«Встретимся в полночь»

Жаклин Нейвин Встретимся в полночь

Пролог

Венеция, Италия 1799 год

На третьем этаже дома наслаждений Марии Бенефито располагалась большая спальня. Из окон высотой в двенадцать футов открывался впечатляющий вид на то место, где канал впадал в море. Окна были обрамлены бархатными драпировками глубокого пурпурного цвета с золотой бахромой, которые должны были зрительно согревать холодные стены и пол из итальянского мрамора с розовыми прожилками. На кровати с балдахином, украшенным фестонами, лежал мальчик лет шестнадцати. Он не спал, его зеленые глаза с темными ресницами были устремлены на резвящихся нимф, изображенных на потолке. Руки были закинуты за голову, пальцы тонули в густой массе разметавшихся кудрей, которые в свете раннего утра являли множество оттенков от светло-русых до каштановых.

Фигура его еще не была окончательно оформившейся. Обнаженный торс над шелковым покрывалом, прикрывающим узкие бедра, являл остатки мальчишеской угловатости. Однако развитая мускулатура, которая была результатом его любви к времяпрепровождению на открытом воздухе и к недавно обретенному увлечению боксом, придавала ему более взрослый вид. Россыпь тонких, мягких волос была заметна на его груди, руках и ногах, под мышками, внизу живота и слегка – на тыльной стороне кистей. Редкие волоски начали неровно расти над его верхней губой и на подбородке, что вызывало у него особую гордость. По меньшей мере дважды в неделю он благоговейно брал в руки бритву и старательно брился.

Коринна, энергичная блондинка, оказывавшая ему услуги вчера вечером, пошевелилась рядом с ним, но не проснулась. Она была молода – всего тремя годами старше его – и хороша собой. Прежде чем погрузиться в честно заработанный сон, ее опытные руки принесли ему физическое облегчение. Удовольствием он это не назвал бы – слишком уж оно не вязалось с таким определением.

Это была идея отца – доверить его «хорошенькой куртизанке». Представление маркиза де Марке о прекрасно проведенном вечере состояло в том, чтобы, оставив сына в руках дорогой жрицы любви, самому заняться исследованием более изощренных мест, где он мог бы получить удовольствие. Об этих совместных походах отца и сына в дорогие публичные дома каждого города, который они посещали, никогда не сообщалось в частых письмах юноши матери, оставшейся во Франции, в тихой сельской местности. Когда он писал маркизе, то сообщал, что у него много приключений. Что, строго говоря, и не было ложью. Это позже он научится лгать так же искусно, как сам Люцифер, но сейчас он все еще сражался со своей невинностью, и именно в этом бастионе еще не была пробита брешь.

В письмах он умалчивал о многом. Маркиза, достаточно хорошо зная своего мужа, могла бы предположить, что сын несчастен, но ее ответы были бодрыми и полными нежности. Юноша страшно скучал по дому, что его удивляло. Он никогда не думал, что будет тосковать по тому месту, которое раньше казалось ему удручающе скучным. Он отчаянно стремился – как это сделал бы любой молодой человек – вырваться оттуда и увидеть большой мир. И он воистину его увидел – мир своего отца. Семь месяцев они странствовали вместе, считалось, что он изучает семейное дело. А вышло из этого только то, что наивный мальчик из провинции, не имеющий никакого образования, кроме того, что он получил от своего наставника в детстве, обладающий чувством юмора, которое его отец не был способен понять, равно как и то, почему его сыну не удается влить в себя достаточное количество спиртного, потерпел фиаско в тех кругах, куда ввел его отец. Он устал, соскучился по дому и лишился иллюзий, ибо слабые узы, связывающие его с отцом, с каждым днем становились все слабее.

Дверь в комнату открылась, и вошел маркиз, что заставило юношу встрепенуться. Высокий, все еще привлекательный – несмотря на очевидную печать рассеянного образа жизни – и бесконечно высокомерный, маркиз был человеком дерзким и жестким. Чувствительности он был лишен начисто, равно как и уважения к чему бы то ни было, кроме таланта в финансовых сделках и классических мужских пороков – в обеих этих областях он мог бы похвастать обширными знаниями.

Сделав три шага, маркиз остановился.

– Коринна, проснись.

Модная куртизанка, ничуть не стыдясь, поднялась, нагая, с кровати. Полусонная, она направилась к двери и закрыла ее за собой, даже не открыв глаз.

Юноша сел в постели. Он чувствовал себя еще более беззащитным, чем обычно. Одетый, отец нависал над ним, и, вдруг застыдившись своей наготы, юноша повыше натянул простыню. Смущение окрасило его шею и заставило вспыхнуть кончики ушей. Его юный ум работал быстро, и он отчетливо понял, что отцу хочется, чтобы он во всей полноте ощутил неловкость своего положения.

– Рафаэль, – сказал маркиз, и юноша поморщился, уловив, что его имя произнесено тихо, словно угроза. – Надень панталоны, мальчик. Мы должны поговорить о твоем возвращении домой.

Сердце у него забилось чаще, перехватило дыхание, голова закружилась от такой неожиданной радости.

– Домой? Когда?

– Сейчас же. Сегодня утром. Я еду в Милан. Ты возвращаешься во Францию. – Маркиз замолчал, быстро взглянул на сына, потом отвел глаза. – К матери.

– Сэр! – Сердце у Рафаэля замерло. Его прогоняют. Его отсылают домой в немилости. – Но… почему же?

Маркиз скрестил руки на груди, лицо его побагровело. Рафаэлю уже и раньше доводилось видеть, как лицо отца становится багровым – откровенно говоря, это случалось часто. И слишком часто, как и теперь, юноша не понимал, в чем его вина. Он откинулся на греховно мягкие подушки, в изобилии лежащие на кровати. Еще вчера вечером он чувствовал себя среди этой роскоши шейхом. Сейчас он ощутил себя букашкой, попавшей в поле зрения голодной ящерицы.

– Есть нечто такое, что ты должен узнать, нечто… – Маркиз поднес ладонь ко рту, чтобы вытереть влагу, проступившую над верхней губой. – Я пытался, не обращая внимания на мои сомнения, жить так, как если бы ничего не произошло. Дело не в том, что я не мог полностью принять тебя, сомневаясь, что ты мой сын. Твоя мать… будь она проклята! Не было способа узнать, когда она говорила правду: когда в горячке спора выкрикнула свое признание или в другие моменты, когда все отрицала. Только один раз, заметь, она сказала это, и в то время она была безумнее, чем ирландская баньши[1]. Наверное, не стоило верить ей. Но я никак не могу перестать думать об этом. – Снова он посмотрел на юношу и снова отвел взгляд, словно то, что он увидел, было для него невыносимо. – Я пытался найти признаки сходства, как будто это могло дать ответ на вопрос. Иногда я замечал их, потом снова терзался сомнениями. У тебя цвет волос матери, но разве это моя челюсть? Мой нос? Все это очень плохо. – И он быстро мотнул головой.

Рафаэль задрожал, потому что, хотя он не совсем понял, о чем говорит отец, ужасное грызущее ощущение зародилось где-то на краю его сознания. Что-то катастрофическое брезжило в этих словах, вроде грозовых туч, предвещавших злобную бурю. Он сказал почти шепотом:

– Сэр, я уверен, что, если я и сделал что-то, что могло вас огорчить, я смогу объяснить…

– Не стану скрывать, что ты меня разочаровал. У тебя абсолютно не мой темперамент, что дает мне основания считать, что мы не состоим в родстве. И на этом я склонен остановиться. Месяцы, что мы провели вместе, не рассеяли этой уверенности, а вчерашний вечер с этой гетерой… ну, у тебя был такой вид, будто тебе вообще не хочется. И я подумал: «Вот он, признак. Могут ли быть более разными двое мужчин?» И понял, что ты не можешь быть моим сыном.

Рафаэль никак не прореагировал на эти слова. Он всегда ощущал неприязнь отца. Еще до того, как маркиз бросил жену и сына девять лет назад, Рафаэль уже знал, что их не связывает даже подобие чувств, которые должны испытывать друг к другу отец и сын. Но это… Подумать только, что человек, которому он так старался угодить, которого ненавидел и обожал, о котором всегда думал как об отце, вовсе им не является!

Боль пронзила его. Губы Рафаэля зашевелились, они были сухими и непослушными, он пытался прийти в себя.

– Сэр, я могу объяснить свое поведение. Она была так… так напориста, а я ведь едва знал ее. У меня нет особого опыта…

Юноша резко остановился. Марке отвернулся. Он положил бархатный кошелек на бюро с ручной росписью и направился к двери. Там он задержался.

– Здесь деньги на дорогу. Я никогда не узнаю, действительно ли твоя мать приняла на свое ложе другого мужчину и от кого она зачала тебя. Поэтому я не отрекусь от тебя. Твое положение как моего наследника останется неизменным. В конце концов, других отпрысков у меня нет. Тем не менее, – добавил он, с трудом сглотнув и скрипнув зубами, – фарс под названием «личные отношения» я больше продолжать не намерен. Говоря честно, я видеть тебя больше не могу. Ты уедешь. И будешь жить вдали от меня.

Рафаэль с ужасом почувствовал, что глаза его защипало.

– Сэр…

Но что он мог сказать? Слова застряли у него в горле, неповоротливые и скованные чувствами, которых он не смел выразить.

Марке наконец-то посмотрел на него холодным презрительным взглядом, цепким, как когти демона.

– Не часто случается, чтобы юноша твоего возраста получал сообщение, что он скорее всего ублюдок. Удивите же меня хоть один раз, Рафаэль, примите это известие с достоинством. Это было бы для меня большим облегчением, так как позволило бы избежать неприятной сцены. – Он открыл дверь и вышел.

Долго еще после этого зловещего прощания Рафаэль Жискар, виконт де Фонвийе, сидел в пышном будуаре блудницы и плакал. Потом он вытер глаза, оделся и взял кошелек, который его отец – отец ли? – оставил ему. Взвесив его на руке, он взглянул в окно на канал и задумался.

Ублюдок?

Столько всякого пришло ему в голову – вспышки воспоминаний, замечания, которых он никогда не понимал, постоянное ощущение, что с ним что-то неладно и что поэтому его не любят. И теперь все встало на свои места, так же аккуратно, как лоскуты в лоскутном одеяле.

Ублюдок.

И тогда он поклялся себе в трех вещах.

Первое – что он плачет последний раз в жизни.

Второе – что тот нежный, чувствительный провинциальный мальчик, без рассуждений шедший вслед за человеком, который никогда не мог посмотреть на него без отвращения, должен умереть. Осознанным усилием воли Рафаэль убил его. Задушил, загнал в такую глубину, откуда он никогда больше не сможет отыскать дорогу на поверхность.

Третье – что в этом мире, где есть только хозяева и шуты, он больше никогда не будет ничьим шутом.

В разрушающийся замок в Амьене приехал совсем другой человек. Его мать-англичанка, Виолетта Обри Жискар, маркиза де Марке, часто удивленно смотрела на него, иногда делая замечания о том, как сильно он изменился.

– Просто я становлюсь взрослым, – отвечал он.

Но ее нельзя было обмануть. Ее глаза сужались, и она продолжала пристально смотреть на него, но сын еще не был готов к разговору. Он ждал, пока свежие раны затянутся. И однажды вечером, когда они сидели в тускло освещенном салоне, он сказал ей без всяких предисловий то, что сообщил ему Марке.

Мать вздрогнула, замерла, ее глаза слегка округлились и, прежде чем опустились веки, спрятав ее тайны, ярко сверкнули.

– То, что он сказал тебе, Рафаэль, ложь, – заявила она с дрожью в голосе.

Он сохранял спокойствие. В конце концов, мужчина, в которого он превратился из ранимого, растерянного мальчика, больше не имел чувств, чтобы питать разгневанное сердце.

– Тогда почему он так презирает меня? Маркиза закусила губу, брови ее сошлись.

– Я действительно сказала ему один раз что-то такое, просто чтобы позлить. Мы были в ссоре, и он связался с какой-то ужасной итальянской графиней. – Она посмотрела на сына, в ее лице читалась паника. – Мне просто хотелось причинить ему боль, ведь он столько раз причинял боль мне. Я выдумала какую-то историю о… о младшем садовнике и о себе. Я знала, что он взбесится от ревности. Мне и в голову не приходило, что он запомнит это, позволит этой нелепости встать между вами.

Рафаэль произнес лишь два слова, выговорив их твердо и жестко:

– Это правда?

Рот его матери скривился, уголки губ некрасиво опустились. Он не нуждался в ее заверениях, но она разразилась потоком объяснений. Он не стал их слушать. Фразы вроде «одинокая, мне хотелось чувствовать себя любимой…» и «у него были другие женщины, и мне хотелось показать ему…» задевали всего лишь край его сознания.

Значит, ублюдок.

Маркиза заявила, что примирение с Марке быстро положило конец этому роману. Она всегда полагала, что он – сын Марке.

– Действительно, – пылко уверяла она, – я в этом уверена. А тот, другой, давно уже умер от лихорадки. Так какое это теперь имеет значение?

Рафаэль почувствовал, что с него достаточно. Он встал и сказал, что уезжает. Он решил, что поедет в Англию и будет жить у бабки с материнской стороны, единственной из ныне живущих его бабок и дедов. Он собирался поступить там в университет.

Как и следовало ожидать, Виолетта расстроилась. То, что она вышла замуж вопреки воле родителей, рассматривалось ее семьей как нарушение дочернего долга, и она так никогда и не была прощена. Отношения не были восстановлены даже тогда, когда союз с Марке, вызывавший у нее такой восторг поначалу, превратился в нечто жалкое. Но и тогда, как часто жаловалась Виолетта, жестокое сердце старухи не смягчилось, чтобы облегчить страдания дочери. Рафаэль решил, что его мать склонна делать слишком стремительные и драматические заявления, и задался вопросом: действительно ли его бабка так исполнена ненависти? Он видел ее всего несколько раз и знал, что она – резкий, бескомпромиссный стреляный воробей, но она единственная из семьи не предавала его.

По приезде в Лондон Рафаэль был принят графиней Уэнтуорд, сидевшей в шезлонге в своей безвкусной, заставленной вещами комнате. Она любила крайности во всем, кроме чувств. Положив одну руку, украшенную драгоценностями, на резной подлокотник, в другой держа лорнет, инкрустированный россыпью ослепительных бриллиантов, она с величественным видом рассматривала внука. Хотя она казалась совершенно не тронутой его внезапным появлением, он почувствовал ее волнение, даже восторг оттого, что ее единственный внук попал в ее руки.

Под таким пристальным взглядом Рафаэль и бровью не повел. Он ответил графине таким же упорным взглядом. Наконец она произнесла:

– Прекрасно. Вы поступите в университет. Я настаиваю на Оксфорде. Я всегда терпеть не могла выпускников Кембриджа.

Это полностью устраивало его. В колледже Тринити он получил степень по философии. Когда закончилось его пребывание там, преподаватели с радостью простились с ним. Они устали от него, оспаривающего все и вся, цитирующего великих логиков и умно манипулирующего самыми пустяковыми аргументами. Больше того, о его пороках ходили легенды, и попытки администрации обуздать его разрушительные наклонности успеха не имели.

Рафаэль вошел в общество с кучкой закадычных друзей и прихлебателей, быстро приобретенных в университете. Он сразу же произвел сенсацию. Мужчины восхищались его насмешливым, зачастую злым остроумием, женщины нашли его интригующим и привлекательным.

Он спал с теми из них, с кем хотел, не позволяя себе примешивать к этому никаких эмоций.

Мать часто писала ему. Он отвечал короткими вежливыми посланиями, которые не содержали ничего, кроме голых фактов. Время от времени она навещала его. Рафаэль никогда не был с ней груб, хотя с трудом позволял ее нечастым визитам нарушать привычный распорядок его жизни.

Что же касается человека, которого свет считал его отцом, тот был верен своему слову и не лишил его наследства. Земли, которые прилагались к титулу виконта, перешли к Рафаэлю, когда тот достиг совершеннолетия, и он превосходно управлял ими. Весь доход уходил на его экстравагантный образ жизни, пользующийся печальной известностью.

Их дороги время от времени пересекались. Разочарование и боль, которые Рафаэль пережил, будучи зеленым юнцом, он старательно обращал в ненависть, возраставшую с каждой встречей, когда любое их слово свидетельствовало о взаимной антипатии. Рафаэлю доставляло удовольствие дразнить этого человека своим метким остроумием. Всех остальных это остроумие заставляло держаться на расстоянии.

Тем не менее была в этой ситуации некая ирония, которая не ускользнула от Рафаэля. Может быть, Марке и не зачал его, но он, без сомнения, сотворил его. Годами оттачивая ледяную сталь его сердца, он добился того, что едва ли теперь какие-либо двое мужчин могли быть более похожими друг на друга.

Глава 1

Дом герцога Суффолка, Мейфэр, Лондон

5 марта 1816 года

Суффолк, как заметил Рафаэль, не испытывал никаких угрызений совести, демонстрируя свое богатство. Это был самый престижный бал сезона, и граф не пожелал ни в чем себя ограничивать. Цветы, украшающие все поверхности, золоченые колонны, хрустальные призмы, свисающие с освещенных газом люстр, огромные зеркала, которые превращали сотни восковых свечей в миллионы, – все это было рассчитано на то, чтобы у любого человека захватило дух.

И Рафаэль затаил дыхание, это так, но не от пышных украшений герцогского особняка.

Его насмешливо изогнутые губы побелели от напряжения, глаза цвета нефрита были обращены к танцующим. Они казались ему всего лишь пятнами красок, сливающихся одна с другой. Его истинный взгляд был направлен внутрь, где шевелились ожившие демоны.

– Послушайте, Фонвийе, вы сейчас раздавите бокал.

Рафаэль заморгал и посмотрел на изящный высокий бокал с шампанским у себя в руке. Его пальцы обхватили бокал, словно это была кружка с элем – так, что побелели костяшки.

Подняв взгляд, он увидел Ричарда Ивенса, лорда Мартинвейла, тот явно был чем-то озабочен. Это был самый угрюмый из четверых друзей – Фонвийе, Мартинвейла, Этверза и Стратфорда, – известных как «Бичи общества», что доставляло четверке большое удовольствие.

Рафаэль немедленно расслабился и улыбнулся шутовской улыбкой.

– Благодарю за напоминание. Леди Суффолк вряд ли обрадуется, если я запачкаю кровью ее прекрасные ковры. – Опустошив содержимое хрустального бокала одним глотком, словно то был дешевый джин, он поставил его на поднос проходившего мимо слуги. Окинув взглядом комнату, Рафаэль глубоко вздохнул: – Не стоит поддаваться дурному настроению. Так какие развлечения ждут нас сегодня ночью?

Подошедший к ним лорд Чарлз Этверз, чье юношеское лицо, хилое телосложение и невысокий рост делали его похожим на двенадцатилетнего, засмеялся своим знаменитым пронзительным смешком и указал на четвертого члена их группы, который как раз начал пробираться к друзьям через зал.

Явно казавшийся встревоженным, Колин, маркиз Стратфорд, был почти так же высок ростом, как и Рафаэль, но с более темными волосами и смуглой кожей. Он обладал определенным шармом – когда хотел его продемонстрировать. Временами его остроумие разило весьма остро, и было некоторое легкое соперничество между ним и Фонвийе, признанным вожаком их компании.

– Господи, эта женщина – сущее наказание, – протяжно сказал Колин, подходя к своим закадычным друзьям. – Я никак не могу избежать ее общества.

Мартинвейл удивился:

– Вы жалуетесь на леди, которая должна стать вашей женой?

Сложив руки на груди, Стратфорд пожал плечами:

– Какое отношение имеет одно к другому?

– А вам не кажется, что имело бы смысл жениться на той, к кому вы испытываете хоть немного любви?

Этверз громко заржал, а Стратфорд нахмурился. Рафаэль выгнул бровь, глядя на друга.

– В самом деле, Мартинвейл, ваша наивность порой меня удивляет. Для негодяя и повесы высшей степени – а именно так моя бабка называет нас, с гордостью доложу я вам, – у вас какие-то слишком романтические идеалы. Любовь, говорите вы? Что общего у этого сомнительного чувства с любой из этих чудовищных ритуальных случек, происходящих у нас на глазах?

Он обвел изящной рукой благовоспитанное общество, заполняющее зал.

– Перед вами – брачный рынок. Товар за товар – я под этим разумею жен за деньги. Союзы заключаются между семьями, и состояния растут, потому что под этим кроется не любовь, несчастный вы олух, а «сколько».

Стратфорд, всегда готовый бросить вызов, проговорил:

– Вы хотите сказать, что не верите в любовь, Фонвийе?

– Любовь? – Рафаэль чуть не подавился. – То, что вы видите, друг мой, это похоть, не более того. Мужчина, могущественный охотник, вожделеет прелестей обольстительной самки. Его папочка вожделеет ее приданого. Любовь – это всего лишь термин, делающий все это более пристойным.

– Любовь – не для таких мужчин, как мы, я совершенно с этим согласен, – уточнил Стратфорд. – Но говорить, что ее не существует, я бы не рискнул.

Схватив бокал шампанского с подноса, предложенного лакеем, Рафаэль сделал глоток и посмаковал сладкую жидкость на языке. Это занятие отвлекло его от неприятного напряжения, стянувшегося узлом в груди.

Любовь.

Ее не существует. Он лучше других знал разрушительную природу этой одержимости, которую люди ошибочно именуют любовью. Они называют ее так в оправдание себе, а потом сочиняют баллады и поэмы, чтобы превознести ее, но в ней нет ничего возвышенного. Это эротический аппетит, это жажда, но прежде всего это – обладание.

Любовь?! Нет, нет и нет.

Господи, да он сегодня просто в дурном настроении! Наверное, это из-за язвительных замечаний, которые он выслушал от своей бабки за обедом. Она сравнивала его с молодыми людьми сомнительной репутации, которых знала в свое время и презирала. Было упомянуто и имя Марке. Рафаэль терпеть этого не мог; его выводило из себя даже напоминание о существовании этого человека. Он всегда чувствовал себя при этом задетым за живое.

А теперь эти болваны толкуют здесь о любви!

– Значит, вы глупы, – заявил Рафаэль, стараясь говорить спокойно.

Этверз хихикнул.

– Фонвийе, – вмешался в разговор Мартинвейл, – я просто шокирован вашими словами.

Картинно прижав руку к груди, Рафаэль слегка поклонился.

– Сожалею, что обидел вас, мой нежный друг. Правда – вещь малоприятная. В зале, который, как предполагается, полон любви, – это слово он произнес с сарказмом, – я не вижу ничего, что могло бы произвести на меня впечатление.

Мартинвейл слегка кивнул в сторону пары, которая только что закончила танцевать.

– Посмотрите вон туда. Это Джулия Броуди и сэр Саймон Блейк. Она не является богатой наследницей и даже не происходит из какой-то знатной семьи, но в этом сезоне ею восхищается весь свет. Блейк – достойный малый, к тому же умный. Все только и говорят что об их безумной любви.

Бросив взгляд на пару, о которой шла речь, Рафаэль увидел, что молодой человек и девушка улыбаются друг другу. Он подумал, что с этим глупым выражением на лицах они похожи на безмозглых дураков.

– Простая влюбленность, не более того. Она пройдет, как только на его палец наденут золотое кольцо.

– Поговаривают, что они обручатся еще до конца сезона. Это будет превосходное окончание такого бурного романа. Они любят друг друга, а вы не правы, мой пресыщенный друг.

Слова Стратфорда, как это часто бывало, вызвали раздражение Рафаэля. Порой Рафаэль даже сомневался, что их с Колином связывает истинная дружба. Он нахмурился. Девушка стояла к нему спиной, но он видел лицо этого болвана Саймона. Худой и высокий. Тот тип, по которому вздыхают женщины с тех пор, как Байрон ввел моду на бледных и замкнутых мужчин. Правда, похоже, что этот в самом деле сильно увлечен девушкой.

Рафаэлю захотелось рассмеяться, но он не смог.

– У него просто слюнки текут, когда он смотрит на нее, – пробурчал он, поднося бокал к губам. – У него сейчас панталоны треснут.

Этверз разразился пронзительным смехом.

– А что, если это действительно любовь? – настаивал Стратфорд. – И тогда вы ошибаетесь, друг мой.

Медленно повернув голову, Рафаэль окинул Колина взглядом своих зеленых глаз.

– Спорим, что это не любовь? Стратфорд, вы сделали невозможное – вы меня заинтриговали. Как, по-вашему, проверить это пари?

– Я мог бы применить мои значительные таланты, чтобы соблазнить девочку. Если бы я сумел разлучить их, значит, это явно не настоящая любовь.

Улыбка Рафаэля была такой же дружелюбной, как у барракуды.

– Но если вы спорите против вашего успеха, откуда мне знать, что вы будете действовать с энтузиазмом?

– Вы полагаете, что я вас обману?

– Стратфорд, вы забываете, что я вас слишком хорошо знаю. Угрызения совести не принадлежат к лучшим качествам вашего характера.

– Можно пустить слух, – нетерпеливо бросил Этверз. – Подвергнуть сомнению ее добродетель. И Блейк даст ей отставку.

– У этого плана есть свои достоинства, – задумчиво сказал Рафаэль. – Но ложью можно напустить слишком много тумана. А я предлагаю встречный вызов. Я сам проверю преданность этой девушки. – Он недобро усмехнулся. – Я утверждаю, что она будет смотреть на меня своими большими ясными глазами, разинув свой маленький, как розовый бутон, ротик. Очень скоро, друзья мои, она совершенно забудет о своем Саймоне. Вот вам и вся любовь.

– Черт знает, что вы говорите! – Мартинвейл нервно провел рукой по волосам. – Вы хотите погубить девушку ради пари. Фонвийе, ведь это…

– Вовсе нет. Знать об этом будем только мы четверо. Я, естественно, представлю вам троим доказательства того, что любовь девушки больше не направлена на ее дорогого Саймона, однако дальше это пойти не должно.

Стратфорд заявил:

– Считаю, что выяснить, кто из нас прав, стоит пяти тысяч. В Аскоте[2]. Это должно быть сделано в день открытия скачек.

– Согласен, – сказал Рафаэль, не задумываясь. Жаркий, покалывающий поток удовлетворения разлился по его жилам, как теплый мед, и он вдруг почувствовал себя спокойным и довольным, как сытая кошка.

Его взгляд снова остановился на паре, на этот раз сосредоточившись на девушке. Она выделялась из толпы бледных напудренных красавиц. Ее прямые золотисто-рыжие волосы блестели и переливались при свете свечей. Они были уложены сзади в простой шиньон, и это выглядело очень изящно по сравнению с нелепыми прическами из локонов в виде колбасок, в которые были уложены волосы остальных женщин. Волевой подбородок, довольно длинный нос, высокие выступающие скулы. Брови и ресницы были гораздо темнее волос, глаза же рассмотреть на таком расстоянии было трудно. «Наверное, они карие», – подумал Рафаэль. Рот у девушки был крупный, губы полные. Казалось, их ужалили пчелы – или грубо целовали.

В чреслах у него что-то шевельнулось от любопытства, и это его насторожило. Эти губы…

Надоедливый скулеж Этверза ворвался в его мысли.

– Как вы предполагаете это сделать, Фонвийе?

– Внимание, джентльмены. – Рафаэль провел кончиком языка по губам, внезапно пересохшим, и огляделся в поисках шампанского. – У всех женщин есть одно слабое место – их тщеславие. – Он подозвал проходящего мимо лакея.

– Значит, вы будете ей льстить?

Рафаэль презрительно усмехнулся, заменяя пустой бокал полным.

– Вовсе нет.

Стратфорд вопросительно посмотрел на него.

– Тогда… вы станете восхищаться ее рукоделием?

– Вы не поняли, мой милый друг. Я ничего не буду делать. Женщины привыкли к тому, что их преследуют, и склонны отвергать ухаживания, для них нежелательные. Поэтому, чтобы соблазнить женщину, которая не желает быть соблазненной, нужно… ничего не предпринимать.

– Как?..

– Я объясню. – Рафаэль улыбнулся и поставил бокал на соседний столик. Сунув руку в карман фрака, он вынул пару белоснежных перчаток. – Каждая женщина мечтает приблизиться к идеалу женщины. Ей нужно знать, что она делает добро для других. – Он замолчал, натягивая на свои длинные пальцы мягкую кожу. – Вот этим-то в сочетании с природной склонностью женщин лезть не в свои дела я и собираюсь воспользоваться в случае с мисс… э-э-э… мисс?

– Броуди.

– Вот именно.

Рафаэль окинул взглядом своих друзей. Этверз походил на собаку, из пасти которой течет слюна, Мартинвейл был бледен, а Стратфорд выглядел самодовольным. И все трое были совершенно сбиты с толку.

Рафаэль же, напротив, был в восторге. Демоны уже ослабили свою хватку. «А шампанское, – решил он, – превосходно». Он снова взял свой бокал и принялся медленно пить.

– Что же это будет? – взволнованно спросил Этверз.

– Интрига, – пожал плечами Рафаэль и пошел по бальному залу.

Джулия Броуди остро сознавала, что рука Саймона лежит у нее на талии, когда он вывел ее на террасу. Его голос, низкий и мягкий, звучал почти у самого ее уха.

– Я весь вечер дожидался возможности побыть с вами наедине.

Вспыхнув от удовольствия и наклонив голову, чтобы скрыть румянец, она чуть заметно улыбнулась. За время своего ухаживания Саймон целовал ее три раза. Это были легкие нежные поцелуи, от которых на лице у нее вспыхивал приятный румянец. Когда он сегодня предложил ей подышать свежим воздухом, Джулия решила, что он похитит у нее четвертый.

Она на это надеялась. Вопрос «Поцелует ли меня сегодня Саймон?» вертелся у нее в голове еще тогда, когда она занималась своим туалетом и надевала платье из шелка бледно-зеленого цвета, отороченное оборками из вышитых кружев.

А теперь… теперь он это сделает.

– Вот вы где! – окликнул их кто-то.

Джулия резко вскинула голову и выпрямилась, только сейчас осознав, что она почти прижалась к высокому стройному Саймону. Прямо к ним шла ее сестра Лора. Взглянув на Саймона, Джулия увидела, что он хмурится. Значит, он все-таки собирался ее поцеловать!

– Я… я пойду принесу нам пунша, – чинно проговорил Саймон, становясь по стойке «смирно».

Его светло-каштановые волосы, намазанные макассаровым маслом, блестели в газовом свете, привлекательное лицо казалось расстроенным. Не сказав больше ни слова, он направился обратно в зал и начал пробираться сквозь толпу гостей к столам с закусками.

Даже не взглянув на него, Лора подошла к сестре и взволнованно схватила ее за руку.

– Ты заметила, как красив сегодня маркиз Стратфорд? Он стоял с тремя мужчинами и совершенно затмевал всех.

Закатив глаза к небу, Джулия сухо ответила:

– Да, Лора. Его действительно трудно не заметить. Я видела его, когда он танцевал с Люси Гленкоу, девушкой, которую, как всем известно, он намерен просить стать его женой еще до конца сезона.

– Ах, Джулия, это несправедливо! Он меня просто не замечает!

Слова эти прозвучали жалобно, но Джулия знала, что потакать сестре нельзя.

– Лора, здесь множество других мужчин. Господи, ты только посмотри вокруг. Это же событие сезона. Я не позволю тебе грустить.

– Я ничего не могу с собой поделать. Он такой…

– Бедная Лора. – Она взяла сестру за руку.

Она искренне переживала за нее, но не очень сильно. Лора встретит кого-то, кто по-настоящему полюбит ее, как случилось с Джулией.

В конце концов, они ведь в Лондоне, сейчас разгар сезона, их приглашают на все самые модные приемы, они вращаются в избранном аристократическом кругу. Все это похоже на невероятный сон. Они, две девушки незнатного происхождения, которые могут похвастаться разве что решительной матушкой и трудолюбивым отцом, танцуют в полночь в особняке герцога Суффолка!

Джулия не понимала, почему сестра мечтает о ком-то недостижимом. Но это так похоже на Лору – она ведь любит драмы. Чем больше сантиментов, тем для нее лучше.

Лора крепче сжала руку сестры.

– Вот идет эта противная Люси. – Ее возмущение быстро превратилось в сияющую неестественную улыбку. – Добрый вечер, Люси!

Люси Гленкоу только слегка приподняла уголки губ.

– Добрый вечер.

И, не останавливаясь, она пошла дальше, предпочитая не общаться с какими-то дочками банкира.

Темные глаза Лоры метнули стрелы в спину девушки.

– Терпеть ее не могу. И вовсе не потому, что она собирается замуж за Стратфорда. Просто не люблю снобов. Она тебе завидует.

Джулия встрепенулась:

– Как? В чем она может мне завидовать?

– Джулия, право же, не будь тупицей. О тебе много говорят, и при этом только хорошее. Все считают тебя умной – но, конечно, не слишком.

«Конечно, не слишком, – с грустью подумала Джулия. – Иначе это было бы настоящим преступлением». Лора вздохнула.

– Ах, да не смотри же на меня так! Конечно, с такой сестрой, как ты, мне хватает причин для зависти, но дело в том, что… – Она помолчала и вздохнула. – Мне ты тоже нравишься.

– А ты – мне, – с внезапным приливом нежности проговорила Джулия. – Вот почему я хочу, чтобы ты перестала тосковать по Колину Стратфорду. Он помолвлен, то есть почти женат.

Лора вздохнула, кивнув старательно уложенными блестящими белокурыми локонами.

– Хорошо. Пойду посмотрю, не приглянется ли мне кто-нибудь. Но предупреждаю – если я не найду никого, кто поразит мое воображение, я буду плакать всю дорогу домой.

Джулия с сомнением подняла брови.

– Но когда ты заметишь кого-то, кто, по-твоему, может стать хорошим кавалером, узнай, нет ли у него жены и детей, прежде чем опрометчиво влюбиться в него. А для того чтобы не попасть в такую ловушку, лучше сделать так, чтобы вас представили друг другу.

Если бы они были дома, Лора толкнула бы ее или дернула за волосы. Сейчас же она только состроила пренебрежительную гримаску и упорхнула прочь в облаке желтой тафты. Джулия тихо рассмеялась и покачала головой. Пылкая Лора! К счастью, большая часть ее трудностей существует только в ее воображении…

Краем глаза Джулия заметила какую-то темную фигуру, и в следующее мгновение ее толкнули. Она почувствовала, что падает. Чтобы не потерять равновесия, она схватилась руками за тонкую шерстяную ткань.

Сильные пальцы удержали ее за плечи, не дав позорно растянуться на начищенных плитах, и Джулия обнаружила, что стоит рядом с каким-то человеком.

Ее лицо ощущало ласковую мягкость белой батистовой рубашки, она чувствовала запах пряностей, смешанный с легким ароматом мыла. Щекочущий мужской запах, который показался ей в это мгновение странного оцепенения невероятно приятным.

Джулия подняла голову и встретилась с взглядом зеленых глаз, которые были совсем рядом и казались такими же смущенными, как и она.

– Сэр? – выдохнула она.

– Мадемуазель? – отозвался он таким же тихим голосом.

Ни один из них не пошевелился. Джулию охватила непонятная апатия. В голове стало легко. Они стояли неприлично близко. Так близко, как стояли они с Саймоном, когда тот целовал ее.

Рассудок Джулии отметил шокирующую нескромность такой близости, но она словно растерялась и не могла решить, как ей поступить. Они стояли совсем рядом, и она чувствовала каждый дюйм его крепкого тела и каждый дюйм своего собственного, более мягкого, более податливого тела, прижатого к нему.

Первым очнулся мужчина. Он тихонько выругался и резко отодвинулся.

Стараясь взять себя в руки, Джулия отвела взгляд от этих пугающих глаз и принялась разглаживать свою измятую юбку из бледно-зеленого шелка.

– Мне кажется, – сказала она, – это очень странным… Я… – Она не знала, как закончить фразу. Мешало странное напряжение в груди, и слова потерялись среди сбивающих с толку ощущений.

– Я должен просить у вас прощения. – Его речь звучала гладко, как у образованного человека, голос был глубоким и звучным. – Я не смотрел, куда иду. Ужасно грубо с моей стороны, но знаете, – добавил он, осуждающе кашлянув по собственному адресу, – именно к этому у меня, похоже, особый дар.

Джулия подняла глаза. Теперь между ними расстояние было достаточным, чтобы рассмотреть его лицо целиком. Это было лицо уверенного в себе человека, и оно мгновенно производило очень сильное впечатление. Пронзенная, она только и смогла пробормотать:

– Вы прощены.

– Это… было непростительно с моей стороны – прикоснуться к вам таким образом. Я… – Одна широкая ладонь поднялась, чтобы убрать упавшую на лоб прядь. Он не употреблял помады для волос, так что волосы мягко упали снова на то же самое место. – Надеюсь только, что никто нас не видел. – Мгновение он смотрел в сторону дома. – Для меня было бы невыносимо, если бы моя неловкость дурно отразилась на вас.

– Я уверена, что ничего не произойдет.

Он улыбнулся. Улыбка показалась Джулии печальной.

– Вы добры. Благодарю вас за это. В своих молитвах… Нет. Просто знайте, что моему сердцу приятно встретить такую душу, как у вас. Видите ли, вы появились как раз вовремя, чтобы спасти меня от полного уныния. Поэтому приношу вам мою благодарность, равно как и извинения. Всего хорошего, мадемуазель.

Мужчина резко повернулся и отошел к дальнему углу террасы. Здесь он остановился в одиночестве у каменной балюстрады, положив на нее руки. Джулия видела, как он медленно наклонил голову, так что серебряный свет луны омывал его волосы, поникшие плечи, всю его фигуру, застывшую в смиренной позе. Она изучала игру света и тени на его фигуре так внимательно, точно это было произведение искусства.

Какой странный человек. Интересно, отчего он так несчастен? Конечно, не из-за их маленького столкновения. Его печаль гораздо глубже и не может быть вызвана только этим.

Джулия не была девушкой порывистой. Джулия Элизабет Броуди уже в раннем возрасте овладела самодисциплиной. Мать перекормила ее кодексом этикета, необходимым для леди. Джулия превосходно знала все тонкости поведения в светском обществе, начиненном строгими правилами, в особенности для лиц женского пола. Поэтому у нее не было никаких сомнений, что ей следует отвернуться и забыть таинственного незнакомца.

Ей следует отойти подальше и ждать возвращения Саймона.

И все же… Сделав три шага, она остановилась. Мужчина явно хотел остаться один, и ее внимание только еще больше расстроит его. Следует отнестись с уважением к его потребности в уединении.

Но не может же она просто так его оставить!

Джулия подошла к нему, еще не поняв, что решилась на это.

Глава 2

Если человек и слышал, что она подошла к нему, он никак на это не прореагировал. Он продолжал стоять, склонившись, словно погруженный в молитву.

Джулия уже подняла руку, чтобы тронуть его за рукав, но заколебалась. В памяти ее еще было свежо смятение, которое она недавно испытала от его близости, так что мысль даже о таком невинном прикосновении заставила ее остановиться. И она просто спросила:

– Сэр, вам нехорошо?

Мужчина поднял голову и посмотрел на нее глазами, в которых были и укор, и призыв. Джулия сглотнула. Когда она заговорила, голос ее был тих:

– Может, вам что-нибудь принести? Резко рассмеявшись, он ответил:

– Боюсь, что для одного вечера мне дали и так слишком много.

– Я не понимаю. Что вам дали?

– Справедливости.

Джулия заморгала, потом нахмурилась.

– Прошу прощения. – Он покачал головой, словно отгоняя какие-то мысли. – Вот вы показываете мне свою доброту, а я держусь так загадочно. Совершенно бессовестно с моей стороны.

– Нет. Это я вам помешала. Я уйду немедленно. Просто мне показалось, что вы… не вы.

На этот раз мужчина улыбнулся приветливо и более искренне.

– Мисс, вы даже не знаете моего имени. Откуда вам знать, что я – не я?

Откуда? Теперь, когда она задумалась об этом, сказать это оказалось делом трудным.

– Я… я не знаю. Мне так показалось.

Незнакомец производил сильное впечатление. Он был не столько хорош собой, сколько притягателен. Лицо его напомнило Джулии бюсты древних государственных деятелей, которые она видела в Риме. Высокий лоб с падающим на него упрямым завитком волос, крупный нос, ямочка на подбородке – все это вызывало желание внимательно всмотреться в него. Взгляд его под тяжелыми веками по-прежнему был устремлен на нее. Глаза казались бездонными, скрывающими какую-то тайну. Губы чувственно изогнуты, но в этом изгибе была жестокость, оставляющая неразрешенным вопрос – смеется ли он над собеседником, или над всем миром, или над самим собой.

Что делало этого человека таким заметным? Джулия не могла бы ответить на этот вопрос. Он не был обаятелен, не располагал к себе, но, без сомнения, производил впечатление.

– Мисс?

– Сэр! – Она прижала пальцы к виску и улыбнулась с извиняющимся видом, чтобы скрыть замешательство. Господи, она позволила себе беззастенчиво рассматривать его!

– Я сказал, что вам следует вернуться к вашим друзьям. – Его взгляд устремился поверх ее головы, и Джулия заметила в этом взгляде озабоченность. – Вы не хотите, чтобы вас видели с таким человеком, как я? – Глаза его снова остановились на ней, взгляд смягчился. – Но хотя я и эгоистичный злодей, я благодарен вам за то, что вы подошли ко мне. Ваше сочувствие помогло мне.

«С таким человеком, как я?»

– Но я же ничего не сделала, – удивилась она.

– Нет, сделали. Но даже не поняли этого.

Слегка склонив голову набок, он смотрел на нее. Точнее – рассматривал ее. Джулии показалось, что этот взгляд так цепко схватил ее, словно намеревался разгадать ее всю. В ней заговорил внутренний голос, предупреждающий об опасности, но она была бессильна послушаться его. Что он такое видит в ней? Что заставляет его всматриваться в нее так пристально?

– Вы невинный младенец. Очень искренний.

Он поднял руку. Ей вдруг показалось – у нее даже голова закружилась, – что сейчас он коснется ее. У нее перехватило дыхание, а сердце забилось с таким грохотом, что он отдавался в ушах. Джулия испугалась. Однако она ничего не сделала.

Мужчина словно опомнился за мгновение до того, как его длинные, красивые пальцы коснулись ее лица. И опустил руку.

– Видите, мне нельзя доверять. Я подвержен соблазнам и слишком слаб, чтобы им противостоять; я им подчиняюсь. Бегите, дитя мое.

Смятенная, сбитая с толку, Джулия сказала:

– Сэр, вы чем-то встревожены. Я ничего не могу сделать, чтобы помочь вам?

В уголках его губ задрожала легкая улыбка. Когда он заговорил, голос его звучал мягче:

– «Озаренная добродетелью и скромностью, красивая женщина становится ярче, чем звезды на небе».

Знакомое чувство охватило Джулию, жаркое и волнующее. Так всегда бывало с ней в библиотеке герцога, когда она, окруженная книгами, с восторгом читала их. Так было при знакомстве ее с искусством Возрождения, когда она сопровождала отца в деловой поездке по Италии. Но почему это случилось теперь, с этим человеком, она не понимала. Джулия сказала:

– Как красиво. Это господин Шекспир?

– Анхенатон. Египетский фараон. Но вы ошибаетесь, мадемуазель. Красивы – вы. – Он замолчал, потом улыбнулся, бросив на нее укоризненный взгляд. – Вы снова заставили меня забыться. Вам нужно идти. Я не могу и дальше подвергать риску вашу репутацию.

Джулия хотела было заговорить, но незнакомец жестом остановил ее.

– Прошу вас, верьте мне, хотя я – самый отъявленный лжец на свете. Ради себя самой и ради моей совести уходите.

Ошарашенная быстрым смущающим ее развитием их разговора, Джулия стояла в нерешительности, как вдруг чья-то рука схватила ее сзади за талию. В тот момент, когда ее резко рванули назад, она заметила, что взгляд у незнакомца стал тяжелым. Она успела только подумать, что это устрашающее зрелище, потом ее повернули.

Саймона было трудно узнать. Синие глаза на его красивом лице смотрели на нее с чопорным неодобрением.

– Джулия, – сурово сказал он. – Вам следует идти в зал.

Она почувствовала возмущение. Человек с зелеными глазами велел ей уйти; Саймон велит ей уйти. Ей не нравилось, что оба они распоряжаются ею. И ей вовсе не хотелось уходить. Однако она подавила свое желание и, вздернув подбородок, сказала:

– Да, конечно. – И бросила взгляд на человека с зелеными глазами, собираясь проститься с ним.

На его лице снова было выражение муки. Он еще раз печально улыбнулся ей и слегка качнул головой, словно хотел ее остановить. И она ничего не сказала.

Саймон, менее проницательный, повлек ее прочь, почти причиняя ей боль.

– Идем, – торопил он, и это прозвучало как приказание. Возмущение вспыхнуло в ней сильнее, когда, направляясь ко входу в зал, он взял ее под руку.

– Саймон…

– Идем, – резко повторил он, проведя ее через зал и выйдя в соседнюю гостиную.

Саймон нашел для Джулии место и усадил ее, за что она была ему благодарна, поскольку ноги плохо ее держали. Сам он встал, прислонившись к стене, грудь его слегка вздымалась и опускалась, челюсти были сурово сжаты. Все это говорило о сильном раздражении. Джулия никогда еще не видела его таким сердитым.

При этом сама она была не менее недовольна.

– Не скажете ли вы мне, что означает эта сцена?

– Джулия, – начал он. Голос у него звучал сдавленно. – Как могли вы разговаривать с этим человеком?

– С этим человеком? Вы его знаете?

– Это виконт де Фонвийе.

– Он француз?

Действительно, в речи незнакомца слышался легкий акцент, хотя и недостаточный, чтобы выдать его. Теперь она вспомнила, что он называл ее мадемуазель. От одного воспоминания об этом чуть надтреснутом голосе, о том, как крепко его руки держали ее, приблизив к себе, по спине у нее побежала покалывающая волна.

– Он француз наполовину, – сказал Саймон. – Его мать – Уэнтуорд. Я никогда не понимал, почему его бабка, графиня, терпит его. Он только и делает, что позорит ее. – Раздражение его несколько улеглось. – Полагаю, вы не могли знать всего этого. Леди, получившая такое изысканное воспитание, как вы, не имела доступа к грубым сплетням, которые окружают его.

Значит, это негодяй? Но негодяй с больной совестью.

Саймон продолжал:

– Тем не менее вы совершили чудовищную ошибку, вступив с ним в беседу. Я не хочу, чтобы это повторилось.

Джулия очнулась. И встала.

К концу года этот человек станет ее мужем. Это оба они отчетливо понимали. Но пока что он ей не муж.

– Я считаю, что вам не следует указывать мне, с кем мне разрешено вступать в беседу.

У Саймона отвалилась челюсть. Вид у него, когда он стоял перед ней с раскрытым ртом, был несколько странным.

Сердце у Джулии бешено билось, она вдруг поняла, что, хотя она и охвачена страхом, ей все равно приятно.

– Я понимаю, что у него, возможно, дурная репутация, но теперь, когда мы знакомы, пусть это произошло и не общепринятым путем, я не оборву его, если мы снова встретимся.

Джулия произнесла это с достоинством и уверенно, только отчасти передав интонацией далекий отголосок трепетного дрожащего хаоса, бурлящего в ней. И стала ждать, что сделает Саймон. В голове ее мелькнула мысль о погубленном ею будущем.

Он ответил далеко не сразу, за это время она успела напугать себя до полусмерти. Когда же Саймон заговорил, он сказал только одну фразу:

– Вы меня разочаровали, Джулия.

От этого замечания, сделанного покровительственным тоном, она снова ощутила прилив раздражения, начисто смывшего все ее страхи.

– Мне нужно пойти отыскать Лору, – сказала она.

Когда Джулия пробиралась сквозь толпу гостей, заполнивших лабиринт комнат, она поймала на себе несколько довольно любопытных взглядов. Очевидно, ее возбужденное состояние было заметно.

Лора возвращалась после танца, лицо у нее разрумянилось, на губах играла улыбка. Поймав на себе взгляд Джулии, она помахала сестре.

Потом отвернулась, потому что ее партнер низко склонился над ее рукой. Джулия насторожилась. Темные волосы, удлиненные, изящные формы…

Маркиз Стратфорд только что кончил вальсировать с ее сестрой.

– Я весьма благодарен за эту честь, мисс Броуди, – услышала Джулия.

Лора присела в неглубоком реверансе, продолжая с обожанием смотреть на Стратфорда. Увидев, что сестра так явно демонстрирует свои чувства, Джулия побледнела.

Маркиз же выпрямился, встретился взглядом с Джулией, и в глубине его глаз что-то мелькнуло. Он поправил упавшую на лоб прядь волос и ушел.

Как только он отошел настолько, что не мог их слышать – по крайней мере Джулия надеялась на это, – Лора принялась изливать свою душу.

– Ах, Джулия! Он танцевал со мной! Он танцевал со мной! Я думала, что умру прямо на месте. Мы плыли… это было волшебство. – И она закончила свои излияния глубоким и выразительным вздохом.

Это дало Джулии возможность вставить слово.

– Лора, прошу тебя. Где мама? Знаешь, с меня достаточно. Я хочу домой.

– Ах, Джулия, мне так хочется остаться! Как же я могу сейчас уехать? Говорю же тебе, я просто как в раю.

– Тем больше оснований удалиться именно теперь, пока ты не наделала глупостей. – Язвительность, с которой это было сказано, была совершенно несвойственна Джулии, и она тут же пожалела о своих словах.

– Ты злишься. Почему? – Лора бросила на сестру лукавый взгляд. – А где Саймон?

Джулия не смотрела в глаза сестре, зная, что не сумеет скрыть правду.

– Мы поссорились, – коротко призналась она.

– Ах, какой ужас! Но все равно, Джулия, я просто должна рассказать тебе, что произошло. Кого ты ищешь?

Джулия вздрогнула, возмущенная своим недостойным поведением. Она только теперь осознала, что, разговаривая с Лорой, все время искала среди гостей лицо с чувственным ртом и орлиным профилем. И она еще упрекала в бестактности Лору!

– Никого я не ищу – только герцога или герцогиню, чтобы проститься. – Она заставила себя беспечно улыбнуться. – Ты готова?

Они пошли искать свою мать и обнаружили ее в дамской комнате. Она жаловалась на головную боль. Джулия знала, что это всего лишь уловка, чтобы уйти от натиска неумолимых светских матрон. Дездемона Броуди и ее дети были приняты в обществе благодаря покровительству герцогини Крейвенсмур. Но эта пожилая добросердечная дама не захотела приехать на сегодняшний бал, и Дездемона осталась один на один с чинным снобизмом лондонского общества, что было довольно неприятным.

Поднявшись со стула, Дездемона поправила свои серо-стальные волосы и охотно согласилась уехать пораньше. Дамы ожидали, когда принесут их накидки, а лакей побежал вдоль вереницы экипажей, выстроившихся вдоль тротуара, чтобы велеть подать их карету.

Садясь в карету, Джулия почувствовала, как кто-то прикоснулся к ее руке. Первой ее мыслью было, что это Саймон. Потом в голове у нее мелькнула безумная, головокружительная мысль, и она круто повернулась, почти уверенная, что это Фонвийе.

Старый нищий улыбнулся ей редкозубой улыбкой. Его серое лицо было морщинистым, как сушеное яблоко, а длинные нечесаные волосы висели седыми прядями до самых плеч.

– Подайте полпенса, ваше величество, – прохрипел он. – Вы же знаете, мне нужно встретиться с королем, и я должен купить моим прекрасным леди цветы.

Лора, стоявшая рядом с Джулией, в ужасе отпрянула.

– Он сумасшедший!

– Он пьяный, – с отвращением проговорила их мать, которая провела Лору, готовую впасть в истерику, мимо попрошайки и благополучно усадила ее в карету. Потом протянула руку Джулии. – Садись быстрее.

Джулия не могла сдвинуться с места. Этот человек был таким истощенным. Одежда висела на нем так, словно под ней не было ничего, кроме дребезжащих костей.

– Джулия!

– Вы ничего не можете ему дать? – спросила она, отворачиваясь.

Мать крепко сжала ее руку и чуть ли не втащила в карету.

– На него не стоит тратить ни свою жалость, ни фартинги.

– Кто-нибудь должен позвать констебля, чтобы прогнать его, – с содроганием сказала Лора, устраиваясь в роскошно обитой карете Крейвенсмуров.

Сев напротив матери и сестры, Джулия выглянула в окно. Старик все еще стоял на том же месте, с жапким видом озираясь в поисках какого-нибудь благодетеля.

В этот момент на ступенях особняка появились четверо мужчин. Одним из них был виконт де Фонвийе.

Лора тихонько вскрикнула:

– Мама, вот он! Маркиз Стратфорд. Видите? Вон там! Среди них!

Она наклонилась вперед, чтобы лучше видеть маркиза, но Джулия не сводила глаз с другой, более широкоплечей и высокой фигуры. Фонвийе сбежал по ступенькам вниз и помахал своему кучеру, сидевшему на козлах кареты в длинной веренице карет.

Старик заковылял к Фонвийе. Он что-то сказал виконту, вероятно, сообщил о том, что ему предстоит аудиенция у короля и что ему необходимо украсить цветами своих женщин. Фонвийе отозвался на его слова, откинув голову назад и рассмеявшись громким глубоким смехом. Порывшись в кармане, он вытащил монету и швырнул ее старику, после чего он и его друзья направились к экипажу.

Джулия резко выдохнула воздух, когда их карета тронулась с места. Она не сознавала, что все это время сидела затаив дыхание.

Она в последний раз бросила взгляд на старика, когда тот раскрыл ладонь и посмотрел на милостыню. Потом снова сжал руку в кулак и поднял ее.

– Спасибочки, славный господин! – восторженно прокричал он, подпрыгивая.

«Должно быть, сумма изрядная», – подумала Джулия.

– Ты должен мне пару новых сапог, – проворчал Стратфорд. – Эта девчонка оттоптала мне все ноги.

– Будет сделано, – великодушно отозвался Рафаэль. Карета ухнула в яму, отчего всех четверых сильно подкинуло. Мартинвейл выругался, а Фонвийе продолжал улыбаться.

– Ты что-то в очень хорошем настроении, – заметил Стратфорд. – Это меня пугает.

– Не буду отрицать. Мартинвейл пробормотал:

– Ах, по-видимому, преследование невинных действует на тебя бодряще?

– Я не желаю, чтобы мне портили настроение, так что прекратите ваши замечания. Вы напоминаете мне мою бабушку.

Этверз рассмеялся:

– Ты же знаешь, она терпеть не может, когда ты ее так называешь.

– Да, я знаю.

– А как насчет девицы? Что она сказала, как себя вела?

– Девица… интересна. И на удивление привлекательна. Я полагаю, она прекрасно подходит для этого небольшого приключения.

Мартинвейл прикрыл глаза рукой и покачал головой. Стратфорд откинул голову на бархатную спинку сиденья.

– А я завяз в ее глупенькой сестрице. Мне повезет, если я выберусь из этой причуды благополучно.

– Посмотрим, купит ли тебе Фонвийе новую пару сапог! – загоготал Этверз.

– Просто не верится, что вы занимаетесь такими вещами, – сказал Мартинвейл. – Это слишком даже для тебя, Фонвийе.

– Возможно, ты утратил вкус к забавам. – В насмешливых словах Рафаэля слышалось что-то едкое. – Но мне кажется, что мы еще даже не начали измерять глубину нашей моральной развращенности.

– Похоже, ты доволен проведенным вечером, – заметил Мартинвейл.

Да, так оно и было. Эта девочка удивила его. Очаровательная, с восхитительно подвижным лицом и глазами, которые оказались цвета топаза – он никогда таких не видел. Прямая, разумная, ничего глупого или жеманного, как это обычно бывает с барышнями, считающими себя влюбленными. Жаль причинять ей боль, но об этом он не желает раздумывать. Ему нужно выиграть пари.

Мартинвейл мямлил что-то насчет развращенности. Этверз заинтересованно наклонился вперед:

– Что ты будешь делать дальше?

– Я устрою с ней встречу – вроде бы случайную, конечно. И обнаружится, что у нас много общего.

– А это так? – протяжно спросил Стратфорд.

– Понятия не имею. – Рафаэль вздохнул, как если бы объяснять свои поступки внезапно показалось ему скучным. – Вряд ли она разделяет мои интересы. Немногие женщины ее типа получают наслаждение от веселого партнера в постели, хорошего виски и высокой ставки в двадцать одно. Вот здесь-то твоя задача и становится важной, Стратфорд.

– Моя? Какое я имею к этому отношение?

– А как ты думаешь, почему я настоял, чтобы ты танцевал с ее сестрой? Эта девица станет ценным источником информации.

– Не хочешь же ты сказать, что я должен за ней ухаживать? Она простушка!

– Завтра ты нанесешь визит Лоре. Во время вашего разговора упомяни Джулию. Я уверен, ее не потребуется слишком подталкивать, чтобы заставить разговориться.

– Я не могу нанести ей визит. Мои родители собираются обручить меня с Люси Гленкоу.

Рафаэль долго изучал ноготь на своем большом пальце.

– Ты боишься, что я выиграю, если ты мне поможешь? На мгновение все затаили дыхание. Стратфорд колебался.

– У меня на завтра другие планы.

– Планы? – Это прозвучало скорее как вызов, чем как вопрос.

– Я собираюсь отоспаться после ночи, проведенной между пухлыми бедрами восхитительной шлюхи в заведении мадам Дельвины.

– Не будь смешным. – В голосе Рафаэля слышалась скука. – Ты не поедешь в заведение Дельвины.

– А куда мы едем? – спросил Этверз, совсем как взволнованный ребенок.

– На Бонд-стрит, номер тринадцать.

– В клуб Джексона?

– Заниматься боксом? – раздраженно протянул Стратфорд. – В такое время? Черт бы тебя побрал.

– Сегодня ночью я склонен заняться наиболее жестоким видом спорта. И, – добавил он, награждая Стратфорда ледяной улыбкой, – моим партнером на тренировке будешь ты.

Глава 3

Дверь в кабинет резко распахнулась, и Джулия быстро обернулась, спрятав за спину книгу, которую читала. Одна из ее младших сестер, Лия, хорошенькая девочка с блестящими каштановыми волосами и большими карими глазами, стояла в дверях, приоткрыв ротик. Ей было шестнадцать лет – на три года меньше, чем Джулии, между ними была восемнадцатилетняя Лора. Дальше шла Хоуп, двенадцати лет, затем Мария, восьми.

– Ты ни за что не догадаешься, кто пришел! – с воодушевлением сообщила Лия.

– Тогда и пытаться не стоит.

– Маркиз Стратфорд!

Джулия уронила книгу. Книга со стуком упала позади нее. Она уже знала, что маркиз был одним из закадычных друзей Фонвийе. Четверо друзей повсюду бывали вместе.

– Он один? – спросила она.

– Да, конечно. Он пришел с визитом к Лоре! Она наверху, прихорашивается. Мама провела его в гостиную, встретив очень любезно. – Она замолчала, упершись кулачком в свое плоское бедро. – А ты что здесь делаешь? Ты же знаешь, мама не любит, когда ты роешься в книгах герцога.

– Герцог не возражает, – пожала плечами Джулия. Герцог и герцогиня Крейвенсмур не имели ничего против того, чтобы дети Броуди пользовались чем-то в их доме. Мистер и миссис Броуди, однако, придерживались иного мнения. Пять девочек получили строгие указания находиться по большей части в своих красиво убранных спальнях и спускаться вниз только ко второму завтраку и чаю. И во время трапез хранить молчание. Если кто-то обращался непосредственно к ним, им разрешалось давать лишь короткие ответы, чтобы не привлекать к себе всеобщего внимания.

Особенно миссис Броуди была против того, чтобы Джулия пользовалась библиотекой герцога, несмотря на то что этот общительный человек искренне поощрял интерес девушки к чтению. Она считала, что книги забивают молодым леди головы такими вещами, знать о которых им опасно.

– Я только вытирала пыль.

Лия быстро наклонилась и схватила книгу, лежащую за спиной сестры.

– Отдай, – сказала Джулия.

– А это что? Что такое фэ-а-рэ-о-эн-ы? Мама знает, что ты это читаешь?

– Лия, прошу тебя, отдай мою книгу – то есть книгу герцога.

Лия пожала плечами и протянула сестре книгу. Джулия взяла ее и благоговейно провела рукой по кожаному переплету.

– Это фараоны.

– Ой, да ладно. Ты выйдешь поздороваться с маркизом? Интересно, что он скажет. Я знаю, как можно узнать, что происходит, так, чтобы никто ничего не заметил. – Она замолчала, широко раскрыв глаза и осознав, что выдала себя. Ее лукавый хитрый взгляд многозначительно указал на книгу, которую держала в руках Джулия. – Ты ведь никому не скажешь, правда?

– Господи, моя сестрица – шантажистка.

Но на самом деле Джулия была рада согласиться на предложенные условия.

– Мисс Джулия, – просунула голову в дверь Бетти, горничная. – Мистер Саймон спрашивает, примете ли вы его.

– А маркиз еще не ушел? – осведомилась Лия. Бетти ответила вежливо:

– Кажется, маркиз добился разрешения сопровождать мисс Лору в парк.

– Матушка позволила ей отправиться с ним в парк! – воскликнула Лия в ту минуту, когда в библиотеку вошел Саймон.

Вид у него был смущенный. Младшая сестра Джулии тут же выпорхнула из библиотеки. Горничная вежливо присела и последовала за ней. Джулия стояла с чопорным видом, прижимая к груди книгу о фараонах.

– Здравствуйте, Саймон.

Тот поклонился – тоже чопорно. Потом спросил, нахмурившись:

– Кто это идет в парк?

– Если это вас так интересует, маркиз Стратфорд нанес визит Лоре. Мама разрешила им прогуляться.

Ее холодный тон заставил его одуматься.

– Простите меня за дерзость. Я пришел сюда не для… Я пришел, чтобы… Понимаете, я решил… что… я… я должен извиниться перед вами.

– Извиниться? – Она крайне удивилась. – Я думала, что вы все еще сердитесь.

Саймон улыбнулся.

– Ну да, признаюсь, я нелегко переношу такие вещи. Но и вы тоже были не правы, – заметил он, поднимая руку в знак того, что хочет предупредить всякое проявление благодарности за свое великодушное раскаяние, – потому что я по-прежнему считаю, что Фонвийе и его дружки – один из которых, должен добавить, в данный момент разгуливает с вашей сестрицей – люди самого дурного сорта. Но я согласен, что моя реакция была слишком сильной, поскольку вы никак не могли знать, какой это ужасный человек. Если бы вы это знали, то, конечно же, не вели бы себя так необдуманно.

Такое извинение очень сильно походило на выговор. Однако Джулия была слишком рада, что эта маленькая буря улеглась, и удержалась от замечания.

– Извинения приняты, – сказала она.

– Приняты? Вот и хорошо. – Он снова улыбнулся и шагнул к ней.

Джулия быстро отодвинулась от него.

– Моя младшая сестрица сообщила, что умеет подслушивать так, что ее при этом никто не видит, – тактично объяснила она. – Когда вы вошли, мы как раз обсуждали эту ее способность.

– Лия? Вот лисичка!

– Могу я предложить вам чаю?

– С удовольствием. Мы можем пить его здесь.

– Вот и чудно. Мне нравится находиться в обществе этих старых томов. Я позвоню Бетти.

И Джулия пошла к звонку, которым вызывают слуг. Когда она вернулась, Саймон был серьезен.

– Сегодня у меня как-то нет настроения вести светские разговоры с вашей матушкой и герцогиней. – Он бросил на нее почти укоризненный взгляд. – Дело в том, что я не очень хорошо спал сегодня.

– Очень жаль, – сказала Джулия вместо извинения, которого от нее ждали. Ей было решительно неловко, что она не произнесла этих двух слов – «прошу прощения», – но она и не чувствовала себя виноватой.

Принесли чай. Ожидая, пока Бетти накроет на стол, Саймон сказал:

– Понимаете, мне не нравится, что Стратфорду приглянулась ваша сестра. От них одно беспокойство, от этих четверых негодяев, и ваши родители хорошо бы сделали, если бы отказались принимать их.

– А что именно плохого сделали Фонвийе и его друзья? – спросила Джулия, усаживаясь в старое кожаное кресло и протягивая руку за чайником.

– Джулия, дело не в том, что они делают. – От снисходительного тона Саймона ей стало неловко, в особенности в присутствии Бетти. – Дело в том, каковы они. Я знаю, что вы никогда не сталкивались с такого рода вещами, и это хорошо, но, к сожалению, в этом мире существует зло, а люди, подобные Фонвийе, просто пропитаны им.

Зло? Наливая Саймону чай и опуская в чашку три куска сахара, Джулия вспомнила, как Фонвийе бросил безумному нищему монету. Была ли это гинея? Или шиллинг?

– Зло во всем, что они делают, – продолжал Саймон, откидываясь к спинке своего кресла. Он протянул руку за чашкой. Джулия подала ее. – Фонвийе посвятил себя беспутному образу жизни. Если он, Джулия, будет продолжать в том же духе, никто из порядочных людей не станет с ним знаться.

Джулия наклонила голову над своей чашкой, рассеянно глядя в пар, клубящийся над янтарным напитком. Она услышала тяжелый вздох Саймона.

– Прошу прощения, я снова читаю вам лекцию. Мне бы хотелось чем-то расплатиться за это. – его звучал теперь мягко, почти покаянно. – Скажите, вам не хотелось бы пойти куда-нибудь? Я подумал, что мы могли бы сходить в Королевскую академию искусств.

Джулия удивленно подняла на него глаза.

Саймон улыбнулся, глядя на нее приветливо и ласково, и ее переполнила нежность к этому человеку.

– Сейчас там выставлено собрание из Италии! – воскликнула она. – Откуда вы узнали, что я люблю искусство Возрождения?

– Любите? – Он поставил чашку на стол и встал. – Вообще-то я этого не знал. – Он протянул девушке руку и помог встать. – Наверное, это одно из тех мгновений, когда у мужчины появляется ясновидение в отношении той, которую он… высоко ценит. – И он прикоснулся к ее лицу.

Саймон уже наклонялся к ней, как вдруг она вспомнила.

– Лия, – прошептала она. – Вдруг она подсматривает?

Он замешкался, словно взвешивая последствия, к которым приведет его уступка себе. С явным усилием он отстранился.

– Вы правы. Наверное, нам все же следует присоединиться к дамам в гостиной. Игра в вист может оказаться приятным способом провести эти послеполуденные часы. – Саймон согнул руку в локте. – Пойдемте?

Джулия дрожала всем телом. Она испытывала странное облегчение от того, что он ее не поцеловал, и сказала себе, что причиной тому – опасение, не подсматривают ли за ними. Но все же… ей было как-то не по себе.

Тревожные мысли кружили в ее голове, вызывая непроходящее беспокойство, когда она сидела за партией роббера, потом за еще одной. По мере того как день клонился к вечеру, у нее появилось волнующее ощущение, будто что-то изменилось, – и почему-то ей казалось, что изменилась она сама.

Рафаэль стоял, прислонившись плечом к стене, сложив руки на груди и глядя на вход в музей. Вынув из кармана часы, он проверил время. Какая-то пара медленно прошла мимо, мужчина поднял на Рафаэля лорнет. Тот в ответ сердито взглянул на него, и когда мужчина отвел глаза, почувствовал удовлетворение.

«Опаздывают», – мысленно проворчал он. Он терпеть не мог, когда его заставляли ждать.

И без того у него дурное настроение. Обернувшись через плечо на разноцветную тумбу, рекламирующую выставку флорентийской живописи, он почувствовал, как мускулы у него напряглись. Почему, черт побери, вышло так, что Италия стала родиной искусства?

Подъехала карета с гербом Крейвенсмуров, и Рафаэль выпрямился. Повернувшись, он медленно пересек двор, заплатил за вход и вошел в Королевскую академию искусств. Потом быстро смешался с посетителями, бродившими по первому залу.

Он делал вид, что рассматривает картины, и не спешил. Вскоре вновь прибывшие тоже вошли в зал. Наконец Рафаэль услышал голос Стратфорда, с достаточно натуральным удивлением окликнувший его по имени. Он стер с лица всякое выражение и оглянулся.

Стратфорд был единственным мужчиной, сопровождавшим трех женщин – Лору, Джулию и герцогиню Крейвенсмур, опекавшую молодых девушек. Саймона Блейка, разумеется, с ними не было. Полученной в последнюю минуту записки от его поверенного – не очень-то щепетильного малого, имевшего склонность к определенному развлечению, о чем Рафаэль узнал случайно, – оказалось достаточно, чтобы избавиться от этой помехи. Иногда собственная изобретательность казалась Рафаэлю поразительной.

Он твердо решил, не теряя времени, сблизиться с Джулией Броуди.

Она стояла под руку с герцогиней. Ее глаза цвета топаза стали огромными и испуганными, когда она его узнала. Их красота подействовала на него странным образом – как хорошо направленный прямой удар в живот.

Рафаэль притворился, что не узнает ее. Отведя взгляд, он обратился к другу:

– Стратфорд, какая неожиданная встреча!

– Неужели? Но ведь я, кажется, говорил, что собираюсь сопроводить младшую мисс Броуди в академию.

– Ах да, теперь припоминаю. Видимо, именно это и подсказало мне идею посетить выставку, хотя тогда я этого не осознал. Странно, как иногда все получается.

Стратфорд сделал вид, что вспомнил о приличиях, и представил его дамам.

Единственной вольностью, которую Рафаэль позволил себе, когда его знакомили с Джулией, было то, что он слегка прищурил глаза и выгнул уголки рта. Их предыдущая встреча была тайной, принадлежащей только им двоим, – первая из множества подобных тайн, которые он планировал.

Девушка слегка зарделась, на ее высоких скулах появился весьма идущий ей румянец. Рафаэль задержал на ней взгляд на долю секунды дольше, чем полагалось, потом обратился к ее сестре, а затем к герцогине. Низко склонившись над хрупкой ручкой этой последней, он слегка коснулся ее губами. Подняв голову, он улыбнулся, глядя в ее изборожденное морщинами лицо.

– Рафаэль Жискар, виконт де Фонвийе, ваша светлость. К вашим услугам.

Глаза старой дамы сверкнули, она улыбнулась:

– Вот уж воистину удовольствие, молодой денди. Выпрямившись, он обратился к Стратфорду:

– Мой дорогой друг, как вам удалось окружить себя таким количеством красавиц? Просто завидно.

