«Красавица и пират»

Жюли Галан Красавица и пират

Глава I

Бежит на юг, поворачивает на север,

Кружит, кружит на бегу с воем ветер,

И на круги свои возвращается ветер…

Экклезиаст, гл. 1, строф. 6.

Рим.

Вечный Рим.

Рим, куда ведут все дороги.

В том месте, где проулок дель Гротте выходит на площадь Цветущее поле, в скромной, но приличной гостинице остановились две молодые женщины. Красивая и знатная, судя по манерам, дама в синем платье и ее закутанная в белое арабское покрывало камеристка, Они были без свиты и дорожных сундуков. Ну и что? Веселый город Рим видел на своих улицах и не таких гостей…

Путешественницы разместились в отведенной комнате на последнем этаже и теперь каждое утро сидели у высоких полукруглых окон. Дама в синем вышивала, девица в платье цвета дубовой коры просто глазела по сторонам…

Жаккетта смотрела из окна скромной гостиницы на купола, колокольни и крыши. Город, конечно, поражал воображение, но, с другой стороны, казался чересчур настоящим. Реальная грязь на улицах, много разрушенных зданий. Разве таким должен быть город, называемый Вечным?

На самом-то деле Жаккетте просто не верилось, что она сейчас находится в том же самом месте, где живет наместник Бога на земле. В самом обычном, хоть и необычном городе. Неужели он тоже может смотреть сейчас из окна и видеть то же самое, что видит и она, Жаккетта? Странно и чудно…

Это был тот редкий случай, когда Жаккетта бездельничала, а Жанна работала в поте лица. Она спешно заканчивала вышивать лик Девы Марии, намереваясь поднести его папе римскому на аудиенции, которой еще надо было добиться.

В Риме они были уже третий день…

Путешествие от Родоса до Италии оказалось прямым и спокойным. Словно какая-то сила, одобряя принятое Жанной на крепостной стене Родоса решение, протянула невидимую путеводную нить до Рима, по которой они без приключений добрались до Вечного Города.

Жанна размышляла. Такое, казалось бы, нехитрое дело, начатое в Триполи, в доме черного евнуха, чтобы не так скучно тянулись дни осады, – вышить разноцветной шерстью кусочек полотна – постепенно вылилось в сложное, грандиозное дело, потребовавшее колоссальных затрат умственной энергии.

А все почему? Потому что только глупцы дарят папе римскому что-то просто так. Люди разумные подносят дар, который ненавязчиво, но постоянно напоминал бы о дарителе. Иначе зачем тратиться на подарок? У наместника Бога на земле и так все есть…

Примерно такие мысли возникали в голове Жанны, когда она заканчивала покрывало Святой Девы. Ради такого великого замысла пришлось потратиться на большие прямоугольные пяльцы. Умелец одной из лавочек поблизости туго и равномерно натянул на них ткань. Маленькие пяльцы из дома нубийца Жанна тут же отдала Жаккетте, всей душой веря, что после этого титанического труда больше в своей жизни ни одного стежка не сделает.

В новых пяльцах вид у дамского рукоделия стал весьма внушительным. Жанна даже удивилась, насколько хорошо все получилось. Монахини, наставницы монастыря святой Урсулы, воспитывавшие капризную наследницу графства де Монпеза, умели учить даже вопреки желаниям учениц.

Фигура Девы была готова. Оставалось решить, как увековечить себя. Жаль, что ни времени, ив свободного места на полотне не оставалось для трогательной картинки «Видение Пречистой Заступницы графине де Монпеза, несчастной узнице свирепого султана». Просто сердце кровью обливается, когда подумаешь, как бы мило все смотрелось! Увы, придется обозначить свое присутствие лишь гербом и девизом, труд тоже не маленький.

Жанна вздохнула и принялась вдевать новую нить. Сначала, в первый день, она попыталась было приставить к вышиванию и Жаккетту, но та в кои-то веки сумела сообразить, что бывают вещи, которых лучше не знать и не уметь. Разоблачить мерзавку Жанне не удалось, пришлось делать все самой.

Герб славного рода де Монпеза… Как там его описывали? «В поле небесного цвета серебряный единорог…» Как же все хорошо друг к другу подходит: небесно-голубой цвет – символ целомудрия, честности, верности и безупречности; серебро означает чистоту, надежду, невинность и правдивость, а также благородство и откровенность; единорог же вообще самый выразительный символ силы, чистоты и целомудрия. Не герб – картинка! И что самое приятное, все эти качества просто букетом собрались в ней, Жанне, даже странно, что так все сошлось!

Жанна растроганно вздохнула и принялась намечать контур герба. «Удобно, что женщинам не надо изображать тарч[1], можно ограничиться просто ромбом, да и шлем вышивать не придется. Хотя, с другой стороны, обидно – половина красоты герба теряется. Несправедливо это. Надо еще подумать, каким образом герб покойного мужа присоединить. Можно просто присоединить его к отцовскому гербу с правой стороны.

Можно поместить его в рассеченный щит на правую половину, а можно вышить герб герцога де Барруа поверх отцовского герба в центре, в маленьком ромбе. Но не хочется единорога портить. Вышью отдельным гербом справа».

Решив так, Жанна рядом с ромбом решительно наметила треугольник. Но бывают моменты, когда решительность ни к чему. Игла уколола палец. Жанна ойкнула и бросила шитье. Торжественного настроения как не бывало. Опять закипела злость на камеристку – ну где это видано, чтобы девица из деревни не умела вышивать?

– Жаккетта! – прижимая к пальцу платок, резко сказала Жанна. – Объясни мне, будь так добра, чем ты занималась дома до того, как попала в замок?

Жаккетта сразу поняла, что госпоже опять неймется приобщить ее к вышиванию, поэтому осторожно ответила:

– Родителям по хозяйству помогала.

–. И в чем заключалась твоя помощь? – мягко спросила Жанна.

– Дом убирала, с братьями нянчилась, в коровнике да в курятнике работала… – на всякий случай не стала врать Жаккетта.

Жанна поморщилась.

– Неужели ты ни разу иголки в руках не держала?

– Нет! – раскрыв пошире глаза, сказала Жаккетта. – У нас платья старшая сестра штопала. Мне и некогда было – в коровнике вечно дел невпроворот!

– Я очень удивляюсь выбору моей матушки! – в сердцах бросила Жанна. – И как это она тебя в коровнике разглядела? Нашла место, где горничную единственной дочери искать!

– Госпожа Изабелла меня не в коровнике разглядела! – обиделась Жаккетта. – Она меня на празднике святого Жака заметила, я ей на подол наступила. Случайно.

– Ну-у, теперь я ничему не удивляюсь. Матушка взяла тебя с тайной надеждой, что ты и у меня по шлейфу гулять станешь, как по площади! – фыркнула Жанна. – Ей почему-то не нравились фасоны и расцветки моих платьев. Завидовала, я так думаю!

Боль в пальце утихла, Жанна успокоилась и опять принялась за вышивку. Пронзала острая игла полотно. День клонился к вечеру. Жанна думала, что уже завтра надо идти в папскую канцелярию. А страшно. Страшно идти, но и бежать некуда…

Жаккетта продолжала смотреть на необъятный, по ее меркам, город. «Вот ты какой, Рим! – удивлялась она. – Ты здесь, и я здесь, вот странно! И куда только судьба не забросит!»

Жанна затянула последний узелок. Вышитое полотно было готово.

– Завтра с утра мы идем в канцелярию! – громко и резко сказала она, прогоняя своя страхи. – И сделай милость, отлепись, наконец, от окна!

Глава II

Доход в любую канцелярию, если нет знакомого лица, или записки от влиятельной персоны, или хорошей смазки колесиков любого дела в виде золотых кружочков, неизбежно превращается в тягучую, нудную процедуру.

Жанна никаких иллюзий на этот счет не питала и после первого посещения резиденции его святейшества даже не расстроилась. В конце концов, из всего можно извлечь пользу. Пусть медленно вращаются зубчатые колеса церковно – чиновничьей машины, если это происходит в Риме, то можно и* подождать. Вышивка, слава Богу, закончена, а Великий Город не даст скучать.

Сегодня же вечером надо принять ванну и смыть пыль, осевшую на нее, Жанну, за то время, пока она надрывалась за пяльцами. И достать из своего надежного хранилища – нижней юбки, где спрятаны драгоценности, какое-нибудь новое украшение. Ведь в каждом монахе спрятан мужчина, иначе римские матроны не были бы так вызывающе красиво одеты!

В то же утро, когда Жанна первый раз посетила владения папы, у Жаккетты произошла встреча, о которой госпожа не узнала…

Когда они поднялись на Ватиканский холм, Жанна, повинуясь внезапному порыву, решила исповедоваться и направилась в базилику святого Петра, построенную, по преданию, на месте гибели апостола.

Жаккетта осталась на площади перед церковью. Ее пугало обилие кругом лиц духовного звания, спешащих по делам или просто прогуливающихся. И пристальные взгляды в её сторону. Чувствуя смущение, страх и неловкость, Жаккетта машинально закуталась в свое белое арабское покрывало с головой, оставив только щелку для одного глаза, как учила ее госпожа Фатима. Она даже не сообразила, что именно восточное покрывало и заставляло прохожих выделять ее из толпы.

В это время из ворот резиденции папы выехала кавалькада всадников, спешащих на соколиную охоту. На руках у охотников, вцепившись в специальные перчатки, сидели невозмутимые соколы. Их маленькие головки были покрыты расшитыми колпачками. Восточные одежды всадников поражали разноцветьем, как и роскошное убранство их коней.

Главный в кавалькаде – невысокий упитанный мужчина в светлых одеждах и тюрбане – сидел в седле с царским достоинством. Лицо его было надменно и непроницаемо.

Открыв рот, Жаккетта смотрела на их приближение. Она дала бы голову на отсечение; что это мусульмане – турки или арабы. Но в Ватикане? В столице христианского мира?! Без стражи с мечами наголо?

Главный всадник смотрел вперед, но видел ли он дорогу? А может, он видел вместо Рима другой город, не менее большой и великолепный? Конь нес его привычным маршрутом, и люди расступались перед ним, шепча друг другу, что раз уж этот человек даже перед наместником Бога на земле не склонил колени, лишь поцеловал его в плечо при первой встрече, лучше убраться с его пути подобру-поздорову.

Вдруг всадник на секунду отвел свои неподвижный, нацеленный на холку коня взгляд: в его поле зрения попала женская фигура в белом покрывале с каймой. К изумлению свиты, он повернул коня.

Жаккетта, оцепенев, смотрела, как надвигается на нее громадный конь и с его высоты взирает на нее надменный господин.

Остановив коня так, что Жаккетта оказалась стоящей около правого стремени, всадник что-то отрывисто сказал Жаккетте.

– Извините, господин, я не понимаю! – виновато ответила Жаккетта и откинула с головы покрывало.

Разочарование промелькнуло на лице всадника, когда он увидел ее синеглазое лицо.

– Дитя, но почему на тебе эта одежда и это покрывало? – спросил он по – французски. С акцентом, но правильно. Было видно, что ему пришлось много говорить на этом языке.

– Мы с госпожой плыли по морю, нас захватили пираты и продали в Африке, в Триполи. Там я попала в гарем шейха Али Мухаммеда ибн Мухаммеда ибн Али ибн Хилаль Зу-с-саифайна, – объяснила Жаккетта, подняв голову и смотря в глаза господину. – Шейх звал меня Хабль аль-Лулу.

– Ты говоришь, шейх Али? – Лицо всадника вдруг немного оживилось. Оно утратило ледяную неподвижность. – Сын шейха Мухаммеда ибн Али ибн Мухаммеда ибн Хилаля? Я знавал его, мы встречались в Багдаде! Где они сейчас? Я давным-давно не получал известий о них. Почему ты здесь? Тебя выкупили?

– Шейх не отдал бы меня ни за какие деньги! – чуть-чуть возмутилась Жаккетта. – Он любил меня, и я любила его… Но шейх Мухаммед был убит берберами зената. – Да примет его бессмертную душу великий Аллах, да раскроются перед ним ворота рая, пусть легко минует он лезвие аль-Сираха и смоет печаль своих земных забот в струях аль-Кавсара! – пробормотал всадник. – Продолжай, дитя, хотя новости твои горьки, как полынь.

«Слаще им не быть…» – подумала Жаккетта и продолжила:

– Шейх Али боролся за то, чтобы вернуть утраченную со смертью отца власть. Он ушел из пустыни в Триполи и там собирал своих воинов, искал союзников, занимал золото у пиратов. Но когда он уже собирался идти обратно в пески и начинать войну, враги напали – и убили era. В живых осталось совсем немного людей, я и моя госпожа в том числе. Нам удалось добраться сюда.

– Мир его праху, значит, только у вод Кавсара суждено нам встретиться вновь! Он умер, как подобает мужчине, в бою.

– Господин, а кто вы? – не удержалась Жаккетта, испугавшись, что, узнав все про шейха, всадник отъедет, так и оставшись загадкой.

– Здесь меня зовут принц Джем, – невесело улыбнулся всадник. – Ты слышала мое имя?

Жаккетта кивнула. Так, значит, вот он какой, младший сын султана Мехмеда, который, чтобы не быть убитым братом, нынешним турецким султаном, с помощью госпитальеров бежал в Европу и теперь живет здесь, мусульманин в христианском мире, как пленник в золотой клетке, как пугало, которым западные владыки стращают его старшего брата.

Принц Джем задумчиво смотрел в лицо бывшей Хабль аль-Лулу. Жаккетта открыто смотрела в лицо принцу. Вокруг шумела равнодушная римская толпа. Только свита, застыв в отдалении, молча ждала.

– Скажи, – внезапно спросил принц Джем, – ты бы хотела видеть своего шейха сейчас здесь, на моем месте?

Жаккетта отвела синие глаза от его лица, окинула взглядом площадь. Прикрыла веки и вызвала образ господина, каким он запомнился ей… Шейх Али жил борьбой, свободой и властью. Для него и Триполи был тесной клеткой, откуда он рвался в пустыню, навстречу палящему солнцу и красному морю песков. Там для него была жизнь… И опять память воскресила зарево над усадьбой, догорающий черный шатер и мертвого шейха, сжимающего саблю, рядом с трупом своей борзой.

Жаккетта открыла глаза и подняла их на принца.

– Нет, господин… – тихо сказала она. – Там он умер быстро, наслаждаясь битвой. На этой земле он умирал бы медленно, день за днем, час за часом. Для него это было бы хуже смерти. Я рада, что не вижу его здесь. Извините…

Принц Джем опять заледенел лицом, и тронул коня.

– Да хранит тебя Аллах! – сказал он на прощание.

И когда Жаккетта отступила в сторонку, чтобы не мешать встрепенувшейся свите, принц обернулся к ней.

– Ты права, глупая девочка, шейх Али счастливее меня! – бросил он и больше уже не оборачивался.

Жаккетта не стала провожать взглядом всадников. Ей захотелось уйти с площади. Она повернулась и пошла в базилику к госпоже.

На створках огромных дверей были изображены Дева и Спаситель, восседающие на троне, святой Петр и святой Павел, сцены казни апостолов.

Жаккетта, стараясь глядеть только на Богоматерь, внушающую ей наибольшее доверие среди всех изображенных строгих лиц, быстро приблизилась к двери и потянула за кольцо. Тяжелая створка неожиданно легко раскрылась, и Жаккетта проскользнула под своды базилики. Впопыхах она прищемила край покрывала. Боясь привлечь внимание своей возней, неуместной под сводами храма, она присела на корточки и принялась высвобождать покрывало. На глаза ей попалась сценка, изображенная внизу створки, сразу примирившая ее с дверью: восседая на осле, куда-то ехал во главе процессии человечек, наверное мастер, а за ним тянулись его помощники, каждый со своим орудием, кто с зубилом, кто с молотком.

Освободив покрывало, Жаккетта встала и повернулась. Размеры базилики и убранство поразили ее. Но рассмотреть поподробней богатство церкви она не успела – к выходу уже шла Жанна, получившая отпущение грехов и теперь такая же непорочная, как и святая Дева.

– Ну вот, дай мне, Господи, сил пройти этот путь! – выдохнула Жанна. – Пойдем, нам пора.

Вечером, уже успев впасть в грех зависти к красоте и богатству нарядов римских дам, Жанна занялась своей нижней юбкой, пока Жаккетта приводила в порядок ее платье. Появлялись на свет ожерелья, серьги, браслеты. В пламени свечи мягко отсвечивали красным, синим и зеленым огнем украшавшие их камни.

Жанна, представляя, как утрет нос местным красавицам, расслабилась и совсем упустила из виду, что в гостинице и стены имеют уши, а любопытный глаз щелку всегда найдет. Внимательный глаз в замочную скважину с интересом разглядывал, как обычная нижняя юбка открывается в необычном свете, становясь источником хорошего состояния.

Жанна выбрала украшения и велела Жаккетте зашить оставшиеся обратно.

Наступила ночь.

После полуночи Жаккетта проснулась то ли от шороха, то ли от шуршания. И обострившимся от чувства опасности зрением увидела, как по темной комнате движется к выходу человек. И что-то уносит.

Не успев спросонья сильно испугаться, Жаккетта резко бросилась к нему и ухватилась за то, что он утаскивал.

– Госпожа! Юбка! – завизжала она, обеими руками вцепившись в ткань.

Ночной вор уже открыл дверь и выскочил в темный коридор, вытаскивая туда же юбку с прицепившейся к ней Жаккеттой. Но тут подоспела Жанна и тоже мертвой хваткой ухватила свою собственность. Вор в коридоре тянул юбку к себе, девицы в комнате – к себе. Время шло. Ярость Жанны и тяжесть Жаккетты потихоньку перевешивали.

Вор решил активизироваться и перехватил юбку поближе к ее середине. И Жаккетта рядом со своей рукой увидела чужую волосатую кисть. Она поступила, по своим понятиям, совершенно естественно: нагнулась и изо всех сил укусила наглого похитителя нижней юбки. Коварно укушенный вор от неожиданности выпустил юбку и предпочел ретироваться.

Жанна и Жаккетта грохнулись на пол.

– Ты держи обеими руками, а я свечу зажгу! – скомандовала Жанна.

Жаккетта кивнула и, сидя на полу, крепко держала драгоценную юбку, чуть было не покинувшую их навсегда. Пережить в компании с ней путешествие на корабле, пиратский плен, гарем, осаду, опять пиратский корабль, синюю лодку, Кипр, галеру, Родос, еще одну галеру – ив Риме лишиться ее навсегда? Ну уж фигушки!

Жанна, ругаясь, как матрос, грохотала чем-то у столика.

– Может, надо хозяина гостиницы позвать? – предложила Жаккетта.

Судя по шуму и все усиливающейся крепости выражений, госпожа вполне могла прокопошиться до рассвета.

– А кто поручится, что он не в сговоре с этим мошенником? – Жанна уронила очередной предмет.

– Тогда городскую стражу! – предложила другой вариант Жаккетта.

– И что ты им скажешь? Нижнюю юбку, мол, украсть хотели? – прошипела Жанна. – Счастье еще, что он приготовленные на сегодня украшения не нашел. Я их под подушку положила. Нет уж, никого звать не надо, сами разберемся. Вот только свечу зажгу.

Жаккетте надоело сидеть на полу и ждать света. Она поднялась и, не выпуская юбки, подошла к Жанне.

– Давайте я. А вы держите.

Жанна с облегчением вцепилась в юбку, и Жаккетта смогла запалить огонь.

– Быстро одеваемся! – скомандовала Жанна. – Сидим до утра, а как рассветет, съезжаем из этой помойки! Если сегодня он просто пришел, то завтра сначала головы нам отрежет, а потом юбку заберет. Где твой нож?

Остаток ночи они просидели на краю Жанниной кровати, забаррикадировав дверь столиком.

Вор не появился.

Глава III

Когда розовый рассвет за окнами стал золотым, девицы покинули гостиницу. На прощание Жанна наградила зевающего хозяина гостиницы, таким убийственным взглядом, что, будь он не хозяином гостиницы, а трепетным юношей в начале жизненного пути, у него осталось бы чувство собственной неполноценности на всю оставшуюся жизнь. Хозяин же только от души зевнул. Зажимая под мышкой свою вышитую картину, Жанна яростно шагала по римским улочкам просто неприличными для дамы быстрыми шагами. Следом неслась нагруженная дорожными мешками Жаккетта, не поспевая за набравшей скорость госпожой. Она поминутно оглядывалась, проверяя, не преследует ли их ночной злодей. Если ночной злодей их и преследовал, заметить это Жаккетте не удалось: идущие позади них люди все как один имели незлодейские лица. Словно сговорились. И забинтованной руки ни у кого не было. И вообще, в этот час на улицах было немноголюдно.

Отмахав несколько кварталов, невыспавшаяся Жанна притомилась и пошла медленнее. Навстречу им шествовало лицо духовного звания. В лице невысокого, немолодого человека в сутане. Довольно плешивого и носатого. Шнурки его лиловой шляпы, висящей за спиной, были украшены тремя красными кисточками.

«Кто-то из протонотаров[2] – мелькнуло в голове у Жанны. – И лицо чуть знакомо, кажется, я видела его в коридоре канцелярии».

– Доброе утро, дочь моя! – на чистейшем французском приветствовал ее протонотар. – Куда вы спешите в столь ранний час? – Обращение его было вполне светским.

Жанна поспешно сунула Жаккетте вышивку и сказала:

– Утро доброе, святой отец! Мы ищем новую гостиницу. В старой меня пытались обокрасть.

– О времена! – сокрушенно воскликнул протонотар. – В Святом Городе пытаются посягнуть на имущество и жизнь паломницы! Куда мы катимся?

Жанна в тон ему вздохнула.

– Прекрасная сеньора! – вдруг просветлел лицом плешивый протонотар. – Не сочтите мои слова за дерзость, но я бы не рекомендовал вам связываться с гостиницами. Они кишат опасностями и насекомыми.

– Но мне надо где-то жить. Пока я добьюсь аудиенции у его святейшества, пройдет немалый срок… – мягко напомнила церковному чиновнику Жанна.

– Я бы мог порекомендовать вам прекрасную квартиру. Рядом с домом, в котором я снимаю жилье, почтенная чета булочников сдает комнаты на втором этаже. Они в высшей степени порядочные люди и берут за квартиру недорого. Это значительно ближе к резиденции его святейшества, чем ваша прежняя обитель.

Жанна растерялась. С одной стороны, в городе бывают миллионы паломников, и у всех свои беды, с чего бы это протонотару озаботится именно их судьбами? Но, с другой стороны, отдельное жилье, без гостиничной толкотни, шума и гама. И свежие булочки но утрам…

Булочки по утрам решили дело.

– Буду очень вам признательна за помощь, – сказал она.

Протонотар смиренно поклонился. Жаккетта с восторгом увидела, как зазолотилась под утренним солнцем его плешь.

Квартирка была прелестна, а хозяева, кажется, только и делали, что терпеливо ждали, когда же им окажет честь своим визитом графиня де Монпеза.

Окна двух комнат на втором этаже и отдельная лестница выходили во внутренний дворик, ухоженный, заросший зеленью, с радостно журчащим фонтаном. Среди зелени живописно выглядывали мраморные обломки колонн и фрагменты статуй.

– Дворик обихожен моими скромными усилиями – заметил удивленный взгляд Жанны протонотар. – Видите, вон та дверь ведет в мои покои, и я сразу же договорился с владельцами, что устрою дворик по собственному вкусу. В бытность мою секретарем у кардинала Риарио, я помогал ему собирать коллекцию древних статуй и, поступив на службу в канцелярию его святейшества, решил создать в этом дворике крохотный кусочек того великолепия, которое царило в садах его преосвященства. Разрешите откланяться, я покидаю вас. Настоятельно рекомендую вам отдохнуть, у вас такие усталые глаза.

Жанна охотно согласилась с рекомендацией. Она очень хотела спать.

Лиловая шляпа исчезла за дверью, и старая лестница даже не скрипнула под шагами протонотара.

Жаккетта недоверчиво глядела в окно. «Что-то у этого господина через слово рекомендую, да рекомендую! – подумала она. – Нужно сходить дворик осмотреть. Надо же додуматься, обломков в зелень накидать!»

Жанна прилегла, а Жаккетта спустилась во двор. Журчал фонтанчик, виноградные лозы заплетали подпорки, образуя беседки. Было тихо и сонно. Тянуло ароматом свежей сдобы. Солнце пробивалось сквозь листья.

Жаккетта вздохнула. Все хорошо, а душа не лежит.

До Ватиканского холма теперь действительно было рукой подать. И протонотар частенько сопровождал их туда. Разумеется, совершенно случайно. Чаще всего они встречались на перекресточке, куда выходили обе улочки: та, на которой стоял дом булочника, и та, на которой стоял дом протонотара.

Главным достоинством внешности чиновника оставалась плешь. Черты лица была мелкими и какими-то невзрачными. Ничего не бросалось в глаза, все было мягким и бесцветным. И ростом он был не выше Жаккетты.

Жанне было даже немного жалко церковного чиновника. Хорошо, что он избрал своей стезей духовное поприще, в светском костюме он совершенно не имел бы успеха у дам.

Протонотар щедро знакомил их с достопримечательностями Рима.

– Не спешите, госпожа Жанна, – мягко увещевал он. – Город Льва не исчезнет, даже если вы немного задержитесь. Ведь мы проходим под стенами, построенными еще в одиннадцатом веке от Рождества Христова. Их возвел папа Лев Четвертый, потому-то и зовут город за стенами его именем.

– Они весьма толстые, – заметила Жанна, вступая под арку ворот. – Толще стен моего замка.

– Конечно! – подтвердил протонотар. – Ведь они соединяют резиденцию папы с замком святого Ангела. В случае опасности по верху стен повозка умчит папу под прикрытие бастионов замка. Вас еще не отправляли во дворец Новой Канцелярии?

– Нет, – удивилась Жанна. – Пока все, связанное с моим прошением, делается внутри Ватикана.

– Возможно, вам и не придется ее посещать, она находится довольно далеко. Если попадете туда, обратите внимание на дворец.

– А что интересного в этом дворце? Почему возникла нужда в еще одном здании для канцелярии? Неужели такая масса работы?

– Суть не а этом, просто в одну из ночей племянник его святейшества проиграл племяннику тогдашнего папы Сикста Четвертого шестьдесят тысяч скуди. Эти деньги выигравший кардинал Риарио и отдал на возведение нового дворца для канцелярии, чтобы облегчить труды бедных канцеляристов. Вот так в Риме появляются дворцы…

Они прошли ворота и свернули направо, к фонтанчику. Там протонотар покинул девушек, спеша по своим делам, а Жанна с Жаккеттой остались, чтобы попить удивительно вкусной воды.

Начался еще один день ожидания…

В следующий раз протонотар нагнал их на обратном пути из Ватикана.

В отличие от Жанны, у него был хороший день и протонотар излучал благодушие.

– Я вижу, госпожа Жанна, – шутливо заметил он, – что вы большая поклонница пеших прогулок. Вы упорно не пользуетесь экипажем?

Жанна не пользовалась экипажем исключительно из соображений экономии, но протонотару она, конечно же, назвала другую причину:

– Я думаю, что по этому городу нужно ходить пешком. А вы, отче, как я вижу, тоже отдаете предпочтение пешим прогулкам?

– О да, смирение, смирение и еще раз смирение… – благостно улыбнулся протонотар. – Что толку, если в тщете и суете я буду проноситься по улицам Рима? Никчемная гордость, тщеславие и прочив пороки… «Терпеливый лучше гордеца», так что решил я, недостойный божьей милости, утруждать свои стопы, спасая душу.

– А почему вы перешли с должности секретаря кардинала Риарио в канцелярию его святейшества? – невинно спросила Жанна. – Я совсем не разбираюсь в церковной иерархии…

– К сожалению, земные тяготы не отпускают даже нас, слуг божьих… – пространно и непонятно объяснил протонотар.

Потом помолчал и неизвестно нечему решил объяснить все подробнее:

– Видите ли, госпожа Жанна, если бы можно было выбирать, я бы, конечно, предпочел остаться секретарем его преосвященства. Я и мой господин были не только духовно едины, но к тому же являлись (и, естественно, являемся) земляками. Я тоже из Генуи. В силу этих причин я имел счастье заносить на бумагу мысли и осуществлять замыслы кардинала, как никто другой. Я был рядом с ним с самого начала его посвящения в сан, когда ему привезли эту радостную весть и кардинальскую шапку прямо в Пизанский университет, где Рафаэлло Риарио изучал каноническое право.

По воле дяди кардинала, его святейшества Сикста Четвертого, мы проводили политику святого престола в итальянских землях, участвовали в переговорах, а случалось, и в заговорах, но с единственной целью заставить государей чтить святую церковь так, как она того заслуживает. Даже нашим жизням порой угрожала смертельная опасность, во Флоренции мы как-то попали в такой водоворот, что не чаяли остаться живыми.

Но, увы, после смерти его святейшества неблагодарная чернь забыла все благодеяния, которыми он ее осыпал, а силы, всегда пользующиеся всякой нестабильностью в государстве для мятежа, вывели плебс на улицы…

Всех, кто имел отношение к дому Риарио старались убить, генуэзцев грабили. Сбылись слова пророка Иеремии:

Безжалостно поглотал Господь Иаковы жилища, Ниспроверг в слоем гневе укрепления Иудеи, Царя ее и князей осквернил, швырнул на землю. Во гневе своем срубил Он рог Израиля, Отвел назад десницу пред лицом супостата, Возжег в Иакове пламя, что все кругом пожирает. Скалят пасть на нас все врага наши, Удел наш – страх и яма, опустошение и погибель. Из глаз текут слез потоки из-за гибели моего народа.

Воистину было так, как сказано Соломоном: «Видел я рабов на конях и князей, шагавших пешком, как рабы».

В те дня мы только и уповали, что: Копающий яму в нее упадет, И проломившего стену укусит змея. Разбивающий камни о них ушибется, И колющему дрова от них угроза.

И решил я тогда, вторя мудрейшему, что лучше покоя на одну ладонь, чем полные горсти тщетных усилий. Понемногу все устоялось, и волею обстоятельств я перешел на службу нынешнему папе Иннокентию Восьмому.

– Да, – вздохнула Жанна, – то, что вам довелось пережить, очень трагично. Когда рушится установленный порядок и наступает мятежный хаос, жизнь людей становится совсем дешевой…

– О, госпожа Жанна, – удивился протонотар, – вы не только очаровательная, но и удивительно умная женщина! Похоже, подобное и вам приходилось переживать?

– Да, к сожалению, – подтвердила Жанна. – Я бы хотела это забыть, но пережитого не зачеркнешь. А почему вы собираете обломки старых статуй? Разве они достойны внимания служителя церкви?

– Церковь не оставляет без внимания ничего, что находится под солнцем, – заметил протонотар. – А что касается собирания античных древностей, то и к этому, как ко многому другому, меня приохотил кардинал Риарио. Он отдавался сему занятию страстно и самозабвенно.

– Но ведь их делали язычники? – коварно спросила Жанна.

– Его преосвященство считал, что Господь наш в своей непостижимой милости посылал дух божий и на этих бедных язычников, дабы руки их могли создавать подобную красоту…

– А меня удивил ваш рассказ о новом здании канцелярии… – заметила Жанна. – Я думала, кардиналы не должны играть в карты…

– Милая госпожа Жанна, – снисходительно осклабился протонотар, – вы руководствуетесь простодушными принципами мирян, мол, беги от греха, и грехи тебя не догонят! Но разве не есть это проявление гордыни? Как же ты можешь знать, победил ли ты искус, ежели даже не прикоснешься к нему? И разве не высшая победа святого духа над дьяволом, что деньги, выигранные s презренной игре, пошли на благое дело во славу Церкви? Только так можно бороться с лукавым, давая ему бой на его же поле! Поэтому пастырь, пасущий души, не должен бежать мирских занятий. Нет, он должен по мере сия принимать в них участие, дабы внутри, в гуще событий направлять свою паству по пути истинному!

«То-то у папы Иннокентия Восьмого столько внебрачных детей…» – ехидно подумала Жанна.

Они подошли к перекрестку и остановились у дома булочника. Мимо медленно проехала повозка, запряженная громадными волами. На повозке были закреплены бочки.

– Знаете, госпожа Жанна, – сказал протонотар, – когда я вижу этих симпатичных животных, сразу вспоминаю папу Мартина Пятого.

Жанна уже собиралась войти в двери своего дома, но остановилась и удивленно спросила:

– Почему?

– Вы не знаете историю его похорон? – постно поинтересовался протонотар.

– Нет.

– Видите ли, знаменитый своей добротой папа Мартин Пятый, чувствуя, что скоро Господь призовет его, распорядился относительно своих похорон так: «Поставьте гроб с моим телом, – сказал он приближенным, – на простую повозку, запряженную четырьмя волами. Пусть они влекут ее. туда, куда хотят. Где волы остановятся, там и похороните меня». И когда пришел день его смерти, все выполнили по его воле. По этим улочкам покатилась повозка без возницы, запряженная волами, а люди шли в отдалении. Долго возили тело папы волы по Риму, но, в конце концов, достигли Сан Джованни ин Латерано. И только приблизились они к церкви, как двери сами собой распахнулись и зазвонили колокола на звоннице. Волы вовлекли повозку под своды храма, приблизились к алтарю и опустились на колени. И все поняли, что воля Божья вела их и направляла, указывая место успокоения бренных останков его вернейшего и преданнейшего слуги.

– Это так трогательно! – промокнула платочком сухие глаза Жанна.

Сначала Жанна воспринимала свои каждодневные хождения по ватиканским коридорам с юмором, потом в ней начало нарастать глухое раздражение. Никаких видимых препятствий не было, но долгожданная аудиенция продолжала оставаться где-то в туманной дали. Дело тянулось, тянулось и тянулось. И конца края этому не было видно.

Сопоставив все факты и хорошенько поразмыслив, Жанна пришла к выводу, что главным препятствием на пути встречи ее с папой является не кто иной, как милейший протонотар. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить что к чему: плешивое духовное лицо сделало все, что в его силах, чтобы затормозить Жаннино дело, и теперь спокойно ждет, чтобы она, Жанна, обратилась за помощью к своему благодетелю. Он охотно поможет в обмен на…

Вот стервятник! Плешивый, а туда же! Был бы он хоть чуточку менее плешивым… А положение-то очень серьезное. Аудиенция нужна как воздух!

Жанна вспомнила мрачное, строгое здание инквизиции на площади Навона, и холодок пополз по спине. Но ярость начинает клокотать в душе, как подумаешь, что эта плешивая мартышка со своими любезными улыбочками загнала ее, Жанну, в западню. Позади тянет смолистым дымом высокого инквизиционного костра, а впереди сияют ворота спасения. Но ключ от них в руках у протонотара, который невозмутимо ждет…

Наверное, в этой уютной квартирке, сдаваемой почтенной четой булочников, побывал не один десяток дам-паломниц, желающих увидеть папу римского. Но сначала им приходилось сводить знакомство с телесными достоинствами плешивого святоши, да упадет кирпич на его плешь!

Жанна металась по комнате, пытаясь что-нибудь придумать. Ничего не получалось. Как ни крути, а при любом раскладе протонотар неприступным бастионом закрывал доступ к папе. Стеной, которую не обойдешь, не объедешь! Ну, должен же быть какой-нибудь выход! Нельзя сдаваться без борьбы! Нужно думать!

От раздумий, как обычно, разболелась голова.

– Жаккетта, собирайся! Мы идем в город! – приказала Жанна, отодвинув на время все думы в сторону.

Жанна не знала, куда пойдет, но ноги безошибочно привели ее на древнюю улочку Коронари, знаменитую множеством лавок. Летнее солнце дышало жаром, и было так приятно то нырять в прохладный полумрак лавочек, то опять подставлять себя его горячему оку.

С горя Жанна накупила множества мелочей, поднимающих настроение. Гребни, шпильки, платочек, обшитый знаменитым венецианским кружевом, венецианские же шелковые чулки, новые? ароматические шарики и прочее, прочее, прочее;.. Постепенно на душе стало легче, опять захотелось слегка улыбаться, проходя мимо римских кавалеров.

Жанна вышла, из очередной лавочки и, поджидая отставшую с покупками Жаккетту, оглядела улочку в поисках следующей. И вдруг увидела, как по римской улице Коронари невозмутимо шествует баронесса де Шатонуар. Великолепная, непотопляемая ни при каких обстоятельствах мадам Беатриса, тоже находящаяся в инквизиционном розыске по обвинению в колдовстве и отправке своих мужей на тот свет ускоренным способом! Мадам Беатриса шла с таким видом, словно Вечный Город был захудалой дальней деревушкой, которой она оказала великую милость и честь своим присутствием.

И первыми словами, которыми встретила мадам Беатриса Жанну на улочке Рима после долгой разлуки и стольких событий в жизни обеих, были:

– Здравствуй, моя дорогая! Ты прелестно выглядишь! Представляешь, всюду только и говорят, что нижние юбки теперь будут на жестком каркасе! Каково?!

Остановившись у входа в лавочку и нимало не смущаясь тем, что загораживает в нее вход, мадам Беатриса продолжила:

– А ведь все тянется еще с шестидесятых годов, когда распутница Хуана Португальская придумала себе подобное платье, чтобы скрыть очень интересное положение. Только она не додумалась спрятать обручи под платьем, а приказала нашить их поверх. Тогда эта идея не вызвала одобрения. Но сейчас испанки как с ума сошли – опять вытащили подобные юбки на свет божий, но обручи пришивают на нижнюю юбку – она и встает колоколом. Говорят, так они подчеркивают тонкость своих талии. Вот уж не одобряю! Талия – либо она есть, либо ее нет, и незачем пыль в глаза пускать, если фигура не та. Ты, моя девочка, надеюсь, еще такой юбкой не обзавелась?

Мадам Беатриса пронзила взглядом, словно копьем, Жаннины юбки.

– Так ты, я вижу, нахваталась идей у венецианских модниц? Нижняя юбка с утолщенными складками по талии? Верно? Ах, молодежь, все-то они на лету хватают!

– Здравствуйте, госпожа Беатриса! – улыбнулась Жанна. – Очень рада вас видеть! Какими судьбами вы в Риме?

Баронесса на секунду задумалась.

– Скажи мне, моя девочка, когда мы с тобой виделись в последний раз, а то я как-то запамятовала и не могу сообразить, с какого момента тебе начать рассказывать?

Вообще-то, в последний раз Жанна: видела мадам Беатрису у себя в Аквитанском отеле, как раз в тот период, когда умер герцог Бретонский и армии принцев, домогающихся руки наследницы герцогства Анны Бретонской, держали оборону против французских королевских войск, больше интригуя между собой, чем сражаясь с общим противником.

Вынужденная на что-то решаться, Анна Бретонская, почти не имеющая собственных сил, в большой тайне дала свое согласие на брак с Максимилианом Австрийским.

Находясь (как обычно, проездам) в Ренне, госпожа Беатриса очень ловко выведала у Жанны, на ком же остановила свой выбор юная герцогиня. После чего отправилась в Нант, второй город Бретани после Ренна, осажденный королевскими войсками, который оборонял один из женихов, Ален д'Альбре, и поделилась с ним интересной новостью. Обиженный экс – жених тут же сдал город королю.

У Жанны были основания думать, что все это мадам Беатриса делала по указанию регентши Французского королевства, старшей сестры короля мадам де Боже. Баронесса очень легко меняла свои политические ориентиры и привязанности…

Но Жанна не стала вспоминать ту встречу, а просто сказала:

– Последние известия о вас я получила от своего земляка, который теперь работает помощником инквизитора в Ренне. Он сказал, что родственники ваших мужей обвинили вас в колдовстве и вы в розыске. Я страшно за вис волновалась и переживала. Мне вскоре пришлось покинуть Европу, и я больше полугода ничего не знаю, никаких новостей.

– А-а, дорогая, все это пустяки! – небрежно отмахнулась баронесса. – Я всегда говорила: это дурачье, которое зубами держится за земли, по закону принадлежащие мне, способно на любую пакость. Только пользы им от своих подлостей никакой. Ты думаешь, я стала дожидаться, пока какой-нибудь воняющий козлом не хуже тамплиера доминиканец станет бесноваться в моем присутствии и обвинять меня бог знает в чем? Слава Господу, я не первый дань живу на этом свете! Я тут же поехала сюда, в Рим, бросилась в ноги его святейшеству и объяснила все как есть! И трех дней после моего пожертвования на нужды борьбы с неверными не прошло, как все уладилось. Ты знаешь, папа римский о-очень интересный мужчина…

– Вам всегда так легко все удается… – вздохнула Жанна. – Ля вот никак не могу попасть на прием. Толкусь в канцелярии…

– Девочка моя! – воздела руки к небу, баронесса. – Да в своем ли ты уме?! Ну кто же действует через канцелярию? Это пристало бюргерам и простолюдинам! Слава богу, мы – дамы, и дамы неплохих фамилий. Я добилась аудиенции, обратившись за содействием к госпоже Катанеи, та попросила своего друга, кардинала Борджиа, а тот организовал мою встречу с папой, причем в неофициальной обстановке. Но обо всем этом позже, если надо, мы все устроим! А ты, кстати, слышала, какой страшный процесс был в Ренне?

У Жанны ослабли ноги.

– Да, краем уха. Практически ничего. Я уехала в самом начале… – тихо сказала она.

– Так ты ничего не знаешь? – обрадовалась баронесса, похоже, знавшая все про всех. – В городе арестовали колдунью. Очень известную в Бретани колдунью Мефрэ. Ее пытали, а затем торжественно сожгли на площади перед собором. А по ее показаниям арестовали очень много людей – весь Ренн втихомолку ходил к ней за снадобьями. Кто-то откупился и отделался не так тяжко, а кого-то и костер не миновал. Первой арестовали госпожу де Круа, ты должна ее знать.

Жанна еле кивнула.

– Ну вот, она теперь в монастыре под строгим надзором, замаливает грехи… – довольно сообщила мадам Беатриса. – А за ней взяли еще ряд лиц.

Баронесса скороговоркой перечислила арестованных.

– Но не всех же взяли, кто-то, наверное, объявлен в розыск… – с усилием сказала Жанна.

– Может быть, но я перечислила тебе тех, кого она назвала.

– Неужели всех? – сказала Жанна еле слышно.

– Да-да, дорогая, ты же знаешь, какая у меня память на имена! – воскликнула баронесса. – Вот, слушай еще раз!

Гордясь собой, баронесса еще раз перечислила названных колдуньей. Имени Жанны в этом перечне не было. Не было!!!

– Сейчас, говорят, страсти улеглись. Так всегда бывает, поверь мне. Сначала шум, гам, костры пылают, затем тишина. Девочка моя, ты белая как полотно, что с тобой?!

– У меня голова болит! – со слезами пролепетала Жанна. – С утра. Я, наверное, вернусь сейчас на квартиру и лягу. Жду вас завтра.

– Ну, хорошо, моя девочка! – согласилась баронесса. – Ты, действительно, что-то неважно выглядишь. Сейчас ложись, а утром я тебя навещу. По какому адресу ты остановилась?

Слуга баронессы поймал экипаж для Жанны. Она с помощью Жаккетты забралась внутрь и прислонилась виском к стенке.

– Отвезите нас на какую-нибудь набережную, – сказала вознице Жанна, чувствуя, что хочет побыть у воды.

Ехали в тишине: Молчала Жанна. Молчала и слышавшая весь разговор от слова до слова Жаккетта.

Наконец пахнуло водной свежестью, правда, с легким налетом какой-то затхлости.

Велев вознице подождать, Жанна пошла к Тибру. Тихо струились его воды. Деревья, стоявшие на берегу, купали в струях свои ветви.

Не обращая внимания на то, что намокнут башмаки и юбки, Жанна прямо в платье вошла по колено в воду. Странные чувства, прямо противоположные друг другу, переполняли ее. С одной стороны, она чувствовала, что от громадного облегчения сейчас взлетит над землей, лопнули, наконец, те цепи, что смертным ужасом сковывали ее. Словно воды Тибра смывали, уносили в море угрозу возможного костра. Было так хорошо, что даже страшно: казалось, в любой момент душа покинет тело и воспарит.

Но, с другой стороны, почему-то было невыносимо обидно! Получалось, все напрасно? Бегство, пираты, гарем, предательство Марина, лишения и опасности? Женская блажь увела ее на край земли? Л никакой опасности не было? И сейчас она, Жанна, могла благополучно жить в Ренне, в своем Аквитанском отеле, никого не боясь и не от кого ни скрываясь? И не глотать глиняную пыль Триполи, не нюхать рыбную вонь пиратского трюма? И никогда не узнать холодного недоумения в глазах Марина, когда он утром увидел ее на сладкой земле Кипра?! Всего этого не было бы! Ни унижений, ни страданий! Почему Мефрэ не назвала ее, Жанну?! Ведь никого не пропустила! Почему?!

Жанне, наверное, было бы еще обиднее, узнай она, какой мелочи обязана жизнью. Это знала Жаккетта и молчала. Перед, ее глазами стоял вечер накануне отъезда бретонского двора в Нант. Вечер, когда Жанна послала ее за своими серьгами к ювелиру. Получилось, что простое детское правило – на добро отвечать добром – спасло им жизнь.

В тот вечер в лавке ювелира была и колдунья Мефрэ. Им вместе пришлось на обратном пути отбивать нападение, а потом убегать от грабителей.

Не желая этого, боясь колдунью, но, повинуясь неосознанному, древнему инстинкту, что нельзя бросать человека в беде, Жаккетта вместе с Большим Пьером довела Мефрэ до дома. Не раскрыв ее тайны и не бросив на полпути на верную гибель.

И колдунья отплатила ей тем же. Не специально. Не напоказ. Просто когда изломанная пыткой, она вышептывала разбитыми губами имена людей, покупавших у нее снадобья и зелья, она не назвала имени Жанны, хотя назвала всех остальных. И подарила ей жизнь…

Жаккетте было очень стыдно. Потому что суеверный страх перед колдуньей остался. И презрительный взгляд Мефрэ сейчас бы не смягчился.

Постояв в прохладной воде, Жанна постепенно пришла в себя и осознала, что теперь она свободна и независима. И огонек мстительной радости загорелся в ее глазах.

Глава IV

Вернувшись на квартиру, Жанна приказала Жаккетте высушить платье и привести его в порядок, а сама в одной рубашке, с распущенными волосами заняла наблюдательный пункт у окна.

Ближе к вечеру внизу сверкнула плешь протонотара. Громкоголосые грузчики, нанятые на одном из рынков, под его руководством устанавливали во дворике среди зелени очередной беломраморный обломок, купленный протонотаром у добывателей древностей.

Протонотар заметил сидящую у окна прелестную в своем русалочьем облике Жанну и приветствовал ее поклоном.

Она склонила голову в ответ и, загадочно улыбаясь, отправилась одеваться.

– Возьми пяльцы с вышивкой! – приказала Жанна Жаккетте. – Подожди, когда я с этой плешивой плесенью поднимусь к нему, тогда тоже поднимайся, только тихо, и жди за дверью.

Жаккетта кивнула.

Одетая, словно на прием, Жанна выпорхнула во дворик с выражением озабоченности на лице.

– Ах, святой отец, у меня к вам громадная просьба, – с мольбой глядя на протонотара, сказала она. Протонотар встрепенулся.

– Минуточку, госпожа Жанна! – сказал он. – Разрешите, я разберусь с людьми и тогда мы обсудим вашу проблему.

Жанна вздохнула и покорно кивнула. Моментально выпроводив рабочих, протонотар сказал:

– Разрешите пригласить вас в мою келью. Там разговаривать, я думаю, будет куда удобнее.

– Конечно… – печально улыбнулась Жанна.

Келья оказалась хорошо обставленной комнате. Ничего монашеского в ней и с фонарем отыскать было нельзя.

Протонотар прикрыл ставни, чтобы солнце, как объяснил он, не мешало, и налил два бокала вина.

– Я слушаю вас, госпожа Жанна! – удовлетворенно сказал он.

Присев на краешек кресла так, чтобы поясница слегка выгнулась и грудь приподнялась, Жанна держала в обеих ладонях бокал и, глядя в его гранатовые глубины, медленно говорила, изредка поднимая молящий взгляд на собеседника.

– Вы знаете, святой отец, я в Риме уже столько времени, а мои дела в канцелярии совсем не двигаются…

– Терпение, дитя мое, терпение. Господь воздает терпеливым, – ободряюще улыбнулся протонотар. – Ибо сказано: «Всему свой час, и время всякому делу под небесами…»

– Я терплю, терплю… – надула губы Жанна. – А аудиенции все нет и нет!

Она отпила из бокала.

– Не расстраивайтесь, прекрасная Жанна! – прожурчал, словно ручеек, протонотар. – Давайте ваш бокал, я налью еще. Кьянти чудо как хорош. Мне прислали его из Сиены.

Жанна протянула протонотару бокал в ладонях, тот осторожно его принял. Руки у святого отца были холодными и влажными.

– Кьянти, это местность? – подняла брови Жанна.

– Да, – кивнул протонотар. – Это цепь холмов между Флоренцией и Сиеной.

Жанна приняла полный бокал и пригубила. Потом потупилась и вздохнула.

– Еще раз говорю, не расстраивайтесь. Вы правильно сделали, что пришли за помощью… – Голос у протонотара стал бархатным-бархатным. – Еще у Экклезиаста сказано: «Вдвоем быть лучше, чем одному, ведь двоим есть плата добрая за труды их…»

Протонотар не один в этом мире читал Экклезиаста. Жанна тоже туда заглядывала и прекрасно помнила, что за этими мудрыми строчками далее следуют и такие: «Да и если двое лежат – тепло им; одному же – как согреться?» Намек более чем прозрачный…

Она услышала скрип за дверью. Не иначе как Жаккетта переминалась с ноги на ногу.

– Но я, право, не знаю… – уронила Жанна и вздохнула еще печальнее. Всей грудью.

Лучик солнца, пробившийся сквозь щель в ставнях, упал на сапфировое ожерелье. Протонотар мягко встал и неслышно переместился поближе. Встав напротив Жанны, он, проникновенно глядя ей в глаза, сказал:

– Не стесняйтесь, выскажите вашу просьбу, и вам станет легче. Груз забот сразу уменьшится, если вы разделите его с другом…

– А вы часто видите его святейшество? – чуть с нажимом в голосе произнесла Жанна и слегка отодвинулась.

– О да! – утвердительно склонил голову и улыбнулся Протонотар. – Почти каждый день sanctissimus pater вызывает меня для подготовки тех или иных важнейших документов. Я смогу вам помочь, говорите.

И он сел рядом с девушкой.

– О, вы так добры… – на секунду опустила веки Жанна, а потом широко раскрыла глаза и, глядя в лицо протонотару, затараторила: – Я в Риме довольно долго, но добиться аудиенции никак не получается. Я все понимаю, у его святейшества ведь масса дел, весь христианский мир держится его молитвами, а что я по сравнению с его заботами? Песчинка. Поэтому я решила не дожидаться аудиенции, дела зовут меня домой, и к вам у меня громадная просьба: передайте, пожалуйста, его святейшеству этот дар от меня… Жаккетта, заноси!

Распахнулась от крепкого удара ноги дверь и вошла Жаккетта с перекошенным от старательности лицом, неся вышивку на вытянутых руках, как икону во время крестного хода.

Не давая протонотару опомниться, Жанна продолжала частить:

– Этот лик я вышивала в плену, в гареме арабского шейха, и моей заветной мечтой было поднести его папе римскому как благодарность Святой Деве за чудесное спасение. Передайте, пожалуйста, эту вышивку его святейшеству как скромный дар от графини Монпеза, которая заочно припадает к его стопам.

Вручив свое рукоделие опешившему протонотару, Жанна гордо вышла.

Глава V

Утром за Жанной заехала баронесса де Шатонуар, которая с порога заявила, что Жанна просто обязана осмотреть Рим под ее чутким руководством.

Жанна охотно согласилась. Со вчерашнего вечера и Вечный город виделся совершенно другим, веселым и жизнерадостным.

Дамы устроились в экипаже и неспешно направились к Капитолию, с которого, по мнению мадам де Шатонуар, следовало начать осмотр.

Сегодня баронесса не была расположена рассказывать, она больше спрашивала.

Слово за слово, Жанна рассказала ей все события вплоть до того момента, когда пиратская «Козочка» унесла их от берегов Африки. Рассказала почти не приукрашивая, без вранья.

Но вот о том, что было дальше, ей рассказывать совсем не хотелось…

Мадам Беатрису было не провести.

Она недаром хвалилась своей великолепной памятью: то, что Жанна любила Марина Фальера, и то, что Фальер был киприотом, баронесса прекрасно помнила.

– Ну и что же было дальше? – неумолимо спросила она.

– А потом один пират доставил нас на Кипр… – неохотно сказала Жанна. – Уж лучше бы не доставлял… – вырвалось у нее помимо воли.

– Марин принял тебя не так, как ты рассчитывала? – тут же спросила баронесса.

Жанна прекрасна знала, что для мадам Беатрисы нет ничего святого, что дама она весьма прожженная и в разговоре с ней нельзя распускать язык, а тем более открывать душу. Но сейчас ей так хотелось хоть с кем-то поделиться горем (ведь не с Жаккеттой же?!), что она расплакалась и сквозь слезы сказала:

– Он меня совсем не ждал! И чуть ли не испугался, когда я появилась там, около его ободранной башни! У него прямо на лице читалось: быстрее отвести меня в гостиницу, быстрее уложить в постель, как следует попользоваться, посадить обратно на лодку и с облегчением помахать вслед рукой. Даже когда меня шейху продавали, я себя так гадко не чувствовала! Словно я – девка из харчевни, с которой приятно провести ночь, но в обществе появиться нельзя! Ненавижу!!!

Мадам Беатриса редко была искренней. Но сейчас она обняла Жанну за плечи и грустно сказала:

– Бедная моя, глупая девочка! Никто ведь, кроме тебя, не виноват в этом…

– Но почему?! – всхлипнула Жанна.

– Разве твой Марин обещал тебе что-нибудь?

– Обещал… что разлука разобьет его сердце, что скоро вернется, что сделает меня королевой Кипра в своем сердце, – упрямо перечислила Жанна.

– Разве это обещания? – усмехнулась баронесса. – Он лишь галантно распрощался с тобой, как и подобает учтивому кавалеру. Девочка моя; это же такие прописные истины! В Ренне твой Марин был вырвавшимся на волю с родного острова молодым холостым человеком. И весь мир ему казался восхитительным, все было легко, да еще такая красивая дама рядом… Это был его праздник, дома же ждали будни. Он ведь не обещал сделать тебя королевой своей башни? А обещать Кипр, который ему не принадлежит, это не обещать ничего.

Его семье не нужен брак сына с дамой, чьи владения за семью морями и за которой не стоит влиятельное семейство. Родители наверняка подыскали рядом хороший кусок земли, который входит в приданое какой-нибудь местной простушки. А в таких прелестных замкнутых уголках, как Кипр, даже кусты имеют уши и язык. Ведь ты же сама все это знаешь, и не хуже меня…

– Знаю… – всхлипнула Жанна.

– Вот он и принял тебя соответственно. И хочется и колется, – подытожила баронесса. – Почему же ты решила, что он должен встретить тебя иначе? Никто из вас никому ничего не должен.

– Но я же любила его, я же верила ему!.. – тихо сказала Жанна и про себя добавила: «Я ведь бежала от смертельной опасности к человеку, который был для меня всем! Ну к кому же еще мне было бежать? За чью спину прятаться?»

– Тебе было плохо, и ты кинулась под его крыло? – угадала баронесса. – Девочка моя, ты выбрала не те крылья. Ты ведь перепутала свою любовь с любовью к тебе. Вот покойный герцог де Барруа принял бы тебя, какой бы ты к нему не явилась… И те мальчики, что из-за любви к тебе получали увечья на турнирах, стараясь хоть чем-то заслужить твой благосклонный взгляд, сделали бы тебя королевой своих крохотных владений, защитили от всего мира, даже если бы самые могущественные владыки ополчились против них. Даже барон де Риберак, которого ты ткнула в лужу, как кутенка, укрыл бы тебя, грози тебе беда, потому что он истинный рыцарь, что не мешает ему быть грубияном, гулякой и транжиром!

Баронесса опять пришла в веселое расположение духа и закончила:

– А ты, моя девочка, ослепленная собственной любовью, поверила венецианцу! Ведь Фальеры – это венецианская фамилия. Да они сами себе не доверяют! Слышала, как они избирали дожа?

– Нет, – вытерла последние слезы Жанна.

– Ну так слушай. Двести с лишком лет назад они сделали это так: Большой Совет выделил из своего состава тридцать человек; Эти тридцать человек среди себя выбрали девять. Девятеро избрали сорок электоров среди членов Совета и вне его. Сорок выделили двенадцать, двенадцать избрали сорок пять. Сорок пять выделили одиннадцать, а одиннадцать выбрали сорок одного человека, которые и избрали дожа. Каково? И после этого ты мчишься на Кипр к отпрыску венецианской фамилии. Просто прелестно! – с удовольствием сказала баронесса.

– И как вы помните подобную чушь? – поразилась Жанна. – Я и повторить-то не смогу.

– А я помню, – улыбнулась баронесса, – С детства. Твоя матушка, когда мы вместе воспитывались в монастыре, тоже удивлялась моей памяти. Слезы высохли, давай смотреть город!

Маршрут, который выбрала баронесса для осмотра Рима, был причудлив и довольно извилист. Это был Вечный город с точки зрения мадам Беатрисы. Показное благочестие перемешалось здесь с ненасытным интересом ко всему выдающемуся, скандальному и внешне эффектному:

Для начала экипаж баронессы прибыл на Капитолийский холм, самый невысокий из семи. Мадам Беатриса величественным жестом показала на одно из зданий: – Смотри, это Дворец сенаторов. Здесь заседают люди, которые считают, что правят городом наравне с папой. В Италии все-таки странные нравы. Какие-то республики, сенаты, советы. Давай-ка выйдем из экипажа и обойдем этот дворец, с той стороны есть неплохое место, откуда открывается интересный вид.

Дамы обошли здание Дворца сенаторов.

– Смотри, эта низина, сплошь в развалинах и заболоченных лужах, называется Форум. А холмы, что окружают ее: Капитолий – на нем мы стоим, Палатин, Эсквилин и Квиринал. Как видишь, ничего особенного, но все римляне, словно сговорившись, первым делом тащат вас сюда. «Это центр Рима, отсюда начинается Рим!» – твердят они. Если бы так начинались наши города, то подумать страшно, чем бы они заканчивались! Морально уничтожив Форум буквально тремя фразами, баронесса сочла свою миссию выполненной и повела Жанну обратно к экипажу. Но на полпути передумала и направилась к лестнице, ведущей в церковь.

– Чуть не забыла, надо обязательно посетить храм Санта Мария ин Арачели. Там находится часовенка с прахом святой Елены. Честно признаться, я ей завидую. Легко попасть в святые, если ты мать императора. Стоит лишь съездить в Палестину, причем со всеми удобствами, полагающимися по сану, отыскать там реликвии, благо деньги есть, – и готово! Посмотрела бы я, как бы святая Елена совершила все это, имей она мой годовой доход! А церковь эта больше напоминает публичное место. Римский сенат здесь устраивает ассамблеи, дискуссии да разные заседания, словно других мест в округе нет, обязательно надо в храме ораторствовать! Давай только на минутку заглянем, боюсь, там опять о чем-нибудь спорят!

Едкие комментарии мадам Беатрисы не мешали Жанне наслаждаться видом Форума, красивой ажурной часовенкой над урной с прахом святой Елены в храме, замечательными фресками, изображающими разные фрагменты жизни святого Бернардина.

– Госпожа Беатриса, – спросила Жанна, когда они вышли из церкви, – говорят, где-то здесь были заточены в тюрьму апостолы Петр и Павел? Мы увидим это место?

– Вот уж не думала, что тебя привлечет дыра в земле! – пожала плечами баронесса. – Но если хочешь, давай посмотрим. Только надо спуститься. Это Мамертинская тюрьма на Форуме. Но ломать ноги на здешних лестницах я не согласна. Садись в экипаж.

Экипаж баронессы спустился с Капитолийского холма. Баронесса подвела Жанну к темному провалу, который оказался входом в тюрьму. Оттуда тянуло сыростью.

– И ты хочешь спуститься? – поинтересовалась баронесса.

– Я – нет!

– Мне тоже что-то не хочется, – призналась Жанна. – Но стоять у входа и не спуститься в Мамертинскую тюрьму?

– А что, ты обязана там побывать? – возмутилась баронесса. – Ты всегда можешь сказать, как поразил тебя вход в тюрьму, где томились святые апостолы. И это будет чистой правдой. А про то, как она выглядит изнутри, тебе с удовольствием расскажет любой достаточно молодой монах, проходящий поблизости, стоит лишь попросить его с улыбкой. Поехали лучше дальше.

– Хорошо, вы меня убедили, – согласилась Жанна.

Экипаж опять покатил по римским улицам.

– Видишь ту церквушку? – показала баронесса. – Это церковь Санта Франческа Романа. Ты представить себе не можешь, что творится здесь девятого марта. Вся площадь забита лошадьми, коровами, буйволами. Все это добро мычит, лягается, поднимает тучи пыли и оставляет кучи навоза. Просто кошмар!

