«Волшебный цветок»

АКОНИТ[1]

О аконит! Прекрасный, ядовитый,

В сияющем цветенье, как в дыму…

Что мне сулят созвездья аконита.

Когда гляжу в сомнении во тьму?

Отравленным дурманом отрешенья

Его цветов — отрадней ли дышать,

Чем в братнем доме — смрадом униженья,

В котором задыхается душа?

Шипы одели стебли аконита -

Опасность! Вызов! В силах ли принять?

Но я решусь. Сомненье позабыто,

И нет уж права обратиться вспять.

Цветок, что ты несешь — отраду, горе?

Манишь на Запад, в многотрудный путь -

Туда, где ты свободен на просторе,

Туда, где сердце сможет отдохнуть, -

В тот край, откуда ОН, еще безвестный.

Увиденный в фантазии, в бреду,

Зовет меня — в загадочную бездну,

В свой аконитный край… О, я иду!

Ривер-Фоллз, штат Висконсин 1883 год

— Ты никуда не поедешь! Я запрещаю!

Ферд Андерсон подошел к камину и положил ладонь на дубовую каминную полку. Прищурившись, он впился злобным взглядом в лицо сестры.

Несмотря на волнение, Кристин старалась говорить спокойно:

— Ферд, я уже не ребенок. Мне двадцать три года, и я…

— Старая дева, — в раздражении перебил ее Ферд. — Старая дева, которая последние десять лет пользовалась моим гостеприимством и ни разу в жизни не удалялась от родного дома дальше чем на тридцать миль.

Замечание брата больно задело Кристин, но она не подала виду.

— И ты рассчитываешь, что я позволю тебе самостоятельно отправиться за тридевять земель, в Монтану, в дикое, необжитое место под названием Биг-Тимбер? (Переводится как Большой Лес. — Здесь и далее примеч. пер.)

— Мистер Хэнсон писал, что Монтана скоро станет сорок первым штатом.

— Будь она хоть первым штатом, мне плевать! Да и что он понимает, этот полоумный Хэнсон? Вот тебе мое последнее слово: ты никуда не поедешь.

— В наше время женщины пользуются большей свободой. По-моему, ты забыл, что мы живем не в средние века, а в восьмидесятые годы девятнадцатого века. И я уже взрослая. Ты не имеешь права решать за меня.

— Неужели? Не имею права, говоришь? — переспросил Ферд. Он одним движением руки оттолкнулся от каминной полки. Его лицо побагровело, губы превратились в тонкую линию. — Скажи на милость, кто заботился о тебе все эти годы, кто дал тебе кров, кусок хлеба, одежду?