«Любовь от кутюр»

Любовь от кутюр (fb2) - Любовь от кутюр 1068K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Ирина Масарновская

Ирина Масарновская Любовь от кутюр

Часть первая

Чисто по-женски подперев ладонью щеку, Алина сидела за огромным письменным столом и глядела в окно, видя за стеклами вовсе не то, что там, за окном, было. Лицо ее оставалось сосредоточенно-внимательным, даже каким-то чересчур строгим, только в глубине глаз то и дело вспыхивали искорки.

— Алина! Ну соглашайся! Дело того стоит, да и звучит как здорово: «Рекламное агентство «Алина»! — с жаром говорила сидящая напротив нее рыжеволосая молодая женщина. — Георгий уже и договор подписал с Вилли Шнитке.

— А ты откуда об этом знаешь? — не повернув головы, тихо сказала Алина.

— Я? — удивленно и вместе с тем как-то испуганно переспросила собеседница. — Да ты, видимо, забыла, что Громадский при мне у тебя в кабинете показывал проект соглашения.

— У меня в кабинете или у тебя в постели? — Алина мельком глянула на подругу.

Татьяна невольно сжалась под ее взглядом.

— Ладно, Орлова, замнем для ясности, — нечто похожее на усмешку скользнуло по лицу Алины, но так и не расслабило его. — Ты же знаешь, что мне теперь плевать на все, что связано с Громадским. И потом, я человек незлобливый, мягкий.

— Ага, мягкий! — не то подтвердив сказанное, не то усомнившись в нем закивала головой Татьяна. — Эта мягкость твоя — на толщину кожи. А под кожей — сталь!

— И при этом, как вы правильно заметили, госпожа Орлова, сталь высшего качества, — ле-ги-рован-ная! — произнеся по слогам последнее слово, Алина вышла из-за стола и заходила по мягкому ковру перед Татьяной, сидящей на роскошном бархатном кресле и не спускающей с нее настороженных глаз. — Да, да, Татьянюшка, моя сталь — это жизненные принципы. Мой долг перед людьми. Ответственность за дело, которое сама поставила на ноги и везу! — Алина, гордо вскинув свою точеную головку, молча застыла у окна.

— Сама-то ты, сама, но без Громадского вряд ли твой салон так котировался бы в Москве, — задиристо парировала Орлова. — Да и вообще, если бы не Георгий, неизвестно еще, был ли бы этот салон вообще.

— Ну что ты заладила: если бы, если бы, — резко оборвала ее Алина. И вдруг, словно спохватившись, спросила совсем дружелюбно: — Ты не видела сегодня Юлию?

— Она с десяти утра на примерке у Кузнецовой, — обиженным тоном ответила Татьяна.

— Бедная девочка! Вчера работала до полуночи и сегодня чуть свет — уже на ногах! — вздохнула Алина.

— Ничего себе чуть свет — десять утра, — огрызнулась Орлова. — Ты бы ее удочерила, что ли, может она бы и не была тогда такой бедной.

— Опять ты за свое «бы»! — с упреком заметила Алина. — Ну что ты к ней цепляешься? Манекенщица — от Бога, умная, работящая, добрая…

— Комсомолка! Активистка! Скалолазка! Что там еще? Огласите весь список, пожалуйста! — уже почти кричала в лицо Алине Орлова.

— Успокойся, Тань! — Громадская обняла за плечи подругу и заглянула ей в глаза. — Господи! Да ты никак ревнуешь Юленьку! К кому ревнуешь?! Ко мне? Хотя нет, к Георгию!

— Кто мне Георгий, чтобы к нему ревновать? — запальчиво проговорила Татьяна. — Это твой муж.

— Бывший, Танюша. Бывший, из прежней жизни, — повторила Алина, и память услужливо перенесла ее в другое место на несколько лет назад, в такую же далекую юность…

Даже в своем поношенном желтом плаще Алина не чувствовала себя в столице провинциалкой. И в то же время ей так хотелось хотя бы примерить ту изысканную, великолепную одежду, что была выставлена в витринах, на которые указывала ей Рита, не переставая при этом без умолку болтать.

Москва привела Алину в совершеннейшее восхищение. Она была потрясена ее широкими проспектами, бульварами с рядами старых лип, со сверкающими магазинами, элегантными и надушенными женщинами.

После родного тихого Орла, столица казалась семнадцатилетней девушке пещерой Али-Бабы. Только надо было найти заповедную дверь в нее и сказать: «Сим-Сим! Откройся!» — и там, за той волшебной дверью, жизнь — сказка. Со всеми вытекающими из этого последствиями. Она надеялась одна справиться с такой сложной задачей, самонадеянно отвергнув любезно предложенную помощь своей двоюродной сестры Риты Зуевой и ее домашних.

Алина уже два полных дня гостит у них. Ей нравится шумная, веселая атмосфера дома Зуевых.

Ритина мама, Галина Дмитриевна, шьет на дому. У нее одеваются многие известные актрисы. Вчера, например, она видела там Людмилу Гурченко, а сегодня должна заехать за костюмом сама несравненная Пьеха.

«Вот бы Лидке Прудниковой рассказать!» — подумала Алина и украдкой вздохнула, вспомнив свою орловскую подружку и грустные мамины глаза.

— Алинушка, голубка! Ты уж к Галине нашей прилепись, она тебе с устройством в Москве по-родственному помочь должна! — говорила ей на прощание мама, старательно укладывая в чемодан нехитрый дочкин скарб. — Я Гале в письме все написала. И про болезнь свою, и про отцовы неурядицы, и про Алешку. Авось не прогонит тебя сестрица из хором своих. Ее свекровь пол-Москвы обшивает. Галину заказами обеспечила, чай, и тебе что обломится от их знакомств! — промокнув углом передника слезы, Зинаида Дмитриевна горестно смотрела на Алину.

— Мам! Ну что ты бедную родственницу из себя изображаешь? И хочешь, чтобы и я такой провинциалкой-приживалкой к ним явилась! — сердито проговорила Алина, метнув на мать быстрый взгляд своих синих глаз. — Ведь знаешь прекрасно, что я не буду у них долго задерживаться. Поживу, пока экзамены. А потом — в общагу.

— Вот-вот! Этого-то я больше всего и боюсь! Общежитие — девочки-гуленочки, мальчики-пеленочки! — Зинаида Дмитриевна обиженно поджала губы и сразу превратилась в немощную старушку.

У Алины от жалости к ней заныло сердце, и она нежно прижалась к матери.

— Мамуля! Ты же мне доверяешь? Верно? Я сначала стану знаменитой модельершей, а потом уже можно будет и о пеленочках подумать. А пока — никаких мальчиков. Я человек серьезный! Ведь так? — и она улыбнулась обезоруживающей улыбкой.

Зинаида Дмитриевна поцеловала дочь и, перекрестив ее своей натруженной рукой, ушла на кухню готовить Алине ссобойку в дорогу…

Рита Зуева очень обрадовалась приезду Алины. Сестра была на два года моложе ее. И хотя свободный и беззаботный образ жизни, какой могла себе позволить хорошо обеспеченная семья Зуевых, мог вызвать чувство собственной неполноценности или зависть у провинциалки, Алина Светлова, однако, прекрасно вписалась в уклад столичного дома своих родственников.

— Ты — новое, прелестное украшение нашего интерьера! — радостно рассматривая Алину со всех сторон, щебетала Рита. — Да и одета ты просто блеск! — сестра бесцеремонно ощупывала Алинины одежки, даже умудрилась заглянуть под украшенную ручным кружевом ситцевую юбку.

— И где только я не искала что-нибудь подобное, — и в ГУМе, и на Кузнецком. И бабку просила сшить, и матери плешь проела. А она — на тебе — в каком-то занюханном Орле приобрела такой офигенный костюм! — Рита, не скрывая восхищения, дергала за полы фигаро Алининого сарафана.

— Во-первых, Орел — старинный центр русской культуры с прекрасными традициями, — резко сбросив со своего плеча руку сестры и при этом мягко улыбаясь, говорила ей Алина. — Во-вторых, я с третьего класса серьезно занимаюсь моделированием одежды и все, что у меня, а вернее, на мне — сшито моими руками. И этот костюм — тоже! Понятно? — она строго посмотрела Рите прямо в глаза. — И в-третьих, пожалуйста, запомни, что я, хоть и твоя сестра, пусть даже двоюродная, но приехала в Москву не для того, чтобы вы меня здесь все жалели и опекали. Нет, я всего добьюсь сама и буду знаменитой модельершей. Вот увидишь! — она победоносно взглянула на свою собеседницу.

— Ладно, не хорохорься! Поживем — увидим! — дружелюбно ответила Рита. — А сейчас идем, я тебя с бабулей познакомлю! — и она потащила Алину в другую комнату.

При первом взгляде на женщину, сидевшую за электрической швейной машиной, Алина почувствовала, что Клавдия Елисеевна совершенно не похожа на всех других бабушек, каких ей доводилось видеть до этого.

Она была высока ростом, сидела абсолютно прямо, будто королева на троне. Крупное лицо, над широким ртом, вечно растянутым в обманчивой улыбке, торчал большой нос. Веки бабушка накрасила зелеными тенями, в тон измурудно-зеленой атласной блузе.

Клавдия Елисеевна всем своим видом производила впечатление человека надменного и неприступного — но, едва взглянув на стоявших в двери девушек, она внезапно одарила их обворожительной улыбкой.

— Так вот ты какая пташка — Алинка! — трогательно произнесла она, откинувшись к высокой спинке стула. — Красавица! Истинная русская красавица! — с удовольствием разглядывая Алину, говорила она. — Живи у нас в доме, сколько хочешь. Я люблю все красивое. От этого у меня и работа спорится, и душа светится!

Лицо Алины озарила счастливая улыбка и, опустив пушистые ресницы, она спокойно поблагодарила за гостеприимство, но пообещала надолго не задерживаться у Зуевых.

— А это мы еще посмотрим, когда тебя отпускать и куда тебя отпустить, — заметила Клавдия Елисеевна, опять принимаясь за шитье. — Ты в Москву замуж выходить приехала или судьбу свою иначе строить думаешь?

— Я хочу поступать в Технологический на отделение моделирования одежды. — Алина вытянулась перед портнихой, как перед экзаменатором, вся превратившись в слух. Ей показалось, что в звучании голоса Клавдии Елисеевны было одновременно что-то от журчания струек воды в старинном каменном фонтане и от скрипа офицерских сапог, сделанных из добротной, хорошо выделанной кожи.

И еще Алина поняла, что Зуева принадлежит к числу тел людей, кто способен закатить колоссальный скандал, ни разу не повысив при этом голоса.

— А моделирование — это что, дань моде на профессию или… — хмуро спросила бабушка.

— Нет, это цель моей жизни и на всю жизнь! — выпалила Алина на одном дыхании.

— Бабуль! Ты смотри, какие у нее умелые руки. Ведь за этот сарафан любой французский модельер ухватился бы как за гвоздь сезона! Ты видишь, какая прелесть! — подала, наконец, голос до сих пор молчавшая Рита.

— Обижаешь, внученька! Да я как только Алина в дверь вошла, сразу поняла, что если тебя не смогла увлечь своим делом, то значит, ее мне в наследницы по ремеслу Бог послал! — и Клавдия Елисеевна командирским тоном произнесла: — Алина! Бери наперсток, иголку с ниткой вон в той шкатулке и садись, будешь учиться правильно делать тамбурный шов! Согласна? — она поверх шитья глянула на девушку.

— Бабусь! Ты что, мы же с ней в гости к Вадику Ефремову собрались, а ты — тамбурный шов! — возмутилась Рита и потянула Алину за руку. — Идем, поедим что-нибудь, а то к нему до Кунцевской ехать почти час!

Алина осторожно высвободила свою руку и, взяв с рабочего столика шкатулку с нитками, молча села рядом с Клавдией Елисеевной.

— Наш человек! — портниха улыбнулась Алине и, чмокнув ее куда-то в ухо, весело сказала:

— Ладно, сегодня бегите к своему закройщику, а учить тебя шитью буду потом. Всю оставшуюся жизнь.

Сказала и напророчила…

— Ну вот, опять опаздываем. А я обещала, что мы будем к восьми — ворчала Рита, когда они выскочили из метро. Оглядевшись вокруг, девушки прислонились к парапету и стали всматриваться в прохожих.

— Скорее всего, он и сам опоздает, особенно на встречу со мной, — оглядывая каждого встречного молодого мужчину, быстро говорила Рита. — Вадик всегда подчеркивает, что он на пять лет старше меня, что он давно уже взрослый. Правда, он и сейчас зависит от моей мамы, поэтому вынужден мириться с моими капризами.

— А откуда ты его знаешь? — спросила Алина.

— Наши мамы дружили со школьных лет, — ответила Рита.

— А почему твоя бабушка назвала его «твой закройщик»? — Алина с интересом посмотрела на сестру.

— Потому что она, как мне кажется, немножко завидует Вадику. Он хоть и молодой модельер, а уже достаточно известен в кругах специалистов. Скажу тебе по секрету, я подслушала один бабушкин телефонный разговор. Она кому-то жаловалась, что Вадик увел у нее такого знаменитого клиента, как Костя Райкин. А ведь тот шил у нее все свои концертные рубашки, — заговорщическим тоном сообщила Рита семейную тайну.

— Вадик шьет и рубашки? — удивилась в свою очередь Алина. — Ты же говорила, что его удел, главным образом костюмы и легкие платья.

— Понимаешь, у него сейчас сложное материальное положение, — нетерпеливо пояснила Рита. — Вадик хочет иметь собственное ателье когда-нибудь. У нас с этим пока никак. А вот для того, чтобы о тебе заговорили, заметили тебя в мире моды, нужно заполучить хорошую клиентуру и рекламу. И если клиентов ему поставляет моя маман, в тайне от бабули, то рекламу ему обещал Георгий Валентинович Громадский, но для этого нужны деньги, и немалые.

— А кто это, Громадский? — поинтересовалась Алина.

— Ну ты даешь, сестренка! Не знать известного на всю страну фотохудожника! Хотя в твоем купеческом Орле знают, наверное, Тургенева, Островского, а не Гошу нашего, — Рита не смогла сдержаться, чтобы не съязвить.

— Представь себе, что и работы Громадского я знаю, но не могла бы связать его с твоим закройщиком, — парировала ей в тон спокойным голосом Алина.

— Ну ладно, не сердись, Алинчик. — Рита еще раз повертела головой вокруг и, не увидев нигде Вадика, вдруг предложила: — Бежим на ту сторону, вон в том кафе пустой столик у окна. Будем есть мороженое и видеть выход из метро. Пусть, когда придет, теперь он нас ждет…

Рита с удовольствием облизывала шарик крем-брюле, тогда как Алина тыкала ложкой в растаявшее мороженое и рассеянно смотрела по сторонам.

Кроме девушек, в кафе сидело несколько мужчин, которых сюда явно загнало не желание полакомиться холодными сладостями, а возможность опрокинуть чарку-другую горячительного, пока не заметила сварливая буфетчица, да поговорить с друзьями за горькое свое житье.

— Алина! Неужели тебе и впрямь хочется всю жизнь возиться с тряпками, нитками, выкройками? Я как посмотрю на бабулю или мать, когда они во время примерок на коленях с полным ртом булавок ползают перед какой-нибудь заказчицей, а та, скривив губы, морщится и капризничает, — ей богу, кажется, взяла бы иголку да и вколола бы в толстый зад этой тухлой примадонны, — Рита с пристальным интересом рассматривала лицо сестры. — А ты, такая красавица, и в портнихи! Да с твоими данными не шить кому-то, а самой впору демонстрировать шикарную одежду.

— Ты знаешь, Рита, желание стать кутюрье, по-моему, родилось вместе со мною, — задумчиво произнесла Алина.

— Стать кем? — переспросила ее сестра.

— Кутюрье. Это французское слово. В буквальном переводе оно означает «мастер высокой моды», — спокойно объяснила Алина. — Я едва научилась ходить, а уже, по словам моей мамы, из бумаги и лоскутов делала платья куклам…

— Ну, все девчонки в детстве что-то шьют для своих кукол, — вставила Рита.

— А я не просто шила, я долго обдумывала каждую модель, кроила, вымеряла сантиметр за сантиметром. В третьем классе сама записалась во Дворец пионеров в кружок кройки и шитья.

— Фу, скукотища там была, представляю! — Рита жеманно поджала губы.

— Да нет, дорогая, как раз наоборот! У нас была совершенно ненормальная (в лучшем понимании этого слова) наставница Варвара Ильинична. Боже мой, как она владела ножницами и иголкой! Фантастика! — лицо Алины раскраснелось, глаза заблестели, и она, переполняемая воспоминаниями, стала взахлеб рассказывать.

— Мы с Варварой Ильиничной сразу переименовали наш кружок, и уже через полгода весь Дворец буквально ломился на представление нашего Театра моды. Мы сами для него шили костюмы, сами их демонстрировали. Для Варвары Ильиничны всю жизнь кумиром была мадемуазель Коко. Она и для меня теперь идеал элегантности и высокого вкуса.

— Что-то я никак не уловлю, кто стоит за этим именем — мадемуазель Коко? — Рита вопросительно подняла брови.

— Господи! Да ведь так весь мир зовет Габриэль Шанель! Шанель — это и «маленькое черное платье», и духи «Шанель № 5» и бижутерия. Это роскошные магазины во всех частях света, офисы, фабрики и творческие мастерские. В общем, Шанель — это индустрия моды! — выкрикнула Алина так громко, что на нее стали оборачиваться уже изрядно подвыпившие мужчины, сидевшие за соседним столиком.

— Ну что ты расшумелась, — зашикала на нее Рита, — не знала я, что Шанель и мадемуазель Коко — одно лицо. А вот духи я не только видела, но и запах их знаю отлично. Маме недавно Громадский подарил флакон «Шанели». Вот это, я тебе доложу, класс!

— Кто, Громадский? — почему-то шепотом спросила Алина.

— И Громадский — тоже! Вот бы нам с тобой такого поклонника! — мечтательно проговорила Рита. — Всегда выбрит, ухожен, надушен! А как одет! А какие он маман подарки делает!

— А как на это все смотрит твой отец? — изумилась Алина.

— Папке моему, кроме его скальпеля, по-моему, ничего не нужно. Он в клинике пропадает целые сутки. Я просто диву даюсь, как это он сумел меня родить? Наверное, был небольшой перерыв между операциями, — смеясь, сказала Рита.

— Ну, сестра, ты и циник! — внезапно рассердилась Алина и отвернулась к окну.

— И вовсе нет, — Рита придвинулась и обняла Алину за плечи. — Я только слово в слово повторила выражение своего родителя.

— Слушай, Ритуля, пойдем отсюда, пока алкаши к нам не пристали. Похоже, не придет твой закройщик. А на улице уже темнеет, идем, а? — предложила Алина.

— Нет, ты его не знаешь! Вадик обязательный человек, только не очень пунктуальный, как все творческие натуры, — запальчиво возразила Рита. — Думаю, и твоя Шанель опаздывала на свидание.

— Что касается твоего Вадика, я его пунктуальность уже на себе испытываю, а что, как ты выразилась, до моей Шанель, то эта гениальная модельерша именно такой и стала благодаря своей дисциплинированности, необычайной работоспособности и величайшему таланту, — назидательно проговорила Алина и долгим серьезным взглядом посмотрела на сестру.

Чтобы хоть как-то скрасить минуты затянувшегося ожидания, Рита примирительно попросила:

— Алина, расскажи мне что-нибудь про мадемуазель Коко, какую-нибудь пикантную историю. Ведь Шанель — француженка, а французские женщины, да еще богатые, умеют жить красиво! — Рита мечтательно закатила глаза и причмокнула губами.

— Ладно, москвичка, дочка и внучка известных портних, проведу я с тобой ликбез, коль нет твоего приятеля. Но с одним условием: во время моего рассказа — никаких комментариев! Согласна? — Алина вопросительно посмотрела на сестру.

— Постараюсь сдержаться, — неуверенно ответила Рита, удобней усаживаясь на стуле и время от времени бросая взгляды на темнеющее окно и почти опустевшую площадку у станции метро…

— Габриэль Шанель! Более семи десятилетий имя этой женщины для миллионов людей было и остается символом высокого вкуса, — начала Алина.

— Ты уже мне об этом говорила, — заметила Рита. — Я не принимаю у тебя экзамен, так что давай по существу и самое интересное.

— Ну, знаешь ли! — вспыхнула Алина, но, немного успокоившись, продолжила рассказ: — Не иметь «маленького черного платья» от Шанель — это значит быть раздетыми, — часто повторяла нам на занятиях Варвара Ильинична, при этом замечая, что так сказали бы и Эдит Пиаф, и Жаклин Кеннеди.

Но тебе, наверное, не известно, что, кроме уже перечисленных мною вещей, великой француженке Шанель принадлежит и изобретение бижутерии, купального костюма, плиссированной юбки, непромокаемого плаща.

Эта дерзкая женщина отобрала у сильного пола монополию на брюки. Она ввела ту самую короткую фасонную стрижку, что не крадет у ее обладательницы ни капли женственности и скашивает энное количество лет.

А пиджаки, без которых невозможно представить облик современной женщины?

— Алина, а я думала, что пиджаки стали носить недавно, — не удержалась Рита, перебив сестру на полуслове.

— Гениальность Габриэль Шанель в том и состоит, что в то время, когда еще все носили длинные юбки и шляпки-клумбы, она смело, ошарашивая и раздражая, выкинула из дамского гардероба то, что уже не понадобится никогда, и водрузила на вешалки вещи, которые женщины будут носить не год, не пять лет, а весь двадцатый век! — Алина говорила вдохновенно, все больше и больше увлекаясь историей своей героини.

Рита слушала ее, затаив дыхание.

— Но Габриэль Шанель — это не только индустрия моды, это еще и судьба, в которой невозможное стало достижимым. История жизни этой женщины не менее интересна, чем история творчества великой модельерши.

Коко в своих интервью не боялась и откровенно приврать, и пускаться в рассуждения очень личного свойства. Но и в этом была, как и в своей профессии, тонка, изящна и убедительна.

— А ты что, читала ее интервью? — опять не удержалась Рита и конфузливо замолчала.

— Если ты еще раз меня перебьешь, я больше не скажу ни слова, — рассердилась Алина. — Я не только читала все интервью Коко в советской прессе, но мы с Варварой Ильиничной перевели с французского все о Шанель, что сумели достать. Поэтому я и французским владею неплохо, из-за любви к Габриэль! — хвастливо добавила Алина и сразу покраснела.

Рита на сей раз благоразумно промолчала.

— Так вот, о маленьких слабостях Коко, — увлеченно заговорила опять Алина. — Габриэль, к примеру, захотелось заиметь папу-богача и сделать себя обожаемой девочкой. Получилось очень мило и правдоподобно. Все верили, что Коко — это ее домашнее прозвище. На самом же деле так называли Габриэль офицеры местного гарнизона, с восторгом принимавшие хорошенькую певичку из кабаре «Ротонда», где у нее был коронный номер — песенка «Кто видел Коко?»

Габриэль утверждала, что она родилась среди изысканной роскоши. Но это была ложь. Ибо прелестные платья, в которых Коко щеголяла в «Ротонде», были ею, монастырской сиротой, собственноручно перешиты из старья.

К счастью, Габриэль быстро отказалась от мечты стать певицей. Правда, и шитье платьев очень долго не приносило ей ощутимого успеха… В ее жизни всегда большую роль играли мужчины.

— Ого, это уже интереснее! — оживилась немного заскучавшая Рита.

— Да, представь себе, у нее было много поклонников, — Алина снисходительно улыбнулась сестре. — Длительная связь с Этьеном Бальсаном, наследником большого состояния, увенчалась хоть и не браком, как о том мечтала Коко, но открытием собственного магазина на щедрый взнос возлюбленного.

— Бывают же настоящие мужчины! — с завистью вздохнула Рита.

Не обратив внимания на ее замечание, Алина продолжала:

— Потом у Габриэль была долгая связь с Артуром Капелем, по прозвищу Бой, который помог ей открыть Дом моды Шанель. Однако столь радостное событие было омрачено для Коко женитьбой Боя на девушке из «хорошей семьи».

— Ну вот, и капиталисты бывают подлецами, — с сожалением заметила Рита, а потом, спохватившись, виноватым голосом попросила: — Алинушка, я же живая и мне жаль по-человечески твою Коко, потому я и возникаю все время. Прошу тебя, не обращай на меня внимания. Жми дальше, — и она поцеловала сестру в щеку.

— Да ладно, что с тобой поделаешь! — Алина легонько оттолкнула девушку от себя и, поправив съехавшую на плечо тугую черную косу, заговорила опять: — Неудачи на личном фронте Габриэль восполняет успехами в профессии. Она открывает свою фирму и начинает теснить конкурентов. То, что она предлагает, вызывает интерес и шок. И все опыты в сфере новой моды Коко проводит на себе: косы острижены, юбка укорочена, а на свои худенькие плечи она водрузила пиджак мужского покроя. Шанель признавалась, что вдохновение она черпала в гардеробах своих любовников.

Любимое выражение Коко: «Когда женщина меняет жизнь, она старается не брать в нее старые платья…»

— Знаешь, Алина, я ведь тоже придерживаюсь такого же принципа, когда ссорюсь с очередным поклонником, — протяжно произнесла Рита.

— И сколько же раз ты за свои двадцать лет сменила гардероб? — насмешливо спросила сестра.

— Достаточно, чтобы раз в два месяца выглядеть совсем иной, — с вызовом ответила Рита.

— Смотри, не разори семью такими темпами, — укоризненно и даже слегка назидательным тоном сказала Алина и попыталась подняться с места. — Идем отсюда, мне надоело это бесплодное времяпровождение.

— Ну почему же бесплодное? — Рита подняла свои круглые серые глаза и, не мигая, смотрела на сестру. — Ты так здорово рассказываешь о вещах, для меня совершенно неизвестных. Ты меня образовываешь, просвещаешь, можно сказать. И за это я тебе безмерно благодарна! — она неожиданно обняла Алину и поцеловала в лоб.

И в ту же секунду девушки дружно расхохотались оттого, что Рита оставила на гладкой матовой коже Алининого лба четкий карминный отпечаток своей помады. Отдышавшись, сестры принялись за уже третью порцию мороженого.

— Алиночка! Еще что-нибудь про Шанель, ну, пожалуйста! — попросила Рита.

— У Коко в жизни было все как в сказке, — Алина на мгновение задумалась. — Знаешь, Габриэль была необыкновенной женщиной! Сбросив с подиума конкурентов, она стала царствовать одна…

Огромные гонорары. Аристократическая клиентура. Все знаменитости тянулись к ней.

Она купила себе великолепную виллу, обставила ее изящной мебелью. Белый рояль, белые цветы вокруг сама всегда в белом — Коко была как царица, среди богемы и роскоши.

Правда, ее гости никогда не допускались в небольшую комнату на втором этаже, где она часто ночами сидела за маленьким столом, укутав плечи темной вязаной кофтой. Это было ее рабочее место. Здесь Габриэль придумывала свои шедевры. Но это — проза жизни… Она дает балы, посещает оперу, увлекается скачками, знакомится с мужчинами.

И вот однажды на званом ужине Габриэль знакомят, — Алина сделала артистическую паузу и хитро взглянула на сестру: — Как ты думаешь, кто пришелся бы под стать такой женщине, как Коко?

— Ну, какой-нибудь король, наверное! — неуверенно произнесла Рита.

— Да, ты почти угадала. Габриэль представили принца, двоюродного брата русского царя Николая II, Дмитрия Романова.

Страстный, бурный роман начался в тот же вечер. Правда, он был обречен с первых мгновений своего рождения!

— Конечно, Коко — не из королевского рода, — согласно закивала головой Рита.

— И это, безусловно, тоже имело значение. Но главное, 37-летняя Габриэль была на одиннадцать лет старше своего избранника! — с сожалением отметила Алина и замолчала.

— А знаешь, я уже давно пришла к убеждению, что именно такие сумасбродные, противоречащие всякому здравому смыслу увлечения порой составляют целую эпоху в жизни, в то время как самые многообещающие романы не оставляют в ней следа, — со знанием дела проговорила умудренная жизненным опытом Рита.

— Очень тонкое наблюдение! — без тени иронии в голосе согласилась с сестрой Алина. — Об этом романе говорил весь Париж. Габриэль называла Дмитрия Романова «мой принц». Он действительно был необыкновенно хорош собой: очень высокого, как все Романовы, роста, блондин с зелеными глазами и с классической правильностью черт. Алина мечтательно прикрыла глаза и, словно увидев вдруг живого Дмитрия, еще раз произнесла: — Хорош! Чертовски хорош!

— Алина, а ты знаешь, твое описание любовника Коко — это точный портрет нашего Георгия Валентиновича Громадского. И если такой тип мужчины тебе по вкусу, то вскоре ты сможешь узреть его лично. Вот только дождемся Вадика и к нам в мастерскую пойдем, — Рита заметила смятение на лице сестры. — Да ты не смущайся, ведь Громадский — почти старик, ему уже за сорок, — успокоила она Алину, а потом, поставив локти на край стола и скрестив под подбородком руки, попросила:

— Продолжай, мне очень интересно, как все там закончилось у Коко. Наверняка скандалом.

— Да, за этим витязем тянулась скандальная интригующая слава, — согласилась Алина. — Из России Дмитрий был выслан в наказание за соучастие в убийстве Григория Распутина. Именно поэтому он избежал страшной участи царствующего семейства Романовых. К моменту встречи с Габриэль благородная красота и высокое происхождение были его единственным капиталом.

В сущности, Дмитрий ничем не отличался от тысяч своих соотечественников, спасавшихся в Париже от революции и работавших шоферами такси, официантами. Некоторые торговали в лавках фамильным добром, а иные подвизались в качестве платных кавалеров для дам, пришедших поразвлечься в кафе или ресторан.

— Я и у нас знаю не одного жиголо, — вставила Рита.

— Разумеется, пасть так низко Дмитрию Романову не хотелось, хотя положение его было отчаянным, — не обратив внимания на реплику сестры, рассказывала Алина. — К счастью, при скольжении вниз русского принца успела подхватить хорошенькая ручка молодой оперной певицы. Но, очевидно, красавец Дмитрий не давал себе труда соизмерять свои расходы с доходами примадонны. И однажды та пожаловалась Габриэль, у которой заказывала туалеты, что великий князь ей слишком дорого обходится…

— Представляю себе, что подумала на этот счет Коко, — опять подала голос Рита.

— Именно в тот период и произошло ее сближение с Дмитрием Романовым, — сказала Алина вместо ответа на замечание сестры. — Правда, я не склонна видеть здесь только голый расчет со стороны принца и холодное любопытство стареющей мадемуазель.

Безусловно, великий князь увлекся этой женщиной, в которой было столько шарма, острого ума и артистичности! Он даже ревновал Коко к трем поклонникам, которые навещали ее на роскошной вилле, куда Дмитрий переехал вместе с преданным камердинером и слугой Петром.

— Вот это по-настоящему, по-русски! — возмутилась Рита. — Не только сам без гроша на шею бедной женщины, а еще слуг с собой!

— Ну, положим, Габриэль Шанель к тому времени уже была одной из богатейших особ в мире, — резонно заметила Алина. — А во-вторых, и это главное, она по-своему любила это веселое и красивое великовозрастное дитя…

Таким, в сущности, разным, им все-таки было о чем говорить. Любительница душещипательных романов, Габриэль могла теперь услышать нечто подобное из уст своего молодого любовника: жизнь при императорском дворе, интриги, тайны, собственное детство Дмитрия Романова, так же, как и у Коко, обделенное материнским теплом.

Несомненно, Габриэль ощущала себя более сильной и опытной. И она готова была исполнить ту роль, которая, как ей казалось, должна быть свойственна любой из нас.

— Стать одновременно и матерью и любовницей? — догадалась Рита.

— Мужчина всегда представляет женщину маленькой подушкой, на которую он может положить свою голову. Все они ощущают ностальгию по матери! — поучительно произнесла Алина.

— Пожалуй, в первый раз за годы напряженного каторжного труда Габриэль дала себе возможность махнуть на все рукой и отдохнуть, нежась в ласковых объятиях российского принца.

Это лето их любви можно считать сплошной идиллией. С утра до вечера они с Дмитрием бродили по лугам, ловили рыбу, возились с целой сворой собак.

А вечер обязательно заканчивался дружеской пирушкой. И романовский Петр, и слуги Габриэль сбивались с ног, обслуживая многочисленных гостей.

Но «русская любовь» отразилась не только в строчках биографии великой Шанель. Она создала целую коллекцию одежды, взяв за основу русские мотивы: появились расшитые мужские рубахи, накидки и пальто мехом вовнутрь — именно так носили на Руси шубы.

В жизни великой модельерши биографы выделяют целый русский период, когда ее окружали люди искусства и культуры России.

У нее в доме недолго жил композитор Игорь Стравинский. Этот некрасивый, но страшно шикарный и талантливый человек был безумно влюблен в Коко. Однако постоянное присутствие его четырех детей сделало эту страсть мучительной и безнадежной.

Но Габриэль все же нашла случай доказать композитору свое самое дружеское расположение. Она дала немалую сумму знаменитому русскому балетмейстеру Сергею Дягилеву для постановки балета Стравинского «Весна священная». И в своих мастерских сшила костюмы к этому спектаклю.

Правда, деньги эти были даны в долг, но назад их мадемуазель Шанель так никогда и не получила.

— Знай русских! — опять не удержалась Рита.

— Но «русский период» преподнес ей еще один сюрприз, от которого Коко было оправиться труднее, чем от потерянных денег. — Лицо Алины приняло горестное выражение. — Великий князь Дмитрий Романов решил упрочить свое шаткое финансовое положение женитьбой на богатой молодой американке.

— Вот подлец какой! — в сердцах выпалила Рита.

— И мне ее безумно жаль! — на сей раз Алина согласилась с сестрой. — Правда, у Коко в руках оставалось единственное, но безусловно, самое сильнодействующее лекарство: работа днями и ночами до полного изнеможения.

И Алина замолчала, на сей раз надолго.

— Ну что, заждались, птички! Прошу меня тысячу раз извинить за опоздание — возил в Химки костюм одному богатому заказчику. Делаю это в исключительных случаях. И этот исключительный случай — вы, мои прелестные девочки! Зато теперь мы можем кутить хоть всю ночь. Денег у нас — вот! — с этими словами невысокий, гибкий молодой человек, блондин, одетый в черный свитер, бросил на их столик пухлую пачку сторублевок и сел на свободное место рядом с Алиной.

Девушка испуганно подняла на него свои темно-синие глаза.

— Привет, Ритунчик! А это и есть твоя знаменитая сестрица? И впрямь — красавица! Я бы ее в манекенщицы взял! — парень говорил, разматывая при этом со своей шеи длинный черный шарф, потом перехватил из рук Риты креманку и стал быстро доедать оставшееся на дне мороженое.

Рита, оправившись от шока, вызванного внезапным появлением молодого человека, представила его:

— Алина, это и есть «мой закройщик», Вадим Ефремов. Он не нахал. Ты ему сразу понравилась, от этого он так и засуетился.

— Ну что ж, если у вас в столице принято, чтобы девушки ждали парня более двух часов и свидание все же состоялось, я, только на сегодняшний вечер, принимаю эти условия. У нас в провинции очень ценят чужое время и чужое мнение, в конце концов. Впредь знайте: я никогда не опаздываю и сама никого не жду более пяти минут, ясно? — она обвела взглядом притихших друзей. — А теперь давайте знакомиться. Алина! — девушка протянула Вадику свою узкую длинную ладонь и так крепко пожала руку, что он невольно поморщился.

— А вы действительно сильный человек, — он потирал слегка побелевшие пальцы.

— Ребята, давайте сразу на ты, — предложила Рита, — ведь мы же не на светском рауте у твоей любимой мадемуазель Коко, — бросила она в сторону Алины.

— Вы знаете что-то о Габриэль? — удивился Вадик.

— Знает не что-то, а пожалуй, все! Пока мы тут тебя ждали, Алина мне рассказала столько интересного об этой француженке, что я теперь буду стараться одеваться только от Шанель, — весело щебетала Рита, явно оживившаяся и похорошевшая с приходом друга.

Алина молча наблюдала за ней.

— Ну вот что, подружки, берем сейчас такси, едем в Елисеевский, покупаем все, что нужно для дружеской попойки, — и устраиваем у нас в ателье пир. Думаю, и Георгий Валентинович к тому времени уже будет дома. Все вместе и отметим наше знакомство…

Георгий Громадский, довольно известный фотохудожник, когда-то делал снимки для журналов мод и слыл в этой области большой знаменитостью. Но затем ему все надоело, он обленился и постарел. В последнее время увлекся фотографированием обнаженных женщин.

Тут ему позировали, конечно, совсем не те девушки, с которыми он привык работать для государственных журналов. Прежние его знакомые манекенщицы не соглашались сниматься даже в нижнем белье. Он тратил огромные усилия, пуская в ход все свое мужское обаяние, чтобы уговорить их сфотографироваться хотя бы в купальнике.

А у этих нынешних натурщиц нет ни стыда, ни стиля. Конечно, Громадский снимал иногда обнаженное женское тело, просто так, для собственного удовольствия. Но ему и в голову не приходило, что можно такими снимками торговать. Но вот однажды его юная натурщица сунула себе в сумочку фотографию своего соска.

После этого случая выполненные Громадским снимки «ню» вдруг вошли в моду. Зачастую было невозможно с первого взгляда определить, какая именно часть женского тела изображена на них, но фотографии шли, а это, в свою очередь, давало возможность Георгию Валентиновичу жить безбедно.

Вот уже год он снимал в одном из домоуправлений в Кузьминках трехкомнатную квартиру на правах руководителя детской фотостудии.

Громадский делал бесплатные снимки для всех работников домуправления, оформлял к 1 мая и 7 ноября ЖЭСовскую газету, а за это ему бесплатно предоставили не только помещение для студии, но на той же лестничной площадке выделили еще и однокомнатную квартиру для офиса.

В ней-то уже несколько месяцев и обитал племянник Георгия Валентиновича — Вадик Ефремов.

По просьбе Громадского обе квартиры были объединены общей прихожей, и в фотостудию можно было пройти как из комнаты Вадика, так и прямо через входную дверь.

Пока Вадик разгружал на кухне сумки, наполненные деликатесами из Елисеевского, девушки, удостоверившись, что Громадского еще нет, решили осмотреть его студию.

Большая комната была завалена рулонами розовой, голубой и зеленой бумаги, которая использовалась фотографом для создания нужного фона. На одной стене висела огромная белая простыня, на другой была простыня еще большего размера, но черная. Здесь же валялись какие-то серебристые зонтики, насаженные на длинные палки, стоял целый лес осветительных приборов.

Слева был вход в маленькую комнату. Рита щелкнула выключателем, и Алина зажмурилась от света ярких голых ламп, что загорелись над туалетным столиком. На нем стояли разноцветные коробочки с какими-то кремами, валялись губки, смятые бумажные салфетки, маленькие грязные щеточки для окраски ресниц, прозрачные тонкие косынки из шифона, щипцы для завивки волос, портативный фен и много всякой женской парфюмерии.

Алина, пораженная всем увиденным, минут пять простояла не двигаясь.

— И откуда такая красавица? — донесся до нее веселый голос. — Если вы не против, я сейчас же сделаю несколько ваших снимков.

Мужчина, вдруг возникший в двери, произвел на Алину такое впечатление, что она буквально вросла в землю. Перед нею стоял сам великий князь Дмитрий Романов — высокий блондин с зелеными глазами и ослепительной улыбкой. Правда, уже чувствовался возраст. Громадский начал слегка полнеть. Но он был еще очень недурен собою и знал об этом.

Не давая Алине опомниться, фотограф быстро установил свет, направив его на черный задник. Потом он, бережно целуя пальцы Алине, легонько подвел ее к освещенной стене.

— Не бойтесь, моя прелесть. Я — фотохудожник-профессионал. Меня зовут Георгий Громадский. И сейчас я сделаю ваш портрет и назову его «Русское чудо», ибо вы действительно чудо! — все это он говорил, нацеливая на молчавшую и почему-то беспрекословно ему подчинявшуюся Алину объектив своей фотокамеры.

— Сегодня я работаю без помощника. Поэтому мне немного больше потребуется времени, чтобы высветить вашу прелестную головку, — Громадский, невзирая на возраст и рост, был удивительно верткий и пластичный, и в этой захламленной студии порхал, как мотылек.

— Так, красавица, встаньте, пожалуйста, спиной к камере и больше ничего не делайте.

Щелк! — шлепнул затвор фотоаппарата.

— А теперь повернитесь в профиль! — щелк, щелк! — Пожалуйста, подбородок чуть повыше! — щелк! — Отлично, теперь посмотрите на меня. Вот так, умница! — Щелк! Щелк! Щелк!

— Вот и все! Ничего страшного, правда? — Георгий опять подошел к Алине и, заглянув в ее бездонные глаза, нежно поцеловал хрупкую девичью ладонь.

Алина смущенно опустила ресницы и произнесла немного дрогнувшим голосом:

— А я ничего и не боюсь.

— И как вас звать-величать, бесстрашная прелестница? — Громадский откровенно любовался слегка раскрасневшейся девушкой.

— Алина, — взметнув пушистые ресницы, быстро сказала она.

— И имя у вас дивное, необычное, — нараспев произнес Георгий. — Откуда же такое чудо попало в наше холостяцкое жилище? — этот вопрос предназначен был уже скорее Вадику, который выглянул из кухни.

— Добрый вечер, Георгий Валентинович! Вы как раз к ужину. У нас гости! — парень кивнул в сторону Алины.

— Но я пока вижу одну гостью и думаю, что эта наша встреча будет иметь эпохальное значение для моего творчества и личной жизни.

— Конечно, ведь Алина теперь будет жить у нас и вы будете иметь возможность часто посещать наш дом для творческого вдохновения, — с этими словами Рита появилась перед почему-то смутившимся Громадским.

— А, Ритуша! И ты здесь! — без особой радости в голосе произнес Георгий.

— Я привела сюда свою сестру, чтобы она поближе познакомилась с жизнью столичной богемы. — Рита с вызовом смотрела на Громадского. — Да и мама спрашивала, как ваше здоровье, что-то вы к нам давно глаз не кажете.

— Дела, Риточка, дела! — Громадский убрал в стол фотоаппарат и включил верхний свет в студии.

По тому, как он сейчас двигался в павильоне, было видно, что с нервами у него не все в порядке. Донесшийся из кухни призыв Вадика идти к столу был встречен всеобщей радостью…

Ужин удался на славу. Вадик оказался блестящим кулинаром. Девушки от души хвалили его, уплетая за обе щеки салаты и паштеты.

Громадский был в ударе. Он острил, рассказывал очень смешные случаи из своей жизни, сыпал анекдотами.

Алина держалась с достоинством. Безошибочным чутьем женщины она поняла, что Громадский в нее влюбился, сразу и безоглядно. Разобраться в своих чувствах к этому импозантному стареющему красавцу она еще не успела.

Рита, счастливая от присутствия любимого и в то же время заметившая обоюдный интерес сестры и Громадского, вела себя раскованно, но не теряла бдительности.

При каждой попытке Георгия Валентиновича привлечь внимание Алины к его персоне Рита тут же вспоминала вслух о какой-либо истории, связанной с Галиной Дмитриевной и Громадским.

Алина внутренне содрогалась от таких выходок сестры, но внешне ничем не выражала своего недовольства, а чтобы отвлечь внимание от Громадского, завела разговор с Вадиком:

— Как тебе удалось отвертеться от службы в армии?

— Когда мне было четырнадцать лет, я переболел туберкулезом, поэтому военкомат меня забраковал, — просто ответил парень.

— Бедненький мой! — Рита ласково обняла его за шею. — Но теперь же ты здоров! — и она весело подмигнула ему.

— А как случилось, что ты научился шить, да еще так хорошо? — снова спросила Алина.

— Не знаю. Я просто шил и все, — пожал плечами Вадик.

