«На крестины в Палестины»

Алексей Лютый Рабин Гут. На крестины в Палестины

Часть I Чужую вошь назад положь!

Глава 1

Сон был такой приятный, что глаза открывать совершенно не хотелось. Ведь знаю, что стоит проснуться – и опять в какой-нибудь гадости окажусь, вроде древнеанглийского трактира с полчищем блох под соломой, скандинавского холодильника под названием «Митгард» или египетской пустыни с полным отсутствием санитарных условий. Лучшим вариантом было бы проснуться в родном отделе внутренних дел. Пусть даже Рекс с Альбатросом на моем имени свое остроумие немного пооттачивают, я их даже до смерти загрызать не буду.

Но рассчитывать на это не приходится. А судя по отсутствию запаха отработанного бензина, мы снова с сослуживцами оказались в какой-то дыре, где даже черно-белых телевизоров нет, о комплексных витаминных добавках никто не слышал, антиблошиных ошейников не изобрели, а общий уровень цивилизации находится где-то между изобретением колеса и поисками способов того, куда это колесо пристроить. Нет, я определенно не хочу просыпаться. Пусть уж и дальше птички щебетать продолжают, раз им делать больше нечего, теплый ветерок шерсть на загривке перебирает и травинка нос щекочет. Раз мы не дома, так тому и быть. Но я этот мир видеть не хочу и глаза открывать не собираюсь!

– Мурзик, ко мне! Хватит под шланг косить. – Это мой хозяин снова альфа-лидера из себя корчит. Угораздило его раньше других очнуться. Теперь точно спокойно полежать не даст. Сейчас за уши трепать начнет. Он, садист, всегда так поступает, когда я делаю вид, что спокойно сплю.

– Мурзик, вставай, кому сказал! – Ну вот, я же говорил, за уши треплет. – Вставай, говорю. Или на прививку к ветеринару сейчас пойдем.

Ой, напугал! Ты сначала найди тут ветеринара или, на худой конец, хотя бы шприц. Не уверен, что тут вообще какие-нибудь способы лечения, кроме отсечения головы, знают…

– Что, Сеня, все-таки решил пса врачу показать? – А это наш самый главный умник проснулся. Ваней Жомовым называется. – Давно пора, если уже не поздно. Давай я с тобой в первую ветеринарную схожу. Там у тестя сестра работает. А кстати, где мы?..

– В Караганде. Да, Сенечка? – Так, и Попов готов. Язвит спросонья. Это у него всегда так, пока не позавтракает.

Ладно, придется и мне глаза открывать. Все равно в покое теперь не оставят. Да, чтобы вы тоже с вопросами не приставали, сразу скажу, кто мы такие и почему в разгар рабочего дня не на службе находимся. Не думаю, что среди вас найдется кто-нибудь, кто о наших прошлых похождениях не слышал, но если таковые присутствуют, давайте знакомиться. Зовут меня Мурзик, и я не кот, а кобель немецкой овчарки, пяти лет от роду и самых чистых кровей. Родословную приводить не буду, потому как от перечисления всех моих предков даже настоящий любитель генеалогии уснуть может, а рядовой обыватель уже на втором имени язык сломает. В общем, придется вам на слово мне поверить и мою породистость принять как аксиому.

Профессия у меня не самая популярная, но меня она вполне устраивает. Я служу в милиции. Причем не один, а вместе со своим хозяином, Рабиновичем Семеном Абрамовичем. Он у меня тоже еврей породистый, но о своих предках предпочитает не распространяться. Те два товарища, которые спросонья болтать любят, – Жомов и Попов – тоже менты. Причем не обычные. Если мой хозяин кинологом служит, то есть за мной присматривать приставлен и, по идее, меня холить и лелеять обязан, то Ваня у нас омоновец, а Андрюша экспертом-криминалистом подвизается, в чине младшего лейтенанта. Все о второй звездочке на погоны мечтает и о том, сколько новых рыбок себе в аквариум на соответствующую прибавку к зарплате купить сможет. Правда, не знаю, дождется ли когда-нибудь, потому как с нашим образом жизни скорее прописку в сумасшедшем доме получить можно, чем запись о повышении в личное дело внести.

Кстати, об образе жизни. Служили мы нормально и никому не мешали, пока одному излишне умному колдуну по кличке Мерлин не пришло в голову при помощи магии переместиться из древней Англии в Палестину. Что– то он в своем заклинании напортачил и оказался не на Святой земле, а в нашем времени, причем на пути у моих друзей, желавших продолжения банкета в честь Дня милиции. Менты ради развлечения решили задержать Мерлина с Артуром и Ланселотом, нагло расхаживавших в такой святой день с холодным оружием в руках. Кончилось это задержание тем, что нас отбросило в прошлое и пришлось самостоятельно искать путь домой.

Где мы только за последнее время не побывали! И в мире скандинавских мифов, и в античной Элладе, и Моисею людей из Египта помогали выводить. А все из-за того, что во время нашего пребывания в прошлом мы по незнанию наделали целую кучу ошибок и до сих пор их исправить никак не можем. Вот и приходится мотаться по прошлым временам и параллельным вселенным. Не знаю, как мои менты, но лично я конца и края этому не вижу.

– Нет, я, конечно, понимаю, что ошибки нужно исправлять, но не понимаю, почему из-за погрешностей в действиях отставших в развитии гуманоидов я тоже вынужден оказываться во всяких там карагандах, – услышал я еще один знакомый голос. Значит, и этот тип здесь. Ну а куда же без него, без нашего драгоценного Ахтармерза Гварнарытуса, малолетнего трехглавого второклассника-второгодника, который на свою беду тоже оказался в ненужное время в ненужном месте и теперь вынужден вместе с нами переносить все тяготы и лишения.

– В Караганде, – поправил Ахтармерза мой Сеня. – Это имя нарицательное, оно не склоняется и не спрягается.

– А какая разница? – плаксиво заметил трехглавый летающий керогаз. – Мне все равно, как это называется. Я к маме хочу.

– А это не к нам, это ты к эльфам обращайся, – фыркнул Рабинович. – Они что-то непонятное мудрят, вот и отправляй им претензии. Желательно в письменном виде.

– Сеня, а мы действительно в Караганде? – наивно поинтересовался Жомов. Мой хозяин застонал и, судя по звуку, хлопнул себя ладонью по лбу. Все. Похоже, пора глаза открывать и брать ситуацию под контроль, а то сейчас такой цирк устроят, что хоть святых выноси.

Хотя мне в Караганде бывать не приходилось, но для того, чтобы понять, насколько окружающий пейзаж отличался от окрестностей вышеназванного города, большого ума не требовалось. Хотя бы потому, что в России такого пейзажа просто быть не могло. А если быть честным, я вообще не представлял, что подобное где-нибудь существует.

Мы находились почти в центре идеально круглой лесной полянки с изумрудно-зеленой травой. Настолько яркой и сочной, что она казалась искусственной. Еще более нереальными казались деревья. Похожи они были на дубы, но с идеально ровными стволами и такой блестящей листвой, будто над ней только что потрудился батальон солдат, протирая влажной тряпочкой и полируя лаком. И это еще не все! Нигде, насколько хватало глаз, не было ни одной сухой веточки, ни единого прошлогоднего листочка на земле, а на дорожке из полированного мрамора, пересекавшей поляну с севера на юг, даже пылинки ни одной не было. Как хотите, но я не верю, что такое в принципе возможно на Земле, не говоря уж о России. В общем, «карагандами», как выразился Горыныч, тут и не пахло.

Да что там говорить! Весь окрестный лес казался искусственным. Я даже несколько травинок на зуб попробовал, чтобы убедиться в том, что они не из пластмассы. Оказалось, настоящие. Причем настолько горько-противные, что я теперь всю жизнь буду на коров с сочувствием смотреть: как они, бедняги, эту дрянь жрут? Даже «сникерсы», которыми меня ларечник Армен постоянно пичкает, – е-мое, как давно это было в последний раз? – и то на вкус не такая мерзость.

Я обежал поляну по периметру, подправив ее слащаво-приторную растительную вонь нормальным собачьим ароматом, а затем застыл, ожидая, что же мои менты делать будут. Честное слово, хоть мы уже и побывали в самых разных мирах (помните, я вам рассказывал?), я думал, что мои сослуживцы будут выглядеть хотя бы чуть-чуть удивленными после пробуждения в таком странном лесу, но все трое выглядели на редкость спокойными, а Ахтармерз и вовсе, позабыв о своих жалобах и предложениях, ковырялся в окрестной растительности, разыскивая излюбленный деликатес – каких-нибудь насекомых. Андрюша посмотрел на него тоскливым взглядом и заявил:

– Хорошо некоторым!.. Жрут все, что шевелится. А нас кто завтраком кормить будет?

– Конь в кожаном пальто, – буркнул мой хозяин. – Спроси у…

Неожиданно для всех нас, прерывая Рабиновича, поляну огласил мелодичный звук, похожий на тот, что предвещает обычно вокзальные объявления. Мы застыли, удивленно поглядывая по сторонам и пытаясь отыскать источник звука. Горыныч даже в траве ковыряться перестал, Жомов закончил патроны пересчитывать, а Андрюшин желудок, громогласно проурчав свое мнение относительно хозяйской заботы о нем, надолго затих. Мелодия тоже резко оборвалась, и приятный женский голос недовольно произнес, видимо, комментируя поведение поповского желудка:

– Ну, нельзя же так. Вы находитесь в общественном месте. Ведите себя прилично. – А затем, после недолгой паузы:

– Здравствуйте, вас приветствует сервисная служба по оказанию помощи вновь прибывшим. Если вы хотите заказать обед, то для вызова меню произнесите: «Абра– швабра-кодабра». Если вы желаете получить гида-экскурсовода, скажите: «Мазер-бастард-сунареф», ну а если вы ничего не хотите, то и не фиг обращаться с вопросами.

Голос замолчал, вновь зазвучала музыка, а когда и она затихла, Андрюша торопливо произнес:

– Что там насчет еды сказать надо?

– Швабру какую-то позвать, – пожал плечами Жомов. – А выпить нам ничего не дадут?

– Мочу ослиную! – рявкнул мой хозяин. – Ваня, ты когда-нибудь хоть что-то без предварительной пьянки делать можешь? Мы ни хрена не знаем, где оказались и что нас ждет, а ты налакаться собрался. Башка твоя омоновская думает о чем-нибудь или нет?

– Да ладно тебе бычиться. – Ваня растерянно посмотрел на друга. – Я же просто так спросил, чисто ради общей информации.

– Вот больше таких дурацких вопросов и не задавай. – Мой хозяин все еще сердился. – До тех пор пока не поймем, в какое дерьмо мы снова вляпались, ни о какой выпивке и речи быть не может.

– Да скажет мне кто-нибудь, что эта дура по радио о еде говорила? – прерывая всех, возмутился Попов. – Солнце уже к закату клонится, а мы с утра еще ничего не ели.

Не знаю, но, по-моему, из всех присутствующих Андрюшу больше всех именно я понимал. Но если у меня постоянный голод появляется из-за отличного от человеческого устройства организма, то ненасытность Попова лично я никак объяснить не могу. Может, глисты у него? Или еще какие-нибудь паразиты.

– Скажи «абра-швабра-кодабра», – устало предложил мой Сеня, усаживаясь на идеально зеленую траву. – Чушь, конечно, но хрен ее знает, может, что-нибудь и получится.

Не успел Рабинович договорить фразу, как прямо перед его длинным носом в воздухе появился какой-то свиток жутко древнего вида. С тихим шелестом развернувшись без помощи кого бы то ни было, свиток тряхнул кисточкой, расправляя ее волокна, и замер, слегка подрагивая на легком ветерке. Сеня оторопело уставился на динный перечень всевозможных блюд, но Попов не дал ему полюбоваться – налетел коршуном и оттеснил моего хозяина своим необъятным пузом. Гавкнуть, что ли, на него, чтобы наглеть хоть чуть-чуть перестал?

– Не понял, – удивленно пробормотал Попов. – А почему тут нигде цены не проставлены?

– А чтобы ты жрал поменьше, – огрызнулся Сеня, обиженный таким непочтением к собственной персоне со стороны старого боевого товарища. – Сейчас назаказываешь всякой дряни, а потом тебе такой счет предъявят, что не только без штанов останешься, но и рыбок своих продашь. Вместе с мамой.

– Не трогай рыбок, это святое, – отрезал Андрюша, но излишествовать и на самом деле не стал. – Мужики, может, кабанчика съедим? Борща-то все равно нет.

– А-а, заказывай что хочешь, – махнул рукой Рабинович.

– А как? – тупо посмотрел на моего хозяина Попов. Вот уж, воистину, голодное брюхо к разумению глухо!

– Крикни погромче, и тебе все принесут, – проинструктировал его Сеня.

Андрюша и крикнул. Я-то мгновенно сообразил, к каким последствиям предложение моего хозяина приведет, но остальные члены команды, судя по всему, не думали, что Попов воспримет инструкции буквально. Терзаемый голодом, криминалист рявкнул во всю силу своих легких, требуя себе кабанчика.

Должен вам сказать, что Андрюша, конечно, парень голосистый и у нас в отделе пару раз даже в конкурсах художественной самодеятельности участвовал, но до Джельсомино ему, конечно, было далеко. Однако в иных мирах и других временных отрезках, куда мы попадали, у его голоса открывались прямо-таки необозримые возможности. Что он продемонстрировал и на этот раз. От поповского вопля у всех, за исключением меня, естественно, заложило уши, трава полегла в направлении его крика и даже деревья ветви в противоположную от Андрюши сторону изогнули. Правда, ни одна не отломилась, что само по себе удивительно, зато из кустов выпал кабанчик. Не жареный почему-то, а совершенно живой. Только слегка контуженный. Попов оторопело уставился на него.

– Не понял, – возмутился он. – Это что, мой заказ? – И тут же заработал от Жомова подзатыльник.

– Андрюша, блин, в натуре, еще раз орать без предупреждения начнешь, я тебе все дырки в голове запломбирую, – пригрозил омоновец. – Ори потом тем, чем получится.

– А вот этого не надо, – прочистив уши, предостерег друга мой Сеня. – Представь, что будет, если эта сирена бракованная через оставшееся отверстие вопли испускать начнет. Это же не только звуковая, но и газовая атака получится. Причем зарин и зоман «Майским ландышем» по сравнению с Андрюшиными выхлопами покажутся.

– Козлы вы, – обиделся Попов. – Я же для всех старался. И потом, Сеня, ты же сам сказал, чтобы я крикнул.

Мой Рабинович хотел что-то возразить, но в этот момент кабанчик оглушительно чихнул и поднялся на ноги, тупо оглядывая людей, собравшихся в кучу на поляне. При этом на морде у кабанчика было такое выражение, будто он только что получил самое большое оскорбление за всю свою свинячью жизнь. Не знаю, как остальным моим сослуживцам, но лично мне морда кабанчика напомнила лицо нашего Матрешкина после того, как Сеня однажды, исключительно ради шутки, а не из садистских побуждений, подделал приказ о его назначении начальником отдела, а Кобелев пришел и выгнал его из своего кабинета… Как-нибудь напомните, чтобы я подробнее об этом рассказал, а сейчас отвлекаться некогда, поскольку кабанчик заговорил человеческим голосом.

– Нет, блин, неурожайный год вам на желуди, разве можно так с собственным обедом обращаться, – обиженным голосом заявил он. Мы оторопели.

– Я, конечно, понимаю, что вы тут новенькие, но меру-то знать нужно, как вы думаете? – продолжил дикий свин, не обращая внимания на все семь, включая три горынычевских, открытых ртов. – Вы думаете, что, кроме вас, у меня клиентов нет? А хрен угадали! И вообще, нечего обслуживающему персоналу вред наносить.

– Сеня, блин, ни хрена себе – он разговаривает! – сделал открытие Андрюша.

– Угу, – с трудом захлопывая челюсть, заявил мой хозяин. – А тебе его еще и есть нужно будет.

– Да ни за что! – рявкнул Попов.

– Так, значит, вы заказ снимаете? – с надеждой в голосе поинтересовался кабан.

Вот тут я окончательно оторопел. Я-то думал, что мой Рабинович пошутил, когда говорил о том, что Андрюше этого парнокопытного болтуна есть придется, а оказалось, что кабанчик и в самом деле был поповским заказом. Интересно, руководством этого санатория предполагалось, что мы свинью сырой есть будем? Это ведь мне или там Горынычу такое не впервой, а для людей – неизлечимая травма психики. Или мы самостоятельно его жарить должны? В принципе нет проблем. Керогаз, хоть и говорящий, но имеется. Жаль только, что в качестве вертела использовать нечего. Не на резиновую дубинку же его насаживать!..

– Какой заказ? – тем временем переспросил у свина Попов.

– Кабанчика заказывали? – устало поинтересовался говорливый парнокопытный зверь, усаживаясь на задние лапы.

Андрюша кивнул.

– Ну а чего пялитесь тогда? Будете есть, или мне назад отправляться?

– Тебя есть? – Попов окончательно ошалел.

– Он у вас придурочный? – Кабан почему-то спросил это у моего хозяина. Видимо, Сеня даже у говорящих зверушек приступы полного доверия вызывает.

– Есть немного, – согласился Рабинович. – А что, сильно заметно?

– Тогда держите его в соответствующем заведении или хотя бы с громкой связью работать не позволяйте, – возмутился свин. – Сами-то заказ подтвердите, или я сюда без толку тащился?

– А как тебя есть можно? – встрял в разговор любознательный Ваня. – Ты же не жареный!

– Ой, господи, проблему нашли, – фыркнул кабанчик и на наших глазах оторвал себе заднюю ногу. Пару секунд он помахал ею в воздухе, и без каких либо видимых воздействий нога лишилась щетины и подрумянилась. В пасти у кабанчика тут же невесть откуда возникла серебряная тарелка, он положил окорок на нее и с ловкостью шеф-повара престижного ресторана накрошил на тарелку петрушки, сельдерея и еще какой-то зелени. – Еще вопросы есть?

Не знаю, были ли у кого-нибудь из моих ментов вопросы, но лично я даже пожеланий не имел. Нет, вы не подумайте, что мне свиные ножки никогда есть не приходилось, но не таким же способом! Значит, этот кабан сначала с нами разговаривает, потом спокойно отрывает у себя окорок и, не переставая общаться, протягивает нам собственную конечность на тарелке. Не знаю, как вам, но лично мне такой способ питания не понравился. Плевать, конечно, на то, как местные кабаны со своим собственным телом обращаются, но, если они хотят, чтобы я ими питался, пусть готовят жаркое не на моих глазах. А то, честное слово, каннибализмом все это здорово воняет… Похоже, у моих ментов было сходное мнение.

– Андрюша, ты это есть будешь? – брезгливо поинтересовался у криминалиста мой хозяин.

– За дурака меня держишь? – обиделся Попов.

– А в чем, собственно говоря, проблема? – возмутился их реакцией кабанчик. – Мясо свежайшее, зелень только что из огорода, кетчуп или майонез – на выбор. Что вас не устраивает? Капризничать вздумали? Теперь что же, заказу пропадать? Или мне самому собственную ногу есть?

– А это уж как хочешь, только мы такой дрянью питаться не будем, – покачал головой Рабинович.

– Ну, как хотите, – фыркнул свин и, приделав назад окорок, тут же начавший обрастать щетиной, поплелся обратно в лес. – Только учтите, что я о ваших выходках начальству непременно доложу…

– Сеня, ты куда нас затащил? – наивно поинтересовался Андрюша, провожая кабанчика глазами. – Вытаскивай нас срочно из этого сумасшедшего дома!

– Андрюша, я уже этой керосинке летающей говорил, – мой Рабинович махнул рукой в сторону Горыныча, – куда со своими претензиями обращаться. Вот садитесь вместе и пишите прошение на имя Лориэля. Потом можете попробовать телефон в окрестностях найти и с ним о встрече договориться.

Речь моего хозяина тут же заглушила прежняя мелодия, а затем голос той же суч… то есть женщины – ну путаюсь я все время! – оповестил:

– Абонент временно недоступен. Телефон либо отключен, либо находится вне действия нашей станции.

– Тьфу на вас всех! – окончательно потеряв терпение, рявкнул Рабинович и, поднявшись с травы, заявил: – Пошли отсюда, пока все до единого с ума не посходили.

– А куда пойдем? – поинтересовался Жомов.

– А куда глаза глядят, – буркнул мой хозяин и пошел по тропинке на север. Куда, собственно говоря, глядел лишь он один.

Мы вереницей потянулись за Рабиновичем. Причем тихоходного Горыныча, как обычно, взял на плечико вместо багажа Андрюша Попов. Кстати, о багаже. Обычно мы начинаем путешествие налегке и к его окончанию обрастаем пожитками, как бездомная сучка по весне – свитой почитателей. В этот раз было все иначе. Сеня, конечно, изо всех сил старался в Египте нажить побольше добра, но некий субъект с отвратительным характером, тошнотворно слащавым именем, маленького роста и скоммунизденными у зазевавшейся мухи крыльями – вы понимаете, о ком я говорю, – испортил моему хозяину все удовольствие.

Надо же было додуматься до того, чтобы вышвырнуть Рабиновича из Мемфиса и даже вещи не дать собрать?! Я думаю, теперь у эльфоненавистника Попова появится новый идейный друг, а у Лориэля одним непримиримым врагом станет больше. Хотя почему одним? Я в эту компанию тоже запишусь, хотя бы потому, что из-за испорченного эльфом настроения моего хозяина мне теперь не один день его альфа-лидерские замашки терпеть придется.

Слава Полкану, Сеня меня своими придирками пока не тревожил. Он хмуро шел впереди колонны всей, ни на что не обращая внимания. Да, собственно говоря, вокруг и не было ничего, на что стоило бы посмотреть. Лес по обеим сторонам тропинки был удивительно одинаковым: те же дубы с отполированной до блеска листвой, та же травка, вопреки всем законам логики удивительно одинаковой высоты, словно газон перед особняком нашего мэра, и невероятное для любого россиянина отсутствие какого-либо мусора. Даже обертки конфетной нигде не валялось, не говоря уже о таких обязательных вещах, как расколотые водочные бутылки, помятые консервные банки и пустые пачки от сигарет. В общем, было ясно, что если здесь кто-то и живет поблизости, то только настоящие дикари, не имеющие никакого представления о ландшафтном дизайне.

Мы шли минут тридцать, наверное, по совершенно однообразной местности. Не знаю, как моим друзьям, но лично мне стало казаться, что мы с места не сдвинулись, словно на тренажере топчемся. Я даже оглянулся назад, готовый к тому, что увижу позади себя ту самую поляну, с которой мы так упорно уходили. Не увидел и облегченно тявкнул. Менты тут же застыли и удивленно посмотрели на меня.

– Нет, Сеня, что ни говори, но мне твой Мурзик, в натуре, не нравится, – задумчиво проговорил Жомов. – Поторопился бы ты с ветеринаром. А то я уже беспокоюсь, блин, на хрен.

– За Ленку за свою беспокойся, – огрызнулся мой хозяин. – А пса моего в покое оставь. Зоофил хренов! – И пошел дальше.

– Андрюха, а «зояфил» – это кто такой? – ткнул Попова в бок омоновец.

– А это тот, у кого жена – корова. Или хотя бы свинья. – Криминалист хитро прищурился.

– Не понял, он на Ленку, что ли, наехал? – оторопел Ванюша. – Не, она, блин, не манекенщица, конечно, но и не корова. При росте метр восемьдесят – восемьдесят пять килограммов веса, это почти нормально. Чего он гонит? Может, ему из еврейского носа грузинский сделать?

– Дурак ты, Ваня, – разочарованно вздохнул Попов и подтолкнул омоновца в спину. – Иди вперед лучше, хирург ты наш пластический.

Менты вновь зашагали по тропинке на север. Я пару минут бежал рядом, стараясь найти в окрестном пейзаже хоть какой-нибудь дефект, а затем начхал на это дело и решил поразмяться. В конце концов, с той скоростью, с которой мои соратники передвигаются, я могу и на десяток километров отстать и все равно через двадцать минут догоню как миленьких.

Я свернул с тропинки и углубился в лес. Углубляться пришлось довольно далеко, и своих ментов я из виду минут через пять уже потерял. Зато сразу нашел стайку косуль. Беспечные идиотки паслись спокойно на зеленой травке, даже не догадываясь о том, какой к ним грозный хищник приближается. Спрятавшись за дубовым стволом, я подождал, пока стадо подойдет поближе, а затем с грозным рычанием выскочил косулям навстречу… Как вы думаете, что дальше произошло? Косули бросились врассыпную?.. Не тут-то было! Застыли на пару секунд, рассматривая меня бесстыжими зенками, а затем вожак стаи, фыркнув, постучал себя копытом по тому месту, откуда рога растут. Дескать, во идиот! И откуда ты, мол, взялся?

Я, естественно, такой наглости стерпеть не мог. Мало того, что этот лось недорощенный меня не боялся, так еще и дураком назвать решил. Это за какие такие заслуги, скажите на милость? Я бросился вперед, собираясь разогнать обнаглевших парнокопытных, да и покусать тех, кто в зубы попадется. Однако снова, вопреки всяким законам джунглей, стадо косуль не разбежалось в разные стороны. Большинство из этих рогатых наглецов вообще на меня внимания не обратили. А вожак, на которого я прыгнул, вместо того чтобы броситься в сторону или хотя бы рогами меня встретить, взял, гад, развернулся ко мне крупом и подставил заднюю ногу. Явно для того, чтобы мне ее укусить удобнее было.

Я, конечно, пес сторожевой, а не охотничий, но все– таки хищник и дичь погонять люблю. Со своей добычей обычно не в ладушки играю, а загрызаю безжалостно и с наслаждением. Но какой уважающий себя пес будет кусать жертву, которая сама подстраивается так, чтобы в пасть удобней войти?.. Не я, это точно. В самый последний момент мне удалось сгруппироваться в полете и слегка изменить направление прыжка, но не удариться о вожака стаи я не мог: врезался в него боком, свалил на траву и упал сам, отлетев на пару метров. Поднявшись с земли, я собрался уйти от этих идиотов подальше, но этот придурок рогатый, удивленно посмотрев на меня, покачал головой, в два прыжка преградил мне путь и сунул свою ногу прямо мне в зубы.

Честное слово, кусать его я не собирался, но с рефлексами своими совладать не мог и в ляжку вожака клыками вцепился. Думаете, он заорал и дал деру? Как бы не так – ляжку свою повернул, подсовывая мне в пасть кусок пожирнее… Тьфу, идиот! И, выплюнув шерсть, я бросился прочь с поляны, подальше от этих сумасшедших. По дороге мне попался заяц, и я, надеясь хоть как-то успокоиться, решил погонять его по лесу. Однако и этот извращенец бегать от меня не стал, а с совершенно блаженным выражением на морде попытался просунуть в мою пасть свою дубовую ушастую башку. Это было уже слишком, и я с диким воем бросился прочь из ненормального леса, поближе к своим нормальным ментам.

