«Пламя любви»

1677

Описание

Пламя любви зажглось для прекрасной леди Элинор Десмонд и отважного сэра Джордана де Вера в час, когда мужественный рыцарь спас беззащитную девушку из рук разбойников. И не было в мире силы, способной погасить это пламя. Ни годы разлуки, ни смертельно опасные приключения, ни, наконец, сама судьба, снова и снова разлучавшая влюбленных, — ничто не могло заставить Элинор и Джордана позабыть безумную страсть, ставшую для них мукой и радостью, бедой и счастьем, смыслом и сутью жизни…



Настроики
A

Фон текста:

  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Аа

    Roboto

  • Аа

    Garamond

  • Аа

    Fira Sans

  • Аа

    Times

Патриция Филлипс Пламя любви

Глава 1

Летнее солнце скрылось за кромкой леса, позолотив землю последними лучами. Только блеяние овец да мычание коров, потянувшихся домой, нарушали тишину ранних сумерек.

Элинор Десмонд, преклонившая колени в придорожной часовне, поднялась на ноги, стряхивая пыль и увядшие лепестки с подола ярко-синей юбки. Шепча последние слова молитвы, она забралась в седло и направила свою белую кобылу к дому.

Элинор жила в Мелтоне, громко именовавшемся замком, хотя пришедшее в упадок строение если и напоминало замок, то лишь невысокой зубчатой башней у левого крыла. Правда, Мелтон упоминался в Судной книге, но это было давно, когда им еще владели саксы.

Элинор принадлежала к роду норманнского рыцаря, получившего скромное поместье Мелтон от Вильгельма Завоевателя в награду за помощь в покорении Англии. Высокая и грациозная, с характерными для всех Десмондов темно-золотистыми волосами, шелковистой матовой кожей и фиалковыми глазами, Элинор была поразительно красива.

Ее отец, сэр Джеральд, едва сводил концы с концами. Черный мор, безжалостно косивший в середине столетия население Европы, собрал обильную жатву с крепостных Мелтона. Поля лежали невозделанными, постепенно зарастая лесом, а крестьяне, побросав земли, к которым были приписаны, бродили по стране в поисках заработка.

В относительно благополучном 1366 году и без того тощий кошелек сэра Джеральда претерпел сокрушительный удар. Сэру Джеральду предстояло заплатить непомерно большой выкуп за освобождение сына, старшего брата Элинор, захваченного в плен в Кастилии, куда он отправился по поручению принца Эдуарда, наследника английского престола.

Впереди в сгущающихся сумерках виднелся Мелтон. Воздвигнутую в двенадцатом веке каменную крепость окружал затянутый ряской ров, но его темной глади скользила пара лебедей.

Элинор придержала лошадь, печально взирая на родной дом, который ей предстояло завтра покинуть. Старый добрый Мелтон! Каким бы жалким и заброшенным он ни казался, при мысли об отъезде к горлу девушки подступил комок.

Еще задолго до того, как возник вопрос о выкупе, Элинор стала бесприданницей. Даже уход в монастырь требовал солидного вклада. Вообще-то девушка испытала облегчение, обнаружив, что монашеская стезя для нее закрыта. После года, проведенного в Берфордском аббатстве под надзором аббатисы Сесили, она не имела ни малейшего желания заточить себя на всю жизнь в монастыре. Сэр Джеральд, дабы избавить дочь от печальной участи бесприданницы, спешно подыскал ей жениха. Это был лорд Гастингс, сражавшийся вместе с сэром Джеральдом при Пуатье.

Мысль о предстоящем браке заставила Элинор содрогнуться. Старше ее лет на тридцать, лорд Генри был ветераном многих войн, имел множество боевых шрамов и лишился глаза. Но он был богат. И согласился взять в жены бесприданницу.

Тронув кобылу, девушка двинулась по узкому деревянному мосту, переброшенному через неглубокий ров с островками розовых лилий. Она уже миновала каменную арку, когда из распахнутого окна донесся голос мачехи:

— Вечно она где-то носится на ночь глядя! А ты ей потворствуешь. Не кончится это добром, вот увидишь…

Речь явно шла об Элинор. Помрачнев, девушка передала поводья юному конюху и спешилась. Отец, наверное, разгневан. Вместо того чтобы обсудить предстоящую свадьбу, на чем настаивала Матильда, Элинор уехала, никому ничего не сказав. Можно сказать — сбежала.

Войдя в зал, она увидела отца, спускавшегося по лестнице в сопровождении жены, не перестававшей браниться.

— Ради Бога, прекрати! — воскликнул сэр Джеральд. — Оставь меня наконец в покое! Добилась же ты своего. Чего еще тебе нужно?

В пылу перепалки они не заметили стоявшую в дверях Элинор. Девушка быстро сморгнула навернувшиеся на глаза слезы: пусть Матильда не видит, что она плачет.

Стиснув зубы, она выступила из тени, готовая к схватке.

— Милорд, миледи, — учтиво произнесла Элинор, присев в реверансе. — Прошу меня извинить. Я молилась в часовне Пресвятой Девы и не заметила, как прошло время.

Не поднимая глаз, она украдкой взглянула на отца. Лицо его побагровело, тяжелая челюсть тряслась, губы безмолвно шевелились.

— Прошу извинить, — передразнила ее Матильда. — Вот как она теперь запела…

— Ладно, дочь, ты прощена. Не стоило так горячиться. Впрочем, тебя понять можно. — Сэр Джеральд бросил суровый взгляд на жену. — Иди сюда, присядь.

Грациозно выпрямившись, Элинор направилась к скамье, тянувшейся вдоль огромного обеденного стола. Только румянец, окрасивший высокие скулы, выдавал ее внутреннее смятение.

— Я не хотела огорчать тебя, отец.

— Верю. Не надо нам с тобой ссориться.

— Матерь Божья! Ушам своим не верю! — взвизгнула Матильда. — Зачем только мы посылали тебя к сестрам в Берфорд? Отказывали себе во всем, берегли каждый грош. И каков результат? Ты вернулась еще более дерзкой.

— Я не хотела дерзить. Отец сам спросил, что я думаю о лорде Генри.

— И что я услышал? Старый, уродливый… от него дурно пахнет! — взорвался сэр Джеральд, грохнув кулаком по столу.

— А ты надеялся, что я солгу? Скажу, что рада предстоящему браку?

— Я надеялся на твое благоразумие — ведь у тебя нет приданого и ты не становишься моложе. Ты не принцесса Изабелла, а я не король Эдуард, чтобы позволить тебе ждать, пока появится мужчина, которого ты страстно полюбишь. Гастингс богат и мог бы заполучить любую наследницу. Но мы с ним товарищи по оружию, и он не смог остаться равнодушным к нашим стесненным обстоятельствам, потому и согласился жениться на тебе.

Как бы не так! Скорее он неравнодушен к ее гибкому телу, высокой груди и округлым бедрам. Лорд Генри буквально исходил слюной, когда клялся, что у них будет целая куча детей.

— Неужели нет другого претендента на мою руку? Кого-нибудь помоложе?

— Никого, кто заслуживал бы внимания, — отрезала Матильда, сверля падчерицу злобным взглядом. — Будь на то моя воля, не миновать бы тебе хорошей порки. Мы совершили большую ошибку, когда отправили тебя к Бланш Райзвуд. Хоть ты и кичишься своей добродетелью, всем известно, что творится у нее в замке…

— Матильда! Придержи язык! Не смей бросать тень на девушку, не имея на то оснований, — одернул жену сэр Джеральд. — И не забывай, леди Бланш — сестра нашей доброй аббатисы.

— Будто та без греха, — буркнула Матильда, припомнив отделанный мехом плащ и унизанные перстнями пальцы аббатисы — для христовой невесты непозволительная роскошь, о которой сама Матильда могла лишь мечтать.

— У вас нет причин сомневаться в моей добродетели, миледи. — Элинор смело встретила злобный взгляд мачехи.

Матильда никогда не питала к ней теплых чувств. Ее неприязнь лишь возрастала, по мере того как девочка, росла, превращаясь в красавицу, а Матильда, здоровье которой было подорвано частыми беременностями, старела и ожесточалась.

— Ладно, ладно, — поспешил вмешаться сэр Джеральд. — Если мои молитвы будут услышаны, святой Фома смягчит твое отношение к жениху и избавит тебя от грешных мыслей, — добавил он в угоду Матильде. — Бог свидетель, Элинор, ты выйдешь замуж за Гастингса, пока он не передумал. Конечно, служить принцессе Уэльской — большая честь. Но я почти уверен, что леди Бланш устроила все это исключительно для того, чтобы оттянуть время.

Элинор поразилась проницательности отца. Леди Бланш, у которой она прослужила весь прошлый год, добилась для своей подопечной места при дворе принцессы Иоанны в надежде, что либо сэр Джеральд, либо будущий жених передумают.

Элинор с восторгом приняла предложение. Еще больше она обрадовалась, когда леди Бланш взялась лично доставить ее к своему деверю, сэру Ричарду Тьери, который должен был препроводить послушниц из Берфордского аббатства в Гасконь. Поскольку путь лежал через Кентербери, утомительное путешествие само собой превратилось в паломничество в часовню Святого Фомы. Помимо аббатисы и ее высокородных подопечных, к пилигримам присоединились несколько состоятельных соседей. Паломники путешествовали группами не столько ради компании, сколько для защиты от разбойников, рыскавших по лесам и пустошам Англии.

Несмотря на неизбежную свадьбу, Элинор пребывала в радостном возбуждении от предстоящего путешествия в Бордо, где располагался королевский двор. Ни разу в жизни она не выезжала дальше Берфордского аббатства, находившегося в двух часах пути от ее дома.

— Думаю, она на коленях должна ползти в Кентербери и молить Бога, чтобы он избавил ее от дерзости и гордыни, — проворчала Матильда. — Но не мне это решать, а тебе, — она повернулась к мужу, — она твоя дочь.

— Вот именно. И хватит об этом. Ступай-ка лучше спать. Время позднее. Мне нужно поговорить с Элинор наедине.

Не решившись перечить мужу, чье выражение лица не предвещало ничего хорошего, Матильда неохотно удалилась.

В зал вбежала рыжая гончая и бросилась к хозяйке. Элинор ласково трепала собаку за уши, слушая отца, пытавшегося убедить ее в своей правоте.

— Другая радовалась бы такому браку. Что толку в молодых шалопаях, которым нет дела до благополучия жены? А вот Гастингс окружит тебя отеческой заботой, Элинор. Будет холить и нежить. И не помчится неведомо куда, задирая каждую встречную юбку. Мужчина в летах предпочитает оставаться у домашнего очага.

Элинор кивнула. Именно этого она и боялась больше всего. Если бы лорд Генри собирался на войну, ей было бы легче смириться с замужеством.

— Конечно, каждая девушка мечтает о любви, — вздохнул сэр Джеральд. — Полагаю, красавец сэр Ланселот подошел бы тебе больше, детка?

Элинор улыбнулась, и на щеках ее появились ямочки.

— Да, отец, я предпочла бы его лорду Гастингсу. А что, сэр Ланселот не просил моей руки?

— Увы, — отозвался отец, пряча улыбку. — Будь я моложе, предложил бы свой меч принцу Эдуарду, чтобы поправить наши дела. Но поскольку от меня теперь проку как от старого боевого коня, наше спасение — в твоем замужестве и строжайшей экономии. — Голос отца дрогнул. Он прочистил горло и закончил: — Ступай в постель, дочка. Завтра тебе рано в дорогу.

— Я поняла, ты хочешь как лучше, и потому подчиняюсь твоему решению, — скрепя сердце произнесла Элинор.

— Да уж, постарайся, — резко произнес сэр Джеральд. — И прошу тебя, Элинор, не зли Матильду. — Он помолчал, задержав руку па ее плече. — Я никогда не пожертвовал бы тобой, если бы видел другой способ спасти Гая, твоего брата. И потом, Гастингс обещал помочь нам встать на ноги.

Элинор подставила щеку для поцелуя и обвила руками шею отца.

— Я буду скучать по тебе… и по Мелтону. Постараюсь навещать вас после свадьбы.

— Да, конечно… но не слишком часто, — предупредил сэр Джеральд, вспомнив об обещании отослать дочь, вырванном у него сварливой женой.

Элинор лежала без сна, прислушиваясь к щебету ночных птиц. Выйдя замуж за лорда Гастингса, она станет хозяйкой собственного дома — настоящего дворца. Впрочем, у сэра Генри есть дети старше ее по возрасту. И хотя будущий муж рассуждал о многочисленном потомстве, которое они произведут на свет, едва ли его сыновья и дочери одобрят появление новых претендентов на семейное состояние.

Но ничто — ни ревность детей лорда Генри, ни управление громадным поместьем — не угнетало Элинор так, как перспектива оказаться в постели со старым воином. Одна только мысль о его ласках вызывала у девушки дрожь. Все было бы не так страшно, если бы не уродство Гастингса. На месте его правого глаза, потерянного в битве при Пуатье, даже из-под черной повязки виднелся безобразный шрам. Еще омерзительнее был исходивший от него запах. Элинор сомневалась, что лорд Генри когда-либо мылся, разве что, попав под дождь или форсируя реку. Когда он приближался к ней, она едва сдерживала тошноту.

Внутри у нее все сжималось от страха и отвращения, когда она думала о том, что ее ждет. Хотя Элинор была девственницей, она слышала немало противоречивых суждений, касавшихся отношений между мужчиной и женщиной. Восторг и блаженство, пытка и агония — вот лишь некоторые из них. Пытка и агония. Именно об этом думала девушка, когда представляла себя лежащей под жирной тушей лорда Гастингса.

Для своего времени Элинор была на редкость неискушенной. Условия жизни в домах и замках обычно не обеспечивали уединения, и дети рано знакомились с сексуальной стороной жизни. В Мелтоне, однако, все обстояло иначе. Будучи вдовцом, сэр Джеральд не имел склонности прибегать к услугам служанок. Даже после появления Матильды — несмотря на трех младенцев, заполнивших колыбели наверху, и еще двух, покоившихся под развесистыми тисами за домом, — зачатие детей осталось для Элинор тайной за семью печатями. Вопреки намекам мачехи на безнравственность, царившую в доме леди Бланш, легкий флирт, который Элинор могла наблюдать в Райзвуде, не прибавил ей опыта. Правда, она была приятно удивлена, когда некоторые из гостей посвятили оды ее красоте, восхваляя голубые глаза и розовые губки.

Вздохнув, Элинор глубже зарылась в мягкую перину. А вдруг кто-нибудь из молодых рыцарей при дворе принца Эдуарда попросит ее руки? Наверняка принц вправе аннулировать ее помолвку. Да и лорд Генри, учитывая его преклонный возраст, может почить задолго до Рождества, избавив ее от всех обязательств.

Ощутив укол совести за злонамеренные мысли, Элинор вознесла Богу молитву. Перед ее взором предстал прекрасный рыцарь, уносивший ее на мощном скакуне в неведомые дали, где сбываются все мечты. Ветер трепал ее волосы, она ощущала теплое сильное тело, прижимавшееся к ней сзади.

Ах, если бы судьба послала ей такого рыцаря вместо лорда Гастингса!

Глава 2

Позвякивая сбруей, караван паломников неспешно двигался по дороге. Развесистые ветви дубов и вязов образовывали естественный навес, защищая путников от полуденного солнца. В воздухе звенел птичий щебет. Придорожные канавы заросли крапивой и жимолостью, в густой траве пестрели желтые лютики и голубые незабудки.

Остановившись у ручья, вытекавшего из-под замшелых скал, путники спешились, чтобы напоить животных. Пологие берега покрывал плотный ковер из лилового окопника. Элинор опустилась на колени и напилась, затем ополоснула разгоряченное лицо.

Расположившись в тенистых зарослях ивняка и ольхи, паломники перекусили сыром, элем и пирогами с мясом.

— Бог мой! Вы только взгляните на эти облака!

Все глаза обратились к небу, которое быстро затягивалось тучами. С далеких холмов донесся слабый отголосок грома.

— Надо бы найти укрытие, — предложил кто-то.

— Летние грозы быстро проходят, — возразила аббатиса Сесили.

— Я так и знала, что следовало остановиться в той деревеньке, которую мы проезжали, — посетовала леди Бланш. Долгие часы в седле сделали ее раздражительной, а перспектива вымокнуть до нитки отнюдь не радовала.

— Небольшой дождик еще никому не повредил, Бланш, — одернула сестру аббатиса. — Садись-ка в седло. Пора в путь.

Со стонами и жалобами путники снова взгромоздились на лошадей.

— А где Крошка? — воскликнула леди Бланш, обнаружив, что притороченная к ее седлу корзина пуста. Пушистая собачонка, предмет ее любви и гордости, пропала.

— Я поищу ее, — предложила Элинор, соскользнув с лошади. Она не привыкла проводить столько времени в седле и теперь ощущала ломоту во всем теле.

— Элинор! Нельзя ходить в лес в одиночку! — встревожилась аббатиса. — Дайкон, проводи леди Элинор!

— Она ищет Крошку, — пояснила леди Бланш. Аббатиса закатила глаза, выразив свое отношение к шумному, надоедливому созданию.

— Если бы ты не взяла собаку с собой, сестра, нам не пришлось бы тратить время на ее поиски.

Бланш надулась. Сесили слишком властная. В детстве Бланш была под каблуком у сестры, да и теперь мало что изменилось.

Громко окликая собаку, Элинор углубилась в чащу. Под пышными кронами исполинских деревьев царил зеленый сумрак. Элинор ощутила суеверный трепет, вспомнив о леших и ведьмах, будто бы обитавших в дремучих лесах. Услышав шорох, она вздрогнула и затаила дыхание. Вздох облегчения вырвался из ее груди, когда из густого подлеска, приветливо виляя хвостом, выскочила Крошка с полевой мышью в зубах.

— Как ты меня напугала, скверная девчонка! Брось эту гадость! — скомандовала девушка.

Однако Крошка, несмотря на дружелюбный вид, не желала расставаться со своей добычей.

Подхватив собачонку на руки, Элинор бросилась назад.

Дайкон, юный паж леди Бланш, поджидал ее на дороге, лениво жуя травинку.

— Хороший из тебя страж, нечего сказать, — проворчала Элинор, проходя мимо.

— Не хотел нарушать твоего уединения, — заявил мальчик и добавил с лукавой усмешкой: — Всем известно, зачем прелестные дамы бегают в кустики.

— К твоему сведению, я искала Крошку. И не надейся, что тебе удалось меня провести, трусишка. Уж я-то знаю, что ты до ужаса боишься ведьм и прочую нечисть.

— Ничего подобного! — вскинулся Дайкон, залившись краской.

— Боишься, деточка, еще как боишься, — поддразнила его Элинор, прежде чем кинуться бегом к поджидавшим ее спутникам.

— Я нашла ее, миледи!

— Слава Богу! Фи, какая мерзость! — взвизгнула леди Бланш при виде дохлой полевки, которую ее любимица сжимала в зубах. Один из мужчин разжал челюсти собаки и вытащил мышь, после чего караван снова тронулся в путь.

К этому времени солнце скрылось за тучами, ветер посвежел, раскаты грома сотрясали верхушки деревьев. Выбравшись на открытое пространство, путешественники обнаружили, что идет дождь. Крупные капли приятно освежали покрытые пылью разгоряченные лица, пока гроза не разыгралась по-настоящему. Дождь полил как из ведра, порывы ветра срывали плащи и шляпы.

Наконец дождь прекратился, и засияло солнце. Над мокрой одеждой и шкурами лошадей поднялись клубы пара. Все приуныли, но леди Бланш жаловалась и бранилась громче всех.

— Вы только посмотрите! На мне нет сухой нитки! Клянусь Богом, Сесили, я никогда не думала, что паломничество станет причиной моей смерти.

— Перестань ныть. С таким характером, сестра, ты более чем кто-либо нуждаешься в отпущении грехов.

Недовольная отповедью аббатисы, леди Бланш погрузилась в гордое молчание.

Элинор успокаивающе коснулась мокрого рукава своей благодетельницы.

— Может, вам переодеться? — предложила она.

— Прямо на дороге, будто я простая крестьянка? — оскорбилась леди Бланш. — Нет уж. Если моя досточтимая сестра может путешествовать в мокрой одежде, я тоже смогу. Пусть моя безвременная кончина будет на ее совести. Сесили, дорогая, далеко ли до Эйнфорд-Прайори? — осведомилась она с нарочитой любезностью.

— Мы будем там еще засветло.

— Засветло? — с волнением переспросила леди Бланш. — Так это еще несколько часов! И все это время мы будем ехать в мокрой одежде?

Аббатиса сделала вид, будто не слышит.

Они ехали в полном молчании, пока кто-то в первых рядах не запел, желая скрасить путь. Покосившись на кислое лицо своей госпожи, Элинор не решилась подхватить незамысловатую мелодию. Через четыре дня они будут в Кентербери. Элинор не терпелось увидеть высокие шпили знаменитого собора. К тому же постоянные жалобы леди Бланш утомили ее.

В течение дня погода оставалась неустойчивой, солнце сменялось короткими ливнями. Наконец дорога перевалила через холмы, устремившись в поросшую лесом долину. Внизу виднелась деревушка, а за ней постоялый двор, где из труб на крыше курились дымки.

— Взгляните! Что за прелестная гостиница! — восторженно воскликнула леди Бланш. — Давайте перекусим там. — До Эйнфорд-Прайори не более пяти миль, — возразила аббатиса непререкаемым тоном. — Если мы хотим добраться туда до темноты, придется поспешить.

Спустившись по крутому склону, заросшему клевером и цветущими рододендронами, они очутились в крохотной деревеньке, насчитывающей несколько крытых соломой хижин. В воздухе пахло скотом, дымом и навозом, а главное — жареным мясом. Жадно принюхиваясь, путешественники оглядывались по сторонам в поисках источника восхитительного аромата.

— Это на постоялом дворе, клянусь жизнью, — предположил Сэм Долли, богатый купец, отправившийся в паломничество вместе с женой.

— Только вообразите, сочная говядина, приправленная горчицей! — Леди Бланш в экстазе стиснула пухлые ручки.

— Скорее уж горелая, — охладила ее восторги аббатиса. — Не забывайте, нас ждут в Эйнфорде.

Бланш вспыхнула. С какой стати она должна подчиняться Сесили? В конце концов, Элинор под ее опекой, как и паж и две горничные. Да и Сэм Долли, похоже, не отказался бы переночевать в этой уютной гостинице. Вон как облизывает свои толстые губы и принюхивается, словно голодная гончая.

— Мелисанда захромала. Монастырь слишком далеко для хромой лошади и больной женщины, — надменно бросила леди Бланш.

— Почему бы нам не остановиться здесь на ночь? — поинтересовался Сэм Долли. — От такого запаха у кого угодно потекут слюнки.

— Вполне приличное местечко, да и конюшня просторная, — поддержал его кто-то.

Аббатиса окинула компанию суровым взглядом, пресекая назревающий мятеж.

— Нас ждут в монастыре. Уверяю вас, никто не останется голодным. Эйнфорд славится своим гостеприимством.

— Я не в состоянии сделать больше ни шага, — заявила леди Бланш с вызывающим видом. — Элинор, Дайкон, Эвис и Мэб останутся со мной. Кто-нибудь желает к нам присоединиться? — осведомилась она, повернувшись к остальным.

Никто, однако, кроме Сэма Долли с женой и еще одной пары, не решился выступить против властной аббатисы.

— Я не могу запретить вам остаться, — сказала та. — Но вы совершаете ошибку. В монастыре нам гарантированы безопасность, чистая постель и горячая еда. Здесь же вы окажетесь во власти трактирщика.

Сэм Долли хмыкнул:

— Я бы не возражал. Бьюсь об заклад, это веселее, чем компания болтунов в рясах.

Реплика купца была встречена дружным смехом.

Аббатиса покраснела от гнева и, не сказав больше ни слова, повернула свою лошадь на восток. Остальные путники, наскоро попрощавшись и договорившись встретиться поутру, поспешили следом. Ни холодный ветер, ни соблазнительные ароматы не могли заставить их ослушаться аббатису.

— Не сочтите за грубость, леди Бланш, — добродушно заметил Сэм Долли, — но ваша сестра — настоящий тиран. Мне жаль бедных девушек, которые под ее началом.

Леди Бланш снисходительно улыбнулась:

— Что поделаешь, она всегда была такой. Пойдемте, так хочется поскорее отведать это восхитительное жаркое!

Купцы с женами, пришпорив лошадей, поскакали к гостинице. Леди Бланш со свитой замыкала кавалькаду.

Общий зал, освещенный жарко пылавшим очагом, оказался достаточно просторным, чтобы вместить вновь прибывших.

— Добро пожаловать, миледи, — приветствовал их хозяин, кланяясь и улыбаясь. Его наметанный глаз сразу распознал высокий ранг гостей. — Прошу вас, джентльмены, входите, располагайтесь.

Польщенная оказанным вниманием, леди Бланш улыбнулась. Элинор последовала за ней к пылающему очагу. Дайкона оставили присмотреть за лошадьми и позаботиться о захромавшей Мелисанде. Горничные исчезли, чтобы приготовить постель благородным дамам, прежде чем подняться на чердак с остальными слугами.

Леди Бланш и Элинор задержались у огня. Они сильно продрогли в своей мокрой одежде. Усадив леди Бланш на мягкую скамью, Элинор отправилась на поиски жены трактирщика в надежде раздобыть кружку поссета.[1]

Когда она вернулась в зал, ей пришлось пробиваться сквозь толпу. В гостиницу набились рыцари с оруженосцами и теперь шумно требовали эля. Пахло мокрой шерстью, конским потом и немытыми телами.

Леди Бланш сидела с закрытыми глазами, откинувшись на скамье. При виде ее раскрасневшегося лица Элинор не на шутку встревожилась.

— Леди Бланш, выпейте поссета. Он восстанавливает силы. О, прошу вас, скажите хоть слово, — взмолилась девушка и потрясла женщину за плечо.

Наконец леди Бланш открыла воспаленные глаза.

— Слава Богу, это ты, дорогая. Все эти простолюдины, шум… А, поссет! Дай-ка мне его.

Элинор поднесла кружку к ее губам. Несмотря на подозрительный запах, леди Бланш выпила все до капли, уверенная в чудодейственной силе напитка.

— Элинор, где там жаркое? Может, после еды я почувствую себя лучше?

Элинор снова ушла и вскоре вернулась с глиняным подносом, уставленным овощами, тушеной говядиной, ржаным хлебом и маслом. Все выглядело так аппетитно, что у Элинор текли слюнки, пока она ждала, когда ее госпожа утолит голод.

— Дайкон, сходи за элем. — Леди Бланш протянула мальчику пустую кружку.

Паж отсутствовал так долго, что Элинор уже подумывала о том, чтобы отправиться на его поиски, как вдруг у задней двери раздались крики, заглушаемые пронзительными воплями Дайкона.

— Господи, что он еще натворил? — поинтересовалась леди Бланш с набитым ртом. — Клянусь, у этого мяса вкус как у опилок.

Элинор поспешила к месту переполоха и увидела Дайкона, являвшего собой жалкое зрелище: глаз у пего был подбит, из губы текла кровь. Несмотря на отчаянное сопротивление, он едва касался земли, удерживаемый в воздухе плечистым брюнетом в темно-синей тунике. Другого парнишку, тоже избитого, держал за шиворот его хозяин, белокурый великан, и встряхивал так, что у бедняги стучали зубы.

— Дайкон, что случилось?

— Так это ваш озорник, леди? — поинтересовался светловолосый рыцарь, еще раз тряхнув слугу, прежде чем поставить его на ноги. — Эти два разбойника сцепились во дворе. Пришлось хорошенько стукнуть их лбами, чтобы разнять.

— Как не стыдно, Дайкон! Леди Бланш прикажет тебя выпороть. Посмотри, во что превратилась твоя одежда! — Элинор с отвращением смотрела на облепленные грязью ливрею и башмаки мальчика.

— Он назвал меня трусом! — возмущенно заявил Дайкон. Элинор бросила взгляд на второго мальчишку, на голову выше Дайкона, и сердито сказала:

— А ты зачем полез в драку? Ведь Дайкон младше тебя! Лучше бы позаботился о своем хозяине.

Белокурый рыцарь усмехнулся:

— Хорошо сказано, красавица. Что ты ответишь на это, Кобби?

Подросток пренебрежительно фыркнул, вытирая кулаком окровавленный рот.

— Ладно, парень, можешь идти. — Темноволосый рыцарь отпустил Дайкона, одернув на нем одежду.

— Благодарю вас, сэр, — сказала Элинор. — О нем позаботятся.

— Надеюсь, не слишком сурово.

Элинор взглянула на рыцаря в синей тунике. В полумраке лицо его казалось смуглым, волосы — угольно-черными. Под резко очерченными бровями стальным блеском сверкали глаза. Он пристально разглядывал девушку, изогнув в улыбке выразительный рот. Элинор смутилась, по телу пробежала дрожь.

— Я… не мне решать, — пробормотала она, обретя наконец дар речи.

— Думаю, ему это пригодится, леди. — Он протянул ей растерзанную шляпу Дайкона. У Элинор перехватило дыхание, когда их руки соприкоснулись.

— Спасибо, сэр.

Она повернулась и пошла прочь, подталкивая шедшего впереди Дайкона.

— Джордан! — окликнул кто-то темноволосого рыцаря. Посыпались шутки насчет девиц, млеющих от одного его взгляда, раздался дружный взрыв хохота. Элинор зарделась, догадываясь, что стала предметом их веселья.

— Леди Бланш придет в ярость, когда увидит, на кого ты похож! — набросилась она на Дайкона, скрывая за гневом смущение. — Как ты посмел ввязаться в драку, когда тебя послали по делу?

— Пожалуйста, Элинор, не говори ей, что я подрался, — взмолился Дайкон, обратив на нее влажный взгляд васильковых глаз. — Меня изобьют до полусмерти, — хныкал он, вцепившись в ее мокрый рукав. — Ты не представляешь себе, какая тяжелая рука у Рейфа. О, Элинор, пожалей меня!

Он не прекращал ныть, пока они пробирались сквозь шумную толпу.

— Бог мой, Дайкон, ты что, побывал в выгребной яме? — поразилась леди Бланш.

— Просто кошмар, миледи! Этого дурачка нельзя выпустить во двор, чтобы он не попал в переделку!

— Где мой эль, негодник?

— Сейчас, леди Бланш, — выдохнул Дайкон, не в силах поверить, что отделался легким испугом. — Я только напомню хозяину. — И, не дожидаясь ответа, скрылся в толпе.

— Садись и поешь, Элинор. Хозяин принес добавку, и, заметь, без дополнительной оплаты. Воистину щедрый человек.

Элинор бросила пристальный взгляд на раскрасневшееся лицо своей госпожи. Невнятная речь, неестественный румянец и блеск в глазах наводили на мысль, что либо напиток жены хозяина оказался слишком крепким, либо леди Бланш выпила лишнего.

— Ну что за неразумное дитя! У него такой вид, словно он налетел на дверь, — пробормотала леди Бланш, снова заговорив о своем паже. Как ни странно, она не выразила негодования по поводу испорченной ливреи и, казалось, пребывала в состоянии необъяснимого благодушия. — Да, я сделала правильный выбор, остановившись в этой гостинице. Здесь, конечно, тесновато, но хозяин заверил меня, что к ночи рыцари разъедутся и мы сможем спокойно вздохнуть.

— Не думала, что они уезжают. — Элинор оглянулась в надежде еще раз увидеть мужчину по имени Джордан. Высокий, широкоплечий, красивый, он будто явился из ее грез.

— …эта гостиница напомнила мне ту, где мы остановились с моим дорогим Тьери по пути домой вскоре после свадьбы. — Леди Бланш мечтательно вздохнула. — Ах, до чего же он был хорош, мой сэр Тьери, — стройный, широкоплечий. Правда, волосы у него даже в молодости были не очень густые, но в остальном… Ну а я, Элинор, — в те годы я была настоящей красавицей. Пожалуй, даже красивее тебя.

Они обменялись сочувственными улыбками, и Элинор снова стала искать глазами приметную темно-синюю тунику Джордана. Рыцари тем временем подтянулись к огню. Столпившись у очага, они подкреплялись хлебом с мясом, запивая его элем. Слуги суетились вокруг хозяев, расслабляя пряжки и унося промокшую одежду.

Наконец Элинор увидела Джордана. Прислонившись к стене, он стянул с ног башмаки и вылил из них воду. Сердце Элинор екнуло, когда он поднял глаза и улыбнулся, сверкнув ровными белыми зубами. Необычное имя и смуглая кожа навели се на мысль, что черноволосый рыцарь, возможно, иноземец, хотя родители могли назвать сына и в честь реки, протекавшей в Святой земле.[2]

— …когда я думаю, что твой бедный брат находится во власти этих безбожников, меня пробирает дрожь. Он такой галантный, такой… — Голос леди Бланш дрогнул, и она судорожно сглотнула.

— Отец говорит, что с Гаем все в порядке и он скоро будет на свободе, — промолвила Элинор, рассеянно прислушиваясь к словам своей госпожи. — Я и не подозревала, леди Бланш, что вы такого высокого мнения о моем брате. Ведь он пробыл в Райзвуде всего две недели.

Леди Бланш кашлянула и поспешно опустила глаза. Руки у нее дрожали, щеки раскраснелись. Судя по выражению ее лица, она сказала больше, чем собиралась. Неужели ее чувства к Гаю глубже, чем благоволение высокородной дамы к молодому человеку, только что удостоившемуся рыцарского звания? Брату Элинор едва минуло двадцать два года, между тем, как леди Бланш приближалась к своему сорокалетию.

— Помнится, Гай очень хорошо отзывался о вас и говорил, что ему повезло со службой, — отважилась сообщить Элинор, пристально наблюдая за смущенной дамой.

Та просияла.

— Неужели? Ах, как это мило с его стороны! — Леди Бланш сделала глубокий вдох, пытаясь взять себя в руки. — Это ведь благодаря твоему милому брату ты получила назначение в Бордо. Одного моего влияния на принцессу Иоанну было бы недостаточно, — пояснила она более сдержанным тоном. — По-моему, принц Эдуард испытывает угрызения совести из-за того, что Гай попал в плен, — и не без оснований.

— Но вы сказали… что выхлопотали мне это назначение, чтобы… предотвратить мое замужество, — вымолвила Элинор в полной растерянности.

Леди Бланш отвела взгляд.

— Элинор, дорогая, — вкрадчиво начала она. — Лорд Генри богат, и, — она огляделась по сторонам и продолжила, понизив голос: — маленькая птичка напела мне, что он намерен заплатить выкуп за твоего брата. Разве это не свидетельствует о его исключительной щедрости?

Элинор подавила тягостное чувство, вызванное этим сообщением. Леди Бланш явно изменила свое отношение к ее браку с лордом Гастингсом. Похоже, ее больше заботит свобода Гая, чем участь Элинор.

— Я и не подозревала, что освобождение моего брата так важно для вас, — заметила она.

— Разумеется, важно… но вовсе не для меня, Элинор, а для тебя, дорогая. — Леди Бланш нервно хихикнула, румянец на ее щеках стал гуще. — Глупышка, разве стала бы я заботиться о благополучии молодого рыцаря, если бы не привязанность к его милой сестре?

Заметив Дайкона, предусмотрительно державшегося сзади, леди Бланш выхватила у него кружку с элем и с явным удовольствием осушила ее.

— Не хотите ли лечь?

— Чуть позже, дорогая. Так приятно посидеть в тепле, у огня. А ты пока узнай, нет ли у хозяйки лекарства от горла. У меня такое ощущение, словно его натерли песком.

Отправившись на поиски жены хозяина, Элинор заметила трактирщика, разговаривавшего с несколькими рыцарями, и, прислушавшись, с изумлением поняла, что он пытается отговорить их от ночевки в его собственной гостинице.

— Добрые люди, мне негде разместить столько народу. Вот если бы вы приехали пораньше. Этот дождь загнал под крышу всех, кто оказался в пути. Если пожелаете, можно, конечно, переночевать в конюшне. Но стоит ли терпеть неудобства, если неподалеку есть еще одна гостиница как раз для знатных господ? А у меня здесь, добрые сэры, всего лишь постоялый двор.

Рыцари недовольно загалдели и потребовали еще выпивки, чтобы за кружкой эля принять решение. Элинор нашла хозяйку в жарко натопленной полутемной кухне, где поджаривалась на вертеле туша быка. Оборванные поварята поливали шипящее мясо жиром, зачерпывая его длинными поварешками с лотка. Поворчав, что она слишком занята, чтобы потакать капризам благородных дам, хозяйка проворно смешала мед и пряности и добавила их в горячий эль.

Элинор поспешила к леди Бланш, чтобы та выпила напиток теплым, как велела хозяйка. Сердце ее остановилось, когда она увидела стоявшего в дверях Джордана. Отослав оруженосца с поручением, он с улыбкой повернулся к девушке.

У Элинор перехватило дыхание. Она замерла, не в силах отвести взгляд от темноволосого красавца. Его пронзительные, с черными ресницами, глаза завораживали, гладкая загорелая кожа чуть поблескивала в свете факела над дверью. Высокие скулы, нос с горбинкой и твердый подбородок придавали ему суровый, даже жестокий вид. Хотя Элинор была отнюдь не маленького роста, глаза ее находились на уровне его шеи, где под смуглой кожей трепетала жилка.

— Надеюсь, с мальчиком все в порядке? — поинтересовался рыцарь.

— С мальчиком? — растерянно переспросила Элинор. — О, конечно. Миледи нездоровится, и она не стала наказывать Дайкона.

— Везучий, чертенок. — Он посторонился, уступая ей дорогу.

Элинор уставилась на длинные пальцы, обхватившие дверную ручку. На одном из них поблескивало золотое кольцо с тускло-зеленым камнем. Такие руки не могли принадлежать простому воину. Она понимала, что выглядит глупо, но не могла сдвинуться с места, невольно представив себе, как они касаются ее щеки и волос. При одной лишь мысли об этом девушка затрепетала.

Сделав наконец над собой усилие, Элинор вошла в общий зал и двинулась вперед, с трудом преодолевая желание оглянуться.

Толчея усилилась. По залу бродили нищенствующие монахи, оборванные и босоногие, предлагая за умеренную плату чудодейственные мощи.

— Что пожелаете, леди? — обратился к ней один из представителей странствующей братии. — Флакон воды из священной реки Иордан, трижды благословенный его святейшеством папой? Или фрагмент креста, на котором Господь наш претерпел муки?

— Ничего.

— А может, кость святого мученика или зуб святой Агнессы…

— Ничего.

Монах отстал, отправившись на поиски более легковерных покупателей.

— Что у них там, индульгенции? — поинтересовалась леди Бланш минутой позже, прихлебывая подогретый эль.

— Мощи святых, но, уверена, индульгенциями они тоже торгуют.

Леди Бланш поерзала, устраиваясь удобнее на мягком сиденье.

— Я настолько слаба, что не в силах сдвинуться с места. Элинор, дорогая, приведи ко мне одного из братьев. Я хотела бы купить индульгенцию.

От монаха, откликнувшегося на призыв Элинор, несло луком и перегаром. В отличие от большинства собратьев он был обут в поношенные сандалии, привязанные веревками к грязным лодыжкам.

— Нужна индульгенция? — уточнил он и добавил с хитрой усмешкой: — Надеешься искупить грехи?

— Моя госпожа хочет купить индульгенцию.

— А-а, дама в зеленом бархатном платье. Сразу видно, что она из благородных. — Монах потер грязные ладони в предвкушении хорошего заработка и направился к леди Бланш.

— Желаете приобрести индульгенцию, миледи?

Леди Бланш распахнула глаза и выпрямилась, схватившись за голову пухлыми ручками, когда все поплыло у нее перед глазами.

— Да, индульгенцию за мои грехи, — произнесла она, понизив голос, видимо, не желая, чтобы ее слышала Элинор.

— Незначительные или смертные грехи, миледи? «Смертные», — сурово отозвалась ее совесть. Леди Бланш затрепетала, представив себе сильные плечи Гая и его гладкую кожу. Как же он молод и прекрасен!

— Незначительные, — поспешно произнесла она, мысленно моля Бога простить ей эту ложь.

Монах извлек небольшой свиток из рукава сутаны.

— Это одна из самых мощных индульгенций, которые мы можем предложить, но стоит она недешево, дорогая миледи.

— Я беру ее… Элинор, расплатись.

Элинор нехотя вытащила из кошелька несколько золотых монет. Монах покачал головой, требуя больше. Элинор добавила. Удовлетворившись наконец, он сунул монеты в карман и вручил леди Бланш индульгенцию. Затем, оглядевшись, поманил к себе другого монаха, с завернутым в черный бархат деревянным ящичком.

— Столь благочестивая леди нуждается в амулетах ничуть не меньше, чем в индульгенциях. Брат Мартин укажет вам верный путь к спасению. — Понизив голос, он добавил: — Это рука святой мученицы Агнессы.

Девушка и ее госпожа дружно ахнули. Леди Бланш, жаждавшая очистить душу от скверны, подалась всем телом вперед.

При виде столь явной заинтересованности брат Мартин оставил купца, которому демонстрировал священную реликвию, и поспешил к ним. Почтительно преклонив колено перед леди Бланш, он откинул черный бархат, прикрывавший украшенную золотым орнаментом раку.

Проходивший мимо рыцарь с любопытством заглянул через плечо монаха.

— Иисусе, да он стянул эти кости на кладбище! Не верьте этим мошенникам, леди.

Леди Бланш ахнула, шокированная подобным кощунством.

— Не обращайте внимания на этих безбожников, миледи, — успокоил ее брат Мартин. — Разве не видно, что это подлинная рука святой мученицы?

Элинор отпрянула от ужасающей реликвии, покоившейся на ложе из черного бархата. Высохшая, сморщенная кожа обтягивала пожелтевшие кости и скрюченную кисть.

— Для полной благодати, миледи, вы должны коснуться мощей, — заявил монах. — Мы будем молиться за вас.

Леди Бланш заколебалась было, но, преодолев отвращение, протянула унизанную перстнями руку и слегка пожала негнущиеся пальцы. Прилив энергии, который она ощутила в предплечье, окончательно убедил легковерную даму в чудодейственной силе реликвии.

К неудовольствию Элинор, брат Мартин и его собратья принялись шумно требовать оставшееся в кошельке золото за привилегию коснуться мощей. Девушка запротестовала, но леди Бланш прикрикнула на нее и распорядилась отдать монеты.

— Душевный покой дороже кошеля с золотом, дорогая, — с легким упреком заметила она, когда монахи удалились.

— И все же вы заплатили слишком много. Треть имеющихся у нас денег, — сказала Элинор, понизив голос.

— Успокойся, Элинор. Поблагодарим Господа за то, что у нас есть крыша над головой. Ах, я валюсь с ног от усталости. Пойдем-ка спать.

Элинор собрала вещи, включая собачонку и перевязанную ленточкой индульгенцию, которую ее благочестивая госпожа поклялась носить на теле, и последовала за леди Бланш вверх по шаткой лестнице.

Движение сзади заставило ее обернуться. Сердце Элинор екнуло, когда она увидела сэра Джордана, стоявшего у подножия лестницы. В свете факела его волосы блестели как вороново крыло, на шее сверкала золотая цепь. Он смотрел на нее с сосредоточенным, почти торжественным выражением. Но тут кто-то окликнул его, он резко повернулся и вышел.

Элинор стиснула перед собой руки. Джордан искал ее! Возможно, хотел поговорить, но не осмелился. Она задрожала от восторга, вообразив, будто он страдает от любви, как герой рыцарских баллад. Ах, до конца своих дней он сохранит в памяти ее образ, обожая и поклоняясь издалека…

— Элинор! Что с тобой? Поторопись! Очнувшись от грез, девушка виновато потупилась.

— Иду, леди Бланш, — отозвалась она и поспешила наверх.

Дождь мягко стучал по крыше, убаюкивая Элинор, свернувшуюся на соломенном тюфяке. Из-за непогоды гостиница была переполнена, и хитрый хозяин не преминул воспользоваться этим обстоятельством, разделив комнаты на шесть частей. Льняные полотнища, развешанные на веревках, создавали подобие уединения, но Элинор не чувствовала себя в безопасности.

Не испытывая особого доверия к попутчикам, она спрятала оставшееся золото под юбку и спала не раздеваясь, тем более что постель трудно было назвать чистой.

Комнатная собачка едва ли могла служить надежной защитой, однако Элинор радовалась присутствию Крошки. Леди Бланш спала беспокойно, и Крошка пристроилась под боком у девушки, променяв сбившуюся перину хозяйки на соломенный тюфяк Элинор.

С каждой милей, отделявшей ее от Мелтона, ненавистный брак казался Элинор все более призрачным. Мечтательно вздохнув, она попыталась представить себе, каково это — выйти замуж за прекрасного рыцаря в синей тунике. Вот сэр Джордан просит у отца ее руки и, получив согласие, является к ней, чтобы объясниться в любви…

Ее разбудил отчаянный лай Крошки. Подскочив на тюфяке, Элинор, насмерть перепуганная, уставилась в темноту.

— Кто здесь? — громко спросила она, стараясь не выдать своего страха.

Крошка бросилась в угол, откуда донесся хриплый голос мужчины.

— Как ты посмел войти? Пошел вон!

— Ладно, ладно! Только забери эту чертову собаку, пока я не свернул ей шею, — прорычал неведомый разбойник, отшвырнув ногой Крошку.

Пока Элинор ловила собачонку, шум разбудил остальных постояльцев, громко выражавших свое возмущение.

— Убирайся отсюда! — заявила Элинор нарушителю спокойствия.

— Ухожу, — проворчал мужчина. — Подумаешь, ошибся комнатой. — Он чуть не упал, приняв за стену холст, служивший перегородкой, и едва выбрался наружу.

После его ухода Элинор еще долго лежала без сна, трясясь от страха и прижимая к себе теплое тельце собачки.

— Крошка, миленькая, как хорошо, что ты такая свирепая, — благодарно прошептала она. Вряд ли мужчина забрел в их комнату по ошибке. Грабеж или насилие — куда более вероятные мотивы.

Крошка благодарно лизнула ее лицо. Еще некоторое время они бодрствовали, напряженно вглядываясь в темноту. Наконец Элинор задремала, а затем и Крошка погрузилась в сон.

Глава 3

Во второй раз Элинор разбудили сердитые голоса и топот ног на лестнице. Было уже светло. Видимо, остальные постояльцы давно встали. Чем вызван такой переполох, Элинор не представляла.

Услышав голос своей госпожи, она бросилась к кровати.

— Господи, Элинор, что со мной? Должно быть, я умираю. — Леди Бланш тяжело дышала, каждое слово давалось ей с огромным трудом.

Губы ее были сухими и потрескавшимися, влажные от пота волосы слиплись и потускнели. Элинор с ужасом осознала, что ее госпожа серьезно больна.

— Я принесу вам подогретого эля с хлебом.

— Нет, не надо еды. Я ощущаю такую тяжесть в груди, что каждый вздох превращается в пытку.

— Не вставайте. Я сбегаю за поссетом.

Приказав Крошке оставаться с хозяйкой, Элинор откинула полотняную занавеску и поспешила вниз, откуда доносились негодующие крики и рыдания.

— Как вы можете подозревать меня, добрые господа? — громко возмущался хозяин. — Да меня самого ограбили!

— Наше золото пропало, лошади исчезли! Признавайся, мошенник, ты заодно с грабителями! — кричал разгневанный мужчина, потрясая кулаком перед лицом трактирщика.

— Наших лошадей тоже нет! И багажа!

Мэтью Гуд повернулся к Элинор. Лицо его было темнее тучи.

— Надо бы вам поглядеть, как там кобыла леди Бланш. Похоже, все лучшие лошади пропали. Я этого так не оставлю. К чему мы идем, если останавливаться на ночь в гостинице небезопасно?

Прежде чем проверить предположение купца, Элинор нашла хозяйку и попросила приготовить посеет для ее госпожи. К своему изумлению, она получила грубый отказ. Трактирщица вела себя так, словно не чаяла, как избавиться от постояльцев.

Кипя от гнева, Элинор решительно зашагала к конюшне. Стойла Мелисанды и ее собственной лошади оказались пустыми. Только пони Дайкона и костлявые клячи служанок одиноко стояли в темном углу. Сердце Элинор упало. Мужчина, забравшийся в их комнату, видимо, искал ценные вещи. Путешественники имели обыкновение держать свои сумки на виду, облегчая ворам задачу. Можно себе представить, как он был разочарован, когда обнаружил, что золото леди Бланш спрятано, да еще охраняется злобной собачонкой.

Элинор поспешила к госпоже сообщить о свалившихся на них бедах.

— Извините, миледи, но поссета нет, — сказала она, приподняв голову леди Бланш, и поднесла к ее запекшимся губам кружку с колодезной водой. — Нужно срочно перебираться в Эйнфорд. Там о вас позаботятся. Леди Бланш сделала глоток.

— В монастырь, — тупо произнесла она, уронив голову на подушку. — Нет, Элинор, здесь удобно.

— У гостиницы дурная слава, леди Бланш. Наших лошадей украли. Многих постояльцев ограбили. Мне очень жаль, но аббатиса была права.

— Не может быть. Такая прекрасная гостиница… и еда… ох! — Леди Бланш схватилась за голову. — Ну ладно, поедем в монастырь, а то, как бы мне не умереть здесь без покаяния.

— Да, но прежде нужно раздобыть лошадей. Подозрения Элинор, что хозяин причастен к ночному грабежу, только укрепились, когда она увидела во дворе торговца, ведущего в поводу нескольких лошадей. Надеясь утихомирить разгневанных постояльцев, хозяин поспешил сообщить им радостную весть:

— Вы только поглядите, добрые люди, что послал нам Господь! Я купил лошадей и продам их вам по дешевке.

Поворчав, постояльцы высыпали во двор посмотреть па лошадей. Лишь некоторые животные были породистыми, остальные вид имели неказистый. Но путники в их бедственном положении привередничать не стали.

— До чего же кстати он здесь объявился, — ядовито бросила Элинор проходившему мимо хозяину.

— Воистину, миледи, Господь всегда помогает страждущим.

— Но не всегда так быстро, — отрезала девушка.

— На что это вы намекаете, леди? Я из кожи вон лезу, чтобы угодить постояльцам, — и вот благодарность! Что ж, вы не первая бросили тень на мое честное имя нынче утром. Я этого не потерплю! Выбирайте лошадь, а не хотите — дело ваше.

Дайкон, с удрученным видом крутившийся поблизости, указал ей на двух жеребцов:

— Только эти на что-то годятся, Элинор. У тебя хватит денег, чтобы купить их?

— Смотря сколько запросят.

— Можно сказать, задаром, леди, — заявил трактирщик. — Сорок гиней за гнедого и пятьдесят за пегого. — Да это просто грабеж! — возмутилась Элинор. — Эти лошади не стоят и половины.

— Не хотите — не берите. Желающих более чем достаточно.

Элинор зло уставилась на него, понимая, что проиграла.

— Ладно. Я беру этих двух. Хоть и считаю, что вы вор и мошенник.

— Я дам в придачу седла, — предложил трактирщик с довольной ухмылкой. — Поздравляю с удачной покупкой, леди.

Сэм Долли и Мэтью Гуд, не перестававшие поносить бесчестного хозяина, осмотрели оставшихся лошадей. Их жены, усевшись на копну сена, ныли, умоляя отвезти их домой. Лишившись денег, они вынуждены были обменять свои скромные драгоценности и одежду на лошадей. Хозяин торговался до тех пор, пока к нему не перекочевали подбитые мехом плащи купцов, шляпы с перьями и даже головные платки их жен.

Разжившись за счет постояльцев, трактирщик на радостях помог отнести вниз леди Бланш. Он даже настоял, чтобы они перекусили подогретым элем и пудингом, прежде чем пуститься в дорогу.

Покормив больную с ложечки, как ребенка, Элинор вывела ее во двор. Прохладный воздух придал сил леди Бланш, и она смогла взобраться в седло без посторонней помощи. Но всю дорогу Элинор пришлось придерживать госпожу, чтобы она не свалилась с лошади. Леди Бланш бредила, а затем впала в бессознательное состояние.

Дорога в Эйнфорд шла вверх по склону, петляя по заросшим папоротником лесным опушкам. Элинор настороженно прислушивалась, шаря взглядом по деревьям. Однако тишину нарушало только пение птиц.

Наконец их взору открылись каменные стены монастыря. Путники облегченно вздохнули. Элинор слегка пришпорила лошадей.

Маленький отряд пересек узкий мост, перекинутый через горный поток, огибавший монастырь. Натянув поводья, Элинор отправила Дайкона в странноприимный дом, надеясь, что титул их госпожи обеспечит им надлежащий прием.

Она испытала настоящее облегчение, когда два послушника бережно сняли леди Бланш с лошади и отнесли в дом, где ее ждали чистая постель и жаркий огонь в камине.

Настоятель внимательно выслушал рассказ Элинор об их злоключениях. Узнав, что леди Бланш приходится сестрой аббатисе Сесили, он заверил девушку, что не пожалеет усилий, дабы восстановить подорванное здоровье ее госпожи. Правда, он не выразил желания приютить также двух горничных, Эвис и Мэб, тактично намекнув, что им лучше оставаться под опекой аббатисы вплоть до выздоровления их хозяйки.

Элинор и ее спутники перекусили хлебом с маслом, овсянкой и душистым элем.

Солнце выглянуло из-за туч, озарив двор бледно-желтым сиянием, когда они покидали монастырь. Леди Бланш, несмотря на болезнь, не отказала себе в удовольствии написать сестре письмо, в котором припомнила аббатисе собственные мрачные пророчества относительно пагубности путешествия в мокрой одежде.

Они двинулись кратчайшим путем, который указал им настоятель. Тенистая дорога пересекала лес и выходила на тракт, по которому двумя часами раньше выехала аббатиса. По словам настоятеля, оба отряда должны были оказаться на перекрестке примерно в одно и то же время.

Солнце снова скрылось за облаками, а Элинор, Дайкон и две горничные все еще ехали по лесу. Вместо того чтобы вывести их на перекресток, дорога превратилась в узкую тропу, изрытую заполненными водой колеями. Было далеко за полдень, когда они поняли, что сбились с пути. Пошел дождь, и путники натянули на головы капюшоны. Ливень быстро закончился, однако воздух оставался сырым и тяжелым. Путники хранили напряженное молчание. Даже Дайкон приуныл.

— Мы заблудились, да? — спросил он.

Элинор удрученно кивнула:

— Боюсь, что так. Придется вернуться к развилке.

— Но скоро стемнеет! Ты же не хочешь провести ночь в лесу? — испуганно воскликнул мальчик. — Вот увидишь, мы найдем дорогу. Поехали дальше.

Тропинка петляла, то устремляясь вперед, то поворачивая назад. Наступили сумерки. Наконец деревья расступились, и Элинор увидела горстку хижин, притаившихся в неглубокой лощине. Над печными трубами курился приветливый дымок. Близость человеческого жилья воодушевила уставших путников.

К поселению вела дорога, такая темная и заросшая, что Элинор ощутила трепет. Ей вдруг захотелось, чтобы рядом чудесным образом оказались рыцари с постоялого двора. Теперь она поняла, почему трактирщик постарался от них избавиться. Вооруженные мужчины могли помешать тщательно спланированному ограблению.

Внезапно на дорогу выскочил бородатый человек и преградил им путь. Тут же из зарослей появилось еще несколько разбойников. Оглянувшись, Элинор обнаружила, что путь назад отрезан. Один из мужчин попытался выхватить у нее поводья, но взвившаяся на дыбы лошадь отшвырнула его в кусты. Ее с трудом утихомирили. Перепуганные горничные заголосили, и даже Дайкон, хотя и храбрился, всхлипывал от страха.

— Прочь от моей лошади! — громко крикнула Элинор.

— Спокойно, красотка, мы позаботимся о тебе. Мужчины стащили Элинор с седла и поволокли в лес.

Колючий кустарник рвал ее одежду, царапал кожу. Грязная ладонь закрыла ей рот и заглушила крики. Шайка скрылась в лесу, прихватив с собой лошадей и пленников.

После непродолжительного пути, во время которого Элинор не только связали, но и заткнули ей рот кляпом, они оказались на небольшой поляне, где горел костер. Разбойники подтащили Элинор к бородатому верзиле, сидевшему на корточках у огня.

— Где вы их взяли? — поинтересовался он.

— Да здесь, неподалеку, — отозвался один из злодеев. — Плевое дело, только ничего у них нет, кроме лошадей. Если только эта чертовка не прячет золото на себе.

— Надо бы взглянуть.

Мужчины, посмеиваясь, изъявили готовность приступить к делу. Однако бородач охладил их пыл.

— Назад! — рявкнул он, проведя заскорузлым пальцем по гладкой щеке девушки. — А девица-то из благородных.

Он велел сообщникам развязать Элинор, предупредив, чтобы не рыпалась, не то получит нож промеж лопаток.

Запястья Элинор были натерты и кровоточили. Она жадно вдохнула воздух, подавив приступ тошноты, когда один из оборванцев вытащил у нее изо рта вонючую тряпку.

— Куда вы направлялись? — спросил главарь.

— В Кентербери. С отрядом паломников.

Мужчина ухмыльнулся, обнажив почерневшие остатки зубов.

— А остальные где? Прячутся в лесу?

Дождавшись, когда стихнет хохот, Элинор сердито объяснила, что они отстали от аббатисы Сесили. Она надеялась, что упоминание столь важной дамы произведет впечатление на главаря, но, судя по его реакции, он никогда не слышал об аббатисе.

Доносившиеся из-за кустов вопли напомнили ей об опасности, которой подвергались горничные, оказавшиеся во власти разбойников.

— Не трогайте их! — закричала Элинор, вскочив на ноги. Главарь одним ударом опрокинул девушку на землю и угрожающе навис над ней.

— Здесь я отдаю приказы! — прорычал он. — А ты свое получишь, когда я поем.

Женщины продолжали истошно голосить. Элинор снова попыталась кинуться им на помощь, но главарь опять отшвырнул ее назад.

— Я вижу, тебе не терпится.

Оглушенная, она лежала на земле, сдерживая слезы. Это были отщепенцы без чести и совести, и Элинор не видела способа остановить их.

К своему ужасу, она заметила Дайкона, которого тащили куда-то в темноту. Мальчик кричал, умоляя Элинор спасти его. Когда она попыталась вмешаться, главарь вцепился одной волосатой лапой в ее волосы, а другой отвесил затрещину, разбив губы в кровь. Бедный Дайкон продолжал жалобно кричать, затем его вопли перешли в рыдания. Пока Элинор приходила в себя, главарь со злобной ухмылкой наблюдал за ней. Он пожирал куриную ножку, громко чавкая и слизывая с пальцев жир.

— Судя по визгу, парень получает удовольствие. — Он хмыкнул. — Слишком уж он смазливый для мальчишки.

Девушка в ужасе молчала. Когда разбойник бросил обглоданную кость в огонь, сердце ее лихорадочно забилось. Неужели она станет следующей жертвой? Элинор отчаянно искала выход. Может, выдать себя за дочь знатного вельможи и тогда разбойники не решатся тронуть ее?

— Посмей только коснуться меня, — сказала она, когда главарь протянул к ней грязную пятерню. — Мой отец — владелец замка Мелтон. Тебя повесят, если ты причинишь мне вред.

— Никогда не слышал о Мелтоне, крошка. Где это?

— Это самый большой замок в Кенте.

Главарь кивнул, словно бы размышляя над ее словами. Затем, зажав между сальными пальцами золотистую прядь, выбившуюся из-под ее растерзанного головного убора, недоверчиво поинтересовался:

— Если ты дочь такого знатного лорда, у тебя должны быть драгоценности?

Меня ограбили прошлой ночью в гостинице.

Ответ, похоже, удовлетворил его. Вокруг них начали собираться разбойники. Элинор обрадовалась, заметив среди оборванцев монаха. Это был брат Мартин собственной персоной!

— Брат Мартин! — с облегчением воскликнула она. — Помогите мне, прошу вас! Эти негодяи держат меня в плену.

Они украли наших лошадей и…

Взрыв хохота заглушил ее причитания.

— Ах, бедняжка! — Монах скорчил умильную мину и склонился к ней, обдав гнилостным дыханием. — Ради такой куколки, парни, я готов нарушить обет.

Элинор отпрянула от него:

— Вы не настоящий монах! Вы тоже разбойник!

— А ты смышленая девица. Хотя едва ли это тебе пригодится в лондонском борделе.

Разбойники разочарованно загалдели. Бородатый верзила, которого Элинор приняла за главаря, повернулся к брату Мартину:

— Разве нельзя оставить ее здесь?

— Ну уж нет! Слишком лакомый кусочек для таких грязных бездельников, как вы! Эта красотка принесет нам целое состояние, если найдется подходящий покупатель. Надеюсь, она еще девственница, Лем? Если ты, мерзавец…

— Что ты, Мартин, никто из нас не трогал девку! — попятившись, заверещал верзила. — Клянусь тебе.

— Это правда?

Элинор тупо кивнула. Она была вне себя от ужаса, сообразив, какая участь ей уготована.

— Вот и славно. Но лучше удостовериться… — Брат Мартин повернулся к кучке оборванных женщин. — Энни, Пег, проверьте-ка девицу.

От толпы отделилась старуха в грязных лохмотьях и, шаркая ногами, двинулась к ним. За ней следовала другая женщина, лицо ее скрывали нечесаные волосы. Когда она приблизилась, Элинор в ужасе отпрянула. Вместо носа у нее была одна сплошная язва.

— Пойдем в дом, — буркнула старуха, пнув Элинор ногой.

Они вошли в ближайшую хижину. Молодая женщина покачивалась, словно пьяная. Она стояла в стороне, придерживая факел, а старуха, толкнув Элинор на кучу тряпья в углу, сунула грязную руку между ее бедрами. Она трогала и тыкала, пока несчастная жертва не вскрикнула от боли.

— Вроде бы все на месте, да что толку? Несколько лет в борделе — и ты будешь выглядеть не лучше, чем она, — проскрипела старая ведьма, выпрямившись. — Пег уже ни на что не годится. Ей теперь красная цена — пара медяков. Да и то если мужик так надерется, что ему плевать на ее рожу.

Она поднесла факел к лицу женщины и разразилась радостным кудахтаньем при виде ужаса, отразившегося на лице Элинор.

Брат Мартин остался доволен результатом осмотра. Схватив девушку за руку, он потащил ее к убогому навесу неподалеку от костра.

— Мошенник! — крикнула Элинор, пытаясь вырваться. — Прав был рыцарь, который сказал, что ты откопал святые мощи на кладбище.

— Хватит умничать! — рявкнул монах, бросив ее на кучу папоротника. — Ложись и замолкни. Я получу за тебя много золота, если ты останешься нетронутой, словно младенец.

Прежде чем уйти, он приставил к Элинор двух стражей и велел ей спать, чтобы она хорошо выглядела, когда они доберутся до Лондона.

Элинор лежала без сна, дрожа от холода. Однако у нее даже не возникло мысли укрыться грязным, вонючим одеялом, которое ей бросили. Лагерь затих.

Оба стража, караулившие ее, вскоре заснули. Бежать! Это ее единственный шанс! Она не представляла себе, куда направится, главное — оказаться как можно дальше отсюда. Но не успела она скользнуть в окружавшие лагерь заросли, как тяжелая рука обхватила ее шею.

— Не спеши, крошка. Мартин не любит непослушных женщин.

Элинор вскрикнула от боли и разочарования, но шершавая ладонь зажала ей рот. Негодяй потащил ее назад, под навес, разбудил нерадивых стражей, отослал прочь и устроился рядом, видимо, решив караулить ее сам.

Разбойник набросил на нее одеяло, оказавшееся попоной Мелисанды. Шерстяная попона была чистой и теплой, и Элинор не заметила, как уснула.

Ее разбудил топот копыт. Прозвучал сигнал тревоги, и лагерь пробудился. Отовсюду неслись крики и проклятия. Поляну быстро заполнили всадники, их обнаженные мечи сверкали в свете костра. Женский визг, грубая брань разбойников, вопли и стоны огласили все пространство вокруг.

От охваченных пламенем хижин стало светло как днем. Нападавшие разили всех, кто оказывал сопротивление, и поджигали соломенные крыши домов. Некоторые спешились и теперь рубились с разбойниками, пытавшимися защитить награбленное добро.

Забившись в дальний угол под навесом, Элинор в ужасе наблюдала за происходящим. Внезапно она увидела брата Мартина, устремившегося к ней с неожиданной для его грузной фигуры прытью. Мчавшийся мимо всадник взмахнул мечом, и монах с визгом рухнул под копыта коня.

Элинор, затаив дыхание, зарылась с головой в кучу папоротника. К ее ужасу, кто-то бросил на навес горящий факел, и сухая солома вспыхнула. Пламя загудело, распространяясь с пугающей быстротой, и Элинор пришлось вылезти из-под навеса.

Один из всадников ее сразу заметил, издал торжествующий крик, подхватил девушку на полном скаку и перебросил через седло. К своему изумлению, она увидела герб на попоне коня. Такой же герб красовался на груди у мужчины, а на сапогах сверкали серебряные шпоры. Элинор отчаянно вцепилась в него, пытаясь объяснить, что она пленница. Но он либо не слышал, либо не поверил ее слезным мольбам.

Яростная схватка закончилась, и всадники, спешившись, собрались в центре лагеря, куда слуги стаскивали найденное добро.

— Святой крест, да ты прехорошенькая, — нетвердым голосом произнес всадник, стащив Элинор с лошади. — Слишком хорошенькая для этого сброда. — Он прильнул губами к ее губам. Девушка отчаянно вырывалась. Рассвирепев, мужчина тряхнул ее так, что зубы Элинор стукнули. — Проклятие! Не смей задирать передо мной нос, потаскушка. Я тебя живо научу…

Спасение пришло неожиданно. Невидимые в темноте руки отшвырнули пьяного рыцаря и вывели Элинор на свет.

— Вы!

Элинор вскинула голову и, сморгнув слезы, взглянула на своего спасителя.

— О, сэр Джордан! — воскликнула она и разрыдалась от радости.

— Леди, как вы сюда попали? Ваша госпожа тоже здесь?

— Нет. Она заболела и осталась в Эйнфорд-Прайори. Мы заблудились, и нас захватили эти негодяи. Горничные и Дайкон… Вы нашли их?

Мрачно кивнув, рыцарь проводил Элинор к поваленному дереву.

— Да, леди, мы нашли ваших слуг. Одна из девушек сможет продолжить путь, но другая, к сожалению, мертва. Что касается мальчика… думаю, он поправится.

Элинор спрятала лицо в ладонях и заплакала.

Когда она наконец успокоилась, рыцарь протянул ей платок. Пока девушка вытирала слезы, он не сводил с нее сумрачного взгляда.

— Прошу простить меня, леди, но я должен знать… Вы тоже пострадали?

— Нет, — быстро ответила Элинор, избавив обоих от нескромных вопросов. — Меня решили приберечь для лондонского борделя.

Рыцарь не удержался от возмущенного возгласа.

— Слава Богу, мы вовремя прибыли. Я пришлю вам служанку. Здесь есть относительно чистая хижина, где вы сможете переночевать. Не бойтесь, — поспешно добавил он, заметив страх на лице девушки. — Хотя почти все мои товарищи в подпитии, вам ничто не угрожает. Они знают, что со мной шутки плохи.

— Благодарю вас, сэр Джордан, — улыбнулась Элинор. — Вы так добры.

Он принес ей кружку эля и кусок пирога, прихватив заодно подбитый мехом плащ. И, пообещав скоро вернуться, направился к костру, где расположились остальные рыцари.

Элинор никак не могла поверить в свое неожиданное спасение и была сильно возбуждена. Все ее беды закончились. Доблестные рыцари, поклявшиеся служить идеалам справедливости и добра, не дадут ее в обиду.

Ее уверенность, однако, несколько поколебалась, когда она окинула взглядом разоренные хижины и мертвые тела. Священные обеты не помешали рыцарям истребить обитателей лагеря. Но это были разбойники, вероотступники, негодяи. Элинор перевела взгляд на пьяных рыцарей, развалившихся у костра. Неужели это герои ее грез?

Элинор отпила немного эля. За несколько дней, проведенных в пути, она узнала о жизни больше, чем за все прошлые годы. Она идеализировала людей и не была готова к встрече с реальным миром. Зверства разбойников, мерзость их логова, разлагающееся лицо Пег заставили Элинор содрогнуться. А леди Бланш, заверявшая ее в своей привязанности?..

Элинор плотно сжала губы. Милая леди Бланш, которую девушка считала чуть ли не святой, без колебаний пожертвовала ею, только бы заполучить Гая.

А как насчет ее спасителя, такого смелого и мужественного? Неужели и он разочарует ее со временем? Нахмурившись, Элинор поискала глазами Джордана, и сердце ее снова екнуло. Нет, этого не случится. Его сияющий образ останется незапятнанным.

Когда Джордан наконец вернулся в сопровождении плачущей женщины, Элинор с улыбкой поднялась. Рыцарь принес пуховые подушки.

— Пора спать, леди… — Он вопросительно вскинул брови.

— Элинор. Леди Элинор Десмонд из замка Мелтон. Он слегка поклонился:

— Сэр Джордан де Вер, рыцарь из Эссекса. Жаль, что нам не довелось познакомиться при более счастливых обстоятельствах.

Пока Элинор повторяла про себя его имя, показавшееся ей восхитительным, он подтолкнул вперед всхлипывающую горничную.

— Мэб, что они с тобой сделали? — встревожилась Элинор. Мэб едва ли была девственницей, как и все крестьянские девушки старше тринадцати лет, но ее вид до глубины души потряс Элинор.

— О, леди Элинор, — зарыдала горничная, приникнув к ее плечу. — Слава Пресвятой Деве, с вами все в порядке.

Элинор обняла девушку. Она сама нуждалась в утешении, однако бодрилась.

— Не плачь, — успокаивала она горничную. — Этот добрый рыцарь позаботится о нас.

Мэб подняла голову и, всхлипнув, улыбнулась.

— Благослови вас Господь, леди, за вашу доброту, — прошептала она.

Джордан проводил их до хижины, но внутрь не вошел, остановившись у двери.

— Не тревожьтесь, леди Элинор, — сказал рыцарь. — Никто не побеспокоит вас ночью, а утром мы тронемся в путь.

Элинор присела в глубоком реверансе:

— Благодарю вас, сэр. Я хотела бы как можно скорее присоединиться к моим спутникам.

Они расстались, и Элинор последовала за горничной в хижину. Мэб приготовила для госпожи постель, расстелив ее плащ на куче папоротника, а сама легла в противоположном углу.

Элинор прочитала благодарственную молитву. У нее слипались глаза от усталости и от выпитого эля. Из угла, где расположилась Мэб, доносились приглушенные всхлипывания.

Закрыв глаза, Элинор представила себе своего спасителя, но его образ был вытеснен жуткими сценами насилия. Отчаянные крики Дайкона все еще звучали у нее в ушах. Невыносимое чувство вины охватило Элинор, и вскоре ее рыдания и всхлипывания Мэб слились в один горестный дуэт. Прошло много времени, прежде чем горничная и ее госпожа забылись тревожным сном.

Глава 4

Элинор разбудил птичий гомон и низкий рокот мужских голосов. С содроганием вспомнив о пережитых ужасах, она окинула взглядом убогую хижину. На земляном полу валялось скомканное одеяло Мэб, но самой девушки не было.

Через разбитую дверь можно было видеть рыцарей, их слуг и оруженосцев, деловито сновавших по лагерю. От восхитительного аромата жареного мяса у Элинор потекли слюнки, а желудок откликнулся голодным урчанием.

Мэб принесла воду для умывания и дымящееся блюдо с тушеным кроликом. Лицо девушки было покрыто синяками и ссадинами. Она поздоровалась с Элинор и принялась прислуживать ей с тем же усердием, с каким прислуживала леди Бланш.

Умывшись и спрятав под чепец аккуратно заплетенные косы, Элинор выбралась из хижины.

— Надеюсь, вам уже лучше, миледи? — любезно обратился к ней один из рыцарей.

— Да, сэр, благодарю вас, — отозвалась Элинор. Все головы повернулись к ней.

— Доброе утро, леди Элинор. Погрейтесь у огня. Сегодня прохладно.

Сердце Элинор замерло. Этот звучный голос она бы узнала из тысячи.

Джордан предложил ей руку и подвел к костру. Мужчины подвинулись, усадив девушку на бархатную подушку, прикрыли ее колени теплым одеялом и подали кружку подогретого эля.

Джордан, опустившись рядом на корточки, поддерживал огонь. При свете дня он ничуть не напоминал чужестранца. И хотя лицо его было смуглым от загара, видневшаяся в вырезе рубахи кожа оставалась светлой. Несмотря на молодость, он был вполне зрелым мужчиной. В отличие от многих рыцарей, бривших затылки, Джордан носил длинные волосы. Элинор невольно представила себе, как запускает пальцы в его густые завитки, и губы ее тронула улыбка.

Внезапно Джордан поднял голову и посмотрел на нее.

— Помнится, вы сказали, что путешествовали с паломниками? В Кентербери, полагаю?

— Да. Моя госпожа любезно согласилась доставить меня к своему деверю, сэру Ричарду Тьери.

— Так вы служите у леди Бланш Райзвуд? Я хорошо знаю сэра Ричарда. Мы с ним участвовали во многих турнирах. И куда же, осмелюсь спросить, вы направляетесь?

— В Бордо. Ко двору принцессы Уэльской. Джордан удивленно вскинул бровь.

— Я позабочусь о том, чтобы вы не задерживались в пути. Откуда вы отплываете?

— Из Сандвича.

— Ах да. Мне тоже приходилось оттуда отплывать. Если понадобится, я доставлю вас прямо на корабль, — сказал он.

— Благодарю вас, сэр Джордан. Вы очень добры. Элинор проводила взглядом его гибкую фигуру, отметив решительную походку и гордую осанку, говорившую о благородном происхождении.

Этот краткий учтивый разговор привел девушку в замешательство. При свете дня Джордан казался не менее красивым, чем вечером, и столь же загадочным. Он воплощал в себе все черты отважного рыцаря, являвшегося ей в мечтах. Однако чувства, которые он пробудил в ней, были совсем иного свойства. Каждый раз, когда Элинор ловила на себе его взгляд, ее охватывало необъяснимое томление. Здравый смысл подсказывал ей, что надо быть осторожной. Она совсем не знала мужчин. У нее не было ни матери, ни старших сестер, которые могли бы научить ее обычным женским уловкам.

Элинор печально вздохнула. Как жаль, что придется расстаться с мечтами. Элинор не могла представить себе Джордана де Вера на коленях с букетом цветов. Он был пугающе мужественным, совсем не таким, как томные, страдающие от любви герои баллад.

К полудню лагерь был очищен от следов побоища. Трупы разбойников зарыли под деревьями. С дороги подогнали телеги и погрузили на них все ценное, что имелось в разбойничьем логове. Мужчины работали под звуки баллад, которые исполнял чистым дискантом юный оруженосец, аккомпанируя себе на лютне.

Элинор провела приятное утро. Несмотря на занятость, Джордан позаботился о том, чтобы она чувствовала себя непринужденно и ни в чем не нуждалась. Его товарищи вели себя сдержанно, однако Элинор не могла забыть их буйного поведения во время ночного налета.

К ее удивлению, в отряде оказалось всего восемь рыцарей. Они путешествовали в сопровождении слуг и оруженосцев с двумя повозками и несколькими вьючными животными, груженными оружием и припасами. Увидев побоище в лагере, Элинор испытала глубокое разочарование. Неужели баллады, воспевающие благородных рыцарей, отважных воинов, не более чем сказки? И о каком благородстве может идти речь, если эти воины так же жестоки, как и разбойники, над которыми они учинили расправу?

— Вы чем-то озабочены, леди Элинор? Надоела наша компания?

Элинор вздрогнула. Ее бросило в жар. Джордан легко коснулся ее плеча.

— Не в этом дело, сэр Джордан. Просто я хотела бы отправиться в путь. Каждый проведенный здесь час отдаляет меня от аббатисы.

— Зачем вам аббатиса? Разве я не обещал доставить вас в Кентербери целой и невредимой?

Элинор улыбнулась:

— Не уверена, что аббатиса сочтет это приличным. Когда мы отправляемся?

Джордан пожал плечами.

— Скоро, — уронил он и зашагал прочь.

Элинор прошлась по лагерю. В стоявшей на отшибе хижине на куче тряпья спал Дайкон. Судя по слипшимся ресницам и грязным разводам на бледных щеках, он плакал, пока не забылся сном. Элинор ласково коснулась руки мальчика:

— Дайкон, как ты себя чувствуешь?

Открыв глаза, он в ужасе отпрянул, прежде чем сообразил, кто перед ним. Затем отвернулся, не решаясь встретиться с Элинор взглядом.

— Прости, что не смогла тебе помочь, — промолвила девушка.

Он кивнул.

— Хочешь пить, парень?

В дверях стоял Джордан с кожаной флягой в руках. Он вошел в хижину и, опустившись на колени рядом с мальчиком, поднес флягу к его губам.

— Сможешь ехать верхом?

Дайкон попытался сесть и охнул от боли.

— Ну, тогда завтра. — Взяв Элинор за локоть, Джордан вывел ее из хижины.

