«Светская львица за одну ночь»

Светская львица за одну ночь (fb2) - Светская львица за одну ночь (пер. Юлия Ивановна Жукова,Валентина Сергеевна Сергеева) 1204K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Бриди Кларк

Брайди Кларк Светская львица за одну ночь

Глава 1

Главный редактор журнала “Таунхаус”

Меллори Килер приглашает вас

на презентацию первого номера

нашего издания.

Презентация состоится 2 декабря

в 7 вечера в клубе “Даблз”, Пятая авеню, 783.

Наряды вечерние — вас будут фотографировать.

— Ну Уайет, ну солнце мое, ну пожалуйста!

Когда ты сердишься, у меня просто сердце останавливается!

Уайет Хейз IV закурил свой излюбленный “Данхилл”, стараясь сохранить на лице спокойное выражение. Стоявшая перед ним девушка — роскошная красавица, грациозная, как породистая кошка, моложе его на восемь лет — казалось, и впрямь испытывает все те неприятные ощущения, какие ей и полагалось испытывать. Играла музыка, их обтекала модная толпа, а ее хоть к аппарату искусственного дыхания подключай.

Звали красавицу Корнелия Рокмен. Светло-русые волосы, зеленые, опушенные черными ресницами глаза, прелестнейший из носиков, какие только может сотворить пластическая хирургия. Возможно, вы о ней слышали. Если вас заманили на прием в честь презентации “Таунхауса”, как заманили Уайета, вы просто не можете не помнить ее фотографию. Она самодовольно улыбалась с обложек разложенных по всему элитному клубу номеров новорожденного журнала и красовалась на огромных рекламных постерах на улицах Нью-Йорка: Корнелия благосклонно смотрит на вас, точно святая покровительница какого-нибудь купца или аристократа на ренессансном портрете. Это доказывает, как обманчива бывает внешность.

— Прости меня, Уай! Слышишь, прости, — Корнелия уже не говорила, она едва шептала. — Я ведь почти и не знаю Тео Голта. Просто Дафна — это мой пресс-секретарь — попросила меня встать рядом с ним, чтобы сделать несколько снимков. Мне нужно привлечь к себе побольше внимания, ведь я хочу принять участие в рекламной кампании “Бэджли Мишка”, тут одними красивыми платьями на светских тусовках не обойдешься.

Это ей-то надо привлечь к себе побольше внимания?! Да постерами с изображением этой анорексички и без того весь Манхэттен обклеен!

Уайет медленно выдохнул дым. Стряхнул пепел с лацкана своего вечернего бархатного пиджака. Молчание длилось, длилось… Точеное личико Корнелии исказилось от страха. Уайет внимательно рассматривал тлеющий конец сигареты. (Он был единственный, кому позволялось курить в помещении, именно поэтому он и не расставался с этой привычкой.)

— Ради бога, скажи что-нибудь! — взмолилась Корнелия.

Что он мог ей сказать? Что его девушка ведет себя как последняя плебейка, жаждущая стать героиней светской хроники, а он не может закрывать на это глаза? Если Корнелия готова пасть так низко, рекламируя себя, если она бежит на красную ковровую дорожку, чтобы повертеться возле очередной знаменитости, он наблюдать за этим безобразием не станет.

— Брось, Корн, ни к чему все это, — наконец произнес он, назвав ее именем, которое она терпеть не могла. Ему противно было наблюдать, как ее глаза тревожно бегают по лицам собравшихся в зале гостей — заметил кто-нибудь, что между ними произошла размолвка, или нет. Ее стремление вызывать всеобщее восхищение окончательно доконало его. — Мне завтра рано вставать. Поэтому я с тобой прощаюсь.

— Как прощаешься? Ты же только что из Зимбабве, мы даже повидаться толком не успели…

— Из Танзании, — уточнил он.

— Ну конечно же из Танзании! Я и хотела сказать — из Танзании! А завтра? — Она склонила голову, устремив на него один из своих самых обольстительных взглядов. — Я могу приехать…

— Не получится, — он небрежно поцеловал ее в нежную, как у ребенка, щеку и пошел прочь, не замечая толпящихся вокруг богатых и именитых законодательниц большого света, а также золушек, пытающихся к нему примкнуть, которые кивали или махали ему, чтобы привлечь внимание.

Пусть наша экономика едва держится на плаву, страна втянута в войну, а мир на грани экологической катастрофы, глядя на женщин в клубе “Даблз”, никогда об этом не догадаешься, думал Уайет. Нынче вечером клуб был похож на роскошный цветник коктейльных платьев: красные “Валентино”, зеленые “Прада”, розовые и золотистые “Оскар де ла Рента”, самые же экзотические цветы, в переливах синего и фиолетового, сотворил Кавалли. И нарядившиеся в них юные прелестные создания жаждали быть сорванными, образно выражаясь, рукой такого мужчины, как Уайет Хейз IV. Они приехали сюда, сверкая фамильными бриллиантами, надеясь, что об их присутствии на рауте, где собрались сливки общества, завтра же напишут на сайте parkavenueroyalty.com или, что было бы еще удачнее, на страницах нового журнала “Таунхаус”, о котором все сейчас только и говорят. Очаровательные девушки. Не только хорошо одеты, но и по-женски обаятельны. Однако сегодня Уайет равнодушно прошел мимо.

Шагая по раззолоченному фойе, где непонятно зачем поставили огромную, в пять футов высотой банку с жевательными конфетами, Уайет все еще видел перед собой ошеломленное, с подступающими слезами лицо Корнелии. Очень хорошо. Пусть хотя бы поплачет.

Воздух на улице был влажный, собирался дождь. Стоя под золотым навесом и зябко кутаясь в плащ, Уайет слышал, как стучит в висках его сердце. Будь он другим человеком, устроил бы драку в каком-нибудь кабаке — именно это ему сейчас было нужно. Расквасить бы кому-нибудь физиономию, да всю силу вложить в удар, чтоб от души.

Корнелия просила у него прощения, но просила только потому, что он разозлился. Пусть она сколько угодно раскаивается, но факт остается фактом: она бросила Уайета за минуту до того, как ее должны были снимать Патрик Макмаллен и прочие журналисты, чтобы повертеться возле Тео Голта, хвастливого наследника разбогатевшего на частных инвестициях миллиардера Говарда Голта. Конечно, у Уайета не было ни малейшего желания подставлять свою физиономию под вспышки камер — он прятался от них при любой возможности. Ему просто не понравилось, что его спутница несется сломя голову, чтобы оказаться на фото с другим.

Шагая мимо витрин универмага “Барниз” с их, как всегда, замысловатым рождественским оформлением, Уайет пытался объяснить пренебрежение Корнелии ее неутолимой потребностью быть в центре внимания, что естественно для особи женского пола, одержимой стремлением занять положение доминантной курицы в курятнике, который зовется Верхним Ист-Сайдом. Он ведь на самом-то деле не любит Корнелию, напомнил он себе, хоть и встречается с ней уже несколько месяцев. Правда, она удостоилась одобрения матери Уайета, законодательницы хорошего тона в высшем свете, а этот барьер мало кому из его экс-девушек удавалось взять. (Корнелия не вызвала у миссис Хейз каких-то особенно теплых чувств, просто она знала ее родителей по Палм-Бич и была спокойна, что наследница Рокменов не охотится за состоянием ее сына.)

Конечно, Корнелия сногсшибательно хороша — роскошные рыжеватые волосы, безупречная кожа, пухлые губы, стройное тело. Осанка и манеры подлинной аристократки. Уайету нравилось, что они так хорошо смотрятся вместе. Где бы они ни появились, они были самой красивой и элегантной парой. Так, во всяком случае, всегда казалось ему. У нее, как выяснилось, было на этот счет другое мнение.

А ведь он сегодня днем даже заглянул в ювелирный магазин Гарри Уинстона, чтобы заранее выбрать рождественский подарок, и купил классический браслет-дорожку — бриллианты в платине. Завтра он его вернет.

Сердце у Уайета Хейза IV не было разбито. Но он страдал, страдал сильнее, чем от сердечной раны. Он никогда бы никому не признался, даже самому себе, в самый темный и глухой час ночи, что ему так больно оттого, что его унизили.

Всю свою жизнь, все 37 лет он всегда и везде был козырным тузом, самым красивым и сильным львом в прайде, мужчиной, ради которого любая женщина — светская львица, богатая наследница, модная тусовщица, супермодель, кинозвезда, а то и все они вместе в одном лице — готова тотчас же бросить своего поклонника. Да, такое случалось бессчетное число раз: какая-нибудь молодая женщина устремлялась к нему, расталкивая толпу, хотя рядом с ней был ее спутник. Сколько Уайет себя помнил, женщины только и делали, что заглядывали ему в глаза, ловили каждое его слово и свято верили всему, что он говорил.

Да и неудивительно. Он высок, породисто красив, виртуозно играет в теннис и сквош, член лучших клубов, гордый потомок переселенцев с “Мейфлауэра”, баронов-разбойников и по меньшей мере одного покойного президента Соединенных Штатов. Плюс он был, как говорят за пределами его круга, “упакован под завязку”.

Но главное — главное! — он пользуется уважением в ученой среде, окончил Гарвардский университет и защитил там диссертацию… Он исследователь, философ! Возможно, за последние пять лет он не слишком ярко проявил себя на поприще науки, но все равно три почетные буквы перед его именем, “д.ф.н.” (доктор философских наук), подтверждают его несомненные достижения. Разве журнал “Квест” не назвал Уайета “всемирно известным биоантропологом и самым завидным женихом Нью-Йорка”? Так и назвал, Уайет вырезал эту статью, может кому угодно показать.

Ну и что с того, что у него виски слегка поседели? Он — Уайет Хейз, возраст ему не страшен.

И все равно он не мог прогнать тревогу. С каких пор его девушка стала продумывать, с кем стоит фотографироваться, а чье общество не столь выигрышно? Корнелия даже не попыталась уговорить его сняться вместе с ней. Слишком спешила попасть в кадр с двадцатипятилетним — или сколько ему там — Тео, оказаться на фоне его прилизанной башки и жизнерадостной приклеенной улыбочки. Естественный порядок вещей был катастрофически нарушен. А Уайет неплохо разбирался в естественном порядке вещей, он изучал его всю свою сознательную жизнь. Молодая львица знает, когда пришла пора оставить стареющего вождя и уйти к перспективному возмужавшему самцу. Разве Корнелия не поступила сейчас именно так?

Правила игры меняются, он не мог этого отрицать. Взять хотя бы Саутгемптон, он весь застроен безвкусными особняками нуворишей, сверкает новенькими “бентли”, разбогатевшие выскочки выставляют свое богатство напоказ, как знамя, — от городка его юности и следа не осталось. Экономические потрясения провели четкую границу между дельцами энергичными, напористыми и теми, кому этих качеств не хватало, в результате напористые стали еще жестче, еще крепче и еще более жизнеспособны, они лезли напролом. Их пролезшие в общество женщины были и того хуже. В отличие от своих предшественниц, благовоспитанных барышень с развитым чувством гражданского долга, нынешние светские красавицы думают только о себе, они хищные, расчетливые паразитки, которые хотят, чтобы о каждом их шаге писали в газетах. Их чувство ответственности исчезло вместе с морщинами на лбу, которые разглажены ботоксом, — его заменила жажда известности. Им и в голову не придет сделать что-то для блага общества, использовать свое привилегированное положение для чего-то более возвышенного, чем покупка туфель или продажа сумочек. Светская женщина нового времени привлекает к себе внимание всеми доступными ей способами. Она умеет только брать, брать, брать. И теперь Корнелия, смотрящая с обложки “Таунхауса”, была воплощением того мира, в котором все перевернулось вверх ногами.

Уайет заглянул в витрину магазина “Эрмес”. Горько было у него на душе. Хотелось, чтобы все опять стало, как было когда-то. Может быть, его приятель Трип где-нибудь поблизости. Уайету необходимо было выпить, или даже напиться.

После того как он бросил Корнелию в слезах, на душе у него было одиноко и пусто. Какие-то глубинные чувства — равно как и вполне суетные — требовали, чтобы он восстановил для себя свой прежний мир.

Глава 2

Нола Синклер

приглашает вас на показ коллекции

пляжной одежды.

2 декабря, в среду, в выставочном центре “Арсенал”,

Парк-авеню, 643.

Начало ровно в 19 часов.

Приглашение именное,

не может быть передано другому лицу.

Ровно в семь слегка запыхавшаяся Люси Джо Эллис поднялась из метро на 68-й улице. Конечно, было бы элегантнее немного опоздать, но Люси просто больше не могла высидеть дома ни минуты. Ее ждал самый важный вечер в ее жизни, он сверкал и переливался, как завернутый в блестящую бумагу подарок, о котором давно мечтаешь.

Этот счастливый случай жизнь подарила ей сегодня, после обеда, когда в мастерскую вбежала одна из помощниц Нолы, рыжая Кларисса, та самая, что вечно держит в своих костлявых пальцах двойной эспрессо из кафе “Старбакс”, и замахала над головой лишним приглашением. Люси выхватила его, опередив всех остальных.

— Так, полегче! — буркнула Кларисса. — Только будь вовремя, поняла?

Нола Синклер, номинальный босс Люси Джо, ни разу, впрочем, не удостоившая вниманием столь мелкую сошку, задумала устроить шоу из коллекции, которую показала публике и прессе еще весной, добавив к ней несколько новых вещей, — предрождественский ажиотаж давал отличный шанс еще раз привлечь внимание прессы. Коллекция только начала появляться в самых модных и дорогих бутиках, надо подогреть к ней интерес. Были истрачены баснословные деньги, чтобы превратить бывшее здание арсенала на Парк-авеню в невероятных размеров эскимосское иглу, по особому заказу изготовили зеркальный пластиковый подиум, который выглядел как лед. (Сначала Нола хотела, чтобы лед был настоящим, и долго злилась на своего отца — единственного, кто финансировал фирму с момента ее возникновения, — когда тот заявил, что это слишком опасно для моделей.) Для избранных, удостоившихся приглашения, были поставлены серебристые коктейльные столики, на мягких табуретах, обитых белой кожей, лежало по норковой муфте — подарок даме, которая должна была занять свое место.

Все это Люси Джо узнала из обрывков разговоров в мастерской, светских новостей в газетах и болтая с мастерицами у кулера с водой. Теперь она увидит это грандиозное зрелище собственными глазами.

Эх, знать бы, что ей так повезет, хотя бы вчера, она исхитрилась бы смастерить нечто единственное в своем роде, и все поняли бы, что она — великий модельер. А сейчас у нее только и хватило времени, что на скорую руку перекроить розовый шифоновый балахон (купленный в “Ломаннз” за 19 долларов 99 центов) и превратить его в узкое модное мини с оборкой по подолу, на которую она пустила оставшуюся ткань. Цвет был чуть более ярким, чем ей показалось, когда она его покупала, но важнее всего было произвести впечатление, не утонуть в море маленьких черных платьев.

Она приосанилась и решительно зашагала к огромному кирпичному зданию “Арсенала” на 67-й улице. Высокую, как каланча, сутуловатую Люси Джо часто называли дылдой. А вот красивой ее никто ни разу не назвал, но дело тут было не столько в ее внешности, сколько в отношении тех, кто на нее смотрел.

“У тебя все получится”, — убеждала она себя. Люси Джо сделала такой глубокий вдох, что шифон на груди натянулся.

Да и как ей было не волноваться? На шоу будет Мадонна, ее специально выписали на один вечер. Безупречно элегантная редактриса Марго Ирвинг, славящаяся своим испепеляющим взглядом и огромным влиянием в высших сферах моды, подтвердила, что принимает приглашение, к тому же она приведет Роджера Федерера. Будет цвет гламурного мира — знаменитые топ-модели, чьи снимки появляются в самых модных журналах, будут кинозвезды, начиная с Умы Турман и кончая сестрами Олсен, и каждый их шаг будет заснят и описан журналистами. И среди них будет сегодня Люси Джо Эллис, дочь маникюрши из богом забытого городишки Дейвилла, что в штате Миннесота, помощница закройщицы в тесной мастерской в Швейном квартале, где семь дней в неделю круглые сутки пахнет потом и кукурузными чипсами с луком. Помощница закройщицы, мечтающая стать знаменитым модельером, окажется в праздничной толпе избранных… И если повезет, получит вожделенную работу — будет придумывать модели одежды, работу, в которой ей отказала эта слепая курица Нола Синклер…

“Как все начиналось, мисс Эллис?” Люси Джо мысленно слышала, как много лет спустя этот вопрос ей почтительно задает журналист модного издания. “Как из простой, никому не ведомой швеи вы превратились в одного из самых влиятельных творцов моды за всю историю ее существования?”

И Люси Джо откинется на спинку кресла и улыбнется, вспоминая столь неприметное начало своей карьеры. Как она вместе с множеством других работниц сидела целыми днями за машинкой, и только вечером, когда все уходили домой, отрывалась от работы, доставала папку с рисунками и принималась делать эскизы, которые в один прекрасный день привели ее в авангард законодателей американской моды. Она расскажет журналисту, как порой, ближе к ночи, ей казалось, будто складки блестящего шелка скользят между пальцами: тщательно нарисованное ею платье выглядело поразительно настоящим.

Потом она, конечно, с удовольствием поведает о сегодняшнем вечере, о том, куда она идет и с чего в общем-то началось ее восхождение. “Я всегда знала, — скажет она восхищенному журналисту, — что рано или поздно мои мечты обязательно сбудутся”.

Она и в самом деле всегда это знала. Люси Джо, которая родилась и выросла в маленьком заштатном городишке в двух часах езды от Миннеаполиса, жила с тайной уверенностью, что жизнь щедро одарит ее своими лучшими дарами. Сколько она себя помнит, создание одежды всегда было ее страстью; когда ей было четыре года, она ткнула своим детским пальчиком в роскошное платье какой-то кинозвезды в одном из маминых журналов, где рассказывалось о жизни знаменитостей, и вынесла приговор: “Слишком много оборок”. В двенадцать лет она уже шила себе все сама, копируя фасоны вещей, которые ей было никогда не купить. Она часами рассматривала истрепанные номера “Вог”, изучая, как великие творцы моды 90-х, например Джанни Версаче и Аззедин Алайя, прославляли своим стилем женственность форм, и восхищаясь дерзкой красотой фотографий знаменитого Герба Ритца. Стены вокруг своей кровати она обклеила снимками модных нарядов из старых номеров журнала “Дабл Ю”, и манекенщицы витали над ней, словно утонченные, угловатые ангелы, охраняя ее сон.

Она окончила школу, но в университет поступать не могла, денег не было, и стала помогать местной портнихе Энни Друитт. Энни была славная женщина и радовалась, что можно поболтать во время работы с Люси Джо, но платы за подшивку брюк и переделку старых платьев для выпускного вечера едва хватало на жалованье одной мастерице, что уж там говорить о двух, потому грандиозные планы Люси Джо так и оставались планами.

И вот, в день, когда ей исполнилось 26 лет, она собрала чемодан, взяла с великим трудом скопленные две тысячи долларов, попрощалась с друзьями, какие у нее были, и, не обращая внимания на слезы и уговоры матери, села в междугородний автобус “Грейхаунд”, который повез ее на восток; оказавшись в Нью-Йорке, нашла через сайт электронных объявлений “Крейгслист” крошечную однокомнатную квартирку в Мюррей-Хилле с таким покатым полом, что она то и дело спотыкалась, и чудом устроилась на самую низшую должность к Ноле Синклер. Работа оказалась лишь на самую малость более творческой, чем у Энни Друитт, но по крайней мере теперь Люси Джо жила в Нью-Йорке, в самом центре мира моды, и трудилась на поприще, на котором были сосредоточены все ее помыслы.

Однако прошел год, а она ни на шаг не приблизилась к заветной цели. В масштабах общего течения времени год не более чем мгновение, но для Люси Джо это был большой срок. Кривая ее профессиональных успехов превратилась в прямую — скучную и плоскую, как грудь Кейт Мосс, а Нола не подпускала к моделированию тех, у кого не было диплома Технологического института моды или Школы дизайна Парсона.

Но все это не важно. Нола всего лишь трамплин, сегодня вечером Люси Джо встретит своего настоящего Учителя, того, кто признает, что ее талант и энергия достойны большего, чем работа на конвейере.

“Наконец-то мозаика сложится”, — думала Люси Джо, расстегивая молнию мешковатой синей куртки с капюшоном. Она чуть не бежала по Лексингтон-авеню, зажав под мышкой папку с рисунками. Конечно, к ее платью нужно что-то более элегантное, чем ее куртка. Как только она получит новую работу, сразу обзаведется кашемировым пальто, подходящим для вечерних приемов. И еще пойдет в “Сакс на Пятой авеню” и купит золотые босоножки “Кристиан Лубутен”, сколько бы они ни стоили. Она надеялась, что нынче вечером никто не заметит, что у ее дешевых туфель “Альдо” сбиты каблуки.

Если не считать пальто и туфель, Люси Джо готова. Она проштудировала “Тайну”[1]. Ее рукопожатие было крепким. Она научилась смотреть людям в глаза. И она точно знает, чего хочет: она хочет познакомиться с модельером, под руководством которого она не будет с утра до ночи вшивать молнии, а займется чем-нибудь более интересным. Ее, конечно, бросает в дрожь при мысли, что придется показывать лежащие в папке рисунки великим дизайнерам, приглашенным на шоу, не говоря уже о визитных карточках, которые она напечатала в типографии “Кинко” и надеялась раздать гостям, и все равно она должна, должна убедить мир, что Люси Джо — именно та незаменимая помощница, без которой не смогут обойтись ни Такун, ни Брайан Рейс, ни Рейчел Рой. (Одна лишь Нола может позволить себе пригласить столько соперников, и одной только Ноле они не смогут отказать — хотя бы потому, что у нее будет такая армия фотокорреспондентов.) Люси даже записала на карточках несколько вариантов, как начать разговор, и положила их в сумку — на всякий случай. Если она вдруг окажется рядом с Марго Ирвинг, то вероятность, что та будет одна, почти равна нулю.

Не меньше внимания она уделила и своей внешности. Она впервые в жизни купила утягивающие трусы “Спанкс”, с замиранием сердца надеясь, что на кредитной карточке, которой она расплачивалась, окажется 40 долларов. Натерла лицо и тело ядовито пахнущим кремом для автозагара. Теперь можно было подумать, что она провела каникулы по случаю Дня благодарения на острове Сент-Бартс, а не у себя дома, лежа на старой дешевой кровати с железной сеткой под матрасом. Сделала завивку. Надела приподнимающий грудь лифчик “Вандербра”. Нанесла на ресницы три слоя туши, чтобы как следует оттенить глаза. Покрасила ногти на руках и ногах ярко-розовым лаком — в цвет платья. Ну и конечно, само платье — живая реклама того, что она может сотворить своими руками с помощью иголки и ниток всего за 20 долларов.

“У тебя все получится”, — твердила себе она, поднимаясь по ступенькам к бархатному канату перед входом. Вокруг толпились другие приглашенные: женщины с голыми ногами, покрывшимися гусиной кожей под юбками от знаменитых дизайнеров, мужчины, такие привлекательные и строгие в черных смокингах и узких галстуках. Люси Джо на минуту остановилась освежить помаду на губах, поправила волосы, прыснула на себя “Шанель” из пробного флакона, который берегла для особо важного события, и решительно подошла к бархатному канату.

— Имя? — спросила пиарщица со списком в руках, внимательно посмотрев на Люси Джо.

— Люси Джо Эллис, — ответила она, улыбнувшись своей самой обаятельной улыбкой.

Девица пробежала глазами список и снова подняла глаза.

— Эллис, вы сказали?

— Совершенно верно — Э-Л-Л-И-С.

— Сожалею, в моем списке вас нет.

Первым импульсом Люси Джо было закричать, но она сдержалась. Пустые глаза пиарщицы переместились на следующего в очереди.

— Подождите! — громко попросила Люси Джо, сунула руку в свою огромную сумку и достала приглашение, слегка уже замусолившееся. — Вот мое приглашение! Мне его дала Кларисса, ассистент Нолы. Я работаю в этой фирме, произошла какая-то ошибка!

— Что я могу вам сказать? В моем списке вас нет. Единственный Эллис, который здесь значится, — Брет Истон Эллис[2]. Позвоните Клариссе.

— Я… я бы, конечно, позвонила, но забыла мобильный дома. Прошу вас!

Какая же Люси Джо идиотка! Вместо того чтобы положить деньги на свой счет, она накупила разной еды, и с прошлой недели ее телефон молчит.

— Простите, я не могу вас впустить, ведь вашего имени нет…

— Да, да, понимаю, его нет в вашем списке. А может быть, вы позвоните Клариссе, окажите мне такую любезность! — умоляла Люси Джо, но девица лишь отрицательно покачала головой.

Люси Джо готова была встать на колени на холодных ступенях, но тут парадная дверь распахнулась, и она увидела огненную гриву.

— Кларисса! — в отчаянии изо всех сил закричала Люси Джо. Рыжая грива обернулась — ну конечно, это была она, помощница Нолы, и выражение лица у нее было такое, словно бусы из черного жемчуга душат ее. Какое облегчение, какая радость! — Слава богу! Почему-то моего имени…

— Вы та самая девушка из мастерской? Вы чудовищно опоздали! — прошипела Кларисса. Она махнула, чтобы Люси пропустили, и схватила ее за руку. — Я же сказала вам быть к шести, чтобы успеть все устроить.

— Как? Нет, в приглашении написано: семь, я уверена…

В это время их прервала героиня дня, вернее, вечера, Нола Синклер, она приближалась к ним, разрезая толпу со свойственным ей видом упрямой целеустремленности. Люси Джо задрожала.

— Кларисса! — Нола повелительно кивнула головой в сторону пустой комнаты чуть дальше по коридору.

Продолжая сжимать руку Люси Джо, Кларисса рванулась вслед за начальницей, в ее глазах стоял ужас, и Люси Джо понимала почему. Нола обладала таким напористым, несгибаемым характером, что заполняла собой все пространство, несмотря на свою миниатюрность. Сейчас ей пятьдесят два, внешне она за последние десять лет почти не изменилась — та же густая шапка жестких, рано поседевших волос, та же бледная от пудры кожа, густые тени вокруг глаз, те же черные платья-рубашки с длинными рукавами и наводящие на мысль о садо-мазо туфли на платформе: что-то в ней было такое, от чего все испуганно вздрагивали. Ее переполняла энергия, она любила рисковать и часто принимала неожиданные решения, ее непредсказуемость иной раз вызывала больше восхищения, чем ее талант. Люси Джо хоть и не слишком одобряла такой стиль поведения, однако понимала, что стоит поучиться у Нолы ее пробивной силе.

— Как ты их рассадила, это же катастрофа, — прошипела Нола, как только все трое оказались там, где их никто не мог услышать. — Марго Ирвинг в четырех стульях от Менон Уиттмор! Как можно быть такой бестолковой — они же ненавидят друг друга! Я ведь ясно тебе сказала, что их нужно посадить в разных концах подиума.

Она заметила Люси Джо и нахмурилась:

— Кто это?

Кларисса побелела как мел.

— Одна из наших швей, пришла помогать…

— На ней цветное платье, — с отвращением произнесла Нола. Перевела взгляд на лицо Люси Джо, на ее шею, декольте. — Почему она красная, как морковь?

— Я… я… — Люси Джо почувствовала, как запылали ее щеки.

— Ладно, не важно. Будем расхлебывать неприятности по одной. Сейчас же разберись, кто где должен сидеть. — И она умчалась, как ураган.

Кларисса бросилась за ней, Люси Джо за Клариссой, и они влетели в главный зал, который был уже почти до отказа набит приглашенными. Грубые слова Нолы жгли Люси Джо обидой, щеки горели от стыда. Может быть, искусственный загар оказался и в самом деле не такого цвета, с каким приезжают с Сент-Бартса; может быть, и платье пока не столь совершенно, чтобы появиться на страницах “Вог”. К счастью, наполненный гостями зал освещался высокими свечами, свет был эффектным, но не слишком ярким, и пылающих щек Люси Джо никто не заметил.

Под величественным куполом потолка, среди цветных витражных окон, созданных Луисом Комфортом Тиффани, суперзвезды мира моды пили коктейли и посылали друг другу воздушные поцелуи в знак приветствия. В уголке о чем-то болтали Карла Бруни и Наоми Кэмпбелл, вот Наоми потушила свою сигарету об одну из абстрактных ледяных скульптур. Всего в пяти шагах стоял Патрик Демаршелье; Грейдон Картер целовал Натали Портман, с которой только что столкнулся; Дженнифер Лопес показывала Келли Рипа фотографии своих близнецов; Каролина Кеннеди стояла в ожидании мартини за Яном Шрегером. Все это было похоже на странный, фантасмагорический зверинец, где экзотические обитатели были одеты в очень дорогие одежды.

— Хватит пялиться, — прошептала Кларисса Люси Джо, которая чуть не сломала шею, стараясь получше разглядеть Стинга, стоявшего у барной стойки, где готовили мартини, с Джулианной Мур. — Идемте скорей. Вы слышали, что сказала Нола, — мне сейчас только успевай крутиться.

С какой стати Кларисса тащит ее через весь зал, точно козу на веревке? Но Люси Джо мгновенно забыла о своем вопросе, когда они оказались в огромном манеже — главном помещении старого здания арсенала. Оно было похоже на ослепительно сверкающую пещеру, образовавшуюся в ледяной горе. По обе стороны блестящей дорожки подиума располагались коктейльные столики, накрытые девственно белыми льняными скатертями, на них стояли хрустальные бокалы. По подиуму в прихотливом беспорядке были разложены охапки привезенных из-за границы белых пионов, похожих на гигантские снежки; низко висящие светильники в стиле ар-деко заливали все ярким сценическим светом. Не хватало только моделей, платьев и зрителей — а также Люси Джо, которая шла бы по дорожке, завершая показ своей коллекции, и скромно принимала восторженные аплодисменты.

— Потрясающе! — благоговейно прошептала Люси Джо.

Кларисса обвела взглядом помещение.

— Да, вроде ничего. Многое поставлено на карту. Нола в суперстрессе.

Она схватила Люси Джо за рукав куртки и поволокла дальше, через помещение за сценой, где худые, как скелеты, модели натягивали на себя наряды, которые им предстояло демонстрировать, потом, пройдя через двойные вращающиеся двери, они оказались…

…в буфетной?!

— Думаю, форму можно взять здесь. Переодевайтесь как можно скорее. Марко — вон он, видите? — вас проинструктирует.

— Проинструктирует? Не понимаю…

— А что тут понимать? — Кларисса высоко вскинула брови от досады. — Берете поднос с блинами, черной икрой и шампанским и обходите гостей. Не нейрохирургическую же операцию вас пригласили делать.

Что?! Кухня вдруг показалась тесной, как гроб. Люси Джо ловила ртом воздух.

— Я что же, пришла сюда обслуживать?

— Ну конечно! Я же говорила вам, половина официантов подхватили какую-то вирусную инфекцию, и работать просто некому. Мы привели несколько человек из бухгалтерии, несколько практиканток и вас. Что вы на меня так уставились?

Люси Джо была так ошеломлена, так раздавлена, что не могла и слова произнести, где уж там возражать. Она боялась, что если попытается что-то сказать, то расплачется.

На миг взгляд Клариссы смягчился: она поняла, как горько обманулась Люси Джо. Но спустя мгновение лицо снова замкнулось — как будто защелкнулся замок клатча “Джудит Лейбер”.

— Что ж… ладно, потом поговорим.

— Боюсь, это будет вам маловато, — Марко, глава бригады официантов, обслуживающих прием, смерил Люси Джо взглядом с головы до ног и кинул ей крошечное черное, лакированной кожи платье, которое годилось ей разве что на нос. На одном плече кожа пузырилась сборками, точно нарыв, — явный признак того, что фасон разработан не без участия Нолы. — Какой у вас размер ноги? Надеюсь, седьмой, потому что ничего другого у меня не осталось.

И он кинул ей туфли на высоченных платформах. На них даже смотреть страшно.

Действительность обрушила на Люси Джо сокрушительный удар. Жалкая, смешная дурочка, она-то считала, что ее пригласили общаться со всеми этими небожителями на равных, а ее всего-навсего наняли их обслуживать. Люси Джо опустила на столик папку и приложила к себе платье второго размера — у нее-то десятый!

— А побольше у вас ничего нет? — давясь слезами, прошептала она.

В углу раздался грохот.

— Ничего, сойдет, — бросил Марко через плечо и побежал выяснять масштаб ущерба. — Сегодня на вас никто смотреть не будет.

Глава 3

Прошедший вчера в Женеве при полном зале аукцион “Сотби”, где были выставлены на продажу раритетные часы, не разочаровал собравшуюся публику, особенно если учесть, что был поставлен рекорд цены наручных турбийонов “Патек Филипп”, — находившийся пятьдесят лет в одних руках экземпляр был куплен неизвестным американским коллекционером за один миллион двести тысяч долларов.

Ганс Депардье,

— Мне как всегда, — сказал Уайет бармену, человеку значительно старше его, чье имя он мог бы уже много лет назад запомнить. Войдя в свой любимый полутемный кабачок, один из последних нью-йоркских оплотов толерантного отношения к курильщикам, Уайет почувствовал, что ему немного полегчало. А когда на барной стойке красного дерева материализовалась стопка холодного односолодового виски, он наконец вздохнул полной грудью впервые с того момента, как ушел от Корнелии.

— Что с тобой, дружище? Ну и вид у тебя! — Трип Питерс хлопнул Уайета по плечу, и Уайет обернулся к другу. Трип был низенький, лысеющий, весил на тридцать фунтов больше положенного и словно бы не догадывался обо всех этих своих недостатках. — Сол, двойной мартини.

— Знаю, — жалобно подтвердил Уайет. Вообще-то вид у него был как вид — слегка взъерошенный аристократ, который хочет как можно скорее напиться, но у всех свои представления о том, как кто должен выглядеть.

Друзья взяли спиртное и пошли к столику у стены.

— Нравятся мне твои часы, — сказал Уайет, увидев на запястье Трипа “Патек” графа Тросси.

— Не смог устоять, — признался Трип, влюбленно глядя на часы. — Один из первых наручных хронографов с единственной кнопкой. Один из первых с вытянутым циферблатом. Заплатил семизначную сумму на аукционе “Сотби”.

Трип был помешан на часах, а также на автомобилях, самолетах и винах.

Если ты живешь в Нью-Йорке, то должен помнить: как бы много денег у тебя ни было, ты окружен людьми, у которых их еще больше. Однако Трип являл собой своеобразное исключение. Даже когда экономику штормило и крупнейшие финансисты свешивались за борт в приступах морской болезни, суперлайнер “Трип Питерс” продолжал спокойно рассекать волны кризиса — огромный, могучий, самый надежный среди всех судов, что встречались ему на пути. В тридцать лет, взяв часть своего значительного, но не баснословного наследства, Трип создал хедж-фонд и через год сколотил себе состояние. Уайет не мог не восхищаться непостижимой способностью своего друга находить золото там, где другие видят лишь свинец. Никто не мог похвастаться такой прибылью, никто не умел лучше вести дела. “Никогда не думал, что у него такая хватка”, — признавались давние друзья Трипа друг другу. Трип парень неглупый, говорили они, но ничем особенно не выделялся — чтобы в свое время Трипа принял Университет Пеппердайн, его родителям пришлось раскошелиться на целое бейсбольное поле.

— Так что с тобой стряслось? — спрашивал Трип. — Ты сейчас откуда?

— Из “Даблз”, тусовались по случаю появления на свет очередного никчемного журнала, “Таунхаус” называется. Я ушел рано. Кстати, расстался там с Корнелией.

— Серьезно? — Трип удивился.

— Давно пора, сам знаю.

— Вообще-то мы с Элоизой считали вас отличной парой. Вы… как бы это сказать… хорошо смотритесь вместе. Почему ты с ней порвал?

— Ты это серьезно спрашиваешь? — Уайету не хотелось признаваться, что им пренебрегли, даже своему лучшему другу. — Корнелия просто свихнулась на всей этой светской суете. Бежит, задрав хвост, к каждому, у кого в руках камера. Представляешь, решила, что должна сделать карьеру. Видно, никто ей не объяснил, что мелькать в модных журналах в роли героини светской хроники вовсе не карьера.

— Стало быть, ее слегка занесло, — заметил Трип. — Но ведь это так безобидно.

— Безобидно? Гертруда Вандербильт основала Музей американского искусства Уитни. Джеки Онассис возглавила кампанию против сноса вокзала “Гранд-Сентрал” и добилась его реставрации. — Жилы на шее Уайета вздулись. — У Корнелии цель жизни — оказаться в верхней строчке рейтинга на parkavenueroyalty.com.

— А что такое parkavenueroyalty.com? — спросил Трип. Бросил в рот несколько орешков и, желая узнать время, посмотрел на свои часы с таким восхищением, с каким отец смотрит на новорожденное дитя. — Элоиза меня, наверное, уже ждет.

— Это такой идиотский сайт, где составляют рейтинг популярности всех светских персонажей и фиксируют каждый их шаг, — Уайет сделал глоток виски. — И рейтинг мужчин тоже высчитывают. Ты, например, числишься под номером шесть среди самых завидных женихов Манхэттена. Лично я номер три. Неделю назад был вторым, но тут этот сопляк Тео…

— Похоже, Корнелия не единственная, кто на этом помешался, — заметил Трип. — Я, конечно, не про соломинку и бревно, ничего такого.

Уайет испепелил своего друга взглядом.

— Она из сайта не вылезает. А я так, загляну разок в кои-то веки, чтобы удовлетворить нездоровое любопытство.

— Тебе виднее.

— Все эти девицы одинаковые. Поверь мне, Питерс, из всех видов живых существ, которых я видел — а я побывал на всех континентах, материал для своей работы собирал, — самое причудливое создание на планете — это светская львица из Верхнего Ист-Сайда.

За окном зимняя молния распорола небо.

Глава 4

Многие критики считают, что создаваемый мною стиль — и в особенности эта коллекция — направляют общественное обсуждение модных тенденций в принципиально новое русло. Они говорят, что я играю не по правилам. Что я стремлюсь не просто к красоте — это было бы слишком скучно, — а к тому, чтобы изменить все вокруг. Возможно, они правы.

Из интервью Нолы Синклер

журналу “Дейли Фэшн”

— Шампанского? — предложила Люси Джо одетому по последнему слову моды клону Шикарной Перчинки — Виктории Бекхэм. Женщина взяла высокий узкий бокал, даже не прервав разговора, не говоря уже о том, чтобы сказать “спасибо”.

Люси Джо чувствовала себя совершенной невидимкой, и поначалу это ее изумляло. Мало того, что в своем дурацком наряде она была похожа на растолстевшего отца семейства Джетсонов, ей было дико ходить среди толпы, которая замечала только маринованные морские гребешки и шарики ризотто на ее подносе. Она-то мечтала, что это будет вечер ее триумфа… А теперь бегает то в буфетную, когда поднос опустеет, то с полным подносом из буфетной, собирает пустые бокалы, грязные салфетки, обслуживает вместо того, чтобы обзаводиться связями и знакомствами. И все же ей удавалось улыбаться, несмотря на мучительную боль разочарования. Переодеваясь в форму официантки, Люси Джо засунула несколько визиток себе в лифчик — она не желала окончательно сдаваться. По крайней мере она увидит шоу своими глазами.

А увидеть его стоило. Под первобытный бой большого барабана по подиуму вышагивали словно только что вставшие из гроба модели: каждая демонстрировала один из Нолиных нарядов в чернильных тонах и была подстрижена под мальчика. Девушки вполне могли сойти за пациенток туберкулезной больницы далекого будущего. Сначала изыск, потом красота — таков был девиз Нолы. Ее платья напоминали комбинации геометрических фигур, начертанных Мондрианом в наркотическом бреду. У одной из моделей, казалось, было вывихнуто левое бедро. Критики от такого стиля приходят в восторг, а нормальные женщины его ненавидят, думала Люси Джо, которая причисляла себя к нормальным женщинам, или “к отсталой, невежественной массе”, как говорят критики.

Публика наблюдала за действом с жадным интересом. Люси Джо чувствовала, как сильно наэлектризован воздух. Одни что-то записывали, другие просто не спускали с моделей глаз, как будто смотрели матч Уимблдонского турнира в замедленном режиме. Ослепляющие вспышки фотоаппаратов в конце подиума превращали зал в нечто похожее на диско-клуб “Студия 54” с его пульсирующим светом.

Люси Джо поудобнее подхватила поднос и откинула со лба влажную прядь волос. Когда-нибудь и она поднимется на такую же высоту, как Нола, только для этого ей не понадобятся садомазохистские туфли на платформе: они так же калечат ноги, как и башмаки, в которые пришлось втиснуться Люси Джо.

Модель в длинном угольно-черном платье с серым отливом встала в конце подиума в эффектной позе, отразившись в его зеркальной поверхности. У Люси Джо перехватило дыхание. Над этим платьем трудилась в мастерской она, это была единственная относительно привлекательная вещь из коллекции Нолы — Люси Джо сочла это добрым знаком, подарком судьбы. Нола повесила на жилистую шею модели несколько рядов ожерелий из пуль, но платье все равно осталось красивым. Люси Джо с предельной тщательностью построила выкройку, хоть это и не входило в ее обязанности, и много дней оставалась после работы, чтобы все как следует отделать. И вот теперь платьем любуются самые яркие звезды мира моды.

— Так вы что — обслуживаете или смотрите дефиле? — вдруг сказала Кларисса чуть не в ухо Люси Джо. Люси Джо не успела сказать ни слова в свое оправдание, зал взорвался аплодисментами, девушки повернули головы и увидели, как последняя модель уходит с подиума. Через мгновение луч прожектора высветил улыбающуюся Нолу Синклер.

— О господи, — прошептала в ужасе Кларисса. — Шампанское. Она же велела подать ей шампанское, но она велела мне сделать одновременно еще пятьдесят разных дел…

Нола подняла руки, желая остановить овацию. Модельеры редко произносят речи после окончания дефиле, но Нола решила выжать из шоу все до последней капли, подумала Люси Джо.

— Благодарю вас. Благодарю вас всех за то, что пришли сегодня сюда поднять бокалы в честь наступающего сезона и моей коллекции.

Нола шагнула на зеркальный подиум, улыбаясь в окружающую темноту.

— Она меня убьет, — прохрипела Кларисса.

Так начались самые страшные минуты в жизни Люси Джо. Кларисса подтолкнула ее вперед и приказала:

— Шампанское. Ноле. Скорее!

Было очень трудно пробираться в темноте к пятну света, тем более с полным подносом, но Люси Джо все же пробилась к подиуму — Нола с нетерпением смотрела в ее сторону, — и тут кого-то угораздило указать Люси Джо на пустой стул, на него можно было взобраться и…

Она ступила на подиум, ослепленная ярким светом, бившим ей прямо в глаза, быстро пошла к стоявшей в нескольких шагах Ноле, чтобы поднести ей шампанское, мучительно сознавая, что на ней слишком короткая юбка, что пот льется по лицу…

Левая туфля Люси Джо заскользила по сверкающему пластику… поднос вырвался, руки и ноги взлетели в воздух…

Падать можно по-разному. Модели то и дело шлепаются, но тут же вскакивают на ноги, никто и ахнуть не успеет. Люси Джо грянулась на дорожку подиума всей тяжестью своей увесистой попы, пластик с громким треском раскололся, будто тонкий слой льда, оглушительный грохот прокатился по огромному, похожему на пещеру залу. Последнее, что она увидела, проваливаясь сквозь подиум, были высоченные платформы Нолы, и тут же послышался звон бьющихся бокалов с шампанским, которые падали на нее.

А она-то мечтала…

Люси Джо посмотрела наверх и увидела свои торчащие из щели ноги, выхваченные лучом прожектора. Она не могла пошевельнуться.

— Она застряла! — ахнул кто-то рядом. Знакомый австралийский акцент…

Николь Кидман. Умереть, скорее умереть, молилась Люси Джо.

Это был настоящий ужас. Упав, она не просто проломила подиум, а застряла там: ее тело, сложившись пополам, словно попало в тиски, и, как она ни рвалась, тиски не разжимались. Волосы слиплись от шампанского. Она слышала, как в толпе смеются, видела в слепящем свете, как фотокорреспонденты подходят поближе и делают снимки. Люси Джо закрыла лицо локтями, точно преступница под прицелом толпы папарацци.

— Хватайся за мою руку! — приказал появившийся из-за кулис рабочий, наклонившись к ней. Крепкий парень тащил ее, тянул, пыхтел, крякал, и наконец ему удалось рывком извлечь Люси Джо из провала и поставить на твердую землю. Публика устроила овацию — еще более шумную, чем Ноле. Парень выпрямился перевести дух, а Люси Джо спрыгнула с подиума и, по-прежнему закрывая лицо руками, кинулась к буфетной.

— Что произошло? — услышала она голос Нолы, которая пыталась выразить сочувствие и скрыть ярость.

— Подиум не рассчитан на удар такой силы, — негромко ответил парень, но микрофон Нолы каким-то образом уловил его слова, и весь зал услышал.

Люси Джо вбежала в буфетную, официантки смотрели на нее с жалостью и ужасом. Спину Люси Джо пронзала мучительная боль, но она в эту минуту ее даже не ощущала. Спрятавшись за какой-то шкаф, она стянула с себя форму и надела свое розовое платье, которое сейчас показалось ей просто ужасным, такого кричащего уродства она в жизни не видела. Вдруг подкатила омерзительная тошнота, она нагнулась над мусорным ведром и ее вырвало.

Едва она вытерла лицо тыльной стороной руки, как в буфетную ворвалась Нола, ее лицо багрово пылало. За ней вбежала онемевшая от ужаса Кларисса.

— Как ты посмела?! — завизжала Нола.

— Я нечаянно! — Люси Джо почувствовала, как слезы обожгли ей глаза. Нет! Только не плакать! Она и без того пережила такое унижение, что хватит на три жизни вперед. — Неужели вы подумали, что я…

— Ты еще смеешь плакать?! Ты что, не понимаешь? Своей дурацкой выходкой ты загубила все мое шоу! Знаешь, скольких трудов стоил этот вечер? А каких денег? А времени? И теперь все будут говорить лишь о том, как толстуха-официантка пробила своей задницей подиум и продемонстрировала публике свои утягивающие трусы!

О господи, Люси Джо сейчас опять вырвет.

— И не вздумай завтра прийти в мастерскую. Ни завтра, ни еще когда-нибудь, — полыхала Нола. — Ты уволена! И чтоб я тебя больше не видела!

Люси Джо схватила куртку, сумку с папкой и визитными карточками, и бросилась к двери.

Глава 5

Подумать только, человек произошел от обезьяны! Будем надеяться, что это неправда.

Но даже если и правда, давайте молиться, чтобы об этом не узнал весь мир.

Считается, что эти слова произнесла супруга

епископа Вустерского, услышав

о теории эволюции Дарвина.

Хоть Корнелия и была сильно расстроена неожиданным уходом Уайета, она просто не могла допустить, чтобы его вспышка недовольства испортила такой изумительный вечер, тем более что его звездой и героиней была она. Стилисты трудились целых три часа над ее прической и макияжем. К тому же ее платье — зеленое мини на одной бретельке от Зака Позена, которое еще несколько месяцев нельзя будет нигде купить, — должно быть по достоинству оценено публикой. Равно как и она сама. Она проглотит обиду, которую ей нанес Уайет. Он понятия не имеет, как трудно добиться статуса одной из главных героинь бомонда, придется его простить. Уайет старомоден; если идти у него на поводу, они будут из года в год встречаться лишь с узким кругом одних и тех же людей и жить в точности так, как жили их родители. Она покажет ему, как увлекательна жизнь под прицелом камер, и он одумается.

— А, Корнелия! — ей послала воздушный поцелуй одна из приятельниц матери, старая ведьма Бинки Хоу. — Ты божественно хороша на этом снимке на обложке.

Корнелия улыбнулась. Она покрасовалась перед всеми фотографами Манхэттена, перецеловалась со всеми подругами и соперницами, теперь ей надо найти Тео Голта.

Тео, единственный сын короля частных инвестиций, владел звукозаписывающей студией в Лос-Анджелесе. Они с Корнелией были знакомы, но при встрече едва перекидывались парой слов — возможно, потому, что Корнелия четыре года назад сыграла заметную роль в разводе его отца. Во время коктейльного вечера, устроенного в их трехэтажной квартире на Парк-авеню по случаю открытия сезона в Метрополитен-опере, Жена Номер Три застала Корнелию (ей тогда было двадцать три года) и Говарда Голта (а ему — пятьдесят два) в хозяйской ванной, слившихся в объятии, которое вне всякого сомнения означало именно то, что должно было означать. До конца дело у них не дошло, они едва успели потискать друг друга, но и этого оказалось довольно. Жена Номер Три повела себя на удивление хладнокровно — прошла мимо них к зеркалу и освежила помаду на губах, потом отправилась вместе со всеми в оперу, сидела с ними в одной ложе и никаких видимых признаков огорчения не проявляла. Даже поцеловалась с Корнелией на прощание. А на следующий день наняла команду крутейших адвокатов и поручила им отсудить у Говарда половину его мегасостояния. Мать Корнелии позвонила кому надо, и имя Рокмен не фигурировало в скандальной хронике, но Тео знал подноготную развода, и то ли из особой привязанности к данной конкретной мачехе, то ли от досады, что потерял половину отцовского богатства, которое должно было перейти к нему как к единственному наследнику, держался с Корнелией прохладно.

Пока Корнелия не задумала записать альбом, ни сам Тео Голт, ни его неприветливость ее ничуть не занимали. Но за последний год Корнелия осознала, что достойна гораздо большего, чем замужество, дети и членство в женской благотворительной организации. Она смотрела на приятельниц, довольных таким раскладом, и негодовала. Кто сказал, что взрослая жизнь должна быть настолько скучной? Почему бы не превратить ее в нескончаемый первый бал с одной-единственной дебютанткой, которая только и делает, что меняет платья? Она может иметь все, как говорила та старая дама, которая издавала “Космополитен”, это был ее девиз — иметь все. Корнелия может стать брендом, славное имя Рокменов зазвучит еще громче в XXI веке. Ее слава докатится и до Японии.

В плане Корнелии на ближайшие пять лет — она задумала создать крупную мультимедийную империю: выпускать альбомы хитов, книги, телесериалы, может быть, со временем даже издавать собственный журнал — краеугольным камнем была карьера певицы. Когда ее пригласят оба Стивена — Спилберг и Содерберг, — она не скажет “нет”. Она не верила знаменитостям, которые жаловались, что их преследуют папарацци; лично она была бы благодарна за неусыпное внимание к каждому своему шагу. Вообще-то она для этого и создана. В школах Брирли и Гротон она всегда была самой популярной среди девочек, а теперь будто сама судьба требовала, чтобы она наконец прославилась далеко за пределами своего почтового индекса.

Но Уайет ее не поддерживает. Конечно, иначе и быть не может. Но все изменится. Когда летом в Монако Корнелия посвятила его в свои честолюбивые замыслы, он недовольно нахмурился и сказал: “Зачем добавлять к свалке культурного мусора лишнюю груду отходов?” Но он поймет ее, она знает. Если мать Корнелии чему-то ее и научила — точнее, единственное, чему мать научила Корнелию, принимая минимальное участие в ее воспитании, — так это искусству манипулировать мужчинами, внушая им, что они хотят именно того, чего хочет она. Что ж, она выйдет замуж за Уайета и будет жить именно так, как хочется ей.

Когда Дафна вскользь сказала, что на презентации будет Тео Голт — он прилетает, чтобы поддержать свою старинную приятельницу Меллори Килер, которая была мозгом редакции “Таунхауса”, — Корнелия поняла, что этот шанс упустить нельзя. (Дафне, пресс-секретарю Корнелии было за сорок, когда-то она изучала семиотику в Университете Брауна, а сейчас как одержимая говорила только об увлажняющих кремах стоимостью 500 долларов за баночку, 300-долларовых спортивных костюмах, гигантских размеров рэперских побрякушках и тех, кто все это покупал.)

“Может, и к лучшему, что Уайет разозлился и ушел”, — подумала Корнелия, глядя, как Тео пробирается к бару. Она двинулась за ним. “Гораздо легче добиться чего-то от мужчины, когда за каждым твоим шагом не наблюдает другой”. Бешенство Уайета из-за какого-то дурацкого снимка это доказало.

— Привет, Тео, прилетели всего на один вечер?

Она постучала по своему бокалу тонким пальчиком и подвинула его по стойке к бармену, чтобы тот снова его наполнил.

Тео слегка удивился, увидев ее рядом с собой.

— На полвечера. Улечу сразу после банкета. Завтра утром у меня в Лос-Анджелесе несколько важных встреч, а здесь я ради Мел.

— Как трогательно. Я уверена, она это оценила.

Узнать бы настоящую причину, подумала Корнелия. Слишком уж он похож на своего отца — тертый калач, напористый, расчетливый, — такой не бросит на ветер свои бонусные мили за частые полеты рейсами авиакомпании “Нетджетс” ради какого-то занюханного редактора.

— А может, вы все-таки прилетели, потому что увидели меня на обложке? — спросила она игриво.

— Отец хотел, чтобы я повидался с его нынешней супругой, — сказал он, словно не слышал ее вопроса. — Я не успел на годовщину их свадьбы, — Тео криво усмехнулся, потом сверкнул двумя рядами ослепительно белых зубов. — Плюс Меллори обещала, что здесь будет не протолкаться от хорошеньких женщин.

Корнелию кольнула досада: она терпеть не могла, когда в ее присутствии называли хорошенькими других женщин. Вообще-то мнение Тео ее не слишком интересовало. Конечно, он привлекательный, загорелый, в черной наглухо застегнутой рубашке. Однако бабушка ее всегда предостерегала, что не следует доверять мужчинам, которые тратят слишком много времени на свою шевелюру, а искусно осветленные пряди в волосах Тео и мальчишеские завитки придавали ему глянцевый вид, ну прямо с рекламы. Тем не менее она кокетливо опустила ресницы. Какая разница, что она думает о Тео, все равно она должна его завоевать.

— Думаю, в Лос-Анджелесе хорошеньких женщин тоже хватает.

— Ради нью-йоркских можно прилететь и с другого конца света.

Тео был небольшого роста, на полголовы ниже ее, однако его прямой взгляд странно притягивал.

— Стало быть, вы героиня обложки первого журнала Меллори.

— Мне было очень приятно, что она выбрала меня, — на самом деле Дафна больше месяца уламывала Меллори, чтобы та поместила снимок Корнелии, но Тео это знать совершенно не обязательно. — Я так рада, что вы здесь. Хотела вам позвонить. Мне нужен ваш профессиональный совет.

— Попробую угадать: вы хотите записать альбом, — он усмехнулся. — Многогранно одаренная женщина.

— Верно, — сказала Корнелия. Тео явно наслаждался своим могуществом. Все мужчины такие. — Так что вы мне посоветуете — для начала сделать демозапись? Может, мы могли бы устроить что-то вроде закрытого прослушивания, я бы спела для вас, а вы бы сказали, что думаете.

Тео допил свой мартини.

— Это все не для вас. Еще ваш прапрадедушка основательно нажился на железных дорогах.

— Вы неплохо знаете историю, — сказала Корнелия, втайне безумно польщенная. — Почему не для меня?

— Музыкальная карьера — штука суровая. Здесь кроме таланта нужно еще и упорство, которого не всегда хватает даже самым пробивным — тем, кто, если что, готов мыть посуду в забегаловках или танцевать стриптиз у шеста. Вы где учились?

Ей не понравилось направление, в которое он уводил их разговор.

— В Йеле.

— В Йеле. Богатые девушки, которые учились в Йеле, не становятся поп-звездами. Купите себе дом с двадцатью душевыми и пойте, вот вам мой профессиональный совет, красавица моя.

Тео хотел уйти, но Корнелия схватила его за локоть. Ну уж нет, она такого не спустит.

— Красавец мой, компания вашего папаши разместила акции на пять миллиардов долларов, — она говорила спокойно, не хотела устраивать скандала, но внутри у нее все клокотало от ярости. Никогда в жизни никто не разговаривал с Корнелией таким снисходительным тоном, и уж конечно это не сойдет с рук ничтожному коротышке, который одевается у “Армани” и когда-то встречался с Дженнифер Лав Хьюитт. — Кому как не вам знать, что амбиции никак не связаны с банковским счетом. Я намерена сделать музыкальную карьеру. И просила я помощи, а не позволения.

Тео помолчал. Потом сунул руку в карман пиджака и достал оттуда блестящую черную визитку.

— Понимаю, почему папаша запал на вас. Вы с ним одного поля ягоды.

— Я позвоню, — сказала Корнелия с торжеством, кладя его визитную карточку в крошечную бисерную сумочку.

Ну вот, она своего добилась. Она поспешно, но бурно простилась с Меллори и другими главными действующими лицами вечера и пошла к выходу. Сегодня ей надо было успеть еще на два мероприятия: презентация книги — вот скукотища! — и гулянка в Трайбеке по случаю новоселья Паркера Льюиса, где вряд ли окажется веселее. После коктейльного вечера, где она была в центре внимания, все остальное будет пустым времяпрепровождением, но по крайней мере почти все, кого она сегодня встретит, будут знать: она — героиня обложки “Таунхауса”. Так что у нее хватит терпения побывать в обоих местах.

Корнелия вышла на Пятую авеню и сразу же попала под дождь, а на душе вдруг стало грустно. Обидно, что с ней нет Уайета. Порадуйся он ее успеху, счастье было бы полным.

Но к черту все, в любом случае это был настоящий успех. А завтра утром она ему позвонит.

Она посмотрела по сторонам, ища свой черный “линкольн”, но не увидела его и позвонила шоферу.

— Где вы? — строго спросила она, когда тот ответил.

— Всего в десяти кварталах, но тут пробка.

Корнелия отключилась. Она была в бешенстве. Завтра же она его уволит. Она строго придерживалась правила: не срываться на своих людей при посторонних, это некрасиво. Она шагнула на мостовую и подняла руку, чтобы поймать такси. Она не из тех, кто растеряется в трудных обстоятельствах.

Люси Джо запретила себе плакать, вот доберется до дому, тогда… И это правильно. Она бежала к 68-й улице и кусала губы, чтобы этой болью заглушить другую, более сильную. Довольно ей и того унижения, что она пережила на шоу Нолы, рыдать в метро она себе не позволит.

Когда Люси Джо добежала до входа в метро, навстречу ей хлынула огромная толпа. “Затопило, — объяснил ей пожилой мужчина в фуражке работника метрополитена. — Поезда не ходят. Зря спешили”.

Люси Джо почти не ощущала, какой ливень хлестал на улице: еще бы, ведь на душе у нее было так скверно, что ничего другого, казалось, и ожидать не приходилось. “Опозорилась, выгнали с работы, а теперь еще попробуй поймай такси”. Она так до сих пор и не научилась ездить по Нью-Йорку на автобусах, и уж конечно не стоило осваивать автобусные маршруты именно сегодня, в самый горький вечер в ее жизни, под проливным дождем. Все, кто был на улице, ловили такси, поэтому Люси Джо решила попытать счастья на Пятой авеню — оттуда прямой путь домой, в Мюррей-Хилл. Она накинула на голову капюшон.

Когда она дошла до перекрестка Пятой авеню и 60-й улицы, можно было подумать, что она искупалась в бассейне прямо в одежде, — она никак не могла поймать такси. Люси Джо уже совсем отчаялась, как вдруг увидела вдали приближающийся по Пятой авеню слабый огонек. Номер на крыше такси светился, будто маяк, обещая спасение, дом! Люси Джо бросилась на мостовую, отчаянно размахивая руками, чтобы привлечь внимание таксиста, точно потерпевший кораблекрушение человек, который оказался на острове и вдруг увидел в небе самолет. Автомобиль затормозил в двух шагах от нее.

Люси Джо хотела открыть заднюю дверцу, но ее опередила какая-то девушка — зонт закрывал ее лицо, так что Люси Джо не смогла его разглядеть. Девушка рванула ручку и прыгнула на заднее сиденье.

— Извините! — Люси Джо была потрясена нахальством незнакомки. — Это мое такси! Вообще-то я его очень долго ждала…

— Вы все равно промокли.

Зонтик захлопнулся, и Люси Джо увидела его владелицу — роскошную блондинку с зелеными кошачьими глазами. Одета блондинка была очень дорого и казалась смутно знакомой, она со смехом захлопнула дверцу перед носом Люси Джо. Потом протерла кусочек запотевшего стекла, и Люси Джо увидела ее торжествующую улыбку. Такси уехало.

Люси Джо глядела ему вслед, пока оно не растворилось в потоках дождя. “Может, я схвачу воспаление легких и умру”, — подумала Люси Джо, стараясь искать во всем свои плюсы. Посмотрела в сторону автобусной остановки и увидела на огромном плакате журнала “Таунхаус” красивую самодовольную физиономию той, что перехватила ее такси.

“Королева гламура Корнелия Рокмен — Манхэттен покорен”, — гласил заголовок.

Люси Джо спряталась под ближайший навес. Кого она обманывает? “Манхэттен прожевал Люси Джо Эллис и выплюнул обратно” — так будет написано под снимком утонувшей мышки в ярко-розовых оборках и старой лыжной куртке.

Глава 6

КОМУ: trip@alliancecapital.com

ДАТА: 12 декабря 21.22

ОТ: elcarlton@mycingular.blackberry.net

ТЕМА: буду у тебя минут через 20, может, закажешь ужин?

“Блэкберри” Трипа завибрировал у него в кармане, и он прочел текст на голубом экране.

— Это Элоиза. Мне пора домой.

Уайет пожал плечами.

— Говорю открыто: не понимаю, чего ты все тянешь. Вы ведь и так почти женаты. Надень ей кольцо на палец, да и все.

— Нет никакого “почти”. Ты либо женат, либо не женат, — Трип выпил, так что язык у него слегка заплетался, но отпор прозвучал резко.

— Ну вот, обиделся! — Уайет засмеялся. Но в глубине души он не мог не испытывать уважения. Кто бы подумал, что из всех их друзей именно увалень Трип Питерс окажется самым стойким противником брака? Но с другой стороны, разве кто-нибудь из них предвидел, что к тридцати пяти годам у него будет в банке пятьсот миллионов долларов?

— Элоиза удивительная женщина. Я люблю ее всей душой. Есть одно-единственное “но”: кто-то создан для семейной жизни, а кто-то нет. Мы с тобой не созданы.

— Аминь, — Уайет поднял стакан и с наслаждением допил виски. Махнул рукой официанту, чтобы тот принес счет. Приятно, что хоть кто-то с ним до сих пор заодно. Большинство их приятелей утонули в омуте семейной жизни, теперь их держат как в тюрьме те лихие красотки, что когда-то отплясывали на столиках в “Бунгало-8” или в “Мумба”. Многие переехали из Манхэттена в Гринвич или в Локаст-Велли, их жизнь идет по накатанной колее. Уайет им ничуть не завидует. Не завидует, судя по всему, и Трип.

Они вышли из бара, поддерживая друг друга, и на них тут же обрушился ливень.

— Где Рауль? — поинтересовался Уайет, глядя по сторонам в надежде увидеть темно-синий “мерседес”, который всюду следовал за Трипом, словно тень.

— Рауля я отпустил, у его дочки сегодня вечером выступление в балетной школе. Черт, вот не вовремя! Такси ловить бесполезно. — Трип натянул на голову капюшон своей куртки “Барбур”.

— Пойдем пешком. Тебе четыре квартала, мне шесть, — сказал Уайет.

Страсть Трипа к комфорту просто уморительна. Дошло до того, что домработница перед каждой поездкой собирает ему чемодан и заранее отправляет на борт его личного самолета, чтобы избавить Трипа от утомительного труда катить чемодан самому.

Они двинулись в путь, обходя уже вполне глубокие лужи.

— Не хочешь махнуть на несколько дней на Теркс и Кайкос? — спросил Трип и тут же споткнулся о пожарный кран, который вдруг возник перед ним. — Вылетаем завтра утром в одиннадцать, если, конечно, погода позволит. Выделим тебе отдельный номер.

— На Теркс, говоришь? — Уайет задумался; пожалуй, нет, он слишком подавлен, чтобы куда-то ехать. — Может, в другой раз. Теперь я свободен и, скорее всего, ненадолго слетаю в Лондон. Давно обещал друзьям, да все занят был, работа не позволяла.

Уайет отдавал себе отчет, что это его “занят” допускает весьма вольное толкование. Правда была не слишком приятна: биоантропологические исследования, увы, тяготили его, как и обязательные для джентльмена процедуры в фитнес-клубе “Ракет” (пять минут поплавать в бассейне, пятнадцать минут попариться в сауне). Время от времени Уайет публиковал статейку (на такую загадочную тему, как, скажем, сексуальные практики самцов бонобо или влияние фактора активности хищников на формирование социально-иерархической структуры стаи), но настоящей, серьезной работой он уже давно свой ум не загружал. Однако видимость создавал неплохо, объясняя, что все его сафари на край света совершаются с целью научных изысканий.

Все это, конечно, было грустно. В Гарварде его считали восходящей звездой. А когда он написал диссертацию (о подчиненном поведении у шимпанзе, что было связано с крахом его детской влюбленности в Джейн Гудолл), профессора провозгласили, что его ждет блистательная карьера выдающегося ученого. Однако никакой блистательной карьеры не состоялось.

Случилось вот что: выложившись без остатка за время работы над диссертацией, Уайет решил, что заслуживает небольшой передышки. Освободившись от научных занятий, от необходимости проводить нескончаемые часы среди пыльных стеллажей библиотеки Уайденера, куда никогда не заглядывало солнце, он почувствовал себя блаженно счастливым. И, желая наверстать упущенное время, провел первую зиму на острове Сент-Джон: приглашал к себе приятелей и манекенщиц, носился по волнам на парусной доске вдоль пляжа Синнамон-Бей и нежился на катамаранах у берега Транк-Бей. Потом он переехал в Саутгемптон, где поселился у своей матери, в домике для гостей. Там он мог рассчитывать на роскошные завтрак, обед и ужин, которые готовил мамин первоклассный повар, на внимание ее двенадцати слуг, а также на приглашения, ответить на которые у одного человека не хватило бы времени. Но Уайет всюду поспевал. Жизнь проходила в узком кругу немногих избранных, в приятном ничегонеделанье, в полетах на личном самолете на модные курорты, где уикенд можно было при желании растянуть на неделю, а то и другую-третью. Уайет с упоением окунулся в развлечения международной элиты, вращаясь в сверкающем “высшем” мире богатых и красивых. Шли месяцы, вот уж и год пролетел, потом второй, третий…

Отсутствие необходимости зарабатывать себе на жизнь может стать непреодолимым препятствием для яркой карьеры. Путь на кафедру преподавателя в Гарварде был тернист, требовались годы упорного, неустанного труда. А провинциальные университеты (провинциальными Уайет считал все, кроме Гарварда) его не привлекали, не для него была жизнь в заштатном городишке, где не найти приличного виски и где суши считаются такой же экзотикой, как полет в космос. Ну и конечно он вполне мог обойтись без денег, которые бы ему там платили. Так что Уайет более или менее забросил науку, хотя сам себе в этом до конца не признавался.

— Занят, говоришь? Работаешь над чем-то интересным? — спросил Трип.

— Хочу написать книгу.

В этой лжи была крупица истины: глава издательства Гарвардского университета доктор Альфред Киплинг уже много лет уговаривал Уайета написать книгу. С Киплингом Уайета познакомил его научный руководитель, и упрямый старикан по-прежнему ждал от молодого ученого чего-то оригинального, дерзкого, интересного, ценного — ну или хотя бы более ценного, чем акции “Леман Бразерс”. Уайет написал интереснейшую диссертацию, почему бы ему не написать и книгу, рассуждал Киплинг. Однако до сих пор он от Уайета ничего так и не дождался.

— Книгу о чем? — спросил Трип. Но тут что-то привлекло его внимание, и он на мгновение остановился возле автобусной остановки. Уайет тоже остановился, позабыв о дожде. Перед ними была Корнелия, она глядела на них с огромной рекламы “Таунхауса”. Безупречно красивая, в бледно-зеленом коктейльном платье, Корнелия демонстрировала миру глубокое декольте и бриллиантовое ожерелье. Если забыть о ее человеческих недостатках, ей можно дать двенадцать баллов из десяти возможных, Уайет был вынужден это признать. И не мог не прочесть гигантский заголовок: “Королева гламура Корнелия Рокмен — Манхэттен покорен”.

Бр-р-р, какая мерзость.

— Послушай, — Трип легонько потрепал его по плечу. — И снимок отличный, и девчонка она классная, но ты правильно поступил. Она тебя взбесила, так ведь?

— Именно, — сказал Уайет, не отрывая взгляда от постера. До чего же она самодовольная. Самоуверенная. Как отвратительно высокомерна. Почему он не замечал, как сильно ее ненавидит, когда они встречались?

— Мне надо закурить, — сказал он и махнул рукой в сторону широкого навеса у входа в магазин.

— Еще чего, мы и одного квартала не прошли, — запротестовал Трип. Однако и сам поспешил спрятаться под навесом. — Что, муторно тебе?

Голова у Уайета кружилась. И виной тому было не только количество выпитого спиртного. И не только Корнелия — виной тому было все, что за Корнелией стояло. И вдруг его осенило — ну прямо как в кино, в тот самый миг, когда над их головами небо с грохотом распорола молния.

— Кажется, я понял, — медленно произнес он, и эти три коротких слова одновременно взволновали и напугали его.

— Понял? — засунув руки поглубже в карманы своего пальто, Трип переступал с ноги на ногу и совершенно не ощущал величия момента. — Что ты такое понял?

— Понял, о чем можно написать книгу! — у Уайета даже дух захватило. Впервые за долгое время мысль о работе вызвала такой азарт. — И если у меня получится, если я сумею убедительно доказать свою идею, от Корнелии останется только мокрое место. Все поймут, что жизнь нынешнего высшего общества — самый настоящий фарс.

Тут Трип проявил интерес.

— Давай, — сказал он, — выкладывай.

— Возможно, это покажется немного странным…

— Кто бы ждал от тебя другого.

Уайет пропустил шпильку мимо ушей.

— У светских красавиц Манхэттена есть все: богатство, привилегии, красота, молодость — все работает на них. Модельеры заискивают перед ними и присылают бесплатно свои наряды; журналы захлебываются в восторженных похвалах их “деловой хватке”; пиарщики всеми способами заманивают их на вечеринки. Хочешь ты или не хочешь, но они альфа-особи — верхушка неофициальной иерархии.

— Предположим, — согласился Трип. — Но в чем смысл твоей идеи?

— Я хочу поставить социальный эксперимент, чтобы получить ответ на вопрос: может ли любая женщина стать альфа-особью в мире гламура, если того захочет, или социальный статус этих девушек предопределен их происхождением, воспитанием, индивидуальностью, наследственностью? Я считаю, что нет.

— Очень демократично и совершенно не похоже на тебя, — заметил Трип.

— И чтобы подтвердить свою теорию, — продолжал Уайет, — я возьму первую встречную девушку и сделаю из нее самую модную красавицу во всем Нью-Йорке. Несколько месяцев — и она станет звездой гламура, главной тусовщицей, ее снимки появятся на обложке “Таунхауса”, и все будут убеждены, что она истинная аристократка. Я сделаю из нее вторую Корнелию Рокмен, если можно так выразиться, только она будет лучше. Покажу всем, что внутри ничего нет, осталась лишь пустая оболочка, что нынешние “светские львицы” просто смехотворны. Докажу, что любая девушка — неважно, кто ее родители, где она выросла и сколько у нее денег, — может сойти за законодательницу высшего света.

— Ты серьезно? Или разыгрываешь меня?

— Еще как серьезно! Я, Питерс, неплохой знаток человеческой природы, наблюдаю нью-йоркских жителей уже двадцать лет. Не забудь и о моей профессии. У животных существует множество способов, как добиться доминантного положения в стае. Мне нужно лишь применить несколько таких приемов в своей игре, и свет признает Золушку принцессой. Киплинг все время убеждает меня, что надо работать с материалом, который я хорошо знаю. А я прекрасно знаю, что границы между двумя мирами нет.

Такого воодушевления Уайет не чувствовал уже много лет. Он напишет эту книгу, и ему не придется корпеть долгие часы в университетской библиотеке или пропадать месяцами в зарослях парка Серенгети.

