«Поход Хальбрунда»

Поход Хальбрунда

Летопись того, как катаны появились на Западе

ЗАПАД

Непросто было Хальбрунду уговорить тинг[1], отпустить его искать остров, с которого встает солнце. Двух коней, белых с коричневым и черным, отдал он Странгрду, и все равно совет не мог принять решение. Не мог тинг отпустить защитника побережья весной, ведь не зря же лазутчики предупреждали о союзе Гардарики с Изумрудным островом, не зря Видгри Модсогнир снаряжал ладьи южнее Нового Города, на острове Медведя, посреди Медвежьей Реки. Проходящие драконы видели дымы лагеря за Крылатыми Холмами, и лес мачт стоял у Канала Гребцов.

В мае родила жена Хальбрунда сына, названного Халльярдом в честь деда, в мае привел Хальбрунд свою дружину и всех вольных, кто согласился пойти с ним на остров, с которого встает солнце. И согласился совет отпустить дракон Хальбрунда, что назывался «Рагнан» - ветер, как говорили древние, с командой из дюжин охотников. Но пригнал ветер пыль, поднятую копытами долгогривого коня, а когда пыль осела на старейшин, изумленно и с ожиданием недоброго смотрели они на юношу, едва ли полутора дюжин лет, которому доверили столь великую ценность.

- Видгри идет с Гардарики... - выдохнул тот и рухнул, с треском сломав прялку старой колдуньи Галадриэль, сидящей одесную друида Маргана на совете.

Спешно снарядил тинг Хальбрунда отстоять холодное побережье и бесплодные камни острова и укрылся в горах Старнарда, в неприступной башне Семи Ворон. И юная Савню, ученица Галадриэли, пошла с Хальбрундом, дабы дать ветер его парусам и смирить волны.

Вся дружина поднялась на дракон Хальбрунда, и вышли они, не мешкая, оставив позади плачущих женщин и детей.

У Синего Мыса повстречал Хальбрунд ладьи Видгри, и воскликнул он, когда сблизился с ними «Рагнан» так, что можно было докинуть топор

- Хоть и превосходят нас численностью втрое, но все же приму я бой, ибо не могу не пойти на поиски острова, с которого встает солнце!

Слышно было это Видгри - конунгу из Гардарики, и воздел он руки, остановив бой. Напрягая голос, перекрикнул он шум моря:

- Гей, Хальбрунд! Ты и вправду хочешь найти затерянный остров позади земли и Ледяного Океана, с которого восходит солнце?

- Не стану я кривить язык даже перед лицом неминуемой битвы, - ответил Хальбрунд, а все слушали, потрясая оружием.

- Возьми меня с собой! - воскликнул Видгри, - Оставлю я свою дружину, дабы беречь берега твоего острова, а сам возьму с собой лишь тех, кто захочет.

Восхищенный его порывом, согласился Хальбрунд, и Видгри взошел на его дракон с четырьмя дюжинами охотников. Хальбрунд пристал к берегу возле острова Три Кита и вместе с Видгри пошел к селению в сопровождении всей Гардарикской дружины. И было много шума и веселья. Даже старейшины, испуганно скрывшиеся при виде мачт нескольких ладей, вернулись к пиву и жареному мясу, превознося храбрость Хальбрунда и благородство Видгри. Недели не прошло, как вышел в пути на север дракон Хальбрунда и Видгри с командой в три дюжины охотников. Пошли с ними и юная колдунья Савню, положившая глаз на Видгри, который делал ей богатые дары и обещал жениться всю неделю прощального пира, и молодой друид Альсун. Видгри же наказал остающейся части своей дружины беречь берега острова от пришлых грабителей.

Затих уже вдали рев огромного Прощального Рога, прощальные крики провожавших, стук мечей и топоров в щиты. Выветрился уже пивной дух, и могучие руки вздымали весла с мерным напевом, под свист ветра в снастях. Раздувался парус с красными и белыми полосами.

Справа на горизонте белой тучкой уходила на юг и запад Норвейская Земля, когда почуял мудрый Сульдур что потеплело, и дракон быстрее проходит дневной путь. Сказал он о том вождям, и те стали спрашивать у дружины, не слышал ли кто о таком. Вспомнил юный Кирли, что в сказках о творении Мидгарда, слышанных им от старой бабки, была и такая:

Была у инеистого гиганта Дургуна собака. Бегала она быстрее ветра, могла догнать стрелу в полете и, схватив, принести ее хозяину. Ценил Дургун свою собаку - поил чистейшей ключевой водой из самого сердца Запредельных Льдов, кормил парной олениной, спать укладывал на мягчайшие медвежьи шкуры. Раз увидел Дургун путника на дороге, а дело было ночью, и пригласил его к себе:

- Фривей[2] тебе, добрый путешественник. Долго ли ходил, далеко ли идешь, много ли соли съел за время пути?

Путником тем был Локи. Прослышав о собаке Дургуна, захотел он иметь ее, или просто убить, чтобы его собака была самой быстрой. Принял он вид мирного путешественника и уже девятый раз проходил мимо дома Инеистого Гиганта. Ответил он:

- Не сочти меня грубым, о Дургун, но придется мне ответить что, куда я иду - это мое дело, а откуда - это не твое дело. Однако готов я провести эту ночь под твоим гостеприимным кровом, хоть мы и не знакомы.

Открыл ему дверь Дургун, усадив за стол у самого очага, налил ему коричневого пенного пива, дал жареную ногу оленя и ломоть хлеба, а сам сел напротив и тоже стал пить и есть. Любил Дургун поговорить о своей собаке, знал о том Локи и не торопил дела, да и пиво было на диво вкусным. К седьмому кувшину сказал Дургун:

- Кабы не моя собака, не есть бы нам сейчас этого оленя. Может моя собака догнать стрелу в полете и принести ее мне. Не счесть зайцев и оленей, что нашли свой конец у меня в брюхе, пойманных этой собакой. Был бы ветер с ногами, и его бы поймала моя собака.

Отвечал ему Локи:

- Знал бы я, что ты кичишься своей собакой - привел бы свою, чтобы померялись они силами в беге и ловле стрел на лету, а так никто не знает, чья собака быстрей.

И сказал Дургун:

- Была бы здесь твоя собака, устроили бы им бега, и раз уж ее нет, то и говорить не о чем.

- Если ты согласишься, - отвечал Локи, - свистну я, и хоть дом мой на краю света, но услышит свист моя собака и примчится ко мне в миг.

Не лгал Локи - дом его был на краю Асгарда. Но собаки в том доме не было - взял ее Локи с собой и спрятал у дверей, так что, услышав свист, мгновенно прибежала бы она. Но не знал о том Дургун, и воскликнул он:

- Зови свою собаку! Не верю я, что услышит она твой свист, а прибежать вмиг и подавно не сможет!

- Не стану я звать свою собаку на ночь глядя, - ответил Локи, - ибо может она заболеть, бегая по холоду.

- Достойна забота твоя, - сказал Дургун, -но завтра с утра, коли ты не трус и не грязный лжец, свистни свою собаку, посмотрим, сможет ли она в миг прибежать с края света!

Уложил Дургун Локи спать на сундук в углу, и пошел к себе наверх, но окликнул его Локи.

- Добрый хозяин не положит собаку на шкурах у камина, а гостя на сундук в углу. Хоть моя собака лучше, и все же не забываю я о собачьей жизни - спать как собака и есть как собака. Не станет моя собака жить по-человечески, ведь собака должна есть один раз в день, человек - два раза, и только боги едят три раза в день, собака спит на земле, человек на лавке, и только боги спят в Асгарде. Ничего на это не ответил Дургун, но взял шкуры и постелил гостю.

Наутро, лишь перестали выть волки за холмом, спустился Дургун к гостю:

- Коли не лгал ты вечером насчет своей собаки, то зови свою собаку одним свистом с края света.

Помрачнел Локи притворно, и инеистый гигант, видя его смущение, посмеивался и продолжал:

- Не нарушу я законов гостеприимства, но выброшу тебя за порог и велю слугам гнать тебя шесть миль палками по дороге.

Ответил ему Локи:

- Груб ты, хозяин, видно плохо ходила за тобой твоя бабка, и мало порол тебя вымоченными в уксусе розгами отец. Но не стану я спорить с тобой, ибо хозяин ты в своем доме.

Обернулся Локи к дверям, набрал воздуха, так что грудь его вздулась как парус, и засвистел. Не успел еще затихнуть тот свист в потолочных балках, с которых посыпалась труха и редкие летучие мыши, и уж собака Локи стояла перед ним. Заждавшись ночью на холодных камнях, вмиг прибежала она на зов.

Изумился Дургун - ни разу не видел он собаки, способной прибежать вмиг с края света. Изумился и захотел такую, но не показал свое желание. Локи лишь по горящим глазам, капающей слюне и трясущимся рукам, совершавшим хватательные движения, смог заметить нетерпеливую страсть инеистого гиганта.

- Чего бы ты хотел за такую собаку? - спросил Дургун, мысленно подсчитывая свою сокровищницу.

- Не нужно мне денег, - ответил Локи, - хоть и богата твоя сокровищница, много в ней злата, серебра и красивых камней, хоть и красивы твои дочери и в самой поре, хоть и есть у тебя восемнадцать лошадей, но не отдам я свою собаку. Кто поймает мне кролика на ужин, кто загонит оленя под мою стрелу, поймает ее на лету и принесет мне, кто наполнит дом повизгиванием щенков и кто будет согревать мою голову даже после своей смерти?

Промолчал Дургун, ибо внове ему оказалось последнее предложение, но все же ответил:

- Предложу я тебе взамен свою собаку - все это от нее получить ты сможешь...

Обрадовался Локи, но чтобы не показать свою радость притворно нахмурился и сказал:

- Теперь-то я готов поговорить о злате и серебре, о лошадях и о бочонке твоего пива - не гнать же вторую лошадь домой порожней!

Нахмурился Дургун, но, слово давши, отступить не мог. Довел он Локи до окованной двери на втором поверхе и дал ему выбрать все, что тот пожелает, но чтоб в руках унести.

Набрал Локи полные горсти сапфиров и аметистов, янтаря и жемчуга и вышел на двор. Сам хозяин навьючил одну лошадь бочонком лучшего пива, туда же ссыпал Локи полученное неправдой богатство. Вторая лошадь ждала оседланная, и к луке седла привязал вероломный Локи повод длинный, за который намеревался вести собаку. Не с добром проводил его со своего двора инеистый гигант, но и плохого сказать было ему нечего.

Привел Локи собаку с этого побережья на запад, выстроил себе дом и держал собаку в холе и неге. Но не желала собака бегать, и озлился Локи. Воскликнул он:

- Не хочешь быть моей, так не будешь ничьей! - и пронзил собаку копьем, изрядно попортив шкуру.

С прибылью вышел Локи - хоть кончилось пиво и не вышла бы шапка, но остались ему и кони, и драгоценные камни. А кровь собаки побежала в море, по морю к дому гиганта Дургуна, и поздно понял инеистый гигант свою оплошность. Схватил он меч и разрубил собаку Локи на две половины. И не получил он тоже шапки.

А кровь той собаки бежит по морю до сих пор к дому инеистого гиганта и зовется «Гольф Стрим»[3] - что значит - «Бегущая Вода», и впадает в залив с названием «Мур Ман»[4] - что значит «Смелая Собака».

Восхитился Хальбрунд, что даже юноши из Дружины Видгри знают старые сказания, а мудрый Сульдур сказал:

- Теперь я знаю, что теплое течение несет нас в Мур-Манский залив, в земли диких югоров и карелов. Если захотим мы наполнить там бочонки ключевой водой, то придется нам выдержать жестокую битву. Хоть и не видели здесь паруса драконов, но ненавидят их лютой ненавистью, и убить будут пытаться не в шутку.