— Почему завтра? Я думала, вы сворачиваете лагерь. Джордан попытался скрыть улыбку.

— Собирается гроза. Если мы отправимся сейчас, то вымокнем до нитки. Лучше переночевать здесь, под крышей. К тому же мальчик страдает от боли. Я добавил в эль сонное зелье. Пусть выспится хорошенько.

Джордана окликнули, и он, извинившись, отошел. Элинор наблюдала за мужчинами, пытавшимися усмирить громадных боевых коней, обеспокоенных приближением грозы. Как долго они здесь пробудут? Утром она слышала, как рыцари обсуждали предстоящий турнир, который должен состояться где-то неподалеку. Оруженосцы чистили оружие и полировали доспехи, рыцари упражнялись, тренируя лошадей.

Размышляя над этой новостью, Элинор занялась конем, которого купила у трактирщика. Это был гнедой жеребец.

— Как его зовут? — подойдя к ней, поинтересовался Джордан.

— Даже не знаю. Наших лошадей украли, так что пришлось купить коня у трактирщика. Этот мошенник был заодно с разбойниками.

— Теперь понятно, почему он отправил нас на поиски несуществующей гостиницы. А когда мы разбили лагерь у дороги, нас тоже попытались ограбить. Чем это кончилось для грабителей, вы видели.

— Вы направляетесь на турнир?

— Да, устроители не поскупились на призы, а я порядком поиздержался. На турнир съедутся рыцари со всей Англии. Вы оказали бы мне честь своим присутствием.

— Похоже, вы забыли, что я спешу в Кентербери.

— Ах да, простите.

Он улыбнулся, и сердце Элинор учащенно забилось. Она словно завороженная смотрела на смуглого красавца, вместо того чтобы выяснить, скоро ли они отправятся в путь. А когда опомнилась, он уже шагал прочь.

Только сейчас девушка поняла, что влюбилась в своего спасителя!

Начался дождь. Рыцари, собравшись у костра, распевали непристойные куплеты. Эль лился рекой, но Джордан следил за тем, чтобы никто не позволял себе лишнего.

Улучив мгновение, когда Джордан остался один, Элинор подбежала к нему:

— Сэр Джордан!

Он обернулся, изогнув губы в полуулыбке, но взгляд оставался настороженным. — Да?

— Я хотела бы поговорить с вами.

— Разумеется, только давайте спрячемся от дождя. Они зашли в полутемный сарай, где хранилось сено.

— Вы что, не намерены ехать сегодня? — настойчиво спросила девушка.

— Ехать под дождем бессмысленно.

— Бессмысленно ждать, — заявила Элинор, едва сдерживая негодование. — Мне необходимо догнать аббатису Сесили. Вы же обещали проводить меня к ней.

— И сдержу свое обещание.

— Хотелось бы в это верить.

Джордан усмехнулся:

— А вы сомневаетесь?

— Когда состоится турнир?

— Через два дня.

— Тогда нужно спешить, иначе опоздаете!

— Не опоздаю, леди Элинор, даже ради вас, — бросил он и направился к выходу.

— Постойте! — воскликнула она, схватив его за рукав. — Значит, вы и не собирались выезжать сегодня?

— Мы отправимся в Кентербери сразу же после турнира. Я не могу пропустить событие, ради которого проехал полстраны. Не думаю, что святой Фома будет возражать против нескольких дней задержки.

Фиалковые глаза Элинор вспыхнули, губы плотно сжались. Никогда еще она не испытывала подобной ярости.

— Вы сознательно обманули меня!

— Никто вас не обманул. Я просто не назвал точного времени.

— Вы… вы… — Не находя слов, она подняла кулак, словно собиралась его ударить.

Джордан рассмеялся, обхватив своими длинными пальцами ее запястье.

— Не сердитесь. И не считайте меня врагом. Думаю, я еще пригожусь вам этой ночью. — Он кивнул на сидевших у костра рыцарей. Их пьяные голоса и смех становились все громче, а песни — все более непристойными.

Джордан ушел. Элинор отвела душу, стукнув кулаком по деревянной стене за неимением более подходящего объекта. Он ничем не лучше других! Заставил ее поверить, что ему небезразлична ее судьба, а сам только и думает, как бы попасть на турнир со своими непутевыми дружками.

Элинор смахнула с лица непрошеные слезы. С нее достаточно! Раз так, она отправится в Кентербери одна. Разбойники, слава Богу, перебиты, и в ближайшее время ей ничто не грозит в пути. Стемнеет лишь через несколько часов. Наверняка по дороге в Кентербери имеются постоялые дворы или монастыри, где можно остановиться на ночь.

Решительно выпрямившись, Элинор шагнула наружу. Она даже не заметила, что дождь усилился, до того была рассержена. Запахнув поплотнее плащ, Элинор нырнула в заросли кустарника позади сарая.

Мэб нигде не было видно. Но девушка не стала звать горничную, дабы не привлекать к себе внимания. Едва ли ей удастся выбраться из лагеря, если Джордан догадается, что она задумала. Он просто невыносим! Совершенно не считается с ней, словно она капризный ребенок.

Девушка проворно оседлала своего жеребца. Недаром она провела столько времени в конюшнях Мелтона. Ее вещи находились в одной из повозок, но она не стала их искать. Чем меньше багажа, тем легче ехать.

Утром она обнаружила тропинку, которая вела к дороге, а из подслушанных разговоров знала, что главный тракт пролегает неподалеку, за неглубокой лощиной. Взяв гнедого под уздцы, Элинор потихоньку вывела его за пределы лагеря, надеясь, что шум дождя и свист ветра заглушат стук копыт. Впрочем, мужчины так расшумелись, что не услышали бы отхода целой армии.

Она уже выбралась на дорогу и пустила жеребца рысью, когда сзади раздался сердитый окрик. Сердце Элинор испуганно забилось. Джордан! Наверняка это он! Остальные рыцари так захмелели, что вряд ли могли заметить ее отсутствие.

Услышав за спиной приближающийся топот копыт, Элинор пришпорила коня. Мимо проносились убогие хижины, коровники и овечьи загоны. Наконец впереди показался тракт, петлявший по широкой равнине.

— Стой, глупая! Остановись!

Оглушительный окрик застал Элинор врасплох. Она и не подозревала, что Джордан так близко. И хотя ей не хотелось удаляться от тракта, выхода не было. На открытом пространстве ее гнедой конек не имел ни единого шанса против могучего жеребца Джордана.

Повернув коня, Элинор пронеслась галопом через березовую рощу и углубилась в лес. Ей пришлось пригнуться, чтобы уклониться от мокрых ветвей. Развевавшийся за спиной плащ почти не защищал от дождя, и шелковое платье Элинор быстро промокло. Конь споткнулся, и она едва удержалась в седле. Тропинка, по которой они мчались, вела в трясину, и девушка снова повернула.

Деревья расступились. Выскочив на опушку, Элинор потрясение ахнула, обнаружив прямо перед собой Джордана. Он уставился на нее с не менее ошарашенным видом, затем поднял руку, приказывая остановиться.

В панике Элинор развернулась и помчалась сломя голову, предоставив жеребцу выбирать дорогу. Вокруг высились вековые деревья с могучими стволами, поросшими изумрудным мхом. Вскоре гнедой выдохся, и никакая сила не могла заставить его продолжать бешеную гонку. Элинор чуть не заплакала от досады, когда сильная рука Джордана выхватила у нее поводья.

— Проклятие! Элинор Десмонд, вы самая несносная девица из всех, кого я встречал! — прорычал он и, соскочив на землю, сдернул ее с коня.

Грудь Элинор бурно вздымалась, кулаки сжимались от ярости. Она и сама не понимала, что с ней творится.

— Вы обманули меня! — Это было единственное, что она могла сказать в свое оправдание.

— Достаточно, женщина!

Он так встряхнул Элинор, что на глазах у нее выступили слезы. До чего же у него свирепый вид! И как только ей могло прийти в голову, что он похож на сэра Ланселота?

— Пустите меня! — выкрикнула девушка. Дождь заливал ее запрокинутое лицо, волосы растрепались от ветра.

Джордан выругался, натянув ей на голову капюшон.

— Глупая девчонка! Вы хоть понимаете, что я не имею ни малейшего представления о том, где мы находимся? И все по вашей милости! Неужели нельзя было потерпеть? В лагере сухо, полно еды.

— Для вас главное — собственные удобства! — вскинулась Элинор. — Никто не заставлял вас ехать за мной. Я могу добраться до Кентербери и без вашей помощи.

— О да, леди Элинор. Вы это доказали, — с сарказмом заметил Джордан. — Иисусе, — пробормотал он, когда дождь с новой силой обрушился на них, — мы попали в настоящий потоп!

— Я видела заброшенную хижину за березняком, — виноватым тоном произнесла Элинор, ежась под порывами ветра. — Там найдется место и для лошадей.

Глинобитная лачуга оказалась вполне надежным укрытием. Деревянная перегородка отделяла жилую часть от хлева, где еще сохранилось сено и стоял резкий запах скота.

— Как вам ваши апартаменты, леди Элинор? — ядовито поинтересовался Джордан. — Желаете, чтобы я послал за горничной?

— Если вам не нравится, можете отправляться назад, — заявила Элинор, стряхивая воду с плаща.

— Поверьте, я сделал бы это с величайшим удовольствием. Но тогда вы станете легкой добычей для первого же бродяги. Вы подумали об этом? И вообще, как вы рассчитывали добраться до Кентербери без еды и денег? Вы разве не понимаете, что придется провести в дороге несколько дней? До Кентербери путь не близкий.

Элинор подавленно молчала. Ей нечего было сказать. Гнев настолько ее ослепил, что ни одна из этих простых мыслей не пришла ей в голову.

— Это вы во всем виноваты, — огрызнулась она, усевшись на перевернутую корзину.

— Вот как? Так это из-за меня вы неслись как угорелая под дождем?

— Меня разозлило ваше вранье. Нечего было обещать, что доставите меня в Кентербери.

— Я бы выполнил свое обещание, если бы вы изволили подождать. Вот, набейте его сеном и подложите под сиденье. — Он протянул ей холщовый мешок.

Элинор молча соорудила себе подушку. Мокрая и несчастная, она съежилась в углу, не решаясь поднять глаза на Джордана. Теперь, когда бешеная скачка остудила ее гнев, она и сама не понимала, как могла совершить подобную глупость. И все из-за своих романтических бредней. Но теперь, благодарение Пресвятой Деве, все кончено.

Однако стоило ей взглянуть на хмурое лицо Джордана со сдвинутыми бровями и жестким взглядом голубых глаз, как она поняла, что ничего не кончено. Ее влечение к нему лишь возросло.

— Извините, — произнесла она наконец. — Не думаю, что вы и вправду собирались меня обмануть.

— Благодарю вас. Вы исключительно великодушны. Но к сожалению, ваши извинения не обеспечат нас ни едой, ни теплом.

— Будьте вы прокляты! — взорвалась Элинор, поражаясь силе захлестнувшего ее гнева. — Отправляйтесь к своим пьяным дружкам. А если вам станет скучно, можете искромсать еще одну шайку разбойников.

Губы Джордана дрогнули, и, к ее величайшей досаде, он расхохотался:

— Разве почтенная аббатиса не учила вас кротости? Неудивительно, что вы еще не замужем. Вашему отцу, полагаю, не так-то легко сбыть вас с рук.

— Я не замужем, потому что таков мой выбор, — заявила Элинор с надменным видом. — Но скоро я выйду замуж за очень богатого и знатного лорда.

— А я-то полагал, что вашему любящему отцу придется выложить целое состояние в качестве приданого.

— Вы ошибаетесь. У моего отца нет состояния. Все, что у него было, он отдал, чтобы заплатить выкуп за моего брата. К вашему сведению, у меня вообще нет приданого.

— Видимо, ваш счастливый избранник считает вашу красоту достаточной наградой.

Элинор вспыхнула, застигнутая врасплох этим неожиданным заявлением.

— Не думал, что такая дерзкая девица умеет краснеть. Ведь не я первый говорю вам, что вы красивы.

— Дерзкая? — удивилась девушка.

— Достаточно дерзкая, чтобы перечить мужчине и напрашиваться на неприятности, — хмыкнул Джордан.

— Я всего лишь отстаивала свои интересы.

— И в чем же они состоят? —

Элинор настороженно отпрянула, когда он подошел ближе и разворошил кончиком сапога остывшие в очаге угли.

— Добраться как можно скорее до Кентербери.

— Откуда начнутся ваши грандиозные приключения, в том числе и плавание через Канал. [3]

— А что в этом дурного? В Мелтоне не слишком много развлечений.

— Ничего. И не надо чуть что бросаться на меня, колючка. Давайте лучше подумаем, как согреться. Я видел в углу обломки мебели. Будем надеяться, что они достаточно сухие.

Воодушевленная этой идеей, Элинор отправилась в хлев и принесла солому, а Джордан извлек из седельных сумок трут и кремень. Вскоре невысокое пламя уже лизало сухое дерево.

— Для полного счастья не хватает только еды, — вздохнула Элинор.

— И эля. Посмотрим, что у нас есть.

Он направился к своему коню и вскоре вернулся с узелком.

— Остатки тушеного кролика, черствый хлеб и печенье. Угощайтесь.

У запасливого рыцаря нашлась также фляга с элем. Пища благотворно подействовала на Элинор. А когда она протянула руки к огню, жизнь показалась ей просто прекрасной.

— Вы действительно не знаете, где мы? — обратилась она к Джордану.

— Да. Но не беспокойтесь. Когда мои друзья проспятся, они непременно меня найдут.

— Вы уверены, что вас будут искать?

— Я их надежда на победу. Однако я потрясен, леди. Неужели вы никогда не слышали о непревзойденном Джордане де Вере, победителе рыцарских турниров?

— Я же говорила вам, что жизнь в Мелтоне далека от светских развлечений. А вы и вправду непревзойденный победитель?

Он недовольно фыркнул.

— Вы так и будете подвергать сомнению каждое мое слово? Элинор смущенно потупилась под его пытливым взглядом.

— Простите, — едва слышно произнесла она.

— Извинения приняты. Надо быть неотесанным мужланом, чтобы сердиться на такую прелестную особу, — галантно заявил Джордан, протягивая ей остатки эля. — У меня в сумке есть одеяло, почти сухое. Если не возражаете, я соберу соломы и устрою вам постель.

— Вы очень любезны, сэр.

Улыбнувшись, он стряхнул крошки с туники и поднялся. Элинор не могла оторвать глаз от его длинных ног и мускулистых бедер, обтянутых черными рейтузами. Затем, спохватившись, перевела взгляд на его сапоги с серебряными шпорами и тут увидела, что синюю тунику Джордана украшает серебряный узор.

Рыцарь перехватил ее взгляд, устремленный на эмблему.

— Неужели вы только сейчас заметили, что я дворянин, леди Элинор? Хотя я всего лишь второй сын обедневшего лорда, но состою в родстве с могущественными де Верами.

— Графами Эссексами?

Джордан, криво усмехнувшись, кивнул:

— Да. Тем не менее моя семья едва сводит концы с концами. Вы сказали, леди Элинор, что ваш отец беден. Я не прочь встретиться с товарищем по несчастью. Только моя твердая рука и мастерство позволяют мне помогать близким и содержать боевого коня.

Он говорил обыденным тоном, без тени бахвальства, и сердце Элинор болезненно сжалось.

— В таком случае вы должны быть весьма умелым, — тихо заметила она.

— Благодарю вас, миледи. Да, я достаточно умелый, чтобы не перешагнуть грань бедности. Но этот турнир, о котором вы так презрительно отозвались… О нет, не перебивайте меня, — остановил он девушку, когда она попыталась оправдаться. — На этом турнире меня ждет солидное вознаграждение. А поскольку я намерен последовать за принцем Эдуардом в Кастилию, мне понадобится много денег, чтобы снарядить своих людей.

— Вы друг принца Уэльского?

— Товарищ по оружию… и друг, если вообще люди, занимающие столь разное положение, могут быть друзьями.

— Вы бывали при дворе принца?

— Да. Вам там понравится. Но будьте осторожны, леди Элинор. Жизнь при дворе совсем не похожа на ту, к которой вы привыкли. Придворные — это особая порода людей. Старайтесь не забывать, чему вас учила аббатиса. — Джордан улыбнулся. — И вы совсем не дерзкая, как я вначале полагал. Скорее прямолинейная, но это от чистоты души и сердца.

Он повернулся и направился к своему коню.

Сидя у огня, Элинор размышляла над его словами. Разве чистосердечие и прямодушие не добродетели? Почему же в его голосе ей почудилась насмешка? Она вздохнула.

Порыв ветра распахнул ставни. Джордан закрыл окно, а затем приготовил Элинор постель, сложив у стены охапки сена и прикрыв их своим одеялом. Когда он с улыбкой предложил ей лечь, Элинор покачала головой:

— Нет, сэр Джордан. Мы оказались здесь по моей вине. Ложитесь, я посплю у очага.

— Слышать об этом не желаю. И не зовите меня сэром. Мы друзья — по крайней мере, на сегодняшнюю ночь, — так что обойдемся без церемоний.

Элинор поколебалась, прежде чем пожать протянутую руку. Если она станет звать его по имени, ей будет трудно сохранять между ними дистанцию, как того требовали приличия.

— Вы женаты? — поинтересовалась Элинор.

— А почему вы спрашиваете? Элинор и сама не знала.

— Просто так, из любопытства. Рассказала же я вам, что обручена и бесприданница.

— Нет, я не женат. При моей бедности это непозволительная роскошь. Надеюсь, свара между королем Педро и его сводным братом поможет мне разбогатеть. Говорят, испанский король хорошо платит английским рыцарям.

Элинор была не настолько наивна, чтобы спрашивать, почему он готов сражаться за чужеземного монарха. Цель не имела значения для рыцарей, сделавших войну своим ремеслом.

— А вам не приходило в голову, что вас могут ранить…

или убить?

— Приходило, и не раз. — Он усмехнулся и указал на постель: — А теперь ложитесь. И хватит вопросов, Элинор.

Он произнес ее имя так небрежно, словно обращался к служанке. Преодолев смущение, девушка вышла наружу по нужде.

Когда она вернулась, Джордан сидел у очага, грея руки.

— Прошу прощения, что не подумал о ваших удобствах, — произнес он. — Я не привык путешествовать с дамами.

Элинор подошла к очагу. За считанные минуты, проведенные под дождем и ветром, она сильно продрогла.

— Вы больше не сердитесь на меня? — спросила Элинор.

— Нет.

— А если вы победите на турнире, все равно проводите меня в Кентербери или поспешите в Испанию за принцем Эдуардом?

Джордан усмехнулся:

— Я дал вам слово, Элинор. Но вы, кажется, собирались продолжить путь в гордом одиночестве?

— Считайте, что я поумнела. Джордан спросил:

— Вы любите своего жениха?

Вопрос настолько поразил Элинор, что она ответила со всей искренностью:

— Я ненавижу его! И надеюсь, Господь призовет его к себе раньше, чем мы поженимся, — вырвалось у нее, но она тут же зажала себе рот ладонью.

Джордан тихо рассмеялся.

— Вы не перестаете удивлять меня своей непосредственностью. Это придает вам особое очарование.

— Я рада, что вы находите меня очаровательной, сэр Джордан. Помнится, чуть раньше вы назвали меня несносной девицей.

— Прошу прощения, я сказал это в порыве гнева.

— Извинения приняты.

С бьющимся сердцем Элинор повернулась к нему спиной и расстегнула застежку плаща. Она так остро чувствовала присутствие Джордана, что у нее возникло ощущение, будто он стоит рядом. Вздрогнув, она стремительно обернулась.

— Что случилось?

— Ничего… Я… я просто хотела пожелать вам спокойной ночи, сэр Джордан.

— Спокойной ночи, Элинор. Разве вы не расплетаете на ночь косы?

— Что?

— Я спросил, не хотите ли вы расплести косы.

— Нет… пожалуй, нет. У меня нет ни расчески, ни горничной…

— Жаль, а мне так хотелось посмотреть на ваши волосы. — Он перешел на шепот.

Элинор тут же насторожилась.

— Вашему желанию не суждено осуществиться. Его губы изогнулись в усмешке.

— Я терпелив. У нас впереди еще много ночей, — произнес он и вышел из хижины.

Сердце Элинор бешено забилось, когда она представила себе, как Джордан восхищается ее распущенными волосами, и она поспешно застегнула плащ.

— Элинор.

— Да, — отозвалась девушка, очнувшись от приятных грез.

— Снимите плащ, — произнес Джордан. — Если вы будете так долго раздеваться, то ляжете только под утро.

Он подошел к ней и взялся за застежку. Элинор покорно стояла, не в силах отвести взгляд от его лица. Джордан расстегнул ее плащ, однако не отошел, коснувшись кончиком пальца изысканной линии ее носа, затем нежно обвел контуры ее губ. Прикосновение было настолько легким, что, если бы не кипение в крови, Элинор усомнилась бы в его реальности.

— Как грустно, что такая красота должна быть принесена в жертву ненавистному мужчине, — прошептал он, снимая с ее головы чепец.

Элинор удивленно ахнула, когда тяжелые косы упали ей на спину.

— Сэр Джордан, вы не должны…

Будто не слыша, он развязал ленты, и шелковистые пряди рассыпались по ее плечам.

— Боже, да вы похожи на ангела! — выдохнул он с восхищением.

— Прошу вас, не надо, — запротестовала девушка, пытаясь собрать волосы, но он взял ее за руку.

Элинор замерла, уставившись на него широко распахнутыми глазами. Джордан стоял так близко, что она ощущала на лице его прерывистое дыхание. Ей понадобилась вся сила воли, чтобы оторваться от светло-голубых глаз, обладавших поистине магнетической силой. Губы Джордана были плотно сжаты, напряженное лицо казалось печальным.

— Вы так прекрасны.

Элинор улыбнулась. Она вдруг испытала огромное облегчение. Джордан обвил рукой ее талию и привлек девушку к себе. Все было так, как Элинор представляла себе в своих романтических мечтах.

Внезапно он прильнул губами к ее губам. Не сознавая, что делает, Элинор пылко ответила на поцелуй и обняла Джордана за шею, погрузив пальцы в жесткие завитки на его затылке.

Этот инстинктивный жест воспламенил Джордана. Губы его стали более требовательными, он теснее сомкнул объятия, прижав девушку к своему крепкому телу.

— Милая, как же я хочу тебя. Скажи «да», не отвергай меня.

Встревоженная страстными словами, значения которых не понимала, Элинор рванулась из его рук.

— Дорогая, отдайся мне… позволь любить тебя.

Укол страха пронзил Элинор, когда она вдруг осознала, о чем он просит.

— Нет, — выдохнула она.

— Да, — настаивал Джордан, скользя ладонями по ее спине и плечам.

Внутренний голос призывал Элинор к сопротивлению, но тело уступило напору пробудившейся страсти. Испуганная и возбужденная, она льнула к нему, испытывая ни с чем не сравнимое наслаждение. Джордан слегка приподнял ее и прижал к себе, давая ощутить всю силу своего желания.

Хотя она не произнесла ни слова, он, казалось, почувствовал ее молчаливое согласие. Судорожно втянув в грудь воздух, Джордан подхватил ее на руки.

— Элинор, позволь мне любить тебя, и ты сделаешь меня счастливейшим из людей, — хрипло прошептал он.

Спустя несколько мгновений Элинор лежала на сене под мощным телом рыцаря.

— Мы не должны… — вымолвила она наконец в слабой попытке остановить его.

— Я не сделаю ничего против твоей воли, — мягко заверил ее Джордан.

Элинор словно пронзила молния, когда он коснулся ее груди. Она не была готова к этому. Джордан ласково обвел пальцем контуры ее сосков, обозначившихся под розовым шелком, и, склонив голову, поцеловал их.

— Я никогда не испытывала таких ощущений, — прошептала Элинор, потрясенная откликом своего тела на его ласки.

— Любовь моя, я и сам никогда не испытывал ничего подобного, — отозвался Джордан. — Скажи, что любишь меня, Элинор! Скажи, что желаешь меня!

Мольба, прозвучавшая в его голосе, еще больше возбудила ее. Закрыв глаза, она выдохнула одно короткое слово. Это не было уступкой. То, что он предлагал, казалось естественным ответом на мучительное томление, нараставшее у нее внутри.

Джордан распустил шнуровку ее платья, и упругие полушария заполнили его жаждущие ладони.

— Ты самая прекрасная женщина в мире, — прошептал он.

Бессильная перед натиском сладостных ощущений, Элинор упивалась его ласками.

— Милая Элинор, скажи, что любишь меня. Словно издалека, она услышала свой слабый голос:

— Да, Джордан, я люблю тебя. — Затем, охваченная нетерпением, выкрикнула: — Умоляю тебя, Джордан, я больше не вынесу!

— Доверься мне, — прошептал он, осыпая ее поцелуями. — Позволь подарить тебе наслаждение.

Рука Джордана скользнула вверх по ее нежным бедрам, приподнимая смятые юбки. Элинор выгнулась и застонала, но, когда он прижал ее ладонь к обжигающей выпуклости, натянувшей его рейтузы, она ахнула и отдернула руку. Еще немного — и он лишит ее невинности! Она испытает боль! И наслаждение.

— Джордан, — прошептала она, пытаясь оттянуть решающую минуту. — Ты любишь меня? Действительно любишь?

— Да, о Боже, да, Элинор. Я люблю тебя, как никогда никого не любил. Позволь мне доказать тебе это. Ты ощутишь блаженство, которого никогда не испытывала.

И Элинор полностью отдалась его ласкам, заглушившим мгновенную боль. Джордан жаркими поцелуями осушил брызнувшие из ее глаз слезы.

Элинор вскрикнула от восторга, когда он пощекотал языком ее нежный сосок, и выгнулась навстречу ему, когда он стал медленно двигаться, входя в ее лоно все глубже и глубже. Элинор жаждала чего-то большего, еще неизведанного, что неминуемо должно произойти. Она это чувствовала. Джордан тоже был близок к финишу. Наконец тьма взорвалась яркой вспышкой света, и влюбленные взлетели на вершину блаженства.

— О, Элинор… — выдохнул Джордан, когда они, умиротворенные, спустились с неба на землю. — Мы созданы друг для друга.

Элинор сморгнула слезы, потрясенная пережитой бурей эмоций.

— Джордан, это было так прекрасно! Неужели это и есть… Он усмехнулся:

— Да, любовь моя. Именно от этого тебя постоянно предостерегали. — Он улыбнулся и поцеловал ее в глаза, ощутив соленый вкус слез. — Извини, я не хотел причинить тебе боль.

Элинор спрятала лицо у него на плече. Ею овладела сладкая истома. Ах, если бы эти мгновения длились вечно! Теперь она поняла, почему с самого начала побаивалась Джордана. С первой же встречи с ним участь ее была решена. Она никогда не полюбит и не пожелает другого мужчину.

— О, Джордан! Я так тебя люблю!

Он запечатлел на ее губах страстный поцелуй, потом сказал:

— Я не забывал о тебе с той самой минуты, как впервые увидел на постоялом дворе. Я не встречал женщины красивее тебя, Элинор. Ты — сама чистота, само совершенство. — Он накрыл ладонями ее груди, восхищаясь их пышностью.

— Ах, Джордан, это так глупо… но я все время представляла себе, как ты обнимаешь… и целуешь меня, а я касаюсь твоих волос. Вот так. — Пальцы Элинор скользнули на его затылок, погрузившись в густые завитки.

Джордан улыбнулся:

— Восхитительно! Но я могу вообразить твои руки в более волнующем месте.

— Джордан де Вер, как ты можешь даже думать о таких… неприличных… вещах! — ахнула она, спрятав зардевшееся лицо у него на груди.

— Разве ты не хочешь коснуться меня? А я хочу.

В подтверждение своих слов он провел рукой по ее упругому бедру. Элинор вздрогнула от удовольствия, когда его пальцы коснулись сокровенного места.

— Наверное, я кажусь тебе очень наивной, — сказала она.

— Это поправимо, дорогая. У нас впереди целая ночь, а у меня нет ни малейшего желания спать.

Пылавшее в очаге полено раскололось, рассыпав сноп искр. В свете пламени Элинор отчетливо видела его возбужденное естество. Зачарованная, она коснулась его кончиком пальца.

— Ты немного пугаешь меня, — призналась она.

— Немного? Что ж, это обнадеживает. Ты необычная девушка, Элинор.

— Уже не девушка, — тихо отозвалась она, внезапно устыдившись. Как легко она отдала невинность человеку, которого почти не знает!

— Не надо сожалеть, дорогая. Я никогда не получал более драгоценного дара, чем невинность леди Элинор Десмонд, — заверил он ее и виновато добавил: — Я просто его не стою.

— Конечно, потому что ты обманщик. И соблазнитель.

— Виновен и приговорен. Хотя это и не входило в мои намерения.

— Зачем же тогда ты это сделал? Джордан рассмеялся и привлек ее к себе.

— Ах, милая, ты совсем не знаешь мужчин. Возмущенная, она попыталась оттолкнуть Джордана, но его ласки снова возбудили ее.

— И ты надеялся не причинить мне боль этим? — Она бросила выразительный взгляд на явное свидетельство его желания.

Джордан ухмыльнулся и закрыл ей рот поцелуем. Оторвавшись от его губ, Элинор выдохнула:

— И что, все мужчины выглядят… так? — Когда он расхохотался, она игриво шлепнула его по груди. — Ответь мне, Джордан. Я невежественна, как монастырская мышь.

— Полагаю, что да, хотя я видел далеко не всех мужчин.

— Ты надо мной смеешься.

— Да, и трачу время, которое можно было бы провести с большей пользой. Я могу заставить тебя кричать от наслаждения. Не веришь? — спросил он, когда она покачала головой.

— Впрочем, тебе это почти удалось.

— Глупышка, — шепнул он. — Неужели ты не понимаешь, что с каждым разом будет все приятнее?

— Тебе придется это доказать.

— Что я и собираюсь сделать, если ты перестанешь болтать и отвлекать меня от более важных вещей.

Элинор улыбнулась.

— Видимо, ты меня околдовал, — выдохнула она, чувствуя, как пламя страсти снова охватывает ее.

— Знаю. И благодарю судьбу за каждое мгновение. Элинор с изумлением поняла, что жаждет ощутить его в себе. Однако Джордан не спешил. Он сдерживал себя до тех пор, пока она не взмолилась в экстазе:

— О, Джордан, пожалуйста…

Мимолетная улыбка тронула его губы. Именно этих слов он и ждал. Джордан овладел ею, заглушив поцелуем стон наслаждения, вырвавшийся из ее груди.

Глава 5

Утреннее солнце силилось пробиться сквозь дымку тумана над лесом. В прохладном воздухе стоял пряный запах влажной листвы. Стук копыт быстро приближался, хотя еще не отзвучало эхо охотничьего рожка, на который откликнулся Джордан.

— Еще один, последний, поцелуй, Элинор, — прошептал он и прильнул к ее губам. — Отныне нам придется делать вид, будто мы едва знакомы.

На поляну выехал отряд всадников. Как Джордан и предполагал, рыцари разыскали его.

Несмотря на теплый плащ, Элинор била дрожь — то ли от холода, то ли от переполнявших ее эмоций.

Джордан двинулся навстречу приятелям, отвечая на шумные приветствия. Стоя в стороне, под деревьями, Элинор чувствовала себя бесконечно одинокой. Она понимала, что решение Джордана вызвано заботой о ее репутации, но уже тосковала по его объятиям и особой улыбке, предназначенной ей одной.

— Леди Элинор, хвала Господу, Джордан нашел вас, — окликнул девушку один из рыцарей.

Заставив себя улыбнуться, она подошла ближе, ведя в поводу гнедого.

— Хорошо, что мы вас разыскали. В таком гиблом месте человека могут убить, и никто не хватится. — Высокий блондин, в котором Элинор узнала друга Джордана, соскочил с лошади и помог ей забраться в седло.

Поблагодарив, Элинор с улыбкой взглянула на Джордана, но тот сделал вид, будто не заметил. Элинор почувствовала себя оскорбленной. Выходит, в кругу приятелей можно забыть о легкодоступной девице? Когда обида немного стихла, Элинор напомнила себе, что они договорились скрывать возникшую между ними близость.

Позже, когда они ехали по узкой, затененной ветвями тропе, Джордан легко коснулся ее руки. Его улыбка и затаенный жар в глазах быстро убедили Элинор, что его чувства к ней не остыли. Но поскольку рядом ехал оруженосец, пришлось ограничиться несколькими ничего не значащими словами.

Рыцари непрестанно говорили о предстоящем турнире. Потеряв время на стычку с разбойниками, они спешили наверстать упущенное.

Прекрасная погода и наезженный тракт способствовали быстрому продвижению. Омытое недавними дождями, безоблачное небо казалось особенно синим. В полях колосилась рожь, в густой траве на обочинах пестрели яркие цветы. Чистый воздух благоухал жимолостью и шиповником, разросшимися вдоль дороги и образовавшими живую изгородь.

Когда они остановились на привал, Джордан принес Элинор еду и питье, а также воду для умывания. Он не выходил за рамки обычной учтивости, так что ни у кого из рыцарей не возникло подозрений, что им движет нечто большее, чем забота о спасенной даме.

К вечеру девушка настолько устала, что едва держалась в седле.

— Вы, верно, думаете, леди Элинор, что мы проведем в пути всю ночь? — спросил Джордан, когда сумерки сгустились, а в воздухе зазвенели трели ночных птиц.

— А разве нет?

Он усмехнулся, уловив резкие нотки в ее голосе.

— Чуть дальше за поворотом есть гостиница. Судя по отзывам, там можно не опасаться неприятных сюрпризов.

— Рада слышать, — сдержанно отозвалась Элинор, заметив, что к ним присоединился светловолосый рыцарь.

— В гостинице меня ждет сестра, — сообщил тот. — Вы могли бы поселиться с ней в одной комнате.

Элинор украдкой взглянула на Джордана. Он кивнул, и она поняла, что им не удастся провести ночь вместе.

— Я с радостью приму ваше предложение, сэр…

— Ральф… Ральф д'Обри. Должен признаться, леди Элинор, у моей сестры ветер в голове. Мне повезло, что она окажется в обществе столь добродетельной особы.

Элинор вспыхнула, отчаянно надеясь, что сэр Ральф сочтет это признаком ее стеснительности.

— Я сама нуждаюсь в женском обществе. Похоже, мне придется ждать окончания турнира, чтобы отправиться в Кентербери?

Сэр Ральф весело рассмеялся, запрокинув голову.

— Кентербери никуда не денется, леди. Уверяю вас, нет более захватывающего зрелища, чем турнир. Скоро вы убедитесь, что ваш отважный спаситель — один из лучших воинов Англии.

— Он так и сказал.

— И клянусь всеми святыми, это чистая правда! Он…

— Ради Бога, Ральф, пощади мою скромность, — перебил его Джордан, сделав знак поворачивать к показавшемуся из-за деревьев добротному строению, крытому соломой.

Обычно гостиница «Пастушья сумка» служила приютом для состоятельных паломников и прочих благородных путешественников, но сегодня вечером она была переполнена съехавшейся на турнир знатью.

В общем зале, превосходившем по своим размерам и удобству тесные помещения постоялого двора, где они недавно останавливались, нарядно одетая публика угощалась изысканными блюдами и тонким вином из Гаскони. Элинор помедлила, заглядевшись на роскошные платья и замысловатые прически женщин, но Джордан увлек ее к узкой лестнице, по которой деловито сновали слуги.

— Потом полюбуешься.

— Потом? Разве не пора ложиться?

— Сомневаюсь, что здесь ложатся в такую рань, как ты привыкла в своем… э-э… Забыл, откуда ты?

— Из замка Мелтон.

— Ах да, из Мелтона.

Элинор поджала губы, задетая его высокомерным тоном. Весь день Джордан вел себя так, что Элинор снова усомнилась в его чувствах к ней. Как только появились приятели, он из пылкого любовника превратился в вежливого незнакомца. И хотя делалось это для ее же блага, Элинор не испытывала особой радости.

Когда они остановились у одной из дверей, выходивших в узкий, полутемный коридор, Элинор схватила его за руку.

— Джордан, тебе не кажется, что ты переусердствовал в своем притворстве? — спросила она.

— Нет, — ответил он, понизив голос. — Ты сама скажешь мне спасибо, когда встретишься с аббатисой. Говорят, она сущий деспот.

Элинор привлекла его к себе, и Джордан запечатлел на ее губах долгий поцелуй. Затем слегка отстранился и постучал.

Дверь распахнулась, и Джордан, придерживая Элинор за талию, шагнул в комнату.

— Сэр Джордан! Какой сюрприз! Мой брат с вами? — радостно воскликнула стройная блондинка в нарядном сюрко из голубого бархата, отороченном беличьим мехом.

— Добрый вечер, леди Миллисент, — отозвался Джордан с учтивым поклоном.

Девушка присела в реверансе. Ее длинная шея казалась хрупкой, словно стебелек цветка, под тяжелым узлом волос, убранных под серебряную сетку. Лоб обвивал украшенный самоцветами обруч, с которого свисала прозрачная вуаль.

— Ральф просил подождать его. Внизу столько народу, что он решил сам проводить тебя на ужин.

Миллисент надулась, бросив вопросительный взгляд на Элинор.

— Но, Джордан, разве ты не можешь меня проводить вниз? Зачем нам ждать Ральфа?

— Жаль, что приходится разочаровывать тебя, Миллисент, но я должен заняться лошадьми и дать поручения слугам. Я привел тебе соседку. На леди Элинор по пути в Кентербери напали разбойники, и лишь благодаря провидению нам удалось ее спасти. Леди Элинор, позвольте представить вам малышку Миллисент, сестру сэра Ральфа.

Сверкнув зелеными глазами, Миллисент презрительно фыркнула:

— Малышку! Ты слишком много общаешься с моим несносным братом. Добро пожаловать, леди Элинор. Просто удивительно, как это Ральф не прислал вместо вас какую-нибудь вдовицу.

Пряча усмешку, Джордан подмигнул Элинор.

— Ты недооцениваешь своего брата. А теперь прошу простить меня, дамы. — Он окинул взглядом небольшую комнату. — Слуги принесли багаж?

— Да, но я думала, это вещи Ральфа.

— Это ваши сундуки, леди Элинор?

При виде обитых железом сундучков, в которых хранились все ее пожитки, Элинор захлопала в ладоши. Теперь она сможет привести себя в порядок, прежде чем появиться перед шикарной публикой, собравшейся в гостинице.

— О да! — радостно воскликнула она. — Благодарю вас, сэр Джордан. Вы не могли бы прислать ко мне Мэб?

— В этом курятнике и без того тесно. Если хотите, моя горничная поможет вам, леди Элинор, — неохотно предложила Миллисент.

Когда Джордан ушел, Элинор огляделась. Широкая кровать, два ее сундучка и четыре сверкающих медью сундука Миллисент — больше в комнате ничего не было.

Миллисент смерила ее критическим взглядом, отметив грязное платье и стоптанные башмаки.

— Вы влюблены в Джордана? — выпалила она вдруг и, не дожидаясь ответа, снисходительно продолжила: — Я не виню вас. Перед ним не может устоять ни одна женщина. Но мой брат сделает все, чтобы Джордан женился на мне. Наш отец умер, и теперь Ральф — глава семьи.

— О, — только и смогла вымолвить Элинор. Ясно, что Миллисент неравнодушна к Джордану, ну а Джордан к ней? И потом, не исключено, что д'Обри дает за сестрой богатое приданое, а Джордан не скрывает, что отчаянно нуждается в деньгах. Что, если он готов жениться на Миллисент по расчету? Сердце Элинор болезненно сжалось.

— Вы обручены? — огорошила ее Миллисент очередным вопросом.

— Да… с лордом Гастингсом.

— Неужели? — Миллисент вскинула свои выщипанные брови. — Я слышала, он очень богат. Говорят, сын Гастингса будет участвовать в турнире. Он недурен собой и хороший боец, но ему далеко до моего брата, а тем более до Джордана. Как по-вашему, Джордан красив?

— Да, он очень привлекателен. Зеленые глаза Миллисент сузились.

— Хм, — только и уронила она, прежде чем повернуться к сундукам Элинор. — Вы не собираетесь переодеваться?

Стесняясь своих скромных нарядов, Элинор не сразу решилась открыть сундук. Затем быстро подняла крышку и вытащила лежавшее сверху платье из темно-красного шелка и пару атласных туфелек, которые собиралась приберечь для представления ко двору принцессы Уэльской.

Распустив густые, пышные волосы, Элинор тщательно их расчесала. Миллисент хмуро наблюдала за новой знакомой, сравнивая ее золотистые локоны со своими льняными косами.

Горничная Миллисент так и не появилась. И хотя бедность давно научила Элинор обходиться собственными силами, она не отказалась бы от помощи, однако Миллисент и не подумала предложить свои услуги.

Стук в дверь возвестил о приходе Ральфа.

Миллисент бросилась брату на шею, и он закружил ее по комнате, чмокнув в румяную щеку. Глаза его удивленно расширились при виде Элинор.

— Леди Элинор, какое превращение! — воскликнул он. — Вы похожи на прекрасное видение.

Его восхищенный взгляд придал Элинор уверенности.

— Благодарю вас, сэр Ральф.

— Зовите меня Ральф. Прошу вас.

Миллисент надулась, когда он предложил руку Элинор.

— Я думала, ты будешь сопровождать меня.

— Конечно, дорогая, но леди Элинор тоже нуждается в кавалере. Мне будут завидовать все мужчины, когда я появлюсь под руку с двумя красавицами.

Лесть брата ненадолго удовлетворила тщеславие Миллисент. Улыбнувшись, она взяла его под руку и с самодовольным видом двинулась вниз.

Просторный зал был ярко освещен. Два факела у входа и дюжины свечей на столах так чадили, что Элинор закашлялась. Джордан поспешил ей навстречу с чашей вина, а затем проводил к накрытому столу, где уже сидели двое мужчин и несколько дам.

— Умница, — тихо произнес он, накрыв под столом ее руку. — Отличная уловка.

— При чем здесь уловка? Я чуть не задохнулась от дыма! — возмутилась Элинор.

Джордан с улыбкой кивнул. Он не верит ей! Ладно, пусть думает что хочет. Не стоит портить ссорой этот украденный час.

— Ешь, милая, — сказал Джордан. — Еда восхитительная. Он подвинул к ней рассчитанный на двоих поднос.

Мясо в остром соусе таяло во рту, но Элинор не могла по достоинству оценить его вкус. Зачарованно наблюдая за движениями смуглых пальцев Джордана, она погрузилась в воспоминания о минувшей ночи. Их взгляды встретились, и он улыбнулся, видимо, догадавшись, о чем она думает. Элинор задрожала от удовольствия, когда Джордан кусочком хлеба стер капли соуса с ее розовых губ, и тут же ощутила укол ревности, заметив устремленные на него женские взгляды. Да, Джордану не придется искать себе подружку на ночь. Она постаралась отогнать неприятные мысли. Разве он не сказал, что любит ее? Почему она должна сомневаться в его словах? И потом, ему нужно отдохнуть, если он хочет победить на турнире. Ночь, проведенная в любовных утехах, не лучший способ подготовиться к состязаниям.

Служанка поставила перед ними блюдо с засахаренным миндалем и мусс из крыжовника.

— Доедай, и пора в постель. Завтра нас ждет длинный день, — сказал Джордан. — Я хочу отправиться пораньше, чтобы поставить палатки и осмотреть поле турнира. А тебе лучше приехать чуть позже, вместе с Миллисент. Надеюсь, ты дашь мне знак своего расположения?

— Да, но какой? — заволновалась девушка.

— Ну хотя бы вуаль, что на тебе.

Элинор хотела снять вуаль, но Джордан остановил ее.

— Позволь мне, — хрипло произнес он.

Сердце Элинор бешено забилось, когда она ощутила нежные прикосновения Джордана к своим волосам. Отстегнув вуаль, он поднес благоухающий лавандой шелк к губам.

— Пусть она принесет мне победу, — произнес он неожиданно громко, бросив на нее предостерегающий взгляд.

Подняв глаза, Элинор увидела Миллисент с братом.

— Клянусь распятием, де Вер, — воскликнул сэр Ральф, — до чего же ты ловок! Я сам собирался просить у леди Элинор знак расположения. Ты перебежал мне дорогу, приятель.

— Леди может оказать эту любезность нескольким рыцарям, — резко бросила Миллисент, отстегнула свою вуаль и с победоносной улыбкой протянула ее Джордану: — Возьми. Она принесет тебе удачу.

Поблагодарив Миллисент, Джордан сунул ее вуаль в кожаный кошель, пристегнутый к поясу, и, не выпуская из руки вуаль Элинор, указал на остатки ужина:

— Здесь прекрасно кормят. Рекомендую. А я должен откланяться. Леди Элинор, вы желаете остаться?

— Нет, я очень устала.

Обрадовавшись, что соперница уходит, Миллисент капризно надула губки:

— Джордан, неужели ты не станцуешь со мной хотя бы один танец?

— Возможно, когда покончу с делами, разумеется, если ты еще будешь здесь, — ответил он. Миллисент ничего не оставалось, как удовольствоваться столь неопределенным обещанием.

Пока они пробирались сквозь толпу, Джордан то и дело останавливался, приветствуя друзей и знакомых. Мужчины желали ему успеха, женщины дарили кокетливые улыбки. Элинор, когда они шли, ощущала на себе злобный взгляд Миллисент.

Выбравшись наконец из душной комнаты, они оказались в прохладном темном коридоре. Девушка невольно вздрогнула, ощутив пальцы Джордана у себя на шее.

— Ах, как бы я хотел провести эту ночь с тобой! Надеюсь, ты дрожишь не только от холода?

От его хриплого голоса, заглушаемого звуками музыки, по спине у нее побежали мурашки. Джордан придвинулся ближе, пропуская проходившую мимо пару, и Элинор почувствовала слабость в коленках.

— Разве мы не можем побыть вместе? Хоть недолго? — спросила она.

— Нет. Не искушай меня. Поверь, я желаю этого еще больше, чем ты.

Разочарование Элинор было так велико, что она не сдержала слез.

— Не плачь, милая, — попытался утешить ее Джордан. — Я делаю это ради тебя. Ты же не хочешь, чтобы с тобой обращались как с дешевой потаскушкой.

— Нет, — прошептала Элинор.

— Обещаю, после турнира мы найдем время для себя. — Коснувшись указательным пальцем ее влажной щеки, он шепнул: — А как же возвышенная любовь, когда влюбленные умирают от неразделенной страсти? Разве не об этом грезят юные девы?

Элинор провела ладонью по его лицу, наслаждаясь прикосновением к горячей гладкой коже.

— Этого было достаточно, пока я не вкусила другого, — призналась она.

Изумленный ее искренностью, Джордан тихо рассмеялся:

— Какое восхитительное прямодушие, Элинор! Всегда говори правду. Господь вознаградит тебя за это.

Его слова несколько озадачили девушку, но все мысли мигом вылетели у нее из головы, когда он прильнул губами к ее губам.

— Ты хочешь, чтобы я всегда говорила правду? — спросила она, когда Джордан отстранился.

— Да, хочу. Ведь женщины в большинстве своем лгут так же легко, как дышат. Твоя искренность — большая редкость, и я в восторге от нее. — Его нежная улыбка и светившееся в голубых глазах желание вызвали в ней бурю чувств. — Обещай, Элинор, что никогда не станешь мне лгать.

Он отступил на шаг за пределы островка света, падавшего от висевшего на стене факела.

— Спокойной ночи, леди Элинор. Увидимся утром на турнире.

— Спокойной ночи, сэр Джордан. Храни вас Бог.

— Аминь, — произнес он и исчез в темноте коридора. Потянувшись к дверной ручке, Элинор обнаружила, что дверь приоткрыта. Значит, внутри кто-то есть. Сердце Элинор екнуло. Неужели горничная Миллисент слышала их разговор, и если да, то какой сделала вывод?

С высоко поднятой головой Элинор вошла в комнату. Темноволосая девушка проворно вскочила с сундука и присела в реверансе.

— Меня зовут Пег, миледи. Я горничная леди Миллисент. Прикажете помочь раздеться?

— Да, я просто валюсь с ног от усталости.

Чувствуя себя крайне неловко, Элинор позволила девушке расшнуровать свое платье. Пег расплела ее косы и принялась расчесывать волнистые пряди.

— Сэр Джордан наденет знак вашего расположения? — поинтересовалась она.

— Почему ты спрашиваешь?

— Не бойтесь, миледи. Я не собираюсь выбалтывать ваши секреты своей хозяйке, — заверила ее Пег, усмехнувшись. — Если сэр Джордан появится с вашим шарфом или какой-нибудь другой вещицей, этим можно только гордиться.

Светившееся в ее глазах любопытство не оставляло сомнений, что она сделала правильный вывод из подслушанного разговора. Тем не менее Элинор попыталась оправдаться:

— Я дала сэру Джордану вуаль. Он спас мне жизнь. Я в долгу перед ним.

Пег кивнула, продолжая водить щеткой по золотистым волосам.

— Дамы так и норовят вручить ему знаки своего расположения. Но он всегда появляется только с одним из них. Моя хозяйка бесится, потому что ни разу не удостоилась такой чести. Вы, наверное, не знаете, леди, но она жаждет заполучить сэра Джордана. Будьте осторожны. Она хоть и котенок, но с острыми коготками.

Позже, лежа без сна на мягкой перине, Элинор размышляла над словами Пег. Хорошо, конечно, что Джордан не влюблен в Миллисент, но ему могут нравиться другие женщины. Судя по его умению и опыту, их у него было немало.

Зарывшись в пышную постель, Элинор чувствовала себя потерянной и одинокой. Интересно, скучает ли по ней отец? Да и вообще, заметил ли кто-нибудь в Мелтоне ее отсутствие? Матильда, конечно, довольна. Она давно мечтала выдать падчерицу замуж и избавиться от нее навсегда. А леди Бланш? Элинор заворочалась под одеялом. Не передать словами, как девушка была разочарована, узнав, что леди Бланш куда больше волнует освобождение Гая, чем ее, Элинор, благополучие. И хотя госпожа была к ней добра, вряд Лиона часто вспоминала о своей юной подопечной.

Слезы навернулись Элинор на глаза. Когда ее пребывание при дворе закончится, ей не придется страдать от одиночества. Ее ждет куда более страшная участь. Лорд Гастингс будет постоянно находиться рядом и требовать той же близости, которую она испытала с Джорданом! При одной мысли об этом Элинор содрогнулась.

Она не сомневалась, что сегодня ночью нужна Джордану. А что дальше? Неужели, подобно другим женщинам, чьи знаки расположения он носил, она привлекла его своей новизной и будет скоро забыта? И зачем только она отдалась ему! Но как можно было устоять перед его сладкими поцелуями и клятвами в вечной любви?

Утро выдалось ясным. В голубом небе сияло летнее солнце, заливая теплыми лучами обширное Саттонское поле. Ярко раскрашенный барьер отделял ристалище от деревянных трибун, воздвигнутых для зрителей. Окрестные луга расцвели шелковыми палатками, переливавшимися на солнце всеми цветами радуги. Полосатые шатры знатных рыцарей были украшены золотыми вензелями и гербами их владельцев. Свежий ветер трепал пестрые флажки и знамена.

За палатками разместились прилавки торговцев, предлагавших всевозможные товары — от эля и закусок до редкостных восточных специй, изысканного оружия, кружев и разноцветных лент. В одном ряду с почтенными купцами стояли мошенники, норовившие обмануть доверчивых покупателей. Бродячие торговцы громко расхваливали свой товар. В толпе крутились карманники, не упускавшие случая освободить богатых зевак от кошельков и драгоценных украшений. Чуть поодаль давали представление акробаты и жонглеры, ловко подбрасывавшие в воздух сверкающие на солнце шары. На небольшой сцене неуклюже приплясывал под музыку бурый медведь в красном воротнике на косматой шее. Несмотря на исходившую от него вонь, Элинор не могла заставить себя уйти и наблюдала за зверем, искреннее жалея его — до того несчастным он выглядел.

Никогда еще она не видела такого скопления шикарной публики. Прибывшие на турнир рыцари прохаживались между рядами под руку с нарядными дамами, умолявшими купить им шелковые цветы, ленты или вышитые перчатки, выставленные на деревянных прилавках. Босоногие цыганята дергали их за юбки, выпрашивая милостыню.

Вначале Миллисент, притворявшаяся куда более искушенной, чем была на самом деле, разделяла восторги Элинор и даже получила немалое удовольствие, растолковывая, что к чему, своей простодушной спутнице. Но постепенно удивленные восклицания и наивные вопросы Элинор утомили Миллисент. К тому же она хотела занять место получше и боялась пропустить парад, с которого начинался турнир.

— Пойдем купим чего-нибудь поесть, — сказала она, направившись к прилавку с закусками.

Элинор ограничилась пирожком с мясом и яблоком. У нее оставалось слишком мало денег, и их нужно было растянуть до Кентербери. С не свойственной ей щедростью Миллисент купила большой кусок душистой коврижки и медовый напиток в расчете на двоих.

Придерживая юбки, девушки взобрались на трибуны, заполненные дамами в роскошных туалетах. Кругом слышался веселый смех. Женщины оживленно переговаривались, высматривая в толпе своих поклонников. Перед трибунами прыгали и кувыркались акробаты в ярких костюмах, развлекавшие публику перед началом состязаний. Миллисент нетерпеливо приподнялась со своего места, вглядываясь в строившуюся у ворот колонну.

— Сейчас начнется, — возбужденно сказала она. — Не могу поверить, что ты впервые на турнире. Должно быть, ты живешь на краю света.

Не успела Элинор ответить, как затрубили горны, а зрители разразились приветственными криками. Ворота распахнулись, и на поле выехал герольд в алой ливрее и шляпе с пышным плюмажем. Поднеся к губам горн, украшенный красно-золотым вымпелом, он протрубил фанфары и под оглушительные рукоплескания объявил о начале состязаний.

Обычно турниры начинались с парада участников. Каждый рыцарь ехал в сопровождении вассалов, которые несли его стяги и штандарты. Самые знатные имели собственных трубачей. Свиту одного из рыцарей замыкали шесть охотничьих собак в ошейниках, украшенных драгоценными камнями, которых вели шестеро слуг. Судя по аплодисментам, которыми его встретили, рыцарь пользовался популярностью.

Увидев брата, Миллисент вскочила с места и замахала платком. Над шлемом сэра Ральфа колыхались два голубых пера, его спутники были одеты в красные с серебром туники.

Пока Элинор с волнением ожидала появления Джордана, мимо трибун проехала группа чужеземных рыцарей с незнакомыми Миллисент гербами.

— Смотри, вон сэр Пэйн Гастингс, старший сын твоего жениха! — воскликнула она, когда на поле выехал широкоплечий рыцарь в сверкающих латах. Он ехал без шлема на сером коне, покрытом длинным, до копыт, чепраком из серебряной парчи. За рыцарем следовал нубиец, который вел на серебряной цепи громадную желтую кошку с черными пятнами. При виде злобно рычащего животного публика дружно ахнула, а приветственные возгласы сменились тревожными криками, когда кошка рванулась, натянув цепь. Несколько лошадей испуганно шарахнулись, чуть не сбросив седоков.

— Что это за зверь? — поинтересовалась Элинор, вытянув шею, чтобы лучше видеть.

— Леопард, свирепая кошка из джунглей Черного континента, — сообщила Миллисент с самодовольным видом, демонстрируя свои познания. — Иногда сэр Пэйн привозит с собой льва. Но этот зверь гораздо интереснее.

Вытянув руку, она помахала рыцарю платочком. Сэр Пэйн привстал на стременах и поднял сверкающую рукавицу в ответном приветствии.

Взгляд его скользнул по Элинор. Придержав коня, он помедлил перед трибунами, дерзко разглядывая златовласую незнакомку. На его привлекательном, хотя и хмуром, лице мелькнуло странное выражение, вызвавшее у Элинор беспокойство. После секундной заминки процессия продолжила путь.

— О, да он твой поклонник, Элинор, — хихикнула Миллисент. — Вы встречались?

— Нет. Наверное, он будет удивлен, когда узнает, что я его будущая мачеха, — смущенно отозвалась Элинор.

— Скорее обрадуется, глупышка. Сэр Пэйн — большой любитель женщин. Смотри, Джордан!

Появление фаворита было встречено восторженным гулом голосов. За Джорданом следовали двенадцать всадников в доспехах. Элинор подалась вперед, чтобы не упустить ни единой детали.

Забрало шлема Джордана было опущено, что придавало ему грозный вид. Пышный плюмаж из серебристо-голубых перьев покачивался в такт поступи могучего коня, покрытого чепраком из голубого бархата. Свита Джордана была одета тоже в голубые, с серебром, туники и сверкавшие на солнце латы. Рыцари двигались размеренным шагом, идеально выдерживая ряд.

Шквал аплодисментов пронесся по трибунам. Дамы вскакивали с мест, махали платочками, выкрикивая приветствия, букеты цветов летели под копыта коней. Завершив круг, Джордан остановился перед ложей, где восседала королева турнира со своими приближенными. Около его плеча трепетала на ветру вуаль Элинор. Это был единственный знак расположения, который Джордан носил на себе, остальные — разноцветные шарфы и ленты — украшали упряжь его коня.

— Ты видела мою вуаль? — воскликнула Элинор, просияв улыбкой.

— Да! — зло буркнула Миллисент и даже отодвинулась от Элинор. — Подожди, вот начнутся состязания, может, он наденет мой шарф. Когда последние участники турнира покинули поле, ворота закрылись. На смену им высыпали акробаты в ярких костюмах, которые развлекали публику, пока устроители определяли порядок предварительных состязаний.

Наконец герольды объявили первый поединок. На противоположных концах поля появились два всадника в тяжелых доспехах, вооруженные копьями. Они сменили парадные шлемы на простые — с узкими прорезями для глаз.

По первому сигналу рыцари выхватили копья из чехлов, свисавших вдоль стремени, и взяли их наперевес. По второму — понеслись навстречу друг другу, подбадриваемые криками зрителей. Все дружно ахнули, когда копье одного из рыцарей сломалось и, выбитый из седла, он рухнул на землю.

Перекрикивая рев толпы, Миллисент объяснила, что рыцарь не рассчитал время и потому промазал.

На поле снова выбежали акробаты, чтобы зрители не скучали в перерыве между поединками. После того как эта процедура несколько раз повторилась, Элинор начала скучать. Брат Миллисент выиграл две схватки, прежде чем его выбил из седла чужеземный рыцарь. Джордан не появлялся.

Элинор обнаружила, что ее будущий пасынок — опытный боец. Помимо состязаний с копьем, он выиграл несколько рукопашных схваток. Одним из его побежденных противников оказался сэр Ричард Тьери, деверь леди Бланш, который должен был доставить Элинор в Гасконь. Его унесли с поля, и Элинор оставалось только надеяться, что он не слишком серьезно пострадал. Хотя Пэйн Гастингс не нарушал правил турнира, его откровенная жестокость оставила у Элинор неприятный осадок. Он наносил поверженному противнику удары, в которых не было необходимости, утыканной шипами булавой — оружием, которым владел в совершенстве, а после очередной победы горделиво направлялся к своему коню, не удосужившись отдать честь побежденному, как того требовала рыцарская этика.

Напряжение между тем нарастало, зрители нетерпеливо переговаривались. Все ждали, когда появится фаворит турнира и примет вызов рыцарей, выигравших предварительные состязания. Джордан, признанный победитель многих турниров, наверняка искусный боец, и все же Элинор охватывала тревога при мысли, что ему придется сразиться с Пэйном Гастингсом, не способным, по ее мнению, честно вести борьбу.

Два победителя предварительных состязаний отказались сражаться друг с другом и предпочли выступить против Джордана де Вера, рассчитывая победить фаворита. Джордан легко справился с обоими.

Наконец на поле под звуки фанфар выехал первый серьезный противник. Это был худощавый испанец, с головы до ног закованный в черные латы, что придавало ему зловещий вид. Даже чепрак его вороного коня был из черного бархата с серебристой каймой. На его черном штандарте сверкал вышитый серебром герб.

— Красивый, правда? — шепнула Миллисент, когда испанец проехал мимо них с поднятым забралом. Чуть помедлив, он отсалютовал девушкам копьем. — Ты видела, он приветствовал нас… точнее, меня? — поправилась Миллисент, пригладив волосы и горделиво выпрямившись.

— Зачем ему это?

— Чтобы выразить восхищение моей красотой, глупышка. Ральф сказал, что это знатный рыцарь из Кастилии. Наверняка он без ума от блондинок.

На поле выехал Пэйн Гастингс. Пока он медленно двигался вдоль трибун, кланяясь своим почитателям, фанфары зазвучали в третий раз, возвестив появление Джордана. Зрители пришли в неистовство. Элинор заметила, как напряглось лицо Гастингса при звуке оглушительных рукоплесканий, встретивших де Вера. Не будь Джордана, Пэйн вполне мог рассчитывать на победу, поскольку уже сражался с испанцем и победил.

Вопреки надеждам Элинор приветствие Джордана было обращено к знатному лорду, на землях которого проходил турнир. Придержав коня перед задрапированной золотистым бархатом ложей, Джордан почтительно поклонился, а затем поскакал к воротам, где остановился в ожидании вызова.

По жребию право сразиться первым с победителем прошлого турнира досталось испанцу, к крайнему неудовольствию Пэйна Гастингса, надеявшегося победить де Вера в первом же поединке.

Протрубили фанфары, после чего герольд зачитал пышные титулы испанского рыцаря, спотыкаясь на иностранных словах. Из пространного объявления следовало, что претендент — посланник короля Кастилии и зовут его Родриго Диас.

Рыцари понеслись навстречу друг другу. Дважды поле оглашалось одобрительными криками, когда противники успешно выдерживали удары копья. На третий раз испанец вылетел из седла, к явному разочарованию зрителей. Если бы он выдержал три раунда, то в соответствии с правилами состязаний противники должны были бы сойтись в пеших поединках, используя различные виды оружия. Оглушенный, но не раненный, Родриго Диас с помощью оруженосца поднялся на ноги. Повернувшись к трибунам, испанец поднял правую перчатку — это означало, что он не пострадал. Трибуны откликнулись одобрительным гулом. Джордан отсалютовал побежденному противнику копьем, и тот с достоинством удалился с поля.

Пэйн Гастингс, с мрачным видом наблюдавший за схваткой, взял у оруженосца свой шлем и водрузил на голову.

Вышел герольд и торжественно объявил Джордана победителем. Затем, повернувшись к сэру Пэйну, зачитал внушительный список достижений претендента. На этом церемония представления закончилась, и противники заняли свои места.

Трибуны притихли в ожидании самого важного поединка. Пэйн опустил забрало и сжал копье, взбешенный тем, что публика явно отдавала предпочтение де Веру.

Элинор с волнением наблюдала за Джорданом.

Кони, сотрясая землю, понеслись навстречу друг другу, и зрители исторгли дружный крик, когда оба противника остались в седле. Следующие два раунда также не принесли ни одному из них победу. Зная, что теперь Джордан должен сойтись с Гастингсом в рукопашном бою, Элинор еще больше встревожилась. Она видела, как ловко использовал Пэйн слабые места противника. Правда, Джордан был менее измотан, пройдя только через две незначительные схватки, прежде чем сразиться с испанцем. Но, взглянув на булаву, свисавшую с седла Гастингса, Элинор взмолилась, чтобы поединок закончился раньше, чем дело дойдет до этого смертоносного оружия.

Рыцари спешились и начали кружить вокруг друг друга. Но в качестве первого вида оружия были выбраны боевые топоры. Со свистом разрезав воздух, оба топора воткнулись в мягкую землю, не причинив вреда ни одному из противников, ловко увернувшихся от удара в самый последний момент. Следующий поединок должен был состояться на двуручных мечах. Элинор едва не лишилась чувств, когда сверкающий меч Гастингса плашмя опустился на затылок Джордана, прикрытый кольчужным воротником. Тот покачнулся. Забыв об осторожности, Пэйн бросился вперед и занес меч. Когда сверкающее лезвие начало опускаться, Джордан встретил его ответным ударом, вложив в него всю свою силу. Меч Гастингса раскололся. Лезвие серебряной молнией сверкнуло в воздухе и воткнулось в землю на некотором удалении от места поединка. У Пэйна в руках осталась рукоятка с обломком меча длиной в несколько дюймов. Не веря своим глазам, он в бешенстве смотрел на сломанный меч, между тем как обезумевшая от восторга толпа выкрикивала имя своего любимца.

Устроители турнира объявили победителя. Гастингс кипел от злобы, и Элинор на мгновение показалось, что он бросится на Джордана с обломком меча. Он громко требовал продолжения поединка, утверждая, что его подвело оружие.

— Угомонись, Гастингс, надо уметь проигрывать, — уронил Джордан, поднимая забрало. — Это была честная схватка. Ты проиграл.

— Будь ты проклят, де Вер, ты заплатишь мне за это унижение! — рявкнул Пэйн.

Поле состязаний, разбитое копытами лошадей, превратилось в грязное месиво. Обутый в кольчужные сапоги, Пэйн поскользнулся и грязно выругался, едва удержавшись на ногах. Провожаемый свистом и шиканьем зрителей, возмущенных столь нерыцарским поведением, он направился к своему коню.

Только теперь Элинор смогла перевести дыхание. Миллисент, вскочив с места, вопила и размахивала руками, приветствуя вместе с остальной публикой победителя, медленно проезжавшего мимо трибун. Восхищенные женщины бросали ему венки из летних цветов. Джордан ловил их на лету, нанизывая на кончик копья. Когда длинный шест украсился по всей длине дарами поклонниц, Джордан подъехал к ложе королевы турнира и торжественно протянул ей унизанное цветами копье.

Улыбнувшись, знатная дама приняла венок и водрузила его на свои рыжие локоны. Под восторженные крики зрителей остальные венки один за другим перекочевали на головы сидевших в ложе женщин, пока не остался последний — из красных маков. Учтиво поклонившись, Джордан медленно двинулся назад вдоль трибун.

Миллисент горделиво выпрямилась, когда он приблизился к ним. Судя по самодовольной улыбке, игравшей у нее на губах, она не сомневалась, что венок предназначается ей.

Остановившись перед дамами, Джордан привстал на стременах и наклонил копье так, что венок соскользнул вниз, задержавшись у острия. Распираемая гордостью, Миллисент наклонилась, намереваясь принять дар, когда Джордан отчетливо произнес:

— Леди Элинор, прошу вас.

Элинор ахнула, а Миллисент залилась краской стыда. Элинор, смущенная, сняла венок с кончика копья, сдернула с головы вуаль и надела венок на свои золотистые волосы. Эта сцена привела зрителей в неистовый восторг.

Джордан натянул поводья, и могучий жеребец послушно попятился. Приподняв копье в прощальном салюте, рыцарь повернул коня и поскакал прочь под шумные аплодисменты.

Миллисент молчала, лишившись дара речи от ревности и гнева. Вокруг звучал смех, и она стиснула зубы, уверенная, что стала предметом насмешек.

— Как ты посмела? — прошипела она, когда зрители начали расходиться.

— При чем здесь я? — возмутилась Элинор.

Однако Миллисент, не желая ничего слушать, подобрала юбки и гордо зашагала прочь.

Элинор осталась одна. Свежий ветер продувал насквозь ее шелковое платье. Она радовалась, что Джордан публично оказал ей честь, но не могла отделаться от тревожных предчувствий. Недаром Пег предупреждала ее о вздорном нраве своей хозяйки. Как далеко может зайти Миллисент в своей злобе?

Глава 6

В тот же день Джордана торжественно препроводили из «Пастушьей сумки» в роскошный дом лорда Саттона — его дочь Жаклин была королевой турнира. Лорд слышать не желал о том, чтобы отважный рыцарь оставался в придорожной гостинице, и настоял на его переезде в лучшие покои своего замка.

Главный дом поместья был сложен из светлого камня. Украшенный многочисленными фронтонами фасад прорезали узкие окна с частыми переплетами. На противоположных концах главного зала располагались украшенные цветными витражами эркеры, выходившие на восток и запад. Дважды в день — при ясной погоде — они расцветали всеми оттенками радуги. Поместье окружали знаменитые на все графство сады, террасами спускавшиеся с холма.

К удивлению Элинор, ее тоже переселили в замок, оставив комнатушку в гостинице в полном распоряжении гордячки Миллисент.

Гостили в поместье знатные господа. Имя галантного спасителя Элинор было у всех на устах, и девушка оказалась в центре внимания, удостоившись выражений искреннего сочувствия и добрых пожеланий.

В огромном зале, обшитом дубовыми панелями, состоялся прием в честь победителя турнира. От шума и нескольких бокалов выпитого вина у Элинор разболелась голова. Когда свисавшие со стропил цветные знамена поплыли у нее перед глазами, она удалилась в темный угол и присела на резную скамью, прижав ладони к пульсирующим вискам.

На ее счастье, Пэйн Гастингс так и не появился здесь. Наглость, с которой он разглядывал ее на турнире, отбила у Элинор всякую охоту признаваться в их будущем родстве, хотя она понимала, что рано или поздно им все равно придется встретиться.

Честь, оказанная Элинор победителем турнира, дала ей пропуск в избранное общество, в то же время вызвав любопытство и дав пищу слухам. Именно поэтому Джордан вел себя крайне осмотрительно, и Элинор, обиженная его неожиданной холодностью, не находила особой радости в пышном торжестве. Ее тоскующий взгляд то и дело устремлялся к Джордану, окруженному толпой почитателей. Сегодня вечером он казался особенно красивым, облаченный в модный дублет из льдисто-голубого шелка и рейтузы того же оттенка. Роскошный костюм сидел как влитой, подчеркивая тонкий стан и широкие плечи.

Каждый раз, когда Элинор видела Джордана танцующим с очередной красавицей, ее захлестывала ревность, но когда он пригласил ее, девушка вынуждена была отказаться из-за головной боли. Это, похоже, ничуть не расстроило рыцаря, наслаждавшегося повышенным вниманием дам. Даже Жаклин, дочь хозяина замка, не сводила с него восхищенных глаз. Элинор сочла ее поведение слишком фамильярным для короткого знакомства и ревниво наблюдала за парочкой, задаваясь вопросом, не является ли Жаклин его бывшей любовницей или — хуже того! — нынешней.

Терпение ее истощилось, когда шумная стайка разряженных женщин потащила Джордана к помосту в конце зала, где, судя по всему, должна была состояться какая-то церемония. Покинув свое убежище, Элинор прошлась вдоль бокового прохода, отделенного от зала рядом колонн, придававших огромному помещению сходство с церковью.

— Миледи, вы позволите принести вам вина? —

раздался рядом мужской голос.

Обернувшись, Элинор узнала испанского рыцаря. Без своих мрачных доспехов он казался куда менее внушительным. На нем были короткая туника из песочного бархата, черные рейтузы и башмаки из мягкой черной кожи. В тусклом свете факелов его смуглая кожа казалась особенно темной, а карие глаза сверкали как угли.

— Позвольте представиться. Дон Родриго Диас, посланник короля Кастилии Педро.

Элинор присела в реверансе, смущенная откровенным интересом, светившимся в его темных глазах.

— Я видела вас на турнире, дон Родриго, и восхищена вашей храбростью.

— Благодарю вас, донья. А я, в свою очередь, восхищен вашей красотой. — Он снова поклонился. — Вы позволите принести вам вина? — повторил он.

— О нет, только не вина. У меня ужасно болит голова. В его глазах мелькнуло искреннее сочувствие.

— Здесь слишком шумно и душно. Идите во двор, на воздух, а я принесу вам воды.

Распахнутая настежь дверь вела во внутренний дворик. Выложенное каменной плиткой пространство оживляли подстриженный кустарник и цветущие растения в глиняных горшках. Висевшие на стенах фонари и факелы давали достаточно света, чтобы не вызвать пересудов.

— Благодарю вас, дон Родриго, вы очень добры.

Испанец ушел и вскоре вернулся с кубком в руке. Пригубив, Элинор удивилась сладковатому вкусу. Она попыталась вернуть воду, но дон Родриго покачал головой, мягко отстранив ее руку.

— Прошу вас, леди Элинор, доверьтесь мне. Это старинное средство, хранившееся в нашей семье на протяжении поколений. Я тоже страдаю от головных болей, поэтому никогда не расстаюсь с этим лекарством.

Сделав несколько глотков, Элинор почувствовала себя лучше.

— Хотел бы я быть тем рыцарем, который преподнес вам знак внимания, — заметил дон Родриго, кивнув на увядающий венок на ее голове. — Надеюсь, мне еще представится такая честь. Королеве турнира далеко до вас, — заявил он с легкой улыбкой, склонившись над ее рукой, прежде чем удалиться.

Польщенная вниманием галантного испанца, Элинор ощутила душевный подъем. Посланник короля Педро был важной персоной, но из всех роскошно одетых красавиц, находившихся в зале, она одна удостоилась его внимания. Приободрившись, девушка вернулась в зал.

— Как я вижу, леди Элинор, вы нашли себе нового поклонника.

Сердце Элинор замерло, когда она услышала голос Джордана. Он стоял в тени и, к ее досаде, не делал ни малейшей попытки подойти ближе.

— Поклонника? — с притворным удивлением переспросила Элинор.

— Посланник короля Педро, похоже, очарован тобой. Весь вечер не сводил с тебя глаз. Впрочем, он не виноват, что у него хороший вкус. Может, потанцуем? Или у тебя все еще болит голова?

Небрежный тон Джордана, не замечавшего ее весь вечер, возмутил Элинор.

— Мне намного лучше, но я предпочла бы лечь. Уже поздно, — натянутым тоном произнесла она.

Джордан выступил из тени и склонился над ее рукой, прежде чем пожелать спокойной ночи.

Когда Элинор выбралась из зала, ее глаза застилали слезы. Ну почему она так глупо себя ведет? Ведь ей же хотелось потанцевать с Джорданом!

В небольшой комнатке, выходившей на лестничную площадку, ее встретила Мэб. Элинор едва дождалась, пока горничная удалится в смежную гардеробную, где лежал ее тюфяк. Ей хотелось остаться одной.

Джордан даже не предложил ей пройтись по саду, хотя у них была такая возможность! Две крупные слезинки скатились по щекам Элинор. Конечно, если бы не Джордан, ее никогда бы не пригласили на этот бал. Но все его улыбки предназначались другим. Она представила себе Джордана в кругу легкомысленных красоток, бесстыдно льнущих к нему. Хуже всего, что он даже не пытался охладить их пыл! Всхлипнув, Элинор зарылась лицом в подушку и тихо заплакала.

Когда слезы иссякли, она еще долго лежала без сна. Знает ли Джордан, что она здесь одна? Любой звук — скрип на лестнице, шаги за дверью — заставлял ее замирать в ожидании. Но он так и не пришел.

Среди ночи ее разбудил какой-то шум. Элинор прислушалась, стараясь не поддаваться вспыхнувшей надежде.

Снова этот звук. Ей показалось, что скрипнула, приоткрывшись, дверь. Проклятие! Неужели Мэб забыла задвинуть засов и ей придется отбиваться от пьяного гуляки? Приглушенно вскрикнув, Элинор уставилась на мужской силуэт, возникший в дверном проеме.

Мужчина закрыл дверь и двинулся к кровати.

— Кто это? — испуганно спросила девушка.

— А кого ты ждешь?

Элинор прижала ко рту кулак, сдержав вздох облегчения.

— Джордан! Я уже не надеялась, что ты придешь. Ты меня разбудил.

— Правда?

Он остановился в шаге от кровати и начал раздеваться.

— Ты что, не слышишь? Я спала.

— Да? Не хотелось бы лишать тебя отдыха. Мне уйти? Элинор растерянно молчала, не зная, что ответить на этот вопрос, заданный издевательским тоном.

— Не понимаю, зачем ты вообще пришел? — воскликнула она, внезапно рассердившись. — Весь вечер веселился, флиртуя с кем попало!

— Просто удивительно, Элинор. Неужели ты вообразила, что я буду ухаживать за тобой у всех на виду?

— Но… после турнира я подумала…

— Это был не более чем красивый жест. Любой рыцарь сделал бы то же самое. Даже твой испанец, одержи он победу…

— Он не мой!

— Но ему этого явно хочется, — сказал Джордан, снимая дублет и рубашку. Затем расшнуровал рейтузы и стянул их с мускулистых бедер.

— Я думала, ты с другой женщиной.

— А хоть бы и так. Или ты считаешь меня своей собственностью?

Не ожидавшая такого ответа, Элинор уставилась на него полными слез глазами.

— Ты пришел, чтобы мучить меня? — спросила она дрогнувшим голосом.

— Нет, но и не для того, чтобы ты во мне сомневалась и задавала дурацкие вопросы. Если хочешь, чтобы я ушел, так и скажи.

— Не хочу, — прошептала она.

Джордан откинул одеяло и скользнул в теплую постель. Элинор, ахнув, отпрянула.

— Иисусе, ты что, снова стала девушкой, пока меня не было? — прорычал Джордан. Долгие часы, проведенные в обществе поклонниц, исчерпали запас его терпения.

— Я думала, ты больше не любишь меня, — всхлипнула девушка.

