своего умения выживать, приобретенного во время мавританских войн.

– Что, устал, мой юный друг, а? Ты потерял много крови! – дразнил Гуэрра.

– А ты потерял помощника! Один на один – я справлюсь с тобой, Пералонсо.

– Нет, это я справлюсь с тобой, а потом и с твоей разъяренной женщиной. А она – опасная штучка! – сказал он, сделав выпад и нарвавшись на встречный удар Аарона.

И хотя его голубые глаза потемнели, они не горели бессмысленной яростью, за что мог бы зацепиться Гуэрра. Торрес наносил один за другим точные удары и уколы в руку Гуэрры, прежде чем тот мог увернуться.

– Ну, вот теперь мы стали лучше подходить друг другу, – мрачно проскрежетал Аарон.

Они бились и рубили друг друга, а Магдалена подняла валявшийся меч Гусмана стала следить за таинцем, стоявшим у края площадки. После того как замерли вопли Лоренцо, индеец молча растворился в джунглях, оставив нервных, испуганных лошадей. Магдалена пыталась поймать их, потом решила, что лучше оставить все, как есть, пока не закончится поединок и Аарон не победит. Она не умела сражаться тяжелым мечом с широким лезвием и боялась, что если вступит в бой, то сможет случайно поранить мужа; вместо того чтобы помочь ему. Она подошла поближе к соперникам, ища способ ударить Гуэрру, если Аарону вдруг понадобится ее помощь.

Мужчины все время двигались вокруг дымящегося костра, оба теперь истекали кровью и потом. Вдруг Аарон оступился на неровной земле. Гуэрра быстро приблизился к нему, чтобы убить, поднял меч в смертельном ударе, в то время как его врат припал на одно колено.

Магдалена взвизгнула и подняла свое тяжелое оружие, но прежде чем она сделала один шаг, все было закопчено. Меч Аарона преградил, дорогу оружию Гуэрры, а кинжал, который ее муж выхватил из ножен, вонзился в мягкий живот Пералонсо. С видом совершеннейшего изумления придворный выронил меч и упал на колени. А нож тем временем вонзился в грудь, поскольку Аарон окончательным рывком вогнал его в тело врага.

– Старый притворщик на поле боя, явно никогда не востребованный г л придворных дуэлях, – вставая, сказал Аарон. Он тяжело дышал.

Мертвый Гуэрра свалился на покрытую пеплом землю.

Магдалена выронила меч и бросилась в объятия мужа. Они крепко обнимались, не обращая внимания на мертвеца. Но вдруг они услышали крики, доносившиеся с берега. Высвободившись из рук Магдалены, Аарон осторожно отвел ее подальше от огня.

– Берегись, пока мы не смоем с тебя эту смертельно опасную грязь, – предупредил он ее, а сам подбежал и взял оседланных лошадей. Потом свистнул, и из зарослей показался Рубио.

– Ты скакал на нем без уздечки? – изумленно спросила Магдалена.

Это было не так-то легко, угрюмо усмехнувшись, ответил Аарон, помогая ей взобраться на небольшого мерина, на котором ехал Гуэрра. Потом снял уздечку с отступавшего серого мерина, принадлежавшего Гусману, и надел его на Рубио. Все три лошади нервничали из-за запаха крови и смерти, который носился в воздухе, но когда Аарон запрыгнул на спину гнедого, конь покорился ему.

– Оставь здесь серого, пока мы не встретимся внизу с людьми Ролдана и не разыщем Гусмана. – Он увидел, как побледнела Магдалена, вспомнившая, как языки пламени лизали лицо Лоренцо и охватили его тело, пока он сбегал с холма вниз, к воде.

Интересно, он уцелел? – тихо сказала она.

– Для него будет лучше, если нет, Во время осады в Андалузии я видел, как люди несколько дней жили со смоляными ожогами. Это не самая легкая смерть.

– Ты хотел бы, чтобы он умер так? – спросила Магдалена, пока они осторожно съезжали по тропе.

Аарон пожал плечами. Рука его болела, он слишком устал, чтобы прямо сейчас думать об этом, – после всею, что свалилось на него за несколько последних часов.

– Когда-то я хотел, чтобы он умер самой медленной, ужасной смертью, какую только можно представить… После тою что я видел на войне, я мог представить себе многое. Но сейчас… я видел достаточно смерти, Магдалена. Я бы предпочел думать о жизни.

– Как и я, и твой отец, ради нас обоих, – просто ответила она.

Когда они подъехали к бухте и спешились, юнги и один офицер с каравеллы стояли у тела Гусмана.

Он умер всею лишь в нескольких ярдах от кромки воды. Когда они подошли к отвратительно обуглившимся останкам с руками, простертыми к шумевшим волнам, Магдалена почувствовала, как в ней поднимается желчь, и, поспешно отвернувшись, спрятала лицо в руках мужа.

Аарон отвел ее от неприятного зрелища и погладил спутанные волосы, успокаивая ее. В это время к ним подошел штурман корабля.

Кем он был? О, кости Господни, что за смерть! – Он тоже отвел взгляд от мрачного зрелища.

Лоренцо Гусман, покойный из герцогского рода Медины-Сидонии. Наверное, вы с ним познакомились за день-два до этого? скачал Аарон.

– Как дошел этот господин до такою конца? – спросил штурман, глядя на окровавленного мужчину и перепачканную смолой женщину, стоявших перед ним.

– Это очень долгий и непростой рассказ. Дон Лоренцо и ею компаньон Гуэрра, который лежит мертвый возле сигнального костра, были пленниками Ролдана. Во время нападения сторонников Бехсчио они сбежали. В поселке все еще бушевало сражение, когда я поскакал за ними в погоню, ибо они увезли мою жену. – Он крепче прижал к себе Магдалену.

– Я убила его, – сказала она удивительно ясным, сильным голосом, показывая на останки Гусмана. – Я облила ею смолой и подожгла головешкой, и я бы сделала это еще раз, не позволяя ему убить моего мужа.

Штурман, высокий тучный человек с красным лицом, побледнел, прочитав железную решимость на лице маленькой кастильской дамы. Он отвел от нее взгляд и спросил ее мужа:

Вы сказали, таинцы Бехечио напали на укрепление Ролдана?

– Да, но к тому времени, когда я уехал, силы Ролдана взяли все под контроль, хотя люди Бехечио подожгли деревню. Эта падаль и его компаньон хотели убежать с Эспаньолы на ваших кораблях. Они, без сомнения, надеялись убедить вас, что дикари бегут за ними по горячему следу, чтобы вы тут же подняли якорь и отплыли в Кадис, – ответил Аарон.

Хуан де Леон выглядел встревоженным:

– Может быть, нам следует вернуться на мой корабль? Хотя несколько других каравелл, находившихся здесь и нагруженных бразильским деревом, отплыли домой, у меня нет никакого груза.

Аарон угрюмо улыбнулся:

– Вам надо быть готовым вернуться в Изабеллу и сначала спасти их, но как повстанцы вы не можете сделать этого. – Он посмотрел, как штурман вспыхнул и покрылся нервным румянцем, а потом добавил: – Дон Франсиско и я недавно обсуждали его… э… возвращение в распоряжение губернатора. Я поговорю с ним об этом, но прежде чем я вернусь в укрепление, мы с моей женой могли бы воспользоваться вашей помощью. Еда и лекарства, может, какая-нибудь тряпка, чтобы перевязать эту проклятую рану, – он показал на темно-красную полосу свернувшейся крови на руке.