— И только представь, как разозлится Корнелия…

Только сейчас друзья поняли, что под навесом был кто-то еще. Не услышь они простуженного чиха бедняжки, они, может, так бы ее и не заметили. Девушка промокла до нитки, зубы у нее стучали. Трип оглядел ее, и она попыталась приободриться, но никакого бодрого вида не получилось.

— Будьте здоровы, — сказал Трип и протянул ей носовой платок.

Взяв его, она ответила:

— Спасибо. Вы очень добры.

— Если я смогу научить простую, обыкновенную, вполне заурядной внешности девушку… — теперь Уайет говорил тише, — девушку, на которую ты не обернешься, встретив ее на улице…

Девушка чихнула громче, и Уайет инстинктивно сделал шаг в сторону. Она чихнула еще раз. И еще. После шестого чиха он наконец взглянул на нее.

Темные волосы висели безжизненными прядями по сторонам открытого, доброго лица. “Средний Запад, — заключил он, — живет здесь не больше года”. Девушка была высокая, чуть ли не шесть футов, и не худая. И хотя она куталась в пухлую зимнюю куртку с капюшоном, совсем как человечек с рекламы шин “Мишлен”, Уайет видел, что она совсем не кожа да кости. Но лицо, в особенности темные распахнутые глаза, были очень даже ничего. А что, вполне себе благодатный материал, над которым стоит потрудиться, глина, ожидающая рук Пигмалиона.

— Как вас зовут? — спросил он.

— Меня?

— Да, да, вас.

Уайет протянул ей свою визитку — каллиграфический курсив на столь дорогой и плотной бумаге, что хоть масло режь.

— Меня… Люси Джо Эллис, — неохотно произнесла она, беря визитную карточку.

Уайет поскреб подбородок.

— Н-да, имечко не ахти, но над ним можно поколдовать.

— Прошу прощения?

Он внимательно рассмотрел девушку. Перед ним было живое воплощение самой заурядной внешности. Если не считать наряда — ядовито-розового коктейльного платья, которое насквозь промокло и превратилось в тряпку, — в ней не было ничего запоминающегося.

— Уайет, ты пугаешь бедную девушку, — вполголоса предупредил Трип.

— Глупости, — он догадался, что она живет в Мюррей-Хилле или где-нибудь на 90-й улице, неподалеку от шоссе Рузвельта, вероятно, снимает квартиру вдвоем с подругой. Обручального кольца нет — ясно, не замужем. Весь ее вид говорил: “я одна в этом мире”. — Пойми, Питерс, я предлагаю этой девушке высокий социальный статус, совершенно другую, яркую жизнь.

— Высокий социальный статус?! Мне?! — голос Люси Джо прозвучал на октаву выше.

— Дайте мне несколько месяцев, — с жаром продолжал Уайет, по-прежнему обращаясь к Трипу, — и я сделаю из нее светскую львицу, аристократку, все остальные рядом с ней будут казаться провинциалками, простушками.

— Вы сумасшедший? — девушка уже кричала. — Вы даже не знаете меня!

— Прошу вас, не сердитесь, — сказал Трип. — Мой друг выпил лишнего.

Она только покачала головой. Губы ее были сжаты в тонкую линию, на круглых щеках горело по красному пятну.

— Пожалуйста, не обращайте на него внимания. Пойдем, Уайет.

Но Уайет никогда еще не был так уверен в успехе. То, что он встретил сегодня эту девушку, — судьба. И он действительно выбирает первую встречную, идеальное начало для книги.

— Ею будет восхищаться весь Манхэттен. Наследницы огромных состояний, родившиеся с серебряной ложкой во рту, позеленеют от зависти. Я поселю ее в хорошей квартире. Подобающие платья, образование, манеры…

Девушка от души влепила Уайету звонкую пощечину.

— Какого черта? — закричал Уайет и стал тереть рукой щеку, на которой остался красный след от тяжелой руки Люси Джо. — Дура, идиотка…

— Я что, похожа на проститутку? Или на попрошайку? Не знаю, приятель, что у тебя на уме, но я не из таких! — вопила Люси Джо. Она выбежала из-под навеса, и ливень обрушился на нее с такой силой, что от его потоков она сразу ослепла.

— Успокойтесь, — Уайет схватил ее за руку и хотел вытащить из-под водопада, но она мгновенно вырвалась, и он быстро отступил назад, удивленный ее силой. — Вы решили, я хочу вас снять? Да вы просто ничего не поняли, с такими-то куриными мозгами!

— Может, у меня и куриные мозги, зато вы — вы просто ненормальный! — закричала Люси Джо под очередной раскат грома, однако вернулась под навес. Такси, увы, все не появлялось.

Уайет прижимал руку к горящей щеке. Он здорово разозлился.

— Это же надо быть такой кретинкой: ей предложили шанс, какой выпадает одной из миллионов, а она давай по физиономии хлестать!

— Это же надо быть таким хамом: считать, будто вам позволено оскорблять совершенно незнакомых людей! — рявкнула в ответ Люси Джо.

Они были похожи на старую супружескую пару, которая ссорится из-за одного и того же пустяка в тысячный раз, стояли рядом под навесом и молчали. Потом Люси Джо, словно бы вспомнив, что никто ее здесь не держит, шагнула в сторону улицы.

— Ваш носовой платок… — она посмотрела на мокрый квадрат тонкого льна, который дал ей Трип.

— Нет, нет, оставьте. И пожалуйста, возьмите мой зонт.

— Ну что вы, я обойдусь…

— Это самое меньшее, что я могу сделать, — настаивал Трип. — Мне так стыдно, что он вас расстроил. Парень с придурью…

— Эй, поосторожней. Я ведь здесь, рядом стою!

— Но поверьте мне, ничего дурного, непристойного у него и в мыслях не было.

— Зато придурь за милю видна, — сказала Люси, но ее лицо смягчилось. Она взяла зонт Трипа, благодарно кивнула ему и побежала по улице.

Глава 7

Паркер Льюис приглашает вас

на празднование новоселья

в субботу, 2 декабря,

в 10 часов вечера.

Трайбека, Лейт-стрит, 86, шестой этаж

— Именно поэтому нам и нужен шофер, — чуть не плача говорила Фернанда Фейрчайлд своей матери. Ей был тридцать один год, и она остро это осознавала. Дамы встревоженно выглядывали на улицу, стоя у дверей ресторана “Нелло”. Ужас, ужас! Дождь закапал, когда они ели салат из листьев эндивия. Теперь ливень шел стеной.

— И обязательно когда я надену что-нибудь бархатное, — роптала Марта Фейрчайлд, бережно проводя рукой по рукаву своего жакета “Шанель”. Старший брат Фернанды, Максимилиан, пошел на улицу ловить такси. Он безуспешно ловил его уже почти пять минут, и дамы стали паниковать.

— Это катастрофа, я так и знала! — воскликнула Фернанда. Она культивировала в себе дар предсказывать всякие беды и несчастья. — Что Макс там вообще делает? Чтобы поймать такси в такой вечер, нужны энергия и смелость. Броситься наперерез машине, и пусть водитель попробует не остановиться!

— Ты же знаешь своего брата, — горестно вздохнула миссис Фейрчайлд.

К сведению тех, кто Макса Фейрчайлда не знает: ему 34 года, он красив как бог, светловолосый, загорелый, спортивный, добродушный. Единственно, чего ему не хватает, это твердости характера, но многочисленные поклонницы великодушно ему это прощают. Особым умом тоже не блещет, хотя со своими обязанностями в дядиной фирме справляется успешно.

Фернанда пошла в отца: бледная, с крупным носом. Она нервно теребила концы своих черных как смоль волос.

— И зачем было заходить сюда ужинать после коктейлей в “Даблз”, знала я, что ничего хорошего из этого не выйдет. Я приеду к Паркеру насквозь промокшая и в кудряшках.

Волосы Фернанды были ее единственной гордостью. Густые, роскошные, они чуть не целый час сохли под феном в салоне “Гаррен”, куда она ходила два раза в неделю. А сегодня днем она наконец-то, прождав месяц в длинном списке жаждущих и ухлопав свое недельное жалованье от аукционного дома “Кристи”, в первый раз подстриглась, покрасилась и уложилась у частного мастера в Нижнем Ист-Сайде, которому Корнелия и все другие девушки пели дифирамбы. Ферн брезгливо поморщилась, войдя в его затхлую квартирку, но Корнелия уверяла, что с этим мастером никто в мире не сравнится. И конечно, она была права. Повезло Корнелии: она без разбора тратила деньги с кредитной карточки, но в ее расходах был порядок, потому что финансами занимался один из бухгалтеров ее семьи. И вот теперь все старания Фернанды пропали даром. Она была в ярости.

Неожиданно в дверях возник основательно подмокший Макс, светлые ангельские завитки потемнели и прилипли ко лбу, промокший черный зонт был похож на оригами лебедя.

— Там такой ужас…

— Ты поймал такси? — железным голосом спросила Фернанда, глядя на улицу сквозь запотевшее стекло.

— Пытался, — ответил Макс. — Дошел до Парк-авеню, прошел по ней несколько кварталов, и ничего!

— И что ты предлагаешь нам делать, Максимилиан? Ехать на автобусе? — конечно, миссис Фейрчайлд издевалась, но когда Макс вынул из кармана плаща желтый проездной на метро, совсем вышла из себя. — Перестань паясничать! Иди и поймай такси, tout de suite[3]!

— А, вон едет машина! — воскликнула Фернанда и вытолкнула промокшего брата за дверь — по Мэдисон-авеню двигался едва различимый огонек такси!

— Кто-то его уже поймал! — крикнул Макс, оглянувшись и указывая на молодую женщину, которая давно отчаянно махала рукой, пытаясь привлечь внимание таксистов с тех самых пор, как он вышел из ресторана. — Она еще раньше меня…

— На этой девушке нет платья “Каролина Эррера” и туфель “Маноло” из кожи питона! — взвизгнула Фернанда. И уж конечно эта девушка не едет в гости к мужчине, за которым она упорно охотилась много месяцев. Фернанде нельзя опоздать на вечер к Льюису Паркеру. Он именно тот мужчина, за которого она хочет выйти замуж: 45 лет, недавно развелся, из хорошей семьи, принадлежит к высшему свету, богат. Не слишком хорош собой, но какая разница? Если Фернанда опоздает, рыщущие вокруг него гиены успеют заполучить добычу. Сегодня вечером решится ее судьба. Только на свой наряд она потратила четыре тысячи долларов, они должны окупиться.

— Останови это такси, Макс, — приказала миссис Фейрчайлд голосом более спокойным, но не менее выразительным.

Макс метнулся на улицу и бросился к машине. Девушка уже к ней подбегала. Когда она увидела его, то по ее лицу пробежало изумление, а потом — отвращение.

У Макса перехватило дыхание — стыдно, ой как стыдно. Но что значит мгновенный гнев незнакомки по сравнению с часами упреков сестры и матери? Макс сделал стремительный рывок и, опередив девушку на полшага, первым оказался у дверцы. Не зря он так любит играть в сквош в клубе “Ракет”.

— Вы что, ненормальный? — закричала девушка.

Макс распахнул заднюю дверцу и прыгнул на сиденье. Она попыталась вытащить его, но он оказал ей достойное сопротивление.

— Простите меня, пожалуйста, — бормотал он. Господи, она же до нитки промокла. В руках у нее был зонт, но все равно казалось, будто она стояла под дождем не один день. Макс захлопнул дверцу со всей возможной при сложившихся обстоятельствах деликатностью, а девушка в знак протеста ударила ладонью по стеклу.

— Моя сестра и мать тут, рядом… вот они, под навесом, — бормотал Макс шоферу. Надо же, как нехорошо получилось, что теперь тот о нем думает…

Но девушка не хотела сдаваться и к великой досаде Макса бежала за машиной.

— Он только что перехватил у меня такси! — кричала она Марте и Фернанде, которые выбежали из ресторана под взятыми напрокат зонтами, открыли дверцу и нырнули внутрь. — Это мое такси!

— Сожалею, милочка, — бросила старшая из дам и захлопнула дверцу.

Сидя наконец в такси, Марта обрушилась на недовольную всем дочь:

— Ты думаешь, Фернанда, я не понимаю, что нам нужен шофер? Думаешь, это я по доброй воле так живу?

Фернанда испустила глубокий вздох. Макс заерзал на сиденье, делая вид, что смотрит на улицу сквозь запотевшее стекло.

У семьи Фейрчайлдов была трепетно оберегаемая тайна, которую знали все вокруг. Отец Макса и Ферн, Генри Фейрчайлд, владелец сталелитейных предприятий в четвертом поколении, был мот и пустил по ветру большую часть некогда огромного состояния. В отличие от своих практичных и смекалистых предков Генри обладал талантом выбрать самое гибельное из всех возможных решений, например, вложить средства в акции интернет-компании, оказавшейся мыльным пузырем. А потом в возрасте 53 лет у него хватило безответственности умереть и оставить семью в весьма стесненных обстоятельствах в самой обычной восьмикомнатной квартире на углу 82-й улицы и Парк-авеню.

Какие-то средства у них, конечно, были. По правде сказать, Фейрчайлды тратили в год больше, чем многие мечтали бы заработать за всю свою жизнь. Никому из них не пришлось мыть унитаз, подшивать размахрившиеся внизу брюки и выгуливать собственную таксу, если той вдруг приспичит в неподходящее время. Они все еще частично сохраняли влияние и власть, которые когда-то олицетворяло их имя. Так что не все еще было потеряно.

Но у богатых своя подвижная шкала, согласно которой определяется высшая степень благосостояния. И Фейрчайлды из-за бездарности Генри скользнули по этой шкале вниз. На Макса рассчитывать не приходилось, он точно не восстановит семейное состояние, Фернанда все еще жила дома с матерью и ужасно по этому поводу злилась. На днях ей пришлось попросить у босса прибавку. Просто другого выхода не было. Далось ей это нелегко. Когда тебе за тридцать и ты не замужем, просить особенно неприятно.

— Лейт-стрит, между улицами Гудзон и Берик, — сказал Макс таксисту. Сестра и мать мрачно молчали.

Суммируя все вышесказанное: Фернанде нужно выйти замуж, немедленно, желательно сию минуту, а порядочные женихи уже обходят ее стороной. Какое счастье, что люди разводятся, единодушно считали мать и дочь. Слухи о том, что чей-то брак дал трещину, буквально окрыляли их. Когда они узнали, что от Паркера ушла жена к своему ведическому астрологу и уехала с ним в Аризону, чтобы жить “простой жизнью”, они не могли скрыть ликования. “Скатертью дорожка”, — думала Фернанда, с алчностью стервятника устремляясь к вожделенной жертве.

Теперь ей только надо поспеть туда первой.

Глядя, как уезжает второе за вечер уведенное у нее из-под носа такси, Люси Джо не могла больше сдерживать слезы. Она брела от 68-й улицы под дождем и чуть не падала от усталости, голые промокшие ноги были ледяными, губы посинели. Через несколько минут возле нее остановилась еще одна машина, но обида, которую ей нанесли, была слишком глубока. Сквозь залитое дождем стекло замелькали, сливаясь, красные и желтые огни города, и Люси Джо откинулась на спинку заднего сиденья. События нынешнего вечера крутились в ее мозгу, точно сцены из фильма ужасов. Когда она провалилась сквозь подиум, рухнул и весь ее мир. Она была унижена перед толпой своих кумиров. Ее выжили с работы, которую она в общем-то терпеть не могла, но теперь придется умолять, чтобы ее взяли обратно. А потом эта богатая стерва Корнелия — как ее там? — нагло перехватила такси. Ее оскорбил совершенно незнакомый мужчина, сделав ей непристойное предложение, и наконец во второе такси вскочил хам мальчишка.

Люси Джо прижалась затылком к серой искусственной коже. Кожа была мокрая и скользкая — после предыдущего пассажира, но какая ей разница. Ее бил озноб и не давала покоя ноющая боль в спине. И еще у Люси Джо кружилась голова — как в первые дни, когда она приехала в Нью-Йорк и ничего не могла понять в этом городе.

— Девять долларов, — сказал таксист, когда они подъехали к белому оштукатуренному зданию без лифта, которое она назвала своим домом. Люси Джо дала таксисту десять и заглянула в кошелек: сколько у нее там осталось?

Сунув руку в карман за ключами, Люси Джо чуть не обрезалась о визитную карточку, которую дал ей Уайет Хейз. “Разве что я совсем сойду с ума…” — подумала она, отпирая дверь.

Глава 8

— Теркс и Кайкос? Это же так романтично!

— Говорят, там красиво, — сказала Элоиза Карлтон в телефонную трубку, не зная, как отозваться на восторженное восклицание своей матери. Она заглянула в битком набитую гардеробную, поднялась на цыпочки, чтобы достать чемодан с верхней полки. — Трип говорит, мы будем жить прямо на берегу…

— И что же? Ты думаешь, там все и произойдет? — неисправимая оптимистка Рут Карлтон чуть не оглушила дочь своим вопросом.

Элоиза отнесла телефон подальше от уха. За столько-то лет мама могла бы и усвоить, что иногда короткий отдых на сказочно прекрасном острове — это всего лишь короткий отдых на сказочно прекрасном острове, и никакими кольцами и предложениями тут не пахнет.

— Ma! — сказала она предостерегающе и кинула в чемодан сине-фиолетовый халат “Аллегра Хикс”.

Элоиза Карлтон встречалась с Трипом Питерсом восемь лет, их роман начался, когда ей было двадцать восемь, за два года до того, как у него открылся талант наживать фантастические деньги на хедж-фондах. В то время он жил у своей матери, в ее гостевом домике, неподалеку от ресторана “Дорианз” и пиццерии “Мимма”, что было очень удобно. Сейчас у Трипа таунхаус с шестью гостевыми спальнями в двух шагах от Мэдисон-авеню, винный погреб и домашний кинотеатр.

— Ну как же, ты говорила, он задумал все это как сюрприз. Часть рождественского подарка. Вот мы с папой и подумали, вдруг…

— Стало быть, теперь и папа строит догадки по поводу моей личной жизни?

Элоиза сдула челку со лба — сейчас волосы у нее были красно-каштановые, вообще же она перекрашивала их в разные цвета почти каждый месяц в те редкие вечера, которые ей удавалось провести дома. Нужно сосредоточиться. Трип огорошил ее сообщением об их предрождественской поездке сегодня днем, в разгар суматошной и непродуманной фотосессии “высокая мода на ферме”: все свелось к тому, что модели в комбинезонах от разных дизайнеров и клетчатых рубашках “Гальяно” разъезжали на тракторах и пытались поймать убегающих с визгом свиней. У нее осталось чуть меньше часа на сборы, перед тем как она приедет к нему домой и в изнеможении рухнет на его кровать. После бессчетного числа таких поездок-экспромтов, которые придумывал Трип, вид легкой дорожной сумки “Гойар” начал вызывать у Элоизы чувство, похожее на отвращение. Порой ей хотелось только одного: запереться дома, лечь в собственную кровать и не вставать неделю. Она любила свою изящно отделанную квартирку с двумя спальнями на тенистой 73-й улице, это было лучшее, что она приобрела за всю свою жизнь, но очень уж мало времени ей удавалось там проводить.

— Мы с папой просто хотим, чтобы ты была счастлива, — сказала Рут.

“Собирайся”, — приказала себе Элоиза. Когда мама начинала разговор об ее отношениях с Трипом — а в последнее время она только об этом и могла говорить, — спастись можно только одним: заняться каким-нибудь делом. Крем с высоким фактором защиты от солнца. Кашемировая дорожная маска для глаз “Мало” и шлепанцы. Бирюзовое ленточное бикини “Эрес”, которое привело в восхищение Трипа во время их последней поездки на Миконос. Ее любимая соломенная шляпа с широкими мягкими полями. Солнечные очки в яркой оправе.

— Все твои сестры замужем, — напомнила мама.

— Счастливицы! — весело бросила Элоиза. Паспорт. Огромная косметичка (хотя она пользуется только тушью и блеском для губ: ничего другого ее фарфоровая кожа не выдерживает). Дорожный костюм а-ля Дженнифер Энистон: золотые кожаные сандалии “Миу-Миу”, удобные, но обтягивающие, как перчатка, джинсы “Суперфайн”, два белых топика с едва заметными бретельками. Купленное в магазине “Эйч энд Эм” платье, которое можно надевать во время обеда. Два совершенно воздушных саронга из шелка ручной выделки. Белые джинсы “Дженетик”, к ним облегающий бронзового цвета топ, столь удачно обнаруженный в одном комиссионном магазине, и босоножки “Джимми Чу”. Номер журнала “Харперс Базар”, который поступит в продажу только через две недели. Преимущества работы стилиста: бесплатные журналы, ты всегда впереди моды.

— А твои подруги, деточка. На скольких свадьбах ты уже была подружкой невесты?

— Хм… кажется, на четырнадцати, — Элоиза отказывалась выражать по этому поводу какие-то иные чувства, кроме радости.

— За один только этот год ты четырежды устраивала вечеринки по случаю рождения чьих-то детей, — продолжала Рут. — Мне больно об этом говорить, дорогая, но в тридцать шесть уже не так легко забеременеть.

У Элоизы онемела шея. Она стала тереть ее одной рукой, а другой бросила в сумку флакон духов “Булгари”. У нее не было ни малейшего желания поправлять свою мать, но на самом деле она организовала шесть вечеринок, а не четыре. Розовой и голубой глазурью, которую она заказала для них в “Магнолии”, можно было бы заполнить олимпийский бассейн. Ей нравилось устраивать праздники, она всегда сама охотно вызывалась, но иной раз, при виде всей этой детской символики, у нее начинало щемить сердце.

— И не говори мне, что ты не хочешь замуж, я никогда не поверю, — Рут Карлтон больше не могла скрывать своего огорчения.

— Во всяком случае не так сильно, как хочешь этого ты, — сказала Элоиза спокойно. — Мы с Трипом не такие, как вы с папой.

“Не такие, как вы с папой” звучало убедительно, когда ей было тридцать. Они с Трипом не вылезали из своего любимого бара “Марки”, вдруг срывались и летели в Марокко, на Ибицу, в Токио, да мало ли где еще Трип хотел побывать. Они были постоянно окружены друзьями, за банкетными столами всегда не хватало места, то и дело заказывалась очередная бутылка шампанского “Кристаль”, чтобы веселье не иссякало. Расходились по домам в четыре утра, а утро начиналось с сухих бутербродов с сыром и яйцами из ближайшей закусочной за углом. Им нравилась такая жизнь. Они словно бы всегда были настроены на одну волну — добрые друзья, которых к тому же неудержимо влекло друг к другу, плюс общее пристрастие к обедам из турецких ресторанчиков. Что может быть лучше?

— Уж я-то знаю, что ты не такая, как мы с папой, — засмеялась Рут. — Я бы спустила папу с лестницы…

— Ma, остановись! — не выдержала Элоиза. — Я просто говорю, что, если Трип решил устроить каникулы, это вовсе не значит, что он собирается сделать мне предложение.

— Как знать, — не сдавалась мама.

Драгоценности! Элоиза вынула из шкатулки изящную золотую цепочку “Картье” и сережки из выращенного жемчуга, которые Трип подарил ей на прошлый день рождения.

— А ты не можешь его спросить, что он вообще думает? — спросила Рут в миллионный раз. — Просто спроси его, когда он хочет видеть себя женатым человеком. Не ультиматум, нет, всего лишь вопрос.

— Мамочка, я безумно занята, — сказала Элоиза, уклоняясь от ответа. — Ни минуты покоя. На прошлой неделе снимали в Палм-Спрингс и Теллуриде. И сегодня я тоже работала. Через неделю полечу в Рим, будем снимать для итальянского “Вог”. Я ведь не сижу сложа руки и не схожу с ума по поводу своего незамужнего статуса.

— Я не предлагаю тебе сходить с ума. Я просто говорю, что не надо все усложнять. Если бы его волновали твои чувства, он бы не тянул так долго.

Элоиза и Трип познакомились жарким июльским вечером в Бриджгемптоне, во дворе дома, который снимал кто-то из их общих друзей. Трип делал барбекю, но, едва появилась Элоиза, он уронил щипцы, и все остальное перестало для него существовать. Когда потом кто-то из приятелей стал жаловаться, что мясо превратилось в угли, Трип только сконфуженно улыбнулся. “Вините тех, кто привел ее”, — сказал он, кивая на Элоизу. Он был не самый красивый мужчина в мире и даже среди тех, кто собрался тогда во дворе бриджгемптонского дома. Трип был на четыре дюйма ниже Элоизы, когда та надевала туфли без каблуков; ей открывался прекрасный вид на его лысеющую макушку. Но что-то в нем было. Вернее, в них обоих, потому что она и представить себе не могла, что найдет это “что-то” в ком-то другом. В тот вечер они вернулись домой вместе и никогда уже больше не расставались.

— Все, мам, я побежала, — заспешила Элоиза, взглянув на часы.

— Значит, Уайет все еще встречается с твоей подругой? — спросила Рут. Она гордилась, что по-прежнему в курсе того, кто с кем встречается, и, сидя у себя в Даксбери, благодаря новым, набирающим популярность блогам о жизни звезд знала обо всем, что творилось в мире гламура.

— Я бы не назвала Корнелию своей подругой. Так, приятельница, с которой я вижусь на приемах, — сказала Элоиза. — Мне пора…

— Надеюсь, все получится. Моя подруга Донна считает, что, если у Трипа не останется друзей-холостяков, он наверняка решит, что и ему пора остепениться…

— Мама! — терпение Элоизы лопнуло. — Довольно, прошу тебя. Я опаздываю.

— Беги, деточка. Желаю, чтобы поездка оказалась просто волшебной. Позвони, если произойдет что-то интересное, — пропела Рут.

— Спасибо. Но не сиди у телефона и не жди, — Элоиза старалась говорить шутливо и весело. Но, положив трубку, она упала на кровать. За всю неделю у нее не выдалось ни минуты, чтобы перевести дух. Несколько дней у моря с любимым — именно то, что ей сейчас нужно. Почему ей так не хочется лететь? Трип такой внимательный, все спланировал, приготовил ей сюрприз…

“А почему, собственно, нет?” — вдруг подумала Элоиза, вскочила с кровати и бросилась к гардеробной. Она достала воздушное платье “Альберта Ферретти”, которое берегла для торжественного случая, и пару восхитительных белых туфелек “Маноло” из змеиной кожи.

В конце концов девушку не должно застать врасплох предложение выйти замуж, которого она нельзя сказать, чтобы совсем не ждала.

Глава 9

Когда мы услышали о грандиозном конфузе, который произошел в среду на шоу Нолы Синклер, где официантка провалилась под подиум, мы просто локти себе кусали от досады, что нам так чудовищно не повезло и мы не видели всего собственными глазами. Но один из читателей — добрая душа! — сжалился и прислал нам это фото. Конечно, узнать девушку в жизни по этому снимку будет трудновато, но мы все равно публикуем его.

-addict.com

23.56

Вишневый сироп от кашля не помогал.

Люси Джо посветила фонарем на потолок спальни, где темнело пятно, по форме напоминающее штат Айдахо. Даже то дешевое вино в картонных пакетах, которое пила ее мать и которое пахло так, что хоть в бензобак заливай, было сейчас Люси Джо не по карману. Когда она обнаружила в глубине шкафа в ванной завалявшийся пузырек с сиропом от кашля, то подумала, что ей наконец-то повезло — впервые за две недели после позорного провала во время шоу Нолы. Но, даже выпив больше половины, она вполне могла бы сесть за руль какого-нибудь бронетанка и уверенно им управлять. Стрелка на ее будильнике семидесятых годов тяжело переползла с 11.56 на 11.57. Все бесполезно. Мысли, пугавшие и терзавшие ее весь день, никак не желали отступать. Обычно Люси Джо любила быть одна — это давало ей возможность делать наброски, но сегодня ей хотелось сбежать от самой себя на край света. Счет за электричество она не оплатила, и телевизионной антенны в квартире не было, да и света, кстати сказать, не было, она обходилась большим фонарем, одолженным у соседей по площадке — студентов, которые давно вышли из студенческого возраста. Еще до своего позора на показе Нолы Люси Джо еле сводила концы с концами; в ожидании тех огромных денег, что ей скоро начнут платить, она оттягивала насколько возможно оплату счетов за услуги, лишь бы хватило на оплату неоправданно дорогой плохонькой квартирки, которую она выбрала потому, что хотела жить в центре событий.

Зазвонил мобильный телефон — единственное, на что Люси Джо потратила деньги после шоу Нолы, — и она рванулась к нему с кровати в безумной надежде, что это звонит потенциальный работодатель. Это в двенадцать-то ночи!

— Звонок от Риты Эллис за ваш счет, будете разговаривать? — спросила оператор.

Люси Джо мысленно застонала. Звонит ее мать!

— Конечно, — ответила она оператору. — Привет, Рита. Как дела?

На другом конце линии молчали.

— Не буду тебе врать, — наконец мрачно произнесла Рита, голос у нее был хриплый, — дела хуже некуда. На днях пришлось делать операцию Фэй Данауэй.

“Вот она, моя погибель”, — подумала Люси Джо. Фэй Данауэй была одна из шести кошек Риты, которых она нежно любила и непременно называла в честь кинозвезд — другой своей страсти.

— Когда она отказалась есть свой любимый “Ямс”, я сразу поняла: с ней что-то не так, — продолжала Рита. — На Фэй это не похоже.

“Господи, хоть бы раз, один-единственный раз в жизни она позвонила узнать, как я живу… поздравить с днем рождения. Да что угодно, а то всегда одно и то же — денег попросить”.

— Радуйся, Люси Джо, что ты припеваючи живешь в Нью-Йорке и тебе не приходится честным трудом зарабатывать себе на жизнь в Дейвилле.

— Поверь, Рита, “припеваючи живешь” про меня никак не скажешь, — сказала Люси Джо, поднося к губам пузырек, чтобы вытрясти из него последние капли сиропа “Найкил”. Ей никак не удавалось довести до сознания Риты, что зарабатывала она в Нью-Йорке совсем немного.

— А мне-то каково — дышать день и ночь лаком для ногтей.

Насколько Люси Джо помнила, ее мать делала маникюр вовсе не целыми днями, и даже не каждый день, а исключительно когда ей вздумается. Найдет вдруг такой стих — поработать, или нужда прижмет. Знала Люси Джо и то, что все заработанное до последнего цента Рита тратила на безобразные фигурки для газона, боди-арт и поездки в Лос-Анджелес, куда она отправлялась раз в два года поглядеть на своих любимых кинозвезд. Мало того, Рита уже два раза просила у нее денег под предлогом операции Фэй. Одно из двух: либо кошка побывала под ножом хирурга чаще, чем актриса, в чью честь она названа, либо ее мать врет.

— И тут как гром средь ясного неба: нужна операция! Пришлось мне истратить все, что я скопила для своего прототипа.

— Твоего прототипа?

— Ну как же, я рассказывала тебе о моих акриловых ногтях с портретами знаменитостей. Детка, я же художница! У меня есть набор с лицами Брэда Питта и Анджелины Джоли и их детишек, есть с героями “Далласа”. Пришлю тебе горсть ногтей, — Рита засмеялась своей глупой шутке, — как только будут готовы. И тогда мы с тобой откроем дело.

— Мы?!

Открыть вместе с матерью дело? Нет, лучше уж она будет питаться объедками из ресторана. Но как бы там ни было, Рита при всех своих недостатках одна, без чьей-либо помощи растила Люси Джо. Отца своего Люси Джо не знала, потому что и Рита не могла с достаточной долей уверенности вычислить его среди нескольких возможных кандидатов.

— Сколько тебе нужно? — спросила Люси Джо, слегка затосковав от необходимости опустошить свой сберегательный счет, на котором и так почти ничего не оставалось.

— С двумя сотнями я смогу выкрутиться, детка.

Значит, у Люси останется на все про все сто долларов. Что ж, будет питаться одним только супом, пока снова не найдет работу, ведь ей нужны деньги и для того, чтобы распечатывать резюме и оплачивать мобильный… Ладно, с божьей помощью ей удастся найти что-нибудь еще до того, как настанет время вносить плату за квартиру.

— Сто пятьдесят тебя устроит? — спросила Люси Джо, кусая губы. Мелькнула было мысль признаться матери, что ее выгнали с работы, но Рита тут же начнет уговаривать ее вернуться в Дейвилл, а Люси Джо этого не вынесет.

— Врать не буду, — сказала Рита, — лучше бы, конечно, двести.

Люси Джо вздохнула.

— Утром вышлю.

— Молодец. Пошли ускоренной почтой, если не трудно.

11.59, полночь

Разглядывая пятно на потолке, Люси решила прокрутить в голове свою жизнь, чтобы вспомнить, случалось ли с ней что похуже. Последствия ее публичного позора во время дефиле у Нолы оказались не такими катастрофическими, как она боялась. В блогах появилось несколько фотографий, но на всех — о чудо! — ее лица было не разобрать, так что ей удалось остаться неузнанной. Даже скандал у Нолы разрешился для нее неожиданно буднично — на следующее утро посыльный принес несколько личных вещей, что она держала на работе. Двое-трое бывших сотрудниц позвонили узнать, как она; ее приятельница Дорин, мать-одиночка и швея-золотые руки, даже предложила кое-кому порекомендовать. Но на третий день после того, как она неожиданно потеряла работу, телефон звонить перестал.

Последние две недели она целыми днями металась между отделением “Федекс”, почтой и районной библиотекой с бесплатным интернетом — серый треугольник флюоресцирующих огней и раздраженных служащих, — пытаясь найти хоть какую-нибудь работу. Но пока ничего не получалось. “Самое неподходящее время в году для поисков работы”, — твердили ей со всех сторон. К тому же и экономика на грани кризиса, почти все предприятия наложили запрет на прием новых сотрудников, некоторые проводят сокращение штата. Никакой компенсации при увольнении от Нолы Люси Джо не получила, тут и говорить нечего. Она зарегистрировалась как безработная, но первого пособия, которого, к слову, не хватило бы даже на оплату квартиры, надо было еще ждать и ждать.

Часы отпустили на волю еще одну заложницу-минуту. “Я все надеюсь чего-то добиться, а ведь это, наверное, просто смешно. Надо наконец взглянуть правде в глаза. Наверное, мне надо просто вернуться домой и больше не рыпаться”. Эта мысль была для Люси Джо как удар под дых.

Был еще один вариант, и с каждым днем он все чаще прокрадывался в ее сознание. Уайет Хейз IV.

Обещали, что пойдет снег, похолодало, самое время надеть норковую шубку.

— Именно такой день заказала бы для своих похорон сама Лилиан Эджелл, — сказала Доротея Хейз своему сыну Уайету, когда они входили в церковь Святого Джеймса. Дотти, как ее все называли в свете, прилетела из Палм-Бич отдать Лилиан последний долг и потребовала, чтобы Уайет сопровождал ее, как тот ни упирался.

Лилиан Эджелл, гранд-дама, державшаяся на высоте своих позиций до последнего вздоха, то есть до девяноста трех лет, составила сценарий своих похорон задолго до этого дня, тщательно продумав все детали — от изысканных цветочных композиций (белые лилии, пионы, бульдонежи, орхидеи “венерин башмачок”, душистый горошек и голландские тюльпаны с бахромчатыми лепестками) до списка гостей (ровно двести придирчиво отобранных друзей и ни человеком больше). Она мучительно страдала в последние годы, представляя, как бездарно один из ее бестолковых сыновей или, что еще хуже, одна из ее не в меру ретивых невесток обставят ее проводы в мир иной, и потому взяла дело в свои руки.

Было 16 декабря, и хотя многие из друзей Лилиан уже отбыли греться на солнышке или кататься на лыжах, церковь была заполнена теми, кто остался в Нью-Йорке, чтобы участвовать в блестящей суете праздничных развлечений. После разгула веселья с морем выпитого шампанского посещение скорбной церемонии было чуть ли не отрадной передышкой.

— Вон Кортни Леннерт, — сказала Дотти Уайету. Они сидели на шестой скамье, как и всегда. — Ей надо бы приколоть бейджик. После всего, что она с собой сотворила, ее не узнать.

— М-м-м-м… — отозвался сын.

— Ты меня не слушаешь.

— Не слушаю, — согласился Уайет. Он думал о Лилиан Эджелл; как он подозревал, о ней здесь думали немногие. Она прожила жизнь, которая заслуживала некролога на целую полосу в “Нью-Йорк таймс”, и была осколком времени, которое безвозвратно уходило в прошлое, времени, когда тон в высшем свете Нью-Йорка задавали так называемые золотые четыре сотни семей и при этом проявляли щедрую заботу об общественном благе. Рано овдовев, Лилиан больше не выходила замуж и посвятила свою жизнь благотворительности. На ее пожертвования было построено одно крыло Метрополитен-музея, она поддерживала еще несколько важных центров культуры и искусства в Нью-Йорке. “Вот кто достойно прожил свою жизнь”, — думал Уайет. Он и сам был филантроп и тоже вносил посильную лепту в доброе дело: каждый год выписывал Музею Вандербильта и Музею американского наследия чеки на такие огромные суммы, какие только могли одобрить его бухгалтеры, однако настоящего удовлетворения это не приносило. Хотелось чего-то другого, но он сам не мог определить чего именно. Может быть, так редко ощущаемой уверенности в том, что в жизни есть какой-то смысл. Выписать чек на миллион долларов может кто угодно — ну, почти кто угодно, — но Уайету иногда страстно хотелось почувствовать, что он сделал нечто такое, на что способен только он один.

— Что с тобой? — прошептала мать. — Ты весь день такой мрачный. Это из-за Корнелии?

— Мы ведь на похоронах, мама.

В его жизни не было ничего такого, из-за чего стоило бы горевать, но в последние две недели после разрыва с Корнелией ему с каждым утром все меньше и меньше хотелось вставать с постели. Что ж, великий ум часто оказывается беззащитен перед жизненными передрягами, рассуждал он.

— Милый, поедем со мной во Флориду, — предложила Дотти. Она сняла воображаемую пылинку с рукава своего черного безупречно скроенного костюма “Билл Бласс”. — Солнышко пойдет тебе на пользу. Что делать в такой холод на Манхэттене, не понимаю.

Мать Уайета, как и многие столь же богатые и именитые люди, строго следовала традициям и посещала только тех галеристов, с которыми имел дело избранный круг ее друзей. Это правило также относилось к дизайнерам по интерьеру, ресторанам, салонам красоты, клубам и домам моды. Зима неизменно означала три месяца в Палм-Бич и неделю на лыжном курорте в Швейцарии. Весну и осень надлежало проводить на Манхэттене, выбираясь на неделю в Лондон (осенью) и в Париж (весной). В День памяти[4] она и ее ближайшее окружение уезжали в расположенный в двух часах езды Саутгемптон, где у всех на берегу были коттеджи с восемью гостевыми спальнями, и там каждый день играли в теннис в клубе “Медоу”. Если в мире Дотти что и менялось, так это обивка мебели. Этот стиль жизни сохранялся и совершенствовался не одним поколением.

— Я приеду через неделю, на Рождество.

Уайет с досадой провел рукой по волосам. Он знал, что мать что-то затевает.

И она не стала скрывать своих планов.

— Я слышала, вчера Корнелия обедала в “Бич энд Теннис” и просто всех ослепила своей красотой. Милый, ты не хочешь дать девочке еще один шанс? Я, честно говоря, не понимаю…

— Пожалуйста, мама, мы с тобой уже все обсудили. Она невыносима…

— Ну хорошо, хорошо, — Дотти махнула рукой. — Зачем так горячиться.

— Зачем так горячиться? А ты почитай “Пейдж Сикс”[5].

Уайет получил не меньше двух десятков электронных писем, где над ним издевались в связи с “небезызвестным происшествием”: “Нам стало известно, что некий богатый антрополог получил на глазах у всего света отставку от своей девушки, юной светской львицы, красавицы блондинки, чья восходящая звезда сверкает все ярче…”

— Господи, какая чепуха. Нельзя же винить Корнелию за это…

— Думаю, ее пресс-секретарь не слишком опровергала эту чепуху, ведь Корнелии она льстит. “Восходящая звезда”, да эта задница…

— Уайет, полегче в выражениях, — но тут Дотти осмыслила то, что сказал ее сын. — Ее кто?

— Ты прекрасно слышала. Ее пресс-секретарь.

Потрясенная Дотти развернулась к сыну. Можно было подумать, Уайет объявил ей, что его бывшая девушка покупает наркотики у знакомого торговца на Девятой авеню.

— Зачем Корнелии Рокмен понадобился… пресс-секретарь? — спросила она.

— Как же ты отстала от жизни, — Уайет откинулся на спинку, наслаждаясь ее растерянностью. — У Корнелии есть пресс-секретарь, есть стилист и есть консультант по созданию имиджа. Она светская девушка, которая делает карьеру.

Ошеломленная Дотти повернулась к алтарю.

— Куда катится наш мир? — прошептала она. — Пресс-секретарь! В мое время имя уважающей себя девушки появлялось в печати…

— Когда она рождалась, выходила замуж и умирала, — Уайет улыбнулся. Это была одна из любимых присказок его матери. — Времена изменились. Нынешние светские красавицы желают видеть свое имя на страницах газет три раза в неделю. Вот почему Корнелия понесется сломя голову на любую тусовку, если там будет хоть один журналист.

— А что говорят ее родители?

— Кто знает, — Уайет решил, так сказать, вбить гвоздь в крышку гроба. — Я слышал, Корнелия задумала сделать собственное реалити-шоу на телевидении и теперь ведет переговоры. Хочет завоевать мир музыки, прессу, Голливуд…

— Ты правильно сделал, что с ней расстался, — убежденно произнесла Дотти и покачала головой. — Я понятия не имела. Нет, Уайет, такая девушка тебе не нужна.

— Именно это я тебе и пытаюсь втолковать.

Порой Уайет высоко ценил предсказуемость неодобрительных реакций со стороны Дотти. Приятно было и то, что их обоих в равной мере ужасают происходящие в мире перемены. Они немного помолчали, глядя на закрытый гроб.

— Дочь Кортни Леннерт очень красивая девушка.

Уайет закатил глаза.

— Редкостная зануда, ни о чем, кроме лошадей, не способна говорить.

— Серена Симмонс?

— Ее рекомендует половина членов клуба “Ракет”.

— Фернанда Фейрчайлд?

— Авантюристка, охотится за богатым мужем. Ни ума, ни красоты. К тому же Корнелия ее лучшая подруга.

— Неужели в Нью-Йорке нет достойных девушек? — с изумлением спросила Дотти. — Таких, как очаровательная Элоиза, подруга Трипа?

— Насколько я могу судить — нет.

— Ты ужасно привередливый, вот в чем беда. С твоими завышенными требованиями тебе ни одна девушка в мире не подойдет.

Уайет внимательно посмотрел на Дотти. Мать вмешивается в его жизнь, ищет ему невесту, это, конечно, досадно, но он понимает: она искренне волнуется за него. Сама она была очень счастлива в браке и даже помыслить не могла, что у ее сына судьба сложится иначе. Он склонился к ней и похлопал по руке.

— Может быть. Но ведь и папа тоже был привередливым, и правильно, что был.

— Ты меня иной раз удивляешь, — Дотти улыбнулась. Строго сложила руки на коленях и повернулась к алтарю, где только что появился священник. — Как хочется, чтобы ты еще раз меня удивил: нашел достойную девушку и создал с ней семью.

Глава 10

Люси Джо всматривалась в просветы замысловатого узора из кованых чугунных листьев на решетке, за которой была парадная дверь дома на Пятой авеню, где жил Уайет Хейз. Она и сама не могла бы сказать, что ее больше страшит: злобно скалящиеся с каменной стены фасада химеры или швейцары в белых перчатках, охраняющие вход в мягко освещенный мраморный вестибюль. Оглохнув от стука собственного сердца, она с отчаянной решимостью нажала на кнопку звонка.

— Я хотела бы повидать мистера Хейза, — сказала она швейцару, открывшему ей дверь. Она надеялась, он не догадается, как ей страшно. “Дыши, — напомнила она себе. — Ну что такого ужасного может с тобой случиться?”

И, помимо ее воли, в голове прозвучал ответ: “Он наглый и высокомерный, ты же видела, унизит тебя, и придется тебе вернуться домой, к матери и шести ее кошкам. Проведешь всю жизнь, как Рита, — будешь наклеивать искусственные ногти и спать с дальнобойщиками. А может, Уайет извращенец, посадит тебя на иглу и продаст в рабство, как показывали в программе “Дейтлайн” на “Эн-би-си”…”

Люси Джо изо всех сил старалась сохранить самообладание. “Ладно, как бы там ни было — дыши. Перестань думать. Когда думаешь, дышать еще труднее”.

— Он вас ожидает? — спросил швейцар.

— Не совсем так, — ответила Люси Джо. — Но он дал мне свою визитку.

Она долго вертела визитку в руках, так что та вконец замусолилась. Девушка протянула ее, точно это был электронный пропуск.

“Дыши, Люси Джо. Это легко. Ты всю жизнь совершаешь храбрые поступки”.

Чтобы переехать в Нью-Йорк, потребовалась большая сила духа, в этом никто не сомневался. Но для того, чтобы проехать тридцать кварталов на метро до центра и подойти к дому, указанному на визитной карточке, Люси Джо понадобились такие запасы мужества, о наличии которых она и не подозревала.

— Я позвоню наверх. Будьте любезны назвать ваше имя.

— Люси Джо Эллис. Благодарю вас.

— Уайет! — Маргарет, крепкая ирландка, которая заботилась о Уайете с пеленок, заглянула в столовую, где он и Трип только что кончили обедать. — К тебе пришла какая-то девушка, ждет внизу.

Уайет издал громкий стон — в расчете на Трипа.

— Корнелия! До чего настырная. Звонки, имейлы, а теперь вот еще “ах, я случайно проходила мимо…”

— И что же? Ты дашь ей еще один шанс? — спросил Трип.

— С какой стати? Все осталось как было.

— Это не Корнелия, — прервала его Маргарет. — Некая молодая особа по имени Люси Джо Эллис.

Уайет нахмурился, пытаясь вспомнить, кто бы это мог быть. Трипу это удалось раньше.

— Слушай, не та ли это девушка, с которой мы познакомились под дождем? Она еще влепила тебе по физиономии. Неужели решила принять твое безумное предложение?

— Та пещерная особа? — Уайет вскочил со стула. — Ага, значит, поджала хвост и приползла. Что ж, может, она умнее, чем кажется с виду.

— Она тебя ударила? — Маргарет не спросила за что. — И что за предложение ты ей сделал? Уайет, думаю, тебе не надо…

— Надо! Обязательно надо. Скажи, пусть проводят ее наверх.

Впервые за долгое, долгое время он почувствовал живой интерес к тому, что может произойти.

Уайет пристально наблюдал, как Маргарет вводит в столовую взволнованную, с пылающим лицом девушку; потом Маргарет с большой неохотой оставила их. Единственным, чей взгляд сумела поймать Люси Джо, был некто на висевшем в углу портрете работы Алекса Каца. Уайет подошел поближе. В ярком свете люстры вид у нее был куда более провинциальным и безвкусным, чем ему запомнилось. Возможно, его тогда обуяла самонадеянность: в баре он явно перебрал, а пьяному, как известно, море по колено.

— Итак, что привело вас сюда? — спросил он после того, как Трип поднялся со стула и пожал гостье руку.

От этого простого вопроса ужас Люси Джо усилился. Она застыла в дверях, будто ожидая, что вот сейчас случится землетрясение. Он заметил, что над верхней губой у нее выступили капли пота.

— Вы сказали, что можете изменить мою жизнь, — с усилием проговорила она. — Я… я пришла узнать как.

Ее интерес и волнение не могли не льстить Уайету. Он почти готов был простить ее грубое поведение в ту дождливую ночь две недели назад — почти, но не окончательно. Если она пришла просить о том, что сначала сочла оскорблением, пусть помучается, решил он.

— Садитесь, — сказал он, указывая на пустой стул.

Люси Джо послушно двинулась в другой конец огромной столовой, обходя встречающиеся на пути препятствия. В ее походке нет ни намека на грацию, Уайет это сразу отметил: виляет бедрами, размахивает руками, как ветряная мельница. Ладно, это поправимо. В его донжуанском списке немало моделей, и уж он-то знает, что грациозная походка — дело муштры. Наконец Люси Джо плюхнулась на стул, однако смущения у нее от этого не убавилось. На столе стояла трехъярусная серебряная ваза с шоколадными конфетами и печеньями “макарон” из кондитерской “Лядюре”, тихо играла классическая музыка, но, судя по выражению ее лица, можно было подумать, что она на допросе у злобного полицейского и ей в глаза бьет слепящая лампа.

— Итак, вы хотите стать светской львицей? — спросил Уайет, наконец прервав молчание.

— Нет… не совсем.

Уайет перестал расхаживать по комнате.

— Тогда я не понимаю. Зачем вы пришли ко мне?

— Я хочу работать в мире моды. Поэтому для начала и переехала в Нью-Йорк…

— В мире моды? — Уайет уставился на нее, не веря своим ушам. Половина женщин, которых он знал, работали в мире моды, и ни одну из них он даже в самом страшном сне не мог представить себе в одежде, что была на Люси Джо. Жемчужины в ее ожерелье по размеру напоминали мячи для гольфа и стоили наверняка еще дешевле. Платье ужасным не назовешь — классическое платье-рубашка в оксфордскую полоску, перетянутое широким кожаным ремнем, зато на ногах дешевые мокасины, на плечи накинут тонкий шерстяной свитер, обкусанные ногти покрыты ядовито-розовым лаком. Складывалось впечатление, будто она разыскала книжонку Лизы Бирнбах восьмидесятых годов The Official Preppy Handbook[6] и воссоздала предложенный образ с минимальными затратами. — Никогда бы не подумал.

— Да перестань ты, сноб несчастный! — Трип предостерегающе посмотрел на Уайета.

Люси нахмурилась, однако продолжала:

— Творческую работу найти очень трудно. Одного таланта тут мало. Надо знать нужных людей.

— Вот как. — Оказывается, у этой девицы имеются собственные планы. — Так вы полагаете, у вас есть талант? А мы, вы полагаете, знаем нужных людей.

— Видите ли, я забила ваше имя в Гугл…

— Слышишь, Трип, она забила мое имя в Гугл. И что же? — Но он отлично знал, что она там нашла. Фотографии с вечеринок. Упоминания, оставшиеся со времен учебы в Гарварде. Родословная, восходящая к предкам, участвовавшим в битве при Гастингсе. Уайет сам раза два в месяц набирал свое имя в поисковике.

Люси Джо еще пуще разволновалась.

— Да, конечно, вы человек с большими связями. А я хочу пробиться. А чтобы пробиться, нужны связи. Нужно быть на виду.

— Слушай, а ведь она даже говорит как светская хищница. Хваткая, честолюбивая, своего не упустит! Такая далеко пойдет.

“А что, вдруг за внешней неприглядностью на самом деле таится очередная Корнелия Рокмен”, — подумал он, хмуро глядя на нее и пытаясь оценить ее сложение. Неужели той дождливой ночью он случайно набрел на идеальный объект для своих исследований? Неужели он напишет книгу, которую давно задумал? Он вспомнил свой последний разговор с Киплингом, издатель говорил ему, что хочет напечатать вещь, которая была бы не только интересным научным исследованием, но и хорошо продавалась. Если Уайет сумеет, так сказать, задокументировать, как из самой заурядной особи Люси поднимется до альфа-статуса, это наверняка будет то, чего ждет Киплинг.

— Если бы вы сделали из меня светскую девушку, — сказала она, — мне тогда только чего и осталось бы…

— Мне тогда только и осталось бы, что… — поправил ее он. Ну вот, не так уж это и трудно.

— Мне тогда было бы гораздо легче найти работу, о которой я мечтаю. Вы только посмотрите на всех этих светских дам, которые задают тон в модном бизнесе. Нет, я вовсе не говорю, что из меня получится Тори Берч, просто я думала, что, может, смогу найти работу у какого-нибудь крупного модельера — то есть, конечно, если попаду в светское общество.

Уайет похлопал в ладоши и снова принялся мерить шагами столовую.

— Значит, вы согласны делать то, что я вам велю, в ближайшие несколько месяцев? Жить по моим правилам? — Люси съежилась. — Поверьте мне, ничего неподобающего от вас не потребуется. Вам только придется много и упорно трудиться.

— Я работы никакой не боюсь…

— Да о чем вы тут говорите? — Маргарет снова высунулась в столовую: видно, за дверью, на кухне, где она подслушивала, было трудно все разобрать.

— Уайет затевает какую-то безумную авантюру, Маргарет, — сказал Трип. — Хочет превратить эту славную барышню в светскую львицу. Вразумите хоть вы его.

Уайет был рад, что его друг не упомянул при Люси Джо о задуманной им книге. Узнай она, что ее собираются использовать как подопытного кролика, она начала бы нервничать. А уж услышь Люси Джо, что Уайет намерен разоблачить потом ее более чем скромное происхождение, она ни за что не согласится на роль богатой наследницы. Уайета кольнуло угрызение совести, но он тут же от него отмахнулся. Девушка хочет работать у известного модельера. При желании он мог бы исполнить ее мечту хоть сегодня: для этого довольно снять телефонную трубку, но ей этого знать не нужно. Смысл в том, чтобы за время их совместной работы она приобрела то, чего у нее сейчас нет. И он тоже.

— Нельзя так распоряжаться чужой жизнью, Уайет, — говорила Маргарет.

— Почему нельзя, ведь она согласна. Люси Джо, я хочу сделать из вас самую гламурную светскую львицу Нью-Йорка — все просто ахнут, — он умолк, на него снова снизошло вдохновение. — И сделаю это к балу “Модный форум”, который состоится в марте. Да, именно “Модный форум”, главное событие года. У нас остается всего три месяца, но мы успеем.

— Вы правда сказали: бал “Модный форум”? — Люси от волнения сглотнула, глаза сделались огромные, как плошки.

— Постой, — Маргарет уперла руки в крутые бока. — Ты, кажется, сказал “мы”?

Уайет снова заметался по комнате.

— Маргарет, мне потребуется твоя помощь. А также помощь лучшего тренера, лучшего диетолога, лучшего визажиста и прочих. Лучший стилист у нас уже есть, если Элоиза возьмется…

— Погодите! — прервала его Люси Джо, она вконец разволновалась. — Постойте. Может, мы сначала поговорим, сколько все это будет стоить…

— Все расходы беру на себя я. Вам не нужно ни о чем беспокоиться.

— Мистер Хейз, — Люси Джо выпрямилась на своем стуле. — Я всю жизнь сама зарабатывала себе на жизнь, и мне не нужны подачки. Я подумала, что, если вы получите какой-то процент от моих будущих заработков — у вас будет доля в “Доме Моды Люси Джо Эллис”, — тогда это будет ваша инвестиция в дело.

— Инвестиция! — Уайет бросил Трипу насмешливый взгляд через стол, но его друг насмешку не поддержал, мало того, он смотрел на Уайета сердито. — По-моему, это грандиозная идея. У меня будет небольшая доля в вашей будущей империи. А теперь решим, где вы будете жить. Конечно, вы можете жить здесь… — И Люси Джо, и Маргарет выразили решительное несогласие с его идеей. — А если в квартире Элоизы на 73-й улице? Она с радостью переселится к тебе, Трип, пусть даже временно.

— Элоиза ваша девушка? — Люси с ужасом поглядела на Трипа. — Я ни за что на свете не стану жить в ее квартире!

— Уайет, на пару слов, — Трип встал и быстро направился на кухню. Уайет пожал плечами и пошел за ним, Маргарет и Люси Джо остались одни, обе не произнесли ни слова. На кухне Уайет увидел, что Трип ищет в буфете чего-нибудь сладенького.

— Ты в самом деле рехнулся? — спросил Трип, вынимая из обертки шоколадку “Тоблерон”. Он всегда был сластеной. — Начнем с того, что эта несчастная девушка поверила, что ты волшебным образом подаришь ей жизнь, о которой она мечтала… А если у тебя ничего не выйдет?

По правде говоря, такая мысль не приходила Уайету в голову.

— Она сама сделала выбор. Она пришла сюда сегодня, потому что хотела чего-то лучшего в жизни. И я сделаю все возможное, чтобы ей помочь.

— И ты, положа руку на сердце, веришь, что из нее получится вторая Корнелия? Ведь она живой человек, у нее есть чувства. Зачем давать ей пустые надежды? Посмотрим правде в глаза: для успеха в свете очень важна красивая внешность…

— С внешностью у нее все в полном порядке. — Сомнения Трипа лишь подстегивали решимость Уайета. — Поверь мне, я знаю, что делаю, и полностью убежден в успехе.

— Ты рехнулся — окончательно и бесповоротно, — Трип глубоко вздохнул и отправил в рот очередной треугольник шоколадки. Потом сурово посмотрел Уайету в глаза. — Если ты хочешь, чтобы эта девушка доверила тебе свою жизнь, может, и тебе стоит поставить что-то на кон.

— Ты предлагаешь пари?

— Почему бы и нет? Если ты проиграешь, отдашь мне свои часы — платиновый хронограф 1927 года, который Генри Грейвз-младший заказал у “Патек Филипп”, а твой дед купил потом на аукционе, а к тебе, счастливчику, он перешел по наследству.

— Черт, откуда ты знаешь столько всего о моих часах?

— Я на них уже много лет облизываюсь. А если выиграешь ты, я оплачиваю всю твою авантюру.

— Плюс? — Уайет плохо представлял себе, сколько стоят его часы.

— Плюс пять бутылок вина из моего погреба на твой выбор.

— Идет, — Уайет усмехнулся и пожал Трипу руку.

Друзья вернулись в столовую, где их ждали Маргарет и Люси Джо.

— Ну что же, Люси Джо, коль мы решились на это предприятие, вы должны подойти к делу со всей ответственностью. От вас потребуется упорство, придется трудиться до седьмого пота. Режим будет изматывающим.

Она кивнула.

— Я всегда тружусь до седьмого пота.

— Вот и отлично, — сказал Уайет и откашлялся. — Нам предстоит переделать вас с головы до ног, вы станете совершенно другим человеком. Джейн Гэтсби, если вам угодно. Каждый вечер вы будете посещать несколько светских мероприятий, двадцать, а то и тридцать в неделю. Вы будете получать приглашения на самые яркие дефиле во время “Недели высокой моды”. Мы включим вас в состав нескольких престижных комитетов. Завтра же с утра и займемся. Бал “Модный форум” не за горами, мы и оглянуться не успеем. Нельзя терять ни минуты.

Люси Джо негромко фыркнула.

— Да уж, режим действительно изматывающий — сплошные балы, приемы и вечеринки.

— Смейтесь, смейтесь, — сказал он. — Вы и понятия не имеете, какой это каторжный труд — жизнь светского человека.

Глава 11

Главное, что необходимо молодой девушке, готовящейся вступить в свет, — это мудрая, рассудительная мать, искушенная в тонкостях традиций и этикета высшего общества, которая сможет провести свое неопытное чадо сквозь опасности неведомого ей мира. Если же таковая мать отсутствует, следует надеяться, что неофитку направит чья-то другая твердая рука, иной голос будет уверенно давать ей наставления.

Сара Бирмингем Астор

“Путеводитель по высшему свету. Руководство для юных леди и других персон, желающих утвердиться в хорошем обществе”, 1889 г.

День первый, 7.11

В просторное окно кабинета Уайета проник первый луч рассвета. Он взял в руки составленный им длинный список грядущих дел. К его величайшему облегчению ему сразу же удалось разобраться с первым пунктом: продать идею книги Киплингу, который ухватился за нее даже с большим энтузиазмом, чем Уайет надеялся; не прошло и часа, как он перезвонил ему и предложил аванс — естественно, минимальную сумму. Уайет тут же согласился — лучшего места для его первой книги, чем издательство Гарвардского университета, найти невозможно, а Киплинг сказал, что немедленно пошлет ему договор.

Итак, впереди публикация книги, успех, драгоценные вина Трипа… но сначала надо взять препятствие: на подлокотнике его кушетки лежит нечесаная голова девушки, пытающейся подавить зевок. И, глядя на нее, он понимает: взять препятствие будет ох как нелегко.

— Мы должны сегодня очень много успеть, — бодро сказал он, хоть и был слегка обескуражен.

— Должна вас предупредить, я ненавижу рано вставать, — проворчала Люси Джо.

Он пропустил ее слова мимо ушей.

— Первое, чем мы должны заняться, это ваше имя.

— А чем мое имя плохо? — спросила она, широко зевая.

— Люси Джо? — Уайет скривился. — Это имя так и кричит: “Я со Среднего Запада!” Можете еще сделать себе татуировку с каким-нибудь диснеевским героем или надеть браслет на ногу.

— Вы всегда такой грубый? — она одернула подол платья, что лишь позволило ему заметить на ее бедре крошечного мультяшного Твити. — И чем плох Средний Запад? Да будет вам известно…

— Есть три варианта, — прервал ее он. — Например, инициалы, как например К.З. Гест…

— Л. Дж.? Не знаю…

— Или мы можем придумать какое-нибудь прозвище. Например, Хэппи или Физзи…

— Физзи? — Она фыркнула. — Вы что, и вправду считаете, что Физзи лучше, чем Люси Джо?

— Для наших планов — да, лучше. Или мы можем просто обойтись без “Джо”. Ваше полное имя будет Люсия. Это красиво. Теперь выберем второе имя, для полноты звучания. Какая девичья фамилия у вашей матери?

— Эллис.

— А фамилия отца? Может, она подойдет.

— Понятия не имею, — отрезала она. — Как его зовут, тоже не спрашивайте — я и этого не знаю.

Уайет нахмурился, потом взял черный том “Светского календаря”.

— Ладно, посмотрим. — Он открыл книгу наугад. — Как вы предпочтете называться: Люсия Монтгомери Эллис? Люсия Хейверфорд Эллис? Люсия Банкрофт Эллис?

— Люсия… э-э… Хейверфорд вроде бы неплохо звучит, — сказала Люси.

— Решено. А так все будут звать вас просто Люси.

И вот на свет родилась новая личность. Ну, более или менее.

День второй, 14.54

— Помогите! — закричала Люси, увидев Уайета, проходившего мимо двери своего домашнего спортивного зала, где ее дрессировал, не выпуская, тренер Деррик, в прошлом — один из “морских котиков”[7]. Уайет заглянул в зал. Пот лил с Люси ручьями, казалось, она вот-вот превратится в лужу на полу. Мало того, что Деррик ни свет ни заря выгнал ее бегать до изнеможения по Центральному парку, так теперь еще заставлял делать упражнения для сбрасывания веса.

— Сколько будет продолжаться эта пытка? — Люси задыхалась, в легких почти не осталось кислорода.

— Пока ваша фигура не станет идеальной, — ответил Уайет. В руках у него была заложенная пальцем книга. “Социальное доминирование у приматов”, прочитала она на корешке. Ну не идиот ли!

Деррик пододвинул к ней ящик высотой в три фута.

— Прыжки, — объявил он с кривой улыбкой. — Вперед!

— Вы все утро гоняли меня по морозу, чуть задница не отвалилась, неужели этого мало?

Люси прыгнула, едва задела ногами ящик и изо всех сил замахала руками, чтобы не упасть.

Уайет подошел к ней и принялся с преувеличенным вниманием рассматривать ее спину.

— Увы, не отвалилась, всё на месте.

Они с Дерриком рассмеялись.

— Ничего смешного тут нет! — с негодованием крикнула она и чуть опять не упала с ящика. — И вы еще собираетесь учить меня хорошим манерам?!

Уайет сердито нахмурился.

— Возможно, я сделал неправильный выбор, — сказал он сухо. — Можете уйти прямо сейчас, без обид.

Люси Джо спрыгнула на пол.

— Я не говорила, что хочу уйти. Я просто не хочу, чтобы меня задрессировали до смерти.

— Обойдемся без мелодрам. И запомните: если я услышу хоть единую жалобу, если вы хоть раз скажете “неужели я должна?”, вас здесь больше не будет, в следующий раз я с вами церемониться не собираюсь. Все ясно?

Она перевела дух и напомнила себе, что речь идет о мечте всей ее жизни. Уайет для нее всего лишь средство для достижения цели. Надо просто потерпеть его несколько месяцев, и он поможет ей получить работу у известного модельера, она сделает карьеру и когда-нибудь сама станет законодательницей мод.

— Согласна, — сказала она, почувствовав прилив решимости.

— Прыгайте! — гаркнул Деррик.

Уайет направился к двери, и тут уж Люси не удержалась от искушения показать ему язык, но сразу прикусила его, да так сильно, что почувствовала кровь. Она вскрикнула от боли — это он виноват!

— Так вам и надо, — сказал Уайет не оборачиваясь.

День третий, 12.24

— Вы уж не сердитесь, — сказала Маргарет, ставя перед Люси Джо бокал с вязкой зеленой смесью. Смесь была похожа на тину. — И ты хочешь, Уайет, чтобы бедная девочка пила эту гадость? Ей-богу, это издевательство.

— Маргарет, это всего лишь семидневный курс очищения организма соками, — недовольно сказал Уайет, кладя на колени салфетку и принимаясь за стейк с картошкой фри. Потом бросил перед ними на стол брошюру с костлявым йогом на обложке. — Библия всех топ-моделей.

— “Ваш нынешний обед представляет собой живительную смесь белокочанной капусты, брокколи и морских водорослей, плюс немного пырея”, — с ужасом прочитала Люси Джо. — По-моему, именно из этого и состоит болото.

Уайет услышал, как в другом конце стола ее желудок протестующе заурчал. И все же она взяла бокал, зажала нос и сделала глоток.

— Не так уж страшно, согласитесь, — шутливо сказал Уайет, не желая замечать, как исказилось лицо Люси — она с трудом сдерживала рвоту. Он обмакнул кусок картошки в беарнский соус и отправил в рот. — Теперь вернемся к делу. Мы должны решить, где вы учились. Покуситься на школы Брирли или Филипс-Экзетер я не дерзну. Нас тут же разоблачат. Будем говорить, что вы учились в школе мисс Диллард в Нью-Гемпшире. Все женщины в моем роду там учились.

— А вдруг кто-нибудь захочет проверить? И обнаружит, что мы лжем?

— Я уже все устроил. Там подтвердят.

Уайет успел позвонить директору, своему старому приятелю по гарвардскому клубу Hasty Pudding[8], и тот охотно отозвался на его просьбу говорить, что Люси Джо их выпускница.

— Вы все устроили? — Лицо Люси выразило крайнюю степень недоумения.

“Господи, до чего наивна”, — подумал Уайет, мысленно делая пометку для своей книги. А как, по ее представлению, делаются дела?

— Как только мы разберемся со всеми подробностями, — продолжал он, — я попрошу Рекса Ньюхауса поместить в своем блоге краткий биографический очерк о вас, по-моему, это неплохая идея. Совсем немного, просто чтобы вас представить. А когда “факты” будут переписаны несколько раз, никому не придет в голову их проверять.

— Итак, я окончила колледж мисс Диллард…

— Школу мисс Диллард. Это школа для девочек. Вас приняли в Академию Филлипса в Эндовере, но мама и слышать об этом не захотела. Кстати: когда будете говорить о членах своей семьи, никаких местоимений — просто мама, папа, бабушка и так далее.

— Прабабушка, прадедушка? — хихикнула Люси Джо.

— Вы говорите, что в университете не учились? — спросил Уайет, заглядывая в блокнот.

— Мне надо было работать, — с вызовом ответила Люси.

Уайет задумался.

— Ладно, университет не так важен. Скажем, что вы поступили в Новую школу здесь, в Нью-Йорке, но не окончили, потому что вам хотелось путешествовать.

— Чудеса в решете, да и только.

Люси вытерла с подбородка каплю омерзительного сока.

“Некоторые шимпанзе едят куда более аккуратно”, — подумал Уайет.

— Вы о чем?

— Прошло всего три дня, и вот я уже не я, а Люсия Хейверфорд Эллис, аристократка, выпускница элитной школы, избранница судьбы.

Уайет оторвался от своего блокнота и взглянул на нее.

— Не так-то все просто. Мало правильно говорить и правильно одеваться. Тут все зависит от манер, осанки, умения себя подать… От вашей, так сказать, ауры. Мы всего лишь набрасываем контуры, которые вы должны будете наполнить жизнью, а это нелегкая задача. Чтобы добиться успеха, вам придется изменить в себе решительно все.

— Внушительно, — проворчала Люси. — Постойте, а что мне говорить, если кто-нибудь спросит про нас с вами?

— Про нас с вами? — повторил Уайет. Маргарет глядела на него с любопытством.

— Ну да, про нас. То есть, как я понимаю, мы будем часто появляться на людях вместе. Так вот, кто мы друг другу?

Хороший вопрос. Уайет задумался: что опаснее для его репутации — представить Люси как родственницу или как свою девушку?

— Скажем всем, что наши семьи дружат уже несколько поколений, а мы знаем друг друга с пеленок, росли вместе, можно считать, двоюродные брат с сестрой.

Люси искоса взглянула на него.

— Ясно, братишка.

— Не вздумайте меня так называть. Я просто ваш старый мудрый друг, знакомлю вас с городом и между тем помогаю вам занять подобающее место в свете.

— Хм, мудрый?

Она снова отпила из бокала, позабыв зажать нос. Над ее верхней губой осталась полоска противного болотного цвета.

“Во что я ввязался?!”

Уайет побелел, увидев, что она вытерла губы тыльной стороной руки.

День четвертый, 16.52

— Позвольте мне, мисс Эллис, я открою вам дверцу, — суетился шофер, обежав машину сзади, чтобы опередить швейцара Гарольда, который неторопливо спускался по ступенькам дома Уайета. Сам Уайет вышел из парадной двери и следовал за ним.

— Благодарю вас, Марк, — сказала Люси, чувствуя себя королевой. На ней было темно-синее мини-платье “Тори Берч”, в котором ее ноги казались на удивление длинными и красивыми. Выскальзывая с заднего сиденья, она увидела свое отражение в сверкающем стекле “линкольна” и чуть не ахнула от изумления. Вот это да! Черная магия найденных Элоизой кудесников моды вместе с принадлежавшей Уайету черной кредитной картой “Америкэн Экспресс” действительно сотворили чудо.

Нынешним утром волосы Люси уложили в пышное каре, сзади оно спускалось до плеч. “Вылитая Кэти Холмс”, — провозгласил стилист, предварительно назвав укладку, за которую Люси платила раньше 9 долларов 99 центов, преступлением против человечества. Над бровями Люси долго и тщательно, причиняя ей мучительную боль, трудился так называемый мастер по бровям и в результате придал им идеальную форму. Зубы ей отбелили. Кожа, щедро умащенная кремами и кислородными масками, словно светилась изнутри. Руки и ноги до сих пор ощущали блаженную негу теплого крем-масла “Мед и миндаль”. Она выглядела очень ухоженно и напоминала любовно вымытый после долгой зимы сияющий “БМВ”.

— А вот и я! — Она сделала реверанс перед Гарольдом.

— Откуда такая прыть? — Уайет сурово нахмурился. — Обратно в машину.

— Неужели еще в какой-нибудь салон красоты?

Казалось, каждая клеточка тела Люси была отполирована до блеска. Что же еще можно было с ней сотворить?

— Вы не Бритни Спирс. Вам следует научиться выходить из машины, не сверкая голой задницей на весь квартал. Попробуйте еще раз.

Люси вспыхнула. Конечно, она не ждала, что ее похвалят или сдержанно выкажут одобрение, — не настолько она безумна, и все равно ей было немного обидно. Уайет всегда найдет, к чему придраться, так уж он устроен.

— Я в трусах.

— Знаю. В фиолетовых.

— И я умею выходить из машины!

— Как выяснилось, не умеете.

Она снова влезла в автомобиль, мысленно проклиная его. Потом вылезла — еще раз! — продвигаясь по заднему сиденью небольшими рывками.

— Еще раз, — приказал он.

— На этот раз платье у меня не задралось, я знаю. Гарольд, вы что-нибудь видели?

Гарольд покачал головой. Вид у него был разочарованный.

— Да на вас без смеха смотреть невозможно, — сказал Уайет с отвращением. — Крепко сожмите колени и не дергайтесь. Скользите плавно, грациозно.

Она попыталась еще раз.

— Не годится, — сказал он.

Она снова и снова садилась в автомобиль и вылезала из него. Некоторые таксисты сигналили стоявшей у тротуара машине, но Уайет махал, чтоб ехали дальше.