– Святая Франческа покровительствует животным? – угадала Жанна.

– Конечно. Вот их и гонят сюда в день ее рождения для благословения. Что тут делается – не описать!

Неожиданно экипаж выехал на площадь и перед. глазами Жанны возникла громадная трехпроемная арка. А рядом возносились ввысь огромные, подавляющие своей величиной, странные руины. Три арочных пояса и глухой четвертый наверху. Мрамор и травертин, кирпичи и туф. Буйные заросли, облепившие старые стены.

– Что это? – вырвалось у завороженной Жанны.

– А-а, это… Триумфальная арка Константина, – пояснила баронесса. – Здесь этих арок повсюду – не счесть. Как только кто-нибудь из полководцев или императоров одерживал какую-нибудь победу, римляне тут же, просто наперегонки, мчались строить триумфальную арку…

– Ну а руины? – перебила Жанна баронессу.

– Это Колизей. Говорят, раньше здесь был театр. Представления, развлечения. Сейчас отсюда весь Рим берет камни на постройку домов. Очень удобно. А в развалинах бродяги устроили себе массу укрытий, так что появляться здесь без сопровождения небезопасно. Да и незачем – ведь ты, как я думаю, не собираешься заниматься постройкой дома в Риме? Хватит смотреть на никчемные руины, поехали, я покажу тебе очень и очень интересное место.

Очень и очень интересным местом оказалась обычная улочка с небольшой часовенкой, посвященной Богоматери. Но именно в этом месте баронесса оживилась, как не оживлялась ни при виде Колизея, ни при виде Форума.

– Говорят, что именно на этом месте папесса Иоанна разродилась во время крестного хода.

– Я ничего об этом не слышала, – осторожно сказала Жанна.

– О папессе Иоанне? – с надеждой спросила баронесса. – Да это же известная на весь мир история! Вот слушай.

Эта дама, точнее девица, была соблазнена неким монахом и вместе с ним бежала из родного дома. Монах был о себе очень высокого мнения и собирался стать папой. Поэтому он решил набираться ума в заведениях, где готовят богословов. Девица любопытства ради составляла ему компанию, переодетая в мужское платье. Дела у парочки шли неплохо, и девица ничем не уступала своим соученикам, но тут, на беду ее, кавалер умер. Она не стала возвращаться домой, а продолжала учебу и стала известным богословом. Все считали ее мужчиной, кроме того, с кем делила она ложе.

И когда умер папа Лев Четвертый, решили, что самым достойным его преемником будет она. Девица стала папой Иоанном, и никто даже не подозревал, что она женщина. Но ее угораздило забеременеть; и разродилась она именно во время процессии.

Баронесса всем своим видом показывала, что, будь она на месте папессы, уж таких глупых промахов ни за что не допустила.

– Был страшный скандал и дело дошло до того, что кандидата в первосвященники стали проверять чтобы наглядно убедиться в его мужских статях. Слава Богу, современным папам этого не требуется. К моменту избрания у них обычно такое количество незаконнорожденных детей, что их мужской силе завидуют светские кавалеры.

– Все это напоминает обычную байку, – заметила Жанна. – Да ты что! – возмутилась баронесса, – Это чистая правда. Даже процессии идут по соседней улочке! А если бы не история с папессой, что мешало бы им двигаться по этой?

Сраженная железной логикой мадам Беатрисы, Жанна не стала спорить дальше. Их экипаж тронулся.

– А сейчас мы отправимся на холм Эсквилин, – пояснила баронесса, довольная тем, что убедила Жанну. – Должна же ты взглянуть на древнейшую церковь Рима. Самое интересное в храме Сан Вито – камень, на котором древним христианским мученикам секли головы. Просто мурашки по коже бегут, как представишь все это! Право, какие страшные были тогда времена!

Жанна кисло подумала, что в сегодняшнем Риме христианам точно так же секут головы на плахах на многочисленных площадях, и это почему-то никого не ужасает.

Экипаж прибыл на место, дамы вышли. Баронесса дрожащей рукой указала на невзрачный камень.

Жанна сделала скорбное лицо, осматривая святыню. Никаких эмоций камень у нее не вызывал. Только почему-то вертелась мысль, что рубить головы на деревянной плахе значительно удобнее – меньше тупится лезвие. Какой дурак приспособил камень для подобных целей?

Спохватившись, что подобные мысли больше подходят для рыжего, не верящего ни в черта, ни в бога пирата, чем для нее, слава богу, примерной католички, Жанна быстро одернула себя и отошла от камня.

Прямо к церкви примыкала древняя арка.

– Это арка Гальена, – пояснила баронесса. – Ворота в город во времена язычников. Представляешь, каким небольшим, был Рим, если этот холм считался окраиной? А теперь нам предстоит увидеть самое главное украшение этого холма – базилику Санта Мария Маджоре. Больше ее по размерам церквей, посвященных Богоматери, в Риме нет!

Похоже, это было главным достоинством храма в глазах благочестивой мадам де Шатонуар.

Базилика венчала Эсквилин. Горели под солнцем многоцветные торжественные мозаики на ее фасаде. Окруженный ангелами Христос посылал людям свое благословение.

Жанне страстно захотелось побыть здесь одной, чтобы душа согрелась от соприкосновения с божественной красотой, посвященной Деве. Она решила, что непременно придет сюда еще раз, без баронессы.

– Базилику построили на деньги одного богатого римского сеньора больше тысячи лет назад, – напомнила, что она рядом, мадам Беатриса. – Он, бедолага, хотел употребить все свое состояние на богоугодные дела, только никак не мог решить, на какие именно. Маялся, маялся и взмолился Богоматери, прося помочь ему, послать знак. Дева явилась к нему во сне в ночь с четвертого на пятый день августа, и повелела выстроить храм на том месте, где завтра выпадет снег. Сеньор, понятно, решил, что сошел с ума. Но Пресвятая не забыла явиться во сне и папе, сообщив, что снег утром выпадет на холме Эсквилин.

Утром пала прихватил сеньора и опрометью кинулся сюда. А Эсквилин был весь в снегу. Папа тростью нарисовал на белой от снега земле контуры храма и велел приступать к работе. Видишь, в нижнем ряду мозаик изображены эти события. Вон из той ложи папа благословляет толпу во время праздников. А в день чуда через отверстие в потолке на головы верующих летят белые лепестки цветов. Говорят, это незабываемо! Я обязательно приду сюда в пятый день августа. Пойдем внутрь.

Внутри храм был тоже богато украшен мозаиками. Мозаичные полы переходили в мозаичные стены. Центральный неф был украшен галереей из античных цельно мраморных колонн, а над колоннами снова шли мозаичные панели.

Жанна смотрела по сторонам… Короновал Богоматерь Сын Божий, пели ангельские хоры, жили своей жизнью ветхозаветные герои, рождался и рос маленький Иисус…

Баронесса подвела Жанну к пятому порфировому кругу на полу:

– Вот здесь покоится прах того благочестивого сеньора и его супруги.

– Достойное место, – заметила Жанна и незаметно поморщилась: баронесса, даже не подозревая, своими фразами беспощадно выбивала ее из торжественно-задумчивого настроения.

Ни остатки яслей Христа, ни икона Санта Мария Салус Пополи Романи, написанная самим Евангелистом Лукой, не вызвали теперь приподнятого состояния души.

– А почему икона так называется? – спросила Жанна, чтобы что-нибудь сказать.

– Дарующая здоровье народу римскому? – подхватила баронесса. – Да потому что в пятьсот девяностом году в Риме свирепствовала чума. И папа Григорий Двоеслов, причисленный потом к лику святых, держа в руках эту икону, стал обходить город крестным ходом. И вступив на мост, ведущий к замку, он увидел ангела, который вкладывал меч в ножны. Поэтому-то замок и назвали замком Святого ангела, а икона получила имя Салус Пополи Романи. Теперь к ней за помощью обращаются во время всяких напастей, черных смертей и моровых язв. Пойдем, дорогая, на площадь, у нас мало времени.

Спускаясь по ступеням церковной лестницы к экипажу, баронесса сказала:

– На этих ступенях служители церкви жгут книги, объявленные еретическими. А лет так сто пятьдесят назад здесь же римский плебс короновал Кола да Риенцо. Ну, того проходимца, сына булочника или трактирщика, считавшего себя бастардом императорской крови. Надо отдать ему должное – заваруха вышла отменная. А давай-ка сейчас отправимся к замку Святого ангела! Должна же ты посмотреть на это место, раз уж видела икону?

Жанна коротко и молча кивнула.

Глава VI

… Пользуясь тем, что госпожа уехала осматривать Рим, Жаккетта решила устроить себе небольшой праздник и выбралась побродить по близлежащим улочкам.

Ей хотелось просто присмотреться к Вечному городу, без спешки и суеты, не мечась вместе с госпожой Жанной от Ватикана к новому зданию канцелярии или прочесывая лавчонки.

Сегодня Жаккетта решила быть сама себе госпожа. Она прошла пару кварталов, глазея по сторонам и чувствуя себя свободной и счастливой. Как здорово идти, не зная куда!

Миновала маленький, но шумный рынок, зашла в пару церквушек, попавшихся на пути.

Мимо промчалась стайка громкоголосых римских мальчишек, которые верещали на все лады:

– Магателли, магателли, магателли!

В этих выкриках было такое восторженное ожидание чуда, что Жаккетта подобрала юбки и припустила вслед за мальчишечьей ватагой, рассчитывая непременно узнать, что же это за «магателли».

Чудо, к восторгу Жаккетты, состоялось.

На крохотной площади, образованной слиянием двух улочек и украшенной древней статуей, над которой настолько потрудилось время, что уже нельзя было разобрать, мужчина это или женщина, два кукольника давали музыкальное представление.

На землю была положена толстая, гладко оструганная доска, с одной стороны которой был воткнут в просверленное отверстие колышек. К колышку была привязана веревка. На веревку были нанизаны три фигурки: одна женская и две мужских. Второй конец веревки был привязан к ноге пожилого кукольника, который играл на волынке и дергал ногой. И все, этого оказалось достаточно, чтобы куклы жили.

Они танцевали, размахивали руками, качали головками. Помощник кукольника, мальчишка чуть постарше тех пострелят, что сейчас, присев на корточки и раскрыв рты, смотрели на танцующих кукол, пел красивую песенку, размахивая руками в такт музыке и прыжкам кукол. Люди, столпившиеся вокруг уличных актеров, тихонько подпевали ему.

Жаккетта стояла около танцующих кукол и восторженно глядела на их представление до последнего, пока кукольники не собрались уходить. Каждый раз, когда мальчишка обходил с шапкой зрителей, она честно кидала в нее монетку, и это тоже было удовольствием: наблюдать, как падает маленький медный кружочек в подставленный колпак и звякает там о другие монетки.

Но вот пожилой кукольник снял с веревки кукол, вынул колышек из доски, намотал на колышек веревочку и убрал весь свой крохотный театрик в мешок. Мальчишки, вместе с Жаккеттой смотревшие представление до конца, жалобно загудели. Кукольник что-то им сказал, отчего мальчишки расхохотались и, сорвавшись с места, унеслись, как стайка воробьев. Кукольник с улыбкой вскинул мешок за спину. Проходя мимо Жаккетты, он потрепал ее по щеке. Его мальчишка, прижимая в груди обмякшую волынку, вприпрыжку поспешил вслед за хозяином.

На площади остались только непонятная статуя и застывшая, все еще переживающая представление Жаккетта.

Из оцепенения ее вывел запах жаренной на добром оливковом масле рыбы, непременно щедро приправленной свежей зеленью и спрыснутой лимонным соком. Жаккетта потянулась в ту сторону, откуда ветерок принес этот запах, уже зная, на что истратит последнюю мелочь.

Статуя осталась в недолгом, по ее меркам, одиночестве. Завтра около нее все повторится: и представление уличных актеров, и народ. Как всегда. Статуя-то знала, кто она на самом деле. Это у людского племени память короткая.

Замок Святого ангела, тяжелый, круглый, замкнутый, дышал неприступностью. Он был сам по себе, как бы его ни называли: мавзолеем ли Адриана, замком ли Святого ангела.

Во времена империи владыки находили в нем вечный покой. Затем он стал форпостом города, слабеющего под натиском новых племен, чьи потоки разбивались о его неприступную, облицованную мрамором, грудь. Потом мавзолей стал крепостью, где спасались уже не от внешних врагов, а от внутренних. Побывал он и в роли тюрьмы.

Все это время мавзолей Адриана смотрел на породивший его город с изрядной долей цинизма. Со дня возведения произошло много событий. Сменилось имя, сменилось назначение… Чем он только не был, осталось сыграть лишь роль общественной бани. Тут поневоле станешь циником, перепробовав столько ремесел.

Мог ли представить Публий Элий Адриан, возводя за городом усыпальницу для себя и своих близких, что так все повернется? Для места упокоения мавзолей вел уж слишком оживленную жизнь.

Из всего невечного быстрее всего забывается как раз то, что имеет претензию на вечность…

Люди, возводившие его стены, тщеславно возносили на парапеты статуи в назидание потомкам. Потомки назидания не поняли и безмятежно скидывали статуи на головы врагов.

– А вот это мост был построен вместе с замком! – баронесса утвердилась на мосту Святого ангела. – Но тридцать девять лет назад он обрушился – такие толпы паломников сновали по нему туда – сюда. Что поделать, юбилейный год. После того как под напором толпы лавчонки по краям моста рухнули вместе с перилами, решили больше ничего на нем не городить и ничем его не украшать. Видишь, только статуи Петра и Павла стоят. Поехали, дорогая, не будем здесь задерживаться, незачем совершенно.

Экипаж поехал по относительно широкой и чистой улице. Стоящие по обе ее стороны дома отличались красотой и добротностью и вполне могли претендовать на звание дворцов.

– Это улица Джулия. Здесь любят селиться флорентийцы, большая часть домов принадлежит им, – пояснила баронесса. – Они считают свою Флоренцию центром вселенной, и, по их мнению, Рим слишком тесен и грязен.

– Ой, а это место я знаю. Это же площадь Цветущее поле! – удивилась Жанна. – Вон в той гостинице, около проулка дель Гротте мы и жили, пока какой-то негодяй не попытался нас обокрасть.

– Да-да, милочка! – подтвердила баронесса. – И надо сказать, что новый дворец Канцелярии здесь просто на расстоянии шага, гораздо ближе, чем от квартиры протонотара. Так что еще неизвестно, какие удобства вы приобрели, перебравшись туда. В этом районе имеют дома дамы известного поведения, но высокого полета. А уж они нос но ветру держат! Район очень неплохой. Видишь вон ту гостиницу?

Жанна кивнула.

– Ее владелица – донна Ваноцца Катанеи. Помнишь, я тебе говорила? О-очень известная дама. От кардинала Борджиа у нее четверо прелестных ребятишек, и его преосвященство очень заботится о своих чадах. Я тоже подумываю, не приобрести ли мне гостиницу на бойкой улице. Это куда выгоднее, чем хилые доходы с наших земель. Многие благородные сеньоры владеют в Риме подобными заведениями, и деньги рекой текут к ним.

– Ну что же! – заметила Жанна, – Помните пьесу, что давали актеры в нашем замке? Если уж принцесса, прекрасная Родамна, стала хозяйкой гостиницы, то нам об этом подумать тоже не грех.

– Ах, моя девочка, как ты меня понимаешь! – растрогалась баронесса. – Но что в этой площади нехорошего, так то, что тут слишком часто горят костры. с еретиками и свистит топор, опускаясь на шеи преступников. Я бы не стала жить рядом с таким местом – время от времени на это зрелище можно посмотреть, но когда казнят слишком часто, это приедается. И кроме того, от толпы зевак всегда остается столько мусора!

Экипаж двигался дальше, Они ехали по узким улочкам.

– Посмотри, дорогая, по сторонам, – сказала мадам Беатриса.

Жанна посмотрела и направо, и налево, но, кроме теснящихся друг к другу узких домиков и откровенных каморок, ничего достойного внимания не увидела.

– Улица Темных Лавок, – пояснила баронесса. – Видишь, эти лавчонки настолько малы, что окон у них практически нет. Весь свет идет через открытую дверь. А в таких каморочках, римляне зовут их пеналами, принимают клиентов девицы. Сейчас мы объедем Еврейское гетто, заезжать туда не стоит, и я покажу тебе рыбный рынок.

Скоро действительно стал слышен шум рынка. Запахло рыбой.

– Эти хитрецы неплохо устроились… – заметила баронесса. – Ловят рыбу в Тибре и тут же продают ее на лотках. Здесь можно купить отличных щук на паштет. А видишь в стене церкви камень с изображением рыбы и делениями? Каждую выловленную рыбку прикладывают к нему. Если рыба мала, ее должны выпустить обратно в реку. А если так крупна, что выходит за мерки, то ее голова отправляется на уху господам консерваторам на Капитолии. Ты не хочешь перекусить? Здесь есть довольно приличное заведение, где кормят рыбными блюдами.

Экипаж остановился у «приличного заведения», и дамы отправились пробовать его кухню.

– Я вот размышляю, Куда же тебя еще свозить… – задумчиво сказала баронесса, расправившись с нежнейшими рыбными котлетками под миндальным соусом. – Хочешь посмотреть храм Санта Мария ин Трастевере? Он стоит на месте, где забил источник благовонного масла. И, как я подозреваю, построен как раз на доходы от продажи оного. Там рядышком есть церковь Сан Каллисто, она знаменита колодцем, куда сбросили пану Каллиста… Или поедем на площадь святого Франциска Ассизского?

Жанне было абсолютно все равно.

– Поехали на площадь, – сказала она.

К этому моменту Жанна поняла, что сыта римскими достопримечательностями по горло и ничего не хочет, кроме как очутиться в уютной постели, свернуться клубочком и поспать.

Через некоторое время они добрались до площади святого Франциска. Центр ее венчала античная колонна с крестом наверху.

– Видишь церквушку? – показала баронесса на скромную церковь. – Это храм Сан Франческо а Рила, его построили сразу же после того, как Франциск был канонизирован. Именно здесь он останавливался, когда был в Риме. Он, конечно, был необычайной святости человек, один камень вместо подушки чего стоит! Но как подумаешь, что он имел и что мог иметь, а на что променял… Святой человек!

Жанна так и не поняла, что хотела сказать баронесса. Но ей почему-то показалась, что мадам де Шатонуар совсем не одобряет поступка молодого наследника богатого купца из Ареццо, променявшего обеспеченную жизнь на отшельничество, нищету и странствия по свету босиком.

Экипаж покинул площадь святого Франциска.

– Видишь то здание с мозаикой? Где по бокам Спасителя белый и черный рабы? – спросила баронесса. – Это госпиталь тринитариев. В плену ты не пыталась связаться с ними? Ведь они как раз занимаются освобождением христиан: из мусульманского плена?

– У меня была одна возможность… – неохотно сказала Жанна. – Но не было доверия к человеку, который предложил отнести им письмо. Да и выкуп за меня запросили бы ой-ой-ой! Ведь там я считалась французской принцессой.

– Вообще-то ты прекрасно справилась и без тринитариев, – заметила баронесса. – Давай я по кажу тебе еще одну церквушку, и мы поедем домой, эти рыбные блюда только раздразнили меня.

Экипаж остановился около подножий холма. Ради последней достопримечательности дамы вышли на свежий воздух.

– Этот холм зовется Целий. Видишь те крутые ступеньки и храм, к которому они ведут? Это церковь Caн Григорио Маньо. Еще один чудак. Когда его избрали на папский престол, он сбежал ото всех и спрятался в лесной пещере. А зачем, спрашивается? Ведь все равно нашли! И пришлось ему, как миленькому, принять тиару. Против судьбы не пойдешь!

Этими словами баронесса завершила свой обзор римских достопримечательностей и повезла вздохнувшую с облегчением Жанну обратно.

Наревевшаяся, наглядевшаяся и, наконец, наевшаяся рыбы Жанна тихо дремала в экипаже, даже не чувствуя тряски.

Глава VII

Жанна безнадежно попала в водоворот, бурлящий, как обычно, вокруг баронессы де Шатонуар.

Мадам Беатриса не могла жить, не участвуя в заговорах и комплотах, лигах и коалициях. Спокойная жизнь была не ее уделом, и Рим энергичная баронесса презрительно обзывала болотом. (Хотя бы потому, что в силу недостаточно долгого здесь пребывания баронесса не была вхожа в высшие круги и в местных интригах не участвовала.) Хотя Жанна и не сомневалась, что мадам Беатриса методично и неотступно штурмует гостиные и залы римской знати.

Пока же, в отсутствие подходящего заговора, баронесса вплотную занялась Жанной. Не слушая никаких возражений, она перевезла девушек к себе.

Жанна была довольна переездом. Последние дни под ее окнами маячила плешь протонотара, который не о питал еще какие-то надежды, не то намекал, что квартирку пора освобождать для новой паломницы, и Жанна боролась с острым желанием открыть окно и плюнуть сверху.

– Девочка моя, я все понимаю, последнее время тебе было нелегко, – первым делом заявила мадам Беатриса, – но такое платье одобрить никак нельзя! Да оно подходит лишь для добродетельной старой девы! Если бы во время аудиенции у его святейшества на мне было бы что-то подобное, родственники моего покойного мужа уже праздновали бы победу!

– В моих нарядах сейчас щеголяет какой-нибудь выводок шлюх в портовом кабачке.

– Но ведь жизнь не остановилась! – возмутилась баронесса. – Кстати, а что ты собираешься делать дальше?

– Сначала вернусь в Аквитанию, в Монпеза, – сказала Жанна. – Передохну немного и поеду в Ренн. Кстати, что сейчас творится в герцогстве?

– Да ничего не творится! – отмахнулась баронесса. – Максимилиан считает малютку Анну Бретонскую своей женой, но по-прежнему так и не смог добраться до ее кровати через королевские заслоны. Анна де Боже, госпожа регентша, их брак не признает и зажала герцогство в тиски своих армий. Скука! Не это тебя сейчас должно волновать!

– Как не это, а что же?! – поразилась Жанна.

– А что же?! – передразнила ее баронесса. – И это говоришь ты, знатная красивая дама! Мне не нравятся твои планы на ближайшее будущее.

– А что в них плохого?

– Как что? – Баронесса даже топнула. – От твоих слов прямо веет благочестием и покоем. Твои дела столь блестящи, что ты отказываешься от всех великолепных возможностей, предоставляемых Римом, и пускаешься в одинокое путешествие по глухим углам за собственный счет?

– Извините, госпожа Беатриса! – Жанна на мгновение прикрыла глаза. – Я сегодня плохо соображаю и не могу взять в толк, о каких возможностях вы говорите? Пока я лишь поняла, что вам не нравятся ни мое платье, ни мои планы.

– Ладно, моя дорогая! – смилостивилась баронесса. – Продолжим наш разговор завтра. Я думаю, что, отдохнув, как следует, ты придешь в себя.

Ночью Жанна не спала. Она слушала ночные шорохи дома, звуки за окном и думала над словами баронессы. События последних месяцев выбили ее из привычного общества, из привычной жизни. Она и правда немного подзабыла то, что раньше казалось таким важным. Надо вспоминать. Теперь она не беглянка.

Под утро Жанна заснула, и ей снились турниры в Аквитании и Бретани, балы и охоты. И сложная, захватывающая круговерть придворной жизни.

Видимо, баронесса достаточно насиделась в Риме без приключений. Не откладывая в долгий ящик, она принялась с размахом устраивать судьбу Жанны. Первым делом баронесса сказала:

– Мы идем покупать тебе платье. Возьмешь у меня взаймы необходимую сумму, твоя матушка вернет мне ее осенью. Ты хорошо отдохнула? Теперь-то ты согласна, что путешествовать в великолепном платье в компании достойных людей, не тратя из собственных средств ни экю, значительно удобнее, чем трястись в наемном экипаже в вызывающем жалость одеянии да еще подвергаться в каждой придорожной гостинице множеству опасностей?

Жанна невозмутимо кивнула. Мадам Беатриса хочет одолжить ей денег под матушкину отдачу? Ради Бога. У мадам Беатрисы есть планы, как отправиться Жанне из Рима? Посмотрим. А платье еще никому не мешало, разве только Еве в раю.

Баронесса знала все заслуживающие внимания римские лавочки и могла пройти по ним с завязанными глазами.

Время только-только приблизилось к полуденному отдыху, а Жанна уже мерила в прохладных покоях мадам Беатрисы новое платье великолепного венецианского бархата. Оно тоже было синим, глубокого сине-фиолетового цвета. Этот темный строгий цвет смягчали и оживляли многочисленные разрезы широких рукавов, скрепленные золотыми застежками и выпускавшие на волю волны белой рубашки. Золотая, как и застежки, отделка служила границей, отделяющей кружевное обрамление выреза от ночной темноты бархата. Нежное ажурное кружево оттеняло розовую кожу и словно служило плечам, шее и груди великолепнейшей рамой.

Жанне даже показалось странным, что еще вчера прежнее скромное платье ее устраивало. Баронесса права: она, Жанна, действительно была не в себе!

– Ну вот, моя дорогая! – заявила мадам Беатриса. – Только в таком наряде и имеет смысл убегать из сарацинского плена! А иначе незачем людям и на глаза показываться!

– В плену у меня было платье не хуже, – призналась Жанна. – Просто сил смотреть на него уже не было, после того что я в нем пережила.

– Значит, я не ошиблась! – торжествующе воскликнула баронесса. – А то я уже начала тревожиться. У меня просто в голове не укладывалось, что ты могла вынести невзгоды, свалившиеся на тебя, в таком убогом виде! Пусть все эти лицемеры утверждают, что, мол, красота не нуждается в украшениях, мы-то знаем, что нуждается, да еще как! Кстати, вечером мы приглашены. А сейчас самое время отдохнуть.

Жанна пожелала мадам Беатрисе приятного отдыха и вернулась к зеркалу, чтобы еще раз осмотреть себя. И только тут заметила, что лицо Жаккетты сегодня выглядит очень своеобразно. Левый глаз камеристки «украшал» громадный, пламенеющий фурункул.

– Ты специально?! – прошипела Жанна.

– Чего специально? – не поняла Жаккетта.

– Когда никуда идти не надо было, так хоть бы царапина у тебя появилась, а как в кои-то веки надо в обществе показаться, ты уже наготове с окривевшей физиономией! – разозлилась Жанна. – Опять я буду без служанки, словно горожанка последняя!

– Я же не нарочно его себе посадила! – возмутилась Жаккетта. – Чирей – он не спрашивает, когда ему появиться!

Жанна прозлилась весь день до вечера, но злись не злись, а изменить ничего было нельзя.

В результате Жаккетта осталась лежать дома с примочкой на глазу, а дамы отправились на прием с одной камеристкой на двоих.

Но, как оказалось позже, чирей Жаккетте на глаз посадила рука Судьбы.

Было бы даже странно, если бы Жанна не произвела в новом обществе фурора. И отнюдь не благодаря новому платью, хотя и не без его помощи. Слишком уж красива была Жанна, слишком экзотические приключения выпали на ее долю, и слишком долго не была она на таких приемах, чтобы не стать центром внимания.

История прекрасной Жанны, которую она сама скромно поведала миру, грозила превратиться в легенду. Там было все: захват пиратами и продажа в гарем к лютому шейху. Отказ отважной красавицы от любовных притязаний дикаря, томление в темнице, вышивание при колеблющемся огоньке тоненькой свечи лика Пресвятой Девы. Дерзкий побег, подкуп пиратского капитана, корабль, посланный шейхом вдогонку с приказом убить всех, кроме золотоволосой беглянки. Галера родосцев, идущая с Кипра на свой остров-крепость. Бой храбрых госпитальеров с мусульманским кораблем и суровый седой монах – капитан, укрывающий Жанну своим черным боевым плащом, чтобы посланники шейха не узнали ее по золотому платью. И, наконец, Рим, где Жанна передает в дар его святейшеству покров, вышитый в плену.

Жанна и сама не знала, зачем она нагромоздила столько вранья, слегка припудренного правдой…

Может быть, из чувства злости – все эти довольные рожи вокруг жили в свое удовольствие, когда она глотала пыль в усадьбе шейха и набивала синяки в маленькой лодке. А может, еще по каким причинам.

Но самым обидным было то, что память, словно в насмешку, стала подсовывать настоящие картины этого долгого путешествия. И ничего поделать Жанна не могла, хоть и пыталась прогнать ненужные, досадные воспоминания. Все было напрасно.

Лица стоящих вокруг людей исчезали, и она видела вместо них себя и Жаккетту, мечущихся в глиняном муравейнике Триполи. И страшного, разъяренного нубийца, вносящего в дом бесчувственную Жаккетту. Снова видела зарево над усадьбой и просторный двор, над которым пронеслась смерть. И оцепеневшую Жаккетту, застывшую у иссеченного тела шейха. Ее шейха. Видела неподвижного, словно статуя, нубийца. А она, Жанна, опять лишняя, никому не нужная, и всем наплевать, что она графиня и красавица, Господи, да что же это такое; что за мир дикий!

Врывались в сознание, тесня неприятные воспоминания, громкое восклицание какого-нибудь гостя либо женский смех, но, мгновение спустя опять безжалостно вставал перед глазами ливийский Триполи, маленький дом нубийца, обложенный со всех сторон врагами шейха.

И опять она в чужой войне, в чужой беде, всем чужая и лишняя! И только милостью камеристки, которая в простоте душевной даже не поняла, что они поменялись там, в том ужасном мире, местами, милостью простодушной, доверчивой, глупой как пень Жаккетты она смогла выбраться из этого ада и добраться до Кипра. До Кипра, где ее, Жанну, никто не ждал! Где она опять была ненужной и лишней! Что не сделали месяцы заточения в гареме в Триполи, легко совершили слова любимого человека…

К Жанне приблизилась дама, одетая с некоей претензией, рассыпающая во все стороны любезные улыбки, но взгляд которой оставался внимательным и каким-то болезненно-жадным. Дама спросила:

– А почему же вы, прелестное дитя, не отправились на Сицилию? Ведь это куда ближе?

– Так получилось, – медленно, чуть не по слогам, сказала Жанна. – Корабль пиратов уходил от погони, и даже на Кипр я попала лишь благодаря случаю. Во время этого плавания я отнюдь не была уверена, что не меняю гарем в Триполи на гарем в Стамбуле.

Лицо дамы вдруг расплылось и стало нечетким. Вновь него проступили пыльная дорога вдоль побережья лазурного моря, рощи кипарисов и группки алеппской сосны, виноградники по левую руку от дороги и одинокая башня неподалеку…

Жанна не хотела видеть эту дорогу, даже внушающая безотчетное опасение дама показалась более приятной. Она опустила глаза и вдруг увидела вместо нового бархатного платья вызывающе блеснувшую золотом парчу того, утопленного в ярости платья, Жанна вздрогнула. Она понимала, что все это чушь, подол темный, синий, это память играете ней в злую игру. Но уже, невзирая на доводы разума, вставало перед глазами, заполняя весь мир, невыносимо прекрасное, словно чеканное лицо Марина. И звучал его голос, в котором было лишь холодное удивление:

«Жанна?»

В разгар веселого вечера, находясь в центре внимания восхищенной компании, Жанна неожиданно потеряла сознание и рухнула на мозаичный пол.

Баронесса де Шатонуар была в полном восторге. Такого эффектного финала появления в свете прекрасной герцогини даже нарочно нельзя было придумать. Ну а обморок – дело житейское. Главное – как он для дела пригодится!

Под испуганное и восторженное перешептывание собравшихся Жанну унесли.

Лекарь, вызванный хозяином праздника, привел Жанну в чувство и прописал полный покой в течение нескольких дней.

Баронесса де Шатонуар увезла Жанну, а легенда о чудесном спасении прекрасной герцогини принялась распространяться по Риму и окрестностям.

Мадам Беатриса была счастлива: вот теперь наконец-то она добилась желаемой цели и попала в те круги, о которых грезила. Ведь поток посетителей к лежащей в постели Жанне не прекращался.

Как опытный ювелир, мадам Беатриса сортировала их, отделяя влиятельных и нужных лиц и оставляя на долю прочих безупречно вежливое равнодушие. Среди посетителей затесался даже плешивый протонотар, неизвестно какими путями узнавший об обмороке Жанны на вечере. Со сдержанной слезой в голосе он заверил Жанну, что уже вручил его святейшеству вышитый лик Пресвятой Девы.

Правда, долго распространяться даже на эту тему беспощадная баронесса ему не дала. И безжалостно выпроводила протонотара за дверь, дав ему, как только дверь затворилась, исчерпывающую оценку:

– Это в правление папы Сикста, когда семейство Риарио оккупировало все теплые места, он был важным лицом. Но сейчас, извините, времена другие.

Жанна согласно кивнула.

Баронесса села у ее изголовья и, поправляя подушки, сказала:

– Девочка моя! Появилась прекрасная возможность добраться до Бретани. Один чванливый индюк, сидевший здесь больше года по каким-то загадочным делам королевства Французского, собирается в путь, и он от тебя без ума. Подумай…

Жанну насторожили мурлыкающие нотки в голосе баронессы…

Повинуясь указанию лекаря, Жанна отлеживалась в постели после обморока и обдумывала дальнейшие действия.

Две вещи были ей ясны как божий день. Вещь первая: ей, Жанне, совсем не хочется ехать в Монпеза, слушать там охи и ахи. Неминуемо застрянешь на всю зиму. Без толку потерянное время. Вещь вторая: мурлыкающие нотки в голосе баронессы прямо говорят, чем неминуемо придется расплачиваться за путешествие. Не хочется. А предложение заманчивое.

И Жанна стала прикидывать, как же нужно себя вести, чтобы неизвестный пока покровитель держался подальше. В дороге это так сложно… Есть неплохой способ – падать в обморок по поводу и без повода. Но, к сожалению, вечно больная девица утратит в глазах покровителя всякое очарование. Жалко… Если он действительно обладает каким-то влиянием при королевском дворе, то можно попытаться использовать его для возвращения конфискованных при отце земель. А там и поднять вопрос, почему она, законная вдова герцога Барруа, не имеет ни доходов, ни земель, достойных ее положения? Но для этого надо, чтобы покровитель сам зависел от нее, Жанны… Интересно, в чем?

Какие-то смутные, пока неясные мысли зашевелились в ее голове.

Госпожа Беатриса вовсю использует сейчас ее, Жанну. Ее образ беглянки из гарема… И пока она извлекла из этого образа куда больше пользы, чем сама Жанна. Вот если бы можно было, оставаясь в тени, пользоваться вниманием общества к кому-то другому… К кому? Что может быть интереснее истории попавшей в арабский плен графини?

Мысли в голове Жанны бежали, обгоняя друг друга.

Опять память стала подбрасывать непрошеные воспоминания. Дом Бибигюль, поставщицы девушек в гаремы. Девицы, ожидающие там своей участи. Усадьба шейха. Жаккетта, вся в звенящих цепочках, каждый вечер отправляющаяся в шатер к господину…

А ведь шейх любил эту корову! И не он один… Интересно только, за что? Ведь ни рожи, ни кожи. Жанна фыркнула.

Но фыркай – не фыркай, одернула она себя, а каким-то непостижимым образом Жаккетта нравится мужчинам.

Вот оно! Ее вполне можно выставить в качестве приманки для покровителя. Помыть, приодеть, накрасить, раздеть… Экзотическая восточная сладость, рахат-лукум. Какое счастье, что из-за фурункула Жаккетту пришлось оставить дома и никто еще не знает о ее существовании!

Представляя, как будет увиваться покровитель за загадочной звездой гарема, спасенной графиней де Монпеза, Жанна вдруг почувствовала себя очень доброй и заботливой.

Вот повезло этой дуре с госпожой. Ни за что, ни про что она, Жанна, введет ее в такое общество, о котором дремучая камеристка и мечтать не могла! Знатные кавалеры будут толпиться вокруг девицы, которая полжизни провела в коровнике.

Ну как после этого не поразиться собственному благородству?!

Глава VIII

Жаккетта упорно не хотела верить в собственное счастье. И отбрыкивалась от навязываемой ей роли изо всех сил.

– Да не подхожу я, госпожа Жанна! Не умею я врать! – бубнила она, уставясь в пол.

– Не лги! – шипела Жанна. – Знаю я тебя! Что ты упираешься, как упрямый осел! Тебе и говорить-то почти не придется: стой столбом, да хлопай ресницами! Ты и так большую часть времени только этим и занимаешься!

– Да не могу я, госпожа Жанна, – ныла Жаккетта, – вот истинный крест, не могу!

– Раз я сказала, что можешь, значит, можешь! – окончательно взъярилась Жанна. – И не смей перечить! Будешь делать то, что велю!

Жаккетта, надувшись, замолчала.

На Жанну нахлынул прилив творческого настроения. Оно медленно обошла кругом шмыгающую носом и роняющую слезы Жаккетту. Осмотрела ее от макушки до пяток и вынесла приговор:

– Неплохо, неплохо… Интерес мужчин к тебе я понять все равно не могу, но кое-что сделать из тебя можно.

Жанна еще раз, уже сознательно, вспомнила дом Бибигюль.

– Давай-ка подкрасим тебе волосы арабской буро-зеленой гадостью… – решила она. – Как называется?

– Хна-а… – всхлипнула Жаккетта.

– Вот-вот. Говорят, они ею даже животы боевых коней красят. Странные представления о красоте!

Жанна, полная решимости преобразить льющую слезы Жаккетту в блистательную звезду гарема, энергично взялась за абсолютно неизвестное для себя дело.

Она разыскала в запасах Жаккетты (благоразумно припрятавшей в своем мешке массу полезных вещей, купленных еще на базарах Триполи госпожой Фатимой) порошок хны. Залила его кипятком. А когда краска была готова, безжалостно усадила на табурет ревущую в три ручья камеристку и принялась мазать ей голову бурой липкой кашицей.

– Не строй из себя сиротку! – рычала Жанна, щедро измазав хной Жаккетту, себя и пол на несколько шагов вокруг. – Врать она, видите ли, не умеет! А зачем тебе врать?! В гареме была? Была! Хабль аль-Лулу, красавица из красавиц! Помнишь, как твой мерзкий Абдулла меня заставлял коврики ткать? А? Вот и сейчас будешь!

– Только не Хабль аль-Лулу! – взвыла Жаккетта. – Лучше сразу зарежьте!

– Ах, какие мы чувствительные! – всплеснула измазанными руками Жанна, и во все стороны полетели липкие комки. – Ладно, не переживай. Это имя с первого раза и не произнесешь, поэтому ты будешь Нарджис. Красиво, а?

«Так только служанок в гаремах называют… – кисло подумала Жаккетта. – А я, слава Богу, была любимой наложницей! Это у Абдуллы его невольницу так звали. Сдается мне, именно поэтому вы, госпожа Жанна, это имя и запомнили…» Но промолчала, решив, что сейчас с госпожой лучше не спорить. Себе дороже.

– Согласна? Вот и чудесно! – пропела Жанна. – Вот и умница! Подставляй голову – сейчас краску смывать будем!

Хну общими усилиями смыли, и Жаккетта заблистала на весь белый свет ярко – оранжевыми ушами.

Хна попалась отменного качества. Пламенеющий цвет пристал к ушам и шее Жаккетты крепко-накрепко, не поддаваясь ни лучшему мылу, ни щетке.

Хна сходила постепенно, с каждым мытьем становясь лишь чуть бледнее.

Но это была не самая главная проблема. Превращение Жаккетты в Нарджис только началось…

Баронесса де Шатонуар несколько удивилась затее Жанны, но препятствовать не стала, сказав, что, возможно, идея не лишена остроумия. Судя по всему, она была просто растеряна.

Не обращая ни на что внимания, Жанна вбивала в голову Жаккетты созданную всего за полночи легенду Нарджис:

– Ты – девушка из знатной и благородной семьи. Твои предки в дальнем родстве с моими, и я тебя в плену узнала по этому кольцу.

Жанна стянула с пальца собственное кольцо и надела его Жаккетте.

– Тебя еще в раннем детстве похитили пираты, когда ты с родителями плыла на корабле в Италию… предположим, в Неаполь, – объясняла дальше Жанна. – Так что ты ребенком попала на Восток. Когда ты подросла, тебя продали в гарем шейха, где ты и была его любимой наложницей. В гареме мы встретились, и ты бежала вместе со мной, чтобы наконец-то попасть на родину.

– Но как же я всю жизнь прожила среди арабов, а по ихнему не говорю? – робко возмутилась Жаккетта.

– Потому что тебя специально держали взаперти, чтобы ты не общалась с мусульманами, не выучила арабский и не убежала, – на ходу сочинила Жанна.

Мадам Беатриса, скромно сидевшая в углу, в креслице, и рассеяно доигрывавшая зеркалом, вдруг сказала:

– Девочка моя, воображения тебе не занимать, но твоя протеже слишком неотесанна. В любимую наложницу шейха верится охотно, но вот знатная девица из нее никакая. Деревня!

– Не все сразу, госпожа Беатриса! – огрызнулась Жанна. – Я видела много дам, ведущих себя как принцессы крови, а на поверку частенько оказывалось, что у них и герба-то приличного нет. Относительно Жаккетты я тоже иллюзий не питаю, придется учить ее манерам.

– У тебя мало времени, – резонно заметила баронесса. – Господин, о котором я тебе говорила, уже через две недели тронется в путь, а ты даже еще его не видела. А стоит этой особе сказать при людях словечко вроде «по-ихнему» – и сразу весь результат насмарку. Подумай об этом.

Но Жанна не хотела отступать.

– Я подумала, – сказала она. – Вводим маленькое уточнение. Жаккетта, то есть Нарджис, неразумным ребенком попав в плен, была воспитана французской нянькой, старой крестьянкой из Гиени, и поэтому нельзя требовать от нее слишком многого.

– А как крестьянка попала в плен? – поинтересовалась баронесса.

– Когда совершала паломничество! – отрезала разозлившаяся Жанна.

– Великолепно! – баронесса положила зеркальце. – Я бы до такого, пожалуй, и не додумалась. Ты сварила неплохой бульон. Правда, я не понимаю, зачем все эти сложности с фальшивой Нарджис, если господин маркиз дю Моншов де ля Гранг-ренуйер де ля Жавель благоволит к тебе самой?

Жанна лишь мило улыбнулась, не собираясь ничего объяснять. Лишь отметила, что вот и всплыло имя благодетеля.

– Понимаю, понимаю… – улыбнулась в ответ еще шире баронесса. – У нас у всех бывают маленькие причуды. Но учти, к тебе у господина маркиза уже есть интерес, а вот таинственной Нарджис его еще надо заинтересовать.

Жаккетта, слушая баронессу, про себя возмутилась: «Ах ты, кошелка старая! Все вы мните себя неотразимыми, а почему-то мессир Марчелло меня больше любил, чем тебя!» Видя, что дамы, занятые беседой, про нее забыли, она попыталась улизнуть из комнаты. Но Жанна заметила ее продвижение к двери и жестом заставила вернуться на место.

Процесс шлифовки восточной красавицы Нарджис продолжился.

Неожиданно для себя самой, мадам Беатриса поняла, что стареет. И сказало ей об этом не зеркало, не шепоток за спиной.

Нахальная и, на взгляд мадам Беатрисы, довольно нелепая идея выставить камеристку красавицей Востока начала воплощаться в жизнь. Да еще как!

Медово-приторная, как восточные сладости, история девочки из знатной семьи, попавшей в плен к пиратам, а затем к свирепым маврам, воспитанной старой невольницей-француженкой и ставшая повелительницей гарема грозного шейха почему-то вызвала большой успех.

Такой легковерности от римского общества баронесса никак не ожидала.

Но летний, зной, придавивший город к земле, вызвал некоторое оцепенение в политической и общественной жизни. Интриговать по такой жаре не было сил. Их оставалось лишь на то, чтобы сидеть у фонтанов и прудов в тени листвы, отложив все дела до того времени, когда жара спадет. Сплетничать стало почти не о чем, и подвернувшаяся история красавицы графини, сбежавшей из гарема и прихватившей с собой любимицу шейха, была принята охотно. Тем более что, оказывается, зоркие глаза замечали Жанну на улицах Рима в сопровождении девушки, с головой закутанной в белое арабское покрывало.

Мадам Беатриса поняла, что постарела душой. Ведь лет двадцать назад она с легкостью закручивала еще и не такие интриги и ввязывалась в лихие авантюры. А теперь пришел опыт, но задор молодости угас.

Мадам Беатриса, как умная женщина, не стала долго грустить, а постаралась вспомнить о чем-нибудь приятном… Например, о том, что осенью она поедет в Гиень и завернет в замок Монпеза. И встретится с мессиром Марчелло…

Жаккетта в который раз пожалела, что родилась на божий свет. Жанна взялась за нее не на шутку и лепила из камеристки подобие знатной дамы самым беспощадным образом. Для начала она практически лишила начинающую звезду гарема еды. По меркам Жаккетты – обрекла на, голодную смерть.

– У знатных дам таких толстых задниц не бывает! – безапелляционно заявила Жанна. – Будешь голодать, пока не похудеешь.

– Я не похудею, у меня кость широкая! – слабо вякнула Жаккетта, которой сразу безумно захотелось есть. Жевать, жевать, жевать без остановки! Что угодно, лишь бы съедобное!!!

Но предаваться мечтам об утраченной пище Жанна не дала. Оставив без внимания лепет камеристки, она запустила в нее своим синим платьем, которое так раскритиковала баронесса.

– Надевай!

Жаккетта, закусив губу, стала натягивать платье госпожи на себя. Платье не натягивалось.

Жаккетта, думая о несъеденных обедах, завтраках и ужинах, о матушкиных пирогах и булочках тетушки Франсуазы, о доброй госпоже Фатиме, которая сказочно кормила ее в своем домике, удвоила усилия.

Платье сдалось, но сдавило Жаккетту как тисками. Даже полностью расшнурованное, оно было безнадежно узким и длинным.

Жанна в это время что-то искала в своем новом ларце.

– Надела? – спросила она не оборачиваясь. – Пройдись!

Жаккетта добросовестно, не за страх, а за совесть, шагнула.

Платье лопнуло на спине и на бедрах. Услышав треск материи, Жанна оглядела переминающуюся с ноги на ногу Жаккетту, в муках окончившее на ней свой земной путь платье и, вздохнув, сказала:

– Ладно, снимай…

Задача сделать из Жаккетты обольстительную восточную красавицу вдруг показалась ей очень и очень тяжелой.

После такого угрожающего поворота событий Жаккетта всерьез обеспокоилась собственным здоровьем и решила бороться за жизнь.

Ночью, когда весь дом отошел ко сну, она тихонько встала и бесшумно оделась. На цыпочках прокралась мимо спящей Жанны, раскрыла окно – и была такова!

В веселим городе Риме было много местечек, где всякий разный люд веселился до утра, как того желала душа и позволял кошелек.

В одну из таких харчевен и ворвалась ураганом крепко сбитая девица в коричневом платье, причесанная так, что волосы закрывали уши и шею.

Один из компании гудящих здесь второй день студиозусов двинулся к ней, намереваясь пригласить к своему столу. Но девица лишь зыркнула синим глазом и легонько двинула плечом, даже не замедляя шага. Нетвердо стоящий на ногах кавалер отлетел в сторону, как от удара.

Девица уселась за свободный столик, всем своим видом показывая, что без драки это место не уступит и вообще советует близко не подходить.

Это было интересно; и гости заведения стали посматривать в ее сторону. А посмотреть было на что.

При помощи энергичных жестов и отдельных слов, отдаленно напоминающих итальянские, Жаккетта быстро договорилась со служанкой, и на столе перед ней стали возникать долгожданные кушанья.

Даже ее скромных средств хватило на похлебку, жаркое и рыбный паштет. И маленький кувшинчик вина тоже. Жаккетта работала челюстями без малейших остановок. И похлебка, и жаркое и паштет очень недолго задержались на столе. Посуда из-под них блистала ослепительной чистотой. Сметя все с тарелок, Жаккетта мрачно оглядела сидящих в харчевне, сыто рыгнула и такой же ураганной походкой удалилась.

… Проникнуть обратно оказалось сложнее, чем покинуть дом. Ноги пытались съезжать с завитушек и узких карнизов. Лишний шум был крайне опасен, в любую минуту на улице могли появиться прохожие и однозначно истолковать маневры Жаккетты на стене дома.

Но зато довольно урчал сытый живот, хотелось сладко поспать. И жить было куда веселее!

Ночной поход в харчевню очень поддержал Жаккетту и морально, и физически. Но пускать на самотек проблему своего питания и зависеть от случайностей ночных вылазок она не собиралась.

Заботясь о себе, Жаккетта встала пораньше, пока Жанна, и баронесса смотрели приятные утренние сны. Она осмотрела все апартаменты госпожи де Шатонуар и в лабиринтах соединяющих этажи лестниц нашла tq, что искала: неприметный, но вместительный закуток.

Из нижней юбки госпожи Жаккетта выпорола несколько монет, зашитых лично для себя на черный день, рассуждая, что день-то пришел – чернее некуда.

Когда знатные дамы изволили проснуться, излучающая безмятежность Жаккетта уже была дома. Она, как добрая католичка, успела сходить к утренней мессе.

А в тайнике лежал месячный запас продовольствия.

Дни шли за днями, а Жаккетта почти не худела.

– Я тебя вообще на хлеб и воду посажу! – злилась Жанна, измеряя ее грудь, талию и бедра.

– Ну я же говорила вам, что кость у меня широкая! – обидчиво оправдывалась Жаккетта.

Жанна только морщилась.

И без этого проблем хватало. Восточный костюм Жаккетты был слишком легким для наступающей осени. Красные шелковые шальвары и короткий расшитый лиф были одеждой для очень важных случаев, а повседневное платье, по мнению Жанны, больше подходило для вьшаса коров, чем для соблазнения мужчин.

Пришлось потратиться на достаточно изысканные наряды для новоиспеченной Нарджис. Одно платье предназначалось для дороги, другое – для визитов. А ведь эти деньги, между прочим, можно было истратить на себя…

Оранжевые уши Жаккетты без боя тоже не сдавались. Теперь их цвет стал значительно ближе к нормальному, можно было прикрыть их прической, но если, не дай бог, ухо выглядывало наружу, то просто поражала жизнерадостным оттенком.

В глубине души Жанна была уже не рада, что затеяла всю эту кутерьму: Жаккетта не умела ходить, как ходят дамы, не умела стоять, не умела смотреть. А уж когда рот раскрывала, так хоть уши затыкай и беги! В общем, дама еще та…

– Ну что ты голову задрала?! – шипела Жанна, гоняя Жаккетту по комнате в попытках научить манерам. – Опусти сейчас же! Что у тебя, шея не гнется? Где ты видела даму с задранным подбородком?! Это же неприлично!

– Вам легко говорить! – огрызалась Жаккетта. – вы и ваши дамы высокие. А я нет!

– Будешь туфли на толстой подошве носить! – пригрозила Жанна. – Ну что ты, когда идешь, с таким телячьим восторгом по сторонам смотришь, словно вчера на свет родилась!

– А куда же смотреть?! – возмутилась Жаккетта.

– Никуда не смотреть! – взвизгнула потерявшая терпение Жанна. – Настоящая дама по сторонам так откровенно не глазеет! Веки ее полуопущены, взгляд задумчив! Поняла, дура бестолковая?!

– А у госпожи Фатимы лучше было! Она меня кормила хорошо и сказки на ночь рассказывала! – неожиданно заметила Жаккетта, в которой начали просыпаться замашки примадонны: ведь кем ее госпожа Жанна заменить сможет? Никем!

– Пошла с глаз моих! – рявкнула окончательно потерявшая терпение Жанна.

Держа голову склоненной, веки полуопущенными и все равно бросая выразительные взгляды по сторонам, Жаккетта ушла.

Теперь она каждую ночь неслышно выбиралась на лестницу и, сидя на ступеньке, принималась есть, стараясь громко при этом не чавкать.

Помимо прочих важных качеств, легкая сутулость настоящей дамы у Жаккетты, конечно, отсутствовала. Напрочь!

Жаккетта голая стояла в центре зала, и ее твердые, словно яблоки, упругие крестьянские груди вызывающе торчали вперед. Они идеалу дамы, как нетрудно понять, тоже не соответствовали…

Тоненькая Жанна в одной просвечивающей рубашке стояла рядом с Жаккеттой и отличалась от нее, как небо от земли.

– Госпожа Беатриса, я не могу! – со слезами говорила она баронессе. – Ну посмотрите на ее вымя! Где ж такое видано? Я ее уже который день кормлю по чуть-чуть, а она все такая же толстая! Повернись задом, корова! Видите?

– Да-а-а! – заревела в три ручья Жаккетта, съевшая за неделю месячный запас еды. – Это я с голоду пухну! Уже ноги не носят! Скоро совсем помру, и закопаете меня здесь, в чужой земле! Я стараюсь-стараюсь, а вам все не так! А мое дело – волосы укладывать, а не знатных дам изображать! И вовсе я не толстая! Вот когда у госпожи Фатимы жила, была толстая и все были довольны, никто слова худого поперек не говорил!

– Да оставь ты ее в покое! – вдруг дала неожиданный совет баронесса.

– Как оставь? – возмутилась Жанна. – Ее же нельзя людям показать!

– Вот так и оставь! – твердо сказала баронесса, осмотрев Жаккетту со всех сторон. – Все равно этих мужчин не поймешь! Будет какой-нибудь кавалер нежно смотреть тебе в глаза и сочинять сонеты о тонкой талии и легкой походке – не задумываясь скажешь, что его идеал – неземная фея. Дамы, наслушавшись его виршей, начинают голодом себя морить, лишь бы понравиться красавцу, а потом выясняется, что он в это время какой – нибудь кухарке, которая в дверь только боком входит, троих детей уже сделал. Так что пусть твоя Нарджис такой и остается. Шейху она нравилась?

– Нравилась… – мрачно сказала Жанна.

– Значит, и здешним понравится. Мужчины везде одинаковы.

Жанна с сомнением посмотрела на баронессу, недоверчиво осмотрела Жаккетту и вздохнула.

– Одевайся, корова, толстозадая! Буду учить тебя хорошим манерам. Запомни: настоящая дама никогда не ругается, а выражается изящно и приятно! Поняла?

Жанна была знатной дамой с рождения, а поскольку талант учить других у нее блистательно отсутствовал, то она и представить не могла всех сложностей, с которыми столкнулась Жаккетта. И только злилась, когда та робко пыталась что-то узнать. Поэтому Жаккетта решила самостоятельно выяснить, что же такое знатная дама и как ее правильно изображать.

Она хорошенько подумала, вспомнила всех знатных дам, каких знала, и составила для себя «Кодекс Знатной Дамы»:

Знатная дама всегда туго зашнурована, поэтому дышать глубоко не может, значит, и обмороки – дело обычное.

Знатная дама ругается только дома, в обществе ей этого делать нельзя.

Ходит знатная дама мелкими шажками, смотрит на кончики своих пальцев, которыми поддерживает подол. Голову при этом нужно склонять чуть набок и глаза на собеседника поднимать с таким усилием, словно ресницы у тебя из чугуна.

Знатная дама при людях пользуется вилкой, пальцем вылавливать мясо из соуса ей нельзя – вот жалость!

Когда всем весело, знатная дама не имеет права засмеяться по-человечески. Она может лишь кисло улыбаться, бедняга.

Поколотить врага знатная дама тоже не может. Особенно на людях. Надо травить ядом.

Знатной даме с другими знатными дамами надо держать ухо востро: раз ругаться нельзя, надо еще сто раз подумать, что тебе сказали – похвалили или оскорбили.

Опять же из-за того, что словами все обозначать запрещено, кавалер знатную даму в постель укладывает с помощью различных ухищрений. И пока он про турнир любви да про охоту на куропаток не упомянет, лучше не соглашаться. И пусть сначала все свои чувства и мысли в письменном виде изложит, желательно в стихах. Под окном страдать ему тоже полагается. Это приятно, значит, есть в положении знатной дамы кое-какие преимущества.

Знатная дама просто обязана иметь злого, ревнивого супруга и пылкого, верного любовника. Любить собственного мужа крайне неприлично. В особом случае можно, но никому чужому про такой грех говорить нельзя. Да-а, немного жаль такого бедолагу, но поскольку каждый пылкий и верный любовник одной дамы является в то же время злым и ревнивым супругом другой, то все в порядке.

Знатная дама может не помнить точного количества свои детей – все равно найдется, кому подсчитать. Главное – помнить, каким кормилицам они отданы.

Знатная дама не должна оставлять без работы своего духовника, а значит, грехов должно быть много, ничего не попишешь.

Знатная дама должна назубок помнить своих родственников, настоящих и придуманных, и тыкать ими всем в глаза по поводу и без повода.

А не зная таких тонкостей, в знатные дамы и соваться нечего – сразу разоблачат!

Глава IX

Но даже вооруженная собственноручно составленным «Кодексом Знатной Дамы», Жаккетта отчаянно боялась. Ведь госпожа Фатима любовно и тщательно делала из нее настоящую восточную женщину, способную соперничать с любой гаремной красавицей.

А Жанна и не собиралась превращать ее в настоящую знатную даму, она просто на скорую руку придавала камеристке вид особы относительно благородных кровей.

Жаккетта поняла это так, что хозяйка больше рассчитывает запудрить господам мозги, плетя всякие небылицы о загадочной Нарджис, чем полагается на ее, Жаккетты, таланты.

Жаккетта и боялась, и злилась: в случае чего госпожа-то отопрется, ей не привыкать. Только для чего ей все это надо, интересно знать? Не к добру, ой не к добру затеяла этот маскарад госпожа Жанна.

Веселее от таких мыслей Жаккетте не стало, и она впала в совершенно траурное настроение. Особенно когда узнала, что первый выход в роли Нарджис предстоит сделать сегодня вечером.

– Ну вот, сегодня у тебя наконец-то нормальное выражение лица, – заметила Жанна, глядя на перекошенную от страха физиономию камеристки.

У Жаккетты даже кивнуть в ответ сил не было. Трясущимися руками она натянула новое платье, сделала себе прическу, накинула свое белое покрывало.

Обихаживать дам пришлось служанке госпожи Беатрисы. Жанна хотела, чтобы она одела и причесала и Жаккетту, но та с ужасом отказалась, не представляя, как чужой человек будет хлопотать вокруг нее.

«Началось…» – с ужасом думала Жаккетта.

Карета доставила трех дам к небольшому трехэтажному особнячку на улице Джулия. Окна его были озарены теплым светом, звуки музыки были слышны издалека.

Мадам Беатриса и Жанна, подпирая Жаккетту с двух сторон, словно конвоиры узника, ввели ее в дом, где никто ведать не ведал о существовании камеристки графини де Монпеза, но скоро все должны были узнать о загадочной красавице Востока Нарджис…

Будь воля Жаккетты, она так бы и простояла все время у входа. Но Жанна с баронессой настойчиво увлекали ее вперед. Жаккетта переставляла негнущиеся ноги и тоскливо думала, как же хорошо жилось ей раньше. Если бы она попала на этот вечер в прежнем качестве – как прислуга, вот тогда бы она не растерялась!

Глаза мадам Беатрисы весело искрились. Ей было любопытно, произойдет сегодня скандал или нет. И как справится служанка с новой ролью.

Жанна была надменно спокойна и равнодушна. Казалось, она вообще в этой компании случайно.

Через несколько мгновений Жаккетта немного освоилась, Никто не тыкал в ее сторону пальцем и не кричал: «Да это же камеристка!» Хотя глазели со всех сторон. Жаккетта уверяла себя, что смотрят все на госпожу Жанну, а на нее и смотреть незачем, кому нужно… Баронесса улыбалась и раскланивалась направо и налево и при этом умудрялась тихонько говорить:

– Хорошо, милая, не трясись, хорошо.

Но стоило Жаккетте чуть-чуть расслабиться, тут же не замедлила возникнуть первая опасность.

К дамам приблизился человек в кардинальском одеянии.

«Ничего странного… – старалась успокоить себя Жаккетта, – это же Рим, тут кардиналов больше, чем на замковой кухне кастрюль. Подошел, и ладно, может, отойдет…»

Но после, короткой беседы с дамами кардинал ласково спросил ее:

– А как нашей юной гостье, почти всю жизнь проведшей за морем, понравился Рим?

У Жаккетты от страха пот потек по спине, но она тихо и ровно сказала:

– Рим красивый город, – надеясь, что этот исчерпывающий ответ закончит их беседу.

– Ты, дитя, наверное, никогда еще не видела столько храмов божьих? – не унимался кардинал. – Богомерзкие мечети вытеснили их в тех землях, где ты жила.

«Вот прицепился!» – обозлилась Жаккетта.

– Да, я не видела раньше столько храмов. Они больше похожи на творения ангелов, чем на работу людей, – с трудом, но справилась Жаккетта и с более длинной фразой.

– Наверное, нелегко быть христианкой в мусульманских землях? – продолжал допрос кардинал. – Просто удивительно, что твой шейх не обратил тебя в ислам.

«Да отвяжись ты!» – Жаккетте стало тоскливо. Похоже, кардинал собрался пытать ее до Страшного Суда.

– Я католичка, – только и вымолвила Жаккетта.

Жанна пришла ей на помощь.