— Но нельзя же просто так взять и начать шить ни с того ни с сего. Так не бывает, — возразила Алина.

Вадик подумал, почесал затылок и сказал:

— Сначала я сшил несколько костюмов своей маме. Она их с удовольствием носила. Правда, мне казалось, что делает она это только ради того, чтобы доставить мне удовольствие. Но потом все ее подруги захотели иметь такие же платья. Ну что ж, была не была! Вот так я и начал! — он широко улыбнулся. — А теперь расскажи, что ты сама собираешься делать в Москве.

Все с любопытством посмотрели на Алину.

— Пойду в Технологический и стану модельером! — серьезно сказала она.

— Как мадемуазель Коко! — вставила Рита.

— Ого, какие замашки у нашей пташки! — Громадский во все глаза с восторгом смотрел на Алину. — Я не сомневаюсь, что вы станете известной в любом деле, за которое возьметесь!

— С чего это такая уверенность вдруг? — ревнивые нотки в голосе Риты заставили Владика сменить тему разговора.

— Девочки, хотите заглянуть в мое ателье? — и он, вскочив со стула, широким жестом отворил дверь в свое жилище…

Маленькая комната при ярком свете подвеса была более чистой и опрятной, чем фотостудия Громадского.

На длинном столе, занимавшем большую часть помещения, на большом куске розовато-лиловой шерсти лежали картонные выкройки.

Слева от двери на самодельном стеллаже были сложены отрезы тканей, а справа стояли две передвижные, на колесиках, высокие вешалки, на которых что-то висело: туалеты были прикрыты белой оберточной бумагой.

— И я очень хочу посмотреть твои работы, — попросила Алина.

— Ладно, но только бумагу я буду снимать сам, — охотно согласился Вадик.

Громадский пошел проявлять отснятую пленку, чтобы узнать, получились ли фотографии Алины, и девушки чувствовали себя рядом со своим сверстником гораздо свободнее, чем при «взрослом» Георгии.

Вадик стал осторожно снимать туалеты с вешалок и вынимать их из-под оберточной бумаги. Оказалось, что он шил главным образом либо костюмы, либо комплекты, подобранные к верхней или нижней частям костюма.

Здесь были весьма художественно выполненные жакеты и юбки в размытых розовом, бледно-лиловом, голубом тонах и такие же по цвету, только более темных оттенков брюки. Были и вельветовые костюмы цвета граната, топаза или сапфира, которые можно было надеть с шерстяными пальто подходящего оттенка.

Модели были простые, без вставных или накладных деталей.

— Эту одежду нужно носить с какими-нибудь яркими и необычными украшениями, лучше всего золотистых оттенков, — объяснял Вадик, а девушки тем временем примеряли то одно, то другое и долго восхищались каждой вещью, глядя на себя в большое зеркало.

— Я конструирую один плащ, но делаю его в трех вариантах по длине: можно выбрать любой. Его можно носить и с поясом и без пояса, и он будет сочетаться с любой другой вещью из той же коллекции, — Вадик извлек откуда-то светло-коричневый габардиновый плащ на пурпурной шерстяной подкладке.

— Мне очень хочется сделать этот фасон и в оловянно-сером цвете с бледно-розовой подкладкой.

— Слушай, это ведь так здорово! Мне почти все нравится, — с восторгом заключила Алина после того, как они с Ритой на протяжении получаса перемерили все, что им показал Вадик.

— Да, действительно, впечатление такое, как будто на тебе вообще ничего не надето, — вертясь перед зеркалом, продолжала Алина. — Этих вещей на себе просто не ощущаешь.

— Я стараюсь делать такую одежду, в которой женщина выглядела бы изящной и элегантной, но при этом не испытывала бы никаких неудобств, — гордо объявил Вадик, явно польщенный похвалой сестер.

Вдруг он неожиданно подошел к стеллажу, взял с него отрез розовато-лилового шелка, отмотал от него несколько метров и, набросив ткань на худенькие плечи Алины, стал орудовать булавками.

— Большинство модельеров работают не так, — Вадика трудно было понять, так как губами он сжимал множество булавок. — Только Ритина бабушка, Клавдия Елисеевна, кроит прямо из рулона и делает разметку булавками прямо на человеке.

— Ты бы пригласил кого-нибудь в помощники мерки снимать, — предложила Рита, наблюдая за его манипуляциями с тканью.

— Ты что? — возмутился Ефремов. — Снятие мерки — это самая важная часть всей работы, и это я всегда делаю сам. Хорошим примерщиком можно только родиться, научиться этому нельзя.

— Самые лучшие примерщики — в Париже! — мечтательно проговорила Алина.

— Да, верно! Только стой спокойно, а то уколю. — Вадик вертел Алину, словно забыв, что перед ним живой человек, а не манекен. — Я могу делать выкройки, шаблоны, кроить, шить снимать мерки, могу стать мастером небольшого пошивочного цеха.

— Ишь, как расхвастался! — с улыбкой заметила Рита.

Не обратив внимания на ее реплику, Вадик продолжал скалывать на Алине шелк булавками. — Я мог многое в портняжном ремесле, но прежде всего и главным образом я — модельер, и когда у меня будет свой собственный салон, ничем другим я заниматься не буду, увольте!

— И уволят, не сомневайся. С твоими претензиями жить и творить нужно где-нибудь на западе Европы, а не на юго-западе Москвы в ателье индпошива № 43 «Мосшвейпрома», — съязвила Рита.

— Зачем ты так зло! — вмешалась Алина, заметив, что Ритины слова обидели парня. — Что ж, по-твоему, и помечтать нельзя? А может, лет через десять и у нас в Союзе что-то изменится и тогда не только Слава Зайцев да Лидия Орлова будут выезжать со своими моделями в Париж. Возможно, именно кутюрье Вадима Ефремова и Алины Светловой украсят номера модных журналов, издаваемых капиталистами.

Вадик благодарно посмотрел на нее снизу вверх, а потом, поднявшись с корточек и отступив слегка назад, проговорил, обращаясь к Алине:

— Ну вот, готово, дорогая. Как тебе это нравится?

Девушка осторожно подошла к зеркалу. На ней был классический греческий хитон.

— Ой, как мне хочется иметь такое! — в восторге воскликнула она.

— Когда стану богатым, тогда сделаю тебе такой роскошный подарок! — щедро пообещал Ефремов. — А пока что я вынужден экономить каждый рубль.

Вадик быстро вынул все булавки, скреплявшие платье, бережно и ловко поймал упавший с плеч Алины и тут же рассыпавшийся материал.

— Пойдемте, выпьем за то, чтобы наши мечты когда-нибудь стали реальностью! — Вадик широко раскрыл перед девушками дверь, приглашая их в кухню.

Громадский еще не вышел из ванной, над которой висела надпись «Фотолаборатория», поэтому компания без него уселась за стол.

Белый рислинг разлили по фужерам и стали его пить медленными, небольшими глотками, как голливудские кинозвезды.

Рита достала из сумки пачку «БТ» и, картинно держа сигарету, закурила.

От выпитого вина Вадик сделался необычайно болтливым. Он стал делиться с сестрами своими планами и замыслами. Эти планы были столь же отчетливы, как вид с обзорной площадки на Ленинских горах, на которой Алина побывала вчера.

Отметив про себя с завистью это их качество, Алина вслух задумчиво произнесла, обращаясь к Вадику:

— Ты так уверенно говоришь о своем будущем!

— Я? — искренне удивился молодой человек. — Да я живу в постоянной неуверенности в себе, в постоянной нерешительности. Внутренне я все время панически сомневаюсь, есть ли у меня хоть какие-нибудь способности, — ответил Ефремов, а потом мрачно добавил: — Ты и представить себе не можешь, какое это мучение — решить, должен ли пиджак быть однобортным или двубортным. А решение это крайне важно, потому что мои заказчики не так богаты, чтобы позволить на себе экспериментировать. Поэтому мне приходится решать сразу, как и что делать.

Помолчав, Вадик добавил, глядя куда-то в сторону:

— Мне даже не с кем посоветоваться.

— А я для тебя не советчик? — Рита смотрела на Вадика глазами, полными слез. Ее пухлые губы дрожали, а каштановые волосы сбились на одну сторону. Дрожавшим от обиды голосом девушка заговорила вновь:

— Бабуля моя тебе постоянно что-то по телефону подсказывает, что подшить, да как пришить. Мама таскает с собой на все выставки — и на Кузнецкий мост, и на Вавилова, и в Олимпийскую деревню. Я все заморские журналы мод к нему волоку от своих подружек, что наезжают из-за бугра в Москву, знакомлю со всякими знаменитостями, которые бывают у нас в доме, только бы найти богатого заказчика, чтобы помочь сделать ему имя в мире моды и — нате вам, он жалуется, что ему не с кем посоветоваться! Сиротиночка бедненький! — Рита громко кричала, размазывая по лицу смешанные с тушью слезы.

Вадик вскочил и, обняв девушку, стал вытирать платком ее вспухшие веки, при этом он говорил ей нежно и ласково:

— Глупышка, ну что ты так разволновалась? Я ведь очень ценю все, что делаете для меня вы, Зуевы. А тебя я люблю, и ты об этом тоже знаешь. Я хочу на тебе жениться, но только не теперь, а когда у меня будут не случайные заказы, а свое дело. Понимаешь? — он осыпал лицо Риты мелкими поцелуями.

Девушка затихла в его объятиях. Алина сочла благоразумным оставить эту пару для выяснения своих любовных отношений, а сама направилась в смежную с фотостудией комнату.

Алина толкнула дверь и остановилась от неожиданности. Комната являла собой странный контраст с артистическим беспорядком фотосалона и с предельно практичной, находящейся в безупречном порядке квартирой Вадика.

В этой комнате, очевидно, жил холостяк — личные вещи Громадского, а это была его «берлога», валялись грудой в ногах широкой тахты: нижнее белье, ботинки, рулоны фотопленки, журналы мод, альбомы.

Все помещение до отказа было завалено осветительными приборами, мешками с торчащими оттуда какими-то частями женской и мужской одежды, шляпами, перьями, вуалями.

Вдруг резкий звонок, доносившийся откуда-то из-под диванной подушки, заставил Алину вздрогнуть. Звонок повторился несколько раз, и только тогда девушка сообразила, что звонит телефон.

Осторожно переступая через груды вещей, Алина подошла к тахте и, сдвинув подушку, вытянула из-под нее телефонный аппарат.

— Алло! — гортанный и очень знакомый женский голос нежно проворковал: — Жорж, шалунишка! Ты что же так долго не подходишь к трубке? И вообще, я скоро буду тебя пороть — ты совсем забыл свою киску!

— Тетя Галя! Это я, Алина! — залившись по уши краской, охрипшим от волнения голосом проговорила девушка. — Георгий Валентинович проявляет пленку в лаборатории.

В трубке раздался щелчок отбоя и пошли частые гудки.

Осторожно положив трубку на рычаг, Алина на цыпочках отошла от телефона. Ее всю трясло, а внутри бешено колотилось сердце. Состояние Алины было близко к обморочному. Ей хотелось куда-то спрятаться, будто она стала свидетелем чего-то безобразно-гадкого.

— Зачем я ее узнала, да еще и назвала! — корила себя Алина. — Господи! Да как же я ей в глаза посмотрю после услышанного? Как мне себя вести с дядей Костей? Ведь я теперь точно знаю, что тетка ему изменяет!

Потом, немного успокоившись, Алина решила не говорить ничего друзьям об этом телефонном звонке, а дома у Зуевых держаться так, будто и впрямь ничего не произошло.

Кстати, дальнейшие события показали, что Алина выбрала верную линию поведения…

Прошло два года. Алина училась на втором курсе в Технологическом институте и жила в общежитии.

Правда, она каждый день звонила Зуевым и в зависимости от того, кто брал трубку, рассказывала о своих новостях.

Рита заканчивала журфак МГУ и проходила практику на Шаболовке. Она мечтала о карьере телевизионного редактора. И когда одна из постоянных клиенток ее мамы — заведующая сценарным отделом литературно-драматических программ — предложила Рите немного у них в редакции поработать, вся семья Зуевых была счастлива.

Рита легко вошла в коллектив, работа ей очень нравилась, и она ей так увлеклась, что стала реже встречаться с Вадиком.

Ефремов к этому времени уже был замечен прессой после удачной коллекции женского осеннего костюма, которую ему удалось выставить, а затем и молниеносно распродать после «Бала моды», проходившего в Олимпийской деревне.

О Вадике заговорили одновременно и в кругах модельеров, и в кругах журналистов, пишущих о моде. Но это были только первые ступеньки, ведущие на Олимп. И на них можно было либо поскользнуться, не заметив подножки коллеги по ремеслу, либо, оттолкнувшись, взлететь на подиум и встать рядом с заветнейшими кутюрье мира.

Вадик предпочитал второе. Поэтому он, не щадя сил и здоровья, работал до изнеможения над новой коллекцией одежды.

В общежитии Алина жила в комнате вместе с очаровательной блондинкой, хохотушкой и гуленой Светланой Гуриной. Света училась на дизайнера, была уже на четвертом курсе и не только ввела для себя свободный режим посещения лекций, но и в общежитии появлялась раз в месяц.

Она быстро подбегала к своей кровати, на которую Алина аккуратно складывала почту. Каждый раз среди множества пестрых конвертов из разных стран Света безошибочно находила письма из Киева, от «ридных мамулечки и папулечки», как она их называла.

Поплакав над листочками из школьной тетрадки — Гурины были школьными учителями — Светлана бросала в сумку какие-то конспекты и учебники, а потом быстро забиралась под свое студенческое одеяло и моментально засыпала.

За два года Алина уже привыкла к таким Светкиным «отгулам». Светлана спала ровно сутки, ничего не слыша и никак не реагируя на достаточно бурную жизнь общаги.

Просыпалась она всегда в одно и то же время — в 7 утра. Невзирая на то, что Алина, сова по натуре, после ночного бдения над очередным чертежом еле раскрывала слипавшиеся глаза, Светлана заставляла ее не только выслушивать рассказы об очередных своих поклонниках, именуемых новомодным словом «спонсор», но и требовала от Алины советов, как ей жить дальше.

Гурина исчезала так же неожиданно, как и возникала, не дослушав Алину, не сказав куда, к кому и насколько она отбывает.

После Светиных «побывок» Алина высыпалась всласть, приводила в порядок подружкину постель и вновь придерживалась уже установившегося режима своей студенческой жизни до очередного «набега» Гуриной.

Кроме друзей-однокурсников да семейства Зуевых, Алина подружилась с Вадиком Ефремовым.

Никаких видов на него как на потенциального поклонника Алина не имела. Вадик был женихом ее двоюродной сестры Риты. А в доме у Светловых бытовала поговорка, со временем переросшая в принцип: «чужое нас не касается».

Поэтому Алина с радостью спешила на каждый звонок Вадика, тем более, что их связывал профессиональный интерес. Алина только подступала к карьере модельера, а Ефремов уже был на полпути к успеху.

— Ты — мой паж, а я — твой фей! — любил шутить Вадик. — Ты еще не волшебник, ты только учишься у такого же неволшебника.

Два раза в неделю после лекций Алина торопилась на квартиру к Ефремову, чтобы сдать мастеру очередное задание: либо подшитый сложным швом подол шифоновой юбки, либо аккуратно вшитый вточной рукав шерстяного кардигана, либо еще какой-нибудь каверзный портняжный «пустячок».

Мастер придирчиво рассматривал работу своей ученицы и почти всегда, удовлетворенно хмыкнув, заносил в специальный журнал — большую амбарную книгу — соответствующую оценку.

Алина с нетерпением ждала того момента, когда мастер, закончив писать, пододвигал к ней журнал и, ткнув пальцем в поставленную отметку, просил Алину:

— Распишись, пожалуйста, вот здесь!

— Зачем тебе эта бухгалтерия? — Алина, улыбаясь, расписывалась рядом с пятеркой.

— Я во всем люблю учет и порядок! — назидательно поднимал кверху палец Вадик. Расхаживая по комнате вдоль стеллажей с тканями и дойдя до рабочего стола, на котором всегда лежал подготовленный к раскрою какой-нибудь отрез, Ефремов обычно останавливался и с серьезным видом говорил:

— Когда тебе через несколько лет придется рассказывать в музее моего имени о том, что ты училась шитью у самого мастера Влади, доказательством тому и станет этот необычный табель, — и он хлопал рукой по коричневому коленкору тетради.

— А может, лучшим доказательством моей учебы у великого Вади станут собственноручно выполненные швы на всех сногсшибательных моделях неподражаемой мадемуазель Алины? — в тон ему, светским томным голосом произнесла Алина, нисколько не смутившись.

— А почему — мадемуазель? — Вадик, смешно подняв светлые брови, удивился только этому слову из всей длинной Алиной тирады.

— Потому что я не собираюсь замуж! — с вызовом, свойственным молодости, почти прокричала девушка.

— Чтобы такая красавица и в старых девах осталась?! — Ефремов, дурашливо обхватив свою голову руками, покачивался на стуле, как китайский болванчик.

— Старыми — будем, а девами — никогда! — Алина, отсалютовав, как пионер, вытянулась по стойке смирно и замерла рядом с голым манекеном.

— Ну и бесстыдница! — со вздохом пожурил Ефремов.

— Так не держи бедную девушку голой в доме холостяка. А еще в знаменитые кутюрье метишь! — капризным голосом произнесла Алина.

— Это кто же здесь голый? — поинтересовался Ефремов, в упор разглядывая нарядную Алину. — Это ты-то голая? Да за этот розовый комплект, что я тебе сшил, могли бы передраться между собой все актрисы из новогоднего «Огонька», принеси я его в Останкино, а не тебе в общагу, — обиженно проговорил Вадик и замолчал.

— Да я ведь говорю про твой раздетый манекен, — Алина постаралась смягчить обстановку. — А что касается этой розовой двойки, так из-за нее я чуть не схватила двойку по моделированию одежды.

— У кого? У Семеновой? — возмутился Вадик.

— Да, представь себе, как только я вошла в кабинет, где шел экзамен, и стала тащить билет, эта старая грымза впилась в меня глазами, а потом таким тихим нахальным голосом говорит мне:

— Послушайте, Светлова! Я думала, что вы — скромная студентка из провинции. И похоже, здорово в вас ошиблась.

— И чем же я так вас разочаровала, Валентина Сергеевна? — спрашиваю я, а сама в это время смотрю на своих сокурсников. У всех ушки на макушке, даже списывать со шпаргалок перестали, так интересен им мой разговор с этой сибирской язвой.

— Ты уж болезнь-то сюда не приплетай, — буркнул Ефремов.

— Причем здесь болезнь? Это кличка Семеновой, она ведь из Урюпинска, а этот город находится где-то в Сибири. Отсюда и сибирская язва, — терпеливо пояснила ему Алина.

— Насколько я помню географию, Урюпинск всегда находился на Приволжской возвышенности, хотя к данному вопросу это не имеет отношения. Так что от тебя хотела эта язва? — поинтересовался Вадик.

— Ее, видите ли, как специалиста по истории костюма интересовало, за сколько долларов и, главное, где я добыла этот комплект.

Алина вышла на середину комнаты и, закатив глаза и поджав губы, явно копируя профессоршу, противно-высоким голосом пропищала:

— Только у Диора могло хватить фантазии, чтобы решиться так соединить верхнюю и нижнюю часть платья. Если снять со Светловой этот роскошный пояс, то вы убедитесь, дорогие мои слушатели, — и Алина смешно раскланялась с невидимой аудиторией, — так вот, повторяю, если снять этот пояс из чудесно выделанной телячьей кожи, то под ним окажется тонкая подкладка, которая держит верх и низ платья. Но до этого мог додуматься только Диор. Особенно ему в этом удался воротник. Уж поверьте мне как специалисту: так кроить умеют только у Диора и нигде больше во всем мире! — при этих словах Алина даже притопнула ногой.

— Хм, — удовлетворенно хмыкнул Ефремов. — Мне, конечно, лестно, что меня сравнивают с самим Кристианом Диором. Но неужели ты промолчала?

— Ха, сейчас! — и Алина приняла воинственную позу. Ее темные густые брови сошлись к переносице, глаза из темно-синих превратились в почти черные, тонкие ноздри вздыбили крылья, и она, медленно наступая на Вадика, стала теснить его к стеллажу:

— Так вот что я вам хочу сказать, уважаемая Валентина Сергеевна: вы как специалист по костюму ошиблись и здорово. Мое платье не куплено за немыслимые доллары у фарцовщиков из ГУМа. Оно мне подарено моим другом!

— О, времена, о нравы! — опять закатив глаза и воздев к небу руки, заверещала фальцетом Алина. — В мои времена скромность была достоянием студентки, а самым большим подарком от юноши был томик…

— Некрасова и Пушкина с базара принесет, — подсказал Вадик прыснув.

— Да, да! Томик стихов не больше! — опять вошла в роль профессорши Алина. — А нынешняя молодежь принимает в подарок платье стоимостью в «Жигули». Вопрос только в том, как за него рассчитываться или чем! — почти взвизгнула Семенова-Алина.

— А вот это уже оскорбление моего человеческого достоинства! — Алина моментально преобразилась из сварливой профессорши в серьезную молодую девушку. — Вы не только плохой специалист, раз не отличаете строчку знаменитого французского модельера от строчки русского мастера, но вы еще и плохой педагог, коль видите в нас, ваших студентках, только «падших ангелов».

— И ты все это ей прямо в глаза сказала? При всех? — у Вадика захватило дух от изумления.

— Представь себе. Фактически я сорвала экзамен. Семенова пулей вылетела в деканат, а через пять минут наша иезуитка-секретарша Люся со злорадной улыбкой пригласила меня в кабинет к «самому» — она подчеркнула это слово, громко повторив на всю аудиторию: «Светлова, тебя вызывают к самому Павлу Федоровичу на беседу». И, вильнув хвостом, это чучело удалилось, громко стуча подкованными металлом каблуками.

— А что декан? — поинтересовался Ефремов.

— Ничего. Он внимательно посмотрел на меня, потом повернулся к заплаканной язве, что, сморкаясь в платок, сидела на диване, и спокойно сказал:

— Дорожайшая Валентина Сергеевна! Безусловно, такой покрой, качество строчки, решение силуэта и, конечно же, отличное знание модели, на которую шился этот прелестный костюм, может многих специалистов старой школы повести по ложному пути.

Дорофеев откашлялся и вновь заговорил, стараясь поймать затравленный и зареванный взгляд старческих глаз Семеновой:

— Это платье похоже на работы дома Диора, но оно изготовлено у нас молодым, подающим большие надежды модельером Ефремовым.

Брови Вадика поползли вверх.

— Вот так я и стояла перед деканом с открытым ртом, а Валентина даже перестала, по-моему, дышать в это мгновение. Дорофеев же опять подошел ко мне и, повернув шариковую ручку острием к себе, начал ею, как указкой, водить по швам моего платья, правда, при этом он ни разу не коснулся ткани, и стал подробнейшим образом объяснять профессорше, да и мне заодно, в чем сходство и в чем различие платья от Диора и платья от Ефремова.

— Ты же знаешь, что мой салон носит название «Вади», — не удержался Вадик.

— Да, конечно, мне еще не хватало там, в деканате, поправить декана и сказать: стыдно, мол, не знать, что великого русского кутюрье величают не по фамилии, что у него есть звучный псевдоним, который уже известен миру, — съязвила Алина, сердито глянув на Ефремова.

— Так что ты получила? — миролюбиво спросил он.

— Извинилась перед всем курсом при Семеновой и Павле Федоровиче за свое хамское поведение. Но экзамен она у меня все же принимать отказалась. Сдавать пришлось «самому» Дорофееву, — как-то скороговоркой закончила Алина.

— Ну и как? Сдала? — подал голос Вадик.

— Конечно, сдала. На отлично. А вот настроение мое портится всякий раз, как увижу Семенову. Она на мое «здравствуйте» в лучшем случае кивнет, — Алина замолчала, нервно постукивая ладонью по столу.

— Ну и пусть кивает. Она свое откивала! Ни черта не знает, а профессор! — рассердился Ефремов. — Вот из-за таких ученых мы и тянемся в хвосте у Европы: ведь там за все нужно платить — за знания, за умение эти знания донести до студента, за постоянное добывание знаний. А у нас? Протекционизм, партийность, и твоя карьера обеспечена пожизненно: хоть в Политехническом, хоть в Химическом, хоть в Технологическом. Каждый день — одно и то же. Даже конспекты лекций для студентов ими написаны раз на десять лет. А то, что мир вокруг меняется денно и нощно, то это, как ты любишь говорить — «чужое нас не касается!» — Вадик сердито задышал. Лицо его стало багровым, глаза налились. — А нас все должно касаться, потому что мы живем на одной планете, под одним небом и дышим одним воздухом!

— Ну, ты даешь! Я и не знала, что у тебя так здорово подвешен язык — ну прямо депутат Верховного Совета. Молодец! Выставляй свою кандидатуру — и сама пойду, и весь курс уговорю: «Голосуйте за Вади!» — Алина весело расхохоталась.

Ее настроение передалось Ефремову. Он стал бегать вокруг портняжного стола и приговаривать:

— «Голосуйте за Вади, и исчезнут заводи!»

— Нет, не так! — Алина стала выбивать по столешнице кулаками какой-то ритм. Пританцовывая, она запела: «Голосуйте за Вади! С ним появятся боди, а у наших у девчат щеки маками горят. Потому, как ни крути, к лицу им платья от Вади, так красивы спереди, а еще краше и сзади…»

— Да уж, действительно, «наши краше и сзади», — повторил задумчиво Вадик. — А ведь моя мечта — делать такую одежду, в которой бы каждая женщина чувствовала себя королевой. — Он вздохнул, и вздох этот выражал отчаяние. — И хочу, чтобы цены на мои костюмы были доступны не только королевам, хотя я бы и их одевать не отказался…

— Опустись на грешную землю. У тебя на кухне давно выкипел чайник, — напомнила ему Алина и уткнулась в какой-то журнал мод…

Рита Зуева время от времени знакомила Алину со своими новыми друзьями. Среди них стало много телевизионщиков — операторов, режиссеров, редакторов. Они любили шумной компанией заваливать к Зуевым и после обильного ужина, всегда прекрасно приготовленного и сервированного няней Манефой, разбредались по большой квартире, отыскивая укромные уголки для душевных бесед.

Алина быстро уставала от этого калейдоскопа лиц и не особенно старалась запомнить, кто из режиссеров сидел сегодня за столом у нее по левую руку, а кто из операторов вчера по правую.

Рита Зуева особенно сошлась с последнее время со своей сокурсницей Таней Орловой. Самым смешным в этой дружбе было то, что, во-первых, когда-то еще на первом курсе Таня, яркая рыжеволосая секс-бомба, отбила у Риты ее поклонника, блестящего молодого офицера Дениса Сурина. Рита очень тяжело переживала и уход Дениса, и предательство подруги.

Но роман Тани и Дениса длился только до конца ее зимних каникул. Потом Орлова сразу забыла о нем, уехав к внезапно заболевшей матери в Орел. Там, в больнице, Таня встретилась с Алиной, которая навещала своего отца, периодически попадавшего в ту же больницу с сахарным диабетом.

Собственно, родители и познакомили дочерей. Общая болезнь и еще сохранившаяся привлекательность Лидии Петровны Орловой позволила Павлу Ивановичу Светлову сначала завести с ней разговор о новом японском препарате, якобы снижающем сахар в крови, в затем ежедневно сопровождать эту миловидную женщину в прогулках по заснеженным дорожкам больничного сада.

Там и встретили их Алина и Таня, когда по наущению вездесущих соседей по палатам разыскивали своих пропавших «стариков».

Девушки сразу не понравились друг другу, интуитивно чувствуя, что эти прогулки до добра их родителей не доведут. Среди зимы над мирными очагами Светловых и Орловых могла разразиться такая гроза, что после ее окончания от семейного счастья обоих домов остались бы лишь горестные воспоминания.

Уже после выхода из больницы Павел Иванович неоднократно делал попытку встретиться с Лидией Петровной и открыть ей свое изболевшееся сердце.

В свои пятьдесят он полюбил, полюбил впервые, глубоко и навеки.

Лидия Петровна тоже всей душой потянулась к этому внешне суровому, но такому доброму и умному седовласому человеку.

Однако семьи встали горой на пути их счастья.

Кроме десятиклассницы Алины, у Павла Ивановича рос сын, 14-летний Алешка. Узнав от матери о том, что у отца появилась «краля-разлучница», мальчик очень сильно к нему привязанный, сначала перестал ходить в школу, а потом и вовсе сбежал из дому.

Нашли Алешку через двое суток во Мценске, у их дальнего родственника, старого учителя Сергея Сергеевича Долинина. Он жил одиноко, среди книг, в маленьком деревянном доме, почти скрытом ветвями столетнего клена.

Алеша приехал к нему первым автобусом из Орла и, ничего толком не объяснив, попросился пожить пару дней. Сергей Сергеевич понял, что неладно на душе у парня. Он накормил мальчика и уложил спать на горячей русской печи, что чудом сохранилась в доме. Примерно к обеду Алеша проснулся и сразу же сказал дедушке Сереже, что в Орел больше не вернется, так как не хочет видеть «этого изменника», своего бывшего отца. Он так и заявил «бывшего», на что Сергей Сергеевич, подумав, ответил ему историей своей неудавшейся жизни.

Алеша очень серьезно выслушал грустный рассказ взрослого, уже довольно старого человека, а в душе его в это время что-то оттаивало, и он уже не только понимал отца, но и полностью принял его сторону. Правда, при этом Алеша еще не решил, как же ему вести себя с матерью, но мальчишеским сердцем почувствовал, что с любовью шутить нельзя, и заставить человека отказаться от своей любви даже, может быть, хуже, чем лишить его жизни.

Так сказал ему дедушка Сережа, бережно гладя рукой довоенную фотографию, с которой нежно улыбалась молоденькая девушка в белом берете и лучистыми глазами смотрела не в объектив фотоаппарата, а просто в сердце старого учителя.

Лина Воронцова погибла в первый месяц Отечественной войны в никогда не знавшем бомбежек Свердловске. Погибла не от голода и холода. Она умерла на второй день после того, как получила письмо от своего любимого Сереженьки. Он написал, что не может жениться на Лине, потому что у него появилась возможность теперь заняться научными разработками состава танковой брони, так необходимой для фронта, для Советской Армии. И поэтому он вместе с семьей своего научного руководителя Ильи Семеновича Морозова уезжает в Новосибирск.

Лина знала, что дочь Ильи Семеновича, Наташа, давно сохнет по красавцу Сергею Долинину. И поэтому она сразу поняла, что скрывается за фразой: «Я освобождаю тебя и себя от слов, которые могли связать наши судьбы в одну».

И Лина, маленькая хрупкая Лина, не смогла пережить предательства. Она просто взяла и умерла.

Только несколько лет спустя, уже будучи разведенным с Наташей Морозовой, Сергей Сергеевич от сестры Лины узнал, что у нее был врожденный порок сердца.

Больше он никогда никого не полюбил. Так и жил один, без жены, без детей, в старом домике в российской глуши — человек, ради карьеры предавший свою любовь.

— И вот к концу жизни я остался, как старик из пушкинской сказки, у разбитого корыта, — говорил Алеше дед, поглаживая рукой старую фотографию, на которую нет-нет да и скатывалась скупая мужская слеза.

И когда, вернувшись в Орел, Алеша узнал, что у Лидии Петровны тоже больное сердце, он вызвал на улицу отца и, глядя в лицо Павлу Ивановичу своими огромными карими глазами, сказал ему:

— Папа! Мы все тебя очень любим! Но если ты действительно не можешь жить без Лидии Петровны — уходи к ней! Побереги ее сердце! А я буду беречь сердце мамы и Алины, — а потом совсем по-детски разревелся, уткнувшись лицом в отцовскую грудь.

Лидия Петровна умерла через десять дней от диабетической комы после очередного грозного дочкиного письма, написанного в ультимативной форме и запрещающего ей даже думать «об этом аферисте». Татьяна не останавливалась ни перед какими эпитетами. Главная цель ее посланий была образумить «сдуревшую на старости лет» сорокапятилетнюю вдову генерала Сергея Афанасьевича Орлова.

«… Помни, что ты — старая больная женщина! Тебе о лекарствах надо думать, а не о мужиках. У тебя есть дочь и память о моем отце, твоем муже. Живи и помни! Если сделаешь по-своему — прокляну! — и размашистая дочерняя подпись внизу листа: — Любящая тебя безумно твоя дочь Татьяна».

Лидию Петровну нашли соседи в пустой квартире неделю спустя, с письмом дочери, прижатом к остановившемуся сердцу.

Узнав о несчастье, Павел Иванович замолк и до конца своих дней объяснялся с окружающими только односложными предложениями.

Таня Орлова, похоронив мать и распродав свое генеральское наследство, навсегда покинула родной город, чтобы вспоминать о нем только при случайных встречах с земляками, которые все реже и реже теперь бывали у нее в Москве…

Однажды перед летней сессией, когда Алина, заваленная конспектами, готовилась к экзамену по философии, в дверь ее комнаты громко постучали.

На пороге, обхватив обеими руками пакеты со снедью, стоял улыбающийся Вадик.

— Ну, подружка, бросай свои книжки, сейчас я буду кормить твой истощенный наукой мозг и желудок, — весело говорил он, одной рукой сдвинув гору конспектов подальше к краю, а другой бережно опуская свертки на освободившуюся часть стола.

— Вади, но я завтра сдаю, а выучена только половина этого талмуда, — Алина с ненавистью ткнула пальцем в учебник.

— А тебе и не нужно больше учить, — со знанием дела заявил Ефремов.

— Это еще почему? — девушка удивленно вскинула брови.

— А потому, моя дорогая, что если ты сдашь философию, к этому предмету следует подходить философски.

— Интересно, в чем это выражается? — спросила Алина с легкой иронией.

— А вот в чем. Ты говоришь, что уже вызубрила половину учебника. Так?

— Ну, допустим. Только я не зубрю, а вникаю, — обиженно заявила она.

— Не придирайся к слову, а вникай в существо идеи, — Вадик сердито посмотрел на Алину. — Сколько вопросов в экзаменационном билете?

— Два, — уверенно ответила девушка.

— Так вот, один вопрос обязательно будет из первой половины учебника, а ты его уже выучила…

— А на второй кто за меня ответит? Пушкин или, может быть, ты? — рассердилась Алина.

— Вся шутка в том, что если ты блестяще — а я, зная тебя уже три года, нисколько в этом не сомневаюсь — ответишь на один из двух вопросов, второй можно преподавателю уже выдавать в общих словах, тем более, что это философия! — Вадик сел на подоконник и выглянул в открытое окно.

Напротив Алининого общежития стоял шестиэтажный дом еще довоенной постройки. Жизнь в квартирах, в основном коммунальных, окнами выходивших во внутренний двор, постоянно была наполнена событиями и чем-то напоминала театр или балаган.

Из-за июньской жары занавески на окнах были разведены, поэтому сейчас, сидя на подоконнике, как в ложе зрительного зала, Вадик мог наблюдать происходившие на противоположной стороне двора и семейные скандалы, и любовные сцены, а также улавливать кухонные запахи.

— Ну ладно, Вадик, ради тебя я прервусь на часок, но не больше! — примирительно сказала Алина и стала разбирать принесенные им продукты.

Ефремов уже собрался спрыгнуть с подоконника на пол, когда взгляд его зацепился за странное сооружение, выглядывавшее из-под умывальника.

— Это что такое? — он пальцем показал под раковину.

Там на полоске линолеума стояла черная плетеная корзина для бумаг, верхняя часть которой была обернута алюминиевой фольгой. В этой фольге, как в гнезде, лежал перевернутый вверх ногами электрический утюг.

— Это моя печка, — спокойно объяснила Алина. — Я купила вот эту сковородку и готовлю в ней на днище утюга. Это новый утюг, дорогой, с терморегулятором. Когда мне нужно поджарить яйцо, я его ставлю на «полотно», а если хочу тушеной картошки, тогда переключаюсь на «шерсть».

Вадик выкатил глаза:

— Но это же жутко опасно! Ты же можешь сгореть! Как ты вообще до сих пор жива? А если ваша комендантша узнает, она же в два счета выгонит тебя из общаги!

— Нет, Ермолаевна меня не тронет. Я ее, и ее дочку обшиваю. А утюг нам положен по списку имущества. Вон, не ленись, прочти, висит в рамке за шкафом, — куда-то в сторону кивнула Алина, мелко нарезая овощи для салата.

— Я знаю, что ты подрабатываешь шитьем, но ведь эти заработки не постоянны, — говорил через полчаса Вадик, с аппетитом уплетая только что поджаренные на утюге горячие бутерброды.

— Но все же это ощутимая прибавка к моей стипендии! — заметила Алина.

— А почему ты не живешь у Зуевых? — поинтересовался Ефремов. — Они же твои родственники, а Ритка и Клавдия Елисеевна в тебе души не чают.

— Да, верно, — девушка согласно кивнула. — Если бы они узнали, что я вот так завтракаю и обедаю, готовя на утюге, то, конечно, закатили бы мне скандал и силой привезли бы к себе. Но я хочу быть свободной и независимой! — она гордо подняла голову.

— Ах да, я и забыл, что передо мной последовательница идей мадемуазель Коко! — Вадик дурашливо склонился в поклоне.

— Не юродствуй, пожалуйста! — одернула его Алина. — Я действительно хочу всего достичь собственным трудом, а не за счет богатой родни.

— Ладно, не сердись, подружка! Я не хотел тебя обидеть, — Вадик дружески похлопал ее по плечу.

Они помолчали.

— Я ведь тебе, если честно, очень завидую, Вадик! — Алин смотрела на юношу своими прекрасными глазами. — Ведь ты уже мастер, признанный модельер.

— Ну, ты слегка преувеличиваешь, — польщенный этой оценкой, Ефремов широко улыбнулся. — Моя работа приносит мне большое удовлетворение. Но не всегда.

— То есть? — удивилась Алина. — Мне казалось, что тебе нравятся твои клиенты.

— Да, нет, пожалуй, — мрачно произнес Алин. — Я вожусь с ними потому, что они пока мне необходимы. Ведь сейчас шить на заказ могут себе позволить очень немногие. Но те, кто приходит ко мне, особенно женщины, избалованные и испорченные шальными деньгами своих мужей и любовников, так называемых «новых русских», не очень верны своему портному, постоянно перебегают от одного к другому, тиражируя при этом авторские идеи. — Он медленно отпил глоток «Каберне» и продолжал: — Я не хочу растрачивать свою жизнь на прихоти нескольких богатых сук…

— Фу, как грубо!.. — скривилась Алина.

— Извини, я сегодня в плохом настроении. Хандрю. Устал, масса всяких волнений. Да еще вместо того, чтобы заниматься важной работой, целый день убил на всякую чепуху: тут на пять сантиметров отпустить, там на десять подшить.

— Не ворчи, это издержки профессии. Сегодня ты развинтился совсем. Может, сделать тебе массаж? — предложила Алина.

— Аленький! — сразу оживился Ефремов. — Ведь именно за этим я к тебе и ехал, хотя знал, что ты сдаешь сессию.

— Ладно, быстрей раздевайся, а то уже темнеет, а мне еще всю ночь сидеть! — приказала Алина.

Она сняла с кровати подушку, расправила покрывало, положила сверху чистое полотенце и засучила рукава.

Вадик сел на край постели, снял рубашку, скинул ботинки и лег лицом вниз.

Алина массировала ему позвоночник, начиная снизу и идя вверх, сильно нажимая пальцами. Когда она перешла на плечо, Вадик почувствовал облегчение, глубже задышал и заговорил:

— Хочешь, я расскажу тебе о своих планах?

— Давай, только не вертись! — позволила Алина.

— Знаешь, я хотел бы заняться массовым производством высококачественной одежды. Конечно, она будет немного дешевле, чем та, что шьется на заказ.

— Господи! О чем ты говоришь? Это же под силу целой фабрике, а не тебе вместе с твоей швеей, пусть и первоклассной! — Алина даже прекратила массаж.

— Работай, работай! — задергал головой Ефремов. — Со временем, а это будет в недалеком будущем, я думаю открыть фирму, которая будет производить под моим именем и по моим моделям и фасонам отличную одежду, а цены на нее будут где-то посредине между стоимостью массовой одежды и заказной.

— А деньги где ты думаешь взять, чтобы открыть свое дело? — Алина перешла уже на массаж шеи, сильными движениями своих пальцев снимая накопившиеся там за день напряжение и усталость.

— М-м-м-м… Как хорошо! — блаженно проговорил Ефремов, вытягиваясь под ловкими ладонями Алины. — Не забывай, что у нас уже давно на дворе перестройка. И как говорит наш генсек, можно все, что не запрещено. Так вот, мой дядюшка, небезызвестный тебе Георгий Валентинович, знаком лично с семейством Стерлиговых.

— Ну и что? Они же не миллионеры, чтобы дать деньги для твоей фирмы, — фыркнула Алина, а затем, похлопав ладонями по голой спине Вадика, скомандовала:

— Ладно, мечтатель, а теперь перевернись и ляг лицом к окну, а то я не достаю до левой стороны как следует.

Вадик выполнил просьбу Алины и, устраиваясь поудобнее на кровати, проговорил:

— Братья Стерлиговы, к твоему сведению, действительно настоящие миллионеры. Ты по телевизору каждый день видишь такую чудную собачью морду в рекламе их банка.

— Это «Алиса», что ли? — изумилась девушка.

— Точно, «Алиса» мне и даст денежки, чтобы сначала открыть салон «Вади» на Скатерном, а потом уже и о фабрике подумаем, — сказал Ефремов, покрякивая от массажа.

— Вадик! А отдавать эти деньги когда? — испуганным голосом спросила Алина.

— Заработаем — отдадим. Они не спешат, так как Громадский сумел их убедить, что «Вади» — выгодное вложение капитала, — успокоил ее Ефремов.

— Могу представить, что наговорил им этот гусар! — и Алина презрительно скривила губы. При этом пальцы ее больно впились в плечо Вадика.

— Ну-ну, полегче! — дернулся он. — С чего это вдруг такое пренебрежение к моему дядюшке? Насколько я могу судить о ваших взаимоотношениях, мадемуазель, то вы не так к нему равнодушны, как пытаетесь сейчас изобразить.

— С чего это ты взял? — Алина, не останавливаясь, мяла левое плечо Вадика, глядя при этом в его лицо.

— Я, во-первых, помню вечер вашего знакомства, — начал Ефремов…

— Интересно, — перебила его Алина. — Ты что, стал летописцем моей жизни?

— Да-да, помню, какие жгучие взгляды бросала ты из-под своих стрельчатых ресниц на моего хозяина, — не отреагировав на Алину колкость, продолжал говорить Вадик. — А еще я был неоднократным свидетелем того, как Георгий смотрит на твой портрет, который у него взяли в журнал «Советская женщина».

— Мой портрет напечатал журнал?! — Алина от удивления даже всплеснула руками.

— Ты что, действительно не в курсе? — пришла очередь удивиться Ефремову. — Насколько я знаю, Громадский даже Зуевым несколько экземпляров послал. Уж у них-то есть, безусловно. Не каждый день фотографии родственниц на обложках журналов печатают. Спроси.

— Как же, они сохранят этот журнал, жди! Особенно Галина. Небось, повесила над супружеским ложем с дарственной подписью автора, — зло сказала Алина. — И как это без моего согласия Громадский мог выкинуть такой номер? — возмущалась она, все больше распаляясь.

— Удачно сказала, но не совсем верно использовала падеж. Надо было с предлогом. Выкинул не что, а во что — в номер, в последний майский номер. Так что, может, уже завтра он появится во всех киосках «Союзпечати», а ты, как проснешься, станешь мировой знаменитостью.

— Ну вот еще, выдумаешь тоже, — внешне сердито, а на самом деле светлея лицом, сказала Алина.