— У меня уже мозоли на попе! — пожаловалась Люси после пятой попытки.

— До совершенства далеко, но более или менее сносно, — объявил Уайет, когда ей наконец удалось удержать колени вместе. — Идемте. Мы отстали от графика.

“Ну неужели нельзя проявить хоть каплю снисходительности?”

— Спасибо, Марк, что подвезли, — сказала Люси шоферу, который вернулся на водительское место.

— Всегда к вашим услугам, Люси. Вы потрясающе выглядите, настоящая кинозвезда.

— Вы просто прелесть, Марк!

Она бросила на Уайета многозначительный взгляд, когда они поднимались к парадной двери, но он сделал вид, что не заметил.

День пятый, 10.43

— Правое бедро впереди и левая нога сзади.

Модель из Германии Анжелика, которую Уайет нанял, чтобы научить Люси правильно ходить и держаться, показывала позу перед зеркалом, полностью — от пола до потолка — занимавшим одну из стен будуара Уайета. Анжелика жестом попросила Люси повторить позу.

— Нацелились занять вторую базу? — прокомментировал Уайет из своего кресла в углу.

— Я стараюсь! — рявкнула в ответ Люси. Она слегка переставила ногу, которая была сзади, но выглядела по-прежнему неуклюже. Эта поза была верхом неестественности, хотя Анжелика и уверяла, что так бедра кажутся почти в два раза уже. “Интересно, был ли у Уайета с Анжеликой роман?” — мельком подумала Люси. Судя по кокетливым улыбкам, которые модель то и дело посылала ему, наверняка был или вот-вот начнется.

— Давайте лучше займемся походкой, — Анжелика явно теряла терпение.

— Нет, Анж, не надо ей потакать. К походке можно приступить только после того, как Люси освоит хотя бы одну позу, в которой не будет выглядеть карикатурно на фотографии.

— Но на это уйдет много часов, — Анжелика надула свои пухлые губы.

Люси пришла в бешенство. Эта высоченная, не ниже шести футов, красавица с длинными белокурыми локонами и такими острыми скулами, что впору камень обтесывать, Анжелика явно могла общаться только с теми, кто, едва проснувшись, уже готов к съемке крупным планом. Люси рывком выставила вперед бедро и слегка вздернула подбородок.

— Вот! — воскликнул Уайет. — Намного лучше!

— Наконец-то, — произнесла Анжелика. — А теперь попробуем вот так.

Она грациозно повернулась, так что перед воображаемой камерой оказались бок и часть спины. Потом кокетливо отвела голову назад, почти коснувшись подбородком плеча, и улыбнулась.

Люси повторила позу, холодно усмехнувшись отраженному в зеркале Уайету. Он скривился в ответ, окинув ее оценивающим взглядом, потом кивнул.

— Неплохо, — объявил он. — Отличная работа.

— Ой, спасибо! — Люси повернулась к нему, потрясенная тем, что он все-таки произнес слова похвалы.

— Отличная работа, Анжелика. Вот теперь, Люси, можно потрудиться над походкой.

День шестой, 15.12

— Вставьте недостающее слово, — сказал Уайет.

Когда Люси вышла из примерочной “Бергдорф Гудман” в черном атласном платье “Дольче энд Габбана”, он сразу замотал головой. Платье было слишком откровенным, им это не нужно. Он отослал ее обратно за черную бархатную занавеску примерить что-нибудь другое.

— Одинокий мужчина гей — это та часть арсенала светской львицы, которая?..

— Не знаю, — слова прозвучали невнятно, потому что она в это время что-то надевала на себя через голову. — Устарела?

— Обаятельные, элегантные, образованные мужчины никогда не выйдут из моды. Я устроил вам несколько приглашений на ланч в “Ля Гулю” с лучшими представителями этого, так сказать, направления. Я ведь не смогу быть с вами на всех мероприятиях, вы сами понимаете, у меня работа.

Люси откинула занавес, лицо у нее горело, ведь она в рекордный срок перемерила чуть ли не полмагазина. Теперь на ней было изысканное коктейльное платье “Родарте” бледно-розового шифона. Оно красиво облегало ее фигуру, которая благодаря стараниям Деррика стала значительно стройнее и изящнее. Уайет одобрительно кивнул.

— Так, а теперь три правила из тех, что внушала вам ваша мама, — сказал он.

В это время Люси облачалась в примерочной в кашемировый жакет и черные брюки-дудочки.

— Мама всегда говорила, что лучше быть одетой слишком броско, чем слишком тускло… Мама всегда говорила, что о человеке можно очень много узнать по тому, как он ест суп…

Она открыла занавес, чтобы Уайет вынес приговор ее последнему ансамблю.

Он одобрительно кивнул.

— Идеальная одежда для уикендов дома.

— Дома?! — она взглянула на ценник и чуть не ахнула. — Свитер за восемьсот долларов носить дома по воскресеньям — вы шутите?

— Ничуть. Вы должны быть готовы к тому, что вас в любую минуту могут сфотографировать. Что там еще говорила мама?

Люси вздохнула.

— Качество не имеет цены.

Уайет улыбнулся. Кое-чему она уже научилась. А у него собирается материал для книги, над которой он с увлечением работает по ночам, после четырнадцати часов занятий с Люси. “Светская львица за одну ночь” — так они с Киплингом думали назвать книгу. Этот эксперимент станет ярким событием в антропологии — и принесет Уайету славу в ученом мире, где о нем стали забывать.

День седьмой, 1.54

— Сколько раз я должен повторять? Gstaad надо произносить Штаад, а не Гштаад.

Уайет ходил вокруг кушетки, на которую Люси рухнула как подкошенная. Хоть они и неустанно работали над ее речью, ее “аканье” было таким же широким, как Великие Равнины, да и нескончаемые “ой, знаете” на каждом шагу и манера атаковать собеседника пулеметной очередью из слов требовали срочных карательных мер.

— В Гштааде снег просто сказочный, не то что в Аспене, — повторила Люси без всякого выражения.

— Опять это косноязычие! Да проснитесь вы наконец, — Уайет сердито постучал карандашом по блокноту. — Сначала.

Но Люси подняла указательный палец и с жадностью отпила несколько глотков воды из стакана. Еще одна вульгарная привычка. Неужели в этой девушке нужно переделывать вообще все?

— Может, закончим завтра? — жалобно попросила она. — Честное слово, я сейчас в обморок упаду. И вообще сегодня канун Рождества.

— Закончим, когда у вас получится как надо! — рявкнул Уайет. Она что же, думает, ему доставляет удовольствие шестой час слушать, как она издевается над английским языком? Неужели он не предпочел бы потягивать свой любимый лаймовый коктейль на террасе в доме матери, рядом со сверкающей белыми огнями трехметровой рождественской елкой? — С самого начала, Люси. И ради всего святого, сядьте прямо.

Она откашлялась и с усилием выпрямила спину, сев на край кушетки.

— Мне кажется, мы встречались с вами в мае на Капри, — произнесла она, старательно выговаривая каждое слово.

— Да! — Уайет прекратил свое хождение. — Да, да, да! — Ей впервые удалось произнести название острова так, что никому бы не вспомнились безобразные короткие брюки с аналогичным названием. — Дальше!

— Я не хочу, чтобы меня знали просто как наследницу состояния семьи Эллис, — продолжала Люси, удивляясь сама себе. — Пусть лучше обо мне судят по тому, чего я добилась.

— Да! А вот это уже совсем хорошо!

— Я выросла в Чикаго, но лето моя семья проводит на Нантакете[9]. — Люси и сама поразилась аристократической интонации своего голоса. — Вы напомнили мне подругу, с которой я жила в одной комнате, когда училась в школе. — Они смотрели друг на друга и не верили своим глазам. — После Дня памяти Нью-Йорк пустеет.

— Наконец-то! — Уайету хотелось запрыгать от радости, но он сдержался. — Дальше!

— В Штааде снег просто сказочный, не то что в Аспене! — прокричала Люси.

— Кажется, получилось! — воскликнул Уайет. Целых шесть предложений она произнесла как чистокровная аристократка в десятом поколении. Он схватил ее за руки и поднял с кушетки.

— Одна неделя на Ибице, и потом я могу целый год не вспоминать о ночных клубах, — она произнесла название острова на испанский лад — “Ивиса”.

— Ай да мы!

Не в силах сдержать радость, Уайет схватил Люси за талию, которая стала гораздо тоньше — он это заметил, — и они пустились в пляс по комнате.

— Мне кажется, мы встречались с вами в мае на Капри! — она кокетливо улыбнулась.

— Получилось! — воскликнул он и закружил ее на месте.

Глава 12

Из заметок к книге Уайета:

“Доминантное поведение у самцов цихлид связано с яркостью окраса. Когда ученые поставили эксперимент и стимулировали появление у подчиненных самцов цихлид яркого окраса, они увидели, как рыбы уже через несколько минут стали проявлять доминантное поведение. С таким же изумлением я наблюдал, как изменилось самосознание Люси, стоило ее прилично причесать и приодеть. Наша работа только началась, но я уже не сомневаюсь, что светская львица рождается из платьев от знаменитых модельеров, причем ни одно нельзя надевать дважды”.

— Предположим, вы устраиваете прием и кто-то уступает вам для этого знаменитого повара — из тех, к кому записываются за полгода вперед. Как следует отблагодарить за такое одолжение?

— Написать от руки письмо со словами благодарности и послать на следующее утро с курьером?

Люси старалась скрыть, что запыхалась, спеша за Уайетом, который поднимался по лестнице Музея американского наследия, шагая через ступеньку. За две недели, что прошли с начала эксперимента, у Уайета развилась привычка постоянно ее чему-то обучать. А она, начав делать успехи, перестала так сильно эту его привычку ненавидеть. Когда она отвечала правильно — а такое случалось все чаще, — оба радовались.

Уайет презрительно фыркнул.

— Пальцем в небо.

— Изящный букет от флористов из “Плазы”?

Она тяжело дышала. После ежедневных утренних и послеобеденных занятий с бывшим спецназовцем Дерриком она должна была бы с легкостью взбежать по лестнице музея, но в итоге еле поспевала за Уайетом, который шел семимильными шагами. Они спешили на только что открывшуюся выставку Пьера Боннара, и Люси полночи читала об объединении художников-постимпрессионистов “Наби”, членом которого был и он. Нужно было не просто читать, а вникать, но ей было действительно интересно, к тому же ее как дизайнера привлекали используемые Боннаром жаркие, насыщенные тона.

— Вторая попытка, — сказал он.

— Пригласить на грядущую вечеринку?

Уайет закатил глаза.

— Опять мимо!

— А, знаю. Послать десять пар туфель “Кристиан Лубутен”. Ведь именно так отблагодарила Джессика Синфилд Опру?

Люси была уверена, что на сей раз угадала. Вчера вечером Уайет долго объяснял ей правила взаимодействия при формировании внутриплеменных связей. Он называл это “услугой за услугу” и рассказал, какую важную роль играет у шимпанзе взаимное почесывание спины — да и у людей тоже. Взаимодействие — это клей, соединяющий разные группы общества. И какая женщина не оценит в качестве бартера туфли “Лубутен”?

— Ну это уж слишком, разве только если повар — сам Томас Келлер. Правильный ответ: пригласить ее на уикенд в свой дом в Милбруке.

— Уайет, у меня нет дома в Милбруке!

Он остановился у парадной двери музея, осмысливая это обстоятельство.

— Ладно, тогда цветы.

Показав контролеру свою карту VIP-гостя, он скользнул внутрь, таща за собой Люси. Потом что-то быстро напечатал на своем “Блэкберри”, отправил и бросил мобильный в карман кашемирового пальто.

“Корнелия, получил твои сообщения. Спасибо за вино. Работаю над новым проектом и очень занят. Всех благ. У.”

Всех благ? Всех благ?! Корнелия кипела от негодования, рассматривая свой ноготь, покрытый ярким, как пуансетия, лаком. Она лежала в шезлонге возле бассейна в Палм-Бич. Мог бы с таким же успехом написать “Пошла к черту, знать тебя не желаю”. Как можно было послать такое наглое эсэмэс, получив бутылку “Шато Мутон-Ротшильд” урожая 1982 года? Она положила правую руку на упругий живот, согретый горячим утренним солнцем, и протянула левую в сторону маникюрши.

Корнелия прожила последнюю неделю в доме родителей (они уехали в Лондон, а время для отдыха в Палм-Бич было просто идеальное), но она по-прежнему продолжала длившуюся уже целый месяц кампанию примирения с Уайетом, чьи представления о светском этикете она оскорбила, фотографируясь рядом с Тео Голтом. Несколько дней после презентации “Таунхауса” Уайет не отвечал на звонки, и она послала ему имейл со снимком, где Патрик Макмаллен запечатлел их вдвоем, — пусть вспомнит, как изумительно они смотрятся вместе. Ответа не последовало. И тогда, перед отъездом во Флориду, она подкараулила Маргарет, когда та выходила из дому, и сунула ей в руки небольшой сверток для Уайета: внутри был носовой платок, который он забыл у нее в тот первый вечер, когда они целовались в баре “Сошиалиста”. Она надеялась, платок пробудит в его душе воспоминания об афте-пати для двоих. Воспоминания, как видно, не проснулись. Она продолжала звонить и слать имейлы, но он по-прежнему не отвечал, и она в конце концов опустилась до того, что совершила набег на винный погреб своего отца. И что же Уайет? Прислал это идиотское эсэмэс.

— Ровнее не стало, — пожаловалась она, сунув палец чуть ли не под нос маникюрше. Молоденькую латиноамериканку прислало агентство, которое предоставляло Корнелии услуги маникюрш, массажистов, иглоукалывателей и инструкторов по йоге, — так Корнелии не приходилось смешиваться с толпой.

— Я не вижу никаких неровностей, мисс Рокмен, — ответила девушка. — Я перекрашивала ноготь три раза. По-моему, ровнее уже невозможно.

— Что вы сказали? — ноздри Корнелии слегка раздулись, она спрыгнула с шезлонга и грозно выпрямилась во весь рост, ее тень упала в бассейн на мелководье. — Как будто слепой шимпанзе наляпал лак, я не собираюсь платить за такой маникюр.

Произнеся слово “шимпанзе”, она тут же вспомнила своего бывшего возлюбленного, антрополога, и рассердилась еще пуще.

— Хорошо, я могу покрыть заново…

— У меня нет времени сидеть и смотреть, как вы опять все испортите!

Маникюрша вздохнула.

— Всего доброго, мисс Рокмен. Через неделю, в то же самое время?

— Что же делать. Но скажите Эсмеральде, никаких чаевых. Я, знаете ли, всегда все проверяю до цента.

Девушка двинулась к дому с тяжелой сумкой в руках.

— Да, моя фамилия Рокмен, но это не значит, что я банкомат! — крикнула ей вслед Корнелия. Ее мать Верена внушала ей, что все люди без исключения — от мужчин до маникюрш — норовят сесть тебе на шею и что она не должна никому этого позволять. Вымогатели, тунеядцы. Кому, как не ей, Верене, это знать: когда они с отцом Корнелии поженились, Верене было двадцать три года, она была скандинавской красавицей, разгуливавшей по подиуму в купальнике, а он — сенатором шестидесяти двух лет с больным сердцем. И вот назло судьбе сенатору перевалило за девяносто, а у прекрасно сохранившейся пятидесятидвухлетней Верены, по слухам, было не счесть любовников.

“Позор!” — возмутилась бы она, узнав, в каком положении оказалась Корнелия. Чтобы женщина заискивала перед мужчиной? Мужчинами — даже богатыми, могущественными, умными — надо крутить и вертеть, это легче легкого, надо только уметь. Чтобы обладать этим искусством, надо быть настоящей женщиной, а уловки Корнелии — беспомощный детский сад.

Но разве Корнелия ожидала такого сопротивления со стороны Уайета? Большинство мужчин вообще не обратили бы внимания на пустяковую оплошность, которую она допустила на том дурацком приеме, и уж конечно все мужчины, кого она знала (за исключением, как выяснилось, Уайета, который нравился ей сейчас как никогда раньше), простили бы ее при малейшем намеке на раскаяние.

Корнелия снова легла в шезлонг и поправила бюстгальтер своего узенького белого бикини. Голубая вода, бледно-розовый фасад родительского дома, ласково шелестящие пальмы, окружающие собственность Рокменов, рождали атмосферу благополучия и покоя, так что порой Корнелия принимала успокоительное всего два раза в день, и этого было достаточно. Увы, на этот раз дела обстояли отнюдь не так удачно.

Все равно они с Уайетом Хейзом поженятся, размышляла Корнелия, протягивая руку к стакану с мятным чаем со льдом. К такому заключению она пришла прошлой зимой, лежа в том же самом темно-синем шезлонге, на следующее утро после того, как их с Уайетом представили друг другу во второй раз за коктейлями на пришвартованной здесь яхте Морганов. Уайет стоял на носу, за ним, вдалеке, цепочкой огней вырисовывался далекий мост Окичоби. Корнелия не могла оторвать от Уайета глаз. Аристократ до кончиков ногтей, хоть и в джинсах и белой рубашке с закатанными до локтей рукавами. “Мы будем идеально смотреться вместе”, — сразу же подумала она. Весь вечер она кокетничала с его лучшим другом Трипом Питерсом и чувствовала на себе взгляд Уайета. Через месяц он пригласил ее в ресторан “Пер Сэ” (это бы случилось раньше, если бы не его бесконечные сафари), а после ужина они поехали в бар “Сошиалиста”. Так они начали встречаться.

Утром того дня, когда праздновался выход первого номера “Таунхауса”, ей позвонила знакомая продавщица из ювелирного магазина Гарри Уинстона и сообщила, что перед Рождеством к ним заходил Уайет и что, перед тем как подойти к витрине с браслетом-дорожкой, который она для него приготовила, он посмотрел на обручальные кольца. Корнелия обрадовалась, но не удивилась. Все шло как по-писаному. Уайет сделает предложение весной, и у нее будет целый год для подготовки свадьбы в июне в ее родовом имении в Норт-Ист-Харборе. Репетицию обеда можно будет устроить в родовом имении Уайета в том же Норт-Ист-Харборе. Свадьбе отпрысков семей Рокмен и Хейз будут посвящены четыре разворота в “Вог”, может быть, и больше.

Их размолвка слегка поколебала эти планы, но она сумеет все уладить. “Всегда добивайся того, чего тебе захотелось” — это был главный жизненный принцип, который Корнелия выработала за свои двадцать семь лет. Она гордилась своей победой, когда выиграла сумку крокодиловой кожи “Биркин”, когда ей удалось занять место в первом ряду на показе коллекции Марка Джейкобса и достать не один билет, а целых три на “оскаровскую” вечеринку, которую устраивал журнал “Вэнити фэйр”, и вот теперь, когда она вернет себе Уайета, это будет ее величайший триумф.

— Я пустила эту девицу жить в своей квартире, неужели этого мало? — Элоиза зацепила пальцем “Уоллстрит джорнал”, за которым прятался Трип, и потянула к себе, так что ему пришлось посмотреть на нее. Они летели на высоте двадцать тысяч футов, возвращаясь из Аспена, где провели праздники. — Теперь ты еще просишь меня угробить на нее всю пятницу в каком-нибудь спа-салоне.

— Можно подумать, я тебя посылаю на крестные муки, — Трип сложил газету и аккуратно убрал в кейс. Потом улыбнулся. — И пожалуйста, не притворяйся, что ты не в восторге от того, что переехала жить ко мне.

Элоиза легко шлепнула его по руке.

— Я бы с еще большим восторгом вернула себе свою гардеробную.

— У тебя слишком много одежды. Тебе кто-нибудь об этом говорил?

— Я стилист. А стилисту нужно пространство.

Она укуталась в толстый кашемировый плед, подвернув под себя ноги.

— Почему Уайет не может провести с ней этот день? Я не хочу, чтобы мне навязывали друзей. Это он все затеял, а не я.

— Я же сказал тебе, ему надо в Бостон по делам.

— Оставь, пожалуйста! Когда Уайет перестанет притворяться, что он работает?

Элоиза и сама не понимала, почему так упирается. Возможно, виной тому не Уайет и эта его девица Люси, а Трип, который в последнюю минуту отказался ехать на праздники к ее родителям в Даксбери и пожелал вместо этого кататься на лыжах. Весь первый день их отдыха Элоиза уговаривала маму ни о чем не беспокоиться. Но хуже всего было то, что она не смогла объяснить Трипу, из-за чего весь сыр-бор.

— Судя по всему, он пытается сотворить собственную идеальную женщину. Звонил мне вчера и спрашивал, что, по моему мнению, следует выставлять напоказ, а что скрывать.

Трип только засмеялся.

— Поверь мне, у Люси столько же шансов стать идеальной женщиной Уайета Хейза, сколько у “Кабс” выиграть в Главной лиге бейсбола[10].

Но ему не удалось окончательно разубедить Элоизу. С самой Люси она еще не встречалась, заходила иногда к себе вынуть почту и взять кое-что из вещей, но Люси никогда дома не заставала. Вероятно, та дни и ночи проводила у Уайета, в его питомнике, где выращивают светских львиц. Уайет тоже давно нигде не показывался, даже добился у матери позволения не приезжать на Рождество, чтобы не прерывать “занятий”.

— Честное слово, он еще никогда так странно себя не вел.

Трип отвел от ее лица прядь волос — на этот раз они были цвета пшеницы.

— Не знаю, но он буквально терроризирует меня: уговори да уговори Элоизу уделить Люси время. Ты просто будь с ней поприветливее. Пусть вам сделают массаж, маникюр, поболтайте немного. Неужели это такое тяжкое испытание?

Элоиза съежилась в кресле, она понимала, что ведет себя как капризный ребенок. После их поездки на Теркс и Кайкос, которая оказалась сказочной и прекрасной, как Трип и обещал, она почему-то пребывала в мрачном настроении.

— Ладно, если для тебя это так важно, я проведу с ней день. Но на этом поставим точку, договорились?

“Блэкберри” Корнелии проблеял первые такты Rich girl, прервав ее прогулку по Уорт-авеню. “Дафна Конверс, офис” — высветилось на экране.

— Ты сидишь? — выпалила Дафна. — Грандиозные новости! Только что звонили из “Дафинко”, и угадай, кого они хотят сделать лицом новой линии духов?

— Что за “Дафинко”? — спросила Корнелия, изучая витрину “Картье”. Ей хотелось иметь больше золотых украшений. Купить пару браслетов или что-нибудь еще. Она толкнула тяжелую красную дверь, и продавщица тотчас же подалась навстречу. Корнелия любила, когда ее узнавали.

— Всего-навсего крупнейший дистрибьютор косметики и духов в стране, вот кто, крошка, — тараторила Дафна. — И они хотят, Корнелия, чтобы ты представляла их следующие духи. Именно ты! Речь идет о миллионах!

Корнелия остановилась. Да, новость действительно потрясающая.

— То есть что же, везде на рекламе будут мое лицо и мое имя?

Корнелия подняла палец — пусть трепещущая продавщица подождет.

— Везде и всюду, на всех видах рекламы, крошка моя. Уж мы ничего не упустим. Сможешь быть на следующей неделе в Нью-Йорке? Надо же все обговорить.

— Я на Сент-Бартсе до вторника. После этого можешь назначать встречу на любой день.

— Мы выжмем из них все до капли! Ты — звезда. Это начало твоей блистательной карьеры, — говорила Дафна. — Они уже составляют образцы ароматов, чтобы у тебя был выбор. Они считают, что в “Светской львице” должны сочетаться ноты ландыша, жасмина, цитруса — с оттенком хвои. Это классика, она вне времени, чистая, прозрачная…

— Ну, не знаю… — Корнелия показала на бриллиантовый браслет “Картье” белого золота (восемнадцать карат!), и продавщица c удивительным проворством выхватила его из витрины. — Мне бы хотелось что-то более загадочное… Более сексуальное…

Дафна подхалимски согласилась, и Корнелия почувствовала, как мышцы спины начали расслабляться. Она подняла на лоб огромные солнечные очки и протянула продавщице черную кредитку “Америкэн Экспресс”. Впервые за все время после презентации “Таунхауса” она ощутила, что жизнь прекрасна.

Ее именем назовут духи! И когда она пошлет Уайету свою подвязку, надушенную “Корнелией”, он растает.

Глава 13

— Духи? — переспросила Дотти Хейз, подняв бровь.

— Она очень пробивная особа, — сказала Бинки Хоу.

В полутора тысячах миль к северу по-прежнему гремели вечеринки, однако значительная часть светского общества переместилась с Манхэттена в Палм-Бич — принять участие в широко известных сезонных благотворительных мероприятиях. На веранде Бинки, защищенной от полуденного солнца огромным баньяном, собрался организационный комитет помощи Музею Флаглера — общество дам от двадцати пяти до семидесяти пяти лет, одетых, при всей разнице в возрасте, на удивление одинаково.

Нарушила негласно утвержденный дресс-код только Корнелия Рокмен: на ней было обтягивающее платье, оставляющее полностью открытыми не только длинные стройные ноги, но и крепкие бедра.

Она сидела среди более молодых членов комитета.

— Пробивная, — повторила Дотти, неодобрительно глядя на нее. — Думаю, это очень точная характеристика.

Бинки наклонилась к ней.

— Меня поражает, сколько молодых женщин сейчас занимаются бизнесом. Лично я, когда вышла замуж, бесконечно участвовала в благотворительности. Но продавать какое-то изделие, названное твоим именем…

— Ах, не продолжайте, — сказала Дотти и протестующе подняла руку. Где мать этой девушки? Хотелось бы знать. Верена Рокмен подчас ведет себя нескромно, но, по мнению Дотти, как мать она не имеет права пустить все на самотек. До чего докатилась ее дочь — красуется на обложке последнего номера журнала “Светская жизнь в Палм-Бич”! Впрочем, стоит ли удивляться, ведь Верена и сама была моделью, демонстрировала купальники. Может быть, родив Корнелию, она заметно обесцветила голубую кровь Рокменов.

— Ты уж, Дот, не убивай меня, — повинилась Бинки. — Корнелия попросила посадить ее рядом с тобой. И так настаивала, я просто растерялась…

— Ну что ты, пустяки.

Дотти тотчас же захотелось уйти с обеда, которого она так ждала всю неделю. Ей было неприятно, что Корнелия втерлась в состав правления заведения, столь дорогого ее сердцу. Она уже двадцать лет входила в правление Музея Флаглера, как и ее мать, которая трудилась на этом поприще до нее. Со времен ее юности музей был единственной отдушиной в культурной жизни высшего общества, съезжавшегося в Палм-Бич. Построенный по проекту Каррера и Гастингса, знаменитых архитекторов, проектировавших здание Нью-Йоркской публичной библиотеки, Музей Флаглера словно бы возвращал ее в Золотой век, когда ее семья, ее родные, друзья и ближайшее окружение наживали огромные состояния.

— Обед подан, — провозгласила служанка в накрахмаленном переднике, и дамы двинулись по каменным плитам веранды к столу.

— Прости, — шепнула Бинки и, сжав локоть Дотти, отошла.

Дотти сразу нашла свое место и, пока остальные дамы рассаживались, любовалась салатными тарелками с желтой каймой. Да, Бинки всегда все делает безупречно, вот только настырным молодым девицам дать отпор не умеет. У нее в Палм-Бич шесть фарфоровых сервизов, так что ее гостям, приезжающим на уикенд, всегда подают на разных. Имя на карточке было написано от руки изящным каллиграфическим почерком многолетней помощницы Бинки, Мэри Сью; худая, жилистая особа, она неизменно сопровождала свою хозяйку, куда бы та ни отправилась, и если верить сплетням, а Дотти решительно отказывалась им верить, иногда даже делила с Бинки постель. Бинки, как и многие их подруги, уже лет двадцать как жила с мужем в разных комнатах. Зачем тесниться в одной спальне, когда этих самых спален так много?

— Оказывается, мы сидим рядом? — прощебетала Корнелия и чмокнула Дотти сначала в одну щеку, потом в другую. — Какая удача!

— В самом деле, — сказала Дотти.

Обед прошел быстро за общей беседой, дамы клевали салат “Цезарь” и чилийского сибаса и обсуждали последние поступления в фонд музея, чтобы потом всласть посплетничать об общих друзьях. К досаде Дотти, Корнелия с поразительным упорством переводила любую тему на Уайета. Когда Сюзанна Грей, чья семья недавно купила яхту Морганов, стала советоваться о дизайнерах — кому лучше поручить заново отделать интерьер, Корнелия кинулась расхваливать Тикки Морриса, который сотворил нечто грандиозное в квартире Уайета. Когда Жаклин Гриффин заговорила о прошедших выборах, Корнелия просветила сидящих за столом по поводу мнения Уайета о каждом из кандидатов. На десерт подадут лимонный торт безе? Это любимый торт Уайета, объяснила Корнелия, но это никого не заинтересовало.

Дотти весь обед успешно отражала попытки завести разговор о ее сыне, но когда убрали десертные тарелки, Корнелия посмотрела на нее в упор своими кошачьими глазами.

— Вы, наверное, слышали, что мы с Уайетом сейчас не встречаемся, — произнесла она с надрывом.

— Как это печально, — сказала Дотти. — Но я уверена, что у такой красавицы, как вы, нет недостатка в очарованных вами поклонниках.

— Они меня не интересуют, — отрезала Корнелия, удивив Дотти своей настойчивостью. — Мы с Уайетом созданы друг для друга, я это знаю. Мы хотим от жизни одного и того же. Мы оба страстно любим свою работу — Уайет изучает приматов и людей, а я занимаюсь благотворительностью и… и хочу заняться бизнесом. У нас общие нравственные ценности.

Дотти молчала, складывая и раскладывая салфетку и стараясь не показать, как ее оскорбило последнее заявление Корнелии. Подумать только, и она еще совсем недавно просила сына дать этой девице еще один шанс!

— Может быть, он передумает, если вы поговорите с ним. Он так высоко ценит и уважает вас, Дотти… я уверена, он прислушается к вашему мнению.

— Уайет такой упрямый, — сказала Дотти. Да, она оговорит сына, это единственный способ выкрутиться из этой ситуации дипломатическим путем. — С ним очень трудно. Он всегда должен настоять на своем. А до чего груб! Просто невыносимо. Совсем не похож на отца характером, должна признаться. Его отец был истинный джентльмен, без страха и упрека.

— Уайет тоже джентльмен, — не сдавалась Корнелия. — У него безупречные манеры — просто он не желает ими пользоваться.

— И потом эти его постоянные путешествия, — продолжала Дотти. — Я никогда не знаю, в какой точке земного шара находится мой сын. Не представляю, чтобы человек с таким характером мог построить серьезные отношения.

Корнелия поняла, что ей не завербовать Дотти в свои сторонники, ее лицо на миг исказилось злобой. А Дотти нервно перевела разговор на другую тему:

— Как это замечательно, милая, что вы решили заняться делами музея. Нам нужны молодые люди, которые осознают свою ответственность перед обществом.

— О да, я очень хорошо осознаю свою ответственность перед обществом, — Корнелия откинулась на спинку кованого чугунного стула и сложила руки на груди. — Я вхожу в состав тридцати семи комитетов.

Дотти была потрясена.

— Тридцати семи, вы сказали? Да как же у вас на все хватает времени?

— Многим нужно просто мое имя, для рекламы. Ну, знаете, чтобы привлекать людей на разные мероприятия. А я рада, что могу помочь.

— Понимаю, — сказала Дотти. Наглость этой девицы просто пугает. И это — будущее правления Музея Флаглера? — Да, мир неузнаваемо изменился со времен моей молодости. В вас, молодых, гораздо больше… энергии. — Она взглянула на часы. — Мне пора. В три теннис. Рада была повидать вас, Корнелия. Передайте от меня привет родителям.

— Обязательно, — Корнелия уже не считала нужным скрывать свое недовольство. — Уайет не собирается сюда приехать?

— Увы, вряд ли. Работа не позволяет ему отлучиться из Нью-Йорка.

Дотти внимательно наблюдала, как Корнелия воспримет это сообщение. Дамы поднялись и, холодно обменявшись поцелуями, расстались.

Люси бросила на пол свою взятую напрокат сумку “Биркин” и заперла дверь Элоизиной квартиры. Забавно, она уже давно чувствовала себя здесь как дома. Именно о таком доме она всегда мечтала — истинно женском, в нежных, теплых тонах, с мягкой, удобной мебелью. Она достала из сумки зазвонивший “Блэкберри” — последняя модель, только что купленная Уайетом, — и рухнула в кресло. Все тело у нее болело благодаря стараниям Деррика, мучительно пульсировало в голове, и за это надо было благодарить Уайета. “Абонент неизвестен”.

— Алло, — сказала она, включив мобильный.

— Что же ты не сообщила мамочке, что переезжаешь?

О черт, Рита! Люси слышала в трубке такой знакомый гул бара “О’Шоннеси”.

— Я оставила тебе на этой неделе пять сообщений на автоответчике, — продолжала Рита. — Мои ногти вернулись обратно! Твой хозяин вложил в посылку записку: ты, говорит, больше месяца не забираешь почту, и он не знает, где тебя искать. Славный парень. Холостой?

— Женатый, — буркнула Люси. Она не посвящала мать в произошедшие в ее жизни перемены, потому что не знала, как описать свои новые обстоятельства. Ведь Рита, почуяв деньги, тут же к ней заявится. — Я сейчас присматриваю за домом приятельницы, она уехала. Это ненадолго.

Не то чтобы правда, но и не совсем ложь.

— Тогда дай мне свой адрес. Я перешлю тебе ногти. Кстати, получилось потрясающе. Ты просто обалдеешь от Опры Уинфри в ее разных весовых категориях. Твой босс оторвет их с руками.

— М-м-м…

Люси дала Рите адрес Элоизы.

— Так ты покажешь их Ноле Синклер? Это золотая жила, уж ты мне поверь…

— Ноле? Не самый удачный кандидат. — Это еще слишком мягко сказано, учитывая, что она не считает Люси за человека и месяц назад с треском выгнала. — Нола грызет ногти.

Рита ахнула. Грызть ногти, считала она, преступление, такое же, как жечь книги. Даже хуже. Но она спохватилась.

— Что ж, в Нью-Йорке пруд пруди потенциальных инвесторов. Может быть, мне стоит переехать пока к тебе, мы бы вместе это дело пробили. Я возьму тебя в долю, пятнадцать процентов твои. Или десять. Что скажешь? Десять процентов от миллиона долларов… в общем, это очень даже неплохие деньги.

Люси чуть не застонала. Именно этого она и боялась: что явится Рита и отнимет у нее лучший шанс, который предложила ей жизнь. Если она узнает про Уайета, то вцепится в него мертвой хваткой.

— Я попробую тут кое с кем переговорить, — сказала она. — Она не лгала, переговорить она, конечно, переговорит, но не о Ритиных дурацких ногтях. — Посмотрим, что можно будет сделать. Ты пока наберись терпения.

К великому ее облегчению Рита вроде бы согласилась. Люси нужно только, чтобы мать не врывалась в ее жизнь всего два с половиной месяца, те самые, что остались до бала “Модный форум”. После бала все чудесным образом изменится, она поступит на работу к знаменитому дизайнеру, снова начнет зарабатывать себе на жизнь и сможет помогать Рите. Нужно только немного подождать.

Едва Фернанда Фейрчайлд оторвалась от бортика, как ее ноги в безобразных, взятых напрокат коричневых коньках стали разъезжаться. (Она просила дать ей белые, они больше подошли бы к ее куртке с гофрированными рукавами и кашемировой шапочке, но ей сказали, что коричневые — последний писк.) “Паркер!” — взвизгнула она, забыв о всякой выдержке и изо всех сил размахивая руками, чтобы не шлепнуться. Паркер, настоящий спортсмен в пуховом стеганом жилете и меховых наушниках, бросился ее спасать. “Спасибо, — сказала она, обретя равновесие. — А для вас лед просто родная стихия”. Фернанда удивилась, когда Паркер выбрал местом их третьего свидания каток “Уоллман”, эту ловушку для туристов, и просто не могла прийти в себя от изумления, обнаружив, как сильно ей здесь нравится. Паркер принес с собой огромный термос с горячим какао плюс большой пакет пастилы и явно забавлялся беспомощностью Фернанды.

— Думаете, я пригласил бы вас на каток, если бы не умел кататься? Я играл в школьной хоккейной команде, — сказал Паркер, поддерживая ее под руку. Они плавно обогнули угол и даже не столкнулись с восьмилетним пижоном, который чуть не подрезал их. — Хоть это и было тридцать лет назад.

Когда он засмеялся, от уголков глаз побежали лучики морщин. Если бы Фернанда увидела такое на своем лице, она бы ужаснулась, но морщинки Паркера ей почему-то показались ужасно милыми.

— В последний раз я каталась на коньках, когда мне было пять лет, — она неожиданно ударилась в воспоминания. — За нашим старым домом в Бедфорде был пруд, и папа как-то раз позволил нам с Максом покататься в воскресенье, когда мама куда-то ушла. Я была в восторге, никак не хотела уходить. Ноги ужасно замерзли, так что папа отнес меня домой на руках.

— У вас был собственный каток?

— Быть-то был, да только нам от него не было никакой радости. Мама нас слишком уж опекала.

— Я ее понимаю, — Паркер слегка сжал ее руку перед очередным поворотом. — Зато теперь вы можете наверстать упущенное. Катайтесь сколько душе угодно!

Паркер отпустил руку Фернанды и стал описывать вокруг нее круг.

Но тут ее снова подсек нахальный восьмилетний чертенок, и она опять отчаянно забарахталась, стараясь не упасть. “Ай!” — закричала она. Паркер вновь подхватил ее под руку.

Фернанда уже давно относилась к свиданиям как к работе: наверное, с таким же чувством актриса идет на прослушивание. Но на этот раз с Паркером она ничего подобного не ощущала.

— С кем сегодня ужинаете? — спросил он, скользя рядом с ней.

— С мамой… — любому другому она придумала бы что-то более романтическое, но с Паркером ей не хотелось притворяться, — но я могла бы передоговориться на другой вечер.

— А может быть, мы поужинаем втроем?

Фернанде захотелось ущипнуть себя.

— Правда? Я думаю, она с удовольствием.

— Отлично, — Паркер потер руки с нескрываемым воодушевлением. — Не поехать ли нам ко мне? Я неплохо готовлю.

— Вы еще и готовите?

Он улыбнулся.

— Я после университета целый год учился в Кулинарной академии “Кордон Блё”, только потом сирены мира финансов соблазнили меня своими сладкими голосами.

Она остановилась.

— Стоп, Паркер, карты на стол.

— Вы о чем?

— Таких безупречных мужчин не бывает. За всем этим кроется какой-то подвох. Вы ходите на концерты этой нимфетки Ханны Монтаны? Храните срезанные ногти?

— Подвох? — Паркер в задумчивости потер подбородок. — Да нет, вроде бы. Хотя, конечно, есть мистер Пусик…

Только этого не хватало!

— Звучит пугающе, но на самом деле ничего страшного. Это хорек.

Ничего страшного?! Да это просто гадость! Фернанда не любила зверей. Вот когда их превратили в нежнейший мех и сшили из меха манто, это уже другой разговор. Даже к собственным таксам, Джорджу и Барбаре, она была почти равнодушна.

— Мистер Пусик изначально принадлежал моей бывшей супруге — это ей он обязан своим кошмарным именем, но она оставила его мне, вот я и взял его под опеку. Очень славный и умный зверек, надо только с ним подружиться.

Фернанда вежливо кивнула, но мысленно отправила приблудного пасынка в школу-интернат. Она не допустит, чтобы какой-то паршивый грызун помешал ее счастью. Паркер был именно тот, кого она искала. Она представляла себе их будущую совместную жизнь: двое прелестных детей, просторная квартира на Парк-авеню, загородный дом в Хоуб-Саунде, ей больше не придется жить вместе с матерью. Она бросит работу и полностью сосредоточится на усовершенствовании собственной фигуры, убранстве интерьеров и устройстве детей в престижные школы. Она блаженно размечталась и не заметила, как носок конька попал в глубокую выбоину, качнулась назад и стала падать, но льда коснуться не успела, руки Паркера подхватили ее. Со стороны можно было подумать, что Фернанда Фейрчайлд упала в обморок.

Элоиза понятия не имела, как ей вести себя с симпатичной молодой женщиной, которая сидела рядом с ней на заднем сиденье “мерседеса”. Трип чуть не с ножом к горлу навязал ей Люси Эллис — дескать, займитесь собой, женщины это так любят, — и вот теперь Рауль вез их в благоухающий розовым маслом спа-салон на Пятой авеню. Понимания Элоиза не ждала, и в любом случае она предпочла бы провести пятницу иначе.

— Вы, наверное, думаете про меня: “Что за странная особа”, — сказала Люси, прервав молчание. Она теребила рукав своего палевого кашемирового свитера, разглаживала на коленях темно-серые брюки. Казалось, она чувствует себя неловко и скованно в своей одежде, точно маленькая девочка в накрахмаленном рождественском платье.

— Что? Ну конечно нет. Вы… вы очень славная девушка.

Элоиза смотрела в окно на магазин “Бергдорф Гудман”, не зная, что еще сказать. Разве может не насторожить девушка, которая согласилась стать объектом фантастического социального эксперимента Уайета? Как не отнестись к ней свысока, если ее убогое честолюбие не простирается дальше желания стать светской львицей? Конечно, разработка модных тенденций не совсем то, что “Врачи без границ”, но все равно Элоиза гордилась своей независимостью.

— Я хочу еще раз поблагодарить вас за то, что вы позволили мне жить у вас в квартире, — сказала Люси, когда они попрощались с Раулем и направились к золоченым дверям салона. — Мне так неловко, я выжила вас из вашего собственного…

— Ерунда, нам с Трипом давно пора съехаться. Все замечательно.

Она улыбнулась, скрывая досаду — до чего же Люси не уверена в себе. Конечно, Элоиза далеко не в восторге от того, что в ее гостевой спальне поселилась какая-то незнакомая ей особа, да еще купается в ее сделанной под старину, на львиных лапах ванне. Однако благодаря Люси они с Трипом наконец-то стали жить вместе, поэтому Элоиза не жаловалась. Да и вообще Люси у нее всего на три месяца. После чего, как объяснил ей Трип, она будет снова выпущена на волю — а Элоиза тогда, возможно, продаст свою квартиру.

— Все равно, большое спасибо, — Люси, вероятно, почувствовала, что дальше эту тему развивать не стоит. — Уайет сказал мне, что вы стилист.

Элоиза кивнула.

— Да, занимаюсь этим с тех пор, как окончила университет. Все время в разъездах, устаю, но я очень люблю свою профессию.

Они подошли к сурового вида девушке за стойкой регистрации.

— Думаю, мы записаны на фамилию “Питерс”. Маски для лица и массаж.

— Уайет вам говорил, что я хочу стать модельером? — спросила Люси, следуя за девушкой в шикарную раздевалку, где на двух соседних кабинках значились их имена.

У Элоизы взлетели брови — не удержалась. Чего она не переносила, так это бездарных светских львиц, а уж если эта дура еще думает, что, стоит ей только пожелать, и она тут же станет второй Дианой фон Фюрстенберг, от такой надо бежать на край света. Они не понимают, что здесь нужны талант, фантазия и тяжкий, упорный труд.

— Поздравляю, — сказала она с притворным энтузиазмом, надеясь, что Люси не попросит ее поделиться своими связями. Только этого ей не хватало.

— Не знаю, что у меня получится, но это моя заветная мечта. Я с детства шью, чуть ли не с пеленок, и у меня целая коллекция моих собственных эскизов — роскошные вечерние платья, какие я никогда не могла себе позволить. Знаю, я самая обыкновенная девушка из Миннесоты и мои шансы преуспеть близки к нулю, но я просто не могу отказаться от своей мечты.

Элоиза накинула белый махровый халат. Она решила поговорить с Люси откровенно.

— И вы считаете, что Уайет — ваш счастливый билет? Чтобы заявить о себе в мире моды одного только социального статуса недостаточно.

Люси вспыхнула, но тут же горячо закивала головой.

— Знаю, знаю. Только сама я, когда работала у Нолы Синклер, выше швеи в пошивочном цехе не поднялась.

— Вы работали у Нолы?

Люси заколебалась.

— Да, в общем-то… вы случайно не помните, как месяц назад официантка провалилась под подиум?

— Разве такое забудешь!

— Это была… в общем… — и Люси показала пальцем на себя.

Элоиза сразу же почувствовала симпатию к девушке.

— Это были вы? Бедняжка! Я так расстроилась, когда это произошло… видно же было, что вы сильно ушиблись. И я уверена, что Нола вас по головке не погладила…

— Она меня выгнала. Мне и до того жилось несладко, а тут и вовсе тупик. Ну, я и начала подумывать о предложении Уайета сделать из меня светскую даму. Когда эксперимент закончится, я надеюсь, мне удастся устроиться к кому-нибудь из восходящих светил моды, ну например к Такуну или Изабель Толедо, где я смогу пройти хорошую школу. Понимаете, такую работу легче получить, когда у тебя есть связи. А уже потом, когда-нибудь, я хотела бы сама стать художником-модельером.

Элоиза вынуждена была признать, что во всем этом есть смысл.

— Чтобы стать художником-модельером, нужно хорошо знать свое дело. Нужны талант, фантазия, труд.

— Знаю, — сказала Люси. — Даже страшно становится, но мне так этого хочется.

Девушек провели в салон косметологов, где воздух благоухал эвкалиптом, а по стене из камней струилась вода. Элоиза почувствовала, что Люси ей нравится, она даже не ожидала такого. Они уселись в махровые шезлонги.

— Предлагаю игру. Хотите угадывать, кому из королей моды принадлежит то или иное крылатое выражение? Например: “Я всегда ношу свитера задом наперед. Так смотрится более эффектно”.

— Диана Бриланд. Дальше!

Элоиза кивнула.

— “У женщины, которая не пользуется духами, нет будущего”.

— Коко Шанель.

— “В тяжелые времена мода всегда возмутительна”.

Люси на миг растерялась.

— А вот здесь мне нужна подсказка.

— Итальянка, связана с Дали, мать Маризы Беренсон…

— Ах да, конечно, Эльза Скьяпарелли. Я знала, только…

— Кого считают создателем мини-юбки?

— М-м-м, Мэри Куант? Во всяком случае, благодаря ей это дитя лондонских улиц завоевало весь мир.

Элоиза была удовлетворена.

— А какое направление выбрали вы? То есть как модельер?

Люси вздохнула. В это время косметолог покрывала ее лицо густым слоем крема.

— Знаете, я еще не определилась. Мне постоянно хочется чего-то нового. Сегодня я пытаюсь работать в стиле “Эрве Леже” и одеваюсь в обтягивающие платья, а завтра — возвращаюсь к вариациям винтажной классики “Шанель”. И совершенно не представляю, что будет послезавтра.

“Первая ошибка, — подумала Элоиза, — и самая серьезная, если хорошенько подумать”. Ни один из успешных модельеров, насколько ей было известно, не метался между стилями. Конечно, порой что-то менялось, но главное всегда оставалось неизменным. Нет, Люси Эллис, это не годится. Надо вам это понять, иначе ничего не получится. Но вслух этого Элоиза не произнесла. Она ведь только что познакомилась с девушкой и без того была с ней достаточно откровенна.

— Он и у Таунсендов не был? — спросила Корнелия, резко повернув руль серебряного “ягуара”, иначе сбила бы женщину, переходившую Уорт-авеню с ребенком в прогулочной коляске. Она прижала телефон к плечу и громко засигналила.

— Ни слуху ни духу, — сообщила Фернанда. — Уже две недели, как его никто не видел. И это очень, очень странно. Его мать в самом деле сказала, что он в Нью-Йорке? Ты уверена?

— Совершенно. Она чуть не рыдала, что он в Рождество бросил ее одну. И кто бы стал его за это винить, очень ему интересно с этой старой каргой.

Фернанда заговорила тише. В аукционном доме “Кристи” она делила кабинет еще с двумя ассистентками, громко разговаривать не могла, и это раздражало Корнелию.

— Но Чаннинг говорила мне — ее прислуга дружит с одним помощником официанта из ресторана “Сэнт Эмброз”, — так вот, он доставляет уйму всякой еды в квартиру Уайета. Видно, он прочно засел там с Трипом.

— Вдвоем? И больше никого? — спросила Корнелия, собравшись с силами, чтобы услышать имя женщины, занявшей (конечно, всего лишь временно) ее место. Не так уж это ее интересует, но хочется знать все факты.

— Говорят, вдвоем. Не понимаю, как Элоиза все это терпит. Мало того, что Трип отказывается…

— Бедняжка, — сказала Корнелия, хотя ничуть ей не сочувствовала. Элоиза и Фернанда под стать друг дружке — размазни и тряпки: идут на поводу у мужчин, а когда мужчины перестают с ними считаться, льют слезы. Корнелия резко завернула за угол, подъехала к дому Рокменов и поставила машину. А вот она не такая, она не будет сидеть сложа руки.

— По крайней мере они с Трипом все-таки съехались, — сказала Фернанда. — Она сейчас все время у него — наконец-то перевезла к нему весь свой зимний гардероб.

— Послушай, детка, мне надо бежать. Я уже запарковалась…

— Подожди! — в отчаянии взмолилась Фернанда. — Мне до смерти хочется поделиться с тобой чем-то очень приятным. Ты помнишь Паркера?

— Ну конечно, я помню Паркера, — Корнелия закатила глаза, захлопнула дверцу и пошла к дому. Фернанда обхаживает этого типа чуть ли не полгода. — Скоро стукнет пятьдесят, бог нос семерым нес, да одному достался, разведен. И что?

— Вообще-то ему сорок пять, — поправила Фернанда. В ее голосе явственно слышалась гордость. — Мы сегодня с ним обедаем. Мы уже пятый раз встречаемся! Пятое свидание! Вчера он приглашал меня в оперу и…

— В оперу?! Да он из каменного века!

— Ничего подобного, было потрясающе. Слушали “Кандида”. Сидели на самых лучших местах…

— Хорька своего он тоже в оперу водил? — Корнелия зашлась смехом. — Тамсин мне о нем рассказывала. Прости, но я не представляю, как можно держать дома такую гадость.

— Как ты можешь так говорить, ты же не…

— Хорек сидел под его креслом? В клетке?

— Корнелия, ну пожалуйста. Он очень милый человек. Приготовил ужин для нас с мамой, кто еще на такое способен? Мама от него в восторге, естественно. Знаю, пока еще рано говорить, но все вроде бы должно получиться.

— Потрясающе. Нет, серьезно, это потрясающе. Ты полна эмоций, и это самое главное, — Корнелия отвела телефон от губ. — Привет, Пабло! Я сейчас приду… Ферн, прости, это мой новый инструктор по пилатесу. Он меня ждет…

— Ну иди, иди! Мне просто хотелось поделиться. Увидимся в воскресенье. Я позвоню, когда мы с мамой прилетим.

Но Корнелия уже отключилась. Она вошла в родительский дом, и в остуженном кондиционерами помещении руки ее сразу же покрылись гусиной кожей. Она схватила свою почту, которая была сложена на подносе чистого серебра, сбросила босоножки и направилась в кабинет.

Вынула из стопки присланных изданий последний номер “Таунхауса” и с разочарованием увидела, что ее лицо больше не украшает обложку. Героем обложки на нынешней неделе был Тео Голт, он полуприсел на край своего рабочего стола “Дордони”, а сверху было написано “Голт гуляет по Готему”. Над столом висела фотография в рамке, на ней Корнелия увидела Тео, к которому с одной стороны прильнул Джей-Зи, а с другой — Бейонсе. Надо будет позвонить ему, поздравить. И, конечно, заодно напомнить, что следующей яркой звездой, которая взойдет на музыкальном небосклоне, будет она.

Кинувшись в кресло, она стала жадно листать глянцевые страницы. Вот она на концерте в филармонии в этом безумно сексуальном платье “Дерек Лам”, которое так изумительно подчеркивает восхитительное сочетание узких рук и пышного бюста. А вот она рядом с Уайетом на презентации “Таунхауса”, он высокий темноволосый красавец — идеальный кавалер для нее, миниатюрной красавицы-блондинки. На лице у него, правда, кислое выражение, и в камеру он не смотрит, однако его рука обнимает ее за плечи. Рассматривая эту фотографию, она стала успокаиваться. Снимок напомнил ей, что всем, кто читает этот журнал — а читает его весь окружающий мир, — ее жизнь представляется недосягаемо прекрасной и безоблачно счастливой.

И она преисполнилась еще большей решимости вернуть Уайета. А Фернанда пусть развлекается со своим дряхлым разведенным уродом, ей, Корнелии, наплевать. Уж ей-то не грозит одиночество.

Глава 14

Доротея Хейз имеет честь

пригласить вас к себе на ужин

в среду, 13 января

Парк-авеню, 800, Пентхаус А.

Коктейли начнут подавать в 19 часов.

Дотти Хейз — в пурпурном платье, в ушах бриллианты размером с виноградину — наслаждалась тишиной и покоем за коктейлем из водки и лаймового сока в ожидании гостей, которые начнут съезжаться через час, как вдруг хлопнула входная дверь и в дом ворвался ее сын.

— Мама! Ма-а-а-ма-а-а!

Она съежилась, но на зов не отозвалась. Он что, надеется, что она будет орать ему в ответ, как будто они дети, играющие в бассейне в “Марко Поло”? Дотти зажмурилась и для успокоения отпила глоток своего напитка.

— По-моему, сэр, она в библиотеке, — призналась Уайету Грасиэла.

— Вот ты где! — вбегая, воскликнул он.

Тишина и покой мгновенно разбились вдребезги.

— В этом доме всегда было слишком много комнат.

Его лицо раскраснелось от холодного ветра, и Дотти, как всегда, изумилась — до чего же он похож на ее покойного мужа. Та же густая шапка темных волос на голове, тот же высокий рост, атлетическое сложение, тот же живой взгляд серо-голубых глаз. Но на этих внешних чертах сходство заканчивается. Как ни любила Дотти своего сына, она не лгала Корнелии, говоря, что ее бесконечно огорчают недостатки Уайета. Ее сын уже много лет как плывет по воле волн, разменивает незаурядный талант в погоне за удовольствиями, без конца меняет женщин. Она не могла думать об этом без мучительной боли и поэтому заставляла себя не думать. Она вынуждена была признать, что ее сын, ее умный, красивый, столь щедро одаренный единственный сын — в сущности пустоцвет. Может быть, она оказалась плохой матерью. Как бы там ни было, сейчас уже ничего не исправить. Ему скоро стукнет сорок, и он слишком закоснел в своих привычках.

— Нашел-таки меня, — вздохнула Дотти. — Ты сегодня рано. Виски?

— Да, чуть позже. Я хочу с тобой поговорить.

— Очень рада, — сказала Дотти. — Кто бы мог подумать — после того как ты не приехал на Рождество.

Она очень расстроилась, что он не прилетел к ней во Флориду, хоть и предлагала прислать за ним частный самолет. Уайет был единственный, кто остался у нее из родных, не считая сестры Лидии, унылой особы с длинным острым носом, которая посвятила свою жизнь разведению английских спрингер-спаниелей и никогда никуда не ездила.

— Хорошо, что ты пришел. Может быть, я сумею убедить тебя вести себя нынче вечером прилично. Не хочу никаких конфузов.

— С чего ты взяла, что я устрою конфуз?

— Потому что знаю тебя уже тридцать семь лет. Ты ведешь себя чудовищно, и сам это отлично знаешь, а такое поведение бросает тень на женщину, которая тебя воспитала.

— Ну нет, нельзя винить во всем одну только Маргарет.

Дотти подняла глаза к небу.

Он сел на кушетку и положил ноги в ботинках ручной работы “Джон Лобб” на кофейный столик.

— У меня новость. Грандиозная новость. Издательство Гарвардского университета хочет опубликовать мою первую книгу. Альфред Киплинг будет сам ее редактировать. Я только что подписал договор.

Дотти ахнула.

— Уайет, дорогой, да это просто замечательно!

Неужели это правда? Дотти надеялась, что на этот раз все серьезно, что Уайет нашел в себе достаточно воли. Ради такого можно простить отсутствие на рождественском ужине.

— А о чем ты будешь писать, расскажи.

— Я ставлю антропологический эксперимент, его цель — изучить роль воспитания и природных факторов в формировании социального статуса. Я прослеживаю рождение новой американской альфа-особи. Это занимает все мои мысли. Если эксперимент удастся, книга произведет эффект взорвавшейся бомбы.

— Ты опять изучаешь шимпанзе? Обезьян?

— Нет, людей. Ты ведь знаешь, меня давно волнует вопрос, насколько сильно наше поведение похоже на поведение наших ближайших родственников-приматов. Словом, ты через несколько минут ее увидишь, — сказал Уайет. — Она придет с Трипом и Элоизой.

— Она?! — интерес Дотти сменился тревогой. — Она придет ко мне на ужин? Нужно сейчас же сказать Грасиэле.

— Я ей скажу. Думаю, Люси тебе понравится. Она не из тех, кто родился с серебряной ложкой во рту, но быстро осваивает науку, какой серебряной вилкой что надо есть — и в прямом, и в переносном смысле. У нее есть… она девушка целеустремленная.

“Целеустремленная девушка” в устах ее сына означало, что ужин Дотти может быть самым непредсказуемым образом испорчен.

— Как это на тебя похоже, Уайет. Скажи мне по крайней мере, что она выросла не среди волков.

— Нет-нет, ее вырастила мать-одиночка, простая женщина, в Миннесоте. Пожалуйста, не волнуйся. Я уже почти месяц дрессирую девушку, и она делает успехи. Но с уверенностью судить о том, насколько хорошо она освоилась с новой ролью, можно будет лишь после того, как она начнет вращаться в обществе.

Дотти почувствовала, что у нее приближается приступ головной боли.

— Я совершенно не понимаю, что ты такое говоришь, но поверь, ты выбрал самое неудачное время. Социальный эксперимент в моем доме, за ужином — у меня просто нет слов! Во-первых, куда я ее посажу?

— Рядом со мной, — предложил Уайет. — Я смогу за ней приглядывать. Не позволю ей пить из чаши для ополаскивания пальцев и облизывать тарелку.

Дотти быстро перетасовала в уме сидящих за столом гостей. Ее редкий талант их рассаживать граничил с гениальностью.

— Ладно, так и сделаем. А как ее зовут? — спросила она.

— Люси Эллис. Ничего страшного не случится, обещаю. Я научил ее вести себя в обществе…

— Как человек, совершенно не умеющий вести себя в обществе, может научить кого-то хорошим манерам? Не ты ли недавно сказал моей приятельнице Миллисент, что она похожа на ее любимого французского мопса?

Уайет рассмеялся.

— Признаю, я не был образцом любезности, но наблюдения дают основание утверждать, что после долгого совместного проживания хозяева и их домашние любимцы…

В дверях появилась служанка в синем форменном платье.

— Миссис Хейз, гости пришли.

— Спасибо, Грасиэла. Попросите, пожалуйста, Пэм написать гостевую карточку для Люси Эллис. Она будет сидеть справа от Уайета. А Мими Резерфорд-Шоу между Банкрофтом Стивенсом и Роджером Розенталем. Слава богу, у нас за столом оказался свободный кавалер.

Уайет поднялся вслед за матерью.

— Люси пока о книге ничего не знает. И очень важно, чтобы никто не узнал, кто она такая на самом деле. От этого зависит моя карьера.

— Конечно, я никому не расскажу о твоем странном эксперименте. Бедная девушка. Считаешь, меня надо просить, чтобы я не ставила свою гостью в неловкое положение?

— Я очень благодарен тебе за поддержку, мама.

— Почему ты решил, мой дорогой, что я тебя поддерживаю? — Дотти тяжело вздохнула. Она никогда не могла сказать сыну “нет”, и это многое объясняло.

— Марта, приветствую! — Уайет окунулся в витающее вокруг унылой вдовы облако духов “Амариж” и поцеловал ее в щеку. При виде его на лице Марты Фейрчайлд отразилось удивление — он редко появлялся на приемах, которые устраивала его мать, — но оно тут же сменилось привычным выражением кислого безразличия. За спиной стояли ее дети, Макс и Фернанда, которые произвели на Уайета впечатление скорее подростков-переростков, а не взрослых людей. Макс являл собой идеальное доказательство в подтверждение теории, что голубокровный инбридинг в течение многих поколений лишает эту самую голубую кровь кислорода. А вид темноволосой, с бегающим взглядом Фернанды мгновенно заставил Уайета насторожиться. Фернанда, он знал, находится в рабском подчинении у Корнелии, богатой, дерзкой, гламурной красавицы, а Фернанда обо всем этом только мечтает. Надо ему вести себя очень осмотрительно, ведь она опишет Корнелии прием в мельчайших подробностях, включая новость — рядом с Уайетом сидела высокая, яркая, никому не известная девушка. Уайет не хотел, чтобы после сегодняшнего приема о Люси заговорили. Пусть лучше ее дебют пройдет тихо — так новая яхта сначала проходит испытания в гавани и только потом выходит в открытое море.

— Значит, ты вернулся из… я забыла, где ты был на этот раз? — спросила Фернанда.

— Я был здесь.

Он знал, что она старается как можно больше выведать, и потому был лаконичен.

— Тебя очень не хватало на благотворительном балу Красного Креста. В этом году это было что-то грандиозное.

— Не сомневаюсь, — сказал Уайет. Он посмотрел поверх костлявого плеча Фернанды — не появились ли Трип с Элоизой и Люси. Теперь, когда гостиную матери заполнил цвет высшего общества, Уайет не мог не ощущать легкого волнения по поводу своей протеже — удержится она на поверхности в этих коварных водах или утонет? Она по-прежнему способна выкинуть что угодно.

Большая часть нью-йоркского общества разъехалась на каникулы, и он рискнул несколько раз вывести ее в ресторан, где они ужинали никем не замеченные. Три дня назад они были с Трипом и Элоизой в “Амаранте”. Уайет внимательно изучал сидящую напротив него за столиком утонченную, очаровательную молодую женщину, которая свободно поддерживала разговор о выставке рисунков Рембрандта в Метрополитен-музее, где они побывали днем. Ежедневная многочасовая ходьба с томом “Светского календаря” на голове избавила Люси от тяжелой, неуклюжей походки, теперь она двигалась легко, словно и не стеснялась своего высокого роста, и не скрючивалась, как горбунья, когда разговаривала с Трипом, который едва доставал ей до подбородка. Суровые нескончаемые уроки фонетики очистили ее речь от мусора междометий и отучили от “аканья”, которое заставило Уайета поклясться, что ноги его не будет в миннесотской тундре.

Занимаясь спортом дважды в день, она очень быстро похудела, и выяснилось, что у нее крепкое, но женственное тело. Ей никогда не стать хрупкой ланью, но она стройна, у нее спортивная фигура и вид такой, будто она по субботам играет в хоккей на траве в парке Уэллсли. У нее появилась талия, а когда недавно Уайет заглянул в спортзал, где она занималась, он невольно залюбовался красотой ее длинных, стройных ног. Благодаря здоровому питанию, физическим нагрузкам и еженедельным питательным маскам ее кожа излучала свет. Она знала, о чем следует говорить за ужином — то есть, в сущности, ни о чем, — и знала, как именно об этом “ни о чем” следует говорить: сдержанно и не слишком увлеченно. И, что не менее важно, она знала, “кто” она: они так основательно отрепетировали рассказ о ее семье, что она даже начала гордиться состоянием, которое ее предки якобы нажили на продаже древесины.

И все равно она непредсказуема. Стоит ему вздохнуть с облегчением, как Люси Джо тут же выскочит в своем прежнем обличье: исковеркает французскую фразу, которой он ее научил, чтобы вставить в нужном месте в разговор, высморкается за столом, начнет выяснять, сколько стоит такая-то вещь. Слишком часто улыбается, иной раз, как ему кажется, не к месту, дома носит широкие штаны, даже когда не занимается йогой, и шлепанцы, употребляет выражения типа “вот это класс!” и “фантастика!”. В тот вечер в “Амаранте”, когда он увидел, как она рассматривает отражение своих зубов в лезвии ножа для сливочного масла, он почувствовал, что надежды, которые он возлагал на сенсационный успех своей книги, рушатся у него на глазах. О каком успехе может идти речь, если не будет триумфа в конце? И уж конечно, он проиграет пари Трипу — прощай его часы, а уж какой удар по его самолюбию. Сегодняшний вечер, он знал, может стать первой победой в его эксперименте с Люси, но может стать и сокрушительным поражением.

— Уайет, ты что? — обиженно сказала Фернанда. — Я спросила тебя, пойдешь ли ты на свадьбу Тамсин и Генри?

— Прости, — ответил он. — Я задумался.

Фернанда сочувственно положила руку ему на рукав.

— Ну что ты, я так тебя понимаю. Как тут не волноваться, ведь ты встретишься с Корнелией в первый раз после…

Уайету показалось, что громкий гул голосов в гостиной затих.

— Что ты такое говоришь? — прошипел он с такой яростью, что Фернанда попятилась. — Никакой Корнелии сегодня здесь не будет!

— Как, разве твоя мама тебе не сказала?

— Прошу меня извинить.

Уайет устремил на мать испепеляющий взгляд. Ведь она же знает, что он расстался с Корнелией, даже была довольна их разрывом. О чем она вообще думала?! Ему не только противно видеть Корнелию, ее присутствие здесь сегодня вечером может привести к катастрофе: ведь Люси еще не готова к неприятельскому огню. Уайет так резко шагнул в сторону, что отдавил ногу Максу, бросился через всю гостиную к матери и прервал ее беседу с коллекционером голландских изразцов Ларсом ван Севером и его супругой.

— Как ты могла пригласить к себе в дом Корнелию и ничего мне не сказать? — прошипел он. — Я думал, мы с тобой пришли к единому мнению об этой особе.

— Пришли. И мое мнение ничуть не изменилось. Эта девица — настоящий паровой каток. Мне позвонила Марта Фейрчайлд и попросила ее пригласить, я ей сказала, что не могу, гостей и без того перебор, но она так настаивала, была готова остаться дома и отдать приглашение Корнелии. Всё, Фейрчайлды у меня в последний раз, век живи — век учись. Мне не удалось найти благовидного предлога, чтобы отказать.

— Но уж в следующий раз изволь его найти.

Дотти положила руку на рукав Уайета и посмотрела на сына с материнской тревогой.

— Никогда не видела, чтобы ты так волновался. Ты влюблен в эту девушку Люси?

Уайет посмотрел в сторону двери и увидел на пороге гостиной Трипа с Элоизой и Люси, которая шла за ними; ее темные волосы блестели на фоне дубовых панелей.

— Вот она, только что вошла! — воскликнул он, чувствуя, как на него вновь накатывает волна паники. — Поздно. Я буду просто всеми силами стараться держать их на как можно более далеком расстоянии друг от дружки. — Он схватил стакан виски и сделал глоток. — А что касается твоего вопроса, я влюблен в свою книгу. Преждевременная встреча с Корнелией может погубить все, ради чего мы с Люси трудимся.

Дотти Хейз проследила за взглядом сына и увидела в двух шагах от Трипа и Элоизы статную, прекрасно сложенную молодую женщину, которая осматривала комнату большими темными глазами. На ней было платье цвета персидской сирени, перехваченное поясом, который подчеркивал женственность фигуры. Темно-каштановые шелковые волосы были уложены в гладкую прическу, в ушах были подвески из настоящего океанского жемчуга. Ноги в изящнейших туфлях “Роже Вивье” казались неправдоподобно длинными. Дотти Хейз давно не видела такой красавицы.

— В книгу ты влюблен, как же, — сказала она сыну.

С портретов предков, которыми была увешана гигантская гостиная Дотти, на Люси глядели суровые лица, напоминая ей, что она здесь — случайно затесавшаяся самозванка. Если бы эти важные господа узнали, кто она такая, ее послали бы разносить шампанское. Так уже однажды случилось.

Она вздрогнула и стала с опаской всматриваться в гостей. Пугало не только то, что все здесь были безупречно одеты, хотя именно так и было. Одежда мужчин была от частных портных с Сэвил-Роу, костюмы сидели на них как влитые, нигде не тянуло, не морщило, шелковые галстуки были мягких приглушенных тонов. Но особенно поражали женщины — в прелестных коктейльных платьях и осыпанных драгоценностями туфлях, изготовленных в единственном экземпляре. В кружащей голову атмосфере роскоши и богатства сверкающие в ушах дам бриллианты в пять карат почему-то не казались такими уж огромными. Вот глаза Люси остановились на даме постарше с серебряными волосами и тремя рядами прекрасного жемчуга на шее, так эффектно смотревшимися на фоне темного бархатного жакета, рядом с ней стояла молодая брюнетка со скулами, как у Марии Шрайвер. Обе дамы показались ей смутно знакомыми, но ведь среди знаменитостей Нью-Йорка особенно много тех, кому принадлежат богатство и власть. “Этим людям ничего не надо доказывать”, подумала Люси. И еще она подумала, что вот сейчас, в эту минуту, она после долгих недель обучения наконец-то поняла, в чем состоит разница между старыми и новыми деньгами.

Как ребенок, цепляющийся за подол матери, Люси старалась не отстать от Элоизы, которая двигалась по гостиной Дотти, здороваясь с гостями. Какое счастье, что у нее есть Элоиза! С того дня, что они провели вместе в салоне красоты, ее спокойная прямота и доброжелательность стали для Люси опорой, помогавшей выдерживать штормы и бури, которые обрушивал на нее Уайет своими требованиями. Девушки быстро подружились. Элоиза была умна и практична, обладала прекрасным вкусом, но оказалась еще и понимающей, чего Люси никак не ожидала. Она рассказала Элоизе о себе все без утайки, о том, каково это — быть дочерью помешанной на знаменитостях маникюрши Риты, о своих попытках как-то пробиться на Манхэттене, а Элоиза в ответ призналась, как она страдает из-за своих отношений с Трипом, она любит его всем сердцем, а у него и в мыслях нет на ней жениться, скорее ей сделает предложение его святейшество кардинал Нью-Йорка. Если бы сегодня здесь не было Элоизы, от Люси осталось бы только ее лиловое шелковое платье, она была уверена — особенно после того, как увидела мать Уайета, такую царственную, что королева Елизавета показалась бы рядом с ней всего лишь Шерон Осборн. Люси узнала ее по семейным фотографиям, которые висели в кабинете Уайета.

— Постарайся успокоиться, — прошептала Элоиза, подбодряя Люси улыбкой. — Ты всем понравишься, вот увидишь. Тебе не о чем тревожиться.

Мать Уайета подошла к ним поздороваться.

— Элоиза, какое восхитительное платье. У тебя безошибочный вкус.

Элоиза улыбнулась.

— Спасибо, Дотти. Это наша приятельница Люси Эллис.

— Очень рада с вами познакомиться, — сказала Дотти, протягивая руку. Ее белоснежные пышные волосы были элегантно подстрижены, изящная прическа напомнила Люси взбитые сливки. — Я мама Уайета.

— Очень вам благодарна, миссис Хейз, за то, что вы меня пригласили, — сказала Люси, неловко пожимая ей руку. Как страстно она хотела держаться так же непринужденно, как Элоиза. А она, Люси, словно не говорит, а читает с экранного суфлера. — Ваш дом… ой, он просто потрясающий. — Ну вот, опять ойкнула. Хорошо хоть Уайет был далеко и не слышал.

— Пожалуйста, зовите меня Дотти. Спасибо за добрые слова. Я сейчас меняю обстановку, поэтому тут некоторый беспорядок.

Люси внимательно оглядела гостиную. Идеальный порядок, даже все пепельницы “Эрмес” стоят именно там, где положено.

— Если вы называете это беспорядком, не хотела бы я, чтоб вы увидели мою гардеробную!

Дотти вежливо засмеялась.

— Что вы будете пить, душенька?

— Что есть.

— Есть все, — ответила Дотти.

Судя по рядам официантов с подносами, Люси поняла, что действительно здесь есть все.

— Тогда… ой… может быть, сингапурский слинг? — Она брякнула первое, что пришло в голову — напиток из множества компонентов под бумажным зонтиком, — но, судя по замешательству хозяйки, брякнула что-то не то.

— Сингапурский слинг? — Дотти нахмурилась. — Простите, но боюсь…

— А может быть, шампанское? — предложила Элоиза.

— Ой, да, шампанское лучше всего, — с облегчением произнесла Люси. — Я бы с удовольствием выпила, если у вас есть.