— О, Элинор, — простонал он, заключив ее в объятия. — Какая же ты дурочка. Разумеется, я люблю тебя. Будь это не так, я не побоялся бы оказывать тебе знаки внимания. Неужели не понимаешь? Малейший намек на близость между нами дойдет до ушей аббатисы Сесили со скоростью выпущенной стрелы. Представляю, какие пойдут слухи, если станет известно о той ночи в лесу. Молю Бога, чтобы никто из моих приятелей не проболтался.

— А вдруг кто-нибудь подслушивает под дверью? — хихикнула Элинор, с блаженным вздохом прижимаясь к его горячей груди.

— Вряд ли. Я предпринял все мыслимые и немыслимые предосторожности. А теперь, милая, я хочу, чтобы ты встретила меня как возлюбленного, по которому сильно истосковалась.

Руки Элинор скользнули к его лицу. Кожа была теплой и гладкой, пробивающаяся щетина приятно покалывала кончики пальцев.

— Ты сделал меня такой несчастной.

— Ничего, скоро я сделаю тебя очень счастливой.

— Скажи, что сожалеешь.

— О чем? Что забочусь о твоем добром имени?

— Что пренебрегал мною.

Джордан хмыкнул, прижавшись горячими губами к ее лбу.

— Так и быть. Я тосковал, Элинор, тосковал каждую минуту. Мне ужасно не хватало этого, — он поцеловал ее в губы, — и этого, — он поцеловал ее в шею, — а особенно этого.

Он сдернул с нее сорочку и прильнул губами к ее обнаженной груди. Элинор задрожала.

— О, Джордан, прошу тебя, хватит, — выдохнула она. — Просто обними меня и скажи, что любишь.

Джордан обнял ее и привлек к себе, нежно перебирая пальцами ее волосы.

— Я люблю тебя, Элинор, но ведь это ты отказалась со мной танцевать. Еще неизвестно, кто кем пренебрег.

— Извини. Мне очень хотелось танцевать.

— Зачем же ты отказалась?

— Из гордости… и ревности. О, Джордан, ты прав, я такая глупая! Раньше я твердо знала, кто я такая и чего хочу. Но с тех пор, как мы встретились… все изменилось.

— Ты не одинока в своем смятении. Я привык относиться к женщинам как к игрушкам… Не надо возмущаться, это правда. Ни одна из них не могла увлечь меня более чем на пару часов. Так что я тоже не знаю, как себя вести. Поддайся я чувствам, давно затащил бы тебя в кусты, как простую служанку, не думая о том, что кто-нибудь может увидеть. Но здравый смысл велит мне заботиться о твоей чести. Видно, придется нам постигать науку любви вместе. Ты согласна, милая?

— О да.

Джордан взял ее лицо в ладони и приник к губам. Жар его страстных поцелуев возбудил Элинор сверх всякой меры. Кровь бурлила в жилах и стучала в висках.

— Люби меня, Элинор. Давай повторим чудо той ночи. Боли не будет — только восторг, — пылко пообещал Джордан и потянул ее руку вниз, призывая к ласкам.

Она улыбнулась в темноте. Когда-нибудь они смогут любить друг друга при свете дня. Хотя… может, никто не занимается этим днем? Элинор не знала. И не хотела спрашивать. Она и так выставила себя в невыгодном свете. Сладкая тяжесть его плоти пробудила в ней воспоминания о ни с чем не сравнимом наслаждении.

Ласки Джордана становились все более страстными, но теперь Элинор знала, каков будет финал. Она никогда не забудет вкус его поцелуев, даже после того, как они расстанутся.

— О, Джордан, я так тебя люблю, — прошептала девушка, когда он накрыл ее своим телом.

Внезапно он вошел в нее, и Элинор ахнула. Ей показалось, что она больше не выдержит, но Джордан не спешил, растягивая удовольствие, пока окружающий мрак не взорвался огненным фейерверком. Из груди Элинор вырвался стон.

Погода снова испортилась, когда по прошествии нескольких дней впереди показались шпили Кентерберийского собора.

За их маленьким отрядом следовала повозка с Ричардом Тьери, которого Джордан взялся доставить домой. Полученная на турнире рана воспалилась, и теперь сэр Ричард метался в лихорадке. Он сильно похудел, еще недавно крепкое тело таяло день ото дня, усыхая, как срубленный дуб. Джордан в гневе прогнал лекарей, пытавшихся сделать кровопускание рыцарю, и без того потерявшему немало крови.

На душе у него скребли кошки. Просто немыслимо, что пустяковая рана, нанесенная мечом во время состязаний, может стать причиной смерти, но это был не первый случай на его памяти. В глубине души Джордан понимал, что сэр Ричард обречен, но готов был на все, чтобы спасти жизнь старому другу.

Оглянувшись через плечо, он посмотрел на Элинор, ехавшую следом. Съежившись в седле, она зябко куталась в плащ. Когда они прибудут в город, ему придется перепоручить ее заботам аббатисы. Джордан провел немало времени в бесплодных размышлениях, но так и не придумал, как оставить Элинор при себе. Из-за ухудшающегося состояния сэра Ричарда, который был без сознания, ему пришлось гнать лошадей, чтобы сократить путь на целый день и доставить друга домой живым.

Джордан придержал коня, дождавшись, пока Элинор поравняется с ним.

— Видите шпили, леди Элинор? — мрачно спросил он, проклиная судьбу, когда она вскинула на него полные слез глаза.

— Да, я не ожидала, что это такой большой город, — тихо отозвалась девушка. Всю дорогу она крепилась, но теперь, когда они почти прибыли на место, выдержка изменила ей.

— Кентерберийский собор — величественное сооружение. Именно там находится часовня Святого Фомы. — Джордан оглянулся на повозку, где лежал сэр Ричард. Он скрыл от Элинор правду о тяжелом состоянии рыцаря еще и потому, что именно Тьери должен был сопровождать подопечных аббатисы в Гасконь.

Элинор смотрела на далекие крыши Кентербери. Нетерпение, с которым она когда-то стремилась в знаменитый город, значительно поубавилось. Радостное возбуждение, вызванное предстоящим путешествием, печаль от разлуки с Мелтоном и даже ужасы, пережитые в плену у разбойников, казались ей теперь чем-то далеким и несущественным.

Каждый раз, когда она пыталась поговорить с Джорданом о лорде Гастингсе, он заявлял, что при отсутствии приданого обручение ничего не значит, а будучи в хорошем настроении, даже обещал, что попросит ее руки, когда вернется покрытый славой и осыпанный милостями короля Кастилии. Но теперь, в сером свете холодного утра, все это казалось ей не более чем пустым хвастовством.

На булыжной мостовой раздался цокот копыт. В город въезжали всадники, повозки, запряженные лошадьми, вьючные животные. По обе стороны узкой улочки теснились гостиницы для паломников, толпы торговцев осаждали приезжих, предлагая всевозможные сувениры. Элинор рассеянно оглядывалась по сторонам. Как она мечтала увидеть знаменитый Кентербери! Но теперь для нее это всего лишь место, где она расстанется с Джорданом.

Прошлой ночью в придорожной гостинице они сжимали друг друга в объятиях, стараясь не думать о будущем, наслаждаясь каждым мгновением, чтобы сохранить его в памяти. Элинор так и не заплакала, пока Джордан не ушел. Но этим утром ее глаза не просыхали от слез.

Встречный священник указал им дом, где остановилась аббатиса Сесили.

Увенчанное высоким фронтоном деревянное строение нависало над улицей, закрывая доступ дневному свету. Несколько каменных ступенек вели к массивной двери, обитой железными полосами, с кованым молотком в форме львиной головы. Элинор ощутила слабость, осознав, что наступил момент расставания.

Джордан помог ей спешиться. Здесь, у всех на виду, они не могли ни поцеловаться, как бы ей этого ни хотелось, ни даже обняться.

Джордан поднял молоток, и глухой стук отозвался эхом внутри здания. Когда дверь отворилась, он коротко объяснил служанке, по какому делу они прибыли. В следующее мгновение на пороге появилась сама аббатиса.

— Что означает весь этот шум у меня под дверью, сэр? — осведомилась она, устремив на Джордана суровый взгляд.

Рыцарь учтиво поклонился.

— Прошу простить меня, аббатиса Сесили. Я привез вашу подопечную, леди Элинор Десмонд из Мелтона, — сказал он, отступив в сторону.

Аббатиса изумленно ахнула при виде Элинор.

— Пресвятая Дева! Элинор! Что ты делаешь в обществе этих рыцарей?

Девушка судорожно сглотнула, уловив явное неодобрение в голосе аббатисы.

— Это длинная история, преподобная матушка. Может, мы войдем внутрь? Мы провели много времени в пути, и с нами раненый. Полагаю, вас заинтересует его личность. Как я поняла, сэр Ричард должен был сопровождать нас в Гасконь.

Аббатиса снова ахнула, утратив на время свою обычную холодность.

— Сэр Ричард Тьери ранен? Входите скорее и расскажите, что случилось.

Распорядившись, чтобы повозки въехали во двор, и приказав слугам позаботиться о раненом, аббатиса пригласила Элинор и Джордана в дом.

— Где моя сестра? — спросила она.

— Леди Бланш заболела, и мне пришлось оставить ее в Эйнфорд-Прайори. Разве вы не получили моего письма, преподобная матушка?

— Нет, Элинор, я не получала никакого письма. Аббатиса провела молодых людей в сумрачную гостиную и внимательно выслушала их рассказ. Поведение рыцаря было безупречным, к тому же аббатисе приходилось слышать его имя. Но чтобы ее подопечная слонялась по дорогам в обществе мужчин? Матерь Божья!

— Элинор! — строго сказала она по некотором размышлении. — Тебе следовало остаться со своей госпожой в Эйнфорде. Крайне неприлично девице твоего происхождения путешествовать без спутницы с одной лишь служанкой. О чем только ты думала?

— Это моя вина, преподобная матушка, — позволил себе вмешаться Джордан. — Леди Элинор пришлось ждать окончания турнира, в котором я принимал участие. Лорд и леди Саттон были настолько любезны, что предоставили вашей подопечной свое гостеприимство. Уверяю вас, о ней хорошо позаботились.

Глаза аббатисы сузились. Один взгляд на Элинор открыл ей печальную истину: девушка по уши влюбилась в темноволосого красавца. Оставалось только надеяться, что он сдержал свои рыцарские обеты.

— Что ж, учитывая все обстоятельства, Элинор, тебе еще повезло. Я так и знала, что капризы Бланш добром не кончатся. Разве я не предупреждала ее? Но она всегда была упрямой… Ну да ладно. Благодарю вас, сэр Джордан, за то, что доставили леди Элинор в Кентербери целой и невредимой. А теперь, Элинор, подожди здесь, пока я провожу этого молодого человека к сэру Ричарду.

Когда спустя некоторое время аббатиса вернулась одна, сердце Элинор упало, хотя она и догадывалась, что больше не увидит Джордана. Присев в реверансе, она обратилась к аббатисе:

— Господь в своей бесконечной милости защитил меня. Были минуты, когда я уже не надеялась на спасение.

— Хм, — только и произнесла аббатиса, зажигая свечу от теплившегося в очаге огня.

Элинор постаралась взять себя в руки, приготовившись к допросу.

— Представляю, какие разговоры идут о тебе: путешествуешь в обществе мужчин, останавливаешься в придорожных гостиницах. — Аббатиса неодобрительно покачала головой. — Что скажет твой бедный отец?

— Я об этом не подумала, досточтимая матушка. Но, признаться, у меня не было выбора.

Аббатиса подошла к окну и выглянула на улицу, откуда доносились громыхание колес и стук копыт. Сердце Элинор сжалось. Неужели Джордан уже уезжает?

— Не удивлюсь, если твое доброе имя погублено, — сухо заметила аббатиса, проводив взглядом последнего из отъезжающих рыцарей.

— Но… но ничего… неподобающего не случилось. Даю вам слово, — прошептала Элинор, моля Бога, чтобы аббатиса не заставила ее поклясться на Священном Писании.

— Вот как? А тебе не приходило в голову, что девушке не подобает находиться в компании грубых рыцарей?

— Грубых? Но разве рыцари не преданы всей душой святой церкви и не дают благородные обеты защищать…

— Ладно, ладно. Как бы то ни было, я не могу одобрить твоего поведения. Носиться по городам и весям с мужчинами…

— Конечно, досточтимая матушка, но я поступала весьма осмотрительно. Наверняка найдутся люди, которые смогут это подтвердить!

— Будем надеяться, Элинор, будем надеяться. Возможно, ничего страшного и не случилось. Элинор всегда была послушной девочкой. Во всяком случае, никаких известий о ее предосудительном поведении пока не поступало.

— Хватит об этом. Все в руках Божьих, — заключила аббатиса Сесили. — Увы, это не единственная проблема, Элинор. Ты должна была отплыть с сэром Ричардом. Но, как тебе известно, он тяжело болен и не сможет сопровождать тебя.

— Разве нельзя найти кого-нибудь другого?

— Сэр Ричард — один из немногих людей, которым я доверяю. Я посоветовала бы тебе, моя дорогая, — хотя и понимаю, как ты будешь разочарована, — вернуться в Мелтон. И не спорь, — поспешно сказала аббатиса при виде вытянувшегося лица Элинор. — К тому времени когда сэр Ричард поправится, не будет никакого смысла в твоей поездке в Бордо. Я позабочусь, чтобы тебя доставили домой. До твоей свадьбы осталось не так уж много времени. Ты и не заметишь, как оно пролетит.

— О нет, прошу вас, не отсылайте меня домой! — воскликнула Элинор, залившись слезами. — Прошу вас!

— Ну-ну. — Тронутая отчаянием девушки, аббатиса улыбнулась, что было ей несвойственно. — Я знаю, как тебе хотелось попасть на службу к принцессе Иоанне. Но не волнуйся, я извинюсь за тебя. Она поймет ситуацию.

— А как же паломничество в часовню Святого Фомы? — спросила Элинор, хватаясь за соломинку.

— Ты посетишь часовню независимо от того, вернешься в Мелтон или нет. А теперь, Элинор, вытри слезы и поклянись, что не совершила ничего предосудительного, пока находилась в обществе своего галантного спасителя.

— Клянусь, вы никогда не услышите слов, порочащих мое поведение. q-i

Аббатиса снисходительно улыбнулась и потрепала Элинор по склоненной голове.

— Успокойся, дорогая. Мне не следовало сомневаться в тебе. Не переживай — перед отъездом ты успеешь побывать в часовне и поблагодарить святого Фому за свое чудесное спасение.

Элинор не поднимала головы, пока шаги аббатисы не затихли. С тем же пылом, с каким девушка еще недавно проклинала Джордана за осторожность, теперь она благословляла его за проявленную твердость в соблюдении приличий. У аббатисы Сесили достаточно осведомителей, чтобы докопаться до сути, дай ей только повод. Слезы облегчения смешались с горечью утраты, и, уронив голову на руки, Элинор разрыдалась.

Небо хмурилось, затягиваясь на востоке тучами, дул пронизывающий ветер. Элинор продрогла, пока стояла у окна в ожидании аббатисы, собиравшейся отвести ее в часовню Святого Фомы. С высоты третьего этажа река Стаур казалась оловянной лентой, петлявшей среди монументальных зданий больниц и богаделен, выстроенных на ее берегах. Над всем этим великолепием, занимавшим центр города, господствовали величественные стены собора. Сегодня его шпиль, увенчанный золоченой фигуркой ангела, скрывался в стремительно несущихся облаках.

За минувшие три дня Элинор не получила никаких известий от Джордана и строила предположения одно мучительнее другого. Несмотря на твердое решение никогда больше не ревновать своего возлюбленного, ей нет-нет да и приходила в голову мысль, что у него появилась другая женщина и именно поэтому он до сих пор не дал о себе знать. За время, проведенное в Кентербери, Элинор насмотрелась на проезжавших мимо нарядных всадниц, лошади которых позвякивали бубенчиками. Многие дамы наверняка побывали в Саттоне и не отказались бы развлечься с победителем турнира.

Элинор вздохнула. Пока она живет у аббатисы, Джордана ей не видать, как собственных ушей без зеркала.

— Ты готова?

Вздрогнув, девушка стремительно обернулась. В дверях стояла аббатиса, закутанная в темный плащ.

— Да, досточтимая матушка.

— Надо спешить, пока не начался дождь.

Теперь Элинор знала, о чем просить святого Фому. Во-первых — чтобы помог ей вернуть возлюбленного, во-вторых — не допустил постылого замужества, в-третьих — ниспослал выкуп для освобождения брата. Но чтобы исполнились эти ее желания, должно произойти чудо. А что она может предложить взамен, кроме крохотного кошелька с золотом, пристегнутого к поясу? Едва ли святой станет творить чудеса, прельстившись столь скромным даром.

Элинор ускорила шаг, стараясь не отставать от аббатисы. Непривычная к городу, она то и дело спотыкалась о неровную мостовую, переступая через островки жидкой грязи. У стен зданий сидели нищие и клянчили милостыню, выставив на всеобщее обозрение покрытые язвами конечности. Вид сгнившей до костей плоти и стоны несчастных приводили Элинор в содрогание. Она поражалась аббатисе, которая бодро шагала вперед, словно не замечая этого жуткого зрелища.

Они уже приближались к собору, когда особенно жалкое, закутанное в грязное тряпье создание протянуло к ним костлявую руку. Элинор ужаснулась, увидев похожего на скелет младенца, вцепившегося в тощую грудь матери. Потянувшись к висевшему на талии бархатному кошельку, она поймала на себе неодобрительный взгляд аббатисы.

— Побереги свое золото, Элинор. Для этих бедняг существуют благотворительные заведения, — назидательно произнесла она. — К тому же они намеренно раздражают свои язвы ядовитой травой. Разве ты не знаешь?

Смутившись, Элинор отдернула руку от кошелька и продолжила путь, сознавая, что не скоро избавится от воспоминаний о несчастной женщине и ее ребенке.

Возле каменных порталов собора толпились нищие и калеки. Одни явились сюда с искренней надеждой излечиться, другие — в расчете разжалобить паломников, непрерывным потоком вливавшихся в распахнутые двери собора.

Восхищенная величественным творением зодчих, Элинор задержалась у входа, но когда ветер принес первые капли дождя, аббатиса поспешила внутрь.

Покрытые резьбой арочные своды, казалось, уходили в поднебесье. Вдоль нефов стояло множество дароносиц, и аббатиса велела Элинор сделать взнос. Элинор послушно опустила несколько монет, пока они, смешавшись с толпой, медленно продвигались к часовне Святого Фомы.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем они приблизились к крутым ступеням, выщербленным ногами бесчисленных паломников. Элинор с благоговением уставилась на то место, где святой мученик принес жертву на алтарь Госиода.

На ступеньках толпились паломники, ожидавшие своей очереди войти в усыпальницу. Аббатиса протиснулась вперед, не обращая внимания на протесты и косые взгляды людей, среди которых было немало больных и увечных, простоявших здесь много часов. Элинор, испытывая неловкость, следовала за аббатисой.

Гробница святого Фомы сверкала золотом и драгоценными камнями. Опустившись на холодный мраморный пол, Элинор смиренно распростерлась перед святыми мощами. Спустя некоторое время она подняла голову и с благоговением обратила свой взор на море свечей, отражавшихся бесчисленными бликами в роскошном убранстве часовни. Это было так прекрасно, что Элинор восхищенно замерла, но тут же потупилась, заметив недовольный взгляд аббатисы. В панике Элинор пыталась вспомнить слова молитвы, но не могла, поглощенная мыслями о только что виденных ею нищих и калеках. Перед лицом столь всеобъемлющего несчастья ее собственные желания казались мелкими и суетными. Подняв глаза, Элинор устремила взгляд на золотой потир, стоявший на алтаре.

— Верни мне Джордана, — прошептала она наконец. —

Дорогой Фома, сделай так, чтобы он вернулся. И если можно, позволь отправиться в Бордо — если не с сэром Ричардом, то с кем-нибудь другим. И пожалуйста, я очень тебя прошу, не допусти моей свадьбы с лордом Гастингсом. А еще даруй свободу моему дорогому брату… — На нее вдруг нахлынуло чувство вины за прегрешение, которое они совершили с Джорданом. Едва ли святой сочтет достойной помощи особу, не покаявшуюся в смертном грехе. — О святой Фома, пожалей меня. Я так его люблю…

— Пойдем, Элинор, пора уступить место другим. Некоторые паломники прошли пешком полсвета, дабы приложиться к святым мощам.

Очнувшись от своих тайных мыслей, Элинор взглянула на аббатису. Та уже поднялась и нетерпеливо дергала ее за руку, понуждая встать. Времени на осмотр священных реликвий, хранившихся в усыпанных драгоценностями витринах, не оставалось. Прежде чем выйти из усыпальницы, аббатиса указала Элинор, где оставить ее скромное подношение в виде нескольких золотых.

— Будем надеяться, что святой Фома не покинет тебя своей милостью, — благостно заметила аббатиса, когда они спустились в неф. — Молитва девушки послать ей смирение и покорность в предстоящем замужестве угодна Богу.

Элинор чуть не поперхнулась. За все пять минут, пока она лежала, простершись ниц перед святыми мощами, ей и в голову не пришло просить благословения будущего брака. Она бы сгорела со стыда, если бы кто-нибудь узнал, что она молила святого вернуть ей возлюбленного, сделать возможной поездку в Бордо, о которой она мечтала, и избавить ее от брака с сэром Генри.

Понурившись, Элинор следовала за аббатисой к выходу, надеясь, что накрахмаленные отвороты чепца скрывают ее горящие от стыда щеки. За годы церковного обучения и жизни в монастыре с ее ограничениями у Элинор сформировались четкие представления о том, что хорошо и что плохо. И теперь она терзалась чувством вины, ибо осмелилась приблизиться к священной гробнице в состоянии, далеком от благочестивой безмятежности. Чем больше она размышляла о своем кощунственном поведении, тем жарче ей становилось. Все тело горело, и Элинор не на шутку испугалась, что упадет в обморок, если не выберется на свежий воздух.

— Досточтимая матушка, можно, я выйду наружу? —

обратилась она к аббатисе, которую остановил важный господин в отороченном мехом черном облачении. — Мне нехорошо.

Аббатиса понимающе кивнула и указала на боковую дверь, которая вела в прилегающий к собору двор.

У стены стояла узкая каменная скамья. С благодарным вздохом Элинор опустилась на влажный камень. Летний дождь прошел, и бледные лучи солнца проглянули из-за туч.

Заросший травой квадратный дворик обрамляли цветочные клумбы. Элинор подошла к ним, любуясь омытыми дождем соцветиями. Голубые гроздья дельфиниума и розовые головки люпина раскачивались на фоне серых стен собора. Освеженные ливнем розовые кусты источали нежный аромат. Элинор блаженно вздохнула. До чего же здесь красиво!

Сидя на освещенной неярким солнцем скамье, она мечтательно закрыла глаза, наслаждаясь благоуханием гвоздик и роз.

— Да ты просто дьявол, но самый красивый дьявол из всех, кого я видела, — донесся из-за живой изгороди игривый женский голос.

Элинор улыбнулась, предавшись воспоминаниям о страстных объятиях Джордана, навеянным близостью влюбленных. Нечего и мечтать о встрече с ним в этом волшебном саду. Хватило бы и записки, но она даже не знает, где он поселился, если вообще не уехал из Кентербери.

С каких это пор вы водитесь с дьяволами, миледи?

Мужской голос мигом вывел Элинор из приятной задумчивости. Неужели это Джордан? Не может быть! Наверняка ее ввела в заблуждение проклятая ревность.

Элинор вскочила на ноги и устремилась на звук голосов.

Она больше не замечала россыпи розовых и белых гвоздик и влажных от росы фиалок. Скользнув в проход в стене из подстриженного кустарника, она едва сдержала крик при виде алой туники, слившейся с сапфировым бархатом женского платья. Мужчина обнимал девушку, склонившись к ее лицу.

Он поднял голову, и все сомнения исчезли. Парочка обнявшись, двинулась прочь. В девушке Элинор узнала Жаклин, королеву Саттонского турнира.

— О Джордан! — прошептала она имя, ставшее для нее благословением и проклятием. Не прошло и четырех дней, с тех пор как они поклялись в вечной любви, а он уже ухаживает за другой! Так вот почему он не дает знать о себе!

С заледеневшим сердцем Элинор двинулась назад по покрытой гравием дорожке. Неужели он не способен хранить верность хотя бы недолго? Она вспомнила его предложение вместе осваивать науку любви. Ложь, все ложь!

Сквозь пелену слез Элинор различила прямую фигуру в темном облачении. Видимо, аббатиса, не обнаружив ее во дворе, отправилась на поиски.

Поспешно отвернувшись, Элинор вытерла краешком плаща слезы. Едва ли проницательная аббатиса примет такую вспышку эмоций за избыток благочестия.

— Вот ты где, Элинор. Пойдем, у меня еще полно дел сегодня. Чем скорее мы вернемся, тем лучше.

— Хорошо, досточтимая матушка, — смиренно отозвалась девушка, затаив гнев и боль.

Оставшись одна, она дала волю слезам. Все ее мечты пошли прахом, а обращение к святому Фоме более чем когда-либо казалось кощунством. Неужели это наказание за ее грех? Недаром предательство Джордана обнаружилось сразу после посещения часовни. А может, святой таким образом хотел открыть ей глаза?

С несчастным видом Элинор смотрела в окно на затянутое облаками небо. Как назло нынешним вечером аббатиса ждала важных гостей и настояла на присутствии Элинор. Но если то, что случилось утром, направлено на спасение ее души, наверняка святой Фома не оставит ее и в этом испытании. Вконец подавленная, Элинор спустилась вниз, где аббатиса принимала отцов города и двух высокопоставленных церковников.

Извинившись за скромную трапезу, аббатиса пригласила гостей к столу, где на серебряном блюде, распустив пышный хвост, красовался фазан, обложенный маринованными яблоками. За жареным фазаном, фаршированными каплунами и таявшей во рту семгой последовали яблочный мусс и взбитые сливки. К щедрому угощению подавалось домашнее вино из шелковицы.

Элинор не чувствовала вкуса этих изысканных блюд — с таким же успехом она могла есть опилки. Расположившись на мягкой скамье подальше от чадящих факелов, она рассеянно вертела в руках чашу с вином.

Первыми откланялись жизнерадостные члены городской управы, затем распрощались с гостеприимной хозяйкой и чинные служители церкви. Элинор подошла к открытому окну и облокотилась о подоконник. Заходящее солнце окрасило небо в золотисто-алые тона, высветив шпиль собора и коньки бесчисленных крыш. От этой красоты у Элинор комок подступил к горлу, а глаза защипало от слез. Но даже этот чудесный вид отозвался в ее душе печалью. И, плотно сжав губы, она вернулась на свое место за столом.

Движение у двери заставило ее поднять голову. На пороге стоял мужчина, почти неразличимый в тени.

— Аббатиса Сесили сейчас внизу, сэр, — сообщила Элинор, полагая, что это один из гостей.

— Именно поэтому я здесь.

Сердце Элинор забилось так часто, что ей показалось, будто она задыхается.

— Джордан! — с трудом выговорила она. — Что ты здесь делаешь?

— Хотел увидеть тебя, Элинор.

— Зачем?

Щеки ее вспыхнули от гнева, а голос звучал так холодно и отстраненно, что никто бы не догадался, как ей больно. Посмел явиться сюда, да еще изображает святую невинность, когда ей известно о его предательстве!

— Ах, Элинор, ты опять сердишься, — шутливо заметил Джордан, входя в комнату.

Элинор старалась не смотреть на него, но не удержалась и вынуждена была признать, что Джордан, при всей гнусности его поступка, не потерял для нее своей привлекательности. На нем был винно-красный дублет, перехваченный золотым поясом. Расстегнутый ворот открывал загорелую шею и краешек белой рубашки. Затаив дыхание, Элинор боролась с желанием простить его.

— У меня есть все основания сердиться! — выпалила она, чувствуя, что гнев ее пошел на убыль.

— Из-за того, что не пришел раньше? Ради Бога, Элинор, ты же знаешь почему.

— Да, знаю… возможно, даже больше, чем ты думаешь.

— Перестань говорить загадками!

— Какие уж тут загадки! Сегодня утром я посетила часовню Святого Фомы. Сады вокруг собора очень красивы в это время года. Столько цветов…

— Боже, Элинор, скажи наконец, в чем дело! Сверкнув глазами, она повернулась к нему. Он стоял так близко, что носки его башмаков касались ее бархатных туфелек.

— Я видела, как ты целовался с какой-то девицей. Реакция Джордана поразила ее. Вместо того чтобы смутиться и все отрицать, он расхохотался.

— Вот это да! Ты что же, шпионишь по поручению аббатисы?

— Как ты можешь с такой легкостью говорить об этом?

— А что такого? Подумаешь, поцелуй! Я перецеловал столько женщин по обе стороны Канала, что и не пересчитать. Когда я клялся тебе в любви, Элинор, я говорил правду. Но я не обещал избегать женщин до конца своих дней, — вызывающе бросил он.

Что ж, этого следовало ожидать! Стиснув руки, так что побелели костяшки пальцев, Элинор отступила на шаг.

— И ты смеешь говорить это мне?

— Это была моя старая знакомая.

— Еще бы, Жаклин, королева турнира.

— А, так ты узнала ее… Элинор, милая, многие из тех женщин, с которыми я переспал, находятся в этом городе. Я не могу зачеркнуть прошлое.

Элинор сморгнула слезы.

— Едва ли сегодняшнее утро можно назвать прошлым.

— Ты должна меня понять… Мне казалось, нам придется провести в разлуке годы. Я чудом пробрался сюда.

— О, избавь меня от чудес. Можно подумать, что ты просил святого Фому о свидании со мной, как я имела глупость попросить его сегодня.

Джордан схватил ее за руки и привлек к себе.

— Мне очень жаль, что так получилось. Но это никак не влияет на мои чувства к тебе.

— Зато задевает мои чувства.

— Даже если я пересплю с дюжиной женщин… Нет, ты выслушаешь меня… — повысил он голос, когда Элинор попыталась вырваться от него. — Даже если я пересплю с дюжиной женщин, они значат для меня не больше, чем еда, когда я голоден, или питье, когда меня мучает жажда.

— Я не собираюсь мириться с этим.

— Ну и не мирись. Я просто говорю тебе то, что чувствую.

— Разве ты не клялся мне в любви?

Джордан помолчал, не сводя с нее жесткого взгляда.

— Не плачь, Элинор. Я не из тех, кто легко дает клятвы. Если помнишь, я также обещал разбогатеть в Кастилии и попросить твоей руки.

— Лживые обещания, которые ты даешь в порыве страсти, ничего не значат. Важно то, что ты делаешь тайком от меня! — выкрикнула девушка, замахнувшись на него. — Ты изменил мне!

Джордан сердито перехватил ее руку.

— Проклятие, я пока еще не принадлежу тебе!

— Вот и хорошо, — парировала Элинор. — Я больше не желаю иметь с вами ничего общего, Джордан де Вер! Можете наслаждаться жизнью.

— Вы чрезвычайно щедры, леди! — Он сжал ее в объятиях, прильнув к ее губам.

— Пусти меня! — Элинор замолотила кулаками по его спине. — Я не желаю тебя больше видеть! Ты обманул меня, предал… ты разбил мое сердце!

Внезапно она оказалась на свободе и, всхлипывая, прислонилась к столу. Ее глаза изумленно расширились, когда Джордан, вместо того чтобы впасть в ярость, начал смеяться.

— Господи, что за представление мы с тобой устроили! Похоже, это совместное обучение любви намного труднее, чем мне казалось. Как бы там ни было, моя дражайшая Элинор, все это пустые слова.

— Ничего подобного. Если я сказала, что не желаю иметь с тобой никаких дел, так и будет!

— Увы, любовь моя, это чертовски трудно осуществить.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Видишь ли, я именно тот рыцарь, который будет сопровождать тебя в Гасконь.

— Не может быть… Я не верю тебе.

— И тем не менее это так. Аббатиса обратилась ко мне с просьбой доставить ее подопечных на другую сторону Канала. На таком маленьком суденышке не иметь со мной дела будет чертовски трудно, если вообще возможно. Извини, любовь моя, но я полагал, что эта новость заставит тебя плакать от радости.

Элинор с ошарашенным видом смотрела на него.

— Если ты говоришь правду — а судя по всему, это так, — я буду избегать тебя на корабле. Почему бы тебе не пригласить прелестную Жаклин на тот случай, если ты вдруг проголодаешься?

Со всем достоинством, на которое только была способна, Элинор повернулась и прошествовала к выходу. Она думала, что Джордан ее остановит, но жестоко ошиблась.

Выйдя из комнаты, девушка бросилась бежать, путаясь в юбках и заливаясь слезами. Как несправедливо, что Джордан будет сопровождать ее в Гасконь! Святой Фома выполнил обе ее просьбы. Но почему теперь, когда между ними все кончено?

Джордан не двигался, пока в коридоре не наступила тишина. Затем с такой силой хватил кулаком по столу, что чаши и блюда отозвались жалобным звоном.

— Проклятие! — выругался он и выскочил из комнаты. — Проклятие, проклятие, проклятие! — повторял он, сбегая по узкой лестнице. Совсем не такой представлялась ему реакция Элинор на это радостное известие. Кто бы мог подумать, что она увидит его с Жаклин? Его трясло от гнева. Черт бы побрал Жаклин с ее ненасытной страстью!

Он помедлил на нижней ступеньке. Впрочем, при чем здесь Жаклин? Никто не мешал ему отвергнуть ее. Ах, если бы он знал, что аббатиса предложит ему сопровождать девушек в Гасконь!

Джордан распахнул дверь на улицу. Подняв глаза к бледным звездам, он вознес короткую молитву. Он и не думал причинять Элинор боль своим легкомысленным поведением. Признаться, когда он увидел ее с испанцем, то готов был убить обоих. Если она испытывает к нему столь же глубокие чувства, ее гнев вполне понятен. Дай Бог, чтобы она простила его. До Бордо не так уж далеко, и ему придется приложить максимум усилий, чтобы исправить положение и вернуть доверие Элинор.

Глава 7

Стоя на палубе, Элинор смотрела на удаляющуюся полоску зеленых берегов Англии. Свежий ветер разрумянил ее щеки, сердце сжималось от волнения и страха. Что ждет ее впереди? Капитан небольшого суденышка, обычно перевозившего грузы и солдат в Бордо, заверил пассажирок, что знает путь от Сандвича до Бискайского залива как свои пять пальцев.

Элинор не столько боялась кораблекрушения, сколько самого путешествия. Она впервые ступила на борт корабля. Наслушавшись жутких историй о морской болезни и тяготах пути, девушка гадала, как ее организм отреагирует на постоянную качку. Она уже сожалела о съеденном на ужин жареном угре и выпитом эле.

Душная каморка, которую ей предстояло разделить с девятью спутницами, привела Элинор в ужас. В ней едва хватало места, чтобы разместиться всем вповалку на полу. Но в ответ на жалобы женщины услышали, что предоставленные им удобства намного превосходят возможности такого маленького корабля. На чисто выскобленном полу лежали соломенные тюфяки, а солома, как известно, увеличивает опасность пожара. Их каюта находилась на корме под каютой капитана, и при отсутствии на борту пассажиров в ней размещались корабельные офицеры. Рыцари с оруженосцами и слугами спали прямо на палубе.

Судно имело высокий нос и укрепленную корму с зубчатыми выступами, предназначавшимися для защиты команды корабля в случае столкновения с противником. Сейчас эти выступы были облеплены мужчинами, наблюдавшими, как исчезает за горизонтом родная земля.

— Леди Элинор, сделайте одолжение, спуститесь к остальным, — велела сестра Мэри, пожилая монахиня, приставленная аббатисой надзирать за девушками. Помимо Элинор, в Бордо направлялись пять послушниц из Берфордского аббатства и юная дочь богатого купца из Гаскони.

— А что плохого, если я побуду здесь, на палубе? Монахиня строго посмотрела на нее своими черными, похожими на бусинки глазами.

— Я отвечаю за вас, леди Элинор, и должна следовать указаниям аббатисы. Прошу выполнять мои распоряжения. — И монахиня удалилась, шурша черными юбками.

Скорчив недовольную мину, Элинор неохотно зашагала следом. Ее вызывающее поведение не осталось незамеченным. Судя по осуждающим взглядам двух монахинь, помощниц сестры Мэри, они готовы были любой ценой ограждать вверенных их попечению девиц от посягательств рыцарей, их оруженосцев и моряков — членов команды корабля.

Элинор упрямо держалась позади. Топот ног и мужские голоса привлекли ее внимание. Увидев среди спускавшихся с кормы мужчин Джордана, Элинор поспешно повернулась к нему спиной. Однако его облик запечатлелся в ее памяти и стоял у нее перед глазами. Джордан сменил модные шелка и бархат на простую тунику. И теперь его загорелое лицо с прищуренными от солнца глазами казалось жестким. Дерзкий взгляд не оставлял сомнений, что, хочет она того или нет, Джордан не оставит ее в покое. Эта мысль и пугала, и волновала Элинор.

С того момента, как они выехали из Кентербери, их общение сводилось к вежливым приветствиям. Спутницы Элинор быстро превратились в горячих поклонниц Джордана и были удивлены, когда она отказалась вместе с ними обсуждать его достоинства. Несколько девушек уже успели безумно влюбиться в красавца рыцаря, как и она, когда встретила Джордана на постоялом дворе.

Мимо с жалобными возгласами пронеслись две послушницы, стремясь добраться до поручней, пока их не стошнило. Элинор сдерживала дыхание, пытаясь утихомирить бунтующие внутренности. Дай Бог, чтобы плавание оказалось спокойным и непродолжительным. Джордан прав — ей не удастся избегать его на переполненном суденышке, если только она не намерена все время сидеть в душной каюте.

К вечеру почти все пассажирки корчились на полу, хватаясь за животы, пока их выворачивало наизнанку. Только Элинор и сестра Мэри были в состоянии поесть.

Элинор удалось подавить первый приступ морской болезни, но ужин оказался слишком тяжким испытанием для ее желудка. Всю ночь она промаялась на соломенном тюфяке, обливаясь потом. Наступил рассвет, но в душной темной каюте день ничем не отличался от ночи. Элинор лежала в забытьи, мечтая умереть.

Раздался стук в дверь, донесся приглушенный мужской голос, а затем над ней склонилась сестра Мэри:

— Выпейте, леди Элинор. Сэр Джордан принес вам лекарство. Он выражает глубочайшее сожаление, что вы больны, и желает вам скорейшего выздоровления. — Приподняв голову девушки, монахиня поднесла к ее губам чашу с теплой жидкостью.

Элинор осторожно пригубила горько-соленый напиток. Как ни странно, он удержался в желудке. Она выпила еще немного и не заметила, как заснула.

Проснувшись, Элинор поморщилась от чудовищной вони, исходившей от горшков и грязной, потной одежды. Зажав рот, Элинор бросилась к двери.

Ей стало легче, как только она выскочила наружу. Вскарабкавшись по лестнице на верхнюю палубу, Элинор подставила лицо свежему морскому ветру. Босоногие матросы ставили паруса, перекликаясь друг с другом. Ее чуть не сбил с ног парень, тащивший кожаное ведро в ту часть палубы, где располагались стойла лошадей. Несколько оруженосцев из отряда Джордана, устроившись среди свернутых канатов, играли в карты, другие, скинув одежду, загорали.

Элинор добралась до борта и крепко ухватилась за поручни, пытаясь приспособиться к качке.

— Доброе утро, леди Элинор. Надеюсь, вам лучше. Элинор выдавила вежливую улыбку.

— Да, сэр Джордан, благодаря вашему лекарству. Не знаю даже, что на меня сильнее подействовало: качка или жаркое.

— Похоже, вы действительно оправились, — с улыбкой заметил он.

Элинор слегка отодвинулась.

— Это земля? — поинтересовалась она, заметив вдали скалистый силуэт, окруженный зеленой дымкой.

— Тут недалеко побережье Бретани. Обычно капитан пристает здесь, но на этот раз ему приказано плыть в Бордо. Если ясная погода продержится какое-то время, есть шанс встретить купеческие корабли и приобрести свежие продукты. Как тебе нравится ваша каюта?

Судя по ироническим ноткам в его голосе, он хорошо представлял себе тесное помещение, где разместили женщин. Элинор скорчила гримаску.

— Похоже, вы устроились лучше. В каюте ужасно душно, а теперь, когда все страдают от морской болезни, там просто невозможно находиться.

— Когда станет совсем худо, дай мне знать, и я найду тебе местечко на палубе. Можешь не бояться, я присмотрю за тобой.

Элинор взглянула на указанное им место, где высился прикрытый парусиной багаж. Видимо, он там спал. Представив себе спящего под звездами Джордана, Элинор быстро отвела глаза.

— Бог не допустит, чтобы я впала в такое отчаяние, — уронила она.

Джордан проглотил сердитые слова при виде выбравшейся на палубу сестры Мэри. Ее птичьи глазки быстро отыскали пропажу.

— Леди Элинор, какой стыд! Что вы делаете на палубе одна?

— Я не одна, сестра. Со мной сэр Джордан.

— Это неприлично. Сейчас же спуститесь вниз.

— Я вернусь, когда вдохну достаточно морского воздуха, чтобы выдержать заточение в этой темнице.

Поджав губы, сестра Мэри натянуто поздоровалась с Джорданом и отошла к поручням.

— Ненавижу, когда за мной шпионят, — буркнула Элинор.

— Сестра опасается, что ты увидишь что-нибудь непристойное на палубе. Мужчины на борту корабля не слишком-то заботятся о приличиях, — усмехнулся Джордан. — Она оберегает твою невинность.

Он явно развлекался. Кипя от негодования, Элинор отвернулась.

Джордан сжал ее руку.

— Не будь такой холодной, дорогая, — взмолился он. Пораженная его словами и топом, Элинор бросила на него быстрый взгляд.

— Ты даже не вспомнил обо мне, когда целовался с Жаклин, — упрекнула она его.

— Ошибаешься. Я мечтал о том, чтобы на ее месте была ты. Элинор презрительно фыркнула.

— Если вы намерены продолжать в том же духе, сэр Джордан, то напрасно стараетесь.

Рука Джордана скользнула под ее плащ и обвила талию; длинные пальцы двинулись выше, коснувшись груди. Сердито ахнув, Элинор попыталась отстраниться, но он удержал ее. Это чистая правда, любовь моя.

— Прошло всего четыре дня, как мы расстались, а ты уже бросился на поиски другой женщины!

— В прошлом нас с Жаклин связывали… близкие отношения. — Он крепче обхватил ее талию, принуждая остаться и выслушать его. — Видишь ли, она была свободна тем утром, а мне предстояла долгая кампания вдали от дома. К тому же я был уверен, что не увижу тебя, пока не добьюсь положения, которое позволит просить твоей руки. Я и не думал обижать тебя и не намерен просить прощения.

— И очень хорошо, потому что ты никогда его не получишь! — запальчиво произнесла Элинор, задетая за живое. Как он может с такой легкостью рассуждать о подобных вещах? Это похоже на торг.

— Элинор, любовь моя, я всего лишь пытаюсь быть честным. Ведь мы поклялись никогда не лгать друг другу.

— Эта клятва, как и все остальные, нарушена.

К ним приближалась сестра Мэри, и Джордан умолк, но, прежде чем отстраниться, успел потеребить пальцем сосок Элинор. Девушка, едва сдерживая гнев, выдавила улыбку, адресованную монахине.

— Идемте, леди Элинор, полагаю, вы уже достаточно надышались.

Запахнув плащ, Элинор направилась к лестнице. Слезы застилали глаза, а грудь сладко ныла, словно ее все еще касалась рука Джордана. Чтоб он пропал, подумала она, скрипнув зубами.

Когда, вернувшись в каюту, она задремала на своем жестком тюфяке, ей пригрезился Джордан. Его поцелуи обжигали, в глазах светилась любовь. Элинор тихо заплакала. Проклятие! Она все еще любит его, и с этим ничего не поделаешь.

В душной каюте время тянулось так медленно, что дни казались неделями. Элинор мечтала выбраться на палубу и глотнуть свежего воздуха, но оставалась внизу, промокая вспотевшие лбы и поднося воду к пересохшим губам страдавших от качки женщин. Однако истинной причиной, удерживающей ее в каюте, был страх встретиться с Джорданом. Сестра Мэри благожелательно кивала и улыбалась, приятно удивленная заботой Элинор о попутчицах.

На палубе раздались радостные крики — с французского берега прибыли лодки. Наконец-то корабль остановился. Качка прекратилась, и бледные, измученные женщины потянулись на палубу посмотреть, что происходит.

Капитан пригласил бретонцев подняться на борт, и теперь они торговались с пассажирами и командой. Наибольшим спросом пользовались свиные окорока, душистые яблоки, сливы и персики. На бурдюки с вином и завернутые в сетку головы козьего сыра тоже быстро нашлись покупатели. Обе стороны остались весьма довольны друг другом, и бретонцы наконец спустились по веревочным лестницам в свои лодки.

Скрип мачт и резкие хлопки наполнившихся ветром парусов возвестили о том, что корабль снялся с якоря. Пассажирки со стонами и страдальческими возгласами устремились к поручням. Качка усилилась, а вместе с ней и ощущение, что земля ускользает из-под ног. Прислонившись к лестнице, ведущей на нижнюю палубу, Элинор смотрела на позолоченные солнцем волны. Ее тоже тошнило.

— Выпей молока, Элинор, тебе станет легче. Неужели нельзя оставить ее в покое? Элинор уже готова была отказаться, но ее пустой желудок заурчал при упоминании молока. Поколебавшись, она приняла из рук Джордана полную кружку с густой жидкостью, источавшей нежный аромат полевых цветов.

— Ты купил его для меня?

— Да. Надеюсь, ты не сердишься?

— Нет, но хотела бы заплатить.

— Сочтемся позже, — отозвался Джордан, пряча усмешку, и ушел. Элинор догадалась, что он имел в виду не деньги, и на душе у нее стало тревожно.

После ужина появился слуга и вручил ей два персика и пышную гроздь черного винограда — дар капитана, как он сказал. Элинор с наслаждением съела сочные плоды, хотя поняла, что их прислал Джордан.

Сестра Мэри бросила на нее подозрительный взгляд:

— С чего это капитан присылает вам фрукты? Вы разве знакомы?

— Нет, сестра, я даже не знаю его имени.

Не удовлетворенная таким ответом, монахиня продолжила расспросы, пока Элинор не воскликнула с раздражением:

— Спросите у него об этом сами, сестра, если вас разбирает любопытство!

Услышав столь резкий ответ, послушницы ахнули, уставившись на Элинор.

— Путешествие не улучшило вашего характера, леди Элинор. Полагаю, вы извинитесь, когда почувствуете себя лучше, — с достоинством произнесла монахиня, побагровев от гнева.

Элинор едва сдерживала слезы. Почему все считают своим долгом приставать к ней, расспрашивать, следить?

— Сестра, капитан — давний друг отца леди Элинор, — пришел на выручку Джордан, внезапно появившийся рядом. — Он также просил передать вам, леди Элинор, инжир, изюм и финики.

Растерявшейся Элинор ничего не оставалось, как поблагодарить его и принять блюдо с сушеными фруктами.

— Прошу вас, угощайтесь, — предложила она, пытаясь сгладить неловкость, и поставила блюдо на выскобленный добела сосновый стол.

— Что ж, это многое объясняет, сэр Джордан, — заметила сестра Мэри, несколько смягчившись при виде щедрого подношения. Она взяла увесистую горсть фиников и, надкусив один, одобрительно кивнула.

— Капитан также просил леди Элинор зайти в его каюту после ужина. У него есть для нее сообщение.

— Это связано с моей семьей? — воскликнула Элинор, тревожно вглядываясь в его лицо.

— Нет-нет, не беспокойтесь. Сообщение доставили бретонцы, так что, скорее всего оно от принца Уэльского. Наверняка ему известно, что вы направляетесь в Бордо ко двору его жены.

— Весьма вероятно, леди Элинор, — согласилась сестра Мэри, поглощая финики. — Я провожу вас, когда мы закончим.

Озадаченная, Элинор задумчиво жевала финик. Неужели ее отец знаком с капитаном судна? Вряд ли. Джордан всегда был скор на ответы, не имеющие никакого отношения к правде. Губы ее плотно сжались при болезненном напоминании.

Сладкий изюм и финики оказались непосильным бременем для исстрадавшихся желудков. Не прошло и нескольких минут, как послушницы схватились за животы и ринулись на палубу.

Сестра Мэри попала в затруднительное положение, разрываясь между необходимостью помочь своим подопечным и намерением проводить Элинор к капитану.

— Ступайте наверх, сестра, и позаботьтесь о девушках, а я присмотрю за леди Элинор, — великодушно предложил Джордан. — И ни о чем не беспокойтесь.

— Благодарю вас, сэр. Буду вам весьма признательна. — Монахиня поднялась и последовала за послушницами на палубу.

Элинор вспыхнула, оценив находчивость Джордана. Только на сей раз он останется в проигрыше.

— Я готова идти к капитану, — объявила она, ухватившись за край стола, когда корабль неожиданно дал крен.

— Тогда пойдем.

Элинор была все в том же дорожном платье из голубой шерсти. Она предпочла бы переодеться и причесаться, но в тесной каюте едва удавалось открыть сундук, не говоря уже о том, чтобы сменить одежду.

Пока они шли, Джордан не проронил ни слова, чем немало удивил Элинор, подозревавшую, что он все подстроил, чтобы остаться с ней наедине.

Джордан постучал в дверь и, не дождавшись ответа, заглянул:

— Капитан Ли? Каюта была пуста.

— Входи, Элинор. Капитан, видимо, отлучился. Подожди здесь. Это куда приятнее, чем торчать в вашей душегубке.

— А капитан не будет возражать?

— Нет. Иначе ему придется иметь дело со мной.

Он притворил дверь, оставив Элинор одну. Она все еще ощущала жар его ладони, когда он, уходя, дотронулся до ее плеча. Что за манера касаться ее при каждом удобном случае, вскипела Элинор, злясь, что это мимолетное прикосновение доставило ей удовольствие. Пусть только появится — она скажет ему, чтобы не смел дотрагиваться до нее даже пальцем!

У капитана была настоящая постель с периной, одеялом и подушкой. Присев на краешек, Элинор вздохнула. Вот бы полежать на такой постели!

Нетерпеливо постукивая ногой по деревянным половицам, она гадала, что могло случиться. Может, Гай попал в беду? Новости из Бордо скорее касаются ее брата, чем кого-либо из Мелтона.

Звук шагов заставил ее вскочить, но шаги проследовали мимо, и она снова села. В каюте было удивительно тихо, учитывая количество людей на корабле. Волны мерно плескались о борт, с другого конца палубы доносилось ржание лошадей. Постель так и манила… Покосившись на закрытую дверь, Элинор забралась на перину и улеглась, раскинув руки и ноги. Даже качка, казалось, уменьшилась, когда ее голова и плечи утонули в мягкой подушке. Ах, если бы провести в этой каюте остаток пути! Закрыв глаза, Элинор блаженно потянулась, наслаждаясь комфортом, от которого успела отвыкнуть.

Неясный шум вывел ее из забытья. В каюте кто-то был, но темная фигура стояла в тени, за пределами кружка света, отбрасываемого фонарем. Элинор подскочила на койке, придумывая, чем объяснить тот факт, что она находится в капитанской постели. Внезапно фонарь погас, и каюта погрузилась во тьму. Элинор издала испуганный возглас.

— Не бойся, дорогая, со мной ты в безопасности. Сердце Элинор на секунду остановилось — так потрясло ее появление Джордана.

— Это ты!

— Да, я.

— Но капитан…

— Наслаждается картами и вином и обещал нас не беспокоить.

— Что?

Он хмыкнул.

— Только не поднимай шум, тогда я зажгу фонарь. По крайней мере мы будем видеть друг друга.

— Не смей прикасаться ко мне!

— Ради Бога, Элинор, тебе не кажется, что после того, что между нами было, подобные заявления неуместны?

— Если ты коснешься меня, я…

— Закричишь? И сестра Мэри, а также сестры Марта и Агата примчатся к тебе на помощь? Боюсь, тебе будет трудно объяснить им, что ты делаешь в постели капитана и почему я стою перед тобой в одной рубахе.

Яркий свет залил каюту, и Элинор воочию убедилась, что на Джордане ничего нет, кроме рейтуз и белой рубашки. Тонкая ткань так и льнула к его широким плечам.

Элинор судорожно сглотнула и сжала кулаки.

— Почему ты здесь… в таком виде?

— Потому что я обожаю тебя, Элинор, и собираюсь это доказать. Без кольчуги нам будет гораздо удобнее.

— Не смей надо мной смеяться!

— Смеяться? Но я хочу любить тебя, дорогая, со всей страстью, на какую только способен.

— Не смей прикасаться ко мне! — зашипела Элинор, как разъяренная кошка, когда он шагнул к постели. Стоя на коленях, она с трудом сохраняла равновесие, когда судно заваливалось набок.

— Опять «не смей». Ты что, других слов не знаешь?

Он стоял так близко, что достаточно было протянуть руки, чтобы она оказалась в его объятиях. Рейтузы плотно обтягивали его мускулистые бедра, и Элинор пришлось сделать над собой усилие, чтобы отвести взгляд.

— Я не буду заниматься с тобой любовью.

— Будешь!

— Нет! — Элинор занесла руку для удара, но Джордан, посмеиваясь, перехватил ее запястье.

— Перестань, любовь моя. Мы напрасно теряем время.

С этими словами он бросил ее на постель, прижав к мягкой перине. Элинор яростно уперлась ладонями в его грудь, но оттолкнуть его было ничуть не легче, чем сдвинуть с места гранитную глыбу.

— Вот так-то лучше, — шепнул Джордан, когда она наконец перестала сопротивляться.

Его горячие губы прильнули к ее губам, и она, задрожав, выгнулась, стремясь полнее ощутить жар его мускулов.

— Боже, Джордан, наверное, мне это снится.

— Я тоже словно во сне, любовь моя. Скажи, что простила меня.

Элинор вспомнила о легкомыслии Джордана и о своей клятве не прощать его ни под каким видом. Она думала, что потеряла его любовь, которой так дорожила, но он снова был рядом, пылкий и страстный.

Не дожидаясь ответа, Джордан избавился от последней одежды. Обнаженный, он был прекраснее, чем она себе представляла, и Элинор не сдержала восхищенного возгласа. Ее взгляд переместился с крепких бедер и плоского живота на средоточие его страсти.

Джордан усмехнулся.

— Как видишь, он куда более откровенен, чем я — скованный правилами приличий, — шепотом произнес он, наблюдая за ее реакцией из-под полуопущенных век. — Иди ко мне, любимая. Давай начнем все сначала.

Он нежно прижался к ее губам, между тем как его пальцы проворно распустили шнуровку ее платья. Все возражения вылетели у Элинор из головы под натиском захлестнувшей ее волны желания.

— О, Джордан, я ни на секунду не переставала любить тебя, — прошептала она сквозь слезы. — И когда увидела тебя с Жаклин, думала, сердце мое разорвется от горя.

— Прости, дорогая. Я не люблю ее и никогда не любил. Ты — центр моей вселенной, Элинор, но я не смею надеяться, что ты в полной мере разделяешь мои чувства.

— Ты солнце, луна и звезды, ты каждая капля крови в моих жилах…

В восторге от ее слов, Джордан сжал девушку в объятиях и приник к ее губам в долгом поцелуе. Затем поднял голову и прошептал:

— Прости, любимая, что причинил тебе боль. Впредь буду хранить тебе верность, до тех пор, пока ты не прогонишь меня.

Именно эти слова Элинор жаждала услышать.

— Тебе никогда не освободиться от этой клятвы. Только смерть разлучит нас, — прошептала Элинор, с ужасом думая о тысяче опасностей, подстерегающих его в военной кампании, затеянной принцем Уэльским.

— Сознание, что ты ждешь меня, удесятерит мои силы, — заверил девушку Джордан, угадав ее мысли. — Клянусь, я добуду достаточно сокровищ, чтобы предъявить на тебя права.

— Ах, Джордан, если бы это было возможно…

— Возможно. Я скорее умру, чем откажусь от тебя, — поклялся он. — А теперь хватит печали. Сегодня мы начнем все с чистого листа. Люби меня, Элинор… Пусть у нас сохранятся только светлые воспоминания, когда мы будем в разлуке.

В свете фонаря Элинор видела его красивое лицо и благоговение, с которым он взирал на ее обнаженное тело. Пылкие заверения Джордана, что она прекраснее всех, наполнили Элинор восторгом и гордостью. Откинувшись на подушку, она любовалась его мощным торсом и мускулами, игравшими под гладкой кожей. Несколько шрамов не портили красоты его сильного тела.

— Ты так загорел, что вначале я приняла тебя за чужеземца, — сообщила Элинор, обводя кончиком пальца бронзовый треугольник, исчезавший в темных завитках на груди Джордана. — Но под одеждой кожа у тебя белая, как у девушки.

— Это все французское солнце. Несколько месяцев, проведенных на континенте, сделают смуглым кого угодно.

— Ты такой красивый, — прошептала Элинор и поспешно отвела глаза, когда он усмехнулся, проследив за ее взглядом. — Я совсем не это имела в виду… Хотя и это тоже, — призналась она со смущенной улыбкой.

— Благодарю вас, леди. Я обожаю комплименты. — Он нежно поцеловал ее в кончик носа и шепнул: — Жаль, что я не договорился с капитаном на всю ночь.

— Ах, я бы хотела, чтобы это никогда не кончалось.

— Посмотрим, что ты скажешь, когда я возьмусь за тебя по-настоящему. Только не проси пощады слишком громко. У сестры Мэри наверняка острый слух.

Улыбнувшись, Элинор привлекла его к себе и ахнула от наслаждения, когда Джордан скользнул в ее влажное лоно. Она не отрывала взгляда от его потемневших глаз. Плеск волн, его дыхание, ее приглушенные стоны — все слилось. Они вместе достигли вершины, а затем, не разжимая объятий, рухнули вниз, на самое дно океана.

Расположенный на западном берегу Гаронны, Бордо дремал в жарких лучах августовского солнца. Элинор дрожала от волнения, когда корабль бросил якорь в оживленной гавани. На палубе теснились пассажиры, горевшие нетерпением сойти на берег. Даже громадные боевые кони ржали и били копытами, ощутив близость земли.

Стайка послушниц, бледных и ослабевших, жалась к поручням рядом со сваленным в кучу багажом, ожидая, когда за ними приедут и увезут в монастырь.

— Леди Элинор, подождите остальных, — приказала сестра Мэри, схватив девушку за плащ, когда та двинулась к сходням.

— Зачем, сестра? Я же приехала служить принцессе Уэльской.

— Знаю. Но пока вы еще под моей опекой.

Элинор отошла в сторонку, наблюдая за матросами, которые скатывали по наклонным сходням бочонки. Как чудесно снова ступить на твердую землю и как хорошо, что ей не придется больше отчитываться за каждый шаг перед суровой монахиней!

Улыбнувшись, Элинор огляделась в поисках Джордана. Он расхаживал среди мужчин, надзирая за выгрузкой багажа и лошадей. Мурашки побежали у нее по спине при воспоминании о волшебных мгновениях, пережитых в каюте капитана. Просто чудо, что их не застали за столь неподобающим занятием, и еще большее чудо, что сестра Мэри, объевшись сухофруктами, не на шутку расхворалась. Страдая от несварения желудка, она даже не заметила отсутствия одной из своих подопечных.

Элинор не знала, сможет ли видеться с Джорданом, когда приступит к исполнению своих обязанностей при дворе, но готова была пуститься на любые хитрости, лишь бы не потерять драгоценные недели, остававшиеся до его отъезда в Испанию. Если ей придется обманывать принцессу Иоанну, чтобы ускользнуть на тайное свидание, значит, так тому и быть.

Взглянув на небо, Элинор поразилась его сияющей голубизне. В свежем ветерке, налетавшем с реки, чувствовалось тепло полуденного солнца. На узкой набережной, застроенной высокими зданиями из серого камня, покачивали кронами высокие платаны. Бордо располагался в самом центре винодельческого края, и вокруг города, насколько хватало глаз, тянулись разбитые на холмах виноградники.

Прежде всего выгрузили лошадей. Громыхая копытами по деревянному настилу, они с нетерпеливым ржанием устремились навстречу свободе. Великолепные, полные сил животные за несколько недель отощали, гривы у них спутались, глаза потускнели. Не лучше выглядели и послушницы. Усмехнувшись, Джордан окинул их взглядом. «Пожалуй, хорошо, что путешественниц свалила морская болезнь, избавив тем самым от соблазна оруженосцев и слуг», — подумал он, глядя на молодых людей, которые наверстывали упущенное, красуясь перед девушками. Сердце его екнуло, когда он увидел направлявшуюся к нему Элинор.

— Готовы сойти на берег, леди Элинор? — учтиво осведомился Джордан, оглядевшись, дабы убедиться, что их не подслушивают.

— Вполне. А ты?

Он кивнул, с удовольствием глядя на нее. На щеки Элинор вернулся румянец, пухлые губы порозовели.

— Я пошлю тебе весточку, как только смогу, — пообещал он, понизив голос.

— Не заставляй меня ждать слишком долго. Каждый день покажется мне месяцем, — прошептала девушка, мечтая поцеловать его или хотя бы коснуться рукой загорелого лица.

— Думаю, ты подружишься с принцессой Иоанной. Вот уж кто верит в настоящую любовь.

— А у нас настоящая? — не удержалась от вопроса Элинор, глядя в его голубые глаза.

— Более настоящей не бывает, — выдохнул Джордан за мгновение до того, как сестра Мэри нарушила их уединение.

— Правильно ли я поняла, сэр Джордан, что за леди Элинор пришлют эскорт из дворца?

— Да, сестра. Так было сказано в сообщении, которое получил капитан. А вот и они. Видите группу всадников вон там, под деревьями?

Сестра Мэри напрягла зрение, но ничего не увидела, кроме голубого пятна, мелькавшего среди листвы.

— Кажется, да, — кивнула она, улыбнувшись молодому рыцарю. — Благодарю вас, сэр Джордан, за защиту во время путешествия.

— Особой защиты не потребовалось, хвала Господу.

— Аминь.

Улыбнувшись монахине, Джордан задержал взгляд на Элинор, стараясь запечатлеть в памяти ее образ. Кто знает, когда они увидятся вновь? Затем решительно отвернулся от женщин. Слишком много у него дел, чтобы отвлекаться, если даже речь идет об Элинор. Нужно позаботиться о людях, лошадях и припасах. Он приобрел продукты в расчете на долгие месяцы, и нельзя допустить ни малейшей пропажи.

Подставив лицо теплому ветерку, Элинор шагала по булыжной пристани к конному отряду. Джордан выдумал всю историю, сделав ставку на то, что за ней пришлют эскорт. Прибытие всадников, одетых в цвета принца, пришлось как нельзя кстати.

— Леди Элинор из замка Мелтон? — почтительно осведомился смуглый юноша, снимая шляпу с перьями.

— Да, это я, — отозвалась девушка и, оглянувшись, помахала сестре Мэри, с беспокойством наблюдавшей за ней. Почтенная монахиня не решалась отправиться в путь, не удостоверившись, что об Элинор позаботятся.

— Ваша компаньонка? — поинтересовался молодой гасконец и, лукаво подмигнув, добавил вполголоса: — Бьюсь об заклад, что такая красавица нуждается в дюжине компаньонок, чтобы отгонять навязчивых поклонников.

Элинор слегка улыбнулась, принимая комплимент, и повернулась к кораблю. Ее глаза скользили по палубе, высматривая высокую фигуру Джордана.

— Нам пора, леди. Ее высочество ждет вас.

Только оказавшись в седле, Элинор увидела наконец Джордана, препиравшегося с одним из матросов из-за бочонков с элем. Словно почувствовав на себе ее взгляд, он повернул голову и поднял руку в прощальном приветствии, прежде чем вернуться к своим делам.

Путь к аббатству Сент-Андре пролегал через узкие, мощенные булыжником улочки с цветущими растениями, которые украшали окна и двери домов. Изредка встречались прохожие, но большинство горожан прятались от зноя за закрытыми ставнями. Яркое солнце золотило каменные здания и высекало серебряные искры из струй фонтана, бившего на площади. В то же время жара усилила зловоние. Повсюду громоздились кучи отбросов, заполонившие проулки и превратившие в помойки открытые пространства.

Наследник английского престола, принц Уэльский, обосновавшись по другую сторону Канала, устроил в принадлежавшей ему провинции пышный двор. Его апартаменты располагались в примыкавшем к собору монументальном здании, получившем название дворца архиепископа. Принц и его жена предпочли солнечный климат Гаскони туманам и дождям Англии.

Иоанна была воспитанницей матери Эдуарда, королевы Филиппы. Выбрав ее в жены, принц следовал велению сердца вопреки советам приближенных. Недостаточно молода, не имеет влиятельной родни, не отличается строгой моралью — вот только часть возражений, выдвинутых против его избранницы. Поговаривали даже, что Иоанна была любовницей его отца. Но Эдуард оставался непреклонен. Невзирая на сплетни и кривотолки, он женился на Иоанне по взаимной любви, и она уже ждала третьего ребенка. Несмотря на раздавшуюся талию, принцесса по-прежнему являлась законодательницей мод. Ее пристрастие ко всему дорогостоящему и чересчур смелым нарядам стало притчей во языцех. Обилие мехов и драгоценностей, которыми Иоанна украшала свою персону, как и расточительность ее двора, служило постоянным источником пересудов в чопорной Англии. Чтобы оплатить всю эту роскошь, принц Эдуард — не слишком мудрый правитель — обложил своих гасконских подданных непомерными податями, не предоставив ничего взамен. Среди его приближенных почти не было знатных гасконцев. Высочайшие милости доставались англичанам, последовавшим за принцем-воителем в солнечную Францию.

В этот жаркий августовский полдень принцесса Иоанна пребывала в некотором расстройстве из-за пятен на лице, сопутствовавших ее беременности: она привыкла гордиться своей гладкой кремовой кожей, идеально сочетавшейся с темно-рыжими волосами.

Поднявшись с бархатного кресла, Иоанна подошла к окну, выходившему во внутренний дворик. В это время дня он находился в благословенной тени, отбрасываемой величественными стенами собора.

Стук в дверь заставил ее обернуться. Должно быть, это юная англичанка, Элинор Десмонд. Эдуард в долгу перед семьей девушки из-за брата, попавшего в плен в Кастилии. К тому же за нее просила Бланш из Райзвуда в надежде отсрочить брак своей подопечной с мужчиной, который годится ей в дедушки. Подобная перспектива не могла не вызвать сочувствия у Иоанны. Сама она вышла замуж по любви и считала, что любая девушка имеет на это право.

— Ваше высочество, — произнесла Элинор, присев в глубоком реверансе.

— Леди Элинор?

Элинор с благоговением смотрела на знаменитую красавицу. Несмотря на располневшую фигуру и слегка потускневшие рыжие волосы, принцесса Иоанна была по-прежнему великолепна: точеная шея, овальное лицо, правильные черты и живой взгляд карих глаз.

— Да, ваше высочество.

— Ну же, вставайте. Незачем простираться передо мной, словно перед каким-то божеством, — усмехнулась Иоанна, сделав нетерпеливый жест.

Смутившись, Элинор наступила на подол собственного платья. Она чувствовала себя крайне неловко. Надежда, что до встречи с будущей госпожой ей удастся привести себя в порядок, не оправдалась. Шелковые туфельки и бархатное платье, предназначенные для этого знаменательного события, так и остались лежать в сундуке вместе с остальной одеждой. Ее багаж погрузили на повозку, которая исчезла в неизвестном направлении, как только они прибыли во дворец.

— О, да ты прелестна! — воскликнула Иоанна, когда девушка шагнула вперед и яркие лучи солнца осветили ее лицо. — Боже, неужели ты настоящая? Фи, противная девчонка, ты заставляешь меня завидовать!

Элинор нервно сцепила пальцы. Она никак не ожидала, что принцесса сочтет ее красивой и уж тем более станет завидовать.

— Успокойся, я пошутила. Похоже, ты провела слишком много времени среди этих скучных монахинь и разучилась понимать шутки.

— Я… я не поняла, что вы шутите, ваше высочество.

— Хм, пожалуй. — Иоанна с серьезным видом оглядела девушку со всех сторон, поворачивая ее так и эдак.

— Прошу извинить мой вид. Я собиралась переодеться, но мои сундуки увезли, и я осталась в дорожном платье, — пробормотала Элинор.

— Да, все обстоит гораздо хуже, чем я думала. Представляю, как ты будешь выглядеть в шелках и бархате. Ты затмишь меня, как солнце затмевает луну.

— О нет, ваше высочество, всем известно, что вы самая красивая женщина во всей Англии… И Гаскони, — поспешно добавила Элинор, желая угодить принцессе.

— Только потому, что они еще не видели Элинор Десмонд, — с улыбкой произнесла Иоанна, махнув рукой в сторону мраморной скамьи. — Можешь сесть. А мне, видит Бог, это просто необходимо. Ребенок дает о себе знать, хотя до родов еще четыре месяца.

Элинор неловко пристроилась на краешке скамьи. Появился слуга с серебряным подносом, на котором разместились графин, два бокала и блюдо с пирожными.

— Перекусим на воздухе.

Элинор последовала за принцессой в тенистый двор, выложенный каменной плиткой. Посередине бил фонтан, освежая воздух прохладными струями. Легкий ветерок шевелил листья высаженных в кадки растений.

— А теперь, Элинор, расскажи о себе, — попросила принцесса, когда они покончили с пирожными и утолили жажду.

— Ничего интересного в моей жизни нет, ваше высочество. Я выросла в небогатом замке… собственно, это даже не замок, а дом с укрепленной башней. Моя мать давно умерла, а мачеха не испытывает ко мне теплых чувств. Мой брат, как ваше высочество, наверное, знает, попал в плен к язычникам… Но мы надеемся в скором времени выкупить его.

— Да, припоминаю, Эдуард очень сокрушался по этому поводу. — Принцесса лукаво улыбнулась и подалась вперед. — Но, Элинор, ты упустила самое главное. Что там насчет богатого жениха? Почему ты не хочешь выходить за него?

Элинор опешила, но искренний интерес и мягкие манеры ее новой госпожи располагали к доверию. После минутной заминки она ответила:

— Лорд Гастингс очень стар. Я совсем не знаю его, ваше высочество… и он… пахнет.

Принцесса удивленно ахнула, а затем расхохоталась до слез.

— О, Элинор, клянусь, из-за тебя у меня могут начаться преждевременные роды! Какое же ты еще дитя!

— Я сказала что-нибудь не так?

— Полагаю, ты сказала правду. Что же нам делать с этой напастью? Бедняга, видимо, совсем потерял голову, прельстившись твоей красотой.

— Боюсь, что да, ваше высочество. Его не отпугнуло даже отсутствие приданого.

— Ну, все не так уж плохо. Не забывай, он очень богат.

— Но я не люблю его.

— Не много найдется женщин, которые любят своих мужей. Увы, это не является обязательным условием при вступлении в брак. Мне в этом смысле повезло, потому что я всей душой люблю Эдуарда. Но кто тебе мешает дурачить старого козла, тратить его деньги и по мере возможности избегать постели? При дворе много красивых молодых людей, которые будут счастливы скрасить твое одиночество.

Теперь пришла очередь ахнуть Элинор, никак не ожидавшей от принцессы подобной прямолинейности.

— Кажется, я оскорбила тебя в лучших чувствах. Аббатиса Сесили заслуживает всяческих похвал.

— Дело не в том, ваше высочество. Я совсем не такая, какой они хотели бы меня видеть.

— Неужели ты совершила что-нибудь предосудительное?

— О нет. Просто мне не нравилось в монастыре.

— Как и любой девушке, у которой в жилах течет кровь, а не вода. Находиться в монастыре — все равно что быть заживо похороненной.

Элинор улыбнулась, ободренная пониманием принцессы. Иоанна потрепала ее по руке:

— Ладно, детка, в Бордо масса развлечений. Постарайся хорошо провести то короткое время, что у тебя осталось. Я, слава Богу, не какая-нибудь лицемерная ханжа, распевающая псалмы. Мы здесь умеем веселиться. Ты так прекрасна, что просто преступление не показать тебя во всей красе. Пожалуй, я велю сжечь твои сундуки.

— О нет, ваше высочество! Это все, что у меня…

— Я шучу, Элинор. Право, ты слишком серьезна! Ну ничего, мы это исправим. Я займусь твоими туалетами, и ты станешь украшением нашего двора. Не спорь, я уже все решила, — заявила Иоанна, не слушая протестов Элинор. — И я намерена найти тебе молодого красивого поклонника. Ты надолго запомнишь свое пребывание при дворе моего мужа.

Прошло немало времени, прежде чем Элинор полностью осмыслила разговор, состоявшийся между ней и принцессой Уэльской. В Иоанне не было ни капли высокомерия, которого следовало ожидать от столь важной персоны. Подумать только, она обращалась с новоявленной фрейлиной как с младшей сестрой! Впрочем, леди Бланш тоже вела себя как ее близкая подруга, однако легко пожертвовала своей юной подопечной ради Гая. Глаза Элинор затуманились от обиды. Только с Джорданом ее связывают глубокие, искренние отношения.

С неловким чувством она вспомнила обещание принцессы найти ей поклонника. Может, надо было признаться, что она уже влюблена в одного из рыцарей принца? Но, поразмыслив, Элинор решила, что не стоит этого делать. Она на собственном опыте убедилась в том, что нельзя быть слишком доверчивой. Разве отец не предал ее в угоду Матильде? А леди Бланш предпочла ей красавца Гая. Вряд ли принцесса Иоанна отличается от остальных. Возможно, со временем Элинор и доверится своей новой госпоже, но Джордан ей слишком дорог, чтобы рисковать.

Верная своему обещанию, принцесса Иоанна осыпала Элинор дарами. Она велела переделать для нее свои платья, которые не лезли на ее округлившуюся фигуру, а после рождения ребенка скорее всего вышли бы из моды. Не забыла Иоанна и о туфельках, плащах и нижнем белье. Но когда принцесса вручила ей драгоценности, Элинор наотрез отказалась. Несколько обескураженная, Иоанна заверила свою щепетильную протеже, что дает ей украшения лишь на время, поносить. Она наслаждалась, наблюдая за преображением девушки, и не собиралась отказывать себе в этом удовольствии.

Элинор чувствовала себя как в раю. Яркие цветы и мягкий климат Бордо превратили пышный двор принца Уэльского в настоящую сказку. Придворные без устали восхищались красотой новой любимицы принцессы и искали ее общества.

Счастье Элинор было бы полным, если бы она могла видеться с Джорданом. За те месяцы, что они провели во Франции, он лишь раз прислал ей весточку. Несмотря на все клятвы не поддаваться ревности, ее снова начали мучить сомнения. Дважды Элинор видела Джордана при дворе, и оба раза сердце ее замирало от волнения. Занятая с принцессой, она не смогла подойти к нему, и, к ее величайшему разочарованию, он ушел, не перемолвившись с ней и словом.

Ревность заставляла ее гадать, не завел ли он себе подружку, но гордость удерживала от расспросов. Следующий шаг был за Джорданом.

Глава 8

Близилось Рождество. Яркое солнце Гаскони потускнело, па французском побережье хозяйничали дожди и ветры, однако зима в Бордо, даже в самые холодные дни, оказалась намного мягче, чем в Англии.

В преддверии маскарадов, балов и турниров, намеченных на рождественские праздники, ко двору принца Уэльского съехалось столько знатных господ, что дворец архиепископа не вместил всех. Многим пришлось поселиться в городе.

Поход в Кастилию откладывался. В отряд уже вступило немало гасконцев и вольных рыцарей, слонявшихся по просторам Франции в поисках удачи, но принц медлил, ожидая прибытия из Англии своего брата, герцога Ланкастера. К тому же он не хотел оставлять беременную жену, которая дохаживала последние недели. Однако с каждым днем отсрочки предприятие становилось все более рискованным. Путь в Испанию лежал через Пиренеи, и с наступлением зимы перевалы могло занести снегом.

Дул холодный ветер, когда Элинор вышла из собора после мессы, кутаясь в теплый плащ. Она была одна. Принцесса, сильно отяжелевшая в последнее время, предпочла остаться в постели.

По уверениям врачей, ребенок должен был родиться со дня на день. И хотя Элинор искренне желала своей госпоже разрешиться от бремени, появление на свет царственного младенца приближало роковой поворот в ее собственной судьбе. Сэр Джеральд поклялся, что после того, как принцесса родит, Элинор выйдет замуж за лорда Генри.

А это значит, что ей придется навеки расстаться с Джорданом. Ах, если бы он был богат! Элинор не сомневалась, что, будь Джордан в состоянии заплатить выкуп за Гая и одолжить ее отцу деньги на восстановление Мелтона, сэр Джеральд не стал бы возражать против замены жениха. Но это невозможно. Весь свой выигрыш на турнире Джордан потратил на оружие и припасы для своих людей. Воистину королю Педро придется раскошелиться, чтобы обеспечить его средствами, которые позволили бы просить ее руки.

В просторной приемной толпились придворные. Элинор заволновалась, высматривая среди них высокую фигуру Джордана. Увы, его не было.