— Слушай, Аленький! А давай я тебя сделаю топ-моделью своего салона? Это же грандиозная идея! — Вадик резко сел на кровати, впившись глазами в улыбающееся лицо Алины. — Представляешь, заголовки во всех газетах мира: «Самая красивая советская женщина», «Топ-модель известного советского кутюрье Вади!»

Алина громко расхохоталась, а потом бросила в Ефремова его рубашку:

— Одевайся, мировое светило, а то заболеешь. Кто тогда будет двигать отечественную моду? — она весело смотрела на слегка смутившегося парня.

Одевшись, Вадик подошел к девушке и чмокнул ее в маленькое ухо.

— Спасибо, Алинка! Ты просто вернула меня к жизни! У тебя чудесные руки. Кстати, ты можешь неплохо зарабатывать массажем. Хочешь, я представлю тебя своим богатеньким клиенткам?

— Только посмей! — рассердилась Алина. — Массаж я делаю только очень близким людям. Бесплатно, так как я делюсь с ними своей здоровой энергией. Понятно?

— Хорошо, согласен. Я сегодня все делаю неудачно, даже шучу, — конфузливо проговорил Вадик, виновато глядя на девушку.

— Вот сдашь завтра свою философию — приглашаю вас с Ритой к нам на ужин! — неожиданно предложил он.

— К тебе и Громадскому? — насторожилась Алина. — Я его не видела уже полгода и еще бы столько не встречалась, особенно после его выходки с моим фото.

— Вот чудачка! Радуйся, что прекрасный фотохудожник сделал тебя в одночасье фотомоделью мира! — Вадик хитро улыбнулся.

— Как раз этого я меньше всего хотела бы! — возразила Алина. — Я хочу придумывать одежду и демонстрировать ее, а не свое лицо.

— Начни с малого: «Весь мир знал ее только в лицо!» — пошутил Ефремов, а потом серьезно предложил: — Алина, а что если ты не поедешь на каникулы в свой Орел, а поработаешь со мной, поможешь подготовить к осеннему показу мою новую коллекцию, и заодно мы вместе подумаем над проектом салона «Вади». Согласна?

— Ой, я не знаю, — девушка даже растерялась от этого неожиданного предложения. — Я ведь давно не была дома, — задумчиво проговорила она, а потом, словно что-то решив для себя, сказала: — Спасибо, Вадик. Я постараюсь оказать тебе максимальную помощь, но только дай мне рассчитаться с сессией и хотя бы недельку побыть дома.

— Ты — ангел! — Вадик сгреб в охапку Алину и закружил по комнате. Потом осторожно поставил ее на пол и сказал: — Я тебе вместо аванса сошью костюм. Из темно-синего шелка под цвет твоих чудных глаз, с низким вырезом. Сможешь летом носить его прямо так, ничего не поддевая. Только с ниткой жемчуга.

— Теперь бы еще кто жемчуг мне подарил, и я буду вполне счастлива, — засмеялась в ответ Алина.

Легкие занавески из полупрозрачной ткани колыхались под слабым дуновением ветра, но даже здесь, в гостинице «Орбита», стоящей на берегу Москва-реки, августовская жара была невыносима.

Вадик Ефремов, который без отдыха работал последних три месяца, сейчас был серым от усталости и испытывал вполне понятное напряжение. Он бесконечно выскакивал из номера «люкс», который за сумасшедшие деньги снял для него Громадский, ставший на время менеджером-продюсером маленького шоу, подготовленного к сегодняшнему показу новой коллекции моделей Ефремова.

Сбивалась с ног и Алина, постоянно проверяя, не забыто ли что-нибудь необходимое для показа. Она также должна была помогать двум манекенщицам.

Рита Зуева согласилась встречать гостей и рассаживать их в демонстрационном зале, а ее подруга Таня Орлова, обладавшая красивым голосом и умевшая увлечь публику, должна была объявлять каждую модель.

Летний сезон катился к концу, и большинство московских ведущих салонов моды уже провели к этому времени показы своих коллекций. Подготовленные ими модели были, как всегда, изысканны, шикарны и невероятно дороги. Их приятно было рассматривать, но в таком наряде простой смертный рисковал своим здоровьем, а в метро, на эскалаторе, даже и собственной жизнью.

На этом фоне простые и удобные модели, подготовленные Ефремовым, должны были обязательно обратить на себя внимание.

Первой на пороге импровизированного зрительного зала появилась Галина Дмитриевна Зуева в сопровождении улыбавшегося Громадского и двух своих подруг. Потом подошли несколько постоянных клиенток Вадика с мужьями.

Клавдия Елисеевна села вдали от своей невестки и, подозвав к себе внучку, тихо прошептала ей:

— Готовьте ваш журнал заказов, Ритуля. Я куплю пару вещей, даже если твой закройщик выставит напоказ похоронный комплект.

Подошли несколько коллег Громадского, обвешанные фотокамерами. Таня Орлова провела и усадила пару молодых журналистов, пишущих о моде. Пришли и Ритины коллеги с телевидения. Всего собралось человек тридцать. Несмотря на широко распахнутые окна, в зале было трудно дышать. Все обмахивались платками и газетами.

Но вот раздался звон колокольчика, и из соседней комнаты вышла первая манекенщица. На ней был надет костюм с длинным жакетом фиолетового цвета и короткой желтой юбкой. На голове большой берет из черного бархата, а в руке она держала плащ в фиолетово-черную клетку.

Манекенщица широко улыбнулась, будто перед ней была многотысячная аудитория, походкой необъезженной лошади прошла на середину комнаты, а потом медленно обошла ее по кругу, часто останавливаясь и поворачиваясь.

Поскольку в показе участвовали только две манекенщицы, нужно было задерживать как можно дольше демонстрацию каждой модели, чтобы другая девушка успела тем временем переодеться. В смежной комнате, где происходила подготовка к выходу, швея держала наготове следующее платье, Алина подхватывала то, которое манекенщица сбрасывала с себя, а Вадик, стоя около двери с секундомером, вручал выходящей необходимые аксессуары и украшения.

Когда демонстрация всей коллекции завершилась, присутствующие вежливо похлопали. Фотографы попросили манекенщиц выйти для финального фото.

Затем официант из гостиничного ресторана, получивший инструкции от Громадского, обнес всех зрителей фужерами с шампанским.

В соседней комнате Георгий Валентинович наличными расплатился с манекенщицами, как это было теперь принято в московских частных салонах.

Постоянные клиентки Ефремова заказали по одной вещи, о чем Алина сделала аккуратную запись в журнале заказов.

Мать Риты, то и дело томно улыбаясь почти не смотревшему в ее сторону Громадскому, выжидала, возьмет кто-нибудь шерстяной костюм кремового цвета, пиджак которого напоминал по покрою китель морского офицера. Его не взяли. Своеобразный фасон явно не подходил для полнеющих женщин среднего возраста. И тогда Галина Дмитриевна купила этот костюм.

Клавдия Елисеевна Зуева приобрела костюм-тройку цвета индиго, а для дома купила роскошный стеганый вельветовый халат с ручной вышивкой.

Подойдя к Алине, она сказала ей, указывая на расшитый воротник халата:

— Я свой тамбурный шов узнаю и в костюме английской королевы, если его будешь расшивать ты. Или меня подвело на сей раз зрение? — и она хитро взглянула на зардевшуюся девушку.

— Ну что вы, Клавдия Елисеевна! Конечно, вы не ошиблись. В коллекции у Вадика есть несколько моих работ: я же ему помогала! — Алина смущенно опустила глаза.

— А что ж он, ваш закройщик, ни словом не обмолвился о такой помощнице? — возмутилась Зуева.

— Тише, пожалуйста, тише! — испуганно замахала на нее руками Алина. — Ну подумаешь, сделала для друга пару стежков, так сразу и объявлять об этом на весь мир?

— Да твоя, как ты говоришь, пара стежков через лет 5-10 будет стоить в несколько раз дороже, чем все эти тряпки, купленные мною сегодня у вашего закройщика! Попомнишь мое слово! — кивнув на прощание окружающим, Клавдия Елисеевна величественно удалилась. Официант почтительно нес за нею упакованные вещи, приобретенные у «Вади»…

Как только последние из зрителей ушли, все создатели сегодняшнего спектакля собрались за круглым столом одной из комнат в снятом «люксе».

Вадик Ефремов в изнеможении упал в кресло и, обхватив голову руками, тупо уставился на журнал заказов.

Все молча смотрели на него.

— Ни от кого ни одного заказа! Только от друзей! — чуть слышно, горестно вздохнув, произнес он.

— Ну откуда деньги у моих коллег, например? — несмело заметила Рита. — Вот если бы здесь был кто-либо из отдела рекламы нашего телевидения или из музыкальной редакции, где делают клипы за доллары, тогда да, тогда можно было бы всю твою коллекцию, мой дорогой, купить! — расстроенно заявила она.

— Ничего, ребята, не унывайте! Я поговорю со своим спонсором Арменом. Думаю, он, посмотрев работы Вадика, захочет ему помочь, — как-то загадочно оглядев притихшую аудиторию, произнесла Орлова.

— Ну что ж, поживем — увидим! — Георгий Валентинович вышел на середину комнаты. — Я считаю, что сегодня у нас у всех знаменательный день: мы стали свидетелями рождения нового имени в мире моды. Салон «Вади» очень скоро станет популярен так же, как и дома мод Зайцева и Юдашкина. Я это предрекаю! — и Громадский, три раза хлопнув в ладоши, громко произнес: — Праздник продолжается! Всем шампанского!

И в ту же минуту три официанта вкатили сервировочные столики, уставленные всевозможными ресторанными явствами.

Георгий Валентинович весело подмигнул слегка опешившему Ефремову и, высоко подняв над головой бокал, весело прокричал:

— Гулять так гулять! Слава «Вади»! — и, быстро осушив бокал, по-купечески швырнул его на пол.

Звон разбитого стекла веселой музыкой несся из открытых окон «люкса»…

На следующий день резкий телефонный звонок рано утром разбудил Георгия Валентиновича. Едва соображая, Громадский схватил трубку.

Захлебываясь от счастья, Рита кричала по ту сторону мембраны:

— Проснитесь же, сони! Скорей включайте телевизор!

В утренней программе фоторепортаж с нашей выставки! Вы послушайте, что говорят и как!

Георгий Валентинович бросился к телевизору, нажал на кнопку «Останкино» и, как был, в одних трусах, побежал в соседнюю комнату будить Вадика. Полусонные, они уставились на экран. Едва услышав свою фамилию, Вадик сразу очнулся и весь превратился в слух. Фоторепортер выгодно снял все модели Ефремова, а бойкий женский голос за кадром со знанием дела убеждал зрителей, что они очень много потеряли, не побывав на показе коллекций осенней одежды «Вади».

— При всей несхожести этих моделей их выделяет из всего виденного ранее на московских подиумах безупречное ощущение стиля, — говорил анонимный репортер. — Разные по фактуре и конструкции, слегка эпатажные, игривые, раскованные, чувственные, агрессивные и сдержанные, модели Ефремова несут на себе отпечаток личности создателя. В них нет и намека на вторичность…

— Вот ты и проснулся знаменитым, — изрек Громадский. — Интересно, кто же это так постарался, что успел к утренней программе не только отпечатать снимки с нашей выставки, но даже сделать к ним очень профессиональный комментарий?

— Георгий Валентинович, несколько дней назад ко мне забегала Ритина приятельница Таня Орлова! — вдруг воскликнул Ефремов.

Громадский вопросительно посмотрел на него.

— Ну и что из этого следует? — недоуменно спросил он Вадика.

— А следует то, что Татьяна, вроде шутя, взяла у меня интервью, сказав, что оно нужно ей как эскиз к портрету великого русского кутюрье, — так она выразилась, — о котором в будущем собирается написать книгу…

— Погоди, не тараторь, — Громадский незло перебил Вадика. — Слушай, о чем сейчас говорит ведущая телепередачи.

«Мы благодарны молодой журналистке Татьяне Орловой, так оперативно и, главное, достаточно умело сделавшей вместе с фотохудожником Евгением Ермишевым этот репортаж о Вадиме Ефремове — новом имени в русской моде, — диктор очаровательно улыбнулась и пригласила малышей посмотреть мультик.

— Ай да Татьяна! Ай да молодец! — Громадский широким шагом мерил свою захламленную всяческим реквизитом комнату, то и дело спотыкаясь о коробки, светильники, чемоданы. — И как же это я вчера Женьку Ермишева просмотрел? — от удивления он остановился перед Вадиком, сидящим в накинутом на голые плечи халате.

Высокий, достаточно стройный, с сильным торсом, Георгий Валентинович был красив той мужской красотой, которая часто проявляется к сорока годам.

Вадик измерил его с головы до ног оценивающим взглядом и произнес, отводя взгляд в сторону:

— Дядя! А вы тоже могли бы стать хорошей фотомоделью. Правда, трусы олимпийские тогда нужно было бы заменить на что-то новенькое, ну, например, от фирмы «Адидас».

— Бесстыжий! — Громадский схватил валявшуюся у изголовья тахты большую банную простыню и, завернувшись в нее, направился в сторону ванной.

— Почему же я бесстыжий, если профессионально оценил ваши внешние данные? — вслед ему спокойно проговорил Алин.

Опять зазвонил телефон. На сей раз звонила сама Орлова.

— Вадюша? Ты, конечно, смотрел? — с чувством собственного достоинства спросила Татьяна и, слегка понизив голос, произнесла: — Мой Армен тут для твоего будущего салона кое-что оставил. Так что жду в гости, можешь с Риткой, в пятницу к 18 часам. Адрес мой записан у тебя в журнале заказов, — Орлова положила трубку.

Ефремов еще несколько минут обалдело смотрел на внезапно замолкнувший аппарат, а потом начал лихорадочно вертеть телефонный диск, набирая номер квартиры Зуевых.

Рита ответила сразу, будто дежурный диспетчер:

— Слушаю вас!

— Ритуля, умоляю тебя, объясни мне, что для меня мог оставить этот Татьянин Армен? Она зовет нас с тобой к себе в гости в пятницу, но ведь я же завтра еду на неделю к Григонюсу в Вильнюс. Он пригласил меня на презентацию своего салона мод. У меня уже билет в кармане, — капризным голосом говорил Ефремов.

— Вадик, насколько я могу судить об этом деле, Армен, наверное, сегодня увидел Татьянин репортаж и понял, что в тебя можно вкладывать средства, — немного подумав, пояснила Рита. — Армен сам никому из ее знакомых почему-то не показывается, все дела решает через Таньку.

— Он кто, этот Армен? Ее любовник, что ли? — переспросил Ефремов.

— Фу, как грубо! — фыркнула Рита. — Любовник, если по-советски, это так примитивно и пошло.

— Смотря какой любовник. Если он босс…

Рита прервала Вадика на полуслове:

— Армен может и босс, но для Орловой он спонсор!

— Ах, да, я и забыл, что так теперь вы зовете всякого, кому дарите любовь за большие деньги и тряпки! — разозлился Ефремов.

— Успокойся, не злорадствуй. Армен действительно любит Таню. Сам видел, есть за что: красавица обалденная, умница! — восхищенно проговорила Рита.

— Ну, допустим, не красивей тебя! — вставил Вадик.

— Не льсти, пожалуйста, — Рита немного помолчала. — Так вот, думаю, что Армен готов сделать соответствующие инвестиции.

— Да, нахваталась ты новых словечек у себя на телевидении, — не удержался от комментария Ефремов.

Рита пропустила эту его реплику мимо ушей.

— Конечно, идти к Орловой нужно, обязательно. Но если ты не можешь в пятницу, не говори ей об этом. Я схожу одна, выясню по возможности у нее про все, что касается твоего дела, а потом тебе доложу. Согласен?

— Ну конечно, Ритуля, родная! — обрадовался Вадик. — Ты мой секретарь, полпред, друг сердечный.

— И любовница, — слегка дрогнувшим голосом сказала Рита.

— Зачем же так! — почти на шепот перешел Ефремов, словно его мог кто-то услышать в этой пустой комнате. — Ты — моя единственная любовь! И если мои дела сдвинутся с мертвой точки, то к показу моей весенней коллекции, уверен, ты уже будешь подписывать пригласительные билеты как супруга Ефремова.

— Ладушка! Родной! Я так счастлива! Прости меня за резкость! Я все для тебя сделаю и даже больше, — весело защебетала в трубку Рита, а на лице Вадика разлилась блаженная улыбка. Он от удовольствия зажмурил глаза, прилег на тахту Громадского, прижался ухом к телефонной трубке и через несколько минут уже сладко спал, сморенный напряженным трудом последних дней и радостью ожидания дней новых…

С шестнадцати лет ее фигура бросалась в глаза мужчинам. Пышный бюст в сочетании с тонкой талией, длинными ногами и округлыми бедрами, да еще в придачу рыжие волосы и зеленые глаза делали Таню Орлову очень обольстительной. Особенно ей не давали проходу представители так называемого сильного пола с восточной окраской.

Приехав из провинциального Орла в столицу с надеждой поступить на журфак МГУ, Татьяна сразу стала объектом поклонения нескольких московских чиновников.

Ей откровенно было предложено переспать с одним из университетских комсомольских функционеров за право льготного поступления как дочери советского генерала, погибшего при исполнении интернационального долга.

Таня фыркнула, как дикая кобылица, и, послав очень грубо и далеко молодого нахала, блестяще сдала экзамены, о чем и телеграфировала матери в Орел.

Лидия Петровна Орлова тяжело перенесла гибель мужа, стала часто болеть. Но, когда Таня была уже в университете на третьем курсе, вдруг возникла эта поздняя любовь между ней и инженером Светловым. Таня узнала обо всем от своей орловской тетки. Она в резких тонах написала матери, что никогда не простит ей предательства памяти отца.

Через неделю соседка Лидии Петровны по площадке, захлебываясь в слезах, сообщила Танеиз Орла о смерти Лидии Петровны.

Таня поначалу бурно переживала кончину матери, корила себя за свое злое письмо к ней, но потом, поразмыслив, успокоилась.

Еще через год Татьяна «для пробы», как она сама говорила своей единственной близкой подруге Рите Зуевой, вышла замуж за старшекурсника, филолога, москвича Артема Голикова.

Прописавшись у свекрови, Татьяна полностью окунулась в жизнь московской богемы.

Эвелина Эдуардовна Голикова работала в издательстве «Искусство», поэтому лично знала всю «приличную Москву», как любила говорить она, затягиваясь дорогой сигаретой и попивая кофе из чашки севрского фарфора.

Артем Голиков, похожий на ежа, толстый веселый увалень, типичный московский мальчик-мажор, был начисто лишен чувства ответственности за свои слова и поступки. Он влюбился в Татьяну в одночасье, едва увидев ее в университетской библиотеке, куда он заглянул к очередной своей подружке Миле Куниной.

Орлова в то время как раз отдыхала от сердечных дел, и когда буквально на второй день их знакомства этот шикарный молодой человек предложил ей разделить с ним всю его дальнейшую жизнь и кров, Таня, не долго думая, согласилась.

Отец Голикова, крупный номенклатурный работник, служил в очень серьезном учреждении на Лубянке. За ним каждое утро приходила черная «волга», а в подъезде дома сидели попеременно за небольшим столиком у входа то молодой человек в штатском, то толстая тетка со злым бегающим взглядом, так что в квартиру Голиковых можно было попасть, только предъявив этим вахтерам удостоверение личности.

Татьяну приняли в доме Голиковых на равных, даже иногда хвастаясь невесткой — дочерью афганца-героя, советского генерала, оставившего к тому же ей неплохое наследство и кое-какие льготы.

Артем любил шумные компании, долгие вечеринки, незаметно переходившие из одних суток в другие. Он умел красиво и вкусно есть, шикарно одеваться и не жалел папиных денег на Татьяну.

— Ты должна иметь отличный «прикид»! — говорил иногда Артем, раскладывая вороха одежды перед смущавшейся в начале их семейной жизни Татьяной. — Это сегодня принесла для тебя лично Лизка Старыгина. Говорила, весь Лондон только такие шмотки и носит нынче.

Постепенно Татьяна освоилась с бытом семьи Голиковых. Теперь, когда Артем приволакивал ей очередную порцию тряпок, привезенных из-за бугра кем-то из его друзей, она рассматривала эти вещи снисходительно, оценивая и их, и себя с долей иронии. Она уже и так одевалась, как истинная столичная дама, знавшая толк в вещах и, главное, умевшая отделить истинную ценность от подделки.

Но по прошествии полугода после их богатой и громкой свадьбы Татьяна вдруг заметила, что Артем как-то охладел к ней, начал поздно возвращаться от друзей, перестал приглашать ее вместе с собой на бесконечные вечера, дни рождения и коктейли.

А однажды, вернувшись после двухдневного отсутствия в их квартиру, подаренную родителями, Артем, как был в плаще, плюхнулся на пуфик в прихожей и сказал, глядя на Татьяну осоловевшим взглядом:

— Слушай, старуха! Давай разбежимся, а? На время…

Татьяна, только что вышедшая из ванны, слушала его, прикрывая грудь воротником шелкового хитона. Она никогда не перебивала собеседника. Орлова умела слушать, и это ее качество всегда приносило ей только пользу.

— Тань, ну пойми меня, ведь ты не девочка. И сама обжигалась уже не однажды, — он, вдруг сообразив, что сказал пошлость, с опаской глянул на жену.

Она спокойно рассматривала его своими зелеными глазами, будто видела впервые. Ее длинные, еще влажные после душа волосы цвета старого золота крупными прядями рассыпались по точеным плечам, слегка прикрывая пышный бюст.

— А ты хороша! Чертовски хороша! — удовлетворенно хмыкнул Артем. — Найдешь себе еще кого-нибудь, если уже не нашла.

— Разрешаешь? — не то спросила, не то согласилась с ним жена.

— А что? Мне на жалко. Я ведь и сам не ангел, — он, слегка покачиваясь на нетвердых ногах, поднялся с пуфика и направился в кухню.

Татьяна, не проронив ни слова, последовала за ним.

Артем открыл дверцу холодильника, взял банку немецкого пива и, ловко сковырнув ногтем металлическую скобу, жадно припал к лившейся из банки холодной янтарной струе.

— Так мне что, готовиться к разводу и разделу имущества? — осторожно спросила Татьяна.

— Зачем? — испуганно произнес Артем, даже забыв опустить вниз руку с банкой, отчего пиво полилось ему за воротник плаща.

— Так ты же несколько минут назад предложил мне… — Таня не успела договорить фразу.

— Я сказал: давай разбежимся на время. Понятно?

Артем приблизился к ней, дыша в лицо перегаром.

Татьяна отшатнулась, слегка оттолкнув от себя мужа.

— А как к этому «разбежимся» отнесутся твои предки? Это во-первых! — она загнула палец на правой руке. — И, во-вторых, я бы не хотела опять возвращаться в общежитие или проситься на постой к Ритке Зуевой. У меня нет для этого никаких оснований. Ясно? — Татьяна внимательно посмотрела на Артема.

— Чудачка! — примирительно проворчал тот, пытаясь удобнее устроить свое массивное тело на изящном кухонном табурете. — Я не выселяю тебя, не требую развода и раздела барахла. Я, может быть, по-прежнему люблю тебя… Но если хочешь знать, то моя любовь, она особенная, скрытая от глаз людских, — Артем помолчал и стал потихоньку всхлипывать.

— Ну вот, началось. Пил бы поменьше, тогда бы и плакать не пришлось, — с этими словами Татьяна подошла к мужу и краем своего шелкового халата утерла ему, как маленькому, заплаканное лицо.

Артем взял обеими своими лапищами ее изящную узкую ладонь и стал покрывать мелкими поцелуями.

— Следующим твоим жестом будет приглашение в супружескую спальню? Так, что ли? — Татьяна с трудом высвободила свою руку и отошла к двери.

— Да нет, старушка. В том-то и дело, что я боюсь тебя в постели, — задумчиво произнес Артем.

— Вот те здрасьте! — удивленно воскликнула жена. — С каких это пор, интересно бы знать?

— Чуть ли не с первой нашей ночи, — почти неслышно проговорил Артем. — Я сразу понял, что я для тебя совсем не интересен, как мужчина, — он виновато посмотрел на жену.

— Если быть честными до конца, то ты прав! — с вызовом заявила Татьяна. — Я, безусловно, всегда притворяюсь, что мне с тобой хорошо в постели.

Артем вдруг моментально протрезвел.

— Так почему же ты за меня замуж пошла, если сразу поняла, что я не подхожу тебе как мужик? — почти прокричал он ей в лицо.

— Не кричи, пожалуйста. Сам заварил кашу, сам и расхлебывай! — Татьяна взяла спички, зажгла газ и поставила на плиту чайник. Потом она достала из кухонного буфета банку растворимого кофе, чашки и, поставив все на стол, сама присела у плиты, закурив сигарету.

Артем настороженно молчал, наблюдая за ее действиями.

— Ты думаешь, мне безразлично то, что ты мне говоришь сейчас, и то, что у нас было прежде? — Татьяна всыпала две чайные ложки кофе в чашку, плеснула кипятка и стала остервенело растирать гущу по дну чашки.

— Сахар не положила, пенки не будет, — подсказал Артем.

— Забыла, и все из-за тебя! — взвилась супруга. — Мне сегодня идти на зачет по английскому, а я уже две ночи не сплю, все тебя жду.

— На тебя посмотрев, можно подумать, что ты спишь по сорок часов в сутки, не менее, такой у тебя свежий вид, — спокойно возразил Артем.

— Спасибо за комплимент, — успокаиваясь, буркнула Татьяна. — Но ты меня все время сбиваешь с мысли…

— Главное, чтобы она была, — заметил Алин и, поднявшись с табурета, стал здесь же в кухне стягивать с себя плащ, приговаривая при этом: — Сидит, понимаешь, кофе по-польски себе готовит, а то, что муж уже два дня не кормленный — ей наплевать! Давай завтрак! — Артем хотел шутя шлепнуть ладонью по стеклу, но не рассчитал свою силу. От удара огромного кулака Артема чашка с кофе подпрыгнула и с грохотом рухнула. Осколки тончайшего фарфора и капли кофе разлетелись по всей кухне.

Татьяна застыла в немом испуге. Артем и сам не ожидал от себя ничего подобного. Он плюхнулся на табурет и громко расхохотался.

— Вот, уже и посуду делим, чашки бьем. А как дело и впрямь дойдет до развода, что бить будем? — говорил он сквозь смех.

— Я думаю, нам лучше начинать с трельяжа или телевизора, — в тон ему, переходя от испуга к веселью, сказала жена. — Больше звона будет!

Они отсмеялись и, сталкиваясь лбами в маленькой кухне, начали собирать осколки фарфора.

— Слушай, Артем, давай поговорим хоть раз серьезно, — предложила ему Татьяна, когда следы драмы были отправлены в мусоропровод, а на столе дымился аппетитный омлет и лежали свежие тосты.

— Давай! — Артем ел с большим аппетитом. Он совершенно протрезвел, умылся и опять вернулся в свое благодушное состояние. — Танюша! Жизнь слишком длинна для одного чувства! Теперь, когда мы до конца сознались друг другу, давай будем дружить, как пионеры, и хранить нашу семейную тайну от других, как краснодонцы.

— Артем, не кощунствуй! — оборвала его Татьяна.

— Я в смысле — никому-никому не скажем, что наши супружеские узы теперь только чистая формальность, а на самом деле я — свободный мотылек, а ты — бабочка, — и он чмокнул жену в распахнувшейся на груди ворот халата.

— Ничего себе, Мотылек Бегемотович, — смеясь, Таня растрепала волосы на голове мужа. — А куда или, вернее, к кому, если не секрет, ты собираешься уйти?

— Не секрет. Помнишь ту библиотекаршу Милу Кунину? Мы с тобой познакомились при ней…

— Это такая хорошенькая круглая брюнетка? — Татьяна удивленно подняла брови. — Но ведь она самая обыкновенная девушка, таких в Москве тысячи.

— Ну и слава богу! — воскликнул Артем. — И хорошо, что обыкновенная. У меня уже одна есть — из ряда вон, особенная — собственная супруга! — и он с гордостью посмотрел на Татьяну. — Зато Мила меня давно и бескорыстно любит и готова ждать, пока я не освобожусь от тебя.

— Так в чем же дело? — лицо Татьяны стало серьезным. — Хочешь развод? Пожалуйста!

Артем отрицательно покачал головой.

— А может ты задумал меня задушить, как Отелло Дездемону? Признайся, ну! — она подошла к Артему вплотную и обожгла его взглядом своих глаз, ставших сейчас темно-изумрудными.

— Видишь ли, дорогая! — Артем обнял жену за талию и легонько притянул к себе. Она не сопротивлялась. — Мне нет никакого резона ни душить, ни травить тебя, ни резать. Пока я официально женат, мои предки совершенно спокойны и их не волнует, живу ли я здесь, или же таскаюсь по друзьям и подружкам. Это не их трудности. Как говорит моя мама, жена воспитывает мужа таким, какого она достойна.

— Значит, я воспитывала бабника и гулену? — улыбнулась Таня.

— Это просто замечательно, у меня необыкновенная жена! — опять захохотал Артем. — Говорит о муже, что он бабник, а сама при этом не орет, не дерется, а улыбается.

— А ты помнишь легенду о Тамерлане и обложенном им непомерной данью городе? — тихо спросила Татьяна.

— Неужто и ты смеешься только потому, что тебе нечего больше терять? — серьезно спросил Артем.

— Похоже, ты прав. Я теперь, после нашего объяснения с тобой, чувствую себя, как говорится, «голым человеком на голой земле», — она тяжко вздохнула. — Я действительно не люблю тебя, я просто благодарна тебе за все хорошее, что было и, возможно, еще будет между нами. Я сирота и физически, и духовно: ни родных, ни мечтаний, ни идеалов, ни надежд — и она грустными, полными слез глазами посмотрела на мужа.

Артем наклонился и погладил ее по голове, как маленькую девочку, потом, слегка приподняв пальцем ее подбородок, произнес:

— Лети, птаха, ищи счастье! А если я понадоблюсь — только свистни!

Еще раз поцеловав жену, Артем взял плащ и вышел в коридор. Через минуту Таня услыхала, как остановился на их этаже лифт, а потом пошел вниз. Все в доме затихло…

С этого дня прошло уже почти два года. Первое время Татьяна ничего не говорила Рите Зуевой о своем договоре с Артемом. Но потом ее темперамент взял свое, и Рита, видя в своем доме подругу то с одним, то с другим поклонником, сама напрямую спросила Орлову, когда та пришла к Зуевым с очередным другом:

— Татьяна! А как Артем смотрит на твоих дружков? И почему ты перестала ходить с ним к нам?

— Артем на все смотрит положительно, то есть он положил себя на тело Милки Куниной…

— Ну зачем же ты так? Я ведь не знала, что ты мстишь Голикову за измену, — обиженно сказала Рита и отвернулась к окну.

Татьяна подошла к ней и обняла за плечи:

— Прости меня за грубость, Ритуша, но я мщу не Артему, я мщу себе.

— За что мстишь? — недоуменно переспросила Рита.

— За то, что хочу счастья и не могу его найти, — сказала Татьяна. — Ритуша! Давай не будем об этом. Для окружающих и для родных мы с Артемом по-прежнему муж и жена. А по существу — мы свободные птицы.

— Не волнуйся, я умею хранить тайны! За это и Вадик меня ценит, — почему-то зашептала Рита.

— Ефремов тебя на руках должен носить и пылинки сдувать, а он, видите ли, за умение хранить тайны ее ценит! — съязвила Орлова и вдруг предложила Рите: — Хочешь, я познакомлю тебя с одним «боссом», профессором-хирургом из Кремлевки? — и, не получив ответа, продолжила: — Учти, вдовец, есть квартира, дача, машина… Может, и женится, хотя сначала снимет пробу…

— Я, конечно, могла бы тебя выставить за это предложение, но учитывая, что ты это делаешь из-за дружеских чувств ко мне, я тебя прощаю, — сердито выговаривала Рита. — Но впредь — учти. Мне никого не нужно в жизни, кроме моего Вади! — и она обожгла Орлову своим лучистым взглядом.

Больше подобных разговоров подруги не заводили, но с тех пор у них повелось, что Татьяна раза два в месяц заглядывала к Зуевым на огонек. А потом девушки уходили в Ритину комнату, и там Орлова исповедовалась перед Ритой, а скорее перед самой собой, рассказывая обо всех своих похождениях без утайки. А рассказывать Татьяне было что…

Артем перебрался к Миле Куниной и навещал Татьяну довольно редко, только чтобы что-нибудь забрать из личных вещей, а заодно за чашкой кофе поболтать о житье-бытье.

И Таня очень быстро привыкла к тому, что она полновластная хозяйка уютной двухкомнатной квартиры и собственной жизни.

Старшие Голиковы особенно не докучали ей ни визитами, ни телефонными звонками. Иногда, договорившись предварительно, Таня с Артемом навешали стариков и засиживались допоздна за обильным ужином. Потом Артем подвозил Татьяну в их прежний дом, а сам уезжал к Миле в Медведково.

Как известно, «от сессии до сессии живут студенты весело». Татьяна не слишком загружала свой мозг чтением учебников. Она ходила на лекции нерегулярно, а дружба, основанная на натуральном обмене заморскими тряпками со старостой Олей Шамякиной помогала Орловой всегда в день проверки посещаемости студентов оказываться на месте.

Та же Шамякина, прознав, что муж Татьяны временно сменил место жительства, осторожно попросила однажды у Орловой разрешения прийти к ней в гости со своим другом. Таня, немного подумав, протянула Шамякиной ключи от квартиры. Ольга взяла их, бросив на Татьяну счастливый взгляд.

После этого случая Оля стала усиленно сватать Орлову. Она была коренной москвичкой, общительным человеком с огромным количеством друзей и знакомых.

Едва Татьяна успевала переступить порог собственной квартиры, как раздавался оглушительный телефонный звонок, и Ольга, задыхаясь от возбуждения, радостным голосом предлагала познакомить Татьяну с потенциальным женихом.

Иногда Таня сдавалась и соглашалась встретиться с очередным кавалером, но только где-нибудь за пределами квартиры: в кино, в кафе, в сквере — где угодно.

Обычно в женихи себя предлагали либо маменькины сынки с ранними залысинами и застарелыми гастритами, либо старые холостяки со вставными зубами, готовившие себе нянек или сиделок. Попадались иногда и чужие мужья, которых особенно устраивало наличие у Татьяны жилья.

Каждое очередное знакомство заканчивалось стандартно. Проводы из кафе, сквера, кино до Татьяниного дома, чаще на метро, чем на такси, просьба о чашечке чая и вороватая попытка ее раздеть через пять минут после того, как чай был выпит… Один иногородний приятель Шамякиной, приехавший в командировку в Москву из Донбасса и получивший пощечину от Орловой, когда полез к ней под юбку, объяснил ей:

— Чего руки распускаешь? Если ты такая правильная, сделай себе пластическую операцию, а то ведь внешность у тебя такая, что посмотришь — и сразу хочется!

Татьяна вытолкала его взашей и решила больше не поддаваться ни на какие Ольгины предложения.

Спустя неделю после визита командировочного Шамякина пригласила Татьяну к себе на вареники. Орлова поколебалась слегка, но потом согласилась.

Оля Шамякина и сама была похожа на вареник. Худые руки и ноги и очень мясистая часть от шеи до бедер как спереди, так и сзади. Зато головка ее вызывала симпатии и мужчин, и женщин.

С черными вьющимися кудряшками, с коротким носом, круглыми глазами и губами, похожими на букву «О», она казалась сверхпростодушной и кукольно-бесхитростной, хотя на самом деле была практична и трезва.

Муж Ольги, худенький юркий мужичок, работал сутками на «скорой», и Ольга как-то пожаловалась Татьяне, что ее Ванек устает на дежурстве и не тянет как мужик. Потому-то она и водила любовников, правда, не к себе в дом, а на квартиру к Орловой.

— Танюша! Ну не сопротивляйся! Эдик тебе должен понравиться! — говорила Ольга, когда подруги, сидя на кухне у Шамякиных, ели вареники с вишнями. — Если хочешь знать, я бы и сама не прочь с ним завести шашни, но в его вкусе такие женщины, как ты!

— То есть? — Татьяна вопросительно глянула на «сваху».

— Ты — яркая, очень соблазнительная и умная, — Ольга говорила, любуясь Татьяной.

— Спасибо, женщины редко говорят друг другу правду, — очень серьезно сказала Орлова и вдруг весело захохотала: — Оля! Ты, наверное, так всегда говоришь обо мне тем кавалерам, что хотят обязательно попить чайку у меня на Беговой? Да?

— Ладно тебе, как ни говорю, а все мимо, — незлобливо отмахнулась от нее Шамякина. — Но на это раз, думаю, тебе повезет, Эдик Мезин — парень что надо! — уверенно заявила Ольга.

— А что ему от меня надо? — поинтересовалась Татьяна.

— Хочешь, как на духу расскажу про него все, что знаю сама? — пропустив мимо ушей колкость, спросила Шамякина.

— Ну, валяй! — благосклонно согласилась Орлова.

— Мне нравится цинизм Мезина, — задумчиво проговорила Ольга. — Я знаю его с детства. Мы жили в одном дворе на Герцена. Он был немного старше меня и дружил с моим братом Женькой. Эдик закончил филфак МГУ, западное отделение. Владеет несколькими языками. Одарен, но очень ленив, — сообщая эти подробности, Ольга следила за реакцией Татьяны.

Та медленно водила чайной ложкой по скатерти, словно и не слушала подругу. Ольга обиженно замолчала.

— Так чем занимается сейчас этот одаренный циник? — Татьяна весело посмотрела на Шамякину. — Сколько у него покинутых жен и детей?

— Сейчас он одинок, — поспешно проговорила Ольга.

— Ну конечно, непризнанный талант, не понятый семьей гений, — иронизировала Татьяна.

— Конечно, Эдик — не святой. Сначала он бешено прорывался в Союз писателей, публиковал лакейские статьи о разных секретарях при литературе, воспевал их произведения, как Гомер подвиги Одиссея, а потом, прорвавшись, занялся общественной деятельностью, — сказала Ольга, гордая за знакомого.

— Знаем мы этих общественников, — вставила Татьяна. — Небось, доставал продукты для Дома литераторов ценой дефицитных билетов на Высоцкого.

— И вовсе нет! — насупилась Ольга. — Мезин руководит молодыми писателями.

— Ах, вон оно что! Значит, Мезин не хухры-мухры, а Руководитель! — Татьяна подняла вверх указательный палец. — Я не люблю, чтобы мной руководили, — грозно произнесла она, а потом улыбнулась мечтательно: — Я хочу, чтобы меня любили, и только тогда я позволю, чтобы по мне руками водили…

— Тань, я хочу, чтобы ты знала про Эдика все, — несмело вновь начала Ольга.

— Ну, что еще с ним приключилось? Он что — голубой? — испугалась вдруг Орлова.

— Бог с тобой! Он уже сменил трех жен! — замахала на нее руками Шамякина.

— Наркоман, что ли? — со страхом спросила Татьяна.

— Нет, но в молодости он пил по-черному, а сейчас завязал, — стараясь заверить себя и подругу, сказала Ольга.

— Ладно, знакомь меня со своим Хэмингуэем! — согласилась Татьяна…

Мезин сидел у Орловой в комнате, привалившись к спинке дивана и в упор рассматривал Татьяну.

Он был в кожаной куртке и клетчатой ковбойке. И хотя Эдик не отличался особой красотой, все же его долговязая фигура сохранила определенную привлекательность, как и лицо с большим красноватым носом и маленькими умными глазками усталого слона.

— Слушай, Рыжая, а почему бы нам не попробовать? — сказал он, дожевывая бутерброд с ветчиной. — А вдруг я тебе понравлюсь…

— А если нет? — Татьяна посмотрела ему прямо в глаза.

— Не попробуешь — не узнаешь, — протянул Эдик.

— Перетопчешься, все вы одинаковы, — усмехнулась Орлова.

— Не скажи! — запальчиво проговорил Мезин. — Я веселый в постели. Дурачусь до полной отключки…

Эдик действительно оказался веселым любовником, он обладал большими сексуальными возможностями не в пример Артему, Татьяниному супругу. При этом Мезин восхищался собой, постоянно отмечая вслух свою неукротимость.

В промежутках между занятиями любовью он успевал рассказывать анекдоты, курить, острить и с видом гурмана хвалить и Танины «жаркие достоинства».

Но Орлову от него быстро «укачало», и она стала допускать его к себе не чаще, чем раз в неделю.

Прошло три месяца. Постепенно они стали остывать друг к другу, хотя интимную связь пока не прерывали.

Эдик всегда приходил в дом со своими продуктами. Он сразу оккупировал кухню, выдворив Татьяну, жарил, парил, резал все сам. Потом вносил в комнату поднос с неожиданными закусками. Эдик называл из «наши междусобойчики».

Мезин больше пил, чем ел, но он всегда хвалил Татьянин аппетит, утверждая, что только такие женщины, которые хорошо едят, полноценно работают в постели.

О своих делах Мезин всегда говорил вскользь, но довольно оптимистично, презирая при этом и друзей, и врагов, но все же он казался Татьяне бродячей собакой, мечтающей о хозяине с твердой рукой и командирским голосом.

В любви Эдик был искусен и ненасытен. Он являлся к Татьяне чаще всего в субботу, и они валялись с ним в постели до середины воскресенья.

Мезин любил готовить изысканный завтрак. Он приносил его к постели и умолял, чтобы Татьяна ела прямо сейчас, не одеваясь, так как ему нравилось ее рассматривать всю, как есть, «натюрель». При этом Эдик много пил, курил и посыпал пеплом простыню.

В этот свой приход он, медленно поглаживая Татьяну по оголенному колену, вдруг сказал:

— Слушай, Тань, грех такой телке, как ты, тратить попусту время на меня. Хочешь, я познакомлю тебя с мужиком, который ничего не пожалеет за этот круп?! — и он по-хозяйски похлопал Татьяну по бедру.

Таня, уже начавшая было привыкать к его заботе, ненавязчивой и легкой, восприняла такое предложение как глупую шутку:

— Тебе не терпится стать моим сутенером? — насмешливо спросила она, накрываясь одеялом.

Эдик облизнул тонкие влажные губы:

— Не кантуйся… Нам хорошо вместе, но тебе нужна достойная оправа, на которую бедный литератор никогда не заработает…

Повисла долгая пауза.

— А кандидат богат? — прервала молчание Татьяна.

— Крутой советский миллионер, — хриплым голосом ответил Эдик.

— Ну что ж, знакомь, — сказала Орлова, посмеиваясь…

В следующую субботу Мезин привел с собой маленького седого армянина с короткой татарской бородкой, похожего на актера Жана Габена.

— Армен, но не Джигарханян, — спокойно оглядывая немного смутившуюся Татьяну, представился ей гость.

Армен вел себя вежливо и уважительно. За столом, поддерживая светскую беседу, спрашивал Таню о спектаклях, которые она смотрела, о выставках, бывших на слуху у всей Москвы, поинтересовался, что она читала из новинок.

И хотя Армен не разглядывал ее квартиру, Татьяне показалось, что он все обсчитал, как техник-смотритель.

А потом они ушли. Эдик очень суетился, сгибался перед Арменом, что-то спрашивал, как нетерпеливая девица, мечтающая быстрее потерять невинность. Но Армен даже не спросил у Татьяны номер телефона.

И, если честно, ее это разозлило.

На другой день, когда Таня после лекции по психологии стояла возле старого университетского здания и думала, ехать ли ей к себе на Беговую или заглянуть к Зуевым на часок другой, благо до них недалеко, как вдруг ее окликнули.

Армен стоял, облокотившись на дверку темно-вишневой «вольво». Он приветливо улыбнулся Тане. Она, внутренне сопротивляясь, все же подошла к машине.

Армен галантно целуя ей руку, сказал:

— Немного опоздал, простите. Но пришлось спешить к вам через всю Москву, у меня объект на Дмитровском шоссе.

— А разве мы с вами условились о свидании? — Татьяна надменно вскинула брови.