Она так волновалась, что начала делать элементарные ошибки. На всех светских мероприятиях принято пить шампанское! Неужели раут Нолы ничему ее не научил? Но Уайет не говорил ей, что именно полагается пить во время коктейлей перед ужином. Что еще он не потрудился ей объяснить?

— Конечно. Официант сейчас принесет. Простите, я на минуту отойду — там мэр со своей невестой. — И Дотти упорхнула.

— Мне здесь нечего делать, — Люси вдруг почувствовала, что больше ей не вынести. — Все на меня пялятся. Они такие изысканные. Так роскошно одеты. Так…

— А ты разве нет? — Элоиза незаметно повернула ее к большому старинному зеркалу, что висело на стене рядом с ними. — На тебя смотрят, потому что ты красавица. Но я знаю, каково тебе сейчас. Вид этого сборища слегка подавляет, но среди них есть и очень славные люди. Хотя бы Мими Резерфорд-Шоу. Она тебе понравится, я уверена.

Элоиза помахала рукой блондинке с необъятным бюстом в розовом платье “Эмилио Пуччи”. Мими была всеобщая любимица, Люси это сразу заметила, и вовсе не потому, что рядом с ней все женщины казались более стройными, — даже в этом чопорном окружении Мими искренне радовалась жизни.

— Привет, Эл! — Мими, переваливаясь, подошла к ним.

— Мими, я должна представить тебе мою подругу Люси.

— Да какая же вы красавица! — сказала Мими, целуя Люси. Уайет рассказал Люси вкратце о Мими, равно как и обо всех, с кем надо держать ухо востро. Мими была Гордая Красавица Юга, и чем дольше она жила в Нью-Йорке, тем явственнее становились ее южные интонации и выговор, так что сейчас многие уже с трудом ее понимали. — Очень рада с вами познакомиться. Откуда вы, деточка?

— Из Чикаго, — ответила Люси, холодея от страха. Она ненавидела лгать, тем более даме, которая так ласково приняла ее, но надо было играть свою роль. Таковы условия договора. — А вы, как я понимаю, южанка?

— Я из Атланты, родилась там и выросла. Но вышла замуж за янки, а у него уши вянут, когда мы заезжаем южнее Вирджинии.

— К нашей радости, — сказала Элоиза. — Знаешь, Люси, Мими создала замечательную общественную организацию, которая называется “Детям нужна любовь”. Может быть, ты заинтересуешься и примешь участие…

Люси не успела ответить, перед ней возник Уайет. На нем был темно-серый костюм, которого она никогда не видела, и сидел этот костюм так, будто Уайет в нем родился.

— Я уже столько времени пытаюсь привлечь ваше внимание! — сказал он.

— Добрый вечер, Уайет. Вы знакомы с Мими? — вежливо спросила Люси.

Уайет обернулся.

— Привет, Мимс. Джек здесь?

— Нет, он на очередном деловом ужине. За эту неделю второй раз! Скажу честно: я от души надеюсь, что у него интрижка. Если же нет, значит, он слишком много работает.

Мими умолкла, словно почувствовав, что интерес присутствующих неожиданно сместился. Люси тоже это почувствовала и оглянулась.

В гостиную впорхнула Корнелия Рокмен, всегда умевшая обставить свое появление максимально эффектно. Увидев свободное пространство в толпе, она встала там, слегка улыбаясь, будто ее сейчас начнут фотографировать. Что было более чем вероятно, учитывая ее неизменное присутствие на страницах светской хроники, которую Люси каждый день читала по требованию Уайета.

— Это Корнелия Рокмен, верно? — спросила она Элоизу шепотом. Люси узнала девушку, которая в тот дождливый вечер после позора на демонстрации коллекции Нолы Синклер Так нагло перехватила у нее такси. Ну и конечно Уайет снабдил ее исчерпывающими сведениями о королеве светской тусовки.

— Она самая. Уайет порвал с ней месяц назад. Не понимаю, почему Дотти ее сегодня пригласила.

Так она — бывшая девушка Уайета? Эту мелкую деталь Уайет опустил! Люси разглядывала Корнелию со смесью любопытства, зависти и профессионального интереса. Конечно, она была ослепительна. Она была домохозяйкой пятидесятых годов — очень богатой домохозяйкой, — и пришла в коктейльном платье, которое подчеркивало каждый изгиб ее тела. Казалось, Кристиан Диор ненадолго воскрес специально для того, чтобы одеть ее и напомнить миру, что такое истинная женская красота. Как модельер, Люси не могла не восхищаться, с каким изяществом Корнелия носит свои наряды и как хорошо знает, что именно показывает достоинства ее хрупкой, но женственной фигуры. Корнелия ни с кем из гостей не встретилась взглядом, хотя большинство глаз были устремлены на нее. Она держалась так, будто ужин был устроен в ее честь.

А лицо Уайета между тем наливалось кровью, и Люси чувствовала, что весь он становится как натянутая струна, потому что Корнелия, благосклонно поздоровавшись с некоторыми из гостей, подошла к их маленькой компании. “Уайет!” — пропела она и нежно прижалась щекой сначала к одной его щеке, потом к другой. Люси как завороженная наблюдала за их встречей. Потрясающе красивая пара, глаз не оторвать. И эту женщину Уайет бросил? Характер у нее не ангельский, а сам он что, святой? У Корнелии было все — и красота, и светский лоск, она идеал, совершенство, и по ее-то образу Уайет и дрессирует ее, Люси.

— Рада тебя видеть, — сказала Корнелия.

— Зачем ты сегодня сюда прорвалась? — спросил он сквозь зубы.

— Потому что твоя мама меня пригласила, — спокойно проговорила она, играя огромным изумрудом, висевшим на длинной золотой цепочке. — Но если мое присутствие тебя смущает, я могу уйти.

— Не обольщайся, твое присутствие меня ничуть не трогает, — он взял себя в руки. — Люси, это Корнелия Рокмен. Корнелия, это Люси Эллис.

— Очень приятно, — сказала Корнелия, оглядывая Люси взглядом гепарда, увидевшего газель. Если она и узнала в Люси девушку, ловившую под дождем такси, то даже виду не подала.

— Я так рада познакомиться с вами! — сказала Люси, протягивая ей руку. — Я в восторге от вашего платья.

Корнелия поглядела на руку Люси, как будто та предлагала ей дохлую мышь. Потом приблизилась к ней и поцеловала, почти не прикасаясь, в обе щеки.

— Пойдем узнаем, что задумала мама, — сказал Уайет, схватив Люси за локоть, и потащил ее в другой конец гостиной.

Глава 15

Из заметок к книге Уайета:

“В начале XX века норвежский зоолог Торлейф Скелдеруп-Эббе описал систему социального доминирования у домашней птицы, известную как “очередность клева”. Он заметил, что подчиненные особи отказываются клевать, пока не наелись доминантные. Точно так же и в современном обществе хорошие манеры требуют, чтобы гости за столом ждали, когда хозяин возьмет в рот первый кусок, только после этого все остальные начинают есть. К сожалению, я не подумал, что надо рассказать об этом Л.”

Корнелия вынуждена была признать, что никогда еще столовая Дотти не выглядела столь изысканно, стол мягко освещали свечи в стоящих на зеленой скатерти высоких серебряных канделябрах. Но венцом всего был фамильный фарфоровый сервиз, по сравнению с которым все, что продавал Мартин Мейтсон — босс Фернанды — на аукционе “Кристи”, казалось чуть ли не расхожей посудой для кухни. Словом, обстановка для примирения с Уайетом после слишком уж затянувшейся ссоры была идеальной.

— По-моему, твоя мама что-то задумала, — кокетливо сказала Корнелия, когда оказалось, что они с Уайетом сидят рядом. Конечно, это она сама всего несколько минут назад переложила карточки гостей, проскользнув в столовую, пока там еще никого не было. Теперь эта так называемая Люси будет сидеть рядом с матерым занудой Максом Фейрчайлдом, а Уайет будет целиком принадлежать ей. Она не допустит, чтобы невесть откуда взявшаяся курица помешала ей загладить размолвку.

— Это ты переложила карточки, — сурово сказал Уайет.

— Переложила, ну и что? — проворковала Корнелия, слегка растерявшись, что он так легко разгадал ее уловку. — Нам надо поговорить. Это просто смешно, согласись. Люди не рвут отношения из-за пустяшного недоразумения.

— Сейчас не время и не место, — отрезал Уайет. Он повернулся к сидевшей справа от него Эстер Майклз, она была старинным другом их семьи и в семидесятые годы приложила немало усилий, чтобы вернуть Центральному парку цивилизованный вид. Пришлось Корнелии довольствоваться беседой с засушенным интеллектуалом Морганом Уэйром, экс-заместителем председателя то ли Федеральной резервной системы, то ли еще какой-то столь же скучной организации. Морган разглагольствовал о мрачных перспективах экономики, предрекая неизбежную катастрофу — видимо, никто не объяснил ему, что это не деловой ужин, а светский, — а Корнелия чувствовала теплоту тела сидящего рядом с ней Уайета. Ее охватил сладкий трепет, даже стальные шпильки ее туфель это почувствовали. Да, Уайет ее волнует, особенно когда делает вид, что отталкивает, она не станет отрицать. Она положила ногу на ногу и слегка, словно нечаянно, коснулась его ноги. Опять ее пронзил электрический разряд. Он отодвинул ногу.

“А, ты хочешь, чтобы я тебя добивалась”, — подумала Корнелия и хитро улыбнулась. Потом повернулась к Моргану и стала делать вид, что с интересом слушает его.

Оказавшись за столом напротив Уайета, Люси беспомощно смотрела на него. Господи, почему он сидит не рядом с ней, он помогал бы вести разговор, подсказывал словом или выражением лица, ведь они столько репетировали, готовясь к этому ужину. У нее было такое чувство, будто ее привезли в какую-то незнакомую страну и бросили, все говорят на какой-то тарабарщине, а она ничего не понимает.

— Мне кажется, мы с вами встречались раньше! — объявила Марта Фейрчайлд, которая сидела по другую руку от своего сына. Она заставила сына откинуться на спинку стула и подняла повыше голову, чтобы рассмотреть незнакомую девушку. — Я просто уверена, что видела вас, только не помню где.

— И мне кажется, что мы встречались. И с вами, Макс, тоже.

Да, Люси видела его раньше, она была уверена. Может быть, на страницах светской хроники. Ну конечно, скорее всего именно там.

Макс распахнул свои небесно-голубые глаза.

— Неужели? Если бы я хоть раз увидел вас, то уж никогда бы не забыл.

“Как, неужели этот красавчик флиртует со мной?” Во время коктейлей Люси несколько раз ловила на себе его взгляд, а когда оказалось, что они сидят за столом рядом, он не мог скрыть своей радости. Люси не знала, что страшнее — что Макс запал на нее или что он что-то заподозрил. Уайет предостерегал ее, чтобы она как можно меньше болтала с одинокими мужчинами, которых, вероятно, встретит сегодня вечером. “Они будут делать вид, что интересуются твоей жизнью, — внушал он ей, — и ты сама не заметишь, как начнешь объяснять, как проехать в центр Дейвилла. Чем меньше слов, тем лучше”.

— “Эллис” — это ваша девичья фамилия? — спросила Марта, снова наклоняясь к Люси. — Кто ваши родители, душенька?

— Моя семья из Чикаго. Думаю, вы знаете моего отца — Рэймонда Эллиса. — Люси повторила слово в слово то, что велел ей говорить Уайет. Он знал, что имя это никому не знакомо, и знал также, что никто в этом не признается. Тон Люси должен убедить всех, что Рэймонд Эллис — человек, которого просто нельзя не знать, этого будет довольно, считал Уайет.

— Конечно, — подтвердила Марта. — Ну, что он сейчас?

— Ах, он не меняется, — сказала Люси тоном любящей дочери. Может быть, Уайет знает, что делает. — А вы, ребятки, откуда? — Караул! “Ребятки” — словечко это из лексикона Люси Джо! Но Фейрчайлды вроде бы ничего не заметили.

— Со стороны Фейрчайлдов это Нью-Йорк. Но моя мама была Эджелл. — Люси услышала гордость в голосе Марты. Наверное, фамилия Эджелл возвышает вас над другими. Что ж, может быть, этим супербогатым людям тоже нужно что-то доказывать друг другу. — Большая часть моих родных все еще живет в Бостоне, хотя некоторые обосновались в Париже.

— В Париже, как это замечательно! — Люси давно мечтала побывать в этой мекке мировой моды. — А вы когда-нибудь ездили к ним в гости?

— Конечно. Много раз.

— И что, город такой же красивый, как в кино? Мне до смерти хочется там побывать.

— В Париже? — спросила Марта, явно озадаченная вопросом. — А вы разве там не были?

Идиотка. Люси похолодела от ужаса.

— Ой, конечно, я была в Париже, только это было в детстве, и я мало что помню.

Ответ как будто удовлетворил Марту, и она вернулась к разговору с Ларсом ван Севером. А гостям тем временем подали первое блюдо.

— Ой, это что, сырая рыба? — шепотом спросила Люси Макса, с отвращением глядя в свою тарелку. То, что там лежало, казалось, только что вырезали из живота какого-то неведомого существа и прямиком, минуя кухню с ее кастрюлями и сковородками, принесли в столовую. Оно поблескивало в свете свечей.

— Да, это тунец тартар, — Макс улыбнулся. — Вы не любите?

— Никогда не ела, — призналась Люси. — Я вообще не ем сырую рыбу. Моя подруга Дорин так отравилась в суши-баре неподалеку от дома, что похудела на тридцать фунтов.

— На тридцать фунтов? — недоверчиво переспросил Макс.

— На самом деле гораздо больше. Это она в первый раз на тридцать фунтов похудела.

— У нее было отравление несколько раз? И в том же самом заведении? Зачем же она продолжала там есть?

— Вы не знаете Дорин. Она хотела похудеть на девяносто фунтов к свадьбе своей сестры.

— Вы шутите, — Макс позволил себе улыбнуться. — Ничего такого не было.

— Вот именно что было!

Он растерялся, не зная, что сказать, но потом кивнул.

— Я понимаю ваши сомнения.

Что касается Марты, она подключилась к их разговору слишком поздно и теперь смотрела на свою тарелку совершенно новым взглядом, осмысливая связанные с сырой рыбой мрачные перспективы, которые открылись после рассказа Люси.

— Возьмите хлеба, — предложил Макс Люси. — Думаю, с хлебом вам ничего не грозит.

— Нужно хотя бы попробовать, правда? Не хочу обидеть хозяйку.

Люси храбро вонзила вилку в дрожащую башенку розовой плоти. Поднесла к губам, глубоко вдохнула и положила в рот скользкий кусочек… протолкнула его языком подальше… Рыба вдруг ожила у нее во рту! Люси пыталась ее проглотить, но горло сжалось и не хотело ее пропускать. Оно выталкивало рыбу обратно с громкими, утробными звуками.

— Вы подавились? — Макс вскочил со стула, рывком поднял Люси на ноги и обхватил ее грудную клетку руками, готовясь спасать по методу Хаймлиха. — Стойте спокойно! — закричал он. А Люси благодаря его спасательным действиям и в самом деле начала давиться и, после того как Макс два раза нажал ей на живот, рыба вырвалась у нее изо рта, перелетела через изысканно сервированный стол и упала прямиком в декольте Корнелии Рокмен.

Где, где дорожка подиума, сквозь который можно провалиться? В столовой воцарилась мертвая тишина, все взгляды обратились с Люси на Корнелию.

— Ну вот, вы спасены, — сказал Макс, не скрывая гордости.

— Спасена? — Она взглянула на Уайета, который отвел взгляд в сторону, показывая, что не имеет к ней никакого отношения, потом она с виноватым видом повернулась к сидящей во главе стола хозяйке. Дотти делала жалкие попытки скрыть свой ужас. — Простите меня, Дотти, ради бога простите, миссис Хейз… Дотти… И вы тоже, Корнелия! Позвольте, я сниму…

Люси бросилась к ней с салфеткой, но Корнелия выставила перед собой руки, не подпуская к себе.

— Какая мерзость, — прошипела она, и Люси, не зная, что еще можно сделать, поплелась к своему стулу.

Когда она села, Макс положил руку на ее плечо.

— Вы старались. Я свидетель: вы действительно старались съесть эту рыбу.

Люси со страхом посмотрела через стол, но Уайет не поднимал глаз от своего тунца тартар. Только Трип и Элоиза послали ей сочувственные улыбки.

— Скажи, Бинки, — спросила Дотти свою приятельницу, когда они перед подачей главного блюда удалились на минуту в ее спальню поправить прически и тайком выкурить по сигарете, — ты не знаешь, что такое сингапурский слинг?

Когда был съеден жареный фазан и убраны тарелки, Уайет послушал, как Люси поддерживает разговор с Морганом Уэйром. Она с выражением глубочайшего интереса кивала головой, а он объяснял ей, почему такая очаровательная молодая особа, как она, должна обязательно включить в свой инвестиционный портфель муниципальные или индексированные с учетом инфляции облигации. Убедившись, что с Уэйром ей не грозит попасть в большую беду, потому что тот никому и слова не дает вставить, Уайет тихонько проскользнул по длинному коридору в свою прежнюю спальню. В комнате, где по-прежнему хранились его мальчишеская коллекция чучел ядовитых жаб, чучело мартышки-резус с горящими красными глазами и настоящий жезл вождя индейского племени — отец привез жезл с Аляски, куда ездил арендовать у эскимосов участки для добычи нефти, — Уайет сел на королевскую кровать, на которой спал первые восемнадцать лет своей жизни, и закурил сигарету — первую за нынешний вечер. Он мог, нарушая закон, курить в общественных местах, но закурить в присутствии матери не осмеливался.

Он выпустил дым и вздохнул. Тяжкий это труд — отесывать Люси. А в такой вечер, как сегодня, нужно еще иметь и стальные нервы. Он не только ввел свою протеже в круг, к которому принадлежали только сливки общества, но и, меньше всего этого желая, познакомил ее с Корнелией, а это было все равно, что познакомить кролика с лисой. Они еще легко отделались — Люси вырвало сырым тунцом, только и всего.

Но в общем и целом Люси справлялась неплохо. Даже понравилась его матери, как заподозрил Уайет. Этот балда Макс Фейрчайлд глаз на нее положил, Морган Уэйр готов был предложить ей ссуду, где поручителем выступит правительство.

Конечно, Уайету еще трудиться и трудиться над ней. Когда Люси волнуется, ее движения становятся слишком быстрыми, она начинает размахивать руками при разговоре, забывает о диете и ест все подряд. К тому же она слишком смешлива. Насколько Уайету известно, Макс Фейрчайлд за всю свою жизнь не сказал ничего хоть сколько-нибудь интересного или остроумного, а Люси почти весь вечер заливалась веселым смехом. Надо будет еще раз напомнить ей, что в обществе не следует так открыто проявлять свою доброжелательность. И все же она многое усвоила, размышлял Уайет, выдыхая дым в сторону головы лося, прикрепленной над кроватью. А это значит, что материал для своей книги он соберет. Он потушил сигарету в старой металлической крышке от банки, которую держал в верхнем ящике еще со школьных времен, потом достал закрывающийся пакет, который предусмотрительно принес с собой, и высыпал туда пепел с окурком. Книга, его книга. Пусть мама думает что угодно, но его интересует только книга.

— Помнишь наш лагерь в Воконобе?

— Еще бы, — Фернанда заулыбалась. В детстве она обожала ездить в лагерь. Они с Корнелией там и подружились, несмотря на разницу в возрасте. — Мы каждую ночь убегали тайком из наших домиков и…

— Помнишь, какую шутку мы сыграли с этой толстухой Пенелопой?

Фернанда поднесла палец к губам, стараясь припомнить. Они в то лето делали столько всяких пакостей девчонкам.

— Сунули ей в постель рыбину, когда она спала?

— Да нет же, ты положила на ее стул в столовой свой кусок яблочного пирога, а она на него плюхнулась, вспомнила?

— Ах, да! — Фернанда засмеялась. — Это классика.

Корнелия сжала ее локоть.

— Послушай… у Дотти на десерт будет крем-брюле.

— Потрясающе.

Фернанда обвела взглядом столовую. Наверное, Люси ушла в туалетную комнату, оставив свой стул без всякой защиты от происков врагов. Фернанда, не говоря ни слова, поспешила к брату и села рядом, зачерпнув предварительно с тарелки полную ложку крем-брюле.

— Неплохо проводишь время, Макс? Ты, кажется, в восторге от своей соседки.

Фернанда молча осторожно положила крем на взбитых желтках позади себя на сиденье. Ее охватил веселый азарт — как и всегда, когда она устраивала каверзу по наущению Корнелии.

— А, привет! — вернувшаяся Люси широко улыбалась. — Вы ведь сестра Макса?

Фернанда поднялась на ноги.

— Простите, я оккупировала ваш стул! — сказала она с притворным оживлением и повернулась так, чтобы Люси села не глядя. — Угадали, я Фернанда. Очень приятно познакомиться.

Возвращаясь к своему месту, Фернанда послала Корнелии торжествующую ухмылку. Дотти усадила Фернанду между двумя дамами — нет чтобы посадить с кем-то из холостых молодых людей! — и потому Фернанда не чувствовала такой уж большой вины за то, что испортила один из стульев ее столового гарнитура, обитых дорогой парчой фабрики “Скаламандре”.

Когда гости начали одеваться, Корнелия посмотрела в сторону Люси с легкой злорадной усмешкой. Глаза ее сощурились.

— Боже мой, мне кажется, вы на что-то сели! — громко сообщила она, так что гости стали оборачиваться и смотреть.

Люси быстро повернулась — что там такое у нее сзади? Ну конечно: на ее прекрасном шелковом платье расплылось огромное пятно крем-брюле. Ей стало трудно дышать.

— Платье! — завизжала она, широко раскрыв глаза от ужаса. — Мое платье! Оно стоило почти тысячу баксов! И я его в первый раз надела! Черт, какой ужас!

Она вертелась, точно собака, которая хочет поймать собственный хвост.

Уайет быстро подошел к ней.

— Успокойся, — сказал он. — Спасибо за прекрасный вечер, мама.

Он помог Люси надеть пальто и потащил к лифту.

“Он меня ненавидит, — с горечью думала Люси. От волнения у нее подкашивались ноги. — Мне никогда не стать своей в этом мире. Я должна немедленно выйти из игры и избавить нас обоих от разочарования”.

Плетясь за Уайетом к лифту, она заметила Макса.

— Я так огорчен из-за вашего платья.

— Спасибо, — сказала Люси спокойно. — Знаю, я не должна была говорить, сколько оно стоило, но…

— Люси… — грозно сказал Уайет, не оборачиваясь.

— А что тут такого? В кои-то веки встретишь человека, который знает цену деньгам. Моя сестрица и Корнелия наденут платье один раз и потом выбросят.

— В самом деле? А я сама часто шью себе платья, поэтому дорожу ими.

Уайет больно стиснул ей локоть. Люси осеклась. Она почти забыла, что должна играть роль.

— Рада, что познакомилась с вами, — сказала она, втискиваясь вместе с Уайетом в лифт, где их ждали Элоиза и Трип. Перед тем как двери захлопнулись, она на мгновенье встретилась взглядом с Максом.

— У кого-то появился поклонник! — засмеялась Элоиза.

Несмотря на множество совершенных ляпов, несмотря на ледяное молчание Уайета, Люси чувствовала хоть и маленькую, но радость, пока они спускались в вестибюль. Нынче вечером ей удалось произвести приятное впечатление хотя бы на одного человека. Да еще на такого красавца.

Глава 16

Яркая, красивая — и единственная наследница богатого лесопромышленника… вы уже встречались с ней? Если нет, то скоро встретитесь — и будете очарованы. Люсия Хейверфорд Эллис, выпускница школы мисс Диллард и старинная приятельница Уайета Хейза (они по-прежнему всего лишь друзья, если верить тому, что они говорят), вместе с ней в высший свет Нью-Йорка ворвалось дуновение свежего ветра, без которого мы все задыхались.

Рекс Ньюхаус,

— Я отказываюсь что-либо понимать, — Корнелия пронзила вилкой кусок ветчины и сунула в рот между матово поблескивающими губами. Потом схватила булочку, отломила почти половину и макнула в оливковое масло. — Ты видела, как он положил руку ей ниже талии и повел по комнате? Исключительно для того, чтобы позлить меня. Это и слепому видно.

“Ага, Корнелия налегает на мучное, — подумала Фернанда. — Это дурной знак”. Она окинула взглядом заведение Фреда — не смотрит ли кто на них. Корнелия сейчас, можно сказать, знаменитость, и Фернанда не хотела, чтобы слухи о том, что ее подруга заедает стресс, расползлись из “Барниз” по остальному цивилизованному миру.

— Почему ты не прикасаешься к еде? — Корнелия с такой злобой и яростью воткнула вилку в ветчину, что ее подруга вздрогнула.

— Я ничего такого не видела, — сказала Фернанда и взяла в рот немного овощного салата. Она надеялась, что за соседним столиком их не слышат.

— Да какая разница. Он привел ее в дом своей матери. Это как понимать?

— Она сказала Максу, что они почти родня. И очень давно дружат. Никаких романтических отношений и в помине нет.

— Родня, говоришь? — Корнелия снова откусила от своей булочки и не сказала, а прошипела: — Не смеши меня. Я потеряла невинность со своим “кузеном” Селденом. Какая наивность! Эта ваша Люси — авантюристка, она нацелилась прибрать его к рукам.

— Да она тебе не то что в подметки не годится, — сказала Фернанда. — Я уверена, он образумится.

“Хорошо хоть Корнелия не читала сегодня блог Рекса Ньюхауса, — подумала Фернанда, — а то бы совсем с катушек съехала”. Должно быть, ее мудрая помощница решила не печатать это сообщение с остальными утренними новостями (после того как один из парижских дерматологов предупредил Корнелию, что сидение перед компьютером преждевременно старит кожу, она наняла девушку, которая просматривала для нее интернет). Рекс посвятил Люсии Хейверфорд Эллис целую запись. Он был явно очарован незнакомкой так же, как Макс и Уайет Хейз. За несколько дней, что прошли после ужина у Дотти, Люси появилась в свете на трех разных мероприятиях под руку с Уайетом. И что самое скверное, она была безупречно красива и ее бесконечно фотографировали. Она напоминала Кэтрин Хепберн в молодости — было что-то мальчишеское в ее сильной, здоровой красоте, какую могла дать только порода.

— Официант! — Корнелия шумно вздохнула и подняла пустую хлебницу, чтобы официант ее снова наполнил. — Знаю, что образумится, только когда? Уже прошло полтора месяца.

Фернанда промычала что-то неопределенное и снова взялась за салат. Она не знала, что еще можно сказать в утешение. Корнелия, как всегда, не спрашивала ее о начавшемся романе с Паркером Льюисом, и, заговори Фернанда о нем сама, она бы только насыпала соли на сердечную рану подруги. И она решила переменить тему.

— Как прошел девичник Тамсин?

— Тоска зеленая. Ее подруги по Тринити-колледжу захотели обойти все ночные клубы — представляешь, какой идиотизм? — пришлось нам нахлобучить сомбреро и разъезжать по городу в автобусе с баром и при этом делать вид, что мы не задыхаемся в этой душегубке.

Фернанда сделала еще одну попытку.

— Тамсин волнуется перед свадьбой?

— Точнее будет сказать — просто извелась. На привидение похожа, только головой кивает, как китайский болванчик. Нельзя так подсаживаться на психостимуляторы. Это настоящая трагедия.

Фернанда кивнула.

— Как ты считаешь, если я приду на свадьбу с Паркером, это будет слишком рано? — Ну вот, не удержалась! Ее мысли заняты Паркером, она думала об этом несколько дней, и вот теперь вопрос сам собой сорвался с языка. — Я не знаю, просто с ним было бы так здорово…

— Ты что, не в своем уме? — сказала Корнелия. — Конечно, слишком рано, это ясно как день.

— Наверное, ты права, — Фернанда не могла не огорчиться, но совет был мудрым. — Ну, и потом мне поперек горла звонить Тамсин за две недели до свадьбы и просить еще одно приглашение.

— Там будет много интересных мужчин — все наши, нью-йоркские, плюс Палм-Бич, плюс ребята Генри Бейкера из Сан-Франциско. Не надо, Ферн, складывать все яйца в одну корзину. Сама подумай, Паркер только что развелся. Скорее всего, ничего серьезного он сейчас не ищет. Я не хочу, чтобы ты опять страдала.

Фернанда нервно сглотнула. Она знала, что Корнелия заботится о ее же благе, но лучшая подруга обладает талантом порой говорить именно то, чего Фернанде слышать не хочется.

— Наверное, ты права. Просто сейчас у нас все по-другому.

Корнелия закатила глаза.

— Ты всегда так говоришь, и всякий раз происходит одно и то же: ты растворяешься в мужике и совершенно перестаешь быть собой. Вспомни Брайса из Дартмута. Он играл в лакросс, а ты спрятала все свои наряды “Гуччи” и каждый вечер накачивалась пивом в разгульной компании. Потом Марк, с ним ты превратилась в молчаливую гейшу, а он бросил тебя и закрутил роман с практиканткой. Потом этот клубный зазывала Армстронг — господи, это было хуже всего. После разрыва тебе пришлось провести месяц в наркологическом центре, чтобы избавиться от всего, к чему он тебя приучил.

— Знаю, мой донжуанский список довольно грустный, — Фернанде было неприятно, что Корнелия ворошит эти воспоминания. — Но в том-то и дело, что Паркер особенный. Он такой простой, с ним я могу быть сама собой. Но ты права. Я понимаю, что ты права. Не надо торопить события.

— Разумеется, — согласилась Корнелия, откидываясь на спинку стула. — Уайет ведь не приведет с собой на венчание эту Золушку-фиголушку, как ты думаешь?

— Господь с тобой!

— Да уж, пусть лучше остережется. — Корнелия доела булочку. — Довольно того, что он увидит меня в этом уродливом платье, которое Тамсин выбрала для подружек невесты. Никогда ей этого не прощу. Ни намека на сексуальность. Но это хотя бы спасет меня от ее папаши, а не то обязательно ущипнул бы за задницу, проходя мимо.

“Блэкберри” Корнелии зазвонил на столе.

— Привет, Даф, — сказала она, подняв пальчик с безупречным маникюром, чтобы Фернанда подождала. — Что значит — его жена не желает меня там видеть?! Я должна туда попасть. Вот уже несколько недель, как все только и говорят о шестидесятилетнем юбилее Говарда Голта. Я не могу его пропустить. — Она вскинула голову. Фернанда слышала высокий голос Дафны, она что-то быстро-быстро говорила. — Хорошо, старайся. Увидимся завтра в два. И скажи своей помощнице, чтобы прислала мне на мобильный адрес “Дафинко”.

— До сих пор не могу поверить, что у тебя будет собственная парфюмерная линия, — сказала Фернанда, когда Корнелия положила трубку. — Как у Сары Джессики Паркер и Джей Ло…

— Ради бога. Мы будем продавать “Светскую львицу” только в “Бергдорф”, “Барниз” и “Сакс на Пятой авеню”, флакон будет стоить минимум двести пятьдесят долларов, итальянское стекло ручной работы.

— Ручной работы! С ума сойти. Не могу дождаться.

Корнелия протянула руку к тарелке Фернанды и взяла два оставшихся гренка.

— Говард Голт устраивает на свое шестидесятилетие нечто грандиозное. А его новая кретинка-жена не желает, чтобы меня пригласили. Как будто мне нужен этот динозавр — меня уже давно старые козлы не привлекают. Ну да ладно. Пройдемся по магазинам? Стилист в последнее время присылает мне несусветную гадость, даже на то, за что мне приходится платить, смотреть противно. Ты должна мне помочь.

— С удовольствием! — откликнулась Фернанда. Все находящиеся под ними этажи “Барниз” были к их услугам, а на работе она утром сказалась больной. — Мне тоже нужно кое-что посмотреть. Паркер пригласил меня на ужин с его друзьями по…

— Ты настоящая подруга! — обрадовалась Корнелия. — По-моему, сегодня твоя очередь платить за полдник?

Фернанда подавила протест.

— Моя так моя, — и она махнула официанту, чтобы принес чек.

Завернутый в одно только полотенце Уайет шагал по белым плиткам пола в клубе “Ракет”. Он провел все утро за компьютером, работая над первыми главами своей книги, и теперь с удовольствием готовился к привычному ритуалу — парная-сауна-бассейн. Сейчас он снова работает, работает по-настоящему; его договор с издательством Гарвардского университета был на прошлой неделе подписан. Если “Светская львица за одну ночь” станет, как они с Киплингом надеются, не только сенсацией в научном мире, но и будет иметь коммерческий успех, то никаких усилий не жалко.

Эти его размышления прервал Макс Фейрчайлд, тоже завернутый в полотенце.

— Уайет! Тебя-то я и искал.

Уайет скривился. Невозможно было не обратить внимание на прекрасно тренированное тело, которым этот тип явно гордился.

— Как делишки, Макс? — сказал Уайет, от души надеясь, что тот не попытается завести с ним разговор. Ему в самом деле надо было сбросить напряжение.

Увы, не повезло.

— Да все хорошо. В смысле, у меня все нормально. Но я хотел тебя кое о чем спросить. Вернее, кое о ком. Ты встречаешься с Люси? С девушкой, которую ты приводил на ужин к своей матери?

— С Люси? Нет, она просто моя старинная приятельница, — Уайет произнес эту реплику из своей роли, однако почувствовал, что на его территорию хотят вторгнуться. Люси меньше всего нужно, чтобы ее отвлекали.

— Значит, ты не против, если я ее приглашу куда-нибудь? — Макс так и засиял.

— Я не против, если ты пригласишь, — ответил Уайет. — Но не слишком огорчайся, если она тебе откажет. Она поглощена своей работой, на личную жизнь почти не остается времени.

— Ладно, я все равно попробую. Давно не встречал такой потрясающей девушки. Ты тоже в парную?

— В сауну, — решил Уайет. Хватит с него Макса Фейрчайлда. — Ну, пока.

— Надо ей было это назвать “Уборщиков в третий ряд!” — прошептала Люси, рассматривая одну из инсталляций с нескрываемым изумлением.

Они вошли в зал, где были выставлены новые работы Либет Вэнс. Здесь уже было полно завсегдатаев галерей, которые в задумчивых позах застыли перед экспонатами.

— Черт, еще хуже, чем я ожидал, — заметил Уайет.

Либет была дочерью знаменитого эпатажного художника и выражала себя с помощью фруктов — ананасов, манго, японских груш. Она составляла композиции, которые условно можно было назвать скульптурами. На бананах кое-где уже начали проступать коричневые пятна — знак того, что художница создала всю экспозицию за неделю. Либет может считать это искусством, подумала Люси, но большинство из тех, кого она знает, решили бы, что это чей-то завтрак недельной давности.

Уайет с осуждением посмотрел на нее.

— Ты что, жуешь резинку? Выплюни сейчас же! Ты похожа на корову, пережевывающую жвачку.

Люси вздохнула. Они с Уайетом побывали за эту неделю на нескольких светских мероприятиях, и каждый раз он находил какой-нибудь пустяк, чтобы придраться к ней. Она выплюнула радужно переливающийся комочек в ладонь.

— У тебя сегодня особенно дурное настроение или дело во мне?

— Выброси немедленно! Вдруг кто-нибудь захочет поздороваться с тобой за руку?

Люси засмеялась и кинула жвачку в урну возле бара.

— Уайет, это всего лишь жевательная резинка. Ты в самом деле думаешь, что люди обращают внимание на такие пустяки?

— Конечно, обращают. Ты пришла сюда как моя спутница, — он указал на двух фотокорреспондентов, которые снимали Либет и ее отца на фоне венка из манго и киви. — После них они займутся нами, вот увидишь.

Люси поправила свое облегающее платье из бронзового жаккарда, которое выбрала для нее Элоиза. Оно прекрасно оттеняло ее оливковую кожу и темные волосы.

— Идем, я познакомлю тебя с Рексом Ньюхаусом, — сказал Уайет. — Ты должна поблагодарить его за то, что он так великолепно представил тебя в своем блоге.

— Как дела у Уайета и его новой девушки? — осторожно спросила Бинки Хоу. Они с Дотти болтали за коктейлем в клубе “Колони”. — У тебя на ужине мне показалось, что он по уши влюблен. Корнелия была вне себя.

— Они просто друзья, — сказала Дотти. Ведь именно так просил ее говорить всем Уайет.

— Ничего себе друзья! Да он весь светится. Как вы когда-то с его отцом. Я уже такое видела!

Сердце у Дотти больно сжалось, как и всегда при упоминании ее мужа. Больше всего на свете ей хотелось, чтобы сын полюбил кого-то так же сильно, как они с мужем любили друг друга. А он что? Воспользовался безвыходным положением, в котором оказалась бедная девушка, одна, без семьи, без друзей, защитить ее некому. На следующий день после ужина Дотти приехала к нему домой и умоляла отказаться от этой затеи. Что будет с Люси, когда Уайет закончит свой эксперимент? Что она почувствует, когда он разоблачит ее как обманщицу, самозванку? Уайет лепетал какую-то чушь, дескать, он непременно найдет для Люси отличную работу у какого-нибудь модельера, как будто это вознаградит ее за то, что он сломал ей жизнь. Она вырастила мужчину, который не способен думать ни о ком, кроме себя.

— Запомни мои слова, — настаивала Бинки. — Это она.

Дотти грустно улыбнулась.

— Да, она очень милая. Я только надеюсь, что в этой их дружбе она уцелеет.

— Ты безумно преувеличиваешь. Никто ничего не заметил.

Люси семенила за Уайетом, который несся впереди к их машине, которая стояла на Двенадцатой Литтл-Уэст, но бежать по брусчатке на высоких каблуках было трудно. Уайет взорвался, едва они пришли на вернисаж Либет.

— Никто не заметил только благодаря мне, — бросил он не оборачиваясь. Он постучал по стеклу автомобиля, чтобы разбудить своего шофера Марка, и тот открыл дверцы. — Я вытащил тебя из зала…

— Но ведь он — Боно! Он привык, что его все фотографируют.

— Ты бросилась к нему со своим мобильным телефоном, как туристка, которая вывалилась из автобуса в Малибу. Все поняли, что ты помешана на звездах. Я тебе что говорил о внешних проявлениях эмоций?

Люси застонала.

— Помню, помню. Но моя подруга Дорин — его сумасшедшая поклонница…

— Ты еще не готова появляться в цивилизованном обществе, это ясно. Еще плыть и плыть.

Уайет достал сигарету и, когда закуривал, заметил, что рука дрожит. Если она и дальше будет делать такие ляпы, его книга кончится полным фиаско.

— Да нет же, Уайет, нет! Я все поняла…

— Тогда объясни мне, почему ты попросила меня подержать свою сумочку и стала подтягивать — не знаю, что ты там стала подтягивать, трусики? И почему ты каждую минуту трогала свои серьги, желая убедиться, что они не выпали из ушей?

— Наверное, надо иметь стальные нервы, чтобы спокойно носить по сто тысяч долларов в каждом ухе!

— Ты очень убедительно продемонстрировала, что нервы у тебя не стальные.

— Ну хорошо, хорошо, я виновата! — Она в изнеможении упала на заднее сиденье. — Но хотя бы с Рексом, мне кажется, я не опозорилась. Я сказала ему все, как мы с тобой репетировали…

Уайет тяжело вздохнул.

— С Рексом все прошло благополучно, это верно. Но все равно нам есть над чем работать. Ты вряд ли понимаешь, как много поставлено на карту — это и твоя судьба, и моя.

Люси посмотрела на него, и в ее глазах мелькнуло понимание.

— Эти часы — ваша семейная реликвия. Ты ведь очень ими дорожишь, верно? — Она положила руку ему на рукав. — Я не хочу, чтобы ты проиграл. Я буду очень стараться.

Он кивнул, чувствуя укол совести за то, что скрывает от нее правду.

— На этой неделе у нас еще несколько выходов в свет. Времени довольно, чтобы как следует подготовиться к свадьбе Тамсин. Это будет первая настоящая проверка.

Глава 17

Мистер и миссис Мортимер Уинтроп

имеют честь пригласить вас на свадьбу

своей дочери Тамсин Дин Уинтроп

и мистера Генри Бейкера,

которая состоится в Палм-Бич

24 января, в субботу, в 6 часов вечера,

в церкви Бетесды-у-моря.

Дресс-код: черный галстук.

Уайет закурил очередную сигарету и окинул взглядом огромный газон за домом во владениях Хейзов, которые утопали в тропической зелени. Флоридская ли жара была тому причиной или волнение по поводу предстоящего вечером события, только и лицо его, и шея покрылись потом. Сегодня должна состояться свадьба года: в брак вступят отпрыски двух влиятельных родов с Северо-Востока и Юго-Запада, двое блестящих молодых людей, цвет бомонда, заключивших брачный контракт, который до мельчайших деталей защищает интересы каждого. Уайет вытер влажные ладони о фрачные брюки “Тернбулл энд Эссер”. Он так волновался, будто это он сам жених. Благоухающий воздух, казалось, был пронизан тревогой, предчувствием опасности — часто ли такое наблюдается субботним вечером в Палм-Бич?

Дотти уехала на неделю в Лайфорд-Кей отдохнуть от своей полной досуга жизни, и ее роскошный дом в испанском стиле оказался на выходные дни в распоряжении Люси и Уайета. Уайет сначала забеспокоился — они вдвоем в этом доме, это неловко, но если вспомнить, что они полтора месяца день за днем проводят в обществе друг друга чуть ли не двадцать четыре часа в сутки, будет совсем странно, если Люси вдруг окажется не под рукой. Она поселилась в желтой гостевой спальне, он — в синей. (В доме Дотти имелись также лиловая спальня, персиковая, песочно-бирюзовая и голубовато-сиреневая — при таком количестве гостевых спален основные цвета спектра очень быстро исчерпались, так что пришлось обратиться к оттенкам спектра “Крайола” и его сочетаниям.)

Уайет знал, что, когда они приедут на свадьбу вместе, все решат, будто гасиенда Хейзов превратилась в любовное гнездышко. Их сдержанное объяснение, что он и Люси старые добрые друзья, даже родственники, вызывало явное недоверие у всех, кроме Макса Фейрчайлда: может, и друзья, но в первую очередь несомненно любовники. Уайет решил не опровергать сложившееся мнение. Если светское общество и все, кто интересуется жизнью этого общества, считают их ослепительной парой, почему нет? Люси приобрела такой лоск и так похорошела, что он больше не волновался за свою репутацию. И потом, это только усилит впечатление, что Люси по праву заняла столь высокое положение среди элиты Восточного побережья.

Сегодня вечером ей предстояло самое важное и самое трудное испытание. Она с грехом пополам продралась сквозь ужин у Дотти, вернисаж Либет, благотворительный бал в парадных нарядах с целью сбора средств в фонд созданного Мими Резерфорд-Шоу общества помощи маленьким детям (последний писк в мире благотворительности), несколько коктейльных вечеринок, где она поддерживала беседу, кивая с понимающим видом, а сама говорила очень мало. Но Уинтропы — сливки высшего общества, одно из старейших семейств Нью-Йорка. Их предки в 1665 году изгоняли голландцев из Нового Амстердама. Бейкеры же принадлежали к одному из столь же старинных родов Сан-Франциско. И у тех, и у других были роскошные особняки в Палм-Бич — идеальное место для соединения молодой четы. Нынешнее событие почиталось столь значимым, что на него собрались почти все, чьи имена упоминаются в “Светском календаре”. Если бы на клуб “Сауна и Теннис” упал метеор и уничтожил всех гостей, получивших приглашение на свадебное торжество, светское общество сократилось бы до двух человек — Дональда Трампа и Пэрис Хилтон.

Если Люси удастся обмануть Уинтропов, Бейкеров и их друзей, которые ни с чего, кроме серебра и золота, не ели, если они поверят, что она — одна из них, а не простая девчонка из Миннесоты, выросшая в крошечной квартирке над забегаловкой, это поможет Уайету выиграть у Трипа пари и, что еще важнее, написать удачную книгу. Он планировал посвятить целую главу тому, как она будет вести себя нынче вечером. А вдруг она выдаст себя? Вдруг окажется вороной в павлиньих перьях среди пав и лебедей? Тогда прощай их совместный труд. Прощай, книга. Появившееся у него ощущение цели в жизни — и удовольствие, которое он начал получать от общения с Люси, — погаснет, как задутая ветром свеча.

Он затушил сигарету об испанские плитки ручной росписи, но остался на террасе, дожидаясь, пока выветрится запах сигареты. Люси беспрестанно шпыняла его за то, что он курит, и он в конце концов бросил, чтобы не слышать упреков. Но сегодня нервы у него были натянуты как струна, и он не смог удержаться.

Хорошенько проветрившись, он поправил галстук-бабочку и вошел во флигель, где были спальни для гостей.

— Готова? — спросил он, постучав в дверь Люси. Он слышал, как она ходит по комнате, что-то напевая.

— Почти!

Когда он вошел, она вдевала в ухо серьгу с жемчужинами и бриллиантами. На ней было темно-синее платье, которое она взяла у модельера, чьего имени он никогда не слышал, — модельера рекомендовала Элоиза. И не напрасно. Блестящие волосы Люси были уложены в прическу а-ля Грейс Келли и открывали трогательную шею. Ее темные глаза взволнованно сияли, на щеках играл яркий здоровый румянец. Уайет, чуть ли не с рождения знавший, что именно нужно говорить женщинам, до того растерялся, что потерял дар речи.

Он отступил, чтобы получше ее рассмотреть. Сейчас не время терять критическую зоркость, свойственный ему талант замечать мельчайший диссонанс…

— Я боялась, платье будет плохо сидеть на бедрах. Но вроде бы нормально, как ты считаешь? — спросила Люси. Она прошла мимо него к туалетному столику и надушилась — по капле розового масла за каждое ухо. Она как-то сказала ему, что всю жизнь душится им, сколько себя помнит. Нежный, обволакивающий аромат — ну хоть с чем-то бедолага Люси Джо угадала.

— Можешь снять что-нибудь из драгоценностей.

В этом не было никакой необходимости, но оглядеть ее и не предложить хоть что-то исправить показалось ему просто диким.

— Ты думаешь? Но все так…

— Хорошо одетая женщина перед тем, как выйти из дому, обязательно снимет с себя какой-нибудь аксессуар.

— Знаю-знаю, Коко Шанель, но неужели нельзя сделать исключение? Это все так красиво.

Она посмотрела на свой бриллиантовый браслет в стиле ар-деко. Он замечательно сочетался с ее серьгами-подвесками.

— Моя мама тоже так поступает, и она права. Ты же не хочешь выглядеть так, будто Гарри Уинстон навесил на тебя всю свою витрину.

— Но ведь…

— Сними что-нибудь.

Люси поглядела на него и вынула из уха одну серьгу.

— Очень остроумно. Сними браслет. Довольно одних серег. Все остальное будет отвлекать внимание от твоего… от твоей личности.

Люси с любопытством посмотрела на него и сняла с запястья браслет.

— Ну вот, так гораздо лучше! — Уайет отступил назад и снова оглядел ее. Она и в самом деле была великолепна. Все было безупречно — от блестящих волос до бледно-розовых, как лепестки, ногтей на пальцах ног. В нем шевельнулось какое-то странное чувство, которое он классифицировал как гордость. — Поехали. Машина ждет.

— Я первый раз в жизни на свадьбе! — воскликнула Люси, торопливо спускаясь по ступенькам впереди Уайета. — Элоиза говорит, из Таиланда для венчания доставили несколько тысяч орхидей. Безумие, правда?

— Разве никто из твоих подруг там, дома, не выходил замуж? — Уайет последние десять лет жил в нескончаемой свадебной круговерти, его раз десять в год приглашали.

— Выходили, но или я не могла выбраться домой, или свадьбы не устраивали вовсе, потому что невеста залетела. Как ты думаешь, шлейф у Тамсин будет длинный, как у леди Ди?

— Поди угадай. Но уверен, она решила всех поразить.

Они вышли в патио, где пруд с экзотическими рыбками горел золотом в закатном свете. Уайет снова поглядел на Люси и, улыбаясь, распахнул перед ней дверцу маминого “мерседеса” 1963 года выпуска.

— Между прочим, ты очень красивая. — Ну вот, он выговорил эти слова. И чего было волноваться? Он говорит комплименты женщинам с… да-да, лет с семи.

Люси опять искоса взглянула на него, словно не зная, как к его словам отнестись.

— Это комплимент, Люси. Скажи “спасибо”.

— Спасибо, — сказала Люси. Она грациозно скользнула на пассажирское сиденье и подняла на него взгляд. Ее глаза сияли. — Прости, просто… ты сегодня не такой, как всегда, в этом все дело.

Он подождал, пока она расправит платье, чтобы юбку не прищемило дверцей.

— Это комплимент, Уайет, — сказала она. — Скажи “спасибо”.

Он невольно рассмеялся и захлопнул дверцу. Они поехали по пальмовой аллее навстречу заходящему солнцу, и Уайета охватило новое для него чувство покоя. Сидящая рядом с ним девушка прелестна, образованна, разбирается в искусстве, обаятельна и чувствует себя уверенно. Даже он с легкостью забыл, что это он сделал ее такой.

— Я считаю, пятнадцать минут, от силы двадцать, — сказал Уайет, взглянув на часы.

Трип тоже с алчностью поглядел на них.

— Максимум пятнадцать. Спорим на тысячу?

— Постойте, вы хотите сказать, что церемония продлится всего-навсего пятнадцать минут? — прошептала Люси. — Почему вы так думаете? — Она была до глубины души удивлена и разочарована. — Разве они не будут, например, обмениваться клятвами и все такое хотя бы час? Я думала, богатые любят обставлять все пышно и торжественно.

— Джин с тоником они любят еще больше.

Уайет обмахивался написанной от руки каллиграфическим курсивом программой, которую вручали каждому гостю при входе. Четверо друзей сидели на задней скамье церкви Бетесды-у-моря, прелестного неоготического храма, сплошь украшенного орхидеями, белыми розами и лилиями.

— Выбросить столько цветов ради пятнадцати минут? По-моему, это преступление. Надеюсь, их потом отдадут в местные больницы и разные другие учреждения. — Люси обвела взглядом неф. В тени маячили двенадцать мужских фигур в черном. — Не понимаю, зачем сюда нагнали столько ребят из службы безопасности.

Уайет проследил за ее взглядом.

— Сегодня здесь экс-президентов, экс-вице-президентов и глав государств больше, чем подружек невесты.

— Ай, смотрите, начинается! — Люси в волнении схватила Уайета за руку — орган заиграл “Свадебный марш” Мендельсона, и семь белокурых подружек невесты в шелковой тафте нежно-сиреневого цвета медленно двинулись по проходу. При виде их Люси, в чьих альбомах была разработана целая коллекция платьев для подружек невесты, ужаснулась. Цвет был приятный, но оборок, басок, турнюров и бантов было столько, что даже старшая сестра невесты — костлявая анорексичка — казалась толстозадой кубышкой.

Корнелия, самая хорошенькая из всех, шла четвертой — бьет всех наповал, подумала Люси. Точно самонаводящаяся ракета, Корнелия мгновенно обнаружила среди присутствующих Уайета и Люси, и когда она проходила мимо них, лицо у нее сделалось каменным. Люси быстро убрала руку с рукава Уайета.

— Вы долго встречались с Корнелией? — спросила она его, когда последняя подружка прошествовала мимо.

— Не помню. Полгода, может, чуть дольше.

Уайет внимательно следил за тем, что происходило у алтаря.

— Почему вы расстались?

— Что? Не помню… обычная ерунда.

— Нет, серьезно. Я не понимаю. Она неправдоподобно красива. И вы идеально подходите друг другу, как Кен и Барби Рокфеллер.

— Это долгая история, — процедил он сквозь зубы. Видно, ее слова задели его за живое. — Сейчас не время и не место.

Она вскинула голову.

— Ты заметил, что всегда так отвечаешь, если я спрашиваю тебя о чем-то личном?

— Только если ты спрашиваешь во время свадебной церемонии и вокруг толпа народу.

Филармонический оркестр Сан-Франциско — выписанный по настоянию Бейкеров, которые были его главными спонсорами, — заиграл канон Пахельбеля, оповещая, что сейчас появится невеста, огромные двойные двери церкви отворились, и все собравшиеся встали. Тамсин двинулась к алтарю. Люси заметила, что на шее у нее нитка жемчуга и серьги тоже жемчужные, но жемчужины гигантских размеров, как будто вырастившие их раковины принимали стероиды. Ее пышное платье “Оскар де ла Рента”, на которое ушло, как прикинула Люси, не меньше пятидесяти ярдов тяжелого шелка, заполнило весь проход, так что для отца почти не осталось места. Чтобы взять ее под руку, ему пришлось изогнуться всем телом.

— Платье слишком громоздкое, — прошептала Люси Элоизе, когда невеста отошла от них на безопасное расстояние. И тут же спохватилась: — Нет, не пойми меня неправильно, она, конечно, выглядит потрясающе…

— Это верно. Совершенно потрясающе. Но воздушное платьице “Анхель Санчес”, которое было на Либет во время акции “Жители Нью-Йорка в защиту детей” — естественно, в белом цвете, — подошло бы ей гораздо больше, как по-твоему?

— Именно об этом я и подумала!

Жених с шафером, оба в костюмах-тройках, шагнули вперед к алтарю навстречу приближающейся с отцом Тамсин.

— По-моему, Генри успел здорово нагрузиться, — заметил Трип.

И в самом деле — жених покачивался взад-вперед. Стоявший ближе всех к нему Макс Фейрчайлд незаметно протянул руку, чтобы поддержать его.

Тамсин и Генри оттарабанили свои клятвы, обменялись платиновыми кольцами, а Люси все это время старалась не замечать горящего ненавистью взгляда, которым Корнелия испепеляла ее из стайки улыбающихся подружек невесты. Однако не могла она не заметить и того, что Макс Фейрчайлд, чья рука поддерживала упившегося жениха во время церемонии, тоже не сводил с нее глаз.

— Как я тебе сочувствую. Легко ли видеть Уайета с другой! — Лесли Рейнольдс, самая пухленькая из подружек невесты, протиснулась к зеркалу, где стояла Корнелия; сейчас все подружки столпились в дамской комнате с льняными полотенцами в клубе “Сауна и Теннис”, где проходил прием. Лесли и Корнелия жили в одной комнате, когда учились на втором курсе в Гротоне — как раз тогда-то все и узнали, что Лесли влюблена в учителя алгебры, носит трусы “неделька” и не делает интимную эпиляцию.

— Почему мне должно быть нелегко? — спокойно спросила Корнелия. Лесли, как и другие подружки невесты, были в восторге от того, что Корнелия оказалась в таком щекотливом положении, но Корнелия не желала давать пищу их злорадству. — Мы с Уайетом решили взять тайм-аут. Он встречается с другими, и я тоже встречаюсь. Мы хотим почувствовать вкус свободы, прежде чем связать себя друг с другом на всю жизнь.

Одна из подружек невесты с жалостью улыбнулась, глядя на Корнелию. “Сучки, — с ненавистью подумала она. — Чтобы я пригласила вас к себе на свадьбу? Не надейтесь!”

— И с кем же ты сейчас встречаешься? — Лесли освежила помаду на губах и промокнула бумажной салфеткой.

— Пока не решила, — ответила Корнелия.

Но Лесли, видимо, ей не поверила.

— Я бы, например, тут же умерла, если бы увидела Джексона с другой, — особенно с такой обалденной красавицей, как Люси.

Джексон был ее молодой человек, белобрысый придурок.

— Считаешь, она красивая? — Корнелия презрительно фыркнула и провела рукой по своим золотым локонам. — Уайет очень снисходителен ко мне. Нашим отношениям ничто не грозит. Нам не нужно отчаянно цепляться друг за друга.

Лица у остальных девушек были отсутствующие, они показывали, что не верят ни единому слову.

— Фотографироваться! — сестра Тамсин заглянула в дамскую комнату. Подружки схватили сиреневые сумочки и, сделав последнюю обреченную попытку поправить не сидящие на них платья, выбежали в зал.

— Минутку, Лес, постой, — сказала Корнелия, все еще рассматривая себя в зеркало. Потом повернулась к своей заклятой подруге. — Я должна тебя поздравить. Сколько уже месяцев — три? Четыре?

Лесли так и открыла рот. Ее рука взлетела к животу.

— Да что ты такое говоришь? Я вовсе не…

— Ладно, милочка, чего уж там. Я как только увидела твой животик, все поняла. Правильный ход. Теперь-то уж Джексон согласится жениться на тебе, верно? — Она подарила Лесли самую ядовитую из своих улыбок. — Да ты не волнуйся, я никому не проговорюсь. Ты же знаешь, я умею хранить тайны.

— Макс, мы только что вошли, — вразумительно произнес Уайет. Макс ринулся к Люси в тот же миг, как она появилась под руку с Уайетом. Она, конечно, была польщена, но ей хотелось немного перевести дух. — Может быть, Люси хочет что-нибудь выпить? Я бы, например, с удовольствием.

— Отлично! — Макс искренне обрадовался. — Принеси водки с содовой, раз уж ты идешь к бару.

Намерения у Уайета были совсем другие, подумала Люси, увидев выражение его лица. Их разговор прервала подруга Дотти, Бинки Хоу, она с нежностью поцеловала Уайета.

— Должна сказать, вы здесь самая красивая пара, — обратилась она к Люси и Уайету. — Как приятно видеть тебя счастливым, Уайет.

— Но они вовсе не пара! — воскликнул Макс. Забавно, он почему-то утверждает это с такой уверенностью, подумала Люси. — Они просто старые друзья. Выросли вместе. Ну, и привязаны друг к другу, вроде как брат и сестра, верно, Уайет?

— Совершенно верно, — сказал Уайет. На лице у него мелькнуло странное выражение.

— Вы меня простите, пожалуйста, я на минуту.

Люси отошла от них, протиснулась сквозь ворох шуршащих лиловых оборок и распахнула дверь в дамскую комнату. Увидев Корнелию, которая болтала с одной из подружек невесты, она мгновенно впала в панику. Притвориться, что она ее не узнала? Нет, это совсем никуда не годится, и Люси взмахнула своим бокалом с “Вдовой Клико”.

— Здравствуйте, Корнелия! — сказала она и быстро пошла к кабинке.

Корнелия не отозвалась на приветствие, и тогда подружка невесты, крупная девушка с пшеничными волосами, протянула Люси руку.

— Я Лесли. — Чтобы пожать ей руку, Люси пришлось подойти поближе. — Лесли Рейнольдс. Мы с вами незнакомы.

— Люсия Эллис… Люси.

Корнелия так и не оторвала глаз от зеркала, словно и не заметила Люси, это даже по дейвиллским меркам было крайним проявлением невоспитанности. И Люси взяла инициативу в свои руки.

— Привет, Корнелия. Мы познакомились на ужине у Дотти Хейз.

— В самом деле? У меня ужасная память на имена. И на лица. А в тот вечер там было столько всякого народу, — Корнелия произнесла это так, будто хотела сказать “столько всякой шушеры”. — Я обожаю Дотти, но она приглашает к себе всех подряд, без разбора.

У Люси даже дыхание перехватило от тупой наглости оскорбления. Все внутри похолодело при мысли, что Корнелия разгадала ее игру, хотя всех остальных она успешно обманывает. Ее снисходительный тон отшвырнул Люси на два месяца назад, на показ коллекции Нолы Синклер, где она ходила с подносом. Но тут Люси вдруг увидела свое отражение в зеркале. Зеркало, ее неожиданный союзник! Она не сразу узнала элегантную, полную чувства собственного достоинства молодую женщину, которая глядела на нее.

“Я и вправду совсем не та, какой была еще недавно. И я никому не позволю говорить мне такие гадости”.

Люси хотелось пнуть Корнелию ногой в сиреневый турнюр, но она вместо этого светло улыбнулась ей.

— Я вас понимаю, — сказала она. — Вокруг вас всегда столько новых незнакомых лиц, ведь вы так много вращаетесь в свете, все дни, все вечера, сплошные светские мероприятия.

— Я?! С чего вы взяли, что я много вращаюсь в свете? — Корнелия явно разозлилась.

Меткий выстрел, точно в яблочко.

Уайет объяснил ей, что светская героиня не выносит, когда ей говорят о ее тусовках.

— Ну как же, ваши фотографии появляются в газете каждый день. Можно подумать, вы ищете работу!

Она засмеялась, смягчая остроту выпада. Лесли тоже засмеялась, но нервно, и стала двигаться к двери.

— Какая вы смешная, — сказала Корнелия. — Я на самом деле настоящая домоседка. Больше всего на свете я люблю тихо ужинать дома с друзьями.

— Что ж, значит, “Уэйверли Инн”[11] можно считать частью вашего дома.

У Лесли был такой вид, будто она случайно оказалась свидетельницей рукопашной схватки, она слегка взмахнула рукой и поспешила к выходу.

— Очень рада была познакомиться с вами, Люси.

— Я тоже. Встретимся потом в зале.

Корнелия наконец-то повернулась к ней.

— Так откуда вы знаете Тамсин?

— Уайет познакомил. Вообще-то мы до сегодняшнего вечера не встречались, поэтому с ее стороны и со стороны Генри было очень любезно пригласить меня. А вы ее откуда знаете?

— Выросли вместе в Норт-Ист-Харбор.

Люси улыбнулась.

— Я так люблю Хэмптонс.

— Норт-Ист-Харбор не в Хэмптонсе, а в штате Мэн. Странно, что вы этого не знаете, ведь род Хейзов насчитывает уже столько поколений, что не счесть. Разве вы с Уайетом не выросли вместе?

У Люси свело живот, но она знала, что Корнелия — хищник, а хищники чуют страх на расстоянии.

— Наши семьи дружат, но мы на самом деле не росли вместе. То есть он гораздо старше. Ближе к вашему возрасту, чем к моему.

— Я должна идти, — процедила Корнелия сквозь зубы. — Тамсин хочет, чтобы мы сфотографировались в этих непотребных платьях.

— Все можно исправить, если убрать турнюр. Когда вернетесь домой, отпорите…

— Вы что же, думаете, я надену это уродство еще хоть раз? Когда я вернусь домой, я велю его сжечь, — Корнелия схватила сумочку. — Желаю веселого вечера, Лили.

— Люси, — поправила она. Но Корнелия уже выплыла из туалетной комнаты.

Уайет принуждал себя сидеть за столом, издали наблюдая за Люси в толпе гостей. С первого взгляда можно заметить, думал он, что в ней есть какое-то своеобразие, что-то, что отличает ее от всех остальных женщин в зале. Она непринужденно переходила от одной группы беседующих к другой, а он боролся с желанием броситься ей на помощь, защитить ее, встать рядом и не позволить никому подойти слишком близко.

— Похоже, я проиграю пари, что скажешь? — Трип сел рядом с Уайетом, держа в руке свой стакан.

— Похоже, что так.

— Элоиза считает, что она потрясающая. — Трип помолчал. — Ты ведь тоже так считаешь?

Уайет понимал, к чему клонит его друг.

— Я считаю, что ты проиграешь пари.

— Потанцуй со мной, — проворковала Корнелия, увлекая Уайета в центр зала, где двигалось несколько пар, прижавшись щекой к щеке. Люси Эллис нигде не было видно. Джаз-оркестр а-ля тридцатые годы играл первые такты It Had to Be You. Теперь на Корнелии вместо платья подружки невесты было облегающее фигуру творение “Хэлстон”, после стычки с Люси она послала за ним домой своего шофера и переоделась. Она должна мобилизовать все силы. Сейчас она снова чувствовала себя неотразимо соблазнительной, и пусть Тамсин дуется, что по отношению к другим подружкам она поступила предательски. Лично ее сегодня вечером интересовал только один человек — Уайет Хейз IV. Тамсин со своим накачавшимся водкой муженьком может идти ко всем чертям.

— Это наша с тобой песня, — прошептала она Уайету через плечо, найдя среди танцующих свободное местечко.

— Нет у нас с тобой никакой песни, Корнелия.

— Разве? Тогда пусть будет, например, I Want You Back[12]. — она вкрадчиво засмеялась, прижимаясь к нему всем телом.

— Ты никогда не отличалась деликатностью, — Уайет выпрямил руки, пытаясь создать хоть какое-то расстояние между ней и собой.

— Деликатность слишком переоценивают. Как тебе Endless Love[13]? — она снова притянула его к себе.

— Мы бы погрешили против правды, — сказал Уайет спокойно, — учитывая, что наши отношения давно кончились.

— Voulez-vous couchez avec moi ce soir[14]? — она прошептала ему эти слова на ухо с безупречным французским прононсом. Уайет слегка вздохнул. “Наконец-то я к нему пробилась”, — с удовлетворением подумала Корнелия. В глазах у него появилось то самое голодное выражение, которое означало только одно, хоть Уайет и пытался это скрыть. Корнелия обожала этот взгляд у мужчин. Кто бы на нее так ни смотрел — кузен ли Селден или учитель истории в колледже, все от первого до последнего мужчины, с которыми она спала в Нью-Йорке, и женатые, и неженатые, — она чувствовала себя под этим взглядом всемогущей. Соблазнительницей. Истинной дочерью своей матери. Антрополог из них двоих Уайет, но именно она, Корнелия, понимает, как беспомощны самцы перед открытым проявлением желания со стороны привлекательных женских особей. Уайет наклонился к ее уху, и по ее телу пробежал трепет блаженства. Победа, полная победа!

— Корнелия, ничего у нас с тобой не будет, — прошептал он. Она отпрянула и увидела, что то выражение исчезло.

— Ты меня просто дразнишь.

Ее тело двигалось в такт с музыкой, но в душе она слегка запаниковала. Когда тебя так холодно отвергают, трудно чувствовать себя неотразимой соблазнительницей. Как бы поступила в такой ситуации ее мать?

— Нет, не дразню, — сказал он на этот раз более твердо. — И хорошо бы тебе с этим смириться. У тебя такой богатый выбор мужчин…

— Это из-за той девушки, которую ты привел? Твоей подруги детства? Что-то здесь не так, Уайет, я не могу пока понять, но…

— Корнелия, говори тише.

Уайет пытался увести ее из круга танцующих, но она уперлась в пол своими шпильками, и они закружились на месте.

— Если ты предпочел мне это ничтожество с бедрами, как у беременной бабы…

— К Люси это не имеет никакого отношения, — процедил Уайет сквозь зубы.

Корнелия посмотрела поверх его плеча и увидела сцену, вид которой вызвал у нее ликование.

— Надеюсь, что так, потому что они с Максом напились как свиньи.

Она схватила Уайета за подбородок и повернула его голову к бару — как раз вовремя: Люси и Макс допили свои коктейли и разразились истерическим смехом, который заглушил соло трубы. Корнелия почувствовала, что плечо Уайета стало каменным.

— Извини, — сказал он, освободился из рук Корнелии и быстро зашагал к бару.

Она похолодела. Корнелию Рокмен еще никто и никогда не бросал посреди танца! И уж конечно никто никогда не бросал ради другой. Оркестр, наверное, играл, но Корнелия не слышала музыки — слишком громко все кричало у нее в душе. Не веря своим глазам, она с отвращением смотрела, как Уайет оттаскивает Люси от Макса и подталкивает к выходу. Потом вдруг почувствовала, что все остальные пары заметили, что она одна — неподвижная точка в их вращающейся вселенной.

— И ты все еще надеешься? — спросила Лесли Рейнольдс, которая в этот миг танцевала с Джексоном в нескольких шагах от нее.

Корнелия чуть не взорвалась от ярости.

— Кажется, у вас в роду часто рождаются близнецы? — парировала она. И бросилась прочь из толпы танцующих, страдая от унижения, вне себя от бешенства.

— А давай мы с тобой потанцуем, — говорила Люси, повисая на Уайете, который тащил ее мимо столиков к выходу. И вдруг вырвалась из его крепких рук и прямо посреди толпы гостей принялась самозабвенно отплясывать диско.

— Нам нужно выйти подышать свежим воздухом, — повторил Уайет.

— Да ну тебя, Уайет, лучше потанцуй со мной!

Не говоря больше ни слова, он твердо направил ее в холл, свел по ступенькам на свежий воздух, провел мимо парковки, где гости постарше уже собирались ехать домой.

— О-о-ой, ну надо же, Уайет рассердился! — пропела она и захихикала, но увидела его сурово сжатую челюсть и тут же умолкла. — В чем дело? Мне просто было весело.

Этот Уайет обязательно должен отравить всем удовольствие. Ну да, он разозлился, но сегодня был самый потрясающий день в ее жизни! Пять бокалов шампанского растворили горечь, которая осталась после грубого выпада Корнелии, а все присутствующие вдруг стали ее лучшими друзьями. Как она могла раньше считать этих прекрасных людей снобами? Ну и конечно Макс, он подошел к ней сразу после ужина, когда Уайет курил. Они стали пить текилу и весело болтать. Макс рассказал ей, как буквально две недели назад невеста затащила его в гардеробную и хотела заняться с ним любовью. Сейчас ей показалось, что это очень грустная история, но тогда она просто умирала со смеху. Как бы там ни было, она в восторге, что подружилась еще с одним человеком. Элоиза, Трип и вот теперь еще Макс. Круг друзей быстро расширяется!

— Перестань качаться. Сколько можно позориться!

— Я пьяненькая. Там было почти нечего есть.

Люси сложила ладони вокруг рта и прошептала ему на ухо:

— Думаю, они решили хоть на чем-то сэкономить…

— Свадьбу обслуживал Даниэль Булю. А ты что, ждала, что здесь будет шведский стол, как в “Сиззлер”?

Это было сказано довольно резко, но она решила, что не позволит ему испортить себе настроение.

— Понимаешь, я немножко увлеклась. А Макс все время…

— Ясно. Ты увлеклась Максом Фейрчайлдом.

— Что? Макс отличный парень. Ай!.. — она споткнулась о бордюр и стала падать, но Уайет вовремя схватил ее под руку.

— Вы не подходите друг другу, — Уайет достал сигарету из нагрудного кармана смокинга.

— Ты обещал, что бросишь!

И тут сквозь туман в ее сознание пробился смысл его слов.

— Почему мы с Максом не подходим друг другу? Потому что он родился в какой-то там высокопоставленной семье, а я в самой простой? Не все так смотрят на жизнь.

Из глаз вдруг брызнули жаркие слезы. Зачем Уайет потратил столько времени, превращая ее из Золушки в принцессу, зачем внушал, что она может чувствовать себя равной со всеми в его сумасшедшем мире? А когда она этому поверила, бросил ей в лицо, что она всего лишь нищая самозванка!

— Успокойся! Да успокойся же! — Уайет на миг встретился с ней взглядом и тут же опустил глаза. — Я хотел сказать, что ты достойна лучшего. Макс хороший парень, но я вижу рядом с тобой более яркую личность.

Радость мгновенно сменила отчаяние, в которое она впала минуту назад. Значит, Уайету не все равно, с кем она встречается? Это было первое проявление того, что он считает ее не просто средством выиграть у Трипа пари.

— Ревнуешь? — насмешливо спросила она.

— Что за чепуха!

Наступило странно неловкое молчание. Наконец Уайет сказал:

— Вернемся в зал, я хочу познакомить тебя с разными людьми. Не забывай о главной цели сегодняшнего вечера: это твой шанс завязать отношения с самыми внушительными именами. Возможно, когда-нибудь они даже захотят покупать у тебя наряды. Прояснилось в голове хоть немножко?

— Да, вполне, — ответила Люси и поправила на себе платье. — Как я выгляжу, нормально?

Уайет отвел с ее лица выбившуюся прядь волос, коснувшись рукой щеки.

Она вздрогнула от неожиданного прикосновения, а он отдернул руку, как будто обжегся.

— Ты выглядишь отлично, — решительно сказал он.

Глава 18

Из заметок к книге Уайета:

“Существует разновидность ритуального поведения, которую приматологи называют “облизывание губ”. Известно, что мартышки и обезьяны облизывают губы потенциальным соперникам, усыпляя их бдительность этим дружественным проявлением, чтобы потом нанести удар в спину. Не так ли поступают и светские героини, когда посылают соперницам воздушные поцелуи с притворной искренностью, а потом голосуют против их вступления в клуб “Колони”?”