На прошлой неделе, когда Джордан наконец-то появился при дворе, Элинор с удивлением узнала, что он путешествовал по Франции, участвуя в турнирах. Как следовало из шумных откровений его приятелей, Джордан выиграл состязания в Арле и, дюжине других мест, где предлагались солидные призы, а остальное время провел в лагере принца, готовясь к предстоящей кампании. Они с Элинор едва успели обменяться несколькими словами. Ах, как нежно он обещал, что они проведут вместе рождественские праздники! И как хорошо, что она не позволила себе усомниться в его верности.

— Это ты, Элинор? — окликнула ее принцесса Иоанна из-за опущенного полога кровати.

— Да, ваше высочество. Открыть ставни?

— Да, и узнай, где Поли. Я не видела несносное создание целый день.

— Да вот она, внизу, с маленьким принцем! — воскликнула Элинор, подойдя к окну. Во дворе крошечный Эдуард Ангулемскии под присмотром няни играл в мяч с комнатной собачкой принцессы.

Глядя на крутые крыши домов, Элинор задумалась о почти осязаемой неприязни, которую ощутила сегодня в приемной. Придворные дамы проводили время за болтовней и вышиванием в ожидании вызова к принцессе. Тот факт, что за короткое время, проведенное при дворе, Элинор стала любимицей Иоанны, вызывал у многих жгучую зависть.

Прогнав неприятные мысли, Элинор повернулась к принцессе.

— Да вы не прикоснулись к еде, — с укором произнесла она, взяла со столика поднос и поднесла его к кровати. — Откуда же у вас возьмутся силы?

Иоанна улыбнулась и присела на постели, опираясь на подложенные под спину подушки.

— Я ждала, пока ты скажешь мне, как это вкусно и полезно, — повторила она слова, которые обычно произносила Элинор, желая возбудить у нее аппетит.

Они обменялись улыбками, пока девушка взбивала подушки и расправляла одеяло.

— Ну вот, а теперь ешьте без разговоров.

— Видимо, придется.

Пока принцесса без особого желания жевала, Элинор навела порядок на туалетном столике.

— Скоро ты покинешь меня, Элинор. И это меня очень печалит.

— Меня тоже, ваше высочество, — отозвалась девушка дрогнувшим голосом.

— Как бы я хотела, чтобы ты поехала с нами в Ангулем! Там у нас великолепный дворец, куда лучше, чем здесь. Но Эдуарду нужен порт, поэтому мы вынуждены оставаться в Бордо. И потом, я не сдержала обещания найти тебе поклонника. Впрочем, ты не очень-то поощряла меня. Столько мужчин восхваляют твою красоту, а ты и ухом не ведешь. Неужели даже Бернар дю Лесси не заслужил твою благосклонность?

— О нет, ваше высочество, хотя я и благодарна вам за заботу, — ответила Элинор, присев на краешек кровати.

Бернар дю Лесси был красивым молодым гасконцем, недавно появившимся при дворе. Его ухаживание льстило Элинор, но вместе с тем и смущало ее.

— Ты так и осталась монастырской мышкой. Какое расточительство! Красота и молодость так быстро проходят! Неужели ни один мужчина не тронул твоего сердца? Твоя добродетель не убудет от легкого флирта, глупышка.

— Я понимаю, ваше высочество.

Элинор встала и принялась собирать разбросанную одежду, так и не решившись рассказать о Джордане.

— Приказываю тебе веселиться на это Рождество, — заявила Иоанна, откусив кусочек намазанного медом хлеба. — Кстати, мой Эдуард приготовил тебе рождественский сюрприз. Какой — не скажу.

— Сюрприз! Не представляю, что это может быть.

— Увидишь. И вот что, Элинор. Ты наденешь лиловое бархатное сюрко поверх платья из серебристой парчи. И мое ожерелье из аметистов и жемчуга. Не спорь, пожалуйста, — заявила принцесса. — Хорошо, что у нас одинаковый размер ноги, — у меня есть атласные туфли подходящего оттенка. А в волосы мы вплетем жемчужные украшения, которые я еще ни разу не надевала… О, ты будешь великолепна! Мой Эдуард не поверил своим глазам, когда увидел тебя в прошлый раз. А уж он-то знает толк в женской красоте. — Принцесса горделиво пригладила свои рыжие волосы.

— Принц Уэльский чрезвычайно добр, — прошептала Элинор, вспоминая лестные слова, которые услышала от прославленного воина. То, что он счел нужным обратить на нее внимание, само по себе являлось величайшим комплиментом, ибо принц был скуп на похвалы. Рослый, красивый и белокурый, как и его отец, Эдуард в отличие от супруги никогда не забывал о своем высоком положении. Тем не менее принцесса обращалась с мужем как с ребенком, заставляя его улыбаться в самые неподходящие моменты.

— Сэр Джордан де Вер просто обязан заметить тебя в этом платье.

Элинор потрясенно ахнула, и в комнате на секунду повисло молчание.

— Сэр Джордан… — вымолвила она слабым голосом, не зная, что сказать.

— Ах, Элинор, глупышка, я видела, какие взгляды ты бросаешь па него. И тебе нечего стыдиться — половина моих дам вздыхает по нему. Не бойся признаться в своих чувствах. Клянусь, я сделаю все, чтобы он обратил на тебя внимание… И не пытайся остановить меня, Элинор, вопрос решен. Я преподнесу тебе на Рождество сэра Джордана на серебряном блюде… ну, если не в устричном соусе, — она хихикнула, — то в шелках и бархате.

Захлопав от восторга в ладоши, принцесса с удивительным для своего состояния проворством вскочила с постели.

— Скорее, Элинор, принеси мне платье, и посмотрим, что можно сделать. Идем, у нас не так уж много времени.

Зная по опыту, что не стоит и пытаться переубедить принцессу, если она что-то задумала, Элинор недоверчиво улыбнулась. Чтобы Джордана назначили ее официальным поклонником — о таком она и мечтать не смела.

Приемный зал дворца вибрировал от гула голосов, смеха и музыки. Некогда это просторное помещение с высоким потолком и фресками на стенах, должно быть, поражало своим великолепием, но теперь старинные росписи скрывались под вековым слоем копоти. С потемневших стропил свисали яркие знамена, трепетавшие на ветру, который врывался в расположенные высоко над полом окна. В честь Рождества подпиравшие кровлю колонны были увиты зелеными гирляндами, а оштукатуренные стены украшены связками душистых ветвей. Лавр, ель и сосна, перевитые разноцветными лентами и увешанные серебряными колокольчиками, придавали старомодному залу ни с чем не сравнимое очарование.

Накрытые столы все еще ломились от яств, хотя большинство гостей уже отужинали, переключившись на танцы и другие развлечения. На скатертях из белого дамаста темнели лужицы пролитого вина; свора гончих грызлась из-за костей и объедков, кучами валявшихся на полу. Чересчур ретивых псов успокаивали пинками.

Разряженные придворные танцевали, флиртовали и веселились. Чадящие факелы освещали усыпанные драгоценностями костюмы и потные от выпитого вина и духоты лица.

Стоя в стороне, Элинор старалась не упустить ни единой детали этого необыкновенного зрелища. Рождество в Райзвуде, так восхитившее ее в свое время, не шло ни в какое сравнение с пышными торжествами при дворе принца Уэльского. Труппа фигляров в красно-желтых, увешанных бубенчиками костюмах развлекала гостей акробатическими номерами. Их грубоватые шутки заставляли зрителей покатываться со смеху. Закончив выступление, они, кувыркаясь, выкатились из зала. Заиграла музыка, и сотни подвыпивших пар закружились в пестром хороводе.

Элинор никогда не видела такого множества важных персон. Здесь был Педро Кастильский со своими дочерьми. Хайме, свергнутый король Майорки, также явился в Бордо в надежде на помощь принца Уэльского. Но самыми значительными фигурами были, разумеется, сам Эдуард и его красавица жена, одетая в роскошный наряд из янтарного бархата, отороченного горностаем. Глядя на свободного покроя платье, никто бы не догадался, что принцесса на сносях. Женщины на этой стадии беременности обычно лежат в постели, но Иоанна, обожавшая праздники, заявила, что, если ей суждено умереть при родах, она хотела бы провести последние дни в радости и веселье.

Поймав взгляд принцессы, Элинор улыбнулась. Порой она испытывала жалость к своей госпоже. Люди все еще сплетничали по поводу ее первенца, и следовало благодарить судьбу, что младенец умер. Он был неполноценным. Иоанна никогда не упоминала о нем, но придворные дамы не отличались особой сдержанностью. Королева Филиппа, наслушавшись историй о том, что подобные несчастья сопутствуют поздним родам, готова была проклясть сына за выбор жены. Однако их второй ребенок, Эдуард Ангулемский, родился крепким и здоровым, и отец его обожал. Тем не менее Элинор подозревала, что в глубине души принцесса Иоанна боится снова произвести на свет неполноценного младенца.

Танец закончился, и гости разбрелись по залу, утоляя жажду вином. Гасконские аристократы смешались с английскими авантюристами, явившимися на Рождество ко двору принца Уэльского, где вино лилось рекой, а развлечения не кончались.

У Элинор никогда в жизни не было такого роскошного платья. Лиловый бархат сюрко оттенял ее золотистые волосы, серебристая парча платья переливалась в свете факелов. С аметистовым ожерельем и жемчужными украшениями в волосах Элинор чувствовала себя принцессой.

Все головы поворачивались к ней, провожая восхищенными взглядами. Мужчины наперебой приглашали ее танцевать, осыпая знаками внимания в надежде заслужить благосклонность юной красавицы. Но радость Элинор была омрачена: Джордан не пришел.

Принцесса поманила ее к себе. Поспешив на зов, девушка наткнулась на неприязненные взгляды двух фрейлин, прислуживавших Иоанне в этот вечер. Принцесса нетерпеливым жестом отослала их прочь.

— Что за постная мина, когда мужчины так и вьются вокруг тебя? — упрекнула она Элинор. Иоанна, видимо, выпила лишнего, и язык у нее слегка заплетался. — Но кажется, я догадываюсь, в чем причина. — Она хихикнула. — Он не пришел, и ты решила, что я не сдержала своего обещания.

— О нет, ваше высочество. Я и не думала об этом, — возразила было Элинор, но принцесса только улыбнулась.

Откинувшись в кресле, она прижала ладонь ко лбу.

— Здесь так душно, Элинор. Не могла бы ты принести мне мое укрепляющее? Я велела приготовить его и оставить па комоде там, за шпалерой. А вот и мой Эдуард.

Проследив за обеспокоенным взглядом принцессы, Элинор увидела вошедшего в зал принца Уэльского. Отделанная горностаем алая мантия развевалась вокруг его сильных ног. Лицо принца заливала восковая бледность, на лбу выступили капельки пота. Эдуард не отличался крепким здоровьем. Из последнего похода он вернулся с хроническим заболеванием, которое периодически обострялось. Его постоянно мучили боли в желудке. Врачи пичкали его лекарствами, но без всякого результата. Глядя на героя Пуатье, ссутулившегося и бледного, Элинор вдруг поняла, что величайший воин Англии миновал свой зенит и едва ли выдержит трудности предстоящей кампании.

Огорченная, она двинулась через толпу, но ее остановил Родриго Диас, испанский посланник. Он прибыл накануне в свите короля Кастилии.

— Леди Элинор, как приятно снова встретиться с вами. Вы похожи на прекрасное видение.

— Вы очень любезны, дон Родриго. Я так и не поблагодарила вас за ваше чудодейственное лекарство. Моя головная боль исчезла как по волшебству.

— В таком случае я пришлю вам немного этого снадобья. Вы доставите мне удовольствие, приняв мой скромный дар, — улыбнулся испанец, целуя ее руку.

Когда он поднял голову, Элинор увидела, что в его глазах зажегся огонь страсти, и даже с ее небольшим опытом нетрудно было понять, что посланник короля Педро безумно в нее влюблен.

— Как это мило с вашей стороны, дон Родриго!

— Всегда к вашим услугам, леди Элинор. Вам достаточно сказать лишь слово, — промолвил он, неохотно отпуская ее руку. — Где бы я ни был, я приду к вам на помощь.

— О, вы так галантны, — оглядевшись, пробормотала Элинор. — К сожалению, мне надо спешить.

— Ах, мой пыл вас смущает… Мне следовало проявить сдержанность, — виновато произнес он, сверкнув белозубой улыбкой. — Прошу меня извинить.

— Вы прощены, дон Родриго. Невозможно не оценить подобную преданность, — любезно промолвила Элинор, овладев собой.

Присев в реверансе, девушка поспешила дальше, чувствуя на себе пылающий взгляд испанца. Страстное обожание дона Родриго ей льстило и в то же время внушало тревогу.

В узком коридорчике было темно и холодно. Элинор быстро нашла резной комод, но не обнаружила на нем знакомой корзинки с лекарствами. Черт бы побрал этих слуг, вечно забывают о своих обязанностях! Теперь придется идти в покои принцессы за ее любимым укрепляющим.

Выложенный каменной плиткой коридор освещался смоляными факелами. Из темных закоулков доносились страстный шепот и кокетливое хихиканье. Элинор улыбнулась, представив себе, что сказала бы аббатиса Сесили по поводу легкомысленных нравов, царивших при дворе принцессы Уэльской.

— Постой, красавица. Ты ведь не откажешь мне в поцелуе? — раздался из темноты мужской голос.

Сильные руки схватили ее и втащили в темную нишу. Элинор отчаянно вырывалась, но когда мужчина прижался к ее губам, она ощутила такой восторг, что подогнулись колени.

— Джордан! О, Джордан, любимый! Я думала, меня сейчас изнасилуют.

Он усмехнулся, обдав дыханием ее щеку.

— Для этого нам понадобится более уединенное местечко, любовь моя. Что ты здесь делаешь?

— Принцесса послала меня за своими лекарствами. Но их не оказалось на месте.

— Уж не это ли ты ищешь?

Элинор изумленно ахнула, когда он сунул ей в руки корзинку.

— Ты взял ее! Но откуда ты знал, что меня пошлют за ней? И как ты догадался, что это корзинка принцессы?

— Ты недооцениваешь Иоанну, дорогая.

— Хочешь сказать, что вы договорились заранее… и ты намеренно…

Джордан рассмеялся:

— Жизнь не так проста, как тебе кажется. Принцесса обожает шутки. Ладно, пойдем отнесем ей лекарства.

Не исключено, что они ей действительно нужны.

Он крепко прижал ее к себе и поцеловал.

— О, Джордан, я думала, ты не придешь.

— Мне пришлось проторчать здесь весь вечер. Так пожелала принцесса. Я чертовски проголодался и продрог. Быть королевским фаворитом — не такая уж завидная участь.

Элинор выбралась из ниши и двинулась вперед, ощущая на своем плече руку Джордана. Им пришлось перешагнуть через несколько тел, прежде чем они добрались до коридорчика за шпалерой.

— Иди первая, — сказал Джордан. — Я появлюсь через минуту. Возможно, нам удастся перехитрить принцессу и сыграть собственную партию.

Прижимая к себе корзинку, Элинор протиснулась сквозь толпу и поднялась на помост. При виде девушки принцесса Иоанна быстро огляделась в поисках Джордана, и в ее карих глазах отразилось удивление.

— Тебя так долго не было, Элинор, — вымолвила она с озадаченным видом.

— Да, ваше высочество. Ко мне пристал один из гостей. Я чудом от него ускользнула.

Глаза принцессы округлились еще больше.

— Пристал, говоришь? Ничего не понимаю. В коридорчике за шпалерой?

— Нет, ваше высочество. Ваших лекарств там не оказалось, а когда я направилась в ваши покои… Ах, лучше не вспоминать об этом.

Принцесса участливо сжала руку Элинор:

— О, дорогая, мне так жаль. Я думала… Но что же могло случиться? — Принцесса искренне расстроилась.

Элинор с трудом сдерживала смех и пожалела, что приходится лгать.

— В чем дело?

Сердце Элинор екнуло, когда она услышала голос Эдуарда. Скорей бы появился Джордан! Едва ли принц Уэльский сочтет ситуацию забавной.

— К бедной Элинор пристал какой-то пьянчужка. К счастью, все обошлось… ведь так?

Элинор энергично закивала головой и присела в реверансе перед принцем, остановившимся у кресла жены. В руках он держал чашу с беловатым напитком — еще одним бесполезным лекарством, которым его потчевали лекари.

— Рождество, леди Элинор. Мужчины теряют головы, — ворчливо заметил он, сделав глоток. — Хорошо, что никто не пострадал.

— Да, ваше высочество.

— Эдуард, расскажи ей… о сюрпризе, — обратилась к мужу принцесса Иоанна.

В этот момент гости зашумели — в зале появился мужчина в пышном наряде из атласа и серебряной парчи, встреченный восторженными взглядами. Элинор не сразу узнала в нем Джордана. Все головы повернулись к любимцу двора, пока он, провожаемый дружескими приветствиями, направлялся к королевскому помосту.

Принцесса перевела растерянный взгляд с Элинор на Джордана, пытаясь сообразить, почему ее план сорвался.

— Ваше высочество. — Джордан преклонил колено перед принцем Уэльским.

Эдуард наградил его одной из своих редких улыбок.

— Добро пожаловать, де Вер. Ты что-то задержался. Как поживают мои доблестные воины? Мне не терпится присоединиться к ним.

— Рвутся в бой, ваше высочество. Герцог прибудет со дня на день. Вы не получали от него известий?

— Нет, насколько мне известно, он все еще в море. Погода в заливе неустойчивая, но Джон — опытный моряк.

— Рада вас видеть, сэр Джордан, — сказала принцесса, протягивая ему руку. — Ваше появление украсило наш праздник. Посмотрите, как сияют дамы… и одна из них в особенности, — добавила она вполголоса, подтолкнув Элинор вперед. — Только представьте, моя бедная фрейлина подверглась нападению в темном коридоре. Она буквально потрясена. Не могли бы вы составить ей компанию до конца вечера, сэр Джордан, дабы уберечь от возможных опасностей?

— Ты просишь слишком многого, жена, — вмешался принц Эдуард.

— Я никогда не получал более приятного приказа, — галантно отозвался Джордан, устремив взгляд на Элинор.

На ее лице сияла радостная улыбка. Джордану до боли хотелось коснуться очаровательных ямочек, проступивших на гладких, как шелк, щеках Элинор. Говоря по правде, ему хотелось гораздо большего. Он жаждал обнять Элинор, слиться с ней в любовном экстазе. Наступит день, когда он сможет делать это не таясь. Джордан надеялся, что этот день недалек. Педро обещал щедро наградить своих сподвижников. Но можно ли верить его обещаниям? Впрочем, если судить по стоимости драгоценных камней, которые король Кастилии продал в Бордо, слухи о его богатстве ничуть не преувеличены.

Он повернулся к принцессе:

— Так это и есть та прекрасная дама, о которой вы говорили, ваше высочество? Нет слов, она и в самом деле восхитительна. Но должен признаться, мы уже встречались.

Принц Уэльский отошел к другим гостям, и атмосфера сразу разрядилась.

— Встречались? При дворе?

— Нет, ваше высочество. Я спас эту даму от шайки разбойников в Англии несколько месяцев назад, а затем мы встретились на корабле, когда переправлялись через Канал. Но я рад случаю завязать более тесное знакомство.

Иоанна рассмеялась:

— Ах, мошенник! Отправляйтесь-ка танцевать. И не смейте покидать Элинор, пока она сама того не пожелает. Это королевский приказ, сэр Джордан. Если вы ослушаетесь, я велю бросить вас в темницу, — лукаво пригрозила принцесса. — А теперь идите и развлекайтесь. Ты мне не понадобишься до утра, — добавила она вполголоса, сжав руку девушки.

Все взоры обратились на Элинор и Джордана. Танцоры расступились, музыканты перестали играть, ощутив важность момента. Когда все снова заняли свои позиции, Джордан сделал музыкантам знак. Зазвучала музыка, смех и голоса наполнили зал. Элинор блаженствовала в объятиях Джордана. Он вел ее в быстром танце, пригибаясь под арками из сцепленных рук. Затем все образовали гигантский хоровод и понеслись по кругу. Подгулявшие гости, не выдерживая темпа, спотыкались, цепляясь за подолы женских юбок и длинные носы мужских башмаков.

Когда бешеная пляска закончилась, часть танцоров рухнула прямо там, где остановилась. Некоторые гости уже храпели на скамьях, другие валялись на тростниковых подстилках вперемежку со спящими псами. В темных уголках парочки, не стесняясь, занимались любовью; пьяные кавалеры преследовали жеманных девиц, хватая их за юбки и рукава.

Джордан подвел Элинор к праздничному столу и наполнил поднос едой. Не сводя с него глаз, она не замечала, что ест, завороженная чувственными прикосновениями его пальцев, вкладывавших ей в рот лакомые кусочки.

Среди гостей уже распространилось известие, что принцесса Иоанна велела сэру Джордану де Веру составить компанию ее новой фрейлине. Некоторых это сообщение позабавило, другие были в ярости, особенно дамы, имевшие виды на красивого рыцаря.

Покончив с едой, Элинор и Джордан вернулись к помосту, где сидел принц Эдуард в окружении приближенных.

— Говорят, ваше высочество, вы приготовили сюрприз для этой дамы, — заметил Джордан с непринужденностью, порожденной долгой дружбой.

— Как, еще один? — удивился принц, подмигнув Джордану. — Насколько мне известно, моя жена уже преподнесла ей тебя, де Вер, в качестве рождественского подарка. Что за неугомонная женщина! Но ты прав, я тоже приготовил леди Элинор сюрприз. Мы знаем, леди Элинор, что ваш брат попал в плен, находясь у меня на службе.

Элинор судорожно сглотнула.

— Да, ваше высочество.

— Как долго его не было в Англии?

— Более года, ваше высочество.

— Надеюсь, вы узнали бы его, появись он сейчас в этом зале?

— Конечно. Как можно не узнать родного брата? Ее наивный вопрос был встречен дружным смехом.

— Есть люди, которые не желают признавать собственную плоть и кровь, — философски заметил кто-то, вызвав новый взрыв хохота.

— В таком случае, леди Элинор, обернитесь и поведайте нам, кто этот незнакомец?

Элинор увидела одетого в серебряную парчу высокого блондина с курчавой бородкой.

— Гай! Пресвятая Богородица, это ты! Гай, дорогой!

Смеясь и плача, она бросилась в объятия брата. Гай Десмонд поцеловал сестру в щеку и крепко прижал к себе. Его глаза наполнились слезами.

— Элинор, какая же ты красавица! А я-то думал, что увижу робкую малышку в монастырских обносках.

— Присядьте где-нибудь, Десмонд, чтобы ты мог рассказать сестре о своих злоключениях, — предложил принц с благосклонной улыбкой.

Когда они уселись на скамье у стены, Элинор тревожно оглядела брата. Он похудел и осунулся. О мавританских пытках ходили жуткие слухи, и Элинор боялась, что брата изувечат в плену.

Гай несколько приукрасил свою историю, описав чужие обычаи и экзотическую еду, но ни словом не обмолвился о том, что ему пришлось пережить, когда он уже не надеялся выйти из темницы. Выговорившись, он забросал Элинор вопросами, желая узнать, как она жила, пока они были в разлуке.

— Ты разве не замужем? — удивился Гай. — Я думал, ты давно стала хозяйкой огромного замка.

Элинор уставилась на него, потрясенная прозвучавшей в его голосе радостью.

— Ты хочешь, чтобы я вышла замуж за Гастингса? — удрученно спросила она.

— О лучшей партии и мечтать не приходится. У тебя будет поместье в тысячу акров, глупышка. Конечно, он далеко не молод и не красавец, но…

— Очень богат и заплатил за тебя выкуп. Гай слегка опешил от ее холодного тона.

— Да, хотя мог этого и не делать. Он хотел порадовать тебя, Элинор. Умоляю, не будь такой неблагодарной.

— Я рада твоему освобождению, но не согласна с ценой. Повисло неловкое молчание.

— Ты считаешь, что тебя продали?

— А ты назвал бы это иначе?

— Ты ведь женщина! Замужество и дети — таков женский удел. Можешь не опасаться, Гастингс не настолько стар, чтобы не выполнить свою часть сделки.

Он не мог понять ни отвращения, которое она испытывала к лорду Генри, ни отношения женщины к любви и браку.

Элинор жестом остановила его.

— Давай больше не будем об этом. Слава Богу, ты в безопасности, чего бы это ни стоило. Будь у меня выбор, я сделала бы то же самое, лишь бы спасти твою жизнь.

Гай взволнованно сжал ее ладонь.

— Ты не представляешь, как я благодарен тебе и отцу… даже лорду Гастингсу. Я слишком молод, чтобы гнить в мавританской тюрьме, и хотел бы еще послужить своей стране. Я отправлюсь с принцем Эдуардом в Испанию. В Кастилию, — неуверенно добавил он в ответ на изумленный взгляд Элинор.

— Ты намерен вернуться в Кастилию? — спросила она, не веря своим ушам.

— Ну да. Эдуарду пригодится каждый рыцарь, способный держать в руках оружие. А король Педро предлагает щедрые награды всем, кто готов сражаться под его знаменем.

— Но тебя же только что выпустили из темницы. Что, если ты снова попадешь в плен? Все окажется напрасным. Выкуп, месяцы, украденные из твоей жизни, мое замужество…

— Ты не понимаешь, Элинор, — перебил ее Гай. — Де Вер, объясни ей, что значит война для настоящего мужчины, — обратился он к Джордану, оживившись при его появлении.

— Чего она не понимает, Десмонд?

— Почему я возвращаюсь в Испанию. Джордан сжал руку Элинор.

— Видимо, она считает, что глупо рисковать своей свободой, вкусив прелестей мавританской тюрьмы. Ты должен убедить ее, что больше не собираешься попадать в плен.

— Да, потому что на этот раз его просто убьют! — Чуть не плача, Элинор вскочила со скамьи и кинулась к дверям.

Джордан поймал ее в прохладном коридоре за шпалерами.

— Успокойся, дорогая. Твой брат молод и мечтает о славе. Не будь с ним слишком сурова.

В сердцах Элинор хотела его оттолкнуть, но внезапно разрыдалась, уткнувшись головой в его плечо. Когда рыдания стихли, Джордан поднял ее залитое слезами лицо и улыбнулся.

— Пойдем, хватит с тебя рождественских развлечений.

— Нет. нужно вернуться к Гаю и объясниться с ним.

— Не нужно. Он все понимает. Пошли.

Удрученно вздохнув, Элинор последовала за Джорданом через хитросплетение коридоров, черпая утешение в крепкой руке, сжимавшей ее ладонь.

— Куда мы идем? — спросила она.

— Ко мне в комнату.

— У тебя есть комната? Как тебе это удалось? Многие спят в гардеробных, даже в коридорах.

— Слава имеет свои преимущества. Ну а если добавить к этому любовь принцессы Иоанны к романтике…

— Она знает? Так это она распорядилась…

— Тише. — Он прижал палец к ее губам. — Нам ни к чему свидетели.

Они остановились у низенькой двери. Элинор никогда прежде не бывала в этом коридоре, упиравшемся в затянутый паутиной тупик. Джордан вставил ключ в массивный замок.

— Это что, винный погреб? — прошептала она ему на ухо.

— Нет, это комната давно почившего буфетчика, о которой почти все забыли.

— О! — испуганно воскликнула Элинор, представив себе скопившуюся за долгие годы паутину и грязь. Но когда дверь со скрипом отворилась, ее ждал приятный сюрприз. В маленькой комнатке было чисто прибрано, в очаге пылал огонь.

— О! — восторженно ахнула девушка. — Какая прелесть! Усмехнувшись, Джордан захлопнул ногой дверь и привлек Элинор к себе.

— А ты боялась, что придется провести ночь с пауками? Элинор блаженно вздохнула, наслаждаясь его объятиями.

— Именно. Какая чудесная комната! Мы так далеко забрались, что нас никто не найдет. Я бы осталась здесь навечно, — прошептала она, подставив ему губы для поцелуя.

Сердце Джордана сжалось, когда он заглянул в ее сияющие глаза.

— Ты же знаешь, что это невозможно, — заметил он. — Так давай хоть этой ночью забудем обо всем.

Элинор кивнула, но от ее радостного настроения не осталось и следа. Отстранившись, она подошла к очагу. Неожиданное появление брата означало, что выкуп за Гая уплачен и лорд Гастингс вправе настаивать на выполнении брачных обязательств. От этой мысли ее пробрала дрожь.

— Джордан, — решилась она наконец. — Каждый раз, как я пытаюсь поговорить с тобой о своей помолвке, ты переводишь разговор на другую тему.

— И сегодняшний вечер не исключение. Я не для того нашел это укромное местечко, чтобы обсуждать твой брачный контракт. Хватит, я не желаю слышать об этом, — резко произнес он, когда Элинор попыталась возразить. — Когда я вернусь из Кастилии покрытый славой, с сундуками, набитыми сокровищами, во всей Англии не найдется отец, который решится мне отказать.

— Но, Джордан, любимый, ты можешь опоздать. Мой отец поклялся, что, как только принцесса Иоанна разрешится от бремени, я выйду замуж.

— Отцы часто дают клятвы, которые не собираются выполнять.

Элинор с трудом сдержала слезы, но, увидев, как помрачнел Джордан, сочла за благо промолчать. Его упорное нежелание смотреть правде в глаза ставило ее в тупик. Неужели он верит в то, что ему представится возможность просить ее руки?

— Дай Бог, чтобы ты оказался прав.

Джордан молча подошел к столику и наполнил два кубка вином. Когда он присоединился к ней у очага, лицо его оставалось хмурым, но гнев прошел.

— Вот, возьми. — Он протянул ей кубок. — Пусть это Рождество будет первым из многих, которые нам суждено провести вместе.

Дрогнувшим от слез голосом Элинор присоединилась к тосту. До чего же он хорош! В великолепном дублете из темно-красного атласа Джордан был похож на прекрасного принца из волшебной сказки. Элинор хотелось ущипнуть себя, чтобы убедиться, что она не грезит. Зачем отравлять эти драгоценные часы, тревожась о будущем? Возможно, Джордан прав. Она всегда была любимицей отца. Так неужели он заставит единственную дочь выйти замуж за ненавистного ей старика? Выкуп хоть и уплачен, но Гастингс ничего не сможет сделать, если даже клятва будет нарушена. Никто ведь не подписывал бумаг. А вернуть Гая маврам все равно нельзя.

— Вот так-то лучше, — шепнул Джордан, когда на ее лице появилась улыбка. Кончиком указательного пальца он нежно коснулся проступивших на ее щеках ямочек.

— Я так люблю тебя, Джордан, — прошептала Элинор и, схватив его руку, осыпала ее поцелуями. Этим она окончательно обезоружила Джордана. Он поставил кубок и обнял девушку.

— Элинор, милая моя Элинор. Я вернусь к тебе, что бы ни случилось. Посмотри, что я принес. — Он извлек из-под одежды кожаный мешочек. — Закрой глаза.

Она смеясь подчинилась. Джордан взял ее руку и поцеловал в ладонь, прежде чем положить на нее что-то тяжелое и холодное.

Опустив глаза, Элинор увидела кольцо с крупным рубином в окружении бриллиантов.

— О, как красиво… Но, Джордан, я не могу принять его. Оно, должно быть, очень дорогое, а ты так нуждаешься в деньгах.

— Боишься, что я растранжирю деньги и не смогу сделать тебя честной женщиной? — пошутил он. — Напрасно, кольцо досталось мне по дешевке. Примерь.

— Надень его мне, — прошептала она, глядя на него полными слез глазами.

Джордан взял ее руку и торжественно надел перстень на безымянный палец.

— Элинор Десмонд, этим кольцом я скрепляю свое слово. Отныне ты моя перед лицом Господа.

Проглотив ком в горле, она вытянула руку, любуясь сверкающим камнем. В свете очага он казался насыщенным кровью, и по спине Элинор пробежал холодок.

— Оно стоит целое состояние. Король Педро продал так много драгоценностей, что сбил цены. Грех не воспользоваться его стараниями разжиться наличными. Я купил это кольцо за десятую долю его настоящей цены у проигравшегося в пух и прах гасконца.

— Оно так прекрасно, что достойно руки принцессы. Боюсь, для меня это слишком ценное украшение.

— Нет ничего слишком ценного для тебя, любимая, — выдохнул Джордан и приник к ее устам в поцелуе, таком жарком и долгом, что колени Элинор подогнулись.

Отдавшись наслаждению, она забыла обо всем, кроме горячих губ Джордана и его возбуждающих ласк. Сияющий огнями зал, шумная толпа придворных — все казалось сейчас таким далеким. Совершенно обессилев, Элинор прильнула к его груди.

— О, Джордан, давай больше не будем ссориться, — прошептала она.

— Уж я-то точно не буду. Что же касается вашего неукротимого нрава, леди Элинор, то тут трудно что-нибудь сказать. Ведь неизвестно, что вы выкинете в следующую минуту.

— Извини. Может, это потому, что я никак не могу поверить, что ты и вправду мой.

— Бедняжка. Увы, нас ничто не связывает, кроме моего слова. — Он нежно улыбнулся. — Впрочем, страсть крепче всяких уз. Ты не жалеешь об этом?

— Нет. Я никогда не была счастливее, чем в твоих объятиях. Когда я чувствую, что нужна тебе, что ты страстно желаешь меня…

— Как сейчас, — шепнул Джордан, и дыхание его участилось.

— Как сейчас, — согласилась Элинор. Скользнув рукой под его темно-красный дублет, она с восторгом ощутила жар его груди, щекочущее прикосновение жестких волосков и гулкое биение сердца.

— Тогда, любимая, сделай меня счастливейшим мужчиной во всем христианском мире. Ибо я люблю тебя и страстно желаю.

Джордан прижался к ее губам, и Элинор затрепетала. Их любовь совсем не походила на ту, что виделась ей в девических грезах: нежная привязанность, далекая от проявлений страсти, целомудренные поцелуи и влюбленные взгляды. Она и представить себе не могла этой дрожи желания, обжигающих губ и сводящих с ума ласк.

— Какой же дурочкой я была, — вымолвила Элинор, когда он увлек ее к кровати. — Я совсем не понимала, что значит любить и быть любимой.

— И как же ты представляла себе любовь?

— Как романтическую историю, вполне подходящую для монастырской кельи, но не для двора принца Эдуарда в рождественскую ночь.

Джордан, занятый тем, что раздвигал полог из плотной зеленой ткани и снимал вышитое покрывало, улыбнулся:

— Я рад, что реальность пришлась тебе по вкусу.

— И куда больше, чем можно себе представить. Должно быть, я ужасно испорченная, если с наслаждением занимаюсь любовью.

— Вне всякого сомнения. Но твоя испорченность меня чрезвычайно радует. Тем больше у нас оснований перейти от разговоров… к делу.

Дрожь возбуждения пробежала по телу Элинор, когда Джордан прижал ее к себе с такой силой, что их тела слились от бедер до жаждущих губ. В течение нескольких минут она не могла ни говорить, ни думать, охваченная эмоциями столь сильными, что хотелось плакать. Порой Джордан бывал почти грубым, но сейчас буквально олицетворял собой нежность. И что самое замечательное, всегда угадывал, каким она хочет его видеть: властным, страстным или трогательно-нежным.

— Ты просто чудо.

— О, леди, ваши слова — музыка для моих ушей.

— Представляю, сколько раз ты слышал это признание, — хмыкнула Элинор, игриво оттолкнув руки Джордана, потянувшиеся к шнуровке ее лифа.

— Я воин, а не придворный кавалер.

— Трудно поверить, учитывая, сколько времени ты проводишь в дамском обществе.

Распустив шнуровку на ее платье, Джордан задрожал — ему не терпелось коснуться открывшихся его взгляду сокровищ. Горячий язык скользнул по розовым соскам, и Элинор откликнулась на его прикосновение.

Стянув с его широких плеч дублет и рубашку, Элинор принялась за рейтузы, любуясь его тонкой талией, плоским животом и мускулистыми бедрами. Не удержавшись, она игриво лизнула его в пупок. Джордан содрогнулся и обхватил ее голову, вытаскивая жемчужные заколки из золотистых волос.

— Колдунья. По-моему, вся эта история с твоим пребыванием в монастыре — сплошные выдумки.

Элинор рассмеялась в восторге от того, как его сильное тело реагирует на ее прикосновения. Ее язык медленно скользил по его животу, спускаясь все ниже. Дрожа от возбуждения, Джордан со стоном прижал к себе ее голову, призывая положить конец его мучениям.

— Проклятие, Элинор, ты хочешь довести меня до сердечного приступа?

— Я всего лишь испытываю на тебе то, чему научилась у тебя. Иногда ты так медлителен, что доводишь меня до исступления. И я плачу тебе тем же. Теперь ты видишь, какая я хорошая ученица?

— Да уж, схватываешь все на лету, — хрипло выдохнул Джордан и стиснул зубы, когда ее язык наконец добрался до цели.

— Ах, если бы это никогда не кончалось! Страстные слова Джордана наполнили Элинор гордостью.

— Я достаточно ублажила вас, сэр Джордан. Теперь ваша очередь, — прошептала молодая женщина, прижав его ладони к своей груди.

— Нет, твои ласки так восхитительны, что я готов лежать без движения до самого рассвета.

— Плут! — Она игриво ткнула его кулаком в живот. — Посмотрим, что ты сейчас запоешь.

Передвинувшись ниже, она пустила в ход зубы. Неожиданное нападение мигом вывело Джордана из состояния блаженной расслабленности.

— Ах, шалунья! — Он схватил ее за волосы. — Тебе надоели нежности, да?

Он привлек ее к себе, его горячий язык разжал ей губы, руки жадно ласкали каждую частичку ее тела.

— Все, Джордан, ты доказал, что ты несравненный любовник. Но прошу тебя, хватит! Люби меня, заставь пламенеть от страсти, — взмолилась она.

— Никогда не думал, что ты способна так мило просить, — хмыкнул Джордан, но его хриплый голос дрожал. — Ладно, пора скрепить наши обеты.

Тело Элинор налилось томительной тяжестью, когда Джордан приник к ее губам в страстном поцелуе. Она отчаянно льнула к нему, стремясь стать с ним единым целым, единой плотью, единым дыханием, единым сердцем.

— О, Джордан, я люблю тебя больше жизни!

— Без тебя, Элинор, я просто не мыслю своего существования. И так будет всегда.

Дрожа и задыхаясь, они устремились к завершению, забыв обо всем на свете. Их подхватила мощная волна и вознесла на самый гребень, а потом медленно опустила в теплый сумрак, где не было ни боли, ни одиночества — только любовь.

Глава 9

Элинор нервно кусала губы, слыша крики принцессы. В соответствии с обычаем в комнату роженицы набилось множество знатных господ, хотя принц Эдуард — из уважения к супруге — постарался свести число присутствующих к минимуму. Как наследник английского престола, он нуждался в свидетелях, готовых поклясться, что ребенок вышел из чрева его жены.

Роды затянулись. По лицу принцессы, корчившейся от боли под парчовым покрывалом, струился пот, огромный живот тяжело вздымался от чрезмерных потуг. У постели, похожая на огромную ворону, суетилась облаченная в черные одежды повитуха. Сунув руку под одеяло, она довольно закудахтала, из чего следовало, что события развиваются в нужном направлении.

Не прошло и четверти часа, как младенец громким криком возвестил всех о своем появлении на свет.

— Сын! Хвала Господу!

Присутствующие разразились ликующими возгласами, подхваченными в приемной, где толпились ожидавшие известий придворные.

Элинор и остальные фрейлины тем временем постарались придать своей госпоже презентабельный вид. Умыли ее бледное лицо, пригладили влажные от пота волосы, сменили залитые кровью простыни и поднесли к ее губам разбавленное вино.

В отличие от большинства новорожденных, красных и сморщенных, у крохотного принца была гладкая бледная кожа, тонкие черты лица и длинное худенькое тельце. Некоторые придворные, выражая свое восхищение младенцем, втайне сомневались, что он задержится на этом свете.

Какой же он слабенький, сокрушался его воинственный отец. Впрочем, кто знает, каким он будет, когда вырастет. Бывает, что и хилый побег может превратиться в могучий дуб.

— Все хорошо, жена. Ты родила здорового сына, — сказал Эдуард, запечатлев на осунувшемся лице Иоанны благодарный поцелуй. — А теперь отдыхай. Тебе нужно восстановить силы.

Принцесса устало улыбнулась. Она не видела ребенка, но, взглянув на мужа, поняла, что ребенок родился нормальным и соответствует своему высокому происхождению. Господь услышал ее молитвы.

Новорожденный принц, названный Ричардом в честь своего великого предка, Ричарда Львиное Сердце, появился на свет в знаменательную ночь, двенадцатую от Рождества Христова, в праздник Крещения, 6 января 1367 года.

Позже, в тот же день, к королевской спальне приблизилась пышная процессия, облаченная в шелка и бархат, меха и драгоценности. Эдуард, наследник английского престола, король Педро, смещенный с трона Кастилии, Хайме, король Майорки, и Карл Наваррский пришли поклониться младенцу. Роскошно одетые, с коронами на головах, они несли богатые дары. Это театрализованное действо, воспроизводившее явление волхвов к младенцу Иисусу, произвело большое впечатление на придворных и уверило всех, что юному Ричарду уготована великая судьба.

Все сомнения исчезли в свете столь благоприятного предзнаменования. Ибо ребенок, родившийся в день Крещения в присутствии трех королей, не мог не представлять собой значительной фигуры. Хотя ни Педро Кастильский, ни король Хайме ни Карл Наваррский не пользовались особым влиянием, все они были царственными особами. Какое еще знамение требовалось маленькому Ричарду?

Роды дались Иоанне нелегко — сказывался возраст, — и она долго не вставала с постели. Элинор радовалась, что принцесса не спешит окунуться в круговерть придворной жизни, поскольку каждый проведенный здесь день оттягивал ее бракосочетание с лордом Гастингсом.

Спустя несколько дней после рождения сына принц Уэльский собрался в путь. Хмурым зимним утром, когда небо заволокло свинцовыми тучами, а Гаронна покрылась белой пеной, Джордан пришел проститься. Стоя у окна, Элинор смотрела на серые воды Бискайского залива. Крохотная комнатушка не отапливалась, и даже плащ на меху не спасал от стужи, притаившейся в древних стенах.

— Элинор, дорогая, пора прощаться, — произнес после долгого молчания Джордан, положив загорелую руку на каменный подоконник.

— Ты скоро вернешься?

— На все воля Божья.

От смирения, прозвучавшего в его голосе, сердце Элинор болезненно сжалось. Куда делись неколебимая вера Джордана в самого себя и его самонадеянность?

Она подняла на него полные слез глаза. Совсем не так представлялась ей сцена прощания: не было ни поцелуев, ни заверений в вечной любви. Джордан пришел в воинских доспехах. В свете зимнего дня глаза его казались особенно светлыми, в уголках губ пролегли суровые складки.

— Пресвятая Дева, и это все, что ты можешь сказать? Уж не за смертью ли ты собрался?

Джордан натянуто улыбнулся, но глаза его оставались печальными.

— Разлука с тобой — уже смерть, Элинор.

У нее перехватило дыхание — столько искренности было в его словах.

— Возвращайся, любовь моя, — вымолвила она, глядя на него сквозь пелену слез. — Без тебя мне не жить.

— А мне без тебя.

Он смотрел на нее, упиваясь прелестью ее лица, мягкими изгибами тела, влажной голубизной глаз и золотом волос. Проживи он хоть тысячу жизней, никогда ему не встретить никого, кто сравнился бы красотой с его Элинор. Хотя была ли она когда-нибудь по-настоящему его?

Потянув за тонкую золотую цепочку на ее шее, Джордан извлек наружу свой подарок и прижался губами к перстню, еще хранившему тепло ее груди.

— Ах, если бы я мог оказаться на его месте!

— Джордан, бессмысленно умолять тебя остаться. Ради Бога, береги себя. Не рискуй понапрасну.

— Дорогая!

Он порывисто привлек ее к себе, чувствуя, как взволнованно бьется ее сердце. Как же он жаждал завладеть этим хрупким созданием и удержать навечно в своей ладони!

Их губы слились. Элинор прильнула к нему, не ощущая холода кольчуги, забыв обо всем, кроме одного: ее любимый отправляется на войну. В королевских апартаментах хлопали двери, лаяли псы, во дворе ржали и били копытами лошади. Когда влюбленные наконец оторвались друг от друга, Джордан еще долго смотрел Элинор в глаза. В его взгляде светилась любовь.

Элинор била дрожь, и она изо всех сил сдерживала слезы.

— До свидания, любовь моя. Я буду ждать тебя, — тихо произнесла она, судорожно сглотнув.

Джордан в последний раз прижал ее к себе и решительно шагнул к двери. Но прежде чем переступить порог, оглянулся. Этим утром Элинор казалась особенно хрупкой в облегающем платье из серого шелка и лилового бархата. Бледный зимний свет, струившийся через окно, образовал вокруг ее золотистой головки сияющий ореол.

— До свидания, Элинор, — сказал он и вышел.

Когда шаги Джордана затихли, Элинор вернулась к окну. В сумрачном небе кружили чайки, оглашая воздух резкими криками. Во дворе толпились вооруженные мужчины, оруженосцы седлали лошадей, слуги грузили сундуки на повозки. Элинор не решилась спуститься вниз, опасаясь потерять контроль над собой. По всеобщему убеждению, Джордан был всего лишь ее кавалером в рождественскую ночь, да и то по шутливому приказу принцессы, и любое проявление эмоций по поводу его отъезда вызвало бы недоумение. Даже с благословения Иоанны они не могли выставлять напоказ свои чувства. Слишком много было вокруг любопытных глаз и ушей, слишком много недоброжелателей, готовых подхватить любую сплетню. А Элинор была несвободна в своем выборе.

Высунувшись из узкого окна, она наблюдала за Джорданом. Он шел через двор, ведя в поводу громадного боевого коня, которого в шутку назвал Дьяволом — в честь испанского короля, чей трон собирался спасать. Педро Кастильский был смугл до черноты и на редкость некрасив, с маленькими, близко посаженными глазками и толстым крючковатым носом. Поговаривали, что за свою жестокость он получил прозвище Дьявол.

Элинор улыбнулась, вспомнив, как Джордан рассказал ей, откуда у коня столь необычное имя. В тот день он подарил ей красивую белую кобылу с зеленым бархатным седлом, украшенным звонкими бубенчиками. Когда она попыталась отказаться, он рассердился, не желая слушать ее уговоры экономить деньги и не тратиться на подарки. Очаровательная кобылка была теперь самым дорогим достоянием Элинор, куда более ценным, чем кольцо с кроваво-красным камнем. Связь перстня с испанским королем вызывала у девушки дурные предчувствия.

— Донья Элинор.

Обернувшись, Элинор увидела в дверях Родриго Диаса.

— Дон Родриго, вы застали меня врасплох, — вымолвила она, поспешно сморгнув слезы. — Вы тоже отбываете?

— Да, донья. Наступил день, которого мы так долго ждали. Могу ли я надеяться на ваше благословение?

Кастильский посланник прошел в комнату. Его смуглое лицо было необычайно серьезным, когда он, преклонив колено, поднял на нее выжидающий взгляд.

— Храни вас Бог, дон Родриго, — прошептала Элинор, коснувшись рукой его плеча.

— И вас, донья. Если судьбе будет угодно — а я уверен в этом, — мы еще встретимся.

Он поднялся и с поклоном вышел.

Проводив его взглядом, Элинор вернулась к окну. Отряд уже оседлал лошадей и строился в колонну. Принц Уэльский расхаживал среди своих рыцарей, улыбаясь и подбадривая их. Связанные со сборами волнения, казалось, вдохнули в него свежие силы.

Раздался сигнал, и лошади зацокали копытами по каменной брусчатке, когда первые всадники двинулись через арочный проход, который вел со двора.

Проезжая под ее окном, Джордан натянул поводья и поднял глаза. На короткое мгновение, показавшееся им вечностью, их взгляды встретились. Затем Джордан пришпорил коня и рванулся вперед. Ах, если бы она была юношей и могла отправиться вместе с ним!

Джордан и его воины давно скрылись под каменной аркой, а Элинор все еще стояла у окна. Горе ее было так велико, что, казалось, сердце вот-вот разорвется. В полном изнеможении Элинор прислонилась головой к холодной стене и разрыдалась.

Случилось так, что ее обнаружил не кто-нибудь, а сама принцесса Иоанна, впервые поднявшаяся на ноги после родов. Горестные всхлипывания, доносившиеся из комнатки, где фрейлины обычно отдыхали от дворцовой суеты, привлекли ее внимание.

— Элинор! Ты плачешь?

Элинор быстро обернулась. Ослабевшая и бледная, принцесса опиралась на дверную ручку.

— Ваше высочество! Вам не следовало вставать! Позвольте мне проводить вас в постель! — воскликнула девушка, лихорадочно вытирая мокрые щеки.

— Да, мне лучше лечь, — согласилась принцесса, позволив Элинор поддержать себя. — Почему ты плакала?

— Наши мужчины отправляются на войну. Разве это не достаточная причина для слез? — ответила Элинор, обхватив рукой объемистую талию Иоанны.

Несколько взъерошенных фрейлин кинулись ей на помощь. Вместе они уложили принцессу в постель.

Отмахнувшись от суетившихся вокруг женщин, Иоанна велела им уйти, оставив только Элинор.

— Ты можешь кого угодно обмануть своей бойкой ложью. Признавайся, ведь это сэр Джордан — единственная причина твоих слез?

Элинор подавленно кивнула:

— Да, ваше высочество.

— Ты влюблена в него?

— Да… и, что самое ужасное, теперь, когда вы разрешились младенцем, я должна… — Элинор снова заплакала.

— Ты не вернешься в Англию, пока я не разрешу. Только я могу отпустить тебя. А за неимением четких указаний твоего отца… — Иоанна развела руками.

Впервые Элинор засомневалась, что правильно поняла принцессу.

— Вы не отпустите меня, пока он не потребует? — прошептала она с внезапно вспыхнувшей надеждой. — Несмотря на то что я больше не нужна здесь?

— Кто сказал, что ты больше не нужна? Я пригласила тебя ко двору, чтобы доставить удовольствие друзьям и уплатить долги, и эти причины по-прежнему в силе. Глупышка, я вовсе не собираюсь сажать тебя на корабль и отправлять в Англию. Во всяком случае, без особых на то оснований. Даю тебе слово, Элинор.

Смеясь и плача от радости, Элинор настолько забылась, что обняла свою высокую покровительницу за шею. И тут же, опомнившись, устыдилась своей несдержанности.

— О, ваше высочество, прошу простить мою непочтительность!

— Ерунда. А теперь, дорогая, скажи няне, чтобы принесла малыша. Я не видела его целый день.

Следующие несколько дней Элинор прожила как в раю. Уверенная, что только приказ принцессы Иоанны заставит ее вернуться домой, она предвкушала недели, а то и месяцы беззаботной жизни в Бордо.

Радость бурлила в ее венах, когда она скакала по заросшему жесткой травой песчаному берегу. Принцесса отпустила ее на все утро, и, хотя пришлось взять с собой грума и служанку, впервые за долгое время Элинор чувствовала себя свободной. Ее изящная кобылка оказалась резвой и выносливой. И необыкновенно красивой! Голова ее была гордо поднята, хвост реял в воздухе, когда она неслась галопом через дюны, словно понимала, что принесена в дар любви.

Склонившись к шее лошади, Элинор поцеловала шелковистую шкуру. Сидя в зеленом бархатном седле, увешанном звонкими бубенчиками, она чувствовала себя принцессой Аквитании.

— Леди Элинор! Стойте!

Элинор не узнала голоса, но почему-то почувствовала тревогу. Она вдруг заметила, что погода испортилась. С залива подул холодный ветер, а небо заволокло низкими облаками, предвещавшими бурю.

— Леди Элинор!

Заслонив глаза от неяркого солнца, неожиданно выглянувшего из-за туч, Элинор увидела всадника. Коротко переговорив с грумом и служанкой, он поскакал к ней. Элинор судорожно сглотнула, гадая, не привез ли он послание, которого она так страшилась. Неужели отец требует ее домой?

— Леди Элинор! Клянусь Пресвятой Девой, за вами не так-то легко угнаться! — воскликнул мужчина, осадив коня. — Пэйн Гастингс к вашим услугам, миледи.

Сердце девушки отчаянно заколотилось. Сделав над собой усилие, она учтиво спросила:

— Чему обязана такой честью, сэр Пэйн?

Он улыбнулся и снял с головы украшенную черным пером шляпу.

— Кто бы мог подумать! Вы та самая красавица с Саттонского турнира. Клянусь Богом, мой отец — самый счастливый человек во всем христианском мире.

Когда он спешился, Элинор заметила, что его левая рука на перевязи. Впрочем, это не помешало ему ловко соскочить с коня и предложить ей помощь.

— Зачем, сэр Пэйн? Разве мы не можем поговорить в седле? — Сердце ее сжалось, когда глаза встретились с его светло-карими глазами. В его хищном взгляде было что-то звериное.

Он пожал плечами, насмешливо поглядывая на нее.

— Я всего лишь хотел познакомиться с вами и проводить во дворец. Мы могли бы немного прогуляться… Впрочем, как вам будет угодно, леди Элинор.

Он подошел к своей лошади и забрался в седло.

— Как видите, я ранен. Не повезло на последнем турнире. Однако я не оставляю надежды через пару недель последовать за войском.

Элинор молча ехала рядом, не вникая в его слова. Что ему нужно? Время, проведенное при дворе, не прошло для нее даром. Раньше она непременно задала бы мучивший ее вопрос, но теперь ждала, зная, что рано или поздно он раскроет свои намерения.

Сэр Пэйн держался с непринужденностью и изяществом истинного придворного, достойного пышного двора принца Уэльского. Его унизанные перстнями пальцы, казалось, никогда не сжимали ничего тяжелее лютни, и если бы Элинор не видела его па турнире, то подумала бы, что усыпанный драгоценностями кинжал на его поясе — всего лишь украшение. Дублет из темно-синего атласа, отделанный золотым шитьем и красным бархатом, облегал талию, которая казалась особенно тонкой по сравнению с плечами и грудью. На черных сапогах из мягкой кожи поблескивали серебряные шпоры.

Каменистая тропа вывела их на пристань, скользкую от набегавших волн. Вспомнив пышный выезд Гастингса на параде перед турниром, Элинор спросила:

— Вы привезли с собой ту пятнистую кошку, сэр Пэйн?

— Да, Шеба всегда со мной. Вам понравился зверь, леди Элинор?

— До этого я видела его только на гербах и, признаться, сомневалась, что он вообще существует.

— Вымер, как единорог? Нет, леопарды довольно распространены в других частях света. Когда у Шебы будут детеныши, позвольте преподнести вам одного.

— О нет, сэр Пэйн, благодарю вас. Едва ли я способна справиться с таким могучим зверем, — поспешно отказалась Элинор, вынужденная ехать с ним бок о бок по узкой улице.

— Вас, наверное, удивляет, почему я прервал вашу прогулку.

— Полагаю, по важному делу.

Он хмыкнул, искоса поглядывая на нее. Элинор смотрела прямо перед собой, испытывая неловкость. Сэр Пэйн слыл большим любителем женщин, и дерзкий взгляд, шаривший по ее лицу и фигуре, служил тому подтверждением.

— Вас хочет видеть принцесса Уэльская, — сообщил он. — Во дворце важные гости. Этим утром в гавань вошли долгожданные корабли. Прибыл герцог, а вместе с ним цвет английского рыцарства.

— Наконец-то. Плавание затянулось.

— Да, мы словно побывали в чистилище. Слава Богу, все позади. Я воин, а не моряк. Увы, иногда приходится идти на жертвы. Мы с отцом прибыли за вами.

— За мной! — Руки Элинор судорожно сжали поводья.

— Мой отец не молодеет. Он жаждет последовать за принцем на войну, но хотел бы вначале ближе познакомиться с вами.

— Ближе познакомиться, — упавшим голосом повторила Элинор. Звучит двусмысленно, но, может быть, все не так уж и страшно. И потом, принцесса па ее стороне.

Пэйн хмыкнул, явно догадываясь о ее отношении к предстоящему браку.

— Так вы не знали, что мы присоединились к отряду герцога? Отец намерен направиться дальше в Кастилию, ну а мне, бедному инвалиду, придется задержаться здесь до выздоровления. Кстати, леди Элинор, с нами прибыли ваши знакомые: сэр Ральф д'Обри и его сестра, леди Миллисент.

Элинор встретила эту новость без всякого воодушевления. Она не сомневалась, что злопамятная Миллисент сделает все, чтобы отравить ее жизнь в наказание за воображаемое унижение на турнире в Саттоне.

Спешившись, Элинор отдала поводья груму и последовала за Гастингсом во дворец.

— Прошу прощения, сэр, мне нужно навестить мою госпожу, — сказала она, пытаясь проскользнуть мимо Пэйна, но он схватил ее за локоть.

— Не думаю. Хотя принцесса недавно родила, она развлекается с гостями. Поистине Иоанна — удивительная женщина.

Элинор потянулась к волосам, надеясь избавиться от навязчивого рыцаря под тем предлогом, что ей нужно привести себя в порядок.

Пэйн прищурился.

— Идемте, — резко произнес он. — Вы достаточно хороши, чтобы предстать перед самим королем.

Элинор неохотно последовала за ним в приемный зал, заполненный вновь прибывшими рыцарями и дамами. Без праздничного убранства просторное помещение с закопченными балками казалось унылым. Некоторые из гостей уже переоделись в придворное платье, другие остались в дорожной одежде, носившей следы трехнедельного плавания.

Принцесса Уэльская сидела на кушетке, беседуя с прибывшими из Англии друзьями. Рядом расположился ее деверь, Джон Гонт, высокий шатен с пышной, как у льва, гривой волос. Получив по линии жены титул герцога Ланкастера, он стал весьма влиятельной персоной, однако всегда находился в тени своего старшего брата.

— Элинор, познакомься с моим деверем. Джон, это моя новая фрейлина, Элинор Десмонд.

Присев в реверансе, Элинор застенчиво улыбнулась в ответ на восхищенную улыбку герцога. Хотя он считался довольно высокомерным, Элинор обнаружила в лице Ланкастера больше искреннего тепла и дружелюбия, чем у его прославленного брата.

— Так вот вы какая. Должен признать, все, что я слышал о вашей красоте, — истинная правда. Мне остается только сожалеть, что я отбываю на войну.

Он запечатлел на руке зардевшейся от смущения девушки легкий поцелуй.

— Элинор, дорогая, — поманила ее к себе принцесса Уэльская, когда Ланкастер ненадолго отвлекся. — Ты знаешь, что лорд Гастингс здесь? — спросила она вполголоса.

— Да, ваше высочество. Я разговаривала с его сыном.

— Не волнуйся. Он скоро уедет к моему Эдуарду. А я постараюсь, чтобы ты была занята в ближайшие несколько дней. Что ты на это скажешь?

С сияющими от счастья глазами Элинор поцеловала руку госпожи.

— Спасибо, ваше высочество. Буду вам вечно благодарна.

Не прошло и нескольких минут, как она получила первое из жизненно важных поручений принцессы, которое не мог выполнить никто, кроме «дорогой Элинор». Правда, столь очевидное предпочтение не прибавило ей благожелательности придворных дам, но Элинор сейчас было не до этого.

До пятницы Элинор так и не встретилась с Миллисент, которая, едва увидев ее, устремилась к ней с фальшивой улыбкой:

— Дорогая Элинор, рада видеть тебя! Как поживаешь?

Они обнялись. Затем Миллисент отступила на шаг и, склонив голову набок, прошлась взглядом по синему бархатному сюрко Элинор, надетому поверх платья из голубой шерсти. Это был один из нарядов принцессы, который та уже не носила. Довольно скромный по сравнению с другими, он удивительно шел Элинор.

— Ты такая модная, — заметила Миллисент, поджав губы. — Это французское платье?

— Да, а у тебя?

Высокомерно вскинув голову, Миллисент разгладила пышные юбки из мшисто-зеленого атласа.

— Это платье мне сшили в Лондоне специально для представления ко двору. Я приехала служить принцессе. Похоже, я заменю тебя, когда ты вернешься в Англию и выйдешь замуж.

Злобное замечание болезненно отозвалось в душе Элинор, но она не подала виду.

— О, до этого еще далеко. В Англию я вернусь лишь по окончании испанской кампании.

Миллисент натянуто улыбнулась, схватив ее за руку:

— Ах, святая невинность! Неужели ты не знаешь, что кое-кому не терпится тебя увидеть?

Словно по сигналу, из-за драпировок появился лорд Гастингс. Он вырядился в рейтузы и тесную тунику из коричневого бархата, подпоясав выпирающий живот кожаным поясом. Элинор похолодела.

— Ну, лорд Генри, разве я не обещала, что доставлю вам Элинор?

Элинор вымученно улыбнулась. Она понимала, что попалась, и с трудом сдерживалась, чтобы не стереть пощечиной хитрую улыбочку с лица Миллисент.

— Дорогая леди Элинор, — произнес лорд Гастингс своим скрипучим голосом. — Прошло слишком много времени с тех пор, как я лицезрел вашу красоту. — Он схватил ее руку и прижался к ней губами, вперив в Элинор восхищенный взгляд своего единственного глаза. — Клянусь распятием, вы стали еще красивее.

— Благодарю вас, лорд Гастингс, — ответила Элинор, ошарашенная внезапным появлением своего нареченного. Краешком глаза она заметила самодовольное выражение на лице Миллисент.

— Вы были так заняты, прислуживая принцессе, что я подумал, будто вы избегаете меня, — проскрипел лорд Генри, не выпуская ее руки из своей потной ладони.

— Какая странная мысль.

— Ревность — плохой советчик, — пробормотал он, ведя Элинор к мягкой скамье, над которой висела большая картина в золоченой раме. Придворные с любопытством поглядывали на них, недоумевая, чем Гастингс заслужил внимание прекрасной Элинор. Но те немногие, кто знал об условиях выкупа Гая, вскоре просветили остальных.

— Я хотела бы поблагодарить вас за брата, — сказала Элинор. — Хотя от этого мало проку, учитывая, что он уже на пути назад, в Испанию.

— Смелый парень. Вы должны гордиться им, а не осуждать.

— Вы тоже собираетесь в Кастилию?

— Да, с отрядом герцога.

Элинор передвинулась на дальний край скамьи, подальше от витавшего вокруг лорда Гастингса облака мускуса. Видимо, он надушился, чтобы заглушить исходивший от него неприятный запах. Черная повязка на глазу сбилась, открыв изуродованную шрамами плоть. Одного его вида было достаточно, чтобы Элинор замутило.

Лорд Генри снова придвинулся к ней.

— Элинор, — начал он, пытаясь взять ее руку, которую она спрятала в складках юбки. — Мы скоро выступаем. И я хотел бы знать, когда мы поженимся.

— Это должен решить мой отец. К тому же я нахожусь на службе у ее высочества.

Ее уклончивый ответ разозлил Гастингса. Побагровев от гнева, он рявкнул:

— Вы ничуть не изменились! Я полагал, что, вкусив придворной жизни… Ну да ладно. Вначале нам нужно кое-что выяснить. До меня дошли слухи, будто вы здесь неплохо проводили время с молодым де Вером. Танцы, скачки, бесстыдные отлучки вдвоем… Что вы на это скажете? — Добравшись наконец до ее руки, он так сжал ее пальцы, что они хрустнули.

— Мне больно! Пустите!

— Только после того, как услышу ваш ответ. Я имею право знать правду, Элинор. Вы моя будущая супруга. Или вы забыли об этом?

— Нет, не забыла. Но мне не в чем признаваться. Я делала только то, что приказывала принцесса Иоанна.

— Развлекаясь с этим… распутником?! И вы смеете утверждать, что делали это по приказу ее высочества?

— Тише! Мы здесь не одни, — напомнила Элинор, сгорая от стыда. Трубный голос лорда Генри разносился по всему залу, привлекая всеобщее внимание.

— Пусть слышат. Я хочу знать: правда ли, что вы развлекались с де Вером в рождественскую ночь?

— Всего лишь танцевала, милорд. Таково было желание ее высочества. Рождественская причуда, не более того. Можете спросить кого угодно. Все подтвердят, что принцесса Иоанна приказала Джордану де Веру быть моим кавалером.

Холодная отповедь Элинор несколько остудила гнев старого вояки. Пыхтя и откашливаясь, он попытался взять себя в руки.

— Я слышал нечто подобное, но хотел получить подтверждение от вас.

— Значит, вы обвинили меня, зная правду? — вскричала Элинор, вне себя от негодования. — Как вы посмели!

— Посмел, потому что вы скоро станете моей женой. И я не желаю, чтобы о вас ходили скандальные слухи.

— Когда мы поженимся, я буду выполнять все ваши приказы. Но пока моя жизнь принадлежит мне, лорд Гастингс. А теперь прошу простить меня. Я должна вернуться к своим обязанностям.

Элинор вырвала у него руку и выпрямилась, стараясь не обращать внимания на злорадные смешки придворных дам, наслаждавшихся зрелищем.

— Элинор, вернитесь! Клянусь распятием, вы не можете так уйти! — взревел лорд Гастингс, с трудом поднимаясь со скамьи.

Элинор, будто не слыша, гордо прошествовала через приемный зал к двери, которая вела в королевские покои. Щеки ее пламенели от гнева и унижения, она с трудом сдерживалась, чтобы не броситься бегом, но понимала, что любое проявление слабости сыграет на руку сплетникам. Как он посмел высказать ей свои претензии в присутствии всего двора! О, как же она его ненавидит! И этот дурно пахнущий старый деспот скоро станет ее мужем? С каждым часом предстоящий брак казался ей все более ужасным. Боже, хоть бы кастильская кампания скорее закончилась и Джордан успел попросить ее руки, пока еще не поздно!

Когда Элинор рассказала принцессе Иоанне о безобразной сцене, которую устроил ей Гастингс, та выразила ей искреннее сочувствие. Тем не менее доводить старого лорда до крайности было рискованно, и принцесса предложила Элинор встречаться с Гастингсом только при ней, чтобы он не забывал о хороших манерах. Совет был мудрый и Элинор согласилась.

Едва передохнув после морского путешествия, английские рыцари под предводительством герцога Ланкастера снова стали готовиться в путь. Придворные шутили, что бравым воинам не терпится вернуться с победой и сокровищами, которыми их обещал осыпать благодарный король Кастилии.

К громадному облегчению Элинор, наконец наступил день отъезда. Он совсем не походил на то серое холодное утро, когда они расстались с Джорданом. На небе не было ни облачка, а широкая Гаронна сверкала серебром в лучах яркого солнца.

— Храни вас Бог, лорд Генри, — выдавила из себя Элинор, надеясь, что Бог простит ей эту ложь. Хотя в присутствии принцессы лорд держался в рамках учтивости, ее отвращение к будущему супругу росло день ото дня.

Рыцари построились в колонну. Когда уезжал Джордан, во дворе звучала французская и испанская речь. На этот раз только английская.

— Не успеете оглянуться, Элинор, как я вернусь и мы решим, что делать, — мрачно пообещал Гастингс, подняв в прощальном жесте руку.

Элинор сразу повеселела, как только лорд тронул коня. Сидя в седле, Гастингс напоминал огромный, закованный в броню тюк. Элинор представила себе его закрытый черной повязкой глаз, толстый нос с красными прожилками, дряблый подбородок — и содрогнулась.

— Я чувствую себя как телок на привязи, до того хочется отправиться с ними, — заявил Пэйн Гастингс, когда они возвращались во дворец.

— Я думала, вы скоро поправитесь, — заметила Элинор.

— Я тоже так думал, но у врачей другое мнение… Элинор не понимала, что ему мешает пренебречь мнением врачей. У нее сложилось впечатление, что рана не слишком беспокоит Пэйна, а путь до Кастилии достаточно долог, чтобы залечить руку до начала боевых действий.

Они вошли во дворец.

— Вы удивляете меня, сэр Пэйн. Мне казалось, вы не из тех, кто прислушивается к чужому мнению, пусть даже врачей.

Он улыбнулся и взял ее за руку:

— Прошу вас, зовите меня Пэйн. Формальности ни к чему — ведь мы скоро породнимся.

— Я подумаю над вашим предложением, когда это произойдет, — отозвалась Элинор.

Пэйн проводил ее мрачным взглядом. Черт побери, ни одна женщина не могла перед ним устоять! Элинор Десмонд первая. Пэйн окликнул слугу и потребовал вина.

Элинор стояла у окна, устремив мечтательный взор на серебряный диск луны. Может, и Джордан на своем жестком походном ложе смотрит сейчас на луну и думает о ней.

— Элинор!

В комнату вошла Миллисент.

— Тебя прислала принцесса? — поинтересовалась Элинор.

— Нет, просто она подсказала мне, где тебя найти. С отъездом мужчин при дворе стало так скучно. Я надеялась, что Джордан де Вер все еще здесь, но, говорят, он уехал с принцем Эдуардом.

— Он почти не бывал при дворе.

Миллисент довольно улыбнулась, и Элинор без труда догадалась о причине се радости. Несмотря на сплетни, тот факт, что Джордан редко бывал при дворе, позволял Миллисент надеяться, что между ним и Элинор ничего нет, как считали многие.

— Я молю Бога, чтобы с Ральфом ничего не случилось, — сказала Миллисент. — Испанский король обещал щедро наградить своих сподвижников. Мы, конечно, не нуждаемся в деньгах. Моему брату нужна только слава. — Придвинувшись ближе, она дернула Элинор за рукав. — У меня кое-что есть для тебя, — шепнула она, оглянувшись на сидевших у жаровни женщин, и сунула ей в руку сложенный листок.

— Что это?

— Откуда мне знать? Может, записка от тайного воздыхателя.

Сердце Элинор затрепетало — только Джордан мог прислать ей записку.

— Откуда она у тебя?

— Ральф просил передать. Ты, наверное, заметила, что его не было при дворе. Он ездил к войскам и вчера вечером вернулся. — Миллисент понизила голос. — По-моему, это от Джордана де Вера.

Хитрые искорки в ее глазах насторожили Элинор. Миллисент выглядела очень довольной. С чего бы это? Поверь она, что послание действительно от Джордана, наверняка уничтожила бы его, если только Ральф не предостерег сестру от опрометчивых поступков.

— Распечатай же его! — Миллисент взяла со стола свечу и поднесла к Элинор.

Дрожащими пальцами Элинор сломала печать.

— Ну что там? — нетерпеливо спросила Миллисент. Крупный размашистый почерк был незнакомым, но в нижнем углу листа стояла подпись Джордана. Элинор трижды перечитала короткую записку, прежде чем вникла в ее содержание.

«Элинор, любимая.

Приезжай к южным воротам к десяти часам. Я встречу тебя на дороге. Захвати с собой служанку.

Джордан де Вер».

С сияющими глазами Элинор прижала к груди драгоценное послание.

— Спасибо, Миллисент. Это от Джордана.

— Я принесла его только потому, что меня попросил Ральф, — буркнула блондинка с недовольным видом.

Элинор еще раз перечитала записку, чтобы убедиться, что она не грезит, а когда подняла глаза, Миллисент уже исчезла. Позже, лежа в постели, Элинор размышляла над причиной хорошего настроения сестры Ральфа. Если сплетни о них с Джорданом дошли до Гастингса, наверняка Миллисент тоже их слышала. Однако не обмолвилась об этом ни словом. Если бы Миллисент, как обычно, поддела ее, Элинор было бы спокойнее. А так оставалось только гадать, какие замыслы зреют в голове взбалмошной девицы.

В девять часов началась торжественная месса за здравие отбывающего воинства. Элинор пришлось притвориться больной, чтобы за полчаса до назначенного срока выскользнуть из собора.

Этим утром она одевалась с особой тщательностью. Из-под бархатного сюрко персикового цвета выглядывало платье из плотного кремового шелка, расшитое по подолу золотыми цветами. Тот же узор украшал узкие рукава. Элинор так долго причесывалась, что чуть не опоздала. Схватив в последнюю минуту коричневый бархатный плащ, отороченный мехом куницы, девушка бросилась в апартаменты принцессы.

Несколько раз она пыталась рассказать госпоже о предстоящем свидании, но, к несчастью, та была не в духе. Тревога за здоровье и безопасность мужа сделала принцессу раздражительной. Она привередничала, перебирая туалеты и вымещая досаду на своих фрейлинах.

Стараясь не привлекать внимания, Элинор неспешно пересекла двор и бросилась бегом, только оказавшись в тени здания. Служанку, как просил Джордан, она с собой не взяла, не желая, чтобы та была свидетельницей их встречи.

Грум оседлал ее кобылу, и вскоре Элинор уже скакала по узкой улочке мимо собора, из которого доносились церковные песнопения. Просто чудо, что ей удалось вырваться! Джордан, назначая свидание, не мог знать о мессе, заказанной принцессой лишь накануне.

Выбравшись из города через южные ворота, Элинор, к своему удивлению, не обнаружила никакого эскорта.

На дороге было никого, кроме нескольких странствующих торговцев, согнувшихся под тяжестью своей ноши, и пастуха со стадом блеющих овец.

Пробившись через стадо, Элинор обогнала других путников. Впереди простирался пустынный тракт. Холодный ветер трепал ее плащ, срывал капюшон, забирался под одежду. Поеживаясь, Элинор огляделась.

Обычно по утрам в окрестностях города встречались придворные, но сегодня все были на мессе. Впрочем, пока она в нерешительности озиралась, из городских ворот выехал всадник и свернул на боковую дорогу.

Проскакав около часа, Элинор увидела у перекрестка закутанную в плащ фигуру верхом на громадном коне. Джордан? Сердце ее бешено забилось. Но, к разочарованию Элинор, это оказался кто-то другой. Подъехав к незнакомцу, Элинор спросила:

— Сэр, нет ли здесь колодца, где можно напиться… или фермы?

Всадник, лицо которого скрывалось под низко надвинутым капюшоном, отрицательно покачал головой.

Задетая его нарочитой грубостью, Элинор поскакала дальше. Где же Джордан? Почему не встретил ее? Это на него совсем не похоже.

Поперек дороги лежало поваленное дерево, и кобыла Элинор заартачилась, а когда наконец перепрыгнула через препятствие, то чуть не врезалась в отряд всадников, появившихся из-за поворота.

Те, однако, и не думали ее пропускать. Обернувшись, Элинор увидела позади себя зловещую фигуру в плаще. Испуганно вскрикнув, она пришпорила кобылу, устремившись к проходу в живой изгорох;и, но всадник в плаще легко настиг ее и выхватил поводья.

— Доброе утро, леди. Вам не кажется, что сегодня слишком холодно для прогулки?

Он откинул капюшон, и Элинор замерла. Перед ней был Пэйн Гастингс.

— Сэр Пэйн, зачем вы меня преследуете? Ведь это вас я видела на дороге? Почему вы ничего не ответили?

— Но я действительно не знаю, где здесь можно напиться.

— Что вам нужно?

— У нас осталось одно незаконченное дельце. Вы хоть понимаете, что записка полностью вас изобличила?

— Записка? — переспросила Элинор, вцепившись онемевшими пальцами в поводья.

— Не изображайте из себя святую невинность. Я имею в виду послание вашего «рождественского кавалера». — Пэйн пренебрежительно фыркнул, втаскивая ее испуганную кобылу в гущу всадников. — Сам факт, что вы готовы скакать неведомо куда, лишь бы встретиться с ним, говорит о том, что ваши отношения не ограничиваются танцами на рождественском балу. Де Вер — ваш любовник, не так ли?

— Нет. На вашем месте я бы не стала слушать Миллисент. Она не заслуживает доверия.

— Можете винить Миллисент, если вам угодно, но вас выдали ваши собственные действия.

— Насколько я понимаю, она проболталась о моих намерениях.

— О, она сделала гораздо больше. Записка была не от де Вера, ее прислал я, а Миллисент была настолько любезна, что помогла мне. А теперь едем. Впереди у нас долгий путь.

Потрясенная и напуганная его откровениями, Элинор попыталась вырвать поводья. Она не представляла, что у него на уме, но не собиралась сдаваться без боя. Разозленный ее сопротивлением, Гастингс накинул ей на голову плащ. Задыхаясь под плотной тканью, Элинор слышала, как он приказал своим подручным связать ей руки.

До чего же она глупа! Ведь знает, что любое дело, в котором замешана Миллисент, чревато предательством. Даже выбор времени, когда весь двор на мессе, должен был ее насторожить.

Когда Элинор наконец развязали, она увидела, что лошади двигаются по каменистой тропе, петлявшей среди холмов. Высокие сосны и редкие каштаны, тянувшие к свинцовому небу голые ветви, несколько смягчали суровый пейзаж. Откуда-то доносилось блеяние овец, с далеких гор, едва различимых в туманной дымке, дул холодный ветер.

— Скоро будем на месте. Сожалею, что путешествие было не из приятных, — сказал Пэйн. — Наш замок за следующим поворотом.

— Мы еще в Гаскони?

— Да, на границе с Наваррой. Там, за облаками, Пиренеи. Отец ждет вас.

— И все же я не понимаю, зачем понадобилось меня похищать?

— Скоро поймете.

Зажатая между скалами дорога вывела их к каменным стенам, наполовину скрытым соснами и кустарником. Небольшой замок, прилепившийся на обрывистом выступе, не имел оборонительного рва, но рельеф местности делал его практически неприступным.