Лора хихикнула. Джулия опустила взгляд на свои сложенные руки, которые выдавали ее волнение. Рафаэлю страшно захотелось двинуться дальше. С несвойственным ему нетерпением он подумал: «Ну давай же, Стратфорд, пригласи меня присоединиться к вам, быстрее».

Как и было условлено, Стратфорд сказал:

– Полагаю, вы могли бы присоединиться к нам, если хотите.

Рафаэль улыбнулся с таким видом, будто эта мысль не приходила ему в голову. Склонив голову перед герцогиней, он спросил:

– Вы не возражаете, ваша светлость? – Его глаза были устремлены на старую даму, но каждый его нерв ощущал смятение ее рыжеволосой спутницы.

Если такое морщинистое, иссохшее лицо и могло покраснеть, то это явно произошло. Рафаэль предложил ей опереться о его руку.

– Мы хотим посмотреть кое-какие картины, – зачем-то сказала она, просунув свои костлявые пальцы под его согнутый локоть.

– Это будет замечательно, – заверила ее Джулия. В ее голосе слышалось нетерпеливое предчувствие. – Мне просто не верится. Итальянское собрание, ваша светлость.

Вид у герцогини был растерянный.

– Но я не знаю, куда идти. Спросите у него.

Джулия огляделась и нежно погладила старуху по руке. Рафаэль проскользнул между нею и герцогиней и предложил девушке свободную руку.

– Мисс Броуди, окажите мне честь.

Ее охватило смятение. Он не мог не понимать, что ведет себя с непростительной дерзостью. И она это понимала. Джулия отвела глаза, словно выискивая кого-то, кто объяснил бы ей, что делать с этой загадкой. Но Стратфорд уже увлек ее сестру – вихрь голубых юбок и развевающихся белокурых локонов.

Рафаэлю хотелось, чтобы она согласилась.

– Конечно, – промямлила в конце концов Джулия.

Ее рука в перчатке легко легла на его локоть. Он остро ощутил это легчайшее прикосновение, когда они направились к первой стене с живописью.

Герцогиня огляделась и прищурилась.

– Ах, это старый дом Берлингтона. Я часто бывала здесь девушкой. – Лицо у нее погрустнело. – Да, то было чудное время.

– Теперь здесь музей, – довольно громко проговорила Джулия. – Здесь уже многие годы никто не живет. Берлингтона уже нет.

– Шампанского нет? – переспросила герцогиня смущенно. – Здесь подают шампанское? Нет, я не буду его пить. От него я засыпаю.

– Мы пришли сюда смотреть картины, ваша светлость, – напомнила ей Джулия. – Пойдемте. Сюда.

Когда Рафаэль понял, что дама плохо слышит, он чуть было не расхохотался во весь голос. Воистину судьба на его стороне! Во-первых, мисс Джулия Броуди оказалась девушкой необычайно привлекательной – особенно сегодня, когда ее волосы цвета бледной меди прямо-таки пылают при свете солнца, а от ее потрясающего цвета лица просто пышет энергией. А кроме того, дама, сопровождающая девушек, оказалась глухой, вероятно, даже полубезумной старой матроной, которую он очаровал так легко, словно это была шестнадцатилетняя барышня, только что покинувшая детскую.

Он подвел их к первой картине. Это была «Весна».

– Вы любите Боттичелли, ваша светлость? – спросил он. Герцогиня наморщила нос:

– Нет, итальянская кухня мне не нравится.

– Да, – сказал Рафаэль, кивая с умным видом. – Я бы сказал – они слишком увлекаются помидорами.

– И они, и французы очень уж увлекаются чесноком, – отозвалась герцогиня с решительным кивком.

Рафаэль бросил на Джулию понимающий взгляд и усмехнулся.

– А кто все эти люди? – поинтересовалась герцогиня, щурясь на произведение искусства.

– Это Венера, – указала Джулия на центральную фигуру. – Видите, как она главенствует над всеми? А вот это Весна, она разбрасывает цветы. И Флора, которую преследует противный Зефир. – Ее волнение возросло, когда она взглянула на следующую фигуру. – А это возлюбленный Венеры, Марс, он не обращает на нее никакого внимания! А вот Грации, они танцуют, став в круг. – Она подошла к картине ближе, рассматривая двух из трех сестер, изображенных смотрящими друг на друга с серьезным и таинственным видом. – Лица у Боттичелли необычайно красивы. Видите, как он уловил спокойствие и таинственность.

Джулия посмотрела на Рафаэля и тут же отвела взгляд.

– Как чудесно вы анализируете, – сказал он. – Вы согласны, ваша светлость?

Герцогиня снова смешалась и стала внимательнее вглядываться в картину.

Рафаэль наклонился к ее уху:

– Если хотите, можете отдохнуть вон там, пока мы будем осматривать выставку.

Он подвел герцогиню к диванчику и бросил многозначительный взгляд на Стратфорда, чтобы заставить того повести Лору совсем не в том направлении, куда они шли.

И оставить его наедине с Джулией.

Удобно устроив герцогиню на мягком диванчике, он вернулся к девушке, и они снова пошли по залу. Она держалась скованно, но Рафаэль чувствовал ее волнение.

– А что вы думаете о флорентийских художниках, мисс Броуди? – вежливо осведомился он.

– Их работы, разумеется, великолепны.

Они перешли к следующему ряду картин и остановились.

– Я один раз ездила в Италию с отцом. Рафаэль незаметно придвинулся к ней.

– Похоже, вам известно об итальянском искусстве куда больше, чем туристу-верхогляду. Вы очень проницательны, мисс Броуди.

Как и следовало ожидать, Джулия сделала то, что делают все хорошо воспитанные леди, услышав смелый комплимент, – переменила тему разговора.

– Вы очень добры к герцогине.

– Она славная женщина. Кроме того, как утверждает молва, главный мой порок очаровывать невинных. Вероятно, это необходимо перед тем, как я их развращу. Вы, разумеется, уже наслышаны об этом.

Они остановились перед скульптурой Донателло, и ее взгляд выдал сообразительность, которой не положено обладать женщинам ее круга.

– Какие странные вещи вы говорите. Рафаэль пожал плечами.

– Я не скрываю своих пороков, мисс Броуди. Я также знаю, что не принадлежу к тем людям, которых одобряет ваш сэр Саймон.

Она отвела глаза, ровно настолько соглашаясь с этим, насколько ему хотелось. И он продолжал:

– Полагаю, он не был доволен, найдя вас в моем обществе вчера вечером. Вам следовало бы послушаться его, мисс Броуди. Судя по тому, что я слышал, Саймон Блейк – хороший человек.

Джулия склонила голову набок, словно обдумывая его слова. Результат был очень приятен ему, Рафаэль не мог в этом не признаться. Он почувствовал, как сердце у него екнуло.

– Но герцогиня не возражает против вас, не так ли?

– Герцогиня Крейвенсмур – добрая душа, которая может простить самого Сатану. – Тут он улыбнулся.

После неуверенного молчания Джулия тоже улыбнулась.

И вдруг он представил себе, как она лежит под ним, не отрывая от него взгляда, раскрыв, как сейчас, свои пухлые губы, и это подействовало на него как удар, от которого захватило дух.

Рафаэль быстро отвернулся и стал рассматривать висящую перед ним картину. Это было волнующее изображение огромного орла, парящего над человеком в цепях. Обреченный на постоянные муки Прометей. Прилетавший каждый день орел расклевывал его печень, снова отраставшую за ночь. Таким было наказание мифического героя, укравшего огонь у богов и передавшего его людям.

Джулия содрогнулась и отвернулась от этой драматической сцены.

– Боюсь, что эта картина мне не нравится.

Рафаэль еще немного задержал напряженный взгляд на полотне. Он уже видел эту картину раньше, в Италии. Он был тогда молод, и трагедия, на ней изображенная, произвела на него сильное впечатление. Теперь – нет.

Он сказал резко:

– Пойдемте дальше.

И положил руку ей на талию. Рафаэль почувствовал, как напряглась ее спина под его ладонью. Но Джулия не оттолкнула его. Он подвел ее к следующей картине и остановился.

– А вот эту я очень люблю.

Это была работа Корреджо «Юпитер и Ио». Превратившись в пушистое облако, которое красноречиво символизировало страсть, олимпиец обволакивал обнаженную деву. Смутно намеченный мужской профиль, склонившийся, чтобы поцеловать ее отвернувшееся лицо, был едва различим в складках облака. Полотно было невероятно эротично.

– Да, – тихо сказала Джулия. – Просто… дух захватывает. Она явно разрывалась между высокой оценкой картины и собственным смущением. Наконец последнее одержало верх, и Джулия отошла от картины. Когда она проходила мимо него, Рафаэль ощутил легкий аромат ее духов. Он двинулся следом, точно гончая с острым нюхом, испытывая смутное наслаждение.

– Мисс Броуди, мне кажется, что вы притворщица. Она встрепенулась:

– Почему?

– Притворщица, мадемуазель. Я хочу сказать, что вы – вовсе не то, чем кажетесь. – Он замолчал нарочито вызывающе. – Хотя вы и не очень-то склонны выражать свое мнение, ваше сознание изобилует интригующими реакциями на искусство. Вы вовсе не настолько сдержанны, как стараетесь казаться. Ах, не волнуйтесь. Вряд ли кто-то еще, кроме такого же мошенника, как я, заметит это. Родители учат своих дочерей не выказывать никаких интересов, выходящих за пределы шелковых лент и плетеных кружев, – это я понимаю. Вас, бесспорно, учили, что беседовать на интеллектуальные темы неприлично. Очень жаль, потому что вы, очевидно, можете многое предложить.

– Вы так проницательны? – произнесла она, и в ее тоне прозвучала резкая нотка.

Золотистые глаза вспыхнули. Какое очарование! Джулия продолжала:

– Вы весьма мудры для человека, известного тем, что его интересы не выходят за рамки карт и… – Она помолчала. – Прочих мужских радостей.

– Ничего не могу поделать. – Рафаэль пожал плечами, проскользнув позади нее так близко, что это было почти неприлично. – Я знаю, такое поведение достойно осуждения, но существуют две причины, почему это вне моего контроля. Первая – я сам. Я привык говорить откровенно. Временами это кажется грубым, хотя кое-кто находит, что это бодрит. По крайней мере так они говорят. Как вы думаете, они мне льстят?

Джулия повернула голову и вздрогнула, увидев, как он близко. Рафаэль улыбнулся. Она не отодвинулась, что удивило его.

– Какова вторая причина? – спросила она.

– Вы, конечно. – Он наклонил голову так, что их губы оказались совсем близко. – Вы очень заинтересовали меня.

И это была правда. Она действительно его заинтересовала. Он чувствовал, что от ее близости все его нервные окончания словно зажужжали – необычайно приятное ощущение.

Джулия наконец отступила.

– Вы чересчур смелы. А ваш язык чересчур ловок. Если вы думаете, что я польщена, вы ошибаетесь.

– Я просто говорю честно. И только что сказал вам, к каким осложнениям это приводит, – я имею в виду честность.

Она с трудом удержалась от улыбки.

– Вы действительно неисправимы, не так ли? Теперь я вижу, что слух о том, что вы порядочный повеса, абсолютно справедлив.

– Но ведь вы составите и свое собственное мнение? – с вызовом спросил он.

Джулия некоторое время обдумывала его слова. Взгляд у нее был проницательный, чего он прежде не замечал.

Но если он не ошибается, внутренне она веселится. Как и он сам. Рафаэль вдруг понял, что ему нравится забавлять эту девушку. Он и не думал, что ее общество доставит ему такое удовольствие.

– Ваши признания довольно смешны, мсье виконт. Боюсь, что я еще не решила, нанесли мне оскорбление или нет.

– Уверяю вас, вам сделали самый настоящий комплимент. Я нахожу вас интересной. А мне нравится интересное, мисс Броуди. Только мужчины, которые не уверены в собственных умственных способностях, предпочитают женщин, которые и сами лишены этих способностей. – Он ласково улыбнулся, устремив на нее взгляд с намеком. – Я же уверен в своих способностях.

Джулия подошла к очередному полотну, держась очень прямо. Ей никак не удавалось подавить предательскую улыбку, которая растягивала ее губы. Поразмыслив, она сказала:

– Но по вашему собственному признанию, вы не из тех, кто ведет себя по правилам.

– Верно, мадемуазель. – Он немного помолчал. – Осмелюсь предложить вам некое соглашение между друзьями – я ведь могу предположить, что мы уже друзья, не так ли, мисс Броуди?

Такая дерзость ее несколько ошарашила. Рафаэль слишком торопился, но его захватила эта волнующая игра.

– Н-наверное, – запинаясь сказала она.

И в самом деле, все оказалось очень просто.

– В качестве друга не могу ли я просить вас, чтобы в моем обществе вы несколько сдерживали вашу скромность? Ваши достоинства доставляют мне настоящее наслаждение. – Ему пришлось сделать усилие, чтобы не опустить глаза к ее груди. – И будет несправедливо, если меня лишат возможности наслаждаться вашим пылким и проницательным умом.

Она внимательно смотрела на него, явно удивленная и взволнованная его словами. Рафаэль ощутил это чутьем хищника.

Пора было отступать, пусть его слова укоренятся в ней, но ее взгляд совершенно околдовал его, и он шагнул к ней и коснулся ее подбородка согнутым пальцем.

– Не нужно краснеть. Это красит вас сверх всякой меры.

Джулия нахмурилась. Не глядя ему в глаза, она отступила на шаг.

Он совершил ошибку. Он напугал ее. Вот проклятие! К чему было так торопиться?

Мысли его метались в поисках пути исправления ошибки.

– Мисс Броуди, моя дерзость непростительна. Теперь вы понимаете, что благоразумнее было бы послушаться тех, кто предостерегал вас от меня. – Он чуть отошел и поклонился с официальным видом. – Я прощусь с ее светлостью и больше не стану вам докучать.

Лицо Джулии не смягчилось, однако она сказала:

– Не уходите отсюда в таком подавленном настроении. Давайте… давайте подойдем к моей сестре и маркизу. Они скорее всего ищут нас и будут удивлены, если вы уйдете так неожиданно.

Помолчав, Рафаэль кивнул:

– Благодарю вас, мисс Броуди. Мне кажется, что предложенное вами решение – самое лучшее.

Он мысленно ругал себя за непростительную спешку. Не в его обычае быть небрежным, если речь идет о пари. Дело здесь не столько в деньгах, сколько в самолюбии. А он повел себя легкомысленно, потому что слишком увлекся.

«Очень скоро, – сказал он себе, – она будет принадлежать мне, пойманная так же крепко, как кролик в капкан».

Очень скоро.

Глава 4

– Ты договорился с Лорой о новой встрече? – спросил Рафаэль, отдыхая у себя в кабинете за бренди.

– Да. Но это становится чертовски дорого. Позволь тебе напомнить, что ты еще не расплатился со мной за посещение музея.

Рафаэль вынул пачку фунтовых ассигнаций и отсчитал несколько.

– Это покроет твои расходы, – небрежно сказал он, бросив деньги другу.

Стратфорд не стал говорить ему, что здесь слишком много. Рафаэль скорее всего и сам знал об этом. В этой великодушной щедрости выражалось обычно его тайное злорадство.

– Чем ты так расстроен, Стратфорд? Теряешь свою сверхуверенность?

– Вовсе нет, – возразил тот. – По словам ее сестры, Джулия Броуди полностью захвачена своим чувством к Саймону Блейку. И помяни мои слова – бесполезно пытаться внушить любовь девушке, чье сердце отдано другому. – Стратфорд помолчал и добавил: – Правда, твоя репутация в ее глазах быстро поднимается. Ты лебезил перед этой сморщенной старой каргой весьма убедительно. И добавлю – мне это показалось очень противным.

– Ты о герцогине? Но она же очаровательна.

– Она слабоумная! И ничего не слышит. Рафаэль фыркнул.

– Лучших качеств от дуэньи и ожидать нельзя, если ты задумал соблазнить кого-то. Но не только ее непригодность вызывает у меня симпатию к этой старушенции. Признаюсь, она кажется мне забавной. Ты же знаешь, я люблю старых людей.

– Распространяется ли эта любовь и на твою дорогую бабку? Мне казалось, что отношения, которые вас связывают, далеки от нежности.

Голос у Рафаэля стал напряженным.

– Иногда вы кажетесь мне очень надоедливым, Стратфорд. Под его тяжелым взглядом собеседник смущенно заерзал.

– Что дальше? – спросил он, чтобы изменить тему разговора.

– Театр. Это предложишь ты. Саймон и Джулия пойдут с тобой и Лорой. Разумеется, в сопровождении дуэньи. Есть одна пьеса, мне особенно хочется, чтобы мисс Броуди увидела ее.

И бросив через стол шесть билетов, он откинулся назад и сунул руку в карман за крепкой сигарой, привезенной из Америки.

Когда Стратфорд увидел название пьесы, брови у него поднялись.

– Похоже, ты идешь быстрым шагом?

Рафаэль ответил не сразу. Он взял свечу и прижал к пламени кончик сигары. Втягивал в себя воздух, пока кончик не зарделся, потом поставил свечу на место и закинул голову на высокую спинку кожаного кресла.

– У нее не должно оставаться времени между атаками, чтобы обдумать выход. И эти атаки должны быть осторожными, возбуждающими, но и упорными. – Он задумчиво затянулся сигарой. – Ибо угрозами нельзя добиться уступчивости сильной женщины, женщины с характером Джулии Броуди. Нужно просто переступить через черту приличий и предложить ей последовать за собой. Этот решительный шаг она должна сделать по собственному желанию. Или по крайней мере ей должно казаться, что это так.

– Это не так-то просто, – насмешливо сказал Стратфорд.

– Я и не говорю, что это просто. Но не так и сложно. Соблазняй – вот ключ.

– Ладно, признаюсь, мне любопытно. Как же ты собираешься ее соблазнить?

Глядя в потолок, Рафаэль улыбнулся хищной улыбкой:

– Друг мой, это уже почти сделано.

– Фонвийе!

Рафаэль остановился посреди вестибюля своего лондонского особняка. Он обернулся с оскорбительной неспешностью и увидел свою бабку, спускающуюся по лестнице.

– Куда это вы направляетесь? – спросила графиня Уэнтуорд. – Я послала записку, что желаю с вами поговорить. Вы что, не получили ее? Есть дела, которые мне необходимо обсудить с вами.

Поразмыслив, Рафаэль решил, что лучше будет поскорее покончить с этим разговором.

– Прекрасно, бабушка, – сказал он с поклоном, скрывая свое раздражение.

Они уселись на одинаковые диванчики, стоящие друг против друга.

Графиня была крупной женщиной, предпочитавшей в одежде темные цвета. Расчет был на то, чтобы сделать внешность соответствующей суровости ее характера. Она носила очки, которые увеличивали ее глаза, так что всегда казалось, будто она внимательно смотрит на собеседника. Многие приходили от этого в замешательство. Рафаэль – нет. Он спокойно развалился на своем диванчике.

– Вы считаете себя весьма умным человеком, не так ли? – начала графиня. – Ваша склонность к сарказму никогда не выставляла вас в выгодном свете. Лучше бы вы обуздали ее, потому что она делает ваше сходство с отцом просто пугающим.

Поглаживая длинными пальцами подбородок, Рафаэль резко сказал:

– О чем вы хотели со мной поговорить? У меня билеты в театр на сегодняшний вечер.

– О распутстве. – Графиня Уэнтуорд с вызовом бросила в него этим словом. – Я желаю знать, достаточно ли вы набили им свой желудок, чтобы покончить с ним.

– И только-то? Отвечаю. Нет. Еще не набил. – Он хотел было встать.

– Сядьте, неблагодарный щенок. – Графиня замолчала и с трудом взяла себя в руки. – Я забрала вас к себе, когда вам было больше некуда деваться. Вы мой внук, вы мой единственный родственник. Но… – она откинулась на спинку диванчика, – вы мне не нравитесь. Ваше поведение отвратительно, ваша репутация позорна. Пора вам подумать о своем положении, своем долге. Короче говоря, о женитьбе. О женитьбе, Рафаэль.

Он снова развалился на диванчике.

– Право же, бабушка, неужели необходимо говорить об этом именно сейчас? Разве мы не выяснили мое отношение к этому? – Он встал и подошел к окну. – Мне кажется, я все сказал предельно ясно.

– Я не понимаю вашего неприятия брака, Рафаэль. Найдите себе жену, обвенчайтесь, спите с ней, зачните с ней ребенка. Судя по слухам, вы переспали с половиной женщин в Лондоне.

– Вы мне льстите.

Графиня сощурилась и, подняв указательный палец, нацелилась в Рафаэля.

– Вы трагически ослеплены животной стороной вашей натуры. Вы деградировали нравственно. Это не подлежит сомнению. Тем не менее и у вас есть обязанности.

– Но вы же знаете, что супружество – это просто мука. А жены бывают такими скучными, бабушка. – Рафаэль сделал вид, что сама мысль об этом приводит его в содрогание, и продолжал: – Господи, я слышал, что некоторые из них любят беседы и дружеское общение. Это бремя мне не по силам.

Ее голос прозвучал крайне серьезно:

– Если вы ничего не хотите предпринять, я все устрою сама. Разрешите мне подыскать для вас невесту. Вам почти ничего не придется делать. В такой малости вы мне не можете отказать.

Рафаэль неопределенно махнул рукой и направился к двери.

– Джеймс, принесите мне, пожалуйста, редингот. – Снова повернувшись к бабке, он предупредил ее: – Бремя респектабельности докучает мне. Если вы начнете искать для меня жену, вы просто окажетесь в затруднительном положении, потому что, уверяю вас, я откажусь.

– Вы просто негодяй, – вздохнула она. – Вы мне невероятно надоели.

Вошел Джеймс, неся дорогой редингот. Рафаэль демонстративно накинул его на плечи.

– А теперь, если это все, я пошел.

* * *

Спектаклем в «Ковент-Гардене», на который было очень трудно купить билеты и на который стараниями Фонвийе Ко-лин Стратфорд получил шесть штук, была пьеса Шекспира «Ромео и Джульетта». Театр был полон. Дездемона и Фрэнсис Броуди сопровождали двух своих старших дочерей и их кавалеров. Джулия и Саймон, казалось, совсем забыли о ссоре. Лора, демонстрируя свой всегдашний энтузиазм, была в восторге от общества маркиза, в то время как сам он счастливым не выглядел.

Джулия бросила взгляд на маркиза, который с выражением неизменной скуки на лице сидел рядом с Лорой, старательно рассматривавшей партер в театральный бинокль в поисках знаменитостей.

Едва прозвучали начальные слова пьесы, Джулия словно приросла к месту. Эта пьеса не относилась к ее любимым. Однако ее восхищала сила Джульетты, ее решимость, способность восстать против своей семьи и бросить вызов судьбе ради возможности счастья.

Актриса, исполнявшая эту роль, была блестящей, и сцена на маскараде, когда влюбленные встречаются и обмениваются тайным поцелуем, была просто волшебной. К концу первого действия Джулию охватило непонятное волнение.

– Ну-ну, – заботливо проговорил Саймон, доставая из кармана жилета носовой платок.

– Просто их слова прозвучали так трогательно, и зная, что случится дальше… – Она взяла вышитый батистовый платок и прижала к глазам, тихонько всхлипывая.

Саймон был в смятении:

– Это совсем на вас не похоже.

Конечно, он прав. Это никуда не годится – позволить себе так распуститься. Джулия бросила осторожный взгляд на мать и с облегчением отметила, что та ничего не заметила.

– Глупышка, – прошептал Саймон'таким тоном, что это прозвучало как ласка. – Пойдемте подкрепимся немного.

Джулия кивнула, решив немедленно взять себя в руки. Саймон достоин лучшего, чем появиться в изысканном обществе с хлюпающей носом спутницей.

Рафаэль поднял к глазам театральный бинокль и увидел, как семейство Броуди покинуло ложу, расположенную напротив его ложи.

– Не пойти ли нам выпить чего-нибудь? – предложил он.

Его спутница на этот вечер, леди Кэтрин Драммонд, улыбнулась ему кошачьей улыбкой и, поднявшись, взяла его под руку. Рафаэль уже давно был знаком с Кэтрин. Красивая, остроумная, с прекрасными манерами, она была дамой полусвета, о чем мало кто знал. Это делало ее весьма подходящей для его замысла.

Он заключил с Кэтрин обычное деловое соглашение. Ее требования были высокими, но Рафаэль ничего не имел против высокой платы. Учитывая заботу Кэтрин о ее тщательно лелеемой репутации, Рафаэль уверил ее в том, что какую бы приятно возбуждающую ложь он ни поведал Джулии, все им сказанное останется между ними. Не в характере Джулии обсуждать это с кем бы то ни было. Предприятие было слишком заманчивым, чтобы такая женщина, как Кэтрин, могла от него отказаться.

Когда они спустились в фойе по изогнутой лестнице, он заметил свою жертву. Джулия опиралась на руку Саймона с таким видом, что Рафаэль, увидев это, зло скрипнул зубами и быстро пошел вперед, буквально волоча за собой Кэтрин.

Та вдруг удивленно вскрикнула и протянула руки в перчатках к Блейку, устремившись к нему:

– Саймон! Господи, неужели это вы!

Ошеломленный вид Саймона был забавен, как и его подчеркнутая вежливость. Рафаэль упивался каждым мгновением смущения этого человека. Сэр Саймон Блейк, конечно же, никогда не встречался с Кэтрин Драммонд, но он был так занят обдумыванием приятного приветствия, что не мог понять этого.

– Как вы поживаете? – не умолкала Кэтрин. – Друг мой, сколько же времени прошло? – Как и было условлено, эта полногрудая блондинка вышла вперед, чтобы отвлечь внимание Саймона от Джулии.

Рафаэль подошел к ней сзади.

– Мисс Броуди, – прошептал он, дотронувшись до ее руки и заставив повернуться.

Девушка увидела его, и смущенное выражение на ее лице сменилось удивлением. Она смотрела на Рафаэля, и на губах ее играла легкая полуулыбка.

А он смотрел на нее. Она была хороша. Ее глаза блестели, волосы были свободно отброшены назад и уложены в очень идущую ей прическу. Платье из тонкого крепа кремового цвета подчеркивало достоинства высокой фигуры. Нитки жемчуга были продернуты в короткие рукава и обвивали изящное узкое кружево на глубоком овальном декольте.

В горле у Рафаэля вдруг пересохло.

– Необычайно приятно снова увидеть вас. Простите меня за мою откровенность.

– Не за что, мсье виконт. Я всегда вам рада.

– Мне просто захотелось узнать, нравится ли вам пьеса, – сказал он, сворачивая вправо, чтобы отрезать ее от Саймона и Кэтрин. – Что вы думаете о глупой страсти Ромео и Джульетты?

– Эти юные влюбленные очаровательны, но я нахожу обоих слишком порывистыми.

– Значит, вы их не одобряете?

– Вовсе нет. Просто они слишком легкомысленны, но, конечно, меня не может не тронуть их трагическая судьба.

– Ах, значит, вы сентиментальны! Джулия рассмеялась.

– Я думаю, все бывают сентиментальны, когда речь идет о несчастных влюбленных.

– Да. – Рафаэль замолчал, пронзив ее многозначительным взглядом. – Запретная любовь обладает могучим очарованием.

Девушка снова рассмеялась.

– Кажется, вы тоже не чужды сентиментальности.

– Только никому меня не выдавайте. Иначе пострадает моя репутация.

Глаза ее сверкнули, их топазовый взгляд был блестящим и таинственным, как у кошки.

– Которую вы, кажется, находите либо бременем, либо предметом гордости – в зависимости от настроения.

Наблюдение было крайне точным. Это еще раз напомнило Рафаэлю, что Джулия не барышня-простушка, чтобы от нее всего можно было добиться с помощью лести.

Сменив тон и заговорив доверительно, он прошептал:

– Вы – человек глубоко чувствующий, мадемуазель, и с самой невероятной интуицией. Возможно, именно это и притягивает меня к вам.

– У вас, мсье виконт, есть привычка говорить с шокирующей фамильярностью, – проговорила она, ничуть не смущаясь. – Я не уверена, что это вполне прилично.

– Разумеется, вы правы. Я редко поступаю прилично. Например, как только я заметил вас в ложе напротив моей, я обнаружил, что со мной происходит нечто весьма любопытное. Я сидел на своем месте, пытаясь внимать происходящему на сцене, и во время некоторых реплик или поворотов сюжета задавался вопросом – а что вы об этом думаете. Мне хотелось, чтобы вы сидели рядом со мной, чтобы я мог наклониться, – он позволил своим глазам опуститься на ее губы, – и спросить у вас ваше мнение. Я не сомневался, что оно окажется весьма любопытным. Как я завидую сэру Саймону, который наслаждается, слыша ваши проницательные замечания!

Это не было ложью, Рафаэль действительно часто думал о ней во время первого действия, жалея, что она сидит не рядом с ним, а в ложе напротив. Эта девушка многое таила в себе, и провалиться ему на этом месте, если он не был этим заинтригован. В чопорном устройстве ее мира ей так же разрешалось говорить о Шекспире, как натянуть панталоны и проехаться верхом по Пиккадилли.

Что с ним происходит? Почему ему доставляет такое удовольствие вытаскивать наружу этот робкий ум? Просто ли потому, что это запретно?

– Боюсь, что я вас разочаровала бы, – сказала Джулия после долгой паузы. – Вы слишком высокого мнения обо мне.

– Я вас смутил. Прошу прощения, мисс Броуди. Давайте говорить на безопасные светские темы. – Он замолчал, огляделся, напустив на себя обеспокоенный вид. – Господи, вы видите леди Кэтрин?

– Леди Кэтрин? – И она слегка повернула голову, чтобы взглянуть на даму, все еще разговаривающую с Саймоном. – Я не поняла, что она с вами.

– Да. Леди Кэтрин – мой друг.

– Вот как? – пробормотала Джулия.

– Вы не поняли. Я сопровождаю ее из любезности. Сегодня это мой долг. Это самое меньшее, что я могу сделать.

Она взглянула на него в замешательстве. Рафаэль с таинственным видом нагнул голову.

– Я говорю загадками, не так ли? Прошу меня простить. Но вы согласитесь, что с моей стороны было бы неуместно говорить о несчастном положении другого человека.

Раздался звонок, означавший конец антракта. Джулия встрепенулась, точно очнувшись от грез.

– Наверное, мне следует вернуться в ложу. – Она медлила, уходить ей явно не хотелось. Настроение у Рафаэля поднялось, и он на мгновение замешкался, не зная, стоит ли торопить события.

Внезапно ему страшно захотелось не быть пойманным в западню этим адским пари. Если бы не проклятая стратегия, которую он выстроил для себя, он действовал бы более решительно, может, даже ворвался бы в их ложу – видит Бог, когда ему нужно, он умеет проложить себе дорогу. Но сейчас приходилось обдумывать каждый шаг ради этого крупного выигрыша.

Нет, он имел в виду не деньги, а саму мисс Джулию Броуди.

Сделав выводы из своего ложного шага в музее, он уже готов был откланяться, когда какой-то человек подошел к ним и громко произнес:

– Послушайте, Фонвийе!

Рафаэль понял, кто это, еще не повернув головы, а потому с досадой взглянул на вмешавшегося в разговор:

– Этверз! Какое нежелательное явление.

Глаза маленького человечка сверкнули. Его взгляд был устремлен на Джулию.

– Кто это с вами? – Он похотливо провел языком по губам.

– Что вам надо? – холодно произнес Рафаэль, не обращая внимания на то, что на него оглядываются. Ему хотелось стереть ухмылку с этого мальчишеского лица. Порыв ослепляющего гнева внезапно накатил на него.

– Мне просто хотелось быть представленным леди. В этом ведь нет ничего дурного? – Этверз окинул фигуру Джулии внимательным взглядом. – Вы сегодня выглядите необыкновенно, мисс Броуди.

Рафаэль едва удержался, чтобы не ударить его. Ему не нравилось, как Этверз смотрит на девушку.

Словно почувствовав его ярость, Джулия насторожилась, как кошка, шерсть у которой встала дыбом. Она обратилась к Этверзу с чопорной официальностью:

– Боюсь, сэр, что я с вами не знакома.

– Чарлз Этверз, к вашим услугам. – Его тщедушное тело склонилось в поклоне, он неприятно хихикнул. – Однокашник вот этого нашего друга.

Рафаэль шагнул вперед, плечом отодвинув с дороги своего низкорослого приятеля.

– Пойдемте, мисс Броуди, я провожу вас в вашу ложу.

– Приятно было познакомиться, мисс Броуди, – пропищал вдогонку Этверз, становясь на цыпочки, чтобы бросить на Джулию последний взгляд из-за широкого плеча Рафаэля.

– Простите его, – сквозь зубы проговорил тот, уводя Джулию.

Что это нашло на Этверза? Почему он вел себя так дерзко? И Рафаэль пообещал себе, что Этверз пожалеет о своем промахе.

– Они вон там, – сказала Джулия, указывая на Блейка и какую-то пожилую пару.

Наверное, это ее родители. У Рафаэля мелькнула мысль, что было бы неплохо втереться к ним в доверие. Судя по слухам, эти люди страшно рвутся в высшее общество, и его родословная наверняка обеспечит ему теплый прием. А вот на Саймона его статус явно не произвел впечатления. Этот человек чувствовал, что между ними зреет соперничество. Да, Блейк представлял собой определенную угрозу, которую нельзя было недооценивать.

Рафаэль слегка поклонился и сказал:

– Буду рад встретиться с вами снова. Излишне говорить вам, до какой степени. Желаю хорошо провести вечер.

Было важно уйти внезапно. И оставить за собой последнее слово.

Это заставит ее думать о нем.

Но, вернувшись в свою ложу, Рафаэль сам оказался не в состоянии выбросить из головы полную жизни девушку, которую только что оставил. Он стоял у перил, оглядывал зал, ожидая, когда Джулия займет свое место. Он увидел, как она вошла в ложу. Саймон шел за ней, разговаривая с пожилым джентльменом, очевидно, отцом Джулии.

– Недурно проделано, – сказала Кэтрин, обращая к нему свою блистательную улыбку. Она осторожно скосила на него глаза и сказала: – Теперь, когда роль моя сыграна, что вы скажете, если мы тихонько уйдем и удалимся в мой будуар?

Рафаэль движением руки остановил ее, продолжая смотреть в ложу напротив.

Он видел, как Джулия подошла к своему стулу, как она остановилась и взглянула на сиденье. Потом взяла розу, которую он велел положить туда, посмотрела на гибкий стебель, на чудные белые лепестки.

Он усмехнулся.

Тут сзади к ней подошел Саймон, заметил цветок у нее в руке. Рафаэль видел, как она что-то сказала, подняв плечи, затем села. Она сделала вид, что не знает, от кого этот подарок. Но она знала.

Вот между ними появилась и еще одна тайна, которая отодвигала Саймона еще дальше за пределы изящного круга обоюдной близости, который старательно очерчивал Рафаэль. Эта мысль взволновала его.

Занавес раздвинулся, начался второй акт.

– Рафаэль! – поторопила его Кэтрин, голос ее звучал от нетерпения напряженно.

– Что? – Он наконец повернулся к ней. – В ваш будуар, вы сказали? Соблазнительное предложение, Кэтрин, ужасно соблазнительное. – Он поднес ее руку к губам и легко поцеловал. – Но я должен остаться на второй акт. После чего, к сожалению, вам придется вернуться домой в моем экипаже. Сам я возьму кабриолет, потому что у меня назначена встреча в клубе.

Леди Кэтрин не могла скрыть своего разочарования, но чувство собственного достоинства не позволило ей надуть губы или запротестовать, за что Рафаэль был ей весьма признателен. Ему хотелось сосредоточить все свое внимание на тех, кто сидел в ложе напротив. Он больше смотрел на Джулию, чем на сцену, заметил, как отец коснулся ее плеча, как она нагнулась к нему, чтобы он мог что-то шепнуть ей на ухо, как она рассмеялась. «Интересно, что это за шутка? – подумал Рафаэль. – Что такое может сказать отец своей взрослой дочери, чтобы заставить ее так смеяться?»

Смотреть на них было все равно что смотреть на картину, изображающую идеальный пейзаж – некий совершенный, красивый мир, которого он сам никогда не знал. А Джулия… Джулия была экзотична, как птица с ярким оперением из испанских колоний в Америке. Она жила жизнью, которую он не мог себе представить, но она увлекала его, притягивала его. Рафаэль поймал себя на том, что обдумывает, где и когда встретится с ней в следующий раз.

Ему страшно хотелось снова увидеть ее.

Глава 5

Джулия вошла в обнесенный стеной сад – ухоженный кусок земли, который простирался от задней стены грей-венсмуровского особняка до самых конюшен. Ряды аккуратно подстриженных изгородей и искусно выстриженных кустиков создавали четкий рисунок, оживляемый рассаженными кое-где цветущими растениями. В середине стояла беседка в неоклассическом стиле, с колоннами, служившая укрытием для дам, желающих подышать свежим воздухом и полюбоваться пышной растительностью так, чтобы при этом не подвергаться жгучим солнечным лучам. Здесь-то Джулия и нашла Лору.

Подойдя поближе, Джулия увидела, что сестра что-то пишет. Заметив ее приближение, та быстро спрятала написанное в складки своего платья.

– О, Джулия, – с наигранной веселостью сказала она. Лора всегда была никудышней лгуньей.

Джулия сразу догадалась, чем была так занята сестра.

– Мама хочет тебя видеть. Она в желтой гостиной.

– Хорошо. – Лора неловко встала, изо всех сил стараясь прятать руку, державшую листы бумаги.

– Можешь не прятать. Нетрудно догадаться, что это твои любовные письма к маркизу. Но ты ведь не собираешься послать их ему? – Увидев выражение лица Лоры, Джулия тяжело вздохнула. – Разве ты не помнишь, как позорно вела себя леди Каролина Лэмб, когда она преследовала Байрона?

– Ах, разумеется, ты можешь думать только о скандале, к которому это приведет. Ну и ладно, а мне вот все равно, что обо мне подумают!

– Лучше бы ты больше заботилась о своей репутации, – строго возразила Джулия.

– А как же мое сердце, Джулия? Я ничего не могу поделать! Колин – самый замечательный из всех… Ах, ну ладно. Ты все равно не поймешь. Никто не поймет.

– Что ты говоришь, Лора? Конечно, я, понимаю. У меня ведь есть Саймон;

– Саймон, – фыркнула Лора и топнула маленькой ножкой. – Прости меня, Джулия, но ты ничего не понимаешь в страсти именно потому, что между тобой и Саймоном полное взаимопонимание. Какой-то незнакомец послал тебе вчера в театре розу, а Саймон даже не обратил на это внимания!

– Я сказала ему, что не знаю, кто ее послал, и что скорее всего это ошибка, – неубедительно ответила Джулия. Действительно, Саймон не заинтересовался таким пустяком и принял ее объяснения без всяких вопросов. Что же до ее лжи… ну что же, она ведь не была уверена, что это Фонвийе велел положить розу ей на кресло. – Мы с Саймоном понимаем друг друга, вот и все.

– Как ты можешь быть такой рассудительной? Ты ведь никогда не скучаешь по нему, ты не пишешь ему стихов…

– А ты этим занималась? Писала стихи? Ох, Лора, просто не верится, что ты можешь заниматься такими глупостями.

– Глупостями, вот как? Что ты в этом понимаешь? Господи, Джулия, когда ты успела превратиться в такого сухаря?

Услышав это, Джулия возмущенно ахнула. Но Лора уже не могла остановиться.

– Как ты можешь говорить, что влюблена? Ты не растеряна, не смущена, не беспокойна, не тоскуешь до глубины души. Ты… ты совершенно спокойна, совершенно разумна. Как ты можешь быть такой… ужасно совершенной? – И, круто повернувшись, Лора широко раскинула руки, запрокинув голову драматическим движением: – Любовь – это безумие, любить – это значит полностью раствориться, желая…

– Прекрати! – закричала Джулия совершенно неожиданно, испугав и сестру, и саму себя. Сердце у нее поднялось и теперь мучительно билось в горле быстро-быстро, как птичка, попавшая в сети. Она почувствовала, что задыхается.

Разве она не ощутила вкуса безумия? Не было ли безумием то головокружительное чувство, которое охватило ее, когда она смотрела в это загадочное лицо или когда эти чувственно выгнутые губы скривились тем особенным образом, который заставлял маркиза де Фонвийе выглядеть совсем не тем негодяем и повесой, каковым его считали?

Но это не может быть любовью. Это просто притягательная сила этого таинственного человека. Она девушка разумная – так говорят все. Любовь не безумие, это спокойное, приносящее удовлетворение чувство, которое она испытывает в обществе Саймона. Это спокойная, простая, ласковая привязанность, которая длится всю жизнь и после переходит в вечность.

Она прекрасно знает, что такое любовь. Чего она не знает – это почему ее бьет дрожь. И Джулия постаралась проговорить спокойно:

– А теперь иди в дом и поговори с мамой. Но если она увидит эти стихи, она выпорет тебя, несмотря на твой возраст.

Лора молчала, припертая к стене. Наконец она закусила губу и опустила глаза на листы бумаги.

– Ты возьмешь их? Только обещай, что не будешь читать! Джулия вздохнула. Она все еще сердилась на сестру. Но все-таки смягчилась: – Обещаю.

Лора сунула листы ей в руки.

– Я знаю, что твоему слову можно верить.

Когда Лора ушла, Джулия долго стояла не двигаясь.

Все знали, что Джулия Броуди умеет держать слово. Честная, надежная, рассудительная Джулия.

Скучная, предсказуемая, милая Джулия.

Она потрясла головой, отгоняя эту мысль. Как это глупо – слушать Лору!

Войдя в дом через черный ход, Джулия тихонько поднялась по задней лестнице и прошла в спальню, соседнюю со своей, чтобы положить стихи сестре под подушку. Она уже собиралась выйти, когда появилась горничная.

– Вот вы где, мисс. Вам только что принесли с почтой вот это. – И она протянула девушке письмо. Джулия взяла его, взглянула на восковую печать. Печать была ей незнакома.

Сорвав печать, Джулия увидела свое имя. Почерк был также незнакомый. Стремительный, резкий и не очень-то аккуратный мужской почерк, но это писал не Саймон.

Развернув письмо, она прочла:

«Я все время думаю об этой глупой пьесе. Знаете ли вы, сколько раз я видел ее на сцене, но никогда о ней не думал? А теперь не могу выбросить ее из головы, как будто многослойный смысл этой трагической вещи только что открылся мне.

Я могу сжечь это письмо, а могу и послать. В последнем случае я ничуть не стану укорять вас, если вы бросите его в огонь. Если бы у меня был такой сильный характер! Возможно, я вызвал у вас улыбку. Во всяком случае, я буду на это надеяться. Я ваш, теперь и навсегда.

Рафаэль Жискар, виконт де Фонвийе».

– Мисс?

Прижав письмо к груди, Джулия посмотрела на горничную.

– Да? Что такое?

Вид у Бетти был смущенный.

– Ответ будет?

– Нет, благодарю вас… подождите. Да. Я… – О чем она думает? Ей вдруг захотелось бросить письмо. Втянув в себя воздух, чтобы успокоиться, она сказала: – Нет, Бет, спасибо. На этот раз ответа не будет.

Поспешив в свою комнату, Джулия сунула письмо в секретер розового дерева, стоявший у окна.

Рафаэль спрашивал, сожжет ли она письмо. Наверное, так и следует сделать.

Но она этого не сделает.

Джулия снова вынула его и перечитала несколько раз, пока не вошла Дебра, служанка, приставленная к ней и Лоре, – она пришла причесать ее к вечеру. Дебра умело колдовала над ее волосами, когда в комнату вошла мать.

Подойдя к дочери сзади, она положила руки ей на плечи и улыбнулась ее отражению в зеркале.

– Ты наденешь сегодня вечером синее атласное платье? Я помню, когда ты его в последний раз надевала. Это было на музыкальном вечере у Фелтонов. Саймон просто глаз не мог от тебя оторвать.

Вот как? Джулия этого не помнила. Но ей сразу вспомнился «Ковент-Гарден», платье из бледно-желтого крепа, которое было надето на ней, и блестящие зеленые глаза, окинувшие ее оценивающим взглядом. От этого взгляда она… о Господи, это не имеет смысла, но от этого взгляда ей стало жарко, словно ее обдало пламенем.

Джулия не обманывалась относительно Фонвийе. Он смотрел на нее так, будто пожирал взглядом, он позволял себе слишком много вольностей. Это был распутник, распутник до мозга костей. Но ему нельзя было отказать в притягательности, и этот человек многое в ней понимал. Откуда он знал, что она скрывает свои мысли, почему так умно предположил, что ей страшно хочется говорить на темы более существенные, чем последние моды? Она не забыла, что он сказал в музее насчет мамочек, которые держат своих дочек в неведении, ограничивая их интересы миром вышивок да ленточек и последних светских новостей – эти слова запали Джулии в душу. Рафаэль был непростительно дерзок, шокировал ее до крайности, был слишком смел, но при этом он был неотразим, и Джулия не могла отрицать, что ее глубоко заинтересовал этот нахальный виконт.

– Джулия, ты меня слушаешь?

Поняв, что мать что-то ей говорит, она тряхнула головой, отгоняя беспокойные мысли, словно паутину, прилипшую к волосам.

– Да. Вы говорите о синем атласном платье… Мне… мне всегда казалось, что оно немного скучное.

– Но если Саймону оно нравится, ты должна его надеть. Дебра, проветрите его, хорошо? А потом оторвитесь ненадолго, помогите одеться Лоре. Маркиз сопровождает ее на званый обед. С Джулией вы закончите позже.

Дездемона подошла к кровати и присела на ее краешек.

– Лора огорчена. Она говорит, что ты не одобряешь ухаживаний маркиза Стратфорда. Отец и я с этим не согласны. Неужели я должна напоминать тебе, что это прекрасная партия? Возможно, он не так обходителен, как Саймон, но у него есть титул и состояние. – Она нервно погладила рукой стеганое покрывало. – Мне неприятно думать, что ты просто завидуешь сестре, Джулия.

– Я не завидую. Только… – Джулия вздохнула и попробовала облечь в слова свои опасения. – Вам не кажется странным, что маркиз начал проявлять интерес к Лоре, хотя все утверждают, что его родители хотят женить его на Люси Гленкоу? Лора уже давно страдает по нему, но у него никогда не находилось для нее времени. И вдруг неожиданно он превращается в идеального поклонника, но при этом он, кажется, ничуть не выказывает энтузиазма к совместным выходам, которые сам же и предлагает. По-моему, все это очень странно, и я боюсь, что в результате Лора попадет в неприятное положение. У него дурная репутация.

– Может быть, он наконец заметил, как очаровательна твоя сестра. Мне кажется, что барышня Гленкоу значительно уступает ей в этом.

Джулия знала, что спорить с матерью бесполезно.

– Вы, без сомнения, правы. И все же я не могу не тревожиться за Лору.

Мать снисходительно улыбнулась:

– Тебя испортила твоя необыкновенная удача. Пусть Саймон всего лишь баронет, но у него хорошее положение в обществе. Он будет для тебя подходящим мужем.

Джулия проговорила, стараясь не выдать раздражения:

– Мы вступаем в брак по любви. Взгляд матери стал просто ледяным.

– Разумеется. Любовь в браке желательна, если мужчина достойный. Ты же знаешь, я давно решила, что ты и твои сестры – все вы – должны сделать превосходные партии. Признаюсь, иногда я даже прибегала к интригам, но ведь от этого никому никогда не было хуже. И каков же результат? Мы живем в фешенебельном лондонском особняке, а мои дочери стали украшением света. Разве я не обещала тебе, что все так и будет, что в один прекрасный день мы будем принадлежать к нему – к светскому обществу? К миру знатных, богатых и элегантных людей? Так и вышло.

– Да, матушка, вы это обещали, – без особого энтузиазма проговорила Джулия.

Дездемона рассмеялась и склонила голову набок. Глаза ее сверкнули, на мгновение смягчив выражение лица.

– Когда тебе исполнилось шестнадцать, я сказала себе, что час пробил. Потом семнадцать, потом восемнадцать, и я начала отчаиваться.

Она поднялась.

– Но все случилось как раз вовремя. Дружба твоего отца с герцогом, его удивительное деловое предложение, которое принесло состояние членам правления банка, все это произошло именно в нужный момент. Слава Богу, потому что ты, Джулия, ты мое сокровище. – Она обхватила лицо дочери обеими руками. – Ты же знаешь, насколько мы с твоим отцом и твои сестры зависим от тебя. Этот сезон должен стать первым из многих, когда семейство Броуди будет занимать в обществе высокую ступень.

Джулии хотелось сказать матери очень многое. Слова внезапно столпились в горле, готовые задушить ее. «Мама, все это вызывает у меня очень сильные сомнения. Мне кажется, что я несчастна, и я не понимаю почему. Мама, прошу вас, не нужно зависеть от меня, я вовсе не такая сильная. Я совсем не сильная».

Но она всего лишь сказала:

– Да, мама.

– Хорошо. Я рада, что все уладилось. – Дездемона улыбнулась с успокаивающим видом. – Я пойду займусь своим туалетом, иначе опозорюсь перед твоим молодым человеком.

И, весело рассмеявшись, она вышла.

Джулия немного посидела, потом встала и подошла к шкафу, где висело платье, о котором говорила мать. Неужели Саймон им восхищался? Она не заметила. Это было красивое атласное платье бледно-синего оттенка, отделанное неотбеленным кружевом. Замечательное платье, прекрасно пошитое. Просто… Оно не…

И тут Джулия, сама не зная почему, бросилась на кровать и разразилась неудержимыми рыданиями.

Прошло несколько дней. Рафаэль бродил по лавкам на Бонд-стрит. Последнее время он был в беспокойном настроении, всё и все ему наскучили. Когда с ним бывало такое – а это случалось время от времени, когда демоны пробуждались и пробовали свои когти, – он обычно запирался у себя в кабинете и размышлял за бутылкой хорошего портвейна. Однако сегодня он никак не мог усидеть в стенах своего лондонского особняка.

Рафаэль решил развеяться и вышел из дому, надеясь на облегчение от перемены обстановки. Он не был щеголем до мозга костей, но питал здоровую склонность к хорошо пошитой одежде и качественным кожаным сапогам, поэтому решил, что, быть может, прогулка по фешенебельным магазинам отвлечет его. Но вне дома оказалось еще хуже, на него смотрели, здоровались, пытались завязать разговор. Ему хотелось зарычать на всех. Но этого не требовалось. Достаточно было взглянуть на его лицо, как все отступали, бормоча извинения.

Он вспомнил Джулию во время спектакля, как она крутила в руках розу, которую он подарил ей, как склоняла голову набок, когда отец что-то шептал ей. И этот Саймон, он так нежно смотрел на нее.

Да черт бы их всех побрал! Ему тогда захотелось сделать что-то грубое и из ряда вон выходящее, и он понимал, что виной тому прекрасная простота этой сцены. Не разыгрывалось никаких драм, никакие мрачные тайны не извергались из отвратительных тайников, чтобы отравить все на своем пути, никто не демонстрировал ни гнева, ни мрачного раздумья. Шел обычный несложный обмен небрежными замечаниями, улыбками, взглядами.

Господи, да он просто олух – нашел чем любоваться!

Рафаэль зашел к книготорговцам, но ничто его там не заинтересовало. Впервые он ушел от них без пачки книг под мышкой. Потом заглянул к своему портному, но ни один из показанных ему эскизов не вызвал у него интереса, а обычные сплетни этого глупца на этот раз показались ему невыносимыми.

Снова выйдя на улицу, он пошел дальше, так и не избавившись от своего необъяснимого недуга.

И тут он увидел именно нужное ему лицо и почувствовал, что сердце у него замерло. Он не стал размышлять, что именно ему следует сделать с этой нежданной удачей, он даже не подумал, что в той игре, которую ведет, он не может позволить себе поступать необдуманно. Рафаэль просто направился к Джулии.

Она была с ребенком, хорошенькой девочкой с темными спиралевидными локонами, падающими на спину. Они ждали, когда можно будет перейти улицу, и девочка говорила:

– Джулия, давай зайдем в кондитерскую лавку? Рафаэль знал, что Джулия – старшая из всех сестер. Наверное, это одна из них.

Джулия присела на корточки и заглянула в серьезные карие глаза девочки, которой на вид было лет восемь.

– Ты же знаешь, мама запрещает есть сладости. Рафаэля позабавило, с каким мрачным видом девочка кивнула в ответ.

– А маму всегда нужно слушаться. Последовал еще менее радостный кивок. Джулия колебалась.

– Ну… – вздохнула. – Вообще-то нам действительно еще рано идти к карете. А маме знать об этом вовсе не обязательно…

– Превосходное решение, – сказал Рафаэль, выходя вперед, чтобы дать знать о своем присутствии.

Джулия замерла на месте, потом посмотрела на него – снизу, все еще сидя на корточках перед ребенком.

Он возвышался на фоне затянутого облаками неба, его темные волосы были откинуты назад, открывая высокий лоб патриция. Одетый в темные панталоны и утренний фрак, он казался особенно стройным и элегантным и неисправимо порочным. Он улыбнулся так, словно между ними уже существовала некая тайна, и сердце у Джулии подпрыгнуло.

Рафаэль прикоснулся пальцами к шляпе и слегка поклонился.

– Доброе утро, мисс Броуди, – сказал он. – Какая неожиданная встреча.

Все тело Джулии охватило острое ощущение удовольствия. К своему смущению, она осознала, что все еще сидит на корточках перед сестрой, точно марионетка без веревочек. Резко поднявшись, она изо всех сил постаралась казаться спокойной.

– Мсье виконт, вот уж действительно сюрприз.

Он сверкнул глазами на Марию, и улыбка его стала еще определеннее.

– Неужели я имею честь познакомиться с вашей маленькой подругой?

– Это моя сестра, – объяснила Джулия. – Моя младшая сестра, Мария Броуди.

– Какой красивый ребенок, – сказал он, протягивая девочке руку. – Ваш слуга, мисс Мария Броуди. Я Рафаэль Жискар, виконт де Фонвийе. – Его взгляд тут же переместился на Джулию. – Друзья называют меня Рафаэлем.

Мария держалась безупречно. Она коснулась его пальцев и быстро присела в реверансе:

– Рада с вами познакомиться.

– Я, кажется, не ошибусь, если предположу, что вы спорите о преимуществах послушания по сравнению с потаканием своим желаниям? Поддаться или не поддаваться соблазну и побывать ли у кондитера?

Джулия быстро пояснила:

– Мама скоро встретится с нами, и мы будем пить чай с ее подругой, поэтому ей не понравится, если мы испортим себе аппетит.

– Испортим? Да как же можно этим испортить аппетит?

– Очень даже можно, – сухо сказала Джулия, вполне оправившись от потрясения. – Меня вовсе не удивляет, что вы так говорите. Насколько я понимаю, самоотречение вам несвойственно.

– Я этого и не говорил, – возразил он, притворяясь, что ужасается такому предположению. – Я скорее предпочту потакать себе. Это гораздо полезнее. – От его дерзкого взгляда Джулия вспыхнула, но в тот момент, когда ей уже казалось, что ее вот-вот охватит пламя, он перевел свой взгляд на девочку. – Вы согласны, мисс Мария, что мы должны доставлять себе удовольствия – хотя бы время от времени?

– Вы говорите, как настоящий провокатор, – вставила Джулия, но слова эти прозвучали ласково и чуть насмешливо. Это ее удивило. Ведь не кокетничает же она с ним в самом-то деле?

Его усмешка была озорной и совершенно очаровательной.

– Но, мадемуазель, я никогда и не отрицал, что моя репутация ужасна. Да, я твердо держусь того мнения, что погружение в самоублажение – в порядке вещей. Вот моя бабка – она графиня и хорошо знакома с достоинствами умеренности – ужасно любит конфеты. Если я сопровожу вас в лавку и куплю чего-то вкусного для нее, я очень ее порадую. Так что вы просто окажете благодеяние этой бедной старухе.

Бросив взгляд на Марию, Джулия увидела, что та совершенно околдована, ее красиво изогнутые губки были приоткрыты от восторга и даже некоторого обожания.

Рафаэль стоял все еще наклонив голову, словно обращался к девочке, но его зеленые глаза проказливо уставились на Джулию.

– И раз это так, вы окажете мне немалую любезность, согласившись составить компанию и посоветовать, какие конфеты выбрать.

Джулия строго посмотрела на него:

– Вы обращаетесь к ребенку, мсье виконт. Вряд ли это хорошо. Кроме того, у вас, конечно, есть на сегодня более интересные занятия.

– Вовсе нет. Сегодняшний день у меня обещает быть очень скучным. Никаких скандалов, никаких сплетен – для такого негодяя, как я, хуже дня просто не придумаешь.

Джулия не могла не оценить шутки Рафаэля. Мария повернулась к сестре:

– Ах, Джулия, пожалуйста, не отказывайся.

Рафаэль наклонился и сказал голосом, вибрирующим от удовольствия:

– Да, Джулия. Пожалуйста, не отказывайтесь. Устоять перед ним было невозможно. И она ответила:

– Ладно, но только на минутку.

Мария захлопала в ладоши, и они направились в кондитерскую.

Рафаэль разразился потоком вопросов, которые заставили Марию оживленно болтать о своей семье. Он в два счета выяснил, что существует пять сестер Броуди, что Мария – самая младшая, что Джулия – ее любимица, что Лия – не такая любимица и что Лору она просто терпит, а Хоуп очень мила, но часто бывает слишком задумчивой, и с ней скучно. Мама строгая, а папа много работает, а герцог и герцогиня Крейвенсмур ужасно забавные, и Мария их очень любит.

Джулии нравилось, как внимательно Рафаэль слушал веселую болтовню девочки. Он обладал даром заставлять собеседника чувствовать себя так, словно тот был самым интересным человеком в мире. Она вспомнила, как он держался с герцогиней в музее, как ласково-почтительно обращался с ней.

Он и Джулию заставил ощущать себя так, словно она – единственный человек на земле, с которым ему приятно разговаривать.

Войдя в кондитерскую, Рафаэль сказал владельцу:

– Сэр, у нас тут есть маленький знаток, которого интересуют образцы ваших товаров. Если вы будете так любезны и поможете ей, она купит все, что ей захочется.

Мгновение спустя, когда Мария осматривала россыпи лакричных и засахаренных орехов и разные виды шоколадных конфет, рука Рафаэля легла на руку Джулии, и он потянул ее за высокую полку, уставленную коробками, в которые укладывали купленный товар, перевязывая их красными ленточками с торговой маркой магазина.

– Мсье виконт…

Ее возражения были тут же прерваны:

– Как я рад вас видеть, Джулия.

Глаза Рафаэля блестели, в них была жажда, от которой ее сердце странно замерло. Ей показалось, что это была почти ласка – ласка без прикосновений.

Джулия проговорила неуверенно:

– Я не давала вам разрешения называть меня по имени. Брови его взлетели.

– Как, неужели я обратился к вам так фамильярно? Простите меня. Но все эти дни я столько думал о вас, и всегда как о Джулии.

От этих слов Джулию словно окатило горячей волной.

– Полагаю, у вас есть и еще о чем подумать. Рафаэль медленно покачал головой:

– Нет. Ничего столь же приятного или волнующего. Бросив беспокойный взгляд на сестру, Джулия сказала задумчиво:

– Вы действительно умеете пленять женщин. Всех возрастов.

Он рассмеялся, проследив за направлением ее взгляда.

– Это входит в искусство соблазнять.

– Так, – сказала она, кивая, затем усмехнулась и покачала головой. – Вы признаете это, не задумываясь о том, понимаю ли я, что эту же тактику вы используете по отношению ко мне.

– Честно говоря, я в растерянности, мисс Броуди… но я назвал вас Джулией лишь один раз, хотя это мне кажется более уместным, по крайней мере наедине, чем положенные формальности. Вы будете ко мне снисходительны?

– Я не должна, – правдиво ответила она.

– А мне казалось, что вы из тех женщин, которым нравится быть смелыми.

– Ну хорошо, можете обращаться ко мне неофициально, но только когда мы наедине. Иначе это уже ни на что не похоже.

– Согласен. – Он усмехнулся. – А вы должны называть меня Рафаэлем.

– Мсье, вы просто…

– Это будет справедливо, – перебил он. – Тем более что человеку моего положения редко приходится слышать свое имя. Только титул. Пусть у нас все будет по-другому. Мы никому не скажем.

– Я знаю, что мне придется пожалеть об этом, но… Рафаэль схватил ее руки в перчатках, отчего по ним пробежал огонь.

– Спасибо, Джулия.

И его зеленые глаза обдали ее жаром.

– Пожалуйста. – Она прикусила нижнюю губу и улыбнулась. – Рафаэль.

Это имя шло ему, оно вызывало подсознательные ассоциации с трепетным гением художника Возрождения. Рафаэль – прекрасное имя.

Джулия спохватилась:

– Мне нужно посмотреть, как там Мария. Если ее не остановить, она объестся до дурноты.

– Пусть наслаждается. У детей так мало радостей. Джулия почувствовала, что он говорит серьезно. Это ее удивило.

– Вы считаете, что это так?

– Конечно, – туманно ответил он. Она наклонила голову.

– Я иногда спрашиваю себя, каким было ваше прошлое. Каким вы были в детстве. У вас часто бывает такой несчастный вид.

– Когда я с вами, у меня всегда прекрасное настроение, – улыбнулся он, но эта улыбка не могла обмануть Джулию.

– Это потому что вы были одиноки? – спросила она.

Вопрос Джулии подействовал на Рафаэля странным образом. Он вдруг увидел себя маленьким, играющим в красный мяч в каком-то просторном помещении. Прислонившись к стене, расставив ноги, он бросал мяч в противоположную стену. Бросал и ловил. Бросал и ловил.

Потом, вспомнил он, дверь отворилась. На этих стенах не было обоев. Побелка была неровная, поверхность поцарапанная. Флигель для прислуги?

Бросал и ловил.

Воспоминания разворачивались. Тот, кто появился в дверях, был его отцом. Лицо его было красным – этот оттенок Рафаэль привык видеть на классическом лице Марке, когда тот смотрел на своего… сына, – рот был искривлен гневом.

«Что ты делаешь, маленький ублюдок?»

Рафаэль уже слышал это слово, но в то время оно означало для него всего лишь сердитое ругательство.

Бросал и ловил.

Подошла Клотильда и остановилась позади него, ее прелести были в полном цвету и выставлены для обозрения. На ней была тонкая длинная сорочка, доходившая до мясистых белых ляжек. Рафаэль посмотрел на нее, его глаза задержались на больших коричневатых кругах ее сосков, видимых сквозь тонкий батист. Ее волосы были спутаны, губы распухли. Марке завязывал галстук, его движения были резкими и сердитыми, когда он смотрел на сына.

Рафаэль знал, что мама плакала, когда его отец приходил сюда. Почему он делал это так часто, так открыто, если это так огорчало Виолетту и приводило к постоянным ужасным ссорам? Рафаэль ненавидел отца.

Рафаэль любил отца. И это было гораздо хуже.

Бросал и ловил.

Что же касается отцовского вопроса, то мальчик не знал, почему он был там. И теперь, взрослым мужчиной, вспомнив эту сцену, он все равно не знал этого. Полная путаница.

Вскоре после этого отец навсегда уехал из замка. Пышно-телая Клотильда уехала вместе с ним. Некоторое время она оставалась его любовницей, а потом он ее бросил. Рафаэль как-то раз, много лет спустя, видел ее пьяной, опустившейся – суровая жизнь почти уничтожила ее былую красоту.

– Да, наверное, я был одинок. – Рафаэль постарался, чтобы это не прозвучало так жалобно, как могло бы.

– Это грусть, которая никогда не пройдет, – сказала Джулия с таким видом, словно что-то знала о подобных вещах. – Родители иногда… разочаровывают.

Глаза его сузились. Демоны просыпались, покусывая нежные места внутри его, но он еще мог сосредоточиться на тех интересных сообщениях, которые слышал.

– Отказываюсь верить, что у ваших родителей есть какие-либо недостатки.

– Вот как? – Джулия отвела глаза, стараясь сохранять равнодушный вид.

Рафаэль сглотнул, сокрушив пробуждающихся демонов и призвав их к подчинению. Он преследовал эту девушку с определенной целью и рассердился на нее за то, что она отвлекала его от этой цели. Он стремился пробудить эмоции, но только не свои.

– А как поживает леди Кэтрин? – сменила тему Джулия. Рафаэль снова включился в игру.

– Как мило с вашей стороны поинтересоваться этим. У Кэтрин неприятности. И меня это очень беспокоит.

– Похвально, что вы так внимательны.

– Я делаю это ради моего друга, брата этой леди, чья семья страшно встревожена тем, что происходит. Это славные люди, а я… Ну, скажем, я больше всех виноват в этом.

– Почему вы обвиняете себя?

– Потому что я такой, какой есть. Моя репутация вполне заслужена, Джулия. Если кто-то другой совершает такие же ошибки, которые совершил я, как могу я не чувствовать, что мой долг – вмешаться?

Девушка заморгала. Он удивил ее этими словами, и это обрадовало Рафаэля.

Хорошо было снова овладеть собой.

Ее лицо, такое открытое и выразительное, такое красивое, было обращено к нему. И он продолжал:

– Иногда мне кажется, что мне еще нужно многое наверстать. Помочь Кэтрин… это своего рода расплата.

– Вы говорите совсем не как негодяй, каким вы любите себя изображать, мсье виконт… – Джулия помолчала, потом улыбнулась. – То есть Рафаэль.

– Благодарю вас, – сказал он, обрадованный тем, что она назвала его по имени, и добавил: – Может быть, я не такой. Может быть, в тот вечер на балу у Суффолка доброта женщины, которая даже не была знакома со мной, заставила меня о чем-то задуматься.

Рафаэль напряженно наблюдал за ней. Многому ли она поверит из всего, что он наговорил?

Джулия смотрела на него своими светлыми глазами, маняще сияющими. Четко очерченные брови образовали над ними изящные полукружия. Господи! Как ему хочется поцеловать ее…

Предостерегающий голос велел ему остановиться. Это неправильно. Слишком рано. Она ускользнет, и он утратит почву под ногами. Но все же он наклонился к ней, опустив голову. Ее ресницы взлетели вверх. Она не отстранилась. Она ждала.

Мария воскликнула:

– Джулия! Рафаэль! Где вы? Я вижу на улице маму. Она нас ищет.

Джулия окаменела, на мгновение застыв в его руках. Сейчас он ее потеряет, упустит возможность. И Рафаэль сделал то, что было неожиданным для них обоих.

Он коснулся языком мягких, податливых губ Джулии, которые она протянула к нему. Быстро, осторожно он провел языком по очертаниям ее верхней губы, наслаждаясь этим легчайшим ощущением.

– Она, кажется, сердится. – На этот раз голос Марии звучал уже нетерпеливо. – Ой, правда.

Джулия подняла на него глаза, взгляды их встретились… одно… два… три мгновения. Потом она отступила, лицо ее горело от смущения. Точно мышка, выбравшаяся из когтей неловкой кошки, она выскочила из-за рядов коробок.

Остановившись на минутку, чтобы пригладить юбку, Джулия вышла из-за полок легкой походкой.

– Тогда пошли, дорогая, – услышал Рафаэль ее обращение к девочке, – нам нужно торопиться. Не бойся. Я все объясню маме.

Рафаэль поймал себя на том, что его бьет дрожь. Не обращая внимания на дискомфорт в чреслах, он вышел из-за полок с коробками.

Джулия испуганно оглянулась на него и, прежде чем выйти из кондитерской, напомнила сестренке:

– Будь воспитанной девочкой, Мария, и поблагодари мсье виконта.

– Большое вам спасибо, – сказала хорошенькая девочка и сделала реверанс, после чего поспешила к двери.

Джулия задержалась, глядя на Рафаэля. Губы ее приоткрылись, затем закрылись. Она нахмурилась и отвела глаза со смущенным видом.

– Всего хорошего, мисс Броуди, – сказал Рафаэль, стараясь вывести ее из этого неловкого состояния и в то же время удивляясь на такое несвойственное ему поведение.

– Да. – Джулия кашлянула, быстро взяв себя в руки. – Да. Всего хорошего, – сказала она и вышла.

Он видел через большое окно, как она подошла к матери. Та явно была недовольна дочерьми, когда увидела, где они задержались. Без всяких церемоний она потащила их по улице, и вскоре они скрылись из виду.

– Сэр, желаете, я заверну это для вашей бабушки? – Молодой приказчик улыбался, изо всех сил стараясь угодить. – Это все выбрала девочка.

– Конфеты для бабки? – Смех Рафаэля прозвучал громко и совсем не соответствовал его теперешнему настроению. Он резко оборвал его.

Бросив деньги на прилавок, он вышел из лавки и пошел к своему экипажу.

Глава 6

Джулия и Саймон прохаживались по саду Крейвенсмуров. Джулия была чем-то обеспокоена. Саймон заботливо старался развлечь ее. Но все его попытки привели к тому, что настроение у нее еще больше испортилось.

Шагая рядом с Саймоном, Джулия искоса посмотрела на него и тут же отвела взгляд. Он так совершенен, а она… Боже мой, что бы было, если бы кто-то увидел ее с Рафаэлем в кондитерской? Ведь он почти поцеловал ее, а что сделала она? Протестовала, убежала? Обожгла его хотя бы одним-единственным словом возмущения, которое должна была почувствовать?

Но она не почувствовала себя ни возмущенной, ни оскорбленной. Она ощутила радостное возбуждение, от которого ее охватила дрожь и совершенная растерянность.

Саймон был прав насчет Фонвийе. Это опасный человек. Саймон ни в коем случае не должен знать, что чуть было не произошло. И это не должно никогда, никогда повториться!

– Джулия!

Встрепенувшись, она прижала ладонь ко лбу. Лоб взмок от пота.

– Простите, Саймон. Вы что-то сказали? Он озабоченно посмотрел на нее:

– Скажите, что я могу сделать, чтобы ваша хандра прошла?

Ей хотелось заплакать. Никогда она не чувствовала себя такой грешницей.

– Ах, Саймон. Не обращайте внимания.

– Вас тревожит что-то серьезное?

Он подошел к ней ближе. От него приятно пахло, запах был успокаивающий – так пахнет в библиотеке кожей, табаком, когда она тайком от матери прокрадывается туда.

Его руки легли ей на плечи. Она не устояла и припала к нему, положив голову ему на грудь.

Саймон не обнял ее так, как ей того хотелось. В голове у нее мелькнуло видение – другая накрахмаленная рубашка, другая мужская грудь – более широкая, пугающе жаркая. Джулия почувствовала отвращение к самой себе.