Корнелия с нетерпением ждала, пока включится ее ноутбук. Она заперла дверь своего кабинета — винтажный стиль а-ля старое голливудское кино, цветовая гамма — палевая роза и царственная белизна, — чтобы никто из любопытного персонала не мог заглянуть и застать ее за совершенно несообразным занятием: она сидит перед компьютером, от которого на лице появляются морщины. Но если она разузнает о своей сопернице что-нибудь компрометирующее, оно того стоит: ботокс все исправит. Корнелия вышла в Гугл и набрала “Люсия Хейверфорд Эллис”. Экран загрузился так быстро, что Корнелия ахнула. Двенадцать тысяч четыреста упоминаний. Она открыла rexnewhouse.com и стала просматривать запись, в которой он рассказывал о Люси месяц назад. “Семья лесопромышленника… Школа мисс Диллард… Интересуется дизайном одежды…” Все это она уже знала. Фотографии: Люси на акции “Спасем Венецию”, Люси в клубе “Следопыты” на презентации новой книги, Люси на ужине, который дала вчера вечером Лесли Рейнольдс — наверняка они познакомились поближе на свадьбе. Все упоминания о Люси относились к январю, и это только разжигало терзавшее Корнелию любопытство: где эта выскочка была до того, как вдруг заполонила собой все?

Разочарованная Корнелия перешла на сайт parkavenueroyalty.com и нашла там очередную порцию фотографий возмутительно гламурной Люси на разных вечеринках и приемах. Когда домашняя страница сайта загрузилась, Корнелия снова ахнула. Люси, в белом платье “Прада”, о котором стилист Корнелии сказала, что сможет достать его для нее не раньше, чем через месяц, возглавляла список светских героинь! Она стала светской львицей номер один! А Корнелия переместилась на второе место. Она пробежала глазами отклики посетителей сайта, все они захлебывались от восторга по поводу изящества и красоты новоиспеченной героини. “Она и Уайет самые гламурные! — восхищалась какая-то неудачница под псевдонимом “10021diva”. — Я так рада, что он бросил Корнелию и нашел такую стильную куколку!”

Корнелия захлопнула свой ноутбук. Может быть, эта мерзавка Люси и украла у нее мужчину, но уж корону ее она не украдет. Корнелия взяла телефон и набрала номер Анны Сантьяго.

— Привет, дорогуша! — ответила Анна, тяжело дыша. Корнелия услышала жужжание ее велотренажера. Она постоянно тренировалась, чтобы не потерять форму.

— Маленькая просьба, котенок. Приглашения на гала-прием в Музее Вандербильта уже напечатаны?

— Я только что отправила верстку. А что?

Корнелия закусила губу.

— А нельзя их вернуть и добавить к членам оргкомитета одно-единственное имя? Мне это очень важно, иначе я не стала бы просить.

— Люси! Люси!

Люси быстро обернулась посмотреть, кто это так громко ее зовет. К ее изумлению и радости это оказался один из множества фотожурналистов, столпившихся вокруг красной дорожки на премьерном показе фильма Гаса Ван Сента.

— Кто шил ваше платье? — прокричал он, фотографируя ее приковавший всеобщее внимание наряд.

— “Баленсиага”! — ответила она, вспомнив позу Анжелики и задорно вскидывая подбородок. Она хотела бы сама сшить себе платье для такого события, но бесконечные приемы и ужины не оставляли времени для работы. Ну ничего, успокаивала она себя, платье “Баленсиага”, которое выбрала для нее Элоиза, было ошеломляюще красиво, а для нее главное, по крайней мере сейчас, это привлекать как можно больше восхищенных взглядов. Журналист продолжал щелкать фотоаппаратом, к нему присоединились другие. Некоторые из них не знали, кто такая Люси, но было ясно — ее непременно нужно фотографировать.

Объяснив журналистам, как пишется ее имя, Люси пробилась сквозь их строй и вошла в полумрак вестибюля частного клуба “Сохо Хаус”, где ее ждал Уайет.

— Мы делаем успехи, — сказал он и взял ее за руку, входя в лифт. “Ну и что тут такого, друзья берут друг друга за руку”, — сказала она себе. После возвращения из Палм-Бич что-то изменилось. Может быть, ей только казалось, но Уайет стал критиковать ее не так резко, как раньше. Ему вроде бы даже нравилось заниматься с ней. Когда они уселись в затемненном кинозале, их локти прижались друг к другу, потому что народу набилось очень много, и Люси почувствовала легкий трепет от его прикосновения.

— Уайет, я тебе так благодарна.

Он с улыбкой взглянул на нее.

— Это я должен тебя благодарить.

— Я благодарю тебя за все, что ты для меня сделал. Я… — ей было трудно выразить чувство, которое ее переполняло. Может быть, место было неподходящее. — У нас на завтрашний вечер что-нибудь назначено?

— Коктейли в школе Американского балета, потом ужин с Мими и Джеком.

— А нельзя отвертеться?

Он с тревогой посмотрел на нее.

— Я бы не хотел. Ты теперь член комитета, это будет неправильно. А что случилось?

— Я… ну… — Люси вдруг охватила робость. — Мне бы хотелось пригласить тебя на ужин. Ты постоянно приглашаешь меня. Могу я сделать хоть такую малость?

— Ты умеешь готовить?

— Конечно, умею.

Готовить она не умела, ну да ладно, не боги горшки обжигают.

— Что ж, отлично, — Уайет был растроган. — Только давай не завтра, а на следующей неделе, что скажешь? Например, во вторник? День рождения Говарда Голта будет уже позади.

— Прекрасно. Только будь голодным.

— Итак, свидание назначено, — сказал он. И как же неудачно сказал! При слове “свидание” и Уайет, и Люси сразу же подняли глаза на экран и до самого конца фильма не произнесли ни слова.

— То есть как это — ты ей ничего не рассказал? — Трип тщательно прицелился своей клюшкой “Кэллоуэй” и глянул с крыши вдаль. День сегодня выдался не по сезону теплый. Он снимал пентхаус исключительно из-за крыши, потому что здесь можно было по будням отрабатывать удар, отправляя мячи в Ист-Ривер. В просторных, с четырьмя спальнями апартаментах обитали сейчас две горничные. — Что произойдет, когда твоя книга выйдет в свет и Люси будет разоблачена как самозванка? Нельзя до бесконечности скрывать от нее то, что ты сейчас делаешь.

— Без тебя знаю, — огрызнулся Уайет. Он вынул клюшку из спортивной сумки. В последнее время он все чаще и чаще думал, что надо признаться Люси, но решиться никак не мог. Он сочинял самые разнообразные сценарии, но все объяснения могли вызвать у Люси лишь обиду и гнев, и это в лучшем случае. — Ну, не могу я рассказать ей сейчас, не могу. Это погубит научную чистоту эксперимента…

— Глупости, — возразил Трип. Он было занес клюшку, но бить не стал, а посмотрел Уайету прямо в глаза. — Будь мужчиной и признайся, что ты трусишь. Тебе нравится эта девушка. Надо было сказать ей все с самого начала, но ты не сказал, а теперь не знаешь, как признаться, что ты собираешься ее разоблачить.

— Мне? нравится? эта? девушка? — с изумлением переспросил Уайет. Ему приятно ее общество, он не станет отрицать. У них даже возникло что-то вроде дружбы благодаря бессчетным часам совместной работы над их общим проектом. Но если Трип намекает, что между ним и Люси какие-то романтические отношения…

— Пожалуйста, можешь скрывать это сколько угодно. Но не надо делать вид, будто тебе безразличны ее чувства. — И он ударил по мячу и послал его с крыши в пролив к буйку, поставленному по курсу парома. — Я же вижу, как ты на нее смотришь. Может быть, ты сам этого не понимаешь, зато все остальные давно поняли.

Уайет вдруг потерял к гольфу всякий интерес. Он надеялся отдохнуть и отвлечься, а тут на него с новой силой навалилась забота, которая не давала уснуть всю ночь. Он уложил свои клюшки и направился к двери.

— До вечера, — кинул он через плечо Трипу, который запустил очередной мяч через набережную Рузвельта.

Корнелия выхватила ребенка из кроватки и устроила у себя на руках. Ребенок был худенький, некрасивый, но Корнелия всегда считала большим преувеличением восторги по поводу очаровательности маленьких детишек — тем более этих заморышей-сирот из Румынии, — как и по поводу сексуальности туфель без пяток.

— Посмей только обслюнявить мой костюм “Валентино”, — прошептала она, сладко улыбаясь, но малявка с красным личиком отказался дать ей обещание.

— Корнелия, можно сделать несколько снимков? — спросил один из репортеров, посланных в “Гранд Отель Трайбека” освещать акцию, где члены благотворительного общества “Любовь к маленьким детям” кормят из бутылочек сирот. Поднимая на руки ребенка, оказавшегося на удивление тяжелым, Корнелия подумала, что эта благотворительная акция, с которой так носится Мими Резерфорд-Шоу (и чего ей неймется, сама вон нарожала двоих, ими бы и занималась), — наверное, самое неприятное мероприятие из всех, что проходят в Нью-Йорке. Обычно вы не встречаетесь с теми, кому оказываете помощь: например, Корнелия была членом наблюдательного совета общества “Избавим детей от рахита”, но там не было никакой необходимости целыми днями водить за ручку хромоногих детей. “Любовь к маленьким детям” совсем иное дело. Недавно созданная Мими некоммерческая организация оказывала помощь детям из малоимущих семей и сиротам с Большого Манхэттена, причем сама Мими была пламенно убеждена, что эти сиротки из Румынии, которые ожидают усыновления или удочерения, вырастут полноценными, здоровыми личностями, только если совершенно незнакомые люди вроде Корнелии будут их обнимать и покрывать поцелуями. Бр-р-р… Когда Корнелия была маленькая, ее мать проявляла материнские чувства только под прицелом камер. В нянях у нее были исключительно ледяные англичанки, которые считали высшим проявлением ласки одобрительное поглаживание по голове. Так чего же, кроме отвращения, ожидать от выросшей в привилегированной семье женщины, если ее в детстве лишили материнской нежности?

Однако Мими пригласила целый полк фотокорреспондентов к тому времени, как стала разносить коктейли, и Корнелия улыбнулась, когда ее кто-то заснял.

— Сколько нам еще тут торчать? — спросила она Фернанду, когда корреспондент отошел.

— Час? Или два? — Фернанда, судя по ее виду, никуда не торопилась. Девочка у нее на руках, пухленькая кроха, была просто прелесть и улыбалась, а младенец Корнелии куксился и кривился — наверное, таким был в детстве вечно всех поносящий Саймон Кауэлл.

— Час?! Ну уж нет, я ужинаю со своим имиджмейкером в “Ля Гренуй”. Что нам делать с этими малявками еще целый час?

— Не знаю… По-моему, мы должны им читать.

— Читать? Им? Они что, по-английски понимают?

— Считается, что это способствует языковому развитию малышей, — сказала Фернанда. Она внимательно слушала Мими, когда та объясняла им цель их прихода сюда, а Корнелия в это время говорила по своему “Блэкберри”. Положение катастрофическое: Дафна все еще не добилась приглашения для нее на завтрашнее торжество по случаю шестидесятилетия Говарда Голта, а такое событие пропустить нельзя!

— Малявка меня ненавидит, — сказала она, когда ребенок снова захныкал. — Воет, как пожарная сирена.

— Он просто испугался, здесь так шумно. И он, наверное, не привык быть на руках. Не волнуйся, он успокоится.

— До того, как я пущу себе пулю в лоб, или после?

Корнелия посадила малыша на левую руку, порылась в своей роскошной сумке “Боттега Венета”, вытащила аккуратно сложенный журнальчик о тенденциях моды и начала читать, словно это “Сказки матушки Гусыни”.

— “Нынешней весной возвращается мода семидесятых, производители шьют осветленные джинсы, в стиле ретро”.

Ребенок перестал плакать. Корнелия подняла брови и продолжала:

— “Для Хостона наступает новая эра…”

— Он тебе улыбнулся! Дай мне раздел про очки.

— Мы еще не дочитали, — Корнелия крепко сжала газету. Потом спросила, понизив голос: — Ты уже поговорила с Люси?

Она посмотрела в сторону, где сидели Люси и Элоиза. Увидев, что на Люси обтягивающие джинсы и блуза “Хлоэ”, а на запястье кожаные браслеты, Корнелия почувствовала себя в своем твидовом костюме безнадежным анахронизмом. Она была вынуждена скрепя сердце признать, что у новой пассии Уайета довольно приличный вкус. Интересно, кто ее стилист и нельзя ли его переманить. Может быть, это Элоиза, у нее великолепное чувство стиля. Посадив на колени по два ребенка, они по очереди читали им толстую книгу сказок. Показушницы.

Со дня свадьбы Тамсин и Генри Корнелия чувствовала себя униженной. Не могла пережить, что Уайет бросил ее посреди танца в толпе гостей и побежал спасать эту свою Люси от Макса. В эту минуту она вдруг поняла, что игра, которую он затеял, чтобы она побегала за ним, на самом деле и не игра вовсе. Корнелия видела, как он вывел Люси на воздух. Отсутствовали они довольно долго — за это время можно было выкурить не одну сигарету и даже не три, как прикинула Корнелия, — и она даже стала думать, не уехали ли они раньше времени домой, но они все-таки вернулись, раскрасневшиеся, не пытающиеся ничего скрыть, демонстрируя Корнелии свою близость и издеваясь над ней у всех на глазах.

— Пока не поговорила, но обязательно поговорю.

Фернанда взяла из корзинки на столе “Доброй ночи, Луна!” и раскрыла книгу.

— Так какого черта ты тянешь? Анна не рассылает приглашения! Нужно включить Люси немедленно!

— Как-то неудобно в присутствии Элоизы…

— Да что с тобой? — рявкнула Корнелия. С тех пор как Фернанда встречается с этим своим толстым уродом Паркером и его уродом-хорьком, она разнюнилась, и толку от нее никакого. — Забудь о моей просьбе. Я сама все сделаю.

Корнелия плюхнула своего малыша в кроватку и направилась в другой конец комнаты. Увидев ее, Элоиза и Люси покрепче обняли своих детишек, словно хотели защитить, и Корнелия почувствовала себя Злой Колдуньей Ист-Сайда. “Что это они испугались, съем я их, что ли?” — подумала Корнелия.

— Вижу, вы просто в своей стихии, — сказала она.

— Такие славные крохи, — отозвалась Элоиза. — Так бы и играла с ними.

— Ну, конечно, и я тоже, — Корнелия готова была закатить глаза, но удержалась. — Послушайте, Люси, мне нужна ваша помощь. В этом году меня попросили привлечь новых участников для гала-приема в Музее Вандербильта. Я должна организовать друзей и собрать там самую яркую и интересную публику. Хотите стать членом комитета по награждению спонсоров?

Люси растерялась.

— Я? Серьезно?

— Там всегда одни и те же старики, мне безумно не хватает людей молодых и полных энергии. Прошу вас. И не волнуйтесь, ничего особенного делать не надо. Вы просто приглашаете несколько друзей, надеваете платье от модельера, который спонсирует мероприятие — в этом году это Роланд Филипп, так что наряд будет изумительный, это гарантировано, — и позируете перед фотографами. Пожалуйста, соглашайтесь.

Люси задумалась. Потом улыбнулась, словно решила, что никакого подвоха тут нет. Вот идиотка.

— Хорошо, спасибо.

— Замечательно! Вы прелесть. Элоиза, вы ведь тоже примете участие?

— Обязательно, — сухо подтвердила Элоиза.

— Может быть, и Эл тоже можно включить в комитет? — спросила Люси.

— М-м… да, конечно! — Господи, до чего добренькая! В детстве она наверняка пропускала всех на площадке, кто хотел скатиться с горки. — Ну я побегу к своей крохе. Еще раз спасибо.

Корнелия чуть не вприпрыжку проскакала через комнату. Все оказалось слишком легко. Люси даже не догадывается, с кем имеет дело. Но скоро она это поймет — очень скоро.

Глава 19

Мередит Голт приглашает вас

на ужин и танцы по случаю

шестидесятилетия Говарда

31 января, в субботу, в 7 часов вечера,

“Уиндсонг” Ойстер-Бей, Лонг-Айленд.

Дресс-код: “чем скромнее, тем лучше”.

— И это все ради дня рождения? — шепотом спросила Люси Уайета, который шел с ней по коридору, вымощенному золотой плиткой. Скрипачи из симфонического оркестра, по шесть с каждой стороны, встречали их звуками серенады. Она поплотнее закуталась в соболий палантин, хотя не было холодно. — Этот шатер больше Дейвилла. Видно, немало бабла нахапал этот самый Говард.

— Леди никогда не скажет “бабло”, — заметил Уайет, и уголки его губ слегка приподнялись. — И уж тем более “нахапал”.

Люси не могла не признаться себе, что все-таки это очень приятно — появиться на таком вот празднестве под руку с таким спутником, как Уайет. Даже сейчас, когда она уже привыкла бывать на трех вечеринках за вечер и болтать со светскими снобами, она бы страшно волновалась без Уайета. Она видела его в смокинге десятки раз — вернее, в разных смокингах, все они хоть едва заметно, но отличались друг от друга, — однако всякий раз смотрела на него с восхищением. Оказывается, ты можешь считать человека высокомерным нахалом, и все равно у тебя ёкает сердце, когда он вдруг приглашает тебя провести с ним вечер, или идет к тебе через комнату с коктейлем, или просто возвращается из туалетной комнаты. Она не испытывала к Уайету никаких романтических чувств, но это не значит, что она была не способна оценить его удивительно привлекательную внешность и обаяние.

— Новоиспеченный аристократ — лет пять, как получил этот герб, не больше, — Уайет кивнул на герб семьи Голтов, украшающий тент. Герб был освещен софитом так ярко, что с судов в Ойстер-Бей-Харбор можно было разглядеть не только тигра в прыжке, но также стрелы со щитом. Тигр готовился растерзать раненую лисицу — кстати, по чистой случайности имя главного конкурента Говарда было Фокс — “Фонд частных инвестиций Фокса”.

— Ты просто не можешь не язвить, — Люси невольно рассмеялась.

Торжество по случаю шестидесятилетия было устроено в Уиндсонге — великолепном поместье Говарда с видом на залив, хотя сам особняк, в котором имелось семнадцать гостевых спален, сочли неподходящим помещением, потому что в его столовой могло разместиться всего двести человек, а гостей было приглашено восемьсот.

Внутри шатра — если такое гигантское и могучее сооружение можно было назвать шатром — имелось пять огромных помещений, и все они в точности воспроизводили “любимые места” Говарда: Метрополитен-опера (вкупе с Рене Флеминг, исполняющей арии под аккомпанемент камерного оркестра); его дом в Санкт-Морице; терраса с баром на крыше отеля “Рюсси” в Риме, вокруг фрески с изображением семи холмов Вечного города; раздевалка принадлежащего Говарду клуба Национальной футбольной лиги; просторный нос его стодвадцатифутовой яхты, которая большую часть года стояла на якоре на юге Франции.

— Горячий пунш? — предложила официантка с внешностью топ-модели, когда Уайет и Люси вошли в помещение, изображающее Санкт-Мориц. Люси чуть не разинула рот — на полу лежал слой искусственного снега. Получив задание в точности имитировать гигантских размеров шале Говарда в Швейцарии, дизайнеры соорудили внутри лыжный спуск, по которому сейчас скользили члены олимпийской лыжной команды. Декор привел бы в содрогание защитников животных: кресла и полы были застелены шкурами, у одного из склонов мини-горы поблескивал подъемник, который возносил слегка обалдевших гостей на самую вершину. А с вершины их манила бадья с иранской белужьей икрой.

— Как по-твоему, зачем устроили эту феерию — в чем ее глубинный смысл? — прошептал Уайет ей на ухо. Он мог бы сказать это и громко, поблизости не было никого, кто бы их услышал, — пространство было такое огромное, что люди в нем просто терялись.

— Не знаю, чтобы отпраздновать? Приветствовать наступление следующего года жизни с размахом мультимиллиардеров? Чтобы все остальные задали себе вопрос, в чем они просчитались?

— Неплохо сказано. Смысл в том, чтобы показать миру, ясно и определенно, что Говард достиг всего. И конечно же он всего достиг, если говорить языком денег, — его фонд в 2004 году провел размещение акций на бирже на пять миллиардов долларов. — Уайет положил себе щедрую порцию черной икры на перламутровую тарелку. — Мы, антропологи, могли бы сказать, что он бесконечно распространяет себя в окружающем пространстве; деньги он сделал и теперь жаждет социального признания на самом высоком уровне. Потому и закатил этот прием. Отгрохай такой праздник, и ты обяжешь всех своих гостей до единого как-то отплатить тебе — кто-то тебя представит полезным людям, кто-то даст рекомендательное письмо в клуб, пригласит на эксклюзивный ужин. Прием также может сослужить неоценимую службу в создании связей и в конечном итоге в достижении социального доминирования.

Люси с большим интересом слушала. Ей начинали нравиться теории Уайета.

— Если Говард устроил этот прием, чтобы собрать потом с каждого дань, зачем мы с тобой сюда пришли?

— Если ты хочешь принадлежать к социальной элите Нью-Йорка, тебе нужно утвердиться во всех этих разных кругах. Говарды Голты мира обладают совершенно особенной силой. Я не так наивен, чтобы считать богатых потомков первых поселенцев единственным институтом, который определяет все в жизни страны.

— Сознайся, ты пришел, чтобы есть икру, — засмеялась она, наблюдая, как он зачерпывает очередной совочек икры.

— Уайет! Люси! — к ним подлетела Мередит Голт, миниатюрная красивая брюнетка, целиком сотворенная пластическими хирургами, и прижала их по очереди к своему расшитому блестками платью, но из-за выступающих ребер объятие оказалось малоприятным. — Я так рада, что вы смогли приехать. Для Говарда так важно, чтобы сегодня его окружали близкие друзья.

— Ну как же, Мередит, разве мы могли не приехать, — улыбнулся Уайет.

— Да, мы очень рады, что вы нас пригласили, — сказала Люси. — Наверное, вы готовились к этому приему не один месяц…

— Год, дорогая, да еще с десятком так называемых профессиональных организаторов, которые должны были помогать. Естественно, кончилось тем, что я почти все сделала сама. Когда ты так ясно видишь все, что создала твоя фантазия, гораздо легче творить самой, — она говорила так вдохновенно, будто сотворила нечто великое, что можно сравнить разве что с Сикстинской капеллой. — Я объяснила одной из помощниц, что в полночь мы хотим выпустить белых голубей, и что она мне привозит? Серых, разномастных птиц — клянусь, это были просто городские голуби! Вы представляете? Но я все исправила. Ведь я для Говарда стараюсь, вы понимаете? — И она улыбнулась с притворной скромностью.

— Да, поразительно, — сказал Уайет и глубоко вздохнул за двоих.

— И особенно поражает воздух, верно? — спросила хозяйка.

— Воздух? — Люси и Уайет недоуменно поглядели на нее. Черная икра, на всем монограммы, лыжный спуск — да, это все поражает. Но воздух? Что за чепуха.

— Вывезли из Швейцарии. Обошлось в солидное состояние. Но согласитесь, усиливает впечатление подлинности, — но тут же, вспомнив о деле, Мередит вонзила в Уайета пронзительный взгляд своих темных глаз. — Обязательно найдите Говарда, прошу вас. Вы ведь знаете, что он за человек. Заговорится с кем-нибудь из знаменитых кураторов — у нас их сегодня несколько, разумеется, — и забудет обо всем на свете. Он так страстно любит искусство!

— Мы обязательно его найдем, — сказал Уайет.

— Говард любит искусство? — спросила Люси, идя за ним в глубь шатра. Слова Мередит ее удивили, хотя она видела Говарда только один раз, на благотворительном ужине, устроенном в защиту Центрального парка. По тому, с какой алчностью он кромсал свой стейк и с какой яростью протестовал против роста налогов для горстки самых богатых людей страны, было трудно заподозрить, что он способен на возвышенные чувства.

— Сомнительно. Мередит меня уже давно обхаживает: она хочет, чтобы именем Говарда была названа одна из галерей Музея Вандербильта, а я один из членов правления, ей это известно. Но никто на такое не пойдет, какой бы баснословный чек он ни выписал.

Люси удивилась еще больше.

— Но весь музей так и рябит табличками с именами меценатов. Даже кабинки в уборной выражают благодарность тому-то или сему-то.

— Говард богаче Креза, но он настроил против себя чуть ли не всех членов правления. Однако из всех его жен Мередит самая честолюбивая, так что, может быть, она его в конце концов и протащит.

На Люси вдруг дохнуло морозным горным воздухом.

— Никогда не могла и подумать, что высший свет так расчетлив. Неужели никто слова не скажет, шага не сделает без какой-то тайной цели?

— Увы. Но ты к этому привыкнешь.

Люси передернуло.

— Надеюсь, тут ты ошибаешься.

Тео Голт был весь сосредоточенность и внимание. Глядя поверх плеча одного из деловых партнеров отца, он не отрывал глаз от роскошной, стройной, как газель, красавицы в темно-оранжевом шелковом платье. Люсия Хейверфорд Эллис. Сногсшибательно хороша и совсем не похожа на тех стандартных, невысокого полета красоток, которыми он окружен в Лос-Анджелесе. В этой девушке чувствуется класс. А Тео обожал класс.

Тео встречал ее и раньше, впервые он заметил ее с месяц назад в толпе на выставке в Нью-Йорке, где кто-то из гламурных героинь бомонда развесил на стенах содержимое своего холодильника, после чего он даже стал собирать сведения о Люсии (или Люси — она предпочитала называть себя этим более скромным именем). Увидев, как Люси плывет по галерее, обмениваясь поцелуями с друзьями и уделяя выставленным экспонатам ровно столько внимания, сколько необходимо, он был поражен в самое сердце. Ее бойфренд, как всем было очевидно, чопорный пижон по имени Уайет Хейз, перед которым благоговела его мачеха, не отходил от нее ни на шаг, а потом ни с того ни с сего взял да и увел. Тео его вполне понимал: он и сам был бы таким же собственником, выпади ему такой шанс.

— Ваш отец оказался одним из тех гениальных провидцев, кто предсказал ипотечный кризис, — разливался соловьем партнер отца, захлебываясь в похвалах. — Все эти миллиарды достались ему по праву.

А Люси между тем засмеялась чему-то, что ее спутник прошептал ей на ухо. Она закинула голову на стройной шее, и Тео показалось, будто он слышит издали ее грудной смех. Согласно Рексу Ньюхаусу (а это в высшей степени надежный источник, по мнению его мачехи), Люси принадлежит к старому доброму роду из Чикаго, нажившему состояние на торговле древесиной. Занимается благотворительностью и увлекается модой, писал Рекс. А бесчисленные снимки демонстрировали, что в сравнении с ее ногами даже ноги Элль Макферсон кажутся чуть ли не кривыми.

Когда Уайет отошел на минуту за гостевыми карточками, Тео незаметно кивнул высокой пышной блондинке в платье размером с почтовую открытку. Она быстро спустилась из своей ложи в шатре Метрополитен-оперы и, скользнув наперерез Уайету, перехватила его.

Люси осталась одна, и Тео устремился к ней, бросив своего собеседника-зануду посреди разговора и даже не извинившись. Он знал, что тот его простит. Газель подняла глаза, когда он был в десяти шагах от нее, словно почувствовала его приближение. Вблизи шея Люси была еще красивее — высокая, стройная, сразу видно, она не один год занималась балетом.

— Тео Голт. Сын Говарда, — сказал он, протягивая ей руку. — Эффектнее не отрекомендуешься, в особенности если девушка знает, кто его отец и — что еще важнее — что его состояние равно валовому внутреннему продукту Кипра. И конечно же, все здесь присутствующие это знали.

Но Люси лишь широко раскрыла глаза, словно изумилась, что кто-то осмелился с ней заговорить. Надо же, как трогательно. Ну ничего, прорвемся. Когда Люси заговорила, Тео был поражен звучностью ее голоса.

— Люси Эллис. Приятно познакомиться.

— Я знаю, кто вы, — он доверительно улыбнулся. — Видел вас на вернисаже, там были сплошные фрукты, я все порывался к вам подойти, да не успел — вы быстро уехали.

Она засмеялась.

— Видно, не слишком спешили.

Ага, за неприступным фасадом несметно богатой наследницы таится кокетка.

— Вы правы, виноват я и только я. Но я не сдался после первого поражения. Я попросил свою мачеху посадить нас сегодня рядом.

— Очень лестно. Полагаю, она удовлетворила вашу просьбу?

“Полагаю, она удовлетворила вашу просьбу?” — мысленно повторил про себя Тео. Лос-анджелесская красотка в ответ лишь хихикнула бы. Нет, в этой Люси положительно что-то есть. Так строга и безупречна, но что-то в этих ее удивительных глазах наводит на мысль, что она может быть веселой и остроумной.

— Если честно, то нет. Не захотела обидеть вашего кавалера, этого чопорного сноба с задранным носом. Я ведь его наверняка знаю?

Люси снова засмеялась. Ишь какой напористый!

— Это Уайет, — сказала она.

— Так что пришлось мне переложить карточки без ведома мачехи. Теперь Уайет будет сидеть с моей дамой. Глядите, они нашли друг друга!

Люси посмотрела в ту сторону, куда он указал пальцем. На руке Уайета повисла блондинка, она слишком уж демонстративно заливалась смехом после каждого слова, которое произносил Уайет. Люси снова повернулась к Тео.

— Вы хотите сказать, что отказались быть соседкой Ирины Натроловой за столом, чтобы сидеть рядом со мной?! Да ведь она — лицо “Прада”, не может быть, чтобы вы этого не знали. А я так, ничем не примечательная личность, — она засмеялась и при этом слегка фыркнула, покраснела и закрыла рот рукой.

— Да от чего тут отказываться, — сказал Тео, в полном восторге от Люси.

— Нет, серьезно. Может быть, я зря это говорю, но вы от такого обмена остались в проигрыше. А с этой девушкой… — Люси спохватилась, — я хотела сказать, что она сногсшибательна.

Тео засмеялся.

— А я-то думал, что вы, великосветские штучки, сплошная аристократическая сдержанность.

Люси расстроилась, как будто он осудил ее, сказав, что у нее на все есть собственное мнение, и заговорила уже более спокойно:

— Стало быть, вы финансист, как и ваш отец?

— Нет, я в нашем семейном стаде паршивая овца. В двадцать лет вылетел из университета — старик был в ужасе, но это было лишь одной из множества причин, почему я послал все к черту, — и улетел в Лос-Анджелес. И ни разу не оглянулся назад. Я должен был утвердиться в жизни сам, без его помощи.

— Понимаю, — сказала Люси. — И можно спросить, как вы этого добились?

Тео отпил глоток. Люси не тратит время на пустую болтовню, это замечательно.

— Несколько лет присматривался, организовывал вечеринки, пытался снимать кино. Всякую чепуху бездарного голливудского разлива. Как-то вечером сидел в клубе в Комптоне и вдруг услышал этого совершенно сумасшедшего рэпера — его зовут Свит Ти. Я каким-то чудом уговорил его, чтобы он позволил мне раскрутить его. Тогда-то все и завертелось. Сейчас я представляю несколько десятков исполнителей, у меня свой бренд. Звучит банально, но я вроде как нашел свое призвание.

— Это серьезно, вы действительно открыли Свит Ти?

— Вы его знаете?

Почудилось это Тео или она и в самом деле оценила открытие? Тео был ошеломлен. Тексты Свит Ти были слишком нецензурны, он еще не пробился с ними в рыночный мейнстрим — что уж говорить о рынке, который интересовал богатых нью-йоркских наследниц.

— М-м… — Люси прикусила губу. — Моя… м-м… моя прислуга слушала его. Сама я не такая уж безумная фанатка рэпа. Я люблю классическую музыку и оперу. Но когда встречаю талант, отдаю ему должное.

Нет, несомненно, эта Люси Хейверфорд Эллис куда более тонкая штучка, чем можно подумать с первого взгляда. Тео был заинтригован.

— Я рад, что поменял карточки, — сказал он, направляя Люси к столу. Он заметил, что она обернулась, вероятно, ища взглядом бывшего кавалера. Но Уайет был слишком поглощен Ириной, которая жадно ловила каждое его слово, и не заметил взгляда Люси.

— Я тоже, — сказала Люси, беря Тео под руку.

Люси старалась удержаться от паники. Она вполне справится со всеми подводными камнями и ловушками, которыми изобилует ужин, и без сидящего рядом с ней Уайета: он толкнет ее под столом ногой, если она слишком оживленно разговорится. Массированный натиск Тео она легко отразит. Не страшно и то, что прямо против нее за столом сидела эта самая Меллори Килер, главный редактор “Таунхауса”, и внимательно рассматривала ее сквозь очки в черепаховой оправе. Уайет предупреждал, что бизнес Меллори держится на том, что она знает про всех абсолютно все: кто есть кто, кто с кем спит, кто где делает липосакцию, сколько переплачивает за свои апартаменты, в какой детский сад определяет своих отпрысков. Не было тайной и то, что Меллори старается как можно больше разузнать о Люсии Хейверфорд Эллис, этой таинственной незнакомке, которая в одночасье стала центром всеобщего интереса.

“Я со всем справлюсь”, — мысленно внушала себе она, взывая к своему внутреннему Будде.

Первые пять перемен блюд прошли благополучно — всего перемен должно было быть девять, и каждое блюдо подавал стоящий за ее стулом официант. Но когда она подносила ко рту первый кусочек фуа-гра, Мередит Голт — обладавшая необыкновенной физической силой, особенно учитывая ее миниатюрность, сравнимую разве что с размерами чихуахуа, — вытащила своего пасынка из-за стола и повела представить другим гостям. И Меллори, не теряя ни секунды, пересела на его освободившийся стул.

Люси опустила вилку и подобралась. Она встречалась с Меллори у Топси Мэттью, когда та устроила у себя дома показ привезенных из Индии драгоценных безделушек, но они не перемолвились ни словом.

— У вас потрясающее платье, Люсия, — сказала Меллори, разглядывая Люси с головы до тончайших шпилек на туфлях. Это не прозвучало как комплимент — тон был другой.

— Прошу вас, Меллори, называйте меня Люси, — ей удалось справиться с волнением. — Вы тоже выглядите великолепно. — Меллори была в черном, очень строгом платье “Армани”.

— “Фенди”, так ведь?

Люси удивилась — надо же, как точно угадала.

— Верно. В приглашении было сказано “чем скромнее, тем лучше”, и я просто не знала, что надеть. Если бы не моя подруга Элоиза, наверное, пришла бы в шубе и с хозяйственной сумкой.

Меллори улыбнулась. “Ей надо почаще улыбаться, — подумала Люси. — Лицо становится гораздо мягче”.

— Не возражаете, если я процитирую вас в своем репортаже о сегодняшнем празднике? — спросила Меллори.

— Вы пишете этот репортаж для “Таунхауса”?

— Так, несколько строк в раздел светской хроники. У нас журналистов раз, два и обчелся, поэтому почти все я пишу сама. И кстати, я слышала, что супруга Голта вычеркнула Корнелию Рокмен из списка гостей. Это правда, что вы с ней друг дружку не переносите? Она, насколько можно судить, вас явно недолюбливает.

— Да что вы говорите! — Люси старательно изобразила изумление. Нет уж, чего она ни за что не допустит, так это втянуть себя в перемывание косточек. Она и без Уайета знает, что неприятностей потом не оберешься. — Я-то как раз восхищаюсь Корнелией — она такая красавица и делает так много для городских общественных организаций.

Тео улизнул от мачехи и, вернувшись к столу, встал возле них — он явно показывал, что хочет сесть на прежнее место.

— Я давно хотела сказать вам, Меллори, что мне страшно понравилось ваше эссе о смокингах, — сказала Люси. — Я прочитала его от первого до последнего слова.

— Правда? Как приятно слышать, что наши эссе кто-то читает. Наш журнал что-то вроде “Плейбоя” Верхнего Ист-Сайда — “Таунхаус” покупают из-за снимков, как бы мне ни хотелось убедить себя в обратном.

Теперь настал черед Люси улыбнуться. Может быть, Меллори не такая уж и страшная, как кажется? Просто женщина, которая предана своей профессии и трудится без устали, как Люси, — вернее, как Люси будет трудиться, когда этот гламурный маскарад приведет ее к желанной цели и она получит работу у серьезного модельера и начнет подниматься вверх по карьерной лестнице.

— По крайней мере, нас покупают. Это уже шаг вперед.

— Мел, ты должна в следующем номере посвятить Люси целый разворот, уговори ее. Я лично куплю несколько тысяч экземпляров, — сказал Тео. — А теперь пересядь на свое место. Я хочу соблазнить ее бросить своего проглотившего аршин приятеля и стать моей подружкой, а времени у нас в обрез.

Люси пришла в ярость, а Меллори хоть бы что.

— Знаете, Люси, мы сейчас снимаем в зоопарке Центрального парка огромный материал, хотим показать самых ярких и стильных героинь бомонда. Корнелия, Либет Вэнс, Анна Сантьяго и еще некоторые согласились, мы посвятим им полных десять страниц в следующем номере. Хотим привлечь внимание к Обществу охраны дикой природы. Мне бы очень хотелось, чтобы вы тоже приняли участие в фотосессии.

— Серьезно? — Неужели это так просто? Неужели она так быстро поднялась на самый верх? Люси посмотрела туда, где сидел Уайет, но он, слушая Ирину, которая щебетала ему что-то на ухо, видно, и думать забыл, что Люси тоже здесь, на празднике. Ее кольнула досада — легко же его отвлечь. — Я подумаю, Меллори, спасибо.

Отказаться от такой фантастической возможности?! К счастью, Люси вовремя вспомнила, что внушал ей Уайет: “Делай вид, что принимаешь внимание окружающих как должное, оно принадлежит тебе по праву рождения. Никогда не заискивай перед прессой”.

— Надеюсь, вы согласитесь. Наряды будут очень элегантные, обещаю, — Меллори встала. — А ты, Тео — балда, — сказала она ласково, и он засмеялся, вскинув в воздух большой палец. Потом плюхнулся рядом с Люси и положил руку на спинку ее стула.

Уайет подавил зевок. Его всегда удивляло, как быстро рассеивается очарование женщины, поразившей его с первого взгляда редкой красотой. Даже когда его восхищение достигало высшей точки, он ощущал потребность в новизне, иначе его начинала одолевать скука. Ирина уже третий час изводила его подробнейшими рассказами о мелких пакостях, которые устраивают друг дружке топ-модели, и при этом нескончаемо сыпала именами, так что все это напоминало Уайету романы Толстого, только начисто лишенные сюжета.

Одно утешение — можно было любоваться видами Рима. Надо отдать должное Мередит Голт: художник, которого она наняла, воспроизвел их с поразительной точностью, сумев передать волшебство церкви Тринита-деи-Монти, собора Святого Петра и площади Венеции. В соседнем шатре пела сопровождаемая камерным оркестром Рене Флеминг, ее изящное сопрано легко и естественно заполняло окружающее пространство. Если бы с Уайетом сидела не эта надоевшая ему трещотка, а Люси, какой был бы прекрасный вечер.

— Ты меня не слушаешь, — сказала Ирина и положила руки на свою двадцатичетырехдюймовую талию.

А ведь женщины говорят ему эти слова всю жизнь, подумал Уайет, сколько он себя помнит. Он посмотрел на Люси, которая сидела по правую руку от Тео Голта в шатре Метрополитен-оперы. “Какой дурацкий спектакль, зачем мы только сюда пришли. Закатить такой прием в честь собственной персоны способен разве что Людовик XIV”.

— Нет, почему же, — ответил он Ирине и заставил себя посмотреть на свою соседку за столом, что потребовало, к его удивлению, довольно больших усилий. А ведь было в его жизни время, когда он готов был выслушать в исполнении Ирины телефонную книгу, лишь бы она потом поехала к нему домой. — Ты рассказывала, как Даниэлла украла у Даши ее… э-э… плюмаж?

Уайет с возрастающим беспокойством наблюдал, как Тео и Люси встают из-за стола и направляются к пустому танцполу в центре пятиугольника.

— Именно! Ее павлиньи перья, — подхватила Ирина. — Пришлось ей выйти на подиум во время показа Диора без плюмажа… Это была настоящая катастрофа…

И Ирина продолжила свою печальную повесть, так что Уайет снова получил возможность сосредоточить свое внимание на танцполе, где Тео буквально прижался всем телом к Люси. Это что, он так танцует вальс? Да он вообще стыд потерял. Похож на кобеля, рвущегося к сучке. И что самое мерзкое, Люси до сих пор не отхлестала его по физиономии.

— Официантам пора бы проверить, есть ли у гостей пульс! — Тео стиснул Люси и прижал к себе еще крепче. Она поглядела вокруг: и в самом деле, кто-то кивал головой, кто-то покачивался из стороны в сторону, но в целом большинство не проявляли признаков жизни. Они с Тео были единственными, кто танцевал. Да и она бы, если честно, предпочла вернуться на свое место и съесть бананово-карамельный десерт.

— Вы не такая, как я думал, — говорил Тео.

— А что вы думали? — она чувствовала, как на лбу у нее выступает пот.

— Ну, знаете, типичная аристократка с Парк-авеню, которая смертельно боится сказать слово, чтобы о ней не начали судачить… — он схватил ее руку и притянул к себе. — Поедем со мной в Испанию.

— Что?

Она была уверена, что ослышалась.

— Завтра я лечу в Барселону. Махнули со мной?

Люси встала как вкопанная, и Тео больше не мог крутить ее по залу резкими рывками. Взять и просто так полететь в Барселону с мужчиной, с которым она только что познакомилась? У нее даже паспорта нет. Впервые в жизни она села в самолет, когда они с Уайетом летели на свадьбу в Палм-Бич, — факт ее биографии, который она скрыла даже от Уайета. Неужели богатые и в самом деле так живут, и Тео, и Трип, и все эти беззаботные мужчины выбирают любую приглянувшуюся им девушку и летят, куда им вздумается и когда вздумается? Приглашают с собой совершенно незнакомого им человека!

— Позвоните мне, когда в следующий раз будете в Нью-Йорке? — спросила Люси. Тео Голт привлекательный мужчина, что и говорить, но она не готова позволить ему увлечь себя. И потом, что подумает Уайет? Она посмотрела в его сторону, и в первый раз за весь вечер увидела, что он в упор глядит на нее. Он быстро провел пальцем по горлу, что означало: “Кончай с этим”. Она отвернулась.

— Что ж, справедливо, — сказал Тео. — Мне придется изобрести повод, чтобы как можно скорее вернуться в Нью-Йорк.

К ним присоединилось еще несколько отважных пар, но Люси больше всего на свете хотелось сесть. Она повернулась к Уайету спиной, не желая видеть его нахальных жестов. Да как он смеет указывать ей, что она должна делать, когда сам бросил ее на весь вечер? Она уедет домой одна, как-нибудь найдет дорогу. Все что угодно, только не страдать от унижения, сидя рядом с ним и Ириной, когда они будут возвращаться домой.

Вдруг в десяти футах раздался оглушительный треск — один из светильников сорвался с потолка и, разбрызгивая снопы электрических искр, грянулся оземь. “Пожар!” — раздался истошный крик.

Люси мгновенно обернулась. Молодая женщина рядом с ней в ужасе указывала пальцем на соседний стол. Его лизали языки огня, и уже поднимался дым. Вмиг чопорное собрание обратилось в обезумевшее стадо, люди вскакивали, отшвыривали ногами стулья и неслись к выходам, дамы с задранными выше бедер юбками.

Обернувшись, Люси не увидела возле себя Тео, он барахтался в общей свалке. Она стала искать Уайета, но его нигде не было. Тогда она побежала к одному из выходов, ее отпихивали и отшвыривали самые богатые и именитые граждане страны, она задыхалась в ядовитом дыму горящей бутафорской Италии. Ее каблуки — эти окаянные пятидюймовые шпильки — подломились, и она стала падать под ноги несущейся орде.

— Вот ты где, — сказал Уайет, вылавливая ее и поднимая на поверхность. Он крепко взял ее за локти и повел к дверям, уверенно лавируя в этой свалке. Люси оглянулась и не поверила масштабам катастрофы. Одна из расписанных художниками стен рухнула и лежала на земле, как подгоревшее суфле. Рим горел. А Уайет спасал ее из этого ада.

Глава 20

Случается, что у повара свободный вечер, а молодые супруги не приглашены ни к кому на ужин. В таких случаях молодая жена должна уметь приготовить несколько вкусных и легких блюд, это напомнит мужу, какое мудрое решение он принял, выбирая себе спутницу жизни.

Сара Бирмингем Астор

“Путеводитель по высшему свету”

— Люси! Привет, Люси!

Она подняла голову и увидела на противоположной стороне Лексингтон-авеню Макса Фейрчайлда, он изо всех сил махал рукой, стараясь привлечь ее внимание. Так вот откуда она его знает! Она сразу все вспомнила. На свою беду, Макс надел то же пальто из верблюжьей шерсти, что было на нем в тот злосчастный декабрьский вечер, — и как тут было не узнать подонка, который перехватил ее такси и оставил мокнуть под проливным дождем. Она еще не успела стереть с лица смятение, а Макс уже перебежал через улицу и чмокнул ее в щеку.

— Что с вами? — спросил он. — Случилось что-нибудь?

— Нет-нет, все хорошо, — сказала она, опомнившись. Чтобы она выдала себя? Да ни за что. — Простите, что я вам так и не перезвонила. Я сейчас страшно занята: готовлюсь к фотосессии для “Таунхауса”.

“Такой красивый парень, но нахал — крадет такси, какая жалость”, — подумала Люси. На нем был темнозеленый вельветовый блейзер и линялые джинсы, а золотая шевелюра взлохмачена ровно настолько, чтобы показать: он не слишком тщеславен.

— Как жизнь?

— До чего мне повезло — вот так вас встретить! — сказал Макс. — Может, поужинаете со мной сегодня?

Ужин! Люси в панике посмотрела на часы. Через двадцать минут к ней придет Уайет, а ей еще столько всего надо успеть.

— Сегодня у меня ужинает Уайет. Хочу хоть как-то отблагодарить его за все, что он для меня делает: познакомил со всеми своими друзьями, помог освоиться в Нью-Йорке. — Она подняла черно-золотой пакет из “Гарнетт”, в нем звякнули бутылки. — Может быть, как-нибудь в другой раз? Могу позвонить вам завтра.

— Обязательно позвоните! Желаю приятного ужина.

Макс так огорчился, что Люси тут же простила ему кражу такси. Он неплохой парень, это видно, только бесхарактерный. И, вспомнив об оставленной в духовке утке в апельсинах, она бросилась бежать с хорошей спринтерской скоростью.

— Успокойся, прошу тебя, — говорил Трип непереносимо благодушным голосом. — Ты взвинтила себя совершенно на пустом месте.

Элоиза ошеломленно глядела, как он идет по своей минималистски-современной гостиной к кофейному столику и берет “Таймс” за прошлую неделю с недоразгаданным кроссвордом. Вот он удобно устроился в имзовском кресле, снял с ручки колпачок. И все это с таким видом, как будто это не он только что взорвал атомную бомбу.

— На пустом месте?! — повторила она. Черно-серая гостиная Трипа заполыхала перед ее глазами багровым пламенем. Прежняя Элоиза — милая, деликатная женщина, которая не хотела оказывать давление на своего возлюбленного, не хотела его торопить и к чему-то принуждать, — хлопнула дверью и навсегда ушла из этого дома, а на улице бросилась бежать прочь, как будто земля горела у нее под ногами.

— Я просто считаю, что нет никакого смысла перестраивать мои гардеробные под твою обувь, ведь ты все равно скоро вернешься в свою квартиру, — Трип говорил медленно, как будто неспешность темпа могла смягчить содержащуюся в словах обиду. — Я просто проявил здравый смысл…

Она так сильно затрясла головой, что у нее словно мозги запрыгали.

— Когда мужчина просит женщину, с которой у него вот уже восемь лет как близкие отношения, переехать жить к себе, она вряд ли способна себе представить, что это всего на несколько месяцев, а потом ей надо будет убираться восвояси!

Трип был как громом поражен.

— Что? Я просто думал… — он спохватился. — Ты права, Эл, мы никогда это не обсуждали.

Он положил журнал с кроссвордом и поскреб щетину на подбородке.

— Так ты хочешь остаться здесь? Продать свою квартиру? Ты это имеешь в виду?

— Я хочу знать, есть ли у нас с тобой будущее.

Она закрыла лицо руками и потерла лоб, где образовалась глубокая складка. Ей было трудно долго сдерживать гнев — она чувствовала, как он уходит, его место занимает глубокая печаль.

Трип отнял ее руки от лица и нежно поцеловал.

— Ну конечно есть, Эл, ты и сама знаешь. Это всегда было понятно, по крайней мере мне.

В его глазах была искренняя тревога, ей стало легче.

— Значит, ты думаешь о том, что мы поженимся и у нас когда-нибудь будут дети? — Ну вот, она наконец-то задала этот вопрос. Такой важный, страшный вопрос, который она несколько лет боялась задать, сейчас повис в воздухе. К ее горлу подкатила тошнота.

— Дети? Конечно, будут. Ну то есть не прямо сейчас, но, может быть, потом, когда-нибудь.

Может быть, потом, когда-нибудь…

Элоиза заставила себя пойти дальше.

— И мы поженимся?

— Мне казалось, мы решили, что брак не для нас. Что наш вариант — это Курт Рассел и Голди Хоун.

Элоиза стиснула зубы и сдержалась.

— Это когда мы такое решили?

— Не знаю, я просто думал, у нас с тобой одинаковое мнение на этот счет, — Трип отложил кроссворд. — Ни у кого из знакомых мне супружеских пар нет таких прочных искренних отношений, как у нас с тобой. Ведь это же просто бумажка.

— Тогда зачем так ее бояться, этой бумажки? Мы можем просто зайти как-нибудь в муниципалитет и за какие-нибудь полчаса со всем этим покончить.

— Ты уверена, что твоя мама не будет против?

— Поверь мне, она будет в восторге, когда получит открытку из “Туннеля любви” в Лас-Вегасе.

Трип протянул Элоизе руку, и она неохотно взяла ее. Он привлек Элоизу к себе. Его кашемировый свитер пропах дымом.

— Я не знал, детка, что для тебя это так важно.

— Да, очень важно, — сказала она, вытирая нос об рукав клетчатой пижамы. Как же ей, оказывается, необходимо это ощущение прочности, и не ради маминого спокойствия или еще чьего бы то ни было, а чтобы самой чувствовать себя более уверенно. — Ты даже не представляешь как.

Трип побледнел, но к двери не побежал.

— Дай мне подумать, ладно? Такое сразу переварить непросто.

Элоиза кивнула и уткнулась лицом ему в плечо. События, увы, развивались совсем не как в сказке, что и говорить, но она по крайней мере высказалась. Теперь ей остается терпеливо ждать. Это она умеет.

Когда раздался звонок в дверь, Люси выхватила из духовки керамическое блюдо и бросилась в спальню переодеваться. Почему этот Уайет всегда так отвратительно пунктуален? “Первой ошибкой было решение приготовить улитки”. Она поспешно провела расческой по волосам и намазала губы блеском. Вместо соуса beurre blanc, так легко и просто приготовляемого Джулией в “Искусстве французской кухни”, у нее получился густой клейстер, а студенистого вида улитки вызывали тошноту. И тогда она решила сделать простой зеленый салат, ингредиенты для которого по счастью оказались у нее в холодильнике. Но к тому времени, как она вернулась из винного магазина, детектор дыма уже просто надрывался, и, открыв дверцу духовки, она увидела, что ее утка в апельсинах обуглилась. Подведем итог: время — 19.45, через пятнадцать минут придет Уайет, а изысканный домашний ужин, на который она его пригласила, сгорел дотла и выброшен в помойное ведро. Но хотя бы она не спалила квартиру.

Кстати о пожаре: после потонувшего в пламени шестидесятилетнего юбилея Говарда они с Уайетом очень мало разговаривали. Никто не пострадал, и это было самое главное, хотя смахивало на чудо, даже Говард успел спасти жену, которая пыталась броситься наперерез пожарной машине. Все это произошло в субботу, а сегодня вторник, тот самый день, на который они назначили свидание за ужином. И зачем только Уайет так сказал. Они столько раз ужинали вместе, хотя очень редко вдвоем, и уж конечно ни разу для того, чтобы побыть в обществе друг друга.

— Иду! — крикнула она, кидаясь к двери и на бегу застегивая пуговицы платья, одного из любимых у Уайета, он одобрил его, когда она появилась в нем на обеде, во время которого комитет обсуждал проведение гала-приема в Музее Вандербильта. Люси отворила дверь — на пороге стоял Уайет с подарочной коробкой в руке. На нем был тонкий кашемировый свитер с V-образным вырезом, который ей очень нравился — темно-синий цвет ему очень шел, — и когда он входил в квартиру, она уловила легкий запах его одеколона.

Ее сердце вдруг рванулось как сумасшедшее. “Да что со мной, это всего лишь Уайет, — одернула себя Люси. — Я провожу с ним не меньше ста часов в неделю. И половину этого времени мне хочется залепить ему по физиономии”.

— Рад, что пригласила меня.

Он вытер руки о брюки. Значит, тоже волнуется. Такая у него привычка.

— Рада, что пришел! — прощебетала она. — Вина?

Он с воодушевлением закивал.

— Красного, если у тебя есть.

Она пошла на кухню за вином, а он уселся в кожаное кресло Элоизы от дизайнерской фирмы “Бруншвиг и сыновья”.

— Запахи восхитительные. Должен признаться, я умираю с голода. Весь день работал, а когда посмотрел на часы, было уже пять. И про обед забыл, и про полдник.

Люси прихватила бутылку и два бокала и с сомнением поглядела на малоаппетитное блюдо, которое она достала из духовки. В конце концов она решила подать в качестве главного блюда купленную в магазине готовую пасту. Ужас! Сама-то она ее любила, и в холодильнике у нее имелся запас на случай тех редких вечеров, когда не было приглашений на ужин и можно было приготовить что-то самой. Но каково будет есть эту пасту Уайету, с его изысканным вкусом? Ладно, у нее хотя бы есть салат и на десерт клубника в шоколаде. Но для званого ужина, который устраиваешь в знак благодарности, все равно маловато.

— Над чем работаешь? — спросила она, подводя его к небольшому обеденному столу, на котором уже стоял салат. Уайет всегда жаловался, что первого блюда не дождешься.

— Да так, знаешь… — увильнул он. Не любил он говорить о своей работе. Может быть, считал, что это не ее ума дело, может быть, не хотел по вечерам говорить о делах.

— Я бы хотела как-нибудь почитать.

Люси вытащила пробку и разлила вино.

— Да, конечно. Только это все довольно скучно, — он сделал большой глоток. — Неплохо. Сама выбирала?

Люси с гордостью кивнула. Не зря она в течение двадцати часов училась разбираться в винах.

— Кстати о работе. Я вчера позвонила в редакцию Меллори и сказала, что согласна на фотосессию для “Таунхауса”. Но это еще не все. Когда я призналась, что сама хочу стать модельером, она попросила меня принести сделанные мною платья и надеть их! Невероятно, правда?

Он радостно улыбнулся.

— Замечательные новости! И ничего тут нет невероятного. Я видел твои эскизы, они превосходны. — Он попробовал салат. — Теперь тебе остается найти собственный стиль, и дело сделано.

Она поставила бокал на стол.

— О чем ты?

Проблем со стилем у нее как раз нет.

— О чем? Ну вот возьмем, к примеру, уличных художников возле Метрополитен-музея. Некоторые из них могут сделать точнейшую копию великих мастеров — только знаток отличит подлинного Рембрандта от того, что нарисован на тротуаре. Чтобы написать такую безупречную копию, нужен талант, а чтобы создать нечто оригинальное — гений.

Люси оттолкнула тарелку.

— Но, Уайет, мои работы оригинальны. Ты сам не знаешь, о чем говоришь.

Его удивила такая бурная реакция.

— Ты напрасно обижаешься. Я всего лишь говорю, что на всех страницах твоих альбомов видно, под каким сильным влиянием стиля других модельеров ты находишься, и ты сама это знаешь.

— И что? Ты хочешь сказать, что черпать вдохновение в работах других мастеров — преступление?

— Прошу прощения, ничего подобного я не говорил. И я не хотел тебя расстраивать.

— Из-за чего мне расстраиваться? Ты просто сказал, что я паразитирую на чужих идеях.

Произнося эти слова, Люси вдруг осознала, что он совершенно прав. Она училась, изучая великих — Диора, Лагерфельда, Валентино, — но разве создала она хоть одну модель, которая была бы рождена только ее собственным воображением? И что именно может родить ее собственное воображение?

— Если ты чего-то не сделала, это вовсе не значит, что ты не способна это сделать или вообще не сделаешь никогда. Я верю, что в тебе есть божья искра. Не забудь, я акционер “Дома Моды Люси Эллис”.

Она вздохнула с облегчением. Одно дело выслушивать критику Уайета по поводу ее осанки или волос, и совсем другое, когда под скальпелем его критики оказывается ее работа — ее страсть.

— Думаю, мне надо очень серьезно подготовиться к фотосессии для “Таунхауса”.

— Чтобы как следует подготовиться, тебе понадобятся деньги. Сколько?

— Нет, я… понимаешь, я сначала все обдумаю. Ты уже и без того столько на меня тратишь. Ну и вообще не будем забывать, что в субботу ты спас мне жизнь!

Он небрежно махнул рукой.

— Спасибо пожару, он избавил меня от Ирины. Господи, до чего глупа. Но бегает как олимпийская чемпионка.

Люси собрала тарелки и принесла из кухни главное блюдо. Об этой минуте она думала с содроганием. Вот Уайет взял в рот первую вилку и тут же откинулся на спинку стула и зажмурил глаза. Люси захотелось провалиться сквозь землю. Подать пасту из магазина такому гурману, как Уайет! Да как она посмела?

— Не могу поверить, — он открыл глаза, однако глядел на нее с изумлением. — Ты приготовила в точности по ее рецепту! Это она тебя научила?

— О чем ты?

— Паста а-ля Маргарет! В детстве это было мое любимое блюдо. Я просил Маргарет готовить его каждый вечер, и эта паста такая же вкусная, как тогда. Ты меня не обманула: ты отлично готовишь.

Он что, серьезно? Судя по тому, с каким удовольствием Уайет уписывал кулинарный полуфабрикат, и правда серьезно.

— Ешь на здоровье, я сделала много, — сказала она, сияя от радости. Зачем выдавать секреты Маргарет? Глядя на то, с каким аппетитом Уайет расправлялся с ужином, Люси представила его мальчишкой, когда он еще и знать не знал о манерах и приличиях.

— Тео Голт, полагаю, никак не проявлялся? — спросил он, оторвавшись от еды.

— Нет, звонил вчера. Хотел удостовериться, что я осталась в живых.

Уайет покачал головой.

— Прекрасно. А где он был, когда надо было тебя спасать?

— Говорит, его захлестнула толпа, а когда он за мной вернулся, меня уже там не было.

Уайет фыркнул.

— Чуть не забыл. Взгляни на мой подарок.

Он взял стоявшую на полу коробку и протянул ей.

Она открыла коробку: там лежала прекрасная кожаная папка, великолепное изделие, настоящее произведение искусства, а она-то еще со школьных времен хранит свои рисунки в дешевом пластике! На эту папку стоит взглянуть, и сразу придет вдохновение.

— Уайет, какая красивая, — прошептала она. — Я так благодарна.

— Пусть стимулирует твое творческое воображение, — улыбнулся он.

Глава 21

Никогда не носи того,

что способно испугать кошку.

Пи Джей О’Рурк[15]

“Полный подгузник”. Вот какая ассоциация немедленно пришла Элоизе в голову, когда Люси надела чудовищное платье, которое доставил курьер — всего за три часа до гала-приема в Музее Вандербильта. Горчично-желтый цвет, неизбежно придающий коже малярийный оттенок, мешковатый корсаж, огромный буф на бедрах, который переходил в гигантский турнюр с узким шлейфом, похожим на русалочий хвост… Да, Люси действительно выглядела так, как будто надела памперс.

— Нельзя показываться на людях в этом страшилище! — заявила Элоиза (постаравшись выбрать самое мягкое выражение) и обошла платье кругом. — Не понимаю… Обычно Роланд делает такую замечательную одежду… посмотри-ка, а тут даже ярлычок как будто двухлетний ребенок пришивал.

Зато Элоизе Филипп прислал платье в греческом стиле, из черного шелка, которое оставляло одно плечо обнаженным. Оно роскошно смотрелось и идеально подчеркивало гибкую фигуру Элоизы, ее изящную красоту и золотисто-светлые волосы.

— Оно действительно так ужасно? — Люси вытащила вешалку на середину комнаты и приложила платье к себе, чтобы взглянуть под другим углом. Они с Элоизой решили собираться вместе — а значит, парикмахер и визажист могли прийти в любую минуту. Уайет настоял на том, чтобы перед таким важным событием ее “обработали” как следует. Платье запоздало, и теперь, казалось, руки у Люси связаны. Элоиза позвонила Роланду, но, разумеется, никто не ответил. Роланд, несомненно, и сам готовился к приему в Музее Вандербильта.

— Это самое кошмарное платье из всех, что я видела в жизни.

Люси застонала.

— И что делать? Мы ведь обязаны прийти в платьях от Роланда. Не хочу оказаться слабым звеном.

— Давай поменяемся, — героически предложила Элоиза. — На этих дурацких приемах я настолько примелькалась, что никто и не заметит, как я одета. Трип не обращает внимания даже на белье “Ла Перла”. А мимо красной дорожки я как-нибудь проскользну.

— Я ни за что не соглашусь меняться, — Люси была тронута, но настроена решительно. — Ты стилист. Плохое платье уничтожит твою репутацию.

Она прищурилась, молясь о вдохновении.

— А что если я внесу несколько изменений? Роланд не будет возражать?

— Милая, ты окажешь ему большую честь. Если ты покажешься на публике в этом… — Элоиза указала на платье и невольно содрогнулась, — репутация Роланда погибнет одновременно с твоей.

Люси схватила корзинку с принадлежностями для шитья и вытащила ножницы. С чего начать? Тяжелая желтая ткань была сшита прозрачными нитками. И в довершение всего — гигантский буф сзади, размером с арбуз… Прощай, турнюр (кажется, эта штука называется именно так). Люси щелкала ножницами с аккуратностью хирурга, удаляющего опухоль. И тебя, шлейф, ждет та же участь.

— Ты успеешь? — спросила Элоиза, когда Люси отрезала шлейф и наметала подол. — Да, так гораздо лучше. Давай-ка я подколю…

И она тоже принялась за дело.

Через сорок минут внизу позвонили — прибыли Генри и Элизабет, служба красоты. Элоиза оторвалась от шитья.

— Мне нравится. Сама не верю. Ты сотворила чудо!

— Как по-твоему, теперь его можно носить?

Люси надела ушитое платье. Она избавилась от большей части лишних складок. Цвет оставлял желать лучшего — и вблизи можно было заметить, что платье сметано на живую нитку, но для фотографов вполне сойдет. Люси повернулась перед зеркалом, изучая свою работу. Отнюдь не плохо. Оставалось надеяться, что Роланд Филипп будет не против.

Фернанда подняла блестящие волосы наверх, но потом передумала и позволила им рассыпаться по плечам. Мать наблюдала за ней в зеркале. Она всегда смотрела, как дочь готовится к выходу в свет, а сегодняшнее событие было важнее обычного.

— Поблагодари его еще раз за ужин, слышишь? И распусти волосы. Распущенные красивее.

— Ты уже послала ему записку и дважды поблагодарила сама. По-моему, Паркер понял, что ужин тебе понравился.

Фернанда снисходительно улыбнулась. Впрочем, она была рада, что мать вполне ее одобряет. Они с Паркером очень сблизились за последние несколько недель, и Фернанда специально попросила у Роланда платье цвета слоновой кости — она решила, что это будет тонкий намек.

— Фернанда, — сказала мать, разглаживая тонкую бретельку, — я всегда хотела для тебя именно такого мужа, детка.

Когда Фернанде было пятнадцать, во время весенних каникул мать усадила ее и объяснила — в жестких выражениях, какие можно позволить себе только во время разговора с дочерью, да и то после нескольких коктейлей, — что она должна выйти замуж непременно за богатого мужчину. Точнее, за очень богатого. В течение последних пятнадцати лет Фернанде об этом неустанно напоминали, хоть и более тактично. Фернанда не возражала. Она, так же как и ее мать, хотела безбедного существования. Несмотря на высокие оценки в школе и на диплом Дартмутского колледжа, ни мать, ни дочь даже не предполагали, что Фернанде придется самой зарабатывать на жизнь.

И теперь казалось, что она наконец достигла цели. Более того, ей действительно нравился Паркер: с ним она оставалась собой. “На самом деле, — думала Фернанда, глядя в зеркало, — не исключено, что я даже влюбилась”.

— Люси! Элоиза! Идите сюда! — позвал фотограф.

Плечи расправить, живот втянуть. Руки чуть отведены от тела, чтобы избежать складок. Подбородок слегка приподнят. Люси мысленно пробежала список наставлений, данных Уайетом, чувствуя себя профессиональной балериной, а не обыкновенной девушкой, которую собираются сфотографировать. Губы приоткрыты. Не вздумай говорить “сыр”, щеки от этого кажутся больше.

Как только Люси приняла нужную позу, ее слегка похлопали по плечу. Она обернулась и увидела симпатичную блондинку — та была явно не в духе.

— Я Лорел, ассистентка Роланда.

Голос у нее был напевный, отчего каждое утвердительное предложение звучало как вопрос.

— Почему вы не в платье от Роланда?

Люси съежилась. А она-то так надеялась, что никто не заметит.

— Я могу объяснить… — начала девушка, хоть и понятия не имела, как тут оправдаться. — Я всего лишь внесла в него несколько изменений.

— Какие изменения? Вчера мы прислали вам серебристое платье…

— Вчера? — Люси начала что-то подозревать. — Я получила его всего несколько часов назад. Оно не подошло, поэтому я кое-что переделала…

— Переделали? Платье, которое мы вам отправили, не имеет ничего общего с тем, что на вас надето! — Лорел пощупала ткань. — Синтетика?! У Роланда аллергия на полиэстер, он буквально умирает, когда видит синтетику…

— Я так и знала! — воскликнула Элоиза. — Я знала, что это не платье от Роланда! Оно было ужасно, Лорел. Люси сотворила настоящее чудо, чтобы придать ему приличный вид.

— Так что же случилось с платьем, которое мы прислали? — у Лорел, казалось, началась настоящая паника.

Фотографы внезапно оживились. Девушки вытянули шеи, чтобы увидеть, кто привлек их внимание, появившись на красной дорожке, — и это была Корнелия Рокмен, в серебристом платье и с изумрудными серьгами.

— Вот ваше платье! — выпалила Лорел в гневе. — Я лично его послала, чтобы не случилось никакой ошибки. Курьер сказал, что ваш портье расписался за него! Каким образом оно оказалось у Корнелии?

Люси не ответила. Она слышала, что в Верхнем Ист-Сайде следят за мужьями и подкупают нянь, но похищение платья?.. Это что-то новенькое. Корнелия — несомненный новатор.

— Послушайте, Люси, мне очень жаль, что так вышло. Надеюсь, в ближайшем будущем мы попробуем еще раз. Большая часть новой коллекции будет смотреться на вас превосходно…

— Ну конечно, — сказала Люси. — Жаль, что на сей раз не получилось.

Когда Лорел ушла искать Роланда, Элоиза с тревогой в глазах обернулась к Люси.

— Конечно, речь всего лишь о платье, но это отвратительно. И что теперь делать?

— А что мне остается?

Кое-чему она научилась у Риты: не начинай ссору, но если уж тебя в нее втянули — оставь последнее слово за собой.

Она подошла и встала рядом с Корнелией, которая в замешательстве окинула взглядом ее платье. Слегка выставив вперед правую ногу и самым выигрышным образом качнув бедрами, Люси убедилась, что фотографы переключились на нее.

— Кто ваш дизайнер, Люси? — крикнул один из репортеров.

— О, я сама смастерила дома этот пустячок.

— Роланд не дал тебе платье? — с наигранным волнением спросила Корнелия.

— Не мели чушь, — продолжая мило улыбаться, Люси понизила голос, чтобы ее не слышал никто, кроме соперницы. — Я знаю, что случилось на самом деле. Если хочешь побороться за территорию, я принимаю вызов.

Через несколько часов Фернанда свернулась рядом с Паркером на заднем сиденье лимузина.

— Ко мне? — уточнил он, и она сонно кивнула.

Они покинули прием в числе последних, после многочисленных танцев и бокалов шампанского. Было почти три часа, и Фернанда с трудом держала глаза открытыми. Несомненно, она унеслась бы в страну сновидений, если бы Паркер не шепнул ей на ухо три волшебных слова.

Глава 22

Люси Эллис, как обычно, в сопровождении Уайета Хейза IV, вчера вечером привлекла всеобщее внимание на торжественном приеме в Музее Вандербильта, появившись в платье, которое, по ее словам, “смастерила дома сама”. Эта девушка не перестает нас удивлять.

Тео сбросил ноги со стола и внимательнее взглянул на экран компьютера — точнее, на свежие фотографии Люси в Музее Вандербильта. Она выглядела еще прекраснее, чем обычно: золотистое платье эффектно оттеняло загорелую кожу и темные волосы. Но там был и Уайет — на некоторых фотографиях он с самодовольным видом маячил на заднем плане и курил. После пожара на отцовской вечеринке Тео не переставая корил себя. Он жалел, что запаниковал, почуяв запах дыма, и помчался к ближайшему выходу; если бы он не струсил, то, возможно, получил бы изрядное преимущество.

Его взгляд упал на фотографию Корнелии, которая также, несомненно, роскошно выглядела в серебристом платье. Тео решил, что нужно ей помочь. Пригласить на запись и проверить, есть ли у нее талант. “Неплохая идея”. Отец наверняка полезет на стенку оттого, что одна сыновняя попытка пощупать девушку обошлась ему дороже, чем крах на Уолл-стрит, и тем милее этот план казался самому Тео.

Но тут же его мысли вернулись к Люси. Каким образом оправдаться в ее глазах?

На следующее утро, лежа в медово-лавандовой ванне, полной пены, с холодными кружочками огурца на веках, Люси чувствовала себя туго спеленатой, как бабочка в коконе. В последнее время, даже в те редкие моменты, когда у нее появлялась возможность расслабиться, мысли бешено неслись. Люси сделала глубокий вдох, чувствуя, как мускулы, ноющие после вчерашних упражнений с Дерриком, буквально тают в горячей воде. Она опустила голову на скатанное полотенце из египетского хлопка и положила левую ногу на фарфоровый край ванны, наблюдая за тем, как от обнаженного тела поднимается пар. Несколько минут назад, сидя у окна, она смотрела, как на землю хлопьями падает снег. Расслабься, сказала себе Люси. Но ничего не получалось. Невозможно остановить мгновение.

За последние два месяца она превратилась из серенькой спутницы Уайета в настоящую светскую львицу. Ее стали приглашать на открытия магазинов, ресторанов и клубов, на презентации книг. На благотворительные мероприятия — в таком количестве, какое не в силах посетить ни один человек. На женские чаепития. На частные кинопросмотры. На дни рождения людей, с которыми Люси встречалась раз или два. Последовал поток приглашений на ужины, по крайней мере одно или два каждый вечер — к Хендерсонам в “Элио”, к Мартинсам, в особняк на Сентрал-Парк-Вест, к ван Северам в “Свифти”. Ежедневник, который Уайет подарил Люси, переполнился. Как и шкаф — поскольку золотое правило светской львицы гласит, что нельзя появляться в одном наряде дважды.

Количество упоминаний в прессе просто ошеломляло. Утром Люси открыла “Нью-Йорк таймс” и обнаружила свое фото с вечеринки на воскресной странице мод, в сопровождении целого абзаца текста. Она вырезала его и аккуратно положила в кремовую коробку из-под первой пары туфель “Маноло Бланик”, вместе с фотографией со свадьбы Тамсин и Генри, описанной в “Квест”. Был там и маленький снимок из “Вог”, сделанный на презентации Либет. Люси Джо Эллис — точнее, Люсия Хейверфорд Эллис — появилась в “Вог”!

Через две недели должна выйти статья в “Таунхаусе”. И, разумеется, легендарный “Модный форум” — волнующее, хоть и пугающее, завершение эксперимента. Люси до сих пор не могла поверить, что будет там.