Ответил ему Хальбрунд:

- И пусть! Давно уже мой меч не питался вражьей кровью!

Чайки и крачки зареяли в воздухе, смутной полосой поднялись леса на побережье, утих ветер и весла ложились в воду с мерным плеском, подгоняя уставший дракон к берегу. Резная голова приподнялась и, качнувшись, примостилась на каменистом пляже. Дружина Хальбрунда, похватав мечи, топоры и копья, защитившись кольчугами, щитами и прочными шлемами, сошла на берег, и Видгри сказал:

- Хальбрунд старше и опытней меня, пусть он ведет нас. И хоть моя дружина вдвое больше твоей, но все же не стану я смущать дух воинов непристойными спорами. Согласился с ним Хальбрунд и послал часть дружины Видгри на восход по побережью, сам со своей дружиной пошел на закат, и Видгри с лучшими воинами остался охранять корабль. Друид Альсун пошел с Хальбрундом, чтобы посмотреть деревья чужой стороны и собрать целебные травы, и шли они до заката, когда увидели дымы и услышали шум селения.

Даже жители северных островов, которые не прикрывает от холодных ветров слабая поросль деревьев, были изумлены жалкими полусгнившими стенами ветхих жилищ, крытых трухлявой соломой вместо дерна, стоящими рядом с великолепной рощей корабельных сосен. Как раз на утоптанном кругу посреди деревьев стоял столб из такой сосны, вокруг него толпились жители деревни, одетые в грязную небеленую холстину и плохо выделанные, протухшие шкуры, запах которых чувствовался даже от опушки.

Когда Хальбрунд со своей дружиной подошел ближе, в просветы между спинами и поверх голов гудящей толпы стало видно, к кому относились редкие злобные вопли, подобные крикам чаек, перекрывающим гул океана перед жестоким штормом.

И сказал старый Сульдур:

- Не захотел бы я быть на месте этого несчастного, привязанного к столбу резному, с фигурой старухи, с обвисшими грудями, вздутым брюхом, кривыми ногами, вывернутыми ноздрями и сучком-бородавкой на носу - единственным украшением плоского скуластого лица с косыми глазами. Коли не вор он - так не заслужил эдакой участи!

Ответил ему Хальбрунд, прислушивающийся к его советам, как просил его Странгрд, не раз спасавшийся от неминуемой погибели, как в морских волнах, так и на суше благодаря подсказке бывалого воина:

- Не похож одеждой своей сей муж на вора, но и воином ему не быть - не снесет он боевой кольчуги, не поднимет щита прочного, и выпадет меч из ослабевших рук на подкосившиеся ноги. Коли спасем его - погибнет от голода и жажды даже в сиих изобильных на дичь, ягоду и ручьи землю.

- Не охотник и не воин он, - сказал мудрый Сульдур, - но может он быть великим друидом этих земель. Пусть Альсун взглянет - не его ли это леса заяц? Ведь с самой опушки подает наш друид тайные знаки, известные только друидам, но зато любой друид знает их.

- Не друид он, - отозвался Альсун, - или в этих дальних краях друиды не помнят родства своего с природой. Ибо на тайные знаки, знакомые всем, кто близок к природе, ответа не вижу, и ждать устал.

- Возьмем с собой его, - сказал мудрый Сульдур.

- Зачем нам человек, ничего не смыслящий в простых вещах, как ребенок? - спросил его Альсун.

- Коли он не друид, то что-нибудь знает и умеет, а коли не знает он того, что знаем мы, то знания его не могут не пригодиться нам.

Долго в раздумьях смотрел Хальбрунд то на Сульдура, то на друида, поводя головой, увенчанной шлемом с крыльями хищной птицы, одевавшимся только в предвидении подвига:

- Возьмем с собой его, - повторил Сульдур, а друид пожал плечами и отвернулся.

- Возьмем, - согласился Хальбрунд, - никто еще не мог сказать, что я не использую удачный случай, когда он сам падает в руки, как селезень, пробитый меткой стрелой охотника.

ВОСТОК

В клане семьи Ляо-Гока, Мусь-миня учили, что лучшее время для тайных нелегальных операций - ночь. Черный балахон был удобен и не мешал двигаться, хотя открытыми оставались лишь глаза. Двигаться Мусь-миню мешало снаряжение, упакованное в специальные гнезда, отделения, карманы, привязанное веревочками, пристегнутое ремешками, чтобы не стеснять движения. Сенсей говорил:

- Держи свободными руки, ибо не знаешь, когда они могут понадобиться!

Но сейчас перед Мусь-минем лежал шест с когтистым железным крюком на конце - «Медвежья Лапа». Это было незаменимое средство, чтобы залезать на стены - в разложенном состоянии его длинна достигала десяти метров, сложенное оно было впятеро короче, и Мусь-миню ничего не оставалось, как только нести его в руках. Но и это было нелегко: «Медвежья Лапа» лежала, а Мусь-минь стоял. Наклониться ему мешал меч, плотно закрепленный на спине, чтобы не стукнуть в деревянных ножнах, которые при этом были еще и трубкой для выдувания маленьких отравленных стрелок или дыхания под водой, также в них хранилась нарисованная на тончайшей рисовой бумаге схема запора замковых ворот. Наверно не стоит упоминать о тонкой, но прочной восьмиметровой веревке, которой ножны были обмотаны, об ужасно неудобной квадратной цубе[5] меча, которая могла служить ступенькой, но при этом одним острым углом со страшной силой вонзалась в правое плечо при любом движении. Не достойна упоминания и длинная рукоять меча из целого колена бамбука, укрепленного клинышками и обтянутая акульей кожей и два небольших лезвия внутри, и двухметровый шнур обмотки, помогающий втащить меч на стену, если он остался внизу, а ты уже наверху. От этой рукояти на затылке Мусь-миня уже была шишка, растущая при каждом шаге. Можно было не наклоняться - легкое движение ноги, и шест в руках! Правда тогда в ногу вонзалась пара кинжалов - на бедре и на голени. Кроме того, выскакивало коленное лезвие, удерживаемое мощной пружиной, а от толчка пружины срабатывала или дымовая, или слезоточивая граната, выскакивала из чехла на бедре кусари-гама[6], цепляясь тройным крюком за манрики-гусари[7], а обухом вышибая из гнезда две обоймы с сюрикенами[8]. Не верьте, что сюрикены легкие - девять сюрикенов весят пятьсот грамм, и каждый из них Мусь-минь вспоминал, когда хоть одна обойма падала ему на ногу.

Наконец «Медвежья Лапа» оказалась в руках Мусь-миня. Это случилось на удивление просто - стоило манрики-гусари обмотаться вокруг ног, а Мусь-миню пошевелиться. Оставалось только подняться...

Когда Мусь-минь добрался до крепости стоявшей на побережье, там было удивительно тихо, но настоящие воины не задают лишних вопросов. Стена оказалась пустяковым препятствием - стоило лишь забраться по закинутой веревке, и втянуть следом мешок со снаряжением. Сенсей говорил:

- Не бросай веревочку - может придется на ней повеситься, но уронив гвоздь на дорогу, убегая от врага, не подбирай - враг наступит и поранится.

Поэтому в мешке Мусь-миня лежали все бечевки, шнурки и веревки, которые входили в снаряжение, а все остальное, хитро замаскированное, украшало подходные пути - на обратном пути придется собирать и нести в клан. Мусь-минь был одет в одежду простого крестьянина, даже конусовидная соломенная шляпа была без лезвий. Он уже разработал себе легенду и пока точно следовал ей, а она его не подводила. Когда Мусь-минь вытянул мешок с веревками на стену и поднял взгляд, то увидел воина, который, опершись на копье, наблюдал за ним.

- Помочь?

- Нет! - испугался Мусь-минь.

- Что простой крестьянин может делать, залезая днем на стену замка с мешком веревок? - снова спросил солдат.

Мусь-минь был поставлен в тупик - это было именно то, что хотел сказать он, и теперь приходилось спешно изобретать другую легенду.

- Я несу веревки на конюшню... - сказал Мусь-минь, низко кланяясь несколько раз, и быстро, незаметно оглядываясь. Он не искал путь к бегству - незачем, легенда не могла подвести. Он просто выискивал во дворе замка конюшню. Конюшни не было.... Кажется замком владел довольно бедный дайме[9]. Вторая легенда исчезла, как будто ее слизал смердящим раздвоенным языком дракон Синь-бинют. Мусь-минь трижды помянул сенсея, и к нему пришло прозрение:

- Да пошел ты! - буркнул Мусь-минь и прошел мимо солдата к лестнице во двор, по дороге толкнув его мешком. Сзади не было слышно никаких опасных звуков, ругательства не шли в счет, и Мусь-минь понял что уловка сработала. Не зря самым опасным среди учеников считалось будить сенсея утром, если возвращался он поздно ночью от шиноби[10] Лянь-пига, благоухая его лучшим рисовым саке. Но не зря это упражнение считалось и самым полезным. Мысленно благодаря учителя, Мусь-минь подошел к воротам и удивился, с другой стороны - он удивился приятно. Задание было выполнено - ворота стояли открытые. Мусь-минь вышел за ворота, оглянулся - ворота все еще были открыты, облегченно выдохнул и направился в клан, по дороге размышляя, что после сбора своего снаряжения надо будет пойти берегом моря - искупаться, и заодно отмыть все то, чем он себя загримировал под девушку.

ЗАПАД

По дороге к кораблю Хальбрунд успел трижды проклясть себя за необдуманное решение взять незнакомца с собой. Схватки с жителями не было - в деревне оставались только старики, женщины и дети. Увидев полосатый парус, который тащили воины специально для этого по совету Видгри, толпа быстро поредела. Последними уходили те, кто не мог бегать быстро. Свежеотвязанный от столба человек довольно хорошо изъяснялся на Общем языке, он успел рассказать, что научился говорить на нем от южных племен, живших ближе к Новому Городу и торговцев доходивших сюда от самого Медвежьего города. Воины, тащившие парус, были привычны ко всему - они могли пить и спать на ходу даже днем, а сейчас была почти ночь. Но Хальбрунд уже устал, Альсун говорил разные слова - некоторые были знакомы, другие видимо были названиями целебных трав, а Сульдур мрачно постанывал, поглядывая на спасенного Торвола, и волевым усилием останавливал руку судорожно дергавшуюся то к секире, то к мечу...

- Так вот они и говорят, - уже четвертый час не умолкал Торвол, - Они и говорят: «Ты показывал разные фокусы с исчезающей ракушкой, ты - единственный, у кого есть книга, ты умеешь пальцем запаивать кастрюли и падать, как гусиное перо, когда прыгаешь со скалы - ты должен быть виноват в том, что три года назад коза Сизого Снарта перестала давать молоко, и в том, что охотники приносят нежирных оленей, и в том, что у кожевника Митри плохо выделываются и гниют шкуры, но сегодня пена переполнила кружку - из-за тебя чайки крикнули столько раз, сколько лет старухе Монке.... Теперь тебя надо сжечь, дабы не накликать беду на весь наш род до седьмого колена». - Торвол перевел дух и глотнул из фляги Сульдура. Тот снова пожалел что отдал ее, но было уже поздно. Тем временем Торвол продолжал, - ритуальное сожжение почему-то показалось им вполне подходящим наказанием, - викинги понимающе переглянулись, - Хотя я и предлагал им просто изгнать меня в соседнюю деревню, куда меня давно звали... - Он сделал многозначительную паузу и огляделся, - Так что вам повезло, что вы смогли уговорить меня присоединиться к вам.

В стонах Хальбрунда появились истерические с подвыванием нотки.

- Что это с ним? - обратился Торвол к Альсуну.

- Не обращай внимания, - ответил друид, - С ним бывает иногда что-то странное, в ночи, когда белый шар луны отражается в океанских волнах. Если это случается на корабле, далеко от берега, то запирают его в канатный ящик, и лишь кормчий слышит все его слова, но повторить их не может - слова древних заклинаний не подчиняются его рту. На берегу соседи уже привыкли к пропажам небольшого количества овец, свиней и коз из прочно запертых хлевов. Непослушным детям часто говорят: «Не выходи ночью на улицу, коли не заперты ворота Хальбрундового дома», а в наших землях непослушные дети не живут долго.

Торвол начал озираться и пошел подальше от Хальбрунда. Друид восхитился - здесь не знали сказок далеких островов. Даже Сульдур с благодарностью посмотрел на друида, хоть и не было между ними никогда дружбы. Торвол начал рассказывать истории охотничьих похождений Снимсгурда - лучшего охотника своей деревни, но послушав его, один из викингов разбуженных им, затянул мрачную морскую песню. Мерный ритм ее простых слов накатывался как волны прибоя на каменистый пляж, в ней были слышны крики чаек, скрип весел, хлопанье парусов и клокотанье пива в бездонной глотке конунга. Торвол был так зачарован этой песней, что сначала даже замолчал, но вскоре он обратился к другому викингу... Тот хмуро оглянулся, шлем сбился тяжелым парусом, рога угрожающе качнулись. Викинг, поправив шлем, подхватил мотив, а через полчаса пела уже вся дружина - даже друид что-то хмуро насвистывал. Торвол сначала молчал, но припев оказался на удивление прост, и вскоре он начал подтягивать вместе со всеми:

Гей, ярл! Ого!

Гей, ярл! Ого!

Иногда при звуке его голоса Хальбрунд вздрагивал.

ВОСТОК

Три дня назад Мур-тяня послали с донесением в замок дайме Кунь-кьяри. Бедному ронину[11] было больше не на что рассчитывать - ни разу не нарушив «Бусидо»[12] он тем не менее оставался жив. Не его виной было то, что в это время он был далеко от своего господина и узнал о его смерти слишком поздно. Даже отрубленная голова гейши[13] Бинь-дзя-Муни не могла искупить его вины. Сэппуку[14] по канонам «Бусидо» делать уже было нельзя, а то, что гейша оказалась ниндзя из клана Минь-гун и специально удерживала прославленного мастера но-даичи[15] три месяца вдали от господина только усугубляло вину которую он носил в себе.

Мур-тянь носил дайсе[16], но не любил им пользоваться. Так что когда на дорогу из кустов выпрыгнули трое оборванцев, с ржавыми нагинатами в руках, он без колебаний приказу одного из них и бросил мечи на землю. Любимый но-даичи самурая был завернут в тончайший шелк, яркие цвета которого переливались на солнце, и больше всего напоминал обычный рулон этой ткани. Мур-тянь снял но-даичи с плеча и протянул одному из разбойников, тот схватился за шелк с жадностью - этого и ждал опытный самурай. Пол-шага, доворот плеч - и один бандит падает разрубленный ударом «монашеского плаща»[17]. Движения были стандартные и заученные - меч проворачивается в горизонтальной плоскости, замирает вертикально, лезвием в землю - самурай мягкими руками принимает древко нагинаты и разворачивается поднимая меч. Второй бандит увидел лишь отблеск солнца на лезвии ослепивший его навсегда. Третий разбойник обладал отменной реакцией - к этому времени он был уже далеко. Мур-тянь хмуро оглядел трупы:

- Идиоты, - хмуро пробурчал он, - Испачкали меч...

Самурай вытер лезвие об одежду того, кто был без головы, подобрал с земли брошенные мечи и снова укрыв но-даичи слоем шелка, отправился дальше.

Когда Мур-тянь подходил к воротам замка ему навстречу попалась знакомая девушка и он приветливо улыбнулся ей.

- Удачного пути тебе, Мусь-минь из клана Ляо-гока!

- Удачи и тебе, ронин Мур-тянь, - отозвалась девушка и поправила на плече огромный кожаный мешок, судя по виду наполненный веревками.

- Подожди меня на берегу, если задание твое это позволяет.

- Именно так я и поступлю, - ответила девушка и свернула с дороги.

Мур-тянь отдал письмо дайме Кунь-кьяри, и ждал в коридоре ответа, с оттенком восхищения слушая все, что доносилось из-за ширм.

- Зловонный потомок макаки! Трижды проклято чрево выносившее его, и пусть отсохнет сосуд мужественности его отца! Плод любви оранжевой лягушки с фиолетовыми пятнами и зеленой волосатой гусеницы будет изумлен своей привлекательностью при виде этого отхода пищеварения смердящего дракона Пуи, на которой не вырастет желтоватый и недлинный рис, идущий в пищу беднякам! Его гнусной плотью побрезгуют пожиратели падали и испражнений, содержимым желудков которых он питается, в свободное от очистки побережья от сгнивших остатков тухлой рыбы, крабов и устриц, время.

По наступившему молчанию Мур-тянь заключил, что высокородный дайме каллиграфически пишет ответ красной и черной тушью на тончайшей, искусно выделанной рисовой бумаге, постепенно перематывая ее между палочками из драгоценного дерева тянь с сапфировыми шариками на концах.

К вечеру усталый дайме вышел из-за ширмы. Мур-тянь отложил оригами из бумаги небесно-голубого цвета «Лиса, поймавшая кролика, несет его в свою нору на вершине холма, в час, когда солнечные лучи угасают в пустынных просторах моря», которое он складывал последние семь часов, уже почти закончив, и спокойно посмотрел на дайме. Тот даже не изменился в лице, встретив холодный взгляд ронина. Он просто выхватил свою катану, сделанную руками великого Минь-сяо, передающуюся в его семье уже двенадцать поколений, как заметил Мур-тянь, и начал рубить ширмы и слуг, попадавших в его поле зрения. Мур-тянь невозмутимо стоял в стороне, изредка добивая слуг или дорубая ширмы, затянутые драгоценным батиком с видами Фудзи, сакурами и летящими журавлями, написанные яркими красками, пропущенные высокородным дайме.

Ворота крепостей закрываются перед закатом. За полчаса до того как красный шар солнца с шипением погрузился в море, оставив на поверхности сначала багровую дорожку, а потом просто пурпурное зарево на горизонте, Мур-тянь вышел и направился к побережью. Дайме Кунь-кьяри оказался похож на свою катану - сделанный превосходным мастером, но прозябающий без использования. Немного ржавый, туповатый, но в красивых ножнах, покрытых яркими лаками разных цветов, переливающихся на солнце. Цены, которые он предлагал за доставку письма устарели еще восемь месяцев назад, после истории на рынке Симоносэки, третьего дня, второй недели, месяца Коровы, года Коричневого Дракона.

Выходя из дверей дома дайме Мур-тянь столкнулся с удивительно толстым человеком. Узнав прическу борца сумо[18] он почтительно посторонился, но рикиси тоже остановился, и почтительно обратился к нему:

- Уважаемый, не уходите ли вы из замка, на ночь не глядя?

Смутные сомнения закрались в душу Мур-тяня, но он немедля отбросил их и ответил:

- О, да! Не хотел бы я оставаться здесь дольше чем необходимо. Да и обет запрещает мне ночевать под крышей, если только не выполняю я поручения.

- Желалось бы мне пойти с вами - ночная дорога вдвоем безопаснее, - бесхитростный взгляд рикиси убедил Мур-тяня в чистоте его помыслов, и он ответил:

- Отчего же нет? Но не собираюсь я идти всю ночь, словно упавший с вершины Фудзи в императорский сад и переломавший там все бонсаи[19] своим грузным телом, - он посмотрел на себя, потом перевел взгляд на рикиси и замялся, - Остановлюсь я у побережья, где уже ждет меня испытанный друг, с коим не раз я виделся.

- Рад я, что не отказали вы в моей смиренной просьбе, - с поклонами отвечал рикиси, - Зовут меня Геа-янь, и неизвестен я от Сакаи до Кагосимы. Ни разу не носил я пояс победителя вокруг храма Киль-Самиса в Эдо, ибо запрещал мне сенсей слушать мелодичные напевы бродячих музыкантов Блинь-Гвань, поднимающие мне настроение. Слушая их тайком, я наполнялся силой, и часто наклонял и запрокидывал голову, так что косичка взлетала и опускалась.

Выйдя из ворот спутники повернули направо, где красный шар уже коснулся воды. Когда он погрузился наполовину, рикиси и ронин уже топтали деревянными подошвами сандалий мокрую гальку пляжа, изредка наклоняясь чтобы оторвать с обнаженных отливом камней побережья мидию, устрицу или гребешок. Геа-янь заметил панцирь притаившегося краба и указал на него самураю. Мур-тянь тихо достал из дайсе свою катану и бесшумно подкрался. Краб, непонятно как услышавший стук сандалий о камни, бросился к шипящим волнам прибоя, но на дороге стоял рикиси. Геа-янь использовал прием «Ктань-а-мунь-бии»[20], никогда не подводивший его на татами. Накрытый тяжелым телом краб скрипнул раздавленным панцирем, что редко случалось на татами, но зато путники получили вкусное мясо, что на татами не случалось никогда.

- Не зря посвятил ты свою жизнь тренировкам в благородной борьбе сумо, - крутанув катану, произнес самурай. Клинок лег тупой стороной на большой палец, и направляемый им мягко опустился в дайсе.

- Не зря тренировали и меня, о благородный Мур-тянь, - произнес голос позади.

Рикиси действительно тренировался не зря - он спокойно поднял глаза, самурая уже не было видно. Чуть в стороне стоял человек полностью укрытый темной мешковатой одеждой скрадывающей очертания фигуры. Геа-янь мрачно оглядел его хрупкое тело и сказал:

- В морду хочешь?

Ниндзя не выглядел испуганным, его вообще не было видно - он сразу же исчез в кустах. Там он стал виртуозно ругаться на два голоса, причем один из них удивительно походил на голос Мур-тяня. Вскоре самурай и сам показался из кустов:

- Бесстрашный Геа-янь! Познакомься с моим хорошим другом Мусь-минем. Не раз и не два встречались мы, и не могу пожалеть я о тех встречах!

Когда последний зеленый луч солнца на миг блеснул в небе, его уже никто не заметил. Ниндзя развел костер, а рикиси унес из замка два бочонка с сакэ. Ронин учил его подогревать, если получалось - выпивали, если нет - все равно выпивали. К утру сон сморил усталых путников.

ЗАПАД

Юная колдунья Савню всегда одевалась в черное, и мечтала выйти замуж. А сейчас она сливала в кружку Видгри остатки второго бочонка пива. Охранять дракон оказалось не слишком простым делом - первые два часа Видгри еще мог отбирать у часовых пиво, а потом он уже мог только сидеть. Палуба ходила под ногами, хотя дракон был вытащен на берег. Видгри задумался, мысли тяжело плавали в пиве.

- А может отливом корабль вынесло в море?

- Нет, - ласково ответила Савню, - Дракон прочно сел на берег.

- Его могло поднять приливом, а потом вынести отливом. Надо привязать ладью к соснам. - Видгри медленно с усилием поднялся, - Пойду, скажу команде...

Савню хмуро села на лавку и открыла свой сундучок с предметами, которыми снабдила ее старая Галадриэль для заклятий. Здесь были волосы умруна, поднявшегося из могилы - за них пришлось отдать жизнь юного Гундоса. Вокруг колдуньи вились огневые мушки, они требовались для заклинания живыми и их просто заперли в сундуке. Когти виверна в специальной коробочке, кровь семидесятилетней девицы во флаконе, миниатюрная фигурка волчицы вырезанная из дерева, мех рыси, шерсть овцы, пара протухших яиц и еще много совершенно необходимых и столь же малоприятных вещей. Савню задумчиво достала со дна сундучка полированное серебряное зеркальце, и стала угольком подводить брови.

Ветер и вправду крепчал, дракон вовремя вытащили на берег. Видгри растолкал пару бородачей в кольчугах, спящих на палубе, и растолковал им где взять веревки, и как ими привязать ладью к ближайшим соснам. Небо темнело, закатный ветер пригнал тяжелые тучи со свинцовыми краями. Закаленные викинги, ежась, смотрели вверх: «Тор гневится!» Видгри поднял тех, кто еще отсыпался в трюме, и наказал опустить мачту. Скоро должен был начаться прилив, дракон надо было оттащить дальше на берег - чтобы не разбило штормовым прибоем. Через пару часов вода наконец поднялась, и два десятка дружинников, упершись сапогами, потащили корабль по мокрой гальке от беснующихся волн. Прочные канаты, намокнув, вытягивались, скрежет днища по камням заглушал даже ругань уставших викингов.

Видгри тащил за самый конец веревки, и именно у его ног вонзилась в землю стрела с серым оперением из чаячьих перьев. Оружие команды лежало на берегу - щиты и копья были подняты мгновенно, и викинги сбили плотный клин потеряв всего двоих. Из леса высыпала толпа оборванцев с оружием, кольчуг было не более полудюжины - остальные носили простые домотканые штаны и рубахи, прикрытые грязными шкурами. Свистнуло еще несколько стрел. Видгри выругался сквозь шлем и, прикрывшись щитом, вышел вперед:

- Если вы успеете быстро-быстро убежать, то мы не станем гнаться за вами, - дракон, поднятый волной, качнул резной головой позади него. Ропот викингов заглушил очередной порыв ветра. Свистнуло еще несколько стрел, из строя послышалось сдавленное рычание. На носу дракона появилась черная фигура с длинными развевающимися волосами. Видгри, не дождавшись ответа, отступил в строй. Оборванцы с воинственным воем бросились вперед потрясая мечами, топорами и короткими тяжелыми копьями. Савню нараспев произнесла несколько непонятных слов - из ее вытянутых рук в толпу ударила молния, пятеро упали, остальные с ревом ударились в щиты викингов. Савню бережно завернула янтарную палочку в мягкую полоску шерстяной ткани, убрала ее в карман, и укрылась за высоким резным драконом на носу ладьи. Видгри выдернул меч из чьего-то тела, поток красных капель окрасил камни, и был тут же смыт дождем.

- Слева клюв! - рыкнул Видгри и пропустил в первый ряд рыжего Кирли. Стоя на колене, уперев щит и меч в землю, он быстро сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь по звуку определить течение схватки. Даже после молнии Савню нападавшие более чем вдвое превосходили числом два десятка викингов. Где-то рядом звякнул на камнях выпущенный из рук меч, хриплый клекот, сдавленное рычание.... Нет, теперь уже восемнадцать викингов. Восстановив дыхание, Видгри поднялся и быстро огляделся по сторонам, перед тем как сменить кого-нибудь из первого ряда. Сила, нажитая охотой, не могла сравниться с воинской выучкой, но викингам приходилось каждому драться с двумя противниками, не забывая прикрыть иногда плечо товарища. Тесным полукругом они медленно отходили к кораблю, который уже скрипел, изредка поднимаясь на высокой волне. Кто-то из нападавших успел обрубить канаты, удерживающие дракон на берегу, и его грозило унести в море. Видгри выругался:

- Савню, ты можешь?... - ветер рвал окончания слов, но колдунья поняла, и только развела руками. Упал еще один викинг. - Горст, дракон! - Видгри махнул рукой назад. Крепкий дружинник с двуручным топором вытащил за плечи из строя еще двоих и они бросились вбивать колья, обмотанные обрывками канатов, в пологий каменистый берег. Видгри умбоном[21] отбил вверх лезвие копья, глянул из-под щита, крутанул меч вправо, прижал краем щита меч противника к кольчатому бедру, и рубанул обезоруженного по плечу.

Хриплый рог из леса прозвучал не вовремя - Горст еще с двумя врубился слева, нападавших осталось совсем мало - можно было драться один на один. Оборванцы метнулись было в разные стороны, но их загнали между щитами Видгри и топорами воинов Хальбрунда.

Усталый Видгри уже не мог удержать в руках кружку, поэтому, когда из бочки с пивом выбили днище, ему пришлось пить прямо из нее, не поднимаясь. Рядом, вокруг бочки, сидели и Бортал, и Смагор, и Горст - они тоже изредка наклонялись, чтобы смочить высохшее горло. Молодого Кирли прогнали за мясом, и он сейчас сидел около костра на берегу, поворачивая кол, на который нацепили добытого третьим отрядом оленя. Хальбрунд отпустил выживших нападавших, несмотря на громкое неодобрение Видгри, сняв с них все, кроме штанов. Кое-кто из дружины, конечно, еще поддал ножнами по спине, но исключительно для порядка.

Днище дракона пострадало гораздо меньше, чем думал Видгри, его даже не надо было немедленно смолить. Шестерых погибших торжественно положили на плот из пары самых лучших сосен, и когда плот отошел подальше от берега, его запалили горящей стрелой. Приведенный Хальбрундом Торвол даже смог спеть что-то достаточно подходящее. Кроме одного оленя, на кострах жарились еще три, и коптилось мясо шести или семи свиней взятых Хальбрундом в деревне.

Дождь и ветер утихли к утру. Длинная зыбь хмуро тащила дракон к выходу из бухты. Ветра не было, орали чайки. Весла, взбивая пену, входили в воду. С плеском ныряли поморники. Видгри и Хальбрунд тренировались стрелять навскидку - требовалось выбить у поморника из клюва рыбину. Попасть в саму птицу считалось позором - лучше уж промахнуться. Гребцы левого борта дружным ревом приветствовали каждое удачное попадание Хальбрунда, гардарикская дружина отвечала им с правого борта. Торвол отказался грести, чтобы не сорвать голос, и теперь стоял посередине и вел счет. На самом носу, лицом к команде, опираясь спиной на резную голову дракона, сидела Савню, и что-то ворожила.

- Десять - три! - выкрикнул Торвол. С правого борта заорали громче.

- Свои деньги так считай! - донеслось от пятого весла.

Торвол, хлопая глазами, смотрел на летящее в него ведро, корабль качнуло, Торвол потерял равновесие и рухнул на передних гребцов, его со смехом стали поднимать. Ведро грохнулось у самых ног Савню, она вскочила:

- Я вам колдую-колдую, чуть победу Хальбрунду не выбила, а вы ведрами!..

- А что, - обратился Видгри к Хальбрунду, - Помог вам полосатый парус или зря тащили?

- Помог-то помог... - отозвался Хальбрунд, - Да я жалею, что ты не додумался поднять на драконе запасной.... Тогда бы на вас не напали...

Поднимался ветер. Весла уложили вдоль бортов, подняли мачту, укрепив ее канатами, и вскоре дракон устало переваливаясь на мертвой зыби, надулся красно-белым полосатым парусом и гордо резал грудью воду, иногда отфыркиваясь на самые высокие и стойкие волны.

Вторую неделю солнце пыталось обмануть Видгри. Оно уже подходило к горизонту, но потом снова поднималось. Сначала красный шар уходил под воду, но с каждым днем все неохотнее и неохотнее. Каждый вечер Видгри и Кирли выходили на корму и смотрели на закат. И каждый вечер заката не было. Суровые викинги Хальбрунда прятали ухмылки в бородах, рукавах, кружках и иногда за спинами соседей. Альсун, Торвол и Савню по очереди рассказывали о силе магии, чем сначала вызвали недоверие у гардарикского вождя. Через неделю произошла главная стычка между заклинателями - они ушли на нос и долго ругались, размахивая руками. Победил естественно Торвол, теперь он рассказывал всем желающим, как останавливают солнце в небе.

- Сначала надо взять желчь белого дракона, вымочить ее в настоянном три года на цветке папоротника жире левиафана, высушить на шкуре моржа с тремя бивнями, растереть с рогом нарвала, смешать с кровью сорокалетней девицы, умершей от отравления отваром можжевеловых шишек и синего оконнего цветка[22], натереть этой смесью свою жену...

- А если нет жены? - заинтересованно спросил Кирли.

- Тогда придется жениться...

- А если я женюсь, а солнце не заходит.... Когда же мне?...

- Так ведь можно сделать не только вечный день, но и вечную ночь, - перекричал хохот Торвол.

- Вечную? Вечную... - задумался юноша, а Видгри задумчиво почесал в затылке.

- На три месяца точно, - заверил его Торвол, - иногда больше или меньше.... Но это не главное...

- Что дальше-то? - подозрительно булькая, прогудел из кружки Хальбрунд.

- Дальше.... К жене нельзя прикасаться семь лет... - хорошо что Горст стоял рядом - он успел подхватить Кирли за ремень и не дал ему вывалиться за борт.

- И после этого можно, наконец, приступать к заклинанию. В наших краях делают так - приходят к старой ведьме, живущей на опушке, в пятый день, но только если накануне прошел дождь или на пригорке у речки Жерлянки видели вылезшего на берег рака. У ведьмы надо спросить дорогу к ее сестре, да не просто так.... Как подойдешь к ее срубу, что стоит на ножках селезня, так кричи.... Вообще там рекомендуется всегда кричать - что изба, что старуха, обе глуховаты как пемза.... Кричи: «Сруб-сруб, не держи на меня зуб! Встань к лесу задом, а ко мне фасадом, а то обкурю самосадом! Встань ко мне дверью, а к лесу окном, а то устрою погром! Встань, даже если лыка не вяжешь, а то я встану - тогда ты ляжешь!»

- Повтори, пожалуйста, еще раз это заклятье... - попросил Кирли. Пока Торвол произносил слова, юноша морщил лоб и бесшумно шевелил губами...

- Что, запомнил? - поинтересовался Сульдур, - А то ошибешься...

- Да, выучил, - ответил Кирли и обернулся к Торволу, - А как быть ежели она не послушает?

- Тогда надо подойти и крепко приложить ей в скулу кулаком...

Хальбрунд хрюкал как раненый вепрь, его унесли на нос - сам он ходить уже не мог. Альсун восхищенно слушал - он бы ни за что не смог придумать такую глупость, и тем более не смог бы так убедительно ее рассказать. Сульдур обессилено уткнулся в плечо Савню и иногда дергался так, словно в него попадала стрела из штурмовой катапульты в два человеческих роста, про которую как-то рассказывал Мордус, побывавший в далеких странах. А Торвол продолжал...

- Заходишь в избу и говоришь, нет, кричишь старухе: «Вставай старая карга - железная рука! Что ж ты, не напоив-ублажив добра молодца, его в печку суешь?»

- Так она же еще ничего сказать не успела! - изумился даже Сульдур.

- Это и есть самое главное, - произнес Торвол тоном наставника и поднял вверх палец, - Не дать ей и рта раскрыть. А то она назовет на твою... как бы так сказать... голову... И Горыныча о трех головах и двенадцати хвостах, и Схаребрина Немеручего, и Ледяную Царицу, а как бы и не саму Спящую... Укрой нас Сварог от ее недремлющего ока.

Альсун задумчиво оглядел корабль, команду, слушающую Торвола, небо, море, и самого Торвола:

- Пурга затянулась... - но он сказал это так тихо, что услышала только Савню, стоящая рядом. Она тихонько фыркнула и ответила:

- Лучше уж пусть гонят пургу, чем допивать пиво.

Торвол не унимался два дня:

- Потом надо построить ладью, больше чем сарай у бабки.

- Сарай будет пропускать воду... - устало заметил Кирли. К тому времени он не только потерял нить рассказа, но и почти перестал осознавать окружающее. Гаснах, Бурст, Снеган и Турги, слушавшие отрывками, каждые полчаса уходили к веслам и гребли. Ветер был попутным, грести было незачем, но мерная работа как нельзя лучше способствовала полному отупению - а это было лучше чем многосерийная сказка Торвола.

К концу недели, когда Альсун научился спать на носу, на досках, под брызгами, Хальбрунд наконец-то пригрозил выкинуть Торвола за борт, и тот стал рассказывать другую историю.

- Жили у Медвежьей реки пикты. Были они невысокого роста, бороды у них росли плохо, но зато другие части тела были покрыты густой растительностью. Ходили они летом босые, считая обувь непозволительной роскошью, а может просто не умели ее шить. Плавали в долбленых лодках, охотились, рыбачили, собирали грибы и ягоды, и жили в землянках.

- Знаю пиктов! - выкрикнул Гервел от мачты, - У нас, рядом с Изумрудным островом, в горах, есть их поселения. Они еще постоянно воюют с Клетчатыми Кланами, обзывают их «мак-ак»-ами - это такое ругательство. Так и говорят, не стесняясь - «Мак-Кормик», «Мак-Леуд», «Мак-Кавит», «Мак-Донал».

- Вот-вот, - продолжил Торвол, - Как-то раз, двое молодых пиктов пошли рыбачить подальше от деревни. Звали их Смагор и Дегор, и как раз у Дегора леска зацепилась за корягу. Нырнул он ее отцеплять, и нащупал в иле что-то странное. Сполоснув это в воде, он увидел красивое колечко, из которого можно было сделать замечательную блесну. Тут, как раз, увидел это Смагор и тонко намекнул: «У меня недавно был день рождения, колечко - хороший подарок...» Дегор и сам был не дурак, и ответил: «У меня тоже был день рождения!» Тогда Смагор и задушил своего друга. А колечко-то было не простое, а золотое...

Следующую неделю Торвол рассказывал как четверо пиктов, один тощий проводник с Изумрудного острова, коротышка-бородач с северных островов, еще воевода из Нового Города и один деревенский колдырь с нашего северного побережья, зачем-то таскали это золотое колечко аж за Зубчатые горы, через тайгу-дремучую, и кидали его в сопку Друинскую. Кабы они просто отнесли да выкинули, так и говорить было бы не о чем, но за ними гонялись и Черные - вроде нашего Кощея, и степняки с кривыми ногами и ятаганами, а в тайге встречали они леших - с дуб ростом. Лесной бродяга-охотник в конце оказался настоящим князем, а ведь сначала у него денег не было, чтоб свой сломанный меч перековать - пришлось плыть на Изумрудный остров, ему там один знакомый кузнец все бесплатно делал. Зато бравый воевода новогородский вышел к середине чуть ли не главным злым - хотел у пикта кольцо отобрать, а когда тот удрал, совсем взбесился - убежал в тайгу, наелся мухоморов, разгрыз весь свой щит, добрался до турьего рога, в который иногда трубил ночами, но на несчастье попался целый отряд степняков, шедших в набег - он их, конечно, изрубил в капусту, да мухоморы оказались крепковаты - там он и умер... Колдун сначала поскользнулся на узком мосту - потом долго шли без него, а к концу он снова откуда-то взялся. Его сперва снова хотели поубивать, но отчего-то передумали. Он угнал коней из чьего-то табуна, и все снова поехали к сопке. Только колдун опять сбежал, да еще и одного пикта с собой сманил. Дальше стало интересно - подряд пара битв и осад, штурм крепости, ходячие деревья... Пара пиктов, как раз с кольцом, шли тайком чуть не за Алатай.... Потом все-таки нашли проводника, но и он уродом оказался - боялся по веревке спускаться, завел к какой-то громадной медведице, еле ее закололи. А у самых сопок за пиктами стали гоняться те черные, что уже померли, но все еще ходят. Они и Горынычей как-то приручили - на них летали. Больше всего Хальбрунду понравился конец: пикты прямо на сопке передрались за кольцо с тем уродом-проводником, рухнули все вниз, но их успели подхватить орлы. Колдун оказался совсем ненастоящим - шел с армией и даже с мечом, говорил умные вещи. Тот оборванец, что стал князем, выкопал чуть не тыщу трупов, и они стали ходить за ним. Он потом стоял на холме и отбивался от всего вражеского войска - но его тоже орлы вытащили, и отнесли к пиктам, там снова колдун откуда-то взялся... Они пришли в город и там узнали что победили. Всех злых или поубивали, или разогнали, а наши, кто жив остался, сели на корабли и уплыли толи на Изумрудный остров, толи совсем в Виноградную землю, что открыл еще рыжий Эрик.

Солнце крутилось в небе день ото дня - как сумасшедшее. Дружину Гардарики спас от паники друид - он сжалился над южными народами и рассказал про полярный день, полярную ночь, а заодно и про полярное сияние. Долго еще викинги спрашивали у краснеющего Кирли заклятье, которым поворачивают избушки разных ведьм.

ВОСТОК

Тья-сан очень уважали в семье Карамуно - она знала восемнадцать способов чайной церемонии, вырезала нэцке, складывала оригами, хокку и танка, могла каллиграфически их записать на свиток тонкой рисовой бумаги красной и черной тушью с помощью мягкой кисти.... Но ее никто не хотел брать замуж - лучше жить совсем без жены, чем с женой, которая может показаться гостю умнее мужа. Тья не была виновата в том, что много знала, плохо было то, что она это не скрывала.

Именно поэтому Тья сейчас шла по дороге к побережью, обремененная только нагинатой, замаскированной под дорожный зонтик. Кстати, этой нагинатой она недурно владела - девушки из приличных семей получают недурное образование. Кроме нагинаты, одежды, еды и мешочка с очень полезными в дороге деньгами у девушки ничего с собой не было.

Три дня назад, подстригая бонсаи в комнате отца, она услышала голоса из-за ширм и невольно прислушалась, уловив свое имя. Отец говорил с самураем, приехавшим на закате - его конь и одежда пропитались потом и слились в серую статую, покрытую пылью. Самурай отсыпался сутки, а потом уединился с отцом - разговор действительно был серьезен:

- Дайме Мацушита действительно готов отдать рощу у реки?

- Мой господин, Митсубиси Фусо, не бросает весенние лепестки сакуры в быстротекущий ручей!

- Моя дочь строптива, не отошлет ли ее господин Фусо за манеры? Тогда я не буду знать, что мне с ней делать - спасти честь, сделав сэппуку, или же бросить ее в кратер Фудзи, на растерзание птицам.

- Владетель голубых просторов Нокиа, господин Мацушита, сможет проучить непокорную - ему необходимы жена и наследник. Как сказал ямабуси Биси Дору: «Люби жену, учи ее палкой, если она строптива!»

Именно поэтому Тья-сан в одночасье бросила родной дом, семью, и захватив только те деньги, которые смогла унести, ушла из дома. Она шла в горную обитель Кион-сю, там никто не мешал бы ей заниматься искусством. Тья оделась для путешествия как бедная крестьянка с западного побережья, идущая в город повидать своего сына, служащего у богатого господина. Девушка скрыла свою красоту и молодость под бесформенным кимоно расшитым журавлями, соломенной конической крестьянской шляпой и обильным слоем грима на лице. Самым сложным в роли бедной старушки было платить золотом, но и это Тья проделывала с изяществом - она протягивала монету дрожащей рукой и надтреснутым голосом говорила:

- Возьми, добрый человек, и ты уж не обмани со сдачей - ведь вся деревня собирала меня, чтобы смогла я в последний раз повидать сына, ушедшего в город...

На четвертый день путешествия девушку нагнали три человека. Трудно было встретить более странную пару - обедневший самурай с рулоном шелка на плечах, огромный борец-рикиси с длинными волосами, выбивающимися из традиционной прически, и хрупкий юноша с огромным рюкзаком за спиной, позади которого по дороге торжественно волоклась длинная веревка. Еще издали юноша окликнул Тья:

- Эй, красавица, куда путь держишь? - его друзья засмеялись этой шутке, но юноша совсем не шутил. Подойдя ближе он стал критиковать:

- Кто так подделывает старушечью походку! Разве старухи так ходят? У них нет бедер, поэтому они ими не крутят.... Твой грим наводит на подозрение что тебя учила Сэймаку Сэндзи - только она может посоветовать пренебречь зеленым цветом выделяя морщины...

Тья-сан остановилась. Искусству грима ее действительно обучала Сэймаку Сэндзи. Вся троица устроила привал, самурай благородным жестом предложил присоединиться к походному обеду, путники представились, а наглый юнец продолжал ходить вокруг Тья и вслух обсуждать ее маскировку:

- Кимоно за три рё[23], ручная вышивка - полтора рё, в мешочке еще три-четыре сотни золотом, нагината, плохо замаскированная под дорожный зонтик, на поясе вышивка семьи Карамуно, юная дочь которого сбежала четыре дня назад из родового дома, находящегося как раз в четырех днях пути отсюда...

Тья отошла к ручью, журчавшему неподалеку, смыла краску, распустила волосы, вернулась и обратилась к самураю:

- Благородный Мур-тянь не даст в обиду бедную девушку, убежавшую от семьи и злой судьбы! - юноша, назвавшийся Мусь-минем, разочарованно вздохнул:

- Зачем тебе такой старый?

- Возьмет под свою защиту, - продолжала Тья-сан, - И не допустит ничего порочащего честь!

- Хоть печали и состарили меня раньше времени, - отвечал самурай, - Но найдется еще сила в этих руках, - он поднял руки и с недоверием осмотрел их, - Найдется сила защитить девицу благородного рода, прибегнувшую к этой защите.

Борец сумо, хмуро поглощавший сакэ чашку за чашкой на протяжении всей этой речи, оторвался и произнес:

- Достойно похвалы твое благородство, мой друг, но не стоит забывать, - обратился он к девушке, - Что столь достойная защита, требует столь же достойного вознаграждения!

Тья думала недолго - трое таких спутников не слишком сильно облегчат ее мешок с деньгами, к тому же его станет легче нести, но смогут дать отпор и случайной шайке разбойников, и погоне посланной отцом или новоявленным супругом, буде таковая случится и встретится по дороге.

Уже вечером девушка пожалела о своем решении - рикиси мог пить сакэ кувшинами не пьянея, остальные пили вровень с ним, но при этом пьянели. Через три часа после заката Геа-янь взвалил на плечи самурая и Мусь-миня, поднялся с ними на второй этаж, ввалился в комнату и свалил их на циновки. Тья поднималась следом. Она уже поняла, что с такими защитниками ей ничего не грозит, если только они смогут завтра самостоятельно подняться и идти.

ЗАПАД

Смутно темнея в тумане прибрежные леса уходили дальше на запад. Дракон на ощупь пробирался вдоль низкого голого берега. Когда солнце прорывалось сквозь облака, вдали, на севере, горизонт мерцал отблесками ледяных гор. Иногда недалеко расцветал фонтан водяного цветка, пахло огурцами: «Кит», - уважительно провожали его взглядами гребцы.

- Когда мясо, али жир, кончатся - ужо мы их! - ухмылялся Видгри.

По берегу иногда виднелись буроватые шевелящиеся поля кочующих леммингов. В небе вились яркие тупики с непропорционально смешными клювами, вспучивали перья в воде сизые крачки, орали чайки и робко прятали в утесах свои жирные тела бакланы.

- А хорошо, наверно, иногда быть бакланом! - однажды ляпнул Торвол. Громовой хохот команды поднял тучу птиц, те, ругаясь, кружили над кораблем, вызвав внеплановую уборку и охоту. Торвол долго обижался, что ему не рассказали над чем смеяться. Едва видимый в туманных рассветных сумерках по берегу брел лес.

- Что за морок? - удивился вахтенный, - Леса не ходят!

Туман сдуло бризом, и дружный вздох гребцов наполнил парус - бескрайнее стадо оленьих рогов покрывало тундру, как бык овцу.

- Мясо! - спокойно выразил общее мнение Кирли, и дракон обратился мордой к берегу.

Охота вышла замечательно. Процесс засолки и копчения в дорогу, а также жарки с поеданием, оказался на диво захватывающим, поэтому мало кто обратил внимание на высоких людей окруживших стоянку. Оленьи куртки мехом наружу с капюшонами, и наконечники копий выдавали в них местных жителей, наверное даже пастухов этого бескрайнего стада...

- Не-е-е-т! - протянул старец с бородой посеребренной временем, - Стадо нет пасти... Олень-калям савсем дикий - ешь кто хочет...

- А зачем тогда вы нас окружили? - спросил Хальбрунд, на миг оторвавшись от жареной ноги.

- Что твоя щебечет, словно морская птица? - изумился старец. Хальбрунд не ответил, он знал что в походе даже волк не станет щелкать челюстями при виде еды.

- Олень-калям кушай? - продолжал старик, - Твой его растил? Твой ягель за снегом копал? Кушай любой умей, пасти, мало-мало, никто не хотеть...

- Да что вы, сир, язык-то коверкаете? - перебил его стоявший позади юноша. Он передернул плечами, и из-под мехового малахая на миг блеснула инкрустация тяжелого доспеха.

- Сэр Далан, не перебивайте, а вы, сэр Гор, поправьте капюшон... - мимоходом обронил старик. Один из воинов стал хмуро натягивать капюшон на забрало шлема, - Я вижу, что это не те, кого мы ищем, но может быть в своих странствиях они видели...

- Или согласятся преломить с нами копья! - снова перебил юноша сзади, он мечтательно и с надеждой посмотрел на дружину Хальбрунда. Викинги руками хватали едва дожарившееся мясо, быстро съедали его, выбрасывали кости, запивали пивом и орали песни. Иногда последовательность менялась...

- Сир, - обратился к старцу рыцарь, которого называли сэром Гором, - Пора возвращаться в Камелот. Надо быть на празднике Пятидесятницы даже если мы и не найдем того дракона, который нас сюда завел.

- Хотелось бы мне прежде узнать, что привело на эти, хоть и изобильные, но негостеприимные берега наших благородных собеседников.

Видгри толкнул под локоть Хальбрунда так, что тот едва не расплескал кружку:

- Спрашивают, куда плывем...

- Скажи что на восход... - пропыхтел, откашлявшись Хальбрунд.

- Не соблаговолите ли вы тогда поведать цель столь удивительного похода, достойного пера великого слепого певца Срединного моря?

- Спрашивают, зачем нам туда... - перевел Видгри.

- Скажи что это не их дело, - незамедлительно отозвался Хальбрунд.

- Плывем мы на остров, с которого встает солнце, - обернулся Видгри к старцу. Случайные встречные отошли в сторону, тихо переговорили, а потом вернулись к костру Хальбрунда.

- Не соблаговолит ли ваш достойный и исполненный всяческих добродетелей предводитель взять с собой двух моих спутников, изъявивших желание составить вам компанию в вашем долгом, трудном, опасном и изобилующем приключениями славном походе, о коем, я уверен, будут помнить в веках и слагать песни, легенды и сказания не только великие поэты и писатели, но и бродячие уличные шуты, дабы не только лишь знать в сияющих дворцах с высокими потолками, украшенными лепниной и освещенных разноцветными солнечными лучами, падающими сквозь витражи, знала о походе и подвигах дружины великого... - старец замялся и смущенно в поисках поддержки посмотрел на Видгри...

- Хальбрунда! - подсказал восхищенно слушающий гардарикский вождь. Сам Хальбрунд в течении всей речи не отрывался от кружки.

- Не только знать слушала о походе и подвигах храброго Хальбрунда, - продолжал старец, - Но и чернь в припортовых кабаках, кишащих зловредными насекомыми и продажными женщинами...

Хальбрунд закашлялся - он живо представил себе эту картину: насекомых и женщин... Особенно женщин...

Вновь прибившихся звали сэр Далан и сэр Гор. Это они позволяли себе говорить в присутствии своего короля - они были лучшими из рыцарей Альбионских взятых королем с собой, преследовать дракона сжегшего два селения на туманном острове. Гонялись рыцари за этим драконом без малого второй год. Прошли уже все западные владения, всю Гардарику, перевалили через Зубчатые горы, и вот совсем уже собрались возвращаться, надеясь встретить дракона на обратном пути.

ВОСТОК

Утро, как всегда, наступило. Солнце окрасило нежно-розовым цветом лепестки сакуры возле домов, коз пасущихся на склонах холмов, и веки девушки спящей на втором этаже. Тья открыла глаза и сладко потянулась. Было что-то странное в окружающем воздухе - толи дыхание весны в запахе хризантем на окне, толи отсутствие храпа и запаха перегара, наполнявших всю ночь, толи звуки ломающегося дерева за окном. Тья встала, оделась и вышла во двор.

Проснувшись с рассветом от храпа борца, головной боли и жажды, Мур-тянь встал, растолкал товарищей и огласил комнату речью:

- Мы должны быть в форме, дабы благородная девица не подумала... - он запил застрявшие в горле слова, - Не подумала, что наняла любителей росы нежных хризантем, да еще и за чужой счет... Короче, пора вставать!

Снова разбудив друзей, самурай погнал их сначала к колодцу, а когда они немного пришли в себя, на заготовку дров. Дрова рубили кто как мог - Мур-тянь занял единственный топор, ниндзя разбивал руками, а Геа-янь с размаху садился.... Этот-то шум и разбудил Тья. Полдень застал путников в дороге. Навстречу шли крестьяне в конических соломенных шляпах, неся на плечах, кто связку рыбы, кто горшки увязанные за горлышки, кто мешки с маковой соломкой, в общем, все то за что на рынке давали деньги. Мимо тащились медлительные повозки, запряженные волами, подрагивая на попадавших под колеса камнях. Пыльные мешки риса оставляли после себя неуловимые ароматы сараев, в которых хранились с осени. Солнце светило ярко, но холодный ветер напоминал, что лето едва началось. Тья-сан куталась в плащ, Мур-тянь и Мусь-минь ежились от забирающихся под одежду скользких щупальцев ветра, только Геа-янь шел весело напевая, и иногда прикладываясь к кувшинчику сакэ, полученному на постоялом дворе за гору заготовленных дров. Иногда он начинал трясти головой и притопывать в такт своей песне, и даже Тья узнавала мелодии бродячих певцов Блинь-Гвань.

Поток крестьян иссяк, и дорога оставалась бы безжизненной, если бы не редкие деревеньки видневшиеся, то слева, то справа. Тропинки к ним лежали через поля, на которых по колено в воде встречались толи цапли, толи крестьяне. И те, и другие трудились ради пропитания, только крестьяне сажали рис. Отдаленный топот копыт позади сразу привлек внимание - не так-то много коней было на острове, и лишь у немногих дайме были самураи которые могли позволить себе содержать лошадь. Мур-тянь и Мусь-минь оглянулись, по заспинным флагам и цветам одежд пытаясь узнать, какого дайме это слуги. Расстояние, движение и отблески уходящего к закату солнца мешали точному определению. Тья с изумившим ее саму спокойствием сказала:

- Кажется это погоня за мной...

- Боюсь, что в этом нет сомнений, - ответил Мур-тянь, - Но для того и пошли мы с тобой, чтобы не смог никто посягнуть на жизнь твою и свободу. Я думаю стоит остановиться, чтобы каждый приготовился к схватке кто как привык.

И все бросились к виднеющемуся пляжу - ни один самурай не поведет коня по мокрой гальке, так и норовящей выскользнуть из-под копыт. Геа-янь огляделся - гладь моря устилали редкие облачка рыбачьих лодок, рассыпающихся с пути странного огромного корабля с драконьей головой на носу, весла которого вздымались как крылья. Думать об этом было уже поздно - самураи спешились и приближались вытаскивая свои катаны. Заспинные флаги семьи Карамуно не оставляли сомнений в их намерениях. Тья пыталась с ними говорить, но не получив ответа распаковала свою нагинату.

ЗАПАД

Жизнь Альбионского острова по рассказам сэра Далана и сэра Гора была просто райской. На своих северных островах викинги привыкли жить в постоянных нападениях соседей на деревни, волков на стада, медведей на охотников. Шторма топили рыбачьи лодки, дикие свиньи травили посевы, зимние холода оставляли заблудившихся в лесу, угроза голода висела даже над семьей конунга... Альбион был не в пример лучше - рыцари раз в год ездили искать подвиги... Они их искали!!! Даже сюда дружина пришла на подвиг. У себя они уже ничего не смогли найти говорят, что по мощеным еще Гаем Юлием дорогам спокойно ходят девственницы с мешками золота. Альсун очень интересовался старой верой, сэр Далан поспешил его успокоить:

- Нет ее уже.... Вот разве Хенджи каменные стоят но их уже растаскивают бароны - укрепляются, ставят стены.

Дракон повернул на юг. Туда указывали пальцами невысокие узкоглазые люди, окружившие дракон на своих кожаных одноместных лодках. Сначала они потрясали копьями, потом Торвол сказал, что может говорить на их языке, потом на дракон полетели копья. Хальбрунд оттащил Торвола за щиты. Викинги с удивлением разглядывали каменные и костяные наконечники копий, отскакивающие от кольчуг и металлических умбонов щитов.

Сэр Гор надвинул забрало и вышел на открытую корму дракона. Приняв на доспех два десятка копий, он вытащил из-под лавок свой ланц, лежавший с веслами ввиду длинны и неудобности. Ловко уравновесив его, сэр Далан поймал выступом наконечника одну из лодок и подтащил ее к борту. Сэр Гор, одобрительно наблюдавший за этой процедурой, перегнулся за борт, поймал туземца за воротник меховой куртки и поднял его вместе с лодкой, в которой он как-то крепился:

- Переводи! - рявкнул конунг Торволу, - чего они на нас набросились?

- Начальника спрашивает, зачем гарпун кидать? - перевел Торвол. Туземец, как ни странно, понял.

- Твоя будет наш морж бить - совсем голод будет однако...

- Они говорят, что мы нарушили границы. Незаконно вторглись на их территорию не пройдя досмотр, - обернулся Торвол к Хальбрунду, - Может мы по самые уключины набиты оружием и контрабандой...

- Спроси его, что это за земли, - попросил Торвола любознательный Кирли от четвертого левого весла. Торвол обернулся к висящему в стальной перчатке сэра Гора туземцу

- Начальника спросить, где твой улус - ясак платить?

- Твоя отпустить - будем вместе лемминг есть, ворвань шкура мазать! - задергался туземец.

- В гости приглашает, - перевел Торвол, - говорят без досмотра пропустят...

- И что ты ему сказал такого? - удивился Хальбрунд, - Отпустите его сэр Гор!

Латная рукавица разжалась, и сэр Гор с Хальбрундом проворно отпрыгнули от борта, а ближние гребцы пригнулись. Торвол недоумевал недолго, только до фонтана брызг, окативших его с ног до головы. Торвол стоял, ругался и отфыркивался как морж.

Дракон вытаскивали на берег всем стойбищем. Видгри с ревом носился за каким-то узкоглазым меховым колобком, который хотел тащить дракон зацепив его своим гарпуном. Из перевода Торвола викинги узнали, что так местные жители дотаскивают до стойбища даже китов. Вокруг действительно валялось множество исполинских костей, но как-то не верилось что даже две дюжины местных охотников с гарпунами, на своих каяках, могут добыть кита. Со слов Торвола выходило, что зимой кита оставляли в снегу и ели на протяжении полярной ночи. Часто остатки объеденного кита полностью засыпало снегом и чтобы добраться до останков туши туземцы прокапывали ход от дверей своей хижины прямо до мяса. Жиром кита мазали кожу, чтобы хоть как-то защититься от холода, и чтобы кожа не трескалась от мороза, освещали жилища, а когда кончалось мясо, то и ели. Торвол сказал, что этот жир называется «ворвань». Ему сначала не верили, его переводы и так были не всегда точными, но вечером викингам пришлось-таки почувствовать запах местных светильников, и они искренне извинились перед Торволом за недоверие.

В честь незнакомцев в селении был объявлен праздник - все кричали, прыгали вокруг костров, а под утро стали растаскивать молодых девушек по тундре. На праздник съехались жители трех соседних стойбищ и даже приплыли с близлежащего острова. Поэтому Видгри смог ухватить сразу двух девушек, хотя одну ему пришлось отбивать у местного вождя. Хальбрунд сначала боялся скандала, но потом оказалось что здесь перед девушками все равны.

Утро отплытия затянулось - сначала по тундре искали Видгри, потом отец одной из его девушек приволок ворох шкурок каких-то собак, но с изумительным голубым отливом, потом вождь кричал с берега прощальную речь, пока все племя вместе с викингами, толкали дракон с отмели. С вечерним отливом, наконец вышли, но еще долго слышали вслед обрывки речи вождя.

В темноте Хальбрунд споткнулся о какой-то бочонок, неизвестно как очутившийся на корме. Савню набросилась на него как кошка - ей, видите ли, приспичило наполнить три бочонка этой самой ворванью. Кроме ругани Хальбрунд понял, что это может пригодиться для какой-нибудь магии, и ничего не отвечая, пошел к мачте.

ВОСТОК

Мур-тянь легко снял с плеча рулон яркого шелка, ткань потекла муаровыми разводами, а нападающие приостановились, следя за тем, как из волн ткани тянется серебристая сталь клинка с чешуйчатыми отблесками заточки. Мусь-минь медленно провел по бокам - его руки за мгновение ощупали и определили весь арсенал. Ниндзя ослабил пряжки карманов с сюрикенами, чуть вытянул из поясного кармана манрики-гусари и почти не шевельнувшись, одними пальцами достал тяжелое кованое лезвие на короткой рукояти. Вслед за серпом кусари-гамы потянулась цепь, и с глухим гудением оружие начало вращаться, как будто бы по своей воле. Рикиси не имел оружия, но он подхватил в обе руки по камню и некоторые из нападавших непроизвольно подались назад.

ЗАПАД

Уже неделю дракон шел вдоль гряды безлюдных островов. Птичьи базары снабжали обильной и свежей пищей. Надоевшие сухари и солонину Хальбрунд приказал беречь до более скудных мест. Савню сказала, что есть яичницу каждое утро - это цивилизация.

- Так едят в самом Лондиниуме!!!

- Да ну, - отмахнулся Сульдур, - В этой деревне штаны научились носить недавно.

- Зато все дороги там строил сэр Кэй Юлий... - возразила Савню.

- То-то умаялся мужик, - посочувствовал Хальбрунд.

Дракон упорно пробирался сквозь туманы на восход. Становилось теплее. Сэр Гор сменил толстый войлочный поддоспешник на тонкий, летний. Отметили день рождения Хальбрунда. Едва проспались - день рождения Кирли.

- Угораздило же вас в одну неделю родиться! - бурчал сэр Далан колотя стальной рукавицей в шлем - он старался для тех кто танцевал. Танцевала Савню - ей было все равно, лишь бы танцевать. Танцевал Торвол - ему пригрозили в следующий раз не вытаскивать из воды. Танцевал Видгри - больше он уже ничего не мог делать.

Туман и пиво кончились почти одновременно, ночью. Рассвет был ужасен - похмелье скосило дружину как камень размером с двух быков выпущенный из замкового требучета[24]. Непьющий Сульдур сидел у руля, но он сидел здесь уже третью неделю. Руль был обмотан веревками так, чтобы его не сбило даже самым сильным ударом волны, и дракон шел по прямой, насколько это было возможно. Волны били в скулы корабля, и он рыскал так, будто принял за день рождения и Хальбрунда и Кирли. У резной деревянной морды дракона появилось удивленное выражение, и Сульдур, когда затекали ноги, подходил чтобы похлопать дракона по загривку и сказать ему что-нибудь успокаивающее. Раза два или три Хальбрунд вспоминал, кто здесь предводитель - он подходил к Сульдуру, долго вглядывался вдаль, почему-то за корму, велел «так держать», и падал назад, к бочкам с пивом. Друид сопротивлялся почти неделю - но пресная вода кончилась и пришлось пить. Теперь он сидел на корме рядом с Сульдуром и смотрел на картину повального пьянства. Остекленевший взгляд и судорожные подергивания рук иногда выдавали его желания, и Сульдур приносил ему еще кружку. Савню все-таки не устояла перед Видгри, они рухнули вместе, когда дракон лениво взбирался на очередную волну. Но первый ясный рассвет дружина встретила трезвая.

- К бою! - рявкнул Сульдур, и по дракону прошло слитное шевеление. Щиты развернулись умбонами наружу, сеть стальных колец обтекала плечи, на головах появились шлемы. Немногочисленные лучники готовили стрелы и со скрипом тянули луки.

Хальбрунд держась одной рукой за шею дракона на носу, а другой за голову, всматривался в приближающийся берег. Там, оскальзываясь на мокрой гальке, два или три десятка человек, в странных и на вид крайне неудобных доспехах, сходились, поднимая мечи, к четверым стоящим спина к спине, и одним из этих четверых была девушка. Дракон дернулся и, проскрежетав по дну, остановился. Дружина посыпалась за борт так, как будто только этого и ждала. Свистнули стрелы. Торвол запел боевую песню, но Альсун и Савню его остановили, иначе викинги могли вернуться...

- С тебя бочонок масла! - прорычал Хальбрунду сэр Гор, - Иначе я заржавею в своих доспехах! - он спрыгнул в воду одним из последних. Вода доходила до груди, и три десятка, с ревом разбрызгивая ее, рвались на берег.

Люди в странных доспехах замешкались, о чем-то переговорили, а затем один из них добрался до своей лошади, вскочил на нее и пригнувшись к гриве поскакал куда-то прочь от берега. Остальные сгрудились и молча ожидали приближения ревущей толпы викингов, страшных с похмелья и почти месяц не видевших нормальной драки. Хальбрунд прокричал команду и первые вышедшие на берег сомкнули щиты. Дружина выбиралась на берег и сбивала плотный клин. Видгри переглянулся с Хальбрундом - было странно что никто не попробовал напасть пока викинги не выстроились. Четверо намеченных жертв были озадачены неожиданным спасением не меньше нападавших, но все же быстро отбежали под защиту строящегося клина. Нападавшие еще помедлили и Хальбрунд, оглядев мокрый строй, сказал:

- Ребята, поосторожнее! Это могут оказаться самые лучшие бойцы с которыми вы встречались.

- Так избавимся от них поскорее! - выразил общее мнение Горст. Хальбрунд только махнул рукой:

- Вперед!...

Один из неприятелей что-то взвизгнул противным тонким голосом, и с необычайной ловкостью разбежавшись, прыгнул на строй. Удар обеими ногами в щит отбросил Кирли на полшага, его сменил сам Хальбрунд. Напавший стоял с высоко поднятым мечом и чего-то ждал.

- На поединок вызывает! - крикнул Торвол с дракона. Видгри вышел из строя на два шага и на него налетел вихрь. Видгри ошеломленно отбивался щитом, придерживая его правой рукой - меч у него выбили сразу же. Сзади, из строя, кто-то кинул к ногам вождя боевой топор. Вдруг вся дружина затихла - после очередного удара Видгри рухнул на спину, и вновь взорвался криками - перекатившись через голову не выпуская щит из рук, Видгри поднялся уже с топором в руке. Он принял на щит еще два удара, открыл правый бок, принял удар на кольчугу, и ответил. Топор прошел сквозь наплечник как сквозь жир - противник рухнул и наконец-то перестал вскрикивать и визжать. На драконе Савню отняла руки от ушей и обернулась к Торволу:

- А ты поешь не хуже...

Обе стороны замерли. Видгри нагнулся к поверженному врагу и ошеломленно оглянулся на своих.

- Ребята, а доспехи-то у них деревянные.... Только раскрашенные! - волна викингов подхватила его и с ревом затопила кучку людей в деревянных доспехах.

ЗАПАД

- Какие потери? - спросила Савню.

- Да так, - помрачнел Хальбрунд, - Трое ранены, один убит. Сэры Гор и Далан вообще не стали драться. Сказали что убогих, по их вере, беречь надо. Один из них так ударился о доспех сэра Далана, что свалился без чувств - пришлось взять живым.

- А за что они напали на этих четверых, - вмешался Торвол, - Зря мы за них кровь проливали?

- Может они разбойники, и хотели этих ограбить, - задумался Альсун, - Или наоборот - эти кого-то убили...

- А как тебя долбанули! - донеслось от кучки викингов, - Прямо так и отлетел до второго ряда, хорошо на щиты приняли...

- Он нечестно, - вяло отбивался Кирли, - Кто ж знал, что он прыгнет! А так я сильный...

- Сильный-сильный, - оглянулся Видгри, - только легкий...

Едва спасенные слушали эти перебранки с затаенными усмешками. Савню подхватила девушку и уже отвела ее в сторону. Они о чем-то шептались, хихикали и изредка смотрели на толпу бородатых мужиков развалившихся вокруг вытащенного на берег дракона. Юркий юноша, одетый в черное, смешался с викингами и хлопал Кирли по спине вместе со всеми. Тот, что постарше, старательно замотал свой длинный меч в ткань и степенно заговорил друидом и сэрами Гором и Даланом о лошадях. Викинги успели со всеми познакомиться, и Хальбрунд поспешил присоединиться к степенной беседе Мур-тяня - тот оказался кем-то вроде местного конунга.

ВОСТОК

Геа-янь пропел несколько строчек одной из самых любимых песен, викинги уже знали, что эта песня повествует о странной Валгалле этих земель. Потом Геа-янь сильно расставил ноги и немного присел, напомнив викингам Раскоряку, о которой поведал сэр Далан после целого дня гребли против ветра в доспехах. Сэру Далану тогда предлагали снять доспехи, но он отказался: «Это - подвиг»! Сэр Гор после этих слов шепотом помянул чью-то честь и чьих-то далеких предков, но взял весло и сел грести на другой борт, пока вся команда с хохотом слушала рассказы Торвола и пила пиво в ожидании попутного ветра.

Тем временем Геа-янь начал совершать ритуал - странно изогнувшись он поднял одну ногу, и немного подержав ее на весу, топнул. Викинги, собравшиеся посмотреть, ощутили заметное подрагивание земли. Геа-янь хлопнул над головой, взял из корзиночки, подставленной Мусь-минем, щепотку соли, и рассыпал ее вокруг себя. Ритуал продолжался. Викингов забавлял Мусь-минь, всегда вовремя подающий соль, а также забавные движения и крики борца. Мур-тянь отложив тряпочку, которой снова полировал свой меч, посмотрел на Геа-яня, потом на викингов...

- А он вас на борьбу вызывает! Всех... - викинги с ревом бросились вперед, до Геа-яня было семь шагов. Рикиси пригнулся и тоже пошел вперед. Они встретились на полпути.

По ширине Геа-янь мог захватить только четверых, но эти четверо, четверо за ними и еще четверо теперь лежали. Геа-янь стоял тяжело дыша, и смотрел на эту кучу. Те, кто просто не попал, тоже стояли и смотрели. Геа-янь шумно выдохнул, развернулся, и пошел переодеваться, викинги начали растаскивать своих, бросая восхищенные взгляды на борца. Самурай оглядел россыпь викингов и вернулся к мечу. Где-то через полчаса, когда все уже рассаживались, готовясь к трапезе, он еще раз осмотрел меч и, наконец, остался доволен результатами. Аккуратно завернув любимое оружие в привычный шелк, самурай подошел к Видгри.

- Не могли бы вы сообщить своему господину, что я имею для него важное сообщение.

- И какое же? - прищурившись, спросил тот.

- Боюсь, что должен узнать сначала он.

- Тебе надо, ты и иди, - вежливо ответил Видгри, - Гей, Хальбрунд!

Хальбрунд с неудовольствием оторвался от кружки, куска мяса, и посмотрел в их сторону. Видгри ткнул костью, которую держал в руке в сторону Мур-тяня. Хальбрунд поморщился и вместе с кружкой пошел к самураю.

- А что это вы едите? - спросил у Геа-яня Кирли.

- Это рис - пища нашей страны!

- Он что, вкуснее мяса?

- Попробуй, - предложил рикиси. Кирли подхватил щепотку белых зерен из его миски.

- Странно... - на лице Кирли застыло изумленное выражение, - То, из чего мы делаем корабли, на вкус такое же, но гораздо жестче.

- А чем вы питаетесь? - спросил борец.

- Мя-ясом!!! - отозвалось полдюжины глоток.

- Но это же дорого!

- А у нас денег почти нет... - расстроился Кирли.

- Как же вы его едите? - не понял Геа-янь.

- Ротом... - прочавкал Турги.

- А как же вы его покупаете - без денег? - поправился рикиси.

- Вот как раз и хватает, - ответил подошедший Хальбрунд и продолжил, - Ребята, тут мне сказали, что один из этих, - он презрительно отмахнулся в сторону куда оттащили и завалили камнями трупы, - Поехал собирать дружину местного прибрежного ярла. Так что через три-четыре дня нам обеспечена хорошая потасовка. По слухам у него пять дюжин кораблей... Последние слова Хальбрунд произнес совсем тихо и их заглушил восторженный рев команды, обрадованной предвкушением драки. Хальбрунд не поддержал веселья дружины.

- Ну и что ты такой мрачный? - медленно подошел Сульдур.

- Да как-то все это странно, - так же негромко ответил Хальбрунд, - Не может быть, чтобы нам просто повезло...

- А как насчет кораблей? - присоединился к импровизированному совету Альсун, - Это правда, что их так много? - Хальбрунд жестом подозвал самурая, который напряженно смотрел в их сторону...

- У нас на драконе около пяти дюжин, а обычно и до девяти, - быстро подсчитал Сульдур, - если на их кораблях столько же, то это будет...

- Нет, - перебил его Мур-тянь, - На наших кораблях не больше трех воинов, - на лицах слушавших отразилась крайняя степень удивления и сомнений, - Ну еще команда, слуги... - добавил Мур-тянь.

- А сколько всего? - решил уточнить Сульдур.

- Я же говорю - не больше трех! - отозвался самурай.

ЗАПАД

Ветер снова раздувал парус идущего на юг дракона.

ВОСТОК

Сиятельный дайме Мацушита раздраженно медитировал в саду камней. Неделю назад пришло сообщение из нескольких прибрежных деревень о странных звуках разносящихся над морем. Потом от сегуна пришла весть о необычном корабле, похожем на морского дракона, который заметили у побережья. А только что сообщили, о найденных под завалом камней трупами самураев дома Карамуно, посланных на поиски сбежавшей невесты Мацушиты. Дайме уже перешел от сияющей злости к мрачному раздражению, и хотя количество слуг уменьшилось совсем немного, но оставшиеся не рисковали отвлекать господина от размышлений. Тем более дайме был удивлен появлением незнакомца. Самурай со знаками дома Карамуно припал на колени и несколько раз коснулся лбом пола.

- Прошу простить меня, о сиятельный господин, но я один из тех, кто выжил в великой битве между воинами моего господина и примчавшийся рассказать вам о великом горе постигшем дайме Карамуно. - Мацушита подумал о двух или трех десятках идиотов, бросившихся в бой на незнакомого противника, не выяснив его слабые и сильные стороны. Еще меньше его интересовала судьба незнакомца, которого явно послали перед боем за подкреплением, судьба его была уже решена.

- Что сказал дайме Карамуно? - медленно поинтересовался Мацушита, - Ведь это его люди погибли...

- Он просит вас оказать посильную помощь, - еще несколько раз стукнулся лбом об пол пришедший, - Он понимает, что это дело касается не только его, но и всего сегуната.

ЗАПАД

Хальбрунд подозрительно вглядывался из-под руки в вышедшую из приближающейся бухты тучу лодок. На каждой бы уместилось не более пяти человек, но этих лодок было больше дюжины.

- Кажется нас хотят обидеть... - Хальбрунд оглянулся на Турги, стоявшего у руля, - Правь от берега, посмотрим на что они годятся...

- Кто хочет вас обидеть? - недоумевающе переспросил Мур-тянь.

- А вот эти, - махнул рукой Видгри, - Вишь их сколько!

- Они никого не обидят, - пробурчал Геа-янь, - Они просто всех убьют...

Альсун устроился у борта и начал напевать, сплетая пальцами сложные узоры. Савню посмотрела на него, и начала копаться в своем сундуке. Плотно зажав в руке найденное, она укрылась за щитами и начала бормотать в подражание друиду. Дружина с хаканьем налегала на весла разгоняя дракон. Торвол завел песню с частыми ритмичными вскриками и вскоре вся команда вытягивая на себя весла орала: «Я-Хой!»

Дракон все быстрее и быстрее шел вдоль берега, маленькие лодки отставали. Мур-тянь стоял на корме рядом с Альсуном, когда тот вдруг перестал бормотать. Глаза друида приняли едва осмысленное выражение - он вытянул обе руки с растопыренными пальцами в сторону лодок и быстро сжал кулаки. Мур-тянь был заинтересован этим представлением, поэтому сразу перевел взгляд на лодки, ожидая чего-нибудь странного, страшного, или даже ужасного. Друид смотрел туда же. С двух ближних лодок донеслись злобно-бессильные крики и они стали быстро отставать. Друид разочаровано вздохнул и виновато посмотрел на самурая:

- Далековато... Только две и зацепил. - разочарованно и будто извиняясь выдохнул он. Мур-тянь недоумевал. Альсун объяснил:

- На весла их посмотри! Да приглядись повнимательнее.

Ронин задумчиво приложил руку к глазам, прикрывая их от бликующей воды, и присмотрелся к остановившимся лодкам. Весла на них, ранее бывшие прямыми, теперь были перекручены как старое узловатое дерево. Слуги задумчиво рассматривали их, а бывшие в лодках невозмутимые самураи явно обзывали какими-то очень нехорошими словами уходящий дракон, и визгливыми голосами что-то приказывали слугам, попеременно хватаясь то за мечи, то за луки. Правда хвататься за луки тоже было бесполезно - насколько мог разглядеть Мур-тянь, и луки и стрелы тоже были перекрученными и изогнутыми. Самурай восхищенно обернулся к Савню, которая тоже завершила свое бормотание, в ожидании еще более зрелищных проявлений магии странных западных варваров. Но Савню, вытянув руку в сторону лодок, сразу уронила ее и тихо произнесла что-то короткое. Мур-тянь вопросительно поднял бровь.

- Не дотягиваюсь... - рассержено объяснила Савню, и снова добавила тоже самое короткое слово.

- А что это за слово? - поинтересовался ронин, и попытался воспроизвести его странное звучание, - «Пилят»? - Альсун, Хальбрунд и Турги, стоявшие рядом, от души расхохотались.

- Так и что? - уже сердито вопросил самурай. Савню зыркнула на него черными глазами и ушла на нос к Видгри, который что-то рассказывал весело смеющейся Тья-сан. С приближением Савню они подозрительно быстро затихли и с преувеличенным интересом стали рассматривать воду по разным бортам. Савню злобно прошла между ними, вынудив Тья подвинуться, и присев перед своим сундучком, откинула крышку и принялась сосредоточено копаться в его содержимом.

- Видишь ли, - ответил отсмеявшийся Альсун Мур-тяню, у нас есть очень могущественные боги успехов и неудач. Когда что-то не получается...

- Или получается не так как хотелось, - встрял Турги от рулевого весла.

- Да... - постарался поймать кончик ускользающей мысли перебитый друид, - Или получается как всегда, то мы призываем богов успеха, и ругаем богов неудач.

Воцарилось молчание. Под плеск весел и мерные выдохи-выкрики команды дракон уходил все дальше от лодок, которые уже осознали бессмысленность преследования и вернулись к берегу, в свою бухточку. Закатное солнце коснулось воды. Видгри, держась за высокую шею дракона, высматривал на берегу удобное место для ночевки. Самурай дернул подремывающего на корме друида за рукав:

- Ну ладно, боги - это я понимаю. А она просила успеха, или ругалась на неудачу? - спросил он Альсуна, - Это чтобы больше не случилось вот таких конфузов...

- А это одно и тоже, - ответил ему друид, - Вон пойди, спроси Торвола отчего зимой ночь, а летом на севере солнце не заходит - он тебе много такого расскажет!

- Ну... Полярные дни и полярные ночи - это я понимаю. Чего о них рассказывать? - удивился самурай.

- А вот ты пойди и спроси - тогда и поймешь... - сонно ответил друид.

Примечания

[1] - Тинг (сканд.) - Совет Ста.

(обратно)

[2] Фривей - свободной дороги (англ.) - Старинное приветствие в пути и демонстрация своих мирных намерений.

(обратно)

[3] Гольф Стрим (сканд.) - Ноги-Поток

(обратно)

[4] Мур Ман (сканд.) - Кот-Преследовать

(обратно)

[5] Цуба (яп.) - Эфес, гарда, перекладина. Плоский щиток между клинком и рукоятью японских мечей.

(обратно)

[6] Кусари-гама (яп.) - Оружие ниндзя - серп, соединенный цепью с трехзубым крюком.

(обратно)

[7] Манрики-гусари (яп.) - Оружие ниндзя - цепь с заостренными грузиками на концах.

(обратно)

[8] Сюрикен (яп.) - Оружие ниндзя - маленькая звездочка с отточенными краями.

(обратно)

[9] Даймё (яп.) - провинциальный князь.

(обратно)

[10] Шиноби (яп.) - монах-отшельник.

(обратно)

[11] Ронин (яп.) - самурай не имеющий своего господина.

(обратно)

[12] «Бусидо» (яп.) - кодекс самураев.

(обратно)

[13] Гейша (яп.) - Женщина для развлечения знати. Часто ассоциируется с проституткой, но гораздо выше классом.

(обратно)

[14] Сэппуку (яп.) - Ритуальное вспарывание живота для восстановления чести. Термин «харакири» имеет несколько уничижительный смысл с оттенком издевки.

(обратно)

[15] Но-даичи (яп.) - японский двуручный меч.

(обратно)

[16] Дайсе (яп.) - Пара мечей - символ самурайского звания. Существовал боевой и мирный вариант. Боевой: Тати - длинный меч, Танто - короткий. Мирный: Катана - длинный меч, Вакадзаси - короткий.

(обратно)

[17] Удар «монашеского плаща» (яп.) - Разрубание противника от плеча до пояса - так, как носился плащ японских монахов. Считается одним из признаков мастерского владения оружием.

(обратно)

[18] Сумо (яп.) - Национальная борьба в Японии. Борцы-рикиси очень крупные, так как вес играет в этой борьбе немаловажную роль.

(обратно)

[19] Бонсаи (яп.) - Миниатюрное дерево, полная копия настоящего. Выращивание бонсаи требует много знаний, терпения и времени.

(обратно)

[20] Ктань-а-мунь-бии (яп.) - Бабочка на цветке.

(обратно)

[21] Умбон - металлическое навершие деревянного щита, служащее для отбивания сильных ударов.

(обратно)

[22] Оконний цветок (гардарик.) - аконит.

(обратно)

[23] Рё - японская денежная единица - годовая норма риса.

(обратно)

[24] Требучет - огромная осадная машина, стреляющая тяжелыми крупными снарядами.

(обратно)

Оглавление

Поход Хальбрунда

Реклама на сайте