Доблестные российские милиционеры мой вой услышали и с перекошенными мордами, выражавшими безмерное удовольствие в предвкушении хорошей драки, отцепив от пояса дубинки, заняли боевые позиции. Ну, их-то понять можно. Они люди служивые и привыкли на любые нештатные ситуации адекватно реагировать, а вот с чего это Горыныч раздулся и к драке приготовился, я понять не мог.

Увидев своих соратников в полной боевой готовности, я резко затормозил и постарался всем своим видом показать, что никакой опасности нет и я просто поиграть решил. Даже хвостом пару раз вильнул и к лесу обернулся. Лучше бы я этого не делал – следом за мной мчался тот придурочный заяц, и едва я развернулся к нему, как косой тут же снова нацелился засунуть свою пустую башку мне в пасть. Я взвыл от ужаса и, пытаясь скрыться от сумасшедшего маньяка, проскочил у Жомова между ног. Омоновец дико захохотал.

– Сеня, я тебе говорю, что пес у тебя шизанулся! – завопил он, подхватывая длинноухого убийцу на руки. (Да хрен с тобой, обзывайся. Спасибо, что хоть от зайца спас!) – Ты посмотри, от кого он бегать начал. Блин, тестю расскажу, ни за что не поверит!

– Я тебе расскажу, – рыкнул на него Сеня. – А зайца лучше брось. Мурзик от кого попало бегать не будет. Наверняка этот грызун бешенством болеет. Иначе почему бы он за моим псом по лесу гонялся?

– Скажешь тоже, бешенством, – недоверчиво буркнул омоновец, но зайца все-таки бросил.

Косой тут же рванул ко мне, но Сеня махнул на него дубинкой, пытаясь прогнать прочь. До зайца наконец-то дошло, что его тут никто есть не собирается, и этот длинноухий придурок, недоуменно пожав плечами, попрыгал обратно в лес. Только теперь я облегченно вздохнул. Е-мое, это куда же мы попали?! Заберите меня отсюда, и я клянусь, что даже «сникерсы» проклятые с удовольствием трескать буду!

Ох, мечты-мечты! Никто меня, естественно, из этого сумасшедшего мира забирать не собирался. Впрочем, как и моих ментов. Так что троим друзьям ничего другого не оставалось, кроме как прицепить дубинки обратно к поясу и продолжать свое путешествие. Горыныч постарался минимизироваться и вернуться обратно на руки к Попову, но сразу у него это не получилось, и неуклюжему Ахтармерзу пришлось ковылять за нами по тропинке метров двести, прежде чем ему удалось в достаточной степени уменьшить свой рост. Андрюша подхватил его на руки, и путешествие продолжалось так же, как и начиналось – хмурый Сеня впереди, Ваня Жомов следом и Попов с Горынычем в арьергарде. Правда, одно исключение все-таки было. Рабинович пристегнул к моему ошейнику поводок и заставил меня идти рядом. Впрочем, никуда убегать я больше и не пытался. Так мы и передвигались по мраморной тропинке до тех пор, пока Андрюша не выдохся.

– Сеня, блин, куда ты нас ведешь? – завопил он, когда отстал от нас метров на семьдесят. – Я уже задолбался идти на голодный желудок…

– А ты такси вызови, раз ножками топать устал, – ехидно ухмыляясь, предложил мой хозяин.

– И вызову! – с отчаянием в голосе заявил криминалист. – Та-акси-и!

Жомов с Рабиновичем уже собрались заржать, словно кони на водопое, но тут произошло невероятное: на тропинке позади нас появилась желтая «Волга» с черными шашечками на борту. Тихо урча мотором, машина остановилась рядом с застывшими в изумлении ментами, и небритый водитель в кожаной кепке и черных очках распахнул переднюю дверцу. Я судорожно сглотнул, стараясь понять, что вокруг нас творится.

– И чего стоим? Такси заказывали? – ворчливо поинтересовался шофер. – Куда ехать будем?

– А куда надо? – ошалело поинтересовался Андрюша.

– Ну, вы, блин, даете! – изумился таксист. – А я откуда могу знать, куда вам надо? Короче, или решайте быстрей, куда едем, или до свидания. Мне с вами лясы точить некогда. У меня, между прочим, дневная норма есть.

Пока остальные хлопали ртами, пытаясь понять, откуда в лесу взялось такси, да еще с номерами нашего региона, мой Сеня сориентировался мгновенно. Затолкнув меня на заднее сиденье, он занял место рядом с водителем и, со знанием дела указав подбородком вперед, заявил:

– Давай, командир, вези нас в ближайшую гостиницу, – а затем повернулся к Жомову с Поповым: – Вы сядете или пешком дальше пойдете?

Вот уж не знаю, то ли у моего хозяина нервы железные, то ли он вообще за время наших странствий изумляться разучился, но его сообразительности должное отдать я просто обязан. А уж верхом Сениной гениальности стало то, что он водиле под нос ментовское удостоверение сунул – можно подумать, нашу профессию по наличию милицейской формы определить нельзя! – и потребовал ехать быстрее, поскольку мы все находимся на оперативно-розыскной работе. Что в переводе на нормальный язык означало: «Мужик, о деньгах даже не заикайся!» Водитель в ответ пожал плечами, дескать, мне плевать, и втопил педаль газа в полик.

Судя по тому, сколько времени мы затратили на поездку, такси можно было и не вызывать. Не прошло и пяти минут после нашей погрузки внутрь желтой «Волги», как лес закончился, и мы прямо с опушки въехали на улицы странного города. Собственно говоря, это место назвать ни «городом», ни «улицами» язык не поворачивался. Дома стояли как попало, на огромном, по российским меркам, удалении друг от друга, да и выглядели в большинстве своем словно бред малолетнего архитектора песочных замков, крайне склонного к шизофрении. Одно только жилище, состоявшее из отдельных комнат, расположенных на ветвях баобаба и соединенных между собой веревочными лестницами, чего стоит! О перевернутой вершиной вниз пирамиде я уже и не говорю. В общем, если вы поклонник сюрреализма, то вам бы тут понравилось. Мне – нет. Причем настолько, что я не отказался бы даже вернуться обратно в Египет, и пусть амаликитяне вместе с Рамсесом одновременно на наше воинство нападают…

Как это «когда такое было»? Отстаньте от меня. Не буду ничего заново пересказывать. У меня дела поважнее есть. Вон, например, Попову помочь челюсть захлопнуть, а то он ею пол у такси продавит. Или у Жомова кулаки разжать, иначе он пассажирское кресло, в котором мой хозяин сидит, с мясом из креплений вырвет. В общем, ментов моих срочно в чувство приводить. И я принялся орать во все горло, поскольку кусать их было бы неэтично – коллеги все-таки, клеща им энцефалитного под мышку.

Мои вопли на ментов подействовали, тем более что и Горыныч помог, самоназвавшись гидом и начав трепать языком по поводу увиденных нами архитектурных стилей и их принадлежностей к тем или иным параллельным вселенным. Голосок нашего трехглавого второгодника вместе с моим грозным рыком подействовали на моих друзей отрезвляюще, и они, помотав головами, пришли в себя. Ваня даже умудрился не изувечить пассажирское кресло. Только чехол на нем порвал. Водитель, кстати, лишь покосился на Жомова, но высказывать претензии омоновцу не решился.

– Ни хрена себе наган, – удивленно пробормотал Ваня. – Это что тут за шизики живут?

Ответа, естественно, ни от кого не последовало, только Горыныч пробормотал себе под средний нос что-то нечленораздельное. Остальные и вовсе молчали, не переставая пялиться по сторонам. Впрочем, и это удовольствие длилось недолго. Наш водитель включил правый поворотник и притормозил, выруливая к обочине дороги, прямо у какого-то странного здания, удивительно похожего на кривобокий свинарник. С соответствующим ароматом, естественно. На свинарнике криво болталась неоновая вывеска с пятью красными звездами и надписью: «Отель им. Джека Потрошителя». Водитель кивнул в сторону свинарника.

– Приехали, – равнодушно проговорил он.

– Ты куда нас привез? – угрожающе поинтересовался мой хозяин. – Это что за сарай такой?

– Читать не умеете? – подивился водитель. – Написано же, что это отель. Ближайший, как вы и просили. Он же единственный, если вам интересно.

– Предполагается, что мы тут будем жить? – язвительно поинтересовался Сеня.

– А мне все равно, если поесть дадут, – пожал плечами Андрюша.

– И выпить! – поддержал его Жомов, но, увидев лицо Рабиновича, сник: – Да пошутил я. Пошутил.

Сеня пристально посмотрел на друзей, затем испепелил взглядом водителя, словно тот был виноват в том, как выглядит единственный в окрестностях отель, и, поскольку ничего другого не оставалось, выбрался из машины. Жомов с Поповым вылезли следом, предоставив мне почетное право последним покинуть такси. Чего я делать не хотел, поскольку водитель был единственным говорящим существом в видимых окрестностях и не стоило покидать его, не попытавшись хотя бы узнать, где мы находимся. Я рычанием попытался навести ментов на эту мысль, но они, как всегда, остались глухи к моим доводам. Зато Горыныч проявил сообразительность.

– Извините, пожалуйста, будьте добры, подскажите нам, в каком именно месте мы очутились? – крайне вежливо поинтересовался он, просунув среднюю голову в открытое окошко машины.

– А фиг его знает, – пожал плечами водитель. – Я сам не местный. – И, включив передачу, умчался со стоянки.

– Я, блин, не понял, этот бык не офигел? Ему крышу с мансарды не сдвинуть набок? – ошарашенно поинтересовался Жомов. – Как это он не местный, если знал, куда нас везти?

– А ты догони и спроси, – меланхолично посоветовал Сеня. – Только давай быстрей, пока таксист далеко не уехал.

Наивный омоновец кивнул и, придерживая рукой кепку, бросился было по улице вслед за желтой «Волгой», командным голосом требуя у водителя немедленно остановить машину. Глядя вслед Жомову, Сеня присвистнул и покрутил пальцем у виска. Андрюша фыркнул в кулак, а мне пришлось изо всей силы рявкнуть, пытаясь вернуть омоновца. А то полкан его знает, куда он со своей простотой умчаться надумает. К счастью, Ваня и сам сообразил, что над ним прикалываются, и, пробежав метров двадцать, остановился.

– Нет, Рабинович, ты определенно козел, – уведомил Жомов Сеню, возвращаясь назад. – Тебя даже ментом назвать нельзя. Ну какой нормальный мент так над друзьями издевается?

– Не бери в голову, бери в плечи. Шире будешь, – усмехнулся в ответ мой хозяин.

– Во-во, и еще чужие поговорки ворует, – подвел итог Ваня, но в силу отходчивости бесчестить моего хозяина не стал. Тем более что дверь в отель открылась, и на пороге появился швейцар. Могу вам сказать, что не я один уставился на этого гостиничного служителя с выражением крайнего изумления на морде.

Швейцар, как ему и полагалось по штату, был одет в двубортный малиновый пиджак, обильно расшитый золотым галуном. Темно-синие брюки украшали огромные, с мой хвост шириной, бордовые лампасы, а на голове швейцара красовалась зеленая фуражка с белой надписью «Джек Потрошитель» на козырьке и огромной золотой кокардой, изображающей перекрещенный ножами череп, почивающий в открытом гробу. Но самым удивительным была не его форма, а крылья за спиной. Точно такие же, как у Лориэля, но размеров на сорок больше… Эльф! Котом буду, настоящий эльф!

– Добрый день, – оскалившись во все тридцать два идеально белых зуба, поздоровался он. – Рады вас приветствовать. Номера «люкс» для каждого уже приготовлены. Ну а если желаете, то можете попариться в настоящей русской баньке. Она уже протоплена, и мы даже «Жигулевкое» пиво в трехлитровой банке для вас припасли. Что к нему подать, воблочку или раков?

– Раков! – рявкул Жомов и повернулся к Рабиновичу: – Сеня, только заикнись мне о сухом законе, я тебя в топке, как Чапаева, сожгу.

– Чапаева не сожгли. Он сам утонул, – оторопело поправил Ивана мой хозяин.

– Мне плевать, что там с Чапаевым было, но тебя я сожгу. Прямо в бане, и угореть не побоюсь! – отрезал гениальный омоновец и помчался к швейцару. – Показывай, где баня, орел ты мой перепончатый.

– Стой! – рявкнул ему вслед Сеня. Жомов замер, удивленно посмотрев на моего хозяина. А тот, в свою очередь, уставился на швейцара:

– Ну-ка, колись, гад, куда нас в этот раз занесло?

– Это Эльфабад, – прежде чем гостиничный служитель успел открыть рот, проговорил Горыныч. – Столица вселенной эльфов и резиденция Оберона. Мы в школе, еще в первом классе ее по межвселенской географии изучали как перекресток четырех сотен миров. – Ахтармерз смущенно потупился: – Я просто не сразу вспомнил…

– Ваш юный друг абсолютно прав, – еще шире, хотя это и казалось невозможным, улыбнулся эльф. – Вы действительно находитесь в Эльфабаде. Город назван так в честь первопоселенцев, пришедших в это место из северных краев после Всеобщего Оледенения. Само слово происходит от фразы аборигенов, говоривших на совершенно идиотском языке. Первопоселенцы никак не могли его освоить и за это нещадно били коренных жителей. Те очень долго пытались сообразить, за что именно они получают по мордасам, но так ничего и не поняли. Зато, завидя колонизаторов, стали тыкать в них пальцем и, выкрикивая «эльфа из бад», что в переводе означает «плохая эльфа», разбегались в разные стороны. Вот отсюда название города и пошло. – Швейцар глубоко вздохнул и скрючился в чопорном поклоне. – Столица эльфов в вашем распоряжении. Просите, что пожелаете, и, заказав три услуги, четвертую получаете бесплатно. – Эльф поперхнулся. – Хотя о чем это я? Вам же вообще платить ни за что не придется. Уже все проплачено.

– А вот это другое дело, – потер руки Сеня. – Конечно, вопросов у меня много, но они пока подождут. Сначала баня, и смотри у меня, – это швейцару, – чтобы пиво было свежее и не менее трех литров на человека.

– Как прикажете, гражданин начальник, – склонил голову эльф и указал рукой на вход в отель: – Прошу вас, все лучшее к вашим услугам!

Глава 2

Все оказалось действительно на высшем уровне. И отель внутри был куда просторнее, чем казался снаружи, и запах свинарника отсутствовал, да и сами номера были именно такими, какие показывают в американских фильмах, когда стремятся задушить зрителя его собственной завистью. Несчастный обыватель, пуская слюни, видит, как некоторые умеют жить, а затем идет и тихо ломает мебель на кухне. Самые стойкие после погромов в своих домах идут помогать соседям, и лишь слепым удается жить счастливо, даже имея дома телевизор.

Доблестные российские милиционеры вообще представляют собой особенную категорию людей, поэтому к прелестям роскошной жизни относятся стоически и не поддаются тлетворной пропаганде. Так что номера отеля хоть и вызвали некоторое удивление у друзей, но лишь из чисто профессиональных побуждений – отчего это их внешний вид не соответствует внутреннему содержанию?! Сеня именно об этом и спросил у швейцара.

– Все просто. Отель кажется намного больше внутри оттого, что мы экономим место и используем при строительстве несколько большее число измерений, чем известно вам, – пожав плечами, ответил эльф. Менты недоумевающе уставились на него, и лишь Горыныч со знанием дела кивнул головой. – Ну а внешний вид – это издержки нашей жизни. – Еще большее изумление. На этот раз на всех лицах без исключения. – Просто, когда строили отель, начальником управления дизайна служил сын одного высокопоставленного чиновника. Он был жуткой бездарностью, но по понятным причинам многое ему сходило с рук до тех пор, пока Оберон не увидел один из «шедевров» его архитектуры. После этого сыночка с должности сняли, но перестраивать отель, естественно, никто не стал.

– Понятно, – кивнул Сеня. – Так что там насчет бани?..

На счет бани средства уже были перечислены, поэтому и там все оказалось на высшем уровне: пар в меру мокрый, вода не в меру горячая, веники – умеренно березовые, ну а пива и вовсе было без меры. Причем пили его друзья с такой скоростью, что бедный банщик – маленький пухлый эльф с зачехленными в целлофан крыльями – замучился бегать взад-вперед с трехлитровыми банками. Лишь в самом конце водно-паровых процедур менты перестали его гонять, зато заставили аккомпанировать им на арфе, единственном музыкальном инструменте, который за всю свою жизнь освоил банщик, во время совместного исполнения гимна русской бани «Ой, мороз, мороз…».

Попов, завывавший более старательно, чем остальные, в конце концов до того растрогал самого себя, что полез к банщику с веником, предлагая оного попарить. После чего служитель храма чистоты с позором бежал с места попойки, а Жомову с Рабиновичем с трудом удалось утихомирить разбуянившегося криминалиста и в горизонтальном положении транспортировать его в гостиничный номер, где их нетерпеливо поджидал Горыныч, наотрез отказавшийся от занятия самой извращенной формой российского мазохизма.

– И скажите мне, пожалуйста, зачем вам для того, чтобы по самые уши загрузиться алкалоидами, нужно хорошо провариться? – удивленно поинтересовался Ахтармерз. – Раньше же вы без этого как-то обходились?

– Тебе этого просто так не понять, саламандер ты наш пламенный, – ласково ответил омоновец, неуклюже пытаясь погладить Горыныча хотя бы по одной из трех голов. – Это надо попробовать… Мужики, может, блин, в натуре, приобщим Горыныча к цивилизации?

Ахтармерз с таким предложением был в корне не согласен и, прекрасно зная, насколько быстро Ванюша стремится воплотить в жизнь собственные предложения, не принимая во внимание совершенно никаких возражений, мгновенно метнулся под кровать, где и затаился. Жомов, удивленно посмотрев на пустое место, которое только что занимал трехглавый подопечный, принялся искать его по всему номеру. Однако встать с огромной кровати, на которой даже неохватный Попов занимал не больше четверти общей площади, не успел – дверь в номер отворилась, и на пороге появился элегантный эльф в черном костюме.

– О-о, я вижу, вы уже порядочно отдохнули, – с легкой иронией в голосе проговорил он. – Мне, конечно, сообщили, что вы ребята шустрые, но я не думал, что настолько…

Дети, запомните раз и навсегда: с дяденьками милиционерами шутить крайне опасно! Особенно когда у них походка шатающаяся, глаза красные и дубинка на поясе висит. Эльф этого не знал, за что и поплатился. Ваня Жомов, который до появления чудака в черном и на кровать пятой точкой с трудом мог попасть, неожиданно точно зарядил шутнику дубинкой промеж глаз. Конечно, такую меткость можно назвать везением, но это смотря с какой точки зрения к данному вопросу подходить. Вряд ли несчастный эльф, пулей вылетевший обратно в коридор, мог сказать, что ему повезло.

– Выйди и зайди как положено, – запоздало посоветовал вслед ему омоновец, а затем удивленно посмотрел на свою дубинку: – Блин, и как это я все успеваю?!

– Ваня, а если это директор отеля был? Или сам Оберон? – хмыкнув, поинтересовался Рабинович.

– А мне по фигу, – пожал плечами Жомов. – Чего это он такой умный? И вообще, двери для того и делают, чтобы в них стучали…

Эльф оказался существом крайне настырным. Мотая головой, словно комолый бык, боднувший с разбегу красный бульдозер, он вполз на четвереньках обратно в номер и, хватаясь за косяк, с трудом поднялся на ноги. Как выяснилось секунду спустя, эльф явно переоценил свои возможности. Коленки у него подкосились, и излишне самонадеянный шутник вновь рухнул на пол. С третьей попытки эльфу удалось удержаться на ногах, и он обвел ментов мутным взглядом.

– Е-мое, теперь придется поверить в то, что инструкции не всегда составляют тупые чиновники, – пролепетал он. – Было же черным по-эльфийскому написано, что при общении с вами всегда следует держаться настороже. И чего я внимания на это не обратил?

– Ты вообще кто такой? – поинтересовался у гостя Сеня, пока Жомов решал, врезать ли эльфу еще раз дубинкой по башке или теперь можно ограничиться ударом кулака.

– Эксмоэль, – постепенно обретая ясность взгляда, представился гость. – Сотрудник Службы Общения с Идиотами. В данный момент являюсь личным представителем Оберона и отправлен к вам, чтобы проводить на встречу с нашим правителем.

– Лориэли, Нимроэли, Эксмоэли, – пьяно пробормотал с кровати Попов. – Чего это у вас все имена подозрительно одинаково оканчиваются?

– Не все, а только имена тех, кто принадлежит к эльфийской части населения, – окончательно придя в себя, пояснил гость. – Директора отеля, например, зовут Ерофей, что в переводе на ваш язык означает «очень красивый самец феи». А на восточном континенте распространены другие имена. Например, Уроджинец или…

– Стоп! – Рявкнул на эльфа Жомов, прерывая его лекцию по именоведению. – Я, блин, не понял, ты чего сюда приперся? Сказки нам рассказывать, Шахерезада хренова?

– Ваня, тебе же сказали, что Эксмоэль должен проводить нас на встречу с Обероном, – терпеливо объяснил другу Рабинович, а затем повернулся к эльфу: – Боюсь, это рандеву придется перенести на завтра. Сегодня мы с дороги отдыхаем, да и просто не в состоянии идти.

– Не, блин, я пойду, – грозно зарычал омоновец. – Я давно с этим уродом хотел поговорить!..

– Не вижу никакой проблемы, – не обращая внимания на Ваню, ответил Сене эльф и щелкнул в воздухе пальцами. – Так лучше?

Трое друзей тут же оторопели. В одно мгновение от того состояния опьянения, которого они упорно добивались распитием морей разливного пива в русской бане, не осталось ровным счетом ничего! Ваня Жомов, вдруг осознав, что трезвее, чем сейчас, он еще никогда в жизни не был, даже забыл о том, что с Обероном крайне строго поговорить собирался. Сеня, до щелчка эльфа старательно пытавшийся сохранить равновесие, нечаянно его потерял и свалился на кровать, и лишь для Попова, удобно устроившегося в горизонтальном положении, перемена в мироощущениях прошла почти безболезненно. А вот Горыныч неожиданно пострадал больше всех. На заплетающихся ногах он с трудом выполз из-под кровати, приобрел ярко-бордовый оттенок и, сплетя все три головы вместе, на манер девичьей косы, нагло поинтересовался:

– Так, блин, гуманоиды, ну и кто из вас первым мне на завтрак пойдет?

Все присутствующие оторопело уставились на оборзевшего второклассника, а Ахтармерз, попеременно икая тремя пастями, изо всех сил старался грозно раздуться. Пару раз ему удавалось увеличиться примерно до размеров стула, но затем силы иссякали, и Горыныч вновь возвращался в исходное положение. На третий раз он расстроенно махнул крыльями и, не удержав равновесия, ткнулся головами в ковер. Горестно всхлипнув, Ахтармерз разревелся.

– Вот папе расскажу о том, как вы меня напоили! – сквозь слезы пообещал он. – Мне же нельзя пить. Я же помереть могу-у-у…

– Ты чего, урод, с нашим Горынычем сделал? – угрожающе поинтересовался Ваня, вплотную подходя к Эксмоэлю, ошарашенному не меньше других. – По тыкве схлопотать хочешь?

– Е-мое, – растерянно пробормотал эльф, по-прежнему не обращая на омоновца никакого внимания. – Я же совсем забыл, что вместе с вами этот индивидуум путешествует. Сейчас все исправлю!

Посланник Оберона вновь щелкнул пальцами, возвращая всех в исходное состояние, как и было им обещано. Сеня, почувствовав внезапное опьянение, потерял равновесие и свалился, придавив Попова. Горыныч мгновенно пришел в себя и снова спрятался под кровать. На этот раз от стыда. А Ваня Жомов, покачнувшись, боднул лбом эльфа прямо в переносицу. Эксмоэль заработал легкое сотрясение мозга, но, удержавшись на ногах, щелкнул пальцами в третий раз, от чего менты снова протрезвели. Теперь без ущерба для Горыныча. Эльф удовлетворенно кивнул и лишь после этого позволил себе потерять сознание, разбив во время падения вдобавок к носу еще и бровь.

– Ваня, ты хоть что-нибудь без членовредительства делать можешь? – сердито поинтересовался у друга Рабинович.

– А чего я-то? – растерянно буркнул омоновец. – Он сам виноват. Не хрена на нас эксперименты ставить.

– Мужики, а может быть, в чувство Эксмоэля все-таки приведем? – слезая с кровати, поинтересовался Попов. – Он хоть и гад, но с Обероном пообщаться нам не помешает.

Андрюшино предложение было принято без возражений, и путешественники стали, как умели, приводить в чувство пострадавшего эльфа. Ваня попробовал постучать Эксмоэля по щекам, но после пары ударов был дисквалифицирован Рабиновичем за необоснованное применение силы. Мурзик принялся орать на эльфа, а Горыныч дыхнул на пострадавшего своим желудочным сероводородом, надеясь заменить им нашатырь. Однако эффект от действий Ахтармерза вышел абсолютно противоположный желаемому – Эксмоэль впал в кому и начал проявлять первые признаки эпилептического припадка, а менты, едва не задохнувшись от вони, выскочили в коридор. Андрюша, менее остальных восприимчивый ко всяким нестандартным запахам, тут же вернулся назад и, схватив со стола вазу с цветами, вылил ее содержимое на голову эльфа. Тот прекратил дергаться и резко сел.

– Странно, – принюхавшись, задумчиво проговорил он. – Вот уж не думал, что мое заклинание в отношении вас будет иметь такой странный побочный эффект в виде отвратительного запаха. Видимо, я где-то ошибся.

– Бывает, – хлопая по плечу, утешил его Андрюша. – Иди умойся, да поехали к Оберону. Он нас, поди, заждался.

– Поди ж ты, какой прозорливый, – язвительно спародировал Попова кинолог. – Открой лучше окна, умник. А то сейчас горынычевским ароматом всех постояльцев из отеля выкурим.

Пока Андрюша открывал окна, Эксмоэль довольно бодренько проскакал в ванную и вернулся оттуда совершенно как новенький. Со лба исчезла шишка, оставленная жомовской дубинкой, нос, расплывшийся после стыковки со лбом омоновца, также вернулся в прежние границы, да и рассеченная бровь обрела первозданное состояние.