Магдалена почувствовала, как Аарон оперся на нее, и поняла, что он гораздо серьезнее ранен, чем ей сначала показалось. Она тут же приступила к делу.

– Надо принести чистой воды. Тут есть ручей, в нескольких ярдах отсюда. – Она показала в сторону холма, откуда они только что спустились, и послала юнгу за ведром т шлюпки, чтобы она смогла перевязать Аарона.

Потом повернулась к штурману:

– У вас на корабле есть бинты и лекарство? – Мы можем послать за хирургом, но разве не безопаснее, если мы заберем вас обоих на борт? – спросил Леон.

– Мы будем в безопасности и здесь. Я не настолько беспомощен, чтобы не смог вернуться верхом в поселок. Ничто и никто не заставит меня еще раз подняться на борт корабля, – угрюмо добавил Даров, целенаправленно двинувшись к большому плоскому камню, на который уселся, и мрачно уставился на Магдалену и штурмана.

– Вы сами видите, какой он упрямый! Пожалуйста, привезите хирурга с его лекарствами как можно быстрее! – с легкой улыбкой на устах попросила Магдалена.

Она повернулась и пошла к Аарону.

– Я никогда больше не поднимусь на борт корабля? – спросила она. – Значит, дела действительно так плохи, как сказал Ролдан.

Он фыркнул, а потом ответил:

– Может, когда-нибудь мы поплывем во Францию навестить моих родных, но сейчас нет необходимости подниматься на корабль. Я должен вернуться в укрепление.

– А ты уверен, что Франсиско победит? – возбужденно спросила она, следя, как шлюпка становилась все меньше по пути к горизонту.

Тут прибежал юнга с ведром чистой воды.

– Да, он победит. Этот человек живучее, " в нем больше хитрости, чем в стае черных кошек. – Он с минуту помолчал, а потом произнес: – Алия пыталась убить его как раз перед тем, как на поселок напали. Он спал в гамаке, когда она подошла к нему в темноте. Он боролся с ней, и ее нож обернулся против нее же.

Руки Магдалены, занятые его раной, остановились. Она посмотрела ему в глаза:

– Значит, Алия умерла? Он кивнул.

– Да, но перед тем как она умерла… – На миг голос его сорвался, он протянул руки и сжал ладони Магдалены в своих руках. – Перед смертью она сказала мне, что Наваро жив.

Магдалена застыла:

– Но как это может быть? Пепел, погребальная урна…

Он ослабил хватку и безнадежно пожал плечами:

– Я не знаю. Она сказала, что отослала его с таинцами в отдаленную часть Эспаньолы, где я никогда не смогу найти его.

– Мы найдем! Он ведь наверняка сохранит твои черты – у него твои глаза и лицо, Аарон, – это знак Торресов. И неважно, сколько здесь будет детей-полукровок, он всегда будет выделяться среди них.

Глаза его потеплели от любви. Он ласкал рукой ее спутанные волосы.

– Ты поможешь мне разыскать Наваро? Ты необыкновенная, моя госпожа, моя любовь, жизнь моя, – прошептал он. – Если только ненависть Алии не заставила ее солгать напоследок. Быть может, мы будем искать зря.

Она сглотнула комок, стоявший в горле, а потом сказала слабым голосом:

– Когда Ролдан сказал, что Наваро был здоров утром накануне его смерти, я испугалась, что она убила собственного ребенка. Это возможно, но я думаю, она говорила правду. Насколько слаще ее месть – оставить его в живых и в то же время не дать нам. – Она протянула руку и погладила его по щеке. – Мы найдем его, мой господин. Мы найдем его!

Гуаканагари сидел на троне красного дерева. Лицо его выражало скорбь и в то же время было гордым, что изобличало его возраст. Когда Аарон закончил рассказ о смерти Алии и победе армии Ролдана над воинами Бехечио, касик кивнул головой:

– Ее погубила ненависть. Еще когда она отправилась в путешествие, чтобы выйти замуж за Бехечио, я опасался, что все закончится таким образом. Но больше всего я опечален тем, что она использовала собственного ребенка в своих отвратительных планах. Мы сразу же начнем поиски. Я пошлю гонцов в каждую деревню какая только есть на этом острове… а если будет нужно, то на любой остров, на котором обитают таинцы.

– Ты верный друг и оказываешь мне великую честь, Гуаканагари, – сказал Аарон, садясь возле касика.

Они были одни в личной комнате для отдыха Гуаканагари. Магдалена вместе с женщинами деревни купалась и приводила себя в порядок после долгого, утомительного путешествия из Ксарагуа.

Несмотря на то что руку Аарона хорошо лечили, она все еще ужасно болела после долгой скачки из укрепления Ролдана.

– Ты тоже оказал мне великую честь, мой друг, – сказал Гуаканагари. Мы достаточно поговорили о печальном. Давай выработаем план, как нам найти Наваро. – Он хлопнул в ладоши и пригласил несколько знатных людей.

Разыскать красивого младенца оказалось непростой задачей. Никто, даже в самой отдаленной деревне, не слышал и не видел голубоглазого таинского мальчика. Аарон и его таинские друзья исколесили вдоль и поперек всю Эспаньолу, переходя из деревни в деревню. После великой битвы при Веге всебыло спокойно. Искателей свободно принимали повсюду, куда они посылали эмиссаров могущественного касика Марьены, однако никто не мог им помочь в поисках мальчика.

«Наверное, Алия солгала, Магдалена, видимо, были права, когда высказала свои опасения, что Алия убила собственного ребенка. Этот предсмертный рассказ просто был способом оставить мне надежду на невозможное на нею оставшуюся жизнь».

Аарон приехал в деревню Гуаканагари еще более подавленный и измученный, чем тогда, когда узнал об ужасной участи своих родных.

Магдалена смотрела, как он слезает с гнедого на огороженном участке, где держали лошадей. Он стал расседлывать Рубио и чистить его. Она поняла, что поиски его были тщетны. Вздохнув, она потрогала письмо, которое держала на груди. Может, это и другие ее новости воодушевят eго? Она позвала Аарона как раз в тот миг, когда он с любовью похлопал Рубио и отпустил огромною гнедого в загон.

Аарон обернулся и раскрыл руки для объятия. Он прижал ее к себе и зарылся лицом в се ароматных волосах.

– Магдалена, я так по тебе соскучился, сердце мое, – прошептал он. Потом почувствовал, как между ними зашуршала бумага, которую она держала у груди. Он отодвинул жену на расстояние вытянутой руки и спросил: – Что тут у тебя?

– Нечто, что развеселит тебя, – улыбнулась она. – По крайней мере, надеюсь, ибо я знаю, что поиски продвигаются плохо. Это письмо от твоего дяди Исаака из Франции.

– Ты читала его? – пылко спросил он, забирая письмо.

– Конечно нет. Оно же адресовано тебе, – строго ответила она.

Он улыбнулся ей в ответ и сломал печать. Быстро просмотрев содержание, он улыбнулся еще шире: К нему благополучно добрался до Барселоны сын Матео Алехандро. Исаак и Руфь вырастят мальчика и маленькую Оливию Анны с любовью и заботой, что они испытывают к собственным внукам.