В мечты Люси ворвался звонок. Наверное, курьер с платьем для сегодняшнего ужина. Люси вылезла из мыльной пены и набросила пушистый белый халат. Макс звонил на неделе и снова просил о встрече. Люси отказала, в надежде, что он поймет намек. Даже если бы она испытывала к молодому человеку романтический интерес, ее расписание было слишком плотным, чтобы ходить на свидания. Сегодня они с Уайетом собирались на дружеский ужин, всего на восемь персон, в “Уэйверли”. Остальные гости — преимущественно сценаристы в духе “круче только яйца”, которые называли себя “художниками”, хоть и не производили ничего особенно художественного, — были так же скучны, как и их чопорные двойники с Верхнего Ист-Сайда, но Уайет настаивал, что Люси должна познакомиться со всеми слоями нью-йоркского высшего общества. Она всегда старалась сесть рядом с Уайетом, который не лез за словом в карман и говорил самые неожиданные вещи: что коммерческие и инвестиционные банки нужно контролировать так же строго, как и муниципальные организации; что “Метс” играют лучше “Янкис”, поскольку обходятся без взяток; что коллегию выборщиков надлежит исключить из участия в президентских выборах; что он подумывает усыновить ребенка…

— Иду! — крикнула она, потуже затягивая пояс халата и на каждом шагу оставляя лужицы на полу гостиной. Люси открыла дверь и ахнула.

— Люси Джо!

— Рита! Что ты тут делаешь? — спросила Люси, не в силах скрыть панику.

Рита — невысокая коренастая женщина с меднорыжими волосами, испещренными более темными прядями — достала экземпляр “Вот”, открыла страницу с фотографией Люси и ткнула дочери под нос.

— Так-то ты здороваешься с матерью? Ты не отвечала на звонки, вот и пришлось приехать.

Она протолкнулась мимо Люси, едва не сбив ее с ног пугающе огромным чемоданом, и критически оглядела квартиру.

— Здесь живет твоя подружка? Неплохо.

Рита ухмыльнулась и поставила чемодан точнехонько на левую ногу Люси.

— Что ты здесь делаешь? — повторила та, ощущая дурноту.

— Ну же, рассказывай.

— О чем ты?

— О твоей новой жизни, крошка, — Рита снова помахала журналом. — Моя подруга Бренда принесла его на работу. Сначала я не поверила, что это ты. Ты выглядишь совсем по-другому… так классно. Большой город пошел тебе на пользу. В редакции переврали имя, откуда они взяли это “Хейверфорд”? Но на фотке, несомненно, моя малютка.

Малютка? Раньше мать никогда так не говорила. Люси, почувствовав дурноту, опустилась на подлокотник кушетки. Этого не может быть…

— Ты не говорила, что стала знаменитой!

— Я не стала знаменитой. Всего лишь одна фотография, Рита.

— Ты бы видела, сколько их в интернете.

Рита научилась пользоваться интернетом? Должно быть, вот-вот наступит конец света.

— Брендин хахаль набрал твое имя в интернете и нашел какой-то сайт, где каждый вечер появляются новые фотографии — ты там вся такая разодетая, и вокруг одни богачи… — Рита присвистнула.

Люси, внезапно вспотев, распахнула окно в гостиной.

— А ты не могла сначала позвонить?

— Я решила тебя удивить, — Рита пощупала занавеску. — Бренда согласилась присмотреть за кошками, а я собрала вещи и села в автобус.

— Ты надолго? — слабым голосом спросила Люси.

— Я никуда не спешу! — мать явно наслаждалась моментом. — А я-то думала, ты пашешь на эту модельершу. Смотрю, ты пошла на повышение.

— Честно говоря, я потеряла работу еще перед Рождеством. Нужно было раньше тебе сказать.

— Тогда откуда деньги? — спросила Рита, хмурясь. — Ты танцуешь? Я всегда говорила, что уж моя-то дочь сумеет заработать. А теперь ты вдобавок выглядишь лучше прежнего…

Люси вздрогнула. Только ее мать способна считать танцы многообещающей профессией.

— Ничего подобного. Это… э… социальный эксперимент. Мой друг Уайет — биолог-антрополог, ученый, который исследует отношения между людьми и приматами… и он учит меня… э… вращаться в обществе.

Эксперимент не казался Люси таким странным, пока она не принялась описывать его матери.

— Когда все закончится, он поможет мне найти работу у какого-нибудь хорошего дизайнера. Я в жизни не пробьюсь своими силами.

Рита одобрительно кивнула.

— Видела я твоего Уайета. Ничего, симпатичный. Он за тобой ухаживает?

— Нет! Никаких ухаживаний! Нет, — Люси видела, что мать призадумалась. — У нас исключительно деловой договор, только и всего.

Рита, казалось, была шокирована.

— Ну-ка помолчи. Ничего не имею против танцев… черт возьми, я бы и сама не отказалась, если бы не растолстела. Но я не для того воспитывала свою дочь, чтобы она стала какой-то…

— Рита! У нас с Уайетом сугубо платонические отношения. Профессиональные. Мы просто работаем вместе.

— А какая ему от этого выгода? Тебе помогут попасть в модный бизнес, а он-то что получит?

Люси раздраженно вздохнула.

— Он заключил пари со своим другом. Рита, это совсем не такие люди, как в Дейвилле. У Уайета много свободного времени.

— И лишних денег, судя по всему. Значит, он использует тебя как подопытную крысу и оплачивает твои расходы?

Лучше так, чем чувствовать себя содержанкой.

— Ну… в общем, да. Но я многое беру взаймы. Платье, в котором я на этой фотографии, мы попросили у одного начинающего дизайнера.

— Ничего не имею против одалживания, — великодушно заявила Рита. — Делись тем, что имеешь, — так я говорю. Кстати. Добираясь сюда, я истратила последний четвертак. Мне пришлось обзавестись нью-йоркским гардеробом, раз уж я увидела, как шикарно ты теперь одета.

Она расстегнула чемодан и вытащила несколько крохотных платьиц с пестрым рисунком.

— Ногти я тоже привезла. Как только мы найдем спонсоров, примусь за работу.

Люси показалось, что с тех пор как она лежала в уютной лавандовой ванне, прошли столетия.

— У меня нет денег, Рита. Я так же бедна, как и раньше.

Риту это ничуть не смутило.

— Но у твоего дружка Уайета они есть, не так ли?

— Я не могу у него просить. Он уже и так сделал многое. Но послушай. Через несколько месяцев я начну работать и смогу тебе помочь…

— Ты себя не ценишь, — Рита Эллис понизила голос. — Найди какой-нибудь способ, убеди его раскошелиться. Пусти в ход женское обаяние, детка…

Люси ощутила прилив гнева.

— Я сказала: через несколько месяцев, Рита, когда у меня появятся свои деньги. Это максимум, что я могу сделать.

Рита нахмурилась и покачала головой.

— Я проделала такой путь, бросила все, что у меня было…

— Если бы ты позвонила, я бы посоветовала тебе сидеть дома! — огрызнулась Люси. Как только эти слова вырвались у нее, девушка поняла, что Рита получила серьезный удар. Люси никогда еще не разговаривала с матерью так неуважительно. Подведенные карандашом брови Риты удивленно поднялись, а затем яростно сомкнулись у переносицы.

— Прости, что я сразу не поняла! — заявила Рита, схватила чемодан и зашагала к двери. — Я не останусь там, где меня не желают видеть!

Она сделала паузу, давая Люси шанс остановить ее, а потом вышла.

Люси не стала мешать. Она увидела, как за матерью захлопнулась дверь.

Руки у нее дрожали, когда она вернулась в ванную и вытащила затычку. Радужные пузырьки закрутились, словно увлекаемые невидимой рукой. “Она никогда не была хорошей матерью”. Люси закрыла лицо руками. “Рита могла все испортить”.

Она подошла к двери и вновь передумала. “Нет. Слишком многое стоит на кону”. Люси посмотрела в зеркало, висевшее в коридоре. У нее появилась привычка засовывать приглашения за резную золоченую раму. Пригласительные карточки, исписанные каллиграфическим почерком, был слишком красивы, чтобы прятать их в ящик или сваливать грудой на подносе. Но теперь зеркало показалось Люси огромным и пугающим. Она с трудом различала собственное отражение.

Девушка натянула сапоги и бегом бросилась за матерью.

Трип приготовил ужин, накрыл столик у камина и откупорил бутылку вина, купленного во время последней поездки в Тоскану. Элоиза не нуждалась в материнских подсказках, чтобы понять: он что-то задумал. После ссоры на прошлой неделе Трип был тише обычного. В конце ужина он окунул бискотти в санто и поднес к губам Элоизы.

— Ты даришь мне столько счастья, Эл, — чуть слышно сказал Трип. Элоиза, наблюдавшая за возлюбленным через мерцающее пламя свечей, почувствовала, как забилось сердце. Вот она и дождалась. Она поняла, как сильно она ждала этой минуты.

— Мы созданы друг для друга, — Трип потянулся через стол и взял Элоизу за руку.

Мгновение тишины. Еще одно.

Ну же, сунь руку в карман. Встань на одно колено. Пожалуйста.

Как будто подчиняясь мысленным приказам Элоизы, Трип медленно полез в карман спортивного пиджака и вытащил оттуда синюю коробочку. Женщина, переполненная радостью, закрыла глаза. А потом увидела в коробочке не обручальное кольцо, а обыкновенный ключ.

— С Днем святого Валентина. Раз уж мы официально живем вместе, я решил, что тебе нужен отдельный ключ… — Трип улыбнулся, с видом самого любезного и заботливого мужчины на свете. Элоизе захотелось врезать ему по физиономии.

— Трип, дорогой. У меня уже четыре года как есть собственные ключи, — негромко сказала она.

— Правда? Э… ну да, но это символический ключ. Он означает, что мы перешли на следующую ступень отношений.

Элоиза не испытала никакого энтузиазма.

— Отпираем одну и ту же дверь?

— Э… да, но… слушай, Эл, это символ нашей привязанности…

Она ощутила приступ гнева. Ей было тридцать пять. Неужели Трип на полном серьезе думает, что послать менеджера в магазин за ключом значит создать подлинный символ привязанности? Элоиза отодвинула стул и встала.

— Куда ты?

— Хочу провести вечер дома. У себя дома. Одна, — хрипло сказала Элоиза. Она подумала: если медлить, то ситуация станет еще ужаснее. А потому Элоиза спаслась бегством как можно быстрее, схватив пальто и сделав вид, что не слышит, как Трип ее зовет.

Базовые правила. Люси решила: нужно прямо объяснить Рите, что та не может врываться в жизнь дочери, когда вздумается. Никаких “заимствованных” серег и кредиток. Должны быть границы.

Люси поставила полную корзину перед кассой в “Дуэйн Рид”. Рита неохотно согласилась поселиться в старой квартире, в Мюррей-Хилле (Уайет платил за жилье, так что после “Модного форума” Люси могла вернуться туда… впрочем, девушка предпочитала об этом не думать). Квартира выглядела именно так, как ее оставили — там не было ничего, кроме самого необходимого, — поэтому пришлось озаботиться кое-какими мелочами. Но на этом Люси поставит точку. Она не будет выполнять каждую прихоть Риты.

Возвращаясь с тяжелыми сумками к Элоизе, Люси успокоилась. Даже более того. Может быть, пора дать Рите второй шанс. Она открыла дверь и услышала взрыв смеха. А потом…

— Я бы сказала ему, куда засунуть этот ключ!

Элоиза. Твою мать. Должно быть, она пришла домой и встретила Риту.

— Мы с вами только что познакомились, милая, но вот что я думаю… — продолжала та. Люси завернула за угол и увидела, что мать протягивает заплаканной Элоизе бумажную салфетку. Обе сидели на кушетке, как сестры. Люси стало жаль подругу — Трип наверняка серьезно провинился на сей раз.

— Взбодритесь. Назовите меня старомодной, но, ей-богу, ваш кавалер рано или поздно сделает именно то, что надо.

— Рита!

— Не то что ее папаша, — Рита показала пальцем в сторону дочери. — Увидел рядом с раковиной тест на беременность и удрал с такой скоростью, что чуть дверь не снес.

— Очень приятно, — заметила Люси, ставя сумки на пол. — Эл, что случилось? Вчера ты казалась такой счастливой…

— Я думала, что сегодня мне сделают предложение! — Элоиза подавила рыдания. — Я рада, что познакомилась с Ритой, Люс. Пусть живет здесь сколько угодно… — она всхлипнула.

Рита, продолжая поглаживать светловолосую голову Элоизы, взглянула на дочь и улыбнулась.

— Люси боится, что я поставлю ее в неловкое положение, — сказала она с мученическим видом. — Она пытается сойти за девушку из высшего общества, но я-то ее не выдам. Я знаю, как себя вести. Я смотрела “Настоящих домохозяек” и запросто разыграю богатую сучку.

— Не сомневаюсь, — ответила Люси, закатывая глаза. — Ты, Рита, не имеешь права лишить меня последней возможности. Я тебе не позволю. Короче, ты тихо ждешь в Мюррей-Хилле до самого бала или отправляешься домой на первом же автобусе без гроша в кармане… — она предпочла не заметить ужас на лице Элоизы. Подруга просто не могла понять ее.

— Хорошо, — Рита на мгновение надулась, а затем радостно взглянула на Элоизу. — Показать тебе накладные ногти, детка?

Глава 23

Из заметок к книге Уайета:

“Л. встречает новые ситуации с трепетом, присутствующие альфа-особи ее ошеломляют. Ошибки продолжаются по-прежнему. Например, Л. в гостях пролила красное вино на светлую кушетку и с многочисленными извинениями попыталась самостоятельно отчистить пятно, обнаружив тем самым свой подчиненный статус. Дома я сказал, что нужно было быстро извиниться и позвать горничную — именно так на моих глазах несколько месяцев назад поступила К.”

В обшитом деревянными панелями гриль-баре Гарвардского клуба доктор Киплинг, намазывая масло на сдобную булочку, удивленно изогнул кустистую белую бровь:

— Что значит “не уверен”?

Уайет сложил руки на груди.

— Насчет финала, я имею в виду.

— А в чем проблема? Объект идет на бал и в присутствии самых взыскательных критиков сходит за светскую львицу. То есть достигает верхней ступени в процессе превращения в альфа-особь. Конечно, ты волнуешься. Но я прочитал твое исследование, Уайет, и первые несколько глав рукописи. Может быть, ты сомневаешься по поводу книги, зато я-то уверен.

Уайет нахмурился. Почему Киплинг упорно называет Люси “объектом”? Как объяснить, что проблема не в степени уверенности, а в муках совести? Если он опубликует книгу, описав в подробностях последние два месяца, все немедленно начнут тыкать пальцем в Люси, даже если он опустит или изменит имя. Он выставит девушку обманщицей; Уайет не сомневался, что большинство людей, которых она считала своими друзьями — те, кто приглашал ее на ужин каждый вечер или предлагал вступить в благотворительный комитет, — отрекутся от Люси, сказав “не нашего поля ягода”. В начале эксперимента Уайет не особенно задумывался о последствиях, но ближе к концу подобное разоблачение стало казаться…

— Все остыло, — буркнул Киплинг. — Суп из лобстера, в лучшем случае, комнатной температуры. Клуб приходит в упадок.

Может быть, сначала он предложит Люси прочитать рукопись. Пусть сама решит, в силах ли она пережить разоблачение. Но, представив реакцию девушки на некоторые пассажи, Уайет поморщился. Нетрудно понять, что она сочтет его сволочью. И будет в чем-то права.

— Эта книга оживит твою карьеру, — сказал Киплинг, беря вторую булочку, когда стало ясно, что у Уайета нет аппетита. — Я не сомневался, что у тебя есть потенциал.

— Поверьте мне, — сказала Корнелия, снимая некрасивые защитные очки в пластиковой оправе, которые ее заставили надеть в парфюмерном салоне. — Эти духи должны называться “Светская львица”. Идеальный вариант. Разве вы не чувствуете тонкий аромат “старых денег”?

— Но наша фокус-группа…

Корнелия была исполнена решимости. Она сбросила очки, сняла лабораторный халат и зашагала к двери.

— К черту вашу фокус-группу, — бросила она через плечо. — Это мои духи.

— Вы слышали? — намекнула Дафна, рыся следом.

— Поверить не могу, что ты так спокойно к этому отнесся, — Люси сидела на кушетке, листая один из фотоальбомов, принесенных Уайетом. Ей предстояло запомнить имена и лица, которые она предположительно знала с рождения.

— Она твоя мать, Люси.

Они уже второй раз проводили воскресный вечер у Люси, за домашним ужином. Своего рода тайм-аут, когда можно обсудить ход кампании.

— По-моему, ты внятно объяснила ей, чем мы занимаемся, и предупредила, что до бала нужно не высовываться. Честно говоря, я рад, что Рита в Нью-Йорке. Когда все закончится, тебе может понадобиться поддержка родных.

Люси перевернула страницу. Она далеко не с таким энтузиазмом, как в начале эксперимента, ждала финала — не считая тренировок с Дерриком, с которыми девушке не терпелось покончить. Она мечтала работать у хорошего дизайнера, жить независимо и больше не мучиться, вращаясь в обществе, но, тем не менее, Люси задумывалась: а вдруг она заскучает без ежедневного общения с Уайетом? Да-да, так оно и будет.

— Каково это — иметь таких шикарных родителей? — спросила она, помедлив над черно-белой фотографией семейства Уайета, в гостиной квартиры на Пятой авеню. Судя по хлопушкам, ярким колпачкам и шампанскому во льду, фото сделали под Рождество несколько десятилетий назад. Мужчина положил руку жене на плечо; Дотти сидела, слегка откинув голову назад и улыбаясь. Оба выглядели не только роскошно и элегантно, но и счастливо. Семейное счастье невозможно подделать.

— Никогда не смотрел на них с такой точки зрения, — признал Уайет, придвигаясь, чтобы посмотреть, и бессознательно копируя отцовскую позу. — Как продвигалась работа на этой неделе? Есть идеи?

Люси покачала головой. Она провела весь вечер, листая портфолио, а потом решила, что ей не с чем дебютировать в качестве дизайнера на страницах “Таунхауса”. Не годится ни комбинезон с поясом-цепочкой, ни стильное коротенькое платье, ни вечерний наряд с открытой спиной. Съемка должна была состояться всего через неделю.

— Очень жаль, но в голову ничего не приходит.

Вращение в свете обострило чувства Люси в том, что касалось веяний моды. Как будто ее наброски претерпели превращение вместе с ней. Уайет не ошибся — стилю Люси недоставало объединяющего начала. Она гордилась своей способностью подражать ясным и чувственным силуэтам Нарцисо Родригеса, но способна ли она предъявить нечто новое и оригинальное?

— Ты справишься, — сказал Уайет.

Люси была далеко не так уверена.

Уайет собирался приступить к очередной порции пасты, когда зазвонил телефон. Определитель номера механическим голосом, который пронесся по всей квартире, сообщил: “Тео Голт”. Уайет удивился.

— Этот тип все еще тебе звонит? А я надеялся, что он понял намек.

Люси оторвалась от фотографии матери Уайета. Дотти сидела за накрытым для ланча столом, и на заднем плане девушка узнала клуб “Колони”.

— Что-что?

— Я было решил, что ты вычеркнула его из списков, после того как он бросил тебя на произвол судьбы во время пожара.

Люси засмеялась.

— По-моему, ты преувеличиваешь. И потом, мы встречались на прошлой неделе, перед вечеринкой в Нью-Йоркском городском музее… — девушка отложила альбом и взяла со столика тарелку с готовой пастой. Честно говоря, после замечательных блюд это месиво казалось отвратительным. Но Уайет с удовольствием ел его.

— Ты мне не говорила… — обиженно заметил он.

— Прости. Я должна была сказать, — быстро отозвалась Люси. — Но мы всего лишь выпили по глоточку… честно говоря, я просто забыла. Я думала только о съемке и о том, что, вероятно, упущу главную возможность в своей жизни.

Телефон перестал звонить, и зазвучало сообщение:

— Люси, детка, это Тео. Очень рад был увидеться на прошлой неделе. В конце месяца я вернусь, и мы просто обязаны провести вместе побольше времени. Позвони, крошка.

— Обязаны? — Уайет преувеличенно пожал плечами. — У меня от этого парня мурашки по коже.

— Он безвреден, — Тео нравился Люси, его интерес льстил девушке, но она почти не думала о нем с момента последнего разговора. — Честно говоря, сомневаюсь, что мужчина, который встречался с Корнелией, может судить. Чем больше я узнаю о ней, тем меньше понимаю… Конечно, она красива — но вы так долго были вместе… почему?

Уайет поболтал вино в бокале, прежде чем задумчиво сделать глоток.

— Ну… мне нравятся женщины с сильным характером, которые не боятся высказывать собственное мнение.

— Да брось. Корнелия попросила бы самого Джексона Поллока не пачкать холст. Ее присутствие отравляет, как ядовитый дым.

Уайет засмеялся.

— Корнелия и твой Тео составили бы достойную пару.

— Он не мой. Допустим, тебе нравятся сильные женщины. Что еще?

Это прогресс, подумала Люси. Наконец она заставила Уайета заговорить о личном, обычно он сразу менял тему. Проведя столько времени вместе с ним, она, разумеется, хотела знать, что способно его расшевелить.

— Не знаю… ум, конечно, тоже важен. Физическая красота, чувство прекрасного. Скорее брюнетка, чем блондинка, не знаю почему. Женщина, которая не просто порхает как бабочка с вечеринки на вечеринку, но старается разумно распорядиться своей жизнью.

Люси стала слушать внимательнее. “Возможно, я слишком самоуверенна, но, по-моему, Уайет описывает…”

— Женщина, которая не относится к себе слишком серьезно, — продолжал он. — Но у нее должны быть серьезные цели.

“Он говорит обо мне?” На вечеринке неделю назад Люси заметила, что Уайет наблюдает за ней через комнату, и на мгновение девушке показалось, что в его глазах горит подлинное чувство. Неужели он влюбился?

— Она не должна быть чересчур поглощена своей внешностью. Тщеславие сродни смерти.

Люси взглянула на себя. Джинсы и футболка. Старая добрая Люси Джо. Она почувствовала, как забилось сердце. Может быть, сегодня Уайет решит ее поцеловать? Хочет ли она этого? Люси непроизвольно вытащила шпильку из прически, позволив волосам волнами рассыпаться по плечам.

— Что еще? — спросила она, испытывая неожиданную радость. Когда Уайет отхлебнул вина и пристально посмотрел ей в глаза, девушка задрожала.

— Желательно, чтобы наше происхождение не слишком различалось, — сказал он, подумав. — Бабушки и дедушка Корнелии жили по соседству с моими в Мэне. У нас, некоторым образом, общее прошлое.

Люси прикусила язык. Хм.

— Но это, наверное, не самое важное?

— Может быть. Но отношения становятся проще, если у обоих от рождения одинаковые стремления и стандарты, — Уайет говорил равнодушно, не обращая внимания на румянец собеседницы. — Но, впрочем, хватит обо мне. Это у тебя целая коллекция поклонников. Макс Фейрчайлд. Тео Голт. Ты — светская львица и роковая женщина. Впрочем, надеюсь, ты не позволишь себе забыть о наших целях.

— Неужели похоже, что я о них забыла? — невольно огрызнулась Люси. Поначалу она ощутила внезапное волнение при мысли о том, что их игра может превратиться в подлинные отношения. Но теперь Люси хотелось влепить Уайету пощечину и стереть самодовольство с его лица. Инстинкты не обманывали девушку с первой минуты: Уайет Хейз просто самовлюбленный сноб. Как он смеет внушать ей ложную надежду?

— На твоем месте я бы держался подальше от этих парней. Учти, они считают тебя девушкой из высшего общества, с огромным состоянием и благородными предками, — Уайет хихикнул, и досада Люси возросла.

— То есть они просто гонятся за деньгами? Мечтают о выгодном браке? — Люси вновь почувствовала сильнейшее сердцебиение, на сей раз — от гнева. Она встала, обхватив себя руками. — Значит, мое подлинное “я” их не интересует?

Уайет поставил бокал на стол и с удивлением взглянул на девушку.

— Не принимай это так близко к сердцу. Всем хорошо известно, что семья Макса переживает нелегкие времена, а значит, молодые Фейрчайлды должны стремиться к выгодным бракам. А Тео, в свою очередь, не терпится проникнуть в определенные сферы. Я не исключаю, что они не случайно начали оказывать тебе знаки внимания.

— Разве не может такого быть, что я им просто понравилась? — возразила Люси. — Что если они сочли привлекательной меня, а не мою родословную? Хотя, конечно, тебе этого не понять.

— Что? — реакция Люси как будто застигла Уайета врасплох. — Нет, я имел в виду другое…

— Я прекрасно понимаю, что ты имел в виду, — заявила девушка, сверкая глазами, и встала. — Знаешь что, Уайет? Тебе лучше уйти.

Он закатил глаза.

— Я всего лишь забочусь о тебе.

— Не надо. Макс и Тео, возможно, не фонтан по твоим так называемым стандартам, но они по крайней мере обращаются со мной как с равной.

Уайет тоже встал.

— Ты намекаешь, что я веду себя иначе? Честно говоря…

— Когда ты смотришь на меня, то видишь человека, которого надеешься выдать за ровню в толпе высокомерных снобов. Есть разница, по-твоему?

— Ты права, мне лучше уйти, — Уайет достал из шкафа пальто и шарф. — Спасибо за ужин. Ты предстала в новом свете. Не откажусь попробовать еще разок.

Когда он захлопнул дверь, Люси без сил опустилась на ковер. Накричав на Уайета, она дрожала от силы охвативших ее эмоций. Надо в зародыше задушить эту игру в любовь и ненависть, в духе мистера Дарси. По многим причинам — например, потому, что это игра, черт возьми, в одни ворота. У них никогда ничего не получится, напомнила себе Люси, выливая в бокал остатки вина. Ей нужен человек, который будет одинаково любить ее в платье от-кутюр и в старых спортивных штанах. Мужчина, который пьет обыкновенное пиво и не требует чудовищно дорогого импортного лагера. Мужчина, которого больше интересует бейсбол, нежели аукцион восточного искусства “Сотби”. Уайет совершенно прав, если хорошенько подумать. Социальное равенство и впрямь упрощает отношения.

И потом, сейчас не стоит усложнять жизнь любовным романом. Люси должна работать. Она не имеет права на провал. Девушка собиралась отдохнуть вечером, но теперь, когда Уайет ушел, она лучше вернется к работе, которая даст ей возможность обрести свободу и преуспеть. Именно ради этого Люси провела последние два месяца, притворяясь светской львицей.

Наклонившись подобрать альбомы, Люси помедлила, чтобы вновь взглянуть на фото родителей Уайета, и не смогла отвести глаз.

Никогда не угадаешь, когда придет вдохновение. Она бросилась к блокноту с альбомом в руках и схватила карандаш. Все мысли о Уайете вылетели из головы у Люси, когда она принялась воплощать видение в рисунке.

Глава 24

Из заметок к книге Уайета:

“Рыбки-петушки выставляют напоказ свои жаберные крышки — оперкулумы, говоря по-научному, — чтобы показаться внушительнее и произвести впечатление на сородичей и потенциальных брачных партнеров. Принцессы с Парк-авеню ведут себя точь-в-точь как самцы петушков; они тратят сотни долларов каждую неделю, чтобы сделать роскошную пышную прическу, и расхаживают на четырехдюймовых каблуках. Все это, судя по всему, направлено на то, чтобы морально подавить сородичей и привлечь потенциальных партнеров. Я поощрил Л. носить волосы распущенными и избегать обуви без каблуков, если она хочет произвести подавляющее, даже устрашающее впечатление на прочих светских львиц. Я надеялся, что она будет смотреть на этих женщин как на соперниц, а не как на подруг”.

В роскошном трейлере, припаркованном на Пятой авеню, где готовились к съемке для “Таунхауса”, Меллори Килер сдернула с плечиков зеленое бархатное платье и, нахмурившись, изучила его.

— Вы действительно это сшили? — спросила она Люси, поворачивая вешалку, чтобы рассмотреть платье со спины.

— Да, но… есть и другие варианты, — Люси, запаниковав, принялась рыться среди привезенной одежды. Черт возьми. Должно быть, она забыла свое любимое красное платье, лихорадочно собираясь на съемку. Дорин провела не один день за работой. Зато в итоге Люси получила платье цвета фуксии, из плотного шелка, с каплеобразным вырезом — вариация на тему наряда миссис Хейз на одной из старых фотографий — и саржевые брюки с высокой талией, в комплекте с блузой. Люси не спала две ночи подряд и заручилась помощью Риты, чтобы закончить вовремя. Они даже в кои-то веки вдвоем вышли в город и прочесали магазины в поисках подходящих тканей — яркого шелка, роскошного твида “в елочку”, кремового шифона — такого легкого, что он колыхался, даже когда в коридоре открывалась дверь. Люси думала, что мать будет ошеломлена роскошью здешних магазинов, как некогда она сама, но Рита чувствовала себя как рыба в воде.

— Забудьте про другие варианты, — заявила Меллори. — Я хочу видеть вас именно в этом.

Она повернулась к своей помощнице Эмику, в наушниках, как у Бритни Спирс, и с неумолимым выражением лица.

— Дай ей серьги, которые мы одолжили в “Эйч Стерн”, — Меллори вновь взглянула на Люси, ее глаза за стеклами очков в роговой оправе смотрели не мигая. — А как насчет туфель? Эмику, покажи Люси, что мы выбрали.

Люси ощутила неподдельное облегчение. Одобрение Меллори означало, что она преодолела очередной барьер. Люси посетило вдохновение благодаря классическим старинным фотографиям, которые она обнаружила в альбоме Уайета, но при этом она создала облегающие, сексуальные и достаточно практичные вещи, которые подойдут даже девушке из Дейвилла. Ее карандаш так и летал над листом бумаги. Люси закрывала глаза и представляла невероятно стильную женщину, которая идет по Пятой авеню в зеленом костюме с поясом и бархатным воротником. Она буквально чувствовала запах гардении в волосах у светской львицы и слышала шелест золотисто-белого шелкового платья, когда та кружилась в танце.

— Как вам эти босоножки “Лубутен”? — спросила Эмику, вытаскивая пару чудесных туфель.

— Я в них уже влюбилась, — ответила Люси.

Она почти не спала накануне от волнения. И потом, нужно было нанести последние штрихи. Честно говоря, Люси знала, что ей бы не удалось выспаться, даже не будь пугающего объема работы. Уайет держался на расстоянии со дня ссоры, и девушка расстроилась. По профессиональным причинам она не отказалась бы от присутствия мужчины в доме. Неоднократно ей хотелось спросить мнение Уайета, но у Люси рука не поднималась позвонить.

— Почему вы не одеваетесь? — спросила Эмику, такая же энергичная, как и Меллори. — Мы могли бы начать, не дожидаясь остальных. Кто знает, когда они приедут.

Из четырех девушек, приглашенных на фотосессию для “Таунхауса”, Люси была единственной, кто приехал вовремя, чтобы подготовиться к съемке. Сниматься предстояло в зоопарке Центрального парка, на фоне полярных медведей и лемуров. Люси готова была поклясться — другим и в голову не пришло, что “Таунхаус” обязан уложиться в определенный бюджет и что каждый час вынужденного ожидания стоит немалых денег. Парикмахеры, визажисты, фотографы, помощники фотографов… Неудивительно, что бедная Меллори глотает кофе, как дальнобойщик, которому нужно проехать еще восемьсот миль.

Нырнув за самодельную занавеску, Люси натянула через голову зеленое платье, стараясь не размазать красную помаду на губах, которую столь тщательно нанес стилист. Она взглянула в огромное зеркало, прислоненное к стене, и не узнала себя. Если бы она встретилась с этой женщиной на улице, то оглянулась бы, заметив в лице что-то смутно знакомое, но уж точно не рискнула бы поздороваться. Волосы у нее были густые, блестящие, спадающие свободными локонами, гладкую кожу как будто озарял вечерний свет. Люси похудела, хотя по-прежнему сохранила кое-где здоровую пышность форм.

Она услышала, как хлопнула дверь, и в следующее мгновение трейлер огласил гнусавый голос Либет Вэнс.

— Она это сшила сама? Да брось!

Люси высунула голову из-за занавески и обнаружила длинноногую блондинку-“художницу”, которая рылась в привезенной одежде. Анна Сантьяго, лучшая подруга Либет со времен дебюта в “Крийоне”, буквально висела у нее на плече, с неподдельным энтузиазмом рассматривая платья Люси. Отец Анны, нефтяной магнат из Венесуэлы, баловал дочь всеми возможными способами. Украшения, машины, дом в Хэмптоне за двести пятьдесят тысяч долларов в месяц… Анна не страдала от отсутствия фантазии. Люси регулярно встречала обеих в обществе, но они лишь обменивались необходимыми любезностями.

— Тебе нравится? — Люси пыталась говорить уверенно, хотя и волновалась, наблюдая за реакцией двух самых стильных женщин, каких она только знала.

— Конечно! Я понятия не имела, что у тебя такой талант! — Анна опустилась в кресло, чтобы ей сделали макияж, и вытянула длинные стройные ноги. Она закурила, пока визажист пробовал разные основы, стараясь подобрать оптимальный вариант для ее золотистой кожи.

— Ты должна что-нибудь сшить для меня! Это шелковое платье я охотно надела бы на свадьбу моей кузины…

— Как красиво! — воскликнула Либет, держа на весу угольно-серые просторные брюки с высокой талией и золотой ниткой вдоль швов. — Напоминают те, что носила моя мать в семидесятые. Может, сделаешь мне такие же?

— Разумеется! — Люси опьянела от радости. Эти девушки были красивыми и утонченными, их фотографировали, где бы они ни появлялись. Если они наденут ее одежду и назовут перед камерами имя модельера… у нее появится прекрасная возможность основать собственный бренд. День удался на редкость. Люси очень хотелось похвалиться Уайету.

— Люси, а что ты скажешь, если мы сфотографируем тебя среди пингвинов? — предложил фотограф по имени Жиль, чей французский акцент то замирал, то усиливался, словно звук в дешевом радио. — Как в знаменитой сцене с Мэрилин Монро, из фильма “Мужчины предпочитают блондинок”.

Люси уже собиралась выйти вслед за ним из трейлера, когда дверь распахнулась и проход загородила запыхавшаяся Корнелия. На ней был замшевый костюм — не лучший выбор для фотосесии в зоопарке — и огромные очки, почти заслонявшие маленькое личико. Верная прихлебательница Фернанда следовала по пятам. Корнелия холодным взглядом окинула трейлер, как будто, прибыв в семейное поместье, обнаружила в передней бродяг. Когда ее глаза остановились на Люси, ледяное выражение превратилось в бешеное.

— Какого черта на ней это платье? — пронзительным голосом поинтересовалась Корнелия, и в трейлере тут же воцарилась тишина. — Вы же знаете, что зеленый — мой цвет!

Она что, всерьез?.. Люси подавила нервный смешок. Все по-прежнему молчали.

— Мы можем снять вас обеих в зеленом, — сказала Меллори. — Люси сшила шикарное платье, и я настаиваю, чтобы она оставалась в нем.

— Ты сшила платье сама? — верхняя губа Корнелии презрительно вздернулась. Девушка стремительно подошла к Люси, так что они едва не столкнулись. Люси не сумела удержать хихиканье, оно прорвалось сквозь зубы, и Корнелия его услышала.

— Ничего смешного, — заметила она, качая головой и не отрывая взгляда от соперницы.

— Зеленый цвет не принадлежит тебе одной, — Люси решила не поддаваться на запугивания. — Трава зеленая, деньги тоже…

— Я в курсе, — огрызнулась Корнелия. Температура упала еще на десять градусов. Либет и Анна обменялись изумленными взглядами в зеркале.

— Прости, Меллори, но я отказываюсь участвовать в съемках, пока она здесь.

— Да ты шутишь, — сказала Меллори, цепляясь побелевшими пальцами за спинку стула. — Я понимаю, что вы не ладите, но нельзя же отказаться вот так…

— Можно! И я отказываюсь! — провозгласила Корнелия, обращая на редактора убийственный взгляд. — И ты выберешь либо меня, либо эту выскочку, о которой два месяца назад не знала ни одна живая душа.

Люси затаила дыхание. Тяжелый труд, бессонные ночи, проведенные за швейной машинкой… и вот Корнелия лишает ее уникальной возможности продемонстрировать свои таланты.

— Прости, Корнелия, но, если мне придется выбирать, я предпочту Люси.

Если Меллори и колебалась, делая выбор, то не подала виду.

В мгновение ока королева Манхэттена была свергнута. Но Корнелия не спешила уходить. Она стояла в дверях, с трудом переводя дух от изумления.

— Ладно. Я останусь. Но рядом с ней сниматься не буду.

Она уселась перед зеркалом.

А Люси почему-то не чувствовала себя победительницей.

— Давайте пингвинов! — крикнул Жиль.

Люси приняла нужную позу. Смотритель загнал в вольер забавных птиц с коротенькими крыльями, и пингвины принялись бродить вокруг. Она изо всех сил старалась выглядеть естественно, несмотря на странность ситуации — на нее смотрели профессионалы, в лицо был направлен серебристый рефлектор, над головой возвышались ослепительно яркие лампы и повсюду расхаживали пингвины, словно одетые во фраки. Один из помощников Жиля поправлял девушке воротник, а другой суетился с экспонометром.

— Расслабь лицо, Люси, — велел Жиль.

— Вот так? — она слегка вздернула подбородок и повернулась бедром в сторону камеры, как учила Анжелика.

— Отлично. Ты прирожденная модель. Именно так, — Жиль бешено защелкал фотоаппаратом. — А теперь давай попробуем…

— Извините! — Корнелия, которая должна была сниматься следующей, топнула ногой. — Почему Люси фотографируют с этими очаровательными пингвинами, а я должна сидеть в обнимку с каким-то мерзким двупалым ленивцем? Он не опасен? У этой твари трехдюймовые когти!

— Предложите ей ядовитую жабу, — пробормотал смотритель.

— Все будет в порядке, — устало ответила Меллори. — Успокойся.

— Лю-ю-юс!..

Люси застыла, узнав материнский голос. Рита, миновав ворота, размахивала над головой красным платьем, словно матадор тряпкой.

— Твое платье! Ты его забыла!

Не успев ни о чем подумать, Люси протолкнулась сквозь толпу пингвинов, чтобы перехватить мать.

— Спасибо, Рита, но необязательно было приносить его сюда…

— Глупости, детка, оно же твое любимое, — Рита лучезарно взглянула на собравшихся, несомненно надеясь, что ее представят. Люси молчала.

— Ну ладно, я пойду. Не хочу никому мешать. Удачи, Люси, увидимся.

Но Корнелия выступила вперед, прежде чем Рита успела уйти.

— Вы помощница Люси? — спросила она, рассматривая лицо женщины. Люси вздрогнула.

— Я — кто? — Рита хихикнула. — Нет, я ее ма…

— Маникюрша, — закончила Люси, стараясь не смотреть на мать. Она никогда еще не чувствовала себя такой подлой. Жиль крикнул, что нужно начать сначала; Люси с извиняющимся видом пожала плечами и ускользнула.

— Подождите! — Корнелия наконец догнала загадочную рыжеволосую женщину, которая поспешно шагала по тропинке парка, сунув руки под мышки от холода и прижав подбородок к груди. Что-то в реакции Люси пробудило любопытство Корнелии. — Рита, постойте!

Женщина застыла, как будто ее захватили врасплох, и обернулась.

— Чем могу помочь? — спросила она. Лицо у нее было усталое, макияж до неприличия яркий.

— Мне очень, очень нужна хорошая маникюрша. Можно вашу карточку? Я бы охотно договорилась о встрече.

— Э… Люси страшно ревнива. Она не хочет, чтобы я обслуживала других клиентов.

“У Люси персональная маникюрша? И это я капризная, Уайет?..”

— Разумеется, я ей не скажу. Назовите любую цену.

Сезам, откройся. Рита улыбнулась.

— Вот мой телефон, детка, — сказала она, достала из огромной сумки шариковую ручку, схватила Корнелию за руку и написала номер прямо на ладони.

Глава 25

— Я готова, — сказала Эмма, — за мною дело не станет.

— С кем вы пойдете танцевать? — спросил мистер Найтли.

Один лишь миг понадобился ей для раздумья.

— С вами, — отвечала она, — ежели вы меня пригласите.

Джейн Остен “Эмма”

— Давай больше не будем обсуждать Элоизу и Трипа, — сказал Уайет. — Мы из-за них только спорим. Элоиза взрослый человек, Люси. Если она предпочитает ждать предложения, это ее выбор.

Он запахнул одной рукой ярко-синий блейзер и поднял плечи, спасаясь от февральского мороза.

— Куда делся Марк с машиной? Ужин начнется через пятнадцать минут, а нам добираться в Сохо.

— Я просто не понимаю, — сказала Люси, не в силах скрыть раздражение. С тех пор как Уайет в гневе выбежал из ее квартиры, в девушке продолжала бурлить досада. Она смертельно устала после утренней съемки для “Таунхауса” — Люси утомил не столько процесс, сколько муки совести от того, что она так обошлась с собственной матерью. Больше всего Люси хотелось расслабиться и поболтать с Элоизой и Ритой. Но Уайет не позволил ей отменить планы на вечер.

— Трип говорит, что влюблен в Элоизу. Почему же он ее огорчает? — спросила Люси. Ветер хлестал ее по голым ногам, и они покрывались мурашками.

— “Мужчины женятся, потому что устают”, — процитировал Уайет. — Может быть, Трип еще не устал. Я ведь внес “Дориана Грея” в твой список чтения.

— Я читала его в школе. Перестань, я знаю, что ты не такой циник. Ты вырос в любящей семье. Я тоже не циник, и вдобавок моя мать имеет весьма смутные представления о том, кто сделал ей ребенка. Максимум, на что она способна, — перечислить подозреваемых, причем двоих она знает только по именам.

— По-моему, жизнь в Дейвилле гораздо веселее, чем ты описываешь, — поддразнил Уайет. — В любом случае, вряд ли разумно делать предложение против собственного желания.

Люси раздраженно выдохнула, и ее дыхание повисло паром в воздухе.

— Давай поедем на метро. Президент в городе, и наверняка повсюду пробки.

— Метро?.. — в ужасе переспросил Уайет.

— Да, метро. Или ты не выдержишь близкого соседства с целым скопищем “немытых”? — Люси двинулась в сторону Лексингтон. — Если угодно, дожидайся Марка, который, скорее всего, застрял в пробке, а потом ползите к Принс-стрит. Думаю, Мими не станет возражать, если вы опоздаете на час.

— Сегодня у тебя странное настроение, — Уайет догнал Люси и покачал головой. — Твоя мать устроилась в старой квартире?

— Да. Она возражала и ругалась, но все-таки уехала.

Девушка не стала рассказывать Уайету о внезапном появлении Риты на съемках. Несомненно, он запаникует и решит, что эксперимент под угрозой. Люси не хотелось даже думать об этом.

— Может, Рите будет уютнее где-нибудь в другом месте? Я охотно поселю ее, скажем, в “Сент-Риджес”.

Люси, смягчившись, замедлила шаг, так что они снова шли в ногу.

— Это очень щедро с твоей стороны, Уайет, но моя старая квартира вполне сгодится. Рита уже обустроила ее совсем по-домашнему. И потом, я не хочу добавлять в список расходов еще и “Сент-Риджес”. Нас ждут неприятности, если Рите будет слишком уютно.

— Не сердись на нее. Ты сказала, что мать помогала тебе шить платья к съемке.

Уайет на стороне Риты? Люси взглянула на него. Он уже проделывал такое в последнее время — говорил совсем не то, чего она ожидала.

— Перестань, — сказала она, беря Уайета за руку. — Вот и поезд.

— Спасибо, что приняли меня так быстро, — сказала Корнелия, расправляя пальцы на самодельном маникюрном столике, точь-в-точь как кошка вытягивает лапы. — Я прибежала сюда прямо со съемок.

“Салон” Риты — обшарпанная студия в Мюррей-Хилле, задрапированная пятнистой материей, — укрепила подозрения Корнелии насчет того, что Рита не просто маникюрша Люси. С другой стороны, Корнелия обеспечивала своего мастера из Нижнего Ист-Сайда стабильной работой, пока не обнаружила у него под раковиной в ванной кошачий скелет.

— Ногти у меня в ужасном состоянии, я их не красила несколько дней.

Рита изучила пальцы Корнелии, держа их так близко к лицу, что гостья ощутила ее дыхание. Фу.

— Что скажете насчет акрила?

— Акриловые ногти?! Э… Я об этом даже не думала.

— А зря, — маникюрша вытащила из-под стола черную пластмассовую коробку. На крышке блестящими буквами значилось “РИТА. Художественный акрил”. — У меня тут целый набор. Может, хотите комплект с логотипом Голливуда? Нет? А как насчет любовниц Джека Николсона?

— Может быть, сделаем самый обычный маникюр? Например, “Чистый блеск”?

— Боже, какая скука, — Рита притворно зевнула. — Да бросьте. По крайней мере давайте я вам сделаю большой палец, как у Анжелики Хьюстон.

— Сделайте все десять. Не хочу нарушать общую гармонию.

Корнелия поняла, что придется уступить, если она намерена что-нибудь вызнать про Люси. И потом, у той ногти всегда выглядели отлично. Если она доверяет их Рите…

— Отличный выбор! — Рита захлопала в ладоши. — Идеальный выбор.

Корнелия откинулась на спинку стула. Пора перейти к делу.

— Так где вы с Люси познакомились?

Рита смутилась.

— Мы с Люси? Ну… я, в общем, всегда ее знала.

Корнелия нахмурилась. Отвечая на вопрос, Рита отчего-то разволновалась. Очень интересно. Стоит копнуть глубже.

— Значит, вы и с Уайетом хорошо знакомы?

— Ну конечно. Уайет такой душка.

“Врет”.

— Да? Думаете, между ними что-то есть? Я обожаю Люси, но сами знаете, какая она скрытная.

Рита уставилась на пальцы Корнелии.

— Она бы все равно не стала мне рассказывать…

У Корнелии разыгралось воображение, или Рита лишь притворяется несведущей?

— Люси Джо очень скрытная…

— Люси Джо?

Это что-то новенькое.

— Я хотела сказать: Люси, — Рита смутилась. — У меня есть клиентка по имени Люси Джо, и я постоянно их путаю. Очень милая девушка, Люси Джо.

Корнелия и сама не знала, чего хочет от этой женщины, но понимала, что идет не тем путем.

— И давно вы в Нью-Йорке, Рита?

— Не очень. Но мне нравится. Наконец-то я нашла город, который меня устраивает.

Она схватила Корнелию за руку, притянула к себе и принялась подпиливать кончик ногтя.

— А вы?

— О, я тут выросла. Но вернемся к…

— Наверное, родители исполняли все ваши желания? — Рита помедлила, почти с тоской, а потом нанесла каплю ядовитого клея и прижала сверху акриловый ноготь с ярким портретом Мишель Филлипс. — Вы с ними общаетесь?

— С родителями? Видимся дважды в год. Каждую весну собираемся всей семьей. А в ноябре мать устраивает шикарную вечеринку на день рождения и всегда требует, чтобы я пришла, хотя почти не обращает на меня внимания…

Рита кивнула, погрузившись в собственные мысли.

— Может быть, она просто не знает, как поправить ситуацию. Может быть, ей хочется начать сначала…

Корнелия терпеть не могла, когда полуграмотная обслуга начинала изображать из себя психологов.

— Да, наверное, но уже слишком поздно. Она была плохой матерью. Три года подряд она заставляла дантиста сдирать скобки с моих зубов, когда подходил ее день рождения, и снова надевать их на следующей неделе. Скорее, я должна благодарить Бога, чем мать.

Рита явно испугалась.

— Ужас! Я никогда не делала ничего подобного! И… у меня не хватило бы денег.

— Значит, у вас есть дети?

— Э… один ребенок. Дочь.

Корнелия уставилась на кошмарные накладные ногти, которые клеила Рита, и взмолилась, чтобы снять их было не больнее, чем скобки. После чего вновь попыталась перевести разговор на Люси.

— Люси очень подружилась с Джеком. Я имею в виду Николсона.

Это неправда, но какая разница?

— Они часто общаются. И он пригласил ее на свою последнюю премьеру.

Рита подняла глаза и оттолкнула стул.

— Вы серьезно? Джек Николсон? Пригласил Люси? Она же знает, что он мой любимый актер! Знает! Как она могла скрыть это от меня, своей собственной ма… — она вовремя остановилась, — …маникюрши!

Рита обмякла так же быстро, как и вспылила, и рухнула обратно на стул. Корнелия прищурилась, глядя на нее. Рита плакала. Точнее, рыдала. Или у женщины серьезные психические проблемы, или же…

— Рита, — сказала Корнелия, поглаживая маникюршу по кудрявой голове. — Я вижу, что вам больно. Давайте поговорим. Может быть, выпьем чего-нибудь?

Сначала Уайет подумал, что молодые девушки в дальнем конце вагона глазеют на него. А потом понял, что объект их восхищения — Люси. Ну разумеется. Она была невероятно красива в изящном блейзере и узких джинсах. Несомненно, девушки видели ее на страницах последнего выпуска “Бог”.

— Забыла тебе сказать, — бесстрастно заметила Люси, не обращая внимания на зевак. — Звонили от Марго Ирвинг. Они хотят, чтобы я выставила на аукцион платье, которое собираюсь надеть на бал. То самое платье, которое мы шили с Дорин и Элоизой. Все доходы пойдут в пользу музея. Разумеется, я сказала, что почту за честь.

— Потрясающе! — воодушевленно ответил Уайет. — Только подумай — ты будешь там, на глазах у законодателей мод, в платье, сшитом своими руками…

— …рядом с платьями от Ральфа Руччи, Веры Вонг, Ральфа Лорена… — Люси замолчала, в ее глазах мелькнула паника. — Уайет, предстоит битва титанов. О чем, черт возьми, я думала?..

Глава 26

КОМУ: mallorykeeler@townhouse.net

ОТ: cornelia@rockman.net

Срочно.

Опоздаю на двадцать минут хооохххоо

Корнелия потратила целый час, чтобы создать образ сексуального тайного агента. Выходя из лимузина и окунаясь в сырой утренний воздух Манхэттена, она подняла воротник пальто и сунула коричневый конверт в сумочку “Луи Виттон”. В конверте лежало столько компромата на Люси Эллис, сколько она и не надеялась раздобыть.

Всего два дня назад, пригласив убитую горем Риту выпить в сомнительном баре, неподалеку от “салона”, она вытянула из маникюрши все. Мать Люси! До сих пор не верится. Дейвилл, Нола Синклер, безумная попытка Уайета создать идеальную светскую львицу… наконец фрагменты пазла сложились. Внезапное появление Люси и нежелание Уайета мириться с Корнелией обрели смысл. “Я для него слишком самостоятельна”, — подумала Корнелия. Уайет предпочел девушку, которая выполняет приказы, говорит чужими словами, послушно играет роль — Люси для него все равно что резиновая кукла. Наутро после пьяной беседы с Ритой, в воскресенье, помощница Корнелии разыскала в сети компрометирующую фотографию безымянной официантки, которая провалилась под подиум на презентации Нолы — вот что лежало в коричневом конверте. У Корнелии всегда было ощущение, что Люси кажется ей смутно знакомой. Теперь-то она знала почему. Пришлось рассмотреть снимок под лупой, чтобы узнать девушку, но Корнелия не сомневалась, что читатели “Таунхауса” последуют ее примеру.

Она устроилась в кожаном кресле в закусочной, сморщив носик (который стоил пятьдесят тысяч долларов) от запаха яичницы с кетчупом.

— У меня нет ни одной лишней минуты, — предупредила Меллори Килер, когда Корнелия уселась.

— Ты не получила мое сообщение? Я попала в ужасную пробку в центре.

— Я сама ехала из центра, детка.

— Правда? Ну… извини, — сказала Корнелия и улыбнулась, надеясь перевести разговор на дружеский лад. Она по-прежнему злилась на Меллори за то, что та унизила ее, предпочтя выскочку Люси для съемок в “Таунхаусе”. Пришлось ненадолго позабыть о собственной гордости, чтобы взять трубку и позвонить.

— Отлично выглядишь, Мел. Шарф просто супер.

Шарф как две капли воды напоминал те тряпки, которые можно купить на Канал-стрит за пять долларов, но, черт возьми, что знает какой-то паршивый редактор о стиле? Она до сих пор не могла взять в толк, почему Меллори так дружит с Тео Голтом.

— Волнуешься насчет новых духов, Корнелия? Говорят, твое лицо будет на огромном плакате на Таймс-сквер. Невозможно не заметить.

— Знаю. И в каждый подарочный пакет на балу мы вложим пробный флакон.

— Слышала-слышала. А еще ты подумываешь об участии в реалити-шоу?

Корнелия кивнула с напускной скромностью.

— Просто безумие… Понятия не имею, как все это произошло. Как будто только вчера Патрик фотографировал меня на вечеринке… а сегодня я уже — бренд.

— Спроси у Дафны, — невозмутимо ответила Меллори. — Твой пиарщик, наверное, в курсе, как такое бывает.

Вот хамка! Очень неприятно, когда какие-то бесцветные пустышки не в силах преодолеть зависть, но такова уж судьба Корнелии.

Официантка с пугающим количеством пирсинга возникла рядом со столиком, держа в руке блокнот.

— Еще кофе? — спросила она, и Меллори кивнула. — А вы?

— У вас есть эспрессо?

— Тут, по-вашему, что — “Старбакс”? — поинтересовалась официантка, шепелявя из-за огромного “гвоздя” в языке.

— Тогда половинку грейпфрута.

Официантка, что досадно, как будто не узнавала ее, но Корнелия успокоилась, подумав, что скоро положение вещей изменится. Вынимая персональное столовое серебро из сумочки и протягивая ошеломленной официантке фарфоровую миску (Корнелия никогда прежде не бывала в подобных забегаловках и не собиралась рисковать, доверяя их сомнительным стандартам чистоты), она задумалась, отчего для нее так важно быть знаменитой. Она встряхнула головой, вспомнив о своей миссии, хитро улыбнулась Меллори и поставила локти на исцарапанный стол.

— Так в чем дело? — спросила Меллори. — Зачем ты позвонила? Вряд ли это твое любимое место для завтрака…

— Я не хотела, чтобы меня увидели, — шепнула Корнелия. — Мне, честное слово, не следовало бы лезть не в свое дело… — она сняла огромные солнечные очки, — но я хочу помириться. Ты сама не знала, что творила. Люси Эллис всех одурачила. Поэтому… я тебя прощаю.

— Очень великодушно с твоей стороны, — буркнула Меллори.

Корнелия предпочла не обращать внимания на сарказм.

— Когда я узнала, что ты пишешь разоблачение, то решила, что обязана поговорить с тобой об этой мошеннице Люси.

— О ком?!

— Прости, но неужели ты надеялась сохранить тайну? Боюсь, слух уже прошел…

Меллори вздохнула.

— Я понятия не имею, о чем ты говоришь.

— Но все только об этом и болтают! — Корнелия понизила голос, как будто хозяева этой убогой забегаловки были тайными сотрудниками конкурирующего издания. — Меллори Килер расскажет всю правду…

— Корнелия, хватит. Я не пишу никаких разоблачений и не собираюсь играть в твои игры. У меня, в отличие от тебя, есть работа, которая требует времени и сил.

Какая наглость. Корнелия с трудом подобрала слова. Но затем она показала обложку “Таунхауса” с кошмарной фотографией Люси.

— Ты должна ее разоблачить.

Меллори покачала головой.

— Я в курсе, что ты не любишь Люси. — Корнелия мгновенно ощетинилась, но ничего не сказала. — Но это не значит, что ты имеешь право пускать всякие сплетни…

— Сплетни? — Корнелия больше не в состоянии была сдерживать гнев. — Знаешь что, Меллори? Твой паршивый журнал не заслуживает такой сенсации. Пиши себе о всякой ерунде, а я пойду в “Таймс”, — она быстро встала и схватила сумочку. И с чего она взяла, что эта снулая рыба оценит несправедливость, совершенную Люси? — Я думала, ты серьезный журналист. Видимо, я ошиблась.

Меллори изучала ее лицо. Потом жестом попросила Корнелию сесть.

— Ну ладно, я слушаю. Что ты хотела сказать?

“Это уже лучше”. Корнелия села и с улыбкой Чеширского кота положила на стол коричневый конверт.

В тридцати кварталах от Корнелии, в кремовой спальне Паркера Льюиса, Фернанда приоткрыла один глаз и чуть не замурлыкала от удовольствия. Она наслаждалась мягким светом, который сочился сквозь жалюзи, красотой их сплетенных рук и ног, теплым дыханием Паркера у себя на затылке. Ее волосы сбились, отсутствие макияжа слегка смущало, но в кои-то веки Фернанду ничто не беспокоило.

Она была обручена. Ну… почти. Вчера за ужином, у пылающего камина, Паркер сказал, что готов провести с ней всю жизнь. Фернанда испытала облегчение на грани экстаза. Она даже не стала немедленно заговаривать о кольце (бриллиант в форме подушечки, в обрамлении двух сапфиров, чем больше — тем лучше).

— Я беру тебя в заложницы, — промурлыкал Паркер, пошевелившись. — Домашние блины с черникой и прогулка по снегу с мистером Пусиком, а потом мы разожжем огонь в камине и проведем остаток дня, свернувшись клубком…

— У меня нет права голоса? — поддразнила Фернанда, хотя его слова были для нее как музыка. Ей не хотелось вновь брать отгул “по болезни”, особенно после разговора с шефом, но в общем внутренний голос не возражал.

— Если хочешь, — сказал Паркер, — можешь есть блины с бананами. Но в остальном я не приму отказов.

Фернанда перекатилась на бок, чтобы поцеловать возлюбленного в шею.

— А как насчет твоей работы? Тебе не нужно никуда спешить?

— Работа может подождать денек. — Паркер сел. — Это не самое важное в жизни…

Он поцеловал ее в лоб и свесил ноги с постели.

— Оставайся здесь. Завтрак принесут.

Вот одна приятная черта Паркера, подумала Фернанда, нежась под одеялом. Он такая важная шишка в банке, что ему не нужно спешить или общаться с сердитым шефом. Он мог позволить себе расслабиться в отличие от молодого банкира, с которым некогда встречалась Фернанда, — тот разве что не носил на работе подгузники, чтобы не тратить время на походы в туалет. Паркер, казалось, достиг идеального баланса между делами и личной жизнью.

Разница в двадцать лет казалась Фернанде не минусом, а плюсом, как и то, что Паркера никто бы не назвал типичным красавцем. Приземистый, волосатый, кривоногий… Но Фернанда считала его восхитительным. Лицо у него было выразительное, хоть и комичное — нос картошкой, широкая ухмылка, слишком далеко расставленные глаза. Красоту в этой паре воплощала Фернанда — и такое положение вещей ее вполне устраивало. Не то чтобы девушку не тревожили ее морщины, с которыми не мог справиться косметолог, но рядом с Паркером она чувствовала себя юной и страстной.

— Ты меня балуешь, Парк, — сказала она, приподнимаясь на локтях. — Чем я заслужила королевское обращение?

— Ты действительно хочешь знать? — крикнул он из кухни.

Фернанда ощутила такой прилив радости, что у нее заныло в груди. Она строго напомнила себе, что рано расслабляться. Она еще не замужем, и здесь могут возникнуть осложнения. Повсюду в доме были следы присутствия бывшей жены. Фернанда нашла старую тушь в шкафчике в ванной, а в ящике стола — несколько выпавших из упаковки тампонов. И половина писем по-прежнему приходила на имя этой женщины.

Впрочем, Фернанда не могла не радоваться, хотя бы капельку. Она познакомилась с друзьями Паркера и явно понравилась им. Он очаровал мать Фернанды — впрочем, это было нетрудно — и даже попытался сблизиться с Максом. Фернанда помогла Паркеру сделать новую квартиру в Трайбеке уютной, втайне надеясь однажды вернуться в шикарный пригород — ведь именно там ее место.

Еще до вчерашнего разговора Фернанда испытывала сильный соблазн позвонить в церковь Святого Иакова — анонимно, разумеется — и выяснить, свободны ли у них осенью субботы (для свадьбы). Она даже удержалась и не стала примерять свадебные платья в бутике Веры Вонг. Если бы Паркер сделал предложение, Фернанда за неделю организовала бы свадьбу, продумав каждую мелочь — вплоть до шрифта надписи “Фернанда и Паркер” на спичечных коробках.

Она выбралась из постели и зашлепала голышом по комнате, чтобы достать из сумочки мобильный. Единственное, что мешало ей наслаждаться жизнью, — так это необходимость позвонить шефу. Следовало разделаться с неприятной обязанностью пораньше, пока еще был шанс оставить сообщение на автоответчике.

Пять пропущенных звонков. Четыре от Корнелии — у подруги есть привычка звонить непрерывно, пока Фернанда не ответит, — и один от матери. Но в первую очередь — позвонить шефу. Слава богу, автоответчик.

— Мартин, это Фернанда. Боюсь, я опять нездорова и вряд ли смогу прийти… — голос у нее еще звучал хрипло со сна, что могло сойти за сильную простуду. — Я буду проверять электронную почту… и принимать лекарства. Увидимся завтра.

— Кушать подано, — объявил Паркер, появляясь в дверях с ротанговым подносом, уставленным едой. Блины, кувшин апельсинового сока, горячий кофе — у Фернанды потекли слюнки. Неудивительно, что она поправилась на пять фунтов, с тех пор как они начали встречаться. В обычное время она бы немедленно села на жесткую диету, но Паркер сказал, что предпочитает приятную округлость, — и Фернанда смирилась.

— Пахнет восхитительно, — сказала она, запрыгивая обратно в постель и натягивая на себя одеяло. Фернанда взглянула на Паркера и соблазнительно улыбнулась.

— Пусть остынет, — решил он и чуть не уронил поднос, наваливаясь на возлюбленную.

Фернанда услышала гудение мобильного. Она пыталась ни о чем не думать, но невольно напряглась: а вдруг это шеф?

— Подожди, — сказала она, выбираясь из-под Паркера.

На экране мерцал номер Корнелии.

— Пятый звонок за утро. Наверное, что-то случилось.

— Поверь, у Корнелии вечно что-нибудь не так, — Паркер вздохнул. — Но, если хочешь, ответь. У нас впереди целый день.

Фернанда благодарно улыбнулась.

— Привет, Корн. Как дела?

— Ты, кажется, счастлива, — с упреком произнесла та. — Знаешь, сколько раз я звонила?

— Прости. Что случилось?

Корнелия наконец заговорила — таким ледяным тоном, что Фернанда поежилась.

— Я наконец ее разоблачила, Ферн. Она выдавала себя за богатую наследницу, но самом деле — просто рвань.

— Ты говоришь про Люси? В чем дело? — Фернанда ощутила холод. Мстительность Корнелии иногда переходила черту и достигала поистине пугающих масштабов. Однажды она настучала на “неверную” подругу по колледжу, которая работала в журнале “Гламур” и пыталась свести концы с концами, продавая кое-какую оставшуюся косметику на eBay. Девушку изгнали из издательства “Конде Наст” на веки вечные. И именно Корнелия пустила отвратительные слухи о том, что Мими Резерфорд-Шоу делает липосакцию каждый месяц, а также об Анне Сантьяго и ее сводном брате. “Колонка сплетен” у Корнелии в “быстром наборе”. На сей раз она задумала нечто по-настоящему дурное, Фернанда в этом не сомневалась.

— Какое для нее будет страшное унижение, если она окажется за кухонной плитой в своем захолустье, не успев моргнуть и глазом! — Корнелия захихикала — а может быть, на линии начались помехи. — Пора прищемить ей хвост!

— Это и правда необходимо? — Фернанда взглянула на Паркера и вдруг застыдилась злых слов лучшей подруги. — То есть… Люси сама добилась успеха. Даже если она слегка исказила правду…

— Сама добилась? Да ее придумали от начала и до конца! Вот погоди, я покажу фотографии с показа Нолы… — снова помехи на линии. — Мне невероятно повезло. Наша маленькая авантюристка скоро окажется в центре внимания. Правда, это будет вовсе не то внимание, о котором она мечтает!

Фернанду замутило. Паркер пристально за ней наблюдал.

— Не надо, Корнелия, — тихо сказала она, понимая, что играет с огнем.

— Что ты сказала?

— Не надо. Это… это просто подло.

— Подло? Да ты издеваешься. Она украла то, что принадлежало мне по праву…

Фернанда сделала глубокий вдох и попыталась собраться с силами.

— Люси не “крала” Уайета. В любом случае, Корнелия, нужно жить дальше. В твоей жизни сейчас столько хорошего, а ты думаешь только о плохом…

— Ты с ума сошла? — в голосе Корнелии зазвенела сталь. — Поверь, она заслуживает взбучки, которую я ей устрою. “Таунхаус” ее разоблачит.

— Значит, ты убедила Меллори Килер написать жестокую статью о Люси?

— Можешь называть ее жестокой, но я скажу — “справедливая”, — с убийственной настойчивостью произнесла Корнелия. — Если уж ты так ратуешь за правду, лучше поинтересуйся, сколько денег у твоего кавалера. Один его приятель сказал, что Паркер практически разорился. Большую часть загребла бывшая жена, вложения и акции пошли ко всем чертям, его, скорее всего, уволят, и он вылетит в трубу. Что, прекрасный принц об этом не упомянул?

— Ты сама не знаешь, что несешь, — отрезала Фернанда, жалея, что не может залепить Корнелии оплеуху. Сердце сжалось в груди, вокруг все поплыло. Может быть, у нее приступ?

— Спроси сама, — фыркнула Корнелия. — Типичный комплекс по Фрейду. Некоторые девушки липнут к мужчинам, похожим на их отцов. Неудивительно, что ты влюбилась в неудачника.

Фернанде показалось, что ее ударили под дых. Она отключила телефон, не сказав больше ни слова.

— Ты в порядке? Что случилось? — спросил Паркер.

— Не важно, — Фернанда упала на подушки, не в силах смотреть на него.

— Что значит “я ей еще не сказал”? — Дотти, которая рассматривала образец ткани для портьер, оставленный дизайнером, взглянула на сына. Он снова нанес матери визит — с каких это пор Уайет начал о ней вспоминать? — и казался слегка растрепанным, как будто даже не удосужился принять душ перед выходом из дому.

— Разве бал не в следующую субботу?

— Но книга выйдет только через несколько месяцев. Ее еще нужно отредактировать и, разумеется, закончить. У меня уйма времени… некуда спешить.

Дотти выпрямилась во весь свой миниатюрный рост. История тянулась уже слишком долго. Уайет, возможно, умен — на свой лад, но иногда нужно напоминать ему простые истины.

— Ты должен поступить честно. Ради ее блага — и своего собственного. Я вижу, как ты смотришь на Люси, когда вы вместе. Она необыкновенная девушка, Уайет. И какая разница, что она не… — Дотти понизила голос, — …не нашего круга. Мне все равно. И тебе должно быть все равно. Я хочу, чтобы ты был счастлив. Честное слово, Люси благороднее этих… бабочек-однодневок, с которыми ты встречался.

Уайет взглянул на мать так, словно она объявила о вступлении в цирковую труппу.

— Я, конечно, очень привязался к Люси, но…

Дотти вздохнула.

— Ты обманываешь себя, милый.

Глава 27

Из заметок к книге Уайета:

“Поскольку самцы гвинейского шалашника не отличаются красивой внешностью, они компенсируют этот недостаток, строя замысловатые, похожие на беседки, гнезда, чтобы привлекать потенциальных партнерш. Они украшают гнезда разноцветными перьями и пухом своих сородичей, райских птиц. Впечатляющее жилище в брачных вопросах оказывается полезнее ловкой свахи”.

Люси робко внесла свое творение в гостиную Элоизы, где на кушетке сидел Уайет.

— Поверить не могу, что приходится просить тебя об этом — но, пожалуйста, отнесись критически.

Платье получилось именно таким, как она и представляла, благодаря аккуратной работе Дорин. Люси решила, что оно идеально подойдет для бала, тема которого — “Фауна и мода”. Величественное, но не слишком пышное. Люси ощутила гордость при мысли о том, что создала его своими руками. Tout le monde[16] — благодаря Уайету она даже начала думать по-французски — увидят это платье на балу в следующую субботу.

Уайет перевел взгляд на Люси.

— Прекрасно, — сказал он. — Поверить не могу, что ты его сшила. Ты…

Она прервала его, слегка вскрикнув от радости. Впервые за неделю Люси расслабилась. Платье было готово. Она тоже.

— Послушай, — продолжил Уайет и слегка заерзал. — Я хотел кое о чем с тобой поговорить.

— Подожди минутку… — Люси бросилась в спальню, схватила со столика конверт, вернулась обратно и помахала им перед Уайетом. — Пока я не забыла. Здесь деньги, мой первый гонорар. Либет и Анна заказали мне платья после съемок для “Таунхауса”. Дорин говорит, что закончит через неделю или две. Я тщательно записывала, сколько должна тебе, Уайет. И это только начало…

Уайет поглядел на конверт.

— Я не возьму.

Люси ожидала сопротивления.

— Разумеется, возьмешь. Ты — мой первый спонсор, и все это стало возможным благодаря тебе. Я знаю, ты ненавидишь сантименты… но ты дал мне то, что не измеряется деньгами. Ты изменил мою жизнь.

Уайет неловко покрутил в руках конверт.

— Ты справилась сама…

— Мы оба. Мы работали как одна команда, — Люси улыбнулась. — Так о чем ты хотел поговорить?

— Так, пустяки. Ничего важного.

Элоиза в последний раз посмотрелась в зеркало в ванной у Трипа, а потом взяла сумочку и сбежала по лестнице к будущему жениху, который ожидал в машине.

А как же иначе? Элоиза не смела надеяться, но, честное слово, Трип не оставил ей иного выбора, кроме как ожидать предложения. Для начала он заявил, что заказал столик в “секретном месте” и что Элоизу привезут туда с завязанными глазами. На прошлой неделе она случайно услышала, как он говорит по телефону о некоем важном “обязательстве” и о том, что он наконец готов “сделать шаг”. Элоиза стояла под дверью кабинета, не в силах отойти, и отчетливо услышала, как ее возлюбленный — будущий жених — сказал, что “думал об этом уже давно, но наконец время пришло”. После последней ссоры нужно быть полным негодяем, чтобы вновь ее разочаровать.

Элоиза поправила платье — бело-коричневое, узкое, без бретелек. В сочетании с кашемировым кардиганом и простой сумочкой, оно выглядело скромно и сексуально — именно то, в чем она нуждалась сегодня вечером.

У нее зазвонил мобильный.

— Милый? — спросила Элоиза. — Я уже иду.

Когда она вышла из дому, Трип стоял возле “мерседеса”, держа в руках букет алых роз и золотисто-синий шарф.

— Не подглядывай, — сказал он, целуя Элоизу на удивление вяло, а затем завязал ей глаза.

Элоиза, с бьющимся сердцем, на ощупь забралась в машину.

— Привет, Рауль, — хихикнула она, наугад помахав рукой.

— Здравствуйте, мисс Карлтон, — ответил шофер. — Отлично выглядите.

Поездка заняла больше времени, чем предполагала Элоиза. Может быть, из-за повязки, или из-за волнения, или из-за непривычного молчания Трипа, сидевшего рядом. Десять минут как будто растянулись на час. Наконец Рауль остановился, и Элоиза поняла, что он паркуется.

— Мы приехали? — спросила она.

— Приехали, детка, — ответил Трип, беря ее за обе руки. — Ты сможешь подождать еще минутку?

Она кивнула, улыбаясь, и Трип вылез из машины. Через мгновение открылась дверца с ее стороны, и Трип снова взял Элоизу за руку, помогая выйти.

— Где мы? — прощебетала она, наслаждаясь каждой секундой, пока Трип вел ее вперед. Она слышала, как под ногами хрустит гравий, потом повязка упала…

— Сюрприз! — крикнул Трип.

Они стояли на причале в Верхнем Вест-Сайде. Элоиза знала эти места, потому что жила здесь в юности.

— Мы будем кататься на лодке? — спросила она. Ночь идеально подходила для того, чтобы сделать предложение на реке Гудзон, на фоне оранжевого заката.