– Ну вот, зря старался, – посмотрев на него, разочарованно вздохнул Ваня и почесал затылок. – А с другой стороны, классно тут было бы с подозреваемыми работать. Бей их, сколько душе угодно, следа все равно не останется.

– А ты попроси Оберона, чтобы он тебя на работу взял, – язвительно посоветовал Жомову Сеня.

– Не-а, – покачал головой омоновец. – Ленка не разрешит. Да и на хрена мне в таком месте работать, где каждый урод тебя одним щелчком пальцев протрезвить может? Так и трезвенником стать недолго…

– Что для тебя, конечно, смерти подобно, – продолжая острить, закончил за него Рабинович и повернулся к Эксмоэлю: – Показывай дорогу, омоновское разочарование.

Внизу, около дверей отеля, путешественников ждал шикарный лимузин, около которого возвышался угрожающего вида громила, с клыками, торчащими наружу из широкого рта, маленькими поросячьими глазами и кулаками, больше похожими на две наковальни, чем на обычные кисти рук. Громила распахнул дверцу, приглашая всех в автомобиль, но Сеня остановился рядом с ним и, кивнув в сторону уродца, поинтересовался у Эксмоэля:

– Это что еще за чучело? На эльфа вроде бы не похож. Или это плод каких-нибудь генетических экспериментов?

– А, не обращайте внимания, – фыркнул эльф. – Обычный гоблин, и ничего больше. Мы их не жалуем и въездные визы в наш мир обычно не даем, но в последнее время пошла мода нанимать гоблинов в качестве телохранителей. Пришлось и Оберону, чтобы не казаться архаичным, нанять себе несколько таких субъектов. А что? Я считаю, дело того стоит. Гоблины хоть и тупы до невозможности, но зато делают все, что им хозяин говорит. Скажешь им, чтобы руку себе сломали, они ее сломают. Скажешь…

– А я-то думал, что все эльфы гоблинов ненавидят, – удивленно проговорил Попов.

– Не все, – покачал головой Эксмоэль. – Только правые радикалы. Все-таки гоблины – это вам не сексуальные меньшинства. – Эльф замолчал и нетерпеливо щелкнул пальцами. – Садитесь в машину, пожалуйста. Мы уже опаздываем. Вам-то все равно, а мне начальство голову открутит.

– А вот это нам действительно все равно, – заверил его Рабинович, но в лимузин все же сел.

Шикарный автомобиль тронулся с места, как только все забрались внутрь. При этом Горынычу слегка прищемили хвост, и он зашипел от боли, выпустив три тоненькие струйки пламени прямо в затылок водителю. У того на опаленном месте сразу образовалась изрядная плешь, но единственной реакцией гоблина на утрату волос было задумчивое почесывание затылка. Любопытный Ваня, удивившись такому безразличию, захотел было тюкнуть шофера по темечку дубинкой, чтобы посмотреть, как он на такое увечье отреагирует, но Сеня поймал руку омоновца и ею же покрутил у Ваниного виска. Тот хмыкнул, со всем соглашаясь, и дубинку спрятал.

Лимузин тем временем направился в глубь Эльфабада. Рабинович, удостоверившись, что никто больше почумиться над водителем и самим Эксмоэлем не собирается, принялся пялиться в окошко, стремясь навек запечатлеть в памяти бардак эльфийской столицы. Остальные занялись тем же самым, а особую любознательность проявил Горыныч. Нагло перебравшись прямо по головам Эксмоэля и шофера вперед (у ментов, что ли, таких замашек нахватался?), Ахтармерз забрался на переднюю панель и, скинув оттуда какую-то плюшевую игрушку, устроился на ее место сам. Впрочем, ненадолго. Едва непонятный искусственный зверь свалился вниз, как гоблин, сидевший за рулем лимузина, нажал на тормоз и, уткнувшись мордой в баранку, заревел, топая ногами.

– Будьте добры, заберите ребенка на заднее сиденье, – потребовал эльф, ласково похлопывая одной рукой телохранителя-шофера по плечу, а другой поднимая с коврика игрушку. – Нельзя же позволять ему вести себя так беспардонно.

– А в чем, собственно говоря, дело? – вступился за собрата по запаху Попов. – Ну, залез мальчик на панель. Ну, уронил нечаянно плюшевого уродца. Ну и что за преступление он совершил?

– Видите ли, в этом «уродце», как вы выразились, зашит прах мамочки нашего водителя, – терпеливо пояснил Эксмоэль. – Гоблины крайне толстокожий народ, но во всем, что касается смерти, они очень чувствительны и ранимы.

– Ну, трупы надо уважать, – кивнул головой омоновец и, потянувшись вперед, сгреб Горыныча в пригоршню. – Иди сюда, змей недоделанный.

– Я же сто тысяч раз просил не сравнивать меня с рептилиями! – завопил Ахтармерз и укусил Жомова всеми тремя головами за один палец. Ваня удивленно посмотрел на разбуянившуюся самоходную керосинку. Горыныч от обиды попытался увеличиться в размерах, но Жомов покрепче сжал кулак, и трехглавый взбесившийся самопых обиженно хрюкнул, отказавшись от своего намерения. Однако пальца из пастей не выпустил.

– Я, блин, не понял, – оторопело поинтересовался омоновец, а затем угрожающе посмотрел на Эксмоэля. – Ты чего, урод сизокрылый, с ним сделал? Задолбал уже своей простотой. Ну-ка, верни мальчонку в нормальное состояние, или я у тебя ребра дубинкой считать начну!

– Не волнуйтесь, пожалуйста, ничего с ним страшного не случилось, – после монолога Жомова, натянуто улыбаясь, проговорил эльф. – Его агрессивность – это остаточное явление моих заклинаний. Не обращайте на него внимания еще пару часиков, и все само пройдет.

– Врезать бы тебе по чайнику, да смысла нет никакого, – буркнул Жомов и вдруг встрепенулся: – Слушай, а если я тебе челюсть сломаю, она у тебя так же быстро, как ссадина, зарастет?

– Давайте, пожалуйста, без экспериментов обойдемся, – позеленев, попросил Эксмоэль.

– Не обойдемся! – рявкнул Горыныч, отцепляясь от жомовского пальца. – Ну-ка, Ваня, покажи ему, где тыхнамундрики серабрыздры закапывают.

– Поздно, мы уже приехали, – истошно завопил эльф и, не дожидаясь окончательной остановки лимузина, выскочил из него на площадку перед огромным деревом, устремившимся ввысь на добрых пятьдесят метров.

Едва Эксмоэль ступил на лужайку, как тут же из закрытого стеклянными дверями огромного дупла, расположенного прямо у корней лесного небоскреба, выскочили десятка два широкоплечих эльфов в серебристых туниках и с копьями из какого-то странного матового материала в руках. Следом за ними, расстилаясь сама по себе, выкатилась бордовая дорожка, и крылатые стражники мгновенно выстроились по обеим сторонам от нее. Около дерева начала собираться ленивая толпа зевак.

– Добро пожаловать в резиденцию Оберона! – торжественно провозгласил Эксмоэль, не переставая косить испуганным взглядом в сторону грозного омоновца, и, сделав радушный жест в направлении дупла, пропустил мимо себя путешественников. Те с самым надменным видом прошествовали в указанном направлении. Зеваки были разочарованы.

– Фи, – раздалось из толпы. – Опять экспериментальные модели ментов привезли. А я-то думал, что в этот раз хотя бы бегемотов для прыжков с трамплина в песок доставят.

– Кто там что-то про модели вякнул? – угрожающе поинтересовался Иван, застывая посреди дороги.

– На чужой роток не накинешь платок, – усмехнулся Сеня, – но Иван накинет да и в рыло двинет. – Он толкнул омоновца в спину: – Иди вперед, Аника-воин. Если будем на каждого урода крылатого внимание обращать, до Оберона никогда не доберемся. А я лично с ним пообщаться хочу больше, чем всю зарплату у Матрешкина выиграть.

В ответ на такое заявление Попов удивленно хмыкнул и помог Рабиновичу сдвинуть Ванюшу с места. Жомов, досадливо вздохнув, уступил их домогательствам и пошел к дверям своим ходом. Те прямо перед его носом услужливо распахнулись, и трое ментов оказались в просторном холле, расположенном внутри дупла. Предбанник обероновской резиденции, увешанный картинами из жизни эльфов и заставленный манекенами во всевозможных нарядах, начиная от звериных шкур, продолжая воинскими доспехами и заканчивая элегантными фраками, выглядел довольно впечатляюще. Впрочем, ментов он не особо заинтересовал. Лишь Сеня на секунду задержался у манекена в строгом костюме.

– Я понимаю, что всякие шкуры, латы и попоны тут в качестве музейных экспонатов присутствуют, а этот манекен зачем? – И Рабинович ткнул дубинкой чучелу в живот, привлекая к нему внимание Эксмоэля. Неожиданно для Сени музейный экспонат зашипел, схватился за пузо и рухнул на мраморный пол. Кинолог оторопел.

– Так они тут все живые? – удивился он.

– Не все, – ответил посланник Оберона. – Только те, кто в костюмах. Это не манекены, а прислуга.

– Понятно, – облегченно вздохнул Рабинович и, нагнувшись, похлопал корчившегося на полу эльфа по плечу. – Извини, друг. Ошибочка вышла…

В кабинет к Оберону менты поднялись на самом обычном лифте с маленькой крылатой феей в качестве лифтера, кнопок управления и движущей силы одновременно. Трое друзей лишь удивленно покосились на нее, но не сказали ничего, а вот Горыныч кинулся к фее с разинутыми пастями. Неизвестно, съесть он ее хотел или просто покусать, а может быть, и вовсе поцеловать собирался, но лифтерша выяснять это не стала. Она просто двинула Ахтармерза по носу своей волшебной палочкой, и тот, захныкав, уменьшился еще и, взобравшись по штанине Попова, спрятался к нему в карман.

– Вот и сиди там, дебошир, – буркнул криминалист. – А то одна головная боль от тебя.

Оберон оказался высоким и седым как лунь длиннобородым стариком. Был он одет в какой-то халат абсолютно идиотского покроя и сидел на высоком троне, стоявшем в глубине просторного зала. Рядом с ним располагались два вооруженных копьями эльфа, а у подножия трона стояли четыре широкоплечих гоблина. Эксмоэль, обогнав ментов, остановился на полпути между ними и троном и представил собравшихся друг другу. То бишь путешественников – Оберону, а повелителя эльфов – ментам.

– Так вот ты какой, северный олень, – хмыкнул Рабинович. – В принципе я тебя так себе и представлял.

– А ты знаешь, что задолбал меня уже своей простотой? – обращаясь к Оберону, поинтересовался Ваня. – Давно хотелось с тобой пообщаться, да как-то руки не доходили. Но теперь-то я это упущение исправлю!..

Оттолкнув в сторону Эксмоэля, Ваня бросился вперед, прежде чем кто-нибудь из друзей успел его остановить. Впрочем, ни Рабинович, ни Попов вмешиваться и не собирались. В конце концов, нужно было разрешить омоновцу подраться как следует, иначе он никому покоя еще пару дней не даст. Гоблины этого не знали, иначе поостереглись бы вмешиваться и позволили бы Жомову пару минут поработать с Обероном. А так они вчетвером бросились на перехват. Сеня с Поповым переглянулись и решили, что телохранители Оберона явно переборщили. Двое на одного еще куда ни шло, а четверо – уже явный перебор. Кинолог с криминалистом тут же отцепили от пояса дубинки и двинулись на помощь боевому товарищу.

– Не трогать никого. Все мои! – рявкнул Ваня, останавливая друзей на полдороге.

Гоблины хоть и были выше омоновца ростом и шире в плечах, в скорости ему явно уступали. Обычно неуклюжий, Ваня во время стычек вдруг проявлял такое проворство, какое даже хваленым японским ниндзя не снилось. В одно мгновение преодолев расстояние, отделявшее его от телохранителей Оберона, Жомов подскочил к двум ближайшим клыкастым уродцам. Первого он наградил ударом дубинки в промежность, от чего бедолага потерялся во времени и пространстве и, взвыв, стал тупо кружить по залу. А второй заработал омоновским берцом в коленную чашечку. Хрюкнув, он упал на колено и тут же был поглажен по затылку мощным Ваниным кулаком, от чего ткнулся носом в пол и пару минут не подавал признаков жизни.

Следующие два гоблина на секунду замешкались, подивившись тому, как быстро омоновец расправился с их коллегами, ну а Ваня времени не терял. Профессиональный захват с подсечкой положил одного из телохранителей на пол, и Жомов, одним движением отцепив наручники от ремня, лишил своего противника возможности сопротивляться. Последний герой, оставшийся в живых, позорно заработал пяткой в нос и составил компанию двум своим собратьям по разуму, отдыхавшим на полу. Ваня задумчиво посмотрел на того гоблина, что, завывая, кружился по залу.

– Этого можете добить, – великодушно разрешил друзьям омоновец и вразвалочку пошел к Оберону.

– Браво, браво, – улыбаясь, поаплодировал тот Жомову. – Хорошая работа, сынок.

– Пень дубовый у тебя сынок, а не я, – буркнул в ответ Ванюша, не сбавляя шага. – Думал, меня этими олухами остановишь?

Оберон, не переставая улыбаться, отрицательно покачал головой. Сеня подумал, что эльфы с копьями сейчас кинутся Ване наперерез, и приготовился вмешаться, предоставив Андрюше натешиться с потерявшим мужское достоинство гоблином, однако охранники у трона даже не шелохнулись. Не двинулся с места и Оберон. Остановившись в метре от него, Жомов обвел всех троих эльфов удивленным взглядом, а затем, с сомнением взвесив на руке дубинку, горестно вздохнул и нанес сокрушающий удар.

Конечно, бить старика, пусть и вредного, омоновец не собирался. Во-первых, не так воспитан, а во-вторых, какой интерес дубасить того, кто не сопротивляется? Ваня хотел просто сломать спинку у трона или, в крайнем случае, хотя бы подлокотник. Однако ни того, ни другого у него не получилось. Когда жомовская дубинка была уже всего в нескольких сантиметрах над обероновской головой, повелителя эльфов окутало бирюзовое сияние энергетической защиты, и Ванин рабочий инструмент, ударившись о него, отскочил назад с такой силой, что русский богатырь милицейского розлива едва смог удержать дубинку в руках.

– Ни хрена себе блины! – подивился омоновец и попробовал ударить второй раз. Эффект был тот же.

– А ты думал, я такой ерунды не предусмотрел? – широко усмехнулся Оберон. – Хороший я был бы правитель, если бы не мог заранее поступки подчиненных предугадывать. Может быть, поговорим спокойно? Впрочем, если хотите, можете и втроем дубинками по щиту постучать. Я подожду, пока вы натешитесь.

– Не дождешься, – пообещал повелителю эльфов Рабинович. – Давай выкладывай, зачем ты нас сюда притащил. А потом мы тебе подробно разъясним, что обо всем этом думаем.

Оберон крайне вежливо поблагодарил кинолога за разрешение и принялся трепать языком. Говорил он так долго и витиевато, что Сеня заслушался, восхищаясь тем, как много можно сказать, не говоря ровным счетом ничего. Рабинович попытался запомнить особенно пустые выражения и наиболее бессмысленные обороты, чтобы использовать их в дальнейшем, но ничего из этого не получилось – Оберон так запудрил Сене мозги, что тот, запоминая последнюю фразу, напрочь забывал предыдущую. Ну а пока Сеня старался поучиться у повелителя эльфов словоблудию, Жомов едва не заснул, а Андрюша принялся поглаживаниями успокаивать разбурчавшийся живот.

Собственно говоря, единственной информацией, которую удалось Рабиновичу извлечь из получасовой речи Оберона, было то, что правитель эльфов считал ментов суперменами, а всех остальных – идиотами, которые и гроша ломаного не стоят. Остальную часть речи Оберона воспроизвести было невозможно, и сказать о ней нечего. Наконец и сам правитель эльфов устал себя слушать.

– Ну, суть моего приглашения, направленного вам, сводится к небольшой идее, способной привести народы к всеобщему благополучию и процветанию, к улучшению жилищных условий пенсионеров и бесперебойной подаче тепла на весь Дальний Восток, – подвел черту Оберон. – Я предлагаю вам, господа, перейти ко мне на службу и тем самым избавить мир от многих бед и потрясений.

– Не понял. – От того, что престарелый эльф замолчал, омоновец сразу проснулся. – Чего ты там говорил?

– Я решил организовать новое ведомство, способное оперативным вмешательством решать любые проблемы в подопечных мне параллельных вселенных, – пояснил Оберон. – Называться оно будет Группа Оперативного Выезда На Объекты, и я предлагаю вам стать ее первыми сотрудниками.

– Охренел? – возмутился Рабинович. – И ты хочешь, чтобы мы работали в конторе с такой аббревиатурой? Да я тебе за такое предложение дома вмиг бы пятнадцать суток обеспечил. Скажи спасибо, что добраться до тебя не могу.

– А что тут такого? – удивился Жомов, но проговорив шепотом название нового эльфийского подразделения, возмутился: – Ни фига себе! Это что же мне Ленке говорить, когда она меня спросит о том, где я теперь работаю? У меня жена и о милиции-то не слишком высокого мнения, а тут представляю, как они с тещей вместе язвить начнут.

– Действительно, серьезная проблема, – со знанием дела встрял в разговор Горыныч. – У гуманоидов обычно чрезвычайно гипертрофированное самолюбие, и они очень болезненно реагируют на любое сравнение с фекалиями. Нам в классе объясняли…

– Помолчи, тритон мутировавший, – перебил его Сеня, погрозив пальцем. – И попробуй мне только раздуйся от обиды!

– Ничего, ничего. Пусть говорит. Его это предложение тоже касается, – успокоил кинолога Оберон. – Ну а название – это не проблема. Можно вашу группу переименовать. Например, в Летучий Отряд Храбрецов…

– Еще лучше, – перебив его, фыркнул кинолог. – Значит, вместо слова «милиция» у меня на груди будет нашивка «ЛОХ» красоваться? Нет, ты на самом деле охренел…

– Сеня, о чем ты вообще разговор ведешь, – перебил его Андрюша. – Какая разница, как эта контора называться будет, если мы в ней работать все равно не станем?.. По крайней мере, я. Мне мама не разрешит, да и потом, кто за моими рыбками присматривать будет, пока я по всяким там параллельным мирам шатаюсь?

– Ну, об этом, мой юный друг… – лысоватый Попов от такого обращения вмиг ошалел, – …беспокоиться нечего. Сколько бы вы ни путешествовали, возвращаться всегда будете в тот день и час, из которого отправились в мир иной. Разница будет буквально в несколько минут, и посторонние ее не заметят.

– Это что же получается, – вставил свое золотое слово омоновец. – Значит, пока я тут старюсь, моя Ленка так молодой и будет оставаться? Не пойдет!.. Нет, лично мне это нравится, но боюсь, что жену не устроит. Скажет, я старею оттого, что спиваюсь совсем, плюнет на хрен и уйдет к молодому.

– Прямо туда и плюнет? – наивно удивился Оберон. – Нехорошо.

– Ты давай к словам не цепляйся, нас юмором не проймешь, – урезонил правителя эльфов Сеня, пока Жомов, безмолвно раскрывая рот, придумывал, чем бы ответить на такую гадость. – В общем, твое предложение нам ясно, и оно отклоняется. Ищи себе других дураков.

– Подождите отказываться, вы еще всех условий не выслушали, – нажал Оберон. – Дайте мне закончить, а затем высказывайтесь.

Не думайте, не из корысти, а просто ради удовлетворения профессионального любопытства трое ментов решили выслушать условия старого болтуна. Хотя бы для того, чтобы иметь возможность сравнивать зарплату российских милиционеров не только с доходами американских «копов», но и с соответствующими выплатами эльфийского королевства. Ну а Оберон постарался на славу. Такого наобещал, что у каждого из боевой троицы глаза на лоб полезли.

Старый хрыч прекрасно знал, на какую приманку каждого из друзей ловить, и каждому внес индивидуальные предложения. Общими в его обещаниях были лишь несколько пунктов. Во-первых, финансовая сторона: Оберон обещал буквально засыпать каждого мента иностранной валютой. От монгольских тугриков до древнегреческих оболов – по выбору. Во-вторых, всем без исключения предполагаемым сотрудникам нового отдела повелителем эльфов были обещаны всемирный почет, уважение и героические лавры на макушку. Непременное упоминание имен эльфийских агентов в мифах, легендах, сказаниях и прочих бредовых творениях самых разнообразных народов к данным почестям прилагается.

Ну и в последнем, третьем, общем пункте обероновских обещаний ментам была предоставлена возможность проводить отпуск в любом времени и месте любой из контролируемых эльфами вселенных. Причем длительность отпуска ничем не ограничивалась, поскольку всегда существовала возможность вернуться в тот же день и час, в который каникулы и начинались. Исключение из этих правил составляла только родная ментам Земля, где в силу субъективных законов природы трое друзей без самоличной организации мировых катаклизмов могли подолгу находиться исключительно в своем собственном времени. Кстати, Оберон милостиво разрешил друзьям вывозить из посещаемых вселенных любые предметы, растения, животных и рыб без каких-либо таможенных ограничений.

Доблестные российские милиционеры на эти общие предложения прореагировали по-разному. Любознательного естествоведа Андрюшу Попова, ясное дело, больше заинтересовал третий пункт, даже глаза загорелись, как у изголодавшегося вампира. Ваня обратил особое внимание на вторую часть предложения, потребовав, правда, чтобы в легендах непременно делались сноски, призывавшие не путать его честное омоновское имя с каким-то там Иваном-дураком. Ну а Рабиновича, конечно, особо интересовали… все три! Действительно, а зачем на частности размениваться, когда прибыль оптом можно получить?

Оберон – он же Хитрый Лис, он же Вечный Жид, он же господь бог в некоторых вселенных – мгновенно уловил перемену настроения у друзей и усилил давление. В первую очередь он обработал Андрюшу, сначала пообещав показать тому целую вселенную-аквариум, а затем вкрадчиво заметил, что поповская мама жутко обрадуется улучшению жилищных условий и медицинского обслуживания («Вы не представляете, каких высот достигли наши врачи!»), дополнительным финансовым вливаниям в семейный бюджет, и к тому же мама непременно восхитится теми почестями, которые будут ей везде воздавать как родительнице славного героя.

– Угу. Это она любит. Вон, всем подружкам и знакомым уши прожужжала, что ее сын не кто-нибудь, а эксперт-криминалист. Причем офицер, – фыркнул Андрюша, а затем помрачнел: – А затем увидит какую-нибудь гоблинскую клыкастую рожу или того же Горыныча и от разрыва сердца помрет.

Поповские вздохи и стоны грозили разрушить всю линию обольщения, выбранную Обероном. Поэтому старый эльф не стал дискутировать с Андреем, а тут же переключился на Горыныча. Ахтармерзу было обещано эксклюзивное обучение в эльфийских элитных школах с пониженными требованиями к ученикам и поездки домой по пятницам. И прежде чем трехглавый двоечник успел вставить хотя бы слово, повелитель эльфов принялся улещивать омоновца. А главным его аргументом в прельщении Жомова было то, что Ваня может забрать жену и переехать жить в любой другой мир, по собственному выбору, оставив тещу с тестем на Земле.

– Хреново ты мою тещу знаешь, – обреченно хмыкнул Ваня. – Ее жена непременно в гости пригласит, и уж тогда Ленкину маму выгнать из дома даже батальону десантников не удастся. – Жомов махнул рукой. – К тому же ни о каком переезде в другой мир на ПМЖ я даже разговаривать не желаю. Во-первых, Родину не продаю. А во-вторых, как же там без меня ОМОН боевые операции проводить будет?

– Семен Абрамович, вы же человек умный, – возопил Оберон, пытаясь привлечь на свою сторону Рабиновича. – Объясните же друзьям, какой выгоды они лишаются, отказываясь от моего предложения!

– Да, согласен, преимуществ мы лишимся многих, если не согласимся работать у вас, – поддержал кинолог повелителя эльфов. Тот расцвел, но не надолго.

– Но если бы я хотел для себя в первую очередь личной выгоды, то пошел бы работать банкиром, – закончил фразу Сеня. – Оберон, я милицию люблю, и мне без нее как-то тоскливо. В общем, с мужиками я абсолютно согласен. Ты подбирай себе новых людей, а мы вернемся назад и будем верно служить Отчизне, изредка вспоминая о том, где нас черти в вашем лице носили…

– Подождите, прошу вас. – Повелитель эльфов так разгорячился, что даже вскочил с трона. – Давайте не будем сразу категорически отказываться. Поживите тут пару дней, осмотритесь, взвесьте все «за» и «против»…

Договорить Оберон не успел. Ваня Жомов, так и оставшийся после своего неудачного набега на эльфийский трон стоять рядом с вышеуказанным царским стулом, неожиданно для всех взмахнул дубинкой и обрушил ее на темечко Оберона. Эльфийский правитель удивленно хрюкнул и стек вниз, составив со своим посадочным местом единую скульптурную композицию под названием «Так проходит мирская слава…», а омоновец посмотрел на оторопевших друзей.

– Я только проверить хотел, насколько высоко, блин, защитный купол поднимается, – пожав плечами, простодушно ответил Ваня на вопросительные взгляды Попова и Рабиновича. – Ничего личного, в натуре… Ну-у, если только совсем чуть-чуть…

– Идиот, – констатировал Рабинович.

– Стопроцентный, – согласился с ним Андрей и обернулся к Эксмоэлю, с самого начала аудиенции неподвижно торчавшему посреди зала. – Иди помогай своему боссу. Ты уже знаешь, что после Ваниной работы делать нужно.

Оба копьеносца у трона даже не пошевелились, явно впав в кому после Ваниной кощунственной выходки. Жомов даже дубинкой покачал перед их остекленевшими глазами, чтобы добиться от этих окаменелостей хоть какой-нибудь реакции. Эльфы остались безучастны к Ваниной заботе, и раздосадованный Жомов собрался было выразить свое недоумение по поводу такого свинского отношения охранников к собственной персоне парочкой оплеух на каждого, да Сеня помешал. Рабинович просто сдернул заботливого омоновца с тронного возвышения и с помощью Попова утащил его в центр зала. Ну, а пока друзья усмиряли Жомова, Эксмоэлю удалось привести Оберона в чувство.

– Раз-раз-раз. Микрофон работает нормально. Карл у Клары украл кораллы, а Клара у Карла украла кларнет… Меня хорошо слышно? – поинтересовался повелитель эльфов, сумев наконец сесть на трон. Эксмоэль торопливо кивнул. Менты от удивления клацнули нижними челюстями по мраморному полу, а Оберон удовлетворенно вздохнул и строго поинтересовался:

– Где моя любимая бордовая погремушка?