– Я так счастлива за них. В этих детях, живет частичка Бенджамина и Серафины, – сказала она, собираясь с духом, чтобы объявить ему следующую новость.

Он вновь привлек ее к себе, и они не спеша пошли в сторону деревни.

– Дядя Исаак также говорит, что он хочет, чтобы мы вернулись и стали жить с ними. Богатства там достаточно, а я мог бы помочь ему в важном предприятий, которое он затевает.

– Мы? Я знаю, что ты сообщил ему о нашей свадьбе, но он не мог получить еще твоего письма. И кроме того, – смущенно добавила она, – я не принадлежу к их вере. Почему-то я подозреваю, что Исаак не столь терпим, как его брат.

– Исаак и Руфь полюбят тебя, обещаю. Жизнь там будет намного удобнее, чем здесь. Магдалена. Мы с гобой не можем вернуться в Кастилию, но во Франции будем вые опасности и сможем жить, пользуясь всеми преимуществами богатства, которые ты бросила, чтобы последовать за мной.

Она прикоснулась пальцами к его губам, чтобы заставить замолчать. Они остановились посередине поляны: мужчина, бронзовый от солнца, одетый, как таинский войн, и женщина, с густыми струящимися по плечам волосами, одетая в мягкие со складками золотистые одежды.

– Я выросла, почти не зная прелестей достатка, только с упрямой кастильской гордостью, а для этого мне не нужно богатства! Когда я жила при дворе, среди всей это роскоши, которую можно было купить на украденные отцом деньги, я была безысходно несчастна. Аарон, я…

Громкий приветственный крик и тяжелый топот копыт прервали ее слова. К обнимающейся паре галопом подскакал Франсиско Ролдан и спрыгнул со своего тяжеловесного коня. Он изобразил нечто, что могло сойти за придворный поклон Магдалене, потом с чувством хлопнул Аарона по спине:

– Кости Господни, как я устал! Я рад, что вы вернулись невредимыми. Мои таинские друзья сказали, что вы направляетесь в деревню Гуаканагари.

– Да, и опять никаких новостей о Наваро, – печально ответил Аарон.

Ролдан горестно покачал своей большой и кудрявой головой:

– Я тоже должен сообщить, что мои поиски вдоль и поперек полуострова Ксарагуа ничего не дали. Я уверен, что мальчика здесь нет. Если Алия отправила его отсюда, то в какое-нибудь племя, которое очень далеко.

Магдалена видела, что Аарон огромными усилиями пытается сдержать свои чувства. Она тоже заметила, что Ролдан употребил слово «если».

– Мы очень благодарны вам за помощь в поисках Наваро, – сказала она, а затем добавила: – Я пойду приготовлю еду. Вы поужинаете с нами, и я прикажу слугам Гуаканагари приготовить вам бохио на ночлег.

– А если тебе понадобится еще какое-нибудь снаряжение, все будет предоставлено, если ты сам попросишь об этом женщин деревни, – добавил Аарон, и они оба отвели лошадь Ролдана, чтобы се вычистили и отправили пастись.

Магдалена пошла в деревню, а мужчины проводили ее взглядом.

– Я завидую, что у тебя такая жена, мой друг.

– А ты не собираешься ли переходить от своего разгульного образа жизни к честным семейным узам? – вкрадчиво спросил Аарон.

– Да, я хотел бы спокойствия, ты прав. Я устал от кровопролитий. Когда-то я думал, что смогу защищать индейцев, которые были мне союзниками, потому что быть правителем – белым касиком – отвечало моему честолюбию. Но даже сдерживая Колонов, я так и не смог установить мир. Каждый месяц сюда прибывают все больше и больше кораблей с золотоискателями. – Он тяжело вздохнул.

Аарон смотрел, как Ролдан чистил большие ноги коня мощными взмахами скребницы.

– Ты хочешь сказать, что согласишься, если я выступлю посредником между тобой и Колонами?

Франсиско помедлил и обернулся. Его полуприкрытые веками карие глаза сверкали. Он посмотрел в голубые спокойные глаза Аарона.

– Там, в Ксарагуа, ты мне это уже предлагал, и я сказал, что подумаю над этим… И я подумал. Да, я пойду на мировую с адмиралом и его помощником, если они захотят прислушаться к разумным доводам.

– Например? – спросил Аарон. Ролдан потер шею.

– Прежде всего, я бы очень оценил, если бы не было этих повешенных. До меня дошли слухи, что в последнее время в Изабелле виселицы почти все время заняты. И… – он замялся и закончил чистить лошадь. – У меня есть две каравеллы, нагруженные первосортным бразильским деревом, которое, как ты знаешь, я не могу продать ни в одном порту Кастилии, пока не отдам здесь долю губернатору, который только тогда позволит кораблям отплыть.

– Но надо заплатить еще и королевскую долю, – напомнил ему Аарон.

– Это будет сделано, если мне разрешат оставить у себя корабли для будущих предприятий. Команды мне преданны.

– Они устроят мятеж, как только их отправят в Кадис, чтобы привезти продовольствие для колонистов в Изабелле, – предупредил Аарон.

Ты знаешь, как непопулярны генуэзцы и какой хаос царил в Изабелле, когда они только приехали. Но я тем временем сберег корабли и собрал высокодоходный груз. Это наверняка даст мне право стать кораблевладельцем.

– Ты затеваешь трудную сделку, – неохотно ответил Аарон.

Тем более генуэзцы станут восхищаться моей ловкостью! – засмеялся Ролдан.

Двое мужчин вместе вернулись в деревню подкрепиться и отдохнуть, но гонец из Изабеллы прибыл как раз перед тем, как Гуакапагари пригласил Ролдана и Аарона в свою комнату для приемов. После того как были закончены вступительные речи, Аарон прочитал послание от Кристобаля.

На его чело упала тень.

– Хойеда бежал в глубь острова, – сказал он, – и там он, без сомнения, натворит еще больше бед.

– Эта весть расстроила тебя, мой друг. Но один человек, даже такой, как он, не сможет причинить много вреда, прежде чем его захватит в плен дон Кристобаль, – изрек Гуаканагари.

– Будем надеяться, но нам придется действовать быстро, чтобы он не успел нарушить мир, который нам достался с таким трудом. – Взгляд Аарона переметнулся с Гуакапагари на Ролдана, а потом уголки его губ изогнулись в улыбке. – Возможно, это шанс для тебя искупить свою вину. Ты хорошо знаешь Алонсо.

Это маленький напыщенный ублюдок, но он чертовски полезен, когда дерется на твоей стороне, – ответил Франсиско.

– Я ни за что на свете не подставил бы спину под его меч, но если он доверяет тебе… – Аарон умолк.

– Я понял, что ты хочешь сказать. Да, думаю, я смогу убедить Алонсо, который служит Колонам в дозорной службе, надзирает над виселицами. Если меня смогут простить, то, может быть, и его тоже простят.

– Только если он сможет преодолеть свою страсть к избиению таинцев. Я думаю, было бы лучше, если б он отплыл в Кадис, как только по-настоящему заслужит милость губернатора. Я отправлю Магдалену, чтобы она уговорила Кристобаля и Бартоломе. Она имеет на них больше влияния, чем кто-либо другой. Если мы заставим Алонсо повиноваться, то дела пойдут лучше для вас обоих. Я думаю. Алонсо будет в восторге от перспективы вернуться домой. Он может добыть совсем мало золота у таинцев, а коль скоро Каонабо, Бехечио и даже неустрашимый Ролдан – все они решили признать корону и ее представителей, он сочтет Эспаньолу неинтересным и бесполезным местом.