— Но ведь вы меня ждали? Давайте сейчас вместе пообедаем для начала разговора. Прошу! — и он широко распахнул перед Татьяной дверцу машины…

Маленькое валютное кафе на Садовом кольце было, очевидно, хорошо знакомо Армену.

Едва они с Татьяной вошли в обеденный зал, к ним тотчас подбежал молодой официант, похожий на рождественского ангелочка. Он, улыбаясь, кивнул Армену и его гостье и подвел их к угловому столику возле окна, завешанного несколькими тюлевыми шторами, создававшими приятный оптический эффект.

Официант все так же молча быстро накрыл столик и, разлив вино в узкие бокалы, удалился, пожелав приятно провести время господину Долуханяну и его даме.

Повертев в своих пальцах бокал и посмотрев на игру света и вина, Армен мягким, чуть гортанным голосом сказал, глядя прямо в глаза Татьяне:

— Вы меня устраиваете. Я выяснил, что вы здоровы, энергичны, честны…

— Оперативно, — едва выдавила из себя Орлова.

— Нет времени на сантименты, дорогая. Итак, условия: я знаю, что формально вы замужем и у вас пока есть собственное жилье. Но я не хочу встречаться с вами в супружеском гнездышке. Я сниму для вас однокомнатную квартиру и обставлю ее по своему вкусу…

В этом маленьком седом человеке было много того, что Татьяна про себя считала «мужским». Она посмотрела в его твердые холодные глаза, и сходство с Габеном сразу растаяло: ни доброты, ни сострадания они не выражали.

— В Москву я приезжаю дней на десять раз в два-три месяца. В это время вы будете для меня секретарем, стенографисткой, машинисткой…

— А вы забыли, что я студентка и мужняя жена? — негромко проговорила Татьяна.

— Милая девушка! Думаю, что это не помеха для нашего союза, если вы к тому же еще и достаточно благоразумны, — Армен бросил на Татьяну оценивающий взгляд. — Я буду за любую оказанную мне помощь вам платить значительно больше, чем вы получаете от деканата и своего супруга или, скорее, от его родителей.

— А во время вашего пребывания в Москве я должна буду еще вас обстирывать? — с иронией в голосе произнесла Татьяна.

— Обижаете, — металлически засмеялся ее будущий шеф и любовник. — Но все же деньги просто так не даются, а тем более неплохие деньги. Придется вам немного подналечь на английский, освоить компьютер…

— Я вам буду нужна только в качестве образцовой секретарши? — поинтересовалась Татьяна.

Армен усмехнулся.

— За каждую работу вы будете получать разную зарплату, — и он нежно поцеловал Татьянину холодную руку.

Она молча разглядывала Армена, пытаясь разгадать профессию этого человека, воспитанного, даже образованного, но лишенного каких-либо профессиональных примет.

— Если вы не против, я буду брать вас с собою на приемы, премьеры, выставки, банкеты. Я уверен, вы меня не подведете, — спокойно говорил Армен своим гортанным голосом.

— Тогда мне придется объявить своим родным, что я перехожу на заочный и устраиваюсь на работу в престижную фирму, — в раздумье, скорее самой себе, чем собеседнику, проговорила Татьяна.

— Я не сомневаюсь в вашем уме и сообразительности, — Армен оценивающе глядел на Орлову.

Она молчала. Ей эта сцена казалась нереальной, точно спектакль одного актера.

— Не знаю, в какой фирме вы будете служить для своих домочадцев, но в мои дела я не советую вам вникать, для вашей же пользы. Однако заверяю вас, в них нет уголовщины.

Официант подлетал к ним, менял бокалы, приносил на горячих тарелках вкуснейшие, хотя непонятные закуски.

Они молча ели. Армен давал ей время все осмыслить. Тишина, уютный свет, маленький властный мужчина начинали постепенно завораживать Татьяну. «В конце концов, женщины испокон веков имели любовников при живых мужьях, — подумала Орлова. — Хотя Артем для меня супруг только по паспорту. И это вскоре станет известно его родителям.»

— А еще, Танюша, я смогу класть на ваше имя доллары в любом банке Европы, — прервал ее размышления Армен. — По сто долларов в месяц.

— Почему так мало, это же нищенская сумма, — Татьяна напряженно улыбалась. — Московские путаны за одноразовый сеанс получают намного больше.

Ее ирония была оценена по достоинству. Армен дал ей закурить и сказал:

— Не будем мелочиться, я просто хотел вас испытать. Думаю, долларов пятьсот вас пока устроит…

Татьяна опустила глаза, проиграла пальцами гамму на столе.

Между тем Армен достал из кармана небольшую бархатную коробочку и, открыв ее, извлек оттуда роскошный перстень. Он осторожно надел его на палец Татьяны. Крупный бриллиант в скромной оправе сиял и переливался в лучах настольной лампы.

— Я бы не протестовал, если бы вы сейчас пригласили меня к себе, — сказал он слегка дрогнувшим голосом.

Татьяна полюбовалась перстнем, но потом сняла его со словами:

— Не люблю незаработанных вещей.

Армен усмехнулся.

— Такой женщине я плачу авансом.

Теперь он смотрел на Татьяну с откровенным желанием, стершим с его лица оттенок воспитанности.

Он неплохо разбирался в женщинах, этот искуситель. И Татьяна, как в омут головой, решилась на этот договор с Арменом.

Она встала из-за стола и сказала Армену:

— Только никакой торговли мною среди своих знакомых!

— И даже за особую таксу? — сощурил карие глаза Армен.

— Я брезглива! — Татьяна гордо вскинула голову.

— Посмотрим, — тон Долуханяна был снисходителен, — может быть, вам придется радовать лишь меня одного.

Месяц спустя Татьяна уже имела ключи и была хозяйкой в однокомнатной квартире на Полянке, в престижном доме.

Квартира была обставлена по вкусу и с размахом Армена: антикварная мебель, финский холодильник, японская теле- и радиотехника, богатый супермаркетский набор продуктов.

Татьяна принимала Армена на роскошной египетской кровати сначала с опаской и снисходительно к его возрасту, но потом она стала даже испытывать удовольствие от этих встреч.

Армен оказался сверхумелым любовником, озабоченным тем, чтобы и партнерша получала радость от близости. Его сухое горячее тело пахло прекрасным мылом и французской парфюмерией, поэтому Татьяна никакой брезгливости ни к нему, ни к себе теперь не испытывала.

Рита Зуева узнала о существовании Армена случайно. Таня Орлова за лето очень сильно изменилась. Она разошлась с большинством старых друзей, которых ее новый образ жизни удивлял, настораживал, отпугивал от нее, наконец.

Однажды Рита вместе с Алиной и Вадиком были на премьере какого-то французского фильма в Доме кино. Пригласительные билеты для них достал Громадский. На фильм они пошли скорее из желания увидеть московский бомонд, чем из интереса к искусству. А еще Вадик преследовал и, как он выразился, коммерческую цель: и Рита, и Алина, а также, естественно, и сам Ефремов были одеты в туалеты, исполненные самим Вади. А уж если и «продавать» себя как новое имя в русской моде — лучшего места, чем московский Дом кино во время демонстрации какого-нибудь западного фильма и не придумать.

Каково же было удивление Риты, когда в холле перед кинозалом она увидела Таню Орлову в сопровождении невысокого, добротно и изысканно одетого пожилого джентльмена.

Рита уже хотела было кинуться к подруге, но та лишь кивнула златокудрой головой и величественно удалилась вместе со своим спутником.

Из-за того, что к Ефремову часто подходили то его клиенты, то соперники по ремеслу, а с костюмов девушек не спускали восхищенных взглядов «околокиношные» дамы, Рита не стала разыскивать среди шумной пестрой тусовки свою сокурсницу, хотя узнать, с кем была в этот вечер Орлова, ей ужасно хотелось.

Едва дождавшись утра, Рита позвонила к Татьяне на Беговую. Телефон не отозвался. Не ответили на звонок и через час, и через три. Только около восьми вечера Таня взяла трубку.

— Ну, слава богу, жива! А я уж хотела у Эвелины Эдуардовны спросить, куда это вы подевались: целый день звоню — ни тебя, ни Артема, — Рита на одном дыхании выпалила эту длинную фразу.

— Ну и что бы ты спросила у Эвелины? — настороженно спросила Татьяна.

— Ну конечно же, не то, о чем хочу спросить тебя, — увернулась Рита от ответа. — Кто тебе этот старик, с которым я тебя вчера видела в Доме кино?

— Босс, — быстро сказала Татьяна, а потом, подумав, добавила, — и любовник.

— Ты что, работаешь? — удивилась Рита.

— Да, и еще хочу тебе сообщить, что я буду переводиться на заочное, — спокойно произнесла Татьяна.

— Ты что, у этого кавказца в содержанках? — не сдержалась Зуева.

— А кем ты считаешься у Ефремова? — ледяным тоном спросила Татьяна.

— Мы с Вадиком к зиме поженимся, — поспешила оправдаться Рита.

— Но пока мы обе платим одним и тем же местом, — резонно заметила Орлова.

— Ну, знаешь ли! — возмутилась на другом конце провода Рита, потом, отдышавшись, осторожно спросила: — Тань, ты хоть его любишь?

— Любить как мужчину — наверное, не люблю. Но ценю и уважаю, как настоящего друга, верного и честного. И еще неизвестно, что лучше в наше сумасшедшее время! — серьезно произнесла Татьяна.

Наступила небольшая пауза, а потом Орлова неожиданно предложила:

— Рит! Коль ты узнала мою тайну, приходи ко мне в гости на Полянку.

— Куда?! — изумилась Рита.

— Лучше запиши телефон и адрес, — и Татьяна назвала номер…

Рита, не скрывая восхищения великолепием Татьяниного «дома свиданий», рассматривала и ощупывала каждую вещь.

Ее глаза блестели, она умирала от любопытства и жаждала откровенности, широкой, бабской, бестолковой.

Татьяна, богато сервировав кофейный столик, усадила Риту в огромное велюровое кресло и, потчуя подругу заморскими деликатесами, не спеша говорила:

— Ты же знаешь, Ритуля, я — не ханжа. Поклонников у меня при желании — хоть пруд пруди! Да и если бы я очень захотела, то и Артем сейчас был бы при мне, а не возле Милки…

— Так он что, тебя бросил? — Рита от удивления даже перестала размешивать сахар в чашке.

— Я его испугала своим темпераментом, но мы не подавали на развод. Пока, — честно призналась Татьяна.

— Поэтому ты и согласилась служить у Армена? — Рита вопросительно глянула на подругу.

— Служить — не точно сказано, — запротестовала Татьяна. — Нет, мне с Арменом хорошо и очень интересно. Он не выпендривается, не лжет, ничего не требует от меня «сверх контракта», — задумчиво говорила Орлова.

Рита не спускала с нее восхищенного взгляда.

— Понимаешь, с Арменом я увидела новую жизнь, совсем другую.

— Красивую, да? — спросила Рита.

— И красивую, и сложную, — согласилась подруга. — Он мне дает понять, что сейчас наступило время «новых» людей. Если ты обладаешь многими профессиональными навыками, значит, это время твое!

— То-то девочки из «Космоса» стали шикарнее одеваться. Профессионалки они — что надо! — съязвила Рита.

— Не говори пошлостей! — Татьяна с укоризной посмотрела на нее. — Сейчас можно попасть в струю, занять свою нишу — и ты на коне: при деньгах, а значит, и всеми любим.

— Так почему же, по-твоему, мой Ефремов, которому не откажешь в таланте и прилежании, не может открыть собственный салон? — обиженно спросила Рита.

— Потому что Вадик нуждается в хорошем продюсере и спонсоре! — Татьяна хитровато посмотрела на подругу. — А вчера в Доме кино, когда я сказала Армену про тебя и твоих друзей, он, увидев, в каких дивных платьях вы с Алиной были, и узнав, что их шил Вадик, захотел с ним познакомиться. А я уже кое-что про Армена знаю: если он заинтересовался Ефремовым, значит, за этим последует какое-то предложение Вадику.

— Так чего ж это ты не подошла к нам и не познакомила нас со своим старичком? — сердито пробурчала Рита.

— Перестань Армена звать стариком! — прикрикнула на подругу Таня. — Если хочешь знать, он в постели еще может дать форы любому прыщавому молодцу!

— Ты на кого это намекаешь? — Рита залилась краской.

— Ладно, ладно, не сердись! — Таня дружески обняла Зуеву. — Идем, я лучше тебе покажу кое-что…

Девушки подошли к стоявшей у противоположной стены горке. Стеклянная, полукруглая, отделанная красным деревом с бронзовыми накладками из гирлянд и винограда, она была сверху донизу заполнена разноцветными фигурками из тончайшего фарфора восемнадцатого и девятнадцатого веков.

— Какие изумительные безделушки! — Рита восхищенно всплеснула руками.

— Ничего себе — безделушки! — усмехнулась Татьяна. — Каждая из них тянет на целое состояние.

— Это антиквариат? — испуганно догадалась Рита.

— Конечно. Это горка — один из подарков Армена. А делает он их мне очень много, — просто сказала Татьяна.

— Таня, извини за вопрос: он холост? — Рита во все глаза смотрела на подругу.

— Нет. У него где-то в Армении есть жена, дети, внуки. Он мне об этом сказал сам. И это табу для всяких расспросов, — Татьяна отвернулась к окну и надолго замолчала.

— Ты очень страдаешь по этому поводу? — нарушила тишину Рита.

— Нисколько! Я благодарна судьбе да и моему другу Эдику Мезину за то, что познакомилась с Арменом. — Татьяна оживленно заговорила: — Во-первых, с ним я чувствую себя истинной женщиной: он не жалеет денег на шмотки для меня, всегда галантен, внимателен. Во-вторых, он заставил меня изучать стенографию, вон тот компьютер осваиваю, — Татьяна кивнула на дисплей, стоявший в углу комнаты. — За три месяца я должна получить автоправа, а ключи от его «вольво» лежат у меня в секретере. И еще у меня появилась необходимость подтянуть английский, так как Армен берет меня иногда на деловые переговоры с иностранцами.

— А чем он в сущности занимается? — полюбопытствовала Рита. — Если это коммерческая тайна, не отвечай, я все пойму.

— Он — сотрудник Хаммеровского центра. Часто ездит за кордон, — немного подумав, сказала Татьяна.

Рита сделала вид, что поверила подруге…

В следующий приезд Армена, когда он после ванны прилег на тахте и нежно перебирал золотые волосы Татьяны, пристроившейся возле него на ковре, она рассказала ему о визите Риты. Армен неожиданно спросил:

— Из какого дома твоя Зуева?

— То есть как из какого? — не поняла его Татьяна. — Из московского. Они — коренные москвичи.

— Да я не о том. Ритины родители, кто они?

— Отец — хирург, мать и бабушка — хорошие и достаточно дорогие портнихи, — Татьяна подняла удивленное лицо.

— А Ефремов? Он действительно все делает сам? И моделирует, и шьет? — Армен осторожно водил пальцем по шелковым бровям и тонким крыльям носа возлюбленной.

— Вадик безусловно талантлив! Он — будущее русской моды! — горячо заговорила Татьяна.

— Я видел твой репортаж о его выставке, — сказал Армен.

— И тебе понравилось? — осторожно спросила она.

— И то, и другое. Очень! — Армен крепко поцеловал Татьяну.

— Но Вадику очень трудно пробиться через Зайцева, Юдашкина. Эти мэтры все подиумы столицы заняли! — с сожалением произнесла Татьяна.

— Да, слабое ваше поколение, — оттолкнувшись на подушки, лениво проговорил Армен. — Без энергии, без деловой предприимчивости…

— Уж не хочешь ли ты сказать, что нужно всех растолкать локтями, чтобы выбиться в люди? — сердито заметила Татьяна.

— Это комплекс нищеты, — резонно заметил Армен. — За место под солнцем юпитеров нужно бороться зубами, локтями или, на худой конец, с помощью иголки и наперстка! Пока ты нищий, ты злой!

— Можно подумать, что все богатые — добрые! — буркнула Татьяна.

— Вот сама разбогатеешь — тогда поймешь, как приятно облагодетельствовать человека! — говорил Армен, медленно целуя Татьяну в расстегнутый ворот халата.

— Ты имеешь в виду меня? — неожиданно залилась краской Орлова.

— Ну что ты, ты честно отрабатываешь все, что от меня получаешь и как женщина, и как квалифицированная секретарша, — Армен потерся головой о ее розовую щеку. — Нет, я думаю сейчас о Твоем друге Ефремове. А не отправить ли мне этого мальчика к мадам Дуарине? — задумчиво произнес Армен и, улыбнувшись, посмотрел в зеленые глаза Татьяны.

— Ну, знаешь ли, если ты купил меня, это не значит, что Вадик продастся какой-то мадам! — возмутилась Татьяна. — Да к тому же, прошу вас, месье, учесть это обстоятельство. Ефремов скоро женится на Рите!

— А мы еще посмотрим, когда будет — скоро, — явно любуясь Татьяной, сказал Армен. — Мадам Дуарина — президент старейшей французской школы стилистов «Эсмод» в Париже. Я с ней знаком уже лет шесть. А теперь думаю стать ее деловым партнером.

— Ты заплатишь за учебу Ефремова? — еще не веря в реальность происходящего, полушепотом спросила его Татьяна. — Боже, да ты, действительно, благодетель, — и она стала осыпать его лицо поцелуями.

— Но я не так уж бескорыстен, моя девочка, как ты себе это представляешь, — слабеющим под Татьяниными ласками голосом проговорил Армен. — Я так же, как человек, который помог открыть Дом моды Шанель, хочу, чтобы мое имя попало в историю русской моды.

— Что до истории моды — как знать! — засмеялась Татьяна. — А вот в историю с моим кимоно мы уже влипли! — и она весело подняла кверху руку: с нижнего края левого рукава кимоно на ковер стекали капли яичного ликера. Нечаянно опрокинутая Татьяной бутылка медленно закатилась под стеклянную горку…

Часть вторая

Настойчивый телефонный звонок прямо-таки вырвал Юлию из теплой постели. Не успев набросить на себя халат, она схватила трубку.

— Алло, слушаю вас! — задыхаясь, произнесла Юлия.

— Юлечка, извини, что я так поздно…

— А который уже час? — пытаясь сориентироваться, спросила Юлия.

— Без четверти двенадцать…

— Гена, это ты?

— Да, я, Юлечка!

— А что случилось?

— Да, собственно, ничего. Просто мне нужен Юрий. Я искал его весь день, а вот только переступил порог… был занят… и решил позвонить.

— Ты знаешь, я сама была занята на показе до двадцати двух. Потом подруга подбросила на «мерсе» к дому и…

На другом конце провода ее перебили:

— Извини, а Юра где?

— Его нет. Мы утром условились об уютном домашнем ужине в двадцать два… Но его пока нет.

— Передай, если появится, что я жду его звонка в любое время суток. Поняла, Юленька?

Ей не понравилась интонация, с которой Гена сказал последние слова: «Поняла, Юленька?» Что-то было в ней нехорошее…

— Да, Гена, обязательно передам!

— Благодарю заранее, доброй ночи!

Поздние звонки Геннадия в последнее время приводили Юлию в замешательство. Какие такие дела могут связывать ее мужа с этим прощелыгой? В чем тайна их связи?

Она повернула дверцу бара, налила рюмку «Наполеона» и, щелкнув выключателем, направилась на кухню. Приготовленные утром салаты она есть не стала, а сделала себе бутерброд с семгой. Лихо опрокинув рюмку, аппетитно зажевала ее и схватилась за сигарету.

«Много света. Включу бра, так будет более празднично», — думала Юлия.

Клубы ароматного дыма расплывались по кухне. Открыв форточку, она услышала шум большого города: где-то вдали лаяла собака, скрежетали тормоза автомобилей, раздавалось пьяное пение…

Давно она вот так не стояла и не смотрела сверху, с двенадцатого этажа, на одинокие огни ночного города. Была в этом какая-то непонятная грусть. О чем? О многом…

Несколько лет тому назад она в поисках работы оказалась в центральной части города. Их салон, который продержался чуть более года, рухнул, что называется, в одночасье. Милый директор его, Яков Наумович, скопив за год определенный капитал, уехал якобы погостить к родственнику в Израиль да так и не вернулся.

А четырем девушкам, в том числе и Юлии, пришлось продать все оборудование, чтобы заплатить налоги государству. Еще две недели они обитали в пустом салоне, едва сводя концы с концами, а за порогом стояли женщины, желающие заказать трикотаж по индивидуальной модели, и надрывался телефон: «Заказы принимаете?».

Усмешка, похожая на гримасу, пробежала по лицу Юлии, когда она вспоминала свою работу с заказчиками. Ее одежда повергала в изумление изголодавшихся по красивым, неординарным нарядам женщин: только такое хочу! Правда, в заказанных костюмах и платьях они выглядели не столь элегантно, как Юлия с ее идеальной фигурой… Но все это уже в прошлом.

Юлия привела себя в порядок, раскинула по плечам копну пшеничных волос и отправилась в центр города. Зачем? Да просто так. Шла пешком и по дороге читала объявления «Требуются»… Но ее профессия никому не требовалась Машинистки, бухгалтера, облицовщики, сторожа, водители… А кому нужны ее три курса театрального института да удостоверение, что она «прошла полный курс обучения работе на вязальных машинах всех типов с правом работы в ателье»?

Солнце светило по-летнему жарко. После затяжной сырой зимы лица прохожих казались светлее и радостнее в ярких солнечных лучах. Настроение у Юлии, несмотря на неурядицы, было нормальным. Она жила предчувствием каких-то, как ей казалось, счастливых перемен.

Как заколдованная, она остановилась у витрины столичного «Дома моделей». Ей всегда думалось, что она тоже может иметь к нему отношение, ну хотя бы как манекенщица. А вот духу не хватало переступить порог и предложить свои услуги. Ее фигура соответствовала всем требованиям стандарта, у нее был очень выигрышный для модели рост — сто восемьдесят два.

Она села на скамейку перед входом в здание Дома моделей и закурила. Раньше Юлия никогда не позволяла себе курить на улице. Теперь же это вышло как-то само собой. Было уже почти двенадцать часов дня. Идти Юлии никуда не надо, никто ее не ждет. Родственники уехали на дачу. Ей нравилась и одновременно пугала эта неограниченная свобода.

Закрыв глаза и запрокинув голову, она подставила лицо весеннему солнышку и легкому ветерку. Мысли ее унеслись в далекое детство, в милый родительский дом на берегу озера. Она вдруг увидела себя школьницей с бантиками в толстых косах, в коротком форменном платьице, с портфелем в руках. Перед глазами пробегали аккуратные домики маленького городка, уютные окошки с накрахмаленными занавесочками и неизменной геранью на подоконниках. Вспомнились ласковый голос матери, поздние возвращения с работы уставшего отца.

Боже, когда все это было? Хорошенькая и капризная, она заставляла страдать многих одноклассников. В нее по уши был влюблен лучший математик школы Виктор-очкарик. Вот из-за этих двух блестящих стекол поверх глаз он казался Юлии недостойным ее.

Виктор успешно закончил механико-математический факультет Ленинградского университета, защитил кандидатскую, а вскоре и докторскую. Женат на дочери главного режиссера одного из ленинградских театров, две красавицы-дочери. Несколько лет назад они встретились случайно на вокзале их родного городка. Юлия примчалась в родительский дом по вызову матери — болел отец. Всю дорогу от вокзала до дома она корила себя за то, что когда-то не увидела в Викторе подходящую партию. Но уже поздно, прошлое вернуть невозможно…

— Могу ли я присесть рядом с вами? — голос незнакомого мужчины вернул Юлию к действительности, и она мгновенно открыла глаза. От долгого сидения под солнцем перед глазами прыгали желтые пятна. Она сильно сжала веки, тряхнула головой и — увидела перед собой не очень симпатичную личность. Усатый и слащаво улыбается… Поглощенная воспоминаниями, разогретая солнцем, она неясно расслышала его вопрос. Выражение лица ее было удивленным. Незнакомец быстро повторил:

— Я спрашивал, можно ли мне присесть рядом с вами. Как вас зовут?

Она почему-то сразу ответила:

— Юлия!

— Григорий Львович. Очень приятно, Юленька…

Молчание… Затем он опять заговорил с ней.

— Вот моя машина, — он указал в сторону светофора на перекрестке. — Я ехал здесь минут двадцать назад — вы так же сидели. Еду сейчас — вы все еще сидите здесь. Может, вам нужна помощь?

Юлии не хотелось грубить этому немолодому мужчине, но и говорить с ним не было желания. Она даже злилась, что он помешал ее воспоминаниям, но ответила спокойно:

— Нет, спасибо, Лев Григорьевич…

— Григорий Львович, Юленька!

— Спасибо, Григорий Львович, мне ничего от вас не нужно.

— Ну, зачем же так сразу? Я в этом городе многое могу.

— А именно?

— А вы скажите, что вам нужно.

— Работа! — не задумываясь, ответила она.

— Какая работа? Что вы умеете делать, какое у вас образование, специальность? — он слегка наклонил голову и широко улыбнулся, обнажив два ряда белых вставных зубов.

Юлия вежливо ответила, повторив его улыбку:

— Я хочу быть манекенщицей!

— И все? — он вскинул лохматые брови.

— Да, пока все.

— А что вам нужно для полного счастья? Квартира, машина?

— Спасибо, квартира у меня есть, машина тоже.

— Вам действительно хочется быть манекенщицей? — он окинул ее взглядом с ног до головы. Не думайте обо мне плохо. Я действительно могу вам помочь. Я слишком много лет живу в этом городе. Понимаете?

— Понимаю.

— Вы красивая девушка, вы можете стать манекенщицей.

Он говорил так уверенно, что Юлия невольно повернула голову в его сторону и посмотрела внимательно в глаза. Он очень мило улыбнулся ей.

— Давайте, радость моя, посидим в машине, обсудим наши дела.

И вдруг он спохватился, отвернул рукав пиджака и взглянул на часы.

— Юлия, через полчаса обед, я не успею забрать заказ. Поедемте со мной… Это недалеко.

Юлия хотела было отказаться, но он встал и, решительно взяв ее за руку, направился в сторону автомобиля. Найдя на связке нужный ключ, отпер дверцу, подвел Юлию к переднему сиденью и помог сесть.

Бежевая «волга» мчалась в сторону одного из пригородов. За окном мелькали фигурки рыбаков, неподвижно сидящих в лодках на водной глади озера, приземистые домики деревень, зеленеющие поля…

Юлия не на шутку испугалась, но не подавала виду. Григорий Львович курил «Кент» и предложил сигарету своей попутчице. Юлия отказалась. Миновав корпуса пригородного санатория, автомобиль затормозил у дверей магазина.

Рука, теплая и влажная, вдруг опустилась на коленку Юлии. Мгновение она сидела окаменев. Краска залила ей лицо, и она медленно, со злостью спросила:

— Что это такое, Григорий Львович?

— Мы приехали, Юленька, — и опять эта противная улыбка во весь рот. — Выходим!

Он вышел и открыл дверцу автомобиля перед Юлией.

— Можно, я подожду вас в машине? — спросила Юлия.

— Нет, зачем же? Мы не надолго. Здесь мои хорошие друзья, не бойся.

— А я и не боюсь.

— Тогда пошли, — и он протянул ей руку.

Толстая розовощекая блондинка, увидев Григория Львовича, расплылась в приветливой улыбке.

— Сколько лет, сколько зим! — а сама рассматривает Юлию. — Это ваша новая знакомая?

— Да, это Юлия, — он сказал это так, что вопросов больше не последовало.

Из подсобного помещения выскочила черноглазая девушка. Что-то спросила у хозяйки магазина и удалилась. Григорий Львович и Мария Осиповна вели разговор ни о чем. А Юлия ходила по магазину и рассматривала небогатые витрины. Затем появилась черноглазая девушка, на этот раз с большим пакетом в руках, и шепнула на ухо Марии Осиповне сумму, которую должен заплатить покупатель.

— Могу ли я позвонить от вас, Машенька? — спросил Григорий Львович.

— Да, конечно, — она поставила на прилавок телефонный аппарат.

Нацепив на нос очки, Григорий Львович набрал нужный номер.

— Алло, Алик? Ты? Через двадцать минут выходи, я за тобой заеду. — Ну, спасибо, Машенька, я ваш должник. Потом позвоните мне, если что, ладно?

И он, вежливо простясь с продавщицами, взял с прилавка пакет, аккуратно коснулся Юлиного локтя, приглашая тем самым ее к выходу.

Устроившись в машине, новоиспеченный кавалер протянул Юлии банку бразильского кофе.

— Это тебе, Юленька!

— Спасибо, у меня есть кофе.

— Пожалуйста, пусть еще будет.

— Нет, нет, что вы! — запротестовала Юлия. Ей был неприятен этот человек, но грубить ему она не могла. Как-то неудобно перед взрослым. Она жалела о том, что дала увезти себя в этот магазин, где ее рассматривали. «Но ничего, вернемся в город, и я уйду домой, отвяжусь как-нибудь!» — думала Юлия.

— О чем вы думаете, красавица? — машина легко вписалась в поворот с места.

— Ни о чем! — Юлия старалась быть веселой и беспечной. — Григорий Львович, вы меня отвезите, пожалуйста, к дому.

— Хорошо! Только сначала мы заедем за Аликом. Алик — мой друг. Красивый молодой парень, не то что я. — И опять широкозубая улыбка.

— Я не видела вашего друга и не горю желанием с ним познакомиться. Не обижайтесь!

— Вот увидите, он вам понравится.

Юлия поняла, что ей придется знакомиться с Аликом.

Вскоре машина подъехала к огромному дому, где у одного из подъездов на скамейке сидел тот самый Алик. Завидев машину Григория Львовича, он почти на ходу открыл заднюю дверцу и ловко опустился на сиденье.

— Алик! — он протянул ей руку через плечо. — Вас… не слышу…

— Юлия!

— Очень приятно, Юлия. Вам уже сказали, что я Алик?

Вопреки ее ожиданиям, она ответила:

— Да.

— Куда едем? — спросил Алик.

— Куда скажет Юля, туда и поедем, — ответил Григорий Львович и посмотрел на нее в зеркальце.

— Мне нужно домой, а вы можете ехать куда угодно.

— Не злитесь, Юленька, это вам не идет. — Алик погладил ее по плечу.

— Я сама знаю, что мне идет, а что нет! — резко сбросила его руку Юлия.

— Юля, Алик мой друг, прекрасный музыкант. Вообще, мы неплохие ребята. Не бойтесь нас.

— Да не боюсь я вас! — улыбнулась она.

Григорий Львович продолжал:

— Мы просто люди дела. Но сегодня у нас выходной, и мы посидим где-нибудь в ресторане, конечно, если вы не против. Давайте остановимся здесь, у этого пруда. Здесь живут белые лебеди. Посмотрим…

— А вы сентиментальный человек, оказывается, — сказала Юлия как бы про себя. — Вот уж не думала.

— Почему же? — искренне удивился Григорий Львович. — Я нормальный мужчина. Люблю все красивое… И красивых женщин… Никогда этого не скрывал и не скрываю.

Он помог Юлии переступить через канаву. Но она оступилась, подвернула ногу и у нее оторвалась лямка от босоножки.

— Теперь вам уж точно придется везти меня к дому, — засмеялась Юлия.

Шлепая босоножкой, Юлия вбежала в подъезд и нажала кнопку лифта своего этажа. Она решила ни за что не возвращаться к ним. Окна ее квартиры выходили на противоположную сторону, и она не могла видеть, уехала машина или нет.

Сняв с себя плащ, затем платье, Юлия принялась мыть босоножки. Вдруг в дверь позвонили.

— Кто там? — испуганно спросила Юлия.

— Юлия, это я!

Это был Алик.

— Как вы меня нашли?

— Откройте, не бойтесь. Я тогда скажу, как я вас вычислил.

Несколько секунд она стояла в нерешительности. Но чтобы не привлекать внимания соседей, решила все же открыть дверь.

— Входите! Простите, я уже разделась.

— Ну что вы! Вы и в халате выглядите прелестно!

— Давайте без комплиментов!

— Давайте. Юлия, считайте меня кем хотите. Но я не уйду до тех пор, пока вы не соберетесь. Мы отправимся в ресторан.

— А почему не в кабак?

— Я же этого не сказал. А-а, — неожиданно рассмеялся Алик.

— Вы хотите сказать, что для музыканта ресторан — кабак. Как я для вас — лабух? Так?

— Да, так.

— Благодарю за откровенность. Только, Юленька, иногда лабухи бывают классными музыкантами. Вот так!

Он попытался приблизиться к ней. Удивительно, но от этого красивого мужчины шло приятное тепло и не менее приятный аромат. Он обнял ее за плечи и сказал:

— Одевайтесь, Юлия. Я вас подожду.

— Алик, я поеду, но только с вами. Дайте мне слово, что я вовремя буду доставлена домой. Я не хочу, чтобы это сделал Григорий Львович. Он мне неприятен.

— В принципе, он хороший мужик. У него связи… Понимаете, Юлия? Он мой шеф. Я не то, чтобы от него завишу, нет… Но он мне пока нужен, — и, помолчав, добавил. — Я сделаю все так, как вы хотите. Даю слово.

Через несколько минут Юлия стояла перед ним обворожительно красивая, стройная, в черном, подчеркивающем фигуру платье. Алик был искренне поражен.

— Юлия, я вас точно и вовремя доставлю домой… Вы очаровательны.

Голубоглазый, с копной вьющихся волос, стройный, подтянутый, Алик был симпатичен Юлии.

Галантно открыв дверцу автомобиля, в котором уже почти что дремал Григорий Львович, Алик усадил Юлию на переднее сиденье, а сам сел сзади. Григорий Львович поспешил сказать комплимент:

— Вы очаровательны, девочка! Я уже было подумал, что вы оба не вернетесь, — в его голосе прозвучала обида. — Куда едем?

— В «Аэропорт»! — как можно спокойнее ответил Алик.

— Ладно. В «Аэропорт», так в «Аэропорт».

И машина, взвизгнув тормозами, рванула с места.

Некоторое время ехали молча. Первым заговорил Григорий Львович.

— Алик, хоть ты мне к друг, но я, наверное, на тебя обижусь.

— Не стоит, Григорий Львович, я — человек свободный, ну… и все такое прочее.

— Все понял, молчу.

Припарковав машину, они направились в здание ресторана, прилегающее к служебному корпусу аэропорта. Швейцар поздоровался с мужчинами за руку, а Юлии вежливо кивнул головой. Свободных столиков было немного, им хотелось сесть где-нибудь у окна. Метрдотель быстренько опрокинул табличку «Занято» и предложил столик в углу. Все чувствовали себя здесь, как дома, кроме Юлии. Она то и дело натыкалась на взгляды посетителей. Она знала, что привлекательна, красива, но что-то осуждающее было в этих взглядах. Это она точно определила. Видно, Григорий Львович водил сюда всех своих новых и не новых знакомых. Юлия чувствовала себя неуютно.

— Юлия, расслабьтесь! Шеф-повар этого заведения мой очень хороший друг. А посему — прошу, заказывайте все, что душе угодно. Я сегодня добрый!

И Григорий Львович протянул ей меню. Юлия не стала его изучать, легонько хлопнула по нему ладошкой и сказала:

— Я полагаюсь на ваш вкус, Григорий Львович.

— Спасибо, ангел. Тогда — цыплята табака, «столичный» салат, коньяк, семгу, лимон.

— Согласна. А вы, Алик? — она ласково улыбнулась.

— Я тоже согласен.

Алик проводил Юлию домой. К ее удивлению, он не стал проситься «зайти в гости», вежливо поцеловал ей руку и только спросил номер телефона.

На следующий день Алик позвонил ей.

— Доброе утро!

— Доброе утро!

— Как вы себя чувствуете?

— Спасибо, превосходно!

— Юлия, а не махнуть ли нам в кино?

— А что будем смотреть?

— У меня есть газета, сейчас изучу. Так… кинотеатр «Мир» — «Разиня». С Луи де Фюнесом. Пошли?

— Это же старый фильм!

— Но зато какой!

— Ладно, уговорил! — она неожиданно для себя назвала его на «ты».

— Значит, Юлия, через пятнадцать минут я за тобой заеду.

Фильм доставил им колоссальное удовольствие, хоть оба видели его не впервые. Затем, взявшись за руки, они долго бродили по городу, покупая во всех попадающихся на путь лотках мороженое.

Простившись у подъезда, Алик пообещал позвонить ей после работы. Сегодня у Юлии был не очень загруженный день. Просто надо было дождаться возвращения с дачи родственников. Они забыли ключи, поэтому Юля была привязана к дому.

Она приняла душ, набросила на себя тонкий махровый халатик и улеглась на диван. Просмотрела газеты, журналы… Мысли, как снежинки в пургу, плясали в голове. «Нужна работа. Может, скоро решится вопрос с жильем. Только бы дяде не отказали в квартире! Алик… Алик…»

Кажется, она влюбилась.

Так продолжалось около месяца. Когда Алик поинтересовался, чем Юлия занимается, то был изумлен, что она без работы.

— А что бы ты хотела делать?

— Хочу быть моделью, не манекенщицей, а моделью.

— Хорошо, Юленька, но для того, чтобы это осуществилось, надо поговорить с Григорием Львовичем.

— А тебе это удобно?

— Нет, не очень, но я хочу тебе помочь. Ты мне нравишься. Даже, наверное, больше, чем нравишься.

Через неделю Юлия была приглашена на художественный совет Дома моделей. Она произвела самое наилучшее впечатление на высокую комиссию. А затем она была представлена женщине с сантиметром, висящим на шее.

Тщательно сопоставив ее размеры с какой-то таблицей, женщина радостно захлопала в ладоши.

— У вас, девушка, идеальные параметры! Такое бывает не часто.

Юлия удивленно вскинула брови.

— У меня был случай, — продолжала женщина, — я встретила на улице очень красивую девушку. Ну просто — картинка: статная, высокая, копна роскошных русых волос. Я уговорила ее прийти для отбора. Она пришла. И вы знаете… — как вас зовут?

— Юлия.

— И вы знаете, Юлия, когда я ее обмеряла, со мной чуть не случился инфаркт. Все прекрасно, но… Правое плечо ниже левого на три сантиметра. А это уже брак. На нее нельзя шить. Я чуть не плакала от огорчения. Она была так красива, что моя фантазия тут же выдала мне около сотни вариантов одежды. Я кое-что успела зарисовать. Теперь у меня есть вы. Я очень рада. Да, простите, я не сказала, как меня зовут.

И она по-мужски протянула Юлии руку:

— Марианна Васильевна.

— Юлия! — и она засветилась от радости.

Алик ожидал Юлию на скамейке, на которой она когда-то сидела от нечего делать. Здесь она познакомилась с Григорием Львовичем, а затем и с Аликом.

— Ну, как дела?

— Прекрасно! Завтра надо идти оформляться.

— Ну, поздравляю! Это надо отметить!

Поднявшись по крутой лестнице мимо проектно-архитектурного института, они зашли в «Потсдам», выпили шампанского за удачу.

Юлия с удовольствием бегала на работу. Ей нравились примерки, занятия по хореографии, гимнастике, отработке профессиональной походки. Времени для личной жизни оставалось немного. Свидания с Аликом были мимолетными.

Наконец наступил час выхода Юлии на подиум. Вечернее шифоновое платье Марианна Васильевна сделала безукоризненно. Выход Юлии был тщательно продуман. Разноцветное световое оформление, лирическая музыка и тончайший макияж — все вместе создавало картину необычайной, утонченной красоты и изысканности. Немногочисленные зрители этого костюмированного представления буквально взорвались аплодисментами, увидев выходящую из-за выгородки Юлию. Она же от этого стала еще красивее. Мягкая доброжелательная улыбка не сходила с ее лица Юлия поняла, что нравится зрителям. Ее распирало от счастья: наконец, сбылось!

Но счастье ее длилось недолго. Девушки, с которыми она вместе работала, не соизволили даже поздравить ее с «крещением». Отработав все выходы, демонстративно молча собрав свои вещи, они покинули закулисное помещение, даже не попрощавшись с ней.

Обессиленная, она села в кресло, вытянула ноги, закрыла лицо руками и… разрыдалась.

Марианне Васильевне пришлось приложить немало усилий, чтобы ее успокоить.

… Юлия поежилась от холода, опять налила себе рюмку, укрылась пледом и свернулась калачиком в кресле в ожидании мужа. Воспоминания полуторагодовой давности не покидали ее.

— Что это со мной? Предчувствие чего-то нехорошего?

Она испугалась собственного голоса в ночной тишине квартиры. Было уже почти два часа ночи. А сколько событий прошло перед ее глазами за этот отрезок времени! Висящий на спинке стула пуловер мужа вновь вернул ее к воспоминаниям.

… Первый выход на подиум, ощущение счастья и отчаяния. Затем появился Юрий.

Это теперь, прожив с ним почти полтора года, она поняла ошибочность своего выбора. Но тогда… Этот красивый элегантный мужчина сказал ей вовремя нужные слова.

— Марианна Васильевна! Я вас ищу!

— А, Юрочка, заходи!

Марианна Васильевна была художником-модельером женской одежды. Ее муж, Станислав Николаевич, был мужским модельером. Юра работал с ним. Станислав Смирнов любил Юру за его профессиональные качества, но частые посещения ресторанов, ночные игры в карты, вечные долги Юры приводили его в бешенство.

— Как ты можешь тратить себя на всякую чепуху? Ты — здоровый, красивый, молодой? Не позволяй себе распускаться!

— Дело в том, Станислав, что у меня нет дома. Я не хочу туда идти, вот и ищу приключений на стороне.

— Юра, мне лично твоя жена очень симпатична.

— Тамара?

— Да, Тамара. Не обижайся, но я тебе скажу то, что думаю: ты ее не стоишь.

— Как?

— Так! Неужели ты думаешь, что шесть лет разницы в возрасте дают основания для твоего недостойного поведения? Тебе ведь ее никто не навязывал. А не можешь вести себя как мужчина — разведись и оставь человека в покое. В таком поступке, если ты на него способен, будет больше порядочности, нежели в том, что ты будешь продолжать ее мучить.

— Ты прав, дружище. Но не идти же мне на улицу. Ты ведь знаешь, что у нас однокомнатная квартира.

— Знаю. Потому и прошу — оставь свои развлечения, возьмись за ум. Сейчас такое время, что можно заработать. А квартиру оставишь Тамаре. Кстати, когда она будет в «Лебедином»?

— Не знаю, но в этом месяце не будет. Она себя плохо чувствует. Частые головокружения. Наверное, близится климакс…

— Юра, ты просто сволочь. Ты ведь жрешь каждый день мясо, так? Ответь.

— Ну и что?

— А вот то! Она недоедает, чтобы ты был сыт. Бедная женщина… Повкалывал бы ты так у балетного станка!.. Я бы на тебя посмотрел.

Юра не ожидал такого разговора, не был к нему готов. Поэтому на всякий случай решил отмалчиваться.

Если бы Юлия послушалась тогда Марианну Васильевну! Сейчас бы не сидела одна, издерганная, в страхе перед непонятными ночными звонками.

Юлия почувствовала, что нервы ее сдают, и набрала номер телефона, по которому никогда не звонила прежде.

— Простите, ради бога, за столь поздний звонок. Я Юлия, теперешняя жена вашего бывшего мужа.

— Я вас слушаю. Что-нибудь случилось с Юрием?

— Нет, скорее случится со мной.

И Юлия расплакалась в трубку.

— Юлия! Вы живете не так далеко от меня. Вызывайте такси и приезжайте. Я хочу вас видеть. Приезжайте, я поделюсь с вами опытом, как наладить отношения с Юрой. Если, конечно, вам этого нужно. Запишите адрес: Восточная 37-137. Я вас жду.

— Тамара Владимировна, а вдруг явится Юра?

— Ключи у него есть?

— Да, ключи есть.

— Тогда оставьте для него записку. На всякий случай. Жду вас.

И в трубке послышались короткие гудки.