– Кто? Что? – оторопел сотрудник Службы Общения с Идиотами.

– Чего «кто»? Чего «что»?! – рявкнул Оберон, и копейщики, услышав знакомые интонации, тут же пришли в себя. – Тебе, сопляк, кто позволил этикет нарушать? А ну, марш на свое место, иначе в Урюпинск, в ссылку отправлю. Пенек пикирующий, мать твою…

– Сеня, а ты не думаешь, что Лориэль – внебрачный сын Оберона? – пока повелитель эльфов орал на своих подчиненных, спросил вполголоса Попов. – Что-то выражения у них очень похожие.

– Не-а, – встрял в разговор омоновец. – Ты посмотри, какой этот высокий, а тот просто клоп прыщавый, в натуре.

– Ну и что? – меланхолично поинтересовался Рабинович. – Может, Лориэля по пьянке зачали, вот он у них и получился дефективный такой. Кстати, Ваня, мотай на ус. Набедокурите с Ленкой с перепоя, и будет у тебя по дому не бравый Жомов-два бегать, а какой-нибудь Жомчик недоразвитый.

– Нет, у нас с этим, в натуре, строго. Мы… – начал было объяснять кинологу Ваня, но, увидев ухмылки на лицах друзей, оборвал себя: – Да иди ты, Рабинович, месяц в ППС дежурить. Чего это я, конкретно, еще и отчитываюсь перед тобой?!

– Не знаю. Может быть, проконсультироваться хочешь, как правильнее проводить процедуры, – пожал плечами кинолог, и неизвестно, что сотворил бы взбесившийся Жомов, если бы не вмешательство Оберона.

– Извините, что перебиваю вас, но у нас осталось еще несколько вопросов, – прерывая увлекательную дискуссию друзей неожиданно ледяным голосом, произнес правитель эльфов, привлекая к себе внимание милиционеров. – Не уделите мне несколько минут?

– Да ради бога, – великодушно разрешил Сеня. – Чего мелочиться, если у нас впереди вечность?

– Не понял? – оторопел Оберон.

– А чего тут непонятного, – встрял в разговор догадливый Андрюша. – Мы с вами можем и пару лет беседовать, с перерывами на обед, конечно. Вы же все равно нас домой вернете в тот самый момент, когда из-за стола в Египет выдергивали.

– Нет у меня времени на болтовню с вами пару лет терять, – раздраженно буркнул повелитель эльфов. – Значит, так, я думаю, что несколько поспешил с предложением о сотрудничестве. С вами еще немало придется поработать, чтобы ментовские замашки искоренить, если такое вообще возможно. В общем, вы свободны. Можете считать, что этого разговора не было, и отправляйтесь домой.

– А что там Лориэль говорил о неисправленных ошибках? – ехидно поинтересовался Рабинович. – Сами с ними разберетесь? Или нам опять к какому-нибудь дурдому готовиться?

– Вот, блин, совсем забыл! – Оберон хлопнул себя по лбу ладонью и покосился на Жомова. – Действительно, есть у вас еще одно дельце…

Повелитель эльфов махнул в сторону друзей рукой и что-то невнятно пробормотал. Прямо из его кисти в ментов ударил необычайно яркий луч света и, достигнув их, трансформировался в радужный, переливчатый купол. Горыныч возмущенно пискнул и попытался о чем-то предупредить друзей, но не успел. Как и Андрюша не успел поинтересоваться по поводу обеда. Радужный купол взорвался в глазах путешественников ослепительным светом, а затем их окутала темнота. Мир исчез, остались только сны… Новый переход.

Глава 3

Нет, что ни говорите, а такое обращение терпеть абсолютно невозможно. Не знаю, можно ли поведение Оберона свинским назвать (я ни с одной из свиней лично не знаком и сравнивать их с повелителем эльфов не могу), но скотом его окрестить имею полное право! Мало того, что этот болтливый правитель мухокрылых недоумков во время аудиенции лично меня за пустое место принимал, так еще и вышвырнул всех нас, вместе взятых, из дворца, словно котов блудливых. Мало его Ванечка дубинкой погладил. Нужно было еще берцом наподдать, кулаком прихлопнуть, из пистолета пристрелить, а затем на Курилы отправить, дамбу до материка голыми руками строить. В общем, зол я на Оберона и прочих эльфов. Как на тех, которые нам уже попадались, так и на остальных, которых, надеюсь, никогда в жизни не увижу. Удивительно беспардонный народ. А светлые эльфийские образы в сказках, скорее всего, сами же эльфы и культивировали. Эх, умел бы писать, все до единой легенды, где эти отвратительные существа упоминаются, в корне переделал бы…

А чему это вы удивляетесь? Посмотрел бы я, как бы вы сами возмущаться стали, если бы эльфы хватали вас и швыряли куда попало, даже не спрашивая разрешения и ничего не объясняя!.. Лично я устал теннисным шариком работать. И хоккейной шайбочкой тоже! А если после всего, что эльфы с нами вытворяли, кто-нибудь из моих друзей помянет их добрым словом, я его, котом буду, очень недобро укушу.

Обычно после переноса в пространстве и времени я первым прихожу в себя, но на этот раз случилось совершенно невероятное – раньше всех очнулся Попов. Когда я открыл глаза, наш лысеющий криминалист сидел верхом на совершенно одуревшем от удивления омоновце и, тряся его за лацканы кителя, истошно орал:

– Сволочь ты, Ваня. Из-за тебя все это. Долго я терпел, но теперь убью гада! Задушу собственными руками.

Жомов даже не сопротивлялся. Впрочем, ему поповские тычки и встряхивания были, что сенбернару «стиморол», но лично я, понаблюдав пару минут за экзекуцией, стал беспокоиться за Ванину психику. Что-то уж больно вяло он себя ведет! Не сошел ли с ума из-за неожиданной Андрюшиной агрессивности?.. Сеня мою обеспокоенность, похоже, разделял и, едва очнувшись от перехода, бросился оттаскивать озверевшего криминалиста от беззащитного Жомова. После некоторых усилий ему это удалось, и, с трудом сдерживая поповские рывки, Рабинович поинтересовался у пострадавшего:

– Жомов, ты что натворил? Чего это Андрюша на тебя бросился, словно моя тетя Соня на гуманитарную помощь?

– А я откуда знаю? – обиженно проговорил омоновец, поднимаясь с травы и поправляя форму. – Сбрендил, наверное. Пойдешь Мурзика ветеринару показывать, и эту свинью шизанутую захвати. Пусть ему тройную дозу прививок от слоновьего бешенства вкатят.

– Я сбрендил? – завизжал Попов так, что у меня уши заложило. – Это ты чокнулся, бык безрогий, когда Оберону по башке дубинкой стучал. Он же мне самый гигантский аквариум показать собирался, рыбок необычных подарить. А теперь из-за тебя, сволочь омоновская, я остался и без коня, и без воза!

«Приехали» это называется. Я-то думал, что бедняга Попов взбесился от того, что Ваня свой шанс Оберона прикончить не использовал, а, оказывается, положение куда серьезней. Это что же получается: Андрюша за аквариум друзей продать готов? Я оторопело уставился на нашего неутешного криминалиста, да и Жомов с Рабиновичем вытаращили от удивления глаза. Я думал, что они оба сейчас на Андрюшу накинутся за такие крамольные мысли. Ан нет! Вместо того чтобы начать ругаться, мой Сеня заржал, как пожарная лошадь. Даже Попова отпустил. Тот по инерции пролетел вперед пару метров и зарылся носом в кучу прошлогодней листвы, разогнав во все стороны мышей, устроивших там лежку.

Вот тут и Жомов захохотал. Причем так, что от смеха его пополам скрутило. Смех омоновца подхватил Горыныч, что ему было категорически противопоказано, поскольку от этого у Ахтармерза начиналась самовоспламеняющаяся икота. Я увернуться от залпа нашего трехствольного огнемета успел, а вот Андрюша все еще в куче листвы ковырялся, пытаясь выбраться. Глаза у него были трухой запорошены, поэтому он не сразу и увидел, как вся куча полыхнула. Сгореть, конечно, наш криминалист не сгорел, но напугался здорово. А эти два идиота, вместо того чтобы друга из огня выручать, еще громче хохотать начали, глядя, как Андрюша по поляне носится и горящие листья с себя стряхнуть старается.

– Эх, ну и гад же ты, Сеня, забодай тебя комар! – в сердцах выдохнул криминалист, когда наконец смог избавиться от загоревшихся останков прошлых листопадов. Мой хозяин оторопел от удивления и, судя по вздернувшемуся носу, собрался съязвить что-то по поводу Андрюшиной объективности мировосприятия (ни фига себе, смотрите, какие я слова знаю!), но не успел.

Громкое стрекотание вертолетных лопастей огласило поляну. Мы задрали головы вверх, и я где-то в глубине души понадеялся, что этот звук означает наше возвращение домой. Но ошибся! Вертолетный стрекот ознаменовал появление над поляной жуткого чудовища, явно изображавшего из себя увеличенного при помощи телескопа комара. Эта жуткая животина грузно обрушилась в центр поляны и, поскрябав отвратительными, как у лысого кота, передними лапами по непомерной длины хоботку, окая и растягивая гласные, деловито поинтересовалась:

– Кого бодать будем? Одного или всех сразу? Оптом бодаю дешевле, но сильнее устаю.

– И что из этого?.. – растерянно поинтересовался у него Рабинович. Комар-переросток удивленно посмотрел на него и поскрябал хитиновое брюхо.

– А ничего. – Урод теперь почесал затылок. Блохи его, что ли, замучили? – Тем, кого от усталости недободаю, очереди ждать придется. Так кого бодать-то?

– Его. – Попов безапелляционно ткнул пальцем в моего хозяина.

– Ну ты и свинья! – Сеня от такого предательства друга даже поперхнулся. – Именно свинья. И звать тебя после таких выходок по-другому никак нельзя. Я, блин, если свою животину сейчас же не уберешь, тебе в аквариум порошок с сибирской язвой насыплю. Посмотрю потом, как ты рыбкам прививки будешь делать.

Не знаю, внял бы Андрюша угрозам моего хозяина или нет, но в любом случае сделать этого не успел. Сзади меня, прямо у моего хвоста, раздался истошный визг. Такой, словно… Блин, кота мне на холку, даже сравнить ни с чем не могу. Хотя попробуйте скажите жене в день вашей получки, что вы зарплату пропили или в карты проиграли. Верещание доведется услышать точно такое, какое моему крупу на поляне досталось. Только одно условие: если будете такой эксперимент ставить, то потом, когда в больнице очнетесь, не надо в ваших тяжелых телесных скалко-сковородочных повреждениях меня обвинять. Сами понимать должны, с чем пошутить решили.

Впрочем, я опять отвлекся. Извините. А сзади меня, на поляне, завопил не Андрюша. Этот болтун криминальный все время перед моим носом крутился, а хвостом я к Горынычу стоял. Вот Ахтармерз и завопил. Причем, как оказалось, Попову он конкуренцию в высоких частотах вполне составить может. Прямо не змей трехглавый из параллельного мира, а баньши какая-то. Не понял? Вы о баньши никогда не слышали? Ни фига себе… Ну ладно, просвещу. Я по телевизору однажды передачу смотрел, в которой о всяких мифологиях рассказывали. Так вот, ирландцы когда-то верили, что баньши – это души неверных жен, являвшиеся воину перед смертью и диким воплем извещавшие его о том, что он скоро копыта отбросит. Работка, конечно, не бей лежачего, но можете своей жене сказать, что если вам рога наставлять будет, то станет целый век мотаться по земле неприкаянно, ко всяким уродам являться и истошно на них орать.

Короче, у меня от ахтармерзовского крика шерсть на загривке мгновенно дыбом встала. Да и не у меня одного. Андрюшины редкие волосики зашевелились вокруг лысины, тщетно пытаясь горгону Медузу переплюнуть, а Сеня мой прической на панка стал похож – ему Горыныч «ирокез» на башке сделал. Хлеще заправского фена уложил. Мы в разные стороны от Ахтармерза отпрыгнули, а тот мгновенно увеличился до размеров колхозного бульдозера и выпустил в сторону комара три мощные струи пламени. Мутант-переросток подогнул разом все лапы, плюхнулся на пузо, а когда Ахтармерзов залп пролетел над ним, обиженно проворчал:

– Хулиганите, однако. Я сюда бодаться, а не поджариваться пришел. Нехорошо себя ведете.

– Молчи, деликатес ходячий! – взвыл Горыныч, в мире которого насекомые ценятся дороже, чем у нас – черная икра. – Бодаться он пришел! А завтраком поработать не хочешь?

– Не хочу, однако, – отказался комар. – Меня, между прочим, в Красную книгу внесли, как редкую разновидность Гнуса Сибирского…

– А мы тебя сейчас обратно вынесем, – пообещал ему Ваня, отстегивая верный «демократизатор» от пояса. – Шесть секунд!

– Вот и поговори с ними, – неизвестно кому пожаловался комар. – Уйду я от вас. Пусть вас коровы теперь бодают.

Гнус Сибирский взмыл вверх и, застрекотав своими перепончатыми крыльями, больше похожими на лопасти вертолета, чем на летательные приспособления насекомого, умчался куда-то на север. Горыныч еще одним залпом попытался его достать, но лишь верхушки деревьев подпалил, а комару-переростку ничего не сделал.

– И куда он так быстро сбежал? – разочарованно поинтересовался Ваня.

– К теще на блины, – крайне остроумно заметил мой Рабинович. – Стыдно, батенька, так хохмить. Навыки теряем?..

– Хорошие ты вопросы, Ванюша, задаешь, – не обращая внимания ни на Сенин ответ, ни на мои комментарии, съязвил Попов. – Чтобы знать, куда комар полетел, нужно хотя бы приблизительное представление иметь о том, где мы сейчас сами находимся.

– А правда, Сеня, где мы? – повернулся к моему хозяину Жомов. – Куда нас сейчас-то занесло?

Что мне в Ване нравится, так это его детская непосредственность. Решил для себя Жомов однажды, что мой хозяин должен все на свете знать, так теперь из него эту уверенность и дубинкой милицейской не вышибешь. Каждый раз, когда мы оказывались в трудной ситуации, бравый омоновец тут же требовал, чтобы Рабинович решение проблемы ему на блюдечке выложил. Сеня с ним по этому поводу уже и спорить устал, и все приколы, которые только мог придумать, давно использовал. Я думал, что сейчас мой хозяин на Ванечку за дурацкий вопрос рявкнет, как я на соседского кота, когда тот через форточку на кухне к моей миске пробраться пытается, – но нет, Рабинович посмотрел на омоновца наивными глазками и пожал плечами.

– У Попова спроси, – проговорил он. – Раз Андрюша к нам всяких уродов вызывает, значит, знает, где мы находимся.

– Поп, чего молчишь? – тут же сменил ориентацию Жомов. – Далеко до ближайшей пивнушки? А то у меня после этих эльфийских фокусов сушняк жуткий.

Андрюша оторопел, не зная, что сказать. Орать на этих двоих лоботрясов, из которых один издевается, а до другого просто тяжело доходит, было бесполезно. Вот и оставалось Попову только развести руками. Я, кстати, тоже ничего определенного сказать не мог. Даже после того, как старательно принюхался. Мы находились на лесной поляне. С этим вопросов возникнуть не могло. Во-первых, потому, что мы стояли на травянистом клочке земли, а вокруг возвышались деревья. А во-вторых, за исключением Скандинавии, куда, как вы помните, мы сами забрались, и египетской пустыни, где ветвистой растительности в принципе быть не может, в каждом новом мире в момент нашего там появления рядом непременно оказывался лес. Видимо, без него эльфы жить не могут.

Растительность вокруг нас была самая обычная. То есть такой стерильной чистоты, как в окрестностях Эльфабада, здесь не наблюдалось. Прошлогодние листья, опавшие ветки и сухая трава присутствовали. Значит, Оберон нас с родины эльфов подальше турнул. А вот кострищ и пищевых отходов на поляне не имелось. Следовательно, мы были явно не дома. А вот где именно, сказать я не мог, даже если бы сильно постарался. Кот его знает, куда нас Оберон зашвырнул. Может быть, даже в Сибирь, раз уж тут вертолетоподобные насекомые летают. А может, мы совсем в другом месте, а Гнус этот Сибирский – чистое недоразумение. Вон в Скандинавии Андрюша чертей накликать умудрился. Так я же не стал кричать, что мы в аду!

Пока я вам тут окрестности описывал, трое моих ментов устроили экстренное совещание с целью составления плана оперативных мероприятий. От участия в нем меня отстранили, поскольку все они дураки и на нормальном языке разговаривать не умеют. А Горынычу и вовсе не до совещаний было. После бегства гигантского деликатеса он до того расстроился, что уменьшился до размеров крупной жабы и теперь упорно пытался сожрать почти равного ему по объему богомола. Тот усиленно сопротивлялся, и если Ахтармерз в следующие пару минут не увеличится, то бороться им друг с другом еще не один день, прежде чем кому-нибудь это надоест. Горыныч тоже это понял и, разозлившись на богомола, принялся расти. Значит, недолго зеленому насекомому жить осталось!

– …Блин, задолбали вы меня со своей простотой! – Я отвлекся от нашего трехглавого инсектицида и прислушался к разговору ментов. – Раз не знаете, где мы находимся, так и скажите. И нечего голову мне морочить. – Понятно, это Жомов.

– А тебе, друг Ванюшечка, сразу это и сказали, – съязвил в ответ мой хозяин. – Просто до тебя всегда туго доходит. А с этим, извини, не к нам обращаться надо, а к психиатру.

– Да пошел ты к Матрешкину в напарники! – обиделся Иван.

– Твоими бы устами да мед пить, – хмыкнул Сеня и посмотрел по сторонам. – Ладно, не хрена тут стоять и балаболить. Мы можем год обсуждать, куда нас Оберон в этот раз зашвырнул. Но если не сдвинемся с места, то так этого и не узнаем. – Сеня махнул рукой в южном направлении: – Пойдем туда.

– А почему не в обратную сторону? – ехидно поинтересовался Андрюша. – Или твой длинный еврейский нос чует, откуда выгодой пахнет?

– Именно, – огрызнулся Рабинович. – А твой славянский свинский пятак даже не улавливает, где помои раздают.

Все, началось. Когда Попов с Рабиновичем особенности расовой антропологии обсуждать начинают, остальные могут спать ложиться. Потому что раньше, чем к следующему утру, они обмен колкостями точно не закончат. Я уже собрался что-нибудь для успокоения этой парочки предпринять, но не успел – Жомов вмешался. Вклинившись между двумя спорщиками, он с силой хлопнул обоих по плечам. И Сеня, и Попов едва на пятые точки не плюхнулись. А Ваня улыбнулся.

– Слушайте, мужики, а давайте Мурзику позволим направление выбирать, – внес он свое предложение. – Помните, в Англии, когда мы заблудились, его вперед пустили, и он нас к жилью вывел?

Ваня, так то Англия была, а здесь кот знает что! Я тебе не экстрасенс. Ни лечить на расстоянии по фотокарточке не могу, ни жилье за сто верст отыскивать не способен. Вон лучше керосинку крылатую в небо запустите. Может быть, он с высоты что-нибудь и разглядит!..

И чего орал, спрашивается? Никто, как обычно, меня не понял. Менты решили, что я уже пивной ларек для них отыскал, а Горыныч сделал вид, что борьбой с комаром изнурен. Пришлось мне начинать работать экскурсоводом, и назло всем врагам я уверенно пошел на восток. Почему на восток?.. А вам-то чем это направление не нравится?!

Все-таки интуиция у меня отменная. Выбрал направление наобум, а оказалось, что пошел именно туда, куда нужно было. Кстати, это не в первый раз, так что смело можете меня считать псом выдающихся способностей. Помню, однажды случай был. Я вам уже рассказывал, что на День милиции трое моих друзей постоянно устраивают Чемпионат вымогателей, обирая окрестные торговые точки. Конечно, это единичный случай, поскольку такой праздник только раз в году бывает. На все остальные торжества чемпионат не проводится, и водкой на халяву каждый затаривается, как может. Только, пожалуйста, не думайте, что мы одни такие исключительные сборщики податей. У нас в отделе все так делают. Правда, не у всех получается.

Так вот, нашим следователям надоело, что им постоянно «паленую» водку в качестве подношений приносят, и решили они разобраться в конце концов, какая сволочь на вверенной им территории такую отвратительную выпивку производит. На неделю завязали с пьянками и, напрягши свои могучие умы, отыскали подпольный разливочный цех. Тут же поставили галочку в плане, передали отчет начальству и на радостях напились той же паленой водки.

Начальство, естественно, отправило группу захвата на выявленный цех, дабы всех арестовать, кто под руки попадется, и навсегда избавить своих подчиненных от пития некачественной водки. ОМОН почему-то на такую операцию посылать никто не собирался, хотя все до единого бойцы просились добровольцами. Да и нам с Сеней поездка в подпольный цех не светила: кого там с собаками ловить? Однако мой хозяин – человек крайне настырный. Уж не знаю, какой выгоды Рабинович в этой операции пытался добиться – может, хотел водки набрать, чтобы потом со всякими слесарями и сантехниками расплачиваться, – но благодаря его усилиям нас в группу захвата все-таки зачислили.

На операции все проходило, как и положено. С криками вломились в цех, положили на пол туркменов, которые, кстати, без каких-либо документов в нашем государстве пребывали. А затем бросились в разные стороны водку считать и договариваться, кто сколько себе домой брать будет. В общей суматохе о директоре цеха все как– то позабыли, а когда наконец от водки оторвались, ловить подпольное начальство было уже поздно – удрал, гад, через черный ход.

Естественно, ничего умнее, чем нас с Рабиновичем по следу послать, придумать никто не мог. Мы с Сеней, как два дурака, бросили водку и за директором погнались, будто он нам денег должен. Мой хозяин, естественно, всю дорогу матерился, да и меня довольным назвать не решился бы никто. Все-таки одно дело нормальных преступников ловить, а тут за каким-то хозяином подпольного водочного цеха гоняться приходится. Он же даже сопротивляться не будет, когда в моих клыках окажется. Да еще, не дай бог, обделается с перепугу. Думаю, и вам бы не понравилось сидеть на каком-нибудь человеке и аромат его фекалий вдыхать.

В общем, я был зол, вынюхивал директорский след и на посторонних запахах особо не концентрировался. Поэтому не сразу обратил внимание на то, что хлоркой попахивать начало. А когда сообразил это, было уже поздно. Гад-директор, видимо, меня в цеху увидел и, убегая, посыпал свой след хлоркой. Я ее запах как с разбегу носом втянул, так вообще все ароматы чувствовать перестал. Естественно, тут мне беглеца еще сильнее наказать захотелось. А где его искать, если я след взять не могу? Вот и выбрал направление наугад.

Как позже оказалось, интуиция меня не подвела, и директора мы догнали. Я ему, конечно, всыпал по первое число, да и Рабинович церемониться с беглецом не стал. В общем, оторвались мы на всю катушку, но, когда вернулись назад, оказалось, что вся водка уже описана, и Сене вместо планируемого ящика всего две бутылки перепало. Вот с тех пор мы с Рабиновичем на всякие операции на ликеро-водочных заводах не напрашиваемся. Мой хозяин больше обманываться в ожиданиях не хочет, а Кобелев, начальник нашего отдела, думает, что Сеня пить меньше стал, и всем его в пример ставит.

Но я отвлекся. Заводы заводами, а в диком лесу, куда нас Оберон забросил, никакого производства не наблюдалось. Зато примерно через полчаса движения по пересеченной местности запахло дымом. Конечно, это мог быть и обычный лесной пожар, но я почему-то был уверен, что скоро мы выйдем к какому-нибудь жилью. Я прибавил шагу, подгоняя моих ментов, а минут через пять запах дыма и они учуяли.

– Ну, Сеня, я тебе говорил, что у тебя пес умный? А ты мне не верил, – принюхавшись, заявил Жомов.

Сеня от такого заявления оторопел, но оспаривать утверждение омоновца не стал. Пальцем у виска только покрутил и поспешил за мной следом.

Дальше мне ментов поторапливать не пришлось. Томимые голодом и жаждой, мои друзья здорово прибавили скорость и почти бегом вылетели на лесную опушку. Впрочем, как вылетели, так и застыли – прямо перед нами шел бой. То есть не мальчики баловались, а взрослые дяди дрались. Причем всем, что попадалось под руку. А запах дыма доносился не от костра или печки.

Горела деревня. Ничего определенного о том, из какого она времени или пространства, сказать не могу. Просто скопление бревенчатых домов, половина из которых уже догорала. А вот кучка людей на окраине лично мне многое сказала. По крайней мере, примерно определить, к какой эпохе они принадлежат, я мог. Впрочем, не я один.

– О, блин, смотри, Сеня, рыцари! Да еще и общественные беспорядки устраивают. – Жомов радостно ткнул моего хозяина кулаком в бок. – Сейчас я быстренько эту говядину консервированную в утиль переработаю.

Ваня был прав в одном – часть сражавшихся действительно были рыцарями. Или, скорее, ландскнехтами, поскольку воевали пешими и были одеты не в стальную броню, а в чешуйчатые кольчуги. Но не придираться же из-за такой мелочи к доблестному омоновцу?! А вот в том, что именно они «общественные беспорядки» устраивали, я не был уверен.

Десяткам двум одетых в кольчуги солдат противостояло странное воинство, примерно втрое превосходившее их по численности. Треть этого сброда носила широченные штаны, куцые куртки, разноцветные тюрбаны на головах и была вооружена всевозможными сельскохозяйственными орудиями – в основном мотыгами и вилами. У прочих противников пехотинцев прикид был примерно таким же, за исключением дополнений к гардеробу в виде шлемов и кольчуг. Да и вооружены они были кривыми саблями вместо мотыг, к которым прилагались небольшие круглые щиты. К тому же они еще зачем-то дрались с противником, сидя верхом на разномастных лошадях, столь нелюбимых Поповым. И если мне не врали мои собственные глаза, это были те самые «сранацины», за которых нас упорно в древней Англии принимали во время нашего первого путешествия.

Вы не помните, когда рыцари с сарацинами дрались? А вот я помню – во время крестовых походов. Точные даты я вам назвать не берусь, но думаю, что средними веками это время назвать уже можно без всякой натяжки. Так что с тем, куда именно нас занесло, можно сказать, разобрались. Оставалось выяснить одну мелочь: что именно мы здесь сделать должны? Не возглавлять же эти треклятые походы?!