Это никуда не годится – сравнивать Саймона с Рафаэлем. Нужно быть безумной, чтобы думать о таких вещах. Саймон Блейк – один из самых достойных людей, пользующихся успехом в свете. А Рафаэль – просто вспышка молнии, сверкающая и прекрасная, но убийственная, если она ударяет слишком близко.

Втянув в себя воздух, она овладела собой, потом откинула голову назад и посмотрела в испуганные глаза Саймона. Закрыв глаза, она поцеловала его.

Она поцеловала его крепко, больно прижав свои сжатые губы к его губам. Потрясенный, он не шевелился. Отпрянув, Джулия подняла глаза, в ее взгляде медленно проступал ужас. Как она могла так повести себя – она же себя опозорила!

Но в его взгляде не было осуждения. Взгляд Саймона был нежен. Да, в нем было желание, то же самое желание, которое она видела в глазах Рафаэля… Нет! Она не должна о нем думать!

– Джулия, – прошептал он. Потом привлек ее к себе и поцеловал, на этот раз нежно, скользя губами по ее губам, в то время как его руки обнимали ее плечи. Она отдалась этому поцелую, отчаянно желая, чтобы Саймон наполнил ее собой и выжег все предательские мысли о другом человеке.

Охваченные чувством унижения, они отпрянули друг от друга, когда услышали хихиканье Лии.

На балу у Мартинвейла, сопровождая леди Кэтрин, Рафаэль устроил большое представление. Он заметил Джулию, не один раз ловил на себе ее взгляд, но не пытался заговорить с ней.

Она, наверное, считает, что он раскаивается в том, что чуть было не произошло в кондитерской. Так оно и было – в некотором смысле, понятном только ему. Он изменил самому себе и не собирался с легкостью себя прощать. Ни себя, ни ее.

Если он станет избегать Джулию, это пробудит ее интерес, разожжет любопытство. Время от времени ловя на себе ее взгляд, Рафаэль понял, что поступает правильно. Это было некоторым утешением для его нервов, напряженных до крайности.

К полуночи Рафаэль почувствовал, что с него хватит уловок. Он отослал Кэтрин домой в своем экипаже, снова отклонив предложение сопровождать ее, и присоединился к своим друзьям в уединенной гостиной.

Не успел он еще наполнить бокал и усесться, как Мартинвейл сказал:

– Полагаю, нам нужно поговорить. У меня есть предложение.

Высокий, поджарый Мартинвейл беспокойно ходил взад и вперед по комнате. Рафаэль, расположившись на кожаном диване с бокалом бренди в руке, следил за ним глазами. Напротив него Стратфорд лениво играл блюдом севрского фарфора, вертя его в руках.

– Непременно, – кивнул Рафаэль, с улыбкой глядя в обеспокоенное лицо друга. Он прекрасно понимал, что того тревожит.

– Я больше не могу наблюдать за этим ужасным экспериментом. Прошу тебя покончить с этим пари. У меня была возможность поговорить с мисс Броуди… – Тут Рафаэль бросил на него быстрый взгляд, и Мартинвейл поспешно добавил: – Мисс Лорой Броуди. И должен сказать, это окончательно настроило меня против этого ужасного дела. Она прелестная девушка, невинная. Погубить ее и ее сестру только из-за того, чтобы кому-то что-то доказать, – это отвратительно.

– Ну так и не связывайся с этим, – сказал Рафаэль, сделав глоток бренди.

Он смаковал его на языке, наслаждаясь приятной терпкостью тонкого напитка и изо всех сил стараясь не показать того смятения, которое его терзало.

Проклятое пари… Оно висело у него на шее как камень. Рафаэль с удовольствием встал бы на сторону Мартинвейла и аннулировал бы его. Но что это даст? Кого он, черт побери, хочет обмануть?

Стратфорд усмехнулся.

– Да, друг мой. Можешь не волноваться. Фонвийе, во всяком случае, не очень-то везет с девицей. – Он поднял глаза от фарфорового блюда, застывшего под опасным углом, и посмотрел на Рафаэля. – Блейк как был, так остается при ней.

Рафаэль взглянул на него:

– Ну и что же, ведь спор идет не о верности Саймона, так? Выбирать будет дама. И уверяю тебя, Стратфорд, выберет она меня.

Мартинвейл с серьезным видом снова заходил по комнате.

– Я не понимаю, как она может так поступить. Ее считают в высшей степени разумной девицей, и уж, конечно, теперь она наслышана о твоей репутации.

– Еврейская поговорка гласит: «Правда – самая лучшая ложь». Поэтому я не скрываю своего прошлого, но пользуюсь им для собственной пользы. Поразмыслив, я нашел нечто важное и таинственное, имеющее эмоциональную природу. Это действует на женщин, как валерианка на кошек. Они не могут устоять перед такой приманкой. Я придумал легенду – негодяй, готовый исправиться. Женщины жаждут верить в торжество доброты.

Не обманывает ли он сам себя? Рафаэлю хотелось верить, что нет, что он четко контролирует свое продвижение по пути к совращению Джулии.

Конечно, ведь таков его план. Он просто еще не выражал его словами, вот и все. Он действовал инстинктивно, а ведь никогда нельзя знать в точности, куда тебя заведет инстинкт.

Стратфорд со звоном поставил на место дорогой фарфор и приподнялся, опершись локтями о колени. Он внимательно посмотрел на Рафаэля:

– Я тебе не верю. Это уже не забава. Я видел тебя в ее обществе. Ты ее хочешь.

Рафаэль насторожился. Он усомнился, как то не раз уже бывало, действительно ли Стратфорд ему друг.

– Это не преступление. – И Рафаэль попытался глотнуть бренди с таким же небрежным видом, как делал это только что. – Но я все время помню о главной цели. Настанет время, мой друг, когда она на самом деле будет моей. До того я проявлю сдержанность. – Он посмотрел, прищурившись, на янтарную жидкость в своем бокале и пробормотал: – Восхитительную сдержанность.

Мартинвейл возмущенно накинулся на него:

– Если это правда и ты влюбился в эту девушку, тогда брось все это, Фонвийе.

– Влюбился! – ужаснулся Рафаэль и встал. – Мартинвейл, клянусь, мозги у тебя превратились в пудинг. Кто говорит о влюбленности? Боже ты мой! – Он круто повернулся, поднял палец и сузил глаза. Теперь он действительно разозлился. – И если у тебя кишка тонка для таких развлечений, если у тебя духу не хватает, лучше откланяйся теперь же. Но советую не разглашать нашего пари. Я сочту это самым отвратительным из всех предательств.

Мартинвейл переминался с ноги на ногу, стараясь не встретиться глазами с Рафаэлем. Тот зарычал:

– Ты задумал все ей рассказать, да? Ну что же, мы с тобой были добрыми друзьями много лет, но обещаю тебе так же верно, как то, что ты дышишь, – если до мисс Броуди дойдет хотя бы намек на то, что мы задумали, ты пострадаешь самым ужасным образом. Ни одна леди не будет принимать тебя в своем доме, ни один джентльмен не будет иметь с тобой дело. Моя месть будет простираться далеко за пределы того, на что у тебя хватит воображения.

Мартинвейл отвел глаза, он был побежден. Появление Этверза прервало их разговор.

– Извиняюсь, ребята, – сказал он, войдя бодрым шагом и подражая в манере говорить простолюдинам, чем увлекались многие модники. – У моей матушки есть какая-то дебютантка, которую ей хочется…

Он запнулся, потому что Рафаэль схватил его за плечи и прижал к стене. Ноги его при этом практически оторвались от земли.

– Никогда, ты слышишь, никогда больше не смей разговаривать с Джулией Броуди. Ни в театре, ни на балу, ни даже если она споткнется о твое изувеченное окровавленное тело, лежащее в грязи. Ты меня понял?

Впервые в жизни Этверз потерял дар речи. Его глаза вылезли из орбит, челюсть отвисла.

Рафаэль отпустил его так же неожиданно, как и схватил. Оправив на себе фрак, он глубоко втянул воздух и только тогда проговорил:

– Я все сказал, джентльмены. Всего хорошего.

После чего направился к дверям, покинув трех ошеломленных друзей.

Еще больше было ошеломлено светское общество, когда на следующий день виконт де Фонвийе был замечен на прогулке в парке. Никто не мог вспомнить, чтобы когда-либо видел его выполняющим этот светский ритуал. Все знали, что Фонвийе презрительно отказывался участвовать в подобных променадах, единственная цель которых, по его мнению, заключалась в том, чтобы рассматривать друг друга.

То, что Рафаэль вдруг включился в это скучное занятие напыщенных ничтожеств, не могло не вызвать любопытства, поэтому он взял с собой книгу, дабы избавиться от нежелательных разговоров. Время от времени он поднимал глаза от книги, равнодушно скользя взглядом по потрясенным лицам равных ему по положению людей, проходящих мимо него. Он не обращал на них никакого внимания. Он искал только одно лицо. Он знал из надежных источников, что Джулия Броуди любит утренние прогулки в парке.

Мысль о том, что он снова увидит ее, сильно мешала Рафаэлю сосредоточиться на Спинозе. Однако он упорно продолжал бороться, не желая признать свое поражение.

Борьба не была долгой, потому что он заметил ее. Именно волосы Джулии привлекли его внимание. Казалось, они пылали при свете дня, превращаясь в смесь темного золота и старой меди.

Поскольку выбранное им место было довольно заметным, он снова устремил свой взгляд в книгу и изобразил удивление, услышав, как женский голос назвал его по имени. Делая вид, что неохотно отрывается от раскрытой книги, Рафаэль посмотрел на открытый кабриолет, в котором рядом с Джулией сидела герцогиня.

Он улыбнулся, и улыбка эта отнюдь не была вынужденной.

– Мсье виконт! – Джулия не скрывала своей радости. Эта девушка была совершенно бесхитростна. Наверное, она простила его за то, что он так неожиданно прикоснулся к ее губам во время их последней встречи.

Обернувшись к старой леди, Джулия сказала:

– Вы помните виконта, ваша светлость?

– Конечно, но мне не хочется выходить из экипажа. Поговорим с ним отсюда, – ответила герцогиня. Она улыбнулась Рафаэлю и сказала: – Рада снова с вами встретиться, молодой человек.

– Ваш слуга, сударыня, – громко отозвался Рафаэль. – Должен заметить, что сегодня вы выглядите замечательно.

Она, должно быть, расслышала его слова, потому что вид у нее был довольный. Было ясно, что Джулия оценила его любезное обращение со старой женщиной. Рафаэля удивило, что это имеет для нее такое значение. Это такая малость – уделить немного внимания приятному старому человеку.

Он закрыл книгу и, опершись локтем о дверцу кабриолета, сказал:

– Наслаждаетесь теплой погодой? Джулия не отвела глаз.

– Да. А вы? Вы, кажется, читали?

Он держал закрытую книжку под мышкой.

– Чтобы провести время, ожидая вас.

Разумеется, это честное высказывание было принято за шутку.

– Вы, наверное, считаете меня глупой, если думаете, что мне так легко польстить, – сердито проговорила она.

Взгляд, который Джулия бросила на него, был задуман как укоризненный, но ему этот взгляд показался непреднамеренно страстным.

Она повернула голову таким движением, какого он никак не ожидал от нее. Движение это было детски-кокетливым.

Рафаэль наклонился, притянутый этим женственным жестом, чувствуя естественное влечение, свойственное всякому самцу при запахе самки. Джулия разрумянилась под его пристальным взглядом, и самый воздух между ними словно загустел. Мир перестал существовать для них. Остались только она и он. Так бывало всякий раз, когда им случалось быть вдвоем. Она была чертовски чувственна – и совершенно не сознавала этого. И от этого все происходящее еще сильнее действовало на него. И желание, которое она вызывала у него, было почти мучительным.

Словно очнувшись, Джулия предостерегающе посмотрела на герцогиню, чье терпение явно истощилось от такой затянувшейся остановки. Слава Богу, старая дама не могла уловить ничего из этого разговора, принявшего необычный поворот.

Проклятие! Рафаэль тоже устал ждать, и ему было не по себе. Чресла у него пылали, словно погруженные в расплавленный свинец.

Еще немного.

– Теперь мы должны уехать. – В голосе Джулии слышалось явное сожаление, которое Рафаэль тоже чувствовал. – Наслаждайтесь вашей книгой.

– Непременно. – Бросив на книгу быстрый взгляд, он порывисто протянул ее девушке. – Если только вам не захочется прочитать ее.

– А что, там есть сведения, которые, по вашему мнению, мне нужны? – Джулия взяла книгу и посмотрела на нее с видом веселой задумчивости. – Спиноза. «Обоснования нравственной жизни». Это чтобы я вела высоконравственную жизнь?

– Я придерживаюсь того мнения, что всякая жизнь может стать лучше, если внимательно читать больших философов. Правда, чтение не помогло мне стать на путь большей мудрости. – Взгляд у Рафаэля был озорной. – Порой, когда встречаешь кого-то неожиданно, скажем, на террасе вечером, это оказывает более сильное влияние на человека, чем множество трудов мыслителей прошлого.

– Вы все время удивляете меня. – Прижав книгу к груди, Джулия обхватила ее обеими руками, словно защищая. – У вас много других интересов, кроме тех, которые обычно отличают типичных повес.

– Увы, такой уж у меня дар – постоянно нарушать всякую классификацию. Читайте с удовольствием, мисс Броуди.

– Благодарю вас, мсье виконт. Надеюсь, так и будет. Герцогиня махнула рукой в знак прощания, и они поехали по аллее. Утро действительно было великолепным. Рябь, играющая на речной глади, вдруг показалась Рафаэлю прямо-таки очаровательной.

Он оставил парк в превосходном настроении, таком превосходном, что многие отпускали замечания на сей счет. Некоторые решили, что это не сулит ничего хорошего. Они исходили из того, что если такой человек, как Фонвийе, пребывает в хорошем расположении духа, это явно означает, что он задумал что-то злонамеренное. И в данном случае они были правы.

Глава 7

Рафаэль проснулся и сел на постели, судорожно заглатывая воздух. Тонкие льняные простыни сбились вокруг его ног. Волосы у него были влажными, пряди прилипли ко лбу, а сердце сильно билось, пока он старался отдышаться.

Снова этот сон. Рафаэль протер глаза. Схватил часы, небрежно брошенные на ночном столике, и увидел, что всего три часа утра. Он нашарил трутницу и зажег свечи. Руки у него дрожали. Свесив ноги с кровати, он провел руками по волосам.

Тот же кошмарный сон. Он повторяется снова и снова, вот уже много лет, с тех самых пор, как он приплыл в Англию. Детали иногда менялись, но он всегда находился на каком-то корабле, очень напоминающем тот, на котором он пересек Ла-Манш. Вот он стоит у поручней. Он действительно часто стоял так во время плавания. Во сне он по какой-то причине должен был перегнуться через перила и смотреть в тяжелую серую воду. Как будто он искал там что-то, но он никогда не знал, что именно. Он наклонялся все ниже и ниже, пока не терял равновесия и не падал. Море всегда расступалось перед ним, словно приветливо раскрывая объятия, таившие в себе столько чувственности, что его всегда начинала бить дрожь. Он ударялся об воду – она была холодная. Потом наступала темнота и паника, он резко просыпался, весь в холодном и липком поту.

Но в эту ночь сон был немного другим. Он наконец-то увидел, что именно заставляло его с таким губительным интересом всматриваться в шелковистые глубины моря. Волнообразные движения хвоста, сверкание переливчатой чешуи, мелькание плавно колышущихся волос. Женщина. Русалка.

Рафаэль наклонялся, тянулся к ней, и на этот раз, падая, он устремился вниз, стараясь коснуться волн и открыть тайну женщины, обитающей в глубинах моря.

Погрузившись в воду, он ощутил на себе ее руки. Он мог видеть в полумраке. Сирена с темно-рыжими волосами, золотистыми глазами, обнаженной грудью. Ее хвост с силой ударил его по ногам, и она улыбнулась ему, простирая руки.

То была Джулия.

Оказалось, что он каким-то образом способен дышать, и больше он не испытывал страха. Рафаэль оттолкнулся, и маленький водоворот поймал их обоих и закружил, и вот уже она целует его. Волосы ее обвились вокруг него. Дерзкие груди с острыми кончиками прижались к его груди. Он почувствовал, что возбужден, почувствовал, как она трется о его вспухшую плоть, призывая к соитию. Теперь он смутился, не понимая, как это происходит у морских жителей, но во сне было совершенно ясно, что они должны предаться любви. Она высвободилась, отплыла, маня его за собой во тьму. И тут тьма поглотила ее, и он понял, что не может больше дышать. Он тонул, как это было раньше, в его прежних бесчисленных снах, и проснулся, заглатывая бесценный обжигающий воздух, чтобы наполнить им легкие.

Джулия. Это Джулия звала его в море.

Рафаэль босиком подошел к окну и раскрыл ставни. Воздух сразу же охладил его. Но он все еще дрожал.

Бессмысленно раздумывать над этим. Он давно уже не спал с женщиной, а это не в его привычках. И все дело только в этом. Вот почему его желание так разгорелось и вышло из-под контроля.

Однако желание это вызвано Джулией Броуди и никем иным. Но ведь она обычная простенькая барышня, не выдерживающая сравнения с невероятными красавицами, которых он знавал, с которыми спал и которых забыл. Конечно, ее золотистые глаза необыкновенны. И еще Рафаэлю нравились ее волосы. Он никогда не видел таких волос. Густые, блестящие, цвета меди. И конечно, не такая уж она простенькая, но все же это не та женщина, которая может так его разжечь. Все это бессмысленно. Кроме, конечно, случайно совпавшего с этим знакомством его затянувшегося воздержания. Это единственное объяснение.

Что же делать? В свое время он будет с ней спать. Да, он будет с ней спать, и при этом не будет ни пощады, ни осторожности, ни скидки на девичью стыдливость. Он в точности знал, как возьмет ее.

Но когда это будет? Завтра? На следующей неделе? В следующем месяце? Господи, да он же с ума сойдет!

О куртизанке не могло быть и речи. Продажные женщины Рафаэля никогда не интересовали, даже женщины высшего сорта. В тех немногих случаях, когда он снисходил до продажной любви, оказывалось, что от его интереса не остается и следа, стоило ему подумать – а это случалось всегда, – что именно эта шлюха могла ублажать его отца. Он, ясное дело, понимал, что даже такой неуемный распутник, как Марке, не мог переспать со всеми женщинами Европы. И все же это заставляло Рафаэля искать другие пути.

Проблема была в том, что любовницы ему надоели. Теперь они казались ему ничем не лучше шлюх. О, разумеется, какие-то крохи чувства здесь присутствовали. Женщины, которых он укладывал в свою постель, так же увлекались любовными играми, как и он. Это ему нравилось. И потом, они были опытны, но не были пресыщены. Это ему было необходимо.

Но они были такими заурядными, что очень скоро это начинало его раздражать.

Была еще леди Кэтрин. Рафаэль готов биться об заклад, что, постучись он к ней, она не задумываясь выгонит любого, кто находится у нее в будуаре, в холодную ночь, с голой задницей, что-то лепечущего, ради него, Рафаэля.

Мысль о Кэтрин не вызвала у него энтузиазма.

Но тело его страдает. А Кэтрин – это так удобно.

Живет она неподалеку.

Отвернувшись от окна, он подошел к тазу и быстро умылся. Холодная вода заставила его вздрогнуть, но он решил – чем холоднее, тем лучше.

Через несколько минут он уже выходил из дома.

Джулия была потрясена, когда мать обняла ее и притянула к себе. Они были на вечере у графа и графини Брунли. Дездемона редко проявляла нежность. Улыбаясь, она спросила:

– Тебе здесь весело?

– Конечно, мама. Вечер очень славный, – ответила девушка.

На самом деле ей не было весело. На вечере ей было бесконечно скучно, но хозяин с хозяйкой не были виноваты в ее нынешнем настроении, эти люди славились своими изысканными приемами. Круг гостей был избранным, угощение превосходным, а беседы, как и всегда, оживленными и остроумными.

Джулия не могла не признать – ей не по себе потому, что здесь нет его, и вряд ли он появится. Такой человек, как Рафаэль, никак не мог оказаться среди приглашенных. Но даже если бы он и был приглашен, вечер уже в разгаре, а к Брунли не опаздывают.

И все-таки она то и дело вытягивала шею, чтобы увидеть через головы гостей, не покажется ли над ними голова того, кто выше всех, с волосами, небрежно падающими на высокий лоб.

Дездемона обняла дочь и улыбнулась.

– Мне хочется, чтобы ты сегодня хорошо провела время. Сегодняшний вечер будет особенным. – Она посмотрела в сторону и воскликнула каким-то ненатуральным голосом: – А вот и Саймон с нашими напитками!

В этот вечер Саймон был особенно привлекателен. Джулия не знала почему, но его глаза словно бы смотрели немного более внимательно, и на губах его играла легкая таинственная улыбка – с тех самых пор, как он приехал к ним домой, чтобы сопровождать их на вечер.

Он подал Дездемоне пунш, а затем, обращаясь к Джулии, проговорил:

– Сегодня полнолуние, и воздух необычайно мягкий. Не хотите ли погулять по саду?

Прежде чем девушка успела ответить, ее мать торопливо сказала:

– Да, конечно, Джулия. Сад у Брунли просто сказочный. Ты должна его увидеть.

Бросив на мать смущенный взгляд, она взяла Саймона под руку и позволила ему увести себя. Ночь действительно была хороша, легкий ветерок доносил запах сырой земли и сладкий аромат ранней весны. Они медленно шли по аллее, освещенной факелами, воткнутыми в мягкую землю. Саймон заговорил о погоде, и Джулия промямлила что-то в знак согласия.

Потом он сделал нечто совершенно на него не похожее. Он увлек ее в небольшую нишу, с трех сторон закрытую высокой живой изгородью.

– Как вы думаете, нас кто-нибудь видит? – проговорил он и рассмеялся.

Джулия почувствовала, как все тело ее окаменело, в ней шевельнулось раздражение.

– Саймон, что вы делаете?

– Я решил, что нам следует уединиться. – Он втянул воздух, чтобы собраться с духом. – Ночь великолепна, а вы сегодня так хороши. Все правильно, Джулия. Я говорил с вашим отцом, и он дал согласие. Ваши родители так же взволнованы этим, как и я, и – хочется надеяться – вы тоже будете взволнованы.

К ее изумлению, Саймон опустился на одно колено. Взяв Джулию за руку, он устремил на нее взгляд. Его синие глаза были освещены лунным светом. Они почти горели. Джулию поразили его мужественная красота и светскость.

Он сказал:

– Я почту за честь, Джулия Броуди, если вы согласитесь стать моей женой.

Рафаэль приехал на вечер к Брунли, сопровождая свою бабку. Она была недовольна, что они опаздывают. Это соответствовало его собственному дурному настроению, и в результате они всю дорогу препирались.

Ему не хотелось ехать, но бабка настаивала, что с ней бывало очень редко. Наверное, поэтому он в конце концов согласился. Рафаэль никогда не признался бы никому, но эта старая женщина была, кажется, единственным человеком на свете, который мог заставить его сделать то, делать чего ему не хотелось. Не ее неодобрение двигало им, а понимание того, что для поддержания отношений нужно иногда приносить жертвы. Графиня обычно требовала от него немногого, так что он время от времени шел ей навстречу. Но только иногда и без особой радости.

Однако когда Рафаэль обнаружил, что на вечере присутствуют Броуди, это резко изменило его настроение. Он заметил сестру и мать Джулии. Где же сама Джулия? Где-то рядом. Да. Теперь он это чувствует. Атмосфера была напряженной, и Рафаэль улыбнулся про себя.

Вечер обещал быть более интересным, чем ему представлялось.

– Фонвийе, вот никак не думал, что вы будете, – сказал Мартинвейл, подходя поздороваться.

Рафаэль был слишком занят тем, что разглядывал окружающие лица, поэтому едва взглянул на него.

– Джулия здесь?

– Она с Саймоном, так что тебе не повезло.

– Вздор. Любую ситуацию можно повернуть так, что тебе повезет.

И, поглаживая подбородок, Рафаэль стал обдумывать свои возможности.

Жаль, что здесь нет Кэтрин. Можно было бы пуститься в «исповедь», которую он заранее сочинил. Но, судя по всему, эта вздорная баба больше не собирается ему подыгрывать.

Порыв, приведший его к ней в постель, закончился крахом. Кэтрин приняла его охотно, но даже после нескольких порций крепкого виски ее прелести продолжали казаться Рафаэлю отцветшими, ее попытки соблазнить его – чудовищно инфантильными. Однако он твердо решил дать своему телу облегчение, если не удовлетворение, но когда он держал ее в объятиях, стягивал с нее чулки и развязывал свой галстук, он понял, что это невозможно.

Он оделся и пошел к двери, не сказав ни слова в объяснение. Остановился и обернулся. Увидел ее, с белокурыми сбившимися волосами, грудью, дрожащей от ярости под расстегнутым лифом платья, с глазами, широко раскрытыми и темными, как ночное небо. Эта женщина была великолепна, и оставалось только удивляться, что с ним такое.

Рафаэль извинился, что было ему несвойственно, попытался объясниться, чего никогда не делал. От всего этого ему стало тошно. Кэтрин же сидела молча, пока он уверял ее, что это никак не связано с ней, и смотрела на него жестким понимающим взглядом.

Если бы только она не сказала: «Это другая женщина. Это она, да?» И тогда он впал в ярость. Ослепленный ею, он наговорил Кэтрин массу обидного и несправедливого. Он объявил ей, что дело не в его увлечении другой, а в том, что она просто не вызывает у него желания и что она совсем не так обольстительна, как полагает.

Однако он еще соображал настолько, чтобы понять – Кэтрин права. Он вышел, не сказав ни слова, настроение у него было отвратительным.

Ладно. Он согласен. Джулия Броуди вошла в его кровь, как болезнь. И вылечиться можно, только овладев ею как можно быстрее.

К нему подошла бабка, легко коснулась его руки. Лицо у нее было напряженное.

– Фонвийе, я плохо себя чувствую, – сказала она. – Я хочу, чтобы вы отвезли меня домой.

«Должно быть, графиня Уэнтуорд разучилась хитрить», – подумал Рафаэль, потому что, едва заговорив с ним, его бабка устремила взгляд мимо него, и то, на что она смотрела, явно волновало ее.

– Немедленно, прошу вас.

Все еще погруженный в свои планы, он без всякого интереса взглянул в ту же сторону. Всего лишь группа разговаривающих мужчин…

Но тут сердце у Рафаэля замерло.

Бабка крепче сжала его руку. Ее голос донесся до него словно издали.

– Поедемте, Рафаэль. Мы можем исчезнуть незаметно. Он отстранил ее.

Марке сильно изменился с тех пор, как они виделись в последний раз. Постарел. Лицо опухло, щеки обвисли, как это обычно бывает к старости с людьми, ведущими распутную жизнь. Его глаза, когда-то внимательные и карие, стали меньше, они выцвели и ввалились. Густые брови Марке сошлись, когда он заметил Рафаэля. Он замер на полуслове и устремил взгляд на молодого человека.

Рафаэль стоял неподвижно. Голова его отказывалась соображать. Он мог только всматриваться в это надменное лицо, и кровь стучала у него в висках как молот.

Марке очнулся. На мгновение у Рафаэля мелькнула мысль, что нужно повернуться и уйти. Он вдруг почувствовал, что потрясен и испуган, словно снова стал ребенком.

Он посмотрел на бабку. Она стояла очень прямо, и на ее суровом лице Рафаэль прочитал сочувствие. Он отвернулся, не в силах выдержать его, и увидел, что Марке направляется к ним.

Сначала Марке посмотрел на свою тещу. Ни слова не было сказано, даже из вежливости. Мгновение между ними пульсировала враждебность, затем Марке повернулся к Рафаэлю.

– Фонвийе, – сказал Марке ровным вежливым голосом, – я говорю с вами только потому, что в противном случае эти бездельники посчитали бы мое поведение странным. И поскольку вы, судя по всему, не в состоянии сделать над собой усилие, сделать это пришлось мне, только чтобы избежать сплетен. – Улыбка его не была ни дружеской, ни агрессивной. Просто пустой, как если бы он был совсем не заинтересован в разговоре.

Голос Рафаэля прозвучал размеренно, осторожно.

– Да, это великодушно с вашей стороны. Но удовольствие для меня весьма сомнительное, сэр. Не ждите от меня благодарности.

Графиня шумно втянула в себя воздух.

– Ну-ну, Фонвийе!

– Я и не жду. Я ничего не жду от вас, молодой человек.

Рафаэль услышал, как зашелестели юбки его бабки, которая поспешно отошла от них. Мартинвейл находился достаточно далеко, так что они могли продолжать разговаривать, не боясь быть услышанными, и Рафаэль не отказал себе в удовольствии говорить голосом резким и жестким – верный признак того, что демоны просыпаются.

– Мне иногда приходило в голову, что одно ваше слово – и я, публично названный ублюдком, лишаюсь всего – и прав, и средств. Я спрашивал себя, почему вы этого не сделали.

Голос Марке звучал теперь не так ровно. Он не смотрел на Рафаэля.

– Потому что я не уверен, – жестко рявкнул он. – Но подумать только, что ты, в твоем возрасте, пляшешь под дудку своей бабки, а ведь она – мать той гадюки, которая больше всех виновата во всем этом.

– Вы даете мне советы? Насколько я могу судить, единственная вещь, для которой, по вашему мнению, годится женщина, – это швырнуть ее на спину и хорошенько вспахать.

Его отец ответил с тонкой улыбкой:

– А разве ты считаешь иначе? Или ты и в спальне ведешь себя не как мужчина? У меня всегда были большие сомнения на твой счет, после того как ты так жалко провалился в мире мужчин, который я пытался тебе показать.

Рафаэль вскипел:

– У меня нет проблем в отношениях с женщинами – я умею им нравиться, а это дешевле, чем платить за каждую милость.

Отец разозлился, а Рафаэль добавил:

– Я не разделяю вашей ненависти к слабому полу.

– По-твоему, я ненавижу женщин?

– Спать с женщинами – еще не значит любить их.

– Этому тебя научили в Оксфорде? Какой же философ додумался до этой мудрости?

Рафаэля удивило, что отец знает, что он изучал в университете философию. Зачем ему понадобилось интересоваться этим? Тем не менее он не был намерен позволять Марке оскорблять себя.

– Это простая логика. То, чего человек хочет, но не может получить, страшит его. То, что человека страшит, он должен покорить. То, чего человек не может покорить, он должен погубить. Разве не потому вы с матерью каждый день рвали друг друга на части в нашем уютном маленьком замке в долине Луары?

Раздраженный Марке с отвращением махнул рукой.

– Вы, молодой человек, как были, так и остались никчемным. Мужчина в моем возрасте черпает утешение в сознании, что в наше время, когда в мире происходят такие основательные перемены, кое-что остается неизменным.

И он ушел не простившись.

Рафаэля била дрожь. Хорошо, что бабка его ушла. У него было такое ощущение, словно его застали в спущенных панталонах – чем меньше свидетелей, тем лучше.

Подошел Мартинвейл и, схватив его за фрак, потянул к двери:

– Пойдем.

Не часто Рафаэль позволял руководить собой. На сей раз он не возражал.

Они вышли в вестибюль, смешавшись с толпой гостей. Внезапно раздались аплодисменты. Рафаэль вздрогнул.

– Что такое, черт побери? – Он поднял глаза и замер, глядя на пару, стоявшую на лестнице.

Это был Саймон Блейк. Рядом с ним стояла Джулия Броуди.

Саймон держал в руке бокал с шампанским. Толпившиеся внизу гости тоже держали в руках бокалы и кричали:

– Слушайте, слушайте!

Джулия улыбнулась. Неужели она действительно так хороша, что у мужчины подгибаются колени при одном взгляде на нее? Рафаэль вспомнил, что, когда он впервые увидел ее в особняке Суффолка, она не произвела на него особого впечатления. А теперь, когда в нем еще не остыл пепел горькой ярости, разбуженной отцом, он едва удержался, чтобы не броситься вверх по лестнице и не оторвать ее от Саймона.

– И еще мне хотелось бы поблагодарить Брунли, – говорил Саймон. – Давайте поднимем бокалы в знак признательности за то, что они позволили мисс Броуди и мне объявить о нашей помолвке у себя в доме перед таким блистательным обществом.

Снова зазвенел хор голосов. Рафаэль нахмурился, охваченный смятением. Он шагнул к обрученным. Мартинвейл удержал его.

– Разве ты не видишь, что происходит? Они объявили о своей помолвке.

– Что? Вот чепуха! – Рафаэлю показалось, что его ударили в грудь. Голова у него закружилась. – Совершеннейшая чушь.

Саймон повернулся к Джулии, они обменялись взглядами и начали вместе спускаться по ступенькам. Несколько человек поспешили им навстречу, и вестибюль наполнился взволнованными восклицаниями.

– Рафаэль, – тихо сказал Мартинвейл на ухо другу, – оставь их. Смотри, как они счастливы. Умоляю тебя, не разрушай этого. Брось это пари, найди что-то другое для самоутверждения. Только оставь в покое Джулию Броуди.

Она действительно казалась счастливой. Саймон торжествовал. Он считал, что она принадлежит ему.

Но он не отберет ее у Рафаэля. Джулия Броуди должна принадлежать ему, черт побери. Она ему нужна!

Она ему нужна – чтобы выиграть пари.

– Нет, – прорычал Рафаэль.

– Слишком поздно. Они уже сговорены.

– Нет, не поздно, – возразил он. – У меня еще есть время до Аскота.

Несколько человек повернулись и посмотрели на него. Рафаэль откашлялся и сделал вид, будто одергивает свой рукав.

– У меня есть время до Эскота, – повторил он более тихим голосом, так что слышать его мог только Мартинвейл. – Но она будет лежать подо мной и кричать о своей любви ко мне, и только ко мне, гораздо раньше этого события, друг мой.

Глава 8

В записке было написано: «Я должен увидеться с вами немедленно. Приходите сегодня в полдень в парк со Стратфордом».

Подписи не было, но Джулия знала, что записка от Рафаэля.

И еще она знала, что разорвет ее на сто кусочков и швырнет в огонь.

Она обручена. Она принадлежит Саймону – об этом объявлено, и не дело поддерживать эту «дружбу», которая совершенно неприлична и которую Саймон, без сомнения, не одобрил бы.

Джулия положила записку рядом с другой в ящик секретера, стоявшего у нее в спальне.

За завтраком она почти ничего не ела. Ее мать высказалась по поводу румянца на щеках дочери, но объяснила ее волнение совсем другими причинами.

– Дорогая, – доверительно прошептала она, погладив Джулию по руке, – мы так взволнованы этой помолвкой.

Джулия опустила глаза на обручальное кольцо, подаренное Саймоном – изумруд с бриллиантом, – но мысли ее были далеко.

Когда появился Стратфорд, Джулия задержалась в дверях гостиной, все еще пребывая в нерешительности, в то время как Лора быстро накинула спенсер. Джулия задумчиво посмотрела на молодого человека, облаченного в хорошо пошитый фрак, обтягивающие панталоны, начищенные сапоги. Она была уверена, что ему известно о письме, присланном ей его другом, хотя он совершенно не показывал этого. Разве только его взгляд задержался на ней немного дольше, когда он прощался. Но ведь это могло быть просто игрой ее воображения.

Застыв в нерешительности, Джулия смотрела, как Стратфорд и ее сестра шли по тротуару. Лора была так счастлива, так смела, в отличие от Джулии, чувствовавшей себя несчастной. Она не знала, что ей делать. Здравый смысл убеждал ее оставаться дома, но для нее была невыносима мысль о том, как будет огорчен Рафаэль – или это она будет огорчена? Схватив шаль, Джулия поспешно вышла на улицу как раз в тот момент, когда лакей уже убирал каретную лесенку.

– Вы не возражаете, если я поеду с вами? – еле слышно спросила она.

Стратфорд удовлетворенно улыбнулся и пригласил ее сесть в карету, окончательно утвердив Джулию в том, что она совершает страшную ошибку. Но все равно она уселась рядом с нахмурившейся сестрой, которая даже не скрывала своего раздражения по поводу появления Джулии, и прислонилась застывшей от напряжения спиной к спинке сиденья.

Настроение у Лоры, слава Богу, быстро улучшилось. Ее болтовня, не смолкавшая все время, пока они ехали в парк, помогла Джулии остаться наедине со своими мыслями. Они проехали вдоль Серпентайна, потом свернули на другую аллею.

– Полагаю, нам стоит навестить уток, – сказал Стратфорд, когда они остановились.

Они отыскали скамью у края воды, где берег, лишенный травы, был хорошо утоптан. Джулия села и уставилась на диких уток, на самом деле даже не видя их. Ей придется поплатиться за свою безнравственность, коль скоро она пришла сюда, но пока она отогнала эти мысли и стала размышлять, почему Рафаэль вызвал ее.

Она не могла бы объяснить, почему в его обществе она так волнуется и почему, не видя его, чувствует смутное беспокойство. Иногда помогало, когда она говорила себе, что ей, как любому нормальному человеку, просто приятно видеть, когда негодяй расстается со своей беспутной жизнью. Правда, это объяснение казалось ей не очень убедительным.

Осторожное прикосновение к плечу вернуло ее к реальности. Стратфорд наклонился и прошептал ей на ухо:

– Он вон там, у берез, ждет вас.

Джулия кивнула и поднялась со скамьи. Лора, занятая утками, даже не заметила ее ухода.

Рафаэль стоял, прислонившись к белоствольной березе, и смотрел в противоположном направлении. Казалось, он не слышал ее приближения.

Остановившись неподалеку, Джулия попыталась справиться с внезапным наплывом чувств, от которых у нее сжалось горло.

Она произнесла его имя, и он обернулся. Его непослушные волосы взъерошил ветер, бросив густую прядь на лоб, и Джулия вздрогнула от желания пригладить их.

Оттолкнувшись от дерева, Рафаэль подошел к ней.

– Благодарю вас за то, что пришли.

Еще в карете она решила, что лучше всего будет говорить напрямик.

– Вы написали, что вам нужно меня видеть.

– Да. – Он подошел ближе. Глаза у него были ярко-зеленые. Они впились в нее, такие же блестящие, как изумруд, что подарил ей Саймон.

Побледнев от этой неуместной мысли, Джулия спросила:

– У вас что-то случилось?

Рафаэль подошел еще ближе. У нее мелькнула совершенно нелепая мысль о том, что он к ней подкрадывается. Сегодня в нем было что-то безрассудное. И опасное. Смертельно опасное для женщины, которая дала слово другому.

От его близости Джулии стало не по себе, но она заставила себя встретиться с ним взглядом, упрямо подняв подбородок.

– Вы беспокоились обо мне? – спросил он. Джулия сказала, опустив глаза:

– Прошу вас, скажите же, в чем дело. Мне не следует оставаться наедине с вами. Я и без того подвергаю себя риску.

– Да-да. – Ей показалось, что она чувствует его дыхание у себя на виске. Конечно же, он стоит не настолько близко. Она не смела взглянуть, чтобы проверить, так ли это. – Вы нужны мне как друг, Джулия. Понимаете, неприятности настигли меня, вопреки моим самым искренним попыткам изменить свою жизнь, и я нахожусь в некоторой растерянности.

Как вы думаете, что скажут об этом сплетники? Печально известный Фонвийе завяз в неприятностях.

Джулия все же подняла глаза, и, увы, он оказался очень-очень близко. Заинтригованная, она поторопила его:

– Рафаэль, прошу вас, скажите, что случилось.

– Непременно. Но я должен быть уверен, что вы сохраните все в строжайшей тайне. Даже Саймон не должен ничего знать.

– Разумеется. Клянусь, я никому не скажу ни слова. Закрыв на мгновение глаза, Рафаэль с силой втянул воздух.

– Вы помните леди Кэтрин Драммонд? – Открыв глаза, он увидел, что Джулия кивнула, и продолжал: – Я пытался помочь одному своему другу, сопровождая ее, отвлекая ее от недостойного человека, с которым она вступила в самую несчастную связь. Вы простите мне небольшое тщеславие, если я скажу, что даже у нас, повес, есть кодекс чести. Однако тот, в кого она влюбилась, этого кодекса не имеет. Семью Кэтрин страшно беспокоило, что она скомпрометирует себя. Я знаю эту семью много лет и предложил свою помощь.

– Очень похвально, что вы так заботливы и вмешались в это. – Джулия хотела проговорить это равнодушно, одобрительно и испугалась, что он услышит в ее голосе радость от того, что его отношения с женщиной, в обществе которой она часто видела его, имеют только деловой характер.

– О нет, милая леди. – Рафаэль горестно покачал головой. – Все обернулось самым ужасным образом. Понимаете, я думал, что помогаю. А потом эта леди призналась, что отдала свое сердце мне.

Джулия спросила осторожно:

– А вы не ответили ей тем же?

– Нет. Видит Бог, это было бы лучшим выходом. Но я этого не сделал, и это ее погубило.

– Вы не можете винить себя за то, что ничего не чувствуете к ней. Она должна бы это понять.

Рафаэль вздохнул, притворяясь, что огорчен.

– Кэтрин не поняла. В ту ночь, после бала у Суффолка, в карете по дороге домой произошла ужасная сцена. Кэтрин пригрозила, что вернется к своему предыдущему поклоннику и предложит ему свою невинность. Ей было больно, и она хотела наказать меня. Я отнесся к ее словам несерьезно. Я оставил ее одну, надеясь, что это даст нам обоим возможность успокоиться. Но потом я заволновался. Кэтрин исчезла, понимаете, и я подумал, уж не решила ли она и в самом деле привести в исполнение свою угрозу. Я отправился искать ее. Когда я ее нашел, было слишком поздно. Она осуществила свою угрозу. Я не выполнил своего долга.

– Ах нет! – И Джулия закрыла рот руками.

Рафаэль быстро взглянул на нее, чтобы узнать, как подействовали на Джулию его слова. Кажется, впечатление было сильным. Он славно потрудился, чтобы изложить свою историю убедительно, правда, трудно было сосредоточиться на этом, не давая воли рукам. Девушка была так очаровательна, а он так воспламенился, что с трудом сдерживал себя.

– Вы вините себя? – спросила она, взглянув на него с таким сочувствием в глазах, что Рафаэлю чуть не стало совестно. Как жаль, что ему придется убить это ласковое доверие!

– Но как же мне не чувствовать себя виноватым? Разве вы не видите здесь иронии? Я оказался не в состоянии помешать человеку, которого опекаю, опуститься в ту самую порочность, которой я сам некогда наслаждался.

– Но я не могу понять, почему эти события так сильно волнуют вас сейчас. Ведь с тех пор прошло достаточно много времени.

– Ах, каждый злой поступок не может пройти без последствий. Хотя после того вечера я снова начал исполнять свои обязанности при Кэтрин, я не мог ничего изменить. Я бросил ее одну в то самое время, когда больше всего был ей нужен, и это привело к ужасной ошибке, которую никогда не исправишь. Понимаете, Джулия, Кэтрин ждет ребенка.

Она впилась в него взглядом. Глаза'ее блестели глаза цвета золотистого огня.

– Я хочу на ней жениться, – продолжал он, стараясь совладать с нарастающим волнением.

Джулия была такой открытой, такой бесхитростной, она совершенно ему верила. Господи, всего только и нужно, что протянуть к ней руки, сорвать ее, как распустившуюся розу, и она ни в чем ему не откажет.

– А вы ее любите? – спросила она с восхитительной живостью.

– Вопрос о любви не имеет значения. – Рафаэль внимательно смотрел на нее. Что-то заставило его сказать: – Неужели вы все еще верите в любовь? Ах, вы бедняжка. Это всего лишь ложь, обман и милая сказка.

– Вы, конечно, так не думаете! – воскликнула Джулия, отпрянув.

– Думаю, – искренне ответил он. – Я совершенно в этом уверен. И не смотрите на меня так. Это мне жалко вас, потому что вас неизбежно ждет такое разочарование, какого я и худшему врагу не пожелал бы.

Джулия покачала головой, чтобы прогнать смущение.

– Но, Рафаэль, ваше положение еще хуже, чем отсутствие любви между вами и леди Кэтрин. Вырастить ребенка другого человека как своего собственного, быть вынужденным сделать его своим наследником вместо собственных сыновей…

Она осеклась, выразительно глядя на него.

Да. Вырастить ребенка другого человека как своего собственного. Это… что? Не положено? Нестерпимо? Марке с этим согласился бы, ясное дело. И он сказал мрачно:

– У большинства мужчин эта мысль вызвала бы отвращение.

Джулия растерянно помолчала, а потом сделала нечто такое, что потрясло Рафаэля. Она взяла его за руку. Сплетя свои пальчики в перчатке с его пальцами, она подняла на него глаза, ясные золотистые глаза, и посмотрела прямо ему в лицо. Необычная мысль мелькнула у него в голове. Что он почувствовал бы, если бы действительно заслужил вот такой ее взгляд?

Радость, которую он только что ощущал, испарилась.

Ведь на самом деле он ничего такого не заслуживает. Все это ложь, по крайней мере большая часть. Только недовольство собой не было ложным – он неожиданно ощутил непривычные укоры совести.

Заглушив их, Рафаэль подошел совсем близко к Джулии.

Ее глаза расширились, на лице отразилась тревога. Она отпустила руку.

Рафаэль заговорил медленно, осторожно нащупывая почву. Потому что если он не поцелует ее в ближайшее время, то взорвется.

– Мне нужно было рассказать вам. Когда решение было принято, мне показалось, что самая важная вещь, которую мне следует сделать, – это заставить вас понять. – Стянув перчатку, он поднес руку к ее щеке. Нежно погладил, и Джулия зажмурилась. – Странно, почему это показалось мне таким важным. Иногда, когда я рядом с вами, я сам себя не понимаю.

Наклонившись вперед, Рафаэль легко коснулся губами ее гладкого лба. Ноздри его наполнил ее запах. Он чуть не обезумел от этого, от желания впитать в себя чувственную, вызывающую воспоминания смесь какой-то пряности и жасмина.

– Вы стали очень важны для меня, Джулия. – Он обвил рукой ее стан и привлек к себе. У него перехватило дыхание, когда от этого движения вес ее переместился и ее груди уперлись в его грудь. – Наша дружба… нет, это нечто большее. Для меня вы гораздо большее. – Она сделала слабую попытку сопротивляться. Он обнял ее крепче. – Нет. Позвольте мне высказаться. Только один раз, и больше я никогда не буду об этом говорить.

Ее напряжение исчезло, тело стало гибким, податливым, оно легко соприкасалось с его телом. Его рука скользнула вверх, к ее затылку, обхватила его и закинула ее голову назад, чтобы он мог смотреть ей в лицо.

Больше она не старалась высвободиться. Словно зачарованная, Джулия смотрела на него с тревогой и ожиданием.

От волнения голова у Рафаэля пошла кругом.

– Мое чувство к вам непростое. И оно непозволительное. Но… – Рафаэль заморгал, стараясь сосредоточиться. Он забыл, что хотел сказать. Этот взгляд околдовал его. Эти губы манили, лишая способности думать. Мягкий контур ее грудей, плотно прижатых к его груди, сбивал его с толку.

Проклятый расчетливый голос на задах сознания заговорил, предупреждая, что результат будет куда более серьезным, если он оставит ее теперь. Оставит ее, охваченную желанием, страдающую, каким он был все эти дни. Пусть она мучится так, как заставила помучиться его. Если он отодвинется до того, как коснется ее губ, это ее уничтожит.

Это было верным аргументом, вот только он не мог устоять. Ни один мужчина не смог бы.

Рафаэль поцеловал ее.

За мгновение до того, как губы их встретились, Джулия ощутила в груди вспышку панического страха. Если бы Рафаэль колебался еще мгновение, если бы его губы не встретились с ее губами именно сейчас, она нашла бы способ убежать.

А может, и нет. Почему она должна убегать, когда ей меньше всего хочется этого? Все ее существо устремилось вперед, желая узнать, как ощущается поцелуй Рафаэля Жискара.

Поцелуй этот не был ласковым. Он был страстным. И было в нем что-то отчаянное и требовательное. Едва они коснулись друг друга, как дыхание у нее стеснилось. По телу побежал трепет в одном ритме с биением сердца. Последние остатки здравого смысла покинули ее.

Его губы, точно играя, скользили по ее губам, и от этого у Джулии захватывало дух, и она неслась сломя голову на волне безрассудного чувства.

Саймон никогда не целовал ее так.

Потом язык Рафаэля коснулся ее нижней губы, приоткрывая ей рот. Это до такой степени взволновало Джулию, что она ни на мгновение не подумала остановить его. Покорившись, она немедленно оказалась во власти его неистового языка, который прикасался, пробовал, исследовал ее рот. Он тихо застонал, крепче притянул ее к себе, так что ее бедра вжались в твердые мускулы его бедер.

Саймон никогда не делал ничего подобного.

Его язык проник глубже, обвился вокруг ее языка, ударяя по нему в каком-то примитивном ритме, от которого кончики ее грудей заныли и отвердели. Колени у нее подогнулись, и она приникла к нему, чтобы не упасть. Оба дышали с трудом, громко; его рот поглотил ее рот. Джулия издала тихий звук, нечто вроде писка, и крепко обхватила руками, сжатыми в кулаки, плечи Рафаэля.

Поцелуи Саймона никогда не доводили ее до такой слабости.

Саймон. Господи, что же она делает? Она вывернулась, стараясь отдышаться.

– Пожалуйста, перестаньте! Мы должны остановиться. Грудь Рафаэля вздымалась и опадала в одном ритме с ее частым дыханием, и лицо его было совсем рядом с ней. Он не отпускал ее.

– Человек чести отпустил бы вас, да? Дурак извинился бы и позволил вам ускользнуть. Но я не дурак.

Джулия попыталась отвернуться, но он не дал ей сделать это, взяв ее лицо в свои ладони. Он как будто знал, что если она избежит его зеленого взгляда, у нее появится шанс к отступлению.

– И не джентльмен, – с упреком сказала она.

– Совершенно верно. Я не джентльмен. Я не думаю ни о вас, ни о вашей репутации, ни о вашем обещании Саймону, ни обо всех диктатах этого идиотского общества, в котором мы живем. Я думаю только о себе, о том, чего хочу я. Вы слышите, что я вам говорю?

– Вы меня пугаете…

– О, вы совершенно правы, что испугались.

– Отпустите меня. Это нехорошо, это безумие. Вы должны жениться на Кэтрин, а я дала слово Саймону.

– Вы принадлежите мне так, как никогда не будете принадлежать ему. – Рафаэль сделал непристойное движение бедрами, и что-то твердое и горячее прижалось к низу ее живота. Его дыхание омывало ее лицо. – Или вы думаете, что я стану скрывать, что я вас хочу? Посмотрите на меня, Джулия. В глаза, прямо в глаза. Интересно, что вы там видите? Плод вашего воображения, каким бы вы хотели меня видеть, или реального человека, грешного и несовершенного? Я хочу, чтобы вы раз и навсегда узнали правду. Я показываю вам, какой я есть на самом деле.

Джулия открыла рот, чтобы ответить, но не успела ничего сказать, потому что в тот же момент его губы накрыли ее рот. Он наклонил ее назад на своих руках, изогнув так, что ее груди выпятились вперед, как бы оказавшись выставленными на его обозрение. Рафаэль оторвал губы от ее рта и проложил ими огненную дорожку вниз по ее шее. Джулия задрожала, и змейки наслаждения скользнули по ее телу, сделав ее кожу необычайно чувствительной. Его руки двинулись вверх от ее талии. Медленно, убийственно легкими прикосновениями, он провел пальцем по ее груди, потом каждой ладонью обхватил выступающую округлость и прижался щекой к ложбинке между ними.

Раздавленная мучительной раздвоенностью, Джулия сжала зубы. Рассудок кричал «Нет!» – но тело отказывалось ей повиноваться.

– Я не изображаю из себя нежного, Джулия.

Его палец потер ее ноющий сосок, и она всхлипнула, пронзенная наслаждением. Она положила ладони на его грудь, намереваясь оттолкнуть, но вместо этого схватилась за его крепкие плечи. Ее обдало горячим жаром, лишая сил противиться.

– И я не изображаю хорошего. – Он коснулся языком ложбинки между ее грудями.

– Прошу вас, – убитым голосом прошептала она. – Не поступайте так со мной. Господи, мы ведь в общественном месте. Что я вам сделала, за что вы меня так унижаете?

Рафаэль вскинул голову, его глаза вспыхнули, освещенные лучом солнца, упавшим ему на лицо. Он отпустил ее и отвернулся. Поднес руку ко рту и зажмурился.

– Я не могу этого сделать, – проскрежетал он. Джулия обхватила себя руками. Зубы у нее стучали, ее била крупная дрожь. Губы болели, вспухли. Ей было жарко, она пылала изнутри, словно ее сейчас сожгут и ничего от нее не останется, кроме обожженного пятна на нежных побегах весенней травы.

Что он с ней сделал?

Когда Рафаэль снова заговорил, голос его звучал резче, громче, более хрипло.

– Уходите, – приказал он. – Теперь вы понимаете, почему вам нельзя кокетничать с мужчинами, выходя за пределы того, что прилично… – Он осекся, покачал головой. Бешеным жестом провел руками по волосам. – Нет, это не вы. Это я во всем виноват. Моя гордость, мое тщеславие…

Он явно боролся с собой. Джулия молча смотрела на него. Сознание ее медленно возвращалось к своей обычной работе.

– Это никогда не повторится. Никогда.

Его горячность испугала ее. Его глаза блестели, челюсти ходили ходуном. Он не смотрел на нее.

Некоторое время Джулия только слышала, как он резко и быстро вдыхал и выдыхал воздух. Когда же наконец Рафаэль повернулся к ней, лицо у него было мрачным, а взгляд был полон горечи.

– Мы видимся с вами в последний раз. Мы оба должны вернуться к нашим жизням, к людям, которым мы нужны, которые от нас зависят. Мы разговариваем с вами в последний раз. Больше я не могу на себя полагаться. – Он замолчал, сердито посмотрел на нее. – Скажите же что-нибудь, черт побери!

Сказать что-нибудь? Ее сердце прокричало бессвязную жалобу, сознание онемело. Что она может сказать?

Джулия раскрыла рот. К полному ее ужасу, она почувствовала, как жгучие слезы жалят ей глаза.

– Я не могу… – Чего? Не могу уйти? Не могу остаться? Она и сама этого не знала.

Он нахмурился.

– Разве вы не видите, насколько это бесполезно? Наши миры слишком различны. Я вовсе не тот, кто вам нужен. И никогда не мог бы стать таким. Это было бы крушением. Теперь… – Рафаэль замолчал, выпрямившись во весь рост. – Скажите мне что-нибудь на прощание.

Внезапное рыдание сжало ей горло, вырвавшись со звуком, похожим на мяуканье раненого котенка. Она так и не сказала ни слова.

Он ушел, оставив ее в полном одиночестве. В таком одиночестве, какого она не испытывала никогда в жизни.

Джулия попыталась взять себя в руки. Нужно разобраться, что с ней произошло. Стоя на том же месте, она сосредоточенно попыталась обрести ясную голову и решить, что ей делать дальше.

Прошло целых пятнадцать минут, но единственное, что она могла придумать, – это вернуться к Лоре.

Глава 9

– Мои родители начинают проявлять нетерпение, – жаловался Стратфорд в кабинете Рафаэля спустя несколько вечеров.

Четверо приятелей встретились здесь, чтобы позже вместе пойти куда-нибудь, скорее всего в клуб «Уайтс», но теперь это представлялось маловероятным. Они выпили уже две бутылки виски, третья подвигалась к концу, и все четверо никуда не годились.

С каждым выпитым бокалом настроение Стратфорда ухудшалось.

– Мать решила женить меня на Люси и все больше злится, что я ухаживаю за барышней Броуди.

– Так брось ее, – небрежно проговорил Рафаэль. – Ты мне больше не нужен.

Этверз свистнул, но тут же заткнулся, поймав мрачный взгляд Рафаэля. Бесцветный шалопай понял, что ступил на тонкий лед. Рафаэль сам не понимал, почему он его терпит. Он никогда не любил этого человека.

– Ты так уверен в себе? – подколол его Стратфорд. – До Эскота остался всего месяц, Фонвийе. – Он встал и налил себе виски, выпил и снова налил.

Рафаэль внимательно смотрел на него. Чем больше Стратфорд пил, тем больше терял он свой обычный лоск.

– Я прекрасно знаю день открытия. Но мне больше не нужно, чтобы ты был рядом с Лорой Броуди. Оставь ее.

– Слава Богу, – пробормотал Мартинвейл, облегченно вздохнув.

Стратфорд обратил свое раздражение против него.

– Какое тебе до этого дело? Или у тебя самого встает на нее, а?

– Господи, Стратфорд, это просто гадко! – воскликнул Мартинвейл.

– А что тут особенного? Согласен, она хорошенькая штучка. Как-то на днях меня поразили ее волосы – они показались мне очень даже недурны, когда на них упал солнечный луч. Такой бледный-бледный белокурый оттенок. Мне вдруг представилось, как они падают, распущенные, на ее голое тело. Признаюсь, в тот день я сильно предавался игре воображения, пока Фонвийе изо всех сил старался залезть под юбку к ее сестре.

Усилием воли Рафаэль сохранил самообладание и безразличие при напоминании о том дне, когда он встретился в парке с Джулией. Когда он воспользовался представившимся случаем и выиграл неожиданный приз. Тот поцелуй… он был… ах, это был замечательный момент. Великолепное осуществление всего, что он предвкушал. Трудно было противиться плотскому искушению. Того, что произошло потом, он не понимал. Какое-то безумие напало на него, неистовое и въедливое, которое заставило его болтать чушь как последнего идиота. Он и не хотел этого понимать. Это было опасно.

– Ты ведь не думаешь о том, чтобы переспать с ней? – воскликнул Мартинвейл.

– Почему бы и нет? Чем это я плох? – Резкость в голосе Стратфорда противоречила деланной небрежности его самодовольных слов.

Этверз фыркнул себе под нос.

Рафаэль нетерпеливо оглядел всех троих.

– Перестань ухлестывать за мисс Броуди, Стратфорд. А ты, Мартинвейл, перестань вести себя так, будто оскорблены твои братские чувства. Эта девушка не имеет к тебе никакого отношения.

Стратфорд медленно поставил свой бокал и устремил на хозяина дома взгляд мутных глаз.

– И к тебе тоже, Фонвийе. Меня возмущает твой деспотизм. Я не обязан тебе подчиняться, как какой-нибудь средневековый крестьянин. – Он растянул губы в усмешке и продолжал почти угрожающе: – Такой высокопоставленный, такой могущественный, такой надменный – и вдруг все увидят, что неподражаемый виконт де Фонвийе просто хвастун.

Наступила короткая напряженная пауза. Рафаэль прервал ее, проговорив со своей оскорбительной медлительностью:

– Значит, ты хочешь мне что-то доказать? А я-то удивлялся, почему ты предложил это пари.

– Совершенно верно. Когда ты проиграешь, я постараюсь, чтобы все об этом узнали. Ты станешь всеобщим посмешищем, Рафаэль. Может быть, это хоть немного научит тебя скромности и окажется той дозой лекарства, которая, по моему мнению, тебе просто необходима.

– План никудышный, потому что я выиграю. А вот ты, старый друг, показал, что ты мне вовсе и не друг. Я это давно подозревал.

– Мне надоела твоя дружба. У тебя есть Мартинвейл и Этверз – два простака, которые лебезят и лезут из кожи вон, восхищаясь тобой. Ты верховодишь ими как какой-то деспотический правитель. Ты ничуть не лучше, чем все мы, Фонвийе, и провалиться мне на этом месте, если я стану ходить перед тобой на задних лапках.

Стратфорд раздраженно прошелся по кабинету.

– Не прошло и трех недель, – продолжал он, – как Джулия Броуди приняла предложение Блейка. Она сделала это вопреки твоим хитроумным манипуляциям, Фонвийе, потому что она ощущает пропасть между нами и собой. Короче говоря, милый мой, она слишком хороша для тебя. Она живет в другом мире, а мы можем только стоять за его пределами и смотреть на него, как голодные мальчишки, которые прижимают носы к витрине лавки, где торгуют домашней птицей.

Этот образ произвел на Рафаэля очень сильное впечатление.

Потому что все именно так и есть. Томиться, зная, что не достоин. Испытывать желание, глубокое, грызущее.

Протянув руку к своему плащу, маркиз продолжал, небрежно накинув его на плечи:

– Мы можем потешаться над этим миром, смеяться, делать вид, что его не существует, но от этого ничего не меняется. Факт остается фактом, Фонвийе, – ты ничем не лучше нас. В мире существуют женщины, которых мужчины вроде нас не могут коснуться. Я знаю это уже давно. Настало время и тебе это узнать.

На Рафаэля его речь подействовала, как осиный рой, слова жалили его повсюду, наполняли голову адским жужжанием.

Стратфорд же воскликнул, почти сливая все слова в одно:

– Этим я объявляю, что больше не состою в прихвостнях у виконта де Фонвийе! – Он усмехнулся и бросил взгляд через плечо. – И девчонка будет моей, Мартинвейл. Я, возможно, и женюсь на Люси, но и от хорошенькой мисс Лоры тоже урву кусочек. – Он помолчал, потом улыбнулся. – Если хочешь, можем заключить пари.

– Лучше бы ты ушел, пока Фонвийе не убил тебя, – сказал Мартинвейл. – Или я.

Стратфорд поклонился и, покачнувшись, вышел.

Этверз рассмеялся. Рафаэль тоже безуспешно пытался скривить уголки рта.

«Она слишком хороша для тебя».

В горле у него пересохло. Проклятие, как ужасно он себя чувствует!

– Тебе налить? – спросил Мартинвейл.

Рафаэль протянул бокал. Он заметил, что друг бросил на него заботливый взгляд, наливая ему янтарный напиток почти до краев.

Мартинвейл сказал:

– Стратфорд ошибается. Тебе вовсе не нужно ничего доказывать.

Рафаэль возразил, качая головой:

– О нет, это не так. Я всегда знал это, Мартинвейл. Она действительно слишком хороша для меня.

– Странно слышать от тебя такое. Мне порой казалось, что ты ее ненавидишь.

Вздрогнув, Рафаэль спросил:

– Почему же?

– Она достойна хорошей жизни, Фонвийе. Она заслуживает счастья. Она не сделала ничего плохого ни тебе, ни кому-либо еще. Ты же поступаешь с ней жестоко.

Острое, мучительное чувство сжало Рафаэлю горло. Он бросился защищать себя:

– Она счастлива. Я сделал ее очень счастливой. Ей нравились наши встречи. Неужели ты думаешь, что я ее оскорблял своим вниманием?

Мартинвейл заморгал, удивившись страстности этой реакции.

– Я ничуть не сомневаюсь в твоем умении очаровывать. Но ты хочешь лишь попользоваться этой девушкой. Это жестоко, Рафаэль. Ты не можешь оставаться равнодушным к тому, что с ней станется, когда ты осуществишь свои намерения. – Не получив ответа, он спросил с жаром: – Неужели ты совсем не чувствуешь за собой вины? Господи, Фонвийе, да человек ли ты?

– В достаточной степени человек, чтобы, как любой мужчина, хотеть женщину, которая меня волнует. Почему же не мне должна она принадлежать? Почему Блейк имеет на нее право, а я – нет?

– Потому что он ее любит, – возразил Мартинвейл. – И она любит его.

Это его словно резануло. Боль была такой быстрой, четкой и пульсирующей, что на мгновение у Рафаэля перехватило дыхание.

– Любит? – Он чуть не подавился этим словом. – Как может она любить его, когда хочет меня?

– Она тебя хочет? – Мартинвейл покачал головой. – Как может она хотеть тебя? Или ты забыл, что просто дурачил ее? Когда ты был с ней искренним? – Голос его стал резким, он осмелел. – Хочет тебя? Она же ничего о тебе не знает, милый мой. – Он направился к двери и остановился только для того, чтобы взять свою шляпу.

И оставил Рафаэля с Этверзом, который в кои-то веки мудро хранил молчание.

Рафаэль встал, снова налил себе виски, потом сел, но пить не стал.

Наверное, Мартинвейл прав. Не нужно было этого допускать. Разве сам он, держа ее в объятиях, не почувствовал сожаления, что в действительности она смотрит не на него? И этот глупый порыв, заставивший его из кожи лезть вон, чтобы показать ей частицу себя – свою мерзость, алчность. Неужели она и тогда хотела бы его? Боже, он ведь сам спугнул ее и все испортил.

А совесть? Каким нужно быть человеком, чтобы смотреть в эти золотистые глаза, лгать и не чувствовать угрызений совести? Рафаэль не знал, стыдиться ему или сожалеть, что он таков.

Он вспомнил слова Стратфорда. Нет, он, Рафаэль Жискар, виконт де Фонвийе, докажет, что может преодолеть несправедливое положение дел, при котором его отвратительная жизнь отделена от очаровательного существования тех, кто угоден Богу. Но сначала он должен доказать самому себе, что он человек, полностью владеющий своей судьбой, – цельный, неуязвимый, ни от кого и ни от чего не зависящий. А для этого очень важно быть неотзывчивым ко всякому другому человеку.

Даже к такому, как Джулия Броуди.

Что же до их пари – смехотворного спора о любви, – то если эта проклятая вещь действительно существует, хотя бы в воображении бедных безумцев, то он и над этим одержит победу.

Каждый день Джулия осматривала поднос для почты, стоявший в вестибюле. Она вела себя очень осторожно. Проходя мимо, она мельком взглядывала на него, надеясь увидеть свое имя, написанное большими небрежными буквами, выдававшими человека нетерпеливого, непредсказуемого. Это не почерк Саймона, у того почерк гораздо более приятный, аккуратный, сдержанный.

Она ждала письма от Рафаэля. Она ждала и ждала. И однажды среди прочей корреспонденции, адресованной матери и отцу, герцогу и герцогине, Джулия увидела письмо, написанное его почерком, который она хорошо запомнила, читая и перечитывая два его прежних письма.

Схватив письмо, она спряталась в туалетной и сломала печать. Там стояло только три слова, но они заставили ее упасть на колени.

Слова были: «Приходите ко мне».

После потрясения, после первых приливов возбуждения Джулией овладело страшное негодование. Оно охватило ее, жаркое и быстрое, и кровь в ней закипела.

Как он смеет вызывать ее, точно обычную шлюху? Какая наглость!

Сложив письмо, она сунула его за корсаж.

Рафаэль добивался ее все это время, а она… она чувствовала себя до такой степени польщенной, до такой степени взволнованной, что позволила каждому нарушению правил увлекать себя все дальше. И вот к чему это привело.

«Приходите ко мне». Это даже не безрассудно – думать, что она пойдет, – это уже просто безумие. Это ее даже немного развеселило. Она позволила Рафаэлю довести себя до той точки, где она могла объяснить самое из ряда вон выходящее поведение, потому что ей этого хотелось.

О да, ей этого хотелось. Но о чем она только думала, позволив всему зайти так далеко?

В том-то и проблема. Она вообще не думала – с того самого момента, как – буквально! – упала в его объятия.

Джулия вынула записку и перечитала ее. Его образ мелькнул перед ее мысленным взором – глаза с тяжелыми веками, крупный нос, чувственно очерченный рот. Ее окатила волна желания.

Она прижала руку к груди и закрыла глаза, твердо решив не поддаваться.

Была половина второго, когда Рафаэль понял, что Джулия не придет.

Дома он был один. Бабка уехала на две недели с друзьями в Йоркшир. В доме стояла удручающая тишина, только часы на камине словно насмехались над ним, отсчитывая минуты.

Удар, отмеривший половину часа, заставил Рафаэля вскочить с кресла, нервно взъерошив руками волосы. Он сделал несколько шагов по комнате и остановился.

Очевидно, он просчитался.

У него вырвался короткий смешок. «Поделом мне, – подумал он. – Может, она окажется такой стойкой, какой должна быть. А может, я не настолько неотразим, как мне кажется».

Что делать, что делать?

Рафаэль упрекнул себя за то, что забывает свои собственные уроки. Будь терпелив – возбуждай, интригуй. Не торопи события. Гни свою линию, приманивай, и она придет сама.

Он не отступится.

Но изменит тактику. Терпение у него иссякло. Он просто даст ей понять, что она ни на минуту не выходит у него из головы.

Джулия возблагодарила Господа, что никого не было рядом, когда Мэри вошла в кабинет с запиской и розой. Джулии иногда удавалось незаметно проскользнуть в кабинет, чтобы читать книги, но вся прислуга знала, где ее обычно можно было найти.

На этот раз Джулии плохо удавалось сосредоточиться на книге, которую она держала в руке. Звук шагов Мэри заставил ее встрепенуться и оторвал от мыслей, которые были очень далеки от напечатанного на страницах книги.

– Это принесли вам, мисс, – сказала Мэри, протягивая Джулии розу и записку и радуясь за нее.

Мэри считала, что это от Саймона. Но Джулия все поняла, едва увидела розу, точно такую же, какую Рафаэль прислал ей в театре. И этот почерк – смелый, нетерпеливый.

– Благодарю вас, – с трудом проговорила она, беря принесенное.

– Какая красивая роза, мисс, – сказала Мэри и вышла. Джулия распечатала письмо. Там было написано: «Сегодня ночью я опять буду ждать».

Руки у нее задрожали.

Решив написать Рафаэлю суровый выговор, Джулия бросилась за письменный стол герцога и вынула из стаканчика перо. Из верхнего ящика она достала чистый лист бумаги.

Но едва прикоснувшись пером к бумаге, она передумала. Джулия просто не могла найти нужные слова. Она снова взялась за книгу, но это было бесполезно.

После чая и отдыха волнение ее ничуть не улеглось, но ей удалось одеться и приготовиться к выполнению своего долга на этот вечер. Они с Саймоном шли на званый вечер.

Когда это она начала относиться к своим выходам с Саймоном как к выполнению долга?

* * *

Рафаэль ходил взад и вперед по комнате. Была только половина одиннадцатого, но он уже не ждал, что Джулия придет. Он понимал, что снова совершил ошибку.

Сознание его изобретало всевозможные идеи, как исправить положение, но тут же отбрасывало их. Он писал одну записку за другой, чтобы отправить ей завтра, и сразу же рвал их, едва они были написаны.

Как ему быть? Если он будет ее преследовать, она может исчезнуть навсегда. Не нужно ее торопить. Она придет в конце концов.

А если нет?

Может ли он ее отпустить? Должен. Отпустить благородно, проиграть пари, перестать думать о ней, просто выбросить из головы.

Вряд ли он на это способен. Честно говоря, Рафаэль знал, что ему никогда это не удастся.

