«Дважды убитый»

Марина Серова Дважды убитый

Глава 1

— Стой, сука!

Я оглянулась на бегу. Метрах в двадцати увидела своих преследователей — трех человек в масках с прорезями для глаз, вооруженных помповыми ружьями.

«Уйду, — подумала я, — и не из таких переделок выпутывалась».

Расстояние между мной и преследователями не сокращалось, сзади уже стреляли и явно не в воздух. Мы мчались по пустынным улицам Тарасова. «Почему нет прохожих?» — пронеслось у меня в голове. Солнце слепило глаза. Летом в это время в центре всегда полно народа. Интуиция подсказывала мне, что из центра нужно уходить, легче затеряться в проходных дворах, город я знаю как свои пять пальцев. Свернув на Провиантскую, почувствовала опасность, потом увидела в конце улицы еще двоих, в таких же масках, вооруженных «узи». «Врете, сволочи, все равно уйду», — подумала я. Я знала: справа впереди есть дворик, через который я смогу улизнуть от этих головорезов. Те, что стояли в конце улицы, начали не спеша, в полной уверенности, что деваться мне некуда, двигаться навстречу, расстояние сокращалось, как шагреневая кожа, но спасительный двор был уже близко. И тут, что за наваждение, прямо над собой я услышала вой авиационной бомбы; две-три секунды, и мне конец. «Вот так бесславно закончится твоя, не такая уж длинная, жизнь, частная сыщица Таня Иванова», — промелькнуло в голове. Вой не прекращался, стал ближе и страшней, но уже каким-то странным, я зажмурилась, приготовившись достойно покинуть этот несовершенный мир. Вой не прекращался, но и не приближался теперь, а замер на одной ноте.

Открыв глаза, я увидела знакомый потолок и себя, лежащую на своей антикварной кровати. Зеркало вернуло мне мое реальное отражение, выводя на свет божий из сновиденческого зазеркалья. В прихожей надрывался дверной звонок, перенося меня из мира сновидений в утреннюю реальность.

Звонок заставил меня подняться. Бросила взгляд на часы — восемь. Довольно рано для визита. Интересно, кого там черти принесли. Набросила халат, прошлепала в прихожую, открыла — на пороге дивное создание, соответствующее требованиям расхожего стереотипа: 90–60—90, натуральная блондинка, идеальный овал лица, красиво очерченный рот, большие синие глаза, и только тревога, притаившаяся в них, ставила эту ундину в один ряд с простыми смертными.

— Здравствуйте, простите, вы Татьяна Иванова?

«Здрасьте, здрасьте». Даже в такой критический момент, когда на пороге появляется заплаканная, но оттого не менее ухоженная и привлекательная женщина, я не могу отказать себе в удовольствии внутренне позубоскалить. Извинение — беззлобность, генотип Эркюля или знаменитого Мегрэ. Архаичная светскость первого и снисходительная деловитость второго не раз вызывали у меня ностальгическую улыбку, которая кончиками губ нащупывала ускользающее время. Наш век требует решительных и одиозных действий, особенно если ты ведешь опасное и независимое существование частного сыщика — на все руки от скуки. Вместо цилиндра и бабочки — полный набор чувствительных инструментов, включающий кастет, иглу со снотворным, газовый баллончик, леску-удавку, двенадцатигранники, ну, и, наконец, обычный «макаров», на который у меня имеется соответствующее разрешение, — в некоторых ситуациях о-очень действенная игрушка.

— Проходите.

— Спасибо, я пришла…

Голос дрожит, подкошенный всхлипом, переходящим в сдавленное рыдание. Чтобы закрыть эти шлюзы отчаяния и горя, я, налив в стакан воду, протянула гостье.

— Успокойтесь.

Вложив эту милостыню альтруизма в ее дрожащую руку, я отошла к окну, чтобы не смущать ее назойливым участием. Услышала, как зубы стучат о непослушный стакан. Наконец она подняла заплаканное лицо, перекошенное от стыда, в живописных черных подтеках. Так-то, не любят эти тонкие создания, покрытые истиной изысканной косметики и овеянные флером дорогого парфюма, обнажаться перед публикой. Рыдания постепенно стихли.

— Возьмите себя в руки.

— Анна Грачева.

Ее рука машинально кляпом потянулась ко рту, преграждая путь очередному приступу рыданий. Справившись с ним и нервно комкая платок, гостья с трудом выдавила:

— Мой бойфренд погиб.

— Вы считаете, что я могу быть вам полезна?

— Я столько слышала о вас…

— Тогда вы знаете, что я не занимаюсь благотворительностью и при всем сочувствии к вашему горю не могу работать бесплатно.

— Да, я знаю.

— Вам это будет стоить двести долларов в день, плюс расходы. В рублях я не беру.

— Я согласна на все, деньги не главное.

— Тогда расскажите мне коротко суть вашей проблемы, а я решу, смогу помочь или нет, — начала я сухо, понуждая гостью переключиться с эмоций, может быть, и оправданных, на изложение конкретных обстоятельств дела.

— Погиб близкий мне человек, Алексей Зайцев, — начала Грачева, — но эта гибель кажется мне весьма странной. Видите ли, — она непроизвольно понизила голос, — все говорят о самоубийстве, он взорвался в своем гараже, очень сильно обгорел… Опознание проводил дядя, других родственников у него нет. Потом его быстренько кремировали…

— Почему речь идет о самоубийстве, может быть, это несчастный случай?

— Так там не только взрыв… В голове у него обнаружили огнестрельное ранение, рядом нашли пистолет.

— Вы знали, что у него был пистолет?

— Если бы он у него был, Алеша сказал бы мне!

— Официальная версия гибели — самоубийство, почему вы сомневаетесь в этом? — Я пыталась скрыть раздражение. Чего она хочет? Эта богачка готова отвалить кучу денег за то, чтобы я подтвердила ее немотивированные сомнения. — У вас есть для этого какие-то основания?

— Мы знакомы с ним два года, собирались пожениться. Он любил свою работу, хотя в последнее время, как мне кажется, он что-то скрывал от меня. Я думаю, это связано с его дядей. Алеша работал у него в агентстве «Дартур» фотографом.

— А кто его дядя?

— Игорь Сергеевич Венедиктов, директор этого агентства. Недавно я заехала к Алеше на работу в конце дня, подошла к двери его студии и услышала, как они ругаются с Игорем Сергеевичем, вернее, Игорь Сергеевич кричал на Алешу, тот выскочил всклокоченный, лицо в багровых пятнах, чуть меня с ног не сбил. Никогда его таким не видела. Как я ни пыталась выяснить у него причину ссоры, он отмахивался, говорил: «производственные трения».

— Хороши трения, если они ведут к гибели человека!..

— В том-то и дело, что это не были «производственные трения». Если бы Игорь Сергеевич был недоволен работой Алеши, он бы ему устроил взбучку или просто бы его уволил.

— И вы подозреваете Венедиктова?

— Алеша всегда и со всеми поддерживал ровные отношения, и этот конфликт с Игорем Сергеевичем не был вызван погрешностями в его работе, тем более что у него не было нареканий. Я чувствую, что в этом замешан Венедиктов.

— Хорошо, я попробую разобраться. Для начала мне нужен аванс за три дня плюс накладные расходы, телефон ваш, агентства, домашний Венедиктова и адреса.

Грачева полезла в сумочку, отсчитала десять зеленых купюр, на каждой из которой красовался портрет Франклина, и положила их на столик, вырвала лист из блокнота и, записав то, что я просила, протянула его мне.

«Занятная дамочка, — подумала я, закрыв за ней дверь, — а еще занятней то, что я совсем забыла про кофе, да и в самом деле, можно ли пить этот чудесный напиток, разговаривая о сгоревших трупах?»

* * *

Конец августа для лета всегда душеспасительное послесловие, и погожий субботний вечер уже готов был преподнести свое фирменное блюдо: пронзительную идилличность dolce far niente (ничегонеделание). Да, воздух прямо-таки неволит к лирическим отступлениям. И, что ни говори, человеку с воображением любое захолустье в эту благословенную пору покажется Провансом или Майоркой. Отдых там, на Лазурном побережье… А если взглянуть трезвым взглядом, Тарасов в это время являл собой лабиринт пыльных фасадов и стоящих в ряд вдоль тротуаров деревьев, чья листва потеряла сочный изумрудный оттенок. Скука, каменный колосс, правила этим провинциальным раем для столичных проходимцев и местной «знати». А мне вовсе не до скуки! Усилием воли заставляю себя сконцентрироваться на вчерашнем, прошлогоднем, давно прошедшем прошлом… Стой! Опять поехало…

Итак, невинный суицид — латынь даже подобному заскоку подводит вполне солидное словесное резюме. Ну, парень, жил-жил да и решил наложить на себя руки. Я на минуту остановилась, глядя в пустое пространство по-осеннему отрешенно.

Одержимость смертью! Я почувствовала, как подкатывает к самому горлу волна гадливого отвращения. Постой! А может, и твоя жизнь не что иное, как одна сплошная лихорадочная провокация на предмет судьбы, смерти и выживания. Да, осень, суицидальная осень склоняет ко зрелым, и потому малоутешительным, раздумьям. Раздумье… Слово-маятник, туда-сюда, крайние точки амплитуды: вчера-сегодня, завтра-послезавтра… Так что же тебе делать с этим несчастным недоумком, испортившим жизнь такой замечательной девушке! Всплывает образ вчерашней посетительницы.

* * *

Вечер густел, как черничный кисель, тени приобретали липкую полновесность, насыщаясь пряным ночным ароматом. Я ускорила шаг, сочтя прогулку несколько затянувшейся. Горячая ванна — это то, что сейчас меня бы устроило больше всего, да еще, пожалуй, пара таблеток аспирина. Начинало ныть и топать в висках. Надо же было так расслабиться! Ты неплохо поработала сегодня, ну, естественно, и дала себе небольшую передышку. Твой мозг, детка, и так напоминает зарвавшуюся на вираже гоночную «Феррари» в суровых условиях «Формулы-1». В юности автогонщики были моей слабостью: скорость, огромные, блестящие, точно изолирующие тебя от всех мнимых и вероятных опасностей шлемы, тела, летящие в тартарары под прессом бешеных перегрузок, и на финише усталые, потные, но счастливые лица победителей и призеров.

Я сегодня не победитель, но призер — точно. День выдался не простой, но кое-что раздобыть удалось. Странно, но Зайцев, как мне сказали в художественном училище, в котором он учился, спокойный, уравновешенный парень, не без таланта. Сложился портрет флегматика, а они не кончают жизнь самоубийством. К тому же дядя пристроил на тепленькое местечко, где можно и мастерство показать, и прилежание, и на хлеб с маслом заработать, фотографируй себе и фотографируй — найди нужный интерьер, удачный ракурс — ножку туда, ручку сюда, голову откинуть, глаза прикрыть, томную улыбку, дорогое белье, выигрышная косметика — и все на мази. Не пыльная работенка, а тут еще влюбленная красотка (мечта поэта), родственная поддержка, женская забота, если все это не лубок, то причин для суицида не видно.

Свернув на Московскую улицу, я пошла в сторону Волги, есть там небольшой, но стильный подвальчик, где можно заказать мартини, а ванна и аспирин могут немного подождать. В прохладном полумраке бара неплохо думается… Если бы еще музыку сменить. Вот и мой коктейль. Достаю из своего рюкзачка анкеты, добытые в квартире Венедиктова, не спеша перебираю — девицы как на подбор — не зря мужики тащатся от тарасовских баб. Вот, например, эта. Анфас в бикини в полный рост и в три четверти крупным планом. Соколова Виктория Владимировна. Родилась в 1978 году в селе Тепловка Тарасовской области, образование среднее, рост, вес, объемы, хобби. Родственники в деревне. Остальные девушки не менее эффектные, кое у кого есть родственники в городе. Так-так, а вот это уже интересно, на обратной стороне всех без исключения анкет написано: Камаль. Скорее всего, имя, имя восточное. Восток — дело тонкое: караван-сараи, сказочные джинны, пестрые базары, муэдзины, султанские гаремы, оазисы среди пустынь… Ну ладно, оставим это этнографам, перейдем к дяде. Многого достиг в бизнесе, свое агентство с таким замысловатым названием «Дартур» в центре города, по виду процветающее, квартирка шикарная, домработница, оказавшаяся, так некстати, у Венедиктова во время моей эскапады к нему на квартиру (пришлось ее усыпить на некоторое время и забрать оригиналы анкет — не было времени делать копии), небось и дачка имеется, наверняка есть и старший партнер, как раньше называли бандитскую «крышу» — в моей картотеке Венедиктов среди криминальных авторитетов не числится.

Грачева подозревает Венедиктова, но, если у дяди легальный бизнес, чем ему мог насолить племянник?

Шумная, веселая компания, устроившаяся за соседним столиком, вынудила меня побыстрее покончить с коктейлем и выйти на свежий воздух. Уже не было такой изнуряющей жары, которая в первые летние месяцы не спадала даже ночью и осталась в моей памяти неистребимым ощущением липнущей к потному телу одежды.

Я шла по направлению к дому по почти безлюдной улице, и мой путь, как в незапамятные времена, освещался лишь тусклой луной и звездами. Природа учит нас, что у каждого явления есть своя неосвещенная сторона, и мое дело не было исключением.

— Лезь в машину и не рыпайся, тварь!

Две тени, быстро отделившись, одна — от стоящего у тротуара «БМВ», другая — от подъезда дома, ловко заломили мне руки за спину и зажали рот. Дуло уперлось между лопаток. Краем глаза я чиркнула по двери подъезда, на лету ловя искры горящих окон. Крик, вместо того чтобы прорваться наружу, вязким комом осел в гортани. Началось! Шустрые ребятки, быстро спохватились. Меня грубо втолкнули в темный «БМВ», и я оказалась на заднем сиденье между двумя безликими исполнителями. Жирный боров, сидящий рядом с водителем, всей тучной массой повернулся ко мне, и я увидела, как дрогнул лоснящийся студень его лица и расплылся в причмокивающую улыбку.

— Че, допрыгалась?

И потом, обращаясь уже к моим охранникам:

— Держите ее покрепче. Будет дергаться — приложите пушкой по башке.

Меня всегда тошнило от подобных демонстраций превосходства. Изменив своей популярной стрижке «под ноль», гопы не смогли изменить своих физиономий, и фотографию любого из них можно было наклеить на сотню паспортов.

Машина резко стартанула. «Вот тебе и гонки», — подумала я с горькой иронией. Несмотря на большую скорость, «БМВ» плавно скользил по далеко не безупречным тарасовским дорогам, показывая чудо капиталистического автомобилестроения. Улицы быстро пустели, дома приветливо светились окнами.

Там, за окнами, — тарасовцы у телевизоров, на кухнях, в спальнях. «БМВ» сжигал город, как бензин, выбрасывая его через выхлопную трубу. Вскоре я поняла, что едем на Кумыску — веселое место, где можно спокойно разобраться с непонятливыми лохами, именно в таких местах находят обезображенные трупы, отрезанные головы и гниющие тела. Какой-нибудь замшелый, спокойный, как слон, дачник…

Но если пока еще не убили, значит, им нужны от меня какие-то сведения. Они не знают моего заказчика, значит, нужно скрывать его до последнего и искать, искать способ спастись. Только бы они вывели меня из автомобиля, а там посмотрим… Впередсмотрящий опять повернулся. Его маленькие глазки нащупали мой ужас. И тут из подсознания, несмотря на мой страх, выплыл образ этого толстяка — именно его я заметила боковым зрением, выходя из подъезда, после рейда на квартиру к Венедиктову. Видимо, толстяк шел к нему и попал в квартиру через пару минут после того, как я вышла из нее. Нашел там незапертую дверь, домработницу, лежавшую без чувств на диванчике в прихожей, и вскрытый сейф в спальне.

По описанию моей внешности они и вычислили меня — среди элиты криминального мира личность моя довольно хорошо известна. А я, вместо того чтобы быть вдвойне осторожной, расслабилась.

Резкое торможение. Грунтовка, сменившая асфальт, вывела к леску. Вдалеке на горизонте — бурая панорама тесно прижавшихся друг к другу дач.

— Выходи!

Я вскрикнула от сильного толчка пистолетом в правый бок. Тот дебил, что сидел слева от меня, вылез первым, за ним я, потом второй, толстяк выбрался последним, обошел машину спереди и присоединился к двум своим «шестеркам». Водитель остался за рулем. Я стояла спиной к машине, трое полукругом, глядя на меня. Видимо, они договорились заранее, как будут действовать, потому что один из них неожиданно наотмашь ударил меня по лицу с такой силой, что если бы я не отвела вовремя голову в направлении удара, то наверняка получила бы сильнейшее сотрясение мозга.

— Полегче, Мутный, не убей раньше времени! — заорал на него толстяк и тут же другому: — Проверь ее суму, Жорик.

Жорик рванул с меня рюкзачок так, что я еле удержалась на ногах, дернул «молнию», высыпал содержимое на пожухлую траву. Чтобы рассмотреть то, что находилось в рюкзачке, ему пришлось положить пистолет рядом с собой, в левой руке он зажал фонарь. Это было его ошибкой. Мутный держал меня на мушке, толстяк своим фонариком помогал Жорику. «Это твой шанс, не упусти его», — пронеслось у меня в голове.

Правой ногой я ударила снизу вверх по запястью Мутного, выбивая у него пистолет, легко развернувшись на левой к Мутному спиной, не опуская правой ноги, что было сил всадила пятку ему в живот. Не успел он согнуться, чтобы привести в порядок свои кишки, как я той же ногой, но уже вперед нанесла удар в поднимавшуюся голову удивленного Жорика — придется ему потратиться на стоматолога. Такой прыти они от меня явно не ожидали, а зря. Успев тыльной стороной кулака заехать по носу толстяку, я бросилась на землю, где, по моим расчетам, лежал пистолет Жорика. Вот он. Еще сохранивший тепло его руки. Откатилась в сторону, пробежала, пригнувшись, несколько метров и упала за бугорок. Как раз вовремя. Автоматная очередь разрезала ночную тишину — видимо, водитель уже выскочил из машины и стрелял мне вслед.

Я лежала в своем укрытии, пот тонкой струйкой стекал между лопаток. Выстрелы прекратились, некоторое время еще были слышны стоны и ругань из стана моих врагов. Немного посовещавшись и скорее всего решив, что преследовать меня в такой темноте бесполезно да и небезопасно, бандиты уселись в машину и укатили в сторону города.

Полежав на травке минут пятнадцать, пошла осмотреть место, где стоял «БМВ», не оставили ли чего-нибудь мои похитители, — нет, ничего, прикинув траекторию полета выбитого у Мутного пистолета — метрах в шести от машины, пошарила — там нет, пистолет тоже забрали. Ну да ладно, несколько адресов и фамилий из тех анкет, что я взяла в сейфе Венедиктова, отпечатались в моей памяти, как на лучшей пленке «Кодак».

Кто бы мог предположить, что все закружится с такой быстротой. Я шла по грунтовке, ноги мои едва не заплетались. Облизнула пересохшие губы и почувствовала знакомый солоноватый привкус крови, тонкой струйкой стекавшей из угла рта по подбородку. До шоссе, где можно было поймать машину, я добралась минут за двадцать. Надо сказать, что еще легко отделалась, всего пара ссадин на теле и разбитая губа, вот еще правая рука побаливает. Соберись, Иванова, сейчас тебе нужно быть вдвойне, втройне внимательней.

Первая же машина, белая «копейка», которой я проголосовала, остановилась. Водитель, мужчина лет сорока, полный и с обширными залысинами, спросил, куда мне.

— В центр, — бросила я.

После всех передряг цена, которую загнул мужичок, не сильно меня расстроила. Сообразительный у нас народ, в столь критических обстоятельствах, ночь, безлюдье, нужно быть дураком, чтобы не нагреть руки. Здесь, на этой ночной дороге, он оказался монополистом и мог спокойно диктовать условия. Вид у меня был не то что испуганный, но явно неординарный: далеко не безупречная прическа, распухший рот, закапанная кровью футболка. Откинувшись на спинку заднего сиденья, я почувствовала облегчение. Если бы можно было с такой же легкостью перейти от вздыбленных эмоций к трезвым размышлениям. А поразмышлять есть над чем…

Накладочка вышла с этой домработницей. Я и предвидеть не могла, что в пятнадцать минут, пока я добиралась до квартиры Венедиктова, после того как предприняла телефонную разведку, эта пожилая женщина успеет опередить меня. Именно она и открыла дверь на мой «контрольный» звонок. Конечно, бедная женщина ни при чем, но мне-то что оставалось делать? Пришлось усыпить ее, надавив на знакомую мне точку в районе шеи. Иногда пальцы сыщиков намного чувствительней пальцев пианистов. Уложила ее здесь же в прихожей на диванчике, закрыла за собой дверь.

Ковровая дорожка, ведущая из прихожей через холл в гостиную, заглушала шаги, то что нужно. Несколько взглядов, брошенных по сторонам, позволили мне оценить роскошь обстановки и вкус Венедиктова. Мягкий свет, струящийся через шторы фисташкового цвета, подчеркивал достоинства бархатной обивки дивана и кресел, придвинутых к камину, облицованному мрамором.

Присутствовало все, что могло радовать изощренное око разбогатевшего обывателя. Атласные обои, массивная дубовая мебель, множество дорогих безделушек. На каминной полке поблескивали перламутровым циферблатом старинные часы в позолоченном корпусе. Находясь в этом фисташково-бронзовом интерьере, обрамленном потолочной лепниной и согретом пушистыми коврами, не хотелось ни о чем думать, кроме шампанского «Вдова Клико» во время грандиозного приема или рюмки хорошего коньяку за дружеской беседой у огня.

Здесь для меня нет ничего интересного. Установив «жучок» при помощи липучки под крышку стола, я вышла в холл. Дверь с левой стороны вела в кабинет. Где у нас сейф запрятан? Ну конечно, в стене под картиной. Сейф оказался современным, с простейшим цифровым механизмом. С таким же успехом можно хранить документы в коробке из-под печенья. Зачем только люди ставят такие сейфы? Минута, и дверца поддалась.

В сейфе, как и положено, хранились деньги, не рубли, конечно, сплошь зеленые бумажечки, но наличность меня сейчас не интересовала, не воровка же я, а вот анкеты — это то, что надо. Сунула их в рюкзачок, рассмотрим потом. Больше в сейфе ничего не было.

Оглядевшись в поисках места для установки второго «жучка», выбрала большое кожаное кресло у рабочего стола. Ну, теперь приладить еще одного «жучка» в холле, и можно сматываться, скоро проснется домработница. Я осторожно прошла мимо диванчика, на котором она спала, и прислушалась около двери — никого, вышла на площадку и не спеша спустилась по лестнице.

Одно наслаивается на другое, сначала неожиданное появление домработницы, потом заметивший меня толстяк и некоторая моя непростительная халатность, отсутствие должной реакции в момент похищения. Я никогда не сомневалась в своей индуктивной способности, и вдруг такая оплошность. Что же мы имеем на сегодняшний день? Полдюжины адресов, которые легли многообещающими семенами в глубокие борозды моей памяти, возможно, послужат мне нитью Ариадны в лабиринте толком еще не проясненной ситуации, закинутый наугад невод «жучков», характеристики на Зайцева — не густо, если учесть мою обычную скорость расследования.

А теперь еще эта головная боль: как расплатиться с водителем? Деньги-то тю-тю. Там же, где и анкеты. Дома-то наличность имеется, и ключ от квартиры, где деньги лежат, вот только ближе чем за два квартала подъезжать не стоит, необходимо проверить, не «пасут» ли меня люди Венедиктова, а водитель, конечно, не отважится отпустить меня на такое расстояние, посему напрашивается вывод: деньги нужно найти до приезда домой.

Даже не заглядывая в записную книжку, нетрудно решить, куда податься: к Светке. К тому же у меня к ней есть разговор, ставший особенно актуальным после разборки с братвой, ведь самой мне в агентство теперь не сунуться, придется обратиться к надежной подруге, мы не раз выручали друг друга — ведь жизнь иногда преподносит странные и опасные сюрпризы.

За окном промелькнуло здание концерна «Лукойл» с освещенным квадратиком летнего кафе перед фасадом. Кое-кто еще не находил в себе сил расстаться со вчерашним днем, засидевшись допоздна под большими зонтиками на скрипучих пластиковых стульях. Отдаленные бессвязные реплики хвостами вялых воздушных змеев впорхнули в приоткрытое окно машины и вдруг, обретя неистовую силу центробежности, унеслись прочь.

— У светофора налево, — бросила я водителю. Мы свернули на Советскую улицу.

А теперь нужно убедить его подождать меня у дома, пока я не вынесу гонорар, а с другой стороны, ему ничего не оставалось делать, как согласиться на мое предложение, — предоплаты он не потребовал.

После недолгого препирательства я уговорила его подождать минут десять. Въехав в темный двор, машина остановилась у Светкиного подъезда. Я вбежала на третий этаж и, переведя дыхание, нажала на кнопку звонка. Приготовилась ждать, но дверь открылась неожиданно быстро.

Махровый халат, полотенце, свернутое чалмой, из-под которого выбивались непослушные мокрые пряди русых волос и приятно порозовевшее лицо, не оставляли сомнений в том, что Светке удалось осуществить искушавшее меня весь вечер желание — растянуться в горячей ванне.

— Светик, выручай, — не дав ей опомниться, выпалила я, — у меня внизу машина, потом расскажу, короче, нужен полтинник до завтра, сейчас отпущу человека и поднимусь к тебе, ты спать не собираешься?

Весьма наглый и риторический вопрос, ведь все указывало на то, что она как раз хотела попасть в объятия Морфея.

— Да ты себя-то видела, — Светка испуганно смотрела на меня, — что с тобой?

— Все нормально, Свет, потом, потом расскажу. Давай деньги.

В Светке мне нравились ее расторопность и сообразительность, ее совершенно не бабская способность хотя бы на время заглушать свое неумеренное любопытство.

Зажав деньги в руке, я спустилась во двор. Водитель уже, похоже, начал терять надежду, так как, увидев меня, расплылся в блаженной улыбке. Что, есть еще честные люди в Тарасове?

Получив вожделенную сумму, мужичок быстренько ретировался, а я, уже более спокойная, поднялась к Светке. Дверь была не заперта, войдя и закрыв ее за собой, я прошла в ванную.

Ну и видок — мне всегда претила беспощадная правдивость зеркал, а уж после такой потасовки ни о какой снисходительности не могло быть и речи. Скинув грязную одежду, я встала под душ, подняв лицо навстречу жестким струям, которые больно ударили по моим распухшим губам.

Вода воскрешала меня, вслед за пылью и кровью унося мою усталость.

— Свет, ты далеко? Кинь какой-нибудь халатик! — крикнула я, приоткрыв дверь ванной комнаты.

Я опустила ноги на пушистый коврик и повернулась к зеркалу спиной. Синяк между лопаток, синяк сбоку, ладно, переживу как-нибудь — в декольте мне в ближайшее время выходить не придется.

— Держи. — Светка распахнула дверь и протянула мне халат, от комментариев по поводу синяков она воздержалась, хотя иронически присвистнула. — Давай быстрее, кофе готов.

— Ладно, ладно, шесть секунд. — Я накинула халат и прошла на кухню, где кофейник мурлыкал свою ласковую песенку, распространяя терпкий аромат, а тонкие, хрустящие ломтики хлеба готовы были выпрыгнуть из тостера.

На столе янтарем поблескивала бутылка «Дербента», нарезанные аппетитными ломтиками сыр и ветчина составляли ей достойную компанию, Светка колдовала над лимоном, нарезая его тонкими прозрачными кусочками. Уютная кухня, вид накрытого стола и дразнящие запахи снеди действовали на меня успокаивающе и в то же время провоцировали мой пустой желудок.

— Ну, рассказывай, — Светка наконец отложила нож и села на угловой диванчик рядом со мной, — что там у тебя приключилось, очередное расследование?

— Очередное, — пробурчала я, вонзая зубы в бутерброд с сочной ветчиной.

— Давай-ка сперва выпьем, — сказала Светка и налила полные рюмки, не считаясь с этикетом аристократического застолья, — ну за встречу, черт тебя возьми, ты в своем амплуа.

Минутная пауза позволила оценить бархатистую прелесть напитка, который приятно обжег рот и растекся теплом по всему телу.

— Дело в следующем…

И я, чуть приглушив голос, время-то позднее, рассказала, прибегая к максимальным обобщениям, в чем заключалась суть этого «очередного» расследования.

Прием братвы, зловещая поляна, пальба, возвращение в город — вся эта ночная одиссея в разреженном свете бра представлялась не более чем шквалом кинематографических образов Тарантино. Не обвиняя никого в конформизме и нарочитом соглашательстве, я искренне дивилась цивильно-домашнему образу жизни с неизменным рабочим ритмом и регулярными пайками дозволенных развлечений.

— Видишь ли, Свет, мне ведь помощь твоя нужна. В агентство-то я не могу, как понимаешь, пойти самостоятельно. Вычислили меня, сволочи, чтоб им неладно было. — Вот только теперь почувствовала я: можно дать выход накопившимся эмоциям.

Разрядка напряженности. Весьма актуальный слоган.

Не дожидаясь ответа, я придвинула к себе опять-таки до краев налитую рюмку. Наплевать мне сейчас на хороший тон. Когда у тебя на хвосте столь решительные и быстро соображающие ребята, светские приличия выглядят как ненужная канитель.

— Ты же знаешь, Тань, я всегда за тебя горой, только вот смогу ли в данном случае быть тебе полезной? — Светка всегда принижала свои способности.

— Боже ты мой, да если не ты, то кто же? Пойдешь в агентство, разведаешь обстановку, предложишь себя в качестве начинающей модели и все такое… Приоденешься, макияж тебе забацаем, всякие прикиды да аксессуары. Девушка ты видная, держаться умеешь, не мне тебя учить.

Я действительно всегда удивлялась тому, что Светка при ее первоклассных, что называется, данных как-то тушевалась и даже ни разу не попробовала себя в качестве модели. Высокая, стройная, длинноногая, с рельефными ключицами и идеальной линией бедер и ног, не говоря уже о породистом лице, Светка благодаря своей дьявольской природной сексапильности и профессионализму фотографа могла бы украсить любую обложку.

— Может, это для тебя шанс? — хихикнула я и почти с нежностью взглянула на подругу. Не иначе как «Дербент» играет со мной в свои беспроигрышные игры.

— Только ради тебя, да зачтется мне подобное милосердие. Когда приступим?

— Чем скорее, тем лучше. Какие у тебя планы на понедельник?

— До обеда у меня прием, пара-тройка человек, а потом я в твоем распоряжении.

— Хорошо, встретимся в два у тебя, наведем марафет по полной программе — и вперед. Остальное обсудим завтра, утро вечера мудренее.

Светка утвердительно кивнула и потянулась к бутылке.

— Ну, еще по одной?

Я и не собиралась отказываться. Три рюмки коньяку и пара чашек кофе в заключение — ничего чрезмерного тут нет. Основное преимущество третьей рюмки, помимо уже перечисленных качеств, заключалось в том, что, закусывая долькой лимона, я уже не морщилась.

— Сегодня, если ты не против, я у тебя перекантуюсь, а завтра обговорим детали предстоящей операции по «захвату» агентства. Ты уже спать хочешь, вижу, вижу, у тебя глаза слипаются, — заявила я на чуть обозначившийся протест со стороны Светы. — Как у тебя на личном фронте? Или опять скромничать будешь? Колись!

— Ничего особенного. С Андреем я не вижусь. Так, случайные встречи, ни к чему не обязывающие знакомства.

Светка, несмотря на свою отзывчивость и искренность, всегда была довольно замкнутым человеком. Конечно, иногда и ее посещали приступы откровенности, но подобные «оказии» случались довольно редко.

Допив кофе, она пошла постелить мне. Я взглянула на часы, ё-моё, скоро три, ладно, завтра воскресенье, можно выспаться. А сейчас it’s time to go to bed — пора на боковую. Я не спеша встала из-за стола и направилась в гостиную.

О, мой любимый диванчик, к тебе я стремилась весь этот долгий день. Поистине, не ведаешь, где приклонить нынче голову, если ее тебе, конечно, не снесут всякие там мелкие и крупные хулиганствующие элементы. Вытянувшись под простыней, я послала последний настоятельный запрос в архивы своей весьма услужливой памяти и, подводя лаконичный итог пройденным саженям, обрывая веревочный мостик, соединяющий сегодня и завтра, рухнула в спасительную бездну забытья.

Глава 2

Еще не открыв глаза, я почувствовала на своем лице не по-августовски горячую ладонь солнца. Я проснулась от этого ласкового поглаживания и чуть приподняла веки, так, чтобы свет, струящийся сквозь шторы, радугой повис на моих ресницах. Который час? Мои внутренние часы показывали семь. Сладко потянувшись, я встала и босиком по мягкому ковру подошла к окну и распахнула шторы. Каскад солнечного света закружил предметы в водовороте цветной пыли. Ослепительные блики лихорадочно скакали по паркету и прыгали на ковер, зарывались в пушистый ворс. Пронзительный щебет птиц ударял по ушным перепонкам, и этот визгливый тамтам с радостным ликованием возвещал начало дня.

На кухне — веселый звон посуды и шум закипающей в чайнике воды — последние штрихи утренней оркестровки. Значит, Светка уже встала. Поприветствовав подругу, суетящуюся у плиты, и запихав в рот кусок тоста, я уселась на табурет.

— Прикинь, Светик, собиралась сегодня поспать подольше, да не могу себя переиначить, когда занимаюсь каким-то делом, мозг работает как бы помимо меня и не дает расслабиться.

— Мне бы такой мозг, я бы столько дел наворотила. — Светка поставила на стол тарелки с омлетом. — Давай перекусим.

— У тебя еще все впереди, не забудь про понедельник. — Я встала и направилась в ванную. — Я скоро.

— Давай быстрее, все остывает.

Когда я привела себя в порядок и вернулась к столу, Светка уже почти расправилась с омлетом.

— Ну что, уточним детали. Я заеду к тебе завтра в два. Ты к этому времени прикид подбери, макияж сделай, ну, не буду тебя учить, в общем, будь готова.

— А что я должна говорить в агентстве?

— Ты узнала об агентстве из рекламы и решила попробовать свои силы. Твоя цель — понравиться, держись непринужденно, будь сама собой, понаблюдай за сотрудниками, если спросят паспорт, скажи, что принесешь потом, я не хочу, чтобы узнали твой адрес. Хорошо, если назначат пробы, к тому времени я тебе составлю компанию, мне, конечно, внешность придется изменить, но это не проблема, не будем забегать вперед. Да, еще вот что, не забудь поинтересоваться расценками и вообще перспективами. Поняла?

— Да я понятливая, вот только в новинку все это.

— Не робей, не съедят тебя там, а немного актерской практики тебе не повредит. Еще вот что, дай мне одежку, добраться до дома, лучше что-нибудь спортивное.

— Ты что, не знаешь, где у меня шкаф? Выбери сама.

Запив омлет «липтоном», я устремилась к шкафу, выдернула черные велосипедки и серую футболку с надписью на английском «Я плохая девчонка», облеклась в этот сногсшибательный прикид от next generation, попрощалась со Светкой, поцеловав ее в щеку, и, легко миновав несколько маршей, выскочила на улицу. Солнце ударило в глаза, заставляя меня зажмуриться. Немногочисленные прохожие, переодетые дачниками, с рюкзаками за спиной и ведрами в руках, дружно направлялись к остановкам. Другие, более удачливые, на своих «Москвичах» и «Жигулях», оснащенных металлическими багажниками, на которых покоились мешки, грабли, лопаты, не мучая себя долгим ожиданием общественного транспорта, уже ехали к «земле обетованной».

Я завернула за угол и, дойдя до овощного магазина, сбавила темп. Интересно, трется ли кто-нибудь у подъезда? Сейчас на меня объявлена охота, но я не какая-то перепелка, которую можно убить одним выстрелом, скорее уж я претендую на роль охотничьей собаки, и если лезу в нору, то только тогда, когда полностью уверена в своих силах. И двор мой не был барсучьей норой, а скорее заповедником, где все тропинки мне были знакомы.

Из-за угла дома, едва не расплющивая себя о серый камень стены, я осмотрела двор. Ничего подозрительного: пять-шесть машин на небольшой стоянке напротив дома и белая «девятка» у моего подъезда, в которую грузилась семья Степаниды Григорьевны. А вон и Коля, опухший от беспрерывного возлияния, гремя пустой стеклотарой в пакете, вышел на поиски дружбанов, с которыми можно опохмелиться.

Сдержанно кивнув на радостное Колино приветствие и почтительно поздоровавшись со Степанидой Григорьевной, я вошла в подъезд. Скорее всего меня пока оставили в покое. Надолго ли? Чутко прислушиваясь к малейшему шороху и не заметив ничего подозрительного, я поднялась, подошла к двери и обследовала ее поверхность. Вообще-то мою дверь открыть практически невозможно. Сделанная по спецзаказу фирмой «Кайзер» и оснащенная сейфовыми замками повышенной секретности, моя дверь могла бы украсить подземное хранилище швейцарского банка. Никаких следов.

Войдя в квартиру и тщательно закрыв за собой дверь, я направилась к столу, где была установлена аппаратура для записи. Влетела она мне в копеечку! Перемотав пленку, я нажала кнопку воспроизведения. Кое-что есть. Из динамиков раздался звонок, шаги, и глухой мужской голос спросил: «Кто там?» — «Свои, Игорь Сергеич». Звук открываемой двери, скрип обуви вошедшего и невыразительный голос Игоря Сергеевича:

— Проходите, Леонид Максимович.

Стоп. Леонид Максимович. Что-то знакомое. Уж не Горюнов ли это? И здесь мой знакомец по некоторым другим делам свой куш имеет. Так, послушаем дальше. Приглушенные коврами шаги, звон хрусталя.

— Вам как обычно — виски?

— Да, плесни немного.

— Вы сегодня без охраны?

— А кого мне бояться, я уже свое отбоялся. Пусть парни в машине посидят, они и так день и ночь со мной. Я ведь вот что заехал, ты говоришь, завтра Камаль приезжает, как думаешь с ним объясняться? Если он тебе не заплатит, я с тебя все равно возьму. Ты хоть головой о стену бейся, а мое отдай.

Легкое покашливание говорило о замешательстве Игоря Сергеевича, растягивая слова, он произнес:

— Все нормально, Леонид Максимович, но моей-то вины здесь нет. Люди вроде надежные, просто случайность.

— Ты, Игорь Сергеевич, должен всю цепочку прослеживать и знать, что, где и как. А может, ты пожалел сунуть кому надо?

— Да вы что, Леонид Максимович, — на этот раз голос звучал почти испуганно, — неужто я не понимаю, где-то сэкономишь, потом потеряешь в несколько раз больше.

— Ну ладно, это твои проблемы. Ты с Камалем где встречаешься?

— У меня на даче, в восемь. Прямо из аэропорта и отправимся, он прилетает из Москвы вечерним рейсом. Там уже все будет готово: и стол, и банька, и девочки.

— Я тоже подтянусь к восьми. Представишь меня как своего компаньона.

— Да вам-то зачем, Леонид Максимович, неужто у вас дел поважнее нет?

— Ничего, Игорь Сергеевич, посижу, послушаю, что-то слишком много случайностей у тебя в последнее время, может, чего вместе придумаем. За этой сыщицей, кстати, что была у тебя на квартире, целая команда гоняется. Ну, я думаю, больше она тебя не будет беспокоить. Ты мне лучше скажи, какого черта ты документы дома держал? Это тоже случайно?

Многие хотели, чтобы я их не беспокоила, но беспокойство, которое я им причиняла, объясняется не моей навязчивой натурой, а интересами заказчиков. Забавно слушать о себе в третьем лице, а еще забавней, когда о тебе говорят как о покойнице, такое ощущение, что присутствуешь на собственных похоронах. Многие желали моей смерти, но большинство из них сами кормят червей, я даже мысли не допускаю, чтобы души этих людей обитали в заоблачных высях Эмпирея. Заискивающий голос Венедиктова продолжал:

— Кто же мог подумать, Леонид Максимович?

— Так ты и должен был подумать, если не хочешь, чтобы другие за тебя думали. Так они тогда за тебя и получать будут. — Голос Леонида Максимовича заключал в себе скрытую угрозу и предупреждение. — Налей-ка мне еще.

Снова послышался звон стекла, бульканье заполняющей стакан жидкости. Я нажала клавишу «стоп», что-то захотелось пить. Я пошла на кухню и, достав из холодильника полдюжины апельсинов, приготовила себе восхитительный натуральный сок. Держа стакан в руке, я вернулась в гостиную и снова включила магнитофон.

— Не беспокойтесь, Леонид Максимович, это временное явление, сами понимаете, бизнес рискованный.

Что еще можно ожидать от Венедиктова, кроме расшаркивания перед главарем преступной группировки. В том, что это Горюнов, у меня не оставалось никаких сомнений. Его имя было хорошо известно криминальному миру и тарасовской милиции — он контролировал предпринимателей центральной части города, кроме того, почти вся торговля «левой» водкой приносила ему огромные барыши.

После недолгого молчания собеседники распрощались, и дверь за Горюновым тяжело затворилась, оставляя Венедиктова со своими, я думаю, невеселыми мыслями.

Больше на пленке ничего существенного не было. Выключив магнитофон, я допила сок и переоделась. Растянувшись на диване, я пыталась связать концы с концами. Из услышанного следовало: какой-то Камаль (опять Камаль) прилетает сегодня вечером, Венедиктов его встречает и везет к себе на дачу, Горюнов тоже будет там, к явному неудовольствию Венедиктова. Хорошо бы узнать, что они собираются обсуждать и что за рискованный бизнес у Венедиктова. Ясно также, что Горюнов опекает Венедиктова и опека эта весьма сурова. Связь Венедиктова с Горюновым говорит о том, что агентство занимается нелегальным бизнесом либо является удобной ширмой для такового, и, возможно, Грачева была в чем-то права, подозревая Венедиктова.

Смежив веки, я еще немного полежала, собираясь с мыслями. Настало время обратиться к моим двенадцатигранникам, они всегда выручали меня в трудные минуты, когда я стояла на распутье или перед выбором. Эти кости с цифрами от 1 до 36 на каждой из граней могли дать ответ практически на любой вопрос, так как арифметические комбинации, выпадающие на них, предоставляли возможность для тысячевариантного истолкования. К счастью, у меня было несколько комплектов костей, один из которых остался у бандитов. Было бы очень интересно взглянуть на их озадаченные физиономии, когда они среди моих вещей обнаружили подобные эзотерические предметы. Profani procul ite, hic locus sacer est.[1] Я достала комплект костей из ящика письменного стола и метнула их: 20 + 25 + 9 — «Продумайте каждый свой шаг, чтобы не коснулось вас какое-либо несчастье». Ну, это мне и так известно, хотя благодарю за предупреждение. Я сформулировала вопрос более четко: «Не съездить ли мне на дачу Венедиктова?» Снова метнула кости: 31 + 10 + 20 — «Хоть ваше намерение и опасно, оно не так уж плохо». Значит, решено: нужно ехать, машину возьму у Светки, она сегодня дома. Набрала ее номер, после нескольких длинных гудков услышала в трубке знакомый голос: «Алло».

— Света, это я, соскучилась? Не одолжишь ли мне свою машину до завтра?

— Бери, сегодня я дома. Когда зайдешь?

— Если все будет нормально, забегу в течение часа, о’кей?

— О’кей, о’кей, сыщица.

Я набрала телефон Грачевой. Та сняла трубку.

— Слушаю вас.

— Добрый день. Это Иванова. Нужно кое-что обсудить, где бы мы могли встретиться?

— Можно у меня. Что-нибудь случилось?

— Пока еще не знаю, поговорим при встрече. Вас устроит, если я заеду через часок? — Тут я услышала настойчивый звонок в дверь.

— Хорошо, — ответила Грачева, и я положила трубку.

Кто бы это мог быть? Я тихо подошла к двери и посмотрела в «глазок». В его линзе не было никакого намека на чье-либо присутствие.

Вдруг окуляр «глазка» померк, заслоненный тенью какого-то предмета, и, опережая мысль, интуиция заставила мое тело резко отпрянуть в сторону. Разворотив «глазок», пуля застряла в противоположной стене. Сердце бешено колотилось в груди, затаив дыхание, я лежала на полу, прислушиваясь к шуму за дверью. До меня донесся топот сбегавших по лестнице людей. Я метнулась к окну и, слегка раздвинув две полоски жалюзи, посмотрела вниз.

Оставляя черные следы на асфальте, темно-серый «БМВ» сорвался с места и, едва не зацепив женщину с коляской, исчез за углом. Разглядеть номер мне не удалось. Старые знакомые. Даже днем не оставляют меня без внимания. Не зря кости предупреждали меня. А соседи либо вконец утратили слух, либо настолько привыкли к посторонним шумам у моей двери, что не соизволили даже поинтересоваться, что за звуки исходят с лестничной площадки? С одной стороны, их неизлечимый отит мне на руку, так как позволит избежать ненужных расспросов, но, с другой стороны, меня неприятно поражает их непроницаемое спокойствие в тех случаях, когда лично им или их имуществу не грозит никакая опасность.

Я убрала осколки выбитого «глазка» и принялась осторожно выковыривать пулю из стены при помощи отвертки, так же тщательно и не форсируя события, как археолог производит раскопки уникального скифского захоронения. Положив пулю в целлофановый пакетик, на случай экспертизы, и залепив отверстие в двери скотчем, я натянула джинсы с топом и, прихватив легкий пиджак, покинула свое жилище, соблюдая все меры предосторожности.

В пиджаке было жарковато, но он скрывал от посторонних глаз мой пистолет в наплечной кобуре. В сумке покоился обычный реквизит частного сыщика.

Я благополучно добралась до Светки и, забрав у нее ключи, села в машину и направилась к Грачевой.

Взглянула на часы, черт, времени в обрез, Грачева, наверное, уже заждалась, непредвиденный визит горюновских хлопцев выбил меня из графика. С обстоятельствами приходится считаться.

Грачева жила на набережной в одной из «сталинок», которые в совдеповские времена представлялись массовому сознанию образцом фешенебельности и лоска. После укатанных солнцем мостовых приятно было оказаться в тихом, прохладном дворике, где вечный запах плесени и жареной картошки вызывал ностальгию по тому времени, когда я, еще подростком, играла с приятелями в казаки-разбойники. Хлопнув дверцей, я поднялась на третий этаж. Дверь квартиры Грачевой имела внушительный вид и своей надежностью выгодно отличалась от дверей соседей. Я позвонила.

— Кто там?

— Иванова.

Лязгнула, по крайней мере, пара замков, прежде чем в проеме я увидела стройный силуэт Грачевой, она была в атласном домашнем кимоно, пояс подчеркивал ее талию.

— Я уж думала, вы не придете, — слегка взволнованным голосом сказала Грачева, однако я сразу же заметила, что она далеко не в тех растрепанных чувствах, в каких я увидела ее в первый раз. Или горе стало утихать, или первый ее визит грешил излишней аффектацией.

Пройдя широким длинным коридором, стены которого были украшены картинами известных тарасовских художников и декоративными керамическими тарелками, я попала в большую комнату с высоким потолком, с которого свисала массивная люстра. Хрустальные подвески, подхваченные воздушной струей из форточки, тонко звеня, напевали почти что «Ах, мой милый Августин…».

Эта люстра вызвала во мне некоторое недоумение, так как соседствовала с мебелью, выдержанной в стиле авангардистских новшеств. Решительные, прямые контуры стола со стеклянной столешницей на тонких металлических ножках в окружении ярко-красного дивана и таких же кресел, винтообразный настольный светильник с галогенной лампой, белые стеллажи с книгами в пестрых обложках — весь этот интерьер с претензией на поп-артовскую асимметричность добавлял к облику хозяйки черты сухой угловатости. Эта комната, отлакированная «евроремонтом», представляла собой странную смесь борделя и медицинского кабинета. Грачева вошла с пластиковым подносом в руках, на котором красовались кофейник, сахарница и пара чашек из цветного французского стекла. Поставив поднос на столик и устроившись в кресле напротив, она вопросительно взглянула на меня.

— Что вы знаете об агентстве Венедиктова? — Я положила сахар в чашку и в упор посмотрела на Грачеву, почти физически ощущая ее внутреннее напряжение.

— «Дартур» начинался как туристическое агентство около пяти лет назад. — Анна достала из пачки тонкую коричневую сигарету и прикурила от дорогой зажигалки, ее длинные пальцы немного дрожали. — Затем прибавился еще модельный бизнес.

— А как модельный бизнес состыковывается с туризмом?

— Девушкам, прошедшим конкурсный отбор, предоставляется работа за границей.

— Вам известно, в каких странах работают девушки?

— Я что-то слышала про Париж, Гамбург, Варшаву, Будапешт.

— А насчет Турции вы ничего не слышали?

— Агентство сотрудничает со многими подобными агентствами в различных странах, может быть, среди них есть и Турция. — Пепел упал на стол, Анна смахнула его рукой в пепельницу и затушила сигарету.

— Венедиктов работает там с самого начала?

— По-моему, да, но точно я не знаю.

— А сколько времени там работал Зайцев?

При упоминании Зайцева Грачева побледнела и, слегка вздрогнув, упавшим голосом произнесла:

— Два года.

Она нервно поежилась, и я откровенно испугалась за ее душевное равновесие, но у меня было еще несколько вопросов. И я продолжала:

— Помните, вы мне говорили, что конфликт Зайцева с Венедиктовым не был вызван профессиональными трениями?

— Конечно, помню.

— А чем, по-вашему, мог быть вызван подобный конфликт? — Сделав последний глоток, я поставила пустую чашку на стол.

— Я же вам говорила, что точно ничего не знаю, — произнесла она с плохо скрытым раздражением.

Я видела, что Грачева что-то утаивает. Мотивируется ли это ее страхом перед кем-то или перед чем-то или она имеет свой расчет, замалчивая важные подробности?

— А вы знаете, что меня дважды пытались убить с тех пор, как я взялась за это дело, последний раз не более двух часов назад, и если вам что-то известно, то вы тоже подвергаетесь опасности. — Я не теряла надежду вызвать ее на откровенность. Грачева приподняла свои красивые брови и приоткрыла рот, все лицо ее выражало неподдельное удивление и испуг.

— Боже мой. — Она поднесла ладонь к губам, а другой рукой снова потянулась за сигаретой.

— Вы что-то знаете и скрываете от меня. — Я была неумолима.

— Зачем мне скрывать, вы же работаете на меня? Ведь это я вас наняла для того, чтобы найти убийцу.

Она резко поднялась, всем своим видом давая понять, что разговор окончен. Широко раскрытые глаза, плотно сжатые губы были еще одной картиной, призванной проиллюстрировать таинственное содержание книги под названием «Анна Грачева». Может, она еще на дверь мне укажет? Как бы спохватившись, Анна повернулась ко мне и, переходя на более мягкий тон, сказала:

— Я бы хотела знать, что вам удалось выяснить?

Она меня что, за идиотку держит? Загоняет в какой-то порочный круг, на меня охотятся уже второй день, а она демонстрирует свое уязвленное самолюбие взбешенной богачки. Я могу понять: горе, отчаяние, просьба о помощи, но подобные заскоки сейчас неуместны.

Стараясь не сорваться на язвительный комментарий, я как можно более спокойным тоном ответила:

— Вы получите недельный отчет в пятницу, а теперь мне пора идти. До свидания. — Миновав коридор, я с чувством облегчения закрыла за собой дверь.

Глава 3

Нужно признаться, что визит к Грачевой немного выбил меня из колеи. Трудно иметь дело с такой взбалмошной заказчицей. Она к тому же тормозит расследование, явно скрывая от меня детали, связанные с убийством Зайцева. Действительно ли это убийство произошло в результате его излишней осведомленности? Я все меньше и меньше верила в официальную версию самоубийства.

Ладно, оставим пока Грачеву в покое, может быть, обстоятельства подтолкнут ее к откровенности, а если этого не произойдет, я найду способ вытащить из нее необходимую информацию. Несмотря на аналитический склад ума, я привыкла доверять своей интуиции, и она подсказывала мне, что сам ход расследования подведет Грачеву к необходимости открыться.

Если у тебя убивают возлюбленного и ты хочешь докопаться до истоков, ты должна пойти ва-банк и не бояться запачкать рук, а уж если поручаешь ведение дела, столь важного для тебя, профессионалу, нужно по крайней мере не чинить ему препятствий.

Я решила проверить ближайший адрес, повернула ключ в замке зажигания и плавно тронулась с места.

Не прошло и десяти минут, как я припарковала машину возле серой невзрачной «хрущобы». У подъезда мирно сплетничали старушки. Взобралась на пятый этаж. Обитая потертым дерматином дверь боязливо приоткрылась на мой звонок. В узком проеме — настороженное лицо пожилой женщины.

— Вам кого? — Маленькие глазки женщины испуганно забегали.

— Оля Кузнецова здесь живет? Мне нужно ей кое-что передать. — Я постаралась придать своему голосу мягкость пуховой перины.

— Ее нет, она в отъезде, а вы, собственно, кто?

— Я ее знакомая, можно мне войти?

Женщина за дверью засуетилась, лязгнула дверной цепочкой и посторонилась, пропуская меня внутрь. Я остановилась в маленьком коридорчике, не рискуя самостоятельно продвинуться в глубь квартиры. В так называемой прихожей было трудно повернуться. Обои «под кирпич», трюмо, полка для обуви, пара обувных ложек на крючке, деревянная вешалка. С милостивого разрешения хозяйки я прошла следом за ней в комнату и села на предложенный стул.

— Меня зовут Таня Иванова, а как мне к вам обращаться?

— Нина Михайловна.

— Нина Михайловна, а когда вернется Ольга?

— С тех пор как она уехала, я не получила от нее ни одного письма.

Я обвела комнату взглядом: ничем не примечательный интерьер, дешевые бледно-зеленые обои в цветочек, сервант, несколько книжных полок, ковер на одной из стен, стол с четырьмя стульями, пара кресел и диван с деревянными подлокотниками.

— Она уехала в начале февраля, говорила, будет писать, присылать деньги, ей обещали хорошую работу. Может быть, вы что-то знаете? — Она подняла на меня глаза, в которых мелькнула тень смутной надежды.

— Нет, Нина Михайловна, я сама хотела бы навести справки об Ольге. Вы не знаете, куда она уехала?

— В Италию, в Милан. Ей так сказали. Сейчас посмотрю, как называется тамошнее агентство. — Она прошла в смежную комнату и несколько минут спустя появилась с целлофановым пакетиком, перетянутым резинкой, где были аккуратно сложены какие-то документы в обшарпанных обложках, пожелтевшие справки с загнутыми углами, несколько официальных фото, на которых лица людей приобретают напряженно-испуганное выражение, и, выудив листок в клетку, типичным жестом страдающих близорукостью поднесла его к глазам, а затем протянула мне. — Посмотрите сами.

Там было написано всего несколько слов: «Una planеta delli miraсoli. Milano. Italia».

— Вы не пытались подробней узнать об этой работе, связаться с дочерью через «Дартур»?

— Да я даже не знаю, где оно находится. Оля не любила, когда я интересовалась ее делами.

Я с сожалением посмотрела на эту забитую жизнью женщину, как видно, едва сводившую концы с концами. Печать безнадежности лежала на ее лице.

— Неужели вы не сделали ни одной попытки узнать о судьбе дочери? Ведь у нее были знакомые, подруги, приятели.

— Мы только год как переехали в город из деревни. Друзья остались там, а здесь… — Она низко опустила голову и тихонечко всхлипнула.

Я достала блокнот, записала свой номер телефона и положила листок на стол.

— Нина Михайловна, если от Оли будут какие-нибудь известия, позвоните мне, а я вам сообщу, если сама что-нибудь разузнаю, хорошо?

— Хорошо. — Она бросила на меня недоверчивый взгляд, как бы не надеясь на успех моего вмешательства.

На улице я взглянула на часы: короткая стрелка приближалась к цифре четыре, а минутная к двенадцати. Я с улыбкой вспомнила, как Светка форсила в часах фирмы «Ситизен», чей сапфировый круг был напрочь лишен цифровых обозначений. Если не считать нескольких золотистых точек, бесконечный путь стрелки был разделен на четыре равных отрезка. Эта «изумительная» японская штучка позволяла определять время с точностью плюс-минус час и не уступала первобытным очарованием ни клепсидрам, ни солнечным часам. Надо же, в голову лезет какая-то ерунда. Я села в машину и от досады слегка прикусила нижнюю губу.

Оставшееся до прибытия важного гостя время я потратила еще на два таких же малорезультативных визита. Одна из девушек жила с младшей сестрой и бабушкой, которая понятия не имела о том, где вообще находится старшая внучка. У другой мать была поглощена поисками очередного ухажера и не обращала на дочь никакого внимания, та, естественно, грубила ей, уходила из дома когда ей вздумается и всячески пыталась насолить своей мамаше.

* * *

Пыльная горячая лента шоссе опять легла под колеса моей «девятки». По обеим сторонам замелькали серые, безликие дома, некоторые из которых благодаря нежной заботе районной администрации сподобились милости быть украшенными незатейливым орнаментом. Я внимательно следила за дорогой. Подъем сменился ровным участком, и через минуту, развернувшись на аэровокзальной площади, я припарковалась так, чтобы заполнить вакуум между бордовым «Опелем» и синим «Фордом».

За рулем «Форда» сидел знойный усатый кавказец, который тут же закинул удочку своего призывного взгляда в салон моего автомобиля. Не такое удобное место, как показалось мне с первого взгляда. Я сделала непроницаемое выражение лица, не оставляя незнакомцу ни малейшей надежды на счастливый улов. Но тот, невзирая на мое презрительное равнодушие, широко улыбнувшись и привлекая все гортанное обаяние южной нации, громко произнес:

— Как вы ловко водитэ машину! Гдэ научились? — Он вышел и склонился к открытому окну с противоположной стороны от меня.

На вид ему было лет тридцать — тридцать пять. Пышные брови а-ля Леонид Ильич благодаря живой мимике исполняли неистовый танец, то сходясь с наигранной серьезностью у переносицы, то высоко взлетая и морщиня его загорелый лоб. Черные глаза горели плотоядным огнем, пальцами правой руки — один из них был украшен массивным перстнем с черным камнем — он нервно постукивал по дверке.

Я повернулась к нему и, состроив недовольную мину, обрубила канаты.

— Я встречаю мужа.

Тот невозмутимо продолжал:

— А кто у нас муж?

— Что вам, собственно, нужно? — Я поняла, что молчание не остановит его кавказского красноречия, а мне нельзя было привлекать к себе внимание, нужно как можно скорее отделаться от этого надоедливого типа.

— Можэт, пазнакомимся? Муж приэхал-уэхал, а жизнь идет. Меня Заза зовут.

Наклоняясь вправо, чтобы поднять стекло и оградить себя от дальнейших приставаний, в зеркале заднего вида я заметила две тормозящие иномарки: черный «Мерседес-320» и джип «Мицубиси-Паджеро» цвета мокрого асфальта. По-моему, это те, кого я жду. Сделав несколько оборотов, ручка стеклоподъемника остановилась: Заза обеими руками упирался в стекло, не давая ему подняться.

— Слушай, Заза, хочешь неприятностей?

С ироничной улыбкой Заза снисходительно кивнул.

Из джипа вылезли два качка в светлых летних костюмах и направились к зданию аэровокзала.

— Убери руки, недоумок.

Идиотская улыбка слетела с его смуглого лица, но стекла он не отпустил.

Костяшками указательного и среднего пальцев правой руки я ухватила Зазу за нос, сильно сдавив его, а другой рукой распахнула полу пиджака так, чтобы ему был виден мой «макаров», и, внушительно глянув на него, произнесла:

— Отвали, а то сделаю дырку, не заштопаешь. Сейчас я отпущу тебя, ты спокойно сядешь в свою машину и будешь сидеть там тихо и не рыпаться. Усек?

Он испуганно заморгал глазами и прогнусавил:

— Усек.

Я легонько оттолкнула его голову, отпустила нос и одновременно быстро до упора повернула ручку. Он отступил на шаг, потирая свой многострадальный шнобель, и остановился, все еще косясь на меня. Я постучала себе по левой стороне пиджака и сделала ему знак рукой в лучших традициях благородных господ, выпроваживающих лакеев. Насколько он был непонятлив вначале, настолько инстинкт самосохранения заставил его быть сообразительным в конце. Открыв дверцу, он плюхнулся на сиденье своего «Форда» и, мучимый жгучей обидой явного поражения, оскорбленно отвернулся.

Через пару минут я увидела двух возвращающихся здоровяков. Один из них курил, другой многозначительно поигрывал ключами. Походкой, в которой читалась насмешливая снисходительность к окружающим, они подошли к «Мерседесу». Тот, что был повыше, наклонился к открытому окну у заднего сиденья. Сообщив информацию и выслушав короткий напутственный комментарий, он выпрямился и, сопровождаемый своим «коллегой», отошел к газону.

Обходясь скупыми жестами и, очевидно, столь же непритязательным, но понятным им обоим языком, они разговаривали, попеременно засовывая руки в карманы и сплевывая.

Им бы семечек еще! «Шестерки», а держатся кум королю. Дверцы «Мерседеса» синхронно распахнулись. Ну, наконец-то! С одной стороны появился незнакомый мужчина в белой рубашке с галстуком в темно-синем двубортном костюме. Физиономия этого сорокалетнего денди мне ни о чем не говорила. Довольно высокий, худощавый, с черными гладко зачесанными и набриолиненными волосами, крупным носом и плотно сжатым ртом, он напоминал классический тип итальянского мафиози 80-х годов.

Чиркнув по этому несгибаемому силуэту, мой взгляд метнулся к другому «джентльмену», стоявшему напротив. Прежде чем он успел повернуть к лощеному господину свое широкое румяное лицо, я смогла различить его слегка тревожное и озадаченное выражение. Невысокого роста, русоволосый, солидной комплекции с уже обозначившимся животиком и просвечивающей лысиной — этими отметами времени и не слишком сбалансированного питания, — сей раздобревший дяденька не оставлял никаких сомнений в том, что он именуется Венедиктовым Игорем Сергеевичем. Его фотография анфас с женой, шикарной чистопородной славянкой во цвете лет (которую я имела честь созерцать на столе в кабинете Венедиктова), явилась визуальной посылкой для сравнительного анализа. Глаза с хитринкой, этакое взбалмошное, опекаемое судьбой дитятко. Хотя нынче он занят вполне взрослыми делами и даже огорчен. Одет он был с претензией: голубая сорочка, бордовый атласный в черную крапинку шейный платок, синий узорчатый жилет.

Третьим оказался щуплый кудрявый брюнет средних лет в белой рубашке и опрятных, чуть коротковатых брючках песочного цвета. На носу у него красовались очки с толстыми стеклами.

Этого-то сына Израилева как сюда занесло?

После обмена несколькими репликами со своим «итальянцем» и его компанией, сохраняя ленивую грацию кота «на довольстве», Венедиктов без суеты и спешки направился к центральному входу в аэровокзал. Вышеозначенный иудейский маргинал, быстро сорвавшись с места, засеменил, стараясь неизменно быть на одной линии и заискивающе заглядывая тому в лицо. Двое молодчиков составляли их немногочисленную, но внушающую уважение свиту.

До боли знакомый «Форд» дал задний ход и, развернувшись, покатил прочь.

А вот и Заза отъезжает. Давай-давай, не надо было зря времени терять!

Если усилием воли обуздать свое нетерпение, минуты ожидания могут принести немало пользы. Это — возможность передохнуть, сосредоточиться на своих мыслях, собраться с духом, подвести итоги и наметить план действия на будущее.

Однако сейчас, когда у меня уже сложилась вполне отчетливая картина этого самого будущего, которое ждет меня, едва я кинусь в погоню; когда уже все, что можно предусмотреть, раз двадцать прокручено в мозгу, ожидание было удилами, которыми усмиряют горячего скакуна.

Нарастающий вой прибывающих и надрывный рокот взлетающих самолетов озвучивали эти минуты вынужденного простоя. Я вспомнила свой сон про бомбу, точно мое подсознание предвещало этот день и час, и место, и грозящую опасность.

Если бы выкинуть все это из головы хоть на время и устремиться навстречу небесной романтике: сине-зеленая гигантская карта земли, беспосадочные перелеты, «огни аэродромов», как поется в песне, ожидания, встречи и расставания…

Только не автокатастрофы!

К делам земным меня вернуло появление у дверей главного входа того же сообщества, новую изюминку в которое привносило присутствие еще трех человек: объемистого мужчины с густыми черными волосами и пышной бородой в льняной двойке цвета кофе с молоком, слегка помятой, и пары затянутых в официальные костюмы брюнетов.

Один из них катил фирменный чемодан, другой в правой руке нес солидный, поблескивающий никелированной поверхностью кейс, а в левой держал зачехленный ноутбук.

Бородач, приглаживая свою львиную гриву и прибегая к услугам толмача, о чем-то разговаривал с Венедиктовым. Встречающие и гости неуклонно приближались к ожидавшим их «мерсу» и «Мицубиси», но перед самой посадкой компания затормозила.

Игорь Сергеевич улыбался и говорил, изо всех сил стараясь придать себе уверенный вид. Но жесты, становящиеся все более и более красноречивыми, выдавали еле сдерживаемую нервозность и настороженность. Лицо гостя хранило величественную непроницаемость. Он лишь слегка наклонял голову, внимая Венедиктову.

Затем Игорь Сергеевич сделал знак одному из телохранителей, тот открыл дверцу «Мерседеса», и Венедиктов, в гостеприимном жесте вытянув руку перед собой ладонью вверх, пригласил гостя садиться.

Я тоже лицедействовала: высоко подняв газету к лицу и заблаговременно проделав в ней маленькие дырочки для глаз, играла роль погруженного в чтение человека. Но в горле у меня пересохло, в висках стучало.

Ладно, ладно, успокойся. Сейчас начнется…

Как только вся бригада, бывшая объектом моего наблюдения, распределилась по машинам и последней хлопнула дверца джипа, я отбросила газету и лихорадочно вцепилась в руль.

Главное — не пережать, не стать жертвой собственного любопытства…

Нужно сохранять разумную дистанцию.

Выждав, пока «Мерседес» с джипом выедут со стоянки, я тронулась следом. Центральная часть Тарасова располагалась в низине между холмов, и отсюда, с вершины, можно было различить главные улицы, проспекты и высотные здания, размытые контуры которых дрожали и прятались в покрывавшем их смоге. Мы проехали многоэтажный таксопарк, новый авторынок, не спеша миновали КП. Я держалась на безопасном расстоянии, чтобы не «засветиться», и мне пришлось пропустить вперед пару машин, которые и сыграли со мной в дальнейшем злую шутку.

Встречный поток автомобилистов, возвращавшихся под вечер домой, был настолько плотным, что совершить обгон было совершенно невозможно, а мои клиенты вдруг резко увеличили скорость и стали быстро отрываться от меня. Плетущиеся впереди меня «Москвич» с «Запорожцем» не давали никакой возможности их объехать, и, когда я все-таки улучила момент и обошла их справа по обочине, передо мной уже никого не было.

Как бешеная я помчалась вперед, но через пятнадцать минут сумасшедшей гонки поняла, что потеряла Венедиктова с гостями окончательно. С большим трудом вклинившись в поток машин, двигающихся по направлению к городу, я пыталась разобраться в происшедшем.

«Неразумно бояться неизбежного», — говорили еще древние греки, а в моем случае речь идет не о боязни, а о напрасных переживаниях по поводу того, что изменить уже невозможно. Я с досадой думала о том, сколько дельной информации могла бы почерпнуть из увиденного и услышанного на даче, если бы…

Темно-серый «БМВ», следовавший за шикарным «Вольво» последней модели, полоснул по сетчатке глаз, вырывая меня из вялой автомобильной млечности. Адреналин ударил в кровь, заставляя сердце неистово колотиться. Резко развернувшись, благо встречная полоса была свободной, я кинулась в погоню.

Вот это удача! Грех жаловаться на фортуну. Чтоб мне жить на двести долларов в месяц, если это не Горюнов со своей командой. Они неслись со скоростью не меньше ста двадцати километров в час. Ну, на это моя тачка еще была способна.

Через несколько минут горюновцы свернули к одному из дачных массивов. А он довольно пунктуален, Леонид Максимович. Сохраняя необходимую дистанцию, я двигалась за ними, мысленно потирая руки и благодаря судьбу за щедрый подарок.

Дорога, зажатая между полем и лесом, привела к скопищу разномастных построек, приткнувшихся к невысокому холму. С севера к ним подступал редкий ельник.

Ну, здесь-то уж не потеряются.

Бросив машину на повороте, я на своих двоих направилась туда, где скрылись огоньки замыкавшего движение «БМВ». Пробежав метров пятьдесят до конца невысокого кирпичного забора, ограждавшего крайний участок, и выглянув из-за угла, я увидела грандиозное сооружение, которое дачей можно было назвать с большой натяжкой.

Два верхних этажа составляли видимую часть этого архитектурного айсберга, окруженного крепостной стеной из красного кирпича, которая первый, «подводный» этаж позволяла мне только дорисовать в своем воображении. Надвигающиеся сумерки скрадывали контуры мансарды, крытой черепицей.

Сумерки мне на руку, но рекогносцировку необходимо провести до наступления темноты. Я вернулась к машине и отогнала ее в ельник, чтобы не мозолила глаза, ключи оставила в замке зажигания на случай срочного старта. Угодья Венедиктова одной стороной вклинивались в этот лесок. Миновав опушку, я подошла к кирпичной стене, по верхнему краю которой тянулась невысокая кованая решетка, прикинула высоту — без веревки не обойтись. Накинув петлю на пику решетки и проверив, хорошо ли она закрепилась, без особого труда подтянулась и заглянула во двор.

Почти в самом центре участка размером соток в двадцать, покрытого мягкой зеленой травкой, располагался неправильной формы бассейн, манящий своей прохладной голубизной. Слева — громадное трехэтажное сооружение со стеклянной стеной на первом этаже, выходящей на открытую террасу, над которой нависал балкон. С другой стороны бассейна — одноэтажный дом с трубой, из которой валили клубы дыма, — сауна. Можно, конечно, отапливать электричеством, но топить дровами считается шиком.

На террасе был накрыт большой стол. Пять человек сидели за столом, пятеро кучковались у фуршетной стойки рядом с домом. Среди них я узнала расплывшуюся фигуру толстяка, который командовал моими похитителями прошлой ночью. По всей видимости, я серьезно повредила ему нос: на нем белели полоски пластыря. Еще двое охранников стояли на воротах. Пробираться к террасе сейчас было бы равносильно самоубийству. Но пыхтящая сауна вселяла в меня надежду, что застолье продолжится именно там. Я спрыгнула на землю, обогнула участок справа и закрепила веревку напротив раскидистой яблони, между забором и сауной — дерево послужит укрытием во время моей вылазки. Подготовив плацдарм для продвижения в глубь вражеской территории, я возвратилась в машину.

Глава 4

Через час окончательно стемнело, тонкий серп луны и высокие летние звезды едва позволяли различать предметы. В условиях этой щадящей иллюминации не составляло особого труда незамеченной проскользнуть к стене сауны. Теперь она мне служила укрытием. Яркий свет с террасы широкой желтой полосой ложился вдоль бассейна. До меня доносились приглушенные расстоянием голоса и громкий смех со стороны фуршетного стола. К мужским басам и баритонам присоединились визгливые женские фальцеты, вакхические крики свидетельствовали об «умопомрачительном» счастье. Ночная пирушка в разгаре.

Я осторожно заглянула в открытое окно сауны, затянутое сеткой от комаров. Внутри никого не было. Деревянный предбанник был выдержан в лучших традициях русской старины: длинный стол на двух резных опорах, по обеим сторонам узкие лавки.

Звон разбившейся бутылки ударил по моим натянутым нервам, словно смычок по струнам, расколов ночной воздух и на миг заставив смолкнуть радостные голоса пирующих сатрапов. И вдруг совсем близко я услышала знакомый, властный голос, прозвучавший сдержанно и веско:

— Пузырь! — Скорее всего он обращался к толстяку.

Потом я снова услышала голос Горюнова, прозвучавший менее громко, и поэтому слов я разобрать не смогла, но его реплика заставила веселящихся умерить свой пыл.

Дверь в сауну распахнулась. Затаив дыхание и вжав голову в плечи, я присела под окном в позе зародыша, плотно прижимаясь к стене. Время от времени я приподнималась на цыпочках и заглядывала в окно. Выпив по рюмке (мне был слышен звон бокалов), компания направилась в парную, но я не смела пошевелиться, опасаясь, что кто-то еще остался за столом. Я терпеливо ждала, и, как оказалось, не напрасно.

— Если я правильно понял, — я узнала голос Горюнова, — наш приятель хочет уменьшить размер нашего гонорара?

— Да, в связи с кризисом. Он говорит, что платит в долларах, а наш рублевый доход из-за обвала увеличился в несколько раз.

— Это не его дело. Пусть исправно поставляет капусту. Вы не договаривались о расчетах в банках.

— В том-то и заключается разница между немцами, которые держат слово в любых обстоятельствах, и восточными хитрожопыми дельцами. Те норовят выкружить копейку при любом удобном случае.

— Этого допускать нельзя. Ни в коем случае. А если будет артачиться, найдем другого.

— Леонид Максимович, предоставьте уж мне с ним общаться, мы ведем дела почти четыре года, здесь нужна гибкость. Уж не глупее мы этих турок. Давайте-ка лучше пивка глотнем да ополоснемся в бассейне. Гость-то наш не спекся там? А вот и он.

Пыхтя и отдуваясь, из парной вывалился Камаль. Мешая русский с английским, он радостно восклицал:

— О-о-о, russian банья, very good.

Венедиктов предложил с шутливой фамильярностью:

— Ну-ка, very good, пивка отведай, и пойдем в бассейн.

Камаль рассмеялся:

— Hot water, cool beer. It’s all, that you need.[2]

Не давая гостю опомниться, Горюнов и Венедиктов потеснили его к выходу.

Горюнов нырнул первым, поднимая снопы брызг. Отфыркиваясь, он выплыл к кромке бассейна и, издав радостный вопль, крикнул:

— Ну, вы что, долго телиться будете?

Венедиктов поскользнулся и тяжело плюхнулся в воду. Камаль же, попробовав воду ногой и спустившись по лесенке, без излишней аффектации погрузился в прохладную воду. Невозмутимый переводчик наблюдал это омовение, стоя на бортике в ожидании первой же реплики, которую он должен быстро и точно перевести.

— Нет, Камаль, здесь ты не прав, — крикнул Горюнов. — Нужно прыгать, чтобы что-то почувствовать. — И повернулся к Венедиктову. — Осторожничает, султан гребаный, что в бизнесе, что в жизни. — Упреждая профессиональный пыл переводчика, добавил: — Это не переводи.

Вволю поплескавшись, Камаль и хозяева вернулись за стол. Я опять вся превратилась в слух. С первой же фразы я поняла, что разговор пойдет серьезный и в конце концов оправдаются затраченные усилия и время. Наплевав на осторожность, я откровенно заглянула в окно.

Венедиктов взял инициативу в свои руки, пользуясь положением делового партнера Камаля, пытаясь хоть как-то упредить и снивелировать возможное вмешательство Горюнова. Вся группа, за исключением переводчика, была навеселе, но в той кондиции, когда определенная толика алкоголя не затемняет мысли, а провоцирует на более смелые решения и поступки. Здесь собственная раскованность и непринужденность собеседников на руку оратору.

— Камаль, я уважаю твои интересы и со своей стороны делаю все возможное, чтобы сохранить и расширить наше сотрудничество. Марк Земович, включайтесь, — кинул он в сторону переводчика, и, продолжая промывать мозги Камалю, пошел дальше: — Была у нас недавно одна неувязочка, но, я думаю, на твоих доходах это не отразится, а если и затронет твои интересы, то я готов компенсировать убытки.

Настороженный вначале Камаль слегка расслабился. Тень подозрительности в его черных глазах медленно таяла, уступая место слабому огоньку благожелательности. Толмач лихо переводил, практически не задумываясь, а Камаль кивал ему в такт.

— Но твое предложение, — осторожно, точно ступая по минному полю, продолжал Игорь Сергеевич, — скорее всего для нас будет неприемлемым… Учитывая, что бизнес у нас с тобой специфический и держится исключительно на слове, я не вижу причин для одностороннего изменения условий, а конкретно — условий оплаты за товар, даже в связи с падением курса рубля и финансовым кризисом.

Камаль с притворным удивлением округлил густые брови. По всей видимости, он не собирался сдавать позиции без боя.

— Но ведь ваши доходы увеличились более чем в два раза!

— Может, ты что-то не так посчитал? Скорее мы на этом обвале потеряли. Билеты на самолет — в валюте, взятки — в валюте, да и вообще все подорожало. Хотим мы или нет, вся наша экономика привязана к доллару, и я думаю, что как платил ты по десять штук за единицу отличного товара, так и в дальнейшем мы будем иметь в виду именно эту сумму.

Турок неопределенно пожимал плечами, уже согласившись с доводами Игоря Сергеевича, но желая продемонстрировать, что его вялая уступчивость является лишь результатом его снисходительности и дружеской благосклонности.

— Хорошо, будем считать, что этот вопрос мы урегулировали, но есть еще одна проблема. У нас появились конкуренты.

— Ну, со своими конкурентами вы должны разбираться сами. — Глухой голос Венедиктова зазвучал более уверенно. Он явно осмелел, ободренный благополучным улаживанием вопроса с оплатой.

— Дело в том, — начал разъяснять Камаль, — что наши конкуренты получают товар из вашего города. Мне кажется, вы должны быть в курсе. Или я ошибаюсь?

— Нет, Камаль, не ошибаешься, ситуация, как говорится, под контролем, но это компетенция Леонида Максимовича, и я думаю, что он разрешит задачу к нашему обоюдному удовольствию.

Подобное ручательство за способности Леонида Максимовича скрывало в себе язвительное желание принизить Горюнова, отвести ему вполне определенную нишу. Сознавая свое внутреннее превосходство, Венедиктов, разогретый алкоголем и сауной, решился на такое рискованное высказывание, давая понять, что хотя он и вынужден платить Горюнову дань, но имеет свое собственное представление о ценностях.

Леонид Максимович либо не понял затаенного смысла этой фразы, либо, что скорее всего, дипломатически промолчал, давая пищу своему холодному злопамятству. Вслух же он промолвил:

— Игорь Сергеевич у нас оптимист, но в данном случае я с ним согласен и могу заверить тебя, Камаль, что я обо всем позабочусь. — И, показав этим, что официальная часть закончена, сам разлил пиво, с удовольствием осушил свой бокал. Бросив в рот кусочек омара, добавил: — Ну, пошли погреемся.

Я двинулась в сторону и медленно распрямила затекшее тело. Во рту пересохло, и я сделала глотательное движение, чтобы вызвать слюноотделение и хоть как-то смочить шершавый язык. Бутылочка охлажденного пива сейчас бы не повредила. Стараясь не производить ни малейшего шума, я пошевелила пальцами ног, разгоняя застоявшуюся кровь, и, почувствовав уколы тысяч иголочек в стопах, перекатилась несколько раз с пяток на носки. Жизнь — это движение в прямом и фигуральном смысле.

Голоса Горюнова, Венедиктова и Камаля, шумно вывалившихся из парной, заставили меня занять исходную позицию.

— А Георгий Яковлевич что же отлынивает? Боится равновесие потерять или развлечения такого рода не по нему?! — Горюнов откровенно смеялся, избрав мишенью чопорного, затянутого в корсет безразличия «итальянца».

Я скорее почувствовала, чем увидела, как что-то изменилось вокруг. Повернув голову, я едва не вскрикнула от неожиданности и досады. Какой-то дьявольски отлаженный механизм в мозгу, сродни древнему инстинкту самосохранения, удержал меня от громкого возгласа. В двух шагах от себя, на мягкой траве газона, я увидела пару мужских туфель. Рассеянный свет из окна сауны желтой пылью ложился на их кожаный верх, захватывая нижнюю часть темных брюк. Я медленно поднимала взгляд вверх, нанизывая на его невидимую ось ползущие вниз куски силуэта.

В застоявшемся знойном воздухе жаркой летней ночи, над самым моим ухом грянул динамит угрозы:

— Иванова, падла, сама пришла… Щас я те сикель вырву!

Моя голова, словно торпеда, вошла в мерзко нависающее над пахом брюхо Пузыря. Продолжая движение вперед, я повалила его навзничь, слыша, как он судорожно хватает ртом воздух.

Я оценила ситуацию — до веревки метров десять — и кинулась в сторону забора. Сердце ломилось из груди, то поднимаясь к самому горлу и пульсирующим комком перекрывая дыхание, то тяжело падая в брюшную полость свинцовой бляхой.

Со стороны бани летели крики, топот бегущих ног вспахивал жирные борозды в темной мякине душного воздуха.

— Не стрелять, эта сука мне нужна живой. — Горюнов пытался направить разрозненные усилия преследователей в нужное русло. — Мутный, хватай за ноги!

Костлявые пальцы Мутного яростно вцепились в мои лодыжки, когда я уже почти ухватилась за решетку. Изо всех сил отталкивая его, я пыталась подтянуться и, сбросив с ног живой балласт, прервать этот смертельный акробатический номер. Мне удалось освободить правую ногу, и, пару раз промахнувшись, я все-таки сумела попасть ему в голову. Заорав, Мутный шлепнулся на землю. Ухватившись за прохладные стержни решетки, я почти уже закинула свое тело наверх, когда еще несколько рук ухватили меня за ноги и рывками потянули к земле. Я почувствовала, как пальцы мои разжимаются, и начала проваливаться в бездну. В самый последний момент я сгруппировалась, как спортсмен на старте, и что было сил оттолкнулась от забора параллельно земле, увлекая за собой удивленных преследователей.

— Во, блин, дает! Ну, теперь не уйдешь!

Пришлось делать по-настоящему низкий старт из положения лежа, что мне и удалось. А куда бежать? Одна на участке, окруженном почти трехметровым забором, с четырьмя гарными хлопцами, готовыми выщелкнуться перед своими хозяевами. Со мной «макаров», но, открой я сейчас огонь, меня все равно в конце концов пристрелят, как загнанную лошадь. Очень уж не равны силы. Ладно, пока будем отбиваться, а по ходу дела что-нибудь придумаем. Пробежав немного в сторону неосвещенного угла участка, я достала из кармана кастет и быстро надела его на левую руку. Первый из нападавших, а это был напарник Мутного по похищению, метров на десять опередил своих приятелей и был уже рядом со мной, замахиваясь для удара. Чуть пригнувшись, пропуская его кулак над головой, я распрямилась, как пружина, направив согнутую в локте левую руку с кастетом снизу в челюсть нападавшего. Раздался хруст костей, и неудавшийся боксер, потеряв сознание от жуткой боли, описал в воздухе небольшую дугу и приземлился на спину, высоко вскинув ноги.

Минус один.

Остальные, видя, какой оборот приняло дело, сбавили темп и перешли на шаг, обступая меня полукольцом. Нельзя дать им обойти меня сзади. Я лихорадочно перебирала все пути отхода, ни на миг не выпуская из поля зрения своих противников, вооруженных ножами, палками и даже обрезками арматуры. И тут мне показалось, что у меня появился шанс на спасение, нужно только подобраться к воротам.

— Зубило, мать твою, двигай вправо, перекрой ей отход! Шницель, блин, а ты влево. — Командирский голос Леонида Максимовича раздавался откуда-то сверху.

Мельком я посмотрела в сторону дома и увидела силуэт Горюнова на балконе второго этажа, где он облюбовал себе наблюдательный пункт, прямо как патриций в Колизее. А я, как гладиатор на арене, окруженный хищниками, искала путь к спасению и свободе. Я решила пробиваться по правой стороне, которую преграждал Зубило. Он полностью соответствовал своей кличке. Глубоко спрятанные под густыми бровями глаза, голова, словно вытесанная из камня неумелым скульптором, впервые взявшим в руки резец, скошенный лоб, выдвинутое каре подбородка, бычья шея, мощный торс гиперстеника заставляли сомневаться в быстроте его реакции, ловкости и сообразительности. Но он оказался шустрее, чем мне показалось, и даже успел ухватить меня за рукав пиджака. Нечего было и думать вырваться из этих «нежных» объятий. Я ударила с разворота кастетом в голову, кровь брызнула из рассеченного виска. Он издал звериный вопль и рухнул, словно набитое соломой чучело.

Минус два.

Теперь их оставалось двое, и, несмотря на потери в своих рядах, они были полны решимости разделаться со мной. Я метнулась к сауне, делая вид, что моя цель — добраться до веревки. Там путь мне преграждал Шницель, поджарый, широкоплечий парень с ножом в руке. Этимология его прозвища была для меня загадкой. Нож он держал профессионально, у бедра, лезвие зловеще сверкало отраженным светом, готовое в любую секунду начать свое хищное движение. Шницель стоял на чуть согнутых ногах, корпус его был расслаблен, что давало ему возможность мгновенно реагировать на любое мое движение. Он все рассчитал и теперь только ждал, когда я подбегу к нему. Времени на раздумья не было. Сейчас меня повалят, скрутят в бараний рог, и останется тебе, Таня Иванова, считать часы, а может, и минуты до своей бесславной кончины. Но я еще не оставила надежды на спасение. Поворот на сто восемьдесят градусов, и я оказалась почти лицом к лицу с бандитом, держащим занесенный над головой кол. От неожиданности он затормозил на скользком газоне, широко расставив ноги, поэтому точного удара не получилось — кол опустился рядом со мной, лишь слегка зацепив ткань моего пиджака. Подъемом ноги я ударила его по гениталиям, вкладывая в этот удар все свое отчаяние. Может быть, ты, гад, никогда уже не произведешь на свет такого же ублюдка, как сам. Он завыл и запрыгал на газоне, как лещ на сковороде, оглашая всю округу страшными воплями.

Минус три.

— Какого хрена, сволочи! Не можете справиться с одной потаскухой?! — Разъяренный Леонид Максимович метался по балкону.

— Сейчас, Леонид Максимович, сейчас уроем эту сучку! — крикнул Шницель.

Я вся покрылась потом. Силы еще оставались, но, увы, не столько, чтобы справиться со Шницелем. А тот стоял, прищурив глаза, готовый к броску и уверенный в себе. Даже слишком уверенный…

— Шницель, ты же не ударишь даму?

— Еще как ударю, — ухмыльнулся он, поигрывая ножом. Было видно, что он отлично подготовлен, и при других обстоятельствах мне было бы даже интересно помериться с ним силой. Но не здесь и не сейчас.

Сделав скользящий шаг назад, я одновременно сунула руку под пиджак и вытащила свою механическую игрушку, направив дуло между бровей Шницеля. Щелкнула рычажком, снимая с предохранителя.

— Разожми пальцы и брось нож рядом с собой, — приказала я. — Я не шучу, не сомневайся!

Если он в чем и сомневался до этого, то теперь перестал. Вся его спесь куда-то улетучилась, и он сделался послушным, как хорошо выдрессированная служебная собака. Нож упал к его ногам.

— А теперь сделай пять шагов назад, повернись кругом и ляг на живот. Быстро, у меня нет времени!

— Ну мы с тобой еще встретимся! — процедил он сквозь зубы, но сделал все, как я велела.

— А вот это вряд ли, — буркнула я скорее себе, чем Шницелю, набирая скорость в направлении ворот.

Мне нужно было преодолеть метров сорок до стоянки, где расположились машины. Я выбрала путь между бассейном и баней, стараясь держаться подальше от дачи. План у меня был такой. Джип «Мицубиси-Паджеро» — довольно высокая машина, и стояла она прямо у забора, поэтому с крыши «Мицубиси» до вершины забора было не более полутора метров, преодолев которые я бы оказалась в относительной безопасности. Ночью на открытом неосвещенном пространстве гораздо легче скрываться от преследования.

До «Мерседеса», стоявшего рядом с джипом, который я собиралась использовать как стартовую площадку, оставалось несколько метров. Мысленно я уже сидела за рулем «девятки» и, с удовольствием работая педалями и рычагом переключения передач, мчалась в город, когда дикая боль, начиная с плеча, пронзила все мое тело. Правая рука, отказываясь слушаться, повисла плетью. В следующее мгновение я уже смогла увидеть Пузыря с куском арматуры в руке, который проявил завидную прыть, сумев прийти в себя после удара головой в живот, и достал-таки меня. Видно, он все это время, пока я отбивалась от его приятелей, пролежал за баней, а очухавшись, выбежал из-за нее сразу после того, как я промелькнула мимо, и сумел догнать меня. Теперь он замахивался для нового удара, но я, стоя к нему спиной, вонзила пятку в его мерзкий живот, достав почти до самого позвоночника. Пузырь, не ждавший от меня сопротивления, охнул и, согнувшись пополам, повалился на бок. Оставив его отдыхать, я прижала горевшую огнем раненую руку к себе здоровой рукой и, пользуясь капотами и крышами дорогих иномарок как ступенями лестницы, взобралась на забор.

С другой стороны было темно хоть глаз выколи, но времени на раздумья не оставалось, и, положившись на удачу, я шагнула в пустоту. Уже оторвавшись от забора, я услышала, что кто-то следует за мной, гремя подошвами по тем же капотам и крышам.

Мягко приземлившись на соседнем участке среди помидоров, я легла на теплую землю, стараясь не кричать от боли и громко не дышать. Каким-то седьмым чувством я поняла, что преследовал меня Шницель. Еще через секунду раздался какой-то странный хруст недалеко от меня, удар тела о землю, тихий вскрик, и все стихло. Глаза понемногу привыкали к темноте, и через минуту я увидела жуткую картину. Это действительно был Шницель. Он сидел на корточках, наклонившись немного вперед, опираясь руками о землю, в таком положении была и я сразу же после прыжка, но он почему-то и остался в этой довольно-таки неудобной позе, с неестественно низко опущенной головой. Как кусок мяса на шампур, его тело было насажено на металлический штырь, к которому подвязывают помидоры. От судьбы не уйдешь.

С трудом я взобралась на соседский забор, который был не таким высоким, как забор Венедиктова, и, свалившись с другой стороны, поспешила к машине. Отыскав ее, села за руль, аккуратно поддерживая правую руку. Попробовала пошевелить пальцами — получилось. Запустив двигатель, я тронулась, не зажигая фар, все еще опасаясь погони.

Глава 5

Город встретил меня унылым безлюдьем и полыхающими жаровнями окон. Свернув у таксопарка и спустившись до Соколовой улицы, я затормозила на пересечении с Вольской, где светофор горел красным глазом.

Вот и Советская. Редкие силуэты прохожих проскальзывали в тронутые тусклым фонарным светом подворотни. Въехав в каменный мешок двора и остановившись, я мгновение помедлила, разглядывая плавные контуры «Рено». Слезящаяся лампа фонаря, точно бутон лотоса на гигантском изогнутом стебле, бросала свое расплывчато-лунное отражение на крышу и капот иномарки. А вдруг очередная западня и пора сматываться? Брось! У тебя воображение разыгралось. Открыла дверцу и, осторожно придерживая левой рукой правую, пошатывающейся походкой вошла в подъезд. Тяжело опираясь на перила, я преодолела три этажа и, не давая себе передышки, позвонила. Прошла целая минута, прежде чем за дверью я услышала сонный мужской голос:

— Кто там?

Я не была готова к подобному повороту событий, хотя всегда быстро схватывала суть ситуации и ясно представляла спектр возможных реакций.

— Добрый вечер, я Светина подруга. Она дома?

Семенящие шаги и шорох в прихожей сменились знакомым голосом Светки, повелительно и нетерпеливо скомандовавшей:

— Открывай.

Глухо лязгнул замок, и на пороге я увидела умопомрачительный дуэт Светки в ослепительном ажурном неглиже, и Андрея, Светкиного приятеля, который успел-таки набросить махровый халат. Их глаза лезли из орбит от удивления, словно я была тенью отца Гамлета. Оторопело попятившись, они впустили меня в свой блаженный, пахнущий негой и сном, мирок. Я имела все основания чувствовать себя шаровой молнией, которой дела нет до простого человеческого счастья и краткой человеческой жизни. Я сдавленно прошептала:

— Свет, извини, я не вовремя, но…

— Да она сейчас в обморок лязнется, Андрей, помоги! Бледная-то какая!

— Не надо, я сама. Свет, не волнуйся, не мельтеши. Звони Санычу.

Меня усадили в кресло, а Светка, схватив трубку, уже набирала нужный номер. Саныч — это лечащий врач, личный, так сказать, хирург. Плевать, что сейчас час ночи, плевать, что Саныч скорее всего спит мирным сном. У всех хирургов со сном и бодрствованием свои особые «теплые» отношения. Есть краткий промежуток между операциями, консультациями, значит, можно либо выпить чашечку кофе, если промежуток не толще человеческого волоса, либо поспать, если позволяет время. К тому же в подобных экстремальных случаях рейтинг личного хирурга резко возрастает, так же как и оплата, а плачу я Санычу с исправной щедростью, тем самым показывая, что высоко ценю его заботу и умение.

— Будет через полчаса, все необходимое возьмет с собой, — отрапортовала Светка и, обращаясь к Андрею, добавила: — Неси аптечку и ножницы, нужно рукав распороть.

Я запрокинула голову и закрыла глаза, точно отдавая себя на заклание. Стопудовая слабость волной перегрузки вдавила меня в кресло. В мозгу завращались тысячи калейдоскопических фрагментов, немых и озвученных, и, когда я пыталась собрать их воедино, чтобы заковать в железный обруч смысла, они неистово крошились и разлетались. Поддев рукав пиджака снизу, Светка ловко орудовала ножницами, но как только она поднялась к локтю, возникли трудности с «отлипанием». Чтобы продвинуться выше, ткань приходилось подергивать в стороны и на себя. Каждое такое судорожное движение отзывалось острой болью, процедура не для слабонервных.

— Андрей, налей воды и разведи марганцовку, а то Танька без руки останется. — Светка не теряла хладнокровия. — Щас, — продолжала она, — размочим, и само отстанет.

Андрей внес эмалированный тазик с водой и поставил его на табурет рядом со мной. Отвинтив зубами пробку и осторожно постукивая по пузырьку, он сыпанул несколько кристаллов фиолетового порошка в воду. Обмакнув губку в розовую жидкость, Светка предприняла более «мягкое» наступление на мой заскорузлый рукав. Работа шла медленно, как и всякое щадящее лечение. Наконец рукав был разрезан до самого плеча. То, что открылось глазам моих ошеломленных спасителей, заставило Светку вздрогнуть, затем издать короткое восклицание, говорящее о том, что для ее сугубо женственной натуры подобное зрелище представляет суровое испытание, молчаливого же Андрея оно повергло в сосредоточенное, прямо-таки космическое безмолвие. Сизая опухоль страшно деформировала плечо, превратив его в воспаленную гору поврежденных мышц. Глубокий порез, похожий на две раздвинутых землетрясением стены каньона, исторгал из себя сгустки крови вперемешку с алыми струйками. Боже, сколько в человеке крови!

Если бы я могла предугадать этот удар железякой, рассекшей мне плечо, напрячь мышцу, удар не имел бы таких роковых последствий. Ну, ходить тебе теперь заштопанной, а если отважишься надеть декольте, будешь притягивать к себе излишне любопытные взоры. Дальнейший ход моих мрачных мыслей был прерван решительным звонком в дверь. Сан Саныч.

Андрей кинулся открывать. Обменявшись вежливыми фразами, Андрей и Сан Саныч вошли в гостиную.

— Ну как пострадавшая, держится?

Этот пухлый, низенький человечек, полудетскую улыбку которого не могли стереть годы хирургического опыта и разоблачительных откровений, одной только своей жизнерадостностью способен был вернуть с того света. Из последних сил стараясь поддержать его дружеский оптимизм, я вымученно растянула губы в подобие улыбки. Он поставил на стол саквояж и на минуту удалился в ванную, чтобы совершить торжественное омовение рук. Вернувшись, он надел белый халат и, живописно размяв кисти рук, приступил к осмотру.

— Вот уж угораздило тебя, девонька, — сказал он, покачивая головой.

Невозмутимо открыв свой «ларец», он извлек оттуда стерильную салфетку и, постелив ее на стол, разложил на ней препараты и необходимые инструменты. Затем быстро и деловито перетянул мне плечо жгутом выше раны. Я дернулась, но, сцепив зубы, лишь тихо простонала. Сан Саныч с участием глянул в мое перекошенное от боли лицо:

— Так-то затевать рискованное предприятие. — Его благодушный голос точно похлопал меня по плечу (только, упаси боже, не по правому). Затем он взял пинцет и, намотав на него вату, обработал края раны перекисью водорода. Всю эту процедуру он сопровождал веселыми, как бы не относящимися к делу репликами, обращаясь попеременно то ко мне, то к притихшим Светке и Андрею. Его раблезианская болтовня, уснащенная всевозможными ссылками на жизненную конкретику, превратности судьбы и профессии, преследовала две цели: во-первых, отвлечь меня от того, что непосредственно происходило с моей покореженной конечностью, а во-вторых, продемонстрировать, что этот в высшей степени искусный эскулап придерживается самого скромного мнения о своих отшлифованных каждодневной практикой навыках.

Кокетливо самоуничижаясь и точно обсахаривая каждый умелый и точный жест в растянутом «та-а-а-к», Сан Саныч успешно завершил первый этап реанимирования. Потом наступил черед противостолбнячной инъекции. Светка и Андрей помогли мне встать. Держа марку супервумен, я попросила их отпустить меня, но, лишившись опоры, покачнулась, перед глазами поплыли черные круги. Светка с Андреем опять подхватили меня с двух сторон и, повернув спиной к Сан Санычу (ну прямо как манекен какой-то), задрали топ, освобождая место для укола. Уж будьте уверены, Сан Саныч не промахнулся и всадил иглу прямо под лопатку.

— Ну, а теперь новокаиновая блокада и будем зашивать. — Он посмотрел на меня с лукавым прищуром. — Считай, Танюша, что выпуталась, кость не повреждена, а кожа нарастет.

После обкалывания чувство жжения и разрыва стало потихоньку отступать, немеющая рука начала медленно наливаться жидким свинцом. Я снова опустила веки. Но не упорядоченные, а спугнутые этой попыткой сосредоточиться мысли отчаянно заметались. Камаль, это он прилетел… Какой-то товар по десять тысяч баксов, что-то не получилось, Камаль был недоволен… Агентство только ширма. Так что же перевозят? Наркотики, оружие, людей? И почему Грачева так себя ведет? Живописное зрелище моей поврежденной руки, до или после прохождения ею курса заштопывающей акупунктуры, могло бы, возможно, сыграть роль ватки с нашатырем и, будучи поднесенной к нежным ноздрям Грачевой, вывести ее из состояния молчаливого транса. Я пыталась наладить свою связь со временем: так, Светка завтра в агентство, а я, что я?.. Отлежусь денек, все обдумаю, взвешу. Поломала же я кайф этой влюбленной парочке. Впечатлений им на всю неделю хватит. Ну, прости, Светик, такая уж работа у твоей подруги. Знаю, знаю, испытываю я твое терпение: то машину одолжи, то рану перевяжи, то в агентство сходи… Но другого выхода, видно, нет.

Сняв халат, Сан Саныч закурил, Андрей со Светкой докуривали уже по второй сигарете. Светка сидела в кресле, но не облокачиваясь, а на самом краешке, не в силах отвести от меня глаз. Андрей расположился на диване. Раздавив окурок в пепельнице, Сан Саныч собрал инструменты и, захлопнув свой саквояж, стал переминаться с ноги на ногу.

— Свет, принеси, будь другом, мой рюкзачок из прихожки.

Светка молниеносно исполнила просьбу.

— Достань там деньги.

Светка протянула Сан Санычу две бумажки по двадцать долларов и, вопросительно глядя на меня: хватит, мол? — тоном радушной хозяйки спросила:

— Может, кофейку, Сан Саныч, или покрепче чего?

— Я крепкими да дорогими напитками баловаться бросил, а вам советую только для аппетита или для храбрости. — Он понимающе посмотрел на меня, подмигнул и по-доброму усмехнулся. — А вот от чашечки кофе не откажусь. Я, конечно, не привереда, но люблю в зернах, то есть молотый.

Этот «тонкий» намек выдавал его сибаритские пристрастия.

Светка уже завела «Ровенту», своей яйцевидной формой напоминающую причудливый космический аппарат. Но вместо того, чтобы летать, он пускал пузыри дразнящих запахов, от которых приятно щекотало в носу и в горле. Надо же, какое мирное разрешение всех проблем. Мне вспомнилась набившая оскомину реклама «Нескафе»: «Мы любим бывать у Нади…» Сейчас она показалась мне не такой уж идиотской. Светка внесла поднос с кофеваркой и чашками. На другой поднос замыкавший шествие Андрей водрузил несколько вазочек с печеньем, конфетами и нарезанным кексом.

— Тань, я тебе наливаю? Как сердечко-то?

— Шутки шутками, девочки, — Сан Саныч, прикрыв рот ладонью, прокашлялся, — а Татьяне нужно в ближайшее время поберечь себя, полежать, книжку почитать.

Теперь уже я усмехнулась: да верит ли он сам в то, что говорит? Мне ли валяться в постели, когда все так завертелось. Ну, может, денек и отдохну, а там снова за дело.

После пары чашек Сан Саныч откланялся. Светка проводила его и, захлопнув за ним дверь, вернулась в гостиную. Андрей упорно молчал. Я плохо его знала, но Светка не раз упоминала в наших разговорах о его застенчивости. Возможно, и столь неординарная ситуация сыграла свою роль. Как бы там ни было, я тоже меньше всего была сейчас склонна обмениваться репликами по поводу самочувствия или погоды. Чувство вины за испорченный вечер, бесспорно, довлело надо мной и в свою очередь сводило на нет охоту разговаривать. Такой уж у меня характер, в экстремальных ситуациях я зачастую быстро ориентируюсь, а в бытовых веду себя неуклюже. Приземлившись на диван, Светка внесла свой посильный вклад в дело «разрядки международной напряженности», заговорив о нашей давней дружбе, вспоминая массу смешных случаев из истории наших с ней отношений. Подумать только, мы такими были!

Несмотря на все старания, Андрей весьма вяло реагировал на ее прихотливые байки. Но хотя теплой атмосферы между мной и Андреем так и не установилось, я высоко оценила искреннее Светкино желание сдружить нас и сблизить. В конце концов, не мне, а ей с ним строить отношения, для меня же самое разумное — соблюдать нейтралитет.

Может быть, замкнутость и некоторая душевная черствость — отличительные черты современного бизнесмена, те выработанные в условиях жесткой борьбы а-ля «естественный отбор» по Чарльзу Дарвину качества, без которых невозможно удержаться на плаву. Или это кромешная усталость, которая копится изо дня в день, нервные стрессы и постоянное беспокойство за свое движимое и недвижимое имущество, за свои деньги и престиж накладывают неизгладимый отпечаток на умы и сердца представителей нового сословия.

Скорее всего в Андрее было что-то привлекательное и неординарное, если Светка захотела иметь с ним дело, да и внешне он вполне отвечал требованиям современной женщины: довольно высокий, густые каштановые волосы, правильные черты лица, вежливый, уравновешенный, «без материальных проблем», как пишут в объявлениях. Но, когда его губы улыбались, а серо-зеленые, глубоко посаженные глаза при этом смотрели на вас с ледяной проницательностью, точно взвешивая и определяя, чего вы стоите в условиях бирж и банков, вы никак не могли избавиться от неприятного и тревожного ощущения фальши и двусмысленности.

— Ну, теперь по койкам, Тань. Мне завтра к десяти: пара клиентов, к обеду, как обещала, освобожусь, утром у нас еще будет время переговорить.

Светка принесла комплект свежего белья, и раздвинув диван, застелила его. Зажгла бра и выключила верхний свет. Андрей уже исчез в спальне. Светка помогла мне раздеться и, прощаясь, запечатлела на моей щеке нежнейший и бескорыстнейший из своих поцелуев. Ее дыхание еще какое-то время теплым душистым облаком висело над моим лицом, прежде чем окончательно растаяло. Анестезия позволила мне закрыть глаза и тихо погрузиться в клейкий раствор сна.

Я не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я открыла глаза. Точно муха, которая уже впала в кому зимовки, с наступлением неожиданного октябрьского тепла бьется, не понимая, что ей делать: продолжить сон или вернуться к жизненной суете, я несколько минут лежала в недоумении, возвратившись из блаженного бесчувствия к ощущению накатывающей боли. Плечо тупо ныло — действие анестезии кончилось. Но стало еще хуже, когда боль усилилась периодической пульсацией. Казалось, рука превратилась в воспаленную десну, из глубин которой зубной нерв, обнаженный кариесом и взбудораженный простудой, зло содрогался, толчками поднимая все новые витки боли. В доме тишина. Легкий ветерок скользит по стенам комнаты кружащимися и разбегающимися тенями от веток. Я тяжело встала, внезапная волна головокружения заставила меня зажмуриться. Избавившись от тошнотворного привкуса во рту, я взяла будильник и, не зажигая электричества, подошла к окну. Свет фонаря тронул циферблат: четыре утра. Значит, я спала не более двух часов. Я снова легла, не находя руке места, перевернулась на живот, щека впечаталась в подушку. В моем сознании всплыла картина жестокой схватки. Ну и саданул же меня Пузырь! Я опустила веки. Нет, Грачева, очевидно, не знает всего, что было известно Зайцеву, иначе она разделила бы его участь, для этого можно выбрать как пистолет с глушителем, так и мину. Размещают ее в подъезде, и порядок…

Но она кого-то или чего-то боится, возможно, ей даже угрожают, значит, она владеет некоей важной информацией, но тогда каким образом ей удается оставаться живой и невредимой? Или Грачева уже ходит по краю пропасти и потому обратилась ко мне.

Надо бы понаблюдать за ней, где работает, чем занимается, с кем встречается? Вот уж извращенная забава — следить за своей клиенткой.

Светка завтра идет в агентство, а мне бы не мешало отлежаться денек, а уж потом я приложу все усилия, чтобы вывести эту фифу на чистую воду. Насчет ребят можно сказать определенно, что занимаются они нелегальщиной. А что, если Венедиктова к стенке припереть, инкриминируя ему сокрытие налогов, блефануть, что, мол, знаю, чем он промышляет, и за молчание предложить ему выложить все мне, как частному лицу? В любом случае нужны доказательства его «криминала», а потому еще один обыск, но уже в агентстве, не помешает. Хотя было бы разумнее не торопить события, надеюсь, с помощью Светки мне удастся расширить объем информации.

Интересно, что там у меня в квартире? Не иначе как сидят орлы из банды Горюнова, а значит, пути туда отрезаны. Так некстати…

Ужасно хотелось пить, я поднялась и, осторожно ступая, вышла из комнаты. Дверь в спальню была открыта, и оттуда доносилось тяжелое дыхание спящего мужчины. Выпив воды, я вернулась в гостиную и провалялась без сна еще часа два, непрестанно размышляя о Грачевой, Венедиктове, Горюнове, Камале и т. д. Эти мысли немного отвлекли меня от ноющего плеча…

Выплыв на миг из забытья, я услышала доносящиеся из кухни грохот посуды, шум льющейся воды и негромкие голоса. Уже совсем рассвело, часов шесть, наверное. Светка и Андрей о чем-то вполголоса разговаривали. Тема вчерашнего моего неожиданного появления, очевидно, играла в этом утреннем диалоге не последнюю скрипку. Может, встать, принять участие в завтраке? Или лучше пока оставаться в постели? «Пусть насладятся последними совместными минутами», — подумала я. Сейчас Андрей уйдет, я встану, и мы со Светкой обо всем потолкуем. Уповая на ее благоразумие, я полагала, что Андрею она и словом не обмолвилась о предстоящей операции.

Примерно через полчаса, чмокнув Светку на прощание, счастливый и озадаченный любовник испарился. Как только дверь за ним захлопнулась, я встала и, преодолевая сопротивление своего обмякшего тела, подошла к окну. В это мгновение Андрей как раз садился за руль красного «Рено» — значит, это его машина привлекла вчера мое внимание. Сто лет, по словам Светки, не появлялся, а тут решил явить свое новое роскошное приобретение.

Дверь легонько шелохнулась, затем бесшумно открылась. На пороге стояла Светка, облаченная в свое сине-розовое кимоно.

— Доброе утро, Тань, ты встала? Как рука? Ну, просто жуть, как я вчера перепугалась. Я тебя не стала ни о чем спрашивать — не было подходящего момента, а вообще, что случилось-то? — Все это Светка выплюнула на одном дыхании.

— Не волнуйся, все идет по плану. Только вот не знаю, что дома творится. Будешь проезжать мимо, посмотри, не крутятся ли там подозрительные типы. Особенно обрати внимание на серый «БМВ».

— О чем речь, конечно, посмотрю. А ты, если хочешь, можешь идти завтракать.

— В такую рань мне кусок в горло не лезет. Я вот что хотела спросить, ты перед агентством домой заедешь?

— Нет, я сразу после приема туда поеду, так что марафет перед работой наводить придется.

— Только мне не забудь показаться, я оценю.

В глазах Светки вспыхнуло восхищение по поводу того, что боль в плече не мешает мне настроиться на жизнерадостный лад.

— О’кей. Покажусь во всей красе и агентство обследую. — На этот раз в ее взгляде блеснул веселый заговорщический огонек. — Только вот, Тань, не слишком ли дорогой ценой тебе деньги достаются? За тобой что, целый эскадрон гоняется?

— Не о чем беспокоиться. Помоги мне немного, и сама увидишь, все будет хорошо, я тебе обещаю.

Стоя в дверях, Светка с наслаждением потянулась.

— Пойду вздремну еще часок.

Аппетитно зевнув, она удалилась.

Глава 6

Светка решила выудить из своего весьма изысканного и дорогостоящего гардероба наиболее подходящий к случаю прикид. Она работала в одной из государственных контор, расположенных напротив цирка, и, идя навстречу тем, кто не горел желанием проходить чиновничью канитель, на свой страх и риск оформляла сделки, понуждая заинтересованные стороны по возможности чаще и радикальнее прибегать к арсеналу взаимных услуг, дабы эти самые заинтересованные стороны не скупились на комиссионные. Особого вреда это никому не причиняло, даже, напротив, в некоторых случаях ускорение процедуры экономило посетителям если не деньги, то нервы и время.

Перед уходом на работу Светка зашла ко мне в облике женщины-вамп, правда, слегка приглушенном, так как мужская половина персонала и клиентуры могла бы весьма неадекватно среагировать на появление этакой обольстительной фемины. Продуманный и деликатно наложенный макияж с соблюдением всех нюансов относительно выгодных пропорций лица, зачесанные и аккуратно собранные в пучок волосы, подчеркнутая карандашом чувственность вишневых губ, смелый блестящий взор, которому, как написано на упаковке импортной туши, несколько быстрых и нежных туше должны придать загадочную густоту и интенсивность, не говоря уже о бирюзовой блузке и длинной, с боковым запахом юбке, открывающей щиколотки и затянутые в сумасшедшие мультиремешковые, на греческий лад сандалии, — все это было призвано как громом поразить даже работающих не один год в рекламном бизнесе профессионалов. От радости и неожиданности я присвистнула.

— Ну, замечания будут или сойдет? — Светка кокетничала, так как сама прекрасно знала, что дьявольски хороша. Облегающий стрейч корсажа с глубоким треугольным вырезом выгодно обрисовывал ее упругую грудь.

— Баста. Отправляйся, я за тебя спокойна, как никогда. — Я пыталась шутить, несмотря на неутихающую боль в плече.

— Гуд бай, беби.

Светик сделает все возможное и невозможное. Она быстро прошла в прихожую, и за ней потянулся пьянящий шлейф горьковатых духов. Поглядевшись напоследок в зеркало и водрузив на плечо черную стеганую с металлическими застежками сумку, Светка вышла, мягко закрыв за собой дверь. Я встала, не в силах более сохранять горизонтальное положение, и устало поплелась на кухню, чтобы на свой спесивый лад вкусить от утренних даров. Удовольствовавшись чашкой кофе и парой бутербродов с сыром, я вернулась в гостиную и, включив телевизор, опустилась в мягкое кресло.

Глава 7

Я набрала номер Грачевой. После третьего гудка на том конце провода я услышала ее голос: «Алло». Я опустила трубку на рычаг и открыла шкаф. Осторожно просунув больную руку в рукав джинсовой рубашки и застегнув ее, подошла к зеркалу. Собрала волосы в хвост, слегка подкрасила губы, примерила очки: сойдет для небольшой прогулки. Надев кроссовки, я перекинула рюкзак через левое плечо и, нащупав в карманчике запасной ключ от Светкиной квартиры, вышла на улицу. Асфальт еще не плавился, но уже чувствовалось, что прохладнее, чем вчера, не будет. Боль в плече не давала забыть о себе, и, ступив на тротуар, я испытала легкий шок от сознания того, что после всех передряг вчерашней ночи я опять нахожусь среди привычной утренней разноголосицы залитой солнцем улицы.

Через десять минут я уже сидела в салоне новенькой ярко-желтой «Волги» с оранжевым фонариком на крыше, обязанной своей раскраской нью-йоркскому обычаю. Договорившись с водителем о почасовой оплате, я назвала адрес и удобно откинулась на заднем сиденье. Вскоре я была на Набережной у знакомого дома и, показав водителю, где лучше остановиться, стала ждать. Минут через сорок к интересующему меня подъезду подъехала сверкающая белая «Хонда», еще через минуту вышла Грачева, как всегда элегантно одетая: светло-коричневый брючный костюм, бежевая блузка, туфли на высоком каблуке.

Сорока минут, которые я провела в салоне такси, с избытком хватило на то, чтобы шофер ввел меня в курс всех своих семейных и профессиональных дел, выложив как на духу подноготную обстоятельств и человеческих поступков. Он не очень ладил с женой, они вместе не ладили с женой сына, а сын, отдавая дань их малоделикатной опеке, в свою очередь не ладил с ними. Больше всех на свете Валерий Степанович любил свою внучку, именно в ней на текущий момент был воплощен смысл его честной трудовой жизни.

Поэтому, когда белая «Хонда» тронулась с места, я, уже не прибегая к официальным оборотам, вполне по-дружески обратилась к таксисту:

— Ну, Валерий Степанович, следуй прямиком за этой машиной.

Он деловито почесал затылок, но нескромный вопрос, мелькнувший в его голубых глазах, мол, что за дела (русские люди считают, что их непосредственно все касается), так и не нашел выхода в словах. Очевидно, хорошая оплата поумерила его праздное любопытство. Опустив со лба солнцезащитные очки, он нажал педаль акселератора и направил свою желтую красавицу по следу «Хонды». Солнечный свет захлестывал дороги и тротуары, проносился шквалом расплавленного серебра по окнам, крышам и капотам автомобилей, полировал листву и лица прохожих. Слева проплыл изумрудный остров «Липок», окованный черной чугунной решеткой. В океане ослепительных жарких волн, брызг, лихорадочно скачущих бликов тенистый парк казался единственным оплотом отдохновенной прохлады.

«Хонда» обогнала троллейбус, плотно утрамбованный пассажирами, и мягко притормозила у светофора. Мы шли неотрывно, но, само собой разумеется, сохраняя необходимую дистанцию.

«Хонда» остановилась у пятиэтажного современного здания из стекла и бетона с пилонами, разрезавшими его сверху до второго этажа. Первый этаж занимали аптека и парфюмерный магазин. Грачева вошла в дверь, находящуюся рядом с магазином. Я выждала пару минут, затем сказала Валерию Степановичу, что вернусь через пятнадцать-двадцать минут, и последовала за Грачевой. Подойдя к двери, я увидела массу табличек и объявлений с названиями фирм и контор, располагавшихся в здании. Я остановила свое внимание на юридическом бюро, разместившемся на четвертом этаже, и туристической фирме, находившейся на пятом. Было ясно, что Грачева, к подъезду которой подавалось служебное авто, была не рядовым клерком, а одним из руководителей какой-то организации. Войдя в холл, прямо перед собой я увидела витрину с аквариумом, в котором плавали рыбки неизвестного мне вида, рядом с лифтами восседала почтенного возраста и такого же телосложения вахтерша.

— Добрый день, — обратилась я к ней. — Я ищу Анну Грачеву, не подскажете, где я могу ее увидеть?

— Она только что поднялась к себе, пятый этаж, комната 513.

Поблагодарив степенную матрону, я нажала кнопку лифта. Он начал свое медленное движение вниз. Последовательно загорающиеся лампочки с номерами этажей определяли его местонахождение. Наконец двери с глухим скрипом раздвинулись, и я шагнула на его слегка покачивающуюся площадку. Большой холл пятого этажа встретил меня прохладным полумраком. Справа и слева от лифта располагались двери с номерами и названиями фирм. Увидев металлические цифры 513, я прочла: «Туристическая фирма „Солнечный остров“». Вот это да! Агентство «Дартур» и фирма «Солнечный остров» занимаются туристическим бизнесом, значит, так или иначе являются конкурентами. Может быть, Грачева решила загребать жар моими руками, подбросив мне версию о якобы ложном самоубийстве Зайцева, и думает, что я накопаю компромат на Венедиктова и тем самым избавлю ее от конкурента? Решая, что делать, я спустилась на один лестничный пролет и остановилась в раздумье. Эта новость принесла мне одновременно удовлетворение оттого, что я не зря потратила время, и легкую досаду по поводу скрытности Грачевой. Если бы я знала раньше о ее месте работы, расследование могло бы идти немного в другом ключе. Из нынешней ситуации выходов могло быть два: сейчас же поговорить с Грачевой начистоту или, сжав в кулак свои взбаламученные эмоции, отложить этот разговор на ближайшее будущее, когда, не отказывая себе в удовольствии расставить пару логических капканов, я оказала бы на Грачеву более сильное психологическое давление. Находясь в подобном подвешенном состоянии, я чувствовала внутренний дискомфорт, от которого можно было избавиться, приняв незамедлительное решение. Может, метнуть кости? Достав свои магические додекаэдры, я бросила их прямо на пол рядом с собой: 33 + 19 + 8 — «Вас ожидает чья-то ранняя смерть». Зная, что кости никогда не врут, я не стала думать о чьей-то ранней смерти, а решила сформулировать вопрос по-другому и снова метнула кости: 33 + 20 + 4 — «Если вы не хотите понапрасну мучиться тревогами — не ищите сейчас решения волнующей вас проблемы». Яснее некуда. Собрав кости, я решительно направилась к выходу. Проходя мимо вахтерши, я поймала на себе ее вопросительный взгляд и, чтобы освободить ее от сомнений, вежливо и скупо поблагодарила ее. Открывая дверь, я спиной чувствовала ее долгий провожающий взгляд, полный удовлетворения. Не зря она тут сидит. Валерий Степанович быстро доставил меня к Светкиному подъезду и, получив достойное вознаграждение, отправился дальше, возможно, обмозговывая, на что бы ему потратить щедрые чаевые.

Повернув ключ в замке, я вошла в пустую квартиру, где солнце, пробираясь сквозь занавески, золотило стены и пол, бесшумно оседая разноцветной пылью на поверхности мебели. Скинув кроссовки, я прошла на кухню, распахнула холодильник и, взглядом пошарив по полкам, обнаружила литровую коробку яблочного сока, налила полный стакан и с удовольствием выпила его до дна. Присев на диванчик, я откинулась на спинку и уставилась в пустое пространство. Моя утренняя работа, волнение, двенадцатигранники на время отвлекли меня от боли, но стоило немного расслабиться, и я с мучительной остротой ощутила пульсацию в плече. До прихода Сан Саныча, который должен был сменить мне повязку, еще было время, а посему, освободившись от джинсов и набросив легкий, короткий халатик, я открыла бар и достала бутылку коньяка. Поставив ее на стол, я устроилась рядом в удобном мягком кресле. Первая же рюмка, которую я особенно не растягивала, несколько утихомирила боль и настроила меня на жизнерадостный лад.

* * *

Перевязка оказалась довольно болезненной процедурой. Осматривая рану, Сан Саныч с видимым удовлетворением, причмокивая пухлыми губами, хвалил меня:

— Молодец, девушка. Если так пойдет дальше, дня через три мы уже сможем выйти на свежий воздух.

Выслушав его, я невольно усмехнулась, но, спохватившись, заставила себя принять серьезное выражение лица, это не трудно было сделать, так как боль давала о себе знать. После перевязки мы выпили кофе по-римски, который приготовил Сан Саныч под моим чутким руководством. Рецепт в общем-то несложный: в чашку кладется пара кубиков льда, сверху сахар и все это заливается горячим кофе, естественно, кофе должен быть свежесмолотый.

Распрощавшись с доктором и пропустив еще рюмочку коньяка, я легла отдохнуть. Из приятной полудремы меня вывел поворот ключа в замке входной двери. Ну, наконец-то, Светка. Сколько же я провалялась?

— Тань, ты дома?

— А где же мне еще быть? — ответила я вопросом на вопрос.

Светка прошла в гостиную и устало плюхнулась в кресло напротив меня. По ее размашистым жестам и яркому блеску глаз было видно, что она радостно возбуждена. Это тем более бросалось в глаза, что она не была склонна к излишней экзальтации.

Захлебываясь словами и перебивая саму себя, она пыталась передать свои впечатления, но вдруг, остановившись на полуслове, с лукавой укоризной сказала:

— Я звонила три раза. Где ты была?

— Выходила на минуту, по делам.

— Какие дела, у тебя постельный режим.

Светка пыталась придать своему взгляду остроту иглы, на которую насаживают непокорную бабочку.

— Ладно, я потом отчитаюсь. Лучше давай про агентство, только все по порядку и не торопись, время у нас есть.

Светка глубоко вздохнула и, скинув верхнюю одежду, облачилась в неизменное кимоно.

— Раз время есть, неплохо бы поесть, — скаламбурив, рассмеялась Светка и увлекла меня на кухню.

За едой она посвятила меня во все волнующие детали похода в агентство «Дартур». Если убрать из Светкиного рассказа все охи, ахи, междометия и восклицания, то суть сводилась к следующему: сидя в холле, Светка увидела моих «старых знакомых» — Венедиктова, Камаля и их окружение. Они поднялись на второй этаж, и Светка, незаметно подойдя к двери кабинета Венедиктова, услышала, что он говорил по телефону о каком-то солнечном острове. Здесь ее спугнул фотограф. Кое-как объяснившись с ним, Светка проследовала в студию. Софиты, драпировка, Светкин прикид сделали свое дело: она понравилась фотографу. По ее словам, он проявлял всяческие знаки внимания. Да и сама она, описывая этого Дмитрия Борисовича, пользовалась такими оборотами и эпитетами, что не возникало ни тени сомнения, что он сильно заинтересовал мою подругу. Весь этот румянец и блеск в глазах, прерывистое дыхание и торопливая речь свидетельствовали о ее новом увлечении.

В общем, официальное знакомство перешло в дружескую, потом в задушевную беседу за чашечкой кофе.

Пробы ей были назначены на завтра на полшестого. Что ж, мне это взаимное увлечение только на руку. Сложив грязную посуду в раковину, Светка открыла холодильник и с трудом достала с нижней полки огромный полосатый арбуз.

— Холодненький, — весело сказала она и, скальпировав его с полюсов, поместила на широкое плоское блюдо. Каждый продольный разрез сопровождался сочным треском, как будто мякоть арбуза только и ждала ножа, чтобы освободиться от сдерживающей ее глянцевой кожуры.

Мне было неудобно держать большие куски одной рукой, и поэтому Светка разрезала каждый кусок еще на несколько частей.

— Светик, а как моя маленькая просьба, ты про нее не забыла?

— Не забыла, не забыла. Вокруг твоего дома никакого подозрительного движения не наблюдается. Подозрительного стояния тоже не наблюдается.

— Мерси, Светик, я у тебя в долгу.

— Раз ты у меня в долгу, признавайся, где ты была сегодня утром? — спросила Светка с ласковым запалом инквизитора, пытающего Джордано Бруно.

— Я посетила тот самый «Солнечный остров», который упоминал Венедиктов. Больше ничего тебе пока сказать не могу. Ну что, встретимся завтра в пять, здесь?

— О’кей. — Светка в упор посмотрела на меня. — А до пяти чем ты собираешься заниматься, надеюсь, никуда не сбежишь?

— А вот этого я тебе, Светик, обещать не могу, как карта ляжет.

* * *

С утра опять было солнце, собирающаяся на работу Светка, легкий завтрак, кофе и мысли, бесконечно вращающиеся по замкнутому кругу. Оставшись одна, я провела ревизию физиологическим ощущениям. С удовлетворением отметила, что рука беспокоит гораздо меньше, чем вчера, и прогноз Сан Саныча по поводу быстрого выздоровления подтверждается. Тьфу, тьфу, тьфу. Я слегка поупражняла ее, поднимая и опуская, сгибая и разгибая в локте и шевеля пальцами.

Напялив вчерашние шмотки, я вышла навстречу утреннему свету и гаму. Остановив первую попавшуюся машину, я назвала адрес и договорилась о цене.

Странная все-таки вырисовывается картина. Из собранной мной и Светкой информации получается, что Грачева из зрителя и пострадавшей превращается в действующее лицо, играющее не последнюю роль в этой драме. Я считала, что если в ходе расследования приближусь к некоей двери и мне удастся подобрать ключ и открыть ее, то это и будет окончательной разгадкой. И вот мне удалось приоткрыть дверь, но за ней оказалась еще одна, и, возможно, происходящее за ней, как раз и объясняло то, что я обнаружила за первой. А может, мне предстоит пройти целую анфиладу комнат?..

Венедиктов и Грачева занимают на рынке услуг одну и ту же нишу, и наверняка им тесновато. И вполне возможно, что Грачева наняла меня, чтобы избавиться от конкурента. Может быть, Венедиктов и не убивал Зайцева, а это действительно был несчастный случай, и Грачева ловко воспользовалась ситуацией, чтобы скомпрометировать Венедиктова, хотя ясно, что Игорь Сергеевич занимается, мягко говоря, не вполне легальным бизнесом. А мне-то какое до этого дело? Может, отказаться от этого бесперспективного предприятия? С другой стороны, потрачено столько времени и денег. И останешься ли ты после этого Таней Ивановой, имеющей репутацию крутой сыщицы, сможешь ли ты уважать себя после этого? Альтернативы нет. Нужно довести работу до завершения, даже если мой отчет, представленный Грачевой, вернет ей, как в зеркале, подлинное, не слишком приятное отражение. А может, она занимается вполне легальной деятельностью? А паук-кровосос Венедиктов соткал свою паутину, в которую угодила невинная мушка Грачева? Хотя я не удивлюсь, если выяснится, что Грачева вовсе не любила Зайцева, а знала его лишь поверхностно. В любом случае мне еще предстоит кое-что у нее уточнить.

Я вышла из машины за квартал до своего дома и не спеша направилась по двору, внимательно наблюдая за всем происходящим. Дойдя до угла, я заглянула во двор. Полный штиль. Что, Горюнов снял осаду или вообще никого не присылал? Веселый гомон детворы острыми крыльями ласточек разрезал напоенный лучами воздух.

На лавке у соседнего подъезда сидели две старушки, два божьих одуванчика или курицы на насесте. Их заостренные морщинистые лица передергивались от радостных детских воплей. Держа руку на поясе, я вошла в подъезд. «Макаров», прикрытый джинсовой рубашкой, торчал у меня за спиной, я сунула его с таким расчетом, чтобы удобно было пользоваться левой рукой, но, по всей видимости, он мне сегодня не пригодится.

Тишина густым облаком висела в лестничных пролетах. Ни шагов, ни голосов, никакого подозрительного движения и, как сказала Светка, никакого подозрительного стояния. И все-таки, стараясь не обнаружить своего присутствия, я прошла мимо своей двери и поднялась еще на один этаж. Никого. Ну, что ж, путь свободен. Тихо повернув ключ в замке, я вошла в прихожую и замерла, втягивая воздух ноздрями. Я здесь не одна. Я не знала, как он или они проникли ко мне, с меня было достаточно, что запах табака и одеколона, подобно незримому копью, вонзился в косяк прямо у моего виска. Рука машинально потянулась к дверной ручке, но было уже поздно.

— Ай-яй-яй, как невежливо! — Я замерла, узнав голос Пузыря. — Что же ты, красотка, даже поздороваться с гостями не хочешь?

— Я гостей не ждала, — произнесла я вслух, лихорадочно соображая, как быть.

— Не дергайся, и умрешь легко, — продолжал ласково Пузырь, — подними руки, повернись лицом к двери, так, хорошо, теперь раздвинь ножки пошире. Зубило, прошмонай ее.

Значит, еще Зубило. Тот подошел и стал шарить по моему телу, сопя и ухмыляясь. Его грубые, короткие пальцы с вожделением шарили по моим бокам, груди, животу, опустились ниже и замерли на какое-то мгновение, затем перешли на ягодицы, бедра и опустились к щиколоткам. Если он не найдет пистолет, у меня будет шанс. Но на этот раз мне не повезло. Выпрямившись, он провел руками по спине и, задрав мне рубашку, вытащил из-за пояса «макаров». К чему этот театр, если они должны покончить со мной? Может быть, ребята хотят поразвлечься?

— Повернись, — голос Пузыря стал злым, наверное, его расстроил мой пистолет, — руки можешь опустить. Подойди сюда и не делай глупостей, тогда тебе будет хорошо. Садись. — Он указал мне на кресло рядом со столиком, на котором стояла начатая бутылка водки и лежали нарезанная колбаса и сыр из моего холодильника.

Как же они попали в квартиру? И тут я увидела в стене, которая отделяла мою квартиру от соседней, пролом, через который мог пролезть человек, даже такой грузный, как Пузырь. Немало же им пришлось потрудиться, грохот, должно быть, стоял приличный.

— Что вы сделали с Александрой Степановной?

— Тебе сейчас нужно о себе думать, — хохотнул Пузырь, держа меня на мушке, Зубило стоял рядом, также наставив на меня пистолет.

— А вот я пожалуюсь Леониду Максимовичу. — Я тянула время, стараясь выяснить их намерения.

Они оба загоготали.

— Леонид Максимович велел тебя кончить, и ты, считай, уже труп. Только если будешь послушной девочкой, умрешь без мучений, а будешь дурить…

— Ладно, чего вы хотите?

Пузырь с Зубилом переглянулись, правая сторона головы у Зубила была залеплена пластырем. Жаль, что не прибила этого урода на даче у Венедиктова.

— Попробуй сама догадайся, ты же сыщица.

— Кажется, я понимаю…

— Ну, так что же мы сидим? — Пузырь снова повеселел.

Нужно что-то предпринять, как-то заставить их двигаться, ошибаться, тогда я могу еще надеяться на спасение.

— Могу я выпить? — Я посмотрела на Пузыря.

— Выпить? — Он на мгновение задумался. — Почему бы нет? Зубило, подай аршин.

Зубило положил мой «ПМ» на диван, встал, подошел к стенке, где стояла посуда, и, достав оттуда третью рюмку, поставил ее рядом со мной.

— Разлей, — кивнул ему Пузырь.

Зубило разлил по полной и вопросительно посмотрел на Пузыря.

— Ну, че стоишь, бери стул.

Пузырь непрерывно следил за мной, пока Зубило производил манипуляции с рюмкой, бутылкой и стулом. Мы сидели полукругом, жертва и палачи. Слева Пузырь вполоборота ко мне, с рюмкой в левой и пистолетом в правой руке, дальше Зубило с такими же приборами и я с рюмкой и безо всякого пистолета в ожидании своей участи.

— Ну, — начал было Пузырь и, словно что-то вспомнив, повернулся к Зубилу: — Дверь запер?

— Кажись, запер, — мучительно сморщив то, что у нормальных людей называется лбом, протянул этот квазимодо.

— Кажись, запер, — передразнил его Пузырь, — быстро проверь!

Зубило, с сожалением поставив рюмку на стол, поплелся в прихожую, вскоре лязгнул засов.

Понимая, что другого такого случая может не представиться, я резким движением выплеснула содержимое рюмки в лицо Пузырю и, оперевшись рукой о подлокотник кресла, перенесла правую ногу через стол и засадила его нос глубоко в череп. Я почувствовала, как с хрустом ломаются тонкие носовые перегородки, и одновременно услышала короткий, удивленный полувсхлип-полувздох, после чего тело его обмякло и руки, инстинктивно потянувшись было к лицу, безвольно упали. Все это заняло не больше секунды. Я схватила пистолет и метнулась в пролом.

Сдерживая учащенное дыхание, я прислонилась к стене, осторожно наблюдая за Зубилом. Тот, услышав шум, выскочил из прихожей, держа пистолет в вытянутой руке, и остановился как вкопанный, увидев Пузыря с окровавленной физиономией и без признаков жизни. Не знаю уж, какие мысли шевелились в его черепной коробке, но, потрогав своего напарника за плечо, он кинулся на кухню. Вылетев оттуда, он бросился на балкон, затем методично начал обыскивать комнату, беспрерывно бормоча: «Ах ты, сука! Ах ты, сука!» Видимо, это относилось ко мне, а может быть, он ругал свою несложившуюся судьбу? Кто знает?

Тут его взгляд остановился на проломе, и я, отпрянув в сторону, прижалась к стене. Я слышала, как он крадучись подошел к этому незапроектированному входу или выходу и остановился в нерешительности. Через некоторое время я увидела, как в проеме показалась его голова (ну никакого чувства самосохранения). Он посмотрел налево и, не найдя меня, стал поворачивать свою так называемую голову направо, до тех пор, пока не увидел мои ноги и дуло пистолета не уперлось ему в залепленный пластырем висок.

— Жить хочешь?

Он немного опустил и снова приподнял голову. Я расценила это как положительный ответ, но нельзя ни в чем быть уверенной, когда общаешься с таким отморозком.

— Двигайся медленно. Ты понял меня?

Он снова кивнул.

— Медленно положи пушку на пол и вползай сюда.

Вроде бы опять понял, потому что положил пистолет и стал продвигаться вперед. Я сделала два шага в сторону, держа его на прицеле. Зубило полностью выполз из проема и, встав на ноги, начал поворачиваться лицом ко мне.

— Не оборачиваться, руки за голову.

Он повиновался, как большой послушный ребенок. Я осмотрела комнату, прикидывая, как мне с ним поступить, и мой взгляд остановился на тяжелом кресле с резными подлокотниками.

— Зубило, видишь кресло?

— Вижу.

— Разверни его спинкой ко мне и сядь в него.

Он поставил кресло, как я велела, и опустился на мягкое сиденье, которое жалобно скрипнуло под его тушей. Я подошла сзади.

— Где Александра Степановна?

— Кто?

— Хозяйка этой квартиры, кретин.

— В той комнате, на диване. — Он показал рукой на закрытую дверь.

— Что с ней?

— Ничего. Мы ее только связали. — В его голосе появились нотки оправдания.

Тщательно рассчитав усилие, рукояткой пистолета я ударила его по стриженому затылку, отключив на время. Затем нырнула в пролом, не забыв прихватить оружие Зубила за предохранительную скобу (на случай, если понадобятся отпечатки пальцев), и положила на стол, рядом опустила пистолет Пузыря. Подобрав «макаров» с дивана, я засунула его за пояс. Я действовала, как машина с программным управлением, которая получила соответствующую команду, эмоции отошли куда-то на задний план, сердце билось ровно и спокойно.

Подойдя к Пузырю, пощупала пульс — живой. Я достала из ящика скотч и примотала Пузыря к креслу: руки к подлокотникам, ноги к ножкам, верхнюю часть тела к спинке. Закончив с Пузырем, перешла к Зубилу, произведя с ним ту же операцию. Все это мне пришлось проделать практически одной рукой, так что это заняло у меня почти полчаса. Теперь посмотрим, что там с соседкой.

Она лежала в гостиной на диване, руки и ноги стянуты прочной капроновой веревкой, короткие седые волосы растрепались, рот заклеен пластырем. Ее серые глаза с надеждой смотрели на меня.

Освобожденная от пут, Александра Степановна бросилась по направлению к туалету. Бедная старушка, сколько же она здесь пролежала?

Приведя себя в порядок, она со вздохом опустилась на диван и рассказала мне, как все случилось. Закончив свой рассказ, она вопросительно посмотрела на меня:

— Танюша, как же быть?

— Спокойно, Александра Степановна, все уже позади, отдыхайте пока. Я пойду переоденусь и потом объясню вам, что делать.

Я вышла на лестничную площадку и уже через дверь снова вошла к себе. Открыв дверцу шкафа, я придирчиво осмотрела свой гардероб. Светка сегодня приоденется как на парад, я должна облачиться соответственно, но в то же время нужно что-то удобное для предстоящей работы. Перебрав половину плечиков с нарядами, я остановилась на легком брючном костюме цвета фреск с приталенным пиджаком и свободного покроя штанами. На ноги серебряные босоножки на высоком, но устойчивом каблуке с тонкими ремешками. Мой удобный рюкзачок к этому наряду никак не подходил. Я выбрала стального цвета кожаную сумочку на длинном ремешке, которая и довершила ансамбль. Покончив с переодеванием, я набрала номер ЖЭУ. После семи длинных гудков трубку на том конце все-таки сняли.

— Добрый день, мне бы Николая Михайловича.

— Я у телефона, — раздался в трубку суровый усталый голос.

— Николай Михайлович, дорогой, это Иванова из сорок шестой квартиры, вы меня узнали?

— Танечка, конечно, узнал, как дела? — голос Николая Михайловича сразу потеплел.

Он получал от меня солидные чаевые за работу, которую должен был выполнять по долгу службы.

— Николай Михайлович, миленький, у меня проблема. Двое пьяных здесь кусок стены разобрали, не могли бы вы прислать кого-нибудь отремонтировать? Лучше после пяти.

— Ты все шутишь, Таня.

— Какие могут быть шутки с начальником ЖЭУ. Я вполне серьезно. У меня сейчас мало времени, я забегу к вам на днях, тогда и рассчитаемся.

— Ну, что за расчеты, Таня, — лукавил Николай Михайлович, — все будет в лучшем виде.

— Спасибо, Николай Михайлович, я убегаю, ключи оставлю в сорок пятой квартире, хорошо? Только пусть скажут, что от вас.

— Не волнуйся, все будет в порядке.

Уладив эту проблему, я присела к столу и накатала заявление в милицию. В это время Пузырь начал подавать признаки жизни.

— Ничего, дружок, посиди еще немного, скоро за тобой приедут.

Я достала из сейфа пачку сторублевок и положила в сумочку рядом с пистолетом и отмычками. Заперев за собой дверь, позвонила соседке.

— Кто там?

— Это я, Александра Степановна, откройте. У меня срочные дела, я должна идти. А вы вызывайте милицию и «Скорую». Вот это отдайте им, — я протянула ей заявление, — и скажите, что я зайду, как только освобожусь, хорошо?

— Хорошо, Танечка, хорошо, — сказала старушка и засеменила к телефону.

Понятливая бабулька.

— Александра Степановна, — крикнула я ей вслед, — дверь-то заприте.

Та всплеснула руками и вернулась в прихожую.

— Александра Степановна, вот еще что, в пять придут мастера, пробоину заделывать, скажут, что от Николая Михайловича, откройте им дверь, ладно? — сказала я, протягивая ей ключи.

— Ладно, ладно, голубушка.

«Ну и денек!» — подумала я и, попрощавшись с соседкой, вышла на улицу.

Глава 8

Объехав шесть магазинов и потратив почти два часа времени, я наконец-то нашла то, что мне было нужно, — шикарный, пепельного цвета с платиновым отливом парик из натуральных волос, локоны которого доставали мне до плеч, а кокетливая челка легкой волной пенилась на лбу. Услужливая продавщица упаковала его в изящную коробочку с фирменными буквами и с улыбкой подала мне. Оставался макияж. Позвонив Наташке в косметический салон, я договорилась на четыре, а оставшийся час решила провести в уютном кафе и съесть что-нибудь вкусненькое.

Перекусив, я поспешила к Наташке, благо ее салон находился на этой же улице. Та встретила меня с распростертыми объятиями и сразу же провела в кабинет, где я, стоя перед зеркалом, достала парик и, показав его ей, попросила сделать соответствующий вечерний макияж.

С комфортом устроившись в кресле и слегка запрокинув голову, я закрыла глаза в предвкушении мягких и точных прикосновений ее нежных пальцев и разнообразных кисточек. В течение всего сеанса Наташка не закрывала рта, посвящая меня во все свои женские проблемы. Глядя в зеркало, я видела, как от штриха к штриху, постепенно и неукоснительно менялась моя внешность. Закончив, она с улыбкой посмотрела на меня.

— Ну как?

— Ты гений, Наташа.

* * *

В пять я была у Светки. По дороге попыталась, насколько возможно, оставить свои впечатления от случившегося со мной по ту сторону полуденной черты. Пусть эмоции не плещут за эту узкую полоску, не переносят туда-сюда микробы уже прожитых волнений.

Всегда нужна изрядная доля жестокости, а то и наглого цинизма, чтобы, перевернув одну страницу жизни, перейти к следующей.

Нынче воскреснуть мне поможет, как ни странно, вечерняя авантюра со Светкой.

Не ставя под сомнение ее преданность и готовность помочь, я подумала, что для нее поход в агентство будет довольно приятным развлечением, а если еще принять во внимание мужское обаяние Дмитрия Борисовича…

Я также ожидала от нее различного рода шутливых провокаций, подзуживания, подмигивания и т. д. Ведь мы с ней никогда не упускали случая похохмить и позабавиться.

Но сейчас все обстоит иначе, тем более что я отдавала себе отчет в том, что наше предприятие, несмотря на его карнавально-бутафорный характер, заключало в себе определенный риск. Обыск — дело нешуточное, существует масса нюансов, из которых складываются благоприятные или наоборот условия для подобной операции. Где, например, будут секретарши, как поведет себя Дмитрий Борисович, проглотит ли он крючок? Вдруг Светка слегка забудется или слишком увлечется? Я должна контролировать массу вещей и даже предвосхищать события!..

Нажав на кнопку звонка, я представила реакцию Светки на происшедшие в моем облике перемены! Надо сказать, пепельные букли, глаза, накрашенные а-ля Нефертити, и томный румянец служили мне отличной ширмой. Я чувствовала себя особой из высшего света, явившейся на маскарад. Так и есть. Светка, согнувшись пополам, как лист бумаги, и чуть не падая на пол от сотрясавшего ее хохота, не могла произнести ни слова. Меня хватило только на то, чтобы молча, отстранив ее, пройти в прихожую и захлопнуть за собой дверь. Светка давилась смехом, по ее раскрасневшимся щекам текли слезы.

— Свет, прекрати, а то у меня тушь потечет. Ты, надеюсь, пользовалась водостойкой?

Немного успокоившись, Светка, настигнутая новым приступом веселых колик, сползла по стене и, уже сидя на корточках и задрав лицо, беззвучно и исступленно гримасничала, зажав рот ладонью, не в силах сдерживать распиравший ее смех.

— Ну, Свет, хватит! Тебе что, пустырника накапать? Времени нет, потом веселиться будем.

Отдышавшись и выпив стакан воды, Светка пришла в себя. Она была уже практически собрана, и я в самом деле испугалась, как бы ее резкие движения, вызванные безудержным весельем, не стали роковыми для ее вечернего наряда, который и так слишком плотно облегал ее стройную фигуру.

Хороша, как никогда! Черное платье-стрейч, наглухо закрытое спереди, разоблачало ее спину почти до бедер. Очень соблазнительно! Массивный браслет из черненого серебра и кольцо с обсидианом дополняли образ роковой женщины. Не говоря уже о духах, туфлях, интригующих взглядах и кокетстве.

Я взглянула в зеркало, не растеклась ли тушь? Нет, все нормально.

— Тань, ты ничего не сказала, как мне себя вести, на что обращать внимание?

— По дороге объясню, тем более что ничего особенного от тебя не потребуется, да и Дмитрий Борисович, осмелюсь напомнить, тебе приглянулся, так что есть уникальная возможность совместить приятное с полезным.

Я не замедлила подшутить над Светкой. Она было что-то начала протестующе бормотать, но я, открыв дверь, почти вытолкнула ее на лестничную площадку.

— Я сяду за руль, ты быстро теряешь равновесие. — Я расплачивалась беззлобной звонкой монетой за Светкино подзуживание.

К пяти часам вылинявшее от зноя небо начало приобретать бледно-голубой оттенок, но солнце по-прежнему било в глаза, заставляя Светку жмуриться. Наконец, сломленная его ослепляющей атакой, она достала из сумки свои «Альберто Ферретти», чьи стекла бутылочного цвета снаружи казались совсем черными. Закурив, Светка обратилась ко мне за разъяснениями.

Я коротко ответила, что ее задачу на сегодняшний вечер составляют сознательное затягивание времени, собственно пробы и, возможно, более задушевные разговоры с Дмитрием Борисовичем, которого она должна отвлекать, увлекать и завлекать. Пусть секретарши разойдутся, пусть зажгутся, а потом погаснут софиты. Остальное я беру на себя. В машине Светка так же подробно и ясно, соблюдая законы грамматики и членораздельной речи, описала мне интерьер агентства. Она немного нервничала, ведь близилась встреча с Дмитрием Борисовичем.

Агентство располагалось на одной из улиц, соединяющих два основных проспекта прямыми переходами, образуя то, что называется «центром города». Эти проспекты являлись мощными артериями, по которым мчались автомобили и текли бесчисленные толпы. Для удобства фланирующих граждан и исходя из западных эстетических критериев, один из проспектов был трансформирован в сплошной тротуар, выложенный квадратными плитами и облицованный вывесками частных контор и витринами фирменных магазинов. Там, где мы в возрасте игрушек и мороженого могли найти себе пристанище, например, в знакомой незатейливой кондитерской со стоячими местами или в просторном фойе и зрительном зале кинотеатра «Пионер», где в те далекие счастливые времена крутились фильмы про Зорро и Чингачгука, нынче раскинулись многочисленные кафе на открытом воздухе, поздним вечером служащие местом сборищ судорожно веселящихся подростков и взрослых.

Я остановила машину у трехэтажного, недавно отреставрированного особняка с ослепительно белым фронтоном и игрушечными пилястрами. Вывеска из оргстекла и оракала, где форма букв была строго сбалансирована с сине-бело-черной цветовой гаммой, приковывала взгляды прохожих. Цоколь был обрамлен искусственным газоном с вечно и неестественно зеленой травой. По обеим сторонам от застекленной двери тянулись два гигантских окна-витрины, одному из которых особую лучезарность придавал огромный, два на два, рекламный плакат: закат, небо в фиолетовых и охристых разводах, узкая песчаная полоска, готовые взлететь под напором ветра пальмы, одинокое каноэ и там, где солнце садится прямо в океан, влажно поблескивающая лента розового перламутра. Другой плакат, как бы продолжая тему шика и экзотики, точно перехваченный бронзовой тесьмой из букв GIVANCHY, являл безупречный лик экстравагантной леди, чьи гладкие короткие каштановые с рыжим отливом волосы, наползая на виски, подходили к углам глаз отточенным египетским каре.

— Ну, Светик, не робей. Выглядишь отлично, побольше естественности.

У агентства красовался новенький жемчужно-серый джип «Шевроле-Блейзер». Это обстоятельство меня насторожило: может, Венедиктов еще здесь и к нему кто-то прикатил? Все могло рухнуть в считаные минуты.

Не желая выдавать своей тревоги, чтобы Светка окончательно не стушевалась, я решительно позвонила.

Нам открыл хмурый лощеный парень. Посмотрев на Светку, он выдавил из себя слабую улыбку, имевшую целью показать, что он ее узнал и намерен незамедлительно впустить.

— Я договорилась с Дмитрием Борисовичем. А это моя подруга. — Она кивнула в мою сторону, но ее голос задрожал, утратив беззаботные нотки, точно она извинялась. Этого еще не хватало! Я незаметно подтолкнула ее локтем, выражая этим движением досаду и надежду на Светкино благоразумие.

Мы вошли в холл, лицом к лицу столкнувшись с полногрудой секретаршей. Ее коллега, наверное, уже ушла. Компьютер был выключен, бумаги собраны, цветные папки тут и там горками возвышались на ее столе.

Сегодня блондинка оделась с претензией на элегантность: темно-лиловый приталенный пиджак и узкая, не закрывающая колен, черная юбка.

— Добрый вечер, я сейчас приглашу Дмитрия Борисовича. — Она нажала кнопку селектора и сообщила фотографу о нашем приходе.

Дмитрий Борисович не заставил себя долго ждать. Его кошачья пластика и легкие шаги вскоре оживили унылую пустоту холла. Подойдя к нам и улыбнувшись елейно-хищной улыбкой Казановы, он любезно поздоровался. Светка, слегка запинаясь от волнения, представила меня как лучшую подругу, которую она имела смелость пригласить составить ей компанию. Дмитрий Борисович понимающе взглянул на нее, затем перевел свой пристальный взгляд на меня. Я нимало не смутилась и отметила про себя, что он весьма обаятелен. У Дмитрия Борисовича была удивительная манера, наклонив голову влево, взглядывать как бы снизу вверх и сбоку. Это могло объясняться его высоким ростом, и тогда создавалось впечатление, что он, ссутулившись и подавшись в сторону, ищет удобную позу, чтобы внимать собеседнику, либо эта привычка являлась частью выработанного ритуала ненавязчивого обольщения.

Черные как смоль глаза пробегали по вашему лицу и, как бы устыдившись откровенной страстности призыва, уклончиво соскальзывали в пустое пространство пола. Но возникающее при этом впечатление, что он, несмотря на все повадки отпетого донжуана, борется со своей застенчивостью, напрочь стиралось выжидательно-торжествующей складкой жадного рта.

Мы с видом готовых на все смиренниц поднялись в студию. Дмитрий Борисович включил софиты. Их строго дозированный свет седым пеплом оседал на изумрудном шелке его рубашки. Умелым жестом он развернул пару фонарей так, чтобы экран передней драпировки оказался чуть более освещенным, чем боковые плоскости.

— Ну, что ж, можно начинать. Прошу.

Дмитрий Борисович указал Светке на стоящий в перекрестье лучей высокий табурет, похожий на те, что обычно располагаются вдоль стойки бара.

— А ваша подруга пока может посмотреть альбом и проспекты. Надеюсь, ей не будет скучно. — Дмитрий Борисович давал понять, что правила хорошего тона для него не пустой звук, хотя со Светкой они уже вот-вот готовы были пересечь грань, за которой «вы» станет неуместным.

— Если позволите, я хотела бы понаблюдать за вашей работой. Сами понимаете, такое не каждый день видишь, — попыталась я польстить ему. Он вежливо улыбнулся и милостиво предоставил меня самой себе.

В итоге Дмитрий Борисович попросил Светку явиться через неделю и по возможности без макияжа. Как планировалось, ею должны были заняться косметологи, стилисты, визажисты, парикмахеры.

Выключив последний софит и включив банальное электричество, Дмитрий Борисович пригласил нас на чашку кофе. Мы прошли в небольшую уютную комнату, которая сообщалась со студией. Справа располагалась еще одна дверь, ведущая, возможно, в лабораторию. Комната была оклеена обоями малинового цвета в крупных бронзовых завитушках, напоминавших мифологические лиры. Тростниковые подлокотники кресел, прихотливо изогнутые ножки стола, изящные подставки, на одной из которых стоял небольшой телевизор «Сони», а на других стопками лежали, поблескивая цветным глянцем обложек, альбомы с репродукциями и фотографиями свидетельствовали об известной тонкости вкуса и подкрепленных солидными денежными суммами богемных пристрастиях хозяина.

— Я сам здесь все обставил, — словно продолжая мои размышления, сообщил Дмитрий Борисович.

— Мило тут у вас, — поддержала я его и почти вплотную подошла к стене, чтобы разглядеть висящую на ней небольшую картину в аккуратной раме.

Светка села в кресло, вытянув свои красивые гладкие ноги, и вынула из сумки пачку «Парламента». Дмитрий Борисович поднес зажигалку и пепельницу. Светка, держа сигарету со скромным достоинством и артистизмом, округляя губы, выдвигала их вперед, глубоко затягивалась, потом беззвучно размыкала, выпуская струю едкого дыма. Приглушенный бордовым абажуром свет от настольной лампы бальзамом заструился под мои истерзанные солнцем и софитами веки. Я подумала про себя, что приглашение на чашечку кофе — это только удобный предлог завести еще более тесное знакомство, ибо было непонятно, приглашает ли он нас в студию или в постель.

И, словно повинуясь негласному закону внутреннего и внешнего параллелизма, он мягко предложил на время оставить кофе и выпить чего-нибудь менее горячего, но более крепкого.

— Заказывайте, девушки! Свет, ты что будешь?

— А что у тебя есть? — Подражая его непринужденности, Светка сделала попытку перейти на полушутливый-полуфривольный тон.

— Все… — Он кинул на нее загадочный взгляд, полный затаенного ликования.

Мы сговорились на мартини со льдом. Экзотический стол немедленно был украшен бутылкой с бледно-лиловой жидкостью, тремя роскошными из цветного стекла фужерами и «заморскими» фруктами.

Дмитрий Борисович протянул нам на две трети заполненные бокалы, где начали уже таять кубики льда. Сидя в соседнем от Светки кресле и очищая банан, я ловила себя на мысли, что присутствую на представлении мимов или в театре теней.

Действительно, тени, тягучие и вязкие, как жидкий каучук, передразнивая неспешные музыкальные жесты, ползли по стенам и, добравшись до углов, лениво замирали, чтобы вдруг, с неожиданной прытью пробежав по полу, возобновить свой томный вальс. Разговор велся на самые общие темы, хотя иногда Дмитрий Борисович позволял себе весьма прозрачные намеки на свою особенную заинтересованность. Давай, давай, заговаривай зубы!

После второго стакана мартини Светка, кажется, обрела всю свою живость и непосредственность. Ее взгляд потеплел, нервозная сдержанность уступила место дружеской непринужденности.

После еще одной порции она совсем «обмякнет». Я критическим взором посмотрела на Светку, с неудовольствием отметив про себя безвольное выражение ее рта. Как завороженная, моя подруга внимала россказням фотографа-соблазнителя. Я осторожно скосила взгляд на часы: семь пятнадцать. Воспользовавшись паузой, во время которой Дмитрий Борисович, взяв пустой Светкин фужер, подошел к столу, чтобы наполнить его прохладным волшебным зельем, и повернулся к нам спиной, я приблизила рот к уху Светки и прошептала:

— Держи его на мушке. Особо не расслабляйся, жди меня. Объяснишь, что я в туалете.

Нащупав сбоку свою серебристую сумочку с набором шпилек, ключей и отмычек, я выскользнула в коридор.

Там царил полумрак. Я повернула направо и, очутившись в небольшом холле, остановилась перед дверью в кабинет Венедиктова. Здесь было значительно светлее, несмотря на то что жалюзи были опущены. Закатное солнце находило себе множество лазеек и щелей, чтобы проникнуть внутрь помещения. Оценив дверной замок, я поняла, что сложностей с ним не будет, и, достав связку отмычек, приступила к работе. Через пару минут я уже была в приемной. Справа у стены стоял небольшой журнальный столик с двумя креслами. Слева — встроенный шкаф из темного дерева. В центре, деля комнату на две равные части, находился стол секретарши с компьютером и телефоном. В углу у окна, на невысокой тумбочке, сверкал никелированными деталями небольшой сейф. Я села за стол и включила компьютер. Пока он загружался, урча и пощелкивая, я пододвинула к себе прозрачный пластмассовый кейс с дискетами. Он был заперт. Выдвинув верхний ящик стола, я запустила руку под лежавшие там разноцветные тонкие папки и нащупала небольшой ключ. «Не оригинально», — подумала я, открывая кейс. К этому времени монитор компьютера показал, что машина готова к работе.

Открыв раздел с документами, я бегло просмотрела его, проверяя подряд содержащиеся в нем файлы. Письма, договора, приказы — обычная конторская документация. Видимо, то, что меня интересует, находится в кабинете. Я выглянула в коридор: все по-прежнему тихо. Я вернулась в приемную и занялась дверью в кабинет.

Интерьер его не отличался особенными изысками, и, войдя, я сразу направилась к рабочему столу. Выдвинула ящики, пролистала находящиеся там папки, подошла к шкафу и бегло ознакомилась с его содержимым. Ничего. Может быть, в сейфе? Провозившись с ним чуть больше, чем планировала, я обнаружила там, кроме обычного канцелярского набора главы фирмы, задвинутую в дальний угол нижней полки красную дискету. Я ринулась в приемную к включенному компьютеру. Какой-то список. Фамилии, адреса, паспортные данные. Что-то знакомое: фамилии девушек, которых я посещала, и другие, адреса которых запомнить не удалось.

Вынув дискету, я бросила ее в сумку. В бешеном темпе навела порядок в кабинете и приемной и, захлопнув за собой двери, выбралась в холл. Еле сдерживая душившее меня ликование, я остановилась перед дверью студии. Поправив парик и смахнув с губ победную улыбку, я толкнула незапертую дверь и очутилась в густом сумраке, бережно охраняемом тяжелыми бархатными шторами, в котором мирно дремали погашенные софиты.

Только узкая желтая полоска под дверью, ведущей в личную комнату Дмитрия Борисовича, и доносившиеся оттуда голоса свидетельствовали о присутствии за стеной живых существ, причем весьма неравнодушных друг к другу. Я тихонько постучала, но, очевидно, диалог за стеной достиг уже такого уровня доверительности, если не сказать интимности, что мой стук был самым наглым образом проигнорирован. Приоткрыв дверь, я уже была готова ко всему. Я медленно вошла, делая вид, что не ожидала от парочки ничего, кроме невинного сидения и самой безобидной болтовни за бокалом мартини или чашечкой кофе.

Дмитрий Борисович сидел на плетеном стуле, тесно придвинутом к Светкиному креслу таким образом, что фигуральный смысл затертого выражения «tete-а-tete» приобрел присущую ему конкретность. Причем донжуан держал свой напряженный корпус на весу, так как двумя руками сжимал подлокотники Светкиного кресла, откуда она восторженно внимала и пронзительному взгляду, и искушающему слову фотографа-профессионала. В голосе Дмитрия Борисовича слышалось плохо скрываемое волнение мужчины, почти вплотную приблизившегося к вожделенной цели своего страстного домогательства.

— …Все это чепуха… господи, чего ты боишься и зачем тебе понадобилась подруга? Неужели по улицам Тарасова, как в стародавние времена, все еще бродят тургеневские барышни?

— Дело не в этом, я вполне доверяю тебе, но, сам понимаешь, этот человек, то есть ты, человек, которого я теперь знаю, это уже вовсе не тот надменный рассеянный тип из холла…

Я даже себе вообразить не могла…

Мое появление прервало поток путаных Светкиных объяснений. Дмитрий Борисович чуть отстранился от Светки и повернулся ко мне. С его немного порозовевшего от спиртного лица слетело знакомое мне плотоядное выражение, и сменившая его маска прохладной сдержанности и учтивости, очевидно, должна была показать, что он совершил не досадную оплошность, а допустил для зажигательного мужчины «испанского» типа извинительную фривольность. Справившись с замешательством, точно это меня застигли врасплох или разоблачили перед замочной скважиной, я, напуская на себя вид спокойной, как слон, и все понимающей подруги, произнесла:

— Извините, мне бы не хотелось вам мешать, но, если позволите, я все-таки отвлеку Свету… буквально на пару минут…

Что с ним делать — решать, конечно, Светке, но мой долг — строго предупредить ее относительно планов агентства. Для начала я запрещу ей появляться в этом благопристойном борделе, а затем… Ну, пусть, если хочет, встречается с Дмитрием Борисовичем, или Димой, как она именует этого фотографа-провокатора, на нейтральной территории, у себя, у него, только не здесь…

Услышав мой голос, Светка как бы вышла из транса и перестала корчить из себя смиренную монастырскую послушницу, которой инкриминируют незначительную шалость.

— Проводи меня до лестницы, — сказала я Светке, тайком от Дмитрия Борисовича подмигнув ей. И уже обращаясь к донжуану: — Мне действительно пора. Очень приятно было с вами познакомиться.

— Взаимно, всего хорошего, — прононс Дмитрия Борисовича облагородился теплыми нотками. Он был безумно рад, что я ухожу, предоставляя ему счастливую возможность извлечь из пылкой увлеченности неофитки понятную и желанную для такого знойного мужчины выгоду…

— Веди себя прилично, — посоветовала я Светке, когда мы оказались с ней в коридоре, — не сходи с ума. Если уж тебе невтерпеж, можешь весело провести время с Дмитрием Борисовичем, но в агентстве больше не появляйся. Потом объясню почему… Лишнего не болтай и уши больно не развешивай…

— Тебе он совсем не нравится? — В голосе Светки слышалась неподдельная досада, если не отчаяние.

— Дело не в этом. Я, как человек более опытный, могу тебя заверить, что и тебе он в скором времени разонравится… Но, если хочешь, как говорится, carpe diem, лови мгновение. Для меня главное — чтобы ты соблюдала два золотых правила: во-первых, агентство обегать десятой дорогой и, во-вторых, говорить на самые невинные темы. А там смотри сама. Но обо мне ни слова…

— Тань, я даже не предполагала…

— Нечего передо мной оправдываться, ты — совершеннолетняя, думай сама, что да как. — Я почти гневно оборвала Светку, однако бросила на нее утешительно-снисходительный взгляд старшей сестры, которая позволяет младшей с головой окунуться в бурлящий жизненный поток, чтобы набраться опыта, при условии, что та последует все же ее трезвым практическим советам. — Хотела тебя попросить… Не одолжишь ли ты мне машину на завтра? После обеда верну. Заеду к тебе на работу.

— Конечно, о чем речь…

— Ну ладно, а то жених заждался. — Я чмокнула Светку в щеку и сбежала по лестнице. Она еще минуту постояла в нерешительности, как бы что-то прикидывая в уме, и потом, повернувшись, направилась в глубь коридора.

Дверь мне открыл охранник, просто любезный парень. Я наградила его благодарной улыбкой и с удовольствием втянула ноздрями прохладный вечерний воздух.

Глава 9

Предоставив Светке полную свободу действий в отношении Дмитрия Борисовича, я решила не теряя времени отправиться домой и, сев за руль, первым делом сняла с себя парик. На город уже ощутимо надвинулись августовские сумерки. Призывно светились витрины магазинов. Бегущие огоньки рекламы на фасадах и вывесках вкупе с зажженными фарами автомобилей разноцветными нитями прошивали темный бархат вечерних улиц. Легкий спазм в желудке заставил меня остановиться у «Пеликана». Погрузив в корзину полдюжины «Хольстена», упаковку купат, салат из креветок, сыр и кусок ветчины, я приблизилась к кассе. Пока молоденькая кассирша пробивала чек, парень в униформе сложил продукты в фирменный пакет и с вежливой улыбкой подал мне.

Остановив машину у подъезда, я поднялась и позвонила Александре Степановне. Наученная горьким опытом, она недоверчиво спросила:

— Кто это?

— Таня. Александра Степановна, откройте.

— Таня? — переспросила она и только после моего утвердительного ответа открыла дверь.

Александра Степановна рассказала мне во всех подробностях о визите милиционеров, врачей и мастеров. Я прошла в соседнюю комнату и осмотрела стену — пролома как не бывало. Свежая штукатурка была аккуратно положена на место, в котором еще утром зияла огромная брешь. Николай Михайлович не подвел.

Словоохотливая соседка поведала мне, как выносили на носилках одного «супостата», как в наручниках выводили другого, как она отдала мое заявление и как ее долго расспрашивал обо всем такой вежливый молодой лейтенант с усиками.

— Велел тебе срочно прийти, — сказала она, отдавая мне ключи, — вот и телефончик оставил.

Поблагодарив соседку, я отправилась к себе. Сняв свою парадную «спецодежду», я бросила ее на спинку кресла и, открыв бутылку пива, села к компьютеру. Сделав первый жадный глоток, включила монитор и процессор. Теперь спешить мне было некуда, и я уже не бегло просматривала списки, а читала каждую фамилию и все пометки, стоящие напротив. Можно сказать, что вечер прошел не зря. Я не могла даже предположить, что недавно прочитанная мной статья в «Московском комсомольце», где говорилось о торговле живым товаром и о баснословных прибылях, которые эта торговля приносит, так скоро найдет свое конкретное фактическое подтверждение. И где, в каком-то заштатном Тарасове.

Ясно как день, что девушки, завербованные в агентстве Венедиктова, отправлялись не на подиумы Европы и Америки, а в турецкие бордели. Их учили улыбаться, одеваться только для того, чтобы подороже продать и одновременно отвлечь внимание от возможных подозрений. Этакий пансион «благородных девиц». Причем, кроме привлекательной внешности, агентство интересовало также отсутствие родителей и других близких родственников, которые могли бы, обеспокоившись за судьбу исчезнувших девушек, предпринять какие-то конкретные меры по их поиску.

Я сделала еще несколько глотков и продолжила просмотр. И вдруг меня как током поразило… Я потерла глаза, не веря самой себе, и даже слегка приподнялась, приблизив лицо к монитору. На очередной открывшейся строчке я прочла:

«Грачева Анна Анатольевна, год рождения 1973, место рождения город Тарасов», адрес, серия и номер паспорта и в последней графе — Измир, Турция. Вот это да! Что же получается? Значит, когда-то Грачева была клиенткой «Дартура», то есть жертвой Венедиктова. Она затаила на него злобу и, используя «удачное» стечение обстоятельств, решила свести с ним счеты.

Предположим, что Зайцев действительно совершил самоубийство. Тогда Грачева задала мне неразрешимую задачу, но, зная, что я не останавливаюсь на полпути, правильно рассчитала, что я буду копать под Венедиктова и он хотя бы попадет в круг подозреваемых. И если я соберу на него компромат, она сможет использовать его либо в плане оказания давления на Игоря Сергеевича, либо для того, чтобы засадить его за решетку. Если же Венедиктов действительно является виновником смерти Зайцева, то это означает, что Алексей каким-то образом получил информацию о незаконной деятельности своего дяди и собирался довести ее до сведения милиции, о чем свидетельствует разговор на повышенных тонах дяди и племянника. Что-то уж слишком много «если». Интересно было бы узнать, чем занимается «Солнечный остров»? Не подобным же бизнесом?

Интуиция подсказывала мне, что и там дело не чисто. Мне казалось, что простым совпадением нельзя объяснить то обстоятельство, что Грачева, вернувшись из-за «моря», организовала такую же, как и у Венедиктова, фирму.

Телефонный звонок был настолько неожиданным, что я скорее автоматически, чем осознанно, взяла трубку.

— Слушаю вас.

— Добрый вечер. Это Анна Грачева. — В голосе звучала тревога.

Словно пробежав по незримому телепатическому каналу, моя мысль заставила Грачеву набрать мой номер.

— Что-нибудь случилось? Я сама собиралась вам звонить.

— Нам необходимо встретиться.

— Если дело касается отчета, то он будет готов только к четвергу.

— Нет, дело не в отчете.

— Тогда объясните.

— Это не телефонный разговор. Давайте пообедаем завтра в «Репризе». Там и поговорим.

— Хорошо. В час вас устроит?

— Да, устроит. До завтра.

Мне показалось, что она поторопилась закончить разговор. Наверное, обстоятельства, вызвавшие его к жизни, были довольно неприятными. Повесив трубку, я направилась в кухню, где укоризненно белел брошенный пакет из супермаркета. Я выложила продукты на стол и распечатала упаковку с купатами. Задав режим, засунула их в печь, а сама села к столу и, откупорив очередную бутылочку «Хольстена», решила попробовать салат. Потягивая пиво, я думала, что Грачева не была раньше такой нетерпеливой и что наконец настал момент, когда, если не считать первого визита, она сама обратилась ко мне. Причем речь шла не об отчете или оплате, а скорее всего о том, что непосредственно касалось сути расследования.

Печь, этот умный кухонный зверь, запищала, подавая мне сигнал о готовности. Поставив тарелку с ароматными колбасками на стол, я открыла третью бутылку.

Завтрашняя встреча с Грачевой может многое прояснить. Интересно, какова будет ее реакция, если я намекну ей, что знаю о ее прошлом? В любом случае эта красная дискета, которая оказалась у меня в руках, — сильнейший рычаг для давления и на Грачеву, и на Венедиктова. Нужно только умело ею воспользоваться. Если она попадет в соответствующие органы, то Игорю Сергеевичу явно не поздоровится. Убрав посуду и продукты, я прошла в ванную. При помощи тампона с косметическим молочком я стерла свою боевую раскраску и, только слегка подкрасив глаза и губы, собралась на перевязку к Сан Санычу. Надев легкий пестрый сарафанчик на узких лямках с пелериной, которая прикрывала плечи, я всунула ноги в босоножки на низком каблуке и, прихватив сумку, спустилась к машине.

Сан Саныч жил недалеко от вокзала в новом доме из красного «итальянского» кирпича с застекленными лоджиями. Небольшой двор был весь заставлен крутыми тачками, и я с трудом нашла место для парковки. На шестом этаже я вышла из лифта и, подойдя к двери, отделанной темно-коричневым глянцевым тростником, позвонила. Щелкнуло по крайней мере три замка, прежде чем я увидела добродушное лицо моего доктора, расплывшееся в улыбке.

— Танюша, я уж думал, ты не придешь. Ну, проходи, проходи.

Я прошла в просторный, богато отделанный холл, с коврами на полу и керамическими горшками с тропической флорой. Доктор взял меня под руку и провел в гостиную, где звучала приятная музыка. Я узнала композицию «Кислород» Жарра и с легкой усмешкой отметила, что Сан Саныч склонен к психоделике. За овальным столом, на котором стояла початая бутылка «Джонни Уокера» и пара стаканов, сидел молодой блондин прибалтийского типа, в черном костюме и рубашке такого же цвета без галстука. Мужественное лицо с волевым подбородком, плотно сжатыми губами и проницательным взглядом серо-зеленых глаз выдавало в нем человека решительного, но сдержанного.

— Познакомься, Танечка, это мой племянник Эрик.

— Татьяна, — представилась я с прохладной вежливостью.

Честно говоря, я меньше всего ожидала кого-то встретить у Сан Саныча, и подобное знакомство повергло меня в легкое замешательство.

— Очень приятно, — произнес Эрик с легким акцентом, вставая и обнажая в улыбке крепкие белые зубы.

— Танечка у нас частный детектив, — продолжал Сан Саныч, пытаясь всех объять и обаять своей любезной непринужденностью, одновременно придвигая ко мне приземистое мягкое кресло с широкими подлокотниками, выставленными вперед, и спинкою, скошенною назад. Достав из шкафа еще один стакан, он положил туда лед и плеснул из бутылки прозрачной жидкости темно-соломенного цвета.

Едва я подняла глаза от наполненного стакана, как тут же перехватила заинтересованный взгляд Эрика и, чтобы поддержать разговор, спросила:

— А вы чем занимаетесь?

— Недвижимостью, — односложно ответил он и, преодолевая смущение, потянулся за сигаретами.

Тут снова вклинился Сан Саныч:

— Эрик двадцать лет живет в Сиэтле, как и его отец, там же он получил образование, но по-русски говорит вполне сносно.

Стало понятно, откуда взялся этот акцент.

— Ну, за знакомство, — не упускал инициативы Сан Саныч.

Не чокаясь, мы символически подняли стаканы. Отхлебнув, я поняла, что это настоящий виски, а не тот, что продается в наших ларьках и псевдофирменных магазинах. Опустив стакан на стол, я многозначительно посмотрела на Сан Саныча, как бы напоминая ему, зачем я приехала.

— Да, да, — спохватился он, — прошу вас, больная. — И, уже обращаясь к Эрику, добавил: — Девушка получила ранение в схватке с врагами, необходимо сделать перевязку.

Мы прошли в его кабинет, оставив Эрика один на один с «Джонни Уокером».

Закрепив новую перевязку пластырем, Сан Саныч еще раз похохмил насчет того, что на мне все заживает, как на кошке. Да я и сама чувствовала, что рука стала приобретать былую подвижность и рана не причиняла уже мне такой боли.

Вернувшись в гостиную, мы еще некоторое время поболтали о том о сем, и я, отказавшись от очередного стакана виски, собралась восвояси. Эрик все это время держался очень любезно, но довольно замкнуто. Однако, когда я стала прощаться, проявил вдруг неожиданную галантность, вызвавшись меня проводить. Я подумала, что нет никакого резона отказывать ему, хотя его предложение застало врасплох и Сан Саныча, и меня.

Условившись с Сан Санычем о следующем сеансе перевязки, я в сопровождении Эрика вошла в кабину лифта. Подтверждая мои предположения о том, что эти проводы могут вылиться в нечто более глобальное, он произнес:

— А что, если нам поужинать? Вы знаете какой-нибудь приличный ресторан?

В ответ я предложила поужинать у меня. Сославшись на мою больную руку, он сам сел за руль.

Мы доехали до супермаркета, не обменявшись ни единой репликой. Остановив машину, Эрик повернулся ко мне и сказал:

— Подождите меня пару минут.

Он вернулся с двумя объемистыми пластиковыми пакетами, положил их на заднее сиденье, и мы продолжили путь. Следующая остановка была рядом с универмагом. Я недоумевала, что там надеется купить Эрик в такое время? Площадь между фонтаном и главным входом в рынок была почти пуста, несколько разрозненных фигур маячили на автобусной остановке, да пара-тройка жалких группок ночных торговцев и торговок пытались сбыть припозднившимся прохожим — кто выпечку, кто — по более высоким ценам, чем днем, — молочные и мясные продукты.

Я была приятно удивлена, когда увидела Эрика, возвращавшегося с букетом свежих, будто только что сорванных роз. Смущенная и растроганная, я взяла протянутые мне цветы. Сев в машину, Эрик молча сжал мою руку, не поворачивая ко мне лица. Сладостное смятение охватило нас. Не смея пошевелиться, я чувствовала, как постепенно увлажняется сухая горячая ладонь Эрика. Сколько еще продлится подобное оцепенение?

* * *

Мы поднялись по лестнице в полном молчании, я — остро вглядываясь в темень лестничных площадок и маршей (опять кто-то повыкручивал лампочки), Эрик, по всей очевидности, отдавая дань нахлынувшим мыслям о счастливых и горьких сюрпризах судьбы. Кое-где на этажах еще играла музыка, из мирных соседских квартир доносился грохот посуды и размытое бормотание телевизоров и радиоприемников.

Поворачивая ключ в замке, я чувствовала на затылке учащенное дыхание Эрика. Я не узнавала себя: меня бросало в жар, больно сосало под ложечкой. Войдя в прихожую и включив свет, я повесила сумку на вешалку и положила букет на трюмо. Опустив пакет прямо на пол и вплотную подойдя ко мне сзади, Эрик несмело обнял меня, по-ребячески скользнул губами вдоль шеи и смущенно уткнулся в мои волосы.

* * *

В гостиной я устроила настоящую ревизию компакт-дискам. И после долгого мучительного копания и колебания отобрала пару из них. На одном — современно аранжированные неторопливые классические мелодии, на другом — Эннио Морриконе. Непритязательно, но настроению вполне соответствует. Я подумала о чудесной метаморфозе, произошедшей с моей квартирой, которая днем представляла собой поле сражения, ближе к ночи превратилась в упоительное любовное гнездышко.

Вскоре стол был сервирован: легкий ужин с двумя бутылками изысканного французского вина. Я зажгла свечи и потушила несносное электричество. На белую скатерть, окрашенную золотыми всполохами, легли ажурные тени. Дрожащие огоньки свечей робко шарили по углам, выхватывая фрагменты интерьера, пробегали по нашим лицам, придавая им таинственность.

* * *

И без того медленный танец постоянно прерывался спонтанными остановками, в течение которых мы, отбросив условности и ритм танцевальных па, перепоручали все возраставшее взаимное влечение ищущим губам. Тягучая полудрема первых ласк сменилась более долгими, требовательными поцелуями с кусанием губ, с жаркой схваткой языков. У меня стучало в висках, кружилась голова. Горьковато-свежий запах Эрикова одеколона заглушал все мои трезвые мысли.

Руки Эрика блуждали по моим обнаженным плечам и спине и, попеременно лаская шею, забирались в волосы, процеживая сквозь пальцы темные волнистые пряди. И вдруг, ощутив легкий нажим ладони Эрика на здоровое плечо, я поняла, что уже ничто, никакая воля, стыдливость или опасение не в силах остановить нашего синхронного скольжения вниз. Задыхаясь от радости и какого-то детского испуга, я чувствовала на губах сухое прерывистое дыхание Эрика. Его руки продолжали путешествовать по моему телу, но движения стали более свободными, откровенными. Легко касаясь моего лица, его пальцы переходили на шею, ключицы и плечи; потом его сильная жадная ладонь сжала холмики набухших от возбуждения грудей и по животу и бедрам спустилась к лобку, смело пытаясь вклиниться между ног. Я не сопротивлялась, отдавая себя на волю набегающих волн ласки, желания, томного забытья. Воспользовавшись этим, Эрик просунул руку мне под спину и, нащупав молнию, расстегнул ее. Ни на миг не забывая о моем раненом плече, Эрик со всей предосторожностью, на которую был способен только он, освободил меня от дурацких лямок сарафана и, отогнув лиф, обнажил грудь. И вот когда я уже сама начала беспокойно искать губы и руки Эрика, мы ринулись напролом в тот жуткий и сладостный хаотичный мрак, который предшествовал сотворению планет, и всемирному потопу, и огненным трубам Иерихона.

— Пойдем в спальню… — не узнавая собственного голоса, глухо произнесла я.

На прохладных тонких простынях опять и опять повторялось неистовое танго объятых страстью тел.

Меня, податливую и содрогающуюся, затопляла волна похотливой жадности, и, когда Эрик как бы исподволь овладевал мною, я вторила ему лихорадочно и самозабвенно: целовалась, кусалась, билась как в истерике, затихая лишь после того, как, пронзенная стрелой острейшего наслаждения, чувствовала, принимая благодарные поцелуи Эрика, как на моем горле разжимаются жесткие пальцы мучительного вожделения.

Когда Эрик задремал, я встала, чтобы погасить свечи, и, почувствовав сильную жажду, осторожно покинула наше всклокоченное лежбище.

Я налила себе холодного яблочного сока и, забыв обо всех мерах предосторожности, распахнула кухонное окно и окунулась в тепловатое болото душной летней ночи.

Осушив стакан, я поставила его на стол и вернулась к окну. Все тело ныло от сладостного изнеможения и блаженной истомы. Я лениво потянулась, как вдруг сильные руки неслышно подошедшего сзади Эрика обняли меня. Еще через минуту он целовал мою толком не просохшую от пота спину. А потом, нежно потрепав по шее, стал медленно пригибать меня к подоконнику. Не говоря ни слова, он взял меня прямо у окна, но, как всегда, растянул удовольствие, доводя меня до пика оргазма. В который раз знакомая волна озноба прокатилась по моему телу. Кожа покрылась мурашками. Эрик издал короткий сдавленный стон как раз в тот миг, когда постепенно накатывавшее на меня наслаждение достигло своего жгучего апогея.

* * *

Эрик спал, приоткрыв рот и плотно сомкнув веки. Сквозь ватную оболочку утренней дремы густыми солнечными лучами в мое сознание пробиралось сладкое воспоминание о вчерашнем: люблю, любима. Я блаженно улыбнулась, балансируя между сном и явью. Еще не открыв глаза, я потянулась к Эрику, но, обнаружив слева пустое пространство, резко села в постели. С улицы доносился птичий гам, крики детворы, гул и рокот заводящихся моторов.

Набросив халат, я устремилась в гостиную — никого, на кухню — то же самое. Хорошенькое завершение бурной ночи.

И только стряхнув с глаз последние волокна сна, я заметила над столом приклеенный к стене белый с липким корешком блокнотный лист, на котором четким почерком было написано: «У меня встреча. Буду через час. Ключи взял с собой, если захочешь уйти раньше — позвони Сан Санычу. Целую. Э.». Я рассмеялась в лицо своей несносной мнительности.

Сняв со стены этот клочок нежности, я вернулась в гостиную, чтобы вложить его в записную книжку. Значит, сегодня увидимся.

Войдя в ванную, я кинула беглый взгляд в зеркало и, увидев синеватые круги под глазами, недовольно покачала головой. И все-таки это была память об Эрике, как и несколько слабых синяков, которые я обнаружила на своем разбитом теле, тщательно его проинспектировав.

Халат висел на вешалке, а я стояла в ванне как на подмостках, разгоряченным телом прижимаясь к холодному кафелю. Боже, как приятно! Я открыла кран, настроила душ и, выжав жидкое мыло, принялась водить губкой по телу, смывая следы ночи.

На пике эмоционального подъема я вошла в спальню и критическим взглядом окинула ложе сладострастия. Моя сумасшедшая ночь во весь рот улыбалась мне со смятых простыней. Я сменила постельное белье и решила выпить вторую чашку кофе, чтобы окончательно взбодриться. Но, едва успев наполнить чашку, я услышала скрежет ключа в замке входной двери. Сгорая от нетерпения, я кинулась в прихожую и замерла от неожиданности. Я увидела Эрика с заломленными назад руками. Пузырь, злорадно ухмыляясь, держал пистолет у его виска. Прежде чем я успела собраться с мыслями, второй браток с криком: «Не дергайся!» — бросился ко мне и, схватив меня за горло, поволок к тахте. Грубо швырнув меня на нее, он крикнул Пузырю:

— Тащи сюда этого ублюдка.

— Ща, — с садистской готовностью откликнулся Пузырь и, толкнув Эрика в кресло, встал за спинкой, не убирая «вальтер» от его головы. Повернувшись ко мне, он выплюнул издевательскую рекомендацию: — Лежи смирно, сука, если не хочешь, чтобы я твоему е…. мозги вышиб!

Я посмотрела на бледное лицо Эрика, перекошенное от бессильной злобы и досады.

— Я же тебя предупреждала…

Неожиданная затрещина, от которой у меня полетели искры из глаз, оборвала мою фразу, обращенную к Эрику.

— Тебе же сказано, заткнись. — Пузырь грозно посмотрел на меня и, не считаясь с этикетом, смачно сплюнул на ковер.

Бросившийся было мне на помощь Эрик рухнул без чувств на пол, получив крепкий удар рукояткой «вальтера» по темени.

— Потише, Пузырь, соседей распугаешь, — прошипел его бритоголовый напарник, — лучше свяжи этого пидора, а то он, чего доброго, нам все испортит.

— Свяжи, свяжи, — недовольно проворчал Пузырь, — может, сам свяжешь, а я с ней пообщаюсь, мне нужно должок этой сучке вернуть.

— Не вопи, Пузырь, успеешь еще хрен помакать, никуда она не денется, за все нам ответит.

— Ладно, Вован, не выступай, — нехотя подчинился Пузырь, вынул нож и, срезав капроновый шнур от шторы, связал руки Эрику.

Очухавшись от удара по лицу, я, вынужденно соблюдая инструкцию Вована, неподвижно лежала на тахте, лихорадочно соображая, как выбраться из этой передряги. Мой любимый «макаров» — в тумбочке, в спальне, кастет и удавка — в рюкзачке на вешалке, единственное, что было в пределах досягаемости, — игла с сонным ядом, но, чтобы воспользоваться ею, мне нужно добраться до стеллажа с книгами, путь к которому преграждал Вован. Я перевела взгляд на беспомощно лежащего Эрика, который начал приходить в себя. Он медленно открыл глаза, мышцы его лица вздрогнули от сдерживаемой боли, но он не разомкнул губ, стараясь не выдать себя ни стоном, ни вздохом. Он слегка шевельнул головой и вопросительно посмотрел на меня. Это движение осталось не замеченным бандитами, Вован со своим «вальтером» неотрывно наблюдал за мной, а Пузырь принялся на правах новоявленного хозяина рыскать по шкафам, небрежно выдвигая и опрокидывая ящики со всем их содержимым прямо на пол, с тревожащей меня неуклонностью приближаясь к книжному стеллажу.

У меня больно сжалось сердце, когда его длинная рука потянулась к первому стоящему слева тому. Еще минута, и моя надежда воспользоваться иглой сведется к нулю.

— Хорош шарить, лучше оружие у этой сучки проверь, — сказал Вован, повернувшись на мгновение к Пузырю, и, обращаясь ко мне, добавил: — Ну, где ты пушку прячешь?

Не сомневаясь, что «ПМ» все равно обнаружат, я кивнула в сторону спальни.

— В тумбочке.

— Ну-ка, проверь, Пузырь.

Тот не спеша побрел в спальню, и я, проверяя реакцию Вована, попыталась сдвинуться в сторону, но мой неусыпный страж, проявив завидную бдительность, схватил меня за волосы и, резко дернув, запрокинул мою голову. Низко наклонившись надо мной и глядя мне прямо в глаза, он произнес с пыхтящей злобой:

— Подожди еще немного, и до тебя очередь дойдет, нетерпеливая ты наша.

И, продолжая держать меня за волосы левой рукой, дулом пистолета, зажатого в правой, откинул полу халата, обнажая мои бедра до самого лобка.

— Станок у тебя что надо! — с плотоядной слюнявой улыбочкой причмокнул Вован.

Тут вошел Пузырь с моим «макаровым».

— Ты че, специально меня спровадил? — с наигранной обидой спросил он, вынув обойму из пистолета, и небрежно швырнул разряженное оружие на кресло. Обойму он положил в задний карман джинсов.

— Нашей Маше не терпится, я ее успокаиваю, только и всего. — Вован весело подмигнул приятелю. — Ты бы пошарил в кухне, что-то в горле пересохло.

Перспектива выпить пришлась Пузырю по душе, и он проворно побежал в указанном направлении. Через минуту он появился в дверях гостиной, тупо изучая этикетку на той самой бутылке французского вина, которая осталась непочатой со вчерашней ночи. Недовольно морщась, он посмотрел на меня:

— Покрепче ничего нет?

Я молча отвернулась, по-прежнему задавая себе один и тот же вопрос: как выбраться из передряги?

— Не, ты видел, язык сломаешь, — сказал Пузырь, протягивая Вовану бутылку.

— Последи-ка за ней, — приказал Вован, указывая на меня и передавая пистолет Пузырю, а сам потянулся к бутылке, открывая мне путь к игле.

Но Пузырь, решив перестраховаться, достал из кармана остатки шнура, которым он связал Эрика, и, передав его Вовану, сказал:

— Скрути-ка этой падле руки.

Вован по-быстрому, не заводя мне руки за спину, обмотал запястья и завязал двойным узлом. И только потом, подойдя к Пузырю, взял протянутую бутылку. Теперь спастись будет еще сложнее, но шансы все же оставались.

Я заметила, что Эрик уже полностью пришел в себя, и сделала ему глазами знак, моля бога, чтобы он понял меня. Ответное движение его глаз показало мне, что он принял сигнал и готов прийти на помощь. Я крикнула: «Бей». Бандиты одновременно повернули головы в мою сторону, и в этот момент Эрик, развернувшись на спине, ударил Пузыря ногой в пах. Пузырь согнулся пополам, издав при этом душераздирающий вопль, и выронил «вальтер» на пол. Вован сначала не понял, что произошло, и удивленно повернулся к Пузырю. Доли секунды мне хватило на то, чтобы вскочить на ноги и, ринувшись к стеллажу, достать иглу с сонным ядом. Сжав ее обеими руками, я кинулась к Вовану, уже поднимавшему пистолет, и со всей силы всадила острие в омерзительный мясистый круп, сбивая Вована с ног и вместе с ним падая на пол. Он отключился, еще не коснувшись ковра, и его тело смягчило мое падение.

Эрик подсечкой сбил с ног уже было распрямившегося Пузыря, а я, схватив «вальтер», направила его на бандита.

— Ну что, недоносок, позабавился? — И, кивнув в сторону Эрика, приказала: — Развяжи его.

Оторопевший Пузырь беспрекословно повиновался, и через минуту Эрик растирал затекшие запястья. Я продолжала держать на мушке Пузыря, пока Эрик развязывал мне руки. Закончив, он с кулаками бросился на Пузыря. Получив сильнейший удар в челюсть, Пузырь затряс головой, но удержался на ногах.

— Оставь его, Эрик, нужно решить, что нам делать с этими молодцами. Вован очухается через четверть часа.

— Чего решать, вызывай милицию.

— Нет, Эрик, это не пойдет, у меня времени в обрез, а геморрой с ментами затянется не на один час. Погоди-ка. — Я на миг призадумалась. — Кажется, я знаю, что с ними делать.

Эрик вопросительно взглянул на меня, но, видимо, положившись на мой опыт в подобных делах, промолчал. Передав ему пистолет и бросив пренебрежительный взгляд на озадаченного Пузыря, я шутливым тоном произнесла:

— Нам предстоит небольшая прогулка, сейчас я приведу себя в порядок, а ты пока понаблюдай за нашими гостями.

Но перед тем, как отправиться в спальню, я подошла к Пузырю и, приказав ему повернуться, достала магазин от моего «ПМ» из его заднего кармана. Задав корму моему «макарову», я покинула поле боя и, открыв шкаф в спальне, быстро оделась. Вернувшись в гостиную с пистолетом в руках, я спросила Эрика:

— Могу я рассчитывать на тебя в ближайшие полчаса?

— Разумеется, о чем речь. — Он выразительно посмотрел на меня.

— Тогда бери вместе с Пузырем Вована, его нужно дотащить до машины.

Эрик с недоумением, а Пузырь с опаской посмотрели на меня.

— Потом объясню, пошли.

Подхватив с двух сторон грузное, не подававшее признаков жизни тело Вована, они потащили его к выходу. Подняв с пола шнуры, которыми мы с Эриком были связаны, я последовала за ними. Подойдя к двери, я вспомнила про ключи.

— Пузырь, где ключи?

Он пошарил по карманам у Вована, достал связку и передал мне. Когда мы спускались в лифте, я с силой ткнула дулом пистолета под ребра Пузырю и четко произнесла:

— Сейчас мы сядем в машину и прокатнемся до ближайших елочек. Если будешь хорошо себя вести, останешься в живых, я не кровожадная. Ты понял меня? — Я пристально посмотрела в его маленькие моргающие глазки, в которых притаился животный страх и глупая человеческая надежда, заставившая его кивнуть мне в ответ.

— Понял.

— Вот и славненько.

Не без труда втолкнув в машину начавшего приходить в себя Вована, мы расселись по местам: я за руль, Эрик рядом со мной, Пузырь на заднем сиденье придерживал Вована. Достав шнур, я протянула его Эрику.

— Свяжи этих оболтусов от греха подальше.

Пузырь помог связать Вована и сам безропотно протянул сложенные вместе руки. Эрик мастерски выполнил мою просьбу, как будто всю жизнь только этим и занимался. Покончив с этой нудной, но необходимой работой, он достал «вальтер» и, сев вполоборота, направил его на бандитов.

* * *

Я остановила машину в тихом лесочке недалеко от города и, хлопнув дверцей, вышла. Вован уже полностью пришел в себя и по-бычьи таращился на нас, силясь понять, что происходит. Эрик вышел следом и подошел ко мне.

— Какие планы?

— Привяжем их к дереву, пускай подышат свежим воздухом, дикие животные, не считая двуногих, в наших краях не водятся… Вылезайте, приехали. — Я смотрела на Вована с Пузырем, неуклюже вываливающихся из машины. — Садитесь на травку, спинами друг к другу. — Я показала на подножие одиноко стоящего поодаль дуба.

Они безмолвно повиновались. Я открыла багажник, достала веревку и надежно связала криминальный дуэт.

— Если кто-то из вас попадется у меня на пути, такой мирной развязки не ждите.

Глава 10

Без пяти час я затормозила у «Репризы» — кафе в центре города, которое по качеству обслуживания и предлагаемых блюд могло дать фору многим тарасовским ресторанам.

Грачева сидела за дальним столиком у окна, что для меня явилось сюрпризом, потому что никаких машин у входа не было. В мягком сумраке зала светлым пятном выделялся ее белый костюм. Подойдя ближе, я увидела, что даже маскирующему слою макияжа не под силу скрыть заливавшую ее лицо бледность. На дне пепельницы лежал обугленный остов сигареты, а второй она нервно прикуривала. Перед ней стояла початая бутылка «Пино Блан» и фужер, наполненный почти до краев. В такую жару белое сухое вино хорошо утоляет жажду и приносит относительное успокоение впечатлительным особам.

— Добрый день. — Я села напротив нее.

Тут же неслышно, словно обутая в войлочные тапочки, подошла официантка, поставила чистую пепельницу и, подав меню, отошла, давая мне время на обдумывание заказа.

— Здравствуйте, мне нужно с вами посоветоваться, — тихо сказала Грачева.

— Я для этого и пришла, мы же договорились. — В эту минуту я увидела направлявшуюся к нам с подносом официантку. Она ловко выставила его содержимое перед Грачевой и вопросительно посмотрела на меня, застыв в ожидании. Глядя на аппетитно выглядевший салат и шашлык из осетрины, я решила не искушать судьбу и заказала то же самое.

— Что будете пить?

— Бутылочку «Боржоми», пожалуйста, и шоколадное мороженое с орехами.

Как только официантка испарилась, я пристально посмотрела на Грачеву, точно давая ей установку сосредоточиться на предстоящей беседе. Сделав несколько больших глотков, она поставила фужер и зажгла новую сигарету.

— Я хочу… Во-первых, прошу простить мою резкость во время нашей последней встречи.

— Не переживайте, я не принимаю это близко к сердцу, клиенты попадаются разные, и, если бы я обижалась на всех, у меня не осталось бы времени для работы.

— Я должна вам кое-что рассказать.

— Это имеет отношение к гибели Зайцева?

— Да. Но я прошу вас не торопить меня.

— Хорошо. Время у нас есть.

— Дело в том, что Венедиктов занимается нелегальной деятельностью.

— У вас есть доказательства?

— Да, то есть нет. У меня нет никаких доказательств, которые бы подтверждали это, я просто знаю.

— И что же вы знаете?

Грачева замолчала, ожидая, пока официантка поставит передо мной тарелки, бутылку с минеральной и удалится. Выдержав необходимую паузу, она продолжила:

— Я знаю, что он продает наших девушек в турецкие бордели.

— Где-то я читала о таком бизнесе. А откуда у вас эти сведения?

Грачева замолчала и, беспокойно заерзав на стуле, опустила глаза. Ее пальцы, сжимавшие ручку ножа, побелели от напряжения. Я не собиралась подгонять ее и спокойно ожидала дальнейших признаний. Немного помолчав, она продолжала:

— Отец нас бросил, когда мне было пять лет, через два года умерла от рака мама, я жила с теткой, которая меня не очень-то баловала. После школы я поступила в институт на вечернее отделение и работала. Денег катастрофически не хватало.

Пять лет назад я увидела объявление в газете о том, что для работы за границей требуются симпатичные девушки, и рискнула пойти. Это было агентство «Дартур». Меня очень любезно встретили, наплели с три короба, навешали, как говорят, лапши на уши. И потом, вся эта атмосфера, бесплатное обучение, бесплатная дорога, предстоящие заработки в валюте. Сказали только, что нужно будет часть расходов агентства компенсировать из зарплаты в течение какого-то времени, но это еще больше убедило меня в том, что это не липа. Я уже видела себя покорительницей Европы…

Она закурила новую сигарету. Официантка тут же поменяла пепельницу, поинтересовалась, не нужно ли нам чего-нибудь еще, и удалилась. Грачева наполнила свой фужер и продолжила:

— Группа, в которую я входила, насчитывала шесть человек. Как выяснилось позже, близких родственников ни у кого из нас не было, только тетки или бабки, да и те в основном остались в деревнях. Три месяца, пока оформлялись заграничные паспорта, прошли в занятиях, надо сказать, не слишком интенсивных. Мы немного учили английский, несколько раз нас снимали в купальниках. Каждая из девушек даже заключила с агентством договор, в одном из пунктов которого говорилось, что никаких претензий к агентству по условиям работы мы предъявлять не имеем права. Но на это уже никто не обращал внимания, все были в какой-то эйфории от предстоящего успеха и богатства.

Я слушала не перебивая, лишь отмечая про себя те вопросы, которые собиралась ей задать. А Грачева время от времени отпивала из фужера с вином и курила не переставая. Нелегко ей давалась эта исповедь. Она говорила негромко, но внятно, при этом глядя мимо меня, как бы на слушателя, сидевшего за соседним столиком, хотя там никого не было. Затушив очередную сигарету, она перевела взгляд на меня:

— Первые сомнения появились у нас, когда Венедиктов сообщил, что с визами в Европу очень сложно, поэтому поедем сначала в Турцию, а уж оттуда полетим в Париж.

В то время он почти все делал сам: и за билетами ездил, и паспорта оформлял, и нас сопровождал. Это сейчас у него офис, несколько заместителей и секретарей, а тогда три комнаты в полуподвале, секретарша, помощник, фотограф да временные преподаватели. Когда мы высказали ему свои сомнения, он стал доказывать, что так всегда делается и мы не первые, кто поедет таким путем. Ну мы и успокоились. Чтобы окончательно нас убедить, он добавил, что, если кто сомневается, может отказаться, пока не поздно. Это был хитрый ход, и никто, конечно, отказываться не стал. Тогда он сообщил день и время отъезда и сказал, что перед нами открываются большие возможности. Если бы мы знали, что это за возможности!

Доехали мы поездом до Москвы, оттуда самолетом до Одессы, дальше паромом до Стамбула. Там Игорь Сергеевич поселил нас в небольшой гостинице в двухместных номерах, предварительно забрав паспорта, а сам куда-то исчез на полдня. Потом появился и повел нас обедать в ресторан при гостинице. После обеда он пригласил нас к себе в номер и сообщил, что все в порядке, визы оформляются, а завтра нам предстоит поездка в Измир. Мы удивились, для чего нам туда ехать? Он наплел что-то о достопримечательностях, красивых видах. Вот тут-то и нужно было устраивать скандал, бежать в посольство, но мы, как загипнотизированные кролики, послушно лезли в разинутую пасть удава.

На следующий день, после завтрака, мы отправились в Измир. Выйдя из гостиницы, сели в поджидавший нас микроавтобус «Мерседес» с водителем-турком и к вечеру были на месте. Автобус въехал в ворота большого двухэтажного кирпичного дома, и мы оказались во внутреннем дворике. Венедиктов провел нас в большое помещение, в котором не было почти никакой мебели, кроме дивана и двух кресел. Стены были увешаны большими коврами, на полу тоже лежали ковры. Игорь Сергеевич, сказав, чтобы мы располагались здесь и ждали его, вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Больше мы его не видели…

Подошла официантка поменять пепельницу, и Грачева заказала еще бутылку вина. Наполнив свой фужер, она подняла на меня глаза:

— Дальше рассказывать?

Ни по ее взгляду, ни по голосу нельзя было заметить, что она уже выпила целую бутылку, видимо, накопившееся напряжение было настолько сильным, что не давало ей расслабиться. Поковырявшись вилкой в салате, она снова устремила взгляд в точку за моей спиной:

— Мне, можно сказать, повезло, меня купил богатый турок, который, как я потом узнала, владел сетью кафе и ресторанов по всей Турции. Другие девушки попали в бордели, оттуда выбраться практически невозможно.

— Но вы все же сбежали?

— Да, после года, проведенного в доме Омара, так звали моего хозяина. За этот год я прилично выучила язык, и, так как была послушной и исполнительной, мне стали доверять, меньше контролировали мои действия. Я готовилась к побегу почти полгода, хотя думать об этом начала сразу же. Однажды мне удалось раздобыть немного денег — около сотни долларов, которые я вытащила из машины, оставленной во дворе дома одним из друзей или партнеров хозяина. Это было очень рискованно, но обошлось. Наверное, пропажу не заметили. Я приготовила веревку, чтобы спуститься со второго этажа, потому что на ночь все двери запирались, а на окнах первого этажа стояли решетки.

И вот в намеченный день, вернее ночь, я пробралась на второй этаж, открыла окно, привязала веревку за оконную ручку и благополучно спустилась на улицу. К рассвету я была в центре города и, дождавшись, когда откроются первые магазины, купила джинсы, майку и шлепанцы. Сменив свой турецкий наряд на европейскую одежду, я отправилась на автостанцию и к вечеру добралась до Анкары, где находилось наше консульство. Я не могла переночевать в гостинице — у меня не было никаких документов, на вокзале тоже было опасно — могла придраться полиция, поэтому пришлось ночь провести в парке, недалеко от центра, а утром отправилась в консульство. Вот, собственно, и все, — закончила Анна свой сбивчивый рассказ и замолчала, наливая себе новую порцию «Пино».

— Вернувшись домой, вы стали заниматься тем же, что и Венедиктов?

Она удивленно посмотрела на меня:

— Вы знаете о моем бизнесе?

— Такая у меня работа: знать, чем занимаются мои сограждане.

— Вы думаете, мне было легко на это решиться?

— Строить свое благополучие на страданиях других?

— Я настрадалась достаточно, пусть теперь другие страдают. — Она зло посмотрела на меня, выпуская изо рта тонкую струйку дыма.

— Хорошо, отложим мораль в сторону. Вы знаете, что вы в опасности?

— Венедиктов через своих дружков давно мне грозит, но я не думаю, что это серьезно.

— Там, где крутятся большие деньги, все серьезно, и, если вы не примете мер предосторожности, они просто уберут вас. После того, как я, по вашей наводке, стала интересоваться деятельностью «Дартура», меня уже дважды пытались убить.

Она в упор посмотрела на меня, но промолчала.

— Вы знаете, кто такой Горюнов?

— Его многие знают.

— Так вот, Леонид Максимович обещал разобраться с «Солнечным островом» некоему Камалю, а я полагаю, он свое слово держит.

Грачева, кажется, начала понимать всю серьезность происходящего, но держала себя в руках. Я налила себе минералки и, утолив жажду, спросила:

— Почему вы мне сразу все не рассказали?

— На это нелегко было решиться.

— Ладно, наш договор остается в силе?

— Конечно.

— Тогда я дам вам один совет. Было бы безопасней для вас, если бы вы на некоторое время исчезли из города. Вы можете это сделать?

— Могу, но мне нужно заехать домой.

— Этого лучше не делать. Вы пришли сюда пешком?

— Да. Я сейчас вызову машину. — Она достала из кармана миниатюрный сотовый телефон, потянула антенну, собираясь набрать номер.

— Не торопитесь. Сейчас мы выйдем вместе, оглядимся, если все в порядке, тогда будете звонить.

— Хорошо. — Она подозвала официантку и, видя, что я достаю деньги, остановила меня: — Нет, нет, плачу я.

После прохладного полумрака кафе улица показалась паровозной топкой, без разбора сжигающей деревья, машины, дома… Солнце било в глаза, и я достала очки. Моя машина стояла теперь не в одиночестве, ей составила компанию новенькая «десятка», а сзади приткнулись «Волга» и «Нива». Рядом нет жилых домов, и машины в этом месте ставят только посетители «Репризы». Пока мы обедали, в кафе пришли две молодые пары и один солидный мэн, который закончил обед раньше нас. Если все они приехали на машинах, то одна получается лишняя. Мне показалось, что этой третьей лишней была белая «Нива». Затемненные стекла были приоткрыты, но все же не позволяли видеть, есть ли внутри кто-нибудь или нет.

Мы сели в машину. Глядя в зеркало заднего вида, я плавно тронулась, объехала стоящую впереди «десятку» и на светофоре свернула направо. Когда я подъезжала к следующему светофору, белая «Нива» появилась из-за угла. Ну что ж, покатаемся. Чтобы убедиться в том, что ошибки нет, я еще на трех перекрестках свернула направо и оказалась на том же самом месте, от которого отъехала не более трех минут назад. «Нива» держалась за нами на расстоянии чуть больше полквартала.

Ну что, Татьяна Александровна, убедилась? Убедилась. Вот только вопрос — кого они пасут? Меня? Нет. Когда я подъехала, «Нивы» у кафе не было. Скорее всего Анну просто вычислили, пока мы обедали.

— Вы сказали на работе, где будете находиться?

— Да, в офисе знают.

— Понятно.

Наблюдая за моими маневрами, Анна молчала, но теперь, видимо, основательно сбитая с толку моими вопросами, поинтересовалась:

— Что-нибудь случилось?

— За нами следят.

— Кто?

— Скорее всего Горюнов.

— Горюнов? — В голосе Грачевой появились испуганные нотки.

— Ну, не лично, конечно. Его бойцы.

В потоке машин мы двигались в сторону Волги, мимо здания областной администрации и Театральной площади с монументом вождю революции. На этой же площади нынешние вожди, стремясь завоевать расположение православной части электората, как теперь модно называть избирателей, а может, чтобы замаливать собственные грехи, начали возводить христианскую часовню. «Нива» особо не приближалась, но и не отставала, словно соединенная с нами невидимым эластичным тросом. Обогнув площадь, я повернула в обратную сторону, рассудив, что нет никакого резона устраивать гонки на улицах города, а оторваться от преследования необходимо, для того чтобы быть спокойной за свою клиентку.

В «Ниве» поняли, что их заметили. Теперь за нами велось, что называется, открытое наблюдение.

Я направлялась в сторону Кумыски, рассчитывая на то, что нам удастся либо оторваться от преследователей, либо затеряться на лесных дорогах или в дачном массиве.

Пока мы ехали по городу, я несколько раз пыталась улизнуть от «Нивы», то увеличивая скорость, то делая обманные маневры, один раз мне почти удалось это сделать. Подъезжая к перекрестку на зеленый сигнал светофора, я сбавила скорость и, когда желтый уже начал подмигивать своим глазом, прибавила газ и пересекла улицу уже на красный, пытаясь отсечь «Ниву» поперечным потоком машин. Но движение в эти часы было небольшое, и она, нарушая правила, рванула за нами, едва не подставив бок уже тронувшемуся «КамАЗу». Вот и поворот, ведущий на Кумысную поляну. Дорога пошла круто вверх, и я, увеличив скорость, обогнала желтый «Икарус», наполненный неугомонными дачниками.

Несколько увлекшись ездой, я как-то забыла про Анну, а она сидела рядом, крутя в руках свой сотовый, выдвигая и убирая антенну. Я повернулась к ней:

— Приготовьтесь. Сейчас за поворотом будет ларек, я остановлюсь, вы сразу же выскакивайте из машины и прячьтесь за ним. Постарайтесь, чтобы из «Нивы» вас не заметили.

— А вы как же?

— За меня не волнуйтесь. Вы все поняли?

— Поняла.

— И не забудьте, вам необходимо на некоторое время исчезнуть. А теперь приготовьтесь. — Свернув направо, я резко затормозила. Грачева распахнула дверь и метнулась за ларек. Я в это время уже давила на педаль, и «девятка», оставляя резину на асфальте, сорвалась с места.

Вынырнувшая из-за поворота «Нива», не останавливаясь, пролетела мимо ларька. Несмотря на то, что я оказалась в роли преследуемой, я почему-то ощущала себя не жертвой, а скорее участницей азартной игры с очень высокими ставками.

Как меня учил один раллийный ас, призер множества международных гонок, управлять машиной можно научить даже медведя, но чтобы хорошо ездить, недостаточно знать теорию и иметь практику вождения, машину нужно чувствовать, сливаться с ней в одно неразделимое целое. Тогда и машина ответит тебе взаимностью, будет послушной и сделает, казалось бы, невозможное.

Промелькнули последние дома, и я свернула на широкую грунтовую дорогу, проходящую сквозь редкий дубовый лес.

Поднимавшаяся позади пыль скрыла «Ниву» в серо-белых клубах. Встречные машины испуганно шарахались в сторону от бешено несущихся им навстречу автомобилей. Впереди был незаметный поворот на извилистую дорогу, ведущую на другую сторону леса, и я, чуть сбавив скорость, свернула туда. «Нива» почти проскочила поворот, не заметив меня за пылевой завесой, но затем резко затормозила и, совершив сложный маневр, тоже въехала в лес. Мы на большой скорости прошли пару поворотов — «Нива» почти не отставала. Каждый раз, выезжая на прямую, я видела в зеркале ее мощный бампер, усиленный, как у джипов, блестящими никелированными трубами.

Отсутствие пыли в лесу было на руку моим преследователям — они могли теперь видеть меня. Они даже сделали несколько выстрелов в моем направлении, но, как оказалось, это были последние выстрелы в их жизни. На узкой извилистой дороге у переднеприводной «девятки» перед «Нивой», конечно, было преимущество. И когда на очередном повороте передок «девятки», послушный рулю, просто оттащил меня от летящего навстречу молодого дуба, растущего на самой обочине дороги, я услышала, нет, скорее не услышала (надрывный рев двигателя заглушил звук удара), а почувствовала передававшееся по земле сотрясение от налетевшей на ствол дерева «Нивы». Никого не увидев за собой после очередного поворота, я потихоньку стала сбрасывать скорость, пока совсем не остановилась.

Я высыпала содержимое своего рюкзачка на соседнее сиденье, взяла «макаров», взвела курок, сняла с предохранителя и, положив его так, чтобы был под рукой, включила заднюю скорость.

Передние колеса «Нивы» висели в воздухе, как будто она, словно неуклюжее животное, пыталась взобраться на дерево. Правая сторона была смята почти до ветрового стекла и приподнята, открытая левая дверца упиралась в землю, из проема вниз головой торчало тело молодого парня в черной майке. Я остановила машину, взяла пистолет и вышла на дорогу.

Из-за крови, стекавшей по его лицу, я не сразу его узнала. Это был Мутный. Он еще дышал, воздух с хрипом выходил из его груди. Его напарник сидел, откинувшись на спинку кресла, и не подавал признаков жизни. В правой руке он все еще сжимал «вальтер».

Я обошла «Ниву» сзади и через открытое стекло, осторожно, чтобы не испачкаться кровью, которая, казалось, была везде, приложила пальцы к правой стороне его шеи, рядом с ключицей. Пульс не прощупывался.

Вернувшись к Мутному, я ухватила его за майку и попыталась вытащить из машины. С третьей или четвертой попытки мне это удалось. Перешагнув через неподвижно лежащее тело, я заглянула в салон «Нивы» и достала пластиковую бутылку минералки. Сделав несколько глотков тепловатой жидкости, вылила остатки на окровавленное лицо Мутного.

Прошла еще пара минут, прежде чем он открыл глаза и попытался что-то сказать.

Наклонившись над ним, я посмотрела в его глаза:

— Мутный, ты узнаешь меня?

— Там… В машине… Сотовый… «Скорую»…

Снова пришлось перешагивать через него.

Пошарив в салоне, я нашла телефон и опять наклонилась к бандиту.

— Мутный, ты жить хочешь?

— Да… «Скорую»…

— Сначала ответь мне, кто убил Зайцева?

— Никто.

— Как это «никто»? Где же он тогда?

— В гараже… На даче у Вени.

— У кого?

— У Венедиктова… Быстрее… «Скорую», умираю… — Грудь Мутного со свистом поднималась и опускалась, он с трудом выдавливал из себя слова.

— Ладно, Мутный, не умрешь, будет тебе «Скорая». Только не забудь, кто тебе жизнь спас.

Я набрала «03» и минут пять объясняла, как найти место аварии. Снова повернувшись к Мутному, я произнесла:

— Ну, моли бога, чтобы они не задержались. Да, дорогой, а кого же тогда сожгли в крематории, а?

— Нашли… одного бомжа…

— Понятно.

На всякий случай «вальтер», который продолжал держать подельник Мутного, я бросила к себе в машину. Туда же положила сотовый; сегодня он мне пригодится.

— Не грусти, дорогой. — Я махнула на прощание Мутному и, с трудом развернувшись на узкой дороге, отправилась в обратный путь.

Когда я уже почти спустилась с горы, навстречу мне поднимался «рафик» «Скорой помощи». Значит, у Мутного есть шанс. Следом за «рафиком» пронеслась бело-синяя милицейская иномарка, сиреной и проблесковым маячком предупреждая зазевавшихся пешеходов и автомобилистов.

Когда я пересекла город и подъехала к даче, было около шести. Я остановилась в лесочке на старом месте и, достав телефон, набрала домашний номер Венедиктова.

После пятого гудка трубку сняли.

— Да.

— Могу я услышать Игоря Сергеевича?

— Я слушаю.

— Это Иванова. Вы меня помните?

— Кто, кто? А, сыщик в юбке… Что вам нужно?

— Я хочу с вами встретиться. Через час у вас на даче. Устроит?

— Что, что? — Венедиктов был возмущен. — Да ты… Да знаешь ли ты…

Я поняла, что про дискету он еще не знает.

— Игорь Сергеевич, будем взаимно вежливыми. Меня зовут Татьяна Александровна, у меня есть одна вещица, которая может вас заинтересовать.

— Вы что, переквалифицировались в коммивояжера? — В его голосе появились нотки слабого интереса.

— Господь с вами, Игорь Сергеевич, я хочу предложить вам эксклюзивную вещь, уникальный, так сказать, экземпляр.

— Послушайте, — он опять начал раздражаться, — если у вас есть что сказать — выкладывайте, и покончим с этим.

— Хорошо. Не будем тянуть время. Если бы вы не начали хамить, я бы сразу вам сказала. Дело в том, Игорь Сергеевич, что я у вас кое-что украла.

— Если вы что-то украли, то я заявлю на вас в милицию.

— Я и сама могу отнести эту маленькую вещицу в милицию. Я имею в виду ту самую штучку, что лежала в сейфе в вашем кабинете.

— Ты врешь! — заорал Венедиктов.

— Повторяю, меня зовут Татьяна Александровна. Если хотите убедиться — езжайте сначала в агентство, загляните в сейф, а я буду ждать вас на даче. Только предупреждаю, не делайте глупостей — приезжайте один. Вы меня поняли?

— Да. — Голос Игоря Сергеевича стал рыхлым и глухим.

Я нажала кнопку «отбой» и убрала антенну.

Выйдя из машины, я сняла пиджак, надела кобуру, сунула в нее «макаров», пошевелила корпусом, плечами, проверяя свободу движений, сверху снова надела пиджак. «Вальтер» в левый карман, в правый — баллончик с газом, иглу с сонным ядом и всю остальную мелочовку. Поработала немного правой рукой, проверяя ее подвижность, — закрепленная пластырем повязка стягивала кожу, но особых неудобств не доставляла.

Теперь нужно найти веревку. Я открыла багажник и, осмотрев его, в дальнем правом углу увидела то, что мне было нужно, — капроновый буксировочный трос, прочный и легкий. Сделав на одном конце петлю, я смотала его кольцами, чтобы удобнее было накинуть на решетку.

Я подошла к забору со стороны леса, накинула свое импровизированное лассо и, подтянувшись, заглянула внутрь. На террасе стояли стол и пара пластиковых стульев. Два наполовину пустых стакана и большая бутылка колы говорили о том, что все спокойно, я перелезла на участок и, быстро проскользнув вдоль забора, приблизилась к дому.

Входная дверь была заперта, и я подошла к воротам гаража, пристроенного к даче. На них не было никаких замков или задвижек, значит, запираются они изнутри. Я тихонько постучала по воротам ключами от машины и прижалась к ним ухом. Внутри послышалось движение, и я стукнула еще раз.

— Есть кто? — негромко спросила я.

— Да. А вы кто?

— Я пришла вас спасти. Вы можете открыть дверь?

— Нет. Заперта на замок.

— Сколько людей в доме?

— Обычно двое, точно не знаю.

— С какой стороны второй выход из гаража?

— Прямо напротив ворот.

— Хорошо, ждите.

Я обошла гараж и увидела два окна, одно из которых было приоткрыто. Заглянув туда, я поняла, что это кухня, и, открыв вторую створку, влезла внутрь.

Кухонная дверь была открыта, и я, достав «макаров» из кобуры, вышла в огромный двухсветный холл. Там не было перекрытия над первым этажом, а на уровне второго этажа по всему периметру холла шла открытая галерея, огороженная дубовыми перилами с тонкими изящными балясинами. На галерею с двух сторон вели лестницы. Бутылочного цвета ковролин с длинным упругим ворсом делал бесшумным каждый шаг. Где-то наверху работал телевизор.

Дверь в гараж была закрыта на массивную щеколду. Я отодвинула ее и толкнула дверь. За ней я увидела довольно высокого русоволосого парня с бледным осунувшимся лицом. Из одежды на нем были только джинсы, темно-синюю майку он держал в руках.

Я приложила палец к губам и кивнула ему головой, показывая, чтобы он следовал за мной. Я хотела пройти на кухню, чтобы обсудить ситуацию, но он, дернув меня за рукав, показал на соседнюю дверь. Мы вошли туда и оказались в маленьком помещении два на три метра, служившем скорее всего кладовой.

— Алексей, — коротко представился он.

— Я знаю. Меня зовут Татьяна, я работаю на Анну Грачеву. Вы ее знаете?

— Конечно. Это моя невеста.

— Это Венедиктов вас сюда упрятал?

— Да, но это было требование Горюнова, он не мог его ослушаться. Горюнов жестокий человек. А с дядей, я думаю, мы бы все уладили.

— Ладно, расскажете потом, если захотите. Стрелять умеете?

— Умею.

— Тогда держите. — Я достала «вальтер» и протянула ему. — Ну что, пошли? Посмотрим, чем занимается охрана.

— Сейчас. — Он положил пистолет на пол и, натянув майку, снова поднял его. — Я готов.

Осторожно ступая, мы стали подниматься по лестнице, пока не поравнялись с площадкой второго этажа. Подойдя к закрытой двери справа, я замерла на месте, приложив пальцы к губам. Чувствуя себя бесплотным призраком, я легонько толкнула дверь. Спасительный холод «макарова» и сдержанное дыхание Зайцева вернули меня к реальности. Я просунула голову, обвела взглядом пустое помещение. У окна черным лаком поблескивал старомодный рояль, на котором застыл прихотливый изгиб кованого подсвечника. На полу лежал ковер, диваны и кресла утопали в теплой синей мгле.

Мы бесшумно пересекли пространство, отделявшее нас от двери. Вдруг мой настороженный слух уловил доносившиеся из соседней комнаты приглушенный шум, возню, глухой прерывистый шепот и вздохи.

Едва мы приблизились к чуть приоткрытой двери, как внезапный грохот разбившейся бутылки ударил по стене тишины, опоясывавшей дачу, прорубая в тревожном ожидании брешь молниеносной догадки. Если этот грохот вызван неуклюжим движением, то налицо либо неловкость, либо пьянка, либо «внутрисемейная» разборка.

Переглянувшись с Алексеем и оттесняя левой рукой его к стене, правой я слегка надавила на поверхность двери, которая тихо и медленно подалась вперед, открывая весьма неожиданную и экстравагантную при данных обстоятельствах сцену.

Внутри царил столь же заманчивый полумрак, что и в той комнате, где мы находились, хотя бежевые вертикальные жалюзи относились к солнечным лучам более лояльно. Белый круп Жорика, которого я тут же узнала, ходил ходуном над беззащитным задом худого рыжеволосого парня, поверженного на ничем не примечательный стол, который шатался и кряхтел в свой черед, вторя бешеному ритму Жорика. Джинсы сего гиганта черным комком бессильно сгрудились ниже колен. Из этого темного «домотканого» месива, подобно корявым дубовым стволам, поднимались его напряженные ноги, незагорелая кожа которых сплошь была покрыта черными волосами. При каждом его бесцеремонном движении простертый на столе парень судорожно хватался за край стола, издавая какие-то тихие нечленораздельные восклицания, в которых слышались плотоядные отзвуки боли и удовольствия.

Бутылка, слетевшая со стола, была данью сумасшедшей страсти геев. Бычья шея Жорика, в которую я вперилась взглядом, постепенно багровела, от натуги все глубже погружаясь в массивные плечи. Ну, кто бы мог подумать! Я давилась смехом, осознавая нелепую комичность случая. Подавив несвоевременную улыбку, я повернула непроницаемое лицо к Алексею, явно терявшемуся в догадках, как бы уведомляя его о том, что пора вмешаться. И вот, когда победоносно-зловещий крик Жорика распорол мирный вечерний воздух, слившись с жалобно-исступленным возгласом рыжего парня, я шагнула внутрь и направила пистолет на «сладкую парочку», которая еще толком не очухалась от «любовной горячки». Сцена была достойна лучших французских комедий.

— Не двигаться. Буду стрелять!

Они замерли, но все-таки взглянули в мою сторону. Зайцев с «вальтером» в руке протиснулся в комнату за моей спиной и ошарашенно разинул рот.

— Кроме вас двоих, в доме кто-нибудь есть?

— Нет, — ответил Жорик, пытаясь наклониться к штанам.

— Я же сказала — не шевелись.

Он снова выпрямился, не зная, то ли поднять руки вверх, то ли прикрыть ими свое мужское достоинство.

— Отойди туда и встань лицом к окну, ты тоже, — кивнула я рыжему.

Они послушно повиновались, смешно семеня ногами и сверкая белыми ягодицами.

— Теперь можете одеться. Держи их на мушке, — бросила я Зайцеву, — я осмотрю комнату.

Два пистолета, об один из которых разбилась упавшая бутылка, лежали рядом со столом, недалеко валялись наручники и нож с выкидывающимся лезвием. Собрав этот «джентльменский» набор уголовников, я сложила все на диван, взяв в руки лишь наручники.

— У кого ключи от браслетов?

Рыжий полез в карман.

— Только не делай резких движений, — предупредила я его, — повернись и брось их сюда.

Я поймала ключи и протянула Зайцеву:

— Пристегни их к трубе, чтобы не наделали глупостей. А вы, голубки, — я уже обращалась к охранникам, — опуститесь на колени, живо!

Положив пистолет на стол, Алексей ловко приковал парочку к радиаторной батарее. Оставив «любовников» отдыхать, мы спустились вниз и сели в удобные мягкие кресла, стоявшие в холле.

— Чего мы ждем? — спросил Алексей.

— Сейчас приедет твой родственник, нужно бы отпереть ворота.

— Ага, я сейчас, — произнес Зайцев и вышел во двор.

Через минуту он вернулся и вопросительно посмотрел на меня.

— Вы не будете возражать, если я схожу на кухню, эти педики оставили меня сегодня без обеда.

— Конечно, о чем речь.

Не успел он еще скрыться за дверью, как ворота приоткрылись, и через стеклянную стенку я увидела входящего Венедиктова. Его былой лоск куда-то испарился, волосы были всклокочены, галстук сбился набок. Он почти бегом пересек террасу и кинулся ко мне.

— Где дискета?

— Погодите, Игорь Сергеевич, так дела не делают.

Лицо его побагровело, глаза налились кровью, в дрожащей руке откуда-то появился маленький дамский пистолет, который он направил мне в грудь.

— Верни дискету, убью! — Он явно не отдавал отчета в своих действиях.

Схватив его за кисть, я резко вывернула ее влево и назад, одновременно придерживая его локоть другой рукой. Он взвыл, выронил свой игрушечный пистолетик и упал на спину, потом сел на ковре, потирая больную руку. Я отшвырнула пистолет ногой и встала за спиной у Венедиктова. Зайцев с набитым ртом, бутылкой пива в одной руке и «вальтером» в другой выскочил на шум из кухни и в нерешительности остановился. Все это напоминало мне какой-то дешевый водевиль.

— Ну что, вы успокоились? — Я наклонилась к Венедиктову. — Я же сказала, что у меня есть к вам предложение. Вы можете выслушать меня?

— Хорошо, я вас слушаю. — Он поднялся с пола и со вздохом опустился в кресло.

— На данный момент ситуация сложилась следующим образом, — начала я. — У меня есть кое-что, что интересует вас, а вы можете сделать что-то, что интересно мне. В связи с этим у меня такое предложение: вы отпускаете Зайцева (хотя я это уже сделала) и оформляете ему все документы. Ведь, насколько я понимаю, среди живых он сейчас не числится, это — во-первых. Далее, вы забываете о существовании Грачевой и не напоминаете ей о себе, это — во-вторых, а я, со своей стороны, даю вам слово, что никогда и никто не увидит вашу красную дискету. Вы согласны?

— Хорошо, я согласен.

— А я не согласен, — услышала я за спиной голос Горюнова. Мягкий ковер сыграл-таки со мной свою злую шутку.

Оглянувшись через плечо, я увидела в нескольких метрах от себя холодный зрачок пистолетного дула, смотревшего мне прямо в лоб.

— Ну что, потаскушка, прощайся с жизнью. Ты меня уже достала… — Его указательный палец, лежащий на спусковом крючке, с роковой неумолимостью начал свое смертоносное движение.

«Нет, ты не можешь вот так просто взять и умереть», — только успела я подумать, как услышала выстрел.

«Мимо», — решила я, но тут же поняла, что ошиблась, выстрел прозвучал со стороны кухни.

Не замеченный Горюновым, Зайцев успел раньше его нажать на курок… но промахнулся. Леонид Максимович, резко повернувшись в его сторону, выстрелил два раза и, увидев, что Зайцев выронил пистолет и схватился за плечо, снова стал разворачивать ствол в мою сторону. Но меня там уже не было. В тот момент, когда Горюнов выстрелил в Зайцева, я что было сил оттолкнулась и прыгнула вдоль пола, на лету доставая из кобуры свой «ПМ». Еще до того, как мое тело коснулось ковра, я сделала свой единственный выстрел. Пуля пробила голову, и уже мертвое тело Горюнова, отброшенное назад, проломив стекло, выпало на террасу.

* * *

Утро было в самом разгаре, когда я открыла глаза. Я встала и, набросив халат, отправилась в ванную, наслаждаясь спокойствием этого часа. Я еще не успела дожевать бутерброд с ветчиной, когда раздался звонок в дверь. Обжигая губы и язык, я торопливо глотнула кофе и побежала открывать. На пороге стояли, держась за руки, Зайцев и Грачева.

— Проходите. — Я приветливо улыбнулась, приглашая их в гостиную.

Рассевшись по креслам, мы выдержали минутную паузу, и только после этого я, взглянув на сияющую от плохо скрываемой радости Грачеву, сказала:

— К сожалению, отчет еще не готов, я хотела…

— Ну что вы, какой отчет, — не дав мне договорить, воскликнула Анна, — вы наша спасительница! — добавила она в свойственной ей эксцентричной манере. — Мы с Алексеем пришли, чтобы поблагодарить вас. Кроме оговоренного нами гонорара, я бы хотела… ну, в общем, вот. — Открыв сумочку, она достала конверт и положила на столик передо мной.

— Что это? — спросила я с мягкой улыбкой.

— Ваша премия, тысяча долларов, вы ее заслужили. — Она смущенно подвинула конверт.

— Благодарю, но теперь, после всего, вы можете быть со мной полностью откровенной? Когда вы пришли ко мне в первый раз, вы знали, что Алексей жив?

Зайцев удивленно взглянул на Грачеву, которая явно не ждала подобного вопроса.

— Игорь Сергеевич сумел убедить Горюнова не убивать Алексея, пообещав, что он не пойдет в милицию. Гибель Алеши была инсценирована Горюновым, чтобы в случае, если ситуация сложится неблагоприятно, без помех разделаться с ним. — Грачева тяжело вздохнула, как бы отгоняя от себя дурные воспоминания.

— Благодаря вам все это теперь в прошлом, — присоединился Зайцев.

* * *

— Ну, как тебе жизнь частного сыщика? — спросила я лукаво Эрика, когда мы этим же вечером сидели за столиком летнего кафе в центре города.

— У меня за сутки знакомства с тобой впечатлений больше, чем за год жизни в Америке. — Он с улыбкой взглянул на меня и, перегнувшись через столик, нежно поцеловал.

Примечания

1

Идите прочь непосвященные, здесь свято место (лат. ).

(обратно)

2

Горячая вода, холодное пиво. Это все, что нужно (англ. ).

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Реклама на сайте