Юлия уже сожалела, что проявила слабость: не надо было звонить бывшей жене Юры. Но обида и боль были слишком сильны. Набрав номер вызова такси и долго не получая ответа, она, было, обрадовалась — не надо ехать. Сейчас же можно перезвонить Тамаре и сказать, что никто не отвечает в столе заказов. Но вдруг заспанный женский голос ответил: «Такси».

— Будьте любезны… машину… на улицу Горького. Прямо сейчас. Спасибо… 15–21…

Очень скоро Юлия поднималась в лифте на восьмой этаж пятнадцатиэтажного дома по улице Восточной. Не успела она прикоснуться к кнопке дверного звонка, как ей открыли. Перед ней стояла женщина лет тридцати пяти с гладко зачесанными русыми волосами, схваченными на затылке крепдышиновым черным бантом в белый горошек. Темно-синий велюровый халат облегал ее стройную фигуру. Миндалевидные карие глаза в пышных ресницах светились добротой. Они по-мужски протянули друг другу руки.

— Тамара Владимировна.

— Юлия.

— Проходи, Юлия… Извини, давай сразу на «ты». Так проще.

— Нет, Тамара Владимировна, я не могу так сразу.

— Отчего же?

— Не знаю.

— Не стесняйся. Да, я старше тебя намного… Можешь звать меня Тамарой, но на «вы»?

— Хорошо. Договорились.

Тамара щелкнула пьезозажигалкой и поставила на плиту ярко-синий чайник.

— Сейчас сделаю кофе… А потом поговорим.

Юлия уселась в кресло под торшер и начала рассматривать журнал «Балет». Вскоре в комнату вошла Тамара с подносом, на котором были чашки с кофе, аккуратно нарезанный лимон, два запеченных бутерброда со шпротами и плитка шоколада.

— Вот, кажется, все, — сказала Тамара, опускаясь в кресло напротив Юлии.

— Вы меня простите, Тамара, что я беспокою вас.

— Да ну, что ты! Наоборот, мне приятно видеть тебя здесь.

Юлия удивленно вскинула брови, что не ускользнуло от Тамариного взгляда.

— Да, не удивляйся, Юлия, мне действительно приятно тебя видеть.

Она разлила кофе в чашки темно-синего цвета.

— Мой любимый цвет посуды… Давай выпьем по рюмочке за знакомство, а?

— Давайте.

Юлии стало спокойно на душе от того, что эта женщина, бывшая жена его мужа, разговаривает с ней как со старой знакомой.

Тамара достала из бара неполную бутылку «Юбилейного» и налила в маленькие рюмочки.

— Я могу сегодня позволить себе расслабиться — впереди два выходных дня. А вообще-то я держу себя в строгой форме. Балет не терпит слабых. За наше знакомство!

Выпив рюмочку, они, не сговариваясь, протянули руки к лимону. Тамара дала Юлии возможность первой взять дольку, затем мягким, плавным движением поднесла лимон ко рту.

— Обожаю лимоны. А ты?

— Я тоже.

Юлия ожидала, что Тамара будет ее исподтишка разглядывать, выискивая слабые стороны. Но вдруг, глядя ей прямо в глаза, Тамара сказала:

— Ты очень красивая, Юлия. Поверь, я не ревную. Я благодарна богу за то, что ты встретилась на Юрином пути, — он освободил меня таким образом. Извини, я человек откровенный, говорю правду. Хоть не всегда мне от этого польза…

Она затянулась сигаретой, выпустив ароматный дым.

— А можно мне сигарету? — робко спросила Юлия.

— Извини, не знала, что ты куришь. Да, конечно, пожалуйста.

— Я не хотела вам жаловаться, Тамара. Не хотела плакаться. Но мне очень одиноко. Меня не любят девочки в коллективе, мне даже иногда не хочется идти из-за этого на работу…

— Юлия, запомни: не любят красивых и талантливых. Профессионализм и красота мешают выдвинуться на первый план серости и подхалимству. Тебе всегда будет трудно. Надейся только на себя.

— Если бы не Юра, я, наверное, бросила бы работу. Хотя я ее безумно люблю.

— Конечно, он будет тебя оберегать и опекать потому, что ты красивая девушка, и потому, что ты принадлежишь ему. Он будет вежлив, элегантен, будет просить у тебя всякий раз прощения за свои поступки, будет находить им оправдание. Но не дай бог кому-нибудь сказать, что он тебя не стоит — и он обольет тебя грязью.

— Неужели такое может быть? — дрожащим голосом, как бы у самое себя спросила Юлия.

— Может, очень даже может. Я расскажу тебе свою жизнь. Училась я в Московском хореографическом, имею «красный диплом». Совершенно случайно на выпускном показе оказался главный балетмейстер Воронежского оперного театра. Он уговорил моих педагогов отпустить меня в Воронеж. Два года я прожила в общежитии, затем, как и обещали руководители театра, я получила вот эту квартиру. Дом моделей для спектакля шил нам костюмы, хотя у нас есть свои мастерские. Но что-то они не успевали… Я пришла на примерку и, в ожидании своей очереди, курила на лестничном пролете. Мы только что вернулись с заграничных гастролей, я была хорошо одета… Тут и увидел меня Юра. Мы познакомились, я дала ему свой адрес. В этот же вечер я была свободна от спектакля — он пришел ко мне. Я человек добрый, доверчивый. Приготовила хорошее угощение.

Тамара вышла на кухню, вернулась опять с бутербродами.

— Еще по рюмочке?

— Да, можно.

— Юля, ты к моему рассказу относись проще. Боль и стыд уже прошли. Я рассказываю тебе это не для того, чтобы ты рассталась с ним. Просто я хочу, чтобы ты не повторила моих ошибок.

— Вряд ли я могу этого избежать…

— А ты попробуй. Правда, если любишь человека, — все ему прощаешь. Таковы мы, женщины.

Юлия потянулась за сигаретой, Тамара как бы между прочим чиркнула зажигалкой. Минуты три обе женщины молча курили. Первой продолжила разговор Тамара.

— Я поняла сейчас, что никогда не любила этого человека.

Юлия удивленно застыла в ожидании продолжения. Ей хотелось спросить у этой милой женщины, зачем она выходила за него замуж. Но она сдержалась.

— Ты спроси у меня сейчас: «Зачем замуж выходила, если не любила?»

— Спрашиваю, хотя не очень приятно это спрашивать. Не хотелось огорчать вас, Тамара.

— Нет, я отвечу.

Она на мгновение закрыла лицо руками, затем вскинула голову, вздохнула легко и продолжила:

— Я — балерина, причем не самая худшая… У меня хорошая школа. Я, как и ты, испытала нелюбовь собратьев. Я на две головы их выше. Может, и нескромно так говорить о себе, но это правда. Цветы, аплодисменты, восторги главного… Куда уж лучше! Но я одна. И так много лет. Никто не знает, сколько я выплакала слез и провела бессонных ночей… Я готова была броситься в объятия первого встречного мужчины, если бы он предложил руку и сердце. Вот почему я вышла за Юру. Но не только поэтому. Я хотела иметь нормальный дом, семью, детей… Или хотя бы одного ребенка. Я готова была ради этого бросить сцену. Пошла бы преподавать.

Затянувшись ароматным дымом сигареты, Тамара продолжала.

— Юрий не имел своего угла, вечно скитался по друзьям, знакомым. Он ведь приезжий, из Новосибирска. Ладно, — думаю, — я подтянусь, буду больше внимания обращать на свою внешность. Подумаешь, разница в шесть лет! Он поначалу никогда даже не намекал на это. Но это поначалу. На третий год нашей совместной жизни я для себя решила, что рожу ребенка. У меня было уже звание, я была Лауреатом международного конкурса. Я не сказала Юре о своей беременности. Только главный балетмейстер знал о моем решении и не очень одобрял его. Но потом мы побеседовали по душам, и он со мной согласился. Я человек сильный, я быстро бы вошла в форму.

Тамара опять налила в рюмки коньяк. Юлия заметила, что ей тяжело об этом говорить.

— Тамара, вы не волнуйтесь, я вас понимаю…

— Спасибо, Юля. Есть вещи, которых я никому не прощаю. Я имею в виду поведение Юры в то время. Когда он узнал, что я беременна, он вел себя, как истеричная баба… Вот тут я и посмотрела на него трезвым взглядом и поняла, что большего эгоиста в своей жизни я не встречала. «Значит, я в сторону, а ты будешь возиться с пеленками, кашами, бутылочками? Нет, дорогая, ночью я должен спать спокойно. Я не выношу детского плача, поняла?» Я молчала. «Я спрашиваю, поняла?» Он разговаривал со мной так, будто я совершила нечто недостойное. Его истерики продолжались почти месяц. А тут меня свалил тяжелейший грипп. Я попала в больницу с высокой температурой, без сознания… Нервы мои были на пределе. Короче, у меня случился выкидыш. Вышла я из больницы в отчаянии. Когда он узнал, что ребенка не будет, он плясал от радости и сказал буквально следующее: «Я тебя опять люблю несмотря на твой возраст, нам опять будет хорошо вдвоем». Я окаменела от его слов и решила для себя, что никогда не буду больше жить с этим человеком. Я ответила: «Тебя родила не женщина. Такое… невозможно родить. Я тебя больше не хочу видеть в своем доме».

Он хлопнул дверью, не сказав ни слова в ответ. Что, ты думаешь, он сделал?

— Не могу знать, простите, Тамара…

— Я тоже узнала об этом не сразу. Через несколько дней меня приехали навестить наш главный и семейная пара — Виктор и Света. Я готовила кофе. Света с Виктором слушали музыку, а главный курил со мной на кухне. Вот он мне и рассказал, как в тот же вечер к нему буквально ворвался Юра и… чего он только на меня не нес! Его жена не выдержала, отвесила ему оплеуху. Юра, видно, не совсем соображая, что делает, замахнулся на нее, но руку перехватил муж. Так вот, заломив ему руки за спину, он высказал Юре все, что о нем думает, открыл дверь и, дав коленом под зад, выставил его с позором. Да, я не сказала, что Юрий слаб к спиртному. Той же ночью он попал в милицию, откуда мне позвонили и сказали, чтобы я его, забрала. Я же ответила: «Вы ошиблись номером».

Юра позвонил из вытрезвителя своему художнику-модельеру Станиславу Николаевичу, и тот вынужден был в два часа ночи вызывать такси, заплатить за него штраф, просить, чтобы не сообщали на работу, и в конце концов, привезти пьяную тварь к себе домой. Тут есть одна тонкость. У Юры — идеальная фигура, на него шить — это заранее знать, что выиграешь показ, что модель будет утверждена худсоветом и рекомендована в массовый пошив. Поэтому Станислав Николаевич ему многое прощает. Наутро Станислав Николаевич позвонил и откровенно спросил, может ли Юра вернуться ко мне. Я сказала, что никогда в жизни не позволю ему войти в мой дом. После нескольких Юриных попыток устроить мне скандал в подъезде я попросила, чтобы у меня пожили Виктор и Света, а сама уехала к матери в Тулу. Главный дал мне отгулы. Отдохнув в родительском доме, я возвратилась уже спокойной, сдержанной. Собрала все Юрины вещи, позвонила Станиславу с просьбой забрать чемоданы. Они оба явились ко мне с цветами, с шампанским, надеясь на примирение. Но, как видишь, оно не состоялось.

— Тамара, простите, вы сказали, что хотите предупредить меня от повторения ваших ошибок. Но в чем они? Я так и не поняла.

— Все, что я тебе рассказывала, — это уже расчет за совершенные ошибки. Они, эти ошибки, была раньше, сразу после женитьбы. Думаю, что ты их уже совершила.

Юлия стала лихорадочно вспоминать, где и в чем она себя неправильно вела. Она чувствовала, что ее ожидает в совместной с Юрой жизни почти то же, через что прошла Тамара. Первые вестники налицо — ночные звонки приятелей мужа, его нередкое отсутствие по ночам. Она знала, что Юра часто заходит в ближайший ресторан. Является домой поздно, усталый, иногда сильно пьяный, заваливается ночью с компанией. Полтора года совместной жизни — и ни разу не возникал вопрос о ребенке.

— Неужели, Тамара, нельзя ничего поправить?

— Скажи честно, ты встаешь рано утром, несмотря на плохое самочувствие, готовить мужу чай?

— Да, конечно. Всегда…

— Он когда-нибудь интересовался состоянием твоего здоровья, твоими нуждами?

— Нет, не припомню. Но я все умею делать сама…

— Вот то-то и оно! И еще… только честно… у тебя не пропадали из дома личные вещи?.. Серьги, хрусталь.

— Нет. Я, правда, не смотрела. Мне и в голову это не приходило — подозревать.

— Не надо подозревать… Надо просто внимательно проверить… Тебе еще не звонили по ночам малоизвестные мужчины, которые называют себя его приятелями?

— Звонили, и даже сегодня в… после полуночи.

— Теперь… извини… ты оставила Юре записку?

— Нет, не успела, такси дали быстро.

— Тогда еще… Юра играет в карты. У него может быть уйма долгов. Я выплачивала. У меня были даже голодные обмороки… Но просьба: не говори Юре, что ты была у меня. Не потому, что я его боюсь. Нет! Но он тебе этого не простит. Я слишком многое о нем знаю.

За разговорами женщины не заметили, как стало совсем светло. Начинался новый день. «Что он принесет мне?» — думала Юлия.

— Пора идти, Тамара. Я благодарна вам за откровенный разговор. Мне многое стало ясно. Я попробую что-либо изменить в нашей жизни в лучшую сторону.

— Я искренне желаю тебе успеха. Заходи, звони… Мой дом открыт для тебя в любое время.

— Спасибо, Тамара, спасибо вам. Вы чудный человек. Дай бог вам счастья…

— О счастье мы как-нибудь еще поговорим.

— До свидания.

— До свидания, Юлия, счастливого пути. Позвони, как приедешь домой. Все ли у тебя в доме в порядке, хорошо?

— Обязательно. До свидания.

Юлия вышла из подъезда, постояла несколько секунд, вдохнула полной грудью свежий утренний воздух и направилась в сторону троллейбусной остановки. В ожидании троллейбуса на остановке стояло человек десять. Их взгляды устремились к красивой, стройной девушке. Юлия привыкла к таким взглядам. Когда-то они заставляли ее краснеть. Теперь же она относилась к ним спокойно. Во всяком случае, ей это было приятно. Грешно стыдиться того, что тебе дал Господь Бог. Красота… Это хорошо. Главное — при этой красоте сохранить чистую душу, не делать подлости, не унижать, не обижать…

Кабина лифта оказалась на первом этаже. Юлия даже испугалась того, что лифт мгновенно открылся — она приготовилась его ждать. Она быстро и легко вошла в кабину, нажала кнопку двенадцатого этажа и, пока кабина ползла вверх, искала в сумочке ключи. Сердце учащенно билось в груди, когда она открывала дверь. «А вдруг дома Юрий? Что я ему скажу?» Но Юры в квартире не было. Не раздеваясь, Юлия прошлась по квартире, которая показалась ей неуютной и холодной…

Она забралась под одеяло расстеленной с вечера постели. По телу пробегал легкий озноб, но вскоре Юлия согрелась и провалилась в глубокий сон. Часам к одиннадцати она проснулась. Юры не было. Она пролежала с открытыми глазами несколько минут, затем встала, накинула на себя халат и отправилась на кухню.

Поставив на плиту чайник, Юлия умыла холодной водой лицо, сделала несколько приседаний… Телефонный звонок прервал ее занятия гимнастикой.

— Слушаю вас.

— Юленька, родная, я через пятнадцать минут буду дома. Целую.

Она не успела сказать ни слова в ответ на Юрины слова. В трубке мерно раздавались прерывистые сигналы. Юлия не стала хлопотать перед приходом мужа, а уселась в кресло, поджав под себя ноги, налила чуточку коньяка в рюмку, выпила, съела вчерашний холодный бутерброд и закурила. Так ее и застал Юрий, буквально влетевший в квартиру.

— Привет, малыш! Как дела? Ты извини, прости меня, негодяя, я не смог тебе позвонить. Мы собрались с вечера у Гены, решили мужской компанией посидеть, а потом я уснул. Вот так.

И он попытался поцеловать Юлию в знак примирения, но она отстранилась.

— Юль! Ну, прости меня, пожалуйста… Ты же знаешь, что я тебя люблю.

— Нет, не знаю. Но знаю одно: если любят — так себя не ведут. Тебе же не девятнадцать.

— Ладно, я виноват. Но я прошу у тебя прощения. Генка не разбудил меня вовремя, а потом я не стал тебя беспокоить…

— Спасибо за заботу. Было бы очень хорошо, если бы ты не лгал.

— Я лгу? — лицо Юрия покрылось пятнами.

— Да, Юра, ты лжешь! Гена в два часа ночи звонил и спрашивал тебя. Просил позвонить ему в любое время, как только ты придешь…

Юрий закурил, нервно шагая по квартире, подыскивая себе оправдание. «Я первый раз не пришел домой, вернее, не предупредил. Геннадий все подпортил. Сколько я ему должен? Триста баксов…»

— Он не сказал, что ему от меня нужно?

— Нет, но судя по его интонации, что-то ему от тебя нужно… И даже очень…

Юлия на удивление вела себя очень спокойно, что раздражало Юру. Если бы она повысила голос, устроила бы истерику… тогда было бы проще. Правда, она и раньше никогда не практиковала таких поступков. В растерянности Юрий бросился к телефону и набрал номер Геннадия.

— Привет, старик!

— Привет!

Больше Юлия не слышала их разговора. Она встала и закрыла кухонную дверь. И вдруг голос мужа:

— Ладно, старик, дай две недели. И я все верну.

Приняв душ, позавтракав (или пообедав), Юрий вышел из дому, переодевшись в светлый шелковый костюм. Юлия остаток дня провела в постели — бессонная ночь, волнения, разговор с Тамарой выбили ее из нормального ритма. Завтра предстоит трудный день, а посему она решила отоспаться. Но сон не Шел к ней, снотворное принимать не хотелось, и она решила что-либо прочитать. За свою недолгую жизнь Юлия собрала приличную библиотеку. Она принялась читать «Прощай оружие!» Эрнеста Хэмингуэя. Однако и любимый роман не отвлек ее от невеселых мыслей. Она положила книгу поверх одеяла и закрыла глаза.

Юлия вспомнила свое поступление в театральный институт, годы учебы, репетиции, сокурсников. Многие из них работают в столичных театрах. Жаль, не удалось ей закончить ВУЗ… Она, не предупредив никого, уехала в Сант-Петербург к любимому человеку. Вечером сорвался дипломный спектакль четвертого курса, где Юлия была занята в эпизодической роли. «Бег» Михаила Булгакова…

«Боже, какая я дура! Улетела бы назавтра — и была бы актрисой». Владимир, вернувшись из Парижа, позвонил Юлии: «Бери билет на ближайший самолет и — в Санкт-Петербург».

Вернувшись из Петербурга, увидела на доске приказ: «За непрофессиональное поведение — срыв дипломного спектакля… отчислить с третьего курса». Можно было бы упасть в обморок, просить у всех прощения… Но Юлия понимала — наказание справедливо. Полгода она скрывала это от родителей, не знали ничего и родственники, у которых Юля жила. Слава богу, дяде дали новую квартиру, и он помог Юлии остаться в старой. Чтобы не вызывать подозрений, она и пошла на курсы машинного вязания. Однажды дядя забыл ключи, тетушка отдыхала в Сочи… Так вот, дядя заехал в институт, чтобы разыскать на лекциях племянницу, а ему сказали, что она отчислена. Правда, девочки с ее курса подсказали, где ее теперь можно найти.

— Мне ты могла сказать, — упрекнул дядя. — А вообще-то ты молодец, что не болтаешься без дела. И что — получается у тебя на машинках?

— Да, дядя, причем освоила все виды…

— Ладно, я промолчу, родителям не скажу. Дай мне ключи, я свои оставил дома. Я неважно себя чувствую, больше на работу не пойду. Ты когда заканчиваешь?

— В шестнадцать.

— Приходи домой, поговорим. Пока…

Как ей стало легко после дядиных слов, как будто гора с плеч. Она и сейчас вздохнула с облегчением.

Будучи человеком рассудительным, Юлия понимала, что неудачные моменты в ее жизни связаны с временным расслаблением. Достигая какой-то, даже незначительной вершины в избранном деле, она внутренне успокаивалась. Нет, она не переставала работать, но снижала на несколько градусов заинтересованность. Вот потому и подстерегали ее всякого рода неудачи. Так стало с учебой в институте, так бывало с работой в ателье. Точно так же случилось и с замужеством, Ведь знала она Юру только два месяца. Да и можно ли сказать «знала»? Красивый? Да. А кому из женщин не хочется иметь красивого мужа?

Юлии стало страшно от того, что она думает о своем муже в прошедшем времени. Мысли неслись потоком, а вот чувства… Неужели за полтора года все прошло? Надо жить так, чтобы сердце клокотало в груди от счастья. Нельзя сидеть сложа руки и ждать. Для нормальной семьи и любви надо трудиться. И Юлия решила серьезно поговорить с мужем. Если, конечно, он явится хотя бы к полуночи.

Юрий пришел домой часов в одиннадцать вечера.

— Почему ты сегодня так рано? — спросила Юлия и поняла, что задала не совсем нужный вопрос.

— А ты не рада?

— Нет, почему же? Наоборот.

— Я счастлив от этого…

Он сказал это так язвительно, что Юлии стало неприятно.

— Скажи мне, пожалуйста, — Юлия подбирала слова.

— Что тебе сказать?

— Скажи мне, пожалуйста, ты меня совсем не любишь?

— С чего ты взяла?

— Я же чувствую, Юрочка, чувствую, что-то не так.

— Я тебя очень люблю, Юлия.

— Давай будем честными…

— Давай я тебе лучше сделаю кофе, а?

— С удовольствием…

Юрий искал спасения от разговора с Юлией. Любит ли он жену? Да, конечно. Он не сможет без нее жить. Только вот его страсть к азартным играм… Собственно, в основном по этой причине он потерял Тамару.

Юрий медленно и с удовольствием помешивал ароматный кофе в «турке», боясь оторвать взгляд. Юлия молча курила, ожидая кофе.

— Вообще-то для кофе уже поздновато. Мне надо хорошо выспаться. Завтра приезжает кто-то из Москвы, из какого-то агентства моды. Надо будет показать наши модели вечерних платьев.

— Во сколько это будет?

— Показ будет в четырнадцать, но мне надо быть в половине двенадцатого.

— Я тебе помогу и сделаю все, что ни попросишь…

— Спасибо.

— Это все потому, что я тебя очень люблю, Юлия! Это правда.

— Я верю тебе, но меня волнует другое… Ты готов со мной поговорить?

— Да, конечно. Я тебя слушаю.

— Я чувствую, что у тебя какие-то трудности, — медленно начала Юлия, стараясь не выдавать волнения. — Ты от меня что-то скрываешь. Почему?

— Я ничего не скрываю.

— Нет, Юра, ты говоришь неправду. А я хотела бы, чтобы у нас получился честный разговор.

— Я весь внимание. Слушаю…

— Один из моих недостатков — это стремление говорить людям правду. Но я требую и к себе такого же отношения. Почему ты в последнее время стал раздражительным? И еще… Мне не нравится, что ты много пьешь. Извини, я говорю правду. Ты стал сух со мной. Месяца три я нигде не была с тобой вместе. А раньше ты всегда любил мое общество. Может, у тебя есть другая женщина? Тогда скажи. Я попробую это пережить.

— Ты с ума сошла! Как тебе могло такое в голову прийти?

И он стал целовать Юлию в глаза, касаясь теплыми, мягкими руками ее лица. Юлия не выразила по этому поводу никаких эмоций, но не сопротивлялась. Последнее время что-то тяжелое и холодное поселилось в ее душе. И самое страшное — она привыкла к такому состоянию. Она внимательно посмотрела в глаза мужу, стараясь улыбнуться. Но улыбка получилась неестественной, вымученной.

— Юра, прости… Я никогда не думала, что так сложится наша жизнь. Я чувствую, что теряю тебя, но и бороться нет мужества. Ты охладел ко мне, ты как-то сам по себе, а я сама по себе. Что-то между нами произошло, возникла какая-то невидимая стена. Мне очень жаль, но что я могу поделать?

— Нет, Юлия, — грустно сказал Юрий. — Нет, это неправда. Я тебя люблю по-прежнему.

Но уверенности в его голосе не было. Он сам это почувствовал и горячо заговорил:

— Скоро все это кончится, вот увидишь. Я не могу тебе всего сказать. Я выпутаюсь, справлюсь. Я даю тебе слово.

— Я могу тебе чем-нибудь помочь?

— Пока нет. Я сам… Только не спрашивай меня ни о чем, я тебя прошу…

Юлии стало жаль мужа. Впервые за долгое время у нее что-то шевельнулось в душе, вернув чувство к Юрию. Она молча рассматривала его, замечая множество мелких морщинок под глазами, рассеянный взгляд, мелкую дрожь в руках.

— Юрочка, брось пить, я тебя очень прошу. Ты изменился ужасно в последнее время, ты осунулся.

— Милая, хорошая, родная моя Юлия! Я попробую быть прежним Юрием Метлицким, я попробую… Ты веришь мне? Скажи, ты веришь?

— Я очень хочу тебе верить, Юра…

— Давай ляжем спать. У меня завтра трудный день, да и у тебя тоже. Проснувшись в девять утра, Юлия нашла на туалетном столике записку: «Я ушел рано, у меня дела. В два часа буду в Доме моделей. Целую тебя нежно. Юрий.»

Юлия была не на шутку встревожена. «Что же все-таки с ним происходит? Какие такие дела? И знает ли что-нибудь об этом Станислав Николаевич? Надо будет с ним поговорить».

Выпив чашку кофе и приведя себя в порядок, Юлия решила пойти на работу пораньше в надежде выкроить время для разговора со Станиславом.

Увидев Юлию в примерочной, Марианна Васильевна встревожилась:

— Юлия, девочка моя, почему так рано? У тебя все в порядке? Что-то случилось? — Марианна Васильевна сыпала вопросами, не давая Юлии возможности ответить на них. Наконец она замолчала, ожидая объяснений.

— Марианна Васильевна, все хорошо.

— Ты что-то не договариваешь, Юленька! Давай спустимся в кафе, попьем чаю.

— Давайте, с удовольствием.

Спускаясь на лифте на первый этаж, Марианна Васильевна наблюдала за Юлией. Та не смотрела ей в глаза, нервно теребила волосы.

— Юля, ты можешь мне рассказать, что случилось?

— Да, Марианна Васильевна, могу, но давайте после показа. А то боюсь, что расплачусь…

— Ладно, ладно. Успокойся, — и она ласково потрепала Юлю по плечу.

Ровно в четырнадцать зазвучала музыка, и Юлия, собрав в кулак всю свою волю, вышла на подиум, демонстрируя роскошное черное шифоновое платье. Ослепленная прожектором, она с трудом нашла среди немногочисленных зрителей улыбающегося мужа. Юрий незаметно махал ей рукой. Остановившись на краю подиума, Юлия приготовилась сделать разворот, снять с плеч расшитую серебром пелерину, и… о, ужас! С правой ноги сваливается туфля. Несколько секунд раздумий, Юлия сбрасывает туфельку с левой ноги, берет в руки пелерину и, поднявшись на носки, босиком идет по подиуму. Щелкнул фотоаппарат, сверкнув вспышкой, раздались аплодисменты. Юлия возвратилась к своим туфлям, спокойно надела их и, продолжая кружиться в такт музыке, ушла за ширму.

Вот тут она дала волю слезам. Марианна Васильевна по-матерински обнимала ее за плечи, вытирала слезы кружевным платком, успокаивала. Только Инга, закончившая свое выступление, ехидно хихикала.

— Ну, чего ты хихикаешь? Хотела бы я на тебя посмотреть, как бы ты себя вела в такой ситуации.

— А я, Марианна Васильевна, — холодно ответила Инга, — прежде чем выходить на подиум, проверила бы туфли.

— Не поняла, зачем?

— А затем, что у Юлии они были разных размеров. Одна на 37, а вторая — 39. Вот 39 и свалился.

— Кто это сделал? Кто, я спрашиваю? — Марианна Васильевна была вне себя от ярости. — Ведь костюмерша должна была все проверить.

— Она проверила, — отвечала Инга. — Но после проверки можно успеть подменить.

Возмущенная Марианна Васильевна побежала к директору.

— Этого я так не оставлю! — повторяла она всю дорогу, пока шла в директорский кабинет.

Юлия, сотрясаясь от рыданий, сидела подавленная и обиженная.

Инга, забрав в сумочку свои косметические принадлежности, подошла к Юлии, наклонилась и змеиным шепотом произнесла:

— Я тебя ненавижу… Ты слышала, что я сказала? Посмей только кому-нибудь пожаловаться!

Юлии хотелось вцепиться ей в волосы, наговорить гадостей. Но она сидела, как прикованная. Перед глазами плясали желтые пятна, земля уходила из-под ног, мебель плавно кружилась в непонятном танце.

Очнулась Юлия от прикосновения чего-то холодного. Это Юрий брызгал ей в лицо водой из стакана.

— Юля, Юленька! Очнись, я здесь.

Она медленно обвела взглядом помещение, сообразив, наконец, где находится.

— Где Марианна Васильевна?

— Не знаю, я ее не видел. Ты не волнуйся…

Юрий бережно укрыл жену своей курткой, Вдруг в коридоре послышались торопливые шаги, возмущенные возгласы. Вскоре в комнату влетела Марианна Васильевна. Увидев бледную, облитую водой Юлию, она картинно всплеснула руками, торопливо стала искать в сумке валидол.

— Сейчас, деточка, сейчас. Все будет хорошо. Они у меня еще попляшут. Я им покажу, я им покажу… Противные твари! А ты умница, ты очень понравилась нашим гостям из Москвы.

— Правда? — только и смогла вымолвить Юлия.

— Да, они просто без ума от тебя. А теперь собирайся, приведи себя в порядок, и едем ко мне. Должны же мы отметить покупку нашей модели.

— Они покупают нашу модель?

— Да, Юленька, да, и, кажется, вместе с тобой.

— Как это? — с недоумением спросил Юрий.

— Давайте, собирайтесь. Я жду вас внизу. Все узнаете дома. Юра, помоги Славе дотащить сумку с продуктами к машине. Я пошла за своими шмотками…

И Марианна Васильевна легко выпорхнула за дверь, оставив Юлию с мужем. Пока Юлия одевалась, Юра стоял у окна, покачиваясь на носках.

— Юра, дай мне плащ, пожалуйста.

— А? Что ты сказала?

— Плащ, пожалуйста, подай.

Он медленно подошел к вешалке, так же медленно снял с плечиков плащ, подошел к Юлии и осторожно накинул ей на плечи.

— Ну, идем?

— Да, конечно, идем.

Юлия ждала всех возле дежурного. Вскоре появилась Марианна Васильевна, а за ней следом Станислав и Юрий тащили тяжеленную сумку.

Юрий сел рядом со Славой, а женщины устроились на заднем сиденье. Скоро белый жигуленок притормозил у подъезда дома на улице Некрасова.

— Станислав Николаевич! А почему вы не купили себе иномарку? — спросила Юлия, выходя из машины.

— А чем тебе не нравится моя машина?

— Мне нравится, но иномарка престижнее.

— Оно, конечно, так. Но с запчастями… Понимаешь, ремонт иномарки требует иностранных денег. Решил не связываться.

— Только поэтому? — не унималась Юлия.

— Пока только поэтому. Вот когда нас с Юрой вместе кто-либо купить — обещаю прокатить на «вольво». Договорились?

— Договорились!

Отпоив Юлию лекарствами, Марианна Васильевна усадила ее за приготовление бутербродов. Мужчины расставляли приборы на столе.

— Зачем на шесть персон накрываем? Нас же трое, — сказал Юра.

— Московские гости и директор будут через полчаса. Они подписывают документы. И накрываем мы на семь персон, потому что нас четверо, а их будет трое.

— Да что это со мной?!

— Вот именно. Я давно хочу спросить, что с тобой происходит, Юра?

— Со мной? Ничего. А что?

— Давай выйдем покурим, пока есть время…

Они вышли на балкон, закурили. Станислав Николаевич не решался начать разговор первым.

— Я слушаю тебя, Слава, — отозвался наконец Юрий.

— Видишь ли, дружище, я хотел бы тебя послушать.

— Не понял?

— А чего тут непонятного? Давай не будем играть в прятки. Что ты делаешь в итальянском магазине?

— Я?

— Да, ты.

— А откуда тебе это известно?

— От верблюда… Если ты думаешь, что тебя в этом городе не знают, то ошибаешься.

Юра был пойман, что называется, с поличным. Мысли работали лихорадочно, он искал себе оправдания, но нужные слова не приходили на ум.

— Видишь ли, Слава, у меня есть небольшие долги… и…

— Сколько ты должен? — резко перебил его Слава.

— Ну, я так сразу не могу сказать… У меня записано… все…

— У тебя записано или у них?

— У меня. И у них тоже.

— Юра, я буду откровенен. Благодаря тебе я сделал карьеру. Ты знаешь, как трудно найти мужчину-модель. Ты красивый…

Юрий, ехидно улыбаясь, заглянул в лицо Станиславу.

— Да, да, ты красивый здоровый мужчина с прекрасной фигурой. Правда, в последнее время у тебя появились мешки под глазами. Мне твое лицо тоже нужно. Тебе не нравится твоя жизнь? Чем?

— Отвечать честно?

— Естественно.

— Мне надоело быть моделью. Стриженые плечистые мальчики зарабатывают в сто раз больше, чем я. За один ужин в ресторане они проедают мою квартальную зарплату.

— Ах, ты хочешь красивой жизни?

— А почему бы и нет?

— Все правильно. Это я могу месяцами разрабатывать модель. А ты хочешь сразу… Я тебя не держу. Вот когда ты придешь ко мне купить костюм, как приходят твои любимые широкоплечие мальчики, тогда я посмотрю, способен ли ты будешь заплатить хотя бы за подтяжки. А пока я тебя одеваю, как короля, причем за копейки.

— Слава, ну зачем ты так?

— Затем, что ты занимаешься не тем, чем нужно. Я хочу, чтобы ты сохранял форму. Нам предстоит поездка во Францию. Мои эскизы уже ушли в Париж. Я жду только официального приглашения от Кардена.

— Ого! Замахнулся! — искренне удивился Юра.

— Карден сам попросил мои эскизы. Я дал ему то, что я здесь не мог осуществить за долгие годы пробивания, доставания, проталкивания. В нашей бывшей великой стране как-то умудрялись ничего нового не видеть, не слышать… Конечно, на такой огромной территории нетрудно и затеряться. Не сочти меня нескромным, но я вижу моду далеко вперед. Однако вижу только я. Мое руководство не видит почему-то дальше собственного носа.

— Тебе, вообще-то, грех жаловаться.

— Я и не жалуюсь. Я просто работаю. И ты мне нужен. А посему — прошу оставить работу в итальянском магазине, даже если тебе в карман кладут «зелененькие».

— Тебе Саша сказал об этом?

— Нет. Я видел в телепрограмме репортаж… Случайно.

— А, вот оно что!

— Да, то. Я как профессионал требую от тебя — не распыляться.

— Слава, повторяю, у меня есть долги, причем не маленькие. Я тебе честно говорю. Отработаю — уйду.

— Сколько тебе понадобится времени?

— А я думал, ты спросишь, сколько мне понадобится денег, чтобы рассчитаться с кредиторами.

— Я не намерен оплачивать твою распущенность. И потом — я уже однажды помогал тебе «выкручиваться», как ты говоришь. Я не Рокфеллер.

Наступило тягостное молчание.

— Сколько тебе нужно денег? — понизив голос, спросил Слава.

— Тысяча баксов.

— Ты что, с ума сошел? Кому ты должен такую сумму?

— Я должен гостиничному бармену, Геннадию.

— Когда ты должен вернуть долг?

— Чем скорее, тем лучше.

— Уже требуют?

— И не только требуют, а с процентом…

— Ну, вы даете, мужики! Мы там хлопочем, режем, крошим, а они покуривают сигареты, — возмутилась Марианна Васильевна, увидев мужчин на балконе. — Ну-ка, быстро на помощь!

— Сейчас, Мари, сейчас, дорогая, идем, — успокоил жену Станислав.

— Я дам тебе эти деньги. Только ни слова Мари, иначе сгрызет.

— Когда?

— Завтра приходи на работу к десяти утра. И мы решим твой вопрос. А теперь пошли на кухню.

— Мы здесь, мы к вашим услугам! — весело воскликнул Станислав.

— Давно пора, бездельники!

— Юлик, мы исправимся. Говорите, что делать.

— Все, что на блюдах, — сказала Марианна Васильевна, — расставьте на стол. Только красиво!

— А это как?

— Сообрази, Слава, пожалуйста, и не отвлекай нас.

Только мужчины успели перенести блюда из кухни в зал, как в дверь позвонили.

— Вот и наши гости! — всполошилась хозяйка и бросилась открывать дверь. — Раздевайтесь, мойте руки, и к столу!

Марианна Васильевна помогла гостям пристроить личные вещи в прихожей. Громадский театральным жестом вручил ей букет гвоздик.

— Что вы, Георгий, не надо было.

Смущаясь, она налила в хрустальную вазу воды, поставила цветы и пригласила гостей к столу.

— О, да у вас тут царский стол!

Гости расселись по местам. Юлия оказалась по правую руку от Громадского. Справа сидел Юрий. Директор познакомил присутствующих. Первый тост, как и полагается, был произнесен в честь гостей. Затем Владимир Петрович рассказал о цели их визита:

— Георгий и Алина вынашивают очень интересный проект, в котором, возможно, найдется место и нашим моделям, а также модельерам.

И выразительно посмотрел на Юлию.

— Владимир Петрович, — вступил в разговор Юрий, — а в проекте наших гостей мужские места вакантны?

— Это, Юра, вы сами выясните. А пока я подписал документы, которые нам, т. е. обеим сторонам, выгодны.

Через час все уже разговаривали так, как будто знали друг друга много лет. Мужчины устроили перекур на балконе. Хозяйка, Алина и Юлия обосновались на кухне.

— Юлия, ты меня прости, но когда ты бросишь курить? Береги цвет лица.

— Я, Марианна Васильевна, курю легкие сигареты. Это раз. А во-вторых, цвет лица при сегодняшнем наличии косметики можно сделать.

— Но лучше иметь свой, правда, Алина?

— Теперь хорошо иметь все свое, в том числе и цвет лица. Но свое дело иметь еще лучше.

Мужчины пригласили всех к столу. Юлия боялась, что гости вспомнят ее провал с потерей туфли на подиуме. Однако казалось, что все об этом забыли. Правда, спустя некоторое время, Громадский наклонился и сказал ей на ухо, но достаточно громко:

— Свое фото я назову «Босая королева».

Алина метнула злой взгляд в сторону мужа. Юлия заметила это.

— Только вы никому не показывайте фотографию. Я очень огорчена, это получилось случайно.

— Честно говоря, я подумал, что так требуется по хореографии. Я такого нигде не встречал, вот и поспешил запечатлеть. Не волнуйтесь, Юлия, я профессионал. Если почувствую, что это вам повредит, не стану печатать.

Было выпито достаточно много. Потом опять пили, ели, варили кофе. Юлия вдруг ощутила неимоверную усталость. Наступил момент, когда ей даже не захотелось встать из-за стола для очередного перекура. Вдруг большая теплая рука Громадского опустилась ей на коленку. Благо, стол был застелен длинной скатертью, и этого никто не мог видеть. Юлию как будто ударило током, но она не шелохнулась. «Где-то я уже с этим сталкивалась. А, Григорий Львович… Магазин за городом, машина. Неужели вот так всю жизнь меня будут лапать за коленки и некому меня защитить? Неужели я похожа на…»

Краска залила лицо Юлии, она встала и молча вышла на кухню. О происшедшем догадалась только Алина, всем остальным случившееся было безразлично, в том числе и Юре. Изрядно выпив, он вообще ничего не замечал. Юлию всегда возмущало Юрино поведение в компаниях. Складывалось впечатление, что Юрий абсолютно к ней равнодушен.

«Нет, нет. Я просто устала и перенервничала», — подумала Юлия вслух, стоя на кухне у окна.

— Юленька, ты почему здесь одна? Идем к столу!

Марианна Васильевна взяла чистые тарелки и ушла в зал. Юлии же хотелось расплакаться от обиды. «Неужели я произвожу впечатление легкодоступной девицы?» — думала она.

— Юлия, сейчас будем пить за вас! — произнес Георгий Громадский.

Она вздохнула, выпрямилась и направилась к гостям. Выпив за себя очередную рюмку коньяка, Юлия наклонилась к мужу и сказала тихо:

— Я хочу домой.

— Неудобно как-то, все еще веселятся, — ответил Юрий, отправляя в рот очередной бутерброд.

— Ладно, только недолго.

Разошлись после полуночи. Вызвали такси, подбросили к дому Метлицких, а затем Громадские уехали в гостиницу.

Наутро Марианна Васильевна позвонили Юлии и пригласила на обед.

— Они вечером уезжают. Все документы подписаны. Приходите часам к четырем. Поезд у них в восемь вечера.

Юлии ужасно не хотелось идти, но делать было нечего. Юрий прибежал с работы в прекрасном расположении духа. Таким она его давно не видела, но расспрашивать не стала. Вечером посидят за чашкой кофе, и Юра сам все расскажет.

Без четверти четыре Юлия и Юра были уже в доме Смирновых. И ровно в назначенный час явились приглашенные во главе со Станиславом.

Опять пили коньяк, ели вкуснейшую солянку, приготовленную Марианной Васильевной по всем правилам кулинарии.

Юрий с Алиной засели играть в карты. Юлия же не находила себе места. Ей не давал покоя вчерашний поступок Громадского. Вдруг Георгий встал из-за стола и пригласил Юлию на балкон.

— Вы какие сигареты курите?

— Легкие, с ментолом.

Он извлек из нагрудного кармана пачку «More» и предложил Юлии сигарету.

— Такие устроят?

— Вполне.

Громадский чиркнул зажигалкой.

— Благодарю вас.

— Это я вас должен благодарить.

— За что же?

— За то, что вы есть и я вас вижу.

— Вы не боитесь говорить об этом вслух?

— Нет. Алина, кажется, увлеклась вашим мужем.

Юлии показалось, что ее обдали кипятком.

— А вы нахал.

— Я это знаю. Но я не только нахал. Я еще кое-что умею делать.

— Меня совсем не интересует, что вы умеете делать.

— А зря, моя прелесть.

— Вы что себе позволяете?

— Только то, что хочу.

— Всегда?

— Обычно — да.

Юлия облокотилась на перила балкона и стала смотреть вниз. Громадский сделал тоже самое.

— Только попробуйте ко мне притронуться.

— Я не настолько глуп, как вы думаете.

— А я вообще о вас не думаю.

— И правильно делаете. Вы пойдете меня провожать к поезду?

— Нет.

— Пойдете, потому что так нужно.

— Если и пойду, то не вас одного, а двоих буду провожать.

— Тогда пошли к столу.

— Идите вы один, а я останусь здесь.

— Зачем же выдавать себя?

Юлин пришлось подчиниться этому человеку. До отхода поезда оставалось полтора часа. Выпили предложенный кофе, присели на дорожку и пошли загружаться в такси.

— Марианна Васильевна, — шепнула Юля, выходя из такси, — отвлеките как-нибудь этого типа, я не хочу даже стоять с ним рядом. Я вас очень прошу…

Марианна Васильевна поняла все без лишних объяснений. Все пошли проводить гостей до купе, а Юлия осталась на перроне. Она весело помахала им на прощание рукой.

Возвратясь с вокзала домой, Юрий переоделся в спортивный костюм, включил телевизор и улегся на диван. Юлия была удивлена: неужели будет весь вечер дома? Она решила приготовить легкий ужин, посидеть в уютном домашнем гнездышке. Предыдущие два дня утомили ее, но она старалась не показывать этого.

Через полчаса они уплетали за обе щеки аппетитную яичницу с помидорами.

— Давно не ел простой домашней пищи!

— А знаешь, почему?

— Нет.

— Редко бываешь дома.

— Ну, не скажите, мадам!

— А вот и скажу! Мне надоели твои ночные возвращения в подпитии, мне надоели поздние звонки твоих приятелей. Мне надоело все в доме делать самой!..

— А что тебе еще надоело?

— Все надоело, и ты в том числе…

— Послушай, не задирай нос. Если бы не я, ты не смогла бы удержаться в коллективе. Тебя съели бы в мгновение ока.

Юлия онемела от этих слов. Слезы от обиды сами брызнули из глаз. В эту минуту она ненавидела Юрия.

— По-твоему, я совсем никуда не гожусь?

— Смотря для кого.

— Ну и для кого я гожусь?

— Для этого типа, который гладил тебя по коленкам.

— Ты просто негодяй! — вскрикнула Юлия и сама испугалась своего голоса. — Почему же ты не дал ему пощечину?

— Надо было тебе это сделать.

— А я была уверена, что меня защитит муж. Трус несчастный!

— Пусть я трус. Но без меня ты полный ноль…

— А ты даже хуже ноля. Что у тебя есть? Стандартная фигура, красивая внешность?..

— Этого мне достаточно.

— Но настоящие мужчины имеют свое дело, а ты так и будешь до старости «мальчиком на подиуме».

Юрий замолчал. «А ведь Юлия говорит правду».

— Скажи мне, для чего я тебе нужна?

— Я даже не знаю, что ответить.

— Зато я знаю.

— Ну и…

— Ты живешь у меня в доме, сыт, обут, одет. Распоряжаешься сам своим заработком, как хочешь. Знаешь, мне надоело постоянно думать о продуктах в холодильнике. Мне стыдно принимать подношения родственников…

— Скажите, на милость, какая честная! А тебе не стыдно, что твой родственник по блату выдрал для тебя эту квартиру? А может, кто-то живет всю жизнь в коммуналке, в одной комнате с двумя детьми.

— А тебе не стыдно жить в этой квартире?

— Нет, я беру пример с тебя. Ты особо не страдаешь комплексом сочувствия неимущим.

— Юрий, — официальным тоном вдруг заговорила Юлия, — мне противно продолжать с вами этот разговор.

— С кем это «с вами»?

— С вами, Юрий Метлицкий.

Неизвестно, чем бы закончилась эта перебранка, если бы не телефонный звонок. Юрий бросился к аппарату.

— Да! — прогремел он в трубку.

— Юра?

— Да, дружище, это я.

— А почему так громко?

— Да так.

Потом Юрий внимательно слушал своего собеседника на том конце провода.

— Хорошо, Генка, через двадцать минут.

Метлицкий побрился, одел светлый костюм, почему-то взял зонтик и вышел из дому, зло хлопнув дверью и не сказав жене ни слова.

Юлия курила сигарету за сигаретой, металась по квартире, не находя себе места. Обессилев, опустилась на диван, укрылась пледом, закрыла глаза. Но сон не шел к ней. Мысли роились в голове, стучало в висках. Она даже стала разговаривать сама с собой.

— Может, я не права? Может, не надо было так с ним? Ведь муж все-таки. Неужели он меня больше не любит? Он, наверное, никогда никого не любил, даже себя не любит. Ему просто удобно жить вот так при ком-нибудь, все равно при ком, лишь бы кормили и было где переночевать. Боже мой, зачем же я так плохо о нем думаю?

Через двадцать минут Юрий поднимался на второй этаж гостиничного комплекса, в бар «Уют». Геннадий встретил Юру, как родного.

— Привет, старина. Да что с тобой? На тебе лица нет.

— Так уж и нет? — попробовал отшутиться Юрий.

— Да ты бледен, как салфетка.

— Разве? — и Юрий взглянул на себя в настенные зеркала. — Ерунда. С Юлей повздорил.

— Это ты зря. У тебя жена что надо.

Юрий стал глазеть по сторонам. Рядом, за стойкой, сидели две девицы с оголенными плечами.

— Чья эта блондинка? — полушепотом спросил Юра.

— Ты что, старик? Это девушка «пахана».

— Новая, что ли?

— Да уж две недели. Даже свадьба скоро.

— Может клюнуть?

— Она любит большие бабки, — сказал, наклоняясь к Юрию, бармен. — А у тебя, как говорят на моей улице, «дух да петух». Понял? Долг принес?

Юрий, вяло улыбнувшись, засунул руку во внутренний карман пиджака, извлек портмоне и отсчитал Геннадию десять стодолларовых купюр.

— Держи!

— Ого, откуда такая прыть?

— От хороших людей.

— А остальное когда?

— Скоро, совсем скоро. Вот увидишь.

— Давай, старик, торопись, а то меня тоже жмут. Процент растет с каждым днем.

— Да ладно тебе плакаться. Ты в день имеешь больше, чем я в месяц.

— Приходи, поработаем на пару, и ты будешь иметь.

— Нет, я не смогу, — искренне ответил Юра.

— Это не сложно. Поверь мне.

— Что не сложно? Работать или брать чаевые в долларах?

— И то, и другое.

— Ладно. А девица хороша!

— Не зарься на чужое, у тебя дома королева. Только ты — голый король. Коктейль выпьешь?

— Ты ставишь? На халяву?

— Могу и на халяву, правда без особой охоты и удовольствия.

— Валяй, колдуй!

Юрий закурил сигарету и стал наблюдать за движениями рук Геннадия.

— Коньяку лей побольше, не скупись.

— Здесь точная пропорция, иначе не тот букет будет.

— А мне плевать, мне покрепче сделай.

— Не могу нарушать технологию изготовления коктейлей. Не приучен. На, держи!

— Неужели? — ехидно спросил Юрий.

— Что ты сегодня ко мне придираешься?

— Настроение плохое.

— А чего с Юлией поцапался?

— Да вчера приезжали к нам москвичи, мы сидели у друзей. Пили, ели… Так этот мужик, москвич, ей под столом коленки гладил. А она молчит.

— А ты?

— Я не стал устраивать скандала. Все же гости…

— А я бы дал в морду, по-мужски, крепко, если бы увидел, что мою жену цапают за коленки. Даже если бы это был мой шеф.

Геннадий хотел было продолжить свои возмущения, как к стойке подошла странная парочка. Совершенно неинтересная, серая, как мышка, девица, а с ней седовласый негр. Геннадий обратился к нему по-английски, выслушал заказ, быстренько приготовил его и опять подошел к Юре.

— Вот так же мне и ответила Юлия, когда я сказал, что все видел…

— А чего ты ожидал? Что она тебе спасибо скажет?

— Да, ты прав. Я трус несчастный. Это она мне так сказала.

Юрий слегка захмелел от выпитого коктейля.

— Иди домой и помирись с женой. И привет ей от меня.

— Нет, Генка, домой я не пойду. Мы поругались, кажется, навсегда.

— Ну дури, Юля у тебя хорошая.

Юрий бросил на бармена злой взгляд.

— Ревнуешь? — улыбаясь, спросил Гена приятеля.

— Да как тебе сказать…

— Так и скажи, не бойся. А то, что мне твоя Юлия нравится, так это правда. Но ты не бойся, я тебе подлостей делать не стану. Ты слишком много мне должен, понимаешь?

— Понимаю.

— Тогда иди домой, не играй сегодня, не повезет.

— Мне уже давно ни в чем не везет… Сделай еще стаканчик.

— Нет, не могу. Да и не надо тебе.

— Я тебя прошу, пожалуйста.

— Ох, какие мы слова знаем. Ой, ой, ой!

— Я прошу тебя, Гена, будь другом… Я рассчитаюсь…

— Юра, у тебя действительно что-то стряслось. Ладно, подожди.

И через несколько минут Юрий потягивал второй стакан крепчайшего коктейля. А еще через полчаса он был совсем пьян.

— Слушай, Сань, ты на тачке? — обратился Геннадий к вошедшему пареньку в джинсовом костюме.

— Да, внизу стоит.

— Прошу тебя, отвези этого человека домой.

— А кто он тебе?

— Приятель, друг. Но у него неприятности. Пожалуйста. Вот тебе адрес.

И он написал на салфетке домашний адрес Метлицких.

— И еще, подними его на лифте на двенадцатый этаж и впусти в квартиру. А то не дойдет…

Геннадий облегченно вздохнул, когда Юрий, не сопротивляясь, пошел за Сашей.

— Слушаю вас. Что для вас? — у стойки стояли пожилые люди, видимо, муж и жена.

Геннадий любил своих посетителей, работал красиво и, главное, с удовольствием.

Минут через пятнадцать в бар возвратился Сашка и сказал, что друг доставлен домой и уже, наверное, видит сны. Дело было перед выходными, народу было много, все веселые, свободные. Занятый работой Геннадий вскоре совсем забыл о визите своего должника.

Рано утром Юрий проснулся от слепящего солнца. Юлии рядом не было. Это она всегда с вечера зашторивает окна. А вот он этого никогда не делает. Мелочь, казалось бы, а приятна забота жены. Голова после вчерашних коктейлей гудела, как паровоз, в ушах звенело, легкая дрожь ощущалась в руках. Юрий хотел было встать, но решил не подниматься, пока не придет Юлия.

Вскоре Юрий услышал, как она хлопочет на кухне. Он ждал, что Юлия войдет и позовет его пить чай или кофе. Он отчетливо услышал, как она мешает ложкой сахар в чашке. «Значит, ссора надолго. Ну, да ладно, переживу». Когда Юлия включила телевизор, он вышел из спальни, завернувшись в халат, и стал готовить завтрак. Потом решил принять душ. Только он направился из кухни в ванную, как раздался требовательный междугородный телефонный звонок. «Кто бы это мог быть в такую рань?» — подумал Юрий и бросился к телефону.

— Алло!

— Доброе утро!

— Доброе.

— Юрий, пригласите Юлию к телефону.

Юрий хотел было нагрубить Громадскому, голос которого он узнал безошибочно, но почему-то сдержался. Помолчав несколько секунд, он вымолвил:

— Сейчас, минуточку, — и постучал в дверь к Юлии. — Тебя к телефону.

— Спасибо, иду.

Неприятная дрожь пробежала по телу Юрия.

— Алло, слушаю.

— Юлия, доброе утро!

Она узнала голос Громадского, хотя никогда не говорила с ним по телефону.

— Простите, вы ошиблись… Вы не туда попали.

И она бросила трубку на рычаг. Но буквально через пару минут аппарат опять нервно затрещал. Юлия решила не подходить к телефону. Но звонок, казалось, становился с каждой минутой настойчивее.

— Да сними же ты, наконец, трубку! — заорал в ярости Юрий.

— Ты этого хочешь?

— Этого хочешь ты.

Слова мужа прямо-таки вырвали Юлию из кресла. Она схватила трубку дрожащей рукой и выкрикнула:

— Да!

— Не кипятитесь, девочка моя! — бархатный голос ворковал в трубке. — У меня к вам важное дело.

— Я вас очень прошу, — все дела, связанные со мной, решайте с Марианной Васильевной.

— Я хочу это решить с вами. Я предлагаю вам работу в престижном агентстве моды.

— Я не нуждаюсь в вашем предложении. Я люблю свою работу и не собираюсь ее менять. Все, будьте здоровы.

Юлия ожидала, что звонок повторится. Но нет…

— Что ему от тебя нужно? — спросил нервно Юрий жену, усаживаясь напротив за кухонным столом.

— А почему ты у него не спросил?

— Но ведь не меня приглашали.

— Если тебе это так важно, то… Он предлагает работу в престижном агентстве моды в Москве.

— И ты поверила его словам?

— Знаешь, — мягко ответила Юлия, — я уже никому не верю.

— Ты это зря.

— Почему?

— Марианна и Станислав нас никогда не предадут.

— Ты так уверен в этом, а я вот — нет. Прости… Я повторяю — никому не верю.

Юрию хотелось спросить: «А мне?», но он сдержался. Чувства к жене боролись в нем, как противоположные потоки ветра. Он хотел броситься на колени, просить у нее прощения. Однако гордыня не позволяла ему совершить такой поступок. Он злился на себя, но так и не посмел произнесли нужных слов. Вместо этого Юрий, не зная почему, принялся корить жену.

— Ты что! Думаешь, тебе всю жизнь будут все преподносить на блюдечке с голубой каемочкой?

— Что ты имеешь в виду?

— Ты прекрасно знаешь!

— Нет, я даже не догадываюсь. Скажи, что ты мне преподнес в этой жизни?

— Я? Да если бы не я, тебя не взяли бы…

Юлия стала нервно хохотать.

— Что ты говоришь? Я и не знала, что ты сыграл в моей судьбе главную роль. Скажите на милость! Вот это открытие!

— А кто же? Думаешь, твой Алик и этот старый еврей? Нет, милочка…

— Прошу не разговаривать со мной таким тоном. И не трогай моих знакомых. Они порядочные люди.

— Порядочность кончается там, где начинаются левые деньги. Это всем известно, только не тебе… Почему-то…

— А тебе — то откуда это известно? Ты, по-моему, от этого не страдаешь. Ни левых, ни правых… Свистит ветер в карманах. Сквознячок.

Юрий готов был наброситься на Юлию. Лицо его покрылось красными пятнами.

— Видел я, как твой Алик сшибал бабки в кабаке с подвыпивших клиентов.

— Он не работает в кабаке, он играет в оркестре.

— Нет, он периодически бывает на «пятачке» в гостинице, твой порядочный Алик…

— Во-первых, он не мой, во-вторых, он порядочный, воспитанный человек, а в-третьих…

Юлия вызывающе смотрела Юрию в глаза, покачивая ногой и размышляя — сказать, что в-третьих, или нет. Муж сам вынудил ее сделать это.

— Что в-третьих? — он вскочил со стула, оперся руками на стол и в упор смотрел на Юлию. — Ну, скажи, я жду… Что в-третьих?

— В-третьих, я теперь жалею, что не вышла замуж за Алика.

От этих слов у Юры нервно заходили желваки.

— Тебе не поздно это сделать. Я освобожу тебя очень скоро, обещаю.

— А я и так не считаю себя твоей рабыней.

— Но пока я твой муж… еще.

— Что такое твои «пока» или «еще»?

— Я тебя скоро освобожу.

Юрий произнес эти слова как-то тихо, чуть ли не с шипением. Хлопнув дверью в кухне, он вошел в комнату, оделся и вышел из дома, не сказав больше Юлии ни слова.

Странное дело! Какая-то безысходная тоска охватила Юлию. Отстояв на примерке у Марианны Васильевны, она возвратилась домой в оцепенении. Делать ничего не хотелось. Юлия чувствовала, что вот-вот расплачется. «Что ж так не везет? Не склеивается, не ладится».

Наскоро приготовив бутерброды, она заварила себе крепкий чай. Кофе пить не стала — решила отоспаться. Включила телевизор. Какая-то худая бесцветная певица кривлялась под рев гитар и шум оголтелой толпы. «Боже мой! Она ведь и слова плохо выговаривает. И это звезда?» Юлия задремала в кресле. Ее разбудил телефонный звонок.

— Алло, я вас слушаю, — сонным голосом ответила Юля.

— Ты не жди меня сегодня домой. Я не приду.

Это был Юрий.

— Я вообще-то уже и не жду.

Молчание.

— Алло, слышишь меня, Юрий?

— Да, я тебя очень хорошо слышу.

— Это все, что ты мне хотел сказать?

— Нет. Я хотел попросить прощения за все, что я сделал. Но другим быть не могу… Не получается. Понимаешь?

— А чего ж тут не понять? Ты где?

— Какая разница? Тебе ведь все равно.

— Не говори так, прошу тебя. Ты не должен так говорить!

Юлии хотелось крикнуть в трубку, что любит его. Но голос не слушался.

— Может и не должен. Ты прости меня. Ты уже свободна.

И прерывистые гудки… Прижав трубку к лицу, Юлия расплакалась, как ребенок. От безысходности она стала набирать домашний номер Марины Васильевны, но он все время был занят. «Куда идти, кому рассказать?» Она металась по квартире, как загнанный зверь. Стала искать в записной книжке телефон Геннадия. Там был только служебный. Тут же позвонила. Опять занято. «Господи, да что же это такое?»

И она, обессиленная, опустилась в кресло. Настенные часы пробили десять. Юлия опять пробивалась к Марианне Васильевне. «Занято… занято… занято…» — казалось, говорил ей телефонный гудок. Она медленно оторвала трубку от уха и опустила ее на рычаг. Вдруг междугородный звонок.

— Здравствуй, мой ангел! — басил голос в трубке.

— Что вам нужно? — она узнала голос Громадского.

— Просто захотелось услышать твой нежный голос.

— Я вас очень прошу, не звоните мне больше никогда. Вы слышите?

— Я прекрасно слышу. Что случилось? Чем ты так огорчена?

Юлии было противно, что этот малознакомый человек называет ее «ангелом» и на «ты». Уловив ее замешательство, Георгий стал рассыпаться в комплиментах и обещаниях.

— Не бросай трубку, я ведь все равно позвоню, не сегодня, так завтра. Я предлагаю тебе возможность нормально жить. Я дам тебе все, чего тебе не достает: работу, друзей, известность…

— Мне ничего от вас не нужно. Я ни в чем не нуждаюсь.

— Не надо, я же все чувствую. Я знаю…

— Да ничего вы не знаете. Мне очень плохо, у меня дурное предчувствие. Юрий…

— Ничего с твоим Юрием не случится, с такими не случается. Не трать зря нервишки.

— Нет, нет! Я не могу больше говорить. Оставьте меня в покое, прошу вас!

— Хорошо, на сегодня оставлю. Но я постараюсь тебя переубедить. Ты мне нужна. Ты мне очень нужна… Юлия…

— Вы…

Но в трубке послышались гудки. Юлию трясло, знобило. Слезы сами катились из глаз. «Надо взять себя в руки. Я сильная», — повторяла Юлия, вышагивая по квартире.

Сон ее в ту ночь был похож на кошмар. Юрий пришел и не позвонил больше.

Марианна Васильевна, увидев Юлию в примерочной, не на шутку испугалась.

— Что с тобой, девочка? Ты плакала? Тебе ПЛОХО?

— Да, Марианна Васильевна, мне очень плохо.

— Юлия, мужчины не стоят того, чтобы из-за них плакать по ночам. Он что, не пришел ДОМОЙ?

— Да.

— Ну и что? Тебе это впервой? Да брось ты, не переживай, никуда не денется. Давай работать, а потом пойдем пить кофе, ладно?

— Давайте.

Юлия немного пришла в себя, успокоилась. За работой забыла события вчерашнего вечера. Не то чтобы забыла, просто притупились ощущения. Они работали уже около часа, как вдруг в примерочную вошла секретарша директора и отозвала в сторону Марианну Васильевну.

— Юленька, посиди, подожди меня. Я на минуточку к директору.

Марианна Васильевна вошла в кабинет и, не поздоровавшись, сразу спросила:

— Что случилось?

Владимир Петрович снял очки и стал зачем-то перекладывать бумаги на столе.

— Владимир Петрович, что случилось?

Он смотрел мимо нее и молчал. Потом, вздохнув, вымолвил:

— Садитесь, здравствуйте, Марианна Васильевна.

— Ой, простите, разве я не поздоровалась?

— Неважно, что не поздоровались…

— Я слушаю вас.

— Марианна Васильевна! — он подыскивал слова затем закурил сигарету. — Марианна Васильевна…

— Да говорите же вы! Что случилось?

— Случилась трагедия, Марианна Васильевна.

— Не поняла. Я что-нибудь запорола?

— Нет, с вами все в порядке. Погиб Юрий…

— Как, что вы такое говорите? Как погиб?

— Да не стойте вы, пожалуйста, сядьте!

Она заметила, как у Владимира Петровича дрожат руки.

— Владимир Петрович, не может быть! Я не верю! Как же так, где? Кто это сказал?

— Я и сам бы хотел думать, что не может быть. Но его опознал в морге мой заместитель. При нем было служебное удостоверение… Юрий Леонидович Метлицкий. Так что ошибка исключается.

— Как он погиб? Вы знаете?

— Да, теперь уже знаю. Его нашли утром во внутреннем дворе гостиницы. Он выбросился из окна, с восьмого этажа.

— Что же теперь делать? Как быть?

— Да теперь уж никак не быть. Нужно сделать все необходимое для похорон. Только вот как сказать об этом Юлии? Собственно, поэтому я вас и вызвал.

— Да, конечно… Я попробую. Бедная девочка! Я попробую…

Марианна Васильевна вошла в примерочную. Метлицкая сидела на маленькой банкетке, осторожно и бережно придерживая подол платья.

— Работаем дальше, Марианна Васильевна?

— Нет, милая, не знаю… Скорее всего — нет, не работаем.

Из груди Марианны Васильевны вырвался тяжелый вздох.

— Что случилось? — спросила Юлия.

— Как тебе сказать, — то ли размышляя, то ли подыскивая слова, произнесла Смирнова.

— Мы что-то не так сделали? Скажите?

— Мы сделаем все так, как нужно. Я… Юлия… Юры больше нет…

Марианна Васильевна ожидала, что с ее девочкой, как она называла Юлию, случится истерика, будут вопли, крики, слезы. Но та посидела минуту, потом встала, сняла с себя незаконченное платье, повесила аккуратно на манекен, сняла с плечиков свою одежду… Все это Юлия проделала, не проронив ни слова. Потом дрожащими руками вскрыла пачку сигарет и тихо, еле слышным голосом обратилась к Марианне Васильевне:

— Давайте выйдем на лестницу… Я покурю.

— Да, да, конечно. Идем, моя хорошая.

Станислав Николаевич, Марианна Васильевна и Юлия вскоре приехали на квартиру Метлицких. Юлия предложила всем кофе, а Слава попросил рюмку «чего-нибудь».

— Вы же за рулем, Станислав Николаевич! — удивилась Юлия.

— Если не возражаешь, мы сегодня заночуем у тебя.

— Спасибо.

Выпили по чашке кофе, а Станислав опрокинул, не закусывая, рюмку «Юбилейного». Юлия молчала, только изредка односложно отвечала на вопросы Смирновых. Станислав был бледен, много курил. Кое-кто из друзей Юрия, видимо, услышав от знакомых страшную весть, названивал Метлицким. Юлия к телефону не подходила. Эту миссию взяла на себя Марианна Васильевна. Юлия сделала только два звонка — родителям и Тамаре. Бывшая жена Юрия долго молчала, а затем спросила:

— Могу ли я к тебе приехать?

— Да, конечно, я буду признательна… Тамара Владимировна.

И Юлия продиктовала ей адрес.

«Я хочу попросить у тебя прощения за все, что я сделал», — голос его, приглушенный и растерянный, звучал у нее в ушах. Как она не догадалась? Что же мучило его? За собой она вины не знала. Идиотский случай с Громадским? Да нет же, это ерунда. Мог бы отомстить ему. Промолчал… Предал… Не защитил…

Розовое солнце уже уходило за горизонт, окрасив всеми цветами радуги застывшие облака.

Юлия вышла на балкон и впервые испугалась высоты. Легкая дрожь в коленках заставила ее опуститься в кресло. Теплый вечерний ветерок развевал ее волосы, ласкал лицо и шею. Метлицкая бесцельно блуждала взглядом по окнам чужих квартир. Почти везде были открыты балконы, отовсюду звучала музыка. Вдруг из дома напротив на всю мощь загремел магнитофон:

Отслужи по мне, отслужи… Я не тот, что умер вчера.

Станислав, ответив на очередной звонок, вышел к Юлии на балкон.

— Тебе дать, может быть, жакет?

— Нет, не нужно, Станислав Николаевич. Мне не холодно. Только внутри все как будто заледенело.

— Держись, Юля, держись. Ничего уж не поделаешь.

— Я постараюсь. Хотя мне очень страшно.

— Да, страшно и неприятно все это. Теперь, малыш, мне не с кем работать… А тебе…

— Не надо, не говорите об этом, прошу вас, — у Юлии задрожал голос.

…Тронный зал убрать прикажи, Вспомни, что сирень он любил. Отслужи мне, отслужи… Я его вчера позабыл.

Юлии показалось, что песня крутится уже по второму разу. «Тронный зал убрать прикажи»… Слезы вдруг градом покатились из глаз Метлицкой.

— Станислав Николаевич, хороший вы мой! Как мне быть? Что делать? Почему я сижу? Надо же все приготовить…

— Не волнуйся, девочка, Владимир Петрович уже распорядился. Все делается. Ты только держись. Будь мужественной, Юлия.

— Да, да, конечно.

И, помолчав немного, она заговорила почти спокойно.

— Я виновата. Я должна была ему…

— Ничего ты не должна была. Я предчувствовал, что это плохо кончится, но не думал, что так быстро наступит развязка. Увы… Кажется, звонят в дверь.

— Пойдите, откройте.

Станислав Николаевич бросился открывать. Впустив Тамару, он позвал с балкона Юлию.

Опять сидели на кухне, варили кофе… Говорили ни о чем.

— Дожить бы до утра, — сквозь слезы сказала Метлицкая.

— Не волнуйся, мы будем вместе, — отозвалась Тамара.

Юлия с благодарностью посмотрела Тамаре в глаза, бросилась к ней, обняла ее за шею и расплакалась навзрыд.

К рассвету все задремали. Станислав мирно похрапывал в кресле, укрывшись собственным пиджаком. Юлия периодически проваливалась в сон, но уснуть ей мешали неотвязные мысли и храп Станислава. К тому же разыгралась жуткая головная боль. Она встала с дивана и решила принять таблетку. Сделав несколько шагов, она вернулась обратно, испугавшись скрипа паркетных половиц. От ее шагов вскочила Марианна Васильевна.

— Юленька, тебе чего надо было?

— Таблетку от головной боли.

— Я принесу, лежи. Только скажи, где взять.

— Аптечка за кухонной дверью. Там есть пенталгин.

Часы пробили шесть раз. «Боже мой, уже утро. Скоро родители приедут. Быстрее бы увидеть маму…» Головная боль с помощью пенталгина отступила, и Юлия ненадолго уснула.

В половине десятого появились родители. Отец молча подошел к дочери и по-мужски похлопал ее по плечу. Мать, скрестив на груди руки, смотрела на дочь красными, опухшими от слез и ночной бессонницы глазами.

Панихида состоялась в полдень, в холле Дома моделей, на первом этаже. Юлия сидела, взяв под руку мать, возле гроба и не поднимала ни на кого глаз. Директор сказал прочувственную речь, затем остались только очень близкие люди. Выносили цветы, венки, тихо играла траурная музыка…

«Надо как-то проститься. Боже, как встать?..»

Все поплыло перед глазами. Закружилась голова, сначала медленно, потом быстрее, быстрее…

Юлия открыла глаза и увидела перед собой человека в белом халате.

— Сейчас вам будет легче, — сказал приятный мужской голос. Глаза близко-близко…

Юлия хотела что-то ответить ему, ей даже показалось, что она произносила какие-то слова, но на самом деле только облизнула засохшие губы…

Потом все происходило, как в немом кино. Двигались в определенном порядке человеческие силуэты, кто-то отбежал в сторону, возвратился. В ушах звенело, ноги не слушались. Но она шла, потому что под обе руки ее сильно держали.

А вот и город… Дом моделей… «Куда это все идут? Неужели конец рабочего дня? Но почему-то все идут в здание, а не наоборот? И все какие-то строгие, молчаливые».

— Доченька, очнись! Давай помянем…

Противный вкус водки на мгновение привел Юлию в чувство.

— Я хочу домой, — произнесла она как будто самой себе.

Никто не отреагировал.

— Мамочка, я хочу домой… отведи меня.

— Погоди, милая, еще нельзя, — шепнула ей мать.

Юлия замолкла. Потом ей вложили рюмку в руку, опять противный вкус водки, затем еще раз…

Все ходят по квартире из угла в угол, говорят что-то, но она не слышит, а только видит, как шевелятся губы.

— Юленька, прими таблетку, доченька.

— Хорошо, мама.

«Что же я так громко разговариваю? Нехорошо… нельзя так».

Проснулась от того, что кто-то гладит по голове.

— Мамочка, ты?

— Да, голубушка, я!

— А какой сегодня день?

— Суббота, уже суббота.

— Хорошо, что суббота. Не нужно идти на работу. А времени уже много?

— Уже восемь утра.

— А где все?

— Кого ты имеешь в виду?

— Папа где? Смирновы… Тамара…

— Смирновы поехали домой переодеться. А Тамара с отцом на кухне.

— Пойдем к ним.

— Давай, пойдем. Ты не убивайся так, детка. Уже ничего не исправишь.

— Я понимаю… Но мне страшно… Как же так, как он мог?

— Всякое бывает… Царствие ему небесное!

День прошел спокойно, мирно. Знакомые заходили без предварительных звонков, не звонили даже в дверь. В комнате был накрыт стол, возле которого хлопотали Тамара и Юлина мама, но больше Тамара.

Назавтра в полдень уехали родители. Прощаясь, мама сказала Юлии:

— Ты шибко не горюй, доченька. Наверное так будет всем лучше.

И поцеловала дочку в висок.

К вечеру в доме остались только Тамара с Юлией. Завтра рабочий день. Марианна Васильевна попросила Юлию прийти хоть на пару часов.

— Выходи в люди, тебе легче будет.

— Хорошо, Марианна Васильевна.

— Тамара, а вы останетесь с Юлией? — спросила Смирнова перед уходом.

— Да, конечно, конечно, не волнуйтесь. Мы будем вдвоем.

— Ну, счастливо оставаться.

И в доме стало вдруг пусто и тихо. Две женщины сидели молча за столом, подперев подбородки руками. В разговоре не касались прожитой бесславно и трагически завершившейся жизни Юрия. Уснули под утро, поэтому Юлия с трудом оторвала голову от подушки.

— Я сделаю тебе хороший кофе, а ты прими прохладный душ. Юлия, жизнь продолжается…

Громадский в последнее время ужасно нервничал. Дело в том, что две недели назад со своим рекламным агентом он отправил в Германию издателю Вилли Шнитке превосходную фотографию Юлии в роскошном вечернем платье. Шнитке позвонил ему, рассыпался в комплиментах: «Гуте фрау, шёне фрау». Но… до сих пор никакого официального извещения. Георгию очень нужно было, чтобы его фото попало на страницы рекламных изданий Европы. Тогда «зеленый свет» для современного предпринимательства. Тогда Юлия у него в руках.

Он пришел на работу раньше обычного. «Черт их поймет, этих немцев, может, он мне звонит по утрам… А я, как младенец, нежусь в постели до восьми», — думал Громадский, просматривая на свет сделанные вчера негативы.

Георгий Громадский любил посещать всякого рода тусовки, как теперь принято говорить. Он обладал огромным количеством фото известных актеров, режиссеров, музыкантов, художников. Единственное, что его никак не привлекало, — это мир политики. То ли потому, что он в ней слабо разбирался, то ли потому, что на всяких политических мероприятиях бывают красивые женщины.

Да, красивая женщина — редкость. Хотя, если пройтись по Арбату в летний вечер… Но он предпочитал протискиваться на всякие презентации, выставки… Хотел завести знакомство с кем-то из телевизионщиков. Там ведь много всякого народу бывает, да и информация под рукой… Но это как-нибудь потом. Сейчас его мысли были только о Юлии и ее фото.

— Батюшки, что это случилось? Ты в такую рань на работе! — изумленно воскликнула Алина, увидев Громадского за столом.

— Доброе утро! Дела… Не мне тебе рассказывать. Да и жду — вдруг Шнитке позвонит. Меня интересует…

Алина открыла ящик полуовального стола и вместо ответа демонстративно положила перед Громадским прекрасно изданный журнал. На первой обложке красовалось его фото — Юлия в вечернем платье, босиком…

— Ты этого ждешь?

— Откуда это у тебя? — Георгий метнул сердитый взгляд в сторону Алины.

— Твой агент принес еще позавчера.

— Что же ты мне сразу не сказала?

— Во-первых, тебя в это время не было на месте. Во-вторых, он велел мне его спрятать, чтобы, не дай Бог, не потерялось. Ну, а потом два выходных дня, и я, честно говоря, забыла.

— Алина, больше так не делай, пожалуйста.

— Хорошо, не буду. Только в таком случае найми себе секретаря или лучше секретаршу. Так будет надежнее. А я человек занятой… Могу и забыть.

— Раньше я за тобой этого не замечал.

— Раньше и ты был другим, — не дала ему договорить Алина. — Кое-чего я за тобой тоже не замечала.

— Что ты имеешь в виду?

— Твое увлечение молодыми… В последнее время особенно.

— Допустим, ты не старуха еще. А если ты имеешь в виду Юлию, то что плохого в том, что я сделал фото красивой манекенщицы и напечатал его за рубежом? Гонорар ведь общий.

— Ладно. Извини, у меня срочные телефонные звонки. Кстати, ты был у юриста по поводу документации?

— Нет, сегодня иду, в одиннадцать, — сказал Георгий и по-мальчишески присвистнул, глядя на журнал.

Все складывается для Георгия как нельзя лучше. «Юлия теперь у меня в руках!» Он чуть было не произнес это вслух, но, спохватившись, стал напевать из репертуара Агутина: «Девочка, ты такая неприступная…»

Алина сверяла эскизы, образцы тканей и незаметно наблюдала за Георгием. Его жизнерадостное настроение действовало Алине на нервы.

— Послушай, Георгий! Мы взрослые люди, давай не будем играть в прятки. Юлия — это твой мужской интерес или?..

— Я ожидал, что ты меня спросишь об этом. Готов объясниться. Только выслушай меня спокойно, пожалуйста.

— Давай, валяй. Слушаю.

— То, что Шнитке поместил Юлию на первой обложке, дает уже немалый шанс на успех в европейском масштабе.

— Тебе как фотомастеру или ей как фотомодели?

— Это дает возможность нам, — Георгий подчеркнул слово «нам», — использовать Юлию как фотомодель, одевающуюся в Доме моды «Алина». Ты представляешь, что это может быть?

— Пойми, Георгий, попасть в Европу с показом коллекции моделей… По-моему, это мечта несбыточная. Даже если для этого использовать модели Вадика.

— Алина, у нас в Германии есть Шнитке. Пусть это будет очень маленькая коллекция, но у Шнитке — журнал. А журналы издаются для того, чтобы их покупали. Его журнал известный. Да что я тебе объясняю, как первокласснице? Ты понимаешь это не хуже меня.

— Ладно, Георгий, делай, как знаешь. Только не напорти в нашем общем деле.

Наконец Георгий получил долгожданную свободу действий. «А может, это оттого, что я стал безразличен Алине?» Эта мысль на несколько минут приостановила полет фантазии Громадского. У него даже неприятно засосало под ложечкой. «В конце концов, все в этой жизни приходит и уходит. Алина уйдет, придет Юлия. Что-то я слишком заостряю на этом внимание. Надо дело делать».

К десяти часам Алина ушла на встречу с подругой. Громадский как только она закрыла дверь, стал набирать домашний номер телефона Юлии. Ему ответили не сразу.

— Алло, слушаю вас!

— Доброе утро, Юлия! Вас беспокоит Москва… Георгий. Спешу обрадовать вас…

— Георгий, а как это случилось, что вы обращаетесь ко мне на «вы»?

— Ладно, Юль, просто есть приятное известие. У меня на столе журнал… И босая Юлия на обложке. Журнал из Германии…

— Георгий, простите, но мне не до этого.

— Что случилось, девочка? — Георгий почувствовал, что у Юлии дрожит голос. — Могу я чем-то помочь?

— Нет, уже нет…

— Юлия, говори, что произошло.

— Погиб Юрий. Понимаете, его уже нет.

— Послушай, Юлия, — Георгий растерялся от неожиданного сообщения. — Послушай, мы завтра утром будем с Алиной у тебя, обязательно. И не говори «нет».

— Мне все равно… понимаете… будете вы или нет.

— Юлия, не говори так. Ты нужна нам. У нас впереди большие дела. Повторяю, ты нам нужна. Завтра поговорим. До встречи. Мое искреннее сочувствие, солнышко…

— Ладно, до встречи, — тихо вымолвила Юлия.

В примерочной, во время подгонки платья Метлицкая сообщила Марианне Васильевне о приезде москвичей.

— Это хорошо, что они приедут! — обрадовалась Смирнова.

— Может быть, и хорошо… но не совсем, — как бы про себя, сказала Юлия.

— А почему ты так думаешь? — спросила, вкалывая очередную булавку в подол платья, Марианна Васильевна.

— Это долгий разговор… Хотя, если вкратце… Они едут, чтобы забрать меня на работу в Москву. К себе, понимаете?

— Да чего уж тут не понять! — спокойно произнесла Марианна Васильевна. — И что ты будешь делать?

— Я хотела посоветоваться с вами. Что мне делать? Как поступить?

— Поступай так, Юленька, как тебе нужно.

Юля удивленно посмотрела на мастерицу в зеркало.

— Да, да, как тебе нужно, — подтвердила Смирнова, увидев в зеркале вытянутое лицо Метлицкой. — Я ведь тебя очень хорошо понимаю, поверь мне. Видишь ли, я не смогу дать тебе столько, сколько Громадские. У них другие возможности, огромные связи с миром. Какой-то Ефремов, проживающий во Франции, поставляет им свои эскизы. У них Германия… Да что там говорить! Я могу сказать о себе, что мастер я приличный. Ко мне идут, меня знают, но мне уже поздно замахиваться на большее. Итальянцы когда-то были без ума от моих льняных трикотажных моделей. Не было такой газеты в Италии, которая не упомянула бы о нашем показе. Поступили предложения с итальянской стороны… Но наши руководители так и не отозвались на них. Не уколола?

— Нет, нет.

— Понимаешь, дорогая, художник не должен творить в замкнутом пространстве. Ему нужно признание, известность. А я… Уйду через пяток лет на пенсию, буду шить на своих любимых клиентов. Вот и все.

Юлия слушала Марианну Васильевну внимательно. Ей очень симпатична была эта общительная, талантливая, добрая женщина. Метлицкой хотелось сделать ей что-нибудь приятное.

— Марианна Васильевна, я вас очень люблю… Вы для меня, как мать… Я могу и не уезжать в Москву, если вы этого хотите.

— Нет, Юлия. Не смей даже думать об этом! Мне очень жаль с тобой расставаться, но именно потому, что я тебя люблю, ценю, — возражать не буду. Держать тебя здесь не имею права. Это было бы несправедливо…

— Я вам очень признательна, милая Марианнушка!

Юлия светилась от счастья.

— А вообще-то мы торопим события. Завтра, как приедут москвичи, мы вместе все выясним. Вдруг то, что они предложат, не подойдет нам? Тогда мы продолжаем наше сотрудничество. Но если быть честной до конца, мне хочется уехать из этого города. После смерти Юры я не хочу возвращаться в квартиру. Я не люблю свой дом…

Вечером этого же дня Юлия впервые за последние семь дней была дома одна. Ей хотелось, чтобы кто-то пришел, посидел, поговорил с ней. Одиночество она переносила мучительно. Но звонков, как назло, не было. Казалось, все сразу забыли о ней. Только в половине девятого затрещал телефон. Кто бы это мог быть?

— Алло, слушаю вас!

— Юль, добрый вечер!

Это был Геннадий, бармен из гостиницы. Она безошибочно узнала его голос.

— Слушаю тебя, Гена. Чем обязана?

— Не говори только «нет», а сначала выслушай меня.

— Говори, говори… Я выслушаю.

— Буквально через пять минут за тобой заедет мой друг Сашка. Приезжай ко мне, я хочу с тобой поговорить…

— О чем?

— Да так, ни о чем… О жизни… Мне кое-что известно.

— Откуда твой Сашка знает, где я живу?

— Он когда-то, совсем недавно, привозил домой Юрия.

Холодная волна прокатилась по телу Юлии. Но она решила не отказываться.

— Ладно, пусть подождет… Я не совсем готова. Хотя, если честно, мне не очень хочется выходить из дома, ты меня должен понять.

— Понимаю, но приезжай… Я тебя жду.

— А какая машина у твоего друга?

— Темно-синяя, красивая, номерной знак КС 1396.

— Хорошо, скоро буду.

Юлия еще при жизни Юры знала, что у Гены с мужем были какие-то общие дела. Но вот какие? Она сделала легкий макияж, одела закрытое, облегающее фигуру черное платье из тонкого трикотажа, расчесала волосы. Внимательно посмотрела на себя в зеркало. Темные круги красовались под глазами. Но тонировать лицо она не стала. Взяв в руки сумочку, выглянула с балкона вниз и увидела синюю машину.

Не успела она подойти к авто, как Саша, молодой, белокурый, с белозубой улыбкой человек, распахнул перед ней дверцу.

— Садитесь, Юлия. Здравствуйте, вы прекрасно выглядите.

— Вы всем это говорите, Саша? — она попробовала улыбнуться.

— Нет, только вам. Поехали!

Саша проводил Юлию в бар, где ее любезно встретил Геннадий и усадил за стойку у стенки.

— Садись, здесь тебе будет удобно.

— Спасибо, Гена. Давай, рассказывай!

— Ну, зачем ты так сразу? Выпьешь коктейль?

— Нет, только шампанского, если можно.

— Можно, можно.

Саша откупорил бутылку красного шампанского.

— Или любишь белое?

— Нет, я люблю больше красное.

— Значит, угадал. Хочешь со льдом?

Юлия потягивала шампанское через соломинку, курила длинную черную сигарету. Гена обслужил двух девушек, которые, получив свои порции коктейля, устроились за столиком в противоположном от Юлии углу. Гена налил себе коньяк в маленькую мензурку, которой отмерял порции для коктейлей. Поднес ее к Юлиному стакану и легонько чокнулся.

— Выпьем за тебя.

— Спасибо, Гена. Только давай без предисловий. Ты ведь не зря меня сюда позвал. Выкладывай, сколько тебе остался должен Юрий. Только учти, денег у меня сейчас нет.

Геннадий внимательно рассматривал красивое лицо Юлии, ее роскошные волосы, зеленые глаза, в которых явно была видна усталость от недавно перенесенных страданий.

— Я не имею права предъявлять тебе счет. Но я хочу, чтобы ты все знала.

— Я все знаю.

— Нет, ты почти ничего не знаешь. Можно сказать, ничего не знаешь… Совсем.

Юлия решила не перебивать Геннадия, выслушать его молча. Он продолжал, затянувшись сигаретой.

— Дело в том, что я знаю причину трагической гибели твоего мужа. В первом часу ночи ко мне сюда прибежала дежурная по восьмому этажу… Это ужасно. А было все так… Дней за пять до случившегося Юрий принес мне долг — тысячу баксов.

Юлия поперхнулась дымом, ее элегантные брови взметнулись вверх, да так и остались там, увеличив и без того огромные глаза.

— Да-да, не удивляйся. Может, тебе это и неприятно, но я буду говорить честно. Он вернул мне только часть долга. Осталось за ним полторы… У меня даже есть его расписка. Но ты не волнуйся, тебя это не касается. Я добрый малый. Я перенесу этот удар. Так вот о главном. Почему, ты думаешь, Юра все время торчал в гостинице?

Юлия пожала плечами.

— Не знаешь? А я знаю. Он входил в четверку сильнейших карточных игроков бывшего Союза. Эти четыре человека собирались периодически в одном из номеров нашего отеля и играли всю ночь. Я не картежник, поэтому их страсти не разделяю. Те трое имели людей, «крутых» людей, которые — ставили на них сумасшедшие деньги. У Юрия такого человека не было. Но ему часто везло. Он выигрывал крупные суммы. Он был азартный человек, хотя с виду не скажешь. Извини, обслужу…

И Геннадий отошел, чтобы принять заказ. Юлия же сидела неподвижно. Туман застилал ее глаза, слегка закружилась голова…

Вернул ее к действительности голос Геннадия:

— Так вот, в эту ночь Юрию везло. Он выиграл крупную сумму. Но по законам игры… она длится около пяти часов… в общем, он прибежал ко мне счастливый и сказал буквально следующее: «Ну, все, старик, я отыграл свои долги. Попробую выйти навсегда». И попросил коктейль. Я попробовал возразить, просил не пить спиртного. Но он не послушался. Залпом осушив вот такой стакан, он умчался на восьмой этаж. Я, закончив смену, собирался уходить домой. Туда я не мог подняться. Встречи этой четверки держатся в строгой тайне.