Когда письмо пришло и на третий день, для Джулии это не было неожиданностью. Она весь день боялась этого… и ждала. Несмотря на дрожь восторга, которую вызвало у нее письмо, она решила, что с этим следует покончить. Нельзя допустить, чтобы эти письма приносили ей каждый день – кто-нибудь непременно заметит. Рафаэль должен остановиться. Она должна заставить его.

Но каким способом это можно сделать? Неужели ей придется нанять карету и отправиться в его дом средь бела дня? При одной мысли об этом все внутри у нее застывало.

Джулия развернула записку, и у нее перехватило дыхание. Взгляд ее выделил одно слово, поразившее ее своей недопустимостью. «Ночью».

О, как он уверен в себе! Да, она пойдет к нему, но пойдет с твердым намерением навсегда изгнать его из своей жизни. Тоскливое предчувствие сжало ее грудь, но Джулия вскинула голову и решительно вышла в гостиную к матери и сестрам. Те обсуждали модели новых платьев. Настроение у них было чудесное, и как только Джулия вошла, к ней подбежала Мария, размахивая картинкой.

– Правда, красиво, Джулия? Мама говорит, что закажет мне такое к твоей свадьбе. Но мне придется шить голубое, потому что мама сказала, что у тебя будет желтое.

Джулия попыталась улыбнуться.

– Желтое?

Дездемона, хмурясь, смотрела на эскиз платья.

– Да, нужно что-нибудь яркое и красивое.

– Мне больше идет мягкий кремовый оттенок.

Мать вздохнула, словно от непосильной тяжести, и посмотрела на старшую дочь.

– Ты когда-нибудь будешь прислушиваться к моему мнению? Мне лучше знать, Джулия, что тебе идет. Я твоя мать. – И, помолчав, добавила: – Что с тобой? У тебя такой измученный вид.

Джулия прижала ладони к щекам.

– Да? Я что-то не очень хорошо себя чувствую.

– Тогда пойди и ляг. Вечером мы идем на бал. Джулия ушла к себе с тревожно бьющимся сердцем. Войдя в свою комнату, она вынула записку Рафаэля и положила ее вместе с остальными в секретер.

Ночью. Да. Это будет их прощальная ночь.

Глава 10

Входную дверь особняка Рафаэля на Мейфэр открыл лакей в напудренном парике. Прежде чем Джулия успела заговорить, он сказал:

– Графини не будет до конца следующей недели.

Сглотнув комок, который от страха застрял у нее в горле, девушка сказала:

– Мне бы хотелось видеть виконта, если он дома. Скажите, что мисс Броуди хочет поговорить с ним.

Лакей не выразил никакого удивления.

– Хорошо, мисс Броуди, – сказал он. – Сюда, пожалуйста. Он провел Джулию в дом. Она судорожно вдохнула воздух, чтобы успокоиться, и вошла.

Равнодушное поведение слуги встревожило ее. Джулия подумала, что появление женщин, желающих поговорить с его господином в такое позднее время, не очень для него необычно. Ее охватил жаркий стыд, который сменился головокружительным волнением, когда она вошла в вестибюль с мраморным полом и, пройдя через него, направилась в гостиную рядом с основанием величественной лестницы.

Особняк был великолепен, но ему не хватало тепла, которое могла привнести только женщина. Будь Джулия в другом настроении, на нее произвели бы сильное впечатление прекрасные статуи, стоявшие здесь, и чудесные полотна, изображающие драматические сцены – исторические, мифологические и библейские.

Но сейчас она на деревянных ногах следовала за лакеем, стараясь не отставать. Тот подошел к двери, постучал, потом открыл ее.

– Сэр, вас хочет видеть молодая леди.

Дверь распахнулась, слуга отступил, и Джулия оказалась один на один с удивленным виконтом де Фонвийе.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Потом Джулия шагнула в комнату.

Рафаэль встал с мягкого кресла. Фрака на нем не было, рукава рубашки были закатаны и открывали мускулистые руки до самых локтей. Смятая рубашка была впереди расстегнута и открывала смугловатую кожу, слегка поросшую волосами. Поскольку он был без жилета, рубашка свободно падала с его плеч и стягивалась внизу поясом панталон.

Джулия никогда прежде не видела обнаженных мужских рук. И мощные мышцы Рафаэля противнее воли привлекли ее взгляд.

– Боже. Вы пришли, – сказал он охрипшим вдруг голосом.

В горле у Джулии пересохло, она кашлянула. И услышала, как дверь у нее за спиной закрылась.

Легкая улыбка заиграла у Рафаэля на губах.

– Как вам удалось ускользнуть?

Джулия обрадовалась, почувствовав, что голос у нее звучит уверенно.

– Я сослалась на головную боль, и на бал поехали без меня. Я взяла карету от дома. Это оказалось несложно.

Рафаэль не двигался, и это продолжалось довольно долго. Джулия тоже стояла неподвижно, вцепившись руками в ридикюль с такой силой, словно перед ней была шайка воров.

Потом он сказал:

– Джулия, а как же Саймон?

Он казался очень спокойным, когда смотрел на нее своими ясными зелеными глазами, в которых играл отсвет огня.

Потребовались некоторые усилия, чтобы она обрела голос.

– Вы не поняли. Я пришла поговорить с вами. Мы должны кое-что выяснить. Боюсь, что мы зашли слишком далеко в нашей… нашей… дружбе. – Господи, как не вовремя ее оставила способность соображать! – Я хочу заставить вас понять, что мы должны… – Горло ее конвульсивно сжалось. Она опять сглотнула, собралась с духом и закончила: – Перестать разговаривать. Вы должны это понять.

Рафаэль сдвинул брови.

– Я слушаю.

Все слова, которые Джулия старательно заучила, внезапно вылетели у нее из головы.

– Все это ужасно нехорошо. Я должна выйти за Саймона, и это…

– Нет, не должны, – прервал он ее. Она изумилась.

– Я… разумеется, я должна. Я люблю Саймона. Я собираюсь выйти замуж… – Слова замерли у Джулии на языке, потому что она вдруг поняла, что сама не верит в них. Она отвернулась, расстроенная, не в силах выдерживать понимающий взгляд, устремленный на нее. Он сказал:

– Вы не любите Саймона.

– Люблю. – Это прозвучало скорее как мольба, чем как утверждение.

– Но вы здесь, со мной.

– Я пришла объяснить вам, почему я больше не могу… Вы все время присылали мне письма, и у меня не было выбора. Я…

Она осеклась, потому что его рука легла ей на шею. Она и не слышала, как он подошел к ней сзади. Джулия закрыла глаза.

– Прошу вас, не прикасайтесь ко мне.

– Я не женюсь на Кэтрин. Она круто повернулась к нему:

– Что? Почему?

– Она не ждет ребенка. Я свободен, Джулия. – Его чувственный рот скривился. – Вы довольны?

Она молчала, не желая в этом признаваться. Довольна? Это слово совсем не отражало того, что она почувствовала, – у нее словно гора с плеч свалилась.

Рафаэль потянулся к ней, и она отступила.

– Это ничего не меняет. Я помолвлена с Саймоном, и я выйду за него замуж.

– Значит, вас так привлекает жизнь, которую он вам даст? – Рафаэль скрестил руки на груди и внимательно посмотрел на Джулию. – Саймон может предложить вам дни, месяцы и годы бесконечных чаепитий, котильонов, балов и музыкальных вечеров. Каждый сезон будет заполнен светской ложью, скучными сплетнями и длинными-длинными речами невыносимых зануд, которые будут вас обожать. И вы будете с милым видом говорить то, что им хочется услышать, поступать так, как им хочется, и вскоре это станет вашей жизнью.

Рафаэль приближался к ней, шаг за шагом, пока не заставил ее пятиться до самой стены. Его голова наклонилась так, что губы оказались совсем рядом с ее ухом, его дыхание щекотало короткие волоски у нее на затылке.

– Так будут проходить годы и годы, вы будете бояться, что окружающие поймут, что вы вовсе не та, которой они восхищаются, что вы просто играете для них некую роль. А на самом-то деле все в вас протестует против их благополучного, глупого мирка. Но мужайтесь – пройдет время, и эти мятежные чувства постепенно умрут, и вы действительно станете одной из них. Все лучшее в вас ссохнется и погибнет…

Джулия сдавленно вскрикнула и замахала рукой, чтобы заставить его замолчать. Долго сдерживаемые слезы брызнули у нее из глаз и потекли по щекам.

– Из-за чего вы так расстроились? – спросил Рафаэль, взяв ее за плечи и повернув к себе. – Вы ведь пришли сказать мне, что выбираете вот такое будущее, разве не так?

Джулия посмотрела на него. И снова увидела, как он красив, и поняла, насколько она беззащитна перед этим человеком.

– Я не хочу выходить за Саймона, – вдруг выпалила она. Услышав собственные слова, Джулия не поняла, правда ли это. Кажется, правда.

– Я больше не люблю его. Когда-то любила. Мне жаль, что это уже не так! – Потрясенная, она почувствовала, что в голове у нее словно рассеялся туман, и теперь она яснее видела те вещи, которые до того только дразнили ее смутными намеками на свое существование. – Я изменилась. Нет. Может быть, не изменилась. Может быть, я наконец-то поняла, что я не та, какой себе казалась. Я не та, какой должна быть. Я больше не хочу быть благополучной любимицей светского общества. – Она прижала пальцы к вискам. – Что-то со мной случилось. Я не хочу того, чего хотят другие девушки. Мне только казалось, что я этого хочу.

– Вам велели этого хотеть. – Рафаэль улыбнулся медленно, успокаивающе. Обхватил руками ее лицо, вытер большими пальцами влагу со щек. – Вы не созданы для их мелкого мирка. – Некоторое время он внимательно смотрел на нее. – Вы меня боитесь.

– Нет, – возразила она, оскорбленная тем, что он это увидел.

– Боитесь. Ну что же, это разумно с вашей стороны. «Никто, кроме дурака или безумца, не станет оспаривать значение опыта».

Она посмотрела на него.

– Это философ, Юм, – пояснил он, а затем продолжил: – Я обращался с вами очень дурно. – Он отпустил ее. – Ну вот. Вы свободны. Можете уйти, если хотите. – Лицо его было непроницаемо.

Джулия стояла, чувствуя себя брошенной теперь, когда его руки не прикасались к ее телу так успокаивающе.

Куда ей идти? Ее мир только что рухнул от его точной оценки ее будущего.

– Я не хочу уходить.

– Бедная девочка. Посмотрите на себя. Вы несчастны.

– Вы тоже, – сказала она. – Вы поэтому позвали меня?

– Вы знаете, почему я вас позвал. – Его глаза были точно разящие огни зеленого пламени, они сжигали ее. – Вы знаете, что я за человек. Вы знаете, чего я хочу.

– Я пришла не для… этого.

– Тогда зачем вы пришли, Джулия? Сообщить мне, что вы любите Саймона? Но вы его не любите. Требовать оставить вас в покое, положить конец нашему дружескому взаимопониманию? Этого вы ведь тоже не хотите? Тогда скажите, зачем вы пришли?

Именно в этот момент Джулия поняла, что она обманывала себя. Она притворялась, что не хочет того, чего ей страстно хотелось.

– Я не знаю зачем, – пробормотала она. – Я уже ничего не знаю.

– Нет, вы знаете, – жестко сказал он. – Вам просто не хочется в этом признаваться.

Он прав. Она его любит.

Вот почему она здесь.

Безошибочным инстинктом он ощутил ее слабость, и она почувствовала, как его руки обвили ее стан. Рафаэль посмотрел ей прямо в глаза:

– Вы знаете, что я вас хочу. Она кивнула.

– И вы тоже хотите меня. И вот почему вы здесь, Джулия. Теперь он держал ее в своих объятиях, прижимаясь к ней своим крупным, сильным телом. Это прикосновение подействовало на нее, как зажженная спичка, поднесенная к свече. Она запылала прямо в его объятиях еще до того, как он наклонил голову, чтобы поцеловать ее.

Он поцеловал ее крепко, страстно, требуя ее покорности. И Джулия покорилась – всем своим существом она отдалась его поцелую и ответила на него.

Его руки путались у нее в волосах, вынимая шпильки. От него удивительно пахло. Запах мыла, соленого пота и мужчины заполнил ее ноздри.

Ноги ее подкосились от нестерпимого желания, которое горело во всем ее теле, так что ей пришлось припасть к Рафаэлю, опираясь о его сильное тело. Джулия страшно боялась, что он остановится, что он вспомнит, что это нехорошо, и оставит ее, как сделал это в парке, с ужасающей пустотой, которая заполнила ее, превратив в комок обнаженных нервов. Поэтому она крепко обняла его, так крепко, как только могла, и открыла рот, чтобы дать дорогу его требовательному языку.

Смелость его проникновения не потрясла ее. Скорее она наслаждалась, давая учить себя такому интимному способу целоваться. Он проник глубоко, действуя в том ритме, который пробуждал в ней незнакомые ощущения внизу живота, потом удалился и легко пробежал по краю ее зубов, затем опять проник внутрь. Она застонала и погладила его по щеке дрожащими пальцами.

Руки Рафаэля касались ее везде, где ему хотелось, и от этого по ее коже побежали ощущения, похожие на стреляющие искры. Она выгнулась под его ладонью, скользнувшей по ее груди, вздохнула от наслаждения, когда его большой палец нежно прошелся по ее чувствительному пику. Но этого было недостаточно. Ее сосок заныл, желая большего, и Рафаэль стал безжалостно терзать его, пока Джулия в исступлении не сжала в кулаках его рубашку. Ей хотелось схватить его дразнящую руку и поместить ее туда, где ей хотелось, чтобы она была. И вот он коснулся ее там, и она почувствовала, как в ней нарастает пугающая волна вожделения.

Джулия целиком отдалась огню, горевшему в нем. От его поцелуев она опьянела до бесчувствия, его прикосновения лишили ее воли. Он искусно возбуждал ее пальцами, своим опытным ртом и дерзким языком, пока она не утратила всякий контроль над собой.

В ней говорило не просто желание. Она хотела принадлежать ему, хотела, чтобы он взял ее, решил ее судьбу и спас от всего обыкновенного, что почти поглотило ее.

– Я не джентльмен, – хрипло сказал он, а потом обвел языком линию ее подбородка. – Мы должны четко это сознавать.

– Да. – Она прижала ладонь к твердым мускулам его груди, открытым расстегнутой рубашкой. – Я и не хочу, чтобы вы им были. – Тонкие волоски, растущие на его груди, были мягкими и упругими. Так интересно было прикасаться к ним чувствительными кончиками пылающих пальцев.

– Мы больше не занимаемся невинным флиртом, Джулия, – с трудом проговорил Рафаэль, когда ее руки скользнули вверх к его плечам. Она была потрясена, увидев, как он реагирует на ее ищущие прикосновения.

Голос его звучал теперь еще более хрипло.

– Мы вышли за его пределы, и вы, и я. Понимаете? Джулия кивнула. Он предупреждал ее, спрашивал, хочет ли она остановиться. Но единственное, на что она была способна, – это интересоваться, что будет дальше. Рафаэль отошел от нее, и на мгновение Джулии показалось, что он передумал, что он действительно решил прекратить это безумное искушение.

Взяв ее за руку, он сказал:

– Тогда идите за мной. Я не стану брать вас на ковре, как уличную девчонку. Хочу ласкать вас в постели. В моей постели.

Ведя ее вверх по лестнице, Рафаэль не переставал опасаться, что она придет в себя и бросится бежать. Он не знал, что будет тогда делать. Наверное, последует за ней, сделает все возможное, чтобы вернуть ее. Может быть, даже станет ее умолять.

«Прошу тебя, Господи, сделай так, чтобы она не убежала».

Ему и в голову не пришло, как это странно, что он молится. Это совсем не было на него похоже.

Свернув к двустворчатой двери, ведущей в его личные апартаменты, Рафаэль ввел Джулию за собой в открытую дверь. Не успел он ее захлопнуть, как тут же накинулся на девушку, прижав ее к деревянной панели и впиваясь в ее губы. Его тело было на грани взрыва, его плоть была твердой, ноющей, готовой.

– Вы так красивы. Так красивы, – бормотал он.

Он не мог ею насытиться, тонул у нее во рту, сплетал свой язык с ее языком, пробовал на вкус соленую гладкость ее кожи.

Самым удивительным было то, что и Джулия была охвачена таким же неистовством. Она целовала его в ответ, закинув голову, предлагая ему насладиться своей нежной шеей, прижимала его к себе. Путаясь в ее одежде, Рафаэль начал раздевать ее, она издавала нетерпеливые звуки и тоже отчаянно старалась избавиться от всех преград, чтобы отдать себя его жадным рукам.

Ему нужно было сдерживаться. Нельзя рвать на ней одежду, иначе как она вернется домой? О Боже, но ведь он в таком состоянии, словно ждал ее целую вечность!

Он поднял ее на руки, прижал к себе, поцеловал и понес через всю комнату к кровати.

На мгновение Рафаэль остановился. Бросив на нее твердый взгляд, он сказал:

– Не сомневайтесь ни в чем.

Джулия попыталась улыбнуться, но эта несмелая попытка умерла, не родившись.

– Все, чему меня учили, говорит, что это нехорошо, но мое сердце… в сердце у меня, Рафаэль…

Он похолодел. Что она такое говорит? Неужели она воображает, что любит его?

Конечно, воображает. Он был дураком, что не понял этого. Такая девушка, как Джулия Броуди, не станет отдаваться мужчине без любви. Она должна любить его или, во всяком случае, думать, что любит.

Эта мысль ошеломила Рафаэля. Он вдруг почувствовал неуверенность в том, что делает.

Он выиграл пари. Такова была его цель. Теперь можно все бросить. Он и должен так поступить и тем спасти ее.

Но, похоже, ей вовсе не хочется спасаться.

Глядя прямо ему в глаза, Джулия обняла ладонями его лицо и улыбнулась:

– У меня нет сомнений, Рафаэль. Я никогда еще не была так уверена в себе. Во мне есть что-то такое, что оживает, когда я с вами. Как будто я – это кто-то другой. Кто-то, кто мне нравится гораздо больше, чем мое обычное «я».

Он был захвачен этим доверчивым взглядом и ответил ей тоже искренне.

– Да. Да, я понимаю. Я чувствую то же самое.

Ему стало легче, когда он позволил себе такое признание. Взявшись пальцем за ворот ее платья, он сказал:

– Нужно избавиться от этого. Сядьте.

Она послушалась, завела руку за спину, к ряду пуговиц. Рафаэль отвел ее pyки.

– Я прекрасно умею раздевать дам, – сказал он. – В конце-то концов, я ведь известный негодяй.

Он быстро управился с застежкой и, сунув руки под платье и обхватив ее груди, привлек Джулию к себе.

Резко втянув в себя воздух, она выгнула спину. Его зубы слегка покусывали чувствительную кожу ее шеи. Когда его большие пальцы обвели кругами каждый сосок поверх тонкого батиста ее сорочки, он почувствовал, что она отвечает ему. Она извивалась под его руками, шепча ему на ухо тихие возгласы наслаждения, и его возбуждение достигло предела.

Рафаэль стянул с нее платье, потом сел и снял с себя рубашку. Джулия внимательно смотрела на него, прикасаясь взглядом к его обнаженному телу с таким интересом, какого он еще не встречал ни у кого из своих предыдущих любовниц. Или, может быть, прежде это не производило на него такого впечатления. Ему стало жарко, словно прикосновение ее взгляда было огнем, и он окунулся в него.

Джулия заметила, что и он внимательно рассматривает ее. Сорочка была всего лишь кусочком прозрачной материи, прилипшей к изгибам ее тела, обнажающей все, от возбужденных кончиков грудей до мягко затененной тайны между бедрами. Осознав это, она попробовала прикрыться руками.

– Нет, – воскликнул Рафаэль, отводя ее руки. – Не нужно ничего от меня прятать. Я хочу видеть вас всю.

Он просунул руки под тонкую материю и скользнул по шелковистой коже ее бедер. Ему необходимо было ощущать ее жар, ее влагу, радостно встречающие его. Именно его, и никого другого. Его пальцы пробрались по мягким завиткам и нашли то, что искали.

Она приподнялась, вопросительно глядя на него, протянула руку и попыталась оттолкнуть его.

– Не надо, девочка, – сказал он, удивляясь, до какой степени ему хочется ублажить ее, а ведь он был не из тех, кто склонен к самообузданию. – Разрешите мне сделать так, чтобы вам стало хорошо.

На мгновение она замерла, потом обмякла, отпустила его руку. Он удовлетворенно улыбнулся, но то не было жестокое злорадство. Это было нечто совсем иное, совершенно новое для него. Сейчас он думал о том, чтобы доставить наслаждение ей.

– Расслабьтесь. Да, вот так, – прошептал он. Он провел языком по краю ее губ. – Откройтесь мне, Джулия. Раздвиньте ноги, совсем немного, впустите меня.

Она нерешительно развела колени.

– Больше, – сказал он, и она подчинилась. Он посмотрел на ее лицо. Ее рот распух от его поцелуев, глаза сверкали. На щеках горел яркий румянец. Вокруг нее на подушке беспорядочно разметались блестящие пряди рыжих волос.

Рафаэль быстро стянул с нее сорочку и открыл груди.

– Произнесите мое имя, – потребовал он. Она покачала головой и всхлипнула.

– Рафаэль, пожалуйста.

– Да, умоляйте меня взять вас.

– Да, Рафаэль. Возьмите меня.

Он окинул взором атласное тело, теперь полностью открытое его взгляду. Прекрасная грудь, небольшая, но высокая и хорошей формы, с красивыми сосками, жаждущими его прикосновений. Длинные, очень длинные ноги и изящно выгнутые бедра. Гибкая талия, плоский живот и…

– Я знал, что вы окажетесь красивой, – сказал он, прежде чем наклониться над каждой грудью и жадно всосаться в нее.

Джулия отвечала ему страстными возгласами, ее бедра двигались под его рукой в нарастающем темпе. И когда она кончила, это произошло неожиданно, быстро и бешено.

Он усмехнулся и принялся покрывать нежными поцелуями ее груди. Заставив свою ласкающую руку производить успокаивающие движения, он с гордым удовлетворением смотрел на ее вздрагивающее тело.

Пора. Он не может больше ждать. Пока она лежала, ошеломленная, он расстегнул панталоны. Он не отрывал глаз от ее быстро вздымающейся и опускающейся груди, блестевшей от прикосновений его влажного рта. Господи, он с трудом сумел справиться со своими штанами. Когда он стянул их с себя, он встал перед ней и развел ее колени в стороны.

Рафаэль чувствовал себя так, словно его заживо поджаривают, но огонь был сосредоточен в его распухшей плоти, пульсирующей от жажды войти в нее. Он приподнял ее ягодицы, чтобы облегчить себе задачу.

Когда он скользнул в ее влажные недра, дыхание вырвалось из его груди с мучительным проклятием, которое было и триумфом, и поражением. Скользкий, чувственный жар. Вокруг него. Ощущение было необыкновенным, но оно недолго удовлетворяло его. Джулия лежала под ним, ее глаза были как прозрачное золото, словно это были настоящие зеркала, которые могли отражать его истинное «я». Он больше не мог ждать ни минуты. Он себялюбиво наполнил ее, уже не владея собой.

Рафаэль почувствовал, как она напряглась в его объятиях, увидел ее гримасу, когда столкнулся с преградой ее невинности. Он безжалостно бросился вперед, гася ее крик, вбирая его в себя и жалея, что не может также вобрать и ее боль. Он попробовал выждать, попробовал дать ей время привыкнуть к ощущению его в себе, но кровь у него в жилах превратилась в горячее пламя, и он не мог не двигаться. Он понял, что шепчет ей какие-то извинения и слова, которые никогда не собирался произносить, но вряд ли он мог бы остановить себя, потому что его тело было мучимо невероятно сильным ощущением, возникающим с каждым ударом.

Снова и снова он входил в нее, и она начала двигаться под ним, обхватив ногами его бедра. Его наслаждение росло, и наконец он взорвался во внезапном порыве. Оттолкнувшись от нее, он глубоко вошел в эти узкие ножны, подавляя невольное рычание, уткнувшись в нежную кожу ее шеи, когда наслаждение его достигло апогея в яркой вспышке неистового осуществления.

Бурно дыша и обливаясь потом, он лежал, обхватив ее. Постепенно тело его остывало. Пульс успокаивался. Дыхание замедлилось. Он скатился набок, не выпуская ее из рук. Приятная усталость, результат пережитого наслаждения, наполняла его удовлетворением и каким-то неведомым ему ощущением покоя.

Джулия прижалась к нему. Он поцеловал ее, охваченный внезапной нежностью. Приподнявшись на локте, взглянул на нее, задержавшись на ее лице. Она была хороша, по-настоящему хороша. И возникшее откуда-то вдруг чувство собственника шепнуло ему: «Моя».

Но Рафаэлю не понравилась легкая морщинка, появившаяся у нее на лбу.

– Что такое, дорогая? – пробормотал он и потерся щекой о ее щеку.

Она заморгала, не глядя на него.

– Теперь я действительно стала другой. И расплакалась.

– Ш-ш-ш. – Он сел рядом с ней, привлек к себе. Джулия обвила его шею руками и прижалась лицом к его груди. – Не плачьте. Вы заставляете мужчину сомневаться в себе. Предполагается, что вы получили удовольствие.

– Получила, – последовал сдавленный ответ. – Тем хуже. В какую же женщину я превратилась?

– В счастливую, – усмехнулся он. Она ударила кулачком ему в плечо.

– Рафаэль, я понимаю, что вы несерьезно к этому относитесь. Вы привыкли к таким вещам. Но Боже мой, я не могу поверить, что я превратилась в женщину такого сорта, о которых все шепчутся.

– Даже если это и так, что вас пугает?

Джулия нахмурилась. Она подняла мокрое лицо и посмотрела на него.

– Вас беспокоит, что вы погибли? – продолжал он. – Погибли для чего? Для жизни, которая вам не подходит?

Джулия закрыла глаза и вздохнула.

– У вас на все есть ответ, да, Рафаэль? И все кажется таким простым.

– Так все и есть просто, дорогая. Вы сами увидите. – Он легонько ущипнул ее за вспухшую нижнюю губу. – Вы слишком привыкли к тому, что эти кудахтающие матроны все усложняют.

– А вы привыкли ни на кого не обращать внимания.

– И вы привыкнете. Не слушайте этих болванов.

– Значит, я должна слушать вас? – спросила она со скептической улыбкой.

– Нет, и меня не нужно. Неужели вы не поняли? Ни на кого не нужно оглядываться. Итак, – добавил он с озорной ухмылкой, – вы больше не плачете. – Подушечкой пальца он провел по ее мокрой щеке и мягко проговорил: – В конце концов, вы плакали не о себе, а о потере той Джулии, которую в вас все хотели видеть. Но это никакая не потеря, верно? Той Джулии вообще никогда не существовало.

Джулия смотрела на него, задаваясь важным для нее вопросом. Что чувствует он – если вообще что-то чувствует, – кроме желания? Полюбит ли он ее когда-нибудь? Является ли Рафаэль Жискар человеком, который может кого-то полюбить?

– Хватит тревожиться. Отдыхайте, – прервал ее размышления Рафаэль, прислоняя ее голову к своему плечу.

Она положила руку ему на грудь и улеглась рядом с ним, свернувшись калачиком.

Странно, как хорошо ей было лежать рядом с ним. Как уютно, как спокойно она чувствовала себя.

– У нас больше нет никаких вопросов, – назидательно сказал он. – И никаких самообвинений.

– Вы сказали, что я не должна вас слушать, – напомнила Джулия.

Он вздохнул с притворным отчаянием.

– Я и забыл, какой у вас цепкий ум. Вы напомнили мне об этом необдуманном совете. Я уже о нем сожалею.

Ее пальцы праздно блуждали по волосам на его груди.

– А больше вы ни о чем не сожалеете?

Ни о чем? О, он сожалеет весьма о многом. Но он сказал только:

– Дорогая, я повеса и негодяй. По самой своей натуре я не могу ни о чем сожалеть.

Еще одна ложь в добавление ко всем остальным. Он уже начал уставать от этого.

Глава 11

Рафаэль дремал.

Джулия села на постели и надела сорочку. Ступая босыми ногами, прошлепала к камину. Дрова были приготовлены, но не зажжены. Она взяла трутницу и сначала прикоснулась ею к свечке, а потом развела огонь.

У камина стояло удобное кресло. Стащив с кровати одеяло, она закуталась в него, свернулась калачиком и смотрела в разгорающееся пламя до тех пор, пока оно не сделалось сильным и ярким.

Ее охватило удивительное ощущение счастья и в то же время странности происходящего. То, что она сделала, непоправимо. Невинность назад не вернешь. Но вместо приступов паники и угрызений совести, которые она чувствовала в первые мгновения после их ласк, она ощутила блаженный покой.

Все оказалось совсем не таким, как она ожидала. Когда Рафаэль прикоснулся к ней, воспламеняя каждый ее нерв, ей показалось – сейчас она просто исчезнет. И в то же время было что-то невероятно интимное в том, что происходило между ними в те моменты, такая близость, о которой она и не помышляла. Она всегда думала, что в такой ситуации женщина полностью подчиняется желанию мужчины. Но здесь было нечто гораздо большее. Да, капитуляция, но не перед другим человеком. Скорее перед собой. Но даже эти слова казались недостаточными для описания происходившего.

– Что это вы там делаете? – спросил Рафаэль.

Она улыбнулась, услышав его скрипучий со сна голос. Он показался ей невероятно влекущим.

– Вы уснули. – Она медленно потянулась и посмотрела на него через плечо. – А мне стало холодно.

– Если вы хотите согреться, нужно было остаться здесь. – Он оперся о локоть и смотрел на нее, не обращая никакого внимания на свою наготу и на дико спутанные волосы. – Вы ведь больше не плачете, да?

Поднявшись с кресла, Джулия сбросила одеяло и легла на постель рядом с ним.

– Я думала.

– О чем?

Она небрежно повела плечом.

– Так, разные мысли. Мои личные.

Проведя кончиками пальцев по ее руке, Рафаэль тихо попросил:

– Расскажите мне об этих личных мыслях.

– Не могу. Они же личные.

– Я не хочу, чтобы у нас были секреты друг от друга. – Он взял ее руку и при помощи языка принялся вытворять потрясающие вещи с кончиками ее пальцев. – Понимаете, я боюсь, что вы решили, что это была чудовищная ошибка, и я слишком скоро вас потеряю.

– Ну, этого я пока не решила. – Выговорить эти слова было трудно. Его зубы осторожно покусывали ее пальцы, его глаза все время смотрели на нее, и ей не хватало воздуха. Джулия увидела в его глазах желание, и ей стало жарко.

Она усмехнулась:

– Я бы сказала, что вы неисправимы, но ведь вы воспримете это как комплимент.

Рафаэль перекатился на спину, сложил руки над головой и улыбнулся своей самой обезоруживающей улыбкой.

– Верно. Это об этом вы думали, сидя у огня? Вы уже поняли, какой я порочный человек?

Она наклонила голову набок.

– А это так? Он усмехнулся:

– Дорогая, я же обещал вам, что я только начинаю.

От этих слов по телу ее побежала дрожь восторга. Он протянул к ней руки, и она пылко бросилась к нему.

– Мне нужно идти.

– Хм-м.

Джулия прижала к груди простыню.

– Мне нужно домой, Рафаэль.

Он повернулся, чтобы взглянуть на нее. Она сидела на краю кровати, где он все еще лежал, томный и умиротворенный.

– Останьтесь.

– Меня хватятся. Может быть, уже хватились.

– Да, с этими хорошими девочками всегда столько беспокойства. Ну ладно. – Вздохнув, он сел и протер глаза. – Кучер ждет вас, или мне велеть вызвать своего?

– Боже мой, я же попросила Фредди подождать! Сколько же времени прошло?

– Несколько часов. – Рафаэль повернул голову, чтобы взглянуть на каминные часы. – Господи! – Он быстро вскочил. – Уже почти полночь. Сейчас сюда придут мои приятели. Они должны были отправиться в «Олмакс» – какое-то обязательство, от которого Мартинвейл не смог избавиться, – а потом мы должны встретиться здесь и пойти в клуб «Уайтс».

Они одевались торопливо и молча, но прежде чем выйти из спальни, он схватил ее и быстро поцеловал.

– Господи, как бы мне хотелось провести с вами всю ночь! Но, увы, у нас нет времени. Пошли, быстро.

Они крадучись вышли из комнаты и спустились вниз. Выглянув на улицу, Рафаэль сказал:

– Ваш кучер все еще здесь. На улице. Вот, наденьте плащ. Позади послышался звук закрываемой двери, и оба вздрогнули. Появился лакей, который вышел из библиотеки.

– Сэр, пришел мистер Этверз. Я подал ему бренди и попросил подождать.

– Хорошо, Смит. Спасибо.

Слуга ушел. Джулия застыла на месте. Наклонившись, чтобы взглянуть ей в лицо, Рафаэль сказал:

– Все в порядке. Смит не болтун.

– Не сомневаюсь, – ответила она чуть ли не с горечью. – У него хорошая практика.

Рафаэль поспешно повлек Джулию к входной двери и открыл ее.

– Вы же не думали, что я веду воздержанный образ жизни? Как же, по-вашему, я заработал мою дурную репутацию?

Она сказала, глядя в сторону:

– Тогда обратитесь к своему замечательному опыту и вспомните, что мы теперь должны сказать друг другу.

– Все очень просто. Мы скажем: «Прощайте». А теперь бегите.

Джулия бросилась к карете, уселась, разбудила спящего кучера, ощущая в груди легкий укол. «Теперь бегите». Не такие прощальные слова ожидала она услышать от того, кто стал ее любовником.

Сердце у нее подпрыгнуло и замерло. Ее любовником.

Рафаэль стал ее любовником.

Все теперь стало иным.

Джулия смотрела на лужайку цветущих тюльпанов, привезенных из Голландии, а мысли ее блуждали далеко от уютной гостиной. Герцог читал. Или, точнее, дремал. Открытая книга у него на коленях и очки, сидящие на носу, были только видимостью. Его выдавало тихое посапывание.

Отец уехал до завтрашнего дня в короткую деловую поездку. Герцогиня болтала с матерью Джулии; в скрюченных пальцах старой дамы быстро мелькал крючок. Дездемона слушала и критически косилась на бумагу, лежащую перед ней. Вот уже две недели она составляла список тех, кто будет приглашен на свадьбу.

Сестры Джулии окружали мать, как это бывало уже бесчисленное количество раз, и все равно все сегодня было иным.

Все, буквально все.

Прошло больше недели. От Рафаэля не было никаких вестей. Тревога Джулии возросла, когда ей пришло в голову, что у их любви могут быть последствия. Но месячные начались у нее сегодня утром, и страх прошел. Значит, никаких долговременных результатов.

Кроме того, разумеется, что все стало иным.

В этот вечер Лора отправлялась в Воксхолл с Колином Стратфордом, и вся она была одним сплошным ожиданием. В первый раз родители разрешили ей пойти куда-то вечером с маркизом, и никто из них не сопровождал ее. С ними, правда, собиралась пойти герцогиня, но в последнюю минуту она неважно себя почувствовала. К удивлению Лоры, мать не отменила прогулки, сказав, что Воксхолл – место общественное и вполне респектабельное. Как же, даже сам принц-регент часто бывает там.

Присев на подлокотник кресла, чтобы лучше было видно, Лора высматривала его карету, время от времени взбивая кружево цвета беж, пенящееся у нее на груди, и поправляя локоны. Непривычно-громкие голоса привлекли ее внимание. Движимая любопытством, она прошла в туалетную, чтобы узнать, что происходит.

Там были родители и Джулия.

– Что у вас случилось? – входя, спросила Лора.

Мать не смотрела на нее. Ее разъяренное лицо было обращено к старшей дочери. А Джулия – немыслимое дело! – смотрела на мать с вызовом.

Джулия сказала:

– Это не дурные предчувствия, мама, и не нервы. Мы объяснились с Саймоном, и он понял, что мое согласие на брак с ним было опрометчивым.

– Как это может быть? Ты же сама постоянно говорила, как вы любите друг друга.

– Эта любовь не выдержала испытания временем. Такого еще не бывало. Дездемона утратила дар речи. Она молча обратила лицо к мужу. Фрэнсис Броуди откашлялся:

– Знаешь ли, это не принято. Нам придется давать объяснения.

Обретя голос, Дездемона заявила:

– Это вызовет ужасный скандал! Скажите ей, Фрэнсис.

– Совершенно верно. – Фрэнсис кивнул. – Скандал – это… одним словом, это плохо.

Джулия посмотрела на отца.

– Саймон – хороший человек, и он заслуживает жену, которая будет его любить. Я на это больше не способна, и будет дурно обманывать его только для того, чтобы сохранить видимость.

Смягчившись, отец сказал:

– А что сказал Саймон, Джулия?

– Он… он был разочарован, конечно. – Джулия запнулась, молчанием опровергая свои слова.

Лора хорошо могла вообразить всю силу реакции Саймона. Этот человек был предан Джулии, но, кроме прекрасных манер и весьма привлекательной внешности, у него был еще и характер.

– Он отказался согласиться с моим решением. Он считает, что я просто боюсь и что это пройдет. Он предложил мне подождать и все обдумать, хотя я уверяла его, что это только отложит наш неизбежный разрыв. Однако мне пришлось пойти ему навстречу. Мы не будем объявлять о расторжении нашей помолвки в течение двух недель.

Мать облегченно вздохнула и закрыла глаза. Джулия же продолжала:

– Мне показалось, что я должна с уважением отнестись к его желанию. Но я совершенно уверена, что решения своего не изменю.

Раскрыв рот, Дездемона собралась заговорить, но ее муж остановил ее, положив руку ей на плечо. И сказал жене непривычно для себя решительно:

– Мы вернемся к этому разговору позже, когда у всех будет возможность все обдумать. Пошли, Мона. – Рука, которой он остановил ее, теперь поглаживала ее успокаивающими движениями. – Давайте поднимемся наверх, и вы ляжете. Требуется время, чтобы переварить подобные новости.

Мать подчинилась, что окончательно потрясло Лору. Сжав губы, держась прямо, она позволила увести себя. Джулия и Лора остались одни. Они молчали. Старшая сестра вдруг показалась Лоре маленькой и хрупкой.

– Ах, Лора, – тихо сказала Джулия.

Лора сделала движение, чтобы подойти к сестре, но тут вошла Бетти и сказала:

– Маркиз приехал за вами, мисс Лора.

– Скажите ему, что я скоро приду, Бетти.

– Мисс Лора сейчас придет. – Джулия посмотрела на сестру и улыбнулась. – Иди. Не к чему портить себе вечер. Все это никуда не денется, когда ты вернешься.

– Жаль, что я не могу остаться с тобой сегодня, – искренне сказала Лора.

Лора, взволнованная, вошла в парадную гостиную, где ее ждал маркиз. Но едва она оказалась в гостиной и Колин, повернувшись к ней, улыбнулся, как она тут же забыла о неприятностях Джулии.

Лора сразу же почувствовала в нем некоторые перемены. Раньше он всегда держался с ней довольно сухо, иногда ей даже казалось, что он скучает. Порой у нее возникало подозрение, что она не очень ему нравится, хотя он и приглашал ее все время куда-нибудь пойти, сегодня же все было совсем иначе. В его темном взоре был жар, какое-то ожидание, от которого в груди у нее начался трепет.

– Пойдемте? – предложил он. – Позвольте, я принесу ваш плащ. Я с нетерпением ждал этого вечера.

Они уселись в его экипаж и проехали небольшое расстояние до Воксхолла. Колин заплатил за вход, и они вошли в ворота. Аллеи этого увеселительного сада были переполнены. На небольшой сцене резвились акробаты; удивляли своей красотой фигурно подстриженные кустарники вдоль аллей.

Однако Лора все время думала о Джулии и чувствовала себя виноватой, поскольку не отменила своей прогулки. Какая бы неприятность ни надвигалась, ей следовало быть с сестрой. Они всегда всем делились. По правде говоря, странно, что Джулия раньше не рассказала ей о своем решении разорвать помолвку с Саймоном. Это было непонятно и тревожило Лору. Что-то здесь не так.

Колин сказал:

– Вы, кажется, чем-то обеспокоены, Лора?

От такого интимного обращения сердце у нее подпрыгнуло.

– Как раз перед вашим приходом я узнала довольно тревожные новости.

– Вам будет легче, если мы об этом поговорим?

Он действительно был сегодня на редкость внимателен. Его дружеская улыбка, рука, заботливо поддерживающая ее, – обо всем этом она так долго мечтала.

Под влиянием его ласковой улыбки Лора почти утратила способность думать.

– Ну, это связано с Джулией. Понимаете, я только что узнала, что они с Саймоном скоро разорвут свою помолвку. Она хочет сделать это немедленно, но Саймон настаивает, чтобы она как следует подумала. Это так странно. Не понимаю, почему она это сделала.

Стратфорд отнесся к этой новости серьезнее, чем она ожидала. Он погрузился в задумчивое молчание. Вид у него стал очень сердитым, но когда она спросила робким голосом, на что он рассердился, он сказал, что это не так.

Он явно лгал. Он шел рядом с ней, сжав кулаки и бормоча что-то о напрасно потерянном времени и пяти тысячах фунтов. Лора не осмелилась спросить у него, о чем он говорит, и решила не заострять на этом внимание, боясь, как бы его мрачное настроение не перешло в сильное раздражение.

Она уже смирилась с тем, что ее ждет неудачный вечер, как вдруг Колин довольно грубо взял ее за руку и потащил в кусты.

– Что вы делаете? – опешила Лора.

– Не бойтесь, – спокойно ответил он. – Это все входит в программу. В Воксхолле все так поступают. Так полагается. Вы, конечно, знали это.

Она вырвалась.

– Я боюсь темноты.

Он сложил руки и сказал голосом, в котором звучало нетерпение.

– Я здесь, чтобы защищать вас, глупышка.

– Я не глупышка. – И она вздернула подбородок. Он шагнул к ней.

– О нет, глупышка. Вы глупая девочка, если боитесь прогуляться при луне.

Лора колебалась некоторое время, потом успокоилась и позволила увлечь себя дальше в темноту.

– Здесь есть скамейка, – сказал он. – Посидите со мной. Мысли в голове у Лоры заметались, пытаясь найти способ выбраться из этой ситуации. Заметив ее колебания, Колин вздохнул:

– Она была права. Права, черт побери.

– Кто? – спросила испуганная Лора.

– Люси Гленкоу. Мы недавно разговаривали с ней совершенно откровенно. Понимаете, я сказал ей, что мое сердце уже занято. Когда она пожелала узнать, кем именно, мне пришлось сказать, что вами. Вот тогда-то она и сказала, что вы… в общем, она назвала вас глупенькой и сказала, что вы безнадежно наивны. И подумать только, что я вас защищал!

Лора выпрямилась, как стрела.

– Это она сказала?! Эта ревнивая пустышка!

– Но вы действительно настоящая инженю, Лора!

– Нет! – И она уселась на мраморную скамью.

Лора не шелохнулась, глядя прямо перед собой, когда его рука взяла ее за подбородок и повернула лицом к себе. Она сидела, застыв от напряжения.

Лунный свет проникал сквозь листву, позволяя видеть его лицо. Оно было тяжелое, напряженное.

– Итак, Лора, вы действительно такая, какой вас считает Люси, или вы позволите мне вас поцеловать?

Он хочет ее поцеловать! Как давно она мечтала об этом! Она ничего ему не ответила, но опустила глаза и ждала.

Лоре показалось, что его поцелуй несколько грубоват. Она отпрянула, но вспомнила оскорбительные слова Люси Гленкоу. Нет. Она не будет вести себя как глупышка.

Она робко повернулась к нему и положила руки ему на плечи. Колин сдавил рукой ее затылок. Он открыл рот. Она тоже. Его язык проник между ее раскрытыми губами.

Это было потрясающее вторжение, к которому Лора была не готова. Все ее тело окаменело от напряжения. Колин отодвинулся, его руки обхватили ее лицо, глаза внимательно вгляделись в нее.

– Вы так невинны. Я забыл насколько.

И он стал нежным. Его губы мягко накрыли ее губы, и Лора почувствовала, что ее настороженность исчезает.

Его язык снова включился в игру, на этот раз более искусно. От дрожи, вызванной его вторжением, – дрожь эта походила на маленькие стрелы молний, бьющие в жилы, – у нее вырвался тихий довольный вскрик.

«Ах, как это приятно. Просто удивительно», – подумала она. Он привлек ее ближе к себе, и она не противилась.

Потом она почувствовала его руку у своей груди и замерла.

Его пальцы гладили ее поверх платья. Запретное наслаждение потрясло ее, и она начала сопротивляться.

– Нет, – запротестовал он, опуская голову, чтобы запечатлеть горячие поцелуи на ее шее. – Не будьте трусихой, Лора. Так все поступают.

– Нет, не может быть. – Однако ее руки, схватившие его запястья, ослабли, потому что она не была уверена в своей правоте. Она позволила ему гладить себя по груди. Колин дышал прерывисто и быстро. Она тоже, но от страха. Удовольствие, которое она испытывала вначале, прошло. Не готовая к таким интимным вещам, Лора могла думать только о том, чтобы он скорее прекратил все это. Ей хотелось уйти отсюда. Ей хотелось домой.

Но ей не хотелось, чтобы он считал ее глупенькой.

Он впился в ее губы. Он пробормотал ее имя. Это ей хотя бы понравилось, и красивые комплименты, которые он произносил хриплым голосом, – о ее волосах, коже и глазах. Схватив ее за руку, он положил ее на выпуклость на своих панталонах.

Лора пискнула и вырвала руку. Колин снова потянул ее к своей промежности, раскрыл ее ладонь и положил ее на твердый жар.

– Лора, ну пожалуйста. Вы меня так возбуждаете. Я и не понимал, как сильно я вас хочу. Пойдемте же. – Он встал и, перекинув ногу через скамью, рывком поднял девушку на ноги. – Пошли вон туда, глубже в заросли.

Она похолодела. Его пальцы обхватили ее руку, как стальные тиски, он тащил ее в темноту. Рассудок ее кричал, но она не издала ни звука. Она не станет позорить себя, давая ему основания смеяться над ней с Люси Гленкоу. Но и позволить ему сделать это – невозможно. Ей даже не хочется!

«Но если я закричу, – подумала Лора, – моя репутация будет окончательно погублена».

Одинокая фигура вышла им навстречу. Колин вздрогнул и отпустил Лору. Она отпрянула, радуясь освобождению, и хотела было убежать. Но затененная фигура человека, спугнувшего их, загораживала ей дорогу. Инстинктивно Лора снова приблизилась к Колину и спряталась за его спину. Потирая руку там, где он слишком сильно сжал ее, она попробовала заглянуть через его плечо, чтобы увидеть, кто помешал им.

– Вот вы где! – сказала тень с усмешкой. – Мне показалось, что я видел, как вы свернули с дорожки. Я достаточно громко звал вас. Неужели вы меня не слышали? Правда, я был далековато. Здесь такая толчея, что я никак не мог быстро вас догнать.

Голос казался знакомым, но Лора никак не могла узнать его, пока Стратфорд не проговорил угрожающе:

– Мартинвейл.

– К вашим услугам. Весьма рад снова встретиться с вами, мисс Броуди. Как вы проводите этот приятный вечер? Надеюсь, хорошо?

– Вполне, – с трудом выговорила Лора дрожащим голосом. У нее точно гора с плеч свалилась.

– Превосходно. Как мне повезло, что я вас догнал.

Наступила неловкая пауза, в течение которой все трое смотрели друг на друга. Лоре пришло в голову, что Мартинвейл прекрасно знает, чему именно он помешал, и она вспыхнула от стыда. А он, кажется, твердо решил оставаться там, где находится, чтобы это нельзя было возобновить.

– Да, здесь очень интересно, – продолжал Мартинвейл. – Я хотел посмотреть индийских танцовщиц. Вы еще не видели их, мисс Броуди? О, это непременно нужно сделать. Это похоже на сновидение. Пойдемте, я покажу вам дорогу. Вы тоже пойдете, Стратфорд?

– Сию же минуту, – грубо ответил тот.

Лора, утратившая дар речи, позволила Мартинвейлу взять себя за руку и увести от Колина. Она обернулась на него через плечо, чтобы посмотреть, не сердится ли он на нее. Вид у него был такой, словно он собирался растерзать их.

«Не упустила ли я своего шанса?» – подумала Лора.

В тот вторник Джулия должна была сопровождать Лию в походе по магазинам, но эта девица имела склонность тянуть время, и терпение Джулии кончилось быстрее, чем всегда. Решив, что это будет для сестры уроком на будущее, она уехала без нее. Но, проехав квартал, пожалела об этом. Сегодня в одиночестве ей было не по себе.

Первую остановку она сделала у модистки, чтобы забрать новую шляпу для матери. Потом поехала в библиотеку, где выдавали книги на дом. Герцог не знал, какие романы ей нравятся, поэтому это была хорошая мысль – держать под рукой парочку самых новых.

Отобрав книги и снова садясь в экипаж, Джулия потрясение ахнула – с необычайно самодовольным видом там сидел, развалясь на подушках, Рафаэль.

Глаза его смеялись, и он прижимал палец к губам.

– Садитесь, – тихо сказал он. – И, прошу вас, не поднимайте суматохи. Мне было довольно трудно пробраться сюда незамеченным.

Глава 12

Джулия была ошарашена, но поняла, что умнее будет поступить так, как советует Рафаэль. Она вошла в экипаж и села на противоположное сиденье. Он смотрел на нее с восхищением. Внутри у нее все затрепетало под его взглядом, однако она постаралась не показать этого.

– Как жаль, – сказал он, растягивая слова, – что вы предпочли то сиденье, хотя рядом со мной вполне хватит места, чтобы сидеть, прижавшись друг к другу. Ах, вы, вероятно, сердитесь на меня. – Постучав в потолок кареты, чтобы дать знак кучеру трогать, он встал и устроился рядом с Джулией. – Я слишком скучал по вас. – Его рука скользнула вверх по ее руке, легко прочертив дорожку.

Джулия вздрогнула от волнения, вызванного этим прикосновением.

– Пожалуйста, перестаньте.

– Вы сердитесь. Я вас понимаю. Я животное. Вы, конечно, смотрите на вещи именно так. Но я думал о вас. – Она фыркнула, что совсем не пристало леди, и он сказал: – Это так. Я пытался держаться вдали. И вы не можете не согласиться, что было бы хорошо, если бы мне это удалось. Но я больше не мог этого вынести. – Его губы приблизились к ее уху, и голос превратился в шепот: – Всякий раз, когда я пытаюсь вести себя благородно, я терплю самое жалкое поражение.

– Значит, этим вы и занимались – вели себя благородно? – Джулия оставалась непреклонной, глядя прямо перед собой и отчаянно стараясь сохранить сердитый вид. Но она таяла от его жаркого прикосновения и теплого дыхания. – Возможно, причина, по которой вы терпите поражение, состоит в том, что вы занимаетесь этим крайне редко, – с трудом проговорила она, закрыв глаза от сумасшедшего удовольствия, когда его губы потерлись о ее ухо.

От его гортанного смешка у нее закружилась голова. Во рту пересохло.

– Нет сомнения, все дается с практикой.

Джулию волновала его близость. Она посмотрела на Рафаэля и увидела, что улыбка его исчезла и он стал серьезным.

– Я чуть не сошел с ума, думая о вас, – сказал он.

– Интересно, правда ли это.

– Вы знаете, что я лжец, и я не могу этого отрицать. Но в этом я не лгу. Я ужасно скучал по вас.

– А мне кажется, что я сошла с ума, позволяя вам так себя вести. Интересно, почему я это делаю?

– Потому что мы с вами похожи. Два человека, которые не подходят для этой жизни, – пробормотал он, окидывая взглядом ее лицо, каждую его черточку. – И в то же время, насколько я помню – а я это вспоминаю часто и во всех подробностях, – мы очень хорошо подходим друг другу.

Рафаэль поцеловал ее. Джулия даже не пыталась сопротивляться и позволила ему распоряжаться своими губами, пока оба не задохнулись.

– Значит ли это, что вы меня простили? – тихо спросил он.

– У меня нет никакого права чего-то требовать от вас, – сказала она. – Вы ничего мне не должны. Мы ничего друг другу не обещали.

– И все же вы бы этого хотели, не так ли? Она поморщилась:

– Я ничего от вас не хочу. Но мне бывает слишком больно, когда вы меня разочаровываете. Эти недели после… после того, что случилось, я была уверена, что вы просто поиграли со мной.

Его глаза потемнели. Погладив ее по щеке, он сказал:

– Мне очень жаль. Действительно жаль.

И Рафаэль почувствовал, что так оно и есть, и это было совершенно новое для него ощущение.

Когда он бывал с ней, происходило что-то странное. Так было и в этот раз. Желание почти травмировало его, но и волнение иного рода, более мягкого, более нежного, клубилось, вызывая смущение в той, нижней, области, которую он считал главенствующей в своих сердечных делах.

– Джулия, когда я снова вас увижу?

– Нет. – Она попыталась выпрямиться, но он не дал ей сделать этого. – Это невозможно. – Она устремила на него сверкающий взгляд. – Неужели вам никогда не приходило в голову – или вам это все равно, – что у того, что мы сделали, могут быть последствия?

Рафаэль похолодел:

– Господи, Джулия, неужели вы…

– Нет. Я не то хотела сказать. Такое могло случиться, но никто из нас даже не подумал об этом.

Потрясенный, он сказал:

– Верно, я никогда не думал об этом. Женщины, с которыми я имел дело, обычно принимали меры, но вы, конечно, не знаете, что нужно делать.

Она вспыхнула и отвела глаза. Рафаэль нахмурился.

– Предоставьте мне заботу о том, чтобы не было последствий. Существуют меры, которые мужчина может принять, чтобы избежать зачатия. Глупо было с моей стороны не подумать об этом раньше. Просто я… потерял голову.

– Дело не только в этом, Рафаэль. Мы не можем продолжать.

– Почему же? Я вас хочу. И вы меня хотите. Мы оба понимаем, что старания быть достойными не только бесплодны, но и ни к чему не ведут. А теперь скажите, какие планы у вашей семьи на завтрашний вечер?

Она пожала плечами, не понимая, к чему он клонит.

– Какой-то прием. – Ее глаза широко раскрылись. – Не смейте устраивать мне сцену на людях!

– Вздор, это вовсе не мой стиль. Все уйдут?

– Кроме девочек, Хоуп и Марии.

– Хорошо. Откажитесь в последнюю минуту, и это даст вам возможность остаться дома одной. Ждите меня в вашей комнате, я к вам приду.

– Нет! Господи, Рафаэль, как такая дикая мысль могла прийти вам в голову?

– Шшш. – Он приложил палец к ее губам и усмехнулся. – Здесь не о чем беспокоиться. Вы же помните, я владею всеми недостойными навыками. Проскользнуть в спальню к женщине для меня не составит труда.

– Мне неприятно, когда вы так говорите. – Она резко откинула голову. – Мне неприятно думать, как все это для вас обыкновенно.

– Вовсе не обыкновенно, дорогая. О нет, уверяю вас. Что же до моих порочных навыков, разве они нам не полезны? – Он наклонил голову и посмотрел в окно. – Ваша улица. Значит, завтра ночью. Я приду сразу же после того, как все уйдут.

– Не смейте, Рафаэль. Я запрещаю вам это делать!

– Не будем притворяться. Вы сами не понимаете, сколькими способами сказали мне, даже когда словами говорили обратное, что жаждете меня так же, как я – вас. Я сделал ошибку, столько времени пренебрегая вами. Мне казалось, что будет лучше оставить все это. Но оказалось, что такую женщину, как вы, забыть трудно. Я был не прав, пытаясь сделать это, а потому, желая причинить вам меньше боли, невольно причинил больше.

Рафаэль обрадовался, заметив, как ее губы тронула легкая улыбка.

– Вы просите прощения? Он фыркнул:

– Конечно, нет. Никакой Жискар никогда не признается, что поступил неправильно. Это семейное правило. – Экипаж остановился. – Вот вы и дома. Теперь идите в дом. Я выскользну, когда кучер завернет к конюшне. Я хорошо заплатил ему, чтобы он хранил нашу тайну.

Джулия открыла дверцу кареты, потом задержалась, оглянувшись на него.

– До встречи с вами у меня никогда не было тайн. Теперь у меня их много.

Рафаэль нежно погладил ее по щеке.

– У женщины должны быть тайны.

– А у мужчины?

– У мужчины? – Он хотел придумать дерзкое возражение, достойное вожака «Бичей общества», но оно замерло у него на губах прежде, чем он успел его произнести. Собрав ее книги, он сунул их ей в руки.

– Ну, идите, – сказал он вместо этого и нежно поцеловал ее на прощание.

Джулия не имела ни малейшего намерения поступать так, как он сказал. Она старалась отгонять все мысли о Рафаэле, но сердце у нее замирало, когда она задавалась вопросом – действительно ли он осмелится пробраться к ним в дом. Ее негодование, вызванное такой дерзкой угрозой, боролось с радостью, что он ее не забыл, чего она боялась. Это ради нее он пытался не видеться с ней. Но не устоял перед искушением. Его искушение – это она. А он – ее искушение.

Чтобы отвлечься от таких мыслей, Джулия тщательнее обычного начала готовиться к балу у Уитби.

Когда она вышла в гостиную, Саймон, уже приехавший к ним, скрашивал ожидание бокалом вина в компании ее отца и герцога. На его ледяную вежливость Джулия ответила невнятным приветствием под беспокойным взглядом матери. В карете Саймон был вежлив, вел по дороге светский разговор, а когда они приехали, был безупречно внимателен. Никто, кроме членов ее семьи, не заметил бы напряжения в их общении друг с другом.

Джулия была не вправе упрекать его за холодность. Она знала, что нанесла ему серьезную травму, сказав, что хочет разорвать их помолвку. Самоуважение не позволяло ему умолять ее, но он упрямо не желал расставаться с мыслью, что ее заблуждение пройдет и в конце концов она убедится в разумности их брака. В результате он казался невыносимо высокомерным, что сильно ее раздражало. Это несколько заглушало угрызения совести, которые она испытывала.

Однако в этот вечер Джулия не чувствовала особой жалости к его, как предполагалось, разбитому сердцу, потому что она начала подозревать, что в нем скорее говорила задетая гордость, чем какое-либо нежное чувство. Кроме того, ее не оставляли мысли о Рафаэле.

Она сомневалась, можно ли верить его словам, что он не придет на бал, хотя он и сказал, что не придет. Она искала его, и когда он так и не появился, подавила разочарование, призвав на помощь остатки здравого смысла. Он сдержал слово, и слава Богу. По крайней мере он не стремится к публичной катастрофе.

Чего он хочет от нее? Неужели он думает, что она согласится на тайные отношения? Он не обещал ей ни замужества, ни любви. Ситуация, сложившаяся между ними, не может продолжаться!

Джулия чувствовала, что мать наблюдает за каждым движением ее и Саймона. Только такой человек, как Джулия, близкий Дездемоне, улавливающий ее настроения, заметил бы старательно сдерживаемое беспокойство, которое почти не прорывалось наружу. Она продолжала на людях делать вид, что все в порядке, и сообщала всем, кто интересовался, что приготовления к свадьбе идут великолепно.

Они пробыли на балу недолго и вернулись домой к одиннадцати, несмотря на возражения Лоры и Лии. Джулия простилась с Саймоном полуулыбкой и почти неслышным «доброй ночи», произнесенным холодным тоном.

Войдя к себе, она обнаружила, что горничная к ней еще не заходила, поэтому она сама зажгла лампу с помощью свечи, принесенной с собой. Сев за туалетный столик, Джулия принялась вытаскивать из волос шпильки. Появилась Дебра и помогла ей раздеться. Поскольку эта служанка была приставлена и к Джулии, и к Лоре, а также и к Лии, когда ту тоже приглашали в гости, Джулия велела ей идти к остальным, сказав, что расчешет волосы на ночь сама. Ей хотелось остаться одной.

Часы в углу пробили половину двенадцатого. Джулия потянулась. Она устала, хотя с начала сезона привыкла ложиться гораздо позднее. Было необычно вернуться с такого большого приема, как бал, раньше трех-четырех утра.

Напряжение высосало из нее все силы. Она взяла книжку с соседнего столика и повернулась к кровати. И похолодела.

С другого конца комнаты к ней шел Рафаэль. Шел прогулочным шагом, невыносимо наглый, с усмешкой на губах и торжествующим взглядом. Демонстративным жестом он снял с себя черный шерстяной плащ.

– О Боже! – тихо воскликнула Джулия.

– Я же сказал, что приду. Невежливо с вашей стороны заставлять меня ждать.

– Как вы вошли? Как вы узнали, какая комната моя? – Она замолчала на мгновение, потом подняла руку: – Нет. Не говорите. Я вовсе не хочу ничего знать.

Рафаэль усмехнулся, неотвратимо приближаясь к ней. В глазах его горело желание. Кровь волнением отозвалась в жилах Джулии. Она чувствовала себя так, словно стояла на краю обрыва, где ей грозила смертельная опасность упасть вниз, но при этом она созерцала самые захватывающие виды, какие только можно себе представить. Быть с Рафаэлем – это все равно что идти по тонкой черте между экстазом и гибелью. И Джулия понимала, что поэтому вниз лучше не смотреть.

– Полагаю, вам лучше говорить потише, – тихо сказал он. – Если только ваши домашние не привыкли, что вы разговариваете сама с собой таким повелительным тоном.

Она взглянула на него с убийственным видом, но голос понизила.

– Я не могу поверить в такое безрассудство.

– Безрассудство? Но ведь я же сказал вам, что намерен…

– А я сказала, чтобы вы не смели этого делать!

– Ну а я сделал. – Он развел руками. – Я здесь. Разве вы хоть немного не рады меня видеть?

– Я позову лакея.

– Чудная мысль, – насмешливо отозвался он. Черт бы побрал его веселые глаза! И черт бы побрал его за то, что он лишил ее всякого выхода и понимает это. – Я уверен, что вы сможете все объяснить родителям. Они, кажется, весьма либеральны в…

– Знаете, меня просто возмущает ваше злорадство.

– Признаюсь, я задет. Я прошел через массу трудностей, а теперь вы хотите поднять шум? Не стоит. – И он крепко обнял ее и поцеловал.

Поцелуй был коротким. Рафаэль отошел и сел на край кровати. Он держался так безмятежно, как будто находился в гостиной или в салоне. «Есть ли такое место, – подумала Джулия, – где он не чувствовал бы себя как дома?» Он положил ногу на ногу и наклонил голову набок.

– Итак. Как вы провели вечер?

– Я хочу, чтобы вы ушли.

– Разумеется. – Он встал и направился к двери. – Только разве вас не заботит, что меня увидят?

– Знаете, это не смешно. Сядьте.

– Опять сюда? – с невинным видом спросил Рафаэль. – На кровать?

– Ой! – Она услышала, как он подходит к ней сзади. Она не сопротивлялась, когда он обнял ее. – Прошу вас, – прошептала она. – Я… я боюсь.

Он зарылся носом в ее волосы позади уха. Его голос утратил все свое бахвальство. Он звучал ласково и звенел от искренности.

– Я клянусь, Джулия, никто не узнает, – сказал он, поворачивая ее в своих объятиях так, чтобы она оказалась лицом к нему. – Я не допущу никаких неприятностей. Я просто хочу быть с вами. Неужели мне следует изнывать от одиночества, когда мы оба хотим друг друга? Насколько я помню, вы очень огорчились, когда я попытался так поступить. Конечно, это совершеннейшее безумие даже для меня, но, поверьте, я не лгу, когда говорю, что ничего не могу поделать.

Ее возмущение таяло. Мягкий свет глаз Рафаэля, казалось, говорил о несвойственной ему отчаянной мольбе, чтобы она смягчилась, обняла его и дала ему то, что он хочет, – да, приходилось признаться, что и она тоже этого хотела.

– Рафаэль, вы невыносимый человек.

Он взял ее за руки и поцеловал каждый пальчик, не отрывая от нее глаз.

– Я мог бы надеяться на нечто более романтическое, например: «волнующий», «восхитительный» или «бесстрашный». – И он повернул ее руки ладонями кверху и поцеловал.

– С каких это пор вас волнует романтика? – спросила она еле слышно.

– С тех пор как я встретил вас, – ответил он, притягивая ее к себе. Он нашел ее губы, и на этот раз она обвила руками его шею. И ответила на его поцелуй.

Рафаэлю показалось, что поцелуй этот похож на глоток чистого воздуха. Так удивительно было держать ее в объятиях. Как он по ней соскучился! Эти дни разлуки были совершенно невыносимы.

Ничего этого Рафаэль не сказал. Странно, что он чувствовал это, но необходимость высказаться, обнажить свои чувства была такой новой, что это его потрясло. Или дело было в поцелуе, таком долгом, чистом поцелуе, который словно сплавил их вместе?

Откуда-то из глубины его существа поднялась радость, и он усмехнулся, а потом рассмеялся. Джулия улыбнулась, разделяя его безумное наслаждение. Господи, как же она сумела это понять? Они обменивались быстрыми поцелуями, продвигаясь к кровати. Там он положил ее навзничь и лег сверху.

Он больше не смеялся. Когда он поцеловал ее на этот раз, то уже с нескрываемым вожделением.

Господи – дверь! Он сорвался с кровати и бросился запереть ее. Когда он вернулся, стягивая с себя галстук, Джулия все еще лежала на спине, опираясь на локти и глядя на него глазами цвета золотого меда.

– Раздевайтесь. – Он стянул с себя галстук и осмотрел пеньюар Джулии. – Где же пуговицы на этой штуке? А, ладно, вы его любите?

– Что?

– Это одеяние, это дурацкое ночное одеяние – это из ваших любимых?

– Да нет, но…

Он схватился за вырез пеньюара и разорвал его до самой талии. Джулия вскрикнула и придержала разорванные полочки. Он оттолкнул ее руки и оценивающе посмотрел на ее ночную сорочку.

– Не смейте, Рафаэль!

Но он разорвал и сорочку и, положив Джулию снова на кровать и разведя ее руки в стороны, держал их своими руками, так что его глаза могли вдоволь блуждать по ее телу.

– Мне нравится смотреть на вас. – Он поцеловал ее, и она тихо вздохнула. Рафаэль понял это как сигнал сдачи, как разрешение, отпустил ее руки, и она схватила его за плечи и тоже поцеловала.

Он оторвался от нее, встал, быстро освободился от одежды.

– Я хочу чувствовать вашу кожу своей кожей, – сказал он, швыряя свою одежду как попало на пол. Потом сел и стянул с себя высокие сапоги. – Черт бы побрал эти сапоги – ну, вот. Нет. Не двигайтесь. Оставайтесь как есть. Не прикрывайтесь.

Кончив наконец раздеваться, он бросился на нее. Джулия выгнулась, ее воспаленное тело искало соприкосновения с ним.

Он лег на нее во всю длину, и она застонала, ощутив его твердость, жар и удивительное прикосновение эластичной мужской кожи и стальных мускулов.

Она обвила руками его шею, притянула его ближе к себе:

– Поцелуйте меня.

Он поцеловал, и теперь от ее напряжения не осталось и следа.

Отодвинувшись, Рафаэль засмеялся.

– Господи, как я соскучился. – Подняв блестящую прядь ее рыжих волос, он сказал задумчиво: – Мне нравится цвет ваших волос. Точно медь, только немного темнее. А вы знаете, что, когда на них падает свет, они делаются похожими на атлас? – Он поднес прядь к носу, понюхал. – Пахнет вами.

Джулия улыбнулась и запустила все десять пальцев в его густую шевелюру.

– А у вас волосы очень мягкие. Наверное, это единственное, что есть у вас мягкого.

Его настроение изменилось.

– Покажите же мне, как вы по мне соскучились. – Теперь его голос звучал резко и хрипло. – Вы готовы. Такая горячая. Наверное, я слишком долго ждал.

Сильные руки крепко обняли Джулию, и Рафаэль сильным ударом проник в нее.

– Господи, Джулия. Это невероятно.

Он встал на колени, держа ее узкие бедра в своих сильных руках. Опустив глаза, она увидела их сплетенные тела, заметила, какие разные оттенки у их кожи, у него – темнее, у нее – светлее.

Она восхищалась его мужской красотой. Его руки крепко держали ее, направляя вверх, отчего мускулы у него на плечах и груди напрягались. Их изгибающиеся движения походили на ртуть, текучие и плавные. Он со стоном произнес ее имя и сильнее выгнулся навстречу ей. Мышцы у него на шее обозначились резче, его волосы, влажные и спутанные, прилипли к его лбу патриция, которым она так часто восхищалась, а его ноздри раздувались, делая его похожим на дикаря.

Рафаэль, опираясь на руки, приподнялся над Джулией и, выйдя из нее, потерся бедрами о ее живот, охваченный судорогой наслаждения. Когда судороги стихли, он опустился на локти и зарылся лицом в ее волосы, бормоча что-то такое, чего она не поняла.

Он не дал своему семени пролиться в нее. Как она догадалась, он ограждал ее от последствий. Как и обещал.

Не поднимаясь с кровати, он протянул руку, вынул из комода мягкое полотенце и нежно обтер их скользкие тела, а потом обнял Джулию.

«Почему так не может быть всегда?» – подумала она. Джулия не могла бы объяснить причину чувства надежности и безопасности, испытываемого ею в его объятиях. Как в раю. Хотя на самом деле это было самое опасное место. Кроме зачатия, последствия могут быть самые разные, и предотвратить их нельзя. Последствия для ее сердца.

Не в первый раз она задалась вопросом – что с ней станется, когда его страсть в конце концов остынет. Невинность, которую она так охотно отдала ему, не вернешь. Да это и не важно. Она на всю жизнь сохранит воспоминания об этих минутах.

Другие женщины успешно выходят замуж, не будучи невинными. Ходят слухи об актрисах, танцовщицах, которые имели любовников до того, как встретили своих мужей. Такие пары зачастую живут в полном согласии. Стало быть, вопреки тому, чему ее учили, есть мужчины, которые не возражают против того, чтобы их жены имели опыт в любви. Может быть, им нравятся более опытные партнерши.

Поэтому она понимала, что ее жизнь не кончится, когда Рафаэль покинет ее. По крайней мере в каком-то смысле.

А он непременно ее покинет. Он ведь негодяй, повеса, и ни одна женщина никогда не сможет удержать его при себе. Хотя она и не могла представить себе близости с другим, Джулия была уверена, что Рафаэль просто не задумывался над подобными вещами.

Они встрепенулись, услышав, что ее родители поднимаются по лестнице. Джулия осторожно закуталась в пеньюар и подкралась к двери, чтобы проверить замок. Она услышала, что Лия усталым голосом пожелала всем спокойной ночи. Двери одна за другой щелкнули, закрываясь, и снова воцарилась тишина.

Джулия прислонилась головой к прохладной дверной панели.

– Мама сердита на меня, иначе она зашла бы сюда.

– Матери бывают надоедливыми.

– Иногда. – Она вернулась к кровати, села и посмотрела на Рафаэля. – Вы говорите так, словно знаете это по собственному опыту. Ваша мама сильно вам надоедает?

– Уже нет. Джулия ахнула:

– О, Рафаэль, простите меня.

– За что? Я ведь не сказал, что она умерла. Она живет и процветает, уверяю вас. Просто я с ней не вижусь.

– Как жаль. Семья – это опора человека. По крайней мере вы близки с вашей бабушкой.

Он насмешливо фыркнул, встал и натянул панталоны.

– Признаюсь, я никогда не понимал, почему люди говорят такие глупости. – Он протянул руку к рубашке. – Семья – это одно сплошное беспокойство.

– Жалею, что завела этот разговор. Вам достаточно было бы сказать, что вы не хотите говорить на эту тему. – Его несправедливое нападение привело ее в раздражение. – Я не хотела вас обидеть. И я не понимаю, почему вы со мной так разговариваете. Кажется, я этого не заслужила.

Он остановился, странно довольный ее сердитым тоном. Швырнув рубашку на ковер, он снова уложил Джулию на кровать.

– Знаете, вы превращаетесь прямо в мегеру. Это была впечатляющая вспышка. И не первая за этот вечер. Мне всегда нравился ваш характер. Добавили бы обращение – «грубиян», например. Звучало бы еще лучше. Пробуйте.

Джулия не выдержала и усмехнулась:

– Вы дурак набитый.

– Хм-м. Это же можно было сказать и посильнее, но ведь это всего лишь начало.

Они рассмеялись, потом поцеловались. Рафаэль снова снял панталоны, и они опять ласкали друг друга, на этот раз медленно. Это дало ему возможность показать свое мастерство. Джулия почти не прореагировала на это словами, но у Рафаэля осталось четкое впечатление, что некоторые его маневры произвели на нее глубокое впечатление.

Прошло довольно много времени. Лежа на разных краях одной подушки, они тихонько разговаривали.

– Я полюбила Италию, – говорила она. – Берег Амаль-фи, Капри. Ах, мне показалось это великолепным. Романтика Венеции, великолепие флорентийского искусства, величие Рима. Рим просто захватывает.

Рафаэль нахмурился и нервно смял рукой простыню.

– С Италией у меня связаны плохие воспоминания.

– А когда вы там были?

– В молодости. Мой… мой отец возил меня туда. Там наши пути разошлись. В некотором смысле.

Джулия, кажется, не заметила тяжести, которой были отмечены его слова.

– Значит, Франция – ваш дом? – спросила она. – Однажды мы с отцом ездили в Париж. Но всего на несколько дней. Я видела очень мало.

– Париж переоценивают. Общество там правит городом, как и здесь. Банальное и скучное, как и здесь.

– А вы выросли за городом?

– В небольшом городке долины Луары. Без сомнения, вы нашли бы его очень живописным. Мне же он казался ужасно провинциальным.

– Может быть, когда-нибудь вы покажете мне его.

Она замолчала, он тоже молчал. Впервые кто-то из них заговорил о каких-то общих занятиях, кроме любовных ласк. Это был намек на будущее.

– Я никогда туда не вернусь, – наконец решительно произнес он и, заметив, что глаза у нее потухли, добавил, сам не зная почему: – Лучше я отвезу вас в Прагу. Вот это действительно романтический город.

Она опустила глаза, но он увидел, что они снова заблестели от радости. Это было ново для него – счастье или горе этой женщины что-то значило для него. Подумать только – он лежит в постели с женщиной и о чем-то с ней болтает! На это стоило обратить внимание. Однако Рафаэль был слишком ублаготворен, чтобы заниматься обременительной работой самоисследования. К тому же ему никогда не нравилось то, что он при этом обнаруживал.

Повернув голову, он посмотрел на тусклое и водянистое серое небо в оконной раме.

– Светает, – сказал он. – Очень раннее утро.

– Нет, это еще не рассвет, правда же? – Опершись на локоть, она прищурилась через его плечо. – Это, наверно, полная луна. Мы, вероятно, не заметили ее, а может, она была за облаком.

Он усмехнулся и повернул голову к ней:

Нет, это были жаворонка клики, Глашатая зари. Ее лучи Румянят облака. Светильник ночи Сгорел дотла. В горах родился день И тянется на цыпочках к вершинам. Мне надо удаляться, чтобы жить, Или остаться и проститься с жизнью.[3]

Довольный произведенным впечатлением, он рассмеялся.

– Что именно вас удивило? – надменно вопросил он. – Что я начитан или что…

– Порочный Рафаэль Жискар, неистовый и беспринципный повеса, цитирует любовные стихи из «Ромео и Джульетты»!

– Я – позор негодяев. – Рафаэль поцеловал ее перед тем как встать.

Всевозможные мысли проносились у него в голове, когда он смотрел на Джулию, лежащую со спутанной блестящей копной волос и полуоткрытым чувственным ртом. А взгляд ее блестящих янтарных глаз напоминал взгляд раненого оленя. Отвернуться от нее было трудно.

Глава 13

На вечере в «Олмаксе» Рафаэль заметил, как во время танца Джулия зевнула, прикрыв рот рукой в перчатке. Этот жест, говорящий о ее усталости, вызвал у него улыбку.

Он тоже чувствовал усталость. Прошлой ночью он совсем не спал. И теперь ему было неспокойно, он жаждал снова увидеться с Джулией.

Он терпеть не мог эти изысканные и престижные собрания в «Олмаксе», которые сопровождались ужасным угощением и вялыми танцами и посещались самыми скучными членами высшего общества. Но тем не менее он снова потряс всех своим присутствием и поведением – любезным и почти приятным.

Он клятвенно обещал, что будет вести себя таким образом. Его бабка, прежде чем согласилась подписать вожделенное поручительство, заставила его поклясться самым торжественным образом, что он ее не опозорит. Он не ждал, что при выполнении своего обещания он встретится с какими-либо осложнениями, пока не увидел того, кто вдруг оказался рядом с Джулией. Она повернулась к этому человеку и улыбнулась, и сердце у Рафаэля замерло. Это черт знает что такое! Что здесь вынюхивает этот вездесущий Саймон? Ведь Джулия велела ему сматывать удочки!

Пока Саймон подавал Джулии бокал пунша, острые глаза Рафаэля не заметили никакой явной нежности в их общении. Потом он увидел, что улыбка у девушки была натянутой и что она сразу же повернулась к сестре, продолжая разговор, и даже не поблагодарила Блейка.

Значит, у этой пары не все в порядке, но все равно ему это не понравилось. Мучительно было стоять в стороне и смотреть, как этот лощеный денди танцует с ней. Как это сказал Стратфорд – смотреть в мясную лавку снаружи, как голодный мальчишка, прижав нос к витрине?

Рафаэль невольно отступил назад, внезапно ощутив себя не в своей стихии – неуместным в этом зале и вовсе не испытывающим презрения к собравшейся здесь толпе. Ощутил себя человеком, вмешавшимся не в свое дело, вторгшимся в чужие владения. Одним из тех обездоленных, кто, облизываясь, смотрит на то, что ему недоступно.

Он случайно задел кого-то плечом. Когда этот человек обернулся, чтобы посмотреть, кто его толкнул, его узкое лицо побледнело, а крошечные глазки-бусинки расширились от потрясения и страха. Рафаэль сердито смотрел на него, пока тот не ретировался.

Сопливый фат! Презрение мгновенно освободило его от чувства дискомфорта. Что за мысль! Он ничуть не хуже – а даже и лучше – любого из присутствующих здесь знатных людей. Он не даст себя запугать этим… надутым… напудренным… щеголям. Он с беспечным видом направился к оркестру. Пора уже выйти из тени. Он – виконт де Фонвийе, и кровь у него более голубая, чем у кого бы то ни было здесь. По крайней мере они так полагают.

И он имеет полное право танцевать с Джулией Броуди.

Однако, если он намерен потратить силы на такую попытку, результат должен окупить затраченные усилия.

Когда оркестр заиграл вальс, Джулия удивилась. Матроны, заправляющие всем на вечерах в «Олмаксе», обычно не одобряли этот новомодный танец. Его разрешали, но лишь изредка. Девушка бросила быстрый взгляд на этих дам, собравшихся в своем кружке, откуда они надзирали за происходившим в лорнеты, и взгляд этот сказал ей, что этот танец вызвал у них порицание. Она нахмурилась, сбитая с толку. Тогда как же?..

– Мисс Броуди, могу я пригласить вас на танец?

На мгновение все завертелось у нее перед глазами. Джулия подняла взгляд и – да, это был он.

Рафаэль отставил ногу и изящно поклонился. Глаза его смеялись, и он сказал:

– Ни за что не поверю, что этот танец уже занят.

Конечно же, он вставил в программу этот незапланированный танец, он знал, что его там быть не могло. Довольно неловко Джулия вложила руку в его руку, не обращая внимания на вытаращенные глаза Лоры и на сердитый взгляд Саймона. Рафаэль вывел ее на середину зала и крепко обнял за талию, слишком близко притянув к себе.

Она не возражала. К ее удивлению, он вел ее мастерски, и она следовала за ним, не пропустив ни шага, стараясь при этом отогнать воспоминания о минувшей ночи. Ощущение его руки, запах его мыла вызвали вал эротических воспоминаний. Оба молчали. Джулии казалось, что окружающие тоже чувствуют жар, исходящий от него, и видят чувственное обещание в его глазах – обещание, которое затягивало ее в свои глубины.

Она вдруг заметила, что на нее обращают внимание, словно всякий, посмотревший на них, мог догадаться, чем они занимались несколько часов назад. Ее обдало жаром, и ей стало не по себе. Неловко оглядевшись, она увидела, что на нее действительно смотрят. Или это игра ее воображения?

– Почему они смотрят на нас? – тихо спросила она у Рафаэля.

Рафаэль окинул взглядом толпу.

– Боже, – пробормотал он. Он сжал ее талию так сильно, что ей стало больно. – Наш танец окончен, – проговорил он сквозь сжатые зубы.

Он отвел ее назад и оставил там, не сказав ни слова. Задыхаясь, смущенная, она смотрела в его удаляющуюся спину, не понимая, что случилось.

Но в ней разгорался страх.

Вспышка смеха привлекла ее внимание, и, оглянувшись, она увидела Люси Гленкоу и двух ее подруг, стоявших неподалеку. Они уставились на нее и негромко обменивались замечаниями, закрывшись веерами. Она поймала на себе их взгляды, девушки наклонили головы, и снова послышалась россыпь презрительных смешков.

Оцепенев, Джулия огляделась. Кажется, все украдкой бросали на нее взгляды. И она услышала какое-то странное жужжание. Она не знала, жужжит ли это у нее в голове или то был свистящий шепот, сопровождаемый музыкой.

Кто-то дернул ее за руку. Рядом с ней стояла Лора, глаза у нее были большие, как блюдца.

– Это… виконт де Фонвийе… они говорят, что он… Джулия похолодела. Теперь она видела перед собой одно-единственное лицо – потрясенное лицо сестры.

Лора сказала запинаясь:

– Они говорят ужасные вещи, что будто бы ты и он… что вы совершили опрометчивый шаг. Боже мой, Джулия, что происходит? Почему они говорят такое?

– Скажи, – деревянным голосом приказала Джулия, – скажи, что они говорят?

– Прошел слух, что вы с ним любовники! Что это вышло наружу и есть доказательства.

Джулией овладело полное бесчувствие.

Подошел Саймон, кипящий от возмущения. Она взглянула на него, увидела его бледное лицо, сжатые челюсти – и все поняла.

Он знает. Все знают.

– Мы уходим, – коротко бросил он, увлекая ее к двери.

– Итак, ты выиграл, – протяжно сказал Стратфорд, подходя к Рафаэлю и глядя, как Саймон уводит Джулию.

Рафаэль резко обернулся:

– Интересно, что ты здесь делаешь?

– Я сопровождаю Лору. Ты ведь помнишь ее, очаровательную блондинку, за которой ты заставил меня ухаживать? Должен сказать, с каждым днем ее общество кажется мне все более восхитительным. Остается только надеяться, что мне повезет с ней так же, как повезло тебе с ее сестрицей. Я оптимист. Ведь у них в жилах течет одна и та же горячая кровь.

Руки Рафаэля сжались в кулаки, горло стиснуло удушливое отвращение к собственной особе. Господи, еще совсем недавно он был точно таким же, как Стратфорд.

– Убирайся к черту.

Ему не хотелось думать об этом идиотском пари, сейчас ему было на него наплевать. Весь зал жужжал, и пахло скандалом. Кто-то как-то узнал о том предосудительном шаге, который совершили они с Джулией. Невозможно себе представить, что теперь будет делать ее семья – что будет делать Джулия.

Еще недавно он насмехался над ее вероятной гибелью. И вот это случилось. И теперь ему было совсем не до смеха. Кишки у Рафаэля скрутило в узел. Он удивился, что чувствует себя виноватым. Это была реакция на происходящее нового Рафаэля – человека с внезапно проснувшейся совестью. Но было и что-то другое, что сжало его сердце, сжало так, что каждый удар давался с трудом. Страх. Он может потерять ее. Он ее потеряет.

Стратфорд сказал:

– Я не рад проигрышу, но пари есть пари, несмотря на то что я по-прежнему считаю, что ты ничего не доказал. Ты соблазнил девушку, вот и все. Но я заплачу. Мне хотелось бы знать только еще одно – почему ты так долго ничего не говорил?

Рафаэль оскалил зубы и приблизил лицо к бывшему другу:

– Потому что я с ней еще не покончил, черт бы тебя побрал!

Услышав этот ответ, Стратфорд замолчал и отошел. Это помогло Рафаэлю понять, почему он чувствует такую страшную утрату. Он ведь знал, что роман с Джулией рано или поздно кончится. Просто это… ну… просто…

Он еще не покончил с ней.

Лора проскользнула в рощицу из растений в горшках, жалея, что не может исчезнуть. Саймон повез Джулию домой, а она осталась, окруженная ужасными разговорами и взглядами. Она ни шагу отсюда не сделает. Она будет прятаться, пока все не уйдут. Не важно, как она потом доберется до дому.

Колин Стратфорд развел в стороны широкие листья и строго посмотрел на нее:

– Что вы здесь делаете? Зачем вы спрятались? Выходите немедленно!

Она только глубже отступила в свое убежище. Он тоже ее ненавидит. Она слышала это по его голосу, нетерпеливому и резкому.

Стратфорд рявкнул:

– Представьте себе, что скажут, если увидят вас здесь. Выходите, я отвезу вас домой.

Она нерешительно вышла к нему. Взгляд, который бросил на нее Колин, вовсе не успокоил ее.

– Я проиграл пять тысяч, – сказал он. – Настроение у меня дрянное, так что не поднимайте суматохи.

Лора не поняла, о чем он говорит. Пять тысяч? Пять тысяч чего? Однако он сдержал свое обещание. Им удалось покинуть вечер, почти не привлекая к себе внимания. Едва они уселись в его карету, как она расплакалась.

– О, ради Бога! – простонал он и обхватил ее руками. Лора решила, что он хочет ее успокоить, но Колин запрокинул ее голову назад так, что ей стало больно, и впился в нее губами.

При этом нападении ее охватил ужас. Но в то же время Колин вызывал у нее желание. Если бы только он был поласковее, если бы проявил хотя бы немного нежности, она с легкостью отдалась бы его кружащим голову поцелуям. Ведь даже сейчас, когда он так больно стиснул ее, ей было хорошо, – пока он не опрокинул ее на сиденье.

Она ахнула, ощутив его руки на голой коже над вырезом платья. Слишком смущенная, чтобы действовать, она лежала неподвижно, пока он осыпал поцелуями ее шею. «Наверное, нужно ему позволить это», – подумала она. Хорошенько поразмыслив, она решила, что не будет вести себя как глупышка. Джулия ведь сделала это – Господи, ну неужели это правда?

Джулия сделала, и вот что получилось.

Его губы скользнули к ее груди, наслаждаясь нежным телом. В животе у нее появилось какое-то жаркое ощущение, связанное с предвкушением чего-то дурного. Он, конечно же, не собирается…

Когда его рот нашел чувствительный бугорок, Лора резко выпрямилась.

– Нет! – крикнула она, отталкивая его.

– Не будьте младенцем, – грубо посоветовал Колин. Подняв голову, он схватил мочку ее уха своими крупными белыми зубами. Его большой палец тер ноющий сосок, и она замерла, захваченная необычным ощущением. Его дыхание щекотало ей ухо, что вызвало в ней дрожь. – Так всегда бывает между мужчинами и женщинами. Видит Бог, Лора, вы заставили меня хотеть вас.

Он задрал ей юбку. Страх боролся в ней с желанием. Она вздрогнула, когда холодный воздух коснулся голой кожи ее ног над подвязками.

Она всхлипнула, не зная, как быть. Прикосновения Коли-на волновали ее, но что-то в этом было нехорошее. Он был слишком алчен. Он пугал ее.

– Перестаньте. Пожалуйста. Пожалуйста, Колин.

Он остановился и сердито посмотрел ей в глаза. Лора сразу пожалела о своей нерешительности. Ей захотелось попросить у него прощения. Ей захотелось попросить его продолжать, но сама не зная почему, она не смогла этого сделать. Она не могла дать ему то, чего он хотел. Не могла.

С приглушенным проклятием он отодвинулся.

– Черт побери, милочка, у вас вид как у испуганного младенца. – Злобно поправив панталоны, он уселся, с шумом выдохнув воздух, и уставился прямо перед собой. И добавил: – Вы и есть младенец, хотя и соблазняете мужчину уловками, которыми владеете, как опытная куртизанка.

Сквозь дымку своих чувств, подвергшихся испытанию, Лора услышала, что он сказал, и решила, что ей следует оскорбиться. Но что-то в ней надломилось, и у нее не хватило сил ответить как должно.

Колин снова посмотрел на нее, его взгляд источал злобу.

– Нечего меня бояться. Я не насильник, хотя и стоило бы вас проучить за то, что дразнили меня.

– Я не хотела.

– Ну конечно, нет. Господи, эти ходячие невинности – просто чума. Мне следовало помнить об этом. Да я и не забывал, черт побери. Мужчины моего склада и женщины вроде вас никогда не составляют хорошей пары. Я и не связываюсь никогда с теми женщинами, которые не понимают, чего я хочу.

Черт бы побрал вас, глупых девственниц. Я-то думал, что хорошо затвердил урок на эту тему. – Он отодвинулся в другой угол и отвернулся к окну. – Это Фонвийе виноват – он заставил меня этим заниматься. Черт бы его побрал! – Он изумленно покачал головой; смех его звучал хрипло. – Я помог ему заполучить барышню, которую он заставил нарушить приличия. А я – что получил я? Я являю собой жалкое зрелище, и яйца у меня чертовски болят.

Лора не шевелясь слушала его разглагольствования. Теперь она поняла, что Колину она никогда не была нужна. Вот почему он поначалу держался с таким раздражением; вот почему так настаивал, чтобы Джулия везде ходила с ними, расспрашивал о ней. Колин просто воспользовался ею, чтобы помочь Фонвийе заполучить ее сестру. И ее наивное содействие помогло осуществить это.

Лора задумалась о том, что чуть было не совершила сама. Ради него. Ради этого отвратительного, мерзкого человека, в которого она – так ей казалось – влюблена.

Когда карета остановилась, она открыла дверцу и спрыгнула на землю, не дожидаясь, пока опустят лесенку. Лора чуть не упала на мостовую перед домом. Выпрямившись, она обернулась через плечо на удивленного маркиза.

Как он красив! Ей стало больно. Почему все произошло именно так? Почему он не может быть другим?

Она сказала:

– Вы – жалкая свинья, и я больше никогда не желаю вас видеть!

Рафаэль обычно не заходил в личные апартаменты своей бабки. Маленькая гостиная, расположенная вдали от общей семейной гостиной, походила скорее на солярий. Ее хозяйка завесила окна тяжелыми драпировками и велела установить массивную жаровню – некое средневековое чудовище, которое она откопала на чердаке, – чтобы бороться с холодом, проникавшим сквозь оконные щели. В комнате царил настоящий хаос, но при этом ей был присущ некий шарм, как это бывает с помещениями, содержащими сокровища обитающего в них оригинала.

Сегодня Рафаэля призвали в эту комнату, и теперь он сидел на старинном диване, который провалился под его тяжестью. Покусывая ноготь, он уставился в некую отдаленную точку, вполуха слушая, что говорит бабка.

– Выбора у вас нет, – говорила она. – Вы должны жениться на этой девушке.

Женитьба. Боже Всемогущий, при одном этом слове перед ним возникли кошмарные видения, от которых холодела кровь в жилах.

– Вы знаете мое отношение к этому предмету, – брюзгливо сказал он.

Всю жизнь он был уверен, что никогда не женится. Дело было не в Джулии. Хотя в женитьбе на ней было хоть какое-то основание. Он сможет наслаждаться ее роскошным телом всякий раз, когда ему захочется. Он будет ее мужем, ее господином. Она будет принадлежать ему. Никакой другой мужчина не испытает с ней того, что испытал он, и он сможет наслаждаться ее живым умом, ее чувственностью, ее опьяняющей близостью, когда пожелает этого.

Но его мать бросила вызов своим родителям, предпочла переехать во Францию ради предполагаемой «любви» к маркизу Марке. Он помнил, в какую выгребную яму боли, горечи и мелочной мести превращается в конце концов любовь. И происходит это очень быстро.

– Я полагаю, Фонвийе, что отказывать мне с вашей стороны просто неумно.

Рафаэль ошеломленно поднял голову:

– Вы мне угрожаете?

– Мы с вами – единственные, кто остался из всей семьи, а в моем возрасте это кое-что значит. Но ваша последняя выходка может разорвать даже эту тонкую связь. – Сложив перед собой искривленные пальцы, она замолчала, сузив глаза. Своему лицу, хотя и изборожденному морщинами, она все еще могла придать такое выражение, от которого похолодел бы и демон. – Вот мои условия, и они не подлежат обсуждению. Ваша роль проста. Женитесь на девушке. Взамен я готова записать на ваше имя одну треть моего состояния. Вы, конечно, не так богаты, чтобы обойтись без состояния Уэнтуордов. Если вы откажетесь, я лишу вас наследства. Полностью. Отрежу вас, прекращу наши отношения. Больше терпеть ваше разрушительное поведение я не намерена.

– Но этим вы нанесете вред самой себе. У вас ведь тоже никого больше нет. – Рафаэль усмехнулся, хотя и почувствовал легкое беспокойство. Деньги его не очень заботили, но бабка прекрасно понимала, что связь с именем Уэнтуордов имела для него большое значение. Он не знал, известна ли бабке сомнительность его происхождения. Он никогда не говорил с ней об этом. Если ее дочь и поведала ей что-то, она ничего ему не сказала. Тем не менее она не ошиблась, когда прибегла именно к этому доводу, чтобы заставить его выполнить свою волю. Уэнтуорды были единственным родством, на которое Рафаэль мог притязать, единственным основанием для получения наследства.

Лицо старухи было совершенно неподвижно.

– Если мне захочется, я раздам все уличным нищим. Главное в том, Фонвийе, что вы не получите ничего. Вы навсегда потеряете права на имения Уэнтуордов. – При этих словах выражение ее лица изменилось, выразив едкое презрение. – У вас останется только связь с вашим отцом, а Марке вас терпеть не может. Правда, я никогда этого не понимала, особенно когда выяснилось, что вы с ним так похожи.

Воцарилась полная тишина. Громко и упорно тикали часы на каминной полке. Похоже, она не знает о том, что Марке, возможно, не отец ему. Но все равно – она каким-то образом почувствовала важность того, что сказала Рафаэлю. «Сверхъестественный инстинкт, – мысленно проворчал он, – так хищник чует страх жертвы».

Ну и чудно. Он женится. Почему бы и нет, черт побери. По крайней мере он будет некоторое время наслаждаться женой, а когда это надоест, займется другими.

Женитьба. Господи! Связан навеки, навсегда пойман в вульгарную ловушку…

Джулии нужно будет с самого начала объяснить, что никакой счастливой совместной жизни до самой смерти у них не будет. Он не намерен поступаться своими привычками ради нее и не потерпит, чтобы она надеялась, будто он изменится. Это ей придется измениться. Ей придется повзрослеть и научиться жить с таким мужем, как он – негодяем, который не склонен просить прощения и который не намерен изменяться ни на йоту, черт побери!

Когда Рафаэль заговорил, голос его звучал грубо.

– Вы, разумеется, понимаете, что обрекаете этого славного ребенка на жалкую жизнь. Мне не нравится, что ее насильно выдают за меня, а уж она будет сознавать это ежедневно и ежеминутно.

Старуха метнула на него свой острый взгляд.

– Меня не заботит ваше или ее счастье. Я стара, и я устала от ваших выходок. Я хочу, чтобы вы начали растить наследников, и притом законных. Только это меня и заботит.

– Я хочу не треть ваших денег, а половину. И требую, чтобы мы подписали договор, по которому после вашей смерти я получу оставшуюся половину. – Он сказал это только для того, чтобы заставить ее выплатить больше, чем она собиралась. Это было наказание, простое и очевидное. Он мог бы потребовать и больше получил бы, – но ему было важно взять над ней верх.

– Вы получите половину, – сказала она. – Вы получите все до пенни, но вы должны поступить так, как я хочу.

Голос его звучал низко, утяжеленный возмущением, но при этом в нем слышалось волнение. В его положении были некие преимущества. Не настолько он ожесточен, чтобы не видеть этого.

– Согласен.

Странное состояние неопределенности охватило Джулию, когда скандал вызвал бурные сплетни в Лондоне. Родители были ошеломлены, но, хотя она и чувствовала угрызения совести при виде страдания, написанного на их лицах, стыда она не испытывала. Джулия не могла бы объяснить, почему, зная, что поступила дурно, она об этом не жалеет. Она понимала только, что Рафаэль был самым настоящим из всего, что она пережила за свою жизнь, настолько настоящим, что эта уверенность поддерживала ее в течение целой недели среди молчащих родных с опрокинутыми лицами, беспокойно заламывающих руки.

Кроме родителей, был еще и Саймон. Она не встречалась с ним с того вечера, когда разразился скандал, но по дороге домой, в карете, он высказал ей все, что думал. После этого она его не видела и надеялась, что больше не увидит.

Ее сестра Лора сочувствовала ей, но по-настоящему понять ее не могла. При этом она молчала, подавленная чем-то, что было связано с маркизом Стратфордом – Джулия это чувствовала. Ее осторожные попытки вызвать сестру на откровенность приводили только к неясным ответам и пожиманию плечами. Если бы у Джулии хватило сил, она придумала бы, как прорваться сквозь необычную замкнутость Лоры, но голова ее была занята сложным положением, в котором она оказалась, и мыслями о том, что будет дальше.

Ее отец сразу же сказал о том, что пошлет виконту вызов – как разгневанный отец обесчещенной дочери, но Джулия знала, что он этого не сделает. Она порадовалась, что отец у нее такой разумный. Рафаэль принадлежал к высшему обществу по происхождению, воспитанию и праву. Отец же попал в общество благодаря тому, что ему повезло с деловыми знакомствами.

Однако в течение всей этой недели напряжения и неопределенности Джулию не покидало ощущение, что Рафаэль ее не бросит. Она и сама не знала, почему верила в это. Он ничего ей не обещал, а репутация его говорила сама за себя. И все же она не отчаивалась, в отличие от родителей, столкнувшихся с этой катастрофической ситуацией.

И в один прекрасный день шпионка Лия сказала, что прибыл виконт де Фонвийе, и в данный момент его провели в отцовский кабинет. Целый час прошел в напряжении – Джулия ходила взад и вперед, пока у нее не заболели ноги, – наконец ее позвали в кабинет. Цель этого визита почти не вызывала сомнения, равно как и то, почему Рафаэль сначала хотел поговорить с ее отцом. Он пришел ради нее, как она и ожидала.

Когда Джулия вошла в кабинет, ни один из мужчин не взглянул на нее, и ею овладели дурные предчувствия. Ее цепкий взгляд оценил обстановку. От Рафаэля исходило напряжение. И возмущение. Он был крайне возмущен. Отец нервничал.

Фрэнсис Броуди откашлялся, а потом сказал:

– Виконт просит твоей руки.

Нахмурившись, она повернулась к Рафаэлю. Тот по-прежнему не смотрел на нее.

Одет он был превосходно – белоснежная батистовая рубашка, элегантный жилет. Галстук повязан безупречно. Панталоны из мягкой шерсти гармонировали с прекрасно пошитым фраком. Волосы были аккуратно приглажены над бледным лицом.

Не этого она ожидала. Джулия думала, что он будет дерзким, смелым, в стиле «черт бы меня побрал», но это… это холодное равнодушие сбило ее с толку.

– Вы действительно хотите жениться на мне? – тихо спросила она.

Он сложил домиком свои длинные пальцы и стал их рассматривать.

– Да, это так.

– Почему вы не смотрите на меня? – спросила она.

На мгновение в комнате воцарилась мертвая тишина, потом Рафаэль повернул голову и бросил на нее сверкающий взгляд.

«А ведь он на меня сердится», – поняла Джулия.

– Вы считаете меня виноватой? – спросила она.

Он растянул губы, обнажив зубы, что весьма мало походило на улыбку.

– Кто-то пустил слух о том, что произошло между нами. Я ломал над этим голову некоторое время, а потом подумал – что, если эта умница сама все устроила? Как еще заставить меня вступить в брак, ведь вы знали, что я никогда не женюсь на вас по собственной воле?

Джулия изумленно посмотрела на него:

– Зачем мне было навлекать на себя позор? Или вы думаете, что вы – такая уж находка?

От неожиданности он широко раскрыл глаза. И тут ей показалось, что в них мелькнуло – только на мгновение – что-то веселое, но они тут же сердито сузились.

– Так вы выйдете за меня замуж или нет?

– Конечно, нет!

Фрэнсис Броуди шагнул вперед, взял Джулию за руку и отвел в сторону. По выражению его лица она видела, что отец оскорблен, но он сказал, глядя ей в глаза:

– Подумай о других, Джулия. Это все уладило бы и сразу же положило бы конец… эээ… этой ситуации.

Джулия почувствовала, что ее предали. Она не верила, что отец мог одобрить предложение виконта, видя, как неуважительно тот с ней обращается.

– Так вы мне советуете согласиться? – спросила она недоверчиво.

Его одолевали сомнения, и глаза у него стали грустными. Бросив на Рафаэля нерешительный взгляд, он покачал головой:

– Это тебе решать, Джулия. Я верю, что ты сделаешь правильный выбор. Если уж ты поверила этому человеку настолько, что… – Он нахмурился и осекся. – Тебе решать.

Медленно втянув в себя воздух, она расправила плечи. В действительности здесь и решать было нечего. Все эти дни она думала об этом.

– Если виконту неприятно, что он вынужден жениться, знайте, что мне точно так же неприятно выходить за того, кто женится поневоле. Но я должна думать о своих сестрах, особенно о Лоре, которая весь сезон потратила на фривольного маркиза, который, судя по всему, сбежал, как это сделали все остальные наши «верные друзья». Наш брак все поставит на свои места, заткнет языки сплетникам и расчистит дорогу для следующего сезона. Лия тоже скоро начнет выезжать. Ради этого, и только ради этого, я принимаю предложение.

– Тогда дело улажено. – Рафаэль прямо-таки вскочил с места. – Я достану специальное разрешение, чтобы мы могли все проделать как можно быстрее. Я дам вам знать, когда все будет готово. Пока что вам следует собрать вещи и ждать. Времени у вас будет немного.

Рафаэль уже сделал несколько шагов к двери, когда дорогу ему внезапно преградил отец Джулии. Лицо его было багровым от возмущения.

– Вы будете обращаться с моей дочерью уважительно. А теперь идите и проститесь надлежащим образом с той, которая скоро станет вашей женой.

С видом скорее потешающимся, чем устрашенным, Рафаэль медленно окинул пожилого человека взглядом с ног до головы. Потом, крайне удивив этим Джулию, повернулся, подошел к ней и взял ее за руку. Устремив на нее свой насмешливый взгляд, он наклонился и проговорил голосом, который умудрился сделать одновременно и едким, и довольным:

– До свидания, будущая жена.

Таким Джулия его еще никогда не видела. Сейчас все в нем излучало угрозу. Дрожь от дурного предчувствия пробежала у нее по спине, точно ей за шиворот бросили льдинку.

Когда Рафаэль ушел, отец подошел к ней, обнял и не отпустил, пока она не перестала дрожать.

Глава 14

Тот факт, что она скоро станет виконтессой, полностью восстановил репутацию Джулии в глазах общества. Ее мать была просто в восторге от богатства и знатности того, кто в недалеком будущем станет ее зятем. Те, кого она некогда называла друзьями, снова начали наносить визиты, горя нетерпением услышать обрывки сплетен о планах семьи, и вытягивали из Джулии интересующие их подробности. Приготовления к свадьбе окрасились в веселые тона.

На свадьбу собрались члены семьи и друзья, которые пришли, чтобы стать свидетелями прощания с привычной жизнью самого известного повесы Лондона. Присутствие герцога и герцогини, а также некоторых их титулованных друзей, равно как и надменной графини Уэнтуорд с ее окружением убедило всех, что это солидное дело, несмотря на спешку. Однако свадебная церемония оказалась самой необычной из всех, на которых им доводилось присутствовать.

Рафаэль дважды вынимал свои карманные часы, словно происходящее казалось ему крайне скучным. Он несколько раз подавлял зевоту и произнес супружеский обет так комично и монотонно, что у многих это вызвало улыбки.

Получив разрешение поцеловать новобрачную, он так крепко схватил Джулию, что у той голова запрокинулась. Сильно отклонив ее назад, он впился в ее губы и раздвинул их, дерзко ударяя языком в ее язык. Джулии не сразу удалось высвободиться.

На какое-то время оба забыли о присутствии множества изумленных лиц, священника, который, широко раскрыв глаза, смотрел на них поверх своих очков. Ноздри Рафаэля раздувались, рот кривился в улыбке.

– Хорошо, – сказал он, когда они потрясенно посмотрели друг на друга. – По крайней мере это у нас осталось.

Когда он вел ее из церкви, Джулия повернулась к нему и сказала так тихо, чтобы никто не услышал:

– Мне кажется, вы весьма довольны собой.

Рафаэль не нашелся, что ответить. Доволен собой? Да он просто напуган до потери сознания! Он женат – женат! – и изо всех сил старается не показать всем этим любопытным зрителям, какой панический страх владеет им.

Свадебный завтрак был подан в особняке Крейвенсмуров. Рафаэль опрокинул несколько бокалов шампанского, пока прохаживался среди гостей, отпуская в их адрес оскорбительные замечания. Он понимал, что губит все, но ничего не мог с собой поделать.

Когда Рафаэль и его молодая жена, уезжая после завтрака, остались одни в экипаже, его безумная беспечность утихла. Он опустился на противоположное сиденье и сложил руки на груди.

Джулия дала волю накопившейся ярости.

– Вы хотите, чтобы я вас возненавидела?

– Почему бы и нет? – Он пожал плечами. – Я у всех вызываю ненависть. К этому у меня прямо-таки талант.

– Вы пьяны.

– Совсем немножко.

– Значит, вы глупец. Он вздохнул:

– А где же эпитеты? Разве я вам не говорил, что для того, чтобы произвести впечатление, необходимо украсить свою речь этими отвратительными словами?

– Идите к черту.

– Ну вот. – Рафаэль притворился удовлетворенным. Джулия отвернулась, прекратив разговор. Всю дорогу до его дома в карете царило молчание.

Войдя в просторный вестибюль, Джулия настороженно посмотрела на Рафаэля, размышляя о том, как он намерен унизить ее теперь, когда они остались одни. Он же молча направился куда-то, оставив ее на произвол судьбы, и даже не вызвал слугу, чтобы снять с нее плащ.

Она пошла за ним, стиснув кулаки, и каблуки ее громко цокали по мраморному полу. Рафаэль закрыл за собой дверь. Она же распахнула ее, заставив его вздрогнуть. Он уже снова наливал себе бокал, стоя у буфета, уставленного множеством графинов.

Это была библиотека, помещение для мужчин. Здесь не было ничего красивого или воздушного, так любимого женщинами. Но Джулия провела слишком много времени с герцогом в его мужских владениях, чтобы пугаться тяжелых панелей и кожаных обивок.

– Вы чувствуете себя оскорбленным, Рафаэль? – спросила она, упершись рукой в бедро.

Судя по всему, это его позабавило, словно он нашел ее смешной.

– Сегодня мы дерзим, да?

– Этому я научилась у вас.

Он повернулся, чтобы налить себе вина.

– Мне кажется, вы выпили уже достаточно, – сказала она. – Или вы хотите придать себе храбрости?

В ответ она услышала резкое презрительное рявканье, но все же он налил себе только полбокала. «Как-никак, уступка», – удовлетворенно подумала Джулия.

– Когда вы сядете, я вам кое-что скажу.

Он взял бокал и лениво растянулся в кресле.

– Я в вашем распоряжении, жена. Она села напротив него.

– Вы произносите это слово так, словно это непристойность.

Рафаэль молча бросил на нее страдальческий взгляд, а потом поднес бокал ко рту.

– Я не понимаю, что я сделала, чтобы заслужить вашу ненависть. Я имею в виду – сделала на самом деле, а не то, что вам привиделось в вашем воображении.

Опершись на локоть, он погладил себя по подбородку и уставился на нее.

А Джулия продолжала:

– В воображении, которое так удачно для вас забыло о вашем собственном участии в событиях, приведших к этому браку.

Брови его взлетели вверх.

– А вы предпочли бы, чтобы я оставил вас в покое? Вы бы умерли от скуки, выйдя замуж за Блейка и старательно отвоевывая себе место в сердцах светских дураков.

Она покачала головой:

– Я не жалею, что не вышла замуж за Саймона, хотя он и хороший человек. Пожалуй, мне хотелось бы, чтобы мое сердце оставалось непоколебимым. Тогда и неприятностей было бы меньше.

Он смотрел на нее, прикусив губу. Джулия продолжала:

– Но я обвенчана с вами. Я не помогала привести дело к такому концу, в чем вы меня обвиняете. И вам это прекрасно известно. Просто вы ищете, на кого бы свалить вину. Как бы то ни было, теперь мы женаты. И я не понимаю, почему вы обращаетесь со мной с такой неприязнью. Раньше мы не вызывали друг у друга раздражения. А точнее, мы прекрасно ладили. Кажется… – В голове у нее мелькнула некая мысль. Их взгляды встретились. – Разве только все это было затеяно, чтобы… вы получили возможность… Если только речь не шла о том, чтобы спать со мной, а все остальное было враньем.

Ему стало не по себе, и он отвел глаза.

Джулия встала, задумчиво наморщив лоб. Она хотела было что-то сказать, но слова застряли у нее в горле. Она быстро повернулась и вышла.

Вон оно что! Вот почему он ее презирает. Рафаэль чувствовал к ней влечение некоторое время, но вовсе не любил ее, а не просто делал вид, что не любит. Господи, да ему действительно противно, что она его жена – и дело вовсе не в его уязвленной гордости.

Чувства, которые она ему приписывала, существовали только у нее в голове. То была мечта, созданная ее любовью. Она для него ничто, совершенное ничто.

Остановившись в коридоре, Джулия беспомощно огляделась. Рафаэль не позаботился сообщить ей, где ее комната. Не желая, чтобы ее застали расстроенной, готовой вот-вот расплакаться, она быстро прошла через гостиную в какую-то темную комнату. Там было прохладнее. Приятно было ощущать эту прохладу на своем пылающем лице.

Комната была забита всевозможными вещами. Куклы с пустыми фарфоровыми личиками, смотрящие в пространство, шерстяные нитки, частично смотанные в клубки, начатое вязанье, пожелтевшие бумажные веера. Резким контрастом с неоклассическим изяществом остального дома выглядели висящие повсюду плотные драпировки с алой бахромой. Везде были раскиданы диванные подушки, словно это была не комната в центре фешенебельного Лондона, а шатер какого-нибудь шейха среди аравийской пустыни.

Джулия бросилась на груду подушек и затаилась.

Она немного задремала, вовсе не намереваясь этого делать, и очнулась, когда в комнату кто-то вошел. Молодая женщина испуганно села, чем напугала вошедшую.

Графиня Уэнтуорд резко остановилась, ошеломленно глядя на Джулию и прижимая руку, усыпанную драгоценностями, к своей обширной груди.

– Господи, Джулия, как вы меня напугали. Уходите отсюда сию же минуту.

Джулия встала. Ноги у нее дрожали, как у нашалившей восьмилетней девочки. Графиня показалась ей женщиной жесткой, лишенной сантиментов.

– Прошу прощения, миледи, – пробормотала она, едва сдерживая унизительные слезы, навернувшиеся на глаза. – Я не знала, куда мне идти. То есть где моя комната.

– Этот негодник не показал вам вашей комнаты? – Графиня вздохнула и медленно направилась к креслу. – Он дуется. Он всегда бывает в плохом настроении, когда проигрывает.

Услышав, что ее брак с Рафаэлем называют проигрышем, Джулия все-таки расплакалась.

– Извините меня, я пойду к себе, если только вы велите кому-нибудь проводить меня.

– Сядьте, милочка, и вытрите слезы. Они еще никогда ничему не помогали.

Джулию уже достаточно поучали за этот день. Она выпрямилась и сказала:

– Очень даже помогали. Если не изменить что-либо, то хотя бы уменьшить сердечную боль.

– Что? Кто это сказал такой вздор? Хм-м. Вот уж не думала, что у вас хорошо подвешен язык. Внук нашел себе дерзкую жену – только чтобы досадить мне. Я слышала, что вы понятливы. – Графиня усмехнулась и пожала плечами. – Но с другой стороны, вы не залезли бы к нему в постель, будь вы тем, за кого вас принимают. Верно?

Тут негодование Джулии превратилось в раскаленную добела ярость.

– Если вы решили насмехаться надо мной, предупреждаю, что с меня хватит. Я могу забыть о приличиях.

К ее изумлению, графиня посмотрела на нее с довольным видом, растянув губы в скупой улыбке.

– Что же это такое? Барышня с характером! Ха! Поделом этому молодому негодяю. Сядьте, сядьте же, милочка. Я велю принести чаю.

– Я не голо…

– Сядьте. – Графиня взяла в руку колокольчик и громко позвонила.

Джулия села со страдальческим видом. Неприятный звон резал ей ухо.

Рафаэль решил напиться, однако он сидел, задумчиво глядя в пространство и забыв о том, что нужно наполнять свой бокал виски. Поняв, что за целый час уровень виски в бутылке не понизился, он оставил эту мысль.

Рафаэль часто в своей жизни играл с огнем. Он считал, что имеет право выходить сухим из воды. Почему же раньше это не казалось ему проявлением невыносимой заносчивости?

Конечно, он не думал, что скандал устроила Джулия, но, как она тонко заметила, этот вариант его устраивал, потому что нужно же было кого-то винить в случившемся. Он готов был согласиться, что она не виновата – но тогда кто? Кто знал об их тайных свиданиях? Его прислуга вне подозрений. Была некоторая вероятность, что от них что-то слышала его бабка. Ее-то, конечно, устраивало, что он женится и приведет в дом молодую женщину любую молодую женщину. Или это Блейк узнал что-то и отомстил тем, что навлек на них осуждение общества?

Он зажмурился и потер виски. Ответа на эти вопросы не было.

Только теперь Рафаэль вспомнил, что так и не показал Джулии ее комнаты. На самом деле он еще даже не решил, какая комната будет ее, не сумев сделать выбор между комнатой для гостей и красиво убранной комнатой, примыкавшей к его спальне. Он не был вполне уверен, что ему хочется настолько примириться с их ролями мужа и жены, чтобы поселить Джулию так близко к своим владениям.

Поднявшись с кресла, Рафаэль пошел искать Джулию. С каждым шагом пульс его бился быстрее из-за дурных предчувствий. Туман владевшей им ярости несколько развеялся, и под ним оказалось все то же несомненное желание, которое свело их вместе с самого начала.

В конце концов, она его жена. Законная жена. Его жена.

Он увидел бабку, которая шла по коридору, направляясь от его комнаты. Она, наверное, ищет его, у нее, конечно же, есть что сказать по поводу его сегодняшнего поведения. Поскольку меньше всего ему хотелось в настоящий момент разговаривать именно с ней, он попробовал пройти мимо, но она схватила его за руку.

– Оставьте ее. Она спит, – сказала графиня.

А, значит, бабушка взяла все в свои руки и поместила Джулию в комнату по соседству с ним. Рафаэль удивился, насколько это пришлось ему по душе, несмотря на все его недавние опасения. Однако, не изменив своего резкого тона, возразил:

– Чья она жена – ваша или моя? Графиня вздохнула:

– Я понимаю, Фонвийе, что это может показаться вам невыполнимой задачей, но попробуйте вести себя не как осел. Клянусь, вы с каждым днем все больше напоминаете мне…

– Да, я знаю, моего отца. – Услышав слова бабки, он подавил знакомое чувство неудовольствия. Интересно, как она прореагировала бы, если бы он сказал, что между ним и Марке скорее всего нет кровного родства.

Она холодно посмотрела на внука.

– Оба вы бездушные люди. А эта вот, – указала она глазами на закрытую дверь в комнату, где поселилась Джулия, – меня удивила. Вовсе не так глупа и никчемна, как мне представлялось.

– В отличие от моей матери, хотите вы сказать. – Господи, теперь он выпустил наружу всех демонов.

Изборожденное морщинами лицо не изменилось.

– Эта девочка – не Виолетта, и ей не нужна ваша жалость.

– Ваше отношение к моей жене весьма трогательно. – Он самоуверенно усмехнулся, чтобы скрыть эффект, произведенный ее словами. Разумеется, Джулия – не его мать. Зачем же констатировать такую очевидную вещь? И почему это его так резануло? Он шутливо добавил: – Боюсь, что я сейчас разрыдаюсь.

– Хотелось бы мне знать, Фонвийе, есть в вас что-нибудь, кроме желчи? – Графиня покачала головой. – Что же до вашей жены, я неожиданно полюбила эту девочку. Сама не понимаю, как это случилось, да еще так быстро, но она удивила меня, забравшись в мое логово, и мы с ней пили чай. У нее есть характер, но в то же время в ней есть искренность и мягкость. Она слишком хороша для вас. – Графиня снова устремила взгляд на внука, и взгляд этот стал угрожающим. – Даю слово, вы пожалеете, если будете плохо с ней обращаться.

– Я лишил ее невинности и вынудил вступить в брак, потому что в обществе разыгрался скандал. Господи, бабушка, разве я могу сделать еще что-то худшее?

– Какое странное замечание, – сказала она, внимательно всматриваясь в него. – Ведь не можете же вы страдать от такой вещи, как угрызения совести, а, Фонвийе?

Рафаэль приблизил к ней свое лицо.

– Ах, бабушка, это сделало бы меня совсем уж похожим на человека. Вы должны бы это знать.

После чего он удалился. Словно бросая вызов ее указу, он пошел прямо в комнату Джулии. Рафаэль даже не удосужился постучать перед тем, как войти.

Джулия стояла прямо перед ним. Испуганная его появлением, она замерла со сложенной одеждой в руках. На кровати лежал раскрытый чемодан.

Ее пухлые губы были слегка сжаты, настороженные глаза широко раскрыты. Рафаэль смотрел на нее, почему-то потеряв дар речи. Как будто стоило ему увидеть ее в своем доме распаковывающей вещи, и то, что он считал плодом своего воображения, стало реальностью.

В горле у него вдруг пересохло.

– Это дело прислуги, – сказал он, и голос его прозвучал как грубый скрежет.

– Ничего страшного.

Целый поток самых противоречивых чувств захлестнул его. Рафаэль сделал шаг вперед. Его движения были резкими, отнюдь не плавными, лишенными той кошачьей грациозности, которую он культивировал как часть своего шарма. Еще шаг.

– Джулия, – сказал он и протянул к ней руки.

Она отпрянула. Это привело его в такой ужас, что он сказал:

– Простите меня, – еще не поняв, что он это скажет. А потом он сказал это еще раз.

Одежда, которую она держала в руках, выпала из ее онемевших рук и опустилась на пол, забытая. Она не отрывала от него глаз. Рафаэль шагнул к ней. На этот раз она не отступила.

– Простите меня. – Рафаэль обнял ее и зарылся лицом в ее волосы, втягивая ее запах долгими жадными вдохами. От нее пахло жасмином – или розой; запах был неопределенным и таинственным, как сама эта женщина. Он тихо повторял эти слова снова и снова, потом произнес ее имя.

А потом поцеловал ее.

Она ответила на его поцелуй, и ему показалось, что сердце его сейчас разобьется на тысячу кусочков.

Прошло несколько недель. Как-то раз Рафаэль, войдя в парадную гостиную своего дома, остановился, чтобы рассмотреть гостя, сидевшего там, а затем направился к камину. Он принял надменную позу, положив руку на каминную доску, и сухо заметил:

– Не слишком ли рано для тебя, Этверз?

– Сейчас полдень, при обычных обстоятельствах для меня это все равно что петушиный крик. Но с тех пор как ты бросил нас, мои кутежи уже не те. – У Этверза хватило наглости посмотреть на Рафаэля с упреком.

Рафаэль предпочел проигнорировать этот выпад.

– Но тем не менее нам нужно покончить с одним дельцем. – Этверз открыл бумажник и вынул оттуда пачку свежих банкнот. – Стратфорд попросил меня сделать это за него. Да, еще он послал тебе записку. – Этверз рассмеялся, став при этом похожим на гиену, его узкие плечи заходили вверх-вниз. – Я думаю, он был сильно увлечен этой сестрицей Джулии. Ему хотелось убедиться в том, что я в точности передам тебе – как бишь он выразился? – а, да! Ты должен охранять ее и убедиться, что тот, в кого она влюбится, достоин ее. И мне кажется, он говорил серьезно! – Этверз заухал, затопал ногами. Протянув Рафаэлю записку, сказал: – Да, вот пять тысяч.

Быстрым движением Рафаэль выхватил деньги у него из рук. Потом бросил взгляд на открытую дверь и сунул пачку во внутренний карман. Хорошо, что никто ничего не видел.

– Где Стратфорд? – нетерпеливо спросил он. – И где Мартинвейл?

Лицо Этверза затуманилось.

– Разбежались, мерзавцы. Стратфорд уехал в деревню. Ходят слухи, что его ухаживание за Люси Гленкоу ничем не кончилось и его родители им очень недовольны. Мартинвейл же не желает меня принимать, но ведь он никогда серьезно и не участвовал в наших играх. Итак, – сказал он, громко хлопнув в ладоши и потирая руки, – когда же наш красавчик новобрачный покончит со своими обязанностями, – он закатил глаза, и лицо у него стало плотоядным, – и будет готов заняться старыми играми? Ведь теперь мы можем рассказать всем о пари и о том, как ты хитроумно его выиграл…

– Не смей! – прогремел Рафаэль. Он быстро подошел к Этверзу, навис над ним, испуганно осевшим в своем кресле, и рявкнул: – Оставь это дело, Этверз! Ты уже и так слишком много им занимался!

Маленький человечек недоверчиво смотрел на предмет своего обожания.

– Для чего же хранить все это в тайне? Ты столько сил вложил в это обольщение, а теперь хочешь сунуть все это дело в шкаф и забыть о нем? Значит, поэтому ты мне сказал, что больше никто не будет с ней спать?

И тут Рафаэль все понял. Ему стало жарко и беспокойно. Он выпрямился.

– Боже мой! Какой же ты идиот, Этверз! – Отойдя на несколько шагов, Рафаэль остановился и еще крепче сжал челюсти. Чтобы немного снять напряжение, ущипнул себя за переносицу. – Это сделал ты. Ты устроил скандал. Черт бы тебя побрал, Этверз!

Защищаясь, Этверз ответил тонким скулящим голосом:

– Я в тот вечер сидел в гостиной, где твой лакей оставил меня ждать, и услышал голоса. Я заглянул в дверную щель, увидел, как ты ведешь ее вниз по лестнице, и мне все стало ясно. Несколько дней я ждал, что ты объявишь о своей победе. Ведь ты же это сделал – и ничего не сказал, ни слова! Как мог ты надуть меня?

Рафаэль широко открыл глаза. Этверз продолжал объяснения, вцепившись в подлокотники своего кресла.

– Похоже было, что пари тебя больше не интересует. Ты мог бы стать посмешищем, Фонвийе – уж Стратфорд постарался бы. Я должен был что-то предпринять. Люди уже поговаривали, что ты изменился. У тебя несколько месяцев не было любовницы, ты вращался в высшем обществе так, словно превратился в денди, опьяненного его чарами. Посещал балы, бывал в «Олмаксе», подумать только! Я должен был это сделать, показать им, что ты остался прежним Фонвийе – вожаком «Бичей общества».

Быстрее, чем змея кидается на свою жертву, Рафаэль бросился к Этверзу, схватил за воротник и, поставив на ноги, толкнул к дверям.

– Ах ты безмозглый кривляка! Я мог бы свернуть тебе шею голыми руками. Ты понимаешь, что ты натворил?

Этверз споткнулся, от изумления у него отвисла челюсть.

– Я же не знал, что тебя заставят на ней жениться! Мне и в голову не пришло, что дойдет до этого! Мне очень жаль! Но ведь эта дурацкая церемония почти ничего не меняет.

– Хватит испытывать мое терпение, червяк. Я тебя предупредил. – Рафаэль снова толкнул его к двери. – Вон отсюда, иначе я тебя придушу.

На заплетающихся ногах Этверз бросился к выходу. Перед дверью он остановился, заставив себя изобразить нечто вроде оскорбленной невинности.

– Когда ты поймешь, что я был прав, ты остынешь.

Рафаэль ринулся к нему, и он выскочил за дверь.

Рафаэль не преследовал Этверза. Ему хотелось только напугать его и заставить уйти, чтобы избавиться от этого раздражающего подонка.

Усевшись у камина, он задумался. Посещение Этверза ощущалось им сейчас как вторжение незваного гостя, как насилие. Его теперешняя жизнь имела слишком мало общего с его прошлым, и, к своему удивлению, Рафаэль понял, что ему хочется сохранить такое положение вещей.

После первой ночи, проведенной вместе, его отношения с Джулией стали неожиданно приятными. Нет, слово «приятные» недостаточно сильное, но выразиться посильнее он был не готов даже с самим собой. В ту первую ночь он обнимал ее, целовал и открыл что-то в самом себе.

Это что-то заставило их сбросить полупустой чемодан с большой кровати с четырьмя столбиками, стоявшей в ее комнате, – типично женского предмета меблировки, задуманного как нечто сказочное. Там он раздел ее, целовал, ласкал, и их соединение было страстным, чувственным и великолепным. На следующую ночь они испытали просторную кровать красного дерева под полубалдахином, стоявшую в его спальне. С тех пор Джулия больше не спала среди женственных оборок своей спальни, потому что оба предпочитали, чтобы она лежала рядом с ним, и он мог бы прикасаться к ней и ласкать, когда ему пожелается.

Теперь они проводили вместе долгие часы, говорили о себе, о своей жизни, своем прошлом. Рафаэль еще не был готов распахнуть перед Джулией дверь в историю своего сомнительного происхождения, но он рассказывал ей о своих путешествиях, точнее, о более пристойных сторонах своих поездок за границу. Ему нравилось видеть то выражение, которое появлялось на ее лице, когда он заставлял оживать описываемые места, бесстыдно приукрашивая их, чтобы вызвать у нее восторг. Он по-прежнему оставался прекрасным лжецом.

Для Рафаэля эти места тоже оживали, хотя его рассказы только наполовину соответствовали действительности. Разумеется, было лучше воображать замечательную поездку, наполненную впечатлениями от произведений искусства и архитектуры, чем гнусную реальность.

Когда Рафаэль бывал с Джулией, он не думал ни о чем, кроме настоящего момента. Он никогда слишком тщательно не копался в себе, не задумывался о том, что внезапно утратил интерес к посещению своих прежде излюбленных мест, где кутил с друзьями, к свободе, которую прежде так ценил. Он проводил время с Джулией, а прошлого не существовало. Ему почти удалось забыть о нем.

Посещение Этверза напомнило ему, что прошлое не так уж безобидно. От этого посещения у него осталось ощущение смутной угрозы. Он вдруг поверил в то, что наказание за его грехи неизбежно и что он уже приближается к нему быстрыми шагами.

Отогнав эту неожиданную мысль, он сделал себе выговор. В аду будут рады, если Рафаэль Жискар начнет бояться таких, как Чарлз Этверз.

Вынув из кармана пачку банкнот, он рассеянно перебирал их. Хорошо, что Джулия пошла куда-то с сестрой, иначе она могла бы стать свидетельницей получения им этих денег. Рафаэль встал, подошел к письменному столу и положил деньги в ящик. Он все еще пребывал в задумчивости. Глупо, что он так разбушевался из-за посещения этого проныры. Дело кончено, пари завершилось. Больше иметь дел с Этверзом он не желает. Со Стратфордом тоже, да Стратфорд и уехал. Мартинвейл в раздражении, лечит свою побитую совесть. «Бичи общества» отошли в прошлое.

Целая эпоха ушла в прошлое, и странное дело – он ничего при этом не почувствовал.

Глава 15

Рафаэль развязал галстук и снова попробовал завязать его, вытянув шею, чтобы дать себе большую свободу для маневра.

– Ад и преисподняя. Мне сегодня не везет.

– А где Томас? – весело спросила Джулия, проскользнув к нему через дверь, соединяющую их спальни.

Руки его замерли, когда он увидел жену, изящно одетую в крепдешиновое платье цвета шампанского, украшенное букетиками шелковых розочек и жемчужинами. Вид у нее был потрясающий – с хитроумно уложенными волосами и небольшим количеством косметики, подчеркивающей ее яркие от природы краски.

– Все еще у своей матери, черт бы побрал этого предателя. Как я обойдусь без моего верного камердинера?

Джулия рассмеялась.

– Вряд ли посещение больной матери – это такое уж предательство.

Развязав узел, над которым он столько бился, Рафаэль с отвращением прорычал:

– Понятия не имею, как он это делает. Это уже семнадцатая попытка.

Джулия отвела его руки:

– Разрешите мне. Наверное, нужно стоять лицом к тому, на ком завязываешь галстук, и тогда все получится.

– У вас нет практики в таких вещах.

– Ничего, разберусь. У нас еще много времени. Рафаэль не возражал, хотя не в его привычках было сидеть смирно, когда женщина суетится рядом. Смелое декольте Джулии открывало две соблазнительные выпуклости. Мягкое прикосновение ее пальцев к шее вызывало поток ощущений, которые сосредоточивались внизу живота и вызывали желание.

– Вы не кажетесь взволнованной, – заметил он, с трудом возвращая мысли к нейтральным темам. – Вы просто образчик спокойствия.

– Вот как? Это хорошо. Ведь это наше первое появление на публике после того восхитительного представления, которое вы устроили во время свадьбы. Знаете ли, я все еще невысокого мнения об этом.

– Как там с галстуком? – спросил он. Увидев по ее лицу, что перемена темы не обманула ее, Рафаэль не удержался и улыбнулся.

– Ваш такт вам помогает, – пробормотала она. Потом нахмурилась. – Кажется, это должно лежать вот так. Хм-м. Нет, все это совсем не то. Может быть, вот так…

Она задумчиво смотрела на измятый галстук, так закусив нижнюю губку, что Рафаэль просто погибал. Разрываясь между смехом и вожделением, он сидел не шевелясь и наслаждался происходящим.

– Рафаэль, я приняла важное решение, – наконец заявила Джулия, вскинув руки. – Вы немедленно должны повысить жалованье Томасу. Этот человек, несомненно, гений, и обойтись без него мы не можем.

– Все это прекрасно, дорогая, но как нам быть сегодня? – Он обнял ее за талию. – Как вы сказали, сколько времени у нас осталось?

– Не так много, чтобы вы могли думать о таких вещах…

– Каких вещах? – с притворным возмущением спросил он.

– Ах, не стройте из себя невинность. Я заметила у вас на лице это выражение.

Рафаэль провел губами по ее виску и спросил:

– Какое выражение?

Джулия обратила к нему лицо и улыбнулась соблазнительной улыбкой, которая испепелила его окончательно.

– Такое, которое говорит, что вы хотите предаться любви. Бывает у вас такое напряженное выражение. Как будто вы собираетесь меня съесть.

– Значит, я постоянно похожу на волка, потому что уверяю вас, дорогая, мне всегда хочется предаваться с вами любви.

Три шага – и она оказалась припертой к стене. Рафаэль прижался к ней, прикасаясь всем своим телом. Джулия рассмеялась:

– Когда вы вот так смотрели на меня до нашей свадьбы, мне становилось страшно.

Он так прижал ее к себе, что его плоть вжалась в глубокие складки ее платья.

– А теперь вас это тоже пугает? – прошептал он. Ее руки обхватили его плечи.

– Напротив. Признаюсь, я нахожу весьма волнующим этот блеск у вас в глазах. – Джулия склонила голову набок. – Они становятся туманными, точно нефрит.

– Это поэтично, – заметил Рафаэль, а потом ласково сжал мочку ее уха зубами. Его руки быстро задрали ей юбки. Ее стройные ноги, обтянутые белыми шелковыми чулками с голубыми атласными подвязками, завязанными над коленом, обнажились. Его руки обхватили ее ягодицы.

С тихим стоном Джулия закинула голову назад, и Рафаэль прижался губами к ее шее. Его руки быстро управились с панталонами. Подняв Джулию к себе, он прошептал:

– Обхватите меня ногами. Она приподнялась, не понимая.

– Что вы хотите делать?

– Хочу завершить то, что вы начали. Иначе зачем вам, такой очаровательной, было появляться в мужской туалетной комнате? И раз у нас нет времени позвать вашу горничную, чтобы она освободила вас от всех этих застежек, а я не могу положить вас на кровать, не измяв ваше платье, а главное, потому, что я не могу больше ждать ни одной секунды, – я возьму вас вот так.

Он впился в ее рот и поднял ее в позицию. Хотя она весила не так уж мало, она была гибка, и ему удалось легко поднять ее.

Он взял ее, проскрежетав ей на ухо:

– Когда мы вернемся сегодня домой, я все сделаю не спеша. Я буду трогать вас и пробовать вас – везде. Я хочу медлить на ваших грудях и разгадывать тайны, заключенные в ваших бедрах. Ах, в этом месте особенно. Я буду мучить вас, пока вы не начнете умолять меня отпустить вас. Я доведу вас до того, что у вас не останется сил, чтобы пошевелиться, а потом я войду в вас вот так. – Последовал еще один удар, и его возбуждение почти завершилось. – И буду скакать на вас, пока мы оба не задохнемся.

Наслаждение взорвалось, ударив его своим сокрушительным кулаком. Последние содрогания завершились, и золотистая нега охватила все его тело.

Осторожно опустив Джулию, Рафаэль отошел, привел себя в порядок, поправил рубашку, пригладил волосы. Она озабоченно оправляла юбки. Потом он привлек ее к себе, погладил по щеке и поцеловал с нежностью, совсем не похожей на грубую страсть, которая владела им только что.

– Джулия, – сказал он с серьезным видом, – вы должны с этим что-то сделать.

И он беспомощно протянул ей галстук.

Молодожены, появившиеся на музыкальном вечере у герцога и герцогини Шелбурн, привлекли всеобщее внимание. Эта пара представляла собой эффектное зрелище. Все зашептались. Лица одних озарились жадным любопытством, в то время как более осторожные наблюдатели – точнее, наблюдательницы – прятали лица за трепещущими веерами; если же речь шла о мужчинах, скрывали свое любопытство за тактичным покашливанием.

Пятна румянца лежали на щеках Джулии, когда она вошла в зал под руку с мужем. Она высоко подняла голову, устремив взгляд вперед, ее рука крепко обхватила согнутый локоть Рафаэля. Сдержанное достоинство, с которым она держалась, заставило некоторых раскрыть рты, а тех, кто склонен был делать непристойные замечания, замолчать. Джулия держалась именно так, как подобает виконтессе де Фонвийе, и по ее виду никак нельзя было судить о том, что она чувствует.

Рафаэль шел рядом с ней, сохраняя свой обычный независимый вид. Наклонившись, он коснулся губами ее уха:

– Они жужжат, как стая саранчи, не так ли?

Эти слова заставили его молодую жену едва заметно улыбнуться. На этот раз его дерзкое поведение не вызвало у нее протеста. Жаркий отблеск того, что произошло в его туалетной комнате, все еще окутывал ее своей дымкой. Его пальцы успокаивающим жестом сомкнулись на ее руке, и она вдруг почувствовала спокойную уверенность. Они вместе – и они пройдут через все.

Джулия и Рафаэль подошли к остальным гостям, стоящим в очереди, чтобы поздороваться с хозяевами дома. Герцог Шелбурн приветствовал их с искренним дружелюбием, и впервые Джулия поверила, что все будет хорошо. Она развеселилась от этой мысли, сердце ее исполнилось радости, и последние остатки опасений развеялись.

Да. Все будет хорошо.

До конца недели и всю следующую Джулия видела, как им каждый день приносят визитные карточки, которые ложились на поднос с изящным травлением, стоящий в вестибюле, а потом лакей в перчатках приносил их господам для обдумывания. Джулия крайне разборчиво выбирала, кого принимать и на какие приглашения им с Рафаэлем соглашаться.

Как-то утром она просматривала новый поток этих светских визиток, когда главный лакей, Смит, вошел в гостиную.

– Сэр Саймон Блейк, – доложил лакей, подавая ей карточку на тисненой бумаге, лежащую на многострадальном подносе. – Он просил передать, что у него срочное дело.

Мгновенно встревожившись, Джулия сказала:

– Проведите его ко мне.

И, поднявшись из-за дамского секретера, она приготовилась встретить Саймона.

Не прошло и минуты, как он вошел в гостиную; его походка казалась несколько скованной, потому что встречаться теперь с Джулией ему было неловко. «Если бы не это, он выглядел бы прекрасно», – подумала Джулия.

Конечно, он был немного напряжен, но этого следовало ожидать. Она всегда будет сожалеть о боли, которую причинила ему. Джулия понимала, что не имеет никакого права надеяться на его дружбу, поэтому не сомневалась, что пришел он вовсе не со светским визитом. Она собралась с духом.

– Садитесь, прошу вас. Не хотите ли чаю? – Она указала ему на кресло.

– Джулия, я пришел по одному неприятному делу. – Саймон не стал садиться. Он стоял, расставив ноги, держа перед собой шляпу, и вид у него был смущенный. – Вчера вечером до меня дошли некоторые огорчительные слухи. Они касаются вас и вашего мужа.

Джулией овладело смехотворное желание убежать до того, как он успеет что-нибудь сказать.

– Саймон, – проговорила она с коротким нервным смешком, – вы сегодня просто загадочны.

– Несмотря на наши с вами прошлые сложности, мне вовсе не доставляет удовольствия говорить вам об этом. – Лицо его оставалось серьезным. – Вчера вечером в моем клубе ко мне подошел некий человек. Это друг Фонвийе. Бывший друг, добавлю. – Он помолчал. Взгляд его смягчился. – Джулия, мне кажется, что вам лучше сесть.

Хотя она предпочла бы остаться стоять и приготовилась защищаться, но поняла, что лучше последовать совету Саймона. Она уже чувствовала – надвигается что-то ужасное, что-то сокрушительное. И молодая женщина бессильно опустилась в кресло.

Саймон глубоко вздохнул.

– Кажется, существовало некое пари…

Стоявшая у его дома карета с четверкой лошадей не обеспокоила Рафаэля. У бабки было много друзей, и они часто навещали ее. Однако, войдя в дом, он отпрянул при виде графини, расхаживающей по главному вестибюлю.

Морщины на ее старом лице казались более резкими, чем обычно.

– Здесь Саймон Блейк, – быстро сказала она. – С какой стати бывший жених вашей жены сидит у нас в гостиной?

Рафаэль не отличался хорошей интуицией, но присутствие Саймона Блейка явно настраивало на беспокойный лад, и Рафаэлем овладело мгновенное и мощное предчувствие чего-то плохого. Не сказав ни слова, он направился к гостиной и распахнул дверь.

Джулия и Саймон стояли, глядя друг на друга, совсем близко. При его появлении они одновременно повернулись и посмотрели на него. Некоторое время никто не двигался.

В голове у Рафаэля мелькнула картина – эта пара стоит на великолепной лестнице особняка Брунли, только что было объявлено об их помолвке, и вот они стоят вместе и принадлежат друг другу. А он – посторонний – прижал нос к окну и вожделеет. Почему у него вдруг появилось ощущение, что он снова стоит у витрины, как голодный мальчишка?

Взглянув на него, Джулия помрачнела и прищурилась, словно никогда раньше его не видела. Словно видит его в первый раз. Саймон протянул руку, чтобы остановить ее, но она оттолкнула ее и подошла к Рафаэлю. И заговорила голосом спокойным и твердым:

– Вы держали пари, что соблазните меня?

На какое-то безумное, головокружительное мгновение ему показалось, что все вокруг него рушится. Вот оно. Конец всему.

– Да, – ответил Рафаэль.

Ее брови опустились, но только на мгновение, а потом лицо снова приняло равнодушное выражение.

– Ради шутки вы поспорили с вашими друзьями, что любви не существует. И если вам удастся добиться разрыва между мной и Саймоном, будет считаться, что вы выиграли. Стратфорд спорил на пять тысяч. Вы не так давно получили их. Это правда?

Он до боли стиснул зубы.

– Да.

Джулия кивнула.

– Никаких неприятностей у леди Кэтрин Драммонд не было. Это ложь. Она действительно была вашей любовницей. Все было ложью.

Он нервно посмотрел на Саймона, надеясь, что у того хватит такта уйти. Но Саймон стоял на месте с горящими глазами, с презрительно сжатыми губами. И Рафаэль сказал через силу:

– Не все.

Джулия опустила голову. Руки Рафаэля сжались в кулаки, он чувствовал себя совершенно беспомощным. Ему отчаянно хотелось все объяснить, все отрицать. Потому что хотя это была правда, теперь это уже не так. Но он ничего не сказал.

Саймон подошел к Джулии, положил ей руку на плечо.

– А теперь пойдемте со мной. Я отвезу вас домой.

Не долго думая, Рафаэль, охваченный слепой яростью, схватил его за руку и завел ее назад так, что Саймон вздрогнул. Но нужно отдать ему должное – боль была страшная, но он выдержал ее, стоически сжав побелевшие губы.

– Уберите руки от моей жены, – рявкнул Рафаэль. – Она и так дома.

– Прекратите! – вскипела Джулия. Рафаэль отпустил Саймона.

Баронет потер запястье.

– Сила у вас необыкновенная, Фонвийе. Мне следует вызвать вас.

Рафаэль пожал плечами, легко вернувшись к своему прежнему злобному «я». Этот ход казался ему сейчас ничем не хуже остальных.

– Если вам хочется умереть, милости прошу.

– Согласен. Я вас вызываю, Фонвийе. На дуэль. Рафаэль обнажил зубы в улыбке:

– Вызов принят. Где?

– За городом. Уимблдонский пустырь. На рассвете.

– Пистолеты или шпаги?

– Выбор за вами.

– Лучше пистолеты. Меньше возни. – Рафаэль уже овладел собой. – Я привезу свои. У меня отличный комплект.

– Я с удовольствием пущу пулю в ваше черное сердце за все, что вы сделали со мной, с Джулией, со всей ее семьей.

Рафаэль насмешливо посмотрел на Саймона:

– Ах, Блейк, как вы меня напугали. Саймон шагнул к нему.

– Да нет, куда там. Вы слишком заносчивы, чтобы испугаться. Люди вашего типа ни о чем не заботятся, даже о самих себе.

– Саймон, уйдите, пожалуйста. – Джулия вклинилась между мужчинами, спиной к мужу.

Увидев, как ласково она коснулась руки Саймона, Рафаэль чуть не взревел от отчаяния.

– Прошу вас, дайте мне поговорить с ним наедине, – мягко сказала она.

Саймон сверкнул глазами, не отрывая их от Рафаэля.

– Хорошо. Поговорите. Пусть он ответит на все ваши вопросы, Джулия. Завтра будет поздно.

– Никакой дуэли не будет, – сказала она уже тверже. – Пожалуйста, идите домой. Разрешите мне заняться всем этим.

Саймон бросился из гостиной. Его сопровождало тягостное молчание.

Джулия подошла к диванчику и опустилась на него. Вид у нее был собранный.

– У меня несколько вопросов. Рафаэль продолжал стоять.

– Да, конечно, – отозвался он, слегка наклонив голову. Он не станет умолять ее выслушать его; он не унизится до объяснений. Что-то в нем хотело объясниться, но он заглушил это желание. Он сохранит достоинство, если ему ничего больше не остается, и смирится с прихотями судьбы, которая, судя по всему, вознамерилась разбить его голову о его же ухищрения. Он не заслуживал Джулии. Если он ее потеряет, это будет только справедливо, вот и все. Нужно смотреть на это трезво. Она заговорила:

– Объясните, пожалуйста, как вы заключили это пари и почему выбрали нас с Саймоном?

Им овладела нерешительность. Как можно, стоя перед ней, выразить все словами?

– Джулия, мне кажется, это неразумно…

– Мне не нужны ваши советы. Мне нужны факты. Рафаэль заставил себя говорить:

– Мы были на балу. Речь зашла о любви. Я сказал, что любви не существует. Что любовь – это просто-напросто похоть, что… – Все оказалось труднее, чем ему представлялось. Каждое слово стоило ему кусочка души. Он еще раз вздохнул, укрепил свою решимость и продолжал: – Стратфорд бросил мне вызов. Мы заключили пари. Вы с Саймоном проходили мимо. Кто-то сказал – вот тебе роман этого сезона. Вот тебе очень трудная задача. Я и выбрал вас.

– Вы должны были влюбить меня в себя?

Он посмотрел на нее. Лицо Джулии было бесстрастным.

– Я должен был разрушить вашу любовь к Саймону и любовь Саймона к вам. Я решил сделать это, обратив ваше внимание на себя.

– Понятно.

Она встала, сделала два шага, потом остановилась:

– А что насчет Лоры?

Ах да! Его прегрешения простираются далеко за пределы отношений Джулии и Саймона. Ему придется отвечать за все.

– Я заставил Стратфорда ухаживать за ней. Это дало мне доступ к вам. Сведения о вас, о ваших планах, возможность появляться там, где было нужно.

– Было очень удобно заставить его, так сказать, работать на вас. Она ему никогда не нравилась, да? Бедная Лора. Полагаю, в этом есть и моя вина. Она так несчастна.

Рафаэля испугало, что Джулия так невозмутима, что она так небрежно проглатывает все гадости, которые он натворил. Она даже не смотрела на него. Сложив руки перед собой, она медленно, задумчиво ходила по комнате.

– Тогда зачем вы женились на мне, если все это была шутка?

Это было самое трудное. Но он не стал лгать.

– Бабка настаивала. Ей хотелось, чтобы я остепенился.

– Она вам угрожала? Чем-то вас прельстила?

– Соблазнила половиной своего состояния. Обещанием, что другая половина перейдет ко мне после ее смерти. В противном случае она разорвала бы со мной отношения.

Молодая женщина вздрогнула, впервые показав, как ей больно. Рафаэлю страшно хотелось подойти к ней. Но он ничего не мог сказать, чтобы уменьшить ее страдания.

– Неудивительно, что вы были так злы, – сказала она. Дыхание ее стало неглубоким – первый признак разрастания душевного волнения. – Тогда я этого не понимала. Теперь я вижу, насколько все происходящее вышло из-под вашего контроля.

Она размышляла вслух, потирая висок:

– Как было глупо с моей стороны не обратить внимания на все эти совпадения, какое легкомыслие не заинтересоваться невероятностью того, что вы всегда оказывались там, где я. Но мой ум попался в ловушку мелких интрижек, которые вы плели. Вы были так умны. Так умны.

Сам себе Рафаэль не казался особенно умным. А сейчас он вдруг показался себе и вовсе дураком.

– Это началось…

– Нет-нет! – Джулия закрыла лицо руками и покачала головой. – Сейчас я больше ничего не могу слушать. Потом, потом.

Рафаэль замолчал. Он стоял, оцепенев, совершенно раздавленный.

– Как я была тщеславна, – задумчиво сказала Джулия. – Когда вы притворялись моим другом, когда вы выделяли меня среди остальных, я вам верила. Я верила, что я вам нужна.

«Вы действительно мне нужны!»

– Что вы собираетесь делать? – спросил Рафаэль.

– Что я собираюсь делать? – тихо повторила Джулия. Она явно была слишком расстроена, чтобы рассуждать здраво. – Пока еще не знаю. Наверное, мне нужно уехать. Вряд ли я смогу жить с вами и дальше.

На языке у него вертелись возражения, но ему удалось промолчать. Он заметил осторожно:

– Это может обернуться крушением для Лоры. Она уже снова начала получать приглашения, как вы сказали. На ее положение благотворно повлияло то, что мы с вами в милости у света. Наш разъезд все испортит.

Джулия посмотрела на него. Она явно начинала чувствовать к нему отвращение.

– Вы и сейчас еще пытаетесь манипулировать мной. У вас что, нет никакого стыда?

– «Раскаянье не есть добродетель, потому что она не проистекает из разума». Я просто рассуждаю практично, Джулия.

– Да. Я тоже должна быть практичной. – Округлив глаза, она подняла голову. – А вы не должны завтра встречаться с Саймоном.

Он оцепенел.

– Но вызов уже брошен и принят. Выбора у меня нет.

– Неужели вы еще мало натворили? Вы все у него отняли без всякой причины, просто из прихоти, а теперь хотите убить его? Я этого не допущу! Я пошлю власти арестовать вас за убийство, если придется. Я запрещаю это, Рафаэль. Я говорю серьезно. Не причиняйте вреда Саймону.

Рафаэль молчал, глядя на нее, и думал. Наконец он сказал:

– Хорошо. Клянусь, что с Блейком ничего не случится. Это успокоило Джулию.

– Благодарю вас. – Рассеянно оглядевшись, она снова принялась потирать висок. – Мне кажется, что на настоящий момент с меня хватит и вас, и всего этого. – Она направилась к двери, но он схватил ее за руку. Джулия побледнела. – Не прикасайтесь ко мне! – бросила она, внезапно обретя силы.

Рафаэль отпустил ее руку. Мучительный комок в горле душил его, не давая ничего сказать. Но что он мог ей сказать? Снова налгать? В конце концов, у него же ничего нет, кроме лживых слов.

И он дал ей уйти.

Глава 16

Первое, о чем подумала Джулия, открыв глаза на другое утро, что все события минувшего дня – просто страшный сон. Потом она повернула голову и увидела, что лежит в своей постели. А Рафаэля рядом нет. Тогда она поняла, что это не сон.

Боль сразу же охватила ее, заставив снова лечь в постель и заполнив все тело, так что ей трудно было подняться. Она все же выбралась из-под одеяла и пошла отпереть дверь, которую заперла на тот случай, если Рафаэлю придет в голову снова попытаться поговорить с ней. Скоро придут служанки с горячей водой и помогут ей совершить утренний туалет. Джулии не хотелось, чтобы они догадывались о том, что произошло, по крайней мере пока она не решит, что ей делать.

Думать было почти не о чем. Ей придется уйти. Остаться здесь? Немыслимо, невообразимо. Вчера вечером она придумала некий план, прежде чем совсем лишилась сил. У Рафаэля было несколько поместий. Она выберет одно из них и уедет туда. Оставалось только решить, какую историю они сочинят, потому что она пойдет на все, лишь бы не навлекать на свою семью нового скандала. Нужно подумать о Лоре, как напомнил ей Рафаэль, а в следующем сезоне начнет выезжать и Лия. Ей, Джулии, следует быть крайне осторожной.

Может быть, придется придумать себе какую-нибудь болезнь. Не всех этим проведешь, но это по крайней мере благовидный предлог, который заткнет рты сплетникам. Это на тот случай, если слухи о… о грязном пари еще не успели распространиться. Молодая женщина как раз обдумывала такую возможность, когда вошла ее горничная Марджери с широко раскрытыми глазами и неуверенным видом.

– Мадам, – проговорила она дрожащим голосом. Джулия рассеянно взглянула на нее.

– Подайте мне, пожалуйста, коричнево-рыжеватое муслиновое. И волосы сегодня тоже причешите попроще.

Марджери сглотнула, не двигаясь с места.

– Там пришел какой-то человек. Он говорит, что вам нужно немедленно поехать с ним. Там была… дуэль.

– Какая дуэль? Этого не может быть! – Джулия медленно поднялась. – Он же мне обещал!

– Хозяин… ох, мадам. – В глазах горничной блеснули слезы, подбородок задрожал. – Не хочется говорить вам. Его застрелили!

Боль была всепоглощающей. Он лежал навзничь, а хирург, закатав рукава белой рубашки, с руками, до локтей испачканными кровью, искал пулю.

– Еще бренди, – прохрипел Рафаэль.

Помощник хирурга поднес флягу к его губам, и он жадно отпил, не обращая внимания на жгучий вкус. Он снова лег на спину, ему было дурно от запаха крови и пота. Он услышал приглушенное ругательство хирурга и почувствовал, что тот снова зондирует рану.

Рафаэль возненавидел себя за то, что закричал, но поделать ничего не мог – хирург сунул пальцы в узкое отверстие, проделанное пулей у него в боку, вызвав такую боль, что вынести ее было невозможно. Он стиснул зубы, громко дыша; казалось, что мучительные поиски продолжаются столетие. Он с ужасом ощутил влагу у себя на щеках и потрогал щеку языком. Влага оказалась соленой.

– Не могу ее извлечь, – сказал хирург и зло выругался. Он поднял окровавленные руки, чтобы вытереть пот со лба, и на виске у него осталась алая полоса.

– Вы хотите сделать разрез? – Голос ассистента дрожал от страха. – Куда я положил нож?

На что хирург ответил:

– Слишком близко к позвоночнику. Это еще больше навредит. Нужно зашить рану, иначе он умрет от потери крови. Принесите иглу и нитки.

Рафаэль устремил взгляд в потолок и заставил себя не думать о том, что с ним делают. Будь он проклят, этот Саймон. Ни к черту не годится. Даже убить не может толком, хотя Рафаэль так облегчил ему задачу.

На рассвете они сделали несколько шагов по полю, повернулись, подняли пистолеты, украшенные жемчужными рукоятками и загнутыми курками, уже взведенными и готовыми, и прицелились. И тогда Рафаэль остановился.

Он ждал, пока этот негодяй подойдет и выстрелит. Сам он не собирался этого делать. Просто когда настало время, он не смог разрядить свой пистолет в этого человека. Внезапно он ощутил весомость обещания, которое выманила у него Джулия и которое он вовсе не собирался выполнять, когда давал его.

Он понял, что не может убить Саймона, так же как не мог бы убить Джулию. Оба они – невинные овечки. Они и он принадлежат к разным мирам. Это было бы убийство, а он понял, что не настолько грешен, чтобы лишать жизни невинных людей.

Саймон выстрелил и одновременно крикнул, как будто протестуя против того, что был вынужден сделать. Когда Рафаэль ощутил первый удар боли, он понял свою ошибку. Ужас на лице Саймона словно говорил: «Смотрите, вы превратили меня в убийцу».

«Итак, даже в благородных поступках Фонвийе проявляется наша порочность», – с иронией подумал Рафаэль, лежа на мокрой от росы траве и глядя в светлеющее небо. Занимающийся рассвет все менял, бросая свет на то, что было прежде тьмой. Рафаэль подивился неизменности своего прославленного чувства юмора.

Хирург влил в рану какую-то жидкость, и Рафаэлю показалось, что его бок охвачен огнем и снаружи, и изнутри. Он выгнулся, крепко прикусив губы и задыхаясь от боли. Призвав всю свою силу воли, он дал себя зашить. Со смирением фаталиста он вынес каждый стежок.

Потом он заметил, что все это время ассистент сильно прижимал его руки к бедрам, вероятно, полагая, что Рафаэль начнет сопротивляться, почувствовав боль от иглы, протыкающей кожу. Сам он своих рук не ощущал. Он в недоумении рассматривал их, а его сознание отказывалось воспринять смысл происходящего. Ассистент держал его очень крепко. И боль он должен был чувствовать адскую.

Рафаэля окатило волной ужаса. Господи! Только не это!

Его взгляд переместился к ногам, и он изо всех сил постарался пошевелить ими. Он продолжал попытки, надеясь, что это дикий бред. Этого не может быть!

И он испустил вопль, от которого ассистент подпрыгнул чуть ли не до потолка, а хирург больно дернул нитку.

Джулия надеялась, что время и расстояние превратят события весеннего сезона в нечто далекое.

Прошло три месяца. Она оставалась в Лондоне в течение долгого жаркого лета, и ею владела цепенящая неопределенность. Решение уехать возникло из необходимости все начать сначала. Пока они тряслись по изрытым колеями дорогам северных графств, она молила Бога, чтобы ее решение оказалось верным.

Они ехали в озерный край Камбрайн. Здесь, между Уиндермеером и двумя маленькими горными озерами, был расположен Гленвуд-Парк, небольшое поместье, принадлежащее Уэнтуордам. Рядом находился городок с любопытным названием Хоуксхед[4]. Городок оказался старинным и приветливым. Джулия выбрала это место из всех владений Рафаэля из-за его удаленности. Это место представлялось ей весьма подходящим, чтобы уединиться как можно дальше от высшего общества.

Ее спутник по почтовой карете, без сомнения, не понял бы ее, узнай он ее мысли. Да она ни за что и не поведала бы их ему. Оба они не были склонны к разговорам. По правде говоря, Рафаэль очень мало разговаривал с ней за все время своего выздоровления, когда он лежал, терпеливый и молчаливый, под большим полубалдахином, под которым когда-то они спали вместе.

Это вполне устраивало Джулию. Ей нечего было сказать мужу.

Вид у него был ужасный. Он побледнел, похудел, под глазами висели мешки, губы стали бескровными от постоянного напряжения. Казалось, он все время тлеет, как жаровня с горячими углями. Это унылое существо действовало Джулии на нервы, в особенности из-за фляги, к которой он то и дело прикладывался. На каждой остановке – а останавливались они часто – он требовал наполнить ее. И это было единственным, что вызывало у него интерес во время путешествия.

Они ехали на север, и в воздухе все сильнее ощущалась прохлада. Молодая женщина радовалась этому вестнику перемен. Она думала о том времени, когда воздух был сладким и теплым. То была весна, и тогда она верила в хорошее. Теперешнее время года словно проходило в другой жизни. Оно намекало, что укусы зимы сотрут жгучие воспоминания.

Карета замедлила ход, потом остановилась. Кучер кого-то позвал, и ему ответили приветствием. Отодвинув парчовую занавеску, Джулия посмотрела в окно и увидела, что они подъехали к какому-то дому. «Наверное, это и есть Гленвуд-Парк», – подумала она. Ей были видны только две каменные лестницы, симметричными полукружиями изгибающиеся перед фасадом и ведущие к входным дверям. Камень был белый, скорее даже серый, выветренный непогодой, что говорило о том, что дом этот старинный.

Рафаэль сказал:

– Ну вот мы и дома.

Голос его звучал иронично.

Подошел лакей с лесенкой, и Джулия вышла из кареты. Их ждал Томас, камердинер Рафаэля. Он и еще два лакея, которых они взяли с собой из Лондона, вошли в экипаж.

Джулия отвернулась, плотнее закутавшись в свою ротонду, и поспешно поднялась по ступеням, остановившись у дверей. Ей страшно не хотелось смотреть на то, что сейчас произойдет. Видеть, как Рафаэля вытаскивают из кареты, было ужасно.

Двое дюжих слуг, Грегори и Франклин, старались оторвать Рафаэля от сиденья. То был воистину подвиг Геракла – протащить хозяина через узкую дверцу и не уронить его с позором на брусчатку. Конечно, можно было заказать специальную карету, чтобы облегчить перевозку больного, но Рафаэль решительно воспротивился этому предложению.

Его единственной уступкой своему состоянию было кресло-каталка, которое еще один слуга поставил рядом с Джулией, ожидавшей, когда вынесут ее мужа.

Из кареты появился Рафаэль, его мускулы были напряжены, он крепко держался за проем дверцы, поддерживая свое тело, пока Грегори придавал нужное положение его безжизненным ногам. Томас в сопровождении Франклина с трудом протиснулся к нему, и Франклин под указания камердинера перенес на себя тяжесть Рафаэля. И тогда все трое осторожно извлекли своего господина из кареты.

Джулия нервно сглотнула, ей не хотелось смотреть, но она была не в силах отвести взгляд. Вид у Рафаэля был ужасающий. Самый крупный из слуг взял его на руки и понес, причем ноги Рафаэля волочились сзади, пока его несли вверх по каменным ступеням к креслу.

Пока все это происходило, Рафаэль не сказал ничего, ни единого слова в знак протеста, не издал даже болезненного восклицания. Усевшись, он сунул руку в карман фрака и вытащил свою серебряную флягу, в то время как его ногам придавали нормальное положение. Джулия видела, как дрожит его рука, когда он отвел ее в сторону, чтобы сделать долгий-долгий глоток.

Сунув флягу назад, он уставился прямо перед собой. На Джулию он не смотрел. Слуга взял кресло за ручки и покатил его к дверям, которые открыли, чтобы они могли войти в свой новый дом. Молодая женщина выждала, когда путь будет свободен, потом тоже вошла. Рафаэль махнул рукой своему носильщику, и они направились в одном направлении, Джулия – в другом.

Час спустя Джулия сидела в продуваемом сквозняками кабинете и давала указания домоправительнице и дворецкому.

– Дом находится в отвратительном состоянии, – заявила она этой тучной паре.

Они не были ни братом и сестрой, ни мужем и женой. Объединяло их только то, что оба были очень дородными. Миссис Энсон была светловолосой и обладала приятной внешностью – казалось, ей хотелось добиться одобрения новой хозяйки. Мистер Конрад был темноволосым. Точнее, когда-то был темноволосым. Теперь он был почти лысым. Вид у него был как у угрюмого школяра, которому учитель дает нагоняй за небрежно выполненное задание.

– Например, вот эта комната, – продолжала Джулия. – Занавеси на окнах протерты почти до дыр, они совершенно не предохраняют от холода. Я хочу, чтобы здесь были повешены новые драпировки, а вместо этих ковров чтобы положили новые – посмотрите, они все в пятнах. У камина такой вид, будто его не чистили многие месяцы.

Все трое бросили мрачные взгляды на тонкое полено, догорающее там. В корзине рядом с камином не лежало больше ничего, что можно было бы подбросить в топку.

Миссис Энсон откашлялась.

– Нам сообщили о вашем приезде совсем недавно, мадам.

– Мы, видите ли, находимся на постоянном жалованье, – сказал мистер Конрад скрипучим голосом. – В доме никто не бывал многие годы. Какой смысл наводить порядок, если здесь никого нет, кроме нас, а мы в эти комнаты никогда не заходим?

Джулия немного помолчала, решая, что делать. Она не могла позволить себе не поладить с этими людьми. В предстоящем устройстве ей понадобится их поддержка.

– Я понимаю ваше трудное положение, мистер Конрад. В мои намерения не входит делать вам выговор. – Она повернулась и направилась к буфету, уставленному пыльными графинами. Графины были пусты, их содержимое давно испарилось или было выпито. Крошечные паутинки заплели графины изнутри. – Однако меня заботят удобства моего мужа. Эта комната в особенности должна быть как можно быстрее приведена в жилой вид, поскольку она, без сомнения, станет его любимым убежищем.

– Как трогательно, – раздался от дверей голос Рафаэля. Он сидел в своей кресле-каталке, сжимая в руке граненый стакан, наполненный янтарным напитком. Позади ждал слуга. – К огню, – приказал Рафаэль отрывисто, когда его вкатили в комнату. Снова обратившись к Джулии, он сказал с сарказмом: – Как мило с вашей стороны проявлять внимание к моим нуждам. Кажется, жена – вещь удобная.

Она почувствовала, как у нее на затылке зашевелились волосы. Глаза Рафаэля пылали злобой. Но Джулия горела столь же непоколебимой решимостью. Ему не удастся повредить ее репутации перед слугами.

Не обращая на него внимания, она снова повернулась к домоправительнице и дворецкому и сказала, вздернув подбородок:

– Прошу вас, миссис Энсон, сообщите, когда будет готова гостиная, которую я велела превратить в спальню.

– А когда она будет готова, мне пойти туда и распаковать вещи хозяина, мадам?

– Да. Мистер Конрад, можно надеяться, что конюшни в лучшем состоянии, чем дом?

– Если желаете знать, проветрили ли их и просушили, я бы сказал – нет. – Уголок его рта слегка приподнялся – он оценил собственную шутку. – Но лошади в них есть.

Джулия пропустила его остроту мимо ушей.

– А каретный сарай хорошо оснащен?

– Есть фаэтон, старый, и несколько повозок. – Он пожал плечами. – Конечно, есть карета, но я не ручаюсь за ее состояние. Ею давно не пользовались.

– Без сомнения, лошади застоялись. Передайте конюху, чтобы утром была готова смирная лошадь. Полагаю, прогулка в фаэтоне нас взбодрит. Это все.

Мистер Конрад бросил на нее обиженный взгляд и последовал за миссис Энсон.

– Очень впечатляюще. – Голос Рафаэля звучал едко. – Ах, это было не хуже представления под названием «Хозяйка поместья», которое, вероятно, дает моя бабка. – Несколько раз дернув за колеса, он подъехал ближе к скудному огню. – Кто бы подумал, что такая мышка, как вы, способна на такое?

Оскорбление попало в цель, тем более что это была правда. Она действительно мышка. Глупая мышка, которую так легко одурачить, которая не думает ни о чем, кроме любви.

– Вижу, вы решили поговорить, – отозвалась она. – Можно было предположить, что первая же вещь, которую вы скажете, будет гадостью. – Джулия подошла к мужу и некоторое время смотрела на него. – Разрешите вам сообщить кое-что о мышках. Однажды я попробовала поймать мышь, а она меня укусила. Она прокусила палец до самой кости. Это было одно из самых болезненных ощущений за всю мою жизнь. Так что не стоит с такой легкостью отмахиваться от нас, мышей.

Рафаэль поднял брови. Улыбка его была нескрываемо насмешливой.

– Ха! Я не думал, что в вас еще остался боевой дух. Вы только посмотрите на себя. Ваша чересчур чувствительная совесть завела вас в эти жалкие края с мужем, от которого нет никакого толку ни в постели, ни в чем-то другом. Зачем? Разве не для того, чтобы добиться одобрения? Любящая жена, да к тому же еще и мученица, – свет будет вами восхищаться!

Его слова были исполнены горечи, и Джулии это было понятно – такой гордый человек, как Рафаэль, вдруг оказался низринутым столь низко. Но почему эта горечь направлена против нее, этого она объяснить себе не могла. Она не причинила ему никакого зла, совсем наоборот. Это она пострадала.

И она спокойно возразила:

– Я приехала сюда не ради света и не ради вас. У меня особая причина поселиться здесь, и это касается только меня.

– И вы не считаете нужным сообщить мне, что это за таинственная причина? – Глаза Рафаэля сверкнули. – Сказать вам, как мало я ценю ваши заботы?

У нее были причины ничего не говорить ему. В основном потому, что она знала, какие бурные возражения вызовут у него ее слова.

– Я все вам объясню, когда вы сможете разговаривать спокойно.

– Не дразните меня, Джулия. Иначе вы увидите, что я могу дать вам сто очков вперед. Мой ум остался таким же острым, каким и был, и таким же дьявольским, несмотря на это разбитое тело и… утрату моей… – Он осекся. Потом сделал большой глоток из фляги и, отвернувшись, мрачно уставился на слабое пламя.

– По-настоящему вы потеряли только ваш характер, – очень тихо сказала она.

– Он принял свои гротескные формы много лет назад. Это даже гармонично – что теперь и мое тело стало таким же. – Его ноздри раздувались, и он снова сердито посмотрел на нее. – Как вы должны презирать меня.

К ужасу Джулии, глаза ее затуманились. Как было бы просто позволить своей жалости взять верх над решимостью. Но выказать слабость перед хищником – значит совершить смертельно опасную ошибку. Она взяла себя в руки и сказала с равнодушием, которого вовсе не ощущала:

– Не больше, чем вы презирали меня некогда.

Рафаэль нахмурился. Ему не нравилось, когда ему напоминали, что это не его водили за нос. Он сам был автором собственного крушения. Всякий раз, когда Джулия размышляла об унизительных обстоятельствах, при которых вышла замуж, в груди у нее возникала острая боль.

Какой же дурой она была!

– Ну ладно, вы привезли меня сюда, – сказал он, – и, возможно, это не такая уж плохая мысль. Нужно отдать вам должное. В Лондоне я не мог оставаться. Но теперь, когда вы помогли мне благополучно перебраться сюда, вы можете уехать. Больше я в вас не нуждаюсь.

– Да. Наверное, не нуждаетесь. Вы выиграли пари. Вы получили деньги. Но я не уеду, Рафаэль. У меня есть свои причины, чтобы находиться здесь. И я останусь, пока не сделаю того, что считаю нужным. – Стеснение в ее груди превратилось в боль, и она поняла, что ей нужно уйти. – Теперь я иду к себе. Я поручу слугам отвезти вас в вашу комнату, когда она будет готова.

И она ушла в те апартаменты, которые выбрала для себя. Это не были традиционные апартаменты хозяйки, расположенные, как было в Лондоне, по соседству со спальней хозяина. Они были поменьше, и миссис Энсон называла их «комнаты вдовы». Джулии понравились мягкие розовые оттенки этих комнат, подчеркнутые цветом мяты и сливочного масла. Обстановка была изящная, мебель некрашеная, что придавало комнате ту простую элегантность, которая понравилась молодой женщине.

Раздевшись, она быстро вымылась и надела удобный халат из хлопчатобумажной ткани. Растянувшись перед пылающим огнем, Джулия закутала плечи шалью и почувствовала, как она устала.

Она не стала проверять, удобно ли устроили Рафаэля в его спальне. Она предчувствовала, что его дурное настроение в ближайшие дни станет только хуже. Сегодня, прежде чем приступить к исполнению своего плана, она позволит себе провести спокойный вечер в своем пристанище.

Завтра она начнет, а значит, ей нужно отдохнуть. Скоро Рафаэль узнает, что она задумала. Она выполнит свой долг, а потом будет свободна. Свободна и от него, и от его предательства, и от его лжи, и от его жалости к самому себе.

Придет время – и она начнет новую жизнь, спокойную жизнь отдельно от него. Но пока она оказалась загнанной в продуваемый сквозняками, плохо содержащийся помещичий дом с нерадивой прислугой и с выздоравливающим больным, у которого очень дурной характер, вдали от всех родных и друзей, от всех, кто ей дорог.

Удивительно ли, что она так устала?

– Проснитесь, – приказала Джулия.

Рафаэль застонал и отвернул голову, глубже зарывшись в одеяло.

Джулия заставила себя продолжать начатое вопреки тихому теплому чувству, возникшему у нее в груди. Нелегко было видеть его в таком состоянии, еще не очнувшегося после сна. Раньше она всегда любила утренние часы, когда оба они были сонные и томные после ночи любви. То было время нечаянных ласк, шепотков и смешков, порой, хотя и не всегда, приводивших к близости, которая неизменно давала согласное начало дню.

Две вещи избавили Джулию от того, чтобы эти воспоминания взяли над ней верх. Первая – это присутствие лакеев, а вторая – недовольный взгляд мужа, которого разбудили насильно.

– Какого?.. – Он поднял голову, волосы у него торчали во все стороны. – Какого черта? Что вы здесь делаете? – Он провел рукой по голове, пригладив встрепанные волосы. – Господи, голова просто раскалывается.

– Слишком много пили. Хотите избежать головной боли – будьте умереннее.

– Томас, кто ее впустил? Боже мой, да задвиньте же эти занавески. Свет режет глаза.

Томас не сдвинулся с места, лишь перевел взгляд на Джулию. Она подошла ближе.

– Томас получил приказание помочь вам встать. Ну давайте. Не делайте эту процедуру труднее, чем она бывает обычно.

– О чем вы говорите? Я останусь в постели и еще посплю.

– Мы едем кататься в фаэтоне, – терпеливо объяснила она. И добавила, обращаясь к лакеям: – Пожалуйста, поднимите вашего господина с постели.

Рафаэль устремил на них угрожающий взгляд:

– Только попробуйте, и вы об этом пожалеете.

– Мадам, – сказал Томас, с взволнованным видом подойдя к Джулии. – Доктор сказал, что его нельзя двигать, что для него важно лежать. Поездка, которую вы задумали, она, конечно…

– Что может быть полезнее, чем свежий воздух и движение, Томас? Врач прописал виконту покой. Я считаю, что наша прогулка вовсе не будет нарушать его покоя. И уж, конечно, для виконта это лучше, чем если он не будет расставаться с бутылкой, злясь на весь свет. – И она уверенно обратилась к лакеям: – Ну давайте.

– Джулия, клянусь!.. Уф! Руки прочь, кретины! Клянусь… черт бы вас побрал!

Она вымученно улыбнулась:

– Постарайтесь выбирать выражения, Рафаэль. Мне говорили, что крепкий эпитет творит чудеса выразительности. Я подожду в столовой, пока вы будете наслаждаться утренним туалетом. Встретимся там.

– Я не собираюсь идти в столовую! Оставьте меня в покое, коварная маленькая…

Она успела вовремя закрыть дверь. Единственное, что она все-таки услышала, спускаясь в холл по лестнице, это громкие попытки Рафаэля изгнать слуг из комнаты.

Прошел час с четвертью, но все же Рафаэль появился, вкатив свое кресло энергичными ударами по колесам. Он молча обогнал слугу, который вошел после него, чтобы подтолкнуть кресло к столу. Когда этот молодой человек взял салфетку и развернул ее, Рафаэль вырвал салфетку из его рук и сам положил ее себе на колени.

– Убирайтесь, – рявкнул он.

Молодой человек поклонился и вышел. Взглянув на слугу, подошедшего к нему с тарелкой каши, Рафаэль гаркнул:

– И вы тоже.

Джулия глубоко вздохнула, чтобы заглушить нарастающее раздражение.

– Сегодня вы несдержанны. Может быть, вам стоило бы поесть, чтобы улучшить свое настроение. И поменьше виски.

– Вам кажется забавным распоряжаться беспомощным человеком?

– Вероятно, не таким забавным, каким вам казалось развращение наивной девушки, – возразила она.

– А, так это вы мне мстите, вот как?

– Вовсе нет. – Джулия постаралась, чтобы голос ее звучал совершенно равнодушно. – В отличие от вас я не испытываю потребности наказывать других только потому, что мне больно. Видите ли, мне от вас ничего не нужно, даже ваших страданий. – Поднеся ко рту кусок омлета, она с досадой заметила, что вилка дрожит у нее в руке. Она положила кусок обратно и взяла чашку чаю. – Впрочем, я выразилась неверно. Кое-что мне от вас нужно. И я это получу. Со временем.

– Что же это такое, дорогая супруга? Мои деньги? В этом смысле я могу быть щедрым. Какой-нибудь дом? Берите себе лондонский особняк. Можете принимать там ваших любовников, если вы стремитесь именно к такой свободе. Давайте выставляйте их напоказ, если это вам угодно. Я припоминаю, что вам очень нравятся постельные игры. Мне и в голову не пришло бы лишать вас этого удовольствия, поскольку сам я в этом смысле никуда не гожусь.

– Господи, Рафаэль, даже от вас я не ожидала такой низости!

– О, вряд ли вы способны представить себе мою низость в ее расцвете. Это болезнь, которой я буду потакать, пока вы в конце концов не поймете, что лучше всего вам уехать отсюда. Мне все равно, куда вы поедете, – в Лондон, на континент, в Америку, если вам захочется. Поезжайте хоть к черту на рога, только оставьте меня одного!

Джулия так сжала руки, что пальцам стало больно. Гнев, отчаянно пытающийся вырваться наружу, заставил ее задышать чаще. Прошла целая минута, пока молодая женщина обрела способность говорить:

– Не кричите, пожалуйста, Рафаэль. Уши режет.

Ее нежелание рассердиться привело его еще в большую ярость. Он стукнул кулаком по столу:

– К черту ваши уши, и к черту вас саму!

Джулии захотелось дать волю эмоциям, которые она вынуждена была сдерживать. Самое простое – это немедленно встать и выйти, а затем, приняв предложение Рафаэля, уехать, чтобы вообще забыть о его существовании.

А он вынул фляжку и снова выпил. Его кадык подпрыгивал от длинных глотков. Закончив, он вытер рот рукой. «Для пущего эффекта», – подумала Джулия, поскольку салфетка лежала у его левой руки.

Немного успокоившись, она встала.

– Я никуда не собираюсь уезжать. А теперь я предлагаю вам съесть что-нибудь, чтобы поддержать силы. Вам нужно что-то посущественнее, чем виски. Ровно через полчаса мы едем прокатиться в фаэтоне. Если вам угодно сохранить свое достоинство, я предлагаю вам не заставлять Грегори или Франклина нести вас на руках, как младенца.

– Вы превратились в настоящую суку, Джулия, – сказал он, когда она направилась к дверям.

Она не дала ему увидеть свою реакцию на эти слова.

– Я – то, что вы из меня сделали.

Когда она ушла, Рафаэль достал флягу, сделал глубокий глоток, потом, отдышавшись, еще один. Черт, эта штука жжет кишки, как огонь, но он наслаждался этой болью, как можно наслаждаться резким экзотическим запахом.

Будь она проклята. Будь она проклята! Видеть ее каждый день, зная, что она его ненавидит, что, даже если бы он не превратился в это жалкое подобие человека, он никогда бы больше не смел прикоснуться к ней, было невыносимо. Это сводило его с ума, держало в напряжении, он был точно бык, которого то и дело дразнят красным плащом. Нужно заставить ее уехать, чтобы не чувствовать ее присутствия всеми клетками кожи. Любым способом он выгонит ее отсюда.

– Томас! – заревел он. – Томас! Идите сюда, черт побери! Вбежал камердинер, лицо у него было встревоженное.

– Милорд!

Покачивая серебряной флягой, Рафаэль мрачно смотрел на Томаса, пока тот не понял, чего он хочет.

– Сию минуту, милорд, – сказал Томас и поспешил наполнить флягу.

Глава 17

Был почти полдень, когда Джулия вошла в свою комнату и рухнула на диван. Она дрожала всем телом. Поездка с Рафаэлем обернулась крахом.

Он напился до невозможности, хотя она понятия не имела, как ему удалось сделать это так рано. Фаэтон был маленький, устроенный так, чтобы им было несложно править, но все равно – для того, кто не имеет опыта, это оказалось не такой простой задачей, и Джулия вскоре совсем выдохлась.

И еще ей было очень противно. Рафаэль принялся во всю силу своих легких распевать непристойные песни. Поняв, что, если они встретят кого-нибудь на дороге, он заголосит еще громче и вульгарнее, Джулия сочла за благо вернуться домой.

Он ее победил, будь он проклят! Она чувствовала себя проигравшей, ей казалось, что из нее выпустили весь воздух. Что ей делать, если ее присутствие только усиливает его ярость? Как убедить его помочь ей в осуществлении программы выздоровления, которую она наметила?

Больничный хирург признался, что состояние Рафаэля никогда не изменится, что свинцовая пуля засела в позвоночнике и что он больше уже не сможет ходить. Врачи предупредили ее, что у него часто будет плохое настроение, что свойственно людям, прикованным к постели. Чтобы продлить ему жизнь, рекомендовались регулярные кровопускания и травяные тонизирующие отвары для очищения организма. Никакого солнечного света – он истощает силы. Никаких громких шумов – они нарушают телесное равновесие. И ни в коем случае его нельзя волновать или огорчать.

Джулия выслушала все это вместе с графиней. Старая женщина, несмотря на всю свою воинственность, пала духом, ее сморщенное лицо задрожало. Она схватила Джулию за руку, и они посмотрели друг на друга – две женщины, которые понимали, что им говорят вещи просто немыслимые. Для такого человека, как Рафаэль, подобная жизнь хуже смерти; все равно что быть похороненным заживо. Взявшая себя в руки графиня велела этим людям убираться из ее дома, приправив свои слова такими ругательствами, как «шарлатан» и «вампир».

Они долго сидели вместе, пытаясь решить, что им делать, и графиня наконец произнесла:

– Это мой внук, не говоря уже об остальном. Его нельзя заставить жить так, как они прописали. Если ему суждено умереть, пусть умрет, но по крайней мере умрет как мужчина.

Если бы Джулия верила, что меры, прописанные врачами, могут продлить жизнь Рафаэля, она бы выполнила все их указания и никому не позволила бы ей помешать. Но она знала, что графиня права. Рафаэль должен жить, а не существовать.

Тогда-то она и рассказала графине слышанную ею историю об одном человеке из Линкольншира, который упал с лошади и лишился возможности ходить, но потом поправился. Молодая женщина не знала, правдива ли эта история, да и прошло уже какое-то время с тех пор, как она ее слышала, так что многие детали подзабылись, но главное она помнила – паралич оказался временным.

Графиня с Джулией поехали в Линкольншир.

Уильям Дуглас радушно принял их, рассказал им свою необыкновенную историю. После падения его тело ниже талии парализовало, и он решил, что существовать в таком состоянии – не для него. И он стал каждый день пытаться двигаться, убежденный, что его ноги «проснутся», как он выразился. Он нанял двух дюжих мужчин, чтобы они волокли его, причем один из них двигал его ногами, словно это могло заставить ожить мускулы и нервы.

И это помогло. Хотя выздоровление было болезненным и мучительно долгим, теперь он мог ходить, пусть и при помощи палки, заметно хромая, но мог. Уильям Дуглас гордо встал и продемонстрировал свою довольно неловкую походку. Взволнованная, графиня отвернулась. Джулия ощутила, как холодная, тяжелая решимость зарождается у нее в груди. Рафаэль будет ходить. Она его заставит.

А когда это произойдет, она его покинет. Она уедет, и никто никогда не упрекнет ее, что она бросила калеку. Совесть ее будет чиста.

После этого Джулия и решила уехать из Лондона. Она хотела, чтобы это было только ее делом. Графиня поначалу не соглашалась с ней. Она была не из тех женщин, которые с легкостью отдают бразды правления другому. Но она увидела решимость в глазах жены своего внука и сдалась. Все было приготовлено, чтобы Джулия увезла Рафаэля. Выбрали Гленвуд-Парк. Франклина и Грегори послали в Линкольншир, чтобы обучить их восстановительным процедурам. Все делалось втайне от Рафаэля, который безучастно лежал в постели.

Они действовали быстро, вероятно, не все успев даже как следует обдумать. Теперь, когда Рафаэль был с ней здесь, Джулия не знала, как справиться с его злобными вспышками, с его беспечной решимостью разрушить себя и все на своем пути. Она пыталась быть спокойной и властной, но это ничуть на него не действовало.

После неудачной прогулки в фаэтоне Джулия целый день не входила к Рафаэлю. Она придумала для себя некий предлог, почему она не решается проникнуть в его святая святых, объяснив, что сейчас для нее как для хозяйки важно узнать, какие порядки заведены в Гленвуд-Парке, познакомиться с прислугой и ежедневным распорядком ее нового дома. На самом же деле она просто провела весь день в библиотеке, зарывшись в книги.

Ругая себя за свою трусость, она решила следующий день провести иначе. Но этот день тоже оказался потерянным зря. Зайдя на кухню, Джулия обнаружила, что кухонная прислуга состоит из веселых энергичных женщин. Кухня оказалась таким теплым, приветливым местом, что она застряла там, и ей подали второй завтрак на чисто вымытом дубовом столе, и она беспечно проболтала там до самого чая.

Потом она почувствовала себя усталой и продремала до ужина, который велела подать в свою комнату. День уже прошел. Поняв, что больше тянуть нельзя, Джулия пообещала себе, что со следующего дня все будет по-другому.

Рано утром она перехватила Томаса в гостиной, прилегающей к спальне Рафаэля. Камердинер нес поднос с кашей, поджаренным хлебом и дымящимся кофейником.

Протянув руку к подносу, она сказала:

– Я отнесу. Мне нужно поговорить с мужем наедине.

Слуга что-то залопотал. Он явно был в лагере Рафаэля. Джулия даже и не пыталась привлечь его к своим планам, зная, что он ни за что с ними не согласится.

– Хозяин пожелал принять ванну сегодня утром, – сообщил он.

– И это я тоже могу взять на себя. Казалось, Томаса сейчас хватит удар.

– Мадам, вы, верно, шутите.

– Нет, – с милым видом поправила его Джулия. – Я предупреждаю. А теперь, пожалуйста, проследите, чтобы нам не мешали.

Она юркнула в комнату Рафаэля, неся поднос, старательно улыбаясь и твердо решив не выходить из себя.

Рафаэль проснулся и сидел в постели. При появлении Джулии брови его резко опустились и нависли над глазами. Молодая женщина, не говоря ни слова, поставила поднос на его ночной столик.

– Я принесла вам завтрак, – сказала она как можно веселее.

– А я и не знал, что ваше отсутствие в эти дни означало, что вы нанялись в прислуги.

Она проигнорировала и укол, и презрительный тон, которым это было сказано.

– Я польщена, что вы это заметили. Он откинул голову на подушки.

– Ваши милосердные деяния кончились. Вы необыкновенно подбодрили меня. А теперь пришлите ко мне Томаса.

– Томасу велено оставить нас одних. У нас много дел. Рафаэль резко поднял голову:

– О чем вы говорите, черт побери? Верните мне моего слугу – сию же минуту!

Джулия спокойно смотрела на него.

– Или что?..

– Руки мне еще служат. – Он слегка улыбнулся. – Я с легкостью могу вас задушить.

Она пожала плечами, делая вид, что это мрачное обещание ее не пугает.

– Если дотянетесь. Он вздрогнул.

Она закусила губу. Не слишком ли далеко она зашла? Потом сказала, уже приветливее:

– Сегодня мы начнем наши упражнения.

– Ах вот как. И что же это за упражнения? Нужно ли мне спрыгнуть с кровати и начать бодрую разминку? Может, показать вам ложные выпады и прямые удары по корпусу, которым научил меня Джексон?

Не отвечая, она откинула его одеяло.

Он заорал, чтобы она оставила одеяло в покое, требуя объяснить, что она, черт побери, делает. Джулия пропустила все это мимо ушей, подняла его стопу с сильно выступающими костями и принялась вращать ее, как ее научил Дуглас. Рафаэль разразился потоком ругательств.

– Прекратите это немедленно! Я этого не потерплю. Джулия! Черт вас побери! Перестаньте обращаться со мной как с беспомощным ребенком!

– Прекращу, когда вы откажетесь от своего ребяческого поведения. – Голос Джулии звучал твердо, хотя внутри у нее все дрожало. Она понятия не имела о том, к чему могут привести ее действия, а реакция Рафаэля ее пугала. Но она знала, что ни за что не должна этого показать. Взявшись за другую стопу, она спросила:

– Так лучше?

– Будет лучше, если вы позволите мне вас убить.

Она продолжала свое занятие. И удивилась, когда он перестал ее ругать. Воцарилось тяжелое молчание. Покончив со второй стопой, Джулия провела руками вверх по обеим ногам начиная с лодыжек и до самых бедер.

И заметила, что ее бьет дрожь. Она ощутила, как исподволь, маленькими толчками, пробуждается ее чувственность, когда ей пришлось вот так прикасаться к нему. Хотя он сильно исхудал, мускулы на ногах оставались достаточно крепкими. Ее руки поднялись выше, и тут она действительно смутилась. Даже когда они ласкали друг друга, она в общем-то стеснялась трогать его тело. Никто не знал, чего ей стоило вот так легко скользить по нему руками.

Когда ее руки переместились к верхней части бедра, он прореагировал. Джулия удивленно посмотрела на него:

– Вы здесь чувствуете мое прикосновение?

– Да, чувствую, – проговорил он хрипло.

И это были первые неядовитые слова, которые она услышала от него за все это время.

От волнения голос ее стал резче.

– Это значит, что нечувствительность начинается гораздо ниже места ранения.

Их взгляды встретились. Рафаэль смотрел на нее напряженно, заманивая. Он больше не злился на нее. Его взгляд опустился на ее губы, веки отяжелели. Она ощутила знакомый жар и отвела глаза, боясь, что разгорающийся на ее лице румянец выдаст ее.

Твердо решив продолжать то, ради чего она пришла сюда, Джулия стала растирать его ногу, двигаясь вниз от бедра. Теперь она ощущала скованность, и от этого движения ее были менее плавны. Но Рафаэль не мешал ей.

Снова взяв рукой его стопу, на этот раз она просунула другую руку под его бедро и начала сгибать ногу в колене, как научил ее Дуглас. Это была тяжелая работа, и она сосредоточилась на ней так сильно, что только после того, как обошла кровать, чтобы заняться правой ногой, она заметила, что лоб его покрыт каплями пота.

– Вам больно?

В его глазах снова вспыхнула ярость.

– Что за дурацкий вопрос? Если я ничего не чувствую, как мне может быть больно?

Джулия закончила массаж. Закрыв одеялом эти неподвижные ноги, она заявила:

– Попозже Франклин и Грегори займутся с вами серией упражнений, которым их специально обучили. Мы будем заниматься этим каждый день.

– Черта с два! И вообще, я попросил бы вас в дальнейшем держать ваши руки подальше от меня.

И, резко отвернувшись, с лицом, похожим на грозовую тучу, Рафаэль рявкнул:

– Моя каша остыла!!!

В тот вечер Рафаэль появился за столом со своей флягой, явно настроенный отплатить Джулии за утреннее вторжение. Он без конца отпускал непристойные замечания, достигнув апогея, когда начал рассуждать по поводу пола поданной к ужину курицы. Расправив ее ножки, он сообщил, что это особа женского пола, и пустился в сальные обсуждения ее достоинств в качестве постельной партнерши для мужчины, чья сила еще не иссякла.

– Это совсем не смешно, – заметила Джулия, отрезая себе кусочек. Она говорила небрежным тоном, решив, что лучше будет не обращать внимания на его грубости. Конечно, если у нее это получится. Рафаэль обладал сомнительным достоинством выводить человека из себя.

Однако он только пристально посмотрел на нее. Осмелев, Джулия продолжала:

– Сегодня были признаки прогресса. И так быстро. Это меня очень воодушевило. И я не понимаю, почему вы в таком ужасном настроении.

– Неужели? Похоже, вы глупы до предела, если даже не можете понять, что причина моего настроения та, что я – калека!

Она втянула в себя воздух, медленно выдохнула, потом начала снова:

– Тогда почему вы сопротивляетесь, когда я хочу вам помочь?

– Потому что я не хочу никакой помощи от вас. И ни от кого вообще, если уж на то пошло.

– И поэтому вы предпочитаете просто гнить? Воистину блестящая идея, Рафаэль.

– А какое вам дело? – Он бросил вилку на тарелку. От дребезжащего звука Джулия вздрогнула. – Почему вы меня не ненавидите, черт побери? Видит Бог, стоило бы.

Она помолчала, глядя на него.

– Иногда мне кажется, что ненавижу.

Рафаэль выбросил руки вперед почти призывным жестом.

– Тогда идите своей дорогой. Оставьте меня одного…

– Вы повторяетесь, – раздраженно сказала она. – Я уже слышала это столько раз, что это уже не действует.

– …потому что я обещаю вам – в моем обществе вас ждут еще худшие вещи. Я сделаю вас несчастной, клянусь.

Джулия помолчала, опершись на локоть и глядя на него.

– Когда я вас оставлю, Рафаэль, это будет полным разрывом всего, что нас связывает. Я ничего не буду вам должна и ничего не захочу от вас. И на моей совести не будет никаких обязательств.

– А что вы мне должны? Я вас предал, я вас унизил – назовите цену вашей невинности и получите, не терзаясь сомнениями.

– Да, все это вы сделали. – Она внимательно посмотрела на него. – О, мне кажется, вы и вправду чувствуете себя виноватым.

– Ах, сударыня, вы штучка!

Рафаэль откинул голову и запустил пальцы в волосы, словно роясь в своих спутанных мыслях.

– Господи, вы так невинны. Вам следовало выйти замуж за Саймона. Завели бы парочку младенцев и жили бы в своем мирке, ничего не зная о существовании чудовищ вроде меня.

Он опустил руки. Веки его почти закрыли глаза. Джулия попыталась остановить нарастающее раздражение, заговорив о другом:

– Послушайте, Рафаэль, мы связаны вместе на горе и на радость, мы дали клятву. Не лучше ли будет, если мы станем обращаться друг с другом учтиво?

Рафаэль прищурился и завертел головой в поисках фляги. Выпив, он ответил:

– Но вы забываете, что я чудовище. – Он сверкнул жесткой улыбкой. – Мы, чудовища, старательно воспитанное племя. Совсем как тепличные цветы. Нас тщательно направляли едкими оскорблениями, наши добрые намерения старательно подрезали. Мы кормимся экзотическим варевом из ненависти, которая, как знает наш творец чудовищ, наполнит наши жилы злом и превратит наши сердца в самую черную смолу.

Джулия молчала. В глазах Рафаэля мелькнуло запоздалое сожаление – он понял, что открыл слишком многое. Он резко отвернулся.

Нервы у Джулии были напряжены до предела. Но она спросила спокойным голосом:

– Кто был вашим творцом чудовищ, Рафаэль?

Он не ответил. Он не смотрел на нее. Его лицо было непроницаемо.

– Трус, – сказала она с тихой страстностью. – Вы не можете посмотреть мне в глаза, когда приходится говорить правду. Вы ведь боитесь правды, да? Вот почему вы вечно прячетесь за вашу мерзкую ложь. Вы предпочитаете совершать жестокие поступки, высмеивать всех, чтобы только никто не увидел, как вы на самом деле беспомощны.

Он переменил позу, опустив подбородок на грудь. Она смотрела на его руки, беспокойно теребящие льняную скатерть. Это были крупные руки с квадратными ногтями. Эти руки могли быть такими ласковыми…

Наконец Рафаэль сказал:

– Я не представлял себе, как много вам приходится страдать из-за своих заблуждений. Сначала вы ошибочно приняли себя за сиделку, а теперь пожелали быть моим исповедником.

Джулия покачала головой в знак несогласия.

– Было время, когда я была единственным человеком, с которым вы говорили обо всем.

Рафаэль вскинул голову и прогремел:

– Не смейте говорить об этом! Я не желаю слышать о том времени, понятно? Господи, неужели вы не понимаете, что единственное, в чем я нуждаюсь, – это чтобы вы оставили меня в покое?

Джулия встала:

– Я исполню ваше желание. На время. Увидимся утром.

– Я не хочу, чтобы вы приходили, – бросил он ей вслед, когда она направилась к двери.

– Быть может, в один прекрасный день, когда вы снова будете ходить, вы сможете что-нибудь с этим сделать.

Как-то ближе к вечеру Джулия села за секретер в своей комнате, чтобы написать давно откладываемые послания своей семье. Начала она с письма к матери, в котором описывала главным образом дом, его поблекшее великолепие, нерадивую прислугу; потом в письме к отцу подробно описала приятности дороги, которые она испытала за время поездки. И только после этого она принялась писать Лоре.

«Я оказалась в ситуации, не особенно изменившейся по сравнению с той, которая была летом в лондонском доме. Да, теперь Рафаэль разговаривает со мной, но все, что он говорит, пышет ненавистью и злобой. Я думаю, он винит меня в своем несчастье. Боюсь, что в каком-то смысле он прав. Мне следовало бы отговорить Саймона от дуэли, как я отговорила Рафаэля, но я никак не думала, что Саймон окажется таким метким стрелком. Как бы то ни было, я по-прежнему не отказалась от своего плана. Я с нетерпением жду дня, когда смогу уехать в свой собственный дом, но не могу так поступить, пока Рафаэль не пойдет на поправку. Оставить его в таком положении немыслимо, о чем мы так часто говорили. Что же до его выздоровления, я сильно сомневаюсь, что мои усилия окажутся успешными. Мне кажется, что человек из Линкольншира хотел поправиться, и это не могло не оказать благотворного воздействия на результаты. Если мои опасения имеют под собой основания и Рафаэлю не станет лучше, я просто боюсь думать о том, какое будущее меня ждет.

Ну, хватит о моих горестях. Надеюсь, ты хорошо проводишь время. Пожалуйста, передай привет Хоуп и Марии. А также Лии. Я с огорчением узнала из твоего письма о ее новых выходках. Я знаю, что мама обойдется с ней круто, и хотя Лия, конечно же, виновата, я не могу не пожалеть ее. Она, как и я, обладает упрямым характером. Поскольку я оказалась в таком незавидном положении, мое безрассудство должно послужить ей хорошим уроком.

Думаю обо всех вас и ужасно скучаю. Поцелуй за меня отца и ничего не говори маме о моих неприятностях. Если она спросит, скажи, что у меня все хорошо и что Рафаэль…»

Джулия остановилась, а потом закончила словами «все такой же». Конечно, это никого не успокоит, но хотя бы это не ложь. Сложив бумагу, она расплавила алый воск и поставила на письмо печать Фонвийе. Странно думать, что теперь это ее герб. Ничто больше не казалось ей реальным в ее положении жены Рафаэля.

Она достала чистый лист бумаги, чтобы черкнуть короткое письмецо графине. Она едва успела надписать адрес, когда в дверь постучала миссис Энсон. Домоправительница сообщила, что в парадной гостиной ее ждут визитеры. Пригладив волосы, Джулия сунула перо в стаканчик и поспешила вниз, удивляясь, кто бы это мог прийти.

Две дамы стояли посреди довольно убогой комнаты. Джулия смутилась, увидев их глазами потрепанные занавески и выцветшую мебель.

– Здравствуйте, госпожа виконтесса, – сказала одна из женщин, приседая в быстром реверансе.

Это было щуплое создание с каштановыми волосами, зачесанными назад и уложенными в свободный пучок, с острым носиком, выступающим над улыбающимся ртом. Ее спутница, которая была и более солидной, и более серьезной, слегка наклонила голову.

Маленькая женщина снова заговорила:

– Я – миссис Сесиль Рен, а это – моя сестра, миссис Евлалия Пивенстовер. Мы очень рады, что вы согласились нас принять.

– С большим удовольствием, леди. Можно предложить вам чаю?

Миссис Рен зачирикала:

– Ах нет…

– Это было бы недурно, – перебила ее миссис Пивенстовер гулким голосом.

– Тогда разрешите, я позову миссис Энсон. – И Джулия позвонила. Учитывая жалкое состояние дома, она сильно опасалась за качество чая, который домоправительница подаст гостьям.

Миссис Энсон появилась на звонок с такой быстротой, как будто она стояла за дверью.

– Пожалуйста, миссис Энсон, принесите нам чаю и велите Дженет приготовить те маленькие сандвичи, которые нам так понравились позавчера. Я уверена, нашим гостьям они тоже понравятся. И кекс тоже, если он есть. И джем. И бисквиты. Кажется, они еще остались в коробке.

Миссис Энсон молча кивнула и вышла, ничем не показав, что она поняла намек Джулии, пожелавшей подать приличное угощение.

– Чай скоро принесут, – сказала Джулия, обращаясь к гостьям.

Она почувствовала унижение, заметив, что мебель в гостиной пыльная. Миссис Пивенстовер опустилась в кресло, подняв облако пыли, и слегка сморщила нос.

Миссис Рен, сев в кресло без всяких передергиваний, начала изливать свои чувства:

– Так мило с вашей стороны принять нас.

– Ты это уже говорила, Сесиль. – Голос у миссис Пивенстовер был низкий. Казалось, он эхом отдается от стен, обитых выцветшим шелком.

Миссис Пивенстовер сложила свои пухлые руки на коленях.

– Мы, госпожа виконтесса, пришли с официальным визитом. В качестве супруги церковного старосты – это я о себе, вы понимаете, – и жены констебля – это я о моей сестре Сесиль, – мы решили приветствовать вас как новую жительницу нашей округи.

Миссис Рен согласно пискнула и просияла улыбкой. Джулия нашла эту улыбку очень милой.

Чай принесли быстро. К удивлению Джулии, горничная Дженет вкатила в комнату недурно нагруженную тележку.

– Ты только посмотри, Евлалия! – воскликнула миссис Рен. Брови у миссис Пивенстовер предательски взлетели вверх.

Джулия так и знала, что эта леди оценит щедрое угощение. У нее явно был вид человека, который любит поесть.

Робость покинула Джулию, и теперь она чувствовала себя свободно. Обе ее гостьи оказались приятными собеседницами – даже Евлалия (после второй чашки чая Джулия настояла, чтобы они отбросили ненужные формальности) воодушевилась новым знакомством.

Вскоре они уже болтали запросто. О себе Джулия рассказывала с осторожностью, но о своей семье говорила свободно. Гостьи изумились тому, что Джулия с сестрами были приглашены пожить у Крейвенсмуров и что эта благородная чета ввела их в общество под своим покровительством.

– Боже мой! – воскликнула Сесиль, прижав руку к своей плоской груди. – Какая чудная история! Наверное, тогда-то вы и познакомились с виконтом!

– Да, – ответила Джулия и переменила тему разговора самым безошибочным способом – спросила у Евлалии о ней самой. Та пустилась в восторженное описание своих интересов.

В это мгновение какое-то движение у двери привлекло внимание Джулии.

За дверью находился Рафаэль. Его кресло загораживала закрытая створка двери, так что гостьи не знали о его появлении. Джулия вздрогнула, сердце у нее ушло в пятки.

Сейчас он устроит сцену. О Господи, он въедет в комнату и начнет делать свои немыслимые замечания, может быть, даже запоет какую-нибудь непристойную песенку.

Его зеленые глаза были мрачными. Она выдержала его взгляд – глаза в глаза, – прекрасно понимая, какая угроза от него исходит, а потом резко отвернулась. Леди, увлеченные важным спором относительно названия улицы, на которой жил в те дни кто-то из их племянников, не заметили, что она на некоторое время выпала из разговора.

Джулия собралась с силами, выпила глоток чаю, чтобы промочить пересохшее горло. Рафаэль будет безжалостным.

Он заставит ее заплатить за все упражнения, которые она заставила его проделать сегодня утром, несмотря на его постоянные протесты, приказания убираться вон и всяческие оскорбления.

И будет наслаждаться каждым моментом.

Евлалия спросила ее:

– Вам известно, что у нас есть приходская школа?

– Нет, я этого не знала, – ответила Джулия, отчаянно пытаясь справиться со своим напряжением и поддерживать разговор. В любой момент Рафаэль может появиться и разрушить все, но пока этого не случилось, она твердо решила держаться с достоинством.

– И еще мы очень активно занимаемся благотворительностью, – чирикнула Сесиль. – У нас есть приют для сирот, который мы поддерживаем, а также дом квакеров для… ну… несчастных девушек.

Джулия поняла, что это означает. Какая страшная нелепость, что в приличном обществе не полагается говорить о том, что женщина беременна! Но это так.

Она улыбнулась и сказала:

– Мне бы очень хотелось услышать побольше обо всех ваших начинаниях. – Сколько у нее еще остается времени до того, как в комнату ворвется Рафаэль?

Она тайком взглянула на дверь и поразилась. Рафаэль исчез. Он оставил ее в покое, не произведя никакого шума.

Глава 18

Хоуксхед оказался красивым городком с узкими мощеными улочками и домами времен королевы Елизаветы, красиво расположенными относительно друг друга. Темные деревянные балки на фоне беленых стен заставляли вспомнить другую эпоху, и Джулия во все глаза рассматривала эти очаровательные картины. Фаэтон поместили в трактирном каретном сарае, лошадей напоили и задали им овса, и теперь Джулия шла по живописным улицам, заходя в одну лавку за другой. Как чудесно было провести день вдали от угрюмых стен Гленвуд-Парка.

Жители сердечно приветствовали ее появление. У здешнего населения она вызывала любопытство, это не подлежало сомнению. Все подходили к ней с улыбками и предложениями, словно она была самой принцессой, решившей пройтись по здешним улицам.

Джулия не смогла пройти мимо лавки, похваляющейся выразительным названием «Хранилище искусств», где содержалось заманчивое собрание картин, скульптур и прочих произведений искусства, используемых для украшения интерьеров. Джулия неторопливо рассматривала их, а потом зашла в трактир, где и перекусила под неусыпным оком веселого трактирщика.

По дороге домой ей было о чем подумать. «Хранилище» подарило ей несколько идей насчет того, как привести дом в порядок. Джулия не собиралась брать на себя задачу заново переоборудовать Гленвуд-Парк. В конце концов, она всегда считала, что живет здесь временно. Но все-таки пока они здесь, им следует устроиться как можно удобнее в этом старом, продуваемом сквозняками доме. Она поговорит об этом с мистером Конрадом. Прежде чем что-то покупать, надо посмотреть, что лежит на чердаке – если там вообще что-то лежит.

Она вышла из фаэтона во дворе перед домом и велела дворецкому позвать конюха, чтобы тот отвел экипаж в каретный сарай. Когда им не хватало прислуги, она делала это сама, но теперь они наняли нескольких человек, и Джулия радовалась, что порядок в доме налаживается.

Развязав ленты шляпки, она направилась к лестнице и застыла на месте, увидев в холле знакомое лицо женщины.

Графиня Уэнтвурд улыбнулась:

– Вижу, я вас удивила. Разве вы не получили моего письма?

– Нет. К сожалению, почта здесь работает гораздо хуже, чем в Лондоне. Ах, как я рада вас видеть! – И Джулия порывисто бросилась к графине. Она протянула руки к старой женщине, и та не задумываясь по-матерински обняла ее. – Как хорошо, что вы приехали, – прошептала Джулия.

Голос графини звучал сдавленно.

– Вы заговорите по-другому, когда узнаете, что я сделала. – Отодвинувшись, она взяла жену своего внука под руку и повела ее в парадную гостиную. – Вероятно, нам нужно поговорить. Я понимаю, вы, очевидно, устали, но поговорить нам нужно немедленно.

– Что такое? Что-то случилось? – Джулия замерла на месте, охваченная жарким страхом. – С Рафаэлем? Что-нибудь случилось… что-нибудь случилось с ним?

Графиня удивилась:

– Нет, дитя мое. С ним все в порядке. Он в библиотеке с… О Боже мой! Давайте сядем, и я вам все объясню.

Подчинившись, Джулия сидела одеревенев, пока старая дама устраивалась на недавно вычищенном диване.

– Должна сказать, Джулия, вы совершили с домом чудеса за такое короткое время. Я поинтересовалась этим домом сразу же после того, как вы выбрали его, и сильно сомневалась, что его можно превратить в пригодное жилище.

Слишком встревоженная, чтобы воспринимать комплименты, Джулия быстро пробормотала что-то в знак благодарности и сказала:

– А теперь, пожалуйста, скажите, что произошло. Графиня сложила руки перед собой и некоторое время рассматривала их.

– Джулия, дорогая, я привезла с собой кое-кого. – Грудь ее приподнялась, когда она глубоко вздохнула. – Я не знаю, рассказывал ли вам Рафаэль о своей семье. О своей матери, моей дочери.

– Конечно, я знаю о ней, хотя Рафаэль мало о ней говорил. Она живет во Франции, и он редко с ней видится.

– Это так. Они далеки друг от друга. Вежливые чужаки – вот и все. Думаю, что произошло нечто – я не знаю, что именно, – образовавшее между ними незарастающую трещину. Полагаю, что именно такое положение дел во многом влияет на дурное настроение моего внука. Заметьте, я не оправдываю его поведение, но могу допустить, что в юности на него произвело неизгладимое впечатление нечто ужасное. – В глазах у нее появилась грусть, и она медленно покачала головой. – Он приехал ко мне, как потерявшийся щенок, внешне очень гордый и холодный, но, повторяю, совсем как щенок, если посмотреть ему в глаза. Со временем он научился скрывать и это; я предоставила ему дом и терпела его все эти годы – из-за этого выражения его глаз.

– Да. Я тоже это замечала. Графиня словно бы удивилась:

– Вот как? Тогда вы видели больше, чем все остальные, потому что он превратился в жесткого человека. Эта дуэль… она еще больше все испортила, не правда ли? Я сужу по вашим письмам, хотя вы и стараетесь казаться веселой.

– Рафаэль тяжело переживает свое теперешнее состояние… Джулия осеклась, потому что графиня замахала на нее рукой.

– Я прекрасно знаю своего внука и знаю, что он вел себя с вами совершенно безобразно. А теперь выслушайте меня, дитя мое, ибо я боюсь, что может быть еще хуже. Моя дочь написала мне этим летом, узнав о том, что произошло, и настаивала на том, чтобы приехать повидаться с сыном. Я удерживала ее от этого под разными предлогами, даже при помощи лжи, понимая, что если она явится, это не приведет ни к чему хорошему. На прошлой неделе она приехала в Лондон и потребовала отвезти ее сюда. Если бы я ей отказала, она приехала бы без меня.

– Его мать здесь? – Джулия не понимала, почему у нее появилось явное ощущение страха.

Графиня кивнула:

– Здесь. В библиотеке. Ей хотелось поговорить с сыном наедине.

Женщины обменялись тревожными взглядами, и Джулия спросила:

– Вы ничего не слышали?

– Нет. Там совершенно тихо. – Графиня бросила взгляд на дверь. – Я ожидала, что будет такой шум, что мертвые пробудятся.

Джулия проследила за направлением взгляда графини и поежилась. Мать Рафаэля здесь! Это звучало устрашающе. Он всегда избегал разговоров о своих родителях, упоминая и мать и отца только изредка и в самых резких тонах. Джулия вспомнила, что однажды даже неправильно истолковала его слова, решив, что мать Рафаэля умерла, а потом поняла, что он имел в виду – умерла для него. Ей, конечно, было любопытно, но касаться этой темы она не решалась.

По скудным сведениям, полученным от графини, и по ее предостерегающему тону Джулия поняла, что назревает взрывоопасная ситуация. Но она не жалела об этом. Монотонность и неподвижность последних недель угнетающе действовали на нее.

Графиня предложила:

– Почему бы нам не велеть подать чай? Это нас подбодрит и поможет скоротать время ожидания.

Джулия позвонила, вовсе не будучи уверенной, что сможет проглотить хоть кусочек.

К представлению, устроенному матерью, Рафаэль отнесся совершенно не так, как ожидал. Когда она приехала, он чуть было не выгнал ее и позвал слуг, чтобы они отвезли его обратно в спальню. Инстинкт говорил ему, что нужно скрыться от этой женщины с ее чрезмерной склонностью к сценическому искусству. Подумать только, Виолетта Жискар, именно она, входит в эту дверь! Разве недостаточно он уже вынес? Но конечно, он не мог ее остановить. Телесная немощь, не позволяющая ему двигаться, лишала его всяких преимуществ. Он угрюмо сдался, кипя все то время, пока ждал, когда же мать начнет свое представление.

Она начала очень спокойно, проговорив все то, что полагается говорить матери. Это было в порядке вещей. Все это Рафаэль знал и без нее – как она переживала, узнав о дуэли, как волнуется о его здоровье, но надеется, что он выздоровеет, – но все это его не очень-то волновало.

Потом тон ее изменился. Поначалу слегка. Маркиза сказала, что когда она получила сообщение о его ранении, какое-то время не было известно, выживет ли он, она вдруг словно прозрела. Виолетта начала говорить так, как никогда еще не говорила с сыном, и… заплакала. Не тем театральным плачем, который у него всегда ассоциировался с ее эмоциональными всплесками. На этот раз она совершенно утратила контроль над собой. Глаза у нее распухли, щеки пошли пятнами. Нос покраснел, ей потребовался носовой платок, и ему пришлось дать ей свой, потому что своего она не могла найти. Хотя Рафаэлю хотелось посмеяться над этим представлением, он против воли был очарован, слушая, как она говорит о своей слабости, своих ошибках и сожалениях. Мать призналась, как она жалеет, что отняла у него отца, поддавшись мгновенному порыву и высказавшись с ненужной откровенностью. Всего вероятнее, он все же сын Марке. Если бы она сохранила свою тайну про себя, она не разорвала бы их связи.

Она именно так и выразилась – она не разорвала бы их связи. Впервые Рафаэль слышал, чтобы его мать брала на себя ответственность за что-то. Похоже, она говорила искренне. Рафаэль отметил это с некоторым замешательством.

Он никогда не думал, что его мать страдает из-за того, что он считал лишь своей личной потерей.

Старые демоны ожили, беспокойно забормотали, что мать откровенничает с какой-то целью. Цинизм потлел немного, вспыхнул и погас. По какой-то причине звери, живущие в его душе, не подняли своих голов.

Приезд сюда ничего не даст ей. Ему от нее ничего не нужно, так что она не сможет использовать его никоим образом, и он не понимал, что она приобретет, получив его прощение.

Излив свои чувства, Виолетта зашмыгала носом, пытаясь взять себя в руки. Рафаэль прервал молчание, предложив:

– Я налью вам мадеры.

И услышал, что голос у него звучит гораздо мягче, чем ему хотелось.

Виолетта посмотрела на него, заморгала и нерешительно улыбнулась:

– Спасибо.

Однажды в чайной лавке городка Джулия столкнулась с миссис Пивенстовер – Евлалией, как та поправила ее с мягким упреком. Эта леди была в нервном возбуждении – приближался танцевальный вечер, который устраивался здесь. Она настаивала, чтобы Джулия посетила его и познакомилась с остальными выдающимися обитателями здешних мест.

– К сожалению, это невозможно, – ответила Джулия, улыбнувшись. – Вы знаете, мой муж нездоров. А за приглашение спасибо.

– Конечно, дорогая, но в деревне мы гораздо более снисходительны, чем в городе. Вам не к чему сидеть дома. И он, конечно же, не станет возражать. Я уверена, что он отпустит вас на пару часов.

Джулия с тоской подумала, что Рафаэль не задумываясь отпустил бы ее и на гораздо больший срок.

– Наверное.

– Я бы сказала, что вам следует почаще ходить куда-нибудь. Ваш дом… он не очень-то веселый, дорогая моя. Я не хочу вас обидеть.

– Дом просто ужасен.

– Вот именно. Вы еще молоды, и вам не повредит, если вы будете иногда бывать в обществе. Если я оповещу всех, что вы придете, билетов будет продано больше. Да, говорила ли я вам, что деньги от продажи билетов пойдут на дом квакеров? Они идут на нужды молодых женщин, живущих в этом доме.

Заинтересованная, Джулия подалась вперед.

– Вы не сказали, что это благотворительный вечер. Я с удовольствием помогу.

Это начинание окрылило Джулию. По дороге домой она строила разные планы. Рафаэль великодушно предложил ей пользоваться деньгами. Значительную сумму он хранил в сейфе в библиотеке. Он сказал ей, что она может просто брать оттуда, сколько ей нужно, только оставляя записку, сколько она взяла, для его расчетов. Пока что она брала из этих денег совсем немного, даже если учесть, что на обновление дома ушла некоторая сумма. В голове Джулии возникали разные варианты. Она любила делать пожертвования, коль скоро эти деньги шли на благотворительные цели.

Вечером за ужином она заговорила о своих идеях с графиней и матерью Рафаэля.

– Мне кажется, это довольно интересно, – сказала маркиза.

Голос ее звучал равнодушно. И вид у нее был совершенно не заинтересованный.

С самого начала их знакомства Джулия поняла, что у нее нет ничего общего со свекровью. Враждебности между ними не было, но не было и ничего, что могло бы стать основой для дружбы.

– А что, Рафаэль ужинает? – рокочущим голосом спросила графиня. – Если он считает неудобным есть вместе с нами, я хочу хотя бы быть уверенной, что он питается чем-то, кроме виски.

– Да, он ест, – сказала маркиза, не поднимая глаз.

Она отрезала кусочек мяса у себя на тарелке. Как правило, Виолетта пила чай в библиотеке вместе с сыном. Джулии казалось удивительным, что тот терпит ее присутствие. И еще она немного ревновала. Сама она видела мужа по утрам, только если заставляла себя присутствовать при массаже. Когда же она проделывала упражнения с его ногами, они вообще не разговаривали.

– Ну ладно, проследи, чтобы он ел что-то кроме конфет и джема с хлебом, хорошо, Виолетта? Если уж ты – единственная, кого он допускает до себя, значит, это твое дело.

Графиня говорила повелительным голосом, но это не помогало ей скрыть тревогу. Она держалась от Рафаэля на расстоянии, но когда они случайно встречались, на лице у нее неизменно появлялось выражение, очень походившее на тоску. Джулия всегда отворачивалась, видя это. Она очень хорошо понимала чувства графини.

Чтобы внести разнообразие в разговор, Джулия рассказала о танцевальном вечере, который намечался на начало года.

– О, я скорее всего вернусь к тому времени домой, – беззаботно сказала Виолетта. – Но я считаю, дорогая, что вам следует пойти. А вы, мама, будете сопровождать ее?

– Виолетта, я еду в Инвернесс с Хендриксами. Ты же знаешь, мы всегда проводим февраль в Шотландии. Отдыхаем в блаженном покое перед тем, как ринуться в Лондон на очередной сезон.

Присутствие маркизы не вызывало у Джулии никаких возражений, но все же она почувствовала облегчение, узнав, что та вскоре уезжает. Но вот отъезд графини ее огорчил. Ей нужно было чем-то заняться, чтобы не сойти с ума, когда дамы уедут, и она снова останется одна с Рафаэлем. Она сказала задумчиво:

– Пожалуй, я займусь этим домом квакеров, который меня приглашают посетить. Наверное, будет хорошо, если деньги Фонвийе пойдут на оказание помощи несчастным.

Джулия не хотела сказать ничего обидного. Но едва слова эти были произнесены, она встревожилась. На лице графини была улыбка, у маркизы улыбки не было.

Виолетта наклонила голову и надменно произнесла:

– Именно так, дорогая. Именно так.

Джулия совершенно не понимала, что она имеет в виду, но постаралась сохранить спокойствие и откланялась сразу же после окончания трапезы. У себя в комнате она взялась за письма, на которые давно уже следовало ответить. К началу рождественского светского водоворота ее семья вернулась в Лондон, собираясь затем снова уехать в деревню, что полностью соответствовало кочевому духу высшего общества.

Джулия написала письма, но это ее не успокоило. Она решила пойти в библиотеку и взять какую-нибудь книгу.

В библиотеке было тихо, низкое пламя в камине отбрасывало тени на стены. Другого огня в комнате не было. Рафаэль сидел в своем кресле, придвинутом к огню. Казалось, он спит. Под ногой у Джулии скрипнула половица, и он резко вскинул голову.

– О, вы меня испугали, – сказала молодая женщина.

– А, это вы крадетесь. – Голос его звучал мягко, без всякой враждебности. Он занял прежнее положение, словно забыв о ней.

Джулия думала, что он закричит и выгонит ее. Ее удивило, что он не злится.

– Вообще-то я искала вас, – сказала она.

Глаза под тяжелыми веками посмотрели на нее, потом скользнули в сторону. Вид у Рафаэля был рассеянный, словно он размышлял о чем-то важном, когда она вошла.

– Извините меня, Рафаэль. Я, кажется, помешала вам.

– Нет, – ответил он, махнув рукой. – Вы мне не мешаете. Джулии было не по себе; она пыталась понять, в каком он настроении, чтобы решить, остаться или уйти. Ей хотелось остаться, хотя она и не могла бы объяснить почему.

Рафаэль немного оживился и посмотрел по сторонам:

– Лампы еще не зажгли.

– А вы только сейчас это заметили? – Джулия потянула за ленту звонка. Она волновалась, однако движения ее были точны. Какое странное сегодня у них настроение. Странное и интересное. – Я велю Дорис прийти и зажечь.

Он наклонил голову, потом спросил:

– Для чего вы хотели меня видеть?

– Я не могла понять, куда вы исчезли. – Джулия села рядом с ним и вымученно улыбнулась. – Когда вы не появились вчера за ужином, а потом я не увидела вас за завтраком, я не знала…

Бросив на нее проницательный взгляд, он сказал:

– И вы не пришли заниматься упражнениями.

– Я подумала, что вам, вероятно, не хочется.

– Мне никогда не хочется.

Да, но это другое. Джулия начала терять уверенность, ясность цели. Она пропустила упражнения, потому что ей стало трудно встречаться с ним каждый день; ей мешали чувства, которые она все еще испытывала к этому человеку. Гораздо легче было поручить его матери, а самой спрятаться в собственном мире, который быстро пополнялся новыми друзьями и делами. Это ее отвлекало. А отвлечься ей было просто необходимо.

– Вот и Дорис! – воскликнула она, обрадовавшись, что приход служанки прервал неловкую паузу.

– В этой комнате очень уютно по вечерам. – Рафаэль говорил негромко, пока Дорис выполняла указания хозяйки. – Вы можете приходить посидеть со мной, если хотите.

– Спасибо, – сказала она.

Она-то думала, что найдет его в самом худшем настроении, беснующимся и в хандре. Но это… Джулия никак не ожидала, что он окажется задумчивым, мягким, приближающимся к самому краю того, что пугающе походило на нежность, и это ее насторожило.

– Это почта? – спросила она, подходя к письменному столу. Интересно, видно ли по ней, как она нервничает?

Рафаэль снова впал в задумчивое состояние.

– Что? – Он устремил на нее взгляд, словно прикоснулся к ней, потом отвел глаза.

Джулия вздрогнула. Происходящее заинтересовало ее. Что это с ним сегодня такое?

Она просмотрела пачку писем. Там были письма от ее сестер, от матери, от герцога. При виде всех этих знакомых почерков она на время забыла о Рафаэле. Она бросилась в кресло, уже освещенное лампой, стоявшей рядом, и сломала печать на одном из писем.

Она по ошибке выбрала письмо от герцога, намереваясь взять письмо от Лоры. Но, прочитав короткое послание, Джулия поймала себя на том, что задумчиво улыбается, погруженная в нежные воспоминания об этом человеке.

«… больше всего вас не хватает в библиотеке. Никто не ставит книги на место, никто не пугает меня до смерти, когда я вхожу и вижу, что в старом кожаном кресле кто-то сидит».

Молодая женщина громко рассмеялась, подумав, что именно такое произошло сегодня, когда Рафаэль испугал ее. Должно быть, такое уж свойство у библиотек.

– Что-нибудь забавное? Джулия подняла глаза.

– Это от герцога Крейвенсмура. – Она не собиралась делиться с Рафаэлем своими мыслями, особенно сегодня, когда какое-то ирреальное настроение витало в воздухе. Джулия сложила письмо. – Я пользовалась его библиотекой. И теперь он пишет, что ему меня там не хватает.

Рафаэль же поймал себя на том, что выбрался из нагромождения своих мыслей и чувствовал теперь себя так, словно его вытащили из-под огромного камня. И сделала это ее улыбка. Он давно уже не видел, чтобы Джулия так улыбалась. А тем более смеялась.

Он не стал просить ее рассказывать, что именно заставило ее улыбаться. Он просто смотрел на нее и любовался, точно картиной. А это вызвало в памяти лондонский музей, где они вместе осматривали выставку, обсуждали ее. На мгновение он ощутил боль утраты, такую мимолетную, что он почти ее и не заметил, потому что Джулия была снова здесь, сидела рядом с ним и почему-то сегодня не казалась такой далекой.

Она читала, и он заметил, что глаза у нее широко раскрылись, а рука, свободная от письма, поднялась к изумленно открывшемуся рту.

Любопытство взяло верх.

– Что такое?

Неужели это его голос звучит так мягко? Она покачала головой, еще немного почитала, потом улыбнулась:

– Моя сестра Лия слишком уж умна себе во вред. Кажется, она опять навлекла на себя неприятность!

Рафаэль заметил, что уголки ее губ приподнялись, и сказал:

– Но вас, кажется, это забавляет.

– Она позвала с собой двух дочерей графа Мессинга, чтобы наблюдать за… эээ… неприличным поведением слуг на конюшне. – Глаза Джулии блеснули – он и забыл, что это бывает, когда она чему-то радуется. – Это, наверное, что-то вроде того, чем вы занимались в детстве. Но только Лия не так склонна к авантюрам. Она, как и наша мать, обладает тем природным здравомыслием, которого у меня никогда не было. Интересно, почему вдруг она стала такой мятежницей.

«Чем вы занимались в детстве». Он шел за отцом во флигель для прислуги и видел там все варианты «неприличного поведения». Почему ему не стало больно при воспоминании об этом? Он скорее отреагировал на ее признание, что она далека от своей матери. Он вспомнил, как смотрел на нее в театре.

– Вы похожи на отца. Джулия кивнула.

– Добившись успеха, он стал гораздо более занятым человеком, чем когда работал в банке. Теперь он занимается капиталовложениями некоторых своих бывших банковских клиентов. Это отнимает у него все время, и я никогда его не вижу. А раньше мы с ним, бывало, играли в шахматы, иногда он брал меня в свои поездки.

– Это он поощрял вашу любовь к чтению?

– Угу. Он почти никогда не спорит с мамой, но в этом он был на моей стороне. Три года подряд на Рождество я получала от него книги. Мама хмурилась, но разрешала, поскольку о своей любви к чтению я вслух не говорила. – Она снова улыбнулась. – Лия, сестра, попавшая в неприятное положение, всегда была самой отъявленной ябедой. Я ходила в библиотеку и украдкой брала там книги, а она рылась в моей комнате, находила их, а потом торжествуя шествовала в семейную гостиную. Ах, какой она была негодницей, но я всегда полагала, что она считает меня своей соперницей и потому отчаянно стремится получить одобрение мамы. А Мария так сердилась на нее! – Джулия вдруг замолчала, вспыхнула и выпрямилась, чтобы придать себе уверенности. – Вы, наверное, думаете, что с моей стороны довольно глупо продолжать в том же духе. Наша семья несколько эксцентрична.

Рафаэлю потребовалось сделать над собой усилие, чтобы заговорить.

– Все это звучит так… нормально.

О его семье уж никак нельзя было так отозваться. Что подумает Джулия, если узнает о его детстве? О его родителях с их очаровательной манерой отрезать друг от друга по кусочку при помощи оскорблений, острых, как стилет, не стесняясь присутствия сына. Господи, это вызовет у нее отвращение, и она будет права. Рядом с милыми капризами членов ее семьи и легкими наказаниями, под которыми скрывалась любовь – любовь, отражавшаяся сейчас в ее янтарных глазах, – безобразие, царившее в его доме, покажется просто кошмаром.

Его переполнял жгучий стыд. Какая ирония – он всегда раньше смеялся над семьей, потешался над налагаемыми ею узами и прославлял свободу. Но вот теперь он не мог даже скривить губы, чтобы не отогнать впечатление человеческой близости, которое принесла с собой Джулия.

«Наверное, нужно что-то сказать», – подумал он.

– Вы, вероятно, скучаете по ним.

Прекрасная улыбка исчезла, молодая женщина кивнула, не встречаясь с ним глазами:

– Да. Ужасно.

– Вам следует съездить навестить их.

Глаза ее сверкнули, и она подняла на него блестящий взгляд.

– Это тоже входит в ваш план заставить меня уехать? Захваченный врасплох, Рафаэль ответил:

– Нет, я просто подумал, что вам, естественно, хочется с ними повидаться. Вы ведь не собираетесь на всю жизнь зарыться в этой дыре, ни с кем больше не встречаясь и не показываясь в свете?

Джулия успокоилась.

– Наверное, стоит об этом подумать.

– Может быть, в начале следующего сезона? Припоминаю, что эта Лия в таком возрасте, что ей предстоит выезжать в этом году.

Рафаэль не понимал, откуда взялись эти слова. Однако как это хорошо – не спорить с Джулией. Но нельзя, чтобы было слишком хорошо.

Он ходил по лезвию ножа, и наконец у него сдали нервы, и он переменил тему разговора:

– Есть ли здесь философские сочинения? Или исторические? Посмотрите, пожалуйста.

Джулия встала и взяла лампу, чтобы посветить себе. Ему нравилось, как она двигается – по-женски плавно. Внимательно вглядываясь в полки, она сморщила нос.

– Биография пятого графа Уэнтвурда. – Она рассмеялась и сняла книгу с полки. – Времена Елизаветы. Вас интересуют ваши предки?

Рафаэль взял у нее книгу, подумав, что это единственные предки, в которых он может быть уверен, – предки по материнской линии. Его охватила жалость к себе.

– Я имел в виду не такую личную историю. Слишком много привидений.

И он положил книгу на столик рядом с собой, даже не взглянув на нее.

– Ну ладно. О, вот повествование о войне Алой и Белой розы. – Она вынула книгу и начала листать. – А Уэнтвурды были на чьей стороне?

– Почему все только об истории моей семьи? Я не знаю.

– Это всего лишь вопрос. Но судя по тому, как вы ощетинились, можно подумать, что вы все еще опасаетесь, как бы Ричард III не пришел снять с вас голову.

Рафаэль ничего не мог поделать – ему это показалось страшно смешным, и дерзкий тон, которым это было сказано, заставил его рассмеяться. Он покачал головой, поняв, уже не в первый раз, что эта женщина может быть совершенно невыносима. Она дразнила его – его, мастера дразнить.

– Остроумно, – пробормотал он, стараясь говорить шутливо. – Вы неисправимы.

– Я научилась у вас, – возразила она, вздернув подбородок. Но при этом улыбка не сходила с ее лица.

– Тогда вам следовало бы знать, что мастера не стоит искушать.

Джулия сделала к нему несколько шагов, и он заметил, что бедра у нее покачиваются довольно дерзко.

– А вы никогда не слыхали об ученике, который превзошел учителя?

Господи, да ведь они флиртуют!

Грудь у него пылала. Ему страшно хотелось протянуть к ней руку; он представил себе, как хватает ее за запястье и сажает к себе на колени. И целует. Господи, как ему хотелось поцеловать ее!

Она явно почувствовала опасность и отвернулась, все еще довольная, но между ними уже не было этого потрескивающего напряжения. И Рафаэль был ей благодарен. Она вела себя мудрее, чем он.

Джулия села и снова принялась за письма. Некоторое время они молчали. Он делал вид, что не замечает, что она то и дело украдкой бросает на него взгляды. Вдруг она спросила:

– Рафаэль, зачем ваша мать приехала сюда?

Он удивился, как это она посмела задать ему такой вопрос. Неужели она не понимает, что сейчас он отхлещет ее своим языком? Неужели у нее нет ни здравого смысла, ни страха?

Конечно, понимает, и даже лучше, чем кто-либо. И ей вовсе не все равно. Хитрое выражение на ее лице сказало ему, что она готова к его реакции, но все же она задала этот вопрос. Почему же это не вызвало у него раздражения?

Наверное, потому что он многое знал об этой смелой женщине. Она не всегда была такой. Он помнит, что она чуть было не вступила в брак с человеком, который с милой улыбкой похоронил бы ее заживо в мире формальностей, сплетен и жалких мыслишек. Он имел некоторое отношение к тому, что она избежала этой участи, и сознание этого согревало душу.

Но Джулия ждала его ответа.

– Нам нужно было уладить одно старое недоразумение, которое все еще стоит между нами.

Господи! Зачем же он сказал так много! Она нахмурилась. Ему захотелось провести кончиком пальца по милой морщинке у нее на лбу.

– Наверное, ее визит увенчался успехом, – задумчиво сказала Джулия. – Вы кажетесь совсем другим. Пожалуй, более спокойным.

– Уверяю вас, ничто в моей матушке не может даровать мне покой. «Разве только если она вернет мне отца», – подумал он.

Но… разве ему нужен Марке? Все это теперь казалось ему таким далеким.

– Наверное, мне не стоило спрашивать. Это не мое дело. – И она отвернулась.

Рафаэль почувствовал, что его пульс отозвался на этот жест, который он так любил.

– Просто я любопытна. Вы так мало рассказывали мне о себе.

Когти. Рвущие когти. Он скрипнул зубами, словно получил удар стальным предметом. Он хотел избавиться от этого.

– В нашей семье есть вещи, – медленно проговорил он, – которые вас шокировали бы. Вряд ли вы вообще могли бы понять их.

Джулия нахмурилась.

– Я бы не стала говорить плохо о нашей семье, но и у нас не все ладно. Может быть, я сумела бы понять ваши проблемы лучше, чем вам кажется, Рафаэль.

Его вдруг охватила невероятная надежда, и на один роковой момент он оказался во власти этих золотистых глаз. Он сказал:

– Моей матери необходима чья-то преданность. Это для нее как воздух. Она вышла замуж за волокиту. К его увлечениям она отнеслась как к полному разрыву их брака. – Он провел пальцем по подбородку, его голос превратился в шепот: – Что они делали друг с другом – это просто невозможно описать.

– А что они сделали с вами? – еле слышно спросила она. Рот его скривился.

– Творцы чудовищ. Помните?

– Рафаэль. – Ее чудные очи стали печальными. – Вы не чудовище.

– Я им был. Посмотрите, что я сделал с вами. Вы можете это простить?

Она прищурилась:

– Я этого никогда не прощала.

– Да? Вот милая девочка.

– Хорошо, что вы мне рассказали. Мне бы хотелось… – Она замолчала, и он увидел, что она обдумывает, можно ли сказать то, что у нее на уме.

– Говорите же, – подстегнул он, желая знать все.

– Почему… почему вам было важно доказать, что любви не существует?

Ах, какой неприятный вопрос! Рафаэль даже слегка рассердился. Он ничего не мог сказать такого, что не походило бы на жалость к самому себе. А этого нельзя было допустить.

И Рафаэль замкнулся в себе. Откровенное настроение этого вечера иссякло. Это все. На большее он не был способен.

– Меня это забавляло, – сказал он. Но голос его звучал так ровно, что вряд ли она ему поверила.

С инстинктивной чувствительностью, которая считается присущей женщинам, но доказательств чему он никогда в жизни не встречал в других представительницах женского пола, Джулия опустила ресницы и сказала:

– Полагаю, мне следует пожелать вам доброй ночи.

– Доброй ночи. – Ответ прозвучал слишком быстро, слишком горячо. У Рафаэля был вид человека, доведенного до отчаяния.

– Увидимся утром.

И поскольку он всегда на это отвечал одно и то же, он ответил и сейчас:

– Не приходите.

Джулия улыбнулась, словно считала это простым ритуалом. Словно она знала – упаси Боже! – что он будет ее ждать. И будет разочарован, если она его послушается.

Они расстались очень мило, но не прошло и нескольких минут, как Рафаэль пожалел о том, что так распустился. Началось все с ощущения униженности – сначала с легких покалываний, которые потом переросли в мучения, когда он повторил мысленно все, что наговорил.

Проклятие! Он совсем раскрылся. Но он не станет просить ее о понимании. Он же не стал умолять ее о прощении ради ее…

Ради нее?

Ради ее любви?

Боже мой!

Глава 19

Возвращаясь мысленно к этому разговору, Джулия могла винить только себя. На следующее утро она вошла в комнату Рафаэля, все еще охваченная очарованием вчерашнего вечера, нисколько не думая об осторожности и самозащите. Но едва она увидела его, как поняла, что совершила ошибку.

Рафаэль все еще лежал в постели. При ее приближении он медленно поднял веки, и в глазах его появилось опасное выражение. Губы скривились презрительно и насмешливо, а потом он заговорил. Равнодушные, тяжелые слова холодно упали на ее хорошее настроение.

– Я же не велел вам приходить.

Это мгновенно отрезвило ее и наполнило жгучим разочарованием. Джулия быстро подавила его. Если Рафаэль почувствует, что ей больно, он будет безжалостным.

– А я сказала, что приду.

– Господи, как вы жалки.

«Это верно», – подумала она, стягивая с него одеяло. Он был в одежде. Когда он спал одетым, вот как сейчас, в мятых панталонах, расстегнутой рубашке, без чулок, это означало, что он пил.

Его язвительность было трудно выносить. А сегодня утром труднее, чем обычно.

Джулия заставила себя бодро проговорить:

– Я пропустила слишком много дней.

Она убрала поднос с завтраком, который был у него на коленях. Увидела, что он почти ничего не ел. У нее всегда вызывало улыбку, что его любимой едой на завтрак была каша. Это было так по-детски и было бы почти очаровательно, если бы не противоречило до такой степени всем прочим сторонам его характера.

Джулия никогда не воспринимала прикосновения к нему как нечто обычное. Ей бы хотелось делать вид, что она привыкла к массажу, но всякий раз, когда она проводила руками по его икрам и дальше к бедрам, ее охватывало волнение. Согнув колено Рафаэля, она обхватила ладонью мышцу икры. Под гладкой мужской кожей, покрытой более грубыми, чем у нее, волосами, мышца эта казалась стальной. «Не отвлекайся», – сказала она себе, снова разгибая его ногу.

То же самое она проделала с другой ногой. Обнаружила с замешательством, что вспотела. Вытерев лоб тыльной стороной руки, облизала языком сухие губы.

Наверное, сегодня она закончит быстро. Еще только постукивания пальцами, стимулирующие чувствительность, как научил ее человек из Линкольншира, от пояса до большого пальца стопы. Она бросила взгляд на своего подопечного. Рафаэль закрыл глаза и лежал, откинув голову. Сегодня он был совершенно неподвижен. Иногда он ругал ее, иногда смешил. Иногда, как сегодня, держался безразлично. В этом случае работать было легче всего.

Когда она прикоснулась к верхней части его бедра, его глаза открылись, и он быстро и резко втянул в себя воздух.

Джулия быстро отдернула руку:

– О Боже, Рафаэль!

Он тут же сузил глаза, посмотрел на нее и сказал:

– Я думаю, на сегодня достаточно.

– Что? Что случилось? Вы что-то почувствовали, да? – Она дрожала всем телом.

– Я ничего не чувствую.

– Вы лжете. Вы почувствовали, я уверена. Скажите же, я требую, чтобы вы сказали! – Его упрямо поднятый подбородок, то, как он скрестил руки на груди, сказали ей, что она ничего от него не добьется, сколько ни требуй. Джулия подошла к нему и тоже скрестила руки. Она ведь тоже упряма. – Продолжайте дуться сколько вам угодно. Я ведь знаю причину. Вы злитесь на себя, потому что вчера вечером были милы со мной. Вы показали свою человеческую сторону и – самый страшный грех – то, что вы действительно умеете чувствовать. – По тому, как сердито он взглянул на нее, Джулия поняла, что она попала в цель. – А теперь давайте-ка оставим это. Все слишком важно, Рафаэль. Чувствительность ног возвращается. Я это вижу.

– Забудьте о вчерашнем вечере. То было помрачение ума. Никаких чувств во мне нет. Ни в ногах, ни где бы то ни было еще. Ваше богатое воображение помогает вам желаемое выдавать за действительное.

Ах нет, не может он так поступить! Не теперь, не с этим – ведь чувствительность возвращается, она это знала! Ей хотелось накричать на него. Пальцы ее сжались, дышала она так часто, что у нее закружилась голова.

Джулия не могла сдерживать свою ярость. Схватив тарелку с ночного столика, на который она поставила поднос, она вывалила всю овсянку ему на голову.

Рафаэль ахнул от изумления. Остывшая каша расползлась густыми белыми потеками по его волосам, покрыла лицо, крупные комки шлепнулись ему на плечи и грудь.

– Это-то вы чувствуете? – сладким голосом спросила она и повернулась, чтобы уйти.

Джулия захлопнула за собой дверь и постояла в коридоре, пока не успокоилась и не обрела способность думать. И тогда ее охватило раскаяние.

Господи, что она натворила? И оставила его в таком состоянии!

Чувство вины смыло остатки ярости. Она повернулась и снова вошла в комнату.

Тарелка пронеслась мимо ее головы и, ударившись о стену, разбилась вдребезги. Засим последовал поток сильных выражений. Джулия хотела тут же убежать. Но вместо этого она подошла к комоду и взяла там тазик с водой, еще не совсем остывшей после утреннего туалета.

– Я хочу извиниться за содеянное. Я вела себя непростительно. Вы так и будете сидеть в каше весь день или позволите мне привести вас в надлежащий вид?

Рафаэль не слушал ее. Поскольку он продолжал сыпать оскорблениями, не обращая на нее никакого внимания, Джулия решила принять это за знак согласия.

– Вот, сложите все это сюда, – сказала она, протягивая ему полотенце, чтобы он собрал в него кашу, которую успел выбрать из своих волос.

Рафаэль подчинился, не сказав ни слова, но при этом стряхнул кашу с пальцев так, что комки ее запачкали платье Джулии. Крошечный кусочек упал на ресницы. Еще один – на волосы.

Она не возражала. Она заслуживала и худшего. Стерев кашу тыльной стороной ладони, Джулия принялась за дело.

Она помогла ему снять рубашку. Движения Рафаэля, резкие и сердитые, отнюдь не облегчали ей задачи. Джулия вся перемазалась кашей. Потом она расстегнула его панталоны. Накинув простыню ему на ноги из скромности – больше своей, чем его, – она начала стягивать их.

При виде его обнажившегося тела во рту у нее пересохло. Твердые мускулы его рук стали еще мощнее от постоянных усилий, которых требовало передвижение на кресле-каталке.

Господи, ну почему всякий раз, когда она смотрит на него, ей кажется, что сердце у нее сейчас разобьется?

Она заставила себя сосредоточиться на своей задаче. Готовясь омыть ему шею и плечи, она намылила губку. Рафаэль недовольно передернулся. Его губы были сжаты, глаза крепко зажмурены. От внимания Джулии не ускользнуло, что ноздри у него раздуваются от с трудом сдерживаемой досады.

Приложив губку к его лбу, она начала протирать ему лицо. Она старалась не быть слишком нежной, когда осторожно прикасалась к его лбу и подбородку. Остановив себя, она занялась мытьем его волос. Окунув губку в мыльную воду, Джулия выжала воду ему на голову. Подушка тут же намокла. Она принесла другую подушку и одеяло из шкафа и положила их рядом, а сама сняла мокрое постельное белье, чтобы постелить сухое.

Теперь Рафаэль оказался обнаженным – что она остро чувствовала. Она старалась, чтобы как можно большая часть его тела оставалась укрытой. Важно было все время занимать себя работой, не думая больше ни о чем, и Джулии это удавалось – до тех пор, пока взгляд ее не упал на волнующую выпуклость под простыней, которую она положила Рафаэлю на ноги.

Подняв глаза, она увидела, что он внимательно смотрит на нее.

Брови его насмешливо взлетели.

– А знаете, – протяжно проговорил он, – кажется, я все-таки кое-что чувствую.

Его глаза сверкнули вопреки его небрежному тону. Тело Джулии обожгло. Ей показалось, что если она посмотрит вниз, то обнаружит обуглившиеся остатки своей одежды, лежащие у ее ног в виде груды черной золы. Как ему это удается – вызвать в ней такой жар одним только взглядом?

Рука Рафаэля подобралась к ней и схватила за запястье, с такой силой дернув ее на себя, что Джулия упала поперек его торса.

Она попыталась оттолкнуть его, но ее руки были схвачены у нее за спиной, а лицо оказалось совсем рядом с ним. Джулия еще успела заглянуть глубоко в зеленые озера его глаз перед тем, как он впился в ее губы жадным поцелуем.

Его прикосновение подействовало на нее как удар. Она выгнулась, все ее тело содрогнулось. Откуда-то до нее донесся какой-то странный звук. Джулия не сразу поняла, что этот звук издала она. Этот слабый знак сопротивления оказался единственным, на что она была способна. И он тут же превратился в звук наслаждения и радости.

Нервы Джулии ожили, взбудораженные паническим страхом, смешанным со жгучей страстью. Жадной, пылкой, но одновременно и пугающей. Рафаэль уже не держал ее за руки. Руки были свободны – с какого момента? – и теперь они отчаянно вцепились в него, как в спасательный круг.

Он развел языком ее губы и вторгся в нее, отчего все внутри превратилось в горячее пламя, и она ощутила боль, вожделея, чтобы он наполнил ту пустоту, с которой она жила много месяцев.

Его ладонь обхватила ее грудь. Она застонала, она прерывисто дышала ему в губы, а его пальцы возились с воротом ее платья. Джулии безумно захотелось помочь ему высвободить ее груди, но он сам справился с застежкой.

Ее удивило, что он был так нежен, когда обхватил ее грудь. Руки Рафаэля были горячими, он ладонью описывал небольшие круги вокруг ее сосков, пока они не напряглись под его рукой, словно жаждали большего.

Остановившись, Рафаэль отодвинулся и посмотрел вниз. Джулия проследила за направлением его взгляда. Ее возбужденные соски были маленькими и розовыми. Груди, никогда не бывшие особенно большими, сейчас казались твердыми и вспухшими. Он обхватил ладонью каждую и ласково погладил.

Затем Рафаэль поцеловал ее в плечо, потом перешел ниже, и Джулия затаила дыхание. Голова у нее закружилась от осознания того, что она снова держит его в своих объятиях. Это пьянило, затягивало, как подводное течение страсти, и она охотно скользнула туда. Рафаэль. Она мысленно произносила его имя снова и снова. Оно звучало для нее музыкой.

Она крепче обхватила его, пальцы ее запутались в дикой гриве его каштановых волос, и она прижала его голову к тому месту, куда ей хотелось, чтобы он поцеловал.

Как хорошо! Она растаяла, когда его язык дразняще лизнул ее чувствительную плоть. Он схватил ее зубами, потянул. Пососал. Медленно, потом сильнее.

Она ощутила, как оно растет, – то чувство, которого она так ждала, уплотняясь в ее животе и бедрах, рождая волну, которая накатывала и возрастала. Она почувствовала его руки у себя на ногах. Вверх, вдоль бедер, внутрь. Она открылась ему, позволяя… Почувствовала, как его пальцы ударили. Один раз… и потом еще раз.

– Да.

Джулия услышала свой голос и поняла, что говорит вслух. Ну и ладно. Согнув ноги, она приняла следующий удар в себя. Ее голова запрокинулась. Рафаэль ударил сильнее, и она упала вперед, корчась в долгой, острой спазме. Снова и снова. Его прикосновения между ее бедрами, давление его другой руки, которой он прижимал ее к себе. Его прерывистое дыхание – или это ее дыхание? – и сладостный жар губ на ее губах. Ее тело переживало каждый толчок, пока она не достигла наконец высшей точки.

Рафаэль убрал руку, запрокинул голову и нашел ее рот, пробудив от размягчающей усталости, которая охватила ее после такого невероятного облегчения. Он крепко обхватил ее бедра, собрал юбки вокруг талии, поднял ее и опустил на себя.

Джулия чувствовала его, каждый его дюйм, когда он наполнил ее. Она вскрикнула, выгибаясь, требуя продолжения.

Она забыла. Нет, не забыла. Она просто не разрешала себе думать об этом, о том, как это хорошо. Все ее существо трепетало, когда Рафаэль прижал ее к своим коленям, пронзая ее, внедряясь в нее. Его плоть была большой и горячей, она обдирала нежные внутренности ее бедер и напрягала ее, так что в конце концов все ее тело стало казаться ей живым пламенем.

Его жадные руки обхватили ее ягодицы, показывая ей, как нужно двигаться. Джулия задвигала бедрами, скользя по нему так, как ему хотелось. Ощущение было великолепным. Через мгновение ее тело двигалось само, без участия мысли.

Рафаэль что-то сказал. Вжался лбом в изгиб ее шеи, и она обхватила его. Она опять собиралась кончать. Его запах наполнил ее ноздри, смешиваясь с мускусным запахом секса, кружа голову. Она поднялась, поняв, как доставить наслаждение им обоим, и снова обхватила его своими ножнами. Он застонал, его сильные руки впились ей в плечи. Его бедра дернулись навстречу ей.

– Джулия. – Рафаэль произнес это неразборчиво, но она поняла, что он назвал ее по имени. Он в очередной раз довел ее до высшей точки. И издал звук, похожий на стон.

Джулия скользнула руками по его плечам. Она наслаждалась, ощущая его. Он прикасался к ней. Он ее любил. И она любила его.

Рафаэль расслабился, и она крепко обняла его. Его голова все еще лежала у нее под подбородком, лицо было прижато к ее горлу. Дыхание его было громким, даже когда оно замедлилось.

Когда она отодвинулась, он отвернул лицо. Джулия почувствовала что-то холодное у себя на ключице, какую-то влагу. Потом увидела, что Рафаэль прикрыл глаза рукой, загораживая лицо.

Неужели он плакал?

Протянув к нему руку, Джулия снова привлекла его голову к себе на грудь.

И он не сопротивлялся. Он обхватил ее руками и прижал к себе, повернув так, что они могли лечь на смятую постель.

Сама не зная почему, она поиграла завитком его волос, обмотала его вокруг пальца и прошептала:

– Все хорошо.

Она говорила для него, но ей и самой было важно это слышать.

Джулия поднялась с кровати и поправила на себе одежду. Ее руки все еще дрожали, внутри жужжало. Она чувствовала себя мягкой и мерцающей, как белый пепел после догоревшего огня.

Не глядя на нее, Рафаэль вежливо попросил прислать к нему Томаса. Он как бы отпускал ее, и это было ей неприятно, но Джулия была слишком сбита с толку, чтобы понять, что он собирается делать. Оцепенение мешало ей думать.

Эйфория прошла вместе с медленно тянущимся днем. Джулия поняла, что совершила непростительное, проделав брешь в его бастионе, чего он никак не хотел допускать и не мог принять.

«Во мне нет никаких чувств». Вот чего хотел Рафаэль, на что надеялся – забвение, немота, недосягаемость для бешеных бесконтрольных чувств, которые обуревали его, когда она прижимала его к груди. Как же он теперь возненавидит ее за это!

Но почему? Что такое происходит с ним, почему он считает, что это нужно прятать?

Отчасти это была жалость к себе, но происходящее с Рафаэлем выходило за пределы его теперешней слабости и уходило в прошлое, глубокое, тайное и отравляющее, как инфекция. Эта инфекция уже существовала, когда Джулия встретилась с ним. Как бы это ни называлось, существовало внутри Рафаэля что-то, вызывающее в нем фатальную покорность собственной низости.

Почему? Что с ним сделали эти творцы чудовищ?

Так много вопросов. И никаких ответов. Рафаэль ей в этом не поможет. Он отгородится от нее, оттолкнет, будет с ней бороться, чтобы не подпустить к тому, что ей мучительно хочется знать.

После второго завтрака Джулия встретила в коридоре Томаса. Он нес полную бутылку виски в логово Рафаэля. Молодую женщину охватила ярость, и она преградила ему дорогу. Камердинер остановился.

Джулия посмотрела на бутылку в его руках, потом на Томаса, который ответил ей тревожным взглядом. Ему пришлось бы отдать ей бутылку, если бы она этого потребовала, но тогда он получил бы нагоняй от своего господина.

А Джулии хотелось разбить эту проклятую штуку о крепкий череп мужа.

Негодование нарастало в ней, пока она решала, что же делать. И вдруг ее осенило. Она не посмеет… Нет, посмеет!

«Это ведь ради Рафаэля», – сказала она себе, обдумывая план, который все больше нравился ей. Ах, неужели ее можно назвать злой, если она немного порадуется своей мести? В конце концов, если кто-то и заслуживает взбучки, то это пользующийся дурной славой виконт де Фонвийе.

На другое утро Рафаэль допил кофе и посмотрел на каминные часы. Почти одиннадцать. И он покатился в спальню.

Вошли два лакея. Франклин с озабоченным видом быстро поправил прядь его волос, упавших на лоб.

– Хозяйка приказала отнести вас в фаэтон, милорд. Он не поверил своим ушам.

– Куда отнести?

Второй слуга, Грегори, нервно переминался с ноги на ногу, уставясь в ковер, чтобы не встретиться глазами с хозяином.

– Она сказала, что будет прогулка.

Проклятие! Что это она себе позволяет? Рафаэль полагал, что ясно дал понять Джулии, что ей следует держаться от него подальше. Он даже питал надежду, что неожиданное происшествие, имевшее место вчера, и в особенности последовавшее за этим пренебрежительное его с ней обхождение окажутся последней каплей и она наконец-то уедет.

Для него было очень важно избавиться от нее. Он убедил себя, что это унизительное проявление эмоций вчера в спальне было помрачением ума, минутной слабостью – вполне понятной, если учесть, что на него произвела сильное впечатление его проснувшаяся мужественность. Но он вовсе не намерен дать ей новый шанс залезть к нему в душу и оживить этих демонов.

Он протянул руку к фляге, сделал большой глоток и поморщился, когда виски обожгло внутренности. Даже попытки оглушать себя виски больше не помогали. Говоря по правде, ему никогда не удавалось забыться при помощи алкоголя. Его голова работала от этого только напряженнее, превращая следующее утро в ад.

Он постучал пальцами по подлокотнику кресла. Джулия хочет, чтобы он поехал на прогулку?

Ну что же, он еще раз покажет этой настырной девице, с кем она имеет дело. Ведь не зря же его называли вожаком «Бичей общества»!

– Позовите Томаса, – сказал он.

Грегори резко вскинул голову, выражая недоверие.

– Милорд? – Франклин тоже был изумлен. – Вы собираетесь согласиться?

– Разумеется.

Так он и поступил. Оделся, все время что-то бормоча, быстро съел завтрак и прямо-таки вылетел из комнаты на своем кресле, торопясь пуститься в путь.

Конечно, из-за своих стараний он явился раньше времени. Пришлось подождать ее, но недолго. Когда Джулия наконец вышла, она была одета в платье из желтовато-коричневого муслина, отороченное темным кантом, и спенсер, отделанный лисьим мехом, – погода была прохладная. Вид у нее был модный и элегантный – и совершенно неприступный. Уверенность Рафаэля в успехе задуманного им несколько пошатнулась.

Он в первый – но не в последний – раз испытал сомнения.

– Куда это мы направляемся? Джулия дерзко улыбнулась:

– Это сюрприз.

– Терпеть не могу сюрпризы.

– Я знаю.

Джулия откинулась назад и выглянула в окно. Она вызывала у Рафаэля раздражение, и поэтому он запел тихонько одну из непристойных песен, которыми шокировал ее в первый день после их приезда. Она молча смотрела в окно.

Экипаж отъехал от дома.

Ему это не нравилось. Слишком она спокойна, слишком держит себя в руках. В голове у него вихрем пронеслось множество вариантов дальнейших действий. Он потянулся за флягой. С задумчивым видом отвинтил крышку и поднес флягу к губам.

Джулия быстро подалась вперед и вырвала серебряную флягу у него из рук. Он едва успел сообразить, что произошло, как увидел, что она отодвинула занавеску и выбросила флягу за окно.

– Господи! Вы что, спятили?

Она ничего не ответила. Снова откинувшись на спинку сиденья, она опять принялась смотреть в окно.

– Ах вы, надменная девчонка! Велите остановиться! – И он начал дубасить по сиденью экипажа.

Кучер, привлеченный этим шумом, поинтересовался, что случилось.

Джулия крикнула ему в ответ:

– Все в порядке, Чарли. Поезжайте.

Рафаэль утратил дар речи. Он утратил его полностью – впервые в жизни. В полном замешательстве от ее невозмутимости он погрузился в многообещающее молчание и стал обдумывать свои возможности.

Когда экипаж остановился, Рафаэлю уже казалось, что он сейчас вылезет из собственной кожи. Однако важно было держать себя в руках. Или по крайней мере делать вид, что это так. Он проговорил в своей самой оскорбительной манере, растягивая слова:

– Слава тебе, Господи. Приехали.

Джулия вышла из экипажа, и к нему подвезли кресло Рафаэля. Отодвинув лакеев, он сам вылез через открытую дверь, схватившись за верх и используя руки и бедра, чтобы выпростать ноги. Тем самым ему удалось избежать ужасно неприятного ощущения, когда кто-то вынимает его. Грегори взял его на руки и легко усадил в кресло. Рафаэль поднял взгляд и оцепенел, не веря собственным глазам.

Она не могла этого сделать!

Джулию приветствовали мужчина и женщина. Мужчина был одет как квакер – в темную одежду и широкий голландский воротник. На женщине, стоявшей рядом с ним, была такая же строгая одежда.

Эта нахальная маленькая ведьма привезла его в дом квакеров для незамужних матерей!

Джулия представила чету как Дэниела и его жену Элизабет. Рафаэль ответил им рассеянно, пока что слишком изумленный, чтобы устроить какую-нибудь пакость. Джулия одержала над ним верх, и он не знал, что теперь делать. Джулия, Дэниел и Элизабет пошли к большому деревянному дому, и Франклин подошел, чтобы отвезти туда же Рафаэля.

Они вошли в дом по пандусу, сооруженному на скорую руку. Увидев пандус, Рафаэль понял, что их посещение было тщательно спланировано. Почему-то это вызвало у него еще большую тревогу.

Дверь вела в длинную комнату, где кипела бурная деятельность. Около двадцати молодых женщин занимались различной работой. Одни скребли полы, другие вытирали пыль, третьи несли к столам стопки чистого белья, а четвертые старательно натирали деревянные поверхности лимонным маслом, судя по запаху. Все были так заняты свои делом, что почти не обратили внимания на посетителей.

Но Рафаэль обратил на них внимание. Все без исключения молодые женщины были беременны.

Рафаэль попытался найти способ выразить свое негодование, но не мог оторвать от них взгляд. Точнее, от их выпяченных животов. Такая плодовитость вполне могла привести в замешательство. Особенно человека, ведущего его образ жизни. Беременности нужно было избегать любой ценой. Для такого повесы, как он, это представляло одну из самых неприятных сторон того образа жизни, где главным было наслаждение. «Последствия».

Рафаэлю было здесь не по себе. Уже изготовившись чего-то громко потребовать, он остановился, когда какая-то девушка быстро подошла поздороваться с Джулией. Он смотрел, как его жена с улыбкой обняла эту девушку и приветливо поздоровалась с ней, а потом повернулась, чтобы представить ее мужу.

– Сюзанна, это мой муж, виконт де Фонвийе. Девушка присела в реверансе:

– Добрый день, милорд.

Рафаэль во все глаза уставился на нее. Джулия не обратила внимания на его грубость. Она сказала, обращаясь к Сюзанне:

– Ты выглядишь сегодня гораздо лучше. Как ты себя чувствуешь?

– Ах, очень хорошо, лекарство помогло. Большое вам спасибо, виконтесса.

Она произнесла это слово твердо, без французского прононса, и оно прозвучало так, что Рафаэлю захотелось презрительно усмехнуться. Но он почему-то не усмехнулся. Джулия пошла с Сюзанной поздороваться с другими девушками, заметившими появление своей благодетельницы.

Рафаэль вздохнул, давая понять, что теряет терпение. Надеясь, что никто не увидит, вытер пот со лба. Джулия вернулась с другой девушкой.

– Я хочу познакомить вас с Гретой, – сказала она. Неловко было видеть благоговейный восторг на детском личике – а это действительно был ребенок, ей явно было не больше тринадцати лет! Рафаэль пробормотал «Добрый день», – стараясь говорить так, чтобы девочка не заметила его раздражения. Что-то в больших глазах Греты заставляло быть с ней внимательным. Она казалась очень хрупкой и беззащитной. После неловкой паузы Джулия увела ее.

Так продолжалось до тех пор, пока не была представлена каждая девушка. Рафаэль запутался в их именах. Джулия только и сообщала ему что их имена. Он поймал себя на том, что некоторые вызывают у него любопытство, потому что, хотя у большинства и был тяжелый взгляд женщин, привыкших к уличной жизни, нашлось среди них несколько девушек с правильной речью, нежными глазами и приятными улыбками, и ему было интересно выяснить, каким образом они оказались в подобном месте.

Потом Джулия подошла к нему, пододвинула грубо сработанный стул с прямой спинкой и села. Она молчала.

– А эта что здесь делает? – ворчливо спросил он, кивнув в сторону очень высокой женщины. Она двигалась медленно и осторожно. Судя по этому, да еще по огромному животу, она была на сносях.

– Это Диана. У нее нет мужа, который мог бы позаботиться о ней и о ребенке. Она-то считала, что муж у нее есть. Понимаете, ее возлюбленный отвез ее в тихую маленькую церквушку после того, как она отказалась отдать ему свою невинность без благословения священника, и они произнесли обеты перед викарием. Только то был не викарий, а лучший друг этого мерзавца, притворившийся священником. Диана узнала об этой хитрости, когда сообщила ему счастливую новость о своей беременности. Только он совсем этому не обрадовался.

Странное чувство испытал Рафаэль. Он сунул руку в карман за флягой, поискал, а потом вспомнил, что фляги там нет.

Он слышал об этом розыгрыше. Боже мой, он ведь смеялся, когда кто-то из его университетских однокашников разыграл какую-то деревенскую девушку. Он окинул взглядом неуклюжую фигуру Дианы, обратил внимание на строгую красоту ее лица. Потом отвел взгляд и спросил, презирая себя за свое любопытство:

– А Грета?

– Ее изнасиловали. Ее родители – слуги в Хенли-Грейндже. Ею овладел сын лорда Хенли.

Рафаэль почувствовал, что у него перехватило дыхание, отчего голос его прозвучал резче, чем ему хотелось:

– Сколько же ей лет?

– Четырнадцать.

– Господи. Его наказали?

– Он все отрицал. Как вы думаете, что может случиться с сыном аристократа, если его будет обвинять дочь бедной служанки?

– Что с ними происходит после рождения детей?

– Зависит от обстоятельств. Одни забирают своих детей и пытаются найти работу. Другие отказываются от детей. Квакеры стараются пристроить их в какой-нибудь хороший дом, если удается. Если нет, детей отправляют в приют. И ваши деньги тоже пошли на это. Здесь о детях хорошо заботятся.

– Вы давали им деньги?

– Да. И мое время. Но я не могу ничего изменить. Рафаэль кивнул. Ему хотелось сказать что-то доброе, но мешала гордость. И он лишь просил:

– Мы свободны?

– Да. Я позову Франклина.

Глава 20

Мистер Харкурт Роулингс был адвокатом. Довольно удачливым и известным адвокатом, чей обычный гонорар делал его высококачественные услуги доступными только для богатых. Его очень ценили, поскольку его юридические советы считались блестящими, а его общество находили не менее желанным в среде той же аристократии, которая пользовалась его услугами.

Его старший сын Николас Роулингс был интересным мужчиной двадцати пяти лет, который любил путешествовать. Говорили, что он побывал в Африке и Индии. Некоторые высказывали дикие предположения, что он содержал гарем на востоке, но те, кто знал этого джентльмена с волосами песочного цвета, заразительной улыбкой и неизменно добрым нравом, в это не верили. Когда он находился в Англии, его не реже, чем отца, приглашали на всевозможные приемы в высшем обществе. Николас у всех вызывал любопытство, и не было ни одной девушки или женщины, которая не разволновалась бы, будучи ему представленной.

Поэтому, когда во время какого-то званого вечера он попросил познакомить его с хорошенькой блондинкой, стоявшей рядом с танцующими, все зашептались. Он обратился с этой просьбой к своему другу, Ричарду Ивенсу, лорду Мартинвейлу. Интерес Николаса почему-то пришелся Мартинвейлу по душе.

Лора увидела, что Мартинвейл идет к ней, и отделилась от группы гостей, чтобы поздороваться с ним. Он взял ее за обе руки, и она дружески ему улыбнулась. Она уже давно осознала, какое благодеяние оказал ей Мартинвейл. Нетрудно было понять, что его якобы случайное появление перед ней и Стратфордом было на самом деле хорошо продуманным шагом. И хотя Лора не понимала, почему он проявил такую доброту, она была ему благодарна.

Мартинвейл и Лора стали часто проводить время вместе, когда встречались на светских приемах. И сейчас она тоже обрадовалась его появлению.

– Здравствуйте, Ричард.

– Лора. – Он низко склонился к ее руке, его лазурно-голубые глаза блеснули. – Вы сегодня необычайно хороши. Я бы хотел представить вам своего друга, мистера Николаса Роулингса.

Лора посмотрела на человека, стоявшего позади Мартинвейла, и почувствовала, что пол уплывает из-под ее ног.

Николас улыбнулся и коротко поклонился. Она вспомнила – слава Богу, – что нужно сделать реверанс, но взгляды их не отрывались друг от друга.

– Я очень рад, – улыбнулся он.

Это прозвучало у него страшно интимно. Странное, расслабляющее тепло охватило Лору, и даже ради спасения собственной жизни она не сумела бы придумать надлежащий ответ.

Потом Николас пригласил ее танцевать, и она согласилась, хотя уже обещала кадриль своему знакомому. Сказав себе, то тот поймет, она прошла следом за Николасом на середину зала, подавив восхитительную дрожь ожидания.

Он довольно хорошо справлялся со сложными па, хотя и перепутал их пару раз. Но это было не важно. Каждый раз, когда его рука в белой перчатке касалась ее, Лоре становилось необычайно приятно.

Потом они пили пунш – Лора отказала двум своим партнерам, сославшись на усталость, – и он извинился за свою неловкость. Он объяснил это отсутствием практики, так как он давно не был в свете. Это привело к обсуждению его путешествий, что, в свою очередь, вызвало новые темы разговора, и в результате они проговорили весь вечер, пока оркестр не перестал играть.

Они часто смеялись, потому что ее замечания казались Николасу, по-видимому, удивительными. Лора решила, что он необычайно умен и крайне проницателен.

Когда гости начали расходиться, они простились друг с другом. Николас спросил, можно ли посетить ее, и Лора сделала вид, что обдумывает этот вопрос, прежде чем ответила согласием. И они оба рассмеялись, потому что уже поняли за те часы, что провели вместе, – их будущее неразделимо.

Настало Рождество. Его отмечали без особой помпы, но пристойно. Джулия скучала по своим, что было очевидно. Рафаэль это заметил, и ему стало жаль ее.

С наступлением зимы жизнь вошла в колею. Джулия была занята, иногда целыми днями отсутствуя дома. Это давало Рафаэлю свободу заниматься своим делом, и он был рад, что ее нет. Он ни в коем случае не хотел, чтобы она узнала, чем он занимается.

Вечерами его мать приходила посидеть с ним. Они пили чай. Эти встречи проходили спокойно, даже иногда уютно.

Они никогда не беседовали ни о чем, кроме деревенских слухов или планов перестройки дома, которые Виолетта составляла вместе с Джулией. Мать не жаловалась, но Рафаэль видел, что ей здесь надоело. Как ни странно, самому ему здешняя жизнь не надоедала. «Бич общества», который живет мило и просто, как сельский отшельник!

Изредка Виолетта и Рафаэль даже смеялись, вспомнив что-то не очень плохое. Он удивлялся, что такие воспоминания вообще существуют.

Но по большей части они сидели молча. Мать шила, вязала или плела кружево. Рафаэль читал. Время от времени он ловил на себе ее взгляд, иногда затуманенный, иногда ясный и нежный, и делал вид, будто не чувствует, что она думает о прошлом.

Тогда он этого еще не понимал, но то было время великого исцеления. И когда мать сказала, что собирается вернуться домой, Рафаэль почувствовал мимолетное сожаление.

Джулия тоже уезжала, но ненадолго. Она наконец-то решила навестить своих в Лондоне – они устраивали прием в честь помолвки Лоры перед началом сезона. «Она, наверное, с нетерпением ждет этого», – сказал себе Рафаэль, заметив, как повеселела и преобразилась Джулия.

Они не говорили об этом. Когда их пути пересекались, они были друг с другом любезны и немногословны. Как чужие. Джулия все еще приходила заниматься с ним упражнениями. Рафаэль ждал этого, хотя иногда и ворчал. Он надеялся, что ее поездка даст ему возможность подумать, подумать по-настоящему, не отвлекаясь на желание, которое он испытывал всякий раз, когда видел ее.

Когда настал день отъезда Виолетты и графини, мать пришла проститься с Рафаэлем. Наклонившись к нему, она поцеловала его и сказала:

– Я вас люблю, Рафаэль. Я всегда вас любила. Если я не была хорошей матерью, в этом виновата я одна.

Бабка Рафаэля, которая все это слышала, неодобрительно посмотрела на дочь. Графиня никогда не была сентиментальна. Но когда она наклонилась, чтобы поцеловать внука на прощание, она погладила его по щеке и сглотнула, словно стараясь сдержать слезы. Он кивнул ей, и она ответила тем же.

– Вы должны есть. Вам нельзя худеть, иначе вы обессилеете, – настойчиво сказала она, и голос ее звучал сильно и жестко.

Когда они ушли, Рафаэль улыбнулся. Практичность – хорошее противоядие от сентиментальности.

Его мысли обратились к Джулии. К своему удивлению, он обнаружил, что может думать о ней без прежней горечи. В эти дни он почти мог чувствовать, как время от времени его оставляет напряжение, ставшее уже привычным. Он попробовал думать иначе, потворствуя фантазии, к которой он не позволял себе снисходить раньше. Некий философ как-то сказал, что фантазия – это первый шаг к формированию представления. Представления о собственной жизни, если у него хватит духа не размышлять об этом.

Он надеялся, что хватит. Джулия собиралась уехать в Лондон на днях. Рафаэль сказал себе, что им нужно на время расстаться. И все же его не покидало ощущение, что ему нужно сделать что-то до ее отъезда. Может быть, поговорить с ней, кое-что объяснить. Рассказать ей о том, что он сам только теперь начал понимать. Он собирался с духом, чтобы сделать это.

Но как-то раз вечером он увидел Джулию, когда она уходила, одетая в великолепное платье бледно-зеленого цвета. Рафаэль спросил у служанки, куда она идет.

Так он узнал о танцевальном вечере.

Джулия смотрела на празднество, стоя неподалеку от танцующих. Сельский танцевальный вечер так отличался от лондонских собраний! Гораздо более оживленный, не такой чопорный и явно очень веселый. Большой зал, который пышно именовался «котильонной комнатой», был полон до отказа. Музыка, смех и стук столовых приборов были непривычно громкими для Джулии.

Она с удовлетворением огляделась. Ее предложения, как сделать этот вечер наиболее интересным, остальные члены комитета приняли с восторгом. Ободренная их поддержкой, Джулия взяла на себя ведущую роль в организации праздника. Она не стала разыгрывать смиренницу, но если кому-то она и показалась излишне смелой, никто на это не сетовал. Эти люди вовсе не считали, что для женщины иметь голову и пользоваться ею – серьезное прегрешение. Они отнеслись к ней крайне доброжелательно, и очень скоро Джулия почувствовала себя среди них спокойно.

Как-то раз графиня сказала ей, что только простолюдинов принято называть странными. Богатых и титулованных – как бы ни было их поведение скандально или неприемлемо – величают, проявляя терпимость, «эксцентричными». По крайней мере она должна благодарить Рафаэля за то, что он, повысив ее общественный статус, дал ей возможность говорить и действовать, как ей хочется.

Из толпы не без труда выбралась Сесиль.

– Вот она, Пол. Я говорила тебе, что мы легко ее найдем. Джулия, Пол просил представить его. – Она остановилась, слегка запыхавшись. – Это старший сын моего брата.

Пол Бентли шагнул вперед и поклонился. Он был очень высок, и рядом с ним его маленькая тетка казалась совсем карлицей. У него были широкие плечи, на которых очень ловко сидел фрак. Волосы у него были темно-каштановые и волнистые, и даже обильное количество помады не могло их усмирить. Глаза были очень яркими, синими и смотрели на Джулию с нескрываемым восхищением.

– Тетушки много говорили мне о вас. Мне не терпелось с вами познакомиться.

Джулия улыбнулась.

– Мне тоже знакомо ваше имя. Ваши тетки отзываются о вас с большой нежностью.

– Не хотите ли потанцевать? – спросил он.

– Нет, благодарю вас. – Так она отвечала на все приглашения сегодня вечером.

– Ах, Джулия, – неодобрительно сказала Сесиль.

Несмотря на разницу в их общественном положении, Сесиль была склонна относиться к ней по-матерински. Джулии это казалось очаровательным. Сесиль продолжала:

– Не хотите же вы простоять здесь весь вечер в одиночестве?

– Могу ли я напомнить вам, что я замужем?

– Я тоже, однако я все еще не могу отдышаться после танца с Джорджем Веллом.

Джулия улыбнулась, не собираясь высказывать то, о чем она думает. Это ведь совсем разные вещи. Если двое старинных друзей вместе покружатся в танце – это совсем не то, как если бы привлекательный мужчина повел танцевать замужнюю даму, пришедшую на вечер без сопровождающих лиц.

Но она с удовольствием потанцевала бы. Поразмыслив, Джулия все-таки сказала:

– Ну ладно, наверное, мы, люди помоложе, не должны отставать.

– Ну вот и ступайте.

Пол повел ее к танцующим. Они обращали на себя внимание. Джулия вспомнила тот вечер, когда в свете узнали о ее романе с Рафаэлем. На них тоже смотрели тогда. Но теперь она видела не сузившиеся глаза и нервно трепещущие веера, а одобрительные улыбки. Здесь были ее друзья, и сознание этого согревало ее. Пол занял позицию для кадрили.

– Вы хорошо себя чувствуете? – озабоченно спросил он, делая шаг вперед и кланяясь.

Она присела в реверансе.

– Да. Просто кое-что вспомнилось.

– О вашем муже?

Они пошли вместе, ладонь к ладони, и закружились. Джулию насторожила его проницательность.

– Я спрашиваю только потому, что его здесь нет. Вам, конечно, его не хватает.

Она вгляделась в лицо Пола. Не смеется ли он над ней? Потом она мысленно выругала себя. Это ведь не Рафаэль, склонный ранить ее гордость каждым своим словом.

– Вы слишком хороши собой, чтобы грустить, – заметил он.

Его синие глаза скользнули по ее лицу и тут же опустились к декольте. Хотя декольте было очень скромным, Джулия вдруг почувствовала себя голой.

Они сходились и расходились, описывая круги. Джулию охватило смущение. Несколько запоздало она поняла, что Пол с ней заигрывает. Мысль была лестной, хотя и пугающей.

– Ваш муж проявил необыкновенное великодушие. Он позволил вам приехать на это празднество без него и вообще без надзора.

Джулия прошла совсем близко, ее спина коснулась его груди. Она ощутила запах его мыла и закрыла глаза, мгновенно вспомнив ни с чем не сравнимый запах Рафаэля, неизменно заставляющий ее терять голову.

– Он болен, – выдавила она.

Он вращал ее, овевая своим дыханием ее лоб. Потом они проделали променад между танцующими, выстроившимися в два ряда.

– Как ужасно. Я уверен, что нужно серьезно разболеться, чтобы пренебречь такой женщиной, как вы.

– У меня немного кружится голова, – поспешно сказала она, чтобы остановить наплыв чувств.

– Прошу прощения. Пойдемте. – Он взял ее под руку и быстрыми шагами вывел за дверь, туда, где задувал прохладный ветерок. – Так лучше?

– Да, благодарю вас.

Нет. Ей здесь не место. Ей не следует танцевать и флиртовать с незнакомым мужчиной, даже если все это только будит в ней воспоминания о том, что было когда-то.

– Пожалуй, я уеду, – с трудом проговорила она, озираясь в поисках кого-нибудь из своих друзей, чтобы те помогли ей. – Вы не видите никого из ваших теток?

– Я схожу за вашим экипажем. Подождите здесь.

Пол вернулся с ее накидкой. Ему удалось ловко увести ее. Выйдя из дома, он повел ее к поджидающему экипажу.

Стоя у дверцы, Пол поставил ногу на ступеньку и проговорил:

– Надеюсь, я не сказал ничего такого, что вас огорчило?

– Дело не в вас. Вы были очень галантны. Я очень вам признательна.

– Могу ли я говорить откровенно, госпожа виконтесса? Джулия колебалась. Она не была уверена, что ей хочется выслушивать его откровенные речи, но она все же кивнула. Пол с сочувствием посмотрел на нее.

– Я был в Лондоне в прошлую зиму. Голос ее дрожал, когда она спросила:

– Мы с вами встречались?

– Нет. Но у меня были дела с вашим мужем. И я знаю, какова его репутация. Среди тех, кто бывает в клубе «Уайтс», многие считают, что его… болезнь – возмездие.

– Прошу вас, – запротестовала она, отворачиваясь к темной карете.

– Нет, позвольте мне закончить. И если они сердились на него за дурные поступки, которые он совершал до вашего брака, то они были просто вне себя, когда он так поступил с вами.

Пол имел в виду разрыв ее помолвки с Саймоном. Все считали, что виноват Рафаэль. Да так оно и было – разве нет?

– Если это вас огорчает, госпожа виконтесса, мне очень жаль. Мне просто хотелось, чтобы вы знали, что у вас есть друг, который всегда выслушает вас с сочувствием. Я всю осень проведу у моей тетушки Евлалии.

– Благодарю вас.

Он закрыл дверцу и велел кучеру трогать.

До Гленвуд-Парка было всего полчаса езды. Джулия вышла из кареты и вошла в вестибюль, где горели канделябры и бра. Перед отъездом она предупредила, что не хочет возвращаться в темный дом. Теперь слуги стали исполнительнее. Пожалуй, только мистер Конрад не желал работать усерднее. Она спокойно предупредила дворецкого, что не задумываясь уволит его, если он не оправдает ее ожиданий. Она пошла на эту хитрость, чтобы привлечь его на свою сторону.

Джулия огляделась. Теперь дом сверкал чистотой. Благодаря помощи графини и маркизы Джулии многое удалось здесь изменить.

И все же место это не походило на дом, как это было и раньше. Молодая женщина пошла к лестнице, и звонкое постукивание ее каблуков по мраморному полу отдалось эхом по всему вестибюлю. Проходя мимо открытой двери в кабинет, она с удивлением увидела там Рафаэля. Он поднял на нее глаза.

– Зайдите сюда, – позвал он сдавленным голосом. Он, наверное, пил. Глупо к нему идти.

– Я устала, – отозвалась она. Он подкатил к порогу.

– От танцев? Вы не протерли туфельки до дыр?

– Уже поздно.

Джулия повернулась и пошла к лестнице.

– Да. Вы были очень заняты в эти дни. Она обернулась:

– Что это значит, Рафаэль? Почему это вы вдруг заинтересовались тем, что я делаю?

Напускная веселость исчезла с его лица.

– Потому. Что. Вы. Моя. Жена. – Каждое его слово падало словно тяжелый камень.

– Жена? – О Господи! Джулия почувствовала, как все, что она сдерживала в последнее время, вырвалось наружу. – Да вы с вашими лакеями обращаетесь любезнее!

– Вероятно, потому, что они не уходят танцевать всю ночь напролет. Вы с кем-нибудь танцевали?

– Что? – Она ошеломленно заморгала, потом призналась: – Один раз.

На скулах его заходили желваки.

– С кем вы танцевали?

Джулия заметила, что он стиснул подлокотники кресла. Ей вдруг стало совестно. Что бы он там ни думал, он был прав. Она ведь действительно флиртовала с Полом Бентли.

Но при этом только сильнее скучала по Рафаэлю.

А теперь он в такой ярости из-за того, что она ходила на эти танцы. Джулия не понимала, как это можно – так относиться к ней и в то же время беспокоиться, что она ходила куда-то вечером без него.

Ах… он даже, кажется, ревнует.

«Как же я себялюбива!» – вдруг подумала она.

– Ну, Рафаэль, извините меня. Я не хотела быть легкомысленной. Просто мне и в голову не пришло, что вы будете возражать. – Она подошла к нему ближе, сложив перед собой руки, опустив голову, и пробормотала: – Ведь вам, кажется, нужно от меня только одно – чтобы я держалась от вас подальше.

Наступило долгое молчание. Он пожал плечами и, кажется, смягчился.

– Я просто хочу сказать, что это вызовет разговоры, Джулия. Это все испортило. С губ ее сорвался резкий смешок – она не успела его остановить.

– Ах, ну конечно. Я же знаю, как вы всегда обращаете внимание на сплетни.

Губы его скривились. Делая вид, будто задумчиво трет подбородок, он прикрыл рот рукой.

– Итак. – Рафаэль посмотрел на нее, его зеленые глаза сверкнули. – Что вы танцевали?

– Ах, ну конечно же, вальс, – солгала она, сказав это с широкой улыбкой и с таким преувеличением, что он понял – она его дразнит. – С согбенным старым джентльменом, который мне все ноги отдавил.

– И что? – Он погладил себя по подбородку, и она заметила, что рука у него дрожит.

– Он попытался увлечь меня на террасу. Миссис Пивенстовер пришлось вмешаться. Она улучила момент и ударила его своим ридикюлем, и бедняга был сражен. Дело в том, что она таскает в ридикюле множество всякой всячины.

– Так ему и надо.

– Конечно. – Джулия вздохнула, глядя на него невинными круглыми глазами. – Вот так я провела вечер. А вы как?

– Мне не с кем было танцевать, – мрачно сказал он, блестя глазами.

– Что тоже неплохо. С вами могли обойтись так же, как обошлись со старым джентльменом, который держался со мной слишком дерзко.

– Не сомневаюсь.

– И вы это заслужили бы.

Теперь он усмехнулся, больше не пряча улыбки:

– Это точно. Вполне заслужил бы.

О Боже, дрожь пробежала по ее телу. Джулия порывисто протянула руку.

– Мне кажется, я знаю, как обращаться с негодяем.

– У вас была практика, – согласился он, задумчиво глядя на ее руку. Потом медленно вложил в нее свою. Она присела в реверансе. Он наклонил голову. – Полагаю, мои вальсы остались в прошлом, – предупредил он.

В голове у Джулии мелькнула странная, безумная мысль. Она ведь знала, что это так же опасно, как вложить руку в пасть льва, но ничего не могла с собой поделать. Ничто на свете не может встряхнуть ее так, как Рафаэль.

И никогда не сможет.

Она сказала:

– Мне бы хотелось, чтобы это было не так. Мне недоставало вас сегодня вечером, Рафаэль.

Он стал серьезен.

– Я… – Он нахмурился, отвел глаза. Крепче сжал ее руку. Джулия опустилась на колени. Он обхватил ладонями ее лицо, а она не спускала с него глаз.

– Я… – Рафаэль никак не мог выговорить. Что такое он хочет ей сказать?

В какой-то момент Джулия подумала: сейчас он скажет, что тоже скучал по ней. Эта мысль, эта надежда побудили ее наклониться и прижаться к нему губами. Она обхватила руками его за плечи, притянула к себе и открыла рот, прикасаясь языком к его языку, задавая самый страшный вопрос.

Его ответ был всем, на что она надеялась. Со сдавленным стоном он нагнул голову и ворвался в ее рот. Длинные удары его языка погрузили ее в эйфорию, которую она всегда обретала в его объятиях. Их дыхания смешались; он взял ее лицо в свои сильные пальцы и провел языком по ее губам. Она сделала то же самое, и это вызвало у него приступ желания. Он поцеловал ее глубоко, его руки держали ее так близко, что она всем телом чувствовала, как бешено бьется у него сердце.

Они разомкнули объятия, глядя друг на друга с настороженным изумлением. Джулия улыбнулась, Рафаэль попытался улыбнуться, но губы у него дрожали. Не успев еще подумать, не пытаясь себя остановить, она сказала:

– Я вас люблю.

Его реакция была не такой, как ей хотелось. Он насторожился, смутился. Она видела, чувствовала, как он отдалился от нее.

– Рафаэль!

Он произнес только:

– Не нужно. – А потом оттолкнул ее. Положив руки на колеса, он повернул свое кресло так, чтобы оказаться к ней спиной.

Она расправила плечи и сказала:

– Я не собираюсь этого скрывать, хотя и знаю, что вы меня не любите.

Он поднял руку, сделав в воздухе резкое режущее движение, давая понять, что не хочет, чтобы она продолжала. Она обошла вокруг кресла, чтобы снова оказаться к нему лицом.

– Мне все равно. Я не стыжусь. Раньше я стыдилась. Мне казалось, что будет тяжелее, если вы узнаете, но нет ничего более тяжелого, чем таить свои чувства. С тайнами я покончила. Я не сделала ничего дурного, и мне нечего стыдиться. Я люблю вас, Рафаэль, а если это вам не нравится, то… будь оно все проклято!

– Замечательно! – проревел он. – Вы не понимаете, что говорите! Я не…

«Не люблю вас». Он ведь это собирается сказать?

– Мне все равно. – Нет. Это ложь. Ей не все равно. Ей нужна его любовь.

Рафаэль провел обеими руками по волосам.

– Черт побери, Джулия, чего вы хотите от меня? – воскликнул он. Голос его прозвучал так, что она вздрогнула. – Я не… Проклятие! Вы меня не любите. Вам меня жаль, вы чувствуете себя ответственной за меня.

Джулия смутилась.

– Вы меня не хотите? – Она опустилась в кресло. – И никогда не хотели, не правда ли? Это было только пари. Почему я вечно забываю об этом?

– Это не так! Господи, Джулия! Как вы не понимаете, что пари… это во многом был просто предлог. Я бы никогда не приблизился к такой женщине, как вы. Я сам попал в ловушку, даже когда дело вышло из-под контроля. Я оказался глупцом, запутавшимся в собственной лжи и гордости, а единственное, чего я хотел, – это вас. – Он поднял голову. Голос его превратился в шепот. – Я хотел вас больше всего на свете. Я не хочу, чтобы вы уезжали, никогда не хотел. Но что произойдет, Джулия, если вы останетесь? Желание умирает, а когда оно умирает, оно разлагает все вокруг себя.

Джулия едва дышала. Двигаться было невозможно; о том, чтобы заговорить, нечего было и думать. Она внимательно слушала, стараясь не пропустить ни слова.

– Нам с вами не повезло. «Похоть легко переходит в ненависть. Она превращается в своего рода безумие и поэтому рождает разногласия». Видите, что говорит Спиноза? Если вы останетесь, мы разрушим друг друга, это неизбежно. И вы меня вовсе не любите. Вы меня даже не знаете. Я всегда притворялся. Поверьте мне. Вы должны мне поверить, Джулия. – Он был ужасающе бледен. – Я не тот, за кого вы меня принимаете. Вы даже не знаете, что я сделал.

– Но ведь я знаю, Рафаэль, я…

– Я говорю не о пари и не о том аде, в котором мы оказались, приехав сюда. Вы не знаете, чем занимаюсь. Я ничуть не изменился.

Внезапно Джулии стало холодно, страшно холодно.

– Что?

Что он сделал? О Господи! Он был с другой! С кем? Кто это может быть? Кто-то из горничных? Какая-то женщина, живущая по соседству? Как же она, Джулия, ничего об этом не знает?

Он сидел неподвижно.

– Вы понимаете, до чего я низок?

– Я вам не верю. – Но ведь она даже не знает, на что он способен.

Во взгляде его была горечь, даже сожаление. Рафаэль подкатил свое кресло к елизаветинскому диванчику и крепко схватился за него. А потом с трудом поднялся на ноги.

Дрожа, напрягая все мышцы, он перехватил руки и повернул корпус. А потом передвинул ногу – сначала одну, потом другую, – пока не оказался лицом к ней.

Джулия не сводила с него глаз, потрясение распространялось по ней, как густая, горячая жидкость. Рафаэль сделал шаг, потом другой. Он шел.

Он шел!

Она с шумом втянула в себя воздух:

– О Боже!

– Я все время занимался с Франклином и Грегори, – объяснил он вполголоса. – Каждый день, когда вы ходили с визитами, мы занимались. Поначалу дело шло медленно, но теперь я…

– И вы держали это в тайне, – прошептала она. Она ощущала в одно и то же время и ликование и ужас.

– Мне не хотелось, чтобы вы знали, если у меня ничего не получится.

– Как вы могли? – Джулия потрясла головой, пытаясь навести в ней порядок. – Я отказалась от всего – от всей моей жизни, от моей семьи и друзей, приехала сюда, а вы поступили так. Вы занимались тайком, как трус, чтобы сделать это самому, потому что вы не могли допустить никого в свой драгоценный самодостаточный мир. Полагаю, что все мои добрые намерения вызывали у вас лишь насмешку.

– Джулия, я сделал это не для того, чтобы причинить вам боль. – Рафаэль остановился, потом наклонил на мгновение голову. – Хотя я и подозревал, что так и будет.

– Да. Так оно и вышло. Вы хотели показать мне… – Она проглотила комок в горле, твердо решив, что не покажет ему своих слез. – Хотели показать мне, что я вам не нужна. Ну что же, браво, Рафаэль. Вы прекрасно обошлись без меня. Мне следовало бы помнить об этом.

– Я не мог допустить, чтобы вы участвовали в этом, Джулия. Я бы не вынес, если бы вы видели, как все это происходит. Это было наказание, это был ужас. Как же я мог позволить вам видеть меня таким? Пусть я калека, но гордость у меня еще осталась, будь оно все проклято!

Слишком много гордости. А всего остального маловато.

Джулия почувствовала, что зубы у нее стучат. Неужели он не понимает, что она чувствует себя виноватой из-за этой дуэли? Это ведь из-за обещания ей он не стал стрелять. Он исключил ее из своей жизни, и сделал это так аккуратно, так продуманно, что это ее сокрушило.

Это было окончательным предательством.

– Теперь вы свободны, – торжественно провозгласил он. Эти слова застали ее врасплох.

– Что?

– Вы сами это сказали. Вы приехали сюда, чтобы исцелить меня, и вот я исцелился. Вы свободны.

Свободна? Свободна для чего? Уехать ненадолго в Лондон, а потом… что она станет делать с этой свободой?

– Да. Вы правы. Я свободна.

Рафаэлю снился сон о море. Они с Джулией-наядой плыли вместе, забыв обо всем, по подводному парадизу. Потом он привлек ее к себе, и оказалось, что она вовсе не наяда. Это была реальная женщина, которая обхватила ногами его бедра и кричала, пока он брал ее. Она сказала, что любит его, и во сне он был весел и свободен.

Рафаэль проснулся, обнаружил, что он тверд, как пика, и один в постели.

Вошел Томас.

– Сейчас принесут воду для купания, милорд, – сказал он.

– Моя жена уехала?

– Госпожа уехала на рассвете. Полагаю, раньше, чем собиралась. Она вам не сообщила?

Рафаэль помолчал. Потом рассмеялся. Он остался один, наконец-то избавившись от нее. Разве не этого он хотел все это время?

Глава 21

Свое обручальное кольцо Лора носила с гордостью. Так она его называла. И теперь она не сводила с него глаз, пока сидела с Джулией, своей дорогой сестрой и лучшей подругой, с которой они уединились, чтобы никто не подслушал их доверительного разговора.

– Николас просто удивительный, – заливалась Лора. Вздохнув, она подняла руку и поднесла кольцо ближе к глазам. Ярко блеснули три бриллианта, перемежающиеся изумрудами. – Представляешь, он стал на колено и поклялся заботиться обо мне, защищать меня и любить вечно. Потом он подарил мне вот это и попросил быть его женой – нет, он сказал так: «Вы окажете мне честь стать моей женой?» Ну я и сказала «да» и заплакала как дурочка. Я совсем растерялась, но он сказал, что именно такой он меня и полюбил.

Джулия прикоснулась к своему простому кольцу, не переставая улыбаться.

– Ах, Лора. Он, кажется, и вправду удивительный. Я так рада за тебя. Мне не терпится познакомиться с ним.

– Его отец тоже придет на обед. Мы должны достойно принять его, Джулия. Он строгий и серьезный, но он очень любит Николаса и выделил ему значительную сумму по случаю нашего брака.

Джулия порывисто обняла сестру:

– Ах, как хорошо снова с тобой повидаться! Лора отодвинулась, вид у нее стал озабоченным.

– Мы все так беспокоимся о тебе. Мама раз десять останавливала отца, который собирался поехать в Камберайн. Однажды он даже уже упаковал свой чемодан и карета ждала его, и только в последний момент удалось его разубедить.

Глаза Джулии затуманились.

– Сегодня мы не будем говорить о моих неприятностях. Сегодня нужно радоваться.

– Ты считаешь, что я эгоистка? Я все время пыталась тебя подбодрить, но это не помогло. Знаешь, в тебе как будто потух свет. Я слышала, как мама это говорила, и это правда. Неужели он дурно с тобой обращался? Ах, Джулия, он…

Джулия поспешно успокоила сестру:

– Ничего подобного. Рафаэль не причинил мне никакого зла. Он дает мне возможность свободно тратить деньги, навещать моих друзей. У меня их теперь много, Лора. Меня увлекла работа с сиротским приютом и убежищем для женщин. Я тебе писала об этом. Понимаешь, когда я занимаюсь благотворительностью, мне кажется, что я на своем месте. – Взгляд сестры сказал ей, что она объяснила больше, чем намеревалась. – Если я и несчастна, так только потому, что… Рафаэлю тяжело. Иногда мне кажется, что он меня любит. Правда, это быстро проходит. Ах, я совсем запуталась. – И она улыбнулась сестре, пытаясь вернуть безмятежное настроение. – Не беспокойся о нас, право же. Я уверена, что мы найдем выход.

Это прозвучало как отговорка, потому что сама она в такое не верила.

Лора коснулась ее руки и ласково погладила.

– Я, наверное, мало что понимаю. Колин всегда держался очень таинственно. Я так и не поняла, нравилась ли я ему. Но когда я была с ним, я ничего не могла поделать. Я понимала, что мои гордость и достоинство подвергаются оскорблениям, и все же… – Она замолчала, потом набралась решимости и спросила: – А Рафаэль когда-нибудь упоминал о нем? Он… он женился на Люси?

– Неужели ты и сейчас думаешь о нем с нежностью?

– Конечно, нет. – Лора приняла чинный вид. – Я просто полюбопытствовала. Теперь я люблю Николаса и очень рада, что все вышло так, как вышло. Просто… наверное, Колин был моей первой любовью. И я не могу не интересоваться им.

Джулия решила оставить эту тему, хотя ее насторожило, что этот порочный человек все еще интересует Лору. Уж кто-кто, а она-то знала, что не имеет значения то, что говорит рассудок – сердце никогда не следует за его указаниями. Господи, она уже рассуждает, как один из любимых философов Рафаэля.

Как жаль, что все, что она говорит или думает, постоянно напоминает ей об этом невыносимом человеке.

Вечер прошел замечательно. Николас Роулингс произвел на Джулию самое благоприятное впечатление. Все в нем ей нравилось – его худощавая фигура, частые улыбки, заботливое отношение к Лоре. Лора сияла, ее счастье наполняло все вокруг. И родители тоже были счастливы.

После обеда отец отвел ее в сторону:

– Что ты думаешь о мистере Роулингсе?

– Старшем или младшем? – спросила она, и они обменялись понимающими улыбками.

Пузатый, суровый мистер Харкурт Роулингс нудно что-то бубнил в течение всего обеда. Умелое обращение Николаса со своим серьезным отцом еще больше привлекло к нему Джулию, словно восхитительного счастья Лоры было еще недостаточно.

– Твои письма были бодрыми, – сказал Фрэнсис. Отец прибегнул к такому косвенному способу, чтобы дать ей понять, что его не обманули послания, которые она сочиняла.

Джулия взяла его под руку и сказала:

– А ваши вызывали у меня большой восторг.

– Как здоровье твоего мужа?

– Значительно лучше. Он может ходить, вернее, начинает ходить. – Ей все еще было больно вспоминать о его обмане.

– Чудесно. Надеюсь, что и в характере его произошли такие же улучшения.

Джулия встретилась с его понимающим взглядом и тут же опустила глаза.

– Ему… – А что ему? Тяжело? Так она сказала Лоре. Это слово уже начинало звучать как рефрен.

Отец размышлял, стоит ли продолжать этот разговор, и Джулия напряглась. Чтобы опередить его, она вскинула голову и улыбнулась как можно веселее.

– Но сегодня мы не должны думать о грустном.

– Совершенно верно. – Фрэнсис проговорил это так, что было ясно – разговор только отложен на время. Джулия нервно сглотнула и присоединилась к остальным.

Она вспомнила, как рассказывала Рафаэлю о своей семье. Тогда ее особенности несколько смущали Джулию. Он заметил, что все это выглядит вполне нормальным, и вид у него при этом был какой-то затравленный. Сейчас она видела, что действительно все выглядело на редкость нормальным. Снова оказаться среди своих было так успокоительно, так замечательно обыкновенно.

Позже, когда молодая женщина улеглась в свою старую кровать, она почувствовала себя самой собой, словно этот вечер оживил ее. Мысли ее, как обычно, обратились к Рафаэлю. Так же ли он чувствовал себя в те уединенные часы, которые проводил зимой с матерью? Ей хотелось надеяться, что да. И что это было ему так же приятно.

Несколько следующих недель прошли в хождении по магазинам и нанесении визитов. По Лондону Джулия не соскучилась, но так как приближалось начало сезона, это вызывало определенное волнение, которому сельская жизнь ничего не могла противопоставить. Джулия не отказала себе в покупке нескольких новых платьев, восстановила старые знакомства, причем люди, которых она узнала в прошлом сезоне, обращались к ней с явным почтением, которое ее забавляло. Она уже была не Джулия, а госпожа виконтесса. Мать ее таяла от блаженства, а Джулия чувствовала иронию – горькую и сладостную одновременно – из-за того, что ей наконец-то удалось угодить матери.

Графиня Уэнтвурд вернулась в Лондон к началу марта, и сезон начался всерьез. Джулия много времени проводила с бабкой своего мужа, мудрость и дружбу которой она глубоко ценила.

Сосущая пустота, ощущаемая ею после сражений с Рафаэлем, не проходила, но казалась все более и более отдаленной – Джулия отсутствовала уже почти два месяца.

С ее покоем было разом покончено как-то утром, в начале апреля, за завтраком с герцогом и герцогиней. Все остальные еще спали – семья Джулии любила поспать, – но сама она предпочитала вставать пораньше и проводить эти ранние часы с Крейвенсмурами.

Джулия задумалась, переполненная нежностью к этим людям. Как они добры ко всей их семье! Во время скандала из-за ее романа с Рафаэлем они твердо продолжали поддерживать ее.

Эта мысль оказалась провидческой, поскольку не прошло и десяти минут, как вошел лакей и сообщил, что виконтессу желает видеть виконт де Фонвийе. Джулия резко вскинула голову, решив, что это ошибка. Не может же Рафаэль оказаться здесь?

Она взглянула на герцога, который смотрел на нее, задумчиво подняв брови и едва заметно улыбаясь.

– Муж Джулии здесь, – сказал он, обращаясь к жене, и улыбнулся еще шире, отчего его старое лицо сморщилось. – Он приехал за ней.

– Вот как! – И, повернувшись к молодой женщине, герцогиня сказала: – Ну что же, дитя мое. Полагаю, вам следует встретить его как полагается.

Все еще не веря услышанному, Джулия поднялась на дрожащих ногах и вышла из столовой. По дороге она оглянулась, и герцог подстегнул ее взглядом, очевидно, полагая, что после этого она выбежит из комнаты, как дитя.

Она вышла в вестибюль и увидела, что ее муж действительно находится там.

С ним был Томас, его камердинер, который в эту минуту помогал Рафаэлю снять редингот. Виконт тяжело опирался на гладкую черную трость с серебряным набалдашником и разглаживал складки на сюртуке. Потом он выпрямился, в упор посмотрел на Джулию и улыбнулся.

– Это все, Томас, – сказал он через плечо, не отрывая от нее глаз.

Рафаэль выглядел чудесно. Он держался прямо, одет был безупречно, с красиво повязанным галстуком, в белоснежной батистовой рубашке. От его широкой открытой улыбки с чуть заметным оттенком озорства у Джулии перехватило дыхание. Он взял ее за руку, склонил голову и сказал:

– Ваш слуга, мадам.

Она попыталась высвободить руку, но Рафаэль крепко держал ее. Ощущение его кожи, его мозолистых ладоней, огрубевших от стараний вернуть себе силу, было пугающе чувственным.

– Вы очень хороши, Джулия. – Голос его звучал хрипло, глаза внимательно разглядывали ее, словно они не виделись лет десять, а не два месяца. – Вы очень, очень хороши. – Он погладил ее руку, и у Джулии чаще забилось сердце.

Она вырвала руку, прижала дрожащие пальцы ко лбу, словно от этого в голове у нее могло проясниться.

– Входите же. Сюда. Здесь… здесь нам никто не помешает. – Она постепенно приходила в себя. Помогло то, что теперь они стояли не очень близко друг к другу. Она постаралась, чтобы он не мог до нее дотянуться. – Ах, как я негостеприимна! Вы завтракали?

– Завтракал. С бабкой. Я приехал вчера поздно вечером.

– Вот как.

Джулия показывала дорогу, он шел за ней, медленно, но шагом более широким и уверенным, чем она от него ожидала. Он заметно поправился.

Войдя в комнату, Джулия ощутила его присутствие еще острее. Красивая резная мебель, прекрасно подходящая для помещения, которое посещают в основном леди, казалась чересчур изящной для его сильного тела. Рафаэль выбрал диванчик, который выглядел покрепче остальных, и опустился на него, тяжело опершись о трость. Вероятно, он все еще не очень доверял себе. Джулия шагнула к нему, потом остановила себя, зная, что он не оценит ее заботы.

Однако ему удалось встретиться с ней взглядом. В его взгляде было дружелюбие. Он откинулся на спинку дивана.

– Вы ни о чем не хотите меня спросить?

– Конечно. Да. Э-э-э… чаю?

Она ведет себя как дуреха – он ведь уже завтракал, и сейчас не время пить чай.

Это все потому, что Рафаэль появился здесь, словно какое-то колдовство вызвало его из мечты, которую она не смела позволить себе, и выглядит он великолепно и ведет себя совсем как джентльмен. Не дожидаясь его ответа, Джулия огляделась и нашла, где сесть, – настолько далеко от него, что Рафаэль вскинул брови.

Следующие его слова потрясли ее своей бессмысленностью.

– Вы уехали не простившись, – сказал он самым своим мягким, искренним голосом.

Джулия что-то пролепетала, потом ей удалось выговорить:

– Я думала, мы все сказали друг другу.

– Но не простились. Вы даже не сказали мне «до свидания».

– Прошу прощения. – Джулия проговорила это весьма неучтиво. Она все больше обретала способность к самозащите. – Так зачем вы сюда приехали?

– Я приехал за вами. Я хочу, чтобы вы вернулись.

Она заморгала, потом попыталась рассмеяться, но лишь выдавила из себя некий сухой, хриплый звук.

– Насколько я помню, во время нашей последней встречи вы велели мне оставить вас, как делали это неоднократно и прежде.

Его красивые губы саркастически изогнулись, но, по-видимому, сарказм этот не был направлен против нее.

– Да, пожалуй… Это долгая история, сейчас мне не хотелось бы к ней возвращаться. Но разрешите вам заметить, что я не был в здравом уме.

– Я никогда не понимала, какой из ваших умов является здравым. У вас их так много.

Рафаэль кивнул, как бы полностью с ней соглашаясь.

– Я все объясню, но не сегодня. Мне говорили, что слишком большое количество сюрпризов вредно для организма. – Он проговорил это с насмешкой, словно это была шутка, понятная им обоим. – Возможно, нам следует начать с того, чтобы пообедать сегодня вечером, а потом, быть может, пойти в театр. Бабка предложила воспользоваться ее ложей, предположив, что нам полезно где-то появиться вместе. Чтобы положить конец сплетням, как вы понимаете.

– Да. – Невольно ее губы скривились. – Я помню, как вас заботит, что скажут сплетники.

– Конечно, если у вас нет других планов. – Он словно не слышал ее слов.

Память вернула Джулию к тем временам, когда Рафаэль ждал ее в своей комнате. Дерзкий, неистовый Рафаэль – ничто не казалось ему невозможным. А теперь он сидит, как поклонник, пришедший с визитом к леди, и ведет себя невероятно скромно – это могло бы показаться смешным, но она ощутила нежность, потому что почувствовала, что он действует крайне осторожно. Что бы он ни задумал, это значило для него очень много.

Джулия была заинтригована.

– Хорошо. Я буду готова. Вы можете заехать за мной в семь.

Он потер подбородок и нахмурился.

– Да, конечно. Правда, мне дали понять, что, если вы будете жить здесь, у Крейвенсмуров, теперь, когда я приехал и остановился в своем доме, это будет выглядеть несколько странно. Не могли бы вы поселиться у меня?

Он был так очарователен. Нарочно ли это, чтобы обезоружить ее? Ему очень хорошо удавался именно такой подход – самопорицание, смешанное с озорством. Он был неотразим и знал об этом, ведь раньше это так хорошо действовало. Сейчас Джулия всеми силами пыталась не поддаться этому очарованию.

– Рафаэль, я отказываюсь верить, что вы так внезапно сделались рабом общественного мнения.

Он пожал плечами:

– Это не так. Я думал о вашей семье. О ваших сестрах. Ну конечно. Скандал ведь такая коварная штука, он может запятнать всю семью. Однако на самом ли деле Рафаэль заботился о ее семье или просто воспользовался подвернувшимся фактом для собственной выгоды, Джулия не знала.

– Не говоря уже о том, что это, без сомнения, удобно для ваших целей, – заметила она.

Он наклонил голову.

– Мадам, я приехал в Лондон, чтобы испытать судьбу в последний раз. Либо я преуспею в моем стремлении, либо сгорю в огне жалкого унижения. Я готов к поражению, но надеюсь на победу.

Перед Джулией опять был Рафаэль прошлого сезона – такой дьявольски привлекательный, что она просто таяла. После всех этих недель без него, когда она казалась себе сильной, считала себя независимой, он появился и сразу же одной своей притягательной улыбкой превратил ее в дрожащее существо.

Джулия понимала, что это безумие. Это все равно что держать в руке огонь, потому что он красив, не думая о неизбежной боли.

– Да. Конечно, я перееду в ваш дом. Я велю упаковать мои вещи.

Его реакция удивила ее. Он откинул голову назад и глубоко вздохнул. Его глаза на мгновение закрылись, как это мог бы сделать набожный человек, мысленно обращаясь к Богу. Потом он выдохнул и посмотрел на нее:

– Я пришлю за ними кого-нибудь из лакеев. В котором часу?

– Ну, скажем, в четыре.

– Прекрасно. Сказать ли бабушке, чтобы она ждала вас к чаю?

– Да.

– Она будет рада, что вы вернулись домой. Это слово повисло в воздухе. Домой.

Рафаэль встал. Это было для него трудным делом, скорее всего и болезненным. Джулия сжала руки, чтобы удержаться и не помочь ему.

Он сказал:

– Надеюсь, вы простите мой ранний визит. Для меня важно освободить середину дня и посвятить ее моим упражнениям. Поскольку я задержусь в Лондоне на некоторое время, я буду продолжать занятия в боксерской школе Джексона. Это превосходный способ снять сдерживаемое напряжение. – Он окинул ее взглядом; в глазах его был огонь. – Когда у мужчины нет иных способов избавиться от него. Я не из тех, кто склонен к воздержанию.

Джулия изумленно открыла рот.

Он сердито посмотрел на нее и сказал:

– Прошу вас, постарайтесь не выглядеть так восхитительно, хорошо, Джулия? Это просто жестоко.

Рафаэль страдал от самого отчаянного напряжения. Напряжение не покидало его весь день – и когда он принимал ванну, и когда переодевался к вечеру. Ощущалось оно и теперь, когда он стоял не двигаясь, как статуя, пока Томас завязывал ему галстук. Он велел камердинеру развязать его и три раза завязывал сам, пока не добился желаемого результата. Томас ушел, огорченный, но Рафаэль этого даже не заметил.

Воздух был заряжен, пропитан ею. Ему даже казалось, что он чувствует ее особенный запах, как будто она только что прошла мимо. Конечно, это была чистая фантазия. Да, Джулия вернулась в его лондонский особняк, но не в его комнату.

Нет, пока нет.

Рафаэль выругал себя, потом усмехнулся и покачал головой. Для него опять пришло время соблазнять. Но ставки сейчас были выше, чем когда-либо. Теперь дело уже не только в гордости или в какой-то сумме, но в чем-то гораздо более ценном, более глубоком и важном.

Сказать, что он скучал, было бы просто нелепым заявлением. Он пылал, пылал каждое мгновение, пылал мучительным огнем неопределенности, не зная, вернется она в Гленвуд-Парк или нет.

И тогда Рафаэль принял решение. Вместо того чтобы сидеть в огромном старом доме и ждать, точно беспомощная старуха, он, Рафаэль Жискар, виконт де Фонвийе, будет действовать. И он принялся за работу. Все дни его проходили в упражнениях, он твердо решил вернуть себе прежние силы, восстановить функции организма, по возможности компенсируя отсутствие того, чего нельзя вернуть. Лицо Джулии постоянно стояло перед ним, и он из кожи лез вон, не желая давать себе никаких поблажек. Он не станет больше считать себя обреченным. Он – хозяин своей жизни.

Посмотревшись в зеркало, Рафаэль ощутил вдруг непривычную неуверенность. Он приглаживал свой фрак, как будто тот ему не нравился, но фрак сидел великолепно. И Рафаэлю пришлось признать, что все дело в том, что он нервничает в ожидании встречи с Джулией.

Поняв это, он испытал такое оскорбление своей гордости, что выскочил из комнаты и поспешил к Джулии. Он не воспользовался дверью между их комнатами, полагая, что Джулия заперла ее.

Рафаэль осторожно постучал в ее дверь, выходившую в коридор. Ответила горничная.

– Могу я видеть виконтессу? – смиренно спросил он. Тогда к двери подошла Джулия и широко распахнула ее.

– Все в порядке, Джин. Вы можете идти.

Держась за дверь, Джулия настороженно посмотрела на него.

– Я почти готова, Рафаэль. Вы не могли бы подождать меня внизу?

Вынув из кармана маленький медальон, он протянул ей:

– Я только хотел подарить вам вот это.

– О, – удивилась она, беря у него сверкающее золотое украшение. – Как красиво. – Она поднесла его к глазам и внимательно осмотрела граненую поверхность, преломляющую свет. Потом подняла на него глаза, и на губах ее мелькнула улыбка. – Спасибо, Рафаэль. Это в связи с чем?

– Я ни разу ничего не подарил вам за все то время, что знаю вас. Но с сегодняшнего вечера все переменится.

Рафаэль надеялся, что она его поймет. Он говорил вовсе не о материальных вещах, он имел в виду щедрость гораздо более глубокую.

– Там есть надпись, – сказал он.

Рафаэль чувствовал себя точно мальчишка, который впервые дарит букет полевых цветов предмету своей любви. Вот разве только он никогда не был мальчишкой, даже в детстве. Но он полагал, что именно так он сейчас выглядит – неловкий, пылкий, дрожащий с ног до головы.

Джулия перевернула медальон и прочла надпись.

– Это Спиноза.

– Вы помните?

– Да, конечно. Та книга, которую вы дали мне в парке в тот день. «Обоснования нравственной жизни». – И она прочла вслух: – «Тот, кто стремится вытеснить ненависть любовью, борется радостно». – Она вопросительно посмотрела на него.

Он склонил голову и сказал:

– Я жду вас внизу.

Пятнадцать минут, пока Рафаэль ждал ее появления, истрепали ему все нервы. Джулия надела медальон и, увидев, что он это заметил, застенчиво прикоснулась к нему. Рафаэля вдруг охватила немыслимая радость – он не помнил, чтобы когда-нибудь испытывал такое состояние.

Обедали они в ресторане, славившемся своей изысканной клиентурой, в отдельном кабинете. Обстановка была очень интимной, отчего Рафаэль испытывал огромное искушение. Он то и дело вытирал пот со лба и приказал слугам уменьшить огонь в камине. И только увидев их недоуменные лица, понял, что его личные ощущения никак не связаны с температурой в комнате.

Они беседовали, и золотистые глаза Джулии смотрели на него. Он все время отвлекался на ее губы, казавшиеся ему призывно-мягкими. Он решил, что ему нравится ее прическа, потому что большая часть волос падала ей на спину свободными локонами. Ему хотелось запустить пальцы в эти умело уложенные волосы и вытащить из них все шпильки.

От внимания Джулии не ускользнуло, как хищно смотрит на нее Рафаэль, хотя она и не могла не признать, что он ведет себя как джентльмен. Ее удивляло, что Рафаэль пожелал пообедать перед спектаклем. В Лондоне обедают поздно. Ранние обеды приняты в деревне. Это походило на причуду провинциала – слово, которое никак нельзя было применить к виконту де Фонвийе.

Джулия все время прикасалась к медальону, недоумевая, что означает этот подарок. Она вспомнила, как во время их последнего разговора в Гленвуд-Парке он цитировал ей того же философа. Возможно, это его способ просить прощения?

Вздохнув, она подумала о том, что почти забыла, как умеет ее муж измотать человека.

Но он был очарователен в течение всего обеда, восхищая Джулию беседой и притупляя ее осторожность. Рафаэль сумел втянуть Джулию в разговор, поощряя работу ее мысли, так что, когда подали второе блюдо, она уже спорила с ним без всякой застенчивости.

Они спорили на философские темы, пока трапеза не закончилась и не пришло время ехать в театр. Они продолжали спор и в карете, и, только оказавшись перед «Ковент-Гарденом», Джулия вспомнила, что не знает, на какой спектакль они идут.

– «Ромео и Джульетта», – ответил Рафаэль на ее вопрос. Она замерла на месте, и он рассмеялся. – Я пошутил. Сегодня дают «Гамлета». Исследование безумия. Годится?

Джулия хотела усмехнуться, словно не одобряя его выбор, но была слишком взволнована ощущением, возникшим у нее в груди. Она привыкла думать о «Ромео и Джульетте» как об их пьесе. А он?

Какая нелепость. Виконту де Фонвийе не свойственна подобная сентиментальность. Едва она пришла к такому выводу, как, подойдя к своему месту, увидела на сиденье одну-единственную белую розу – доказательство того, что она ошибается. Она взглянула на мужа, но тот только выгнул брови и усмехнулся с видом одновременно извиняющимся и загадочным.

Джулии пришлось остановить себя и не коснуться его руки жестом, который мог бы показаться ему… игривым. Право же, не стоит его поощрять. Он и так в полном восторге от своей выходки.

Но ведь она всегда любила в нем это, разве не так? Ах ты Господи, что же с ней такое? Как могло ей прийти в голову, что все это настоящее? И ведь она понимает, что это смертельно рискованно, но вот, пожалуйста, снова танцует на краю пропасти со всей страстностью женщины… О Господи! Женщины, которая любит. Вот и разгадка. Просто она его любит.

Но Рафаэль не любит ее. Он может вести себя восхитительно, очаровательно, как и следует человеку с его репутацией, но это ничего не значит. Он ведь даже считает, что любви не существует. Это человек… человек, не умеющий любить…

Такой человек снова разобьет ей сердце.

Они стали смотреть на сцену, и Джулия поднесла розу к лицу, вдохнула ее аромат и велела себе успокоиться. Это ведь всего лишь цветок, в конце концов.

Глава 22

В антракте, как правило, всегда появляется множество знакомых. Когда Джулия ушла в дамскую комнату и к нему подошел Ричард Ивенс, лорд Мартинвейл, Рафаэль сам был удивлен – так ему стало приятно, когда старый друг протянул ему руку. Поскольку он держал в руке, предназначенной для рукопожатий, свою трость, был момент неловкости, а потом Рафаэль схватил протянутую руку левой рукой, и оба рассмеялись.

Мартинвейл поклонился.

– Фонвийе, как я рад тебя видеть, дьявол тебя побери! И на ногах. Подумать только, он ходит!

За его словами скрывалось нечто большее, чем сердечная добрая усмешка, но мужчины не признаются в таких вещах.

– А ты думал, со мной покончено, а?

Мартинвейл громко рассмеялся, обратив на себя внимание окружающих.

– Я плохо тебя знал. Ты ходишь, дышишь, даже показываешься в театре – ты не перестаешь меня удивлять.

Рафаэль согнул ногу и сказал:

– Сейчас сюда придет Джулия. Пойдем поболтаем. У меня ноги затекли на этих дурацких неудобных стульях.

И они направились туда, где толпа была пореже. Взглянув на друга, Рафаэль сказал:

– Я слышал, что это ты познакомил Лору с Николасом Роулингсом. Полагаю, это хорошее дело. Я сильно сожалел, что поощрял ее увлечение Стратфордом. Хотя ты сделал это не по моей просьбе, твое вмешательство сняло с меня некоторое бремя.

– Неужели это что-то значит для тебя? Ты меня удивляешь.

Рафаэль пожал плечами.

– Что с ним сталось?

Они подошли к колонне, и Рафаэль остановился передохнуть.

– Со Стратфордом? Наверное, залег. Низринут. У него были неприятности – в связи со скандалом. Уехал на зиму в провинцию. Наверное, уже вернулся в Лондон, но я его не видел. Конечно, я не посещал ни одного из наших старых местечек. Я несколько изменил свой образ жизни. – Он улыбнулся. – Я собираюсь жениться, Фонвийе.

– Прими мои поздравления, старина. Кто она?

– Это Джудит Дэнверс. Вряд ли ты ее знаешь. Она… она не принадлежала к кругу наших знакомых.

Рафаэль усмехнулся:

– Слава Богу. Не могу сказать, чтобы я был высокого мнения о наших прежних знакомых женского пола. Ну что же, желаю тебе счастья. Уверен, что у тебя семейная жизнь сложится удачнее, чем у меня.

– Спасибо за добрые пожелания. Об Этверзе ты тоже, наверное, не слышал. Говорят, что игра его совершенно разорила. Ему придется уехать из Лондона – кредиторы его преследуют.

– А ты чувствуешь удовлетворение, видя, что я тоже пал так низко?

Мартинвейл покачал головой:

– Стоило бы. Но я его не чувствую. Боль может оказаться наставником ужасным, но действенным. И что-то в тебе изменилось, Фонвийе.

Чуть ли не с шутовским видом Рафаэль фыркнул:

– И что же, разве это не достижение?

– Я знал тебя долго, Рафаэль, и знал хорошо. Хорошо до ужаса, и порой мне хотелось не знать тебя вообще. Я видел, с каким желанием ты скользишь вниз. История с пари была твоей низшей точкой. Я думаю, ты потом даже задыхался от этого.

– Ты прав. – Теперь Рафаэль говорил серьезно. – Мне до сих пор не хватает воздуха.

– Как твоя жена?

– Красива, – ответил Рафаэль без всякой интонации. – Совершенно очаровательна, абсолютно восхитительна и, к несчастью, решительно мне не верит. Я ее не виню. Но это ставит передо мной довольно серьезную задачу. Господи, старина, я побежден. – Он пожал плечами и невесело улыбнулся. – И почему я не слушал тебя, когда еще было время?

– Рафаэль, – сказал Мартинвейл доверительным шепотом, – неужели… ты ее любишь?

Это слово прозвучало нежно и уместно, и хотя старые умирающие демоны подняли головы, Рафаэль усмехнулся.

– Это не входило в мои планы.

– Знаешь, ты меня просто изумил. Когда я вспоминаю нас четверых хотя бы в прошлом году и сравниваю с тобой теперешним… Клянусь, это вмешательство свыше.

– Мартинвейл, ты – гений!

– Что?

– Нас четверо, прошлый сезон. Пари, дружище. Я только что понял… – Голос его замер, голова быстро обдумывала решение. Медленная улыбка появилась на лице Рафаэля, и он потер подбородок.

Мартинвейл насторожился:

– О нет. Мне никогда не нравился этот твой взгляд. Он означает, что у тебя появилась очередная злая идея.

– Ах, друг мой, совсем напротив. Я уверен, эта идея тебе понравится. Но я должен заручиться твоей помощью.

Джулия была раздражена. Рафаэль перестал разыгрывать из себя внимательного мужа. Выйдя из дамской комнаты, она нигде не смогла его найти. Наверное, он ушел с кем-то из старых знакомых и сейчас они строят планы насчет карточной игры после того, как он отправит ее домой. Потом в голову ей пришла еще более страшная мысль, и она принялась оглядываться в поисках белокурой головы. Ведь она так и не получила никаких разъяснений по поводу его отношений с леди Кэтрин, за которой он волочился.

И тут Джулия увидела знакомое лицо. Она встретилась глазами с Полом Бентли и подняла руку в ответ на его приветствие. Особа, сидевшая рядом с ним, тоже махнула рукой и мгновенно ринулась к ней. Джулия узнала Евлалию Пивенстовер.

– Джулия, то есть виконтесса! – радостно воскликнула Евлалия.

– Ах, Евлалия, прошу вас, не нужно так официально, – сказала Джулия, обнимая приятельницу. – Как замечательно, что мы встретились. Здравствуйте, Пол. Рада видеть вас.

Он чинно поклонился и сказал:

– Я тоже, госпожа виконтесса. Прошу прощения, но я вижу старого друга, которого мне не хотелось бы упустить. Тетя Евлалия, я вернусь за вами.

– Ах, дорогая моя, – сказала Евлалия, схватив Джулию за руку. – Я впервые вижу вашего мужа. – Евлалия придвинулась ближе и взяла молодую женщину под руку. – Как странно, ведь я столько раз бывала у вас дома. Но тогда он был болен. – Она улыбнулась. – Должна сказать, выглядит он совершенно здоровым. Он очень хорош собой. Да-да. И такой щедрый. Он прямо-таки прославился в наших краях. Вы должны им гордиться.

– О чем вы говорите? – не поняла Джулия.

– Да ведь что он сделал, милочка! Я знаю, он хотел, чтобы все было анонимно, но я не могла не заметить усовершенствований в доме квакеров, а когда я спросила, что это значит, Дэниел признался, что эти дивные перемены вызваны щедростью виконта.

Джулия не сводила с нее взгляда, и Евлалия пронзительно засмеялась.

– Господи, неужели он не рассказал вам? Ах, какая скромность. – Глаза ее стали круглыми. – Ах ты Боже мой! Наверное, вы и о Грете ничего не знаете?

Джулия вспомнила робкую девочку, с которой поступили так жестоко.

– Нет, а что с ней случилось?

– Ничего плохого, дорогая. Благодаря виконту она теперь работает в Гленвуд-Парке. Ее ребенка отдали на воспитание в семью по соседству, это бездетная пара, и как же они обрадовались малышу, скажу я вам! А ваш муж определил ее на такую работу, что она может жить недалеко от малыша и время от времени навещать его.

И еще, конечно, Диана. Вы ее помните – такая высокая девушка, которая считала, что она замужем, но все это оказалось розыгрышем? Ну вот, она получила место гувернантки. Это тоже дело рук вашего мужа. Он поручился за нее – наврал целую гору, но все ради ее блага, конечно, – сказал, что она вдова какого-то его приятеля. Теперь она и ее маленькая дочка живут в Холмстед-Грейндже.

– Это сделал Рафаэль? – Все это казалось Джулии невероятным.

Появился Пол, низко поклонился, прежде чем заговорить с теткой.

– Пора занимать свои места.

Джулия задержала приятельницу за руку:

– Прошу вас, приходите ко мне на днях. Мне очень нужно поговорить с вами.

– Непременно, дорогая, – пообещала Евлалия.

– Тетя, я вас сейчас догоню, – сказал Пол, и та отошла в сторону, оставив их наедине. – Я только хотел сказать, что очень рад видеть вас, – пробормотал Пол. – У вас сегодня гораздо более счастливый вид, чем тогда на вечере. Мне хочется пожелать вам всего хорошего.

Счастливый? Неужели? Джулия прижала руки к щекам и ощутила под ладонями жар.

Пол поклонился и простился. Сразу же после этого к ней подошел Рафаэль с каким-то человеком.

– Вот вы где. – Он взял ее руку и положил на свой согнутый локоть. – Вы помните моего друга, лорда Мартинвейла?

Мартинвейл поклонился с подчеркнутой любезностью:

– Ваш слуга, госпожа виконтесса. Боюсь, что это я виноват в исчезновении вашего мужа. Когда я увидел виконта, я заговорил с ним. Ему захотелось пройтись, поразмяться, и мы погрузились в беседу. Надеюсь, вы не чувствовали себя заброшенной.

– Нет, – ответила Джулия. – Ничего страшного. – Она обрадовалась, что Рафаэль был в обществе Мартинвейла – все-таки Джулия не очень доверяла своему мужу, несмотря на все его лестное внимание к ней.

Но… он дал денег квакерам. Он позаботился о судьбе этих женщин. Неужели это сделал Рафаэль?

– Антракт сейчас закончится. Пойдемте на наши места. Всего хорошего, Мартинвейл, – вторгся в ее мысли Рафаэль. – Проследите за делом, которое мы обсудили, хорошо?

Мартинвейл широко улыбнулся и низко поклонился с подчеркнутой любезностью:

– С удовольствием.

Возвращение домой в экипаже было легким и приятным. Рафаэль и Джулия немного поговорили о спектакле, но большую часть дороги они расслабленно молчали, слегка покачиваясь, прислушиваясь к приглушенному шуму ночного транспорта, доносившемуся из-за задернутых занавесок. В эти спокойные мгновения Джулия размышляла о том, что сказала Евлалия, и удивлялась, как это ей в голову не пришло, что Рафаэль был хоть сколько-нибудь тронут посещением дома, куда она его затащила.

Он многое скрывал от нее. Это ее опечалило, но вместе с тем ей приятно было открыть в нем столько хорошего. Возможно, со временем он перестанет скрывать. Просто таков уж он по натуре – любит тайны, и ей придется это принять.

Бросив на него взгляд, она увидела, что он внимательно смотрит на нее, и этот горящий взгляд застал ее врасплох. Холод и жар одновременно пробежали по ее телу. Отвернувшись, она развязала шнурки своей накидки. Горячие пальцы пришли ей на помощь, стянув накидку с ее плеч. Она вздрогнула. Рафаэль усмехнулся.

– Я думал, вам жарко.

Мурашки на ее коже, конечно, были вызваны не холодом, и он, похоже, понимал это. Весь вечер Рафаэль испытывал на ней свои чары, и Джулия была совершенно околдована. И это он тоже, вероятно, знал.

Положив руку на спинку сиденья, он коснулся обнаженного плеча молодой женщины. Отведя назад прядь ее мягких волос, он слегка улыбнулся.

– А знаете, что довело меня почти до сумасшествия, когда вы уехали? – Почему-то – хотя она не устала – веки у Джулии отяжелели. – Я никак не мог вспомнить, каковы ваши волосы на ощупь. Они очень мягкие. Но они тяжелые, очень тяжелые. Наверное, это-то и запутало меня.

– Я…

Рафаэль провел по ее щеке костяшками пальцев, и она забыла, о чем собиралась сказать.

– Я ужасно по вас скучал. Каждый день снова и снова я думал, где вы сейчас и когда придете домой, а потом вспоминал, что вы уехали. И каждый раз это ощущалось как удар в солнечное сплетение. Я боялся, что вы не вернетесь.

– В солнечное сплетение?

Рафаэль положил свободную руку себе на грудь. Примерно туда, где находится сердце.

– Вот здесь. Она вздохнула.

– Что-то мне не верится, чтобы вы так уж сильно страдали. – С большим трудом Джулии удалось подчинить свои эмоции разуму. – Вы прекрасно обходились без меня. Вы, кажется, даже предпочитали это.

– Нет, Джулия. Вы позволите мне кое-что объяснить вам? – Он опустил голову и устремил на нее взгляд из-под сведенных бровей. – Может быть, я сумею помочь вам понять что-то во мне. Когда-то вы спросили, был ли я одиноким ребенком. Был. Глубоко одиноким. Это ведь не значит жалеть себя – признаться в этом, да? Во всяком случае, это так. Мои родители были поглощены своей личной жизнью, они меня почти не замечали. Став юношей, я узнал, что мое происхождение сомнительно.

Джулия почувствовала, что рука его замерла, все тело напряглось.

– У моей матери был роман, и она не знала точно, кто был моим отцом. Мне до сих пор это неизвестно. Это был последний удар, и я замкнулся в себе, убежденный, что у меня никого нет. Понимаете?

– Да, – тихо сказала она. – Я понимаю, как это было. – Она понимала – и очень живо. Перед ней был мальчик, которого она всегда в нем чувствовала. Одинокий, даже напуганный. И сердитый. Очень сердитый.

– Я смотрел на семьи вроде вашей, на счастливые пары и чувствовал, что… Господи, я не могу вам передать, что это было. Я был нищим на пиру. И я сказал себе, что все это ненастоящее. Похоть, или притворство для вида, или жадность к деньгам – все что угодно, кроме того, чем это было на самом деле, потому что я не мог смириться с существованием чего-то прекрасного, чего мне ни разу в жизни не довелось испытать.

Джулия была потрясена его откровенностью. Ведь всего мгновение тому назад она сказала себе, что нужно принять его скрытность. Ей удалось проговорить:

– Вы, наверное, были в растерянности.

– В растерянности? Да, конечно. И я чувствовал себя проклятым.

В его голосе прозвучали неконтролируемые чувства, и Джулия обхватила его лицо руками. Несмотря на свою решимость оставаться равнодушной, она ничего не могла с собой поделать.

Рафаэль схватил ее за запястья и медленно поцеловал в ладонь.

– Я оттолкнул вас, потому что всегда это делал. Я привык всех отталкивать, стараясь заглушить в себе ненужную нежность. Но о том, что нежность продолжала жить во мне, я узнал много позже. Поэтому я и держался вдали от всех. А потом я встретил вас, и вы испугали меня до полусмерти. С первого дня, когда я вас увидел, я вас хотел – физически, да.

Но было и что-то еще, чего я не понимал тогда. Это было так ново, так сбивало с толку. Мне это не нравилось. Джулия, есть какой-нибудь смысл в том, что я говорю?

Она прерывисто вздохнула, стараясь удержать слезы.

– Очень даже есть. Он нервно рассмеялся:

– А знаете, в какой момент я понял, что пропал окончательно? Когда увидел вас на улице с Марией. Господи, у меня сердце чуть не выскочило из груди, и я старался как безумный придумать что-то, чтобы занять вас, удержать на некоторое время при себе. – Он покачал головой. – А потом я дотронулся до вас и до ваших губ. Мне кажется, я был потрясен даже сильнее, чем вы.

– Но вы и виду не подали, – сказала она изумленно. Он провел пальцем по ее носу.

– Конечно. Мы, негодяи, никогда не подаем вида, когда затронуто наше сердце.

Рафаэль продолжал говорить о своем сердце. Но он так и не сказал, что любит ее. Джулия ждала этого. Ей нужно было это услышать. Это были главные слова. Потому что она чувствовала: произнести их для Рафаэля – самая трудная вещь на свете, и если он их произнесет, это будет означать, что он преодолел что-то в себе.

Карета остановилась. Подошел лакей опустить лестницу, и они вышли молча и направились к дому. Огни почти везде были потушены, хотя было еще не очень поздно. Рафаэль пробормотал что-то насчет того, чтобы им выпить вместе вина, но она ответила, что уже поздно и что ей хочется сразу же подняться наверх.

Что с ней такое? Джулии надо было сказать ему тысячу вещей, но слова словно застряли у нее в горле.

У своей двери она устало проговорила:

– Рафаэль… благодарю вас за объяснения, но я…

– Все в порядке, – сказал он. – Просто я слишком много выдал вам за один раз.

– Нет. Да. Просто еще очень многое осталось невысказанным.

Он улыбнулся, подошел ближе.

Рафаэль чутко уловил тот момент, когда настроение ее переменилось. Прикоснувшись носом к ее носу, он посмотрел ей в глаза. На одно-два мгновения их дыхания смешались. Потом его руки сделали то, что им хотелось сделать весь вечер, – запутались в ее волосах, разбрасывая шпильки, высвобождая их, чтобы они шелковисто скользили сквозь его пальцы.

– Джулия, – прошептал он и впился в нее губами.

Ее тело отозвалось на это мгновенно, возбудившись от потрясающей сладости поцелуя. Ее руки обхватили его за шею, впились в его плечи, и он наслаждался ее страстью, страстью к нему. После всего, что он натворил, она все еще здесь, в его объятиях, отдает ему всю себя. Джулия была для него ценнее всего, что он когда-либо имел, даже в воображении. Господи, как он был глуп, что когда-то смеялся над этим чувством как над выдумкой. В его жизни нет ничего более реального, чем это чувство.

Джулия прижималась к нему всем телом, его язык вошел внутрь вкусить ее, почувствовать ее, смело раздуть пламя страсти. Он крепко обнимал ее, чтобы как можно лучше чувствовать мягкие женственные формы, которых ему так мучительно не хватало в эти последние месяцы.

Рассудок отрезвляюще похлопал его по плечу, и поскольку Рафаэль так ужасно боялся совершить какую-либо ошибку, он остановился и впервые в жизни прислушался к спокойному трезвому голосу.

А вдруг Джулия подумает, что он делает это просто ради обольщения, только ради плотского наслаждения? Знает ли она, что он сжег ради нее не только свое тело, но и душу?

Разве он не сказал ей еще? Проклятие! Он ведь сказал. Или нет?

Он открыл ей многое, но не сказал, что она владеет его сердцем. Не сказал так ясно, как она заслуживает. Ах, какой же он трус!

Но нет, не простая трусость удерживает его от признания. Несделанной оставалась еще одна последняя вещь, последний акт, так сказать, и Рафаэль хотел поставить все на свои места, прежде чем двигаться дальше. Он внезапно испугался, что если раньше времени забежит вперед, то потеряет больше, чем приобретет.

Сделав над собой чудовищное усилие, он отодвинулся. Джулия недоуменно посмотрела на него, и он понимающе усмехнулся:

– Я хочу продолжения, Джулия. И оно будет, я это знаю. Но сначала я должен уладить одно небольшое дело. Позвольте негодяю и бездельнику найти свою дорогу. А до того – доброй ночи.

– Рафаэль!

– Нет, – сказал он, поворачиваясь к ней спиной. – Поймите меня правильно. На этот раз я вас не отталкиваю. – Он усмехнулся самой своей озорной усмешкой. – Совсем наоборот, и вы скоро это поймете.

– Рафаэль!

Господи, да она, кажется, обиделась!

– Госпожа виконтесса, – сказал он и поклонился. – Ваш слуга.

– Вы снова забавляетесь!

– Мадам, вы удивительно проницательны. Но на этот раз я играю по самым высоким ставкам, какие только можно вообразить. Это – любовь.

Сказав это, Рафаэль ушел.

Джулия смотрела ему вслед, потрясенная и растерянная. Он на самом деле произнес это слово… любовь?

Игра началась с записки, которую принесли в спальню Джулии на следующее утро вместе с коробкой шоколада. Она не особенно любила сладости и удивилась подарку, но затем заметила ярко-красную тесьму. Это была фирменная тесьма, которой обвязывала свои изделия элитарная кондитерская на Бонд-стрит.

Там, где он… коснулся ее губ. Она вздрогнула, потом улыбнулась. Он действительно мастер и, похоже, не собирается ее разочаровывать.

Она сломала печать на записке. Там стояло: «Сегодня вечером».

Поспешно спустившись к завтраку, она узнала, что ее муж ушел по каким-то делам. Ей оставалось только гадать, что же произойдет сегодня вечером.

Воспоминание о том, как он уходил от нее накануне, с этим блеском в глазах и загадочным обещанием, привело ее в радостно-нетерпеливое настроение, что ее удивило. Отличаясь во всем практичностью, она не относилась к тем, кого занимают подобные причуды. Но с Рафаэлем все правила оказывались нарушенными.

Этот день останется в ее памяти самым длинным днем в ее жизни, в этом Джулия не сомневалась. Как не сомневалась и в том, что вела себя ужасно странно с графиней, так что та даже встревожилась. Когда графиня заговорила с ней, Джулия сильно вздрогнула, уронила фарфоровую чашку и пролила чай на ковер. Извинившись, она решила пройтись, чтобы справиться с нарастающим волнением.

Когда Джулия вернулась, то приняла ванну и оделась, хотя было еще рано. Она велела причесать себя так же, как вчера вечером, потом долго и старательно выбирала платье. Она надела бледно-желтый креп, в котором была в «Ковент-Гардене», когда давали «Ромео и Джульетту». Рафаэлю, кажется, оно очень понравилось. Если он может пробуждать соблазнительные воспоминания, то и она ответит ему тем же.

Сидя без дела в своей комнате, Джулия надушила волосы над ушами, поправила пряди, обрамляющие лицо, проверила, аккуратны ли ногти, вздохнула, не зная, чем еще заняться, чтобы скорее прошло время. Хотя она не любила вино, однако решила, что рюмка шерри поможет успокоить нервы. Затем, взяв свой золотой ридикюль, она вышла из комнаты и спустилась вниз. Джулии казалось, что она плывет, все ее тело танцевало, охваченное чудесной дрожью ожидания.

Внизу она услышала, что из библиотеки доносятся мужские голоса. Джулия замедлила шаг, потом остановилась.

Кто это собирается испортить им вечер? Любопытство подтолкнуло ее к дверям. Дверь была закрыта неплотно, и она увидела спину Рафаэля. Еще она увидела этого неприятного типа – Этверза. Колин Стратфорд также был там.

Крайне удивленная, Джулия на мгновение замерла в нерешительности. Зачем понадобилось Рафаэлю приглашать этих людей в тот вечер, который он обещал ей?

Что они здесь делают? И что делать ей?

Мимо приоткрытой двери прошел Мартинвейл и увидел ее прежде, чем она на что-то решилась.

– Госпожа виконтесса, – громко проговорил он, и все посмотрели на дверь, за которой стояла Джулия. Сердце у нее ушло в пятки.

Рафаэль подошел и распахнул дверь.

– Вы поторопились. Я сам хотел подняться наверх и пригласить вас. Входите же, Джулия.

Она топталась на месте. Идти туда ей не хотелось. Все это ей не нравилось. Но улыбка у Мартинвейла была доброй, и во взглядах, которым они обменялись с Рафаэлем, было нечто волнующее. Муж протянул к ней руку, на его лице было ласковое нетерпение.

Она еще раз огляделась. Губы у Стратфорда скривились, и он коротко кивнул ей вместо приветствия. Этверз просто пристально смотрел на нее.

– Входите, Джулия, – повторил Рафаэль. В голосе его слышалось скрытое напряжение. – Встаньте рядом со мной.

Она подчинилась, все еще нерешительно. Тогда он взял ее за руку и сжал. Она посмотрела на него, и он улыбнулся ей подбадривающей улыбкой.

– Я пригласил сюда этих людей по весьма необычному поводу. Мы пятеро должны уладить одно дело.

Отпустив руку Джулии, Рафаэль подошел к своим бывшим приятелям. И простер вперед руки.

– Вот перед вами четверо джентльменов, которые некогда были широко известны как «Бичи общества». Мы заслужили большую часть грязных слухов, которые ходили о нас, поскольку были действительно порочны. Но самый безобразный поступок, который мы совершили, это одно заключенное нами тайное пари. Я как-то сказал, что любовь – это иллюзия, красивое название похоти. Я верил в это так пылко, что поспорил на пять тысяч фунтов против самой крепкой любви, которую мог предложить высший свет. Это оказались очаровательная молодая девушка и ее поклонник. Их преданность друг другу, которая покорила пресыщенный свет, должна была подвергнуться самому серьезному испытанию моей теорией. Если я смогу охладить их чувства, это докажет, что моя точка зрения верна.

Рафаэль вынул перевязанную пачку банкнот из внутреннего кармана фрака.

– Как вы все знаете, мне удалось разрушить любовь этой красивой девушки к ее предполагаемому возлюбленному и обратить эту любовь на себя. Вот это я получил как вознаграждение.

Положив деньги на ладонь, словно взвешивая, он посмотрел на свой приз.

– Пять тысяч фунтов. Но при этой сделке я получил кое-что еще. Это жена, с которой я за короткое время узнал больше счастья, чем мог себе представить. Однако это не всем понравилось, и правда о пари вышла наружу. Полагаю, эту любезность оказал нам Чарлз Этверз. Когда это случилось, я повел себя не самым лучшим образом. О чем искренне сожалею. Мне казалось, что я потерял эту женщину. Что же до моих последующих действий… я могу только сослаться на слабость характера.

Он слегка поклонился Джулии, словно извиняясь.

Она посмотрела на остальных мужчин. Несмотря на попытки казаться поначалу скучающим, Стратфорд теперь внимательно следил за Рафаэлем. Мартинвейл также слушал с большим вниманием. Этверза явно встревожило, когда Рафаэль пролистнул банкноты большим пальцем. Комната наполнилась напряженным ожиданием. Рафаэль продолжал:

– Но видите ли, существует некий очень яркий факт, который до сих пор не обнародован. И этот факт меняет все.

И, подойдя к Стратфорду, Рафаэль бросил пять тысяч ему на колени.

Настало мгновение удивленного молчания.

– Я проиграл, Стратфорд, – сказал Рафаэль, бросая ему еще одну пачку, такую же, как первая. – Поэтому я возвращаю вам ваши пять тысяч и добавляю столько же своих как штраф. Я признаю при всех собравшихся, что я проиграл пари.

Стратфорд окаменел.

– Это что, розыгрыш?

– Черт бы вас побрал! – взорвался Этверз. – Я видел, как вы…

Раздался сильный и уверенный голос Рафаэля, перекрывший все другие голоса:

– Пари состояло в том – если вы помните точные слова, – чтобы доказать, что любви не существует. – Он повернулся и подошел к Джулии, и хотя его слова были адресованы его приятелям, взгляд его не отрывался от нее. – Разорвать роман между Джулией и Саймоном было всего лишь способом показать, что моя точка зрения победила. Но вспомните, что не конец их отношений подлежал обсуждению.

– Рафаэль! – дрожащим голосом проговорила Джулия. Сердце у нее сильно билось, грозя разорваться. Она начинала понимать. Или ей так казалось. Или это только безумная надежда?

Он взял ее за руки. Глядя на нее горящими зеленым огнем глазами, он сказал:

– Я проиграл пари, Джулия, потому что я полюбил.

– Черт бы ее!..

Но это восклицание Этверза было прервано поспешным вмешательством Мартинвейла. Стратфорд начал смеяться.

Джулия не моргала. И не дышала. Она забыла обо всех, она не сводила глаз со своего мужа. Когда он говорил, подбородок у него едва заметно подергивался. А пальцы его, когда он прикоснулся к ее щеке, дрожали.

– Я люблю вас, – тихо сказал Рафаэль. – Видит Бог, Джулия, я люблю вас всем сердцем. – Когда он произнес это, его лицо расплылось в широкой улыбке. – Вы это слышите, развратники? Фонвийе без памяти влюбился в собственную жену!

– Нет! – завопил Этверз. – Нет! Уф!

Последнее восклицание было вызвано тем, что Мартинвейл резко осадил низенького человечка. И сказал с извиняющейся улыбкой:

– Пожалуй, если наше присутствие больше не нужно, я возьму на себя решение этой небольшой проблемы. – Он подчеркнуто любезно поклонился. – Всего хорошего.

И, рванув Этверза, Мартинвейл вывел его из библиотеки, а затем и на улицу. Стратфорд вскочил:

– Я тоже откланиваюсь. Благодарю вас обоих за необычайно приятную встречу.

Уходя, он подмигнул Джулии и салютовал Рафаэлю пачками банкнот.

Оставшись наедине с Рафаэлем, молодая женщина тут же оказалась в его сильных объятиях. Она ощущала его всем своим телом, близко и жарко. Она положила голову ему на грудь, вдыхая его запах и вспоминая ту первую встречу ночью на террасе на балу у Суффолка, с которой все началось.

Рафаэль нежно поцеловал ее и прошептал на ухо:

– Ах, Джулия, после вашего отъезда мне было так плохо. Я в жизни не бывал так испуган. – Подняв кончиком пальца ее подбородок, он сказал: – Я вас люблю. Я сказал это перед этими дураками. Я скажу это перед всяким, если пожелаете, и столько раз, сколько пожелаете.

Он ее любит. Он ее любит! Джулия закрыла глаза и улыбнулась.

– Клянусь отдать вам лучшее, что есть во мне, – продолжал он. – Впрочем, если во мне и есть что-то хорошее, то это благодаря вам. Если вы можете простить меня за все, что я сделал… О нет, пожалуйста, не надо плакать. Господи, не могу видеть, когда вы плачете.

– Нет, – прошептала она, открывая глаза. Бледно-золотистые, они сияли, как звезды, под стрельчатыми ресницами. – Нет, я не плачу. Просто я счастлива.

– Странный способ выражать счастье, – рассердился он, вытирая ей слезы. – Я этого не потерплю.

Она рассмеялась при виде его уязвленного взгляда.

– Ах, Рафаэль, это всего лишь слезы.

– Я не допущу, чтобы вы были несчастны.

– Но я счастлива. Я же вам только что сказала.

– Моя мать очень часто плачет. Терпеть не могу ее слез.

– Милый, женщины часто плачут. Мужчины, наверное, тоже, но они не любят этого показывать. Это естественно, когда человеку грустно или радостно. Но в нашей жизни никогда не будет слез из вашего прошлого.

Он наклонил голову, взял ее за запястья и снял с ее рук перчатки, сначала одну, потом другую. Затем сплел их пальцы, прижав свою ладонь к ее ладони.

– Какая вы мудрая девушка. Как только вы могли решиться на брак с таким повесой, как я?

Она засмеялась дрожащим смехом.

– Я считаю, что у меня не было выбора. Вы обладаете необычайно мощным даром соблазнителя. Так что податься мне было некуда.

– Вы ведь не жалеете об этом? Я имею в виду – что вышли за распутника?

– Что за нелепость, Рафаэль. Или вы не понимаете, что вы мне дали? Вы спасли меня от того, чего я никогда не хотела. Вы дали мне гораздо больше, чем я надеялась получить в жизни.

На губах его медленно рождалась улыбка.

– Значит, вы меня любите.

– Конечно, Рафаэль. – Джулия наклонила голову набок и удивленно посмотрела на него. – Я думала, вы уже это поняли.

– Вы однажды говорили мне это, но то было давно, – заметил он, пожав плечами. – Я вот открываю вам свое сердце до самых глубин, а вы ни слова не сказали в ответ. Меня это несколько удивляет.

Обхватив его лицо ладонями, Джулия сказала:

– Выслушайте меня, упрямый повеса. Я вас обожаю. Вот. Не следовало бы этого говорить, потому что это вскружит вам голову, но, наверное, мне с этим придется жить. Я люблю вас всем сердцем и боюсь, что так будет всегда.

– Вот это хорошо. Вы излечили меня от всех сомнений. – Коснувшись губами ее виска, Рафаэль вздохнул: – Очень странная вещь – это чувство. Никогда не подумал бы, что оно такое… сильное. Это почти пугает. Вы нужны мне, чтобы я мог дышать, думать, жить. Господи помилуй, я просто погибаю от любви к вам.

– Хм, – пробормотала она и потерлась об него щекой. Потом обняла его за шею и прикрыла глаза.

– Я хочу, чтобы вы знали, что я говорю серьезно. Разрешите мне высказывать вам мою любовь каждый день, каждую ночь. Я докажу, что это правда.

Отпустив ее, Рафаэль протянул ей руку. Она вложила в нее обе руки. Выйдя из библиотеки, они стали подниматься по лестнице, и Джулия спросила:

– Рафаэль, вы запланировали все это как продуманное обольщение?

– Мадам, – проговорил он протяжно, сделав паузу, чтобы коснуться губами ее руки, – именно это я планировал с первого же момента, как увидел вас.

– Вчера?

– Год тому назад. И ежеминутно с тех пор.

– Это не так.

– Это так.

Они подошли к его двери, и он внес ее в свою комнату на руках. Рафаэль целовал ее до тех пор, пока не почувствовал, что думать она может только о нем. Сняв друг с друга одежду, они заново знакомились с телами друг друга.

– Мне нравится эта родинка, – сказал он, целуя ее в лопатку.

– Мне нравится, какой вы на ощупь, – сказала она, проведя рукой по его груди.

И когда они соединились, то была бесконечная радость, которая выходила за пределы физического наслаждения. Они говорили о любви, громко кричали о ней, когда это чувство захватило их и перешло в экстаз, и шептали о нем друг другу в губы, когда успокоились.

Для Рафаэля это ощущалось, как если бы произошло невозможное. Все случилось так, как он мечтал. Он не обречен. Отныне.

Он, Рафаэль Жискар, впервые в жизни знал, кто он такой. Не имеет значения, откуда он произошел, кто его породил. Значение имело только то, что происходит у него с Джулией, здесь и сейчас. Прошлое миновало, но она была его будущим, и значение имеет… да, только любовь имеет значение.

Он верил в любовь, и в Джулию, и в самого себя. И обретение такой веры стоило гораздо дороже, чем пять тысяч фунтов.

– Почему вы улыбаетесь? – спросила Джулия, взглянув на него.

– Я безумно счастлив. Я люблю вас.

– И я люблю вас.

Он благодарно посмотрел на нее:

– Я знаю.

Эпилог

Две фигуры вышли в сумеречный сад Гленвуд-Парка. Все вокруг было освещено лунным светом, деревья стояли в серебряном блеске, отбрасывая тени на усыпанную листьями землю.

Женщина была в прозрачном неглиже из тончайшего батиста. На мужчине были облегающие панталоны и расстегнутая рубашка, полы которой раздувались от ласкового ветерка, говорившего, что осень не за горами. Женщина повела его за собой, и его смех разнесся по всему саду.

– Вернитесь, – позвал он. – Вы пораните ноги.

– Не пораню. Сегодня я, наверное, не засну и поэтому хочу насладиться последним теплом.

– Вы легкомысленны. Сегодня прохладно.

– Ничего подобного. Ночь просто великолепная.

– Вы должны думать о младенце.

– Младенец не простудится. Он во мне, ему тепло и хорошо. – И Джулия положила руку на свой еще плоский живот. – Вы рассуждаете как старая бабка, Рафаэль.

– Мадам! Вы задели меня за живое.

– Идите посидите со мной.

Она побежала к крытой аркаде, колонны которой увивал плющ. Это была картина, исполненная таинственности, достойная кисти самого Боттичелли.

Рафаэль впитывал ее в себя – каждый оттенок цвета, каждую блестяще нарисованную деталь, – словно смотрел на настоящий шедевр.

– Вы похожи на нимфу, – хрипло сказал он. – Вы вызываете у меня желание снова вас изнасиловать.

Он приблизился к ней, и она игриво рассмеялась.

– Какой ужас. – В этот момент лунный луч упал на ее лицо, озарив его неземным светом и засветив огонь в ее золотистых глазах. – Вы счастливы, Рафаэль?

Он улыбнулся и положил руку на спинку скамьи. Он играл густым локоном ее волос, ощущая их шелковистость, любуясь их блеском.

– Разрешите мне перечислить мои нынешние обстоятельства. Я безумно влюблен. Судьба пожелала, чтобы та, кому отдано мое сердце, была моей женой.

– Как это немодно, – презрительно протянула Джулия. – Что скажут в свете?

– Боюсь, что это может вызвать скандал, так что нужно держать все в тайне.

– Поскольку я знаю, как вы боитесь сплетен, то клянусь, что никому ничего никогда не скажу.

– И живем мы в хаотичном бестолковом доме, который вы почему-то любите.

– Потому что мы превращаем его в любимый дом. Согласитесь, что прогресс налицо. Ваша бабушка была под сильным впечатлением во время своего недавнего визита. Лужайки оформлены, сад в порядке. В большей части помещений работы завершены, и мне нравится собрание произведений искусства, которое ваша мать привезла из Франции.

– Столько хлопот, – сварливо сказал Рафаэль, хотя глаза его блестели.

– Да, но ведь вы же не возражаете. Я даже заставила вас выбрать занавеси на окна.

– Только для моей библиотеки, – строго уточнил он. – И видит Бог, это и правда не такое уж трудное дело. Признаюсь, мне нравится устраивать этот дом с вами. Вместе. Он становится в большей степени нашим, а не просто реликвией, принадлежащей моим предкам. Уже двух этих вещей – жены и дома – было бы достаточно, чтобы сделать человека довольным. Но теперь… – Рафаэль замолчал, и в голосе его появилось мягкое удивление. – Я буду отцом. Мне трудно в это поверить.

– Через пять месяцев это покажется вам более чем реальным, – засмеялась Джулия. – Я уверена, что вы еще научитесь менять пеленки.

Он поднял голову и посмотрел сквозь решетчатый навес на бриллиантовую россыпь звезд.

– Вы спрашиваете, счастлив ли я. Должен признаться – да, счастлив. То, что я испытываю, даже больше, чем счастье. Это – блаженство. А может, это безумие? Какое слово может правильно описать мое теперешнее состояние? – Снова повернувшись к ней, Рафаэль сказал задумчиво: – Вероятно, если я просто скажу, что никогда не было человека, более счастливого, чем я, это будет соответствовать тому, что я чувствую. Я гораздо более обласкан судьбой, чем такой повеса, как я, имеет право даже вообразить.

– Но теперь вы мой повеса, – сказала Джулия, улыбаясь ему. – И я должна сообщить вам, что нахожу ваши скандальные наклонности совершенно восхитительными в определенных обстоятельствах.

Он с готовностью скользнул рукой к ее талии, притянул к себе. Она прильнула к нему. За прошедшие два года супружеской жизни она все так же возбуждала его, и Рафаэль подозревал, что это будет всегда.

– Какую из скандальных… наклонностей, которые я только что продемонстрировал наверху, вы находите особенно восхитительной? Это когда я…

Джулия прижала палец к его губам, заставляя замолчать, и обворожительно рассмеялась. Завладев этим пальцем, он взял его в рот и пощекотал языком.

– Господи, Рафаэль, – задохнулась она, и голова ее упала ему на плечо. – Вы воистину безнравственны.

– Ах, мадам, – протяжно проговорил он, отыскивая ее желанные губы, – обещаю вам, это только начало.

Примечания

1

По поверьям ирландцев, привидение, которое завывает у дома, предвещая смерть кого-то из его обитателей.

(обратно)

2

Место скачек и название самих скачек близ Виндзора.

(обратно)

3

Уильям Шекспир. «Ромео и Джульетта». Перевод Б. Пастернака. 

(обратно)

4

Hawkshead – голова сокола.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Эпилог . . . . .

Реклама на сайте