«Гаури»

Я предпослал моему роману строки из поэмы прославленного русского поэта девятнадцатого века Николая Некрасова «Кому на Руси жить хорошо». Я сделал это потому, что еще много лет назад прочел в переводе ту часть поэмы Некрасова, которая называется «Крестьянка», и роман мой во многом был навеян некрасовскими стихами.

Если в моей книге, как и в поэме Некрасова, много печального, это не оттого, что я утратил надежду. Нет, просто вокруг меня еще много отчаяния.

Пони, на котором восседал Панчи, неожиданно брыкнул задними ногами и так тряхнул жениха и его двоюродного братишку Никку, который был у него шафером, что чуть не сбросил их наземь. Панчи, украшенный по случаю свадебной церемонии гирляндой цветов, закрывавшей его великолепный розовый тюрбан и смуглое лицо, не мог разглядеть, что так напугало пони. Он почти совсем отпустил поводья, положившись на слугу лаллы[1] Бирбала, давшего ему напрокат пони, и теперь здорово испугался. Сердце его застучало, на лбу выступил холодный пот.

— Держись! — крикнул он Никке.

Но Никка никак не мог ухватиться своими маленькими руками за широкий пояс Панчи. Он съехал набок и пронзительно закричал.

Темнолицего южанина-конюха, словно в издевку, звали Сурадж, что, как известно, означает Солнце. Он журил пони ласково и одновременно насмешливо:

— Ну пошел же, Моти, пошел! Теперь мы уже недалеко. Кто знает, может быть, ты на своем пути еще встретишь кобылу, которая обрадуется тебе!

Однако Моти, всегда такой покладистый, теперь упрямо уперся передними ногами в мягкую землю проселочной дороги и отказывался идти вперед. Сурадж тщетно пытался сдвинуть его с места. Посмотрев вверх, он сначала решил, что Моти испугался высоких гор, маячивших впереди. Но потом он оглянулся назад и увидел бродячих музыкантов с барабанами и флейтами, которые только что заиграли свадебный марш.

— Перестаньте играть! — закричал Сурадж. — Лошадь не любит такой музыки. Не забывайте, что она принадлежит сахибу[2] Бирбалу.