— И не раз, — ответил Трип. Он указал на синюю яхту, стоявшую у причала. На корме, на красном шесте, висел огромный американский флаг, на борту сине-золотыми буквами значилось “Элоиза”.

— Вот она, — сказал Трип. — “Хинкли 38”. Летом можем погонять в Нантакете.

Элоиза разглядывала яхту, которая носила ее имя.

— Это и есть сюрприз? — спросила она, ощутив приступ дурноты.

Трип, который смотрел на возлюбленную с надеждой и предвкушением, вдруг осознал ошибку. Лицо у него вытянулось.

— Детка, я не забыл о нашем разговоре. Честное слово. Просто мне нужно еще немного времени. Я думал, ты порадуешься… Эл, тебе нехорошо?

— Ты не собирался сегодня делать предложение? — спросила она.

— Эл, радость моя, мы ведь об этом говорили, — Трип захлопнул дверцу машины, чтобы Рауль, который смотрел на них с сиденья, ничего не услышал.

— Значит, нет?

— Я думал, ты обрадуешься! Ну перестань, детка, давай прокатимся, тебе понравится…

— Я ни за что не ступлю на палубу этой яхты! — Элоиза была на грани истерики. — Скажи сейчас же, Трип, немедленно: мы поженимся или нет?

Трип уставился на нее.

— Ты серьезно? Думаешь, я буду отвечать на подобные ультиматумы? Думаешь, я соглашусь разом изменить всю свою жизнь? Ты знаешь, как я отношусь к браку.

— А тебе не важно, как я к нему отношусь? — поинтересовалась Элоиза. Она поняла, что основная проблема — в нежелании Трипа поставить ее на первое место. — Ты придумал какой-то идиотский план с повязкой… — она швырнула шарф “Эрмес” наземь. Трип положил ей руки на плечи, но Элоиза яростно их стряхнула, — …и после этого не сделал мне предложение?!

Она чувствовала, что ее вот-вот стошнит.

— Не надо, Эл. Мы ведь совсем недавно живем вместе…

От гнева она буквально взвилась, тщетно пытаясь отдышаться.

— Не смей делать вид, что я тебя подгоняю! — Элоиза распахнула дверцу “мерседеса” и забралась внутрь. — Рауль, пожалуйста, отвези меня домой.

Шофер медлил, не желая сердить шефа.

“Трип всегда и везде главный. Его программа, его чувства, его планы”. Элоиза выскочила из машины. Она с трудом владела собственным телом, но все-таки побежала прочь как можно быстрее — на четырехдюймовых шпильках.

— Элоиза, пожалуйста, подожди! — Трип бросился вдогонку, схватил ее за руку и заставил остановиться.

— Не смей со мной разговаривать, пока не решишься наконец сделать предложение! — крикнула она.

“Это он во всем виноват”.

Элоиза все бежала и бежала. Мимо людей, толпившихся у прилавков с фруктами, мимо дома, где застрелили Джона Леннона, мимо бегунов в Центральном парке… скорее, скорее, на Пятую авеню. Одна ступня была сбита в кровь, на второй вздулись волдыри, но Элоиза ничего не чувствовала. Когда она добралась до дому, солнце село. Она слишком устала, чтобы плакать.

— Здравствуйте, Жюстина. Это Элисон Пирс, новая секретарша Паркера Льюиса. Мистер Льюис велел позвонить вам и попросить последний реестр его активов. В прошлом месяце мы его не получили. Может быть, потому что мистер Льюис недавно переехал и у него некоторый беспорядок. Да. Да. Хорошо. Пожалуйста, перешлите на номер 2125559820. Спасибо, Жюстина. Я перезвоню, когда получу факс.

Повесив трубку, Фернанда услышала скрип входной двери и звон ключей, положенных на столик в прихожей.

— Паркер, это ты? — спросила она, проводя рукой по свежевымытым волосам и стараясь успокоиться. Паркер мог с легкостью застигнуть ее за расследованием. — Я в спальне, милый.

— Привет, детка. Приятный сюрприз. — Паркер, в полосатом костюме с ярко-синим галстуком, который Фернанда купила в “Бергдорф”, выглядел слегка устало. Он подошел и поцеловал ее. — Ужин в восемь, если не ошибаюсь?

— Да, но я сказала Нельсону и Аве, что мы заскочим к ним в семь и пропустим по стаканчику. Ты не против, любимый? Разве секретарь тебе не передал?

Паркер взглянул на часы. Почти без двадцати семь.

— Может быть. Но у меня был безумный день, Ферн. Ты видела новости? Финансовые рынки терпят крах один за другим…

Фернанда встала.

— Бедный малыш, — сказала она, целуя его в шею. Женщина терпеть не могла мрачных рассуждений об экономике. — Приятный вечер с друзьями тебя развеселит.

Паркер, казалось, сомневался.

— Куда пойдем?

— В “Боули”. Хелен заказала столик.

— Ладно. Но если Нельсон Миллер захочет “Шато О-Брион” 88-го года, как в прошлый раз, то сам будет платить. После такого дня я уж точно не развеселюсь, если придется выложить тысячу баксов за ужин.

Фернанда в ужасе перестала рассматривать себя в зеркале и быстро обернулась, чтобы взглянуть на возлюбленного.

— Паркер! Да ты шутишь. Ты бы никогда…

Он безучастно посмотрел на нее.

— Я быстро переоденусь, и поедем.

— Хорошо, — сказала Фернанда ему в спину и быстро выкинула из головы неловкие мысли о ресторанном счете. Паркер ни за что не проявил бы такую чудовищную бестактность. — Я приготовила для тебя вещи. Решила, что ты захочешь сменить костюм, в котором был целый день.

Паркер высунулся из кладовки.

— Мне пятьдесят два года, детка. Я уже давно научился одеваться самостоятельно.

Он произнес это с улыбкой, но Фернанда поняла, что перегнула палку.

— Я просто пытаюсь помочь, — отозвалась она, скрывая обиду. У Паркера сегодня и впрямь плохое настроение. Он даже не поблагодарил ее за то, что она окончательно изгнала из его гардероба все напоминания о бывшей жене — мокасин “Гуччи” у Паркера было больше, чем в магазине “Чиприани”.

— Я знаю, милая.

Паркер, в одних трусах, сел на кушетку в углу и похлопал по подушке рядом с собой. Фернанда устроилась рядом, стараясь не помять сапфировое платье “Майкл Корс”.

— Знаешь что? Мне нужно больше отдыхать. Мы вечно куда-то бежим. Давай проводить хотя бы пару вечеров в неделю наедине… еда из закусочной… пижамы… — он улыбнулся, и Фернанда тоже, хотя ей хотелось плакать. Вечер в пижамах? Сама мысль о подобном отдыхе нагоняла на нее тоску.

С тех пор как Корнелия заронила в душу подруги зерна сомнения, Фернанду не покидало желание разузнать правду о финансовом положении Паркера. Она начала с его “Блэкберри” и электронной почты, регистрируясь всюду, где только удавалось (пароль было нетрудно разгадать — “пусик”, напоминание о бывшей жене). Не считая укоров совести, которые ощутила Фернанда, обнаружив переписку со старым другом, в которой Паркер хвастался своим нынешним счастьем, она ничего не достигла. В прошлую пятницу она случайно услышала, как он разговаривает по телефону с какой-то Жюстиной. Когда Фернанда насмешливо поинтересовалась, кто она такая, Паркер сказал, что это его персональный банкир в “Джей-Пи-Морган” — и, разумеется, Фернанда воспользовалась первой же возможностью, чтобы изучить список входящих и узнать номер Жюстины. Она позвонила из квартиры Паркера, чтобы не “светить” свой мобильный. Это было рискованно, но Жюстина, казалось, ничего не заподозрила.

Она поступила нехорошо? Непрошено влезла в чужую жизнь? Да. Но, в конце концов, Фернанда была истинной дочерью своей матери и привыкла в первую очередь думать о деньгах.

— Ты в порядке, детка? — спросил Паркер, коснувшись ее щеки. Он включил лампу, озарив комнату мягким желтым светом. — Я вовсе не хочу сказать, что мне опротивела светская жизнь. Но давай немного сбавим темп. Например, на выходных можно махнуть в мой охотничий домик, в горы, и…

— На выходных? — Фернанда учащенно задышала при этой мысли. — Исключено. В субботу бал “Модный форум”. Мне четыре месяца шили платье. Корнелия — одна из председательниц комитета, и она меня убьет, если я не…

— Ладно-ладно, — Паркер явно встревожился, услышав столь эмоциональный ответ. Фернанде показалось, что он вздохнул. — Значит, через неделю. Ничего страшного.

Он начал одеваться, а Фернанда бросилась к факсу — ее ожидал ответ Жюстины.

Глава 28

Обратный отсчет пошел, страстные любители моды. Сегодня состоится самая шикарная и волнительная вечеринка года, на которой встретятся аристократия Восточного побережья и старинный голливудский лоск, блистательная мода и американское культурное наследие, пять звезд славы и пять поколений богатства! Это бал “Модный форум”, и мы ждем вас на красной дорожке.

-addict.com

— Теперь ты понимаешь, почему нельзя морить себя голодом? — спросила Люси, расхаживая вокруг Элоизы с подушечкой для булавок.

Элоиза со вздохом подтянула светлое платье без бретелек, оригинально украшенное фазаньими перьями и расшитое антикварными бусинами. Идеальный вариант для объявленной темы бала — “Фауна и мода”. Люси, нынешний дизайнер Элоизы, придумала платье и сшила его при помощи Дорин, своей бывшей коллеги у Нолы Синклер, но оно мешком висело на исхудавшем теле Элоизы. После разрыва с Трипом она потеряла аппетит и обходилась в основном кофе, шампанским и сигаретами.

— Не пускай меня танцевать. Иначе через полминуты платье съедет на талию, подкалывай не подкалывай, — Элоиза подняла руку, чтобы Люси могла подойти поближе.

Подруги, по настоянию Уайета, готовились к балу в богато обставленном номере “Карлайла”. Безумное мотовство, но при этом — единственный верный способ сделать так, чтобы платье не помялось. Музей находился всего в трех кварталах от отеля. Начиная с двух часов Элоизой и Люси занимались парикмахеры и визажисты. Элоизе пришлось признать, что номер с работами Пиранези и потрясающим видом на Центральный парк — приятное разнообразие по сравнению с квартирой, откуда она не выходила с того самого дня, как Трип разбил ей сердце.

Ощутив привычный комок в горле, Элоиза потянулась за сигаретами.

— А что если он приведет на бал подружку? Такое возможно…

— Он никого не приведет, Эл. Я позвонила Марго. Трип написал, что явится один. Я уточнила трижды.

— Хорошо, ну а если он кого-нибудь подцепит прямо на балу?

— Тогда я лично дам ему под зад и спущу с музейной лестницы. Но не беспокойся. Это же Трип. Он, конечно, идиот, но не подлец.

Элоиза вздохнула, но отнюдь не успокоилась. Ее непрерывно мутило.

— Прости. Тебе, наверное, надоели мои жалобы.

— Нет. Ты невероятно сильная, — Люси добродушно улыбнулась, отмахнувшись от маленького облачка дыма и воткнув в корсаж последнюю булавку. — Вот так. Отлично выглядишь.

— Спасибо, — ответила Элоиза. Она надеялась, что Трип тоже одобрит. — И ты.

Она не сомневалась, что полупрозрачное кремовое, с розовыми оборками, платье Люси привлечет всеобщее внимание. Мягкие слои шифона придавали ему такой вид, словно девушка шла по облакам, а корсаж идеально облегал гибкую фигуру. Подобную фантазию и внимание к деталям можно было ожидать от парижского кутюрье, а не от девушки со Среднего Запада. Люси казалась современным воплощением римской богини Фауны — от теплого оливкового оттенка кожи до золотистых сандалий “Бланик” на шнуровке.

— Можно кое в чем признаться? — Люси подошла к окну и взглянула на солнце, озарявшее деревья Центрального парка. — Конечно, я должна волноваться из-за аукциона, из-за реакции прессы, из-за первой встречи с Марго Ирвинг… и, поверь, я волнуюсь, — она вздрогнула при мысли об этом. — Правда волнуюсь. Но голова у меня занята… другим. Я не знаю, что произойдет сегодня вечером между мной и Уайетом.

Хотя Элоиза и была поглощена собственными невзгодами, она не могла не заметить того, что происходило с ее подругой.

— Послушай, четыре месяца назад всякая женщина назвала бы Уайета сущим кошмаром. Эгоистичный, тщеславный, скрытный…

— …самовлюбленный. Да, я знаю…

— Но он сильно изменился. Больше, чем я ожидала…

В отличие от Трипа. Элоиза налила себе еще “Клико”, надеясь, что шампанское ее развеселит или, по крайней мере, успокоит нервы.

— Но по сути Уайет остался прежним, — Люси отмахнулась. Эта тема явно приводила девушку в смущение. — В любом случае, не стоит о нем думать. Нужно сосредоточиться на том, как пережить сегодняшний вечер.

— О да, — Элоиза слабо улыбнулась и залпом допила шампанское, ощутив, как оно обожгло горло. Если бы только спиртное умерило боль, от которой ныло все тело. Тогда бы она смогла улыбаться, хихикать и развлекаться на балу. — Просто не верится, что он даже не позвонил. Восемь лет болтал как заведенный — и вдруг тишина.

— Я все еще жалею, что ты едешь не с нами, — сказала Люси, с тревогой наблюдая за ней.

Элоиза понимала, что Люси исполнена благих намерений, но меньше всего ей хотелось играть роль пятого колеса.

— Макс идеально подходит мне в качестве спутника. Нас роднит неудача в любви, не так ли?

— Мы с Максом просто друзья, Элоиза. Между нами ничего нет. Он уже несколько недель не звонил.

Элоиза задумалась.

— Честно говоря, я не прочь, чтобы Трип увидел меня под ручку с одним из первых красавчиков Нью-Йорка. Макс такой милашка.

— Вот это другое дело, — Люси подняла бокал. — За то, чтобы Трип Питерс лопнул от злости.

— О проблемах с разводом и экономическом кризисе говорят абсолютно все. Я думала, что Паркер тоже просто так жалуется… — Фернанда взглянула на свое отражение в зеркале, размышляя, то ли надеть бабушкино жемчужное ожерелье с бриллиантами и рубинами, то ли что-нибудь более новое и современное. Она остановилась на жемчугах. — Но оказалось, что он действительно разорен, как и говорила Корнелия. Почти полностью.

— Поверить не могу, что Бинки не предупредила меня, прежде чем ты им увлеклась! — мать пришла в ярость, как и предполагала Фернанда. — Бинки уже много лет знает Паркера. Она наверняка была в курсе, что жена забрала все… — Марта рассеянно погладила красивые волосы дочери. — Прости, детка. Мне очень жаль.

Марта не уточнила, чего именно ей жаль, но подразумевалось, что Фернанда порвет с Паркером и попытает счастья в другом месте. Фернанда нахмурилась. Забавно, но всего неделю назад мать заверяла, что никогда не видела ее такой счастливой, безмятежной и влюбленной.

— Не думай об этом сегодня. Как следует развлекись вечером, а утром мы решим, как быть, — Марта помолчала, постукивая пальцем по губам. — Кстати, я тут случайно услышала, что Морган Уэйр вот-вот разведется. Может быть, он будет на балу?

— Ты не откажешься, — твердо повторил Уайет.

Последний вечер эксперимента, главное испытание — Трип обязан был прийти, и плевать, какие у него проблемы в личной жизни. Уайет нуждался в напарнике и так нервничал, что буквально руки чесались. Он целый час одевался к балу; хотя во фраке Уайет выглядел весьма презентабельно, а темные волосы были изящно зачесаны назад, как делал в двадцатые годы его дедушка, а в шестидесятые — отец, он еще никогда не чувствовал таких сомнений.

— Элоиза в отличие от меня — на своей территории. Все ее модные подруги придут и будут нашептывать, что она должна со мной расстаться, — Трип в отчаянии уставился на отражение в зеркале и горестно потянул за концы незавязанного галстука, с которым боролся уже двадцать минут. — Мне тридцать шесть, а я не могу одеться без посторонней помощи!

— Шептать будут вне зависимости от того, придешь ты или нет, — Уайету наскучило слушать, как Трип сетует на свои невзгоды. В прошлом отвращение Трипа к браку забавляло его, но теперь — отчасти благодаря Люси — Уайет считал, что приятель ведет себя эгоистично и глупо. — Таких, как Элоиза, одна на миллион, и ты с ней уже не первый год. Говорю тебе как человек, которому небезразлично твое счастье: соберись с духом и сделай предложение.

— Старик, думаешь, ты вправе читать мне нотацию?

Трип был прав, хоть Уайет и признавал это с большой неохотой. Он подошел к буфету и налил себе виски. Он всю неделю не спал и серьезно думал о том, чтобы расторгнуть контракт с Киплингом. Думал день и ночь. Но издатель кипел энтузиазмом и каждый день звонил, чтобы узнать об успехах. Если Уайет теперь откажется, то дверь захлопнется навсегда. Но как он может подбадривать Люси сегодня, зная, что, чем выше она поднимется, тем больнее будет падать?

— Господи, хватит, — огрызнулся Трип. — Ты меня с ума сводишь.

— Что хватит?

— Маячить! Ты ходишь туда-сюда, с тех пор как я пришел. Ты, конечно, нервничаешь, но это страшно раздражает.

— Я у себя дома, черт возьми, и… — Уайета прервал телефонный звонок.

— Я готова. А ты? — спросила Люси, с волнением в голосе.

А что если она больше не захочет с ним разговаривать?

— Я позвоню, когда буду в квартале от тебя, — сказал он.

— Где Маргарет? — поинтересовался Трип. — Пускай наконец завяжет этот треклятый галстук.

Глава 29

Марго Ирвинг

Корнелия Рокмен

Либет Вэнс

Анна Сантьяго

и

Мими Резерфорд-Шоу

приглашают вас на “Фаунаманию”

Бал “Модный форум”

в субботу

14 марта

19.30

Музей американского наследия

Пятая авеню, 1200

Дресс-код: фраки, вечерние платья.

Люси смотрела из окна лимузина, стискивая косметичку. Она почти не разговаривала во время короткой поездки, всецело поглощенная тем, как красив Уайет и как близко он сидит рядом с ней на заднем сиденье. Рука девушки вспорхнула, чтобы поправить волосы, забранные замечательной бриллиантовой заколкой в форме бабочки в стиле ар-деко, которую Уайет прислал в отель днем.

— Я никогда ничего подобного не видела, — сказала она. Крылья бабочки были раскинуты, словно в полете, бриллианты сверкали на фоне темно-каштановых волос.

— Эта вещица принадлежала моей прапрабабке, — отозвался Уайет, любуясь Люси. — Я знал, что подарок тебе понравится.

Люси взглянула на него.

— Подарок? Я думала, что получила ее на один вечер. Нет, Уайет. Я не могу принять такую ценную вещь.

— Если ты согласишься, я буду просто счастлив. Ты ее заслужила. Ты очень старалась, Люси, и сегодня твой день. И потом, она тебе идет.

Уайет говорил необычайно горячо. Тронутая его щедростью, Люси поцеловала Уайета в щеку.

— Не знаю, как и благодарить тебя, — прошептала она, задержавшись на мгновение дольше необходимого. — Ты изменил всю мою жизнь — как и обещал.

Но ее движение достигло, скорее, обратного эффекта. Уайет старательно отводил глаза, совсем как маленький мальчик, который не желает целовать тетю Эдну. Люси, униженная, отодвинулась.

— Я здесь ни при чем. Ты — звезда вечера, — быстро сказал он. — Вот мы и на месте.

Люси заставила себя улыбнуться.

— Посмотри на журналистов. Они бдительны, как сумасшедшие птицелюбы в Центральном парке, и прекрасно знают, кто достоин щелчка фотоаппарата. На сей раз их больше интересуют женские особи — и неудивительно. У них более яркое, хорошо заметное оперение.

Колени у Люси задрожали.

— Не мог бы ты на минутку позабыть о зоологии?

— Прости, — Уайет взял ее за руку. — Не нервничай. Сегодня ты должна блистать. Я буду ждать наверху, с шампанским. Ты справишься, Люси.

Прежде чем она успела опомниться, дверца лимузина распахнулась. Когда Люси поставила вторую ногу на красную дорожку, то услышала, как десятки папарацци зовут ее — громко, словно болельщики на стадионе. “Ошеломление” — слишком слабое описание того чувства, которое охватило Люси, сделавшую первый шаг на глазах у толпы фотографов. Безумные вспышки камер слепили глаза, и невозможно было понять, кто кричит: “Повернитесь! Постойте! Улыбнитесь!” И откуда все они знают ее имя? У Люси перехватило дыхание: она уже несколько раз ходила по красной дорожке, но сегодня вокруг царил сущий ад. Один фотограф потянулся, чтобы схватить девушку за руку, но дюжий охранник немедленно оттолкнул его.

— Спасибо, — сказала Люси, ощущая себя в окружении хищников, и охранник кивнул. Ничего себе. Уайет хорошо подготовил свою ученицу, но она впервые увидела своими глазами операторов, которые яростно царапались и толкались локтями, пытаясь занять место поудобнее. Все объективы были направлены на Люси. Точнее, на ее платье.

“Вот оно, — подумала девушка, — все или ничего. Если платье получит хорошие отзывы, я стану на шаг ближе к карьере модельера. Если нет — меня навеки заклеймят как жертву моды”. Она сделала глубокий вдох, пытаясь казаться уверенной, и кокетливо улыбнулась. Несколько шагов вперед, под прицел объективов — и толпа навалилась на черные канаты, за которыми стояли пиарщицы и охрана. Люси осторожно прошла мимо, не сводя глаз с величественного здания музея, которое занимало пять кварталов. Его тоже разукрасили ради такого события. Парадную лестницу с математической точностью застелили алым ковром, огромные белые прожекторы освещали легендарный каменный фасад.

— Люси! Люси! — закричал молодой человек, автор репортажей о церемонии вручения “Оскара”. Он так перегнулся через канат, что верхняя часть его туловища вытянулась почти параллельно земле. — Кто ваш модельер?

Оператор, из-за спины которого помощник тянул микрофон, навел камеру на крупный план.

— Я сама, — ответила Люси, смакуя каждое слово. Она неделями предвкушала эту минуту, не говоря уже о том, что мечтала о ней годами.

— Погодите… вы сами сшили платье, которое на вас надето? — молодой репортер недоверчиво взглянул на девушку и даже указал пальцем. — Вот это платье?

В кои-то веки ее заученная улыбка стала искренней.

— Да. Я придумала его, а потом сшила — с помощью верной подруги. Вам нравится? — игриво спросила Люси.

— Вы отлично выглядите! Я отдам за вас свой голос в номинации “Лучшее платье”!

Этот короткий обмен репликами пробудил горячий интерес среди прочих журналистов, которые принялись стремительно засыпать Люси вопросами. В общем гаме она ничего не слышала, а потому вежливо помахала и зашагала дальше. Пусть их любопытство останется неутоленным. Так всегда говорил Уайет. Люси надеялась, что он не ошибся, — он ведь никогда не учил ее дурному. Она сделала еще несколько шагов, купаясь в лучах прожекторов. “Настал мой звездный час, — подумала Люси. — Я вступаю в жизнь, о которой мечтала…”

— Лю-ю-ю-юс!.. Люси Джо! Сюда, детка, посмотри сюда!

О нет, нет, нет, нет, нет.

Голос Риты, с тем самым неприятным акцентом, от которого Уайет неделями отучал Люси, пробился сквозь оглушительный шум. Услышав его, Люси как будто задохнулась. Она увидела мать, которая стояла по ту сторону канатов. Рита, втиснутая в чудовищное платье, расшитое блестками, пробилась через ряды фотографов и о чем-то горячо спорила с высокой девушкой из пиар-агентства, стоявшей на страже.

— Она меня не пускает, хотя вот билет! — запустив руку в огромное декольте, Рита выудила золотисто-зеленое приглашение. Точь-в-точь такое же, какое получила сама Люси, — в красивом конверте ручной работы, из настоящих листьев, прошитых золотой ниткой. Люси мысленно застонала.

— Не знаю, кого вы ограбили, чтобы его раздобыть, но вы сюда не пройдете! — огрызнулась пиарщица.

Она повернулась к Люси с хищной улыбкой на хорошеньком лице.

— Иначе мне устроят “маргобой”…

Блистательная Марго вызвала к жизни новое слово, означавшее основательную, хоть и безмолвную порку.

“Держи ситуацию под контролем”. Люси пожалела, что с ней нет Уайета. Он бы решил проблему, и она бы вновь пошла улыбаться перед камерами. Люси взмолилась, чтобы Рита не проболталась об их родстве и не ляпнула чего-нибудь столь же чудовищного.

— Детка, скажи ей, что ты меня знаешь! Скажи, что я твоя…

— Рита! — рявкнула Люси, испугав обеих. — Э… можно тебя на пару слов? Куда-нибудь в сторонку.

Она быстро взглянула на пиарщицу, словно говоря: “Моя маникюрша сошла с ума, но я такая добрая, что даже в этот знаменательный вечер готова потратить на бедняжку несколько минут”. Девушка озадаченно пожала плечами.

Люси, изящно подобрав подол с обеих сторон, перешагнула через канат и отвела мать в сторону. Меньше всего ей хотелось, чтобы их сфотографировали вместе. К счастью, только что прибыли Жизель и Том Брэди и временно привлекли всеобщее внимание.

— Клянусь, ты не ожидала увидеть меня сегодня, а?

Прическа Риты напоминала замысловатый букет, корсаж состоял из настоящих гвоздик. И платье, достойное королевы бала пенсионного фонда. В довершение всего, на шее у Риты висел неуклюжий фотоаппарат, а под мышкой она держала пачку глянцевых фотографий.

— Ты знаешь, что сегодня ждут Джорджа Клуни? — мать помахала фотографией. — Я попрошу у него автограф. Пусть напишет: “С любовью Рите, лучше которой и не ищите”. Круто, правда? Боже ж ты мой, звезды здесь кишмя кишат!

— Рита, что ты тут делаешь?

За пределами толпы воздух был холоднее, и Люси задрожала. Рита попыталась испортить ее звездный час. Самый худший, самый эгоистичный поступок из всех, что мать когда-либо совершала.

— Я пришла ради тебя.

Люси едва сдержала вопль. Рита, кажется, гордится собой?..

— Я не всегда была хорошей матерью, но я здесь, чтобы поддержать мою девочку.

— Каким чудом ты раздобыла билет?

Люси не на шутку испугалась. Мать умудрилась достать приглашение на бал, оставив с носом сотню богатейших финансистов?

— Я не могу раскрыть тайну, — притворно серьезным тоном ответила Рита и жестом показала, что запирает собственный рот на замок и выбрасывает ключ.

— Тебе нельзя здесь быть, — прямо сказала Люси.

Рита вздрогнула, но тут же оправилась.

— Я буду держаться в сторонке. Я думала, ты обрадуешься, что я пришла. Я решила тебя поддержать…

“И меня даже не будет мучить совесть”. Люси как никогда была близка к успеху — и тут появилась Рита.

— Слушай, тебе здесь не понравится. Не хочешь поехать в “Карлайл” и расслабиться? — она старалась говорить негромко, но атмосфера накалялась. — У меня там номер. Отель всего в нескольких кварталах отсюда. Можешь заказать еду, принять горячую ванну с пеной…

Рита покачала головой и рассмеялась.

— И пропустить все самое интересное? Да ни за что в жизни!

На мгновение ее лицо помрачнело, когда она поймала взгляд Люси.

— Или ты не хочешь меня видеть?

Люси оглянулась через плечо. Только что приехавшие Либет и Анна наслаждались вниманием прессы. Терпение, между тем, иссякало. Люси не хотела, чтобы прилипчивая Рита помешала Уайету выиграть пари, разрушила ее будущую карьеру и испортила самый важный вечер в жизни. Неужели Люси просит слишком многого? Почему Рита всегда ведет себя как капризный ребенок? Неудивительно, что Люси с такой охотой в течение последних трех месяцев принимала заботу Уайета. Впервые в жизни ее опекали.

— Ну? — раздраженно спросила Рита.

Люси взглянула на красную дорожку, потом перевела взгляд на мать.

— Позволь мне хоть раз в жизни насладиться вниманием! — прошипела она. — Почему ты и твои желания всегда должны быть важнее всего?

Ошеломленная Рита быстро заморгала, потом резко выдохнула.

— Ну и наслаждайся… — нижняя губа у нее задрожала. — Ты изменилась, Люси Джо. Раньше ты была хорошей девочкой и понимала, что такое семья. А теперь я тебя не узнаю. Ты, конечно, разоделась в пух и прах, но прежняя Люси Джо была намного лучше.

Напоследок окинув дочь укоризненным взглядом, Рита пробралась через толпу на улицу.

Люси стояла молча, подавляя желание броситься вдогонку. Но вместо этого она медленно повернулась к красной дорожке и проглотила ком в горле. Преодолевая оставшиеся ступеньки, она услышала оклик фотографа, обернулась с безупречной улыбкой и приняла позу, которую так долго заучивала. Вскоре вокруг вновь защелкали фотоаппараты, словно вспышки сверхновых звезд. Люси слегка развернулась, чтобы журналисты смогли запечатлеть легкие складки платья в движении. Она позировала, как будто от этого зависело ее будущее.

Так оно и было.

“Я искуплю вину перед Ритой”, — уверила себя Люси, готовясь присоединиться к самому важному празднику в своей жизни.

Глава 30

Человекообразные обезьяны — ловкие притворщики. Франс Б.М. де Ваал, профессор исследовательского центра Йеркса в Университете Эмори, заявил, что шимпанзе и орангутанги в неволе иногда подманивают к своему вольеру прохожих, выставляя руку с соломинкой и делая самое добродушное выражение лица. “Люди думают: о, я ему нравлюсь — и подходят, — говорит доктор де Ваал. — Но, прежде чем человек успеет опомниться, примат хватает его за ногу и пытается укусить. Это очень опасная ситуация.

“Нью-Йорк таймс”,

12 декабря 2008 г.

— Это бурундук? — Люси указала на ветку, но, прежде чем Паркер Льюис успел обернуться, крошечное создание убежало. На вечеринке года Люси была готова увидеть многое — платья от-кутюр, драгоценности, которые стоят дороже, чем дома, неувядающих светских львиц, — но только не живую природу.

— Я бы принес своего хорька, но он не дрессирован. Полагаю, здешним животным пришлось учиться больше, чем иному офтальмологу.

Люси захихикала — громче, чем стоило, но у нее разыгрались нервы. Паркер был первым знакомым, которого она увидела, когда вошла в огромный мраморный зал музея, и девушка немедленно ухватилась за него. Уайет не шутил, сравнивая “Модный форум” с “Суперкубком”. Он сказал, что у Люси будет возможность повидать сливки мирового светского общества. Он объяснил, что это не какое-нибудь благотворительное мероприятие с бюджетом в двадцать тысяч долларов и что гостей отбирали тщательнее, чем кандидатов в вице-президенты. Команда звездных арбитров под руководством Марго в самой утонченной форме писала отказ за отказом. Поэтому билет Риты казался еще большей загадкой.

— Где Фернанда? — спросила Люси из вежливости.

— О, Корнелия утащила ее в дамскую комнату, — Паркер небрежно помахал рукой. — Ничего особенного, через пару часов вернется.

Зал естественной истории и антропологии превратился в волшебный лес, где над толпой порхали сотни редких бабочек и садились на ветви живых берез. Несомненно, они обитали в привычной экосистеме — Люси видела бурундуков и слышала легкий щебет певчих птиц. “Рите бы здесь понравилось”, — невольно подумала она. Ее мать была буквально рождена для того, чтобы восхищаться подобными зрелищами; мерцающий свет превращал зал в зачарованное царство.

— Джордж Клуни, два часа, — прошептал Паркер.

Еще одно напоминание о Ритином фиаско. Люси ощутила укол совести. Она попыталась развлечься, рассматривая толпу в поисках Уайета. Когда она наконец нашла его, то не смогла отвести глаз, хоть он и резко обошелся с ней в лимузине. Как обычно, холеная фигура Уайета в безупречно сшитом фраке выделялась даже среди сливок общества. Клуни ему и в подметки не годился. Уайет что-то рассказывал, красивое лицо было оживлено. Люси так засмотрелась, что не сразу заметила его собеседницу — Марго Ирвинг.

В животе у девушки что-то сжалось. Марго была в просторном темно-сером платье, с мехом норки на плечах и шлейфом в тон. Люси подумала, что ее радость оборвалась слишком рано, но спрос на Марго достигал заоблачных высот, и вряд ли представился бы второй шанс увидеться с ней. Взяв у официанта бокал шампанского, Люси сказала Паркеру, что сейчас вернется.

Уайет улыбнулся, когда Люси подошла.

— Я надеялся, что ты нас найдешь. Марго, это Люси Эллис. Ее платье сегодня будет выставлено на аукционе.

— Ну конечно, — сказала Марго, протягивая длинную тонкую руку. Ее голос оказался на удивление… человечным, даже женственным, а кожа — безупречной, не тронутой временем. Люси заподозрила, что, возможно, на чердаке у Марго лежит стареющий портрет.

— Фотография Люси была в моем журнале, Уайет… я хорошо знаю, кто она такая.

Не красней. Не смущайся. Смотри прямо в глаза. Встреча с Марго по значимости не уступала аудиенции у королевы Елизаветы, и Уайет хорошо натаскал Люси. Главное — держаться почтительно, но не подобострастно.

— Я очень рада познакомиться, — сказала Люси, пожимая протянутую руку и подавляя желание поцеловать огромный перстень с розовым бриллиантом на пальце у Марго.

Марго бесстрастно оглядела Люси с головы до ног — оценила высокую прическу в стиле Грейс Келли, две секунды помедлила, рассматривая сначала платье, а потом изящные туфли. Ее лицо ничего не выдавало.

— Кто шил ваше платье? Не узнаю…

Люси кашлянула. Момент истины.

— Я сама, — ответила она, стараясь говорить как можно увереннее. Уайет тайком взял Люси за руку, и она была ему благодарна. Присутствие Уайета придало девушке сил. Может быть, потому что она понимала, что он также нуждается в одобрении Марго.

— Сами? — Марго изумленно приподняла красивую бровь. — Где вы учились?

Люси быстро взглянула на Уайета.

— Нигде. Я люблю моду с детства… — она пыталась говорить спокойно и небрежно, как будто ей каждый день доводилось обсуждать свои модели с Марго Ирвинг. — Однажды я распорола винтажное платье “Шанель”, чтобы понять, как именно оно сшито… точно так же начинающий инженер разобрал бы радио. — Люси умолчала о том, что совершенно случайно нашла его в местном отделении “Армии спасения” и что оно обошлось в восемьдесят долларов. — Я всегда мечтала быть дизайнером.

Снова воцарилось молчание, когда Марго подошла поближе, чтобы рассмотреть платье под другим углом.

— И где же вы его сшили?

— В собственной гостиной, — Люси приподняла шлейф. Ушли недели упорного труда, чтобы создать этот воздушный силуэт. — Я работала вместе со швеей, чтобы успеть вовремя. А моя подруга Элоиза Карлтон… кажется, она сотрудничает с вашим журналом… помогала с примерками.

Марго обошла кругом.

— Должна сказать…

Люси затаила дыхание, но, прежде чем Марго успела вынести вердикт, к ней подбежала испуганная молоденькая помощница. Ее лицо раскраснелось от волнения.

— Марго! Мне так неловко вас беспокоить, страшно неловко, но у нас небольшая проблема… протестующие…

Помощнице, несомненно, светил “маргобой” за столь беспардонное вмешательство, и Люси от сочувствия даже забыла о муках ожидания.

Марго устремила на девушку испепеляющий взгляд.

— Что случилось?

— Троих гостей облили красной краской на лестнице. Протестующие сказали, что прекратят, только если вы к ним выйдете.

— Я не веду переговоров с террористами.

— Я знаю, но… Мэри Кейт, Канье, Деми с Эштоном кружат по кварталу, не решаясь выйти из машин. Протестующие не обращают внимания на полицию и не боятся провести ночь за решеткой. Они хотят с вами поговорить.

Скверная ситуация, подумала Люси, не преминув, тем не менее, пожалеть, что протестующие помешали ей довести до конца тет-а-тет с Марго. Она никогда не понимала, в чем прелесть натурального меха, и отчего клиенты и модельеры смотрят сквозь пальцы на судьбу несчастных кроликов, отправляемых на убой.

— Довольно, — Марго с каменным лицом повернулась к Уайету и Люси. — Прошу прощения.

Она торопливо отошла, прежде чем они успели ответить. Люси так и не услышала мнение мэтра насчет своего платья.

Что теперь? Люси то ли застонала, то ли вздохнула от досады, и Уайет обвил ее рукой.

— Не сомневаюсь, что Марго понравилось, — сказал он. — А как же иначе?

Люси невольно ощутила легкий трепет от столь неожиданной близости.

— Должно быть, она отлично играет в покер. По ее лицу ничего не поймешь.

— Поверь, Марго наверняка в восторге. И всем остальным тоже понравится. Ты прекрасна… — последние два слова как будто выскочили у него против воли, и Уайет поспешно убрал руку. Та же тень, что и в лимузине, проскользнула между ними, напоминая Люси, что нужно держать чувства под контролем. Уайет всего лишь ее друг, невероятно верный и надежный, но не более того.

— А вон Паркер и Трип, — сказал он, меняя тему. — Давай узнаем, где они будут сидеть.

— Это Уокер Грегори, директор музея, — незаметно указал Уайет, пока они пробирались через переполненный зал, ища свои места. Зал Гранд (такова была фамилия семьи, пожертвовавшей деньги на его возведение) представлял собой впечатляющее зрелище, даже для пресыщенного Уайета. Тропические растения скрывали потолок и стены, столы были застелены накрахмаленными белыми скатертями, на них лежали массивные серебряные приборы и стоял мейсенский фарфор. Островок цивилизации посреди девственного леса. Уокер, как заметил Уайет, сидел рядом с Мередит Голт, недавно подарившей “Модному форуму” огромную сумму. Их с Люси также посадили на почетные места, что было весьма приятно.

Один из членов семейства Голт поджидал Люси и Уайета.

— Тео, какой сюрприз! — воскликнула Люси, подбегая и целуя молодого человека в знак приветствия.

— Отличный смокинг, — сказал Уайет, бесстрастно пожимая руку Тео. Черное на черном, отвратительная безвкусица. — Ты похож на Стивена Сигала.

Он уселся. Уайет и сам не знал, отчего ухмыляющаяся физиономия Тео так его раздражала — как и бурная реакция Люси. Он скорее предпочел бы оказаться в Сибири, чем целый вечер наблюдать за змееподобными движениями молодого человека. Если Тео считает Люси и Уайета парой, зачем он рвется ухаживать? Несомненно, этот тип попросил, чтобы его посадили рядом с Люси, — поскольку музей был в огромном долгу перед его семейством, ни у кого не достало смелости отказать. Интересно, что они скажут, когда фонд Хейза пересмотрит список благотворителей в будущем году.

— Ты в порядке? — шепнула Люси, когда Тео отвлекся поговорить с проходившим мимо приятелем. — Ты, кажется, расстроен. Это из-за него?

— Ничего страшного, — ответил Уайет. Если бы он попытался объяснить свои чувства, это наверняка показалось бы ревностью или же попыткой предъявить права на женщину, которая ему не принадлежала. Уайет посмотрел на карточку, лежавшую рядом с тарелкой.

— Аукцион пройдет перед ужином.

— И слава богу, — ответила Люси. — Я не смогу радоваться жизни, пока все не закончится.

Не успела она договорить, как Уокер Грегори поднялся на сцену. Пока проходила бесшумная перемена блюд, присутствующие вытягивали шеи, чтобы разглядеть маленького изящного человечка, который в течение десятков лет руководил музеем. Уокер поприветствовал собравшихся, поблагодарил различных покровителей музея и похвастался недавними приобретениями, но Уайет не слушал. Упомянули его имя, но даже это не отвлекло внимание Уайета от молодой женщины, сидевшей рядом. Люси собиралась продемонстрировать не только собственное платье, но и саму себя главным знатокам стиля и публично попросить их одобрения — и значимость предстоящего события лишь теперь в полной мере дошла до него. Люси нервно сжала его руку под столом. В эту минуту Уайет не думал о своей книге, об эксперименте, о том, что стояло на кону. Он молился, чтобы Люси не потерпела поражение на глазах у всех, от кого зависела ее карьера. Она слишком далеко зашла и так мечтала об успехе.

— Пусть участницы нашего модного аукциона выйдут сюда, — предложил Уокер, и Уайет стиснул руку Люси.

— Ох!.. — она засмеялась и встала. — Ты нервничаешь больше, чем я.

— Эти дамы великодушно согласились выставить на аукцион платья, в которых пришли на сегодняшний бал, — продолжал Уокер. — Вырученная сумма пойдет на то, чтобы Музей американского наследия и впредь оставался лучшим.

Уайет с гордостью и волнением наблюдал, как Люси пробирается через толпу, чтобы подняться на сцену. Женщины, которые выстраивались рядом с ней, происходили из самых именитых американских семей. Они предпочли платья, созданные прославленными дизайнерами — Ральфом Лореном, Майклом Корсом, Нолой Синклер. Уайет подумал, что Люси — самая уверенная и элегантная и что ее платье самое красивое… но вдруг никто не восхитится им настолько, чтобы предложить кругленькую сумму?

“Сравни ее с Корнелией”, — подумал он, наблюдая за своей бывшей возлюбленной в платье цвета морской волны, от Ральфа Руччи. Она злобно, с неестественной улыбкой на губах, смотрела в зал. Уайет научил Люси хорошим манерам и светскому обращению, но благородство было присуще ей от рождения. Оно проявлялось во всем, будь то искренняя поддержка Мими Резерфорд-Шоу или безукоризненная этика, любовь к искусству или непоколебимое чувство собственного достоинства. Увидев Люси на сцене, Уайет как будто взглянул на девушку впервые.

— Ничего себе, она сама сшила платье, — у Тео хватило наглости улыбнуться Уайету, как старому приятелю. — У девочки настоящий талант.

— Ее ждет яркое будущее, — сдержанно ответил Уайет, стараясь не думать о том, что его книга загубит карьеру Люси в зародыше.

Аукционист от “Сотби” призвал гостей к молчанию.

— Номер первый, платье “Родарте”, мисс Либет Вэнс. Начнем с десяти тысяч. Десять тысяч от женщины в красном. Двенадцать? Двенадцать тысяч долларов от джентльмена в дальнем углу… Пятнадцать тысяч за это уникальное платье. Пятнадцать тысяч раз, пятнадцать два — продано женщине вон за тем столиком за пятнадцать тысяч долларов!

Платье Анны Сантьяго от Нолы Синклер — масса тяжелых черных кружев, при взгляде на которые Уайет содрогнулся — ушло с молотка за семь тысяч, платье Корнелии достигло внушительной отметки в двенадцать.

— И наконец — прекрасное платье… от Люси Эллис, — аукционист сделал паузу, как будто усомнился, что прочитал правильно. — Я прав?

Люси кивнула с беспечной улыбкой на губах. Если она будет волноваться из-за того, что ее платье выставлено на торги, то испортит впечатление. Уайет понял, что ощущает тревогу девушки как свою. Он быстро потянулся за стаканом с водой, чуть не опрокинув вино. Смотреть было нестерпимо…

— На Люси ее собственное творение, дамы и господа. Начнем с пяти тысяч долларов. Кто-нибудь готов предложить пять тысяч долларов за замечательное платье, сшитое Люси Эллис?

Как и боялся Уайет, зал молчал. Гости перестали жевать, столовые приборы застыли над тарелками. Элоиза, сидевшая с Максом за соседним столиком, взглянула на Уайета, широко раскрыв глаза от ужаса. Уайет затаил дыхание. Тишина была невыносима, и он уже вознамерился прервать молчание. Люси расстроится, если он придет на помощь, но это лучше, чем наблюдать за тем, как она стоит посреди молчащего зала.

Тео поспешно схватил табличку.

— Не смей, черт возьми! — Уайет яростно взглянул на него. Мысль о том, что Тео Голт может купить платье Люси, привела его в ужас.

— По-моему, ты забыл правила аукциона, — прошептал Тео. — И потом, я хочу помочь. Нужно раскрутить ее бренд.

— У Люси хватает друзей, готовых ей помочь, включая меня, — выпалил Уайет. — Она не нуждается в твоей…

— Оригинальное платье от Люси Эллис, — повторил аукционист. — Разве оно не шикарно? Кто-нибудь готов предложить пять тысяч за это уникальное платье?

Прежде чем Уайет и Тео успели поднять таблички, из дальнего конца зала раздался робкий голос:

— Пять тысяч!

Уайет перевел дух — впервые с тех пор как Люси поднялась на сцену — и встал, чтобы посмотреть на ангела-спасителя. Фернанда Фейрчайлд сидела, воздев в воздух табличку дрожащей рукой. Уайет в шоке немедленно проникся подозрением: зачем лучшей подруге Корнелии спасать Люси? Но, когда он обернулся к сцене и увидел багровое от гнева лицо Корнелии и изумленно раскрытый рот, то понял, что стал свидетелем несомненного отступничества. Фернанда наконец набралась смелости.

Лед тронулся, и Уайет с радостью наблюдал за тем, как таблички взмывают в воздух — быстрее, чем аукционист успевал говорить. Каждая женщина в зале, казалось, поняла, насколько уникально платье Люси. Как и предполагал Уайет, светские львицы привыкли получать то, что им хотелось. Он взглянул на Люси; бесстрастное выражение ее лица выдавало внутреннюю радость. Если сегодня она восторжествует над законодателями вкусов — ее уже ничто не остановит.

— Двадцать тысяч! — провозгласил голос с легким британским акцентом из первого ряда. Гости озирались, чтобы увидеть человека, который вчетверо превысил изначальную цену.

— Марго Ирвинг! Двадцать тысяч от несравненной Марго Ирвинг! — воскликнул аукционист. Уайет, не в силах сдержаться, вскочил и зааплодировал — к счастью, другие тут же последовали его примеру. Марго вошла в историю — в течение десяти лет она ни разу не покупала платье на аукционе “Модного форума”.

— Двадцать тысяч от единственной и неповторимой мисс Ирвинг! Дамы и господа, кто-нибудь предложит больше?

Таблички перестали взлетать; гостьи разрывались между желанием приобрести платье и боязнью разозлить могущественного редактора, но шум в зале стоял просто оглушительный. Уайет, торжествуя, не сводил глаз с Люси, и та широко улыбнулась. Корнелия тем временем как будто поджаривалась на медленном огне.

Поскольку никто так и не набрался смелости, аукционист опустил молоток.

— Продано Марго Ирвинг за двадцать тысяч долларов!

Люси это сделала! Уайет готов был кричать от восторга. Он пришел в настоящий экстаз. Элоиза, Тео и Макс поздравляли его, но Уайет видел только Люси, которая быстро пробиралась через толпу, улыбаясь и принимая поздравления от новых поклонников. Когда она наконец вернулась к столику, Уайет не удержался — он притянул девушку к себе и крепко поцеловал, со страстью, которую отрицал не первый день. Когда Люси в ответ прижалась к нему и мягкие губы уверенно ответили на поцелуй, больше всего на свете Уайета захотелось унести ее отсюда на руках прямо в спальню.

Книга.

Эта мысль мелькнула в голове Уайета и заставила отстраниться.

— Уайет?.. — Люси коснулась его руки.

Мир перестал бешено вращаться, но все внезапно изменилось. Уайет с удовлетворением заметил, что Тео ушел в бар, явно обескураженный поцелуем, которому стал свидетелем. Макс и Элоиза тоже поспешно ушли. Люси смотрела на Уайета по-новому, ее лицо светилось надеждой и любопытством. В глазах девушки читалось, что она мечтала об этом поцелуе не меньше, чем он.

Книга, книга, книга.

— Я должен кое-что сделать… — сказал Уайет, чувствуя себя негодяем.

— Что? Посмеяться над Трипом? — поддразнила она. — Потерпи до завтра. Бедняжке нелегко видеть Элоизу рядом с Максом.

“Она и понятия не имеет”, — подумал Уайет, не в силах больше сохранять маску. Он слишком любил Люси, чтобы причинить ей боль.

— Подожди минуту. Я сейчас вернусь.

Прежде чем она успела возразить, он встал и быстро направился к двери, полный решимости.

— О чем ты, черт возьми, думала, когда предложила пять тысяч за это платье? — Корнелия говорила так тихо, что слышали только Фернанда и Паркер. Она подошла к ним, пылая гневом, как только аукцион закончился. — Люси вылетела бы в трубу, если бы ты, дура, не раскрыла рот!

— Успокойся, — негромко сказал Паркер. — Ты преувеличиваешь.

Фернанда, бледнее обычного, не произнесла ни слова. Она сидела, скрестив руки на груди и не глядя на Корнелию, как пленник в ожидании пытки.

— Он теперь высказывается от твоего имени? — Корнелия ощутила знакомый приступ горячей ярости, от которой темнело в глазах. Это было опасное ощущение. Впервые оно постигло Корнелию в шестнадцать лет, когда мать забыла о “Родительском дне” в Гротоне и улетела в Вербье с Жаком — своим тогдашним “другом”. Вернувшись с заснеженных склонов, мать обнаружила, что подруги шепотом сплетничают, будто у нее хламидиоз.

— Твой дурацкий широкий жест, Фернанда, спровоцировал лавину. Откуда у тебя взялись лишние пять штук? Не похоже, что ты продала свою почку — вряд ли за внутренние органы в таком возрасте и состоянии можно получить приличную сумму…

— По-моему, ты просто ненормальная, — заметил Паркер, покраснев.

— Ты жалок, — прошипела Корнелия. — Лысый, нищий, занудный… неудивительно, что жена тебя бросила. Фернанда — это лучшее, что тебе светит, — она рассмеялась. — Знаешь, скольких мужчин старушка Ферн затаскивала в постель в течение десяти лет, надеясь, что один из них даст ей свое имя?

— Убирайся отсюда, гадина! — Паркер вскочил. Фернанда продолжала сидеть, закрыв лицо руками. Хотя Паркер был заметно ниже Корнелии, та попятилась, напуганная внезапной вспышкой гнева.

Корнелия заметила, что окружающие смотрят на них.

— Не нужно устраивать сцен, — фыркнула она, собираясь с духом. Корнелия Рокмен не из тех, кто закатывает истерику в разгар самой блистательной вечеринки года. Она даже голоса не повысит. В конце концов она настоящая леди — и двое неудачников просто не стоят ее внимания. Даже не посмотрев на Фернанду, Корнелия развернулась и ушла, положив конец восемнадцатилетней дружбе.

В тихом уголке безлюдного зала Уайет набрал номер и взмолился, чтобы сработал автоответчик. После всего пережитого у него просто не оставалось иного выбора. Люси — человек, а не подопытный шимпанзе. Мать была права — пора, в кои-то веки, подумать о ближних.

— Уайет! — Киплинг сам взял трубку. Уайет услышал на заднем фоне ресторанный шум. — Рад слышать тебя, сынок, даже в этот поздний час. Ты…

— Простите, сэр, но я не могу выпустить книгу, — выпалил Уайет и почувствовал, что тяжесть покинула его сердце.

— Эл, ты не могла бы слегка сбавить темп? — Люси с тревогой взглянула на подругу. Когда Уайет внезапно исчез, оставив ее обескураженной поцелуем, она разыскала Элоизу и Макса в баре. Элоиза, обычно такая уравновешенная и сдержанная, была изрядно навеселе и явно не в состоянии разгадать таинственное поведение Уайета. Она только что потребовала, чтобы Макс заказал еще мартини.

— Я праздную! Моя девочка победила на аукционе! — Элоиза потянулась через стойку за оливкой, а потом буквально повисла на Люси. Макс бережно обвил рукой хрупкие плечи Элоизы и не позволил ей упасть.

— Почему бы не отпраздновать за чашкой кофе с булочкой? — Люси помахала проходившему мимо официанту.

— Отличная идея, — сказал Макс через голову Элоизы. — Она и кусочка не съела.

— Я тебя слышу! — засмеялась та, откидываясь назад. — Как я могу есть, если мой бойфренд развлекается непонятно с кем?

Она ткнула пальцем в сторону танцпола, но Люси не увидела Трипа. Элоиза взяла новую порцию мартини (бармен лишь пожал плечами, встретив взгляд Люси), поднесла бокал к губам, случайно наклонила его и забрызгала перед своего роскошного платья. Она уставилась на расплывающееся пятно, а потом откинула голову и ухмыльнулась.

— Конкурс мокрых футболок! — крикнула она.

Макс потянулся за салфеткой и прикрыл Элоизу (мокрое платье просвечивало насквозь).

— Я отвезу тебя домой, — твердо сказал он.

— Еще один танец, — с трудом выговорила та, взяла его за руку и потащила на танцпол. Макс, вряд ли способный взвалить Элоизу на плечо и вынести из зала, подчинился.

Люси отвлеклась от этого зрелища, когда рука Уайета коснулась ее локтя. Легкое прикосновение, от которого она, тем не менее, вздрогнула всем телом.

— Прости, что так внезапно сорвался. Теперь вечер в нашем распоряжении… — он улыбнулся, серо-синие глаза блеснули. Уайет взял с ближайшего столика два бокала шампанского, протянул один Люси и погладил девушку по руке. — Итак…

Она слегка улыбнулась.

— Итак…

— Три месяца пролетели быстро, не правда ли? — он изучал ее лицо.

— Да уж, особенно для человека, который питался только капустой и торчал в тренажерном зале по пять часов в день, — Люси засмеялась. Но Уайет был прав. Она сделала глоток шампанского — пузырьки защекотали горло. Уайет обнял девушку за талию, крепко прижав ладонь к ее спине — одновременно странное и знакомое ощущение.

— Для меня время тоже прошло быстро. Слишком быстро, — он склонился к ней и снова поцеловал — на сей раз спокойно, но еще нежнее. “Неужели мне не снится?” Люси никогда не верила в волшебные сказки — Рита рано лишила дочь иллюзий, — но теперь девушка своими глазами убедилась, что счастливый финал все-таки бывает. Как только она помирится с Ритой, жизнь окончательно наладится.

— Я не хочу, чтобы этот вечер заканчивался, — шепнула Люси, целуя Уайета в промежутках между словами.

— Простите, что нарушаю ваш тет-а-тет, — прошипела Корнелия. Она одарила обоих сладчайшей улыбкой и положила руку на плечо Люси, иллюстрируя слова Уайета о том, что у социальных животных улыбка — это тоже способ оскалить зубы.

— Отлично провели вечер, да? Очень жаль, что твоя мамочка не пришла на тебя посмотреть, Люси Джо. Уж я-то потянула за все ниточки, чтобы раздобыть ей билет.

Значит, Корнелия узнала тайну. Люси захотелось провалиться сквозь землю, стоило вспомнить, как она обращалась с матерью.

— Вы виделись?

— Да. Мы с Ритой неплохо поболтали… — Корнелия склонила голову набок. — Трудно не заметить семейное сходство. Нос, бедра… Она рассказала, как ты работала официанткой в забегаловке на местной автозаправке. Какой неожиданный выбор профессии для наследницы лесопромышленной империи. А потом ты поступила к Ноле Синклер…

Уайет не выдержал первым.

— Хватит! Я не понимаю, к чему ты клонишь…

Корнелия улыбнулась.

— А по-моему, ты все понимаешь, милый Уайет. Люси — обманщица. Она — кукла, которую ты нарядил, увешал драгоценностями и научил держать вилку. Сначала я удивлялась, как ты мог бросить меня ради… вот этого, — она махнула рукой в сторону Люси. — Но теперь мне ясно. Ты не способен иметь дело с настоящей женщиной. Тебе нужна игрушка, пешка, которой ты можешь манипулировать как угодно.

Стены завертелись. Люси с трудом дышала…

— И теперь все, все узнают твою маленькую тайну. На следующей неделе в “Таунхаусе” выйдет статья, которая разоблачит вранье Люси Джо. Меллори дописывает последние абзацы…

Люси охнула. Теперь ясно, что означал странный взгляд Меллори, когда она помахала журналистке за коктейлями.

— Я решила рассказать, прежде чем газету доставят к твоей двери…

— Ты слишком далеко зашла, Корнелия, — сказал Уайет, но его голос доносился как будто издалека. — Нельзя же нападать на Люси только потому, что у нас с тобой не сложилось…

Корнелия захихикала.

— Не льсти себе. Ты всегда требовал, чтобы я сделала хоть одно доброе дело. Вот я его и сделала — разоблачила обманщицу.

С этими словами Корнелия отошла, оставив за собой терпкий запах духов.

Люси была так унижена, что ей едва удалось перевести дух — как будто она упала с большой высоты, приземлившись на спину. Голос Люси не повиновался. Бал и музей словно остались в далеком прошлом. Уайет положил руку ей на плечо, пытаясь утешить, но она не решалась взглянуть на него. Все пропало — пари Уайета, одобрение новых знакомых, карьера, ради которой она столько старалась. Уайет будет унижен заодно с ней. И вдобавок она причинила боль Рите.

— Мы как-нибудь выпутаемся, обещаю, — произнес Уайет, но Люси поняла, что он лжет.

— Мне нужно выйти, — сказала она, по-прежнему отводя взгляд. Глаза горели от слез. Подобрав подол великолепного и безнадежного платья, девушка развернулась и выбежала из зала.

Глава 31

— Макс?

— Да, Элоиза?

Она засмеялась и положила затуманенную голову на обтянутую белой рубашкой плечо Макса, подавив желание лизнуть запонку.

— Мне нравятся твои очки.

— Спасибо.

— И я так рада, что ты пошел со мной на бал. Не знаю, что бы я делала без тебя.

— Напилась бы еще сильнее? — он ласково улыбнулся. — Я тоже рад. А теперь давай-ка я отвезу тебя домой. По пути купим пиццу, и ты немного протрезвеешь.

— Потанцуем еще, — потребовала Элоиза, вновь собравшись с силами, в надежде, что Трип присмиреет и заревнует. Женщина обвила руками шею Макса. — Опрокинь меня! — шепнула она, и тот нервно повиновался. Элоиза наклонялась все ниже и ниже, вынуждая Макса волочить ее по полу, словно сеть, полную рыбы.

— Элоиза, мы уйдем немедленно, — сказал он, придав ей вертикальное положение, и она поняла, что Макс не примет отказа. Он крепко прижал Элоизу к себе, оторвал от земли и вынес с танцпола. Было очень приятно и в то же время неловко.

— Эй! — крикнула Элоиза, колотя его кулаками в грудь. Макс даже не остановился у столика, и пришлось схватить сумочку на ходу. Чертовски унизительно. Ее спутник ведет себя как неандерталец! Господи, сделай так, чтобы Трип не заметил.

— Поставь меня немедленно! — потребовала она в гардеробе, привлекая внимание стоявшей впереди парочки, и в подтверждение своих намерений хлопнула Макса по спине.

Макс неохотно опустил ее на землю и встал впереди, чтобы заслонить Элоизу от посторонних глаз. Лишь тогда она заметила, что верхняя часть платья, все еще влажного от пролитого мартини, съехала на бедра.

— Ты уверена, что хочешь уйти так рано? — спросил Паркер, когда Фернанда шепнула свою просьбу ему на ухо. Он извинился, прервал разговор с Джеком Резер фордом-Шоу и поднялся на несколько ступенек. — Мы с тобой еще даже не танцевали.

— С меня хватит, — сказала Фернанда. Стычка с Корнелией обессилила ее, хотя она вполне этого ожидала, как только подняла табличку на аукционе. Но Фернанда не думала, что подруга набросится на Паркера. Он отмахнулся от язвительных слов, но, несомненно, ощутил боль. А теперь Корнелия расправится с Люси — должно быть, уже расправилась, судя по заплаканному лицу бедняжки, с которым та выбежала из зала.

Паркер поцеловал Фернанду в щеку.

— Разреши мне кое с кем попрощаться. Две минуты.

— Я буду ждать на улице.

Стоя на Пятой авеню и глядя на освещенное здание музея, Фернанда дрожала. Она запахнула на себе материнскую норковую шубу, одной рукой придерживая воротник, а другой — подарочный пакет, из которого выглядывал флакон новых духов. Духов Корнелии. Фернанда знала, что никогда не будет ими пользоваться. Их дружба, которая почти двадцать лет составляла основу жизни Фернанды, закончилась.

Она заметила брата, который вел по ступенькам пьяную Элоизу Карлтон.

— Макс! — крикнула Фернанда. Тот поднял глаза. — Эй, возьми нашу машину. Мы с Паркером доедем в такси.

Макс поднял обе брови.

— Ты уверена? Очень мило с твоей стороны…

— Да, иногда я могу быть милой… — Фернанда негромко рассмеялась, потом подумала, что такое бывало нечасто, и устыдилась. — Я не против, честное слово. И Паркер не будет возражать.

Она жестом указала брату на лимузин и подбежала, чтобы помочь. Макс открыл дверцу для Элоизы, которая безжизненно висела на нем, и они с сестрой кое-как затолкали ее в салон.

— Спасибо, — сказал он, обходя машину с другой стороны. Фернанда кивнула, и лимузин отъехал.

Но, чтобы почувствовать себя добродетельной, недостаточно пары мелочей.

— Прости, что заставил ждать, — Паркер рысью спустился по лестнице, сияя лучезарной улыбкой, и потянул Фернанду за рукав. — Я горжусь тобой, девочка. Сегодня ты поступила правильно.

— Кстати, я уступила нашу машину Максу. Он разыгрывает для Элоизы Карлтон рыцаря в сверкающих доспехах. Надеюсь, ты не рассердишься.

— Конечно, не рассержусь, — Паркер помахал, подзывая такси, а другой рукой прижал к себе Фернанду.

“Если я выйду за него, — подумала она, наблюдая за сверкающей толпой, которая двигалась в огромных окнах музея, — то не будет никакой Парк-авеню”. Паркер, уже не тот легкомысленный молодой человек, каким он был прежде, встречал жизненные трудности спокойно и покорно. “Не будет Рождества на Сент-Бартсе. Бриллиантов в шесть карат. Дома на Мэдисон-авеню. Продавщиц, которые расстилаются передо мной, как только я вхожу в бутик, потому что они знают, что у меня больше денег, чем в ином банке…”

— Ты добрый ангел, — шепнул он, целуя Фернанду в щеку, и женщине захотелось быть именно такой, какой он ее видел.

— Паркер, — негромко сказала она, с непривычной уверенностью схватила его за обе руки и постаралась не думать о том, что скажет мать. — Паркер, ты женишься на мне?

В три часа ночи Люси, поддернув подол, вошла в лифт, спускающийся в недра Порт Оторити. Она обегала весь город в отчаянных поисках Риты, не отвечавшей на звонки. Люси обошла бары, о которых упоминала мать, и добралась до Мюррей-Хилла. Своего рода унылая экскурсия по вехам прошлой жизни. Потом, вспомнив мучительное выражение на лице Риты, Люси зашагала обратно, через город, мимо неоновых огней Таймс-сквер, на автовокзал.

Рита сидела на скамейке перед расписанием, по соседству с каким-то бродягой и сердитой старухой. Ритин макияж потек, размазавшись по лицу, — она походила то ли на Элиса Купера, то ли на Мэрион Каннингем. На ней по-прежнему было расшитое блестками коротенькое платье. Рита что-то пила из банки, обернутой бумажным пакетом. Несмотря на внешность проститутки, в ней проглядывало нечто невинное — точь-в-точь ребенок, ожидающий школьный автобус. Люси ощутила приступ любви.

— Что ты здесь делаешь? — спросила Рита, когда дочь подбежала к ней.

— Нечего сказать, вовремя явилась, — с ощутимым акцентом добавила старуха. Бродяга кивнул. Рита, несомненно, пожаловалась новым знакомым на поведение дочери.

— Рита, прости. Я поступила дурно.

— Почему ты не на вечеринке? Что-то случилось? Ты, кажется, расстроена.

“Неужели Рита больше волнуется обо мне, чем о себе?” Видимо, да.

— У меня проблемы, — призналась Люси и рассказала о мести Корнелии.

— Может быть, никто не обратит внимания? — предположила Рита. Но Люси была далеко не такой наивной. Статья в “Таунхаусе” обеспечит ей дурную славу, которую невозможно будет опровергнуть. Приглашения прекратятся. Никто не примет ее на работу — кому охота быть упомянутым в колонке сплетен? Кто станет связываться с разоблаченной мошенницей? “В том числе Уайет”, — с горечью подумала Люси. Она знала, что он слишком благороден, чтобы бросить ее в тяжелую минуту, но, как только реальность вступит в свои права, Уайет начнет смотреть на Люси как на неприятное бремя, досадную помеху и ничего более. Ведь пресса замарает и его имя.

Люси поделилась мыслями с матерью.

— Это я виновата! — Рита закрыла лицо руками, подавляя рыдания. Бродяга похлопал ее по плечу, как будто они сто лет дружили. — Я поверила Корнелии! Не знаю, о чем я думала… — она взглянула на Люси. По ее щекам катились слезы раскаяния. — Я все испортила, ты была права. Ты имеешь полное право ненавидеть меня. Прости, Люси Джо, я… я вернусь в Дейвилл. Больше не стану тебе мешать.

— Мы поедем в Дейвилл вместе. Но только не сегодня.

Материнская искренность тронула сердце Люси. Бродяга уступил ей место, и она с благодарностью села и обняла Риту.

— Ты не виновата. Я не должна была стыдиться тебя и своего происхождения.

Рита, шмыгая носом, вытерла лицо рукавом болеро.

— Да, не должна… — заговорила она, как никогда ласково. — Люси Джо Эллис — самая замечательная девушка на свете. Ты всю жизнь заботилась обо мне, даже когда я… — она с трудом перевела дух, — …когда я этого не заслуживала. Ты изо всех сил работала, чтобы чего-нибудь добиться. У тебя настоящий талант, не то что у других девиц, которые порхают по вечеринкам и бездельничают. Ты хороший человек, Люси Джо.

— Может быть, раньше я и была хорошей…

Бал, красная дорожка, аукцион, поцелуи — неужели это правда? У Люси заурчало в животе, и она вспомнила, что весь вечер не ела. Такое ощущение, что целых три месяца.

— Кто хочет кренделек? — спросила она, и в воздух взлетели три руки. Люси зашла в круглосуточный магазин, купила булочек у измученного продавца и раздала.

— Поедем, — сказала она матери и взяла чемодан, стоявший в ногах у Риты.

— В “Карлайл”? Ты сказала, у тебя там номер.

— Нет, домой. В Мюррей-Хилл.

Конечно, квартира там убогая, половицы шатаются, а в ванной бегают тараканы, но сейчас Люси было все равно. Это место напоминало ей о том, кто она такая. Завтра она разберется, что делать с обломками нынешней жизни.

— Еще лучше, — Рита схватила сумку и попрощалась с новыми приятелями. — Тебе понравится, как я ее обустроила.

В шесть утра Трип убрал со своей обнаженной груди худую женскую руку. Рыжеволосая девица, которой она принадлежала, даже не пошевелилась. Как там ее зовут? Трип с трудом мог припомнить собственное имя. Он осмотрел комнату — скорее, будуар, чем обычную спальню, с готическими черными шторами и темно-красными стенами, но при этом заваленную ужасающим количеством пивных банок. Тяжелое черное платье кучкой лежало на полу.

Трип придвинулся к краю кровати. Нужно добраться до двери, не разбудив девушку, — и он будет на свободе. Голова болела, словно в ней грохотали камни, рот пересох. Трип нащупал пол левой ногой, стараясь не натягивать одеяло. До сих пор он не был знаком с девушками, предпочитающими черное постельное белье. И не стремился. Трип коснулся пола левой рукой, услышал храп и замер.

Девица вновь затихла. Трип завис в воздухе, упираясь в пол рукой и ногой. Смокинг лежал в углу, рядом с платьем. От одного лишь взгляда на сброшенную одежду Трипа замутило. Он вспомнил, как накануне ночью рыжая толкнула его на кровать и принялась изображать тигрицу. А потом — как Элоиза обвивала руками шею Макса Фейрчайлда.

— О господи… ты в порядке? — спросила девушка, садясь и откидывая рыжую гриву с лица.

Трипа вырвало в один из подарочных пакетов, которые им вручили после бала, и это разбудило хозяйку.

— Прости, — неуклюже сказал он, немедленно натягивая штаны и застегивая рубашку. Нужно было срочно убираться. К его смятению, девушка выбралась из постели и подошла, завернувшись в простыню. — Э… можешь оставить себе другой пакет.

— Ничего страшного, — она прижала палец к груди Трипа.

— Но я настаиваю, — он всунул ногу в ботинок, продолжая держать в руках испорченный пакет, и направился к двери. — Спасибо за все…

— Меня зовут Кларисса, — сказала девушка. — Ты не хочешь надеть второй ботинок?

— Конечно, — ответил Трип, наслаждаясь свежим воздухом в коридоре. — Надену в лифте.

Он понимал, что ведет себя как полный идиот, но сейчас ему больше всего хотелось вернуться домой и забыть о минувшей ночи.

— Джек!!! — пронзительно позвала Мими Резерфорд-Шоу из гардеробной, где переодевалась для верховой прогулки. Бал нарушил привычное расписание выходных; на рассвете шофер забрал их прямо из музея и отвез в загородный дом.

— Джек, иди сюда и посмотри!

— Что такое, Ми? — откликнулся муж из спальни, где все еще нежился в пижаме, с “Уолл-стрит джорнал”. Мими подбежала к двери и распахнула блузку, демонстрируя потрясающий бюст. Джек оторвался от газеты и, прищурившись, уставился на грудь жены, сначала с интересом, а потом в ужасе.

— Что случилось, Ми? Ты обожглась?

Оба принялись разглядывать лиловатые припухлости, которые выступили на пышной груди, похожей на две заснеженных вершины.

Мими, охнув, схватила подарочный пакет, который получила на балу.

— Это “Светская львица”. Духи Корнелии! Я только побрызгалась, и вот что получилось… — она вытащила флакон и протянула мужу. — Позвони доктору Стоуну, Джек, и скажи, что я должна увидеть его как можно скорее.

— Духи Корнелии? — вполголоса пробормотал Джек, шагая к телефону. — Можно было догадаться, что они отравлены.

Элоиза открыла глаза и увидела, что ее платье аккуратно висит на двери, а туфли задвинуты под бюро. Огромная бутылка минеральной воды стояла на ночном столике, и женщина, застонав, потянулась за ней.

Элоиза Карлтон, к сожалению, была не из тех, кто теряет от излишка алкоголя память; прихлебывая воду, она мучительно вспоминала минувший вечер. Танцующий Трип. Спиртное. Элоиза отплясывала, как обезумевшая Айседора Дункан, а потом ее, с обнаженной грудью, унесли с танцпола, на глазах у нью-йоркского высшего общества, и уложили в машину Макса Фейрчайлда.

“Я уеду. В Париж. Или в Марракеш. Начну с начала, буду путешествовать, обрету себя. Напишу собственную версию “Есть, молиться, любить”. За вычетом любви. Я для этого не гожусь. И еда тоже подождет, пока ко мне не вернется способность жевать. Я напишу книгу под названием “Пить, страдать, рыдать”.

Но, как только Элоиза собралась с силами и села, облокотившись на подушки, в дверь позвонили. Она выскочила из-под одеяла, забыв о похмелье, и выглянула в коридор. Спальня Люси была пуста. Она надеялась, что подруга наслаждается заслуженной победой, окрыленная одобрением Марго Ирвинг. Когда Элоиза видела Люси в последний раз, они с Уайетом страстно целовались, по-видимому, наконец раскрыв свои чувства.

В дверь опять позвонили.

Элоиза поняла, что это Трип. Он не порвет с ней просто так. Что бы ни предложила ему вчера рыжеволосая девица, оно несравнимо с долгими годами преданности и поддержки. Трип ценит качество отношений и знает, что такие женщины, как Элоиза, на дороге не валяются. Она поспешила в ванную, а потом, с зубной щеткой во рту, ринулась обратно в спальню и начала искать одежду.

— Подожди! — крикнула она, натягивая через голову свитер. Сбросив огромные пижамные штаны (разумеется, мужские), Элоиза натянула трусы и повыдергивала из скособоченного пучка шпильки. Она побежала в коридор, едва не забыв вынуть изо рта зубную щетку, и открыла дверь. Ночной кошмар наконец закончился.

Элоиза, ожидавшая увидеть своего возлюбленного коленопреклоненным, обнаружила пустой коридор.

— Трип? — позвала она. Может быть, он уже завернул за угол и направился к лифту?

— Трип! — закричала Элоиза, не опасаясь разбудить весь этаж воскресным утром.

Когда Макс Фейрчайлд неловко высунул голову из-за утла, Элоиза почувствовала, как рушится последняя надежда. Она уцепилась за косяк, чтобы устоять на ногах.

— Прости, Элоиза, наверное, я зря пришел так рано… Я принес еды, — Макс замолчал, уставившись на ковер. В руках он держал пакет с покупками. — Просто хотел проверить, как дела. Твой телефон был выключен. Я позвонил Люси, но она не ответила…

— У нас с Трипом все кончено, — выпалила Элоиза. Как только она произнесла это вслух, колени у нее задрожали, перед глазами поплыло.

— Все кончено, — повторила она. Пятна света стали ярче. Элоиза попыталась ухватиться за холодную стену.

К счастью, Макс успел ее подхватить.

Глава 32

Кульминацией вчерашнего бала, как скажут большинство гостей, стало потрясающее платье Люси Эллис, сшитое ей самой, за которое сама Марго Ирвинг предложила на аукционе двадцать тысяч долларов. А самая неприятная новость? Скажем так: вряд ли кто-то почешется, чтобы пойти и купить “Светскую львицу” — духи, выпущенные Корнелией Рокмен. Наши читатели утверждают, что это наименее приятный подарок, когда-либо полученный ими.

Рекс Ньюхаус,

Корнелия не могла сосредоточиться. Она поднялась на рассвете — сначала писала благодарственную записку редактору из офиса Марго, которую подкупила, чтобы получить лишний билет на бал, потом отправилась в ванную, чтобы намазать лицо кремом, затем открыла три приглашения и, наконец, включила телевизор и несколько минут смотрела “Попасть в Голливуд”. Разговор шел об одной из клиенток Тео, но этого было недостаточно, чтобы Корнелия успокоилась.

Ей не давала покоя не только усталость, которую Корнелия часто испытывала, достигнув социальных высот. Вчера она добилась триумфа. Успешно сразила соперницу. Ее духи получили в подарок пятьсот самых влиятельных людей в мире моды. Так почему же Корнелия чувствовала себя несчастнее, чем когда-либо?

Для начала — из-за Фернанды. Ее предала лучшая подруга. Фернанда была совсем другой, пока не познакомилась с Паркером. Во-вторых — Уайет. Увидев, как ее бывший возлюбленный целует Люси, Корнелия наконец признала правду, которую старательно отрицала в течение трех месяцев. Примирения не будет. Она могла бы догадаться, что дело проиграно, как только Рита рассказала ей об эксперименте — Уайету, которого знала Корнелия, было не наплевать на происхождение и воспитание. Наблюдая за тем, как он увивается вокруг девчонки из Миссури (или Монтаны, откуда она там), Корнелия получила окончательное подтверждение тому, что прежнего Уайета и след простыл и что никакие хитроумные планы не заставят его посмотреть на бывшую подружку так, как он смотрел на Люси.

Но смотрел ли хоть кто-нибудь на Корнелию? Она полистала журнал — ни единой фотографии. Люси действительно “взорвала” аукцион благодаря платью, которое якобы сшила сама — несомненно, еще одна ложь. Марго Ирвинг и остальные не сводили с нее глаз. Корнелия потратила пятнадцать тысяч долларов на платье от Ральфа Руччи, но выручила за него всего двенадцать — неужели она обесценила платье на три тысячи тем, что надела его?..

К счастью, зазвонил телефон, спасая Корнелию от мрачных мыслей.

— Плохие новости, — сказала Дафна.

Корнелия отложила журнал, и по позвоночнику у нее пробежал холодок. Дафна мастерски умела нагонять страх — если она предупреждала о плохих новостях, то, несомненно, случилось что-то по-настоящему ужасное.

— Только не говори, что мое шоу отменили, — сказала Корнелия, готовая вот-вот зарыдать.

— Хуже. Помнишь пробники духов, которые мы вчера раздавали на балу всем гостям? То есть, восемьсот четырнадцать флаконов, которые должны были ввести тебя в святая святых высокой моды?

— Конечно, помню! Не томи. Что случилось?

Корнелия услышала, как Дафна глубоко вздохнула.

— Я только что говорила с исполнительным директором “Дафинко”. К ним начали поступать звонки — в лучшем случае недовольные, в худшем с угрозами подать в суд — от женщин, которые побрызгались духами и получили какую-то ужасную фиолетовую сыпь. Об этом непременно напишут в колонке сплетен, Корнелия. Неприятная история.

— Какая чушь! — Корнелия вскочила из-за стола. — Я сама пользовалась этими духами! Кто-то просто хочет не упустить случая…

— Я попробовала твои духи. Такое ощущение, что на меня брызнули кислотой. Поверь, это правда.

Корнелия уставилась на невинную розовую бутылочку на комоде.

— Даже если и так, я ни при чем. Во всем виновата лаборатория! Раз уж они такие правильные, что отказались от испытаний на животных…

— Послушай, подружка, ты не понимаешь, — Дафна еще никогда не говорила так жестко. Корнелия осознала серьезность ситуации, как только убедилась, что Дафна не намерена подлизываться. — Людям плевать, кто виноват на самом деле. В первую очередь все подумали именно о тебе. Ты — лицо рекламной кампании.

— И что теперь?

— Ничего хорошего. Мы опубликуем заявление. Но ты лучше заляг на дно, пока шум не утихнет. То есть ни с кем не общайся. Понятно?

Корнелия застонала. Она уже представляла, как Голливуд раскрывает ей объятия… а теперь придется жить затворницей? Какая несправедливость. Ничто в ее жизни не складывалось так, как должно было.

— За что?.. — захныкала она. Дафна не ответила, и Корнелия положила трубку. Она не плакала с семилетнего возраста (когда решила, что не доставит матери такого удовольствия) и пожалела, что разучилась. Отказ Уайета и крах карьеры внушили ей желание выброситься с двенадцатого этажа. Единственным светлым пятном оставалось неизбежное унижение Люси Эллис — девушки, которую Корнелия ненавидела так страстно, что это пугало даже ее саму.

— Уайет? — негромко позвала Люси, приоткрывая дверь в кабинет.

Уайета там не было, и девушка удивилась. Каждое воскресное утро, насколько помнила Люси, он проводил в кабинете, с “Таймс” и кофе. Она, едва ли не единственный раз за всю неделю, оказывалась предоставлена сама себе. Но сегодня было не совсем обычное воскресенье.

Люси не спешила уходить. Кабинет, лишенный всяких художественных изысков, напоминал девушке о вечерах, которые она провела здесь под критическим взглядом Уайета, — она старалась понравиться ему, перевоплотиться в светскую львицу, которой, по его мнению, могла стать. Долгие часы тренировок: дикция, этикет, история искусства, география; игра в трик-трак и китайская еда из закусочной. Массивные шкафы с огромным количеством книг. Запах потертой кожи, мягкая кушетка, старинный восточный ковер, протертый там, где особенно часто ходил Уайет, с его привычкой мерить кабинет шагами…

“Я была так близка, — подумала Люси с внезапной горечью. — Марго понравилось мое платье. Уайет поцеловал меня”. Ощутив комок в горле, она стала рассматривать висящие на стене фотографии. Маленький Уайет верхом на лошади… в лодке… на плече красавца отца. Уайет в составе гребной команды обнимает за плечи двух приятелей. Весь мир вертится вокруг Уайета; нетрудно понять, насколько он озабочен своим местом в жизни. Как будто он перестанет быть собой, если лишить его дорогих хобби, знаменитых друзей, роскошного окружения. Люси посмотрела на размытую фотографию маленького Уайета, которого качал на колене Никсон. “Со мной он мог бы обрести себя”. Впервые после столкновения с Корнелией Люси перестала беспокоиться о том, как отразится на Уайете разоблачение. Возможно, небольшая встряска послужит необходимым стимулом для начала новой, гармоничной жизни.

Люси, двигаясь как во сне, обошла кабинет. На столе, рядом с лампой, стояла фотография в маленькой золотой рамке. Люси подошла ближе, чтобы рассмотреть. Это оказалась ее собственная фотография, сделанная на выходных в Палм-Бич, в доме у Дотти. Люси расслабленно смотрела в объектив, сидя у бассейна, и смеялась; она была собой — не позировала, не изображала совершенство, не притворялась светской львицей в роскошном платье. Она уже забыла, что Уайет ее фотографировал. У Люси перехватило дыхание при виде снимка… и вдобавок фотография стояла там, где ее мог видеть только он.

Взгляд девушки упал на толстую рукопись, лежавшую на столе. Заглавие гласило “Светская львица за одну ночь”. И имя Уайета. Он написал книгу? Насколько знала Люси, он действительно работал над каким-то загадочным проектом, который не желал обсуждать. Название пробудило в ней любопытство и страх. Не в силах удержаться, Люси перевернула страницу и прочла:

“В девушке, сидевшей под навесом, не было ничего примечательного — ни красоты, ни образования, ни профессии, ни высокого происхождения. Я выбрал Л. в качестве объекта для эксперимента именно потому, что она была совершенно заурядна — одна из безликих и безымянных девушек, которые едут в Нью-Йорк из провинции, полные неосуществимых фантазий”.

Люси почувствовала, как сжалось сердце. Она быстро пробежала страницу — рука у нее дрожала. Это не могло быть правдой…

“Как только я думаю, что наконец добился прогресса, Л. огорошивает меня вульгарной фразой или неуместным поступком. У нее ужасающий недостаток базовых культурных знаний. Вчера вечером она спросила: что, Эдит Пиаф — это вид пиявки?”

Ответ был очевиден: Уайет хотел издать книгу о своем эксперименте. Задолго до того, как Корнелия вообще услышала о Рите Эллис, Уайет, собственной персоной, собирался разоблачить мошенницу Люси перед всем светом. Девушка принялась лихорадочно листать, но слезы затуманили глаза. Она в жизни не чувствовала себя настолько обманутой. Уайет смотрел на нее — на девушку, которую извлек из безвестности и выдал за светскую львицу, — как на дрессированную собачку. Нет, хуже — потому что дрессированных собак не подвергают публичному унижению. Уайет не любил ее — он сам написал об этом, черным по белому. Он не видел в Люси ничего примечательного и необычного, она представляла для него исключительно научный интерес. Всего лишь тема для книги… Уайет уготовил для своей ученицы унижение, которое должно было пресечь в зародыше все стремления Люси. Несомненно, его не волновали чувства девушки. Он еще хуже, чем Корнелия: она, по крайней мере, не притворялась другом.

Люси не услышала шагов.

Уайет появился на пороге — небритый, в старом свитере.

— Вот ты где. Я везде побывал — у Элоизы, в “Карлайле”…

Он немедленно замолчал, когда увидел рукопись — и лицо Люси. Она вытерла слезы, схватила бумаги и бросилась к двери. Уайет обеспокоенно отступил.

— Что ты здесь делаешь?

Люси швырнула рукопись ему в лицо. Страницы разлетелись по комнате.

— Я могу объяснить… — начал он — словами любого мужчины, совершившего крупную ошибку.

— Как ты посмел? — Люси подбежала к нему и привстала на цыпочки, так что их глаза оказались на одном уровне. Ее тело трепетало от гнева. Уайет онемел. — Лучше бы подумал о том, насколько нелепа твоя жизнь, а меня оставил в покое!

Люси бросилась к лифту и нажала на кнопку. Она услышала, как Уайет окликает ее. Дверь кабины открылась, когда Уайет выскочил на площадку.

— Может быть, я не знаю, как держать вилку, зато умею отличать хорошее от дурного! Я бы никогда, никогда не опустилась так низко!

Дверь закрылась прямо у него перед носом.

Стоя в лифте, Люси подавила желание разрыдаться и в слезах скорчиться на полу. Она месяцами терпела непрерывную критику Уайета — и для чего? Чтобы он так с ней обошелся, уничтожив не только мечты, но и доверие?

— Вы в порядке, мисс Люси? — спросил портье Говард, с тревогой глядя на девушку, которая нетвердыми шагами шла через вестибюль.

— Нет, — ответила она и покачала головой, когда он предложил свою помощь.

Выйдя на улицу, Люси перевела дух. В воздухе чувствовалось дыхание весны, хотя крокусы в Центральном парке еще не расцвели и без пальто было холодно. Девушка тщетно попыталась собраться с мыслями. Небо слепило синевой; кто-то из соседей высадил в ящиках за окном рубиновую герань. “Ни за какие деньги Уайет не купит небо и весну, — вдруг подумала Люси. — Ему не принадлежат такси, которые мчатся по улицам, похожие на больших желтых рыб. Ему не принадлежит запах жареных каштанов. А также шумные перекрестки, уличные кафе, перекличка клаксонов, лай собак, далекие гудки и человеческий смех”. Сойдя с дейвиллского автобуса, Люси заявила свои права на Нью-Йорк. И он — по-прежнему к ее услугам, если она пожелает.

Мимо прошла девочка с матерью и биглем, тянувшим поводок, и Люси вдруг почувствовала прилив вдохновения. Девушку окружали образы. Свет, падавший из окон, неровный тротуар, подросток на скутере… Нью-Йорк не отрекся от нее. Она докажет Уайету, что способна воплотить свои мечты без его помощи. Она не будет сидеть сложа руки, пока “Таунхаус” и Уайет фабрикуют собственные версии произошедшего. Бодро шагая к квартире Элоизы, Люси ощущала в воздухе надежду.

Глава 33

Пирожные “Твинки” хранятся двадцать пять дней, а не семь лет и уж точно не пятьдесят. Более того, двадцать пять дней — это необычайно долгий срок для хлебобулочных изделий.

Секрет “Твинки” заключается в отсутствии молочных ингредиентов; поскольку в составе пирожных нет молока, “Твинки” портятся гораздо медленнее, чем другая выпечка. Нужно всего сорок пять секунд, чтобы взорвать “Твинки” в микроволновке.

Дотти Хейз, сидя над овощным салатом в клубе “Колони”, поцокала языком в знак сочувствия. Люси Эллис, возможно, не обладала голубой кровью, но Дотти давно поняла, что эта девушка, которая так долго терпела ее сына, — аристократка от природы. Дотти страшно злилась оттого, что Уайет не рассказал Люси про книгу и не отказался от публикации давным-давно. Напротив, он готовил бедняжке засаду. Дотти испытала настоящее облегчение, когда Люси позвонила и попросила о помощи. Она немедленно пригласила ее на ланч.

— Я охотно тебя поддержу, Люси. Твой труд заслуживает признания. И потом, после всего, что натворил этот идиот…

Люси улыбнулась и жестом остановила Дотти. Она потрясающе выглядела в ярко-синем обтягивающем платье.

— Спасибо. Вы так великодушны… Трудно представить более подходящее место, чем ваша библиотека.

Дотти принялась взволнованно крутить салфетку. Люси, надо отдать ей должное, до сих пор не сказала ни одного плохого слова в адрес Уайета. Может быть, девушка намерена дать ему второй шанс? Он, конечно, не заслуживал прощения — но материнское сердце не давало Дотти покоя.

— Я никогда еще не видела Уайета таким расстроенным, — осторожно сказала она, чтобы прощупать почву. — Он раскаивается, что причинил тебе боль. Ты знаешь, что он отменил публикацию этой проклятой книги?

Люси вздохнула, но ничего не сказала. Она отпила воды.

— Давайте лучше не будем упоминать Уайета.

— Конечно, я тебя понимаю… — но тут же Дотти, вопреки доводам рассудка и желанию Люси, продолжила: — Но… но благодаря тебе он необыкновенно изменился. В последнее время… когда ты была рядом… он даже звонил мне и спрашивал, как дела. Он стал спокойнее… даже добрее. Так странно… что он и сам стал другим.

— Я благодарна Уайету за все, что он сделал, но не желаю его видеть, Дотти. Если я ставлю вас в неловкое положение — пожалуйста, скажите.

— Нет-нет…

Люси говорила так решительно, что Дотти не посмела настаивать.

— Мне неловко исключительно из-за Уайета, а не из-за тебя, девочка.

Как бы ей ни хотелось иного развития событий, Уайет не заслуживал эту девушку. Люси была трудолюбивая, скромная, верная, любознательная… именно то, что он искал и о чем молилась Дотти. Но он предал Люси.

Дотти окинула взглядом клуб, куда не было доступа посторонним. Большинство женщин в столовой знали Люси — лично или благодаря журнальным статьям, которые представляли мисс Эллис каким-то неземным созданием. Вскоре они узнают об ее подлинном происхождении. Они прочтут клевету, написанную этой потрепанной стервой Корнелией Рокмен.

Дотти понимала, что обязана показать людям внутреннюю красоту Люси.

Да и вообще план был занятный.

— Почему бы вам с Элоизой не заглянуть ко мне завтра? Мы обсудим детали, — предложила Дотти. Она всегда мечтала о дочери и не собиралась совершать ту же ошибку, что и Уайет.

— Я подожду здесь, — беззаботно сказал Уайет, устраиваясь на маленькой кушетке в вестибюле. Люси все еще жила у Элоизы, насколько он знал, и он готов был ждать хоть весь день — лишь бы девушка спустилась и выслушала его искренние извинения.

— Прошу прощения, сэр, но вы тут не останетесь, — портье, седоватый мужчина за пятьдесят, сурово взглянул на гостя. — Юная леди не желает вас видеть. Она так и сказала.

Черт возьми.

Может быть, портье не чужд романтики?

— Я хочу объясниться. Я совершил страшную ошибку, но Люси мне небезразлична…

— Да, Люси — исключительная женщина. У меня сразу поднимается настроение, когда я ее вижу.

— Вы понимаете, почему я по ней скучаю! — кажется, сработало. — Я не могу ни есть, ни спать… только и думаю о своем проступке.

Признавшись постороннему человеку, Уайет испытал странное облегчение. Портье кивнул — видимо, он оценил чувства Уайета.

— И все-таки вам нельзя здесь сидеть, — сказал он.

Уайет, досадливо нахмурившись, двинулся к двери. В животе у него все стянуло. Каким образом повидать Люси и объяснить, что он раскаивается?

— И пожалуйста, не присылайте столько цветов, — добавил портье. — Дамы очень заняты и не хотят, чтобы каждые десять минут их прерывал посыльный. Передайте это своему другу мистеру Питерсу. Не знаю, что он пытается доказать, заваливая мисс Карлтон розами. Он должен был сделать ей предложение еще несколько лет назад…

Уайет, опустив голову, вышел.

— Уайет звонит мне без перерыва, — сказала Меллори, опираясь локтями на стол в кабинете, и посмотрела на Люси, которая опустилась в мягкое кресло рядом с Элоизой.

— Правда? — Люси смотрела редактору прямо в глаза, решив не поддаваться на провокации. — Ну что ж, вы знаете, зачем мы пришли. Корнелия рассказала нам о статье.

Меллори нахмурилась и прикусила губу.

— Вы мне нравитесь. Вы пользуетесь успехом у людей, которые покупают мой журнал. Но я скажу вам то же, что и Уайету. Это бизнес. Я обязана думать о доходах. Наши рекламодатели — в основном косметические и ювелирные фирмы. Если дела у них идут скверно — значит, у нас тоже. Хотите вы того или нет, но сенсация поднимет продажи.

Именно такого ответа и ждала Люси.

— Мы не просим уничтожить статью. Всего лишь опубликовать ее в следующем номере.

— Чтобы вы успели покинуть страну? Простите, но я не хочу, чтобы меня опередили. Я не могу себе этого позволить.

— Никто вас не опередит, — сказала Люси. — Вы получите кое-что поинтереснее…

Она положила на стол приглашение — листок с эскизом платья и анонсом, аккуратно напечатанным на полях. Дешево и просто — не пришлось тратить деньги и время — и вместе с тем очень стильно. Люси и Элоиза забрали приглашения из типографии по дороге в редакцию.

— Занятно, — Меллори слегка нахмурилась. — Вы давно это готовили?

Женщины предпочли не отвечать.

— Люси собирается стать кумиром модной индустрии, — сказала Элоиза. — Как вы знаете, Марго Ирвинг поддержала ее на аукционе…

— Позвольте вас поправить, — Меллори кашлянула. — Марго купила платье Люсии Хейверфорд Эллис. Кто знает, понравилось бы ей платье никому не известной девушки из маленького городка. Не обижайтесь.

— Дайте нам всего неделю, — попросила Люси, пытаясь пробить брешь в броне неподкупной Меллори. — И тогда вы сможете написать, как я всех обманула и выдала себя за аристократку. Я лично снабжу вас деталями. Фотографии трейлера, где я выросла, перечень мест работы… статья станет еще пикантнее. Но это — прошлое. А главным пусть будет не скандал в высшем обществе, а путь к вершине, воплощение мечты… старая добрая нью-йоркская история. Цель оправдывает средства.

Меллори ненадолго задумалась.

— Скандал привлечет больше читателей, чем рассказ об успешной провинциалке.

— Зато наша версия событий сделает “Таунхаус” популярнее с течением времени. Учтите, вы будете первой, кто напишет обо всем, от начала до конца. Вы получите премию Американского общества издателей, Меллори. Все журналисты, которые накинутся на эту историю, как только она увидит свет, будут смотреть на вас снизу вверх. Вы станете авторитетом в мире СМИ, а “Таунхаус” обретет несомненный вес.

— А я согласна сотрудничать в следующих трех выпусках. Бесплатно, — добавила Элоиза.

— Правда?

— Конечно. Услуга за услугу, — Элоиза мило улыбнулась.

Меллори откинулась на спинку кресла, крутя в руках приглашение и размышляя.

— Если вы, дамы, меня подведете, то Корнелия Рокмен по сравнению со мной покажется матерью Терезой. Даю вам одну неделю.

Уайет прищурился на небо, которое только-только начало светлеть, и сел на зеленую деревянную скамью. Он надеялся, что Люси вскоре появится, выйдя на привычную утреннюю пробежку, и чувствовал себя очень глупо. Он преследовал девушку, а она упорно отказывалась с ним говорить.

Вот она! Уайет затаил дыхание, когда увидел приближавшуюся Люси — она поднималась по ступенькам к пруду. Девушка двигалась легко, как опытная спортсменка, волосы были стянуты в хвост. Увидев ее, Уайет ощутил прилив эмоций — он страшно истосковался по ней всего за несколько дней! Он взглянул наверх и подумал: “Прекрасно. Я наилучшим образом рассчитал время”.

— Люси! — позвал он. Она витала где-то далеко и не сразу взглянула на него. — Люси!

Когда девушка увидела Уайета, глаза у нее расширились. Она остановилась, и Уайет энергично указал на небо. Там показался самолет, который оставил за собой пушистую белую надпись “Прости меня”.

— Пожалуйста, прости меня! Пожалуйста!

Люси подняла глаза и прочла надпись, а потом развернулась и, не сказав ни слова, побежала дальше.

Услышав знакомое гудение, Люси остановилась и взглянула на экран мобильного.

— Пишет Макс, — сказала она Элоизе. — Он хочет знать, сколько нам нужно подиумов.

— Шесть. Маленьких, лишь бы хватило места для каждой модели. Разумеется, если они все согласятся.

Люси быстро принялась набирать сообщение.

— Слава богу, руки у него что надо… — Элоиза покраснела, и Люси оговорилась: — То есть он настоящий мастер. Дотти говорит, что работать можно прямо у нее дома.

— Люси… — Элоиза коснулась плеча подруги. — Спасибо, что разрешила мне участвовать. Это просто подарок свыше…

— Ты шутишь? Да я бы ни за что не справилась без тебя. Ты — лучшее, что внес в мою жизнь Уайет Хейз.

Люси благодарила небо за то, что у нее столько дел. Она стала хозяйкой своей судьбы, раз и навсегда. Ей было некогда разбираться в чувствах к Уайету, и слава богу, потому что она понятия не имела, с чего начать.

— Мы — отличная команда, Эл.

Держась за руки, они зашли в тихое кафе “Август”, где договорились встретиться за ланчем с остальными.

— Ну? — спросила Либет, как только увидела их. — Что случилось? Ты написала, что это срочно и совершенно секретно.

Люси посмотрела на компанию молодых женщин в красивых нарядах (в том числе в платьях, заказанных после фотосессии в “Таунхаусе”). “Неудивительно, — подумала Люси, — что Дорин бросила работу у Нолы и перешла ко мне”. Сидящие за столиком знали ее как Люсию Хейверфорд Эллис, чикагскую богатую наследницу, дочь лесопромышленника, которая, как и они, училась в частной школе, вращалась в тех же кругах и появлялась на тех же премьерах. Они видели не Люси, а творение Уайета. Их жизнь ограничивалась треугольником “Верхний Ист-Сайд, Хэмптонс, Палм-Бич”, и они даже представить не могли, каково быть дочерью маникюрши из Миннесоты.

Ну или каково дружить с такой девушкой.

— Дамы, — сказала Люси, снимая легкий жакет и садясь во главе стола. Она сделала глубокий вдох и взглянула на Элоизу. Та ободряюще кивнула.

— Я кое-что хочу вам рассказать.

Уайет набрал домашний номер Люси. Он уже не надеялся, что она сама ответит на звонок, и приготовился услышать неизбежный голос автоответчика. Уайет держал рукопись над бумагорезкой.

— Я удалил с компьютера все файлы с черновиками, — сказал он после сигнала. — И теперь уничтожаю последний экземпляр!

Он начал опускать в машину страницу за страницей, надеясь привлечь Люси к телефону, но никто так и не подошел.

Либет закружилась в центре гостиной Элоизы.

— Оно роскошно… Ты сказала, что я могу оставить его себе?

Люси кивнула, держа во рту булавки.

— Поди сюда, — выговорила она, и Либет замерла. Люси опытными руками натянула ткань на костлявых бедрах. О господи! Либет была настолько худа, что платье немедленно вздувалось на талии, стоило подогнать его на ягодицах. На работу оставалось четыре дня, а надо было довести до ума еще две модели. Дорин и так шила как заведенная, и Люси не могла требовать большего.

— Ты молодчина, Люс, — сказала Либет. — Ты настоящий художник. Совсем как я…

Люси вспомнила ее сгнившие фрукты и вежливо улыбнулась.

— В старшей школе у меня была подруга, из бедной семьи… и она тоже отлично шила.

— Учти, никому нельзя об этом рассказывать, — предупредила Люси, все еще сражаясь с булавками. Она отошла на шаг и взглянула на свою модель. — Либет, я хочу кое о чем попросить. Пожалуйста, не обижайся.

— Что угодно, милая.

— Ты не могла бы… съесть на этой неделе несколько чизбургеров? Платье сядет идеально, если ты наберешь фунтов пять. Иначе я потрачу уйму времени на подгонку, а у меня нет ни одной лишней минутки.

Сначала Либет, казалось, пришла в ужас. А потом, оценив размер жертвы, которую ее просили принести, торжественно кивнула.

— Я это сделаю, — с чувством провозгласила она. — Ради тебя, Люси, я наберу пять фунтов.

— Огромное спасибо!

— Ты сказала, что я могу оставить платье себе? — напомнила Либет и вдруг склонила голову набок, прислушиваясь. — Ты слышишь на улице музыку?

— Ах, это. Там поет детский хор.

— Что? — Либет бросилась к окну. — Люс! Под окном стоят двадцать детей!

— Мы с Уайетом месяц назад слышали, как они выступали на благотворительном вечере. Я сказала, что мне очень понравилось…

— И он прислал их спеть тебе серенаду? О господи! Потрясающе!

Люси покачала головой.

— Никакие широкие жесты не искупят его вину. И потом, мне некогда слушать концерт, даже на дому. Я почти не сплю…

— Ты жестока, — восхищенно сказала Либет. — Я бы растаяла. Говорят, Уайет страшно расстроился. Мими слышала от Джека, что он пьянствует в “Ракет”.

— Ах, бедняжка, — Люси воткнула последнюю булавку. Хотя девушке и не хотелось это признавать, с каждым днем становилось все труднее не думать о Уайете. Она удаляла его сообщения, не прослушивая, из опасения растрогаться. Нужно было сохранять контроль над ситуацией. Плохо, если Уайет отвлечет ее от самого важного. И Люси не знала, сможет ли однажды вновь ему доверять.

Пока Либет переодевалась, Люси перерыла кухонный шкаф и протянула ей подарок — огромную банку шоколадной пасты. Четыре дня и две примерки…

— Пожалуйста! — умолял Уайет, шагая вслед за Ритой по 33-й улице, в сторону метро. — Всего минутку. Я должен с ней поговорить. Убедите Люси дать мне всего одну минуту.

Рита остановилась и презрительно взглянула на него.

— Может, я бы ее и убедила, но не стану. И вот что еще я вам скажу. Я получила вашу записку — насчет того, что вы готовы финансировать мой салон. Вы меня оскорбляете, мистер. Я не продам дочь ни за какую цену.

Уайет застонал. Он знал, что взятка — дурная идея, но другие варианты закончились.

— Простите, Рита, но я… отчаялся.

Уайет сам не верил своим ушам, но он говорил чистую правду.

— С чего бы это? Такой мужчина, как вы, может подцепить любую девушку, стоит только пожелать.

— Люси незаменима.

Рита как будто слегка смягчилась, возможно ощутив его боль.

— Дайте ей немного времени. Она может передумать. Никогда не угадаешь.

Уайет, ощутив надежду, взглядом проводил Риту, которая спустилась по ступенькам в метро.

— Куда ты провалилась, черт возьми? — зарычала Корнелия в трубку, вновь услышав автоответчик Анны Сантьяго. Достаточно скверно было уже то, что она стала персоной нон грата в “Дафинко” — фирма немедленно отозвала ее духи из магазинов и пресекла распространение слухов, как будто случился второй Чернобыль. Вдобавок Дафна так и не убедила продюсеров с “Эм-ти-ви” перезвонить насчет реалити-шоу.

Но самое худшее — что даже Фернанда с ней не разговаривала.

Несмотря на откровенное предательство Фернанды на балу, Корнелия решила проявить великодушие, когда узнала о внезапной помолвке подруги. (Она услышала новости от одной из горничных, которая дружила с прислугой Фейрчайлдов. Фернанда ни словом не обмолвилась Корнелии, но та готова была посмотреть сквозь пальцы и на это.) Если Фернанду не отпугнул ничтожный шестизначный доход Паркера — значит, и Корнелия способна смириться. Но как оказать подруге поддержку, если та отказывается говорить? Фернанда подходила к телефону всякий раз, когда Корнелия звонила, но немедленно вешала трубку.

Корнелия зашла на облицованную белым мрамором кухню, старательно не глядя в зеркало. Она не выходила из дому со дня бала — после скандала с духами она буквально оказалась под домашним арестом. Холеная внешность быстро пришла в упадок, как только некому стало смотреть на Корнелию. Волосы закудрявились, ногти выглядели ужасно, и Корнелия уже как минимум два дня не принимала ванну. Было до странности приятно дать себе волю. “Я оставалась безупречной в течение двадцати семи лет”, — подумала она, наливая в кофейную кружку водки.

“Таунхаус” выйдет через пару дней — и тогда царству Люси наступит конец, а Корнелия вернется на вершину манхэттенского общества. Вынужденные каникулы закончатся.

Вернувшись из Квинса, Рита и Маргарет появились в дверях библиотеки Дотти Хейз, каждая — с огромной коробкой.

— Вот “Твинки”, вот рогалики! — заявила Рита.

— Ты просто чудо! — Люси выскочила из-за швейной машины и забрала у обеих ношу. — А шорле[17]?

— Разумеется, — Маргарет улыбнулась. — Набьем холодильник доверху. Ну, за дело!

— Ты прислал еще цветов? — Уайет сидел вместе с Трипом за привычным столиком, в “Бар энд Букс”. Между ними лежала полупустая пачка “Данхилла”. Они торчали здесь целый час, пили и пытались осмыслить происходящее. Люси по-прежнему не отвечала на звонки. Прошло уже пять дней. Он испробовал все — извинялся так цветисто, что самому становилось страшно; клялся, что изрезал рукопись на кусочки, сжег, закопал; взывал к неумолимой Элоизе и к еще более суровой Дотти Хейз, заклиная их вмешаться. Родная мать велела Уайету “оставить ее Люси в покое”. Все планы потерпели крах. Уайет чувствовал себя изгнанником. В течение трех месяцев Люси Эллис была первой, с кем он заговаривал поутру, и последней, кого он видел по вечерам. До сих пор Уайет удивлялся, как ему одиноко. Без нее, под бременем вины и гордости, он словно задыхался.

— Конечно, — ответил Трип, у которого хватало своих проблем. — Восемь дюжин алых роз. По дюжине за каждый год, который мне посчастливилось провести с Элоизой. Я посылаю розы каждый день, и плевать, что тебе сказал портье.

Уайет застонал.

— Господи, ты действительно хочешь лишний раз напомнить Элоизе, как долго длился ваш роман?

Трип почесал в затылке.

— Может быть, именно поэтому она и не ответила…

— А может быть, ее завалило розами и она не может найти телефон.

— Давай поговорим о чем-нибудь другом, — Трип сунул окурок в пепельницу, и без того полную до краев. — Твой издатель позволит тебе взяться за другую тему?

— Не похоже… — Киплинг не то чтобы злился на Уайета, который его подвел, но был сильно разочарован — и, видимо, надолго. Подумав о книге, Уайет немедленно вспомнил оскорбленное выражение лица Люси — в кабинете, в воскресенье.

— Должно быть, она просмотрела первую часть, поэтому так рассердилась… — он потер лоб ладонью. — Она не простила меня, даже когда я расторг договор с издателем!

— Нужно было честно поговорить с ней с самого начала.

— Я в курсе, — отрезал Уайет. — Господи, я умираю с голода. И Маргарет именно теперь взяла отгул по болезни!

— По крайней мере, Люси не начала встречаться с Максом Фейрчайлдом. Отвратительный тип. Настоящий стервятник.

— Ты злишься, что он обратил внимание на женщину, с которой ты тянул восемь лет? — Уайет допил виски и жестом попросил вновь наполнить бокал. — Элоиза не раз давала тебе шанс, Трип.

— Да? А почему ты не признался Люси, раз уж вы проводили вместе каждый день?

Злясь друг на друга и на самих себя, мужчины мрачно уставились в бокалы. Потом Уайет вспомнил.

— Эй, я кое-что тебе должен… — он снял часы и положил на стол. Из-за вмешательства Корнелии он проиграл пари, которое, впрочем, с самого начала не следовало заключать.

Трип оттолкнул их.

— Нет. Оставь себе.

— Я настаиваю. Спор есть спор.

— Мне они не нужны.

— А ты действительно не в себе, — Уайет сочувственно взглянул на приятеля. — Почему бы просто не сделать Элоизе предложение?

Трип уныло опустил голову.

— Наверное… не знаю. Не могу.

Они сидели минуту молча, а потом Уайет хлопнул ладонью по столу.

— Хватит. Нужно прочистить голову и перестать плакаться. Поехали развлекаться.

Тогда, возможно, он перестанет думать о Люси и снова станет таким, как до знакомства с ней.

— Что ты задумал? — спросил Трип.

Элоиза наблюдала за тем, как Макс колотит молотком. Вылинявшая футболка прилипла к спине — он работал уже не первый час. Элоиза старалась не слишком внимательно рассматривать его сильные руки. “Макс заслуживает большего, нежели короткий флирт, а я не готова ни к чему серьезному”, — напомнила она себе.

Он полез в задний карман джинсов — точь-в-точь такие же Трип некогда заказал в Японии, и ассистент полгода их разнашивал, — вытащил платок и вытер лоб. Когда Макс заметил, что Элоиза смотрит на него, и взглянул в ответ своими синими глазами, женщина покраснела и пригладила рукой угольно-черные короткие волосы. Она недавно сменила прическу.

— Ты именно это имела в виду? — спросил он, тыча пальцем в сторону маленького подиума, который строил все утро. Макс обнаружил на свалке возле Кони-Айленда старый вагончик с американских горок, привел его в порядок, нарисовал на заднем фоне целую вереницу таких вагончиков и построил раму. Получилось потрясающе. Человек, сидевший в вагончике, как будто летел с крутого спуска.

— Да нет, это даже лучше. Ты отличный мастер.

Макс сам предложил помочь — и вдобавок он был опытным плотником. В человеке, умеющем делать вещи своими руками, есть нечто очень притягательное. Самым большим талантом Трипа, кроме умения вкладывать деньги, была способность перепоручать обязанности. Однажды Элоиза заметила, как экономка бежит по комнатам впереди Трипа, чтобы включить свет. Казалось, подобный порядок вещей его не смущал.

Макс ухмыльнулся.

— Мне всегда нравилось строить. Если бы я жил по-другому, то охотно бы этим зарабатывал. Строить у меня получается лучше, чем возиться с акциями.

Элоиза представила Макса, живущего в старом каменном доме в Коннектикуте. Мастерская в гараже, дети, собака… Она представила саму себя — вот она готовит ужин на кухне, на столе стоит бокал вина.

Усилием воли Элоиза вернулась к реальности.

— Так почему бы и нет?

— Ты видела мою мать? — Макс хихикнул и сунул платок в карман. — Надеюсь, она смягчится после помолвки Фернанды.

— Тебе тридцать четыре года. Слишком большой мальчик, чтобы сидеть под крылышком у мамы, — Элоиза понимала, что лезет не в свое дело и что нужно бы придержать язык, но после разрыва женщину все чаще тянуло высказывать искреннее мнение.

Если Макс и был уязвлен ее откровенностью, то не подал виду.

— Ты абсолютно права, — сказал он, задумчиво перекладывая молоток из одной руки в другую. — Может быть, я рискну.

— Девиз недели, — с улыбкой заметила Элоиза. Телефон зазвонил, и она вытащила его из кармана, в надежде, что это закупщица из “Барниз”, желающая подтвердить свое присутствие.

— По-моему, Трип Питерс просто идиот, если расстался с тобой, — добавил Макс, по-прежнему не сводя с нее глаз. Он говорил тихо, но с такой неожиданной твердостью, что Элоиза замерла.

Дотти Хейз окинула взглядом преобразившуюся библиотеку. Люси продолжала лихорадочно шить, Макс и Элоиза наносили последние штрихи, но все как будто уже было почти готово. Дотти поверить не могла, что в этих молодых людях столько энергии. Особенно в Люси.

— Что скажете? — Рита Эллис, которая суетилась вокруг, наводя порядок, подошла к Дотти. — Неплохо — за неделю-то…

— Совсем неплохо, — согласилась та и принялась рассматривать возвышение, на котором ей самой предстояло красоваться на следующий день. — Рита, можно вас кое о чем спросить?

Дотти жестом попросила женщину отойти в укромный уголок, где можно было поговорить.

— Речь о Люси. Я знаю, девочка настроена твердо: Уайет не должен помешать ей, когда у нее столько дел. Но…

— …но что, если он явится завтра?

— Именно, — Дотти испытала облегчение оттого, что не пришлось говорить это самой. Может быть, Рита, при всей своей любви к мишуре, не лишена здравого смысла.

Рита внимательно смотрела на дочь.

— Я тоже об этом думала. Честно говоря… не знаю. Похоже, между ними происходит что-то… необычное, вам так не кажется? Люси не расстроилась бы из-за книги, будь она равнодушна к Уайету.

— Я терпеть не могу вмешиваться.

Рита кивнула.

— А если на кону счастье наших детей?

Уайет постукивал старой записной книжкой по спинке водительского сиденья, пытаясь пробудить в себе достаточно энтузиазма. Машина неслась в центр города.

— Я позвоню Мариэтте. Она топ-модель. Моя давняя знакомая. Нас ждет веселый вечер.

— Прекрасно, — отозвался Трип, натужно потрясая сжатым кулаком. — Отлично.

— У нас огромный выбор! — заявил Уайет, наблюдая, как за окном мелькают кварталы. Ночь в клубе заглушит боль потери. Они окружат себя бесчисленными красавицами. Возможно, девушка, которая не желает с ним говорить, наконец покинет его мысли.

Трип вытащил из кармана две кубинские сигары и протянул одну Уайету.

— Может быть, до сих пор мы неправильно смотрели на вещи.

— Вперед, к свободе! — подхватил Уайет. Ему не очень хотелось сигару, но он решил, что это соответствует моменту. Он вспомнил, как Люси требовала от него бросить курить. Что за вульгарность. Уайет вытащил зажигалку.

— С тех пор как я в последний раз бывал в городе, открылось несколько новых клубов. Честное слово, я впал в зимнюю спячку!

Трип, который проверял сообщения на мобильном, не слушал его. Он схватил Уайета за руку, как в бреду.

— Кто-то позвонил с незнакомого номера, буквально только что. Не знаю, кто это!

— Может быть, у Элоизы есть второй телефон?

— Или она позвонила из автомата.

Трип снова прослушал сообщение, прижимая трубку к уху.

Уайет нахмурился.

— Зачем?

Трип открыл рот, чтобы предложить какое-нибудь объяснение, но тут же закрыл его. Снова открыл, но так ничего и не сказал.

— Я могу перезвонить. Просто чтобы проверить.

— Если не ошибаюсь, мы решили не говорить о них сегодня, — с раздражением напомнил Уайет. Но Трип уже не слушал. “Неужели я выгляжу столь же жалко?” — подумал Уайет, слушая, как друг пыхтит в трубку.

— Я звоню Мариэтте, — сказал Уайет, обращаясь в пустоту. Он достал крошечную телефонную книжку, аккуратно размеченную по годам, и надел очки, чтобы разобрать мелкий шрифт. Рядом с именем Мариэтты значилось — “тело”. Неужели он действительно мог так отозваться о женщине? Уайет почувствовал отвращение к самому себе, но все-таки позвонил.

— Да? — послышался низкий женский голос. Издалека доносился визгливый смех. — Дилан, прекрати!

Дилан?

— Мамочка говорит, что пора спать, Дилан, сию же минуту… — Мариэтта, кажется, забыла, что взяла трубку. — Алло? Дилан, нельзя! Мама сказала: нет!

Уайет молча отключился. Он взглянул на Трипа, который в четвертый раз переслушивал сообщение, потом вновь открыл записную книжку и посмотрел на имена девушек, которых знал в прежней жизни. “Да что со мной такое?” Он держал в руках список первых красавиц города и понятия не имел, что делать.

— Уайет?

Он повернулся и увидел, что Трип смотрит на него.

— Прости, старик, но я не уверен, что готов развлекаться. Я слишком скучаю по Элоизе.

Уайет кивнул. Он тоже не мог веселиться от души.

Он подался вперед и окликнул водителя.

— Марк? Отвези нас домой.

— Вы что-то забыли? — встревоженно спросил шофер.

— Увы, нет, — со вздохом ответил Уайет. До конца поездки они с Трипом молчали.

— А, ты здесь, — испуганно сказала Дотти. — Я думала, сегодня ты играешь в теннис.

— Отменил.

Уайет взглянул на мать из-за стола, сидя за которым он рассматривал фотографию Люси и ждал звонка. Утром он проходил собеседование на должность помощника учителя в Колумбии. С точки зрения научной иерархии, он опустился на самое дно, но все-таки это было какое-то занятие — Уайет понял, что не сможет с полным правом молить Люси о возвращении, пока не найдет работу. В Колумбии хотели как можно быстрее закрыть вакансию и обещали позвонить после обеда. Было уже почти четыре.

— Я зашла, чтобы кое-что оставить у тебя на столе. Приглашение… — мать как будто сомневалась.

Она протянула сыну листок, и Уайет внимательно прочел.

— Я рад за нее, — сказал он, как будто обращаясь к самому себе.

— Э… да. Может быть, придешь?

Он взглянул на Дотти.

— Люси не отвечает на мои звонки. Она не хочет меня видеть.

— Она говорит, что не хочет, но…

— Ты так думаешь?

— Ты усвоил урок? Отныне будешь ценить Люси? — Дотти как будто читала мораль маленькому мальчику, который нарисовал на стене человечка. — Люси — удивительная девушка. Больше никаких глупостей.

Уайет выскочил из-за стола и крепко обнял мать, приведя ее в сильнейшее изумление.

— Я усвоил урок, — пообещал он, от волнения с трудом выговаривая слова. — Ты действительно думаешь, что я могу прийти?

— Ну конечно, — сказала Дотти, несомненно тронутая его неожиданным порывом. — Ты ведь любишь Люси? Тогда не упусти ее.

Люси извлекла из швейной машинки платье Дотти, отрезала оранжевую нитку и взглянула на часы, стоявшие на каминной полке. Всего девять. Девушка думала, что придется вновь провести целую ночь за работой, чтобы успеть до завтра, но, к ее удивлению, все уже было готово.

Элоиза обвила рукой плечи подруги.

— Предлагаю выпить пива. Мы с Максом собираемся в Феникс-парк.

— Такое ощущение, что я что-то забыла…

— Понимаю. Поверь, все в порядке. Я пять раз прошлась по списку. Мы действительно успели, — она улыбнулась Максу, который ждал в дверях. — Завтра Нью-Йорк удивится. Мы заслужили выпивку.

— Вы идите, — сказала Люси. Девушке никоим образом не хотелось вмешиваться в то, что происходило между ними. — А я поеду домой. И посплю.

— Точно? Ну ладно. Увидимся утром.

Люси чмокнула обоих в щеку, и они ушли, оставив ее одну с картинами на стене. Люси не впервые задумалась: может быть, она попросила Дотти пустить их к себе именно потому, что все в доме напоминало о Уайете? Люси достала мобильный и просмотрела список пропущенных звонков. Всего пять от Уайета за сегодня. Гораздо меньше, чем вчера. “Неужели он сдается?” — подумала она, складывая вещи в сумку, и от этой мысли на нее навалилась усталость — или же неделя недосыпа наконец взяла свое. Люси в последний раз окинула взглядом комнату, дабы убедиться, что ничего не упущено, и пошла к двери.

Глава 34

Мы приглашаем вас

отпраздновать

дебют бренда

“Карлтон-Эллис”

в субботу, 21 марта.

Презентация начнется в 16.00.

Парк-авеню, 800, Пентхаус А

15.45

Люси сидела за вешалкой в просторной гостевой спальне Дотти, которую превратили в гардеробную. Модели были готовы, лучшие парикмахеры и стилисты, приглашенные Элоизой, наносили последние штрихи. Со своего места Люси видела только ноги — сексуальные “шпильки” из змеиной кожи, красные бархатные туфли на платформе, шнурованные балетки, — которые сновали во всех направлениях, как будто в мире моды наступил час пик. Она скрылась с глаз долой, подальше, якобы затем, чтобы найти винтажную сумочку, которую куда-то задевала одна из моделей. На самом деле Люси просто решила отдышаться.

— Есть тут местечко и для меня? — поинтересовалась обладательница худых, как у цапли, ног, обутых в туфли на невероятно высоком каблуке. Это была Элоиза.

— Ты прячешься? Наступил самый потрясающий день в твоей жизни — в нашей жизни! — а ты сидишь за вешалкой?

— Я… должна перевести дух. Пытаюсь расслабиться.

— Тебе не о чем беспокоиться, Люс. Зал отлично смотрится. Придет целая толпа гостей. Чего еще ты ждала после аукциона? Твои платья шикарны. Ну же, вылезай.

Люси сделала глубокий вдох и поднялась. Целую неделю она была так занята, что не позволяла себе бояться, и теперь, незадолго до начала, с лихвой наверстывала упущенное. Допустим, гости будут настроены благодушно. Но как только редакторы, знатоки мод, а главное — Марго Ирвинг, увидят, что Люси черпает вдохновение не в Милане, не в Париже и не у обитательниц Верхнего Ист-Сайда, они, возможно, заподозрят правду. После презентации ей придется предстать перед ними и…

Люси вздрогнула и вдруг пожалела, что не бросилась под колеса автобуса Дейвилл — Нью-Йорк, вместо того чтобы сесть в него.

— Думаешь, пора? — негромко спросила Элоиза.

Люси кивнула и заправила прядь темных кудрявых волос за ухо.

— Идем, — сказала она, поймала взгляд Риты и показала матери поднятый вверх большой палец.

— Девочки, по местам! — рявкнула Рита, поняв намек. Когда требовалось командовать, громогласной Рите цены не было. Вдобавок она сделала всем моделям маникюр, накрасив им ногти темно-красным лаком, как у старлеток сороковых годов.

Все устремились в библиотеку, которая по размеру и роскоши соперничала с музейным залом, и вокруг Люси замелькали яркие наряды — воплощенный поток энергии. Фернанда, в ослепительном ярко-желтом платье с пышной юбкой и узким поясом, уселась на импровизированных американских горках, которые сделал Макс. Ее роскошные волосы выглядели так, как будто их растрепал ветер. Величественная Дотти, в платье из зеленовато-желтой шелковой тафты, с накрахмаленными, но в то же время очень женственными оборками на воротнике, перевоплотилась в покупательницу в огромном магазине — она рассматривала пакет с чипсами вдумчивым взглядом истинного философа. Ногти у нее были оранжевые, в тон платью.

Мими, у которой, слава богу, прошла сыпь, была в темно-золотистом шелковом наряде, с ручной бисерной вышивкой. Стоя на своем подиуме, она сгребала лопатой искусственный снег (дань миннесотской зиме), а потому Люси сшила для нее очаровательный золотистый жилет. Анна, знойная красавица в бордовом платье, сидела за столом, покрытым скатертью в красно-белую клетку, в дейвиллской закусочной, которую Макс воссоздал по описаниям Люси. Шарф Анны был из той же ткани, что и скатерть. И, наконец, Либет (с которой уже не сваливался корсаж) восседала на спортивной трибуне, в бейсболке козырьком назад и с флажком в руке. На спине ее короткого белого платья было вышито красными нитками изображение бейсбольного мяча — в истинно американском духе. Элоиза напоследок прошлась по комнате, поправляя бретельки и подкалывая волосы.

Люси вынуждена была признать, что до сих пор все идет хорошо — куда лучше, чем они ожидали. В течение следующего часа Элоиза будет обхаживать закупщиков от “Барниз”, “Бергдорф” и “Сакс”, выслушивая их мнения и, возможно, принимая заказы. Люси знала, что запоздала — осенние коллекции других дизайнеров появились несколько недель назад. Оставалось лишь молиться, чтобы закупщики совершили немыслимое — поверили в потенциальную прибыльность бренда “Карлтон-Эллис” и открыли толстые кошельки.

Пока Элоиза будет пытаться сотворить чудо, Люси постарается завладеть вниманием Марго Ирвинг и прочих влиятельных модных редакторов, которые согласились провести субботний вечер, оценивая новую коллекцию. А главное — и самое жуткое — она расскажет свою историю. Закупщики и редакторы наверняка почувствуют себя одураченными и захотят в клочья разодрать ее платья, заодно с нею самой. Если “Карлтон-Эллис” потерпит фиаско и общей реакцией будет равнодушие, Меллори опубликует статью, как и намеревалась. Обратной дороги нет.

— Ну что ж, — сказала Люси, стискивая руку Риты. Внезапно она затосковала по Уайету. Он оглядел бы ее с головы до ног, велел держаться прямее, взял за руку, как всегда, когда ей предстояло появиться на публике в обличье Люсии Хейверфорд Эллис. Критика Уайета довела бы большинство женщин до белого каления, но рядом с ним Люси чувствовала необычайную уверенность, сознавая, что ни один пустяк не ускользнул от его бдительного ока. Когда он говорил, что верит в нее, Люси тоже в него верила. Но Уайет создал ее лишь затем, чтобы погубить. И теперь нужно самой обрести почву под ногами.

— Откройте двери! — крикнула она Маргарет.

Корнелия приоткрыла покрасневшие глаза. Уставившись на старинные медные часы на столике рядом с кроватью, она увидела, что уже четыре. Проведя очередную ночь без сна, она снова проспала целый день. Потом Корнелия вспомнила: “Таунхаус”! Журнал с разоблачением Люси должен был появиться в продаже сегодня — иными словами, впервые за целую неделю у Корнелии появился повод вылезти из постели. Она отогнала сон. Наверное, Меллори поместила на обложку фотографию Люси, проваливающейся под подиум на презентации Нолы. Корнелия изнывала от нетерпения. Надев спортивную куртку с капюшоном и просторные брюки, которые она носила уже четыре дня (они были слегка запачканы соусом, но ведь Корнелия всего лишь собиралась сбегать за газетами на угол), она выскочила из дому.

— Пачку “Мальборо” и вот это, — сказала она, хватая “Таунхаус” с прилавка и размахивая им перед лицом продавца. Опьянев от радостного предвкушения, Корнелия взглянула на обложку. Толстуха Мими в окружении маленьких румынских сирот.

Что?!

— Пятнадцать долларов пятьдесят шесть центов, — сказал продавец.

Корнелия похлопала по карману. Она не взяла кошелек.

— Простите, я забыла деньги.

— Ладно. Отложу журнал для вас. Пока не заплатите, читать не будете.

— Ты же меня знаешь! — Корнелия с трудом перевела дух. — Неужели ты сомневаешься, что я заплачу?

— Никогда раньше не видел вас, мисс. Я не могу раздавать товар бесплатно.

Она яростно взглянула на этого идиота и, повернувшись спиной, принялась как можно быстрее листать журнал. Где, черт возьми, статья? Корнелия добралась до последней страницы. Ни единого упоминания о проклятой Люси. В ее душе зашевелилось неприятное предчувствие. Корнелия открыла оглавление. Ни слова о Люси Джо Эллис. От гнева у нее все побелело перед глазами. Корнелии показалось, что она сейчас взорвется.

Удавить Меллори Килер…

— Мисс, вы в порядке? — спросил продавец. — Хотите, я вызову скорую?

Корнелия закрыла рот, только теперь осознав, что визжит во всю глотку.

— Телефон! У вас звонит телефон! — продавец смотрел на нее как на сумасшедшую. — Может быть, кто-нибудь за вами приедет?

Корнелия вытащила мобильный из кармана. Тео Голт.

— Привет, — сказал он. — Я тут подумал о твоих музыкальных талантах… Надо поговорить. Кстати, ты идешь на показ к Люси? Давай потом где-нибудь перекусим вместе.

Корнелия услышала “показ Люси” и заставила себя сосредоточиться.

— Хм… напомни-ка адрес. Не могу найти…

— Парк-авеню, восемьсот. Так мы поужинаем потом?

Корнелия не ответила. Не в силах совладать с собой, она бросилась бегом, изо всех сил, к дому Дотти Хейз.

— Все это может плохо кончиться, — поправляя галстук перед зеркалом в лифте, Уайет чувствовал себя семиклассником, который пытается пробраться на выпускной бал. Сердце билось где-то в горле. — Элоиза и Люси не желают нас видеть. Они не скажут ни слова.

— Замолкни, — приказал Трип. Лицо у него было мертвенно-бледным, но взгляд — весьма решительным. — Это наш единственный шанс. Они тут и никуда не денутся. Мне хватит одной минуты…

Он сунул руку в карман блейзера и вытащил бархатную коробочку.

— Кольцо? — ошеломленно спросил Уайет.

— Если Элоиза хочет свадьбы, я согласен. Лишь бы она вернулась, — Трип сунул футляр обратно.

Дверь открылась, но Уайет схватил Трипа за руку и силой удержал на месте.

— Даже не смей! — он говорил тихо, но настойчиво. Он ни за что не позволит Трипу отвлечь внимание присутствующих от Люси в этот знаменательный день. — Ты будешь держать рот на замке и подбадривать обеих. Не вздумай делать предложение Элоизе прямо там. Хоть ненадолго забудь о себе любимом.

Трип яростно уставился на друга, но тут же неохотно согласился:

— Я поговорю с Элоизой потом. А теперь отцепись.

Они вышли из лифта. Оказавшись в доме, где прошло его детство, Уайет невольно завертел головой, совсем как турист на Таймс-сквер, рассматривая пеструю толпу в преображенной комнате. Гости глазели на известных светских львиц, которые стояли на маленьких подиумах — в том числе Дотти, которая обычно терпеть не могла привлекать к себе внимание. Когда Уайет поймал взгляд матери, та подмигнула — это тоже было нечто новенькое. Он нервно улыбнулся в ответ.

Подойдя ближе к подиуму с Либет Вэнс, Уайет начал понимать, что сделала Люси и что вдохновило ее на презентацию, которую они с Элоизой подготовили всего за неделю. Она умудрилась сочетать свое провинциальное прошлое с высокой модой, вкусы обыкновенных американок, которых знала всю жизнь, с предпочтениями гламурных светских львиц, среди которых вращалась зимой. Проявив недюжинное чутье, Люси и Элоиза пригласили в качестве моделей прославленных красавиц, но при этом дали им роли в живых картинах, изображающих быт американской глубинки.

— Она это сделала, — сказал Уайет в восхищении. Он быстро осмотрел комнату и обнаружил Люси — блистательную, уверенную, целеустремленную.

Она разговаривала с Марго Ирвинг.

Марго, похожая на пантеру, в узком платье “Прада”, подошла к Фернанде, сидевшей на американских горках. Она бесстрастно рассматривала живую картину, словно перед ней была пустая стена.

— Мы столкнули подлинную американскую действительность с жизнью блестящих светских львиц, — объяснила Люси, заставляя себя сохранять спокойствие, несмотря на обескураживающее равнодушие редактора.

— Миленькое платье, — заметила Марго.

“Миленькое”? Нола Синклер и ее сторонники сочли бы это смертельным оскорблением. Но ведь Люси и намеревалась создать нечто “милое”. Она сшила платья, о которых мечтала сама, — женственные, легкие, изящные, безупречные. Воплощенный оптимизм. Платья, которые вселяют в женщину желание жить. Марго, известная законодательница мод, с легкостью могла их отвергнуть за “непритязательность”.

Люси подвела загадочную Марго к помосту, на котором стояла Мими.

— Она работает, — произнесла та.

И что? Какой вывод можно сделать из констатации очевидного факта? У Люси вспотели ладони. Она посмотрела в дальний конец комнаты — мимо Меллори Килер, которая энергично что-то записывала, мимо разодетых редакторов, удостоивших ее своим посещением, раз уж Марго соизволила прийти, мимо светских красавиц, которые добавляли происходящему красоты и блеска, — посмотрела туда, где Элоиза показывала закупщице из “Сакс” платье Анны. Закупщица кивала, пристально рассматривала шарф. Казалось, она была под впечатлением. Но что она скажет, когда узнает правду о Люси? Теперь девушка знала, как бывает. Никто не предложил бы Корнелии рекламировать злополучные духи, не будь она Рокмен. Мир моды, казалось, был готов предоставить шанс Люсии Хейверфорд Эллис, но что скажут о Люси Джо?

— Отличное угощение, — сообщил Рекс Ньюхаус, хватая еще одну порцию “Твинки” с подноса. — Кто ваш поставщик?

Но тут он заметил Марго и нервно ретировался в толпу. Марго умела ставить самоуверенных мужчин на колени, не говоря ни слова.

— Вы меня извините? — попросила Люси. Марго так удивилась, что наконец удостоила собеседницу хоть каким-то выражением лица. Никто прежде не смел просить всемогущего редактора подождать минутку. Но Люси поняла: еще немного — и она окончательно утратит самообладание. Теперь или никогда.

— Я кое-что должна сказать… — она встала перед гостями. Элоиза, с белыми губами, последовала примеру подруги. Люси мысленно похвалила себя за то, что предпочла надеть брюки с высокой талией; по крайней мере, никто не заметит, что у нее подгибаются колени.

Стоя у огромного камина и оглядывая библиотеку, они заметили у дверей Трипа и Уайета.

— Какого черта они тут делают? — шепотом спросила Элоиза.

Люси не отрываясь смотрела на Уайета; на мгновение девушке показалось, что сейчас ноги откажутся ей служить. Потом она собралась с силами и отвела взгляд. Нельзя давать волю чувствам, которые пробуждает Уайет. Только не сейчас, когда на кону ее мечты. У нее есть миссия — притом неприятная.

— Могу я попросить вашего внимания?

Меллори Килер, которая в укромном уголке брала интервью у Риты, с интересом взглянула на Люси — как и остальные гости.

— Спасибо вам всем за то, что пришли, — сказала Люси в микрофон, который взяла с каминной полки. — Элоиза Карлтон и я гордимся тем, что нам выпала честь принимать вас на нашем дебютном показе.

Гости разразились дружными аплодисментами.

— Подождите, пожалуйста, — Люси вскинула руки, чтобы прекратить шум. — Я должна кое в чем признаться.

В животе у Уайета что-то сжалось. Он понимал, о чем Люси собирается рассказать, и не сомневался, что большая часть присутствующих знает о дружбе и верности не больше гремучих змей.

— Я всегда мечтала стать модельером, — спокойно произнесла девушка, и у него бешено забилось сердце.

Он первым заметил Корнелию Рокмен — почти неузнаваемая, чудовищно растрепанная, она выскочила из лифта, но Уайет перехватил ее в коридоре. Нечто подобное он видел разве что в исполнении Кэмерон Диас, в фильме “Быть Джоном Малковичем” — опухшее лицо, волосы дыбом, запах спиртного…

— Ей это так не сойдет! — прошипела Корнелия. — И тебе тоже!

Уайет захлопнул дверь библиотеки у себя за спиной.

— Полюбуйся, — мягко сказал он, указывая в сторону старинного зеркала, стоявшего на столике. Корнелия захлопала глазами, глядя на свое отражение.

— Ты действительно хочешь, чтобы гости увидели тебя в таком состоянии? И потом, Люси сейчас рассказывает им правду…

Корнелия умоляюще взглянула ему в глаза. Уайет почувствовал, как гнев покидает ее. Она обмякла.

— Я просто хочу, чтобы все было как прежде, — тихо произнесла она.

К своему удивлению, Уайет почувствовал жалость. Некогда ему хотелось того же — чтобы все вновь шло своим чередом. Слава богу, желание не исполнилось.

— Мы не были бы счастливы с тобой. Тебе нужно что-то другое, Корнелия.

В ближайшем туалете послышался звук спускаемой воды, и из-за угла, застегивая ширинку, появился Тео Голт. Корнелия немедленно закрыла лицо руками.

— Не смотри! — крикнула она, бросилась в лифт и поспешно нажала на кнопку.

Но Тео, вместо того чтобы убежать, сообразил, в чем дело, и поторопился к ней.

— Я отвезу тебя домой, — сказал он с ноткой искренней заботы в голосе. Из них получилась бы красивая пара, подумал Уайет, наблюдая, как они заходят в лифт. И, несомненно, получится, как только Корнелия вымоет голову.

Предотвратив беду, Уайет вернулся в библиотеку. Признание Люси, судя по всему, подошло к середине.

— Всего несколько месяцев назад я зарабатывала восемь долларов в час, вшивая молнии для Нолы Синклер, — сказала она. — У меня нет никакой родословной…

— Родословные — для собак! — крикнула Рита.

— О господи… — выдохнул Рекс Ньюхаус, который смотрел на Люси как зачарованный. Уайет заметил, что Меллори Килер быстро и лихорадочно пишет. Марго Ирвинг, наоборот, стояла словно статуя, прижав руку к губам. Уайет не знал, выдержит ли он до конца. Люси, такая беззащитная и уязвимая… Дотти, с пакетом чипсов в руках, казалась страшно встревоженной. Никто из них в жизни не видел подобной смелости.

— Я самая обыкновенная девушка, — продолжала Люси. — Я выросла на Среднем Западе. В Дейвилле, штат Миннесота. Я ела пиццу. Смотрела бейсбольные матчи, глупые сериалы и бесчисленные телешоу, стояла в очереди в парке аттракционов, бегала за покупками в торговый центр, вырезала купоны на скидку и пешком ходила в церковь. Вот кто я такая, и не нужно было притворяться…

Уайет ждал, что Люси назовет его имя, скажет, что Уайет Хейз IV втянул ее в обман — но нет, девушка приняла вину на себя.

— Вращаясь в мире власти и привилегий, я научилась всему, о чем только может мечтать модельер. Этот мир исполнен стиля и красоты… — Люси встретилась глазами с Уайетом. — И очень приятно, что я могу назвать моих моделей подругами. Но я убеждена, что именно мое прошлое, каким бы заурядным оно ни было, позволяет мне создавать платья, о которых мечтают настоящие женщины. Наша коллекция получилась и практичной, и вдохновенной, и ультрамодной, и привлекательной. Надеюсь, вам понравится.

Люси передала микрофон Элоизе, и Уайет снова поймал ее взгляд. Она быстро отвела глаза, прежде чем он успел понять, что чувствует девушка — прежде чем успел хотя бы улыбнуться, ободряюще кивнуть, выразить благодарность… Элоиза крепко обняла Люси за плечи.

Остальные молчали. Можно было бы расслышать падение булавки.

— Она сказала “торговый центр”? — шепотом, явно в ужасе, спросила одна из разодетых светских дам у соседки.

Большинство гостей, несмотря на близкое знакомство с миром высокой моды, никогда не слышали ни слова от Марго Ирвинг, которая славилась своей сдержанностью. Когда она заговорила, ее речь напоминала звон серебряной ложки о край хрустального бокала.

— Я не назвала бы “заурядной” способность сшить великолепное платье, которое возвышает женщину, надевшую его, — сказала она, достаточно громко, чтобы Меллори Килер, стоявшая в дальнем конце комнаты, немедленно записала редкостную цитату. — Бренд “Карлтон-Эллис” не нуждается в моей поддержке. Но, тем не менее, он ее получит.

Кивнув в знак благословения, Марго вышла из библиотеки. Поняв намек, толпа зааплодировала с новой силой.

Когда остальные — Меллори Килер, Рекс, журналисты и знатоки моды, все в роскошных вечерних нарядах, — столпились вокруг Люси, Уайет помедлил. Он увидел, как мать улыбается ему с подиума. Дотти предупреждающе подняла бровь, а потом улыбнулась.

— Нами очень заинтересовался “Сакс”, — шепнула, проходя, Элоиза, пожала подруге руку и улыбнулась.

— Потрясающе! — Люси тоже понизила голос. — А “Элль” хочет написать статью о нашей коллекции в рубрике “Новые лица”.

— Поверить не могу. Ты понимаешь, что это значит?

Люси хихикнула.

— Эй, партнер, у нас свой бизнес.

Было так приятно вновь стать собой, освободиться от лжи.

— Ты уже говорила с Уайетом? Я все время избегала Трипа.

Люси покачала головой. Она не знала, что сказать — и готова ли она его простить. Она посмотрела туда, где стоял Уайет, разговаривавший с Меллори.

— Как ты думаешь, кто проболтался? Я не хотела, чтобы он приходил. То есть мне кажется, что не хотела…

Элоиза пожала плечами.

— Понятия не имею. Но не будь с ним чересчур сурова. Я слышала, он перехватил в коридоре Корнелию, прежде чем она успела устроить скандал. По-моему, Уайету очень, очень стыдно…

— Неудивительно, — отрезала Люси, но была вынуждена признать, что ее гнев и впрямь заметно остыл. Она снова украдкой взглянула в сторону Уайета. Он никогда еще не казался таким одиноким. Люси вспомнила присланную им записку. “Я изменился благодаря тебе. Позволь это доказать”. Он в конце концов отменил публикацию книги, то есть пошел на определенные жертвы, до чего не додумался бы раньше.

— Мне нужно вернуться к закупщикам, — сказала Элоиза, быстро обняв Люси.

— Правильно. А я займусь редакторами.

Нужно было позаботиться о своей карьере — по крайней мере, Люси надеялась на успех. Модный бизнес жесток, даже если ты заручилась поддержкой Марго Ирвинг. Она встряхнула головой, надеясь избавиться от мыслей о Уайете. Они еще успеют поговорить.

— Элоиза!

Обе застыли при звуках этого голоса. Он раскатился по комнате, заставив толпу расступиться. Элоиза уставилась на Трипа с ужасом, но тот как будто не заметил. Глаза у него горели огнем. Элоиза схватила подругу за руку.

— Трип, сейчас не время и не место, — с вымученной улыбкой прошептала она.

— Я больше не могу ждать ни минуты. Я просто обязан сказать, что ты — счастье всей моей жизни, — он взял ее за руки и опустился на одно колено. Гости зашушукались, некоторые даже попятились, чтобы дать Трипу место.

— Какой восхитительный показ! — шепнула закупщица от “Бергдорф”. — Это тоже часть сценария?

— Я сейчас упаду в обморок! — предупредила мать Элоизы, которая прилетела из Бостона, чтобы поддержать дочь.

— Я вел себя как полный идиот, — сказал Трип. — Если ты хочешь свадьбы, Элоиза, то давай поженимся.

Он вытащил черную бархатную коробочку, трясущимися пальцами открыл ее и извлек классическое платиновое кольцо с безупречным бриллиантом в семь карат и двумя камнями поменьше. Мать Элоизы ахнула.

— Ты согласна? — спросил Трип.

— Поговорим позже, — тихо ответила Элоиза, пытаясь поднять его на ноги.

Но тот не сдавался.

— Выходи за меня, Эл.

Люси закрыла лицо руками, глядя на происходящее сквозь пальцы. Было слишком мучительно наблюдать за обоими. Трип не оставил Элоизе выбора.

— Слишком поздно, — в смятении прошептала Элоиза. Время как будто остановилось… а потом женщина выбежала из библиотеки.

Трип расширенными глазами смотрел вслед. Он так и остался стоять на колене, точь-в-точь полузащитник, внезапно лишившийся противника.

— Дружище, дай ей время немного подумать, — сказал Уайет, и Люси услышала в его голосе неподдельную заботу. Он помог другу встать. Трип опустил голову, точно в глубоком трансе.

— Она сказала “нет”? — уточнил он заплетающимся языком.

— Давай выйдем, — посоветовал Уайет.

Он взглянул на Люси. Они впервые оказались лицом к лицу, с тех пор как она швырнула в него рукопись. Напряжение так возросло, что в теле девушки откликнулся каждый нерв.

— Прости… за все, — сказал Уайет. Люси просто кивнула, слишком пораженная силой собственных эмоций, чтобы подобрать слова. Прядь волос упала на глаза Уайету, и он откинул ее.

— Мы сможем поговорить… потом? Ты позволишь пригласить тебя на ужин?

Люси помедлила.

— Неплохая идея…

— Правда? — на лице Уайета отразились удивление и восторг. — Ты не пожалеешь, обещаю.

Он шагнул к дверям, поддерживая обессилевшего Трипа, и вновь остановился.

— Поздравляю. Я горжусь тобой, Люси.

— Уайет, — произнесла она с легкой улыбкой, — пожалуйста, зови меня Люси Джо.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Примечания

1

“Тайна” (англ. The Secret) — книга, написанная в 2006 году Рондой Берн. “Тайна” рассказывает о том, как изменить жизнь к лучшему.

(обратно)

2

Брет Истон Эллис (р. 1964) — американский писатель.

(обратно)

3

Сейчас же, немедленно (фр.).

(обратно)

4

День памяти (англ. Memorial Day) — национальный праздник США, посвященный памяти американских военнослужащих, погибших во всех войнах и вооруженных конфликтах, в которых США когда-либо принимали участие. Отмечается в последний понедельник мая.

(обратно)

5

“Пейдж Сикс” (англ. Page Six) — “шестая страница”, раздел сплетен журнала “Нью-Йорк пост”.

(обратно)

6

“Настольная книга преппи” (от англ. preppy — выпускник дорогой частной школы).

(обратно)

7

“Морские котики” (англ. United States Navy SEAL) — специальное подразделение Военно-морских сил США, предназначенное для проведения разведывательных и диверсионных операций с моря.

(обратно)

8

Пудинг на скорую руку (англ.).

(обратно)

9

Нантакет — остров в Атлантическом океане. Входит в состав штата Массачусетс.

(обратно)

10

“Чикаго Кабс” (англ. Chicago Cubs) — бейсбольный клуб, основанный в 1870 году. В течение последних 103 лет “Кабс” ни разу не удавалось победить в Главной лиге бейсбола.

(обратно)

11

Один из самых дорогих ресторанов Нью-Йорка.

(обратно)

12

“Хочу, чтобы ты вернулся” (англ.).

(обратно)

13

“Вечная любовь” (англ.).

(обратно)

14

“Хочешь провести со мной сегодня ночь?” (фр.).

(обратно)

15

Пи Джей О'Рурк (род. 1947 г.) — американский сатирик, журналист и писатель.

(обратно)

16

Все (фр.).

(обратно)

17

Шорле — напиток из вина с минеральной водой или лимонадом.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg