«Письмо с того света»

Лэверти довко проскользнул в окно и бесшумно двинулся по ковру. Вплотную подкравшись сзади к седовласому мужчине, что-то писавшему за письменным столом, он негромко произнес:

— Добрый вечер, господин сенатор. Сенатор Куинн повернул голову, вскочил, но у него подкосились ноги, едва он заметил направленный на него револьвер.

— Лэверти! — простонал он. — Не делайте глупостей!

Тот злобно ухмыльнулся.

— Я же говорил вам, что все равно настанет день, когда я сделаю это. Долго же мне пришлось ждать — годы! Но уж теперь-то я не рискую ничем.

— Не вздумайте возомнить, Лэверти, что выйдете сухим из воды! Я оставил письмо, и его вручат в случае моего убийства.

На сей раз Лэверти буквально покатился со смеху.

— Хватит трепаться, Куинн! Вы не могли написать подобного письма, не поставив тем самым под удар и себя самою, поскольку пришлось бы изложить мои побудительные мотивы. Вы не можете питать никаких надежд на то, что меня подвергнут суду и вынесут приговор, ибо тогда в ходе процесса всплывет вся правда и ваша репутация будет загублена самым надежным образом.

И Лэверти шесть раз нажал на спуск.

Затем он спокойно покинул здание, сел в машину, выехал на мост, с высоты которого выбросил в реку орудие преступления, и, вернувшись домой, безмятежно заснул.

Так он тихо-мирно посапывал до того момента, пока не раздался звонок у входной двери. Натянув халат, он открыл дверь.

В тот же миг что-то оборвалось у него в груди и сердце перестало биться.

Человек, позвонивший к Лэверти, вздрогнул от неожиданности и заметно разволновался. Но он действовал четко, не допустив ни единой оплошности. Перешагнув через труп Лэверти, он вошел в квартиру, снял трубку телефона и вызвал полицию. Затем стал спокойно ждать.

Прибывшая бригада констатировала кончину Лэверти, и лейтенант полиции принялся снимать показания с посетителя.

— Ваша фамилия?

— Бэбком, Генри Бэбком. Мне было поручено вручить мистеру Лэверти письмо. Вот оно.

Лейтенант принял письмо и, поколебавшись мгновение, решительно надорвал конверт и развернул вложенную в него бумагу.

— Но… — недоуменно промямлил он, — это же абсолютно чистый листок!