– Да, ваше высокопреосвященство, остаться верной истинной вере в тех краях нелегко, но Господь не оставляет своих чад и в мусульманском плену. Госпожа Нарджис никогда не забывала свою веру и не расставалась с крестиком, подаренным ей матушкой.

Жаккетта неохотно предъявила кардиналу крест.

Подарок нубийца Абдуллы вызвал восхищение. Правда, баронессе показалось, что рубин, украшающий крест, формой, цветом и размером как-то очень ей знаком.

А Жанна довольно отметила, что его высокопреосвященство, приговаривая: «Действительно, чудо! Какой теплый розовый цвет, какая округлость форм!» – смотрит совсем не на восхитительный розовый жемчуг креста, именуемый «Золотая роза», нет, его взгляд точнехонько нацелен на полуобнаженную грудь Жаккетты, еле умещающуюся в тесном корсаже.

Глаза у его высокопреосвященства стали добрыми и ласковыми. А взгляд очень заботливым. Неся на лице печать высоких дум, его высокопреосвященство удалился.

Вечер продолжался, и от полной безнадежности Жаккетта неожиданно сделала небольшое открытие, облегчившее ей жизнь. Оказывается, когда уж совсем невмоготу, можно не отвечать на некоторые вопросы. Нужно лишь улыбнуться в ответ или печально вздохнуть.

Окрыленная открытием, Жаккетта улыбалась и вздыхала направо и налево. И постепенно забыла про свои страхи. Освоившись, она уже начала осторожно поглядывать по сторонам, соображая, когда же гостей будут кормить. Такой вечер, да без трапезы? Быть не может!

Баронесса отделилась от Жанны с Жаккеттой и, стоя у красивой мраморной статуи, вела оживленные переговоры с господином, одетым в роскошные, но мрачноватые одежды.

Это и был маркиз дю Моншов, шевалье де ла Грангренуйер де ла Жавель, благодетель, покровительствующий сбегающим из гаремов красавицам.

То, что к очаровательной госпоже Жанне присоединилась не менее очаровательная госпожа Нарджис, привело его просто в телячий восторг, и он дал баронессе рыцарское слово лично ввести обеих беглянок в Аквитанский отель графини де Монпеза в Ренне.

Таким образом, наиважнейшее дело было изящно улажено, и Жанна получила возможность добраться до дома.

В это время гостей, к радости Жаккетты, пригласили к столам.

На длинных дубовых столах, освещенных множеством белых восковых свечей, важно расположились на снежных скатертях все дары земель и морей щедрой Италии. Безопасность гостям гарантировало «змеиное дерево» работы нюрнбергских мастеров[3].

Жаккетте «змеиное дерево» показалось чудом из чудес: из позолоченного холмика поднимался вверх дивный серебряный цветок. В его чашечке сидела Дева Мария с Младенцем. Золотом блестели ее одежды и волосы. Покой Пресвятой Девы охранял у подножия цветка святой Георгий, поражавший змия. С другой стороны подножия мирно спал библейский старец. А с каждого лепестка свисала подвеска со змеиным зубом.

Это было прекрасное зрелище, но сама трапеза разочаровала Жаккетту до слез. Мало того, что еды на столах могло быть и побольше, так еще стоящий за спиной слуга лез явно не в свое дело, накладывая те кушанья и в том количестве, как сам считал нужным. На мнение госпожи Нарджис ему было откровенно начихать.

Жаккетте стало понятно, почему лица знатных дам печальные. Немудрено, при таких-то порядках! А тут еще ко всему прочему выяснилось, что с соседями по столу надлежит вести вежливую беседу… Это не поев-то как следует!!!

Окончательно потеряв робкую надежду на то, что жизнь начнет понемногу налаживаться, Жаккетта мрачно вооружилась вилкой и приступила к еде; Даже, факт, что сосед слева говорил только по-итальянски, не утешил ее.

Коварная вилка была в заговоре со слугой и все норовила промахнуться мимо намеченного кусочка;

Сосед справа заметил страдания Жаккетты и мягко спросил:

– Не сочтите за дерзость, госпожа Нарджис, но, видимо, при дворах мусульманских владык вилка не в почете? А чем же там едят?

– Кинжалом! – отрезала обиженная на весь, мир Жаккетта.

Жанна, хоть и сидела поодаль, услышала диалог и бросила на нее очень выразительный взгляд.

– Многие кушанья принято есть просто руками, – решила не злить госпожу Жаккетта. – А после еды руки омывают водой, в которую добавляют лепестки роз. Мой господин любил, чтобы ему воду подавали с ломтиками лимона.

– Безумно интересно! – с непонятным энтузиазмом воскликнул сосед справа. – Сколько народов – столько обычаев. Разрешите, милая госпожа Нарджис, если так можно выразится, поставить вам руку.

У Жаккетты чуть не вырвалось категорическое:

«Еще чего!» Но госпожа не сводила с нее глаз, и пришлось терпеть приставалу.

Он завладел ее кулачком, сжимающим вилку, разжал его и вложил коварный инструмент заново. Затем, не выпуская ладони Жаккетты из своей руки, принялся показывать, как удобнее цеплять кусочки мяса и овощей.

Сидящие поблизости кавалеры посматривали на эту идиллию с плохо скрываемой завистью.

– Видите, как прекрасно пошло у нас дело? – обрадовался сосед справа. – У вас очень музыкальные руки, вы, наверное, прекрасно играете на восточных инструментах.

– К сожалению, нет, – вздохнула Жаккетта, печально глядя на недосягаемую пищу на тарелке.

Что толку, что галантный кавалер научил вилку правильно держать, поесть-то все равно не дает!

– Девушка, которая играет на арабской лютне, должна еще и петь, – объяснила она, сама поражаясь, откуда взялись у нее такие правильные слова, – но меня играть и петь не учили. Я танцевала для господина любовные танцы перед тем, как он шел на женскую половину исполнять долг мужчины. Это позволяло ему быть на высоте.

В последних фразах, видимо, было что-то не то, потому что мужчины как-то заинтересованно замерли. Дамы же, наоборот, очень неодобрительно передернулись.

Кавалер Жаккетты тоже, насторожился и даже ослабил захват ее правой руки.

Воспользовавшись моментом, Жаккетта решительно вонзила вилку в мясо и засунула долгожданную еду в рот, клянясь в душе проглотить этот кусочек, даже если черти его из зубов будут рвать.

Жанна с легким ужасом смотрела на выходки своей Нарджис.

– Вам нравилось это занятие? – осторожно спросил сосед справа.

– Это интереснее, чем ткать коврики, – безмятежно ответила неторопливо прожевавшая мясо Жаккетта.

Кавалер не нашелся, что ответить, и Жаккетта получила возможность немного поесть.

Пока она ела, сосед справа немного пришел в себя и спросил:

– А вы видели, очаровательная госпожа Нарджис, местные состязания, именуемые багордо?

– Увы, не видела, – печально вздохнула Жаккетта.

– Тогда льщу себя надеждой, что увижу вас и госпожу де Монпеза завтра среди зрителей этого дивного зрелища.

Жаккетта улыбнулась.

Вечером того же дня посланник маркграфства Бранденбургского при папском дворе заносил в дневник впечатления дня:

«На вечере, данном господином и госпожой N, я имел удовольствие видеть дам, о которых много говорят теперь в здешнем обществе. Даже у самого черствого душой человека история бедствий в арабском плену отважной графини де Монпеза не может не вызвать сострадания и восхищения ее мужеством. Не менее трогательна судьба госпожи Нарджис, которая сегодня впервые появилась на публике. Французское дитя, воспитанное в мусульманской стране и взращенное для утех шейха, превратилось в очаровательнейшую девушку, в которой пленительно соединились лучшие качества восточных и западных прелестниц. Грация госпожи Нарджис бесподобна и неподражаема. Лишь девушка, с детства воспитанная на Востоке, способна придавать своим движениям столько прелести. Лань, серна, газель – вот слова, которые сам выговаривает восхищенный язык. Манеры госпожи Нарджис просты и безыскусны, как и подобает отпрыску благородного рода. Даже мусульманский плен не смог заглушить в ней то, что дается чистой кровью. А воспитание, полученное в условиях, увы, далеких от надлежащих ей по происхождению, придало поведению госпожи Нарджис легкую пикантность и непередаваемое очарование. Она положительно обворожила римское общество. В число поклонников госпожи Нарджис записался и скромный автор этих строк!»

Глава X

Жанна тоже получила приглашение на багордо. Но, в отличие от Жаккетты, она знала, что это такое.

На следующий день они конечно же оказались в числе зрителей состязания, на которое собрались практически все участники вчерашнего вечера.

Багордо проводилось за городом, слева от Аппиевой дороги. Великолепным ориентиром, указывающим на место его проведения, была громада башни Цецилии Метеллы – толстая, круглая махина, украшенная лишь резным мраморным фризом н фигурными, похожими на ласточкин хвост зубцами.

Мраморный фриз, словно девичий пояс, был надет на башню с рождения, когда она не была еще баронским бастионом, а служила усыпальницей Цецилии, дочери римского полководца Метелла. В двенадцатом веке очередной ее хозяин снабдил башню зубцами, недвусмысленно давая понять, что является приверженцем партии гибеллинов и готов стоять за германского императора горой. Что на этот счет думали сегодняшние ее владельцы, знали немногие. Века раздоров приучили людей не афишировать свои пристрастия и убеждения.

У подножия башни простиралось обширное ровное поле. Во времена древних римлян это был цирк, на котором проходили конные состязания. Со временем толстый слой земли покрыл арену, и теперь виднелась лишь каменная гряда, разделявшая ее пополам, да обелиск в центре гряды.

Вот вдоль этой гряды и было проложено поле для участников.

Под ободряющие крики публики великолепные всадники один за другим неслись во весь опор. Они были без лат и соперничали друг с другом яркими роскошными одеждами. Вились за спинами короткие, пышно украшенные плащи, развевались кудри.

Все вооружение участника составляли легкий шит и специальное копье без наконечника.

Каждый всадник, прикрываясь щитом и наклонив копье к земле, несся во весь опор, показывая все свое умение ездить легко и красиво. В конце возвышался массивный, прорвавший своим крутым боком земную кору валун. Всадник на скаку ломал об него копье. Летели обломки, торжествовали зрители.

Едва один участник достигал валуна, как на другом конце уже появлялся следующий.

Багордо походило на разноцветную праздничную карусель. Настроение и у всадников, и у жизнерадостной римской публики было солнечным и радостным.

– Да, это не похоже на наши турниры… – задумчиво сказала Жанна. – Совсем не похоже. Но как прекрасно…

– Согласна, – легко подтвердила баронесса. – Радость в чистом виде. Смотри, сюда спешат твои вчерашние кавалеры. Подождем их?

– Нет, не стоит. Ничего нового они не добавят, – отказалась Жанна. – А наша бесподобная Нарджис, боюсь, опять что-нибудь ляпнет.

И дамы удалились.

Для Жанны и Жаккетты это был последний день в Риме. Они покидали римскую карусель.

… Отправиться из Рима на все четыре стороны можно знаменитыми римскими дорогами, ибо двадцать девять дорог выходят из ворот Сервиевой стены, опоясывающей Рим.

В Геную, родину того генуэзского купца, что так мило скрасил Жанне путешествие от Родоса до Кипра попадают Аврелиевой дорогой. Она доводит путника до моря, от которого отступают, как кошка, боящаяся воды, величественные Альпы.

А там, ступив на Домициеву дорогу, огибающую Генуэзский залив Лигурийского моря, можно достичь мест, близ которых уже чувствуется дыхание Аквитании.

А можно устремиться на север Кассиевой дорогой, вечно полной паломников из французских и германских земель. Этот путь ведет через Ареццо, Луку и Пизу.

Самой старой римской дорогой считается Аппиева; она соединяет Рим с Капуей. Она, как и другие дороги – Салариева, Тибуртинская, Валериева, подбегающие к различным гаваням Адриатики, связывает центр с морем.

Римляне строили свои дороги на совесть. Через каждые пять-шесть миль (во всяком случае, у больших городов) для пешеходов были устроены каменные скамьи. Через восемнадцать – двадцать миль были сделаны каменные ступеньки для всадников. Они совпадают с древними маленькими станциями – mutationes. Через более длинные промежутки устроены большие станции – mansiones. Все сделано для того, чтобы по империи можно было передвигаться быстро и удобно.

Даже лихие времена и лихие народы, пронесшиеся над Западом за века после гибели античного мира, оказались почти не властны над римскими дорогами. Прямые и прочные, они пересекают горные и равнинные области Европы. На сотни миль тянутся пути, по которым ранее двигались легионы и когорты, обозы и гонцы, а теперь топчут их паломники и бродячий люд, едут по ним купцы, посольства, армии крупных и мелких государств. Дороги живут…

Пришло утро отъезда.

Рим привык ко многому, но даже его невозмутимых жителей поразил экипаж, который подал благодетель Жанны и Жаккетты к апартаментам баронессы. И размерами, и удобством он больше напоминал домик, поставленный на колеса. Колымаге матушки Жанны для дальних путешествий, которой она так гордилась, было до этого великолепия далеко.

После прощальных слез и вздохов девицы загрузились в поданный экипаж, который неспешно потянулся прочь из Рима.

Баронесса махала шарфиком с балкона.

Вереница экипажей и повозок удалялась по Аврелиевой дороге прочь от Рима. Путники ехали мимо кипарисов и беломраморных надгробий, оставляя позади раскинувшийся на холмах Вечный Город.

Ярко светило солнце, трещали в пыльной траве кузнечики.

Обоз покровителя двигался медленно, максимально соблюдая чувство собственного достоинства.

Неторопливо миновали акведук Траяна, исправно подающий воду в резервуары и фонтаны, оставили позади церковь и катакомбы святого Панкратия.

Любезный благодетель прислал человека справиться у дам, не хотят ли они посетить храм и могилу святого.

Жанна отказалась наотрез. Ведь, по преданиям, человека, солгавшего на могиле святого Панкратия, ждет неминуемая смерть. Так зачем же лишний раз рисковать и лезть на рожон?

И катакомбы Сан-Панкрацио остались позади.

Из всех транспортных средств, которыми девушкам приходилось пользоваться в их долгом путешествии из Аквитанского отеля, экипаж благодетеля был самым удобным и роскошным. Он был прост и уютен, так что можно было прекрасно в нем расположиться, даже не ощущая, что находишься в дороге.

Когда пейзаж за окном окончательно приобрел сельские черты, Жанна велела Жаккетте переодеться в восточные одежды, включая все цепочки и браслеты. Покровитель мог нагрянуть в любую минуту, и звезда гарема Нарджис должна быть в полной боевой готовности.

Она как в воду глядела.

Не успела Жаккетта прицепить последнюю сережку, как благодетель прибыл с визитом, дабы убедиться, что дамы разместились и обустроились на новом месте.

– Мое почтение, милые дамы! Приношу свои извинения за невольные неудобства и тряску. Строители дорог почему – то совсем не думают, что по ним придется ездить не только грубым солдатам, но и нежным красавицам!

– Ах, что вы, господин маркиз, нам очень удобно! – не сказала, а пропела Жадна. – Ваш экипаж в несколько раз больше той комнаты в Триполи, где мне пришлось провести множество неприятных часов. А госпожа Нарджис вообще поражена. В Ливии ей приходилось ездить в палатке на спине верблюда, а это куда менее удобный вид транспорта.

– Неужели? – впился взглядом в Жаккетту благодетель.

Восточный костюм ей очень шел, что было заметно по блеску глаз благодетеля.

– Да, шейх часто брал меня на охоту! – легко придала множественное число единственному событию Жаккетта. – Сначала ездить на верблюде немножко страшно, он кажется таким высоким. И тело устает. После поездок служитель гарема специально разминал меня.

Заинтересованный благодетель был не прочь услышать, как именно и где разминал невольницу шейха евнух.

Но в планы Жанны это не входило.

– Да, езда на верблюде для цивилизованного человека очень утомительна, – вмешалась она. – Варварский вид передвижения… И эти пески кругом. Как меня радуют наши пейзажи за окном!

– Римские виды великолепны! – согласился разочарованный благодетель. – А скоро мы сделаем остановку на вилле одного моего друга. Там мы подготовимся к длительному путешествию, а я познакомлю вас с господами, в обществе которых оно пройдет. Аврелиева дорога лишь начало нашего пути, скоро мы с нее свернем.

– Мы будем очень рады возможности еще немножко подышать римским воздухом, – улыбнулась Жанна. – Надеюсь, вы, господин маркиз, и ваши друзья не станут возражать, если госпожа Нарджис будет в восточном наряде? Она очень привыкла к нему.

– Мы будем только рады! – заверил благодетель. – Это очень приятное доит глаз зрелище.

Изящно раскланявшись, благодетель удалился.

Жанна и Жаккетта перевели дух.

Глава XI

До виллы оказалось совсем недалеко. Она пряталась от солнца в тени деревьев и скромно обещала все блага мира.

Для знакомства с друзьями благодетеля Жанна собирала Жаккетту тщательнее, чем на первый выход.

Красные шелковые шальвары, индийские деревянные, украшенные узорами футляры для грудей, прозрачные покрывала и сафьяновые башмачки с загнутыми носами – все, что лежало в ожидании нужного часа в дорожном мешке, теперь снова блистало на Жаккетте.

Хорошо знакомый наряд для особых случаев, подаренный еще госпожой Фатимой, вселил в Жаккетту уверенность и спокойствие. Эту роль она знала наизусть.

Наконец пришла пора выходить.

Жанну очень порадовало отсутствие женщин в дорожной свите благодетеля: некому будет шипеть за спиной и закатывать глаза при неизбежных выходках Нарджис.

Среди будущих попутчиков оказалось много знакомых лиц. Жаккетта с удивлением увидела здесь и своего соседа по столу на вечере, когда состоялся ее первый выход в свет. Только теперь она разглядела его как следует, ведь во время трапезы все ее внимание занимали непослушная вилка да выражение лица госпожи Жанны.

Первое, что бросалось в глаза при взгляде на этого человека, – длинные, ухоженные, красивые кудри. А во всем остальном человек как человек. Разве что глаза глубоко посажены. Он оказался виконтом.

Было еще несколько дворян, громкими титулами они не отличались, по большей части это были простые владельцы замков.

Кроме них благодетеля, как официальное должностное лицо, сопровождали секретарь, несколько чиновников, исполняющих его поручения, и писец. Все эти лица, за исключением секретаря, который неотлучно находился при хозяине, ехали в одном экипаже, образуя что-то вроде штаба и канцелярии одновременно.

Жанна еще раз порадовалась своей сообразительности: от Жаккетты в качестве Нарджис пользы было явно больше, чем в качестве камеристки.

Но благодетель заметил отсутствие камеристок у дам и предложил нанять их прямо здесь, пока Рим рядом.

Вот этого Жанне было совсем не нужно.

– Ничего, дорогой господин маркиз, мы привыкли к лишениям! – заверила она. – Мы столько терпели, потерпим еще. Хорошую камеристку быстро нанять невозможно, а от плохой будет одна головная боль. Дождемся Ренна. В конце концов, Господь призывает нас к смирению…

– Ну, если вы настаиваете, дорогая госпожа Жанна… – с неохотой отказался от этой мысли благодетель, – то я вынужден подчиниться. Как вы находите наше скромное общество?

– О, оно великолепно! Я думаю, что наше путешествие пройдет очень приятно и интересно. В окружении таких галантных кавалеров иного быть не может.

Пока они обменивались любезностями, Жаккетта невозмутимо принимала комплименты со всех сторон.

Между делом зашёл разговор об охоте.

Благодетель вспомнил утренний визит к дамам и попросил госпожу Нарджис рассказать, как охотятся в Северной Африке.

Жаккетта с удовольствием вспомнила охоту шейха.

– У господина было много борзых собак, но одну из них он любил больше всех. В жаркие дни для нее на крышу выносили ложе и устраивали над ним навес, чтобы она могла спокойно отдыхать. А если было совсем душно, невольники обмахивали ее опахалами. Кормили Зухру финиками, смешанными с верблюжьим молоком, чтобы бег ее был быстрым, а хватка стальной.

– Мы тоже любим своих собак, – заметил один из кавалеров, – но на балконах они у нас еще не прохлаждаются и вееров не имеют.

– И что вы хотите этим сказать? – заметил виконт. – Что нам до арабов далеко?

– Господин виконт, всем известна ваша несколько странная страсть к Востоку, – с легким вызовом, но очень сдержанно сказал кавалер. – Поэтому я не буду с вами спорить.

Жаккетта ждала больше. Поединка или, на худой конец, ссоры. Слишком язвительным был тон виконта, и стремительное отступление кавалера удивило Жаккетту.

«А виконт – штучка непростая», – мельком подумала она и продолжала рассказывать:

– Охотиться господин выезжал в припустынные земли. Там много антилоп и другой дичи. Его люди разбивали лагерь и устанавливали для нас шатры.

– Страсть к шатрам у арабов просто поразительна! – вклинилась в ее рассказ Жанна. – Сам шейх очень не любил домов. Так и жил в простом черном шатре во дворе своего дворца, словно привратник.

Раздался дружный смех.

Жаккетта нахмурилась. С госпожи спроса никакого, господин ее не замечал, вот она и злится, до сих пор не успокоилась, но как смеют эти люди смеяться над привычками шейха Али? Он жил так, как считал нужным, и не этим надушенным щеголям его осмеивать!

Она тихо, но отчетливо сказала:

– Господин делал это для того, чтобы тело не изнеживалось под крышей и всегда было готово к сражениям и походам. Он считал, что домашний уют – удел купцов и евнухов, а мужчине позорно лежать на мягком ковре, пока живы его враги.

Что-то было в ее голосе, отчего смех мгновенно стих.

– А охотились господин и его свита на верблюдах. В песках так удобнее, – спокойно продолжала рассказывать Жаккетта. – Служитель гарема говорил мне, что такая охота хороша еще, когда вместо собак используют ручных гепардов. Они тоже хорошо берут дичь.

Виконт внимательно смотрел на Жаккетту.

– Судя по вашим речам, вы, дорогая госпожа Нарджис, относились к вашему господину очень даже неплохо. В рассказах графини де Монпеза он предстает совершенно другим, – негромко заметил он.

«Так и он ко мне неплохо относился…» – чуть не вырвалось у Жаккетты. Но она упрямо решила улыбаться и все.

Виконт ждал ответа. Не дождавшись, он требовательно спросил:

– Так почему же вы сбежали?

– Я христианка! – отрезала Жаккетта.

Ее начал пугать этот человек с его неприятными вопросами. Для себя Жаккетта решила всеми силами держаться от виконта подальше.

К счастью, подоспел подвыпивший благодетель:

– Прелестнейшая госпожа Нарджис, откройте нам, пожалуйста, главный секрет Востока. Сколько женщин может быть в гареме у мусульманина?

– У уважаемого человека и гарем солидный! – засмеялась Жаккетта. – Столько, сколько он сможет.

– И могут?! – заговорщицким шепотом спросил благодетель.

– Могут, – подтвердила Жаккетта. – А если не могут; то есть специальное зелье – довада.

Жанна поняла, что невозможная Нарджис опять вышла за рамки приличной беседы и кавалеры, того и гляди, начнут записывать с ее слов рецепт.

– Дорогой господин маркиз! – сказала она, вцепившись Жаккетте в локоть. – Я думаю, нам пора удалиться на покой.

– Очень жаль! – по-детски обиделся благодетель. – Общение с вами бесподобно! А вы, дорогая госпожа Нарджис, такой умный собеседник, что я просто поражен!

– Доброй вам ночи, господа! – распрощалась с обществом Жанна и беспощадно повела Жаккетту к выходу.

Жаккетта надулась. Она только-только вошла во вкус общения с благородными кавалерами, оказывается, они не многим отличаются от обычных людей, да и костюм ее оценили по достоинству, на госпожу Жанну вполовину меньше смотрели, веселье только-только началось, и вот на тебе!

Из вредности она сделала вид, что споткнулась, и стряхнула с ноги туфлю. По мраморному полу башмачок заскользил, как кораблик по волнам, и отлетел от хозяйки на приличное расстояние. Жаккетта остановилась и замерла, выставив вперед босую ногу. И вопросительно посмотрела на мужчин.

Кавалеры всем скопом кинулись на одинокую туфельку, остановившуюся прямо в центре мозаичного круга. Такими кругами был украшен весь пол, выполненный в стиле «коматеско».

Победила молодость, и наиболее проворный кавалер удостоился неземного счастья надеть туфельку на очаровательную ножку пленительной Нарджис.

Жаккетта поблагодарила его наклоном головы и улыбкой.

Жанна тоже ласково улыбалась, думая, что за дверью придушит мерзавку с ее отвратительными красными башмаками.

– Пойдем, дорогая! – сказала она.

– Одну минуточку! – неожиданно вмешался виконт. – Разрешите, прекрасные дамы, преподнести вам небольшой подарок. Путь предстоит долгий, в горах всегда холодно, а ваши наряды слишком воздушны. Примите, пожалуйста, эти шубки, они согреют вас в альпийских снегах!

Слуги виконта внесли бархатные, подбитые мехом куницы одежды. Меховая опушка украшала широкие рукава и отложные воротники.

– Я, от имени всех присутствующих здесь кавалеров, выражаю надежду, что под защитой теплой шубки госпожа Нарджис всегда будет радовать нас своим великолепным, просто сказочным нарядом!

Кавалеры были полностью с ним согласны.

Утром Жанна с приятным удивлением узнала, что ее гардероб, как и гардероб Жаккетты, пополнился по крайней мере еще пятью меховыми накидками и специальной рысьей полостью, чтобы дамы могли закрывать ножки. И теперь, как бы дамы ни старались, смерть от холода им не грозит.

Жаккетта же сделала свои выводы из вчерашнего. Оказывается, одежда способна творить чудеса. То, что никогда не простилось бы ей, будь она в обычном платье, не только сошло с рук, но и вызвало бурю восхищения, а всему причиной восточный наряд. И самое главное, оказывается, советы госпожи Фатимы универсальны. Прекрасно действуют как на Востоке, так и на Западе. Только непонятно, почему она, Жаккетта, в последнее время совсем перестала молиться святой Екатерине. Наверное потому, что все так запуталось и перепуталось. Шейх погиб. Рыжий пират неизвестно, и неясно, жив ли он. А у них с госпожой все дорога и дорога, и того, что было вчера, уже не будет никогда.

«Ладно! – решила не ломать себе голову Жаккетта. – Доберемся до Ренна, а там посмотрим!»

Глава XII

Караван господина дю Моншов де ла Гранг-ренуйер де ла Жавель начал долгий путь во Францию.

Ранг благодетеля и его удобные экипажи позволяли путникам не останавливаться на постоялых дворах с их скученностью и дороговизной. Маршрут маркиза был отлажен, на ночлег останавливались либо в монастырях или знакомых поместьях, либо ночевали в экипажах.

Как-то утром Жанну и Жаккетту навестил секретарь благодетеля, довольно унылого вида человек. Он предложил Жанне прогулку верхом.

Жанна засиделась в экипаже, поэтому с удовольствием согласилась, хотя и немного удивилась. Она села в седло подведенного секретарем скакуна, и они пустились вскачь по дороге, оставив далеко позади неторопливо тянущиеся повозки.

Как только Жанна исчезла, в экипаж золотым дождем просочился благодетель.

– Приветствую вас, драгоценная госпожа Нарджис! – припал он к руке Жаккетты.

– Доброе утро, господин бла… маркиз! – Без строгого надзора Жанны Жаккетта чуть не дала маху.

Благодетель ничего не заметил.

– Госпожа Нарджис, общение с вами для меня драгоценно! – затянул он хвалебную песнь. – Ваша простота и искренность просто бесподобны! Во многих дамах кокетство и жеманство настолько скрывают их истинную душу, что можно бесконечно вести с ними беседы, но разговор будет пустым и никчемным, словно жужжание шмеля. Ваши же слова всегда отличаются глубоким смыслом, и в беседе с вами мне открывается совершенно новый мир…

«Куда он клонит? – не могла понять Жаккетта. – Про турниры любви не говорит, значит, в постель пока не тянет. А что ему тогда надо? Непонятно. Неужели ничего не надо? Да быть такого не может!»

– Помните, давеча вы рассказывали о каком-то таинственном зелье? – наконец дошел до сути дела маркиз.

«Ага! – обрадовалась Жаккетта. – Вот в чем дело!»

– Но, к сожалению, беседа наша прервалась… – Благодетель грустно-грустно вздохнул.

– Я говорила о любовном зелье довада… – не стала страдать забывчивостью Жаккетта.

– Вот-вот! – тут же воспрял духом благодетель. – Знаете, госпожа Нарджис, хотя государственные дела отнимают у меня много времени, но в свободные от служения отечеству часы я посвящаю одной маленькой слабости…

«Пью любовные зелья, а потом проверяю их действие на девицах из числа прислуги!» – подумала плохо воспитанная, нетактичная Жаккетта.

– … коллекционированию разных диковин. В моей коллекции есть и различные снадобья с Востока. Я бы очень хотел пополнить свое собрание и любовным зельем довада. Расскажите мне про него, умоляю!

– Вообще-то это страшный секрет! – серьезно сказала Жаккетта. – Но вам, дорогой господин маркиз, я расскажу. Опасайтесь подделок, любовное зелье довада очень редкое и очень дорогое!

Маркиз достал переплетенную в тисненную золотом кожу записную книжицу и приготовился записывать прицепленным к ней на золотой цепочке серебряным карандашиком.

– Среди непроходимых песков Сахары… – как заправский менестрель начала Жаккетта, – лежат соленые озера.

– О-зе-ра, – старательно записал благодетель.

– На берегах этих озер живет народ довада. Это чернокожие люди, но верят они в Аллаха, считают себя арабами, потомками какого-то Ауна.

– Какого-то Ауна… – трудолюбиво занес благодетель в свои анналы и это.

– Люди довада ловят в этих озерах ма-аленьких рачков.

– … рачков.

Видимо, писать, не прибегая к услугам писца, благодетель не очень умел, потому что сильно старался.

– Потом этих рачков они сушат, измельчают, добавляют особые травы. Этот порошок как раз и есть любовное зелье довада. Потом арабские купцы приводят к озерам караваны осликов и покупают у довада это зелье.

Благодетель записал последнее слово и с видимым облегчением закрыл книжицу.

– И сильное это зелье? – спросил он.

– Не знаю! – пожала плечами Жаккетта. – Но мой господин как-то раз захотел доказать женщинам своего гарема, что он помнит о них. Весь день он вызывал их к себе в шатер, и ни одна не смогла бы пожаловаться Аллаху, что господин ею пренебрег, А когда женщины закончились, и господин выполнил свой долг перед гаремом, то он вызвал, как обычно, меня, и я не заметила, чтобы он устал.

Поскольку Жанна в беседах с благодетелем значительно преувеличила количество наложниц в гареме шейха Али, то внутреннему взору маркиза представилась длинная, уходящая за горизонт вереница закутанных в покрывала красавиц, поочередно исчезающих в черном шатре.

Желание приобрести чудесное зелье крепло в благодетеле все сильнее.

– А в вашем собрании есть амулеты? – в свою очередь спросила Жаккетта, решив попрактиковаться в беседе с кавалером.

– О, множество! – воскликнул благодетель. – Есть и мусульманские. Ведь мусульмане, как я понял, тоже боятся проделок дьявола.

– Не дьявола, а джиннов, – поправила Жаккетта. – Их там много, куда больше, чем у нас чертей.

– Да? – удивился благодетель. – И амулеты помогают против них?

– Не всегда. Госпожа Фатима, что готовила меня для гарема, сама умела вызывать джиннов и засовывать их в голову слуги.

– Простите, госпожа Нарджис, я не понял. Куда засовывать?

– В голову, – объяснила Жаккетта. – Джинн вошел в голову Масрура и начал говорить его устами. Госпожа хотела узнать, что творится в доме ее врага. Но там был свой джинн, и он не пустил джинна госпожи.

– Так эта госпожа – ведьма! – воскликнул благодетель.

«Ну, вы скажете!» – чуть не вырвалось у Жаккетты, но она вовремя спохватилась, что знатные дамы говорят не так.

– Вы не правы. Госпожа Фатима очень уважаемая женщина. Там все уважаемые люди умеют вызывать джиннов. Берут досточку и рисуют на ней фигурку с хвостиком. А потом читают заклинание – и джинн приходит. А госпожа Фатима. рассказывала, что у них джинны и дворцы строят, и людей по воздуху носят, и клады добывают. Только я ни одного построенного джинном дворца не видела, – честно сказала Жаккетта. – Они, наверное, в Багдаде их строят. А я дальше Триполи не была.

– Неужели вы, дорогая госпожа Нарджис, за годы пребывания там не научились вызывать джиннов? – улыбнулся благодетель.

– Я пыталась, – простодушно созналась Жаккетта. – Лампу чуть до дыр не протерла. Но мусульманские джинны христианам не показываются.

– А ваш господин верил в джиннов?

– Шейх? – переспросила Жаккетта. Благодетель кивнул.

– Шейх верил в свой меч. У него и прозвище было Обладатель Двух Мечей. Господин маркиз, а если наш рыцарь и арабский воин столкнутся, кто победит?

Благодетель даже растерялся от такого неожиданного вопроса.

– А почему вы спрашиваете, милая госпожа Нарджис?

– Не знаю!.. – развела ладошки Жаккетта. – Просто вспомнила, как на моих глазах господин одним махом снес человеку голову, словно дыню пополам разрубил.

– И я не знаю, – признался благодетель. – Все решает каждый отдельный поединок. Ведь смешно сравнивать, к примеру, благородного рыцаря и простого лучника. Но при определенных обстоятельствах конница бессильна против этого оружия простонародья, как случилось при Кресси. А вы, госпожа Нарджис, раз уж разговор у нас зашел об оружии, какое считаете самым сильным?

– Подлость и предательство, – не задумываясь, сказала Жаккетта. – Вспомните ассасинов.

– Я не устаю вам поражаться… – заметил благодетель.

– Я и сама себе поражаюсь! – засмеялась Жаккетта.

– Так что же я должен вспомнить?

– Люди Старца Горы убивали безнаказанно по всему Востоку. Даже один из правителей наших крестоносных государств был убит ими. А все потому, что действовали они из-за угла.

Жаккетта говорила и радовалась, что благодаря долгим беседам с рыжим пиратом может теперь порассказать много интересного.

Но тут беседе пришел конец: возвращалась с верховой прогулки Жанна, о чем благодетеля предупредил слуга.

– Прошу прощения, госпожа Нарджис, – откланялся благодетель. – Разрешите, я вас покину. Боюсь, госпожа Жанна не одобрит моего присутствия, узнав о цели моего визита.

– Я не скажу, зачем вы приходили, – успокоила благодетеля Жаккетта.

Благодетель, прижимая к груди книжицу с драгоценными сведениями, испарился.

Жанна, довольная прогулкой, даже не заметила, что в ее отсутствие в экипаже кто-то побывал.

На следующий день на верховую прогулку выбрались практически все.

Поодаль от остальных ехал сам благодетель и прямо на ходу диктовал секретарю государственной важности письмо. Бедный секретарь колыхался в седле, проявляя нечеловеческие чудеса ловкости, и с грустью думал, разберет ли он потом свои каракули, когда на привале придется переписывать все заново.

Благодетель же совмещал несколько дел не хуже Цезаря. Он диктовал письмо и наблюдал за развлечениями своей свиты. Развлечение было королевским: госпожу Нарджис учили ездить верхом.

Всадники разделились на две неравные, группы.

Жанна и виконт ехали отдельно, о чем-то беседуя. От этой пары веяло скукой и спокойствием, и никаких сюрпризов их совместная прогулка не обещала.

Зато полное отсутствие спокойствия и сюрпризы на каждом шагу демонстрировала вторая группа. Ее центром была госпожа Нарджис, которая с круглыми, не то от страха, не то от восторга, глазами сидела на лошади, отчаянно вцепившись в переднюю луку седла. Кавалеры теснились вокруг неопытной всадницы, наперебой давая советы и бдительно следя за так и норовившей соскользнуть. с седла госпожой Нарджис. Один из кавалеров держал поводья.

При малейшей попытке своего меланхоличного скакуна отказаться от шага, госпожа Нарджис взвизгивала так, что Жанна вздрагивала и натягивала повод. Кавалеры приходили в полную боевую готовность и напрягались, готовые в любой момент подхватить драгоценную всадницу, если она, не дай бог, соберется упасть.

Госпожа Нарджис благодарила их ослепительной улыбкой и через минуту взвизгивала опять, не давая окружающим расслабиться. Но, кроме Жанны, никто раздражения не испытывал.

Кавалеры млели от удовольствия, знакомя звезду гарема с правилами верховой езды.

– Прекрасно, прекрасно! – только и слышалось со всех сторон. – Вы божественно сидите в седле, госпожа Нарджис! Просто великолепно!

«Ослепли вы там все, что ли? – злилась про себя Жанна, слушая комплименты Жаккетте. – Она же в седле сидит как корова!»

Но то, что видела Жанна, никто не замечал.

– Еще немного, и вы, дорогая госпожа Нарджис, станете отменной наездницей! Вы прирожденная всадница, немного практики – и вы затмите всех!

Наконец испытание для нервов Жанны завершилось, и загадочную звезду гарема торжественно водворили в экипаж.

– Ну, что вы скажете, дорогая госпожа Нарджис, – спросил Жаккетту шевалье Анри, тот самый, что держал поводья. – Можно ли сравнить благородную верховую езду с дикой тряской на горбатом чудовище, именуемом верблюдом?

Жаккетта выглянула в окошко, надменно осмотрела всю компанию и холодно сказала:

– У нас на Востоке во время езды на верблюде Аллах посылает в голову всаднику дивные стихи, настолько ровен и ритмичен шаг благородного животного. А на этой трясучей, скользкой лошади я и «Отче наш» позабыла, а про стихи уж вообще молчу!

«Ну и нахалка! – окончательно разозлилась Жанна. – У нас, на Востоке! Вот и делай после этого людям добро! А виконт тоже хорош! Не кавалер, а тюфяк какой-то! Что с ним еду, что без него бы ехала – разницы никакой! Все кругом – гады ползучие!»

Во время этой необычной прогулки благодетеля увлекла новая идея.

– Дорогая госпожа графиня, – обратился он к Жанне, – вы не будете возражать, если я предложу вам и госпоже Нарджис попозировать искусному флорентийскому художнику? Я настолько восхищен вашей красотой, что хочу приложить все усилия, чтобы ее запечатлела на полотне кисть мастера.

Жанна немного растерялась. Предложение было заманчивым, но неожиданным.

– Это задержит нас в пути… – сказала она. – А ведь вас ждут при дворе…

– Подождут! – отмахнулся благодетель. – Соглашайтесь, прелестная Жанна! Это не займет много времени, мастер сделает лишь наброски, мы не будем ждать завершения картины, мне ее привезут позже. Соглашайтесь, умоляю вас!

– Вам невозможно отказать! – улыбнулась Жанна. – Мы согласны.

Когда она вернулась в свой экипаж, Жаккетта встретила ее интересным сообщением.

– Госпожа Жанна, – заявила она, – пока вы беседовали с маркизом, сначала пришел господин Жан, потом господин Анри, потом господин Шарль. И все они предлагали мне руку и сердце.

– Все понятно! – хмыкнула Жанна. – Ты так визжала в их компании, что со стороны казалось, будто тебя насилуют. Ну и после этого, как порядочные люди, они решили сделать тебя честной женщиной.

Жанна была совсем не против того, чтобы ее нарисовали. Вот только интересно, какому художнику собрался заказывать картину благодетель?

Из флорентийских художников Жанне был известен только Боттичелли. Марин восторженно отзывался о нем и его работах и называл Сандро Боттичелли своим другом… Ну уж если он друг Марину Фальеру, то ей, Жанне, он тогда злейший враг!

Вот бы посмотреть на его «Мадонну с гранатом», на которую она, Жанна, говорят, похожа… Ну хоть бы одним глазком!

Обидно, что и Жаккетту тоже нарисуют. Вот уж незачем! Только время и краски зря переводить. Далась им эта госпожа Нарджис… Как вспомнишь, что сама ее придумала, так тошно становится: права была госпожа Беатриса, ничегошеньки мужчины в настоящей красоте не понимают! Им хоть корову в юбку наряди – все одно с восторгом примут. Какая досада…

Благодетель рассеял опасения Жанны.

– Нет, госпожа графиня, я хочу заказать картину не мессиру Алессандро Филипепи, по прозвищу Боттичелли, а мэтру Доменико ди Томмазо, более известному как Гирландайо. Спору нет, Боттичелли хорошой художник, но работы мастера Гирландайо нравятся мне куда больше.

– Почему? – тут же спросила Жанна. Благодетель задумался.

– Мэтр Доменико пишет куда более величаво, – наконец сказал он. – В его полотнах если уж женщина стоит, то она стоит. И все так солидно и величественно. А у Сандро нет в фигурах устойчивости. Кажется, сейчас сорвется с места и взлетит. Люди не должны летать, они не ангелы! Как вы думаете, госпожа Жанна?

– Я не видела ни работ мастера Боттичелли, ни работ мастера Гирландайо, – осторожно сказала Жанна, – поэтому не могу судить.

– Да и характер у маэстро Боттичелли под стать его картинам… – продолжал размышлять вслух благодетель. – Он такого же неустойчивого нрава. Боттичелли чересчур склонен к шуткам и подковыркам, разве это подобает солидному человеку, флорентийскому гражданину?

Благодетель достал платок и промокнул лоб.

– Госпожа Жанна, я пережил многих государей, многие люди, рядом с которыми я начинал свой жизненный путь, казнены по монаршей воле либо умерли в опале. Часто это было за дело, а еще чаще по навету. И я вам скажу: шутки и зубоскальство до добра не доведут. А вот если ведешь себя осторожно, говоришь осмотрительно и часто исповедуешься, не позволяя грехам отягощать твою душу больше, чем подобает доброму христианину, – вот тогда ты проживешь жизнь спокойную и мирную, насколько это возможно в наше время.

Он еще раз вытер лоб платком.

– А Сандро, о котором мы ведем речь, человек не только беспокойный, но и непредсказуемый. Взять хотя бы эту историю, о которой долго судачили: по соседству с домом Боттичелли поселился некий ткач и наполнил свой дом станками сообразно своему ремеслу. Во время работы они издавали ужасный грохот и стук, так что, говорят, дом Сандро трясся от основания и до крыши. Боттичелли просил ткача сделать что-нибудь, чтобы не было такого грохота и тряски, ибо ни работать, ни жить в его доме стало нельзя. Но сей ткач говорил, что в своем жилище он волен делать все, что ему заблагорассудится. Что бы сделал нормальный гражданин в этом случае? Он подал бы жалобу на соседа, затеял бы с ним тяжбу, и все завершилось бы, как полагается. А что сделал Сандро?

– Стал в ответ грохотать чем-нибудь у себя дома? – предположила Жанна.

– Нет! – взмахнул рукой благодетель. – Он, представьте себе, взгромоздил на ограду, разделяющую его дом и дом ткача, громадный камень. Да так неустойчиво, что от малейшего сотрясения этот камень мог упасть, проломить стену дома ткача и сломать станки. Перепуганный ткач прибежал к Боттичелли, но тот ему ответил, что в своем доме он тоже волен делать все, что ему заблагорассудится.

Жанна засмеялась.

– Нет, мастер Гирландайо не таков! Как работы его строго выдержаны в духе лучших творений флорентийских мастеров, так и сам мастер отличается постоянством нрава, скромностью и богобоязненностью. Хотя, припоминаю, была и с ним одна история… Госпожа Жанна, я не надоел вам своими разговорами?

– О нет, господин маркиз! – запротестовала Жанна. – Ничто так не скрашивает дорогу, как интересная беседа!

Благодетель продолжал:

– Это произошло после возвращения мастера Доменико из Рима, где он трудился над росписью капеллы по заказу папы Сикста IV. Он проявил себя столь искусным художником, что один из уважаемых флорентийцев, живущих в Риме, если мне не изменяет память, мессир Франческо Торнабуони, а это знатный и славный род, ведь жена знаменитейшего покровителя искусств, правителя Флоренции Лоренцо деи Медичи, донна Лукреция, как раз из рода Торнабуони, ну так вот, господин Франческо, восхищенный талантом мастера, порекомендовал Доменико своему родственнику, господину Джованни.

У господина Джованни был прекрасный заказ для мастера Гирландайо, но дело осложнялось вот чем: господин Джованни хотел обессмертить свое имя, расписав капеллу Санта Мария Новелла, что находится в монастыре братьев проповедников. Из-за дырявой крыши старая роспись была уничтожена дождями. Но патронаж над капеллой в течение нескольких веков принадлежал. семейству Риччи. Риччи средств на восстановление капеллы не имели, но и уступать свое право на патронаж никому не желали, чтобы иметь возможность помещать там свой герб.

Господин Джованни с жаром взялся за преодоление этого препятствия и после долгих споров договорился с семейством Риччи, что, помимо всех расходов На роспись, выплатит им определенную сумму и поместит герб Риччи на самом почетном месте, какое только есть в капелле. Был составлен подробнейший договор с изложением всех условий, и мастер Доменико приступил к работе.

Господин Джованни заказал ему заново написать фрески на те же сюжеты, что были изображены там раньше. Над капеллой мастер Гирландайо трудился четыре года и, наконец, исполнил все наилучшим образом. В картины из жизни Богоматери и евангелистов он искусно ввел фигуры своих учителей и других достойных этой чести людей. Не забыл: он, конечно, написать и господина Джованни, и его уважаемую супругу.

Перед капеллой на столбах он по заказу господина Джованни сделал большие каменные гербы семейств Торнабуони и Торнаквинчи. В арке поместил гербы фамилий другой ветви названного семейства. А в самой капелле поставил великолепнейший табернакль для святых даров. На фронтоне этого табернакля он и поместил герб Риччи, но величиной он был в четверть локтя!

– Неужели? – засмеялась Жанна.

– И когда капеллу открыли, госпожа Жанна, то Риччи явились одними из первых и стали разыскивать свой герб. Но не обнаружили его и отправились в Совет восьми, размахивая договором. Но призванный к ответу господин Джованни заявил, что все сделано как раз в точном соответствии с договором и герб помещен на почетнейшем месте, какое только может быть – подле святых даров. А то, что его не видно, – в договоре размеры герба не оговаривались. Магистрат решил, что условия договора соблюдены и повелел оставить все как есть.

Но! – поднял палец благодетель. – Заметьте, дорогая госпожа Жанна, что всю эту затею мастер Гирландайо проделал по строгому согласованию с господином Джованни, и сей поступок был, скорее всего, замышлен самим Торнабуони и лишь блистательно исполнен Гирландайо!

Благодетель закончил сравнение двух художников, но, видимо, эта тема затронула какие-то струны в его душе, потому что он помолчал, а потом добавил:

– И еще, госпожа Жанна, я никак не могу одобрить пристрастие мастера Боттичелли к языческим богам. Конечно, новые времена несут в себе изменение нравов, и то, о чем наши деды даже помыслить не могли, теперь представляется вполне естественным, но все же мне кажется, что, если ограничиться изображением христианских святых, Господа нашего Иисуса Христа и Пречистой Девы, никакого худа, кроме пользы, не будет. А разные Венеры, Флоры, Бореи, Марсы и прочие новомодные персоны – все это от лукавого, высокому искусству они не нужны.

Характер благодетеля после этой беседы стал Жанне намного понятнее. «В сущности, – разочарованно подумала она, – можно было и не городить огород с превращением Жаккетты в Нарджис. С маркизом вполне можно договориться и так. Немного перестраховалась».

Не подозревающий о ее думах благодетель заявил:

– Я безумно рад, дорогая госпожа Жанна, что ваш божественный облик и милый образ госпожи Нарджис мастер Доменико запечатлеет на полотне!

– Я тоже рада, – склонила голову Жанна.

Но ей почему-то страстно захотелось, чтобы ее нарисовал сумасброд Боттичелли…

Глава Х1П

Они добрались до Флоренции. И не откладывая дела в долгий ящик, сразу направились к художнику.

Мастерская Доменико Гирландайо Жанну разочаровали. Там было тесно. Помимо самого мастера, в помещении находилось большое количество подмастерьев, постоянно приходили и уходили люди.

Сам художник выглядел усталым. Чувствовалось, что вся эта суета вокруг его утомляет, и он с гораздо большей охотой находился бы сейчас в каком-нибудь храме, спокойно занимаясь росписью стен.

Мастер Доменико казался старше своих сорока лет. Жанне не понравилась та быстрота, с какой художник сделал ее карандашный набросок на картоне. «Из уважения хотя бы к моему титулу, – раздосадовано думала она, – мог бы рисовать и помедленней». А вот Жаккетту, по мнению Жанны, рисовать можно было в два раза быстрее. Там и изображать-то нечего!

Но скорость работы как раз очень понравилась благодетелю – он не хотел задерживаться во Флоренции надолго, надо было успеть до осенней непогоды. Поэтому, убедившись, что одного сеанса мастеру вполне хватило, он с радостью двинулся в путь.

Жанна и Жаккетта толком так и не увидели Флоренции, лишь из окна экипажа они мельком заметили красоту ее домов и улиц. Жанна не преминула мягко попрекнуть этим благодетеля.

Все общество собралось в его экипаже, развлекаясь беседой ни о чем. Отсутствовал только виконт: оказывается, он счел задержку во Флоренции слишком длительной и поехал вперед один, спеша домой по каким-то только ему известным делам. Его отсутствие настроения никому не испортило.

Но Жанна была огорчена, что не увидела город Флоры во всем его великолепии.

– Увы… – вздохнула она. – Флоренцию мы так и не узнали…

– Моя вина! – охотно согласился благодетель. – Надеюсь, мы еще побываем здесь, и я искуплю свой грех, познакомив вас со всеми достойными внимания местами этого дивного города.

Жанну удивило слово «мы». Похоже, благодетель свое дальнейшее будущее видят и в их обществе? Или просто вежливая фраза, не обещающая ничего конкретного? Но беседу лучше продолжить, а что имел в виду благодетель, рано или поздно выяснится.

– Объясните мне, пожалуйста, дорогой маркиз, – попросила она, – господин Лоренцо деи Медичи является правителем Флоренции? Ведь так?

– Так, – подтвердил благодетель.

– Почему же у него нет никакого титула?

– Да потому, дитя мое, – засмеялся благодетель, – что Флоренция – республика.

– Все равно не понимаю, – обиделась Жанна.

– Ну, если вам хочется слушать мои разглагольствования, то я могу рассказать, почему семейство Медичи заняло во Флоренции такое положение.

– Расскажите! – вмешалась в разговор и Жаккетта. – Дорога длинная.

Поскольку неотразимая госпожа Нарджис выразила желание послушать историю Медичи, остальные кавалеры, ранее совершенно равнодушные, присоединились к этому желанию, и при полном внимании слушателей благодетель начал:.

– Как известно, город Флоренция с древнейших времен предпочитает такую форму правления, при которой граждане сами выбирают правителей. И неизбежно при таком устройстве государства и общества большое влияние приобретают отдельные семейства. Могущество семьи Медичи создавалось в течение многих поколений. Уже прадед Лоренцо был достаточно влиятельным человеком и активно участвовал в государственной жизни. Но по настоящему влиять на положение дел в государстве стал дед Лоренцо – Козимо.

Случилось так, что с давних времен граждане Флоренции разделились на две основные партии – партию знати и партию простолюдинов. Козимо был очень влиятельным лицом во второй партии, так как вел жизнь добродетельную и благодаря богатству мог помогать многим своим согражданам, что неизбежно притягивало к нему людей. Даже победа партии знати, дай бог памяти, в 1433 году не нанесла его влиянию урона, скорее даже наоборот. Хотя дело поначалу складывалось очень серьезно.

Противники вызвали Козимо во дворец Синьории и там арестовали. Он был заключен в некоем помещении башни дворца, которое флорентийцы называют «гостиничкой». Там ему пришлось провести несколько дней, слушая бряцанье оружия под окном и звон колокола, призывающего избранных в собрание для решения его судьбы. А враги его, должен вам заметить, хотели умертвить Козимо, чтобы раз и навсегда решить эту проблему. Козимо все это прекрасно знал и больше всего боялся, как бы враги не лишили его жизни противозаконным образом.

– Это как? – не вытерпела Жаккетта.

– То есть не дожидаясь решения собрания, – объяснил благодетель. – Козимо очень боялся яда, поэтому все эти дни не принимал пищу, только подкреплял свои силы небольшим количеством хлеба. Но флорентийский гражданин, коему поручили стеречь Козимо, заметил это и сказал: «Неужели ты думаешь, что у меня так мало чести и я способен приложить руку к твоему отравлению? При таком количестве друзей и во дворце Синьории, и за его стенами тебе не стоит опасаться за свою жизнь. Но даже если и замышляется против тебя худое, то будь уверен, что не моими руками оно свершится, ибо я никогда не видел от тебя ничего дурного. Успокойся и живи. А я буду разделять твою трапезу, чтобы ты не сомневался в моей искренности».

Помощь этого гражданина оказалась для Козимо бесценной, ибо тот привел к нему человека, находящегося в приятельских отношениях с гонфалоньером справедливости, – а это очень важное должностное лицо во Флоренции, уполномоченное выносить решения по вопросам, касающимся жизни и смерти граждан. И после разговора с ним Козимо дал ему письменную доверенность к казначею Санта Мария Нуова на получение тысячи ста дукатов. Сто дукатов брал себе за хлопоты приятель гонфалоньера, тысяча предназначалась гонфалоньеру.

Был ли награжден флорентийский гражданин, охранявший Козимо, я не знаю. Но думаю, что без награды он никак не остался, ибо не в правилах Медичи забывать обиды, нанесенные врагами, и помощь, оказанную друзьями.

Вовремя появившиеся деньги способны изменить многие взгляды, и гонфалоньер, ратовавший ранее за смерть Козимо, смягчился и теперь вел речь об изгнании его в Падую. Это решение и победило. Синьория сообщила Козимо вынесенный приговор. А Козимо невозмутимо ответил, что охотно отправится в любое место, какое назначит Синьория. И когда он выехал за пределы Флоренции, то везде его встречали не как изгнанника, а как уважаемого и влиятельного человека.

В самой же Флоренции царили страх и смятение – как среди друзей Козимо, так и среди его врагов. Не добившись смерти Медичи, самые мудрые из них поняли, что проиграли и что рано или поздно партия Козимо, сильная поддержкой низов, восторжествует.

Почти год Козимо провел в изгнании, но на очередных выборах в Синьорию попало достаточное количество его сторонников, и новый гонфалоньер был из числа его приверженцев. Они начали осторожно поднимать вопрос о возвращения Козимо из изгнания.

А в стане его противников царили разброд и растерянность.

Они предприняли попытку выйти на площадь с оружием в руках и сместить вновь избранную Синьорию. Но из-за трусости одних, легкомыслия других и несговорчивости третьих дело провалилось. Чувствуя, что поражение неизбежно, партия нобилитета кинулась за помощью к папе Евгению, коего народ римский изгнал в ту пору из Рима, и он находился во Флоренции. Папа был уверен, что силой своей власти и доверия сможет добиться для партии безопасности.

Полагаясь на заступничество папы, вожди партии сложили оружие и остались у него в резиденции, которая располагалась в Санта Мария Новелла. Оттуда они вели переговоры с Синьорией. Синьория же, ведя переговоры при посредничестве папы, тайно вызвала в город вооруженные отряды, которые ночью заняли Флоренцию.

И тогда колесо Фортуны повернулось. Враги Козимо были приговорены к изгнанию и сосланы в разные города, а Козимо вернулся на родину, где его встретили с таким ликованием, словно он был полководцем, приведшим победоносное войско с поля брани.

По мнению Жаккетты, благодетель сильно уступал Аньес с ее захватывающими историями про нечистую силу, оборотней и колдунов. Но и его рассказ слушать было интересно.

Благодетель продолжал:

– После возвращения Козимо его партия нагнала страху на своих врагов. Многим были продлены сроки изгнания, а иных он отправил в изгнание своей властью. Были и случаи казней.

Те, кто встал у власти, провели новые законы и правила, чтобы обеспечить собственную безопасность. Были обновлены избирательные сумки, имена сторонников партии нобилитета изъяты и добавлены имена сторонников партии масс. Комиссии Восьми дали право выносить смертные приговоры, а изгнанники после окончания срока изгнания могли вернуться во Флоренцию лишь после того, как члены Синьории и коллегий разрешат им это большинством голосов.

Подобные меры привели к ослаблению противников и укреплению положения партии Козимо в государстве. А во внешней политике он заручился взаимными соглашениями о защите и с папой, и с Венецией, и с герцогом Миланским. Укрепив власть, Козимо долго стоял у кормила власти. Как мудрый политик, он вовремя расправлялся с врагами и не допускал чрезмерного увеличения влияния друзей, потому что и то, и другое ведет к подрыву власти. Пользуясь поддержкой народа, ой правил в течение двадцати с лишним лет.

Жанна, пользуясь тем, что сидит несколько в тени, чинно дремала во время рассказа благодетеля. Со стороны казалось, что она пребывает в глубокой задумчивости. Когда благодетель переводил дыхание, Жанна на секунду появлялась из тени, одобрительно улыбалась ему и снова погружалась в дремоту.

Жаккетта внимательно слушала, понимая почти все, только гонфалоньер почему-то представлялся ей человеком, ни днем ни ночью не расстающимся с большим, обшитым бахромой знаменем. Даже в момент получения тысячи дукатов.

Приоткрыв рот, Жаккетта смотрела на повествующего благодетеля и в задумчивости теребила жемчужинки, которыми был отделан вырез ее корсажа, низко открывающего грудь.

Завороженные кавалеры не сводили глаз с ее пальчика, гуляющего по полной груди.

Довольный благоговейным вниманием слушателей, оценивших его ораторский талант, благодетель продолжал:

– Так, пользуясь поддержкой народа и устрашая своих врагов, Козимо Медичи правил, как я говорил, более двадцати лет. Но в 1445 году у него возникли затруднения, связанные, как ни странно, со смертью его соперника по влиянию на государственные дела, синьора Нери Каццони. Все время, пока эти два человека были на самом верху власти в республике, они уравновешивали друг друга.

– Но, господин маркиз, – вмешалась Жаккетта, – вы же сказали, что правил Козимо? Тогда при чем тут другой господин?

– Дитя мое, вы выросли в стране монархического устройства, где государь один имеет прерогативу верховного правления.

– Что он имеет, простите? – не поняла Жаккетта.

– То есть он первое лицо в государстве, принимает решения, казнит и милует, – проявил снисхождение к особому устройству женских мозгов благодетель. – А во Флоренции одно лицо не может иметь всю полноту власти – как считают флорентийцы, это ограничивает свободу и ведет к тирании.

– Но как же тогда правил Козимо? – не унималась Жаккетта. – . Раз одному нельзя быть главным?

– Дитя мое, вы слишком юны и не знаете, что любая прописная истина на бумаге и на практике может выглядеть совершенно по-разному.

Благодаря богатству и влиянию, Медичи имел столько сторонников, что лица, заседающие в Синьории и управляющие делами в коллегиях, принимали те решения, которые были нужны ему. Именно это я имел в виду, говоря о правлении Козимо в течение двадцати лет. То есть все происходило в соответствии с порядком: правила Синьория, но члены Синьории так или иначе были подвержены влиянию Медичи.

Но после смерти Каццони влиятельные друзья Козимо решили ограничить власть дома Медичи, опасаясь его могущества. Они стали требовать возвращения к старому порядку выборов: к жеребьевке кандидатов, ибо балия всегда поддерживала правящую партию Козимо.

У Козимо было два пути. Взять силой бразды правления, подавив новых противников, или предоставить событиям развиваться своим чередом. Он выбрал второй путь, и очень скоро люди, затеявшие эти перемены, поняли, что проиграли они, а могущество Козимо осталось неизменным. А получилось так потому, что все стало происходить по закону, а не по прихоти отдельных лиц.

Испуганные тем, что натворили, знатные горожане явились к Медичи и молили вырвать их из власти простолюдинов и вернуть Флоренцию в прежнее состояние. Козимо ответил им, что согласен вернуться к власти лишь законным путем. Но теперь граждане Флоренции отказывались вновь прийти под власть меньшинства, и собрать балию никак не удавалось. Все это продолжалось до тех пор, пока гонфалоньером справедливости не стал некий Лука Питти, человек весьма склонный к решительным действиям и не чурающийся жестоких мер.

После очередного отказа народа созвать балию, он во время празднования дня святого Лоренцо ввел во дворец воинов и силой оружия вырвал то, что не удавалось сделать силой закона. Было. создано новое правительство, учреждена балия, и на главные посты назначены люди, представляющие интересы самой знатной части флорентийских граждан. Опять начались репрессии.

Это правительство скорее можно назвать правительством Луки Питги, ибо Козимо к тому времени уже состарился и прежних сил влиять на дела государства у него не было. И в 1464 году он скончался. В горьком сожалении о его кончине объединились и друзья, и враги, ибо все понимали, что только его влияние и уважение к нему всех без исключения сдерживало алчность некоторых граждан, стоящих у власти.

После кончины Козимо ему наследовал сын Пьеро. Был он человеком добросердечным, мягким и болезненным. При жизни Козимо возлагал большие надежды на другого сына, Джованни, но тот умер. А болезнь Пьеро не позволяла ему должным образом продолжать дело своего великого отца.

После смерти Козимо Пьеро решил довериться в ведении дел человеку разумному и опытному, на которого указал, умирая, его отец. Но мессир Диотисальвн Пьерони, помимо всех этих похвальных качеств, был еще и человеком честолюбивым, поэтому он постарался давать такие советы, которые ослабили бы влияние Пьеро и, соответственно, привели бы к усилению его собственного влияния. Мессир Лука Питти был на его стороне, потому что если влияние Козимо он еще признавал, то необходимость считаться с Пьеро его раздражала.

К ним присоединились другие знатные граждане, по тем или иным причинам желавшие упадка дома Медичи. Постепенно организовался круг заговорщиков, и враждебность двух партий стала проявляться открыто.

Сторонники Медичи имели обыкновение собираться по ночам в Крочетте, его противники – в церкви Пиета. По рукам граждан ходил список, в котором они подписывались под замыслом погубить Пьеро. Заговорщики решили дождаться перевыборов Синьории и расправиться с Медичи.

Пьеро решил тоже собрать подписи своих сторонников и поручил это дело своим людям. И, надо думать, с большим изумлением увидел в этом списке множество подписей тех самых лиц, что до того расписались в списке его врагов.

Видите, как опасно полагаться на любовь и доверие народа? Люди по природе своей переменчивы или бесчестны и любят есть сразу из всех кормушек. По моему мнению, гораздо надежней верой и правдой служить одному государю и зависеть только от его милости или немилости.

Но это я отвлекся, а дело во Флоренции складывалось следующим образом. Наконец, противники Пьеро решили умертвить его, пользуясь тем, что он лежит больной в одном из своих поместий. Причем умертвить руками маркиза Феррарского, для чего вызвать его отряды к стенам Флоренции. А когда Пьеро умрет, вывести своих вооруженных сторонников на площадь и установить власть по собственному желанию.

Господин Диотисальви, стоявший во главе этого заговора, часто ездил к Пьеро и, чтобы держать Медичи в неведении, уверял, что в городе нет раздоров. Но верные люди доносили Пьеро все, что творилось в стане заговорщиков.

Пьеро решил первым взяться за оружие. Пользуясь своим знанием о сговоре врагов с маркизом, он сделал вид, что получил сведения о том, что маркиз Феррарский с большим войском идет на Флоренцию. Созвав вооруженных сторонников, Пьеро явился из предместья в город. Враги его растерялись, среди них начались разногласия, а Синьория заперлась во дворце, не отдавая предпочтения ни одной партии, ожидая, пока они сами разберутся.

Видя, что перевес в оружии находится на стороне Пьеро, его противники решили явиться к нему с жалобой на смуту в городе, вызванную появлением на улицах и площадях вооруженных сторонников Медичи. На их жалобы Пьеро ответил, что виноват в беспорядках не тот, кто взялся за оружие, а тот, кто до этого довел. А его цель – г – лишь обеспечить собственную безопасность, и покой, потому что семейство Медичи сумеет жить во Флоренции в почете независимо от того, каким способом проводятся выборы.

Все это привело к тому, что при выборах в Синьорию и другие органы власти победили сторонники Медичи. Главари враждебной партии пустились в бегство, кто в Неаполь, кто в Венецию, и были объявлены мятежниками. Большое количество сторонников враждебной Пьеро партии были изгнаны, а несколько человек казнены.

Изгнанники, обосновавшиеся в Венеции, подтолкнули венецианский Сенат на объявление войны Флоренции, и войска под предводительством кондотьера республики вторглись на территорию Флорентийского государства. Но Венеции эта война особых успехов не принесла. Флорентийцы обратились за помощью к своим союзникам – герцогу Миланскому Галеаццо и королю Ферранте. Граф Урбинский стал во главе войска.

Войска, не вступая в крупные сражения, ограничивались мелкими стычками, и скоро было заключено мирное соглашение, означавшее конец надеждам изгнанников.

После этого власть во Флоренция укрепилась в руках победившей партии, но Пьеро Медичи стал ее главой лишь номинально, ибо из-за слабости своего здоровья был устранен от дел. Италия тогда находилась в состоянии относительного мира и ее государи старались больше заключать брачные союзы между домами, чем воевать.

Но Флоренцию в это время стали раздирать внутренние распри. Речи больного Пьеро, в которых он пытался усовестить своих сторонников, не имели ровно никакого влияния, ибо граждане, которым они предназначались, выслушивали их, заверяли Пьеро, что его слова направили их на путь истинный и продолжали делать то, что делали.

Измученный телесными недугами и душевными терзаниями из-за действий своих же союзников, Пьеро скончался. Он оставил после себя двух сыновей, Лоренцо и Джулиано, которые, однако, были еще слишком молоды. Поэтому взоры граждан Флоренции обратились к именитому гражданину, пользовавшемуся известностью не только в. своем городе, но и во всей Италии, мессиру Томазо Содерини. Многие государи италийских земель слали ему письма как правителю Флорентийского государства, и многие граждане обращались к нему как к главе.

Но господин Томазо был человеком разумным. Он тщательно взвесил влияние собственного дома и дома Медичи, сравнил их богатство и славу и на письма государей не отвечал. А гражданам говорил, что они пришли не к тому лицу, и отправлял их к Медичи. А затем Томазо собрал всех глав знатных семейств Флоренции, включая и Лоренцо с Джули-ано, в монастыре Сан-Антонио. Там он сказал перед собравшимися речь о положении дел во Флоренции и внешнем мире и призвал все дома не затевать распрей, а поддерживать дом Медичи и его юных представителей Лоренцо и Джулиано, потому что создание новой власти приведет лишь к смутам и неустойчивости.

После него выступал Лоренцо. Речь его была скромна и вдумчива и вызвала большое уважение у собравшихся, которые поклялись видеть в юных Медичи своих сыновей, а те в ответ пообещали почитать находящихся здесь старших за отцов.

После этого Лоренцо и Джулиано стали почитаться за первых людей в государстве, а они руководствовались советами, которые давал мессир Томазо. Тем самым Томазо Содерини, не вызывая зависти и волнений среди горожан, стал фактическим главой государства, пользуясь полным расположением дома Медичи.

Благодетель, видимо, сам устал от своей длинной речи, предложил сделать перерыв и объявил привал на обед.

Жаккетта оторвалась от исследования своего декольте, и кавалеры дружно вздохнули. Желание услышать продолжение рассказа маркиза в них усилилось.

После привала благодетель продолжил свое повествование:

– В это время в Риме правил его святейшество папа Сикст IV и он, прямо скажем, находился с Флоренцией и семейством Медичи в отнюдь не дружественных отношениях. Он старался всячески поддерживать противников Медичи, и среди них могущественное семейство Пацци.

Взаимная вражда между Падди и Медичи не затухала, несмотря на то, что Козимо выдал свою внучку Бьянку за одного из Пацпи, надеясь примирить дома…

Благодетель вдохновенно рассказывал, Жанна спокойно дремала в тени, Жаккетта слушала и испытывала на прочность жемчужинки, украшающие вырез. Кавалеры, вполуха слушая благодетеля, наслаждались волнующим зрелищем, и в экипаже царили мир и гармония.

– Новую интригу задумал Франческо Пацци, который почти все время жил в Риме. Он стал готовить заговор против Медичи. В него были втянуты граф. Джироламо Риарио и архиепископ Пизанский. Заговорщики попытались вовлечь в это предприятия и Якопо Пацци, и папского кондотьера Джована Баттисту де Монтесекко. Через некоторое время это им удалось, и заговор стал разрастаться.

После переговоров с папой было условлено, что войска будут наготове в Романье и Кастелло, чтобы поддержать заговор извне, а заговорщики попытаются убить братьев Медичи, вместе или поврозь, как уж представится возможность. Чтобы облегчить выполнение этого плана, заговорщики призвали во Флоренцию новоиспеченного кардинала Рафаэлло Риарио, племянника графа Джироламо, надеясь, что его прибытие заставит Лоренцо и Джулиано оказаться в одном месте.

Жанна проснулась и насторожилась. Рассказ благодетеля стал перекликаться со словами плешивого протонотара. Она стала слушать внимательнее.

Благодетель продолжал:

– Кардинал приехал и остановился на вилле Якопо Пацци. Заговорщики приготовились к убийству. Первый раз их замысел сорвался. Хоть Медичи и пригласили кардинала на свою виллу, но, волею судеб, Джулиано туда не прибыл. Тогда заговорщики объявили об устройстве в воскресенье, 28 апреля 1478 года, праздника. Во время пира они надеялись разделаться с братьями. Последние приготовления были завершены в субботу вечером. Но утром в воскресенье Франческо Пацци, возглавлявшему заговор, сообщили, что Джулиано на пиршество не явится…

Заговорщики срочно собрались вновь и решили, что откладывать более нельзя, в заговор вовлечено слишком много людей и рано или поздно он неминуемо раскроется.

– Вы так говорите, дорогой маркиз – заметила Жанна, – словно были в то время среди этих людей.

– Нет, дорогая госпожа Жанна, – отозвался благодетель, – в числе заговорщиков я не был, но вот присутствовать на допросах некоторых из них мне посчастливилось. Франция – давний друг и союзник Флоренции. И беды дома Медичи вызывают искреннее сочувствие при королевском дворе.

«Что-то не наблюдала я при дворах искреннего сочувствия к чьим-либо бедам, кроме своих собственных…» – подумала Жанна и пожалела, что проснулась.

– … И поэтому заговорщики решили напасть на Лоренцо и Джулиано в соборе Санта Репарата, куда должны были прийти оба брата, так как на мессе присутствовал кардинал. Распределили они и роли убийц. Убить Джулиано взялись Франческо Пацци и Бернардо Бандини – юноша, многим обязанный дому Пацци. Убийство Лоренцо хотели поручить Джовану Баттисте, папскому кондотьеру, но он наотрез отказался совершать кровопролитие в церкви. Тогда к этому делу привлекли двух достаточно посторонних людей, Антонио да Вольтерру и священника Стефано.

Странный выбор, замечу я вам. Думать, что раз кондотьер, человек, по профессии имеющий дело с пролитием крови, убивать отказался, то священник исполнит дело не хуже, по меньшей мере неблагоразумно.

Архиепископ Сальвиати с остальными. Пацци должен был занять дворец Синьории и после смерти Медичи сместить правительство. Уговорившись так, заговорщики поспешили в храм.

Там уже были и кардинал, и Лоренцо Медичи.

Но не было Джулиано. Тогда его будущие убийцы отправились к нему домой и уговорили его пойти с ними. По дороге к собору они вели себя с Джулиано как лучшие друзья…

В церкви убийцы встали, как было уговорено: кто около Лоренцо, кто подле Джулиано. И в назначенный момент, в то время как священник начал совершать таинство евхаристии, Бернардо Бандини пронзил грудь Джулиано Медичи кинжалом. Смертельно раненый Джулиано упал, и тут ему нанес несколько ударов Франческо Пацци. Он делал это с такой слепой яростью, что в запале поранил себе ногу.

Да Вольтерра и священник напали на Лоренцо, но сумели лишь ранить его в шею. Лоренцо принялся так отчаянно защищать свою жизнь, что решимость их покинула и они обратились в бегство. Но далеко убежать им не удалось, их схватили и убили. И протащили теплые еще трупы по улицам.

Раненого Лоренцо окружили друзья и увели в ризницу.

А Бернардо Бандини, убедившись в смерти Джулиано, успел убить еще Франческо Нори, друга Медичи, и бросился к Лоренцо, намереваясь довершить дело своих неумелых соучастников. Но Лоренцо уже укрылся в ризнице.

Кардинал Риарио спрятался от разбушевавшейся толпы в алтаре, где его с трудом защитили священнослужители. Но едва первое смятение улеглось, как его арестовали и препроводили во дворец Синьории. Участь заговорщиков, что отправились во дворец Синьории для его захвата, была тоже не блистательна.

Архиепископ Сальцати в сопровождении своих родственников, друзей и верных людей и один из главных заговорщиков, мессир Якопо Поджо, явились во дворец. Часть людей архиепископ оставил на улице, приказав им, как услышат шум, занимать входы и выходы, часть взял с собой и поднялся наверх, к Синьории, требуя встречи с гонфалоньером справедливости, якобы у него послание к тому от папы. Синьория обедала, поэтому им пришлось обождать.

Люди кардинала столпились в канцелярии и, как выяснилось позже, сделали это себе на беду, так как в канцелярию, если дверь была закрыта, без ключа ни войти, ни выйти было нельзя и они сами себя заперли.

Архиепископа провели к гонфалоньеру, и он начал передавать несуществующее послание. Но то ли актер из него был плохой, то ли мужество ему изменило… Гонфалоньер заметил волнение на его. лице и сбивчивость в речах и с криком бросился вон из кабинета. Наткнувшись в дверях на Якопо Поджо, он вцепился ему в волосы и не отпускал, пока не подоспела стража Синьории.

Услышав шум в апартаментах гонфалоньера, члены Синьории вооружились кто чем смог, и все, кто поднялся наверх с архиепископом, были перебиты или выброшены в окна прямо на площадь. Архиепископа, его. родственников и Якопо Поджо повесили прямо под окнами.

Люди архиепископа, которые остались внизу, услышали шум и, повинуясь приказу, перебили охрану, заняли нижний этаж дворца и перекрыли входы-выходы.

На этот же шум сбежался народ на площадь ко дворцу, и получилось довольно забавное расположение сил. Сеньория сидела в верхнем этаже дворца, отрезанная от мира и помощи сограждан. В нижнем этаже сидели заговорщики, тоже отрезанные от своих сообщников собравшимся народом, а народ толпился на площади, не в силах оказать помощь своему правительству.

А в это время пути убийц Джулиано Медичи разошлись. Судя по всему, Бернардо Бандини был отъявленным негодяем, ибо когда он увидел, что Лоренцо жив, а Франческо ранен, сразу же озаботился своим личным спасением и так же. решительно, как вонзил кинжал в грудь Джулиано, пустился в бегство. И спокойно исчез.

Раненый Франческо Пацци вернулся домой. Он хотел сесть на коня, чтобы, согласно замыслу, с вооруженным отрядом проехать по городу, призывая народ к оружию на защиту свободы. Но рана его была глубока, и он потерял много крови. Пришлось ему лечь в постель, а поднимать народ на восстание отправился глава семейства Пацци, мессир Якопо, с сотней вооруженных всадников. Они прискакали на дворцовую площадь и принялись призывать народ на помощь себе и свободе. Члены же Синьории, засевшие в осаде на верхнем этаже, стали швырять в него чем попало и выкрикивать угрозы.

Мессир Якопо, видя, что его призывы к народу пропадают впустую, заколебался. А убедившись, что даже родственники не поддерживают его, Лоренцо остался в живых, а для всех членов Синьории он теперь личный враг, Якопо вместе со своим отрядом покинул Флоренцию и поскакал, спасая свою жизнь, в Романью.

Между тем сторонники Медичи вооружались, а Лоренцо, окруженный обнажившими оружие друзьями, отправился домой. Дворец Синьории взяли штурмом, захвативших его людей перебили либо пленили. Толпа, врываясь в дома Пацци, предавала их грабежу и разорению. Франческо Пацци вытащили из постели и раздетого отвели во дворец. Его повесили на площади рядом с архиепископом.

По пути ко дворцу он вел себя очень мужественно, не опускал глаз, не стонал, не жаловался. Только молча вздыхал, какие бы издевательства ему ни приходилось терпеть от конвоя.

Мессиру Якопо не удалось далеко убежать. Жители гор, где юн пытался укрыться, выдали его, и он был доставлен обратно в город. Здесь его судили и тоже казнили.

Убили практически всех Пацци, даже не принимавших участие в заговоре, а лишь знавших о нем. Отделаться изгнанием удалось лишь мессиру Гульельмо, который был женат на внучке Козимо Медичи Бьянке. Двоюродных братьев Гульельмо, оставшихся в живых, заточили в башню Вольтерры. Джо-вана Баттисту обезглавили.

Войска, двинувшиеся было на помощь заговорщикам, узнав о провале заговора, повернули обратно.

У благодетеля от страстной речи пересохло в горле, и он умолк.

Его рассказ захватил всех слушателей и не мог не вызвать обсуждения.

– Мессир Франческо Пацци в последние минуты жизни вел себя так, как следует истинному рыцарю, – заметил шевалье Анри. – Только так и подобает вести себя перед лицом смерти.

– Лучше бы он смотрел во все глаза, когда свое злодейское дело делал! – взвилась Жаккетта. – Это надо же умудриться, себе в ногу кинжал воткнуть!

– Никто не знает, что нас ждет. Может быть, это воля Божия направила его руку с кинжалом на собственное тело! – заметил шевалье Жан. – Несчастное семейство Пацци, десница Господня сурово покарала их!

«Ну и свиту подобрал себе благодетель! – усмехнулась про себя Жанна. – Сборище прелатов!»

– А что же тогда десница Господня промахнулась мимо главного убийцы? – ехидно спросила покрасневшая от ярости Жаккетта. – Что-то ничего не помешало этому Бернардо укокошить в храме двух человек и смыться спокойненько! Его-то не казнили, в тюрьму не бросали, а он виноватей всех.

Со злости она напрочь забыла, как разговаривают знатные дамы, но ей было все равно, Ярость просто кипела в ней.

– Если уж все они задумали такое злое дело, так надо было до конца и идти! – почти кричала она. – Или вообще не браться, что им, есть было нечего, оттого что Медичи в городе главные? А так, как они сделали, – одно разгильдяйство!

Благодетель к тому времени благополучно промочил горло вином и принялся выступать в роли миротворца. Он взял ладошку Жаккетты в свои руки и сказал:

– Несравненная госпожа Нарджис, вы что-то слишком близко к сердцу приняли эту историю!

– Еще бы не близко! – упрямо мотнула головой Жаккетта. – Взялись дело делать – и все провалили, а главный убийца вышел сухим из воды! И вообще, я думала, Восток жестокий, не верила Абдулле, что везде одинаково, а теперь вижу, что он прав!

Иронично улыбающаяся Жанна, с удовольствием слушавшая перепалку Жаккетты с кавалерами, вдруг перестала улыбаться. Жаккетта и правда слишком близко к сердцу приняла эту замшелую историю двадцатилетней давности, и самое опасное, что у нее рассказ благодетеля каким-то неведомым образом связался с убийством шейха. Если уж в разговоре возник Абдулла, то недалеко и до рассказа про смерть шейха Али. Но по легенде-то он живой!

– Успокойся, дорогая! – твердо сказала Жанна.

Она плеснула вина в бокал благодетеля и чуть не насильно вложила его в руку Жаккетты.

– Абдулла – это евнух, который управлял гаремом, – с улыбкой пояснила она кавалерам. – Он обожал истории про перевороты и заговоры при дворе египетского халифа. А малышка Нарджис за время своего пребывания у арабов не раз видела, как легко льется там кровь, поэтому восприняла все рассказанное очень непосредственно. Это пройдет…

Жаккетта, ненавидя всех присутствующих, молча пила вино и смотрела только в глубину бокала. Она сожалела, что он небольшой. Был бы размером с бочонок, можно было, бы тянуть до вечера, ни с кем не разговаривая, никого не видя. Наверное, голова у нее устроена совсем по-другому, не так, как у шевалье Анри и шевалье Жана. Но человек, хладнокровно задумавший убить ни в чем не повинных людей, потому что они перекрыли ему доступ к власти, задействовавший массу других людей, хладнокровно приведший жертву в храм, в запале убийства пырнувший себя самого кинжалом и лишь в последние часы жизни не стонавший и не жаловавшийся, ей почему-то совсем не казался благородным.

Установив мир в экипаже, благодетель продолжил:

– Джулиано с величайшими почестями погребли. А папа и король Ферранте, убедившись, что заговорщикам избавиться от Медичи не удалось, решили сделать это войной, заявляя во всеуслышанье, что единственная причина военных действий – пребывание Лоренцо во Флоренции и что война ведется только из-за него.

Лоренцо тогда собрал во дворце Синьории всех именитых граждан и в большой речи сказал, помимо прочего, что сильные мира сего всегда оправдывают свои грязные поступки благовидными предлогами, но если граждане города считают, что эту войну, начатую пролитием крови его брата, надо закончить, пролив кровь самого Лоренцо, то. он подчинится их решению.

Граждане со слезами на глазах выслушали эти слова и заявили, что не допустят отстранения его от власти и защитят его жизнь. Синьория назначила Лоренцо личных телохранителей и начала подготовку к войне.

Папа в гневе наложил на Флоренцию интердикт. Но флорентийцы заявили на всю Италию, что пастырь оказался волком, что его прелаты сговорились с убийцами и совершили злодействе, не боясь ничего, прямо в храме Божьем, во время мессы и таинства. Флорентийцы не признали отлучения и заставили своих церковников совершать службы. А затем собрали тосканских прелатов – они находились во власти Флорентийской республики и на этом собрании составили обращение к грядущему Вселенскому собору о злодеяниях папы Сикста IV.

Папа же заявил, что глава церкви карает злых и поощряет добрых всеми мерами. А светские правители не имеют права сажать под арест кардиналов, вешать епископов, избивать священников.

Доводы ли папы возымели действие, или флорентийцы надеялись смягчить его гнев, но они выпустили из заточения кардинала Риарио. После этого папу уже ничего не сдерживало, и он обрушился со своими войсками на Флорентийскую республику.

Войск у флорентийцев было мало, как и союзников. Венеция сочла, что война ведется против отдельных флорентийских граждан и, следовательно, является частным делом, а не государственным и под обязательства договора о союзничестве не подпадает. Чтобы разубедить венецианцев в этом крайне вредном для Флоренции заблуждении, в Венецию послом отправился Томазо Содерини. Если вы подзабыли, то напоминаю, что это тот самый человек, которому граждане пытались передать власть после смерти отца Лоренцо Медичи.

А к этому времени во Флоренцию прибыли послы от нашего государя Людовика XI, от императора и от короля венгерского. Послы посоветовала флорентийцам тоже отрядить посольство к папе и совместными усилиями попробовать заключить мир.

Флоренция так и сделала, но папа на мировую не пошел. В военных действиях флорентийцы терпели поражения.

Военачальники умудрялись устраивать вооруженные стычки между собой. Победы, одержанные одной частью войска, обесценивались беспорядками и отступлением другой. Беспорядок – вот то слово, которое объясняло ситуацию.

Но, видимо, Господу было мало этих бед, обрушившихся на Флоренцию, вдобавок началась эпидемия чумы. Кто мог – бежал из города и укрывался в деревнях. Только зима заставила болезнь отступить, а войска противника уйти с полей сражений на зимние квартиры. Папа заключил с Флоренцией трехмесячное перемирие.

Но Флоренции был нужен мир, и флорентийцы решили искать новых союзников, поскольку верность венецианцев была весьма схожа с верностью девицы, проживающей у рва а от второго союзника, герцога Миланского, не было никакого толку, потому что герцог умер, оставив малолетнего сына. В герцогстве бушевали распри и шла борьба между родственниками за опекунство. Поэтому решено было искать дружбы с. королем Неаполитанским, выступавшим в союзе с папой. Лоренца лично отправился к королю, оставив город на попечение Томазо Содерини.

Появление Лоренцо в Неаполе было похоже на прибытие победителя, а не посла, смиренно ищущего мира и дружбы. Воистину, величие человека определяется не только по значимости людей, с которыми он водит дружбу, но и по важности его врагов. Лоренцо пробыл в Неаполе около четырех месяцев, И пребывание его было достойно увенчано мирным договором. На этот мир очень обиделись и папа, и венецианцы. Папа считал, что король этим договором проявил к нему полное неуважение, венецианцы думали то же самое в отношении Флоренции. Теперь уже у флорентийцев возникли опасения, что новый мир породит новую войну.

В ожидании грядущих неспокойных времен была проведена реформа Флорентийского государства. Чтобы решения по государственным вопросам выносились с большей быстротой, было уменьшено число членов правительства и образован Совет семидесяти. Новый Совет утвердил мирный договор с Неаполем и отрядил послов к папе. Но Флоренции, вероятно, пришлось бы очень туго, не вмешайся в дело Провидение. Как раз в это время султан Мухаммед осадил со своим войском Родос.

– Капитан родосской галеры, на которой мы плыли с Кипра, участвовал в этой баталии, – заметила Жанна.

– Да, родосцы тогда не подкачали, – сказал благодетель. – А после ухода турок часть их войска, плывшая на галерах вдоль Италийского берега, внезапно напала на Отранто и захватила его. Тут уж папе стало не до внутренних распрей, и если раньше он ничего о мире слышать не желал, то теперь ратовал за всеобщее замирение перед лицом внешней опасности. И принял флорентийских послов достаточно любезно. Теперь флорентийцы могли рассчитывать на то, что если они будут официально просить прощения у Главы Церкви, то получат его. Этот спектакль прошел как положено, но папа не упустил возможности внести в оговоренные условия прощения новые пункты н добавил, что флорентийцы обязаны за свой счет вооружить и содержать пятнадцать галер до окончания военных действий турок против Неаполитанского королевства.

Послы горькими жалобами заполнили, казалось, всю Италию от Сицилии до Альп, но это добавочное бремя снять им не удалось. Пока турки вели военные действия, италийские государи действовали заодно. Но султан Мухаммед умер, туркам стало не до внешних войн, и Италия опять раскололась на два противоборствующих союза. В одном очутились папа, Венеция, Генуя, Сиена и ряд мелких государств, в другом – Флоренция, король Неаполитанский, герцог Миланский, Болонья и их союзники.

Новый конфликт развязали венецианцы, желавшие подчинить Феррару. В этом они так усердствовали, что не желали слушать доводов даже союзников во главе с папой. Пока вся Италия их утихомиривала, чувствительный щелчок по носу получила Флоренция.

Одной из влиятельнейших семей в Генуе был дом Фрегозо. Один из Фрегозо занимал пост дожа, другой был архиепископом. И вот, пользуясь переполохом, возникшим в связи с новой войной, один из представителей этого дома захватил город Сарцану, который подчинялся Флоренции.

Новая война закончилась явно в пользу венецианцев, хотя численный перевес в войсках был на стороне их противников. Но разногласия государей привели к тому, что по мирному договору все преимущества, которыми пользовалась Венеция в Ферраре, были сохранены. Ей вернули отнятые у нее земли, да еще оставили в ее власти два захваченных города. Так что средств в этой войне было потрачено много, а славы получено мало.

Но через пять дней после того, как был заключен мир, папа Сикст IV скончался. Поговаривали, что он так любил устраивать войны, что необходимость заключить мир убила его. А смерть палы всегда большое испытание для всего христианского мира. В Риме, как обычно того и гляди могла начаться резня между Колонна и Орсини. Любимцев цапы, многочисленных Риарио, римляне ловили на улицах и убивали.

По счастью, графа Джироламо, на поддержку войск которого рассчитывали бароны, уговорили скрыться со своими людьми. Графу была небезразлична поддержка нового папы, и он возвратился к себе в Имолу.

После долгого обсуждения конклав остановился на кандидатуре кардинала Мальфетты, генуэзца из рода Чибо. Он воцарился на Святейшем престоле под именем Иннокентия УП1 и правит сейчас христианским миром. По сравнению со своим воинственным предшественником, Иннокентий УШ человек куда более миролюбивый, и это, как мне кажется, больше пристало наместнику Бога на земле.

Ну вот, эти события прокатились своим чередом.

Флорентийцы вплотную занялись осажденной Сарцаной, намереваясь вернуть ее под свое крыло. И тут Фрегозо испугался. Он понял, что его сил удержать город не хватит, и передал Сарцану в дар святому Георгию.

– Кому? – разнежившаяся в тепле Жанна даже проснулась от этих слов.

– Да-да, госпожа Жанна! – засмеялся благодетель. – Не удивляйтесь! Именно святому Георгию. Я сейчас объясню, в чем дело. Видите ли, Генуя очень необычный город. В нем сосуществуют вот уже много лет два вида власти, один из которых интересен до крайности. После знаменитой большой войны с Венецией Генуэзская республика не смогла вернуть своим гражданам крупные суммы денег, взятые взаймы для ведения войны. В качестве компенсации она уступила им таможенные доходы. Каждый получал определенную часть от таможенных сборов, в соответствии с той суммой денег, что он дал в долг государству. И так должно было происходить до тех пор, пока долг не будет выплачен.

Таких граждан было много, люди они были солидные, и государство предоставило им дворец, находящийся как раз рядом с таможней, чтобы они могли собираться там для обсуждения сврих дел. Чтобы дели не были пущены на самотек, эти заимодавцы учредили Совет ста для обсуждения всех общественных дел, и Совет восьми, который следил за выполнением решений Совета ста. Эта корпорация получила наименование Банк святого Георгия. Суммы, данные учредителями банка Генуе в долг, разделили на акции.

Теперь, когда у Генуэзского государства снова возникла нужда в деньгах, оно опять взяло заем у Банка святого Георгия под залог земельных владений. Постепенно это вошло в обычай, и со временем большая часть земель и городов республики перешла в управление банка. Банк назначает своих правителей, и государство в деятельность этих лиц не вмешивается. В случае необходимости Банк защищает свои территории с помощью войск и флота. И теперь, какие бы перевороты ни происходили в Генуе, а там семейства Фрегозо и Адорно постоянно оспаривают друг у друга власть, гарантом того, что законы государства будут исполняться, является Банк святого Георгия.

И когда Сарцану передали в дар святому Георгию, Банк принял на себя оборону города. В море вышел его флот. Флорентийцы поначалу вели боевые действия довольно вяло. Но когда возмущенные бездействием войск власти назначили новых комиссаров – дело пошло на лад. Прибытие в лагерь Лоренцо Медичи тоже сыграло свою роль, и Сарцана в конце концов пала.

Это была последняя война, которую вела внутри Италии Флоренция. Теперь город живет в мире, благодаря авторитету и уму Лоренцо Медичи. Флоренция остается республикой, и номинально мессир Лоренцо – флорентийский гражданин, ничем не отличающийся от любого другого частного лица. Но с этим гражданином считаются все государства мира и водят дружбу умнейшие люди нашего времени.

А двор Лоренцо Медичи – один из самых изысканных. Лоренцо привечает людей, одаренных талантами, да и он отмечен сам Божьим даром. Стихи его известны всей Европе.

Да, совсем забыл вам сказать, Бернардо Бандини, убивший Джулиано Медичи и успевший унести ноги из Флоренции до того, как там началась погоня за заговорщиками, в страхе за свою жизнь бежал к туркам. Но через некоторое время турки выдали его Лоренцо, и он получил по заслугам.

– Значит, все-таки попался, – заметила Жаккетта.

– Это ли не кара? – вставил шевалье Анри. «Главное, удивительно вовремя…» – упрямо шепнула Жаккетта.

– У мессира Лоренцо и донны Беатриче семеро детей. Он слывет очень заботливым отцом. Благодаря дочерям, он теперь в родстве с семействами Чибо, Ридольфи, Сальвиати. На этом, господа и дамы, позвольте завершить рассказ о семействе Медичи.

Уставшие слушатели охотно позволили. Жанна нагнулась к шевалье Анри и тихонько сказала:

– Мы с госпожой Нарджис узнали очень много нового, но вас в рассказе господина маркиза ничего не удивляло.

– Дорогая госпожа Жанна, – так же шепотом ответил ей шевалье, – эту занимательную историю господин маркиз обязательно рассказывает во время любого путешествия. Я знаю ее наизусть, да и мои друзья тоже.

Глава XIV

В предгорье зарядили дожди, и стало очень холодно. Экипажи медленно волоклись по мокрой дороге, упорно приближаясь к перевалу.

Противостояния и столкновения итальянских городов и государств, беспорядки и открытые военные действия не затрагивали путешественников, благодаря статусу благодетеля и хорошей охране.

Жанна почти все время или спала, или подремывая под теплой меховой полостью, размышляла. Мысли были ровными, как и их путешествие, спокойными и домашними. За пеленой дождя таким далеким и нереальным казалось все прошедшее… И слепяще солнечный Триполи, и зеленый Кипр, и летний яркий Рим.

Целыми днями Жанна представляла, как вернется в Бретань, в свой Аквитанский отель, и займется его устройством.

Обтянет другой тканью стены спальни… Закажет в монастыре новое покрывало… Купит шкаф с расписными створами, их привозят из Брюгге: тамошние художники славно расписывают столешницы, шкафы, сундуки…

И новые пузатые бокалы на тонких ножках… И подушечку для преклонения колен в церкви… Пусть будет красного бархата, с вышивкой золотой нитью. И новые домашние туфли, мягкие и теплые.

Да, надо не забыть подновить сиденья в карете, они уже немного потерлись! И заставить этих лентяев вычистить двор, чтобы ни соринки не было.

А сколько украшений за это дикое путешествие пришлось продать – ужас! И новые гребни для волос тоже необходимы…

Дождь снаружи лил и лил, стучал по крыше экипажа. Сырость норовила забраться в любую щелку и вытеснить тепло.

Веки у Жанны сами собой опускались, и она засыпала. Во сне перед ней вставали новые домашние туфли, и бокалы, и гребни для волос.

Жаккетте нравилось, что идет дождь. Даже не так. Ей нравилось, что дождь идет, а она едет. В тепле, под крышей и может слушать шум дождя. А если придет охота выбраться из теплого укрытия, откинуть плотную кожаную шторку на окне, то можно смотреть, как проплывают мимо блестящие мокрые деревья и кусты, покачиваются в седлах, закутавшись в плащи, бедолаги-копейщики, стряхивают с усов дождевые капли и ждут не дождутся привала. Дождь идет, до привала далеко. Ходит по рукам фляжка с крепким вином, так и греются.

А когда нос замерзнет, можно опять нырнуть в свое гнездышко, собранное из всех меховых одежек, что подарили, и других теплых вещей, и там сидеть тихо-тихо, слушая дождь.

Скоро Италия совсем кончится, пойдут швейцарские кантоны, Франш-Конте, Франция… Добраться бы до холодов домой, в Аквитанский отель. Что там, интересно, поделывают друзья? Большой Пьер, наверное, по вечерам по-прежнему ходит в харчевню к своей хозяйке. Аньес, может быть, даже родила. Ведь скоро год, как они с госпожой Жанной шастают по всему миру. Интересно, приучили друзья за этот год бретонскую кухарку Филиппу класть в еду хоть немного перца и чеснока? Конечно, немного – по аквитанским меркам…

При воспоминании о еде желудок Жаккетты сразу встрепенулся в радостном предвкушении. Жаккетга заерзала в своем гнезде, пытаясь убедить свое тело, что до трапезы еще далеко, госпожа спит и надо вести себя тихо.

От возни Жаккетты Жанна проснулась, и опять мысли потекли неспешно, словно тягучий мед.

Благодетель обещал разузнать при дворе, как там обстоят дела с опальным графством Монпеза. Может быть, удастся снять опалу и вернуть конфискованные земли. Хотя что об этом думать, пока война между Бретанью и Францией не кончится, никто даже палец о палец не ударит. Благодетелю хорошо быть веселым и уверенным —: на такой должности он и при королевском дворе, и при герцогском всегда желанный гость. Но ведь трусоват…

Может быть, пойти с ним на сделку? Обменять Жаккетту на королевский указ о восстановлении графства в прежних границах и возвращении его владельцам всех прав. и привилегий? Благодетель от госпожи Нарджис в полном восторге, похоже, хочет удочерить. Да на здоровье! Но не даром… В конце концов, на эту звезду Востока столько денег потрачено. Два платья только чего стоят!

И опять глаза закрывались, дождь убаюкивал, меха грели. Мимолетно проносилась мысль: «А каково сейчас тем, кто снаружи? Тем, кто мокнет на дороге, прячется под деревьями или спешит добрести до какого-нибудь укрытия?»

Но эта мысль проскакивала лишь для того, чтобы еще уютнее стало под полостью, еще слаще пришли сны. А Жаккетта окончательно проголодалась. Поборовшись с собой немножко, она мудро решила пойти на компромисс и подкрепиться чем-нибудь, чтобы дотянуть до нормальной еды.

Уверенными движениями она разворошила новый ящик с разными мелочами и безошибочно наткнулась на мешочек с засахаренными фруктами, что презентовали ей во Флоренции. Кусочек за кусочком – и скоро мешочек опустел. Теперь Жаккетте было тепло и спокойно. Она поудобнее расположила накидки и шубки и тоже заснула.

Глава XV

Даже самое длительное путешествие имеет окончание.

Альпы, Швейцария, большая часть французских земель остались позади. Обоз благодетеля уже пересек Луару и углубился в лесные массивы прибретонских земель. До столицы Бретонского герцогства оставалось совсем немного.

… Жанна проснулась оттого, что экипаж стоял и кругом царила тишина. «На привал не похоже! – подумала, зевая, она. – Наверное, впереди что-то…»

Было еще рано. От утреннего холодка, проникавшегося в щели экипажа, слипались глаза.

«Хорошо, хоть дождя нет…» – подумала Жанна и опять заснула.

Второй раз Жанна проснулась далеко за полдень. За окошком экипажа щебетали птицы, в щелки между шторками бил солнечный свет. В его полосе плясали свой бесконечный танец пылинки.

Напротив сидела Жаккетта и терла спросонья глаза.

– Как-то странно снаружи… – сказала она.

– Как странно? – не поняла Жанна.

– А вы послушайте…

Жанна прислушалась и доняла, что удивило Жаккетгу.

Не было тех привычных звуков, что сопровождали их все путешествие и к которым они настолько привыкли, что даже не замечали. Но теперь их отсутствие резало слух. Не слышалось фырканья лошадей, легкого перетопа копыт, скрипов и стуков.

Жанне стало немного неприятно.

– Заспались мы, вот и мерещится всякая чушь! – резко и громко сказала она, прогоняя тишину. – Вставай!

Жаккетта встала и принялась одевать Жанну, Жанна нарочно не торопилась, всячески оттягивая выход из экипажа.

Погода поменялась. Поднялся ветер, и солнце спряталось. Глухо шумели деревья.

Одетая Жанна выжидала, пока приведет себя в порядок Жаккетта. Та оделась, как подобает госпоже Нарджис, и вопросительно уставилась на Жанну.

Дальше тянуть время было нельзя. Жанна поднялась и открыла дверцу экипажа.

… На обочине дороги росли чахлые, заморенные ромашки. По обеим сторонам, приступая почти вплотную, стояли старые, темные ели. Дорога петляла по ельнику, и оба ее конца скрывались совсем рядом за лапчатыми угрюмыми конусами.

Экипаж Жанны и Жаккетты одиноко стоял на этой непонятной дороге. Ни лошадей, ни людей, ни других повозок рядом не было…

У Жанны тревожно стало на сердце. Особенно пугала тишина вокруг. Похоже, лес тянулся во все стороны на многие лье.

Жаккетта тоже выбралась на дорогу. Обошла экипаж кругом.

– Может, у нас поломка какая-нибудь? – сказала она. – А впереди постоялый двор большой? Они нас оставили на время, а сейчас со свежими лошадьми вернутся?

– Где впереди? – мягко поинтересовалась Жанна.

Экипаж стоял поперек дороги, и следов колес ни с той, ни с другой стороны не было. Складывалось страшноватое впечатление, что экипаж перенесли по воздуху и здесь поставили.

– А какая разница где? – мудро сказала Жаккетта. – Пешком же мы не пойдем? Так что давайте поедим для начала.

И она начала разводить костерок.

Когда на собранных Жаккеттой сучьях заплясали язычки пламени, Жанна очнулась от оцепенения и подошла к огню. С ним стало легче на душе, огонь почему-то вселил уверенность, пообещал защиту.

Разогревать на костре было особо нечего, да и не в чем.

Жаккетта закончила есть первая и ворошила палочкой угли, поглядывая по сторонам. Жанна смотрела на носки своих башмаков, выглядывающих из-под юбки. А солнце уже скатывалось за ели.

Там запад, – сказала Жаккетта и бросила веточку в огонь.

Она встала и вышла на дорогу.

– Далеко не уходи… – попросила Жанна.

– Я рядом! – пообещала Жаккетта.

Она прошла по дороге немного вперед и назад, внимательно присматриваясь к колеям и, возвратившись, сказала:

– Мы приехали оттуда.

– Ну и что? – вздохнула Жанна. – Мы же все равно не знаем, где находимся… Где-то между Луарой и Виленом.

– Завтра с утра, если благодетель не вернется, пешком пойдем обратно, откуда приехали. Другого выхода нет… – сказала Жаккетта.

– А будет оно? Завтра? – бросила Жанна. Ели по бокам дороги давили на нее, казалось, они с Жаккеттой сидят на дне ущелья.

Темнело. И темнело быстро…

Девушки забрались обратно в экипаж, готовясь провести тягостную ночь. На столике Жаккетта зажгла одинокую свечу в широкой металлической плошке. Жанна плотно задернула все шторки и туго завязала их завязки.

За гранью света темнота была совсем черной, а рука Жанны, когда она подносила ее к огоньку, – молочно-розовой, опаловой и, казалось, просвечивала насквозь.

Они выспались днем, и сон теперь совершенно не шел, А вот липкий страх, казалось, начал выползать из всех углов и щелей и подбираться ближе, намереваясь намертво прилипнуть к душе.

Жанна молчала, молчала и Жаккетта. Тишина становилась вязкой, и было невыносимо страшно. И тут слух Жанны уловил слабый звук. Она вздрогнула всем телом. Источник звука был пока далеко, но, похоже, приближался.

Выли волки. Этот вой прорвал вязкую тишину, и Жанна почувствовала, как разрастается внутри нее огненный ком ужаса.

– Жаккетта, я боюсь! – всхлипнула она, цепляясь за руку камеристки. – Я сейчас умру!

Жаккетте тоже было очень страшно. И самое обидное, что никакого оружия под рукой: хлипкий кинжал, и только.

– Жаккетта, Жаккетта! – вдруг затормошила ее Жанна. – Они придут сюда, непременно придут, я знаю! Нам нельзя здесь оставаться!!!

Словно в подтверждение ее слов, вой стал заметно громче.

– А куда же мы денемся? – резонно заметила Жаккетта. – Здесь хоть какие-то стены.

Жанна резко вскочила и, не выпуская ладонь Жаккетты, потянула камеристку к выходу.

– Давай заберемся на дерево! – лепетала она. – Скорее, скорее!

– Не думаю, что нам это удастся… – мрачно заметила Жаккетта, увлекаемая Жанной.

Но что-то делать было легче, чем просто сидеть.

Снаружи было не так уж темно. Светила почти полная луна, и ели отбрасывали резкие тени. Жанне стало немного полегче. Она, не раздумывая, кинулась к раскидистой громадине неподалеку.

Не будь ель такой большой и старой, им не удалось бы подняться на нее и на пару локтей. Дамские платья не самая удобная одежда для лазания по деревьям. Но эта ель была разлапистая, ветви отстояли друг от друга на довольно приличное расстояние, да и хвоя внизу была уже не свежая зеленая, а серая, легко осыпающаяся.

Страх придал силы и, оставляя на сучьях клочки юбки, Жанна забралась достаточно высоко. Во всяком случае, никто четвероногий, не лазающий по деревьям, добраться бы теперь до нее не смог.

Внизу пыхтела поднимающаяся вслед за Жанной Жаккетта. То ли она была испугана меньше, то ли толстый зад не давал ей так быстро взлетать 6 т ветки к ветке, но она затратила на подъем в два раза больше времени.

Внизу, на исчерченной тенями дороге, стоял брошенный ими экипаж. Свечу они не погасили, и янтарный теплый свет пробивался из щелей.

Жанна с приоткрытым ртом и расширенными глазами вслушивалась в завывание.

– А вдруг это оборотни? – шепнула она.

– Вы умеете подбодрить! – отозвалась Жаккетта.

Она жалела, что впопыхах не надела перчаток и руки теперь у нее в смоле и чешуйках коры, да еще поцарапаны кое – где о сучки. А уж сколько набилось за шиворот иголок – не сосчитать! И колются, Аллах бы их побрал!

Жанна прижалась щекой к смолистому шершавому стволу. В отличие от Жаккетты, она не чувствовала ничего, ни содранных рук, ни хвои в волосах и платье. Зато слышала, как стучит собственное сердце. Лицо ее горело, на щеках выступил странный пот. А руки закоченели…

Сколько они просидели на дереве – было непонятно. Время остановилось. Очень скоро стало холодно, и тело затекло от сидения на ветке. Но Жанна была полна решимости дождаться рассвета.

– Госпожа Жанна! – внезапно сказала Жаккетта. – Огонь приближается!

Жанна вздрогнула и посмотрела в ту сторону, куда показывала Жаккетта. Там двигались огоньки.

Сначала она ничего не доняла, но потом стало видно, что с факелами в руках по дороге скачут всадники в сопровождении своры псов. Собаки не передаивались, как обычно, а молчали.

Жанна и Жаккетта, как испуганные птицы, замерли на своей ели, испытывая еще больший страх, чем когда услышали вой.

Всадники окружили брошенный экипаж. Один из них соскочил и распахнул дверцу.

– Тут пусто!

– Что за черт? Свеча горит? Собак спусти.

Спустили со сворки собак. Собаки, конечно же, сразу подвели всадников к ели.

Жанна вцепилась в ствол и постаралась сделаться незаметной, невидимой, слиться с корой. Жаккетта была с ней солидарна.

Спешившись, всадники подошли к дереву.

Жанна зажмурилась.

– Госпожа Жанна, госпожа Нарджис! – донеслось снизу. – Вы живы?

Жаккетте голос показался знакомым.

– Господин виконт, это вы? – недоверчиво спросила она.

– Да, я, с моими людьми! Спускайтесь, я отвезу вас в более безопасное место, чем эта ель! – крикнул снизу виконт.

– Я не могу спуститься… – шепнула Жанна.

– Госпожа Жанна не может! – крикнула вниз Жаккетта. – И я, похоже, тоже…

Соединенными усилиями нескольких человек девиц сняли с дерева. Жанна к этому моменту еле стояла на ногах.

Жаккетта держалась, всеми силами делая вид, что ночное лазанье по елкам – дело для нее вполне привычное. Ее поразил блеск глаз виконта в неровном, рвущемся свете факелов.

– Едем! – приказал он своему маленькому отряду.

«Почему их факелы так чадят?», – кисло думала на скаку Жаккетта, вцепившись в ремень всадника, сидевшего впереди.

Ехать было неприятно, везде кололось. «И приспичило же госпоже на елку залезть, не могла другое дерево поискать. Такое чувство, что даже в попе иголки! Могу изображать ежа на представлении».

Ельник кончился, пошел более приятный широколиственный лес. По нему ехали довольно долго, но лес кончился, и впереди вырос небольшой скалистый массив. На этой скале, как на постаменте возвышался замок. К нему вела извилистая дорога, заканчивающаяся у рва.

Подъемный мост сразу поднялся, чуть ли не за копытами последнего скакуна. Они проскакали под сводами толстой башни, затем узкой площадью между двумя рядами угрюмых зданий. Через новые ворота попали на открытое пространство, по правую руку был разбит фруктовый сад. Обогнули стену, за которой стояла круглая башня-донжон. Новая стена.

Опять миновали ворота и мостик надо рвом, проходящим внутри замка. Еще одна башня ц, наконец, замкнутая, выложенная плитами площадь непонятной формы, образованная вплотную стоящими зданиями. Кое-где цепь зданий соединяли квадратные башни.

Всадники остановились.

Измученные, исколотые хвоей, растрепанные и исцарапанные, испачканные в липкой смоле девицы поднялись вслед за виконтом по узенькой лестнице и очутились в маленькой сводчатой комнате.

– Спокойной ночи, дамы! – Виконт вручил Жаккетте свечу и, не говоря больше ни слова, удалился.

Первое и единственное, что увидела Жанна, – была кровать. Она, не раздеваясь, рухнула на нее.

Жаккетта пыталась выдрать из волос иголки и прочую труху, но руки, утомленные лазаньем по елкам, отказывались повиноваться. Тогда Жаккетта провела быстрый осмотр комнаты. Столик, зеркало, два скромных креслица. Кровать была только одна, зато широкая. Поэтому Жаккетта без церемоний забралась на нее, улеглась рядом с госпожой и уснула.

Глава XVI

День был холодным и серым.

Жанна проснулась оттого, что ее что-то немилосердно кололо под левой лопаткой. Недовольно морщась, она разлепила припухшие веки. Рядом посапывала Жаккетта. Жанна сделала попытку спихнуть ее с кровати на пол. Жаккетта лишь лениво отмахнулась во сне. Жанна попыталась опять, но под лопаткой закололо совсем нестерпимо. Жанна поняла, что ей придется встать, а Жаккетта будет спать. Обидно, но деваться некуда. Поэтому она оставила попытки спихнуть камеристку и рывком села.

Хвои набились в платье столько, что вытряхнуть ее никак не удавалось. Пришлось раздеться.

Жанна трясла платье и злилась. «Ну очень интересно получается! Ехали, ехали, все было прекрасно, и на тебе – куда-то делся благодетель со своим обозом. Совершенно одни очутились в каком-то жутком лесу. Хорошо, хоть виконт подвернулся. Значит, он живет здесь? И быстро же он добрался до дома, надо было с ним ехать, а не с благодетелем».

В рубашку иголки тоже набились. Жанна сняла и ее и хорошенько встряхнула. Хвоинки дождиком посыпались на пол. Страстно захотелось забраться в ванну, смыть ночной липкий страх.

На кровати зашевелилась Жаккетта.

– Вставай, чудовище! – потребовала Жанна. – Всякий страх потеряла!

– А чего? – Более изысканного выражения Жаккетта спросонок не нашла.

– Ничего! – отрезала Жанна. – Вставай, говорю, а не то хуже будет!

Жаккетта нехотя поднялась и первым делом подошла к окну.

Как оказалось, сделала она это совершенно напрасно – из окна открывался прекрасный вид на крепостную стену. Крепостная стена была добротной, ничего не скажешь. И по-своему красивой. Но Жаккетта ожидала увидеть что-нибудь менее массивное.

Но смотреть на надутую госпожу хотелось еще меньше, чем на каменную кладку, и Жаккетта, уставившись в окно, принялась выбирать мусор из волос.

Жанна, надув губы, сама, без помощи камеристки, надевала рубашку и готовилась зареветь. Жуткая обида на весь мир переполняла ее. «Ну, в самом деле, что это такое, как земли конфисковывать у нашей семьи, так инквизиция прицепилась именно ко мне, и нижнюю юбку чуть в Риме не украли, и рыжий пират, негодяй, обманул: сколько ни мазали кожу салом, все равно обветрилась! На локте ссадина, волосы в смоле, а эта корова у окна даже не шевелится!. И вообще никому никакого дела!»

В дверь постучали. Вошел слуга, поклонился и сказал:

– Господин виконт желает вам доброго утра и приглашает вас, госпожа графиня и вас, госпожа Нарджис, разделить с ним утреннюю трапезу. Девушка, которая оденет вас к завтраку, сейчас подойдет. Господин виконт заранее просит прощения, но она немая.

– Бедняжка! – всхлипнула расчувствовавшаяся Жанна. – Передайте виконту, что мы с радостью разделим с ним завтрак.

Вслед за слугой явилась обещанная немая девушка и первым делом показала жестами, что надо пройти в соседнюю комнату. Жанна и Жаккетта даже не заметили этой двери, терявшейся на фоне пестрой шпалеры.

Как оказалось, за дверью в небольшой комнате находились две ванны и вода них была горячей. Жанна раздумала рыдать и забралась в ванну.

Девицы с интересом рассматривали неожиданного спасителя, узнавая и не узнавая спутника, сопровождавшего их до Флоренции.

Очень высокий, довольно узкоплечий и широкобедрый, но этот недостаток скрадывала умело подобранная одежда.

Относительно прямой нос, карие глаза, густые брови, бледный рот, тяжелый подбородок виконта сами по себе были довольно обыкновенными, но лицо в целом производило не очень приятное впечатление – не было в его чертах гармонии.

Но зато украшали его, придавая облику что-то от сказочного принца или сэра Ланселота, возлюбленного королевы Гвиневеры, длинные, до плеч, вьющиеся, с золотой искрой волосы.

Одет виконт был щеголевато, под стать своим кудрям. Его темно-зеленый жакет с широкими рукавами был заткан золотыми узорами. Узкие черные штаны-шоссы были тоже украшены золотой вышивкой. В таком костюме виконт вполне мог не ограничиваться скромным завтраком с дамами, а смело отправляться на прием к королю.

За завтраком виконт просто источал радушие.

– Боже, я глазам не поверил, – уверял он девиц, – когда увидел на дороге знакомый экипаж, да еще покинутый, без людей и лошадей. И это в наших-то краях! Да я сам, хозяин этих мест, не рискую ездить по здешним дорогам без сопровождения полсотни вооруженных людей! Разбой захлестывает округу. Война Бретани и Франции разорила многих, и на большую дорогу выходят деревнями. Да и волки расплодились, ужас какой-то! Говорят, они специально теперь следуют за армиями в надежде попировать на полях сражений!

Жанну передернуло, и она опустила вилку. Виконт легко улыбнулся.

Жаккетта охотно кивнула, не прекращая жевать. Проглотив кусочек, она сказала:

– Вы совершенно правы, господин виконт! Волки там соперничают с воронами. А тех хлебом не корми, дай у трупа глаза выклевать!

Теперь вилку опустил виконт, и улыбка сползла с его лица.

Не обращая внимания на наступившую тишину, Жаккетта с аппетитом уничтожала содержимое тарелки.

–. Дорогой виконт, вы нас спасли! – сделав над собой усилие, сказала Жанна. – Но, как вы думаете, почему мы оказались здесь?

– Вы знаете, я теряюсь в догадках… – задумчиво произнёс виконт. – Хотя… Нет, милые дамы, давайте не будем о том, что прошло. Я счастлив видеть вас здесь, и это главное.

– А как называется ваш замок? – спросила Жанна.

– О, самым банальным образом. Шатолу. С утра я послал людей за вашим экипажем, и скоро его доставят.

– А когда мы попадем в Ренн? – спросила Жаккетта, отодвигая тарелку.

– Вы так рветесь в чужой город, госпожа Нарджис… – заметил виконт.

– Да не рвусь я в чужой город, мне просто путешествовать надоело! – запротестовала! Жаккетта.

– А путешествовать, драгоценная госпожа Нарджис, вам и не придется! – улыбнулся виконт. – Видите ли, у меня есть маленькая слабость – пристрастие к Востоку. Поэтому вы, госпожа Нарджис и очаровательная госпожа Жанна, задержитесь здесь. Общими усилиями мы воссоздадим кусочек горячей, страстной Ливии в этих северных местах!

Жанна поперхнулась.

Жаккетта внимательно смотрела на виконта, стараясь понять, шутит он или говорит серьезно.

– Когда я увидел вас в Риме, госпожа Нарджис, я понял, что сделаю вас гостьей своего замка.

Жаккетта молча придвинула к себе отставленную было тарелку и положила еще еды.

Жанна, онемевшая при словах виконта и звериным чутьем угадавшая, что ничего хорошего их здесь не ждет, ухватилась за последнюю фразу:

– Ваше желание поближе узнать госпожу Нарджис вполне извинительно, – растянула она губы в деревянной улыбке. – Она покоряет все сердца. Ей ведь и вправду все равно, куда ехать, Франция для нее пока чужая страна, но меня в Ренне, увы, ждут неотложные дела. Может быть, вы останетесь в обществе госпожи Нарджис, а я поеду домой?

– Ну что вы, божественная госпожа Жанна! Какой же гарем состоит из одной красавицы? Вы тоже разделите нашу компанию, и, уверяю вас, нам будет очень весело.

Лицо Жанны окаменело.

– Ваши рассказы о гареме настолько возбудили меня, Что я позволил себе подстроить это маленькое происшествие, и две прекрасные жемчужины гарема наконец-то согреют ложе бедного холостяка.

«Ну что, довертела задом?!» – прошипела сквозь стиснутые зубы Жанна. В ее шепоте было даже какое-то горькое удовлетворение, словно это не она придумала и воплотила в жизнь звезду Востока, загадочную красавицу Нарджис.

– И большое ложе придется греть? – невозмутимо поинтересовалась Жаккетта, дожевывая кусочек холодной утки.

По счастью, виконт не собирался реализовывать свои планы сразу же после завтрака.

– Увы, мои прекрасные пери, придется подождать, – сказал он. – Левое крыло здания скоро закончат отделывать в турецком стиле, и тогда прекрасная сказка Востока начнет воплощаться в жизнь. Уверяю вас, султан Константинополя позеленеет от зависти, узнав, какую жизнь мы ведем среди ковров и подносов с халвой! А пока любое ваше разумное желание для меня свято!

«Он сумасшедший… – глядя в ясные глаза виконта, сообразила Жаккетта: – Как есть помешанный! То-то шевалье с ним тогда ссориться не захотел. С сумасшедшим кому надо? Вот попали!»

– Благодарю вас за завтрак! – сказала она, видя, что от впавшей в какую-то нехорошую задумчивость Жанны толку не будет. – С вашего позволения, мы удалимся. Ночь, проведенную в платье, набитом еловыми иглами, нельзя назвать спокойной. Очень хочется спать!

«Вот, не хуже госпожи справилась! – довольно подумала Жаккетта. – Как по писаному!»

– Отдыхайте! – не то разрешил, не то приказал виконт.

– Да что ты несешь! – не верила Жанна. – Какой он полоумный, это ты с ума сошла, ей-богу!

Девушки сидели в одних рубашках на кровати. Жаккетта расчесывала волосы, Жанна теребила кисть темно-вишневого балдахина.

– Да не полоумный, – терпеливо объясняла Жаккетта, – а помешанный. Полоумный – это когда дурак дураком, ни говорить нормально, ни вести себя как положено не может. А помешанный – он все соображает и поумнее нас с вами может быть, вот только на чем-нибудь упрется – и тут он точно ненормальный. Вот и виконт со своим Востоком. Такие ох и опасными бывают! А вот интересно, не в родстве ли он с душегубом Жилем де Ре?

– Это тебе интересно? – взвилась Жанна. – А как выбраться, тебе не интересно?! Что с нами здесь будет, тебе не интересно? Сегодня он решит, что он султан, а завтра что палач?

– Я все понимаю, госпожа Жанна… – вздохнула Жаккетта. – Но как мы выберемся, я пока не знаю. Мы не то что округи, замка еще не знаем. А может быть, правду ему сказать? Что я никакая не госпожа Нарджис, а обыкновенная прислуга?

– Ну, уж нет! – взвизгнула Жанна. – Легко отделаться хочешь! Чтобы я одна отдувалась? Была госпожой Нарджис и будешь ею! И даже не думай: увиливать!

– Ну, как скажете! – разочарованно протянула Жаккетта. – Я хотела лишь как лучше! Давайте-ка правда поспим. От всех этих катавасий у меня в голове жужжит…

– Скоро у тебя зажужжит не только в голове! – мрачно напророчествовала Жанна, бросила трепать кисть, натянула одеяло до носа и с горя сразу уснула.

Она в плену у сумасшедшего? Неизвестно в какой глуши? Ей, графине де Монпеза, приходится делить кровать с собственной служанкой? А-а, плевать! Все одно теперь по уши в помоях!

Жаккетта неторопливо расчесала последнюю прядь. И легла с другого края кровати. Засыпая, она ехидно подумала, что похоже, виконт начал готовить их к осуществлению своих затей. Сейчас они спят с госпожой вдвоем, а там, глядишь, придется втроем.

Глава XVII

Как показали последующие дни, виконт был очаровательным, милым в общении человеком, но почему-то вызывал лютый ужас у всей округи.

Челядь его отличалась поголовной неразговорчивостью и всеми силами уклонялась от общения с появившимися в замке дамами.

Гулять по замку Жанне и Жаккетте не воспрещалось. Виконт лично провел их по крепостной стене, показывая свои владения. Там было что посмотреть.

Для начала они крытым переходом вышли на круглую сторожевую башню. До следующей башни, квадратной, шли по крепостной стене с дощатым навесом. За крепостной стеной уходил вниз обрыв, сверху казавшийся совершенно неприступным.

Миновали квадратную башню и пошли дальше над этой частью стены. Навеса уже не было, а впереди вставала приземистая башня над крепостными воротами. Именно в этом месте территорию замка разделял надвое солидный овраг.

Жаккетта узнала мостик, что видела ночью.

Крепостная стена пересекала овраг, и по ней перешли на другую сторону. В этом месте навеса над стеной тоже не было. Перейдя внутренний ров, попали на территорию, примыкающую к единственным воротам. Эта часть замка выглядела древнее, чем та, в которой девушки были вынуждены теперь жить.

Две высокие башни охраняли эту часть владений. Здесь у виконта размещались различные службы и подсобные хозяйства, псарня, коровники и свинарники.

Крепостная стена поворачивала налево, затем направо и приводила к воротам с подъемным мостом. Мост был поднят.

Жанна внимательно смотрела по сторонам, но все ее попытки обнаружить второй выход к успеху не привели. «Мышеловка какая-то!» – подосадовала она.

От подвесного моста изгиб стены привел их ко второму донжону. Вплотную к башне был цристроен коровник, рядом возвышался сарай для хранения сена.

Дальше шел сад. Стена в этом месте была поновее остальных и вдобавок недавно отремонтирована.

С этой стороны овраг был не так заметен. Крепостная стена легко его перемахивала и приводила опять к дополнительным укреплениям в сердце замка Шатолу.

Жанне сверху контуры зданий напомнили застежку-фибулу, которой в прежние времена закрепляли доблестные рыцари плащ на левом плече.

Внутрь «фибулы», на вымощенную площадь, можно было попасть через подходящую к внутреннему оврагу башню. А по периметру огибала здания высокая стена, отделявшая их не только от внешнего мира, но и от заовражной части замка.

– Видите те окна? – показал виконт. – Именно там и доделывают ваши апартаменты. Пойдемте, милые дамы, нам немного осталось пройти, и мы придем туда, откуда вышли.

Жаккетта оглядывала дали, открывающиеся со стен замка. Кругом лежали леса, не было даже намека на какие-нибудь поселения рядом.

Виконт поймал ее недоумевающий взгляд и улыбнулся:

– Этот замок мои предки выстроили в качестве охотничьего домика. Кругом великолепные угодья, полные дичи.

– А что они выстроили в качестве жилья? Город Париж? – кисло поинтересовалась Жанна, в душе которой шевельнулась зависть. «Вот ведь – безумец, но предки обеспечили, чем могли. А тут с нормальной головой, и не знаешь, как на клочке земли выжить. И куда смотрит Бог?»

– Драгоценная госпожа Жанна, – посмотрел на нее через плечо виконт, – не злитесь, злость вам не идет. Гораздо охотнее я буду созерцать на вашем лице сдерживаемую страсть. Вы ведь страстная женщина, хоть и сами себе в этом не признаетесь.

«Придушить бы тебя, мерзавца!» – думала Жанна, и лицо ее выражало сдерживаемую страсть.

Осмотр замка ничего утешительного не принес, и Жаккетта погрузилась в раздумья на предмет того, что же делать дальше. Подумав, она решила действовать в соответствии с так любимыми виконтом восточными традициями и попытаться травануть его ядом, грех, конечно, а кто без греха…

Но загвоздка пока была в яде. Где среди северных лесов найдешь требуемых по рецепту Абдуллы крокодила, верблюда или, ни худой конец, скорпиона? Луковиц нарцисса и необходимого к ним гашиша под рукой тоже не было. Ну и, кроме самого яда, не просматривалась возможность подложить его куда надо даже при наличии оного.

Жаккетта прикидывала, не начать ли пропаганду так поразившего благодетеля любовного средства «довада». И потребовать для его приготовления ингредиенты, из которых можно состряпать немудрящую, но надежную отраву.

Она осторожно заикнулась о зелье, но попытка успеха не имела.

– Очаровательная моя госпожа Нарджис, – заявил ей виконт, – я восхищен вашей заботой о моем самочувствии, но поверьте, очень скоро я вам докажу, что мои возможности значительно превосходят ваши потребности.

И пока Жаккетта пыталась понять эту фразу, виконт припечатал ее к стене поцелуем, который весьма напоминал укус. И ушел.

Жаккетта долго вытирала губы подолом нижней юбки.

А вытерев рот, она пошла к себе, надеясь там выреветься со злости в подушку. Но, войдя в комнату, она застала там немую служанку, приставленную к ним виконтом, копающейся в ее, Жаккетты дорожном мешке.

Надо заметить, что с самого начала они враждовали. Девушка подобострастно относилась к Жанне, но Жаккетту откровенно ненавидела.

– Чувствует, что порода одна, вот и злится! – веселилась, глядя на них, Жанна. – Госпожой родиться надо!

Жаккетту не очень волновало, какие чувства она вызывает у служанки, ненависть или любовь. Вольному воля. Но вот изучения собственных вещей она прощать не собиралась. Вместо рева в подушку Жаккетта отвела душу в драке с немой девицей, отшвырнув ее для начала от своих пожитков. Та с не меньшим удовольствием вцепилась залетной звезде Востока в волосы. Но Жаккетта питалась лучше, поэтому была устойчивей и напористей. Она выволокла служанку из комнаты и спустила с лестницы.

– Еще заявишься – прибью! – пообещала Жаккетта и, уже больше не помышляя о реве, вернулась в комнату.

«Как там госпожа Фатима учила? Нет плохих мужчин – есть глупые женщины? Найдем и на виконта управу, где наша не пропадала!»

Виконт, в свою очередь, скучать пленницам не давал. Он вообще был образцом любезности и предупредительности. И со стороны казался радушным, гостеприимным хозяином, принимающим нежданно нагрянувших гостий.

Дабы дамы не скучали в четырех стенах, ожидая, когда завершат отделку покоев в восточном стиле, виконт пригласил их на верховую прогулку.

Жанна и Жаккетта согласились. Жанна охотно, Жаккетта с опаской. С лошадью найти такое же взаимопонимание, как с верблюдом, ей пока не удавалось.

Сначала Жаккетта хотела отказаться, но Жанна безапелляционным тоном заявила:

– Собирайся, госпожа Нарджис! Или ты собираешься отсюда пешком, подобрав юбки, бежать? Ножки не сотрешь? Привыкай ездить верхом!

Группа всадников выехала из замка по подъемному мосту и углубилась в лес.

Лес был смешанным, старые дубы, грабы, ясень. Тукал где-то на дереве дятел, Жаккетта заметила диких голубей.

– Сезон охоты открыт! – крикнул виконт. – Мои люди держат своры наготове. Бели погода установится, устроим великолепную охоту.

– А что здесь водится? – спросила Жанна, придерживая коня.

– Все! – гордо заявил виконт. – Раньше даже туры были, сейчас их, правда, стало куда меньше. Есть олени, кабаны, косули. Из хищников можно встретить медведя, волков. Водятся лисы, норки и куницы. Хорьки есть. Те шубки, кстати, что я вам подарил, сшиты из шкурок, добытых мной.

– И вы всегда возите с собой меха, на юг? – полюбопытствовала Жаккетта, напряженно сидящая на лошади.

– Дорогая госпожа Нарджис, – процедил виконт, – для дамы очень нехорошо не верить кавалеру на слово.

– Трудно найти даму, которая не поверила бы вам, особенно в Шатолу! – не смолчала Жаккетта.

Какой-то бес противоречия вынуждал ее дерзить виконту. Особенно после того поцелуя. В своей табели о рангах, в которой Жаккетта расставляла своих мужчин по умению любить, виконт однозначно занял последнее место.

Виконт не стал отвечать, и прогулка продолжалась.

Прошло довольно много времени. Прогулка, по мнению Жаккетгы, явно затянулась. Подбирались сумерки, а виконт и не думал поворачивать к замку.

Скоро стало темно, но они продолжали двигаться лесными тропами, освещаемые светом факелов, которые держали люди виконта.

Жанне тоже все это до смерти надоело. Мало того, что необученная ездить Жаккетта уже наверняка набила мозоль на заднице и скоро выйдет из строя, так еще в такой темноте в любую минуту может ветка в глаз воткнуться.

– У вас странный распорядок дня… – холодно сказала она виконту.

– Да, я люблю ночные прогулки! – охотно отозвался виконт. – Только ночью выходят на охоту сильные твари. А когда такая полная луна, как сегодня, чувствуешь себя волком-одиночкой!

И он громко завыл.

Жанна вздрогнула, с ужасом глянула на виконта, перевела взгляд на охотников, которые невозмутимо держали факелы и никак не реагировали на выходки своего хозяина.

Жаккетта сначала тоже испугалась, да так, что чуть не свалилась с седла. А потом обозлилась. Она и так сидела из последних сил, не падая только чудом. Да еще этот полоумный со своими выкрутасами!

Когда владелец замка Шатолу окончил выть, Жаккетта звонко, так, чтобы слышно было всем, воскликнула:

– Здорово у вас это получается! А лаять вы не пробовали?

Жанна не удержалась и фыркнула.

– Жан, – бесцветным голосом сказал виконт, – пересади госпожу Нарджис на моего коня, мне за спину. Она еще неопытная наездница и устала.

Здоровенный охотник выдернул Жаккетту из седла, словно морковку из грядки, и воткнул на коня за спиной виконта.

Только Жаккетта очутилась рядом, виконт резко пришпорил скакуна и, оторвавшись от своих людей, понесся по темной лесной тропе.

Старые деревья сплетали свои мощные ветви высоко над тропой. Скакала сбоку, показываясь в просвете между ветвями, ущербная луна. Пахло сырой листвой. Жаккетте было совершенно ясно, чем завершится это путешествие. Они либо врежутся во что-нибудь, либо упадут куда-нибудь. Сумасшедший виконт решил свести счеты с жизнью и погибнуть, непременно в компании. Жалко до слез, да что поделать…

Просто ожидать конца жизни было скучно, виконт воет, а она чем хуже? И Жаккетта затянула лихую моряцкую песню, которой научил ее Жильбер, один из многих деревенских ухажеров.

Судя по недовольному дерганию спины, песня виконту не понравилась. Жаккетта отнеслась к этому философски. В конце концов, когда он выл, она не то что спиной, всем телом дергалась, ему ведь все равно было. Так что пусть терпит. И она еще громче стала выводить припев.

Но эта странная прогулка завершилась не так, как предполагала Жаккетта.

Конь виконта, видимо, не раз совершал со своим хозяином такие ночные скачки и знал дорогу. Поэтому он неожиданно для Жаккетты вывез их из леса и застучал копытами по дороге, ведущей к подъемному мосту.

Луна освещала Волчий замок, он стоял темный, ни одного окна за крепостной стеной не светилось, и это было неприятно.

Конь процокал по мосту, нырнул в чрево башни, миновал строения, донжон, пересек второй мост над внутренним рвом и застучал копытами по площади.

Виконт спрыгнул с коня. Жаккетта осталась сидеть. При малейшем движении резкая боль пронзала ее тело.

– Ваши арабские хозяева правильно сделали, что не стали обучать вас пению. Уши бы отрезать тому доброму человеку, который научил вас этой песне! – сухо заметил виконт.

– Вы выли тоже немузыкально! – нагло заявила Жаккетта.

Ей было так больно, что она с трудом сдерживала слезы.

– Зачем вы спустили с лестницы камеристку? – требовательно спросил виконт.

– На это были веские причины! – отчеканила Жаккетта.

Ей хотелось скулить и взвизгивать, боль дергала каждый нерв, словно его подрезали ножом.

– Почему у вас дергается лицо? Вам не нравится наш разговор? – никак не хотел отвязаться от нее виконт.

– Потому, дорогой господин виконт, – оскалила в улыбке зубы Жаккетта, – что моя задница стерта. Не удивлюсь, если окажется, что я уже приклеилась к вашей лошади намертво.

– Вы совсем не умеете ездить… – зевнув, сказал виконт. – Так не годится, нужно будет это исправить. Сидите, я пришлю людей. Спокойной ночи!

Не успела Жаккетта удивиться добросердечию виконта, как выяснились истинные размеры этой его добродетели.

В пустой двор спустился толстый, заросший волосами мужик, похоже из тех, кого использовали для черной работы на кухне. Не предпринимая никаких попыток помочь Жаккетте, он застыл около коня.

– Чего ты ждешь? – прошипела Жаккетта. – Хозяин же велел снять меня!

– Да, госпожа. Нет, госпожа, – отозвался мужик. – Господин велел снять вас, когда приедут остальные. Ждите, госпожа.

– Ты с ума сошел? – не поверила своим ушам Жаккетта. – Да я сейчас свалюсь с этой твари!

– Не надо, госпожа… – попросил мужик. – Ждите, госпожа. Господин велел.

Площадь была пустынна, окна темны. Лишь на втором этаже светились два окна – спальня виконта. И его черный силуэт застыл в одном из окон.

Переступал с ноги на ногу конь. Ему тоже не нравилось, что всадница продолжает сидеть. Стоять под седоком было куда тяжелее, чем двигаться.

Жаккетта решила пустить все своим чередом. Сидится пока – будет сидеть. Когда начнет падать – даже не пошевелится, чтобы удержаться. И пусть идут все к дьяволу!

Чтобы было не так больно, она принялась убеждать себя, что не имеет сейчас к своему телу никакого отношения. Кто – то чужой сидит на чужой лошади, а она – одна душа парит рядом над площадью. Ей хорошо, тела нет, значит, ничего не болит и к земле не тянет. Можно подняться ввысь над замком, можно полетать над темным лесом, посмотреть, как осторожно выходят на прогалины хитрые кабаны, словно облитые лунным светом.

Можно вернуться в замок, втянуться легким туманом в приоткрытую дверь, по темным коридорам добраться до спальни виконта и плюнуть ему на макушку. Пустяк, а приятно…

Долго ли, коротко, грезила так наяву Жаккетта, но когда очнулась, то рядом уже стояла на плитах площади Жанна.

Жаккетту сняли с седла и донесли до отведенной им комнаты. Похлопывая хлыстом по юбке, Жанна надменно поднялась сама.

Окна виконта погасли.

Когда виконт ускакал в ночную темень, увозя неизвестно куда Жаккетту, Жанна, с одной стороны, обрадовалась, что теперь выть над луной некому, с другой стороны, испугалась: слишком уж непроницаемы были лица у людей виконта. Но ее страхи на этот раз не оправдались, кавалькада просто потянулась обратно в замок.

Всю дорогу Жанна с ужасом вспоминала вой виконта. «Вот так попали! Права была Жаккетта, он откровенно безумный. Ну надо же было такому случиться – нарваться на ненормального! И почему он помещав на Востоке с его гаремами, а не на чем-нибудь другим! На коллекционировании наколенников от лат… Да еще вдобавок этот господин, судя по всему, считает себя одиноким волком. Как-то нехорошо становится, как вспомнишь этот вой! И лица у его людей просто каменные… Такие зарежут и уголком рта не дернут. Откуда он только их набрал? Луветьеры…[4] От всего этого места волосы дыбом встают! Ой, надо было домой, в Монпеза, ехать, оттуда уже в Ренн. Хоть и не с такими удобствами за собственные деньги, а все-таки не попали бы сюда, в лапы безумного виконта».

Жаккетту прогулка надолго вывела из строя, это Жанна поняла сразу. И не в моральном, а в прямом физическом смысле. Значит, совершить попытку бегства до того, как левое крыло будет отделано под султанские покои, вряд ли удастся…

Теперь Жанне – даже понравилось, что у них с Жаккеттой одна кровать на двоих. Не так страшно будет спать в этом неприятном месте, когда чувствуешь рядом живого человека, хоть и камеристку.

Вконец измученная Жаккетта заснула в том же самом положении, в каком ее уложили в кровать, не шевельнувшись и не сказав ни слова.

Жанна с ледяным лицом выпроводила слуг. Оставшись одна в комнате со спящей Жаккеттой, вздыхая, она разделась сама и тоже забралась под одеяло. Ей упорно казалось, что все происходящее – сон, неприятный сон. Ну не может это наяву твориться, слишком нелепо!

Но очнуться от сна не удавалось, спина, и поясница ныли по-настоящему, ныл синяк на ноге, оставленный крепким сучком.

Потушив свечу, Жанна укрылась одеялом с головой и уснула.

Но вскоре ее пробудили заунывные звуки. Что это за звуки, Жанна понять не могла, сообразила лишь, что доносились они со двора. Жанна, словно кто-то ее вел, встала с постели и подошла к окну.

Луна освещала пустой внутренний двор. По нему кругами расхаживал в длинной белой рубашке виконт и извлекал из простой деревянной дудочки немыслимые по тоскливости звуки. Они очень походили на его недавний вой…

Жанна, стоя у окна, жалобно и безнадежно выругалась такими словами, от которых смутился бы даже старый морской волк.

Глава XVIII

Утром девушек опять пригласили к виконту на совместный завтрак.

Жаккетта уже давно уяснила, что всегда надо пользоваться маленькими радостями жизни, если подворачивается случай. А то потом поздно будет.

Поэтому во время трапезы у виконта она решила, не церемонясь, налегать на еду. Благо, все условия есть. Госпожа Жанна расстроена и под столом не пинает, в еде не ограничивает. Виконту все равно. Значит, надо пользоваться этим, кто знает, не посадят ли их в скором времени на хлеб и воду.

– Как вам спалось, прекрасные дамы? – Виконт опять был мил и любезен.

– Великолепно! – отозвалась Жаккетта, занятая важным выбором, что же предпочесть: печеночный паштет или ломтик кабаньего окорока. – Только какой-то дурак ночью в дуду дудел, спать не давал. А так ничего.

– Это виконт… – прошипела испугавшаяся Жанна.

Жаккетта выбрала паштет и послушно поправилась:

– Только какой-то виконт ночью в дуду дудел. А у вас как ночь прошла?

– Только особенности вашего воспитания могут объяснить странности вашего поведения! – почему-то не стал рассказывать про свою ночь виконт.

– Вы тоже очень милы, когда не воете! – обрадовалась комплименту Жаккетта.

Жанна мысленно приготовилась к тому, что после завтрака их отведут в подземелье.

От выходок непосредственной Нарджис нормальный-то человек взъярится, не то что помешанный.

Виконт молчал и крошил кусочек сыра.

Жаккетта доела паштет и решила, что выбирала между двумя блюдами зря, потому что кусочек окорока может очень хорошо присоединиться к паштету и получится прекрасный союз.

– У госпожи Нарджис такой прекрасный аппетит, а вы, госпожа Жанна, что-то совсем не едите! – раскрошив весь сыр, переключился на застывшую Жанну виконт.

– Спасибо, я сыта… – тихо сказала Жанна.

– Может быть, вас что-нибудь напугало? – допытывался виконт. – Дурные сны?

«Дурная явь! – подумала Жанна. – Да отвяжись ты от меня, пиявка ненасытная!»

– В последнее время сны мне не снятся… – сказала она. – А сегодня спалось очень плохо. Наверное, госпожа Нарджис не захотела вас огорчать, но она всю ночь стонала от боли в сбитых на прогулке местах.

– Это правда? – сведя брови к переносице, строго спросил виконт.

– Правда! – согласилась Жаккетта невнятно, так как отвечала с набитым ртом.

– Так зачем же вы сказали, что ночь прошла великолепно?! – внезапно побелев, с яростью крикнул виконт.

Жаккетта быстро прожевала окорок и рявкнула в ответ:

– А кто вам сказал, что ночь прошла великолепно? Я же сказала вам, что какой-то придурок на дудочке играл! Вы спросили, как спалось, вот спалось великолепно, потому что ни эти звуки, ни боль не заставили меня проснуться!

«Вот бы он на меня кинулся!.. – размечталась она, глядя в лицо виконту. – Ведь глаза такие – сейчас точно набросится. А я бы его укусила, да так, чтобы зубы лязгнули!»

– Это очень печально, что вы не сможете участвовать в охоте. – Вспышка ярости у виконта прошла так же внезапно, как началась. – Я хотел показать вам, как охотятся в наших местах. А вы, госпожа Жанна, присоединитесь к нам?

– Если это возможно, я бы хотела, остаться с госпожой Нарджис… – устало сказала Жанна. – Я отвратительно спала и просто не в состоянии…

– Тогда, с вашего разрешения, я вас покину! – сказал виконт. – Сегодня я надеюсь добыть доброго кабана. Вы, госпожа Нарджис, как я вижу, очень благосклонно относитесь к кабанине, несмотря на то, что для мусульман свинья – запрещенная еда.

– Кабанина, да что вы говорите?! – сделала большие глаза Жаккетта. – А я – то приняла ее за телятину. Впрочем, ничего страшного, я, слава Богу, католичка, и свинья мне лучший друг!

Жанна безнадежно подумала, что живым им из этого замка не уйти.

– Тебя что, черт за язык дергает? – с любопытством спросила она, когда виконт удалился. – Мало нам неприятностей, так ты его еще специально подзуживаешь? Чего ты хочешь этим добиться?

– Это не я… – виновато сказала Жаккетта. – Это язык мой дурной. Как увижу виконта, так и хочется ему гадость сказать. Да вы не бойтесь, я так рассуждаю: если он захочет нас со свету сжить, он все равно сживет, будем мы огрызаться или не будем.

– Спасибо, успокоила… – нервно отодвинула тарелку Жанна. – Я у пиратов так не боялась, как здесь боюсь. И куда инквизиция смотрит? Вот кого надо на костре сжигать, а не старых перечниц.

– Да не бередите вы себе душу! – посоветовала Жаккетта.: – Что себя лишний раз расстраивать? Завтра еще хуже будет, надо сегодня радоваться, пока есть чему. Пока мы сыты, обуты, одеты. Так что все неплохо.

– Сыты… обуты… одеты… – горько повторила Жанна. – Дура ты деревенская!

– Не голодали вы по-настоящему, госпожа, Жанна, – заметила Жаккетта. – И босиком по полям не ходили, вот и говорите.

Жанна неожиданно заплакала, уронив голову на руки.

– Я не хочу, не хочу здесь оставаться! Тут от людей пахнет дымом и глаз они не поднимают! Я хочу домой, мне Аквитанский отель ночами снится!

– Не убивайтесь, госпожа Жанна. – Жаккетта убрала из-под ее локтя вилку. – Выберемся как-нибудь. Где наша не пропадала!

Стертые места у Жаккетты вскоре зажили, и виконт это сразу заметил по ее походке.

– Собирайтесь, дамы! – скомандовал он. – На охоту.

На охоту собираться было совсем неохота, но перечить девицы не решились. Убранство левого крыла в восточном стиле завершалось просто устрашающими темпами, того и гляди…

В этот раз гнали оленя. Гончие шли по его следу, люди следовали за собаками.

Лесную тропу, по которой они двигались, пересекла довольно наезженная дорога, терявшаяся между деревьями. Жанна, скакавшая в хвосте компании рядом с Жаккеттой, призадумалась.

И тут впереди собаки довели людей до зверя. Увидев рогатого красавца, охотники с гиканьем кинулись за ним.

Заметив, что захваченные азартом погони люди не обращают на них внимания, Жанна остановила коня. Жаккетта неумело сделала то же самое.

– Не отставай! – только и сказала Жанна, развернула своего скакуна и поскакала назад по тропе.

Когда они выбрались на лесную дорогу, Жанна попыталась по солнцу определить, в какой стороне замок, и направила коня в противоположную сторону.

Дорога была ровная, и кони перешли на галоп.

«Должна же она куда-нибудь вывести нас! – думала Жанна. – Если, конечно, мы едем не к замку! Дорога довольно наезженная! Как-то же из этого проклятого места выбираются!»

Скорo впереди забрезжили просветы в стене деревьев, лес кончался. Они вылетели на опушку и остановились.

Впереди была открытая долина, на ней поля справа, луга слева, заросли и небольшая деревня с церквушкой. За деревней текла река.

– Мы выбрались, Жаккетта, мы выбрались! – закричала Жанна. – Мы убежали!

Через реку был перекинут деревянный мост, к нему вела дорога, проходящая по центру деревушки.

Поскакали туда.

Жанна увидела бредущего по деревенской улице человека и направила коня к нему. Жаккетта не отставала.

– Как называется это место? – крикнула Жанна.

Крестьянин, сутулый человек без возраста, одетый в грубую домотканую одежду и деревянную обувь, не отвечал. Он исподлобья смотрел на красивых всадниц, возникших из-под полога леса, и взгляд его был угрюмым, застывшим.

– Как нам выбраться отсюда? – Жанна сдернула с пальца одно из колец. – Скажи, мы хорошо заплатим!

– Уезжайте обратно… – глухо сказал сутулый человек.

– Ты что, не понимаешь?! – крикнула Жанна. – Нам надо в ближайший город или замок. Как они называются?

Крестьянин молчал.

Пока Жанна его расспрашивала, откуда-то собралась целая толпа. Люди перегораживали дорогу, отрезая путь вперед, к мосту. На лицах их не было угрозы, но Жанна поняла, что их не пропустят. Впереди, у моста, тоже толпились люди.

– А ты что молчишь? – крикнула она Жаккетте, которая с непроницаемым лицом застыла в седле. – Скажи им, чтобы пропустили! Ведь ты такая же!

– Они не пропустят… – бесцветным голосом сказала Жаккетта, глядя на загородивших дорогу людей. – Здесь виконт бог и король. Не вините их, госпожа Жанна.

– Ах, чтоб всех вас!!! – Жанна в ярости подняла коня на дыбы, в надежде, что люди отшатнутся и расступятся.

Люди, уставясь взглядами в землю, молча стояли, не отступая ни на локоть.

Откуда-то слева донесся звук колокола.

Плюнув в толпу, Жанна развернула коня, стрелой вынеслась из деревни и лугом поскакала туда, откуда слышался звон.

За лугом, постепенно переходящим в болото и оканчивающимся заросшим озерцом, на Сухой проплешине в мирном окружении лип застыл небольшой монастырь.

Мерно бил колокол на колокольне, одиноко торчащей над невысокими крышами. Толстая стена опоясывала монастырские здания, ворота были закрыты.

Жанна вихрем слетела с коня и принялась судорожно колотить в ворота. Никто не вышел, никто не отозвался.

А звон продолжался!

– Откройте! – крикнула Жанна, и голос у нее сорвался.

Она бросила стучать, села в седло и направила коня вдоль стены в поисках еще какого-нибудь входа.

Жаккетта, как молчаливая тень, следовала за ней.

Они объехали маленький монастырь кругом, но ничего, даже самой крохотной калитки, не нашли. Монастырь был замкнут, как нюрнбергская шкатулка. А колокол продолжал гудеть.

Жанна опять спешилась и уже безнадежно стала стучать кольцом о ворота.

– Ну откройте, откройте же! – шептала она, и губы ее обиженно кривились. – Нельзя же так, впустите нас…

Жаккетта тоже спрыгнула с седла и привязала своего коня к ближайшей липе. Будь ее воля, она бы поменялась с этой липой местами, стояла бы себе спокойно, осенью роняла листья, зимой дремала, держа в ветвях-ладошках пригоршни снега, весной зеленела и цвела, привлекая пчел…

Из зарослей у озера вынырнул мальчишка лет десяти. Кроме длинной, подпоясанной веревкой рубахи, на нем ничего не было. На прутике он нес дюжину карасей. Вихры у мальчишки были каштановые, а взгляд любопытным, пока еще не застывшим, как у его земляков.

Он без страха приблизился к незнакомым дамам, с восхищением оглядел их лошадей.

– Зря стучите! – сказал он. – Дохлое дело.

– Как зря? – . Жанна бросила кольцо и подошла к мальчугану. – Почему?

– А там нет никого! – охотно отозвался мальчишка. – Пусто.

– Что ты городишь? – сдвинув брови, строго спросила Жанна. – А кто же тогда звонит?

– Это брат Андрэ. – Сдвинутые брови дамы не произвели на мальчишку никакого впечатления, гораздо больше, было видно, его поразили золотые локоны Жанны. – Он один остался, он вас не впустит.

– Почему? Объясни толком! – взмолилась Жанна.

– Да я же говорю! Еще весной монастырь полон братьев был, а потом какая-то зараза косить их начала, да не простая, а навроде чумы или еще какой холеры. Вот они в монастыре и заперлись, от мира отгородились, чтобы зараза дальше не пошла. Все перемерли, один брат Андрэ остался. Он их там, внутри, и схоронил. Один теперь в монастыре. В колокол звонит, молится…

– А что он ест? – спросила Жаккетта.

– Корзину со стены на веревке спускает два раза в неделю. Туда мы хлеб, сыр, яйца кладем, вина фляжку. В монастыре колодец хороший, да и грядки он там небось садит. Если и помрет, то не от голода… – Мальчишка рассказывал обстоятельно, охотно.

Жанна прижалась к липе, чувствуя внутри полную пустоту.

– А может, вы, госпожи, рыбки хотите? – хитро прищурился мальчишка. – За денье отдам.

– Цену ты загнул! – покачала головой Жаккетта. – Нет, не нужна нам рыба. Спасибо за рассказ.

– Ну, как знаете! – Мальчишка потерял к ним интерес и пошел в деревню.

– Придется вернуться, госпожа Жанна, – сказала Жаккетта. – Ничего не попишешь…

– Нас виконт живьем собакам скормит, – мотнула головой Жанна. – Я не хочу.

– Да ничего он нам не сделает, – убежденно сказала Жаккетта. – Я так думаю, он специально нам убежать дал. Чтобы мы поняли, что бежать некуда. Так просто, как мы улизнули, не сбегают. Никакой олень так глаза не отведет, чтобы не заметили, что две женщины где-то отстали. Давайте возвращаться.

Они сели на коней и поехали обратно.

Жанна, не желавшая упускать последнюю надежду, взглянула в сторону деревни. Люди по-прежнему перегораживали путь. На мост проникнуть никак бы не удалось.

Бегство бесславно заканчивалось.

«И почему мне так не везет с побегами?!» – мрачно думала Жанна, въезжая под мрачный свод леса.

Они проехали примерно половину пути, когда увидели приближающегося виконта. Он был один. Красив, но строг.

– И где вы потерялись? – с возмущением воскликнула Жаккетта, словно не они сбежали, а виконт. – Мы плутаем, плутаем, а никого нет!

– Это я вас хотел спросить, милые дамы… – широко улыбнулся виконт. – Вы так загадочно исчезли. Что же послужило причиной того, что мы разминулись?

– Вам обязательно надо знать? – нагло заявила Жаккетта.

– Очень хотелось бы. – Обаятельная улыбка виконта стала еще шире. – Я так волновался.

– Мне приспичило и пришлось остановиться. А госпожа Жанна меня охраняла, не люблю, знаете, одна с голым задом в кустах сидеть. Вдруг волк нападет или какой другой зверь… – доверительно поведала Жаккетта.

– Улыбка сбежала с лица виконта.

Глава XIX

Следующий день принес чуть больше радостей, чем бед. Во-первых, виконт разрешил Жанне и Жаккетте каждое утро совершать верховые прогулки в сопровождении одного из своих людей. Во-вторых, в левом крыле упала какая-то балка, испортила много сделанного и чуть не сломала одному строителю шею.

Открытие маленькой Ливии в стенах Шатолу откладывалось.

На прогулку их сопровождал совсем молодой оруженосец виконта. Он добросовестно и со всей серьезностью отнесся к порученному делу и сразу после завтрака уже держал наготове трех осёдланных лошадей.

Жанна и Жаккетта были рады хоть на время вырваться из замка. Пусть под конвоем, зато без виконта.

Первая прогулка прошла в обоюдном молчании. Никакой охоты разговаривать с охранником у Жанны не было, Жаккетта была больше занята попытками ехать верхом правильно, а юноша дамам в собеседники не навязывался.

Они немного разговорились у стен Шатолу.

Когда прогулка завершилась, и они уже находились в начале подъема на скалистый уступ, увенчанный замком, Жанна заметила, как из леса вышел человек из челяди виконта, который вел на своре одну-единственную гончую ровного бурого окраса.

– А почему одна? – вырвалось у Жанны. Юноша услышал ее вопрос, подъехал поближе и сказал:

– Так натаскивают в лесу ищеек. Чтобы получилась хорошая собака, ее надо водить в лес регулярно.

Жаккетта вспомнила собак, которые были с виконтом, когда он снял их с ели.

– А почему у твоего сеньора собаки молчаливые? – с любопытством спросила она.

– Почему молчаливые? – удивился оруженосец. – Гончая не может быть молчаливой, как же она гон будет вести?

– Когда он нас в экипаже нашел, собаки молчали, ни одна не гавкнула! – объяснила Жаккетта.

– Значит, в тот раз он брал только ищеек. Вот для них умение молчать – одно из главных качеств.

– А что они ищут? – не унималась Жаккетта.

– Оленя, кабана, других зверей… – сказал оруженосец. – На всякого зверя должна быть своя специально натасканная собака.

– И на людей? – невинно спросила Жаккетта.

– И на людей, – подтвердил юноша.

Жанна тоже вспомнила ту ужасную ночь и спросила:

– Такие собаки легко отыскивают волков? Сколько надо собак, чтобы они загнали матерого волка?

Юноша заметно помрачнел и нехотя сказал:

– Господин виконт запрещает охотиться на волков.

– Что ж, это его право… – сухо заметила Жанна. Желание продолжать беседу у нее пропало. Зато родилось прозвище для хозяина Шатолу.

– Господин виконт большой оригинал. Прямо волчье солнышко!

У Жаккетты лукаво заблестели глаза: прозвище ей понравилось.

Они опять в полном, но теперь уже не таком отчужденном, молчании проехали подъемный мост и оказались на территории замка.

– Если хотите, я покажу вам наших собак… – неожиданно предложил юноша.

Псарня была устроена около ближнего к внутреннему рву донжона.

Низкие здания, где содержались собаки и жили сами псари, окружали загоны для выгула.

Юноша провел девиц к щенкам гончих.

Потешные толстые и ушастые шарики скучились у кормушки с овсяной кашей и громко чавкали. Дергались от возбуждения хвостики. Кому-то в толкучке отдавили лапу, кто-то неосторожно подставил ухо.

– Гончих щенков всегда держат в куче и кормят вместе, – объяснил юноша. – Чтобы они привыкали держаться стаей. Так их легче приучить к основным правилам.

Как и полагается девицам любого возраста, Жанна и Жаккетта восторженно смотрели на щенят.

– Какие славные! – умильно приговаривала Жанна. – Ну просто прелесть!

– Хорошенькие! – вторила ей Жаккетта.

– Господин виконт просил у вас, госпожа Жанна, и у вас, госпожа Нарджис, узнать, – сказал оруженосец, – не согласитесь ли вы получить в подарок щеночка? Он бы вас развлек.

Жанна тут же перестала улыбаться и холодно сказала:

– Передайте господину виконту, что, к сожалению, мы не смогли бы принять этот подарок. После того, как шейх подарил мне верблюда и я просто не знала, чем его кормить и в какой угол поставить, к четвероногим подаркам я питаю чувство глубокого отвращения.

«Не тебе, а мне! – тоже перестала улыбаться Жаккетта. – И не подарил, а только обещал!» Но ее мыслей никто не услышал.

* * *

Вторая прогулка в сопровождении оруженосца прошла куда более интересно.

Постепенно для Жанны и Жаккетты он перестал быть «юношей» и превратился в Жильбера.

Жаккетта постепенно научилась получать от верховой езды небольшое удовольствие и теперь могла посвятить часть времени не борьбе со стременами, седлом и поводьями, а обозрению местности вокруг.

Жильбер охотно устроил им путешествие по окрестностям Шатолу. И не менее охотно рассказал, как отсюда можно выбраться. Да что толку. Выбраться все равно было нельзя.

– Да, за рекой лежат владения, уже не принадлежащие господину виконту, – подтвердил он предположения Жанны. – Там, где деревня и монастырь. Все, что за рекой, – не его. К северу и западу от замка лес тянется довольно далеко, он очень обширный, а затем начинаются болота и топи. Очень неприятные места. Но весной даже там красиво. Лягушки квакают, ужа можно увидеть. Они там толстые, длинные.

– А к югу? – перебила Жанна.

– На юге тоже лес, тут везде лес, К югу он становится почти совсем непроходимым: кустарника много. Туда господин виконт за кабанами ездит. Они любят выходить на прогалины, часто бывают в сырых низинках. К юго-западу есть пятачок со старыми елями, Еловая падь называется.

Жанна и Жаккетта переглянулись.

– За падью на дороге стоит постоянный дозор господина виконта. Там, где начинается дорога на гатях по болоту. Шатолу находится в кольце болот.

– Это прямо остров какой-то! – в сердцах воскликнула Жанна и подумала: «То-то мы так свободно по лесу разъезжаем…»

– Да, госпожа, очень похоже, – улыбнулся Жильбер. – Хотите, я покажу вам барсучью нору?

Барсучья нора притаилась в овраге, который выходил на полянку-проплешинку в окружении дубов. Все трое спешились и подошли к норе.

– Такие норы зачастую бывают старше замков, – объяснил Жильбер. – Барсуки живут здесь поколение за поколением, не хуже людей. Внутри это целый подземный лабиринт. Часто лисы любят занимать барсучьи норы, на какие только хитрости не идут плутовки чтобы вытурить хозяина.

Жанна слушала обстоятельный рассказ Жильбера о барсуках, и почему-то на душе у нее стало легко и тепло.

Она впервые заметила, словно с глаз спала серая пелена, что лес кругом осенний, весь золотой и пурпурный, и листья уже начинают свой полет с ветвей на землю.

Жанна запрокинула голову и увидела ярко-синее, невозможно чистое небо в просветах между желтым ажуром листвы.

«Такое небо бывает только осенью… – подумала она. – Ну как же я забыла?»

Зоркая Жаккетта углядела ящерицу, шустро снующую по опалой листве, и кинулась за ней.

– Госпожа, хотите шиповника? – робко спросил Жильбер. – Здесь, на полянке, его много.

– А что с ним делать, его же не едят? – удивилась Жанна. – В детстве я попробовала, до сих пор помню, какие семена колючие и как к языку пристают, не отдерешь.

– Вы просто не знали, какой шиповник можно есть, – серьезно сказал юноша. – Пойдемте, я вас научу.

– Хорошо… – улыбнулась Жанна. Шиповник на полянке рос просто королевский.

Его кусты были выше человеческого роста, а полупрозрачные красные плоды со звездочками засохших цветков на концах усеивали кусты густой россыпью.

Как оказалось, хитрость была в том, чтобы шиповник созрел до необходимой мягкости. Тогда можно надкусить его с одного конца, губами выдавить колючие семена, покрытые теперь скользкой оболочкой, выплюнуть их и с удовольствием съесть оставшуюся кожицу и мякоть.

Жильбер это наглядно продемонстрировал, сопровождая свое действие подробными объяснениями. Жанна повторила и с удивлением поняла, что вкусней ягоды, пожалуй, и не ела.

Жаккетта бросила гоняться за ящерицами и присоединилась к ним, выбрав самый богатый плодами куст.

– Ой, смотрите! – удивленно воскликнула Жанна. – На этом кусте плоды продолговатые, а на том круглые!

– Да, у каждого куста свои, – подтвердил Жильбер. – Они и по вкусу отличаются. Есть сладкие, а есть кислые.

Жаккетта лишь кивком головы подтвердила его правоту, предпочитая не отвлекаться на слова; Она уплетала шиповник в два раза быстрее, чем Жанна и оруженосец. Зернышки так и вылетали из ее рта, усеивая землю рядом с кустом.

Потом они скакали обратно к замку.

Жанна словно в первый раз видела и мощные дубы, смыкающие над ними свои ветви, и огромные зубчатые листья кленов, колышущиеся от ветра.

Солнце пробивалось сквозь кроны, высвечивая ковер листьев на земле. Влажный запах прошлогодней листвы мешался с острым и тонким ароматом нынешней. Где-то неподалеку слышался низкий, словно звук рога, рев. Это возвещал о начале гона красавец олень. Не того гона, когда по его следу несутся носами к земле беспощадные гончие, а совершенно иного, когда он сам, во всей своей красе, выходит на поиски дамы сердца и готов сразиться с другим самцом, чтобы в борьбе выяснить, чьи дети будут пастись на этой земле.

Жанна знала, что все беды, свалившиеся на нее, никуда не ушли. Но душа словно растворилась в осеннем лесу, отодвинулись и напрочь забылись все неприятности. Остались только осеннее небо, карнавал осенних листьев и сладкий вкус спелого шиповника.

– Спасибо, Жильбер! – искренне сказала она оруженосцу. – Сегодня я вспомнила, какой бывает осень.

Впереди из багряно-золотого леса вырастал и надвигался на нее черный Волчий замок.

Глава XX

Виконт, именуемый теперь Жанной и Жаккеттой Волчьим Солнышком, добросовестно старался сделать жизнь своих пленниц интересной и разнообразной.

Жанна и Жаккетта получили официальное приглашение немедленно явиться в баню. Естественно, не как полагается днем, а далеко за полночь, когда они уже крепко спали.

– У меня такое чувство, что мы из этой бани выйдем еще грязнее, чем были… – только и сказала Жаккетта.

Но уклониться от нового развлечения было никак нельзя. Пришлось собираться.

– А я не пойду! – вдруг взвилась Жанна. – Пусть хоть под конвоем ведут!

Но ее бунт продолжался недолго. Потому что пришел сам виконт, галантно взял обеих полуодетых девиц под руки и повел. В баню. Жанна сникла и не сопротивлялась.

– Я встревожен, мои милые прелестницы! – принялся по обыкновению выказывать заботу о пленницах Волчье Солнышко. – Мне это кажется, или я, вправду не вижу радости на ваших лицах?

– Конечно, не видите! – подтвердила Жаккетта, постоянно наступающая на свой подол. – А что я вижу?

– Вы видите огорчение, – объяснила выражение своего лица Жаккетта.

– И чем же оно вызвано, небесная моя Нарджис? – Виконт прижал к себе Жаккетту так, что у нее кости хрустнули.

– А мы боимся утратить ил-лю-зии относительно ваших мужских достоинств. Боимся, одним словом, разочароваться. Может, сейчас мы думаем о них лучше, чем они того заслуживают?

Жаккетте было интересно, стукнет ее виконт иди нет. На его месте она бы стукнула. Тогда можно будет устроить себе постельный режим.

Волчье Солнышко сдержался.

– Даже не старайтесь, ненаглядная моя Нарджис… – сказал он. – Я уже привык к вашим выходкам. И поверьте, разочарованы вы не будете.

«Глазки бы тебе выцарапать…» – подумала расстроившаяся Жаккетта.

Баня была устроена в низком сводчатом подвальном помещении.

В центре подвала возвышался громадный чан, над которым поднимался пар.

– Прошу вас, – направил девиц прямо к чану Волчье Солнышко.

Пришлось под его пристальным взглядом снимать рубашки и забираться в воду.

– Горячая! – не замедлила объявить на весь зал Жаккетта.

– Сейчас проверю!

Волчье Солнышко скинул с себя длиннополую шерстяную хламиду и с плеском скользнул в чан.

Жаккетту неприятно поразила бледная, чуть ли не с зеленым отливом кожа на его теле, резко контрастирующая с загорелыми руками и шеей. «Как утопленник!» – подумала она.

Жанна прижалась всем телом к стене чана как можно дальше от виконта, стараясь избежать малейшего соприкосновения с хозяином Шатолу. Волчье Солнышко это заметил и придвинулся к ней вплотную.

У Жанны выступила испарина на висках. Ей было страшно и противно.

– Вы вспотели? Действительно, горячо… – констатировал виконт. – Эй, воды холодной долейте!

– Не надо – пролепетала Жанна, – я сейчас привыкну.

Жаккетта, на долю которой, таким образом, пришлась большая часть пространства, вольготно расположилась в воде, погрузившись по шею и лишь стараясь не замочить подобранные вверх волосы.

Она гадала, долго ли им придется вот так мокнуть. И не болен ли Волчье Солнышко какой-нибудь кожной заразой, которую они сейчас благополучно подцепят.

– Господин виконт, поднимите, пожалуйста, руку… – попросила она.

– К вашим услугам… – галантно отозвался Волчье Солнышко и поднял правую руку.

Кожа на ней от подмышки до кисти была чистой, без сыпи или вздутий.

– Благодарю вас, опускайте… – разрешила Жаккетта.

– Это что, какой-то восточный обычай? – поинтересовался виконт.

– Конечно, – кивнула Жаккетта. – Это старый арабский обычай. Вы же знаете, в жарких странах зараза распространяется быстро, вот и проверяют, не болен ли человек.

Виконт оставил Жанну и переместился к Жаккетте.

– Так вы хотите сказать, ненаглядная моя госпожа Нарджис, что вы проверяли меня на наличие болячек? – спросил он, устраивая Жаккетту у себя на руках.

– Я всегда знала, что вы очень умный человек! – не поскупилась на лесть Жаккетта. – И пока здоровый…

– А будь я больным – разве для вас была бы какая-нибудь разница? – нежно шепнул ей на ухо Волчье Солнышко. – У вас нет выбора.

– Только Аллах великий, всемогущий и всемилостивый может знать, что есть, а чего нет на этой земле… – спокойно отозвалась Жаккетта. – И перестаньте щипать меня. Я, конечно, не против, но будет синяк и я опять не смогу сидеть на лошади. Мне-то все равно, но вы, похоже, почему-то хотите, чтобы я научилась ездить верхом.

– Разве пристало христианской девушке упоминать имя Аллаха, чтимого мусульманами? – поинтересовался виконт, но щипать перестал.

– А разве пристало христианскому рыцарю устраивать в своем замке гаремы и прочие восточные услады? – вопросом на вопрос ответила Жаккетта.

– Диспут с голой дамой возбуждает до крайности, – заметил Волчье Солнышко, – но предлагаю перейти к следующему развлечению.

Молчаливые слуги по его знаку принесли и установили поперек чана широкую доску. На ней расставили кушанья и вино.

Баня плавно совместилась с пиршеством.

– А танцев не будет? – поинтересовалась Жаккетта.

Жанна сидела в воде молча, прикрыв глаза и никак не реагируя на диалог Жаккетты и виконта.

«Сижу в одном чане с сумасшедшим и прислугой. Ночью. В подвале. Не хватает только костра под чаном – и получилась бы вылитая преисподняя. Какое ужасное место, какой ужасный человек. Все его слова по отдельности разумны и обычны, но вместе получается…

Почему мы оказались в его власти? Один звук его голоса вызывает у меня страх, и он это знает. Ему, кажется, даже приятней пугать нас грядущими оргиями, чем просто изнасиловать без всяких затей. Он знает, что безысходное ожидание даже мучительнее, чем само действие. А если бы я очутилась здесь одна, без Жаккетты?»

Последняя мысль просто ужаснула ее. Жанна вздрогнула. «Как хочется опять в лес. Там хоть на мгновение забываешь, что рядом Волчий Замок с его безумным хозяином!»

Особого желания есть у Жанны не было. И у Жаккетты, как ни странно, тоже.

Жаккетта скромно съела первый подвернувшийся кусок и откровенно зевнула.

– Вы так хотите спать, госпожа Нарджис? Разве такой праздник для души и тела может навевать сон? Или я вызываю у вас зевоту?

– Сон вызывает ночь на дворе… – зевнула еще шире Жаккетта.

– Странно… – заметил виконт таким тоном, словно это действительно было странно. – А я люблю ночь. Ночь, луну, темную землю.

«По тебе и видно, Волчье Солнышко!» – мысленно показала ему язык Жаккетта.

– Не волнуйтесь, сон от вас не уйдет – пообещал виконт. – А теперь предлагаю завершить это очень полезное для здоровья занятие и приглашаю вас на прогулку.

«Безумие твое растет… – уныло подумала Жаккетта. – Прогулка сейчас, после горячей ванны, это же верное средство лихорадку получить Хорошо, хоть голова сухая. Ну вурдалак, ну придумал!»

– Без шубы не пойду! – отрезала она и резко высвободилась из объятий виконта. Жанна лишь безнадежно вздохнула. Веселая ночь продолжалась.

Когда после горячей ванны они очутились на крепостной стене, на пронизывающем ночном ветру, Жаккетта горько пожалела, что не потребовала три шубы и два бокала крепкого вина.

Кругом царила темнота. Какими уж средствами виконт этого добивался, но над замком нависли мрак и безмолвие. Ни одно окно не светилось, караульных не было, словно вымерли, звуки обычные для жилых мест, отсутствовали, во всяком случае, в этой половине замка.

По другую сторону стены стоял мрачный лес. Луны не было, облака закрывали небо и неслись, гонимые ветром, над шпилями и башнями замка Шатолу.

Небрежно закутанный в просторный плащ, Волчье Солнышко держал в левой руке факел, правой сжимал запястье Жаккетты.

Жаккетта чувствовала, как немеет ее кисть, сдавленная стальными пальцами виконта. Другой ладонью она сжимала совершенно ледяную руку госпожи Жанны, которая, похоже, впала в какое-то странное состояние полной отрешенной покорности ко всему происходящему и воспринимала все затуманенным сознанием как сон или бред.

Жанна постоянно спотыкалась. Не будь руки Жаккетты, она разбила бы себе лицо или шагнула в пустоту.

Волчье Солнышко тащил обеих девиц за собой как на аркане и, размахивая факелом, кричал:

– Чувствуете, дамы, какая великолепная ночь? А?! В такую ночь приятно Сидеть, приготовившись к прыжку, в засаде под кустом и чувствовать, как на загривке поднимается серая шерсть и подергивается от ожидания хвост. И черный нос чувствует приближение живой плоти…

– Господин виконт, да вы поэт! – попыталась сбить с виконта опасное настроение Жаккетта. – А стихами что – нибудь можете?

Но виконта понесло.

– Кругом сейчас царит ночной мрак, а в лесу царит тот, чьи клыки острее, чьи ноги быстрее! – в лицо Жаккетте проорал виконт. – Haш факел – единственный огонь на много лье вокруг, и к нему стекаются из леса бесшумные серые тени. Вон они, затаились на опушке леса! Желтые глаза внимательно осматривают нас, а мы хорошо видны! Если бы стены были ниже, они бы кинулись на нас молча, оскалив клыки. Вы видите, как отражается факел во множестве глаз, выглядывающих из кустов? Они ждут, ждут! Они ждут нас!.!!

И тут раздался такой звук, от которого у Жаккетты волосы встали дыбом. Виконт вздрогнул и замолчал.

Дико смеялась Жанна. Ее истерический, захлебывающийся смех летел над окутанной ночью землей.

Замок ожил, внизу зашевелились люди. Видимо, такие концерты во время ночных прогулок виконта предусмотрены не были.

Жанна смеялась и не могла остановиться. Ей самой было страшно. Собственный смех пугал ее больше, чем если бы она выла и рыдала на стене. «Это уже второй раз! – мелькнула у нее в голове. – Боже, что со мной?! Наверное, я тоже схожу с ума в этом проклятом месте!»

Ни усилия Жаккетты, ни старания немного пришедшего в себя виконта не могли ее успокоить. Жанна хохотала, взвизгивала, заходилась. Сотня шутов не добилась бы от нее такого смеха.

От ближайшей башни к ним спешил караульный с большой темной собакой на поводке. Когда он подбежал ближе, стала видна спокойная, чуть угрюмая морда сен-гувера.

Собака произвела чудо, которое не смогли совершить люди.

Увидев пса, Жанна выпустила руку Жаккетты и кинулась к нему. Обняла за шею и прижалась лицом к его теплой шее. Испуганный, что сен-гувер бросится на даму господина, караульный приготовился оттащить пса, но этого не потребовалось. Собака дружелюбно приняла объятия дрожащей девицы.

Смех затих.

Жанна скорчилась на камнях стелы возле сен-гувера, прижимаясь к нему, как к единственной защите во всем мире. Сен-гувер сопел, Жанна слышала, как равномерно стучит его сердце. Пахло псиной и теплой шерстью, самым безопасным запахом в мире, запахом ее промелькнувшего, непонятого и безвозвратно ушедшего счастья, запахом охот с герцогом Барруа.

Виконт продолжал держать Жаккетту за запястье и расширенными глазами смотрел на Жанну. Жаккетта попыталась выдернуть руку. Это ей не удалось. Тогда она с наслаждением всадила ногти в удерживающую ее руку.

От неожиданной боли Волчье Солнышко ослабил захват, и Жаккетта высвободила руку.

– Благодарю вас, виконт! – звонко и яростно сказала она. – Мы очень ценим ваше стремление украсить нашу жизнь, однако должна заметить, что у нас, на Востоке, мы привыкли совсем к иным прогулкам ночной порой. Наши кавалеры, если хотят сделать приятное дамам, в звездную ночь поднимаются с ними на крышу дома и там поют дивные песни о любви, сопровождая свое пение приятной игрой на лютне, а вовсе не таскают в ледяной вечер галопом по какой-то узкой стене среди полного мрака! Бели вы предпочитаете подобное времяпрепровождение, то гуляйте на здоровье, а нас освободите от подобных развлечений! Спокойной ночи!

Жаккетта отвернулась от Волчьего Солнышка и, подобрав юбки, направилась к караульному.

– Господин виконт просит вас отвести меня и госпожу Жанну в наши покои! – безапелляционно заявила она, не давая стражнику и рта раскрыть. – Госпожа Жанна устала и замерзла, она хочет спать.

Жаккетта помогла Жанне подняться. Они ушли.

На стене остался застывший виконт в компании с догорающим факелом.

Дело завершилось так, как и должно было завершиться: сильным насморком.

Утром нужду в носовых платках, горячем питье и настое ромашки ощутили и Жанна, и Жаккетта.

Злодей Волчье Солнышко даже не чихнул.

Следующие дни для Жанны и Жаккетты прошли в относительном спокойствии. Они дружно шмыгали сопливыми носами в своей комнате, отвечая на проявления заботы со стороны хозяина:

– Передайте господиду биконту, мы пгемного бгагодагны!

Виконт, здоровый, бодрый и веселый, как стая гончих щенят, уезжал каждый день на охоту и на замковой кухне теперь солились и коптились кабаньи и оленьи окорока.

Аппетитный дымок поднимался над крышей коптильни.

Сторонний наблюдатель не заметил бы ничего странного в мирной жизни затерянного в лесах замка, только стук молотков в левом крыле не смолкал.

Когда насморк прошел, девицы возобновили верховые прогулки в сопровождении оруженосца.

Обычно они выезжали из замка утром и направлялись в сторону, прямо противоположную той, куда уже умчался со своими людьми и сворами собак Волчье Солнышко.

Жаккетта вполне прилично освоила верховую езду и держалась теперь в седле не хуже других.

А Жанна неожиданно для себя начала испытывать странные чувства… Когда они втроем скакали по просторному буковому лесу, или проезжали под арками дубов, или неслись по лесным дорожкам, она затылком, виском, щекой чувствовала, что оруженосец Жильбер не отрываясь смотрит на нее.

Помогая даме сесть на коня или спрыгнуть с седла, подавая руку, когда они бродили по полянкам и перебирались через поваленные стволы и встречающиеся на пути овраги, рассказывая 6 повадках барсуков и лисиц, он никогда не переступал за грань вежливой учтивости. Ни словом, ни жестом, ни полунамеком не выдавал он каких-либо чувств по отношению к Жанне.

Но смотрел… Как он смотрел!..

«Он же моложе тебя! – твердила себе Жанна. – Он же совсем мальчишка! Ты сошла с ума, тебе мерещится то, чего нет! Опомнись, тут все глазеют на тебя! Еще бы, хозяин поймал двух смазливых бабенок и вертит ими, как хочет, всякому интересно взглянуть… Неужели жизнь тебя ничему не научила и ты осталась такой же дурой, как и до Кипра?!»

Но висок чувствовал напряженный, горячий взгляд оруженосца. А когда Жанна поворачивала к нему лицо, Жильбер старательно смотрел прямо перед собой, только щеки его предательски розовели.

Жанна ругала себя на чем свет стоит за глупые предположения, но теперь к каждой прогулке она готовилась куда тщательнее, чем в свое время к первому появлению при дворе герцога Бретонского.

Вскоре характер их прогулок изменился. И изменился благодаря Жаккетте.

Теперь они немного отъезжали от замка и спешивались. Жаккетта, как породистая натасканная ищейка, принималась шнырять по осеннему лесу, шурша юбками по желтым листьям. Жанна и Жильбер, ведя лошадей в поводу, неторопливо шли за ней. Они тихо разговаривали о вещах, совершенно не имеющих отношения ни к Шатолу, ни к виконту, ни к нынешнему времени года.

Говорила больше Жанна. Выяснилось, что она старше оруженосца не только на несколько лет, но и на лавину впечатлений. Жанна рассказывала об Аквитании, о Монпеза… О том, какие удивительно зеленые листья у молодого винограда по весне… О том, как странно пахнет ветер, несущийся с Галльского океана…

Они обсуждали знаменитые, прогремевшие на весь свет турниры и совсем неизвестные, но которые запомнились им ярче всего, потому что были первыми и для Жанны, и для Жильбера.

Жанна вспоминала герцогский двор в Ренне и рассказывала Жильберу, какие печальные глаза у Анны Бретонской. И как смешно проходила ее свадьба по доверенности с Максимилианом Австрийским.

И какой замечательный конь ждет ее на конюшне Аквитанского отеля, настоящий боевой жеребец из Неаполя, на котором ее отец не знал поражений на турнирах!

И что, по слухам, на чердаке отеля есть приведение, а на соседней улице живет настоящая колдунья. То есть жила. Жанна рассказывала и изредка поглядывала на своего спутника. И всякий раз удивлялась: ну надо же, такие светлые волосы и при этом темные, как маслины, глаза…

… А лицо худое, скулы так и торчат над впадинами щек, и светятся удивлением и еще чем-то темные глаза под светлой задорной челкой.

Жаккетта, не обращая на них внимания, трудолюбиво прочесывала лес. Она искала грибы или растения, способные значительно расстроить чье-нибудь здоровье. Проще говоря, ядовитые. Так, из чистого любопытства. Чтобы расширить кругозор. Правда, правда…

Одна из таких прогулок завершилась не вполне обычно.

Жаккетта, оставив далеко позади Жанну и Жильбера, шла меж дубов, развлекаясь тем, что, набрав подол желудей, швыряла их в выбранную мишень. Ничего отравляющего не попадалось, даже волчьих ягод или поганок. Не лес, а черт-те что! Впрочем кое-что ядовитое нашлось. Но совсем не то, что было нужно.

Под дубом стоял, молчал и скверно улыбался Волчье Солнышко. А должен был быть совсем в другом конце своих угодий. Улыбался, к слову сказать, может быть, он и невыразимо очаровательно, да. вот только у Жаккетты на душе стало так тошно, как давно не бывало.

– Господин виконт! – заорала она на весь лес, чтобы те, позади; знали, какой ядовитый гриб на их голову черт послал, – Вы прячетесь? А я вас все равно вижу! А что вы тут делаете?

– Жду вас, громкоголосая моя госпожа Нарджис! – Виконт отлепился от дерева и прилепился к Жаккетте. – Зачем же вы так орете?

Стиснутая в его объятиях, Жаккетта горько порадовалась, что благодаря разнице в росте макушкой она попадает виконту ровно в подмышку. Если настойчиво смотреть в землю, глядишь, и удастся избежать поцелуев в губы, а в макушку пусть целует, хоть плешь проделает – все не так противно!

– От счастья… – буркнула она.

– А о чем вы думали, когда швыряли желуди? – прижимал ее к себе Волчье Солнышко.

– Считала свои грехи!

С видом, словно всходит на костер, приблизилась Жанна. Она была не то что бледная, а белая как мел.

– Доброе утро… – тихо сказала она, глядя на опавшие листья.

– Жильбер, лошадью займись! – коротко приказал оруженосцу Волчье Солнышко. – Милые дамы, а ведь я, не жалея коня, мчался сюда, чтобы вас обрадовать.

«Все готово для восточных оргий…» – одновременно подумали Жанна и Жаккетта.

– Я наконец-то решил, в каком качестве вы будете сопровождать меня в плавании по жизненному морю.

– В качестве галеры, – мрачно сказала Жаккетта.

– Несравненная госпожа Нарджис, поскольку юридически вы во Франции никто, дама Абонда[5], я оформлю над вами опекунство.

– Я, слава Богу, не ребенок, нечего меня опекать! – возмутилась Жаккетта и попыталась вырваться из объятий виконта.

– А вам и не надо быть ребенком, достаточно состояния, в котором вы сейчас пребываете.

Виконт еще раз сжал Жаккетту так, что у нее дыхание перехватило, затем отпустил и шагнул к насторожившейся Жанне.

– А вам, драгоценная графиня, предстоит стать моей законной супругой. Я предлагаю вам свое сердце и прочие внутренности. Из нас получится отличная пара! – Волчье Солнышко галантно поцеловал ей руку.

– Это не самая удачная идея… – с усилием сказала Жанна. – У меня практически нет ни земель, ни доводов. Зачем вам мезальянс? Ваша родня не одобрит подобного брака.

– Милая госпожа Жанна, какие земли, какие доходы? Я, слава Богу, не бедствую, а мои родственники давно привыкли к моему образу жизни и надеются на Бога. «Надежда» – их фамильный девиз. Это первое радостное известие. Нести приятные вести поистине сладостное занятие. Сегодня вечером наконец-то я торжественно введу вас, драгоценные мои жемчужины, в ваш восточный дворец.

Обратный путь в замок прошел при гробовом молчании.

– Нет, ты хоть поняла, что он собирается сделать? – спросила Жанна Жаккетту, когда они вошли в комнату.

– Какую-то гадость… – мудро сказала Жаккетта. – Только, что именно, не пойму. Какой подвох в опекунстве и замужестве?

– А такой! – хрустнула пальцами Жанна. – Если сейчас мы сможем сбежать и за пределами своих владений Волчье Солнышко нам практически никто, то после этих процедур, что он намеревается проделать, будем в его власти. Он сможет вернуть нас сюда из любого угла королевства, и никто ему будет не указ. По закону, раз он твой опекун и мой супруг, он волен держать нас в Шатолу до скончания века. И если в скором времени он нас здесь уморит, никто в это дело лезть не будет.

– Как это не будет? – возмутилась Жаккетта. – А если королю пожаловаться?

– Ну и глупая же ты! – поморщилась Жанна. – Ты хоть поняла, кто его родственники?

– Не поняла, – честно призналась Жаккетта. – Он же их не назвал.

– Он их назвал, и предельно ясно! – Жанна швырнула перчатки на пол. – «Надежда» – это девиз Бурбонов, и если королю даже придется решать это дело, завершится оно не в твою пользу. Но ему не придется. Ты до короля просто не доберешься.

– Ну-у, госпожа Жанна, – нахмурилась Жаккетта, – вы нас прямо заживо хороните. Во-первых, обещал, еще не значит сделал. Сами знаете: мужчинам верить – себя не уважать. Может быть, просто пугает. Во-вторых, даже если это не шутка, время есть, может быть, сбежим до того. Ну и в-третьих, ваше очередное замужество и мое опекунство еще не конец света. А может, у Волчьего Солнышка здоровья на двух женщин не хватит? А? Так что поживем – увидим. Не бойтесь вы его так, словно он сам Сатана.

– Я не могу, – призналась Жанна. – Если он рядом, у меня все внутри обрывается, и сердце в пятки уходит. Я боюсь его, боюсь до потери чувств! Был бы он нормальным, я бы постояла за себя, и меня не испугало бы ни замужество, ни все его выходки. Но я просто цепенею, когда вижу его. Он словно окутывает меня ужасом, как могильной пеленой.

– Вы прямо совсем раскисли… – вздохнула Жаккетта. – Человек как человек, только безумный. Да, видно, не особо, с одного лишь бока, если так умно все придумал. Если сейчас сбежать мы не можем – надо ждать и силы зря не расходовать. Но сдаваться-то никогда нельзя! Что теперь – лечь и помереть, что ли? Вставайте с кровати и к зеркалу садитесь. Я вам волосы уложу – скоро ведь за нами явятся. Мы же переселяемся.

Глава XXII

Волчье Солнышко, в отличие от многих, обладал возможностями для осуществления своих замыслов.

Второй этаж левого крыла замка – «Малая Ливия» – представлял теперь анфиладу соединяющихся между собой стрельчато-арочными проемами помещений. Центром этой восточной сказки был большой зал, по середине которого устроили возвышение, над ним укрепили роскошный парчовый балдахин, устелили возвышение коврами и усыпали подушками.

«Ага…» – сделала вывод Жаккетта, которая по приказу виконта в праздничном костюме, который в свое время справила ей госпожа Фатима, сидела на громадном подносе, удерживаемом сильными руками лакеев и чувствовала себя дура дурой.

«Вот здесь и будет разворачиваться основное веселье! Чувствую себя индюшкой на блюде…»

Ковров у виконта, судя по всему, было немерено. Ими был устлан весь пол и завешаны все стены тоже.

Жаккетта, восседая на подносе, который несли люди виконта, проехала по всем комнатам сказочной тюрьмы.

Волчье Солнышко, одетый как султан и идущий во главе процессии, остановился перед высокой дверью.

– Вот, драгоценная госпожа Нарджис, ваши покои… Здесь вы будете изнывать от нетерпения, ожидая меня! – объявил он.

– Благодарю… – равнодушно сказала Жаккетта. – Буду. Могу я слезть?

Теперь им с госпожой Жанной предстояло жить в разных комнатах.

А госпоже Жанне в свою очередь кататься на подносе.

… Жаккетта сломя голову неслась босиком по богатым, ласкающим пятки коврам.

Дело было худо. Ее преследовал внезапно совсем сошедший с ума виконт, и Жаккетте было ясно, что ради собственного здоровья нужно постараться, чтобы он ее не догнал. Хотя, казалось, ничего к тому не шло, но после обычнейшего, способного вызвать только приступ зевоты, ничем выдающимся не отмеченного занятия любовью (если только язык повернется назвать такими прекрасными словами такое скучное времяпрепровождение) виконта вдруг обуял совершенно необъяснимый приступ ревности.

Осознав, что руки виконта все сильнее сжимаются на ее шее, Жаккетта не позволила себя придушить и сочла разумным сбежать с ложа любви. И сейчас слышала тяжелый топот позади себя. Слава Богу, в ее личных покоях были двери и открывались они вовнутрь.

Ворвавшись в комнату, Жаккетта подперла дверь самым тяжелым из сундуков, которыми щедро декорировали покои, и вдобавок подперла сундук собственным телом.

Разъяренный виконт ринулся на штурм двери, пытаясь вышибить ее плечом, и при этом диким голосом орал на весь замок:

– Сколько мужчин было у тебя до меня?! Говори!

«Во разошелся!» – поразилась Жаккетта.

– Говори!!! – гремел за дверью Волчье Солнышко.

Считать своих мужчин в таком шуме и гаме Жаккетта не собиралась, поэтому, тоже переходя на «ты», крикнула в ответ:

– Ты у меня первый!

«… Такой дурак» – мысленно добавила она к этому, по меньшей мере неожиданному, заявлению.

Такой наглости от красавицы Нарджис виконт не ожидал и на мгновение даже прекратил таранить дверь. Но потом взревел, как буйный тур, и, тряхнув кудрями, опять врезался плечом в филенку.

– Лучше скажи, Нарджис!!! Добром прошу!!!

– Не скажу! – категорически заявила Жаккетта.

– Почему?!

Судя по звуку, виконт вполне мог биться о дверь головой.

Жаккетта же с другой стороны двери устроилась довольно удобно. Она сидела на полу, спиной прижимаясь к сундуку, а ногами упираясь в нижнюю из ступенек, что вели из прихожей в и сейчас пришлись просто очень кстати.

Тяжесть сундука и наличие упора позволяли ей довольно успешно сдерживать натиск беснующегося Волчьего Солнышка.

Где-то в зале осталась смертельно испуганная госпожа Жанна.

Жаккетта надеялась, что у нее хватило ума забиться в какую-нибудь щель за портьерами и отсидеться там до тех пор, пока приступ безумия у виконта не минет.

– Почему?! – орал за дверью Волчье Солнышко. – А я только до десяти считать умею! – крикнула Жаккетта и подумала:

«Начнешь врать, только запутаешься. Надо будет на досуге и правда посчитать. Интересно…»

Удары прекратились.

«Неужели успокоился?!» – удивилась Жаккетта.

Но Волчье Солнышко не успокоился, а просто устал. Он сел на пол около двери и продолжал предъявлять претензии:

– Ты моя, забудь о них раз и навсегда!

– Уже забыла! – проорала Жаккетта, которая от этих слов вдруг вспомнила всех своих мужчин, даже тех, память о которых, казалось, давно была вытеснена другими событиями и людьми.

– А почему ты сказала «Жан»?! – не унимался виконт.

– Какой Жан? – искренне удивилась Жаккетта.

– Это я хочу знать, какой Жан!!! – раздался глухой удар в дверь.

– Никакого Жана я не говорила! Может, я сказала «жаль»? – возмутилась Жаккетта и перешла опять на «вы». – Уши сначала почистите, а затем на свидание с дамами отправляйтесь!

– Ты не выйдешь отсюда, пока не признаешься, кто этот Жан и что у тебя с ним! – От немедленных действий Волчье Солнышко перешел к долгосрочным репрессиям. – Я от этой двери не отойду!

– Вы здесь состариться не боитесь? – зевнула Жаккетта. – Шли бы лучше спать. Никакого Жана я не знаю. Отстаньте!

– Как вы разговариваете?! – вдруг тоже перешел на «вы» виконт.

«Опомнился, видно, немного!» – решила Жаккетта.

– Так же, как вы себя ведете!

По обе стороны двери наступило утомленное молчание.

Наконец виконт спокойным голосом сказал:

– Откройте, госпожа Нарджис.

«Фу-у… – перевела дух Жаккетта. – Оклемался. Ну виконт, ну подарок к Рождеству, нарочно не придумаешь!»

Она с трудом отодвинула сундук, поражаясь, с какой же легкостью при опасности переместила его, и открыла дверь.

Волчье Солнышко, поправляя локоны, шагнул в комнату. И снова набросился на Жаккетту с криком:

– Кто он, говори!!!

Проведи Жаккетта свое детство и юность в замке, среди вышивок и чтения рыцарских романов, тут бы ей и конец пришел… Лежал бы ее хладный труп с синими пятнами на шее от пальцев виконта и бессмысленно смотрел бы выкатившимися глазами в дубовый потолок…

Но в крестьянской натуре Жаккетты душа куда крепче соединялась с телом, чем в любом другом благородном варианте, и свое право на жизнь она привыкла отстаивать всеми доступными способами.

Жаккетта безошибочно заехала коленом в самое болевое место душителя, одновременно отдирая обеими руками его руку. Дернув головой, она с каким-то звериным наслаждением вцепилась зубами в руку виконта, чувствуя, как прорывают ее зубы плотную солоноватую кожу.

Вот теперь Жаккетта пришла в то невменяемое состояние, когда человек не чувствует боли, полностью поглощенный азартом борьбы. Она оттолкнула Волчье Солнышко и отскочила в глубь комнаты, намереваясь найти там что-нибудь, что послужило бы оружием. К счастью, оружие не потребовалось.

Вид собственной крови, текущей из укушенной руки, неожиданно привел виконта в чувство. От состояния бешеной ревности он резко перешел в состояние глубокой задумчивости.

– Зачем вы это сделали? – спросил он таким возмущенным тоном, словно Жаккетта неожиданно накинулась на него из-за угла и укусила без всяких на то причин.

– А вы подумайте, может, сообразите! – ехидно посоветовала Жаккетта, потирая шею.

Виконту она теперь не верила ни на денье. И, предусмотрительно поставив между собой и виконтом еще один сундук, легче первого, но больше по размеру, она взяла в руки тяжелый подсвечник на девять свечей. При желании им можно было заехать не хуже, чем дубиной. Ну и горящие свечи тоже не подарок.

– Но мне же больно… – с укоризной глядя на нее, заявил Волчье Солнышко.

– Да что вы говорите?! – заорала Жаккетта. – Очень странно! Не врите, вам должно быть безумно приятно!

– Не кричите, – попросил виконт. – Дайте платок.

– Нет у меня платка! – отрезала Жаккетта. – Идите-ка к себе да промойте рану вином.

«Жалко, нет у человека ядовитых зубов, как у змеи!» – подумала она.

– Вы правы, – решил виконт. – Я так и сделаю. Спокойной ночи, госпожа Нарджис.

И в задумчивости ушел.

«Что-то здесь мне совсем разонравилось! – решила Жаккетта. – Всему есть предел! Тут настоящих-то кавалеров не сразу вспомнишь, а этот еще какого-то Жана приплёл. Безумный – одно слово!»

Глава XXIII

Видимо, даже полезно подвергнуться попытке удушения. Разумеется, если дело оканчивается для жертвы благополучно. Очень повышает жизненный тонус.

От злости Жаккетта на следующее утро играючи решила проблему, над которой билась все время пребывания в Волчьем Замке. Она нашла растение, содержащее яд, да притом не где-нибудь, а прямо, можно сказать, под носом, на территории Шатолу.

Проснувшись утром в препаршивейшем настроении, Жаккетта отправилась погулять в сад, расположенный за внутренним рвом, около второго донжона. Там Жаккетта с изумлением увидела насаженные чьей-то заботливой рукой неподалеку от стены кустики морозника белого, знаменитой травы арбалетчиков. Не надо быть Локустой, чтобы добиться успеха в задуманном деле при наличии такой травы! При горячем желании и определенных знаниях трава арбалетчиков способна превратиться в грозный яд. Единственный его недостаток – зелье получается настолько отвратительным на вкус, что съесть его просто так бедной жертве не удается: желудок не желает переваривать отраву и яд, на который затрачено столько трудов, извергается обратно, и все надежды отравителя идут коту под хвост.

Поэтому умные люди давно приспособились мазать им лезвия ножей, острия копий и стрел. Через рану, нанесенную оружием, яд попадает сразу в кровь, и дело, к неудовольствию жертвы, сделано. Паралич – самое малое, что может за этим последовать.

Жаккетта и сама удивлялась, как, казалось бы, забытые за ненадобностью сведения, сообщенные мессиром Марчелло в одну из горячих ночей в башне, всплыли в памяти, когда пришла нужда.

Она принялась аккуратно собирать невзрачную, но грозную травку.

Пока Жаккетта гуляла по фруктовому саду, любовь виконта пришлось отведать Жанне.

Но, похоже, Волчьему Солнышку даже больше нравилось пугать ее своими выходками, чем терроризировать в постели.

Время в объятиях виконта Жанна с трудом, но пережила. Просто лежала бревном и смотрела в потолок, туда, где сходились складки балдахина. И считала про себя: раз-два-три, вздох, раз-два – три, вздох. Узоры на балдахине колыхались туда-сюда. «Скоро кончится… – повторяла про себя, как заклинание, Жанна. – Скоро кончится, скоро кончится…»

На ее счастье; во время обладания Жанной виконт не выл, просто не догадался. Тогда бы все прошло куда интересней! А так Жанна сама себе напоминала вареную морковь. И горько радовалась.

Теперь, когда яд был практически в руках, Жаккетта почувствовала себя значительно уверенней и принялась обдумывать план его употребления. Моральная сторона вопроса ее не волновала, и совесть ее не мучила. Жаккетта так сформулировала свое кредо:

«Раз Волчье Солнышко удерживает ее и госпожу Жанну в замке против их воли, то они, со своей стороны, должны принять все меры, чтобы оказаться на свободе. А способ каждый выбирает по силам и средствам.

Сильные могут позволить себе открытую борьбу, слабые бьют исподтишка. Их борьба незаметней, зато беспощадней. Всегда лучше иметь сильного врага, презирающего слабые методы борьбы. Меньше шансов, что погибнешь от предательства, яда, удара из-за угла… Виконт выбрал себе слабых противников. Тем хуже для него».

Так думала Жаккетта.

Пока у нее получался такой расклад, что пользы от отравления Волчьего Солнышка особой не было, даже не стоило оправдываться перед душой.

Приказ хозяина, даже мертвого, останется для слуг законом, и даже если бы им удалось покинуть Шатолу, заставы на дорогах, ведущих из леса, их не пропустят. Путей же в обход караулов виконта они пока не знают…

Идеально, если бы самочувствие Волчьего Солнышка ухудшилось где-нибудь не в замке, а поближе к границам его владений. На какой-нибудь затянувшейся охоте. Тогда, пользуясь суматохой, можно было бы попытаться сбежать.

Значит, надо запастись терпением.

Жаккетта обдумывала это, вернувшись с прогулки и перебирая собранную траву. Затем разложила ее на дне одного из пустых сундуков, чтобы морозник и в глаза не бросался, и сох понемногу.

За стеной раздался плач Жанны.

«Что-то госпожа совсем раскисла… – встревоженно подумала Жаккетта. – Сама на себя не похожа. Все-таки доконали ее выходки виконта, что ни день – слезы льет».

Жанна в своих покоях рыдала, уткнувшись в подушку. На звук шагов она испуганно приподняла голову и, увидев Жаккетту, заплакала еще сильней.

– Я не хочу с ним спать! Мне противно! Я боюсь, вдруг он и меня душить начнет! У меня болит все внутри! Я с ума сойду! Жаккетта, ну сделай что-нибудь!

Жаккетта не стала говорить, что ей тоже несладко: госпожу, по крайней мере, пока не душили, а вот ее, Жаккетту, Волчье Солнышко, похоже, будет гонять по коврам после каждого свидания.

– Значит, вы не хотите, чтобы виконт к вам приставал? – вздохнув, уточнила она.

– Да! Я на всё согласна, лишь бы он меня не трогал! – прорыдала Жанна. – Я всю ночь за шторой простояла, после того как он за тобой погнался! И сейчас я не знала, уйду ли от него живой…

– Ладно…

Жаккетта подошла к туалетному столику госпожи, в крышечке от баночки с притираниями смешала несколько снадобий, которыми Жанна пользовалась каждый день, и поставила крышечку госпоже под нос:

– Нюхайте!

Ничего не. понимающая Жанна несколько раз втянула в себя воздух и с недоумением посмотрела на Жаккетту:

– Ну и что?

– Ждите. Через час все будет. – Жаккетта убрала крышку с подушки и пошла к себе.

Волчье Солнышко сегодня вел себя тихо, видно, лечил вчерашний укус. А может, отдыхал после госпожи Жанны.

День за окном был серый, небо тужилось, тужилось, но никак не могло разродиться дождем. В такую погоду самое разумное – лечь и вздремнуть. Что Жаккетта и сделала.

Проснулась она оттого, что кто-то яростно тряс ее за плечи. «Опять началось!» – подумала Жаккетта и потянулась за предусмотрительно поставленным рядом подсвечником.

Но это была Жанна.

– Вставай, ведьма! – как последняя прачка, орала она, забыв про все хорошие манеры. – Ты что натворила?!

Жаккетта открыла глаза.

Лицо Жанны было покрыто красной сыпью, нос опух и покраснел.

На взгляд Жаккетты, результат был просто великолепным. Теперь госпожа смело могла рассчитывать на полную потерю интереса к себе со стороны Волчьего Солнышка. Ни один мужчина в здравом уме и твердой памяти не польстился бы на женщину с такой жуткой красной физиономией! А что еще требовалось?

– Чем я вам опять не угодила? – недовольно спросила она.

– Да ты что, с ума сошла? – опять чуть не плакала Жанна, тыча в свое изображение в зеркале. – Я же теперь похожа… похожа…

– А чего вы хотели? – ядовито спросила Жаккетта, злая со сна. – Только так можно отпугнуть от вас Волчье Солнышко. А другого способа не знаю.

– И долго так будет? – с ужасом спросила Жанна, осторожно трогая пальцем щеку.

– Будете регулярно нюхать – достаточно долго.

Жаккетта никак не могла понять, что же так расстраивает госпожу.

– Можно, конечно, еще намазать вас какой-нибудь вонючей гадостью, чтобы вы благоухали, как отхожее место, но виконт хитрый, он вас вымоет. А так – не подкопаешься. Теперь он в вашу сторону и не посмотрит.

– Теперь никто в мою сторону не посмотрит! – воскликнула Жанна ив слезах убежала.

«С таким лицом нельзя ездить на прогулки! – с отчаянием думала она. – Лучше умереть! Ну почему все так отвратительно?»

Жаккетта, глядя вслед убегающей Жанне, недоуменно пожала плечами. У госпожи всегда все так сложно… Она махнула рукой и опять нырнула в россыпь подушек на «восточном» ложе. Уже засыпая, Жаккетта подумала: уметь бы превращаться в птицу, раз – и улетела куда глаза глядят подальше отсюда, от всех этих странных людей.

Заснула Жаккетта одна, а вот проснулась в теплой компании. Под ее одеялом, тесно прижавшись к ней, лежал Волчье Солнышко. Рука, которую он положил Жаккетте на грудь, была перевязана.

«Может, его еще раз укусить?» – подумала Жаккетта. Мало того, что рука виконта припечатала ее грудь, так еще и его тяжелая, густо заросшая жесткими волосами нога бесцеремонно покоилась на ее бедрах, словно другого места найти было нельзя!

Памятуя о его цепких пальцах на своей шее, Жаккетта бесцеремонно пихнула Волчье Солнышко локтем.

– Господин виконт, я боюсь спать рядом с вами, катитесь отсюда!

Волчье Солнышко чуть поднял веки, глаза у него были мутные я добрые.

– Тебе нечего боятся, моя маленькая Нарджис… – пробормотал он. – Ты такая теплая…

И заснул опять.

Жаккетта прикинула и так и этак, получалось, что лежать и напряженно ждать развития событий ей совсем не хочется. Встать и бодрствовать рядом е безмятежно сопящим виконтом тоже обидно: он сейчас выспится всласть, а ночью начнет куролесить. А она мало того, что ночью должна быть начеку, так еще и сейчас спать не моги?! Дудки!

Жаккетта положилась на свою счастливую звезду, решив, что через часок проверит, жива ли еще, скинула с себя ногу виконта, повернулась к нему спиной, поправила обнимающую ее грудь руку и тоже заснула.

Низкие тучи, наконец, прорвало, и они засочились дождем. Дождь серой кисеей прикрыл Шатолу, шумел по крышам, скребся в окна.

«И почему осенний. дождь такой унылый?» – думала, засыпая, Жаккетта.

За стеной смотрела на себя в зеркало и мучилась Жанна.

Проснулась Жаккетта часа через три, вполне живая и еще не придушенная. Проснулась, лежа на животе, придавленная сверху чем-то тяжелым. Повернув голову, Жаккетта посмотрела, что это там с ней. Виконт сладко спал, используя ее пышный зад в качестве подушки. «Ну и ладно!» – подумала Жаккетта. Ведь если Волчье Солнышко пристроил голову на ее зад, то шансы, что он сразу дотянется до ее шеи невелики.

И Жаккетта опять задремала, засунув руки под подушку, туда, где было прохладнее. С одной стороны, дел, конечно, невпроворот: яд сам по себе не сделается; надо бы проверить сундук, в котором спрятаны продукты, вдруг что-то испортилось, да мало ли что еще; а с другой, так сладко подремать в сырую погоду, пусть и в компании с человеком, которого, возможно, придется отравить.

А почему она при этом не чувствует себя великой грешницей, Жаккетта и сама не знала…

Глава XXIV

Вечером в Шатолу царил переполох.

Не так уж часто в замке появлялись гости, которых и не ждали, и не звали.

Дождь к ночи разошелся и принялся лить как из ведра. И под этим сизым секущим дождем в замок решительно, словно в собственное владение, въехал всадник в сопровождении четырех спутников.

Манеры его были надменны и независимы, одежда богата, оружие достойно и манер, и одежды.

Поскольку вид его был слишком важен, чтобы просто указать ему на дверь, а немногочисленная свита не внушала опасений, что всадник сможет причинить владельцу Шатолу какой-либо вред, незнакомец получил доступ в сердце Волчьего замка.

Поднятый с уютной попы Жаккетты слугой, заспанный виконт велел принять гостей и определить на ночлег. А сам отправился в свои покои переодеваться.

Жаккетта немного повалялась и решила, что пора вставать – ночь уже скоро.

Жанна к этому моменту немного пришла в себя: за день пятна на лице исчезли, прыщи уменьшились до такого размера, когда их можно замазать белилами. И теперь она никак не могла решить, нюхать ей опять гадость, намешанную Жаккеттой, или не нюхать?

Что страшнее, спать с Волчьим Солнышком или видеть в зеркале изменившееся лицо?

Жанна решила, что лучше уж спать…

Волчье Солнышко рассудил так: раз уж гостя впустили, придется кормить при музыкантах и в обществе дам.

Жанна и Жаккетта получили распоряжение прибыть на ужин в европейских платьях. Госпоже Нарджис – дополнительное распоряжение прикрыть грудь кружевной косынкой. Косынка прилагалась.

Жаккетта с недоумением ее покрутила, гадая, какой уголок в голове Волчьего Солнышка испортился в этот раз. И решила в точности исполнить волю господина и повелителя.

В соседней комнате Жанна накладывала на лицо третий слой белил, не желая позориться перед незнакомым гостем предательскими следами недавнего эксперимента.

Кавалеры уже сидели за столом, когда появились дамы.

Жанна двигалась в полумраке зала словно призрак, отрешенно взирающий на этот мир. С белилами она немного перестаралась.

Жаккетта добросовестно прикрыла грудь легкой кружевной косынкой. Зато, кроме этой косынки, на груди практически ничего не было, платье делало слабые попытки удержаться на тугих круглых полушариях, но безнадежно сползала вниз. (Нужного эффекта Жаккетта добилась тем, что напихала в вырез дополнительно ветоши.)

Скромно потупясь, она плыла вслед за госпожой Жанной, всем своим видом говоря: «Да, я красивая, но что я могу поделать?»

Приблизившись к столу, Жаккетта первым делом пробежала глазами по стоящим на нем блюдам, а затем подняла невинные синие очи и уставилась на виконта.

– Вот и дамы оказали нам честь, присоединившись к нашему обществу…

Волчье Солнышко выходку Жаккетты оценил, но пока ярости волю не давал.

– Госпожа Нарджис во всей красе, госпожа Жанна, как всегда, божественно прекрасная. Милые дамы, позвольте представить вам нашего гостя, он прибыл издалека. Господин де Сен-Лоран из Ливии, прошу любить и жаловать.

Жанна как-то странно, с всхлипом, вздохнула.

Жаккетта соизволила, наконец, взглянуть на гостя.

В нужном месте и в нужное время сидел, как ни в чем не бывало за столом у виконта рыжий пират. Сидел и одобрительно рассматривал выставленный Жаккеттой напоказ бюст. Только борода у Рыжего, оказывается, росла темная.

– Мы рады приезду нового человека, – невозмутимо заявила Жаккетта. – В Шатолу так одиноко, хоть господин виконт и старается развеселить нас изо всех сил, не жалея на это ни времени, ни воображения.

И решительно села на свое место. Далее ужин проходил в молчании. Виконт гостя разговорами не развлекал, предпочитая есть и задумчиво посматривать на собравшуюся за его столом троицу.

Рыжий, бородатый и сам на себя непохожий, был одет в арабские одежды и вел себя как подобает мужчине с Востока, то есть был спокоен и немногословен. В рамках нового образа он орудовал кинжалом вместо вилки и ел блюда в том порядке, в каком хотел, а не в каком полагается.

У Жанны глаза были так удивленно распахнуты, словно она столкнулась с чудом. Она тоже не произнесла ни слова, но, в отличие от прежних совместных трапез с виконтом, ела охотно, старательно не глядя ни на хозяина Шатолу, ни на гостя.

Жаккетте же было так хорошо, что ей даже казалось странным, почему никто не замечает, как от избытка чувств у нее только что пар из ушей не идет. Какая-то странная слабость и истома охватили ее, так бывает утром после хорошего сна, когда хочется потянуться и стряхнуть! сладкое расслабленное оцепенение. А внутри бешено скакало множество горячих шариков, ударявших в руки и ноги, сразу ставшие тяжелыми, в голову, затуманившуюся, как от вина.

Главной задачей Жаккетты было сдержать глупую, счастливую улыбку, так и растягивающую губы. Сердце колотилось так, что его стук отдавался даже в кончиках пальцев.

Дождь за окном так и не прекратился, по полу мягко кралась сырость, ее отгоняли к стенам волны жара из камина. Что-то ненавязчиво пиликали музыканты, музыка была тоскливая и жалобная, вполне в духе Шатолу. Ярко, но мягко светили хорошие восковые свечи. Четыре фигуры сидели за достойным и двадцати человек столом. И молчали.

– Чем вызван ваш визит в Шатолу? – не выдержала, в конце концов, Жанна.

– Причину своего визита господин де Сен-Лоран объявит нам завтра, – сказал виконт. – Таково его желание, а наш долг – повиноваться желаниям гостей.

Рыжий молча кивнул.

Ничего больше спросить Жанна не решилась, и тишина снова воцарилась в зале.

Когда ужин был окончен, все вежливо распрощались друг с другом и церемонно разошлись.

Жаккетту по выходе из зала поймал слуга и завернул в покои виконта.

Жаккетта поняла, что придется расплачиваться за косынку. Это ее ничуть не испугало.

Рыжий вернулся!!! Что там косынка! Теперь Жаккетта могла и горы свернуть.

Она решила проучить Волчье Солнышко, показав ему восточный темперамент, и, по возможности, вымотать его самым доступным ей способом.

На громадной темной кровати в мрачной спальне виконта резко белели два обнаженных тела.

Ничуть не заботясь о приличиях, Жаккетта вопила, словно ее режут, вздыхала и стонала.

– Глубже, глубже! – хрипло требовала она между стонами, вдавливая в себя Волчье Солнышко. – Ты входишь в меня, как кинжал в ножны… Ой, ты достал до дна, я сейчас умру!..

«Слушай, сволочь, слушай! – злорадно думала она, из-под полуопущенных длинных ресниц наблюдая за кавалером. – Где ты еще такое услышишь!»

Любовный процесс не перестал быть скучным и неприятным, но зато хоть на виконта смотреть было интересно. Он, похоже, принял все за чистую монету…

Погребенная под костлявым виконтом, Жаккетта с яростным наслаждением вонзала в его спину острые ногти, изображая неистовую страсть.

«Какое счастье, что он такой долговязый! – думала она, извлекая из своих голосовых связок немыслимые звуки. – В таком положении он не может меня целовать!» – И посылала свое тело вверх, словно нападая на Волчье Солнышко, а не отдаваясь ему.

«Ты можешь достать мне своим кинжалом до горла, – думала Жаккетта, – ты думаешь, что полностью овладел мной, а все равно я не твоя, даже больше, в этот момент, чем в другие! Дурак ты, виконт! Если твоя плоть погружается в мою, это еще ничего не значит, надо, чтобы души сливались и от этого хотелось и стонать, и кричать, и плакать, захлебываясь от счастья и любви.»

– Глубже! Глубже! Глубже! – во весь голос кричала она. – Еще! Еще! Еще!

Излишне говорить, что в эту ночь гоняться за Жаккеттой и выяснять, кто такой Жан, сил у виконта не было. Их хватило лишь на то, чтобы забиться в угол кровати, натянуть на себя простыню и, периодически всхрапывая, уснуть.

Утро следующего дня выдалось на редкость напряженным.

Напряженным не в смысле обилия дел, а в смысле атмосферы, нависшей над Шатолу.

Волчье Солнышко, к полудню все-таки отошедший от страстных объятий обрадовавшейся появлению Рыжего Жаккетты, устроил официальный прием по случаю прибытия гостя, на котором тот должен был сообщить цель своего визита.

Жанна и Жаккетта, усаженные в кресла рядом с виконтом, были единственными женщинами в зале.

Роль придворных исполняли оруженосцы и луветьеры, которые, видимо, не привыкли к подобным представлениям. Они стояли небольшими кучками вдоль стен зала и, похоже, не знали, как им себя вести. И, собственно говоря, с какой целью их пригласили. Просто слушать гостя? Скрутить ему руки по окончанию речи? Четких указаний от хозяина не было.

Виконт выглядел хмурым и усталым.

«Ага! – торжествовала Жаккетта. – А еще гарем собрался заводить! Тебе и одной женщины слишком много! Повезло тебе, что меня украл, если бы госпожу Фатиму – не уйти бы тебе этой ночью живым!»

Она представила необъятную госпожу Фатиму, барахтающуюся на ложе в компании с длинным худощавым виконтом, и чуть не рассмеялась вслух.

Уж госпожа-то Фатима быстро привела бы Волчье Солнышко в божеский вид! Она, как истинная восточная женщина, умела всегда настоять на своем, не лаской, так ядом, не ядом, так джинном. Будь госпожа Фатима в Шатолу на месте Жанны и Жаккетты, думать о побеге пришлось бы виконту!

Жаккетте стало совсем весело. Все-таки жизнь – страшно интересная штука. И веселая, хоть временами и невыносимая.

Она скосила глаза на Жанну. Подавленное состояние госпожи ее тревожило. Страх перед хозяином Шатолу настолько сковывал Жанну, что она перестала бороться, и Жаккетте это очень не нравилось. Решительная и самостоятельная, пусть при этом злая и вредная, госпожа была ей больше по нраву, чем апатичная и безвольная. Но, похоже, с прибытием в замок Рыжего Жанна немножко ожила. Ожиданием чуда по-прежнему светились ее глаза. Но вот, наконец, появился и Рыжий в сопровождении своих людей. В отличие от хозяина замка, он, судя по всему, выспался и чувствовал себя прекрасно. И сразу взял быка за рога.

После витиеватого восточного приветствия рыжий пират заявил:

– Я прибыл к вам по поручению моего господина, могущественного шейха Али Мухаммед ибн Ибрагим ибн Хаим абу Бакр. Дамы, которые присутствуют здесь, его невольницы, и он хочет вернуть их обратно по праву господина. Он очень не любит разбрасываться женщинами.

Жанна и Жаккетта уставились друг на друга с легким ужасом. Сказка, придуманная в Риме в недобрый час, стала явью. С ума сойти!

Рыжий продолжал:

– Поскольку вашей вины в их исчезновении нет, господин шейх предлагает выкуп за этих дам. Он надеется встретить полное понимание с вашей стороны.

Виконт хмуро смотрел на Рыжего. Было непонятно, слушает ли он, а если и слушает, то слышит ли…

После довольно длительного молчания он сказал:

– Я обдумаю ваше предложение. Располагайтесь в Шатолу как дома. Мои люди приложат все силы, чтобы ваше пребывание здесь не было скучным.

На этом прием завершился.

Недовольные тем, что взять под стражу гостя не требовалось, люди виконта стали расходиться.

Теперь они по-новому смотрели на девиц, доставленных хозяином в замок. Из просто хорошеньких женщин для развлечения виконта они превратились в женщин, за которых готовы платить деньги.

Жаккетта могла поклясться, что в угрюмых взглядах теперь проскальзывало уважение к ним. Уважение, которого раньше не было.

«А может, и не к нам? – думала она. – К нашей стоимости?»

Похоже, времени на раздумье Волчье Солнышко жалеть не собирался.

Сразу после приема посол от загадочного шейха удалился в отведенные ему апартаменты, расположенные в противоположном крыле замка.

Жанну и Жаккетту препроводили в их «маленькую Ливию», у входа встала стража.

Виконт, судя по добрым глазам, отправился вздремнуть.

Напряжение спало.

В том, что виконт их продаст, Жаккетта очень сомневалась. Дохлый номер. Не настолько он в здравом уме. И Рыжий, похоже, в это не верит. Или верит?

Глава XXV

День прошел без происшествий, а вот вечером Жаккетту ждал сюрприз…

Было уже совсем темно. Жаккетта услышала стук в окно. Услышала и перепугалась: учитывая любовь Волчьего Солнышка к прогулкам в неурочное время по не предназначенным для этой цели местам, стучать в окно мог и он.

Но в этот раз страхи оказались напрасными. Неведомыми путями преодолев длиннющее расстояние от своей комнаты до «Малой Ливии», Рыжий терпеливо ждал за окном, когда его впустят.

Жаккетта не удивилась сему героическому поступку: по ее мнению, Рыжий был способен на все, что там какие-то окна! Она распахнула створки и помогла ему проникнуть вовнутрь.

– Боже мой! – сказал Рыжий вместо приветствия. – Какой дурак отпилил ножки у твоей кровати?

– По приказу виконта ей придали восточный вид… – объяснила Жаккетта. – Здравствуй…

– Здравствуй, здравствуй. – Рыжий закрыл окно. – Ну что, маленькая, ты ждала меня все это время?

– Нет, – честно сказала Жаккетта. – Чего тебя зря ждать.

– А вспоминала?

– Вспоминала.

– Ну, хоть на этом спасибо, – подытожил Рыжий. – Правдивые девицы сейчас так редки.

Жаккетта обиделась:

– Ну и на здоровье. Тут вообще не до тебя было. Можно подумать, ты обо мне вспоминал.

– Вспоминал! – Глаза Рыжего хитро блеснули. – Даже с другими красавицами не общался, пара случаев не в счет!

– Не ври! – взвилась Жаккетта.

– Не вру! – просто светился от лукавства Рыжий.

– А ну мотай отсюда! – решительно заявила Жаккетта и распахнула створки.

– Ну, я иду… – пригрозил Рыжий.

– Вот и иди! – посоветовала Жаккетта.

– Уже ушел…

– Иди, иди, не оглядывайся!

Рыжий исчез за окном.

Жаккетта, выдерживая характер, не стала выглядывать. Только чутко вслушивалась: не упал бы по дороге, карнизы после дождя мокрые.

Прошло два часа.

Жаккетта меланхолично разбирала постель, готовясь ко сну и надеясь, что ночь будет тихой.

В окно опять постучали. Слабо прикрытая створка распахнулась, и в комнате опять появился Рыжий.

– Есть будешь? – встретила любимого теплыми, идущими из самой глубины души словами Жаккетта.

– Спасибо, маленькая, лучше сразу спать!

Рыжий вольготно расположился среди покрывал и подушек на ложе с отпиленными ножками.

– Хозяин Шатолу любит тебя больше, чем меня: твоя постель не в пример мягче. Иди сюда.

Пока еще понимая, что это полное безумие – заниматься тем, чем они сейчас займутся, когда Волчье Солнышко может появиться в любую минуту, Жаккетта все равно позволила Рыжему увлечь себя на ложе.

Только попав в плен его рук, Жаккетта поняла, как же она соскучилась. Она прижалась щекой к его щеке и потерлась о жесткую бородку.

Рыжий гладил ее лицо, водил пальцами по бровям, опущенным векам, губам, и Жаккетта уплывала неизвестно куда. Волосы Рыжего пахли дымом костра. И еще – немного восточными благовониями. Слабо-слабо, как легкое дыхание Того Берега Моря.

Он ничего не говорил, но ничего говорить и не требовалось.

В дверь задолбили.

Ум Жаккетту не подвел, хотя его рекомендациями и не воспользовались. За дверью томился в ожидании Волчье Солнышко. Вернее, не томился, а бесновался.

– В чем дело, Нарджис? – орал он, бухая кулаком в дверь. – Почему вы не открываете?

Жаккетта не открывала по одной простой причине: Рыжий надевал штаны.

– Не орите на всю округу, господин виконт! – крикнула она. – Я же не могу разорваться!

– А чем вы так заняты? – взывал за дверью Волчье Солнышко.

– Туфли ищу! – сообщила Жаккетта, закрывая за Рыжим окно.

Волчье Солнышко ворвался в отпертую дверь весь в претензиях.

– А собственно говоря, почему вы, драгоценная госпожа Нарджис, изволите запираться?!

– По привычке! – отрезала Жаккетта. Виконт подозрительно оглядел комнату.

– И почему потребовалось столько времени, чтобы отпереть дверь? – допытывался он с видом королевского прокурора.

– А я не слышала вашего стука, – зевнула во весь рот завернутая в одеяло Жаккетта. – Мне снилось, что меня посетил мой дорогой господин шейх и принес мне, как он это обычно делал, в подарок золотые браслеты. И будто мы сидели с ним у фонтана в тени виноградных плетей и вкушали сла-а… – Жаккетта зевнула еще раз, – сладкий шербет, а рядом стучали молотками плотники, воздвигая беседку для наших встреч с господином на свежем воздухе. А вы меня бессовестно вырвали из такого хорошего сна. Из-за вас я даже не успела примерить подаренные браслеты. Почему вы не пристаете к госпоже Жанне так же часто, как ко мне?

– Госпожа Жанна получает ровно столько моего внимания, сколько нужно! – Виконт принялся раскачиваться с носков на пятки.

– Садитесь! – великодушно разрешила Жаккетта. – В ногах правды нет. – И снова зевнула.

– Драгоценная госпожа Нарджис, вы вывихнете себе челюсть! – заявил Волчье Солнышко я так же внезапно, как ворвался, удалился.

Жаккетта пожала плечами и вернулась в хранящую тепло Рыжего постель.

Утром явился отряд слуг. Жаккетта спросонья увидела, как они сняли дверь, и решила, что ей это снится.

Но дверь, по приказанию виконта, и правда сняли.

Жаккетта демонстративно завесила зияющий проем одеялом. Это был единственный протест, который она была в состоянии выразить.

Глава XXVI

Пока было неясно, что там думает в отношении продажи пленниц Волчье Солнышко. Сталкивались ли в его безумной душе возможность неплохо заработать и нежелание расстаться с девушками? Или он был озабочен вычислением суммы, которая возместит горечь расставания с жемчужинами его маленького гарема? Или он готовился выпереть вон неожиданного посла?

Распорядок жизни в замке пока, во всяком случае, не изменился.

Жанна раз пятьдесят осмотрела себя в зеркало в поисках незамеченных огрехов, но все было безупречно. От прыщей не осталось и следа, волосы ей Жаккетта уложила в высокий, перевитый косами узел, платье сидело отлично. Можно было отправляться на прогулку.

Жаккетта тоже была готова.

Они спустились вниз, но оруженосец, как бывало обычно, их не ждал. Вместо него около лошадей стоял один из луветьеров виконта.

– Жильбер просит его извинить, – сказал хмурый охотник, – но пока он занят поручением хозяина. Его послали в деревню.

Жанна расстроилась.

– Он присоединится к вам чуть позже, а пока, если хотите, я буду сопровождать вас на прогулке. Когда Жильбер закончит дела, он меня сменит.

– А как он нас найдет? – удивилась Жаккетта.

– А он сразу из деревни поедет к кривому дубу, – объяснил луветьер. – Там мы с ним встретимся. Но, если хотите; можете его подождать.

Утро было светлым, а кто там знает, что взбредет в голову хозяину Шатолу. Через час может все измениться.

– Хорошо, – сказала Жанна, – поедем посмотрим, что за дуб такой кривой.

Прошедший дождь и неутихающий ветер сорвали с леса его багряную мантию. Теперь уже не массивный свод золотой листвы нависал над всадниками, а вздымались легкие арки ветвей с остатками листвы.

Путь к кривому дубу занял времени больше, чем предполагали Жанна и Жаккетта. В этих местах они с Жильбером не катались.

Кривой дуб стоял особняком над лощиной, по которой протекал ручей. Оруженосца около него не было. Девицы спешились. Жанна пошла к ручью попить воды, Жаккетта не захотела пачкать подол о влажную землю и осталась у дуба.

Ждать пришлось недолго.

Придерживая юбки, Жанна спустилась к воде, но не успела еще зачерпнуть холодной влаги, как услышала, что кто-то подъехал. Она обрадовалась и, забыв про воду, поспешила обратно.

Возле дуба Жильбера не было.

Три мрачных луветьера из свиты виконта ждали там ее возвращения.

Жанне сразу расхотелось возвращаться, но человек, приведший их сюда, шагнул к ней и сказал:

– Госпожа, не убегайте, это бессмысленно. – Начало речи было оптимистичным. Не стой он так близко, Жанна непременно поступила бы наперекор его совету.

– Мы пользуемся большим спросом в этих местах… – мрачно заметила Жаккетта, прислонившаяся к дубу и ковыряющая носком башмака слой опавших листьев. – Ну-ка, господа, объясняйте, что это значит?!

– Волноваться вам совершенно не нужно, – довольно миролюбиво сказал охотник. – Ничего плохого с вами не будет.

– А что будет? Уточните, пожалуйста! – не поверила ему Жаккетта.

– Сейчас мы проедем в одно тихое место, где вам придется немного пожить.

– С какой целью?

– Пока посланец султана, или кто там он есть, не выкупит вас у нас, – просто объяснил луветьер.

– У вас? – удивилась Жаккетта.

– У нас! – кивнул охотник. – Господин виконт вряд ли вернул бы вас этому приезжему господину даже за очень большие деньги. Но он человек со странностями, сами понимаете. А мы упустить возможность подзаработать не хотим. Приезжему господину, я думаю, все равно, у кого вас выкупать.

– Да вас же виконт потом со свету сживет? – удивилась Жаккетта. – Не боитесь?

– Не боимся. С хорошими деньгами можно избежать гнева короля, не то что виконта.

– Значит, оруженосец виконта не появится? – морщась, задала Жанна самый интересующий ее вопрос.

– Кто, Жильбер? Да он ведать не ведает, хозяин его и правда в деревню послал по деду. Садитесь дамы в седла, ехать пора. Кстати, разрешите представить вам ваших спутников на ближайшие дни. Это Жан-Пьер, это Жан-Клод, а это Жан – Марк! Меня зовут Жан.

– Мы будем звать тебя Жан-Жан, – решила Жаккетта.

От кривого дуба их путь лежал к болотам. Оказывается, там, на границе леса и болота, среди лесистых островков, заросших кустарником низинок и скрытых под травяным покровом топей, притаилась заброшенная охотничья хижина, в которой и собирались четыре Жана держать девушек до выкупа.

Увидев ее, Жаккетта скептически хмыкнула.

– Вам, конечно, виднее, – заметила она, подъехав к Жан-Жану, – но мне кажется, что виконт не такой уж дурак, чтобы не проверить все жилые места в округе. Значит, и сюда скоро нагрянет. Со своими знаменитыми ищейками, которые, кстати, небось, не без вашей помощи натасканы. А?

– Госпожа как вас там! – нелюбезно отозвался Жан-Жан. – Я же не учу вас юбки шить! Ваше дело – сидеть тихо и ждать.

– Зовите меня госпожа Нарджис, – спокойно сказала Жаккетта. – Нарджис – цветочек такой. Я же не о себе тревожусь. Мне вас жалко. Не хотите говорить – и не надо.

Они спешились у хижины.

Хижина была сложена из толстых бревен и подозрительно смотрела на болото из-под нависшей крыши маленькими подслеповатыми оконцами. Внутри был сложен открытый очаг, дым выходил через окна и дверь. Кроме очага в хижине имелось ложе, сбитое из жердей, на которые были накиданы охапки сухой травы, сверху покрытые шкурами. Несколько чурбаков, расставленных вокруг очага, исполняли роль стульев, а по стенам были набиты широкие доски-полки.

– Как же тут жить? – ужаснулась Жанна, заглядывая в черное чрево хижины.

– Очень просто, – буркнул один из Жанов, кажется Жан-Пьер, а может, Жан – Марк. – Некоторые всю жизнь так живут, да не одни, а с оравой ребятишек.

– А как здесь готовить? – задала практический вопрос Жаккетта, осторожно входя в хижину.

– На улице, – бросил луветьер и сбежал от чересчур болтливых девиц к лошадям.

– Представляю, какая суматоха в замке… – задумчиво сказала Жаккетта, наблюдая через дверной проем, как о чем – то горячо спорят охотники.

Жанна села на край ложа и замерла в напряженной позе. На ее чистое платье тихо опустился с потолка комочек сажи.

Наступила ночь.

У Жаккетты было такое чувство, что ее спина здоровается с каждой жердью ложа отдельно. Она даже пожалела съежившуюся рядом госпожу: мало того, что та, наверное, своей худой спиной еще сильнее чувствует прелесть походной постели, так небось еще и мается, что прическа зря пропала, не увидел ее Жильбер, не оценил…

– Ты спишь? – шепнула Жанна.

– Нет, – коротко ответила Жаккетта.

В хижине было темно, робкий свет луны сквозь узкие прорези окон почти не проникал. Дверь была закрыта.

– Я ему нравлюсь? – спросила вдруг Жанна.

– Нравитесь, – не удивилась вопросу Жаккетта.

– Я его старше…

– Эка невидаль. Вы так говорите, словно вам сто, а ему шестнадцать.

– Так ему, наверное, и не больше… – вздохнула Жанна.

– Ну и вам не сто! – мудро сказала Жаккетта.

– Но он же совсем мальчишка… – не то убеждала себя, не то пыталась убедить Жаккетту Жанна.

– Ошибаетесь… – Жаккетта подложила руку под голову. – Он уже человек. Какой сейчас – таким и будет. Не забивайте себе голову глупостями. Обожглись раз – ну и что теперь? Всю жизнь шарахаться?

– Много ты знаешь! – обиделась Жанна.

– Да уж побольше вашего! – улыбнулась Жаккетта.

– А ты бы на моем месте как поступила?

– Э-э, госпожа Жанна, вы нас не сравнивайте. У вас свое место, у меня свое. Вам господа руки целовали, да стихи писали, а мне юбку без разговоров задирали… – вздохнула Жаккетта. – Потому и видим мы мир по-разному.

Жанна лежала молча. Потом вдруг приподнялась на локте и спросила:

– Но тогда я должна быть веселая, а ты печальная, почему же все получается наоборот?

Задремавшая было Жаккетта проснулась.

– А-а, это… Нет, все идет правильно. Вы графиня, у вас и запросы королевские, а я, как вы говорите, в коровнике росла. Вот и радуюсь всему, что радует. Мы с вами по-разному сравниваем.

– Но я не могу не быть собой, – возмутилась Жанна. – Я с рождения знаю, кто я. Как я могу поступиться своими правами?

– Кто же спорит… – осторожно зевнула Жаккетта.

– И Рыжий почему-то к тебе приставать стал! – совсем уж вредным, обиженным голосом сказала Жанна. – А мне вообще ничего…

– Так у вас на лице было написано: отстаньте от меня все, я на Кипр спешу! – хмыкнула Жаккетта.

– Ну, после Кипра мог… – жалобно протянула Жанна. – вы там лизались, а я одна, да одна…

– Вам он не компания! – решительно отрезала Жаккетта. – Он пират, а вы графиня, сами подумайте!

– Да-а-а, тебе можно, а мне нет! – заныла Жанна. – И виконт к тебе больше благоволит…

Жанне вдруг стало жалко-жалко себя. Жизнь, решила она, окончательно не удалась, надежды на что-то радостное впереди рухнули. Любви нет, а все мужчины негодяи.

– Госпожа Жанна, вы устали… – дипломатично заметила Жаккетта. – Вы думаете, было бы лучше, если бы дело обстояло наоборот? То прыщи на морде вызывали, то не благоволит. Давайте спать, кто знает, что там дальше будет?

Особой веры в завтрашний день у нее не было. Была в послезавтрашний.

– Дамы не говорят «морды», запомни, это неприлично! – нравоучительно сказала Жанна и заснула.

Долго поспать им не удалось, а пробуждение было куда более страшным, чем засыпание.

Проснулись Жанна и Жаккетта практически одновременно, сами не зная почему. Почему, выяснилось тут же: их жилище горело, подожженное снаружи.

«Дверь закрыта!» – промелькнуло в голове у Жаккетты, и она кинулась к выходу.

Ясновидцем, быть плохо. Дверь действительно не открывалась. Похоже, ее подперли снаружи, В оконца ничего не было видно, кроме наваленных до крыши и подожженных ветвей. В хижину валил удушающий дым.

Жаккетта отчаянно бросалась на дверь, пытаясь выбить ее, но понимала, что это бесполезно. Они были заперты в хижине, обложенной со всех сторон пылающим хворостом.

Когда Жанна поняла, что дверь им не открыть, она села у очага, закрыла глаза и заткнула уши.

Она, словно со стороны, видела, как занимаются пламенем бревна, пылает, трещит деревянный сруб, и потом только груда подернутых пеплом углей обозначит то место, где окончилась их жизнь. Жанна начала тихо молиться, посылая Пресвятой Деве просьбу послать быстрый и немучительный конец.

Жаккетта была занята почти тем же. Правда, не обременяя Деву Марию мольбами, она думала, что же будет в самом ближайшем будущем. Получалось, что лучше всего забраться повыше и задохнуться в дыму и угаре, чтобы огонь палил уже неживое тело. Но заставить себя встать на ложе, поближе к дыму, Жаккетта не могла.

Кляня свою слабость, она села на пол рядом с Жанной. Глаза уже щипало, и в горле было совсем сухо.

«Ну почему так! – горько думала Жаккетта. – Вот чего не хотелось, так это сгореть, очень уж больно будет! Ну не хочу я!»

Снаружи, в недостижимом мире прохладного чистого воздуха, что-то вершилось. Слышались крики, гам. Кому-то было не все равно, что девушки заживо горят в охотничьей хижине.

Раздались глухие удары, слова проклятий.

Дверь открылась, и в жаркое нутро хижины влетел Волчье Солнышко. Схватив под микитки лежащую на полу Жаккетту, он подтащил ее к двери и передал своим людям, затем вытащил Жанну.

Девицы уже наглотались дыма и чувствовали себя не вполне живыми.

Волчье Солнышко оставил их на попечение оруженосца, а сам кинулся творить суд и расправу.

Как оказалось, план у четырех Жанов был хороший и убежище они подобрали надежное, только человеческую сущность не учли… Их сдали свои же.

Когда выяснилось, что девушки уехали на прогулку в сопровождении совсем не оруженосца, а затем пропали, не только Волчье Солнышко понял, что кто-то из его людей хочет подзаработать за счет хозяина, поняли и остальные луветьеры. Зависть к чужой сообразительности в нескольких охотниках возобладала, поэтому они сразу вычислили, где в округе можно спрятать пленниц.

Волчье Солнышко, поставив усиленный наряд охраны к гостям с Востока, кинулся в погоню.

Такой прыти от хозяина Жаны не ожидали. Теперь речь шла не о деньгах, а о жизни. Поэтому они подожгли хижину со спящими девушками и бросились уходить болотными тропами, надеясь, что виконт задержится у пылающего домика, спасая пленниц.

В целом, расчет был верен. Жан-Пьер, Жан-Клод и Жан-Марк ушли. А вот Жан – Жану не повезло, его поймали.

Виконт с отрядом своих людей помчался в погоню за похитителями.

На лесистом, бугре у болота остались лошади, полузадохнувшиеся девицы и оруженосец. Жаккетте было очень плохо. Жанне было не лучше, но она крепилась: ведь перепуганный оруженосец, подхватив ее на руки, носил по поляне кругами, чуть не бегал, как молодой олень, не замечая кустов, ям и кочек, и умолял не умирать.

Жанна покоилась на его руках, юбка цеплялась за кусты, по горячему, обожженному лицу скользили потоки ночного воздуха, щека чувствовала жесткое сукно куртки оруженосца, а голос Жильбера становился все отчаянней.

Жанна испытывала чудовищную смесь чувств: то ее охватывало абсолютное, полное, невозможное блаженство, то подкатывала к горлу сильнейшая тошнота.

– Не умирайте, госпожа Жанна! – молил ее оруженосец.

– Хорошо… – выдавила из себя Жанна. – Я не умру, но это только ради вас, Жильбер…

– Правда? – с ликованием воскликнул оруженосец и закружился вместе с ней.

Вот это он сделал зря. Движение по прямой было еще терпимо, но вот вращение сразу вызвало резкий приступ тошноты.

– Жильбер, прошу вас, положите меня где-нибудь! – взмолилась Жанна. – Мне дурно!

– Хорошо, госпожа Жанна, – вздохнул Жильбер и совсем по-детски сокрушенно добавил: – Только потом вряд ли хозяин разрешит взять вас на руки…

Жанна из последних сил боролась с тошнотой, во рту был кислый привкус, скулы сводило, но она сказала:

– Ничего, ему сейчас не до этого. И вообще, пошлите его к дьяволу. Если вы вытащите меня из этого замка, то сможете носить на руках, сколько вам заблагорассудится.

Жильбер опустил ее на землю, и очень вовремя: Жанну вырвало. Тошнота прекратилась, зато теперь Жанну стал бить сильный озноб. Она коснулась рукой волос и с отчаянием отдернула руку: волосы были покрыты жирной, липкой сажей.

Жильбер опять подхватил ее на руки и понес к лошадям, чтобы закутать там в плащ. Стуча зубами, Жанна прижималась к нему, и с ужасом представляла, какая она сейчас страшная в измазанном помятом платье, с растрепанными, покрытыми сажей волосами, испачканным лицом. И оруженосец наверняка возится с ней только от жалости.

А Жильбер, выбрав самую длинную дорогу в мире, нес драгоценную ношу и даже не замечал тех ужасов, от которых сейчас страдала Жанна. Для него в этот момент она была еще прекрасней, чем всегда, потому что была рядом.

– Вы не шутите, госпожа Жанна? – вдруг остановился и спросил он. – Про то, если вы вырветесь из Шатолу?

– Не шучу… – вздохнула Жанна.

– Я… вы… и… – никак не мог выговорить Жильбер и, сбившись с прямого пути, принялся носить ее вокруг громадного куста. Нужных слов не было, все они словно испарились.

– Да, Жильбер, – сказала Жанна. – Именно. Вы мне дороги, и вы мне нужны. Нужна ли я вам – думайте сами.

– Да-а! – шепотом крикнул Жильбер.

– Переговорите незаметно с Рыжим, – опустив веки, устало сказала Жанна. – И не бойтесь, ему нужна только Жа… Нарджис. Только осторожно, иначе погубите и себя, и меня. Хорошо?

– Я люблю вас! – дал согласие на содействие в побеге Жильбер.

На осколках разоблаченного заговора вырастал новый.

Жаккетта была предоставлена самой себе. Свободных рук, чтобы и ее проветрить, поносив по поляне, не нашлось. Сильно болела голова, горело лицо. Руки тоже. Хотелось окунуться во влажную прохладу.

Где ползком, где на четвереньках, Жаккетта добралась до болота. Она засунула ладошки прямо в мокрый мох и ткнулась туда же лицом. Лежать было хорошо, мох словно вытягивал боль. Постепенно голова становилась ясной.

Жаккетта вспомнила, как ворвался Волчье Солнышко в их огненный склеп и выдернул ее оттуда. Спас, получается, как ни крути. Вот негодный, не мог кого-нибудь из людей послать, сам полез! Мучайся теперь в смятении чувств. «Ладно, – решила про себя Жаккетта. – Если будет возможно, не стану его травить ядом, пусть живет».

И она еще глубже засунула руки в мох.

Тем временем люди виконта волокли Жан-Жана к хижине.

Суд Волчьего Солнышка был молниеносным.

– Что сделал, то и получи! – коротко сказал он.

Связанного луветьера швырнули в гигантский костер, бушевавший на месте хижины.

Волчье Солнышко выразительно осмотрел своих людей и сказал:

– Домой!

Жаккетте стало понятно, какими методами виконт добивался послушания от слуг.

Отряд покинул, островок среди болот, оставив позади, жарко пылающий костер.

Начинало светать.

Глава XXVII

В Шатолу воцарилась атмосфера настороженного ожидания.

Виконт прекрасно знал, что его охотники хотели сговориться с восточными гостями и продать пленниц, но никаких репрессий с его стороны не последовало, пока во всяком случае. Даже караулы у их дверей снял, как вернулся с болота.

Девицы отлеживались в «Малой Ливии», пытаясь забыть пережитый кошмар.

Неизвестно какими методами, но Рыжему удалось убедить виконта дать разрешение на визит к дамам.

Рыжий объяснил свое желание гениально просто: он, мол, хочет убедиться, что происшествие не нанесло собственности шейха существенных изъянов.

Виконт продолжал вести странную политику: прямого ответа, продаст или нет, не давал, но и встрече не стал препятствовать. При условии личного присутствия при этом визите.

Рыжий условия принял, бороду расчесал, и два уважаемых в своих кругах человека плечом к плечу заявились в «Малую Ливию».

Жанна и Жаккетта встречали их в центральном зале, полулежа на том самом ложе, где имел обыкновение общаться с ними Волчье Солнышко.

Лица их были насторожены: от визита они ждали больше неприятностей, чем пользы.

Окна были закрыты ставнями, свет давали громадный камин и ряд свечей. Так велел человек, обитавший в Шатолу и назвавший себя лекарем. По его мнению, солнечный свет для девиц был сейчас крайне, просто смертельно, вреден.

Ни Жанне, ни Жаккетте это не нравилось. Они предпочли бы сейчас видеть яркое солнце, а не серый полумрак в открытом окне, чем темень по углам и огонь камина, очень живо напоминающие им пережитые напасти.

Волчье Солнышко подвел гостя к дамам.

– Счастлив безмерно, что вижу вас живыми! Воистину, это счастье не только для меня, верного слуги своего повелителя, но и для повелителя, любящего, чтобы тела его птичек были в полном порядке! – невозмутимо заявил Рыжий, склоняясь перед ложем в поклоне.

– Такое усердие в делах своего господина поистине достойно восхищения, – насмешливо заметил Волчье Солнышко. – Если бы мои люди так же пеклись о моем счастье, сегодняшний визит и не понадобился бы.

– Обратите их в ислам, – посоветовал Рыжий.

– Вы думаете, поможет? – серьезно спросил Волчье Солнышко. – Я поразмыслю. А вы какой веры придерживаетесь?

– Меня родила христианка мать от христианина отца и мне это пока не мешало, – заявил Рыжий. – Но, возможно, к концу жизни я окажусь на перепутье. Видите ли, мне больше нравится рай моих мусульманских друзей. Там, по крайней мере, выпивка и женщины присутствуют легально, причем, по увереньям сведущих людей, все это самого высокого качества. А в нашем раю слишком уж все бесполо, я слабо представляю себя с арфой в руках на всеобщей спевке.

– За раздумьями о выборе рая не пропустите, собственно, сам момент отправки туда, – заметил Волчье Солнышко. – А то выбора не будет.

– О, не волнуйтесь, выбирать я собираюсь в глубокой старости, когда прежние грехи будут замолены и искуплены, а на новые сил не останется. А если это печальное событие произойдет раньше, то рай мне не светит, а ад и христианский и мусульманский практически одинаков. Так что я не прогадаю при любом раскладе, – лучезарно улыбнулся Рыжий.

Пока мужчины пикировались, девицы, молча лежавшие среди подушек, одновременно, как по команде переводили взгляды то на одного, то на другого визитера.

Наконец Рыжий вспомнил о цели визита.

– Солнцеликая госпожа Нарджис! – сказал он. – Раскройте ваши медовые уста и сообщите посланцу вашего господина, что у вас все хорошо, дабы я мог услышать, не потерял ли ваш голос чистоту и ясность.

– Я чувствую себя не так плохо, как вчера, – хрипло сказала Жаккетта.

Не успел Рыжий дать оценку чистоте и ясности ее голоса, как Волчье Солнышко ядовито заметил:

– Вот уж не понимаю, дорогой господин де Сен-Лоран, к чему вам это. Ведь, насколько я знаю, обязанности госпожи Нарджис состоят совсем не в том, чтобы читать вашему господину сказки на ночь. Вокальные данные госпожи Нарджис мне тоже хорошо известны, и поверить, что шейх терпел ее пение, я не могу.

– Господин шейх озабочен состоянием всей госпожи Нарджис целиком, – парировал Рыжий. – И ему не все равно, каким голосом будет шептать жемчужина его сердца сладкие слова любви.

– Вы говорите с таким знанием, словно являетесь евнухом при его гареме… – никак не мог успокоиться Волчье Солнышко.

– Я являюсь посланцем шейха и привык исполнять поручения на совесть! – отрезал Рыжий. – Так принято в тех местах, где я живу. А теперь ваша очередь, госпожа Жанна, скажите мне, как вы себя чувствуете?

– Я никак себя не чувствую, – кисло заявила Жанна.

– Ну, если в сладкие слова любви от госпожи Нарджис я еще могу поверить, – глядя в потолок, заявил Волчье Солнышко, – то какими клещами выдирал их ваш господин из госпожи Жанны, крайне интересно?!

– Господин шейх недаром обладает гаремом со множеством прелестниц, – безмятежно сообщил Рыжий, – он может заставить плавиться от любви любую, самую холодную красавицу.

– Так! – внезапно сказал Волчье Солнышка – вынужден вас огорчить, но аудиенция закончена. Вы убедились, что хотя дамы чувствуют себя и не совсем хорошо, но пострадали они не сильно.

– Как скажете! – улыбнулся Рыжий. – А у вас тут мило. Убранство как в турецкой бане. Очень живописно, очень…

Уничтожив несколькими фразами все старания виконта придать «Малой Ливии» настоящий восточный шик и отплатив за все колкости, Рыжий удалился.

Виконт остался. Он присел на край возвышения, вытянул ноги и спросил:

– Мои прелестные гурии, вы видели этого человека раньше?

– Мельком… – осторожно сказала Жаккетта, стараясь разместиться так, чтобы между ней и Волчьим Солнышком возвышалась гряда подушек.

– И чем же он занимался?

– Он выполнял очень ответственные поручения шейха, – сказала практически правду Жаккетта.

– То есть ваш господин пользуется его услугами в важных делах, несмотря на то, что он христианин. Странно…

Волчье Солнышко нашел себе достойное развлечение. Обнажив кинжал, он втыкал его в ближайшую подушку, слушал треск пропарываемой ткани и с интересом разглядывал сочащиеся пером и пухом раны.

– Шейх пользовался услугами людей многих вер и народов, – как можно спокойнее сказала Жаккетта. – Господин, можно попросить вас, чтобы окна открыли. Как в склепе, ей-богу!

– Вы упорно не любите ночь! – Виконт погрузил кинжал в чрево подушки.

Жаккетта на всякий случай отодвинулась подальше, но упрямо заявила:

– Да, мы не любим ночь, а что в этом преступного? Мы к солнышку тянемся…

Нехорошая мысль, даже не мысль, мыслишка промелькнула у нее, что, пожалуй, не стоило бы перечить виконту, старательно дырявящему холодным оружием постельные принадлежности. Не поменял бы он предмет, на котором упражняется… Но, с другой стороны, ему только волю дай, на шею сядет и ножки свесит. Эх, не припрятано поблизости какого-либо оружия, и подсвечники далеко. Подносом разве огреть…

– Разрешите, мы вернемся в свои покои, там теплее, – упрямо сказала Жаккетта.

Волчье Солнышко распотрошил подушку, и это его немного успокоило. К облегчению девиц, он вложил кинжал в ножны и миролюбиво сказал:

– Конечно, возвращайтесь. Восстанавливайте силы, мои птички. Пока я – ваш шейх и вы мне нужны целыми и здоровыми.

Жанну и Жаккетту словно ветром сдуло. Ведь рядом с Волчьим Солнышком никогда нельзя сказать, удастся ли сохранить целостность и здоровье в полном объеме.

Глава XXVIII

Ночью в окне опять появился Рыжий и вызвал Жаккетту в покои Жанны на военный совет. Общаться с ней в комнате с одеялом вместо двери он не стал.

– Ну, что скажете, ненаглядные мои? – спросил Рыжий.

– А что мы должны говорить? – удивилась Жанна. – Это мы ждем рассказа.

– Да, давай-ка, рассказывай, – подтвердила Жаккетта. – Ты как в Шатолу очутился?

– Разве я не сказал при расставании, маленькая, что встреча неизбежна?

Рыжий без церемоний скинул обувь, забрался на постель и сгреб все подушки себе под спину.

Жанна и Жаккетта сидели в изножье ложа – Жаккетта в повседневном восточном костюме, Жанна в рубашке до пят, – подтянув коленки к подбородку.

– Главное теперь мы будем неразлучны, и я буду поблизости, если даже ваш любезный хозяин вытурит меня отсюда, – заявил Рыжий. – А вообще-то я рвался предупредить тебя, красавица Нарджис, что не стоит брать в защитницы святую Варвару.

– Почему? – удивилась Жаккетта.

– Потому что она покровительствует воякам, сама понимаешь, твои горести ее не вдохновят. Для солдата подвернувшаяся женщина – законная радость, так что святая Варвара не стала бы ради тебя лишать своих ребятишек удовольствия. А какой святой ты сейчас молишься?

– Никакой… – удивленно сказала Жаккетта. Она только сейчас осознала, что уже достаточно давно перестала молить святых оградить ее от приставаний мужчин.

– Почему?

Жаккетта задумалась.

– Так я теперь дама, – сказала она. – Во всяком случае, выделываюсь под даму по приказу госпожи Жанны. А к даме так просто не пристанешь, вот помощь святой и не требуется.

– Ну-ну… – только и заметил Рыжий.

– Скажите же, господин Жан, как вы узнали, что мы в руках безумца? – спросила Жанна.

– Да очень просто. Я двигался вашим же путем. Видите ли, когда я уладил свои дела на Кипре, то решил прокатиться до Родоса, тем более мне все равно надо было в ту сторону:. узнать, как добралась «Козочка» до места назначения и где теперь деньги, из которых определенная доля принадлежит и мне.

Увы, выяснилось, что даже наше бегство с ее борта не спасло положения. Охотники догнали бедное судно, и тогда мой друг капитан сделал красивый жест, какого никогда бы в жизни не совершил, если бы не обстоятельства. Он аккуратно вытрусил все мешки с ценностями прямо в море с кормы «Козочки». На виду у преследователей… Представляю, с каким плеском шлепались золотые монеты в воду! Я им восхищаюсь, особенно когда вспомню, каких усилий нам стоило эти средства собрать. Но этим он спас жизнь и себе, и своей команде и сохранил свое судно.

– Как, вы хотите сказать, что те, кто гнался за ним, когда увидели все это, развернулись и поплыли обратно на Джербу? – воскликнула Жанна. – Да быть того не может! Они бы потопили корабль только из чувства мести!

– Госпожа Жанна, не будьте ребенком! – воскликнул Рыжий. – Все мы в том деле, куда случайно затянуло и вас, – и кто убегал и кто догонял – одна компания. Какой, извините, смысл штурмовать «Козочку», нарываясь на неприятности, если там пусто? Месть слишком дорогое удовольствие для бедных пиратов, они выходят на промысел не ради высоких идей, а ради прибыли. И рискуют только тогда, когда это оправдано грядущими барышами. Здесь было чистое дело, никто ни к кому личных претензий не имел. Поскольку вас он за борт не бросил, – а если бы вы присутствовали на корабле, бросил бы обязательно, и значительно раньше денег, – преследователи убедились, что «Козочка» чиста, как корзинка с рукоделием, а у команды остался самый ценный в мире капитал – их жизни, и оборонять они это добро будут не на шутку. Так что три капитана помахали друг другу и разошли.

– А дальше? – словно слушая сказку, просила Жаккетта.

– Дальше я решил узнать, куда же вас занесло. Хотя на Родосе мне жгло пятки, уж очень эти крестоносцы-иоанниты серьезные люди, но я узнал, что вы решили осчастливить своим присутствием Рим. Ну и двинулся туда же. А вот в Риме… В Риме я узнал много интересного.

Рыжий выразительно посмотрел на Жанну. Жанна невольно покраснела.

– Оказывается, в Вечный город скромно прибыла графиня де Монпеза в сопровождении камеристки, а покинули город госпожа Жанна и госпожа Нарджис, беглянки из гарема загадочного шейха, и все это на фоне таких приключений, от которых даже у меня, человека, побывавшего во многих передрягах, волосы встали дыбом и слезу прошибло! Особенно радовала участь загадочной госпожи Нарджис, чуть ли не принцессы, малюткой попавшей к жестоким арабам и томившейся там под страшным игом любимицы шейха, но отважно скинувшей оковы и заблиставшей в римских гостиных. Что ты, маленькая, так гневно смотришь на меня?

– А что ты издеваешься? – прошипела Жаккетта.

– Да что ты, Бог с тобой, я восхищаюсь! – вскричал Рыжий. – Госпожа Жанна так ловко из ничего сляпала хватающую за душу историю, а ты так талантливо ее воплотила в жизнь, что у вас, мои прелестные девицы, могут поучиться многие государи, весь век свой положившие на политические козни и интриги. Перед вашей фантазией прикрыла бы свой прелестный ротик Шехеразада, и Шахрияру не удалось бы получить от нее двух детей!

– Вы бы попали в наше положение! – теперь уже шипела Жанна. – Легко вам говорить!

– Нет, нет, я не могу! – замахал руками Рыжий. – У меня фигура не та! Никто ведь не поверит, что грозный султан валялся у моей двери, умоляя ответить на его любовь.

В общем, из Рима я двинулся по вашему пути во Флоренцию. Там я увидел наглядное подтверждение, ваших подвигов – некто маэстро Гирландайо в поте лица выписывает вас на полотне, не сказать, чтобы живо, зато очень старательно. Кроме этого радостного события, во Флоренции же я наткнулся на давнего знакомца, каирского купца, умудряющегося в обход венецианцев вести дела в Республике, герцогстве и Папской области. Он одолжил мне людей, снаряжение и лошадей, чтобы путешествовать я мог со всеми удобствами. Этих четверых, что со мной, зовут Ахмед, Али, Махмуд и Сайд. Я практически нагонял вас, вы плелись с черепашьей скоростью, но виконт похитил двух красавиц раньше, чем я их догнал. Вот тут пришлось поломать голову. Мы исколесили здешние места вдоль и поперек, пока не стало известно, что вы в Шатолу.

– А откуда вам стало известно? – спросила Жанна. – Это ведь тайна виконта!

– Господь с вами, милая Жанна, – потянулся Рыжий, – ну какая тайна? О чем, вы думаете, судачат на всех постоялых дворах и харчевнях округи? Ваше пребывание в Волчьем Замке – излюбленная тема разговоров, очень скрасившая местным жителям долгие скучные вечера.

– Но почему же тогда благодетель нас не выручил? – заломив брови, жалобно спросила Жанна.

– Это тот господин, что пригрел вас? – уточнил Рыжий. – А как вы представляете себе вашего изысканного маркиза в простой харчевне? Вот он и остался в полном неведении.

– И, значит, вы решили представить себя посланником несуществующего шейха?

– Ну, уж раз вы занялись сочинением невероятных историй, почему бы и мне не дописать строчку-другую в этой сказке? – заметил Рыжий. – Но вопрос продолжает оставаться открытым: как нам отсюда выбраться? Попасть в Шатолу куда проще, чем покинуть его.

– Да, но сделать это надо как можно быстрее! – воскликнула Жанна. – Этот бесноватый хочет установить опеку над Жаккеттой, а на мне жениться!

– О-о, поздравляю! – приподнялся Рыжий. – Госпожа Жанна, не меняйтесь в лице, пожалуйста! Ну что взять с грубого пирата? Невежда… Не бойтесь, в случае чего мы похитим вас из-под венца. Представляете, как сказочно это будет? Маленькая церквушка в деревне, кюре при всех перьях, лес свечей и прочие чудеса… Голодные гости томятся в ожидании пира, и тут вас, томную и скорбную, со ступенек паперти похищают (прямо из рук гарцующего от нетерпения жениха) и увозят на горячей. арабской лошади в спасительную даль! Даже кандидат, кажется, есть. Подходил ко мне один юнец. Только арабская лошадь у него отсутствует, а все остальное наготове.

Сжав губы, Жанна смотрела на свои обтянутые рубашкой колени.

– Не юродствуй! – одернула Рыжего Жаккетта. – Жильбер обещал помочь, вот и помогает. Он отличный парень, без него нам бы совсем туго пришлось.

– Все осознал, не буду! – легко пообещал Рыжий. – Но пока ясного плана нет. Главное, для чего я сегодня появился у вас, неотразимые звезды гарема, это предупредить, чтобы вы не впадали в панику. Так или иначе, Шатолу вы покинете. Ну, разве…

– Погоди! – оборвала его Жаккетта. – Не слышите, идет кто-то? Опять виконта дьявол принес?

Шаги замерли у двери. Убегать было поздно.

Рыжий сориентировался молниеносно и с головой нырнул в постель, а Жанна с Жаккеттой устроились по обеим сторонам от него, маскируя третье тело на ложе.

Вошел Волчье Солнышко, увидел девиц, прижавшихся друг к другу, и рявкнул:

– Это еще что за новости? Госпожа Нарджис, вы почему не у себя?!

– Я боюсь! – завопила Жаккетта. – Там двери нет! Мне страшно!

– Идите сюда! – сухо приказал Волчье Солнышко.

Жаккетта аккуратно выскользнула из-под одеяла и, обойдя ложе, нехотя подошла к виконту.

– Раз вам страшно, переночуете со мной, – подхватил ее на руки виконт.

Жаккетта, растерявшись, молчала. Виконт ногой открыл дверь и вышел. После его ухода Рыжий выбрался из постели и задумчиво сказал:

– Кажется, я начинаю ревновать!

Жаккетте вовсе не улыбалось провести эту ночь с виконтом. Силы не те после недавних бурных событий. Если убегать придется, то надолго резвости не хватит.

Волчье Солнышко нес ее по тускло освещенным коридорам и переходам, а плечи у него были костлявые и находиться на его руках было неуютно.

– У меня живот боли-и-ит!.. – принялась ныть Жаккетта, надеясь поколебать решимость Волчьего Солнышка провести с ней совместную ночь.

– Я вас вылечу! – пообещал виконт. Жаккетта немного струхнула: лечение виконта могло быть не менее опасным, чем его любовь, но продолжала канючить:

– Да-а-а, вам легко говорить, а у меня все внутри крутит! Мне обратно надо!

– Поздно, моя красавица!

Волчье Солнышко внес ее в свою спальню, согнал с ложа собаку и положил на ее место Жаккетту.

– Сейчас приступим, – пообещал он.

– Не надо, у меня все прошло! – стала отнекиваться Жаккетта. – Живот – дело тонкое, его с наскока лечить нельзя… Вот если бы голова болела – дело другое, а живот, нет… К животу подход нужен. Не может живот, без подхода, а подход дело тонкое, как и живот и с наскока никак не получится…

– Успокойтесь, будет подход к вашему животу! – отрезал Волчье Солнышко и достал бутыль. «Крысиный яд!» – ужаснулась Жаккетта.

– Ай! – взвизгнула она. – Я не буду!

– Не капризничайте. – Виконт наполнил объемистый бокал до краев. – Пейте до дна!

Жалобно сморщив все лицо, Жаккетта приняла бокал и осторожно понюхала. Пахло вином.

– Пейте залпом! – навис над Жаккеттой Волчье Солнышко.

Жаккетта отчаянно выпила. И зажмурилась. Вида было крепкое, и огненным шаром ухнуло в ее желудок.

Волчье Солнышко опять наполнил бокал.

– Пейте!

Теперь в желудке Жаккетты плескалось огненное озеро.

Виконт налил в третий раз.

… Неизвестно, как сказалось подобное лечение на состояние живота Жаккетты, но опьянела она основательно.

«Тоже хорошо! – успела подумать Жаккетта. – Неужели виконт опустится до того, чтобы спать с вдрызг пьяной женщиной?»

– Прошло? – наклонился к ней виконт. Жаккетта видела его как-то странно, нечетко.

Лицо виконта колыхалось перед ее глазами, словно маятник.

– Да! – согласилась она и икнула.

Волчье Солнышко не обратил на этот звук внимания, а зря, потому что икота Жаккетты стремительно набирала силу. Пьяной девушке море было по колено. Периодически икая, Жаккетта начала изводить Волчье Солнышко.

– А скажите, пжалуйста, господин виконт, – старательно выговаривала она слова заплетающимся языком, – на что вы локоны завиваете? На гр-рячий гвоздь?

– Ни на что! – рассеянно отрезал виконт, убирая бутыль.

– Н-но вы же их подкрашиваете? – не унималась Жаккетта. – У итальянских мальчиков научились? Ик!

Волчье Солнышко оставил бутыль, повернулся и внимательно посмотрел на Жаккетту. Та икнула ему прямо в лицо и, счастливо улыбаясь, сообщила:

– А у вас глаза разные! Один глаз больше, другой меньше. Левый… нет, правый, это мне левый!

Она подняла трясущийся палец, намереваясь ткнуть им в глаз виконта.

Волчье Солнышко увернулся.

– Ой, куда вы! – огорчилась Жаккетта. – Я же вам не показала! Вы приказывайте рисовать себя в профиль тем глазом, который больше, так никто из потомков не догадается. А вы любите пончики?

– Какие пончики? – оторопел Волчье Солнышко.

– В масле! – объяснила Жаккетта. – Пухлые такие, медом политые. А где вы прячете золотые браслеты?

– В сундуке, – коротко сказал Волчье Солнышко.

Он принес трехногий табурет, более уместный в кухне, чем в спальне хозяина замка, и уселся рядом с кроватью, желая понаблюдать за распоясавшейся наложницей.

– Нет у вас никаких браслетов! – обиделась Жаккетта. – Врете вы все! Госпожа Фатима говорила, чти настоящий мужчина своей любимой по браслету за ночь любви дарит, но это у нас, на Востоке! Здесь надо в оба смотреть, как бы кавалер не спер чего! Ой, а у вас шов на спине лопнул!

Виконт купился и вывернул шею, пытаясь взглянуть на свою спину.

– Шутка! – взвизгнула Жаккетта. – А пче-му лицо у вас печальное? У вас тоже живот болит? Давайте, теперь я вас буду лечить! Только я лечу по-другому! Надо на живот горячий булыжник положить, тогда пройдет. Пойдемте выдерем один из мостовой внизу, нам маленький нужен!

Жаккетта соскочила, схватила виконта за руку и принялась тянуть его к двери.

– Да чего вы боитесь, это же все равно ваши камни, а какая разница, будет один из них на площади или у вас на животе?! Никто и слова худого не скажет, мы с краю выковыряем, У вас есть кирка?

Виконт молча встал с табурета, взял Жаккетту под мышки и усадил обратно на постель.

– Не хотите камнем лечиться? – икнув, разочарованно спросила Жаккетта. – Есть и другой способ. Надо полизать холодную жабу – боль как рукой снимет! У вас есть холодная жаба?

– Госпожа Нарджис, не валяйте дурака! – сухо сказал Волчье Солнышко. – Какая жаба?

Жаккетта потянула на себя громадное, под стать ложу, покрывало шириной туазов в шесть и завернулась в него.

– Никого я не валяю! – убежденно сказала она. – Вы же на табурете сидите, так что какие могут быть претензии? А вообще, что вы там сидите? Идите сюда, мы поиграем в «кто быстрей ползает на карачках, держа в зубах оловянное блюдо»! А вы умеете ногой ухо достать? Нет? А я умею!

Жаккетта выпуталась из покрывала, обхватила руками ногу, подняла ее и дотронулась большим пальцем ноги до мочки уха.

– Видали? – гордо сказала она. – А теперь вы попробуйте!

– Да, я, пожалуй, перелечил… – сделал неутешительный вывод Волчье Солнышко. – Наигибчайшая моя госпожа Нарджис, идите ко мне, я отнесу вас в ваши покои.

– А я не хочу! – заявила Жаккетта и, таща за собой покрывало, на четвереньках добралась до изголовья кровати и уселась на подушку. – Мне здесь нравится, псиной пахнет…

Она подтянула покрывало и прикрыла ноги.

– А давайте я буду здесь, а вы идите в мою комнату. Только одеяло на двери не зацепите – оборвется. А я его долго вешала. И все равно сквозняк гуляет. Надо ковер повесить. Вы же не будете против, если я из зала один ковер позаимствую? Там много. А то спину продует, ни согнуться, ни разогнуться. А зачем вы сюда ползете?

Размеры ложа не позволяли Волчьему Солнышку дотянуться до сидящей посередине Жаккетты.

Ложе соорудили его предки в то доброе время, когда почетных гостей во имя святых законов гостеприимства укладывали спать вместе с хозяевами.

Не обращая внимания на глупые вопросы, Волчье Солнышко молча добрался до Жаккетты. И зря.

Жаккетта, весело смеясь, треснула его подушкой но голове и быстро уползла в изножье.

– Не поймали! Не поймали! – взвизгивала она. Виконт предпринял новую попытку, и ему удалось схватить Жаккетту за лодыжку.

– Ай, у вас руки холодные! – визжала Жаккетта. – Щекотно, отпустите, не то лягну!

Волчье Солнышко сгреб Жаккетту в охапку и решительно понес обратно в ее комнату. Всю дорогу Жаккетта громко икала.

– А хотите, я вам спою? – от чистого сердца предложила она. – Я тихонечко, душевно…

– Спасибо, драгоценный вы мой соловей, – отказался виконт. – В другой раз. Люди спят.

– Я к нему со всей душой… – скривилась Жаккетта. – А он «люди спят, люди спят». Ну проснутся, ну испугаются, делов-то!

Но они уже дошли, это избавило виконта от пения госпожи Нарджис.

Волчье Солнышко с облегчением опустил Жаккетту на ее постель. Укрыл одеялом, поправил подушку и сбежал.

Глава XXIX

Бывают моменты, когда случай или, если угодно, судьба делают то, чего мы никак совершить не можем. То дела нам мешают, то еще что-нибудь…

Возвращаясь к себе (уже второй раз за ночь), виконт подвернул ногу. Может быть, утомился, таская Жаккетту туда – сюда, а может в предвкушении сладкого сна бежал не разбирая дороги, но факт остался фактом: эта ночь оказалась для Волчьего Солнышка роковой.

Утро хозяин замка Шатолу встретил с распухшей ногой, прикованный к постели.

Волчье Солнышко придерживался того же жизненного принципа, что и Жанна: если мне плохо, почему всем окружающим должно быть хорошо? И первым делом велел доставить к нему наложниц.

Перепуганные слуги выполнили этот приказ с такой быстротой, что менять счастливое выражение лица на скорбное девицам пришлось уже у постели больного.

– Обязанность любой дамы, – высунув нос из-под одеяла, назидательно сообщил Волчье Солнышко, – состоит в том, чтобы облегчать страдания раненого рыцаря. Госпожа Нарджис, у вас голова с похмелья не болит?

Жаккетта покачала головой.

– Вот и прекрасно! Берите книгу и читайте вслух.

Еще толком не проснувшаяся Жаккетта послушно взяла толстый фолиант, раскрыла и вдруг с удивлением сказала:

– Ой, а я ведь читать не умею!

– И давно вы об этом узнали? – даже приподнялся Волчье Солнышко. – Вы серьезно?

– Конечно, – обиделась Жаккетта. – Зачем мне врать?

– И писать?

– И писать, – подтвердила Жаккетта.

– Госпожу Нарджис некому было учить читать и писать, – быстро пояснила Жанна. – Ее кормилица была неграмотна, а арабскому языку госпожу Нарджис специально не учили.

– Ах, я и забыл, что у госпожи Нарджис все не так, как у нормальных людей! Надеюсь, вы, госпожа Жанна, воспитывались достойно? Берите книгу!

Так что отдуваться пришлось Жанне. Она принялась добросовестно читать, четко и с выражением, как учили в монастыре. Заложена книга была на странице, с которой начиналась длиннейшая история о некоем городе и наказывающем его за грехи драконе.

Жанна читала уже больше часа, а ситуация в этом городе пока и не думала проясняться… Дракон методично жрал горожан по очереди, в точном соответствии с их социальным статусом, а герой – драконоборец пока и не собирался появляться на публике и сообщать о. намерении совершить подвиг во имя спасения отечества.

Окружавшие ложе повелителя люди, оторванные от привычных занятий, – лекарь, управляющий, главный конюший, главный ловчий, секретарь – сладко дремали под дамское чтение. Не отставала от них и предательница Жаккетта, бросившая госпожу одну бодрствовать в королевстве спящих.

Виконт крепился, буравил Жанну дикими глазами, отчего она вздрагивала и запиналась. Но в конце концов выразительное чтение вслух сморило и его.

Окруженная поголовно спящими людьми, Жанна, боясь хозяина, безнадежно читала и читала. Не пришедшую в себя от вчерашней попойки Жаккетту так разморило, что она даже всхрапнула.

Этот посторонний звук вывел Волчье Солнышко, из дремоты.

– Госпожа Нарджис, перестаньте храпеть! – недовольно заявил он. – Слушать мешаете!

От голоса виконта проснулись и остальные. Жаккетта зевала в рукав.

– Благодарю вас, госпожа Жанна, на сегодня достаточно! – решил Волчье Солнышко.

Видимо, убаюканный историей, он решил поспать.

– Все свободны! – сообщил он. – Да, передайте нашим восточным гостям, что свое решение по их вопросу я сообщу после выздоровления. Пусть отдыхают.

Неожиданная болезнь виконта осложнила жизнь не только Жанне и Жаккетте, но и другим обитателям замка.

Сообразив, что так, пожалуй, хозяину понравится отрывать каждый день занятых людей от важных дел и мучить слушанием нравоучительных историй, лица, считавшиеся не последними в замке, надавили на лекаря.

Лекарь тоже страдал от темперамента пациента, поэтому легко поддался давлению и приготовил для больного сильное успокоительное, дабы виконт лишний раз не дергался, а лежал бы себе спокойненько под одеялом в приятной полудреме и выздоравливал, не терзая капризами челядь.

Благодари болезни виконта режим в Шатолу стал более свободным. Хотя до выздоровления хозяина мост был поднят, ворота закрыты и решетка опущена, но в самом замке жить стало не в пример легче.

Пользуясь явным попустительством ударившейся в загул челяди (когда же еще подобный случай подвернется, здоровье у хозяина просто бычье и такие подарки судьбы негоже, упускать!), заговорщикам удалось вполне открыто встретиться.

Раз уж верховые прогулки стали недоступны, Жанна и Жаккетта отправились посмотреть на щенят.

Рыжий вдруг тоже ощутил острый приступ любопытства и принялся изучать устройство псарни Шатолу.

Ну и Жильбер, конечно, совершенно случайно оказался в этом же углу замка.

Девицы настроились на серьезный разговор с обсуждением деталей побега и взаимными уверениями в том, что все надо делать тихо и быстро… Но Рыжий не захотел компрометировать себя открытым разговором с наложницами виконта и отправил их погулять по фруктовому саду. О чем договорились Рыжий и Жильбер ни Жанна, ни Жаккетта не узнали. Оставалось просто безоговорочно верить, что их спасут.

И на том, как говорится, спасибо…

Но, увы, даже профессиональному лекарю не удалось обуздать нрав буйного виконта.

Вторая порция успокоительного, которую поднес он хозяину, была выбита из его рук и выплеснулась бедолаге прямо в лицо.

– Я тебе уши отрежу и поджарю, если так шалить будешь! – пообещал Волчье Солнышко эскулапу. – Ты думаешь, я позволю из меня бревно делать? Вина, госпожу Жанну, госпожу Нарджис и нашего восточного гостя сюда! Быстро!

Нежданно-негаданно девицы и Рыжий очутились около постели пришедшего в себя виконта. Словно растерянные родственники у ложа умиравшего, но вдруг подло выздоровевшего богатого дядюшки.

– Безумно рад видеть! – заявил Волчье Солнышко. – Мое нынешнее положение просто располагает к непринужденному общению. Будем разговаривать. Как, дорогой господин Сен-Лоран, вы чувствуете себя в замке? Мои люди не причиняют вам невольных неудобств?

– Что вы, – галантно отозвался Рыжий, – наоборот, я со всех сторон чувствую их неусыпное внимание. Очень трогает, очень. Со своей стороны, хочу осведомиться, когда же разрешится вопрос, по которому я прибыл сюда?

– Куда же спешить… – заметил Волчье Солнышко. – Я серьезно обдумываю предложение вашего господина и уже близок к тому, чтобы дать ответ.

– Надежда с новой силой засияла во мне… – склонил голову Рыжий.

Жаккетта сидела, слушала и недоумевала, зачем их-то сюда выдернули? Виконт и Рыжий с упоением поливают друг друга сладким ядом. И собеседники, похоже, им совсем не нужны…

Но тут Волчье Солнышко обратил внимание и на нее.

– А будь ваша воля, несравненная моя госпожа Нарджис, что бы сделали?

– Вернулась бы к господину! – вызывающе заявила Жаккетта.

– Так вы же, если мне не изменяет память, от него сбежали? – коварно поинтересовался Волчье Солнышко.

– А теперь поняла, какого счастья лишилась! – с надрывной слезой в голосе сообщила Жаккетта. – Да господин во мне души не чаял, пылинки сдувал, золотые браслеты дарил, кормил сладостями до отвала!

Она шумно высморкалась и продолжала:

– На дурацкой лошади ездить не заставлял, дверь не снимал! Прежде чем самому прийти, евнуха посылал предупредить, нежданно-негаданно не сваливался! Белого верблюда подарил – это надо же представить! Да такому господину ноги целовать надо было! Но задним-то умом все крепки, это я теперь поняла.

– Значит, вашу страстную речь надо понимать так, что я хуже шейха? – спросил Волчье Солнышко.

– Конечно! – презрительно фыркнула Жаккетта. – У вас же нет белого верблюда!

– Понятно, значит, госпожа Нарджис охотно вернулась бы туда, откуда она столь героически сбежала. А вы, госпожа Жанна, что думаете?

Жанна замялась. Скажи только, что не хочешь возвращаться, – и виконт с радостью объявит, что, поскольку ее желания нет, он отказывает посланцу шейха и оставляет госпожу де Монпеза в замке.

А скажи, что хочешь вернуться, – тут же поинтересуется, зачем же надо было убегать?

– Я не буду говорить! – заявила она. – Мое единственное желание вам известно.

– Разве? – удивился Волчье Солнышко. – Что-то не припоминаю. Господин де Сен-Лоран, а почему ваш господин обязательно хочет вернуть именно этих дам, а не купит за ту же цену новых, свежих девушек?.

– Вы очень любезны, господин виконт! – не сдержалась Жанна. – Значит, мы уже не свежие. Спасибо!

– У каждого свои причуды… – пожал плечами Рыжий. – Предположим, он к ним привязался…

– Быть может, и я привязался… – полностью проигнорировал восклицание Жанны Волчье Солнышко.

– А почему бы вам на те деньги, что готов заплатить шейх, не купить новых девушек? – спросил Рыжий.

– Я, знаете ли, привык сам решать, что мне делать. – Виконт, недовольно морщась, поудобнее устроил больную ногу.

– Вот и мой господин предпочитает делать то же самое. Господин виконт, у меня одна просьба. Нет ли в замке хорошего брадобрея? – неожиданно спросил Рыжий.

– Найдется, а вам он зачем?

– Хочу сбрить бороду, надоела.

– А как воспримут ваше безбородое лицо там, где борода и мужчина неразделимы? – с любопытством спросил Волчье Солнышко.

– Я думаю, значительно лучше, чем если бы там появилась моя борода без меня, – отшутился Рыжий и предложил: – Хотите, оставлю вам на память?

– Спасибо, не стоит, – отказался от бороды Рыжего виконт.

Жаккетте не нравилось это непринужденное общение. Судя по настроению, Волчье Солнышко сегодня был вполне нормальным, безумствовать не собирался. Но и беседовать на приятные темы тоже. Хорошо, хоть про любимых волков речь не завел, держится пока в рамках приличий.

– О чем вы задумались, госпожа Нарджис? – спросил виконт.

– О том, что господина Сен-Лорана зовут Жан, – ни с того ни с сего заявила Жаккетта.

– Ну и что тут странного? – слегка удивился виконт.

– Ничего! – е вызовом сказала Жаккетта. – Просто так. В самом деле, какой Жан?

Было не понятно, вспомнил ли Волчье Солнышко ту ночь, когда он чуть не придушил Жаккетту, ревнуя ее к неведомому Жану, он просто сказал:

– У меня такое чувство, что вы по мне соскучились.

«Вы себе льстите…» – кисло подумала Жаккетта.

Глава XXX

Волчье Солнышко, лишний раз доказав, что он не настоящий кавалер и рыцарь, взял да и выздоровел!

В том же самом зале, в том же одеянии он давал ответ посланцу загадочного шейха. В том, что ответ не будет положительным, практически никто не сомневался.

– Передайте вашему господину мои заверения в совершеннейшем к нему почтении! – Гремел голос виконта над залом. – Но дамы останутся в Шатолу. На территории Франции всякие вопросы о праве собственности, на людей иностранного лица просто нелепы!.

«Красиво говорит…» – подумала Жаккетта и, прикрыв глаза, погрузилась в дрему. Хоть ничего нового виконт не сказал, все равно было очень неприятно услышать отказ. Но пока они расплевываются окончательно, можно с горя и подремать.

– Если это ваш окончательный ответ, – играл свою часть представления гордо выпрямившийся Рыжий, – то мы незамедлительно уезжаем!

– Вы можете отправиться в путь завтра с утра, – великодушно разрешал виконт со своего трона.

– Нет, мы выедем сейчас! – сжимал рукой рукоять меча и показывал этим, что он оскорблен, Рыжий. – Больше нам здесь делать нечего.

– Как вам будет угодно! – перешел от великодушия к равнодушию Волчье Солнышко и развалился в кресле в непринужденной позе.

Свежевыбритый Рыжий холодно раскланялся с хозяином Шатолу и, сопровождаемый своими закутанными до глаз людьми, надменно удалился.

– Вот так то, мои милые дамы! – заявил виконт. – Вас я никому не отдам, даже не надейтесь.

Но его слова не произвели того эффекта, на который, возможно, он рассчитывал.

Жанна была полностью погружена в себя и вряд ли расслышала, что сказал Волчье Солнышко.

Жаккетта проснулась, зевнула и деловито спросила:

– Нам ожидать вас сегодня вечером или можно спать спокойно?

– Ждите! – великодушно разрешил Волчье Солнышко.

* * *

Рыжий пират покинул Шатолу.

Недоверчивый виконт дал ему сопровождающих, которые должны были проводить оставшегося ни с чем посланца до границы.

Помня о просьбе Рыжего не паниковать, Жанна и Жаккетта старались не впадать в отчаяние. Хотя смотреть, как исчезают в проеме башни всадники было тяжело.

В своей жизни Жаккетта ревела нечасто, но в этот день она долго и отчаянно рыдала, съежившись на. полу за сундуками. И жить не стоило, и бороться тоже. Вечером поднялся ветер. Принялся выть в трубах, крутить флюгера, трепать стяги на башнях.

У Жаккетты случился приступ мании величия: ей казалось, что ветер смеется над ней. Выревевшись, она понуро побрела в покои Жанны, чтобы хоть не одной страдать.

Но не успели девицы как следует осознать, что Рыжий пират теперь далеко, как неожиданно появился озабоченный Жильбер. Он коротко сказал:

– Готовьтесь. Сегодня ночью.

И исчез опять.

Оставалось лишь гадать, почему именно сегодня и каким образом все произойдет. Но гадай не гадай, а впереди пока маячила одна лишь черная неизвестность.

Жаккетте почему-то припомнилось, как пылала охотничья хижина у болота. А ведь до ночи надо было еще дожить.

Волчье Солнышко явился, как и обещал. Слегка прихрамывая.

«Ну, раз явился – получай!» – решила Жаккетта и приняла основной удар на себя.

Когда она вернулась с поля битвы, Жильбер уже ждал в комнате Жанны.

Жаккетта была в препаршивом настроении. Чтобы виконт вымотался и уснул, потребовались очень большие усилия. Только призрак грядущей свободы заставил Жаккетту завершить дело. Но чувствовала она себя препакостно.

– Я удивляюсь, какая, должно быть, странная постройка этот дворец Синьории во Флоренции, – кисло заявила Жаккетта, увидев Жильбера, – ежели там запертое на верхнем этаже правительство оказалось отрезанным от мира и не могло спуститься к своим сторонникам. У нас так все кому не лень по окнам шастают, и высота им не помеха!

Жанна и Жильбер одновременно посмотрели на нее с большим недоумением.

– Не обращайте внимания, – вздохнула Жаккетта. – Плохо мне. Ладно, сейчас соберусь.

Она переоделась в свой любимый повседневный восточный наряд, который ее еще ни разу не подвел. Без сожаления оставила в сундуках платья, забрала высохший морозник, подхватила свой многострадальный дорожный мешок и пошла к Жанне и Жильберу.

Жанна, как обычно, собиралась сбегать в лучшем платье. Иного Жаккетта от госпожи и не ждала.

– Потушите свечу! – попросил Жильбер. Свеча погасла, и в комнате стало темно. Жильбер долго смотрел в окно и, наконец, сказал:

– Пора. Спускаемся вниз.

Как выяснилось, особых иллюзий насчет умения девиц сбегать из замков он не питал и самостоятельно спуститься вниз им не предлагал. Просто закрепил вокруг талии каждой широкий пояс толстой кожи, прикрепил к нему веревку, и с его помощью Жанна и Жаккетта оказались внизу.

В промежутке между зданием и внешней стеной было тихо, ветер здесь не гулял. Звезды над головой горели яркие, крупные. Казалось, – заберись на стену, и коснешься их рукой. Все было как-то обыденно. И совсем не страшно, а ведь Волчье Солнышко спал совсем неподалеку.

Жильбер присоединился к девушкам и повел их вдоль стены, до ближайшей лестницы наверх. Войдя под арку, он свернул налево и стал подниматься по крутой каменной лесенке, врезанной в толще стены.

Девицы, спотыкаясь, следовали за ним. Жаккетта прошла легко, а вот юбки Жанны оказались шире узкого прохода, она почти почувствовала себя верблюдом в игольном ушке.

Жильбер недаром смотрел в окно – наверху было пусто. Вот тут ветер гулял во всю мощь.

– А теперь придется спуститься со стены… – извиняющимся тоном сказал он. – По-другому не выбраться.

Жаккетте стало смешно.

– А мы непременно хотим выбраться другим путем! Через главные ворота, с музыкой и танцами. Что ты извиняешься?

Спускались они так же, как и из окна. Разница была только в расстоянии.

Оказавшись на земле, Жанна вдруг поняла, что теперь она по ту сторону стены, не в замке. Она стояла и водила пальцем по камням кладки, пытаясь еще сильнее прочувствовать это.

У Жильбера что-то не ладилось наверху, он задерживался. Подавать голос было нельзя, приходилось молча ждать. Ветер прижимал их к холодной стене, пробирал до костей.

Наконец Жильбер спустился.

– Теперь куда? – спросила Жаккетта.

– Вниз, – показал на склон Жильбер.

– Вниз? Да мы же шею свернем, тем более в темноте! – удивилась Жаккетта. – Может, лучше к оврагу спуститься?

– Там еще хуже, – объяснил Жильбер. – Другого пути нет. Я там набил крючьев, можно будет цепляться за веревку.

Как они целыми спустились с этого склона, и для Жанны, и для Жаккетты осталось загадкой. Видимо, только уверенность Жильбера помогла им благополучно одолеть склон.

Жанну же вдобавок совсем некстати одолели смешные страхи. Незабываемая ночная прогулка по стене так врезалась в ее память, что она почему-то уверовала в слова виконта, что внизу их поджидают, лежа в кустах, лютые волки. И готовятся броситься, как только они ступят на ровную землю.

Вместо лютых волков внизу ждал Рыжий, который, по всем расчетам, сейчас должен был быть где-то за рекой.

– Здравствуйте, милые! – сказал он. – Вот мы и снова вместе.

– Как ты тут оказался? – не утерпела и спросила Жаккетта. – Ведь вас выдворили из владений виконта?

– По счастью, он не догадался обнести свои леса крепкой каменной стеной, вроде той, с которой вы спустились. При желании можно запросто вернуться обратно. – Рыжий снял их с последнего уступа и поставил на ровную землю.

Жильбер спустился последним и теперь убирал снаряжение, с помощью которого они спустились. Остальные ждали.

– Прошу прошения за нескромный вопрос, – вдруг обратился Рыжий к Жанне. – Но скажите, виконт сегодня вас посещал?

Жильбер вопросительно на него посмотрел, и у Жанны кровь прихлынула к щекам.

– Нет! – резко сказала она. – Я бы посоветовала вам впредь не задавать подобных вопросов. Почему вы спрашиваете у меня?!

– Потому что спросить у виконта я не могу.

Рыжий вгляделся в лицо Жанны.

– Извините, я не думал, что это вас так заденет. Я не спрашиваю у Жаккетты, потому что прекрасно знаю, что ее-то он обязательно навестил. А ваш отрицательный ответ говорит мне лишь о том, что ваше бегство обнаружится до рассвета. Жильберу надо было подождать.

– Но почему? – воскликнул оруженосец. Рыжий скептически хмыкнул и покрутил головой.

– Да потому, милые мои дети, что ваш любитель волков и хорошеньких женщин, сбегающих из гаремов, в эту судьбоносную ночь, после того, как он гордо мне отказал, обязательно захочет попользоваться всем своим гаремчиком, а не только его большей половиной.

– А что же вы тогда рассусоливаете?! – возмутилась Жанна. – Ехать давно пора!

– Сейчас тронемся, – невозмутимо пообещал Рыжий. – Как же мы начнем бегство без такой вступительной части? Это даже неинтересно. Если у кого-либо есть вопросы, задавайте сейчас, потом будет некогда.

– Я не понял, почему ты назвал госпожу Нарджис Жаккеттой? – признался Жильбер.

«Она такая же госпожа Нарджис, как я – Бибигюль», – хотела ядовито прошипеть Жанна, но не успела. Рыжий просто сказал:

– А это ее христианское имя. Все, едем!

– Ну вот, а я хотела узнать, как все-таки ты вернулся? – пробурчала Жаккетта.

– Потом, потом, – отмахнулся Рыжий. – А тебе идут восточные украшения. Опять же в седле устойчивей сидеть будешь, при таком устрашающем количестве побрякушек!

– Да-а, – обиделась Жаккетта, – так я знаю, что они при мне! Госпожа тоже при полном параде!

– Все, молчу, женщину не переспоришь! – Рыжий уже выводил лошадей.

Жаккетта, подброшенная его сильными руками, птичкой взлетела в седло. Жанну с ее юбками мужчинам пришлось усаживать куда дольше.

– Учти, Жильбер, – поучал при этом оруженосца Рыжий, – что спасать даму – тяжкий труд! Потому что если ты даже вытащишь ее прямиком из котла с кипящей серой, но потеряешь при этом платочек или туфельку, то навсегда станешь для нее не героем, а врагом на всю жизнь. Даму всегда спасают при всех ее доспехах, иначе даже браться за дело не стоит.

– Вам обязательно столько говорить? – простонала Жанна.

– А как же! Это моя моральная компенсация. Ведь в случае неудачи нашего предприятия вы попадете опять в теплую постель виконта, а вот нас с Жильбером ждут неприятности довольно мрачного характера. Пока мы еще в начале пути, прошу вас учесть, что ни вы, ни Жаккетта, ни я не пострадаем так сильно, как Жильбер. Он теряет все. Помните об этом.

Жанна промолчала.

Теперь их вел Жильбер. Лесными тропами на северо-восток. Ночь была лунная, а лес, сбросивший свой осенний убор, казался светлым и каким-то пустым.

«Приятно, когда тебя спасают… – думала Жаккетта на скаку. – Вдвойне приятно, когда спасают, но ты знаешь, что, в конце концов, спаслась бы сама! Пока все идет правильно. Можно быть слабой. Хорошо, что Рыжий вернулся!»

Она чуть придержала коня, чтобы поравняться с ним, и крикнула:

– А в той стороне есть барсучьи норы! Нам Жильбер показывал. Они старше замка.

– Я тоже рад, что тебя нашел! – ответил Рыжий.

Через какое-то время до них донесся очень неприятный звук. Подавали голоса гончие.

Жильбер остановился, остановились и остальные.

– Вот и дождались! – сплюнул в кулак Рыжий. – Виконт нашел новую забаву. Как видно, он уже проверил постель госпожи Жанны.

– Разве гончие могут гнать конных людей? – удивилась Жаккетта. – Они же на зверей охотятся?

– Если натасканы, то могут… – отозвался Жильбер.

– Эти, как я понимаю, натасканы… – заметил Рыжий. – Долго нам еще?

– Да порядочно, – уныло сказал Жильбер.

– А куда мы едем? – спросила Жанна.

– К броду. Будь мы с Жильбером одни, уже были бы за пределами Волчьего Острова, но вы в своих нарядах реку вплавь не пересечете, официальные дороги перекрыты. Выбирать не из чего. Все, трогаемся!

Теперь их маленький отряд двигался чуть-чуть быстрей. Быть дичью совсем не хотелось.

Во время пути Жаккетта пыталась трезво оценить их шансы на побег. Делала она это, конечно, совершенно не вовремя. Слишком поздно, да и вообще зря. Но это помогало скоротать время. Пока получалось, что при любом раскладе они сейчас в гораздо более выигрышном положении, чем если бы бежали одни. Это ободряло.

Жанна же съежилась в седле и поражалась, как раньше гон собак казался ей таким приятным, ласкающим слух. Почти мелодией! Теперь же она поняла, что ничего более отвратительного, неприятного и режущего слух в жизни не слышала. Это надо же так ошибаться!

Лай собак за их спиной изменился, стал визгливым.

– Быстрее! – крикнул Жильбер. – Гончие заливаются, значит вышли на нас, они недалеко.

Впереди замаячила долгожданная река. Жильбер привел их к обещанному броду, но и погоня была все ближе.

Лошади вошли в воду. Вот где нельзя было торопиться, так это на переправе. Кони осторожно переставляли ноги, а водный поток ударял их в левый бок.

Жаккетта, сжав губы, старалась в точности повторять движения Жильбера, который первым пересекал реку. Ей было страшно.

– Главное, своему скакуну не мешай! – подсказал сзади Рыжий.

Переливы собачьего лая слышались совсем отчетливо.

Неожиданно сплоховала Жанна. Услышав лай за спиной, она дернулась и сбила свою кобылу с ровного шага. Лошадь неудачно ступила, попала ногой в яму на дне, течение довершило дело, И лошадь, и всадница очутились в воде.

Холодная вода словно ожгла Жанну, сдавила со всех сторон. Не в силах ни крикнуть, ни просто вздохнуть поглубже, Жанна инстинктивно высвободилась из седла и, слабо трепыхаясь, поплыла, уносимая течением.

– Держите курс на те кусты! – крикнул Жильбер и, молниеносно слетев в воду, поплыл догонять беспомощную Жанну.

Жаккетта в каком-то оцепенении смотрела на все это.

– Давай, маленькая, очнись! – подбодрил ее Рыжий. – Еще не хватало и тебя вылавливать. С твоими побрякушками ты пойдешь на дно как топор. Лошадь Жанны, освободившаяся от всадницы, теперь вплавь успешно добиралась до берега. Конь Жильбера, видимо, хорошо знал эту переправу, потому что и без хозяина продолжал идти к кустам на том берегу. Конь Жаккетты следовал за ним как приклеенный.

Шаг за шагом – и копыта уже ступают по прибрежной траве. Плотная стена гибких ветвей – и река шумит теперь за полосой кустарника.

Жаккетта соскочила с седла, не зная, что теперь делать, куда бежать и кого спасать.

Выбрался из кустов Рыжий.

– Без костра не обойтись! – заметил он. – Собирай сушняк, вон там мы привал сделаем. А я проедусь вниз, помогу им. Не бойся пока ничего, еще рано.

«Рано для чего?» – не поняла Жаккетта.

… Без помощи Жильбера Жанна, скорее всего, утонула бы. Платье спеленало ее, как мешок, в котором топят преступников. А холодная, просто ледяная осенняя вода тянула вниз, словно обещала на дне реки покой.

Жанна не паниковала, уверенно держала голову над водой и спокойно боролась, но проигрывала в этой борьбе, хотя берег был рядом – кусты, деревья, корни. Но сил хватало лишь на то, чтобы держаться на плаву. Лес кругом был молчаливый, равнодушный, лишь голосили невидимые гончие.

Жильбер догнал ее, и Жанна с облегчением вцепилась ему в плечи, перекладывая всю тяжесть борьбы на него. Широкими взмахами рук Жильбер приближал их к спасительной суше.

Сама выйти на берег Жанна не смогла: намокшее платье придавило ее, сковывало движения.

Жильбер тоже много сил отдал спасению любимой женщины и поэтому галантный поступок – вынести даму на руках – совершить был не в состоянии. Он просто помог ей выйти из воды.

– Ага, вот вы где! – продрался к ним сквозь заросли Рыжий. – Неудобное время вы выбрали для купания, госпожа Жанна, откровенно не сезон. Прошу в кусты.

– Он нас догнал? – прошептала Жанна.

– Практически догнал, – ободрил ее Рыжий. Он не шутил. На том берегу реки, где они так недавно были, появились собаки и всадники с факелами. Теперь только река отдаляла их от Волчьего Солнышка. Была ли она преградой для хозяина Шатолу? Собаки довели охотников до того места, где кони беглецов вошли в воду.

Затаившиеся в кустах на противоположной стороне беглецы смотрели на преследователей. Бежать смысла не было – если Волчье Солнышко пересечет реку, он их догонит. А что, собственно говоря, мешает ему это сделать?

Жанна, промерзшая до костей, лежала в кустах и отчаянно стучала зубами. Рядом затих такой же мокрый и замерзший Жильбер, он лишь пытался согреть ее пальцы, обхватив их своими ладонями. Смешная, нелепая попытка.

Черные всадники на той стороне подъезжали к воде.

– Извините за праздное любопытство… – прошептал лежащий чуть поодаль Рыжий. – Не хочу отвлекать вас, шевалье, пустяками, но просто интересно, как скоро виконт пересечет реку?

– Не пересечет, – сказал Жильбер.

– А что ему помешает? Страшное клацание зубов из кустов? – остался верен себе Рыжий.

– Это хитрый брод, – даже не обиделся Жильбер. – Его надо знать.

– Но что же тут знать? Собаки же вывели их… – прошептала синими губами Жанна.

– Разве вы не заметили, госпожа Жанна, что мы не сразу встали на переправу? – удивился, что приходится объяснять простые вещи, Жильбер. – Именно ради этого мы и проехали водой вдоль берега несколько туазов, прежде чем начали пересекать реку. А потом, надо знать ориентиры на этом берегу, иначе собьешься, как вы сбились.

– И все-таки интересно, – не унимался Рыжий, – неужели ты единственный знаток этого брода в округе?

– Нет. – Голос у Жильбера, вроде бы совсем не к месту, стал веселым. – Охотники прекрасно его знают.

– Ну и? – подбодрил Рыжий.

– Этим бродом ребята частенько без ведома господина виконта ездят в ближний городок к женщинам.

– Вот самое разумное из всего, что ты сказал! – шепнул Рыжий. – Теперь я твердо знаю, что предателей, желающих открыть виконту тайну этого брода, не будет.

На том берегу разыгрывалась сцена, подтверждающая слова Рыжего.

Охотники въезжали в воду, кони теряли опору под ногами, их начинало сносить, приходилось выбираться на берег.

– А если они вплавь? – шепнула Жанна.

В ее глазах страшное Волчье Солнышко был способен на все.

– Чтобы потом такой же мокрой курицей сидеть в кустах? Сейчас осень, а река здесь широкая. Он, конечно, малость безумный, но не дурак, чтобы плескаться в осенней воде. Мокрым не поскачешь.

Волчье Солнышко, видя, что от людей толку немного, попытался сам найти брод. И также безуспешно. Река не открывала своих тайн. Верные и преданные слуги тоже.

Всадники постояли у воды, и виконт двинул свой отряд восвояси.

– Они домой? – с надеждой спросила Жанна.

Ей было уже даже не холодно. Сладкое оцепенение охватывало замерзающее тело, слипались дремотой глаза.

– Если бы, – с трудом поднялся рядом Жильбер. – Они лишь поехали к ближнему известному господину броду. У нас форы часа четыре, не больше.

– Тогда давайте не мешкать. Купаться в такую пору и так вредно, а сидеть в кустах в мокром платье еще вреднее, – вскочил Рыжий. – Будем сушить вас у огня.

Жанне уже ничего не хотелось…

Жаккетта, даже не подозревая, что они были на волосок от гибели, трудолюбиво занималась устройством лагеря.

Когда Жанна и мужчины дошли до нее, сушняк был уже собран, кони привязаны в сторонке, мокрое седло с искупавшейся лошадки снято, а Жаккетта расчищала место для кострища.

Рыжий достал кресало, сноровисто выбил искру. Загорелся трут, и скоро костер весело трещал, сразу сделав место их короткой остановки уютным и родным.

У Жильбера в притороченной седельной суме нашлась сухая смена белья, он переоделся, хорошенько выжал свои походные суконные куртку и штаны и мог теперь опять пуститься в путь, даже не просушивая их у огня. Одним словом, Жильбер снова был в порядке.

С Жанной было сложнее. Платье, с которого натекла хорошая лужа воды, потеряло весь свой шик и сиротливо висело около костра на ветвях. От него шел парок.

«Накрылся бархат… – грустно думала Жанна. – Все-таки для дороги это непрактично. Мягкое флорентийское сукно лучше. И выглядит вполне благородно…»

Слышали бы ее думы Рыжий с оруженосцем, вот бы перекосились от удивления их лица!

Жанну пришлось одевать с мира по нитке. Она стояла в короткой для нее Жаккеттиной нижней рубашке и юбке. Рыжий отдал ей плащ. Больше лишней сухой одежды не было.

Жанна распустила копну золотых волос. Уже отогрелись руки и ноги, запылали румянцем щеки. С другой стороны костра грелся Жильбер и изо всех сил старался не смотреть на ее голые тонкие лодыжки.

Рыжий занимался седлом Жанны.

– Первая часть нашей авантюры прошла успешно, – подытожил он. – Если не считать того, что на хвосте у нас вошедший в раж виконт. Да, кстати, я торжественно возношу благодарность небесам и тем неотразимым женщинам, ради которых мы все это затеяли.

– Это ты про нас? – уточнила Жаккетта, пропустившая все самое интересное.

– И про вас, неотразимая госпожа Нарджис, тоже! Скажи, маленькая, ты не обидишься, если узнаешь, что обязана спасением лишь тому обстоятельству, что мужчины из замка тайком от хозяина бегают этим бродом к веселым девицам? Ведь Волчье Солнышко был от нас в двух шагах, мы в кустах чуть от страха не померли.

– Только порадуюсь, – трезво рассудила практичная Жаккетта. – Да пусть бегают себе на здоровье и дальше. Главное, что и нам пригодилось.

– Золотые слова! – Рыжий пошел седлать лошадь Жанны.

Глава XXXI

Беглецы направлялись к городку Этревиль, который играл важную роль в крае. От деревни он отличался наличием по крайней мере четырех важных вещей: крепостной стены, защищающей безопасность горожан, рынка, на котором совершался практически весь товарооборот округи, церкви святой Женевьевы, покровительницы лесов, и здания городского совета, где в подвале была устроена и городская тюрьма.

Ну и бордель в нем, конечно, был – источник возникновения тайного и прямого пути из Шатолу в Этревиль.

Вот по этому-то натоптанному пути сейчас беглецы и мчались галопом.

– Это приятно, – заметил Рыжий в одну из коротких остановок, – когда вдумаешься, что мы едем с абсолютной гарантией, что этот путь самый короткий!

Жанна же, одобряя короткий путь, совсем не разделяла восторгов Рыжего. Подозрительные мысли зашевелились в ее голове: слишком уж уверенно Жильбер ведет их самой короткой дорогой… Но Жанна одернула себя и решила не опускаться до гнусных подозрений.

Жаккетту же больше волновала погоня на хвосте. Обещанные Жильбером четыре часа форы истекли. Как бы опять не услышать за спиной переливы собачьего лая.

Уже светало, и это было очень кстати – с рассветом городские ворота раскроют и можно будет беспрепятственно попасть в городок.

Короткий путь, в конце концов, вывел их на обычную наезженную дорогу. По ней уже тянулись повозки с товарами, крестьяне спешили успеть занять хорошее место на рынке.

Теперь беглецов возглавил Рыжий. Жильбер переместился в арьергард отряда. Рыжий ехал осторожно, стараясь держаться подальше от повозок, чтобы не возбуждать излишнего любопытства странным видом Жанны. Не доезжая городка, он свернул в дубовую рощу. На желудях этой рощи выкармливало свиней не одно поколение горожан. Там их ждал мусульманин из свиты Рыжего.

– Привал! – объявил пират.

– Почему? – недовольно спросила Жанна, спешившаяся первой. – Ведь до города рукой подать. Так хочется поскорее до безопасного места добраться!..

– Так надо! – остался на удивление кратким Рыжий.

Он о чем-то долго говорил по-арабски со слугой. Жанна, Жильбер и Жаккетта ждали. Рыжий переговорил со своим человеком и принял от него тюк. Весело сказал:

– Организовать ваше бегство, дамы, выходит куда дороже, чем выкупить вас, даже если бы виконт заломил цену, которую платит за красивых женщин турецкий султан.

– И откуда вы взялись на нашу голову, непостижимо благородный и удивительно богатый морской разбойник? – язвительно спросила замерзшая и проголодавшаяся Жанна.

«Госпожа, похоже, начала выздоравливать…» – заметила про себя Жаккетта. Жанна продолжала:

– Просто необъятна щедрость вашей души! Тратить собственные средства, спешить в дебри и болота и там, рискуя жизнью, вызволять из беды двух попавших к безумцу женщин. Ваше имя, случайно, не святой Иоанн Милостивый? Почему вы все это делаете?

– Я не откажусь выслушать хвалебную оду в свой адрес еще разок, в свободное время. – Рыжий слушал ехидные вопросы Жанны и распаковывал тюк, вытаскивая из него одежду. – Одевайтесь. И ты, маленькая.

Жанне достался мужской костюм, хороший, но не новый. И что удивительно, точнехонько впору.

Жильбер сменил свои плащ и шляпу на другие. Теперь узнать его с первого взгляда было труднее.

Жаккетта получила самое обычное, затрапезное платье, рубашку, фартук, чепчик и даже разочаровалась. Нет бы что – нибудь более романтичное! Так, она и дома ходила, и в замке Монпеза, пока камеристкой не стала – Обидно как-то…

Они с госпожой зашли за дуб и принялись одеваться.

Рыжий говорил, обращаясь к шуршащей за деревом Жанне:

– Раз есть минутка обменяться любезностями, то скажу, что святой Жан Александрийский и вправду я. Собственная доброта поражает меня до глубины души, и каждое утро я уговариваю себя: «Жан, старина, плюнь на добрые дела! Вдовы, старики, сироты и сбегающие из гаремов красавицы обойдутся без твоего участия. Живи, как живут другие!» Увы, ничего не выходит.

Но здесь я с сугубо корыстными целями. Просьба Абдуллы пока не выполнена, вы еще не добрались туда, куда хотели. Кроме этого, я преследую личный интерес.

Но если вы, госпожа Жанна, задумаете на досуге вышить новую икону, что-то вроде «Святой Иоанн спасает графиню от волка-оборотня», я не стану возражать. Только нимб сделайте побольше и на плаще голубые незабудки.

– Вышить?! – прошипела Жанна из-за дуба. – Никогда!

Одетая в крестьянский наряд Жаккетта вышла из-за деревьев и вопросительно уставилась на Рыжего. К ней присоединилась Жанна, из которой получился миловидный, но субтильный юноша.

– В город мы пойдем порознь, – объяснил Рыжий. – Мы с госпожой Жанной составим одну группу. Жильбер и Саид – вторую. Жаккетта пойдет пешком. В городе найдете проулок между зданием магистрата и церковью святой Женевьевы. Там нас ждут Али, Ахмед и Махмуд. Если кто-то по каким-то причинам не попадет в проулок, идите в харчевню «Звонкий кочет». К закату туда подойдет Ахмед. Все, пора.

Рыжий вручил Жаккетте корзину, чмокнул ее в нос, вскочил в седло, и они с Жанной уехали первыми. Чуть выждав, пустились в путь и Жильбер с Саидом. Жаккетта поплелась пешком последней, волоча довольно тяжелую корзину и уныло размышляя, что, пожалуй, все превращения в ее жизни завершились. Прошла она извилистый путь от камеристки до гаремной наложницы, побыла почти знатной дамой и закончила тем, чем была до прихода в замок.

Идет теперь деревенская девица в город, юбками дорожную пыль метет…

Этревиль был близко только по меркам верхового человека. Пешком, оказалось, до него пылить и пылить.

Жаккетта охотно поменялась бы с Рыжим местами, пусть бы она верхом с госпожой Жанной в город ехала, а он бы крестьянкой шел пешком.

Утро было холодным, только к полудню солнце вернет осеннему дню почти летнее тепло, а пока зябли руки и ноги. Жаккетта шла без плаща, мерзла и злилась.

Рядом с ней притормозила телега. На ней громоздились корзины, устланные крапивой, из которой торчали чешуйчатые хвосты. Толстый, веселый дядюшка вез на продажу свежую рыбу.

– Садись, дочка! – предложил он. – Что-то шаг у тебя совсем усталый, да и лицо кислое.

– Зубы болят, – пробурчала Жаккетта и села на край телеги. Все не пешком.

Предупреждая неизбежные вопросы «чьих родителей дочка, да откуда, да куда, да зачем» она объяснила:

– К зубодеру иду. Дупло в зубе, дергает так, что говорить сил нет!

Уважая чужую беду, возница не стал приставать с расспросами. Лишь перекинул Жаккетте дерюжку:

– Держи, холодно.

Жаккетта укуталась, подперла щеку и прикрыла глаза. Постепенно она согрелась под накидкой. В корзине за ее спиной шевелились и шлепали хвостами караси.

Медленный ход телеги убаюкивал, и Жаккетта почувствовала, что очень хочет спать. И свобода почему-то не радует. Вот поесть бы хорошо, да поспать бы подольше, тогда бы, может, и стало понятно, что они вырвались из Волчьего замка. Ведь еще вчера вечером были там.

За спиной нарастал конский топот и грохот, резкие крики и ругань. Звуки миновали телегу, зазвучали, затихая, впереди.

Жаккетта чуть приподняла веки, чтобы рассмотреть пронесшихся всадников. Волчье Солнышко в треске и блеске промчался мимо, даже не разглядев на телеге, под дерюгой, едущую как ни в чем не бывало среди корзин с рыбой загадочную звезду Востока, красавицу Нарджис.

У ворот Этревиля Жаккетта слезла, поблагодарила возницу и пешком вошла в город. До центра она дошла без приключений, люди виконта ей не попались. Миновала рынок и нырнула в узенький, двум человекам не разойтись, проулок. Слева нависала громада церкви, широкой и приземистой, справа высилось здание магистрата.

Там ее ждал человек Рыжего. Не то Али, не то Махмуд.

– Хорошо, госпожа! – улыбнулся он. – Все пришел, один ты не пришел. Тебя ждал.

– Пойдем, – кивнула Жаккетта. – А это далеко?

– Далеко, госпожа. Другой конец город.

– Плохо, устала я, – вздохнула Жаккетта. – Но, раз надо, пошли. А что там?

– Господин жилье снял, – объяснил араб. – Гостиница нельзя, враг будет знать. Жилье можно.

– А ты кто, Али или Махмуд? – спросила Жаккетта.

– Я Ахмед, – расплылся в белозубой улыбке смуглый слуга.

Жаккетта хотела сунуть Ахмеду оттянувшую руки корзину, но потом передумала. Где это видано, чтобы простая женщина налегке шла? Интересно все-таки, что Рыжий в корзину напихал? Почему она такая тяжелая?! Сам бы пронес ее хоть половину пути, понял бы, каково это! Не верхом скакать, каждый туаз ножками надо отмерить!

Она резко откинула холстину, намереваясь выкинуть к чертовой бабушке из корзины все, что там находится, и увидела уютно лежащие булочки, яблоки, пару копченых колбасок и фляжку.

– О! – заглянул в корзину и Ахмед. – Так госпожа еще не кушал? Господин вчера вечером корзину готовил, говорил: госпожа голодный будет, злой, будет плакать хотеть. Покушает – опять веселый стать.

– Ну надо же! – до слез расстроилась Жаккетта. – Вот ведь совсем голова свихнулась! Нет, чтобы сразу посмотреть, так я ее всю дорогу тащила!

И, не собираясь больше нести в руках то, что можно унести в животе, Жаккетта прямо тут же, на улице, устроила маленький пир, напрочь забыв все правила, по которым живут знатные дамы.

Жаккетта подкрепилась. Жизнь действительно показалось более сносной.

Они с Ахмедом пошли к таинственному жилью. На полпути их встретил Рыжий.

– А я Волчье Солнышко видела! – первым делом сказала Жаккетта. – Мимо проскакал.

– Я тоже, – кивнул Рыжий. – К сожалению, места здесь малолюдные и он знает, что мы должны податься в Этревиль. Больше-то некуда. В деревнях нам не укрыться.

– А может, мы в лесу сидим? – высказала предположение Жаккетта.

– Нет, маленькая, по нашим следам видно, что мы вышли на большак. Теперь он попытается узнать, въезжали ли в город четыре всадника – двое мужчин и две женщины. Мы пытаемся его убедить, что не въезжали. Пусть поломает голову. А мы немного передохнем. Так, говоришь, он тебя не узнал?

– Нет, – мотнула головой Жаккетта. – Как мимо пустого места проехал. Я на телеге сидела. С рыбой.

– Хорошо, – одобрил Рыжий. – Я так и думал. Хотя я бы тебя все равно узнал.

Жаккетта вопросительно посмотрела на него. Рыжий пожал плечами:

– Не знаю, почему. Узнал бы и все. Там, в корзинке, ничего не завалялось?

Жаккетта молча вручила ему последнее оставшееся яблоко.

Глава XXXII

На окраине Этревиля, неподалеку от крепостной стены, Рыжий снял крохотный домик. В этом районе дома теснились вплотную один к другому. Зелени было мало, в основном во дворах.

Полукруглые ворота вели во внутренний двор, где хватало места лишь для небольшой конюшни, ветхого курятника да нескольких старых яблонь. Зато был собственный колодец.

Из внутреннего двора лестница вела на второй этаж, где и находились жилые комнаты. Их было всего две. В одной комнате устроили прибежище для дам, вторую заняли мужчины.

Дом пропах старостью. Ступеньки были скрипучими, балки и перекладины давно потеряли свой цвет, потемнели от копоти и потрескались.

Крепкому, здоровому сну Жаккетты мог позавидовать любой. Ее сон не нарушали ни дорожная тряска во время путешествия с благодетелем, ни выходки безумного Волчьего Солнышка, бессонницей она не страдала.

Но вот когда Рыжий привел их в это убежище и представилась возможность наконец-то выспаться, Жаккетта не смогла уснуть. Ей было неприятно, страшно и тревожно. Рядом спокойно спала Жанна, за тонкой стенкой шумно дышали мужчины. Два человека несли внизу караул, за окном были не бескрайние леса Шатолу, а город. И все равно сон не шел.

Жаккетта маялась, маялась, наконец, не выдержала и села. На ощупь собрала и пригладила растрепавшиеся волосы, накинула на рубашку свое любимое белое покрывало и осторожно спустила ноги на пол. Башмаки куда-то запропастились, и искать их она не стала. На цыпочках, как была босиком, Жаккетта пробежала в соседнюю комнату.

Там тлела в очаге узловатая коряга, обещая ровное тепло всю ночь. В углу у двери были свалены седла. Кроватей в домике для такого количества людей было маловато, поэтому со двора принесли охапку сена, бросили в углу, поверх сена постелили войлочные потники, плащи, и на таком великолепном ложе вольготно расположились мужчины.

Жаккетта пробралась к спящему Рыжему. Он свободно раскинулся на спине, закинув одну руку за голову. Рыжий дышал ровно, всей грудью. Жаккетта тихонько села рядом с ним, тыльной стороной ладони провела по его щеке. Затем взяла его вторую руку в свои ладони и решила посидеть так немного, чувствуя себя в безопасности. Все кругом спали, наверстывая вчерашнюю бессонную ночь.

Рыжий открыл глаза:

– Маленькая?

– Я боюсь! – тихо призналась Жаккетта. Рыжий поднялся, ни слова не говоря, взял с дожа свой плащ, закутал в него Жаккетту, подхватил ее на руки и вышел из комнаты. Он спустился по темной крутой лестнице и очутился во дворе. По двору, борясь со сном, ходил один из караульных. Второй сидел где-то в конюшне.

– Махмуд, можешь идти спать, – сказал Рыжий. – Я тебя сменяю.

Зевающий Махмуд с радостью удалился.

Около конюшни стояла копна сена, уже беспечно разворошенная с одного бока для хозяйственных нужд. Рыжий на секунду поставил Жаккетту на покрытую толстым слоем сена землю, снял с нее свой плащ и, накинув его, сел так, чтобы плаща хватило и на подстилку, и для укрытия.

– Иди сюда, маленькая, – сказал он. Жаккетта забралась к нему на колени и замерла, прижавшись щекой к его груди. Глухо и равномерно стучало сердце Рыжего. Было как-то странно и немножко страшно слышать этот стук: а вдруг перестанет биться?

Под черным плащом было тепло и уютно, а Рыжий гладил, согревая ладонями, ее озябшие ступни. Над головой висели звезды, воздух был свежий и холодный, пахло конюшней.

– Перестала бояться, маленькая? – спросил Рыжий.

Жаккетта кивнула.

Вот сейчас бы она спокойно задремала, ничего не боясь и никуда не торопясь. Она теснее прижалась к Рыжему, обхватила его руками.

Рыжий, убедившись, что ее босые ноги согрелись, прикрыл их плащом и стал тихонько гладить волосы.

Жаккетте было так приятно, когда его рука касалась щеки, что она, как кошка, сама подставляла ее под ладонь Рыжего, слегка поворачивая голову.

– Ну, какая же ты маленькая, маленькая… – заметил Рыжий.

– Я большая, – сказала Жаккетта.

И опять потянулись минуты молчания, а может, часы.

– Ты об Абдулле что-нибудь слышал? – спросила Жаккетта. – Как он?

– У Абдуллы все хорошо. Сейчас он сидит в песках, в каком-то оазисе. А поскольку терпение у него стальное, его врагам я не завидую. Тебе плохо пришлось за это время, как я вас оставил в Лимасоле?

– Да нет… – пожала плечами Жаккетта. – Я же привыкла полагаться на себя. Хотя, конечно, в Шатолу было несладко. Когда человек одновременно и умный, и безумный – это тяжело. Чуть не придушил, зараза.

– Значит, я зря волновался?

– А ты волновался? – встрепенулась Жаккетта и подняла голову вверх, глядя в лицо Рыжему.

– Маленькая, да я с ума сходил! – улыбнулся Рыжий. – Вы с госпожой Жанной составляете такую гремучую смесь, что мне представить даже страшно было, что с вами может приключиться!

– Ты правда хотел нас выкупить? – с любопытством, спросила Жаккетта.

– Ну конечно же! Когда я узнал, что выв Шатолу в относительном порядке, хоть и в гаремчике не совсем нормального виконта, я на радостях готов был за вас дать выкуп больше, чем мы тогда шейху заняли. У меня просто камень с души упал.

– А мне твоя борода не очень понравилась, – заметила Жаккетта. – Ты с ней на себя не похож, чудной какой-то…

– Знаю, потому и сбрил! – засмеялся Рыжий. – Чтобы вы, несравненная госпожа Нарджис, целовались со мной охотнее.

– Да-а… Сбрил и уехал! – сказала Жаккетта. – Я думала, у меня, сердце лопнет, когда смотрела, как вас из Шатолу выдворяют.

Жаккетта поежилась, вспомнив свои чувства в тот день, и потребовала:

– Наклонись!

Рыжий склонил лицо и мягко коснулся ее губ своими.

Полузакрыв глаза, Жаккетта скользила языком по его губам, языку и таяла, таяла, таяла…

Потом опять тянулось совсем не тягостное молчание.

– А почему ты тогда, в Нанте, меня за зад ущипнул?! – вдруг вспомнила давно забытое старое Жаккетта. – Я тебя возненавидела тогда на всю жизнь!

– Ма-а-аленькая! – Совсем не звучало раскаяния в голосе Рыжего. – Ну какой мужчина в расцвете сил и нормальном состоянии удержался бы от этого? Зад у тебя – самая выдающаяся часть тела, руки сами тянутся. Ну согласись!

– Ну соглашусь… – решила Жаккетта. – Вообще-то и Волчье Солнышко так считал…

– Он щипал тебя за задницу?! – вдруг не на шутку возмутился Рыжий. – Вот подонок!

– Щипал! – подтвердила Жаккетта; – Видимо, не ты один мужчина в расцвете сил и нормальном состоянии…

– Нет, ну какой козел! – не мог успокоиться Рыжий. – Руки ему оторвать и выкинуть!

Жаккетте было смешно и приятно.

– Если честно, я почти не надеялась, что тебя увижу, – сказала она. – И в тот вечер, когда ты в замке появился, я чуть со стула от счастья не свалилась.

– Я знаю… – Голос у Рыжего стал довольным-довольным. – От тебя просто волны шли. У меня аж мурашки по спине бежали.

Жаккетта фыркнула.

– Маленькая, – жалобно продолжал Рыжий, – я все-таки живой человек! Не старый и не добродетельный! Я не могу просто так тут сидеть! Пожалей ты меня!

– Еще чего!

Отнекивающаяся Жаккетта мягко, но решительно выдернула его рубашку из штанов, скользнула под нее ладошками.

И словно выпустила джинна из бутылки…

Мгновение спустя она уже лежала на спине и видела, как падает на нее, заслоняя звездное небо, горячий, нетерпеливый Рыжий.

И счастливо закрыла глаза.

Утром Жанна не обнаружила в домике Жильбера. Три араба спали на сене у очага, один караулил у окна, Рыжий возился в конюшне, Жаккетта варила какую-то похлебку, а оруженосца не было…

– А где Жильбер? – спросила Жанна Рыжего. Она очень не хотела спрашивать, надеясь, что Жильбер просто отлучился, но не выдержала.

– Жильбер теперь далеко, во всяком случае, в городе его нет, – спокойно сказал Рыжий.

– Но почему? – жалобно воскликнула Жанна. – А я?

– Да не волнуйтесь вы так… – слегка поморщился Рыжий. – Это я его услал. Госпожа Жанна, я же не в первый раз говорю, что Жильбер подвергается самой большой опасности из всех нас. Если откинуть то, что знаем мы, дело представляется следующим образом: оруженосец предал своего господина. Уясните, наконец, что чем дальше от Шатолу будет Жильбер, тем больше шансов у него остаться живым и здоровым! Поэтому никакого оруженосца здесь не было, и вы даже не подозреваете 6 его существовании. Мы еще далеко не в безопасности. Боюсь, неприятности у нас только начинаются.

– Я думала, вы храбрый пират! – воскликнула расстроенная Жанна. – Не боящийся ни Бога, ни черта! А вы ноете, как старая дева! То не хорошо, это не в порядке!

– Поскольку вы, графиня, с первого раза простых вещей уяснить не можете, приходится разжевывать их вам раз за разом! – резко ответил Рыжий. – Увы, вы непростительно ошиблись во мне. Я боюсь и Бога, и черта, и вашего драгоценного виконта. А если вы умеете устраивать побеги лучше, чем я, то вас никто здесь не держит!

– Настоящий рыцарь даме так грубить не станет! – торжествующе заявила обозлившаяся Жанна. – И нечего нам в глаза свои заслуги тыкать. Вы прекрасно знаете, что сейчас мы зависим от вас.

– Я-то знаю, – заметил Рыжий, – а вот вы, похоже, не догадываетесь. Или догадываетесь, но вместо благодарности испытываете чувство раздражения, что вас спасли, но платье вам попортили.

– Как у вас язык поворачивается так хамить! – топнула ногой Жанна. – Платье тут ни при чем! Вас только за вопрос, был ли Волчье Солнышко в моей постели или не был, убить мало! Приличные люди даже подумать об этом бы постыдились!

Я вам, слава Богу, не публичная девка с улицы Темных Лавок!

– Госпожа Жанна, – спокойно и чуть устало сказал Рыжий, – может, вы и не жрица любви с улицы Темных Лавок, но поведением вы похожи сейчас на торговку яблоками с рынка. Я понимаю, что вас беспокоит отсутствие молодого человека, и вы пытаетесь выплеснуть свое беспокойство и раздражение. Но я не тот ушат, куда сливают помои, поэтому вспомните, что вы девица благородных кровей, дочь графа, вдова герцога, наложница виконта и любимая женщина простого оруженосца, и поднимитесь наверх. Пора кормить людей.

Страшно недовольные друг другом и взаимно друг друга презирая, Рыжий и Жанна разошлись.

Глава ХХХШ

А дела, как и напророчил Рыжий, складывались плохо.

Волчье Солнышко прочесал окрестности и вычислил, что беглецы все-таки в городе.

Этревиль стоял не на его земле и был самоуправляемым, но малые размеры городка и родственные связи виконта с влиятельнейшими людьми королевства заставляли городской совет поддерживать с хозяином Шатолу хрупкое равновесие соседских отношений.

Попытки слуг найти беглецов в самом городе потерпели неудачу, поэтому Волчье Солнышко поступил просто и мудро: он перекрыл выходы из Этревиля.

Его посты парализовали движение, долго и тщательно проверяя всех и вся на дорогах. Это было чистейшей воды самодурство, но препятствовать виконту желающих не нашлось. На его стороне была организованная сила, воля и безумный нрав.

Жители городка и окрестных местечек решили просто переждать опасное время, как пережидают эпидемию чумы или нашествие вражеских войск.

Жильбер успел покинуть городок ранним утром, подкупив караульных. Про то, что побег обойдется дороже выкупа, Рыжий не шутил.

Жизнь замерла.

Волчье Солнышко засел в засаде у стен городка, словно матерый волк у овчарни.

Но долго так продолжаться не могло. Постепенно гнев городского совета обратился на неведомых беглецов. Все чаще стали звучать вопросы, почему из-за четверых чужаков должен страдать весь город? Городская стража начала поиски людей, так нужных Волчьему Солнышку, на что он и рассчитывал.

Когда на улочке показался большой отряд стражников, Рыжий, предупрежденный стоящим в карауле Саидом, просто сказал:

– Вот этого я и опасался.

Стражники задолбили в дверь.

– Именем магистрата, откройте!

Рыжий распахнул решетчатые створки окна и крикнул:

– Я вас слушаю!

В руках он держал арбалет в полной боевой готовности. Движение пальца – и молниеносно освобожденная тугая пружина вытолкнула бы со страшной силой стрелу, посылая ее в цель.

Стражники заметили демонстративно выставленный арбалет и стучать на всякий случай перестали.

– Открывай! – крикнул начальник отряда, пытаясь придать своему голосу максимум уверенности. – А не то хуже будет!

– Говорите, я вас слушаю! – резко повторил Рыжий. – Мои люди держат вас под прицелом, а стрелы у нас отравлены. Говорите!

Рыжий не врал: Жаккетта, наконец-то доведя морозник до ума, сделала из него яд и смазала все оружие.

Рисковать за интересы виконта начальник стражи, как и любой его подчиненный, не имел ни малейшего желания. Он участвовал сейчас в чужой игре и прекрасно это понимал. Поэтому миролюбиво сказал: – Вас желают видеть члены магистрата.

– По какому делу? – строго спросил Рыжий.

– Не могу знать! – оробел растерявшийся начальник. «Вот влип!» – пронеслось у него в голове.

– Передайте членам вашего магистрата, – сказал Рыжий, – мои заверения в совершеннейшем к ним почтении, но, поскольку гарантий моей безопасности они не предоставили, я не могу принять их предложение. Запомнили?

Увидев, как колыхнулся арбалет в руках рыжего наглого молодчика, начальник стражи кивнул.

– Это хорошо. Запоминайте дальше. Поскольку я не меньше властей заинтересован в разрешении сложившейся ситуации, то предлагаю кому-нибудь из магистрата прийти сюда и сказать все то, что хотят довести до моих ушей городские власти. Это единственное, что я могу предложить. Штурмовать дом я не советую.

Начальник еще раз (на всякий случай) кивнул, повернулся и, чувствуя спиной нацеленное ядовитое жало стрелы, ушел, оставив своих людей, благоразумно отошедших на безопасное расстояние, караулить беглецов.

Давно перевалило за полдень, когда наконец неспешно пожаловал посланник городского совета.

Это был человек в годах, но не старый. С умным, немного апатичным лицом. Он был облачен в широкий плащ винно – красного бархата, его гордая, и важная осанка говорила о том, что под одеждой у него надет металлический панцирь. Как видно, представитель городского совета тоже не хотел рисковать зря.

Створка ворот отворилась, и посланец получил возможность проникнуть в дом. Рыжего в окне сменил Али, принявший арбалет.

Пират встретил парламентера во дворе.

Посланец магистрата брезгливо отряхнул грязь, приставшую к бархатными полам, и, опустив приветствия, брюзгливо сказал:

– Ну и задали вы нам задачу! Такого ущерба по вашей милости город не нес даже во время недавних военных действий!

– Минуточку, вы что-то путаете, – холодно заявил Рыжий. – Мы к вашим проблемам не имеем никакого отношения. Это, скорее, результат политики вашего соседа. Так что все вопросы относительно ущерба согласуйте с ним.

– Но лютует-то он из-за вас! – сопя, возразил представитель магистрата. – Кабы не вы, не перекрыл бы он дороги. Ведь словно руки-ноги связал, изверг!

– Еще раз говорю, все это – особенности нрава господина виконта. Мы тут ни при чем! – отрезал Рыжий. – Мы тоже терпим ущерб. В наши планы входило покинуть ваш гостеприимный город, а теперь из-за довольно странных действий владельца Шатолу мы вынуждены задержаться. Мы понимаем ваши проблемы, но поймите и наши!

– А если жители города не желают видеть вас здесь? – сдвинув брови, грозно заявил посланец. – Магистрат предписывает вам покинуть Этревиль до вечера!

– Не в полномочиях магистрата предписывать мне что-либо. Не желать себе смерти – наше право, и мы не покинем город, пока это не будет для нас безопасно, – довольно равнодушно сказал Рыжий. – И о безопасности своей мы позаботимся.

Представитель магистрата вздохнул. Вся пикантность этого дела состояла в том, что городские власти не хотели впускать Волчье Солнышко с его головорезами в город. Зная буйный нрав и богатое воображение соседа, магистрат опасался, что виконт отнюдь не удовлетворится штурмом маленького домика и захватом засевших там беглецов и не упустит возможность повеселиться в Этревиле.

Пустить вооруженных людей виконта в город – риск большой, захватывать беглецов силами городской стражи тоже радости мало. Даже угроза нарушения добрососедских отношений с виконтом не заставит людей лезть под стрелы ради прихотей сумасбродного аристократа. Слишком дорогое удовольствие таскать каштаны из огня для безумного соседа.

Представитель магистрата, один из самых уважаемых людей города, удачливый купец и член совета, ясно видел, что все это хорошо известно и рыжему господину. Магистрат всеми силами старался уладить дело миром и выступить в качестве посредника между виконтом и беглецами, будь обе стороны неладны! Поэтому еще до визита стражи к дому Рыжего человек в красных одеждах успел переговорить с хозяином Шатолу.

– А надо ли вам так рисковать? – спросил он. – Не проще ли вернуть женщин и оруженосца господину виконту? Это был бы разумный подход к делу.

– Какого оруженосца? – невинно спросил Рыжий.

– Который сбежал вместе с дамами, – ухмыльнувшись, уточнил посланец магистрата.

– Я вижу, от господина виконта люди бегут пачками, это, по-моему, свидетельствует об особенностях его управления своими землями… – заметил Рыжий. – Сбежавших оруженосцев, пажей, лакеев и кухонную прислугу пусть ищет сам, мне о них ничего не известно. Это первое. Второе. По непонятно каким причинам господин, виконт решил, что эти дамы принадлежат ему. Мы не будем уточнять, что госпожа графиня – фрейлина герцогини Бретонской, и прочие подобные мелочи, скажу лишь, что вышеупомянутых дам поручили моим заботам до прибытия их в безопасное место, каковое они сами укажут. И в меру своих сил я выполняю это поручение. Шатолу безопасным местом при всем-желании назвать нельзя. Желание дам очень четко и определенно – они не хотят находиться в замке виконта. Сравнения нелепы, но если бы хозяин Шатолу похитил вашу супругу или дочь, вас бы не удовлетворило объяснение, что таково его желание.

Рыжий поднялся, подошел к колодцу и зачерпнул воды.

Человек в красном молча смотрел, как он пьет из ведра, а затем вдруг лукаво прищурился и сказал:

– Ну, если бы он похитил мою гарпию, я бы на него не обиделся…

– Предложите ее вместо этих дам, может быть, виконта удовлетворит эта замена, – посоветовал, утирая губы, Рыжий.

Посланец опять принял замкнутый, официальный вид.

– Мы уже вели переговоры с господином виконтом и кое-чего достигли, – важно заявил он.

– Так, интересно, что он там вам сказал?: – Рыжий вылил остатки воды на землю и поставил на колодец.

– Господин виконт предлагает разрешить это затянувшееся дело честным поединком. Кто побеждает, тому и достаются дамы.

– Из самых глупых вещей, существующих в мире, глупее всего драки из-за женщин, – хмыкнул Рыжий. – Господин виконт начитался романов. А где гарантии, что в случае благоприятного исхода поединка нам удастся покинуть эти места? Вдруг он передумает и заявит, что решение вопроса через поединок его не устраивает?

– Слова господина виконта вам недостаточно? – возмутился представитель магистрата.

– У меня нет никаких причин верить его слову, – сказал Рыжий. – Я более склонен думать, что это лишь попытка выманить нас из убежища.

Человек в красном понимающе улыбнулся. Было видно, что в слово виконта он тоже не верит.

– Магистрат в силу своих возможностей постарается обеспечить соблюдение условий поединка, – сказал он. – В случае вашего согласия мы устроим турнир за городом, а отряд городской стражи при благополучном для вас исходе, по вашему желанию может сопроводить дам до безопасного места. Кроме того, турниру будет дана широкая огласка, это послужит еще одной гарантией того, что господин виконт не станет открыто нарушать свое слово.

– Хорошо, я подумаю над этим, – сказал Рыжий. – Завтра утром я дам ответ.

– Вот такие дела, милые дамы, – закончил рассказ о предложении виконта Рыжий. – Надо решать, принимать вызов или нет.

– А нельзя по-другому? – тоскливо сказал Жаккетта. – Я не хочу, чтобы ты дрался с Волчьим Солнышком, он тебя выше!

– И насколько же? – поинтересовался Рыжий.

– Я тебе по плечо, а ему макушкой в подмышку попадаю, – буркнула Жаккетта. – Вот и считай! Нет, правда, пусть не будет поединка!

– Маленькая моя, но выйти-то из города Волчье Солнышко нам не дает! И сидеть здесь бесконечно мы не можем. Пока нас бережет только нахальство и нежелание горожан лезть в дела виконта, но четыре человека долго этот дом не удержат. Нам надо выбираться.

Жанна смущенно молчала: ей было стыдно за утреннюю глупую ссору. Но вдруг ей отчетливо представилось, как поединок оканчивается поражением Рыжего и их увозят обратно в черный Волчий Замок. К нехорошо улыбающемуся виконту.

– А если вы проиграете? – воскликнула она.

– Не так уж все трагично и в этом случае, – усмехнулся Рыжий. – В запасе остается Жильбер. Когда страсти улягутся, он вам опять устроит побег из замка, уже с учетом наших ошибок.

Холодный ужас сжал сердце Жаккетты. Она тоже представила такой исход поединка и, зажимая рот руками, молча выбежала из комнаты. Слетев вниз по крутой лестнице, Жаккетта выбежала во дворик и там уже, возле конюшни, горько разревелась.

Рыжий догнал ее.

– Маленькая, что с тобой?

– Я не хочу, я не хочу! – рыдала Жаккетта, уткнувшись ему в грудь. – Мало мне шейха! Мне все равно, где ты и с кем ты, лишь бы живой был! Я не хочу видеть тебя мертвым! Я больше не хочу!

– Успокойся, маленькая, не бери в голову, – уговаривал ее Рыжий. – Не хорони меня заранее. Все будет хорошо! Не плачь.

– Пусть он только попробует победить… – прошипела Жаккетта, утирая кулаком слезы. – Я ему горло перегрызу!

Глава XXXIV

Рыжий принял вызов Волчьего Солнышка. Этревиль, втянутый в эту историю, приготовился хорошенько повеселиться.

Как по мановению волшебной палочки неподалеку от городских стен, на месте, где летом выращивали репу, возникло ристалищное поле. Добрые горожане даже пожертвовали. урожаем будущего лета, самоотверженно не думая, что на утоптанной во время турнира земле репа, пожалуй, и не уродится.

Все было, как положено, не хуже чем на настоящих турнирах. И шатры для участников по сторонам огороженного пространства; и главная, в виде трехступенчатой пирамиды, трибуна для дам, за которых будут сражаться рыцари; и громадное количество скамей для публики.

Тут же рядышком раскинули палатки торговцы, образовалась ярмарка, жизнь закипела и заплескалась. Вились по ветру флаги города и флаги виконта, ветер трепал фестоны полосатых полотнищ шатров. Гремела музыка, радостно гомонила толпа.

Виконт решил устроить бой честь по чести. Поединок один на один. На конях, в доспехах, с копьями наперевес и мечами наготове.

Оружейники города предоставили Рыжему право одолжить в мастерских любые понравившиеся латы и оружие для турнира. Нашелся и конь.

Рыжий со знанием дела выбрал простые, но прочные доспехи, которые ему отполировали так, что своими крутыми боками латы дюжинами пускали солнечных зайчиков. Нашлось и тяжелое турнирное копье, которое сэры рыцари именуют лэнс, длиной в два человеческих роста, с внушительным трехгранным наконечником. На скорую руку противнику виконта, которого город как бы взял под свое крыло, сшили роскошные одежды.

Рыжий, ценя усилия горожан сделать это событие ярким и выдающимся, немного расслабился и позволил нанести свой герб на щит и на флаг у шатра.

Герб виконта на флаге в противоположном конце поля поражал количеством деталей: пестрые гербы земель его дома теснились на щите, и наиболее зорким удалось насчитать двадцать восемь маленьких, гербов.

Городской совет решил денег по возможности не жалеть, и беглецам, (за муниципальный счет!) были выстираны и выглажены одежды. Жанна, захваченная этими приготовлениями, даже достала из нижней юбки новые украшения, дабы не ударить перед публикой в грязь лицом.

В общем, каждый старался как мог, просто не за страх, а за совесть…

И вот весь город от мала до велика собрался вокруг турнирного поля.

Помост для сбежавших от виконта дам был сделан такой вышины, чтобы их, как виновниц праздника, было хорошо видно с любой точки.

Под гул толпы, сопровождаемые отрядом городской стражи, в роскошном экипаже, предоставленном для этой церемонии человеком в красном, Жанна и Жаккетта прибыли к своей ложе. Со стороны поля на помост-пьедестал вела устланная ковром лестница. Они медленно поднялись по ней и уселись в кресла.

Жанна в своем роскошном платье цвета южной ночи была спокойна и надменна. Волосы ее вызывающе золотились, горели огоньки самоцветов в ушах, на шее, на руках. Ей доставляло какую-то горькую радость быть сейчас в центре внимания и знать, что очень много молодых девушек в толпе откровенно завидуют ей и охотно поменялись бы с ней местами.

Жаккетта назло всем отказалась от красивого платья, которое передал (как он объяснил, для «сбежавшей голышом» госпожи Нарджис) виконт, и надела свой парадный восточный наряд, предназначенный для интимного услаждения взоров кавалеров, но никак не для показа на публике.

Ярче пламени алели красные шелковые шальвары. Раскрыв рты, народ смотрел на ее голый живот под индийскими футлярами для грудей, прекрасно видный сквозь прозрачную вуаль, покрывающую «восточную красавицу» с головы до пят. Подвески, браслеты, цепочки украшали ее звенящим водопадом.

Мрачно решив напоследок изобразить госпожу Нарджис во всем блеске, так, чтобы только слепой не заметил и не запомнил, Жаккетта густо подвела свои синие глаза, совсем как в Триполи.

Глаза ее блестели, но лицо осунулось. Легко Рыжему говорить «не бери в голову» – всю ночь Жаккетта видела перед глазами горящую усадьбу шейха, полыхающий шатер, да только вместо господина у шатра лежал изрубленный Рыжий… Жаккетте было так тоскливо, что хотелось выть в голос, но она молчала. Хотелось кинуться в соседнюю комнату, вцепиться в Рыжего и не отпускать, но она, не шевелясь, лежала рядом с Жанной – ведь Рыжему надо было отдохнуть перед поединком, набраться сил. Промаявшись до рассвета, Жаккетта, чуть забрезжило за окном, вскочила и сделала единственное, что могла: остатками яда аккуратно смазала каждый ноготь, решив, что располосует в случае чего Волчье Солнышко до крови, обеспечит ему неприятности и хоть этим немного утешится.

Она так устала мучиться, что теперь с нетерпением ждала начала схватки и думала: «Скорее, скорее…».

На второй ступеньке, по углам помоста, застыли в белых одеждах Махмуд, Али, Сайд и Ахмед.

В самом низу стояла нестройная цепь охраны из городской стражи, разрядившаяся по такому поводу л одежды, которые в последний раз надевались на Пасху.

Сразу за помостом, на огороженном пятачке, стояли наготове пять лошадей. Их тоже охраняла стража. Она не подпускала ни к помосту, ни к лошадям людей виконта. Те, впрочем, и не рвались. Стремления своего хозяина непременно вернуть женщин, вместо того чтобы найти новых, они совсем не разделяли.

Рыжий готовился к бою в своем шатре, Волчье Солнышко – в своем. Чтобы бой прошел честно, оружие обоих противников проверили. Все это доставляло представителям города неописуемое удовольствие.

К полудню тучи разошлись и солнышко стало светить и греть как по заказу. Горожане упивались роскошным зрелищем, подробно обсудили достоинства дам и шансы каждого противника на победу. Бойко заключались пари.

Наконец все было готово.

Запели трубы, и всадники выехали на поле для всеобщего обозрения.

Первым круг делал Рыжий. Под одобрительный рев толпы он медленно поехал по периметру ограждения, давая людям возможность хорошенько рассмотреть себя. Пока он был без шлема и без подшлемника. Солнечно-рыжие волосы светились, весело щурились синие, с золотыми искорками глаза.

Рыжий объехал поле и вернулся к помосту. Он приветствовал дам и улыбнулся.

Побледнев, Жаккетта, не отрываясь, смотрела на него, пытаясь взглядом досказать все, что было не сказано, сделать, что было не сделано…

Будь ее воля, она повернула бы время вспять, лишь бы никогда не сидеть расфуфыренной знатной дамой на рыцарском турнире и не ждать страшного момента, когда понесется на своем закованном в броню коне Волчье Солнышко, нацеливая тяжелое копье прямо в сердце любимого.

– Глаза твои, что сапфиры в ночи… – вдруг сказал Рыжий.

Жаккетта вздрогнула: эти были слова шейха при их первой встрече. Госпожа Фатима перевела их тогда с арабского. Она грустно улыбнулась Рыжему, упрямо вскинула подбородок. Зазвенели колокольчиками подвески.

Рыжий вернулся к шатру.

По полю поехал Волчье Солнышко. Тоже без шлема, красуясь круто завитыми локонами. Но по сравнению со вспыхивающими огнем кудрями Рыжего его волосы казались тусклыми. Зрители приветствовали и его радостными криками – им было все равно.

Виконт тоже подъехал к дамам, отсалютовал им копьем и сказал:

– Приветствую вас, мои несравненные беглянки! Видите, наша разлука не была длинной.

Жанна молча склонила в ответ голову. Жаккетта никак не стала реагировать на приветствие виконта. Она внимательно рассматривала его, словно неодушевленный предмет.

– Госпожа Нарджис, улыбнитесь! Этот великолепный турнир я посвящаю вам! – заметив ее холодный взгляд, крикнул виконт.

– Я не госпожа Нарджис! – звонко отчеканила Жаккетта. – Я служанка госпожи Жанны. Меня зовут Жаккетта. В свободное от изображения знатной дамы время я укладываю ей волосы! Так что вы посвятили свой турнир прислуге! Не забывайте об этом!

Волчье Солнышко не успел ей ответить – второй раз взревели трубы, призывая участников поединка занять исходные позиции.

Рыжий уже надевал шлем, гладкий и круглый, с круто выгнутой лицевой решеткой. Султан страусовых перьев белого и красного цвета венчал его.

Виконт отъехал от помоста. Его слуги уже держали наготове тяжелый, вороненой стали шлем в виде, как нетрудно догадаться, волчьей головы.

Все стихло.

Рыцари с тяжелыми копьями наперевес замерли на противоположных концах поля.

Третий раз завыли трубы, и с тяжелым глухим топотом, вдавливая широкие копыта в мягкую землю, кони понеслись навстречу друг другу.

Жаккетта откинулась на спинку высокого кресла и закрыла глаза. Смотреть на поединок она не собиралась. Она захлопнула невидимую дверь перед всем миром с его шумной толпой, топотом коней, звоном оружия, вздохами и восклицаниями госпожи Жанны и осталась одна во всей вселенной. Солнце било ей прямо в лицо, перед глазами в расплавленной огненно-черной темноте вспыхивали золотые звезды и крутились искрящиеся круги. Она была одна в темноте среди звезд. И не слышала больше звуков поединка.

Очнулась Жаккетта оттого, что в солнечное море, плещущееся перед ней, вплыла черная тень, закрывая прожигающее насквозь солнце.

«Уже кончилось?» – слабо подумала она и подняла веки. Перед глазами по – прежнему стояла темнота. Потом зрение вернулось. Перед ней стоял Рыжий, солнце било ему в спину, небо за его плечами было светлое, а чем дальше, тем темнее становилась его лазурь. Над полем царила звенящая тишина, а может, у Жаккетты в ушах звенело…

– Ты убил его? – прошептала она с надеждой.

– Похоже, ранил, – деловито отозвался Рыжий. – Вставай, маленькая, нам пора.

Жаккетта тряхнула головой и попыталась встать, но поняла, что не может этого сделать. Ноги не держат.

Жанна, подобрав юбки, уже сбегала по ступенькам. Городская стража расступилась перед ней.

Над полем действительно стояла тишина, только не звенящая, а обычная. Около лежащего навзничь виконта суетились городские лекари. Валялись на взрытой копытами земле сломанные копья, выпавший из рук Волчьего Солнышка меч.

Люди на трибунах смотрели не на поле боя, они все, как по команде, повернулись в сторону помоста, наблюдая завершение этой невероятной истории.

Жаккетта со второй попытки поднялась. Пошатываясь, стала спускаться по ступенькам. Ей на помощь пришел Саид. Поддерживаемая им, Жаккетта сошла на землю.

Рыжий шел впереди и на ходу снимая с себя турнирное облачение. За ним спешил человек в красном, подбирая падающие на землю латные перчатки, плащ, налокотники.

Дойдя до лошадей, Рыжий с помощью Али и Махмуда расстегнул пряжки доспехов, скинул их и оставил блестящей грудой на траве.

Жанна уже сидела в седле позади Али. Рыжий вскочил на коня. Сайд подсадил к нему за спину Жаккетту.

Люди, стоящие молчаливым кольцом вокруг, расступились, и беглецы поехали прочь от стен Этревиля. Без помпы и торжественных фанфар.

Жаккетта сидела, обхватив руками торс Рыжего и прижавшись к его спине. Спина была мокрая от пота. Постепенно пот высыхал, и на месте темного пятна засеребрилась корочка соли.

Лицо Жаккетты было задумчивым и умиротворенным. Весело позванивали в такт скачке подвески и цепочки.

Светило неяркое солнце, и осенняя земля улыбалась ему.

– Остановимся ненадолго у ближайшего ручья? – попросила Жаккетта.

– Как хочешь, – отозвался Рыжий. – А зачем?

– Мне надо яд с ногтей смыть, – объяснила Жаккетта. – А то неуютно как – то… И переодеться.

– Да ты, маленькая, я вижу, вооружилась до зубов, – засмеялся Рыжий. – Что лишний раз доказывает верность моего мнения: драться из-за женщины глупо. Я прав?

– Прав, – согласилась Жаккетта. – Лучше у самой женщины поинтересоваться, что ей надо. Так мы остановимся?

– Если ты немного потерпишь и не будешь совать пальцы в рот, то лучше давай дождемся привала. Там все без спешки сделаешь, – посоветовал Рыжий.

– Хорошо, – согласилась Жаккетта. – А куда мы вообще едем?

– Часах в шести езды отсюда находится другой городок. Там в гостинице нас должен ждать Жильбер, – объяснил Рыжий. – Пока туда. А погода-то какая, маленькая! Просто лето!

До городка добрались по темноте. Пришлось долго убеждать караульных, что они не дорожные разбойники, что ночевать хотят в гостинице, где их уже ждут, а не на обочине дороги.

Красноречие Рыжего, подкрепленное мздой, победило.

Полумертвые от усталости девицы были уже ничему не рады, ни приветливым огонькам окон, ни запахам жаркого и бульона, несущимся с кухни.

Жанну сняли с седла сильные руки Жильбера, и она с облегчением поняла, что одиночество ее закончилось.

– Как мне было плохо без тебя, Жильбер, – жалобно призналась она. – Как плохо…

– Теперь я с вами… – шепнул Жильбер. Жаккетта, очутившись на земле, топнула ногой, словно проверяя ее на прочность, и с сомнением оглядела гостиницу.

– Тут мы в точно безопасности? А как оклемается Волчье Солнышко, да опять своих собак по нашему следу пустит?

– При тех повреждениях головы и тела, что он получил, это вряд ли! – отозвался Рыжий.

Он спрыгнул с коня и с наслаждением, до хруста в костях, потянулся.

– Эх, хорошо-то как! Ну что, маленькая, поняла, кто из нас выше?

– А вот что-то не пойму, – сказала, подозрительно на него глядя, Жаккетта, – ты-то почему как огурчик? Ни царапины… Как такое может быть?

– Ты что, не разглядела, как бой шел? – удивился Рыжий.

– Нет. Я с закрытыми глазами сидела.

– Ну вот, а ради чего я выказывал чудеса героизма? – возмутился Рыжий. – Vixere fortes ante Agamemnona multi, sed omnes illacrimabiles urgentur ignotique longa nocte!

– Чего?

– А того, моя маленькая, что жили храбрецы и до Агамемнона, но все они, никому не ведомые и никем не оплаканные, скрыты от нас в непроглядном мраке забвения. Вот и сражайся ради прекрасных глаз, сил не жалей! А ты ничего и не видела!

– Очень интересно мне смотреть было, как он тебя в лепешку сомнет! – заявила Жаккетта.

– Обижаешь, маленькая. Ваш любезный гаремовладелец, конечно, опытный противник, но он слишком высоко ценит себя и слишком низко других людей. А это уже слабость. Я ведь большую часть своей жизни тоже не гладью вышивал. Кстати, о глади… Госпожа Жанна!

Жанна, тихо разговаривающая с Жильбером, недовольно посмотрела на Рыжего:

– Я вас слушаю.

– Но после сегодняшнего турнира я могу рассчитывать на то, что вы вышьете мне персонально житие святого Иоанна? «Святой Иоанн бьется на турнире за прекрасных дам и торжество справедливости»?

Жанна отрицательно покачала головой:

– И не надейтесь! Далась же вам эта моя икона! Да после нее меня тошнит, как только я иголку с ниткой увижу.

– Вот так, по вашей милости я не останусь в веках, подобно тем бедолагам, что были до Агамемнона и, никому не ведомые, скрылись от нас в непроглядном мраке забвения… – заявил Рыжий. – Вот уж не везет, так не везет!

– А почему мы стоим во дворе? – вдруг спросила Жаккетта. – Ночь ведь.

– Потому что нам хорошо! – мудро сказал Рыжий. – Прекрасная госпожа Хабль аль-Лулу, окажите мне честь вступить вместе с вами под своды этого роскошного дома!

– А почему вы назвали госпожу Нарджис… то есть Жаккетту… почему вы назвали ее Хабль аль-Лулу? – немного ошарашено спросил Жильбер.

– А потому, друг мой, что это ее мусульманское имя! – сказал Рыжий и, оставив недоумевающего оруженосца в полной растерянности стоять во дворе, повел Жаккетту в гостиницу.

Гостиница оказалась очень приличной. Жильбер снял вполне роскошные апартаменты, состоящие из одной общей комнаты и трех спален. В общей гостиной и накрыли припозднившимся постояльцам стол.

Только сейчас Жаккетта осознала, что не ела со вчерашнего дня. Со вчерашнего! Это же надо представить?! Чуть позже выяснилось, что на два глаза у человека приходится лишь один желудок… Глаза у Жаккетты оставались еще голодными, но больше проглотить ни кусочка она не могла. Так и страдала, провожая печальным взглядом каждый кусок еды со стола.

За едой разговор зашел о дальнейших планах.

– Ну и куда мы сейчас? – спросила Жанна Рыжего.

– В Ренн… – коротко ответил он.

– Вы нас довезете? – обрадовалась Жанна.

– А куда же я денусь? – вопросом на вопрос ответил Рыжий. – У вас, милые дамы, редкое свойство попадать в самые немыслимые ситуации. Буйных безумцев у нас в Европе, надо сказать, не так уж и много, во всяком случае на каждом шагу не встречаются. Но вы ухитрились набрести на полоумного просто безошибочно. Так что придется мне доставить вас до Аквитанского отеля, чтобы душа была спокойна.

– Спасибо! – благодарно сказала Жанна. – Но мы не виноваты, что виконт оказался безумным. В Риме он вел себя вполне прилично. И во время путешествия вместе с благодетелем тоже. Наоборот, я думала, что он очень скучный и добропорядочный.

– А знаете, что я вам скажу, госпожа Жанна? – вдруг усмехнулся Рыжий. – Вполне возможно, что все эти приключения мы переживали напрасно. Надо было лишь подождать зимы.

– Ну и что бы произошло? – удивилась Жанна.

– У людей подобного склада, – хитро сказал Рыжий, – всплески безумия приходятся как раз на весну и осень. Глядишь, к холодам он бы пришел в себя, стал нормальным человеком и отпустил бы вас с миром, да еще приплатил бы за причиненный ущерб. Разве я не прав? Снега надо было ждать.

– Он бы нас прекрасно уморил и до снега! – вмешалась Жаккетта. – Бегать от него по коврам довольно утомительно, да и подсвечники не везде стоят.

– Ты оборонялась подсвечником? – поднял бровь Рыжий. – И успешно?

– Не знаю! – стянула с его тарелки аппетитный ломтик сыра (умру, а съем!) Жаккетта – я не успела его в ход пустить. Но треснула бы за милую душу! Там хороший подсвечник стоял, напольный, кованый.

– Ну-ну… Таким грозным женщинам, и спасители не нужны! – Рыжий проводил выразительным взглядом покинувший его тарелку сыр. – Удивляюсь, как вообще бедный виконт дожил до моего прибытия. Я его просто спас! Ведь на него то подсвечники готовят, но ногти ядом мажут. Кстати, маленькая, что ты ему сказала перед поединком? Он, по – моему, выехал на ристалище несколько растерянным, что и послужило одной из причин его поражения.

– Правду… – нехотя сказала Жаккетта. – Что я не госпожа Нарджис.

– Все понятно! – поднял руки вверх Рыжий. – Такое с первого раза переварить трудно. Подложила, значит, виконту свинью!

К концу трапезы разморило всех. Сказались и сильная физическая усталость, и пережитое нервное напряжение. Жаккетта откровенно клевала носом.

Но после ужина их еще ждала горячая вода в ваннах в полуподвале гостиницы – преддверие чистой постели.

Боже, какое это было счастье после сытной трапезы, наполнившей душу блаженством, смыть с себя дорожную грязь! А потом расчесывать волосы, с каждым взмахом гребня прогоняя прочь все тревоги минувшего дня!

Полураздетая Жанна сидела перед зеркалом, Жаккетта снимала с кровати покрывало, когда в комнату без стука вошел Рыжий.

– Сидите, сидите! – сказал он вскочившей Жанне, прямиком подошел к кровати и спросил:

– Маленькая, это твоя подушка?

Недоумевающая Жаккетта кивнула. Невозмутимый Рыжий взял подушку и вышел.

Жаккетта, не веря глазам, потрогала то место, где она лежала, и кинулась за Рыжим.

Она пробежала через общую комнату и ворвалась в спальную мужчин. И увидела, что Рыжий кладет ее подушку на стоящую там кровать, такую же широкую, как и в их комнате.

Не успела Жаккетта и рта раскрыть, как Рыжий строго сказал:

– Ложись! И не верь глупому мнению, что порядочные дамы должны спать непременно в рубашке. И не делай больших глаз! Может, вы там с ума и посходили, но я пока не вижу нужды делить свою постель с мужчиной, пусть и очень симпатичным!

Жаккетта молчала, раскрыв рот. И начала снимать рубашку.

Только она забралась на кровать, в комнату вошел ничего не подозревающий Жильбер, предвкушая крепкий сон после полного забот и тревог дня. Увидев обнаженную Жаккетту, сидящую на постели, он остолбенел и густо-густо покраснел.

Рыжий бесцеремонно вручил ему его подушку:

– Спокойной ночи!

– А… э-э… где… – промямлил Жильбер.

– Одно свободное место в этом доме точно есть! – твердо сказал ему Рыжий. – Иди.

Жильбер послушно вышел.

Жаккетта не утерпела, выскочила из-под одеяла и подбежала к двери. В щель было видно, что Жильбер, сжимая подушку, растерянно застыл у дверей Жанны.

– До утра ведь простоит, бедолага… – вздохнула Жаккетта. – Стесняется…

Жильбер мял несчастную подушку и продолжал оставаться красивого пунцового цвета.

Дверь приотворилась, и выглянула удивленная долгим отсутствием Жаккетты Жанна. Увидев ее, Жильбер, покраснел еще больше, если только это было возможно. Он беспомощно ткнул в сторону двери, в щели между створками которой блестел любопытный Жаккеттин глаз.

– Господин Жан… сказал спокойной ночи… занято…

Тряхнув золотыми распущенными волосами, Жанна засмеялась и за руку втянула Жильбера в свою комнату. Дверь за ними плотно закрылась.

– Как приятно иметь дело со вдовой! – прозвучал над головой Жаккетты голос.

Оказывается, Рыжий тоже наблюдал.

– Маленькая, быстро в постель, не то ты рискуешь второй раз получить от меня щипок! Это прямой вызов с твоей стороны, стоять тут в таком виде!

Жаккетта закрыла дверь и прошлепала обратно к кровати. Забралась в нее, натянула одеяло до носа и стала смотреть, как раздевается Рыжий.

Только она приняла горизонтальное положение, как тягучая, словно густой мед, истома охватила тело, заныли все косточки, утомленные долгой ездой, руки и ноги стали тяжелыми…

Рыжий разделся, задул свечу и тоже лег. Луна светила в окно.

Они молча лежали нос к носу и выжидательно смотрели друг на друга. Долго лежали.

За стеной уже вовсю скрипела кровать, слышались тихие вздохи и страстные стоны: Жильбера посвящали в рыцари.

Наконец Рыжий сказал:

– Маленькая, я тебя так люблю! Но спать хочется…

– И мне! – призналась Жаккетта.

Они облегченно обнялись и, полностью довольные друг другом, уснули.

Ночью Жаккетте приснился сон.

Во сне она видела море. Разное. Ласковое и штормовое. Заискивающе льнущее к бортам корабля и наносящее ему удары тугими волнами. Носились над бескрайним морем чайки, вспарывал его гладь дельфиний плавник. Ветер пас стада нефритовых волн.

Любопытное море мягкими пальцами трогало горячий песок пляжей, капризно вздыхало под крутыми утесами, плечом пробовало их на прочность.

Жаккетте захотелось с ним подружиться, и море, похоже, было тоже не против.

Внезапно губы ее почувствовали легкое прикосновение.

Кто-то нежно ловил ее дыхание. Сон не отпускал Жаккетту, она не могла проснуться, лишь трепетали в бессильной попытке подняться длинные ресницы. Она чувствовала скользящие по телу ладони, а может быть, это море гладило ее? Но море не бывает горячим…

Теперь сон и этот кто-то поделили ее пополам, и никто не мог победить. Касались щеки шелковистые волосы, каждое прикосновение рождало прокатывающуюся по всему телу волну долго пульсирующего удовольствия, и чужая влага была на ее губах.

– Ты мне снишься? – спросила сквозь сон Жаккетта.

– Конечно, маленькая… – услышала она тихий шепот, как прибой прошумел. – Спи…

Жаккетта обрадовалась: не надо просыпаться – и полностью отдалась во власть полонившему ее.

Во сне вставало над морем улыбчивое рыжее солнце. И кто-то бесконечно ласково срывал дыхание с ее губ.

Глава XXXV

Долго спать не пришлось. Утром Рыжий поднял всех с рассветом. Надо было ехать дальше.

– Слава Богу, теперь мы поедем нормальным образом, а не по обычаю тамплиеров! – заметил Рыжий за завтраком. – Пришлось купить еще двух лошадей.

Все, соглашаясь с ним, молчали. Кроме Жаккетты.

– А при чем тут тамплиеры? – тут же спросила она.

– А ты, маленькая, разве не знаешь? – сразу же отозвался Рыжий.

– Представь, не знаю! – заявила Жаккетта. – Темная я. Про госпитальеров знаю, про ассасинов знаю, а про тамплиеров ты не рассказывал.

– Хорошо, пока ты жуешь, я восполню этот пробел в твоем образовании. Ты знаешь, что орден Тампля был нищенствующим.

– Чего? – опустила ложку Жаккетта. – Ты ври, да не путайся! Сам же говорил, что даже корона у тамплиеров в залоге была, и образцовый ливр они хранили. Ничего себе нищие!

– И тем не менее, маленькая, это так. Бедность была объявлена в их уставе одним из столпов ордена. Поэтому, как символ бедности тамплиеров, на их печатях было изображение двух всадников на одной лошади. Но мы чуть побогаче рыцарей храма, поэтому можем позволить себе по коню на всадника. Вот и все, что я хотел сказать.

– Я рада за нас! – оставила последнее слово за собой Жаккетта.

Сразу же после трапезы они без задержек выехали.

Остался позади безымянный городок, а в то, что где-то там, в лесах, затаился Шатолу, и вообще не верилось.

После ветров и дождей погода установилась, давая короткую передышку перед зимним ненастьем. Было тихо, сухо и тепло.

Леса по бокам дороги устилал толстый золотой ковер, да и дорога подернулась золотолиственным налетом.

«Скоро зима, – думала Жаккетта. – Какой она будет?»

– Даже не верится, что у нас все возвращается на круги своя… – тихо сказала она.

– … Кружит, кружит на бегу своем ветер; и на круги свои возвращается ветер, – вдруг подхватил ее слова Рыжий:

Все потоки бегут в море — Но не переполняется море. К месту, куда бегут потоки, — Туда они продолжают бежать; Изношены слова – ничего не расскажешь, Глядят, не пресытятся очи, внимают, не переполнятся уши Что было, то и будет, и что творилось, то и будет твориться. И нет ничего нового под солнцем!

– радостно звучали его слова.

Жаккетта весело засмеялась. Строки были печальными, но у Рыжего они получились даже обнадеживающими.

Рыжий лукаво продолжил:

Как прекрасна ты, милая, как ты прекрасна! Твои очи под фатою – голубицы, Твои волосы – как стадо коз, что сбегает с гор гилеадских, Твои зубы – как постриженные овцы, возвращающиеся с купания, Родила из них каждая двойню, и нет среди них бесплодной. Как багряная нить твои губы, и прекрасна твоя речь. Как разлом граната твои щеки из-под фаты. Как Давидова башня твоя шея, вознесенная ввысь. Тысяча щитов навешана вокруг – все оружие бойцов! Две груди твои – как два олененка, Как двойня газели, что бродят среди лилий. Пока не повеял день, не двинулись тени, Я взойду на мирровый холм, на ладановую гору — Вся ты, милая, прекрасна, и нет в тебе изъяна.

Подъехала с сияющими глазами Жанна и подхватила:

Пусть уста его меня поцелуют! Лучше вина твои ласки, Дух твоих умащений прекрасен, Разлитой елей – твое имя, Потому тебя девушки любят.

Неожиданно продолжил Жильбер:

Заклинаю вас, дочери Иерусалима, Газелями и оленями степными – Не будите, не пробуждайте любовь, Пока сама не пожелает!

– А я знаю! – сказала Жаккетта. – Это Песнь Песней Соломонова.

Дорога в этот час была пустынна. Навстречу им скакали во весь опор два всадника.

«К нам…» – сердцем поняла Жаккетта. Так оно и вышло.

Рыжий оторвался от своего маленького отряда и устремился им навстречу.

Всадники, увидев его, остановились. Рыжий подъехал, и завязался оживленный разговор. На греческом.

– Все в порядке! – крикнул Рыжий своим встревоженным спутникам. – Это друзья.

Жаккетта с тревогой прислушивалась к их разговору, но тон беседы был, похоже, спокойным и деловитым.

– Пора устроить привал, – объявил Рыжий. – Вон там, у развилки. Наши гости не ели, да и нам не помешает пообедать.

Впереди дорога разделялась на две. Небольшое перепутье. Один путь вел в Ренн, другой позволял достичь Нанта.

Отыскав подходящую полянку неподалеку от обочины, остановились и развели костер. Ели молча.

– Обстоятельства изменились, – первым нарушил молчание Рыжий. – Меня зовут дела. Госпожа Жанна, я оставляю вам Сайда, Али, Ахмеда и Махмуда. Командование отрядом передаю Жильберу. Пятеро мужчин вполне достаточная охрана для безопасного путешествия, тем более что до Ренна недалеко.

Жанна кивнула. Рыжий продолжал:

– После того как они доставят вас в Аквитанский отель, отпустите их, к Рождеству, я обещал, они вернутся к хозяину. Маленькая, – Жаккетта вопросительно подняла на него глаза, – я на досуге подумал над твоими бедами, о которых ты поведала на Кипре.

«Какими именно?» – читалось в настороженном взгляде Жаккетты.

– Молиться святым, как советовал тебе кюре, – чушь собачья. Тебе просто нужен нормальный мужчина. Ты поедешь со мной?

Жаккетта задумчиво потерла нос и сказал:

– Поеду.

– Ты с ума сошла?! – прошипела Жанна, сообразившая, что ее за просто так лишают камеристки. – Опомнись, глупая!

Жаккетта пожала плечами.

– Он же пират, разбойник, бродяга! – с надрывом в голосе воскликнула Жанна.

– Бывший школяр и студент, что тоже не служит гарантией благонадежности… – подсказал Рыжий.

– Вот-вот! С кем ты собираешься ехать?!

– «Ах, ваганта полюбить может только дура!» – ехидно продекламировал Рыжий. – Как там в песенке поется?

Или по сердцу тебе Эти вертопрахи – Недоучки, болтуны, Беглые монахи? Молью трачены штаны, Продраны рубахи… Я бы лучше предпочла Помереть на плахе!

– Да помолчите вы! – накинулась на него Жанна. – Вы даже не француз, гасмул[6] какой-то! Ни то ни се! А это моя камеристка, я за нее отвечаю!

– Да что вы говорите? – веселился Рыжий. – А я думал, любимая наложница шейха, красавица Нарджис!

Он встал.

– Пока мы собираемся, решай, маленькая! Госпожа Жанна, примите заверения в совершеннейшем к вам почтении.

Жанна схватила Жаккетту за руку:

– Да подумай ты головой! Это же неразумно! Сегодня он при деньгах, а завтра будет болтаться на виселице! Вспомни, ты ведь даже фамилии его не знаешь! Ты думаешь, он какой-то там Сен – Лоран? Ха-ха, у Сен-Лоранов такого герба в помине не было! И вообще, почему я тебя уговариваю?! Я тебе просто запрещаю, и все!

– Госпожа Жанна, – улыбнулась Жаккетта, – передайте от меня большой привет Аньес с Ришаром и Большому Пьеру. Скажите им, что я очень их люблю!

Она высвободила руку, поднялась и пошла.

«Накрылись прически! – плаксиво опустив уголки губ, думала Жанна. – У-у, корова толстая! Какая была, такая и осталась!»

Рыжий подсадил Жаккетту в седло, и четверо всадников поскакали прочь дорогой, ведущей в Нант.

Через полчаса шесть человек выехали на дорогу к Ренну.

Тихо сыпалось с деревьев золото и медь. И не за горами было время, когда тучи припудрят землю серебром.

«А зима-то будет интересной… – думала Жаккетта. – И определенно рыжей! Посмотрим…»

Примечания

1

Тарч – треугольный щит, часто употреблявшийся в XIV–XV вв. во Франции для изображения герба. Но женские гербы помещались не на тарче, а в ромбе или овале. Кроме того, поскольку щит и шлем – принадлежность человека военного, гербы дам шлемами не увенчивались.

(обратно)

2

Протонотар – чиновник папской канцелярии высокого ранга.

(обратно)

3

По поверьям, присутствие его на столе защищало пирующих от ядов.

(обратно)

4

От французского слова louvetierie – охота на волков. (Здесь и далее прим, автора)

(обратно)

5

Дама Абонда – фея.

(обратно)

6

потомок француза и гречанки.

(обратно)

Оглавление

Глава I

Глава II

Глава III

Глава IV

Глава V

Глава VI

Глава VII

Глава VIII

Глава IX

Глава X

Глава XI

Глава XII

Глава Х1П

Глава XIV

Глава XV

Глава XVI

Глава XVII

Глава XVIII

Глава XIX

Глава XX

Глава XXII

Глава XXIII

Глава XXIV

Глава XXV

Глава XXVI

Глава XXVII

Глава XXVIII

Глава XXIX

Глава XXX

Глава XXXI

Глава XXXII

Глава ХХХШ

Глава XXXIV

Глава XXXV . . . . . . .

Реклама на сайте