— А дежурная на этаже?

— За хорошую плату молчать будет хоть сам король. Я еще несколько минут подсчитывал деньги, как вдруг прибежала дежурная. Увидев ее бледное лицо, я сразу понял — случилось что-то страшное. Теперь-то я знаю, что в следующем круге игры Юра лишился того, что выиграл раньше. Я тебя прошу, никому об этом не говори… Кстати, к тебе еще не приходил следователь?

— Нет, а зачем ему приходить?

— Так нужно по закону. Это же самоубийство. А у него всегда есть причина. Пока они допрашивают дежурных работников ресторана… Меня. Но я не сказал ни слова о том, что Юрий был по уши в долгах. Да и деньги-то не мои, а одного «крутого». Теперь получается, что я в долгах. Но я отдам все… у меня есть кое-какие сбережения. Я повторяю, к тебе у меня претензий нет. Но дай мне слово: если когда-нибудь ты разбогатеешь, верни хоть часть. А то обидно как-то… Понимаешь?

— Понимаю, — обреченно выдавила из себя Юлия. — Сколько он остался тебе должен?

— Я тебе уже говорил — полторы тысячи. Я отдам, потому что боюсь, чтобы не обложили процентом.

— Гена, скажи, откуда… Где он взял тысячу, которую тебе отдал?

— Думаю, что его выручил Станислав.

— Да что ты! Откуда у него такие деньги?

— Я знаком с мальчиками, которым Станислав шил костюмы. Ты же знаешь, сколько стоит его работа!

— Теперь и я буду говорить с тобой честно. Завтра решится моя дальнейшая судьба. Скорее всего, я уеду из города.

— Куда, если не секрет?

— Не секрет. В Москву. Я не могу, не хочу здесь оставаться. Ничего тебе не буду обещать, но если все пойдет так, как мне говорят, я верну тебе Юрин долг. Но не обещаю, что это будет скоро. Пока не знаю… Ничего не знаю…

— Прости, что я тебе это рассказал. Но я иначе не мог. Я к тебе всегда хорошо относился. Ты мне не безразлична, Юлия…

Он смотрел на нее влюбленными глазами.

— Спасибо, Гена. Я тебе благодарна за все. Раньше я была о тебе другого мнения.

— Еще выпьешь?

— Нет, боюсь не дойду домой.

— А тебя Сашка отвезет.

— Он что, твой личный водитель?

— Нет, он мой хороший друг, с детства. И совсем непьющий, между прочим. Хороший пацан, а главное — честно работает. Он прекрасный юрист.

— Тогда сделай мне коктейль, только не полный…

— Что значит — не полный?

— Без коньяка.

— Э, нет! Не тот букет, понимаешь. Давай с коньяком, и я дам тебе хороший бутерброд с икрой.

— С красной или черной?

— А с какой ты хочешь?

— И с той, и с другой.

— Ладно, подожди, сейчас приготовлю.

Уходя, Юлия порылась в сумочке за кошельком. Но ее жестом остановил Гена, сказав при этом совершенно искренне:

— Сегодня ты была моей гостьей, Юля… И еще… Чтобы у тебя не произошло в жизни, помни: у тебя есть в этом городе друг. Вот тебе моя рука…

И он протянул ей через стойку изящную, но по-мужски крепкую руку. Юлия ответила ему теплым рукопожатием.

Громадские, сойдя с поезда, не стали беспокоить своих коллег звонками, а прямиком отправились к Дому моделей. Поднявшись на второй этаж, они встретили Владимира Петровича. Он обрадовался им, как старым знакомым. И пока появились Юлия и Смирновы, они успели подписать все документы о взаимовыгодном сотрудничестве. О том, что Громадские собираются переманить к себе Юлию, не было сказано ни слова.

В конце концов, это ее личное дело. Познакомив гостей с цехами, все решили пойти к Юлии и отметить приезд гостей. Мужчины отправились в магазин, женщины соображали закуски.

Выпив за гостей, завели разговор об общих проблемах.

Громадские понимали, что они находятся в более выгодном положении, но не переставали хвалить хозяев за умение «крутиться» в наше трудное время. Прямо тут же, за столом, решили поручить Станиславу разработать мужской деловой костюм из тканей современной цветовой гаммы. Деньги за модель вечернего женского платья, которые собирались перечислить Громадские Смирновым из своего рекламного агентства моды «Алина», пойдут на закупку тканей из Италии. Этот вопрос взялся решить Георгий. И тут же он обнародовал причину их незапланированного приезда.

— Буду откровенен. Мы с Алиной здесь не случайно.

Георгий открыл сложный замок своего кожаного кейса и извлек оттуда глянцевый экземпляр модного журнала, на суперобложке которого красовалось фото Юлии. Красивая линия плеч, копна блестящих пшеничных волос, чуть-чуть виноватая улыбка, необычайного оттенка ретушь по подолу платья, а из-под него выглядывает точеный подъем босой Юлиной ножки.

Владимир Петрович крутил журнал и так, и эдак. По глазам видно — хочет к чему-то придраться на правах начальника… Но к чему?

— Скажите, Георгий, каким образом вам удалось напечататься за рубежом? Гениальное фото, только вот нарядное платье, а босиком… Это…

— Это просто класс! Я сам бы до такого не додумался. Мыслим мы все-таки шаблонно. Выручила Юлия. Не растерялась, не убежала, не расплакалась прилюдно… А могла бы…

— Я плакала потом…

— Не надо было. Ну, подумаешь, соскочила туфелька! А насчет того как удалось? Все очень просто. Я не первый год знаю Вилли Шнитке, он не первый год знает меня как фотомастера. А сейчас мы сотрудничаем. Думаю, вам это тоже со временем понадобится.

— Что именно?

— Мои связи со Шнитке.

Георгий понял, что внимание компании завоевано. «Надо решиться говорить о главном».

— Но главное в нашей поездке не это. Мы приехали говорить с Юленькой на предмет переезда в Москву. Тем более, что сейчас ей будет это кстати…

Наступила непродолжительная пауза. Первым опомнился Владимир Петрович.

— Я чего-то не врубаюсь, как говорит мой сын. Переехать в Москву? Насовсем?

— Да, Владимир Петрович! — властно и категорично сказал Громадский. — Насовсем.

— Марианна, а ты об этом знаешь что-либо?

— Знаю и не возражаю. Хоть вам кажется, что я должна быть в отчаянии. Мы с Юлей обсуждали этот вопрос.

— В конце концов, Володя, — вступил в разговор молчавший до сих пор Слава, — это ее личное дело. Если вас интересует мое мнение на этот счет — то я за… За переезд.

Громадский ликовал в душе. «Подумать только, скажи этим провинциалам пару ласковых слов, пообещай что-либо, — готовы все отдать».

Юлия молчала. Она спокойно наблюдала за тем, как эти люди решают ее судьбу. И когда Громадский начал живописать возможности выгоды от ее переезда, она не выдержала и сказала:

— Для начала надо бы спросить у меня — хочу ли я этого. Я пока слышу только одни слова, обещания. А ведь вопрос этот не простой. Жилье, деньги, как вы сами понимаете.

— Похоже, вы все забыли, что последнее слово за Юлией, — вмешалась в разговор Алина. — Может, ей вовсе это и не нужно…

Все ждали, что решит Юлия. А она не очень торопилась броситься в объятия москвичей. И когда пауза сделалась до неприличия долгой, молчание нарушил Георгий. Ему не хотелось выкладывать на поверхность свои далеко идущие планы, связанные с Юлией. Не таков у него характер. Все задуманное им окружающие знают только процентов на пятьдесят, даже Алина не совсем понимала, зачем он так ухватился за эту девчонку. Мало ли их можно найти в Москве? Только дай объявление «состоится отбор», за три дня не управишься. Будут всякие — длинноногие, длинноволосые, стандартные, красивые и не очень…

— Короче, Юлия, я приглашаю вас работать в нашем агентстве и обещаю вам успех. Думаю, Алина меня поддерживает.

Если бы Георгий взглянул сейчас на Алину, он все увидел бы в ее глазах. Но он умышленно даже не повернул головы в ее сторону.

— Да, я совсем не против, — только и вымолвила она.

— С кем из вас я могу говорить конкретно? — спросила, глядя на Громадского, Юлия.

— Думаю, лучше с Георгием, — не раздумывая, ответил Алина. — Он у нас голова с мозгами… А мое дело — моделирование одежды…

— Тогда я хотела бы обсудить с вами, Георгий, кое-какие вопросы тет-а-тет…

Юлия встала из-за стола и артистическим жестом пригласила Громадского проследовать за ней на кухню. Он подчинился ей, хотя не очень охотно.

Взяв лист бумаги, ручку, Юлия уселась на резной деревянный стул и усадила напротив Громадского.

— Выслушайте меня сейчас, только внимательно, — сказала Юлия, прикурив сигарету. — У меня есть определенные сложности…

Юлия замолчала, обдумывая, нужно ли все говорить этому человеку.

— Вы видите мою квартиру.

— Да, конечно, прелестное гнездышко.

— Я не об этом. Не перебивайте меня. Мне нужна квартира в Москве, но не хуже моей. Это раз. Потом… Я не могу уехать отсюда до тех пор, пока не верну долгов Юрия. А это немалая сумма… в долларах.

— Прости, какая?

— Две с половиной тысячи.

— Не смеши меня, милая…

И скользкая улыбка поползла по лицу Громадского.

— Это не смешно.

— Так, дальше слушаю.

— Может, я покажусь вам нахальной, но я хочу знать, каков будет мой заработок.

— Вполне приличный.

— Это не ответ. Вот я написала на бумаге — «вполне приличный» — и не вижу, сколько.

— Юлия, я для тебя сделаю все, чтобы ты была лучше всех, состоятельнее всех… Я дам тебе гораздо больше, чем ты думаешь.

— Я не об этом. Я хочу знать, во что оценивается мой труд. И самое главное — я требую неприкосновенности.

Этого Георгий не ожидал. При всех обсуждать переезд в Москву, уговаривать, быть так близко, совсем рядом и — «неприкосновенность»! Ладно, жизнь все расставит на свои места.

— А почему ты решила, что я на тебя посягаю?

— Я это чувствую. И это самая главная причина моего сопротивления по поводу переезда. Вы будете меня лапать, хватать за коленки, а я молчи — не подавай виду? Георгий, я хочу быть уверена, что только работа будет связывать нас. Я не способна вести двойную жизнь. Не умею.

Громадский решил сделать так, как просит Юлия. «В конце концов пообещаю, а там видно будет. Главное — увезти ее в Москву».

— Юлия, вот тебе моя рука. Не волнуйся, никаких поползновений с моей стороны не будет. Я — человек дела. Я тебе уже присмотрел квартиру, притом в центре. Правда, она чуть меньше твоей по метражу. Но удобная, метро рядом. А через полгода ты будешь ездить на «мерседесе». У нашей фирмы долгосрочные договоры. Понимаешь, что это такое?

— Ну, допустим.

— Да ничего ты не понимаешь! Чтобы ни произошло с нашей «советской» экономикой, мы ближайшие два десятка лет имеем прочную технологическую базу для работы с Италией, Францией, Германией. Ладно, сама поймешь потом. А вот Алина в этом как-то слабо разбирается. Она только с Вадиком общается, с Парижем.

— Кто такой Вадик и при чем здесь Париж?

— Вадик — это отдушина для Алины. Мы используем его эскизы. А Париж — это город, столица Франции, где вот уже почти пять лет живет и Вадик. И работает…

— Значит, как я поняла, могу хоть через неделю приступить к работе в вашем агентстве?

— Да, можешь. Но через неделю ты уже будешь работать не в агентстве моды, а в Доме моды «Алина».

— Хорошо, хорошо, — Юлия барабанила пальцами по столу.

— Не нервничай, малыш. Все будет хорошо.

— Мне страшно подумать, сколько хлопот связано с переездом. Как это все перевезти, упаковать…

— Что ты собираешься отсюда везти?

— Мебель, посуду, ковры… То есть все, что есть в доме.

— Послушай, Юль, мой тебе совет — продавай квартиру со всем содержимым. Для чего тебе тащить туда мебель?

— Но она у меня хорошая, немецкая…

— Продавай все, мы купим тебе голландскую, кожаную.

— Купить в дом мебель я смогу не скоро. Вы же знаете, что у меня долги…

— Продавай квартиру, рассчитывайся с людьми, а я в Москве тебе помогу.

— Георгий, а как на это посмотрит Алина? Ведь она… ваша…

— Мы с Алиной в разводе. Помогать тебе буду я лично. Вот так.

— Я так не согласна. Я тогда не поеду к вам.

— Ну дури, заработаешь — вернешь. Такие вот дела, — Георгий улыбнулся и опустил руку на плечо Юлии. — Не бойся, малыш. Я иногда бываю добрым. Просто ты мне нужна. У нас будет много хорошей работы. И давай больше не говорить на эту тему. Пошли к столу!

Юлия сидела за столом, разговаривала со всеми, а мысли ее были только об одном: верить или нет этому человеку? Ей хотелось посоветоваться на этот счет с Алиной, но не было предлога остаться с ней наедине. Вопрос решился сам собой, когда провожали гостей к поезду. Алина осталась на перроне, закурила сигарету и предложила Юлии.

— Послушай, ты дала согласие? — и Громадская выпустила тонкую струйку дыма.

— Да, Алина, я согласилась.

— Вот и хорошо.

— Вы думаете, я поступаю правильно? — искренне спросила Юлия.

— Думаю — да. А что тебя смущает?

— Видите ли…

— Пока ничего не вижу, кроме твоей красоты…

— Алина… Я хотела с вами посоветоваться…

— Ох, уж эта страна Советов! Да ты что, не видишь западных фильмов, не читаешь статей в журналах и газетах?

— А при чем тут это?..

— Да при том, что все из кожи вон лезут, чтобы пробить себе путь в общество, иметь успех. Даже не задумываются — какой ценой. А тебя надо за руку тащить. «Иди сюда, ты красивая девочка, мы из тебя сделаем звезду». Так?

— Я ни о чем вас не прошу, я не хочу быть звездой.

— Нет, милая, теперь уже поздно. А что тебя собственно смущает?

— Меня смущает Георгий. Вы ведь в разводе?

— Да. Ну и что?

— А то, что не хочу, чтобы он ко мне приставал.

— Не хочешь, так ему и скажи. Я же к тебе не пристаю.

— Я ему сказала уже об этом.

— И что он ответил, хотелось бы знать.

— Что нам предстоит очень интересная работа и что все будет хорошо.

— Именно так все и будет. Как бы тебе попонятнее объяснить насчет Георгия?.. Он, конечно, падок на женский пол, что есть — то есть. Но… Как бы он ни относился к тебе, для него действительно на первом месте дело. Дело, понимаешь?

— Тогда… почему он так себя ведет?

— А ему так хочется. Ничего, скоро пятьдесят, уймется. Не комплексуй по этому поводу. Хотя, черт его знает, этого мужика… С Танькой крутит вовсю. Правда, думают оба, что никто этого не видит.

— А кто она?

— Наша сотрудница. Она хорошая, честное слово.

— Тогда… зачем она с ним?

— Они друг друга стоят. Возможно, Георгий таким образом пытается вызвать во мне чувство ревности. Для меня же он как мужчина, хоть он и мой бывший муж, не существует. Да ну его! А может быть, я его не совсем хорошо знаю…

— Странные вещи вы говорите, Алина.

— Да нет в этом ничего странного. Просто мне нужен толкач. Я человек творческий, а он — толкач, хоть и не лишен некоторых достоинств.

Не знаю, может быть, Танька и любит его. Он ее так точно не любит. Он не способен никого любить, кроме разве себя. Все это житейские мелочи. Приезжай — увидишь сама. Мне кажется, ты себя в обиду не дашь. Да и я не позволю. Для начала подскажу тебе одну тонкость. Когда начнешь с ним работать, сразу же потребуй от него копию контракта с той фирмой, которая вас будет покупать. Иначе потом не найдешь и следа своих заработков. Бумаги все будешь проверять у юриста.

Юлия удивленно смотрела на Алину, у нее даже вытянулось лицо.

— Алина, а как же вы такое терпите? Это же…

— Я не о себе, а о тебе. Нашу технологическую документацию он содержит в идеальном порядке, а вот на работу модели должна быть отдельная бумага, контракт, что ли. Я в этом плохо разбираюсь. А ты приучись сразу себя ценить, потом будет поздно.

— Ничего не понимаю, — упавшим голосом вымолвила Юлия.

— Все поймешь. Думаю, тебе это будет нетрудно.

— И у вас все нормально с документацией? Не верю.

— Не верь, это твое право. Но я нанимаю юриста, чтобы проверил все-все абсолютно. Правда, тайно от Георгия, ты ему об этом не скажи только, боже тебя упаси. Знаешь, что мне ответил юрист?

— Даже не представляю…

— Так вот, представь — придраться не к чему. А знаешь почему? Думаю, что он платит кому-то за помощь в оформлении всей документации. И еще думаю, что ему в этом помогает Татьяна. Видимо, это их общий знакомый.

— Да, дела, дела…

— Ничего особенного, нормальная работа. В нашем государстве без этого нельзя, если дело касается зарубежных стран. А это же валюта, как ты понимаешь. Но у нас, повторяю, все чисто. Так что не трусь, бросайся в работу с головой…

Провожающие вышли из вагона. До отхода поезда оставалось три минуты. Громадские поднялись в тамбур и через голову проводницы помахали всем рукой на прощание. Вскоре поезд исчез за поворотом, мигнув красным сигнальным глазом в синеющей темноте летнего вечера.

По совету супругов Смирновых Юлия позвонила в фирму «Купля-продажа квартир» и вызвала на дом работника для решения вопроса о продаже своего жилья. Коротко стриженый, спортивного телосложения молодой симпатичный юноша («И до чего все они похожи друг на друга», — подумала Юлия) очень быстро, как настоящий знаток своего дела, отобрал нужные документы, написал соответствующие заявления, которые любезно предложил хозяйке подписать, и удалился, пообещав прийти в удобное для Метлицкой время через четыре дня и оставив после себя в квартире приятный запах мужских духов.

После обеда Марианна Васильевна телефонным звонком вызвала Метлицкую на работу. И хоть у Юлии было, как говорится, чемоданное настроение, она с удовольствием прибежала в примерочную и терпеливо отстояла полтора часа, пока Марианна скалывала булавками детали роскошного осенне-весеннего молодежного многокомпонентного комплекта из светло-кашемирового сукна. Затем пришла шляпница и водрузила на голову Метлицкой широкополую элегантную шляпу. Обе женщины вслух высказали свои сожаления по поводу скорого отъезда Юлии.

— Ничего, Аннушка, — успокоила Смирнова коллегу. — Зато как приятно будет услышать или увидеть Юлю на каком-нибудь представительном показе. Ведь это мы ее воспитали, она все равно наша…

— Не говорите, пожалуйста, так, а то расплачусь.

— Ну что ты! Мы же, наоборот, рады за тебя. А если что — возвращайся, мы тебя всегда примем. И будем рады не только видеть, но и работать с тобой.

— Спасибо вам, Анна, и вам, Марианна Васильевна, за добрые слова. Но я почему-то очень волнуюсь, скорее, не волнуюсь, а нервничаю.

— Успокойся, голубушка, — мягко, по-матерински, сказала Анна, — все будет хорошо. А работать везде нужно. Захочешь иметь такую шляпку — скажи. Я тебе сделаю, постараюсь, не подведу…

— Все на сегодня, — деловито завершила примерку Смирнова. — Хватит. Я сейчас на машинку отдам, а ты одевайся, собирай вещи, и поедем к нам. Пообедаем, а может, уже и поужинаем. Слава готовит сегодня пиццу.

— Спасибо, Марианна Васильевна. Я — с удовольствием.

Юлия действительно имела основания нервничать. Прошло несколько дней, а москвичи не звонят. Квартира уже отдана на продажу. А вдруг сорвется, не получится!

— Позвонят завтра, вот увидишь! — успокоила Юлию Смирнова. — Там ведь тоже полно дел. Попробуй, покрутись!

Дверь открыл Станислав.

— А, беглянка, заходи, заходи. Рад тебя видеть. Раздевайся, мой руки, и — к столу.

Чета Смирновых была очень дружной. Единственная их дочь была замужем, успела в свои двадцать пять преподнести родителям двоих прелестных внуков: мальчика и девочку, в которых они души не чаяли. Все в их доме было на своем месте, а вернее — к месту.

Юлия, приходя в дом Смирновых-модельеров, невольно сравнивала то, что видела у них, с порядком в доме своих родственников, тоже Смирновых. В квартире тетушки на дорогой мягкой мебели грудой лежали вещи, которые одевались ранее, везде валялись газеты, целлофановые пакеты, коробки из-под обуви. Казалось все, что есть в этом доме, находится на виду. Правда, к приходу званых гостей все это куда-то исчезало, появлялось ощущение порядка. Дядя поначалу нервничал, ругался, даже пытался обособиться в отдельной комнате, но, похоже, с годами это чувство недовольства в нем притупилось. Тетушка Метлицкой в отношении ведения домашнего хозяйства была полной противоположностью ее матери. Юлия же во всем походила на мать: если уж выстирает что, то до голубизны, если сделает уборку — то по всем углам.

— Ну, давай, выкладывай… Как настроение? — спрашивал Слава Юлию, ставя на стол противень с душистой и красивой, как на рекламной открытке, пиццой.

— Да вы волшебник, Станислав. Боже мой, какое чудо! Если это еще будет так вкусно, как красиво, то я усомнюсь в правильности выбора вами, Станислав Николаевич, профессии.

— Это будет вкусно, можешь не сомневаться! Давай тарелку.

И он положил Юлии большой кусок нарезанной на квадраты пиццы.

— Когда был однажды в Италии, очень долго наблюдал, как они готовят это блюдо. Так что технология из-за рубежа. Ясно? — и он дружески похлопал Юлию по плечу.

— А рецепт можно?

— Ты сначала скушай, а потом поговорим о рецептах. Я привезу их тебе в Москву, а лучше приеду и приготовлю в честь твоего первого показа в столице.

Выпили по фужеру «кьянти» и дружно заработали вилками. Женщины кушали молча, только Слава умудрялся одновременно и есть, и говорить.

— Скажи, Юль, а ты Москву вообще любишь?

— Я и не задумывалась над этим. Но думаю — да! Я поначалу и к Воронежу не сразу привыкла. А теперь…

— Когда ты отправляешься?

— Еще не знаю. Когда продам квартиру. Да и они еще не звонили.

— Кто — они?

— Москвичи.

— Позвонят, не волнуйся.

Марианна Васильевна убрала со стола посуду и принялась ее мыть. Слава с Юлей вышли на балкон полюбоваться августовским закатом. Юлия закурила, а Слава принялся ее корить за дурную привычку «баловаться» табаком. Она отшучивалась.

— Вот ты уедешь, Юлия…

— Станислав Николаевич, как только будет продана квартира, я сразу верну вам то, что вы давали Юрию взаймы.

— Я не об этом, дружок. Но если так, буду признателен. Все-таки это для меня большая сумма. Только Марианне не проболтайся. Она не в курсе.

— Нет, нет. Что вы!

— Может, тебе нужнее сейчас? Тогда не возвращай. Отдашь как-нибудь…

— Нет, я не смогу уехать, не рассчитавшись с людьми. Громадский обещал мне помочь там.

— Ладно, давай лучше поговорим о тебе, о твоих делах, а не об этих проклятых долгах.

Остаток вечера прошел за разговорами об переезде, воспоминаниями о совместной работе. Обсудили, как устроят проводы.

Проснулась Метлицкая необычайно рано. Неделю назад Георгий сказал в телефонном разговоре, что сегодня решится вопрос покупки для Юлии квартиры в Москве. То есть, не сегодня, а должен был решиться вчера. «А поэтому двадцатого августа будьте, дорогая, дома с утра. В половине девятого позвоню».

До половины девятого еще было около часа. Юлия отсчитывала секунды. Но вот уже девять, а звонка нет. Четверть десятого… «Что же такое? Значит, придется оставаться здесь. Может, это и к лучшему».

Долгожданный звонок раздался в десять утра.

— Прости, был на приеме у председателя исполкома. Все, давай, выходи, иди пешком…

— Георгий, не шутите, давайте серьезно.

— Малыш, все в порядке. Можешь брать билеты.

— Почему «билеты»?

— Советую взять все купе. Спокойно сложишь вещи. Ты уже упаковалась?

— Давно.

— Значит, так. Как только у тебя будут на руках билеты, позвони. Мы с Алиной придем тебя встречать на «Рафике». Или тебе грузовик прислать?

— Нет, не надо грузовик. У меня три чемодана, две коробки и сумочка.

— Понял. Ну все, жду звонка. Пока.

— До встречи.

После Воронежа Москва — это огромный город. Он, казалось, придавил Юлию, сделал ее меньше ростом. Она уже подумывала о том, что никогда не сможет прижиться в этом городе-государстве. Здесь все казалось ей чужим и непривычным. Алина успокаивала ее.

— Ты же всего неделю здесь. Привыкнешь. И вообще, когда станешь работать, тебе некогда будет об этом думать.

— Может быть. Но пока странно как-то. Здесь все чужие…

— Обижаешь, сокровище! Мы-то тебе не чужие, мы — коллеги. Можно сказать, родные. Дело-то у нас общее.

— Прости, Алина, я совсем не хотела тебя обидеть. Но мне действительно трудно перестроиться.

— Я помогу тебе. Завтра выходи на работу, а то закопалась в своих ящичках-коробочках. Пора, пора.

— Как, прямо завтра? Но…

— Никаких «но». В двенадцать у нас пятиминутка. Видишь, хоть время экономически новое, а «пятиминутка» осталась. Приходи, познакомлю тебя с коллективом. Вернее, представлю тебя коллективу.

— Ой, господи! Я боюсь.

— Кого ты боишься? Меня? Громадского? Кого?

— Не знаю.

— Юлия, я — хозяйка этого дома. Меня в нем никто не боится, хоть я и строга бываю.

Метлицкой показалось, что ночь пролетела за пять минут.

Она принялась за туалет: приготовила костюм, любезно подаренный ей Владимиром Петровичем, тщательно причесалась. Последним штрихом были замшевые вышитые ботиночки, привезенные ей из Италии мужем Марианны Васильевны. Кажется, все в порядке.

Вдруг позвонили в дверь. У Юлии заколотилось сердце, застучало в висках.

— Кто там? — спросила она дрожащим голосом.

— Я от Георгия. Мне велено отвезти вас в агентство.

— А, минуточку! — она облегченно вздохнула. — Я сейчас.

Водитель все время наблюдал за Юлией в зеркало. Он никогда не видел такой красивой женщины. А казалось бы, их так много в Москве. Но вышколенность не позволяла ему задавать вопросы людям Громадского.

Сам же Георгий в шикарном костюме встретил Юлию у входа в агентство моды «Алина».

— Ты прелестна! Просто чудо! Глаз не оторвать!

— Вы всегда будете встречать меня такими словами?

Юлия попыталась улыбнуться, но губы задрожали.

— Да что с тобой? Ты волнуешься. Ничего, это нормально. Встречать вот так, сам, возможно, буду не часто. Ты довольна моим поведением?

— Идемте, на нас смотрят.

— На нас нужно смотреть. А на кого же еще?

— Не знаю, но я бы не хотела…

— Придется, такая профессия, чтобы на тебя смотрели. Они ведь знают, кого я встречаю. Дай им получить пищу для сплетен.

— А я думала, что у вас здесь…

— У нас здесь, как и везде. А из-за чего, собственно, ты мучаешься?

Метлицкая отвесила ему поклон, обнажила белоснежные ровные зубы и, гордо вскинув голову, обрамленную копной золотистых волос, произнесла:

— Мучиться будете вы, но не я. Открывайте двери, нас ждут.

Георгий опешил, не ожидая такого поворота, но спокойно выполнил все, что сказала Юлия. Они поднялись по мраморной лестнице на второй этаж, где в уютном, обставленном роскошной мебелью холле собрался почти весь коллектив. Алина предложила Юлии свободное кресло рядом с собой.

Решив все вопросы, касающиеся моделей одежды и организации их производства, Алина совершила ритуал представления новой сотрудницы. Правда, мешал Громадский, который сидел напротив и наблюдал за ней с каким-то ехидным сражением лица.

— И последний, полагаю, самый приятный вопрос. У нас пополнение. Встаньте, Юлия. Я буду говорить о вас.

Юлия послушно выполнила просьбу.

— Юлия Метлицкая, наша новая модель… Я думаю, достаточно взглянуть на нее, чтобы оценить правильность выбора нашего руководства.

— Простите, выбора руководства или Громадского?

Это был голос Татьяны Орловой. Алина на мгновение замерла. Но быстро отреагировала на ее реплику.

— Татьяна, ваши отношения с Громадским — это ваше личное с ним дело. Не переносите ваши проблемы в коллектив. Я вас очень прошу… У нас впереди месяц ответственной и сложнейшей, на мой взгляд, работы. Мы должны представить на экспертизу для подтверждения соотнесения к разряду международных образцов зимней женской одежды две модели по эскизу Вадика.

Юлия второй раз слышала это имя. Но никто толком не удосужился ей растолковать: кто этот легендарный Вадик, или Вади. «Ладно, узнаю потом». А сейчас Метлицкая искала момент, чтобы взглянуть на Татьяну. Она встретила неморгающий взгляд суровых и, как ей показалось, не совсем нормальных глаз.

— Кто будет работать с Юлией? — спросила модельер Кузнецова.

— Эти две модели буду курировать я лично… А потом, потом будет видно. На сегодня — все. Приступайте после обеда к работе. И попрошу всех быть предельно внимательными. Я на вас надеюсь… очень.

Громадский после пятиминутки предложил пообедать на улице Тверской, бывшей Горького, в актерском ресторане.

— Я знаю шефа кухни. Сейчас позвоню, и он накроет нам столик на…

— Троих! — произнесла Алина.

— А я? — внаглую спросила Татьяна.

— Танюша, прости. Я привыкла, что нас всегда трое… Я забыла, что теперь есть Юлия. Давай, звони, Георгий, и едем.

— Меня нельзя забывать, — Татьяна обошла стоявшую посреди комнаты Юлию. — Я о себе сама напомню. Правда, Георгий?

— Ты зря суетишься. Нас было трое, а теперь — четверо. Не злись, Танюша. Не стоит…

— Но у нее другая профессия! — воскликнула Таня.

— Таня! — мягко сказал Громадский. — Танюша, не сердись, Юлия — новый человек в коллективе, ей нужна поддержка. Москва для нее — чужой, надеюсь ненадолго, город.

Юлия стояла растерянная, но готова была себя защитить. Она поняла, что Татьяну и Георгия связывают более тесные отношения, нежели чисто служебные. В душе она обрадовалась этому и надеялась на дружбу с Татьяной в дальнейшем.

Моросил мелкий дождь, и «дворники» автомобиля работали беспрерывно. Внезапная ностальгия по своему бывшему городу, по квартире охватила Юлию. Как ей сейчас хотелось вернуться на свой двенадцатый этаж, к знакомым переулкам, улицам, домам. А здесь эта громадина необъятного города сковывала ее, не давала возможности расслабиться.

После обеда заехали к Юлии. Алина захотела посмотреть, как выглядит ее жилище. Захватили с собой шампанское. Квартира встретила их домашним теплом и уютом. Алина, которую Юлия раньше боялась, вела себя так, как будто они старые добрые друзья. А вот Татьяна, плюхнувшись на мягкий кожаный диван светло-розового цвета, отпускала в адрес Юлии не очень лестные замечания.

— Ой, как мы живем! Как «крутые». И откуда у вас, мадам, такие возможности?

— Таня, мы с Алиной за счет фирмы обставили Юлии квартиру. Надеюсь, ты об этом знаешь.

— Нет, впервые слышу. А что, она уже зарабатывала такие «бабки» у нас? Или как?

— Не тревожься. Она заработает. А это — ее аванс.

— Мне почему-то никто не дает авансов. Счастливая…

— Таня, тебе грех плакаться. Ты где отдыхаешь каждый год? — вступилась за Метлицкую Алина.

— Ты же знаешь где, зачем спрашиваешь?

— Тогда помолчи, пожалуйста, ты не комментатор. Порадуйся за человека.

— Я не выражу особой радости, не ждите…

Громадский, посоветовавшись с Алиной, решил поговорить с Татьяной Орловой. Алина согласилась:

— Тебе виднее, Георгий. Меня мало интересуют твои взаимоотношения с Таней.

— Но я чувствую, что она на грани срыва, особенно после приезда Юлии.

— Наверное, ревнует…

— Ревность — не самый лучший советчик. У нас ведь общее дело. И мне не все равно, как сложатся у них отношения. Как бы Татьяна не навредила.

— Не думаю, хотя… Поговори с ней откровенно. Мне ее колкости в последнее время не нравятся.

Часть третья

— Кого обычно выделяет ваш взгляд в толпе? Тех, кто отличается от окружающих. Самых высоких. Самых маленьких. Самых красивых. Самых стройных. Самых полных, — Алина обвела взглядом своих сотрудников, сидящих вдоль пустого подиума. — И, конечно, вы обратите особенное внимание на самую длинную и самую короткую юбку. Вас привлечет самое неожиданное сочетание цветов в одежде и самая необыкновенная прическа…

Алина легко наклонилась к соседнему креслу, подняла стопку листов с рисунками одежды и, перебирая их, продолжала говорить, обращаясь к слушателям:

— Перед каждым из нас ежедневно проходят тысячи людей. Попытайтесь дома вечером вспомнить хотя бы некоторых из них. Сомневаюсь, что это будет вам под силу. А одежда запоминается! — Алина торжествующе посмотрела на притихшую аудиторию.

— Думаю, что почти каждая женщина выхватит взглядом из толпы девушку, одетую в любую из предложенной вашему вниманию моделей. — Алина подняла над головой рисунки, а потом передала их в руки сотрудников, сидевших рядом с нею. — Это эскизы моделей коллекции Вадима Ефремова. Он любезно предложил их нашему салону для изготовления и показа на открытии весеннего сезона в Хаммер-центре.

Собравшиеся сразу зашумели, раздались неуверенные аплодисменты. Алина опять подняла руку, призывая всех успокоиться.

— Я еще не все вам сказала. Эти модели будет представлять наша новая манекенщица — Юлия Метлицкая.

По залу прокатился недовольный ропот.

— Прошу кандидатуру не обсуждать! — резко отчеканила Громадская. — Эту коллекцию я могу и хочу доверить только Метлицкой. Остальные тоже без дела не останутся! А сейчас я все за работу! Совещание закончено. Остаться Орловой и Кузнецовой!

Служащие, негромко переговариваясь, потянулись к выходу.

— Татьяна Сергеевна, Мария Константиновна! Прошу ко мне в кабинет, — и, не обернувшись, Алина быстро прошла в соседнюю комнату.

— Таня, я тебя очень прошу, пожалуйста, постоянно делай для меня вырезки статей, касающиеся нашего салона. Даже если газету издают в Нарьян-Маре! Ты же пресс-секретарь! — Громадская раздраженно выговаривала Орловой.

— Алина! Неужели тебе не надоело все время делать кому-то замечания? Ты в последнее время ведешь себя не как директор предприятия, а как капо на плацу, — с обидой в голосе заговорила Татьяна. — Я не только рыщу по всей Москве в поисках каждый строчки о тебе, а Громадском, о наших девочках, я еще договариваюсь с телевидением — с клипмейкерами…

— Кем-кем? — спросила испуганно Кузнецова.

— С клипмейкерами. Режиссерами, делающими рекламные клипы, — пояснила Орлова и продолжала. — Думаешь, мне легко с ними договариваться? Если бы не мои друзья…

— Армен, по-моему, за эти годы в Чикаго уже неоднократно получал от Вадика существенную благодарность не в одну сотню долларов. Кое-что и тебе перепадает, не так ли? — Алина из-под очков укоризненно глянула на подругу.

Щеки Татьяны покрылись алыми пятнами.

— Какая же ты все-таки! — голос Орловой дрогнул, и она замолчала.

— Девочки, не ссорьтесь! — Мария Константиновна вытащила из кармана платья аккуратно сложенный листок и подала его Алине.

— Вот, Алина Павловна, мой Максим сделал перевод из того французского журнала, что прислал вам Ефремов. Там есть несколько слов о Метлицкой.

— Где? Дайте сюда! — Алина почти выхватила заметку из рук Кузнецовой и стала вслух читать:

«…Король моды Карл Лагерфельд во время свой поездки в новые страны Восточной Европы особое внимание обратил на русских девушек. Он не представляет себе показ новейших моделей своей одежды без 19-летней Оли из Санкт-Петербурга».

— Нашу Метлицкую зовут Юля! — металлическим голосом произнесла Алина. — По-моему, вы это знаете не хуже меня, — она зло посмотрела на Кузнецову.

— Читайте, пожалуйста, дальше, — робко сказала Мария Константиновна.

Алина откашлялась и продолжила:

«… Свежие ветры приходят с востока континента — из России. И подмостки показа мод на Западе в последнее время покорили не только Оля, но и Лариса из Перми, и Юля из Воронежа».

— Что, в Воронеже только одна Юля? — ехидно спросила Орлова.

— Думаю, Лагерфельд мог заметить только Метлицкую! Как профессионал — профессионала, — резко оборвала ее Алина, нервно теребя бумагу. — А нам следует быстрее выводить Юлию на подиум нашего салона, пока ее не увезли в Париж насовсем, — задумчиво, будто самой себе, сказала Алина.

— Да ее только пальцем поманит какой-нибудь иностранный портной — и эта птичка улетит, только перышко на память оставит, — громко засмеялась Татьяна.

— Эта, как ты ее называешь, птичка в свои 23 уже такое пережила, что нам, тридцатипятилетним, и не снилось! — гневно заметила Алина.

— Кому тридцать пять, а кому еще и тридцать не завтра! — огрызнулась Татьяна.

— Это ты своим кавалерам говори, а я тебя уже, слава Богу, не один день знаю. Да и на работу ты ко мне с чьим паспортом пришла? — Алина опять сердито посмотрела на подругу.

— Так чем же привлекли русские девушки этого знаменитого кутюрье, хотела бы я знать все-таки, — Орлова постаралась замять неприятную тему. — Там что-нибудь об этом написано? — Татьяна взяла заметку и стала читать дальше:

«… У манекенщиц с Востока Европы удивительно привлекательные глаза, часто ослепительно голубые, часто обворожительно зеленые, в бездонной прозрачной глубине которых можно просто утонуть. Их полные губы несказанно чувственны. Однако взгляд сигнализирует о сдержанности и порядочности. И это крайне привлекательные противоречия».

— Ну точный портрет нашей Метлицкой! — негромко проговорила молчавшая до сих пор Мария Константиновна. — Я с Юлией провела только две примерки, а могу сказать, что давно мне не доводилось работать с такой замечательной манекенщицей. Да и человек она славный.

— Конечно, за две примерки сразу можно распознать, хи-хи-хи! — Орлова презрительно скривила губы.

— Не ёрничай! — оборвала ее Алина. — Опыту Марии Константиновны может позавидовать любой психолог. Она безошибочно выделяет хороших людей.

— У нас что, свои девушки плохо работают или так некрасивы, что нам нужно этой провинциалке отдавать Ефремовскую коллекцию? — Татьяна, уже не скрывая своего раздражения, накинулась на Алину. — Ты ведь не знаешь, какой фортель она может выкинуть. А вдруг перед самым показом ее кто-нибудь сманит, если не в Париж, то, хотя бы, к Юдашкину? И что мы тогда будем делать? Ведь вся одежда будет рассчитана на размеры и формы Метлицкой. А это время и деньги. И еще какие!

— Деньги я считать умею. Ты это знаешь прекрасно. А насчет времени — ты права. У нас его в обрез! Три месяца всего в запасе, а мы еще толком ничего не обсудили. За работу, друзья! — Алина вдруг лучезарно улыбнулась и быстро набрала телефонный номер.

— Георгий, приведи сегодня Юлю к 15 часам на худсовет! — Алина напряженно вслушивалась в ответ Громадского. — Что значит, ты не успеваешь? — лицо Алины сделалось сосредоточенно-серьезным. — Худсовет был назначен мною позавчера. Об этом известно всему салону, только не моему заместителю! Это нонсенс! — Алина в сердцах швырнула трубку. Она с жалобным треньканьем шлепнулась на рычаг. — Ненавижу болтунов! — сказала она в пространство.

«И бабников!» — подумала Орлова, но вслух произнесла:

— Так значит, смотрины в 15 часов!

— А ты тоже не подарочек! — Алина пристально посмотрела в зеленые кошачьи глаза Орловой и, поднявшись из-за стола, сказала: — Я поехала к Клавдии Елисеевне. Вернусь точно к трем…

Алина в трудные дни своей московской жизни всегда забегала на пару часов к Зуевым, чтобы «поплакаться» на груди у Клавдии Елисеевны. Ее внучка Рита уже три года жила в Париже и была верной супругой и безотказной помощницей Вадима Ефремова.

По окончании школы стилистов «Эсмод» мадам Дуарины он подготовил небольшую коллекцию весенней одежды, которая стала «русским шоком» в мире кутюрье и позволила Вадиму открыть в Париже свое дело. Коллекцию Ефремова высоко оценил сам Валентино Гаравани. «Дом моды Гаравани — вот образец для подражания и стиля, и жизни!» — так стал говорить Вадик после личного знакомства с этим гением моды.

Алина и Вадим переписывались постоянно, при этом ни Рита, ни Громадский никогда не ревновали своих супругов и не читали этой корреспонденции. Они делились тайнами профессионального мастерства и рассказывали друг другу о своих семейных удачах и неурядицах.

Вадик писал ей о парижской жизни. У них с Ритой росли двое мальчишек-погодков Пашка и Сережа. Салон одежды «Вади», который Ефремов создал на взятые в долг деньги Армена, сейчас, пять лет спустя, стал пользоваться у парижан достаточной известностью.

Вадик очень много работал, не позволяя себе, по его выражению, даже поболеть всласть. Он и Рита не пропускали не одного значительного показа моды, «тусовались» среди известных кутюрье, и вот судьба, наконец, подарила ему встречу, а потом и дружбу с известным итальянским модельером Валентино.

…«От кутюр — смысл его профессии и возможность сладостно и безрассудно тратить деньги, — писал Алине Вадим с восторгом. — Оборот дела, представляющего собой творения Валентино от нижнего белья для мужчин и женщин до оправы очков, составляет в год до 500 миллионов долларов. Ты знаешь, Алина, я хочу подарить тебе изречение Валентино, в котором, по-моему, и кроется секрет его успеха: «И полсантиметра влияют на пропорцию одежды, а неточность и приблизительность — самый большой грех в моде».

Помнишь, ты когда-то рассказывала Рите о жизни Шанель Коко, а я так влюбился в Валентино, что, подобно тебе, собираю вместе с моей Маргариткой буквально все, что о нем печатается в прессе.

Если честно, то я в характере и судьбе Валентино нахожу много общего со своей жизнью. Пусть мои родители не так богаты, но я, как и он, буквально бредил своей будущей профессией, разрисовывая поля школьных учебников набросками моделей. И мне даже довелось, благодаря Богу и богатенькому Армену, учиться ремеслу шитья в Париже.

Да, Алина, хочу поделиться с тобой кое-какими сведениями о мастере.

Во-первых, у Валентино все шьется вручную! Не удивляйся, подружка, но совершенно достоверно мне известно, что нигде в мастерских дома Валентино нет ни одной швейной машинки!!! Вместо этого у него целое войско, а по-нашему, штат итальянских тетушек в белых халатах, которые своими ловкими быстрыми пальцами шьют, подшивают, обметывают драгоценные ткани, подолгу старательно разглаживают на специальных досках мельчайшие складочки.

У Валентино шесть портных, которые под руководством главной мастерицы претворяют смелую творческую фантазию мастера в жизнь, в конкретные выкройки, а его едва обозначенные в набросках замыслы — в реальные выточки и драпировки.

И во-вторых, Валентино сам не стремится быть модным или следовать за модой. Он — сама мода, и он — вне времени.

И при этом Валентино очень манерен. Но, как ни странно, претенциозность уживается в мастере с почти прусской дисциплинированностью и работоспособностью, с его профессиональным совершенством и строжайшей организацией труда.

Думаю, эти же качества присущи и нам с тобой, дорогая моя русская подруга — товарищ по ремеслу и жизни!

Верю в нашу звезду!

Вади. Париж».

Алина иногда зачитывала Клавдии Елисеевне целые абзацы писем Ефремова. Вот и сегодня она процитировала ту часть письма Вадика, где речь шла о профессиональном кредо Валентино.

Клавдия Елисеевна, сидевшая за швейной электрической машинкой совершенно прямо, как английская королева на троне, выслушав Алину, негромко заметила:

— Если бы наш зятек не зацепился за Париж, то, с учетом особенностей современного российского бытия, Вадим с его талантом, энергией и работоспособностью уже имел бы в Москве не маленький салон, а, возможно, настоящее рекламное агентство со своими корреспондентскими пунктами по всей Европе.

— Странно, но именно такое предложение мне делает ежедневно мой бывший супруг — изменить профиль нашего салона и на его базе создать под покровительством западногерманского издателя Вилли Шнитке рекламное агентство моды «Алина», — Громадская задумчиво смотрела на Зуеву, будто видела ее впервые. — А вы выглядите очень эффектно в этом лиловом блузоне, дорогая Клавдия Елисеевна!

И вдруг, погасив улыбку на своем лице, Зуева жестко сказала:

— Алина, ты уже столько лет живешь в столице, а до сих пор не научилась правильно употреблять самые расхожие определения! — Клавдия Елисеевна выговаривала Громадской, как провинившейся ученице. — В моем случае следует сказать: очень элегантно, а не очень эффектно. Под словом «эффектно» обычно кроется что-то самобытное и эксцентричное. Нельзя то быть эффектной, то не быть ею. Или уж дано, или не дано. Я — не эффектна.

Алина в растерянности и даже с испугом смотрела на расходившуюся старуху.

Клавдия Елисеевна взметнула свои густые «брежневские» брови и весело расхохоталась:

— Ну, какой я тебе урок преподала? Надеюсь, запомнишь на всю жизнь! — и взяв своими крупными мясистыми ладонями холодные ладошки Алины, она шутливо подула на них, будто отогревая в своих руках, и хитровато блеснула глазами:

— А для того, чтобы теория лучше усваивалась, вот тебе практический пример: я — элегантная старуха, а у тебя и твой подруги Тани Орловой — эффектная внешность! Усекла, как любит говорить наша Ритка? — и Зуева, тяжело вздохнув при упоминании о любимой и теперь далекой внучке, опять принялась за шитье.

Клавдия Елисеевна Зуева была из породы тех женщин, которые во всем стремятся к совершенству. Достаточно энергичная и жесткая для того, чтобы уметь добиваться своего, она никогда не щадила ничьих чувств, если речь заходила о совершенстве. Неизменно вежливая, она могла снова и снова заставлять доведенного до бешенства парикмахера совершенствовать свою прическу.

Ходить с нею по магазинам или сталкиваться с работниками службы быта, по меткому определению Зуевой, «ходить в стервиз», было для домашних просто мукой. И именно поэтому они всегда с охотой перекладывали на ее мощные и совсем не старушечьи плечи весь груз домашних хлопот. При этом Клавдия Елисеевна совсем не жаловалась на свою жизнь. Обшивая пол-Москвы, она водила знакомства со многими именитыми людьми и была охоча до зрелищ и гостей.

Она сквозь пальцы смотрела на романы своей невестки Галины Дмитриевны, потому что считала, что коль женщина гуляет от мужа, значит, виноват именно он как мужик.

Сына своего, Антона Петровича Зуева, ныне маститого хирурга, заведующего отделением большой столичной клиники, она любила, прощала длительные отлучки из дома, боготворила его медицинский талант и никогда не вмешивалась в его семейную жизнь. Это было ее правило.

Давая своей любимой внучке последние наставления перед ее отъездом в Париж, бабушка обняла Риту и тихонько прошептала ей на ухо:

— Семья до тех пор будет крепкой, пока все неурядицы будут улаживаться в супружеской постели.

Рита, вспыхнув как огонь, молча прижалась к бабушке. Но ее совет взяла на вооружение.

И вот теперь, когда Рита стала парижанкой и могла лишь изредка звонить родным в Москву, Клавдия Елисеевна в своем сердце нашла уголок для Алины.

Их встречи стали частыми. Алина приходила к Зуевым, чтобы «погреться у комелька», поесть по-человечески вкусную домашнюю еду — не на ходу, а за обильно уставленным столом, с длинным задушевным разговором. Вот и теперь, уплетая горячие беляши, Алина пересказала суть сегодняшнего разговора с Таней Орловой и пыталась оправдать свою излишнюю суровость:

— Ну что мне делать, Клавдия Елисеевна, если я всегда говорю то, что думаю, просто потому, что не умею говорить иначе? — говорила Алина. — Возможно, я не сдержана порою, но иначе не могу.

— Ты что, кричишь на своих сотрудников? — почему-то спросила Клавдия Елисеевна.

Алина смутилась на мгновение, а потом быстро заговорила вновь:

— Да, я иногда кричу, когда чем-то возбуждена или расстроена. Но я отходчива, и потом мне все время хочется как-то загладить мой срыв, но я для этого не делаю ни шага, — Алина виновато опустила глаза.

— И не надо тебе меняться, — согласно закивала головой Клавдия Елисеевна. — Живи своим умом. Ты прямой человек и ждешь того же от других. Мне лично нравится, что ты такая прямая, независимая. Этим ты немного похожа на меня.

— Наверное, вы правы, Клавдия Елисеевна, — со вздохом заметила Алина. — И еще я, как и вы, предпочитаю не говорить, а действовать.

— Это верно, дорогая моя девочка, — поддержала ее Зуева. — Нельзя сидеть сложа руки и ждать, пока в твоей жизни что-то произойдет.

— Конечно, надо действовать самой, тогда и будут перемены, — охотно согласилась Алина.

— Когда тебе восемнадцать лет, ты один человек, — задумчиво говорила Клавдия Елисеевна, — а когда двадцать восемь — ты уже другой, с другими целями, интересами, взаимоотношениями, с другими друзьями. Пройдет еще с десяток лет, и ты снова изменишься. А потом опять, и опять, и опять. И, наконец, когда тебе будет столько лет, сколько мне сейчас, люди скажут, что ты сформировавшийся человек. А на самом деле это уже начало старческого эгоизма. — Клавдия Елисеевна пристально посмотрела на притихшую Алину.

В первые дни знакомства с Клавдией Елисеевной Алина испытывала почтение к ее возрасту и уважение к профессиональному мастерству. Но чем ближе она узнавала свою московскую родню, тем дороже становилась для Алины общение с Клавдией Елисеевной. Она была человеком особенным. Ей было абсолютно безразлично мнение окружающих о себе, она имела собственные жизненные принципы, которым никогда не изменяла. Зуева не только знакомила Алину с секретами портняжного искусства, но и делилась жизненным опытом, предостерегая молодую женщину от необдуманных поступков.

Брак Алины с Громадским Клавдия Елисеевна считала браком по расчету, а не по сердечной склонности. Правда, она прогнозировала его длительность лет на семь-десять, но Алина прожила с Георгием Валентиновичем всего три года. За это время образ «рыцаря без страха и упрека», так старательно создаваемый Громадским в первые месяцы их семейного союза, бесследно испарился, а вместо него рядом с Алиной оказался расчетливый, прагматичный, не всегда порядочный в выборе средств пожилой человек.

Они расторгли свой брак по обоюдному согласию. Спокойно, без криков и дележки добра. Громадский оставил Алине квартиру. Себе он купил приличное жилье в центре Москвы. Единственным условием, поставленным Георгием Валентиновичем, было сохранение их общего дела — салона «Алина», зарегистрированного в Мосгорисполкоме как частное предприятие, владелицей которого числилась Алина Громадская. Сам Георгий Валентинович, по его выражению, «не хотел светиться». Его вполне устраивала должность замдиректора или менеджера.

Посоветовавшись предварительно с Клавдией Елисеевной и своей ближайшей подругой, а теперь коллегой Таней Орловой, Алина решила дать согласие Громадскому и сделать все для того, чтобы изменение семейного положения бывших супругов никоим образом не влияло на их деловые отношения.

Более того, каждый из них с новой энергией принялся за работу на благо своего детища, салона «Алина».

Придирчиво расспросив Громадскую о ее планах на будущее, Клавдия Елисеевна медленно произнесла:

— Алинушка, милая! Я знаю, как тебе сейчас трудно. Но я хочу, чтобы ты знала: если тебе нужен духовник — им всегда для тебя могу быть я. Я хочу о тебе заботиться, тебе помогать, если не делом, то хотя бы словом. Я не такая страшная, как порою кажусь. Так что если тебе понадобится помощь, — зови! — и Клавдия Елисеевна подошла к Алине и обняла ее.

Прошло почти три месяца после первого выхода Метлицкой на подиум салона «Алина». Юлия быстро вошла в новый коллектив и с головой окунулась в работу. Она была благодарна Громадской за то, что та заставляла ее работать, не давая возможности расслабиться, уйти в себя, остаться наедине со своим горем.

Кроме работы над новой коллекцией, Юлия была занята в съемках сразу нескольких рекламных роликов. Она ужасно уставала, но ей нравился процесс создания видеоклипа. Юлия с удовольствием приходила в маленькую, заставленную всевозможной аппаратурой монтажную видеостудии «Альянс», где вместе с молодым порывистым режиссером Никитой Бусыгиным и его командой они отбирали лучшие кадры для будущего мини-фильма.

Сама атмосфера этой комнаты, где безбожно курили, пили литрами черный кофе, беззлобно переругивались и подшучивали друг над другом, действовала на Юлию благотворно. Она тоже постепенно включилась в творческий процесс, при этом проявляла не только высокие профессиональные требования к своему имиджу на экране, но и обнаружила тонкий вкус и кинематографическое чутье. Если Юлия в кадре не нравилась себе или чувствовалась фальшь в поведении ее партнера по сюжету Гены Николаева, она требовала немедленно все переснять или, если уж нет ни финансовых, ни моральных сил у режиссера, то хотя бы перемонтировать тот или иной кусок фильма.

Никита Бусыгин сначала свысока относился к замечаниям Юлии, считал ее дилетанткой в вопросах кино, хотя и сам снимал только третий клип в своей жизни. Но за плечами у Никиты был ВГИК и полтора года работы на «Останкино» в музыкальной редакции.

Когда над страной разгулялись ветры перемен, Никита, в очередной раз вдрызг разругавшись с главным режиссером из-за несоответствия запросов Бусыгина и материальных возможностей студии при создании музыкальных клипов, хлопнул дверью и через час стал вольным художником.

Он еще полгода побродил по всяким студиям, кое-что снимал, кое-кому монтировал фильмы, пока на одной из тусовок его приятельница Таня Орлова не познакомила Никиту с преуспевающим менеджером уже известного в Москве салона «Алина» Георгием Громадским.

На следующий день Георгий Валентинович пригласил Бусыгина к себе в гости, предварительно попросив захватить с собой все видеокассеты с записями его фильмов.

Кроме хозяина и Тани Орловой, в большой, стильной и дорогой квартире Георгия Валентиновича молодого режиссера встретила Алина Громадская и коммерческий директор банка «Сигнал», старинный друг дома Громадских Илья Ефимович Лонге.

Результатом просмотра работ Никиты и долгого застольного разговора с ним стало предложение Лонге дать значительный капитал Бусыгину для создания собственной видеостудии, которой здесь же все вместе придумали название «Альянс».

Бусыгин сразу согласился. Через месяц после оформления всех документов он вместе с Громадским уже бегал по всяким адресам, добывая самую лучшую на российском рынке видеоаппаратуру. Студию укомплектовали небольшим, но мобильным штатом: каждый сотрудник «Альянса» не только был профессионалом в своем деле, но имел несколько смежных профессий и всегда мог подменить коллегу в экстренном случае.

Георгий Валентинович обеспечил Никиту несколькими заказами на рекламные ролики. Бусыгин вместе со своим оператором Димой Ереминым и звукачом Эликом Ридгером сделали такой видеоклип банка «Сигнал», что его тут же взяли на ЦТ, и через неделю вся страна дружно цитировала одного из героев бусыгинской рекламы: «Наш банк, как танк, силен и крепок, принимает деньги даже у малолеток…»

Никита и сам стал акционером «Альянса», у него появились деньги, а заказы на свои клипы он уже не искал, а отбирал только платежеспособных клиентов.

Но когда Громадский предложил Бусыгину сделать рекламу для салона «Алина» и познакомил его с новой манекенщицей Юлей Метлицкой, Никита, сразу оценив глазом профессионала внешние данные топ-модели, понял, что его звездный час настал. Он с головой ушел в работу над видеороликом, сутками просиживая в монтажной.

— Ну, что скажешь? — Никита исподлобья глянул в сторону Юлии, которая сидела слева от монитора и, не отрываясь, смотрела на экран.

— Это хорошо, но музыка, по-моему, как-то не соответствует… Я подумала, что будет интереснее, если сделать необычный ритм, — медленно говорила Метлицкая, стараясь подбирать слова, чтобы ненароком не задеть самолюбие режиссера.

— Хорошо, Юля. Я согласен. — Потом Никита кивнул видеоинженеру: — Давай смотреть дальше. У тебя все получается хорошо. Мне это нужно к завтрашнему дню, поэтому давай сегодня поработаем.

Дверь в монтажную открылась, и на пороге возникла Татьяна Орлова. Она чудесной улыбкой одарила всех собравшихся перед монитором, но едва Татьяна заметила Юлию, как лицо ее приняло строгое выражение.

— Никита, у нас возникла проблема со сроками. Ролик нам нужен через неделю. Похоже, что ты не успеваешь. Может, что-то отдать Грибову? И Юлия работает всего лишь шесть месяцев, — явно нервничая, говорила Орлова.

— У нее все хорошо получается. Да и я еще никогда не подводил, смею вас заверить, уважаемая Татьяна Сергеевна, — сердито проговорил Никита. — И потом, я терпеть не могу, когда меня прерывают во время работы, — Никита вытащил из пачки сигарету и закурил.

— Во-первых, господин Бусыгин, я не праздный любопытный и не особенная поклонница вашего таланта, — заливаясь краской гнева, отчеканила Орлова. — А во-вторых, я при исполнении своих служебных обязанностей. Как пресс-секретарь я должна доложить директору фирмы о ходе исполнения нашего заказа.

— Алина Павловна была здесь вчера, и она в курсе, что сделано и как, — спокойно проговорила Юлия, с интересом наблюдая за поведением Татьяны.

— Может, Алина Павловна, как вы изволили выразиться, «в курсе», но заказ оплачивает Георгий Валентинович, и ему необходимо знать, как его деньги расходуются, — Орлова с нескрываемой ненавистью смотрела в ясные глаза Метлицкой.

Наступила неловкая пауза.

— Если мне не изменяет память, то не далее как минут сорок назад Громадский, подписав мне очередное банковское поручительство и отпив с нашей группой по чашечке кофе, укатил на своем «ауди» в направлении Хаммер-центра, — смешно грассируя, сказал директор картины Даниил Самуилович Хайкин.

— Ага, вон и чашка его стоит, — хриплым прокуренным голосом добавила ассистент режиссера Наташа Чижевская.

— А в пепельнице останки его сигарет, вот, смотрите, — и худой верткий техник Женя Поливанов сунул под нос Орловой большую тарелку, полную окурков.

Татьяна в ужасе отпрянула и в тот же миг почувствовала всю нелепость происходящего. Она вновь полным негодования взглядом посмотрела на явно издевающихся над ней «киношников» и, круто повернувшись на высоких каблуках, выскочила из монтажной. При этом она с такой силой хлопнула дверью, что от ее удара вдруг заработал давно неисправный видеомагнитофон.

От удивления все разом уставились на светящийся экран.

— Вот это сила! — восхищенно глядя вслед разъяренной Татьяне, прошептал Женька. — С такой энергией вполне можно заменить Чернобыльскую АЭС или обогреть кого-нибудь, — мечтательно проговорил он.

— Не очень-то зарься на Танюшку, ее блок питания уже подключен к одной системе, — буркнула Чижевская.

— А может, и не к одной, — сердито заметил звукорежиссер Элик, до сих пор хранивший молчание.

— Ну все, хватит, не превращайтесь в базарных сплетниц! — Никита, прекращая пересуды, громко хлопнул в ладоши. — Работаем, а то и впрямь придется писать оправдательный отчет для пресс-секретаря, а вам, несравненная Юленька, тогда достанется роль пресс-папье.

— Через «а» или «о» — папье? — ехидно заметил Женя.

— Ах ты, охальник! — шутя замахнулась на него Чижевская.

Вся компания весело рассмеялась, и через несколько минут лица создателей клипа сосредоточенно всматривались в мелькающие кадры на экране монитора.

Татьяна Орлова, заплаканная, с распухшим от слез носом лежала на тахте в квартире своей университетской приятельницы Ирины Соловьевой.

Они виделись теперь довольно редко, только в случае особой необходимости: будь то день рождения или какая-то печаль. Ира отлично понимала состояние души Татьяны, никогда не лезла к ней с расспросами о личной жизни, да и сама не особенно распространялась о себе.

Соловьева всегда была рада Татьяне. Выслушивала ее не перебивая, а потом отпаивала подругу каплями, чаем или в критические моменты — водкой.

В глубине души Ирина жалела Орлову за ее не сложившуюся семейную жизнь, за то, что не испытала счастья материнства.

Ирина сама разыскала Орлову два года тому назад, когда узнала, что Татьяна после внезапного отъезда в Америку своего покровителя, босса и любовника Армена и серии бурных шумных романов попыталась покончить с собой.

Соловьева помнила тот теплый апрельский день, когда она приехала в клинику, где лежала Орлова.

Зажав в руке пакет с фруктами и маленький букет пармских фиалок, Ирина с опаской открыла дверь в Танину палату.

В небольшой светлой комнате две кровати были застелены, а на третьей, разметав по подушке свои роскошные золотые локоны, лежала Татьяна. Ее бледное, без тени косметики лицо, освещенное ярким лучом весеннего солнца, казалось утонченно красивым, но каким-то безжизненным. Орлова лежала с закрытыми глазами, и Ирина, боясь разбудить ее, на цыпочках подошла к постели больной и остановилась над нею.

И вдруг Татьяна сразу открыла свои изумрудные глаза и, не мигая, молча уставилась на Соловьеву. Легкий озноб пробежал по спине у Ирины от этого пронзительного взгляда, но, боясь напугать Орлову, Ира широко улыбнулась и произнесла:

— Привет Танюша! Ты меня узнала?

В ответ больная прикрыла веки, опушенные густыми ресницами, и слабым, глуховатым голосом произнесла:

— Если бы ты сегодня не пришла, я бы попросила врачей вызвать тебя телеграммой.

— Ну что ты, Тань, как только до меня дозвонилась бабушка Ритки Зуевой, я сразу своих архаровцев отправила с Леонидом к свекрови, а сама к тебе, — продолжая улыбаться, Ирина нежно поглаживала худую Татьянину ладонь.

— И сколько уже твоим двойняшкам? Я ведь не была у вас года два, наверное, — чуть слышно проговорила Орлова.

— Не двойняшки, а близнецы-удальцы мои ныне пошли во второй класс музыкального лицея. Юрка играет на тромбоне, а Кирилл виолончелистом будет, — тараторила Ирина, выкладывая на прикроватную тумбочку принесенные фрукты.

— Танюша, тебе от моего Леонида огромный привет и эти фиалки, а сам он, отчитав меня по первое число за то, что мы с тобой так редко стали видеться, ждет тебя в ближайшее воскресенье на манты с грибами. Это блюдо он освоил недавно и хочет перед тобой похвастаться своим кулинарным мастерством.

Счастливая улыбка озарила миловидное лицо Ирины, но, вдруг вспомнив, что она находится у постели одинокой больной женщины, Соловьева стала сразу серьезной и сосредоточенной.

— Ну, как ты себя чувствуешь, подружка? — Ирина заботливо взглянула на бледное Танино лицо.

— Спасибо за то, что вы с Леней еще помните меня, — Татьяна вдруг разрыдалась, зарываясь в подушку.

— Танюша, милая, успокойся, выпей водички! — Ирина дрожащими руками поднесла ей стакан с минеральной водой.

Таня, отпив несколько глотков, вытерла зареванное лицо полотенцем и благодарно улыбнулась.

— Ира, если ты не спешишь домой, поговори со мной, пожалуйста! — она заискивающе улыбнулась.

— Конечно, конечно. Ведь именно за этим я и пришла к тебе. Спрашивай о чем угодно! — поспешно согласилась Соловьева.

— Нет, я хочу, чтобы ты меня спрашивала, — еле шевелила губами Татьяна. — Спроси у меня, из-за чего или, вернее, из-за кого я здесь оказалась, — настойчиво твердила больная.

— Я думаю, тебе не хочется об этом даже вспоминать, не то, что делиться с кем-либо своими переживаниями, — нерешительно начала Ирина.

— Наоборот, — прервала ее Татьяна, — мне хочется вспомнить и рассказать тебе все до последней минуты, потому что только тогда я избавлюсь от своего состояния, когда кто-то из людей, близких мне, вместе со мною переживет весь ужас тех дней.

— Я очень признательна тебе за это доверие! — дрогнувшим голосом проговорила Ирина.

— Ты ведь помнишь, каким ударом для меня стал внезапный отъезд в Штаты Армена? И хотя он вперед на год оплатил ту квартиру, где я принимала вас с Леонидом, а также оставил для меня кое-что из валюты в банке «Глория», я, тем не менее, очень боялась, что меня вот-вот вызовут в милицию и начнутся расспросы о его делах, о моей жизни.

Я ведь тоже была далеко не ангел, и некоторые вещи, что привозил мне Армен из своих заграничных вояжей, продавала алчным модницам по самым бешеным ценам. Я получала откровенное удовольствие, сбагривая этим жадным клушам тряпки, раньше мне недоступные.

И если в начале своего знакомства с Арменом я продавала вещи его знакомым дамам по сносной цене, ибо считала, что интеллигентный человек не должен обманывать равного себе по интеллекту, то, узнав поближе весь этот бон-тон, я потом уже без зазрения совести называла им цену вдвое-втрое больше, чем стоила вещь на самом деле.

Ирина нервно стала оправлять на себе голубой свитер из ангорки. Заметив ее смятение, Таня усмехнулась:

— Ириш, не волнуйся, этот джемпер ты получила от меня в подарок от чистого сердца. И жаль, что в то время я самую малость сделала для твоих мальчишек, а ведь денег у меня тогда было…

Орлова на несколько минут замолчала, привалившись боком к подушке.

— Армен привил мне презрение к нашим милиционерам, называя их «местными Анискиными», а даже как-то проговорился мне, что всегда может купить любого милицейского начальника. Думаю, благодаря очень крупной взятке он смог так быстро оформить все документы и удрать в Штаты, — нотки сожаления и обиды звучали в голосе Татьяны.

Ирина молча слушала этот горестный монолог подруги.

— Знаешь, Армен не только оставил мне кое-что из барахла и денег, он сдал меня, как потом выяснилось, некоторым своим друзьям напрокат.

— Ты это серьезно? — Соловьева в ужасе всплеснула руками.

— Серьезней некуда! — криво усмехнулась Татьяна. — Я не буду гадить в твою чистую душу и не позволю себе в подробностях рассказывать о том, через что мне пришлось пройти, прежде чем я вырвалась из липких рук его компаньонов, — Орлова задумчиво посмотрела в окно, а потом заговорила опять: — Ира! Я сейчас тебе расскажу кое-что из моей жизни до прошлой пятницы, когда я решилась на то, чтобы для меня никогда не наступила больше суббота.

…Из самых близких друзей Армена чаще всего у них в квартире бывал профессор-физик Серов с очаровательной женой Дианой. Серов, молчаливый, корректный, всегда играл с Арменом в шахматы и всегда выигрывал. Его жене очень шло ее необычное имя. Она действительно была Дианой — красивая, высокая, тонкая, с огромными прозрачными глазами, Серова была похожа на античную богиню. Но когда Диана ловила на себе восхищенный мужской взгляд, она мгновенно преображалась. В ее глазах появлялась истома, а губы вспухали во время даже самого невинного разговора с собеседником.

Однажды, когда Серовы посетили Армена с очередным визитом, Диана, удобно расположившись на угловом диванчике в кухне, вдруг разоткровенничалась, да так, что Татьяна, с опаской оглядываясь на дверь в гостиную, где мужчины играли в шахматы, то и дело шикала:

— Тише, Диана, умоляю вас! Нас могут услышать!

— Ерунда! Эти трухлявые пни играют в ту игру, где они еще могут быть победителями, — громко хохотала Серова.

— У вас сложности в отношениях с мужем? — осторожно поинтересовалась Татьяна.

— Ты хочешь узнать, слабак ли Серов в постели? — улыбнулась Диана. — Нет, мой профессор — мастер во всем, но ему ведь уже за пятьдесят. И притом я люблю разнообразие. Неужели тебя групповуха не волнует? — слегка понизив голос, спросила она.

— Не особенно, — немного растерялась Таня.

— А секс с одним мужчиной и с подругой? — назойливо допытывалась Серова.

— Вряд ли, я — собственница, — краснея, ответила Татьяна.

— Счастливая, а я вот не могу смотреть по видео всякую порнуху и не попробовать самой, — мечтательно произнесла Диана и сладко потянулась, как сытая кошка.

Почти через год после отъезда Армена в Штаты Серова позвонила Татьяне на Беговую и предложила посидеть вечерок с ее друзьями-художниками. Орлова отнекивалась, ссылаясь то на занятость, то на головную боль.

— Татьяна, ну что ты ломаешься? Твой Армен уже никогда к тебе не вернется. Я это знаю точно. Чего тебе сидеть, «пригорюнясь у окна»? — быстро, не давая вставить ни слова Орловой, говорила Диана. — Эта компания — вполне интеллигентные люди, любят похохмить.

Немного подумав, Татьяна все-таки согласилась.

Диана заехала за ней на своем «фольксвагене»-малютке, похожем на смешную белую улитку. Они долго вертелись по шумной деловой Москве, пока не попали в Чертаново.

Вся квартира Артура была буквально завалена антиквариатом. Мебель, фарфор, картины вызвали у Татьяны неподдельное восхищение. Хозяин, который, как потом выяснилось, предназначался для Орловой, с удовольствием отметил ее тонкий вкус в оценке художественных достоинств своей коллекции. Улучив момент, Артур наклонился к Таниному уху и прошептал:

— Я много о вас слышал, но когда увидел воочию… Вы действительно дорогой бриллиант, нуждающийся в соответствующей оправе, моя прелесть! — и он легко коснулся губами ее матового лба.

Вторым из гостей был Семен. Судя по их сегодняшней горячей встрече с Дианой, он знал ее не только по имени. Семен не понравился Татьяне сразу и настолько, что любое его обращение к ней вызывало у Орловой желание пойти и вымыться. Похожий на чеховского дьячка, он носил очки в проволочной оправе, имел тощую, клинышком бородку и сальные жидкие белесые волосы, спускавшиеся на спину, запорошенную слоем перхоти. Ростом Семен доходил Диане до плеч.

Посидели за хорошо сервированным столом, выпили, потом Артур подыграл всем на фоно и компания спела несколько песен Окуджавы, Визбора. Девушки исполнили кое-что из репертуара Пугачевой, Муромова, Добрынина.

Потом Артур ушел на кухню, а на его место к инструменту села Татьяна. Она стала не спеша наигрывать свою любимую мелодию из фильма «Дни Турбиных», негромко напевая:

Целую ночь соловей нам насвистывал, Город молчал, и молчали дома, Белой акации гроздья душистые…

Услышав за собой странные звуки, Татьяна обернулась и увидела Диану и это гнусное существо, Сеню, которые, даже не раздевшись толком, предавались любви под аккомпанемент Татьяниной мелодии.

Не помня себя, Татьяна в ужасе выскочила на кухню, разозленная идиотским положением, в которое угодила.

Артур ласково полуобнял Таню, успокаивая, а потом предложил:

— Пойдем отдохнем у меня в мастерской, там есть широкая тахта, и нет лишних глаз…

— Это что, плата за ужин? — еще не очень понимая, что происходит, спросила Татьяна.

— Но ты же знала, зачем шла! — сузив черные глаза, зло проговорил Артур.

— Ну и подонок же ты! — заливаясь краской стыда, крикнула ему в лицо Орлова.

— Слушай, рыжая, не больно выдрючивайся. Если хочешь знать, то перед отъездом в Америку твой армяшка просто кинул тебя мне, как бифштекс с кровью, да еще снабдил соответствующими инструкциями: что ты любишь, как и в какой позе, — обнажил длинные белые зубы Артур и заржал, как конь.

— Ты не шутишь? — хриплым голосом, чуть слышно произнесла Татьяна. — Тебе действительно меня сдал Армен?

— Не веришь? — Артур подмигнул ей и пропел: — Глупая вы баба, фитилек у вас горит чрезвычайно слабо. — Потом он наклонился к одной из полок кухонного буфета и вытащил оттуда ворох каких-то бумаг.

Быстро отыскав нужную, он, расправив листок, протянул его Татьяне. Ровным каллиграфическим почерком Армена была написано:

«Расписка. В счет карточного долга Артуру Ольшанину передаю свою личную секретаршу и наложницу Татьяну Орлову. Квалификация высшая в вопросах секса, и в качестве образцовой образованной секретарши…» Дальше шли какие-то цифры, дата и знакомая роспись Долуханяна.

Все поплыло перед затуманенным взором Тани, и она, тихонько ойкнув, рухнула на пол.

Артур обмахивал ее полотенцем и обрызгивал водой, когда она через несколько минут пришла в себя.

Таня с трудом поднялась, села у кухонного стола и, не стесняясь Артура, горько разрыдалась. Он суетился вокруг, пытаясь ее успокоить. Потом поставил перед ней полную рюмку коньяка и суровым голосом приказал:

— Все. Отплакала. Теперь знаешь, с кем дело имела. На вот — выпей, полегчает!

Татьяна дрожащей рукой взяла рюмку и опрокинула ее, не донеся до рта. Темная жидкость струйками потекла на ее шелковую голубую блузку. Увидев, во что превратился ее наряд, Татьяна еще горше расплакалась.

И тут Артур серьезно произнес:

— Ну вот что, дорогая, ты мне действительно очень понравилась. Давай забудем все гнусности, что написал тут этот поганенький Армен и уничтожим поначалу сей документ.

Артур разорвал расписку на мелкие кусочки, пошел с ними в туалет, бросил кучку бумаг в унитаз и спустил воду.

Потом он вымыл руки, спокойно подошел к Татьяне и, взяв ее за плечи, привел в ванную. Положив перед ней пушистое полотенце и махровый халат, тоном, не терпящим возражений, приказал:

— Смой с себя всю мерзость прошлой жизни, переоденься в халат, застирай блузку и что там под ней у тебя есть. А я за это время выставлю эту сволочь Диану с ее… — он на минуту запнулся, — с ее дружком, уберу дом. В кухне будут лежать ключи. Я сегодня ночую в мастерской. Она двумя этажами выше. Если что будет нужно — оставлю номер телефона. Вымойся и ложись спать. Тебе теперь никто не тронет. Понятно? — и он легонько потрепал Татьяну по спутанным золотым волосам…

А потом они стали с Артуром встречаться. Он оказался хорошим человеком и очень умелым любовником. Но Татьяна вдруг стала чувствовать, что с нею что-то происходит странное.

— Понимаешь, Ирина, — говорила она, — я все время ощущала какую-то свою неполноценность. У меня с Артуром были неправильные отношения.

— Что значит неправильные? — поинтересовалась Соловьева.

Татьяна тяжело вздохнула и заговорила, с трудом подыскивая слова:

— Ну, совсем неправильные. Он говорил, что любит меня, но я волновалась, счастлив ли он со мной, не скучно ли ему? Если что-то было не так, я всегда обвиняла себя в этом. И в итоге я дошла до того, что мне уже было страшно даже шевельнуться или сказать что-нибудь.

Я казалась себе все меньше и меньше, пока в один прекрасный день я вдруг не почувствовала, что я просто ничто. Как будто я исчезла…

Да нет, это была не просто хандра. У меня было такое ощущение, как будто я умерла…

Наступила тягостная пауза.

Ирина, боясь нарушить тишину, все же решилась на вопрос:

— И тогда он оставил тебя? Или ты бросила его?

Татьяна смотрела своими измученными глазами в лицо подруги:

— Я просто решила больше не жить вообще. Взяла и наглоталась таблеток. Но, видно, выпила недостаточно, чтобы умереть. Придя в себя, сама вызвала скорую, и меня отправили в больницу. Я просто хотела, чтобы ты об этом знала, — она благодарно посмотрела на Ирину и светло улыбнулась. — И вот теперь я чувствую себя очень глупо.

— Ну что ты, дорогая, это я себя чувствую глупо и мерзко, что столько времени позволила тебе страдать одной. Больше этого не повторится! — Соловьева клятвенно сложила руки на груди…

Однако жизнь распорядилась иначе, и Таня Орлова опять надолго исчезла…

Громадский нашел Татьяну в одном из пошивочных цехов и, не заходя на второй этаж, увел ее к автомобилю, который стоял у входа в Дом моделей.

— Садись! — и он галантно распахнул дверцу.

— Что дальше? — лицо Татьяны побледнело.

— Садись, садись. И не спрашивай.

Машина ехала по Садовому кольцу, вырулила на Тверскую, плавно вписавшись в автомобильный поток. Татьяна подождала, когда «выстрелит» зажигалка, и прикурила сигарету.

— Ты много куришь в последнее время, Тань! — он погладил ее по коленке.

— Убери руки!

— Что с тобой, дорогая?

— Куда мы едем и зачем?

— Едем к тебе домой.

— У меня рабочее время.

— У меня тоже.

— Знаешь, мне надоело всю жизнь подчиняться тебе. Я не могу так больше.

— Почему не можешь? А ты моги! — Георгий следил из окна автомобиля за уличными знаками. — А, черт, кирпич! Как объехать?

— Не знаю, но тут давно роют дорогу.

— У тебя есть что выпить?

— У меня все есть. Но ты за рулем.

— А деньги зачем? Все в этой жизни можно купить, детка.

— А ее ты тоже купил? За сколько, если не секрет?

— Не секрет. Все, что ты видела в ее доме, купил я. Алина в курсе.

— Что мне твоя Алина?

— Что тебе Алина? Да если она услышит или узнает, что ты сейчас говоришь… Я думаю, последствия тебе известны.

В таком вздернутом состоянии они поднялись на лифте в квартиру Татьяны. Георгий чувствовал, что с ней происходит что-то неладное. Он решил ее пожалеть, обнять, успокоить. Но она, как дикая кошка, сопротивлялась его рукам и поцелуям. II когда Громадский железной хваткой зажал ее тело, она стала колотить его руками по плечам.

— Танюша, милая, перестань. Что с тобой? Давай посидим спокойно, поговорим.

— Уходи отсюда, я не хочу тебя видеть! Слышишь?

— Слышу, но не уйду.

Он сгреб ее в охапку и, прижав к груди, аккуратно опустил на диван.

— Танюша, успокойся. Чего ты? Милая…

Она, как ребенок, обхватила его за шею и разразилась потоками слез.

— Тань, в чем дело?

— В тебе, в тебе. Ты меня не любишь, — всхлипывая, отвечала Татьяна.

— Это неправда. С чего ты взяла?

— Я же вижу, как ты на нее смотришь. Думаешь, я не понимаю?

— Таня, послушай. Юлия, конечно, красивая девушка, о такой можно только мечтать. Но я слишком стар для нее. Она меня отвергает…

— Ах, значит, ты пробовал к ней клеиться?

— Нет, не пробовал, но думаю, что это бесполезно.

— Ты врун, ты…

— Ну, говори, что я нехороший, вредный…

— Я хочу выпить, хочу!

— Вот это нормальная речь. Только где, я ведь не знаю.

— В холодильнике. На нижней полке.

— Давай вместе пойдем на кухню, все приготовим.

— Ладно, идем.

Георгий налил Татьяне рюмку водки, а сам пить не стал. Он решил оставить ее дома, как только она успокоится, и вернуться на работу.

Но после выпитой рюмки истерическое настроение Орловой возобновилось.

— Таня, дорогая, тебе надо бы отдохнуть, поехать куда-нибудь в теплые края. Давай мы тебя отправим, ведь ты устала. Второй год без отпуска.

— Спасибо, что пожалел. Но я не нуждаюсь в твоей жалости. Мне нужно больше, чем жалость.

— И что же тебе нужно?

— Я хочу все время быть с тобой.

— Таня… Это невозможно… Я не тот, за кого ты меня принимаешь. Я совсем не домашний. Вот Алина это усекла, потому и развелась со мной.

— Пошел ты к черту со своей Алиной вместе!

— Таня, не пори глупостей. Что ты нервничаешь? Тебя обидели, унизили?

— Да, ты меня унижаешь и обижаешь перед всеми. Все бабы знают, что я с тобой сплю.

— Но я не спрашиваю тех баб, с кем они спят. В конце концов, это личное дело каждого.

— Громадский?

— Что, Орлова?

— Если ты не женишься на мне, будет плохо.

— Кому будет плохо? Тебе или мне?

— Вам всем.

— Таня, не торопи меня. Давай подумаем… вместе.

Георгий не на шутку испугался ее слов. Он боялся, что она устроит ему при всех скандал, закатит истерику. Пока все только подозревали об их связи. Но подозревать одно, а быть уверенным — другое.

— Таня, послушай, что я тебе скажу. Ты не маленький ребенок, а вполне зрелый человек. Женитьба — это рискованный шаг. Мне это сейчас совсем не нужно. Я буду откровенен с тобой. Не нравится мне твоя напористость в этом деле. Я ведь старше тебя на много лет. Я тебе скоро не буду нужен. Ты и без меня это знаешь. Если у тебя какие-то проблемы — скажи, я помогу. Но жениться в моем возрасте — нет, увольте!

Татьяна смотрела на Громадского в упор.

— Дальше что?

— А ничего. Не решай за меня мои личные дела. Ну, хоть бы не сейчас, когда столько работы с иностранцами. Ты что, умышленно хочешь вывести меня из равновесия?

— Да, хочу…

— Тогда я поговорю с Алиной, и мы избавимся от тебя.

— Что ты такое говоришь? Я вам уже не нужна? У вас уже есть собственный имидж, и Орлова не нужна?

— Нужна, но не такая, как сейчас. Ты, как кобра, набрасываешься на меня, на Алину, а теперь будешь выводить из себя Юлию? Нет, не позволю! Тебя не устраивает твоя зарплата — скажи! Но, по-моему, тебе грех жаловаться. Живешь, как королева.

— Но без короля!

— Найди себе короля! У тебя что, знакомых мужчин нет?

— Вот так мне говорил и Армен. И еще кое-кто… А вот сейчас говоришь ты…

Татьяна, сказав это, отвернулась от Громадского и уставилась в угол комнаты. Она долго смотрела, не моргая, затем повернула медленно голову и смерила Георгия таким взглядом, что у него стало холодно под ложечкой.

— Танюша, ты отдохни, а я поехал к Алине. Я тебе позвоню к концу дня, — и он наклонился, чтобы поцеловать ее.

— Не надо, Георгий, — сказала Таня, не шевельнувшись, а только в знак протеста выставив вперед руку. — Ты же делаешь это неискренне… не надо… Так будет порядочнее с твоей стороны.

Георгий не стал возражать, почувствовав в ее словах определенную долю правды.

— Ладно. Ты не вставай, я захлопну дверь.

И он, облегченно вздохнув, выскочил на улицу. Вернувшись в свой рабочий кабинет, он хотел поговорить о Татьяне с Алиной, но замотался и не успел.

Назавтра Татьяна, всегда приходившая на работу рано утром, не появилась даже к обеду. И Алина, и Громадский периодически накручивали диск, набирая домашний номер Орловой, но она не отзывалась. В шестнадцать часов Георгий не выдержал, схватил за руку Алину и потащил к автомобилю.

— Давай, быстрее. Едем. Чувствует мое сердце, что… — он помолчал, справляясь с тормозами на повороте.

— Так что чувствует твое сердце? — ехидно спросила Алина.

— Не знаю, что чувствуешь ты, а я предвижу беду.

— Не преувеличивай! Из-за тебя… Нет, ты слишком много воображаешь о себе. Не обольщайся.

— Алина, не время давать мне оценки. Лучше помолчи…

Громадский не снимал палец с кнопки звонка уже более минуты. За дверью ни звука, ни шороха.

— Надо спросить у соседей, — подсказала Алина.

— А что мне у них спрашивать?

— Может, слышали утром, как уходила.

Но никто из соседей ничего не вспомнил.

— Могу ли я позвонить от вас? — Георгий стоял на пороге соседской квартиры.

— Да, пожалуйста, вот сюда проходите, — сказала молодая симпатичная хозяйка квартиры.

Георгий дрожащей рукой набрал номер милиции и назвал адрес, по которому должна прибыть машина. Появилась же машина у подъезда спустя час после вызова.

Все случилось, как и предполагал Громадский. Татьяна лежала, укрывшись пледом, а рядом, на полу, валялись пустые облатки от люминала.

Через полчаса появился следователь. Он внимательно осмотрел квартиру, почти не задавая вопросов. Взяв у Громадских их координаты, он отпустил их домой.

К концу дня весь коллектив знал, что случилось с Татьяной Орловой. Женщины группами собирались на служебной лестнице, курили, шептались. Некоторые вообще не произносили ни слова, так потрясло их это ужасное известие.

Следователь, который приходил в квартиру Орловой, явился через неделю в Дом моды «Алина». Больше всего времени он потратил на беседу с Громадским, задавая ему иногда достаточно унизительные вопросы. При этом всякий раз извинялся, ссылаясь на профессиональные требования ведения процесса дознания.

Громадский сидел, подперев голову руками, и смотрел, как капли дождя, ударяясь о стекло, стекали тонкими струйками вниз. Три года после смерти Татьяны пролетели как-то незаметно. Хотя как для кого. Случилось так, что Юлия вышла замуж за Вячеслава Дмитриева, следователя, который вел дело, связанное со смертью Орловой. Георгий никогда ни в чем не упрекнул Юлию, хотя она здорово нарушила его планы. Он по-прежнему любил ее всей душой, но любовь эта не радовала. У Юлии была надежная защита: ее муж, молодой, талантливый юрист, работал теперь в фирме «Алина».

Вячеслав полюбил Юлию с первого взгляда. Она очень напоминала его жену, тоже Юлию, которая умерла в тридцатилетнем возрасте от гнойного аппендицита, оставив после себя белокурого очаровательного сына Николая. Новая мама сразу нашла с ним общий язык, чему Вячеслав был несказанно рад.

«Что это я бросился в воспоминания? Старость, наверное. Ну, да Бог с ним! Я прожил не тихую жизнь, жаль, что семья у меня так и не получилась».

Грустные мысли Громадского прервал телефонный звонок.

— Алло, Георгий. Это Алина. Чего ты еще сидишь на работе?

— Просто задумался…

— Не думай долго, а соглашайся сразу. Давай поужинаем вместе!

— Принимаю ваше предложение, мадам Алина.

Улыбка проплыла по лицу Громадского.

Улыбка надежды…

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Оглавление

Часть первая

Часть вторая

Часть третья Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg