Меган Максвелл Ты только попроси. Или дай мне уйти
С любовью к моим безумным
и потрясающим поклонницам Максвелл.
Как вы уже говорили, где два, там и три!
Надеюсь, что Эрик и Джуд
снова увлекут вас за собой.
Тысяча поцелуев.
МеганВсе представленные в этом произведении персонажи, события и происшествия вымышлены. Любое сходство с реальными или исчезнувшими людьми является совпадением.
© Megan Maxwell, 2013
© Editorial Planeta, S.A., 2013
© Shutterstock.com / Natalia Sokko, обложка, 2017
© Hemiro Ltd, издание на русском языке, 2017
© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», художественное оформление, 2017
© ООО «Книжный клуб “Клуб семейного досуга”», г. Белгород, 2017
* * *
Глава 1
Ривьера Майа – Отель «Меззанин»
Белоснежный песчаный пляж…
Кристально чистая вода…
Пленительное солнце…
Восхитительные коктейли…
…и Эрик Циммерман.
Ненасытный!
Именно это слово точно описывает аппетит, который я испытываю к нему. К своему очаровательному, красивому, сексуальному и похотливому супругу. До сих пор в это не верю. Я вышла замуж за Эрика! За Айсмена!
И сейчас мы с ним в Тулуме, в Мексике, наслаждаемся медовым месяцем, и мне хочется, чтобы он никогда не заканчивался.
Я загораю топлес, устроившись в удобном гамаке. Чувствую, как солнечные лучи ласкают тело, а мой Айсмен разговаривает по телефону всего в нескольких метрах от меня. По нахмуренным бровям я понимаю, что речь идет о его компании, и улыбаюсь. Загорелый Эрик просто сногсшибателен в своих небесно-голубых плавках. Смотрю на него… обсматриваю… и чем дольше делаю это, тем сильнее он меня возбуждает.
Возможно, это эффект Циммермана?
Я с интересом наблюдаю, как сидящие у бара отеля девушки пялятся на него. Еще бы! Смотреть на моего здоровяка – одно удовольствие. Эта картина меня забавляет, я улыбаюсь и сдерживаю желание закричать: «Э-э-э, волчицы, он мой!»
Но в этом нет никакой необходимости. Эрик весь, абсолютно весь мой, и мне не нужно кричать об этом на весь мир.
Через три дня после чудесной свадьбы в Мюнхене мой новоиспеченный супруг сделал мне сюрприз в виде изумительной романтической поездки на медовый месяц. Теперь я здесь, на экзотическом пляже Тулума на Мексиканских Карибах, наслаждаюсь потрясающими видами и горю желанием поскорее вернуться в наш уютный номер.
Хочется пить. Поднимаюсь из гамака, снимаю наушники от iPod, надеваю верх от своего желтого купальника и направляюсь к бару на пляже.
Как восхитительна погода!
Услышав голос Алехандро Санса, улыбаюсь и напеваю по дороге к бару:
Вот видишь, где два, там и три,
Жизнь идет своим чередом без остановки…
Что ж тут поделаешь…[1]
Да, где два, там и три. И пусть об этом говорят.
Нежный бриз развевает мои волосы, и я продолжаю напевать, приближаясь к бару.
Зачем ты лечила меня, когда я был ранен,
Если ты снова разбиваешь мне сердце, покидая меня?
Кто будет дарить мне свои чувства?
Кто будет просить меня: «Всегда будь со мной»?
Кто прижмется ко мне этой ночью, если станет холодно?
Кто излечит мое разбитое сердце?
Заказываю бармену гигантскую кока-колу с двойной порцией льда, и, как только делаю первый глоток, чьи-то руки обвивают мою талию и кто-то говорит мне на ухо:
– Я уже здесь, малышка.
Этот голос…
Эта близость…
Это его «малышка»…
Ммм… он сводит меня с ума, и я расплываюсь в улыбке, замечая, как девушки у бара краснеют, находясь рядом с Эриком. Еще бы! И тогда, сияя от счастья, упираюсь затылком ему в грудь, и он чмокает меня в лоб.
– Хочешь кока-колы?
Он кивает, усаживается на стул, который стоит рядом со мной, берет из моих рук стакан и, сделав огромный глоток, тихо произносит:
– Спасибо. Я умирал от жажды.
И, пробежавшись своими голубыми глазами по моей груди, он с усмешкой спрашивает:
– Зачем ты надела верх купальника? Лишаешь меня чудесных видов.
– Как-то неудобно светить грудью в баре.
Эрик улыбается. Я чувствую его возбуждение. Внезапно музыка меняется, и звучит романтическая ранчера[2].
Да здравствуют ранчеры!
Какие песни! Сколько в них чувств! Никогда бы не подумала, что они настолько мне понравятся. Эрик же – втайне самый большой романтик из всех, кого я когда-либо встречала, – услышав эту песню, угрожающе смотрит на меня, приближается, собственнически обхватывает меня за талию и спрашивает:
– Потанцуем, смугляночка?
Да чтоб меня…
Я сейчас съем его!
Обожаю, когда он ведет себя непринужденно и его мысли заняты лишь нами.
Звучит песня, которую Декстер посвятил нам на свадьбе. Каждый раз, слыша ее, мы танцуем, забывая обо всем.
Я сумасшедшая…
Я по уши влюблена…
Встаю со стула, и там, прямо у бара, не обращая внимания на пялящихся на нас туристов, мы, словно два голубка, танцуем под завистливые взгляды девушек и чудесный голос Луиса Мигеля.
Если нам позволят, мы будем любить друг друга всю жизнь.
Если нам позволят, мы будем жить в новом мире.
Я верю, что мы сможем увидеть рождение рассвета нового дня.
Думаю, что мы все еще можем быть счастливыми[3].
О боже… Боже мой, какой момент!
Именно этого я и хочу – чтобы нам с Эриком позволили быть счастливыми. Точнее, чтобы мы сами позволили себе таковыми быть. Ведь единственное, что нам ясно, – это то, что мы как огонь и вода. И хотя безумно любим друг друга, мы словно две бомбы, готовые взорваться в любой момент.
После свадьбы мы еще ни разу не ссорились. Мир и любовь. Мы на седьмом небе и не делаем ничего – лишь целуемся, осыпаем друг друга сладкими словами и полностью отдаемся друг другу.
Да здравствует медовый месяц!
Звучит песня, и мы, двое влюбленных, танцуем под нее. Я счастлива с Эриком. Мы оба наслаждаемся этим моментом. Танцуем, забыв обо всем на свете, и смотрим друг на друга с неподдельным обожанием.
Взгляд его голубых глаз словно проникает в меня, говоря, как сильно он меня любит. А когда песня заканчивается, мой муж, мой любовник, моя безумная любовь целует меня и, усаживая на стул, шепчет в нескольких сантиметрах от моих губ:
– Я буду любить тебя всю жизнь, как в песне.
Мама… мамочка… я съела бы сейчас своего красавчика без остатка!
Минут через пять, когда мы наконец прекращаем сюсюкаться и нежничать на глазах у смущенных девушек, которые наблюдают за нами, я спрашиваю:
– Ты разговаривал по телефону с Декстером?
– Нет, с его компаньоном. Он хочет завтра встретиться в их офисе и переговорить о делах.
– И где находится их офис?
– В получасе езды отсюда. На Плайа-дель-Кармен. Поэтому завтра утром мы едем в…
– Едем? – перебиваю я его. – Нет… нет… ты хотел сказать, ты едешь. Я предпочитаю остаться и ждать тебя здесь.
Эрик поднимает брови. Мои слова его не устраивают. Я улыбаюсь, а он спрашивает:
– Одна?
Его лицо нужно было видеть! Но я, желая настоять на своем, отвечаю:
– Эрик… я не одна. В отеле полно народу и на пляже тоже. Разве ты не видишь?
Он хмурится. Айсмен возвращается! Заявляет:
– Джуд, ты будешь одна, и мне это не нравится.
Я прыскаю:
– Послушай, дорогой…
– Нет, Джуд… ты поедешь со мной. Я видел, как тут рыщет стая героев-любовников в поисках хорошенькой жертвы, и категорически против, чтобы таковой стала моя жена, – серьезно заявляет он.
От этих слов я взрываюсь смехом. А ему, конечно же, не смешно.
Как же я возбуждаюсь, когда он ревнует! Встаю со стула и еще больше приближаюсь к нему, обнимаю его за шею и шепчу:
– Единственный герой-любовник, который меня интересует, – это ты. Мой мегалюбовник! И, кстати, я умею позаботиться о себе. Более того, ты ведь очень рано встаешь, ведь так? – Мой здоровяк кивает, сжимает меня за талию, и я добавляю, словно капризная принцессочка: – А я не хочу рано вставать. Хочу поспать и, когда проснусь, буду загорать, пока ты не вернешься. В чем проблема?
– Джуд…
Я целую его. Обожаю его целовать. И, закончив, с невинной улыбкой добавляю:
– Пойдем в номер.
– Мы говорили о…
– Просто когда ты такой серьезный и деловой, – перебиваю я, – ты заводишь меня, как мотоцикл. Я хочу тебя.
Эрик улыбается. Отли-и-и-чно!
Он запускает руку мне в волосы на затылке и впивается в меня губами… Целует меня с таким упоением, что сидящие у бара девушки застывают.
То-то же, нечего пялиться!
Не обращая внимания, кто на нас смотрит, Эрик берет меня на руки и, недолго думая, несет туда, куда я попросила.
Когда мы оказываемся у двери, мой герой-любовник уже заведен на сто процентов. Прыская, я открываю дверь карточкой, а он, оказавшись внутри, ногой закрывает дверь. Он меня не отпускает. Несет к кровати, опускает на нее и тихо произносит:
– Я наберу джакузи.
Наблюдаю за ним.
Он подходит к круглой ванне в нескольких метрах от кровати, открывает краны, поворачивается ко мне и хриплым от возбуждения голосом произносит:
– Раздевайся, или я разорву этот купальник на кусочки.
Ва-а-а-а-а-у-у-у!
Повторять мне не стоит, и я с похотливой улыбкой быстро раздеваюсь. Купальник крутой, вчера я купила его в дорогущем магазине Тулума, он обошелся мне в целое состояние. Очень не хочется, чтобы он закончил так же, как большая часть моего нижнего белья.
Глядя, как я спешу, Эрик усмехается. Он наблюдает за мной, закусив губу, и, когда я оказываюсь обнаженной, манит меня пальцем к себе. Я послушно иду. Когда мои соски прикасаются к кубикам на его животе, он сипло произносит:
– Покажи, как ты меня хочешь.
О да… конечно же да!
Сгорая от желания, развязываю шнурок на его небесно-голубых плавках. Проникаю рукой в плавки и опускаюсь на колени. Раздев его, поднимаю глаза и смотрю на его член.
Он восхитителен!
Увидев, что он для меня приготовил, пускаю слюнки. Снизу смотрю на Эрика, и он томно произносит:
– Малышка, я весь твой.
И тогда я крепко сжимаю в руке его упругий член, провожу им по своему лицу, шее и наблюдаю, как его взгляд наполняется возбуждением.
Решив непременно насладиться этим изысканным яством, я сладострастно провожу языком от кончика пениса до его основания.
Не сводя глаз с улыбающегося Эрика, разгорячившись, покусываю его член, отчего он удовлетворенно рычит и берет меня за голову. Я дышу все чаще. О, как же я хочу его! Заведенная до предела, беру его пенис в рот и чувствую, как Эрик, постанывая, зарывается пальцами в мои волосы. О да!
Я обожаю его пенис, такой твердый… горячий и нежный. Еще немного играю с ним, пока Эрик, больше не в силах сдерживаться, хватает меня за волосы, оттягивает, чтобы я могла видеть его, и напряженно произносит:
– Ложись на кровать.
Я поднимаюсь с пола и выполняю его приказ. Ноги подкашиваются, но мне все же удается дойти до цели. Когда я ложусь на кровать, Эрик, мой всемогущий бог любви, приближается ко мне и с прерывающимся дыханием приказывает:
– Разведи ноги.
Я задыхаюсь, едва успевая хватать воздух ртом. Знаю, что он собирается делать, и от этого схожу с ума.
Эрик опускается на кровать и целует меня. Нависнув надо мной, словно лев на четырех лапах, он, искушая, то приближается ко мне ртом, то отстраняется, вызывая во мне безумное желание растерзать его.
Поцелуи… покусывания… и похоть. Именно это вытворяет со мной мой муж, а когда понимает, что я готова сделать для него абсолютно все, проползает по моему телу и заставляет вскрикнуть, оказавшись между моих ног.
Его рот, о, его рот двигается так настойчиво в самом центре моего желания!
Его пальцы открывают мои губы и без промедления входят в меня снова и снова. И я, прерывисто дыша, шепчу:
– Не останавливайся…
О боже… он не слушает меня. Я готова его убить. Внезапно его язык, его влажный и удивительный язык входит в меня и занимается со мной любовью.
О да, как приятно он это делает!
Еле дышу… Сжимаю в руках простыню цвета слоновой кости и, постанывая от наслаждения, двигаюсь в такт своей любви, своему супругу, своему любовнику.
И когда мне кажется, что я уже на грани, Эрик выныривает между моих ног, смотрит на меня, нависает надо мной и проникает в меня. Он делает это мощным и резким движением, и я, изнемогая от наслаждения, изгибаюсь, чтобы поглубже его принять.
Не давая мне перевести дух, он крепко сжимает меня за бедра и непрерывно двигается во мне, раз… два… три… двадцать… и я словно становлюсь с ним одним целым. Мои ноги дрожат. Мое тело бешено содрогается от его толчков, а когда к голове приливают жар, страсть и безумие, я слышу долгий мужской стон удовлетворения. Несколько секунд спустя у меня тоже вырывается стон, и, вспотев от напряжения, мой мужчина наваливается на меня.
Продержавшись тридцать секунд под горячим телом своего гиганта, я тихо произношу:
– Эрик… я не могу дышать.
Он сразу же скатывается на кровать, падая справа от меня. Он всегда уводит меня к вершине наслаждения, заботясь в первую очередь обо мне, и с ослепительной улыбкой говорит:
– Малышка, я тебя люблю. – И, как всегда, спрашивает: – Все хорошо?
Ах, сейчас я зацелую его до смерти!
Чувствуя себя на седьмом небе, улыбаюсь и отвечаю:
– Все великолепно, мой Айсмен.
Мы проводим вечер в своем маленьком любовном гнездышке, предаваясь играм и утехам. Эрик проявляет ко мне любовь, и я отвечаю ему своей. Мы пребываем в волшебном, удивительном блаженстве во время наших горячих встреч.
Поздно вечером, после чудесного ужина в ресторане отеля у Эрика звонит телефон. Ответив на звонок, он кладет мобильный на стол и поясняет:
– Это был Роберто. Я договорился встретиться с ним в офисе в восемь часов утра.
Я весело смотрю на него.
– Ну, ты уже знаешь, что завтра рано встаешь!
Когда до него доходит смысл моих слов, он собирается что-то сказать, но я его прерываю:
– Э, нет… я же сказала, что не поеду с тобой. Хочу позагорать.
– Джуд…
– Милый, оставь свою ревность. Я хочу выспаться, а потом позагорать. – Потом, вкрадчиво приближаясь к своему нахмуренному муженьку, мурлычу: – А когда ты вернешься, мы пойдем в номер и снова будем играть, только ты и я. Как тебе мой план?
– Ладно, упрямица. Я привезу бутылку с розовыми наклеечками, как тебе это?
Глава 2
Я просыпаюсь в половине восьмого утра и слышу, как Эрик моется в душе. Мне хочется поцеловать его перед уходом, но я такая сонная, что решаю подождать, пока он побреется. Проснувшись снова, вижу, что уже половина одиннадцатого, и у меня вырывается лишь одно:
– Че-о-о-о-о-орт!
Опять повалившись на огромную кровать, которую я разделяю с любимым, беру мобильный и набираю:
Все хорошо?
Я волнуюсь за него, так же как и он за меня. И минуту спустя получаю ответ:
Все будет хорошо, как только я снова окажусь рядом с тобой.
Люблю тебя.
Я улыбаюсь, как дурочка, ложусь на кровать и наслаждаюсь его ароматом, который еще хранят простыни. Немного повалявшись, открываю на ноутбуке «Фейсбук» и выкладываю фотографию: мы с Эриком на пляже. Проходит пара секунд, и моя стена наполняется комментариями подруг-поклонниц. Смеясь, читаю что-то типа: «Съешь своего муженька!», «Если ты не хочешь, то я сама его съем!» Или вот еще: «Я хотела бы иметь такого Эрика!»
Хохочу. Однажды я познакомилась с этими девчонками в социальной сети, теперь они счастливы за меня и не перестают шутить по поводу моего медового месяца. А может, они мне завидуют?
После освежающего душа решаю позвонить отцу. Уж очень мне хочется с ним поболтать. Смотрю на часы и подсчитываю разницу во времени. В Испании сейчас раннее утро, но я знаю, что папа уже на ногах. Он, как и Эрик, спит мало.
Сажусь на кровать, набираю номер, слышу два гудка и, когда поднимают трубку, кричу:
– Але, папу-у-у-у-у-ля! Приве-е-е-е-ет!
Узнав мой голос, папа хохочет:
– Привет, жизнь моя. Как поживает моя смугляночка?
– Хорошо, папа, все отлично! – И, услышав его довольный смех, добавляю: – Все супер, и я прекрасно провожу время с Эриком.
– Рад это слышать, милая моя.
– Я серьезно, папа, тебе нужно развлечься и приехать ко мне. Тебе следовало бы сказать Бичарону и Лусену о том, что в следующий раз вы поедете отдыхать именно сюда. Вам здесь понравится.
Отец снова разразился смехом.
– Эх, смугляночка, Лусен не покидает Испанию, как его не покидает красное вино. Он поехал на твою свадьбу в Германию только из-за тебя. А так и речи быть не может!
– Неужели ему так сильно не понравилась поездка?
– Нет, дочка, понравилась. Но ему очень сложно в плане еды. По его мнению, нигде так не естся, как дома!
– Ну, тогда езжай с Бичароном и его женой. Уверена, что они будут в восторге.
– Это точно… Им действительно понравится эта идея.
Мы еще немного болтаем. Я засыпаю его подробностями, а он рассказывает, как у него дела. Его беспокоит кризис. Ему пришлось уволить одного из механиков, а это для отца словно нож в сердце. Когда мне удается снова его развеселить, спрашиваю:
– Флин хорошо себя ведет?
– Он – шелковый и чудо-няня для Лусии. Души в ней не чает! – Я улыбаюсь, представляя эту картину, а он продолжает: – Я серьезно, милая, он здорово проводит время с местными ребятишками и с Лус. Эти двое – опасная шайка! Кстати, видишь ли, чертенку нравится хамонсито. И у него хороший вкус. Ты не подсовывай ему обычный хамон, иначе он поворачивается ко мне и говорит: «Мануэль, этот хамон пропал?»
– Да что ты!
– Говорю тебе. А гаспачо Пачуки! Ой, он от него без ума. – Я хохочу. – Ни разу еще не было, чтобы, зайдя к ней в ресторан, он не заказал себе гаспачо. И, повторяю, они с Лус отлично ладят. Она научила его ездить на велосипеде и…
– Ради бога, папа, а если с ним что-то случится? – взволнованно говорю я.
Вот че-о-о-о-орт, я только что говорила, как Эрик.
– Дочка, будь спокойна… Он крепкий малый, и хотя пару раз врезался в ворота…
– Па-а-а-а-а-па-а-а…
– Женщина, в этом нет ничего страшного. Это ребенок. Из-за пары синяков и царапин с ним ничего не случится. А вот если бы ты видела, как он сейчас ездит на велосипеде…
Когда я представляю ребят, губы растягиваются в улыбке. Лус и Флин, кто бы мог подумать?
Я до сих пор помню их первую встречу, когда моя острая на язык племянница спросила: «А почему этот китаец со мной не разговаривает?» Но, к удивлению, они подружились, и настолько сильно, что Флин скомандовал поехать в Херес на все время, пока длится наш медовый месяц.
– А Ракель? – спрашиваю я, меняя тему.
– Доченька, твоя сестра меня изводит.
Я улыбаюсь, сочувствуя ему. По возвращении в Испанию после моей свадьбы сестра решила поехать на некоторое время в Херес к отцу. Я предложила ей остановиться с дочурками в доме, который подарил мне Эрик, но ни она, ни отец на это не согласились. Им захотелось побыть вместе.
– Ну-ка, папа, что там не так с Ракель?
– Твоя сестра… нарушает мой жизненный уклад. Веришь ты или нет, но она возомнила себя хозяйкой пульта от телевизора. – Я хохочу, а он добавляет: – Мне осточертело смотреть передачи со сплетнями, телесериалы и мелодрамы. Как ей может нравиться вся эта чушь?
Не зная, что и ответить, собираюсь что-то сказать, но отец добавляет:
– И, к твоему сведению, сестра сказала, что, когда после медового месяца ты приедешь забирать Флина, она намерена поговорить с Эриком, чтобы тот подыскал ей работу. Утверждает, что ей нужно начать новую жизнь, а без работы она это сделать не может. Кстати, Хесус продолжает ей названивать.
– Хесус?! И что нужно этому бестолковому?
– По ее словам, он лишь хочет узнать, как дела у девочек, и поговорить с ней.
– Думаешь, она хочет к нему вернуться?
Я слышу, как отец вздыхает. Наконец он отвечает:
– Нет, слава Христу, нет, это уж точно.
Новость об этих звонках мне крайне не понравилась. Этот тупица, мой бывший свояк, бросил сестру, когда она была беременна, чтобы якобы продолжать свою безумную жизнь. Надеюсь лишь, что Ракель будет умницей и не попадется на уловки этого волка в овечьей шкуре.
Понимаю, что эта тема очень волнует отца, и стараюсь ее замять, добавляя:
– А что касается ее желания работать, то мне очень жаль, папа, но в этом я с ней согласна.
– Но послушай, смугляночка, со своим заработком я легко могу содержать ее и девочек. Почему она хочет работать?
Понимая теперь намерения отца и сестры, я продолжаю:
– Слушай, папа, я уверена, что Ракель с тобой очень счастлива и благодарна за все, что ты можешь для нее сделать. Но она не собирается оставаться в Хересе, и ты это знаешь. Когда мы об этом говорили, она сказала тебе, что это всего лишь на время и…
– Но что она собирается делать сама с девочками в Мадриде? Она была бы здесь, со мной, я заботился бы о ней и знал бы, что с ними тремя все в порядке.
Я невольно улыбаюсь: отец – такой же суперзащитник, как и Эрик. И смиренно добавляю:
– Папа… Ракель должна вернуться к нормальной жизни. И если она останется с тобой в Хересе, то не скоро заживет, как раньше. Разве ты не понимаешь?
Мой отец – самый добрый и щедрый человек во всем мире, и я его понимаю. Но понимаю и сестру. Ей хочется вырваться вперед. Зная ее, я уверена, что она этого добьется. И надеюсь, что это будет не с Хесусом.
Минут через сорок пять я прощаюсь с отцом и иду в буфет набивать желудок. Все очень вкусное, и мне приходится туго. Ах, ну еще немножечко! Наевшись, направляюсь на пляж в своем неоново-зеленом купальнике, в котором выгляжу еще более смуглой. Выйдя на пляж, ищу взглядом свободный шезлонг с зонтиком. Нахожу, иду к нему и падаю в него.
Обожаю солнце!
Достаю iPod, надеваю наушники и включаю песню своего любимого Пабло Альборана:
Если море разделяет континенты, то нас разделяют сотни морей.
Если бы я мог быть смелее, то смог бы рассказать о своей любви тебе…
Из-за которой мой голос тает в этой песне.
Вот так говорит мое сердце.
Меня называют безумцем за то, что не замечаю, как мало ты мне даешь.
Меня называют безумцем за то, что прошу у луны о тебе за окном.
Меня называют безумцем, если я ошибаюсь и нехотя тебя вспоминаю.
Меня называют безумцем за то, что воспоминания о тебе сжигают мое тело.
Безумец… безумец… безумец… безумец… безуме-е-е-ец[4].
Я напеваю и наблюдаю за тем, как накатываются волны.
Это самая подходящая песня, чтобы наблюдать за морем!
Наслаждаясь чудесным моментом, с улыбкой открываю книгу. Иногда я могу одновременно читать и напевать. Редко, но умею. Однако минут через двадцать, когда Пабло поет «Жизнь в розовом цвете», у меня начинают слипаться глаза, и под легкий бриз я закрываю книгу. Сама того не замечая, погружаюсь в объятия сна. Не знаю, сколько я проспала. Внезапно слышу:
– Сеньорита… сеньорита…
Открываю глаза. В чем дело?
Не понимая, что происходит, снимаю наушники и вижу, что официант с очаровательной улыбкой протягивает мне «маргариту» и говорит:
– Это от господина в синей рубашке у бара.
Я улыбаюсь. Эрик вернулся.
Умирая от жажды, делаю глоток. Как вкусно! Однако, повернувшись к бару с самой милой и сексуальной улыбкой, каменею от удивления. Тот, кто прислал мне коктейль, – вовсе не Эрик.
Боже мой, как неловко!
Господин в синей рубашке – это мужчина лет сорока, высокий, темноволосый и в полосатых шортах. Заметив, что я смотрю на него, он улыбается, а мне хочется провалиться сквозь землю.
Ну и что мне теперь делать? Выплюнуть коктейль?
Конечно же, не собираясь делать ничего такого, благодарю его, как могу, отворачиваюсь и открываю книгу. Краем глаза вижу, что он улыбается, садится на один из стульев у бара и продолжает пить свой напиток.
Более получаса я пытаюсь читать, но безрезультатно. Этот мужчина выводит меня из себя. Он не двигается с места и не прекращает на меня глазеть. В конце концов я закрываю книгу, снимаю солнечные очки и иду окунуться.
Вода прохладная, и я от этого в восторге.
Захожу в воду по пояс и, когда подходит волна, ныряю, как сирена, и плыву под водой.
О да… Какое приятное ощущение.
Наплававшись, ложусь на воду вверх лицом. Захотелось снять верх купальника, но я отказалась от этой идеи. Что-то мне подсказывает, что тот мужчина из бара до сих пор на меня смотрит и может расценить это как приглашение.
– Привет.
Услышав голос рядом с собой, я от неожиданности подскакиваю и чуть не захлебываюсь. Чьи-то руки быстро подхватывают меня и отпускают, когда мне удается встать на ноги. Вытерев лицо и губы от воды, я хлопаю ресницами и вижу, что это тот самый незнакомец, который уже больше часа глазеет на меня.
– Чего ты хочешь? – спрашиваю я.
Он с насмешливой улыбкой отвечает:
– Для начала – чтобы ты не утонула. Мне жаль, если я тебя напугал. Я лишь хочу побеседовать, прекрасная дамочка.
Невольно улыбаюсь. Я такая глупая и улыбчивая. У него очень приятный мексиканский акцент, однако, взяв себя в руки, я немного отстраняюсь от него.
– Послушай… Большое спасибо за коктейль, но я замужем и не хочу беседовать ни с тобой, ни с кем бы то ни было, понятно?
Он кивает и спрашивает:
– Недавно вышла замуж?
Я готова послать его куда подальше. И какое ему дело? Отвечаю:
– Я сказала, что замужем, поэтому будь так любезен оставить меня в покое, прежде чем я разозлюсь и ты пожалеешь, что связался со мной. А… и до того, как ты начнешь настаивать, предупреждаю, что из прекрасной дамочки я могу превратиться в грубую мерзавку. Так вот, лучше иди подальше и не зли меня!
Мужчина кивает и отходит, говоря:
– Мамочки, какая женщина!
Я не свожу с него глаз и вижу, что он выходит из воды и направляется к бару. Там он берет красное полотенце, вытирает лицо и уходит. Сияя довольной улыбкой, я тоже выхожу на берег. Сажусь на песок и отдаюсь любимому занятию – делаю домики у себя на ногах.
Погруженная в свои мысли, беру мокрый песок и сыплю его на себя, как вдруг вижу, что кто-то садится рядом. Это девочка.
Очарованная незнакомкой, улыбаюсь, а малышка, протягивая мне ведерко, говорит:
– Поиграем?
Не в силах отказать, киваю и насыпаю песок в ведро, спрашивая:
– Как тебя зовут?
Она с чудесной улыбкой смотрит на меня и отвечает:
– Анжели. А тебя?
– Джудит.
Девчурка улыбается.
– Мне шесть лет. А тебе?
Ну и ну… Еще одна приставучка, точь-в-точь как моя любимая племянница Лус. Взъерошив ей волосы, беру ведерко и с улыбкой спрашиваю в свою очередь:
– Построим замок?
Я с удовольствием играю с девочкой под теплыми лучами солнца. Я уже очень… очень загорела. Отец сказал бы: как цыганка!
Где-то через час девочка уходит с родителями, и я возвращаюсь на шезлонг. Две секунды спустя парень немного моложе меня усаживается рядом на песок и говорит на английском:
– Привет. Меня зовут Джордж. Ты одна?
Я поневоле улыбаюсь. Вы только посмотрите, как же легко здесь заводят знакомства!
– Привет, меня зовут Джудит, и нет, я не одна.
– Испанка?
– Да, – и сразу же добавляю: – Уверена, что тебе нравятся паэлья[5] и сангрия[6], не так ли?
– Э… да… Откуда ты знаешь?
Развеселившись, улыбаюсь. О, мне знаком этот типичный акцент! Глядя ему в глаза, спрашиваю:
– Немец, так ведь?
Широко разинув рот, он спрашивает:
– А как ты узнала?
Мне так хочется выпалить что-то типа «Франкфурт!» или «Ауди!», но я лишь смеюсь и отвечаю:
– Я немного знаю немцев и их акцент.
Сказав это, беру крем и начинаю наносить его на кожу, как вдруг он предлагает:
– Давай я тебя намажу.
Замерев, я окидываю его взглядом с ног до головы и отвечаю:
– Нет, спасибо. Я сама прекрасно с этим справлюсь.
– Я все утро за тобой наблюдаю, и, кроме меня, рядом с тобой никто не присаживался. Ты уверена, что не одна?
– Я же тебе уже сказала.
– Я видел, как ты играла с одной девочкой и как отшила одного типа.
Невероятно, неужели этот хлыщ все время за мной следил?
– Послушай, Джордж, не хочу показаться грубой, но можешь мне объяснить, какого черта ты за мной наблюдаешь?
– А мне больше нечем заняться. Я здесь отдыхаю с родителями и умираю со скуки. Позволишь мне угостить тебя чем-нибудь?
– Нет, спасибо.
– Точно?
– Точнее не бывает, Джордж.
Его юношеское упорство смешит меня. В это мгновение звонит мой мобильный. Пришло сообщение.
Заигрываете, сеньора Циммерман?
Я тотчас вскакиваю, оглядываюсь и замечаю его. Он сидит около бара и смотрит на меня.
Я улыбаюсь ему, но он не отвечает мне тем же. Ух… ух… ух…
Судя по взгляду, он сейчас гадает, что делает этот незнакомец рядом со мной. Решив быстрее с этим покончить, я поворачиваюсь к парню и говорю:
– Видишь того высокого светловолосого мужчину у бара, который смотрит на нас?
– Тот, который смотрит на нас с недовольным лицом? – уточняет парень, глядя туда, куда я указываю пальцем.
Не в силах удержаться, я прыскаю и киваю.
– Точно. Так знай, что он, как и ты, – немец.
– И что с того?
– Ничего, просто он мой муж. И, судя по выражению его лица, ему не очень нравится, что ты сидишь рядом со мной.
Его лицо напряглось.
Бедняга!
Эрик выше, крупнее и солиднее, чем он. Джордж с виноватым видом поднимается и удаляется, тихо говоря:
– Мне очень жаль. Извини. Я уже ухожу. Уверен, что родители уже меня ищут.
Развеселившись, я улыбаюсь, глядя, как он уходит. Затем поворачиваюсь к своему муженьку и вижу его все таким же недовольным. Закатываю глаза и даю знак, чтобы он шел ко мне. Но он не шевелится. Надуваю губки и, наконец, вижу, что правый уголок его губ поднимается. Отли-и-и-и-чно!
Я снова маню его пальчиком, но, видя, что он не идет, решаю пойти сама. Если гора не идет к Магомету, то Магомет пойдет к горе.
Я встаю, и тут на меня находит.
С лукавой улыбкой снимаю верх купальника, оставляю его на шезлонге и иду к Эрику, виляя попкой, чтобы предстать перед своим мужем во всей красе.
Я такая дерзкая!
Эрик смотрит на меня… смотрит. Он пожирает меня взглядом, и моя дерзость вызывает у меня жар, отчего мои соски каменеют.
О боже… как он меня заводит, когда так смотрит.
Подойдя к нему, становлюсь на цыпочки, целую его в губы и мурлычу:
– Я по тебе соскучилась.
Он стоит, не шевелясь, и смотрит на меня со своей высоты. Мой любимый скандалист.
– Ты была очень увлечена беседой с этим мальчишкой. Кто это был?
– Джордж.
– И кто такой Джордж?
Потешаясь его нахмуренным видом, отвечаю:
– Дорогой, послушай, Джордж – это парень, который отдыхает здесь с родителями. Ему было скучно, и он присел поболтать со мной. Не начинай опять со своими героями-любовниками.
Эрик не отвечает, и я вспоминаю о том мужчине в синей рубашке.
О боже… Боже мой… Если бы он увидел, что тот плескался рядом со мной в воде… Он-то уж точно похож на героя-любовника. Джордж – это одно дело, он слишком молод, и совсем другое – тот тип, угостивший меня «маргаритой».
Через несколько секунд, в течение которых Айсмен не сводит с меня глаз (а у меня уже сводит шею оттого, что смотрю на него снизу вверх), он наконец улыбается и говорит:
– Кое-что с розовыми наклейками ждет нас в ведерке со льдом в номере.
Я хохочу и пулей лечу к шезлонгу. Хватаю свои вещи и быстренько возвращаюсь к нему запыхавшаяся и с обнаженной грудью. Эрик обнимает меня и, подарив нежный поцелуй в губы, тихо произносит:
– Идемте, сеньора Циммерман, насладимся этим.
Сегодня вечером в отеле устраивают праздник. После ужина мы с Эриком присаживаемся на удобные пуфы, чтобы насладиться представлением. Мексиканский привкус и колорит – во всем, и я отрываюсь по полной, напевая:
Высокомерная и гордая красавица никому не позволяет себя утешать. Говорят, что кто-то появился и затем ушел, Говорят, что она плачет за ним ночи напролет. Девушка в бикини полна боли и печали. Девушка в бикини не знает любви.Эрик удивленно смотрит на меня, улыбается и спрашивает:
– Ты и эту песню знаешь?
Я киваю и, приближаясь к нему, говорю:
– Любовь моя, я побывала на нескольких концертах Луиса Мигеля, когда он был в Испании, и знаю все его песни!
Мы сливаемся в поцелуе. Все так здорово, и марьячи[7] продолжают петь «Девушку в бикини»[8]. Вскоре звучат новые аккорды, и один из танцоров в широкополой шляпе приглашает меня танцевать, как и другие танцоры приглашают всех туристок. Я, не раздумывая, соглашаюсь. Гулять так гулять!
Идя с ним под руку, выхожу на танцпол, где танцоры и туристки пытаются танцевать под музыку, и, сияя от счастья, стараюсь сделать то же самое. Мне вовсе не стыдно танцевать, наоборот, я получаю безумное наслаждение от происходящего, а Эрик с улыбкой наблюдает за мной. Он выглядит таким расслабленным, радуется тому, что видит, и я готова лопнуть от счастья.
Внезапно во время одного из пируэтов я встречаюсь взглядом с тем самым мужчиной, который сегодня утром угостил меня коктейлем на пляже и плавал рядом со мной.
Незнакомец в синей рубашке!
О боже… Боже мой, как это ему пришло в голову опять подкатывать ко мне?
Я начинаю нервничать, но с чего бы это?
Тут же смотрю на Эрика, который подмигивает мне, но вижу, что этот незнакомец идет прямиком к нему, здоровается с ним, и теряю равновесие. Если бы не мой партнер, я бы рухнула на пол на глазах у всей публики.
С этого момента я начинаю соображать совсем туго.
И, кажется, я разучилась танцевать!
Вижу, что Эрик мило с общается с незнакомцем и приглашает его присесть на пуф.
На мой пуф!
Вскоре музыка заканчивается, и танцор провожает меня к столику. Когда он уходит, я поворачиваюсь к Эрику, тот целует меня и говорит:
– Ты потрясающе танцевала.
Киваю и с наигранной улыбкой собираюсь ответить, но он добавляет:
– Милая, представляю тебе Хуана Альберто, кузена Декстера. Хуан Альберто, это моя чудесная супруга Джудит.
Этот мужчина с хитрой улыбкой берет мою руку и галантно ее целует:
– Джудит, рад с тобой познакомиться… наконец-то, – говорит он.
– Наконец-то? – изумленно переспрашивает Эрик.
Прежде чем я что-то отвечу, Хуан Альберто с улыбкой поясняет:
– Кузен мне много о ней говорил.
Я заливаюсь краской.
С ума сойти…. Бо-о-о-же мой! Что же Декстер ему наговорил?
Эрик начинает улыбаться, увидев мое лицо. Он понимает, о чем я подумала, и вдруг Хуан Альберто продолжает:
– Но я сказал «наконец-то», потому что сегодня утром попытался с ней познакомиться. Но, чувак, у твоей женушки такой норов… Она круто меня отшила и предупредила, что если я буду ей надоедать, то у меня начнутся серьезные проблемы.
Эрик начинает хохотать. Ему понравилось то, что он услышал, но он немного растерялся, потому что я ничего ему об этом не рассказала. Он поворачивается ко мне, и я поясняю:
– Я же сказала, что могу сама отбиваться от героев-любовников.
Хуан Альберто хохочет и заверяет:
– О да… В этом, дружище, я могу тебя уверить. Я даже испугался.
Эрик садится на пуф, усаживает меня к себе на колени и, заключив в крепкие объятия, спрашивает с лукавой улыбкой:
– Этот мексиканец пытался подцепить тебя?
Я улыбаюсь, а мексиканец отвечает:
– Нет, старина, я лишь пытался познакомиться с женой своего друга. Декстер сообщил мне, что вы остановились в этом отеле, и когда я увидел ее, сразу догадался, что эта расчудесная девушка и есть Джудит.
Эрик расплывается в улыбке, за ним – Хуан Альберто, и я, наконец расслабившись, присоединяюсь к ним.
Все теперь выяснилось.
Мы весело проводим время, попивая в баре изысканную «маргариту» под приятную музыку. Хуан Альберто забавный и такой же остроумный, как Декстер. Они даже внешне похожи. Оба темноволосые и привлекательные. Единственное, что отличает его от кузена, – это то, что он не смотрит на меня с вожделением.
Мы долго болтаем, и я узнаю, что Хуан Альберто поедет вместе с нами в Испанию, после чего отправится путешествовать по Европе. Он работает консультантом по безопасности и проектирует системы этой самой безопасности для компаний.
Беседа длится до двух часов ночи.
Внезапно Хуан Альберто заговорщически на нас смотрит, поднимается и говорит:
– Ладно… Я отправляюсь спать, а вы развлекайтесь и отдыхайте.
Я улыбаюсь, а Эрик, заставив меня тоже встать, протягивает ему руку и спрашивает:
– Ты пойдешь на ужин к Декстеру в его доме в Мехико?
– Не знаю, – отвечает Хуан Альберто. – Он мне о нем говорил, и я постараюсь. Но если у меня не получится, увидимся в аэропорту, договорились?
Эрик кивает, а Хуан Альберто, поцеловав меня в обе щеки, уходит.
Когда мы остаемся одни, Эрик приближается губами к моей шее и шепчет:
– Я рад слышать, что ты сама сумела отшить героев-любовников.
Лукаво смотрю на него:
– Милый, я же тебе говорила.
– А как тебе Хуан Альберто?
Под его пристальным взглядом я приподнимаю бровь и спрашиваю:
– В каком смысле?
– Он сексуален как мужчина?
Я расплываюсь в улыбке. Думаю, что догадываюсь, к чему он клонит, и отвечаю:
– Лично для меня сексуален ты.
– Мммммммм… Мысль об этом меня возбуждает, – шепчет он, касаясь своими губами моих. Наши взгляды встречаются. Мы в нескольких сантиметрах друг от друга, и я уже знаю, чего он хочет. Я тоже безумно этого желаю. Его дыхание учащается, я тоже дышу неровно.
Ну мы даем!
Мы улыбаемся друг другу, и вдруг я чувствую его руку под своей длинной юбкой. Покраснев, спрашиваю:
– Что ты делаешь?
Эрик… мой Эрик угрожающе улыбается, а я тоненьким голоском вопрошаю:
– Прямо здесь?
Он кивает. Вот баловник. Я заливаюсь краской.
Он хочет поиграть со мной прямо здесь?
Люди вокруг нас смеются, веселятся и пьют «маргариту» на фоне шума волн и музыки. Я сижу на пуфе спиной ко всем и лицом к своему любимому, и вот его рука уже у меня на бедре. Он рисует ладонью круги и приближается к моим трусикам.
– Эрик…
– Тсс…
Я нервничаю и в истерике смотрю по сторонам. Народ занят своими делами. Видя это, Эрик еще ближе придвигается ко мне и лукаво шепчет:
– Малышка, на нас никто не смотрит.
– Эрик…
– Успокойся…
Он отодвигает тонкую ткань моих трусиков и тут же один из его пальцев начинает играть с клитором. Закрываю глаза и глубоко дышу.
О боже… как же мне это нравится.
Меня возбуждает запретный плод. Я безумно завожусь, и когда Эрик вводит в меня палец, прерываю дыхание, открываю глаза и вижу его похотливую улыбку.
– Тебе нравится?
Словно кукла, киваю и чувствую, как наслаждение пронзает тысячей иголок мой живот.
Как же не хочется, чтобы он останавливался!
Он улыбается, поигрывая во мне своим пальцем, тогда как люди развлекаются вокруг нас, ни о чем не догадываясь.
Какое бесстыдство!
Но мне это нравится… нравится… нравится. И наконец, войдя в раж, я улыбаюсь и начинаю двигаться, желая, чтобы он как можно глубже в меня проникнул.
Он едва дышит, чувствуя мой напор.
Да…
Я свожу его с ума.
Да…
И тогда он, приблизив свои губы прямо к моим, вне себя от возбуждения шепчет:
– Не двигайся, если не хочешь, чтобы все догадались.
О боже… Боже мой…. Бо-о-о-о-о-о-же, вот это по-о-о-о-хоть…
Сейчас со мной случится удар!
Но как я могу не шевелиться?
От его прикосновений во мне просыпается неудержимое желание, и Эрик, прочитав это на моем лице, отрывается от моего влажного лона, встает, берет меня за руку и говорит:
– Пойдем.
К моему удивлению, вместо того, чтобы пойти в наш номер, он ведет меня к пляжу. Когда свет фонарей остается позади, и нас обволакивают темнота и свежий бриз, любимый отчаянно меня целует.
Желая поскорее прикоснуться к мужу, расстегиваю его рубашку и прижимаюсь к его телу. Оно нежное, упругое и горячее.
Я ласкаю его. Он ласкает меня.
И с каждой секундой в наших телах возрастает страсть.
Целуясь и лаская друг друга, мы доходим до бара на пляже. Того самого, где по утрам готовят отличную «маргариту». Он сейчас закрыт, и Эрик хочет здесь поиграть. Он поспешно развязывает мою блузу, завязанную на поясе, и когда перед ним предстает моя грудь, тихо произносит:
– Это как раз то, чего я очень хочу…
Словно голодный волк, он опускается на колени и целует мои соски. Сначала один, потом другой. Моя блузка падает на землю, и я остаюсь в одной длинной юбке. Восхищаясь этим моментом, смотрю в сторону ресторана – там люди продолжают веселиться. Они в нескольких сотнях метров от нас, но меня не волнует, что кто-то может нас увидеть. Я хватаю его за волосы и, приблизив правую грудь к его губам, шепчу:
– Попробуй меня.
Он, словно одержимый, с упоением набрасывается на нее, тогда как его руки скользят по моим ногам, неторопливо поднимают юбку.
Когда один сосок становится как камушек, не дожидаясь моей просьбы, он переходит ко второму, и я нашептываю:
– Да… вот так… отлично…
Крайне возбужденный, он крепко сжимает мою попку руками, и тут я слышу, как рвутся мои трусики. Смотрю на него, и он весело отвечает:
– Это лишнее.
Я прыскаю, но когда он одним рывком снимает с меня юбку, оставляя полностью обнаженной около маленького бара, мой смех становится немного нервным.
В нескольких метрах от туристов, обнаженная, с разорванными трусиками и готовая получить удовольствие. В этот момент рядом с нами слышится женский смех – не мой. Мы с Эриком переглядываемся и обнаруживаем, что по ту сторону бара мужчина и женщина занимаются тем же, что и мы.
Ничего не говорим. В этом нет необходимости. Не сокращая дистанцию, каждая пара продолжает наслаждаться моментом.
Присутствие кого-то еще возбуждает нас.
Эрик целует меня. Он жаждет моих поцелуев, как и я горю желанием испить его любви. Он берет меня за запястья и поднимает их над моей головой. Телом прижимает меня к деревянной стене бара, и я чувствую его возбужденный член животом. Это возбуждает меня еще больше.
Твердый. Пульсирующий. Я так хочу почувствовать его внутри себя.
– Ты сводишь меня с ума, – шепчет он.
Я расплываюсь в улыбке. Закрываю глаза, обезумев от счастья.
Вдруг женский стон заставляет нас обоих повернуться. На этот раз она стоит на четвереньках, а ее партнер входит в нее сзади, не останавливаясь.
Не в силах оторвать взгляд от этой картины, я смотрю на лицо женщины. Упоение на ее губах и во взгляде дает мне понять, как ей приятно, и я возбуждаюсь сильнее.
Мне нравится смотреть.
Меня это возбуждает.
Когда я смотрю, мне хочется поиграть.
– Тебе нравится то, что ты видишь? – шепчет Эрик мне на ухо.
Этот вопрос напомнил мне наш первый визит в «Moroccio» – тот самый необычный ресторан в Мадриде. Я с улыбкой вспоминаю свой испуг от увиденного и вздыхаю, представив сейчас свое лицо. Теперь все по-другому. Благодаря Эрику мое представление о сексе изменилось, и, к счастью, в лучшую сторону.
Теперь я – женщина, которая получает удовольствие от секса. Которая говорит о сексе. Которая играет в сексе и не воспринимает его как табу.
Я киваю. Его голос наполняется эротизмом и похотью, и мы продолжаем наблюдать за представлением. Стоны женщины становятся все громче, а движения мужчины – мощнее и уверенней.
Не отрывая от них взгляда, замечаю, что Эрик развязывает шнурок на своих льняных штанах и снимает их. Он быстро разворачивает меня и шепчет на ухо:
– Теперь я хочу услышать, как стонешь ты.
И тут же разводит мне ноги. Проведя своим упругим членом вдоль попки, опускает его к киске и спустя несколько секунд, что меня разозлило, входит.
О да… да.
Его толчки – меткие и мощные. Именно так нравится нам обоим. Его упругий, большой и нежный член полностью погружается в мою влажную киску, которая, наслаждаясь им, всасывает и сжимает его.
Это огромное удовольствие…
Во мне нарастает возбуждение…
Я тяжело дышу, а мой любимый немец властно держит меня за талию и в поисках наслаждения раз за разом нанизывает меня, заставляя стонать, доводя нас обоих до безумия.
Я смотрю вправо, вижу, что стонавшие до этого теперь наблюдают за нами, и понимаю, что теперь уже я демонстрирую той женщине свое наслаждение.
О да… Мне хочется продемонстрировать это ей.
Я хочу, чтобы она узнала, как мне приятно.
Эрик такой высокий и сильный, что пару раз поднимает меня в воздух, и я хватаюсь за стойку бара, чтобы он снова и снова входил в меня. Обожаю, как он делает это.
Он не останавливается. Мне это нравится. Ему это нравится. Это нравится и незнакомой паре. Вскоре мои силы иссякают, тело становится словно желе, и из меня вырывается стон экстаза. Спустя несколько мгновений слышится хриплый рык Эрика.
Пару секунд мы мирно стоим, не двигаясь. Это отняло у нас все силы. Внезапно какой-то шум возвращает нас к реальности, и мы видим, что пара неподалеку одевается. Махнув нам на прощание, они уходят. Не выпуская меня из объятий, Эрик выходит из меня. Он целует мне спину и, увидев, что я вся съежилась, разворачивает меня, берет на руки и шепчет:
– Хочешь искупаться?
О да… С ним мне всего хочется, и я соглашаюсь, не раздумывая.
Мне нравится, когда он такой настоящий. Не такой каменный. Не такой серьезный.
Счастливые и обнаженные, мы, держась за руки, бежим к пляжу. Подбежав к воде, ныряем, а когда выныриваем, моя любовь берет меня на руки и, чмокнув в губы, шепчет:
– Сеньора Циммерман, с каждым днем вы все больше сводите меня с ума.
Я расплываюсь в улыбке.
Как же здесь не улыбаться… не пускать слюну… и не пищать от счастья. Ну и муженек же у меня!
Обвиваю его ногами, а когда чувствую, что его пенис снова наливается силой, лукаво смотрю на своего неутолимого, похотливого, страстного супруга и шепчу:
– Ты только попроси.
Глава 3
Проведя двадцать дней райского медового месяца, во время которого все было волшебно и неповторимо, мы приезжаем в наш конечный пункт назначения – Мехико. Я изумленно смотрю в окно машины на переполненные людьми улицы. Эрик разговаривает по телефону с привычным для него серьезным видом, пока шофер невозмутимо ведет наш шикарный лимузин.
Когда мы подъезжаем к самому модерновому зданию, нам открывает двери человек в униформе. Он приветствует Эрика и немедля вызывает нам лифт. Он доставляет нас на восемнадцатый этаж, двери открываются и навстречу нам едет Декстер. По его теплой улыбке я вижу, как он рад нас видеть.
– Вы только гляньте на них! Какие красивые и загорелые молодожены к нам приехали! – Мы смеемся, а мексиканец, взяв мои руки, добавляет: – Богиня, как я счастлив тебя видеть.
– А как же я? – услышав это, возмущается Эрик.
Декстер бьет рукой об руку Эрика и заговорщицки произносит:
– Сожалею, чувак, но твоя жена мне нравится больше, чем ты.
Сияя от радости, подхожу к нему, наклоняюсь, поскольку он сидит в инвалидном кресле, и целую его в обе щеки. Отойдя от радостной встречи и закончив церемонию приветствия, Декстер переводит взгляд на девушку, стоящую рядом с ним, и знакомит нас:
– Это Грациэла, мой личный ассистент. С Эриком ты уже знакома, – обращается он к ней.
– Добро пожаловать, сеньор Циммерман, – произносит темноволосая девушка.
Эрик протягивает руку и с простодушной улыбкой отвечает:
– Грациэла, очень рад снова тебя видеть. Как у тебя дела с этим занудой?
Девушка робко смотрит на Декстера и бормочет:
– Вот именно сейчас все отлично, сеньор.
Декстер, улыбаясь, слушает ее, а потом поворачивается ко мне и говорит:
– Джудит – супруга Эрика. Они заехали к нам как раз после своего медового месяца.
– Очень приятно, сеньора Циммерман. Примите мои поздравления с вашим недавним бракосочетанием, – говорит девушка, глядя на меня.
– Пожалуйста, – выпаливаю я, поправляя мини-юбку, – ты не против называть меня Джудит?
Грациэла смотрит на Декстера, тот кивает, а я добавляю:
– И не смотри ни на него, ни на моего мужа. На то, чтобы ты называла меня по имени, вовсе не нужно их добро. Договорились?
Я улыбаюсь. Девушка улыбается в ответ, и Эрик подытоживает:
– Грациэла, как ты уже поняла… называй ее Джудит.
– Хорошо, сеньор Циммерман, – она улыбается и, поворачиваясь ко мне, добавляет: – Рада знакомству, Джудит.
Мы снова обмениваемся улыбками, и мне становится спокойнее.
Я бешусь не от того, что меня постоянно называют сеньорой Циммерман. Просто это попахивает старческой затхлостью.
Расставив все точки над «i», начинаю рассматривать Грациэлу и прихожу к выводу, что она немного старше меня. Кажется, она очень опрятная и симпатичная. Мода – это, конечно, не ее конек. Очень уж она старомодна для девушки моего возраста.
После приветствий мы все заходим в прозрачный зал. Здесь нет ничего, что могло бы помешать Декстеру свободно передвигаться на инвалидном кресле.
Почти час мы сердечно беседуем и вспоминаем свадьбу. Декстер упоминает мою сестру, но когда он в четвертый раз произносит ее имя, я объявляю, смотря ему в глаза:
– Декстер… Даже не вздумай приближаться к моей сестре.
Они с Эриком прыскают, и я в какой-то степени их понимаю. Страшно подумать, что было бы, если бы Декстеру вздумалось пригласить мою сестру на свидание и предложить ей что-нибудь из своих штучек. А ведь он на это способен, я уверена. Смешно уже от одной только мысли об этом.
Догадавшись о моих мыслях по выражению лица, Эрик говорит:
– Не беспокойся, Джуд. Декстер отлично понимает, с кем он должен или не должен встречаться.
Я киваю. Хочу, чтобы это было ясно с самого начала. Внезапно этот плут Декстер спрашивает:
– Богиня, ты что, ревнуешь к своей красотке-сестре?
Потешаясь над его словами, смотрю ему в лицо.
Я ревную к сестре?
Я вас умоля-а-а-а-ю… Я обожаю Ракель!
И, не желая что-либо умалчивать, отвечаю:
– Нет. Я просто о ней забочусь.
И тогда Декстер с улыбкой говорит:
– Ты – красавица, моя дорогая Джудит.
– Спасибо, красавчик, – подыгрываю ему. – Но ради своего же блага держись подальше от моей сестры. Предупреждающий не лукавит. Запомни!
Мы втроем смеемся, прекрасно понимая, о чем речь, и тут я замечаю, что Грациэле вовсе не весело. Ее глаза моментально наполняются слезами, и она потупляет взгляд. Сделав два вдоха, снова поднимает глаза – а слез и след простыл.
Вот это да… Вот это самообладание! И… я так и знала!
Да здравствует женская интуиция!
Мне понадобилась всего пара минут общения с Грациэлой, чтобы понять: она по уши влюблена в Декстера. Бедняжка. Мне даже жаль ее.
Вскоре девушка прощается и выходит.
Когда мы остаемся втроем в огромном зале, Декстер начинает расспрашивать, как с нами обращались в отеле во время медового месяца. Мой мужчина поворачивается ко мне, и я лыблюсь как дуреха.
Все было потрясающе. Это самая восхитительная поездка в моей жизни. Эрик так меня обожает… Я и не подумала бы, что мужчина на такое способен. Я втюрилась в него без оглядки.
Шушукаясь с Эриком и посмеиваясь, Декстер интересуется, играли ли мы во время медового месяца. Отвечаю, что мы делали это очень… очень часто, но только игры были лишь между мной и супругом.
О боже… Мое сердце начинает быстрее биться от одних только воспоминаний.
Отель…
Постель…
Его глаза… его руки…
Те пылкие и страстные беседы…
Слушая меня и наблюдая за моим лицом, Эрик улыбается. Он говорит, что по моему выражению лица всегда понятно, о чем я думаю, и он наверняка уже догадался об одной из моих мыслей. Видя, как мы смотрим друг на друга, этот плут Декстер подмигивает мне и тихо произносит, окидывая взглядом мои бронзовые ножки:
– Богиня… если ты только захочешь, я всегда готов поиграть.
Его слова меня еще больше заводят.
Игры Декстера всегда возбуждающие и похотливые, и я, увидев лицо Эрика, расплываюсь в улыбке. Мой муж всегда готов. Однако наш страстный разговор прерывается телефонным звонком, и через пару секунд входит Грациэла с телефоном в руке.
Декстер отвечает на звонок, а Эрик, подойдя ко мне поближе, замечает:
– Любимая, ты что-то покраснела. Что с тобой?
Нет, ну какой же этот тип бесстыдник!
Не в силах сдержаться, улыбаюсь, и, прежде чем я отвечаю, он сладко мурлычет, поглаживая меня по ногам:
– Если ты хочешь, то я готов…
У-у-у-у-ух, я вся горю… Вся горю!
Понимаю, к чему он клонит, и чувствую мурашки.
Секс!
И как всегда, стоит мне представить такую возможность, как у меня сжимается низ живота, и за долю секунды моя киска становится влажной. Эрик все-таки прав – я превратилась в похотливое животное.
Капец!
Кто бы мог предположить, что мне будут нравиться сексуальные игры?
Я однозначно обезумела от секса.
Ясно одно: мне это нравится и мне этого хочется. За считанные секунды мое желание возрастает, и, лишь заметив, как на меня смотрит мой новоиспеченный муженек, я завожусь и хочу поиграть.
Любимый улыбается. Я улыбаюсь в ответ. И, желая поразвлечься, сексуально, но так, чтобы нас не услышала Грациэла, произношу:
– Разорви мои трусики.
О бо-о-о-о-же, это я сказала?
В этот же миг голубые глаза моего Айсмена становятся ярче и мутнеют.
Ва-а-а-ау! Я улетаю и по его взгляду догадываюсь, что он тоже заведен до предела.
Понимаю, что он сходит с ума от моего бесстыдства и готовности на все. Улыбаюсь, ведь знаю, что его заводит, и он шутя произносит слово, которое часто говорят мексиканцы:
– Сладкая!
Закончив беседу, Декстер отдает телефон Грациэле, и та выходит. Эрик говорит:
– Декстер… в котором часу начинается ужин?
Их взгляды встречаются, и я вижу, что они отлично друг друга поняли.
Ох и парочка!
– Через три часа, – довольно отвечает он.
Я улыбаюсь, а Декстер поднимает брови и, бесстыдно пробежавшись взглядом по моим вздыбившимся соскам, заговорщицки спрашивает:
– Как вы смотрите на то, чтобы пройти в более уютное место?
Тыды-ы-ы-ы-н… Тыды-ы-ы-ы-н… у меня сейчас выпрыгнет сердце.
Секс!
Взвинченная до предела, встаю, и Эрик крепко берет меня за руку. Обожаю это ощущение. Мы следуем за Декстером, и я, к своему удивлению, вижу, что мы входим в его кабинет. Я думала, мы пойдем в какую-нибудь комнату.
Эрик закрывает за нами двери, и у меня отвисает челюсть: мексиканец нажимает на какую-то кнопку, и книжный стеллаж отъезжает вправо. У меня, наверно, такое выражение лица, что Декстер говорит:
– Богиня… добро пожаловать в комнату наслаждений.
Не отпуская моей руки, Эрик проводит меня вовнутрь. Мы входим в кромешную тьму, но когда за нами закрывается стеллаж, загорается тусклый желтоватый свет.
Это разврат чистой воды.
Глаза привыкают к полумраку, и я вижу, что это комната размером около тридцати квадратных метров. Здесь есть кровать, джакузи, круглый стол, крест на стене, сундуки и куча разных висящих на стене вещей. Подойдя поближе, я понимаю, что это веревки и сексуальные игрушки. Это садо! Я не хочу садо!
У меня такое выражение лица, что Эрик подходит ко мне и спрашивает:
– Страшно?
Я отрицательно машу головой. С ним мне ничего не страшно. Я знаю, что он никогда не допустит, чтобы мне было больно, и не позволит сделать то со мной, чего я не захочу.
Декстер подъезжает в своем кресле к музыкальному центру и ставит CD-диск. Через мгновение помещение наполняется чувственной инструментальной музыкой. Очень возбуждающей. Затем Декстер подъезжает к круглому столу, и в этот момент Эрик целует меня. Он засовывает мне в рот язык, и я балдею… таю и улетаю. Он кладет свои руки мне на попку и ласково ее сжимает.
И снова, за долю секунды, в ответ на его прикосновения по моему телу прокатывается волна возбуждения.
Несколько минут мы поглощены поцелуями и ласками. Я понимаю, что Декстер с удовольствием за этим наблюдает. И когда мой красавчик-супруг доводит меня до пика возбуждения, он отрывается от меня, садится на кровать и просит:
– Раздевайся, любимая.
Оба мужчины пожирают меня взглядом, но ни Эрик, ни Декстер не раздеваются. Они лишь смотрят и ждут, пока я выполню просьбу Эрика.
И тогда я, не раздумывая, расстегиваю пуговицу и молнию на мини-юбке. Она падает на пол.
Эрик и Декстер прилипают взглядом к моим трусикам, но я их не снимаю.
Декстер делает движение рукой, и я, расшифровав его, поворачиваюсь к ним задом.
– Мамочки-и-и-и-и-и-и, – тихо произносит мексиканец.
Снова повернувшись к ним лицом, я начинаю медленно снимать с плеч бретельки майки. И вот я перед ними в одном нижнем белье и туфлях на высоком каблуке. Я хорошо знаю этих двоих – им нравится, когда я остаюсь на каблуках.
– Положи руки на пояс и немного разведи ноги, – говорит Декстер.
Выполняю его просьбу, и мое дыхание учащается.
– Поиграй с грудью, – просит Эрик.
Я сексуально подношу руки к груди и начинаю сжимать и массировать ее поверх бюстгальтера. Они пожирают меня взглядом, а я сгораю от желания.
За мной наблюдают двое мужчин, которые хотят погрузиться в меня.
За мной наблюдают двое мужчин, которые хотят насладиться мной.
За мной наблюдают, и я хочу, чтобы за мной наблюдали, потому что меня это возбуждает.
Тяжело дышу. Хочу, чтобы ко мне прикоснулись. Подъезжает Декстер и, не трогая меня, шепчет:
– Я до сих пор помню, как в Германии та девушка развлекалась с твоим телом и как ты тогда дышала. Это было потрясающе. Жду не дождусь, когда снова это увижу.
При воспоминании об этом у меня захватывает дух. Мне понравилась Диана, немка, о которой говорит Декстер. Она обладала мной с таким напором, что моя киска мокреет от одной лишь мысли о ней.
И Эрик об этом догадывается.
Его это заводит. Его это возбуждает.
Мы обсуждали это во время медового месяца, и он так же, как и я, хочет снова с ней встретиться. А теперь, видя мое выражение лица, он говорит:
– Ты это увидишь, дружище. Уверен, что Джуд горит желанием это повторить.
Декстер выдыхает и кивает. Затем он направляется в ту сторону комнаты, где стоит небольшой холодильник, и берет оттуда бутылку с водой и контейнер с чем-то красным. Меня распирает от любопытства, и я спрашиваю:
– Что это в контейнере?
Декстер открывает его и, показывая мне, отвечает:
– Это вишня. Обожаю ее!
Он тут же кладет одну вишенку себе в рот и, с наслаждением жуя, шепчет:
– Ммм… как вкусно.
Видя мое лицо при этом, Эрик улыбается. Декстер тем временем ставит воду и вишни на стол, затем открывает один из ящиков столика, берет оттуда какую-то коробку, повязку для глаз и вручает все это Эрику.
Эрик берет повязку, подходит ко мне и, бросив на меня взгляд, от которого я схожу с ума, целует меня и завязывает мне глаза. Мой мир становится темным. Я ничего не вижу, и слышу, как Декстер говорит:
– Усади ее на стол.
Мой мужчина ведет меня туда, куда указал Декстер, и, уже сидя, чувствую, как он кладет руки мне на колени. Затем произносит:
– Любимая, ложись.
Я снова послушно выполняю его просьбу.
Ничего не вижу, лишь чувствую под собой твердую поверхность стола. Не знаю, где стоит Эрик, и это немного выводит меня из равновесия. В этот момент чей-то палец проводит по моим трусикам, и у меня все сжимается внизу живота. Я возбуждена. Разгорячена и абсолютно готова им отдаться. Слышу, как Декстер ездит на кресле вокруг стола.
– Богиня… Аромат твоей киски сводит меня с ума. Но я хочу, чтобы именно твой мужчина снял с тебя трусики и пригласил меня взять у тебя все, что пожелаю.
Мгновение спустя ощущаю прикосновение губ Эрика к моему пупку. Я прекрасно их узнаю.
Он целует пупок, затем его губы следуют вниз, к трусикам. Он с наслаждением покусывает внутреннюю часть моих бедер и наконец снимает с меня бикини.
Сердце колотится, как сумасшедшее, я еле успеваю хватать ртом воздух и, умирая от жажды, тихо произношу:
– Я хочу пить.
Вдруг по моим губам скользит кусочек льда. Открываю рот, чтобы наполниться его свежестью. Тут я чувствую, что совсем близко к моим губам Эрик шепчет:
– Декстер, приглашаю тебя взять у моей жены все, что ты пожелаешь.
– Спасибо, старина. С удовольствием.
Мой влажный от льда рот пересыхает за долю секунды, когда я внезапно ощущаю, что на мою киску льется прохладная вода. Затем меня вытирают мягким полотенцем, и я слышу голос Эрика:
– Любовь моя, теперь ты чистая.
Такое впечатление, что у меня из груди сейчас выскочит сердце. Чувствую невероятное возбуждение и, снимая повязку, спрашиваю:
– Тебе нравится то, что ты видишь?
Эрик осторожно поднимается на стол, расстегивает мой бюстгальтер и, обнажая и целуя мою грудь, отвечает:
– Малышка, я от этого теряю рассудок.
Когда я оказываюсь на столе абсолютно обнаженной, слышу, что Эрик отходит в сторону, а Декстер устраивается на своем кресле у меня между ног. Он берет их, кладет себе на плечи и говорит:
– Прелесть моя, ты мне даришь такое изысканное кушанье!
Я вздрагиваю. Знаю, что сейчас будет, и с моих губ невольно срывается стон. Не давая мне передохнуть, Декстер проводит рукой по моей татуировке и, видимо, прочитав ее, шепчет:
– Прошу, отдайся мне.
Я схожу с ума от осознания того, что я настолько желанна. Не в силах спокойно лежать на столе, жду, когда он начнет наслаждаться мной, и вдруг слышу:
– Поставь ноги на пол. Развернись и наклонись к столу.
Я послушно все выполняю. Когда прикасаюсь лицом к столу, моя попка оказывается перед ним, и он шлепает по ней несколько раз.
– Покрасневшая… вот так… красненькая, как раз для меня.
От его шлепков мне щиплет кожу. Я знаю, что Эрик наблюдает и все контролирует. Внезапно я чувствую, что Декстер одной рукой разводит ягодицы и, смазывая мою дырочку гелем, произносит:
– Сегодня мы поиграем в другую игру.
Другую игру? Какую игру?
Я уже готова запротестовать, но чувствую на своих плечах руки Эрика, который тихо шепчет мне на ухо:
– Не двигайся.
Его голос меня успокаивает, и я ощущаю, как Декстер что-то вводит мне в попку и сиплым от возбуждения голосом произносит:
– Эти анальные шарики увеличат твое и наше наслаждение… Вот увидишь.
Я лежу на столе, позволяю Декстеру вводить в себя шарик за шариком и получаю невероятные ощущения.
О боже… как же мне нравится быть его игрушкой!
А Декстеру нравится забавляться моей попкой и шариками. Каждый раз, вводя новый шарик, он шлепает меня, нежно покусывает и сжимает мне ягодицы. О да… обожаю то, что он делает.
Когда он заканчивает, чувствую, что моя попка наполнена. Странное ощущение, но мне нравится.
– Богиня, ложись снова на спину на стол.
С покрасневшей и полной шариков попкой, до сих пор с маской на глазах, ложусь на стол.
– Эрик… могу ли я сейчас насладиться твоей женой?
Мое сердце… тадам… тадам… с каждой секундой бьется чаще. Эти похотливые и искушенные в сексуальных играх мужчины доводят меня до безумия, практически не прикасаясь ко мне. Я открываю рот, чтобы глотнуть воздуха, выдыхаю, и тут Эрик говорит:
– Наслаждайся всем, чем хочешь.
Я не вижу его глаз…
Я не вижу его взгляда…
Я не вижу выражения его лица…
Но я представляю их и по его голосу понимаю, как ему нравится происходящее. Я так громко дышу, что мои вздохи заполняют комнату.
О да… да…
Не хочу, чтобы они останавливались.
Хочу, чтобы они играли.
Хочу, чтобы они меня пожирали.
Хочу, чтобы они меня оттрахали.
Декстер разводит мои ноги, и я оказываюсь перед ним полностью открытой; теперь я чувствую, как что-то круглое и гладкое продвигается по клитору, и Декстер говорит:
– Джудит и красная вишня. Это вкуснейшая взрывная смесь.
И тут же ощущаю, как он зажимает вишню зубами и прижимает ее ко мне. Декстер ловко двигает ртом, я задыхаюсь, чувствуя, как упругая нежная кожица этой ягоды ударяется о клитор и скользит по нему. Маленькая вишенка возбуждает меня за считанные секунды. Он упускает ее, и она скатывается по моей киске. Тогда он проводит по клитору языком, чтобы затем снова взять ягоду и повторить свою игру.
О боже… О бо-о-о-о-о-же!
Мое тело на это отзывается.
Я задыхаюсь… и улетаю, когда губы Эрика ловят мои.
Он целует меня…
Наслаждается мною…
Сводит с ума…
Пока Декстер посасывает мой набухший клитор, я приподнимаю таз, чтобы еще больше перед ним открыться.
– Вот так… любимая… вот так… – шепчет Эрик, реагируя на мое желание.
На протяжении нескольких минут они смакуют меня, словно изысканное кушанье. Я ничего не вижу, лишь чувствую, как один наслаждается мной между ног, а второй упивается моими губами. Но лучше всего то, что я наслаждаюсь обоими.
Это потрясающе!
Вдруг Эрик отрывается от моих губ. Я поднимаю голову в поисках его поцелуев, но не нахожу, а маска мешает мне увидеть его.
Жажду его поцелуев…
Жажду его прикосновений…
И когда мою киску снова поливают прохладной водой, понимаю, что игра сейчас сменится. Декстер отстраняется от меня, и я слышу, как он подъезжает на кресле к моей голове. Берет мои руки и, поцеловав мне пальчики, шепчет:
– А теперь тебе дадут то, что я не могу тебе предоставить.
Я чувствую прикосновение рук Эрика. Я их узнаю и улыбаюсь. А он, с силой схватившись за мои бедра, властно разводит мне ноги и уверенно в меня врезается.
Его томное рычание сводит меня с ума.
Я быстрее дышу. Декстер отпускает мои руки, а Эрик, поднимая меня со стола, снимает повязку и говорит:
– Прижмись ко мне.
Я вся дрожу…
Я еле дышу…
Я улетаю…
И вот мой обожаемый мужчина мощным стаккато проникает в меня, а я, не нуждаясь в его просьбе, смотрю ему в глаза.
О боже, какой у него взгляд!
Его глаза пронзают меня, говорят со мной, сообщают, что он любит меня, а Декстер в это время пошлепывает меня по попке, доводя ее до красноты, как ему нравится.
Эрик снова в меня вонзается, и в это мгновение Декстер дергает за веревочку, которая держит анальные шарики. Он вытягивает один шарик и шлепает по ягодице.
Ошарашенная новым ощущением, я вскрикиваю. Но это их еще больше заводит.
Эрик улыбается и, крепко сжимая, снова вонзается в меня.
Снова атака.
Снова рывок за шарик и шлепок.
Снова мой крик.
Один за другим из меня выходят шарики, а я, доведенная до предела, вся отдаюсь Эрику, который смотрит мне в глаза и шепчет:
– Вот так… любимая, вот так… Смотри на меня и наслаждайся.
Вытащив все анальные шарики, Декстер отъезжает в сторону, и Эрик берет инициативу в свои руки. Он подходит к стене, прижимает меня к ней спиной и, пожирая мои губы так, как умеет только он, начинает в меня проникать… еще… и еще… Он делает это с таким напором, что, кажется, я разорвусь пополам, однако мне это нравится. Его руки сжимают мои ягодицы, а я еще больше развожу ноги, чтобы поглубже его принять.
Наше наслаждение безгранично. Не хочу, чтобы оно заканчивалось. Хочу, чтобы его движения продолжались вечно. Обожаю его хриплое рычание. Мне кажется, что вот-вот – и мы взорвемся. Мы стонем одновременно и после последнего рывка поднимаемся к вершине блаженства.
До сих пор ощущая в себе его член, без сил опускаю голову ему на плечо. Обожаю его запах. Его прикосновения. Закрываю глаза и еще сильнее прижимаюсь к нему. Моя любовь тоже обнимает меня, и я понимаю, что он чувствует то же.
Через несколько минут, когда наше дыхание снова обрело равномерность, он, как всегда, шепчет мне на ухо:
– Все в порядке?
Киваю головой и расплываюсь в улыбке.
Эрик идет к столу и опускает меня на него. Когда он отходит, ко мне подъезжает Декстер. Взяв мою руку, он целует мои пальчики и мурлычет:
– Спасибо, богиня.
Я улыбаюсь, без капли стыда беру со стола свои трусики и, надевая их, отвечаю:
– Тебе спасибо, красавчик.
Два часа спустя, приняв душ в комнате, которую нам выделил Декстер, и, одевшись к ужину, я возвращаюсь со своим здоровяком в огромный зал, в котором уже полно народу.
Я никого не знаю, однако все приветствуют меня широкой улыбкой. Это родные и друзья Декстера. Эрик всех знает, и я, к своему удивлению, замечаю, как он общителен и счастлив сегодня.
Разумеется, мой любимый, чертов плут, именно такой, когда этого хочет!
У Декстера очаровательная семья и восхитительные родители.
По тому, как они общаются с Эриком, я понимаю, что они очень его ценят. Когда Эрик представляет им меня как свою супругу, они заключают меня в объятия и с дивным мексиканским акцентом осыпают прекрасными ласковыми словами.
Все – дяди, кузены и друзья Декстера – тут же меня приветствуют, и я чувствую себя очень особенной. Они напоминают мне людей из Хереса, таких же близких и сердечных. А когда я вижу, что Эрик берет на руки малыша сестры Декстера и смотрит на меня, расплываюсь в улыбке.
О боже, как же у меня чешется шея!
Заметив, что я чешусь, Айсмен начинает хохотать, а я лишь улыбаюсь ему в ответ.
Вдруг вижу знакомое лицо – это кузен Декстера!
С очаровательной улыбкой он приветствует Эрика, и затем оба идут ко мне. Недавно пришедший смотрит на меня и спрашивает:
– Могу ли я поздороваться с тобой без угрозы для своей жизни?
Его слова вызывают у меня улыбку.
Каждый раз, когда я вспоминаю, что тогда наговорила бедняге, мне хочется расхохотаться, и я рада, что он воспринял это нормально. Если бы на его месте была я, то мне точно понадобилось бы еще пересечься с ним и выяснить отношения, уж я-то себя знаю.
Мне очень приятно общаться с этими людьми. Вдруг я задерживаю взгляд на Грациэле, ассистентке Декстера. Девушка остается на втором плане. В этот момент к нам подходит Кристина, мать Декстера, и, взяв под руку своего племянника Хуана Альберто, которого все ласково называют Хуаналь, спрашивает у него:
– Это правда, что послезавтра ты уезжаешь с ними в Испанию?
– Да, тетя.
– И зачем ты едешь? Можно узнать?
Хуан Альберто улыбается и мягко отвечает:
– Я хочу побывать в Испании и в нескольких странах Европы, чтобы посмотреть, могу ли я развить там свой бизнес.
– Но ведь ты потом вернешься, не так ли? – настаивает женщина.
– Конечно же, вернусь, тетя. Моя компания здесь, и моя жизнь – в Мексике.
Женщина кивает. Не знаю, о чем она думает, но, похоже, ее не убедили слова племянника. Тут Декстер весело говорит:
– Я тоже еду, мамуля.
Я смеюсь. Лопаюсь от смеха из-за Декстера и его плутовских штучек.
– А ты зачем туда едешь, бесстыдник? Ты полжизни проводишь вне дома.
– Мама… моя прекрасная мамуля, у меня международная компания, которая требует постоянных разъездов. К тому же на этот раз, чтобы тебе было спокойнее, со мной поедет Грациэла.
Женщина меняется в лице. Она улыбается! И, довольная, говорит:
– О… это другое дело. Она хоть наведет порядок в твоем расписании.
Я снова заливаюсь хохотом.
Чего нельзя сказать о Декстере. Когда мне кажется, что его мать уже уходит, она поворачивается ко мне и говорит:
– Дорогая, подыщи моему племяннику хорошенькую девушку. Моему Хуаналю нужна добрая и ласковая жена, которая будет заботиться о нем и баловать его.
– Эй… заодно и для меня найди такую, – посмеивается Декстер.
Мать бросает на него взгляд и, понизив голос, шикает:
– Если бы ты захотел, она давно бы у тебя была. Я уже тысячу раз тебе об этом говорила.
Декстер закатывает глаза и, бросив взгляд на Грациэлу, которая держит на руках малыша его сестры, тихо произносит:
– Мамуля, не начинай.
А Хуан Альберто, услышав его слова, поворачивается к своей тетке и, указывая на пару подружек Декстера, говорит:
– Тетушка, меньше всего мне сейчас нужна жена. Теперь, когда я совсем недавно стал холостым, у меня есть возможность иметь много, много…
– Хватит этих глупостей, найди себе подходящую жену. Вот что тебе действительно нужно! – прерывает его мать и, глядя на меня, добавляет: – Не понимаю, что с молодежью. Никто не хочет иметь нечто такое же прекрасное, что есть у тебя с Эриком.
– Кристина, дело в том, что Джудит – моя любовь, – поясняет Эрик, обхватывая меня за талию. – Очень мало таких женщин, как моя малышка… поверь мне. Поэтому когда я с ней познакомился, то очаровывал ее до тех пор, пока она не стала моей женой.
Бабах-х-х-х-х-х!
Тарабах-х-х-х-х-х!
Обалдее-е-е-е-еть…
Если бы меня сейчас пырнули ножом, то у меня бы даже кровь не полилась!
Мой муж только что произнес самую прекрасную и романтическую речь. Да я его сейчас расцелую… Зацелую до смерти!
Растаяв от его слов, прикладываю голову к его плечу и, видя блаженное лицо женщины, отвечаю:
– Чудесно встретить кого-то особенного, и мне повезло, что я познакомилась с Эриком.
Услышав это, мой мужчина еще сильнее прижимает меня к себе, а Кристина спрашивает:
– У тебя случайно нет сестры для моего Декстера, а?
Эрик громко хохочет, а Декстер говорит:
– Есть, мама, но, по мнению Джудит, ее сестра мне не подходит.
– Она настолько плохая?
На этот раз хохочу я и сквозь смех отвечаю:
– Нет, Кристина. Дело в том, что она слишком хороша и невинна для твоего сына.
Прежде чем она продолжит расспросы о моей сестре, Декстер уводит мать, и мы усаживаемся ужинать за стол.
Во время вечеринки рядом с нами вертятся многие подруги Декстера – определенно напыщенные стервы. Как по мне, они немного бесстыдные, и, думаю, такого же мнения о них Кристина, мать хозяина праздника. Они общаются с Декстером и Хуаном Альберто весьма некорректно. Во время их попыток подкатить к Эрику я смотрю на них так, чтобы они прочитали в моем взгляде: «Я вам сейчас глаза выцарапаю». В итоге они его обходят. Эрик лишь улыбается.
После ужина все гости проходят в большой зал, где продолжаются беседы и коктейли. И, как обычно бывает в конце семейных праздников, Декстер достает гитару, его отец берет ее за ремень, а мать поет ранчеру[9].
Уверена, что, если бы эта вечеринка проходила в Испании, мой отец спел бы с Бичароном булериас[10].
Они в этом непревзойденны!
Я очарованно слушаю мать Декстера, ее голос напоминает мне голос трагически ушедшей Росио Дуркаль[11].
Эта женщина обладала неимоверной силой спеть все, что бы ни захотела!
У моего отца есть все ее диски, и я улыбаюсь, вспоминая, как он напевал ее песни с мамой. Это было так прекрасно!
Когда песня заканчивается, я взрываюсь аплодисментами и немедля прошу ее спеть «Если нам позволят». Эрик смотрит на меня, а я сияю улыбкой. Вообще-то, это песня нашего медового месяца.
Ни секунды не раздумывая, Кристина начинает петь, и к ней присоединяется Декстер.
Я сижу на коленях у мужа, который крепко прижимает меня к себе, и слушаю эту красивую, романтическую, страстную песню. Когда они допевают, Эрик целует меня и шепчет на ухо:
– Малышка, я тебя люблю.
Исполнив еще несколько песен, они приглашают меня присоединиться к ним. Я ведь испанка!
Мамочки… мамочки, сейчас я как запою!
Эрик смотрит на меня с улыбкой. Он знает, что когда я попадаю на подобные вечеринки, то становлюсь бомбой.
Пою им «Макарену», и все покатываются со смеху. Они ее знают!
Когда мы заканчиваем эту забавную песню и соответствующй танец, отец Декстера, который отлично играет на гитаре, заводит румбу. Тогда я бойче всяких кастаньет пускаюсь в пляс подобно Росарио Флорес[12], тереблю волосы руками и выпускаю наружу весь свой пыл.
Да здравствует испанская сила!
Когда танец завершается, Эрик гордо аплодирует, и все поздравляют его с тем, что у него такая женушка.
Немного успокоившись, я останавливаю взгляд на Грациэле, которая глазами провожает Декстера. Как же мне жаль ее. Я прекрасно понимаю, как это – страдать из-за любви к шефу, не в силах что-либо предпринять.
Пока Эрик беседует с родителями Декстера, я решаю прогуляться по залу и оказываюсь рядом с Грациэлой. Она смотрит на меня с улыбкой, и в ее взгляде я вижу нечто, чего не видела сегодня утром, – досаду. В ее взгляде на Декстера читается неподдельное обожание.
Ах, какая же она хрупкая. Я улыбаюсь, сосредотачивая на ней все свое внимание, и спрашиваю:
– Долго ты работаешь на Декстера?
Девушка смотрит мне прямо в глаза и отвечает:
– Четыре года.
Киваю. Четыре года – слишком много, чтобы потерять надежду, и с любопытством в голосе спрашиваю:
– И каков Декстер как шеф?
Она кокетливо убирает волосы с лица и смиренно говорит:
– Он хороший начальник. Моя задача в том, чтобы ему было удобно дома и чтобы он ни в чем не нуждался.
Я улыбаюсь и понимаю: даже будь он тираном, она все равно не призналась бы. Чертыхаюсь от резкой боли в животе. Черт побери! Точно началась менструация. Пока я погружена в свои мысли, девушка в полтона добавляет:
– Временами он расстроен, но именно сейчас, с вашим приездом и на этом празднике, он счастлив. Вы ему очень дороги.
Ее улыбка, взгляд и выражение лица дают мне понять, что она – хорошая девушка. Пытаясь связать нас чем-то общим, говорю:
– Знаешь, Эрик тоже был моим шефом и вел себя так, как, по твоим словам, ведет себя Декстер.
Пораженная услышанным, она внимает всем моим словам и спрашивает:
– Сеньор Циммерман был твоим шефом?
– Да, только я работала у него в офисе, а не дома.
Она меняется в лице. Вдруг смотрит на меня как на равную.
– Значит, я вдвойне рада, что ваша любовь смогла стать реальностью. Это прекрасно!
– Спасибо, Грациэла.
Эрик с Декстером поглядывают на нас, общаясь с небольшой группой друзей. Я знаю, что они перешептываются, и улыбаюсь им, а Грациэла краснеет. Мне так хочется расспросить девушку о многих вещах, но я сдерживаюсь. Не хочу быть сплетницей, как моя сестра, иначе не прощу себе этого. Дабы не выдавать свою детективную жилку, говорю с намерением удалиться:
– Мне нужно в дамскую комнату. Подскажешь, где это?
Грациэла кивает:
– Я тебя проведу.
Мы идем по очень широкому коридору. Вдруг она останавливается, открывает дверь и говорит:
– Я подожду тебя здесь, чтобы вместе вернуться, ты не против?
Киваю и вхожу в туалет.
Матерь Божья, у меня началась менструация!
Понимая, что это происходит как всегда некстати, открываю дверь и говорю:
– Грациэла, ты могла бы мне найти тампоны?
– Сейчас. Принесу через минутку.
Девушка исчезает. Я остаюсь в туалете и ругаюсь всеми известными мне ругательствами, а когда Грациэла возвращается, с улыбкой принимаю то, что попросила. Пока ничего не болит, но я знаю, что через пару часов буду корчиться от боли.
Завершив туалет, открываю дверь и выхожу. Девушка смотрит мне в глаза. О, я знаю этот взгляд. Понимаю, что она чего-то хочет, и спрашиваю прямо:
– Ты хочешь о чем-то спросить, не так ли?
Она кивает, а я, желая развеять ее сомнения, подбадриваю:
– Давай… спрашивай.
Поглядывая по сторонам, Грациэла понижает голос, краснеет и задает вопрос:
– Декстер часто ездит в Германию. У него там есть кто-то особенный?
Ах, бедняжка. Теперь я еще больше понимаю ее печаль. Хочется ее обнять, и я отвечаю:
– Если ты имеешь в виду женщину, то нет. Нет никакой особенной женщины.
Ее лицо расслабляется. После моего ответа она улыбается, и тогда я беру ее за руку и решаю отставить недоговоренности; завожу ее в туалет и, закрыв двери, говорю ей:
– Мне понадобилась всего пара часов, чтобы понять, как сильно тебе нравится Декстер.
– Это так видно?
– Грациэла, это женская интуиция. Она редко ошибается. Ты же знаешь, что в каждой женщине есть что-то от ведьмы.
Мы смеемся. Мы знаем о своем шестом чувстве.
– А что касается твоего вопроса, скажу: в Германии у него никого нет. Говорю тебе это потому, что знаю это из надежного источника.
Покраснев до предела, она кивает. Я сняла камень с ее плеч. Не в силах сдержаться, спрашиваю:
– Он знает об этом?
Смутившись, она пожимает плечами и отвечает:
– Не знаю. Иногда по тому, как он со мной обращается, мне кажется, что да, но в иные моменты такое впечатление, будто я для него вообще не существую. Он понравился мне с первой секунды, когда я увидела его прикованным к постели. Я обратила на него внимание, потому что он напомнил мне мексиканского певца Алехандро Фернандеса. Знаешь его?
– О да… Вот это мужчина.
Мы понимающе переглядываемся, и она продолжает:
– Я работала в больнице медсестрой, и когда его семья предложила мне эту работу, ни секунды не раздумывала. Это был шанс оставаться с ним рядом. Это была любовь с первого взгляда. – Она улыбается. – Но думаю, что он никогда не обращал на меня внимания. Он хорошо со мной обращается, внимателен ко всему, что мне необходимо, но не более.
Пораженная таким профессионализмом Декстера, спрашиваю:
– И он никогда не обхаживал тебя?
– Никогда.
– Ничуточки?
– Нисколечко.
– Совсем-совсем?
– Совсем-совсем. И не будет, наверное, потому что я сама не пыталась.
Я прыскаю. Не могу представить, что Декстер избегает делать сексуальные предложения.
– Джудит, я же не каменная, и у меня есть свои потребности. Ясно одно: я не привлекаю его как женщина. Меня для него не существует.
Ее нежный голос трогает мое сердце, и я спрашиваю:
– Ты ведь не мексиканка, не так ли?
Она улыбается и шепчет:
– Я родилась в Чили, точнее, в одном чудесном городе под названием Консепсьон. Я уже очень долго работаю в Мексике, потому что мой отец отсюда. Во мне течет чилийская и мексиканская кровь.
Забавно видеть, как девушка, едва познакомившись со мной, уже откровенничает, узнав, что Эрик был моим шефом. Это привлекательная девушка, но абсолютно не сексуальная. Ей вовсе не к лицу это платье и туго затянутый хвост.
– Послушай, Грациэла, не знаю, известно ли тебе, что Декстер не может…
Она широко открывает глаза.
– Я знаю. Мы же познакомились, когда он еще был в больнице. Я все о нем знаю.
– Ты знаешь, что он не может… это… и все равно хочешь с ним что-то иметь?
Еще больше покраснев, она кивает и говорит:
– В жизни существует не только традиционный секс.
Ну надо же… надо же… И это говорит мне серая мышка.
Сижу с отвисшей челюстью и понимаю, что она не так уж невинна, как мне показалось.
– Да, разве?
Она отрицательно машет головой и, подойдя ко мне ближе, шепчет:
– Я не раз видела его с одной из его подружек в кабинете или в той комнате, которая скрыта там. – Мои глаза выкатываются от удивления, а она добавляет: – В той самой комнате, где вы сегодня были втроем. Я прекрасно понимаю, что там происходит.
– Знаешь?
Грациэла кивает.
На этот раз я заливаюсь краской и понимаю ее осуждающий взгляд.
Но, не придавая значения тому, что я могу подумать, она смотрит в потолок и произносит:
– О боже, Декстер такой пылкий… такой страстный! – Видя, что я хохочу, потому что просто не верю своим ушам, бедняжка быстро поправляется: – Пожалуйста… пожалуйста… что же я такое говорю? Что же я тебе наговорила? Прости… прости…
Она в ужасе закрывается руками, и мне становится жаль ее. Приблизившись к ней, я говорю:
– Грациэла, успокойся. Все в порядке. – И, желая разузнать, насколько она осведомлена, спрашиваю: – И что ты думаешь об играх, в которые играет Декстер со своими друзьями?
Грациэла вздыхает, улыбается и шепчет:
– Они развратные и возбуждающие.
Смотрите-к-а-а-а-а-а-а-а-а… Какая милая святоша. Кто бы мог подумать?
– А ты когда-нибудь играла в подобные игры?
Она нервно вздыхает, и тогда я, решив довериться ей, признаюсь:
– Я играла, хотя вне этих стен буду это отрицать. А ты?
Изумленная моим признанием, она хлопает глазами и наконец отвечает:
– Когда я увидела то, что он делает, начала изучать тему и познакомилась с кое-какими людьми. Я играю с ними и представляю, что это он. Но никогда не решалась на это с Декстером.
– Но ты сделала бы это?
Она кивает без тени сомнения, на что я лишь улыбаюсь. Ясно, что всем нравятся похоть и секс. Просто, как говорит Эрик, одни этим наслаждаются, а другие проводят полжизни, избегая того, что им понравилось бы.
В конце концов, заметив неловкость на лице Грациэлы, я говорю:
– Будь спокойна. Ты доверила мне свой секрет, а я не та, кто лишит тебя сна. Надеюсь, что ты сохранишь мой.
– Не сомневайся в этом, Джудит.
– А теперь, если Декстер тебе нравится, – продолжаю я, – думаю, ты должна сделать что-нибудь, чтобы привлечь его внимание.
– Я уже все испробовала, но он даже не смотрит на меня.
Не желая ее обидеть, добавляю:
– Возможно, тебе стоило бы иначе одеваться? Может, все изменилось бы, ты так не считаешь?
Трогая свой затянутый хвост, она говорит:
– Если для того, чтобы он обратил на меня внимание, мне нужны крашенные волосы, как у его придурковатых подружек, то нет!
– Грациэла, я не об этом, – прерываю ее и спрашиваю: – Ты правда будешь сопровождать Декстера в Испанию, а потом в Германию?
Вне себя от радости, она кивает, а я, желая ей помочь, говорю:
– Отлично! Значит, завтра у нас с тобой женский день. Мы отправимся за покупками, пока мальчики будут говорить о своем бизнесе. Как тебе такая идея?
– Ты сделаешь это для меня?
– Конечно же. Женщины для того и созданы, чтобы помогать друг другу, хотя иногда кажется наоборот, – отвечаю я, понимая, что лезу куда не следует.
В этот момент раздается стук в дверь. Открываю и вижу Эрика, который с озабоченным видом спрашивает:
– Почему тебя так долго не было? Что-то случилось?
Мы выходим из дамской комнаты. Глядя на любимого мужчину, я нежно целую его в губы и отвечаю:
– Дорогой, у меня началась менструация. – Бедняга хмурит брови. Он знает, что я очень тяжело это переношу. – Поэтому завтра я отправлюсь с Грациэлой за покупками, или ты против?
Он удивленно смотрит на меня, наверняка думая, с чего вдруг мы так быстро сдружились. Он понимает, что я что-то затеваю, – читаю это по его взгляду. Но он просто отвечает:
– Я не против, и думаю, что Декстер тоже.
Услышав последнее, я ухмыляюсь. Какой же смышленый малый! Истинно немецкий интеллект. От него ничто не ускользнет.
Глава 4
На следующий день, пережив ночь нечеловеческой боли из-за этой проклятой менструации, я открываю глаза и чувствую: больше не болит.
Отлично! Знаю, что это всего лишь передышка, после которой опять начнется кошмар, но я уже привыкла.
Встаю и иду завтракать с Эриком и Декстером. Услышав о наших с Грациэлой планах, Декстер настаивает на том, чтобы нас кто-то сопровождал. Он наотрез отказывается отпускать нас одних в город. Он разговаривает по телефону, и через час весьма симпатичный шофер везет нас обеих в эксклюзивные магазины.
Я получаю безумное удовольствие, переходя из одного магазина в другой и покупая все, что мне хочется, для родных и для Эрика. Обожаю покупать вещи для своего мужчины.
Несмотря на то, что я знаю его вкусы и уверена, что он никогда не наденет красную майку с надписью «Виват, Смугляночка!», я все же покупаю ее – для того лишь, чтобы посмотреть на его улыбку.
Спустя несколько часов, когда я набрала гору вещей, а Грациэла совсем ничего, мы приезжаем в огромный магазин, и я, немного осмелев, говорю:
– Ну что, Грациэла, посмотрим, что мы можем купить для тебя?
Она бросает на меня смущенный взгляд и отвечает:
– Не знаю. Что-нибудь красивое, чтобы привлечь к себе внимание во время поездки, и не важно, сколько это стоит. Я уже так долго откладывала деньги, что, думаю, сегодня как раз тот случай, когда нужно потратить их на одежду.
Ее открытость заставляет меня улыбнуться, и тогда, оглядевшись, предлагаю ей:
– Как ты смотришь на то, чтобы мы подобрали тебе симпатичные джинсы, от которых ты упадешь в обморок?
– Я не носила джинсы с тех пор, как была подростком.
– Серьезно? – Она кивает, а я добавляю: – Слушай, детка, а я не смогла бы без них жить. Это та вещь, которую я ношу чаще всего. Джинсы со всем сочетаются.
Грациэла улыбается, и я, видя ее хорошее расположение духа, продолжаю:
– Мы могли бы купить несколько модных вещей, которые можно комбинировать: джинсы, пару платьев и одно, самое элегантное, для такой вечеринки, как, например, вчерашняя.
С загоревшимися глазами она шепчет:
– Черт побери!
Желая помочь ей завоевать Декстера, я с улыбкой осматриваю магазин. Где-то звучит песня «Деньги» Джесси Джей, и я начинаю напевать:
Это не о деньгах, деньгах, деньгах.
Нам не нужны твои деньги, деньги, деньги.
Беру джинсы с низкой талией, фиолетовую майку на тонких бретелях и черные сапоги с высоким голенищем.
В-а-а-а-у! Декстер будет в восторге от этих сапог.
К тому же… я куплю себе такие же, только красные, от которых будет без ума мой мужчина.
– Примерь это. Уверена, что тебе подойдет.
Грациэла смотрит на то, что я ей даю, как на нечто взрывоопасное. Это вовсе не в ее стиле, но если она хочет произвести впечатление на Декстера, то это – лучший способ. В конце концов, видя, что она не шевелится, я весело подталкиваю ее к примерочной. Как только она исчезает там, беру красные сапоги и примеряю.
Они просто бомба!
Цок… цок… Такие удобные и высокие – до самых колен. Они понравятся моему Айсмену. Сапоги отлично подходят к моим джинсам, и я решаю остаться в них. Они чудесные. В этот момент вибрирует мобильный. Это сообщение:
Малышка, я соскучился.
Надеюсь, ты покупаешь все, что хочешь.
Люблю тебя.
Ах, мой любимый здоровяк. Я зацелую его до смерти. Он постоянно обо мне заботится. С глупой улыбкой набираю сообщение:
Карта Visa гори-и-и-и-ит.
Люблю тебя, приставучка.
Нажимаю «Отправить». Представляю его улыбку, когда он прочтет сообщения, и меня переполняет радость. Эрик так чудесен, что, лишь подумав о нем, я начинаю улыбаться.
Вдруг открывается примерочная, и выходит Грациэла – как я и предполагала, она просто потрясающая.
Ну и фигурка у этой чилийки!
У меня отвисла челюсть.
– Если Декстер не обратит внимания на тебя в таком виде, то он еще мертвее, чем я думала.
Грациэла улыбается, но все же спрашивает:
– А это не слишком откровенно?
Отрицательно машу головой и, убедившись в ее невероятном потенциале, говорю:
– Уверяю, когда Декстер тебя увидит, то встанет и пойдет.
Мы обе смеемся. Но я хочу, чтобы она примерила как можно больше вещей, поэтому тороплю ее:
– Давай… Сведем с ума этого мексиканца.
Вслед за первым комплектом даю ей примерить длинную черную юбку, присобранную с одной стороны, сексуальную блузу фисташкового цвета, которая завязывается на поясе, и красивые туфли на каблуке такого же цвета.
Результат непревзойденный. Сама Грациэла изумленно смотрит на себя в зеркало.
– Ты можешь надеть это на любую вечеринку и будешь неотразима.
– Мне так нраа-а-а-а-а-авится! – хлопает она в ладоши перед зеркалом.
Когда Грациэла раздевается, я передаю ей простое черное платье без рукавов с глубоким вырезом. К нему добавляю симпатичные черные туфли на каблуке и матросскую шаль.
Продавщица в восторге – мы обеспечиваем ей приличную выручку. Потом я спрашиваю о нижнем белье, и она показывает нам, где оно находится. Когда Грациэла видит, что я протягиваю ей самый сексуальный комплект цвета баклажан, то шепчет:
– О боже… Мне всегда было с этим сложно.
– Почему?
Она со шкодливой улыбкой отвечает:
– Потому что это белье.
Я прыскаю.
Какими же глупыми мы бываем из-за своих женских комплексов. Если тебе нравится мужчина, ты хочешь, чтобы он нашел тебя сексуальной, да, сексуальной… очень сексуальной. Самой сексуальной в мире!
Беру комплект цвета синий электрик, прикладываю к себе и говорю:
– А я примерю этот. Куплю подарочек Эрику на его день рождения.
Мы хихикаем и входим в примерочные.
Минут через двадцать примерка заканчивается, и я спрашиваю:
– Ну что, подошел?
Грациэла улыбается и лукаво шепчет:
– Возможно, пришло время, и это станет хорошим подарочком для Декстера.
Когда мы выходим из магазина, уже вечереет. Мы весь день провели, бегая по магазинам, и решаем поесть в каком-нибудь ресторане, потому что умираем от голода. Мне нужно принять анальгетик. Боль возвращается, но я не дам ей стать невыносимой.
Пока мы выбираем блюда, я с улыбкой замечаю, что на нас глазеют мужчины. Они несколько раз говорят звучными голосами: «Сладкая!» И мы с Грациэлой улыбаемся.
Если бы здесь был Эрик, то окинул бы их испепеляющим взглядом, и они сразу же отвели бы глаза. Но его здесь нет, и я сполна наслаждаюсь тем, что мной восхищаются.
Я ведь женщина, что здесь такого?
Пообедав, замечаю парикмахерскую и предлагаю Грациэле туда зайти. Она радостно соглашается. Я тут же прошу, чтобы мне выровняли волосы. Знаю, что Эрику нравится, когда они ровные и гладкие. После консультации стилиста Грациэла разрешает сделать себе самую молодежную стрижку, которая ей подходит.
Результат превосходит все ожидания.
Я в шоке от каждого изменения Грациэлы. Эта девушка безумно красива и должна извлечь из этого выгоду.
Двумя часами позже мы выходим из парикмахерской, и один из прохожих мужчин галантно спрашивает:
– Почему такие прекрасные звезды так низко летают?
Нам адресуют комплименты!
Мы обе смеемся, а польщенная Грациэла говорит:
– Впервые за многие годы я слышу от мужчины такие чудесные слова в свой адрес.
Мимо нас проходит еще один мужчина и восклицает:
– Мамочки… какие сладкие!
Мы снова смеемся, а Грациэла комментирует:
– Эти мексиканцы такие льстецы.
Я не удивляюсь ее словам и поворачиваю ее к витрине магазина.
– Эй, королева, ты видела себя в зеркале?
Не веря глазам, она рассматривает свое отражение.
– Джудит, спасибо. Большое спасибо, что устроила мне этот чисто женский день.
Радуясь за нее, целую ее в щеку, беру под руку и отвечаю:
– Не за что, милая моя. Теперь, с твоим новым look[13], еще не один мужчина осыплет тебя комплиментами. Приготовься, потому что, когда мы вернемся, Декстер потеряет дар речи.
– Думаешь?
– Ага, – весело улыбаюсь я. – Будь уверена, у него будет такое выражение лица! Теперь все карты у тебя, и ты должна сделать все, чтобы он заметил тебя. Продолжай поддерживать с ним корректные отношения, но не избегай внимания других мужчин. Ты молодая, красивая, незанятая, и эта поездка может разрешить многие вопросы. Думаю, Декстер очень похож на Эрика во многих вещах, и, если ты ему интересна, увидишь, как быстро изменятся выпавшие кости. Как говорят местные, он сразу же в тебя втюрится!
Мы опять хохочем, и тут я спрашиваю:
– Уверена, что хочешь, чтобы он в тебя втюрился?
– Абсолютно уверена, Джудит.
– Отлично, – киваю я и, шагая рядом с ней, спрашиваю: – Ты всегда ужинаешь вместе с Декстером?
– Да. Всегда, когда он дома, мы ужинаем вместе.
– Значит, сегодня вечером ты не будешь ужинать ни с ним, ни с нами.
– Нет?! – с ужасом восклицает она.
Я отрицательно машу головой:
– Позвони какой-нибудь своей подруге и договорись поужинать вместе или сходить в кино. Это возможно?
– По правде говоря, у меня не так уж много подруг. Уже четыре года, как Декстер занимает все мое внимание, и за это время я потеряла многих друзей.
Почему-то это вовсе меня не удивляет, и я продолжаю:
– Нет даже подружки, с которой можно выпить кофе?
– Ну… Я могу позвонить одной паре, с которой иногда встречаюсь.
По ее лукавому выражению лица я догадываюсь, что это за парочка, и отвечаю:
– Королева, послушай, если у тебя есть возможность, наслаждайся сексом так же, как это делает Декстер. К тому же ты теперь потрясающе выглядишь, и я уверена, что сегодня ты развлечешься вдвое круче.
Покраснев, она кивает и слушает меня.
– Мы скажем Декстеру, что встретили в торговом центре твоего друга и вы договорились поужинать вместе. Посмотрим, покоробит ли его это. Как тебе моя идея?
Грациэла замирает и, словно пятнадцатилетняя девчонка, радуется затее.
– А завтра я обещаю рассказать в малейших деталях, скучал ли он по тебе за ужином.
Я хохочу. Какая же я злая! Наконец она тоже смеется.
Грациэла звонит той паре и договаривается о встрече. Затем мы направляемся на стоянку, где нас ожидает машина с шофером.
– Грациэла, приготовься к тому, что ты сегодня вызовешь недовольство Декстера.
Сказано – сделано. Проведя целый день за шопингом, обутые в новые шикарные сапоги, мы входим в дом Декстера около семи часов вечера. Мужчины, беседовавшие в гостиной, поворачиваются к нам. Взглядом я встречаюсь с Айсменом и расплываюсь в улыбке.
Мы с Грациэлой решительно подходим к Эрику, Хуану Альберто и Декстеру. Я чуть не смеюсь, когда последний говорит:
– Какие прекрасные дамочки к нам пришли. – Глядя на Грациэлу, добавляет: – А теперь немедленно отвечай: кто ты такая и куда ты дела Грациэлу?
Она невозмутимо смотрит на него, как я и советовала, мило улыбается и отвечает:
– Я такая же, как всегда, просто новый наряд.
Декстер неимоверно удивлен невероятным преображением. Он хочет что-то сказать, но в разговор вступает Хуан Альберто:
– Грациэла, у тебя есть планы на вечер?
Ва-а-а-а-ау-у! Становится интересно!
Я же говорила, что у этой девочки огромный потенциал.
Бросаю взгляд на залившуюся краской девушку.
Дава-а-а-а-ай, Грациэла, отвечай… отвеча-а-а-а-ай.
Но не тут-то было… Не успевает она открыть рот, как за нее отвечает Декстер:
– Конечно, у нее есть планы. Она будет ужинать с нами, не так ли?
Грациэла поворачивается ко мне. Бедняжка, как ей сейчас нелегко.
До сих пор помню, как раньше я страдала по Эрику. Подмигиваю ей и даю понять, что пришло время ей играть по своим правилам:
– Мне очень жаль, Декстер, но сегодня я не буду ужинать с вами. Я уже договорилась с одним другом, – говорит Грациэла.
Отлично. Здо-о-о-о-о-орово!
Мне стоит огромного труда, чтобы не захлопать в ладоши при виде его растерянного лица, а она добавляет:
– Я знала, что у вас будет компания к ужину, и не думала, что вас расстроит мое отсутствие.
Я готова закричать: оле, мать твою, Грациэла! Желая внести ясность, вмешиваюсь:
– Мы встретили в торговом центре знакомого Грациэлы, – и, глядя на часы, говорю: – Думаю, тебе пора идти, иначе ты опоздаешь на свидание.
Грациэла нервно смотрит на свои часы.
Она застопорилась, как и Декстер. Чтобы помочь ей, я отпускаю Эрика, целую ее в обе щеки, чтобы вернуть девушку к реальности, и подбадривающее говорю:
– Давай… отдохни, но не задерживайся. Завтра мы отправляемся в Испанию.
– Грациэла, подожди, – говорит Хуан Альберто. – Я тоже ухожу.
Глядя на это, Декстер подъезжает к ней и произносит:
– Я скажу шоферу, чтобы он отвез тебя.
– Нет, спасибо. Мне не нужен шофер.
Она тут же разворачивается и, цокая каблучками своих потрясающих сапог, исчезает вместе с Хуаном Альберто за дверью, в которую мы с ней вошли несколько минут назад.
Они ушли, а Декстер так и сидит с широко раскрытыми глазами. Эрик смотрит на меня, а я весело ему подмигиваю. Мой Айсмен обнимает меня, трогает за волосы и шепчет:
– Ты такая красивая с гладкими волосами, и я в восторге от этих сапог.
– Спаси-и-и-ибо.
Когда Декстер исчезает за дверью, мой обожаемый, единственный любимый шепчет мне с улыбкой на губах:
– Чувствую, что смугляночка что-то затеяла.
Я хохочу. Эрик присоединяется ко мне.
В этот вечер мы ужинаем втроем. За ужином обычно разговорчивый Декстер кажется менее общительным. Я даже замечаю, как он несколько раз поглядывает на часы. Мне трудно сдержать улыбку. Опля… опля… что я обнаружила!
Глава 5
На следующий день я не вижу Грациэлу за завтраком. Куда она подевалась?
Болит живот. Эта проклятая менструация изводит меня и когда начинается, и когда заканчивается. Вот такая дрянь!
Услышав мой стон, Эрик хмурит брови. Знает, что мне плохо, и уважает мое молчание. Он крайне смышлен и научился понимать меня с полуслова.
Мы первыми садимся в частный самолет. Поднявшись на борт, я расползаюсь на одном из удобных кресел и принимаю обезболивающее.
Нужно, чтобы эта чертова боль поскорее прошла.
Я молчу. Если заговорю, будет еще больнее.
Эрик садится рядом, гладит меня по голове и говорит:
– Ненавижу, когда у тебя что-то болит, а я ничем не могу тебе помочь.
– Я ненавижу это еще больше, – рычу я.
Бедняжка. У него такое жалостливое лицо. Я съеживаюсь, придвигаюсь поближе к нему и мурлычу:
– Не переживай, любимый. Это скоро пройдет и не вернется аж до следующего месяца.
Мой блондин тут же меня обнимает, а я засыпаю, мучаясь от боли.
Когда я открываю глаза, мы еще летим, но я сижу одна. Эрик – вместе с Декстером и Хуаном Альберто. Как только я начинаю шевелиться, он тут же оказывается рядом.
– Привет, малышка. Как дела?
Хлопаю ресницами и понимаю, что моя боль исчезла.
– На данный момент превосходно. У меня ничего не болит.
Мы улыбаемся друг другу, и он говорит:
– Ну ты и соня.
– Я долго спала?
Он с улыбкой проводит рукой по моим волосам и, целуя меня в лоб, отвечает:
– Три часа.
– Три часа?!
– Да, любимая, – смеется мой мужчина.
Я в шоке от своей сиесты. Собираюсь поделиться этим с ним, но он спрашивает:
– Хочешь есть?
Киваю головой. Я дрыхла, как тюлень, и умираю от голода.
В эту минуту открывается дверь в туалет, и оттуда выходит Грациэла. Замечает меня, и ее глаза загораются. Она тут же садится рядом. Эрик произносит:
– Я скажу стюардессе, чтобы она принесла поесть вам обеим.
Мы киваем, а когда остаемся наедине, она тихонько шепчет:
– Декстер спрашивал меня, где я была вчера вечером.
– И что ты ему сказала?
– Что ужинала с другом.
Вспомнив о ее развратном свидании, спрашиваю:
– Ты хорошо провела время с той парочкой?
Грациэла с улыбкой кивает и тихо отвечает:
– Они были ошарашены моим новым образом, и мы отлично провели вечер.
Не в силах сдержаться, мы смеемся, чем привлекаем внимание мужчин. Эрик улыбается, а Декстер выглядит очень серьезным, и когда они отворачиваются, я шепчу:
– Ва-а-а-у-у-у… Думаю, что кто-то сердится.
Она кивает и, съеживаясь в кресле, шепчет:
– Декстер интересовался, как зовут моего друга, а когда я не сказала, взбесился как бык.
Меня это смешит. Глядя ей в глаза, говорю:
– Вчера за ужином он почти не разговаривал и постоянно смотрел на часы. А когда мы с Эриком ушли спать, остался в гостиной.
– Когда я вернулась в три часа ночи, он был там же и не спал.
Я изумленно восклицаю:
– Да что ты говоришь?
– Да, – смеется она. – Он читал в гостиной. Когда я вошла, он даже слова мне не сказал, и я ушла спать. Через пару минут услышала, как он отправился в свою комнату.
Я поражена. Бросаю взгляд на Декстера и понимаю, что он наблюдает за нами. Вот это да! Не могу поверить, что между ними все происходит так быстро, и, глядя ей в глаза, спрашиваю:
– Так, Грациэла, признавайся, когда ты пыталась соблазнить Декстера, он никогда тебе не отвечал?
– Никогда.
– Ну, он, по крайней мере, что-нибудь говорил тебе?
В этот момент подходит стюардесса. Когда она ставит перед нами подносы с едой и удаляется, Грациэла отвечает:
– В последний раз я попыталась около года назад. Он сказал, чтобы я больше этого не делала, потому что он не может дать мне ничего из того, что я хочу, и не желает меня разочаровывать.
– Опа…
– Я помню, что он не очень хорошо воспринял эту дерзость, и около месяца мы не разговаривали. Я даже искала работу в утренней газете, и когда он об этом узнал, то рассердился. Не хотел, чтобы я работала на кого-то другого. Но самое невероятное то, что со следующего месяца он удвоил мне жалованье. Когда я сказала, что не просила повышения, он ответил, что, поскольку не может дать мне то, на что я надеялась, хочет, по меньшей мере, ублажить меня в финансовом плане, лишь бы я не уходила работать на другого.
Так… Это горячий вопрос! Абсолютно убежденная в том, что говорю, я тихо восклицаю:
– Боже мой, Грациэла, все, что ты мне только что рассказала, доказывает, что ты ему нравишься, и очень.
– Нет… Я ему не нравлюсь. Он не сделал ни малейшей попытки.
– А почему тогда он удваивает тебе зарплату, если ты об этом даже не просила?
– Не знаю. Декстер очень щедрый, когда речь идет о деньгах.
– А не может ли он быть щедрым, потому что ты ему нравишься?
– Не думаю.
– А я думаю, что может. Ты ему нравишься. Никакой начальник не повышает зарплату просто так.
– Ты так считаешь?
Я киваю. До сих пор помню, как Эрик сказал мне самой назначить себе вознаграждение, когда предложил сопровождать его по филиалам в Германии.
– Грациэла… говорю тебе, этот мужчина просто сохнет по тебе.
– Матерь бо-о-о-о-ожья, – шепчет она, покраснев по самые уши.
Декстер снова смотрит на нас. Я ему подмигиваю. Бедняга, если бы он знал, о чем мы болтаем! Он отвечает мне улыбкой и отворачивается.
– Ах, Грациэла, а еще говорят, что мы, женщины, чудачки. Но ведь мужчины куда похлеще. – Мы хохочем. – Уверена, ты нравишься Декстеру так же, как и он тебе. А так резко отреагировал он лишь потому, что ты сделала очень скромную попытку. Что действительно ясно, так это то, что ты ему интересна, и он доказывает это своим поведением.
– Ай, Джудит… Не говори мне этого – мне становится плохо.
Мы смеемся, а я, закрываясь руками, говорю:
– Плохо тебе станет, когда мы приедем в Херес и мои друзья хорошенько тебя встряхнут.
Наш приезд в Херес – просто бомба.
Отец хочет встретить нас в аэропорту, но Эрик уже все устроил, и какой-то мужчина вручает нам ключи от восьмиместного «Мицубиси Монтеро» – точно такого же, как у нас в Германии.
К моему удивлению, Эрик говорит:
– Я купил его для тех случаев, когда мы будем приезжать в Херес. Ты не против?
Обалдев от услышанного, я киваю и улыбаюсь до ушей. Эрик – настоящий управляющий, ему нравится командовать.
По пути в Херес мы весело болтаем. Когда подъезжаем к дому, который подарил мне Эрик, я вижу вывеску: «Вилла Смугляночка». Меня разрывает от хохота. Муженек тем временем лишь мило улыбается, наслаждаясь тем, что ему удалось меня рассмешить.
Я дарю ему поцелуй, и он с упоением его принимает.
Затем Эрик достает из бардачка пульт от черных решетчатых ворот. С моего лица не сходит улыбка. Обожаю его сюрпризы. И совсем уж волнение накрывает меня, когда вижу, что участок вокруг дома очень ухожен.
Эрик сообщает, что попросил отца нанять кого-то, кто привел бы в порядок приусадебный участок, пока нас нет.
Когда он останавливает машину, я первая из нее выскакиваю. Вне себя от счастья, обращаюсь к своим гостям:
– Добро пожаловать в наш хересский очаг!
Войдя в дом, я тут же звоню отцу и сообщаю, что через час мы будем у него. Он радостно отвечает, что уже приготовил для нас кое-что к ужину и с нетерпением ждет вместе с моей сестрой и девочками.
Как хозяйка «Виллы Смугляночки» я быстро организую размещение гостей по комнатам. Здесь хватит места для всех. Через час, когда все освежились в душе, мы садимся в «Мицубиси» и едем домой к моему отцу.
Мне так хочется его увидеть!
Когда мы паркуем машину, я с волнением наблюдаю, как навстречу нам бегут Флин и Лус.
Дети мои!
Едва Эрик успевает заглушить мотор, я открываю дверь и выхожу. Они бросаются ко мне, и я, без ума от счастья, заключаю их в объятия, а моя племянница, переполненная эмоциями, кричит:
– Те-о-о-о-отушка! Те-о-о-о-отушка, а что ты мне привезла?
– А мне? – спрашивает Флин.
Вот неугомонные!
Не в силах сердиться на детей, я расцеловываю их и отвечаю:
– Целую кучу подарков. А теперь поздоровайтесь и…
Но тут Флин бросается в объятия к дяде Эрику, и я с упоением наблюдаю их большую любовь друг к другу. Вдруг моя племянница, еще более неотесанная, чем мастодонт, налетает на них бомбочкой. Эрик теряет равновесие, и они падают враскорячку посреди улицы.
Декстер и вся компания смеются. А Эрик, улыбаясь, поворачивается ко мне и говорит:
– Джуд, любимая, помоги мне!
Я тут же подхожу к нему. Эрик протягивает мне руку, беру ее, а он, бесстыжая морда, дергает меня, и я тоже оказываюсь на земле рядом с ним и детьми. Непринужденность, любовь и радость – вот что он дает мне почувствовать!
Когда мы отходим от этого забавного происшествия и наконец поднимаемся с земли, к нам подходит отец и говорит мне, раскрывая объятия:
– Как поживает моя смугляночка?
Я бегу к нему.
Обнимаю его…
Обожаю его…
Я безумно люблю своего отца. Растроганная его выражением лица, отвечаю:
– Очень хорошо, папочка. Я счастлива и по уши влюблена в одного упрямца.
Подходит Эрик и, протягивая руку отцу, а затем обнимая его, представляет ему Декстера, Грациэлу и Хуана Альберто.
Поприветствовав соседей, которые любезно вышли нас встретить, мы заходим в дом, и я спрашиваю:
– Папа, а где Ракель?
– Должна уже заканчивать купать Лусию, милая моя. Ты встретишь ее у себя в комнате.
Я с нетерпением захожу в свою бывшую комнату, и мое лицо расплывается в улыбке. Сестра как раз ухаживает за малышкой на пеленальном столике, ей чуть больше месяца. Тихонько подхожу к Ракель и, обнимая ее сзади и вдыхая ее аромат, шепчу:
– Приве-э-э-э-э-эт.
От нее не дождешься тихой радости. Она разворачивается ко мне и пищит:
– Бу-у-у-у-лочка!..
Вне себя от радости, мы обнимаемся и целуемся. Нам нужно столько друг другу рассказать, что мы говорим впопыхах без остановки до тех пор, пока маленькая Лусия не издает какой-то звук. Мы обе поворачиваемся к ней.
– Мамочки-и-и-и, как же выросла эта манюня!
Ракель кивает и, сюсюкая, пощипывает малышку за щечку:
– Это потому, что она – прожорливое брюшко, да-а-а-а-а? Да, манюня-лапу-у-у-у-уня?
Растроганная этой картиной, подхожу ближе к малышке, чмокаю ее, вдыхаю аромат детского масла Nenuco и говорю таким же сладким тоном:
– Приве-е-ет, кно-о-о-о-опочка. Ах, мамочки, я бы ее съела… я бы съела ее целиком, эту маню-у-у-у-ню.
– Скажи привет те-о-о-о-те, – говорит сестра и, взяв ее крошечную ручку, продолжает: – Приве-э-э-эт, те-о-о-о-тя. Я Луси-и-и-и-я-а-а.
– Приве-э-эт, ла-а-а-а-а-почка… Агу-у-у-у-у-у… Агу-у-у-у-у….
– Агу-у-у-у-сеньки…
Малышка закрывает глаза. Уверена, что если бы она могла ответить, то послала бы нас куда подальше за то, что мы кривляемся как две идиотки.
Почему мы так сюсюкаемся?
Почему, оказываясь перед младенцем, мы начинаем разговаривать на этом непонятном жаргоне?
Вдруг малышка чихает, и сестра начинает скорее ее одевать, чтобы та не замерзла.
– У тебя дома на кухне есть то, о чем ты меня просила.
– Ты испекла шоколадный тортик?
– Да, – улыбается она. – Мне стоило большого труда остаться незамеченной детьми, но все же это удалось. Все это ради зятя. Я спрятала его в коробку в глубине холодильника за кока-колой.
Я расплываюсь в улыбке. Завтра – месяц, как мы поженились с Эриком, и я хочу сделать сюрприз своему муженьку.
– Булочка, иди к гостям, а мы с Лусией сейчас придем.
Целую ее и пулей лечу в сад. Там все уже сидят вокруг стола и пьют пиво. Декстер беседует с отцом о розах. Они превосходны. Это самые красивые розы, которые я когда-либо видела. Эрик и Флин откровенничают, а Грациэла и Хуан Альберто их слушают. Заметив меня, Лус тут же говорит:
– Тетя, дядя Эрик сказал, что ты раздашь нам подарки.
Он улыбается и добавляет:
– Я так сказал, потому что это ты их покупала, и ты…
– Ну нет, дорогой, – весело возражаю я. – Мы вместе покупали подарки и вместе будем их дарить.
Сгорая от нетерпения, дети не сводят глаз с чемодана, который мы привезли с собой. Наконец Эрик ставит его на садовый столик, открывает, и мы вместе начинаем раздавать подарки отцу и детям.
Дети в восторге начинают распаковывать коробки, как вдруг, словно ураган, проносится моя сестра, андалусская, как никогда. Ее волосы собраны в двойной пучок, в одной руке у нее малышка, а в другой – мобильный телефон. Не задумываясь, Ракель вручает крошку Лусию растерянному Хуану Альберто, который не знает, что делать с ребенком, и, развернувшись, говорит:
– Послушай, я же сказала, нет! Меня не устраивает конец недели. У меня есть планы.
Мы все ошарашено на нее смотрим. Она совсем другая, когда разговаривает подобным тоном. Я поворачиваюсь к отцу, который лишь машет головой, а грациозная Ракель шагает к бассейну и, резко остановившись, добавляет:
– Нет. Хесус, я не хочу тебя видеть. Забудь обо мне. Поговори со своим адвокатом и, будь добр, заплати алименты на детей, потому что мне это необходимо. Ты меня слышишь? НЕ-ОБ-ХО-ДИ-МО!
Однако мой бывший зять, этот тупица, должно быть, что-то не то сказал, потому что она взрывается:
– Плевать я хотела на твоего отца, твою мать и всю твою сраную семью! Мне до фени твоя личная ситуация! И знаешь почему? – Все взгляды устремлены на нее, и не слышно даже, как муха летит. – Потому что у меня две дочки, которых нужно растить, а для этого нужны деньги. Поэтому хватит ко мне так часто ездить, я все равно не желаю тебя видеть. И то, что ты сэкономишь, положи на мой счет, потому что девочки нуждаются в еде и еще в куче вещей. Что?! – опять кричит она. – Ты – бесстыжий бабник с комплексом Питера Пена! Повзрослей… грязная морда, повзрослей! И больше не спрашивай, увидимся ли мы завтра, потому что, клянусь, я все-таки встречусь с тобой, чтобы отвесить тебе пару пощечин.
Я огорчена тем, что слышу, и не знаю, как ей помочь. Матерь божья, ну и резкая же моя сестричка. Вдруг я понимаю, что мои малышки – Лус и Лусесита – слышат то же, что и я. Кровь стынет в жилах. Мы с Эриком переглядываемся, и он, видя мое оцепенение, говорит:
– Лус, посмотри, какой фотоаппарат с Губкой Бобом я тебе купил.
Слова «Губка Боб» чудесным образом отвлекают племянницу от разговора сестры, и девочка поворачивается к Эрику:
– Дядюшка, какой он классный!
В эту минуту она полностью поглощена желтым цифровым фотоаппаратом с Губкой Бобом. Хорошо, что мой любимый быстро реагирует.
Эрик дает еще один фотоаппарат Флину, но на нем нарисованы уже герои игры «Мортал Комбат». Дети в восторге. Немедленно к ним подходит Грациэла и увлекает их подальше от стола, чтобы они не слышали беседу сестры. Хесус довел ее до бешенства по телефону!
Огорченный этим разговором, отец идет успокаивать Ракель. Бедняга, ему столько пришлось пережить из-за меня и сестры. Я же, увидев растерянного Хуана Альберто с моей племяшкой на руках, бегу к нему, чтобы забрать ее.
Думаю, если бы он подержал ее еще хоть секунду, то упал бы в обморок от задержки дыхания. Отдав мне Лусию, бедняга облегченно вздыхает. Тяжело же ему пришлось с малышкой!
Я тихонько приближаю ее личико к своему и, глядя на нее, говорю:
– Привеэ-э-э-э-эт… кукареку, ку-ку-у-у-у-у… ау, я сейчас съем твои пальчики, съе-э-э-э-э-эм!
Малышка не сводит с меня глаз. Она наверняка думает, что та идиотка, которая недавно с ней сюсюкалась, вернулась. И тут Декстер говорит:
– Джудит, как же ты прекрасна с ребенком на руках.
Услышав его замечание, поворачиваюсь к нему и вижу, что все трое мужчин за мной наблюдают. Но особо стоит отметить выражение лица моего супруга. Он выглядит растаявшим и с лучезарной улыбкой говорит:
– Ты такая красивая с младенцем!
Ой… У меня сейчас начнет чесаться шея!
Ну нет. Я не хочу говорить о детях и всяких подобных глупостях.
Немедля начинаю искать, кому бы отдать малышку. Эрик подходит ко мне и протягивает руки.
Я вручаю ее ему, как сверточек, и вдруг слышу, как он со своим немецким акцентом произносит:
– Привеэ-э-э-э-э-эт… Приве-э-э-э-э-э-э-эт, краса-а-а-а-авица… Я – твой дядя Эрик. Как поживает моя кро-о-о-о-о-о-ошечка?
Вы только посмотрите… Он что, тоже сюсюкается?
Эрик садится рядом с Декстером, и теперь они оба начинают гримасничать и сюсюкаться с маленькой Лусией. В это время я читаю по губам отца, что он просит Ракель успокоиться, когда та яростно выключает телефон. Она в бешенстве, а когда она в бешенстве, то это серьезно.
Наши взгляды встречаются. Когда я уже собираюсь отправиться поговорить с ней, ее выражение лица резко меняется. Как непревзойденная голливудская актриса, она подходит к нам и обращается к Эрику:
– Привет, зятек, как поживаешь?
– Хорошо. А ты?
Ракель пожимает плечами и абсолютно спокойно отвечает:
– Как говорит мой отец, бедолага, но довольная.
Они с Эриком сердечно целуются, он заглядывает ей в глаза и не отстает:
– Уверена, что ты в порядке?
Ракель кивает, а Декстер, беря ее за руки, произносит:
– Что же случилось, моя прекрасная испаночка?
Сестра вздыхает, осматривается и, увидев, что Лус нет поблизости, объясняет:
– Мой бывший хочет свести меня с ума, только сначала это сделаю я с ним!
Эрик поворачивается ко мне, и я тут же вступаю в разговор:
– Ракель, познакомься с Хуаном Альберто. Это кузен Декстера. Он пробудет в Испании несколько дней.
– Очень приятно, – отвечает она, едва взглянув на него.
А Хуан, не спуская с нее глаз, кивает и, повернувшись к Декстеру, заговорщицки шепчет:
– Мамочки, что за женщина!
В этот момент появляются Лус, Флин, Грациэла и начинают фотографировать нас своими новыми фотоаппаратами. Получасом позже отец угощает нас потрясающим ужином, в котором, конечно же, есть вкусный хамон, креветки, собственноручно маринованный катран и гаспачо.
На следующий день мой будильник звонит в половине седьмого. Я быстро его выключаю.
Я убита! Как же мне хочется спать! Но еще больше хочется сделать Эрику сюрприз.
Сегодня – месяц со дня нашей свадьбы. Он спит, и мне чертовски хочется его потискать. Но ясное дело, что если я это сделаю, то не смогу преподнести ему свой сюрприз.
Я потихоньку встаю с постели, иду в ванную комнату и осторожно закрываю дверь. Быстренько снимаю пижаму, умываюсь, надеваю майку, которую купила специально для Эрика, и расчесываюсь. Менструация закончилась. Отлично!
Смотрю на результат в зеркале, довольно улыбаюсь, выхожу из ванной и из комнаты. Придя в кухню, ищу за «Кока-Колой» коробку и, как и говорила сестра, нахожу там розовую коробочку.
Ракель – настоящая мастерица по части тортов.
Недолго думая, готовлю два кофе с молоком, беру поднос, ставлю на него блюдца, ложечки, салфетки, посередине – красивый тортик, прихватываю нож, чтобы его разрезать.
Как все красиво получилось!
Фотографирую все на мобильный телефон – на память. В конце концов, это ведь наш первый месяц супружества.
Переполненная счастьем оттого, что сейчас удивлю любимого, возвращаюсь в комнату. Соблазнительно подхожу к кровати. Ставлю поднос с одной стороны, а торт – рядом с собой, и напеваю песню, которую сочинила сама:
Счастливого… Счастливого месяца
супружества-а-а-а-а. Немец, женившийся на испанке, будь счастлив со мной
еще много-много месяцев подря-а-а-а-ад.
Эрик открывает глаза и, услышав меня, улыбается. Обычно он будит меня, но на этот раз наоборот. Его улыбка становится шире, когда он читает на моей красной майке надпись «Виват, Смугляночка». Я произношу:
– Поздравляю, сокровище мое! Сегодня тридцать дней, как мы поженились.
Он обхватывает меня руками и усаживает на себя, а затем, весело глядя на майку, читает со своим немецким акцентом, пытаясь повторить мексиканский говор:
– Виват, Смугляночка!
Мы вместе хохочем, и он, счастливый, ласково шепчет:
– Это были лучшие тридцать дней в моей жизни. Теперь я хочу, чтобы таких месяцев было бесконечное количество.
Его губы ищут мои и впиваются в меня. Невероятно. Он только проснулся, а у него свежее дыхание.
Он облизывает мою верхнюю губу… затем нижнюю и, наконец, восхитительно целуется… О да-а-а-а-а-а.
Обожаю, когда он так делает!
Его дыхание учащается, объятия сжимаются. Он быстро снимает с меня майку, которая летит на пол.
Прощай, «Виват, Смугляночка!»
Словно завороженная, я поддаюсь этой страсти. Внезапно Эрик встает с кровати, поднимает меня над собой и, прежде чем я смогу что-либо сделать, бросает на кровать. Слышится звук: пыр-р-р-р-р-р!
Он удивленно смотрит на меня, а я закрываю глаза и объясняю:
– Это не то, что ты думаешь. – Эрик весело поднимает брови, а я продолжаю: – Это пыркнул торт, который теперь прямо у меня под задницей.
Он опускает взгляд к моей попке и, увидев раздавленный бисквит с шоколадом, падает на кровать, заливаясь хохотом.
Я не шевелюсь. Если хоть немного подвинусь, то вся испачкаюсь в торте. Несколько секунд наблюдаю, как Эрик корчится от смеха. В итоге тоже начинаю смеяться. Что случилось, то случилось. Он успокаивается, и я говорю:
– Торт расплющен, но, по крайней мере, на подносе остался нетронутым кофе.
Эрик поворачивается, протягивает руку и, взяв одну чашку, абсолютно спокойно делает глоток. Я с открытым ртом смотрю на него и, нахмурившись, спрашиваю:
– Можно ли узнать, что ты делаешь?
– Завтракаю.
– Завтракаешь?!
Он кивает и добавляет, вызывая у меня смех:
– А теперь я хочу свой торт.
Понимая его намерения, я машу головой:
– Даже не думай.
Но видя его решительный настрой, я хохочу и теряю силы. В это мгновение он притягивает меня к себе, и я оказываюсь на кровати лицом вниз.
– Эрик, нет!
Но мои слова не в счет. Мой безумный любимый облизывает мои ягодицы и восклицает:
– Ммм… это самый лучший торт в моей жизни!
– Эрик! – возмущаюсь я, но он продолжает облизывать, наслаждаясь своей порцией торта.
Умирая от смеха, снова пытаюсь возмущаться, но слышу у себя за спиной:
– Какое изысканное блюдо!
– Это была часть подарка.
– Превосходно! Напомни мне потом, чтобы я отдал тебе твой.
– У тебя есть для меня подарок?
– А ты сомневалась? – И, прежде чем я отвечу, добавляет: – Как ты сказала, это наш первый месяц!
Радуясь его словам, хочу ему ответить, но он поворачивает меня лицом к себе и говорит:
– Малышка, я люблю тебя.
Моя рука лежит на торте. Беру кусочек и, продолжая игру, намазываю себе грудь. Затем опускаюсь к пупку и останавливаюсь на лобке.
Эрик наблюдает за мной с улыбкой, и тогда я, решив измазать нас обоих, беру еще немного торта и намазываю ему живот и плечи.
Кушать подано!
Глядя на это, любитель поиграть наваливается на меня и целует. Под таким весом торт окончательно размазывается по нашим телам и кровати.
– Смугляночка, ты всегда была для меня сладкой, но сегодня ты слаще, чем когда-либо.
Я счастливо улыбаюсь. Теперь он облизывает мои соски, и я чувствую шоколадный аромат. Эрик следует по нарисованному мной следу и опускается к пупку, а когда доходит до лобка, вдыхает мой аромат и, безумно меня желая, сразу же дегустирует. Он разводит мне ноги, и его язык проникает в меня.
Я вздрагиваю и выгибаюсь, чувствуя мурашки по телу, а он, словно голодный волк, хватает меня за бедра и пошире их раздвигает, чтобы поглубже в меня погрузиться.
– О да… да… – блаженно вздыхаю я.
Эрик снова и снова водит языком по моей влажной киске. Его шаловливые пальцы быстро находят вход в мою лагуну, и два из них начинают двигаться во мне. Язык тем временем играет с клитором, поднимая во мне волны наслаждения.
Подо мной двигается кровать, и я, обезумев от блаженства, сжимаю простыни, пытаясь не завизжать. Не хочу разбудить весь дом. Упираюсь каблуками в матрас и отодвигаюсь назад, пока моя голова не свисает с одной стороны кровати.
Эрик придерживает меня и передвигает в центр постели. Теперь я не могу двигаться. Мой герой-любовник полон сил. Он бодр и жаждет секса, который мы так любим. Становится на колени и закусывает нижнюю губу, обхватывает меня за талию и разворачивает.
Обожаю, когда он управляет мной в постели. Балдею от его властности. И поскольку знаю, чего он хочет, немного приподнимаюсь, чтобы стать на четвереньки. Он помещает свой упругий член у моей влажной киски, а затем медленно и нежно погружается в меня.
– Еще… – требую я.
– Ты хочешь еще?
– Да…
– Хищница, – смеется он.
– Мне нравится быть хищницей, – и умоляю: – Глубже.
Слышу его смех. Обожаю его смех.
Он делает звонкий шлепок по моей попке и, сжав ягодицы, дает то, что я прошу, – врезается в меня, заставляя вскрикнуть. Я закусываю простыни.
А он наклоняется и прямо у моего уха шепчет:
– Тсс… не кричи, а то разбудишь гостей.
Он еще и еще врезается в меня, а я глушу крики, впиваясь зубами в простыни. Как приятно… Как же приятно то, что он делает. Мне нравится наш животный инстинкт. Я прогибаюсь в поисках его члена, моля, чтобы он не останавливался.
От такого безумного столкновения мы громко вздыхаем, почти рыча.
Вдруг он останавливается. Вынимает из моей вагины свой мощный пенис, разворачивает меня, и наши глаза встречаются. Он снова проникает в меня и шепчет:
– Смотри на меня.
Я приковываю взгляд к нему – к моему царю, к моему солнцу – и начинаю резко поднимать таз, заставляя его тихо стонать. И тут он опасно ухмыляется.
Вау-у-у-у-у-у… проснулся Айсмен!
Он требовательно заводит свою руку под меня, тем самым обездвиживая, и, навалившись сверху, начинает целовать и безостановочно таранить, пока наши пылкие губы сдерживают стоны.
Наслаждение…
Страсть…
Желание…
И любовь…
Именно это я чувствую, когда он входит в меня тысячу раз подряд, а я все шире раскрываюсь для него. Наконец мое тело пронзает сладостный спазм, от которого я вся изгибаюсь и кончаю. Несколько мгновений спустя он нанизывает меня в последний раз и, изнеможенный, падает на меня.
Моя киска обволакивает его член. Она дрожит, и я чувствую, как и его тело содрогается на мне. Наполняюсь его семенем и прижимаюсь к нему.
Двумя минутами позже Эрик скатывается в сторону, чтобы не раздавить меня, и увлекает за собой. Я оказываюсь сверху. Ему это нравится. Он балдеет, когда я лежу на нем.
Мои волосы липкие от торта, и теперь я замечаю, что мы оба полностью испачканы.
– Когда сестра спросит, понравился ли тебе торт, скажи, что понравился, иначе она меня убьет.
Эрик, все еще прерывисто дыша, с улыбкой отвечает:
– Не волнуйся, смугляночка. Убежден, что это был самый лучший торт в моей жизни.
Мы хохочем, а минут через пять, когда совсем уж липнем от сладкого, встаем с постели и идем в душ. Там, вместе нежась под струйками воды, мы снова поддаемся страсти. Я опять занимаюсь любовью со своим немцем.
Глава 6
В этот же день мы все, за исключением Хуана Альберто, который поехал на встречу с потенциальным клиентом в Херес, в половине третьего встречаемся в ресторане Пачуки. Эрик пригласил всех сюда, чтобы отметить наш маленький праздник.
Чуть ранее, когда я собиралась выйти из комнаты, он вручает мне подарок. Это конверт. Он – и конверты! Я смеюсь. Открываю и читаю:
Купи себе полную амуницию для мотокросса.
Я в восторге. Его глаза, улыбка, его лицо говорят мне о том, что у нас все хорошо, а я – самая счастливая женщина в мире. Да я просто зацелую его до смерти!
Со дня женитьбы мы еще ни разу не ссорились, и это немного шокирует. Я уже подумываю списаться с издателями книги «Рекордов Гиннесса», чтобы туда внесли и нас. Ведь, как говорится в нашей песне, если он говорит «белое», то я говорю «черное», но до этого момента мы настолько счастливы, что совсем не помним о цветах. Между нами абсолютная гармония, и я надеюсь, что она будет длиться еще долго… очень долго.
Отец сияет оттого, что мы все собрались здесь, и я рада за него. Всегда считала, что он – самый лучший папа в мире, и каждый день в этом убеждаюсь. Он из кожи вон лезет, чтобы поддерживать нас с сестрой.
Папа с Эриком прекрасно ладят, и мне это нравится. Я счастлива видеть, что они понимают друг друга, и, несмотря на то что когда-нибудь они оба могут стать против меня, мне это не важно. Между ними такая связь, какой никогда не было между отцом и его бывшим зятем, этим тупицей. Эрик прислушивается к его мнению, и папа очень доволен, а я и подавно.
Конечно, они из разных социальных слоев, и тем не менее стараются приспосабливаться. Но самое главное, что я безумно люблю их обоих – просто за то, что они у меня есть.
Во время трапезы замечаю, как Декстер смотрит на парней, недавно вошедших в ресторан. Они присвистнули Грациэле, когда та возвращалась из дамской комнаты.
Забавно видеть, как Декстер строго на них поглядывает. Не знаю, что между ними будет, но что-то точно выгорит. Нужно лишь дать мексиканцу немного времени.
Сестра выглядит расслабленной. Когда я поговорила с ней и узнала, что ее бывший собирается вернуться, она поспешила меня заверить, что не думает с ним сходиться. Он уже достаточно попил ее крови, и больше она не предоставит ему такой возможности.
Отец наконец-то уговорил ее пожить в Хересе хотя бы первый год жизни малышки Лусии. Она временно откладывает свое возвращение в Мадрид и поиск работы. Мне эта идея кажется чудесной. С отцом Ракель будет чувствовать себя как королева, хотя иногда они и готовы друг друга задушить.
За каникулы Флин и Лус очень сдружились, и когда я узнаю, в каких переделках они были главными героями, то хохочу во все горло. Каждый раз, когда мы упоминаем, что уже через несколько дней возвращаемся в Германию, они грустнеют. И все же понимают: очень скоро начнется учебный год, и нам всем нужно будет вернуться к обычному ритму жизни.
Когда Пачука приносит торт, сестра интересуется у Эрика:
– Тебе понравился утренний тортик?
Мой здоровяк косится на меня, я улыбаюсь, и он наконец произносит:
– Это был лучший торт из всех, что я когда-либо ел.
Окрыленная комплиментом, Ракель сияет улыбкой и предлагает:
– Ну тогда скажи, когда захочешь еще, и я приготовлю тебе лимонный торт. Он у меня очень вкусный.
– Лимонный? – мурлычет Эрик, глядя на меня. – Это так освежающе!
Не в силах сдержаться, я смеюсь, и Эрик вместе со мной.
Мы целуемся, а сестра смотрит на нас, держа на руках маленькую Лусию, и говорит:
– Ах, булочка, как прекрасно любить и быть любимым.
Мне грустно слышать ее полные боли слова. Хоть бы Ракель познакомилась с кем-то и зажила счастливо! Ей это просто необходимо. Она – настоящая женщина, которой нужно иметь рядом мужчину, готового ради нее на все. И этот мужчина – не мой отец.
Проходят дни, и мы чудесно проводим время в Хересе. Хуан Альберто бывает во многих компаниях и, довольный, сообщает, что в этой зоне много возможностей.
Все это время я наблюдаю, как он посматривает на Ракель. Она ему интересна, и я даже заметила, что он сдружился с моей племяшкой. По правде говоря, очень сложно не сдружиться с Лус – она такая болтушка! И когда уделяешь ей внимание, начинаешь с ней играть, она влюбляется в тебя на всю жизнь.
Хуан Альберто каждый день путешествует, но старается всегда возвращаться вечером. По его словам, ему нравится быть в компании. А мы с Эриком думаем, что ему просто нравится Ракель. Это видно невооруженным глазом.
Естественно, от сестры ничего не ускользает, но я удивлена, что за все это время она ничего мне сказала. Однако, как я всегда говорю, сестра есть сестра, и однажды днем, когда мы одни загораем у бассейна отца, она спрашивает:
– А этот Хуан Альберто симпатичный, не так ли?
– Да.
Я выжидаю… Она хочет поднять эту тему и через пару минут молчания снова спрашивает:
– Похоже, он очень образованный, да?
– Да.
Я улыбаюсь… Вижу, что она посматривает на меня краем глаза. Потом спрашивает:
– А как он тебе как мужчина?
– Симпатичный.
– Знаешь, что он мне сказал, когда мы все вместе ездили ужинать?
– Нет.
– Хочешь узнать?
– Конечно… рассказывай.
В этот момент появляется Грациэла и опускается рядом с нами. Решаю, что сейчас сестра прикроет варежку, но вместо этого она садится на шезлонге и продолжает:
– Тогда вечером, когда мы возвращались после коктейлей и собирались ехать к тебе домой, он посмотрел мне в глаза и сказал: «Ты как вкусное капучино – сладкое, горячее и будоражащее».
Услышав это, Грациэла отмечает:
– Мексиканцы такие льстецы.
Я изумленно смотрю на сестру и спрашиваю:
– Так и сказал?
– Да, слово в слово.
– Опля… Какой красивый комплимент, правда?
Ракель кивает и меланхолическим голосом добавляет:
– Да, комплимент очень красивый, как и он сам.
Сидящая рядом с нами Грациэла хихикает, и мы все умолкаем. Ох и сестра. Я чувствую себя глупой.
Молчание. Ракель ложится на шезлонг, но я отлично ее знаю и понимаю, что эта пауза быстро закончится. Не проходит и двух минут, как она снова садится.
– А теперь каждый раз, когда наши взгляды пересекаются, он говорит мне: «Сладкая!»
– Сладкая? – повторяет Грациэла и, тоже усаживаясь, поясняет ей: – В Мексике так говорят, имея в виду, что ты хорошенькая, что тебя так и съел бы.
– Серьезно? – переспрашивает Ракель, покраснев до ушей, и чилийка кивает.
Меня распирает от смеха. Впервые вижу сестру в таком настроении. Вдруг она говорит, ударяя меня по руке:
– Все, хватит! Я больше не могу скрывать, что этот видный мексиканец с мордашкой и голосом красавчика из теленовеллы мне нравится. Когда он говорит это свое «Сладкая!»… Ух, бу-у-у-у-у-лочка, меня всю прошибает. И теперь, когда я знаю, что значит это «Сладкая!», хочу сказать… О боже мой, я вся горю!
Я покатываюсь со смеху, а она говорит:
– Булочка, не смейся, я озабочена.
– Озабочена?
Ракель кивает и, придвинувшись ближе ко мне и Грациэле, шепчет:
– Вот уже несколько ночей подряд мне снятся очень пикантные сны с его участием, и теперь мне самой хочется выпить будоражащего капучино.
Я сажусь в шезлонге и, глядя на Грациэлу, от души хохочу. Моя сестра – настоящая бомба. Но, заметив растерянность на ее лице, спрашиваю:
– Ладно, скажи, тебе нравится Хуан Альберто?
Моя безумная сестричка берет апельсиновую «Фанту», делает глоток и отвечает:
– Больше, чем есть креветки руками.
Мы втроем смеемся, и она добавляет:
– Мне хотелось бы узнать о нем побольше. Булочка, он очень привлекателен, и мне приятны его ухаживания.
– Ракель, он тебе не подходит.
– Почему?
– Потому что он вернется в Мексику и…
– А мне это не важно.
Что-то я не поняла. Как это не важно? Раскрыв рот от удивления, собираюсь ответить, но она опережает:
– Я не хочу, чтобы он клялся мне в вечной любви или что-то в этом роде. Впервые в жизни мне хочется быть современной и узнать, как это – иметь необузданную интрижку.
– Что? – переспрашиваю я, шокированная.
– Булочка, я хочу насладиться этим. Забыть о своих проблемах. Почувствовать себя красивой и желанной, но мне не хотелось бы покутить с ним и затем узнать, что он женат. Не хочу, чтобы из-за меня пострадала другая женщина.
Вот это да… Вот это да…
Моя сестра – самая консервативная личность на белом свете, а теперь она хочет стать современной и завязать необузданную интрижку? Я в шоке. В полнейшем шоке.
Вижу, что она смотрит на меня в ожидании того, что я расскажу ей что-нибудь о ее возможном любовнике. Поворачиваюсь к Грациэле. Она знает Хуана Альберто лучше, чем я, но, чтобы побесить Ракель, переспрашиваю:
– Необузданную интрижку?
Она улыбается. Какая она красивая, когда делает это! Заметив в моем взгляде смешинку, она говорит:
– Ах, булочка, похоже, я очень нуждаюсь во внимании, потому что, когда я с ним рядом или когда он говорит мне это «Сладкая!», мне безумно хочется схватить его за шею, затащить к себе в комнату и вытворять с ним все, что захочу. С ума сойти, он так меня заводит!
Он ее заводит?!
Моя сестра сказала, что Хуан Альберто ее заводит?
Умирая со смеху, не могу отвести от нее глаз. Боже мой… Ракель срочно нужен секс. Понимая, что она ждет ответа, говорю:
– Грациэла, ты знаешь его лучше, чем я. Освободи мою сестру от сомнений и расскажи ей о Хуане Альберто.
Чилийская красотка расплывается в улыбке и, повернувшись к Ракель, поясняет:
– Он разведен и…
– Ага…
Сестра от этого в восторге. Она нервно выпивает еще «Фанты», после чего Грациэла продолжает:
– Его зовут Хуан Альберто Рикельме де Сан-Хуан Боливарес.
– С ума сойти, у него имя, как у героя телесериала, – очарованно шепчет Ракель.
– Я же говорила тебе, – на взводе добавляю я.
– Ему сорок лет, и он двоюродный брат Декстера по линии матери. У него нет детей. Жасмина, его бывшая жена, – та еще змея, – не захотела доставить ему такой радости за все шесть лет супружества. Зато теперь, разведясь с ним, она беременна от своего нового партнера.
– Вот шельма, – цедит сквозь зубы сестра.
– Настоящая стерва, – поддакиваю я, а сама думаю, что тоже не хочу детей.
– Хуаналь – владелец очень успешной компании по безопасности в Мексике, – продолжает Грациэла, – и во время этой поездки он хочет расширить свой бизнес в Европе. Он домовитый и очень добрый, настоящий друг для своих друзей.
Некоторое время сестра переваривает информацию, услышанную от Грациэлы, и вскоре бросает:
– Что касается детей, я об этом подозревала. Стоит только посмотреть, как он берет на руки Лусию, чтобы понять, что он никогда не держал ребенка.
– У Эрика тоже нет детей и…
– Он – это совсем другое дело, – заверяет сестра.
– Почему другое? – с любопытством спрашиваю я.
– Потому что он один-одинешенек воспитывает своего племянника, и я уверена, что, когда Флин был маленьким, Эрик был суперласковым дядей. Посмотри только, как он заботится о нем, как он балует Лус, как тает с Лусией. Если говорить о детях…
– Нет, – прерываю ее. – Я пока не планирую иметь детей. Поэтому оставим эту тему.
Сказав это, я ловлю на себе пристальные взгляды сестры и Грациэлы. Осторожно, осторожно! Ракель снова ложится на шезлонг и говорит:
– Ах, булочка… У тебя должны родиться очень красивые дети.
Она умолкает, и я облегченно вздыхаю.
Ну почему все настаивают на том, что у меня должны быть дети?
В конце концов, не желая больше возвращаться к этой теме, я ложусь рядом с девушками на шезлонг и наслаждаюсь солнцем своей любимой Андалусии.
Да здравствует моя родина!
Этим вечером, когда мы все собрались поужинать в доме отца, я внимательно наблюдаю за сестрой и Хуаном Альберто. Из них получилась бы неплохая пара.
После ужина замечаю, что, когда Ракель, поговорив со своим бывшим, выключает мобильный, мексиканец подходит, чтобы ее успокоить. Ведь каждый раз, когда ей звонит этот тупица, сестра выходит из себя.
Отец бросает на меня взгляд, я поднимаю брови и вдруг вижу, что он улыбается, указывая на Хуана Альберто. Не хочу даже представлять, что он мог подумать.
Папа, я же тебя знаю!
Дни проходят, нам пора возвращаться в Германию. Каникулы приближаются к концу. Эрику необходимо работать, у Флина начинаются занятия, и наша жизнь должна пойти своим чередом.
После роскошного обеда в ресторане Пачуки, где мы с Флином наелись гаспачо по самое не хочу, в этот последний вечер мы решаем выйти куда-нибудь выпить.
Отец смывается. Он предпочитает остаться дома и присматривать за детьми.
В восемь вечера, когда Хуан Альберто возвращается из Малаги, мы заезжаем к папе, чтобы забрать Ракель, и отправляемся поужинать и выпить.
Когда мы приезжаем в ночной клуб «Серхио и Элены», самый посещаемый в Хересе, мои друзья встают, чтобы поприветствовать меня.
Они поздравляют меня с замужеством, и Эрик заказывает им выпивку за свой счет. Росио, моя подруга, выглядит довольной. Она видит, что я счастлива, и ей это нравится. Тут звучит музыка, и она за руку тянет меня на танцпол. Как сумасшедшие, поем во все горло:
Никогда не смогу сказать «прощай»,
нет, нет, нет, нет,
Никогда не смогу сказать «прощай».
Всякий раз, когда я думаю, что с меня хватит,
И уже иду к двери…[14]
Мы смеемся, танцуем и напеваем во все горло песню Джимми Сомервилля, вспоминая о безумии проведенных вместе летних вечеров.
Когда песня заканчивается, идем в дамскую комнату – невралгический центр чистых сплетней, и там я рассказываю ей все, что она хочет узнать. Мы болтаем… болтаем и болтаем. За десять минут выясняем все, и когда выходим, умирая от жажды, останавливаемся у бара, чтобы заказать что-нибудь выпить.
Вдруг кто-то обнимает меня за талию и говорит на ухо:
– Привет, красавица.
Узнаю этот голос…
Быстро оборачиваюсь и вижу Давида Гепардо. Это мой товарищ по мотокроссу. Он целует меня дважды и обнимает.
Зная, что Эрик будет не в восторге от того, как Давид меня обнимает, я как можно быстрее ускользаю из его объятий и спрашиваю:
– Как ты? Что здесь делаешь?
Давид, весь такой сладкий, как конфетка, скользит взглядом по моему телу, снова шагает вперед, прижимает меня к барной стойке и отвечает:
– Я приехал вчера. А сегодня зашел сюда, посмотреть, не встречу ли тебя.
Росио смотрит на меня, я – на нее. И прежде чем я успеваю что-то сказать, появляется мой немец, мой Айсмен. Его лицо пылает яростью. Остановившись позади Давида, он цедит сквозь зубы:
– Ты мог бы отойти от моей жены, чтобы она могла дышать?
Услышав это, Давид оборачивается. Увидев Эрика, он, даже не пошевелившись, отвечает:
– Опять ты, – и не дав мне времени, чтобы вставить слово, продолжает: – Послушай, дружище, это не твоя жена и, полагаю, никогда ею не станет. Поэтому как ты смотришь на то, чтобы сделать пируэт и оставить нас в покое?
Мамочки, только посмотрите на лицо Айсмена. Он надувает ноздри, и я тут же вмешиваюсь:
– Давид, ты должен…
Но больше я ничего не успеваю сказать. Эрик хватает Давида за руку своими ручищами, отодвигает его от меня и злобно рычит:
– Это ты сейчас будешь делать пируэты. Потому что, если еще раз приблизишься к моей жене, как ты это сделал только что, у тебя будут большие проблемы со мной, понятно?
Провинившийся цепенеет. Я протягиваю руку, показываю кольцо на пальце и поясняю:
– Давид, Эрик – мой муж. Мы поженились.
У парня полностью меняется выражение лица. В глубине души он – славный малый, поэтому, сразу поднимая руки, говорит:
– Мне очень жаль, дружище. Я думал, что эта встреча такая же, как в прошлый раз.
Лицо Эрика расслабляется. Ярость утихает. Взяв за руку, он тянет меня к себе и, прежде чем уйти, добавляет:
– Значит, теперь ты знаешь. Постарайся больше не ошибаться.
Росио, которая осталась у бара, смотрит на меня. Улыбаясь ей, я ухожу вместе с Эриком. Хотя я и не одобряю ревность, признаюсь, что меня возбудил этот пикантный случай. Эрик становится таким сексуальным, когда смотрит на меня с яростью.
Мы молча выходим, и тут я вижу Фернандо. Наши взгляды встречаются, и мы улыбаемся друг другу.
Он идет, держа за руку симпатичную девушку, с которой был на нашей свадьбе в Германии. Когда мы подходим ближе, Эрик отпускает меня, и мы бросаемся друг другу в объятия.
– Привет, хересаночка.
Затем он отпускает меня, протягивает Эрику руку и говорит:
– Как поживаешь?
– Отлично, дружище. Все в порядке.
Они понимают друг друга на подсознании. После всего пережитого втроем, мы наконец стали друзьями и можем спокойно общаться. Я от этого в восторге. Фернандо – один из лучших людей, которых я знаю, и мне радостно видеть, что они с Эриком хорошо ладят.
Поздоровавшись с Авророй (именно так зовут его девушку), мы выпиваем с ними пару коктейлей. Наконец Фернандо смотрит на часы и говорит:
– Нам пора. У нас встреча с друзьями.
Я улыбаюсь. Мы прощаемся. Когда они уходят, Эрик обнимает меня за талию и спрашивает:
– Малышка, ты счастлива?
Без ума от счастья, целую его и отвечаю:
– О-о-о-о-очень, мой здоровяк.
Когда мы возвращаемся к нашей компании, то еще долго болтаем и веселимся. Встречаясь с моими друзьями, мы всегда шутим, бесимся и прикалываемся.
Я смеюсь про себя, видя, какой эффект производит Грациэла. Декстер вздыхает, наблюдая, как за чилийской девушкой с милым голосом на улице упадают хересанцы. Он еще упирается. Это будет сложнее, чем я думала.
Мы бурно беседуем, как вдруг сестра, которая сидит рядом со мной, раздосадовано произносит:
– Ах, бу-у-у-у-у-у-лочка…
Ее тон меня настораживает.
– Что случилось?
Нахмурившись, она смотрит на меня и шепчет:
– Я только что увидела, как Хесус припарковал машину.
Кровь приливает мне к лицу. Если этому тупице придет в голову к ней приблизиться, я так ему врежу, что он доедет до Мадрида без машины. Ослепленная злостью, оглядываюсь по сторонам. Эрик, заметив это, спрашивает:
– Что происходит?
– Этот недоумок Хесус приехал.
Он меняется в лице, но затем, глядя мне в глаза, шепчет:
– Успокойся, малышка. Мы – взрослые и цивилизованные люди.
Его комментарий заставляет меня улыбнуться, ведь совсем недавно, с Давидом, он был не столь сдержан. Чтобы унять свое стремление размозжить череп тому, кто так долго мучил мою сестру, беру бокал и делаю большой глоток. Внезапно Ракель встает. Куда она идет?
Я собираюсь схватить ее за руку, чтобы она не вздумала подойти к Хесусу. Но, оказывается, это лишнее. Лишаюсь дара речи, видя, что она идет прямо к Хуану Альберто, который разговаривает с Декстером. Она обнимает его за шею, садится ему на колени и целует его в губы.
Обалдеть!
Я поперхнулась.
Эрик берет мою руку.
Декстер поворачивается ко мне, а я, широко раскрыв глаза, могу лишь наблюдать, как Ракель, словно пятнадцатилетняя девчонка, страстно целуется у всех на глазах.
Бывший свояк подходит к нам. Увидев эту картину, он цепенеет и кричит:
– Ракель!
Но она продолжает свой безумный поцелуй с Хуаном Альберто. Кстати, эта бестия получает от него огромное удовольствие. Ей только осталось сказать ему: «Сладкий!»
Однако на этом все не заканчивается. Воодушевленный моментом, мексиканец обнимает ее за талию, а затем опускает руки к ее попке и сжимает ее.
Ради всего святого, что они вытворяют?
Впечатление, что время замедлилось. Они целуются, никуда не торопясь, пока не отрывают друг от друга губы, и Хуан Альберто говорит:
– Ракель, ты веришь в любовь с первого взгляда, или мне придется опять тебя поцеловать?
Ва-а-у-у-у-у, это невероятно!
Мексиканский сериал в прямом эфире!
Бывший муж, новый любовник и главная героиня – моя сестра. Вот это круто, с ума сойти!
Я моргаю, открыв рот, пока Эрик спокойно наблюдает за происходящим. Этот парень может быть абсолютно равнодушным, когда захочет. И тогда моя восхитительная сестра с лукавым выражением лица, от которого я просто млею, бросает взгляд на Хесуса, стоящего прямо перед ней, и спрашивает:
– Что ты хочешь, зануда?
Он не может вымолвить ни слова. У него даже подбородок дрожит, а я готова закричать: «Так тебе, мудозвон!»
Немного погодя, когда Хесус приходит в себя, он, вытаращившись, произносит:
– Ракель, будем считать, что я ничего не видел. Нам нужно поговорить.
Ах, он ничего не видел?
Капец, я сейчас как встану, как врежу ему по физиономии! Вот бессовестный!
Однако Эрик, заметив, что я едва сдерживаюсь, не выпускает моей руки, смотрит мне в глаза и взглядом просит успокоиться.
– Знаешь что, Хесус, – отвечает Ракель, приводя меня в изумление, – запомни то, что ты видел, потому что я собираюсь повторять это столько раз, сколько мне захочется. Мы в разводе! И прежде чем ты начнешь свою длинную и скучную речь, мой ответ будет: НЕТ!
– Но, де-э-э-э-тка…
– Я – не твоя детка! – кричит она.
Хесус смотрит на Ракель и, судя по его лицу, не узнает ее. Да я и сама ее не узнаю!
Вдруг, к нашему всеобщему удивлению, поднимается Хуан Альберто и, держа Ракель в своих объятиях, с серьезным и угрожающим видом говорит моему бывшему свояку:
– Послушай, чувак, этой милой дамочке не о чем с тобой беседовать. И с этого момента всякий раз, когда ты будешь звонить ей на мобильный, тебе придется иметь дело со мной. Ты уже утомил нас своими звонками и своей настырностью. Она не желает ни завтракать, ни обедать, ни ужинать с таким типом, как ты. Во-первых, потому что она этого не хочет, а во-вторых, потому что эта красивая девушка теперь со мной, а я – большой собственник. То, что принадлежит мне, – только мое, и я не позволю, чтобы кто-то прикасался к моей женщине. Перечисляй ей алименты, ты обязан это делать, поскольку ты – их отец, а что касается моей королевы, то теперь я буду о ней заботиться. Поэтому чеши отсюда и исчезни, чтобы я тебя не видел, понятно?
У меня отвисла челюсть…
Шок…
Я моргаю от удивления, когда сестра в обнимку с огромным мексиканцем смотрит на своего бывшего и с довольной улыбкой говорит:
– Хесус, ты все слышал. Прощай!
– А девочки…
– Можешь навещать их каждый раз, когда тебе захочется. Об этом не волнуйся, – уверяет его Ракель.
Когда тупица наконец переваривает случившееся, то разворачивается и уходит. Как только он скрывается из виду, сестра меняется в лице после своей дерзкой выходки и, глядя на Хуана Альберто, испуганно бормочет:
– Спа… Спасибо за помощь.
Тогда он, освобождая ее от своих объятий, садится на прежнее место и, окинув взглядом всю Ракель, сладким голосом произносит:
– Всегда к твоим услугам, красавица.
– Черт, – шепотом произношу я, а Эрик начинает хохотать.
Как он может смеяться в такой момент?
Понимая, что сестра абсолютно растерялась после случившегося, решаю вмешаться. Взяв ее за руку, тяну за собой, подальше от насмешливых взглядов.
Войдя в дамскую комнату, отпускаю ее. Она открывает кран и умывается холодной водой. Я не решаюсь начать разговор. Тут Ракель сама восклицает:
– Ах, булочка…
– Я понимаю…
– Ах, бу-у-у-у-у-лочка, я вся горю.
– Это нормально.
Совершенно растерявшись, моя благопристойная сестра спрашивает:
– Я действительно сделала то, что сделала?
– Да.
– Серьезно?
– Я была свидетелем. Ты это сделала.
– Я только что целовалась с… с… Хуаном Альберто?
– Да. – И видя, что она не реагирует, добавляю: – Ты только что сделала первый шаг к своей необузданной интрижке, чему он был весьма рад. Ты лишь забыла сказать певучим голосом: «Сладкий!»
Сестра хлопает ресницами.
Я тоже хлопаю ресницами.
Мы обе хлопаем ресницами, и вдруг эта бестия говорит:
– Мать моя дорогая… мать моя, ты видела, как этот мужчина целуется?
Я киваю. Половина Хереса это видела, и, прежде чем я что-то смогла сказать, она добавляет:
– Я бросилась и… и… потом он меня прижал и… и… этот негодяй схватил меня за задницу! И, более того, засунул мне язык по самые гланды. О боже… как же это возбуждающе! А потом спросил, верю ли я в любовь с первого взгляда или…
– Или он снова тебя поцелует. Да… как в мексиканском сериале, – подытоживаю я.
Обмахиваю ее, иначе она сейчас рухнет, что будет уже сли-и-и-и-шком.
Она снова обливается водой и дышит, как собачонка. Ей до сих пор не верится в то, что она сделала. Бедняжка. Тогда я, желая, чтобы она улыбнулась, говорю:
– Думаю, сегодня ты навсегда выбросила Хесусина из своей жизни, – и весело добавляю: – Мексиканец ему это очень ясно изложил, чува-а-а-а-ак.
– Ах, булочка… не смейся.
– Ракель, я не смогу сдержаться.
А она, схватившись руками за лицо, тихо произносит:
– Этот мужчина, наверное, подумал, что я ветреная.
– Разве не ты говорила, что хочешь быть современной?
– Да, но не бестией, – краснея, упирается она.
Убежденная в том, что сестре пора активизироваться, я смотрю ей в глаза и говорю:
– Ракель, послушай, пусть он думает, что хочет. Тебе самой понравился этот поцелуй?
Ни секунды не раздумывая, она отвечает:
– Да… не буду отрицать.
– Значит так. Будь позитивной и подумай о двух вещах. Во-первых, ты порвала с Хесусом, а во-вторых, мексиканец, похожий на тех героев телесериалов, от которых ты тащишься, подарил тебе такой поцелуй, от которого ты улетела.
Выслушав это, она наконец улыбается, и я отвечаю ей улыбкой. Через пару секунд она произносит:
– Боже мой, булочка… он такой вкусный.
Глава 7
Мне никогда не нравились расставания, особенно с отцом, сестрой и племянницами. Снова разрывается сердце оттого, что нужно от них уезжать. Но рядом со мной Эрик, который утешает меня и обещает, что мы сможем встретиться всегда, когда мне захочется.
В хересском аэропорту нас ждет частный самолет. Племянница спешит подняться на борт. Она хочет шоколадок, и стюардесса с радостью ее угощает. Время идет, и нам пора улетать. Приходится прощаться.
– Смугляночка, послушай, – говорит отец, заключая меня в объятия, – ты очень счастлива. Я это вижу. Эрик всегда мне нравился, с самой первой минуты, ты это знаешь, ведь так? – Я киваю. – Поэтому улыбнись и радуйся жизни, а я буду радоваться вместе с тобой.
Улыбаюсь и отвечаю:
– Папа, я просто так сильно по вам скучаю. И то, что я не знаю, когда снова увижу вас, убивает меня и…
Отец улыбается, прикладывает палец к моим губам и говорит:
– Я пообещал Эрику, что следующее Рождество мы будем праздновать все вместе в Германии. Этот парень любит тебя, и он без устали уговаривал меня, пока я не согласился.
– Серьезно?
Улыбаясь до ушей, обнимаю отца и смотрю на Эрика, который в это время прощается с Ракель и тоже мне улыбается. Никогда бы не подумала, что такой человек, как он, будет так заботиться о моем счастье. Но он таков, мой мускулистый немец, который влюбил меня в себя и добился того, что я снова улыбаюсь.
Когда я отлипаю от отца, ко мне подходит сестра и с видом печального щенка шепчет:
– Ты еще не уехала, а я уже скучаю.
Улыбаюсь, обнимаю ее и говорю:
– Ах, бу-у-у-у-у-у-у-лочка, как же я тебя люблю!
Мы хохочем, и я продолжаю:
– Веди себя хорошо с мексиканцем. Хоть ты и хочешь быть современной, подумай, прежде чем что-то делать, ведь в тебе очень мало современного, договорились?
Моя безумная сестра улыбается и шепчет мне на ухо:
– Он попросил меня поехать с ним в Мадрид.
– Правда? – Ракель кивает, и я спрашиваю. – Когда?
– Через три недели. Завтра он уезжает в Барселону, а когда вернется, я пообещала поехать с ним. Слушай, в глубине души мне так хочется с ним поехать! Возьму все необходимые вещи для Лус, и будь спокойна: я хоть и современная, но не буду с ним спать. Я не настолько отчаянная! – Увидев мою усмешку, она добавляет: – Вчера вечером я рассказала отцу о поездке, и он был не против. Более того, сказал, что мексиканец ему нравится. Что это мужчина, которого видно по туфлям.
То же самое отец сказал мне, когда познакомился с Эриком. Видимо, у мужчин есть особый дар, которого нет у нас, женщин, и папа сумел разглядеть в Хуане Альберто такую же серьезность, как у Эрика.
– Ракель, послушай, ты уверена в том, что собираешься сделать?
Она улыбается. Смотрит туда, где стоят Хуан Альберто и остальные, и говорит:
– Нет, булочка. Но мне нужно сделать что-то безумное. Я никогда ничего не делала спонтанно, и мне очень хочется пережить нечто особенное с этим человеком. Наши отношения будут длиться, пока он будет в Испании, но…
– Ракель, тебе будет больно, когда он уедет. Я же тебя знаю!
Сестра кивает и, вводя меня в полное изумление, откровенно говорит:
– Я знаю, булочка… Но я хочу радоваться все то время, пока он будет здесь. Я понимаю свое положение, то, что у меня дети, и думаю, что жизнь подарит мне не так уж много радостных эмоций. Поэтому хочу насладиться хотя бы этой парой деньков!
Я улыбаюсь, но мне грустно оттого, что она так думает. Она слишком молода, чтобы ставить на своей жизни крест скуки. Когда я хочу ей об этом сказать, подходит Эрик и, обняв меня за талию, говорит:
– Девочки, мне очень жаль прерывать ваш разговор, но пилот утверждает, что нам пора отлетать.
Тут же к нам подходит и вышеупомянутый мексиканец. Пока сестра прощается с Эриком, я поворачиваюсь к нему, но прежде, чем успеваю ему что-то сказать, он заверяет:
– Я знаю. Не волнуйся. Я позабочусь о ней и о том, чтобы все чувствовали себя хорошо. Кстати, я уже сказал это Эрику, но хочу поблагодарить и тебя за то, что вы позволили мне остаться на «Вилле Смугляночке».
Я не могу подобрать слов.
Не могу его в чем-то упрекать.
Улыбнувшись, бью кулачком ему в грудь.
– Ну, ты в курсе, чувак, какой я бываю, когда мне что-то не нравится. Понятно? – предупреждаю я его.
«Необузданная интрижка» Ракель улыбается и целует меня в обе щеки. Отстранившись от него, я снова обнимаю отца и сестру, целую Лус, которая хнычет из-за отъезда Флина. Как же тяжело! А когда целую малышку Лусию и сюсюкаюсь с ней, отец говорит:
– Смугляночка, помни: я хочу еще внуков, и будет супер, если это будет крепыш!
– А я хочу еще одну смугляночку, – мурлычет мой муж.
Я молчу.
У меня и так все написано на лице.
Они оба смеются, а я закатываю глаза и начинаю чесать шею.
Ох уж эти мужчины!
Глава 8
Мы вовремя и без осложнений прибыли в международный мюнхенский аэропорт имени Франца-Йозефа Штрауса. Когда выходим из самолета, Эрик заговаривает с пилотом, а я замечаю стоящего возле машины Норберта. Флин, увидев его, бежит навстречу и бросается в его объятия. Я очарована тем, с какой счастливой улыбкой мужчина встречает мальчишку.
Когда мальчик садится вместе с Декстером и Грациэлой в машину, я тепло смотрю на Норберта и обнимаю его. Он как всегда негнущийся, словно прут, но мне все равно. Еще раз обнимаю его и слышу его взволнованные слова:
– Какая радость видеть вас снова дома, сеньора!
Я улыбаюсь. Из сеньориты Джудит я превратилась в сеньору!
– Норберт, разве мы не договорились, что ты будешь называть меня по имени?
Он машет головой и, поприветствовав Эрика рукопожатием, добавляет:
– Это вы договорились с моей женой, сеньора. Она, кстати, без ума от счастья, что вы снова дома.
Получив багаж, Норберт укладывает его в багажник, а Эрик властно обнимает меня за талию, целует и шепчет:
– Малышка, ты снова на моей земле.
Видя лукавое выражение его лица, беру его за пояс и уточняю:
– Прости, красавчик, но теперь это и моя земля.
В приподнятом настроении мы садимся в машину, чтобы отправиться домой. В наш родной дом. По дороге Грациэла с любопытством смотрит в окно, и я рассказываю обо всем, мимо чего мы проезжаем. Мужчины тем временем балагурят с малышом Флином.
Эрик улыбается, довольный тем, что я хорошо ориентируюсь в Мюнхене. Я подмигиваю.
Уже у дома Норберт открывает железные ворота пультом. Мы проезжаем через красивый сад, и я вижу у главного входа Симону, а рядом с ней – Трусишку и Кальмара.
Сияя от радости, Симона спешит навстречу машине, вместе с ней бегут собаки.
Переполненная эмоциями, не дождавшись, пока остановится машина, открываю дверь и сломя голову вылетаю из машины. Трусишка с Кальмаром бросаются на меня, прыгают и лают от счастья, а я их расцеловываю. Через несколько секунд взглядом встречаюсь с Симоной, моей дорогой Симоной! И тону в ее сердечных объятиях.
Вдруг чувствую, как кто-то берет меня за руку и тянет к себе. Повернувшись, вижу мрачное лицо Эрика. Что это с ним?
– Ты что, с ума сошла?
Потрясенная его серьезностью, особенно тоном, спрашиваю:
– Почему? Что случилось?
Флин, который вихрем помчался обнимать Симону, говорит, оставаясь в ее объятиях:
– Тетушка Джуд, нельзя открывать дверь, пока машина едет. Это опасно.
В этот момент понимаю, что они правы. Импульсивность сыграла со мной злую шутку. Я в ужасе моргаю. Эрик застыл на месте. Какой же плохой пример я подаю Флину! Трусишка прыгает рядом с Эриком, требуя его внимания, а я, взглянув на своего сердитого немца, шепчу:
– Эрик, мне очень жаль. Я не соображала, что делаю. Увидела Симону и…
Лицо любимого расслабляется, он проводит рукой по моему лицу и шепчет:
– Знаю, дорогая. Но, пожалуйста, будь осторожнее, ладно?
Улыбаюсь и, обняв его, вздыхаю:
– Обещаю. Но сейчас, пожалуйста, улыбнись.
Он тут же улыбается. Целует меня и с лукавым взглядом шепчет:
– Ты заплатишь мне за это, когда мы останемся наедине.
В ответ на это я шкодливо шепчу ему, прежде чем к нам подходит Грациэла:
– Ва-а-а-у-у-у-у… это уже интересно.
Эрик хохочет и начинает приветствовать обезумевших от радости Трусишку и Кальмара.
Как же мои щенята рады снова нас видеть!
Сердце выпрыгивает из груди, когда я вижу, как Эрик и Флин наклоняются к собакам и обнимают их. Если бы кто-то сказал им, что так будет, год назад, никто из этих суровых немцев не поверил бы. Но все так и есть. Дядя и племянник рассыпаются в ласках перед домашними любимцами.
Флин бежит в сторону сада, и собаки бросаются за ним. Тем временем Норберт достает из багажника чемоданы, а Эрик – инвалидное кресло Декстера. Тот садится в него.
– Джудит, как я рада тебя видеть!
– А я тебя, Симона. Веришь ты или нет, но я по тебе соскучилась.
Женщина расплывается в улыбке. Подходит Грациэла, и я знакомлю их:
– Симона, познакомься, это Грациэла.
– Рада с вами познакомиться, сеньорита Грациэла.
– Симона, пожалуйста, – отвечает девушка по-немецки, – мне будет комфортнее, если вы будете обращаться ко мне на «ты», как к Джудит.
История повторяется.
Сразу видно, что для девушек, воспитанных в семьях представителей среднего класса, непривычно обращение «сеньорита». Я заговорщицки смотрю на Симону:
– Ты уже знаешь, что мы можем обойтись и без «сеньориты».
– Начни с этой же минуты, договорились, Симона? – настаивает Грациэла.
Женщина улыбается и вдруг восклицает:
– Ты разговариваешь, как главная героиня «Безумной Эсмеральды»!
Слыша это, Грациэла удивляется:
– Вы смотрели «Безумную Эсмеральду» здесь, в Германии?
Мы с Симоной киваем, а она, не веря своим ушам, переспрашивает:
– Серьезно?
– Абсолютно серьезно, Грациэла, – отвечаю я.
Сейчас лопну от смеха.
До сих пор не понимаю, как эта мыльная опера могла так меня зацепить.
– Ты не представляешь, как нас зацепили Эсмеральда Мендоса и Луис Альфредо Киньонес. Как жаль, что в последней серии в него стреляют. Он ведь не умрет, правда?
Грациэла отрицательно машет головой, и мы с Симоной облегченно вздыхаем. Слава богу!
– Это самая популярная теленовелла в Мексике. Там уже закончился второй сезон.
– А здесь сообщают, что с 23 сентября его снова будут показывать.
– Да что ты говоришь?! – переполненная эмоциями, восклицаю я.
Симона кивает, а Грациэла добавляет:
– В Мексике ее тоже повторяли пару раз. Эсмеральда Мендоса завоевала сердца всех мексиканок благодаря своему боевому характеру.
Мы с Симоной соглашаемся. Это же произошло и с немками.
– Симона, как ты, моя дивная женщина? – спрашивает Декстер.
Радуясь нашему возвращению, Симона поворачивается к нему и отвечает:
– Замечательно, сеньор Рамирес. Добро пожаловать! – И, показывая на Грациэлу, добавляет: – Позвольте мне сказать, что ваша невеста или жена просто чудесная.
Опачки… Вот это Симона выдала!
Декстер немеет от этих слов. Грациэла краснеет как помидор, а я, притаившись, ничего не отрицаю. Вдруг Симона заговорщицки подмигивает Декстеру:
– Умеете же вы выбирать женщин, сеньор.
Эрик улыбается, видя мое молчание. Мой немец отлично меня знает. Однако Декстер, желая разъяснить то, что не разъяснила я, произносит:
– Спасибо, только должен сказать, что Грациэла – всего лишь мой личный ассистент.
Симона смотрит на него, затем на девушку. Увидев неловкость на лице Грациэлы, она вскидывает руки и рассыпается в извинениях.
– Простите мне мою бестактность, сеньор.
– Ничего страшного, Симона, – улыбается Декстер.
Мы все идем в дом. В гостиной я слышу, как Симона спрашивает у Грациэлы:
– Ты не замужем?
– Нет.
Женщина оглядывает ее и, подмигнув, говорит:
– Уверяю, что здесь, в Германии, тебе сделают тысячу предложений. В этих краях очень любят смугляночек.
Нужно было видеть лицо Декстера при этих словах. Я отворачиваюсь, чтобы он не увидел, как я смеюсь. Несомненно, ему придется выяснить отношения с этой чилийкой раз и навсегда.
Вечером приезжают Соня, мать Эрика, и его сестра Марта с женихом Артуром. Увидев их, Флин бежит к ним навстречу и обнимает. Я рассматриваю счастливое лицо Сони, которая радуется такой близости со своим внуком. Затем Марта берет его на руки и кружится с ним. Они с мальчиком никогда не разлучались так надолго и, наконец встретившись, взрываются эмоциями.
Как и предполагалось, при виде Грациэлы женщины подумали то же, что и Симона. Декстеру снова пришлось объяснять, что она для него – не невеста и не жена.
Интересуюсь у Сони, как поживает Тревер. Подойдя ко мне поближе, она шепчет:
– Мы расстались, – и, прежде чем я успеваю ответить, добавляет: – Я не хочу никаких уз в моем возрасте. Пусть этим занимаются мужчины!
Киваю и смеюсь. Свекровь не перестает меня удивлять. Она просто бомба!
Несколько часов мы непринужденно беседуем за столом, а за едой мы с Эриком показываем фотографии с медового месяца.
Не все, конечно. Некоторые снимки мы оставили только для себя. Они слишком интимные.
Когда Марта узнает, что у Грациэлы нет парня, она сразу же приглашает ее покутить, и я тоже к ним цепляюсь. Мне хочется пойти в «Гуантанамеру» повидаться с друзьями, потанцевать сальсу и покричать «Сахарок!»
По взгляду Эрика понимаю, что ему это вовсе не нравится, но даже не собираюсь отказываться от встреч с друзьями лишь потому, что стала сеньорой Циммерман. Ни за что!
Вернуться к рутине – означает все выяснить. Одно дело – весь этот радостный водоворот свадьбы и медового месяца, и совсем иное – череда дней, похожих друг на друга. Хотя я обожаю мужа, а он обожает меня, уверена: мы будем ссориться. И это видно уже по одному его взгляду.
Глава 9
На следующий день мы договариваемся поужинать с Бьорном, Фридой и Андресом в Jokers – ресторане отца Бьорна. Поприветствовав милого Клауса, мы с Декстером, Грациэлой и Эриком садимся за столик, на который он нам указывает. Заказываем пиво и болтаем.
– Боже мой, обожаю это пиво со львами.
– Lӧwenbrӓu?[15] – спрашивает Эрик.
Грациэла кивает и, сделав глоток, отвечает:
– Много лет назад, когда я жила в Чили, у меня был сосед. Его отец был немцем и привозил такое же пиво из Германии. М-м-м-м, оно такое вкусное!
Декстер, широко улыбаясь при виде счастливой Грациэлы, спрашивает у нее:
– Заказать тебе еще?
– Это было бы чудесно.
Смотрю на них. Вот уж два сапога пара.
Они нравятся друг другу, но никто не делает первый шаг. Хорошо, Грациэла сделала первый. Теперь за Декстером второй. Уверена, что он хочет его сделать, но ему не позволяет характер. Единственное, чего я не понимаю, – почему он такой глупый? Ему же известно, что она знает о его ограничениях и что вопреки этому он ей интересен. Не понимаю его, честное слово.
Когда нам приносят очередную порцию пива, мы поднимаем бокалы. За столом, как всегда, царит веселье. Вдруг я замечаю, как в ресторан заходит красивенный Бьорн вместе с какой-то девушкой. Кто это?
Пока что он не заметил нас, и я могу вволю понаблюдать за ним. Девушка, как и следовало ожидать, длинная как шпала. Высокая сексуальная блондинка. И красивая, очень красивая.
Когда отец сообщает Бьорну, что мы его уже ждем, он поворачивается, и наши взгляды встречаются. Он подмигивает. Какой же он классный друг!
– Эрик, пришел твой дружок, – хихикаю я.
Услышав это, мой блондин встает из-за стола. Встретившись, два этих титана, которых я так сильно люблю, застывают в долгом крепком объятии. Они обожают друг друга. Потом Бьорн обнимает меня и шепчет мне на ухо:
– Добро пожаловать домой, сеньора Циммерман.
Я улыбаюсь и замечаю, что его спутница смотрит на меня не очень приветливо. Судя по ее поведению, она не очень рада этому ужину. Бьорн продолжает круг приветствий, жмет руку Декстеру, знакомится с Грациэлой и спрашивает:
– А Фрида и Андрес не приехали?
– Мы здесь! – вдруг раздается голос Фриды.
Услышав ее, я подскакиваю и бегу к ней навстречу. Моя безрассудная подружка вприпрыжку бежит ко мне, и, обнимаясь, спрашивает:
– Как у вас дела?
Оторвавшись от нее, отвечаю:
– Превосходно. Пока что не убили друг друга.
Фрида смеется, и теперь меня обнимает и тискает уже Андрес. Они так добры ко мне, что улыбка не сходит с моих уст. С Грациэлой они уже знакомы – познакомились, когда ездили в Мехико.
Мой взгляд прикован к блондинке, которая наблюдает за нами с отвращением, сидя с другой стороны стола.
– Будь любезен, представь нам свою спутницу, – прошу я Бьорна.
Он, еще под впечатлением от этой встречи, подходит к девушке и, обняв ее за талию, говорит:
– Агнета, познакомься с моими друзьями. Эрик и его жена Джудит. Андрес и его жена Фрида. И Декстер и его невеста Грациэла.
Ух… ух… Он все же это сказал.
Не в силах удержаться, заливаюсь хохотом.
Прежде чем Декстер начнет объяснять, Грациэла бросает взгляд на красавчика Бьорна и говорит:
– Мы не обручены. Я просто его личный ассистент.
Услышав это, Бьорн изумленно смотрит на Декстера, а затем отвечает девушке по-испански, чтобы не поняла Агнета:
– В таком случае думаю, что у нас с тобой будет свидание.
Я покатываюсь со смеху. Бьорн своего не упустит, а Грациэла с шокирующим меня обаянием кивает:
– С превеликим удовольствием.
А-а-а-а-а-ай да чилийка!
Не хочу смотреть на Декстера!
Я не должна этого делать!
Бедняга!
В конечном итоге я, словно какая-то сплетница, бац! – смотрю на Декстера. У него напряглась челюсть. Он откидывает свои черные волосы с лица, но, ничего не сказав, делает глоток пива. Ах, бедняга, мне даже немного жаль его.
Познакомившись, мы усаживаемся и заводим беседу. Клаус, отец Бьорна, быстро заставляет стол вкуснейшими блюдами. И у меня разбегаются глаза, пока я рассказываю Грациэле то малое, что знаю обо всем этом.
Ух-х-х… Я так проголодалась, с ума сойти!
– Знаешь, кто это? – незаметно шепчет Фрида.
Повернувшись к ней и поняв, что она указывает на спутницу Бьорна, спрашиваю:
– Кто?
– Эта девочка работает в новостях на CNN, здесь, в Германии. Она – телеведущая.
– Надо же, – гляжу на нее с любопытством.
Грациэла, такая же любительница покушать, как и я, набрасывается на еду.
Поглотив вкусную тефтельку, она поворачивается ко мне и своим нежным голоском произносит:
– Как вку-у-у-у-усно!
Я с ней согласна. Эти тефтели из мясного фарша просто бомбезные. Мне хочется, чтобы она продолжала открывать для себя эту кухню, поэтому беру два кренделя и даю один ей:
– Попробуй этот кренделек вместе с вот этим соусом – и ты поймешь.
– Здешние крендели невероятно вкусные, – присоединяется ко мне Фрида и берет один себе. – Вот увидишь.
Мы втроем макаем крендели в соус, жуем их – и наслаждение написано на наших лицах. Они потрясающие!
Парни смотрят на нас с улыбкой. Мы заказываем еще пива. После еды хочется пить.
Пока ребята разговаривают, мы поедаем разные вкусняшки. Мое внимание привлекает взгляд Агнеты, и я спрашиваю:
– Ты не ешь?
Она отрицательно качает головой и, наморщив нос, отвечает:
– Это слишком жирное для меня.
– Значит, нам больше достанется! – отвечает Грациэла по-испански, и я еле сдерживаю смех.
Думаю, пиво ударило ей в голову.
Фрида, сидящая с нами рядом, говорит:
– Эй, девочка, съешь что-нибудь.
Агнета, которая мне очень кого-то напоминает, глядя на нее, отвечает:
– Я заказала салат из редиса с сыром.
– Ты будешь только салат?
Светловолосая немка кивает и, вздернув подбородок, добавляет:
– Все то, что вы едите, – это закуска и целлюлит на бедрах. У меня есть обязательства перед моими зрителями, которые хотят видеть меня красивой и стройной.
Она права.
Но, послушай, это отличная закуска! Что касается второго, не буду спорить. Она глупая, очень глупая… Глупая.
Еще какое-то время мы едим и едим, и вдруг я замираю. Знаю, кого мне напоминает Агнета!
Она точь-в-точь как пудель по кличке Фоски, который был у Пачуки во времена моего детства. Я начинаю хохотать. Не могу успокоиться. Тогда Эрик целует меня в шею и спрашивает:
– Над чем ты так смеешься?
Не в силах сказать ему правду, отвечаю:
– Над Грациэлой. Видел, какая она счастливая?
Эрик смотрит на нее, соглашается и шепчет:
– Думаю, ей больше не стоит пить Lӧwenbrӓu.
Мы вместе киваем. Я тянусь к нему и чмокаю его в нос.
– Люблю тебя, сеньор Циммерман.
Эрик улыбается и заправляет мне за ухо прядь волос. Затем спрашивает:
– Знаешь?
– Что?
– Мы уже очень давно не ссорились, и ты давно не называла меня одним словом.
Услышав это, я прыскаю, и, догадавшись, о чем он говорит, хлопаю ресницами, заверяя:
– Я скажу тебе это, только когда ты заслужишь. Пока же ты этого не заслужил. Так что нет! Я отказываюсь доставить тебе такое удовольствие.
– Я схожу с ума, когда ты меня так называешь.
– Я знаю, – весело хохочу я.
Он щекочет меня, обнимая за талию, и просит:
– Давай, скажи.
– Нет.
– Скажи.
– Ну нет… Ты еще не заслужил.
Он расцеловывает меня, и я, вне себя от радости, наконец говорю:
– Мудак.
Эрик разражается смехом. Мы снова целуемся. О боже… Мой парень так здорово целуется!
– Это не тот салат, который я заказывала, – внезапно раздается резкий голос.
Он возвращает нас с Эриком в реальность. Мы смотрим на Агнету, которая яростно возражает:
– Я попросила салат с сыром и…
– Это салат с сыром и редисом, – перебивает Бьорн, пронзив ее взглядом.
Звездочка CNN смотрит на стоящую перед ней тарелку и, смягчившись, отвечает:
– Ах, ладно… Если ты так говоришь, я верю.
– Если я так говорю?
Приблизившись к Бьорну, немного пораженному ее словами, блондинка шепчет:
– Да, если ты мне говоришь.
Мы с Фридой переглядываемся. Интуиция подсказывает мне, что мы думаем об одном и том же. Агнета глупая… Абсолютно тупая.
Какая она мелочная. Что Бьорн в ней нашел?
Ладно. Известно, что он красавчик, и, судя по его вкусам, девушка Бьорна должна быть, по меньшей мере, хищницей в постели. Но, слушай, парень, ее нельзя выводить гулять без намордника.
Мы продолжаем трапезу, и беседа понемногу налаживается. Немка Фрида пытается вовлечь в разговор Агнету, но та не утруждается и остается молчаливой.
После десерта, пока все весело болтают, Грациэла просит официантку:
– Упакуйте мне с собой десять Lӧwenbrӓu.
Мы все хохочем, а Декстер возражает:
– Ни в коем случае… Ни в коем случае.
Услышав это, Грациэла поворачивается к нему. Облокотившись на стол и подперев рукой подбородок, она спрашивает:
– Почему? Почему ты считаешь, что мне не стоит взять с собой несколько бутылочек пива?
Мексиканец с нежной улыбкой отвечает:
– Тебе будет плохо, поверь мне.
Грациэла прыскает. С некоторых пор я замечаю, что от ее былой скромности не осталось и следа. Прежде чем я остановлю ее, она еще ближе придвигается к Декстеру и говорит:
– Мне плохо оттого, что ты ничего со мной не хочешь, хотя было бы чертовски здорово, если бы мы поиграли в твоей комнате наслаждений.
Ва-а-а-у-у-у, Грациэла сорвалась!
– Что ты сказала? – переспрашивает Декстер в абсолютной растерянности.
– Я знаю, что нравлюсь тебе, и моя подружка Джудит тоже об этом догадалась.
Вот это да!
Фрида смотрит на меня. Я смотрю на нее.
Эрик смотрит на меня. Я смотрю на него.
Бьорн смотрит на меня. Я смотрю на него.
Все смотрят на меня, а когда на меня наконец смотрит Декстер, я говорю:
– Ну, Грациэла имеет в виду…
Но я не успеваю закончить.
Грациэла берет его за подбородок и у всех на глазах целует взасос по всем правилам, вводя нас в полный шок.
Еще одна типа моей сестры. Ох уж эта чилийка!
Когда она заканчивает, то улыбается и в нескольких сантиметрах от лица мексиканца объясняет:
– Я имею в виду это, мое прекрасное солнце. Я хочу оставить игры с другими, чтобы, наконец, поиграть с тобой.
Мама дорога-а-а-а-а-я… Мама дорога-а-а-а-а-а-я…
Даже не знаю, что делать.
Я оцепенела. Грациэла подмигивает Декстеру, а он, глядя на меня, спрашивает:
– Что она имеет в виду, говоря «поиграть»?
Я вкидываю брови, и Декстер, в полном изумлении, понимает. Ошеломленно смотрит на Грациэлу и спрашивает:
– Ради всего святого, с кем ты играешь?
– Со своими друзьями
– Что?! – выкрикивает он чересчур громко.
И тогда Грациэла, полная пива по самую макушку, отвечает:
– Раз ты не хочешь делать это со мной, я сама устраиваю свою жизнь.
Никто не шелохнется.
Никто не знает, что делать. Ситуацию берет в свои руки Эрик. Поднимаясь, он говорит:
– Уже поздно. Думаю, нам лучше вернуться домой.
Мы все встаем. Я подхожу к Грациэле и, увидев, что Декстер уезжает первым, спрашиваю вполголоса:
– Что ты делаешь, безумная?
Она пожимает плечами и отвечает:
– Наконец-то говорю ему правду. Думаю, мне в этом помогло пиво.
– Еще бы, оно точно тебе помогло. Давай, поехали домой, – цежу я сквозь зубы.
Когда мы выходим из ресторана, Декстер устраивается в машине, Эрик складывает его кресло, и Фрида с Андресом уезжают. Агнета, эта примадонна, даже не попрощавшись, садится в спортивный автомобиль Бьорна. Какая мерзкая баба!
Бьорн, ожидая, пока Эрик закончит с багажом, смотрит на меня с улыбкой. Мой отец сказал бы, что этот парень знает больше, чем Мудрая мышь[16]. Понимая, что Декстер нас слышит, он шепчет, прощаясь с Грациэлой:
– Мне было очень приятно. А насчет ужина – все в силе. Завтра обсудим.
Вот бесстыдник!
Я не просила его о помощи, а он уже помогает мне подколоть Декстера. Затем целует Грациэлу, меня и уезжает на своем спортивном авто. Мы с подругой садимся в машину и доезжаем до самого дома в полном молчании.
Приехав домой, рассерженный Декстер удаляется в комнату на первом этаже, которую мы ему выделили. А когда в свою спальню уходит и Грациэла, Эрик весело на смотрит на меня и спрашивает:
– Малышка, почему ты такая шкодливая?
– Я?!
– Да… Ты.
– Почему ты так говоришь?
Приблизившись ко мне, он продолжает:
– Как понимать то, что Грациэла играет и что ты знаешь, что Декстеру нравится эта девушка?
Смеясь, отвечаю:
– Во-первых, она сама мне в этом призналась, хоть я ничего ей не говорила.
– Ну надо же, какие откровенности, – шепчет он, целуя меня в шею.
– А во-вторых, это очевидно! Стоит только посмотреть на Декстера, когда рядом с Грациэлой появляется другой мужчина, чтобы понять: она ему небезразлична, и он сердится, когда на нее пялятся.
Эрик улыбается, заключает меня в объятия и, страстно поцеловав, шепчет в нескольких сантиметрах от моих губ:
– Как ты смотришь на то, чтобы мы с тобой поиграли и оставили все эти пунктики?
Прижавшись к стене, отвечаю ему поцелуем:
– С удовольствием, сеньор Циммерман.
Глава 10
Два дня спустя звонит моя золовка Марта, и мы договариваемся этим вечером выйти покутить.
Вау, я так соскучилась по вечеринкам!
Сначала мы договорились с Грациэлой, но потом к нам присоединились ребята. Они не хотят, чтобы мы шли одни. Когда мы все подъезжаем ко входу «Гуантанамеры», я вижу по выражению лица любимого, что он не восторге от этого места.
Мы заходим. На танцполе уже танцуют Анита, Марта с Артуром и еще пара моих знакомых. Я расплываюсь в улыбке. Как же отплясывает моя золовка немка! Эрик рассматривает ее. Он никогда не видел, как она так танцует, и, глядя на ее виляние бедрами, удивленно спрашивает:
– Почему моя сестра так кривляется?
Я прыскаю. В этот момент Марта замечает нас и бежит навстречу, а следом за ней – ее жених. Мы приветствуем друг друга.
Вдруг я обращаю внимание на парня, который танцует с Анитой. Откуда взялась эта конфетка? Сообразив, куда я смотрю, Марта шепчет:
– Впечатляет, не так ли?
Я, в полном изумлении, киваю. Речь о темноволосом невероятно сексуальном парне.
– Мы прозвали его Дон Идеальное Тело.
– Чертовски красив этот Дон, – шепчу я.
– Его зовут Масимо, – так же шепотом овечает Марта.
– И кто он такой?
– Друг Рейналдо.
– Кубинец?
– Нет, аргентинец. Красавчик, правда?
– Не то слово.
Отрицать это было бы самой страшной ложью в мире. Мы, словно завороженные, наблюдаем, как Анита танцует сальсу с этим аргентинцем. Внезапно рядом со мной оказывается Эрик:
– Джуд, твой напиток.
Принимая бокал, понимаю по его взгляду, что он слышал наш разговор и сейчас сердится.
Ах, мой мальчик, он меня ревнует.
Я улыбаюсь, а он – нет.
Подхожу к нему, целую и шепчу:
– Мне нравишься только ты.
– И Масимо, – хмыкает он.
В конце концов, расцеловав Эрика, я добиваюсь от него улыбки, и он целует меня. Когда мы все начинаем болтать, замечаю, что Эрик и Декстер перекидываются взглядами, когда мимо них проходит привлекательная женщина. И смеюсь про себя. Не могу на них сердиться. Я же не слепая.
Эрик платит за очередную порцию мохито. Вдруг звучит одна песня, и почти все кричат:
– Куба!
Эрик с удивлением смотрит на меня. Я начинаю медленно вилять бедрами в такт музыке, и муж сканирует меня своими голубыми глазами. Ему нравится мое короткое платье, которое я купила во время медового месяца. Соблазняя его, говорю:
– Давай. Пойдем танцевать.
Мой мальчик делает большие глаза и отрицательно машет головой.
Ему осталось лишь сказать мне: «Ни за что на свете!»
Мы вернулись в Германию, и, похоже, из его поведения исчезла естественность, которая была во время медового месяца. Очень жаль.
Мне так нравился раскованный Эрик. Он серьезно смотрит на меня и, видя, что я не прекращаю танцевать, говорит:
– Иди на танцпол.
Горя желанием потанцевать и спеть песню группы Orishas, выхожу на танцпол и танцую вместе с друзьями. Мы медленно и сексуально двигаемся. Музыка проникает в наши тела, и мы подпеваем:
Представляю, представляю Кубу orishas тайно из Гаваны? Представляю, представляю Кубу, хэй, моя музыка.Танцпол заполняется.
Танцуя, мы все горланим эту песню. Эрик не спускает с меня глаз. Он следит за мной. Он недоволен.
Приходит мой друг Рейналдо. Он замечает Эрика и спешит поздороваться с ним. Они улыбаются друг другу. Мой блондин знакомит его с Декстером и Грациэлой, показывает ему, где я. Рейналдо, с его широкой кубинской улыбкой, бежит на танцпол и, обхватив меня за талию, начинает танцевать под эту горячую музычку.
Представляю, представляю
Кубу orishas тайно из Гаваны.
Смотрю на Эрика и понимаю, что ему нисколечко не нравится, как мы вытанцовываем. Вдруг подпрыгиваю, и после этого начинает подпрыгивать весь танцпол, продолжая горланить песню:
Ты узнаешь, что в румбе – смысл жизни, Что приятный гуагуанко[17] хорошо слился В моей старой и прекрасной Гаване с ощущением завтрашнего дня. И все это представляешь ты, Куба-а-а![18]Все присутствующие оживленно поют и танцуют. Когда песня заканчивается, диджей меняет ритм, и я возвращаюсь к мужу, умирая от жажды. Беру мохито и делаю огромный глоток.
– Солнце мое, ты не танцуешь?
Эрик долго на меня смотрит… смотрит и, увидев, что я вся вспотела, спрашивает, убирая волосы с моего лица:
– С каких это пор мне нравится танцевать?
Превосходный ответ. Не хочу спорить и напоминать ему, что во время медового месяца он танцевал все, что хотел, и даже более, поэтому не зацикливаюсь и, обняв его за шею, мурлычу:
– Ладно, тогда поцелуй меня. Это ведь тебе нравится, правда?
Наконец-то он улыбается!
Целует меня, и мы наслаждаемся друг другом. Вскоре меня одергивает Марта и снова тянет на танцпол, где мы начинаем танцевать под «Bemba colorа». Эрик снова мрачнеет. Ему явно не нравится «Гуантанамера».
Грациэла наблюдает за нами, и я делаю ей знак присоединиться к нам. Она, не раздумывая, выходит на танцпол, виляя бедрами.
Эрик с Декстером переглядываются и вздыхают.
Ох уж и парочка!
Тут же присоединяются Рейналдо, Анита, Артур, еще пара кубинских друзей и Дон Идеальное Тело.
Мать честная! Вблизи аргентинец еще привлекательнее.
Я не первый раз в этом клубе и знаю, как нужно танцевать под эту песню. Все становятся в круг и в центре, пара за парой, показывают свои способности в этом прекрасном пылком танце. Мы с Мартой, словно безумные, вытанцовываем и выкрикиваем: «Сахарок!»
Когда песня заканчивается, я возвращаюсь к Эрику. Мне опять хочется пить. Он с неловкостью смотрит на меня и спрашивает:
– И так будет всю ночь?
Вижу, что Декстер говорит что-то Грациэле, и та закатывает глаза. Поворачиваюсь к своему нелатинскому парню и, выпив огро-о-о-о-омный глоток вкуснейшего мохито, спрашиваю:
– Тебе не нравится тусовка?
На лице у него написано, что он не понял это слово. Я продолжаю:
– Тебе не нравится здешнее веселье?
Эрик, точнее, Айсмен, осматривается и со всей своей сокрушительной серьезностью отвечает:
– Нет. Мне ничего здесь не нравится. Но тебе – да, ведь так?
Покончив с мохито, смотрю на него. Знаю, что ему это не понравится, и все же отвечаю:
– Ты же это знаешь, любоф моя.
У него вздымаются крылья носа.
Ва-а-а-а-у-у-у-у, как это возбуждающе!
Придвинувшись к нему, шепчу:
– Когда ты такой собственник, то заводишь меня, словно «Дукати»[19].
Приклеиваюсь телом к нему. Даже на каблуках я достаю только до его носа. Эрик не шевелится, лишь смотрит на меня. Начинаю медленно двигаться в такт музыке. Чувствую его эрекцию и, целуя, спрашиваю:
– Хочешь, поедем домой?
Он, не раздумывая, кивает, заставляя меня улыбнуться.
Когда мы приезжаем домой, часы показывают уже четверть третьего ночи. Прощаемся с Декстером и Грациэлой. Войдя в комнату, Эрик все еще хмурится.
Из-за мохито я чувствую себя немного шкодницей и, подойдя к нему, говорю:
– Послушай, любимый…
Но больше ничего не успеваю сказать.
Айсмен заключает меня в объятия и целует с такой страстью и властностью, от которых у меня подкашиваются ноги. Он прижимает меня к стене, разрывает на мне трусики и говорит у самых моих губ, расстегивая брюки:
– Мне не нравится, что ты танцуешь с другими.
Мощным ударом он сразу же вонзается в меня, отчего у меня перехватывает дух.
– Я не хочу, чтобы ты ходила в это место, понятно?
Его страсть сводит меня с ума, но я не так глупа. Крепко хватаю его за плечи и, глядя ему в глаза, отвечаю, не теряя здравого смысла:
– Туда ходят мои друзья, в чем проблема?
Эрик снова мрачнеет. Он сжимает мои бедра, снова прижимает к себе, заставляя меня вскрикнуть. Я схожу с ума, когда он глубоко проникает в меня. Обалдеть! Но он продолжает:
– Мне не нравится это место.
Я целую его, а когда отрываюсь от его губ, отвечаю:
– А мне нравится. Мне там весело, и я не делаю ничего плохого.
– Ты делаешь плохо мне, – цедит он сквозь зубы, снова нанизывая меня.
Не хватает воздуха. Но мне нравится эта горячая игра, и, желая большего, я шепчу:
– Нет, дорогой. Я никогда не сделаю тебе плохо.
Снова проникнув в меня, Эрик тяжело выдыхает и шепчет:
– Слишком много мужчин смотрят на тебя.
– Но я только твоя.
Его губы снова находят мои. Его руки опускаются к моей попке, и он раз за разом бомбит меня. Без остановки. Он зол, и я в восторге от его ярости. Я раскрываюсь. Обожаю, когда он такой властный. Он такой страстный, что я не выдерживаю. Прижавшись к нему, взрываюсь мощным, вызывающим зависимость наслаждением.
Заметив это, Эрик ускоряет атаку. Он неустанно погружается в меня, пока его хриплый рык не дает мне понять, что и он дошел до предела.
Мы стоим у стены, не отпуская друг друга. Мы в восхищении от такого секса. Тяжело дышим. Я смотрю на Эрика и заключаю:
– Надо же, тебя возбудила «Гуантанамера».
Он опускает на меня глаза и, видя мою улыбку, улыбается сам. Целует меня и говорит:
– Малышка, это ты меня возбуждаешь… Только ты.
Он больше не будет мне ничего запрещать. Он понимает, что не должен делать этого. Хотя он четко дал мне понять, что думает о «Гуантанамере».
Этой ночью, еще раз занявшись диким сексом в душе, мы уснули, обнимаясь и очень… преочень любя друг друга.
Дни проходят, а отношения Декстера и Грациэлы не продвигаются.
Меня это начинает утомлять.
Бьорн звонит пригласить Грациэлу на ужин, она соглашается, но Декстер ничего не говорит.
Неужели у этого мужика в жилах течет не кровь?
На следующий день я расспрашиваю Грациэлу о свидании, и та с удовольствием рассказывает, что Бьорн все время вел себя очень галантно. Никакого секса.
Откровенно говоря, меня это не удивляет. Помимо того, что Бьорн – красавчик, он еще истинный джентльмен и настоящий друг.
У Флина начинаются занятия в школе. В первый день учебы он взволнован. Всю дорогу мы с Норбертом с улыбкой смотрим на счастливого мальчика. Он везет в рюкзаке подарок для своей подруги Лауры, который сделал сам и который ему не терпится вручить.
Но когда днем мы заезжаем за ним в школу, он выглядит совсем иначе. Печален и расстроен.
– Что случилось? – спрашиваю у него.
Со слезами на глазах мой маленький кореец-немец шепчет, держа в руках нераспечатанный подарок:
– Лауры больше нет в школе.
– Почему?
– Ариадна сказала, что ее родители переехали в другой город.
Ах, мой мальчик. Это его первое разочарование в любви.
Как жаль. Почему любовь всегда так жестока?
Пока Норберт ведет авто, обнимаю Флина, и он не сопротивляется. Целую его чернявую голову и, пытаясь представить, что сказал бы мой отец, наконец говорю:
– Послушай, Флин, понимаю, ты грустишь из-за того, что не встретился с Лаурой, но подумай о хорошем. Думай о том, что, хотя она больше не в твоей школе, с ней все в порядке. Или ты предпочел бы, чтобы с ней что-то случилось?
Мальчик поднимает на меня глаза и, отрицательно махая головой, говорит:
– Но я больше ее не увижу.
– Этого никто не может знать. Жизнь непредсказуема, и, возможно, когда-нибудь ты снова встретишься со своей подругой.
Мой мальчик не отвечает, и я, пытаясь заставить его улыбнуться, предлагаю:
– Как ты смотришь на то, чтобы мы купили подарок для Эрика? В эту субботу его День рождения.
Он кивает. Я быстро даю Норберту знак разворачиваться, и он привозит нас в ювелирный магазин, где, как мне известно, есть часы, которые нравятся моему мужу. Они стоят дохренища, но, послушайте, мы можем себе это позволить!
В ювелирном магазине меня никто не знает, зато знают Флина и Норберта. Когда же я представляюсь сеньорой Циммерман, они, кажется, готовы расстелить передо мной красный ковер и осыпать лепестками роз.
Круто! Вот что значит иметь деньги.
Купив часы и ремешок из черной кожи, который выбрал Флин для своего дяди, прошу завернуть все в подарочную упаковку. Когда вижу личико своего племянника, становится грустно. Не могу, когда он такой печальный, особенно после того, как он целый месяц был очень весел. Мы садимся в машину, и я пытаюсь его развеселить.
– Знаешь, что через две недели мы с Юргеном будем участвовать в гонках по мотокроссу?
– Ух ты! Правда?
Я утвердительно киваю и спрашиваю:
– Хочешь быть моим помощником?
Мальчик соглашается, но без энтузиазма, и я продолжаю:
– Как ты смотришь на то, чтобы в конце следующей недели мы начали твои занятия по езде на мотоцикле?
Выражение его лица меняется, его глаза загораются.
Еще до нашей с Эриком свадьбы Флин хотел научиться ездить на мотоцикле. Именно поэтому я попросила отца, чтобы как раз во время летних каникул он научил его сначала ездить на велосипеде. Это облегчило бы мне задачу.
Но я вспоминаю об Эрике, и стынет кровь в моих жилах. Знаю, из-за этого у меня еще поболит голова, но знаю также, что в конечном итоге он согласится. Мой парень пообещал изменить свое отношение ко всему и должен это продемонстрировать.
Флин засыпает меня вопросами о мотоцикле. Отвечаю как можно доходчивее, как вдруг он замирает и спрашивает:
– Дядя Эрик рассердится, да?
Не нагнетая обстановку, чмокаю его в макушку и, понимая, что он прав, отвечаю:
– Не переживай об этом. Обещаю его уговорить.
Однако мы с Флином не ошиблись. Этим же вечером, когда Декстер и Грациэла уезжают по делам его компании, я поднимаю тему гонок при Эрике, и он приходит в ярость.
– Зачем ты ему об этом напомнила? – спрашивает он, сидя с другой стороны стола в своем кабинете.
– Эрик, послушай, – отвечаю я, глядя на его стеллаж с оружием. – Флин был разбит из-за ухода Лауры, и я подумала, что…
– Ты решила, что заменишь Лауру мотоциклом, да?
Я смотрю на него. Он смотрит на меня.
Мы, как всегда, сражаемся взглядами.
– Перед нашей свадьбой ты пообещал ему, что он будет учиться ездить на мотоцикле.
– Я знаю, что пообещал ему. Но вот чего я не понимаю, так это зачем ты ему об этом напомнила.
В этом он прав. Я, как всегда, слишком импульсивна. Не задумываюсь о последствиях, и потом это выходит боком. Но поскольку меня это ничему не научило, добавляю:
– Он все равно попросил бы меня об этом. Через две недели мы с Юргеном участвуем в гонке и…
– В чем вы участвуете?
О… Начинается.
Он хмурит брови и весь напрягается. Однако я настроена решительно и хочу, чтобы он исполнил свое обещание, поэтому поясняю:
– Я об этом говорила. Ты знаешь уже около месяца. Я сказала, что Юрген сообщил мне об этой гонке, и ты ответил, что было бы хорошо мне в ней поучаствовать. Иначе почему ты тогда приказал перевезти мой мотоцикл в твоем самолете?
Помрачневший, он смотрит на меня и спрашивает:
– Я так приказал?
– Да. И если у тебя память еще хуже, чем у Дорис, подруги Немо[20], то это не моя проблема! – И прежде чем он что-то скажет, добавляю: – Ладно, это сейчас не важно – сейчас важно поговорить о Флине.
Эрик хмуро смотрит на меня.
– У него начинается учебный год, не хочу, чтобы он отвлекался от учебы. Перенеси занятия на весну.
– Что?!
– Джуд, ради бога. Флину все равно, начать сейчас или через время.
– Но я пообещала ему, что…
– Это не мое дело, что ты ему пообещала, – резко прерывает он. – К тому же твой и Ханны мотоциклы для него слишком большие. Ему надо бы купить подходящий для его возраста.
– Хорошо-о-о-о-о, – выдыхаю я.
Я училась на мотоцикле своего отца, и вот я здесь, цела-целехонька!
– Джуд, послушай, ясное дело, что он научится ездить на мотоцикле, но сейчас не тот момент.
– Нет, тот.
Напряжение…
Огромное напряжение.
– Джуд… – цедит он.
Я бесстрашно отвечаю:
– Эрик…
Давно я такого не чувствовала. Он смотрит на меня ледяным взглядом Айсмена, и у меня сжимается низ живота. Боже, как же он меня возбуждает! Когда я собираюсь сказать, что не хочу с ним ссориться, звонит телефон. Эрик поднимает трубку и делает знак, что это по работе.
Пять минут жду, чтобы возобновить разговор, но это затягивается, и я решаю выйти из кабинета и пойти на кухню чего-нибудь съесть.
Там натыкаюсь на Флина, который сидит с поникшей головой. Он все еще держит в руках завернутый для Лауры подарок и, взглянув на меня, говорит:
– Я не хочу, чтобы вы с дядей спорили.
– Ничего страшного, дорогой.
– Но я же слышал, что дядя разозлился.
– Он недоволен, что я напомнила ему о своем участии в мотогонке, а не потому, что ты собираешься учиться, – лгу я и, смотря ему в личико, продолжаю: – Все в порядке, солнце мое, поверь мне.
– Нет, нет, не в порядке. Вы взбеситесь, и ты снова уедешь.
Эти слова вызывают у меня улыбку. Мой смурфик[21]-ворчун любит меня, и это трогает до самого сердца. Сев на стул рядом с ним, я беру его лицо руками и поворачиваю к себе.
– Флин, послушай, мы с твоим дядей очень любим друг друга, но в то же время мы с ним во многом очень разные, поэтому нам трудно не спорить. Но, хотя мы и спорим, это не значит, что я уеду. Чтобы я оставила тебя и его, должно произойти что-то очень… очень… очень серьезное, но я не допущу, чтобы это произошло, понятно?
Мальчик кивает. Беру его за руку и усаживаю к себе на колени. До сих пор не верится, что мы с ним так сблизились. Когда он обнимает меня и кладет свою маленькую голову мне на плечо, я шепчу:
– Мне нравится, когда ты меня обнимаешь. Ты знал об этом?
Замечаю, что он улыбается, и так мы сидим минут пять. Потом он снова смотрит на меня и говорит:
– А мне нравится, что ты живешь с нами.
Мы оба смеемся, и Флин, к моему удивлению, добавляет, беря меня за руку:
– Раз уж Лаура уехала, я хочу, чтобы этот подарок достался тебе.
– Ты уверен?
Флин кивает, и я беру подарок.
Разворачиваю бумагу и улыбаюсь при виде браслета, который он сам сделал из деталей игры «Братц» моей племянницы. Невероятно, но он моего любимого цвета – фиолетового!
– Он чудесный, я в восторге!
– Он тебе нравится?
– Конечно! – Надевая браслет, я вытягиваю руку и спрашиваю: – Ну, как тебе?
– Тебе очень идет. К тому же он твоего любимого цвета.
– Откуда ты знаешь?
– Это Лус мне сказала, а еще об этом когда-то говорил дядя.
Мне приятно это слышать, и, чмокнув его, я шепчу:
– Спасибо, дорогой. Мне очень нравится подарок.
– Не ссорься из-за меня с дядей.
– Флин…
– Пообещай мне это, – настаивает он.
Желая снова увидеть его улыбку, прикладываю свой большой палец к его пальцу и торжественно произношу:
– Обещаю.
Он крепко меня обнимает. Настолько крепко, что становится больно, но я не жалуюсь. Этот мальчик в любом случае должен быть счастливым. Я щекочу его и говорю:
– Я тебя сейчас зацелую, ясно?
Он заливается смехом, а я, радуясь от всей души, смеюсь вместе с ним, пока мы не замечаем, что в дверях стоит Эрик. Он смотрит на нас. Как всегда, меня поражает его взгляд. Он подходит и, наклонившись, чтобы быть с нами на одном уровне, произносит:
– Во-первых, – я не могу не улыбнуться, – Джудит никогда от нас не уедет, понятно? – Мальчик кивает, и Эрик продолжает: – Во-вторых, мы купим детский мотоцикл, подходящий тебе по возрасту, так ты сможешь начать занятия с Джуд. И в-третьих, как ты смотришь на то, чтобы поехать сейчас по магазинам и сделать Джуд самой красивой на Октоберфесте?
Флин хлопает ресницами, бросается дяде в объятия и пулей вылетает из кухни. До сих пор ничего не понимаю. Что произошло? Я замираю, а мой любимый становится передо мной на колени и шепчет:
– Очень… очень… очень… очень серьезным должно быть то, что произойдет между мной и тобой, чтобы я позволил тебе уйти, понятно, малышка?
Услышав это, я расплываюсь в улыбке и спрашиваю:
– Ты что, слышал наш разговор?
Эрик кивает и, приблизившись губами к моим, шепчет:
– Я услышал достаточно, чтобы понять: мой племянник и я без ума от тебя, и мы не сможем жить без нашей смугляночки.
Он меня обезоружил…
Его слова ломают всю мою защиту…
Я целую его, и он с упоением отвечает поцелуем. В исступлении я хочу его, но когда мои руки начинают страстно его сжимать, Эрик останавливает меня и говорит:
– Хотя в этот момент мне больше всего на свете хочется раздеть тебя и тысячу раз сделать своей, это сейчас невозможно.
Я протестую.
Видя мою гримасу, он улыбается и говорит:
– С минуты на минуту сюда войдет Флин, чтобы мы отправились за покупками.
– Куда?
Мы встаем, и любимый целует меня… долго… долго целует. Я почти теряю сознание, а он, шлепнув меня по попке, говорит:
– Пойдем, нужно купить тебе что-нибудь симпатичное к великому празднику Мюнхена.
Несколько часов спустя в самом обычном магазине мы встречаемся с Декстером и Грациэлой. Они присоединяются к нам, и вместе мы весело выбираем типичные баварские наряды. Мы пойдем на праздник!
Глава 11
Два дня спустя начинается Октоберфест – самый грандиозный праздник пива в мире. Эрик договорился встретиться с друзьями и родными.
Одевшись, смотрю в зеркало. Я похожа на немецкую деревенскую девушку в дирндле[22] – длинной юбке, фартуке, корсаже и белой блузке. В приподнятом настроении заплетаю косички и с улыбкой рассматриваю свое отражение. Уверена, Эрику понравится мой пестрый наряд.
Раздается стук в дверь, и в комнату входит Флин. Он такой красивенький в коричневых кожаных бриджах, подтяжках, зеленой шапке и светло-сером шерстяном пиджаке.
– Ты готова?
– Флин, какой же ты красивый!
Мальчик улыбается, а я, покрутившись перед ним, спрашиваю:
– Я похожа на немку в таком наряде?
– Ты прекрасно выглядишь, но у тебя такая же проблема, как и у меня, – мы с тобой вообще не похожи на немцев.
Мы хохочем, и я снова кручусь перед ним, позабавленная его комментарием.
– Скажи дяде, что я спущусь через пять минут.
Мальчик пулей вылетает из комнаты. Я заканчиваю прическу, разворачиваюсь и, к своему удивлению, вижу Эрика, стоящего в дверном проеме.
Он смотрит на меня… и с ухмылкой произносит:
– Не знаю, как это у тебя получается, но ты всегда прекрасно выглядишь.
У меня пересохло во рту.
Боже, какой же у меня обалденный муженек.
Передо мной стоит красивый, великолепный, потрясающий Эрик! Он сногсшибателен в темно-коричневых кожаных штанах, бежевой рубашке и высоких коричневых сапогах. Никогда не думала, что Эрик может быть таким сексуальным в баварском наряде.
Кстати, ему очень идет кожа. Нужно заставить его купить что-нибудь из этого материала.
Наконец я прихожу в себя после увиденного и повторяю то же, что недавно делала перед Флином, – кручусь. Когда поворачиваюсь лицом к Эрику, его руки уже у меня на талии, и он страстно меня целует.
О да… Обожаю его мощь.
Я тут же обнимаю его за шею и подпрыгиваю, ногами обхватывая его в поясе.
– Если ты и дальше будешь так меня целовать, я закрою дверь на щеколду, и мы устроим праздничек в этой комнате, только ты и я.
– Мне нравится эта идея, малышка.
Мы снова целуемся…
Еще более страстно…
– Что вы делаете? – спрашивает Флин, застав нас врасплох. – Прекратите целоваться, и поехали на праздник. Нас все ждут.
Мы переглядываемся и смеемся.
Увидев, что мальчик не двигается с места, засунув руки в карманы бриджей, Эрик опускает меня на пол и шепчет:
– Это так не закончится.
Я весело киваю и бегу за Флином, а Эрик, улыбаясь, идет следом за мной.
Декстер и Грациэла уже ждут нас. Они такие миленькие в своих баварских нарядах. Собравшись, мы прощаемся с Симоной, которая не захотела ехать с нами, и садимся в машину.
Норберт высаживает нас как можно ближе к Лугу Терезы – месту празднества.
Я в шоке от невероятного хаоса и говорю Эрику:
– Веришь или нет, но мне это напоминает Севильскую апрельскую ярмарку. Я уже готова закричать: «Оле… тореро!..»
Эрик разражается хохотом, а я добавляю:
– Точно говорю, здесь вы надеваете баварские костюмы и пьете пиво, а мы там облачаемся во фламандские наряды и пьем ребухито[23].
Мой счастливый мужчина целует меня в голову. Тем временем сотни немцев и иностранцев, разодетые во всевозможные наряды, собираются развлекаться среди музыки и льющегося бесконечной рекой пива.
Эрик крепко сжимает мою руку, второй рукой держит Флина. Он не хочет никого из нас потерять и, повернувшись к Декстеру и Грациэле, говорит:
– Идите за мной.
Мы пробираемся сквозь толпу. Я замечаю, что на каждом из павильонов есть вывеска с названием марки пива. Подойдя к одному из них, вижу, что у дверей стоит верзила. Узнав Эрика, он сразу же пропускает нас. Внутри звучит музыка. Люди поют, танцуют и пьют. Они веселятся и отрываются по полной! Эрик останавливается, осматривается и когда обнаруживает то, что искал, мы продолжаем идти.
– Здесь полно народу, – выкрикиваю я.
Он кивает и говорит:
– Не переживай, мы каждый год резервируем одно местечко.
Внезапно в толпе я замечаю Фриду и Соню, которая держит на руках маленького Глена, а рядом танцуют Марта и Андрес.
– Кто к нам пришел?! – кричит Соня при виде внука.
Обняв бабушку, Флин гримасничает Глену, и тот улыбается.
Обрадовавшись нашей встрече, Фрида осматривает меня и восклицает:
– Детка-а-а-а-а-а… что бы ты ни надела, тебе все к лицу!
Я лукаво улыбаюсь и, подойдя к ней поближе, отвечаю:
– Скажи это скорее моему мужу. Видела, какой он красавчик?
Моя дорогая подружка окидывает его взглядом с ног до головы и произносит:
– Ты права, твой муженек недурен, но и мой Андрес очень хорош и… красив… красив… и тот, кто к нам идет в некой компании.
Я смотрю туда, куда она показывает пальцем, и вижу Бьорна во всей его красе. Он идет под руку с пуделем Фоски и еще одной блондинкой. На них все смотрят. Эта Агнета – очень знаменитая телеведущая, и вскоре ее окружают, прося автограф.
Когда они подходят ближе, я понимаю, что вторая блондинка – это Диана. Бьорну удается вырвать свою спутницу из лап фанатов, и, когда они подходят к нам, я целую его, стараюсь быть приветливой с телеведущей.
– Привет, Агнета.
Она поворачивается ко мне и, окинув меня взглядом, говорит:
– Прости, не помню твоего имени, как тебя зовут?
– Джудит.
– Ах да, точно. – И, повернувшись к своей подруге, добавляет: – Это Джудит.
Диана кивает. Мы уже знакомы, и она, подойдя ко мне, говорит:
– Джудит, рада снова тебя видеть.
При воспоминании о том, что делала со мной эта девушка в свингер-клубе, я чувствую, как внизу живота все сжимается. Покраснев, отвечаю:
– Я тоже очень рада.
Вдруг слышу, что ничтожная пуделиха восклицает:
– Эрик! Как я рада снова тебя видеть. Иди, я хочу познакомить тебя с Дианой.
Вот сукина дочь эта Фоски!
Его имя она помнит, а мое – нет?
Если она мне не нравилась до этого, то теперь это чувство только усилилось.
Словно читая мои мысли, муж приветствует ее и Диану, но потом сразу же подходит ко мне. Он понимает, о чем я думаю, поэтому берет меня на руки и, подняв на глазах у всех, говорит:
– Друзья, это первый Октоберфест для моей прекрасной жены в Германии, и мне хотелось бы поднять за нее тост.
В этот момент все немцы вокруг нас, знакомые и незнакомые, поднимают свои огромные кружки с пивом и, выкрикнув боевой клич, пьют за меня. Я сияю улыбкой, и Эрик целует меня.
От моего дурного настроения не осталось и следа!
Флину хочется покататься на аттракционах, и мы с Мартой вызываемся добровольцами провести его туда. Мне нужно подышать свежим воздухом.
Выйдя из павильона, мы тонем в толпе. Марта поворачивается ко мне, и я даю знак, чтобы она не волновалась – я следую за ней.
Когда мы добираемся до одного из детских аттракционов, Флин радостно на него садится. Мы с Мартой ждем.
– С ума сойти, посмотри, как они пьяны, – я показываю на мертвецки пьяных прохожих.
Марта улыбается и отвечает:
– Они похожи на англичан. Знаешь, в чем их проблема? – Я отрицательно машу головой, и Марта весело поясняет: – Уверена, что они пытались пить пиво в том же ритме, что и какой-нибудь немец, но не знали, что на этом празднике пиво крепче, чем обычно! – Я хохочу. – Что говорить, если даже самая маленькая кружка – размером с книгу!
Перебрасываясь шутками, мы ждем, пока Флин накатается, а затем бежим еще к паре аттракционов. Когда мы возвращаемся в павильон, Эрик подмигивает мне, а Фрида хватаем меня за руку и затаскивает на стол, чтобы спеть немецкую национальную песню. Я весело подпеваю. Любопытно, но я знаю эту песню, и Эрик с матерью наблюдают за нами с улыбкой.
Когда я собираюсь слезть со стола, ко мне подходит какой-то мужчина и помогает. Он берет меня за талию и, когда я оказываюсь на полу, говорит, не отпуская меня:
– Ты знаешь, что ты очень красивая девушка?
Я улыбаюсь, благодарю его и ухожу с подругой. Но когда подхожу к своей группе, ярость переполняет меня: рядом с Эриком стоит Аманда.
Что здесь делает Аманда?
Ненавижу эту чертову сте-е-е-е-е-рву!
Начинает покалывать шея. Я чешусь и ругаюсь по-испански, чтобы никто меня не понял.
Вдруг она замечает меня. Эрик, увидев неловкость на ее лице, поворачивается и тоже замечает меня. Разозлившись, разворачиваюсь и оказываюсь лицом к лицу с тем мужчиной, который только что отпускал мне комплименты. Теперь понятно, что он полон пива, как бочка.
– И снова здрасьте, красотка.
Я не отвечаю, но он не отстает:
– Позволь мне угостить тебя пивом.
– Нет, спасибо.
Отворачиваюсь. Я вне себя от гнева, просто киплю от злости. Вдруг чувствую, как кто-то берет меня за талию. Чертов пьяница. Наклоняюсь и изо всех сил бью локтем назад, чтобы он летел от меня куда подальше.
Слышу, что кто-то возражает. Когда оборачиваюсь, сердце едва не выскакивает из груди – передо мной согнулся от боли Эрик. Он смотрит на меня и рычит:
– Да что это с тобой?
Понимаю, что сделала ему больно.
Боже, какая же я грубая!
Цепенею. Он выпрямляется, с силой берет меня за руку и, не отпуская, ведет в сторону павильона. Остановившись, разъярено спрашивает:
– За что ты отвесила мне этот удар?
Я только собралась ответить, как он тут же продолжает:
– Если это из-за Аманды, то она имеет полное право быть на этом празднике, потому что она – немка. И прежде чем ты продолжишь выпускать дым из ушей и дико раскидывать кулаками, позволь мне сказать, что она не клеилась ко мне и не пыталась со мной заигрывать, она не сделала ничего, за что ей было бы стыдно, потому что ценит свою работу и знает, что нам не нужны проблемы. Она это вовремя поняла, а ты поймешь это наконец?
И не подумаю отвечать.
Не хочу!
Не буду отвечать. Я до сих пор злюсь из-за того, что увидела ее здесь.
Эрик ждет… ждет… ждет, и когда я вижу, что он уже теряет надежду, выпаливаю:
– Ладно. Понятно.
Его черты лица расслабляются. Он касается моих волос и шепчет:
– Малышка… Меня интересуешь только ты.
Он собирается меня поцеловать, но я отстраняюсь.
– Ты только что сделала мне кобру, сеньора Циммерман?
Его лицо, голос и смех в итоге заставляют меня улыбнуться, и я отвечаю:
– Берегись, иначе в следующий раз я сделаю тебе гадюку, понятно?
Эрик заливается хохотом, обнимает меня, и мы вместе возвращаемся к друзьям.
Я теряю дар речи, кода вижу Грациэлу сидящей на коленях у Декстера. Он обнимает и целует ее… Опля… Похоже эти двое снова выпили пива со львами.
Увидев их, Эрик поворачивается ко мне и шепчет:
– Здесь целуются все, кроме меня.
Мне нравится его ирония, и, повернувшись к нему, обвиваю его за шею. Глядя ему в глаза, властно приказываю:
– Поцелуй меня, глупенький.
Его не нужно умолять. Он целует меня у всех на глазах. Его мать первой поднимает бокал и пьет за нас.
Аманду я больше не вижу. Она испарилась.
Уже поздний вечер, но праздник продолжается. Бьорн уходит со своими подружками, а Марта – вместе с Артуром. Фрида с Андресом тоже удаляются, потому что Глен уже устал, а Декстер с Грациэлой хотят вернуться домой. Они торопятся, и я улыбаюсь, видя лицо чилийки.
Эрик без вопросов звонит Норберту и договаривается встретиться на том же месте, где он нас высадил. Минут через пять Декстер и Грациэла в сопровождении Сони и Флина исчезают, и Эрик шепчет мне на ухо:
– Думаю, этой ночью кто-то хорошо проведет время у нас дома.
Это вызывает у меня улыбку.
Наконец-то эти двое расслабятся, и, если все пройдет хорошо, может быть, они воспользуются случаем.
Еще около часа мы с Эриком продолжаем веселиться. Вскоре у него вибрирует телефон. Прочитав сообщение, он говорит:
– Это Бьорн.
Наши взгляды встречаются. Мы несколько секунд смотрим друг на друга, и он добавляет:
– Он сейчас в свингер-клубе под названием Sensations и спрашивает, не хотим ли и мы туда приехать.
По моему телу пробегает горячая волна. Секс. Замечаю, как у моего нелатинского парня поднимается левый уголок губ. Он говорит:
– Мы поедем, только если ты захочешь.
Уф, как мне жарко!
Я разгорячена выпитым, и меня еще больше бросает в жар.
Отпиваю немного пива под пристальным взглядом Эрика. Начинаю нервничать и наконец спрашиваю:
– Там будут те две дамы, которые были сегодня с ним?
Эрик смотрит на меня. Он догадался, что мы с пуделем – две несовместимые породы, и отвечает:
– Только Диана.
Узнав, что там не будет пуделихи, улыбаюсь. Мной овладевает невероятная похоть при мысли об играх с тремя любовниками. С Эриком, Бьорном и Дианой. Я в восторге от этой идеи.
Мое сердце колотится. Догадавшись, о чем я думаю, Эрик шепчет, еще больше меня возбуждая:
– Я хочу тебя предложить. Хочу оттрахать тебя и хочу наблюдать.
Согласна…
Согласна…
Согласна…
Наконец я еле слышно отвечаю, глядя ему в глаза:
– Эрик, я тоже хочу. Очень хочу.
Мой парень ухмыляется. Набирает что-то на телефоне и, поднимаясь через несколько секунд, говорит:
– Уходим.
Я пойду с ним хоть на край света. Мое тело просыпается, и у меня в голове только одно – секс!
Глава 12
Когда мы выходим из павильона, Эрик обнимает меня за плечи, чтобы никто меня не задел. Мне нравится, как он меня защищает. Он такой собственник. Не выносит, когда на меня пялятся или когда меня трогают другие мужчины, зато потом, во время наших интимных игр, возбуждается, предлагая меня другим.
В начале наших отношений я не могла этого понять. Безумие! Зато после нескольких месяцев практики такого секса, к которому привык Эрик, я научилась отличать одно от другого. Одно дело – жизнь, будни, верность, а сексуальные фантазии – нечто иное, то, что зависит от нас самих.
Я тоже не выношу, когда женщины смотрят на Эрика или заигрывают с ним. Мне сносит крышу! Но когда мы играем, мне нравится, когда он получает удовольствие.
Понимаю, что наши отношения, особенно сексуальную жизнь, трудно понять многим людям. Моя сестра точно во все горло раскричалась бы и назвала бы меня падшей женщиной, свиньей и прочими нелестными именами, а отец… Ой, не хочу даже представлять. Но таковы наши отношения, в рамках наших собственных норм все прекрасно работает, и я не хочу ничего менять. Отказываюсь! Эрик открыл для меня мир страсти и наслаждения, о котором я ничего не знала, и этот мир увлек меня.
Мне нравится, когда на меня смотрят во время секса…
Мне нравится, когда мой партнер разводит мои ноги для других и они мной упиваются…
И мне нравится смотреть, когда получает удовольствие мой партнер…
Я погружена в свои мысли, а Эрик тем временем пробивает путь в толпе. Когда мы выбираемся из суматохи, он останавливает такси, назвав адрес, поворачивается ко мне и говорит:
– Ты очень молчаливая, о чем думаешь?
Гляжу на него. Мне хочется быть откровенной, и я отвечаю:
– Я думаю о том, что сейчас произойдет.
Он улыбается и, приблизив губы к моему уху, тихо произносит, чтобы его не услышал таксист:
– И чего ты хочешь?
– А чего хочешь ты?
Мой парень откидывает голову на сиденье, глубоко вдыхает и, откровенничая, шепчет по-испански:
– Я хочу смотреть, я хочу трахать тебя и хочу, чтобы тебя трахали. Я страстно желаю целовать твои губы, когда с них срываются вздохи наслаждения. Я хочу все, абсолютно все то, что ты готова дать мне.
Я, словно кукла, качаю головой, и у меня снова сжимается низ живота. Когда он произносит слово «трахать», меня это так заводит!
Мои трусики становятся мокрыми лишь от одной этой мысли. Я отвечаю:
– Я дам тебе все, что захочешь.
Любимый ухмыляется и шепчет:
– Пока что дай мне свои трусики.
Я прыскаю. Он – и мое нижнее белье!
Незаметно делаю то, о чем он просит, так, чтобы таксист ни о чем не догадался, иначе я умру со стыда. Когда отдаю их Эрику, он сначала подносит их к носу, а затем прячет в карман своих штанов.
Двадцатью минутами позже такси привозит нас, а меня – без трусиков, на одну проезжую улицу. Выйдя из машины, любимый властно обхватывает меня за талию, и мы идем ко входу освещенного бара под названием Sensations. Портье осматривает нас. Увидев, что мы до сих пор разодеты по-баварски, он улыбается и пропускает нас.
Войдя внутрь, я вижу, что там полно парочек, одетых, как мы. Это немного успокаивает. Не останавливаясь, мы идем вглубь бара. Эрик открывает одну дверь, и мы проходим в следующее помещение. Там не такая громкая музыка, как в первом зале, и я замечаю, что присутствующие рассматривают нас. Мы – новенькие, поэтому привлекаем их внимание.
Эрик ведет меня к барной стойке, где двое мужчин и одна женщина откровенно ласкают друг друга. Я не удивляюсь и с улыбкой наблюдаю за их похотливой игрой. Эрик тем временем заказывает выпить.
– Хотелось бы знать, почему ты улыбаешься, – говорит мне на ухо супруг.
Развеселившись, присаживаюсь на один из стульев. Указав на трио, которое развлекается рядом с нами, обвиваю руками его шею и отвечаю:
– Я только что вспомнила, как ты привел меня в тот свингер-бар, усадил на стул и заставил развести ноги на всеобщее обозрение. – Эрик улыбается, а я добавляю: – В тот вечер ты возбудил меня впустую.
– Малышка, это было наказание за то, что ты уехала из отеля, ничего мне не сказав, – забавляясь, отвечает он и, чмокнув меня в шею, мурлычет: – Это тебя очень возбудило.
– Да.
У меня учащается дыхание, и тогда Эрик, любовь моя, берет мою длинную юбку и начинает медленно поднимать ее к самым бедрам. Ох, и шалун же он!
– Мужчина справа от тебя не престает наблюдать за нами, и меня подзадорило бы, если бы он увидел нечто большее у моей жены. Хочешь?
Его руки поднимаются выше по внутренней стороне моих бедер, к самому центру моего желания. Он трогает киску. Я страстно смотрю на него и шепчу:
– Да, хочу.
Он больше не ждет. Целует меня и разворачивает мой стул. Привлекательный мужчина лет пятидесяти рассматривает нас. Он приковывает ко мне взгляд, а затем опускает его. Сидя сзади, Эрик еще шире разводит мои ноги, и я замечаю, как глаза незнакомца расширяются и начинают блестеть.
Возбудившись, я еще выше поднимаю юбку, и тут Эрик говорит мне на ухо:
– Он оцепенел оттого, что мы приглашаем его к тебе между ног. Посмотри на него. Он имеет тебя глазами, видишь?
Киваю и замечаю, что становлюсь влажной, учащенно дышу. Эрик понимает, что я чувствую. Положив одну руку мне на корсет, он ласкает одну мою грудь и шепчет:
– Дорогая, ты очень аппетитная. Очень… очень аппетитная. – И пока этот зрелый мужчина не сводит с нас глаз, спрашивает: – У тебя когда-нибудь были отношения с мужчиной подобного возраста?
Отрицательно машу головой.
– Нет. Ты – самый старший.
Мой парень кивает и, опершись головой мне на плечо, интересуется:
– Ты хотела бы заняться с ним сексом?
– Да, – отвечаю я без раздумий.
В такой момент и в таком возбуждении мне хочется лишь, чтобы меня удовлетворили. Я фантазирую и, повернувшись к Эрику, расплываюсь в улыбке.
– Милая, чего это ты улыбаешься?
Смотрю ему прямо в глаза, облизываю нижнюю губу и отвечаю:
– Я тоже хочу поиграть с тобой сегодня ночью.
Эрик сразу понимает, о чем я. Это видно по его взгляду. Он не улыбается, и тогда я шепчу:
– Мне опять хочется посмотреть, как мужчина делает тебе минет.
Он смотрит вниз. Затем переводит взгляд на меня и, вскинув брови, спрашивает:
– Тебе так нравится на это смотреть?
– Да.
– И ты не боишься, что мне может это понравиться больше других вещей?
Я хохочу. Если и есть что-то, в чем я уверена на сто процентов, так это то, что женщины всегда будут нравиться ему больше.
– Ну, ты же любишь смотреть, когда я с другой женщиной, да?
– Да.
– И ты не боишься, что мне может это понравиться больше других вещей?
Эрик улыбается. Он понимает, что я имею в виду. Качает головой и, целуя меня, говорит:
– Очень хорошо, малышка. Будем играть вдвоем. Но только минет.
– Эрик, давненько тебя здесь не было!
Этот голос вырывает нас из страстного пузырька, но улыбка не сходит с моих губ. Зная, что Эрик готов войти в мою игру, я завожусь еще больше. До безумия!
Мой любимый пожимает руку незнакомцу.
– Привет, Роджер, – и, повернувшись ко мне, произносит: – Это моя жена, Джудит.
Раскрасневшись, я улыбаюсь, сил говорить нет. Вдруг Эрик спрашивает:
– Ты видел Бьорна?
Мужчина кивает и подмигивает проходящей мимо нас девушке.
– Он в десятом номере.
Надо же… Наш друг времени не теряет.
Свожу ноги и опускаю юбку. Заметив это, Эрик ухмыляется и чмокает меня в лоб. Еще минут двадцать мы болтаем втроем, и я замечаю, что зрелый мужчина, который только что наблюдал за мной, уже нашел себе другую парочку для развлечений и скрывается с ними за красными занавесями. Но я также замечаю, что Роджер не сводит глаз с моей груди. Вскоре он произносит:
– У тебя чудесная супруга.
Муж кивает:
– Ты был бы без ума от ее груди.
Роджер снова смотрит на меня и, отходя, говорит:
– Позовите меня.
Изумленная этим странным разговором, спрашиваю:
– Чтобы посмотреть на мою грудь?
Эрик смеется и, приблизившись ко мне, шепчет:
– Роджер восхищается женской грудью. Он обожает играть с сосками.
Я поражена. Но не могу продолжить расспросы, потому что Эрик спускает меня со стула. Мы идем к красным занавесям, за которыми скрылся тот самый мужчина и другие парочки.
Зайдя за занавеси, слышу стоны. Много стонов и криков наслаждения. Смотрю вокруг себя и вижу множество номеров, разделенных разноцветными занавесями. Эрик распахивает некоторые из них, и я рассматриваю все, что за ними происходит. В этих номерах по несколько человек занимаются всевозможными видами секса.
– Ну, как тебе? – спрашивает Эрик перед одним из номеров.
Окинув любопытным взглядом комнату, замечаю мужчину с двумя женщинами и отвечаю:
– Думаю, им хорошо.
Мы идем дальше, и Эрик открывает следующие занавеси. Внутри – одна пара и много мужчин. Они получают огромное удовольствие, играя с женщиной. Зрелый мужчина, который наблюдал за нами в баре, при виде нас останавливается и встает, остальные же продолжают игру. Он снова пробегается глазами по моему телу. Эрик входит в номер и приказывает:
– Джуд, ложись на кровать.
Я без вопросов делаю то, что он просит. Меня заводит на сто процентов, когда он приказывает мне подобным тоном. От бурных движений других людей кровать двигается, и я еще больше возбуждаюсь, глядя на них. Замечаю, что женщина смотрит на меня, и ее вовсе не смущает наше присутствие. Она улыбается, и я отвечаю ей улыбкой. Эрик подходит ко мне, присаживается на кровать и, наклонив голову, шепчет:
– Я хочу, чтобы ты поласкала себя для меня, хорошо?
Лежа на кровати, соглашаюсь. Я хочу этого, но в ответ шепчу:
– Сначала я хочу кое-что другое.
Эрик смотрит на меня. Он хорошо меня знает и понимает, о чем я сейчас попрошу его. Поэтому я уточняю:
– Ты же знаешь, чего я хочу, правда?
Мой парень сопротивляется, но я, желая добиться своего, настаиваю:
– Это наша игра. Только минет, помнишь?
Он кивает, и я расплываюсь в улыбке. Поворачиваюсь к мужчине, который стоит прямо перед нами, и произношу:
– Стань перед ним на колени.
Ни секунды не раздумывая, незнакомец выполняет мою просьбу. Он становится перед Эриком на колени. Я расстегиваю пуговицу на штанах одного и приказываю другому:
– Доставь ему удовольствие.
Он засовывает руку в штаны Эрика, и тот вздрагивает, но не двигается с места под моим пристальным взглядом. Мужчина осторожно спускает штаны моему любимому, затем снимает и боксеры, опустив их до колен.
Передо мной появляется торчащий упругий член Эрика, и я вздыхаю, видя, как стоящий на коленях мужчина трогает его пенис. Ему это нравится. Он упивается им. Проводит рукой по члену и яичкам, еще больше его возбуждая. Чуть позже он аккуратно его моет и вытирает.
Эрик поворачивается ко мне, и я ему улыбаюсь.
Мужчина приближает свои губы к кончику пениса моего мужа, высовывает язык и облизывает его. Почувствовав это прикосновение, Эрик закрывает глаза, а у меня бегут мурашки по коже.
Возбуждение!
Получая особое наслаждение от этой картины, я замечаю, что незнакомец в этом – настоящий эксперт. Он ласкает языком каждый миллиметр пениса Эрика, медленно и не спеша, чтобы потом полностью ввести его себе в рот, еще раз, и еще.
Страсть!
Он ласкает руками яички, нежно сжимает их, а когда вынимает пенис изо рта – облизывает и посасывает.
Эрик тяжело дышит. Он дрожит от наслаждения, закинув голову назад.
Пыл!
С каждой секундой дыхание моего любимого учащается – и мое тоже. Смотреть на это – возбуждающе, развратно, дерзко, еще более – видеть, что мой парень, судя по вздувшимся на его шее венам, получает от этого удовольствие.
Огонь!
Все в этой комнате похотливо. Рядом со мной трое мужчин доставляют удовольствие женщине, а незнакомец – моему безумному любовнику.
Я же наблюдаю за представлением, которое сама спровоцировала и которое так меня возбуждает.
Я становлюсь влажной. Я вся теку.
В этот момент мужчина скользит одной рукой к заднице Эрика, сжимает ее и разводит ему ягодицы. Но когда он собирается засунуть туда палец, мой муж останавливает его. Мужчина не настаивает и снова концентрируется на его огромном члене. Он понимает отказ. Он еще чаще облизывает пенис, и я снова слышу стоны Эрика.
Жара!
Теперь Эрик правой рукой начинает с силой притягивать голову незнакомца, чтобы поглубже ввести член ему в рот. Этот напор доводит мужчину до безумия.
А меня еще больше.
Он сильнее приближается к Эрику и, крепко схватив его за задницу, снова и снова двигает ртом, пока мой любимый, мой непревзойденный любимый больше не может сдерживаться, и из него вырывается громкий рык. Он кончает.
Пожар!
Когда они заканчивают, незнакомец идет в душ. Я встаю с кровати и, взяв кувшин с водой, осторожно омываю пенис своего мужа. Поливаю его, вытираю и спрашиваю:
– Все в порядке?
Теперь Эрик кивает, улыбается и спрашивает:
– Возбуждена?
– Очень.
Вскоре к нам возвращается зрелый мужчина. Я снова ложусь на кровать, не дожидаясь, пока Эрик меня об этом попросит, и он одобрительно кивает.
Мужчина молча поднимает мою юбку до пояса, и я нервно двигаюсь на кровати. Затем он проводит руками по моим бедрам, разводит их, чтобы омыть водой мою киску. Он читает мою татуировку и ухмыляется.
Какая приятная свежесть. Закрываю глаза и слышу, как Эрик шепчет:
– Разведи ноги и откройся для него.
Выполняю все, что он просит. Это возбуждает меня, и я чувствую на своей влажной киске дыхание мужчины. Его руки разводят мои половые губы, и один из его пальцев проникает в меня.
Он играет…
Прижимает…
Открываю глаза, и Эрик говорит:
– Вот так… впусти его… вот так.
Этот момент…
Его голос…
Его указания…
Все это в считанные секунды возбуждает меня. Тем временем остальные люди совсем рядом с нами дают волю своей страсти.
Незнакомец вводит и выводит из меня свой палец, одновременно играя языком с клитором, отчего мое дыхание становится свистящим. Я не знаю, сколько это длится, знаю лишь, что это потрясающе.
Вдруг он останавливается, надевает презерватив и ложится на меня. В этот момент Эрик говорит:
– Ее губы только мои.
Незнакомец кивает. Заведя руку под мою попку, приподнимает меня, нетерпеливо и требовательно входит в меня.
О да… Это именно то, что мне нужно.
– Смотри на меня, – просит Эрик.
Смотрю. Не останавливаясь, мужчина, с которым я даже не разговаривала, чьего имени я не знаю, бомбит меня. Хочется, чтобы он проникал в меня глубже и глубже. Хочется большего, и я кладу ноги ему на плечи.
Этот жест его заводит. Он улыбается и, сжав мои бедра, нанизывает меня. Я задерживаю дыхание. Эрик наклоняется к моим губам и шепчет:
– Подари мне свои стоны, любимая… Дай мне их.
Мне не хватает воздуха, но я целую своего любовника и дарю ему то, о чем он просит. Под его губами с моих губ срываются вздохи. Он кусает мои губы и выпивает мои стоны. Его это возбуждает, заводит, доводит до безумия, пока мужчина продолжает свой танец во мне. Я отдаюсь наслаждению до тех пор, пока он больше не может сдерживаться, и после последнего толчка, от которого я вскрикиваю, он доходит до оргазма.
Незнакомец выходит из меня и снова поливает мою киску водой.
Прохлада!
Затем он берет чистое полотенце и вытирает меня. Несколько секунд спустя мое сердце немного успокаивается, и Эрик, взяв меня за руку, говорит:
– Милая, вставай.
Юбка опускается, и мы, не оглядываясь и не перекинувшись даже словом с незнакомцем, выходим из номера. Эрик торопится.
Выйдя в коридор, где слышны тысячи стонов, мой господин, мою любовник, мой муж, поднимает меня, прижимает к стене и целует. Его поцелуй требовательный, безумный, разрушительный. Опьяненная его безумством, отвечаю поцелуем. И тогда чувствую, что он поднимает мне юбку, расстегивает свои штаны и врезается в меня.
О да… Именно такое глубокое и такое плотное проникновение мне нужно.
Эрик!
Без разговоров мой требовательный муж бомбит меня, а я прижимаюсь к нему, задыхаясь. Хватаюсь за его плечи, желая, чтобы он проник в меня еще глубже.
Эрик маневрирует мной, словно куклой, доводя меня до безумия.
– Любимая, прости, но я сейчас взорвусь, – говорит он.
Он перевозбудился от увиденного и теперь погружается в меня, желая выпустить пар. Понимая, что ему это необходимо, я хочу дать ему это. Мгновение спустя моя матка сжимается, Эрик скрипит зубами и кончает.
Не отпуская меня, он шепчет:
– Извини, что это было так быстро, но меня так возбудило то, что ты делала.
С лукавым взглядом отвечаю:
– Не извиняйся, дорогой, сейчас я тебя еще больше возбужу.
Эрик улыбается, я – вместе с ним. Он целует меня и ставит на пол. Чувствую, как его сперма стекает по моим ногам, и говорю:
– Мне нужно в душ.
Он кивает, и мы идем по наполненному стонами коридору. Вдруг он останавливается, открывает занавески с номером десять, и я вижу Бьорна и Диану. Каждый из них – с двумя женщинами. Похоже, им весело. Бьорн замечает нас. Он смотрит на нас своими голубыми глазами и говорит:
– Увидимся в зеркальном зале. Он зарезервирован.
Эрик кивает, и пока мы туда идем, я замечаю:
– Вижу, ты хорошо знаешь это место.
Мой парень улыбается и, целуя меня, тихо произносит:
– Любимая, у меня годы преимущества.
Подойдя к одной двери, Эрик открывает ее, и мы заходим внутрь. Здесь темно, но когда он включает свет, я с изумлением обнаруживаю, что стены, потолок и пол покрыты зеркалами. Внезапно свет становится фиолетовым, и мой мужчина, целуя меня, произносит:
– Твой любимый цвет.
Расплываюсь в улыбке и отвечаю на его поцелуй. Обожаю его пухлые губы. Он сжимает мой зад.
– Идем в душ.
Посмеиваясь, мы снимаем с себя баварские наряды и заходим в модерновый душ.
– Все в порядке, милая?
Улыбаюсь и киваю. Я уже соскучилась по этому вопросу.
Вода льется по нашим телам, мы балдеем. Вдруг Эрик говорит:
– Ты добилась от меня того, что я считал невозможным.
Я понимаю, что он имеет в виду того мужчину, и отвечаю:
– Обожаю смотреть на твое лицо, когда тебе доставляет удовольствие мужчина.
Мы улыбаемся и целуемся.
Выйдя из душа, вижу, что в одной стороне комнаты стоит впечатляющих размеров джакузи. Подсветка меняет цвет воды и словно приглашает нас погрузиться в нее. Эрик берет меня за руку, и мы входим в джакузи.
Он целует меня… я целую его.
Он ласкает меня… я ласкаю его.
Он прикасается ко мне… я прикасаюсь к нему.
Между нами царит полная идиллия. Внезапно открывается дверь, и входит Бьорн в сопровождении Дианы. Они обнажены, но в руках у них сумки, которые они ставят на кровать. Увидев нас в джакузи, они улыбаются и идут прямиком в душ. Освежившись, Бьорн тоже заходит в джакузи, а Диана достает из своей сумки CD-диски. Пересматривает их. Выбирает один, а остальные оставляет на стуле. Несколько секунд спустя я слышу Даффи, поющую «Mercy».
Диана погружается в джакузи и, заметив, что я напеваю эту песню, воркочет сладким голосом:
– Я восхищаюсь этой девушкой.
Некоторое время мы разговариваем. Наша беседа вертится вокруг того, что мы делали сегодня ночью в этом заведении, и я, к своему удивлению, оказываюсь такой же откровенной, как и они. Абсолютно естественно говорю о сексе и получаю удовольствие от этого разговора.
– Ты действительно никогда не пробовала садо? – спрашивает Диана.
Эрик с Бьорном ухмыляются, а я отвечаю:
– Нет. Мне не по душе боль. Предпочитаю другой вид наслаждения.
Диана кивает, и Эрик говорит:
– Джуд, тебе не нравится садо, но я понял, что в сексе ты подчиняешься и выполняешь мои приказы. Ты это заметила?
Соглашаюсь с ним и поясняю:
– Меня также возбуждает, когда ты тоже мне повинуешься.
Мы оба смеемся, а потом мой парень шепчет:
– Ты – моя госпожа, а я – твой господин.
– И секс – это только секс, – завершаю я.
Я изнеженно придвигаюсь к нему и, усаживаясь у него между ног, чувствую его пенис-баловник.
– Я – твоя, а ты – мой. Не забывай об этом, любовь моя, – говорю я.
Не обращая внимания на две пары глаз, наблюдающих за нами, Эрик тихо произносит:
– С каждым днем твои игры становятся все разнообразнее. Сначала ты узнала о вибраторах, затем – о трио и об обмене партнерами, а в день, когда ты познакомилась с Декстером, я понял, что тебе очень нравится доставлять кому-то удовольствие и подчиняться.
Бьорн улыбается.
– Декстер любит садо. Он получает кайф от подобных штучек.
Два друга переглядываются. Я восхищаюсь их соучастием. Они общаются взглядами, и Эрик поясняет:
– Что касается Джуд, то она никогда не попробует некоторые вещи, потому что скорее перережет кому-то горло.
Мы все хохочем.
Нет надобности говорить мне, о чем идет речь. О боли! Это то, чего никогда не будет в моих планах. Ни за что.
Бьорн, попивающий шампанское рядом с нами, замечает, как мы смотрим друг на друга, и, к нашему изумлению, произносит:
– Надеюсь однажды встретить женщину, которая сможет удивить меня и пережить такой же секс и такую же жизнь, как у вас. Признаюсь, я вам завидую.
Эрик целует меня и шепчет:
– Это нечто прекрасное в моей жизни. Повезло же мне, да?
Бьорн кивает и чокается своим бокалом с бокалом своего друга. Я добавляю:
– Как сказал бы мой отец, где-то точно есть твоя вторая половинка апельсина, тебе лишь нужно ее найти!
Мы все смеемся, Эрик смотрит на меня немного необычно и спрашивает:
– Если я как твой господин прикажу тебе кое-что этой ночью, ты послушаешься?
Я улыбаюсь, как вампирша.
– Возможно…
Он тоже улыбается, довольный моим ответом, и уточняет:
– Я никогда бы тебе предложил того, что тебе не понравится, дорогая.
Убежденная в этом, отвечаю:
– Прикажи мне… мой господин.
Это наша игра. Снова начинается наша страстная игра, и я возбуждаюсь от одного лишь его взгляда. Схожу с ума от его губ и знаю, что мне понравятся его приказы. Эрик прав, я люблю подчиняться и давать ему все, чего он хочет.
– Джудит возбуждается, когда мы разговариваем и описываем все происходящее, пока трахаем ее, ведь так? – спрашивает Бьорн с присущей ему ясностью.
Я киваю, а Эрик уверенно произносит:
– Да, дружище. Моя женушка разгорячена, очень разгорячена.
Диана, которая до этого момента слушала нас молча, вмешивается:
– А меня сводит с ума это твое «ты только попроси». Джудит, эта татуировка на твоем интимном месте пробуждает во мне похоть и желание заставить умолять о многих вещах.
– И чего ты тогда ждешь? – спрашивает Эрик с кривой ухмылкой, потом смотрит на меня и шепчет: – Поиграем в господ.
Все взгляды устремлены на меня. Я не знаю, что ответить. Мое дыхание учащается, тогда Диана говорит:
– Обещаю быть госпожой… очень ласковой.
Я хмурюсь. Размышляю о том, понравится ли мне эта игра в господ.
Вдруг Эрик решительно произносит:
– Джуд, как твой господин я хочу, чтобы ты вышла из джакузи и легла на кровать и чтобы Диана смогла взять от тебя все, что захочет. Когда она будет удовлетворена, возвращайся в джакузи и садись между мной и Бьорном. В эту ночь у меня есть кое-какие планы на тебя, и ты будешь повиноваться.
Уф-ф-ф-ф, внизу живота у меня все сжалось!!!
Я решительно выхожу из джакузи, желая поскорее начать игру. Когда беру полотенце, чтобы вытереться, Эрик говорит:
– Джуд, я не говорил тебе вытираться. Брось полотенце и ложись на кровать.
Выполняю его приказ, и через несколько секунд Диана тоже выходит из джакузи. Эрик с Бьорном молча за нами наблюдают. Диана тоже не вытирается и подходит ко мне, прикасается к татуировке, которая ей так нравится, целует ее и шепчет:
– Перевернись.
Мне не нужно повторять. Переворачиваюсь, и, когда оказываюсь лицом книзу, она ложится сверху и начинает меня ласкать. Я чувствую, как она проводит по моему телу лобком.
– Приподнимись.
Я становлюсь в кровати на четвереньки. Тогда Диана берет и сжимает мои мокрые груди. Мне нравится, как ее пальцы вертят мои соски. Одновременно она прижимает лобок к моей попке. Меня это возбуждает.
В зеркальной комнате открывается прекрасный вид на все происходящее, и я улыбаюсь, видя взгляд Эрика, который говорит сам за себя.
Потом Диана приказывает:
– Ложись.
Когда я ложусь, она берет одну из сумок, которые они с Бьорном поставили на кровати, и что-то достает. Она показывает это Эрику, и тот кивает.
Я не знаю, что это. Вдруг Диана произносит:
– Дай мне свою грудь.
Слушаюсь и вижу, что это такие же клипсы, которыми пользовался Декстер. Успокаиваюсь. Она надевает их мне на соски, подергивает за цепочку, заставляя меня мурлыкать, и говорит:
– Твой господин подарил тебя мне, поэтому теперь я – твоя госпожа.
Я смотрю на Эрика, и он дает согласие.
В этот момент Диана одной рукой обхватывает мое лицо, а второй шлепает меня. Глядя мне прямо в глаза, шипитт:
– Не смотри на него. Смотри только на меня.
Я готова послать ее куда подальше, но признаю, что меня заводит эта ситуация, и все-таки смотрю на нее. Она рассматривает мои губы, приближается к ним, собираясь поцеловать, но останавливается и говорит:
– Я пощажу твои губы, потому что они только его. Но все остальное возьму, словно это все мое, ведь я хочу поиметь тебя в свое удовольствие.
Я растеряна. У нее шипящий голос и агрессивное выражение лица. Но меня это еще больше заводит. Замираю, разрешаю ей руководить ситуацией и жду, что будет дальше.
Когда она получает меня такой, как хочет, то упивается видами и, подергивая цепочкой, которая двигает мои соски, шепчет, глядя на мою татуировку:
– Я хочу вкусить тебя, дай мне, что я хочу.
Развожу ноги и поднимаю бедра в знак повиновения. Диана ухмыляется и, желая испробовать то, что я предлагаю, отпускает цепочку, обхватывает руками мою попку и опускает губы к моей киске.
Она целует ее, покусывает, а затем, раскрыв ее, нападает на мой клитор. Облизывает его языком, потом посасывает. Я испытываю огромное наслаждение. Она жадно облизывает меня, и я, доведенная до безумия, еще шире развожу ноги, желая, чтобы она продолжала.
Меня всегда восхищало, как властно она ласкает и облизывает меня. Диана нежная, как женщина, но властная, как мужчина. Она овладевает моим телом, и я лишь тяжело дышу.
– Давай, милая… давай… Дай мне свой сок, – требует она.
Облизывание за облизыванием она добивается того, к чему стремится, и хищный зверь, скрытый во мне, дает ей то, чего она просит. Я все сильнее теку. С моих губ срываются дикие стоны от того, что она со мной вытворяет.
– Вот так… вот так… кончай, – шепчет она.
По моему телу пробегает дрожь. Диана останавливается. Я протестую, а она шепчет:
– Стань на колени и разведи ноги.
Выровнявшись, я почти теряю сознание, но, придя в себя, сразу же становлюсь на колени, так же, как стоит она. Прежде чем я повернусь, чтобы взглянуть на Эрика, она хватает меня за талию, прижимает к себе вплотную, засовывает два пальца в мою влажную киску и говорит:
– Вот так… давай… дыши для меня. Покажи мне, насколько тебе это нравится.
Ее пальцы двигаются во мне. О боже, эта женщина знает, что делает. Я тяжело дышу от возбуждения, а она в нескольких сантиметрах от моих губ требует:
– Двигайся… давай… двигайся… Вот так… вот так… – после моего очередного вздоха она улыбается. – Я хочу, чтобы ты кончила, чтобы ты стала мокренькой. Я разведу тебе ноги и выпью твой сладкий эликсир.
Я безумно двигаюсь и слышу, как на ее двигающейся вверх-вниз руке плещется мой сок. Хочу почувствовать ее рот у себя между ног. Хочу, чтобы ее язык облизал мой клитор и чтобы она выпила мой эликсир. Мое дыхание похоже на свист локомотива, и она увеличивает скорость, интенсивность и глубину проникновения.
Не могу в это поверить. Эта женщина дает мне оргазм за оргазмом, без перерыва. Моя киска течет. Я чувствую, что абсолютно влажная, и когда по моему телу разливается очередная волна наслаждения, из меня вырывается крик, и я падаю на спину.
Увидев это, Диана быстро разводит мне бедра и снова берет то, что вызывает в ней такую страсть. Она облизывает… посасывает, и я снова отдаюсь ей. Уступаю ей, желая, чтобы она не останавливалась.
Когда решаю, что она уже насытилась мной, Диана снимает клипсы и облизывает мои соски. Ее нежный язык вливает в меня в силы, а когда она дует мне на соски, я чувствую будоражащее покалывание. М-м-м… как мне это нравится.
Я думаю об Эрике. О его глазах. О том, как он сейчас на меня смотрит. Представляю, каким возбужденным и твердым должен быть сейчас его пенис. Внезапно я слышу его голос:
– Диана, возьми двойной и надувной имитатор.
Она отодвигается и достает имитатор, какого я никогда раньше не видела. Это нечто похожее на кожаные трусы с некоторыми приспособлениями, шариком и двумя пенисами. Один – внутри трусов, другой – снаружи. Она вручает его мне и говорит:
– Надень на меня это.
От возбуждения мои соски тверды как камешки. Я держу в руках имитатор и рассматриваю его. Никогда такого не надевала. Диана объясняет:
– Введи в меня тот пенис, который внутри, а второй пенис пристегни мне к поясу, чтобы я могла трахать тебя.
На кровати она становится на колени, разводит ноги и, шлепнув меня, приказывает:
– Выполняй.
Засунув руки ей между ног, чувствую ее тепло. Обычно я никогда не трогаю женщин – предпочитаю, чтобы они трогали меня. Несмотря на то, что мне очень хочется ее потрогать, ограничиваюсь тем, чего она просит.
Развожу пальцами ее половые губы, нежные и влажные, медленно ввожу в нее пенис. Мне нравится чувство контроля над ситуацией.
Возможно, мне понравится быть госпожой?
Когда имитатор оказывается в ее теле, цепляю ремни ей на бедра, и она приказывает:
– Ложись, разведи ноги, а когда я войду в тебя, обхвати меня ногами на поясе и отвечай мне, понятно?
Киваю и ложусь. Она стоит на коленях с имитатором на поясе и наблюдает за мной, а когда я развожу ноги, обрушивается на меня. Медленно введя в меня второй пенис, она шепчет:
– Обхвати меня ногами.
Я послушно выполняю. Она берет одной рукой висящий на поясе шарик и объясняет:
– Сейчас я надую пенис, который у тебя внутри. Я расслаблю тебя.
Секунда за секундой моя киска все больше наполняется. Никогда не чувствовала в себе ничего столь толстого.
Когда мне кажется, что я взорвусь, она останавливается и говорит:
– Дай мне свои руки.
Слушаюсь. Она заводит мои руки мне под голову и, крепко прижав их к матрасу, начинает двигать бедрами, отчего мы обе начинаем тяжело дышать.
– Нравится?..
– Да…
Она снова прижимается ко мне, и мы вместе стонем. Всеохватывающее ощущение. Я целиком наполнена, и моя киска расслабляется, чтобы принять этот пенис. Диана раз за разом врезается в меня, заставляя тяжело дышать.
В этот момент слышу, как Эрик произносит:
– Диана, поглубже. Джуд это нравится.
Она кладет себе на плечи мои ноги и дарит мне то, что просит Эрик.
Мои тяжелые вздохи превращаются в крики наслаждения.
О, да… обалдеть.
Доведенная до безумия, беру груди Дианы и заставляю ее засунуть их мне в рот. Пока я кусаю ее соски, видя, что ей это нравится, она безжалостно бомбит меня. Я расцарапываю ей спину и стону с сосками во рту.
– Да… да… не останавливайся… не останавливайся…
Она не останавливается.
Она мне повинуется.
Она дает мне то, что я прошу.
Мне очень жарко…
Я горю… Я пылаю.
И когда жар разливается по нашим телам, Диана падает на меня, и я кричу, доведенная до оргазма.
Изнеможенная, вспотевшая и удовлетворенная, смотрю в зеркала на потолке и вижу Эрика с Бьорном.
– Смотри на меня, – требует Диана.
Повинуюсь. Она крепко сжимает меня за плечи, заставляя меня кричать. В ответ я кусаю ее за сосок. Это оживляет ее, и она, словно одержимая, прижимает свой лобок к моему, отчего мы тяжело выдыхаем.
Спустя несколько минут, когда ее атака закончилась, мое дыхание успокаивается. Я не могу пошевелиться. Не знаю, насытилась ли мной Диана. Она приказывает, а я повинуюсь. Это игра, и она мне нравится. Очень нравится.
Когда Диана выходит из меня, моя киска сужается.
Она ложится рядом и, глядя на меня, поясняет:
– Ты будешь моей до конца этой ночи, но я не хочу быть эгоисткой. Теперь их очередь, – и, повысив тон, говорит: – Эрик, я пока что закончила.
Я улыбаюсь. Мне нравится это «пока что»!
Хочется повторить с Дианой. Она меня крайне возбуждает.
– Джуд, иди сюда, в джакузи, – говорит Эрик.
Я поднимаюсь. У меня дрожат ноги, по ним текут мои соки, но я продолжаю идти. Когда погружаюсь в джакузи, вспоминаю слова Эрика о том, что по возвращении я должна сесть между ним и Бьорном. Так и делаю. Вздыхаю, наслаждаясь погружением в воду.
Как приятно!
Эрик ищет под водой мою руку. Подаю руку ему, и он ее сжимает. Понимаю, что так он спрашивает меня, все ли в порядке.
Несколько минут мы молчим, никто не шевелится. Я закрываю глаза и наслаждаюсь этим моментом. Знаю, что они ждут, пока я приду в себя.
Услышав шум, открываю глаза. Диана идет в душ, а Эрик говорит:
– Поласкай нас.
Он подносит мою руку к своему пенису. Пенис упругий и напряженный. Я поглаживаю его и без промедления второй рукой беру член Бьорна. Они оба словно каменные, готовые для меня. Хотя сейчас можно было бы дать им кое-что другое, я должна повиноваться. Мастурбирую их. Ритмично. Опускаю и поднимаю руки, пока мои движения не становятся жесткими. Смотрю в зеркало перед собой и вижу, что они, закрыв глаза, получают от этого огромное удовольствие. Наслаждаются тем, что я дарю им наслаждение.
Очень скоро у меня начинают болеть плечи. Это утомительно, но я не останавливаюсь. Не хочу разочаровывать их. Продолжаю двигать руками, и Эрик с прерывистым дыханием говорит:
– Диана, принеси презервативы.
Она достает их из сумки и подает Бьорну. Для кого они – очевидно. Наши с Бьорном взгляды встречаются, я отпускаю его член, и он встает. У него грандиозный пенис. Чувствую, как пересохло во рту.
Бьорн такой сексуальный.
– Диана, смени диск и включи синий свет.
Девушка слушается, а когда звучат первые аккорды «Cry Me a River» Майкла Бобле, мы с Бьорном ухмыляемся.
– Эта песенка всегда напоминает мне о тебе, – говорит он.
Рядом со мной двигается Эрик, его член торчит из воды, и я забываю о Бьорне.
Мой муж – самый лучший, и я от него без ума.
Хочу его.
Страстно и безудержно хочу почувствовать его у себя внутри.
По его улыбке видно, что ему хорошо. Он перемещается на ту сторону джакузи, где можно лежать, и говорит:
– Давай, малышка, сядь на меня.
Разгоряченная, иду и целую его. Его язык обвивает мой, и мы улыбаемся. Играем, ласкаем. Он обхватывает меня, чтобы медленно в меня погрузиться. Я выдыхаю.
– Смугляночка, ты сводишь меня с ума.
Я улыбаюсь, а он, обнимая меня, шепчет:
– С каждым днем мне все больше и больше нравится, как ты себя отдаешь.
– Я знаю.
Двигая бедрами в поисках наслаждения, шепчу ему на ухо:
– Мне нравится то, что мы делаем, и мне нравится, когда ты мне приказываешь.
Он кивает, глядя мне в глаза, и, мощно проникая в меня, цедит сквозь зубы:
– Я знаю, что тебе было хорошо. Об этом мне сказали твои стоны.
– Да. Очень хорошо.
И тогда Эрик с пугающей ухмылкой, от которой у меня мурашки по коже, произносит:
– А теперь тебе будет еще лучше, – и, глядя мне через плечо, добавляет: – Бьорн, мы тебя ждем.
Чувствую, как колышется вода в джакузи, и наш друг становится позади меня.
– Милая, обожаю твою попку.
Я напрягаюсь, зная, что сейчас произойдет. Мой муж говорит:
– Дружище, сейчас все для тебя. Насладимся моей женой и доведем ее до безумия.
Бьорн целует мою попку и, схватив мои болезненные соски, шепчет:
– Безумно хочу это сделать.
Четыре руки ласкают меня под водой под голос Майкла Бобле.
Эрик раздвигает мои ягодицы, и Бьорн подносит свой член к моей дырочке. Лубрикант не нужен – я полностью расслаблена. Уже через несколько секунд двое мужчин обладают мной в джакузи, пока Диана пьет шампанское.
– Вот так… любимая… Вот так… Скажи мне, что тебе нравится.
– Да… мне нравится…
Бьорн позади меня спрашивает:
– Как тебе нравится?
– Очень… очень… – отвечаю я.
– Любимая, я хочу, чтобы ты наслаждалась вместе с нами.
– …я наслаждаюсь, солнце… наслаждаюсь, – шепчу я, абсолютно убежденная в этом.
Они неустанно двигаются во мне.
Я кайфую между своими любимыми мужчинами. Эрика я люблю без оглядки, без него моя жизнь потеряла бы смысл, а Бьорна люблю как близкого друга и партнера по играм. Наше трио всегда пылкое и сладострастное. Мы невероятно подходим друг другу, и каждый раз, когда объединяемся, переживаем восхитительные моменты.
Внезапно Эрик немного наклоняется в джакузи и, глядя на Бьорна, говорит:
– Двойное.
– Уверен? – спрашивает тот.
– Да.
Я не знаю, о чем они. Лишь чувствую, что Бьорн выходит из меня, встает, снимает презерватив и надевает другой. Затем снова наклоняется в джакузи и, под водой лаская мою киску там, где входит в меня Эрик, шепчет мне на ухо, засовывая в меня палец.
– Мммм… обожаю узость.
Я напрягаюсь. Двойное вагинальное проникновение?
Смотрю на Эрика. Он спокоен и уверен в происходящем. Но я опасаюсь боли. Он читает это у меня на лице и, приблизив свои губы к моим, шепчет:
– Малышка, не волнуйся. Диана тебя расслабила, – и, целуя меня, добавляет: – Любимая, я никогда не позволю, чтобы ты страдала.
После его обжигающего поцелуя я соглашаюсь и чувствую внутри рядом с членом Эрика палец Бьорна. Затем вместо одного пальца входят два, потом мой муж останавливает свои пылкие толчки.
Тогда Бьорн подносит к моей киске кончик пениса, вынимает пальцы и делает несколько толчков. Через секунду его упругий член полностью прилегает к члену моего любимого.
– Вот так, малышка… вот так… Наслаждайся…
– О боже, Джудит, как прекрасно, – говорит Эрик мне на ухо, еще больше ко мне прижимаясь.
Я задыхаюсь… Еле дышу… Мне не хватает воздуха…
Моя киска снова полностью расслаблена. Два члена, словно одно целое, входят и выходят из меня. Я же могу лишь хватать ртом воздух и раскрываться для них.
О да. Я делаю это. Мою киску имеют двое мужчин.
Доведенный до безумия, Эрик держит меня за талию и спрашивает:
– Все в порядке, милая?
Киваю. Кивать и наслаждаться – это все, на что я сейчас способна.
Возбужденный Бьорн двигается позади меня. Руками разводит мои ягодицы. Сжимая их, он говорит:
– Скажи мне, что ты чувствуешь.
Но я не в силах отвечать. Настолько поглощена наслаждением, что могу лишь тяжело дышать. Вдруг Эрик шепчет:
– Скажи нам, что ты чувствуешь, иначе мы остановимся.
– Нет… пожалуйста, не останавливайтесь… Не останавливайтесь… Мне очень приятно… – наконец выдавливаю я из себя.
Мне очень жарко.
Жар разливается по всему моему телу. Горю, и когда жар поднимается к голове, я кричу и падаю на Эрика. Парни тем временем продолжают двигаться во мне, жаждая наслаждения.
О боже… какие ощущения. Нажимаю на кнопку джакузи, и нас обволакивают пузырьки.
Я – между двумя титанами.
Они оба ласкают, кусают, имеют меня и проникают в меня.
Их упругие, прижатые друг к другу пенисы двигаются во мне, и по мне снова прокатывается волна наслаждения. Словно безумная, я кричу, прижимаясь к ним.
Плеск воды приглушает наши голоса, наши громкие вздохи, наши крики наслаждения. Но я их слышу. Слышу своего любимого, слышу Бьорна и саму себя, пока невероятный оргазм не охватывает всех троих.
Этой ночью, когда мы возвращаемся домой после пяти утра, чувствую себя обессиленной. Такси оставляет нас у ворот. На улице свежо. В сентябре в Германии уже холодает.
Эрик уверенно берет меня за руку, и мы молча идем к дому. Навстречу нам выбегают Трусишка и Кальмар. Мы балуем и тискаем их, они носятся вокруг нас, а затем куда-то исчезают.
На моих губах улыбка. Обожаю свою жизнь. Мне до сих пор не верится в то, что я вытворяла сегодня, но понимаю, что мне хочется это повторить.
Я просто какая-то сексуальная машина. Кто мог сказать мне об этом раньше?
Когда мы подходим ко входу в дом, я одергиваю Эрика и, глядя ему в глаза, мурлычу:
– Я люблю тебя и обожаю все, что мы с тобой делаем.
Он улыбается и шепчет у моих губ:
– Сейчас и навсегда, любимая.
Мы целуем друг друга …
Мы любим друг друга …
Мы обожаем друг друга…
Завершив ласковый поцелуй, он открывает дверь, и мы замечаем свет на кухне. Удивленно переглядываемся, идем туда и видим там Грациэлу и Декстера. Они целуются.
– Кхе… Кхе…
Новоиспеченная парочка поворачивается к нам, и я весело спрашиваю:
– Почему вы до сих пор не спите?
Не поднимаясь с колен Декстера, Грациэла с улыбкой отвечает:
– Нам захотелось пить, и мы решили сходить за чем-то освежающим.
На столе стоит бутылочка с розовой наклейкой, и Эрик, хитро поглядывая на меня, восклицает:
– Отличный выбор!
– Это точно, дружище. Moёt Chandon Rosado просто потрясающий.
Эрик ухмыляется. Я с улыбкой добавляю:
– Эти бутылочки с розовыми наклейками просто убийственны!
Смеясь, мы присаживаемся выпить с ними бокальчик, и пока Эрик перекидывается парой слов с Декстером, Грациэла поворачивается ко мне и шепчет:
– Если раньше этот мексиканец мне нравился, то теперь он сводит меня с ума.
– У вас все хорошо?
– Более чем! Великолепно!
Я рада. Думаю, иногда любовь бывает огромной-преогромной! И это – один из таких случаев.
Минут через пятнадцать прощаемся с влюбленными и идем к себе в комнату. Мы устали. Раздеваемся и ложимся в кровать. Эрик ласково ворошит мои волосы. Он знает, что я обожаю это.
– Засыпай, малышка, – шепчет он.
Сворачиваюсь клубочком в его объятиях и засыпаю счастливая.
Глава 13
Два дня спустя я чувствую себя разбитой.
У меня болит живот – видимо, скоро начнется менструация.
Ненавижу, когда мне так плохо. Почему со мной все именно так, тогда как мои подруги даже не подозревают о такой боли?
Иду в туалет – отпустило. Выйдя, принимаю обезболивающее. Меня расслабят таблетка и музыка. Беру iPod, надеваю наушники и слушаю:
Меня называют безумцем, за то что не замечаю, как мало ты мне даешь.
Меня называют безумцем, за то что прошу у луны за окном о тебе.
Закрываю глаза, и голос Пабло Альборана, как всегда, расслабляет меня. В конце концов я засыпаю.
Меня будят нежные и сладкие поцелуи. Открыв глаза, вижу перед собой Эрика. Снимаю наушники и слышу:
– Привет, малышка. Как ты?
– Плохо… Чертовски плохо, – шепчу я.
Он сразу напрягается. Увидев выражение его лица, поясняю:
– Началась менструация. Эта боль меня убивает.
Эрик понимающе кивает. В предыдущие месяцы он уже убедился в этом, поэтому говорит:
– Есть очень хорошее немецкое средство от такой боли.
– Какое? – спрашиваю с надеждой.
Я согласна на любое средство, лишь бы не испытывать этой мерзкой боли.
– Забеременеть. Ты забудешь о боли практически на год.
От его шутки мне вовсе не смешно.
Он смеется. А я – нет.
Мне хочется врезать ему. Дать ему в челюсть? Или не дать?
Все же сдерживаю свой первобытный импульс и, изнемогая от боли, говорю:
– Оборжаться, сейчас лопну со смеху.
– Разве ты не считаешь, что это отличное средство?
– Нет.
– Маленькая смугляночка с твоими глазками… твоим носиком… твоими губками…
– Я тебе уже все сказала, – ворчу я.
Эрик хохочет и, чмокая меня, добавляет:
– Она будет красавицей. Я это точно знаю.
– Будь и ты… умницей.
– Если бы мог, то сделал бы это.
Я гляжу на него и чешусь.
– Смотри, что с моей шеей. Может, прекратишь?
Терпеть не могу, когда он так смеется. Этот дурацкий смешок… Беру подушку и изо всей дури бью его по голове.
О… о… Я себя знаю. Если он будет и дальше так смеяться, задушу его.
Его смех становится громче. Испепеляющим взглядом смотрю на него и цежу сквозь зубы:
– Будь так любезен, выйди и оставь меня одну, чтобы мне стало легче.
– Любимая, не сердись.
Однако мой порог толерантности в ситуациях, подобных этой, равен нулю. Не глядя на него, отвечаю:
– Значит, закрой пасть и уйди.
Эрик сдается. Он знает, что во время месячных я не понимаю юмора. Чмокнув меня в макушку, уходит. Я закрываю глаза, снова надеваю наушники и пытаюсь расслабиться, на этот раз под надломленный голос Алехандро Санса. Нужно, чтобы эта боль прошла.
В пятницу в Мюнхене объявляется Хуан Альберто, кузен Декстера.
Я прихожу в изумление, когда вижу его, – никто не предупредил меня о его приезде. При первой же возможности спрашиваю у него:
– Как поживает моя сестра?
Мексиканец улыбается и, проводя рукой по волосам, отвечает:
– Такая же красивая, как и всегда.
Но меня не устраивает такой ответ, и я продолжаю:
– Я хочу знать, как она себя чувствует после твоего отъезда.
– Хорошо, девушка… Хорошо. Я пообещал заехать в Херес перед возвращением в Мексику. Кстати, она передала тебе вот это.
Он достает запечатанный конверт. Беру его и прячу в карман штанов. Десять минут спустя, горя желанием прочитать письмо от сестры, ускользаю к себе в комнату, сажусь на кровать, открываю конверт и читаю:
Привет, Булочка.
У нас все хорошо. Папа чувствует себя великолепно, Лус счастлива и ходит в школу, а Лусия поправляется и растет.
Пишу тебе, чтобы сказать, что я в порядке, хоть ты и вообразила, что я разбита после отъезда своего мексиканца. Ты меня предупреждала. Но я хотела стать современной женщиной, и, хотя мне сейчас плохо, я счастлива, что сделала это.
Кстати, я с ним не спала! Я не настолько современна, хотя между нами было намного больше, чем сладкие и нежные поцелуи.
Он открылся мне чудесным, ласковым и очаровательным мужчиной. Наконец мне удалось избавиться от неприятного привкуса во рту, который оставил мне недалекий Хесус.
Поэтому, когда ты увидишь его, будь с ним любезной, я ведь тебя знаю. Он заслуживает этого, понятно?
Люблю тебя, моя Булочка, и обещаю позвонить в ближайшие дни.
Ракель
Из моих глаз градом льются слезы.
Бедная моя сестричка, как ей, наверное, было плохо и как она боится, что я проломлю голову Хуану Альберто.
Черт, я же не так груба.
Не раздумывая, беру телефон и набираю номер в Хересе. Хочется с ней пообщаться.
Один гудок…
Второй гудок…
После третьего гудка слышу ее голос.
– Ракель, ты в порядке?
Узнав меня, она печально вздыхает и шепчет:
– Да. Я в порядке, несмотря на непорядки.
– Ракель, я же говорила тебе, предупреждала, что он вернется в Мексику.
– Знаю, Булочка… Знаю.
После более чем многозначительной паузы она говорит, изумляя меня:
– Знаешь? Я опять это сделаю. Время, которое я провела с ним, – оно того стоило. У Хуана Альберто нет ничего общего с Хесусом. И хотя сейчас я плачу в подушку, признаю, что он поднял мое женское самоуважение, я чувствую себя более значимой. Он в порядке?
– Да, я только что его видела. Он сейчас в гостиной вместе с Эриком и Декстером и…
– Поцелуй его за меня, ладно?
– Ладно.
Мы еще несколько минут болтаем и прощаемся, потому что расплакалась Лусия. Сестре нужно бежать к ней.
Возвращаясь в гостиную, я застаю там Грациэлу за чтением журнала.
– Мужчины в кабинете, – сообщает она мне.
Киваю и иду на кухню.
Хочется пить. После разговора с сестрой грустно, но мне было радостно услышать из ее уст, что она чувствует себя более значимой как женщина. В конце концов, нет худа без добра.
Открываю холодильник и беру «Кока-Колу». Когда пью, облокотившись на стол, из прачечной доносится шушуканье Симоны:
– Зачем она сюда приезжает?
– Лайла приезжает в Германию по работе.
– Может быть, ей непонятно, что ее присутствие нас смущает?
– Женщина, послушай, – слышу я голос Норберта. – Что было, то прошло. Это моя племянница.
– Вот именно, твоя племянница. Эта бестолковая, которая…
– Симона…
– Когда она приедет?
– Завтра.
– Будь она проклята!
– Симона, пожалуйста, попридержи язык! – порицает ее Норберт.
Я невольно ухмыляюсь. Вдруг слышится крайне разъяренный голос Симоны:
– Ну конечно, и поскольку твоя племянница очень воспитанная девушка, она сначала звонит сеньору Циммерману, а не тебе, и просится остановится в этом доме, а не в нашем, ведь так? Ты что, не помнишь, что произошло бы, если бы здесь не оказался Бьорн?
– Да помню я, успокойся, и этого больше не повторится.
Я слышу, как дверь прачечной открывается. Из окна вижу, что разъяренная Симона торопится к себе домой, а следом идет Норберт.
Что происходит?
Изумленная, провожаю их взглядом. Впервые на моей памяти эта простодушная парочка не пришла к согласию, и меня это немного обеспокоило. Однако больше меня волнует, кто такая Лайла, почему она звонит Эрику, а не своему дяде, и что было в последний раз.
Нужно как можно скорее поговорить с Симоной.
Вечером, когда мы с Эриком в спальне, я показываю ему свой мобильный и спрашиваю:
– Знаешь, какую мелодию я поставила на твой вызов?
Он бросает на меня взгляд, берет свой мобильный, набирает мой номер и улыбается, узнав мелодию ранчеры «Если нам позволят».
Влюбленные по уши, мы обнимаемся и сияем улыбками. Минут через пять, после долгих поцелуев, как только Эрик меня отпускает, спрашиваю:
– Я могу тебя кое о чем спросить?
– Конечно, дорогая. Можешь спрашивать что угодно.
– Ты дашь мне работу?
Эрик смотрит на меня. Потом улыбается, обнимает и говорит, приблизившись к моим губам:
– Я уже давно сказал тебе, малышка, что твой контракт возобновлен на всю жизнь.
Я смеюсь. Помню, что он сказал мне это в тот день, когда я послала ему цветы в кабинет, но продолжаю настаивать:
– Я имею в виду работу в офисе компании «Мюллер».
– Работу? – Отпуская меня, он спрашивает: – Зачем?
– Затем, что, когда Декстер и Грациэла уедут, я умру от скуки. Я привыкла работать, и мне не по душе праздная жизнь.
– Дорогая, я работаю за двоих.
– Но я хочу принимать в этом участие. Понимаю, что у тебя много денег, и…
– У нас, малышка, – прерывает он меня, – у нас. Прежде чем ты продолжишь, скажу, что тебе не нужно работать, потому что я свободно могу тебя содержать. Не хочу, чтобы моя жена была привязана к расписанию, не совпадающему с моим. Не хочу лишаться общения с тобой лишь потому, что тебе нужно выполнять какие-то обязанности. Поэтому тема закрыта.
– Ну конечно, тема закрыта.
Ему не понравился мой тон.
А мне не понравился его ответ. Подняв указательный палец, я говорю, не желая ссориться:
– Сегодня мы оставим эту тему, но, милый, учти на будущее, что мы обязательно к ней вернемся, понятно?
Эрик фыркает, кивает и уходит в ванную. Когда он выходит, я не даю ему опомниться и говорю:
– Мне нужно еще кое о чем тебя спросить.
Неловко глядя на меня, он садится на кровать и отвечает:
– Говори.
Я хожу по комнате. Мне хочется спросить его о Лайле, но не знаю, как это сделать. Меня раздражает, что эта девушка звонила ему и он ничего мне об этом не сказал. В конце концов, откинув нерешимость, выпаливаю:
– Кто такая Лайла, почему ты не сказал, что она тебе звонила, и почему она будет останавливаться в нашем доме?
Изумленный тем, что это имя прозвучало из моих уст, он спрашивает:
– Как ты об этом узнала?
Я меняюсь в лице.
Тук… тук… Ревность налетает смерчем.
Я прищуриваю глаза и с непонятным чувством, возникающим у меня при нехороших подозрениях, продолжаю расспрашивать:
– Напрашивается вопрос: почему ты не сказал мне, что девушка, которую я не знаю, звонила тебе и остановится у нас с завтрашнего дня? Теперь можешь сердиться, но знай, что я сержусь еще больше, потому что услышала это не от тебя.
– Она приезжает завтра?! – в шоке спрашивает он.
Выражение его лица говорит о том, что он искренен. Видимо, он забыл об этом. Тогда я отвечаю:
– Да. Еще чуть-чуть, и я узнала бы об этом, когда она уже сидела бы с нами за одним столом.
Эрик понимает меня – об этом кричит его взгляд. Подойдя ко мне, он произносит с высоты своего роста:
– Милая, в последнее время я так закрутился, что просто забыл тебе об этом рассказать. Прости, – и, увидев, что я не отвечаю, добавляет: – Это племянница Норберта и Симоны, она была лучшей подругой Ханны. Она позвонила мне и рассказала, что приезжает в Германию по работе. Я пригласил ее остановиться у нас.
– Почему?
– Она была очень дорога Ханне.
– У тебя с ней что-то было?
Мой вопрос его удивляет. Сделав шаг назад, он отвечает:
– Конечно же нет. Лайла – очаровательная девушка, но у нас никогда ничего не было. Джуд, почему ты об этом спрашиваешь?
– А с Бьорном?
Раскрыв рот от удивления и недовольно глядя на меня, Эрик отвечает:
– Насколько мне известно, нет. Послушай, даже если у них и было что-то, меня это не интересует и тебя тоже не должно интересовать. Или я должен волноваться из-за того, что ты переживаешь, что у Бьорна с ней была интрижка?
Видя, куда он клонит, мрачно гляжу на него и бормочу:
– Эрик, ради бога, не говори глупостей!
– Тогда не задавай подобных вопросов.
Я умолкаю. Не хочу говорить о том, что услышала от Симоны. И все же хочется проверить, что значило это «разве ты не помнишь, что произошло в прошлый раз?».
– Ты ревнуешь к Лайле?
Его прямой вопрос вынуждает меня дать ему прямой ответ:
– Тебя – да. И я прощаю тебе то, что ты забыл мне об этом рассказать.
Он улыбается, а я – нет.
Он делает шаг ко мне. Я не двигаюсь с места.
Он обнимает меня. Я не отвечаю ему взаимностью.
Чувствую себя такой маленькой, стоя на ковре без каблуков, босиком. Он берет меня за подбородок и осторожно поднимает мою голову, чтобы я взглянула на него.
– Ты до сих пор не убедилась, что единственна женщина, которая мне нужна, которую я люблю и которую желаю иметь в своей постели и в своей жизни, – это ты? – спрашивает он. – Я говорил тебе и повторю еще тысячу раз, что буду любить тебя всю жизнь.
Вот и все… Он меня победил.
Он снова разрушил всю мою защиту словами: «Я буду любить тебя всю жизнь».
И заставил меня улыбнуться!
– Я знаю, что ты любишь меня так же, как я тебя, потому что написанные на наших кольцах слова «Сейчас и навсегда» – искренние, – говорю я, показывая ему свой палец с обручальным кольцом. – Но меня разозлило, что ты не рассказал мне о звонке, более того, о том, что в нашем доме будет спать незнакомая мне женщина.
Эрик поднимает меня с пола, и когда мое лицо оказывается напротив его, приближает свои губы к моим. Облизывает мою верхнюю губу, затем нижнюю, ласково покусывает ее и шепчет:
– Глупенькая ревнивица, подари мне поцелуй.
Мне хочется сделать ему кобру, но в итоге я даю ему один поцелуй. Даю ему двадцать один поцелуй, и мы занимаемся любовью, как нам нравится, – прижавшись к стене.
Когда на следующий день я просыпаюсь и спускаюсь в гостиную, то узнаю, что Хуан Альберто уже уехал в Бельгию. Вчера вечером перед сном я передала ему поцелуй от сестры, и он с радостью его принял. У этой парочки весьма необычные отношения.
Хочу поговорить с Симоной, но ее нет дома. Она уехала за покупками.
Декстера и Эрика не будет полдня – они решают вопросы своей компании, – и мы с Грациэлой отправляемся по магазинам. На следующей неделе они с Декстером уезжают в Мексику, и она хочет взять с собой побольше вещей на память.
Когда вечером мы возвращаемся, я захожу на кухню, и Симона встречает меня улыбкой. Подхожу к ней и обнимаю. Когда Эрика нет рядом, мне необходима эта близость. Она понимает и тоже обнимает меня.
Когда присаживаюсь за обеденный столик, женщина продолжает заниматься своими делами, и я отмечаю:
– Ты очень серьезная. Что с тобой?
– Ничего.
– Симона, ты уверена?
– Да, Джудит.
Киваю. Некоторое время мы молчим. Когда же я собираюсь заговорить, она поворачивается ко мне и торопит:
– Пойдем, уже пора. Начинается «Безумная Эсмеральда».
Я подскакиваю, и мы бежим в гостиную. Грациэла мирно читает. Поприветствовав ее, устраиваемся на диване и включаем телевизор.
– Начинается «Безумная Эсмеральда», – взволнованно шепчу я, повернувшись к Грациэле.
Она улыбается, но ничего не отвечает.
Тем лучше… Я знаю, что превратилась в домохозяйку.
Когда звучит вступительная мелодия, мы с Симоной переглядываемся и тут же начинаем подпевать:
Люби меня во время нашего безумного рассвета. Целуй меня в нашей постели на заре. Заботься обо мне, потому что я твоя и больше ничья. Балуй меня, ведь я – твоя Безумная Эсмеральда. Грациэла хохочет, и мы с Симоной к ней присоединяемся.Ну мы даем! Какие же мы, наверное, смешные, когда поем эту песенку на немецком. Я превратилась во фрики[24]! Какой позор!
Сердце сжимается, когда стреляют в нашего любимого Луиса Альфредо. Эсмеральда Мендоса бежит за помощью, из ниоткуда появляется какой-то мужчина и помогает им. Серия заканчивается тем, что Эсмеральда плачет в больнице. Она опасается за жизнь своего любимого Луиса Альфредо. Но суть не в том, что плачет она, а в том, что плачем все мы: я, Симона и Грациэла. Ох и троица собралась!
Когда серия заканчивается, мы сидим надутые, но в итоге смеемся. Нахохотавшись, идем на кухню выпить чего-нибудь, чтобы восполнить в организме жидкость, потерянную со слезами.
В этот момент открывается дверь, входит Норберт, а за ним – довольно симпатичная светловолосая девушка, которая сразу же говорит:
– Привет, тетя Симона.
Не моргая, наблюдаю, как эта незнакомка бросается в объятия моей дорогой Симоны, и та, чтобы избежать неловкой ситуации, улыбается:
– Лайла, какая радость.
Стоящий позади Норберт разворачивается и уходит. Да, он исчезает, что не есть хорошо. Убирается от греха подальше.
Как только девушка отлипает от Симоны, та поворачивается ко мне и говорит:
– Лайла, представляю тебе сеньору Циммерман.
Девушка смотрит на меня с приятной улыбкой. Я протягиваю ей руку и произношу:
– Можешь называть меня Джудит.
– Рада знакомству, Джудит.
Тогда я подхожу к Грациэле и добавляю:
– Это Грациэла, моя хорошая подруга.
– Рада знакомству, Грациэла.
– Взаимно, Лайла.
Закончив церемонию представления, Симона поворачивается ко мне и спрашивает:
– Джудит, где ей расположиться?
– Где хочешь, Симона.
Лайла с изумлением смотрит на нас и, глядя на тетю, восклицает:
– Ты называешь сеньору по имени!
Прежде чем я отвечу, Симона говорит:
– Да. А теперь иди за мной.
Симона с тяжелым чемоданом в руках собирается идти, а молоденькая Лайла говорит ей тоном, который мне не нравится:
– Тетя, отнеси чемодан, куда следует, а потом просто скажешь, в какой комнате мне разместиться. Я хорошо знаю дом. – Затем, глядя на меня с широкой улыбкой, она добавляет: – Большое спасибо, что позволила мне остановиться в твоем новом семейном доме.
Во-первых, отнести чемодан в комнату должна была сама Лайла, а не Симона.
Во-вторых, это ее «я хорошо знаю дом» нарушило мою душевную гармонию.
В-третьих, хватит уже составлять список.
Я уже готова ей ответить, но в кухню заходит Эрик, и девушка, увидев его, восклицает:
– Эрик!
– Привет, Лайла!
– Поздравляю с женитьбой. Тетя только что познакомила меня с твоей женой, она очаровательна.
Он дважды целует ее и, повернувшись ко мне, говорит:
– Спасибо за поздравления. Сейчас лучший период в моей жизни.
Мы все улыбаемся. Появляется Декстер, и мужчины уходят в кабинет. Лайла подмигивает мне и говорит:
– Надеюсь, ты счастлива, Джудит.
Симона с неловким видом уходит. Лайла садится за стол со мной и Грациэлой и отходит для меня на третий план.
Черт… С каждым днем я все больше похожу на Ракель.
Когда Флин возвращается со школы, Лайла поднимается, чтобы обнять его. Мальчик рад ее видеть. В его воспоминаниях она числится как мамина подруга.
Этим вечером, на час позже обычного, мы все ужинаем в гостиной. Приглашаю Симону и Норберта присоединиться к нам, но Симона отказывается. Я не настаиваю. Прекрасно вижу, что она сердится на Лайлу, и решаю поговорить с ней об этом завтра, в субботу.
Проснувшись, я обнаруживаю, что одна в постели – как всегда.
Потягиваюсь и вдруг вспоминаю о чем-то ужасно важном: сегодня День рождения Эрика!
Вне себя от счастья, бегу в ванную, умываюсь, чищу зубы, быстро принимаю душ и одеваюсь. Беру приготовленный для него подарок и на всех парах сбегаю по лестнице, перескакивая через четыре ступеньки, чтобы поскорее поздравить его.
Слышу в гостиной голоса. Войдя туда, вижу Эрика и Декстера. Желая сделать мужу сюрприз, несусь к креслу и бросаюсь через его спинку, чтобы упасть Эрику на колени. Но по злому року я переусердствовала. Теперь лежу в гостиной пузом кверху, а подарок катится по полу.
Вот это я шмякнулась. Кажется, я сломала себе запястье.
Эрик вскакивает и спешит мне на помощь, Декстер за ним. Оба удивленно смотрят на меня, не понимая, что произошло. А я не знаю, от чего мне больше больно – от падения или от обиды.
Эрик на руках несет меня к креслу и, опустив в него, спрашивает, пристально глядя на меня:
– Любимая, чем ты ушиблась?
Показываю ему левую руку и, пошевелив ею, хнычу от боли:
– Ай, как больно… как больно. Наверное, растянула запястье.
Эрик столбенеет и бледнеет. Он не понимает, что такое растянуть запястье. Я стараюсь доступно объяснить:
– Любимый, я вывернула руку, – и, двигая ею перед ним, добавляю: – Не волнуйся, после перевязки все пройдет.
Он вздыхает, и на его лицо возвращаются краски. В этот момент появляются Грациэла и Лайла. При виде нас они спрашивают:
– Что случилось?
Декстер смотрит на свою девушку и отвечает:
– Не знаю, мой амурчик. Я лишь видел, как Джудит летела через кресло и с силой рухнула на пол.
Грациэла – она, кстати, медсестра – сразу же подходит к нам. Глядя на нее, я говорю:
– Со мной все в порядке, просто болит запястье.
Эрик поднимается и тут же произносит:
– Пойдем, я отвезу тебя в больницу, чтобы тебе наложили гипс.
Смотрю на него и, смеясь, отвечаю:
– Не говори глупостей. Грациэла сделает мне перевязку, и все будет в порядке, да? – перевожу взгляд на подругу.
Осмотрев и подвигав моей рукой, она кивает:
– Перелома нет. Эрик, не волнуйся.
Но Эрик есть Эрик. Он настаивает:
– Мне будет спокойнее, если тебе сделают рентген.
– Я с тобой согласна, – поддакивает Лайла. – Лучше удостовериться, что все в порядке.
Я улыбаюсь. Смотрю на своего обожаемого блондина и, поднимаясь, привожу свои аргументы:
– Любимый, послушай, моя рука в норме. Мне лишь нужна перевязка, и тема закрыта.
– Уверена?
– Уверенней не бывает.
– Я пойду на кухню, поищу аптечку, – говорит Лайла.
Грациэла идет за ней, а с ними и Декстер. Когда мы остаемся одни, смотрю на своего любимого и с улыбкой на губах шепчу:
– С Днем рождения, сеньор Циммерман.
Эрик улыбается. Ну наконец-то!
– Спасибо, любимая.
Мы сладко целуемся, а когда он отрывается от меня, я говорю:
– Сегодня ровно год, как я бесплатно поужинала с одним своим другом, Начо, в ресторане Moroccio, выдав себя за твою жену, а ты потом пришел ко мне домой и с устрашающим видом яростно прорычал: «Сеньора Циммерман?!»
Он хохочет, вспоминая об этом, а я спрашиваю:
– Помнишь?
– Да… мишка панда, – отвечает он.
Ах, как мило!
Я прыскаю. Так приятно, что он помнит, каким был тогда мой глаз. Боже, уже целый год прошел. Как летит время!
Все еще под магией воспоминаний о таких чудесных моментах, я осматриваюсь в поисках подарка и вижу его под столом. Иду за ним, наклоняюсь и поднимаю. Возвращаюсь к Эрику и с милым видом послушной девочки произношу:
– Надеюсь, что они тебе понравятся, особенно если будут работать после падения.
Он открывает пакет. Видя там часы, смотрит на меня. Вынимает их из коробки, надевает на руку и спрашивает:
– Как ты узнала, что мне нравились именно эти часы?
– У меня есть глаза, дорогой, и я видела, как ты смотрел на них в том твоем ежемесячном журнале того ювелирного магазина. Кстати, чтобы ты знал, хозяева этого магазина открыли мне счет, хоть я и отказывалась.
– Любимая, это нормально, ты – моя жена. Если захочешь что-нибудь красивое и оригинальное, ювелир по имени Свен сделает это для тебя.
Я расплываюсь в улыбке. Мне больше по душе бижутерия и рынки. В этот момент появляются Декстер и Грациэла – она сидит у него на коленях. Показывая мне бинты, Грациэла говорит:
– Давай, Джудит, иди сюда, я перевяжу тебе запястье.
Вдруг я замечаю, что кого-то не хватает, и спрашиваю:
– А где Флин?
Эрик отвечает как раз тогда, когда в гостиную входит Лайла:
– Марта недавно заехала за ним. Мы встретимся за ужином.
– Вы не будете ужинать дома? – спрашивает Лайла.
– Нет, сегодня я устраиваю ужин по случаю своего Дня рождения, – отвечает Эрик, внимательно наблюдая за тем, что делает Грациэла.
– О… значит, я буду ужинать одна, – бормочет она.
Смотрю на нее, вижу печаль на ее лице и, как всегда, испытываю жалость.
Встречаюсь глазами с Эриком, мы молча перебрасываемся взглядами. Когда он дает согласие, я поворачиваюсь к Лайле и спрашиваю:
– Хочешь поехать с нами? – Девушка хлопает ресницами и с улыбкой отвечает:
– С удовольствием.
Когда все успокаиваются после моего страшного падения, я иду искать Норберта. Он занимается в гараже моим «Дукати». При виде мотоцикла у меня повышается адреналин и губы растягиваются в улыбке. Подхожу к Норберту и спрашиваю:
– Помощь нужна?
Мужчина улыбается:
– Нет, сеньора. Не волнуйтесь. Мотоцикл в отличном состоянии, и в воскресенье на соревнованиях он будет чудесно работать, вот увидите. Хотите попробовать?
Соглашаюсь, не раздумывая.
Как можно отказаться от кружка на моем «Дукати»?
Сажусь на мотоцикл, завожу и кричу, услышав его рев.
Норберт улыбается, а я выезжаю.
Без защиты и без шлема делаю кружок по участку.
За мной бегут Трусишка и Кальмар. Мотоцикл, как всегда, работает превосходно!
Крутой же аппарат купил мне отец.
Проезжая мимо одного из окон гостиной, вижу, что за мной наблюдает Эрик. Я озорно встаю на дыбы. Заметив его напряженное лицо, смеюсь и опускаю мотоцикл на оба колеса. При этом ощущаю боль в запястье.
Десятью минутами позже возвращаюсь в гараж, где меня ждет Норберт, и оставляю ему мотоцикл.
– Ну как он вам, сеньора? В порядке?
Киваю и щупаю запястье. Оно болит, но я не переживаю. Уверена, что за неделю мне станет лучше.
Эрик везет нас ужинать в великолепный ресторан. Там он договорился встретиться с матерью, кузеном Юргеном, Мартой, ее женихом и Флином.
Когда мы приезжаем туда с Декстером, Грациэлой и Лайлой, они уже ждут нас.
Флин бежит обниматься. Когда Эрик подходит к матери, она с такой любовью целует его, что у меня у меня по коже бегут мурашки. Она говорит:
– Мои поздравления, мой дорогой.
Весело беседуя, мы ждем недостающих. Юрген садится между мной и Лайлой, и мы обсуждаем гонку. Я в восторге.
Мне не терпится попрыгать на своем мотоцикле и оторваться по полной. Эрик слушает нас. Он ничего не говорит, просто слушает, а когда я рисую на бумажке, где будет проходить это важное событие, – улыбается.
Появляются Фрида, Андрес и Бьорн – без спутницы. При виде Лайлы он несколько смущается, но когда подходит к нам, то приветствует ее, как и всех остальных. Вот только присаживается он как можно дальше от нее. Это наводит на размышления. Лайла – очень симпатичная девушка, и очень странно, что Бьорн, великий герой-любовник, удаляется от нее. Что-то происходит, и я должна выяснить, что именно.
Один за другим присутствующие вручают Эрику подарки, и он с благодарностью улыбается. Какой же счастливый мой парень в свои тридцать три года!
Когда я ставлю свечи на торт, принесенный официантом, и заставляю Эрика их задуть, то знаю, что он готов меня прибить! Но я вне себя от радости и пою ему «Счастливого Дня рождения». В конце концов он улыбается… улыбается, улыбается!
– Думаю, ты должна мне кое-что рассказать, не так ли? – шепчет Фрида, подойдя ко мне.
Увидев выражение ее лица, понимаю, о чем она, и игриво шепчу:
– Если ты насчет того, где мы закончили ночь Октоберфеста, то скажу лишь, что это было горячо!
Фрида кивает с улыбкой.
– Бьорн сказал, что вы хорошо повеселились.
Тоже киваю, и она добавляет:
– Диана просто невероятная, да? – Я снова киваю, а Фрида, глядя на Грациэлу, говорит: – А как дела у этих двоих? Вы уже играли с ними?
– Что касается первого вопроса, то думаю, что у них все хорошо. А вот насчет второго, то нет, с ними мы еще не играли.
Тридцатью минутами позже Соне звонят по телефону. Это ее новый ухажер. Марта и Артур предлагают ее подвезти, и они уезжают. Лайла беседует с Юргеном, а я, повернувшись к Фриде, спрашиваю:
– Как тебе Лайла?
– Весьма миленькая. Это лучшая подруга Ханны. – Увидев, что я нахмурилась, она спрашивает: – Что тебя действительно волнует?
Не желая волновать ее из-за того, что я слышала от Симоны и что заметила странное поведение Бьорна, говорю:
– Она когда-нибудь играла с Эриком или с вами?
– Нет, никогда. Думаю, что это не ее стиль. А почему ты спрашиваешь?
Улыбаюсь, обрадовавшись, что Эрик мне не солгал. Это успокаивает, и я отвечаю:
– Просто чтобы знать.
Глава 14
Два дня спустя Соня и Марта приглашают нас на церемонию присвоения звания парашютиста.
Эрик нехотя едет с нами, потому что я заставила его это сделать и теперь ему уже некуда бежать. Во время вручения дипломов он старается держаться, хотя это дико его нервирует. Зато когда его сестра и мать вместе с остальными учениками поднимаются на борт самолета, взлетающего в небо, он поворачивается ко мне и говорит:
– Я не могу на это смотреть.
– Как это ты не можешь смотреть?
– Я сказал, что не могу, – цедит он сквозь зубы и, когда я киваю, добавляет: – Скажешь мне, когда они приземлятся, хорошо?
Смирившись, соглашаюсь. Есть вещи, которые он не может изменить.
Мне даже немножечко жаль его. Бедненький мой, какие же усилия ему нужно приложить, чтобы всех нас понять.
Флин, взволнованный подвигом, который сейчас сделают его бабушка и тетя, восторженно аплодирует. Когда на одном из мониторов я вижу, что по правое крыло падают Соня и Марта, сообщаю ему об этом, и мальчик восхищенно кричит вместе с Артуром, который поднимает его себе на плечи.
– Как круто-о-о-о-о-о! Они падают в пике!
Эрик чертыхается. Он услышал, что сказал племянник, но все равно не двигается с места.
Сладкая парочка, Декстер и Грациэла, постоянно целуются. И им все равно, что они делают это у всех на виду. Им нужно нацеловаться и наласкаться. Смешные. Ох и сладенькие. Им было трудно сделать первый шаг, а теперь они не останавливаются ни днем, ни ночью. Мне даже страшно представить, какие сексуальные вакханалии они устраивают у себя в комнате. Они так липнут друг к другу, что Флин даже прозвал их «прилипалами».
Я смотрю в небо и вижу, как множество маленьких точек быстро падают, пока у них не открываются парашюты. Тогда они начинают медленно опускаться. Взглянув на Эрика, замечаю, что он белый как мел. Волнуюсь за него.
– Любимый, ты в порядке?
Не отрывая взгляда от земли, он отрицательно машет головой и спрашивает:
– Они уже приземлились?
– Нет, солнце мое… Они еще падают.
– Боже мой, Джуд, не говори мне такого, – угнетенно бормочет он.
Стараясь понять, каких сил ему стоит здесь присутствовать, ворошу его светловолосую голову, дабы успокоить. Когда Соня и Марта ступают ногами на землю, говорю:
– Все, дорогой, они приземлились.
Дыхание Эрика меняется, он устремляет взгляд туда, куда смотрят все, и аплодирует, чтобы его увидели мать и сестра.
Ну и актер!
Проходят дни, и все это время Лайла ведет себя любезно со мной и Грациэлой. В то же время я замечаю, что ее отношения с Симоной все больше накаляются. Что происходит?
Однажды вечером, когда мы отдыхаем в крытом бассейне, появляются Бьорн и Эрик. Они только что приехали из офиса и потрясающе выглядят в своих деловых костюмах.
Декстер, находясь в воде вместе с нами, замечает их и кричит:
– Эй, чуваки, идите окунитесь.
Эрик и Бьорн улыбаются. Они выходят, возвращаются через десять минут в плавках и прыгают в воду.
Мой парень сразу же подплывает ко мне. Он обвивает меня руками и, жадно поцеловав, шепчет:
– Привет, красавица.
Отвечаю ему поцелуйчиком. Две секунды спустя мы играем в воде, как дети. Симона заходит в помещение и ставит поднос с разными вкусностями. Лайла тут же устремляется к подносу, на котором стоят несколько стаканов с апельсиновым соком. Подойдя к краю бассейна, где находимся я и мой немец, говорит:
– Эрик, держи, только что выжатый. Как тебе нравится.
Мой здоровяк с удовольствием берет его, а я изумленно таращусь на Лайлу. Но она на меня не смотрит – она поглощена Эриком. Внезапно она произносит:
– А эта свежая «Кока-Кола» с двойной порцией льда – для Джудит, ты ведь ее так обожаешь, – обращается она ко мне.
Я настораживаюсь. Какая она, оказывается, наблюдательная! Отвечаю:
– Спасибо, Лайла.
– Тебе спасибо за то, что ты всегда так любезна со мной.
Минут через двадцать мы все сидим на краю бассейна. Бьорн, играючи, толкает меня, и я оказываюсь в воде. Вижу, как Эрик тут же толкает Бьорна, и тот тоже бултыхается.
– Давай наперегонки, – бросает он мне вызов.
И тогда я, не ответив, изо всех сил плыву к другому концу бассейна. Когда уже почти доплываю до края, Бьорн тянет меня за ноги, и я ухожу под воду.
Когда мне удается вынырнуть, он обхватывает меня за талию и тащит туда, где я могу постоять и отдохнуть. Как только мы доплываем туда, он отпускает меня, и я весело говорю:
– Ты мошенник, ты об этом знал?
Он улыбается и отвечает:
– Такой же, как и ты. Не люблю проигрывать.
Мы смеемся. Уличив подходящий момент, я спрашиваю, не меняя выражения лица:
– Что происходит между тобой и Лайлой?
– Ничего.
Его тигровый взгляд изменился, и он желает знать, что мне известно. Мы общаемся глазами и отлично понимаем друг друга. Я шепчу:
– Между вами что-то произошло. Я это знаю.
– Ты очень смышленая.
– А ты плохонький актер.
– Помалкивала бы!
– Ой, как грубо! – И, видя его взгляд, добавляю: – Стоит лишь заметить, что ты неохотно с ней разговариваешь и держишься от нее на расстоянии. И это ты, парень, который не пропускает ни одной юбки. А ведь она очень миленькая, и было бы логично предположить, что вы крупно повздорили.
Бьорн улыбается. Я его удивила.
– Скажу лишь, что буду очень рад, когда она уедет, – отвечает он.
– Эрик знает, что ты ее не выносишь?
Он отрицательно машет головой.
– Нет.
– Расскажешь, что произошло?
– Да, но не сейчас. При случае.
Киваю. Я ему доверяю. Снова начинаю баловаться. Топлю его, а он – меня. Мы бесимся, пока не выходим из воды и Эрик укутывает меня полотенцем.
– Одно удовольствие смотреть, как вы ладите с Бьорном, – слышу я от Лайлы.
– Он очень хороший друг, – отвечаю я.
– Лучший, – замечает Эрик.
Бьорн смотрит на нас с улыбкой, а Лайла добавляет:
– Ты же не будешь отрицать, что это очень красивый мужчина?
Он смотрит на нее, ухмыляется и, всем свои видом говоря: «Заткнись», – цедит сквозь зубы:
– Спасибо, Лайла.
Поддерживая игру, говорю:
– А я и не отрицаю, Лайла. Бьорн – очень красивый и сексуальный мужчина.
Эрик смотрит на нас. Я улыбаюсь и, чмокнув его, добавляю:
– Но не такой, как ты.
Мы смеемся. У всех хорошее настроение. Но Лайла опять берется за свое:
– Если бы ты не познакомилась с Эриком, ты обратила бы внимание на Бьорна?
Меня позабавил ее вопрос. Как обычно, я отвечаю откровенно:
– Конечно же. Мне всегда темненькие нравились больше, чем светленькие.
– Серьезно? – смеется Грациэла.
Я киваю. Эрик крепко сжимает меня за талию, приподнимает над собой и, глядя на меня, говорит:
– Значит, ты вышла замуж за светленького, который не собирается тебя отпускать.
– А я и не хочу, чтобы ты меня отпускал, – отвечаю я и восторженно его целую.
Поднимаясь с шезлонга, мой безумный любимый, словно дикарь, закидывает меня на плечо и говорит:
– Ребята… мы скоро вернемся.
– Отпусти меня, – смеясь, пищу я.
– Нет, дорогая… Ты заплатишь за свои слова.
– Да ты, парень, извращенец, – посмеивается Бьорн.
По смешку мужа догадываюсь, как он торопится, а Декстер говорит:
– Давай, дружище, иди и заставь ее заплатить за дерзость отдавать предпочтение темненьким.
Нигде не останавливаясь, Эрик доносит меня до нашей комнаты и, бросив на кровать, словно тюк, говорит, снимая плавки:
– Раздевайся.
С улыбкой до ушей снимаю бикини. Когда я оказываюсь абсолютно обнаженной, он падает на меня, проводит рукой по моей киске и шепчет:
– Смугляночка, ты сводишь меня с ума.
Глава 15
Я просыпаюсь в семь часов утра. Сегодня воскресенье, и я участвую в мотокроссе. Вскакиваю с постели и иду в душ. Выйдя, надеваю джинсы и спускаюсь завтракать. На кухне нахожу только Декстера.
– Доброе утро, моя королева.
Улыбаюсь. Беру чашку, наливаю себе кофе и сажусь к нему за стол. Декстер подвигает ко мне кекс, я беру его и кусаю.
Несколько минут я поглощаю все, что вижу. Внезапно слышу:
– Эрик нервничает. Из-за того, что ты участвуешь в этих гонках, он почти не спал.
– А ты откуда знаешь?
– Потому что в четыре часа утра, когда я пришел выпить стакан холодной воды, он сидел на том же стуле, на котором сейчас сидишь ты.
Удивительно. Почему Эрик так волнуется? Не желая развивать эту тему, спрашиваю:
– А почему ты не спал в четыре часа утра?
Декстер улыбается:
– Я не мог спать. Слишком много забот.
Делаю глоток кофе и спрашиваю:
– Эти заботы начинаются на Гра… и заканчиваются на …циэла?
Мексиканец улыбается и, откидываясь в своем кресле, отвечает:
– Я в замешательстве. Не думаю, что справедливо то, что я с ней делаю.
– Декстер, насколько мне известно, она от этого в восторге.
Он кивает, но с серьезным видом продолжает:
– Когда со мной случилось это происшествие, моя жизнь развернулась на сто восемьдесят градусов. Я перестал быть желанным мужчиной, у которого всегда играли гормоны, и стал мужчиной, который желал, но чьи гормоны не играли. Было время, когда я страдал и не мог принять случившееся. Преодолеть это мне удалось только тогда, когда я престал заводить романтические отношения с женщинами. Все было под контролем, но Грациэла…
– Тебе нравится Грациэла, да?
– Да. Более того – очень.
– И тебя особо удивило то, о чем мы с тобой знаем, ведь так?
Декстер кивает и, глядя мне в глаза, говорит:
– Я боюсь причинить ей боль и боюсь, что она сделает это со мной. Я отдаю отчет своим ограничениям и…
– Они ей тоже известны, и она сказала мне, что ее это не волнует, – прерываю я его. – Возможно, если бы вы были типичной парочкой, то это было бы для тебя важно, это тревожило бы тебя, но поскольку вы не такие, считаю, что вы оба пойдете в одном сексуальном направлении. Так что не переживай.
– А что насчет детей? Я и об этом не должен переживать? Она – женщина и рано или поздно захочет ребеночка, а я не смогу ей этого дать.
Уф… Мне не очень нравится говорить о детях, но я все-таки спрашиваю:
– А почему бы и нет?
Декстер изумленно смотрит на меня. Он, наверное, подумал, что я сошла с ума, поэтому поясняю:
– В мире множество детей мечтают о семье. Не думаю, что ребенок должен быть обязательно твоим, чтобы любить его, заботиться о нем и защищать его. Уверена, что, когда придет время, вы с Грациэлой сможете иметь своего ребенка, если только оба этого захотите. Вам лишь нужно поговорить об этом. Вот увидишь. Но сейчас, Декстер, наслаждайся Грациэлой и позволь ей тоже получать от тебя удовольствие. Сейчас – ваш час любить друг друга, веселиться, узнать друг друга поближе и не допустить, чтобы что-то огорчило вас.
Он улыбается, выпивает немного кофе и отвечает:
– С каждым днем я все больше понимаю своего беднягу друга. Ты – прекраснейшая женщина, не только внешне, но и внутри. Пусть Господь оберегает тебя долгие годы, моя дорогая Джудит.
– Спасибо, красавчик, – отвечаю я.
В этот момент открывается дверь на кухню, и я слышу, как Эрик шутливо произносит:
– Проклятый мексиканский прилипала, втихаря клеишь мою жену?
– Чувак, как только я узнал, что ей нравятся темненькие, то сразу обрел надежду!
Мы втроем хохочем. Никто не понял бы нашу особую дружбу. Но мы ее понимаем, и это единственное, что нас волнует.
Мы заканчиваем завтрак – пора выезжать. Я замечаю Симону и подхожу к ней. Из-за того, что в последнее время в доме столько народу и событий, мы почти не разговаривали. Интересуюсь:
– Симона, все в порядке?
Она кивает. Но я знаю, что это не так. Воспользовавшись моментом, когда мы оказываемся наедине, говорю ей:
– Я знаю, что с Лайлой не все в порядке, – и когда она изумленно смотрит на меня, добавляю: – Когда я вернусь сегодня вечером, нам нужно будет поговорить, хорошо?
Симона соглашается. Мы обнимаемся. Поцеловав ее, шепчу, прежде чем уйти:
– Увидимся позже.
– Удачи! – отвечает она с улыбкой.
В половине одиннадцатого мы едем по адресу, который мне указал Юрген. С нами Декстер, Грациэла, Лайла, Норберт и Флин. Мне не сидится на месте, хочется поскорее полетать на своем мотоцикле. Эрик надут. На месте нас уже ждут Марта и Артур. У Сони в последний момент не получилось приехать.
Последний раз я ездила на мотоцикле еще до свадьбы, и хотя во время медового месяца каталась на всяческих водных мотоциклах, это не то же самое. Жду не дождусь, когда оседлаю свой «Дукати».
Мы паркуемся, и вместе с Норбертом я иду регистрироваться. Эрик тем временем спускает мотоцикл с прицепа. Когда мне на спину крепят номер, я расплываюсь в улыбке. Подхожу к Эрику и, показывая его, вредничаю:
– Номер шестьдесят девять – сексуально, не так ли?
Мой безумный любимый улыбается.
Но его улыбка не до конца открыта. Понимаю, что он напряжен. Ему нужно расслабиться, но это может сделать лишь он сам. Когда появляется Юрген, мы с ним обнимаемся. Он тоже переполнен эмоциями из-за соревнований. Юрген вручает мне карту круга и, так же, как и мой отец в Хересе, вкратце объясняет, где подпрыгивать и на каких поворотах быть осторожнее, чтобы не упасть.
Эрик слушает нас. Запоминает все, что говорит Юрген, и когда тот уходит вместе с Лайлой, говорит, показывая мне на карту:
– Запомни, будь осторожней на десятом повороте и постарайся взять пятый поворот снаружи.
– Ладно, шеф, – весело киваю я, и он улыбается.
Флин ошеломлен при виде стольких мотоциклов и немного волнуется.
Они с Мартой провожают меня в раздевалку и помогают надеть комбинезон. Когда я наконец одета в свой мотокроссный костюм, мальчик смотрит на меня, пораженный:
– Как круто-о-о-о-о-о.
Я улыбаюсь. Марта берет за руку племянника, подмигивает мне и говорит:
– Джуд – наша личная супергероиня.
Мы возвращаемся к нашей группе, и Лайла при виде меня произносит:
– Ты невероятная.
– Спасибо, – улыбаюсь я.
Грациэла испуганно шепчет, сидя у Декстера на коленях:
– Джудит, ты уверена, что хочешь это сделать?
Держа шлем под мышкой, киваю:
– Уверенней не бывает.
Эрик смотрит на меня. Я смотрю на него.
Я улыбаюсь, но он не отвечает мне тем же.
Он боится. Я – нет.
Гонки разделены пополам. Мужчины и женщины. Соглашаюсь, хотя мне больше нравится, когда они смешаны. Мне сообщают, что я начинаю с третьего заезда. Когда начинаются первые заезды, я внимательно наблюдаю, слушая на своем iPod Guns N’ Roses. Тяжелая музыка всегда повышает адреналин в моей крови. Чтобы сражаться и выиграть, взволновано изучаю трек. Я никогда не ездила на этом круге, и мне нужно видеть, как действуют соперники, чтобы обойти их в гонке.
Рядом со мной Эрик тоже наблюдает, но молча. Он дает мне сконцентрироваться, но после каждого падения кого-нибудь из участников я читаю на его лице все, что он об этом думает.
Он в ужасе!
Когда просят приготовиться участников третьего заезда, я быстро чмокаю его и, надевая маску, говорю, не затягивая прощание:
– Я сейчас же вернусь. Подожди меня!
Завожу мотор и уезжаю.
Я знаю, что подняла пыль столбом, но не могу прощаться, словно отправляюсь на войну. Я лишь сделаю один заезд, который длится едва ли семь минут.
Когда становлюсь на старте рядом с остальными участницами, ищу взглядом своего парня и сразу же нахожу его, стоящего вместе с Флином и Мартой. Поправляю шлем и надеваю защитные очки. Шум моторов поднимает адреналин, и я газую на своем мотоцикле.
Вау-у-у-у, как он звучит!
Сосредотачиваюсь на трассе. Зрительно представляю себе круг, который мы обсудили с Юргеном, и планирую вырваться вперед с правого края, чтобы пройти первый поворот слева.
Мы давим на газ. Нервы на пределе. Раздается сигнал, я отпускаю сцепление, которое удерживало мотоцикл на земле, и вылетаю пулей.
Газую и улыбаюсь, видя, что могу пройти первый поворот именно там, где планировала. Когда он остается позади, скольжу на крыле и подпрыгиваю с мотоциклом, однако, приземлившись, замечаю, что запястье не слушается меня. Жалобно стону, но не собираюсь бросать гонку из-за этой глупой боли.
Часть круга с выбоинами измучила мое запястье. Я кричу и давлю на газ, чтобы поскорее выехать оттуда, однако дойдя до следующего поворота, с трудом его прохожу. Нельзя так быстро ехать, иначе упаду.
Я стараюсь держаться среди первых. Когда заезд заканчивается, прихожу третьей, расплываюсь в улыбке и радостно выдыхаю. Меня зачисляют в следующий тур.
Когда я выезжаю с трассы и направляюсь туда, где ждет меня моя группа поддержки, все восторженно аплодируют, а Флин прыгает от счастья.
Сняв шлем и очки, улыбаюсь, подмигиваю своему красавчику Циммерману и произношу громко и четко:
– Я здесь, любимый.
Он обнимает и целует меня, не обращая внимания на пыль и грязь. Я с удовольствием повторяю за ним.
Два следующих заезда оказываются для меня сплошной морокой из-за жуткой боли в запястье, но я отказываюсь проигрывать, и мне удается пройти в финальный заезд.
Рука страшно болит, но лучше об этом помалкивать, иначе муженек увезет меня отсюда. Держусь, как могу, а когда остается десять минут до начала финального заезда среди женщин, поворачиваюсь к Грациэле и говорю:
– Нужно, чтобы ты перевязала мне руку и затянула повязку как можно туже.
– Джудит, но это нехорошо. Мы перекроем кровообращение.
– Не важно. Сделай это.
Она смотрит на меня. Понимая, что мне больнее, чем я говорю, шепчет:
– Джудит… если болит, лучше не надо…
– Сделай это. Мне это необходимо.
Не сказав больше ни слова, она перевязывает мне руку. Когда я надеваю перчатку, запястье почти не сгибается. Мои движения ограничены, и это очень неудобно, но так я хотя бы не чувствую боли.
Эрик подходит ко мне. Улыбаясь ему, я говорю:
– Ну-ка улыбнись, любимый. Это последний заезд. – Он кивает, а я весело добавляю: – Ты уже можешь идти покупать большой стеллаж для моих кубков. Первый я собираюсь забрать именно здесь.
Он улыбается. Моя уверенность расслабляет его, и, поцеловав меня, он тихо произносит:
– Давай, моя чемпионка. Езжай и покажи им всем, кто моя жена.
Его позитив меня подбадривает. Отлично, Циммерман!
Я снова на старте.
Это последний заезд среди женщин, здесь будет три победительницы. Юрген, Марта, Эрик и все мои болельщики кричат и подбадривают меня. Я улыбаюсь. Осматриваюсь вокруг. Другие гонщицы очень опытны, но я хочу выиграть. Мечтаю об этом.
Гонка начинается, и мой адреналин, как всегда, зашкаливает.
Еду, ускоряюсь, прыгаю, скольжу и снова ускоряюсь. Наслаждаюсь. Вот это мотокросс!
Краем глаза замечаю, что одна из участниц обходит меня. Хороша девчонка, очень хороша, но я верю в себя и хочу быть лучшей. Доезжая до пятого поворота, обхожу его по внешнему краю, но из-за этого теряю время, и другая гонщица обгоняет меня. Я в ярости. Терпеть не могу отставать хоть на секунду. Осталось два круга, и у меня еще есть время нагнать упущенное. Мне это удается. Обхожу всех. Я снова первая. Вот так! Но на участке с выбоинами травмированная рука снова отзывается болью. Я ослабеваю, и меня снова обгоняют.
Дерьмо! Я четвертая.
Остался всего один круг до финиша. Решаю рискнуть и забыть о боли в руке. Когда снова дохожу до пятого поворота, чувствую, что если войду в него по внутренней стороне, а не по внешней, то выиграю несколько секунд. Правда, когда буду из него выходить, запястье может ослабнуть, и я не смогу управлять мотоциклом. Но послушай-ка… В своей жизни я делала вещи и посложнее. Решаю попробовать.
Стиснув зубы, приближаюсь к повороту. Гонщицы идут по внешней стороне, я снижаю скорость и обыгрываю поворот. Беру его, как и планировала, и… отлично! Запястье поддалось, и я управляю мотоциклом. Добавляю газу. Еще три поворота, и я почти забираю кубок домой. Да… да…
Вдруг одна из гонщиц подпрыгивает, и я вижу, как во время прыжка у нее отскакивает заднее колесо. Она теряет управление, задевает мое переднее колесо. Это неизбежно. Пулей я лечу вперед через свой мотоцикл.
Все темнеет.
Глава 16
Слышу непрерывный неприятный звук.
Проклятый будильник! Пытаюсь пошевелиться, чтобы выключить его, но не могу. Я так устала!
Шум. Слышу голоса. Какая-то неразбериха.
Меня зовут. Меня зовет Эрик.
Пытаюсь открыть глаза. Не могу. Темнота.
Не знаю, сколько прошло времени до этого момента, когда я снова слышу звук будильника.
На этот раз могу открыть глаза и моргаю. Осторожно поворачиваю голову и вздыхаю. Болит голова. Что я пила? Медленно открываю глаза и вижу висящий на стене телевизор. Где я? Что-то удерживает мою руку. Взглянув на нее, вижу, что это Эрик лежит на ней головой.
Что происходит?
Внезапно, словно вспышка, у меня в голове мелькает картина. Гонка. Пятый поворот. Падение через мотоцикл. Вздыхаю.
Матерь божья, как же я, наверное, навернулась. Вздыхаю. Болит все тело, но это не важно. Важно то, что с Эриком все в порядке. Я его знаю и понимаю. Он наверняка удручен и напуган.
Гляжу на его светловолосую голову. Он не шевелится, но когда я двигаю рукой, он сразу же поднимает голову и смотрит на меня.
Мое сердце замирает, когда шепчу ему:
– Привет, красавчик.
Эрик выпрямляется и, придвинувшись ко мне поближе, шепчет:
– Малышка, как ты себя чувствуешь?
Я не могу говорить. У него покрасневшие глаза, жутко красные. Спрашиваю:
– Дорогой, что с тобой?
Тогда он делает то, что напрочь лишает меня дара речи. Его лицо, его красивое лицо напрягается. Сдерживая слезы, Эрик произносит:
– Не вздумай больше так меня пугать, поняла?
До сих пор не понимая, что произошло, я хочу обнять его. Хочу приласкать, утешить. Притягиваю его к себе и заставляю обнять меня. Из глаз катятся слезы, когда вижу, как он плачет в отчаянии. Айсмен, мой серьезный, ворчливый, твердолобый немец, плачет как дитя в моих объятиях. Я нашептываю ему ласковые слова и чмокаю в голову.
Так мы проводим несколько минут, пока его дыхание восстанавливается. Отстранившись от меня, он смущенно шепчет:
– Мне жаль, любимая. Прости меня.
Еще больше, чем когда-либо, влюбленная в этого мужчину, улыбаюсь, вытираю ему слезы и взволнованно отвечаю:
– Мне не за что тебя прощать, солнце мое.
– Я очень испугался… Я…
– Любимый, ты – человек, и нам, людям, свойственны чувства.
Он машет головой, пытается улыбнуться и целует меня в кончик носа. Я спрашиваю:
– Что произошло?
Успокоившись разговором со мной, он ласково убирает волосы с моего лица и объясняет:
– Была авария. Ты слетела с мотоцикла, потеряла сознание и пришла в себя только в больнице. Джуд, ты безумно меня напугала…
– Любимый…
– Я думал, что потерял тебя.
Я почувствовала мурашки по коже из-за отчаяния в его голосе. Не хотелось бы оказаться на его месте. Я истеричка и уверена, что меня хватил бы удар. Чтобы ослабить драматизм ситуации, спрашиваю:
– Но я ведь в порядке, да?
Эрик взволнованно кивает:
– Да, любимая. Ты в порядке. У тебя легкое сотрясение мозга, – глотает он желающий вырваться наружу комок эмоций и добавляет: – Но ты в порядке. Тебя обследовали, у тебя ничего не сломано. Только одна трещина на левом запястье.
– Ты же не звонил отцу, правда?
Эрик отрицательно машет головой:
– Думал сделать это, когда ты проснешься.
– Не звони ему. Я в порядке и не хочу его пугать.
Мой парень целует мне руку и говорит:
– Джуд, позвонить нужно. Если хочешь, мы сделаем это завтра, когда тебя выпишут.
Я протестую:
– Завтра?! А почему меня не выпишут сегодня?
– Потому что хотят продержать тебя сутки под наблюдением.
– Но ведь я в порядке, ты же видишь?
Эрик впервые улыбается и отвечает:
– Твое упрямство доказывает, что ты действительно в порядке, и ты даже не представляешь, как я этому рад. Но я тоже хочу, чтобы ты осталась в больнице. Мне так будет спокойней, – и при виде моей гримасы добавляет: – Я останусь с тобой. Не отойду от тебя ни на шаг.
Мне это нравится. Если я должна остаться здесь, то лучшая компания, которая может у меня быть, – это он. В этот момент открывается дверь и входят Марта с перепуганной Соней.
– Доченька моя, все хорошо?
– Да, Соня, успокойся. Я в порядке. Лишь немного ударилась.
– Немного? Скорее, круто шмякнулась, – выпаливает Марта. – Тебе стоит посмотреть на мотоцикл, чтобы понять, насколько сильным был удар.
Эрик уступает место матери, которая подходит ко мне и целует меня. А он кладет ей на плечо руку и тихо произносит:
– Мама, не волнуйся, с Джуд все хорошо.
Теперь я надуваю губки и, глядя на Эрика, спрашиваю:
– Что случилось с моим мотоциклом?
Он не отвечает. У меня к горлу подступает комок. Приводя всех в изумление, прошу Эрика:
– Скажи, что с моим мотоциклом все в порядке, пожалуйста.
– Сокровище мое, – говорит Соня, – тебе нельзя волноваться.
Эрик взглядом порицает сестру за комментарий и в конце концов говорит:
– Послушай, дорогая, тебе сейчас не стоит волноваться из-за мотоцикла. Самое важное сейчас – это ты.
Но меня это не успокаивает. Начинаю чесать шею.
Я обожаю свой мотоцикл. Отец с трудом купил мне его несколько лет назад. Не могу уняться:
– Скажи мне хотя бы, что его можно починить.
С ослепительной улыбкой Эрик снова садится рядом со мной и, подув мне на шею, отвечает:
– Его можно починить.
Меня это успокаивает. Мой мотоцикл для меня очень важен. Это моя связь с прошлым, с родными, с Испанией.
У Эрика звонит телефон, и он выходит поговорить в коридор.
– Доченька, – шепчет Соня, – как же я испугалась, когда мне позвонила Марта!
Я улыбаюсь и успокаиваю ее. Тогда в разговор вступает моя золовка:
– А как я испугалась! Я думала, что Эрик умрет от страха. Вы представить себе не можете, как он неистовствовал. Мне чуть не пришлось дать ему пару пощечин, чтобы он выпустил тебя из объятий и «скорая помощь» смогла тебя забрать.
– Он, наверное, пережил то же самое, что и тогда, с Ханной. Бедняжка, – в ужасе шепчу я.
Все мы понимаем, что именно это он и вспомнил. Тогда он присутствовал там.
Мысль о том, что Эрик, мой любимый, пережил такой страшный момент, отозвалась болью в моей душе.
И тогда Соня произносит:
– У него заплаканные глаза. Я – его мать и понимаю это.
– Мама, ты только не вздумай сказать ему об этом. Ты же знаешь, какой он.
Открывается дверь, заходит Эрик. Подходит ко мне и говорит:
– Тебе шлют поцелуи Норберт и Симона. Я сказал, что им незачем приезжать, потому что завтра ты уже будешь дома.
Киваю. Бедняги. Они, наверное, очень переживают.
– Сынок, ты в порядке?
Эрик смотрит на мать. Он понимает, почему она спрашивает об этом, и, не зацикливаясь на том, что показал всем свои эмоции, отвечает:
– Да, теперь, когда я вижу, что Джуд в порядке.
Этот комментарий заставляет меня улыбнуться. Действительно, Эрик – тот еще крепкий орешек! Но сегодня он показал мне другую свою сторону, о которой я ничего не знала. Он снова доказал мне, как сильно любит меня и как я нужна ему.
Несколько часов спустя палата наполняется людьми. Приезжают Декстер, Грациэла, Лайла и Флин, который обнимает меня, берет мою руку и не желает, чтобы кто-то нас разлучил. Затем приезжают Фрида, Андрес и Бьорн. Они привозят мне чудесный букет оранжевых лилий, который я с благодарностью принимаю. Все вокруг меня разговаривают. Подойдя ко мне ближе, Бьорн шепчет с беспокойным видом:
– Ну и напугала же ты нас, горячая голова.
– Знаю. Я не хотела.
– Ты в порядке?
Киваю. К нам подходит Эрик. Бьорн спрашивает:
– Вам что-нибудь нужно?
Отрицаю и улыбаюсь. Бьорн кладет руку на плечо другу и говорит:
– Привезти вам что-нибудь из дому?
Эрик смотрит на него. Затем поворачивается ко мне и отвечает:
– Нам не помешала бы какая-нибудь одежда для Джуд. У нас здесь только ее гоночный костюм. Не думаю, что она сможет завтра выйти в нем из больницы.
– Я чуть позже заеду к вам домой. Симона все приготовит, и я привезу вам одежду сегодня вечером, – говорит Бьорн.
Мой прекрасный любимый улыбается и, поцеловав меня в лоб, отвечает:
– Бьорн, не нужно приезжать сегодня вечером. Будет вполне нормально, если ты заедешь завтра утром.
– Я могу привезти, – вмешивается Лайла. – Бьорну не обязательно заезжать к вам домой.
– Для меня это совсем не сложно, – настаивает наш друг.
Эрик, который ни о чем не догадывается, смотрит на них и предлагает:
– А если Бьорн заедет за тобой и вы приедете вместе?
Девушка с привычным ей бойким выражением лица смотрит на нашего друга и отвечает:
– Ах, нет… Я не могу. Как раз завтра утром у меня встреча.
Бьорн кивает, бросает на меня взгляд, а я лишь улыбаюсь. Тема закрыта.
Глава 17
Проходят дни, и мне явно становится лучше. В четверг я с сожалением прощаюсь с Грациэлой и Декстером – они возвращаются в Мексику. Но мы обещаем друг другу обязательно встретиться, там или здесь.
Я буду тосковать по общению с Грациэлой. Это такая хорошая девушка, что невозможно по ней не скучать. Лайла до сих пор у нас. Честно говоря, она очень приятная. Я еще не разговаривала с Симоной, но со мной, по крайней мере, она ведет себя очень любезно.
Эрик снова уезжает в больницу. Ему нужно обследовать зрение. Марта разрешает мне зайти вместе с ним, пока она будет его осматривать, и я в ужасе наблюдаю за тем, что с ним делают. Когда осмотр заканчивается, мы все втроем садимся в кабинете Марты, и она спрашивает:
– У тебя болела голова в последнее время?
– Пару раз.
Услышав это, я возмущаюсь:
– И почему ты мне об этом не говорил?
– Потому что не хотел тебя беспокоить, – отвечает Эрик.
Я фыркаю, а Марта просит меня успокоиться и продолжает:
– Эрик, на данный момент все хорошо, но если у тебя опять начнутся головные боли, скажи мне об этом, договорились?
Он кивает. Когда мы выходим из больницы, мой немец смотрит на меня и шепчет:
– Улыбнись, и я тоже улыбнусь.
Спустя несколько дней, когда я чувствую себя намного лучше после аварии, звоню отцу и рассказываю о происшедшем. Как всегда, он в ужасе и сердится, что я не рассказала ему все сразу, но в очередной раз все прощает. Я его обожаю.
Рассказываю об этом и сестре, но это – совсем другая опера. Ракель приходит в ярость, ругается и обзывает меня безмозглой, потому что я до сих пор гоняю на мотоцикле. Я слушаю ее… слушаю… слушаю, а когда уже готова послать ее ко всем чертям, понимаю, как же сильно люблю ее, и продолжаю слушать. Другого выхода нет.
Когда она наконец выговаривается, я спрашиваю ее о Хуане Альберто. От Эрика мне известно, что после Бельгии он снова поехал в Испанию, поэтому не удивляюсь ее сообщению о встрече с ним в Хересе. Но сейчас он уже вернулся в Мексику, хотя каждые два-три дня звонит ей по телефону.
Ее голос спокоен и невозмутим, но я-то знаю, что она страдает. Ракель ничего не говорит, но переносит это тяжело, поэтому не буду больше сыпать соль ей на рану.
Повесив трубку, снова ложусь в кровать и засыпаю. Минут через десять после того, как просыпаюсь, в комнату входит Симона со стаканчиком воды и таблетками. Мне нужно выпить лекарство. Принимаю его, и Симона с улыбкой говорит:
– Хотите, посмотрим здесь «Безумную Эсмеральду»? Она начнется через десять минут.
Киваю. Приглашаю ее сесть на кровать, она прислоняется к спинке, и я спрашиваю:
– Что происходит у вас с Лайлой?
– А почему ты думаешь, что что-то происходит?
Откинув соблазн солгать, я говорю Симоне:
– Слышала, как вы спорили с Норбертом из-за ее приезда. К тому же я понаблюдала за ней – она не ладит с тобой и Бьорном, но вы это скрываете. Ты расскажешь мне, что происходит?
Симона подносит руку к лицу и, убрав волосы, отвечает:
– Это не моя племянница, а Норберта. И эта антипатия взаимна. По словам матери этого монстра, мы работаем прислугой только по моей вине, поэтому они презирают нас. Но знаешь что? Уж лучше быть прислугой, чем такой жалкой, как эта девчонка, хоть она и получила свой супердиплом по экономике.
– Почему ты так говоришь?
– Джудит, здесь что-то нечисто, – и понизив голос, она добавляет: – Я только вчера опять поссорилась с Норбертом по вине этой бесстыдницы. Она вбила ему в голову какую-то дрянь и…
– Дрянь? О чем ты?
– Мать Лайлы живет в Лондоне и хочет, чтобы мы, выйдя на пенсию, тоже туда перебрались. Но я не собираюсь переезжать ни в Лондон, ни куда-либо еще. Ни за что.
Вот это закрутили. Да уж, в каждой семье есть интриги. Не зная, что на это ответить, отмечаю:
– Я слышала твои слова о случившемся с Бьорном, но о чем речь?
– Она сделала нечто очень скверное, но я не буду об этом говорить. Пусть Бьорн сам тебе об этом расскажет, если захочет. Но эта гадкая девчонка плохая… очень плохая.
Не понимая, к чему она клонит, собираюсь расспросить ее, но тут звучит мелодия «Безумной Эсмеральды», и я умолкаю. Продолжим этот разговор в другой раз.
На наших лицах тревога, пока мы наблюдаем, как Луис Альфонсо Киньонес поправляется после выстрела в грудь. Он ничего не помнит. Даже о том, что его любимая – это Эсмеральда Мендоса и что он – отец очаровательного малыша.
Она страдает. Мы страдаем.
Боже мой, чертов сериал!
Начался октябрь, моя авария уже в прошлом. Эрик и все остальные хорошо заботились обо мне, все идет как по маслу, и мне даже иногда становится жутко из-за того, что я так счастлива.
За все это время мы ссорились с Эриком всего пару раз, и только из-за работы. Я хочу работать, а он не хочет, чтобы я это делала. Он считает, что, если я начну работать, у нас станет меньше времени на общение и начнутся проблемы.
Терпеть не могу, когда меня в чем-то ограничивают. Каждый раз, когда мы об этом заговариваем, в итоге один из нас выходит из комнаты, хлопнув дверью.
Пару раз по утрам в воскресенье Эрик ездит на стрельбище с Флином и Лайлой. Я остаюсь дома. Мне не нравится оружие, поэтому предпочитаю держаться от него подальше.
Однажды утром Эрик звонит мне из офиса и просит заехать на работу к Бьорну, чтобы подписать кое-какие документы. Когда я спрашиваю, какие именно, он отвечает, что речь идет о нашем завещании, и я вся цепенею. Коченею. В Германии предусмотрительны даже в этом.
Поразмыслив об этом, понимаю, что так будет лучше. И потом, я доставлю родным лишние проблемы, если со мной действительно что-то случится.
В офисе Бьорна все радушно меня приветствуют. Я – сеньора Циммерман, что удивляет всех, кроме Хельги. Она радостно меня приветствует. Немного краснею, вспоминая, что я вытворяла с ней несколько месяцев назад в отеле.
Ух… мне так жарко!
Когда вхожу в кабинет Бьорна, меня бросает в жар. Последний раз, когда я была здесь, все закончилось тем, что я лежала на письменном столе – обнаженная и с раздвинутыми ногами.
Бьорн встает и целует меня в обе щеки.
С профессиональным этикетом он показывает мне документы, которые подписал Эрик, и я узнаю, что наш друг – не только адвокат, но и нотариус.
Отличная партия!
Красивый, добрый, элегантный, адвокат и нотариус – круто!
Он объясняет, что в некоторые пункты Эрик внес моего отца, сестру и племянниц как наследников. Я растрогана. Мой муж думает обо всем. В конце концов беру ручку и подписываю, убежденная в том, что умирать пока рано и я проживу еще много лет.
Когда мы с Бьорном заканчиваем, он предлагает вместе пообедать. Я соглашаюсь. Хочу поговорить с ним о Лайле.
Я уже вся извелась от неудержимого желания узнать, что происходит!
Идем под руку к ресторану. Бьорн постоянно шутит, а я все хохочу. Заказываем вино и поднимаем бокалы за все те годы, которые проживем мы с Эриком. Будучи в хорошем настроении, начинаем болтать о том о сем. Вскоре появляются его друзья и присаживаются к нам. Наш разговор откладывается. В конце обеда я заказываю «Кока-Колу», забив на вино.
Однажды днем, когда я скучаю дома в одиночестве, мне звонит Соня. Хочет со мной встретиться. С радостью соглашаюсь. Все равно мне нечего делать.
Норберт отвозит меня.
Когда я приезжаю, свекровь, как всегда, радушно меня встречает. Она – чудесная женщина. Мы болтаем. Вдруг по радио звучит песня «Сентябрь» группы Earth, Wind & Fire, и Соня весело замечает:
– Знаешь, каждый раз, когда я слышу эту песню, вспоминаю, как впервые увидела твой безумный танец в том мадридском отеле.
– Серьезно? – Она кивает, а я добавляю: – Я в восторге от этой песни.
– Я тоже!
Мы смеемся, и она, поднимаясь, предлагает:
– Ну так давай потанцуем.
Я встаю. Моя свекровь – просто бомба! Она увеличивает громкость, и мы начинаем танцевать, как безумные, напевая:
Ба де я, скажи, помнишь ли ты. Ба де я, танцуем в сентябре. Ба де я, никогда не было облачных дней.Вскоре появляется Марта – вот кого не хватало! При виде нас, таких оживленных, она присоединяется к празднику, и теперь мы, как сумасшедшие, танцуем втроем.
Когда заканчивается песня, мы с шумом и смехом усаживаемся. «Сентябрь» был великолепен.
Домработница Сони приносит нам прохладительные напитки. Я тут же беру «Кока-Колу». Умираю от жажды.
– Ладно, мама, эйфория прошла, что случилось?
Я настораживаюсь. Разве что-то происходит?
Мать с дочкой переглядываются. Затем Соня смотрит на меня и говорит:
– Мне нужна ваша помощь.
Мы с Мартой обмениваемся взглядами, и свекровь продолжает:
– Вы знаете, что несколько месяцев назад я рассталась с Тревором Гервером, да?
Мы киваем.
– Но дело в том, что позавчера, когда я была с одним своим другом в ресторане, увидела его с миленькой девушкой.
– Мама, ну и что?
– Да то, что этой девочке было не больше тридцати.
– Ну? – спрашиваю я.
– Я крайне рассердилась, увидев его в такой милой компании, – шепчет Соня.
Я хлопаю ресницами. Ничего не понимаю. Знаю, что свекровь наплевала на этого мужчину. И тогда Марта спрашивает:
– Ты ревнуешь?
– Нет, дочка.
– Тогда в чем дело?
– Я рассердилась оттого, что его спутница была моложе моего спутника.
Я начинаю хохотать. Удержаться просто нет сил. Соня никогда не перестает меня удивлять. Марта возмущается:
– Мама, прошу тебя, о чем ты говоришь?!
Я продолжаю хохотать, а Соня поясняет:
– Увидев меня, Тревор подошел и пригласил на вечеринку, которую он устраивает у себя дома завтра.
– И что? – спрашивает Марта.
– Дело в том, что есть одна проблема, доченька.
– Значит, не иди, – вмешиваюсь я. – Если ты не хочешь идти, то не иди, и проблема решена!
Она смотрит на меня и вздыхает. С каждым разом я все меньше понимаю, что происходит. Вдруг Соня, глядя на нас, выпаливает:
– Я хочу пойти на эту вечеринку. Но не с мужчиной моего возраста. Я хочу пойти туда с красивым и привлекательным молодым человеком. Короче, со скандально привлекательным! Я хочу, чтобы этот самовлюбленный Тревор Гервер понял, что такая женщина, как я, тоже может вызывать страсть у молоденьких.
Вот это да… Если сейчас меня уколют, то, наверное, даже кровь не потечет!
– Мама, ты хочешь нанять эскорт?
– Нет.
– Тогда чего ты хочешь, Соня? – абсолютно растерявшись, спрашиваю я.
Женщина в отчаянии смотрит на нас и, сделав глоток своего напитка, кричит, вскинув руки:
– Конфетку, вот чего я хочу!
Мы с Мартой переглядываемся и через секунду разражаемся хохотом. Меня просто разрывает. Я умираю со смеху!
Соня – просто бомба. Видя, что мы не можем успокоиться, она возмущается:
– Вот какую помощь я от вас получаю.
– Мама… мама… но…
Марта не может говорить. Видя, как смеюсь я, она тоже хохочет, а Соня молча наблюдает за нами. Наконец нам удается успокоиться, и моя золовка говорит:
– Ладно, мама, как нам тебе помочь?
Видя выражение лица Сони и покатываясь от смеха, я отвечаю вместо нее:
– Думаю, она хочет, чтобы мы нашли ей красавчика из «Гуантанамеры», не так ли?
– Мама-а-а-а-а-а, – протестует Марта.
– Это так, дочка. Мне нужен сладкий мулат, который также будет нормальным мужчиной и который оставит Тревора Гревора и его спутницу на запятках, – подтверждает женщина, хлопая в ладоши.
– Мама-а-а-а-а-а, – повторяет Марта.
Наконец, поведав о своем желании, Соня смотрит на нас и добавляет:
– Если бы это не было так важно для меня, я бы вас не просила. Но я знаю, что вы можете быть знакомы с приличным юношей, который смог бы меня сопровождать.
Переборов смех, смотрю на Марту. Та весело отвечает:
– Ладно, мама. Ты хочешь, чтобы какой-то парень сопровождал тебя на вечеринку, не приставал к тебе и обращался с тобой как с королевой у всех на глазах, так?
– Именно так, доченька! Мне не нужен ни блудливый, ни эскорт, который берет деньги за свои услуги. Лишь красавчик, приличный и веселый, который захочет сопроводить бедную старушку.
– Не драматизируй… Джульетта, – подшучиваю я, и Соня тоже смеется.
– Мама, ты не считаешь, что «бедная старушка» – это уж слишком?
Та прыскает и, глядя на нас, отвечает:
– Ладно, ладно… Короче говоря, мне нужен мужчина-конфетка, который был бы вашим другом и которому можно было бы доверять.
– Мы можем об этом сказать только Рейналдо, – предлагаю я весело.
– Нет, – говорит Марта, – Рейналдо был на твоей свадьбе, и Тревор может его узнать.
Тогда мы обе задумываемся. Внезапно наши взгляды встречаются, и мы в один голос выпаливаем:
– Дон Идеальное Тело!
– И кто же это? – спрашивает Соня.
– Масимо. Один друг, – поясняет Марта. – Он приехал в Германию несколько месяцев назад, и этот тип очень красивый. Кстати, учитель по танцам, и он сейчас встречается с Анитой.
– Да что ты говоришь! – не веря своим ушам, восклицаю я, и Марта подтверждает.
– Анита – твоя подруга из магазина одежды? – уточняет Соня.
– Да, мама.
Свекровь поворачивается ко мне, и я объясняю ей:
– Масимо – настоящая конфетка, вот только он не мулат, а аргентинец.
Марта быстренько берет телефон, звонит Аните и рассказывает суть дела. Последняя обещает переговорить с Масимо и позвонить нам. Когда Марта завершает звонок, Соня смотрит на меня и говорит:
– Доченька моя, как бы тебе ни хотелось, не проговорись об этом Эрику, иначе он не будет разговаривать со мной до конца жизни.
Я с пониманием киваю. Снова придется хранить Сонин секрет. Отвечаю:
– Будь спокойна, буду нема как рыба. Ведь если он узнает, что в этом тебе помогла я, то не будет разговаривать и со мной.
Хохочем. Мы прекрасно знаем Эрика: если он узнает об этом, то прибьет нас!
У Марты звонит мобильный телефон. Это Масимо. Договариваемся встретиться с ним через час в магазине Аниты.
Умирая со смеху, сажусь вместе со свекровью и Мартой в машину, и мы направляемся в магазин.
Эта ситуация кажется сюрреалистической, но забавной. Еще одно чудачество Сони. Когда мы заходим в магазин, «конфетки» еще нет, и мы спокойно болтаем с Анитой. Она вовсе не против, что ее парень будет сопровождать мать ее лучшей подруги, хотя она здорово смеялась, узнав о намерениях Сони.
Когда появляется Масимо, на лице у Сони мы читаем все, о чем она думает. Она от него в восторге!
Этот аргентинец – просто потрясающий, и не только потому что привлекательный, но и потому что очень положительный человек. Он сердечно приветствует нас поцелуем, а когда поворачивается к Соне, берет ее за руку и произносит то, от чего мы все просто таем:
– Мы с вами станем королем и королевой этой вечеринки.
Свекровь кивает, а мы хохочем. Через полчаса после того, как мы обговорили детали, сидим в машине. Я смотрю на Соню и говорю:
– Ну вот, свекровушка моя, оторвешься по полной!
– О да, доченька моя, в этом не сомневайся!
Мы снова расхохотались, а Марта, ведущая машину, останавливается на светофоре и говорит:
– Мама, мы с Джуд можем тебе сказать лишь одно.
Соня смотрит на нас и спрашивает:
– Что, девочки?
Умирая со смеху, мы переглядываемся и одновременно кричим:
– Сахарок!
Через два дня я звоню Соне, чтобы спросить, как все прошло, и узнаю, что она в восторге. Масимо вел себя как джентльмен, а Тревор Гервер и все присутствующие на вечеринке потеряли дар речи от его любезности и от того, как этот аргентинец ритмично двигал бедрами.
Проходят дни. О мотоаварии уже забыли. Мое запястье в отличной форме. С каждым днем мы с Эриком все больше любим друг друга, несмотря на перепалки по поводу работы. У Флина в школе все в порядке. Это хороший год для него.
Единственное, что огорчает меня, – это мысли о моем любимом мотоцикле. Горькая правда стала таким ударом для меня, что я даже пускаю слезу, когда вижу его. Мой прекрасный «Дукати Vox Mx 530» 2007 года в плохом… очень плохом состоянии.
Мы возвращаемся домой, и мне совсем не хочется говорить о мотоциклах. Эрик, менее заинтересованный, чем я, не упоминает о нем. Он пытается отвлечь меня, звонит Марте и свекрови с просьбой, чтобы они вывезли меня и Лайлу развеяться.
Несколько дней спустя я иду с ними на гулянку, которая заканчивается визитом в «Гуантанамеру».
Почему мы всегда приходим именно сюда?
Уверена, что когда Эрик об этом узнает, то нахмурится. Ему не нравится, что я сюда хожу, потому что, по его мнению, в этом место ходят, чтобы кого-то подцепить. Но он ошибается. Я хожу в «Гуантанамеру» потанцевать и немного побаловаться, выкрикивая «Сахарок!»
Рейналдо радушно приветствует нас, и уже через мгновение я танцую с ним, словно безумная, под «Quimbara».
Этот парень круто танцует и делает вид, что думает то же обо мне. Я в этом, конечно, не специалист, но, послушайте, я все-таки отлично двигаю телом!
Приходят Анита и Масимо. Последний, увидев нас, рассказывает нам о Соне и о том, как приятно он провел с ней время. Затем приглашает меня потанцевать, и я соглашаюсь. Все тело Масимо, так же как и Рейналдо, пронизано ритмом, который невозможно сдержать!
Мне жарко, и я выпиваю несколько мохито. Они вкуснейшие, балдею от них. Выкуриваю пару сигарет с Мартой и уже через несколько часов забываю о своем мотоцикле и перепалках с Эриком из-за работы. На моем лице снова сияет улыбка.
Уже за полночь неожиданно появляется красавчик Бьорн в сопровождении Фоски, этой жалкой пуделихи. Мы не ожидали здесь встретиться, и я наблюдаю, как Лайла сразу же идет танцевать с каким-то типом.
Увидев меня, такую буйную, Бьорн подходит ко мне, целует в обе щеки и спрашивает:
– Что ты здесь делаешь?
Я слегка перебрала мохито. Отвечаю:
– Танцую, пью и кричу: «Сахарок!»
Он разражается смехом. А пуделиха – нет.
– Эрик здесь? – спрашивает он.
– Не-е-е-е-е-е-е-е-е… Ему не нравится это логово разврата.
Мой друг кивает, оглядывается вокруг и шепчет:
– Если бы ты была моей женой, мне бы оно тоже не понравилось.
Я хохочу. Они с Эриком из одного теста!
Когда начинается следующая песня, хватаю его за руку и приглашаю танцевать. Надо же… У этого немца чувство ритма, как у кубинца. Чем насыщеннее становится песня, тем ритмичнее наши движения и громче смех.
Пуделиха же танцует с другом Рейналдо, а Бьорн, приблизившись ко мне, шепчет на ухо:
– Тебе не стоит гулять с Лайлой.
– Почему?
– Она не очень хорошая личность.
Услышав это, вспоминаю о нашем неоконченном разговоре и, схватив его, тяну к бару, не боясь, что пуделиха начнет тявкать. Заказываю у бармена две маргариты и говорю:
– Рассказывай, что произошло между тобой и Лайлой.
Мой дружок-красавчик соглашается рассказать, делает глоток и, пронзив меня взглядом своих голубых глаз, потирает подбородок:
– Знаешь, кто такой Леонард Гуцтл?
– Нет.
– Это мужчина, который жил с Ханной и Флином, когда…
– Я его знаю!
– Знаешь?
Киваю и поясняю:
– Как-то вечером несколько месяцев назад я прогуливалась с Трусишкой по своему району, увидела мужчину, у которого было что-то не в порядке с машиной. Подошла к нему, заглянула под капот, и это оказался сгоревший предохранитель. Поменяла его, и мы представились друг другу. Затем приехал Эрик, и они чуть не повздорили. Когда тот мужчина уехал, Эрик сказал, что это был Леонард Гуцтл, жених Ханны, который после ее смерти не захотел ничего слышать о Флине. Это так?
Бьорн кивает:
– Раз ты уже знаешь, что думает Эрик об этом идиоте, то как тебе понравится, если я скажу, что застал Лайлу с ним в машине Эрика через неделю после смерти Ханны?
Я с отвисшей челюстью таращусь на него, а он добавляет:
– Я увидел в подземном гараже своего дома припаркованный старый «Мерседес» Эрика и пошел к нему. Но каково было мое удивление, когда я застал там эту парочку. Они трахались, как мандрилы, на заднем сиденье. Совсем недавно погибла Ханна, а эти…
– Боже мой, если бы Эрик узнал…
– Вот именно, если бы Эрик узнал! Но он не узнал. Я избавил его от этой горькой пилюли. А вот этой идиотке я сказал немедленно убраться из дома Эрика, иначе я ему все расскажу.
– Спасибо, Бьорн, – шепчу я с благодарностью. – Эй, послушай, а почему они были у тебя в гараже?
– После случившегося с Ханной Леонард снял квартиру в том же доме, где живу я. Но проблема возникла тогда, когда эта безмозглая пошла к своим дяде и тете и рассказала, что я якобы пытался в тот день ее изнасиловать и разорвал на ней одежду.
– Да что ты говоришь?
– Да, подружка. Что слышишь. Однако Симона, будучи очень прозорливой, расспросила меня об этом, и я вывел ее из заблуждения.
Я в шоке хлопаю глазами.
– Вот чертова лиса эта Лайла!
Бьорн выпивает еще глоток и продолжает:
– К счастью для меня и к несчастью для нее, в здании, где я живу, и в моей квартире есть камеры видеонаблюдения. Я показал им Лайлу с Леонардом на записи, и это подтвердило, что именно он разорвал на ней одежду, а не я. После этого Лайла уехала жить в Лондон со своей матерью.
Бьорн лишил меня дара речи. Я смотрю на Лайлу. Она тоже смотрит на меня, и я интуитивно чувствую, что она догадывается, о чем со мной разговаривает Бьорн. Мне не нравится ее взгляд. Мое шестое чувство предвещает проблемы.
– Вот поэтому, моя дорогая Джудит, нам нужно держаться как можно дальше от этой дамочки, так будет лучше. Это гадюка в шкуре овечки.
Лайла наблюдает за нами.
Она уже не танцует.
Беседует с пуделихой – кажется, они хорошо спелись. Внезапно у меня в голове мелькает одна мысль, и я спрашиваю:
– Ты сказал, что у тебя в квартире тоже есть камеры?
– Да.
Все написано у меня на лице. Он понимает, о чем я подумала, и, приблизившись ко мне, шепчет:
– Успокойся, когда ко мне приходите вы с Эриком, я их выключаю.
– Точно?
Он кивает.
– Точно-точно. Никогда не сомневайся в моей дружбе. Вы оба слишком дороги для меня.
В этот момент к нам подходит Марта и, повиснув на Бьорне, говорит:
– Ах вот где сладкая конфетка-а-а-а-а-а.
Бьорн весело обнимает ее за талию:
– Привет, красотка. Ну у тебя и походка. А где Артур?
– Работает, – отвечает она.
Затем, вильнув бедрами, подшучивает:
– Откровенно говоря, в прошлой жизни я, наверно, была кубинкой. Мне так нравится эта тусовка!
Мы втроем хохочем, и моя безумная золовка, выпив мой мохито, выкрикивает: «Сахарок!» Затем, виляя бедрами, снова выходит на танцпол к Масимо. Умирая от жажды, я заказываю еще один мохито, а Бьорн спрашивает:
– Сколько ты их уже выпила?
– Несколько.
– Осторожно, иначе завтра утром тебе будет очень плохо.
Я с улыбкой киваю. Когда бармен подает мне очередной мохито, делаю глоток и говорю:
– Спокойно. И перестань себя вести как Эрик или мой отец.
Мы в отличном настроении. Смотрим на танцпол, где танцует моя золовка.
– Марта такая заводная.
Не в силах удержаться, гляжу на пуделиху, танцующую с Рейналдо, и спрашиваю:
– Как ты можешь быть с такой… такой неприятной особой?
Бьорн поворачивается ко мне и, понимая, о ком я говорю, отвечает:
– Потому что все приятные и интересные уже заняты.
Меня это рассмешило. Ох уж эти его комплименты!
Но меня это не смущает, знаю, что они абсолютно безобидные. Заметив двух девушек, которые остановились неподалеку от нас и пожирают его глазами, спрашиваю:
– У тебя никогда ни с кем не было серьезных отношений?
Немец улыбается, подмигивает стоящим позади меня девушкам и отрицательно машет головой.
– Нет. Я слишком требовательный.
– Требовательный?
Не в силах удержать смех, смотрю на пуделиху. Увидев, куда я смотрю, он улыбается и шепчет:
– Агнета в постели – настоящая хищница.
Так и думала. Так и знала! Как же мало нужно мужчинам. Глядя на него, спрашиваю:
– Если это не слишком личное, то какие тебе нравятся женщины?
– Такие, как ты. Умные, красивые, сексуальные, соблазнительные, естественные, сумасбродные, сбивающие с толку, и я обожаю, когда они меня удивляют.
– И это все я?
– Да, милая моя, ты именно такая!
Я расплываюсь в улыбке, а он добавляет:
– И это вовсе не признание в любви или что-то в этом роде. Я уважаю тебя. Уважаю своего лучшего друга и никогда бы не сделал того, что могло бы испортить наши отношения. Вы оба слишком дороги для меня. Но если бы я узнал тебя раньше, то ты от меня не скрылась бы. – Мы оба хохочем, и он продолжает: – И теперь, когда мы все выяснили, если ты знаешь какую-нибудь незамужнюю девушку с такими же качествами, скажи мне, я буду рад с ней познакомиться.
Я знаю, что он откровенен.
Знаю, что со стороны это могло бы показаться кое-чем другим, но прежде всего Бьорн – наш друг. Замечательный друг, за которого мы отдали бы руку на отсечение, потому что он никогда не подведет.
В этот момент ко мне подходит Рейналдо. Звучит «Гуантанамера». Глядя на нас, он говорит:
– Пойдем, начинается пирушка.
Я смеюсь. Бьорн поворачивается ко мне и спрашивает:
– Что это значит?
Я прыскаю:
– Пирушка – значит праздник.
Бьорн улыбается, а Рейналдо, взяв меня за руку, тянет за собой:
– Пойдем, любоф моя. Давай поднимем всех на танцпол.
В восторге виляю бедрами и начинаю танцевать с Рейналдо, словно одержимая. А Бьорн тем временем возвращается к своей пуделихе и осыпает ее ласками.
Еще несколько часов мы отрываемся по полной. Я танцую с разными мужчинами, и один из них пытается позволить себе лишнее. Увидев это, Бьорн и Рейналдо спешат мне на помощь, но я останавливаю их взглядом. Выворачиваю руку этому типу, и когда его харя оказывается на столе, цежу сквозь зубы:
– Еще раз тронешь меня за зад, я тебе руку оторву.
Рейналдо с Бьорном переглядываются и продолжают развлекаться. Спустя несколько минут, как раз когда я пью, ко мне подходит Лайла и спрашивает:
– О чем ты разговаривала с Бьорном?
Я в шоке смотрю на нее. А не пошла бы ты к черту?
Не имея никакого желания брататься с ней после того, что узнала, отвечаю:
– О том, что тебе известно, и, если об этом узнает Эрик, ты больше никогда не появишься в моем доме.
Ее взгляд красноречив. Она в ярости и взбешена. Не сказав ни слова, разворачивается и уходит. Вижу, как она покидает заведение, и лишь пожимаю плечами.
Я выпила много мохито. Бьорн подходит ко мне и Марте и прощается. Но прежде указывает на того типа, который пытался ко мне клеиться, и замечает:
– Если бы здесь был Эрик, этот уже давно крепко спал бы.
Я хохочу, и он уходит. Через час мы с Мартой тоже уходим. Я возвращаюсь домой на рассвете, довольная, как Святой Луис. Эрик, мой Эрик, не спит. Он ждет меня.
При виде меня смотрит на часы.
Половина четвертого.
– Ты была в «Гуантанамере», не так ли?
– Да.
Не собираюсь ему лгать. Я была там, где были мои друзья.
Эрик вздыхает и спрашивает:
– Почему ты не вернулась с Лайлой?
Улыбаюсь, целую его и, приблизившись к нему, говорю:
– Потому что я занималась развратом.
Он нервно дергается, а я, не в силах промолчать, выпаливаю:
– Помимо всего прочего, дорогой, эта надутая гусыня очень нудная. Зато в таком веселье время в «Гуантанамере» пролетело незаметно.
Он смотрит на меня, нахмурившись, а я, как было уже не раз, ляпаю некстати:
– Ну ты же понимаешь, любоф моя!
Он пронзает меня взглядом, в котором читается крик: «Смугляночка, ты перегибаешь палку!»
Меня же душит глупый смех, который я никак не могу сдержать.
Чертов мохито!
Когда я просыпаюсь на следующий день, голова просто раскалывается.
Не помню, чтобы я так много пила, зато танцевала до упаду.
Эрик на работе. Не получив от него сообщения на мобильный, я подозреваю, что он сейчас не в духе. Вспоминаю, как он смотрел на меня вчера, когда я глупо хихикала, и чувствую, что его настроение далеко от веселого.
Звоню ему на мобильный. Мне нужно услышать его голос.
– Джуд, я слушаю.
– Привет, любимый. Как ты?
– Хорошо.
Молчание. Он ничего не говорит. Знает, как помучить меня.
– Послушай, дорогой, насчет вчерашнего…
– Я сейчас не хочу об этом говорить, – прерывает он. – Я занят. Когда буду дома, поговорим, если захочешь.
– Ла-а-адно, – вздыхаю я.
И прежде чем повесить трубку, шепчу:
– Я тебя люблю.
Слышу его дыхание. Через несколько секунд, которые кажутся мне вечностью, он произносит:
– А я – тебя.
Когда выключаю телефон, к горлу подступает тошнота. Бегу в туалет с мыслью: «Слишком много мохито, любоф моя».
День проходит ужасно. Я жутко себя чувствую и решаю остаться в постели. Мне нужно поспать.
Вечером слышу, как подъезжает машина Эрика, и поднимаюсь. Чувствую, что мне уже лучше. Какое счастье! Стараясь не бежать, дабы не тревожить лишний раз свой желудок, выхожу из комнаты. Проходя к лестнице, слышу, как открывается входная дверь. К моему удивлению тут же раздается голос Лайлы:
– Джудит отдыхает. Она плохо себя чувствует.
– Что с ней? – спрашивает Эрик.
Спрятавшись в тени на лестничной площадке, смотрю на них и подслушиваю. Девушка поясняет:
– У нее болела голова, и она отказалась есть. Вчера слишком много выпила.
– Она слишком много выпила?
Эта хитрая стерва кивает и добавляет:
– Между нами говоря, я не удивляюсь, что у нее болит голова; она без устали курила с Мартой, и они сбились со счету, заказывая мохито, танцевали с тамошними мужчинами.
Я в шоке… Просто не могу в это поверить.
Окончательно цепенею, когда она продолжает:
– Кстати, Бьорн тоже был в «Гуантанамере».
– Бьорн?!
Мне вовсе не нравится выражение лица Лайлы, когда она это произносит. Сучка добавляет:
– Он был там с одной девушкой и хорошо с ней повеселился, точно так же, как и с Джудит. Ну, ты же знаешь, какой у тебя друг. Он никогда не упустит такой возможности, когда девушка остается одна.
Убью. Я ее убью.
Выцарапаю ей глаза и сделаю из них серьги.
И что эта бестолочь пытается ему донести?
Мне не видно лица Эрика. С того места, где я стою, видна лишь его спина, но я замечаю, что она каменеет.
Это плохой знак!
Эрик идет к себе в кабинет, говоря:
– Лайла, спасибо за информацию.
Он открывает дверь и закрывает ее перед самым носом Лайлы. Она замирает перед дверью.
Вот чертова лиса. Теперь уж точно ясно, что между нами не может быть никакой дружбы.
Я уже собираюсь спуститься и оторвать ей уши, но в этот момент появляется Симона с Кальмаром на руках. Лайла говорит:
– Давай, бросай этого уродца и приготовь мне ванную.
Услышав это, Симона окидывает ее взглядом и отвечает:
– Единственный уродец здесь – это ты. Приготовь сама.
Я чуть было не закричала: «Оле, оле, оле, моя Симона!» – но промолчала.
Бьорн прав. Эта девчонка – настоящий волк в овечьей шкуре.
Вечером Эрик не слишком разговорчив. Я пытаюсь с ним заговорить, но в конце концов сдаюсь. Когда он такой упертый, лучше оставить его в покое. Это пройдет.
Когда мы ложимся спать, он поворачивается ко мне спиной. До сих пор сердится на меня из-за вчерашней пирушки. Вздыхаю, ожидая, что он скажет что-нибудь. Но ничего. Он даже не реагирует на мои шумные вздохи.
В итоге я придвигаюсь к Эрику и шепчу ему на ухо:
– Я все равно тебя люблю, хоть ты и не хочешь со мной разговаривать.
Затем поворачиваюсь в кровати. Позже, когда я уже почти сплю, Эрик шевелится, подползает ко мне и обнимает. Я улыбаюсь и засыпаю.
В ноябре я уже сыта Лайлой по горло.
С каждым днем мне все труднее выносить ее присутствие. Когда я узнала о ее тайне, она объявила мне войну. При Эрике мы, конечно, великолепные актрисы.
Флин уехал с классом на экскурсию и сегодня не будет ночевать дома. Мой маленький смурфик-ворчун взрослеет.
– Завтра возвращается Флин, – радостно говорю я за ужином. – Уверена, что он отлично провел время.
Эрик с улыбкой кивает. Он всегда улыбается, когда вспоминает о племяннике. Но тут вмешивается Лайла:
– Кстати, на следующей неделе у меня заканчивается работа здесь, и я буду вынуждена вас покинуть.
Боже мой, какая новость!
Я готова вскочить, чтобы сделать волну, но сдерживаюсь, дабы не смущать Эрика.
– О, какая жа-а-а-а-а-а-алость! – лгу я, как негодяйка.
Прекрасно зная меня, Эрик бросает на меня взгляд, приподняв одну бровь, и спрашивает у Лайлы:
– В каких числах ты уезжаешь?
– Думаю взять билет на 7 ноября.
Мой парень кивает и говорит:
– На следующей неделе мне нужно уехать в Лондон по работе на несколько дней. Хочешь полететь на моем самолете? Я был бы очень рад.
– Отлично! – отвечает она.
Стоп!
Эрик что, едет в Лондон?
Как это он уезжает и ничего мне не говорит?
Бросаю на него взгляд, но решаю промолчать. Спрошу его об этом, когда мы останемся одни.
После ужина садимся посмотреть телевизор. Лайла же, будучи крайне надоедливой, усаживается рядом с нами. Но мне не терпится поговорить с Эриком, и, глядя на него, я говорю:
– Дорогой, мне нужно с тобой поговорить.
Услышав это, Лайла, к моему удивлению, сразу же встает и с ангельским видом произносит:
– Я оставлю вас наедине. Пойду почитаю.
Мы остаемся в гостиной одни, и Эрик не сводит с меня глаз. Он понимает, что я сержусь на него из-за поездки. Желая немного меня утихомирить, улыбается и подходит к музыкальному центру.
Этот немец что-то затевает!
Он просматривает несколько CD-дисков с музыкой и, показав один, говорит, подмигивая мне одним из своих прекрасных глаз:
– Эта песня тебе очень нравится. Давай, поднимайся и потанцуй со мной.
Удивленная тем, что он хочет танцевать, встаю.
Я ни за что это не пропущу!
Когда начинается песня «Если нам позволят», замечательная ранчера, обнимаю его и шепчу:
– Обожаю эту песню.
Эрик улыбается и, прижимая меня к себе, отвечает:
– Я знаю, малышка… Я знаю.
Мы танцуем, обнявшись, и улыбаемся, напевая:
Если нам позволят, мы найдем уголок рядом с солнцем. Если нам позволят, мы сделаем бархатный ковер из облаков. И там, рядышком друг с другом, где рукой подать до Бога, сделаем то, о чем мы мечтали. Если нам позволят, я возьму тебя, сердце мое, за руку и уведу тебя туда. Если нам позволят, мы забудем обо все-о-о-о-ом. Если нам позволят… Быть в его объятиях – самый лучший бальзам от моих сомнений. Быть в его объятиях – лучшее, что происходило в моей жизни. Быть в его объятиях – значит чувствовать себя любимой и спокойной.Когда песня заканчивается, позволяю ему вести себя. Не отрываясь друг от друга, мы садимся на диван. Я балдею от его поцелуев. Когда наши губы отстраняются, он с лукавым видом говорит:
– О том, что ты сказала «какая жа-а-а-а-а-а-алость» по поводу отъезда Лайлы, ты меня не обманешь. Что у вас происходит?
Мне понравилось его замечание, но я не отвечаю на него, а спрашиваю в свою очередь:
– Что это значит, что ты едешь в Лондон?
– Это по работе, дорогая.
– На сколько дней?
– На три. В общей сложности – на четыре.
– И когда ты думал мне об этом сказать?
– Ну, за несколько дней, – и добавляет, увидев мое выражение: – Ты знаешь, что там…
– …там – Аманда, так?
Эрик смотри на меня пристально, но я выдерживаю его взгляд.
Как всегда, когда речь заходит об Аманде, между нами возрастает напряжение. Но вскоре он говорит:
– Когда ты все-таки будешь мне доверять? Я думаю, что уже достаточно доказал, что…
– Это Аманда… – прерываю его. – Как я могу ей доверять?
Он машет головой, закрывает глаза и произносит:
– Дорогая, если ты так подозрительна, то езжай со мной. Поехали со мной. Мне нечего от тебя скрывать. Я еду работать, и все. Я – глава семьи, и от меня ожидают именно этого.
Я его понимаю. Он прав больше, чем святой, но Аманда… Лайла… Из-за этих стерв я становлюсь недоверчивой – но не к нему, а к ним.
Эрик встает. Подходит к бару и, не сводя с меня глаз, наливает себе виски под звуки песни «Мне тебя не хватает»[25] Луиса Мигеля. Затем возвращается на диван и, присаживаясь рядом со мной, приказывает:
– Ложись.
Я удивленно смотрю на него, а он продолжает настаивать:
– Я жду.
Делаю то, о чем он меня просит. Его похотливый взгляд обжигает.
Когда я ложусь, он заводит руки под мое удобное хлопковое платье и, потянув за трусики, снимает их. Хорошо, что хоть не порвал.
Его взгляд возбуждает.
– Согни ноги и разведи их, – шепчет он.
Вау-у-у-у-у… Секс! Но, немного смутившись, говорю:
– Эрик, в любой момент может войти Лайла и…
– Выполняй, – требует он.
Завороженная его взглядом и крайне возбужденная его приказом, повинуюсь.
Он подкладывает подушку мне под попку и, когда мой таз оказывается на желаемой им высоте, берет бокал с виски, поливает мою киску тоненькой струйкой и шепчет:
– Малышка, как говорится в песне, я хочу проживать такие моменты только с тобой. Я хочу испить только тебя.
Он прижимает рот к моей возбужденной и влажной киске, отчего я тяжело вздыхаю. Его ласки сводят с ума. Когда он прижимает язык к клитору и покусывает его, из меня вырывается стон.
Я с ним улетаю.
О да… Да!
Позволяю, чтобы его руки развели мои ноги пошире, а его требовательный рот облизывает, посасывает и покусывает меня, доводя до дрожи. Он уносит меня на седьмое небо, на восьмое, туда, куда ему хочется. Я его обожаю.
Впиваюсь руками в диван и чувствую, как дрожат ноги. Наслаждаюсь этими моментами, слыша собственные стоны, а он играет во мне языком. Он обладает мной своим языком, и я открываюсь перед ним, словно цветок.
Меня обдают волны жара. Доведенная до безумия, отпускаю диван и с силой впиваюсь ему в волосы. Прижимаю его к своему центру удовольствия, страстно желая, чтобы это неимоверно сильное наслаждение никогда не заканчивалось… никогда… никогда…
Увидев мое желание, любимый отстраняется от меня. Со взглядом, настолько властным, который растопил бы сам Северный полюс, он развязывает на своих домашних штанах веревку и приказывает:
– Поднимись. Развернись и облокотись на спинку дивана.
Без промедления выполняю его приказ. Однако Эрик, не дожидаясь, пока я облокочусь, обхватывает меня за талию и врезается в меня.
Я падаю на спинку дивана, а он шепчет мне на ухо:
– Малышка, я хочу… желаю… жажду иметь только тебя.
Его безумно сексуальный голос и то, как он страстно и властно в меня врезается, сводят с ума. Он мощно таранит меня, и из нас, как всегда, выплескивается наша дикая натура. Мы отдаемся чистому наслаждению.
Эрик без остановки входит в меня, и я все больше раскрываюсь для него.
С каждым разом он двигается все быстрее и все сильнее.
Каждый раз мои стоны сливаются с его, пока не становятся едиными.
Эрик без устали прижимает меня к спинке дивана, и его толчки становятся резкими, глубокими и уверенными.
– О да… да… – шепчу я, пока он обладает мною.
Наши вздохи становятся громче, и мы вместе испытываем оргазм.
Он падает на меня. Обожаю его тяжесть, его запах. Обожаю его. Только его.
Несколько секунд я ощущаю его у себя на спине. Потом он отодвигается и шепчет мне на ухо:
– Малышка, я только твой, а ты – только моя. Не сомневайся во мне.
Пятью минутами позже мы заходим к себе в комнату. Я хочу, неистово желаю, жажду, чтобы он снова показал, что мне не нужно в нем сомневаться.
Глава 18
Время идет, и в школе Флина организуют праздник. В этом году он прекрасно сдружился со своими одноклассниками, поэтому хочет обязательно на нем присутствовать и просит, чтобы мы поехали с ним. Мы обещаем поехать.
Он приносит извещение, в котором матерей просят приготовить к этому празднику что-нибудь из еды. Я с радостью принимаю вызов и решаю сделать картофельную запеканку. Хочу, чтобы они попробовали настоящую картофельную запеканку от настоящей испанки. Симона вызывается сделать морковный торт. Я не против. Она готовит торт, а я – запеканку.
Отличная команда!
Праздник проводят в субботу утром, чтобы на нем могли присутствовать родители. Флин простужен. У него температура, но он не хочет пропустить это событие, и мы отправляемся. Когда мы паркуемся на прилегающей к школе улице, Эрик тихо произносит:
– До сих пор не понимаю, что я здесь делаю.
Мой парень потрясающе выглядит в своих джинсах и рубашке. Шлепнув его по упругой попке, говорю:
– Ты сопровождаешь своего племянника на его праздник, разве этого мало?
Флин бежит впереди нас, неся торт Симоны. Видит одного из своих друзей и начинает оживленно с ним болтать.
– Посмотри на него, – гордо шепчу я. – Разве тебе не приятно видеть его таким увлеченным?
Эрик кивает с типичной для него серьезностью и после недолгой паузы добавляет:
– Конечно же, я рад за него. Просто не люблю здесь бывать.
– Почему?
– Потому что я всегда ненавидел эту школу.
– Ты здесь учился?
– Да.
Удивленная этим открытием, я останавливаюсь и говорю:
– Если ты здесь учился и так ненавидишь эту школу, то почему привел сюда Флина?
Он пожимает плечами и, оглядываясь, объясняет:
– Потому что Ханна записала его сюда. Она хотела, чтобы он учился именно здесь.
Я понимающе киваю. Он делает то, что не успела сделать для своего ребенка мать. Эрик добавляет:
– Последние годы я приезжал сюда, чтобы выслушивать о плохом поведении Флина.
– Ну, смотри, настало время приезжать сюда по другой причине.
Это не очень его убеждает, поэтому я, стукнув Эрика по бедру, говорю:
– Пойдем… и сделай лицо попроще. В конце концов, Флин очень рад, что мы приехали с ним.
Наконец он улыбается, и я тоже расплываюсь в улыбке.
Какой он красивый, когда так улыбается!
В школе – большая суматоха. Флин подзывает нас и ведет к своему классу. Когда мы входим, на нас обращают внимание многие папочки и мамочки. Они нас не знают, поэтому с интересом рассматривают. Я приветствую всех улыбкой. Поставив запеканку рядом с тортом, Флин берет меня за руку и ведет показывать свои работы. Некоторое время мы с удовольствием рассматриваем поделки мальчика. Но я слышу тяжелый вздох Эрика. Он цедит сквозь зубы:
– Ненавижу, когда на меня так смотрят.
Я незаметно оглядываюсь по сторонам и понимаю, о чем он. Мамочки рассматривают его и улыбаются. Вздыхаю. Понимаю, что его присутствие взволновало их, и, вместо того чтобы ревновать, улыбаюсь. Беру его под руку и произношу:
– Дорогой, большинство из этих тетенек никогда в своей жизни не видели такого красавчика, как ты. Это вполне нормально, что они на тебя смотрят. Ты невероятно красив! И если бы ты не был моим мужем, я бы тоже на тебя смотрела. Более того, думаю, я даже попыталась бы с тобой пофлиртовать.
Изумившись моему ответу, Эрик улыбается и уже собирается меня поцеловать, но я его останавливаю:
– Стоп, – моя любовь смотрит на меня, а я поясняю: – Сеньор Циммерман, ведите себя прилично. Вокруг нас дети.
Он улыбается, и моя душа поет. В этот момент входит какая-то женщина и объявляет:
– Родители, которые принесли еду, будьте добры, отнесите ее в спортивный зал.
Не раздумывая, беру запеканку, Эрик – торт. В сопровождении других родителей мы направляемся туда, куда указала нам женщина.
Войдя в зал, я осматриваюсь.
Какой блеск!
В этой школе потрясающий спортзал. У него нет ничего общего с залами в школах моего квартала.
– Эрик Циммерман!
Услышав этот голос, мы с Эриком поворачиваемся, и мой муж, расхохотавшись, восклицает:
– Джошуа Кауфманн!
Они подходят друг к другу и здороваются.
Джошуа – его бывший одноклассник. Он знакомит нас со своей женой – вычурной немкой, настоящей выдрой. Она осматривает меня с ног до головы, пока наши мужья радостно общаются, и я понимаю, что мы с этой попугайшей никогда не станем друзьями.
Вскоре к нам подходит Флин. Он смотрит на меня, и я его спрашиваю:
– Милый, ты в порядке?
Мальчик кивает. Я глажу его по голове, затем прислоняю губы к его лбу, как это делала моя мама и до сих пор делает отец. Убедившись, что он не горячий, успокаиваюсь.
Тайком поглядываю на попугайшу и как можно скорее исчезаю из ее поля зрения. Я больше не выдержу ни секунды змеиный взгляд этой идиотки.
– Джуд, хочешь «Кока-Колы»? – спрашивает Флин, и я говорю, что хочу.
Он наливает стакан прохладного напитка и отдает его мне. К Флину подбегает один дружок, и они уходят, оставляя меня одну. Но недолго длится мое одиночество, потому что попугайша и подобные ей дамочки подходят ко мне.
Немка спрашивает:
– Этот китайчонок – ваш сын?
Ну и ну, как она смеет такое говорить?
Я уже готова испепелить ее взглядом, как это делает Флин, но сдерживаюсь и отвечаю:
– Да, это наш, и он – немец.
– Приемный?
Вариант первый: сейчас пошлю ее к черту.
Вариант второй: сейчас врежу ей за сплетни.
Вариант третий: еще раз объясню этой попугайше и ее подружкам, что Флин – немец, а не китаец, и сделаю это как воспитанная сеньора.
Я решительно склоняюсь к третьему варианту. Думаю, первый и второй не понравятся Эрику.
С улыбкой made in Ракель смотрю на них и, отпив «Кока-Колы», отвечаю:
– Флин – не приемный ребенок. И, кстати, он не китаец, в любом случае он – кореец-немец.
Женщина хлопает ресницами, не догоняя, что я ей говорю. Смотрит на своих подружек и, поразмыслив единственным живым нейроном, который, должно быть, остался в ее мозгу, лишенном разума, не унимается:
– Но это твой ребенок или твоего мужа? Очевидно, что он не может быть вашим, потому что никто из вас не китаец.
Вот сукина дочь, заладила про китайцев.
Какая же она глупая. Если не сказать, дура.
Как сказал бы мой отец, глупее не бывает!
Смотрю на нее взглядом Айсмена. Когда я уже готова сказать ей пару ласковых слов, ко мне подходит Флин, берет за руку и уводит за собой.
Отлично! Он только что спас меня от серьезной ошибки.
Мы подходим к огромному столу с едой. Девушка моего возраста с платиновыми волосами смотрит на меня и представляется:
– Привет, я Мария.
Не зная, к чему это приведет, отвечаю на своем отличном немецком:
– Очень приятно, я – Джудит.
– Это ты сделала картофельную запеканку?
– Да, – и, дабы уточнить, добавляю: – Та, в центре которой черная маслина с луком внутри. Остальные две – не я.
– Ты испанка?
Ладно… ладно… Давненько я не слышала этот непременный вопросик.
Когда я киваю, ожидая услышать что-то вроде: «Оле… Тореро… Паэлья!» – незнакомка вскрикивает и, взволнованная, как если бы я была самой Бейонсе[26], восклицает по-испански:
– Я тоже испанка! Из Саламанки.
На этот раз кричу я, словно увидела самого Пола Уокера[27], и обнимаю ее. Ничем не примечательный блондин, стоящий рядом с нами, наблюдает за этим с улыбкой. Когда мы прекращаем обниматься, словно молочные сестры, Мария произносит:
– Познакомься, это мой муж – Алгер.
Собравшись дважды его поцеловать, я притормаживаю. Немцам не по душе ни столько поцелуев, ни латинские нежности. Протягиваю ему руку. Блондин смотрит на меня и весело говорит:
– Лучше поцелуй меня дважды по-испански – это мне больше нравится.
Расхохотавшись, чмокаю его в обе щеки, и он добавляет:
– Я в восторге от вашей вечной жизнерадостности.
Улыбаюсь. Вдруг рядом появляется мой личный немец. Уверена, он видел, как я целовала этого блондина, и сразу же пришел посмотреть, кто это. Ах, ревнивец мой. Обнимая его за пояс, говорю, вне себя от радости:
– Дорогой, познакомься, это Мария, испанка, и ее муж Алгер.
Мой любименький, отлично зная латинские традиции, дважды целует девушку, а ее мужу протягивает руку. Оба немца улыбаются, и Алгер, указывая на Марию и меня, произносит:
– Мы сделали прекрасный выбор.
Эрик улыбается и весело отвечает:
– Самый лучший.
Я долго болтаю с Марией. Она рассказывает, что влюбилась в Алгера летом в Саламанке и что немец не прекращал добиваться ее, пока не женился на ней.
Неужели все немцы такие страстные?
Кто бы мог подумать? Ведь я всегда видела их такими серьезными…
Народ в считанные минуты поглощает мою запеканку. Я довольна.
Она им нравится!
Выпив много «Кока-Колы», я, как всегда, хочу в туалет!
Ищу дамскую комнату и бегу туда. Нет ни одного места, где я не побывала бы в туалете.
Эрик все-таки прав: я – писюшка. Когда возвращаюсь в спортзал, вижу рядом с Флином тех попугайш.
О чем это они спрашивают у ребенка?
Подхожу к ним так, чтобы они не заметили меня, и слышу, как Флин говорит:
– Запеканки приготовила Джудит, она испанка.
Надо же, они все же выуживают из него нужную им информацию. Я меняюсь в лице, когда одна из них спрашивает:
– И кто твои мама или папа – он или она?
Что?!
У меня в жилах закипает кровь.
Во мне просыпается латинский пыл. Тот самый, который, по словам отца, я должна контролировать.
Господи, дай мне терпения и выдержки, или я сотру их в порошок!
Как они могут спрашивать о таком у ребенка?
Флин молчит. Он не знает, что ответить. Тогда я, с решительным намерением раскидать всех этих гадин, не оставив от них и следа, подхожу к группе, словно волчица, защищающая своего детеныша. Наклоняюсь к Флину, который бросает на меня необычный взгляд, и спрашиваю:
– Милый, что здесь происходит?
Попугайши умолкают, сконфузившись, зато выдра выступает вперед и говорит:
– Мы спрашивали у мальчика, кто его биологический родитель – ты или твой муж.
Вариант первый: сейчас я врежу ей, так или иначе.
Вариант второй: я оторву ей голову и выброшу в мусорный бак.
Вариант третий: третьего варианта нет.
Заметив выражение моего лица, Флин, который прекрасно меня знает, собирается ответить, но я поворачиваюсь к нему и произношу:
– Милый, помолчи, я сама, – и, не сдвинувшись с места, прошу его: – Беги и налей мне стаканчик «Кока-Колы», которая мне сейчас будет ой как нужна, хорошо?
Легонько подталкиваю его и, когда он отдаляется, поворачиваюсь к ним с диким желанием убить и цежу сквозь зубы:
– Вам не стыдно спрашивать о таких вещах у ребенка? Или вы хотели бы, чтобы ваших детей прижала к стенке шайка… шайка… чтобы задавать бестактные вопросы? – Они смущенно топчутся. Понимают, что я права. Я же настроена решительно, поэтому ворчу: – К вашему сведению, мать Флина – я, а его отец – мой муж, понятно?
Женщины кивают. Прежде чем уйти, я спрашиваю:
– Есть еще бестактные вопросы?
Никто из них не промолвил и слова. Никто не шевелится.
Вдруг чья-то рука берет мою и сжимает.
Флин!
О боже… Он слышал, что я только что сказала. Улыбаюсь ему. А он – нет. Мы отходим, и я понимаю, что это повлечет новые пересуды.
Когда мы подходим к столам с едой, беру два стакана, наполняю их «Кока-Колой». Один из них вручаю Флину и говорю:
– Пей.
Мальчик послушно пьет, а я тем временем размышляю, что бы ему сказать. После того что он услышал, у него, наверно, поднимется температура. А когда об этом узнает Эрик, я упаду в обморок. Бедняжка Флин. Он пьет и как-то странно на меня смотрит.
Давай, Джуд… Давай… Думай… Думай!
Меня тревожит его пронзительный взгляд, поэтому в конце концов я ставлю стакан на стол и скрепя сердце говорю:
– Мы с тобой знаем, что твоя мама – Ханна, и она останется ею на всю жизнь, ведь так? – Флин кивает. – Ну, раз с этим все ясно, тогда я хочу, чтобы ты знал: с этой минуты и особенно в присутствии этих попугайш, которые на нас таращатся и которым я не размозжила головы лишь из уважения к тебе, твоими мамой и папой будем я и Эрик, понятно?
Он снова кивает. К нам подходит новоиспеченный отец и, окидывая нас взглядом, спрашивает:
– Что случилось?
Я вздыхаю.
Какая неловкая ситуация. Я снова вляпалась!
Желая взять ответственность за разгорающуюся ссору на себя, отвечаю:
– С сегодняшнего дня ты официально являешься папой Флина, а я – его мамой.
Эрик смотрит на мальчугана, потом на меня.
Флин смотрит на нас по очереди.
Чувствуя, как они сверлят меня взглядом, поднимаю руки и говорю:
– Не смотрите на меня так. Такое впечатление, что вы меня сейчас испепелите.
– Джуд… – говорит мальчик, – я должен называть тебя мамой?
О боже мой… О боже… Кто тянул меня за язык?
Эрик не реагирует. Он так и смотрит на меня, и я отвечаю:
– Флин, ты можешь называть меня как хочешь, – и, указывая на женщин, которые не сводят с нас глаз, говорю на чистом испанском, чтобы меня поняли только Эрик и Флин. – Но если эти длинноногие, лохматые и похожие на попугаев ведьмы захотят чего-то от тебя, то пусть сначала придут поговорить с твоими мамой или папой, понятно? Потому что если я еще раз узнаю, что они задают тебе бестактные вопросы, то, как говорит моя сестра Ракель, клянусь доброй памятью своей матери, которая сейчас на небесах, я возьму нож для хамона своего отца и перережу им горло.
Я пью «Кока-Колу». Пью, иначе со мной случится удар.
– Ладно, только не сердись, тетя Джуд – мама.
Эрик улыбается. К моему удивлению, он улыбается. Гладит мальчугана по голове и говорит:
– Флин всегда знал, что, если понадобится, я – его отец, правда?
Мальчик с улыбкой кивает и, повиснув у меня на поясе, шепчет:
– А теперь я знаю, что тетя Джуд – моя мама.
Мне на глаза наворачиваются слезы. Я растрогана. Какая же я мягкотелая!
Эрик подходит ко мне, не переживая, что на нас смотрят, обнимает, целует в губы и произносит:
– Я в очередной раз убеждаюсь, что ты – самое лучшее, что есть в моей жизни.
Глава 19
Через три дня мне снова плохо.
Должно быть, я подхватила от Флина грипп, и теперь болезнь в самом разгаре.
Болит голова. Хочется только спать, спать и еще раз спать.
Но я не могу. Вчера позвонила Фрида – сегодня они с Андресом приедут к нам. Хотят что-то сообщить, и это что-то, судя по ее голосу, – очень важное. Фрида сказала, что уже предупредила об их визите Бьорна. Что ж, принимаю парацетамол и жду.
На кухню входит Лайла и, увидев, что я пью таблетки, спрашивает:
– Ты плохо себя чувствуешь?
Мои отношения с ней даже не холодные, а скорее замороженные. Зыркнув на нее, отвечаю:
– Нет.
Она кивает, а я добавляю:
– Кстати, сегодня вечером к нам придут друзья и…
– Да? И кто же это?
Раздражает ее любопытство. Какое ей дело?
Решительно настроившись растолковать ей намек, говорю прямо:
– Наши с Эриком друзья. Поэтому прошу: не входи в гостиную, пока мы будем там общаться.
Вот так. Прямее некуда.
Лайла смотрит на меня. Видно, ей совсем не понравились мои слова. Она произносит:
– Поеду заберу Флина.
– Нет. Не поедешь. Норберт уже едет.
– Я поеду вместе с ним.
Через час первым является Бьорн – как всегда красавчик. Обнимаемся, я беру его под руку, и мы заходим в гостиную. Краешком глаза наблюдаю за Лайлой, которая смотрит на нас из кухни.
Ну что, красотка… Там и сиди!
Войдя в гостиную, закрываю задвижную дверь, и Бьорн спрашивает:
– Тебе плохо, да?
Киваю, прикладываю руку ко лбу и отвечаю:
– Думаю, Флин меня заразил.
Бьорн улыбается, глядя на меня, и произносит:
– Тебе стоило бы лежать в постели, красавица.
– Знаю, но мне очень интересно, что же такое важное должны сообщить нам Фрида и Андрес.
Он понимающе кивает, но предупреждает:
– Если их долго не будет, то я сам уложу тебя в постель, понятно?
Улыбаюсь и кулачком бью его по плечу.
Минут через десять приезжают Фрида и Андрес с маленьким Гленом, который уже бегает и везде шкодничает. Последним приходит Эрик, с улыбкой окидывает взглядом всех собравшихся, целует меня и спрашивает:
– Ты в порядке, малышка?
– У меня небольшая температура. Наверно, заразилась гриппом от Флина.
Он обеспокоенно кивает, затем приветствует друзей, а Глена берет на руки и чмокает его в шею. Малыш хохочет. Муж искоса поглядывает на меня, и я багровею, поняв его намек.
Двадцать минут спустя в гостиную заходит Флин. Бьорн берет его на руки, и все наше внимание переключается на него, как перед этим на Глена. Мальчику это очень нравится.
В гостиную заходит Симона с кувшином лимонада и пивом и забирает с собой Глена и Флина, чтобы накормить их полдником.
Как только женщина с детьми уходит, мы усаживаемся на диваны. Бьорн, которому без конца приходят сообщения на мобильный, спрашивает:
– Итак, что такого вы должны нам рассказать?
Фрида и Андрес переглядываются и улыбаются. У меня мелькает догадка:
– Только не говорите, что вы ждете второго ребенка…
– Поздравляю! – хлопает в ладоши Эрик. – Мы следующие.
– Да с тобой и так все ясно, Айсмен, – подшучиваю я.
Фрида и Андрес хохочут, но отрицательно машут головами. Это немного сбивает с толку. Наконец Андрес говорит:
– Мы переезжаем в Швейцарию.
– Что?!
Фрида поворачивается ко мне, берет меня за руки и поясняет:
– Андресу предложили подходящую должность в одной больнице, и мы согласились.
– Это то, чего ты так долго ждал? – спрашивает Эрик.
Андрес кивает, а Бьорн говорит:
– Это фантастика. Поздравляю.
Пока все рассыпаются в поздравлениях, Фрида рассказывает мне, что они с Андресом очень переживают по поводу нового вызова в их жизни. Я киваю, словно марионетка, хотя мне безумно грустно.
– Спасибо, коллеги, – смеется Андрес. – Я обо всем забыл, когда неделю назад мне позвонили с этим предложением. Мы с Фридой все взвесили и решили его принять.
Все рады и счастливы.
А я… Не знаю почему, но к глазам подступают слезы. Фрида – моя очень близкая подруга. Не хочу, чтобы она уезжала. Заметив мою задумчивость, Фрида спрашивает:
– Ты в порядке?
Я киваю, но тут слезы начинают катиться градом, как у клоуна из испанской телерекламы. Не могу их контролировать.
Что со мной, почему я плачу?
Увидев, в каком я состоянии, Эрик подходит ко мне, обнимает и спрашивает:
– Малышка, что с тобой?
Я не отвечаю. Не могу, иначе скривлюсь, как шимпанзе, и стану еще более нелепой. Бьорн, потрясенный моими всхлипываниями, подходит и восклицает:
– Невероятно… Ты еще и плакать умеешь.
От этих слов я хохочу. Но при этом слезы продолжают ручьем литься из моих глаз. Видя это, Эрик шепчет:
– Ну, хоть Бьорн тебя развеселил.
Тот лукаво смотрит на друга и отвечает:
– Учитесь, коллега!
Подходит Фрида. Эрик отпускает меня, и вот я уже в ее объятиях. Она понимает меня и успокаивает:
– Мы будем часто видеться, глупышка. Вот увидишь. К тому же мы уедем только в начале следующего года. У нас еще есть время.
Я киваю, но не могу ничего сказать. Опять очень близкий мне человек уезжает, и я знаю, что буду очень сильно по нему тосковать.
Время идет. Наконец настал долгожданный день, когда уезжает Лайла, хотя это значит, что Эрик тоже уезжает.
Его поездка в Лондон мне вовсе не по душе, но я решаю отбросить ревность и доверять ему. Эрик этого заслуживает. Он постоянно доказывает мне свою любовь. Да и с чего вдруг я должна в нем сомневаться?
Провожаю его в аэропорт. Туда нас везет Норберт, и я всю дорогу обнимаю любимого мужа. Обожаю его запах, обожаю его прикосновения. Чем ближе мы подъезжаем к аэропорту, тем сильнее я тоскую.
Четыре дня без него будут для меня вечностью.
Приехали. Эрик выходит из машины. Тогда Лайла смотрит на меня и говорит:
– Было приятно с тобой познакомиться.
– Не могу ответить взаимностью, – отвечаю я и добавляю: – И по возможности не появляйся в моем доме, иначе мне придется рассказать Эрику, что ты не такая уж хорошая и приятная.
– У Бьорна длинный язык.
– А ты – хитрая лиса.
Ну вот, наконец-то я это сказала!
Стало намного легче.
Ничего не ответив, Лайла выходит из машины и идет к своему дяде. Как приятно терять ее из виду. Она прощается с Норбертом и поднимается на борт самолета, даже не оглянувшись.
Поздоровавшись с пилотом, Эрик поворачивается ко мне, крепко обнимает и говорит:
– Максимум через четыре дня я снова буду рядом, поняла?
Киваю. Верю в это и целую его. Жадно впиваюсь в его губы, а он крепко прижимает меня к себе. В конце концов мне приходится ему сказать:
– Если ты и дальше будешь меня так целовать, то никуда не полетишь.
Эрик улыбается. Отпускает меня, подмигивает и идет к трапу, но прежде чем подняться, поворачивается ко мне и говорит:
– Веди себя хорошо, малышка.
– Ты тоже, здоровяк.
Мы смеемся. Двадцать минут спустя вместе с Норбертом я наблюдаю, как самолет поднимается и исчезает в небе. Только что улетел мой любимый, и я уже по нему скучаю.
По приезду домой Норберт говорит:
– Сеньора, сеньор попросил дать вам этот конверт, когда мы приедем домой.
Я с удивлением беру его, сразу же открываю и читаю:
Малышка, это всего лишь несколько дней. Улыбнись и доверься мне, хорошо?
Люблю тебя.
Эрик.
Я расплываюсь в улыбке. Мне так нравятся доказательства его любви.
Этим вечером я ужинаю с Флином, и он идет спать, захватив с собой Кальмара. Остаюсь в гостиной смотреть телевизор. Трусишка лежит у моих ног. Меня одолевает меланхолия. Не в силах сдержаться, плачу. Я слишком по нему скучаю.
В конце концов беру телефон и звоню ему. Мне нужно услышать его голос. После четырех гудков он отвечает:
– Слушаю тебя, Джуд.
– Я соскучилась.
Слышу, как Эрик перед кем-то извиняется, а затем говорит мне:
– Любимая, я на деловом ужине.
– Но я ведь по тебе соскучилась.
Он заливисто смеется, услышав мой капризный голос, и я улыбаюсь. Тогда Эрик отвечает:
– Иди спать и почитай или открой свой ящичек и подумай обо мне.
Я не перестаю улыбаться. Он просит, чтобы я помастурбировала.
– Я все равно буду по тебе скучать, – не унимаюсь я.
Эрик снова смеется.
– Солнце мое, я должен идти. Но через час я позвоню тебе из своего номера в отеле по «Скайпу» и, если хочешь… мы поиграем.
Вау-у-у-у-у, секс по веб-камере?!
Круто!
Такого я еще никогда не делала.
– С нетерпением буду ждать звонка, – смеюсь я. – А пока что, пожалуй, почитаю.
Мысль о том, что скоро я поговорю с ним, поднимает настроение. Завершив звонок, смотрю на часы: без четверти десять.
Счастливая, выключаю телевизор, чмокаю Трусишку в голову и отправляюсь к себе в комнату. Но сначала захожу к Флину. Мальчик спит с Кальмаром у ног. Какие же они оба чудесные!
Войдя в свою комнату, затворяю дверь и с ехидной улыбкой закрываю ее на щеколду.
Я жду горячего, сексуального, похотливого звонка. Чищу зубы, надеваю вызывающе короткую ночную рубашечку и ложусь на кровать. Она такая огромная, когда в ней нет Эрика. Внезапно улавливаю его аромат. Простыни особо пахнут им. Как чудесно!
Придя в восторг, падаю на ту сторону, где обычно спит мой любимый, и наслаждаюсь его запахом.
Окутанная его ароматом, открываю ноутбук и захожу на страничку в «Фейсбук». Немного переписываюсь с подругами, пока не получаю уведомление о звонке по «Скайпу». Прощаюсь с ними и отвечаю на звонок. Включается камера, и я вижу любимого.
– Привет, дорогой.
– Привет, милая.
Мне редко приходится видеть Эрика на экране. Хочется, чтобы он был рядом.
– Как дела, малышка?
– Хорошо. Теперь, когда я тебя вижу.
Мы улыбаемся, и Эрик говорит:
– Я обнажен и готов поиграть с тобой. – И откидываясь на изголовье кровати, говорит: – Давай, раздевайся для меня.
Хихикая, я снимаю ночную рубашку. Тогда Эрик произносит:
– Закрой глаза. Не смотри на экран и представь, что на тебя смотрю я и еще двое мужчин. Мы стоим у подножия кровати, желая обладать тобой, но сначала хотим посмотреть на тебя. Ну, как тебе такая идея?
– Отличная.
Он знает, что от одной мысли об этом я уже мокрею, и просит:
– Поиграй с сосками. Нам это нравится. Пощипай их для нас.
По его просьбе я щипаю соски. Тем временем мое воображение разыгрывается, чувствую некое приятное возбуждение. Представляю, что стала центром внимания троих мужчин, и очень завожусь. Хочу, чтобы они желали меня, хочу, чтобы они поиграли со мной.
Услышав дыхание Эрика, открываю глаза и говорю, глядя на экран:
– Эрик, потрогай себя. Поласкай пенис, как будто это делаю я.
Он слушается. Наблюдаю за ним, и сердце начинает биться чаще. У него твердый, гладкий член, как мне нравится. Я шепчу:
– Тебе нравится, как на меня смотрят мужчины?
– Да.
– Тебе нравится, как я развожу перед ними ноги?
Слышу его тяжелое дыхание. Потом он говорит:
– Я в восторге от этого, любовь моя… Раздвинь их еще немного и согни в коленях.
Я слушаюсь и еще больше возбуждаюсь, слыша резкие звуки с экрана. Концентрируюсь на его желании и шепчу:
– Вот так… любимый… мастурбируй. Закрой глаза и представь, что ты предлагаешь меня одному из этих мужчин. Ну, как тебе, нравится?
– Да… Да….
Возбужденная, глубоко вздыхаю. Тем временем мой блондин включается в игру.
– Он трахает меня… а я тяжело дышу. Он входит в меня, а ты целуешь меня, кусаешь мои губы так, как ты любишь, и пьешь мои стоны.
– Да, Джуд… Продолжай… Продолжай…
– Мужчина приподнимает меня, ложится на кровать и усаживает меня на себя. Ты наблюдаешь, как он берет в рот мои соски, и шлепаешь меня по попке, чтобы он прижал меня к себе. Шлепаешь меня еще раз. – Мы тяжело дышим, и я продолжаю: – А теперь его пальцы играют с моей киской. Ты тоже вводишь в меня пальцы, и теперь я ваша.
– Да, малышка… да…
– Он вынимает свои пальцы, поспешно разводит мне ноги и вонзается в меня. Я вскрикивают. Ты становишься позади меня, обхватываешь меня за талию и двигаешь мной… приказывая не останавливаться, трахать его и не сдерживать свои крики.
Некоторое время мы возбуждаем друг друга, и я довожу его до оргазма своими словами. Балдею, когда слышу его сиплый рык. Хочется поцеловать его, прикоснуться к нему. Расстроенная тем, что не могу этого сделать, спрашиваю:
– Любимый… все хорошо?
Эрик улыбается, поднимается с кровати и шепчет, вытираясь салфеткой:
– Да, малышка. – Глядя на меня, он спрашивает: – Ты когда-нибудь делала нечто подобное?
На этот раз смеюсь я:
– Это впервые для меня. Ты привносишь в мою жизнь много эксклюзива.
Мы смеемся, и наша игра продолжается.
– Открой ящик, достань наши игрушки и положи их на кровать.
Выполняю его приказ, и он повелевает дальше:
– Возьми зеленый имитатор с присоской и приклей его к маленькому столику, который стоит рядом с камином. Затем возвращайся на кровать.
Пылая от возбуждения, делаю то, что он просит. Встаю, облизываю присоску фаллоимитатора и приклеиваю его на одну сторону столика. Он стоит торчком, и я возвращаюсь в кровать. Сообщаю Эрику, что все готово, и он говорит:
– А теперь я хочу, чтобы ты взяла фиолетовый дилдо для клитора.
– Взяла.
– Хорошо… Теперь разведи ноги. – И тихим сексуальным голосом произносит: – Еще… еще… немного шире… Вот так.
Воспламеняясь от его слов, я повинуюсь, и моя киска мокреет. Этот тон сводит меня с ума.
– Закрой глаза и помастурбируй для меня. Подари мне свои стоны, любимая. Поставь на первую скорость и дай ему нежно пощекотать клитор, чтобы он набух, как мне нравится.
Выполняю его просьбу и, с разведенными ногами, медленно прикладываю к клитору дилдо. Мое тело моментально реагирует, и Эрик говорит:
– Наслаждайся… Вот так… Вот так… А теперь включи вторую… третью…
Мощность увеличивается, и вместе с этим учащается мое дыхание.
Любовь моя, мой немец, мой муж… Хоть он и находится в сотнях километров от меня, все равно знает, что мне нравится и что мне нужно.
Эрик просит:
– Джуд, на четвертую…
Переключаю и вскрикиваю. Я вся мокрая. Клитор набух, и мне хочется большего.
– Не своди ноги… Нет… нет, малышка, – шепчет он, возбужденный. – Прижми к себе дилдо и наслаждайся… Я хочу видеть, как ты течешь… Давай, покажи мне, как ты кончаешь.
Мое тело напрягается. Хочется свести ноги, но я слушаюсь Эрика. Хочу, чтобы он видел, как я кончаю и теку. Фиолетовый дилдо на четвертой скорости просто фантастический, и мой клитор с каждой секундой все больше раскрывается, словно цветок. Горячая волна прокатывается по телу и поднимается к голове. Слыша мои стоны, Эрик произносит:
– Вот так, малышка… Не своди ноги. Хорошо… хорошо… Потерпи еще немного.
Я вздрагиваю, и ноги сами сводятся, пока по телу разливается наслаждение.
В этот момент мой неугомонный любимый требует:
– А теперь, Джуд, я хочу, чтобы ты меня трахнула. Вставай и трахни меня.
Я понимаю, о чем он говорит. Быстро поднимаюсь, с затуманенным от похоти взглядом беру ноутбук и иду к тому месту, где меня ждет зеленый силиконовый пенис. Ставлю ноутбук на столик и смотрю в окошко «Скайп», чтобы понять, какую картинку показываю Эрику. Затем нанизываюсь на член и шепчу в экстазе:
– Я на тебе.
– Да, любимая… Да…
– Вот так… Тебе так нравится? – шепчу я, и пенис еще глубже входит в меня.
– Да, – отвечает он, мастурбируя. – Я чувствую тебя, любимая… А ты меня чувствуешь?
Смотрю на экран, вижу его и тихо произношу:
– Да…
– Прижмись к нему и ухватись за край стола.
Вонзив пенис еще глубже в себя, я стону, и любимый подзадоривает:
– Давай, малышка. Трахай меня и наслаждайся.
Крепко ухватившись за стол, закусываю нижнюю губу. Поднимаюсь и опускаюсь на зеленом силиконовом члене. Закрываю глаза и ощущаю на себе взгляд Айсмена. Его руки обвивают мою талию и помогают мне двигаться на нем вверх и вниз. Раз за разом нанизываюсь на член, а Эрик тем временем нашептывает, как ему это нравится… как он от этого балдеет…
– О да… да…
Мои флюиды обволакивают силиконовый пенис. Моя киска всасывает его. Я громко дышу. Я теку. Мокрею и продолжаю двигаться на члене. Обезумев от наслаждения, тяжело дышу, пока больше не могу сдерживаться. После последнего проникновения, когда член доходит до самой моей глубины, я взрываюсь оргазмом.
Сидя на столе, вся нанизанная на член, содрогаюсь в экстазе, а мой любимый тем временем нашептывает мне тысячу чудесных слов. Я чувствую на своих губах его дыхание. Я люблю его. Обожаю его. Безумно люблю все, что делаю с ним, и хочу дальше познавать с ним новое.
Несколько минут спустя, когда мы успокаиваемся, Эрик спрашивает:
– Милая, ты в порядке?
– Да.
Я хихикаю, а мой парень шепчет:
– Давай, малышка, иди спать.
Поднявшись, вынимаю из себя пенис. Все еще мокрая, беру ноутбук и растягиваюсь на кровати. Мы смотрим друг на друга, и я говорю:
– Спасибо, любовь моя.
Эрик смеется и отвечает:
– Любимая, незачем меня благодарить. Это нечто, что есть только между тобой и мной. Нам обоим было хорошо, и это единственное, что имеет значение, ведь так?
Киваю. Не давая мне ответить, он говорит:
– Отдыхай, любимая. Уже поздно.
– Ладно.
– Завтра поговорим, хорошо?
– Я люблю тебя.
– Я сильнее тебя люблю, смугляночка.
– Нет… Я – сильнее.
– Я сильнее, – весело настаивает он.
– Давай, выключай «Скайп».
– Нет, ты – первая, – довольно смеется он.
Спустя пять минут, в течение которых мы хохочем, словно подростки, со словами «выключай ты», отключаемся одновременно.
Я утомлена, удовлетворена и увлажнена. Вокруг меня на кровати разбросаны наши игрушки, и мне кажется, что они на меня смотрят. Пора закончить оргию. Смеюсь. Поднимаюсь и прячу в ящик то, чем не пользовалась. Иду к маленькому столику и тяну на себя фаллоимитатор. Надо же, он доставил мне такое удовольствие! Отцепляю его и мою вместе с фиолетовым дилдо. Затем прячу все в ящик.
Совсем обессиленная, отодвигаю щеколду, падаю на кровать и засыпаю с улыбкой на устах, обняв подушку Эрика. Она вся пропитана его запахом.
Глава 20
На следующее утро, едва открыв глаза, я чувствую нестерпимую тошноту.
Бегу в туалет и успеваю как раз вовремя, чтобы не испачкать весь пол.
Я однозначно подхватила от Флина грипп.
С болью в желудке и раздраженным рвотой горлом мне все же удается подняться и дойти до кровати. Падаю на нее и засыпаю как сурок.
– Джудит, ты не собираешься сегодня вставать? – слышу внезапно.
Это Симона. Поднимаю голову и спрашиваю, глядя на нее:
– Который час?
Она подходит ко мне с обеспокоенным лицом и спрашивает:
– Ты нормально себя чувствуешь?
Смотрю на Симону, которая не сводит с меня глаз, и шепчу:
– Я вчера читала допоздна и теперь чертовски хочу спать.
Она улыбается, разворачивается и говорит:
– Пойдем, соня. Я приготовила для тебя пончики, но они наверняка уже остыли.
Когда дверь закрывается, у меня сжимается желудок, и я снова бегу в туалет. Сижу там долго, пока мне не становится немного лучше, и опять шлепаюсь на кровать. Вдруг вспоминаю о пончиках, и становится дурно. У меня к ним отвращение. Останавливаюсь посреди комнаты. С каких это пор меня тошнит от пончиков?
Голова кружится.
Смотрю в зеркало. Внезапно вспоминаю, что мою сестру тошнило от пончиков во время беременности. Желудок снова отзывается спазмом. Хватаюсь за голову и шепчу:
– Нет… Нет… Нет… Не может быть…
Мозг отказывается работать, желудок сжимается, и я снова бегу в ванную.
Десять минут спустя лежу на полу, упершись ногами в унитаз. Перед глазами все плывет. Я только что поняла, что месячных нет дольше обычного.
Мне не хватает воздуха.
Задыхаюсь.
С секунды на секунду у меня случится инфаркт.
Голова перестает кружиться. Я опускаю ноги на пол и поднимаюсь. Смотрю в зеркало и жалобно скулю:
– Пожалуйста… пожалуйста… Я не могу быть беременной.
Шея начинает чесаться.
Боже мой, она вся покрыта пятнами!
Чешусь, чешусь, чешусь. Нужно прекратить это, иначе раздеру кожу до крови. А, наплевать. Снова чешусь!
Опять иду в постель. Сажусь на кровать и открываю ящик. Достаю пластинку с таблетками и в ужасе понимаю, что прошло уже несколько дней с тех пор, когда я пила их в последний раз. Однако, еще немного поразмыслив, вспоминаю, что во время прошлой менструации кровь еле мазалась. Я тогда удивилась, но все равно продолжала пить таблетки.
О боже… О боже!
Матерюсь и от отчаяния топаю ногами. В последнее время я была так занята, что даже не заметила, что произошло.
Открываю инструкцию к таблеткам и читаю, что вероятность ошибки равна 0,001 %.
Неужели я такая невезучая, что попала именно в эти 0,001 %?
Вдруг я кое-что вспоминаю. В ту ночь в больнице, после мотоаварии, я не приняла таблетку. Видимо, тогда и случился мой процент вероятности.
Голова кружится…
Я так устала…
Нужно покурить…
Падаю в кровать и закрываю глаза. Чувствую запах Эрика и с наслаждением его вдыхаю. Справившись с приступом страха, одеваюсь и решаю пойти в аптеку. Срочно! Спускаюсь вниз, где меня с улыбкой встречает Симона:
– Джудит, не ешь холодные пончики. Подожди, я скоро накрою на стол. Кстати, через пятнадцать минут начинается «Безумная Эсмеральда». Я отнесу эти рубашки сеньора в вашу комнату, и мы вместе посмотрим на кухне, договорились?
Киваю и прохожу мимо нее. Она спрашивает:
– Джудит, у тебя что-то не так?
Поворачиваюсь к ней и отвечаю:
– Нет, а что?
Она пристально смотрит на меня и настаивает:
– Ты немного бледная.
Ай, мамочки, если бы она только знала!
Но я отвечаю:
– Я читала до четырех часов утра. Очень скучаю по Эрику.
Симона улыбается и, поднимаясь по лестнице, говорит:
– Джудит, не расстраивайся. Сеньор вернется самое позднее послезавтра.
Когда она уходит, я иду на кухню. Там на столе вижу пончики.
Ну нет. Я докажу, что меня не тошнит от них. Поглощаю вкусняшки, и мой желудок молчит. Улыбаюсь. Это меня успокаивает. Но я нервничаю, поэтому уплетаю семь пончиков подряд. Тут мой желудок восстает, и мне приходится на всех парах лететь из кухни. По пути пересекаюсь с Симоной. Зайдя в туалет, чувствую, что она стоит позади меня. Тогда, не стесняясь, женщина делает то, что делала моя мама, когда я была маленькой. Она придерживает меня за лоб, пока из меня все выходит. Абсолютно все.
Как же меня тошнит!
Кажется, я немного успокоилась. Вся в холодном поту, иду с Симоной за руку на кухню. Сажусь, она смотрит на меня и говорит:
– Ты бледная… Очень бледная.
Молчу. Не могу говорить.
Мне не хочется рассказывать о том, что со мной. Вдруг Симона останавливает взгляд на тарелке с пончиками и возмущается:
– Да как же тебя не будет рвать, когда ты съела столько пончиков?
Я киваю. Она права.
Не желая объяснять, отвечаю:
– Я так сильно хотела есть, что проглотила их одним махом. Думаю, мой желудок рассердился.
Симона готовит мне настой из трав и просит его выпить, чтобы желудок успокоился.
Какая мерзость!
Никогда не любила эти настои.
Но Симона настаивает, чтобы я все же его выпила, и я слушаюсь. Мне нужно это сделать, иначе она позвонит Эрику. Десятью минутами позже я уже чувствую себя человеком.
Я – снова я, и на мое лицо возвращаются краски. Чтобы не развивать тему, включаю телевизор. Как раз начинается «Безумная Эсмеральда». Ничего не понимаю. Мои мысли где-то не здесь. Однако Симона, далекая от моих переживаний, говорит, когда заканчивается очередная серия:
– Бедная Эсмеральда. Она всю жизнь страдает, а теперь ее любимый не узнает ее и влюбляется в медсестру из больницы. Какая жалость… Какая жалость…
Она уходит, и я остаюсь на кухне одна. Мне нужно поехать в аптеку. Тут же встаю, нахожу Симону и говорю, что пока не буду обедать. Мне надо выйти. Нужно пройтись и подышать свежим воздухом, иначе со мной случится удар. Надеваю красную куртку, иду в гараж и сажусь в «Мицубиси». Меня снова окутывает запах Эрика, и я шепчу:
– Если я беременна, то убью тебя, сеньор Циммерман.
Еду куда глаза глядят. Тем временем в машине звучит музыка, но я даже не могу подпевать.
Не верится, что со мной могло такое случиться. Я же реальная катастрофа – как я могу иметь детей?
Паркую машину неподалеку от района Богенхаузен и решаю прогуляться по Английскому парку. На улице холодно. В ноябре в Мюнхене начинается собачий холод. Я бреду, размышляю. Мимо проезжает велосипед с пивом – популярный в городе аттракцион. Парочка, которая едет на нем, весело попивает хмельной напиток, крутя педали. При мысли о пиве у меня сжимается желудок. Какая гадость!
Продолжаю гулять и встречаю кучу мамочек с детьми. О, я так подавлена!
Не знаю, сколько я уже брожу так. Внезапно понимаю, что промерзла до костей. Моя куртка недостаточно теплая, и если я и дальше буду гулять, то заработаю воспаление легких. Выхожу из Английского сада и замечаю киоск. Иду прямо к нему, покупаю пачку сигарет и зажигалку. Прикуриваю, втягиваю дым и упиваюсь им.
Я не могу быть беременной. Это, скорее всего, ошибка.
Бреду дальше и вижу аптеку.
Смотрю на нее издалека. Докурив сигарету, захожу и становлюсь в очередь. Когда подходит моя, произношу:
– Мне нужен тест на беременность.
– Цифровой или обычный?
Аптекарша выжидающе смотрит на меня, но я в этом ничего не понимаю, поэтому отвечаю:
– Мне все равно.
Она открывает ящик, достает несколько разноцветных продолговатых коробочек и говорит:
– Каждый из них можно использовать в любое время суток. Это – цифровой, это – ультрачувствительный…
Еще пару минут женщина говорит, говорит и говорит, а мне хочется лишь одного – чтобы она заткнулась и дала мне этот чертов тест на беременность.
В конце концов она достает последнюю коробочку и объясняет:
– Хотя вы можете делать тест в любое время суток, я бы вам посоветовала брать утреннюю мочу.
Я таращусь на все эти коробки. Зачем они мне?
– Скажите, какой вы хотите взять?
Не знаю, что ответить. В итоге беру четыре коробки и отвечаю:
– Хочу эти.
– Все?
– Все, – подтверждаю я.
Аптекарша улыбается и, больше ни о чем не спрашивая, кладет их в пластиковый пакет. Я вручаю ей свою карточку и, оплатив, выхожу из аптеки.
Подойдя к машине, открываю пакет и вынимаю тесты. Во всех инструкциях написано почти одно и то же. Я должна пописать на бумажную полоску, и 99 %, что результат будет верным.
Черт… Опять эти проценты.
Когда приезжаю домой, меня встречает Симона. Увидев, что на мне лишь куртка, она возмущается, что я так легко одета и так долго пробыла на улице.
Вдруг до меня доходит, что уже три часа дня. Утра как и не бывало, а я этого даже не заметила.
Когда Симона прекращает порицать меня, как маленькую девочку, то сообщает, что Эрик звонил раз двадцать, переживая за меня, и сказал, что перезвонит. Шокированная, я понимаю, что в угнетенном состоянии ушла, не взяв с собой мобильный телефон.
Спрашиваю у Симоны:
– Ты же не сказала ему, что было со мной сегодня утром?
Она отрицательно машет головой и добавляет:
– Нет, Джудит. Он и так был сильно взволнован тем, что не знал, где ты находишься. К тому же я его хорошо знаю – он лишь еще больше расстроился бы. Я предпочла ничего ему не рассказывать.
– Спасибо, – шепчу я, готовая ее обнять.
Как только Симона возвращается к своим делам, я беру мобильный, сую его в карман джинсов и пулей лечу в свою комнату.
Закрываюсь в ванной, сажусь на унитаз и смотрю на пакетик, который я оставила в биде. Несколько минут говорю про себя, что этого не может быть.
Я не могу быть беременной!
Собравшись с мужеством, достаю одну коробочку и делаю все по инструкции.
Расстегиваю джинсы, спускаю их, затем – трусики. Сажусь на унитаз. Дрожащими руками вынимаю тест и распечатываю его. Когда мне удается намочить впитывающий кончик (а еще – свою руку), закрываю тест и кладу его в горизонтальное положение на край ванны.
Поднявшись, застегиваю джинсы и закуриваю сигарету. Но после двух затяжек начинает кружиться голова. Опускаюсь на пол, ложусь и поднимаю ноги на умывальник.
Боже мой… Боже мой, как же мне страшно.
Я стану мамой?
Да ни за что!
Фу… Как же кружится голова!
Я вспоминаю о родах Ракель, и меня тошнит. Дурное предчувствие!
Прошло две минуты и тридцать семь секунд… тридцать восемь… тридцать девять.
Пытаюсь запеть. Это всегда меня успокаивает. Первое, что приходит мне на ум, – наша песня.
Я знаю, что было мало причин, знаю, что было слишком много поводов.
Я с тобой, потому что ты меня мучаешь, но без тебя я жить не могу.
Ты говоришь «белое», я говорю «черное».
Я живу жизнью в цвете, а ты – в черно-белой[28].
Я останавливаюсь. Смотрю на часы. Прошло пять минут. Нужно смотреть на результат, но я продолжаю петь.
Говорят, что любви достаточно,
Но у меня не хватает смелости бороться с ней.
Я не могу открыть упаковку.
Прикуриваю еще одну сигарету, хотя рискую снова испытать головокружение. Но мне это нужно.
Шея порывается пятнами и покалывает. Я чешусь, чешусь, чешусь.
И я больше не могу петь.
Опускаю ноги с умывальника, сажусь и смотрю на тест.
Беру инструкцию и в энный раз ее перечитываю. Если проявятся две полоски, то это положительный результат, если одна – отрицательный.
Впервые в жизни я больше всего на свете хочу получить отрицательный результат. Пожалуйста… Пожалуйста.
Потушив сигарету и набравшись смелости, беру тест и без раздумий открываю его. Глаза выходят из орбит.
– Две полоски, – шепчу я.
Бросаю тест и снова беру инструкцию. Две полоски – положительный.
Одна – отрицательный.
У меня кружится голова…
Я перечитываю. Две полоски – положительный. Одна – отрицательный.
Падаю на пол, нашептывая с закрытыми глазами:
– Не может быть… Не может быть…
Десятью минутами позже я решаю повторить тест, вспомнив, что есть 0,001 % погрешности. Если подвел контрацептив, то почему не может подвести тест на беременность?
Я повторяю процедуру, которую делала несколько минут назад. Снова жду, только на этот раз без сигареты. Когда проходит пять минут, открываю упаковку и кричу:
– Не-е-е-е-е-е-е-ет!
Делаю третий тест. Затем четвертый. Результат один и тот же: положительный.
Сердце колотится. У меня сейчас точно случится инфаркт, а когда вернется Эрик, я буду здесь, на полу ванной, стоять торчком, как вяленый тунец.
Я размышляю о погрешности этих тестов. Хотя четыре теста кричат мне: «Ты беременна!» – я все равно сомневаюсь.
Кружится голова…
Перед глазами все плывет…
Я снова ложусь на пол и поднимаю ноги на умывальник.
– Почему? Почему это происходит именно со мной?
Вдруг у меня звонит мобильный. Достаю его из кармана джинсов и вижу, что это Эрик.
Отец этого создания!
Ух… Как же меня колотит.
Меня бросает в жар, и я обмахиваю себя рукой.
Не хочу, чтобы он заметил что-то необычное, и после шести гудков приветствую его самым ласковым голосом:
– Привет, любимый.
– Как ты можешь выходить из дома без мобильного телефона? Ты с ума сошла? – спрашивает он натянутым тоном.
Я не расположена к таким разговорам, поэтому отвечаю:
– Во-первых, не ори на меня. Во-вторых, я его забыла. И в-третьих, если ты звонишь поорать на меня, то будь готов к тому, что я тоже это умею.
Молчание. Никто не произносит ни слова, пока Эрик не продолжает:
– Джуд, где ты была?
– Я ходила за покупками, затем прогулялась по пар…
– Слишком долгая прогулка, ты так не считаешь? – прерывает он меня. И снова говорит: – Ты была одна или с кем-то?
– К чему это ты клонишь?
– Одна или с кем-то? – повышает он голос.
Мне больно слышать его крики.
Мне очень горько.
Что происходит? И, прежде чем я протестую, звонок прерывается.
Как дура смотрю на телефон.
Он повесил трубку?
Этот мудак повесил трубку?
Я в ярости набираю его номер. Сейчас он узнает, что значит повышать на меня голос. Но когда слышатся длинные гудки, Эрик сбрасывает звонок. Это приводит меня в бешенство. Пробую дозвониться ему еще три раза, но результат один и тот же.
Я в истерике. Я нервничаю. И, как назло, еще и беременна!
Если бы Эрик сейчас попался мне под руку, я бы его убила!
Понятия не имея, что делать дальше, решаю проплыть несколько кружков. Мне это просто необходимо.
Надеваю купальник, но, когда подхожу к краю бассейна, желудок снова сжимается, и я бегу в ванную.
Когда приходит Флин, я сижу на краю бассейна абсолютно растерянная. Мальчик обнимает меня сзади и целует в щеку. Очарованная этим проявлением любви, которая мне так необходима, закрываю глаза и шепчу:
– Спасибо, милый. Мне это было очень нужно.
Будучи очень смышленым, мальчуган садится рядом, смотрит на меня и спрашивает:
– Ты поссорилась с дядей?
Я совсем не в духе, но отвечаю:
– Нет, солнце мое. Дядя в Лондоне, поэтому с ним трудно поссориться.
Мальчик смотрит на меня, кивает и молчит. Он делает свои выводы. Вдруг мой желудок жалобно урчит от голода, и Флин, удивленый этим звуком, спрашивает:
– Что там у тебя внутри, чужой[29], что ли?
В этот момент я заливаюсь смехом и никак не могу остановиться.
Опять все какое-то сюрреалистическое.
Я беременна, а Эрик, человек, который должен быть рядом со мной и осыпать поцелуями, потому что скоро станет отцом, сердится на меня.
Осознав, что перегибать дальше некуда, говорю:
– Пойдем поедим, или я сейчас съем тебя.
Вечером, когда Флин идет спать, я снова оказываюсь одна в огромной гостиной в компании Трусишки. Делаю ему знак, и он прыгает ко мне на диван. Пусть воспользуется этим, пока нет Эрика.
Звоню Эрику. Он не отвечает. Почему он так сердится? Включаю телевизор и пялюсь в экран. Мне так нужно поделиться с кем-то тем, что со мной происходит! Глажу Трусишку. Он поднимает голову, смотрит на меня, и я говорю:
– Трусишка, я беременна. У нас будет маленький Циммерман-Флорес.
Похоже, пес понимает мои слова и, снова опустив голову, закрывает глаза лапой. Я грустно улыбаюсь. Даже он понимает, что это безумие.
Одиннадцать часов вечера. Эрик мне так и не позвонил, и я решаю пойти к себе в комнату. Еле волочу ноги. В ванной чищу зубы и замечаю пачку сигарет. Бросаю ее в мусорное ведро как раз в тот момент, когда звонит мобильный. Эрик. Ну наконец-то!
– Привет, любимый, – здороваюсь я, ни капельки не желая с ним спорить.
В трубке слышится сильный шум, и он произносит:
– Когда ты собиралась мне об этом рассказать?
Я в шоке сажусь на унитаз. Осматриваюсь вокруг в поисках скрытой камеры. Он знает, что я беременна? И спрашиваю:
– Что именно?
– Ты сама прекрасно это знаешь. Ну, так ты – молодец…
– Нет, я не знаю…
– Знаешь! – орет он.
Я в замешательстве хмурю брови. Если бы ему рассказали о беременности, он не был бы таким взбешенным. Эрик выпил, и меня это очень беспокоит. Он впервые так напился, и это крайне странно.
– Эрик, где ты?
– Пью.
– Ты с Амандой?
Он смеется. Мне не нравится его смех.
– Нет, я не с Амандой. Я один, – отвечает он.
– Значит так, Эрик, – говорю я, не повышая голоса, – ты можешь мне объяснить, что происходит? Я ничего не понимаю и…
– Ты сегодня встречалась с Бьорном?
– Что?
– Не строй из себя невинную, любимая, я хорошо тебя знаю.
– Да что с тобой происходит? – в отчаянии кричу я.
– Как я раньше этого не заметил! – орет он. – Мой лучший друг и моя жена – любовники!
Он что, спятил?
Пьяный, да еще и больной на голову! Звонок опять прерывается.
Не понимая ничего из того, что он мне наговорил, перезваниваю. Он не отвечает. Желудок снова съеживается, и происходит то, что должно. Прощай, ужин!
Этой ночью я не сплю. Мне бы знать лишь, что с Эриком все в порядке. Он так напился! Я безумно переживаю. Боюсь, что с ним что-то случится, и звоню ему сотню раз, но он не отвечает. Отправляю ему несколько электронных писем. Знаю, что он их прочтет. Но все впустую – на них он тоже не отвечает.
Я думаю о Бьорне. Может быть, мне стоит позвонить ему и рассказать о случившемся? Но потом отказываюсь от этой мысли. Сейчас пять утра – не самое подходящее время для бесед.
В половине седьмого, после ужасной бессонной ночи, так и не связавшись с Эриком, я сижу на кухне, где меня, к своему большому удивлению, обнаруживает Симона.
– Почему ты так рано встала?
Я кривлюсь и начинаю рыдать. Симона в замешательстве. Садится рядом со мной и, как мама, вытирает мне слезы, пока я говорю и говорю без остановки. Она ничего не понимает.
Когда ей наконец удается успокоить меня, я, умалчивая о беременности, рассказываю, что произошло у нас с Эриком. Она растеряна.
Симона знает, что я обожаю и люблю своего немца так, как это умеют далеко не многие на свете, и понимает, что Бьорн – самый лучший друг для нас обоих.
В восемь часов утра она идет будить Флина, а когда в половине девятого мальчик заходит вместе с ней на кухню и видит, в каком плачевном я состоянии, спрашивает, присаживаясь рядом:
– Ты поссорилась с дядей, да?
На этот раз я киваю. Не могу этого отрицать. К нашему с Симоной удивлению, он говорит:
– Уверен, что дядя неправ.
– Флин…
– Ты – очень хорошая мама, – настаивает он.
И я, как плаксивый мишка, снова начинаю рыдать. Он назвал меня мамой. Никто не сможет меня успокоить.
Вскоре, когда Симона подает Флину завтрак и Норберт приходит забрать его в школу, я решаю поехать вместе с ними. Свежий воздух пойдет мне на пользу. Всю дорогу мой маленький кореец-немец крепко держит меня за руку и не отпускает. Это, как всегда, придает мне силы. Когда он целует меня, прежде чем выйти из машины, чтобы никто это не заметил, я наконец улыбаюсь. Когда он уходит, я прошу Норберта немного подождать, и выхожу из машины.
Мне нужно подышать свежим воздухом.
Достаю из кошелька визитку, рассматриваю ее и решаю позвонить. Врач дал мне телефон одного частного гинеколога. Без колебаний я записываюсь к ней на прием на следующий день. Когда у тебя есть деньги, все решается очень быстро. Точно так же, как в Испании, когда имеешь социальную страховку. Меня замечает Мария, моя новая подруга-испанка, и подходит ко мне. Увидев мои покрасневшие глаза, спрашивает:
– Джудит, ты в порядке?
Киваю и улыбаюсь.
Я не из тех людей, кто рассказывает о своих проблемах всем подряд. Но тут замечаю в ее взгляде нечто странное и спрашиваю:
– Что такое?
Она вздыхает. Колеблется, но все же сдается перед моим настойчивым взглядом.
– Мне трудно тебе это говорить, но иначе я не смогу спокойно спать. – Я удивленно смотрю на нее, а она, указывая на попугайш, которые стоят в нескольких метрах от нас, говорит: – Твои подруги, которые так тебя «уважают», распускают сплетни. Они рассказывают о тебе ужасные вещи.
– Обо мне? Но ведь они ничего обо мне не знают!
Мария кивает, разводя руками, и я спрашиваю:
– Что происходит? Рассказывай.
– Говорят, что у тебя роман с другом твоего мужа. С неким Бьорном.
У меня из-под ног уходит земля. В голове всплывает фраза из песни Алехандро Санса: «Вот видишь, где два, там и три».
Что происходит?
Я беременна, Эрик считает, что у меня роман с Бьорном, а теперь еще и в школе говорят об этом.
Я вся дрожу…
Мне страшно…
Не понимаю, что происходит…
– Кроме того, – продолжает Мария, – они смеются над тем, что ты была секретаршей Эрика. В общем, сама представь, что они болтают.
У меня отвисла челюсть. Пораженная до ужаса, киваю.
– Я действительно работала в компании Эрика, но я не соблазняла ни своего мужа, ни Бьорна, ни кого-либо другого. Я вышла замуж всего четыре месяца назад, я обожаю Эрика, я счастлива и… и…
Мария заключает меня в свои объятия, и я закрываю глаза. Мои нервы на пределе. Замечаю, что попугайши поглядывают на нас и смеются. Вот сучки. Во мне начинает играть испанская кровь. Опомнившись, я спрашиваю:
– Как давно ходят эти слухи?
– Я об этом узнала вчера.
– От этих попугайш?
Мария кивает. Я вздергиваю подбородок и, как всегда, не задумываясь о последствиях, направляюсь к ним. Мне казалось, что я ясно дала им понять, кто я, но, видимо, они не поняли, поэтому объясню еще раз.
И мне все равно, что сейчас я скверно себя чувствую.
И мне все равно, что они подумают обо мне наихудшее.
Мне плевать на все, за исключением того, что они клевещут на меня.
Оказавшись напротив попугайши номер один, жены Джошуа, я устремляюсь к ней и, приблизившись к ней лицом, цежу сквозь зубы, краем глаза замечая, что Норберт выходит из машины и идет в мою сторону:
– Ты не нравишься мне, а я не нравлюсь тебе, мы с тобой это знаем, правда? – Она не шевелится, она напугана. – Так вот, я хочу, чтобы ты знала: мне еще больше не нравится то, что ты лжешь обо мне. Если не хочешь иметь из-за меня огро-о-о-омные проблемы, скажи, какая гадина наговорила это все обо мне, или останешься без зубов.
– Джудит, – шепчет Мария, разнервничавшись.
Попугайша краснеет как помидор. Ее подружки пятятся назад. Похоже, они бросают ее. Вот тебе и подружки!
Эта сучка, увидев, что лишилась поддержки, пытается увильнуть от меня, но я не даю ей это сделать. Крепко хватаю ее за руку и яростно требую:
– Я же сказала, ты расскажешь мне, кто наговорил всю эту ложь.
Дрожа от страха, она смотрит на меня и, прочитав у меня на лице: «Я тебя выдеру как сидорову козу!» – отвечает:
– Девушка… которая иногда приезжала за китайчонком.
Я закрываю глаза: Лайла!
Кровь стынет у меня в жилах, и я наконец все понимаю. Лайла наверняка навешала лапши Эрику на уши в Лондоне. Открываю глаза и разгневанно цежу сквозь зубы:
– У моего сына есть имя. Его зовут Флин. – И с силой толкнув ее, кричу: – В последний раз тебе повторяю, он – не китаец! И к твоему сведению, да! Я работала в компании своего мужа. И конечно же нет! У меня нет романа с Бьорном! Более того, слухи, которые ты здесь распространяешь, ты опровергнешь, иначе, клянусь, я устрою тебе невыносимую жизнь, потому что нет ничего хуже, чем я в бешенстве, понятно?
– Сеньора Циммерман, что происходит? – вмешивается Норберт.
Стая попугайш сразу же разбегается в ужасе.
На грани обморока я поворачиваюсь к Марии и говорю:
– Спасибо, что рассказала мне об этом, Мария. Мы еще увидимся.
Затем смотрю на Норберта, который с перекошенным лицом наблюдает за мной, и произношу, почти падая:
– Отвези меня домой. Мне плохо.
Глава 21
Дома меня рвет.
Я захлебываюсь рвотой и слезами!
Симона, обеспокоенная моим состоянием, предлагает мне одну из своих настоек, но я отказываюсь. Мне дурно лишь от одного их запаха. Пусть звонит Эрику – по крайней мере, хоть узнает, как он поживает.
Голова просто раскалывается, и меня заставляют лечь. Обессиленная, я тут же засыпаю. Когда просыпаюсь спустя пару часов, чувствую злость, дикую злость, и звоню Эрику. После третьего гудка он отвечает.
Аллилуйя!
– Говори.
– Нет, это ты мне говори, мудак!
После напряженного молчания он с иронией произносит:
– Как долго я не слышал от тебя этого нежного словечка. Жаль, что не могу лицезреть это вживую.
Замечаю, что он снова пьян. Не желая развивать эту тему, продолжаю:
– Как ты можешь быть таким мудаком и верить тому, что болтает Лайла?
Слышу, что его дыхание меняется. Похоже, он устал. Спрашивает:
– И как ты узнала, что это именно Лайла мне все рассказала?
– Новости распространяются намного быстрее, чем ты думал, – холодно отвечаю я.
Молчание.
Это молчание меня убивает.
Мужчина, которого я люблю, цедит сквозь зубы:
– Я еще не разговаривал со своим дорогим другом Бьорном. Отложил беседу с ним до тех пор, когда встречусь с ним лицом к лицу, но…
– Тебе незачем с ним разговаривать на эту тему, потому что между нами ничего не было. Бьорн – твой лучший друг и хороший человек. Я не понимаю, как ты можешь сомневаться в нем и верить, что между нами есть что-то большее, чем дружба.
Звуки, раздающиеся в трубке, похожи на шум в каком-то баре. Прежде чем я спрашиваю, где он, Эрик язвительно произносит:
– Ну же, Джудит, ты его защищаешь – как мило.
– Я его защищаю, потому что ты говоришь, ничего не зная.
– А может быть, я знаю слишком много.
– Да? И что же ты знаешь? Расскажи мне! – ору я, вне себя от злости. – Потому что то, что знаю я, – это то, что между ним и мной было лишь то, что позволил ты, к тому же под твоим личным наблюдением.
– Ты уверена, Джудит? – спрашивает он таким тоном, что я теряюсь.
– Уверена, Эрик. Абсолютно уверена.
В воздухе такое напряжение, что его можно резать ножом. Я взволнованно спрашиваю:
– Где ты?
– Пью. Выпивка – лучший способ забыться.
– Эрик…
– Какое разочарование. Я думал, что ты – единственная и неповторимая, но…
– Не вздумай мне сказать то, после чего мы уже расстались однажды! – кричу я. – Попридержи язык, чертов мудак, или, клянусь, я…
– Что ты клянешься?
По его голосу и тону понимаю, что он вышел из себя. Стараясь успокоиться, чтобы не нервировать его еще больше, говорю:
– Не понимаю, как ты можешь в такое верить. Ты же знаешь, что я тебя люблю.
– У меня есть доказательства, – в ярости прерывает он меня. – У меня есть доказательства, ни одно из которых ты не сможешь опровергнуть.
Я все меньше понимаю, что происходит, и снова кричу:
– Доказательства? Какие доказательства?!
– Джудит, я не хочу сейчас с тобой разговаривать.
– А я хочу, чтобы ты со мной поговорил. Ты не можешь меня обвинять и…
– Не сейчас, – прерывает он меня. – Кстати, моя поездка продлевается. Я не вернусь на этой неделе. Не хочу тебя видеть.
И бросает трубку. Он снова бросил трубку.
Я готова заорать, но вместо этого падаю на кровать и плачу, плачу, плачу.
У меня не осталось сил ни на что, кроме слез. Успокоившись, иду в душ. Затем спускаюсь на кухню, но там никого нет. Вижу записку от Симоны:
Мы поехали в супермаркет за покупками.
Ко мне подбегают Трусишка и Кальмар, начинают ластиться ко мне. У животных очень развито чутье.
Кажется, они понимают, что мне плохо, поэтому не отходят от меня ни на минуту.
Захожу в гостиную, подхожу к музыкальному центру и, просмотрев несколько дисков, ставлю тот, от которого мне станет еще хуже. Вот такая я мазохистка. Когда звучит «Если нам позволят», я снова плачу, вспоминая, что всего несколько дней назад танцевала с Эриком под эту песню.
Ставлю ее на повтор. Заплаканная и с разбитым сердцем иду к окну. На улице льет дождь, а из моих глаз льются слезы. С каждым днем погода в Мюнхене становится все хуже, и я лишь могу смотреть на дождь и плакать, пока мое сердце разрывается на кусочки.
Если нам позволят, мы будем любить друг друга вечно.
Если нам позволят.
Ясное дело, что не позволят.
Сначала это были Мариса и Бетта, потом Аманда, теперь Лайла.
Почему они не позволяют нам любить друг друга?
Спустя несколько часов, когда возвращается Симона, я уже немного успокоилась и больше не плачу. Наверное, исчерпан мой годовой запас слез.
Не зная о моих мыслях, Симона спокойно готовит обед и, когда он готов, зовет меня, но я почти не ем. Совсем нет аппетита.
Симона – мудрая женщина и понимает, что я страдаю. Она пытается поговорить со мной, но я отказываюсь. Не могу. В итоге она оставляет свои попытки.
Вечером, когда со школы возвращается Флин, я стараюсь встретить его с широкой улыбкой. Мальчик не заслуживает того, чтобы жить в тревоге и постоянно видеть меня в дурном настроении.
Скрепя сердце помогаю ему с домашним заданием и ужинаю с ним. Мы болтаем о видеоиграх. Это лучшая тема, которая отвлекает его от копания в моей жизни и моих чувствах. Вечером, когда он идет спать, я остаюсь в гостиной. Меня снова одолевает соблазн включить одну из наших песен. Их так много, что любая заставит меня плакать. Вдруг двери гостиной открываются, и входят Норберт и Симона.
– Я не верю в то, что наговорила в школе моя племянница Лайла, – говорит Норберт, – и я уверяю вас, что это все выяснится. Сеньора, я очень сожалею о том, что случилось.
Я встаю с дивана и обнимаю его. Он, обычно негнущийся перед проявлениями моей любви, словно стальной прут, на этот раз отвечает на мои объятия и тихо говорит мне на ухо:
– Я сделаю все возможное, чтобы все выяснилось.
Я киваю и вздыхаю. Смотрю на Симону. Не зная, куда деть руки, она в ярости произносит:
– Эта девчонка – лгунья, и я сама повыдергиваю ей все волосы, если она не прольет свет на это перед всеми.
Киваю… и обнимаю ее.
Казалось бы, в подобной ситуации я должна быть фурией, но мне так плохо, я так заморочена, растеряна и растроена, что могу лишь кивать и обнимать.
Этим вечером Эрик не звонит, и я ему тоже.
Мне не хочется думать, что он опять пьет, и представлять, что это может закончиться в постели Аманды. Но ведь я мазохистка и все равно представляю, страдая от этого еще сильнее.
Почему я так глупа?
Бьорну я тоже не звоню. Но и он не звонит мне, а это – хороший знак. Значит, Эрик еще не выплеснул на него свою ярость. Бедняга, как это все несправедливо!
На следующий день я словно вяленая рыба, но все равно отправляюсь на прием к гинекологу. Уговорив Норберта не провожать меня, приезжаю в клинику на такси. В приемной жду и наблюдаю за девушками, которые ожидают вместе со мной своей очереди. У них огромные животы. Я готова бежать отсюда без оглядки.
Но я остаюсь. Сдерживаю свои порывы и жду, наблюдая за дюжиной беременных, сидящих в обнимку со своими мужьями. Меня одолевает хандра.
Боже, как я могу быть беременной?
Когда девушка произносит мое имя, я встаю и вхожу в кабинет.
Врач, молодая женщина чуть старше меня, встречает меня с улыбкой и приглашает присесть. Я пришла впервые, поэтому заполняю в карту свои данные. Затем открываю сумочку и высыпаю на стол перед гинекологом четыре теста на беременность, на каждом из которых есть две полоски.
Она смотрит на меня и улыбается. Что тут смешного?
– Ты можешь сказать, когда у тебя в последний раз была менструация?
– В этом месяце у меня ее не было. А в прошлом месяце она была не обильной. Но… но… в ту же неделю я снова начала пить таблетки и… и… Может, я сделала плохо… Но я…
Видя мое волнение, врач говорит:
– Не волнуйся, ладно?
Киваю, и она продолжает:
– Попробуй вспомнить дату необильных месячных.
– Думаю, что это было 22 сентября.
Она берет круглую разноцветную картонку, смотрит на нее и говорит, записывая в карточку:
– Предположительная дата родов – 29 июня.
Боже мой… Боже мой… Это все на самом деле!
Я стойко отвечаю на все вопросы, которые она задает. Затем врач просит лечь на кушетку, чтобы сделать УЗИ. Я приспускаю штаны, она намазывает мне живот гелем и размазывает его своим аппаратом.
В истерике я умоляю всех существующих святых о том, чтобы у меня внутри ничего не было. Но врач вскоре прекращает двигать аппаратом и говорит:
– Джудит, вот здесь ваш ребенок, и, судя по его размерам, ваш срок – почти два месяца.
Приковываю взгляд к экрану и вижу что-то мигающее. Непонятной формой и движениями это напоминает мне медузу.
Со мной точно случится удар!
Я молчу…
Не моргаю…
Боже, как же я устала!
Лишь смотрю на это движущееся существо во мне, которое, кажется, говорит: «Опасность!»
Я молчу, и врач снова начинает двигать аппаратиком. Нажимает на какие-то кнопки и что-то распечатывает. Затем она вручает это мне, и я вижу фотографию. Я растрогана. Даже не представляла, что такое может быть. Вот это, в форме медузы, и есть ребенок, и, нравится мне это или нет, я беременна!
Прежде чем я уйду, врач назначает следующую встречу через месяц и выписывает мне несколько рецептов. Среди всего прочего, я должна пить фолиевую кислоту и сделать несколько анализов, результаты которых необходимо принести на следующий прием.
Глава 22
Прошло два дня, и от Эрика никаких известий.
Я разбита…
Я несчастна…
И, ко всему прочему, беременна!
Всхлипываю и думаю, как обрадовался бы Эрик, узнав об этом.
Пока что я никому об этом не рассказывала. Занимаюсь самоедством и черпаю силы из ниоткуда, чтобы пережить столь болезненный и непонятный период своей жизни. А еще я разодрала шею до крови.
По утрам пью фолиевую кислоту и прихожу в ужас, когда вижу в унитазе нечто черное… чернющее. Но потом вспоминаю: в инструкции говорится, что такое случается. Боже, какой кошмар!
В последнее время я никуда не выхожу. Провожу время, лежа на диване или в постели, дрыхну как сурок.
Ко мне заходит Симона и сообщает, что звонит Бьорн. Меня чуть не вырвало.
Женщина смотрит на меня. Она объясняет мое плохое состояние тем, что случилось между мной и Эриком, и ни о чем не спрашивает. Тем лучше, ведь я не хочу ей лгать.
Когда она дает мне телефон, я смотрю на нее и тихо говорю:
– Не переживай, скоро все станет ясно.
С комом в горле, который сдерживает все содержимое моего желудка и который, не дай бог, вырвется, я как можно веселее приветствую его:
– Привет, Бьорн.
– Привет, красавица. Шеф вернулся?
Его голос и вопрос указывают на то, что он еще ничего не знает. Хлопая ресницами, сменяю тон и отвечаю:
– Нет, красавчик. Он звонил мне несколько дней назад и сказал, что поездка немного продлевается. А что? Ты что-то хотел?
С очаровательным смехом Бьорн отвечает:
– В конце этой недели будет приватная вечеринка в Natch, и я хотел узнать, пойдете ли вы туда.
Да, мне только на вечеринку осталось пойти, и отвечаю:
– Ну, это невозможно. Я одна, ты же понимаешь, не могу.
Бьорн взрывается хохотом:
– Не дай бог мне узнать, что ты пошла куда-то без мужа.
На этот раз смеюсь я, только с горечью.
Если бы он знал, что о нас думает Эрик!
Мы еще насколько минут болтаем и прощаемся. Я вешаю трубку, чувствуя тяжесть на душе оттого, что ни о чем не могу рассказать Бьорну. Это бомба, и мне нужно присутствовать при ее взрыве. Не хочу, чтобы когда они с Эриком сцепятся, меня не было рядом в качестве арбитра. Боюсь, они разрушат крепкую дружбу из-за подложенной Лайлой свиньи.
Размышляю о том, что Бьорн рассказал мне о ней и Леонардо, и о том, как наш друг все это время хранил тайну, чтобы не причинить Эрику боль.
Теперь я думаю, что лучше было бы ранить его тогда – так Лайла исчезла бы из нашей жизни и не спровоцировала бы все это.
Теперь понятно, чего добивается эта дрянь: поссорить Бьорна и Эрика и параллельно убрать меня подальше. Но я этого не допущу. Знать бы, какие у Эрика есть «доказательства»… Без этого я могу лишь позвонить Лайле и заставить во всем признаться.
Полная решимости, прошу у Симоны лондонский номер телефона Лайлы. Она неохотно дает мне его. Когда после двух гудков я слышу голос девушки, то произношу:
– Ты – очень скверная личность, как ты могла такое сделать?
Лайла разражается смехом, а я в гневе выкрикиваю:
– Ты – гадкая лиса, ты об этом знала?
Без тени стыда она продолжает ржать и выпаливает:
– Крепись, дорогая Джудит. Твой идеальный мир рушится.
Если бы она была рядом, я бы оторвала ей голову!
– Если это случится, пеняй на себя, – цежу я сквозь зубы.
Не сказав больше ни слова, прерываю звонок, прежде чем меня подведет голос. И снова начинаю плакать. Это лучшее, что у меня получается в последнее время.
Вот уже десять дней, как я не видела Эрика, а мне это так необходимо.
Скучаю по его объятиям, по его поцелуям, по его взглядам и даже по его ворчанию. Более того, мне нужно ему сказать, что одна из его грез осуществится.
Он станет папой!
Валяюсь в кровати, когда звонит телефон. Сразу же отвечаю и слышу:
– Привет, бу-у-у-у-у-лочка!
Это моя сестра.
Очень хочется расплакаться, рассказать ей о своем секрете, но нет. Закрываю рот и глотаю слезы. Не хочу, чтобы кто-то узнал о Медузе раньше Эрика.
Быстро поднимаюсь. Уверена, что разговор с ней поднимет мне настроение.
– Привет, безумная, как дела?
– Хорошо, булочка.
– А как мои девочки?
– Твои девочки – превосходно. Лус с каждым днем становится шкодливее. Интересно, в кого же пошла эта девочка? А Лусия – все шустрее. Кстати, папа каждый день твердит, что она скорее твоя дочь, чем моя. Она о-о-очень на тебя похожа.
Услышав это, улыбаюсь, а Ракель спрашивает:
– А вы? Как вы поживаете?
Вспоминаю о своем любимом немце, о его горечи, о моей печали и отвечаю:
– Отлично. Флин в школе, а Эрик в отъезде, но скоро вернется.
– Ага, знаю я тут одну девушку, у которой будут полные штаны счастья, когда он вернется.
Я смеюсь, чтобы не заплакать. Если бы она знала! Но веселость сестры поднимает мне настроение, особенно когда она мурлычет:
– Мне нужно тебе кое-что рассказать.
– Что?
– Догадайся-а-а…
– Ракель, прекрати свои игры в догадки!
– А ты не знаешь, кто сейчас находится в Испании и занимает «Виллу Смугляночку»? – Прежде чем я отвечаю, она выпаливает: – Моя дикая интрижка!
– Да что ты говоришь?!
– Что слышишь.
– Вот это круто!
– Очень круто, – шушукает она и добавляет: – И он сказал, что постоянно обо мне думал и сходит с ума по моему телу.
Я лишь хлопаю ресницами…
– Булочка, ты там?
Киваю и отвечаю:
– Да… да… Просто от услышанного я потеряла дар речи.
– Понимаю, с тобой произошло то же самое, что и со мной вчера, когда я открыла дверь и передо мной стоял мой мексиканец – такой высокий, такой красивый, такой галантный, с красивым букетом белых роз в руках и…
– Вау-у-у, белые розы… Твои любимые.
– Да-а-а-а-а. Только помолчи, помолчи, я еще не рассказала тебе о самом лучшем. После того как я открыла дверь, он, весь такой мексиканский красавчик, говорит мне: «Моя прекрасная любовь, если бы каждый раз, когда я о тебе думал, гасла одна звезда, то на небе не осталось бы ни одной сияющей звезды». О-о-о-о-о… Бо-о-о-о-оже мой! О бо-о-о-о-оже мой! Не хватало только позади него марьячи, и я вовсе описалась бы от такого приятного сюрприза.
– Обалдеть, – хохочу я после стольких дней без смеха.
Ох уж и парочка!
– Это был самый романтический момент в моей жизни. Булочка, этот мужчина… он… другой… совсем другой, и когда он рядом со мной, то делает так, что я чувствую себя, как сказочная принцесса. Он пристально на меня смотрит, он страстно меня целует, он нежно меня ласкает и…
– Остановись, остановись, а то ты разогналась.
В этот момент мне кажется, что я смотрю теленовеллу «Безумная Эсмеральда», где сестра и Хуан Альберто – главные герои. Испания, Мексика – с ума сойти, они могут такое закрутить!
– И самое лучшее, – продолжает она медоточивым голосом, – это то, что он пришел к нам в дом, посмотрел на отца и сказал ему: «Сеньор Флорес, я пришел официально попросить у вас руки вашей прекрасной дочери».
– Ракель, это же здорово!
– Да! – пищит сестра, и мне приходится отодвинуть трубку от уха.
Я смеюсь. Мне это необходимо. Затем спрашиваю:
– Ты хочешь сказать, что ты помолвлена?
– Нет.
– Но ты же только что сказала, что он попросил у отца твоей руки.
– У отца, но я уже потрудилась ему сказать, что ни за что на свете.
– Что?!
– Ах, булочка… Если бы ты видела его лицо, когда я сказала, что не дам своей руки никому, потому что уже отдавала ее одному тупице, и теперь она принадлежит только мне и никому другому.
Я в шоке. Однако моя сестра весьма интересна.
– Так ты помолвлена с ним или нет?
– Ну нет же. Я – современная женщина и теперь хожу ужинать с кем хочу и когда хочу. К тому же я сегодня договорилась о встрече с Хуанином из магазина электроприборов, того, что рядом с папиной мастерской, и Хуан Альберто очень рассердился.
– Это вполне нормально, Ракель, если бедняга приезжает из самой Мексики с букетом твоих любимых цветов, говорит тебе такие романтические вещи о звездах и просит у папы твоей руки, то каким ты хочешь, чтобы он был?
– Пусть крепчает. Он же не думает, что если приехал со своими сладкими словечками, то я теперь должна бросить все и бежать за ним.
– Но, Ракель…
– Нет.
– Но разве это не ты говорила, что он особенный и заставляет тебя чувствовать себя как…
– Да, но я больше не хочу страдать из-за очередного мужика.
Как же сестра права! Как страшно страдать из-за любви! Но я продолжаю:
– Хуан Альберто – это не Хесус. Я уверена, что он хочет серьезных отношений и…
– Мне страшно. И все тут, я же сказала. Мне страшно!
Я ее понимаю.
Ей было тяжело, и теперь она панически боится повторения. Но хотя я едва знакома с мексиканцем, знаю, что он не такой, как мой бывший зять. Хуану Альберто тоже не повезло в любви, и я уверена, что Ракель – именно та, кто ему нужен, и наоборот. Но, желая дать сестре возможность решать самостоятельно, добавляю:
– Это вполне нормально, что тебе страшно, но не все мужики одинаковые. Если ты боишься, то действуй осторожно. Но, говорю тебе, если не хочешь потерять Хуана Альберто, веди себя осторожно, иначе потом об этом пожалеешь. Взвесь, чего ты хочешь, что сделает тебя счастливей.
– Ах, булочка… Ты только что сказала то же самое, что и папа. – После небольшой паузы она продолжает: – Кстати, о папе. Он хочет с тобой поговорить. Ладно, булочка, пообщаемся в другой раз, мне нужно навести красоту в парикмахерской, чтобы приготовиться к ужину с Хуанином.
– Пока, безумная, веди себя хорошо, – весело отвечаю я.
Несколько секунд спустя слышу голос отца, и меня накрывает волна эмоций. Слезы льются градом, и я закрываю ладонью рот, чтобы из него не вырвалось ни звука. Если он узнает, что я беременна, то так обрадуется! Но если узнает о нашей с Эриком нынешней ситуации, то так огорчится…
– Как поживает моя смугляночка?
Раздраженная… очень раздраженная, хватаю ртом воздух и отвечаю:
– Хорошо. А ты, папа? Как у тебя дела?
Он говорит тише и шепчет:
– Эх, душа моя… Твоя сестра сводит меня с ума. И, ко всему прочему, сейчас здесь мексиканец.
– Я знаю, она только что мне об этом сказала.
– И что ты об этом думаешь?
Вытирая слезы, льющиеся по щекам, отвечаю:
– Ох, папа, я не знаю, что и сказать. Думаю, Ракель сама должна решать.
Слышу смех отца. Затем он отвечает:
– Знаю, дочка. Но пока это случится, я сойду с ума. Хотя с того момента, как здесь появился мексиканец, она так счастлива, что, думаю, она уже решила.
– И тебе нравится ее решение?
– Больше, чем есть руками, смугляночка, – смеется отец. – Но я буду молчать как рыба, пусть она сама делает выбор.
– Да, папа, это к лучшему. Если она сделает правильный выбор или ошибется, то это будет только ее решение.
Мы еще немного беседуем, и вдруг он спрашивает:
– А Эрик?
– Он сейчас в Лондоне. Вернется через несколько дней.
– Смугляночка, что-то у тебя печальный голос. Все в порядке?
Какой же мой отец умный.
Он начал издалека и закончил конкретным вопросом.
Не желая его тревожить, спокойно отвечаю:
– Папа, все превосходно. Только очень хочется, чтобы поскорее вернулся мой любимый немец.
– Вот это мне нравится. Приятно знать, что мои дочки счастливы. – Он весело смеется.
Я тоже смеюсь, хотя глаза наполняются слезами.
– Скажи Эрику, пусть он позвонит мне и уточнит дату, когда пришлет за нами самолет. Он сказал не покупать нам билеты, потому что пришлет за нами свой джет, чтобы мы вместе отпраздновали Рождественские праздники.
– Папа, сделаю это первым делом, как только его увижу.
Вдруг раздается детский плач. Рыдает моя племянница Лусия, и у меня волосы становятся дыбом.
Святой Боже, я беременна, и у меня скоро появится такая же плакса!
Мне известно то, о чем еще никто не знает. Впервые в жизни я храню секрет, который хочу раскрыть тому, кого люблю всей душой.
Попрощавшись с отцом и повесив трубку, я снова ложусь в кровать. Как долго это будет продолжаться?
Вдруг дверь в комнату открывается, и Симона быстро произносит:
– Начинается «Безумная Эсмеральда».
Прильнув к экрану, мы смотрим, как Луис Альфредо Киньонес, любовь Эсмеральды, целует Лупиту Сатуньес, медсестру из больницы, и Эсмеральда наблюдает за этим, спрятавшись за колонной. Не в силах сдерживаться, я рыдаю. Бедная Эсмеральда. Она так сильно его любит, но у нее постоянно такие проблемы. Прямо как у меня! Симона смотрит на меня и протягивает салфетки. За считанные секунды она становится мокрой. А когда Эсмеральда Мендоса, разбитая потерей любимого, говорит своему маленькому сыну: «Папа любит тебя!» – я рыдаю так, что не могу остановиться.
Боже, какая драма!
Когда «Безумная Эсмеральда» заканчивается, я снова остаюсь в комнате одна. Звонит мой мобильный. Я не узнаю номер и отвечаю:
– Слушаю.
– Джудит, привет. Это Аманда.
У меня отвисает челюсть.
Только ее не хватало!
С чего бы ей мне звонить?
– Пожалуйста, не вешай трубку, мне нужно тебе кое-что сказать.
– Мне не о чем с тобой разговаривать.
Когда я уже готова нажать на кнопку сброса вызова, слышу:
– Эрик в больнице.
У меня замирает дыхание.
Мой мир рушится. Еле слышно я спрашиваю:
– Что… что произошло?
– Несколько дней назад он выпил лишнего и ввязался в драку.
Боже мой… Боже… Я так и знала, что что-то произойдет. Никогда не слышала его таким разъяренным.
– Но… но он в порядке? – бормочу еле-еле.
– Более-менее. У него трещина в кости ноги и множество ушибов по всему телу. Хотя…
– Что такое, Аманда?
– Он получил сильный удар по голове и у него внутриглазное кровоизлияние в обоих глазах.
Голова идет кругом…
Все идет кругом…
Когда я отхожу от шока, с трудом вдыхаю и еле слышно шепчу:
– Аманда, спасибо за звонок. Большое спасибо. Теперь, пожалуйста, скажи мне, в какой он больнице.
– В больнице Сент-Томас, в Вестминстер Бридж Род, палата 507.
Быстро записываю адрес на бумаге. Рука дрожит, и, кажется, меня сейчас вырвет.
Две минуты спустя, когда я уже повесила трубку, слезы – мои близкие подруги в последние дни – быстро ко мне приходят. В отчаянии я сажусь на постели и плачу.
Как же так? Почему он мне не позвонил?
Что он делает один в больнице?
Я хочу увидеть Эрика.
Мне нужно обнять его и убедиться, что он в порядке.
Желудок делает предупреждение, и я бегу в туалет.
Выйдя оттуда, беру мобильный и, быстро набрав номер, слышу два гудка. Когда линии соединяют, я сквозь слезы шепчу:
– Бьорн, ты мне нужен.
Глава 23
Когда мы с Бьорном приезжаем к больнице Сент-Томас, я ужасно себя чувствую. Во время полета в самолете меня несколько раз рвало, и бедняга не знал, что сделать, чтобы мне стало лучше. Он приписывает это нервам и волнению, и я не вывожу его из заблуждения.
В вестибюле больницы я выдыхаю, Бьорн уверенно и крепко поддерживает меня за талию и, успокаивая, спрашивает:
– Тебе лучше?
Киваю. Это неправда, но я не хочу говорить ему, что мне плохо.
Он смотрит на меня с грустной улыбкой и, подавая мне руку, заверяет:
– Не волнуйся, все будет хорошо, все наладится.
Киваю и благодарю небеса за то, что у нас такой друг. После моего звонка ему не прошло и двадцати минут, как он уже был у меня дома и помогал во всем, что было нужно. И даже когда я рассказала ему о случившемся, он отбросил гнев из-за козней Лайлы и обвинений лучшего друга и лишь утешал меня, уверяя, что все будет хорошо.
Я не звоню ни матери, ни сестре Эрика. Сначала хочу сама увидеть, что с ним. Знаю лишь, что никому не позволю трогать глаза Эрика, пока о случившемся не узнает Марта.
С ужасом думаю о его глазах. О его красивых глазах. Как у такого красавца может быть столько проблем?
Когда двери лифта открываются на пятом этаже, мое сердце неистово колотится.
Мне страшно. Кажется, у меня случится сердечный приступ, пока Бьорн спрашивает у медсестры, в каком из коридоров находится палата Эрика.
Мы идем молча, и я машинально снова ищу руку Бьорна, крепко хватаясь за нее. Он сжимает мою руку, и это придает мне сил.
Когда мы подходим к палате номер 507, то переглядываемся. После небольшого, но более чем многозначительного молчания я произношу:
– Я хочу войти сама.
Бьорн кивает.
– Даю тебе три минуты. Потом я тоже зайду.
Сердце бешено колотится. Открываю дверь и вхожу. Царит тишина. Вдруг у меня внутри все обрывается, когда я вижу Эрика с закрытыми глазами. Он спит. Осторожно подхожу к нему и рассматриваю его. У него фиолетовое лицо, разбита губа, нога в гипсе. У него просто ужасная физиономия. Но я все равно люблю его, и мне плевать, как он выглядит.
Хочу его потрогать…
Хочу его поцеловать…
Но не решаюсь. Боюсь, что он откроет глаза и прогонит меня.
– Что ты здесь делаешь?
Я подскакиваю, услышав его сиплый голос, а когда смотрю на него, то чуть не падаю в обморок.
О Господи… Его глаза…
Его красивые глаза залиты кровью, и это очень страшно. Чувствую, как мое дыхание учащается. А он, повышая голос, спрашивает:
– Кто тебя предупредил? Какого черта ты здесь делаешь?
Я не отвечаю. Смотрю на него, а он кричит:
– Вон! Я же сказал, чтобы ты убиралась отсюда!
Я хватаю ртом воздух и, ничего не сказав, разворачиваюсь, выхожу из палаты и бегу по коридору. Бьорн бежит следом и останавливает меня. Увидев, в каком я состоянии, он пытается меня успокоить. Меня тошнит. Говорю ему об этом, и он быстро дает мне бумажный пакет. Когда мой желудок приходит в норму, Бьорн, мой добрый друг встает и с серьезностью, которой я никогда у него не замечала, произносит:
– Не двигайся с места, понятно?
Киваю и вижу, как он направляется к палате Эрика.
Резко открывает дверь. Раздаются их голоса. Они спорят. Услышав шум, несколько медсестер прибегают посмотреть, что случилось. Очень скоро Бьорн выходит рассерженный, берет меня за руку и говорит:
– Идем. Вернемся сюда завтра.
Оцепенев от страха, позволяю себя вести.
Мне не хочется уходить, но я понимаю, что в коридоре ничего не сделаю.
Мы остановились на ночь в одном из лондонских отелей. Я едва могу сомкнуть глаза. Мои мысли только о любимом, о том, что он там, в больничной палате, совсем один.
На следующий день Бьорн заходит за мной в номер. Он переживает из-за моего состояния. Я бледная. Когда мы снова приезжаем в больницу, мой желудок восстает. Здесь Эрик, и я уверена, что он снова меня прогонит. Но на этот раз я его не послушаю. Он обязан выслушать то, что я ему скажу.
Когда я снова оказываюсь перед палатой номер 507, смотрю на Бьорна и опять прошу его позволить мне зайти одной.
Он отрицательно машет головой, его не убеждают мои слова. Но в конце концов он соглашается с моим решением, не выдержав моего пристального взгляда.
Дрожащей рукой и с нервами на пределе открываю дверь. На этот раз Эрик не спит. Когда он видит меня, его угрюмое лицо еще больше искажается.
– Уходи отсюда, ради всего святого, – цедит он сквозь зубы.
Но я вхожу. Позабыв о вчерашнем бессилии, подхожу к нему и прошу:
– Скажи мне, по крайней мере, что ты в порядке.
Не глядя на меня, он отвечает:
– Я был в порядке до того, как ты приехала.
Меня ранят его слова. Они просто убивают. Но я молчу, и он продолжает:
– Уйди отсюда. Я не звонил тебе, потому что не хочу тебя видеть.
– А я хочу. Я волнуюсь за тебя и…
– Ты волнуешься? – кричит он, пронзая меня взглядом своих кровавых глаз. – Ну надо же, как же… Уходи со своим любовником и больше не появляйся в моей жизни.
Дверь открывается, и, словно ураган, врывается Бьорн.
Лицо Эрика еще больше черствеет, и он ворчит:
– Я сыт вами по горло. Убирайтесь отсюда оба.
Никто из нас не двигается с места, и Эрик продолжает орать:
– Я хочу, чтобы вы ушли! Вон!
И тут его голос, его грубый голос заставляет меня отреагировать. Позабыв о его избитом состоянии, я смотрю Эрику в глаза, совсем не похожие на глаза моего любимого, и выпаливаю:
– Я пришла сюда, чтобы ты смог лицезреть это вживую: мудак!
Мой ответ приводит его в замешательство. Бьорн пользуется моментом:
– Как ты можешь быть таким дураком? Как ты можешь думать такое о Джуд и обо мне?
– Мы поговорим с тобой, когда мне станет лучше, – ворчит Эрик. – А теперь уходите. Я не хочу разговаривать.
– Разумеется, мы поговорим, – отвечает Бьорн. – Но для начала перестань вести себя как идиот и будь мужчиной, которым я всегда тебя считал.
– Бьорн… – рычит Эрик.
Бьорн смотрит на него и, не меняя сердитого выражения лица, продолжает:
– Мне наплевать на твое состояние, на ногу, на твое разбитое лицо или глаза. Я не двинусь с места, пока не увижу те доказательства, такие голословные, которые у тебя есть против нас. Мудак!
Это слово из уст Бьорна в такой напряженный момент смешит меня, хотя сам он вовсе не смешной. Чертово напряжение.
Эрик матерится. Он произносит сотни матов по-немецки, но мы все равно не двигаемся с места. Он не напугает нас этим. Мы не уйдем, пока все, наконец, не выяснится.
Я снова чувствую усталость.
Осматриваюсь в поисках туалета. И когда нахожу его, быстро бегу туда. Я ужасно себя чувствую. Присаживаюсь на унитаз. Вскоре заходит Бьорн и ласково шепчет:
– Если тебе плохо, мы можем уйти.
Знаком говорю: «Нет».
– Все в порядке, не волнуйся. Мне лишь нужно, чтобы Эрик нам поверил.
– Он поверит, красавица. Обещаю, что так и будет.
Через несколько минут мы оба выходим из туалета, Эрик внимательно смотрит на нас. Я присаживаюсь на стул и молча наблюдаю за тем, как они заводят новый спор. Высказывают все, что хотят, а я остаюсь в стороне. У меня нет сил даже на то, чтобы говорить. Эрик не смотрит на меня. Он избегает меня.
Видимо, он понимает, что когда смотрит на меня, я меняюсь в лице. Его глаза, как у трансильванского вампира, пугают меня. Наверно, поэтому он старается не показывать их мне.
Входит медсестра, чтобы узнать, что происходит. Эрик просит ее вывести нас, но Бьорн, вооружившись своим шармом, флиртует с женщиной и выставляет ее из палаты, заворожив своей лестью.
Мы с Эриком остаемся наедине. Запасшись мужеством перед его поражающим воображение лицом, я встаю и заявляю:
– Я никуда не уйду, если только не с тобой. И сейчас же я позвоню твоей матери и сестре, чтобы они знали, что случилось.
– Будь ты проклята, Джудит. Не вмешивайся.
– Я вмешиваюсь, потому что ты – мой муж, и я тебя люблю, понятно?
Айсмен в его самом страшном и разрушительном виде смотрит на меня и гневно цедит сквозь зубы:
– Джуд…
Отлично… Он назвал меня уменьшительным именем. Дела налаживаются. Хищный зверь утихомиривается, и я продолжаю:
– Когда я попала в больницу, ты был рядом со мной. Ты не оставлял меня одну ни на минуту, и теперь…
– Теперь ты уйдешь, – прерывает он меня.
– Значит так, послушай, такого не будет. – Вызывающе посмотрев на него, я снова сажусь в кресло рядом с его кроватью и, доставая мобильный из сумочки, говорю: – Если хочешь, встань и вышвырни меня отсюда. А пока я останусь здесь.
Он смотрит… смотрит… и смотрит на меня.
Я смотрю… смотрю… и смотрю на него.
Испания против Германии, матч начинается!
Он понимает, что бессилен, а я не собираюсь уходить. Открывается дверь. Заходит Бьорн, подходит к кровати и говорит:
– Послушай, коллега, умираю – так хочется посмотреть на эти доказательства. Покажи их нам.
С неловким выражением лица Эрик указывает на ноутбук. Бьорн подает ему его. Эрик открывает его, что-то набирает на клавиатуре и, развернув компьютер, говорит приказным тоном:
– Я хочу, чтобы вы скрылись с моих глаз, как только просмотрите их.
Я быстро поднимаюсь.
Бьорн открывает видео. Я сразу же узнаю «Гуантанамеру». Мы с Бьорном разговариваем у бара, и слышно, как мы говорим:
– И если это не слишком личное, то какие тебе нравятся женщины?
– Такие, как ты. Умные, красивые, сексуальные, соблазнительные, естественные, сумасбродные, сбивающие с толку, и я обожаю, когда они меня удивляют.
– И это все я?
– Да, милая моя, ты именно такая!
Мы с Бьорном в шоке переглядываемся. Со стороны это действительно выглядит не так, как было на самом деле.
На следующем видео мы оба танцуем на танцполе, отрываясь по полной. Далее следует серия фотографий, где мы идем под руку по улице и сидим в ресторане, чокаемся бокалами с вином.
Не веря своим глазам, мы снова все пересматриваем. Эрик, глядя на все это, еще больше раздражается и спрашивает:
– Ну, что теперь? Кто из нас врет?
Меня пожирают злость, гнев и отчаяние. Одним ударом закрыв ноутбук, я цежу сквозь зубы:
– Какой же ты мудак!
Я так сильно хлопнула крышкой компьютера, что Эрик сгибается от боли в ноге. Он чертыхается и, глядя на меня, рычит:
– Не смей меня больше оскорблять, иначе…
– Иначе что, чертов упрямец? – Я в ярости швыряю ему в грудь свой мобильный телефон. – Иначе ты вышвырнешь меня из своей жизни? Знаешь что, красавчик, да пошел ты!
Бьорн смотрит на меня. Он пытается меня утихомирить, но я, словно гидра, уже хватаю свою сумочку и выхожу из палаты. Шагаю к лифту, пока меня не останавливает Бьорн. Он спрашивает:
– Куда ты собралась?
– Подальше отсюда. Подальше от него… от…
– Джуд…
Я останавливаюсь. Что я делаю? Куда я иду?
Падаю в объятия Бьорна, который говорит:
– То, что мы увидели… Мы оба знаем, как это было на самом деле, и нас не в чем здесь обвинять. Нужно лишь убедить в этом твоего упрямого мужа и рассказать ему о грязной игре Лайлы.
Я поддаюсь на его уговоры. Когда вхожу в палату, у Эрика нервный вид. Он еще более раздражен, чем несколько секунд назад. Пойдя к нему, я произношу:
– Лайла записала нас, сделала монтаж записи, и ты в это веришь? Таково твое доверие ко мне, к твоей жене?
Опускаю сумочку на кровать и снова нечаянно делаю Эрику больно. Он смотрит на меня, а я продолжаю:
– Ты заблуждаешься.
Он фыркает. Тогда Бьорн, понимая, что мы опять начнем спорить, вмешивается:
– Эти фотографии были сняты в тот день, когда Джуд приехала ко мне в кабинет подписать документы, о чем ты сам ее попросил. Затем я пригласил ее пообедать, как обычно делаю это с тобой, с Фридой и любой своей подругой. Что дает тебе основания не верить нам?
Эрик не отвечает, и Бьорн недовольно продолжает:
– Мы с тобой дружим уже очень давно, и я всегда доверял тебе на сто процентов. Мне больно от того, что ты думаешь, что я, твой друг, буду вести грязную игру с твоей женой. Или ты решил, что я готов потерять нашу дружбу, чтобы перепихнуться с Джудит? – Его гневный голос заставляет меня посмотреть на него, затем он продолжает: – Напоминаю тебе, друг мой, что именно ты предлагаешь мне свою жену, и ты сам получаешь удовольствие от того, что мы делаем втроем. Втроем! И да, мне это нравится. Мне нравится Джудит. Я сказал тебе это еще в первый раз, когда ты нас познакомил, и потом – каждый раз, когда вы ссорились. Но я также говорил тебе, что вы созданы друг для друга и не должны позволять, чтобы кто-то вмешивался в вашу жизнь. Вы оба слишком дороги для меня. Ты – потому что ты для меня как брат, а она – потому что она твоя жена и прекрасный человек. Я люблю вас обоих, и мне больно оттого, что ты во мне сомневаешься.
Эрик молчит. Он слушает Бьорна, который продолжает говорить:
– Наша дружба особенная, и я прикасался к твоей жене только с твоего позволения. Разве я предавал тебя чем-то подобным? Разве ты упрекал меня когда-либо в нечистой игре? Или, может, это когда-то делал я? Если раньше, когда ты не был женат, я всегда уважал тебя, то почему я не должен делать это сейчас? Или, может быть, эта глупая Лайла значит для тебя больше, чем мы с Джуд, вместе взятые?
Эрик смотрит на него. Слова Бьорна отзываются в нем болью, но тот не унимается:
– Ты достаточно умен, чтобы поразмыслить и понять, кто тебя любит, а кто – нет. Если ты решишь, что мы с Джудит тебе врем, то ты, дружище, проиграешь, потому что если кто и любит и уважает тебя в этом мире, так это Джуд. И чтобы решить это недоразумение, знай: Норберт привезет Лайлу сюда, в больницу. Она, скорее всего, будет злиться, но я хочу, чтобы она наконец пролила свет на все происходящее для тебя, меня и Джудит.
После этого наш добрый Бьорн смотрит на меня и, прежде чем выйти, говорит:
– Я подожду снаружи.
Сказав это, он выходит, оставив нас одних. Сказанные им слова шли из самого его сердца, и я знаю, что Эрик это понимает. С угрюмым лицом он закрывает глаза и машет головой.
– Он сказал правду. Лайла со всеми нами играла, – настаиваю я.
Эрик смотрит на меня. От его взгляда у меня волосы становятся дыбом. Устав хранить секрет Бьорна, я говорю:
– Ты знаешь, что мы с Бьорном никогда не предали бы тебя. Почему же тогда ты в этом сомневаешься? Или, может, ты не убедился, что я люблю тебя больше жизни, так же, как и он? – Он молчит, и я продолжаю: – Я расскажу тебе кое-что, о чем ты ничего не знаешь и о чем, я уверена, Лайла тебе не рассказала. Это касается Бьорна. Потом я уйду, чтобы ты над этим поразмыслил. Ты ей доверяешь, потому что она была подругой Ханны, не так ли? – Он подтверждает это кивком головы. – Поэтому я хочу, чтобы ты знал: пока ты страдал от случившегося с Ханной, эта дамочка развлекалась с Леонардом.
– Что?
– Ты знал, что Леонард жил в том же здании, что и Бьорн?
– Да.
– Так вот, он застал их врасплох, когда те были очень увлечены друг другом на заднем сиденье твоего старого «Мерседеса», который стоял на подземной парковке. Как раз в ту самую неделю, когда умерла Ханна. – Вижу на лице любимого неимоверный шок и добавляю: – Застав их, Бьорн сильно с ней повздорил и сказал, чтобы она исчезла из твоей жизни – или он все тебе расскажет. Лайла решила исчезнуть, но перед этим наврала Симоне и Норберту, что Бьорн пытался ее изнасиловать и разорвал ее одежду. Симона пошла требовать от него объяснений. К счастью для Бьорна, на парковке работало видеонаблюдение, и на записи было видно, кто на самом деле тогда был с ней и кто в тот день порвал ее одежду.
– Я… я не знал, что…
– Ты не знал, потому что Норберт, Симона и Бьорн решили сохранить это в секрете. Они не хотели, чтобы ты еще больше страдал из-за потери сестры. Но теперь Лайла захотела отомстить Бьорну и сняла нас вместе. Он отстранил ее от тебя, а она отстраняет нас обоих от тебя.
От услышанного он лишился дара речи. В этот момент открывается дверь, заходят Бьорн, Норберт и возмущающаяся Лайла.
Увидев ее, я иду прямиком к ней и отвешиваю ей пощечину. Она пытается дать мне сдачи, но Бьорн сдерживает ее. Цежу сквозь зубы:
– Теперь посмотрим, у кого разрушится красивая жизнь.
Эрик наблюдает за нами с кровати. По его выражению лица невозможно понять, о чем он думает. Тогда Бьорн как отличный адвокат заставляет Лайлу говорить. Она старается уклониться от ответов, но, оказавшись прижатой к стенке, она, в конце концов, чуть ли не поет «Травиату»[30]. Эрик с изумлением слушает ее. Когда та уходит вместе с Бьорном и Норбертом, он ругается. Он крайне растерян, зол и терзаем совестью.
Сгорая от желания обнять его, я шагаю вперед, но Эрик резко меня останавливает. Неужели это правда? Он не хочет, чтобы я была рядом. Сейчас бы лишь один его мимолетный взгляд, жест, хоть маленький знак любви! Но он даже не смотрит на меня.
Чертов упрямец!
Жду, жду, но время идет, и я теряю надежду.
В конце концов я не выдерживаю и говорю:
– Несколько дней назад, когда я узнала, что ты едешь в Лондон, и меня охватила ревность из-за того, что там будет Аманда, ты дал мне понять, что мне не стоит волноваться, потому что ты любишь только меня и желаешь только меня. Я поверила тебе и доверилась тебе. Теперь тебе остается только поверить нам и довериться мне.
Молчание…
Он молчит…
Он не смотрит на меня, и я, нервничая и почти плача, продолжаю, поставив на кон все:
– У меня на теле есть татуировка: «Ты только попроси». Я сделала ее ради тебя. Я ношу на пальце кольцо с надписью «Ты только попроси», которое подарил мне ты. – Он так и не поворачивается ко мне. – Я люблю тебя. Я обожаю тебя. Ты знаешь, что ради тебя я готова перевернуть мир с ног на голову. Но мы дошли до такой точки, когда ты не хочешь, чтобы я тебя обняла. И мне очень плохо оттого, что ты даже не хочешь на меня взглянуть, и теперь я пойду ва-банк и скажу тебе только одну фразу: ты только попроси – или дай мне уйти. – Мой голос срывается, и я, не глядя на него, добавляю: – Я ухожу. Оставляю тебя подумать. Если захочешь, чтобы я вернулась, потому что ты меня любишь и я тебе нужна, ты знаешь мой номер мобильного.
Беру сумочку, разворачиваюсь и, не оборачиваясь, выхожу из палаты.
Бьорн ждет меня в коридоре, сидя на одном из стульев. Увидев, в каком состоянии я вышла от Эрика, он поднимается и заключает меня в объятия.
Мне не хватает воздуха…
Мною овладевает тоска…
Я только что сказала мужчине, которого люблю больше жизни, чтобы он меня отпустил…
Из моих глаз опять градом льются слезы. Бьорн шепчет:
– Успокойся, Джудит.
– Не могу… Не могу…
Он кивает. Старается утихомирить меня. Когда ему это удается, я отчаянно шепчу:
– А его глаза? Ты видел его глаза?
– Да… – обеспокоенно отвечает он и, желая сменить тему, говорит: – Ну а на ноге у него всего лишь трещина. Мне только что это подтвердила одна из медсестер.
Я плачу от бессилия и, всхлипывая, рассказываю:
– Он… он… даже не разрешил себя обнять, не посмотрел даже на меня. Ничего не сказал.
Бьорн ругается, но затем уверяет меня:
– Эрик – не дурак, и он тебя любит.
Я отрицательно машу головой. А если он и вправду меня не любит?
Кажется, Бьорн читает мои мысли. Он обхватывает мое лицо руками и говорит:
– Он тебя любит. Я это знаю. Достаточно лишь увидеть, как он на тебя смотрит, чтобы понять: мой бестолковый друг не может без тебя жить.
– Он – мудак.
Мы оба улыбаемся, и Бьорн добавляет:
– Мудак, который безумно тебя любит. Если бы мне когда-нибудь встретить такую же сумасшедшую, ласковую и смешную девушку, как ты, которая заставит меня чувствовать то же, что чувствует Эрик.
– Бьорн, ты встретишь такую. Встретишь и потом будешь жаловаться на нее, как Эрик жалуется на меня. – Мы опять смеемся, и я тихо говорю: – Спасибо, что помог выяснить все с Лайлой.
Мой добрый друг кивает, и я спрашиваю:
– Где Норберт?
– Он уехал с племянницей. Ему нужно с ней побеседовать.
Я киваю. Бедняга, ему тоже досталось.
Наконец Бьорн крепко меня обнимает и говорит:
– Ну же, пойдем перекусим. Тебе это необходимо.
Я отказываюсь. Мне не хочется есть. Полностью разбитая, шепчу:
– Я хочу вернуться домой.
– Что ты сказала?
– Я хочу вернуться в Германию. Я сказала ему, пусть решает, что он хочет делать с нашими отношениями, и чтобы он мне позвонил. Но он не звонит, видишь?
– Ну что ты такое говоришь? – ворчит Бьорн. – Ты что, спятила? Как это ты уедешь?
Глотаю комок в горле – эмоции, которые так и стремятся наружу, и говорю:
– Бьорн, я сыграла ва-банк. Я сказала ему: «Ты только попроси – или дай мне уйти». Теперь осталось посмотреть, действительно ли он хочет, чтобы я осталась с ним. Но я не хочу на него давить. Хочу, чтобы он подумал и решил, чего именно он хочет.
Мой добрый друг пытается меня переубедить, уговаривает не уезжать и не оставлять Эрика, но я отказываюсь. Я устала, очень устала, мне плохо. Холодность и отказ моего мужа задели меня за самое сердце.
В конце концов Бьорн сдается. Мы садимся в лифт, спускаемся в вестибюль. Когда уже собираемся выйти из больницы, слышим крики и ругань.
Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть, что происходит. Сердце замирает. Я немею, видя, как Эрик борется с медсестрами и выкрикивает:
– Джуд… подожди… Джуд!..
Мое сердце бешено колотится. Мы с Бьорном наблюдаем картину: в нескольких метрах от нас стоит Айсмен в своем самом разгневанном виде, одетый в смешную больничную рубашку, выкрикивает трехэтажные маты, пытаясь вырваться из рук двух медсестер, которые похожи на два двустворчатых шкафа.
Мои ноги словно приклеились к полу, я не могу пошевелиться. Бьорн говорит:
– Судя по тому, что я вижу, Эрик решил, чего он хочет.
Вдруг мой сумасшедший любимый замечает, что я смотрю на него, и, вскинув руку, кричит, чтобы я не двигалась с места. Затем он отталкивает от себя медсестер и, волоча загипсованную ногу, идет к нам.
– Любимая, я тебе звонил, – говорит он, показывая мне мобильный телефон. – Я звонил тебе на мобильный, чтобы ты вернулась, но ты оставила его в моей палате.
Мое сердце вырывается из груди.
Опять мой любимый, мой блондин, мой Айсмен доказывает мне свою любовь. Он подходит ко мне, и я слышу:
– Малышка, мне жаль… мне очень жаль.
Я замерла…
Молчу…
Эрик весь напрягся. Он нервничает. Он хочет, чтобы я заговорила, чтобы сказала хоть что-то. Затем продолжает:
– Я – мудак.
– Да, коллега, так оно и есть, – утверждает Бьорн.
Мой парень протягивает руку своему доброму другу, и через мгновение они обнимаются. Эрик говорит:
– Мне жаль, Бьорн. Прости меня.
Взволнованная, вижу, что вместе со мной за ними наблюдает половина больницы.
– Ты прощен, мудак.
Они оба улыбаются.
Когда парни отпускают друг друга, медсестры снова хватают Эрика. Они просят его вернуться в палату. В таком состоянии ему нельзя здесь находиться.
Повисло напряжение.
Весь народ в вестибюле наблюдает за нами. Это невероятно. Эрик, тип ростом почти в два метра в больничной рубашке, которая больше открывает, чем прикрывает, опять вступает в борьбу с медсестрами. Когда он от них отбивается, то пристально смотрит на меня.
Он приковывает ко мне свой потрясающий взгляд и, не обращая внимания на взгляды и уши посторонних, произносит:
– Я люблю тебя. Милая, скажи мне что-нибудь.
Но я молчу, и он, подойдя ко мне еще ближе, продолжает:
– Малышка, я тебя не отпущу. Ты – моя жизнь, женщина, которую я люблю, и мне нужно, чтобы ты меня простила и не оставляла из-за того, что я был таким…
– …мудаком, – заканчиваю я фразу.
Эрик кивает. Его взгляд говорит, как он хочет, чтобы я обняла его. Но, к собственному удивлению, я этого не делаю. Я настолько оцепенела, что не могу даже моргать. Тогда он нажимает на кнопку на моем мобильном, и начинает звучать мелодия вызова на его телефоне. Это песня «Если нам позволят».
– Я пообещал, что буду заботиться о тебе всю свою жизнь, и собираюсь выполнить это обещание.
Очко в пользу Германии!
Мы смотрим друг на друга…
Между нами идет борьба…
Желая обнять его за то, что он только что сделал и сказал, я делаю шаг вперед и говорю:
– Во-первых, я ясно дала тебе понять: для того, чтобы я тебя оставила и захотела жить без тебя, должно произойти что-то очень… очень… очень серьезное. Во-вторых, я до сих пор хочу, чтобы ты заботился обо мне всю жизнь, но чтобы больше никогда не сомневался во мне и Бьорне. И в-третьих, дорогой, зачем ты светишь своей задницей на всю больницу?
Он улыбается, я улыбаюсь, и все вокруг тоже улыбаются.
Когда я бросаюсь в его объятия и чувствую его тепло, то закрываю глаза от счастья, а народ тем временем аплодирует. Бьорн становится позади своего друга и шепчет:
– Коллега, отправляйся в палату и перестань светить своей задницей.
Мои взбудораженные гормоны делают свое дело. Когда грудь Эрика становится мокрой от моих слез, он шепчет, прижимая меня к себе:
– Тсс… Не плачь, любимая. Пожалуйста, не плачь.
Но я так взволнована…
Так счастлива…
И так переживаю за него…
Я смеюсь и плачу, не контролируя себя.
Через пять минут в сопровождении Бьорна и медсестер мы возвращаемся в палату. Эрик сорвал капельницу, и теперь им нужно заново ее поставить. Медсестры делают ему выговор, а он все смотрит на меня и улыбается.
Его интересую только я!
Убедившись, что все хорошо, Бьорн спускается в кафетерий купить чего-нибудь перекусить. Он настаивает, чтобы я поела, и Эрик тут же его поддерживает. Ох и парочка!
Когда мы остаемся в палате одни, Эрик просит меня лечь рядом с ним. Я ложусь на кровать. Он обнимает меня, и я с тревогой спрашиваю:
– Дорогой, как ты?
Эрик двигает шеей и отвечает:
– Бывало и получше, но я поправлюсь.
Меня пугают его глаза. Я постоянно смотрю на них, и он шепчет:
– Успокойся, это пройдет.
– У тебя болела голова?
Он кивает, и мне становится еще тревожнее. Тогда он успокаивает:
– Но все под контролем.
Улыбаясь, он ласково проводит рукой по моему подбородку и добавляет:
– Как ты говоришь, я люблю тебя больше всей жизни.
Впиваюсь в его губы, и он вскрикивает от боли.
– Ай, прости, любимый, прости.
Он улыбается и говорит:
– Это ты меня прости, смугляночка. Это огромная мука, когда я не могу тебя поцеловать.
Он снова обнимает меня. Я отстраняюсь от него и произношу:
– Несмотря на твой кошмарный вид из-за этих свирепых вампирских глаз, ты все равно остаешься для меня самым красивым, самым симпатичным мудаком в мире. – Эрик улыбается, и я добавляю: – А теперь, когда полбольницы видело твою задницу, я понимаю, что я – женщина, которой завидуют больше всех.
Он улыбается, и его улыбка наполняет радостью мою душу. Затем он шепчет:
– Господи, малышка… Прости, что я в тебе засомневался. Я так тебя люблю, что, когда увидел эту чертову запись, меня переклинило, я потерял рассудок.
– Я простила тебя и надеюсь, что ты больше не будешь во мне сомневаться.
– Не буду. Обещаю.
– Кстати, это Аманда меня предупредила. Ты был прав, она меня уважает.
Желая поведать ему то, что я столько дней скрываю от всего мира, смотрю на него и говорю:
– Мне нужно тебе кое-что сказать, но сначала ты должен меня отпустить.
Эрик смотрит на меня, кривится и отвечает:
– Расскажешь чуть позже. Сейчас я хочу тебя обнимать.
Я смеюсь и, прильнув к нему, шепчу:
– Ладно, только когда я тебе расскажу, ты будешь меня упрекать в том, что я не рассказала тебе об этом раньше.
– Серьезно?
– Серьезно-серьезно.
– Это что-то хорошее, не так ли?
– Думаю, да, хотя после того, что мы пережили, не знаю, как ты это воспримешь!
– Не пугай меня.
– Я тебя не пугаю.
– Джуд…
Я пожимаю плечами и не двигаюсь. Тепло его тела меня завораживает. А его голос – еще больше. Он начинает ворошить пальцами мои волосы. О боже, какой кайф! Спустя две минуты он не выдерживает и, отпуская меня, торопит:
– Давай, я хочу узнать об этом.
Мурлыча, вздыхаю, поднимаюсь с кровати и иду за своей сумочкой.
Новость, которую я ему сейчас сообщу, сведет его с ума. Открываю сумочку, беру толстый конверт и, вынимая его, показываю его Эрику. Он смотрит на него и вздымает одну бровь. С некоторой комичностью я жестом прошу его подождать и, развязывая платок, повязанный у меня на шее, поворачиваюсь к нему.
– Смотри, что у меня.
Увидев мою красную, до крови разодранную шею, он с тревогой приподнимается в кровати.
– Милая, что с тобой случилось?
– Эти пятна у меня из-за нервов.
Открыв рот от удивления, он снова смотрит на меня и, нахмурившись, тихо произносит:
– Это все из-за меня.
– Отчасти, – киваю я. – Ты же знаешь, что со мной происходит, когда я нервничаю.
Он ничего не понимает. Тогда я вручаю ему толстый конверт и весело говорю:
– Открой его.
Когда он открывает конверт, на кровать падают четыре теста на беременность.
С отвисшей челюстью он смотрит на меня, не зная, что сказать. Подойдя к нему, я достаю фотографию Медузы, которую мне дала врач-гинеколог, и шепчу:
– Мои поздравления, сеньор Циммерман, ты скоро станешь папой.
Нужно видеть его лицо! Тем не менее он молчит, и я весело добавляю:
– И теперь приготовься, потому что с тех пор, как во мне оказалась эта Медуза…
– Медуза?!
– Да, я так ее называю, – отвечаю, показывая ему фотографию.
Он оторопел. До него доходит смысл сказанного. Я продолжаю:
– Так вот, с тех пор, как во мне эта Медуза, я не сплю, не ем и чувствую себя так скверно, что не хочу даже рассказывать, потому что мне страшно. Очень страшно! Я стану мамой, а я к этому не готова.
Обалдевший, каким я редко его видела, Эрик пытается встать.
Что он собирается сделать?
Я тут же его останавливаю. Если он снова сорвет капельницу, медсестры нас прибьют.
Мы смотрим друг на друга. Я улыбаюсь, прильнув к нему, и он опять обнимает меня так крепко, что мне приходится сказать:
– Дорогой… дорогой… ты меня сейчас задушишь.
Он отпускает меня, целует и ежится от боли. Обнимает меня. Снова смотрит на меня. Смотрит на тесты, спрашивает дрожащим голосом:
– У нас будет малыш?
– Похоже на то.
– Маленькая смугляночка?
– Или маленький блондин.
Он улыбается. Он нервничает. Смотрит на меня. Рассматривает меня и опять улыбается. Некоторое время Эрик не отпускает меня, и мы вместе смотрим на фотографию УЗИ. Смеемся, смеемся, смеемся. Вдруг Эрик спрашивает:
– Малышка, ты в порядке?
Его смех – это мой смех.
Желая быть откровенной, я отвечаю:
– Вообще-то, нет, дорогой. Я дерьмово себя чувствую. Вот уже несколько дней у меня рвота, я плачу и не перестаю чесать шею. И я постоянно боюсь этой Медузы. Ко всему этому добавляется то, что внезапно мой муж возненавидел меня, обвиняя в романе со своим лучшим другом. Как, ты думаешь, я должна себя чувствовать? – Прежде чем он отвечает, я добавляю: – Но-о-о-о-о… сейчас, в этот самый момент, рядом с тобой, мне хорошо, очень… очень хорошо.
Эрик снова меня обнимает.
Он так поражен новостью, что едва может говорить. Тогда я самым сексуальным голосом, от которого, знаю, он сходит с ума, шепчу:
– И знай, что, несмотря на мою беременность, ты все равно получишь наказание за то, что засомневался во мне.
Он улыбается. В этот момент открывается дверь и входит Бьорн. Эрик, переполненный радостью, смотрит на него и спрашивает:
– Хочешь стать крестным отцом Медузы?
Глава 24
На следующий день Бьорн и Норберт возвращаются в Германию. У Бьорна есть несколько неотложных дел. Я же звоню Марте и Соне. Узнав о случившемся, они сразу же прилетают в Лондон.
Марта, увидев, в каком состоянии глаза ее брата, совещается с местными врачами. В итоге она решает подождать, чтобы узнать, помогут ли ему время или медикаменты. Если нет, то сразу же по возвращении в Германию придется провести операцию по дренажу крови. Этот вопрос выяснен, и через два дня врач дает нам выписку.
Отлично, мы можем вернуться в свой дом!
Соня приходит в восторг, узнав, что у нее будет еще один внук, а Марта радостно хлопает в ладоши. От осознания того, что семья станет больше, всех переполняет счастье.
Фрида и Андрес звонят по телефону и успокаиваются, когда слышат голос Эрика, а узнав о моей беременности, они становятся просто вне себя от радости.
Звоня Флину, чтобы тот поговорил с дядей, мы решаем пока не говорить о моей беременности ни ему, ни Симоне. Норберт сохранит секрет до нашего возвращения.
Однажды вечером, когда я нахожусь в палате вместе с Эриком, появляется Аманда. Мне до сих пор неловко в ее присутствии, хотя я и признаю: ее поступок доказывает, что она вовсе не такая, какой я ее считала.
Аманда около часа беседует с Эриком о работе.
Я решаю воспользоваться этим и позвонить отцу. Хочу сообщить ему новость.
Одновременно радуясь и переживая, выхожу из палаты и набираю номер телефона в Хересе. После двух гудков меня приветствует племянница Лус:
– Те-о-о-о-о-тенька!
– Привет, маэстро Покемон, как дела?
– Ну, как сказал бы дедушка, задолбанная, но довольная.
– Лус! Ох и язычок у тебя, – порицаю ее.
Она такая естественная, такая настоящая, что улыбка не сходит с моих губ.
– Сегодня учительница Колинес поставила мне четыре балла за работу, которая заслуживала по меньшей мере семи.
Я хохочу. Вспоминаю, кто такая Колинес, и отвечаю:
– Понятно, милая, но, может быть, стоит больше стараться?
– Эта ведьма с крысиной мордой меня возненавидела. Тетенька, я очень старалась, но в этой школе одни зануды.
– Ладно, милая, я верю, что…
Но внезапно она поступает точь-в-точь как моя сестра – меняет тему и спрашивает:
– Как там дядя? Ему уже лучше?
– Да, милая моя, он набирается сил, и в ближайшие дни мы вернемся в Германию.
– Как классно! А Флин?
– Он в Мюнхене с Симоной и Норбертом. Кстати, он хочет, чтобы вы приехали на рождественские праздники и снова всех повидали.
– Какой же дядюшка классный! – выпаливает она со всей своей непринужденностью. – Скажи ему, что я привезу с собой игры для Wii, которые ему обещала. Пускай готовится, потому что я его разгромлю. Ладно?
– Конечно, я ему это скажу.
– Тетенька, отдаю трубку маме, она хочет с тобой поговорить. Какая же она доставучка! Целую крепко-крепко.
– И я тебя, любовь моя.
Улыбаюсь. Лус такая чудесная!
– Булочка, как Эрик себя чувствует? – с тревогой спрашивает сестра.
Когда я позвонила ей и отцу, чтобы сообщить, что Эрик попал в больницу, они хотели приехать в Лондон. Но я их остановила. Знаю, что муж устал бы от такого количества посетителей.
– Хорошо. Послезавтра возвращаемся домой. Я измотана.
– Ах, булочка… Как жаль, что ты так далеко. Как же мне хочется тебя потискать и подбодрить.
– Я знаю. Мне тоже очень хотелось бы, чтобы вы были рядом. Как Лусия?
– Как поросеночек. Эта девчушка очень много ест. Однажды она съест всех нас.
Мы смеемся, и я напеваю:
– А ты кое-чего не зна-а-а-а-ешь…
– Чего?
– Догадайся.
– Ты переезжаешь в Испанию?
– Не-е-е-е-ет.
– Ты перекрасилась в блондинку?
– Нет.
– Мой зятек подарил тебе красный «Феррари»?
– Нет.
– Что это, булочка?
Я прыскаю и, горя желанием рассказать ей, выпаливаю:
– Думаю, что совсем скоро кого-то будут называть тетушкой Ракель.
Раздается оглушительный крик Ракель.
Даже Тарзан в самые лучшие времена не смог бы издать подобного.
Сестра, словно безумная, начинает хлопать в ладоши, и я слышу, как она сообщает об этом Лус. Они обе пищат и аплодируют. Я смеюсь, не в силах этому сопротивляться, и тут же слышу голос отца:
– Смугляночка, это правда? Правда, что ты подаришь мне еще одного внучонка?
– Да, папа, это правда.
– Ура, душа моя! Ты только что сделала меня еще счастливее. Устала, доченька моя?
– Да, папа, немножечко.
Как всегда, его счастливый смех наполняет радостью мое сердце. Я разговариваю одновременно с ним и с Ракель. Они оба хотят разговаривать со мной и радоваться вместе. Сестра забирает у папы телефон:
– Булочка… как только приедешь домой, позвони мне, поговорим. У меня куча маленьких вещей Лусии, которые пригодятся тебе в первые месяцы. О боже… О боже… Ты беременна. Не могу в это поверить!
– Я тоже, Ракель, я тоже, – тихо говорю я.
Слышу какой-то шум, вдруг раздается голос племянницы:
– Тетенька, я могу кое о чем спросить?
– Конечно, милая моя.
– А у малыша будут такие же глаза, как у Флина?
Я разражаюсь хохотом и слышу в трубке, как смеются отец и сестра. Позабавившись вопросом девчушки, отвечаю:
– Не знаю, крошка моя. Когда он родится, первым делом я покажу его вам.
Опять шум и какая-то возня. Это мой отец.
– Смугляночка, а ты хорошо ешь?
– Да, папа. Не волнуйся.
– Ты была у врача?
– Да.
– Твоя сестра спрашивает, принимаешь ли ты кислую фолику.
Я хохочу.
– Да, папа. Скажи ей, что я принимаю фолиевую кислоту.
– Эх, смугляночка, как же я рад. Еще один внучок!
– Да, папа, еще один внучок.
– Хоть бы это был мальчуган.
Меня это смешит, и я спрашиваю:
– А если будет девочка, что тогда?
Отец заливается хохотом и отвечает:
– Ну, тогда, жизнь моя, у меня будет еще одна малюсенькая женщина, которую я буду любить и лелеять.
Мы оба смеемся, и он добавляет:
– Эрику лучше?
– Да, папа, ему намного лучше. Его выписывают через пару дней.
– Хорошо… хорошо. Послушай, а он рад ребенку?
Я улыбаюсь. Эрик почти не спит с того дня, как об этом узнал. Он постоянно беспокоится, чтобы я ела и отдыхала, а когда меня рвет, муж как будто страдает вместе со мной.
– Эрик, как и ты… в восторге, – отвечаю я.
Мы болтаем еще несколько минут. Тут из палаты выходит Аманда, и я быстро прощаюсь с родными. Она смотрит на меня, и я говорю:
– Я провожу тебя к выходу из больницы.
Она кивает, и мы вдвоем идем к лифту. Мы обе знаем, что между нами есть недомолвки, поэтому молчим. Когда же останавливаемся, я говорю:
– Спасибо, что предупредила меня.
Аманда бросает на меня взгляд, откидывает с лица шелковистые волосы и уже в лифте отвечает:
– Поздравляю с ребенком.
– Спасибо, Аманда.
Повернувшись ко мне, она продолжает:
– Я не предупредила тебя раньше, потому что Эрик запретил мне это делать. Но на третий день я плюнула на его приказ и позвонила тебе. Ты должна была знать о случившемся.
Я киваю с понимающей улыбкой. Мне стоит поблагодарить ее за подробности.
И все же между нами дикое напряжение. Когда мы подходим к выходу из больницы, она смотрит на меня и говорит:
– Джудит, я хочу, чтобы ты знала, что уже очень давно мне все стало ясно. Эрик счастлив в браке, и я в это не вмешиваюсь.
– Рада слышать, что ты так думаешь, – отвечаю я. – Это осчастливит наше с тобой сосуществование.
Она улыбается и, сделав сигнал мужчине в шикарном костюме, ждущему ее возле потрясающего Audi A8, говорит:
– Я тебя оставлю. Меня ждут.
Я быстро реагирую, подхожу к ней и целую в обе щеки. Мы переглядываемся, и становится понятно: наши жесты по отношению друг к другу – ее поступок и мой поцелуй – означают заключение мира.
Не отходя от дверей, я наблюдаю, как эта светловолосая тигрица, виляя бедрами, подходит к мужчине на Audi, садится в машину и, поцеловав его в губы, уезжает.
Когда я возвращаюсь в палату, Эрик работает на компьютере и улыбается при виде меня.
Он выглядит лучше. Подойдя ближе, я целую его и шепчу:
– Я тебя люблю.
Два дня спустя мы возвращаемся в Мюнхен.
Дом, милый дом!
Иметь под рукой свои вещи, спать в своей кровати и мыться в своей ванной – это все, что мне нужно.
При виде Эрика лица Флина и Симоны искажаются ужасом. Они напуганы!
Эрик улыбается, улыбаюсь и я, поглаживая по голове Кальмара.
– Спокойно, хоть он и похож на злобного вампира из фильма «Сумерки», клянусь, это Эрик! И он не кусает за шею.
Мой комментарий немного разряжает обстановку. Я читаю на лицах Флина и Симоны тревогу и прекрасно их понимаю – его глаза действительно пугают.
Флин, еще совсем ребенок, подходит к дяде, обнимает его и спрашивает:
– Они выздоровеют или останутся такими навсегда?
– Они выздоровеют, – уверяю я, желая переключить его внимание.
– Я на это надеюсь, – шепчет Эрик, обнимая племянника.
Я смотрю на него, но больше ничего не говорю. Знаю, что мой немец очень переживает по этому поводу, хоть и молчит. Достаточно увидеть, как он смотрит на себя в зеркало, чтобы все понять. Но мы с ним об этом не говорим. Не хочу усугублять ситуацию. Надеюсь лишь, что после лечения все вернется в норму.
Отец часто говорит, что все хорошее притягивает такое же хорошее.
Будем думать о хорошем!
Наблюдаю за Симоной, которая постоянно поглядывает на глаза Эрика.
Я ее понимаю.
Его глаза ужасают больше всего. Конечно же, и нога в гипсе привлекает внимание, но по-настоящему сильное впечатление производят именно залитые кровью глаза. Без капли белого. Красно-голубые. Необычная комбинация.
Когда вечером мы садимся ужинать, то просим Норберта и Симону присоединиться к нам за десертом. Нам нужно сообщить им приятную новость. Услышав о моей беременности, Флин выкрикивает:
– У меня будет кузен! Как круто!
Мы с Эриком переглядываемся, и я говорю:
– Ты для него станешь старшим братом, и тебе придется многому его научить.
Все смотрят на меня. Они удивлены моими словами, поэтому я с полной уверенностью поясняю:
– Флин – мой ребенок, и Медуза тоже им станет…
– Медуза?! – в один голос спрашивают Симона и Флин.
Норберт и Эрик улыбаются. Я поясняю, указывая на свой пока еще плоский живот:
– Я называю его Медузой – пока не узнаю, кто это будет, девочка или мальчик. – Все кивают, и я спрашиваю у Флина, который не сводит с меня глаз: – Хочешь быть его старшим братом, правда?
Он кивает и изумленно шепчет:
– Кру-у-у-у-у-то, мама.
Иногда Флин называет меня мамой, в другой раз – тетей, в третий – Джуд. Видимо, он еще не решил, кто я для него. Но для меня важно лишь то, что я важна для него.
Взволнованная всем этим, Симона берет Норберта за руку и восклицает:
– Какое счастье! Еще один малыш будет бегать по дому. Какая радость!
Я смотрю на них с нежностью. У этих милых людей нет детей. Несколько месяцев назад Симона призналась мне, что они долгие годы пытались завести ребенка, но судьба так и не подарила им этого счастья. Знаю, что эта новость особенно запала ей в сердце, и Медуза станет для нее родным внуком.
– Значит, мы не покупаем для меня мотоцикл, да? – спрашивает Флин.
Услышав это, я вздыхаю. Мотоцикл для Флина! Я совсем о нем забыла.
Эрик смотрит на меня, потом – на племянника и говорит:
– Сейчас Джуд не может тебя обучать. Ей нельзя ездить на мотоцикле из-за беременности. Но если ты хочешь, мы купим его на выходных, и учить тебя будет мой кузен Юрген.
Эрик прав. Сейчас я не могу и не должна. Но мне нравится его положительный настрой по отношению к мальчику. То, что он предлагает, кажется мне потрясающим решением, но реакция Флина удивляет:
– Нет. Я хочу, чтобы меня учила Джуд.
Ласково глядя на него, поясняю:
– Я не могу сейчас ни ездить на мотоцикле, ни бегать за тобой.
Мальчик пристально смотрит на меня и спрашивает:
– Но когда родится Медуза, ты же сможешь, правда?
Я киваю. Сразу видно: для него очень важно, чтобы его обучала именно я. Смотрю на улыбающегося Эрика и, чмокая мальчугана в макушку, решительно отвечаю:
– Значит, решено. Будем учиться ездить на мотоцикле, когда Медуза будет спать в люльке.
Вечером, оказавшись в своей комнате, мы с Эриком чувствуем полную обессиленность. Он осторожно присаживается на кровать и отставляет в сторону костыль.
Мой любимый счастлив быть дома и я, глядя на него, спрашиваю:
– Помочь тебе раздеться?
С радостной улыбкой мой парень кивает, и я начинаю.
Сначала расстегиваю рубашку, снимаю ее и ласкаю его плечи. Боже, как же он мне нравится. После этого заставляю его встать и, не задевая загипсованную ногу, снимаю с него черные трикотажные штаны. Увидев его выдающийся член, спускаю трусы и мурлычу:
– О да… Это именно то, что мне нужно.
Эрик смеется, и я добавляю:
– Я слишком давно не… и я хочу… хочу… хочу…
Опьяненная желанием, приближаю свои губы к его. Мы уже можем спокойно целоваться. Рана на его губах зажила, и я наконец– то могу наслаждаться поцелуями мужа и страстно его целовать. Возбужденная близостью мужчины, которого люблю до безумия, я осторожно сажусь к нему на колени и спрашиваю:
– Ничего, если я здесь присяду? – Он отрицательно машет головой, и я, нежась, шепчу: – Значит, я никуда не сдвинусь с этого места.
Эрик целует мои губы и, взявшись горячими руками за мои бедра, говорит:
– Теперь ты точно не сдвинешься с этого места.
Я расплываюсь в улыбке. Вот мошенник! Кусая его за губу, отвечаю:
– Я буду двигаться так, что твои крики услышат даже в Австралии.
– Как это соблазнительно, – мурлычет он.
Вне себя от счастья снова обнимать Эрика, смотрю на него и говорю:
– Я вдруг вспомнила, что обещала тебя наказать.
Эрик замирает, смотрит на меня с гримасой на лице, и я поясняю:
– Ты очень плохо себя вел. Ты засомневался во мне и…
– Знаю, любимая. Я никогда себе этого не прощу.
Я не улыбаюсь. Хочу, чтобы он поверил: я действительно буду его наказывать. Он продолжает:
– Джуд, прошу тебя, ты мне нужна… Накажи меня в другой день, но сегодня…
– Ты меня наказал, лишив себя на очень много дней. Ты вообще задумывался об этом, Эрик?
– Да… – И приблизившись к моим губам, он умоляет: – Джуд, пожалуйста… Слышать, как ты меня ругаешь, – для меня это словно музыка.
Он полностью мне сдался.
Я нужна ему так же, как и он мне. Отвечаю:
– Наказание должно быть соразмерным с твоим преступлением.
Он замер. Я знаю, что его это огорчает. Он смотрит на меня в ожидании моей следующей реплики. Не в силах больше мучить его, произношу:
– Итак, твое наказание в том, что ты должен удовлетворять меня до тех пор, пока я не упаду от изнеможения.
Эрик разражается хохотом, и я улыбаюсь. Хватит с нас наказаний!
Он соблазняет меня губами.
Проводит ими по моим губам. Когда я открываю рот, готовая к поцелую, он делает то, что так мне нравится. Высовывает язык, облизывает мою верхнюю губу, затем нижнюю, потом кусает ее и наконец целует. Пожирает меня. Сводит меня с ума.
Его упругий член пульсирует подо мной. Охваченная желанием, я шепчу:
– Разорви мои трусики.
– Хмм… малышка, это становится интересно. – Он без промедления выполняет мою просьбу.
Резким движением дергает за трусики с обеих сторон, и они рвутся на части.
Да!
Горя желанием почувствовать его внутри, приподнимаюсь. Беру пленительный пенис мужа и, подведя его к центру своего желания, потихоньку ввожу его в себя, нашептывая:
– Я соскучилась.
Руки Эрика скользят к моей попке и шлепают меня. Еще раз. И еще. Не произнося ни слова, он требует, чтобы я двигалась. Я повинуюсь. Начинаю двигаться, и он вздрагивает. Откидывает голову назад и закрывает глаза.
О да… Наслаждайся… Наслаждайся, любовь моя.
Обнимаю его за шею и, ласково кусая за подбородок, начинаю двигать бедрами вперед и назад. Наши стоны сливаются. Раз за разом я молча нанизываюсь на член своего немца, и по телу бегут мурашки.
Мои гормоны, мое тело, сама я требуем большего. Понимая это, Эрик крепко сжимает меня за бедра и останавливает. Он не может свободно двигаться из-за гипса на ноге и все же шепчет:
– Малышка, позволь мне понести свое наказание.
Это выводит меня из ритма, а я так не хочу останавливаться. Вдруг он резко двигает моим тазом по кругу, нанизывая меня еще глубже, и я вскрикиваю. Он улыбается. Он знает, что мне это нравится, и повторяет то же движение.
На этот раз вскрикиваем мы оба. Резкими движениями он проникает в меня глубже и глубже. Повторяет это в седьмой, восьмой, девятый раз, и после стольких дней жажды мы наконец достигаем экстаза.
Час спустя, лежа с ним в обнимку в кровати, я уже почти сплю, как вдруг он произносит:
– Джуд…
– Что?
– Трахни меня.
Я вмиг открываю глаза и поворачиваюсь, уставившись на него. Он объясняет:
– Любимая, я бы сам это сделал, но мне не дает моя нога, а я хочу искупить свою вину.
Смотрю на часы – 00:45. Для немцев это о-о-очень поздно.
Весело спрашиваю:
– А ты, оказывается, шалун.
Мой парень улыбается и, прикасаясь к моим бедрам, отвечает:
– Все эти дни я очень по тебе скучал, и мне нужно наверстать упущенное.
Улыбаюсь и молниеносно реагирую. Открываю ящик в столике, беру несессер с кучей наших игрушечек и говорю:
– Я сниму трусики, пока ты не порвал их. А то двое за одну ночь будет слишком. Эрик смеется. Затем просит:
– Не включай свет.
– Почему?
– Хочу остаться в темноте, чтобы пофантазировать.
Я с улыбкой снимаю трусики и сажусь на него в кровати. Опускаю его пижаму и, увидев в полумраке его поднявшийся член, тихо говорю:
– Ну надо же… надо же, сеньор Циммерман, однако вы очень, ну очень в чем-то нуждаетесь.
Эрик улыбается.
– Слишком долгое время без тебя, сеньора Циммерман.
– Вот как? – И полностью сев на стоящий член своего мужа, шепчу, приблизившись губами к его губам: – Ты провинился в том, что не поверил мне.
Эрик отвешивает мне звонкий шлепок по попке. Потом сжимает ее своими огромными руками и шепчет:
– Малышка, ты только попроси – о чем хочешь, только трахни меня.
Это мгновение так сексуально…
Его голос…
И полумрак комнаты… Все это еще больше сводит нас с ума.
Он лежит на кровати весь в моем распоряжении, и я жажду поиграть с ним. Он хочет пофантазировать. Я тоже. Наклонившись к его уху, шепчу:
– За нами наблюдает одна пара. Они хотят посмотреть, как мы играем.
– Да.
– Девушке нравится смотреть, как ты облизываешь мои соски, а ему хочется, – вкладываю кое-что ему в руку, – посмотреть на мою попку и на то, как ты введешь в меня эту игрушку.
Эрик включается в игру. Он от нее в восторге!
Его дыхание становится глубже, прерывистей, когда он с наслаждением облизывает мои соски. О да… Они настолько чувствительны, что я заворожена удовольствием и болью одновременно. Не отрываясь от них, Эрик крепко сжимает мои ягодицы, разводит их и, выпустив соски, шепчет:
– Давай покажем твою прекрасную попку этому мужчине.
– Да, – мурлычу я.
– Малышка, он в восторге от твоей попки. Он смотрит на нее. Она ему нравится. И он хочет ее.
– Да…
– Но ему также нравится, как я мощно в тебя врезаюсь.
От мощного толчка у меня прерывается дыхание, и я кусаю его за плечо. Тем временем он продолжает:
– Девушка горит желанием облизать твои прекрасные соски. У нее текут слюнки, она взглядом просит меня отпустить тебя, чтобы она смогла насладиться тобой.
– Не отпускай меня. Наслаждайся мной, а потом предложи меня ей.
От этих слов меняется ритм моего дыхания. То, что произносит мой парень, возбуждает меня так же, как и его самого. Он снова шлепает меня по попке, и я, прогнув спину, шепчу:
– Вот так, тебе нравится, что я выставляю себя напоказ.
– Малышка, прогнись еще…
Прогибаюсь и чувствую, как мое тело вздрагивает от нашей похотливой игры. Мы любим разговаривать. Нам нравится фантазировать. Мы любим секс. Засовывая мне в рот анальную игрушку, Эрик шепчет:
– Оближи его, давай… оближи…
Выполняю его просьбу и представляю, что за нашей сексуальной игрой с удовольствием наблюдают двое. Эрик посасывает мои твердые набухшие соски, а я облизываю анальную игрушку. Ритм моих облизываний такой же, как и ритм посасываний и покусываний Эрика.
– Я сейчас введу в тебя то, что хочешь ты и чего хотят они, – говорит он.
До безумия возбужденная нашей словесной игрой, я прогибаюсь, и Эрик медленно проводит игрушкой по позвоночнику вниз, до самой моей дырочки. Она сухая. Он не наносил лубрикант и, вводя игрушку, шепчет:
– Вот так, малышка… вот так…
Я глубоко вздыхаю, ощущая давление от игрушки, но мое жаждущее тело принимает ее. Когда она оказывается у меня внутри, Эрик двигает ею, и из меня вырываются стоны, мои соски бьются о его грудь, и он говорит:
– Я сейчас оттрахаю тебя, а потом, когда насыщусь тобой, отдам тебя им. Сначала девушке, а потом мужчине. Я разведу твои ноги, чтобы открыть тебя для них, и ты подаришь мне свои стоны, договорились?
– Да… да… – стону я, доведенная до безумия, и он прижимает меня к себе с такой силой, что кажется, я сейчас разорвусь пополам.
– И ты ни на секунду не сведешь свои ноги. Ты позволишь ей взять все, что она захочет, ты готова?
– Да… я готова…
Тон моего голоса, наша фантазия и наше желание создают именно ту атмосферу, которой мы хотели. Упираюсь руками в его мускулистую грудь и продолжаю двигаться на нем. Эрик держит меня за талию и прижимает к себе, чтобы поглубже войти в меня.
Наш дикий инстинкт снова вырывается наружу, и мы, словно одержимые, даем друг другу то, чего так жаждем, пока не доходим до оргазма.
В эту ночь мы не можем друг другом насытиться. Когда занимаемся сексом в последний раз, я решаю отдохнуть, лежа в его объятиях, и шепчу:
– Я хочу, чтобы ты так искупал свою вину каждую ночь.
Эрик целует меня и своей огромной рукой гладит мои волосы:
– Спи, богиня секса.
Глава 25
Наутро, едва открыв глаза, чувствую тошноту. Как и каждый день, мой желудок сжимается, и я пулей лечу в туалет.
Эрик, который спал рядом, бежит за мной так быстро, как только позволяет его загипсованная нога. Видя, как мне плохо, крепко меня сжимает.
Когда рвота прекращается, я сажусь на ванну и, глядя на него, шепчу:
– Это ужасно… Медуза меня убивает.
Бедняга. Взяв полотенце и смочив его водой, он проводит им по моему лицу и с самой глубокой нежностью произносит:
– Спокойно, малышка. Это скоро пройдет.
– Я… не могу это терпеть… Не могу.
– Сможешь, любимая. У тебя будет прекрасный ребенок, и ты обо всем этом забудешь.
– Ты так думаешь?
Эрик пронзает меня своими окровавленными глазами и отвечает:
– Конечно. Это будет такая же смугляночка, как и ты, вот увидишь!
– И она будет такой же буйной, – завершаю я.
Он улыбается, с любовью целует меня в кончик носа и шепчет:
– Если она будет делать это так же грациозно, как ты, то я согласен.
Без малейшего желания драматизировать ситуацию, я киваю и все же улыбаюсь. У меня восхитительный парень, потому что даже в такой момент он заставляет меня улыбнуться и забыть о том, как мне плохо.
Я прочитала, что обычно тошнота длится в течение первых трех месяцев. Надеюсь лишь на то, что это скоро закончится!
Как только к моему лицу возвращаются краски, Эрик выходит из ванной, и я решаю принять душ. Раздеваюсь, снимаю трусики и с ужасом вижу пятно.
Кровь!
О Господи!
Разнервничавшись, зову Эрика.
Несмотря на гипс, он за долю секунды оказывается в ванной. Испуганно глядя на него, я шепчу:
– У меня кровь.
– Быстро одевайся, любимая. Едем в больницу.
Словно на автомате выхожу из ванной и быстро одеваюсь. Эрик одевается еще быстрее, и, когда я спускаюсь, они с Норбертом уже ждут, а Симона целует меня и говорит:
– Не волнуйся. Все будет хорошо.
В машине Эрик держит меня за руки. Они ледяные. Я напугана.
Это не очень хорошо, когда во время беременности идет кровь.
А если я потеряла Медузу?
Когда мы приезжаем в больницу, Марта уже ждет нас у входа с креслом-каталкой. Меня заставляют сесть и быстро отвозят в отделение скорой помощи. Эрика просят остаться снаружи. Марта остается вместе с ним, а я иду с врачами.
Мне страшно.
Они задают сотню вопросов, и я отвечаю, сама не понимая, что говорю. Я никогда не хотела беременеть, но Медуза уже стала для меня очень дорогой. Для Эрика. Для нас обоих.
Они спрашивают, нервничала ли я в последнее время.
Киваю.
Я не рассказываю о своей жизни, но понимаю, что пережитое напряжение могло стать причиной этого. Меня кладут на кушетку и делают УЗИ.
Молча, часто дыша, наблюдаю, как два врача с серьезным видом смотрят на монитор. Хоть бы все было хорошо. Наконец, взвесив все предположения, они поворачиваются ко мне и говорят:
– Все в порядке. Ваш ребенок еще с вами.
Понятно, что я сейчас буду делать.
Я плачу, плачу и еще раз плачу.
Наверно, меня можно окрестить Главной плаксой Германии.
Через пять минут врачи разрешают Эрику войти. Видно, что он встревожен и напряжен. Он заключает меня в объятия. Я так взволнована, что не могу произнести и слова, лишь плачу, поэтому ему все объясняют сами врачи. Целуя в макушку, Эрик убаюкивает меня и шепчет:
– Спокойно, моя чемпионка. Наш ребенок в порядке.
Киваю и понемногу успокаиваюсь.
Минут через десять, прежде чем отправить нас домой, один из врачей дает нам рекомендации и говорит, что если больше не будет кровотечений, то я должна буду явиться к гинекологу на запланированную консультацию. И добавляет, что с этого момента я должна отдыхать. Эрик кивает, а я вздыхаю. И думать не хочу, каким нудным он станет с этим «отдыхом».
Так я и думала. Как только мы приезжаем домой, Эрик отправляет меня в кровать. Сейчас я этому и не сопротивляюсь. После перенесенного испуга я совсем без сил и вырубаюсь, едва прислонив голову к подушке. Когда просыпаюсь, Эрик рядом. Он забрал из кабинета ноутбук и работает в нашей спальне. Увидев, что я не сплю, сразу же откладывает компьютер, целует меня и спрашивает:
– Малышка, ты в порядке?
– Да, превосходно.
– Звонили Фрида и Андрес. Они тебя целуют и рады, что у тебя все хорошо.
– И как они об этом узнали?
Эрик улыбается и, чмокая меня в кончик носа, отвечает:
– От Бьорна.
Я иду в ванную. Эрик следом. Увидев, что крови больше нет, я успокаиваюсь. Когда возвращаюсь в постель, он ложится рядом и шепчет:
– Я чувствую себя виноватым в том, что случилось.
– Почему?
Эрик машет головой и отвечает:
– Это моя вина в том, что ты так нервничала. Из-за меня мы чуть не потеряли нашего ребенка. К тому же я вчера был слишком требователен и…
– Не говори глупостей, – прерываю я его. – Врачи сказали, что иногда такое случается. А что касается вчерашней ночи, то не терзай себя из-за того, в чем ты сам не разбираешься.
Айсмен кивает, хотя, зная его, я понимаю, что он всегда будет себя в этом винить. Решаю больше не поднимать эту тему. Что было, то прошло. Теперь нужно смотреть лишь в будущее. Как говорит папа, чтобы идти вперед, назад не смотрят.
До вечера Эрик не разрешает мне вставать с постели, а на следующий день снова настаивает, чтобы я оставалась в кровати. До полудня я сдерживаюсь, как могу: смотрю вместе с Симоной «Безумную Эсмеральду», общаюсь с подружками в «Фейсбуке», но к вечеру не выдерживаю и, когда Флин возвращается из школы, встаю к нему. Увидев меня на кухне, Эрик меняется в лице. Ему не нравится, что я пришла прежде, чем он успел мне разрешить. Нахмурившись, выпаливаю:
– Отдых – это спокойствие, а не валяние в постели двадцать четыре часа в сутки. Поэтому не подвергай меня стрессу и не нервируй меня, понятно?
Он не отвечает – сдерживается. Когда же час спустя я снова бросаюсь в туалет, Эрик берет меня на руки, когда я выхожу.
– Малышка, в кровать, – говорит он.
Я протестую, но тщетно. Он все равно относит меня в постель.
Последующие дни похожи один на другой. Отдых, отдых и еще раз отдых.
Неделю спустя я сыта по горло этим отдыхом.
Мои родные узнают от Эрика о случившемся. Папа сразу же намеревается приехать в Германию, чтобы поухаживать за мной. Я с трудом убеждаю его, что в этом нет необходимости. Мне жутко хочется увидеть и обнять его, но знаю, что сойду с ума, если вокруг меня будут носиться со своими заботами все трое: он, Ракель и Эрик. Ну уж нет.
В итоге папа и Ракель звонят мне каждый день. По их голосам я понимаю, что им спокойнее, когда они слышат мой смех.
Из Мексики звонят Декстер и Грациэла, и я всем сердцем радуюсь, узнав, что у них все хорошо. Грациэла рассказывает, что Декстер спит с ней каждую ночь и раструбил на весь мир, что она – его невеста. Представить не могу, как, наверное, обрадовалась его мама.
Со временем Эрик, похоже, понимает, что я сыта по горло лежанием в кровати, и разрешает мне перемещаться на диван в гостиную и обратно. Это прорыв!
Он не собирается разрешать мне больше, пока я снова не побываю у гинеколога. Отказывается также позволять себе больше, чем нежные ласки и поцелуи. Вначале мне это даже нравилось, но теперь – нет. Это уже раздражает.
Мы много разговариваем о Медузе. Будет ли это смугляночка? Или это будет блондинчик? Он в ужасе оттого, что я называю ребенка Медузой, но все же сдается, понимая, что я говорю это с любовью и что не могу называть это живое существо во мне иначе.
Каждую ночь в нашей уютной спальне Эрик целует мое пузико, и я начинаю дурачиться. Он такой классный! Эрик источает столько любви каждой своей клеточкой, что я постоянно сияю улыбкой.
Однажды вечером, когда мы лежим вдвоем в постели, уже немного подурачившись, я обнимаю его и шепчу:
– Я хочу тебя.
Эрик улыбается и дарит мне невинный поцелуй в губы.
– И я тебя, любовь моя, но мы не должны этого делать.
Знаю. Он прав. Но, горя желанием, шепчу:
– Нет необходимости, чтобы ты входил в меня…
Поднимаясь с постели, он отходит подальше.
– Нет, любимая. Лучше не испытывать судьбу. – На моем лице, наверное, все написано, потому что он добавляет: – Когда твой врач даст нам разрешение, все вернется в норму.
– Но, Эрик… Еще две недели до визита к гинекологу.
Забавляясь моей настойчивостью, он открывает дверь и, прежде чем выйти из комнаты, произносит:
– Значит, осталось совсем немного. Нужно лишь подождать.
Когда я остаюсь одна, то разочарованно вздыхаю. Из-за восставших гормонов я жажду секса, и теперь ясно, что этой ночью у меня его не будет.
Проходит время, и Эрику снимают гипс. Я счастлива, а он – еще больше. К нему вернулись свобода движений и независимость, и это настоящее облегчение.
Однажды вечером, после моей трехчасовой сиесты, Эрик будит меня, осыпая тысячей поцелуев.
Я в восторге. Прильнув к нему, начинаю свою атаку, но он останавливает меня:
– Нет, малышка… Мы не должны.
От этих слов я окончательно просыпаюсь и ворчу. Эрик улыбается и, взяв меня на руки, говорит:
– Пойдем. Мы с Флином хотим тебе кое-что показать.
Он спускается со мной по лестнице, но я продолжаю дуться. То, что у нас нет секса, меня убивает. Но когда он открывает двери гостиной, я таю, растроганная увиденным.
Мой маленький смурф-ворчун восклицает:
– Сюрприз! Скоро Рождество, и мы с дядей нарядили дерево желаний.
Когда Эрик опускает меня на пол, я закрываю рот руками и, не в силах сдержаться, плачу. Плачу как дура перед удивленным Флином, который ничего не понимает. Эрик сразу же усаживает меня на диван.
Передо мной стоит рождественская красная ель, та самая, из-за которой в прошлом году было столько споров. Не прекращая плакать, показываю на нее рукой. Мне хочется поблагодарить их и сказать, какая она красивая, но мешают слезы. И тогда мой мальчик говорит:
– Если тебе не нравится, мы можем купить другую.
Из-за этого я начинаю еще сильнее рыдать. Я плачу, плачу и плачу.
Эрик, чмокнув меня в макушку, поворачивается к племяннику и объясняет:
– Джуд не хочет другую. Эта ей нравится.
– Почему тогда она плачет?
– Потому что из-за беременности она стала очень сентиментальной.
Мальчик смотрит на меня и выпаливает:
– Ну и скукотища.
Они сделали для меня нечто удивительное, прекрасное и волнующее, и я не могу остановить слезы. Когда представляю, как мои мальчики сами украшали для меня елку, по телу бегут мурашки. Это трогает меня до глубины души.
Эрик наклоняется ко мне. В отличие от Флина, он понимает, что со мной происходит, и, вытирая бегущие по моему лицу слезы, говорит:
– Мы с Флином знаем, что это твое любимое время года, и хотели сделать для тебя сюрприз. Мы знаем, что тебе больше нравится это дерево, чем обычная елка, которую очень долго выращивают, и посмотри, – он показывает на маленькие листы бумаги на столе, – ты должна на них написать свои желания, чтобы мы могли повесить их на дерево.
– А вон те другие листочки, – продолжает Флин, – они ждут, когда приедет вся семья и напишет свои пожелания, и мы тоже развесим их на дереве. Как тебе эта идея?
Глотая слезы, киваю и еле слышно произношу:
– Это превосходная идея, мой милый.
Мальчик хлопает в ладоши и обнимает меня. Видя, как мы любим друг друга, Эрик кивает, и я читаю по его губам: «Я тебя люблю».
На следующий день мы едем в больницу на консультацию к Марте. Пришло время проверить зрение Эрика. Сначала он отказывается брать меня с собой, потому что мне нужно отдыхать. Но сдается, когда я заряжаю ему в голову туфлей и кричу, что все равно поеду, с ним или сама, следом, на такси.
Его глаза до сих пор залиты кровью. Их состояние не улучшается ни от лечения, ни со временем. Посоветовавшись с коллегами, Марта решает назначить на 16 декабря операцию, чтобы дренировать кровь.
Мне страшно, и я знаю, что Эрик тоже боится. Но никто из нас в этом не признается. Я – чтобы не волновать его, а он – чтобы не волновать меня.
В день операции меня всю колотит. Я настаиваю на том, чтобы поехать вместе с ним, и он не отказывается. Я нужна ему. Соня, его мать, тоже приезжает с нами. Когда приходит время расставаться, Эрик целует меня и шепчет:
– Не волнуйся, все будет хорошо.
Киваю и улыбаюсь. Хочу, чтобы он видел меня сильной. Но как только он исчезает, Соня заключает меня в свои объятия, и я делаю то, что так хорошо у меня получается в последнее время, – плачу!
Как мы все и ожидали, операция прошла успешно, и Марта настаивает, чтобы Эрик провел ночь в больнице. Тот отказывается, но когда я начинаю злиться, он сдается и даже соглашается на то, чтобы я составила ему компанию.
Этой ночью, когда мы лежим вдвоем, он в тишине произносит:
– Надеюсь, что наш ребенок не унаследует проблему с глазами, как у меня.
Я никогда об этом не думала, и мне грустно оттого, что Эрик уже принял это во внимание. Он, как всегда, все учитывает.
– Я уверена, что этого не случится, любимый. Не волнуйся теперь об этом.
– Джуд… Из-за моих глаз всегда будут проблемы.
– Я тоже всегда буду доставлять тебе проблемы. И я даже не говорю о тех проблемах, которые тебе устроит Медуза. У-у-у-у-у-ух! Так что приготовься, Циммерман.
Слышу его смех, и меня это подбадривает.
Горя желанием обнять его, встаю со своей постели и падаю рядом с ним.
– Милый, у тебя проблема со зрением, и с этим мы должны смириться. Я люблю тебя, ты любишь меня, и мы преодолеем эту проблему и все другие, которые у нас еще будут. Я хочу, чтобы ты сейчас об этом не переживал, договорились?
– Договорились, малышка.
Стараясь сменить тему, добавляю:
– Когда родится Медуза, даже не думай отлынивать от заботы о ней из-за своих чертовых глаз. Э нет, разумник, даже не мечтай! Я хочу, чтобы ты был у детской кроватки с дня рождения Медузы до того момента, когда она поступит в университет или станет хиппи и захочет жить в коммуне, понятно, чемпион?
Эрик улыбается, целует меня в макушку и отвечает:
– Понятно, чемпионка.
Два дня спустя его глаза приходят в норму и становятся прежними. Я радуюсь этому и тому, что на рождественские праздники к нам приезжает моя семья.
И все же, несмотря на радость, я дерьмово себя чувствую. Меня постоянно тошнит, я похудела так, как еще никогда в жизни. Одежда на мне висит, мне никогда не хочется есть, и я понимаю, что из-за этого Эрик постоянно тревожится. Вижу это по его взгляду. Его изводит, когда я бегаю в туалет. Он страшно мучается, поддерживая меня за лоб.
Мои гормоны неуправляемы, и я начинаю смеяться так же внезапно, как и плакать.
Я себя не узнаю.
21 декабря мы едем в аэропорт, чтобы встретить моих родных. Мое сердце наполняется счастьем и радостью оттого, что они проведут с нами рождественские праздники. Когда отец и сестра замечают меня, их лица говорят сами за себя. А племянница, чмокнув меня, спрашивает:
– Тетя, ты что, заболела?
– Нет, милая, а что?
– Потому что у тебя жуткий вид.
– Ее часто рвет, – поясняет Флин. – И нас это очень беспокоит.
– Ты хорошо за ней ухаживаешь? – спрашивает Лус.
– Да, мы все ухаживаем за мамой.
Племянница в изумлении смотрит на него и спрашивает:
– Тетя – твоя мама?
Он смотрит на меня, и я ему подмигиваю.
– Да, тетя Джуд – моя мама, – отвечает он.
– Как кру-у-у-у-то, – шепчет Лус, глядя на него.
Дети всегда так откровенны.
24 декабря мы все вместе празднуем сочельник. Мои родные счастливы. Они написали пожелания на листиках и развесили их на дереве. Эрик с улыбкой наблюдает за нами, а я в восторге оттого, что мы собрались все вместе.
Беременность меня изводит. Она не дает мне жить.
В моем теле ничто не задерживается, я не могу даже удержать в себе вкуснейший хамон, который привез отец. Я ем его с таким наслаждением, но совсем скоро прощаюсь с ним, как и со всем остальным. Зато когда мне становится лучше, я все равно набрасываюсь на хамон.
Ох и упертая же я!
Сестра, со своей тягой успокоить меня, уверяет, что тошнота исчезнет после третьего месяца.
– Я надеюсь, потому что Медуза…
– Булочка, не называй его так! Это ребеночек, и он может обидеться на то, что ты так его обзываешь.
Смотрю на нее и в итоге решаю промолчать. Так будет лучше.
Затем я смотрю на отца и Эрика, которые играют на Wii с Флином и Лус в теннис. Похоже, им весело!
– Ай, булочка, я до сих пор не могу поверить, что ты станешь мамой.
– Я тоже, – вздыхаю я.
Ракель начинает рассказывать о родах, растяжках, налитых ногах, пятнах на коже, и мне становится еще хуже. И это все будет со мной? Я слушаю ее, перевариваю информацию и, когда больше не выдерживаю, делаю то, что так здорово умеет делать она сама, – перевожу тему, спрашивая:
– Ладно, а ты ничего не собираешься мне рассказать о своей дикой интрижке?
Ракель улыбается и, приблизившись ко мне, шепчет:
– В тот вечер, когда я встречалась с Хуанином из магазина, когда я вернулась домой, он ждал меня в соседнем переулке.
– Да что ты говоришь!
Она кивает и продолжает:
– Булочка, он ревновал меня.
– Естественно.
– И мы повздорили. Правда, очень тихо, чтобы никто нас не услышал.
Я улыбаюсь и, увидев, как племянница кричит, словно безумная, выиграв в Wii, добавляю:
– Это естественно, что он ревновал, если ты ушла с другим. На его месте я бы предложила руку Богу, если после того, как он предложил тебе руку, ты отказала ему и пошла на свидание с другим.
Моя безумная сестра прыскает. Ее лицо светится таким счастьем. Я тоже смеюсь, и потом она, вдруг придвинувшись ко мне, шепчет:
– Я с ним переспала. Кстати, это так неудобно – на заднем сиденье автомобиля. Хорошо, что мы потом поехали на «Виллу Смугляночку».
Открыв рот от изумления, хочу что-то сказать, но сестра мечтательно произносит:
– Он такой галантный, такой мужественный, что я схожу с ума.
– Ты переспала с ним?
– Да.
– Серьезно?
– Ну да.
– Ты?!
Ракель смотрит на меня и, приказывая говорить потише, произносит:
– Конечно же, я. Или ты думаешь, что я асексуальная, как монашка? Слушай, у меня есть свои потребности, а Хуан Альберто – это тот тип, который мне нравится. Ясное дело, что я с ним переспала. Но я не говорила об этом, потому что хотела сказать тебе это в лицо и заверить тебя, что я никакая не шлюха.
– И с каких это пор ты делаешь подобные вещи?
Сестра смотрит на меня и, подняв брови, отвечает:
– С тех пор, как стала современной женщиной.
Мы обе смеемся, а я продолжаю:
– Но, послушай, разве ты не сказала, что вы повздорили?
– Да, но когда он вышел из машины и прижал меня к ней, о боже мой… О боже мой, булочка, по моему телу такое пробежало!
Я представляю. Вспоминаю, как мы примиряемся с Эриком, и вздыхаю.
– А когда он поцеловал меня и сказал со своим акцентом: «Я не побоялся бы стать твоим рабом, если бы только ты стала моей повелительницей», – я, не раздумывая, сама затащила его в машину и набросилась на него.
Я опять прыскаю.
Я не в силах сдержать смех.
Сестра меня убивает, и я ошеломленно повторяю:
– И ты набросилась на него?
– О да… В том самом переулке я сделала самый безбашенный поступок века. Я ободрала себе кожу рычагом переключения скорости, но мама-а-а-а дорогая! Я пережила такой приятный момент. У меня не было секса с того времени, когда я была на четвертом месяце беременности Лусией, и, булочка… это было потрясающе.
Я умираю со смеху. Эрик смотрит на меня и улыбается. Он рад видеть меня счастливой.
Сестра продолжает:
– Когда мы закончили, он не позволил мне выйти из машины и сломя голову помчался к твоему дому. Как ты и говорила, отец оставил ему ключи, и когда мы вошли….
– Рассказывай… рассказывай…
Боже мой… Я совсем сошла с ума. Из-за недостатка секса я начинаю представлять секс сестры. Она краснеет, но, не в силах остановиться, продолжает:
– Мы занимались сексом везде, где только можно. На обеденном столе, в душе, у стены кладовой, на полу…
– Ракель… – изумленно шепчу я.
– А… и в кровати. – И увидев мое потрясенное и улыбающееся лицо, она добавляет: – Ай, булочка, этот мужчина обладает мною так, как я никогда и представить не могла бы. И вот, когда мы остаемся одни, мы занимаемся сексом, и я становлюсь словно волчица!
Поразительно, что сестра так откровенна, и не передать словами, как мне хочется секса. После ее слов у меня повышается либидо, и я шепчу:
– Как же я тебе завидую.
– Почему? – И, поняв меня, признается: – Когда я забеременела Лус, Хесус не прикасался ко мне в течение четырех месяцев. Он боялся причинить вред ребенку.
Забавно. Возможно, то, что происходит с Эриком, – не такая уж редкость? Спрашиваю:
– И когда у тебя была близость, все было в порядке?
– Потрясающе. Желание было сокрушительным, потому что гормоны играли до такой степени, что я сама была в шоке. А когда я забеременела Лусией и на середине срока развелась, то отлично проводила время с Суперменом.
– И кто такой Супермен?
– Вибратор, который мне подарил этот недоумок, мой бывший муж. Благодаря ему я не спятила.
С каждым разом я все больше изумляюсь словам сестры. Она смотрит на меня и выпаливает:
– Девочка, я же тебе не сказала, что спрятала бутановую бомбу и что участвовала в оргии. Какая ты старомодная.
От ее комментария я просто разрываюсь от смеха. Если бы она только знала…
Через два дня мне пора на прием к гинекологу. Все хотят поехать вместе со мной, но я настаиваю, чтобы поехал только Эрик. Отец с сестрой все понимают и остаются дома с детьми.
Я отдаю врачу все результаты анализов, которые она назначила мне на первом приеме, в том числе и те, которые сделали, когда я побывала в отделении скорой помощи. Я нервно жду, пока врач профессиональным взглядом просматривает все анализы, Эрик наблюдает за ней с серьезным выражением лица. Делая УЗИ, она произносит:
– Плод в норме. Сердцебиение отличное, размеры в норме. Поэтому, само собой разумеется, ты продолжаешь жить своей нормальной жизнью, принимать витамины, и мы увидимся через два месяца.
Мы с Эриком переглядываемся и улыбаемся.
С Медузой все в порядке!
Когда я вытираю с живота гель и мы возвращаемся в кабинет, где врач заносит данные в компьютер, я говорю:
– Я хочу у вас кое о чем спросить.
Женщина прекращает клацать по клавиатуре.
– Говори.
– А рвота пройдет?
– Как правило, да. В конце первого триместра плод закрепляется, и, безусловно, тошнота проходит.
Я готова захлопать в ладоши от радости. Эрик смотрит на меня с улыбкой, и я задаю еще один вопрос:
– Могу ли я вести полноценную сексуальную жизнь?
Надо только видеть лицо моего мужа. Он в шоке от моего вопроса. Врач улыбается, и, глядя на меня, отвечает:
– Конечно же да, но очень осторожненько первое время, понятно?
Когда мы выходим из женской консультации, Эрик очень серьезный. Садясь в машину, я больше не могу выносить это напряжение и говорю:
– Давай, говори, возражай!
Он взрывается, словно бомба, а когда заканчивает, я смотрю на него и говорю:
– Ладно… я понимаю то, что ты говоришь. Но, любимый, пойми, что я не каменная, а ты – постоянное искушение. – Он улыбается, и, приблизившись к нему, я добавляю: – Твои руки пробуждают во мне желание твоих прикосновений, твои губы – желание целовать их, а твой пенис… о бо-о-о-о-же! – говорю я, трогая его поверх брюк. – Он пробуждает во мне желание поиграть с тобой.
– Остановись, Джуд… остановись.
Меня разбирает смех. Он тоже смеется и, подарив мне один поцелуй, говорит:
– Хочу тебя заверить, что если я пробуждаю у тебя все это, то не хочу даже рассказывать, что во мне пробуждаешь ты.
– Хм-м-м-м, это становится интересно.
– Но…
– Ой… мне никогда не нравились эти «но».
– Нужно все делать спокойно, чтобы у нас больше не было повода для беспокойства.
– Ты абсолютно прав, – киваю я. – Но…
– Ха, у тебя тоже есть «но»! – смеется Эрик.
– …но я хочу с тобой поиграть.
Он не отвечает, зато улыбается. Это хороший знак.
Глава 26
На следующий день мне немного лучше, и я решаю отправиться за покупками вместе с сестрой, Фридой и Мартой. Мы все умопомрачительны и отлично проводим время. Я предлагаю перекусить в небольшой закусочной и, когда я макаю картошку в кетчуп, смотрю на нее и, смеясь, произношу:
– I love[31] подножный корм. Медуза его обожает.
Сестра хмурится, услышав это прозвище, но прежде чем она могла что-то сказать, Фрида выпаливает:
– А когда Глен был у меня в животе, я называла его Eidechse[32].
Мы с Мартой хохочем, а Ракель спрашивает:
– И что это означает?
Смеясь, засовываю в рот еще одну жирную картофелину и отвечаю:
– Ящерица.
Когда мы выходим из закусочной, думаем пойти где-нибудь выпить кофе, но проходя мимо самого старинного пивного дома в Мюнхене, Хофбройхауса[33], решаем зайти туда, чтобы показать его моей сестре. Я же пью воду.
Ракель в полном восторге. У нее такое же выражение лица, какое было у меня, когда я впервые туда вошла, и теперь эта дамочка показывает нам свои способности пить пиво. Я поражена. Я не знала ее с этой стороны, и при виде того, что Марта и Фрида заказывают по четвертой порции, я весело замечаю:
– Ракель, если ты не остановишься, то домой вернешься на рогах.
Сестра бросает на меня взгляд и выпаливает:
– Поскольку ты не можешь пить, то я буду пить за двоих. – И, видя, что мы смеемся, добавляет: – Сейчас ты переживаешь самый дивный период беременности. Ну, ты сама знаешь, кислота, отекшие лодыжки, болезненные соски и чудесная утренняя тошнота.
– Ты так любезна, красавица, – подшучиваю я, и она отвечает:
– А, и то, о чем ты говорила, либидо в самом своем пике. У тебя как с ним, уже лучше?
Я не отвечаю. Ох уж и болтливая она. Слушая нас, Фрида, смеясь, сообщает:
– А я могу вам сказать лишь одно, что во время беременности Андрес от меня убегал. Мама дорогая, я тогда стала сексуально помешанной.
От услышанного я немного успокаиваюсь. Теперь я вижу, что то, что происходит со мной, было и у других, и они не сошли от этого с ума.
Мы все смеемся, и, когда нам приносят очередную порцию пива, Марта, увидев свою знакомую, зовет ее:
– Татьяна-а-а-а!
К нам поворачивается светловолосая девушка, здоровается с моей золовкой, и последняя знакомит нас. Это очень приятная девушка, и она некоторое время сидит с нами и болтает. Когда она уходит, моя сестра, как мне кажется, уже немного навеселе из-за пива, смотрит на меня и говорит:
– Булочка… или я сильно пьяная, или я ничего не понимаю.
Я в ужасе понимаю, что мы все это время говорили по-немецки и, обнимая ее, отвечаю:
– Ах, Ракель, милая, прости. Это привычка.
И тогда я быстренько рассказываю ей, что Татьяна работает пожарной, отчего сестра приходит в изумление. Но зато, когда я ей говорю, что попросила у нее костюм пожарного, и та сказала, что даст мне его, когда я захочу, сестра прыскает.
Наступает последний день года.
У меня так и не было сексуальных отношений, но не из-за того, что не хочет Эрик, а, скорее, из-за того, что я до сих пор дерьмово себя чувствую и мне сейчас этого совсем не хочется. В этот вечер, когда появляются мать и сестра Эрика, муж куда-то исчезает. Он не сообщает мне, куда уезжает, и меня это злит. Я снова начинаю ворчать.
Вот уже скоро придет время ужинать, а Эрик еще не вернулся, и когда мы в кухне заканчиваем обсуждать последние детали, я говорю:
– Симона, мы сейчас отнесем все блюда на стол, и я хочу видеть вас с Норбертом за нашим столом, понятно?
Женщина отнекивается, а я, глядя на нее, добавляю:
– Предупреждаю, или ты сядешь за стол и поужинаешь со всеми, или здесь никто не будет ужинать.
– Ой, ой, Симона, – подыгрывает Марта, – ты же не оставишь нас без ужина?
– Нет, конечно, – утверждает Соня. – Симона и Норберт будут ужинать вместе с нами.
Она вместе с Мартой выходит из кухни, неся пару подносов, а отец поворачивается к Симоне и говорит:
– Эх, Симона, моя дочка очень упряма.
Женщина улыбается и, подмигнув мне, отвечает:
– Да, Мануэль, это я уже знаю. – И, увидев, что я морщу носик перед капустным салатом, добавляет: – Я отнесу это на стол. Как можно дальше от тебя, так будет лучше.
– Спасибо, Симона.
Когда женщина выходит из кухни, отец подходит ко мне и говорит:
– Милая моя, присядь. Я сам выложу креветки на поднос.
Слушаю его. Сегодня не лучший день для меня. Он садится рядом со мной и, убирая волосы с моего лица, добавляет:
– Жизнь моя, почему ты не идешь в кровать? Лучше отдохни там, чем суетиться здесь без толку.
Вздыхаю и, закатывая глаза, отвечаю:
– Нет, папа. Сегодня – новогодняя ночь, и я хочу быть с вами.
– Но, доченька, если бы ты видела, какое у тебя уставшее личико. – Я улыбаюсь, и он спрашивает: – Ты скверно себя чувствуешь, правда?
Киваю. Если сравнивать с остальными днями, то этот день – худший. Папа с печальной улыбкой говорит:
– Думаю, что смотреть и вдыхать ароматы всей этой еды тебе не на пользу, ведь так?
Мой взгляд прикован к вкуснейшим креветкам, к адобо[34], поджаренному ягненку и хамончику, который отец приготовил со всей своей любовью и привез из Испании.
– Ай, папа, мне так нравится адобо, поджаренный ягненок и то, как ты готовишь креветки, но я сейчас чувствую себя как выжатый лимон, – отвечаю я.
Он улыбается и, нежно целуя меня в щеку, говорит:
– Ты даже в этом такая же, как твоя мать. Ее тоже воротило от адобо, когда она носила вас под сердцем. Но когда это прошло, она ела его за обе щеки.
Дверь в кухню открывается, и входит Эрик. Явилась пропажа!
Увидев, что я с отцом, он подходит и, присаживаясь передо мной на корточки, взволнованно спрашивает:
– Любимая, почему ты не идешь в кровать?
– Эрик, я ей только что говорил то же самое, ну, ты сам знаешь, какая моя смугляночка. Упрямица!
Не обращая на это внимания, смотрю на своего блондина и спрашиваю:
– Где ты был?
Эрик с улыбкой отвечает:
– Я получил очень срочный звонок, и мне нужно было этим заняться.
Вдруг я слышу крик. Подрываюсь со стула как раз в тот момент, когда распахивается настежь дверь на кухню и моя сестра с перекошенным лицом восклицает:
– Бу-у-у-у-у-лочка, посмотри, кто приехал!
Вижу Хуана Альберто с маленькой Лусией на руках и улыбаюсь, поглядывая на Эрика. Вот что это был за срочный звонок.
Мексиканец здоровается с отцом, который радостно пожимает ему руку, затем, подойдя ко мне, дважды меня целует и спрашивает:
– Как поживает моя прекрасная мамочка?
– Чертовски плохо, но счастлива видеть тебя здесь, – отвечаю, радуясь за сестру.
– Декстер и Грациэла передают вам тысячу поцелуев и надеются, что скоро смогут приехать, чтобы посмотреть на малыша.
В этот момент в кухню влетает, словно ураган, моя племянница и выкрикивает:
– Эй, чувак, как ты здесь оказался?
Мексиканец поворачивается к ней и весело отвечает:
– Я приехал посмотреть, как поживает моя красивая дамочка, и вызвать ее на дуэль в Mario Bros[35].
Лус бросается к нему в объятия, и мы все смеемся. Сразу видно, что этот мексиканец знает, как завоевать мою семью.
Как только Лус убегает, он смотрит на мою сестру, которая заворожено на него уставилась, подойдя к ней, целует ее в губы и спрашивает медоточивым голосом прямо при отце:
– Как поживает моя королева?
Ракель, не задумываясь, отвечает на его поцелуй и отвечает:
– Очень рада тебя видеть.
Как здорово!
У моей сестры все отлично.
Смотрю на отца и вижу, что он расплылся в улыбке. Он мне подмигивает, и я понимаю, что он в восторге от того, что видит. Я балдею от бесстыдной Ракель и вдруг слышу, как мексиканец говорит:
– Сладкая, ну, скажи мне…
И сестра, абсолютно раскрепостившись, засовывает ему палец в рот и перед всеми, не стесняясь, тихо произносит:
– Я тебя съем с помидором[36].
Я в изумлении хлопаю глазами.
– Она сказала, что съест его с помидором?
Эрик смеется. Для нас теперь очевидно, что ей нравится Хуан Альберто. А моего отца, у которого такие дочки, как я и Ракель, уже ничем не прошибешь. Как здорово!
Когда вся эта толпа выходит из кухни, самые значимые для меня мужчины смотрят на меня.
Они все-таки волнуются за меня. Выдерживая их взгляд, я уверенно заявляю:
– Я хочу прожить вместе с вами эту особенную ночь, и я не пропущу ее ни за что на свете, понятно?
Спустя тридцать минут мы все сидим вокруг праздничного стола, и мой дом наполнен радостью, хотя я рассыпаюсь на ходу.
Как сильно отличается этот Новый год от предыдущего, когда были только я, Эрик, Флин, Симона и Норберт. А сейчас здесь вся моя семья, семья Эрика, Трусишка, Кальмар и Хуан Альберто. Какое чудо!
Когда Соня предлагает племяннице и Флину чечевицу, они морщат носы. Меня это смешит. Но я смеюсь еще больше, когда отец предлагает Флину гаспачо. При виде него у Флина заискрились глаза.
Я еле выдерживаю застолье. Видеть такое количество блюд, да еще и ощущать их ароматы – это меня изводит. Но счастье, которым меня все окружают, стоит тех мучений, из-за которых я решила не пропустить этот вечер.
Меня воротит от резких запахов, но я, чемпионка, все выдерживаю, сидя за столом, и едва притрагиваюсь к еде, в то время как все начинают хмелеть. Первыми пьянеют мой муж и мексиканец. Вы только посмотрите, как им понравился вкуснейший хамон!
Когда заканчивается роскошный ужин, мы усаживаемся на диваны перед телевизором, и я объясняю своим родным, что сейчас мы будем смотреть комедию, которую традиционно смотрят в Германии на Новый год.
Когда начинается «Ужин на одного»[37], все смеются, а сестра, сидящая на коленях у своей дикой интрижки, не понимая этой странной традиции, смотрит на меня и шушукает:
– Ох, булочка, ну и странные же эти немцы!
– Послушай, а как же это твое «я съем тебя с помидором»?
Ракель смеется и тихонько шепчет:
– Ему нравится, когда я говорю эту фразу. Он говорит, что его возбуждает то, как я ее произношу.
Я потрясена и тоже шушукаю:
– И ты говоришь, что это немцы странные?
Удобно устроившись в объятиях своего любимого, я, как и в прошлом году, смеюсь над фильмом. Когда он заканчивается, отец, Симона и Соня идут на кухню, чтобы принести стаканчики с виноградом, и Эрик делает то же самое, что он делал в прошлом году, – включает международный канал с трансляцией из Пуэрта-дель-Соль.
Ах, моя Испания!
Но, в отличие от прошлого года, я не плачу. Моя семья здесь, у меня в гостиной, и я абсолютно счастлива. Когда начинают звенеть часы, мы все разговариваем и просим помолчать одновременно (это испанская традиция), а когда начинают бить куранты, я смотрю на Эрика, который наблюдает за мной, и, не отрывая взгляд от своего любимого, жую виноградинку за виноградинкой. Хочу, чтобы он был последним из того, что я увижу в уходящем году, и первым из того, что я увижу в новом году.
– Счастливого Нового 2014 года! – кричат Флин и Лус, справившись с виноградинками.
На этот раз никто не становится между мной и Эриком, и он, обняв меня, целует и шепчет у моих губ влюбленным голосом:
– Счастливого Нового года, любовь моя.
Глава 27
Когда мы с семьей празднуем День поклонения волхвов, все проходит именно так, как в моем детстве. Весело, шумно и с подарками. Мы все обмениваемся презентами, а когда я открываю подарок от сестры, то вижу костюмчик для Медузы, что меня приводит в глубокое волнение.
Он желтого цвета, и Ракель говорит:
– Поскольку мы не знаем, кто это, я выбрала желтый!
Все смеются, а я плачу, только этого не хватало!
Когда я думала, что подарков больше не будет, Эрик опять меня удивляет. У него есть подарки для всех! Для отца, Хуана Альберто и Норберта – часы, для девочек – одежда и игрушки, а для сестры и Симоны – красивые браслеты из белого золота. Раздав всем подарки, он смотрит на меня и Флина и повергает нас в шок, когда вручает нам конверты. Опять конверты?
Мы с Флином переглядываемся. Но смиряемся с этим. Но когда мы их открываем, то меняемся в лице.
Чтобы увидеть подарок, идите в гараж.
Мы, смеясь, беремся за руки и бежим туда. Все следуют за нами, и, открыв двери, мы вдвоем начинам пищать. Мотоциклы!
Это два красивых и сияющих «Дукати».
Флин на седьмом небе от счастья при виде мотоцикла, соответствующего его росту, а я плачу. Передо мной стоит мой мотоцикл! Мой «Дукати»! Я узнала бы его среди двухсот тысяч мотоциклов.
Увидев мою реакцию, Эрик обнимает меня и говорит:
– Я знаю, как он тебе дорог. Они сохранили все, что могли, но многие вещи были заменены. Твой отец глянул на него одним глазком и сказал, что теперь он стал еще лучше.
Я набрасываюсь на него, и, пока зацеловываю его, отец очарованно произносит:
– Смугляночка, если раньше твой мотоцикл был хорош, то теперь он стал еще лучше. Но пока ты не родишь ребенка, я не хочу, чтобы ты оказывалась с ним рядом, понятно?
Растрогавшись, киваю, и Эрик заверяет:
– Спокойно, Мануэль. Я сам прослежу за тем, чтобы она к нему не приближалась.
7 января, после превосходных рождественских праздников, мои родные и Хуан Альберто возвращаются в Испанию на самолете Эрика. Как и каждый раз, когда я с ними прощаюсь, меня охватывает тоска, но на этот раз мое настроение еще неустойчивей. Эрик утешает меня, но ему приходится нелегко, потому что я все плачу, плачу и плачу.
Два дня спустя мы опять едем в аэропорт, чтобы проводить Фриду, Андреса и маленького Глена.
– Я буду очень сильно по тебе скучать, – хнычу я.
Подруга обнимает меня с очаровательной улыбкой.
– И я по тебе. Но не волнуйся, как только родится Медуза, я сразу к тебе приеду.
Я киваю. Андрес обнимает меня за талию и говорит:
– Плакса, тебе нужно приехать навестить нас в Швейцарию. Обещаешь?
– Мы постараемся, – кивает Эрик.
Бьорн, который как раз в этот момент прощается с Фридой, увидев, как она растрогана, весело замечает:
– О… о… еще одна плакса. Ты случайно не беременна?
Я прыскаю, а Фрида, дав ему тумака, отвечает:
– Даже не шути так!
Попрощавшись с нашими лучшими друзьями и проводив их взглядом через пункт безопасности, Эрик и Бьорн берут меня под руки, и мы шагаем к машине. Всю дорогу не перестаю плакать. Они смеются надо мной, а я безутешно кричу:
– Ненавижу свои гормоны!
На следующий день, умирая от скуки, принимаюсь складывать рождественские украшения, и мне на глаза попадаются маленькие бумажки с пожеланиями. Вспоминаю, как мы, смеясь, читали их утром в День поклонения волхвов, и, не в силах устоять, перечитываю их. Я растрогана пожеланиями Флина: «Хочу, чтобы Джуд перестало рвать», «Хочу, чтобы у дяди стало все хорошо с глазами», «Хочу, чтобы Симона научилась готовить гаспачо».
На моих губах улыбка счастья. Я никогда не читала пожелания мальчугана, которые он написал в прошлом году, но я уверена, что они совсем не такие прекрасные, как эти. Это даже к лучшему, что я их не читала.
Мое самочувствие улучшилось. Сегодня меня еще не тошнило. Когда я заканчиваю собирать украшения, решаю прогуляться по району вместе с Трусишкой и Кальмаром. Когда собаки замечают, что я беру поводки, они, словно безумные, прыгают от радости.
Как же я давно с ними не гуляла!
На улице красота. Выпал снег, и вокруг все очень красивое. Я долго играю, бросая им камни. Трусишка и Кальмар безудержно бегают за ними. Вдоволь нагулявшись, мы довольные возвращаемся домой. На улице собачий холод, и у меня мокрые и посиневшие от мороза руки.
Когда вечером возвращается Эрик, он сердится, узнав, что я сама выходила на прогулку с собаками.
– Джуд, я сержусь не из-за того, что ты гуляла, а из-за того, что гуляла сама.
– А что ты хотел, чтобы я делала? – кричу я. – Симоны не было дома, а мне хотелось прогуляться.
Эрик смотрит на меня и в конечном итоге говорит:
– А если бы тебе вдруг стало плохо, что тогда?
Мы как раз в самом разгаре спора, как вдруг дверь в кабинет открывается и на пороге появляются Флин и Бьорн. Мы замолкаем, мальчишка подбегает ко мне и обнимает, а затем, повернувшись к дяде, выпаливает:
– Почему ты постоянно сердишься на тетю?
– Что ты сказал?
Флин, типичным для него сердитым голосом, таким же, как у его дяди, отвечает:
– Разве ты не видишь, что она плохо себя чувствует? Не кричи на нее.
Эрик бросает на него яростный взгляд и отвечает:
– Флин, не вмешивайся туда, куда тебя не просят, понятно?
– Значит, не кричи на Джуд.
– Флин… – предостерегает Эрик, сверля племянника взглядом.
Мальчик поворачивается ко мне. Я хорошо знаю его и то, что он может взорваться. Прежде чем он успевает сказать лишнее, вмешиваюсь:
– Беги, милый, найди Симону и скажи ей, что я хочу сегодня с тобой пополдничать, хорошо?
Мальчик кивает, бросает на дядю ледяной взгляд и уходит. Когда мы остаемся втроем, Бьорн подходит и, нежно чмокнув меня в щеку, говорит своему другу:
– Ну и ну, видно, у Джуд появилась мощная поддержка.
Эрик улыбается и отвечает:
– Флин решил переусердствовать в защите своей тети-мамы Джуд. Нет ни единого случая, чтобы он не внес свое последнее слово. Более того, уверен, что сейчас он предпочел бы, чтобы из дома ушел скорее я, чем она.
– Ты совершенно прав, – подтруниваю я, заслужив взгляд его голубых глазах.
Бьорн смеется и, положив папку на стол Эрика, заявляет:
– Если вы опять начнете спорить, я ухожу.
– Нет, это я ухожу. Я проголодалась и хочу пообедать.
Эрик приходит в изумление от моих слов, подходит ко мне и спрашивает:
– Ты проголодалась?
Я киваю. Впервые за долгое время я это подтверждаю, и он радостно произносит:
– Дорогая, ешь все, что захочешь.
Двойной смысл этой фразы меня смешит, но я, промолчав, выхожу из кабинета и иду на кухню. Там Симона как раз готовит для Флина бутерброд и, увидев меня, спрашивает:
– Это правда, что ты хочешь пополдничать?
Киваю, беру шоколадно-ванильный кекс с изюмом, который она приготовила, и, сев на стол, шепчу:
– М-м-м-м, как же мне хочется его съесть.
Симона и Флин улыбаются, а я с упоением поглощаю кекс.
Проходят дни, меня больше не тошнит.
Я счастлива!
Я сразу же набираюсь сил, и все, от чего меня совсем недавно воротило, теперь мне кажется вкусным и потрясающим. Я снова слушаю музыку и танцую.
Эрик сияет от радости, видя, что я в порядке, а как я сияю – даже не передать словами. Наконец-то я могу завтракать, наконец-то я нормально себя чувствую. День за днем я осмеливаюсь есть все больше и вскоре отдаю себе отчет в том, что жру, как настоящее животное. Я – бездонный мешок!
Я подписала абонемент на Симонины кексы и на мороженое. Мне постоянно хочется их есть, и Эрик, желая угодить мне, заполняет холодильник всякого рода вкусностями, в то время как Симона все дни напролет печет для меня кексы. Они слишком меня балуют.
Эрик с Флином возвращаются к старым привычкам. Как только мне стало легче, они заваливаются на диван и часами играют на Wii. Я от этого становлюсь больной. Хотя я и научила их играть, не включая музыку на всю мощность.
Пока они играют, я читаю купленные для меня книги о детях и родах. Порой там написаны такие вещи, от которых у меня мурашки по коже, но нужно быть сильной и читать дальше. Я должна быть проинформированной.
Я скоро стану мамой!
Однажды субботним вечером мне удалось уговорить их прогуляться по району вместе с собаками, и мы возвращаемся домой, промерзшие до костей. На улице сумасшедший холод, и если мы заболеем, то мне придется признать, что это по моей вине. Я заставила их пойти, несмотря на то, что они этого не хотели.
Оказавшись дома, дядя с племянником занимаются тем, что они обычно делают, – берут Wii и начинают играть. Не понимаю, кто из них больше ребенок. Чуть больше часа играю с ними, но когда у меня уже болят пальцы от клацанья по пульту, решаю смыться и принять ванну в нашем чудесном джакузи.
Поднимаюсь к себе в комнату, беру с собой фруктовый сок, готовлю джакузи, зажигаю аромасвечи с запахом персика и ставлю диск с расслабляющей музыкой, чтобы снять напряжение. Отлично! Когда джакузи наполняется водой, осторожно погружаюсь в него и шепчу:
– О да… вот это жизнь.
Закрываю глаза и расслабляюсь.
Звучит музыка, и я замечаю, как секунда за секундой из моего тела уходит напряжение. Я балдею от этого покоя. Я его заслужила.
Но вдруг дверь открывается и входит Флин.
Конец покою!
Поворачиваюсь к нему. Забавно смотреть, как он прикрывает глаза рукой, чтобы не видеть мою грудь.
– Я еду с тетей Мартой к ней домой.
– Приехала Марта?
– Да, я здесь!
За ней заходит Эрик, и моя расслабляющая ванна пропала пропадом.
– Как ты здесь оказалась? Что-то случилось? – спрашиваю я.
Золовка улыбается и, подмигнув мне, отвечает:
– Дело в том, что я встречалась со своей подругой Татьяной, мы заехали к ней домой, и она дала мне тот костюм, который ты как-то просила. Ну, ты знаешь, тот синий. Кстати, я его положила тебе в шкаф. – Меня разбирает смех при мысли о синем костюме. – А поскольку я собираюсь завтра полетать вместе с Артуром на воздушном шаре, я подумала, что, возможно, Флин захочет поехать с нами.
– Да, да, да, я хочу поехать. Кла-а-а-а-асс! – выкрикивает мальчик.
Гляжу на Эрика. Он серьезен. Он, как всегда, взвешивает все «за» и «против» касательно полета на воздушном шаре, и когда я понимаю, что он сомневается, говорю:
– Флин, думаю, это прекрасная идея. Хорошо тебе повеселиться, милый.
– Спасибо, мама.
Каждый раз, когда он так меня называет, у меня сердце подскакивает от счастья.
Эрик смотрит на меня. Я расплываюсь в улыбке. Мальчик целует меня, бежит к дяде и, глядя ему в глаза, произносит:
– Обещаю, что во всем буду слушаться тетю Марту… папочка.
Я хохочу. Ох и смышленый же мой смурфик-ворчун!
В конце концов Айсмен тает. Улыбается, обнимает малыша и, поцеловав его в голову, отвечает:
– Хорошего тебе дня. – И, повернувшись к сестре, добавляет: – Следи за ним, пожалуйста. Мне бы не хотелось, чтобы с ним что-то случилось.
Забавляясь его словами, Марта закатывает глаза и, уходя, кричит:
– Давай, Флин. Иди скорее, я надену тебе ошейник и намордник.
Когда все выходят из ванной, я снова падаю в джакузи. Опять закрываю глаза и в очередной раз пытаюсь расслабиться.
Музычка…
Спокойствие…
Мне почти это удается, как вдруг дверь снова открывается и входит Эрик. Увидев его взгляд, я успокаиваю его, прежде чем он успевает что-то сказать:
– Любимый мой, ничего не случится. Марта очень хорошо заботится о Флине.
Мой парень не отвечает, и подходит к джакузи. Я знаю, что он смотрит на мои соски. В связи с беременностью они стали темными и огромными, и я, соблазняя его, шепчу, указывая туда, куда он смотрит:
– Ты подаришь мне поцелуйчик вот сюда?
Эрик улыбается, приближается, и когда он целует сосок, я тяну его, и он падает одетый в джакузи. От его падения вода переливается через край и на полу разливаются лужи. Я смеюсь, а когда он хочет возмутиться, то, глядя на меня, тоже начинает хохотать.
Но вдруг он меняется в лице, когда, опершись о ванну, обжигается об горящую свечку.
– Ты обжегся? – взволнованно спрашиваю я.
Эрик смотрит на руку и отвечает:
– Нет, дорогая, но будь осторожней с таким количеством свечей, или в итоге нас навестят пожарные.
От этих слов я прыскаю со смеху, а когда мне удается снять с него одежду и уложить его обнаженного в джакузи, вопреки его протестам выхожу из джакузи и, осторожно, чтобы не поскользнуться на мокром полу, бросаю на пол пару полотенец и, топчась по ним, говорю:
– У меня для тебя сюрприз.
– Сюрприз?
Весело киваю и, открывая дверь, произношу:
– Дай мне пару минут и не двигайся с места.
Радуясь тому, что я так хорошо себя чувствую, иду к шкафу, где Марта оставила синий костюм! Я его сейчас удивлю!
Нарядившись в костюм пожарного, который мне немного велик, вхожу в ванную и перед изумленным лицом своего любимого немца говорю:
– Сударь вызывал пожарных?
Эрик разражается смехом:
– Где же ты раздобыла этот костюм?
– Мне его передала подруга твоей сестры.
– Зачем?
Ах, какое же у мужчин слабое воображение. И, глядя на него, отвечаю:
– Чтобы станцевать для тебя стриптиз, милашка.
– Стриптиз? – переспрашивает он, открыв рот от удивления.
Подтверждаю кивком головы и добавляю:
– Я еще ни разу не делала это для тебя.
Мой парень вздымает брови, разваливается в джакузи и довольно кивает.
Обрадовавшись произведенному эффекту, иду к музыкальному центру, вынимаю CD-диск, который играет, и ставлю другой. Несколько секунд спустя начинает звучать музыка и, узнав ее Эрик, хлопает в ладоши и катается со смеху.
Боже мой… Боже мой… Обожаю, когда он так смеется!
Представление начинается!
Неповторимый голос Тома Джонса начинает петь «Sex bomb», и я без капли стыда двигаюсь в такт музыки. Сексуально снимаю огромную куртку и бросаю ее в сторону. Эрик свистит. Затем снимаю шлем и встряхиваю волосами поэффектней, чем в голливудских фильмах. Эрик аплодирует, снова посвистывает и мое настроение подпрыгивает вверх, когда я напеваю:
Секс-бомба, секс-бомба, ты – моя секс-бомба.
Ты можешь дать мне это, так иди ко мне и дай мне это.
Секс-бомба, секс-бомба, ты – моя секс-бомба.
Детка, ты заводишь меня.
Деталь за деталью я освобождаюсь от костюма пожарного, а тем временем моя любовь смотрит именно так, как мне нравится: с вожделением. Я знаю, что ему это нравится. Об этом мне говорит его выражение лица и его пристальный взгляд. Я танцую, подпеваю и чувствую себя стриптизершей. Когда я обнаженная захожу в джакузи, Эрик целует меня и говорит:
– Малышка, у тебя очаровательное пузико.
Я расплываюсь в улыбке, а когда он доходит до моей груди, шепчет:
– Твоя грудь сейчас красивее, чем когда-либо.
Меня это смешит. У меня из-за беременности грудь действительно стала невероятных размеров. Каждый раз, когда я смотрю на себя в зеркало, я ими восхищаюсь, но знаю, что когда родится Медуза, они исчезнут, и у меня снова будут мои обычные сисечки.
Эрик целует меня…
Эрик ласкает меня…
Эрик балует меня…
Возбудившись устроенным мною представлением, мой любимый обхватывает меня за талию и, усаживая на себя в джакузи, осторожно входит в меня, нашептывая сиплым сладострастным голосом:
– Малышка, ты действительно сексуальная бомба.
– Да… и эта бомба на грани взрыва.
Эрик ухмыляется и, когда я хочу ухватиться за джакузи, чтобы нанизаться на него, останавливает меня и говорит:
– Позволь мне, любимая. Я не хочу сделать тебе больно.
– Ты мне не делаешь.
– Осторожно, дорогая… Вот так… потихоньку.
Но я не хочу ни осторожно, ни потихоньку. Мне хочется страстно и мощно.
– Джуд… – порицает он.
– Эрик… – вызывающе говорю я.
Немец смотрит на меня, останавливается и, погубив такой прекрасный момент, произносит:
– Джуд, или мы это делаем осторожно, чтобы не навредить тебе, или мы ничего не делаем.
Смотрю на него. У меня два варианта: или разозлиться и послать его куда подальше, или принять сношение как у деревенских животных.
В итоге я склоняюсь ко второму варианту. Я хочу секса!
Я разрешаю ему задавать ритм. Я позволяю ему сдерживать себя и сдерживать меня и, хотя нам приятно, дойдя до оргазма, мы оба понимаем, что нам не хватило нашей дикой сущности.
Ночью, когда мы ложимся спать, он целует меня и, нежно обнимая, шепчет:
– Обожаю тебя, моя секс-бомба.
В феврале я уже на пятом месяце беременности и мое тело подверглось многим изменениям. Во-первых, я почувствовала, как шевелится Медуза. Во-вторых, мое пузико превратилось в пузище. Если так пойдет и дальше, то я буду не ходить, а кататься!
То, что я потеряла в весе за первые месяцы, я набрала, ни моргнув и глазом.
– Джудит, – говорит моя гинеколог, взвешивая меня, – ты должна придерживаться диеты. За последний месяц ты набрала три с половиной килограмма.
– Ладно, буду, – киваю я.
Эрик с улыбкой глядит на меня. Он интуитивно чувствует, что я лгу и, когда он собирается что-то сказать, произношу:
– Дайте мне какую-нибудь диету, и я буду ее придерживаться.
Гинеколог открывает папку и, просмотрев несколько вариантов, вручает мне одну диету со словами:
– Это будет самая походящая для тебя.
Я улыбаюсь, Эрик улыбается и, я думаю, даже Медуза улыбается. Мы с диетами не самые лучшие подруги.
Мы беседуем с врачом о том, чего сейчас требует мой организм, и она сообщает, что со следующего, шестого месяца беременности я должна начать ходить на подготовительные курсы для будущих мам. Я киваю, слушая все, что она мне рассказывает, и в конце спрашиваю:
– Я могу иметь полноценные сексуальные отношения?
Эрик пронзает меня взглядом. Он знает, почему я об этом спрашиваю, и гинеколог отвечает:
– Конечно же да. Вы должны вести нормальную сексуальную жизнь.
– Нормальную-нормальную? – не унимаюсь я.
Врач смотрит на Эрика, затем смотрит на меня и кивает:
– Абсолютно нормальную.
Я собираюсь спросить, может ли она быть немного интенсивней, чем обычная, но взгляд Эрика просит меня замолчать. Я слушаюсь. Не хочу его смущать такими прямолинейными вопросами.
Когда наступает момент УЗИ, я не в состоянии смотреть на экран. У Эрика такое выражение лица, что я еле сдерживаюсь, чтобы не расцеловать его до смерти прямо здесь и сейчас.
– Смотрите, он ест! – говорит врач-гинеколог.
С моих уст срывается такое же глубокое «ох», какое обычно восклицает моя сестра. Я становлюсь такой смешной!
– Невероятно, – шепчет Эрик, растрогавшись.
Я весело смотрю на них и говорю:
– Это потому, что я очень хорошо кормлю Медузу.
Мы с Эриком, как два дурачка, смотрим на УЗИ в 3D, не переставая улыбаться.
– А можно посмотреть, это мальчик или девочка? – спрашиваю я.
Врач водит аппаратом, но тщетно. Ничего не видно, и она, улыбаясь, объясняет:
– Мне жаль. У ребенка скрещены ноги таким образом, что это нельзя увидеть.
– Не важно, – говорит Эрик. – Важно то, что с ним все в порядке.
Женщина улыбается и тихо произносит:
– Это будет крупный младенец.
Стоп!
Она сказала, крупный?
Насколько крупный?
Меня это пугает. Чем крупнее, тем больнее будет его выталкивать. Но, не желая портить такой чудесный момент, я решаю промолчать. Несколько минут женщина позволяет нам смотреть на экран, а в конце сеанса мы с Эриком переглядываемся и целуемся. Все отлично!
Растроганные показанным нам врачом видео, мы возвращаемся домой и показываем его Флину, Норберту и Симоне. Мы, словно дурачки, влипли в экран телевизора и пересматриваем видео несколько раз. Все меня поздравляют с тем, что вернулось мое прежнее чувство юмора. Смех вернулся в наш дом, и все стали веселее.
Я снова смеюсь, сыплю шутками, и я опять стала той сумасбродной Джудит, и в эту ночь, когда мы были в своей комнате, присаживаюсь рядом с Эриком на кровати и спрашиваю:
– Ты придумал какое-нибудь имя для Медузы?
Он смотрит на меня и говорит:
– Если это будет смугляночка, то мне хотелось бы, чтобы ее звали Ханна, как мою сестру.
Я киваю. Мне нравится это имя, и мне кажется, что это чудесная идея.
– А если будет мальчик? – спрашиваю я.
Мой немец смотрит на меня, целует и отвечает:
– Если будет мальчик, то имя выбираешь ты. Какое тебе нравится?
Я долго думаю и, наконец, отвечаю:
– Не знаю. Может быть, Мануэль, как у моего отца.
Эрик соглашается. Прижимаюсь к нему и шепчу на ухо:
– Я тебя хочу.
Он смотрит на меня и, завалив меня на кровати, тихо говорит, покрывая меня поцелуями:
– И я тебя, моя прекрасная.
О да… О да…
Воздержание и плохое самочувствие осталось позади.
Я хочу Айсмена, и он хочет меня. Осыпая меня поцелуями, Эрик снимает с меня трусики, располагается у меня между ног и без всяких прелюдий медленно вводит в меня свой пенис.
Я глубоко вздыхаю…
Схожу с ума…
Боже мой, как же давно я не ощущала этого блаженства!
А когда я обвиваю Эрика ногами, он тихо говорит:
– Нет, любимая… а если мы сделаем больно ребенку?
Я останавливаюсь, обращаю на него свой взгляд и, смеясь, спрашиваю:
– Кто тебе такое сказал?
Не выходя из меня, он отвечает:
– Я не хочу сильно надавливать, мы же не будем делать ему больно.
Меня разбирает смех.
Ой, я сейчас описаюсь от смеха!
Он думает, что сделает больно Медузе своим членом. Глядя, как я смеюсь, он хмурит брови и говорит:
– Не понимаю, над чем ты так смеешься. Я не сказал ничего странного.
Крепко схватив его за попку, нанизываюсь на него и, услышав его глубокий вздох, шепчу:
– Вот что мне нужно. Дай мне это.
Эрик сопротивляется, и я опять повторяю то же самое. С силой. На этот раз мы оба вздыхаем.
Именно такое глубокое проникновение мне нужно, то, чего я так страстно желаю. Дыхание Эрика учащается. Борьба против его животного инстинкта. Я провоцирую его, трусь об него, и наконец происходит то, что должно произойти.
Эрик настолько возбужден, настолько распален, настолько разгорячен, что, схватив меня за руки, кладет их на кровать и, ни о чем больше не думая, начинает меня бомбить с неистовой страстью и наслаждением. Я его не останавливаю. Его напор заставляет меня почувствовать себя живой. Мне это необходимо. О да…
Он врезается в меня, чтобы подарить мне глубокое проникновение, и я пищу от удовольствия. Кусаю его за плечо, и Эрик скрипит зубами, раз за разом вонзаясь в меня и доводя меня до безумия.
Я кайфую. Он кайфует. Мы оба кайфуем. Наш животный инстинкт вырывается наружу, и мы, словно два одержимых, наслаждаемся нашим пылким столкновением.
Когда мы кончаем, мы оба тяжело дышим. Мы очень давно не занимались так сексом, и я с широкой улыбкой мурлычу:
– Я хочу повторить.
Эрик одним прыжком встает и, перед тем как войти в ванную, отвечает:
– Нет, малышка. Мы не можем это делать так, как мы только что это делали.
Раскрыв рот от удивления, хочу возразить, но он пристально на меня смотрит и говорит:
– Подумай о том, что было в последний раз.
– Но, Эрик…
– Я сказал, нет.
– Но мне это нужно. У меня играют гормоны и…
– Нет, любимая. На сегодня хватит.
Меня вдруг обдает жаром.
На глаза накатываются слезы и я, как плаксивый мишка, начинаю плакать навзрыд, сидя в кровати. Вернулась дурацкая плакса.
Закрываю лицо руками, а Эрик, подойдя ко мне, говорит:
– Любимая, дорогая, не плачь. Злись на меня, кричи, но не плачь.
Убирает мне руки с лица и, не задумываясь о том, как я жутко выгляжу, когда плачу, смотрю на него и ною с кривой, как у шимпанзе, рожицей:
– Я тебе не нра-а-а-а-а-а-влюсь.
– Не говори такого, сокровище мое.
– Я тебя не возбужда-а-а-а-а-а-а-ю. У меня большие и темные соски и… и… я толстая… и уродливая, и поэтому ты не хочешь заниматься со мной любо-о-о-о-вью.
Эрик терпеливо вытирает мне слезы.
– Нет, малышка. Ничего подобного.
– Да… это правда, – не унимаюсь я. – Ты – очень сексуально активный мужчина, а… а… я моло-о-о-очная коро-о-о-о-ва.
Он улыбается, садится рядом со мной на кровати и, обнимая меня, говорит:
– Послушай, милая…
Но я не слушаю и, между всхлипываниями и нелепыми рыданиями, продолжаю:
– Я боюсь, что ты меня больше ни о чем не попросишь, и в конце концов тебе станет со мной скучно и ты меня бро-о-о-о-сишь.
Эрик удивленно на меня смотрит и спрашивает:
– Но, дорогая, почему я должен тебя бросать?
– Потому что я превратилась в плаксивое, страшное, ворчливое и безобразное существо, и я тебе не нравлюсь. Ты больше меня не ищешь. Не хочешь со мной играть и больше не прижимаешь меня к стене, чтобы заняться со мной любо-о-о-о-вью.
Мой парень обнимает меня. Баюкает меня и, когда, кажется, мои всхлипывания утихают, просит:
– Поцелуй меня.
Смотрю на него, и он с милым лицом повторяет:
– Я прошу только тебя. Хочу, чтобы ты меня сейчас же поцеловала.
От этих слов я начинаю еще сильнее плакать. Ну почему я такая глупая?
Я что, совсем сошла с ума?
Реву и чешу шею. Эрик нежно опускает меня на кровать, берет мою руку, чтобы я не чесалась, и, целуя меня, шепчет:
– Ты самая прекрасная и самая желанная в этом мире. Ты прекрасна. Ты для меня самая красивая женщина из всех существующих на Земле. Ты так необыкновенна, что я очень боюсь сделать тебе больно, разве ты не понимаешь?
– Но как ты сделаешь мне больно?
Он устремляет на меня свои необыкновенные глаза и отвечает:
– Когда мы с тобой занимаемся любовью, мы превращаемся в дикарей.
В этом он прав – мы словно срываемся с цепи! Но я продолжаю настаивать:
– Но мы ведь можем это делать, как обычно. Мы будем осторожными и…
– Нет, любимая, мы не можем поддаваться желанию.
– Но ты не причинишь вреда Медузе.
Эрик улыбается и, чмокая меня в кончик носа, отвечает:
– Я знаю, но не хочу причинить вреда тебе. Твое тело подверглось сильным изменениям, и я опасаюсь последствий. Солнце мое, поставь, пожалуйста, хоть на секунду себя на мое место.
– Я ставлю, Эрик, но мои гормоны абсолютно обезумели, и я хочу тебя.
Он снова улыбается. Целует меня, и еще раз… и еще раз шестьдесят, и после многочисленных страстных и пылких поцелуев он шепчет:
– Сейчас я посажу тебя на себя, и мы повторим, но только осторожно, понятно?
Я с улыбкой киваю. Я все же этого добилась.
Мы сейчас повторим!
Я такая капризуля.
Когда он усаживает меня на себя сверху, его пенис медленно в меня входит, и я закрываю глаза от наслаждения. О да! Его руки обнимают мою округлую талию, и, снова слившись со мной воедино, Эрик шепчет напряженным голосом:
– Боже мой… как же мне нравится, когда ты на мне.
Открываю глаза и смотрю на него. Его лицо напротив моего и, обхватив его за шею, подталкиваю к нему свой сосок, чтобы он его облизал. Мои соски сейчас ультрачувствительные, и я в восторге от того, что он делает.
– О, да… Не останавливайся.
Он так и делает. Он угождает мне, а я тем временем двигаю бедрами в поисках наслаждения.
Да… О, да… Я не хочу останавливаться.
Вдруг я прижимаюсь к нему бедрами и вскакиваю. Эрик останавливается и, увидев мое выражение лица, спрашивает:
– Тебе больно, ведь так?
Не желая лгать, киваю. Он меняется в лице, и я, целуя его, шепчу:
– Дай мне продолжить.
– Малышка…
– Ты мне нужен, – шепчу я.
Он, как всегда, оценивает ситуацию и в итоге говорит:
– Только осторожно, договорились?
Киваю. Мы едва двигаемся.
Сидя на нем сверху, я ощущаю чрезвычайно глубокое проникновение, и когда Эрик больше не в силах сдерживаться, он встает вместе со мною, укладывает меня на кровать, и, сдерживая свой животный инстинкт, мы доходим до оргазма.
В эту ночь, погасив свет, мы заключаем друг друга в объятия, Эрик целует меня в губы и говорит:
– Я никогда тебя не покину, моя горячая головушка. Я не представляю свою жизнь без тебя.
Глава 28
Проходит время, и между нами продолжают возникать стычки в спальне.
Я продолжаю требовать слишком много секса, а Эрик его дозирует. Ненавижу, когда он так делает.
Я пытаюсь его понять, но мне приходится нелегко из-за гормонов.
Они постоянно играют!
Иногда, чтобы избежать ссор, Эрик задерживается у себя в кабинете, работая допоздна. Я это понимаю. Понимаю, что он делает так только из-за этого, хотя мне не хочется этого понимать. Он знает, что, когда придет в спальню, я уже буду спать как убитая.
У меня начинаются занятия для будущих мамочек. Два раза в неделю по два часа. Эрик ходит вместе со мной. Он не пропустил ни одного. В окружении других парочек мы выполняем все, что нам говорит преподаватель, сначала на матрасике, затем на огромном мяче. Мы развлекаемся и учимся правильно дышать, готовясь к ответственному моменту. Я умираю со смеху. Видеть, как Эрик фыркает – это уж слишком!
В эти дни я начинаю чувствовать нечто похожее на удары хлыстом. Консультируюсь с гинекологом, и она сообщает, что это легкие сокращения матки, из-за которых я не должна волноваться. Это нормально!
Но я волнуюсь…
Я переживаю…
Я умираю от страха…
Каждый раз, когда я чувствую спазм и мне от этого больно, меня полностью парализует, и если это замечает Эрик, он становится белым как стена. Не знаю, кто из нас пугается больше, он или я.
Я иногда езжу забирать Флина из школы. Там я вижусь со своей новой подругой Марией, и мы весело проводим время, болтая об Испании и ее обычаях. Мы обе скучаем по родине, семье, но признаем, что обе счастливы в Германии.
Стайка попугайш больше обо мне не сплетничает, и мне это известно из верного источника. Одна из них стала подругой Марии, последняя рассказала мне, что после случившегося школа отправила каждой из них извещение, в котором Лайла опровергала сказанное, и предупреждалось, что за любую последующую клевету они будут нести ответственность.
Удивившись, я рассказываю об этом Бьорну, и он признается, что это он отправил письмо из своей адвокатской конторы, чтобы разрешить этот вопрос в школе.
И, послушайте, это все-таки произвело нужный эффект. Пусть они говорят между собой, но слух затих.
Однажды вечером Эрик меня удивляет, когда возвращается с работы. Поцеловав, он просит меня прихорошиться и приглашает на ужин.
Смотрюсь в зеркало, и сама себе не нравлюсь.
Я несексуальная. Я – поросенок. У меня отекшие лодыжки и торчащий живот. Но я ничего не могу с этим поделать. Я же не могу его спрятать. В итоге одеваю модненькое платье для беременных, высокие сапоги, и, когда я спускаюсь, Эрик и Флин одновременно восклицают:
– Какая ты красивая!
Я расплываюсь в улыбке, думая о том, что они специально мне это говорят, чтобы сделать мне приятно. Какие они милые!
Мы с Эриком садимся в машину в приподнятом настроении. Вечер обещает быть интересным, и я напеваю песню, звучащую по радио, которая называется «Да»[38] немецкой группы «Silbermond», которая мне очень нравится:
И да, я дышу тобой, да, я горю ради тебя. И да, я живу ради тебя каждый день. И да, ты отражаешь меня. И да, я клянусь всеми фибрами своей души. Говорите «да».– Мне нравится, как ты поешь по-немецки.
Откидываю голову на подголовник и говорю:
– Это очень красивая песня.
– И романтическая, – подтверждает он.
Когда мы подъезжаем к главному входу миленького ресторана, парковщик тут же оказывается возле машины. Эрик выходит и, подойдя ко мне, крепко сжимает меня за руку, и мы входим внутрь. Хостес приветствует Эрика и провожает нас к очаровательному столику.
Ужин потрясающий и, обладая зверским аппетитом, я съедаю все свое, и если бы Эрик не защитил свое, то я бы съела и всю его еду. Мы болтаем, смеемся, и мы снова такие же, как прежде, но вдруг он у меня спрашивает:
– Почему ты мне не рассказала о Масимо и моей матери?
Я ошарашено на него смотрю. Вот я и попалась!
Как он об этом узнал?
– Ты это о чем?
Эрик наклоняет голову и отвечает:
– Ты думала, что я не узнаю о том, что мать ходила на вечеринку с твоим дружком из «Гуантанамеры»?
Меня разбирает смех. А его нет.
Вспомнив, как Соня просила нас найти ей мулатика, не могу удержаться от смеха.
Неприятно получилось. А у нас так хорошо все начиналось.
У меня, наверное, все написано на лице, я выпиваю немного воды и говорю:
– Послушай, Эрик, твоя мать – молодая и одинокая женщина, которая просто хочет развлечься.
– И это должен был быть именно Масимо?
Я его понимаю. Масимо и моя свекровь – это самое нелепое, что могло быть в мире, и решаю быть откровенной.
– Ладно, любимый, признаю, я была в курсе. И, прежде чем ты начнешь ворчать и Айсмен испортит нам вечер своими жалобами, позволь мне сказать, что твоя мать позвонила мне и твоей сестре. Она хотела пойти на вечеринку с кем-нибудь, кто опустил бы Тревора ниже плинтуса, и мы лишь подыскали ей компанию. Но Масимо был настоящим джентльменом. Он ни на капельку не вышел за рамки приличия. Он сопроводил ее на вечеринку и затем отвез ее домой. Конец свидания.
Внезапно он разражается хохотом, отчего я немного теряюсь, и, взяв меня за руку, целует ее:
– Сестра, мать и ты, вы меня сведете с ума.
Я в шоке.
Он не рассердился!
Я очень рада, что он наконец-то начинает понимать философию жизни своей матери.
Вдруг Медуза пошевелилась. Думаю, она очень взволнована тем, что ее папочка не рассердился. Я быстро кладу его руку на живот. Эрик ощущает движение, и мы сливаемся в поцелуе.
Когда ужин заканчивается, он, к моему удивлению, спрашивает, хочу ли я где-нибудь выпить. Я соглашаюсь. А когда мы приезжаем в «Sensations», в то самое место с зеркальной комнатой, Эрик, заметив мое выражение лица, поясняет:
– Мы сюда приехали, только чтобы выпить пару коктейлей, понятно?
Киваю, но мое либидо в отчаянии. Мне наплевать на трио и оргии, я хочу одного лишь Эрика. Возможно, у нас сегодня ночью будет пылкий секс дома?
Войдя в первый зал, замечаю у бара Бьорна. Увидев нас, он идет нам навстречу и, нежно меня обняв, говорит, пожимая Эрику руку:
– Какая радость, что вы решились сюда прийти. Ты сегодня просто красотка, моя толстушка.
Эрик улыбается, и я, наполненная счастьем, тоже.
Бьорн знакомит меня с некоторыми друзьями, которых я не знаю, но замечаю, что Эрик с ними знаком. Среди них две очаровательные девушки, которые сразу же проявляют озабоченность моим состоянием. Одна из них уже стала матерью и слушает меня с улыбкой. Мы беседуем почти час, и я замечаю, что за мной наблюдает какой-то мужчина, пока я нахожусь в объятиях Эрика. Меня это возбуждает.
Мой потерявший спокойствие разум мутится, и я почти вздыхаю, подумав о том, что Эрик и Бьорн могут заставить меня почувствовать в любой из этих комнат.
Вдруг я вижу, что наш друг кого-то приветствует, смотрю в ту сторону, и у меня отвисает челюсть, когда я вижу ничтожную пуделиху.
Когда она подходит к нам, то Фоски лает своим голоском. Я здороваюсь с ней, и, к моему изумлению, она говорит:
– Джудит, ты выглядишь невероятно. Ты прекрасна, как никогда.
Понимаю, что она это делает напоказ, но, послушайте, сладкое всегда приятно слушать!
Мы продолжаем общаться, а заведение наполняется народом. Не отдавая себе отчет, зеваю, и тогда Эрик приближается ко мне и, целуя в шею, произносит:
– Поехали домой, прелесть моя.
– Ну, еще немножечко, – прошу его. – Мы так давно никуда не выходили.
Но, когда он читает мои мысли, он тихо говорит:
– Джуд, мы сюда приехали, только чтобы немного выпить.
Знаю, но меня раздражает то, что он мне об этом напоминает. Или он думает, что я прошу о чем-то другом?
У меня, наверное, такое потерянное выражение лица, что Бьорн подходит к нам и спрашивает:
– Что происходит?
Эрик поворачивается к нему:
– Мы с Джуд уходим.
Смотрю на Бьорна в поисках поддержки, но он говорит:
– Да, вам лучше уже идти. Для нее уже поздно.
Что это значит – для меня поздно?
Кем это они себя возомнили, папочками, что ли?
Мне хочется возразить, но я этого не делаю. Нет. Все равно это ни к чему не приведет.
Попрощавшись со всеми, натянув свою самую милую улыбку, выхожу вместе с Эриком из заведения, а когда мы открываем машину, говорю:
– Я хочу сесть за руль.
Эрик пристально на меня смотрит и отвечает:
– Любимая, ты устала. Позволь мне повести.
– Нет.
Мой отказ так категоричен, что он сдается и не возражает, и тогда я сажусь за руль. Я молча веду машину. Краем глаза наблюдаю за Эриком, который смотрит на меня и говорит:
– Малышка, мы поехали в это место только для того, чтобы немного выпить.
Я киваю. Но ничего не говорю. Я просто веду машину.
Увидев мои нахмуренные брови, Эрик вздыхает. Он меня уже знает и понимает, что моя шпага сейчас обнажена. Наблюдаю, как он открывает бардачок, берет записанный мною CD-диск с музыкой и ставит его. Несколько мгновений спустя звучит наша песня «Черное и белое», которую поет Малу. Он пытается меня утихомирить. Но именно сейчас воссоединились мои гормоны и скверное настроение, и я – само воплощение зла.
Знаю, что было недостаточно причин, знаю, что будет
слишком много поводов,
С тобой, потому что ты убиваешь меня, и теперь без тебя я не живу.
Ты говоришь белое, я говорю – черное.
Я живу жизнью в цвете, а ты в черно-белой.
Он протягивает руку к моей голове. Ласково поглаживает меня по волосам и шепчет:
– Успокоилась?
Я не отвечаю. И мне вдруг вспоминается, что музыка усмиряет диких зверей, из-за чего я еще сильнее злюсь.
– Ты не собираешься мне отвечать?
Я молча управляю автомобилем, в то время как звучит голос Малу. Это к лучшему. Знаю, что если я сейчас скажу что-нибудь неуместное, то только все усложню.
Эрик сдается. Он кивает, кладет голову на подголовник и слушает прекрасную песню. Когда она заканчивается, начинает звучать песня Рикардо Монтанера «Убеди меня»[39], и я слышу, что Эрик напевает ее, и вдруг на меня что-то находит. Выворачиваю руль вправо, останавливаю машину и говорю:
– Выходи из машины.
Эрик смотрит на меня. Я смотрю на него.
Я увеличиваю громкость.
Месяц, состоящий из пяти недель.
И год с четырьмя февралями.
Порождать августы на твоей коже.
С январской субботой.
И тогда мой немец улыбается, догадавшись, что это означает, и я улыбаюсь ему в ответ.
Но я – такая паршивая овца!
Он расстегивает ремень безопасности, открывает дверь, выходит из автомобиля и, когда он оказывается на улице, я тянусь, закрываю дверь и трогаюсь, словно фурия.
В зеркало заднего вида вижу, что Эрик застыл на месте от удивления. Он такого не ожидал. Но та же самая фурия, которая дернула меня тронуться, заставляет меня затормозить, когда я отъезжаю так далеко, что уже его не вижу.
Что я делаю?
Я опять поддалась своим импульсам, и то, что я только что сделала, плохо. Очень плохо. Вижу, что по улице никто не идет, и разворачиваюсь. Меня одолевают противоречивые чувства, и я ругаюсь. Несомненно, это все из-за моих психов. Еду его искать. Замечаю Эрика, шагающего по тротуару. Он видит меня и останавливается. Это настоящий Айсмен.
О-о-о-о-ой, мне так стра-а-а-ашно!
Я снова разворачиваюсь, и когда останавливаюсь рядом с ним, он сверлит меня взглядом. Подходит к моей двери, резко и с силой открывает ее и орет:
– Выходи из машины!
Он в ярости. Я не двигаюсь, и он медленно повторяет:
– Вы-хо-ди из ма-ши-ны.
Слушаюсь его и, подойдя к нему, пытаюсь его поцеловать, чтобы попросить прощения, но он как кобра. Естественно. Я бы сделала то же самое в такой ситуации.
Он очень… очень… очень сердит.
На улице чертовски холодно, и я думаю, что он отплатит мне той же монетой.
Он заведет машину и уедет. Я этого заслуживаю.
Не двигаясь с места, наблюдаю, как он садится в машину. Фыркнув и стукнув по рулю, смотрит на меня и цедит сквозь зубы:
– Чего ты ждешь? Почему не садишься?
Пока я иду к другой двери, то все жду, что сейчас Эрик тронется и уедет. Но он этого не делает. Ждет, пока я сяду в машину. Когда я надеваю ремень безопасности, делает музыку тише, поворачивается ко мне и кричит:
– Можно ли узнать, что это только что было?
– Гормоны.
– Хватит этих глупостей, Джуд. Я сыт по горло твоими чертовыми гормонами, – шипит он.
Он прав. Я не могу все сваливать на свои гормоны. Отвечаю:
– Я разозлилась.
Эрик качает головой и, не понижая тона, говорит:
– И поскольку ты разозлилась, то решила оставить меня на улице посреди ночи и уехать, не так ли?
– Я вернулась. Я же здесь, разве нет?
Мои глаза наполняются слезами. Это было слишком грубо с моей стороны, и я сама в этом виновата.
Эрик несколько раз бросает на меня взгляд и наконец, понизив голос, говорит:
– Джуд, я старался быть с тобой терпеливым. Я понимаю, что гормоны действуют на тебя самым худшим образом, понимаю это, когда ты каждый день упрекаешь меня в тысяче мелочей и злишься на меня по всяким абсурдным причинам. Я понимаю, что большую роль в этом играет твоя беременность. Но теперь я хочу, чтобы и ты поняла, что моему терпению пришел конец и я боюсь растратить с тобой все свои нервы.
Я не отвечаю. Он прав больше, чем святой. Его терпение по отношению ко мне безгранично. Я жутко себя чувствую. Вдруг Эрик добавляет:
– Я не хочу, чтобы к тебе, в твоем состоянии, кто-то прикасался. Я хочу быть с тобой осторожным. Мне это необходимо! Раньше мне было приятно делить тебя с кем-то, но сейчас это недопустимо. Сейчас я хочу тебя только для себя и…
– А ты подумал о том, чего хочу я?
Айсмен пронзает меня взглядом своих голубых глаз, и я, понимая его разочарование, поясняю:
– Мне не нужно, чтобы ты меня с кем-то делил, я не хочу быть с другими. Я хочу, чтобы ты занимался любовью только со мной, как нам нравится. По-нашему. Ты мне нужен. Я говорю тебе об этом уже несколько месяцев, но ты не хочешь меня слушать.
Эрик ругается и снова бьет кулаком по рулю.
– Я тебе тысячу раз говорил, что не хочу сделать тебе больно. Разве ты меня не слышишь? Или ты думаешь, что мне не хочется обладать тобою, как тебе нравится? Что я не хочу схватить тебя и прижать к стенке, как ты того требуешь? Джуд, черт возьми! Мне чертовски этого хочется, и я жду не дождусь, когда снова смогу это сделать.
– Но…
– Никаких «но»! Мы сейчас не можем. Пойми ты это раз и навсегда!
Я молчу, я не могу ответить. Он прав. Эрик добавляет:
– Я люблю тебя, ты любишь меня. Мы вышли поужинать и выпить с друзьями. Разве это так сложно понять? Твоя беременность и наш ребенок – нечто очень важное для нас обоих, или, может быть, это не так?
Я киваю. С каждым днем я все больше люблю Медузу, но я также очень нуждаюсь в Эрике.
Он трогается и ведет машину в полном молчании до самого дома. А мне так необходима «дрожь своего сердца», как поет Алехандро Санс.
Проходят дни, и после того вечера наше общение только ухудшилось. Когда Эрик возвращается домой, с его пути убегают даже Трусишка и Кальмар. Они просто смываются!
Секс между нами очень редок. Его можно сравнить с жареным картофелем без соли. Ты наслаждаешься им, потому что он тебе нравится, но знаешь, что он может быть немножечко вкуснее со специями.
Как и каждую ночь, я просыпаюсь с жутким желанием помочиться. Я какая-то писюшка! Смотрю на часы – 02:12. К своему удивлению, вижу, что Эрика в постели нет.
Иду в туалет, а затем тихонько крадусь его искать и нахожу в кабинете. Он мастурбирует перед телевизором, просматривая видеозапись со мной и Фридой, которую он сделал в отеле. Я возвращаюсь в кровать и плачу, обиженная тем, что он не взял меня в свою игру.
Проклятые гормоны!
Я люблю свою Медузу, но я никогда больше не захочу еще раз забеременеть!
Когда он возвращается в нашу комнату, я притворяюсь спящей. Эрик ложится в кровать, и когда он обнимает меня сзади, я чувствую его огромный стоящий член и облизываюсь. М-м-м-м-м, как вкусно! Но сдерживаюсь. Не собираюсь его о чем-то просить. Я уже устала.
Не без изумления чувствую, как он целует мне плечо, шею и голову. Расплываюсь в улыбке, когда он шепчет:
– Я знаю, что ты не спишь, обманщица. Я слышал, как ты поднималась по лестнице.
Я ничего не говорю в ответ. А когда чувствую, что он снимает с меня трусики, то позволяю ему это сделать. Не пошевелившись, чувствую его руки на своей киске. О да… Он играет с ней, и когда она становится влажной, придвигает ко мне свой член и вводит его в меня.
Из меня вырывается стон, и он шепчет:
– Когда ты родишь ребенка, я на месяц закрою тебя в комнате и без устали буду тебя трахать, прижав к стенке, на полу, на столе и где бы то ни было.
Меня возбуждают его слова, я прогибаю спину и чувствую, как его пенис еще глубже в меня проникает.
– Я тебя раздену, оттрахаю, предложу тебя, и ты согласишься, да?
– Да, – глотая воздух, отвечаю я.
Эрик осторожно двигается во мне. Его толчки становятся ритмичней, и я прижимаюсь к нему еще сильнее. Резкий звук наших сталкивающихся тел еще больше нас возбуждает. Он раз за разом осторожно в меня входит до тех пор, пока больше не выдерживает и не срывается.
Когда он заканчивает, то целует меня в шею и шепчет:
– Малышка, я очень по тебе скучаю.
– А я по тебе, – отвечаю я.
Некоторое время мы лежим неподвижно, затем Эрик выходит из меня, и тогда я поворачиваюсь к нему и мурлычу:
– Любимый, прости меня.
– За что?
– За тот случай с машиной.
Из-за темноты я не вижу его глаз, он целует меня в губы и, обнимая, говорит:
– Не стоит извиняться. Все в порядке, но больше так не делай.
– Обещаю.
Чувствую, что он улыбается. Обвив его руками, ищу его губы и целую их. Я делаю это так же, как он, когда целует меня так, как мне нравится. Облизываю его верхнюю губу, затем нижнюю и, укусив ее, страстно его целую.
Эрик охотно принимает мой поцелуй. Он пожирает меня, и через несколько секунд я не могу дышать, но это не важно. Мне нужна эта страсть. Я жажду этого напора. Поцелуй за поцелуем наши тела распаляются, и когда я снова чувствую его возбужденный и шаловливый пенис, трогаю его и спрашиваю:
– Повторим?
Эрик целует меня и шепчет:
– Нет.
– Почему?
– Уже поздно, и я думаю, на сегодня достаточно.
Эти слова для меня словно удар кувалдой. Мне было недостаточно, и я продолжаю настаивать:
– Эрик…
Не сказав и слова, он отодвигается от меня, встает и включает в комнате свет. Мы смотрим друг другу в глаза.
– Джуд, пожалуйста, не начинай, – просит он.
Потом он идет в ванную комнату, закрыв за собой дверь. Я встаю. Словно гидра устремляюсь к ванной, но затем, положив руку на дверную ручку, останавливаюсь и возвращаюсь в кровать.
Я разозлена и возбуждена.
Как он может оставлять меня в таком состоянии?
Мне нужен секс. Не задумываясь, открываю свой ящик. И делаю то, что в свое время делала моя сестра, – достаю своего личного Супермена. Вибратор в форме губной помады, который мне когда-то подарил Эрик. Я немедля прикладываю его к своему набухшему и влажному клитору и начинаю мастурбировать.
О да!
Это именно то, что мне нужно.
Этот маленький аппарат дает мне то, что я так искала. Какая машинка!
Закрываю глаза и двигаю им, прижимая к себе. Я получаю удовольствие и дохожу до оргазма, тяжело вздыхая и двигаясь на кровати.
Когда я открываю глаза, предо мной с недовольным выражением лица стоит Эрик.
Опля, меня застукали!
Мы смотрим друг на друга, словно два противника. Мой взгляд пробегает по его телу, и я замечаю его торчащий упругий пенис. Он смотрел на мою игру и еще больше возбудился. Его дикий взгляд меня возбуждает, сводит меня с ума. Я знаю, что он со мной сделал бы в этот момент, и мне этого очень хочется. Я хочу его всеми своими клеточками.
С прерывающимся дыханием я развожу перед ним ноги. Показываю себя. Приглашаю его поиграть со мною. Соблазняю его взять меня так, как ему нравится. Но он не настроен на это, молча разворачивается и снова идет в ванную комнату, громко хлопнув дверью.
Я в ярости ругаюсь. Ворочаюсь в кровати и чувствую себя отверженной. Меня это еще сильнее бесит. Через десять минут он, весь мокрый, выходит. Он принял душ. На нем боксеры, его эрекция исчезла. Представляю, что там было в ванной комнате, и, не говоря ему ни слова, беру вибратор и тоже иду в ванную.
Закрываю дверь, конечно же, с силой ею хлопнув. Не собираюсь это так ему оставлять.
В ванной комнате смотрю на себя в зеркало и шепчу, глядя на свои взъерошенные волосы:
– Ну и не нужен ты мне, Эрик Циммерман.
Молча принимаю душ. Затем мою вибратор и, когда возвращаюсь в кровать, надеваю трусики под его пристальным взглядом. Кладу на место свою игрушку и, не целуя его, бормочу:
– Спокойной ночи.
Он не отвечает. Я укутываюсь в одеяло.
Но у меня внутри бушует такой огонь, что я в конце концов раскрываюсь, сажусь в кровати и с сердитым выражением лица шиплю:
– Ненавижу то, что ты только что сделал!
– И что же это я такое сделал? – жестко спрашивает он.
– Ты мастурбировал.
– А ты разве не делала то же самое?
С диким желанием схватить лампу и влепить ею ему по голове, говорю:
– Разница только в том, что я это делала потому, что ты не захотел это делать со мной.
Выпалив это, я со всем своим достоинством разворачиваюсь и укрываюсь с головой.
Не желаю больше с ним разговаривать.
Глава 29
На следующий день я, как всегда, просыпаюсь в постели одна. Эрик уже уехал на работу. Когда я спускаюсь в кухню, Симона готовит мне завтрак и говорит:
– Есть две записанные серии «Безумной Эсмеральды», хочешь, посмотрим?
Киваю, и, покончив с завтраком, мы идем в гостиную.
В этот день мы обе не теряем надежды, что, когда Луис Альфредо Киньонес откроет одну коробочку и увидит кулон, который ему подарила Эсмеральда Мендоса, у него в голове, словно вспышка, появятся воспоминания. Мы с Симоной держимся за руки. Все отлично складывается. Эсмеральда выехала со своим сыночком покататься верхом, а Луис Альфредо издалека наблюдает за ними, и у него происходит еще одна вспышка. Его голова наполняется воспоминаниями, а когда он вдруг понимает, что его любимой женщиной является Эсмеральда, а не медсестра Лупита Сантуньес, то мы с Симоной хлопаем в ладоши.
Когда заканчиваются обе серии, у нас приподнятое настроение.
Предлагаю Симоне выйти прогуляться. Она отказывается, так как на улице идет снег и это не лучшая погода для беременных, для того чтобы гулять по дорогам.
Она права. Иду в свою комнатку и, поскольку я не могу сесть на свой любимый мягкий коврик, иначе меня потом не смог бы поднять подъемный кран, усаживаюсь на кресло, открываю свой ноутбук и захожу на страничку «Фейсбук», чтобы пообщаться со своими подружками. Как всегда, у меня поднимается настроение, и в итоге я сижу с улыбкой на губах.
Входит Симона и дает мне телефон. Это Эрик.
– Слушаю.
– Привет, любимая. Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо.
После небольшой паузы он добавляет:
– Ты до сих пор сердишься на меня из-за вчерашнего?
– Да.
– Малышка, послушай, ты должна…
– Нет, это ты меня послушай, – прерываю его я. – Я очень сердита. То, что ты вчера сделал, мне причинило боль. Почему ты такой черствый? Разве ты не слышал, что врач сказала, что мы можем вести полноценную сексуальную жизнь?
– Джуд…
– Ни Джуд, ни переджуд. Почему ты такой муд…?
Я умолкаю. Я несправедливо его оскорбляю, и после небольшой паузы он говорит:
– Ну, скажи мне это, дорогая, ты же этого хочешь!
– Нет. Я не доставлю тебе такого удовольствия.
Он молчит. Мое преимущество в том, что я дома, а он в офисе, и в конце концов он произносит:
– Сегодня вечером у меня матч по баскетболу, и я забыл сумку с вещами. Ты завезешь мне ее в пять в спортивный комплекс?
Я уже готова сказать «нет» и чтобы он шел в чем мать родила, но в итоге говорю:
– Ладно, Норберт привезет тебе ее.
– Мне бы хотелось, чтобы ты сама мне ее привезла.
Он только что сказал мне приятную вещь, но та гадюка, которая сидит во мне, выпаливает:
– А мне бы хотелось кое-чего другого, и, послушай, я в ярости, но я себя сдерживаю.
Слышу, как Эрик вздыхает и спустя пару секунд шепчет:
– Малышка, мне хочется тебя увидеть.
– Ладно. Я завезу ее тебе.
Когда я кладу трубку, отдаю себе отчет, что я не попрощалась. Боже мой, какая же я грубая!
Дело в том, что мой Айсмен заслуживает только наилучшего. Невозможно сдерживаться, когда я становлюсь невыносимой. А в последнее время я – исчадие ада. Поэтому звоню ему на мобильный и, когда он отвечает на звонок, говорю:
– Ворчун, я тебя люблю.
– А я тебя – больше всего на свете, моя малышка.
Когда я вечером выхожу из дома, на улице идет снег и очень холодно. Норберт отвозит меня к спортивному комплексу, и меня переполняет радость. Я словно вертунья из-за своих гормонов, и вот я уже расплываюсь в улыбке, когда замечаю своего любимого, стоящего возле нашей машины.
С ума сойти, какой же он красивый!
Заметив нас, Эрик идет к машине, и когда я выхожу из нее, он целует меня в губы и шепчет:
– Привет, красавица, как дела?
Решительно настроенная выкурить трубку мира, отвечаю:
– Счастлива, особенно быть рядом с тобой.
Мы в обнимочку заходим внутрь комплекса. Когда доходим до раздевалок, он смотрит на меня и спрашивает:
– Ты же знаешь, куда идти, не так ли?
Киваю, и, когда мне кажется, что он меня сейчас отпустит, он снова подходит ко мне, облизывает верхнюю губу, затем нижнюю и, укусив ее, целует.
О да… О да…
Обожаю такое прикосновение, и мне наплевать на то, что нас могут увидеть.
Эрик – мой муж, я – его жена, и меня не волнует, что о нас могут подумать. Когда он от меня отстраняется, смотрит мне в глаза и говорит:
– Малышка, мне больше не хочется с тобой ссориться, понятно?
Киваю головой, словно марионетка. Несомненно, когда он включает эффект Циммермана, я становлюсь абсолютно обезоруженной. Он улыбается. Я тоже расплываюсь в улыбке, и он, нежно шлепнув меня по попке, шепчет:
– Иди на трибуны и жди меня.
С глупой улыбочкой на губах слушаюсь его. Иду на трибуны и с болью в душе замечаю, что здесь нет ни одной моей знакомой, и с тоской вспоминаю о Фриде. Смотрю по сторонам и наблюдаю, как народ начинает заполнять трибуны. И тут я меняюсь в лице, когда вижу, как входит ничтожная пуделиха Бьорна. Мы замечаем друг друга, и Фоски, виляя бедрами, идет ко мне на своих невероятно высоких каблуках. Теледива одета в леопардовые брюки и отлично гармонирующую с ними полупрозрачную блузу. Я невольно улыбаюсь. На мне наряд для беременных и угги. Супергламур.
– Привет, Джудит, – здоровается она.
Шокированная тем, что она помнит мое имя, пытаюсь вспомнить ее. Как же ее зовут? В конце концов, поразмыслив, вспоминаю только Фоски или ничтожную пуделиху:
– Привет, как дела? – отвечаю я.
Она с любопытством смотрит на меня. Сканирует меня и наконец спрашивает:
– Ты хорошо себя чувствуешь?
О, как ми-и-и-и-ло.
Но, горя таким же желанием разговаривать, как и она, отвечаю:
– Отлично.
Она кивает, садится рядом и больше ни словом со мной не перекидывается. Минут через десять, когда парни выходят на площадку, я довольно улыбаюсь и, приветствуя Эрика и Бьорна, кричу покруче, чем истинные янки. Они тоже мне машут, и матч начинается.
Полностью погруженная в игру, я пищу и возмущаюсь, когда моей команде забивают очки, в то время как пуделиха молчит как рыба. Она, словно немая, наблюдает за игрой. Матч заканчивается, команда Эрика проигрывает.
– Сегодня не самый лучший день, – шепчу я.
Пуделиха поворачивается ко мне, хлопает ресницами и шушукает:
– А у меня с этой минуты будет отличный день. Мы с Бьорном договорились о встрече с кое-какими друзьями… – И добавляет, понижая тон: – Чтобы поиграть.
Зачем она мне все это рассказывает?
Похоже, она злорадствует над моим положением. Не желая доставлять ей удовольствие, отвечаю:
– Прекрасно. Поиграйте во все, что сможете.
Не глядя ей в лицо, иду к раздевалке и чувствую в животе спазм. Глажу живот, и спазм утихает. Выходит Бьорн и целует в губы пуделиху, затем здоровается со мной:
– Привет, толстушка, как дела?
– Больше катаюсь, чем хожу, но все же хорошо, – отвечаю я.
Он, улыбаясь, обнимает меня, и в этот момент появляется Эрик. Мы с Бьорном улыбаемся, и Эрик, подшучивая, спрашивает:
– Я должен что-то заподозрить?
Мы с Бьорном переглядываемся и в унисон отвечаем:
– Да.
Мы все смеемся, Бьорн отпускает меня, и Эрик заключает меня в свои объятия. Наблюдающая за нами пуделиха вдруг вмешивается:
– Мы тогда превосходно пообедали, не так ли?
Бьорн кивает, и Эрик тоже. Обед? Какой еще обед?
Она добавляет:
– Мы обязательно должны повторить. Бьорн, буду рада еще раз побывать у тебя дома.
Меня парализует.
Что это значит – что Эрик обедал с Фоски в доме Бьорна?
К пуделихе подходит одна девочка и просит дать ей автограф, и они отходят от нас на несколько шагов. Бьорн и Эрик смотрят на меня и, догадавшись, о чем я подумала, переглядываются. Бьорн начинает объяснять:
– Джуд, это был деловой обед.
– У тебя дома?
Всполошившись, Эрик подходит ко мне и, беря меня за запястье, говорит:
– Джуд, не делай поспешных выводов.
– Ты обедал с Фоски? С этой ничтожной пуделихой?
Бьорн разражается хохотом.
– Фоски? Ты назвала ее ничтожной пуделихой?
Но Эрику не до смеха, и, когда я начинаю шагать к выходу из спорткомплекса, он поясняет:
– Мы обедали не у него дома. Джуд, мы были в ресторане.
С яростным выражением лица разворачиваюсь и цежу сквозь зубы:
– Мне отлично известно, что вы делали у него дома. – И, зыркнув на Бьорна, ворчу: – А ты, скверный друг, как ты мог это позволить?
Бьорн в ступоре пытается что-то возразить, как вдруг Эрик произносит:
– Любимая, может, ты успокоишься? Ничего не было. Мы пошли в ресторан, который находится рядом с домом Бьорна. Я хотел попросить Агнету принести мне контракты для того, чтобы дать рекламу своей компании на телевидении.
Я уже дошла до такого состояния, что кидаюсь на людей. Я в ярости и, глядя на них обоих, отвечаю:
– Мудаки! Вы оба – мудаки!
Они переглядываются. Бьорн не может отойти от потрясения, а Эрик шепчет:
– Хватит с нее на сегодня.
Этот комментарий еще больше меня взводит, и я опять иду к выходу.
– Послушай, толстушка, – говорит Бьорн, опережая меня, – не думай ничего плохого. Эрик зашел ко мне в офис, затем пришла Агнета, и через пять минут мы вышли пообедать в ресторан, чтобы обсудить рекламу компании Мюллер. Ну почему ты нам не веришь?
Когда он пытается меня удержать, стукаю его кулаком и, глядя на его шокированное выражение лица, цежу сквозь зубы:
– Во-первых, я позволяю тебе называть меня толстушкой только потому, что я беременна. Если ты еще раз меня так назовешь, как только это закончится, я переломаю тебе ноги. Во-вторых, мне наплевать на то, чем ты занимаешься с пуделихой, и хоть ты так не думаешь, я знаю, что Эрик с этой… этой… не должен иметь ничего общего. – И, повернувшись к Эрику, который наблюдает за нами, завершаю свою тираду: – И, в-третьих, почему ты мне не сказал, что обедал с ней?
– Черт, смугляночка, ты вовсе не в духе, – посмеиваясь, говорит Бьорн.
Эрик переглядывается с другом и затем, глядя на меня, объясняет:
– В тот день ты была очень сердитой и не хотела разговаривать. Поэтому я тебе ничего рассказал. Но прошу тебя, не бери в голову то, что у нас с Бьорном что-то было с этой женщиной, потому что это не так, понятно?
Закрываю глаза и выдыхаю. Понимаю, что он прав, и, подойдя к нему, упираюсь головой ему в грудь и шепчу:
– Не допускай больше того, чтобы я еще раз забеременела. Я просто дурею.
Эрик улыбается. Обнимает меня и говорит смеющемуся Бьорну:
– Мы с Джуд едем домой. Удачи с пуделихой!
Глава 30
Проходит время, и я полнею каждую секунду.
Вместо Джудит меня стоило бы называть Джудота, мама дорогая, какой же я стала!
Я больше не вижу своих ног! Не говоря уже о других вещах.
Те трусики, которые я сейчас ношу, скорее похожи на трусы из викторианской эпохи. По словам продавцов, это трусы для беременных, а как по мне, так это панталоны. Неужели женщина не может быть сексуальной во время беременности? Определенно, я не могу быть таковой в этих трусах, которые доходят мне до самого вымени.
Когда Эрик первый раз их увидел, он ржал до тех пор, пока я не влепила ему в голову туфлей. Бедняжка, я была очень меткой и набила ему шишку.
С каждым разом спазмы становятся все чаще и интенсивней. Мне не больно, но я-то знаю, что это прелюдия к моим страданиям. Боже мой, это будет так больно. Страшно даже подумать!
Я не следую диете, и во время следующего визита к гинекологу врач устраивает мне выговор.
Но к чему отрицать, в одно ухо мне влетает, в другое вылетает. За семь месяцев я поправилась всего на двенадцать с половиной килограммов. Сестра же поправилась на двадцать пять.
К чему тут жалобы?
Пока гинеколог меня вычитывает, Эрик за нами наблюдает. Взглядом приказываю ему молчать, и он благоразумно даже не пикает. Осознаю, что в последнее время я превратилась в тирана, а он, бедняжка, терпит и молчит. В тот день, когда он взорвется, запылает Троя!
Когда мы делаем УЗИ, Медуза снова не дает себя рассмотреть. У нас стеснительный или стеснительная Медуза. В конце приема врач назначает нам дату следующего визита на следующей неделе. Я должна пройти предродовое обследование.
Когда мы выходим из женской консультации, звоню маляру, который будет красить стены в комнате Медузы, и говорю, чтобы он их сделал в желтом цвете. Эрик выслушивает меня и одобрительно кивает. Судя по его словам, что бы я ни решила, все будет правильным.
Два дня спустя, когда маляр приходит к нам домой, чтобы выполнить наш заказ, я меняю свое решение. Теперь я хочу, чтобы две стены комнаты были желтыми, еще одна красной, а другая синей.
Когда Эрик интересуется, почему я так решила, я, глядя на него, объясняю, что синий символизирует холодность Германии, а красный – горячность Испании. Он в изумлении смотрит на меня, но не высказывает то, что думает, а просто кивает. Бедненький!
Через неделю мы с Эриком снова едем в больницу. Он нервничает, а я в истерике.
Медсестра, которая будет меня осматривать, укладывает меня на кушетку, надевает мне на живот широкий пояс, подсоединяет его к монитору и объясняет, что это нужно для того, чтобы проверить параметры частоты сердцебиения ребенка и спазмы матки среди всего прочего.
Я испугана, но когда вижу лицо Айсмена, слышащего, как быстро стучит сердечко Медузы, страх проходит. Я умираю со смеху! Обследовав все параметры, медсестра говорит, что все в порядке и мы должны приехать через неделю.
Мы выходим из больницы, ощущая сильное волнение. Наши отношения похожи на американские горки.
Считается, что во время беременности пара становится ближе и испытывает еще большую любовь. Мы же любим друг друга, но Эрик меня терпит. Я понимаю, что превратилась в толстую, плаксивую, прожорливую и злую гадюку.
Симона с Норбертом ни о чем не догадываются, они лишь знают, что мы обожаем и любим друг друга, но при этом каждый день спорим. Флин, мой суперзащитник, большую часть времени проводит, злясь на дядю и проявляя ко мне свою любовь. А Бьорн, наш добрый друг, постоянно устанавливает между нами мир. Единственные, кто далек от всего этого, – это Соня, Марта и мои родные.
Как я люблю повторять, с глаз долой – из сердца вон!
Однажды ночью мне не спится. Смотрю на часы: 3 часа 28 минут утра, и решаю встать с постели. Мне так хочется поворочаться в кровати, но эти спазмы мне докучают, и я не могу сомкнуть глаз.
Я осторожненько надеваю халат и, словно кит, который вот-вот взорвется, спускаюсь по лестнице.
Увидев меня, Трусишка и Кальмар подбегают поприветствовать меня. Животные такие благодарные. Какой бы ни был час, они всегда готовы проявить к тебе свою любовь. Я балую и целую их столько, сколько они того заслуживают, а когда они этим насыщаются, то уходят спать, а я продолжаю свой путь на кухню.
Придя туда, открываю холодильник, смотрю на банки с мороженным и, остановив свой выбор на ванильном с орехами макадамии, хватаю банку за ручку, беру ложку и сажусь в кухне на стул, чтобы посмаковать им и тем временем полюбоваться ночной улицей.
С наслаждением поглощаю мороженое, оно потрясающее, как вдруг слышу:
– Дорогая, что с тобой?
От неожиданности я подскакиваю, но увидев, что это Эрик, шепчу, приложив руку к сердцу:
– Черт, как же ты меня напугал.
Он подходит ко мне и, наклоняясь, тревожно говорит:
– Малышка, ты в порядке?
Мы смотрим друг на друга, и наконец я отвечаю:
– Эти проклятые спазмы не дают мне спать. Но не волнуйся, не о чем беспокоиться.
Эрик кивает и ничего не говорит. Он святой. Садится напротив меня за стол и пытается меня подбодрить:
– Прелесть моя, осталось совсем немного. Через три недели наш ребенок будет уже с нами.
Киваю, но мне все равно страшно, я даже не хочу об этом думать. Скоро роды, и мною овладевает мучительное беспокойство.
– Дорогая, я тебя люблю, – шепчет он.
Я тоже его люблю и вместо ответа предлагаю ему ложку мороженого. Он принимает ее и, проглотив, робко произносит:
– Послушай, любимая, не сердись на то, что я сейчас скажу, но если ты и дальше будешь есть столько мороженого, то когда тебя будет взвешивать врач…
– Заткнись, – прерываю его я. – Хоть ты не начинай.
Несколько секунд мы молчим, и я продолжаю уминать мороженое. Я – машина. Закончив банку, встаю, выбрасываю ее в мусорное ведро, Эрик же, с нахмуренным видом и прикусывая себе язык, чтобы не высказать все, что думает, спрашивает:
– Довольна?
Киваю. И, вскинув голову, отвечаю:
– Очень-преочень.
После этого идем к себе в комнату и ложимся в кровать.
Поглощенный в свои мысли, каждый смотрит в свою сторону, и я вскоре засыпаю.
На следующий день, когда я просыпаюсь, уже совсем поздно. Одиннадцать часов дня.
Я встаю с кислым привкусом во рту и проклинаю тех, кто создал ванильное мороженое с орехами макадамии. Я сейчас очень неповоротливая и чувствую себя как в замедленной съемке. Я как раз чищу зубы, когда замечаю Эрика, одетого в темный костюм. Какой же он красивый! Он входит, чмокает меня в голову и говорит:
– Одевайся, поедем погуляем.
– Ты не едешь в офис?
– Нет. У меня на сегодня другие планы, – отвечает он.
Когда я одеваюсь, спускаюсь на кухню и выпиваю стакан молока. Меня убивает чувство тяжести и кислота во рту. Мы одни. Флин в школе, а где Симона с Норбертом, я понятия не имею. И не спрашиваю. Я до сих пор угнетена вчерашней беседой.
В машине никто из нас не решается заговорить. Мы также не включаем музыку. Эрик ведет автомобиль по мюнхенским улицам и вскоре останавливается на парковке.
Мы выходим и шагаем, держась за руки. Воздух идет мне на пользу, и я мало-помалу начинаю улыбаться.
Он молчит. Он впечатляюще выглядит в своем костюме, и я испытываю гордость, шагая с ним под руку. Вдруг, дойдя до угла одной улицы, я с изумлением смотрю на то, что передо мной, и говорю:
– Только не говори мне, что мы туда пойдем.
Эрик кивает и спрашивает:
– Это тот мост, где ты гуляла много месяцев назад, не так ли?
Раскрыв широко глаза, киваю.
Передо мною мост Кабелстег, увешанный сотнями замков влюбленных, и не могу поверить в то, о чем я подумала.
Переходим дорогу, и, когда мы начинаем идти по деревянным дощечкам моста, Эрик обнимает меня и шепчет:
– Припоминаю, как ты мне сказала, что тебе понравилось здесь гулять и ты видела здесь много замков влюбленных, ведь так?
Я киваю… Если мы сейчас повесим то, о чем я думаю, то я его зацелую до смерти прямо здесь, на этом месте!
Он остается серьезным, но меня не обманешь, у него приподняты уголки губ, и я спрашиваю:
– Мы и вправду повесим замок?
К своему изумлению, вижу, как Эрик достает красно-синий замок, на котором написаны наши имена, и, показывая его мне, спрашивает:
– Куда ты хочешь, чтобы мы его повесили?
Прикладываю руку ко рту. Я растрогана. У меня опять сжимается матка. Я жутко себя чувствую. Он меняется в лице и умоляет меня:
– Нет… нет… нет… не плачь, дорогая, только не сейчас.
Но у моих глаз открываются шлюзовые ворота, и я безутешно рыдаю. Прохожие смотрят на нас, и Эрик отводит меня к одной из лавочек и усаживает на нее. Он тут же вынимает из кармана платок и, вытирая мне слезы, ласково шепчет:
– Эй… малышка, почему ты сейчас плачешь? Тебе не нравится идея повесить наш замочек?
Я пытаюсь заговорить, но из меня вырываются одни всхлипывания.
Эрик обнимает меня. Я прижимаюсь к нему и, когда успокаиваюсь, шепчу:
– Прости меня, Эрик… прости.
– За что, любимая?
– За то, что я так плохо с тобой обращалась в последнее время.
Он улыбается. Я его обожаю. И он ласково мурлычет:
– Любовь моя, это не по твоей вине. Это все гормоны.
От этих слов я опять начинаю плакать и между всхлипываниями, словно глупышка, отвечаю:
– Это все гормоны, и я… я очень виновата. В последнее время я так злилась, что…
– Солнце мое, ничего страшного. Ты напугана. И я это понимаю. Я разговаривал с врачом и…
– Ты разговаривал с врачом?
Эрик кивает и с осторожностью отвечает:
– Мне нужно было с кем-то поговорить, иначе, малышка, я тоже сошел бы с ума. Я общался с Андресом, и он сказал, что с Фридой было то же самое, когда она была беременна Гленом. И поэтому я попросил встретиться с твоим гинекологом. Она меня приняла сегодня утром и рассказала, что у некоторых женщин во время беременности сексуальное желание возрастает выше нормы. Она объяснила, что, чтобы перенести период беременности, твой организм вливает в кровь огромное количество прогестерона и эстрогена, результатом чего и является такая ненасытность.
– И ты сам спросил ее об этом?
Эрик улыбается и отвечает:
– Да, сам.
Я только киваю головой.
Эрик целует меня. Я целую его.
Эрик обнимает меня. Я обнимаю его.
И, безумно влюбленная в своего немца, показываю ему место на мосту и говорю:
– Вон там я хочу повесить наш замок.
Мы встаем и, держась за руки, идем к тому месту. Я открываю замок, целую его, Эрик тоже его целует, и мы вешаем его на мост. Затем он берет меня за руку, и мы с улыбкой бросаем ключ в реку, после чего сливаемся в поцелуе.
Когда мы сходим с моста, он спрашивает:
– Куда ты хочешь, чтобы я тебя пригласил пообедать?
Мне не очень хочется есть. Чувствую себя немного взбудораженной, но, не желая его расстраивать, отвечаю с широкой улыбкой:
– Я бы с удовольствием сейчас съела кренделек, смоченный в соусе, который готовит отец Бьорна.
Эрик с улыбкой кивает головой, и мы идем на стоянку.
Мы приезжаем в ресторан и, войдя, видим Бьорна, так же выряженного в деловой костюм, как и Эрик, как раз беседующего с отцом. Заметив нас, наш друг широко улыбается и спрашивает:
– Что вы здесь делаете?
– Мы хотим пообедать, – отвечаю я.
– Ей очень хочется слопать кренделек с соусом, который готовит твой отец, – объясняет Эрик.
На меня устремляются взгляды трех мужчин, и в итоге отец Бьорна говорит:
– Сейчас же приготовлю их для тебя, моя прелесть. Вы оба идите лучше в зал, там вы будете спокойней себя чувствовать.
– Пообедаешь с нами? – спрашивает Эрик у своего друга.
Бьорн кивает, и уже несколько минут спустя я с удовольствием поглощаю крендельки за веселой беседой с моими дорогими мужчинами. После обеда мы уговариваем Бьорна поехать с нами за покупками в торговый центр. Нам нужно купить для Медузы детскую кроватку. Мы оставили это на последний момент, когда должны были узнать пол ребенка, но, судя по последнему УЗИ, этот момент уже настал.
Приехав туда, мы заходим в огромный магазин для младенцев. За все это время мы с Эриком ни разу не ходили за покупками, и теперь готовы оторваться по полной: мы безумно счастливы от этого процесса. Мы покупаем кроватку, Бьорн дарит нам чудненькую красную коляску, и мы еще набираем все мыслимое и немыслимое. Оставляем свой адрес, чтобы нам все это доставили домой.
Тремя часами позже Эрик и Бьорн уже устали, но мне хочется еще что-нибудь купить, и, увидев, что им уже не в радость бегать по магазинам, предлагаю им выпить кофе или виски в баре торгового центра, а сама тем временем пробегусь по магазинам.
Они с радостью принимают мое предложение, и я ухожу, сотню раз уверив Эрика, что мой мобильный телефон со мной.
Когда я выхожу из магазина, где купила нагреватель для бутылочки, чувствую усталость и внезапное сокращение матки. На этот раз оно было сильнее, чем обычно. Я останавливаюсь, дышу и, когда боль проходит, продолжаю идти.
Я захожу еще в несколько магазинов, и сокращения повторяются. Мне чертовски больно, но я снова успокаиваюсь, когда все утихает. Беру мобильный телефон, чтобы позвонить Эрику, но в итоге прячу его в пиджак.
Сегодня 11 июня, а срок намечен на 29 число. Я должна успокоиться.
Все хорошо. Я не буду ему звонить.
Замечаю на верхнем этаже магазин Disney. Не задумываясь, бегу к лифту. Мне не очень хочется подниматься по лестнице. Одна девушка заходит в лифт вместе со мной. Смотрю на ее камуфляжные штаны. Классные! Нажимаю на третий этаж, а она на четвертый. Двери закрываются и вдруг, когда лифт начинает подниматься, гаснет свет, и мы останавливаемся. Мы с девушкой переглядываемся и хмурим брови. Я снова чувствую спазм. Он сильнее, чем два предыдущих и такой болезненный, что я роняю сумки и хватаюсь за поручни лифта.
Девушка, глядя на меня, спрашивает:
– Ты в порядке?
Я не могу ответить. Я дышу… дышу… как меня учили на курсах для будущих мам. Когда боль уходит, смотрю на девушку с темными короткими волосами, которая смотрит на меня через очки-авиаторы, и отвечаю:
– Да, спокойно. Я в порядке.
Но как только я это сказала, замечаю, что по моим ногам течет жидкость.
Боже мой, я что, помочилась?!
Пытаюсь сдержаться, но это нечто неконтролируемое. Из моего тела льется водопад Игуасу. Вокруг меня образуется лужа, и я, вся мокрая, бормочу по-испански:
– Черт… черт… Из меня вылилось целое море. Не могу в это поверить!
– Ты испанка? – спрашивает девушка.
Киваю, не в силах произнести ни слова.
У меня только что отошли воды!
Я начинаю нажимать на все кнопки. Лифт не двигается, и я впадаю в истерику. Девушка берет меня за руки и, одернув меня, говорит:
– Успокойся, ни о чем не волнуйся. Я быстро вытащу тебя отсюда.
Она нажимает на кнопку тревоги.
Меня начинает колотить, а она, схватив меня за плечи, говорит, чтобы отвлечь:
– Меня зовут Мэлани Паркер, но можешь называть меня Мэл.
– Почему ты говоришь по-испански?
– Я родилась в Астурии.
– В Астурии и с таким именем?
Девушка улыбается, снимает солнечные очки и, глядя на меня голубыми глазами, поясняет:
– Мой отец – американец, а мать из Астурии. Этим все сказано.
Я киваю. Но мне не до разговоров, и, глядя на нее, говорю, доставая из пиджака мобильный.
– Мне нужно позвонить мужу. Он здесь, в торговом центре. Уверена, что он сразу же нас отсюда вытащит.
Пока я набираю номер Эрика, вижу, что девушка продолжает нажимать на кнопку тревоги, а мои ноги все больше заливаются жидкостью.
Один гудок, и Эрик говорит:
– Привет, любимая.
Сдерживая желание закричать оттого, что меня переполняет страх, говорю, раздирая себе шею:
– Эрик, ты только не пугайся, но…
– Что значит, не пугайся? – выкрикивает он. – Где ты? Что случилось?
Я закрываю глаза. Представляю, какое у него сейчас лицо. Бедняжка… бедняжка…
Чувствую опять спазм и, опираясь на стену лифта, соскальзываю на пол.
Увидев мое состояние, девушка забирает у меня телефон и говорит:
– Это Мэл. Я с вашей женой в лифте торгового центра. Отключили свет, и у нее отошли воды. Немедленно вызывайте скорую помощь! – Похоже, Эрик что-то говорит, потому что она отвечает: – Успокойтесь… Я сказала, успокойтесь. Я рядом с ней, и все будет хорошо.
Когда она нажимает на сброс и возвращает мне телефон, то с улыбкой утверждает:
– Судя по голосу твоего мужа, не думаю, что мы долго будем их ждать.
Я в этом не сомневаюсь. Представляю, как он сломя голову бежит по торговому центру. Слава Богу, что он с Бьорном, хотя я сочувствую тому, кто осмелится ему противоречить в такой момент.
От нового спазма я вся сжимаюсь от боли. Ну почему это должно было произойти именно сейчас? Я умираю от страха и не могу дышать. Я задыхаюсь!
Мэл, не теряя самообладания, наблюдает за мной.
Меня поражает ее выдержка, когда я поднимаюсь по стене. Понятное дело, ведь это я испытываю чертову боль, а не она. Контролируя свой голос, она заставляет смотреть на нее и дышать. Когда ей это удается и боль утихает, она открывает свой мобильный и, переговорив с кем-то, произносит:
– Я вызвала поддержку. Если нас не вытащит твой муж, то это сделают мои товарищи.
Тут становится жарко, или я начинаю потеть?
У меня чешется шея. Я начинаю раздирать пятна!
– Как тебя зовут?
– Джудит… Джудит Флорес.
Девушка, настроившись на то, чтобы отвлечь меня, спрашивает:
– Из какой части Испании ты родом?
– Я родилась в Хересе, но моя мать – каталонка, а отец из Хереса, а я жила в Мадриде.
Я больше не могу говорить, потому что боль вернулась. Я задыхаюсь. Девушка берет меня за руки и говорит:
– Очень хорошо, Джудит… посмотри на меня еще раз. Мы сейчас будем дышать. Давай, дыши.
Находясь в компании незнакомки по имени Мэл, начинаю дышать, и когда боль уходит, глядя на нее, говорю:
– Спасибо.
Она улыбается. Проходят минуты, а лифт так и не двигается. Я чешусь. Звонит мой мобильный. Думаю, что это взволнованный Эрик. Мэл отвечает. Успокаивает его и, когда кладет трубку, хватает меня за руку и говорит:
– Ты раздираешь себе шею.
Мы слышим стуки, но лифт не двигается ни вниз, ни вверх. Увидев, что я кривлюсь, она обмахивает меня листом бумаги, который достала из своего рюкзака, и спрашивает:
– И кто у тебя будет, мальчик или девочка?
– Не знаю. Медуза не показывает себя.
Девушка смеется, услышав это прозвище, и поясняет:
– А когда я была беременной, я свою дочку называла Cookie[40]. – Мы вместе улыбаемся, и она добавляет: – Кто бы там ни был, он будет чудесным.
– Надеюсь.
Мне жарко. От изнеможения мне еще труднее дышать, а она продолжает говорить:
– У меня есть дочь, и мне известно, что ты сейчас чувствуешь. Могу сказать тебе лишь одно: что все это пройдет и ты об этом забудешь. Когда ты возьмешь ребенка на руки, все забудется.
– Точно?
– Точно-точно, – с улыбкой говорит она.
– Сколько твоей дочке?
– Год и три месяца, ее зовут Саманта.
Снова раздаются стуки. Звонит телефон Мэл. Она отвечает и, когда кладет телефон, говорит:
– Я тебя вытащу отсюда через две минуты.
И она права. Очень скоро в лифте загорается свет, и мы начинаем подниматься. Мэл быстро нажимает на «Стоп», мы снова останавливаемся, она нажимает на кнопку нижнего этажа. Лифт начинает ехать вниз, и, когда двери открываются, я вижу типов, похожих на четыре шкафа, одетых в такие же камуфляжные штаны, как и Мэл. Она спрашивает их:
– Где скорая помощь?
Один из них собирается ответить, как вдруг, толкая его, подбегает очень бледный Эрик и спрашивает:
– Любимая, ты в порядке?
Киваю, хотя это не так – я ужасно себя чувствую! Он смотрит на мою шею и, увидев, что она вся красная, бормочет:
– Спокойно… спокойно…
Бьорн с тревожным лицом посреди всего этого хаоса собирается подойти ко мне, но Мэл останавливает его и говорит:
– Не утомляй ее сейчас.
– Что ты сказала? – ошарашено спрашивает он.
– Ей нужен воздух… детка.
– Уйди с дороги… детка, – отвечает Бьорн глубоким голосом, держа в руках ключи от машины.
– Я сказала, что ей нужен воздух… Джеймс Бонд.
– А я сказал, уйди с дороги, – цедит он сквозь зубы, отодвигая ее в сторону.
Вокруг нас начинают собираться люди, и в этот момент я опять ощущаю спазм. Сжимаю руку любимого и шепчу:
– Черт побери, Эрик…
Девушка, которая была со мной все это время, отталкивает Эрика и Бьорна и, взяв меня за руку, приказным тоном говорит:
– Джудит, посмотри на меня. Давай дышать.
Я дышу, и боль проходит. Не отпуская меня, она обращается к своим друзьям:
– Эрнандес, Фрейзер, разгоните толпу.
Они безоговорочно выполняют то, что приказала Мэл. А пока я восхищаюсь талантом командовать, которым обладает эта девушка, Эрик говорит, убирая мне челку с лица:
– Скажи мне, что ты в порядке, любимая.
– Эрик, мне чертовски больно… кажется, Медуза хочет выйти.
С обеспокоенным лицом подходит Бьорн:
– Я только что разговаривал с Мартой. Нас уже ждут в больнице.
– Ах, боже мой… Ах, боже мой, – в испуге бормочу я.
Назад дороги нет, я рожаю!
Как больно… как бо-о-о-о-ольно!
Эрик чмокает меня и говорит:
– Успокойся, любимая. Успокойся. Все будет хорошо.
Хаос становится осязаемым. Все на нас глазеют, и Мэл спрашивает:
– Ну где же эта чертова скорая? – Никто не знает, и тогда она приказывает: – Фрейзер, иди за машиной. Хочу, чтобы она была готова через две минуты. – Затем поворачивается к Эрику и спрашивает: – В какую больницу ее нужно отвезти?
– В гинекологическую клинику в западной части Мюнхена, – отвечает он.
Девушка разворачивается, смотрит на своего другого товарища и кричит:
– Эрнандес, дай мне дорогу и время. Томсон, позвони Брайану и сообщи о ситуации. Скажи ему, чтобы ждал нас через час там, где мы договаривались. А я позвоню Нэйлу.
Видя, что мне немного легче, Бьорн наклоняется и с серьезным видом спрашивает:
– Откуда взялась эта суперженщина?
Я начинаю хохотать. Я совсем не знаю Мэл, но мне нравится, как она руководит. Она так легко разговаривает на английском, как на испанском или немецком. Закрыв свой мобильный, она говорит что-то своему товарищу, затем поворачивается к Эрику и приказывает:
– Следуйте за мной. Я доставлю вас в больницу через двенадцать минут.
– Не нужно, – отвечает Бьорн, глядя на нее. – Я сам их отвезу.
– За двенадцать минут? – спрашивает она.
Ловко поднимаясь на ноги, наш друг бросает на нее взгляд, одергивает пиджак и, касаясь узла галстука, цедит сквозь зубы:
– За восемь, Женщина-Кошка…
Мы с Эриком переглядываемся. Меня разбирает смех. Это дуэль титанов. Тогда девушка улыбается, не устрашаясь присутствием такого типа, как Бьорн, озорно пробегает по его телу своим голубоглазым взглядом и говорит, надевая очки-авиаторы:
– Не смеши меня, Джеймс Бонд. – Затем, глядя на меня и Эрика, поясняет: – У вас три варианта. Первый – это я. Второй – это Джеймс Бонд. А третий – это ждать, когда приедет скорая. Решать вам.
– Я выбираю первый, – решительно отвечаю я.
Бьорн изумленно протестует, а она с победной улыбкой смотрит на Эрика и говорит:
– Иди за мной.
Эрик смотрит на меня, и я киваю. Он знает, что до больницы ехать около сорока минут, но я почему-то верю, что, если Мэл сказала, что мы туда доедем за двенадцать, значит, так и будет. Эрик берет меня на руки и бежит через весь торговый центр. Когда мы выходим, нас ждет впечатляющий «Хаммер». Садимся в него, и, когда Бьорн тоже собирается сесть в машину, девушка останавливает его и говорит:
– А ты лучше езжай на своем «Астон Мартине».
Тут же закрывает дверь, и «Хаммер» выезжает на всей скорости. Мэл смотрит на нас.
– Сейчас 16:15, в 16:27 мы будем на месте.
Боль возвращается. Она очень сильная, но мне удается ее сдержать. Эрик и Мэл заставляют меня дышать, и я с благодарностью принимаю их внимание, в то время как машина летит на всех парах и ни разу не сбавляет скорости.
Когда мы останавливаемся, слышу голос водителя:
– Мы приехали.
Эрик ударяется с ним руками и с широкой улыбкой шепчет:
– Спасибо, дружище.
Когда я выхожу из машины, у входа в больницу нас ждет Марта и, усадив меня на кресло, говорит медсестре:
– Предупредите родильное отделение, что приехала сеньора Циммерман. – Затем, глядя на меня: – Поехали, моя чемпионка, как только ты родишь, отпразднуем это в «Гуантанамере».
– Марта, не перегибай, – возражает Эрик, а я смеюсь.
Ко мне подходит Мэл:
– Сейчас 16:27. Я обещала, что довезу тебя сюда за двенадцать минут, и я выполнила свое обещание. – Я расплываюсь в улыбке, и она добавляет: – Была рада с тобой познакомиться, Джудит. Надеюсь, что все будет хорошо.
Крепко сжимаю ей руку и, не отпуская ее, говорю:
– Спасибо тебе за все, Мэл.
С очаровательной улыбкой она отвечает:
– Если у меня завтра будет свободное время, заеду познакомиться с Медузой, ладно?
– Будем очень рады, – отвечает Эрик с благодарностью.
– Возьмешь с собой Саманту? – спрашиваю я.
Мэл с улыбкой кивает. Через мгновение девушка садится в машину и исчезает. Мы входим в больницу, и меня сразу отвозят в родильное отделение, в очень красивую палату.
Приходит мой гинеколог и говорит, чтобы я не беспокоилась о будущем Медузы. Все будет хорошо. Затем она засовывает в меня руку и причиняет мне такую боль, что у меня искры сыплются из глаз. Проклинаю всех ее родственников. Эрик крепко меня держит и страдает вместе со мной. Женщина вынимает из меня руку и сообщает, снимая перчатки:
– Ты раскрыта на четыре сантиметра. – И, увидев мою татуировку, говорит: – Ну и ну, Джудит, какое у тебя сексуальное тату.
Я киваю головой. У меня все болит и вовсе не хочется улыбаться. Эрик взволнованно спрашивает:
– Доктор, все в порядке?
Она смотрит на него и жестом головы показывает: «Да».
– Все так, как должно быть. – Затем она ощупывает мою ногу и, дав мне успокаивающий шлепок, добавляет: – А теперь расслабься и попробуй отдохнуть. Я очень скоро к тебе вернусь.
Когда она уходит, смотрю на Эрика, и у меня дрожит подбородок. Увидев это, он быстро произносит:
– Нет, нет, нет, только не плачь, моя чемпионка.
Он обнимает меня, и я, чувствуя, что боль возвращается, возмущаюсь:
– Это чертовски больно.
Беру Эрика за руку и скручиваю ее с такой же силой, с какой у меня все сжимается внутри, но, несмотря на то что делаю ему больно, он не протестует. Он терпеливей, чем я. Когда боль стихает, смотрю на него и шепчу:
– Эрик, я не могу. Я не переношу боль.
– Ты должна это сделать, дорогая.
– Хрена лысого! Скажи, чтобы они уже сделали мне эпидуральную анестезию. Пусть они вытащат из меня Медузу, пусть сделают что-нибудь!
– Джуд, успокойся.
– А я не хочу! – кричу я вне себя от злости. – Если бы ты испытывал такую боль, я бы перевернула землю с ног на голову, чтобы она у тебя прошла.
Сказав это, понимаю, что я стала злой. Эрик этого не заслуживает. Крепко сжав его руку, притягиваю его к себе и, всхлипывая, шепчу:
– Прости… прости, дорогой. Никто в целом мире не заботится обо мне лучше, чем ты.
Он, не обращая внимания на мои ругательства, говорит:
– Успокойся, малышка…
Но мое ангельское и спокойное состояние быстро проходит. Боль опять возвращается, и я, выкручивая ему руку, цежу сквозь зубы:
– Боже мой… Боже мой… Опять начинается эта чертова боль!
Эрик вызывает медсестру и просит ее об эпидуральной анестезии. Женщина видит, что я в истерике, и сообщает, что не может мне ее сделать без разрешения врача. И я начинаю материться. Осыпаю матами абсолютно всех. Конечно же, по-испански, чтобы меня не поняли. С каждым разом боль становится сильнее, и я не могу ее терпеть.
Я – плохая больная…
Я – плохой собеседник…
Я – все наихудшее…
Эрик пытается отвлечь меня, приговаривая тысячу ласковых слов. Заставляет меня дышать, как нас учили, но я не могу. Я так сильно сжимаюсь из-за боли, что не понимаю, дышу я, пищу или матерю всех родственников больничного персонала.
Я потею…
Я дрожу…
Чувствую новый спазм…
Сжимаю руку Эрика, который подбадривает меня дышать.
Дышу… дышу… дышу.
Боль снова утихает. Но с каждым разом она возникает все чаще и становится все сильнее.
– Я умира-а-а-а-ю, – тяжело вздыхаю я.
Эрик вытирает мне лицо влажным полотенцем и говорит:
– Любимая, задержи взгляд на одной точке и дыши.
Делаю это, и боль стихает.
Но когда она возникает снова, я, предвидя, что он в энный раз скажет задержать на чем-нибудь взгляд, с силой хватаю его за галстук, притягиваю к своему лицу и рычу, вне себя от ярости:
– Если ты еще раз скажешь мне смотреть в одну точку, клянусь своим отцом, я выдерну твои глаза и прилеплю их к этой самой проклятой точке.
Он молчит. Он ограничивается лишь тем, что дает мне руку, когда я съеживаюсь на койке, умирая от боли.
Боже… Боже мой… Как больно!
Если бы мужчины рожали, то уверена, что они уже давно придумали бы, как выращивать ребенка в пробирке.
Открывается дверь, и я смотрю на врача с таким же выражением лица, как у девочки из фильма «Заклинание». Я убью ее, клянусь, что убью. Но она, ничуть не меняясь в лице, задирает простыню, засовывает опять в меня свою руку и, не обращая внимания на мой убийственный взгляд, говорит:
– Джудит, поскольку это твои первые роды, ты очень быстро раскрываешься. – Затем она поворачивается к медсестре и говорит: – Уже почти шесть сантиметров. Пусть придет Ральф и сделает ей анестезию. Да, уже! Кажется, этот ребенок спешит выйти наружу.
О да… эпидуральная анестезия!
Услышать эти слова для меня приятнее, чем оргазм. Чем два… чем двадцать. Я хочу килограммы анестезии. Да здравствует эпидуральная анестезия!
Эрик смотрит на меня и, вытирая мне пот, шепчет:
– Вот и все, любимая. Тебе сейчас ее сделают.
Я скручиваюсь от нового спазма и, когда он проходит, шепчу:
– Эрик…
– Что, малышка?
– Я больше не хочу беременеть. Ты мне это обещаешь?
Бедняга кивает. А кто может мне противоречить в такой момент?
Он вытирает пот и собирается что-то сказать, как вдруг открывается дверь и входит мужчина, который представляется как Ральф, анестезиолог. Когда я вижу иглу, мне становится плохо.
И куда он собирается это вставить?
Ральф просит меня привстать и наклоняет меня вперед. Он объясняет, что я должна сидеть абсолютно неподвижно, чтобы не повредить позвоночник. Мне становится страшно, но чтобы все быстрее закончилось, нужно слушать доктора. И я почти не дышу.
Эрик мне помогает. Он не отходит от меня. Я чувствую слабый укол, когда меньше всего этого ожидаю, и анестезиолог говорит:
– Все. Я ввел тебе анестезию.
Я с удивлением смотрю на него. Вот это круто!
Я думала, что упаду в обморок от боли, но даже не почувствовала укола. Он поясняет, что оставил там катетер для того, чтобы врач могла при необходимости ввести еще анестезию. Затем он собирает свое оборудование и уходит. Когда доктор выходит и мы с Эриком остаемся одни в палате, он целует меня и шепчет:
– Ты – моя чемпионка.
Ну какой же он хороший! Сколько он терпит со мной и сколько любви он демонстрирует мне с помощью своих слов и действий.
Минут через десять я замечаю, что страшная боль начинает затихать до тех пор, пока совсем не исчезает. Я чувствую себя царицей Савской. Я снова стала сама собой. Я могу разговаривать, улыбаться и общаться с Эриком, не надевая маску семиголовой гидры.
Мы звоним Соне, просим заехать к нам домой и привезти сумку со всеми необходимыми вещами для Медузы. Женщина приходит в панику, узнав, что мы сейчас в больнице. Не хочу даже представлять, как бы это восприняли отец и сестра.
Затем я звоню Симоне. Я знаю, что для нее очень важно, если я сделаю это лично, и беру с нее обещание, что она приедет вместе с Соней в больницу, когда та заедет за сумкой с вещами. Женщина даже не раздумывает.
Затем, после долгого размышления, звоню отцу. Эрик считает, что так будет лучше. Но, как я и предполагала, бедняжке становится плохо от новости, что я в родильном доме. Я понимаю это по его голосу. Когда папа начинает нервничать, этого не скрыть. Он ни бельмеса не смыслит.
Он передает телефон сестре. И тут такая же песня. Она то пищит, то хлопает в ладоши от радости, и в конце концов я не выдерживаю безумства Ракель. Передаю телефон Эрику, и тот сообщает им, что пришлет за ними в Херес свой самолет.
Когда мы вешаем трубку, то с нежностью смотрим друг на друга, и он целует меня в губы.
– Малышка, настал этот день. Сегодня мы станем родителями.
Я расплываюсь в улыбке. Я напугана, но счастлива.
– Ты будешь превосходным отцом, сеньор Циммерман.
Эрик снова меня целует и спрашивает:
– Итак, если это девочка, то это будет Ханна, а если мальчик…?
Дверь в палату открывается, и входит разгоряченный Бьорн.
– Опля… явился Джеймс Бонд, – подшучиваю я.
Он зыркает на меня. Эта шутка ему вовсе не по душе, и, взвесив, посылать меня куда подальше или нет, он спрашивает:
– Как ты?
– Теперь отлично. Мне вкололи анестезию, я не чувствую боли и я в полном кайфе.
Эрик немного успокаивается, глядя, как я откровенничаю, и широко улыбается. Он ничего не говорит, но я-то знаю, что ему только что было со мной несладко. Мой мальчик, как же я тебя люблю! Они с Бьорном недолго разговаривают, и я не могу удержаться от смеха, когда слышу, как Эрик говорит:
– Двенадцать минут, коллега. Мы доехали ровно за двенадцать минут.
Услышав это, Бьорн мрачнеет. Он ехал сюда почти час. На дорогах жуткие пробки.
– Вы что, прилетели?
– Понятия не имею. Я все время был с Джуд, а машину вел кто-то другой. Да, у этой Мэл тот еще характер!
– Должно быть, невыносимый, – бормочет Бьорн.
Я смеюсь.
Успокоившись и расслабившись, болтаю с ними. Вскоре приезжают Соня, Флин и Симона. Все целуют меня, а я улыбаюсь, хотя и не чувствую ног. Круто, я трогаю их, а они словно из папье-маше. Пока все разговаривают, Флин сжимает мою руку и шушукает:
– Мы сегодня увидим Медузу?
– Думаю, да, мой милый.
– Круто!
Двери снова открываются, и входит Норберт. Он дарит мне улыбку, и я ему подмигиваю. Через десять минут входит медсестра и говорит, что здесь слишком много народу. И Бьорн, как всегда, берет эту задачу на себя и делает так, что все как-то незаметно уходят в кафетерий.
Один только Флин возражает. Он не желает от меня отходить. Он хочет быть первым, кто увидит Медузу. В конечном итоге я его переубеждаю, и когда мы остаемся с Эриком одни, он весело говорит:
– Флин будет превосходным братом.
Дверь снова открывается, и входит врач. На меня находит ужас, когда она опять откидывает простыню. Черт, она опять засунет в меня руку. Это же так больно! Но на этот раз, благодаря анестезии, мне совсем не больно. Глядя на меня, врач произносит:
– В родильный зал! Сейчас мы увидим твоего ребенка.
Мы с Эриком переглядываемся. Женщина зовет медбратьев, и они вывозят меня из палаты. Я не хочу отпускать Эрика, но врач говорит:
– Он пойдет со мной. Ему нужно принарядиться, чтобы войти в операционную.
Я киваю. Отпускаю его и посылаю ему воздушный поцелуй. Боже мой, какой момент! Когда я оказываюсь в операционном зале, мое сердце бешено колотится. Я жутко напугана. У меня ничего не болит, но то, что я сейчас рожу на свет Медузу, приводит меня в ужас. А если я ей не понравлюсь как мама?
В операционной медбратья переносят меня на кушетку и уходят. Входят две женщины в масках, подключают меня к разным приборам и мониторам и просят поднять ноги на подножки. Я поднимаю ноги, и одна из них говорит:
– Ну и ну, «Ты только попроси». Какое оригинальное тату!
Киваю головой и с улыбкой говорю:
– Мой муж от него в восторге.
Мы все втроем смеемся. И в этот момент я вижу, как входит врач, рядом с ней Эрик, одетый в зеленую пижаму и смешной беретик. Меня опять разбирает смех.
Врач становится рядом со мной и объясняет, по какой схеме я должна тужиться. Поскольку мне сделали эпидуральную анестезию, я не буду ощущать боли, поэтому нужно тужиться каждый раз, когда она скажет или когда я увижу, как на экране зажигается красный свет, и прекращать потуги тоже по сигналу. Киваю. Мне страшно, но все равно киваю, желая, чтобы все прошло хорошо.
Врач становится у меня между ног, и когда на экране справа от меня зажигается красный свет, она просит меня тужиться.
Набираю воздух, вспоминая, как меня обучали на курсах, и тужусь… тужусь… тужусь.
Эрик подбадривает меня. Эрик мне помогает. Эрик не отходит от меня ни на шаг.
Я столько раз тужусь и дышу, что, хотя и не чувствую боли, мне кажется, что силы меня покидают. Однако между потугами Эрик с удивлением сообщает мне, что я обладаю невероятной силой. Я сама в шоке. Понимаю, что, когда тужусь, я словно хищный зверь.
Врач с улыбкой поясняет нам, что Медуза достаточно большая и застряла так, что, несмотря на раскрытие и потуги, ей сложно выйти.
На мониторе снова зажигается красный свет. Я продолжаю тужиться. Время идет, а я все тужусь и тужусь. Я сержусь, терплю, и, когда обессилено кладу голову на кушетку, гинеколог говорит:
– Папа… не пропустите следующие схватки, ребенок уже выходит.
Меня это трогает до глубины души, и глаза наполняются слезами, особенно когда я вижу взволнованное лицо Эрика, который не верит своим ушам. Я опять тужусь и чувствую, как из меня что-то выходит. Эрик широко раскрывает глаза и шепчет:
– Появилась голова, Джуд… голова.
Мне хочется увидеть ее, но я, понятное дело, не могу!
Хотя это и к лучшему – наверно, при виде головы, которая торчит из моей вагины, я могу получить психологическую травму.
Врач с улыбкой подбадривает меня:
– Давай, Джудит, последний толчок. Выйдут плечи и после этого все тельце.
Изнеможенная, уставшая и взволнованная, я тужусь, когда загорается красный свет. Я тужусь… тужусь… тужусь и тужусь до тех пор, пока не ощущаю, как из моего тела выходит что-то огромное, и гинеколог объявляет:
– Вот теперь он у нас.
Я его не вижу. Вижу только лицо Эрика.
Ему на глаза наворачиваются слезы, он улыбается. У него сейчас такой нежный взгляд, и мне кажется, что это самый прекрасный взгляд, который я когда-либо видела. Я растрогана. Плачу от счастья, как вдруг плач Медузы наполняет все пространство, и врач говорит:
– Это мальчик. Прекрасный мальчик.
Мальчик!
Я – мама мальчика!
Эрик с прерывающимся дыханием расплывается в улыбке, а врач говорит:
– Папа, давайте, идите и перережьте пуповину.
Я плачу. Мне хочется увидеть своего мальчика. Какой же он?
Эрик отпускает мою руку и идет к врачу. Выполнив то, о чем она его попросила, возвращается ко мне, целует мои губы и говорит:
– Спасибо, любимая, он чудесный. Чудесный!
В этот момент мне на живот кладут что-то удивительное и плачущее. Это моя Медуза. Мой ребенок. Мой мальчик. Растроганная, гляжу на него, трогаю его, и мы с ним оба плачем.
– Привет, мальчу-у-у-у-шка. Привет, чуде-е-е-е-сный, я – твоя ма-а-а-а-ма.
Я что, сюсюкаюсь?
Я никогда не думала, что переживу подобный момент…
Я никогда не думала, что почувствую то, что чувствую…
Я никогда не думала, что у меня будет такое ощущение полноты…
Эрик, растроганный, целует меня, и я глажу своего мальчика. Он идеальный, чудесный. И, несмотря на то что он испачкан, видно, что он такой же светленький, как его папа, и похож на него.
Мы с Эриком смотрим друг на друга, сияя улыбками. Одна из медсестер берет ребенка и уносит, а врач тем временем продолжает работать со мной и вынимает из меня плаценту. Мы с Эриком следим взглядом за медсестрой. Мы видим, что она делает мальчику несколько анализов, затем омывает его, и мой малыш плачет. Она надевает ему на запястье браслет, одевает его и, взвесив, сообщает:
– Три килограмма шестьсот граммов.
Три килограмма шестьсот граммов!
Мамочки, а у меня упитанный мальчик!
Врач была права, когда говорила, что он крупный.
Когда она наконец заканчивает со мной, приходят медбратья со своими носилками. Перекладывают на них меня и моего наряженного ребеночка, которого я держу на руках.
Боже мой, это самый удивительный момент в моей жизни!
Я гляжу на него с невообразимой любовью. Рассматривая его, я влюбляюсь в него. Он красивенький. Совершенный.
Эрик даже не моргает, и затем я улыбаюсь, когда вижу, что на браслете написано «Циммерман Пал. 610».
Циммерман!
Еще один блондин, красивый и большущий Циммерман, явился на свет, чтобы буянить. И тогда, глядя на Эрика, который не сводит с меня глаз, говорю:
– Его будут звать, как и тебя, Эрик Циммерман.
– Как меня?
Я киваю и с улыбкой, которая, знаю, дойдет ему до глубины души, добавляю:
– Я хочу, чтобы много лет спустя еще один Эрик Циммерман безумно влюбился в другую девушку и сделал ее такой же счастливой, какой ты делаешь меня.
Улыбка не сходит с лица Эрика.
Хоть он и не говорит мне этого, я знаю, что это самый счастливый день в его жизни. И в моей тоже.
Глава 31
Первая ночь в больнице весьма беспокойная.
Когда к нам приходит педиатр и сообщает, что с Эриком все в порядке, она интересуется, как я буду его вскармливать: грудью или смесью.
Я тут же, не раздумывая, выбираю второй вариант. Мне все равно, что обо мне подумают все остальные. Но я не собираюсь теперь превращаться в ходячую молочную фабрику, когда мне известно, что дети прекрасно растут на детской смеси.
В тот день, когда я сказала об этом Фриде по телефону, ей это показалось не очень правильным. По ее словам, материнское молоко идеально для ребенка. Оно повышает иммунитет от сотни болезней и даже больше. Соня мне сказала то же самое и даже рассказала о материнском инстинкте. Ну так вот, мой материнский инстинкт говорит мне о смеси и о том, что если кто-то обидит моего ребенка, то я того убью.
Когда я сообщаю об этом Эрику, он дает мне право самой принимать решение.
И поскольку мне хочется, чтобы с этой минуты муж принимал участие в нашей новой истории, я делаю выбор в пользу смеси и прошу, чтобы он надел то же ярмо, что и я, и точка. А насчет того, что думают все остальные, мне все равно!
Когда приносят бутылочку с небольшим количеством смеси для ребенка, вручаю ее Эрику и говорю:
– Давай, папуля, будь первым, кто накормит его из бутылочки.
Я вижу, как мой любимый, нервничая, берет ребенка из кроватки, садится на стул и начинает кормить. Малышонок, настоящий проглот, начинает быстро хватать соску, словно лев, и с удовольствием принимает то, что уже довольно долго требовал, – еду.
Как только он получает нужную дозу, моментально засыпает, как поросеночек.
И я потешаюсь над тем, кому сейчас скорее вытереть слюни – малышу или папе.
Они оба такие милые!
После того как малыш поел, за ним приходят медсестры, чтобы уложить его спать в детской комнате. Они хотят, чтобы я поспала и отдохнула. Но у малыша колоссальные легкие, и ему нравится быть замеченным. У этого блондинчика еще тот характер! Когда Эрик узнает, что это именно его сын безудержно плачет, он заставляет принести ребенка в палату и сам всю ночь им занимается. Он его качает, баюкает, разговаривает, и я, в полутьме, растроганная, наблюдаю за ними.
Я устала, измотана, но не могу уснуть. Мои глаза не хотят отрываться от прекрасной картины, которую представляют два моих Эрика.
– Давай, малыш, поспи, отдохни, – шепчет мой любимый, подойдя ко мне.
– Он совершенный, правда?
Эрик улыбается, смотрит на маленького, который шевелит ручками, и тихо произносит:
– Такой же совершенный, как и ты, моя прелесть.
Он начинает поглаживать меня по голове, что для меня как бальзам. Он это знает и понимает. Меня это расслабляет, и в конце концов я погружаюсь в глубокий сон.
Когда я просыпаюсь, то вижу, что я в палате одна. Свет проникает через окно, я вызываю медсестру, и тогда дверь открывается и Эрик с сияющей улыбкой говорит:
– Входи, дедушка, твоя смугляночка уже проснулась.
Когда я вижу отца, то расплываюсь в улыбке и она не сходит с моего лица.
Он бежит обнять меня. За ним входит Ракель с Лусией и Лус.
– Поздравляю, жизнь моя. У тебя родился прекрасный ребенок.
– Мальчик, папа, как ты хотел! – восклицаю я.
Отец кивает и, глядя на Эрика, говорит:
– Прости, сынок, на этот раз я выиграл пари.
– Я так же счастлив, как и ты, Мануэль. Не сомневайся в этом ни секунды.
– Бу-у-у-у-у-лочка, – обнимает меня сестра. – Ну какого же красивого мальчика ты родила.
– Он такой же, как Эрик, правда?
– Я как раз про это и говорю, – кивает сестра, рассмешив меня.
Лус, моя малышка Лус, залезает ко мне на кровать, обнимает меня, дает мне пакет и говорит:
– Тетя, я видела кузена, и он – красотулечка. Но у него не такие глаза, как у Флина.
Ее слова вызывают у меня улыбку, затем я открываю пакет и, увидев футбольную форму испанской сборной, смеюсь со словами:
– Ты хочешь, чтобы его выгнали из Германии?
Все смеются, а я, соскучившись по своему ребенку, спрашиваю:
– Где же он?
– Любимая, ему делают анализы. Его скоро принесут, – отвечает Эрик.
Когда отец с Лусией, Эриком и Лус уходят перекусить в кафетерий, рядом со мной усаживается сестра и с сердечной улыбкой говорит:
– Джудит, поздравляю тебя. Теперь ты – мама.
Я растрогана до глубины души, и Ракель меня обнимает.
– Это теперь, булочка, на всю жизнь. Эрик-младший удивительный, и я уверена, что он будет тебя только радовать. Плохо только то, что они вырастают и в один прекрасный день начинают встречаться с девочками, смотреть порножурналы и курить травку.
– Ракель…
Мы обе смеемся. Моя сестра иногда выдает такие вещи, что невозможно не смеяться.
– Ладно, расскажешь мне что-нибудь новенькое?
Она с нежностью придвигается ко мне и шепчет:
– Три недели назад мы с Хесусом подали заявление о расторжении брака по взаимному согласию.
– Серьезно?
Она кивает.
– У него новая пассия, и, судя по всему, у них там все серьезно. И, воспользовавшись его приподнятым расположением духа, я очертя голову назначила дату экспресс-развода, который нам скоро должны подписать.
– Ну и ну, вот это круто. Ты теперь снова станешь свободной женщиной для своей дикой интрижки, – посмеиваюсь я.
Но, увидев ее выражение лица, понимаю, что не все так гладко, и спрашиваю:
– Как дела с твоей дикой интрижкой?
– Ужасно.
– Ужасно?
Ракель кивает и говорит:
– Он хочет, чтобы мы поехали жить вместе с ним в Мексику.
– Да что ты говоришь?
– Что слышишь, булочка… Но я сказала ему «нет». Во– первых, я не хочу так отдаляться от папы и тебя. Во-вторых, потому что Хесус не согласен на то, что я увезу девочек так далеко, и в-третьих, если бы это случилось со мной, я бы тоже не хотела, чтобы Хесус увез бы так далеко от меня моих доченек. И прежде чем ты что-то скажешь, я добавлю, что хотя по отношению ко мне Хесус был настоящим кретином, но вот с дочками он всегда старался быть хорошим отцом, и я не собираюсь поступать с ним по-свински. Я знаю, что он их любит, в особенности Лус, и они его любят. Одно дело, что мы разводимся, а другое дело – увезти от него дочек.
Обдумываю то, что она говорит, и отлично ее понимаю. Она добавляет:
– Таким образом, чувак, как его называет Лус, почувствовал себя отверженным и вот уже десять дней не звонит мне.
– Так позвони ты.
– Я не сумасшедшая.
– Ты рассказала ему о своем разводе?
– Нет.
– Ты объяснила ему все так, как мне?
– Нет.
– Почему?
– Потому что Хуан Альберто не дал мне выбора. Когда я сказала, что не поеду в Мексику, этот упрямец разозлился и, не дав мне возможности что-либо объяснить, сказал такие слова: «Отлично, королева, счастливо оставаться».
– Так и сказал?
Ракель кивает. Глядя на ее лицо, спрашиваю:
– А ты ему что?
– Ну, милая моя, будучи скандалисткой, я ему так и сказала: «Отлично, король, пусть другая ест тебя с помидором». – И, понижая голос, добавляет: – Мне так хотелось наговорить ему плохих слов, ты же меня знаешь, какой я становлюсь змеей, но я подумала: Ракель, держи себя в руках!
Я лопаюсь от смеха и, обнимая ее, спрашиваю:
– Так что, твоя дикая интрижка современной женщины закончилась?
– Думаю, да, но, дорогая… я до сих пор о нем думаю.
– Но, послушай, Ракель. Если ты его любишь и он любит тебя, почему бы тебе не объяснить, в чем дело, и не предложить ему…
– Переехать жить в Испанию? – прерывает она меня. – Нет… нет, представь, что его компания разваливается, и он винит в этом меня. Нет, увольте!
Мы еще долго с ней разговариваем, но она не поддается на уговоры. Ракель стоит на своем, и ее невозможно переубедить. И потом еще говорят, что самая упрямая в нашей семье – это я. Нет уж, это моя сестра – упрямица!
Дверь открывается, и появляются Эрик, Бьорн и мой малышонок. Бьорн принес великолепный букет роз. Он здоровается с сестрой, а затем тихо мне говорит:
– Мои поздравления, мамочка.
– Спасибо, красавчик.
Мой любимый кладет нашего сына в кроватку, и я спрашиваю:
– Все в порядке?
Эрик кивает, и я интересуюсь:
– А мой отец?
– Он остался с детьми и с моей матерью в кафетерии, и они скоро поднимутся.
Я киваю и, очарованная своим малышом, поворачиваюсь к Бьорну и спрашиваю:
– Ну, как он тебе?
Понижая голос, мой дорогой друг смотрит на меня и отвечает:
– Джудит, он прекрасен. У тебя родился чудесный сын.
– Хочешь подержать его?
Бьорн тут же делает шаг назад и с испуганным видом говорит:
– Нет. Мне не нравятся такие маленькие. Предпочитаю таких, каким примерно столько же лет, как и Флину, так я хоть могу с ними пообщаться.
Мы все смеемся, а он, повернувшись к своему другу, добавляет:
– Надеюсь, что у него будет характер, как у Джудит, потому что если у него будет твой, то это будет кошмар.
– Ну, если у него будет такой же характер, как у булочки, то это тоже будет кошмар, – подтрунивает моя сестра.
Мы смеемся, как вдруг раздается стук в дверь, и мы все поворачиваемся. Она открывается, и я вижу, что это Мэл, та самая девушка из лифта.
– Можно?
– Проходи, Мэл, проходи, – довольно улыбаюсь я.
Когда она входит, вижу, что она везет коляску с прекрасной спящей девочкой. Поставив ее в стороне, она берет цветы, кладет мне на кровать и говорит:
– Она только что уснула, надеюсь, немного поспит!
Эрик приветствует ее двумя поцелуями, и Мэл, посмотрев на спящего в кроватке малышонка, подходит ко мне и говорит:
– Какой он красивый и полненький. – И заговорщицки добавляет: – Ну, так кем оказалась Медуза, мальчиком или девочкой?
– Прелестным мальчиком, – гордо отвечаю я.
Она ласково меня обнимает и шепчет:
– Поздравляю тебя, Джудит.
Когда она отстраняется от меня, то сталкивается с Бьорном и, узнав его, произносит:
– Ну надо же… да это сам Джеймс Бонд.
Бьорн не улыбается. Он окидывает ее взглядом с головы до ног и отвечает с издевкой:
– Кто бы мог подумать, властолюбивая суперженщина, и ты здесь?
Мы с Эриком переглядываемся, и прежде чем мы смогли что-то сказать, она спрашивает у него:
– И за сколько ты вчера сюда доехал на своем «Астон Мартине»? За восемь минут?
Услышав это, Бьорн, который обычно ведет себя как врожденный донжуан, вместо того, чтобы улыбнуться и подыграть, хмурится и, безразлично глядя на нее, отвечает:
– Чуточку больше, симпатюля»
Оба-на-а-а-а-а-а! Что это с Бьорном?
Или эта женщина выводит его из равновесия, потому что не падает у его ног?
Я с отвисшей челюстью наблюдаю, что он при ней не пользуется своим искусством покорителя сердец. Я в шоке, особенно когда он, глядя на Эрика, добавляет:
– Я буду в кафетерии с Мануэлем и Соней. Чуть позже, когда здесь станет поменьше народу, я поднимусь.
– Я с тобой, – отвечает Эрик.
Когда мужчины уходят, сестра смотрит на меня, я смотрю на Мэл, а она весело пожимает плечами и выпаливает:
– Эти красавчики такие дикие, разве не так?
Я не отвечаю, а лишь смеюсь. Сразу видно, что моя новая подруга и Бьорн не поладят.
Когда мы остаемся втроем, начинаем беседовать о детях, родах. И вдруг я отдаю себе отчет в том, что я – рьяный член клана мамаш и рассказываю о своих родах как о чем-то уникальном и потрясающем. Ракель и Мэл делают то же самое. Я раньше никогда не понимала упорное стремление матерей рассказать о своих родах, но теперь, когда я пережила собственные, мне нравится переживать их заново и вспоминать о них.
Просыпается Саманта, и, когда Мэл берет ее из коляски, мы с сестрой в нее влюбляемся. Это светловолосая куколка с такими же голубыми глазами, как у ее мамы. Девочка улыбается и забавляет нас своими шалостями.
Через час Мэл с девчуркой уходят, но комната снова наполняется людьми.
Соня и отец, гордые бабушка и дедушка Эрика-младшего, хотят быть рядом с ним.
Ракель на некоторое время спускается с Лусией, а дети остаются с Эриком и Бьорном. Чуть позже появляются Марта, Артур и еще пара друзей из «Гуантанамеры». Когда Соня замечает Масимо, я с улыбкой смотрю, как они здороваются. Но я чуть не лопаюсь со смеху, когда появляется Эрик и видит свою мать, разговаривающую с аргентинцем. Он умолкает и делает вид, что ни о чем не знает.
Этой ночью, когда все уходят и в палате становится спокойно, Эрик выполняет роль отца, меняя нашему сыну пеленки, как я ему показала.
– Ты счастлив? – спрашиваю я.
Он поворачивается ко мне, затем кладет малышонка в кроватку и отвечает:
– Как никогда в своей жизни, любимая моя.
На следующий день нас выписывают из больницы, и вся семья, пополнившаяся на одного члена, возвращается домой.
Глава 32
Эрику-младшему почти два месяца.
Это милый, очаровательный ребенок с обворожительными голубыми глазами, как у его отца. Из-за него мы все, как дурачки, разговариваем, сюсюкаясь.
Пережив первые дни, которые были сплошным хаосом, мы все же адаптировались к новому режиму. В доме царствует малыш. Он командует, а мы все вокруг него крутимся.
Он ест каждые два часа днем и ночью. Он выматывает нас, потому что вдобавок к тому, что он проглотик, он еще и мало спит.
Эрик заботится о нем. Он хочет, чтобы я отдыхала, но я понимаю, что его усталость дошла до предела, когда однажды после ночки в Хересе, когда малыша мучили газики, он просыпается после одиннадцати часов дня.
Эрик сам от себя в шоке!
Спустя две ночи я вдруг подскакиваю в постели и вижу Эрика, сидящего на кровати и качающегося. Я в изумлении смотрю на него. У него нет ребенка на руках, но он качается. Смотрю и вижу, что ребенок спит в кроватке. Меня разбирает смех и, придвинувшись к Эрику, шепчу:
– Дорогой, расслабься и ложись спать.
Он послушно ложится. Он спит, и когда сворачивается калачиком в моих объятиях, я чувствую себя самой счастливой женщиной на свете, ведь он рядом со мной.
Флин – прекрасный брат. Нет никакой ревности, и он стал еще ласковей, чем когда-либо. По вечерам, когда он доделывает домашние задания, ему хочется подержать малышонка. Он испытывает гордость за то, что является его старшим братом, и это видно по его выражению лица.
Мы все сюсюкаемся!
Даже Норберт!
Я наконец-то стала сама собой. Я перестала быть Джудотой и стала Джудит, хотя еще пять килограммов отказываются меня покинуть. Вот вам эти кексики и мороженое. Но это не важно. Важно то, что с моим малышонком все хорошо.
Гормоны остепенились, и я счастлива. Я больше не плачу, не ворчу, и, к счастью, у меня нет послеродовой депрессии.
Отец с сестрой навещали меня пару раз за эти два месяца. Папу распирает от гордости каждый раз, когда он смотрит на мальчугана. Ракель такая же, хотя я вижу, что она немного пала духом после того, как закончилась ее дикая интрижка.
Я пытаюсь поговорить с ней, но она не желает развивать тему. И я в конце концов сдаюсь. Когда ей захочется поговорить, она сама ко мне придет. Я это знаю.
Эрик-младший – это самое красивое и чудесное, что когда-либо случалось со мной, и теперь, когда я на него смотрю, уверена, что смогу забеременеть еще тысячу раз, лишь бы он всегда был рядом со мной.
Я, как дурочка, сижу и смотрю, как он спит в кроватке. Вдруг заходит Эрик, подходит ко мне и, увидев, что ребенок спит, целует меня и говорит:
– Давай, малышка, нам пора идти.
Облаченная в очаровательное вечернее платье и туфли на безбашенном каблуке, смотрю на него и шепчу:
– Мне теперь так жалко его оставлять.
Эрик улыбается, целует меня в шею и говорит:
– Это первый вечер для нас двоих. Только ты и я.
Его голос меня оживляет. Мы планировали этот вечер с того дня, когда гинеколог сказала нам, что мы можем возобновить сексуальную жизнь.
В итоге, убедив себя, что жизнь продолжается и я должна вернуться к нормальной жизни, поднимаюсь.
Чмокаю своего прекрасного ребеночка и, взявшись за руки, иду со своим любимым.
Когда мы входим в гостиную, Соня, играющая в этот момент с Флином в «Монополию» по Wii, замечает нас и восклицает:
– Ну какие же вы красивые!
– Вау, Джу-у-у-у-у-уд, какая ты краси-и-и-и-вая! – выкрикивает Флин.
Как и всегда, мне приятно это слышать. Это первый раз, когда я принарядилась после родов. Я, как обычно, верчусь перед мальчиком, чтобы тот меня разглядел, и он расплывается в улыбке, а когда обнимает меня, я ему говорю:
– Сегодня ты командуешь в доме. Ты – старший брат.
Флин кивает, а Соня, подмигивая мне, говорит:
– Спокойно идите. Я позабочусь о малышах.
Улыбаюсь, целую ее и спрашиваю:
– У тебя ведь есть номера наших мобильных телефонов, да?
Свекровь смотри на меня, кивает и отвечает:
– Да, дорогая. Уже давно. Давайте… езжайте и приятно проведите время.
Эрик подходит к ней и целует.
– Спасибо, мама. – И, вручая ей бумажку, поясняет: – Мы будем в этом отеле, если что-то случится. Звони в любое время!
Соня берет бумагу и, подталкивая нас, отвечает:
– Ради всего святого, что может произойти? Идите уже, наконец.
Мы, смеясь, выходим из дому. К нам тут же подбегают Трусишка и Кальмар, и мы их приветствуем. Затем садимся в машину Эрика и уезжаем, желая отдохнуть.
Когда мы приезжаем в отель и закрываем дверь нашего номера, мы не сводим с друг друга глаза. Это наша ночь. Сегодня мы наконец-то сможем заняться любовью так, как нам нравится и без ограничений. Замечаю на столе ведерко с шампанским.
– Ну надо же… розовые наклеечки, – мурлычу я, и Эрик улыбается.
Мы смотрим друг на друга…
Мы подходим друг к другу…
Я бросаю сумочку на пол.
В следующую секунду мой любимый хватает меня за талию и делает то, что сводит меня с ума. Он облизывает мне верхнюю губу, затем нижнюю и, прикусив ее, спрашивает:
– Хочешь поужинать?
Но я уже знаю, чего хочу и поэтому отвечаю:
– Перейдем сразу к десерту.
Эрик улыбается и сиплым голосом шепчет:
– Раздевайся.
Я, довольная, улыбаюсь. Поворачиваюсь к нему спиной, чтобы он расстегнул молнию на платье, и когда оно падает на пол, он берет меня на руки и несет на кровать.
Эрик кладет меня на кровать и, глядя на меня побуждающим ко всему взглядом, начинает раздеваться. Мой мужчина сбрасывает рубашку. Затем брюки. Долой боксеры.
О да… какие прекрасные виды он для меня открывает.
Боже… Боже, мой собственный Пол Уокер[41]. У меня слюнки текут! Передо мной самый сексуальный мужчина в мире, с дерзкой и опасной улыбкой. Он падает на меня и целует. Я упиваюсь его губами, его вкусом, его пылким поцелуем. Мы будем делать это впервые после рождения нашего малыша и понимаем, что нужно быть осторожными.
Он проводит пальцами по внутренней части бедер. Щекочет меня.
Нашептывает мне на ухо страстные слова. Возбуждает меня.
А когда дергает за мои трусики, они разлетаются на кусочки, и это доводит меня до безумия. Я с радостью вспоминаю, что взяла с собой запасные. Ночь будет длинной.
– Я хочу войти в тебя.
– Сделай это, – разгорячившись, шепчу я и добавляю: – Но попроси меня по-другому.
Эрик ухмыляется. Он знает, чего я хочу, и страстно шепчет:
– Я хочу тебя трахнуть.
– Да, вот так… да.
Эрик с осторожностью приближает кончик пениса к моей влажной киске.
С ума сойти… Что же он со мной делает…
Он искушает меня…
Он сводит меня с ума…
Он возбуждает меня…
Глядя мне в глаза, Эрик шепчет:
– Если я сделаю тебе больно, скажешь, чтобы я остановился, договорились?
Я киваю. Я возбуждена, но напугана.
Будет ли болезненным секс после рождения ребенка?
Эрик потихоньку проникает в меня. Его глаза сканируют меня, стараясь заметить хоть малейший признак боли. Я прогибаюсь, закрываю глаза и принимаю его.
– Смотри на меня, – требует он.
Смотрю. Смотрю на него и еще больше возбуждаюсь.
Наше дыхание учащается, и со всей возможной выдержкой мой любимый, мой Эрик, мой муж продолжает свой путь.
– Больно?
О нет… Не больно. Мне нравится это ощущение, и я отвечаю, закусывая нижнюю губу:
– Нет, дорогой… Продолжай… Продолжай…
Еще немножечко…
Еще глубже…
Чувствую, как моя киска полностью открывается для него, мокреет и дрожит.
Меня накрывает возбуждение. У меня ничего не болит. Я чувствую лишь наслаждение. Мощное наслаждение. Когда я больше не могу терпеть и мое страстное желание вырывается наружу, хватаю его за зад и вся на него нанизываюсь. Мы оба издаем стон, и когда он смотрит на меня, я говорю:
– Я больше не беременна. Мне не больно. Циммерман, дай мне то, что мне так нужно.
В глазах Эрика искры. Он ухмыляется. У меня волосы встают дыбом от того, что это означает.
Страсть в чистом виде.
Я наслаждаюсь…
Он наслаждается…
Мы наслаждаемся.
Нас накрывает безумство, мы забываем обо всем на свете и только чувствуем слияние наших тел, страстно целуясь и занимаясь любовью именно так, как нам нравится.
Пять минут спустя, уставшие и вспотевшие, мы лежим на кровати, тяжело дыша, и я шепчу:
– Потрясающе.
– Да.
– Это было потрясающе!
Эрик, прерывисто дыша, кладет руку на мой живот, теперь уже почти плоский, и шепчет:
– Как ты, малышка? Говоришь, обалдеть?
Мы смеемся, обнимаемся и от объятий переходим к поцелуям. И когда мы оба снова готовы, я спрашиваю:
– Повторим?
Он даже не задумывается. Он резко встает с постели, утаскивая меня за собой. Берет меня на руки и со всей сексуальностью в голосе, ухмыляясь, шепчет:
– Я готов это делать всю ночь, а ты готова?
Киваю, словно марионетка. Я уже несколько месяцев готова. Он кусает меня за мочку уха, отчего у меня мурашки по телу.
– Я сделаю с тобой то, чего мы оба так сильно хотим, – мурлычет он.
Потешаясь, расплываюсь в улыбке. Я знаю, что он собирается сделать. Когда он подносит меня к стене и прижимает к ней, спрашивает:
– Тебе так нравится?
Прижавшись к стенке? О да! Я так ждала этого момента.
– Да.
Эрик улыбается, прижимает свои бедра к моим и произносит:
– Теперь да, малышка. Теперь да.
И без всяких преамбул вводит в меня свой огромный, возбужденный и упругий член, мы смотрим друг другу в глаза, и я открываю рот, испуская стон. Я принимаю его, тяжело вздыхая.
Один…
Два…
Он сотню раз входит и выходит из меня, и наш зверский инстинкт вылетает, словно стая, полностью нас поглощая. Мы наслаждаемся этим.
Секс. Мощь. Пыл. Страсть.
Между нами всегда такая горячая страсть. Кусаю его за плечо. Упиваюсь вкусом его кожи, пока он продолжает во мне двигаться. Вдруг он останавливается и говорит:
– Смотри на меня.
Делаю то, что он просит. Глядя на меня кошачьим взглядом, он прижимает ко мне свои бедра, чтобы подарить мне самое глубокое проникновение, и, чувствуя, как моя киска обволакивает его, спрашивает с прерывистым дыханием:
– А так тебе нравится, малышка?
Конечно, нравится, но поскольку я не сказала это вслух, он шлепает меня по попке, и я выпаливаю:
– Да… О да… Не останавливайся.
Он не останавливается. Он сводит меня с ума.
Мой удивительный и сладкий любимый нанизывает меня еще и еще, даря наслаждение до тех пор, пока мы не доходим до оргазма и останавливаемся.
Мы так часто дышим и никак не можем успокоиться. Вдруг я начинаю хохотать.
– Дорогой… как же я по тебе соскучилась.
Эрик кивает и, разгоряченный от приложенных усилий, шепчет:
– Наверняка так же, как и я по тебе.
Не отлипая друг от друга, мы идем в душ, где снова занимаемся любовью с присущей нам дикой страстью. Ночь длинная, и мы хотим насладиться тем, что так сильно нам нравится. Друг другом.
В три часа ночи, изнеможенные после пяти самых пылких раундов, мы звоним администратору. Мы умираем с голоду. Нам приносят сандвичи и еще бутылочку с розовыми наклеечками. Обнаженные, лежим и едим в кровати, и Эрик спрашивает:
– Все в порядке?
Я улыбаюсь. Обожаю, когда он об этом спрашивает, и киваю.
Наполняем свои бокалы, чокаемся, глядя друг другу в глаза, и затем Эрик говорит:
– Мне вчера звонил Бьорн. Сказал, что через пару недель в «Sensations» будет вечеринка. Что ты об этом думаешь?
Вау-у-у-у… Определенно, наша жизнь возвращается в свое русло.
Приподняв одну бровь, улыбаюсь и отвечаю:
– Немного дополнения никогда не помешает, разве не так?
Эрик разражается смехом, кладет свой сандвич на поднос и, заключив меня в объятия, тихо произносит:
– Ты только попроси.
Мы сливаемся в поцелуе. Эрик начинает осыпать мое тело поцелуями, опускаясь вниз. О да… Целует пупок, и я задыхаюсь от возбуждения, как вдруг нас прерывает звонок. Это мой мобильный телефон!
Мы переглядываемся. Сейчас начало четвертого утра. Если в такое время звонит телефон, то ничего хорошего это не предвещает. Мы в ужасе думаем о своем ребенке. Вскакиваем с постели, Эрик первым добегает к телефону и отвечает на звонок.
Я вижу, как он встревожено с кем-то говорит, успокаивая собеседника. Я спрашиваю, кто это. И он останавливает меня жестом руки. Я в истерике и, прежде чем он кладет трубку, слышу, как он произносит:
– Никуда оттуда не уходи, мы сейчас же приедем.
Мое сердце сейчас вот-вот выскочит из груди и я, глядя на Эрика, спрашиваю:
– Что случилось? С Эриком все в порядке? Это была твоя мать?
Он усаживает меня на кровать. Я чуть ли не плачу.
– Успокойся, это была не моя мать.
Услышав это, я облегченно вздыхаю. С моим мальчиком все хорошо. Но вдруг меня охватывает страх, и я опять спрашиваю:
– И кто это тогда был?
– Твоя сестра.
– Моя сестра? – У меня опять заколотилось сердце и, вцепившись в кровать, говорю на грани инфаркта: – Что произошло? С отцом все в порядке?
Эрик кивает и с улыбкой отвечает:
– Все в порядке. Иди одевайся. Мы поедем заберем Ракель, которая сейчас ждет нас в Мюнхенском аэропорту.
– Что?
– Поскорее, малышка… – торопит он меня.
Выйдя из ступора, я быстро реагирую, и мы поспешно одеваемся. В пять минут пятого утра мы в вечерних нарядах появляемся в аэропорту. Я волнуюсь. Что могло произойти с сестрой? Почему она в такое время оказалась в аэропорту?
При встрече Ракель изумленно рассматривает нас и спрашивает:
– Вы приехали с какой-то вечеринки?
Мы с Эриком киваем, и я тут же начинаю бомбардировать ее вопросами:
– Что случилось? Ты в порядке? Что ты здесь делаешь?
Она приседает и шепчет:
– Ай, булочка, думаю, что я в очередной раз вляпалась.
Ничего не понимая, смотрю на нее. Затем смотрю на Эрика, который стоит и наблюдает за нами, и шепчу:
– Ракель, не пугай меня так, ты же знаешь, что я очень впечатлительная.
Ракель кивает, а я не успокаиваюсь:
– Папа и девочки в порядке?
Она кивает:
– Папа не знает, что я здесь.
– А девочки? – тревожно спрашивает Эрик.
– Они со своим отцом. Он сегодня забрал их с собой на Менорку на десять дней.
Вдруг до меня доходит. Положив ей руку на плечо, я говорю:
– Не могу в это поверить.
– Во что? – спрашивает Эрик.
Ракель уставилась в меня. Я пронзаю ее взглядом и цежу сквозь зубы:
– Не выводи меня из себя и признайся, что ты переспала с Хесусом и опять сохнешь по этому… этому недоумку.
Она начинает рыдать. Не могу в это поверить!
У моей сестры что, не все дома?
Эрик успокаивает меня, и когда Ракель наконец-то прекращает рыдать, она смотрит на меня и поясняет:
– Ну нет же, булочка. Я не спала с Хесусом, я не сохну по нему. За кого ты меня принимаешь?
Слава богу, я ошиблась и смотрю на нее в ожидании объяснений. Ее лицо опять искажается от рыданий:
– Я бере-е-е-е-е-менна!
Мы с Эриком переглядываемся. Беременна?
Ракель ревет посреди Мюнхенского аэропорта, и я не знаю, что делать. Гляжу на своего любимого в поисках поддержки, но он подходит ко мне и шепчет:
– Я не выдержу еще одни плачущие гормоны, дорогая, я не выдержу!
Меня распирает смех. Бедняга, трудно же ему пришлось во время моей беременности.
В конце концов я реагирую.
Усаживаю сестру на кресло и говорю:
– Итак, Ракель, если ты не спала с Хесусом, то от кого же этот ребенок?
– А ты как думаешь?
Я, хлопая ресницами, отвечаю:
– А я откуда знаю? С твоих слов, ты в последнее время ни с кем не встречалась.
Слезы льются ручьем, и она вдруг выпаливает:
– От моей дикой интрижки.
– От Хуана Альберто? – в шоке спрашивает Эрик.
– Да.
– Но, Ракель, что ты такое говоришь?
– Что слышишь, булочка.
– Но вы разве не расстались? – не унимается Эрик.
Моя беременная сестра вытирает слезы и отвечает:
– Да, но мы виделись каждый раз, когда он приезжал в Испанию.
Я с отвисшей челюстью смотрю на нее и говорю:
– Но ты ничего мне об этом не рассказывала.
– А не о чем было рассказывать.
– Черт, и оттого, что не о чем было рассказывать, теперь тебе есть что рассказать отцу, дочери и мексиканцу, – подтруниваю я.
Услышав это, сестра вскакивает с кресла и, словно истеричка, пищит посреди аэропорта:
– Мне нечего рассказывать мексиканцу! Абсолютно нечего!
– Успокойся, женщина, успокойся, – просит Эрик.
– А мне вовсе не хочется успокаиваться! – орет она.
Эрик смотри на меня с диким желанием прибить ее. И тогда я, глядя на него, шепчу:
– Не обращай на это внимания, любимый. Ты же сам понимаешь, гормоны.
– Черт с ними, с этими гормонами, – возмущается он.
Беру Ракель за руки. Она вся дрожит, беснуется, и, увидев, что я на нее смотрю, говорит вне себя от злости:
– Я больше не хочу видеть этого чувака с его проклятой жизнью! Ни за что-о-о-о-о!
На нас смотрят люди. К нам подходит полиция аэропорта. Спрашивают, что происходит, и Эрик, как может, объясняет, что это все из-за семейных проблем. Они понимающе кивают и уходят.
Я обмениваюсь взглядом со своим любимым мужчиной. Мы в замешательстве. Наша прекрасная ночь закончилась в аэропорту вместе с сестрой, рыдающей, словно истеричка, у которой бушуют гормоны в результате беременности.
Эрик решает взять ситуацию под контроль и, подхватив Ракель под руку, произносит:
– Давай, поехали домой. Тебе нужно отдохнуть.
И мы втроем идем к машине. У сестры нет с собой багажа, да и вообще ничего у нее с собой нет. По дороге она рассказывает, что была в Мадриде, куда отвезла девочек к их отцу, и ей позвонил Хуан Альберто, как раз в тот момент, когда она укладывала Лусию. На звонок ответила Лус и сказала, что они сейчас ужинают в доме своего папы, а родители сейчас в спальне. Когда Ракель взяла телефон, он словно взбесился, а она, словно гидра, послала его ко всем чертям и бросила трубку.
Дома Соня только что покормила моего мальчика, и ее удивлению нет предела, когда она видит нас. Но, заметив лицо моей сестры и пообщавшись с сыном, женщина решает, что лучше смотреть, слушать и молчать.
Мы с Ракель идем посмотреть на моего малышонка, который спит как ангелочек. Он прекрасен. Сестра все плачет, и я решаю провести ее в свою комнату. Даю ей пижаму и заставляю лечь в постель. Ложусь рядом с ней. Не хочу оставлять ее одну и в окутанной темнотой комнате спрашиваю:
– Тебе лучше?
– Нет, скверно себя чувствую. Прости, что испортила вам с Эриком вечер.
– Ракель, милая, это не страшно.
С ее уст срывается жалобный стон, и она говорит:
– Я уже получила развод.
– Когда ты об этом узнала?
– Мне пришло судебное решение два дня назад. Булочка, теперь я по закону снова незамужняя женщина. И я… я… – Она не может продолжать, потому что слезы опять застилают ей глаза.
Как же моей бедняжке Ракель не повезло. Когда мне удается ее успокоить, спрашиваю:
– И что ты собираешься делать?
– С чем?
– С ребенком. Ты скажешь о нем Хуану Альберто?
– Я собиралась сказать об этом вместе с новостью о разводе. Я купила билет в Мехико, чтобы сделать ему сюрприз, но теперь я не хочу его видеть. Этот чувак обвинил меня в глупостях и в том, что я страшная женщина. Он, вероятно, подумал, что я водила его за нос, как это раньше с ним делала его бывшая жена-а-а-а.
То, как выражается сестра, меня смешит. Но сейчас не время смеяться. Она опять начинает плакать. Я стараюсь ее утешить, но это нелегко. Страдать из-за любви, будучи беременной, это хреново, это самое худшее, что может быть и, когда она засыпает, я потихоньку встаю и иду к себе. Там Эрик наблюдает за нашим малышонком, который спит в кроватке. Когда он меня замечает, поворачивается и спрашивает:
– Как она?
– Ужасно, бедняжка.
Мы оба умолкаем, но потом Эрик спрашивает:
– Что будем делать? Будем звонить Хуану Альберто или нет?
Я даже не знаю, как поступить. Мне никогда не нравилось вмешиваться в личную жизнь других людей, и в итоге я решаю, что не стоит это делать. Это проблема Ракель, и она сама должна принять решение. Обнимаю Эрика и, ощутив у себя на шее его губы, шепчу:
– Мне жаль, что так случилось, любимый. Похоже, нам не позволят…
Он улыбается.
– Мы хорошо провели время, и это самое важное. Мы еще это повторим.
На следующее утро, когда сестра просыпается, она выглядит не лучше, чем вчера. У нее распухшие глаза. Увидев ее здесь, Симона приходит в удивление, но, когда я рассказываю ей о случившемся, она сочувствует ей.
Это все из-за этой чертовой любви!
Соня забирает к себе Флина, чтобы он этого не видел, а Эрик решает держаться подальше от гормонов и закрывается у себя в кабинете вместе с ребенком. Но перед этим говорит мне, чтобы я не волновалась за нашего малыша, он сам о нем позаботится, пока я буду ухаживать за сестрой.
Я уже очень давно не смотрела «Безумную Эсмеральду», а Симона ее записала. Мы пропустили три серии, включая заключительную. Но прежде чем приступить к просмотру, я уделяю время сестре, убеждаю ее позвонить отцу и выпить липового чаю.
Я слушаю, как она сквозь слезы разговаривает с отцом и сообщает ему о своей беременности.
После этого она начинает безутешно рыдать, и я, не в силах на это смотреть, забираю у нее телефон:
– Папа, я не знаю, что ты ей сказал, но она теперь не может перестать плакать.
На другом конце линии слышу шумный вздох:
– Эх, смугляночка. Вас двое, но иногда мне кажется, что вас у меня целая сотня. – Я улыбаюсь, и он продолжает: – Я сказал ей, чтобы она ни о чем не волновалась. Куда входят четверо, там войдут и пятеро, и я с радостью приму в своем доме нового внука. Я просто сказал ей, чтобы она ничего не боялась и поговорила с Хуаном Альберто.
Отец снова проявляет свою добрую натуру, и, несмотря на то, что когда в Хересе узнают об очередной беременности сестры, начнутся пересуды, он все равно ее поддерживает. Он, как всегда, поддерживает нас.
Еще немного поговорив с ним и заверив его ни о чем не беспокоиться, потому что я позабочусь о Ракель, шлю ему тысячу поцелуев и кладу трубку.
Мне удается отвести сестру в спальню, напоить ее липовым чаем, и, когда она засыпает, я с облегчением вздыхаю.
Выйдя из комнаты, иду навестить своих мальчиков. Отец с сыном в кабинете. Эрик работает на компьютере, а малышонок спит, как поросеночек.
Расцеловав каждого тысячу раз, иду за Симоной, и мы, радуясь словно дети, идем в гостиную, чтобы насладиться любимым сериалом.
Симона включает запись, и мы, приготовив пачку салфеток, усаживаемся перед телевизором.
Когда начинается последняя серия, появляется моя сестра, мы останавливаем запись, и я, понимая, что если она это посмотрит, то начнет плакать еще сильнее, говорю:
– Ракель, а что, если тебе поплавать в бассейне? Солнце мое, может быть, тебя это немного расслабит.
Но нет, эта сеньора знает, что мы собираемся делать и, развалившись на диване, отвечает:
– Я хочу посмотреть «Безумную Эсмеральду» вместе с вами.
Боже мой… Боже мой… я уже предвижу, какая это будет драма. Беременная сестра, отчаявшись в любви своего мексиканца, и «Безумная Эсмеральда».
Это плохое сочетание. Очень плохое.
Я пытаюсь ее переубедить. Говорю, что эта мыльная опера напомнит ей еще больше о ее проблеме. Но все впустую, ее никто не сможет сдвинуть с места. В итоге решаю включить запись и, как говорит отец, на все воля Божья!
И только от одной музыки она начинает рыдать, а когда на экране показывают Мексику и мексиканцев, из ее глаз льется Ниагарский водопад.
Мы с Симоной стараемся ее утешить, но она просит дать ей спокойно посмотреть сериал. Прибила бы ее!
В конце концов мы с Симоной концентрируем все свое внимание на фильме и радуемся словно дети тому, что Эсмеральда Мендоса и Луис Альфредо Киньонес женятся. Наконец-то!
Какие же они красивые! Какие сияющие! Они заслуживают это удивительное счастье под песни марьячи, и мы, кто пережил с ними этот крестный путь, тоже этого заслуживаем. Эсмеральда и Луис Альфредо клянутся в вечной любви, глядя друг другу в глаза, и мы с Симоной плачем от счастья. А моя сестра рыдает. Но когда появляется их маленький сын и говорит своему папе: «Я тебя очень люблю, мой дорогой папулечка», рыдает не только сестра, но и мы с Симоной.
Когда теленовелла заканчивается красивой концовкой, где они втроем верхом на лошадях едут в сторону горизонта, у нас заканчиваются все салфетки, и мы словно дурехи плачем, ни капли этого не стыдясь.
Вечером после ужина Ракель уходит спать. У нее болит душа. У меня тоже. Я психологически измотана.
Мы с Эриком идем в свою комнату, кормим нашего малышонка, после чего он засыпает в кроватке, дав нам передышку. Мы уже немного его знаем и понимаем, что его сон продлится, по меньшей мере, три часа.
Я без сил падаю на кровать и закрываю глаза. Мне нужна ласка. Но тут я вдруг слышу, как очень тихо раздаются первые ноты одной песни, и, подойдя ко мне, Эрик говорит:
– Потанцуем?
Я расплываюсь в улыбке. Встаю и обвиваю его руками, в то время как раздаются слова:
Если нам позволят, мы будем любить друг друга всю жизнь.
Если нам позволят, мы будем жить в новом мире.
Мы молча танцуем. Никто из нас не произносит и слова, мы просто танцуем, слушаем песню, обняв друг друга.
От объятий мы переходим к поцелуям. Я хочу его, он хочет меня, и мы хотим продолжить заняться тем, что нам вчера помешали закончить. Но внезапно звонит мобильный телефон Эрика. Я закатываю глаза и сердито возмущаюсь:
– Кто теперь нам звонит?
Он улыбается. Он понимает мое разочарование. Целует меня и отвечает на звонок. Разговаривает с кем-то и сразу же выходит из комнаты. Ничего не понимая, надеваю халат и, когда спускаюсь на первый этаж, наблюдаю, как Эрик открывает входную дверь, через которую виден свет фар приближающейся машины.
– Кто это приехал?
Но прежде чем он успевает ответить, ко входу подъезжает такси, и я теряю дар речи, когда вижу того, кто из него выходит. Мать моя дорогая, что сейчас будет, когда сестра увидит здесь мексиканца.
Я смотрю на Эрика, он смотрит на меня и говорит:
– Прости, дорогая, но пусть гормоны твоей сестры проглатывает тот, кто был причиной их возникновения.
От его комментария я начинаю смяться. Вместо того чтобы рассердиться, я умираю со смеху!
– Где эта женщина?
И, прежде чем мы с Эриком успеваем ответить, раздается:
– Как ты осмелился приблизиться ко мне, клянусь, что я расшибу тебе голову.
Это моя сестра!
Разворачиваюсь и вижу ее посреди вестибюля, держащую в руке стакан с водой. Я хочу подойти к ней, но муж меня сдерживает. Я протестую.
– Эрик…
– Не двигайся, малышка, – шепчет он, и я повинуюсь.
Приковав свой взгляд к Ракель, Хуан Альберто, не страшась за свое здоровье, проходит мимо нас, подходит к ней и, не прикасаясь к ней, говорит:
– Ты сейчас же поцелуешь меня и обнимешь.
Она, недолго думая, выплескивает ему воду в лицо.
Вот это да! Отличное начало.
Он ее не останавливает, поэтому в следующее мгновение она бросает ему в лоб стакан.
Вместо того чтобы разозлиться, мексиканец делает еще один шаг вперед и говорит:
– Спасибо, сладкая моя. Вода освежила мои мысли.
Ракель вздымает брови.
Ух… это плохо…. Очень плохо…
– Чувак, ты сейчас же уйдешь туда, откуда пришел, – выпаливает она.
Хуан Альберто ставит сумку, которую держал в руках, и отвечает:
– Почему ты не отвечала на мои звонки? Я чуть с ума не сошел, дозваниваясь тебе, моя королева. Прости меня за то, что я наговорил тебе в последний раз. Меня охватила зверская ревность, когда я представил себе то, чего не было на самом деле, но я люблю тебя, моя красавица. Люблю и хочу быть с тобой, и чтобы ты меня любила.
Черт… это так похоже на «Безумную Эсмеральду».
Сестра обмякла. С каждым его прекрасным и сладким словом она в считанные секунды тает. Она – неисправимый романтик, и я знаю, что все, что сейчас говорит Хуан Альберто, проникает в самое ее сердце.
Но меня приводит в замешательство ее пассивность перед мужчиной, которого, как я знаю, она любит, и тот добавляет:
– Я знаю, что ты беременна и что ребеночек, которого ты носишь, мой. Мой ребенок. Наш ребенок. И я буду благодарен всю жизнь своему другу Эрику, который позвонил мне и сообщил об этом. Почему же ты не сказала мне об этом, моя королева?
Ракель смотрит на Эрика испепеляющим взглядом.
Я ее понимаю. В подобной ситуации я сделала бы то же самое.
Мой муж, глядя на нее, пожимает плечами и уверенно произносит:
– Прости, свояченица, но кто-то должен был сообщить об этом его отцу.
Напряжение такое, что можно резать ножом. Я молчу. Сестра тоже молчит, и тогда, подойдя к ней еще ближе, Хуан Альберто сладким голосом мурлычет:
– Ну, скажи мне это, моя красотка. Скажи то, что мне так нравится слышать из твоих сладких уст.
У Ракель опять задрожал подбородок. Она терпит боль. Я боюсь наихудшего. Что она зарядит стакан прямо ему в голову… Но вдруг, вопреки всем прогнозам, она морщит носик и говорит:
– Я… Я съем тебя с помидором.
Хуан Альберто заключает ее в свои объятия, она обнимает его и они целуются.
Широко раскрыв глаза, я таращусь на них. Что это здесь только что произошло?
Эрик, подняв меня на руки, приказывает мне молчать и относит меня прямо в нашу спальню. Когда мы входим туда, он, не отпуская меня, снова включает песню, под которую мы танцевали и, глядя на меня с вожделением, шепчет:
– А теперь да, малышка. Теперь нам позволят.
Я сияю улыбкой. Наконец-то все, абсолютно все, в порядке. Целую его и похотливо произношу:
– Раздевайся, сеньор Циммерман.
Эпилог
Подобно моей сестре, Хуан Альберто тоже оформил экспресс-развод и организовал экспресс-свадьбу.
В августе вся семья собирается на «Вилле Смугляночке», где мы празднуем на высшем уровне чудесную свадьбу, с которой совмещаем крестины Эрика-младшего. Решаем сделать это сразу, потому что будет нелегко собрать всех еще раз, а нам не хочется, чтобы кто-то это пропустил.
На этот раз по случаю свадьбы мы объединяем Мексику и Испанию, а по случаю крестин – Германию и Испанию. Друзья отца подшучивают, говоря, что наша семья словно ООН.
Декстер и его мать пели ранчеры, а мой отец и Бичарон затянули булериас. Но не найти слов, чтобы описать момент, когда Пачука пустилась в пляс под румбу и завела такую потасовку, что танцевал даже городской голова.
Каким же непревзойденным весельем мы, испанцы, отличаемся!
Мы все чудесно отмечаем праздник, и Ракель без ума от счастья! Она этого заслуживает. Она снова замужем, влюблена в подходящего для нее мужчину, и, как того и следовало ожидать, в перспективе они будут жить в Испании. Конкретнее – в Мадриде. Хуан Альберто все устроил для переезда. Для него на первом месте она и его ребенок. Он никогда в этом не сомневался.
Отец не нарадуется. Он гордится своими дочерьми и зятьями. По его мнению, Эрик и Хуан Альберто – истинные мужчины, которых видно по обуви, они ответственные и здравомыслящие. Вот так вот!
Стоит лишь посмотреть на него, чтобы понять, что он наконец-то невероятно счастлив. Нам не хватает мамы, но мы знаем, что она там, на небе, радуется нашему счастью и так же довольна, как все мы.
Из Швейцарии приехали Фрида, Андрес и маленький Глен. У них все хорошо, и я потешаюсь, когда Фрида рассказывает мне, что они встретили в Швейцарии тех, с кем можно поиграть.
Бьорн приехал один. Но один, в прямом смысле слова, он был лишь первые пять минут. Подруги моей сестры, да и мои подруги тоже, стали пускать слюнки перед немецким денди. Они все были сражены его обаянием, и теперь они все его. Бьорн просто неподражаем!
Соня появилась со своим новым парнем, мужчиной моложе ее. Безусловно, она хочет и дальше получать удовольствие от жизни и от любви, и ничто, в том числе порой упрекающий взгляд сына, не остановит ее. Она любит повторять: «Живи и позволь жить!»
Эрику было сложно это понять, но в конечном итоге он смирился.
Мы живем только раз!
Марта со своим женихом Артуром отрывалась на этой вечеринке. Она танцевала до упаду, и мы вместе с ней иногда выкрикивали: «Сахарок!»
Пока Трусишка и Кальмар бегали по «Вилле Смугляночке», Симона и Норберт разглядывали все вокруг, не веря своим глазам. Мексика и Испания не имеют ничего общего с Германией, и это еще раз подтвердилось на этой свадьбе-крестинах.
У Декстера и Грациэлы продолжается их особенный медовый месяц. Они не придают значения свадьбе, но я уверена, что долго ждать не придется.
Мать Декстера, посмотрев на экспресс-свадьбу Хуана Альберто и моей сестры, уже мечтает о свадьбе своего сына. Я знаю, что она этого добьется, и мы, все их друзья, будем там, чтобы поддержать их.
Флин и Лус, как всегда, отлично ладят. То, что не приходит в голову одному, приходит другому, и, несмотря на то что они развалили свадебный торт, засунув в него петарду, они избежали наказания, потому что он взорвался на кухне, а не в гостиной. Мне даже страшно представить, что было бы, если бы он взорвался при Ракель и ее новоиспеченном муже. Только представив себе это, я покатываюсь со смеху.
На протяжении всей свадьбы мой сыночек, мой ребеночек, мой Эрик-младший переходил из рук в руки. Все хотели подержать такого очаровательного и прекрасного малышонка. И он не плакал, наоборот, ему очень понравилось, а мне и подавно. Так я прекрасно провела время на свадьбе своей сестры вместе со своим любимым. Самым удивительным мужчиной на свете, который безумно меня любит.
Да, мы, конечно, ссоримся. Мы как ночь и день, и всегда, когда один говорит: «Белое», то другой отвечает: «Черное». Но, как поет Малу в нашей песне, мы дарим друг другу любовь и жизнь. Без него моя жизнь не имела бы смысла, и я знаю, что он чувствует то же самое.
В конце августа, проведя несколько дней в Хересе, Эрик и я, вместе с Симоной, Норбертом, малышами и собаками, возвращаемся домой. Нам пойдет на пользу немного спокойствия перед тем, как начнутся учебный год и работа.
К моему удивлению, Эрик спрашивает у меня, собираюсь ли я возвращаться на работу в «Мюллер», хотя я ему об этом ничего не говорила. Откровенно говоря, я об этом подумывала, но сейчас, когда появился мой малыш, я пока не хочу. Я знаю, что это все равно произойдет через некоторое время, когда он пойдет в детский сад, но на данный момент я решаю остаться с ним дома и наслаждаться им, прежде чем он вырастет, начнет встречаться с девочками, будет смотреть порножурналы и курить травку, как говорит моя сестра.
Узнав о моем решении, Эрик с улыбкой принимает его. Он от него в восторге.
Одним сентябрьским утром мы отправляемся на прогулку по Мюнхену с нашими двумя мальчишками. Стоит прекрасная погода, и мы не хотим это пропустить. Мы – семья и кое-что спланировали, чтобы сделать сюрприз нашему сыну Флину.
С того дня, когда в доме появился Эрик-младший, он всегда называет нас мамой и папой. Его счастье – это наше счастье, и нам пришлось скрывать свое волнение, чтобы он не заметил, как мы, словно два глупца, растроганы этим событием.
Мы паркуем машину, выходим все четверо и с улыбкой на губах идем к мосту Кабелстег, где висит наш замок. Наш замок любви.
Мы с Эриком идем, держась за руки, а Флин тем временем везет коляску с братом.
– Ух ты, сколько замков! – с удивлением восклицает он.
Мы с Эриком переглядываемся, улыбаемся и, определив, где находится наш замок, останавливаемся.
– Флин, посмотри, – говорю я ему. – Посмотри, какие имена написаны на том, который висит сверху.
Мальчик смотрит на него и в изумлении спрашивает:
– Это вы?
– Да, молодой человек, это мы, – отвечаю я, наклоняясь к нему. – Это один из мюнхенских мостов для влюбленных, и мы с Эриком захотели стать его частью.
Флин кивает, а Эрик спрашивает у него:
– Ну, как тебе эта идея?
Он пожимает плечами и отвечает:
– Нормальная. Если это мост для влюбленных, то мне кажется вполне нормальным, что здесь есть ваши имена. – И, рассматривая другие замки, он добавляет: – А почему на этих замках есть еще другие замки, чуть поменьше?
Эрик, тоже наклоняясь к нам, поясняет:
– Эти замки, что поменьше, являются плодом любви больших замков. Когда у пары появляются дети, они включают их в свою любовь.
Флин кивает и, глядя на нас, спрашивает:
– И мы приехали сюда, чтобы повесить замок Эрика?
Я отрицательно машу головой, и в этот момент мой любимый вынимает из кармана два маленьких замка, на которых выгравированы имена, показывает их Флину и говорит:
– Мы приехали повесить два замка. На одном написано «Флин», а на втором – «Эрик».
Тот хлопает ресницами и взволнованно бормочет:
– И с моим именем тоже?
Я улыбаюсь и, обняв его, отвечаю:
– Милый, ты такой же наш сын, как и Эрик. Если мы не повесим замки с четырьмя именами, то наша семья будет неполной, разве ты так не думаешь?
Он кивает и шепчет:
– Кла-а-а-а-асс.
Мы с Эриком улыбаемся и, вручив ему замки, объясняем, как их присоединить к нашему. Затем, поцеловав оба ключа, бросаем их в реку.
Мой блондин не спускает с меня глаз, и я подмигиваю ему. Мы всегда были одной семьей, но теперь она стала еще крепче. Минут через пятнадцать, когда Флин бежит впереди нас, а мы везем коляску с нашим малышом, я спрашиваю:
– Дорогой, ты счастлив?
Эрик, мой любимый, мой Айсмен, мой блондин, мой мужчина, жизнь моя, еще крепче к себе прижимая и чмокая меня в голову, отвечает:
– Ты даже представить себе не можешь. Когда ты и мальчики рядом со мной, то у меня есть все, что мне нужно в этой жизни.
Я киваю. Он говорит мне об этом каждый день. Но, желая его заинтриговать, мурлычу:
– Все… нет, не все.
Эрик пристально на меня смотрит.
Я останавливаюсь.
Ставлю коляску на тормоз, обвиваю руки вокруг его шеи, а он снова утверждает:
– Малышка, у меня есть все, что я хочу, что ты имеешь в виду?
Я шаловливо смотрю на него и говорю:
– Есть одна вещь, которую ты всегда хотел, но которую я тебе пока что не подарила.
Он удивленно хмурит брови и спрашивает:
– И что же это?
В нескольких миллиметрах от его губ шепчу:
– Смугляночку.
Он широко раскрывает глаза.
У него останавливается дыхание.
Он бледнеет. Я скручиваюсь от смеха, и тогда он, догадавшись, что я шучу, весело спрашивает:
– Ты хочешь еще раз свести меня с ума своими гормонами?
Я шлепаю его по попке и, целуя его, тихо произношу:
– Спокойно, Айсмен, на данный момент ты спасен, но кто знает?
Возможно, когда-нибудь…
Об авторе
Меган Максвелл – известная писательница-романистка. Будучи дочерью испанки и американца, она опубликовала такие романы, как «Я тебе это сказала» (2009), «Разрешенное желание» (2010), «Это был глупый поцелуй» (2010), «Я буду ждать тебя всю жизнь» (2011), «Niyomismalosé» (2011), «Лягушки тоже влюбляются» (2011), «А тебе какая разница?» (2012), «Я забыла тебя забыть» (2012), «Воительницы Максвелл. Откуда произошло название равнины» (2012), «Голубые принцы тоже теряют свой цвет» (2012), «Ты только попроси» (2012), «Почти роман» (2013), «Называй меня Конфеткой» (2013) и «Ты только попроси. Сейчас и навсегда» (2013), а также повести и рассказы в литературных сборниках.
В 2010 году стала победительницей международной премии города Сесенья в категории любовного романа, в 2010, 2011 и 2012 годах получила премию Дамы на Clubromantica.com, а в 2013 – AURA, награду, которую присуждает Собрание «Я Читаю ВР (Взрослый Роман)».
Роман «Ты только попроси» стал ее дебютом в эротическом жанре и получил награду «Три пера» за лучший эротический роман, которую присуждает любовным романам Premio Pasión (Премия Страсти).
Меган Максвелл живет в чудесной деревушке в окрестностях Мадрида вместе с мужем, детьми, псом Драко, котами Ромео и Джульеттой.
Больше информации об авторе и ее произведениях вы можете найти на сайте .
Примечания
1
Перевод с исп. песни «Разбитое сердце» (оригинальное название – «Corazón partío») Алехандро Санса. (Примеч. ред.)
(обратно)2
Ранчера – жанр традиционной мексиканской музыки; песни посвящены темам любви, патриотизма и природы. (Здесь и далее примеч. пер., если не указано иное.)
(обратно)3
Перевод с исп. песни «Если нам позволят» (оригинальное название – «Si nos dejan») Луиса Мигеля. (Примеч. ред.)
(обратно)4
Перевод с исп. песни «Поцелуй» (оригинальное название – «El beso») Пабло Альборана. (Примеч. ред.)
(обратно)5
Паэлья – национальное испанское блюдо из риса, подкрашенного шафраном, с добавлением оливкового масла. (Примеч. ред.)
(обратно)6
Сангрия – испанский среднеалкогольный напиток на основе вина (чаще – красного) с добавлением кусочков фруктов, ягод, сахара, а также небольшого количества бренди и сухого ликера, иногда – пряностей. (Примеч. ред.)
(обратно)7
Марьячи – один из самых распространенных жанров мексиканской народной музыки, неотъемлемая часть традиционной и современной мексиканской культуры. Получил известность во многих регионах Латинской Америки, Испании, а также в прилегающих регионах Юго-Запада США, где проживает значительное количество мексиканцев. (Примеч. ред.)
(обратно)8
Оригинальное название песни – «La bikina», Луис Мигель.
(обратно)9
Ранчера – поджанр марьячи. (Примеч. ред.)
(обратно)10
Булериас – народная песня и танец в Андалусии.
(обратно)11
Росио Дуркаль – испанская певица и актриса, которая обладала одним из пяти лучших голосов Испании. Записала несколько альбомов с мексиканской национальной музыкой в стиле ранчера, которые огромными тиражами разошлись по Мексике, Испании, США и Латинской Америке, где певицу просто боготворили. Умерла от рака в 2006 году. (Примеч. ред.)
(обратно)12
Росарио Флорес – испанская певица, композитор и актриса с цыганскими корнями.
(обратно)13
Look – с англ. «вид».
(обратно)14
Перевод с англ. песни «Never Can Say Goodbye» Джимми Сомервилля. (Примеч. ред.)
(обратно)15
Марка немецкого пива.
(обратно)16
Согласно испанской легенде, существовала Мудрая мышь, которая научила трехлетнего мальчика читать.
(обратно)17
Гуагуанко – вид румбы, во время которого кавалер следует за дамой в поисках соприкосновения бедрами, а дама старается этого избежать. (Примеч. ред.)
(обратно)18
Перевод с исп. песни «Представляю Кубу» (оригинальное название – «Represent, Cuba») кубинской музыкальной группы Orishas. (Примеч. ред.)
(обратно)19
Итальянская марка мотоциклов. (Прим. ред.)
(обратно)20
Дорис, Немо – рыбы, герои мультфильма «В поисках Немо».
(обратно)21
Смурфы (англ. The Smurfs) – мультяшные синие гномы, живущие в грибах. (Прим. ред.)
(обратно)22
Дирндль – женский национальный костюм (платье): широкая юбка в сборку, белая нарядная блузка с широкими рукавами, облегающий корсаж и пестрый фартук. Некогда был заимствован аристократией у крестьянских девушек (название от Dirn – «крестьянская девушка»).
(обратно)23
Ребухито – коктейль из мансанильи (разновидности хереса в Испании) со «Спрайтом», андалусское изобретение, популярно на ярмарках, например Севильской.
(обратно)24
Фрики (от англ. Freak) – человек, отличающийся ярким, необычным, экстравагантным видом и вызывающим поведением.
(обратно)25
Оригинальное название песни «Te extraño».
(обратно)26
Бейонсе – американская певица, актриса, танцовщица и музыкальный продюсер.
(обратно)27
Пол Уокер – американский киноактер и модель.
(обратно)28
Перевод с исп. песни «Белое и черное» (оригинальное название – Blanco y Negro) Malu. (Примеч. ред.)
(обратно)29
Чужой – персонаж одноименного американского фильма, страшный инопланетный зверь, который откладывал яйца в животе человека.
(обратно)30
«Травиата» (итал. «La Traviata» – «падшая») – опера Джузеппе Верди на либретто Франческо Марии Пьяве по мотивам романа «Дама с камелиями» Александра Дюма-сына.
(обратно)31
Я люблю (англ.).
(обратно)32
Ящерица (нем.).
(обратно)33
Хофбройхаус, или Придворный пивной дом, был построен в 1607 году.
(обратно)34
Адобо – мясо, тушеное в горшочке.
(обратно)35
Mario Bros – название компьютерной игры.
(обратно)36
Это фраза из песни Чарли Родригеса «Te voy a comer con tomate», переводится с исп. как «Я тебя съем с помидором», что имеет переносный сексуальный смысл, т. е. «Ты такая вкусная, что я тебя съем».
(обратно)37
Оригинальное название – «Dinner for One».
(обратно)38
Оригинальное название песни – «Ja» группы «Silbermond».
(обратно)39
Оригинальное название песни – «Convénceme».
(обратно)40
Булочка (англ.).
(обратно)41
Пол Уокер – американский киноактер и модель, рост которого составлял 188 см.
(обратно)
Комментарии к книге «Ты только попроси. Или дай мне уйти», Меган Максвелл
Всего 0 комментариев