– В самом деле! – ответил Ролдан по-таински. Даже Гуаканагари присоединился к их радостным улыбкам.

Но если мужчины были довольны своим планом, то Магдалена нет.

Когда они вернулись в их бохио, Аарон сел и достал свои письменные принадлежности из седельного вьюка. Но прежде чем он принялся писать письмо Кристобалю, на него набросилась Магдалена:

– Ты и Франсиско отправитесь преследовать этого злобного маленького проходимца, а я должна ходатайствовать за него перед губернатором! Пусть Франсиско рискует жизнью из-за Ходады. Почему должен ты?

Он удивленно взглянул на нее:

– Тебе повезло, что Ролдан защищал тебя от Гусмана и Гуэрры. Ты не хочешь, чтобы его простили?

Магдалена присела сбоку от него и посмотрела на него с откровенной мольбой:

– Конечно, я хочу! Я очень благодарна ему за помощь, но не понимаю, почему мы должны включать Алонсо Хойеду в дело или почему ты должен гнаться за ним? Он опасен, Аарон. – «И есть еще много того, что я бы хотела разделить с тобой, если только все будет в порядке».

– Я комендант глубинной части острова, по крайней мере, сейчас. Мой долг ловить сбежавшего узника.

Магдалена вздохнула.

– Я полагаю, что ты должен сделать это, но что потом? Я хотела бы, чтобы ты оставил должность коменданта. – Она затаила дыхание.

– Я многим обязан Кристобалю. Дай мне обдумать это. А ты поедешь в 2Изабеллу, чтобы просить за Ролдана?

Ответом ему была ее улыбка. Она окружила его лицо руками, как рамой, и поцеловала:

Завтра ты поскачешь за Хойедой. А сегодня я буду скакать на тебе…

ГЛАВА 25

Кристобаль Колон очень устал. Он сидел за тяжелым деревянным столом в своем кабинете и не отрываясь смотрел на карты и навигационные приборы, перелистывая шишковатыми пальцами страницы вахтенного журнала, сохранившегося с его первого путешествия.

Такая красота, такие необыкновенные земли занесли мы на карту, но где же Катэй? Где Сипанга? Где этот огромный материк Азия?

Ему до боли хотелось ощутить качающийся ритм корабельной палубы под ногами. Как он ненавидел ровное спокойствие холодных каменных полов, на которых ему приходилось проводить сейчас время! Письма и инструкции, которые с надоедливой регулярностью приходили от их величеств, указывали на их крайнее неудовольствие его исследованиями. Особенно суверенов не устраивала колониальная политика управления Эспаньолой.

Порабощенные восставшие таинцы, которых в виде дани посылали монархам, в большинстве случаев умирали во время долгого пути. Из них получались плохие слуги, ибо они были ослаблены в более холодном климате Европы. Везде, в Кастилии и на Эспаньолё, они погибали от самых незначительных европейских болезней. Королева могла направить ничтожно малую часть духовенства, которое могло бы обратить их в истинную веру.

Он вздохнул, вспомнив резню, когда вооруженные пушками и арбалетами воины стреляли в людские стены таинцев, у которых были лишь деревянные копья.

– Мы несем им одну только смерть и не спасаем их души.

Вот если бы он смог найти материк с его огромным богатством, большими городами и цвету шей цивилизацией! Тогда были бы забыты все его неудачи на Эспаньолё, но коль скоро презренная кастильская знать вливалась в Изабеллу и покидала ее, сражалась между собой и оскорбляли индейцев, он был прикован к своей гражданской должности.

Он снова просмотрел на королевское послание. Скоро его враги при дворе будут торжествовать, ибо королевский камергер Хуан Агуадо уже следует сюда, чтобы рассмотреть все заявления о злоупотреблении служебным положением, выдвинутые Буилом, Маргаритом и еще несколькими кастильцами против семьи Колонов, а в большинстве – против него как губернатора. Он уже отправил своего младшего брата назад, чтобы тот рассказал при дворе о его делах, но, похоже, Диего не оказал значительного воздействия на королевских политиков.

Тихий стук в дверь отвлек Кристобаля от а и грустных мыслей.

– Войдите, – сказал он, ожидая увидеть слугу или какого-нибудь просителя, у которого нелады с законом.

Вошла Магдалена, и лицо адмирала смягчилось от нежной улыбки.

– Я помешала вам, дон Кристобаль? – спросила она, глядя на журнал, письма и другие документы, разбросанные по кабинету.

– Разумеется, нет! Я сердечно рад, что вы в целости и сохранности вернулись в Изабеллу. Что слышно о мальчике? – спросил он, хорошо зная, как долго и упорно Аарон разыскивал Наваро.

Я боюсь, что Алия солгала, и Наваро мертв. Так что она сдерживает свое обещание даже из могилы. Она сказала моему мужу, что тот никогда не найдет своего сына, даже если будет искать его всю жизнь.

– Да, конечно, зная Аарона, можно сказать, что он никогда не отступит, – нежно произнес Колон. Он все еще в глубине острова, ездит из деревни в деревню?

– Нет, он получил послание от Бартоломе о побеге Хойеды и пустился в погоню. – Магдалена прикидывала, как перейти к теме Франсиско, рассказать о его желании получить прощение. Пока он искал на острове, Ролдан ради нас объездил каждую деревню в Ксарагуа. Мальчика гам нет.

Водянистые голубые глаза Кристобаля заглянули в ее открытое лицо. Он проводил ее до стола, усадил в кресло и налил себе и ей по бокалу вина. Вам нравится этот мятежный мошенник. – Он как бы принуждал ее говорить.

Магдалена с легкой улыбкой отпила вина:

– Аарон говорил, что вы гениально умеете читать мысли людей. Да, я обязана ему жизнью. Когда Гусман привез меня в Ксарагуа, я с ужасом представляла, что могло случиться со мной, если бы не дон Франсиско. Теперь Ролдан уехал с Аароном. Они вместе поймают Хойеду. Держу пари, что так и будет.

Колон вздохнул:

– Если бы только это положило конец разногласиям!

– Как только кастильские злоумышленники будут усмирены и восстановится гражданский порядок, вы вернетесь к королевскому двору, чтобы просить больше средств для поиска материка. Так мне сказал Бартоломе.

– По правде говоря, я еду ко двору, чтобы просить о моем деле. Буил, Маргарит, многие добрые кастильцы, арагонцы и даже каталонцы отправились туда раньше меня, чтобы оклеветать мое правление. Боюсь, я пригоден только на борту корабля. Жизнь на твердой земле не очень-то подходит мне.

– Полная противоположность моему мужу! улыбнулась Магдалена.

– Он, конечно, в этом не признавался. Он всегда мучился, чтобы скрыть от всех морскую болезнь, – сказал Кристобаль с явным недоумением на лице.

– Он не мог скрыть это от Франсиско, который в Ксарагуа открыл мне эту тайну, – смеясь, ответила Магдалена. – Моему мужу не очень-то понравилось, когда мы развеселились из-за его недуга.

– Могу себе представить! – подтвердил адмирал с юмором, который частично вернулся к нему при воспоминании о морской болезни его молодого маршала, – Аарон, скорее, греб бы на каноэ между островами Индии, чем проплыл бы несколько недель на корабле. И все же он пересекал Атлантику во время ужасного шторма и снова вернулся со мной на Эспаньолу.

– Вы вернетесь ко двору? Я знаю ваше мужество, Кристобаль. Вы будете просить о вашем предприятии у их величеств и получите новую поддержку. – Магдалена молила Бога, чтобы так и получилось, и внимательно вглядывалась в усталого человека, сидевшего перед ней. Мечтательное сияние освещало его глаза.

– Я обязательно, вернусь в Кастилло. Там мои сыновья и мать Фердинанда – женщина, к которой я очень привязан. Да, я попытаюсь еще раз. Так много еще надо сделать, исследовать места, которые европейцы не видели сотни лет, а в некоторых местностях не ступала нога христианина. Я буду человеком, который увидит великого хана. – Он ссутулил плечи и взялся за компас, который в этом беспорядке подвернулся ему под руку. – Но пока на Эспаньоле гражданские разногласия, я на этой земле – пленник.

– Если Аарон и Франсиско привезут вам Хойеду и если оба мятежника станут поддерживать вас, разве это не обеспечит спокойствие, которое вам так необходимо, чтобы отправиться в плавание? – спросила Магдалена.

– Вы настойчивы, моя госпожа. Да, это возможно, это позволит мне вернуться, но сначала…

Грохот пушечного взрыва, за которым последовала дробь барабанов, прервали его речь. Колон и Магдалена встали и пошли к двери.

По длинному каменному коридору бежал гонец из бухты. Топот его башмаков по голому полу эхом разносился повсюду.

– Дон Хуан Агуадо просит вас прийти на берег! Прибыл королевский эмиссар прямо от короля и королевы и привел корабли, полные еды и вина! Мы спасены! – воскликнул маленький полный каталонец, по виду которого нельзя было сказать, что он хотя бы день страдал от недоедания на Эспаньоле.

– В самом деле, королевский эмиссар. Он камергер двора без особого ранга, который плавал вместе мной во второе путешествие и прошлой осенью поспешно вернулся домой. Я просил, чтобы на Эспаньолу прибыл человек, который сможет верно судить, кто станет изучать проблему, а потом отправит назад донесение о восстании и праздности находящихся здесь дворян, – бормотал Колон, пока вместе с Магдаленой они направлялись в зал.

Он повернулся к посыльному и проинструктировал его:

– Попросите дона Хуана прибыть в губернаторский дворец. Здесь намного прохладнее, и я не хочу, чтобы он перенапрягался, ожидая меня на берегу в таком жарком климате.

Магдалена увидела, как дон Кристобаль с трудом повернулся и поклонился ей.

– Боюсь, что мне надо подготовиться, чтобы принять очередного павлина королевы Изабеллы. Я благосклонно приму, если ваш муж и его друг Ролдан вернутся в Изабеллу с усмиренным Алонсо Хойедой, сброшенным, чтобы подсластить сделку.

Я искренне верю, что они быстро вернутся, ваше превосходительство, – ответила Магдалена, моля Бога, чтобы все получилось так, как она говорит. Губернатору необходимо чудо – и как можно скорее.

Разговор между Агуадо и Колонами прошел и в самом деле плохо. Камергер быстренько пристроил своих писцов заносить свидетельские показания всех недовольных в Изабелле. И они обвиняли Колонов во всем – от неурожаев до восстаний таинцев и даже за ничтожное количество золота, найденное в реках Эспаньолы.

Чудо появилось в начале следующей недели, и не раньше.

В сверкающих водах залива покачивались две каравеллы, посылая в качестве сигнала пушечные выстрелы. Еще не были спущены на воду шлюпки, как беспорядочный перестук конских копыт перед губернаторским дворцом возвестил о прибытии заросших бородой, покрытых пылью всадников. Спрыгнув с седел, Аарон бросил поводья Рубио обескураженному слуге-таинцу. Он взбежал по широким ровным ступеням со скоростью, от которой горела земля, и попал в медвежьи объятия радостного Бартоломе Колона.

– Глядя на твое лицо, можно подумать, что ты знаешь, чьи корабли входят в гавань с такой шумной показухой.

Аарон невинно округлил глаза:

– Ну почему, душа моя, дон Бартоломе, вы не знаете, что это корабли губернатора? Они немного запоздали из Ксарагуа, но зато сейчас заполнены ценным грузом – бразильским деревом – и привезли двух верных сынов короны, которые жаждут вернуться в отеческие объятия губернатора.

– Вы с Ролданом взяли Хойеду и убедили этого мелкого надменного воришку присягнуть на верность Кристобалю? – Глаза помощника сверкали искренним восторгом. – Кости Господни, на этот раз дела моего брата повернулись в лучшую сторону!

– Когда мы были далеко отсюда, в деревне Гуаканагари, до меня дошли слухи о королевском посланнике. Будем надеяться, что эта дань от Ролдана поможет нам завоевать расположение короля, – угрюмо ответил Аарон. Потом, посмотрев на свою пропыленную одежду, добавил: – Если этот эмиссар двора прибыл для церемонии, то мне надо выкупаться и переодеться по этому случаю.

– Магдалена в вашем бохио. После обеда она ушла немного подремать. Я думаю, она обрадуется твоему возвращению, – поморщившись, сказал Бартоломе.

– Что? Она не ухаживает за больными в госпитале Чанки? – удивленно спросил Аарон, потом его бросило в краску от волнения. – Не заболела ли она?

– По-моему. У госпожи цветущее здоровье. Иди и сам убедись. Я подготовлюсь, чтобы встретить наших гостей, и провожу их во дворец гyбернатора. Ты снова заслужил нашу признательность, мой друг, – сказал помощник. И тут он не удержался, чтобы не добавить: Довольно странно, что ты прискакал по суше, koi да мел присоединиться к Ролдану и Хойеде и торжественно приплыть на каравелле.

– Ради двадцати четырех яиц двенадцати апостолов, она что, всем рассказала? – Потом он неожиданно откинул голову и расхохотался: К черту все! Мне скоро предстоит провести хорошее время на море, так что мне всеравно.

Аарон прошел через площадь к дому. Странно, но маленький, аккуратный бохио посреди всей лей грязи и болезней в Изабелле вряд ли был домом, о котором он мечтал, но все же он понял, что его дом был везде, где он жил с Магдаленой. Вместе они могли сделать приемлемым любое место, даже эту колонию.

Он вошел в комнату и позвал ее по имени, подождал, пока глаза привыкнут к полумраку. Был жаркий день, и солнце на улице ослепляло. Бохио был пуст. Пробормотав ругательство, он повернулся к двери и едва не столкнулся с Аналу.

Словно прочитав тревожные мысли Аарона, таинец улыбнулся и сказал:

– Госпожа на речке с другими женщинами, стирает белье.

– У нее есть две девушки, которым неплохо платят за стирку, – проворчал он, глядя на костер возле бохио. В пустом горшке, висевшем над незажженной кучкой дров, ничего не варилось.

– Добро пожаловать домой! – мрачно пробормотал он. Потом глаза его загорелись дьявольским огнем, и он потер свой заросший щетиной подбородок. – Аналу, пошли во дворец за Рубио.

Несколько минут спустя смех и болтовня на таинском и кастильском диалектах были нарушены топотом копыт, вспенивавших воду. Индейские женщины вместе с небольшой кучкой жен торговцев, а также более многочисленной группой женщин с набережной Севильи прекратили работать, восхищаясь высоким златокудрым мужчиной на громадном коне.

– Как он величествен! – с благоговением прошептала одна молодая шлюха своей компаньонке, с плеском выронив льняную рубашку в воду.

– Это комендант губернатора, он не для таких, как мы, – с горечью сказала женщина постарше, думая о всех потерянных се предприятием мараведи, когда из Кастилии приехала рыжеволосая жена Аарона.

Все глаза, таинские и кастильские, с Аарона устремились на Магдалену, которая стояла по пояс в чистой быстрой воде рядом с горкой выстиранной одежды, лежавшей на выжженной солнцем скале. Она сражалась с длинным куском материи, когда к ней, пробираясь по воде, подошел Рубио.

– Я уже предупреждал тебя, чтобы ты не общалась с этими женщинами! У тебя достаточно слуг, которые могут выполнять такую работу. Все, о чем я прошу тебя, – это готовить горячую еду для своего мужа. Или это слишком трудно?! – воскликнул он, протянув руки, чтобы перекинуть ее через седло.

Магдалена подняла мокрую тяжелую хлопковую сорочку и, свернув ее в жгут, с громким хлюпаньем ткнула ею в грудь Аарона.

– Тебе самому не мешало бы вымыться лучше, чем этому белью! А также научиться хорошим манерам! – закричала она.

Аарон увернулся, а Рубио отступил назад, забрызгав ее. Она выругалась, а он снова повернул гнедою к ней, протянул руку, и Магдалене на сей раз не удалось избежать его хватки.

Из-за быстрого течения реки она потеряла равновесие и почти упала в его объятия. Аарон поднял ее и перекинул через седло, а потом уехал, сопровождаемый кошачьим визгом И улюлюканьем кастильских женщин. Таинки стояли, округлив от удивления глаза, а некоторые прятали смех, прикрывая рот руками. Они все смотрели, как Магдалена ерзала на своем сомнительном сиденье, а Аарон шлепал ее но заду, пока она не отпустила крепкое ругательство. К этому времени влюбленные исчезли из виду за поворотом реки, где джунгли переходили в небольшой участок холмистой земли.

Аарон пустил Рубио медленнее и посадил свою вымокшую жену в седло.

– Ты намочила меня и лошадь!

– Это хорошо! Вам обоим надо вымыться, – едва переводя дух, ответила она, пытаясь вырваться из его рук и с неприязнью рассматривая его золотистую бороду. – Тебя не было две недели. Видно, Хойеда задал вам хорошую трепку!

Аарон высокомерно усмехнулся:

– Этот маленький хлыщ постарался, но Ролдан сейчас перед губернатором взял его в хороший оборот.

– Они приплыли сюда все чистые и готовые к аудиенции, а ты, конечно, не мог сопровождать их на борту? – Она не могла удержаться от поддразнивания, зная, каким он был чувствительным к своему недугу. Мужское тщеславие такая капризная штука!

Может, я плохо переношу океан, но зато могу позаботиться о себе и о тебе прямо здесь, на суше, – ответил он, остановив Рубио перед раскидистыми ветвями тутовника.

Прохладная тень и мягкий бриз с отдаленного океана побудили их войти под навес из ветвей. Он соскользнул с лошади, заключил ее в свои объятия и крепко держал.

Мне не нравится, когда я прихожу домой, а тебя нет.

– А мне не нравится целые недели напролет поддерживать костер и ждать, пока ты появишься из джунглей, – сердито ответила Магдалена, мучаясь от желания обвить руками его великолепную шею.

– Я говорил, чтобы ты не общалась с этими шлюхами. Только низшие классы занимаются такой тяжелой работой. Я понимаю, я больше не богатый человек, но ты – дама и моя жена, Я обеспечил тебя слугами…

– Сегодня была страшная жара, и мне надо было охладиться. Наому заболела и не могла стирать белье. Я просто хотела развлечься. И поскольку, как ты говоришь, я дама, единственная такого ранга на всей Эспаньоле, тогда с кем же мне разговаривать, если все мужчины занимаются только войной и политикой? – К этому времени руки ее пробрались вверх и спутали его взлохмаченные золотистые волосы.

Он скользнул руками по ее изящной талии, потом взял обеими ладонями мягкие округлости ее грудей, влажные от воды.

– Клянусь посохом святого Петра, ты в этой мокрой льняной сорочке совершенно голая! – прошептал он, обводя пальцами ее ягодицы и крепко прижимая ее к себе. Он наклонил голову, и она погрузила пальцы в его волосы, раскрыв губы для поцелуя. – От меня пахнет лошадьми, потом, джунглями, – пробормотал он ей в губы.

– И ты знаешь, что мне все равно, – пробормотала она в ответ, и они упали на ковер из мягкой травы.

Ее руки стали страстно расстегивать его пояс, потом она отбросила пояс вместе с пристегнутым к нему кинжалом к дереву. Снаряжение упало, звякнув об ствол. Потом она сдернула ею рубашку и пробежала по влажной от пота груди, поддразнивающе обводя вокруг его соски, пока он не пробормотал любовные клятвы.

Аарон принялся стягивать с нее влажную льняную сорочку. Она помогла ему, изящно показывая округлые икры и шелковистые бедра. Руками и ртом он ласкал каждый дюйм ее тела, который освобождал от ткани.

Магдалена наслаждалась ею жадными прикосновениями, но еще больше тем хозяйским способом, каким он занимался с нею любовью, высказывая словами и показывая жестами, что она его и только его женщина, единственная, которую он любил и желал.

Она стала стягивать с него рейтузы, освобождая твердую плоть из тесных уз. Она любовно теребила его фаллос, то искусно лаская, то сильно сжимая его до тех пор, пока он едва не задохнулся oт мучительной боли и наслаждения.

– Ради распятия, подожди же! Мои башмаки! – завопил он, откатываясь от лес на достаточное расстояние, чтобы сбросить мягкие лайковые башмаки для верховой езды и несколькими быстрыми движениями стянуть рейтузы.

За это время Магдалена окончательно освободилась от бремени мокрой сорочки. Волосы ее, свисавшие спутанной массой по плечам, казались почти черными. По ним струились маленькие ручейки, падавшие на се руки, груди, бедра. Аарон принялся ловить их языком, при этом шепча:

– У меня такая страшная жажда, которую я должен утолить!

Потоки тепла пронеслись по ее телу в ответ на его шелковистый язык и волшебные губы, целовавшие сначала ее руки, потом груди. Он брал каждую по очереди и целовал ее. Потом двинулся ниже, к небольшому углублению пупка, подхватывая языком капли, которые собрались там, как в лунке. Она выгнулась ему навстречу и притянула к себе его голову, награждая сильным, скрепляющим, словно печать, поцелуем.

Их языки скользили один по другому, пробовали на вкус, наслаждались. Они скатились на траву, руки и ноги их переплелись, и Аарон некоторое время отдыхал, словно в колыбели, меж ее раскрытых ног. Она протянула руку и взяла его плоть, сначала грубо лаская, а потом нежно поглаживая.

– Ты говорил, что хочешь пить. А теперь меня мучает голод, – прошептала она.

Аарон нежно толкнул ее на спину и дал ей ввести свой жезл во влажный жар ее тела. На один миг оп застыл, не осмеливаясь дышать, чтобы не потерять контроль. А потом выдохнул:

– У меня тоже голод. Берегись, иначе слишком быстро наешься и не почувствуешь наивысшего вкуса.

С этими словами он начал медленно двигаться, поддерживая ее бедра и проникая все глубже. Магдалена подчинялась его ритму, приподнималась, чтобы встретить каждый толчок. Руки ее сновали то по его спине, то вцеплялись в волосы и пригибали голову для поцелуя, то погружались ногтями ему в ягодицы, побуждая его двигаться быстрее, глубже, сильнее. Ее язычок, подобно змеиному, высовывался и слизывал соленый пот с его груда. Она подняла голову и потерлась нежным шелковистым личиком о щетинистую бородку Аарона, наслаждаясь всем его крепким мужественным телом.

Трепетный шум джунглей, отдаленный рев океана – все куда-то пропало, когда она ощутила сокрушительный пик страсти. Бессознательно выкрикнув его имя. Магдалена почувствовала, как его плоть разбухла и напряглась: он выбрасывал глубоко в ее лоно семя, добавляя еще больше наслаждения к этому золотому мигу, более золотому, чем когда-либо мог быть извлеченный из почвы Эспаньолы металл.

– Вот золото, вот сокровище, это наш мир… – прерывисто выдохнула она, прижимаясь к его груди, в то время как он упал на нее, весь опустошенный и умиротворенный.

Аарон убаюкивал ее головку и целовал ей веки, щеки, нос, губы мягкими, нежными поцелуями удовлетворенного человека.

Несколько мгновений они вместе лежали на траве, но земля снова вернула их к жизни. Он скатился с нее и притянул поближе к себе, глядя в эти чистые зеленые глаза.

– Ты сказала, что это наш мир. Ты согласна провести остаток жизни на Эспаньоле? – Он сурово изучал ее.

Магдалена нежно улыбнулась, озорные огоньки плясали в ее изумрудных глазах.

– Это было бы намного лучше, чем холодная Франция.

– Насколько я помню, не так давно ты жаловалась на жару, – с ленивой улыбкой произнес он.

Она дерзко пожала плечами:

– Потом мне стало еще жарче. Но сейчас я остыла… на некоторое время. – Лицо ее посерьезнело. Аарон, я буду жить где угодно, где будешь ты. Только скажи, что ты хочешь делать, куда хочешь поехать, и я последую за тобой.

Он погладил ее по щеке мозолистым пальцем:

– Я люблю тебя, Магдалена. Я бы хотел, чтобы мы начали новую жизнь на этой земле – подальше от Изабеллы с ее враждой и эпидемиями. Когда мы с Ролданом ездили в глубь острова за Хойедой, я набрел на великолепную, необыкновенно красивую страну, какую ты только можешь себе представить. Это рай – открытая равнина, расположенная в широкой плодородной долине, с сочной травой и богатой почвой. Мы можем выращивать лошадей и скот, чтобы продавать колонистам, даже выращивать зерновые для нас. Я поговорил с Гуаканагари о моей мечте. Многие из его людей с удовольствием пойдут с нами, зная, что мы будем честно работать с ними и защищать от мародеров вроде Хойеды.

– Но что будет с таинцами, Аарон? Сколько времени мы сможем защищать их? – печально спросила Магдалена, заранее страшась ответа.

Я не знаю. Они умирают от болезней, которые привозят наши колонисты. И каждая новая волна, похоже, истребляет их гораздо вернее, нежели меч или даже рабство. Мы можем предложить защищать тех, кто пойдет с нами. Луис Торрес и еще несколько человек из Изабеллы, женатые на индеанках, думаю, присоединятся к нам. – Оп помолчал, глядя на нее.

– Я думаю, это великолепный план, – улыбнулась Магдалена. – Мы не сможем спасти всех таинцев, но можем сохранить их племя, кровь, обычая – что-нибудь для их детей и внуков. – Глаза ее затуманились. – Ты так похож на своего отца. Аарон.

Он озадаченно посмотрел на нее. Грустный и печальный.

– Я никогда не думал, что я его стою. Он был целителем, а я всегда был только убийцей.

– А кто сейчас предлагает прибежище беззащитным индейцам и хочет защитить их от алчности цивилизации? Я вижу много такого, из-за чего Бенджамин станет гордиться тобой.

– Ты всегда говоришь о нем в настоящем времени, словно он знает, что случилось после его смерти, – тихо сказал Аарон.

А ты ведь до сих пор пишешь для него дневник, не так ли? Ну, давай-ка вернемся в Изабеллу и начнем собирать землепашцев и скотоводов, – сказала Магдалена, поднимая его с их травяного ложа.

Они оделись и поскакали на Рубио в поселок, чтобы обдумать свою мечту.

Поздно вечером Аарон сел на резной стул в углу их бохио и принялся писать при неровном свете единственной свечи. Сумеречная дымка собралась за окном, а он все водил и царапал пером по гладкой тяжелой бумаге.

Мой дражайший отец!

Сердце мое переполнено радостью и печалью, и все это смешалось в горько-сладкую смесь, но меня не могла миновать чаша сия. Мой добрый друг, Гуаканагари собирается перенести свою большую деревню в глубь острова, подальше от болезней белых людей. Мы будем защищать их с несколькими преданными и верными людьми, которые есть среди солдат.

Если бы ты только мог видеть это место, которое станет нашим домом, – какое оно огромное, плодородное, это рай душистых цветов и искрящейся воды.

Я очень скучаю по моему сыну-первенцу. И хотя я боюсь, что слова его умирающей матери были обманом, я никогда не перестану разыскивать его, пусть и понимаю теперь, что не похоже, чтобы Наваро был жив. Я сожалею о смерти Алии и об уничтожении ее народа и обычаев, которые им принесла нынешняя жить. И все же я не в силах повернуть историю вспять, так же, как не мог остановить войны между христианами и маврами в Андалузии.

Может быть, со временем я смирюсь с потерей Наваро… или, если Господь подарит мне наивысшую милость, я найду своего сына…

Аарон перестал писать, услышав, что в комнату вошла Магдалена.

– Хлеб в очаге теплый, и вкусный кусок только что убитой игуаны уже поджарился. Ты будешь есть, муженек?

Он отложил перо, встал и протянул ей навстречу руки. Она взяла их в свои ладони. Потершись щекой о его свежевыбритый подбородок, она сказала:

– Кажется, мне по нраву борода.

– Жадная девчонка! Страсть ослепила тебя. Я был грязный. Ни одна порядочная придворная дама не приняла бы такого замарашку в свои объятия.

– Ты напрашиваешься на комплимент? Ну ладно. Любая придворная дама приняла бы тебя, чистою или нет, с бородой или без, и ты прекрасно знаешь это. Аарон Торрес.

Они разделили скромную трапезу и обсудили планы на будущее, а также то, что переменчивые политические ветры должны были принести семье Колонов.

Наконец Магдалена предоставила слугам вымыть посуду, а сама вместе с мужем пошла на окраину поселения. Они уселись на небольшом холмике, с которого открывался океан, сверкавший серебристо-черными отблесками при свете лупы, взошедшей над его глубинами.

– Мы должны быть готовы, что Танея, возможно, захочет переселиться вместе с нами, – сказала Магдалена, когда разговор у них зашел о том, кто из поселенцев и таинцев может присоединиться к ним.

– Она считается прекрасной повивальной бабкой. Я думаю, со временем это пригодится. Луис и его жена через несколько месяцев ждут второго ребенка. – Аарон кивнул, подтверждая свои слова.

Магдалена на миг задержала дыхание, а потом тихо сказала:

– Я знаю, ты всегда будешь горевать о Наваро, Аарон, и никто не займет его места в твоем сердце… Но жена Луиса не единственная, кому весной потребуется повивальная бабка…

Аарон замер в изумлении, потом повернулся к ней со смешанным выражением радости и раздражения на лице.

– Ты носишь ребенка, а сама пошла на реку выполнять тяжелую работу прачки? Я перекинул тебя через лошадь, а потом…

– А потом страстно, чудесно занимался со мной любовью. И я, и младенец – мы оба в порядке, Аарон. Твой отец был хорошим врачом, считавшим, что любовные утехи полезны для беременных женщин. – Она поколебалась, опустив очи, потом подняла их и заглянула в его блестящие при ярком свете луны глаза. – А ты на самом деле счастлив, что у нас будет первый ребенок?

Лунный свет стер прекрасные черты его лица, сделав его на миг непроницаемым.

– Магдалена, моя любимая жена, неужели я до сих пор даю тебе повод сомневаться, как сильно я люблю тебя? – Он взял ее за подбородок и обрушил нежный поток поцелуев на ее глаза, щеки, нос, губы. – Держу пари, ты уже некоторое время знала об этом. Ты боялась мне сказать?

– Я боялась еще больше ранить тебя. После того как мы не смогли найти Наваро, было бы жестоко подавать надежду, если бы она оказалась напрасной. Я подождала, пока не убедилась наверняка. А потом ты уехал вместе с Франсиско в глубь острова.

Он улыбнулся:

– Значит, поэтому ты была так сердита, когда я прискакал на лошади и вытащил тебя из воды!

– Это было больше похоже на выслеживание блудной жены, которая ведет себя как избалованная девчонка, а не благородная дама.

– Тогда, в топях Гвадалквивира, эта избалованная девчонка обещала мне, что она станет прекрасной для меня и заставит меня ее полюбить. Кажется, ты так мне говорил!?

Я выполнила свое обещание, муженек? – спросила Магдалена низким бархатистым голосом, прозвучавшим в чарующем ночном воздухе.

– Больше, чем можно себе представить, моя прекрасная дама, моя любимая… – промурлыкал он.

Влюбленные обнялись, а луна над головой ниспослала им свое благословение и на весь рай, что был вокруг них и в их сердцах.

ЭПИЛОГ

Март 1496 года

Сидя низко в воде, плыли две маленькие каравеллы, нагруженные людьми и продовольствием. Так много искателей приключений страстно мечтали вернуться в Кастилию, что они были готовы спать но очереди на палубах «Индии» и «Ниньи». Как только на борт подняли оставшийся груз и пассажиров, Кристобаль Колон бросил последний взгляд на Изабеллу. Когда он вернется на Эспаньолу, эта колония уже будет необитаема, брат Бартоломе строит планы переместить поселение к южному побережью острова, туда, где почва плодороднее, а бухты гораздо удобнее, особенно во время штормов.

Предвкушая вновь командовать кораблем, адмирал гордо вскинул подбородок. Шаг его стал твердым: перед ним снова была верная цель. И даже если эти две каравеллы старые и изношенные, они выдержат плавание через океан. Он посмотрел ни друзей и родных, собравшихся на берегу, чтобы проводить его.

Аарон и Магдалена Торрес приехали издалека, из глубинных земель острова, где сейчас жили. Был здесь и Гуаканагари со своей свитой.

– Мы договорились насчет залива, – сказал Бартоломе по-прежнему с каргой в руках. Братья стояли возле шлюпки, ожидавшей отплытия.

– Да. Я хорошо это знаю, мы назвали это место в честь того дня, когда я открыл его. Это будет Санто-Доминго. Как только я утрясу все дела с их величествами, я возвращусь с людьми и продовольствием.

– Только постарайтесь одолеть своих врагов при дворе, – сказал Аарон, хлопнув Колона по спине. – А мы будем сохранять мир здесь, на Эспаньоле.

– И продолжать увеличивать население, – сказал Кристобаль со старым блеском в бледно-голубых глазах: он посмотрел на маленький сверток в руках Магдалены.

– Как только маленький Бенджамин станет постарше и сможет переносить тяготы морского путешествия, мы навестим его дядю-дедушку во Франции. А потом вернемся домой, на Эспаньолу, сказала Магдалена адмиралу. – Наши корабли могут разминуться, пересекая океан, но когда-нибудь мы все соберемся здесь.

– А к тому времени, кто знает, сколько еще детей мы с женой можем прибавить к населению? – со смехом сказал Аарон, довольный очаровательным румянцем на щеках жены.

Кристобаль тоже заметил, как расцвела Магдалена благодаря материнству и новой жизни на Эспаньоле. Вот если бы можно было найти еще таких поселенцев в Кастилии и привезти их сюда!

– Я желаю вам обоим и маленькому Бенджамину успешного путешествия во Францию и обратно. – Он повернулся к брату и произнес: – Как на помощника, на тебя возлагается тяжкое бремя по переселению целой колонии. Я вверяю тебе что дело, ибо надеюсь на твои способности.

Бартоломе пожал брагу руку и сказал:

– Гуаканагари, Аарон и их люди помогут нам. К тому времени как ты вернешься, новая колония станет городом, которым ты будешь гордиться. Засвидетельствуй мое почтение Беатрис и детишкам.

– Я тоже желаю тебе быстрого и благополучного путешествия через воды чуда, где ждет тебя твоя семья, – сказал Гуаканагари, тщательно подбирая кастильские слова.

Колон обнял своего верного молодого союзника.

– Передайте лому юному мошеннику Диего, что я страстно хочу увидеть eго еще раз, когда он устанет от придворной жизни и приедет взглянуть на чудесные земли, открытые его отцом, – добавил Аарон.

– Мы все будем ждать вашего возвращения. Кристобаль. – сказала Магдалена, вручив маленького Бенджамина отцу и обнимая высокого старика.

Пронзительные голубые глаза адмирала морей и океанов засверкали от слез, и он, обняв каждою на прощание, вступил на шлюпку, которая должна доставить его на «Нинью». Когда придет время прилива, они пустятся в плавание в Севилью, но что уже будет новая глава истории.

Оглавление

ПРОЛОГ

ГЛАВА 1

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ГЛАВА 4

ГЛАВА 5

ГЛАВА 6

ГЛАВА 7

ГЛАВА 8

ГЛАВА 9

ГЛАВА 10

ГЛАВА 11

ГЛАВА 12

ГЛАВА 13

ГЛАВА 14

ГЛАВА 15

ГЛАВА 16

ГЛАВА 17

ГЛАВА 18

ГЛАВА 19

ГЛАВА 20

ГЛАВА 21

ГЛАВА 22

ГЛАВА 23

ГЛАВА 24

ГЛАВА 25

ЭПИЛОГ

Реклама на сайте