— Принцесса Уэльская будет разгневана вашим дерзким поступком, — сказала Элинор. — Еще не поздно проявить благоразумие и повернуть назад.

— Приберегите свои угрозы для тех, кого они пугают, — огрызнулся Пэйн, бросив на нее злобный взгляд. — А теперь, сделайте одолжение, помолчите.

Они пересекли подъемный мост, перекинутый через горный ручей, питавшийся расположенными высоко в горах родниками.

— И вы полагаете, что этот ручеек кого-нибудь остановит? — пренебрежительно спросила девушка.

— Посмотрим, что вы скажете весной, когда он превратится в бурный поток. Наш замок неприступен, как орлиное гнездо.

Сердце Элинор тоскливо сжалось. Не дай Бог остаться здесь до весны! Нужно найти способ послать весточку принцессе Уэльской.

Маленькая крепость имела спартанский вид, хотя развешанные кое-где шпалеры и толстые половики из овечьих шкур свидетельствовали о слабых попытках смягчить ее суровый вид. Главный зал был небольшой, с потемневшими стропилами, прятавшимися в густой тени под потолком. В очаге, занимавшем целую стену, пылало приветливое пламя.

Распорядившись об угощении, Пэйн подвел Элинор к огню.

— Элинор, дорогая, добро пожаловать в Монтджой! — радостно протрубил лорд Гастингс, ввалившись в зал.

Его появление повергло Элинор в ужас.

— Зачем вам понадобилось тащить меня сюда? — возмущенно воскликнула она, оттолкнув служанку, пытавшуюся снять с нее плащ. Несмотря на огонь в очаге, ее била дрожь.

— Почему бы вам не снять плащ? — осведомился лорд Генри. — Чувствуйте себя как дома, тем более что вам придется пробыть здесь довольно долго.

— Только в том случае, если вы будете удерживать меня силой, милорд.

Снисходительно улыбнувшись, Гастингс подошел ближе, и Элинор едва не задохнулась от вони. Видимо, находясь в походных условиях, он считал излишними такие мелочи, как мытье и чистая одежда. Походное снаряжение, на которое он сменил бархатные одежды, имело такой вид, словно так и пролежало все десять лет, минувшие после битвы при Пуатье.

Пэйн отошел в сторону, прижимая к носу серебряный футляр с ароматическим шариком.

— А как вы думаете, Элинор, зачем я велел привезти вас в Монтджой? — поинтересовался Гастингс.

Не решившись высказать вслух свои подозрения, Элинор бросила на него гневный взгляд, когда он сдернул с ее головы капюшон. Но когда попытался коснуться ее щеки, сердито шлепнула по заскорузлой руке.

Толстое лицо Гастингса побагровело.

— Вы ничего не добьетесь своими выходками! — рявкнул он. — Вы мне обещаны, и я больше не потерплю никаких отсрочек. Я, знаете ли, не молодею, увы!

Слуги внесли кувшины с вином, блюдо с ржаным хлебом, тонко нарезанной бараниной и белым козьим сыром. Гастингс, кипевший от ярости, едва взглянул на еду.

— Не желаете ли перекусить, леди Элинор? — предложил наконец Пэйн, так и не дождавшись от отца проявлений гостеприимства.

У Элинор хватило здравого смысла не отказываться от угощения. Ведь для побега ей понадобятся силы.

Пэйн положил на хлеб мясо и протянул его девушке вместе с ломтиком сыра.

— Давайте сюда ваш плащ, так вам будет гораздо удобнее, — любезно предложил он.

Элинор неохотно позволила снять с себя тяжелое одеяние. Взгляды обоих мужчин тотчас обратились к девушке. Бархатная туника мягко облегала ее округлые формы, вокруг стройных бедер волновались пышные юбки; благодаря их теплым тонам от ее фигуры, казалось, исходило золотистое сияние. Элинор с отвращением заметила, как Гастингс облизнул свои толстые губы, шаря взглядом по ее телу.

— Вы так и не сказали, милорд, зачем вам понадобилось похищать одну из фрейлин принцессы.

Пэйн, не вмешиваясь в разговор, уселся у очага и принялся за еду, запивая ее вином.

Гастингс прочистил горло, поглядывая на Элинор, присевшую у огня. Проклятие! Любая женщина была бы счастлива оказаться на ее месте. Черт его дернул остановить свой выбор на этой ледышке, Элинор Десмонд. Однако упорство, с которым девушка противилась браку с ним, только распаляло его желание сделать ее своей женой.

— У меня нет времени на пустые разговоры, — заявил он. — Мы скоро выступаем. Я не могу допустить, чтобы принц уехал без меня. Но и откладывать свадьбу я не намерен.

— Неужели вы думаете, что добьетесь моего расположения, заточив меня здесь?

— А что прикажете делать? — рявкнул Гастингс. — Я выполнил свои обязательства: заплатил выкуп за вашего брата и обеспечил вашего отца рабочей силой, чтобы собрать урожай. И теперь вы просто обязаны выйти за меня замуж.

— Мой отец не подписывал никаких соглашений. Гастингс улыбнулся, переглянувшись с сыном.

— Вот тут-то вы ошибаетесь, дорогая.

Из висевшего на поясе кошеля он извлек свиток и, склонившись к пламени, начал читать.

Каждое слово отдавалось в ушах Элинор похоронным звоном. Это был составленный по всем правилам контракт, подписанный ее отцом перед отплытием Гастингса в Гасконь. В нем сэр Джеральд просто и недвусмысленно отдавал свою дочь, Элинор, в жены Генри, лорду Гастингсу, в благодарность за оказанные лордом услуги. Выбор времени и места бракосочетания предоставлялся на усмотрение Гастингса. Потрясенная, Элинор молча смотрела, как Гастингс, закончив читать, свертывает пергамент.

— Это подделка, — прошептала она, понимая, что теперь ей не дождаться Джордана.

— Убедитесь сами.

Гастингс сунул пергамент ей под нос. Элинор узнала корявую подпись отца.

— Должно быть, вы силой заставили его это сделать. И потом, он не обращался к принцессе Иоанне с просьбой отпустить меня.

— В этом нет нужды, леди. Мы обвенчаемся в Гаскони. Элинор в ужасе ахнула, зажав рот.

— Но отец не написал мне об этом, — прошептала она.

— Видимо, струсил. Только слепой мог не заметить, как страстно вы желаете сочетаться со мной браком.

Пэйн, не сдерживаясь, прыснул. Отец осадил его грозным взглядом.

— Я не выйду за вас! — выкрикнула Элинор, вскочив на ноги.

Взгляд ее метался, как у затравленного зверя. У входа в зал стояли два воина, еще дюжина разместилась на темной галерее. Если даже она выберется из зала, ее все равно поймают.

Проглотив рыдание, Элинор снова опустилась на сиденье. Она не доставит им такого удовольствия!

— Как, вы не собираетесь убегать? — с притворным разочарованием спросил Пэйн. Он поднялся со своего места и лениво потянулся. — А я был не прочь поразмяться.

Элинор проигнорировала его реплику, обрушив все свое презрение на лорда Гастингса.

— Вы очень довольны собой, милорд, но невелика доблесть — справиться с беспомощной женщиной. Уверена, отец пришел бы в ярость, если бы узнал, как вы со мной обращаетесь.

Пэйн расхохотался, а его отец хмыкнул.

— Не обольщайтесь, дорогая. Сэр Джеральд слишком озабочен восстановлением своего замка, чтобы печалиться о вашей участи.

— Скорее он денно и нощно молится, чтобы ничто не помешало вашему бракосочетанию, — бросил Пэйн с оскорбительной ухмылкой. — Едва ли он в состоянии заплатить хотя бы часть своего долга.

Элинор сжала кулаки.

— Сомневаюсь, что принцесса и ее супруг сочтут ситуацию такой же забавной, какой она представляется вашему сыну, — резко бросила она.

Пэйн, посмеиваясь, отвесил ей поклон. Затем, в той же шутовской манере, подошел ближе и скользнул по Элинор оценивающим взглядом.

— Вполне подходящий наряд для торжественного события. Как ты считаешь, отец? — поинтересовался он.

Единственный глаз Гастингса похотливо блеснул, на лице выступили капельки пота.

— Да она просто картинка, — хрипло выдохнул он. — А для настоящего мужчины нет лучшего свадебного наряда, чем воинские доспехи.

Они отошли в сторону и принялись шептаться. Элинор бросила быстрый взгляд на дверь — ее по-прежнему охраняли вооруженные воины. Пэйн сказал, что здесь неподалеку граница с Наваррой. Может, Джордан где-то рядом? Ведь путь в Кастилию лежит через Наварру. Ах, если бы она могла послать ему весточку! Впрочем, едва ли он сможет взять замок. То, чего она так страшилась и всячески пыталась избежать, настигло ее в крошечной крепости вблизи испанской границы. И возможно, совсем рядом с ее возлюбленным.

— Жаль, что вы не захватили с собой горничную. Придется воспользоваться услугами одной из здешних служанок, — сказал лорд Гастингс. — Эти гасконцы туповаты, так что выбирать особенно не из чего. — Он бодро прошествовал к очагу. Перспектива обладания красавицей Элинор придала ему силы.

На его зов явилось несколько женщин — в основном коренастые крестьянки с загорелыми, обветренными лицами. Гастингс ткнул толстым пальцем в первую из них.

— Проводи леди Элинор наверх и подготовь к свадьбе.

Лицо женщины расплылось в восторженной улыбке. Робко приблизившись к Элинор, она присела в поклоне и указала на лестницу. Элинор хотела отказаться, но, сообразив, что за ее строптивость могут наказать служанку, двинулась вверх по узкой винтовой лестнице.

Мужчины провожали ее взглядом, пока она не скрылась из виду.

— У нас нет священника, — напомнил Пэйн отцу.

— Ну так найди.

— Где, отец? Это легче сказать, чем сделать.

— До лагеря рукой подать. Там наверняка имеется целый выводок священников.

— Ты просишь, чтобы я отправился туда на ночь глядя?

— Не прошу, а приказываю. Клянусь Богом, я не безусый мальчишка! Удача может отвернуться от меня в бою. И я вправе насладиться этой красотой, пока жив!

Пэйн покачал головой, зная по опыту, что спорить бесполезно.

— Что она сказала, когда ты спросил ее о де Вере? — буркнул Гастингс, вспомнив об уловке, которой они воспользовались, чтобы заманить Элинор в ловушку.

Пэйн пожал плечами:

— Все отрицает.

— И ты ей веришь?

Когда Пэйн вместо ответа снова пожал плечами, Гастингс разразился бранью.

— Ладно, отец, чего ты от меня хочешь? Скажу «да» — тебя хватит удар, скажу «нет» — ты обвинишь меня во лжи.

Гастингс свирепо уставился на сына, пораженный его проницательностью.

— Я хочу знать правду, и ничего больше. У каждого мужчины есть своя гордость.

— Тогда поезжай в лагерь и спроси у де Вера. Гастингс поднес к лицу сына кулак.

— Наглый щенок! Тошно думать, что ты мой наследник.

— Увы, тебе придется с этим смириться. Так что будем делать со священником? Время уже позднее.

— Привези его, черт бы тебя побрал! Отправляйся в монастырь или в лагерь — иначе пожалеешь, что родился на свет!

Пэйн глазом не моргнул, выдержав свирепый взгляд отца, и, небрежно отстранив его массивный кулак, осведомился:

— Должен ли я сообщить ему о радостном событии, которое требует его присутствия?

— Говори что хочешь, — рявкнул отец, — только привези священника!

Глава 10

Снаружи скорбно завывал зимний ветер. По замку гуляли сквозняки, втягивая дым очагов внутрь. Элинор закашлялась. Прошло уже несколько часов с тех пор, как ей велели удалиться в спальню наверху. Перспектива брака с лордом Генри леденила кровь. У нее не было с собой никаких вещей, и все приготовления к свадьбе свелись к тому, что гасконка расчесала и уложила ее волосы.

Стоило Элинор вспомнить о коварстве, с которым ее заманили в ловушку, как ее захлестывал гнев. Впрочем, вряд ли кто-нибудь осудит лорда Гастингса. Не он первый похитил невесту до свадьбы. Даже принцесса Иоанна не станет возражать и благословит ее, шутливо напомнив о положительных сторонах брака с престарелым мужчиной.

Другое дело Джордан. Слезы выступили у Элинор на глазах, когда она представила себе его боль и горькие упреки. Сколько раз она пыталась поговорить с ним о соглашении, заключенном между ее отцом и лордом Генри! Теперь наконец он поймет, что у нее были все основания для тревоги. Но даже она не могла предположить, что Гастингс объявится в Бордо с подписанным документом.

Вначале ее гнев был направлен против отца, но, поразмыслив, она решила, что он не единственный, кто поступил подобным образом — выдал дочь-бесприданницу за богатого старика, чтобы решить собственные финансовые проблемы. К тому же Гастингс, несмотря на грубоватые манеры, пользовался уважением среди английской знати, чего нельзя было сказать о его сыне. Никому не пришло бы в голову осуждать сэра Джеральда за то, что он отдал свою дочь лорду Генри.

— Мадам! — Служанка держала в руках золотой обруч.

Вымученно улыбнувшись, девушка подставила лоб. Она была единственной, кто страшился предстоящей церемонии. Остальные обитатели замка пришли в радостное возбуждение. Несмотря па поздний час, гасконцы с воодушевлением готовились к свадебному торжеству, хотя не многим из них предстояло принять в нем участие.

Наконец, пояснив знаками, что пора идти вниз, служанка распахнула дверь. Набрав в грудь воздуха, Элинор вышла из спальни. У нее было такое чувство, словно она идет на казнь.

Остановившись наверху узкой лестницы, которая вела в тускло освещенный зал, она увидела пятерых незнакомцев в плащах и сапогах. Один из них, судя по смуглому цвету кожи, был гасконцем. Наверное, сосед, которого вытащили из постели, пообещав дармовую выпивку и угощение. Двое других могли быть родственниками Гастингса, поскольку имели сходство с Пэйном, только были намного моложе его и не столь привлекательны.

Элинор медленно спустилась по лестнице. Лорд Генри предложил ей руку.

— Дорогая, — сказал он, изображая перед гостями галантного кавалера. — Вы прекраснейшее создание из всех, кого видел этот зал.

Опешив от его внезапной учтивости, Элинор не нашлась что ответить. С натянутой улыбкой она позволила Гастингсу проводить ее к очагу, в котором ярко пылали сосновые поленья. Свежий запах смолы смешивался с пряными запахами еды, поднимаясь к закопченным стропилам. Подняв глаза, Элинор увидела дюжины птичьих гнезд и белые пятна помета на потемневших балках.

— Элинор, дорогая, — обратился к ней Гастингс, — у нас мало времени. Наши гости спешат вернуться в лагерь. Если ты не возражаешь, святой отец… — Он повернулся к щуплой фигуре в сутане, стоявшей спиной к пламени.

— Подойдите ближе, дети мои, — воззвал священник. — А невеста-то и впрямь хороша, — заметил он, скользнув по груди и шее Элинор взглядом, едва ли подобающим особе духовного звания. Взяв новобрачных за руки, он потянул их к огню, не желая покидать теплого местечка.

Никто не потрудился представить Элинор гостей, хотя Гастингс и упомянул мимоходом, что молодые люди являются его сыновьями. Неужели он считает ее слишком ничтожной, чтобы знакомить с членами своей семьи?

Ее пересохшие губы едва шевелились, когда она произносила слова обряда. Ей казалось, что, если бы она вдруг лишилась дара речи, никто бы не заметил. Роль шафера выполнял Пэйн, а роль подружки невесты — краснощекая горничная.

Перед потрескивающим очагом мирно спали две гончие, в стропилах постанывал ветер, дымящиеся факелы шипели, рассыпая искры. Элинор рассеянно слушала монотонную речь священника. Должно быть, он так часто выполнял брачный обряд, что выучил все слова наизусть. Мысли ее переключились на Джордана, и сердце болезненно сжалось. Войди он сейчас, она провалилась бы сквозь землю от стыда! Как бы она объяснила ему, что у нее не было выбора?

Губы ее тряслись, горло сдавило, когда короткая церемония подошла к концу и Гастингс надел ей на палец золотое кольцо с жемчужиной. Слишком большое для ее изящных, маленьких пальчиков, будто с чужой руки.

Новобрачный поблагодарил гостей за оказанную честь. Мужчины откликнулись смехом, дружескими хлопками и непристойными шутками. Младшие сыновья Гастингса присоединились к поздравлениям, с завистью поглядывая на молодую жену отца.

Пэйн, отделившись от шумной компании, расположился на скамье у очага, прихлебывая вино из кубка, который то и дело наполнял.

— Пойдем, Элинор, ночь уже на исходе.

От выражения похоти на лице новоиспеченного мужа Элинор стало дурно.

Тем временем гости, успевшие выпить и закусить еще до церемонии, направились к дверям, отклонив не слишком настойчивое предложение хозяина остаться.

— Тебя ждать завтра, отец? — спросил один из младших сыновей Гастингса.

— Можешь не сомневаться, даже если к утру ему понадобятся носилки, — ввернул Пэйн заплетающимся языком.

Сальная шутка была встречена взрывом хохота, хотя и не пришлась по вкусу Гастингсу, наградившему сына свирепым взглядом.

Гости высыпали на улицу, впустив в зал холодный воздух. Элинор успела увидеть клочок звездного неба, прежде чем дверь захлопнулась.

Они поднялись вверх по винтовой лестнице. Гастингс поддерживал ее за талию.

— Ты боишься меня, Элинор? — хрипло выдохнул он, обдав ее запахом гнилых зубов.

Закрыв глаза, Элинор старалась не дышать. Ноги ее подгибались, ладони вспотели. Еще немного — и все ее жуткие фантазии о свадебной ночи с лордом Генри превратятся в реальность. «Господи, не допусти этого!» — взмолилась девушка.

— Ты не ответила мне, — сказал Гастингс, распахнув дверь в спальню, где на разобранной постели стояла жаровня с горячими углями.

— Боюсь, — вымолвила Элинор, стараясь держаться как можно дальше от него.

— Это естественно, — заверил он ее, закрывая дверь. — Невинные девицы всегда боятся первого раза.

В комнате не было ни слуг, ни толпы пьяных гостей, обычно провожавших молодых до брачного ложа. Элинор возблагодарила Господа за его малые милости. Вряд ли она смогла бы выдержать длительную церемонию и молила Бога, чтобы ужасная пытка скорее закончилась. Гастингс был стар, и она надеялась, что силы у него уже не те.

— Не так я представлял себе нашу свадьбу, — вздохнул лорд Генри.

— Я тоже.

— Впрочем, это ничего не меняет. Я не мог отправиться в бой, не попробовав того, что принадлежит мне по праву, — пробормотал он, коснувшись шершавой ладонью ее щеки.

Элинор подавила дрожь отвращения, когда он поцеловал ее в лоб.

Поставив зажженную свечу рядом с кроватью, Гастингс потянулся к шнуровке ее бархатного сюрко.

— Элинор, я знаю, ты скромная девушка, но у меня мало времени. Надеюсь, ты не собираешься изображать из себя монашку?

Ухмыльнувшись, он распустил шнуровку и снял с ее головы золотой обруч.

— Это принадлежало моей первой жене. Красивая была девушка, но до тебя ей далеко. Я с трудом верю, что ты и вправду моя.

— Я тоже, — вымолвила Элинор, вкладывая в эти слова совсем другой смысл. Ужас того, что происходило, не поддавался описанию.

— Я знаю, ты не любишь меня. Но разве так трудно изобразить хоть каплю привязанности? — Он распустил ее косы и восхищенно ахнул, когда золотистые волосы рассыпались по плечам.

После небольшой паузы Элинор отозвалась:

— Это было бы ложью.

Ее откровенность неприятно поразила Гастингса.

— Проклятие! — прорычал он. — Хотя бы в свадебную ночь!

Отбросив нежности, он грубо повалил ее на постель. Никогда еще Элинор не чувствовала себя такой униженной, хотя отдалась человеку, который был ее мужем перед лицом Господа.

Гастингс дрожал от ярости.

— Готов поспорить, что с де Вером ты была любезнее, — рявкнул он, срывая с себя одежду.

Элинор пропустила мимо ушей его злобное замечание.

— Я, конечно, далеко не красавец… Может, и был когда-то, да эти дни давно миновали. Зато у меня есть деньги и власть. Это надежнее, чем смазливое личико, Элинор. Наступит день, когда ты увянешь, а я найду кого-нибудь посвежее. Что ты на это скажешь?

Он старался причинить ей боль в отместку за свою уязвленную гордость. Элинор натянула одеяло до самого подбородка, радуясь, что свеча и очаг дают мало света. У нее не было ни малейшего желания лицезреть его старческое тело и боевые увечья.

— Что, нечего сказать?

— Когда этот день придет, милорд, я возблагодарю Господа за избавление.

Гастингс издал яростный вопль, напоминавший рев раненого быка. Не в силах поверить в подобную наглость, он с остервенением ударил кулаком по подушке.

— Я пытался быть обходительным, так что не обессудь, — прорычал он, срывая с нее одеяло.

Элинор все еще была в платье. Она не хотела раздеваться, но не могла допустить, чтобы он порвал ее единственный наряд. Оттолкнув его руку, она взялась за шнуровку.

Когда она осталась в одной сорочке, Гастингс нетерпеливо рванул низкий вырез, обнажив нежную грудь, и с рычанием навалился на девушку. Потом он впился в ее губы, и Элинор, чуть не задохнувшись от зловония, всхлипнула от боли и омерзения.

— Ты зачнешь этой ночью, жена, — пообещал Гастингс. Элинор едва не потеряла сознание, когда он раздвинул ей ноги. Она напрягла мускулы, пытаясь воспротивиться его проникновению, но он наградил ее оплеухой.

— Вроде бы… туго, — пробурчал он, явно пытаясь определить, девственница она или нет. — Откройся мне, женщина!

Элинор вцепилась ему в волосы и стала отчаянно отбиваться. Гастингс решил, что только девственница способна так яростно сопротивляться. Вначале это взбесило его, затем еще больше распалило. Хрюкая от напряжения, он придавил ее к постели, сделал рывок, и его торжествующий рев огласил комнату.

Тяжелое дыхание Гастингса, скрип ходившей ходуном кровати, стоны Элинор, голова которой билась о деревянную спинку, слились воедино. На несколько минут она потеряла сознание. А когда пришла в себя, Гастингс в полном изнеможении лежал на ней, едва не раздавив своей жирной тушей.

— Наконец-то ты моя, — прохрипел он, тяжело дыша. — Ты моя жена, и я могу делать с тобой все, что пожелаю.

Он скатился с нее. Элинор не двигалась, только горячие слезы непрерывным потоком струились из глаз. Отдышавшись, Гастингс повторил попытку, но безуспешно. Разъяренный и пристыженный, он ударил девушку по израненным губам.

— Проклятие, Элинор, твоя холодность лишает мужчину силы. Ты еще пожалеешь об этой ночи. Погоди, дай мне только вернуться, и ты заплатишь за свои выходки.

Его злобная гримаса и омерзительные угрозы не произвели на Элинор никакого впечатления. Пережитый ужас притупил ее чувства. Она казалась себе до странности легкой, словно отделилась от собственного тела.

— Поговори со мной, черт тебя подери! — прошипел он у нее над ухом.

— О чем?

— Назови меня мужем. Поинтересуйся, когда я уезжаю и как долго меня не будет. Покажи, что тебе не безразлично, погибну я или нет.

— Когда ты уезжаешь, муж?

— Вот так-то лучше. — Немного смягчившись, он пригладил ее спутанные волосы. — Ты хоть как-то отреагируешь на мой отъезд, Элинор?

— Еще бы!

Ошибиться в значении ее слов было невозможно. С сердитым возгласом Гастингс яростно тряхнул девушку, осыпая бранью и упреками в холодности. Затем впился в ее губы и принялся шарить по ее телу, пытаясь возбудить свое вялое естество. Казалось, прошли часы, прежде чем ему удалось достигнуть желанной цели.

Элинор возблагодарила судьбу за то, что он не требует от нее ответных ласк. Видимо, лорд Генри считал их несовместимыми с супружеским долгом. Жена должна удовлетворять похоть мужа и рожать ему детей.

Хрюкая и ерзая, он снова овладел ею и с воплем рухнул на подушку, пыхтя и отдуваясь.

— Ах, я снова ощутил себя молодым.

Вскоре он захрапел, и Элинор, схватив одеяло, слезла с кровати, легла на пол перед затухающим очагом и, свернувшись клубочком на тростниковой подстилке, горько заплакала.

Утром в крепость прискакал гонец от принца Уэльского. Несмотря на холодную погоду, конь его был взмылен, а сам он устало горбился в седле. Элинор наблюдала за его прибытием из окна спальни, кутаясь в одеяло из волчьей шкуры, которое сняла с кровати. Лорд Генри расщедрился и велел разжечь в очаге жаркий огонь. Он даже не потребовал, чтобы она спустилась вниз. И хотя время в уединенной комнате тянулось мучительно медленно, Элинор предпочла одиночество обществу мужа.

На лестнице послышались шаги, и в следующую минуту раздался громкий стук в дверь. Отворив, Элинор увидела Пэйна. Его алый дублет ярко выделялся на фоне серых стен.

— Элинор, не могли бы вы спуститься вниз?

— Зачем?

— Прибыл гонец с известием, что войско на закате выступает.

— И лорд тоже?

В светло-карих глазах Пэйна мелькнула усмешка.

— Да, и он тоже.

Элинор даже не пыталась скрыть своей радости.

— А что будет со мной?!

— Теперь это ваш дом. Идемте, не испытывайте его терпение.

Он повернулся и сбежал вниз по лестнице. На бледном лице Элинор появилась слабая улыбка. Сейчас ненавистный старик, ее муж, уедет и на какое-то время оставит ее в покое, так что ей не придется выполнять свои супружеские обязанности. Ей просто повезло, что принц Эдуард решил выступить в поход!

Накинув меховой плащ, поскольку в гасконском замке было так же холодно, как за его стенами, Элинор спустилась в зал. У пылающего очага, перекусывая на скорую руку, расположился гонец.

— А, вот и ты, Элинор. Плохие новости: я должен срочно ехать. Принц решил больше не медлить. Карл Наваррский известен своей ненадежностью, и лучше пересечь его владения, пока он не ввязался в очередной заговор.

— Это так неожиданно, — вымолвила Элинор, стараясь не выдать своей радости.

— Захвати побольше одеял, отец. В Пиренеях холодно в это время года.

— Оставь их себе, парень. Я крепок, как бык. Особенно после того, как Элинор влила в меня свежие силы.

Элинор едва удержалась, чтобы не отшатнуться, когда заскорузлая ладонь потрепала ее по шее.

— Вы тоже едете? — обратилась она к Пэйну, который, налив себе вина, отошел к очагу. Груда амуниции и багажа, сваленная на полу, казалась слишком большой для одного рыцаря.

— Нет, дорогая мачеха, моя рана пока не зажила. Но через пару недель, возможно, я уже смогу отправиться в Кастилию.

— Пэйн обещал позаботиться о тебе, — пробормотал Гастингс, придирчиво рассматривая оружие и доспехи. — Хотя, признаться, эта рана чертовски долго не заживает.

В глазах Элинор мелькнуло недоверие. Нельзя сказать, чтобы рана так уж беспокоила Пэйна, когда он скрутил ее на дороге. При мысли, что придется провести некоторое время в его обществе, она ощутила беспокойство.

— Разве так уж необходимо, чтобы я оставалась здесь?

— Это твой дом. И потом, ты будешь под рукой, когда мы вернемся.

— Но здесь так уединенно и холодно. Прошу вас, позвольте мне вернуться ко двору.

— Нет. Будет так, как я решил.

Элинор подошла к пригревшимся у очага гончим и погладила их, едва сдерживая слезы. Хоть она и жена Гастингса, ей вовсе не обязательно жить в этом мрачном замке. Может, ей удастся ускользнуть, когда Пэйн выпьет лишнего, тем более что старый Гастингс наверняка заберет с собой большинство воинов. Эта мысль придала Элинор бодрости.

Она никак не могла дождаться, когда лорд Генри наконец уедет. Сердце ее лихорадочно билось, с лица не сходила улыбка.

— Что-то ты очень радуешься, — буркнул он. Элинор очаровательно улыбнулась:

— Разве вы не говорили, что больше всего любите сражаться?

Гастингс набычился, но, вспомнив о гонце, сдержался.

— Когда я вернусь, Элинор, то научу тебя почтительному обхождению.

Напрасно он пытался запугать Элинор.

— Как скажете. Я полностью в вашей власти, — ответила она спокойно.

— Вот именно. Рад, что ты это понимаешь.

Они скрестили взгляды, и впервые Элинор не содрогнулась от отвращения. Возможно, потому, что худшее уже произошло и она выжила.

Он сгреб Элинор в охапку и прижал к себе с такой силой, что ребра у нее затрещали. К счастью, его окликнули.

— Позаботься о моей жене, Пэйн, — проворчал Гастингс, неохотно выпустив ее из рук.

— Конечно, отец.

Элинор снова ощутила беспокойство, перехватив оценивающий взгляд Пэйна.

Мужчины занялись погрузкой припасов и вооружения. Пэйн помогал им, насколько позволяла его рана. Гастингс с помощью оруженосца облачился в доспехи, но потребовал, чтобы Элинор пристегнула металлические наколенники, заявив, что это обязанность жены.

Затягивая кожаные ремешки, Элинор напомнила себе, что он уезжает и, возможно, никогда не вернется. Эта мысль принесла ей ни с чем не сравнимое утешение.

Наконец все было готово. Дул холодный ветер, небо заволокли низкие тучи. Поглядывая на юг, в сторону затянутых облаками гор, мужчины ворчали, поругивая безрассудство предводителей, решивших перейти Пиренеи в это время года.

Пэйн быстро распрощался с отцом и вернулся к теплу очага. Элинор последовала за ним. Некоторое время со двора еще доносились голоса, лязг металла и топот копыт, но когда последние из воинов пересекли подъемный мост, в сумрачном зале воцарилась тишина.

— Ну, Элинор, ваше желание исполнилось. Лорд Генри, слава Богу, уехал.

При всей неприязни, которую Элинор испытывала к Пэйну, в отношении к лорду Генри они были едины.

— Почему вы остались? — поинтересовалась она, заметив, что он снял повязку. — Только не говорите мне, что из-за раны.

Он усмехнулся:

— Вы очень наблюдательны. Зачем спешить? Есть масса куда более приятных дел, чем ползти на брюхе через Пиренеи. С маленьким отрядом я доберусь гораздо быстрее. Вы хоть представляете себе, сколько времени потребуется, чтобы пересечь Наварру? Только к лету они доберутся до Кастилии.

В отсутствие лорда Генри горный замок оказался вполне терпимым местом, и Элинор могла бы проводить дни в относительном покое, если бы не Пэйн. Вначале он держался учтиво, даже отчужденно, но спустя некоторое время дал понять, что не прочь завязать с ней более тесные отношения.

Он пресек попытки Элинор есть у себя в комнате, запретив слугам подавать ей еду.

— Почему я должна спускаться вниз? — сердито осведомилась Элинор, когда голод заставил ее сдаться.

— Потому что мне одиноко, Элинор. Мы могли бы скрасить друг другу вынужденное пребывание в этой глуши. Скоро горные потоки сделают дороги непроходимыми. Иисусе, неужели вы собираетесь торчать в своей комнате целыми днями? Мы могли бы кататься верхом, охотиться, играть в шахматы, петь дуэтом. Да все что угодно, лишь бы развеять скуку!

Элинор сочувственно улыбнулась — ее тоже мучили скука и одиночество.

— Хорошо, сэр Пэйн, давайте споем.

— Просто Пэйн, — с улыбкой напомнил он и взял ее за руку. — Мы могли бы подружиться. В конце концов, мы оба молоды.

Элинор недоверчиво посмотрела на него. Едва ли его удовлетворят дружеские отношения. До сих пор Пэйн держал себя в рамках, но надолго ли его хватит? В отсутствие отца он почти не притрагивался к спиртному, и ее надежда ускользнуть из замка, когда он напьется до бесчувствия, с каждым днем таяла.

Они стали совершать конные прогулки в сопровождении вооруженных слуг. Элинор почти не разговаривала, не желая поощрять ухаживания Пэйна.

Как-то холодным солнечным утром они поднялись на невысокий кряж, с которого открывался захватывающий вид на Пиренеи. Далеко на горизонте высились горы, сверкая на солнце снежными шапками. Ниже тянулась гряда зеленых холмов, чередуясь с лесистыми долинами и каменистыми склонами, на которых паслись овцы.

Пэйн дотронулся до ее локтя.

— Это было ужасно? — напрямую спросил он. Элинор сразу поняла, что он имеет в виду. Его интересовало, как прошла ее первая брачная ночь.

— Так ужасно, что я хотела бы об этом забыть, — с горечью ответила молодая женщина, невольно коснувшись щеки, на которой темнел синяк.

— Отец груб с женщинами, — заметил Пэйн, тронув коня. — К счастью, никто из сыновей не унаследовал это качество.

Элинор промолчала, хотя и поняла намек. Но когда они выехали на дорогу, пришпорила лошадь, лишив его возможности продолжить разговор.

Маленькая кавалькада с грохотом пронеслась по подъемному мосту и остановилась во дворе крепости. Мост теперь поднимали только на ночь. Уверенность Пэйна, что им не грозит нападение, имела под собой основания. Хотя Монтджой располагался неподалеку от главного пути через Пиренеи, в крепость редко забредали путники.

Когда они подъехали к конюшне, кобыла Элинор испуганно заржала и шарахнулась, чуть не сбросив всадницу. В темном проулке между зданиями сверкнули зеленые глаза и раздалось угрожающее рычание. Элинор вскрикнула. Леопард, которого обычно держали в клетке, вырвался на волю!

Почуяв запах хищника, испуганная кобыла взвилась на дыбы. Пэйн бросился к Элинор и выхватил у нее поводья.

— Назад, Шеба! — властно приказал он. — Назад! Громадная кошка нехотя отступила, но позы не меняла, изготовившись к прыжку. Пэйн с трудом удерживал обезумевшую лошадь. Дрожа, она вскидывала голову, всхрапывала и вращала белками. Слуги, боявшиеся леопарда ничуть не меньше, чем животные, попрятались, и Пэйну пришлось пригрозить конюху поркой, чтобы тот отважился выйти и завести кобылу в конюшню.

Оказавшись внутри, Элинор, близкая к обмороку, обессилено соскользнула с седла в руки Пэйна. Она едва стояла.

Прибежал Манту, раб-нубиец, приставленный ухаживать за леопардом. Ласково воркуя, словно перед ним был испуганный котенок, а не дикий зверь, он надел поводок на шею Шебы, которая, сразу присмирев, позволила себя увести.

— Не бойся, — успокоил Пэйн женщину, прижав ее голову к своей груди. — Когда Шеба под присмотром, она не опасна.

— Бедная моя лошадка, она никогда так не пугалась, — вымолвила Элинор дрожащим голосом.

Пэйн еще крепче обнял ее, гладя по волосам, и поцеловал в шею. Элинор напряглась и попыталась отстраниться.

— Спасибо, Пэйн, — поспешно сказала она. — Не знаю, что это на меня нашло. Наверное, мне передался ужас кобылы. — Поскольку он не собирался ее отпускать, Элинор уперлась ладонями ему в грудь.

— Элинор, милая, мне так жаль, — ласково произнес Пэйн, глядя в ее фиалковые глаза. — У Шебы злобный нрав. Вот почему я выпускаю ее только по ночам.

— Ее выпускают по ночам? — ахнула Элинор.

— А ты не знала? — Он ослабил объятия, и она отступила на шаг. — Шеба — отличный сторож: убьет любого чужака, который сунется во двор.

Элинор содрогнулась, представив себе, что могло случиться, если бы она попыталась бежать ночью. Подняв глаза на Пэйна, она ощутила холодок. В его золотистых глазах зажглись опасные огоньки. Видимо, он наконец отважился сделать шаг, которого она давно ждала.

— Хорошо, что у меня нет привычки гулять по ночам. Пэйн улыбнулся, обвив рукой ее талию.

— Да, жаль портить такую красоту, — согласился он и погладил ее по щеке, прежде чем она успела повернуться и быстро зашагать к замку.

Пэйн распорядился подать еду и вино. Расположившись у очага, они ждали, пока слуги накроют на стол. Пэйн молчал, мрачно наблюдая за Элинор, старательно избегавшей его взгляда.

Во время еды он не сделал попытки придвинуться ближе или как-то иначе ускорить события.

— Тебе неприятны мои прикосновения? — спросил он наконец.

Элинор застыла с куском хлеба в руке.

— Нет, я благодарна тебе за сочувствие, — искренне ответила она.

— Я хотел бы предложить тебе гораздо больше, чем сочувствие. Противоестественно, когда молодая красивая женщина живет как монахиня. Если тебе понадобится утешение… — Он многозначительно улыбнулся, поднеся кубок к губам.

Взгляды их встретились, и Элинор снова ощутила приступ страха.

— Позволь напомнить тебе, Пэйн, что я жена твоего отца.

— И ненавидишь его всей душой.

— Это не означает, что я готова упасть в твои объятия. Лицо Пэйна напряглось. Любезное, слегка насмешливое выражение исчезло, уступив место гневной гримасе. Пальцы крепче обхватили кубок.

— Будь на моем месте де Вер, ты не стала бы возражать. Элинор не нашла нужным отвечать на этот выпад. Поднявшись из-за стола, она стряхнула крошки с юбки.

— Я устала. Пойду лягу.

Овладев собой, Пэйн изобразил дружескую усмешку.

— Я велел Жоэтте приготовить тебе ванну. Ведь у тебя сегодня банный день.

Тот факт, что Пэйн постарался запомнить ее привычки, еще больше насторожил Элинор. Она готова была отказаться, но тут появилась служанка и объявила, что ванна готова.

— Проворная девица, — усмехнулся Пэйн, вставая. — Постараюсь представить себе то, в чем отказано глазам. Надеюсь, ты не станешь осуждать меня за это, дорогая Элинор… или я должен сказать «дорогая мачеха»?

В ушах у нее все еще звучал его смех, когда она поднималась по лестнице. Не в первый раз Элинор пожалела, что дверь в ее спальню не запирается, но сегодня она ощутила настоящую тревогу.

— Горячо? — поинтересовалась Жоэтта, употребив одно из немногих английских слов, которые знала.

Элинор погрузила руку в теплую воду, благоухавшую жасмином и гвоздичным маслом. Горячая ванна манила. В замке было так холодно, что даже у огня не удавалось по-настоящему согреться. Когда рукам было тепло, мерзли ноги, и наоборот.

Одобрительно кивнув, Элинор начала раздеваться.

— Ты знала, что эта пятнистая зверюга свободно разгуливает по ночам? — спросила она, забыв, что служанка не понимает английского.

Та улыбнулась и закивала, помогая госпоже войти в ванну.

Пока Элинор нежилась в горячей воде, Жоэтта вымыла ей голову, восхищаясь на своем языке ее длинными волосами. Затем насухо вытерла, энергично орудуя полотенцем, так что порозовевшая кожа засияла жемчужным блеском, и подала халат из красного бархата на беличьем меху. Элинор скользнула в широкие рукава, наслаждаясь ласковым прикосновением меха к обнаженному телу.

Когда хозяйка расположилась перед очагом, Жоэтта подала ей блюдо с печеньем и подогретым молоком, сдобренным вином и медом.

Рассеянно поглощая еду, Элинор прислушивалась к тоскливому завыванию ветра за стенами башни. Как всегда в такие минуты, ее мысли устремились к Джордану. Где он, как преодолел занесенные снегом перевалы? С ошеломляющей ясностью она услышала его голос, увидела насмешливый изгиб губ, ощутила мучительную сладость его поцелуев. Образы были настолько живыми, что сердце Элинор заныло. Она быстро встала и, смахнув слезы, подошла к окну.

Яркая луна посеребрила контуры замка. За внешними укреплениями тянулось открытое пространство, переходившее в заросли сосен и каштанов. Стоял легкий морозец, и на земле белели, мерцая искрами, островки инея. Ближе к деревьям можно было различить редкие фигуры путников. Дрожь волнения пробежала по спине Элинор. Что, если и ей воспользоваться преимуществами лунной ночи? Пэйн наверняка храпит, утопив свое разочарование в вине. Хватит ли у нее смелости путешествовать по горным тропам ночью? Главное, сможет ли она перехитрить зверя, сторожившего замок?

Дуновение холодного воздуха, скользнувшее по лодыжкам, заставило ее обернуться. Элинор издала удивленный возглас, увидев в дверях мужскую фигуру.

— Пэйн? Что тебе нужно?

— Я велел посадить Шебу на цепь этой ночью. Ты довольна?

— Да. Страшно даже подумать, что она бродит на свободе.

— Не хочешь ли прогуляться по двору?

— Нет. Я уже ложусь.

— Вот как? — Язык у него заплетался. Впервые после отъезда отца Пэйн напился.

Дрожь возбуждения пробрала Элинор. Наступил момент, которого она так долго ждала. В небе светит полная луна, а дикая кошка посажена на цепь. Вряд ли ей еще раз представится такой случай. Если только Пэйн не устраивает ей проверку. А вдруг он сообщил ей, что Шеба заперта, единственно для того, чтобы выманить из замка?

Пэйн прошел в комнату и притворил за собой дверь. Элинор напряженно замерла.

— Пэйн, я хотела бы поговорить с тобой о том, что произошло сегодня утром…

— А разве что-нибудь произошло? Я ничего не заметил.

— Перестань валять дурака! Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. То, что я позволила обнять себя в конюшне, ничего не значит. Я нуждалась в утешении, а ты предложил его. Вот и все. Я по-прежнему остаюсь женой твоего отца.

— Проклятие! Неужели необходимо постоянно напоминать мне об этом гнусном факте? Ответь мне, добродетельная Элинор, помнила бы ты о своих обетах, если бы перед тобой стоял де Вер?

Молчание Элинор было достаточно красноречивым ответом.

— Я так и думал. Отец может сколько угодно обманываться насчет твоего любовника, но меня не проведешь.

— Ты ничего не знаешь, кроме сплетен, которые распространяют злые языки. А теперь прошу тебя, уже слишком поздно. Я хочу спать.

Пэйн потянулся к ее распущенным волосам:

— Боже, твои волосы похожи на золотую пряжу!

Погрузив пальцы в сверкающие локоны, он шагнул ближе, так что их тела соприкоснулись. Элинор уперлась ладонями в его грудь.

— Элинор, милая, — прошептал Пэйн, привлекая ее к себе. — Не бойся. В отличие от отца я умею ублажать женщин.

Он обнял ее. Запахи вина и гвоздики смешались в его дыхании, когда он прильнул к ее губам. Элинор сопротивлялась, но не так отчаянно, как следовало ожидать. Как ни странно, ей было приятно находиться в его объятиях. Горячая ванна, хмельной напиток и чувственный настрой, навеянный мыслями о Джордане, возбудили ее.

— Нет, Пэйн, пожалуйста, отпусти меня, — взмолилась Элинор, когда он покрыл поцелуями ее шею.

Распахнув халат, он скользнул рукой в теплое гнездышко из беличьего меха и нашел ее грудь. Лишь когда его ладонь обхватила пышную округлость и он издал стон блаженства, Элинор опомнилась.

— Нет!

— Я так долго мечтал об этом, — прошептал Пэйн. — Ах, Элинор, я не ошибся в своих ожиданиях. Не притворяйся.

— Я не притворяюсь! — выкрикнула Элинор, колотя его кулаками по спине.

Пэйн засмеялся:

— Ты могла бы найти гораздо лучшее применение своим рукам.

Он схватил ее руку и прижал к выпуклости, натянувшей его рейтузы. Содрогнувшись от отвращения, Элинор ощутила мощный отклик его тела на ее вынужденную ласку.

— Я не хочу! Убирайся! Оставь меня в покое! — выкрикнула она, отдернув руку.

— Забудь о ложной скромности. Нет ничего постыдного в том, чтобы отдаться страсти, — заверил ее Пэйн, прижав спиной к холодной стене. Он расставил ноги, и Элинор ощутила прилив возбуждения. Предательство собственного тела ужаснуло ее.

— Я не испытываю к тебе страсти! — воскликнула она. — Независимо от того, замужем я за твоим отцом или нет. Неужели это так трудно понять?

Пэйн в изумлении отпрянул.

— Ты это серьезно?

— Я никогда не была более серьезной. Пэйн, ты слишком много выпил. Уходи. И забудем о том, что случилось.

— Забудем? Клянусь распятием, я был с тобой терпелив, как ни с одной женщиной. И ты предлагаешь мне обо всем забыть?

— Ладно, не забывай. Как пожелаешь. А теперь уходи. Его лицо приняло жесткое выражение, он часто и тяжело дышал.

— Проклятие, Элинор! Я был настолько глуп, что позволил себе увлечься тобой, хотя давно следовало раздвинуть тебе ноги и взять то, что мне причитается. Черт бы тебя побрал!

Он в ярости отшвырнул ее, и она стукнулась спиной о стену, порадовавшись про себя, что на ней меховой халат, смягчивший удар.

— В чем ты меня обвиняешь? Я никогда не поощряла тебя.

— Я этого и не говорил. Но я думал… Элинор, мой отец отвратителен, как запаршивевший пес, и тем не менее ты позволила ему…

— Позволила?! Пэйн, ты, видно, не в себе, если вообразил, что я могла помешать ему, тем более что слишком хорошо знаешь своего отца.

— Но со мной все будет… по-другому. — Его голос прервался от нахлынувших эмоций. — Я хочу любить тебя, Элинор.

— Я не люблю тебя, Пэйн. И никогда не полюблю.

— Сучка! Как ты смеешь так разговаривать со мной? — рявкнул он, уязвленный до глубины души, и схватил ее за плечи. — Так или иначе, но ты уступишь мне. Не хочешь по-хорошему — я добьюсь своего силой.

— Именно так и поступил твой отец.

Пэйн изменился в лице и отпрянул от нее.

Пошатываясь, он подошел к очагу и облокотился о каминную полку, уронив голову на руки. Затаив дыхание, Элинор наблюдала за ним. Когда он выпрямился, сердце ее упало. На лице Пэйна застыло хищное выражение, неизменно вселявшее в нее страх.

— Значит, ты не хочешь меня. И никогда не полюбишь. Верно, дорогая мачеха?

Элинор кивнула. Губы ее так дрожали, что она не могла вымолвить ни слова. Даже если ей удастся выскочить из комнаты, вряд ли кто-нибудь ей поможет. Слуги не посмеют защитить ее вопреки воле хозяина. И все же стоит попытаться. Не станет же он насиловать ее на виду у домочадцев?

В глазах Пэйна светилась неприкрытая похоть, губы были плотно сжаты. Галантный кавалер, пытавшийся очаровать ее, бесследно исчез. Элинор попятилась, придерживая у горла отвороты халата. Этот инстинктивный жест не остался незамеченным. С жестокой улыбкой Пэйн шагнул к ней и отвел ее руки, распахнув халат до пояса.

Элинор негодующе вскрикнула.

Он угрюмо разглядывал ее.

— Просто святотатство — позволить старому борову осквернить тебя, — прорычал он, срывая с нее халат. — Прости его. Господи. А заодно и меня за то, что я намерен сделать.

Элинор вскрикнула, ожидая насилия. Но, к ее изумлению, он ей не помешал, когда она бросилась к постели и спряталась за полог, чтобы хоть как-то прикрыть наготу.

— Спущусь вниз, чтобы убедиться, что нам не помешают. И возможно, выпью вина, дабы смыть кислый вкус твоего отказа, дорогая мачеха, — произнес он с издевательской ухмылкой, прежде чем распахнуть дверь. — Я не заставлю тебя ждать.

Дверь захлопнулась, и его шаги загрохотали вниз по лестнице. Элинор кинулась к стоявшему в углу дубовому сундучку, вытащила свою одежду и быстро набросила на себя, не удосужившись затянуть шнуровки. Затем закуталась в теплый плащ и приоткрыла дверь.

На лестнице гулял ледяной ветер. Дрожа от холода, Элинор выглянула наружу.

— Мадам!

Элинор вздрогнула. Несколькими ступеньками ниже стоял часовой, сверкая доспехами в свете факела, закрепленного у подножия лестницы.

Подавив стон отчаяния, Элинор отступила назад. Пэйн приставил к ней стража!

Вернувшись в комнату, она снова облачилась в теплый халат и, сев к очагу, предалась горьким размышлениям. Может, выбраться через окно? Она подняла взгляд на посеребренное лунным светом оконце, через которое мог протиснуться разве что ребенок.

Со двора донеслись крики — видимо, Пэйн давал нагоняй стражникам. Шум стоял такой, будто внизу развернулось настоящее сражение. Элинор зажала уши и прилегла на овечью шкуру у огня, завернувшись в халат. Время шло, Пэйн не появлялся, и у нее вспыхнула надежда, что он передумал или так напился, что не в состоянии подняться наверх. Постепенно она задремала.

Грохот распахнувшейся двери заставил ее вскочить на ноги.

На пороге стоял незнакомый мужчина. Залившись краской, Элинор поплотнее стянула на груди халат. Мысль, что простой воин застал ее в таком виде, была невыносима.

— Что вам нужно?

Мужчина прошел в комнату. Элинор возмущенно ахнула, но ее возмущение быстро сменилось страхом, когда он захлопнул дверь.

— Как вы смеете врываться в мою комнату?

— Вы жена лорда Гастингса? — поинтересовался он.

— Вам это отлично известно.

— Ошибаетесь.

— В любом случае вам здесь не место. Я не имею привычки приглашать в свою спальню посторонних.

— Жаль. — Мужчина усмехнулся: видимо, ее сердитая отповедь показалась ему забавной.

Элинор попятилась, встревоженная его самоуверенным видом.

— Где сэр Пэйн?

— Внизу. Отключился и, думаю, не скоро придет в себя, — небрежно сообщил он.

Страх Элинор усилился. Похоже, она оказалась во власти стражников.

— Не прикасайтесь ко мне, — предупредила она, оглядываясь по сторонам в поисках оружия, но не увидела ничего подходящего, кроме кувшина, оставленного служанкой.

— Ну нет, мадам, я завоевал вас в честном бою и не намерен отказываться от заслуженной награды.

Несколько озадаченная его странным заявлением, Элинор гневно сверкнула глазами.

— Не знаю, что вы там завоевали, но только не меня!

— А я-то думал, что сражение закончилось. Мужчина сгреб ее в охапку и привлек к себе. Хотя на нем были обычные доспехи, чувствовалось, что это не простой воин. Когда он склонил к ней гладко выбритое лицо, Элинор уловила исходивший от его одежды запах трав и цветов, а коричневый дублет, видневшийся из-под кольчуги, был бархатным.

— Кто вы? — выдохнула она.

— Один поцелуй — и я все скажу. Это не слишком большая плата.

Элинор плотно сжала губы.

— Не будьте такой упрямой. Вы слишком соблазнительны, чтобы изображать из себя недотрогу.

К ее ужасу и стыду, он запустил руку в вырез ее халата, одновременно завладев губами. Грудь Элинор вздымалась, глаза сверкали.

— Я требую, чтобы вы покинули мою комнату! — воскликнула она, вырываясь.

— Не выполнив условия сделки?

— Какой сделки?

— Я обещал назвать свое имя в обмен на поцелуй. А, учитывая, что вы великодушно позволили мне гораздо больше…

— Я вам ничего не позволяла! Вы сделали это насильно! Мужчина ухмыльнулся и слегка поклонился, признавая ее правоту.

— Ах, мадам, какой темперамент! Позвольте представиться: Жан д'Акр, наваррский рыцарь.

— Рыцарь? — недоверчиво переспросила Элинор. — А я думала… что вы…

— Простой воин? Будь я простым воином, вы бы не отделались одним поцелуем. Так что благодаря моему благородному происхождению вы спасены от участи более ужасной, чем смерть.

Элинор возмущенно фыркнула в ответ на его шутливую тираду. Рыцарь рассмеялся.

— Должен сообщить вам, что Монтджой теперь принадлежит мне по праву завоевания.

— Завоевания?

— Признаться, это было не сложно. Бездельники, которых нанял Гастингс, так напились, что забыли поднять мост. Впрочем, ваш высокородный муж должен мне гораздо больше, чем этот замок. И он заплатит за свои преступления.

— Я не имею никакого отношения к долгам лорда Гастингса!

— Именно поэтому я и обращаюсь с вами со всей учтивостью.

— По-вашему, это учтивость? Вы, кажется, не понимаете значения этого слова.

— Леди показывает коготки? Будьте осторожны, не играйте с огнем. Как можно обвинять меня в недостатке учтивости только потому, что я украл поцелуй и воздал должное вашим прелестям, которые вы так соблазнительно продемонстрировали, когда я вошел в комнату?

— Ничего я вам не демонстрировала! Вы застали меня врасплох.

Он небрежно пожал плечами, отметая ее возражения.

— Не испытывайте мое терпение, мадам. Я ведь могу забыть, что я рыцарь, а не простой воин, за которого вы меня приняли.

Угрожающие нотки в его голосе отрезвили Элинор.

— Что вы собираетесь делать со мной?

— Решайте сами. Ваш муж не был настолько великодушен. Его воины ограбили мой дом, изнасиловали наших женщин и сожгли поля. Было бы вполне справедливо отплатить ему той же монетой.

Элинор отвела взгляд от его сердитого лица, встревоженная напряжением, которое росло по мере того, как он перечислял причиненные ему убытки.

— Но, как я уже сказал, вы не отвечаете за гнусные деяния своего мужа, если вообще знали о них. Поэтому я не причиню вам вреда. Оденьтесь… Не беспокойтесь, я не стану смотреть, хотя мысль заманчивая. Когда я вернусь, будьте готовы.

С этими словами он повернулся и вышел из комнаты. Темные силуэты, которые она видела из окна, были людьми д'Акра! А крики, топот и лязг металла — звуками сражения, когда они напали на замок. Как могла столь неприступная крепость, как Монтджой, так легко пасть?

Дрожащими руками Элинор собрала валявшуюся на полу одежду. Если так дальше пойдет, ее красота превратится в проклятие. Мужчины видят в ней лишь одно — желанный приз, который можно либо выиграть, либо украсть, в зависимости от их наклонностей.

Снизу доносились незнакомая речь, мужской смех и хихиканье женщин. Судя по всему, завоеватели пришлись по вкусу местным служанкам.

— Мадам? — раздался голос д'Акра. — Вы готовы? — Да.

Войдя в комнату, он скользнул по ней оценивающим взглядом.

— Однако вы соблазнительная штучка — даже в одежде. Не сочтите за дерзость, мадам, но я знаком с вашим мужем. Как получилось, что такой омерзительный старик…

— Моя семья обеднела, а он очень богат.

— Понятно. — Д'Акр сочувственно кивнул. — Примите мои соболезнования. Вы их заслуживаете. А что за молодец храпит у очага? Его сын?

— Да, сын и наследник, Пэйн.

— Что ж, когда он проснется, его ждет большой сюрприз. Жаль, что вы не увидите его физиономии.

— Куда вы меня повезете? — воскликнула Элинор, когда д'Акр схватил ее за руку и потащил за собой.

— В Наварру. Будете компаньонкой моей молодой жены. Она жаждет навестить свою родню в Бургосе.

— В Бургосе? Где это?

— В Кастилии, мадам. Я буду держать вас там до тех пор, пока ваш богатый муж не заплатит мне выкуп. Надеюсь, его хватит, чтобы возместить причиненные им убытки.

В главном зале толпились наваррские воины, угощаясь вином и едой из припасов замка. У очага храпел Пэйн, не подозревая о том, какая судьба постигла Монтджой.

— Скажите служанке, чтобы собрала ваши вещи, — напомнил д'Акр.

— Вся моя одежда на мне, кроме халата. Гастингс похитил меня.

Темные брови рыцаря удивленно приподнялись. В свете яркого пламени, пылавшего в очаге, Элинор увидела, что он намного моложе, чем ей показалось вначале, хотя превратности военной жизни уже наложили свой отпечаток на его черты.

— Вас похитили? — недоверчиво воскликнул он.

— Я была в Бордо на службе у принцессы Уэльской. Лорд Гастингс похитил меня и заставил выполнить брачный контракт.

Наваррец разразился хохотом. Когда он поделился услышанным со своими соратниками, те тоже расхохотались.

— Вот это уже похоже на правду, — сказал он, перестав смеяться. — Я велю захватить ваш халат. Это было незабываемое зрелище: красный бархат, серый мех — и белый шелк. — Он ухмыльнулся.

Элинор залилась румянцем под его выразительным взглядом. Она не представляла, что ей готовит судьба, но не жалела, что покидает Монтджой.

— Хорошо, сэр Жан. Если мне нельзя вернуться в Бордо, я поеду с вашей женой в Кастилию.

— И поступите мудро. — Д'Акр подал ей руку, и они вместе покинули замок в это холодное зимнее утро.

Глава 11

Колонна всадников, представлявшая собой авангард войска принца Уэльского, медленно взбиралась по крутому склону. Этот мучительный двадцатимильный подъем получил название ущелье Роланда в честь храброго рыцаря Карла Великого, некогда оборонявшего его от врагов.

Предполагалось, что к тому времени, когда возглавляемый Ланкастером авангард доберется до перевала, принц Уэльский начнет подъем во главе основных сил. Перевалив через Пиренеи, Ланкастер должен был направиться в Памплону, столицу Наварры, и дожидаться там подхода остальных частей.

Во второй половине дня повалил снег, в воздухе закружились пушистые хлопья, подгоняемые колючим ветром. Из белой круговерти, накрывшей колонну, то и дело раздавались вопли ужаса, когда кто-то из воинов срывался с заледеневшей тропы. Пригнувшись в седле, Джордан кутался в плащ, щурясь от слепившего глаза снега. Руки, ноги, лицо — все окоченело. Такого с ним еще не бывало. Тяжелые доспехи, превратившиеся в ледяной панцирь, слабо защищали от стужи.

Окрестные долины были окутаны густым туманом, а разыгравшаяся метель поглотила редкие ориентиры на местности. Видимость была настолько скверной, что любой шаг в сторону грозил неминуемой гибелью. Со всех сторон слышались испуганное ржание лошадей и встревоженные крики мужчин, когда кто-нибудь оказывался в опасной близости к краю тропы. Каждая пройденная миля давалась с таким трудом, что рыцари не переставали благодарить Господа онемевшими от холода губами.

Только теперь Джордан понял, почему гасконцы и испанцы так скептически относились к намеченному на февраль походу. Воины принца Уэльского, хотя и привычные к военным кампаниям, не имели ни опыта, ни экипировки, необходимых для перехода через горные перевалы в разгар зимы.

Время от времени из белесой мглы раздавался голос Ланкастера, подбадривавшего воинов.

Выбившись из сил, они падали прямо на обочине. Обмороженные руки и ноги стали обычным делом.

Измученный до предела, едва удерживаясь в седле, Джордан боролся со сном. Некоторые из его товарищей, поддавшись слабости, теперь лежали занесенные снегом на горных уступах и служили мрачным предостережением для остальных.

Джордан так отупел от холода и усталости, что не заметил, как они достигли вершины. Нарастающий шум вывел его из забытья. Выпрямившись в седле, Джордан вгляделся в серую пелену, щурясь от свирепого ветра, бросавшего в лицо колючие снежинки.

— Перевал! — воскликнул он хриплым голосом. — Перевал! Мы на вершине!

Следовавшие за ним воины подхватили радостное известие, и оно понеслось дальше, вливая бодрость в измученных мужчин. Плечи распрямлялись, лошади прядали ушами и ускоряли шаг, заражаясь воодушевлением людей.

В память об отважном Роланде, оборонявшем перевал от басков, было воздвигнуто аббатство. Выстроенное в готическом стиле здание включало гостиницу для паломников, где воины Ланкастера смогли отогреться и подкрепиться горячей пищей, о чем уже и не мечтали.

В Памнлоне им пришлось задержаться. В городе бесчинствовали наемники, вызывая гнев Карла Наваррского. Наконец, когда войска, включая арьергард, возглавляемый королем Майорки, воссоединились, поступил приказ выступать. Джордан с радостью встретил долгожданное известие. Его воины проявляли нетерпение, ввязываясь в мелочные ссоры и драки, а драгоценные припасы таяли с пугающей быстротой.

Обернувшись на зов Ральфа д'Обри, приглашавшего разделить с ним бочонок доброго вина, Джордан зашагал к громадному костру, вокруг которого собралась шумная компания.

— Садись, — предложил Ральф, подвинувшись. — Как можно хандрить, когда вокруг столько дармовой еды и вина?

В морозном воздухе стоял восхитительный аромат жареной баранины. Повар-наваррец приготовил жаркое по домашнему рецепту, со специями, и мужчины жадно ели, накалывая обжигающие куски на кончики кинжалов.

— Кто угощает? — поинтересовался Джордан, набивая рот сочным мясом, пропитанным запахами тимьяна и розмарина.

Рассмеявшись, Ральф утер тыльной стороной ладони стекавший по отросшей бородке жир.

— Гастингс. Ешь, дружище, не стесняйся.

Джордан напрягся при упоминании человека, с которым отец Элинор заключил устное соглашение, пообещав отдать ему в жены дочь.

— А где же наш щедрый хозяин? — поинтересовался он небрежным тоном. — Хотелось бы поблагодарить его за угощение.

Ральф указал ножом на закутанного в одеяла мужчину, сидевшего по ту сторону костра:

— Да вот он.

Несмотря на сумерки, было еще достаточно светло, чтобы рассмотреть грузную фигуру, грубые черты и жидкие космы, падавшие на черную повязку на глазу. Типичный старый вояка из тех, что любят прихвастнуть былыми подвигами у лагерного костра. При мысли, что прекрасная Элинор обещана этому старику, Джордану стало не по себе.

— Старый пройдоха еще хоть куда, — проговорил Ральф, не прекращая жевать. — Недавно женился. Клянется, что не слезал с новобрачной всю ночь.

— Так он женился, — протянул Джордан с облегченным вздохом. — Надо его поздравить.

Улыбнувшись, он сделал большой глоток вина. Гастингс женился! Значит, Элинор свободна. Слава Богу!

Много позже, изрядно выпив, Джордан поднялся на нетвердые ноги. Ральф уже спал, сотрясаясь от могучего храпа. Шатаясь, Джордан направился к группе мужчин, среди которых был и хозяин торжества.

— Горячая оказалась штучка, — фыркнул Гастингс, к удовольствию слушателей. — Не желала меня отпускать, но какой мужчина пропустит хорошую схватку? Придется ей потерпеть, пока я вернусь. — Он поднял чашу с вином. — Выпьем за мою прекрасную Элинор!

— И за то, чтобы она не остыла, — ввернул какой-то остряк под дружный гогот.

Джордан покачнулся, ухватившись за молодое деревце. Элинор? Не может быть! Наверное, он спьяну не разобрал. Однако подвыпившая компания принялась распевать непристойные куплеты, заменив имя девицы на Элинор.

— Мужчине в моем возрасте нужна молодая красивая жена. Я снова чувствую себя восемнадцатилетним, — заявил Гастингс, горделиво выпятив огромный живот.

— Мои поздравления, милорд, — произнес из темноты Джордан.

— Спасибо, — отозвался Гастингс, не потрудившись обернуться.

— Я не расслышал имя вашей жены.

— Элинор. Моя нежная, страстная кошечка, — закудахтал Гастингс, брызгая слюной, а его пьяные дружки повалились на землю, хватаясь за животы. — Я уж боялся, что сойду в могилу, так и не заполучив ее. Иди сюда, приятель, выпей с нами.

Но Джордан двинулся прочь, поскольку в этот момент не отвечал за себя. Его душила ярость.

— Эй, парень, я угощаю! — окликнул его Гастингс, неуклюже повернувшись, чтобы выяснить, что за грубиян отказался от его приглашения. Но увидел только темную фигуру, растворившуюся среди палаток.

На бескрайнем небе мерцали звезды, высоко над кромкой гор серебрился серп луны. Стоя на краю лагеря, Джордан смотрел на заснеженный пейзаж, простиравшийся далеко на север. Боже, Элинор замужем! Он потерял ее. Все это время, пока он карабкался по дьявольским кручам, рискуя жизнью, недоедая, замерзая от холода, она принадлежала Гастингсу. Все напрасно. Сколько бы он теперь ни добыл денег и славы, все бессмысленно.

Пот выступил на лбу у Джордана, когда эта мысль проникла в его смятенное сознание. Как могла она так поступить? Они обменялись клятвами, он подарил ей кольцо — зримое воплощение взаимных обетов. Почему она вышла за Гастингса?

Громко выругавшись, он ударил кулаком о ладонь другой руки. Сердце его бешено колотилось. Запрокинув голову к усыпанному звездами небу, Джордан закричал. Горе и гнев смешались в яростном вопле, усиленном многократным эхом, отразившимся от близлежащих гор. Почему, почему она покинула его?

Он с горечью вспомнил крохотную часовенку, где на коленях молил Господа сделать его достойным Элинор. Воспоминание подействовало на него как соль на свежую рану. Быть достойным женщины, которая предала его! Джордан рассмеялся, но горло перехватило, и смех перешел в сдавленные рыдания.

Круто повернувшись, он кинулся к своей палатке. Голова его горела, желудок свело. Накатившая слабость заставила его прислониться к одной из повозок, и его вывернуло наизнанку.

На следующий день, когда войско двинулось дальше, воины Джордана, отметив непривычную угрюмость своего предводителя, отнесли ее на счет чрезмерных возлияний накануне.

Основываясь на сообщениях разведчиков, Эдуард выбрал кружной путь, отказавшись от наезженного тракта, который вел в столицу Кастилии Бургос. Путешествие по горным дорогам оказалось намного тяжелее, чем предполагалось. Кругом высились отвесные голые скалы, и трудности пути усугублялись отсутствием дров. Даже на привале не всегда удавалось развести костер, чтобы согреться и приготовить еду.

Однако Джордан страдал не столько от лишений, сколько от сердечных мук. Он часто уединялся, предаваясь мрачным размышлениям, и почти смирился с горькой правдой, как вдруг история получила дальнейшее развитие.

— Слышал последние новости? — поинтересовался Ральф, когда Джордан присоединился к мужчинам, собравшимся вокруг костра.

— Мы поворачиваем назад?

— Нет, хотя я бы не удивился подобному приказу. Я только что узнал, на ком женился Гастингс. Ты не поверишь…

— Элинор Десмонд, — процедил Джордан сквозь зубы.

— Так ты знал? А я-то думал удивить тебя. Проклятие! Ты только представь себе, как этот старый козел взбирается на такого ангелочка. Да это просто святотатство! — Ральф осекся, пораженный выражением муки, исказившим лицо друга. Черт бы побрал его длинный язык! Как его угораздило забыть, что Джордан всегда питал слабость к девушке! — Но это еще не все. Садись и выпей вина, чтобы хоть немного согреться.

Джордан молча опустился на землю и взял предложенную чашу. Вытянув ноги к огню, он поинтересовался:

— А что еще?

— Гастингс остался без молодой жены.

— Как это?

— Говорят, будто его замок захватил наваррский рыцарь и увез с собой прекрасную Элинор.

— Она в опасности?

— Нет. Наваррец держит ее в плену ради выкупа. В Бургосе, представляешь? Его жена родом из Кастилии, и Элинор живет у ее родственников.

Джордан так сжал чашу, что побелели костяшки пальцев.

— Как зовут этого наваррца?

— Жан д'Акр.

— Любопытно было бы побеседовать с ним. А что говорит Гастингс?

— Что это наглая ложь. Он утверждает, что крепость неприступна. Но в таком случае чего добивается д'Акр, распуская подобные слухи?

Джордан провел весь день в расспросах, но не нашел никого, кто знал бы д'Акра. Когда они остановились на ночь, он отправился на поиски Гастингса, не в силах больше терпеть неопределенность. Тот, как всегда, пировал в кругу приятелей.

— Говорят, какой-то наваррец увел у вас жену? — громко спросил Джордан, держась в тени. Разговор оборвался, все повернулись к Гастингсу в ожидании ответа.

— Наглый ублюдок! Я вырежу у него сердце, пусть только попадет ко мне в руки! — побагровев, прорычал старик. — Все это вранье. Монтджой неприступен. Несколько человек могут удерживать его годами. И потом, Элинор никогда не бросит меня. Говорю вам, она так умоляла меня заняться любовью, что пришлось отложить отъезд на пару часов. — Гастингс хохотнул, довольный, что удалось отвлечь слушателей от щекотливой темы.

Джордан ушел, так ничего и не выяснив. Он не решался оставаться поблизости, опасаясь, что не выдержит и придушит старого хвастуна.

Разведка донесла о приближении вражеской армии во главе с доном Энрике Трастамарой. Принц Эдуард решил закрепиться в Витории, и его войско с развернутыми знаменами двинулось на город. Витория сдалась без боя.

Хотя внутри городских стен англичане находились в относительной безопасности, их положение оставалось уязвимым. Вылазки за столь необходимыми фуражом и продовольствием пресекались противником. Опасаясь попасть в ловушку, Эдуард решил вернуться в дружественную Наварру.

20 марта 1367 года английское войско снялось с лагеря и двинулось по горным дорогам вниз, в долину Эбро. Множество лошадей пало в пути, люди болели, страдая от холода и непрекращающихся дождей.

Наконец горы остались позади, погода улучшилась, ночи стали теплее. До самого горизонта тянулись зеленые поля и серебристые оливковые рощи. Впервые за шесть недель воины согрелись и смогли утолить голод. Население сохранило верность королю Педро и радостно встретило его сторонников — еще один факт, не учтенный Эдуардом, когда он предпринял неудачно закончившийся бросок через Кастилию.

2 апреля войско принца вышло на берег реки Эбро. Кастильцы разбили лагерь неподалеку. Противники обменялись письмами. Принц Эдуард потребовал признать дона Педро королем Кастилии, но узурпатор отказался уступить захваченный трон.

Под покровом темноты Эдуард передислоцировал свои отряды, заняв более удобную позицию на склоне холма. Наступило утро, и стало ясно, что дон Энрике собрал внушительные силы. Кавалерия кастильцев представляла собой легкую конницу, состоявшую преимущественно из рыцарей, принадлежавших к религиозным орденам. Они сражались по-мавритански, используя длинные копья, которые метали в противников, приблизившись к ним на полном скаку. Их конические шлемы и кожаные нагрудники с металлическими заклепками не могли соперничать с тяжелыми доспехами англичан, а ничем не защищенные арабские скакуны служили легкой мишенью для стрел. Пехота дона Энрике состояла из простых крестьян, не имевших представления о дисциплине и вооруженных в большинстве своем камнями и пращами.

Рыцари Эдуарда сражались пешими, оставив коней в тылу. Принц сам отдал приказ, приведя в действие машину войны:

— Знаменосцы, вперед, во имя Господа и святого Георга!

Лавина рыцарей, надсаживая глотки боевыми кличами, с развевающимися знаменами хлынула на кастильскую равнину, зажатую между холмами и рекой. Первый же залп стрел, выпущенных английскими лучниками, нанес ощутимый урон противнику и внес смятение в его ряды. Дон Энрике сражался храбро и не раз поднимал своих людей в атаки, совершенно бесполезные под непрекращающимся дождем стрел.

Учитывая огромное число воинов, выставленных неприятелем, Джордан с трудом верил, что фортуна на стороне англичан. Кастильцы несли тяжелые потери, между тем как потери англичан оставались незначительными. Как всегда, Джордан находился в самой гуще сражения, глубоко внедрившись в ряды противников, и вскоре оказался отрезанным от своих.

Еще утром он спас молодого рыцаря, к его изумлению, оказавшегося братом Элинор, и теперь юноша держался рядом, горя желанием заплатить долг. Заметив нескольких сторонников короля Педро, попавших в окружение, Джордан и Гай устремились к ним на выручку, прокладывая себе путь мечом.

Дюжий каталонец свалил Джордана с ног, но подоспевший Гай оглушил врага боевым топором. Пока тот приходил в себя, Джордан выхватил кинжал и вонзил его по самую рукоятку в грудь каталонца, защищенную лишь кожаным панцирем.

— Слава Богу, ты оказался рядом! — хрипло воскликнул он, когда Гай помог ему сбросить с себя мертвое тело. Юноша радостно улыбнулся. На его грязном лице запеклась кровь, фиалковые, как у Элинор, глаза сверкали.

Весь в поту, скользя по пропитанной кровью земле, Джордан бросился на подмогу испанцу, сражавшемуся не на жизнь, а на смерть с рыцарем из церковного ордена. Мощным ударом рыцарь сбил с головы испанца шлем.

— Клянусь распятием! Дон Родриго! — воскликнул Джордан, увидев его лицо.

— Помоги мне, Боже, — выдохнул Диас.

Меч Джордана опустился на спину его противника. Мгновенно оценив ситуацию, дон Родриго схватил шлем павшего товарища, нахлобучил его себе на голову и включился в схватку.

Отчаянными криками Джордану удалось привлечь внимание рыцарей со знаменами дона Педро, и общими усилиями они рассеяли врагов. Когда все кончилось, Джордан упал на колени и возблагодарил Господа за спасение. Только сейчас он заметил струйку крови, стекавшую по его руке.

— Сэр, вы проявили редкое мужество.

Подняв глаза, Джордан увидел перед собой носатое лицо дона Педро. Обменявшись несколькими словами со своим королем, Диас поклонился Джордану:

— Вы спасли мне жизнь, сэр. Я ваш вечный должник.

— Вы тоже не стояли сложа руки, дон Родриго. Эти мерзавцы дрались как черти, вырвавшиеся из преисподней.

— Я прослежу, чтобы вы получили достойную награду, — заявил дон Педро, трогая коня. — Нет более высокой чести, чем отличиться в бою. Мы пожалуем вам земли в Андалузии.

Улыбнувшись напоследок, дон Родриго вскочил в седло и поскакал за своим королем.

Джордан ошарашенно смотрел им вслед, не в состоянии постичь случившееся. В голове его царил сумбур, перед глазами мелькали сверкающие мечи, в ушах звучали стоны умирающих, в нос бил резкий запах крови. Ему нужно было время, чтобы осмыслить свалившуюся на него удачу.

Тем временем центр сражения переместился на берег, куда устремились обратившиеся в бегство сторонники дона Энрике. От весенних дождей река вздулась, стремительное течение сбивало с ног. Пешие кастильцы, почти безоружные, гибли тысячами, окрашивая своей кровью бурный поток.

К полудню битва закончилась. Вместе с остальными воинами Джордан преклонил колени на пропитанной кровью земле, пока священник возносил благодарственную молитву. Ощущение неотвратимости судьбы нахлынуло на него. Теперь, когда возбуждение улеглось, он с горечью осознал, что награда пришла слишком поздно. Даже все земли Андалузии не вернут ему Элинор.

Тревожная мысль шевельнулась в его усталом мозгу. Гай! Он не видел брата Элинор с момента стычки с каталонцем. Расспросы о юноше с белокурыми волосами и фиалковыми глазами ни к чему не привели.

Вернувшись на место схватки с кастильцами, Джордан среди павших в бою обнаружил Гая. Шлем его был разбит ударом булавы, светлые волосы слиплись от крови, на плече зияла рана. Взвалив на плечо бесчувственное тело юноши, Джордан двинулся к лазарету, устроенному рядом с полем боя.

— Читайте отходную, сэр, — сказал врач. — Это единтвенное, что вы можете для него сделать.

В мрачной задумчивости Джордан опустился на колени и подложил под голову Гая свернутую лошадиную попону. Парень нуждается в хорошей еде и заботе. Пройдет несколько дней, прежде чем войско Эдуарда, разделавшись с врагами и завладев добычей, направится в Бургос, столицу Кастилии. У Гая нет этого времени.

Бургос? Джордан встрепенулся. Разве не там держат Элинор ради выкупа? Впрочем, неизвестно, есть ли в этих слухах хоть доля правды. Но если предположить, что Элинор действительно в Бургосе, она могла бы спасти жизнь Гая. Если же юноша останется с победоносным войском Эдуарда, его шансы выжить равны нулю.

Оставив раненого на попечение одного из своих людей, Джордан отправился на поиски испанского посланника. Вот кто подскажет ему кратчайший путь до Бургоса! Дон Родриго начертил на земле план местности.

— После всех испытаний путь покажется вам легким, чего не скажешь о вашем раненом спутнике. Но к чему такая спешка? Скоро мы все будем в Бургосе.

— Боюсь, недостаточно скоро, дон Родриго. Мой друг нуждается в уходе. В городе у него сестра, ее удерживают ради выкупа. Возможно, вы слышали — это Элинор, жена лорда Гастингса.

— Вы сказали, имя рыцаря — Десмонд. Неужели это Элинор Десмонд, фрейлина принцессы Уэльской?

— Она самая. Как вы полагаете, я успею довезти его живым?

— Надо бы взглянуть на него. Я кое-что смыслю в медицине. И был бы рад оказать услугу прекрасной Элинор.

Полуденное солнце стояло в зените. Для начала апреля было слишком жарко, земля высохла и покрылась слоем пыли — лето в Кастилии засушливое. Гай метался в жару. Дон Родриго снабдил Джордана лекарством от лихорадки и мазью для ран. Он явно сомневался, что юноша перенесет дорогу, но виду не подавал.

— Многие не верят в эту историю с похищением леди Элинор.

— Знаю, но, поскольку Гастингсу ничего не стоит соврать, придется рискнуть, — мрачно произнес Джордан, пожимая руку испанцу.

— Тесть Жана д'Акра живет к северу от Бургоса. Я позабочусь о пропуске для вас.

Джордан поблагодарил посланника. Они вернулись в лагерь, и дон Родриго вынес пропуск, подписанный доном Педро.

— Поезжайте с Богом, сэр Джордан. Надеюсь, мне еще представится случай спасти вам жизнь.

Усмехнувшись, Джордан хлопнул испанца по плечу.

— А я надеюсь, что никогда не попаду в подобную ситуацию.

Дон Родриго протянул ему свернутый в трубочку пергамент:

— Прошу вас, сэр Джордан, принять знак щедрости моего господина.

— Маленькое королевство, дон Родриго?

— Едва ли. Скорее маленькая крепость на берегу реки Гвадалквивир. Вам еще повезло. Сомневаюсь, что будут другие награды.

Слова испанца показались Джордану странными. Дон Педро обещал осыпать всех золотом, когда вернет трон, но теперь цель достигнута и получение наград — вопрос времени. Он развернул свиток и пробежал глазами текст, написанный на незнакомом языке. Слово Авила повторялось чаще других. Должно быть, это название крепости. Итак, теперь он владелец Авилы. Название ему показалось звучным.

Положив пергамент в кошель, Джордан вскочил на коня. Теперь главное — доставить Гая в Бургос живым.

Элинор стояла у забранного решеткой окна, выходившего во внутренний дворик. Множество кадок с цветущими растениями, расставленных вдоль стен и по углам, превратили его в тенистый сад. На залитых солнцем ослепительно белых стенах пестрели яркие цветы, высаженные в глиняные горшки, висевшие на чугунных кронштейнах. Хозяева этого очаровательного дома относились к Элинор с уважением и симпатией. И все же сердце Элинор сжималось от тоски. Ей хотелось вырваться на свободу — скакать верхом или хотя бы гулять в полях, подставив лицо солнцу. Но более всего она тосковала по Джордану.

Вздохнув, Элинор потрогала мягкую ткань черной бархатной туники, надетой поверх желтовато-зеленого платья. На шее у нее красовался золотой крестик, в ушах — золотые колечки. Юная жена Жана д'Акра, Леонора, делала все, чтобы молодая женщина не чувствовала себя пленницей; ее родители, дон Хайме и донья Изабель, оказались радушными хозяевами. Элинор немного освоила испанский и могла общаться с домочадцами. Ей разрешалось питаться с семьей дона Хайме и посещать мессу в городском соборе. Этим ее свобода и ограничивалась.

В комнату влетела Леонора, прижимая к себе пару пушистых щенков:

— Элинор, давай поиграем с моими собачками.

Обернувшись, Элинор улыбнулась юной испанке. Трудно было себе представить, что это крохотное белокурое создание с плоской, как у ребенка, грудью и ангельским личиком может быть чьей-то женой. Веселая и непосредственная, она в свои пятнадцать лет больше походила на десятилетнюю девочку, чем на замужнюю женщину. И хотя Леонора не питала неприязни к своему мужу, она не стала бы возражать, если бы он отсутствовал годами, оставив ее с любящими родителями.

— Что слышно о войне? — спросила Элинор, гладя одного из белых щенков, которых Леонора опустила на пол.

— О войне? — переспросила та, не желая расстраивать Элинор. За короткое время Леонора успела привязаться к пленной англичанке и, хотя сочувствовала Элинор, не могла понять, почему ее новая подруга не может быть счастлива в таком прекрасном месте. — Да ничего особенного.

— Пожалуйста, я чувствую, ты что-то скрываешь.

— Говорят, состоялось большое сражение, — неохотно сообщила Леонора и, подняв с пола щенков, направилась к двери. — Дон Энрике больше не король Кастилии.

Элинор ахнула, стиснув в восторге руки. Значит, принц Эдуард выиграл решающую битву! Она не представляла, далеко ли войско принца от Бургоса, но то, что англичане в Кастилии, само по себе было радостным известием.

С горящими от возбуждения щеками Элинор схватила перо и лист бумаги и, присев у окна, принялась за письмо принцу Уэльскому.

Но, написав первую строку, задумалась. Принц не может освободить ее, не заплатив выкуп. А поскольку у Эдуарда никогда не было свободных средств, едва ли он станет платить из собственного кармана. Единственное, что он может сделать, — это приказать лорду Генри выкупить ее, даже если для этого придется посылать за деньгами в Англию.

Это соображение подействовало на Элинор как ушат холодной воды. Лучше уж томиться в плену в Испании, чем вернуться к Гастингсу. Ах, если бы она могла послать весточку Джордану! Со слезами на глазах Элинор отказалась от этой мысли. Поступив так, она столкнула бы его с лордом Генри. Но может, когда войско Эдуарда войдет в Бургос, Джордан придет за ней?

Элинор тряхнула головой, отгоняя несбыточные мечты. Если кто и явится за ней, так это Гастингс. Удивительно, что он не выкупил ее раньше. Может, он не знает, что она в плену? Или ждет, пока закончится война? В любом случае ей следует молить Господа, чтобы войско Эдуарда добиралось до Бургоса как можно дольше.

К. концу дня радость от поражения дона Энрике сменилась печалью. В сумерках Элинор, отказавшись от ужина, сидела во внутреннем дворике. Из окон доносился звонкий голосок Леоноры и смех ее родителей. Нежно журчал фонтан, воздух был напоен ароматом роз. В лунном свете их пышные соцветия казались восковыми. Элинор чувствовала себя подавленной, мучимая мрачными предчувствиями.

Шум голосов за чугунными воротами возвестил о прибытии гостей. Элинор удивилась, услышав цокот копыт, ибо жители Бургоса предпочитали передвигаться по городу пешком.

Во двор выбежала горничная Хуана с тревожным выражением на круглом лице.

— Донья Элинор, там мужчина… к вам.

— Ко мне? — переспросила Элинор, отлично зная, что ей не полагается принимать посетителей.

— Пойдемте, — поторопила ее Хуана. — Он очень страдает.

Сердце Элинор зашлось от страха. А вдруг Джордан ранен и его привезли к ней умирать? Впрочем, едва ли. Никто не знает об их отношениях.

В полутемном холле на каменном полу лежал завернутый в одеяло человек. Опустившись на корточки, Хуана поднесла лампу к лицу мужчины.

— Гай!

Вне себя от беспокойства, Элинор осмотрела ужасные раны брата. Плечо воспалилось, вывернутая нога была раздроблена. Он бредил, шевеля пересохшими губами.

— Пожалуйста, Хуана, позови кого-нибудь на помощь. Ему нужно скорее в постель.

Горничная заколебалась, не уверенная, что хозяева одобрят появление в доме раненого незнакомца, но затем, бормоча молитвы, побежала в дом.

Спустя несколько минут Хуана вернулась в сопровождении слуг, которые подняли Гая и понесли наверх. Элинор следовала за ними, едва сдерживая слезы. Ей не приходилось видеть боевые раны, однако она не могла не понимать, что брат умирает.

Дон Хайме послал за доктором. Старый лекарь был мавром, который, прожив много лет в Бургосе, принял христианство. Промыв раны Гая и сложив раздробленные кости ноги, он вручил Элинор флакончики с лекарствами.

— Любовь и уход, донья, — его единственная надежда. И молитвы. — Он потрепал ее по руке. — Будем уповать на его молодость. Да поможет вам Бог.

— Благодарю вас. Вы зайдете еще? — спросил дон Хайме. Врач кивнул, и на его смуглом лице отразилось беспокойство.

— Молитесь, донья, — сказал он, попрощавшись.

Элинор промокнула лоб брата влажной тканью и попыталась влить в его сжатые губы беловатое снадобье, оставленное лекарем. Раны Гая выглядели ужасно. Элинор знала, что нагноение — обычное явление в таких случаях, но не могла себе представить, что человеческая плоть может иметь столь жуткий вид и запах. Разложив на полу тюфяк, она приготовилась сидеть у постели брата днем и ночью, но вначале решила выяснить, кто привез Гая. Этот вопрос не давал Элинор покоя. Странно, но те, кто его привез, даже не поинтересовались, приняли ли в доме раненого. Просто оставили его, и все.

Мигель, единственный из слуг, знавший английский, видел мужчин, доставивших Гая.

— Все в пыли, донья, усталые, со следами крови на одежде. Видно, прибыли сюда прямо с поля битвы. А за главного у них высокий рыцарь с темными волосами. Я слышал, как он сказал, что навестит вас завтра.

Сердце Элинор лихорадочно забилось.

— Ты не заметил, какой у него герб?

— Было слишком темно, донья, и они спешили, — произнес Мигель извиняющимся тоном.

— А какого он роста?

— О, очень высокий. И держался так гордо, будто он английский принц.

— А глаза у него голубые?

Мигель кивнул.

— Стало быть, вы его знаете?

Элинор покачала головой. Она надеялась, что это Джордан, и вместе с тем боялась встречи. Если он знал, где ее искать, значит, ему известно, что она замужем.

— Как они нашли меня?

— Они спросили, не дом ли это дона Хайме и не живет ли здесь английская дама по имени Элинор.

Поблагодарив слугу, девушка вернулась к Гаю. Он метался и стонал в забытьи. Элинор послала за холодной водой и сменила постельное белье. Каждый раз, когда она укрывала брата, он сбрасывал простыни. Врач предупредил ее, что нужно держать Гая в тепле. Постепенно он затих. Из открывшихся ран сочилась кровь. Глядя на его пылающее лицо, Элинор вдруг поняла, что совершенно не знает собственного брата. Когда она подросла, Гая уже отослали из Мелтона, а теперь он лежит здесь при смерти.

Преклонив колени, Элинор обратилась к висевшему на стене образу Мадонны:

— Пресвятая Богородица, я не заслуживаю твоей милости. Но я люблю своего брата. Умоляю тебя, сохрани ему жизнь.

Слезы заструились у нее из глаз. Она должна что-то пообещать, чтобы ее молитвы были услышаны. Эту истину Элинор усвоила еще в часовне Святого Фомы. Можно было бы продать то немногое, что у нее осталось, и поставить множество свечек в соборе. Но доживет ли Гай до утра? Нужно пожертвовать чем-то сейчас, чем-то очень дорогим…

Внезапно перед ее мысленным взором предстал Джордан. Он улыбался, сидя на громадном боевом коне, ветер ерошил его черные волосы, голубые глаза сверкали. Воспоминание было столь ярким, что Элинор ахнула, ощутив укол в сердце. Как же она любит его! Господи, сделай так, чтобы его не ранили в бою. Господи… Элинор в ужасе прикусила губу. Да разве услышит Бог молитвы грешницы, которая просит спасти любовника?

И тут на нее снизошло божественное откровение. Элинор поняла, что нужно сделать.

Грудь ее разрывалась, каждое слово вонзалось в сердце, как удар кинжала.

— Пресвятая Дева Мария, если ты выполнишь мою смиренную просьбу и сохранишь жизнь Гаю, я обещаю… — она закрыла глаза, борясь со слезами, — я обещаю хранить верность мужу до конца дней своих.

Придя в ужас от собственной клятвы и в то же время испытав облегчение, Элинор простерлась ниц и горько разрыдалась.

— Элинор, если хочешь, я могу остаться дома и поухаживать за твоим братом, — предложила Леонора на следующее утро, глядя через плечо Элинор на раненого.

— О нет, не надо, я сама справлюсь. Леонора облегченно вздохнула.

— Я принесу тебе какой-нибудь подарок, — сказала она, выходя из комнаты.

Впервые Гай спокойно уснул. Элинор передвинула свой стул на солнце, наслаждаясь теплом. В каменном здании было довольно холодно, но Леонора уверяла ее, что летом все будут радоваться прохладе. Элинор устало закрыла глаза и задремала. Она не спала всю ночь, но, слава Богу, ее заботы, кажется, пошли Гаю на пользу. Лихорадка прошла, раны перестали кровоточить.

— Донья, — окликнула ее Хуана с порога. Элинор встрепенулась.

— Я пригляжу за ним. К вам пришли.

— Все сейчас на мессе?

Хуана кивнула и, подойдя к постели, поправила одеяло.

С сильно бьющимся сердцем Элинор стала спускаться по узкой лестнице, с трудом удерживаясь, чтобы не побежать. У арки, ведущей во двор, ее ждал Мигель.

— Тот самый мужчина, донья, — шепнул он.

Взглянув в указанном направлении, Элинор ощутила слабость. Высокий широкоплечий мужчина у фонтана мог оказаться кем угодно, но сердце подсказало ей правду.

— Джордан, — вымолвила она, двинувшись к нему через залитый солнцем двор.

Он резко обернулся и, увидев Элинор, не сдержал улыбки, но тут же прогнал ее с лица и сухо сказал:

— Примите мои поздравления, леди Элинор. Я слышал, вы вышли замуж.

От его официального тона Элинор пробрала дрожь.

— Джордан, позволь объяснить…

— Как чувствует себя Гай? — перебил ее Джордан. — Я, собственно, пришел справиться о его здоровье.

— По-моему, немного лучше. Ты поднимешься к нему?

Джордан заколебался. Он понимал, что не должен оставаться, но не мог уйти, не получив ответов на мучившие его вопросы.

— Да.

Элинор вошла в дом, Джордан последовал за ней. Ослепленный после яркого солнца, он споткнулся о громадный горшок с геранью. Элинор инстинктивно потянулась к нему, чтобы удержать, но тут же отдернула руки. Ведь она дала обет хранить верность мужу, и от того, выполнит она его или нет, зависит…

Хуана, увидев чужеземного рыцаря, склонилась в поклоне и вышла.

— Иисусе, его нога! — вскричал Джордан, опустившись на колени рядом с постелью больного.

— Врач сказал, что Гай выживет, если нога не распухнет и не почернеет.

— Хвала Господу и за это. У тебя есть чем его лечить?

— Да, врач оставил лекарства. Он крещеный мавр, и показался мне весьма сведущим. И потом, я не перестаю молиться.

— Я тоже. — Он поднялся и повернулся к ней.

— Спасибо, что привез его сюда, — промолвила Элинор. — Откуда ты узнал, где я нахожусь?

— Кастильский посланник назвал мне имя тестя Жана д'Акра. Я решил, что ты здесь, и не ошибся.

— Значит, ты в курсе, что за меня требуют выкуп?

— Ходили такие слухи, хотя кое-кто пытался их опровергнуть. Твой муж, например. — Он скривил губы. — Значит, это правда. Ты вышла за Гастингса?

— Да, — с трудом вымолвила Элинор. — Я… не хотела этого.

— Но согласилась.

Исказившая его лицо злоба больно ранила Элинор. И это после всего, что ей пришлось выстрадать!

— Меня похитили и увезли в крепость Гастингса.

— Но зачем было выходить за него замуж?

— А как, по-твоему, я могла избежать этого?

— Элинор, я много думал… пытался понять… О Боже, неужели ты не могла подождать? Я поклялся, что разбогатею в этом походе. Но до Гастингса мне, разумеется, далеко. — Он будто выплюнул ненавистное имя. — Ты предала нашу любовь!

Слезы хлынули из ее глаз.

— Проклятие, Элинор, скажи почему?

— Меня заманили в ловушку. Кстати, не обошлось без сестры твоего друга.

— Миллисент?

— Да. Она передала мне записку, в которой ты просил меня прийти на свидание. Почерк был незнакомый, но подпись твоя. Я взяла свою кобылу и поскакала к назначенному месту. Там меня уже ждал Пэйн.

Джордан не знал, верить или не верить. Похоже на правду, но кто их разберет, этих женщин. Все они коварны и лживы.

— Но зачем было выходить за него замуж? — упрямо повторил он. — Без подписанного соглашения у Гастингса не было законных прав.

— Он привез соглашение.

— Что?!

— Я все время твердила тебе об этом, но ты не желал ничего слушать. Отец подписал бумаги.

— Выходит, ты сделала это не корысти ради, не потому, что польстилась на богатство Гастингса?

— Больно слышать, что ты мог так обо мне подумать.

— Мне еще больнее сознавать, что ты замужем! — взорвался Джордан, шагнув к ней.

Элинор отпрянула, чем привела его в еще большую ярость.

— Проклятие, Элинор! Как ты могла позволить этому… этому старому… — Он замолчал, не находя слов.

— Уверяю тебя, это было не слишком приятно.

— Чертовски слабое утешение.

— Джордан, мои чувства к тебе не изменились. Ты единственный мужчина, который мне нужен.

Ледяной панцирь, сковавший его сердце, стал таять.

— Ты еще любишь меня?

— Люблю и буду любить до конца дней моих.

— Поехали со мной, дорогая.

— Но за меня должны заплатить выкуп.

— К черту выкуп! У меня есть крепость на юге. Можно поехать туда. Все ушли на мессу. Я ждал, когда ты останешься одна.

— Я не могу обмануть оказанного мне доверия.

— Если для тебя это так важно, я соберу выкуп и пришлю его наваррцу.

Глаза Элинор засияли. Ее мечта сбылась. Джордан пришел за ней! А она думала, что все кончено. Но тут ее пробрала дрожь, когда она вспомнила, что дала обет минувшей ночью.

Джордан привлек ее к себе и поцеловал. Элинор пылко ответила на поцелуй, стараясь не думать о данном обете.

— О, Джордан, я буду вечно любить тебя, — выдохнула она.

— Милая, я думал, мы больше не увидимся. Не знаю, как я вынес эти последние недели. Пойдем, нужно спешить.

— Я не могу оставить Гая.

Как он мог забыть! Джордан взглянул на постель.

— Ладно, подождем, пока ему станет лучше. Любовь моя, скажи, что всегда будешь со мной.

— Всегда… Я так тосковала в разлуке.

— Как я мог сомневаться в тебе? — Он запечатлел на ее губах долгий поцелуй. — Элинор, позволь любить тебя, — прошептал он, прерывисто дыша. — Ты мне нужна.

— Джордан, как я ждала этих слов! — Она коснулась его губ и затрепетала, когда Джордан поцеловал ее пальцы. Со слезами на глазах она смотрела на его лицо, отмечая появившиеся на нем жесткие складки. Как чудесно находиться в его объятиях! В доме никого нет, рядом мягкая кушетка…

Стон Гая вернул ее на землю, напомнив о клятве, которую она дала Пресвятой Деве. Сердце Элинор болезненно сжалось, когда она осознала, как велика ее жертва. А ведь она чуть не нарушила обет.

— Нет, Джордан! — выкрикнула она, упершись ладонями в его грудь.

Пораженный внезапным отпором, Джордан выпустил Элинор из объятий. Предположив, что причина в Гае, он отступил на шаг.

— Конечно, займись вначале им.

— Нет, ты не понимаешь. — На лице ее появилось страдание, фиалковые глаза потемнели, мучительный стон вырвался из груди. — Я не могу… вообще. О, Джордан, я так люблю тебя! Пожалуйста, попытайся понять.

Он с недоумением смотрел на нее.

— Что значит «вообще»? Я понимаю, сейчас не время и не место. Твой брат ранен…

— Дело не в этом. Я не могу позволить тебе любить меня. Никогда! Прошу тебя, уходи, мне и так тяжело.

— Проклятие, что все это значит? Немедленно объясни! Элинор стиснула кулаки, глядя на мечущегося на постели брата.

— Я обещала хранить верность мужу. Джордан презрительно рассмеялся:

— Ты обещала этому старому жеребцу хранить верность? Иисусе, да ты глупее, чем я думал, Элинор.

— Нет, не Гастингсу. Я ненавижу его! Но я дала обет… расстаться с тобой, чтобы спасти Гая. — Ее губы дрожали, из глаз катились слезы. — Уходи, Джордан. Я люблю тебя, но это ничего не меняет.

— Ты, должно быть, лишилась разума! В этом нет никакого смысла.

— Думай что хочешь, если тебе так легче.

— Легче?! С тобой никогда не было легко, Элинор. Хорошо, я уйду. Тебе не придется просить меня в третий раз. — Он круто повернулся и вышел из комнаты.

С остановившимся сердцем Элинор смотрела ему вслед.

— Прощай, любовь моя, — горестно прошептала она. — Прощай.

Опустившись на колени у постели Гая, Элинор дала волю слезам. Она не знала, сколько прошло времени, и даже не почувствовала легкого прикосновения.

— Элинор, не плачь.

Хриплый шепот заставил ее поднять голову. Глаза Гая были открыты, пальцы слабо сжимали ее руку. Затаив дыхание, она с благоговением повернулась к образу Мадонны, висевшему на дальней стене. Мадонна услышала ее мольбы. Это страшное утро было испытанием ее веры. И она выдержала его, навсегда расставшись с самым дорогим для нее человеком. Почему же она не испытывает радости? Почему в сердце нет ничего, кроме боли?

Глава 12

Горячий ветер бил в лицо Джордану, скакавшему во весь опор по пыльной дороге. Кое-где на подступах к Бургосу встречались отдельные группы воинов, но основные силы все еще находились в некотором отдалении от города. Грабежи и насилие мешали триумфальному продвижению войска принца Эдуарда.

Бургос! Всю свою жизнь он будет проклинать этот город. И она еще смеет утверждать, что любит его! Как можно любить человека и отказываться от него? Это же бессмысленно!

Добравшись до лагеря, Джордан обнаружил, что тот наполовину опустел.

— Милорд! — воскликнул один из слуг. — Мы думали, вы остановитесь в Бургосе.

— Я передумал.

Позже, укрывшись от палящего солнца в своей палатке с чашей вина, Джордан попытался разобраться в случившемся.

Итак, она дала обет. Видимо, это результат монастырского воспитания. Неужели у нее хватило глупости отречься от земных радостей в надежде, что ее жертва спасет жизнь Гая?

— Милорд.

Полотнище, прикрывавшее вход, откинулось. Подняв глаза, рыцарь увидел своего оруженосца, который мялся у входа, с опаской поглядывая на пребывающего не в духе хозяина.

— В чем дело? И закрой это чертово солнце. — Джордан прищурился, заслонив глаза ладонью.

— Вас хочет видеть женщина.

— Что еще за женщина?

— Пленная, милорд… язычница.

Джордан озадаченно нахмурился. Ах да… При выезде из лагеря он наткнулся на испанских наемников, забавлявшихся с женщиной, которую они захватили вместе с обозом врага. Джордан вмешался, отослал пленницу к своим людям и велел позаботиться о ней.

— Приведи ее.

Оруженосец втолкнул в палатку женщину, закутанную в полосатый бурнус. Она заморгала, привыкая к тусклому освещению, и простерлась ниц.

— Встань, я не божество, чтобы валяться у моих ног.

— Господин, ты спас мне жизнь. Отныне я твоя рабыня и буду делать все, что ты пожелаешь, — произнесла она низким певучим голосом.

— Я желаю, чтобы ты поднялась, — сказал Джордан. Девушка грациозно встала и низко поклонилась.

— Ты великий воин, господин. Да защитит тебя Аллах.

— Любой рыцарь сделал бы на моем месте то же самое. Не в обиду будь сказано, я не оставил бы на милость этих подонков даже собаку. Выпей вина и отправляйся на все четыре стороны.

Мавританка устремила на него умоляющий взгляд:

— Ты недоволен мной, господин?

— Да нет. Но разве ты не хочешь вернуться домой?

— Мой дом далеко. В Гранаде. Воины дона Энрике напали на караван моего брата и похитили меня. Позволь служить тебе, господин.

— Как тебя зовут?

— Тарифа, господин.

— Вот что, Тарифа. Я чужестранец и скоро вернусь домой. Так что, сама понимаешь, мне ни к чему рабыня.

Из карих глаз девушки хлынули слезы.

— Я так и знала, господин, что ты недоволен мной.

Джордан не знал, что делать. Согласно одному из обычаев своего народа мавританка считала, что стала его собственностью.

— Милорд, вас вызывает принц Уэльский.

Никогда еще Джордан не был так благодарен своему оруженосцу за своевременное вмешательство. Он повернулся к плачущей женщине.

— Ты отдохни пока, — бросил он. — А когда я вернусь, решим, что делать. — И поспешно ретировался.

Принц Уэльский находился в лагере противника, где герольды пересчитывали убитых и пленных. Воины, посланные на поиски тела дона Энрике, вернулись ни с чем. Дон Педро тоже не нашел ненавистного врага. Среди павших в бою его не было. Узурпатор бежал.

Хотя по предварительному соглашению пленных предполагалось обменять на выкуп, мстительный дон Педро предпочел убить многих из кастильских вельмож, в том числе и младшего брата дона Энрике. Возмущенный жестокостью своего союзника, Эдуард не пожелал участвовать в бессмысленной бойне.

Последующие два месяца были отмечены мелкими склоками и растущим недоверием к кастильскому монарху. В ожидании обещанных денег Эдуард разбил лагерь неподалеку от Бургоса, но дон Педро тянул время и раскошеливаться, судя по всему, не собирался. Однако Эдуард решил оставаться в Испании до тех пор, пока король Кастилии не выполнит взятые на себя обязательства.

Тем временем наступило лето. С каждым днем становилось все жарче, не хватало продовольствия. Дон Педро посоветовал Эдуарду переместиться на юг, в плодородные земли Вальядолида, и ждать там, пока он соберет золото, необходимое для уплаты долгов.

Английское войско снова пришло в движение. Однако теперь над пыльными дорогами висело знойное марево. Измученные жарой воины страдали от жажды; вода, которую приходилось пить, отдавала гнилью и кишела заразой. Многие, включая принца, подхватили дизентерию.

— Господин, выпей воды. Она чистая, — заверила Джордана мавританка, протягивая чашу.

Он понюхал, прежде чем выпить. Действительно чистая. Запаха никакого. Только благодаря заботам Тарифы ему удалось избежать недуга, поразившего его соратников.

Девушка улыбнулась и, пятясь, удалилась, но вскоре вернулась с миской дымящегося жаркого, которое приготовила у лагерного костра. Пока Джордан насыщался, Тарифа свернула его тюфяк и выстирала белье. Джордан не без оснований полагал, что он самый чистый воин во всем войске Эдуарда.

Щурясь от солнца, нещадно палившего даже в этот поздний час, Джордан наблюдал за своей добровольной рабыней. У нее были тонкий нос с ярко выраженной горбинкой, смуглая шелковистая кожа и высокие скулы. Слегка раскосые глаза, своеобразные черты лица, изящная фигурка.

Джордан позаботился о том, чтобы она сменила легкие шаровары и жилет, в которых появилась в лагере, на более скромное одеяние, но даже в крестьянском платье девушка привлекала к себе внимание, и приходилось быть начеку, чтобы уберечь ее от домогательств.

Позволив мавританке остаться с войском, Джордан полагал, что, продвигаясь на юг, они доберутся до ее родных мест. Но иссушенным солнцем пространствам, казалось, не было конца, и Тарифа утверждала, что Гранада по-прежнему далеко.

Джордан возглавил небольшой отряд, отправившийся в рейд за продовольствием на юг от Вальядолида, где находился лагерь Эдуарда. В отряде было пятьдесят человек, в том числе десять рыцарей и пять лучников. К неудовольствию Джордана, вторым командиром оказался Гастингс, выбранный только потому, что был одним из немногих, кто еще оставался на ногах. К тому же, несмотря на личную неприязнь, Джордан не мог отрицать его воинских заслуг. Для пользы дела ему пришлось смириться с присутствием мужа Элинор, но оба рыцаря избегали друг друга.

Как-то ночью Джордан ощутил приятное благоухание внутри своей палатки. Повернувшись, он с удивлением обнаружил рядом с собой Тарифу. В свете полной луны ее черные глаза призывно блестели.

— Господин, — прошептала она, нежно гладя его обнаженное плечо. — Позволь сделать тебя счастливым.

— Нет, — буркнул Джордан. Не в первый раз Тарифа пыталась соблазнить его. — Возвращайся в свою палатку.

— Я тебе не нравлюсь?

— Ты мне слишком сильно нравишься. Ободренная его словами, Тарифа скользнула ладонями по груди Джордана, надеясь возбудить его ласками.

Но он отшвырнул ее от себя и вскочил на ноги. Съежившись на земле, девушка благоговейно взирала на возвышавшуюся над ней мощную фигуру с широкими плечами и подтянутым животом. Он был самым красивым и самым высоким мужчиной из всех, кого она видела. По сравнению с ее соплеменниками христианские рыцари казались настоящими великанами.

— Ты все еще любишь ее? — спросила она.

Голова Джордана поникла, в голосе звучала обреченность.

— Да, — отозвался он. — И всегда буду любить.

Не сказав ни слова, Тарифа выскочила из палатки. Как он может отвергать ее, когда она умастила свое тело благовониями, ее волосы переливаются, как шелк, а искусные ласки могут возбудить любого! Все дело в женщине, которой Джордан так предан, что не позволяет утешить себя. А ведь она думала, что без труда займет место его возлюбленной. Мужчины есть мужчины, и Тарифа не встречала ни одного, который отказался бы от удовольствия.

Прошла еще неделя бессмысленного путешествия по иссушенной земле. Было так жарко, что воинам пришлось снять доспехи, чтобы не испечься заживо на солнце.

Тарифа ехала на муле. В крестьянской одежде было нестерпимо жарко, и она снова облачилась в свой костюм. Истомившиеся по женщинам воины бросали голодные взгляды на ее округлые ягодицы и грудь, едва прикрытую шелковым жилетом с нашитыми по краям монетами. Каждый раз, когда он распахивался под порывом ветра, Джордан скрипел зубами и повторял про себя слова, которые скажет Тарифе, когда они остановятся на ночлег. Чем больше он смотрел на девушку, тем больше распалялся, и не только из-за кастильского солнца.

Наступившая ночь принесла долгожданную прохладу. Высоко в небе сияла яркая луна. Снаружи доносился высокий голос Тарифы, напевавший печальную песню под аккомпанемент струнного инструмента. Этим вечером ее присутствие как никогда действовало Джордану на нервы.

— Нельзя ли потише? Я не могу заснуть! — рявкнул он. Черт бы ее побрал! Шла бы в свою палатку и не мозолила ему глаза!

Все стихло.

Спустя некоторое время Тарифа откинула полотнище, закрывавшее вход в палатку Джордана, и скользнула внутрь. Судя по его напряженной позе, он не спал. Сложив перед собой ладони, она вознесла молчаливую молитву. Тело ее томилось по красивому англичанину, губы жаждали его поцелуев, сердце тосковало по его нежности.

Когда она легла рядом, Джордан напрягся, но продолжал притворяться, будто спит. Чуть не плача от досады, Тарифа сжала в руке небольшой кинжал с украшенной самоцветами рукояткой. Она собиралась пустить его в ход, защищаясь от испанских собак, когда появился Джордан и избавил ее от необходимости брать грех на душу.

— Джордан, — прошептала Тарифа, впервые обратившись к нему по имени. — Я знаю, что ты не спишь.

— И что из этого? — буркнул он, не поворачивая головы.

— Моя жизнь принадлежит тебе. Вот, возьми это и избавь меня от моих горестей.

Джордан подскочил на своем походном ложе при виде сверкнувшего в лунном свете клинка.

— Иисусе, женщина, убери эту штуковину! — Сердце его бешено колотилось. Он слышал, что мавританки убивали христианских рыцарей во сне.

— Зачем мне жить, если ты не хочешь меня? — вымолвила Тарифа, протягивая ему кинжал. — Если ты не убьешь меня, я сделаю это сама. — И девушка быстрым движением повернула клинок острием к груди.

Джордан, зачарованно наблюдавший за ней, схватил Тарифу за запястье, и она выронила кинжал.

— Не будь дурочкой! У тебя нет причин убивать себя.

— Есть, если ты предпочитаешь мне мертвую женщину.

— Она жива.

— Но не для тебя, раз ты не можешь обладать ею… Зачем же отвергаешь меня?

Джордан замер, пораженный ее логикой. Она стояла перед ним на коленях, полы жилета разошлись — достаточно было легкого прикосновения, чтобы ее грудь обнажилась. Он не мог оторвать взгляд от ее тонкой талии и пупка. В темных глазах Тарифы сверкали слезы, по плечам рассыпались густые черные волосы.

Пальцы Джордана крепче сжались на хрупком запястье девушки. Она права. Элинор недосягаема для него, как если бы умерла.

— Благодарю тебя, Тарифа, — хрипло произнес он.

— За что?

— Ты открыла мне глаза. Она отвергла меня, и нечего льстить себя надеждой…

Тарифа не дала ему договорить и со вздохом прильнула к нему.

— Я принадлежу тебе. И не потому, что обязана, а потому, что люблю тебя.

Ее страстное признание поразило Джордана. Он помедлил, задержав руку на ее талии.

— Как ты можешь так говорить? Ты же совсем не знаешь меня.

— О, я хорошо тебя знаю, — мягко возразила Тарифа и прижала его руку к своей груди. — Похорони свое горе. Ты слишком долго держался за него.

Джордан резко втянул воздух, сердце его учащенно забилось, тело ожило. Со стоном запустив пальцы в ее волосы, он привлек девушку к себе. Ему не потребовалось много времени, чтобы избавить ее от легких одежд. Охваченный страстным желанием, он погрузился в ее теплое лоно.

Когда Джордан проснулся, солнце уже высоко стояло в голубом небе. Бледные лучи, еще не успевшие набрать силу, играли на его лице. Он не сразу сообразил, почему чувствует себя таким умиротворенным. Затем вспомнил.

Тарифа, опустившись на колени, протянула ему чашу. Пока Джордан пил прохладную воду, она не сводила с него сияющих глаз. Как он прекрасен! Ей внушали, что христианские рыцари — безжалостные звери, которые убивают и насилуют мавританских женщин. Но Джордан, несмотря на вполне понятную торопливость, вызванную долгим воздержанием, не причинил ей боли. И даже обещал в следующий раз доставить удовольствие.

Она провела кончиком пальца по его темным бровям. Джордан улыбнулся, возвращая ей чашу. Он не возражал, когда Тарифа приподняла простыню, разглядывая его нагое тело. Наслушавшись от своих соплеменников жутких историй о жестокости христиан, она почти верила, что они отличаются от других мужчин.

В определенном смысле ее предположения подтвердились. Кожа у христиан была светлее, и они не подвергались ритуальному обрезанию.

— Ты такой мягкий, — прошептала Тарифа, склонившись над ним.

— Это ненадолго, — проворчал Джордан, наматывая на пальцы длинные пряди ее волос.

Девушка улыбнулась, когда он привлек ее к себе и страстно поцеловал. Голубоглазый рыцарь больше не был рабом мучительных воспоминаний. Прошлой ночью она излечила его.

С этого дня Тарифа ехала рядом с Джорданом. Первое время, глядя на нее, он испытывал чувство вины. Но постепенно драгоценные воспоминания об Элинор заняли в его душе потаенное место, недоступное для других эмоций, в том числе и для его чувства к юной мавританке. Он ни разу не сказал Тарифе, что любит ее, да она и не ждала этого. Его любовь принадлежит Элинор.

Месяцы, проведенные под отупляющим солнцем, не прошли для Джордана бесследно. Его представления о чести и благородстве, привитые с детства, сильно изменились.

Вдалеке показался город. Темно-зеленая полоска деревьев у подножия холма сулила воду, которой так жаждали их пересохшие глотки. Утром, пока солнце стояло низко, мужчины подбадривали себя разухабистыми куплетами, но теперь, когда кастильское лето обрушило на них всю свою ярость, они мрачно молчали.

Чуть раньше Джордан заметил на горизонте облако пыли, указывающее на приближение всадников. Но впереди простиралась лишь высушенная солнцем земля. Должно быть, ему привиделось, что часто случается в такую жару. Еще немного, и он увидит караван, груженный дарами от дона Педро. Губы Джордана презрительно скривились. А он еще сомневался, когда кастильский посланник сказал, что дарованная ему крепость — возможно, единственная награда; больше никто ничего не получит. Дон Родриго, видимо, знал это по собственному опыту. По вине этого гнусного недоноска, короля Педро, отказавшегося от своего слова, добрые англичане мрут как мухи в этой забытой Богом стране. Подумать только, Ральф д'Обри, его давний товарищ по оружию, умер от дизентерии в Вальядолиде.

Раздавшийся впереди крик предупредил Джордана об опасности. Внезапно неведомо откуда появилась вопящая орда всадников в белых бурнусах. Выскочив из-за холма, они понеслись вдоль дороги и, метнув копья, так же быстро рассеялись среди скал. Захваченные врасплох англичане с криками и стонами падали на землю.

Тарифа побледнела от ужаса.

— В следующий раз мы будем наготове, — попытался успокоить ее Джордан, приказав лучникам занять позицию на противоположной стороне дороги.

— Это ничего не даст. Их слишком много. — Она подняла на него полные слез глаза. — Им нужна я.

— Что за чушь! Им нужна добыча, как всяким разбойникам. Меня предупреждали, что здесь их полно.

— Это не разбойники. Скорее налетчики…

— Какая разница?

— Разница в том, любовь моя, что я узнала их предводителя. Это мой брат. Они не успокоятся, пока не перебьют всех вас. Прошу тебя, позволь мне уехать, пока не поздно.

— Нет! — воскликнул Джордан, схватив поводья ее лошади. — Ты никуда не поедешь. Мы будем сражаться. Рыцари лучшей в Европе армии не станут бегать от шайки бедуинов.

Тарифа слабо улыбнулась, восхищенная его отвагой, хотя и понимала, что это безрассудство, и не питала иллюзий. Жажда мести, овладевшая ее братом, не оставляла ей никаких надежд.

Взметнувшееся за бугром облако пыли возвестило об очередной атаке. Не тратя лишних слов, Джордан перепоручил Тарифу двум воинам, которые спрятали ее в фургоне.

Укрывшиеся за валунами лучники выпустили стрелы, поразив нескольких мавров, скакавших впереди.

Вдруг Джордан услышал призыв о помощи, едва различимый за шумом сражения. Развернув коня, он понесся к месту схватки и, пробившись в самую гущу, вклинился между раненым англичанином и его противником — бородатым мавром, искусно владевшим саблей.

Джордан остолбенел, узнав в раненом лорда Гастингса. Тот был с непокрытой головой, на единственный зрячий глаз стекала струйка крови, на стеганом нагруднике зияли множественные порезы. Несмотря на раны, старый рыцарь доблестно сражался.

Получив короткую передышку, лорд Генри бросил взгляд на подоспевшего на помощь товарища.

— Во имя Иисуса, помоги мне, — прохрипел он, пытаясь совладать с раненым конем.

Джордан колебался, разрываясь между ревностью и чувством долга, но его бедра машинально сжались, послав жеребца вперед. А может, опытный боевой конь сделал это по привычке. Рука Джордана, казалось, тоже жила собственной жизнью. Описав сверкающую дугу, она опустила меч на шею мавра. Бородатая голова в белом тюрбане слетела с плеч и покатилась по пыльной дороге.

— Слава Господу, ты спас меня, — выдохнул лорд Генри, едва держась в седле.

В пылу схватки он даже не понял, кому обязан жизнью. Люди Гастингса подхватили его, а Джордан, пришпорив коня, рванулся вперед, оказавшись в окружении всадников в белых бурнусах.

— Это их предводитель! — закричал один из них. — Нужно взять его живым!

Лихорадочно оглядевшись, Джордан заметил узкий проход в скалах и круто развернул коня. Могучее животное встало на дыбы, молотя в воздухе громадными копытами, но преимущество было на стороне мавров, и после короткой схватки его стащили на землю. Тарифу тоже нашли. С проклятиями Джордан потянулся за мечом, но тот исчез, как и висевший на поясе кинжал. Ошеломленный этим открытием, он поднял глаза и встретил сверкающий злобой взгляд худощавого мавра, сидевшего на громадном гнедом.

— Ты украл мою сестру, христианская собака!

— Ее похитили испанцы, а я освободил.

— Лжешь. Я отсеку тебе голову и скормлю воронью!

— Сауд, он говорит правду! — пронзительно закричала Тарифа и, метнувшись к брату, вцепилась в его стремя. — Меня похитили мятежные кастильцы, а этот рыцарь сражается на стороне принца Эдуарда.

Сауд с угрюмым видом переводил взгляд с сестры на Джордана.

— Если он говорит правду, — произнес он, — то это крайне необычный поступок для христианской собаки. Но почему в таком случае ты не отпустил мою сестру, чтобы она могла вернуться к своему народу?

— Потому что не хотел, чтобы она попала в беду, оставшись одна, — огрызнулся Джордан, прикидывая шансы на побег. Помимо него, в плен попало еще несколько англичан. Охранявшие их мавры вели себя беспечно, если не сказать больше. Почему, во имя Господа, никто из его людей не пытается напасть? Они могли бы захватить мавров врасплох.

Сауд спешился, ветер трепал его белоснежный бурнус. Тарифа, заметив кровь на тунике Джордана, бросилась к нему, полагая, что он ранен. Сауд сразу все понял и оторвал сестру от Джордана.

— Вот, значит, как! — рявкнул он. — Ты не хотела покидать своего христианина, верно, Тарифа? Тебе пришлись по вкусу утехи, которым он предавался с тобой?

— Нет! — в ужасе взвизгнула девушка, когда он схватил ее за волосы и наградил несколькими оплеухами.

— Не лги! Ты хотела его! Наслаждалась его нечестивым телом! Говори правду!

В ярости Джордан рванулся к ней на помощь, но его удержали.

Воспользовавшись тем, что мавры отвлеклись, товарищи Джордана бросились наутек. Всадники в бурнусах кинулись было в погоню, но Сауд вернул их.

— Пусть бегут. Далеко им не уйти. Не сегодня, так завтра мы прикончим этих трусов. Главное, мы получили то, за чем пришли.

— Сауд, он заставил меня, — взмолилась Тарифа, прочитав смертный приговор в глазах брата. Слезы градом катились по ее щекам. — Как я могла воспротивиться? Ты же видишь, какой он сильный.

— Это правда? Ты заставил ее, или она пришла к тебе по собственной воле?

Джордан понял, что Тарифа пытается спасти свою жизнь, и простил ей эту ложь.

— Все было так, как она говорит. Я заставил ее. Слезы благодарности наполнили глаза девушки.

С яростным рычанием Сауд ударил Джордана по лицу.

— Ты дорого заплатишь, христианская собака, за то, что обесчестил мою сестру! Я знаю, как тебя наказать.

Джордана скрутили и привязали к седлу. А затем началась кошмарная скачка на юг. Свисая вниз головой, задыхаясь от пыли, он был почти без сознания.

Очнувшись, Джордан обнаружил, что привязан к колышку палатки. Было темно, на небе сверкали звезды.

Так прошло много дней, и за все это время он ни разу не видел Тарифу.

Каждое утро, когда они пускались в путь, Джордан надеялся увидеть на горизонте отряд англичан, спешащий ему на помощь. Наверняка к этому времени уцелевшие воины вернулись в Вальядолид и сообщили Эдуарду о его пленении. Но горизонт оставался пустым — ничего, кроме пыльной дороги и ослепительного неба. Наступил день, когда Джордан перестал надеяться. Слишком быстро они двигаются и слишком далеко забрались.

Он не представлял себе, сколько прошло времени. Солнце палило немилосердно, и большую часть дня Джордан находился в полубессознательном состоянии. Губы его потрескались и кровоточили, лицо обгорело, язык так распух, что он с трудом разговаривал.

Наконец в один благословенный вечер они достигли пункта назначения. Город, в который они въехали, был довольно большим, с мощенными камнем улицами. Похитители с несвойственным им милосердием позволили Джордану сидеть на лошади, привязав его руки к луке седла. Перед его затуманенным взором проплывали арочные контуры белых зданий, серебрившихся на фоне звездного неба.

Задремавший после долгих часов изнурительной скачки, Джордан мгновенно очнулся, когда его, словно куль с мукой, бросили прямо на каменные плиты внутреннего дворика. Он слабо запротестовал, когда два чернокожих раба потащили его внутрь здания.

— Несите его сюда. Я хочу взглянуть на него, — прозвучал совсем рядом высокий мужской голос.

Джордан ощутил пьянящий экзотический аромат и прикосновение мягких, как у женщины, рук.

— До чего же он грязный! Выкупайте его. Он чудовищно воняет.

Джордана поднесли к выложенному изразцами бассейну и без всяких церемоний бросили в воду. Захлебнувшись, он едва не утонул, прежде чем нашел в себе силы вынырнуть на поверхность. Рабы сорвали с него грязную одежду, намылили с головы до пят и вымыли волосы. Купание в прохладной воде было бы приятным, если бы не грубые руки, немилосердно терзавшие его измученное тело. Закончив мытье, рабы притащили пленника в просторную комнату, освещенную голубой лампой, стоявшей прямо на полу. Джордан огляделся. Стены, арки и потолки казались сотканными из кружева, которое при ближайшем рассмотрении оказалось тончайшей резьбой по камню. Какая замечательная работа! Джордан смотрел, не в силах поверить, что такая красота является творением человеческих рук.

— Вот так-то лучше. Поставьте его на ноги.

В комнате появился тучный коротышка в розовом тюрбане и просторном халате из красно-зеленой парчи. Над толстыми губами виднелась узкая полоска черных усиков, свисавших к безвольному подбородку. Улыбнувшись, он протянул руку и коснулся Джордана. Прикосновение было чувственным, как у женщины, а выражение черных глазок не оставляло сомнений. Джордан содрогнулся, по телу побежали мурашки. Нубийцы крепко держали его, не давая пошевелиться.

— Оставь его, Хасан, — приказал по-арабски мужской голос. — Это мой пленник.

Вздрогнув от неожиданности, мужчина в тюрбане повернулся к двери, где с рассерженным видом стоял Сауд.

— Неплохой образчик. Сколько ты хочешь за него?

— Он не для продажи.

— Тогда подари его мне. Он весьма приятен на вид.

— У меня есть собственные планы насчет этой христианской собаки.

— А, так он христианин… Впрочем, я мог бы догадаться, — пробормотал Хасан, потянувшись к Джордану, но Сауд отшвырнул его руку.

— Не смей прикасаться к нему! Этот негодяй осквернил мою сестру!

Надувшись, Хасан отступил на шаг.

— Маленькая сучка, наверное, сама напросилась, — злобно пробормотал он.

— Как по-твоему, какого наказания заслуживает подобное преступление?

Хасан с притворным ужасом содрогнулся:

— Прошу тебя, только не кастрируй его. Он такой мужественный… и потом, у нас и без него полно евнухов. Сжалься над ним. И оставь его мне, если он тебе настолько противен.

— Ты сам мне противен. Убирайся!

Хасан метнулся к двери, но на пороге задержался, окинув Джордана похотливым взглядом.

— Я хорошо заплачу, — сказал он, прежде чем выйти.

Не разжимая губ, Сауд покачал головой, и Джордан остался наедине со своим похитителем, не считая безмолвных нубийцев.

— Что ты намерен сделать со мной? — спросил Джордан. Он не понял ни слова, но догадался, что речь шла о нем. — Я достаточно настрадался и вправе знать, что меня ждет.

— Настрадался? — От зловещего смеха Сауда Джордана пробрала дрожь. — Твои страдания еще не начинались, христианин. Может, пригласить Тарифу, чтобы она посмотрела, как ты лишишься своей мужской гордости?

У Джордана перехватило дыхание, когда он понял, какое наказание его ждет. По слухам, кастрация пленников считалась у мавров обычным делом.

Сауд взмахнул хлыстом, который держал в руке, и ударил пленника по пояснице. Измученное тело отозвалось острой болью, и Джордан не сдержал крика. Слуги отпустили его, отойдя в сторону, видимо, для того, чтобы Сауд мог показать свое мастерство во всем блеске. Взгляд Джордана метнулся к двери, которую охраняли два полуобнаженных нубийца с огромными секирами в руках. Они не спускали глаз с пленника, словно ждали, что он попытается бежать. Возможно, это входило в замыслы Сауда.

Плеть засвистела в воздухе. Уклоняясь от жалящих ударов, Джордан приседал, подпрыгивал, метался из стороны в сторону и через несколько минут совершенно обессилел. Сказывались лишения последних дней. Тело покрылось потом, грудь нестерпимо ныла, к горлу подступила тошнота. Сауд наслаждался, глядя на свою жертву и наращивая темп, пока пленник не рухнул на пол. Разразившись бранью, Сауд пнул его ногой:

— Вставай, трус, я еще не закончил.

Джордан не шевелился. Тогда мавр велел слугам унести пленника.

Очнулся Джордан на большом столе, стоявшем в узком коридоре, который вел в тускло освещенную комнату с каменным полом, покрытым соломой.

— Как тебе нравится мой новый раб, Али? Кастрируй его.

Сауд говорил по-английски, чтобы Джордан понял, какое наказание ему предстоит. Вперед выступил щуплый бородатый мужчина в белом балахоне.

— Как прикажешь, господин.

— Стойте! — прозвучал властный голос, и все головы повернулись к двери. Сквозь пот, кровь и мучительную боль Джордан едва различил облаченную в просторные одежды фигуру. Кипя ненавистью, Сауд нехотя отступил в сторону, позволив вошедшему подойти к столу.

Джордан застонал, когда на него выплеснули ведро воды, чтобы привести в чувство. Один из нубийцев вытер его лицо мягкой тканью и поднял повыше лампу. Незнакомец склонился над столом, заслонив собой свет. Вокруг его головы образовался сияющий ореол, и Джордану, в его почти бессознательном состоянии, показалось, будто ему явился божественный лик, увенчанный нимбом.

— Иисусе, — вымолвил он, — неужели я умер? Мужчина положил ему на лоб прохладную ладонь.

— Нет, ты не умер. — Он повернулся к Сауду и сурово спросил: — Тебе известно, что этот человек — рыцарь?

— Ну и что?

— Зачем ты привез его сюда?

— Я не обязан перед тобой отчитываться, Эль Моро, — огрызнулся Сауд, воспользовавшись прозвищем, которым испанцы наградили его собеседника. Он снова обрел уверенность и не скрывал своей неприязни к племяннику Мохаммеда, правителя Гранады. Высокое положение, которого Сауду пришлось добиваться потом и кровью, досталось этому человеку по праву рождения.

— И за какое же преступление ты приговорил его к кастрации?

— Он обесчестил мою сестру! За это полагается смерть, но я великодушен.

Эль Моро рассмеялся:

— Ах, Сауд, ты неисправим! Я знаю этого рыцаря и запрещаю причинять ему вред, поскольку в неоплатном долгу перед ним.

— Нет! Он мой! У тебя нет на него никаких прав!

— Повторяю, Сауд, ты не причинишь ему вреда. Непререкаемый тон, которым были произнесены эти слова, положил конец спору. Сауд, подавив гнев, отступил на шаг.

— Займитесь его ранами. Пусть он живет у тебя в доме.

— Ни за что! Чтобы он совратил мою сестру?!

— Твоя сестра — это твоя забота. Если желаешь оставить пленника у себя, тебе придется принять мои условия. Не то я заберу его и отпущу на волю.

Неприкрытая злоба исказила смуглое лицо Сауда.

— Будь ты проклят, Эль Моро!

Незнакомец стремительно шагнул к Сауду и с такой силой сжал его запястье, что едва не сломал кости.

— Ты забываешься. Облагодетельствованный моим дядей, ты уверовал в собственную безнаказанность. Не обольщайся!

— Я обращусь к самому Мохаммеду.

— Не посмеешь. Распорядись, чтобы коня и вещи пленника доставили ко мне.

— Можешь забирать его барахло, но отдай мне его жизнь.

Джордан слышал гневные голоса, но ни слова не понимал. Наверное, спорят, кому из двоих достанется привилегия мучить его. Один голос показался ему знакомым, но Джордан не мог вспомнить, кому он принадлежит.

Неожиданно незнакомец заговорил по-английски:

— Не тревожьтесь, сэр, ваше спасение — в вашей храбрости.

Затем послышались шаги, шорох ткани, сердитые восклицания, слова прощания, хлопнула дверь — и наступила благословенная тишина.

Глава 13

Рассвет благоухал белым жасмином, когда группа всадников миновала северные ворота. Гранада уже проснулась. Самых ленивых поднимали с постелей муэдзины, сзывавшие с высокого минарета правоверных на молитву.

Придержав коня, Эль Моро обратил взор в сторону Мекки, моля Всевышнего простить ему прегрешения. Сегодня, когда они пересекут дружественные земли Андалузии, он сменит тюрбан и развевающиеся одежды на доспехи христианского рыцаря.

Прошло много дней, прежде чем они добрались до столицы Кастилии. По мере продвижения на север их облик постепенно менялся. Наконец в простых туниках и видавших виды доспехах, со шлемами на головах вместо тюрбанов, сменив кривые сабли на мечи из толедской стали, воины Эль Моро въехали в ворота Бургоса.

Их встретили дружескими приветствиями. Дона Родриго Диаса хорошо знали в Бургосе и свободно пропускали в город. Утро выдалось прохладное, недавний ливень напоил иссохшую землю, воздух благоухал ароматом цветов, скрытых за высокими стенами садов и двориков.

Дон Родриго и его люди не останавливаясь проехали через омытый дождем город, пока не оказались перед особняком дона Хайме Мартина. Дон Родриго соскочил с коня. По его приказу два воина, подхватив обитый медью сундук, последовали за ним к узорчатым воротам.

Вернувшись с мессы, Элинор обнаружила, что обычно тихий дом охвачен суетой. В конюшне стояли чужие лошади, а резкий запах лошадиного пота указывал на присутствие еще большего числа животных на узкой улочке за стенами двора. Хозяева не посвящали ее в свои дела, и девушка удалилась к себе в комнату, чтобы коротать время за шитьем, но, привлеченная звоном шпор, подошла к окну и выглянула во двор.

— Донья Элинор, спуститесь, пожалуйста, вниз. Элинор оглянулась.

— Что случилось, дон Хайме? — спросила она удивленно.

Он выдавил слабую улыбку.

— Дочка! — Он ласково коснулся ее щеки. — Ты покидаешь нас. Выкуп уплачен.

— Покидаю?! — Сердце Элинор взволнованно забилось. Уж не ослышалась ли она?

— Пойдем, твой эскорт прибыл.

Путаясь от нетерпения в юбках, Элинор поспешила за доном Хайме вниз по узкой лестнице, но, прежде чем выйти во двор, откуда доносился гул мужских голосов, ощутила беспокойство. При мысли, что придется вернуться к ненавистному мужу, сердце ее болезненно сжалось. Цена за свободу могла оказаться непомерно высокой.

Герб, украшавший воинские туники, не принадлежал ни лорду Гастингсу, ни Жану д'Акру. Тем не менее, изображенная на нем эмблема казалась знакомой.

— Донья Элинор, вас будет сопровождать кастильский посланник, его превосходительство дон Родриго Диас, — объявил дон Хайме.

Тут Элинор вспомнила, где видела этот герб. На вымпеле дона Родриго на Саттонском турнире! Худощавый мужчина среднего роста в строгом дублете из черного бархата с серебром шагнул ей навстречу.

— Приветствую вас, донья Элинор. За то время, что мы не виделись, вы стали еще красивее, если только это возможно, — галантно произнес кастильский посланник, склонившись над ее рукой.

— Благодарю вас, дон Родриго.

— Выкуп за вас уплачен, и вы можете покинуть.

Сияя от радости, Элинор схватила смуглую руку испанца:

— О, благодарю вас! Я думала, что останусь здесь навсегда.

— Ваша одежда упакована и погружена в фургон, — сообщил дон Родриго. — Нам лучше поторопиться, чтобы выехать, пока прохладно.

Попрощавшись со своими любезными хозяевами, Элинор подошла к Леоноре, которая плакала у фонтана, огорченная отъездом новой подруги. Обняв девушку, Элинор пообещала навестить ее, если представится такая возможность.

Слезы катились по ее бледным щекам, когда она взобралась на свою кобылу, ожидавшую у ворот. Леонора и ее родители, стоя у окна, махали руками. Из глубины комнаты доносилось тявканье щенков, возбужденных запахом лошадей.

Дон Родриго понимающе улыбнулся и, убедившись, что Элинор готова, дал команду выступать. Лошади зацокали копытами по узким булыжным улочкам, вытягиваясь в цепочку там, где белые стены домов, украшенные горшками с красной геранью, сходились слишком близко. Кое-где сквозь ажурные решетки проглядывала пышная зелень садов и внутренних двориков.

Этим вечером они разбили лагерь у ручья, заросшего ивняком. Поставив для Элинор палатку, люди дона Родриго деликатно удалились. Дон Хайме любезно предоставил в ее распоряжение горничную. Хотя Имельда почти не говорила по-английски, а запаса испанских слов, которым владела Элинор, едва хватало для общения, присутствие женщины в этой чисто мужской компании оказалось весьма кстати.

— Донья Элинор.

Обернувшись, девушка приветливо улыбнулась. Дон Родриго отлучался из лагеря и только недавно вернулся. У Элинор сложилось впечатление, что он сознательно избегает ее. Это огорчило молодую женщину, поскольку у нее накопилось немало вопросов.

— Дон Родриго, не выпьете со мной вина? Мне бы хотелось с вами поговорить.

Отказываться было неловко, и дон Родриго вздохнул.

— Хорошо, донья Элинор, но беседовать у воды будет гораздо приятнее. Если пожелаете, Имельда составит нам компанию.

— В этом нет необходимости. Я знаю, что вы человек чести.

Элинор не видела горькой улыбки, тронувшей губы испанца, когда он последовал за ней к берегу.

В небе среди пушистых облаков плыл бледный диск луны, в ветвях щебетали ночные птицы. Расстелив на траве плащ, Элинор села, подтянув колени к подбородку, и приготовилась слушать.

Лунный свет освещал ее прелестное лицо, фиалковые глаза таинственно сияли. Чтобы скрыть охватившее его возбуждение, дон Родриго налил в чашу вина и протянул ее Элинор.

— О чем вы хотели со мной поговорить?

— Я хотела спросить, почему меня сопровождаете вы? Куда мы едем? Кто заплатил выкуп? Почему…

— Хватит, хватит, Элинор. У меня уже голова пошла кругом, — со смехом прервал ее дон Родриго. — Кому же, как не мне, сопровождать вас, если я привез выкуп? А направляемся мы на юг.

— Вы привезли выкуп? А я думала, деньги прислал мой муж. Дон Родриго опустил взгляд, подыскивая слова. Вряд ли она будет опечалена известием, которое он собирается ей сообщить. Впрочем, кто знает.

— Ваш муж был ранен под Толедо и через некоторое время скончался от ран.

Элинор ахнула. Но в следующий момент почувствовала себя счастливой. Гастингс мертв! Она свободна!

— Вы не кажетесь особенно опечаленной. Я рад.

— Дон Родриго, — Элинор отпила из бокала терпкого вина, — честно говоря, у меня камень с души свалился. Между нами никогда не было ни малейшей привязанности.

Вздох облегчения слетел с губ испанца.

— Я узнал о его смерти, направляясь с дипломатической миссией в Севилью, и взял на себя смелость продать лошадь вашего мужа, доспехи и прочие ценности, чтобы собрать деньги для выкупа. — Он не стал упоминать о весьма солидной сумме, которую ему пришлось добавить из собственного кармана, чтобы удовлетворить аппетиты Жана д'Акра.

— Благодарю вас, дон Родриго. Не представляю, что бы я делала без вас, — сказала Элинор, повернувшись к ручью, озаренному лунным светом. Лорд Генри мертв, и у нее нет больше причин отказываться от Джордана. Теперь, богатый или бедный, он может просить ее руки. Сердце Элинор взволнованно забилось. А вдруг дон Родриго знает, где Джордан? Однако внутренний голос шепнул ей, что лучше попридержать язык. Вряд ли ее ждет большое наследство, но должно же его хватить хотя бы на восстановление Мелтона. С обязательствами ее семьи перед Гастингсом покончено!

Молчание затянулось, и Элинор повернулась к испанцу:

— А я думала, вы приехали но просьбе моего брата. Когда его раны зажили, он вернулся в Бордо.

— Нет, Элинор, я не видел вашего брата. В Кастилии неспокойно, зреют беспорядки. Дон Энрике снова собирает силы. Вам небезопасно оставаться здесь. Поживите на юге у моих родственников, пока я смогу организовать ваше возвращение в Бордо.

Радость, которую Элинор испытала, узнав о смерти Гастингса, постепенно таяла по мере их продвижения на юг. Леонора успела пересказать ей ходившие по городу слухи, будто дон Энрике с помощью французов намерен вернуть трон Кастилии. Дон Родриго сказал то же самое, и Элинор приняла это без возражений. Но не разумнее ли было бы направиться во Францию, а не в глубь Испании? Однако у Элинор не было оснований не доверять дону Родриго. Отказаться ехать с ним из-за смутных предчувствий было бы глупо.

Измученные дорогой, они наконец увидели легендарный Толедо, бывший столицей Кастилии до того, как двор переместился в Бургос. С высокой точки на склоне, где они остановились, открывался великолепный вид на золотисто-охряный город, мирно дремавший за укрепленными стенами. Прозрачный воздух искрился, небо казалось пронзительно-голубым. Расположенный на холме, омываемом рекой Тахо, Толедо казался зачарованным городом.

Заметив восхищенное выражение на лице Элинор, дон Родриго подъехал ближе.

— Мы остановимся в доме казначея дона Педро, — сказал он, когда они двинулись дальше.

Они пересекли Тахо по мосту Святого Мартина, который упирался в одну из городских башен. Стражи узнали дона Родриго и беспрепятственно пропустили его отряд. Свернув направо, они углубились в старинную часть города с узкими улочками, где в роскошном доме жил казначей дона Педро.

Дон Родриго объяснил ей, что они находятся в еврейском квартале. Элинор не удивилась, ибо ходили упорные слухи, будто дон Педро сам наполовину еврей, рожденный любовницей короля Кастилии, а не его законной супругой, дочерью португальского короля. Элинор подозревала, что сплетни распускали те, кому не нравилось, что дон Педро жалует своих еврейских подданных. В католической Испании подобное поведение считалось предосудительным.

Дом Самуила Леви был пышно убран яркими коврами и драгоценной посудой. К нему примыкала величественная синагога, существовавшая на щедрые пожертвования Леви. Впервые за долгие недели Элинор вымыла голову и легла в чистую постель.

К ее удивлению, дон Родриго был хорошо знаком с еврейскими обычаями. Элинор поневоле задумалась о его собственном происхождении.

Ее невысказанный вопрос получил ответ как-то вечером, когда они сидели во внутреннем дворике дома Самуила Леви, потягивая пряное вино и лакомясь сушеными финиками. Наутро они должны были двинуться дальше, и предстоящее путешествие, видимо, беспокоило дона Родриго.

— Вас, вероятно, удивляет, что я нахожусь в дружеских отношениях с евреем?

— Думаю, это потому, что вы посланник короля, а Леви — его казначей и вам надо кое-что обсудить, — осторожно заметила Элинор, ополаскивая пальцы в чаше с розовой водой.

— Отчасти вы правы. Дон Педро использует меня как посредника между испанцами, евреями и маврами. Я говорю на всех языках. — Пальцы его выбивали дробь по поверхности столика из кованого железа, пока он собирался с духом, прежде чем доверить ей свои тайны. — Признаться, я не в ладу с собственной совестью… Дело в том, что во мне мало испанской крови. Моя семья приняла христианство, однако мы связаны родственными узами с влиятельными семьями в Гранаде. Испанцы даже прозвали меня Эль Моро по причине моего происхождения.

— Нет нужды рассказывать мне все это, дон Родриго. Я не придаю значения подобным вещам.

— Не могли бы мы обращаться друг к другу по имени? — мягко спросил он, накрыв ее руку ладонью.

Элинор с улыбкой кивнула. В сумеречном свете он казался очень красивым. Луна серебрила его темные волосы, суровый профиль четко вырисовывался на фоне белой стены. До сих пор Элинор держалась настороже, опасаясь желания, мелькавшего порой в глазах испанца. Но сейчас, поддавшись очарованию лунной ночи, напоенной благоуханием цветов, она остро ощутила свое одиночество и потянулась к нему. Должно быть, он уловил ее настрой.

— Есть еще одна вещь, которая отягощает мою душу. Мне следовало сказать вам об этом еще в Бургосе.

Тон его был настолько серьезен, что сердце Элинор екнуло.

— Говорите, я слушаю.

— Надеюсь, вы простите меня, Элинор, если я ошибаюсь. При дворе ходили слухи, будто вы с Джорданом де Верой любовники. Это правда?

— Возможно.

— Тогда я должен сообщить вам печальную весть. Он был ранен в той же схватке с маврами, что и ваш муж. Элинор… де Вер мертв.

Элинор сжала его руку ледяными пальцами, не сразу осознав значение его слов. Затем с мучительным стоном уронила голову на стол и разрыдалась.

— О нет, — с трудом вымолвила она, захлебываясь рыданиями. — Пожалуйста, скажите, что это неправда! Только не сейчас! Бог не может быть настолько жесток.

Родриго, не ожидавший такого взрыва отчаяния, подавленно молчал. Он надеялся, что ее чувства к де Веру не больше чем обычный придворный флирт.

— Прошу вас, не надо так убиваться, — прошептал он, терзаясь, что причинил ей боль своей благонамеренной ложью.

Элинор была безутешна. Родриго обнял молодую женщину и, прижав ее залитое слезами лицо к своему бархатному дублету, утешал, пока она не выплакала свое горе. Придя в себя от потрясения, Элинор отпрянула от испанца в ужасе от того, что рыдала у него на плече.

Он вытащил небольшой пакет и положил его перед ней.

— Эти вещи принадлежали де Веру. Возьмите их.

Элинор развязала полотняный мешочек и высыпала содержимое на стол: золотой медальон, перстень с печаткой, несколько золотых монет. Дон Родриго снял со стены фонарь, и в его свете Элинор узнала кольцо Джордана. Боль пронзила сердце несчастной женщины, когда она представила себе крупный нефрит на его загорелой руке. Она снова разрыдалась.

Родриго взял себе могучего коня и доспехи де Вера. У раба Сауда не осталось ничего, кроме жалкой кучки камней под названием Авила. Даже если англичанину удастся бежать и вступить во владение крепостью, дарованной ему доном Педро, после нескольких лет пребывания в этом диком уголке Андалузии он наверняка вернется домой.

— Позвольте проводить вас в вашу комнату, — предложил Родриго после продолжительного молчания.

Рыдания Элинор стихли, она сидела оцепеневшая и опустошенная.

— Благодарю вас, дон Родриго, вы очень добры.

На следующее утро, двинувшись в путь, они практически не разговаривали. Родриго не представлял себе, что сказать убитой горем женщине, и решил дать ей время свыкнуться с потерей. Может, тогда она согласится принять его утешения.

Жизнь для Элинор потеряла всякий смысл, мечты испарились под солнечным небом Андалузии. И все же, несмотря на душевную боль и доводы рассудка, ее не покидала призрачная надежда. Джордан не мог умереть! Наступит день, и они встретятся вновь.

Путешествие казалось бесконечным. Дон Родриго раздобыл для Элинор крытые носилки со шторками. Теперь она могла откинуться на мягкие подушки, однако удобство было относительным, учитывая тряску на разбитых дорогах, петлявших вверх-вниз по горам. Душевная боль стала постоянным спутником Элинор, пока она ехала в неизвестность, вновь и вновь переживая драгоценные минуты, проведенные с Джорданом.

Дон Родриго по-прежнему уклонялся от ответа о конечной цели их путешествия. Лишь заметил, что ввиду нарастающей напряженности в отношениях между доном Педро и его сводным братом ей лучше отплыть из Кадиса. Элинор не возражала.

Несколько дней они провели в Кордове. На прямой вопрос Элинор, не в Севилью ли они держат путь, дон Родриго неопределенно ответил, что вначале необходимо выяснить, насколько безопасны дороги. Покинув Кордову, они пересекли полноводную реку Гвадалквивир, отделявшую Андалузию от остальной Испании. Солнце здесь жгло немилосердно, а земли, простиравшиеся за пределами плодородной речной долины, казались заброшенными и безлюдными. Ночью лагерь тщательно охранялся. Возросшая бдительность дона Родриго встревожила Элинор.

— Вы опасаетесь нападения? — спросила она однажды вечером, когда они поужинали тушеным кроликом у лагерного костра. Днем в предгорье стояла изнуряющая жара, а ночи были холодными, и огонь приятно согревал.

— В этих краях нужно быть начеку. Многие племена никому не подчиняются и промышляют тем, что грабят путешественников. Я не могу допустить, чтобы с вами что-нибудь случилось.

— Долго ли нам еще ехать? Такое впечатление, что Испания бесконечна. Мне кажется, мы уже несколько месяцев в пути. Дон Родриго рассмеялся и сочувственно похлопал женщину по руке:

— Сожалею, что вам приходится терпеть все эти неудобства. К счастью, мы уже близки к цели.

— А Севилья красивее, чем Бургос? — спросила Элинор спустя некоторое время, надеясь хитростью выпытать у него интересующие ее сведения.

— Пожалуй. Я, во всяком случае, предпочитаю Севилью, — с улыбкой отозвался дон Родриго и, собрав посуду, вручил ее повару. — Наденьте плащ. Не мешает размять ноги после дневной скачки.

Элинор охотно согласилась. После нескольких недель пути она чувствовала себя такой грязной, что провожала тоскливым взглядом каждый горный ручей, испытывая острое желание искупаться. Признайся она в этом дону Родриго, возможно, он организовал бы ей купание, но Элинор стеснялась затрагивать эту тему.

Они остановились на скалистом уступе, нависавшем над бурным потоком.

— Элинор, каковы ваши планы? — внезапно спросил дон Родриго.

— Вернусь в Англию. Там мой дом.

— Но вы теперь вдова. И де Вера тоже нет, — добавил он после некоторого колебания.

У Элинор перехватило дыхание. Сердечная рана заживала медленно, и она по-прежнему испытывала боль при мысли о Джордане.

— Элинор… выходите за меня замуж, — вырвалось у дона Родриго, но он тут же прикусил губу, кляня себя за несдержанность.

Элинор ушам своим не верила.

— Вы очень добры, дон Родриго, я польщена…

— Но не хотите, чтобы я стал вашим мужем.

— Мне не нужен муж.

Они стояли на узкой полоске травы, и хотя ни один из них не сделал ни шага, оба хотели бы оказаться за тысячу миль от этого места.

— Мне нелегко с этим смириться, — признался дон Родриго. — Вы так прекрасны и так недосягаемы. Элинор, дорогая, я преклоняюсь перед вами. Дайте мне хоть какую-нибудь надежду.

— Не могу.

— Неужели я вам настолько неприятен?

— О нет, дон Родриго. Просто мое сердце все еще принадлежит…

— Покойнику, — жестоко закончил он. — Когда вы перестанете жить прошлым? Не уйдете же вы в монастырь только потому, что он мертв?

— Может, и уйду, — уронила Элинор.

— Мужчина, которого вы не можете забыть, не собирался хранить вам верность.

— Откуда вы знаете?

— Поверьте, знаю. Он взял мавританку в любовницы.

— Это ложь!

— Вы слишком доверчивы. Уверяю вас, ни один мужчина не станет жить монахом, если у него есть выбор. Эта женщина спала в его палатке во время рейда на юг Испании. В его отряде все об этом знали. Возможно, были и другие красотки, но лично я могу поручиться только за мавританку.

— Если вы хотели причинить мне боль, вам это удалось.

— Я хочу, чтобы вы поняли, что ваш кумир — всего лишь мужчина, а не божество!

— И вы полагаете, что теперь я упаду в ваши объятия?

— Вовсе нет. Я надеялся, что это уменьшит вашу тоску по де Веру.

Он сердито зашагал прочь. Элинор медлила, не желая следовать за ним, но место было слишком уединенным и она не чувствовала себя в безопасности.

— Подождите! — крикнула она, бросившись следом за ним по неровной тропинке, сбегавшей вниз по крутому склону. Споткнувшись о камень, она упала прямо в объятия дона Родриго.

Элинор тяжело дышала, сердце бешено колотилось. Дон Родриго превратно истолковал ее испуг, подумав, что Элинор взволнована этой неожиданной близостью.

— Элинор, — пылко выдохнул он, склонившись к ее лицу, — я люблю вас больше жизни. — И прильнул к ее губам.

Элинор, как ни странно, не питала к дону Родриго отвращения.

— Скажите, что будете моей, — настойчиво произнес он.

— Прошу вас, не надо. — Она попыталась отстраниться, но ощутила за спиной каменную преграду.

Он выпустил ее из объятий и теперь опирался руками о скалу по обе стороны от девушки, так что она оказалась в ловушке.

Его смуглое лицо было совсем близко, темные глаза сверкали, но Элинор твердо встретила его обжигающий взгляд.

— Единственное, что мне остается, дон Родриго, — это полагаться на вашу честь.

Ее слова привели испанца в ярость. Сжав кулаки, он прорычал:

— Здесь не Кастилия и представления о чести совсем другие, донья!

— Вы обещали защищать меня. И я вам поверила.

— Проклятие! Я хочу вас, Элинор, и добьюсь своего — либо на ваших условиях, либо на моих.

— У меня нет никаких условий.

— Значит, на моих. Пойдемте, донья, становится холодно.

Он схватил ее за руку и быстро зашагал вниз по склону. Затем подозвал к себе стражей и сделал несколько коротких распоряжений.

Элинор испуганно наблюдала за ним. Ее подозрения подтвердились. Отдавая приказы, он говорил со своими людьми на каком-то неизвестном ей языке, и она не поняла ни слова.

Оказавшись в своей палатке, Элинор разделась, и Имельда приготовила ее ко сну. Ей не нужно было гадать, что приказал дон Родриго своим воинам, поскольку один страж занял пост у входа, а два других стояли снаружи. Она снова стала пленницей.

Лежа без сна, Элинор пыталась придумать, как перехитрить дона Родриго. Можно обратиться к королю Кастилии, когда они прибудут в Севилью. Едва ли дона Педро волнует ее судьба, но попытаться стоит. Кроме того, она наверняка найдет кого-нибудь, кто доставит послание в Бордо принцессе Уэльской. С этими мыслями Элинор наконец заснула.

— Да улыбнется тебе Аллах, прекрасная дева.

От этого приветствия, произнесенного мягким, слегка насмешливым тоном, Элинор похолодела. Ослепленная яркими лучами восходящего солнца, она не сразу узнала стоявшего перед ней мужчину. За ночь дон Родриго из друга превратился во врага. На голове его красовался тюрбан с красным камнем посередине, белый шелк подчеркивал темный цвет лица. Вместо привычного дублета он был одет в белые одежды, перехваченные в талии кожаным поясом, с которого свисала кривая сабля в украшенных самоцветами ножнах. Элинор часто заморгала, но видение не исчезло. Дон Родриго улыбался, положив смуглую руку на рукоятку сабли. К своему ужасу, она обнаружила, что окружена незнакомыми людьми в длинных белых одеяниях, ослепительно сверкавших на солнце. Испанские воины дона Родриго оказались маврами! Неудивительно, что она не поняла ни слова из его приказов. Он говорил по-арабски!

— Добро пожаловать в Андалузию. Наконец-то я могу назвать вам цель нашего путешествия. Мы направляемся в Гранаду. Прошлой ночью вы отвергли возможность стать моей добровольной спутницей. Так что можете считать себя моей пленницей.

Спрятанная в зашторенных носилках, Элинор въехала в Гранаду, последний бастион арабского владычества в Испании. Извилистые улочки привели их к высокому белому зданию на окраине города. Позади него, на возвышении, тянулись стены мощной крепости. В стрельчатых окнах мерцали огни, по длинному парапету расхаживали вооруженные стражи.

Войдя в комнату, Родриго застал Элинор у окна, из которого открывался вид на Алькасар, величественный дворец Мохаммеда, раскинувшийся на окрестных холмах.

— Разве это не великое творение? Ему нет равных в христианской Испании. Когда ты освоишься здесь, мы навестим моего дядю.

— Вашего дядю?

— Мохаммеда, правителя Гранады.

— Значит, все это ложь! Вы не посланник короля Педро.

— Одно другому не мешает. Мой дядя не слишком доверяет дону Педро, хотя и является его союзником. Он очень ценит мои доклады о его друзьях и врагах.

Элинор отпрянула, когда он приблизился к ней.

— Не прикасайтесь ко мне!

— О, ради Бога, Элинор, оставь этот вызывающий тон. Ты моя пленница. Я не лгал, когда говорил, что люблю тебя. Мое сердце принадлежит тебе с первой минуты. Ты отказалась стать моей женой, но я все равно получу тебя — так или иначе.

Повернувшись, он хлопнул в ладоши. Неведомо откуда появились четверо слуг в красных одеждах — двое мужчин и две женщины. Они низко, до земли, поклонились.

— Займитесь госпожой, — отрывисто приказал Родриго. — Постарайтесь уговорить ее не упрямиться.

Минуло две недели. Элинор держали взаперти. Она рыдала и барабанила кулаками в дверь, отказывалась от еды, но затем ослабла настолько, что попросила хлеба. Две женщины, прислуживавшие ей, которые немного знали испанский и английский, уговаривали ее вести себя разумно.

— Позволь нам вымыть тебя. Вода такая прохладная и душистая. А вот сладкий шербет и вино из гранатов. Мы умастим тебя благовониями и оденем в шелка. Не бойся, — увещевала ее одна из мавританок, Рашан, одетая в свободный костюм из оранжевого шелка, перехваченный на лодыжках и запястьях золотыми застежками.

Элинор подняла глаза. У Рашан была смуглая шелковистая кожа. Отделанный самоцветами лиф едва прикрывал высокую грудь, руки украшали золотые и серебряные браслеты.

— Зачем упорствовать? Ты будешь похожа на христианского ангела.

При мысли о еде воля Элинор ослабла. После утомительного путешествия волосы ее свалялись, одежда пропиталась потом. Что толку сопротивляться? Она должна есть, если не хочет умереть.

Смирившись, Элинор с трудом поднялась на ноги и покачнулась.

Вздох облегчения вырвался из груди Рашан.

— Слава Аллаху, — вымолвила она, поддерживая Элинор. Еще день бесплодных уговоров — и ей пришлось бы расплачиваться за упрямство пленницы. Эль Моро бывал жестоким и безжалостным, когда не мог добиться своего. А сейчас он больше всего хотел женщину с золотистыми волосами.

Элинор позволила отвести себя в выложенную голубыми изразцами комнату с небольшим бассейном. Погрузившись в теплую благоухающую воду, она почувствовала себя так, словно тело ее воспарило к небесам. После купания женщины уложили Элинор на мраморную скамью, сделали ей массаж и натерли тело ароматическими маслами. Затем расчесали ей волосы и надушили мускусом.

Тут же в ванной ей подали печенье, гранаты, инжир и апельсиновый шербет.

Элинор ожила, отдавшись на волю судьбы. Она не противилась, когда ее отвели в устланный шелковыми подушками, ярко освещенный альков. Мавританки расчесали ее густые брови и подровняли их пинцетом, глаза подвели тушью, а губы подкрасили, придав им оттенок розовых лепестков.

Из инкрустированного слоновой костью ларца извлекли усыпанные аметистами золотые и серебряные браслеты для запястий и лодыжек. Рашан надела на Элинор полупрозрачные шаровары и короткий лиф, расшитый аметистами и серебром.

— Эль Моро заказал все это специально для тебя, под цвет твоих глаз, — сообщила она.

Элинор улыбнулась, восхищаясь тончайшим шелком, затканным серебряными нитями. Вторая мавританка, Зухра, надела ей на ноги серебряные сандалии, тоже усыпанные аметистами, застегнув на лодыжках узкие ремешки.

Затем, смеясь и болтая, женщины проводили Элинор в просторную комнату. С украшенного орнаментом сводчатого потолка свисали шелковые драпировки, обрамляя широкое ложе с разбросанными по нему разноцветными подушками. При ближайшем рассмотрении постель оказалась застланным ковром возвышением, к которому вели две ступеньки. Атласные подушки с кистями и две лампы из голубого фарфора составляли всю меблировку комнаты.

Усадив Элинор на подушки, Рашан дала ей ручное зеркальце, чтобы та могла полюбоваться собой. Зухра и служанки между тем удалились.

— Ты настоящая красавица, — сказала Рашан, поцеловав Элинор в бледную щеку. — Хозяин останется доволен. Скажи ему, что это я постаралась. Может, тогда он станет милостивее ко мне.

Элинор издала изумленный возглас, увидев в зеркале свое лицо. Подведенные глаза казались огромными, их фиалковый цвет стал глубже, подкрашенные губы влажно блестели. Тяжелые украшения из оправленных в серебро и золото аметистов, обвивавшие шею, запястья и лодыжки, придавали ей экзотический вид. Переливающийся лиловый шелк был того же оттенка, что и ее глаза.

— Рашан, что теперь будет со мной?

Рашан, направившаяся было к выходу, поспешила назад и опустилась на колени рядом с Элинор.

— Не нужно бояться, — сказала она, положив руку на плечо Элинор. — Тебе оказана высокая честь. Господин забыл всех женщин ради тебя. — Ее темные глаза наполнились слезами. — Никто из нас больше не пользуется его благосклонностью. Тебе повезло. Сердце Элинор гулко забилось.

— Никто из вас… Сколько же здесь женщин? — Она не знала, любовницы это или жены дона Родриго Диаса.

— Всего четыре.

— Он… — Элинор запнулась, не решаясь задать вопрос, — он муж всех четырех?

Звонкий смех Рашан разнесся под высокими сводами комнаты.

— Да, и очень страстный при этом. Я единственная не родила ему сына. Боюсь, он меня отошлет.

Рашан жестами велела Элинор лечь на подушки и поспешила прочь.

Не успела Элинор опуститься на постель, как шорох за витой колонной привлек ее внимание. Обернувшись, она встретила горящий взгляд дона Родриго.

— Ты прекрасна, — хрипло произнес он, выступив из тени. — Как долго я ждал этого момента!

Элинор напряглась, вжавшись в подушку. Сердце ее гулко колотилось, к горлу подступила тошнота. На Родриго было свободное белое одеяние, перехваченное розовым кушаком. Яркий шелк подчеркивал его гибкий стан. Из-под длинного подола выглядывали носки красных башмаков из тисненной золотом кожи. На смуглых пальцах сверкали перстни.

— Я рад, что ты предпочла мирный путь, — мягко произнес он, опустившись на колени.

— У меня не было выбора. Дальнейшее сопротивление не имело смысла.

— Улыбнись, Элинор, — прошептал Родриго. Он провел пальцем по ее угрюмо сжатым губам, вызвав проблеск улыбки. — Ни одна женщина в Гранаде не может сравниться с тобой. Слухи о твоей красоте распространились по всему городу. Даже мой дядя заинтересовался тобой.

— Что вы собираетесь со мной делать?

Родриго улыбнулся:

— Думаю, ты догадываешься. Я люблю тебя и надеюсь на взаимность, хотя знаю, что твое сердце принадлежит другому.

Появился раб с медным подносом, на котором стояли графин, два серебряных кубка и блюдо с пловом. Поставив еду на верхнюю ступеньку, он поклонился и, пятясь, вышел.

Родриго предложил Элинор попробовать сдобренное пряностями кушанье и стал кормить ее с ложечки, словно ребенка. Элинор запивала еду вином. Несмотря на терпкий вкус, напиток нравился ей все больше и больше. У нее вдруг стало легко на душе. Все опасения рассеялись. К своему удивлению, она даже почувствовала себя счастливой, словно это была не она, а другая женщина, возлежавшая на атласных подушках рядом со смуглым мужчиной, не сводившим с нее горящего взгляда. Огонь, пылавший в его глазах, не оставлял сомнения, что он говорил правду, уверяя ее в своей любви.

Элинор отставила еду и откинулась на подушки. Когда Родриго склонился над ней, его красивое лицо в белом тюрбане поплыло у нее перед глазами.

— Я никогда не был так влюблен, — произнес он, лаская ее гладкую благоухающую кожу. — Ты похожа на золотую богиню.

— Это правда, что все эти женщины — ваши жены?

— У Рашан слишком длинный язык. — Он помрачнел. — Нет, не жены — всего лишь наложницы. Когда-то у меня была любимая жена… но она умерла. Я не хотел жениться, пока не встретил тебя. Мужчине разрешается иметь наложниц. Ты не должна ревновать к ним.

— Вы спите с ними со всеми? — спросила Элинор, дивясь собственной смелости.

— Когда возникает нужда. Почему это тебя интересует? Неужели ты собственница?

— Я пытаюсь привыкнуть к мысли, что должна делить с другими мужчину, который клянется мне в любви.

Вместо того чтобы рассердиться, Родриго улыбнулся.

— Пойдем, я покажу тебе мой сад. — Он взял ее за руку. Элинор нетвердо ступила на изразцовый пол. У нее было такое ощущение, будто она плывет. Миновав резную арку, они вышли во двор с журчащими фонтанами. Повсюду были расставлены кадки с цветущими кустами, под навесами из вьющихся растений стояли мраморные скамьи. Еще одна арка вела в сад, центральную часть которого занимал продолговатый бассейн. Над его гладкой поверхностью, заросшей восковыми цветками водяной лилии, били разноцветные струи, а по периметру тянулись увитые розами шпалеры и подстриженный вечнозеленый кустарник. Стройные кипарисы, словно часовые, охраняли прелестный сад с тенистыми дорожками. Теплый сумрак ночи был напоен ароматами жасмина, гвоздик и роз.

Пройдя через благоухающую рощицу апельсиновых деревьев, увешанных незрелыми плодами, они спугнули голубей. При их приближении белые птицы, воркуя и хлопая крыльями, взмыли в воздух со своего насеста, сделанного в виде минарета и установленного на мраморной колонне, увитой цветущей бугенвиллеей.

— Ты сможешь гулять в этом божественном саду, — сказал Родриго, обнимая ее.

Элинор не противилась. Охваченная истомой, она полностью подчинилась его воле, наслаждаясь прикосновением к твердому, мускулистому телу. Уткнувшись лицом в его шею, она вдохнула горячий мускусный запах. Родриго поцеловал нежную кожу у нее на затылке.

— Давай вернемся, Элинор. Скажи, что ты хочешь того же, что и я.

— Да, — прошептала она. — Я хочу того же, что и ты.

Он привлек ее к себе и поцеловал в губы. Когда они направились к дому, странное ощущение, будто она наблюдает за собой со стороны, все еще владело Элинор.

Опустившись на шелковые подушки, молодая женщина взглянула вверх и ахнула, потрясенная красотой потолка. Небесно-голубая ляпис-лазурь, золото и серебро переплелись в причудливом узоре. Здесь не было картин с изображениями святых мучеников, ничего, что напоминало бы о грехах. Одни лишь наслаждения.

Внезапно она ощутила его горячую руку на своей груди. Родриго не спешил, хотя едва сдерживал бурлящую в нем страсть. Элинор возбуждали его прикосновения. Как странно, что все последние дни она только и думала, как будет царапаться и лягаться — словом, делать все, чтобы не позволить ему осквернить свое тело. Что за глупые мысли!

Не сводя с нее глаз, Родриго медленно развязал кушак, и его белый халат соскользнул на пол. Обнаженный до пояса, он оставался в свободных белых шароварах, похожих на ее собственные, но куда более прозрачных. Впечатляющая выпуклость позволяла оценить степень его возбуждения. Перехватив взгляд Элинор, Родриго взял ее за руку, поощряя к ласкам.

Две сущности Элинор боролись между собой: одна — шокированная собственным бесстыдством и другая — забывшая о былых ценностях, отдающаяся наслаждению в чувственном коконе из пестрого шелка, экзотических духов и опьяняющей страсти.

Нектар из серебряного кубка сделал свое дело. Отхлебнув дурманящего напитка, Родриго поднес вино к губам Элинор. Тонкая струйка пролилась мимо и стекла по ее белоснежной груди. Родриго слизнул сладкие капли с ее благоухающего тела. Огненные прикосновения его языка воспламенили Элинор, лишив остатков самообладания. Благовоспитанная англичанка исчезла, оставив вместо себя страстную обитательницу гарема, которая, распустив тюрбан своего господина, притянула к себе его голову. Их тела сплелись, утонув в мягких подушках из разноцветного шелка, где не было ничего, кроме жара в крови, прерывистого дыхания и гулкого биения сердец.

Она не поняла слов, которые Родриго выдохнул на арабском, но сила его страсти говорила сама за себя. Он двигался медленно, не переставая ласкать ее тело. Элинор изнемогала от желания. Наконец, зарывшись руками в ее золотистые волосы, он прильнул к ее жаждущим губам и сделал то, чего так давно и страстно желал.

Глава 14

С башни дворца Джордан взирал на плодородную долину. Пышная зелень радовала глаза, истосковавшиеся по лесистой Англии. Поля, виноградники и оливковые рощи орошались ручьями, сбегавшими с величественных гор со снежными вершинами. Не часто удавалось ему забраться на башню — вид на бескрайние просторы считался слишком большим искушением для раба Сауда.

В этот августовский день 1368 года Джордан ждал окончания аудиенции, предоставленной правителем Гранады Сауду и Тарифе. Солнце то и дело скрывалось за облаками, с гор налетал ветерок, напоенный ароматами зреющих плодов и свободы.

Снизу раздался крик. Это Вольф, товарищ Джордана по несчастью, стороживший внизу, подал сигнал. Рослый германец, прежде чем попасть в плен к маврам, служил наемником во французских войсках.

Быстро сбежав вниз по винтовой лестнице, Джордан появился во дворе как раз вовремя, чтобы занять свое место рядом с Вольфом. Дюжая фигура германца, облаченного в дворцовую униформу — зеленые шаровары и короткий жилет, — имела впечатляющий вид. На мощных запястьях красовались широкие кожаные браслеты с металлическими заклепками, длинные белокурые волосы были зачесаны назад и схвачены на затылке кожаной пряжкой. На первый взгляд Вольф выглядел устрашающе, напоминая о диких язычниках, столетия назад населявших задунайские равнины. Но при ближайшем рассмотрении было видно, что мускулы его подернулись жирком, а на лице застыло выражение безразличия и покорности.

Шорох шелковых одежд и стук каблуков по каменным плитам коридора возвестили о появлении Сауда. Он быстро шагал с мрачным как туча лицом. За ним следовали два нубийца и Тарифа, закутанная по случаю официального визита в покрывало.

Джордан не смотрел на девушку — это считалось непозволительной вольностью. Они встречались не часто. Тарифа жила на женской половине, куда Джордану строго-настрого запрещалось входить. Смертная казнь ждала каждого, кто посмел бы проникнуть в гарем Сауда, примыкавший к дворцу, где жили военачальники Мохаммеда.

Августовское солнце нещадно палило. Они быстро пересекли открытый двор и вступили в благословенную тень миртовых и палисандровых деревьев.

Проходя мимо, Тарифа воткнула цветок в рукоятку сабли Вольфа. Это был условный знак! Должно быть, Сауд уезжает из города. Сердце Джордана учащенно забилось. Он был рад любому событию, вносившему разнообразие в его монотонное существование в резиденции правителя Гранады.

Остановившись в тени стены, Джордан ждал указаний. Уже более года он был рабом Сауда. Вмешательство могущественного Эль Моро не только избавило его от мучительного наказания, но и защитило от регулярных порок, которым подвергались другие рабы.

С башен Альгамбры можно было разглядеть дом племянника Мохаммеда. Джордан часто смотрел на роскошные сады Эль Моро в надежде увидеть прекрасную рабыню-христианку, которую знаменитый воин привез из дальних странствий. Следуя арабским обычаям, Эль Моро прятал свою добычу в глубине гарема, и Джордану так и не удалось узнать, действительно ли рабыня так хороша, как об этом говорили в городе.

Спустя несколько часов после того, как Сауд и его воины отбыли, Джордан все еще стоял на своем посту во дворе, ожидая завершения вечерней молитвы. Внезапно кто-то коснулся его плеча.

— Любовь моя.

Джордан выждал несколько минут, желая убедиться, что все спокойно. Большинство мужчин уехали с Саудом, в том числе и Вольф, так что приходилось полагаться только на себя.

Оглядевшись в последний раз, Джордан попятился и скользнул за полог из вьющихся растений, скрывавших от посторонних глаз мраморную скамью. За стеной журчал фонтан.

— Почему так долго? — посетовала Тарифа, нетерпеливо потянувшись к Джордану. Ее надушенные волосы рассыпались по плечам.

— Хотел убедиться, что мы одни.

— О, Джордан, я так тосковала по тебе! Если бы только мы могли куда-нибудь уехать!

Джордан заглушил ее жалобы страстным поцелуем, крепко прижав к себе податливое тело. Он отметил про себя, что девушка похудела, но эта мысль быстро исчезла, когда ее язык раздвинул его губы и она застонала от наслаждения.

Они лежали на атласных подушках, устилавших каменную скамью.

— Ты сегодня такая страстная, — заметил Джордан. — Должно быть, прошло больше времени, чем мне казалось.

— Разве ты не скучал по мне?

— Конечно, скучал. Видит Бог, здесь нечем заняться. Тарифа прикусила губу, размышляя над его небрежным замечанием. Неужели он перестал нуждаться в ней за те месяцы, что она болела? Скользнув ладонями по его мускулистой спине, она забралась под зеленую рубаху и затем под шелковые шаровары. И тут же ощутила прикосновение его возбужденного естества к своему бедру.

— А, ты все-таки скучал по мне! — удовлетворенно заметила она.

Джордан не ответил, продолжая ласкать ее шею и грудь. Тарифа задрожала от наслаждения. За последние недели в голове у нее созрел план, который мог стоить жизни им обоим.

— Джордан, любовь моя, если бы я помогла тебе освободиться, ты взял бы меня с собой?

Он напрягся и перестал ее ласкать.

— Как ты себе это представляешь?

— Пока не знаю. Но вначале хотела бы, чтобы ты ответил на мой вопрос.

— Господи, конечно! Когда?

Тарифа улыбнулась его нетерпению, но объяснять ничего не стала. Лишь привлекла его к себе и поцеловала в губы. Одновременно ее рука скользнула под его шаровары.

Джордан задохнулся от неожиданной атаки.

— Проклятие! — прорычал он, схватив ее за руку. — После болезни ты превратилась в дикую кошку.

— Только потому, что всю зиму не видела тебя.

Помогая ему раздеться, Тарифа поклялась себе, что когда-нибудь они будут любить друг друга, ничего не опасаясь и ни от кого не прячась.

— Тарифа, о чем ты думаешь?

Вернувшись к реальности, Тарифа выгнулась ему навстречу и, забыв обо всем на свете, отдалась наслаждению.

Пылающее солнце, словно огненный шар, поднялось над кромкой гор. Муэдзин уже созвал правоверных на молитву, так что ждать осталось недолго. Прожив целый год в Гранаде, она практически не видела города. Вскоре после приезда Родриго взял ее с собой во дворец, где представил своему дяде, Мохаммеду. Это был единственный раз, когда ей удалось выбраться из дома. Элинор мечтала побродить по улицам, проехаться верхом по окрестностям города. Родриго, несмотря на ее слезы и мольбы, слышать об этом не хотел, но, заметив, как она осунулась и побледнела, сдался.

После молитвы Родриго поспешил в покои Элинор. Она стояла у стрельчатого окна, глядя сквозь узорную решетку на просыпающийся город. Облаченная в голубой наряд из тончайшего кружева, отделанного золотом и аквамаринами, с золотистыми волосами, схваченными на затылке золотой заколкой, девушка казалась немыслимо прекрасной. Кремовая кожа, шелковистые локоны, поразительный цвет глаз — ни к одной женщине Родриго не испытывал такого страстного влечения, как к Элинор. Она напоминала нежный цветок, пересаженный с заснеженных вершин под жаркое солнце Гранады, и была слишком хрупкой, чтобы не сгореть в пожаре его страсти.

Родриго несколько минут наблюдал за ней. Впервые за все время пребывания в Гранаде Элинор была такой оживленной. Сердце его переполнилось любовью.

Молодая женщина обернулась, просияв улыбкой:

— Родриго! Наконец-то! Как долго ты молился! Но Аллах все-таки сжалился надо мной и прислал тебя сюда.

— Сегодня годовщина смерти моей жены.

— Извини… я не знала, — виновато произнесла Элинор, заметив боль в его темных глазах.

— Конечно. Откуда тебе знать? — Родриго с улыбкой коснулся ее лица, восхищаясь чистотой кожи. Проведя пальцем по ее нежной щеке, он не без грусти произнес: — Вижу, ты жаждешь приключений. К сожалению, я не смогу поехать, но тебя будут сопровождать рабы и телохранители.

— Родриго, я только хочу купить материи на платье. Он помрачнел, повернув ее лицо к проникавшему сквозь листву солнечному свету.

— Я убью любого мужчину, который осмелится хотя бы взглянуть на тебя.

Встревоженная силой чувств, отразившихся на его лице, Элинор прижала палец к его губам.

— Не заставляй меня надевать покрывало. Я никогда не пряталась от мужчин и не вижу в этом необходимости.

Ее слова вызвали у него улыбку.

— Прости меня за глупую ревность. Но в душе я по-прежнему мусульманин.

Улыбнувшись, Элинор поцеловала его в щеку.

— Спасибо, Родриго. Я так счастлива, что отправляюсь на прогулку.

— Сделать тебя счастливой — это именно то, чего я больше всего желаю, — клятвенно произнес он, привлекая ее к себе. — Если бы меня не вызвали во дворец…

Элинор не возражала, когда он накрыл ладонью ее грудь, лаская нежную плоть смуглыми пальцами. Она не любила Родриго так сильно, как Джордана, но не могла отрицать растущей привязанности к нему. А его любовь, хоть и деспотичная, не вызывала сомнений.

— Иди, — мягко сказала она, — не то опоздаешь и дядя рассердится, лишит тебя своей благосклонности.

Родриго пылко поцеловал ее, сжал в объятиях и неохотно отпустил.

— Ты права. Зато во второй половине дня я совершенно свободен, — хрипло напомнил он, блеснув глазами. — Мы займемся любовью, а потом вместе искупаемся перед вечерней молитвой.

Элинор согласилась. Каждый поступок, каждое слово Родриго свидетельствовали о силе его любви. Вытеснив остальных женщин если не из постели, то из сердца их владыки, Элинор вызывала у них жгучую ревность, которую они всячески старались скрыть. Элинор не сомневалась, что Родриго любит ее, но, к своему разочарованию, обнаружила, что она не единственная, с кем он спит. И ощутила нечто большее, чем ревность, когда Рашан сообщила, что наконец-то зачала.

Из-за полузадернутых алых занавесок Элинор с волнением смотрела по сторонам. Спереди и позади ее носилок ехал вооруженный эскорт, а рядом шел евнух, чернокожий гигант, выполнявший роль ее личного телохранителя. Эти меры предосторожности, при всей их трогательности, пугали Элинор. Либо Гранада была опасным городом, либо страсть к ней сделала Родриго маниакально осторожным.

Покачиваясь на носилках, она медленно двигалась вниз по склону холма к рынку, откуда доносились крики продавцов. Запахи животных, дыма и готовящейся на костре пищи, смешавшись с вонью навоза и отбросов, ударили в нос, и Элинор задержала дыхание.

Когда позолоченные носилки приблизились к запруженной народом рыночной площади, все головы повернулись к ним, любопытствуя, кто это явился за покупками с таким шиком.

Низко поклонившись, Мансур, телохранитель Элинор, помог ей выбраться из носилок. Закутанная в покрывало служанка следовала за госпожой, почтительно держась на расстоянии двух шагов. Элинор с интересом озиралась. На накрытых полосатыми тентами прилавках, трепеща на ветру, лежали рулоны тканей всех видов и расцветок. Темнокожие продавцы в тюрбанах, яростно жестикулируя, торговались с покупателями, переходя от проклятий к улыбкам. Вокруг кипящих самоваров, установленных прямо на булыжной мостовой, группами собирались мужчины; они вели беседы, пили чай и курили. Кое-кто из торговцев тут же готовил еду, разложив приправленное специями мясо на пылающих углях.

Красота Элинор не осталась незамеченной. И продавцы, и покупатели откровенно пялились на нее, разинув рты. Одни шепотом высказывали предположение, что это, должно быть, фаворитка самого султана, другие, зная, кто она, посмеивались над первыми. Вскоре по всему рынку разнеслась весть, что златовласая красавица принадлежит Эль Моро. Закутанные в покрывала женщины подходили ближе, дивясь ее сверкающим волосам.

Кланяясь и подобострастно улыбаясь, Али Кабир, самый именитый торговец тканями в Гранаде, проводил ее в свой полосатый шатер, где были выставлены узорчатые шелка, парча и камка, расшитая самоцветами тесьма, яркие ленты и тончайшее кружево. У Элинор глаза разбегались — так много было здесь тканей.

Она пожалела, что ни одна из женщин не составила ей компанию. Делать покупки вдвоем было бы куда интереснее. А так Элинор приходилось объясняться с купцами знаками. Несколько арабских слов, которые она знала, не годились для рынка — только для спальни. Трогая тонкий, как паутинка, шелк небесно-голубого цвета, Элинор улыбнулась этой мысли, и Али Кабир, решив, что женщина сделала выбор, настоял на том, чтобы она взяла весь рулон и блестящую отделку того же оттенка.

Элинор купила экзотические специи, розовые лепестки для ароматических саше, а также кусочки мыла с запахом мускуса и розы, сделанные в форме птиц и цветов. На другом прилавке ей приглянулись шкатулка из сандалового дерева, инкрустированная золотом щетка для волос и ручное зеркальце. В дальнем конце рынка Элинор обнаружила маленькую обезьянку в курточке из красного атласа и не могла оторвать от нее глаз. Торговец, не переставая кланяться, настоял, чтобы она приняла забавного зверька в дар.

Вокруг Элинор собиралось все больше и больше народу, и она сделала знак Мансуру. Носилки поднесли ближе, и ее почтительно, словно принцессу, водворили внутрь. Презрительно косясь на толпы зевак, евнух задернул занавески, чтобы скрыть свою госпожу от нескромных взглядов.

Не желая прятаться, Элинор раздвинула шторки и выглянула наружу. Она не знала, когда еще ей позволят прогуляться по городу, и велела слугам пройти вокруг рынка, чтобы полюбоваться красочным зрелищем.

Сидя в седле, Джордан испытывал радостное возбуждение. С момента пленения только верхом на коне он ощущал себя полноценным человеком. Драгоценная привилегия посещать рынок предоставлялась главным евнухом за примерное поведение в течение целого месяца. Рот Джордана горько скривился. Он чувствовал себя как подросток, которому обещаны сласти, и всячески унижался, чтобы получить награду, презирая себя за это.

Запахи рынка существенно отличались от благоухания королевского дворца, тем не менее пестрое, крикливое сборище заставляло кровь быстрее бежать по жилам. Он так долго находился в изоляции, что почти разучился разговаривать, смеяться и даже браниться.

— Эй, глянь-ка туда! — воскликнул Альваро, пленный испанский купец, указывая на золоченые носилки с алыми занавесками, окруженные стражей.

Джордан с нетерпением ждал приближения пышных носилок. Зачем, он и сам не понимал. Появляясь в городе, женщины обычно кутались в покрывала, а эта еще пряталась в глубине носилок. Едва ли он что-нибудь увидит. И все же, изголодавшись по женскому обществу, он ощутил напряжение в чреслах.

Альваро указал на проход в толпе, по которому можно было подъехать к золоченым носилкам. Джордан двинулся следом. Они еще успеют сделать свои покупки.

Специи и гашиш никуда не денутся, а вот женщина того и гляди исчезнет.

Уловив обрывки разговоров, Альваро, владевший французским, испанским и арабским, схватил Джордана за руку:

— Это христианка, которая живет у Эль Моро. Огромный чернокожий евнух отстранил их, хотя, судя по одеянию, не мог не понять, что они принадлежат к дворцовой челяди.

Бормоча проклятия, Джордан придержал лошадь, оказавшуюся в опасной близости от кипящего самовара. Носилки, покачиваясь, приблизились, и он напряг зрение, пытаясь разглядеть одно из чудес Гранады. Вначале он ничего не увидел, кроме золотистых волос, рассыпавшихся по атласной подушке. Альваро благоговейно присвистнул, когда женщина взглянула на него, проплывая мимо.

— Ты видел когда-нибудь такую красавицу? Кожа белая, как молоко, волосы словно золото, а за такую грудь и жизни не жалко.

Взгляд Джордана не отрывался от удаляющихся носилок. В горле пересохло, руки, державшие поводья, сжимались в кулаки. Время не залечило рану в его сердце, она по-прежнему кровоточила. Вокруг шумел рынок, острые запахи поднимались к знойному летнему небу, но Джордан мысленно перенесся в Бургос, где в доме дона Хайме Мартина простился с прекрасной Элинор. И теперь она принадлежит Эль Моро! Нет, наверняка ему это пригрезилось. Или он спятил от постоянного потребления дьявольской травы, которая слепит глаза и дурманит мозг. А может, у него галлюцинации от жары?

— Проклятие, Джордан, я и не знал, что женская красота обладает такой силой, — рассмеялся Альваро, хлопнув приятеля по бедру.

Голова у Джордана кружилась. Ничего не видя перед собой, он едва не наехал на один из прилавков. И лишь когда хозяин, тучный араб в чалме и полосатом бурнусе, завопил и замахал руками, опомнился и резко повернул лошадь.

Машинально двигаясь за Альваро, он даже не мог вспомнить, зачем приехал на рынок. Крики и топот копыт привлекли его внимание к шестерым всадникам, громко требовавшим освободить путь. Даже на расстоянии Джордан узнал красные, с золотом, ливреи домочадцев Эль Моро. Впрочем, не все всадники оказались простыми воинами. На предводителе были халат из розовой парчи, расшитой самоцветами, и белые шелковые шаровары, заправленные в красные сапоги из марокканской кожи. Ни один слуга не мог одеваться так роскошно. Судя по всему, это был племянник правителя Гранады собственной персоной.

Что-то в горделивой посадке и наклоне головы мавра казалось смутно знакомым. Конечно, Эль Моро присутствовал во дворце в ту кошмарную ночь, но Джордан был не в том состоянии, чтобы запомнить, как тот выглядит. Должно быть, он видел этого человека где-то еще… Но где?

Неожиданное открытие, что Элинор принадлежит Эль Моро, вызвало у Джордана ненависть к могущественному мавру, куда большую, чем тот заслуживал.

Тем временем Эль Моро поравнялся с ними, и взгляд его темных глаз задержался на Джордане. Узнав широкоплечую фигуру в зеленой дворцовой ливрее, Эль Моро придержал коня и повернулся в седле.

Джордан взглянул в лицо своему спасителю, и дыхание с шумом вырвалось из его груди. Он не верил своим глазам. Эль Моро лишь слегка улыбнулся. Челюсти Джордана сжались, руки вцепились в поводья. Снова все поплыло перед глазами. Смуглое лицо под украшенным драгоценностями тюрбаном было слишком знакомым. Племянник правителя Гранады оказался не кем иным, как доном Родриго Диасом, посланником короля Кастилии!

Джордана захлестнула ярость. Его обвели вокруг пальца! Он даже не заподозрил испанца в тайном умысле, когда обсуждал с ним местонахождение Элинор. Холодный голос рассудка напомнил ему, что Диас спас его в тот жуткий день, когда его привезли в Гранаду. Все эти месяцы он гадал, почему Эль Моро счел нужным позаботиться о его благоденствии. Теперь загадка разрешилась. На залитом кровью поле битвы Джордан положил дюжину врагов, чтобы спасти жизнь дону Родриго. Эль Моро вернул ему долг.

Элинор удивилась, заметив маленький отряд во главе с Родриго, следовавший за ними от рынка. Она помахала ему из носилок. Родриго улыбнулся и кивнул, но не оставил своих людей, пока они не оказались в безопасности за стенами дома.

— Зачем ты ее купила? — удивился он, подъехав ближе и заметив обезьянку, которая, выпросив у Элинор браслет, выбросила его из носилок.

— Ну разве она не прелесть? Мне ее подарили. Я ничего за нее не заплатила.

— Не важно, пусть даже она стоила бы целое состояние, — главное, что она тебе нравится. — Родриго приказал слуге вымыть зверька, прежде чем отнести его в покои Элинор.

Он помог ей выбраться из носилок и, обняв за плечи, повел в дом. Внутри царила прохлада, и это было приятно после долгого пребывания на палящем солнце.

— Зачем ты поехал за мной? Разве вооруженной охраны недостаточно? — спросила Элинор, наблюдая за Родриго, который, как обычно в поисках затаившихся врагов, приподнимал цветные занавеси, осматривая арки и балконы. Он никак не мог забыть, что его деда зарезали в собственном дворце.

— У меня много недругов, — уронил Родриго, бросив на нее обеспокоенный взгляд. Видела ли она англичанина? По всей видимости, нет, иначе не вела бы себя так спокойно. Видел ли тот ее? Лицо де Вера, потрясенное и злое, предстало перед его глазами. Самоуверенный глупец! По какой-то причине де Веру не понравился тот факт, что Родриго Диас является также Эль Моро. Впрочем, это не имеет никакого значения. Главное — не допустить, чтобы подобный случай повторился.

— Я чудесно провела время. И накупила столько всего, что ты рассердишься, узнав, сколько пришлось заплатить.

Родриго улыбнулся, слушая ее, потом сказал:

— Любовь моя, я рад, что ты получила удовольствие от прогулки, но базар — слишком опасное место. Не уверен, что позволю тебе снова отправиться туда. Иди ко мне, я соскучился.

Элинор взяла его руку и прижала к губам. Она не придала особого значения запрету, уверенная, что рано или поздно сумеет уговорить Родриго.

— Как прошла встреча с дядей?

Он не ответил, лишь пожал плечами. Кремовые выпуклости ее груди, вздымавшейся и опадавшей под льдисто-голубым шелком, разожгли в нем пламя. Под тонкой тканью явственно проступали розовые соски. Привыкший к смуглой коже своих соплеменниц, Родриго находил светлую кожу Элинор необыкновенно эротичной.

— Мы еще успеем поговорить о Мохаммеде. Не будем тратить на это время, — сказал он, потянувшись к серебряному кувшину с вином, стоявшему на низеньком медном столике.

Элинор остановила его руку.

— Мне не нужно вино, — прошептала она. Скользнув рукой в вырез его халата, она потеребила темные соски под розовой парчой и рассмеялась, когда они затвердели.

Родриго прерывисто вздохнул, глаза зажглись огнем. Наконец-то наступил день, которого он так долго ждал: Элинор воспламенила одна лишь страсть!

— Любимая! — хрипло произнес он, заключив ее в объятия. — Сегодня ты сделала меня бесконечно счастливым.

Необычно холодный ветер шевелил ветви деревьев за окном.

Неподвижная как статуя, сцепив руки на обозначившейся выпуклости живота, Тарифа наблюдала за шагавшим через двор Джорданом. Он не видел ее, а она не смела заговорить с ним, не рискуя быть наказанной. Как он прекрасен! Взор ее затуманился, когда он скрылся из виду, ведя за собой белого жеребца Сауда.

Брат ее наконец-то уехал, но, увы, ненадолго. С тех пор как Сауд вернулся из последнего рейда, Тарифа не могла дождаться, когда он снова уедет, чтобы осуществить задуманный ею план побега. Однако Сауд, опасаясь, как бы соперники не заняли его высокое место, перестал совершать набеги, предпочитая оставаться рядом со своим господином. Нынешним вечером он собирался встретить марокканских гостей, приглашенных во дворец на предстоящие недельные празднества.

Вновь начался приступ тошноты, и Тарифа, прикусив губу, прислонилась к изразцовой стене. Если они не убегут в ближайшее время, ее состояние станет очевидным, и тогда не миновать наказания. Можно не сомневаться, что расправа будет скорой и кровавой. Сколько бы она ни отрицала, Сауду не составит труда догадаться, кто отец. Джордана казнят! Даже заступничество Эль Моро не спасет его. Не исключено, что ее зароют в одной могиле с Джорданом, чтобы защитить честь семьи.

Прижимая к себе шкатулку из сандалового дерева, где лежали драгоценные пропуска, украденные у дворцового гостя, Тарифа пробралась к скамье. Она приложила немало усилий, переделывая текст документа, и была уверена, что в темноте никто не заметит подделку. Почему бы не совершить побег завтра? Во дворце будет полно гостей, начнется суета, связанная с подготовкой к торжествам. Это не только облегчит побег, но и поможет выбраться из города. Она может притвориться знатной марокканкой из лагеря, расположенного за стенами Гранады. Кто станет задерживать высокородную чужестранку, возвращающуюся домой в сопровождении раба? Она закутается в покрывало и будет вести себя так высокомерно, что стражи не посмеют остановить ее. Сауд весьма кстати пригласил в гости одного из марокканских военачальников. Тот привез с собой пять жен, для которых срочно готовили апартаменты в гареме. Для вящей убедительности можно позаимствовать у одной из них одежду.

Ее снова стошнило.

— О Аллах, дай мне сил! — взмолилась она, поспешив обратно в гарем.

Сообщение озадачило Джордана. На город уже опустились сумерки, и временное затишье, когда правоверные предаются молитвам, сменилось звуками веселья, доносившимися из дворца. «Знатная марокканка ждет тебя во Дворе фонтанов», — сказал посыльный. Уж не перепутал ли он что-то, засомневался Джордан, но был слишком заинтригован, чтобы отказаться от свидания с таинственной незнакомкой, хотя риск был велик.

Во Дворе фонтанов никого не было. Джордан презрительно скривил губы. Значит, никакой красотки из Марокко. А жаль. Они не виделись с Тарифой уже несколько месяцев, природа требовала своего, и Джордан настроился на любовное свидание. Разочарованный, он повернулся, собираясь уйти, как вдруг что-то ударило его по руке.

Джордан поднял с земли финиковую косточку. Огляделся в поисках шутника и увидел в отдалении темный силуэт, манивший его к себе. С сильно бьющимся сердцем Джордан направился к незнакомке.

— Госпожа, — обратился он к ней, понимая, что рискует, заговорив с женщиной. Она направилась к темной арке, и он ощутил беспокойство. — Что вам от меня нужно?

Женщина снова поманила его, сверкнув перстнями и браслетами. Но когда Джордан шагнул к ней, она ловко ускользнула и пошла дальше. Наконец Джордану удалось схватить ее за развевающиеся одежды.

— Говорите, что вам от меня нужно.

— Проклятие, Джордан, ты что, не можешь потерпеть? Знакомый голос ошарашил его настолько, что он не сразу нашелся что сказать.

— Тарифа, — выдохнул он, рассмеявшись. — С каких это пор ты превратилась в знатную марокканку?

— Не шуми. Надень это на себя и не задавай вопросов, — приказала девушка, сунув ему в руки полосатый бурнус и круглую шапочку с кисточкой.

Когда Джордан оделся, она вручила ему свернутый пергамент.

— А это что?

— Документ на владение Авилой. Он тебе пригодится.

И тут Джордан понял. Ощутив слабость в ногах, он схватился за холодный камень.

— Иисусе, — вымолвил он с трудом.

Он не мог поверить, что пробил час освобождения. Когда Тарифа впервые сказала о побеге, Джордан пришел в восторг. Всю зиму он тщетно ждал, когда она раскроет ему свой план, и уже потерял надежду вырваться из плена.

Тарифа привлекла его к себе и поцеловала в губы.

— Пусть Аллах защитит тебя, любимый. А теперь следуй за мной и молчи.

Бесшумно ступая, они быстро шагали по неосвещенным коридорам, через дворики с фонтанами, пока не добрались до заросшей глицинией беседки в дальнем конце сада. Тарифа остановилась, прислонившись к каменной стене, по ее лицу струился пот.

— Ты не больна?

— Нет, просто устала немного.

Она сжала его руку, пытаясь отдышаться. Каждую зиму легкие причиняли ей все больше мучений. Слава Аллаху, что зима в Гранаде короткая. Передохнув, она нащупала толстую ветвь глицинии.

— Давай я первый, — хрипло предложил Джордан.

— Нет, я хочу убедиться, что это безопасно. Джордан не стал спорить. Он помог Тарифе найти опору и поднял ее насколько мог высоко. Преодолев остальной путь самостоятельно, Тарифа перелезла через каменный парапет. Она так долго висела на нем, что Джордан забеспокоился. Наконец ее руки исчезли, и послышался глухой стук, когда она приземлилась с другой стороны.

Убедившись, что за ним не наблюдают, Джордан обвязал бурнус вокруг талии, взобрался на стену и спрыгнул прямо в колючий кустарник, который, хотя и смягчил падение, ободрал его до крови. Джордан тихо выругался.

Тарифа тут же оказалась рядом.

— Пойдем, — шепнула она. — Нужно спешить. Джордан постоял минуту, вдыхая воздух свободы. Внизу виднелись купола мечетей и очертания минаретов. Где-то там, среди белых зданий и красных черепичных крыш Гранады, осталась Элинор. С тех пор как он узнал, что она пленница Эль Моро, Джордан поклялся, что, если когда-нибудь обретет свободу, попытается освободить ее.

— Чего ты ждешь? — прошептала Тарифа.

— Как ты думаешь выбраться за ворота?

— У меня есть пропуск. Сделаем вид, будто мы из марокканского лагеря, который разбит за стенами города, а ты мой раб. Потом попытаешься купить лошадей у марокканцев.

— А далеко до Авилы?

— Два-три дня пути. Какое это имеет значение, если мы будем свободны?

Джордан огляделся, пытаясь сориентироваться в темноте. Справа, вниз по холму, располагался дом Эль Моро, коварного испанца, который вошел к нему в доверие, а затем предал. Содрогнувшись от гнева, Джордан поспешил за Тарифой по неровной тропинке, которая вела к пыльной дороге у подножия холма.

Он надеялся, что Эль Моро сейчас на празднествах во дворце. Через узорную решетку за голубятней можно пробраться к дому, где держат в заточении Элинор. Попав в сад, он сможет проникнуть в ту его часть, где живут женщины. Только раз ему удалось увидеть Элинор. Бывая на базаре, он искал ее, но она больше там не появилась. Наверняка Эль Моро не выпускал ее из дома — боялся, что они встретятся.

— Не сюда, — прошептала Тарифа. — Нужно идти к воротам.

Джордан оттолкнул руку девушки, когда она потянула его в противоположном направлении.

— Есть кое-что, что я должен сделать. Ты захватила оружие?

— Только кинжал.

— Дай его мне.

Тарифа неохотно подчинилась и вытащила из ножен свернутые пропуска. Джордан остановил ее.

— Пусть лучше они останутся у меня, — сказал он.

— Куда ты идешь? Я думала, ты не знаешь Гранады. — Она почти бежала, приноравливаясь к его широкому шагу.

— Помнишь, я рассказывал тебе о женщине, которая оставила меня ради другого?

— Да.

— Она в этом городе.

Задохнувшись, Тарифа схватилась за живот, где толкнулся ребенок.

— Ты идешь за ней?

— Я должен.

— Но у нас нет времени! Меня могут в любой момент хватиться.

— Это недолго.

— Будь ты проклят, Джордан! Ты обещал взять меня с собой!

Но он уже не слушал. Прижимаясь к стенам домов, он бесшумно двигался по направлению к роскошному жилищу Эль Моро.

Тарифа стояла во влажной темноте, слезы струились по ее щекам. Если она не поторопится, он скоро исчезнет из виду. Сделав над собой усилие, девушка побежала за ним. Каждый вздох болезненно отзывался в ее легких. Когда она догнала его, Джордан улыбнулся.

— Передумала? — хрипло спросил он. — Прости меня, Тарифа. Я не хотел тебя обманывать. Ее зовут Элинор. Это женщина Эль Моро.

— Нет! — Тарифа в ужасе уставилась на него полными слез глазами. Его красивое лицо скрывалось во мраке, но от решимости, прозвучавшей в его голосе, по ее спине пробежал холодок. — Он убьет тебя!

— Придется рискнуть. Я буду всегда благодарить тебя за свободу. Это величайший дар, который я обрел благодаря тебе. Но я должен освободить Элинор, даже если это будет стоить мне жизни. Я не рассчитываю, что ты поймешь меня.

Словно в тумане, она ощутила жаркое прикосновение его губ и мимолетное тепло объятий. В следующее мгновение он исчез. Ослабев, Тарифа опустилась на колени и разрыдалась. Ей хотелось кричать от ярости и обиды, она проклинала Джордана за его обман. Одно слово стражам Эль Моро — и он покойник. Она может вернуться во дворец и сказать Сауду, что его раб сбежал. И тогда его тоже ждет смерть. Скорчившись от горечи и боли, она обхватила руками живот, ощущая движение крошечной жизни, которая обрекла ее на смерть!

И все же она не могла предать Джордана, хотя понимала, что отдает его христианской наложнице Эль Моро.

Джордан бесшумно спрыгнул со стены, окружавшей сад Эль Моро. Сонно ворковали голуби, мелодично журчали струи фонтанов. Тишина, окружавшая жилые здания, позволяла предположить, что домочадцы уже удалились на покой. Томительные часы, которые Джордан провел, созерцая дом племянника Мохаммеда, сослужили ему хорошую службу. Он неплохо ориентировался и знал, что Диас обычно пользуется не тем входом, который предназначался для обитательниц гарема. Следовательно, Элинор живет отдельно от других женщин.

С кинжалом наготове, держась в тени подстриженных кустов, Джордан пересек внутренний двор и проскользнул через арочный проход. Сердце его колотилось так громко, что заглушало все прочие звуки. Спасибо Всевышнему, надоумившему Мохаммеда устроить празднество. Можно не опасаться, что Эль Моро вернется раньше чем через несколько часов.

Звук шагов заставил его прижаться к стене и затаить дыхание. Из-за занавешенной шелковыми драпировками арки доносилась музыка. Поскольку женских голосов не было слышно, Джордан предположил, что это вход в покои Элинор, а не в гарем.

Сквозь узорную решетку он различил силуэт женщины, полулежавшей на подушках. Еще одна сидела напротив, скрестив ноги и перебирая струны лютни. Джордан не был уверен, что первая женщина — Элинор, пока та не пошевелилась. При виде золотых волос, рассыпавшихся по ее плечам, — зрелища, так часто являвшегося ему в мечтах, Джордана пробрала дрожь, во рту пересохло.

Ему показалось странным, что Элинор не охраняют. Но, подобравшись ближе, он увидел массивную фигуру нубийца, который стоял в дверях, сложив ладони на рукоятке, сверкающей сабли.

Цепляясь за выступы в резном камне, Джордан взобрался вверх по арке и перебросил ногу через решетку. Он замер, когда рабыня, игравшая на лютне, прихватив свой инструмент, прошла прямо под ним и исчезла в сводчатом коридоре, опустив за собой шелковый занавес. Медленно, дюйм за дюймом, Джордан спустился ниже, оказавшись на уровне головы нубийца. Вольф показал ему место на человеческой шее, куда лучше всего нанести удар кинжалом. В случае с огромным нубийцем задача упрощалась — вены его, словно канаты, проступали под эбонитовой кожей.

Повиснув на одной руке, Джордан собрался с силами. В дальнем углу комнаты вскрикивала и лопотала обезьянка, и он возблагодарил зверька за шум, заглушавший другие звуки. Зная, что второго шанса не представится, Джордан крепко стиснул кинжал и нанес удар, молясь, чтобы нубиец не шевелился. Клинок глубоко, по самую рукоять, вошел в тело раба. Тот дернулся, и кинжал вывернулся из рук Джордана. С разинутым от изумления ртом нубиец обернулся, рука его рванулась к шее. Великий Боже, да он и не собирается умирать! Джордан в ужасе замер, уставившись в искаженное болью свирепое лицо, но в следующее мгновение нубиец рухнул как подкошенный на бело-голубые изразцы пола.

Обезьянка продолжала лопотать.

С оцепеневшими от напряжения мышцами Джордан осторожно спустился со своего насеста. Пот ручьями стекал по его телу. Нужно вытащить Элинор отсюда, пока никто не обнаружил убитого. Ноги едва держали его, когда он поднял занавес и вошел в тускло освещенную комнату. Как он и предполагал, Элинор была на балконе. Ее желтое одеяние четко вырисовывалось на фоне ночного неба. Джордан выдернул кинжал из тела нубийца и заткнул себе за пояс его саблю.

Прислонившись к прохладной стене, Элинор смотрела на город. В темноте мерцали огоньки, с улиц доносились привычные звуки: плач младенцев, лай собак, редкий топот копыт и мужские голоса. В комнате, звеня цепью, резвилась обезьянка, издавая вопли и швыряясь орехами. Элинор не сразу различила посторонний шум. Шелест ткани, более грубой, чем привычный шелк, заставил ее оглянуться. В арочном проеме стоял мужчина в полосатом бурнусе с обнаженной саблей за поясом и окровавленным кинжалом в руке. Девушка испуганно замерла. Неужели это тот самый убийца, которого опасался Родриго?

Элинор попыталась позвать на помощь, но не смогла издать ни звука.

— Элинор, ты не узнаешь меня?

Этот голос был частью ее самых драгоценных воспоминаний. Ахнув, Элинор схватилась за горло, сомневаясь, надеясь, молясь…

— Любовь моя, как долго я ждал этой минуты! — Он протянул к ней руку.

Не сводя с него глаз, она порывисто сжала его руку.

— Джордан? Неужели это не сон? Я думала, ты умер!

— Нет, дорогая, я очень даже живой. Как же я соскучился по тебе!

Он схватил ее в объятия и осыпал поцелуями. Заливаясь слезами, Элинор в изнеможении льнула к нему.

— Мне сказали, что ты умер… два года назад.

— Все это время я был рабом. Пойдем, нужно спешить, — сказал Джордан.

Словно в тумане, она последовала за ним в комнату, содрогнувшись при виде Мансура, распростертого на полу в луже крови.

Джордан снял с себя бурнус, собираясь спрятать под ним ее полупрозрачный костюм обитательницы гарема. Элинор в ужасе вскрикнула, увидев его зеленую ливрею:

— Матерь Божья! Ты раб Сауда! О, Джордан!

Вначале он не понял, почему она расплакалась, закрыв лицо руками, затем его осенило. Она думает, что его кастрировали!

— Не плачь, дорогая, этого не случилось. Я все еще мужчина.

— Но рабы Сауда — евнухи, как и все остальные слуги во дворце…

— Не все. Твой хозяин спас меня от ножа палача.

—Родриго?

Джордан вздрогнул, услышав, как легко имя соперника слетело с ее уст. При мысли о том, кем был для нее коварный испанец, ревность захлестнула его с новой силой.

— Да, твой испанец, — буркнул он, снова натянув на себя бурнус, поскольку сообразил, что он слишком велик для нее.

Понимая его чувства, Элинор молча вытащила из сундука темную накидку и закуталась в нее.

Джордан не позволил ей собрать вещи. На подгибающихся ногах, с бешено бьющимся сердцем, Элинор бежала за ним, трепеща при мысли, что их ждет в случае неудачи. Побег из гарема карался смертной казнью.

Как две тени, они бесшумно скользили по цветущему саду. Деревья роняли на их головы белые и розовые лепестки. Они уже свернули за угол бассейна, орошаемого разноцветными струями, когда из-за увитых розами шпалер выступила темная фигура.

— Любовь моя!

Элинор оцепенела. Прятаться было слишком поздно, ибо Родриго в мгновение ока покрыл расстояние между ними. О, почему он так рано вернулся из дворца?

— Кто это с тобой?

— Единственный человек на свете, которого ты боялся встретить, Диас, — отозвался Джордан.

Отодвинув Элинор в сторону, он шагнул вперед. Родриго выругался и выхватил саблю, переместившись на свободное пространство рядом с клумбой гвоздик.

— Так это ты, де Вер? Решил восстать из мертвых? Я всегда знал, что этим кончится. Каким же глупцом я был, сохранив тебе жизнь! Давно известно, что благородные поступки — кратчайший путь к гибели.

— Ты обманул меня, Диас. Воспользовался моим доверием, чтобы выкрасть Элинор из Бургоса.

— Нет. Я заплатил за нее выкуп и привез сюда. Я бы женился на ней, если бы она пожелала. Но она все еще верна твоей драгоценной памяти, будь ты проклят!

Родриго сделал выпад, серебристый клинок описал дугу и рассек бурнус Джордана. Орудуя саблей как мечом, англичанин отразил удар. Яростно зарычав, Родриго бросился в атаку. На сей раз они сражались не ради приза на турнире. Это была смертельная схватка. Они сходились и расходились, отступая и наступая. Сверкающие клинки отсекали головки цветов, каблуки втаптывали в землю лепестки. С торжествующим криком Родриго оттеснил Джордана к бассейну, но тот быстро восстановил утраченное преимущество. Отскочив в сторону и круто развернувшись, он заставил Родриго сражаться спиной к воде.

Заламывая руки, Элинор прижималась к розовым шпалерам, с ужасом ожидая, что вот-вот появятся стражники и решат исход схватки. В отдалении слышалось воркование голубей и биение крыльев, но рядом отчетливо раздавался лязг металла. Казалось невероятным, что никто не пришел на помощь Родриго и даже не поинтересовался, что происходит. Должно быть, он оставил свою охрану веселиться в Альгамбре.

Клинок Джордана пронзил плечо Родриго, заставив испанца выронить саблю. Джордан ринулся вперед, закрепляя успех. Приседая и уклоняясь от ударов, испанец вытащил из складок халата кинжал, но Джордан выбил оружие из его рук. Родриго упал на колени и, нащупав среди цветов клинок, сжал его в руке, приготовившись поразить англичанина в живот, когда тот сделает смертельный выпад.

Когда блестящая сабля сверкнула над его головой, Родриго занес кинжал и бросился на де Вера.

Слишком поздно Джордан заметил блеск металла. Он вскрикнул, поскользнувшись на цветочных лепестках в отчаянной попытке увернуться от клинка. Теряя равновесие, он упал, выставив перед собой саблю, и Родриго издал сдавленный крик, когда острие вошло ему в грудь. Джордан различил в темноте блеск глаз Эль Моро и услышал хриплый голос:

— Ты победил… де Вер.

Пот заливал лицо Джордана, слепя глаза. Испанец медленно выскользнул из его рук, опустившись на благоухающий цветочный ковер своего райского сада.

— Слава Богу, ты не ранен, Джордан! — воскликнула Элинор. — Пойдем, пока не появились стражники.

Она помогла ему подняться на ноги и ощупала его грудь и руки, желая убедиться, что он не пострадал. Затем перевела взгляд на Родриго и ощутила ком в горле. Пока мужчины сражались, Элинор молилась о победе Джордана, но теперь, глядя на неподвижное тело Родриго, лежащее среди вытоптанных цветов, она ощутила безмерное горе и чувство утраты. Он солгал ей о смерти Джордана и был настолько одержим любовью, что превратил ее в пленницу. Гнев, который Элинор испытывала вначале, исчез, растворившись в печали, когда она поняла, что пагубная страсть, во власти которой он находился все это время, в конечном итоге привела его к гибели.

Джордан не мог не догадаться о причине ее слез. Ошеломленный, он старался подавить приступ боли, в ужасе спрашивая себя: неужели она и в самом деле любила Диаса?

Элинор поспешно вытерла глаза и отвернулась от Родриго.

— Нужно бежать, пока не поздно.

Джордан подсадил ее на стену, а затем, подтянувшись на руках, забрался сам. Приземлившись с другой стороны, он поймал ее в объятия, когда она спрыгнула вниз. Элинор подняла на него встревоженный взгляд.

— Как мы выберемся из этого проклятого города? — шепотом спросила она.

Коротко изложив свой план, Джордан быстро повел Элинор по темным улицам, оглядываясь при каждом звуке в ожидании погони.

К тому времени, когда они добрались до ворот, Джордан объяснил Элинор, что она должна говорить и делать. Она набросила на голову накидку и закрыла лицо, придерживая ткань рукой, унизанной перстнями и браслетами. Сверкавшие на ней драгоценные камни должны были убедить стражников, что перед ними знатная марокканка. Оставалось только надеяться, что они не знают марокканского языка. На смеси арабского и испанского Элинор поведала стражнику сочиненную Джорданом историю, в то время как он молча стоял сзади, смиренно склонив голову. Стражник взял пропуска и поднес их к свету, подозрительно косясь на чужаков. Опасаясь, что, если они не поторопятся, охрана Родриго поднимет тревогу, Элинор сняла кольцо и вложила в руку стражника. Ценное подношение убедило его в их благонадежности.

Все еще не веря в удачу, они покинули город, и ворота с лязгом затворились за ними. Впереди виднелись огни марокканского лагеря.

Прошагав сотню ярдов по дороге, Джордан обернулся, чтобы бросить последний взгляд на город. Он ощутил угрызения совести, вспомнив о Тарифе, которую бросил одну на улице. Но ведь она может вернуться во дворец, и никто ни о чем не догадается. Там она среди своих, там ее дом. Она смирится, когда осознает, что он ушел, и не будет долго горевать. Утешившись этой мыслью, он сделал Элинор знак держаться особняком, создавая видимость отношений госпожи и раба на тот случай, если стражники наблюдают за ними. Наконец они оказались в лагере.

Взяв один из браслетов Элинор, Джордан подошел к ближайшему шатру в надежде купить лошадей. Языка он не знал, и пришлось объясняться знаками. Торговец не сбавлял цену, тогда Джордан добавил еще пару браслетов и приобрел двух крепких животных.

Теплая влажная ночь окружала их. Ночной ветерок разносил дым костров, аромат жареного мяса и резкие запахи животных. Под блеяние овец и взрывы мужского смеха они выбрались из лагеря марокканцев и, объехав его стороной, направились к пыльному тракту. Тарифа объяснила Джордану, как добраться до Авилы. Крепость стояла на берегу реки Гвадалквивир.

Уже светало, когда веселая компания, сопровождаемая дворцовой стражей, прибыла к городским воротам. Марокканский вождь, его жены, слуги и наложницы предпочли привычную обстановку собственных палаток, разбитых за городскими стенами, великолепию дворца правителя Гранады. Недовольно ворча, стражники открыли ворота, и шумная компания вывалилась из города.

Издав боевой клич, бородатый вождь пустил коня в галоп и понесся к видневшимся впереди кострам, предоставив слугам и закутанным в покрывала женщинам самостоятельно добираться до лагеря. Никто не заметил, как темная фигурка скользнула за терновый куст и затаилась там, ожидая, пока остальные исчезнут из виду.

Облегченно вздохнув, Тарифа произнесла благодарственную молитву и выбралась на дорогу. Путь ее лежал на восток. Она даже не оглянулась на город, где родилась.

Глава 15

Только во второй половине следующего дня они достигли могучего Гвадалквивира, пересекавшего плодородную равнину, засаженную виноградниками и оливковыми рощами. Долина реки орошалась сложной системой ирригационных сооружений, доставшихся испанцам в наследство от мавров. Наступил сентябрь, и жара спала. В садах, прилегавших к дороге, по которой следовали Джордан и Элинор, уже собрали урожай. Они часто останавливались, спрашивая, как проехать к крепости Авила, но никто о такой не слышал. Многие отсылали их в город Авила, лежавший далеко на севере. Наконец, когда они почти потеряли надежду, бородатый старик, подгонявший ослика, запряженного в повозку с оливками, указал на видневшуюся вдалеке возвышенность.

— Авила там, — коротко сообщил он.

Все время, пока они ехали по пыльным дорогам под полуденным солнцем, Элинор боролась со слезами. Джордан, скакавший рядом, казался суровым незнакомцем. И хотя путешествие утомило обоих, она подозревала, что существуют более веские причины его сдержанности.

Джордан направил коня на обрывистый берег и, заслонив глаза от солнца, превращавшего речную рябь в сверкающее серебро, огляделся в поисках дара короля Педро. На противоположном берегу высилась небольшая крепость, ее полуразрушенные укрепления спускались к самой воде. Это и была Авила.

Они проехали еще немного, прежде чем нашли место, где можно было переправиться через Гвадалквивир. Желтая пустыня, простиравшаяся до самого горизонта, словно перенеслась сюда из Кастилии, настолько чуждо выглядела она после многих миль плодородной почвы. На каменистой земле громоздились скалистые обломки, казалось, разбросанные здесь рукой великана. Некоторые камни упали в реку, образуя буруны и водовороты.

Внутри каменных стен, окружавших небольшую крепость, теснилась горстка крестьянских хижин. В тени обветшалых укреплений паслись овцы и козы.

— Не густо, — заметил Джордан, щурясь на солнце, — но это все, чем я владею.

Элинор порывисто сжала его руку, желая утешить:

— У тебя хотя бы есть дом. А у меня ничего.

— У тебя были золото и драгоценности, ты жила как принцесса. Когда-нибудь ты пожалеешь, что бросила все это ради меня, — с горечью произнес Джордан, тронув коня.

Слезы обожгли глаза Элинор. Впервые после побега она рассердилась на Джордана, поняв, что его гложет ревность. Он не мог простить ей пролитых над Эль Моро слез, а также ее нежелание обсуждать с ним свои чувства к Родриго. Спускаясь вслед за Джорданом по крутому склону, Элинор пришла к выводу, что от разговора на эту тему не уйти.

Навстречу им вышла группа крестьян, изъяснявшихся на странном диалекте, которого Элинор не понимала.

Вперед выступил деревенский староста, грубоватый мужчина с загорелым до черноты лицом и лохматой седой бородой. Он протянул им деревянную чашу с вином. Надеясь, что оно не отравлено, Джордан принял чашу и сделал глоток. Вино оказалось сладким и настолько крепким, что обожгло внутренности. К его облегчению, старик выпил из той же чаши. Элинор не было оказано никаких знаков внимания. В этой глуши женщины значили так же мало, как и в мусульманской Гранаде.

Староста провел их через покосившиеся дубовые ворота. Короткий проход упирался во вторые ворота, выходившие во двор.

За полуразрушенными стенами кудахтали растревоженные куры, бродили овцы. Элинор удивилась, обнаружив в самом сердце крепости несколько комнат с белеными стенами и простой, но удобной мебелью. Здесь даже была небольшая часовня, украшенная цветным витражом.

Староста был неграмотным и послал за племянником, чтобы тот прочитал вслух акт на владение, врученный ему Джорданом. Слушая, старик одобрительно кивал, расплывшись в улыбке при упоминании об исключительной храбрости, проявленной Джорданом в бою. Похоже, он ничуть не сомневался в подлинности документа.

— Отец Игнасио говорил, что у нас скоро появится новый хозяин, — сообщил он.

— Я хотел бы встретиться с вашим священником. Старик заколебался. Затем, слегка улыбнувшись, сделал знак следовать за ним. Спустившись по истертым ступенькам, они оказались в небольшом склепе под часовней, где и обнаружили останки отца Игнасио, покоившиеся в гробу.

Элинор испуганно вскрикнула при виде ухмыляющегося черепа облаченного в черный капюшон священника. Истлевшие кисти рук были сложены на груди, кости ног покоились на Библии. Недовольный ее непочтительным поведением, староста неодобрительно покачал головой.

Джордан дернул Элинор за руку, и они опустились на колени, склонив головы в молитве перед местом последнего упокоения отца Игнасио. Явно ублаготворенный, старик улыбнулся и жестом пригласил их следовать за ним наверх.

В Авиле не было ни слуг, ни припасов. Жители деревни рады были услужить новому хозяину, но не понимали ни слова из того, что он говорил. К счастью, племянник старосты, Пако, немного знал французский и латынь. Черноглазый парнишка был лучшим учеником отца Игнасио и теперь раздувался от гордости, удостоившись столь важной миссии.

На ужин им подали еду, состоявшую из тушенных с чесноком овощей, черного крестьянского хлеба, целой горы спелого винограда и глиняного кувшина с крепким сладким вином.

Сидя за столом, застеленным вышитой тканью, которая подозрительно смахивала на алтарный покров, Джордан мрачно взглянул на Элинор:

— Добро пожаловать в Авилу, леди Элинор. Она улыбнулась, едва сдерживая слезы:

— Не совсем то, что ты ожидал, да?

— Совсем не то. Но, как говорится, на безрыбье и рак рыба. Кстати, у них здесь целый арсенал в подвалах. Старый священник, видимо, научил своих подопечных обороняться. Эти края постоянно подвергаются набегам мавров.

— Кажется, здесь небезопасно.

— Ты предпочла бы остаться в Гранаде? — ядовито поинтересовался Джордан и, отшвырнув стул, поднялся из-за стола.

Опять эта ревность!

— Если бы я хотела остаться в Гранаде, то, увидев тебя, позвала бы стражу, — напомнила она ему, отпив из чаши вина.

— И что тебе помешало?

— Не хотела, чтобы тебя убили.

Стоя у окна, Джордан размышлял над ее словами, пытаясь вникнуть в их смысл. Перед ним расстилался безжизненный пейзаж. Трудно было поверить, что в двух шагах протекает река. Казалось, само провидение приговорило эту каменистую почву к бесплодию.

Свою одежду они отдали в стирку и облачились в тряпье, либо позаимствованное у крестьян, либо найденное в сундуке, стоявшем в спальне, единственном помещении, где не протекала крыша. В штанах, простой коричневой рубахе и выцветшей черной тунике Джордан мало походил на хозяина поместья.

Застыв, словно каменное изваяние, Элинор машинально жевала, не ощущая вкуса. Одетая в крестьянское платье, с черной шалью на плечах, она заплела косы и уложила их в тяжелый узел на затылке. Золотистый цвет ее волос так поразил местных женщин, что они благоговели перед ней, словно перед святой.

— Элинор, я больше не могу… Я должен знать. Ты любила Диаса?

Она смотрела на свои руки, не зная, что ответить. Солгать, чтобы не причинить ему боль, или сказать правду? Да и в чем она состоит, эта правда? В том, что она никогда не питала к Родриго тех чувств, которые испытывает к нему? Что вначале ей требовалось дурманящее вино, чтобы наслаждаться любовью Эль Моро? Нет, она не скажет этого Джордану…

— Ну? Неужели это такой сложный вопрос?

Элинор медленно поднялась и подошла к нему. За время путешествия Джордан сильно загорел и осунулся. В крестьянской одежде он казался еще более чужим, чем Эль Моро в его халате и тюрбане.

— Что бы я ни ответила, ты будешь недоволен.

— А ты попробуй.

— Я никогда не любила ни одного мужчину так, как тебя.

— Проклятие, Элинор, я хочу знать, любила ли ты Диаса!

— Нет, — прошептала Элинор, прикусив губу. Она не станет мучить Джордана только для того, чтобы отдать должное памяти любовника.

— Почему же ты плакала?

Он схватил ее за подбородок, не давая отвернуться. Заходящее солнце золотило темные волосы Джордана, глаза казались особенно светлыми на загорелом лице. С мучительным стоном Элинор отшатнулась от него и отошла в дальний конец комнаты. Джордан не стал ее удерживать.

— Как ни трудно тебе это сказать — а мне выслушать, — я должен знать, что ты испытывала к нему, — продолжал настаивать он.

После долгого молчания Элинор подняла голову:

— Он сказал, что ты умер. Я не любила его так, как тебя, но не хочу лгать, утверждая, что не испытывала к нему привязанности. Все, что он совершил, было сделано из любви ко мне.

— Иисусе! — Джордан прислонился лбом к прохладной стене. — Ты жила с ним эти два года?

— Да, хотя и не сразу смирилась с этим. — Страдальческий стон Джордана заставил ее похолодеть. — Мне что, нужно было уйти в монастырь? — крикнула она, поддавшись гневу. — Это успокоило бы твое уязвленное самолюбие? Я думала, что ты умер, Джордан! Как ты не понимаешь?

— Я был жив, когда ты вышла замуж за Гастингса! Элинор негодующе вскрикнула, стукнув кулаком по столу:

— Пресвятая Дева, неужели мы должны снова возвращаться к этому? Я же объяснила тебе, как все произошло. К тому же Гастингс тоже мертв. Он скончался от ран под Толедо.

Пораженный этим известием, Джордан на секунду замер. Выходит, напрасно он проявил благородство, за которое часто себя проклинал.

— Должен тебе кое в чем признаться, хотя в это трудно поверить. Я пытался спасти Гастингсу жизнь.

Это откровение поразило Элинор.

— И теперь ждешь от меня благодарности?

Ее язвительные слова подействовали на Джордана, как красная тряпка на быка. Круто повернувшись, он шагнул к Элинор, но в этот момент дверь отворилась и в комнату вошел деревенский староста с лампой в руке. Поставив ее на стол, старик, кланяясь, удалился.

Стиснув зубы, Элинор старалась овладеть собой. Староста появился очень кстати — гнев Джордана несколько поутих.

— Тот дурацкий разговор в Бургосе, смерть Гастингса, даже твоя жизнь с Диасом — все в прошлом. Мы стоим на распутье, Элинор. Эта развалюха — единственное, что у меня есть. Мне далеко до мавританского вельможи, но я должен знать… жалеешь ли ты, что бежала со мной?

Элинор ахнула, поразившись нелепости вопроса.

— Неужели ты думал, что я считала тебя крупным землевладельцем и только поэтому последовала за тобой? Да я даже не знала, где мы будем ночевать. Черт бы тебя побрал, Джордан, я пошла за тобой из-за любви! И ни секунды не колебалась. Но если этого недостаточно для твоей уязвленной гордости, тогда мне больше нечего предложить!

В комнате надолго повисло молчание. Опустившись на деревянную скамью, Элинор уронила голову на руки. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем она ощутила легкое прикосновение Джордана к своим волосам.

— Прости меня, Элинор. Иногда я просто схожу с ума от ревности. И потом, я слишком долго жил наедине со своими мыслями.

— Ты все еще любишь меня?

— Конечно. Но стоило мне представить тебя с ним, и я сходил с ума от ревности. Когда же ты заплакала, увидев его мертвым, я пришел в отчаяние.

Элинор взяла его руку и прижала к своим губам.

— Давай похороним прошлое, — прошептала она, — и возблагодарим судьбу за то, что мы наконец вместе.

Джордан опустился на колени и сжал ее лицо в ладонях:

— Элинор, милая, даже если бы ты сказала, что безумно влюблена в него, я все равно не отказался бы от тебя. Ты — частица меня самого.

Слезы хлынули у нее из глаз. Джордан привлек ее к себе и поцеловал, ощутив на губах вкус соли. Они опустились на деревянный пол, обнимая друг друга. Элинор тихо плакала, уткнувшись лицом в его шею.

— Я не мог заняться с тобой любовью, не спросив об этом.

— Ты вел себя так, что я подумала… Впрочем, не важно. Ты хочешь меня сейчас?

Джордан дрожащими руками коснулся ее мягкой щеки и нежных губ.

— Господи, да, хотя мне кажется, что я умру, если это случится, — усмехнулся он, целуя ее. — Я хочу тебя так, как ни один мужчина еще не хотел женщину.

Она улыбнулась.

Несколько минут они лежали в объятиях друг друга, слезы катились из их глаз. Медленно, словно пробуждаясь после долгого сна, Джордан начал гладить ее шею, плечи, затем его рука, осмелев, скользнула в вырез грубого платья. Он не решался коснуться нежных округлостей, опасаясь, что не сможет сдержать эмоций.

Элинор взяла его руку и положила себе на грудь. Джордан сжал податливую плоть. Неутоленная страсть, которую он испытывал к этой женщине, вспыхнула с новой силой. Они целовали и ласкали друг друга, стремясь вернуть былую близость. Первоначальное отчуждение быстро рассеялось, и они с восторгом отдались долго сдерживаемым порывам. Крохотная комнатушка с белеными стенами, примитивной мебелью и полосатыми ковриками исчезла. Они снова очутились в Англии, в зеленой дубраве, где расцвела их любовь.

— О, Джордан, не будем больше расставаться, — прошептала Элинор сквозь слезы.

— Никогда, любимая, обещаю.

Поцелуи и объятия становились все более неистовыми. Они так долго находились в разлуке, что не нуждались в долгой прелюдии. Элинор нетерпеливо привлекла его к себе, вскрикнув от восторга, когда его раскаленная плоть ворвалась в ее жаркое лоно. Задыхаясь от наслаждения, она вторила его медленному движению, пока огненный поток страсти не поглотил все остальные ощущения…

Элинор медленно возвращалась к реальности. Руки Джордана обвивали ее утомленное любовью тело. Ничто на свете не могло сделать ее счастливее. Она снова обрела свою истинную любовь — и теперь уже навсегда.

Незаметно пролетело несколько недель. Новые хозяева Авилы ежедневно объезжали свои владения. Теперь Джордан понял, почему земля в поместье бесплодна: крестьянам не хватало воды. Река была рядом, но жили они как в пустыне. Джордан тщательно изучил ирригационную систему, созданную феллахами, крестьянами мавританского происхождения, и надеялся, проложив оросительные каналы, вернуть земле плодородие.

Несмотря на отсутствие удобств, Элинор наслаждалась пребыванием в заброшенной крепости. Она с жаром принялась за наведение порядка. Деревенские женщины, вооружившись вениками и совками, убрали грязь и мусор, копившиеся годами. Обнаружив в погребе упакованную посуду и прочую утварь, Элинор оборудовала всем необходимым просторную кухню.

В поместье было несколько повитух, которые занимались также врачеванием. Элинор подозревала, что женщины не обходятся без колдовства, однако уговорила их принести целебные травы и снадобья в лазарет, который устроила в одной из комнат.

Каждую ночь, хотя оба уставали от дневных трудов, Джордан и Элинор занимались любовью на расшатанной дубовой кровати под выцветшим зеленым пологом. Трудности и лишения придавали их любви особую остроту.

За прошедшие недели Джордан отразил несколько вражеских набегов. Крестьяне храбро сражались под умелым руководством своего нового господина и захватили богатые трофеи: пять арабских скакунов и ценности, снятые с убитых мавров.

К ноябрю похолодало, небо нет-нет да и затягивалось тучами, вызывая у Элинор, успевшей привыкнуть к яркому солнцу, тоску по дому. Они никогда не говорили об Англии, но Элинор не могла не думать о том, суждено ли ей вернуться на родину. Она часто вспоминала о старом добром Мёлтоне, о своем отце, обо всем, что было дорого ее сердцу. Джордан, казалось, совсем не скучал по родным местам. Дни его были заполнены хозяйственными заботами и отражением атак воинственных мавров.

Как-то прохладным осенним вечером, когда они ужинали у очага, снаружи послышался шум, за которым последовал стук в дверь.

— В чем дело, Джо? — спросил Джордан у вошедшего в комнату деревенского старосты. У старика было труднопроизносимое испанское имя, и Джордан называл его Джо.

— На соседнюю деревню напали мавры. Как бы сюда не нагрянули.

Лицо Джордана напряглось. Враг близко, нельзя терять времени.

— Ты предупредил людей?

— Да, сеньор. Они хотят укрыться за нашими стенами. Впустить их?

— Конечно, только побыстрее. Мавры далеко?

— Не знаю, сеньор.

Элинор последовала за Джорданом, когда он взобрался на полуразрушенные укрепления, откуда открывался вид на окрестности. Кучка крестьян, гнавших перед собой скот, входила в распахнутые ворота. Нападающих нигде не было видно. Отослав Элинор в дом, Джордан спустился во двор, чтобы переговорить с беженцами.

Среди мужчин были раненые. Направив их в лазарет, Джордан разместил женщин и детей в глинобитных хижинах. Одна из крестьянок, закутанная в изодранный, покрытый пылью бурнус, стояла в стороне.

— Ты ранена? — спросил он, прибегнув к услугам Пако в качестве переводчика.

Поверх грязного бурнуса на него смотрели запавшие черные глаза, казавшиеся огромными на изможденном лице.

— Джордан, — сказала женщина, — неужели это действительно ты?

Сердце Джордана оборвалось, а затем лихорадочно забилось. Кроме Элинор, только одна женщина в Андалузии знала его достаточно хорошо, чтобы называть по имени.

— Тарифа? — выдохнул он, застыв на месте.

Незнакомка откинула покрывало, и Джордан внутренне содрогнулся при виде ее исхудавшего лица, обтянутого бронзовой кожей. Синеватые губы раздвинулись в радостной улыбке.

Первоначальное потрясение быстро сменилось гневом. Джордан схватил девушку за худенькое плечо и решительно повел к стене крепости, защищавшей от холодного ветра.

— Почему ты не осталась в Гранаде? Здесь тебе не место. От его резкого тона улыбка Тарифы погасла. Тут Джордан заметил ее округлившийся живот и застонал:

— Иисусе! Это мой?

Глаза Тарифы гневно сверкнули.

— Черт бы тебя побрал, Джордан, как ты можешь сомневаться?! — воскликнула она.

— Прости меня, Тарифа, я просто потрясен. Почему ты ничего не сказала о ребенке? Ты что, не знала?

— Конечно, знала. Поэтому и решила бежать из Гранады. Сауд убил бы меня на месте, если бы все обнаружилось. А ты, мой нежный любовник, бросил меня прямо на улице.

— Я же не знал!

— Именно поэтому я не выдала тебя стражникам. Одно мое слово — и ничто бы тебя не спасло. — Тарифа бросила взгляд на каменное здание. — Она видит нас?

— Господи, надеюсь, что нет!

От его резкого тона что-то умерло в ее душе. На протяжении бесконечного пути, страдая от лишений и голода, Тарифа продолжала надеяться, что в его сердце сохранилась хоть искра любви. Но выражение лица Джордана, когда он упомянул Элинор, уверило ее в обратном.

— Значит, ты не говорил ей обо мне?

— Конечно, нет. И учти, если ты скажешь хоть слово, можешь не рассчитывать на мою помощь независимо от того, чей это ребенок! — прорычал Джордан, схватив девушку за исхудавшее запястье. — Я не отвернусь от тебя. Это мой долг. Иди в дом. Элинор поможет тебе. Я скажу, что ты сестра мавра, с которым я подружился в Гранаде. Но если ты вздумаешь сказать ей о ребенке, клянусь, я…

— Твои угрозы ни к чему, господин, — вымолвила Тарифа, пятясь и низко кланяясь. — Разве у меня есть выбор? Покажи, куда идти. Да возблагодарит тебя Аллах.

С камнем на сердце Джордан проводил ее до двери, отправив вместе с ней других пострадавших. Просто чудо, что она не умерла в пути… Жаль, что этого не случилось, мелькнула в голове мысль. Опомнившись, Джордан произнес покаянную молитву. В чреве Тарифы зреет его семя. И она искренне любит его.

Позже, уединившись с Элинор в спальне, Джордан был необычно мрачен. Хотя угроза нападения мавров к ночи рассеялась, он на всякий случай выставил часовых.

— Наш лазарет переполнен. Вовремя я его подготовила, верно? — заметила Элинор, расчесывая золотистые пряди перед раскаленной жаровней.

— Как дела у раненых?

— Один мужчина может потерять руку, другой — ногу. Хорошо бы тебе взглянуть на них. Ты лучше разбираешься в боевых ранах. Большинство женщин просто напуганы. У одного ребенка сильно порезана нога. Что же касается беременной женщины… Ты знал, что она мавританка?

— Да. Она сестра моего приятеля. Семья отвергла ее, и она пришла сюда, поскольку ей некуда деться.

Элинор взглянула на него сквозь завесу волос:

— Откуда она узнала, что ты здесь?

Джордан судорожно сглотнул, злясь, что приходится выкручиваться. Столь естественный вопрос как-то не приходил ему в голову.

— Она помогла мне достать пропуска.

— В таком случае я должна поблагодарить ее. Без пропусков мы бы до сих пор оставались в Гранаде.

— Верно. Именно поэтому я не мог отвернуться от нее. Ты не возражаешь?

— С какой стати?

— Ну… ребенок добавит хлопот, — промямлил Джордан, не зная; что сказать.

— У нас есть опытные повитухи. Только представь, это будет первый ребёнок, который родится в твоих владениях. Может, мы подыщем ей мужа. Она ведь совсем молодая.

Джордан поддакнул, всей душой желая, чтобы Элинор сменила тему. Тот факт, что Тарифа находится под одной с ним крышей, не давал ему покоя.

Позже, когда они занялись любовью, пыл Джордана подогревался страхом, что Элинор узнает правду. Он не представлял себе ее реакцию и возможные последствия.

Рождество отпраздновали скромно. Преклонив колени рядом с Джорданом на ступенях домашнего алтаря, Элинор возблагодарила Господа за все ниспосланные им благодеяния. Гранада казалась частью полузабытого сна, а лорд Гастингс, Пэйн и крепость Монтджой — всего лишь кошмарами из далекого прошлого. Единственной реальностью были Джордан и их новая жизнь здесь, на берегах Гвадалквивира.

Всю короткую андалузскую зиму шла перестройка Авилы. После восстановления внешних стен началась прокладка оросительных каналов. Как-то холодным солнечным днем, объезжая свои владения, Джордан и Элинор встретили посыльного, явившегося с того берега реки с просьбой о помощи. Его селение подверглось нападению мавров; они сжигали дома, убивали крестьян, угоняли скот.

При мысли, что Джордану придется сражаться, Элинор обуял страх. Как ужасно потерять его теперь! Но война у него в крови. И он не станет слушать никаких возражений. Скрывая тревогу, Элинор помогла ему облачиться в доспехи. Деревенский мальчишка, которого обучал Джордан, при всем его рвении пока еще не годился в оруженосцы.

— Храни тебя Бог, — прошептала Элинор, встав на цыпочки, чтобы поцеловать Джордана, прежде чем он наденет древний шлем, унаследованный от прежнего хозяина Авилы.

— Элинор, любимая, — прошептал он, сжав в ладонях ее прекрасное лицо. — Ты моя жизнь.

Она попыталась улыбнуться, но по щекам покатились слезы. Сердце Джордана сжалось. Впервые он пожалел, что должен заняться делом, которому учился и в котором преуспел. Насколько приятнее было бы остаться дома с Элинор!

Помахав ей рукой, он решительно повернул коня к переправе. Следом скакали его воины верхом на неказистых лошаденках. Джордан ехал на одном из захваченных арабских скакунов, как и его ближайший помощник. При мысли, что он ведет крестьян в бой против бывалых воинов, ему становилось дурно. Впрочем, его подданные уже не раз успешно отражали набеги мавров, доходя до безрассудства в своем желании произвести впечатление на нового господина.

Всю следующую неделю Элинор хлопотала по хозяйству. Несколько деревенских женщин пожелали стать горничными, и она обучала их рукоделию. Занятые шитьем, они сидели у окна, когда к двери нерешительно подошла Тарифа.

— Входи, Тарифа, — любезно предложила Элинор.

— Я хотела бы поговорить с вами наедине, донья Элинор.

— Конечно, садись.

Отпустив остальных женщин, Элинор налила девушке вина. Проведенное в Авиле время пошло Тарифе на пользу. Смуглая, с блестящими черными волосами, в нарядной одежде, которую ей дала Элинор, она выглядела прелестно.

— Когда вы ожидаете господина?

— Надеюсь, что уже сегодня он будет дома. А почему ты спрашиваешь?

— Он говорил вам, что знал меня в Гранаде?

— Да. Спасибо, что помогла с пропусками. Жаль, что тебе пришлось так тяжело в пути, но теперь ты в безопасности. Скоро родится твой ребенок — первый младенец во владениях Джордана.

Тарифа выдавила улыбку. Сердце ее бешено колотилось. Она возненавидела прекрасную англичанку с первого взгляда, видя в ней угрозу собственному счастью.

— Вы ведь тоже были в плену в Гранаде, не так ли, донья? Элинор плотно сжала губы — она старалась не вспоминать о Гранаде.

— Да.

— Я слышала, вас называли христианской наложницей Эль Моро.

Тон мавританки слегка изменился. Она сидела у окна, освещенная лучами солнца, и Элинор насторожилась, заметив враждебное выражение на ее лице.

— О чем ты хотела поговорить со мной?

— Вы знаете, кто мой брат?

— Не имею понятия, и, признаться, меня это не очень интересует, — сказала Элинор, поднимаясь. — Тарифа, если тебе нечего сказать, можешь идти.

— О, мне есть что сказать. Только вам это не очень понравится. — Тарифа гордо выпрямилась. — Может, вам лучше присесть, донья? И не советую вам звать служанок. Не думаю, что вы захотите, чтобы я им все рассказала.

Элинор похолодела от зловещего тона мавританки и снова опустилась на стул.

— Говори, я тебя слушаю.

Тарифа улыбнулась, показав острые белые зубки.

— Так вот, мой брат — Сауд, военачальник Мохаммеда! Элинор молчала. Она догадывалась, о чем собирается рассказать Тарифа, втайне надеясь, что ошибается.

— Джордан был рабом в доме Сауда, — заявила Тарифа.

— Хочешь сказать, что ты и он…

— Джордан — отец моего ребенка.

Элинор стиснула кулаки так, что побелели костяшки пальцев.

— Но ты же была в гареме. Как же это могло случиться?

— Это было непросто. Но ради нашей любви… — Тарифа улыбнулась, наслаждаясь тем, что причинила сопернице боль. — Мы рисковали жизнью, только бы быть вместе. А до этого мы любили друг друга много месяцев, пока добирались из Кастилии.

— Так это ты путешествовала с ним? Теперь наступила очередь Тарифы удивиться:

— Вы знали… Но откуда?

Элинор не ответила. Она вспомнила, что Родриго, сообщив ей, что Джордан погиб, в утешение рассказал о связи ее возлюбленного с мавританкой. Элинор полагала, что Родриго солгал, желая настроить ее против Джордана, но теперь убедилась, что он сказал правду.

— Убирайся с глаз моих!

Тарифа отпрянула, опасаясь, как бы Элинор не ударила ее.

— Пошла прочь!

Мавританка метнулась к двери и выскочила из комнаты.

Элинор повернулась к окну. В солнечных лучах танцевали крохотные пылинки. Впереди, насколько хватало глаз, простиралась желтая пустыня. О Боже, ей следовало знать, что их счастье продлится не долго. Все было слишком хорошо. Подумать только, Джордан сказал, что Тарифа — сестра его друга! Будь он проклят за свой обман! А она приняла его шлюху в собственном доме. Прислонившись лбом к каменной стене, Элинор разрыдалась.

Когда наконец она подняла голову, то увидела, что на противоположном берегу движется вереница черных точек. Неужели это враги? Сердце Элинор оборвалось, но в следующее мгновение она поняла, что это возвращается Джордан. Восхитительная минута встречи, которую она ждала с того момента, как он уехал, превратилась в настоящий кошмар.

Они ужинали в напряженном молчании. Джордан терялся в догадках. Почему Элинор так странно себя ведет? Она молча выслушала его подробный рассказ о сражении, в котором они потеряли двоих, убили дюжину мавров, захватив их лошадей и поклажу. Ее безразличие разозлило Джордана. А он-то думал, она будет безумно рада его возвращению, и торопил своих спутников, спеша добраться до Авилы, не дожидаясь утра.

Джордан с грохотом отставил чашу, отодвинул стул и подошел к Элинор.

— Что с тобой? Почему ты молчишь? Ты же знаешь, я не выношу, когда ты дуешься. Скажи что-нибудь, ради Бога!

Элинор подняла голову, и он отшатнулся — столько гнева и боли было в ее фиалковых глазах.

— Я скажу, Джордан. Всего лишь одно слово — Тарифа!

— Будь она проклята! Все-таки рассказала тебе!

— Зачем ты солгал? Сестра твоего друга! Едва ли Сауд считал тебя своим другом.

— Я не хотел тебя обманывать.

— Тогда зачем ты это сделал? А я-то, дура, ничего не заподозрила. Когда она сказала, что ты отец ее ребенка, я вспомнила, что мне говорил Родриго. Даже он знал, что ты завел себе мавританку.

— Элинор… — Он попытался ее обнять. Она оттолкнула его.

— Как ты смел поселить любовницу в нашем доме?

— Она мне больше не любовница.

— Почему я должна тебе верить? Ты солгал мне, Джордан, и не в первый раз.

— Да, я солгал, но только потому, что не хотел причинять тебе боль. Мы были так счастливы! Я не думал, что снова увижу ее.

— Теперь ты скажешь, что не любишь ее.

— И никогда не любил. Тарифа удовлетворяла мои телесные потребности, не более того. Пожалуйста, поверь мне, Элинор.

— Ну да, она ничего не значит для тебя, как не значила та девица в Кентербери. Если помнишь, ты старался убедить меня в своей невиновности.

— Не вижу ничего общего.

— Неужели?

— Тарифа помогла мне выжить в этой проклятой стране. Наш отряд умирал от дизентерии, даже принц заболел. Она умудрялась доставать чистую воду и готовила еду.

— Очень трогательно.

— Проклятие, Элинор, почему ты всегда все усложняешь?

— Здесь нет ничего сложного, Джордан. Все предельно просто. Тарифа была твоей любовницей, а теперь ждет от тебя ребенка.

Пристыженный, Джордан опустил голову:

— Ты права. Остается лишь надеяться, что ты простишь меня.

— Мне будет гораздо легче простить тебя, если ты отошлешь ее отсюда. Я не потерплю твою любовницу под своей крышей. Как ты посмел даже подумать о таком?

— Ей некуда идти. Я обязан позаботиться о ней.

— А как же я? Передо мной у тебя нет обязательств?

— Элинор, ты не можешь требовать, чтобы я выгнал ее сейчас.

Они сверлили друг друга глазами. Боль затуманила взгляд Элинор. Неужели он думает, что может иметь еще и других женщин? Ну уж нет, этого она не потерпит!

— Тебе следовало остаться в Гранаде. Там ты мог бы завести себе и жен, и наложниц, чтобы удовлетворять свою похоть.

Джордан сжал кулаки, едва сдерживая ярость.

— У тебя удивительно короткая память, Элинор. Разве ты не провела два года в гареме Эль Моро? Тем не менее ты ожидала, что я прощу тебе это.

Элинор ахнула при столь жестоком напоминании.

— Ты отыгрался на мне, измучив своей безумной ревностью. Как ты смеешь упрекать меня, когда сам наградил Тарифу ребенком!

Джордан шагнул к ней с потемневшим от гнева лицом, но Элинор выбежала из комнаты.

На следующий день она снова попросила его отослать Тарифу из Авилы или хотя бы переселить в одну из хижин, чтобы она не напоминала ей о его вероломстве. Джордан отказался.

— Это твое окончательное решение? — спросила Элинор. Он угрюмо кивнул, стиснув челюсти.

— В таком случае, Джордан де Вер, можешь оставить себе свою мавританку, а обо мне забыть.

Уязвленный до глубины души, Джордан произнес:

— Что ж, если таково твое желание, я выполню его. Элинор смотрела ему вслед полными слез глазами. Она хотела вернуть его. У нее и в мыслях не было толкать его в объятия Тарифы! Но гордость взяла верх.

Склонившись перед распятием, висевшим на южной стене, Элинор попыталась молиться, но не могла. В отчаянии смотрела она на изваяние Христа. Сестры в Берфорде не раз повторяли, что удел грешника — боль и страдания. Но неужели ее страдания никогда не кончатся?

Спустя шесть недель, темной ветреной ночью, ребенок Тарифы появился на свет. Об этом возвестил его пронзительный плач, заглушивший мольбы матери, взывавшей к Аллаху.

Элинор смотрела на красное личико, отыскивая в нем черты Джордана. Но, не обнаружив сходства, возблагодарила Господа за его малые милости. Во время родов мавританка не выпускала руки Элинор, словно это приносило ей облегчение, а вытолкнув младенца из своего тела, послала Элинор торжествующую улыбку.

Повитуха вымыла ребенка и дала его матери. Та, прижав к себе сына, прошептала ему на ушко извечную мусульманскую истину: «Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет — пророк его». Терпение Элинор иссякло, и она вышла из комнаты, оставив Тарифу на попечение повитухи. Увидев Джордана, чертившего схему сложной оросительной системы, которую он намеревался соорудить в поместье, Элинор резко повернулась, собираясь уйти.

— Элинор, не уходи. Все кончилось?

Она кивнула, принимая у него из рук чашу вина.

— Кто родился?

— У тебя сын. Вполне здоровый младенец.

Джордан опустил глаза, уставившись на свои руки. Горечь, прозвучавшая в голосе Элинор, полоснула его как ножом.

— А как она?

— Не волнуйся, скоро сможет прыгнуть к тебе в постель. Элинор не могла ни смотреть на Джордана, ни говорить с ним. Слишком тяжелы были мысли о ребенке, слишком болезненны воспоминания об их любви. Руки Джордана напоминали о его ласках, губы — о сладости его поцелуев…

— Я должен тебе кое-что показать, — сказал он.

— Может быть, в другой раз?

— Нет. Присядь. Я встретил за рекой гонца, направлявшегося в Авилу. Он привез письмо от Эдуарда. Принц зовет меня в Англию.

Кровь отлила от лица Элинор.

— В Англию, — повторила она. В этот момент Англия казалась ей самым желанным местом на свете.

— Ты хочешь поехать домой?

— Да. Здесь меня ничто не держит.

Склонив голову, Джордан долго молчал, затем глухо произнес:

— А я не хочу уезжать. У меня большие планы насчет Авилы, я только приступил к их осуществлению.

Элинор поднесла письмо к свече. Одна фраза сразу бросилась ей в глаза: «Наш возлюбленный сын, Эдуард Ангулемский, был призван к Создателю 6 января сего года».

Ужаснувшись, Элинор подняла взгляд на Джордана:

— Ему было всего шесть лет. Бедный Эдуард, бедная принцесса Иоанна, они так любили своего малыша! Он поэтому возвращается?

Джордан покачал головой:

— Нет. В Гаскони неспокойно. Эдуард нажил немало врагов, обложив население чрезмерными податями, чтобы возместить расходы на испанскую кампанию. К тому же он нездоров. Болезни, которые он подхватил в Кастилии, ухудшили его состояние. Не представляю, откуда он узнал, где я нахожусь. Он пишет, что возвращается в Англию только на время.

— Надеюсь, ты не настолько наивен, чтобы поверить в это?

— Не настолько. Но он мой принц, и мой долг — повиноваться ему. Думаю, нам не стоит ехать через всю страну. Лучше отплыть из Кадиса.

— Что ж, это разумно.

— Элинор… когда мы приедем в Англию, мы могли бы…

— И не надейся! Ни на корабле, ни в Англии, если ты намерен взять с собой эту женщину.

— Проклятие, Элинор, имей совесть! Что, по-твоему, я должен с ней сделать? Ребенок — мой сын. Он нуждается в ней хотя бы на время кормления..

Холодно улыбнувшись, Элинор направилась к дверям.

— Вы будете не первым, сэр Джордан, кто спит с кормилицей собственного сына. Спокойной ночи.

Уже в коридоре она услышала, как он запустил чашей в стену. Что ж, ее страстная молитва хотя бы отчасти услышана. Она возвращается в Англию. Хотя ей так и не удалось заставить Джордана оставить мавританку.

Глава 16

Свежий ветер гнал по Каналу увенчанные белыми шапками волны, чайки с пронзительными криками уносились к берегу. Элинор стояла у поручней, подставив лицо соленым брызгам. Завтра они прибывают в порт. Она не могла дождаться, когда наконец ощутит под ногами твердую почву. Плавание из Кадиса оказалось куда более продолжительным, чем до Бордо. Морская болезнь и скука слились в один непрерывный кошмар, о котором хотелось скорее забыть. На сей раз Элинор не испытывала радостного волнения, как два года назад, когда на горизонте появился французский берег. Она не представляла себе, что ждет ее в Англии, и эта неопределенность наполнила душу тревогой.

— Элинор, спустись вниз. На палубе холодно. Элинор чуть было не повернулась на звук его голоса, но вовремя спохватилась, вспомнив о своем решении игнорировать Джордана. Он же всеми силами старался заслужить ее расположение.

— Ты что, не слышишь? — крикнул он ей на ухо и, взяв за плечо, заставил повернуться. — Проклятие, твой плащ совсем промок! Спускайся вниз, пока не простудилась!

Смирившись, Элинор последовала за ним по крутой, скользкой от влаги лесенке, которая вела в укрытие под палубой, и направилась в свою тесную каюту.

— Постой. Нам нужно поговорить.

Он схватил Элинор за руку и потащил к дубовой скамье, но прежде, чем усадить, сдернул с ее плеч мокрое одеяние и закутал в собственный плащ.

— Что, не удалось подкупить капитана? — ехидно спросила Элинор, намекая на прошлое путешествие, когда они с Джорданом занимались любовью в капитанской каюте.

— Я не намерен ссориться с тобой.

Элинор стало неловко, и она потупилась. Она сделала все от нее зависящее, чтобы не оставаться с ним наедине. Неверность Джордана по-прежнему ранила ее, но боль уже не была такой острой. Учитывая все обстоятельства, она понимала, почему он искал утешения у мавританки. Если что и мучило ее теперь, так это упорное нежелание Джордана отослать Тарифу.

— Что ты хотел мне сказать?

— Ты больше не любишь меня?

Заданный в лоб вопрос смутил Элинор. Она не могла сказать правду, но и лгать не хотелось.

— Мои чувства не изменились, и ты это знаешь.

— Черт бы тебя побрал! — прорычал Джордан, сжав до боли ее плечо. — Ты что, не можешь ответить на простой вопрос? Любишь или нет?

Глаза Элинор наполнились слезами. Джордану хотелось обнять ее, утешить, убедиться, что ничто более не разделяет их.

Смахнув слезы, она сердито отозвалась:

— Да!

— Любимая! — Просияв в улыбке, Джордан нетерпеливо потянулся к ней. — Тогда к чему вся эта ожесточенность?

Элинор оттолкнула его руку, протянутую в примирительном жесте.

— Не притворяйся, что не понимаешь! Ты продолжаешь держать ее при себе. Сколько можно прикрываться ребенком? Если бы ты хотел, давно нашел бы кормилицу.

— Прошу тебя, Элинор, давай оставим эту тему. В Англии все разрешится само собой. Доверься мне, любимая, мои чувства к тебе неизменны. Разве нельзя начать все сначала?

Элинор молча смотрела на него, не в силах противиться его воле. На какой-то миг она поддалась пьянящему желанию принять его предложение и забыть обо всех разногласиях.

— Дорогая, — прошептал Джордан, нежно коснувшись ее лица.

Элинор непроизвольно прижалась щекой к его теплой ладони. Она уже была готова откликнуться на страстный призыв, светившийся в его голубых глазах, когда женский голос нарушил очарование момента:

— Джордан, я искала тебя. Маленький Эдуард соскучился по отцу.

В нескольких шагах от них стояла Тарифа со смуглым младенцем на руках.

Элинор поднялась, почувствовав слабость в коленях.

— А вот и ответ, сэр Джордан. Вы сделали свой выбор. Теперь, позвольте, я сделаю свой.

Потрясенный, Джордан смотрел ей вслед, пока она не скрылась из виду. Последняя выходка Тарифы исчерпала его терпение. Круто повернувшись, он схватил ее за плечо.

— Будь ты проклята! — прошипел он с потемневшим от гнева лицом. — Я же велел тебе оставаться внизу.

— Но ребенок…

— Хватит прикрываться ребенком! Ступай вниз, женщина, и не смей высовывать носа!

Не сказав больше ни слова, Джордан помчался вверх по лестнице, ведущей на палубу.

Когда корабль вошел в гавань, моросил дождь. Ежась от холодного ветра, Элинор набросила на голову капюшон. За два года, проведенные в Испании, она привыкла к безоблачному небу и яркому солнцу.

— Вот деньги на дорогу, — сказал Джордан, вручив ей кошелек. — Я нашел тебе хорошую лошадь, но, может, ты все-таки позволишь мне проводить тебя до Мелтона? Это мне по пути.

— Совсем не по пути, если ты направляешься в Лондон к Эдуарду, — холодно возразила Элинор. — Я верну тебе деньги, как только смогу.

— И не думай! Считай, что это плата за помощь в восстановлении Авилы.

— Благодарю вас, сэр Джордан. В таком случае мы в расчете.

— Как тебе будет угодно, — процедил он сквозь зубы.

— Я найму эскорт или присоединюсь к паломникам. Вам незачем беспокоиться обо мне, сэр Джордан.

Он сгреб ее в охапку.

— Прощайте, леди Элинор. Бог в помощь. Застигнутая врасплох, Элинор чуть не упала в обморок, когда поцелуй Джордана обжег ее ледяные губы. На мгновение она прижалась к нему, но тут увидела приближавшуюся к ним закутанную в плащ фигурку.

Она отстранилась от Джордана и двинулась прочь.

Проходя мимо Тарифы, Элинор замедлила шаг.

— Прощай. Надеюсь, что больше не увижу тебя.

Мавританка держала на руках сына. Радость и в то же время боль отразились на ее лице.

— Да защитит вас Аллах, донья, — тихо сказала она, поклонившись.

Элинор сошла с корабля и остановилась на булыжной пристани, чувствуя себя бесконечно несчастной. Холодный ветер трепал ее тонкий плащ, рядом стоял сундучок со скромными пожитками.

Вместе с ними на корабле плыли паломницы, направлявшиеся в Кентерберийский собор. Джордан договорился с встретившей их монахиней, что они захватят с собой Элинор. Кроме того, он отправил посыльного к своим друзьям в Кентербери с просьбой помочь ей добраться до Мелтона.

Джордан, стиснув побелевшими пальцами рукоять меча, угрюмо поклонился:

— Счастливого пути, леди Элинор.

— Благодарю вас, сэр Джордан. Вы теперь в Лондон?

— Да. Если вам когда-нибудь понадобится моя помощь…

— Спасибо, как-нибудь обойдусь, — уронила Элинор и двинулась прочь, не дожидаясь ответа. Джордан что-то говорил, но она не стала слушать и направилась к группе девушек, ожидавших, пока погрузят их багаж.

Глядя на них, Элинор с грустью вспоминала, как собиралась когда-то в такое же паломничество. И вот ей снова предстояло путешествовать под опекой духовной особы. Но теперь Элинор это нисколько не волновало.

Она оглянулась и тут же отвела взгляд. Тарифа стояла рядом с Джорданом, не сводя с него влюбленного взгляда. А он — как больно это видеть! — улыбался матери своего ребенка, гладя ее по щеке.

Элинор выехала из Сандвича, заливаясь слезами.

Решив выкинуть из головы Джордана и его мавританку, Элинор, преодолевая боль, постаралась представить себе радость возвращения домой. Со всех сторон ее окружала зелень самых разнообразных оттенков. Пышная растительность Англии пьянила Элинор, уставшую от знойных ветров, раскаленного неба и однообразного желто-коричневого пейзажа. Луга казались голубыми от вероники, колокольчики клонили головки под тяжестью росы, в терновниках щебетали птицы. В густой траве на обочине дороги пестрели лютики и маргаритки, в лесной чаще куковала кукушка.

Перед поворотом к Мелтону Элинор придержала лошадь. Сердце взволнованно билось, руки вспотели. Свита из двух купцов среднего возраста, их жен и слуг остановилась рядом.

— Вы не заболели, леди Элинор? — поинтересовалась одна из спутниц с обеспокоенным выражением на полном лице.

— Нет, просто взволнованна. Через минуту я увижу свой дом. Не могу дождаться.

Женщина расплылась в улыбке:

— Ну-ну, дорогая, вы слишком долго отсутствовали. Они миновали березовую рощу, и Элинор восторженно вскрикнула, когда долгожданный вид открылся ее глазам. Увы! Даже издали Мелтон казался еще более запущенным, чем раньше. Невспаханная земля заросла сорняками, кустарником и молодыми деревцами.

Распрощавшись со своими спутниками, Элинор в сопровождении юного слуги повернула к замку.

Кругом было так тихо и безлюдно, что она засомневалась, есть ли кто-нибудь в доме. Кроме пары крестьян, работавших в поле, она никого больше не увидела. Въехав в пустынный двор, удивилась, что никто не вышел ей навстречу.

Слуга помог ей спешиться, озадаченно поглядывая на заброшенный дом.

— Странно, — сказала Элинор. — Подожди минуту.

Дверь оказалась запертой. Элинор застучала дверным молотком, прислушиваясь к гулкому эху, разносившемуся по каменным коридорам. Наконец послышались шаги.

Дверь слегка приоткрылась, и из нее выглянула, щуря подслеповатые глаза, старая домоправительница.

— Гилот! Это я, Элинор. Есть кто-нибудь в доме?

— Леди Элинор! — Старуха заулыбалась, и лицо ее сморщилось, как печеное яблоко. — Добро пожаловать домой! — Она обняла Элинор. — Я уж думала, вы нас забыли. Больно долго вас не было.

— По не зависящим от меня обстоятельствам. Но где отец и все остальные?

— Долго рассказывать. Я велю Хобу внести в дом ваши вещи. Это ваш парнишка?

— Нет, это слуга моих попутчиков.

Элинор поблагодарила юношу и, вручив ему серебряную монетку, отпустила.

Шаркая ногами, появился старый Хоб и подхватил ее сундучок.

— А конюхи где?

— Ушли, все ушли.

Встревоженная этим известием, Элинор последовала за слугой в главный зал. Везде лежал толстый слой пыли. У очага, который, видимо, давно не разжигали, дремала старая гончая. На полу и мебели белели пятна птичьего помета, на высоких стропилах гнездились голуби. Сквозь дыру в крыше проглядывало серое небо.

С упавшим сердцем Элинор поднялась вслед за Гилот по шаткой лестнице, стараясь не оступиться на подгнивших ступеньках.

Распахнув дверь в главную спальню, старая домоправительница поклонилась.

— К вам пришли, леди Матильда. — И тут же обратилась к Элинор: — Вы уж сами расскажите ей, что к чему.

Элинор с трудом узнала в изможденной женщине с мешками под глазами и желтоватой кожей свою мачеху.

Она из вежливости обняла Матильду, разразившуюся жалобными стенаниями:

— Элинор, слава Господу! Твой бедный отец при смерти. Да что там, мы все здесь умираем с голоду.

Элинор с трудом узнала отца, лежавшего под грудой одеял. В очаге не горел огонь, и было так холодно, что она плотнее закуталась в плащ.

— Отец болен? Что с ним? — Склонившись над постелью, она взяла иссохшую, покрытую старческими пятнами руку. — Отец, это Элинор.

Сэр Джеральд повернул голову и слабо улыбнулся. Кожа у него пожелтела, скулы заострились, ворот сорочки казался слишком просторным для его исхудавшей шеи.

— Элинор, неужели ты вернулась? А мне сказали, что ты уехала ко двору.

Сдерживая слезы, Элинор молча смотрела на отца. От гнева и обиды не осталось и следа. Неужели это ее отец, некогда веселый и неугомонный?

Позже, когда он снова забылся сном, Элинор вышла из комнаты, жестом поманив за собой Матильду.

Войдя в главный зал, Элинор увидела какого-то ребенка, жавшегося к жаровне с углями.

— Твой брат Мэтью, — устало сообщила Матильда. Хмуро покосившись на женщин, мальчик снова уставился на раскаленные угли.

— А где остальные?

— Он единственный, кто у нас остался, — всхлипнула Матильда, погладив ребенка по светлым волосам, и протянула руки к жаровне.

— Что с отцом?

— Упал с лестницы. Мы с трудом дотащили его до кровати. Поначалу он даже не мог говорить, но теперь ему полегче. Почти все слуги ушли. Нам нечем их кормить, не говоря уже об оплате. Крестьяне тоже разбрелись кто куда в поисках работы. Гай обещал прислать денег, но так и не прислал. Ты наша единственная надежда, Элинор.

Протянув ледяные руки к скудному пламени, Элинор перехватила хмурый взгляд сводного брата. Совсем не таким представляла она себе свое возвращение домой!

— Извини, Матильда, но у меня нет денег. Я сама рассчитывала на вашу помощь.

— А как же твоя служба при дворе? И твой богатый муж? — сварливым тоном осведомилась глубоко разочарованная Матильда.

— Лорд Гастингс погиб в Испании. Принц и принцесса Уэльские вернулись в Лондон, и я больше не служу при дворе.

— Что же нам делать? — простонала Матильда. — У нас нет ни еды, ни дров. Нам остается только умереть.

Элинор погладила ее по руке, ломая голову в поисках выхода. Денег, которые она привезла из Испании, хватит только на еду, и то на неделю.

— А как же заем, который вы получили от лорда Гастингса? — спросила она.

— Ничего не осталось. Мы рассчитывали, что ты поможешь нам, выйдя замуж за богача. Ребенок живет впроголодь, хотя я жертвую всем, чтобы прокормить его и мужа.

— Я достану еду на ближайшие дни, не беспокойся. На лице Матильды отразилось облегчение.

— Значит, у тебя есть деньги?

— Совсем немного. Их не надолго хватит.

Элинор спустилась вниз, не в силах постичь всю глубину разразившейся в их доме трагедии. Жалкий вид Мелтона напомнил ей об Авиле, и сердце пронзила боль.

Заметив горничную, Элинор обратилась к ней:

— Салли, сходи в деревню, купи молока, яиц, сыра, муки. Только не трать лишнего. Справишься?

Получив столь ответственное поручение, горничная просияла от гордости:

— Не сомневайтесь, миледи, уж я-то постараюсь.

— Спасибо, Салли. Где мои вещи?

— В вашей комнате, миледи, только ее еще не привели в порядок. Я прослежу за этим.

Улыбнувшись, Элинор направилась в свою спальню в задней части дома. В комнате было холодно и сыро, на постели виднелись пятна плесени, крыша протекала, и на дубовых панелях остались белесые пятна. В очаге Элинор увидела огрызок яблока, сливовые косточки и кусочек черствого хлеба. Видимо, комнатой пользовалась Матильда, поскольку здесь было теплее, чем в большой спальне, где лежал сэр Джеральд.

Присев на постель, Элинор уронила голову на руки и расплакалась. Прошло немало времени, прежде чем она поняла, что слезами горю не поможешь. Нужно обратиться к семье лорда Гастингса. Как его вдова, она имеет право на наследство. Наверняка этого хватит, чтобы расплатиться с долгами и немного оставить на жизнь. Элинор стала собираться в дорогу.

Путь к поместью Гастингса лежал через живописную местность, пестревшую весенними цветами. На живых изгородях распускались бутоны, в воздухе звенели птичьи голоса. Сопровождавшие ее Салли и Джек были в восторге. Однако Элинор не замечала красот природы. Только отчаяние могло заставить ее обратиться к родственникам покойного мужа, и у нее было такое чувство, словно она едет на собственную казнь.

Замок Гастингса располагался в обширном парке. Среди деревьев бродили олени, пугливо косясь на их маленькую кавалькаду. Элинор впустили в дом, а слугам велели остаться снаружи. Элинор ждала, стоя в парадном холле с расписанным золотом потолком.

— Лорд Гастингс примет вас, леди Элинор, — объявил надменного вида слуга.

Гадая, кто же теперь владелец всего этого великолепия, Элинор в своем скромном платье из черного бархата последовала за ним в парадный зал, где в очаге приветливо пылал огонь.

У очага стоял высокий мужчина с рыжеватыми завитками волос, в длинном одеянии из золотистой парчи. Сердце Элинор екнуло, когда он обернулся на звук ее шагов.

— Неужели это действительно ты, Элинор? — сказал Пэйн. — Я думал, что ослышался. Проходи к огню.

Элинор подошла к очагу, настороженно глядя на молодого лорда Гастингса. Она еще не забыла их последнюю встречу. Пэйн, видимо, тоже. Сконфуженно улыбнувшись, он протянул ей чашу с вином.

— Забудем о былых недоразумениях, Элинор.

— Что ж, Пэйн, я готова, — ответила молодая женщина, сделав глоток. — Тебя, наверное, интересует, зачем я приехала.

— Это твой дом, дорогая мачеха, — улыбнулся он. — Но, клянусь Господом, я не ожидал увидеть тебя здесь. Ты знаешь, что отец умер?

— Слышала.

— Ты, я вижу, не собираешься лить по этому поводу крокодиловы слезы. Тем лучше. Ценю в женщинах честность.

— Признаться, мне не до формальностей. Я приехала получить свою долю наследства, сколь бы ничтожной она ни была. Мне необходимо заплатить долги и отремонтировать дом.

— Присядь, Элинор. Нам нужно многое обсудить. Элинор села, смущенная его пристальным взглядом. Он постарел. На лице появились морщины, волосы поредели.

— Когда Жан д'Акр тебя увез, я поклялся ему отомстить, — сказал Пэйн. — В прошлом году выполнил свою клятву: ублюдок гниет в гасконском овраге. Как ты, вероятно, догадываешься, я не слишком опечален смертью отца. Еще вина?

Элинор отказалась, а Пэйн снова наполнил свою чашу. Даже став владетельным лордом, он, видимо, не изменил своих привычек.

— Итак, ты хочешь получить свою долю? И сколько же это, по-твоему?

— Полагаю, ты мне скажешь.

Улыбнувшись, он подошел ближе и сел рядом с ней.

— Как ты прекрасна, Элинор! Все это время я носил в своем сердце твой образ. Я чуть с ума не сошел, когда тебя похитили.

Элинор напряглась. В глазах Пэйна вспыхнул знакомый огонек, всегда внушавший ей опасения.

— Выходи за меня, Элинор.

Громко ахнув, девушка уставилась на него широко раскрытыми глазами:

— Ты сошел с ума! Мы не можем пожениться. Я твоя мачеха.

Пэйн лукаво улыбнулся, поднеся чашу к губам.

— Если дело только в этом, можешь не волноваться. Полагаю, твой ответ «да»?

— Нет! — яростно выкрикнула Элинор. Пэйн зло прищурился:

— Элинор, ты мне не мачеха.

— Я была женой твоего отца, Пэйн. Значит, я, твоя мачеха.

— Ты никогда не была женой моего отца. Неужели ты думаешь, что обвенчавший вас бродяга и вправду священник? Мне его порекомендовали, потому что он имел некоторое представление о брачной церемонии. А отца так обуяла похоть, что он даже не поинтересовался его саном.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Что ты не леди Гастингс. Ты никогда не была замужем за моим отцом. Так что, Элинор, у тебя нет никаких оснований претендовать на наследство. Это не значит, что ты ничего не получишь…

— Ты лжешь! Мы поженились! Ты выдумал это, чтобы добиться своего! — крикнула Элинор, вскочив на ноги.

Пэйн удержал ее за запястье.

— Не смей называть меня лжецом! — прорычал он, и лицо его потемнело. — Я сделал тебе предложение, Элинор, хотя ты этого не заслуживаешь, учитывая, в скольких постелях ты побывала. И не пытайся отрицать. У слухов длинные ноги!

Элинор замахнулась, намереваясь стереть с его лица оскорбительную ухмылку, но он перехватил ее руку.

— Я прошу тебя стать моей женой!

— А как ты объяснишь свой обман тем, кто считает меня вдовой твоего отца?

— Свалю всю вину на монаха. Я, мол, поверил ему и лишь потом узнал, что он самозванец. Да кому какое дело, Элинор? Только подумай: этот дом, земля — все будет твоим. Мы восстановим развалюху твоего отца, пошлем на его поля полчища работников. Все, что пожелаешь, только скажи «да».

При мысли, чего стоил ей этот обман, Элинор стало дурно. Ее бросило в жар. Она вспомнила брачную ночь с Гастингсом. И во имя чего? Ведь все эти годы она могла быть замужем за Джорданом. Им не пришлось бы ждать смерти старого рубаки. О Боже, какая жестокая шутка!

— Я жду, Элинор. Мое терпение не беспредельно. Образ отца, лежащего в холодной комнате, возник у нее перед глазами. Разрушающийся дом, запущенные поля… Если она примет предложение Пэйна, все наладится. Но тогда она не сможет выйти замуж за Джррдана. Сердце Элинор сжалось. Впрочем, брак с Джорданом, невозможен, их любовь в прошлом.

— Ну что ты молчишь? Скажи, да или нет? Неужели это так сложно?

Элинор окинула взглядом роскошную комнату. В сравнении с этим дворцом холодный, продуваемый сквозняками Мелтон казался настоящей лачугой. Если бы не любовь к Джордану, Элинор, возможно, и согласилась бы использовать Пэйна для спасения Мелтона. Ну почему она не может забыть его? Почему все еще тоскует по его объятиям?

— Я уже ответила тебе, — отозвалась она наконец дрогнувшим голосом.

Пэйн злобно уставился нее, ошеломленный отказом.

— И ты смеешь меня отвергать? Да где ты будешь жить?

— Мелтон, каков бы он ни был, пока еще принадлежит Десмондам.

— Не надолго. Мой отец предоставил твоему семейству заем при условии, что ты выйдешь за него замуж, но брак, увы, не состоялся. Вы должны нам огромную сумму. Есть документ, можешь взглянуть, если хочешь.

Потрясенная, Элинор снова села.

— Не может быть, — произнесла она упавшим голосом.

— Если ты выйдешь за меня, долг будет списан.

— А если нет?

— Тогда я заберу Мелтон. И выброшу тебя и твою семью на улицу.

Сверкнув глазами, Элинор вскочила на ноги. Гнев вернул ей силы.

— Не смей угрожать мне! Эта земля была дарована моим предкам самим королем!

— А теперь король — или принц — передаст ее мне. Должен же кто-то возместить мне убытки.

— И ты думаешь, после подобных угроз я выйду за тебя замуж?

— У тебя нет выбора! — Лицо Пэйна исказилось от ярости.

— Но я человек великодушный. Я дам тебе месяц на размышления. А сам тем временем обращусь ко двору с просьбой разобраться с вашими долгами. — Он самодовольно ухмыльнулся.

Вне себя от негодования, Элинор круто повернулась и выбежала из комнаты.

Они возвращались в Мелтон в полном молчании. Слуги, глядя на побледневшее лицо своей госпожи, не решались задавать вопросы.

Между тем задолго до того, как они добрались до дома, у Элинор возник план. Она не будет сидеть сложа руки и ждать, пока Пэйн Гастингс захлопнет ловушку. Она попросит принца Эдуарда спасти Мелтон.

Свой план Элинор смогла осуществить только летом. Она обратилась к принцессе Уэльской со слезной мольбой, и благодаря ее вмешательству жалобе Пэйна Гастингса пока не был дан ход. Элинор пришлось прибегнуть к помощи соседей, включая и леди Бланш, вернувшуюся в Райзвуд, чтобы обеспечить обитателей Мелтона самым необходимым. Лишь после этого она отправилась ко двору принца Уэльского.

После возвращения из Бордо Эдуард постоянно болел. С корабля его вынесли на носилках. Облегчение наступало не надолго, и из-за жестоких болей принц неделями пребывал в полной апатии. Близкие Эдуарда понимали, что смерть уже коснулась его своей костлявой рукой.

Поэтому Элинор отправилась в Беркхэмпстед, а не в Лондон, чтобы вручить свое прошение. Принцесса Уэльская пригласила ее на прием, устроенный по случаю очередного улучшения состояния принца.

Замок Беркхэмпстед был любимой резиденцией Эдуарда, куда он удалился в надежде на выздоровление. Расположенный в холмистой местности, поросшей лиственными лесами, Беркхэмпстед славился своими охотничьими угодьями.

Элинор остановилась на постоялом дворе в деревеньке, носившей то же название, что и замок. Зная, что королевская чета придает большое значение внешнему виду, Элинор на последние деньги, занятые у леди Бланш, купила платье из лилового атласа, усыпанное серебряными звездочками, к нему надевавшееся поверх бархатное сюрко без рукавов того же оттенка, отделанное по проймам и подолу беличьим мехом. В комплект входили туфельки из лилового бархата и серебряной парчи. Элинор заплела косы и уложила их кольцами вокруг ушей. Серебряный обруч, обвивавший лоб, и серебряные браслеты на запястьях, перехватывающие узкие рукава, довершали наряд.

Огромный зал освещался множеством свечей и факелов. Роскошно одетые гости, кланяясь и приседая, двигались мимо помоста, на котором восседала королевская чета. Эдуард — в пышной мантии из узорной парчи, расшитой серебром и золотом, — сидел в красном бархатном кресле. Принцесса Уэльская стояла за его спиной. Несмотря на все уверения принца, что ему намного лучше, заострившиеся черты лица и бледная кожа свидетельствовали об обратном.

Принцесса Иоанна милостиво поздоровалась с Элинор, а Эдуард осведомился, нет ли известий от ее брата. Гай состоял на службе у герцога Ланкастера, правившего ныне Гасконью от имени принца. Принцесса располнела и постарела, что, впрочем, не отразилось на ее манере одеваться. На ней был роскошный наряд из переливающейся серебром зеленой парчи, рыжие волосы украшала золотая диадема, на пальцах сверкали драгоценные перстни.

Подав прошение, Элинор удалилась на свое место за столом для менее важных персон. Она испытала некоторое разочарование, видимо, надеясь, что Эдуард сразу прочтет ее прошение и, проникнувшись праведным гневом, пообещает ей помощь. Однако он и не думал читать бумагу, и она так и лежала рядом с его тарелкой.

Громадные столы были заставлены блюдами с фруктами, всевозможными закусками и горячими кушаньями. Элинор принялась за жареного каплуна в винном соусе, почти не ощущая вкуса. Ее внимание было приковано к документу, на который капало вино и жир. Эдуард даже не прикоснулся к нему.

Едва не плача, Элинор пыталась убедить себя в том, что скромному просителю не так-то легко получить королевскую милость.

Оглядываясь по сторонам, Элинор ловила на себе восхищенные взгляды мужчин. Внезапно ее внимание привлек рыцарь, расположившийся за одним из столов в тени колонны. Ахнув, Элинор до боли сцепила пальцы. Не узнать эти широкие плечи и выразительный профиль было невозможно. Джордан сидел в окружении шумной компании и, как всегда, находился в центре внимания.

Оцепенев, Элинор не сводила с него глаз. Джордан любезничал со своими соседками. То, что он жил с Тарифой, здесь, в Англии, не имело особого значения. Друзья Джордана наверняка считали мавританку трофеем, добытым в Гранаде, — чем-то вроде ручной обезьянки или дикой кошки.

Элинор решила уйти, не дожидаясь танцев. Хотя ее неверный любовник не испытывал недостатка в партнершах, она не сомневалась, что он пригласит ее танцевать хотя бы для того, чтобы испытать на ней силу своего обаяния.

Когда музыканты заиграли веселую мелодию, Элинор поспешно встала, но было поздно. Джордан уже направлялся к ней. В этот вечер на нем была облегающая туника из винно-красного бархата. Короткий золотистый плащ подчеркивал ширину плеч. Узкие бедра обвивал пояс из оправленного в золото янтаря. Усыпанный самоцветами кинжал являлся скорее украшением, чем оружием. Невысокие башмаки из светлой, тисненной золотом кожи открывали стройные ноги, обтянутые темными рейтузами.

Отодвинув стул, Элинор попыталась спастись бегством. Но Джордан, легко пробившись сквозь толпу, преградил ей путь.

— Кого я вижу! Леди Элинор собственной персоной, и нарядная, как принцесса. Вот уж кого не ожидал здесь увидеть! — развязным тоном воскликнул он, схватив ее за руку. — Окажите мне честь, леди, позвольте пригласить вас на танец.

— Нет, — побледнев, прошептала Элинор. — Оставь меня в покое.

Ловко маневрируя в людском потоке, Джордан увлек ее под каменную арку.

— Ты уверена, что не хочешь танцевать?

— Абсолютно.

— Ах, леди Элинор, вы много потеряете.

— Знаю это лучше, чем другие.

Он нежно коснулся ее щеки. Элинор резко отстранилась. Пусть не надеется, что она снова поддастся его чарам. С этим покончено.

— Если не хочешь танцевать, можем просто поговорить.

— Нам не о чем говорить.

— Ах, леди, у вас удивительно короткая память. — Маска беспечности исчезла с его лица. — Я намерен раз и навсегда устранить наши разногласия и не собираюсь упускать такую прекрасную возможность.

— Боюсь, это неподходящее место.

Джордан схватил ее за руку и увлек в холодный коридор, выходивший во двор. Элинор попыталась вырваться, но Джордан строго сказал:

— Прекрати! Я всего лишь хочу поговорить с тобой. Поджав губы, Элинор опустилась на каменную скамью.

— Как ты здесь оказалась? — спросил Джордан.

— Привезла прошение принцу Эдуарду.

— Это как-то связано с петицией Пэйна Гастингса? Глаза Элинор округлились.

— Ты знаешь?

— Весь двор знает. Чего стоит одна только формулировка: «Прошу отдать мне в жены леди Элинор Десмонд в счет погашения суммы, выданной ее отцу лордом Гастингсом»!

— Я думала, Эдуард держит такие вещи в секрете. Джордан цинично рассмеялся:

— Ах, Элинор, ты провела столько времени при дворе и ничему не научилась. Здесь все тайное становится явным, особенно столь интригующие подробности.

— И что же Эдуард намерен делать? Джордан пожал плечами:

— В последнее время Эдуард не всегда мыслит здраво. Говорят, твой брак с Гастингсом был незаконным.

— Да, но я-то об этом не знала. Он бросил на нее угрюмый взгляд.

— Полагаю, тебя одурачили, как и всех остальных. Элинор сверкнула глазами.

— Судя по твоему тону, ты не совсем в этом уверен?

— Услышав об этом прошении, я возмутился до глубины души и сказал ему все, что об этом думаю. Но он заявил, что ты никогда не была женой его отца. Я готов был убить его на месте!

— Так ты говорил с ним!

— А ты как думала?

Он попытался взять ее за руку, но Элинор резко отстранилась, не в силах отделаться от горьких воспоминаний. Как часто она представляла себе его смуглое лицо, обрамленное темными волосами! Выражение светло-голубых глаз было до боли знакомым. У нее в горле застрял ком.

— Между нами все кончено, — уронила она. — Ты принадлежишь Тарифе.

— Элинор, милая, давай похороним старые ссоры. Я могу избавить тебя от гнусного предложения Пэйна Гастингса. Скажи только слово.

Готовая сдаться, Элинор подняла на него неуверенный взгляд. Джордан поспешил воспользоваться ее минутной слабостью.

— Скажи, что все еще любишь меня, — настойчиво произнес он, привлекая ее к себе.

— Нет, нет… о, Джордан. — Элинор уткнулась лицом в его шею и разрыдалась. Как она истосковалась по его объятиям, по теплу его рук! Почему она не обратилась к нему за помощью?

Их губы встретились, и Элинор содрогнулась от нахлынувшей страсти. Ничего не изменилось. Его прикосновения все так же возбуждали ее.

— Я больше не могу притворяться, — вымолвила она спустя минуту. — Да, я все еще люблю тебя. И буду вечно любить.

— О, Элинор, любимая! Бог свидетель, как я жаждал услышать это!

— Ты остановился в замке? — шепнула она. Как чудесно было бы снова ощутить силу его страсти и обрести душевный покой.

— Да, у нас маленькая комнатка. Элинор резко отстранилась.

— У нас? — холодно переспросила она. — У тебя и Тарифы?

Джордан готов был откусить себе язык.

— Это не то, что ты думаешь.

— Не морочь мне голову. Я не настолько глупа, чтобы поверить, будто вы спите в разных постелях.

Он потряс ее за плечи:

— Проклятие, Элинор, хоть раз в жизни выслушай меня! Тарифа серьезно больна, и уже не первый год, но влажный климат резко ухудшил ее состояние.

Элинор вырвалась из его объятий.

— Отошли ее в Испанию, тогда я, может, и выслушаю твой трогательный рассказ.

— Не могу.

— Не можешь или не хочешь?

— Не могу. — Он упрямо склонил голову.

— В таком случае, сэр Джордан, не вижу смысла тратить на вас время. Все ваши клятвы и обещания — не более чем праздная болтовня.

С этими словами, произнесенными ледяным тоном, Элинор поднялась, собираясь вернуться в зал. Она надеялась, что Джордан остановит ее, возможно, тогда ей удалось бы справиться со своей уязвленной гордостью. Но он остался во дворе.

Над березовой рощей вился легкий туман. Эдуард смотрел в окно, рассеянно слушая запальчивые речи Пэйна Гастингса. Напротив сидел Джордан де Вер с каменным выражением лица. Чума на них обоих! Господи, что ему до их вражды и страстей, когда боль, словно дикий зверь, терзает его желудок! Столько важных дел накопилось! Теперь, когда его отец впал в маразм, ответственность за королевство лежит на нем. Он обязан позаботиться о будущем Англии и не может расходовать силы на осатаневших мужчин, сцепившихся из-за женщины.

Эдуард устало поднял руку, призывая к молчанию.

— Лорд Гастингс, я внимательно прочитал вашу петицию и выслушал страстную мольбу о справедливости. Учитывая, что вы имеете законное право…

— Вот именно, ваше высочество. Мне не придется обращаться в суд, если вы поддержите мое ходатайство.

— Я еще не закончил, — сурово перебил его принц. — Согласен, что закон на вашей стороне, но есть и другой проситель, который настаивает на своих правах.

— Джордан де Вер давно домогается Элинор Десмонд. Здесь нет никакого секрета! — заявил Пэйн, сверкнув глазами.

— Как и вы, милорд, — бросил Эдуард, переведя взгляд на Джордана. — Сэр Джордан, я прочитал вашу петицию.

Джордан встал и поклонился:

— Я весь внимание, ваше высочество.

— Вы оказали мне неоценимые услуги в Испании. — Принц выдержал паузу, остановив взгляд на Пэйне. Тот смешался и покраснел, принимая невысказанный упрек в том, что сам пересидел войну в Монтджое. Эдуард снова повернулся к Джордану. — Вы были одним из немногих рыцарей, кого выделил дон Педро. И теперь вы просите руки Элинор Десмонд в качестве платы за службу короне в кастильской кампании.

— Нет! — вскричал Пэйн, вскочив на ноги. — У него нет никаких прав!

Эдуард жестом велел ему сесть.

— Сэр Джордан имеет все права, лорд Гастингс. Он ничего не получил за свою верную службу. Правда, его просьба несколько необычна…

— Не более чем прошение Гастингса, ваше высочество, — заметил Джордан.

Принц вздохнул.

— Меня ждут важные дела. Ссора двух рыцарей из-за прекрасной дамы не должна мешать государственным деяниям. Поэтому я принимаю предложение сэра Джордана разрешить ваш спор.

— И в чем, ваше высочество, оно состоит? — прорычал Пэйн, свирепо уставившись на Джордана. Враждебность витала в воздухе.

— Спор решит смертельный поединок!

Когда до Элинор дошли скандальные слухи, она не поверила своим ушам. Двое мужчин сойдутся в смертельной схватке за ее руку! Как мог Эдуард принять такое решение? Наверняка болезнь сказалась на его рассудке. Поговаривали, будто во время приступов боли здравый смысл изменял принцу. Как мог Эдуард позволить двум самым знаменитым рыцарям Англии сразиться насмерть за право обладать ею?

На следующий день в главном зале замка соперники публично вызвали друг друга на дуэль. Перчатки были брошены, правила поединка установлены. Эдуард дал официальное разрешение и назначил дату и место — через два месяца в Вудстоке.

Элинор вышла из главного зала словно в тумане. Как она выдержит эти два долгих месяца неопределенности и страха? Она вышла во двор и остановилась, пьггаясь согреться в . теплых лучах солнца.

— Элинор!

Обернувшись, она увидела Тарифу с ребенком на руках. Младенец гукал и смеялся, протягивая к Элинор свои пухленькие кулачки.

— Имею я право хоть на каплю покоя? — сердито осведомилась Элинор. — Я не желаю видеть тебя!

Она двинулась прочь, но Тарифа схватила ее за рукав:

— Пожалуйста, выслушай меня.

В голосе мавританки звучала такая боль, что Элинор невольно остановилась.

— Разве ты не причинила мне зла?

— Более чем достаточно. Пойдем сядем на солнце. Элинор неохотно последовала за мавританкой, поражаясь ее худобе. Прижав ладонь ко рту, Тарифа закашлялась.

— Не могла бы ты подержать ребенка? — робко попросила она, отдышавшись.

У Элинор не было ни малейшего желания брать на руки малыша, напоминавшего ей о неверности Джордана. Но умоляющее выражение в глазах Тарифы заставило ее забыть о своей обиде.

Младенец заерзал у нее на руках, и Элинор грустно подумала, что это мог быть их с Джорданом сын.

Маленький Эдуард потянулся к ее волосам и радостно залопотал, зажав в кулачке золотистую прядь. К своему удивлению, Элинор увидела слезы на ввалившихся щеках мавританки.

— Ты понравилась ему, — промолвила Тарифа дрогнувшим голосом.

Ребенок так заразительно смеялся, что Элинор тоже не сдержала улыбки. Голубые глаза Джордана на смуглом личике с типично мавританскими чертами производили странное впечатление.

— Ты не могла бы взять его себе? Элинор показалось, что она ослышалась.

— Взять себе?

Тарифа придвинулась ближе.

— Я скоро умру. И некому будет его любить. Отец, конечно, не бросит сына, но ребенок слишком мал, и ему нужна мать, а ты могла бы ее заменить.

— Нет, Тарифа.

— Прошу тебя, Элинор. Постарайся простить меня. Я хочу покинуть этот мир со спокойной душой. Признайся, ты ведь и сейчас любишь Джордана?

Забыв о гордости и глядя сквозь слезы на соперницу, Элинор кивнула.

— Я солгала, когда сказала, что Джордан любит меня, — призналась Тарифа. — О, я молилась, чтобы он полюбил меня, однако этого не произошло. Ему нужна только ты. Если бы не чувство долга, он ни за что не взял бы меня с собой. Но Эдуард — его сын. Вырасти его как собственного ребенка, Элинор.

— С чего ты взяла, что умрешь? Когда Джордан сказал, что ты больна, я думала…

Тарифа сжала ее руку своей исхудавшей ладошкой.

— Это застарелый недуг. Но с каждым днем мне все труднее дышать, и кашель усиливается… — Она перевела дух. — Джордан всегда стремился к тебе, но я удерживала его. Обещай, что позаботишься о маленьком Эдуарде, когда меня не станет.

Элинор обещала. Младенец между тем, устроившись у нее на руках, заснул. Глядя на смуглое личико, пухлые губки и загнутые ресницы, она ощутила вспышку материнских чувств. Хотя Тарифа дала ему жизнь, мальчик был частичкой Джордана. Согласившись позаботиться о ребенке, Элинор понимала, что привязывает к себе его отца.

— Я знала, что не выживу в этом климате, — продолжала Тарифа, — но не могла отказаться от Джордана. Ради него я была готова на любые жертвы. Скажи, что прощаешь меня.

Элинор проглотила ком в горле, чувствуя, как тает ее ненависть к мавританке.

— Я прощаю тебя, — прошептала она.

— Теперь душа моя спокойна. Твой замок называется Мелтон?

— Да.

— Я пришлю туда Эдуарда.

Принц Уэльский назначил Джордана кастеляном замка Роксби. Направляясь туда в сопровождении слуг, Тарифа попала в грозу. Она радовалась разгулу стихии, сознавая, что пагубное воздействие проливного дождя и пронизывающего ветра сократит ее дни. Элинор обещала позаботиться о ее сыне. Возможно, ребенок сблизит Элинор и Джордана, которых она так отчаянно старалась развести, — если, конечно, Джордан останется жив после предстоящего поединка. При мысли, что ее любимый может погибнуть, Тарифа содрогнулась. Подняв глаза к небу, где грохотал гром и сверкали молнии, она молила Аллаха сохранить ему жизнь.

На следующее утро слуги, явившиеся будить мавританку, обнаружили бездыханное тело. Под боком у матери захлебывался плачем младенец. Поначалу никто не знал, что делать. Не признай их господин маленького язычника своим отпрыском, они не устояли бы перед соблазном бросить его на произвол судьбы.

К одеяльцу ребенка был прикреплен небольшой свиток. К счастью, один из слуг умел читать. Изучив пергамент вдоль и поперек, он не нашел там ничего, кроме языческой тарабарщины. Только одна фраза имела смысл: «Когда меня не станет, отвезите моего сына к леди Элинор в замок Мелтон».

Мелтон находился неподалеку, и проще было оставить ребенка там, чем везти его в Роксби.

Из окна комнаты Элинор созерцала летние сумерки, медленно сгущавшиеся над землей, где она родилась и выросла. Еще месяц она может спокойно жить в родном доме, а потом судьбу ее решит самый могущественный из судей. Каждый раз, размышляя о возможном исходе поединка, она содрогалась от ужаса. Джордан — умелый боец, но он слишком много пережил в Испании. Элинор молилась, чтобы лишения последних лет не сказались на его здоровье. При мысли, что она может стать женой Пэйна, ее пробирала дрожь, но если Всевышний дарует ему победу, у нее не останется выбора.

Движение на дороге привлекло ее внимание. Небольшая кавалькада, показавшись из-за живой изгороди, повернула к замку. Кто мог пожаловать в столь поздний час? Через несколько минут стемнеет, и ворота будут закрыты.

Шестеро всадников в простой одежде пересекли мост и въехали во двор. Элинор встретила их у дверей. Безоружные, на неказистых лошаденках, они не внушали опасений.

— Мы приехали повидаться с леди Элинор из замка Мелтон, — сказал один из прибывших, долговязый мужчина с соломенными волосами.

— Это я.

— Давай-ка его сюда, Джоан.

К изумлению Элинор, единственная в этой мужской компании женщина извлекла из притороченной к седлу корзинки сверток, завернутый в шерстяное одеяло.

— Вот, миледи, языческое дитя. Велено вам передать. Сердце Элинор сжалось, когда она взяла в руки теплый комочек. Тарифа умерла! Не прошло и нескольких недель, как ее мрачное предчувствие сбылось. Младенец зашевелился и открыл глазки. Элинор, ожидавшая, что он заплачет, удивилась, когда ребенок заулыбался и что-то залопотал. И хотя это был всего лишь детский лепет, ей хотелось думать, что он узнал ее.

— Тут сказано, чтобы его привезли сюда. — Мужчина вытащил из седельной сумки записку и передал Элинор.

Вид арабской вязи вызвал у нее неприятные воспоминания. Стены в доме Родриго были украшены витиеватыми надписями, содержавшими выдержки из Корана. Элинор прочла единственную фразу, написанную по-английски, и обратилась к путникам:

— Не хотите ли передохнуть с дороги, перекусить?

— Нет, леди, мы и так задержались.

Простившись с ними, Элинор вошла в дом. Уже стемнело, вдалеке мычала корова, на небе зажглись звезды.

Малыш встрепенулся, и Элинор прижалась щекой к его шелковистой головке. Это крохотное существо было сыном Джордана. И если ее возлюбленный погибнет в смертельном поединке, у нее останется хотя бы его частичка.

Глава 17

Зловещие крики воронья разорвали утреннюю тишину. Огромные черные птицы издавна считались дурным предзнаменованием, и среди зрителей, явившихся на турнир, пронесся тревожный ропот. Покружив над ристалищем, стая, хлопая крыльями, вернулась на ближайшее поле клевать жнивье.

При виде ворон по спине Пэйна Гастингса пробежал холодок. Стараясь не поддаваться мрачным предчувствиям, он распрямил плечи и выпятил грудь. По случаю предстоящего события он вырядился в дублет из алого с золотом атласа и белое шелковое сюрко, украшенное гербом Гастингсов. Спину его лошади покрывал чепрак из золотистой парчи, отороченный алой бахромой.

Помахав с самоуверенной улыбкой своим сторонникам, он направился к красно-золотому шатру, установленному на краю поля, где его поджидали слуги и белобрысый парень в домотканой одежде.

— Перкин?

— Да, милорд?

— Войдем внутрь.

Парень последовал за рыцарем в шатер. Из обитого кожей сундучка Пэйн извлек тяжелый кошель с золотом.

— Здесь достаточно, чтобы растопить сердце твоей подружки.

Глаза парня округлились, когда Пэйн ослабил завязки и позволил ему взглянуть на сверкающие монеты.

— Четверть сейчас, а остальное потом. Согласен? Перкин кивнул, жадно облизнув толстые губы. Никогда в жизни он не видел столько золота.

— Надеюсь, нож у тебя острый?

Парень послушно протянул свой нож для проверки. Пэйн скользнул лезвием по руке и, срезав несколько светлых волосков, удовлетворенно кивнул.

— Тогда отправляйся, но помни: если проболтаешься, — Пэйн выдержал паузу, чтобы придать угрозе большую весомость, — ты покойник.

Перкин яростно закивал, запихивая горсть золота в потрепанный кошель.

— Не извольте беспокоиться, милорд. Уж я-то умею держать язык за зубами.

Оставшись один, Пэйн для поднятия духа осушил две чаши гасконского вина. Этого оказалось недостаточно, чтобы привести его в бесшабашное состояние, но он боялся потерять над собой контроль. Ничего, он выпьет позже, когда будет праздновать победу.

Выбравшись на солнце, Пэйн увидел своего противника, медленно ехавшего между палатками. Джордан поднял руку в латной рукавице в знак молчаливого приветствия и проследовал дальше. Пэйн вскипел от ярости. Будь он проклят, этот выскочка! Что он о себе возомнил? Завидев знамена де Вера, публика взревела, приветствуя своего любимца. Многие бились об заклад, ставя на победителя. Пэйн знал, что не является фаворитом. Что ж, он предпринял кое-какие меры. Как доверенный слуга де Вера, Перкин имел доступ к жеребцу хозяина.

Свистнув, Пэйн подозвал своего коня и проверил подпругу. Будет чертовски забавно, если де Вер подкупил его собственных конюхов, чтобы сыграть с ним такую же шутку.

Несмотря на яркое солнце, Элинор зябко ежилась. Она надела новое лавандовое платье и сюрко, но постеснялась набросить сверху старый, потрепанный плащ и теперь дрожала от прохладного ветра. Эдуард и его супруга сидели в королевской ложе, задрапированной бархатными занавесками и украшенной гербом Англии. Принцесса суетилась вокруг мужа — его осунувшееся лицо свидетельствовало о плохом самочувствии. В глубине души Элинор надеялась, что принц остановит поединок, когда оба противника удовлетворят свое тщеславие, но не была в этом уверена из-за нынешнего состояния принца.

После торжественного открытия турнира должны были состояться несколько поединков, предшествовавших главному, ради которого собралось большинство присутствующих. Под приветственные крики толпы рыцари парами выезжали на поле. Лязг оружия, топот копыт, взволнованный гул толпы отзывались болью в голове Элинор, сидевшей в отдельной ложе в окружении придворных дам. В определенном смысле она была королевой этого турнира, и многие добивались чести оказаться в ее ложе. Не каждый день судьба женщины решается поединком между двумя самыми известными рыцарями страны.

Наконец наступил долгожданный момент. Под оглушительные приветствия и рукоплескания зрителей противники выехали на поле. На сей раз не было ни пышной свиты, ни экзотических зверей — только два рыцаря, явившиеся на смертельный поединок. Трибуны притихли в напряженном ожидании.

Поднявшись с помощью придворных на ноги, принц Уэльский обратился к двум всадникам в тяжелых доспехах, остановившимся перед королевской ложей. В ушах Элинор стоял такой шум, что она не слышала ни слова.

Доспехи Джордана сверкали на солнце, слепя глаза. Лицо скрывал шлем. Ветер трепал его голубое сюрко и серебристый чепрак жеребца, когда он занял позицию на дальнем конце ристалища.

Пэйн задержался у ложи Элинор, но, не дождавшись от нее знаков внимания, поскакал на свое место на противоположном конце поля.

Королевский герольд протрубил фанфары в честь принца и принцессы и провозгласил начало поединка.

Соперники опустили забрала и понеслись навстречу друг другу, выставив перед собой копья. К всеобщему изумлению, копье Джордана переломилось при столкновении. Точный удар Гастингса выбил его из седла, вызвав крик ужаса у многочисленных поклонников фаворита.

Элинор вскочила со своего места, схватившись за горло. Затаив дыхание, она смотрела, как оруженосцы помогли поверженному рыцарю подняться на ноги.

Джордан не сразу пришел в себя после падения. Почему вдруг копье сломалось? Накануне его тщательно проверили. Ему даже показалось, будто копье треснуло еще до столкновения с противником. Оглянувшись на своих людей, Джордан подумал, уж не подменил ли кто-нибудь из них оружие. Внимательно осмотрев новое копье, он проверил подпругу жеребца. Она оказалась ослабленной, укрепив его в мысли, что не обошлось без предательства.

Кони снова понеслись навстречу друг другу вдоль украшенного яркими флажками барьера. За мгновение до того, как рыцари сошлись, подпруга седла Джордана лопнула. С изумленным возгласом он соскользнул набок и грохнулся о землю. Оставшийся без всадника конь испуганно заржал, когда мимо, гремя копытами, проскакал противник.

С трудом поднявшись на ноги, Джордан постоял минуту, прежде чем поднял забрало, показывая, что не ранен. Он больше не нуждался в доказательствах. Очевидно, Пэйн Гастингс, не уверенный в собственном мастерстве, решил уравнять их шансы.

С мрачной решимостью Джордан зашагал к королевской ложе, сопровождаемый ропотом толпы.

Эдуард удивился, увидев де Вера, покрытого грязью, с погнувшимися от падений латами.

— Ваше высочество, я признаю поражение в конных состязаниях и прошу разрешения перейти к рукопашной схватке.

Стремясь скорее покончить с этим неприятным делом, Эдуард согласился:

— Хорошо, сэр Джордан. Можете приступать к решающему поединку.

Над ристалищем повисла тишина. Все понимали, что рыцари должны биться до тех пор, пока один из них не будет тяжело ранен или убит. Все знали также, что победитель получит в награду руку Элинор Десмонд, хотя об этом не было объявлено официально.

Боевых коней увели с поля. Начался рукопашный бой. Джордан вооружился булавой и первым нанес удар. Удар был сокрушительный, и Пэйн испугался. Он не думал, что дело дойдет до рукопашного боя, и теперь мог полагаться лишь на собственное умение.

Глухие удары булавы и цепа эхом разносились в прозрачном воздухе. Противники перешли на боевые топоры. Движения их замедлились, глубокие вмятины испещрили гладкую поверхность стальных лат. Размягчившаяся после дождя земля превратилась в жидкое месиво, и рыцарям приходилось быть вдвойне осторожными, чтобы не поскользнуться.

Стальной нагрудник Джордана лопнул. Теперь они бились на двуручных мечах, и Пэйн кружил вокруг противника, стараясь добраться до уязвимого места. Занеся меч над головой, он опустил его на шлем Джордана, повергнув того на колени. Джордан попытался встать, однако ноги, разъехались на влажной земле, и он упал. Гул разочарования прокатился над трибунами. Пэйн, нацелившийся на убийство, отшвырнул меч и выхватил кинжал.

Джордан отвел удар от сердца, подставив не прикрытую доспехами часть руки, и охнул от боли, когда сталь вонзилась в плоть. Хлынула кровь.

Отброшенный назад, Гастингс попятился. Страх мелькнул в его тигриных глазах, когда противнику удалось подняться на ноги. Схватив свой меч, он снова ринулся в атаку. Лезвия с лязгом скрестились, рыцари ожесточенно сражались, меся грязь перед королевской ложей. Джордан, потеряв много крови, начал слабеть. Боль в раненой руке усиливалась с каждым движением.

От очередного удара он упал на колени. Пэйн, спеша закрепить преимущество, придвинулся к нему вплотную и направил острие меча в кольчужный воротник, закрывавший горло противника. Вопль отчаяния донесся с трибун. Шлем Джордана сбился набок, закрывая ему обзор. Он должен был либо поправить шлем, либо избавиться от него.

Одним движением Джордан сорвал с головы шлем и отбросил в сторону. Зрители разразились восторженными криками, восхищаясь бесстрашием своего любимца. Без шлема он становился гораздо уязвимее.

Этот поступок Джордана взбесил Гастингса. Не желая уступать сопернику симпатии публики, он тоже сбросил шлем. Трибуны взорвались аплодисментами. Облизнув губы, Пэйн взмахнул мечом, и схватка возобновилась.

Зрители подались вперед, с нетерпением ожидая завершения необычного поединка. Не в силах смотреть, как Джордан отчаянно борется за свою жизнь, Элинор зажмурилась, но торжествующий крик заставил ее распахнуть глаза. Джордан лежал на спине, на его щеке алел свежий порез. Пэйн занес меч, и она закричала от ужаса, когда сверкающее лезвие опустилось.

Джордан принял удар на закованный в латы локоть. Взбешенный неудачей, Гастингс, рыча от ярости, отбросил ногой меч Джордана. Теперь у Джордана оставался только кинжал.

С торжествующим криком Гастингс ринулся вперед, уверенный в победе. Собрав последние силы, Джордан сжался в комок и, распрямившись, словно пружина, врезался в живот противника. Меч Гастингса с лязгом скользнул по его латам и застрял в рыхлой почве. Оба рыцаря повалились на землю. Стесненные тяжелыми доспехами, они барахтались в грязи. Наконец кинжал Джордана вонзился в горло противника. С округлившимися от ужаса глазами тот уставился на врага, пытаясь оттолкнуть его, но не смог. Кровь оглушительно стучала у Джордана в висках, заглушая рев толпы, женский визг и крики.

Он опомнился, лишь когда оруженосцы подняли его на ноги. Только теперь он осознал, что победил. Трибуны взорвались приветственными криками. На поле спешили вассалы Гастингса, чтобы унести бездыханное тело своего господина. Сквозь застилавший глаза туман Джордан увидел, что из королевской ложи ему подают знак приблизиться.

— Сэр Джордан де Вер, рыцарь из Эссекса, по праву победителя ты получаешь руку леди Элинор Десмонд…

Именно эти слова Джордан хотел услышать. Шатаясь от боли и усталости, он поклонился Эдуарду.

Затем, оставив королевскую ложу, поднялся по ступенькам к тому месту, где сидела Элинор, бледная, но от этого не менее прекрасная.

— Леди Элинор, вам известно королевское решение? — спросил он.

— Да.

Ее безжизненный тон и скорбное выражение лица сразили Джордана. Он понял, что случилось непоправимое. Жестокая схватка, страдания и боль — все напрасно.

— Леди Элинор, — объявил Джордан с каменным лицом, — по данному мне праву я освобождаю ваши владения от долга перед лордом Гастингсом. Я также освобождаю вас от всех обязательств передо мной. Вы свободны.

Элинор ахнула. Что это, шутка? Или, может, она ослышалась? Но Джордан снова поклонился и двинулся прочь.

— Свободна? — выкрикнула она, вскочив с места. — И это после того, что я по твоей милости вынесла? Бог свидетель, ты всегда был жесток, Джордан де Вер, но всему есть предел!

Он медленно повернулся к ней. Элинор продолжала говорить, но ее слова утонули в шуме толпы, когда на поле высыпали акробаты, а музыканты заиграли бойкую танцевальную мелодию.

— Вы, видимо, не поняли, леди? — угрюмо спросил он, борясь со слабостью. Лицо Элинор поплыло у него перед глазами. Кровь, стекая с латной рукавицы, капала на землю. — Я возвращаю вам свободу.

— Вот, значит, как, — выдохнула Элинор. Слезы душили ее. Она схватилась за перила, опасаясь, что сейчас упадет. — Ты больше не хочешь меня.

Джордан тряхнул головой, пытаясь прояснить зрение.

— Не хочу тебя? — недоуменно повторил он. — При чем здесь это? Я даю тебе то, чего ты желаешь. Освобождаю от всех обязательств передо мной.

Слезы катились по бледным щекам Элинор, губы беззвучно шевелились.

— Нет, — прошептала она наконец. — Прошу тебя… Джордан шагнул вперед и схватил ее за руку.

— Чем ты недовольна, черт побери? — На них стали обращать внимание. — Тебе не нужно больше бояться Гастингсов. Я освободил тебя от них — и от себя. Ценой собственной крови!

Джордан поднял руку — его рукав пропитался кровью. Элинор вскрикнула.

— О, Джордан, — вымолвила она, потянувшись к нему. — Не отказывайся от меня. Ты разбиваешь мне сердце.

Они долго смотрели друг на друга.

— Ты все еще хочешь меня? — спросил Джордан.

— Как никогда! — воскликнула Элинор.

Страдая от боли, Джордан все же нашел в себе силы опуститься на колени. Приподняв край ее платья, он поцеловал лиловый бархат. Его окровавленное лицо сияло от счастья.

— Милостью Божьей я дожил до этого дня. Элинор Десмонд, если ты готова взять меня в мужья, клянусь всю оставшуюся жизнь хранить тебе верность.

— О, Джордан, — прошептала Элинор дрожащими губами, глядя на его склоненную голову. — Больше всего на свете я хотела бы стать твоей женой.

Все взгляды устремились на влюбленных.

— Сэр Джордан, — обратился к своему рыцарю Эдуард. — Извольте объяснить, в чем причина ваших разногласий.

Взяв Элинор за руку, Джордан подвел ее к королевской ложе. Молодые люди преклонили колени.

— Больше нет никаких разногласий, ваше высочество, — сообщил Джордан с ликующей улыбкой. — Леди Элинор и я обо всем договорились.

— Очень на это надеюсь, сэр Джордан, учитывая доставленное нам беспокойство. Как я понимаю, вы удовлетворены исходом поединка, леди Элинор?

— Да, ваше высочество, вполне, — призналась она, все еще робея перед принцем.

— Тогда не медлите, сэр Джордан, отправляйтесь в Экенбридж. — Заметив удивление на лице Элинор, Эдуард кашлянул. — А, вы еще не сказали невесте о моем даре. Прошу простить, что испортил сюрприз.

— У меня не было времени сообщить ей об этом, ваше высочество, — объяснил Джордан, когда Эдуард жестом поднял их с колен. — Я теперь владелец поместья Экенбридж, Элинор. Это ведь рядом с Мелтоном?

— Да, оно примыкает к нам с запада. О, Джордан, как это чудесно! — воскликнула Элинор.

— Увы, этот глупец предпочитает быть землевладельцем, вместо того чтобы стать кастеляном Роксби, — заметил Эдуард, в душе не осуждая своего рыцаря. — Видимо, испанское солнце расплавило ему мозги.

Придворные засмеялись шутке принца, а Джордан, взяв Элинор под руку, откланялся, напутствуемый дружескими пожеланиями.

— Пойдем, любовь моя, — сказал он, когда они наконец выбрались из толпы. — Мне необходимо отдохнуть, прежде чем пускаться в дорогу. Ты хорошо устроилась в гостинице? — поинтересовался он, прильнув к ее губам.

Элинор обвила руками его шею. Ей не терпелось наверстать упущенное за долгие годы.

— Когда ты рядом, меня устроит даже стог сена, — прошептала она.

— О, я собираюсь предложить тебе куда больше, чем стог сена, — пообещал Джордан, увлекая ее к своему серебристо-голубому шатру. — Говорят, в сравнении с Мелтоном Экенбридж — просто дворец.

— Не шути так. — Глаза Элинор наполнились слезами. — Мой бедный дом дышит на ладан, но он дорог мне.

— Мы восстановим его, Элинор, обещаю. Хотя понадобились годы, я все-таки стал твоим рыцарем в сверкающих доспехах.

— О, Джордан, любимый, ты был им с первой минуты, как я увидела тебя, — произнесла Элинор. Не заботясь о том, что их могут увидеть, она привлекла его к себе и страстно поцеловала.

Джордан смотрел на ее прелестное лицо, с трудом веря в реальность происходящего. Все мечты сбылись. Рядом с Элинор для него не было ничего невозможного.

Примечания

1

Посеет — горячий напиток из молока, вина и пряностей.

(обратно)

2

Имеется в виду река Иордан в Палестине.

(обратно)

3

Так англичане часто называют пролив Ла-Манш

(обратно)

Оглавление

  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6
  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9
  • Глава 10
  • Глава 11
  • Глава 12
  • Глава 13
  • Глава 14
  • Глава 15
  • Глава 16
  • Глава 17 . . . .
  • Реклама на сайте

    Комментарии к книге «Пламя любви», Патрисия Филлипс

    Всего 0 комментариев

    Комментариев к этой книге пока нет, будьте первым!

    РЕКОМЕНДУЕМ К ПРОЧТЕНИЮ

    Популярные и начинающие авторы, крупнейшие и нишевые издательства