Ну, с этим, я думаю, мы еще разберемся, а сейчас предстояло разобраться с тем, что происходило метрах в пятистах от лесной опушки, на окраине деревни. Если рассуждать здраво, то, указывая на инициаторов беспорядков, Ваня в некоторой степени был прав. Судя по тому, что примитивными сельхозорудиями были вооружены не ландскнехты (или как их там правильно называть?), а тюрбаноносные аборигены, жили в деревне именно последние. Не думаю, что они сами стали бы жечь свои дома, а значит, инициаторами драки «колхозники» не являлись. Видимо, горстка пехотинцев напала на деревню и занялась экспроприацией имущества, скрещенной с поджогами, но довершить начатое не смогла – на помощь жителям деревни примчалась регулярная сарацинская армия. Предки бен Ладена тут же вышибли вражеские войска из деревни и пытались окружить, не пуская пехотинцев к лесу. Это им почти удалось. И хотя ландскнехты упорно сопротивлялись, вряд ли они смогли бы избежать полного уничтожения, поскольку на подмогу конным сарацинам бежала еще и арабская пехота.

В общем, напавших на деревню солдат утихомирят и без нас. Вопрос не в этом. Меня куда больше волновало другое: стоит ли нам оставаться в стороне, поскольку ни сарацины, ни пехотинцы к нам отношения не имели, или все же надо вспомнить о своем милицейском долге и вмешаться, прекратив массовую драку? Впрочем, чего тут думать? Не будем же мы стоять и спокойно смотреть, как люди друг друга убивают? Сначала всех разгоним, а потом будем разбираться, кто прав, а кто виноват. Мои менты, похоже, были того же мнения.

– Ваня, подожди на рыцарей кидаться, – урезонил омоновца мой хозяин. – Давай-ка сначала не дадим их перебить. А шлемы дубинками начистить мы им всегда успеем. Если они того заслужили, конечно.

– Да как скажешь, гражданин начальник, – хмыкнул Жомов. – Мне, в натуре, по фигу, кого плющить и колбасить. Давайте быстренько этот бардак прекратим да чего-нибудь выпьем. Говорю же в сотый раз, сушняк у меня!

С Ваниного благословения мы бросились разгонять дерущихся. Сеня, правда, хотел меня этого удовольствия лишить, привязав к дереву, но я ему прицепить поводок к моему ошейнику не дал, и Рабиновичу, дабы не отстать от омоновца, пришлось махнуть на меня рукой и предоставить полную свободу действий. Чем я сполна и воспользовался.

Мои менты, приказав Горынычу срочно набирать объем, быстро пересекли поле и накинулись на всадников, предоставив ландскнехтам рабираться с колхозанами. Прямо с марша мы ударили в правый фланг сарацинской конницы. То есть ударили, конечно, только менты. Мне для такого дела бог соответствующих конечностей не дал, поэтому пришлось просто кусаться. Что я и сделал, отхватив у первой попавшейся на дороге лошади солидный кусок мяса из бедра. Я хоть и хищник, но сырую пищу не люблю, поэтому изъятую филейную часть выплюнул, проверил, хорошо ли оглушен всадник, которого укушенная мной лошадь выбросила из седла, а затем бросился к следующей кобыле.

Мои менты тоже даром времени не теряли. Ваня Жомов с разбегу так звезданул дубинкой по кольчуге развернувшегося к нему сарацина, что тот, благополучно стартовав из седла, приземлился метрах в двадцати от места взлета, сбив по дороге еще трех своих соплеменников. Сеня сцепился сразу с двоими. Сначала он вышиб у обоих сарацин сабли, а затем, от души приложившись к окованным железными полосками щитам, выбил противников из седел. Андрюша поступил еще проще. Увидев приближающихся к нему врагов, Попов, вместо того чтобы броситься в драку, остановился.

– Куда прете, уроды? А ну-ка назад, или стрелять буду! – истошно заорал он.

Вот уж не знаю, чем именно криминалист стрелять собирался, поскольку единственное наше огнестрельное оружие покоилось у Жомова в кобуре, но Андрюшина угроза, оснащенная соответствующим количеством децибелов, подействовала. Перепуганный и оглушенный сарацин вместе со своим конем свалился на землю, а звуковая волна, исторгнутая из могучих легких Попова, снесла на своем пути еще с десяток человек. Среди них, правда, было и несколько пехотинцев, спасти которых мы собирались, но на такую мелочь никто не обратил внимания. По крайней мере, Попов.

– Учитесь, дети! – гордо заявил он Жомову и Рабиновичу, трудившимся в поте лица. – Хрен вы одним махом столько людей повалить сможете.

– Конечно, куда нам до тебя. Так орать, как ты, даже свинья недорезанная не сможет, – буркнул в ответ Сеня, не отвлекаясь от работы. В этот момент он как раз через голову пехотинца пытался по сарацину попасть и при этом своего запакованного в железо подопечного не покалечить.

– Сеня, блин, кончай с этим крикуном болтать и делом займись! Нам нужно этих лошадников разогнать, пока пехота не подошла, – рявкнул на моего хозяина Жомов. – Да брось ты скакать, как бабуин на сковородке. Тресни этого чудика по башке. Он, когда в себя придет, тебе еще спасибо скажет!

Сеня пару секунд подумал над предложением омоновца, а затем, заранее извинившись, треснул мешавшего ему пехотинца дубинкой по шлему. Тот молча завалился в траву, уступая Рабиновичу дорогу, и Сеня наконец смог добраться до всадника. Удостоверившись, что с хозяином все в порядке, я перестал глазеть по сторонам и вновь принялся кусать лошадей.

Совместными усилиями мы минут через семь после вмешательства в драку обратили конных сарацин и пеших «колхозников» в бегство. Ландскнехты с ликующими воплями попытались было их догнать, но, хоть и не сразу, все же сообразили, что за верховыми пешком не угнаться, и вернулись назад, приготовившись отразить атаку пехоты. А та, к всеобщему разочарованию, наплевав на наши мечты о славной драке, обратилась в бегство. Спасенный нами отряд сначала раздосадованно вздохнул, потом на всякий случай троекратно прокричал «гип-гип-ура!» и только после этого наконец обратил на нас внимание.

– Спасибо за помощь, благородные господа, – проговорил один из пехотинцев, удивленно рассматривая ментов. – Не сочтите мой вопрос оскорблением, но кто вы такие и из какой земли родом, ибо впервые я вижу столь странный наряд и такое диковинное оружие в руках у могучих бойцов?..

Сеня мой в нашей команде самый языкастый, поэтому обычно никто его права вести переговоры с местным населением не оспаривает. Хотя это правило не касается тех случаев, когда Жомова кто-нибудь обидит раньше, чем поздоровается. Тогда если омоновца Рабинович с Поповым вовремя не поймают или оскорбивший Жомова наглец не успеет убежать, то устраивать переговоры и устанавливать отношения бывает просто не с кем и услуг болтуна Рабиновича нам в таком случае не требуется. Сейчас, правда, дикарь в железной чешуе разговаривал крайне вежливо, поэтому за дело взялся мой хозяин.

– С севера мы путешествуем, – проговорил он, стараясь подражать манере речи незнакомца. – Издалека к вам прибыли, долго по лесам блуждали. Не подскажете, в какое именно место мы выбрались?

– Да я и сам названия этого местечка не знаю, – пояснил разговорчивый ландскнехт, пока его товарищи с удивлением нас рассматривали. – Просто деревенька какая-то сарацинская, поблизости от Византии расположенная…

Вот, значит, куда нас занесло! Получается, что мы уже в Азии, на другом берегу Босфора. Теперь на сердце легче, поскольку, чтобы до родины добраться, нужно всего-то Черное море переплыть. Правда, потом еще и подождать с тысчонку лет придется, но кто из нас на такие мелочи внимание обращать будет? Осталось только выяснить, в своем мы мире или опять в какой-нибудь параллельной вселенной, и с нашим местоположением все станет окончательно ясно. Впрочем, одна неясность, и причем главная, все же останется: а какого хрена мы тут вообще делаем?

– …Мы сюда заглянули за провиантом, а нас дрекольем встретили. Вот и пришлось подраться, – продолжил тем временем воин. – Еще раз благодарю за то, что вы вовремя подоспели. Иначе трудно нам пришлось бы в битве против язычников. А вы сами во Христа веруете?

– А тебе какое дело? – вмешался Жомов, совершенно не переносящий, когда к сотрудникам милиции какой– нибудь урод лезет с расспросами.

– А дело мне такое, что по велению папы римского, наместника Бога на земле, мы находимся в крестовом походе и обязаны искоренять язычников, неся в окрестные земли слово Божье огнем и мечом, – с пафосом проговорил ландскнехт, и я невольно удивился, как он до сих пор не лопнул от переполнявшей его гордости. – Если вы язычники, то мы хотя и признательны вам за оказанную помощь, но вынуждены будем с вами сразиться. Так ответьте же мне, странники, верите ли вы в Господа Иисуса и почитаете ли наместника его, папу римского?

– Угу. Сейчас все дела брошу и начну вашего папу почитать, – буркнул омоновец, прежде чем Рабинович успел пустить в ход свои дипломатические способности. – Ищи себе язычников в другом месте. А будешь наезжать, мигом по своему медному котелку получишь и целый день будешь мультики смотреть!..

– Ваня, дурная твоя башка, помолчать пять минут можешь? – сердито одернул его мой хозяин. Жомов хотел и на него обидеться, но не успел.

– Уважаемый сэр, – проговорил ландскнехт, обращаясь к Рабиновичу. – Объясните мне, что именно ваш друг, сэр Дурная Башка, сказал. Я не понял с его слов, христиане вы или нет…

Больше он сказать ничего не успел, да и понимать что-либо был не в состоянии. Кличку он, конечно, подходящую нашему бравому омоновцу придумал, но вслух ее в Ванином присутствии говорить все-таки не стоило. Так поступить мог только последний идиот. И не надо Жомова винить в том, что после его подзатыльника – надо сказать, совершенно справедливого! – неразумный болтун ткнулся носом в траву, пару секунд полежал, а затем вскочил на ноги и, напевая «трям, ромашка…», бросился собирать цветы под удивленными взорами своих соратников. Ваня не сделал участника крестовых походов дураком. Он только слегка помог раскрыться его талантам!

– Блин, Жомов, тебя на люди можно только в наручниках выпускать, – сердито рявкнул на омоновца мой хозяин. – Какого хрена ты по делу и без дела кулаки в ход пускаешь?..

– Ни фига себе без дела, – оторопел Ваня. – Ладно еще, ты меня костеришь по-всякому, но чтобы я какому-то там лоху себя дурной башкой позволял называть?..

– Мог бы, Ванечка, разок и стерпеть, – отрезал Рабинович. – Хотя бы до тех пор, пока мы во всем разобрались бы и придумали, как отсюда сваливать!

Едва Сеня закончил фразу, как кучка кольчужных мужичков пришла в движение. До этого момента они стояли себе, никому не мешали и в немом оцепенении смотрели на чудачества своего командира. Не знаю, что за переключатель повернул в их головах голос Рабиновича, но все они как один повернулись в нашу сторону и выглядели совсем не как малолетние фанатки на концерте Филиппа Киркорова. Я, как и Сеня, не думал, что для нас было бы разумно передраться и с той (то бишь сарацинами), и с другой (соответственно крестоносцами) стороной. Однако, судя по оскаленным мордам этих вояк, расстроившихся из-за того, что их командир временно стал небоеспособным, новой стычки нам не избежать!

– Задолбали, блин, все со своей простотой, – глядя на ландскнехтов, заявил Жомов и снова отцепил от пояса дубинку. – Подходите оптом, блин. Не томите!..

Как вы думаете, кто новую схватку предотвратил?.. Правильно, Горыныч, появившийся, как всегда, очень вовремя. Честно говоря, в пылу битвы и горячке последующих событий мы совсем забыли о его существовании. Но это был бы не Ахтармерз, если бы он о себе не напомнил. Ломая подлесок, наша надувная огнеметная установка, разросшаяся до размеров бэтээра, вывалилась из леса на вспаханное поле, почему-то метрах в двухстах левее того места, где мы Горыныча оставляли. Ахтармерз выпустил из пасти три мощнейших струи пламени, проверяя функциональность своих горелок, а затем заковылял к нам.

– Извините меня, пожалуйста, за задержку. Пришлось поесть немного, а то запасы сероводорода истощились, – оправдываясь, проговорил он на бегу. – Сам взлететь тоже не могу. Ветер слабенький очень. Но ничего. Продержитесь чуть-чуть. Сейчас я вам помогу.

– Не было печали – Горыныча достали, – обреченно вздохнул Рабинович и махнул рукой. – Все, прощай дипломатия!

Он был абсолютно прав. Даже слюнявому щенку было известно, что крестоносцы с драконами не дружили. Антагонизм у них, как у меня с соседским котом. Может быть, будь здесь не просто ландскнехты, а самые настоящие рыцари, пришлось бы Горынычу нас, а нам его спасать. Но поскольку против нас стояли пехотинцы, скорее всего, представлявшие собой ополчение, а не регулярные войска, желавших добыть себе славу, сразившись с огнедышащим чудищем, среди них не оказалось.

– Говорящий дракон! – в один голос констатировали ландскнехты, посмотрев на ковылявшего по полю Ахтармерза, а затем дружно повернулись в нашу сторону.

– Колдуны! – поведали они нам о своих умозаключениях, после чего четким строем и с бравой песней помчались куда-то на восток… Финита ля комедия, как по любому поводу любила говорить одна моя знакомая болонка, работавшая в театре вахтершей. Что в переводе на нормальный язык означает: «Ни хрена вы шуток не понимаете!»

Несколько секунд Сеня горестно смотрел им вслед, а затем повернулся к Горынычу с явным намерением уменьшить у оного общее число голов. Зная вспыльчивый нрав своего хозяина, я даже немного поволновался за неуклюжего второгодника. А тот, не ведая о грозившей ему опасности, приблизился к ментам с блаженно-довольным видом.

– Ура! Мы победили, – радостно оповестил нас Ахтармерз. – Хорошо, что я успел вовремя.

– Успел вовремя?! – истошно завопил Сеня, вгоняя нашего трехглавого помощника в ступор. – Знаешь, куда ты успел? Как раз к началу раздачи пиз…

ХЛО-ОП!!!

Сеня не успел закончить фразу, пощадив психику малолетнего посланца иных миров и избавив его от необходимости прослушивания матерного соло для мента с оркестром. Прямо над нашими головами появился верный ангел-вредитель всех путешественников по параллельным мирам эльф Лориэль. К нашему удивлению, в этот раз он явился не с пустыми руками. Бешено размахивая крыльями и покраснев от натуги, Лориэль держал в руках золотой сосуд, украшенный драгоценными камнями, который к тому же был едва ли не больше его по размерам. Вот уж не думал, что наш эльф бодибилдингом занимается!..

– Вы охренели, козлы, мать вашу?! – прохрипел Лориэль. – Я вам что, уроды, носильщиком нанимался?

Не медля больше ни секунды, Лориэль сбросил чашу вниз, совершенно не думая о том, куда именно она упадет. Не знаю, наверное, я все-таки успел бы увернуться от падающего на голову драгоценного сосуда, но Жомов избавил меня от этой необходимости, в броске поймав сокровище на лету.

Если мне не изменяли глаза – а такое редко бывает, – Лориэль припер к нам не что иное, как Святой Грааль. Еще путешествуя по древней Англии, мы с боем, вместе с прочими трофеями, отбили эту реликвию у вестминстерского аббата. Вся прочая добыча пошла на слом и выковыривание драгоценных камней, а Святой Грааль запал Жомову в душу. Ваня приватизировал его и, обозвав Своей Питейной Емкостью, поставил на вечное хранение в личный шкаф со спортивными призами. Впрочем, как оказалось, не на вечное! Наглый Лориэль каким-то неведомым образом спер реликвию и притащил к нам… Похоже, ситуация начинает проясняться! Хотя Ваня так не считал.

– Не понял, – оторопело спросил омоновец. – Это что еще за хреновина? Кто тебе, урод, позволял Мою Питейную Емкость руками трогать?

– Ах, это Твоя Питейная Емкость? – ехидно поинтересовался наглый эльф. – А я-то, дурак, думал, что это Святой Грааль, и, чтобы его взять, мне разрешения ни у кого спрашивать не нужно.

– А Ленка моя как? Что, вот так вот просто взяла и тебе Мою Питейную Емкость отдала? – еще больше изумился Ваня после того, как у него прошла оторопь. – Я же, блин, ей говорил, что это кубок за первое место по стендовой стрельбе и чтобы она его берегла, как теща сведения о своем возрасте!

– Дура бешеная твоя Ленка. А теща твоя еще хуже! – рявкнул на него Лориэль и на всякий случай отлетел подальше от Жомова. Впрочем, мог бы и не волноваться. Если бы меня спросил, то знал бы, что первая фраза быстро омоновцами забывается, а со второй Ваня был абсолютно согласен.

– Ну и семейка подобралась. Психопат на психопате, мать их троллям на шашлык! – продолжал вопить маленький наглец. – Это же надо – всем на свете так не доверять, чтобы по ночам от каждого шороха просыпаться и тапками в честных эльфов швырять. Я ведь, мать вашу, просто Грааль этот дурацкий на элегантную подделку заменить хотел. Ну, задел им за полку слегка, ну, пару чашек разбил. Но нормальные люди от таких мелочей по ночам с кровати не вскакивают. Пришлось, блин, быстро маскировочный плащ натягивать и мышью прикидываться…

Услышав такое заявление, Сеня мой вдвое от хохота согнулся. Следом заржал и Попов, да и мне стало весело, едва я представил, как наш маленький дебошир смиренно встает на карачки и начинает тоненько пищать, торопясь утащить совсем не маленький Грааль в норку. В общем, смешно. Вот только до Жомова это пока не дошло, а Лориэлю было не до смеха.

– Чего ржете, как орки в кунсткамере? – истошно завопил он. – Вам смешно, а мне пришлось оригинал под шкаф быстренько прятать и под ванну бежать. Хорошо, что теща этого быка безмозглого мышей боится. А то еще неизвестно, ушел бы я оттуда живым или нет!

– Вот, блин, офигеть! А я и не знал, что у меня теща хоть чего-нибудь боится, – ошарашенный таким открытием, Ваня даже не обратил внимания на то, что эльф его «быком безмозглым» обозвал. – Теперь, как только она меня пилить начнет, я ей буду мышь показывать.

– В смысле, на коврик упадешь и пищать станешь? – наивно поинтересовался мой Сеня, чем вызвал у Попова уже не просто приступ смеха, а настоящую истерику. Впрочем, продолжалась она недолго.

– Заткнись, свинья недорезанная! – взвизгнул Лориэль.

Андрюша обиделся и собрался врезать наглому эльфу, но этот гад, как всегда, успел отскочить подальше.

– Делами тут кто-нибудь собирается заниматься или нет? А, козлы, мать вашу?

– Так как же тебе все-таки Грааль стащить удалось? – не обращая внимания на очередной приступ бешенства у эльфа, спокойно поинтересовался Рабинович.

– Как-как… А вот так! – Лориэль слегка остыл. – Под ванной отсиделся, а когда жомовская бешеная жена шваброй у меня перед носом намахалась и спать пошла, вышел да и забрал эту гнусность из-под шкафа. И вообще, хватит об этом! Слушайте все сюда…

Эльф, естественно, в своей хамской манере тут же поведал нам о цели нашего появления на этой грешной земле, ближайших перспективах духовного развития человечества и общем смысле бытия. Выражений он, как обычно, не выбирал, отчего Жомов трижды, Попов дважды и Горыныч один раз собирались утилизировать наглеца, причем каждый – своим собственным способом. Описывать их не буду. Вдруг вы эту книжку на ночь читаете, да еще и детям, упаси бог – кошмары замучают! Но, на счастье Лориэля, рядом был Сеня, и он, дабы получить максимум полезной информации, соратникам всячески мешал исполнить задуманное и озвученное. В результате чего нам все-таки удалось узнать, что именно спланировал Оберон.

Как вы знаете, путешествуем мы в иных мирах и временах не по своему желанию или чьей-то прихоти, хотя последнее и не исключается! Просто однажды, случайно оказавшись в древней Англии и ненадолго задержавшись там, мы здорово повлияли на структуру всей вселенной. Подробно рассказывать об этом не буду, поскольку уже когда-то обо всем говорил, а по сорок раз одно и то же повторять, как маразматичный старый пес, я не собираюсь. Жил у нас один такой во дворе. Как начнет о чем-нибудь говорить, так и задолбает, твердя одно и то же, пока на него не гавкнешь как следует. Просто до белого каления доводил… Впрочем, о нем потом расскажу, если вам интересно будет слушать, а пока вернемся к нашим баранам. То бишь к эльфам.

Так вот, эти крылатые мутанты рода нечеловеческого следили за порядком в своей вселенной и множестве параллельных миров. Они наши ошибки вычислили и заставили исправлять. Например, совсем недавно мы евреев из Египта выводить были должны. Но, как рассказал Лориэль, с этим как раз у эльфов накладочка вышла. Не нужно нам было Моисею помогать. Он бы и сам справился. Но для этого мы должны были Святой Грааль на место вернуть… При чем тут Грааль?.. Да я и сам не понимал, пока Лориэль не объяснил.

Дело в том, что, когда Мерлин задолго до начала крестовых походов нашел Святой Грааль, все главные христианские святыни хранились в одном месте. Забирая реликвию с собой, старый колдун даже не позаботился о том, чтобы хоть как-то замаскировать вход. В результате такой беспечности колдуна все наиболее ценное было разграблено и распродано, а остальное попросту уничтожено. Материальные свидетельства существования Христа попросту исчезли с лица земли, и рыцари, не получив в крестовом походе подтверждения своим религиозным убеждениям, были обращены арабами в свою веру. Вернувшись по домам, европейские феодалы попросту искоренили христианство. Эта религия перестала существовать, Библия была уничтожена, и Палестина перестала быть Святой землей. Ну а когда это произошло, то необходимость в строгой последовательности действий еврейского народа отпала. Высшие силы, покровительствовавшие Моисею, плюнули на него, и евреи из Египта так и не ушли. Следовательно, и Библия не была написана, христианство вообще не появилось и… Короче, получился всеобщий бардак.

После того как Лориэль, перебиваемый Горынычем, непрестанно вставлявшим в его речь выдержки из своих школьных знаний, рассказал нам суть проблемы, он перешел к описанию способов ее разрешения. Причем, видимо, устав болтать, сделал это в самой сжатой форме.

– Короче, так, уроды, – подвел он итог своей речи. – Берете этот дурацкий Грааль и тащите его в Палестину. Там, на месте, я вам помогу сориентироваться и положить его куда следует. Как сделаете это, будете свободны. Да и я наконец от вашей тупости отдохну! Поняли меня, козлы, мать вашу?..

– Сеня, он меня уже достал, – сообщил моему хозяину омоновец. – Дай я ему разочек по башке щелкну!

– Подожди, – отмахнулся от него Рабинович и повернулся к эльфу: – А скажи мне, Лориэлюшка, на хрена нас так далеко от места назначения выбрасывать нужно было?

– А это не ваше козлиное дело! – рявкнул в ответ наглый эльф. Покусать его, что ли?

– Как раз самое наше! – отрезал мой Сеня. – Короче, мы и с места не двинемся, пока ты…

– Да пошли вы с орками в преферанс играть! – перебил его Лориэль и, показав омоновцу кулак – дескать, мы с тобой еще поговорим, растворился в воздухе с легким хлопком и вспышкой бордового огня. Во-во, всегда так – ничего не объяснит, нахамит и спокойненько сматывается. Ох, попадется Лориэль когда-нибудь в ментовские руки или мне на зуб. Честное слово, мало ему не покажется!..

Глава 4

Трое ментов стояли посреди поля и ошарашенно смотрели друг на друга. Собственно говоря, того, что отчудил эльф, от него и следовало ожидать, и все же друзья надеялись, что тот хоть раз поведет себя не как последний хам, а хотя бы как предпоследний. К несчастью для ментов, возможности перевоспитать наглеца в недрах «обезьянника» в течение хотя бы пяти суток у них не было. Поэтому приходилось с его выходками мириться. Впрочем, до поры до времени.

– Поймаю – убью, – коротко выразил общее мнение лаконичный омоновец. – Причем медленно и печально. Даже то, что он тещу мою напугал, в расчет принимать не буду.

– И это правильно, – подражая первому и единственному президенту СССР, согласился с ним Рабинович. – Только не сразу. Ты его, Ванюша, поймай, затем я гада поспрашиваю, отчего мы в Византии, а не у иерусалимских ворот, а потом делай с ним что хочешь.

– Договорились, – деловито согласился с ним Жомов. Ой, мечты, мечты!..

А между тем сраженные ментами в битве местные жители и защищавшие их сарацины потихонечку стали приходить в себя. К удивлению друзей, ни один из них не испугался Горыныча. Ахтармерз, конечно, за то время, что прошло с начала полевого побоища, здорово уменьшился в размерах, но как был, так и оставался трехглавым извергателем огня, подобные которому вряд ли водились в окрестностях сарацинской деревеньки. Однако аборигены на Ахтармерза хоть и косились, но ни испуга, ни возмущения его присутствием не выказывали, чем немало удивили Рабиновича.

– Странно, – буркнул он себе под нос. – Те убежали как ошпаренные, а этих наш трехструйный автоген ничуть не пугает.

– Сам ты автоген, – обиделся на него Горыныч. – А не боятся меня туземцы потому, что у них такие существа даже в мифах не описаны. К тому же я сейчас маленький, да еще и рядом с вами стою. Чего же им меня бояться?..

– Изините, почтенные, что вмешиваюсь в вашу высокомудрую беседу, но позвольте мне, ничтожнейшему, недостойному целовать пыль у ваших ног, спросить вас, на нашей ли стороне вы сражались с неверными? – поинтересовался один из сарацин, у которого, видимо, память после боя отшибло. – Если да, то будь благословенна та земля, что родила таких великих воинов, но куда подевались наши соперники и враги? А если нет, то отчего, иблис меня задери, деревня не разграблена, куда подевались неверные и почему вы все еще здесь?

– Чего он такое сказал? – Жомов толкнул кинолога кулаком в бок. – Он нормальным русским языком объясняться может?

– Ваня, ты хоть сейчас в разговор не лезь, – недовольно отмахнулся от него Сеня и повернулся к сарацину: – Видите ли, уважаемый, собственно говоря, однозначного ответа на ваши вопросы у меня нет. – А затем сменил тон: – В общем, ты жив, вот и радуйся. А нас не хрена тормошить. У нас своих забот хватает. Чем дурацкие вопросы задавать, лучше покажи, где тут поесть можно!

Сарацин удивленно посмотрел на Рабиновича, но больше ничего не спрашивал. Неизвестно, то ли его уже крестоносцы зашугали, то ли он родился таким, или просто знал, что с ментами спорить опасно, но в один миг сделался тише воды ниже травы, хотя и до этого не особенно буянил. Несколько секунд он удивленно чесал чалму под пристальными взорами ментов, а потом пожал плечами.

– Боюсь, уважаемые, в этом убогом ауле нет ни корчмы, ни дастархана, ни прочих прелестей Востока, – наконец проговорил сарацин. – Здесь покормиться можете только в домах, и то я пока не знаю, успели неверные добычу утащить, когда убегали, или где-то здесь побросали…

– Ты нам давай отмазки не лепи! – к удивлению друзей, вместо Жомова заорал на аборигена Попов. Видимо, это просто с голоду, но Ваня все равно обиделся на то, что криминалист его прямые обязанности выполнять пытается. А Андрюша орал, не обращая внимания ни на друзей, ни на то, что ему сарацин уже свой собственный сухой паек под нос подсовывает: – Что за свинство, блин, вокруг творится? Оборзели все напрочь! С голоду человек подыхать будет, а его в это время за три Караганды зашлют! Ладно, я бы еще понимал, если бы одни евреи вокруг были. Так нет, и эльфы все сволочи, и эти урюки первобытные туда же. Где жратва, я спрашиваю? – И заткнулся, увидев наконец перед своим носом кусок вяленого мяса и черствую лепешку.

Хрен бы Попов дома хлеб такого качества жрать стал! Ему мама больше сдобу пекла да пироги с ливером. А здесь мамы нет, продовольствия после отлета из Эльфабада не подвозят, и вообще жизнь такая мерзкая, что хоть на подножный корм переходи, хоть себя самого есть начинай. Вот Андрюша и проглотил черствую лепешку, даже не поморщившись. А сарацин не сводил с него удивленных глаз.

– Чего ты пялишься, морда протокольная?! – завопил Попов, проглотив первый кусок. – Что, хочешь сказать, у вас так не жрут?.. Посмотрел бы я, что бы ты есть начал, если бы тебя столько времени голодом морили…

– Нижайше прошу прощения, если вас обидел. Видит Аллах, я этого не хотел. – Сарацин смиренно склонил голову. – Просто я спросить хотел об эльфах. Часто доводилось от рыцарей слышать об этих чудесных существах. Говорят, что эльфов только святые видят. Скажите, о мудрейший, они правда большие и красивые, как говорят одни, или очень маленькие и светящиеся, по словам иных рассказчиков?

– И такие, и эдакие есть, – буркнул Андрюша себе под нос. – А в основном все больше уроды и сволочи попадаются. Насмотрелся я на этих гадов, теперь больше скотов парнокопытных ненавижу. Те хоть голодом меня уморить ни разу не пытались.

Неожиданно для всех сарацин вдруг бухнулся на коленки, как подкошенный. Он сложился почти вчетверо и, отбросив с шеи свободно болтающийся конец чалмы, выхватил из ножен кривую саблю. Попов, не ожидавший такой прыти от собеседника и потому испугавшийся, отскочил в сторону, а удивленный омоновец повернулся к Рабиновичу.

– Сеня, я, в натуре, не понял, что этому уроду надо? – сердито заявил он. – Сначала вопросы хамские задает, а теперь вот, как гейша французская, вниз свалился…

– Гейши не французские, а японские, – меланхолично поправил его Рабинович, не сводя с сарацина удивленного взгляда.

– Да какая мне разница, на хрен, – отмахнулся от него сердитый Ваня. – Ты видишь, что он делает? Полбашки заголил и саблю нам под нос тычет, чтобы мы ему кантик на затылке подровняли. Что мы, блин, на педикюров похожи?

– На кого? – оторопел кинолог.

– Ну, на педикюров. – Увидев его рожу, Жомов растерял весь пыл. – Это те, кто педикам красоту наводит…

Закончить фразу Ваня не успел, потому что Попов с Рабиновичем заглушили ее диким хохотом. Сеню просто скрючило пополам, а эксперт-криминалист и вовсе на травку свалился и недоеденный кусок мяса потерял. И то хорошо, что не поперхнулся им и не умер! А бравый омоновец сначала удивленно вытаращился на друзей, а потом, совершенно не понимая причины их смеха, начал потихоньку багроветь от злости. Может быть, так бы навсегда и остался с пунцовой харей, цвета генеральских лампас, да Рабинович вовремя в себя приходить начал.

– Ну, ты, блин, ля-апнул! Как в микрофон рыгнул, – едва отдышавшись от смеха, заявил он Жомову. – Педикюр, чтоб ты знал, Ванечка, лингвист ты наш доморощенный, это художественно-гигиеническая обработка ногтей на пальцах ног, а не то, что ты думал.

– А как же то называется? – недоверчиво поинтересовался омоновец.

– А хрен ее, мой милый, знает, – отмахнулся от него Сеня и слегка пнул носком берца все еще лежавшего в прежней позе сарацина. – Вставай, блин, чучело. Чего ты еще тут придумал такое?

– Не встану! – отрезал тот. – Пусть я вечно буду прахом у ваших ног, только не гоните и не отвергайте моей клятвы верности. Рубите голову, и дело с концом, но я либо святому тучному господину, да благословит Аллах его подкожный жир, служить буду, либо от его руки и умру.

– Не понял, блин, это кто тучный святой? – оторопел от такой наглости Попов. – Ты, кизяк размоченный, базары фильтруй…

– Да заткнись ты, Андрюша! – оборвал его кинолог и повернулся к сарацину: – А с чего это ты ему служить решил? Вдруг он и есть наипервейший враг твоей веры, народа и вообще сатана в свинячьей шкуре?

– Нет, он святой, раз видел эльфов, – заявил абориген, чуть поднимая голову. – И потом, если вы с рыцарями вместе за крестом идете, то лучше быть с вами, чем против вас в открытом бою. Да и надоело мне уже, что наши все время проигрывают. – Сарацин поднял голову еще чуть выше. – Это, конечно, хорошо, что наша сборная на чемпионате мира третье место заняла, но теперь иблис знает что творится! Вон, «Галатасарай» «Локомотиву» на своем поле умудрился проиграть… – парень поперхнулся и оборвал себя: – Что это такое я сказал?

– Да ты не расстраивайся. Это спираль времени чудит, – похлопал его по плечу Рабинович. – Вот вернемся мы назад, и ты о нас даже не вспомнишь.

Но аборигена такое объяснение не удовлетворило. Пришлось кинологу в меру своих нахватанных у эльфов и Горыныча знаний объяснять, что структура времени представляет собой спираль, которая страшно сжимается, если кто-то из будущего попадает в прошлое. До таких катаклизмов дело дойти может, которые даже режиссеру и сценаристу Страшного суда в голову не взбредут. И Сеня тут же без зазрения совести заявил, что трое ментов и посланы в эту страну, чтобы спасти весь мир от катастрофы.

– Вот такая у нас работенка, – при общем попустительстве друзей скромно закончил он свою речь. – В общем, считай нас отрядом службы спасения и вставай с колен. Ты принят к этому толстяку оруженосцем. Кстати, как тебя зовут?

– Абдулла ибн Сибгатулла аль Иддих бен Салибан Расим-булды, – мгновенно встав по стойке «смирно», доложил тот. – Можно и по прозвищу меня называть.

– Так мы и сделаем, – заявил Сеня, с трудом проглотив названное имя. – Кстати, как тебя прозвали в войсках?

– Маленький черный тигренок, поджегший усы старому льву и сумевший уйти невредимым, – довольно улыбнулся Абдулла. Рабинович снова поперхнулся.

– Интересно, ему для того, чтобы подпись поставить, транспаранта хватает? – ехидно поинтересовался Попов. – Сеня, на хрен нам этот чудак на букву «с», «м» и все остальные прочие нужен?

– Пригодится. Хотя бы до города какого-нибудь поможет быстрее добраться, – отрезал умный Рабинович. – Видишь же, спираль времени уже и тут чувствоваться начала. Некогда нам телиться, а без провожатого можем год кругами ходить. Вон, Жомов нас уже привел из Египта в Палестину. – Любит же Сеня старые промашки вспоминать!

– Так это я, что ли, компас испортил?! – возмутился омоновец.

– Ладно, проехали! – Рабинович махнул рукой и повернулся к новобранцу: – В общем, так… Пока для краткости будешь просто Абдуллой, а потом мы тебе и кличку новую, более подходящую случаю, придумаем. А пока, так сказать, в качестве первого испытания, организуй нам какой-нибудь еды, пока мы тут на травке от ратных подвигов отдыхаем.

Абдулла покорно кивнул головой, довольный тем, что его и от «святого толстяка» не прогнали, и в оруженосцы взяли, да еще и проводником назначили. А больше всего, наверное, сарацин радовался тому, что головы не лишился. Хотя кто его знает? Может быть, ходить без голов у них тут дело привычное?.. Низко поклонившись ментам, Абдулла резко развернулся и помчался к своим бывшим соратникам пропитание для нового начальства добывать. Попов недовольно посмотрел ему вслед.

– Сеня, если он сейчас какой-нибудь плесневелой соломы вместо еды принесет, я тебя самого ее трескать заставлю, – буркнул вечно голодный криминалист. – Какого хрена этого недоумка за продуктами послали? Сами, что ли, сходить не могли?

– Ты теперь парню до конца жизни не простишь, что он тебя тучным назвал? – усмехнулся Рабинович. – А я где-то слышал, что на Востоке полнота считалась обязательным признаком знатности и богатства.

– Ага. А в Европе евреев и вовсе вешали, – огрызнулся Попов. – Как кому-нибудь надоест с евреем торговаться, так его тут же и вешают.

– При чем тут евреи, ты, свиномяс славянский? – оторопел кинолог.

– Да ни при чем, – ухмыльнувшись, пожал плечами Андрей. – Просто не мне же одному обиженным ходить.

Рабинович от такого заявления оторопел и не сразу нашелся, что сказать в ответ. Зато Жомова Андрюшина выходка позабавила. Омоновец, уже получивший сегодня солидную порцию насмешек от обоих друзей, тут же вставил парочку ценных комментариев относительно жизни евреев в средневековой Европе в частности и во всем мире – в целом.

Впрочем, продолжалась эта экзекуция Рабиновича крайне недолго. Сеня, насмотревшийся в детстве на одесские рынки и тети Сонины методы торговли на них, на «отлично» вызубрил все тонкости базарных дискуссий и мог бы легко отбрехаться не только от двоих ментов, а и от семи базарных бабок одновременно. Что на окраине сарацинской деревни и случилось. В итоге антисемитские настроения в дружной компании были посрамлены, Попов с Жомовым пристыжены, а довольный Рабинович приступил к обсуждению насущных тем.

Собственно говоря, Сеня и послал сарацина за провиантом только для того, чтобы спокойно обсудить с друзьями план дальнейших действий. Мудрый Рабинович решил, что не следует только что принятому на службу новобранцу знать, что его почти божественное начальство колеблется и само не имеет представления о том, как именно следует этот мир спасать.

Сама по себе задача была предельно ясна: бери Грааль, тащи домой. То бишь в Палестину. Не ясно было только то, как этот поход осуществить. Именно этот вопрос Сеня и поставил на повестку дня общего собрания. Поначалу вопрос стоять никак не хотел, как Рабинович ни старался. Едва услышав про Грааль и Палестину, все члены мироспасательной экспедиции принялись орать. Причем каждый о своем.

Попов костерил эльфов в целом и Лориэля с Обероном в частности за их антигуманные методы обращения с голодными ментами. Жомов просто слал всех в разных, самых труднопроходимых направлениях и заявлял, что «хрен им всем на бублике, а не Мою Питейную Емкость». Малолетний второгодник с тремя слишком умными головами вместо одной, хоть чуть-чуть соображающей, с гневным пафосом в голосе доказывал отсутствующим на совещании эльфам то, что «столь долгосрочные командировки в прошлое своей же вселенной могут коренным образом изменить ее стуктуру, от чего пострадают и все соседние миры». Даже Мурзик бегал кругами и что-то орал, но его, как всегда, не слушали и не понимали. Ну а Сеня был со всеми абсолютно согласен и, подождав пару минут, словесно выразил свое одобрение.

– Заткнитесь, блин, идиоты! – истошно завопил он, а затем разобрал все претензии по полочкам: – Ты, жирный боров, минуту не пожрал, и уже с голоду помираешь. Тебе надо, вместо того чтобы орать, каждый раз, когда твое брюхо ненасытное подношений требует, вспоминать голодных детей Африки из старых советских фильмов. Вмиг весь аппетит пропадет!

Попов от такого заявления остолбенел, а Сеня перешел к остальным.

– А тебе, вместилище амфетаминов… – это досталось Жомову, – …вообще молчать нужно. «Моя Питейная Емкость», блин! Никуда она не делась. Стоит точно такая же на твоей дурацкой полке с трофеями, а эту на место положи. Иначе хрен когда больше в тире из «калаша» постреляешь…

Доблестный омоновец, собиравшийся в начале Сениной фразы устроить кинологу райскую жизнь на ближайшем кладбище, в конце монолога сник и замолчал, печальным взором глядя на Святой Грааль, который нежно баюкал в своих огромных лапах. Рабинович тут же оставил затихшего омоновца без внимания, но сам на этом не успокоился. От щедрой руки кинолога досталось и Горынычу на орехи (нечего умничать было!) и Мурзику на мозговую кость (опять альфа-лидерские замашки). Ну а когда все успокоились, Рабиновичу, наконец-то, удалось вернуться к вопросу об организации нового похода в Палестину и все-таки поставить его ребром, да на повестку дня.

– В общем, так, – проговорил Сеня, когда, наконец прокричавшись, заставил своих соратников, всех до единого, чувствовать себя стяжателями, сластолюбцами, эгоистами и вообще взвалить на свои хрупкие плечи (омоновец не в счет) все смертные грехи. – Сейчас топаем в ближайший городишко, оттуда направляемся прямиком в Палестину, находим там этот склад святых вещей, загружаем туда гребаный Грааль и валим домой. По дороге ни в какие стычки без крайней нужды не ввязываться. Хрен с ними, с крестоносцами и сарацинами. Пусть мочат друг друга на чем свет стоит. Нам на это наплевать…

– Почему? – Жомов задал этот вопрос таким удивленно-обиженным тоном, какой бывает у маленького ребенка, безжалостно лишенного родителями возможности при помощи циркулярной пилы посмотреть, что там находится у сестренки внутри.

– По кочану! – рявкнул в ответ Рабинович, и Жомов поежился. – Если мы, блин, начнем за кого-то с кем-то воевать, то хрен до Палестины раньше крестоносцев доберемся. Если доберемся вообще. – А затем секунду подумал и смягчил табу: – И потом, Ваня, я же сказал, что драться не будем без крайней нужды. Ясно?

– А-а-а, теперь, в натуре, ясно! – тут же расцвел омоновец. – Ну, нужду-то я, блин, всегда найду.

Сеня безнадежно вздохнул и махнул на Жомова рукой. Дескать, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не вешалось. А затем принялся подробно объяснять Попову, что в ближайшем городке они только поедят, а не нажрутся, добудут лошадей, а не билет на самолет и поедут дальше сразу, не отдыхая там несколько суток. Андрюша вздохул не менее горестно, чем Иван до этого, однако Рабинович к нему снисходительности не проявил. Единственное, что Сеня спокойно позволил другу сделать, так это набрать продовольствия столько, сколько все вместе смогут унести. Ну а Мурзика с Горынычем быстрее отправиться в путь кинологу даже упрашивать не пришлось, потому как первого обычно никто и не спрашивал (дискриминация, мать ее!), а второй и сам был готов без отдыха куда угодно бежать, лишь бы не допустить окончательной деформации временной спирали и, явившись домой, хотя бы исправить двойку по космогностике, чтобы на третий год во втором классе не остаться.

Пока менты под чутким руководством Рабиновича решали, как им организовать путешествие, Абдулла с поставленной задачей справился. Он никому не сказал, о чем именно беседовал с соплеменниками и единоверцами, но те старались держаться от путешественников подальше и отдали все припасы, которые смогли отыскать в своих котомках. Абдулла сгреб их в кучу и, аккуратно выложив перед ментами, бухнулся на колени, спрятав голову в песок и выставив вверх задницу. Страус, блин!..

– Сеня, ну что это за херня такая? – возмутился Попов, так ласково шлепнув сарацина дубинкой по пятой точке, что тот взвыл. – Он каждый раз передо мной так падать будет? Прикажешь мне по пять раз на дню на его седалище любоваться?

– Ой, да хоть сто раз смотри, про-оказник, – съехидничал Рабинович, а потом, прежде чем Попов успел задохнуться от возмущения, рывком поднял Абдуллу с колен. – Короче, или ты свои мусульманские замашки брось, или получи расчет и отправляйся к Магометовой матери. Пусть она тебе работу дает.

– Ваша мудрость беспредельна, да благословит Аллах ваши извилистые мозги, – почтительно склонил голову сарацин. – Инструкции мне напишите. А то я уже не знаю, что делать. Тапочки, что ли, в зубах вам носить начать?

– Гляди-ка, острит?! – удивился Жомов. – Поп, дай мне его на недельку. Я ему такой курс молодого бойца устрою, что он вообще забудет, что рот открывать хотя бы для приема пищи нужно.

– Найди себе оруженосца и гоняй его, сколько хочешь, – оскорбился от такого посягательства на свою собственность Попов. – Я со своим сам разберусь. – И повернулся к сарацину: – Ты поменьше разговаривай, побольше молчи. Умнее казаться будешь. Понял?

– Слушаюсь и повинуюсь, мой господин, – склонил голову Абдулла и, достав из кармана коврик, плюхнулся на него, поджав по-турецки ноги. – Аллах акбар!

Сарацин так и остался сидеть, как молчаливый истукан с острова Пасхи, до самого окончания трапезы. Надо сказать, что добыл он для ментов по большей части все то же вяленое мясо и пресные лепешки, но теперь по поводу качества пищи никто не возмущался. Оголодали. Лишь Жомов слегка постонал от того, что поданные к столу деликатесы размочить нечем, и с огромным неудовольствием заглушил жажду обычной питьевой водой.

После окончания обеда Сеня спросил у Абдуллы, далеко ли до ближайшего городка, но сарацин, прежде чем ответить, осведомился, стал ли он выглядеть умнее после такого длительного молчания. За что, естественно, получил от Жомова по ушам. От такой нехитрой «лоботомии» мозги у Абдуллы слегка встали на место, и он оказался полностью пригоден к роли проводника.

– Из всех приличных городов ближе всего отсюда расположена Никея, – не задумываясь ответил сарацин. – До нее всего два пеших перехода. Конными мы бы управились за день, если позволил бы Аллах, но у нас и коней нет, и все равно мимо войска не проскочим.

– Какого войска? – тут же встрепенулся Жомов.

– Неверные собаки… – Мурзик рыкнул, Абдулла запнулся. – Вообще-то никакие они не собаки, да и плевать мне теперь, верные они или нет. Какая мне разница, скажите, будут они своему Иисусу молиться или славить Аллаха?

– Стоп! – рявкнул Рабинович, не выдержав невнятного бормотания сарацина. – Засунь себе между ног все философские рассуждения и говори конкретно: чье войско стоит на пути в Никею? Крестоносное?..

– Ну да. А чье еще войско на сельджукской земле стоять будет, да благословит Аллах вашу догадливость? – удивился Абдулла. – Несколько дней назад войско под предводительством какого-то Петра, то ли Степняка, то ли Равнинника, то ли Пустынника, переправилось через Босфор и, пограбив немного окрестные села, двинулось к Никее. Сейчас они дошли до Цивитота и там мародерствуют. От самого городка уже ничего не осталось, а в Никею мимо них мы не пройдем. Можно, конечно, в Константинополь направиться, но я не знаю, ходит ли сейчас паром через пролив.

– Думаю, нам не стоит рисковать своими жизнями, поскольку вы сейчас находитесь в собственном прошлом и на вас распространяется действие теоремы Издиворта-Тормапувра, – вставил свое слово Горыныч. – То есть если погибнет один из вас, то и остальные…

– Слышали все это уже, – отмахнулся от него Сеня и посмотрел на сарацина: – Раз ближе Никеи ничего нет, веди нас туда. А с крестоносцами мы сами разберемся…

Вопрос о направлении движения был благополучно решен, но никого, и Попова в первую очередь, не устраивал способ передвижения. Два дня пешего хода до Никеи казались тучному и ленивому криминалисту самым извращенным проявлением садизма, который только можно в данных условиях придумать. Сеня извращенцем не был, поэтому Андрюшу решил пощадить, да и свои собственные ноги тоже. В окрестностях деревеньки еще топтались остатки конной группы сарацин, попробовавших вкус «демократизаторов» и теперь, едва отойдя от контузии, пытавшихся поймать разбежавшихся лошадей. Вот эту тяглово-ездовую силу и решил прихватизировать Рабинович.

Сделать это оказалось достаточно трудно. Во-первых, бесплатно свое имущество почему-то даже сарацины отдавать не хотели, а у ментов после двух скачков между мирами даже мелочи в карманах не оказалось. Конечно, у Сени обычные российские денежные знаки водились, но исключительно бумажные, а такой вид валюты аборигены напрочь отказались бы принимать. Даже если бы Рабинович собрался ими расплачиваться.

Во-вторых, конные сарацины, лишившись своих лошадей, рисковали переместиться вниз по иерархической лестнице. Приобрести же поблизости непарнокопытные средства передвижения, хотя бы хромые и беззубые, из-за боевых действий не представлялось возможным. Поэтому какие бы золотые горы сарацинам предприимчивый Сеня ни сулил, добровольно уступить своих лошадей они наотрез отказывались. Пришлось Рабиновичу разочарованно развести руками – дескать, сами напросились – и предоставить Жомову возможность своими способами раздобыть для экспедиции средства передвижения. Омоновец церемониться не стал и применил для убеждения максимально простое средство – резиновую милицейскую дубинку.

Четверо всадников, с которыми он таким образом поговорил, от Ваниного обаяния лишились сознания и лошадей вместе с ним. Довольный Жомов притащил кляч к новым владельцам, и для начала экспедиции преград больше не было, но тут заартачился Попов, вновь отказавшись ехать на лошади верхом. Ну, не было у него с этими животными взаимопонимания, и терпели они друг друга, только находясь на приличном расстоянии. Единственная дистанция, на которой и та и другая сторона соглашались существовать, – это длина оглобли. Более тесное сближение криминалиста с непарнокопытным могло привести к плачевным последствиям. Причем, с вероятностью в девяносто девять процентов, именно для лошади. Пришлось Сене срочно искать для Андрюши подходящую повозку, и, когда с этим было покончено, экспедиция наконец тронулась в путь.

Телега Попову досталась самого жуткого вида. Можно сказать, это был просто дощатый настил на деревянных колесах, огражденный низкими решетчатыми бортами, а не средство передвижения. Естественно, никаких удобств цивилизованного мира в виде водительского кресла, амортизаторов, кондиционера или хотя бы крыши над головой у телеги не было, и Андрюша горестно вздохнул, рассматривая этот сарацинский катафалк. У криминалиста на лице было написано, что, будь его воля, он бы на этот плод трудов криворукого плотника ни за что бы не сел, но вариантов у Попова было не так уж много. Либо верхом на кляче, которая всю дорогу будет пытаться его укусить, сбросить с себя и пнуть копытом, либо на грохочущей и тряской телеге, но в относительной безопасности от непарнокопытных посягательств. Андрюша, как это у него было принято, выбрал второе.

По привычке пометавшись по сторонам, выискивая мешки с припасами, которые следовало бы на повозку грузить, и не найдя их, Попов расстроился вдвое больше. Он даже попытался постенать слегка по поводу своей тяжкой участи, но Рабинович, раздраженный крахом собственной торгово-закупочной операции с вьючными животными, так рявкнул на несчастного криминалиста, что тот счел за благо молчать в рукавичку и тихо сопеть в две дырочки. При помощи новоявленного оруженосца Андрюша накидал в телегу соломы из ближайшей скирды, посадил на нее тихоходного Горыныча и, забравшись сам, приготовился к поездке.

Каурая кляча – единственное животное из четырех добытых, которое, увидев, кому оно достается, все же согласилось оказаться впряженным в повозку, – горестно вздохнула. Видимо, и прошлый хозяин кобылы отнюдь не был ее любимчиком, и она уже со всем смирилась. Покосившись на криминалиста, кляча принялась бестолково топтаться на месте. Дескать, чего ждем? Поехали, куда собирались, да и разойдемся в разные стороны, как в пустыне караваны.

Однако сразу тронуться в путь не получилось. По каким-то там сарацинским законам Абдулла как оруженосец, лицо подчиненное, должен был ехать позади своего господина и наотрез отказывался занять место в авангарде экспедиции, как и полагалось проводнику. Ни уговоры Рабиновича, ни жомовский кулак под носом не могли заставить сарацина изменить свое мнение. А когда Попов приказным порядком отправил оруженосца вперед, Абдулла посмотрел на него так, словно криминалист его прилюдно выпорол. Причем сняв с сарацина штаны. Андрюше от такого взгляда, полного печали, боли и оскорбленного достоинства, стало стыдно. Чтобы как-то подбодрить и успокоить верного рекрута, Попов решил спеть. Причем во весь голос.

Каурая кобыла, впряженная в телегу, в битве сарацин с ландскнехтами участие, естественно, принимала, поэтому уже была удостоена чести слышать поповские децибелы. Однако животное никак не могло предположить, что ее новый хозяин может еще и петь. Поэтому, когда заботливый Андрюша во весь голос затянул любимую песню конных милиционеров: «Мы пьяные кавалеристы, и от нас болельщики футбольные получат в глаз…», – кобыла ошалела. Дико заорав от ужаса, кляча рванула вперед, забыв, что привязана намертво к телеге и от растолстевшего Робертино Лоретти за спиной ей не избавиться.

Андрюша, не ожидавший от смирившегося животного такого коварства, петь перестал, но зато начал орать. При этом команды управления непарнокопытными транспортными средствами Попов забыл напрочь и единственное, что он смог выдать, был удивленный вопрос: «Охренела, тварь? Стой, убью!»

Естественно, даже дурак, если его обещают убить, останавливаться не будет. Лошадь тоже не стала. Она только ускорила бег, закрыв к тому же глаза с перепугу. И надо же такому случиться, что какой-то недоумок прямо на ее пути построил дом! Каурая кляча с аппетитным чмоканьем влепилась с разбегу в стену и, удивленно ойкнув, стекла вниз бесформенной грудой. Попов разделил ее участь, рыбкой перелетев через борт телеги. Стене, выдержавшей стыковку с лошадью, контакт с Поповым показался явным перебором, и она обрушилась внутрь, придавив собой мышь, нагло воровавшую прямо со стола последнюю корочку сыра в обездоленном грабителями доме…

В кругах радикальных эльфов ходит теория о том, что даже минимальное воздействие на прошлое непременно повлечет за собой целую лавину событий, организовав парадокс времени и безвозвратно изменив будущее. Эти утверждения своим оппонентам они доказывают так: «А откуда вы знаете, что мир не изменился? Может быть, все вокруг другое, но только никто этого не замечает?»

Так вот, эти лжеученые мгновенно бы рассчитали вероятность того, что сделала бы со вселенной боевая песня Попова. И выглядело бы это примерно так. Андрюша свалил стену, от чего хозяин дома остался без крова. Вместо того чтобы заниматься любовью со своей женой, он полгода ремонтировал жилье, и из-за этого прапрапрадедушка нынешнего президента Таджикистана не был зачат. Это, в свою очередь, привело к тому, что на таджикско-афганскую границу российские войска не пустили, и талибы после натовских бомбардировок сбежали все к таджикам. Буш-младший и здесь их нашел и нанес превентивный ракетный удар. Правда, летчики слегка промазали и попали по Москве. Дальше началась третья мировая…

То же самое они могли бы сказать и про безвременно усопшую мышь. Однако, во-первых, их доводы не более чем теория, не подтвержденная никакими фактами. А во-вторых, стоило только ментам вернуться домой, и все последствия, вызванные их пребыванием в прошлом собственного мира, самоликвидировались. Кроме неликвидных, естественно. Те просто списывались с баланса и оставались тихо гнить на задворках истории. Именно поэтому столкновение акробатического дуэта кобыла – Попов со стеной не привело ни к чему, кроме того, что криминалист, придя в себя, смачно выругался, развалив по бревнышку весь дом, а кобыла раз и навсегда усвоила, что лучше делать именно то, что ей Андрюша говорит. Действительно, уж лучше лошади было остановиться и посмотреть, убьет ли ее Попов, чем вот так вот по-глупому поцеловаться со стеной.

– Голос соловьиный, да рыло свиное, – осмотрев повреждения, полученные Андрюшей, прокомментировал Рабинович. – Впрочем, сойдет. Красна изба пирогами, а Попов – кривыми ногами…

– Это у меня ноги кривые? – оторопел криминалист.

Сеня пожал плечами:

– Надо же как-то рифмовать было, – отмазался он и, не обращая внимания на возмущенное шипение Попова, приказал отправляться в путь.

– Господин, да благословит Аллах твою луженую глотку, нижайше прошу тебя, да распухнет мой язык, преподать мне на ближайшем привале первый урок вокального мастерства, – склонился в поклоне Абдулла и, не дожидаясь, пока Андрюша продемонстрирует ему весь арсенал ментовского мата, помчался в авангард процессии.

Дорога в Никею пролегала в основном по засушливой низменности, усеянной растительностью не гуще, чем поповская маковка волосами. Выбравшись из леса, который, как объяснил Абдулла, лежал в пойме реки с труднопроизносимым сельджукским названием, путешественники оказались на необъятных просторах, открытых всем ветрам. Здесь они были как на ладони, видимые на много километров окрест, да и не только они. Через несколько часов после начала пути Абдулла, обладавший отменным зрением, заметил далеко на горизонте дымы костров.

– Не думаю, да простит мне Аллах скудоумие, что это может быть основное воинство крестоносцев. Слишком далеко мы еще от Никеи, – проговорил он. – Скорее всего, это какой-нибудь отряд фуражиров, разыскивающий пропитание по окрестным деревням. Определить численность не берусь, но костров много. Не сочтут ли уважаемые странники мою мысль – обойти их стороной – за умную?

– А на хрена? – удивился Жомов. – Если отряд, значит, выпивка у них есть. Поехали отбирать, а то я уже задолбался воду пить. Тем более, не хлорированную. Как бы понос не прошиб с непривычки.

– И жрать давно пора! – завопил со своей телеги Попов и осекся под тяжелым взглядом Рабиновича. – Я-то помолчу, Сеня, но вот желудок у меня без мозгов и не понимает, как это можно голодным в таком транспорте разъезжать.

– Да нет, Андрюша, у тебя как раз все мозги в желудке. Только им и думаешь, – хмыкнул кинолог, а затем махнул рукой: – Веди нас, Абдулла, пока Сухова не встретил. – И усмехнулся под удивленным взглядом сарацина. – Это я так, о своем, о ментовском. Не обращай внимания…

Отряд пришпорил лошадей каблуками берцов и помчался прямо к дымам. Менты на всякий случай решили приготовиться к бою и заранее отстегнули дубинки, чтобы потом не возиться. Ну а Попов, значительно отстав от остальных, принялся заправлять соломой эскадрилью пикирующих бомбардировщиков в лице всеядного Горыныча. Ахтармерз, обожравшийся насекомых деликатесов, упорно отказывался и крайне раздражался, когда Андрей, зажав одну из голов Горыныча между колен, умудрялся пропихнуть в пасть горсть сухих стеблей. От раздражения трехглавый упрямец увеличивался в размерах, и, чтобы не развалить телегу, криминалисту пришлось прекратить заправку, понадеявшись на то, что затисканного внутрь топлива будет достаточно для бесперебойной работы ахтармерзовских огнеметов.

Ночь в этих местах наступала довольно быстро. Когда Абдулла заметил дымы костров, уже начинало смеркаться. А к тому времени, когда отряд преодолел несколько километров, отделявших их от неопознанного лагеря, над степью почти стемнело. Фигурки у костров были различимы ясно даже издалека, а вот приближавшихся ментов дозорные заметили слишком поздно. Единственное, что они успели сделать, это истошно завопить от ужаса. Впрочем, и менты встрече не обрадовались, поскольку те, кто отдыхал у костров, были не отрядом фуражиров, а совместным сарацино-ландскнехтским воинством, составленным из двух отрядов, поочередно разогнанных друзьями у безымянной деревушки. Солдаты, еще недавно сражавшиеся друг с другом, а затем благополучно избежавшие гибели от рук «колдунов», объединенные общей бедой, спокойно сидели у костров, никому не мешали и жаловались одни другим на то, как жестоко обошлись с ними чужестранцы. А тут… Видимо, правду гласит народная мудрость: вспомни мента, тут же наряд завалится! Не к ночи будь сказано…

– Ну и чего вы к нам пристали?! И кто вы после этого? – при виде милицейского отряда истошно завопил тот самый ландскнехт, который разговаривал с друзьями у деревни. – Видите, мы уже не деремся, общественного порядка не нарушаем, спиртных напитков не распиваем, и вообще, тут частное собрание. Предъявите ордер на что-нибудь или идите в другое место. Степь большая…

– Я сейчас тебе предъявлю, – пообещал ему Жомов, раздумывая, слезть ему с лошади или еще посидеть. – Целый год, блин, ничего, кроме ордера, видеть не сможешь.

– Абдулла, стыдись, – встрял в разговор один из сарацин. – Твой отец, да не отвлечет его Аллах от общения с гуриями, был истинным правоверным и стыдился бы того, что его сын связался с неверными…

– На себя посмотри, шакал, – огрызнулся поповский оруженосец, выхватывая кривой меч. – Ты же в джихаде находишься, а вместе с неверными, да пошлет их Аллах в застенки НКВД, один кусок хлеба жрешь.

– Это кто тут в джихаде? – оторопел недогадливый омоновец. – Сейчас я, блин, в натуре, покажу и джи, и хад, гадом буду!

Однако показать сарацину Ванечка ничего не успел, поскольку подоспел Попов и все испортил. Только доблестный омоновец собрался поучить сарацин уму-разуму, только приготовился всех разогнать к их собственной матери, как с грохотом примчался катафалк с криминалистом, который выпустил в воздух крылатую трехконфорочную плиту. После этого разгонять уже никого не потребовалось.

– Господи боже мой, да что же это за напасть такая? Долго нас эта змеюка перелетная терроризировать будет? – изумились ландскнехты и, бросив имущество, помчались туда, куда глаза глядели. Легковерные сарацины, уже напуганные рассказами неверных о драконах и прочей нечисти, помчались следом, на ходу складывая для потомков мифы о сказочных чудовищах. Птицу Рух, например, в тот вечер и придумали. Вот вам и последствия от вмешательства ментов в историю и культуру!

Из всех путешественников преследовать убегавших намеревался один только Ваня Жомов, но ему и таким способом развлечься не позволили. Сеня, вместе с лошадью, преградили омоновцу путь и категоричным тоном потребовали (требовал, естественно, Рабинович, кобыла лишь согласно кивала головой) послать всех подальше и устроить привал.

– А хрен ли приваливаться, если выпить все равно нечего? – буркнул Жомов, но начинать погоню не стал, спешился и уселся у одного из костров. – Блин, Сеня, честное слово, если ты попробуешь о сухом законе хоть заикнуться, то, когда мы до этой гребаной Никеи доберемся, я с тобой рюмки вместе ни одной не выпью!

Угроза, что и говорить, была страшная, и Сеня испугался. Так испугался, что хотел поиздеваться над Жомовым часа полтора, но затем передумал и решил не расстраивать омоновца окончательно. В конце концов, вопрос о сухом законе можно будет решить прямо по прибытии в сарацинский городок. Да и не горел Рабинович большим желанием наложить вето на употребление алкоголя. Все-таки и сам выпить был не дурак, Рабиновичам тоже ведь расслабляться иногда нужно. Кротко кивнув головой в знак согласия с требованиями Жомова, Сеня спешился и направился к костру. Пора было ужинать тем, что разбежавшиеся солдаты оставили, да укладываться спать. Хватит с него приключений на сегодня.

– Сеня, караулы выставлять будем? – деловито поинтересовался Иван. – Я этих урюков знаю. Вернутся ночью и всех перережут.

– Не вернутся. Напугали мы их хорошо, – усмехнулся Рабинович. – А потом, у нас же Мурзик есть. Какую тебе еще охрану нужно?..

Глава 5

Ну, вы посмотрите на них! Значит, как аборигенов по углам гонять, так все вместе, а отдыхают у нас только избранные? Его сиятельство Рабинович со товарищи будут себе спать спокойно, а я – на дежурство? И где справедливость, скажите мне, пожалуйста? Между прочим, все трое моих доблестных соратников и коллег, вкупе с сарацинской мордой, в отличие от меня не на своих ногах по степи передвигались. И меня, кстати, на телегу никто не приглашал! Ну и что с того, что я и сам бы туда не полез? Это неважно. Главное, что заботиться они обо мне должны. По крайней мере хозяин. А я ее, заботу то бишь, не чувствую! Беззаботность одна кругом. Расизм и дискриминация…

Что, напугались?.. Ну и ладно. Не больно-то я кого пугать хотел. Да и ворчал я так, для порядка только. Чтобы не подумал никто, что мною помыкать можно. А покараулить мне не трудно. У кого псы есть, сами знают, как мы чутко спим. Прочим сообщаю, что для охраны вверенного мне личного состава и персонального имущества от меня особых усилий не требуется. Просто нужно быть хорошим псом, а не старым глухим маразматиком, а остальное приложится. Устроены мы так, что лучше людей опасность чувствуем.

Да и не потребовалось мне этой ночью никого охранять, поскольку объединенное турецко-европейское сборище ходячих суеверий назад возвращаться явно не собиралось, а, кроме них, окрест никого не было. Даже живности никакой не наблюдалось, если не считать, конечно, всяких там землероек, цикад да пьяного филина, который после дня рождения у совы напрочь перепутал лес с полем и всю ночь с гуканьем носился в воздухе, удивляясь, отчего никак не получается отыскать собственное гнездо. Ну а возмущался я тяжкой долей и расписывал вам особенности своей физиологии только для того, чтобы меня похвалили. От Рабиновича поощрения в последнее время не дождешься, так что на вас одна надежда осталась. Вот только по чистой шерсти меня гладить не советую. Если у вас, конечно, лишних пальцев нет…

Но я опять отвлекся. Извините. У нас уже, между прочим, утро наступило. Не скажу точно, на какой параллели мы находились, но думаю, что в субтропиках. Видели, наверное, по телевизору, как тут быстро солнце садится и встает. Те, кто думает, что это ускоренная съемка, ошибаются. По сравнению со средней полосой России солнце тут не всходит, а просто выпрыгивает на небо. Я вскочил вместе с ним и огляделся по сторонам, пытаясь понять, что же меня разбудило?

Спросонья я принял отдаленный непонятный грохот за шум проезжающей мимо электрички и, лишь когда смог продрать глаза и оглядеться по сторонам, понял, что поездам и прочим индустриальным монстрам урбанистической цивилизации тут взяться неоткуда. Не изобрели еще. Но грохот был! И я забрался на Андрюшину телегу посмотреть, что именно так шумит.

Сами знаете, я малость близорук, поэтому рассмотреть источник грохота так и не смог. Единственным, что мне удалось различить, было облако пыли на горизонте. Раз в тысячу примерно больше, чем поднимают в детской песочнице дерущиеся коты. Честно говоря, водятся ли здесь слоны или какая другая крупнотоннажная живность, я с уверенностью сказать не мог, поэтому предпочел разбудить хозяина. Ну а поскольку Сеня жутко не любил рано просыпаться, я поднял абсолютно всех. Пусть уж лучше друг с другом ругаются, чем на меня ворчат за то, что я на рассвете лай поднял. Мои менты вскочили, как блохой укушенные, и дисциплинированный Абдулла поднялся вместе с ними. Посмотрев из-под ладони в сторону облака пыли на горизонте, сарацин уверенно заявил:

– Это сарацинское войско. Я вижу знамена Илхана и еще нескольких прославленных полководцев, да благословит Аллах их тупые головы! Однако бунчуков Кылыч-Арслана там нет. Значит, основная масса войск по-прежнему стоит у Никеи…

Ну и что, что у него зрение лучше? Зато у меня слух и нюх…

– Мурзик, тихо ты! – рявкнул на меня Сеня. Спасибо, что в этот раз без альфа-лидерских замашек. – Абдулла, ты о чем говоришь?

– Во-во, – поддержал его омоновец. – Пусть по-русски изъясняется. Если, конечно, зубы у него в жевательно-глотательной дыре не жмут!

Абдулла покосился на доброхота Ваню, но выяснять, что значит любить… то есть говорить по-русски, не стал. Вместо этого он, через слово прося Аллаха что-нибудь у кого-нибудь благословить, поведал нам о сути своего высказывания. Нет, конечно, то, что часть сарацинской армии меняет место дислокации, я и без этих объяснений знал. Однако откуда еще я получил бы информацию о том, что Кылыч-Арслан работает иконийским султаном, а Илхан – его правая рука?

Вам эти имена говорят о чем-нибудь?.. Мне тоже. Смею вас заверить, мои менты в истории крестовых походов разбирались не лучше. Пожалуй, только Попов мог припомнить имена нескольких полководцев, среди которых, кстати, ни одного вышеупомянутого не было. А мой Сеня с омоновцем знали по этой теме только то, откуда рыцари вышли и куда в итоге пришли. Стыдно, господин Рабинович. Фильм мы с вами, между прочим, вместе смотрели!..

Впрочем, на эту мою реплику Сеня никак не прореагировал, продолжая расспрашивать Абдуллу. Тот никаких фактов к своей первой фразе добавить не смог. Оставались только предположения. А они сводились к тому, что если Кылыч-Арслан, да благословит Аллах его заворот кишок – гав ты, блин! ну что за заразная манера разговора? – разделил свои войска, то это, вероятно, означало, что войско Петра Пустынника уже разбито.

– Нам-то что это дает? – устав от перечисления ветвей генеалогического древа Кылыч-Арслана и озвучивания Абдуллой послужного списка вышеуказанного султана, поинтересовался проголодавшийся Попов. За сарацина ответил мой хозяин.

– Если Абдулла прав, то дорога на Никею свободна, – хмыкнув, проговорил он. – Хрен его знает, этого султана, куда он свои войска послал, но теперь в город нам войти никто не помешает…

– Ты, Сеня, так спокойно об этом говоришь, что можно подумать, будто тебе по фигу, что какие-то там арабы наших разгромили! – возмутился сердобольный Попов.

– Ну, если всякие там франки, кельты, готы, бритты и саксы для тебя своими считаются, – с ехидной ухмылкой перечислил мой хозяин основной состав футболь… то есть войска Петра Пустынника, – то можешь горько поплакать.

– Я не о том хотел сказать, – смутился Андрюша. – Они же христиане все-таки.

– Так вы христиане? – удивился сарацин.

– Местами, – отмахнулся от него Рабинович.

– А святой Попов, да благословит Аллах его бездонное чрево? – не унимался Абдулла.

Во настырный! Все ему расскажи. Может быть, еще Сенину нательную религиозную атрибутику продемонстрировать?..

– Ну, этот даже в церковь иногда ходит, – осклабился Иван, вспомнив египетские откровения криминалиста.

– Ну я и попал, иблис меня задери, – оторопел сарацин. – Теперь, блин, креститься придется.

– Не обязательно, – покачал головой Рабинович. – У нас свобода вероисповедания.

– Это у вас, да благословит Аллах вашего мягкосердечного президента, – вздохнул Абдулла. – А у нас не положено, чтобы мюрид с оруженосцем различных богов почитали. – Он завертелся, как юла. – Так, уважаемые, да не прилипнет никогда жвачка к подошве ваших башмаков, дайте вспомнить, где тут ближайшая христианская функционирующая церковь?! В Эдессе, по-моему. Значит, разворачиваемся в обратную сторону…

– А хрен тебе не огородное растение? – ласково поинтересовался самозваный ботаник-садовод Жомов. – Мы, блин, в Палестину идем. Там и окрестишься.

– Действительно, – поддержал мой хозяин, никак не желавший ни менять маршрут, ни терять толкового проводника. – Прямо в той же реке, в которой крестили Христа, и поменяешь веру. – И хлопнул сарацина по плечу. – Между прочим, многие христиане об этом только мечтать могут!

– Ну, раз это так почетно… И вы мне окажете такую честь… – смутился польщенный Абдулла. – Тогда будем считать, что ваш нижайший слуга, недостойный пылесосить ваши фуфайки, будет проходить в пути испытание на знание основ христианства.

– Во-во, на том и порешим, – усмехнулся омоновец и тоже хлопнул сарацина по плечу, причем так, что Попов едва не потерял новообращенного в истинную веру оруженосца. – Чего ждем, в натуре? Дорога свободна. Вперед, к пиву и бабам.

– К кому? – оторопел мой Сеня.

– Да это присказка такая, – смутился Иван.

– Ленке своей расскажешь!

Сене только дай повод кого-нибудь поддеть. Вы не думайте, Рабинович друзей не закладывает. Хотя, наверное, и следовало бы иногда это делать! Естественно, жомовской жене он ничего о «левых» стремлениях ее супруга не расскажет. Но кто сказал, что этим омоновца при случае шантажировать нельзя? Вы говорите?.. Значит, не было у вас друга-омоновца! Они же простые, как кошачий туалетный наполнитель, и всему запросто верят. Ну, грех не поиздеваться!

Впрочем, Сеня недолго терроризировал Жомова. В путь мы тронулись довольно быстро. Только позволили Попову с сарацином собрать остатки припасов, брошенных побратавшейся сарацинско-крестоносной ордой, и отправились в Никею. Это вчера, по холодку, двигаться вперед легко было. А сегодня солнце так быстро напекло буйные головушки российских милиционеров, что даже у Сени не то что издеваться, просто разговаривать сил не осталось. Попов же и вовсе через пару часов бросил вожжи, свалившись на солому, устилавшую дно телеги. Хорошо, что с ним хладнокровный Горыныч путешествовал. Наш жаростойкий огнемет тут же взял управление повозкой на себя. Наверное, смешно было смотреть со стороны, как он зубами крайних голов вожжи держит, а средней – на лошадь орет, побуждая ее веселей передвигать ноги, вот только мне было не до смеха. Во рту пересохло, язык едва дорогу не подметал, и вообще хотелось в телегу забраться, да гордость не позволяла. Все-таки я штатный милицейский пес, а не эксперт-криминалист какой-нибудь.

Поповская лошадь, впряженная в телегу, терпела Горыныча в качестве кучера довольно долго. Я ее даже чуть– чуть зауважал за это! Кляча клячей, а прет себе не только телегу, а еще и тушу нашего криминалиста. Причем молча. Однако стоило мне ее похвалить, как терпение у несчастного животного иссякло. Кобыла плюнула на вопли Ахтармерза и его понукания вожжами и просто встала, отказываясь куда-либо идти. Попов, который от жары потел еще больше и своим непередаваемым ароматом сумел привлечь к телеге единственную на десяток километров в радиусе пару мух, поднялся с соломы и завопил, обращаясь к моему хозяину:

– Ты, еврейский фашист! Долго над славянами и животными издеваться будешь? Тормози, гад. Привал требую!

Судя по тому, что мой Сеня на «еврейского фашиста» никак не отреагировал, поджарило его солнышком конкретно. Рабинович не то что сопротивляться требованию криминалиста не стал, он и с лошади-то слезть по-нормальному не смог. Так, свалился кулем в пожухлую траву и остался сидеть недвижимый. Я его даже обнюхать подбежал, поскольку таким хозяина никогда не видел и проверить решил, не подменили ли его… А чего вы улыбаетесь? С этими эльфами всего ожидать можно!

К счастью, Сеня оказался Сеней, что он мгновенно и доказал. Пару секунд отлежавшись на твердой земле, мой хозяин принялся распоряжаться с присущим только ему энтузиазмом. Абдуллу Рабинович погнал на поиски воды, Попова заставил строить из себя повара-кулинара и официанта в одном флаконе, а Жомову было поручено разводить костер, на котором Андрюша и должен был подогреть единственный натуральный мясной продукт – полукопченую баранью ногу. Бравый старший сержант ОМОНа заворчал было, что он не дух, чтобы бегать по голым полям и редкие кусты выдирать, а затем посмотрел по сторонам и смирился. Все были заняты делом, и припахать было некого, а Рабиновича и вовсе нельзя, поскольку он первым командовать начал.

Ване все-таки было лень дергать сухостой, и он попытался заставить Горыныча поработать керогазом, подогревая баранью ногу без помощи костра. Ахтармерз согласился, но, ввиду отсутствия у нашей самоходной газовой плиты топлива, огнедышащему кучеру требовалась заправка. Солому он жрать отказался, а иной еды, кроме единственной копчености, в наших запасах не было. Согласитесь, трудно сначала съесть ногу, а потом ее подогреть! Поэтому Горыныч остался греть свои кости на солнцепеке, а Жомов поплелся рвать с корнем кусты.

Примерно через полчаса обед был подогрет, и Абдулла вернулся, умудрившись разыскать где-то в этой природной духовке питьевую воду. Баранью ногу эти четыре лба сожрали в два счета, а мне только кости оставили. Впрочем, я не жаловался. Моим соратникам и так мяса настолько мало досталось, что Попов и кости у меня из пасти выдрать был готов. По крайней мере, смотрел именно с таким намерением в глазах. Думаю, были бы у нашего криминалиста зубы покрепче, он бы эти намерения осуществил. Вот чтобы судьбу не искушать, я и убрался с глаз его долой. Залез под телегу и там принялся обедать.

– Сеня, а ведь, насколько я помню, Петра Пустынника в самом начале Первого крестового похода разбили, – проговорил Андрюша, старательно ковыряясь в зубах. Что он, добавку к обеду оттуда выковырять пытается?

– Америку открыл, – усмехнулся в ответ мой хозяин. – Тебе же Лориэль еще сказал, что мы Грааль вернуть должны до того, как крестоносцы до Палестины доберутся.

– А ты в курсе, что они туда первый раз никак не меньше трех лет шли? – ехидно поинтересовался криминалист. – Нам тоже три года тут по пустыням мотаться?

– Кто тебя заставляет, в натуре? – вместо Рабиновича удивился Жомов. – Оттащим Мою Питейную Емкость в Палестину, а там посмотрим…

– И смотреть нечего! – осадил его мой хозяин. – Грааль положим – и домой.

– А зачем, скажите вы, два идиота, мне на милость, эльфы нас так далеко от нужного места высадили? – взревел Попов так, что Абдулла, сидевший напротив, едва чалму на голове удержал. Зато уши, как лопухи на ветру, затрепыхались. – Почему бы нас сразу в Палестину не отправить?

– Прост, как свинья, а лукав, как змея, – вздохнул мой Сеня. – Поп наш мило говорит, не поймешь, что ядовит. – А затем заорал: – Хватит, Андрюша, переливать из пустого в порожнее! Не знаю я, зачем нас Оберон гребаный именно около Никеи выбросил, а не сразу в Иерусалим отправил. Значит, были у него на это причины, я думаю, мы о них до самого конца ни хрена знать не будем. Поэтому прекращай ныть, забирайся в свою колымагу и поехали дальше. Абдулла говорит, что через пару часов Цивитот должен показаться. Там отожрешься, если получится, и, может быть, поспокойнее станешь!..

На Андрюшу приглашение к обеду или хотя бы намек на него всегда действовали возбуждающе. Прямо как на омоновца – вид крупнокалиберного пулемета или на Рабиновича – абрис сучьего… то есть я хотел сказать, женского тазобедренного сустава. После Сениного заявления с Попова усталость, лень и недовольство горькой долей как сенбернаровым хвостом снег с залежалого альпиниста сдуло. Андрюша засуетился и даже друзей подгонять начал, когда те, по его мнению, слишком долго на своих непарнокопытных забирались.

Цивитот действительно показался на горизонте не более чем через два часа после короткого перекура. Или правильней сказать перекуса? Наученный горьким опытом египетских пустынь, я даже глазам своим сначала не поверил – решил, что это мираж. Однако Абдулла убедил всех, что ничего нам не грезится. Впереди на самом деле был Цивитот.

Издалека городишко смотрелся очень даже симпатично. Даже я рассмотрел, что в нем есть и здания, похожие на те, что мы видели в Греции, и мусульманские разноцветные мечети, и даже что-то похожее на православный храм. Последний, правда, в полуразрушенном состоянии. А вот когда мы приблизились, зрелище Цивитота уже не впечатляло. Вокруг грязь и мусор, улочки узенькие, дома корявые, да и живых существ, кроме мух, в городке не наблюдалось. Присутствие последних Горыныча, конечно, здорово обрадовало, а вот нам удовольствия никакого не доставило. Я, сами знаете, не расист, но насекомых не люблю. Особенно когда они в морду лезут и за нос укусить пытаются.

Впрочем, страдали мы недолго. Ахтармерз, нажравшись хитиновой живности, быстренько сделал нам санитарную обработку, дыхнув на всех по очереди своим желудочным сероводородом. Нюх у меня на пару часов это отбило, зато по крайней мере сутки насекомые доставать не будут. И блохи в первую очередь.

Сами знаете, что я к блохам особенно трепетно отношусь. То есть треплю их зубами каждый раз, когда убежать от них возможности не имею. До сегодняшнего дня мне эти прыгучие пираты нигде не попадались, но зато в обезлюдевшем Цивитоте их было столько, что я невольно удивился: кого же тут блохи грызут, что смогли расплодиться в таком количестве? Не сами же собой питаются? Ответ я получил чуть позже, когда нам на дороге попался первый абориген – дряхлый сивобородый старикашка в выцветшей чалме. Дед устало брел по пустынным улицам и истошно вопил:

– Аладдин! Аладдин, сын дохлой кобылы, куда ты дел мой ночной горшок?

– Эй, отец, где тут кабак какой-нибудь находится? – вежливо поинтересовался Жомов. – Или рюмочная, на худой конец?

– Караван-сарай позади мечети, – махнул рукой старик. – Вы внучатого племянника моего придурочного не видели? Аладдинкой зовут, да пошлет ему Аллах тридцать три неприятности на половые органы. Еще вчера вечером этот сын мартышки и какаду пошел ночной горшок выливать и до сих пор не вернулся. А я уже сутки по нужде сходить хочу…

– И в чем проблема? – удивился омоновец. – Зайди за угол да и испражняйся.

– Я культурный человек, а не франк какой-нибудь, чтобы на углы писать! – Старикашка гордо тряхнул бороденкой, затем вскрикнул, поковырялся в бороде и вытащил оттуда огромную блоху (вот, значит, на ком эти твари откармливаются!). – Ай, сим-салабим, швабру тебе под жабру. Укусила, гадина, да испортит Аллах ее аппетит.

– Дед, а тебя самого как зовут? – подозрительно покосился на старика мой хозяин.

– Гасан-Абдурахман ибн Хаттаб! – гордо заявил тот. – Попрошу не путать с международным террористом, да приумножит Аллах лычки на ваших погонах.

– Чтоб тебя черти в ад за такие слова забрали! – обиделся на него младший лейтенант Попов. – Звездочки, а не лычки, идиот!..

Сеня швырнул в криминалиста своей дубинкой, но было поздно.

Слово, оно, понятное дело, не кот. Упустишь на дерево, уже не поймаешь. Ну, забывает все время Андрюша о своих паранормальных способностях! Вот и сейчас он сообразил, что лишнее ляпнул, да не вовремя. Совершенно из ниоткуда рядом со стариком выросли два широкоплечих беса с вытатуированными прямо на коже петлицами, шевронами и погонами. Без лишних слов сгребли они дедка и тут же растаяли в воздухе. Вместе с ним, естественно. Что же, теперь, по крайней мере, Аладдин от его ворчания отдохнет. И надолго!

– Аллах акбар! Джинн! – неожиданно для всех завопил Абдулла, бухнулся лбом в пыль прямо с лошади и пополз к Попову на карачках. – Истинна святость твоя, господин, ибо лишь тебе, да благословит Аллах твой болтливый язык, под силу справиться с джинном. Всем расскажу то, что своими глазами видел. И детям своим права на пересказ, перевод, доделку и доработку чуда сего оставлю…

Во-во, они твой рассказ и переврут как следует!.. Сеня так на меня покосился, что пришлось заткнуться. Ну его к коту под хвост. Зол он – на Попова в частности и на весь свет в целом. Нечего ему под горячую руку лезть! Я тихонько отошел в сторонку, а хозяин мой тут же накинулся на болтливого криминалиста.

– Ну что, доволен? – ехидно поинтересовался Сеня у смутившегося Попова. – Опять чудо сотворил? Старик-то перед тобой чем провинился? Лычки наши тебе помешали? Побоялся, что он тебе понижение в звании накаркает?

– Да я не нарочно… – попытался оправдаться Андрюша, но докончить фразу не успел. Прямо на прежнем месте появились те же прислужники главного смотрителя ада. Вместе с дедом, естественно.

– На хрен он нам там не нужен! – заявил один из бесов, обращаясь к вытаращившему глаза Попову. – Он неженка, сноб и белоручка. Мало того, что только в горшок нужду справляет, так еще и сам его выносить отказывается.

Оба черта, татуированных воинскими знаками различия, тут же исчезли, оставив старика посреди улицы. А тот, разочарованно пробормотав себе под нос, что и в аду ни Аладдина, ни горшка не наблюдается, поплелся прочь от нас, требовательно взывая к пропавшему внуку. Сеня тоже выглядел разочарованным, поскольку орать на Попова больше было не за что. Развернув коня, он первым поехал в направлении, указанном стариком, а я побежал следом – как ни крути, а еда мне тоже требуется!

Трактир, или караван-сарай, говоря по-сарацински, действительно стоял там, куда нам и указывал седобородый Гасан-Абдурахман. Вот только толку от этого не было ни на грош. Абдулла оказался абсолютно прав, когда говорил, что Цивитот полностью разграблен. То ли войска под управлением Пустынника в этом преуспели, то ли сами сарацины вымели все подчистую, когда от них бежали, сказать не берусь, но так или иначе, а в караван-сарае ничего, кроме разбитых пиал и разодранных ковров, не было. Обслуживающего персонала тоже не наблюдалось. В общем, разорение и опустошение в самых худших своих проявлениях.

Надо ли говорить, насколько мы были разочарованы? Попов с Жомовым даже все комнаты в помещении прочесали, отыскивая каждый свое. Омоновец, не слушая заверений Абдуллы в том, что в подобных заведениях алкоголя не держат, поскольку Коран не позволяет, пытался найти хоть какое-нибудь подобие винно-водочных изделий, а Андрюша, естественно, больше всех жаждал поесть. Трудно ему, несчастному! Но как оба ни старались, отыскать ничего не смогли, и пришлось нам уйти из разоренного трактира несолоно хлебавши. Некоторое время мы кружили по улицам, так как Сеня хотел хоть какой-нибудь информацией разжиться, но, кроме старика, по воле криминалиста успевшего побывать в аду, мы никого так и не встретили.

– Ладно, поехали в Никею, – разочарованно вздохнул Рабинович, направляя свою клячу к выезду из городка.

Вы не думайте, я хоть и пес, но считать неплохо умею. Это Жомову вся алгебра с геометрией, что жирафу флюгер, а я все-таки с Рабиновичем живу. С ним даже безнадежный идиот математику бы выучил, а уж для меня эта наука и вовсе труда не составила. Это я к тому говорю, что после объяснений Абдуллы я быстрее всех просчитать успел, что от Цивитота до Никеи нам примерно тридцать пять километров пути осталось. На патрульном «уазике» мы бы их за полчаса одолели, а вот на местных транспортных средствах раз в пять больше времени на дорогу потратим. Да сами посудите, не может же лошадь до семидесяти километров в час разгоняться!

В общем, я рассчитывал, что часа два с половиной – три скучного путешествия под палящим солнцем нам обеспечены, но здорово ошибался. Мы и на десяток километров от Цивитота отъехать не успели, как впереди нас снова взвилось облако пыли. Правда, на этот раз оно было не столь плотным, как утреннее, но не насторожить нас не могло. Абдулла и сам удивился, первым придержав своего хромого скакуна.

– Иблис меня задери, не пойму, что там такое, – пробормотал он, напрягая свои соколиные очи. – Явно кто– то движется нам навстречу. И по идее, это могут быть только какие-нибудь войска, но ни бунчуков, ни флагов над ними не видно. Не татаро-монголы же, с Батыем во главе, сюда добрались?!

– А что, они у вас тоже безобразничали? – оторопел Попов.

– Кто? – удивился в ответ сарацин.

– Конь в кожаном пальто! – рявкнул на него наставник. – Татаро-монголы. Кто же еще?

– Какие монголы? – еще больше удивился Абдулла. И я с ним поначалу, между прочим. А чему он удивляется? Сам же о Батые говорил. А потом я понял – опять время в свои игрушки играет!

– Андрюша, оставь бедолагу в покое. Временная спираль еще плотнее сжалась, вот он сам и не понимает, о чем говорит, – подтвердил мои догадки Сеня. – Лучше приготовься к неприятностям на всякий случай. На этот раз толпа, похоже, прямо на нас движется, и хрен их знает, кто это такие и чего хотят!..

Выяснилось это очень быстро. Честно говоря, при виде людей, несущихся нам навстречу, у меня сложилось впечатление, что по крайней мере половина из них – родственники Попова. Настолько схожим голодным огнем горели у бегущих глаза… Да, чуть не забыл. Те, что неслись прямо на нас, были одеты примерно так же, как отряд ландскнехтов, недавно до смерти перепуганный нами у безымянной деревеньки. Те же кольчуги, те же шлемы, хотя и не у всех, те же щиты с мечами, но почему-то менее чем у половины. Они неслись прямо на нас и, судя по всему, совсем не видели, куда именно бегут.

– Да-а, маловато нас для оцепления, – сокрушился Жомов. – А их что-то многовато для демонстрантов.

Впрочем, ряды бегущих на нас ландскнехтов стремительно таяли. Арьергард крестоносцев догоняла конная толпа сарацин, валила на землю, а затем передавала каким-то людям в черных балахонах и белоснежных чалмах. Ни я, ни мои друзья поначалу не могли разобрать, что именно происходит на линии соединения сарацин и крестоносцев. Жомов со свойственной ему омоновской логикой выдвинул предположение, что тут работает обычный наряд местной милиции, обезвреживая и задерживая дебоширов, но наш гид-экскурсовод Абдулла ибн Сибгатулла и так далее доходчиво все разъяснил.

– О-о, горе на мою плохо бритую голову! – завопил он. – Как я смел обмануть надеждами своих высокомудрых господ, да пошлет Аллах им лишнюю бутылку пива с зарплаты! Не разбили еще Петра Пустынника войска правоверного Кылыч-Арслана. Именно в самый пыл битвы угодили мы, и нет нам теперь спасения, пусть сожрет иблис мои усохшие мозги и подавится.

– Чего-то я не понял, – недовольно проворчал омоновец, глядя из-под руки в сторону стремительно надвигавшейся волны воинов. – Если это, блин, битва, то где кровь, где отрубленные головы и где трупы, е-мое?!

– Нет, блин, отходы иблисовой пищи вам на голову! – тут же обиделся сарацин. – Мы что, по-вашему, дикари какие-нибудь? Что, вас у себя на родине не учили, что любую битву бескровно выиграть можно?

– Это как? – оторопел Ванюша. – И на хрена?

– Смотрите и увидите, – возвестил Абдулла. – Если, конечно, ваши глаза не в бакалейной лавке куплены, да благословит Аллах изделия народных промыслов!

Моим ментам, конечно, было все хорошо видно. Во-первых, потому что близорукостью никто не страдал. А во-вторых, они все-таки метра на два с лишним выше меня над землей находились. Я хотел было забраться к Сене в седло, но проклятая парнокопытная кляча так от меня шарахнулась, словно я не в качестве смотровой площадки ее собирался использовать, а по крайней мере яремную вену намеревался грызть. Что я ей, вампир дикий, что ли?

В общем, на коня мне забраться не удалось, и я на клячу за это жутко обиделся. Пусть Сене спасибо скажет, что я ей пластическую операцию на филейных частях не провел, а то убавилось бы у этой коняки объема в бедрах! После истошного крика моего хозяина я оставил его лошадь в покое, а поскольку мне просто не терпелось узнать, как именно ведут битву цивилизованные сарацины, то я помчался вперед, прямо в озверевшую толпу. И пусть теперь этот гад длинноносый орет-надрывается сколько хочет. Не слышу я его. Очень уж вокруг шумно.

Зрелище моим глазам предстало крайне любопытное. Сначала, когда я мчался сквозь быстро редеющие ряды воинства Петра Пустынника, ландскнехты на меня мало обращали внимания. Потом некоторые пытались остановить, говоря голосом камня на перекрестке: «Прямо не ходи, обрезанным будешь!» Я поначалу думал, что они мне купировкой ушей и хвоста грозят, наивные албанские коты, но, приблизившись к арьергарду, мгновенно понял, что именно они имели в виду.

Замыкая строй, прямо на меня несся здоровый и толстый ландскнехт, едва ли уступающий Попову в объеме, хоть и проигрывающий в росте. Подробности его внешности я рассмотрел позже, а сначала единственной особенностью, которую я смог разобрать, была ужасающая вонь, вырывавшаяся из-под кольчуги толстяка и буквально убивавшая все живое вокруг. Я на секунду замер, раздумывая, смог бы Горыныч своей отрыжкой потягаться с запашком этого молодца, но решить вопрос с присуждением приза не успел – конный сарацин повалил ландскнехта на землю и принялся его… щекотать. Толстяк не смеялся – сил уже просто не было. Он тихо хрюкал, извивался и вопил:

– Оставь ты меня, ирод окаянный. Пост великий на дворе, а ты меня щекочешь. Грех ведь смеяться.

Сарацин, однако, на эти мольбы внимания не обращал и, запустив длинные пальцы рук под кольчугу крестоносца, продолжал там усиленно ковыряться, не уставая приговаривать:

– Скажи, неверный: «Аллах акбар!» Скажи, блин, и тогда перестану.

– Уйди, искуситель. Изыди, сатана! – вопил ландскнехт, а потом все же сдался: – Да подавись ты. Аллах акбар!

– Эй, благочестивый мулла Ильхад аль Саид, забирай новообращенного правоверного! – тут же прекратив щекотать поверженного крестоносца, завопил сарацин, обращаясь к человеку в черном балахоне. – Еще один новобранец в войско великого Кылыч-Арслана, да продлит Аллах ему налоговые льготы!

Вышеупомянутый мулла тут же поспешил к новоявленному мусульманину, плотоядно щелкая огромными ножницами, и я лишь сейчас понял, о чем именно меня предупреждали отступающие солдаты Петра Пустынника!.. Нет, я, конечно, ко всем религиям одинаково отношусь, но как только представил, что меня начнут обращать в мусульманство прямо тут, посреди степи, едва не взвыл. А уж когда сарацин, только что расправившийся с толстяком, пошел ко мне, усмехаясь во все тридцать два гнилых зуба и шевеля шелудивыми ручонками, тут я уже, извините, не сдержался и заорал в голос… Кстати, пусть этот сарацин спасибо скажет, что я человечину не люблю. А то непременно бы ему в глотку вцепился. Всех ведь предупреждал, что нельзя меня руками трогать!

Вот уж не знаю, что моим ментам от моего крика примерещилось – далеко я был, но в толпу ландскнехтов, преграждавших им дорогу, они врубились от души. Закованные в кольчуги пехотинцы летели в разные стороны, словно кегли в соответствующем заведении. А проскочив через отступавшие войска, разгорячившиеся сотрудники российской милиции с тем же успехом принялись дубасить сарацин, совершенно не обращая на меня внимания. Спасатели, блин, называются! Может быть, я тут при смерти уже лежу, а они знай себе тешатся, сарацин по степи гоняя.

Поборники Магомета поначалу не слишком много внимания нам уделили. Действительно, что могут сделать четыре человека с псом против целой орды?.. Оказалось, кое-что мы могем! Десятка три сарацин легко с лошадей повалили, а затем пламенный Ахтармерз нам на помощь подоспел. Воспарил, аки сокол (трехглавый, правда), и давай над толпой кружить. В этот раз без поучения дикарей праведному образу жизни. Просто из чистого желания созерцать.

Образованные крестоносцы сразу поняли, откуда сероводородом пахнет, и на землю попадали, а сарацин, несведущих во всяких европейских мифологиях, пришлось Горынычу немножко огнем подпалить. Тут-то они удивились и так припустили обратно, под защиту никейских стен, что мы даже сверкание их пяток увидеть не смогли.

– Сеня, ну придерживай ты иногда этого птенца гнезда Попова! – взмолился омоновец, беспомощно глядя вслед растворившейся в пыли армии сарацин. – У них же такой бардак и неорганизованность, что гоняй их по полям сколько хочешь. Хоть с утра и до того дуба, хоть от этого куста и до вечера! Что же эта газовая плита перелетная мне все веселье постоянно портит?

– Вы когда-нибудь прекратите меня утрировать? – возмутился Ахтармерз, паря прямо над макушками моих ментов и едва не сбив крылом кепку с головы Жомова. – Если вы не прекратите оскорблять мое достоинство, я вообще перестану вмешиваться в ваши дела, и решайте свои проблемы, как хотите. В конце концов, я не обязан вашу вселенную спасать…

– Нижайше прошу прощения, благородные сэры, не позволите ли мне изложить вам свою просьбу? – раздался позади нас елейный голос.

Я резко обернулся. Горыныч, гад, ведь видел гостя и не предупредил. Хотя что я на него пеняю? Пусть нюх еще после санитарной антиблошиной обработки ахтармерзовской отрыжкой не до конца восстановился, но слуха-то меня никто не лишал! Должен был внимание обратить на то, что кто-то там пожухлой травой за спиной шуршит, так нет. Заслушался не написанным Шекспиром диалогом омоновца с крылатым крокодилом.

Позади меня, шагах в пяти, стоял невысокий даже по здешним меркам, худощавый человек. Возраста неопределенного, без особых примет и с невыразительными чертами лица. Ну, истинный секретный агент ФСБ! Довелось нам с Сеней однажды в их конторе побывать, когда Мерлина домой отправляли. Так вот, все сотрудники там, на мой взгляд, ничем один от другого не отличаются. Идентифицировать конкретных индивидуумов удавалось только по запаху. Да и тот был практически шаблонным, если не считать небольших отклонений. Я и Мерлина-то в этой конторе ни за что бы не нашел, успей он там еще несколько дней поработать. Кстати, жалко, что я его тогда не загрыз… Ну да что об этом снова говорить. Рассказывал все уже.

Так вот, о госте. Кроме ничем не примечательной внешности, мужичонка отличался еще и ничем не примечательным прикидом. Одет он был в черную рясу и чешуйчатую кольчугу поверх нее. Подпоясан широким кожаным поясом с прицепленными к нему потертыми ножнами. В общем, обычный поп крестоносного войска. Ничего примечательного.

– Тебе чего надо, урод? – неласково встретил его омоновец. – Не видишь, блин, люди тут разговаривают о делах?

– Простите меня, милорд, что прервал вашу высокомудрую беседу. – Вы посмотрите, мужик не испугался! – Но мои люди хотят поблагодарить вас и ваших друзей за спасение от сарацин, однако покорное вам чудище их очень пугает. Конечно, я понимаю, что во славу Господа нашего использование и адских созданий не возбраняется, но, если честно, меня самого жуть берет…

– Кого ты адским созданием назвал, расист поганый? – истошно завопил сверху обиженный Горыныч. – Если уж быть честным, то у нас в мифах ад населяют куда более симпатичные твари, чем все гуманоиды, вместе взятые.

– Заткнись, – грубо, но правильно перебил его мой Сеня, а затем перевел взгляд на мужика. – Ты кто такой будешь?

– Я Петр Пустынник, – с достоинством ответил гость, и мне, если честно, рявкнуть на него захотелось. Какого кота этот пудель ободранный ведет себя так, будто он не кто иной, как начальник нашего отдела? В конце концов, он всего лишь бомж, а мы – сотрудники милиции. Если не знаете, какая субординация между этими подвидами гомо сапиенс должна быть, сходите на вокзал или рынок. Там вам все наглядно продемонстрируют.

– Назовите ваши имена, господа, – совершенно невозмутимо закончил фразу этот бродяга…

Кстати, историческая справка. Андрюша нам вчера перед сном рассказал, а его верный оруженосец подтвердил, что Петр Пустынник был именно простым бродягой, каким-то невероятным образом сплотившим вокруг себя целую толпу оборванцев. Впрочем, чему тут удивляться? У наших нищих тоже иерархия и дисциплина существуют, да еще какие. Думаю, этот Петя был у средневековых нищих, что у нас министр внутренних дел. Собрал руководителей ведомств и заявил: хватит, мол, на госбюджете состоять, пора переходить на самоокупаемость. Пойдем в Палестину и займемся там рэкетом, вместо того чтобы подъедать крохи со стола местных рыцарских группировок. В общем, калачом поманил.

А пока я вам тут о происхождении Петра Пустынника рассказывал, мои менты любезно стояли с открытыми ртами, глядя на обнаглевшего бомжа. Ну, виданное ли это дело, у милиции фамилии спрашивать? Круче этого может быть только самовольная остановка рядом с постом ГАИ, оставление посреди дороги вверенного транспорта и визит к гаишнику с требованием предъявить разрешение на ношение оружия и ключей от дома, где деньги лежат. Как думаете, что вам будет, если вы такую операцию провернете (к непосредственным начальникам данного гаишника и прочим министрам мое предложение не относится)? Правильно. Об этом лучше не говорить. Особенно перед дальней дорогой. И все-то вы знаете! А вот Петр Пустынник не знал, каким именно тоном следует знакомиться с первым встречным милиционером.

– Сеня, он охренел, – констатировал Жомов. – Дай я его разочек стукну?

– Только без членовредительства, – предупредил его Рабинович.

Омоновец покорно кивнул и слез с лошади. Подойдя к Пустыннику, он сначала слегка погладил его резиновой дубинкой, стараясь не попасть по кольчуге. Затем заехал в ухо именно с такой силой, которая и требовалась для того, чтобы западноевропейский бомж ошалел, но остался в сознании. Ну и под конец Ванюша вывихнул наглецу большой палец. Петр истошно завопил.

– Ваня, блин, дуболом ты стоеросовый! – рявкнул на него мой хозяин. – Я же просил тебя обойтись без членовредительства.

– Сеня, ты ослеп? – удивленно спросил Жомов. – Член от пальца не отличаешь?

Рабинович от такой наивной, детской простоты на время потерял способность к членораздельной, извините, речи, а Попов вдвое согнулся от хохота, падая на дно своей телеги. Я сидел прямо напротив омоновца и, чтобы не унижать его самолюбия, закрыл морду лапой. Ну его, еще увидит, что над ним и псы уже смеются, не дай бог, застрелит кого-нибудь от обиды. Ну а Сеня, когда наконец отошел от столбняка, просто покрутил пальцем у виска, выражая свое мнение относительно умственных способностей Жомова с Поповым, и, потребовав от Горыныча перестать болтаться в воздухе и принять нормальный размер, пошел к Пустыннику вправлять ему палец и мозги.

Я всегда удивлялся, насколько вежливей и понятливей становятся многие люди после приватной беседы с нашим Ванюшей. Ну прямо как шкодливые щенки после хорошей дрессуры! Вот и наш заносчивый гость мигом перевоспитался и с Сеней разговаривал, как с богом. Ну, почти как! Рабинович же закончил обучение дикаря, разъяснив, в какой именно форме следует обращаться к сотруднику российской милиции, когда он при исполнении, а затем отпустил бедолагу сказать своим подчиненным, что уже можно приносить благодарность спасителям. Естественно, размер и форму благодарности Рабинович оговорил заранее.

Подрастерявшим большинство своего имущества во время бегства от сарацин ландскнехтам пришлось попотеть, чтобы удовлетворить запросы моего хозяина. Может быть, они бы с радостью плюнули на благодарность и продолжили бежать по степи от сарацин, но, вспомнив о Горыныче, решили даже не пытаться скрыться от благодетелей. Поднатужились, по сусекам поскребли и наскребли признательности на колобок… Э-э, для Рабиновича то есть.

После того как все формальности были улажены и наше с Сеней имущество заметно увеличилось, официальная часть встречи под Цивитотом была закончена и все приступили к банкету, сооруженному, естественно, из припасов крестоносного недобитого войска. Петр все время опасливо косился на Ванюшу, уже забывшего о его существовании, но в общем чувствовал себя более раскованно. Он и рассказал нам, что случилось с его личным составом.

Оказывается, накануне подчиняющаяся ему рать раскололась на две половины, одна из которых пошла грабить какой-то городишко. Я не расслышал, какой именно, но, по-моему, Еленополь. Верные Пустыннику люди остались стоять под Цивитотом, раздумывая, как бы разграбить богатую Никею. Ничего умного придумать Петру и его помощникам не удалось, зато хитроумный Кылыч– Арслан решил использовать удачный случай. Этот сарацинский еврей (это не я, а Пустынник его так обозвал), узнав о расколе вражеской армии, тут же заслал в лагерь Петра лазутчиков, которые сообщили, что отколовшаяся часть войска пошла не в Еленополь, а в Никею, которая теперь благополучно разграбляется.

Естественно, соратники Пустынника, все до единого причем, жутко возмутились подобным вероломством. Одно дело, когда раскольники пошли какой-то зачуханный Еленополь разорять, а другое – взять богатую Никею. Естественно, вся армия тут же бросилась вперед, чтобы успеть в сарацинский город хотя бы к шапочному разбору. Почему-то ни один дурак не подумал: как это малочисленному отряду удалось захватить хорошо укрепленный город? У всех в голове была одна только мысль: урвать хоть кусок чужого счастья, пока его из ассортимента не изъяли. В результате армия Петра с разбегу угодила прямо сарацинам в лапы.

– Вот так мы и попали в засаду, – закончил командир разгромленной армии бродяг свой рассказ. – Видели, как сарацины людей вербуют? А ислам такая штука, что от него запросто, как от христианства, не отречешься. Теперь защитников у Никеи значительно прибавится. А если бы не ваше вмешательство, боюсь, армия Кылыч-Арслана пополнилась бы настолько, что крестовый поход рыцарей прямо здесь бы и закончился.

– Теперь понял, Андрюша, какого хрена нас так далеко от Палестины высадили? – поинтересовался у криминалиста мой многоумный хозяин. Попову только и оставалось, что кивнуть головой да посмотреть на Пустынника с ненавистью. Ведь это именно из-за его разгильдяйства нам теперь лишние версты накручивать.

– Сеня, а может, нам еще Илханово войско следует на всякий случай разбить? – робко предложил Андрюша. – Наверняка их султан послал с отделившейся частью армии расправиться.

– Плевать! – отрезал Рабинович. – Мы, блин, не нанимались за каждым уродом по степи бегать. Помогли под Никеей, и хватит. Больше воевать не будем! И вообще, нам давно уже дальше двигаться пора.

– Вы собрались одни идти в Никею? – Петр посмотрел на нас так, будто мы уже были привидениями. – С ума сошли. Вас же там быстро ислам принять заставят…

– Запомни, мужик, настоящего российского мента против его воли никто и ничего заставить сделать не сможет, – с ухмылкой перебил его Жомов.

И я с ним был абсолютно согласен.

Глава 6

Остатки разбитого войска Петра Пустынника разошлись с ментами, как уссурийский тигр с императорским пингвином в средней полосе России: я тебя не видел, ты меня не знаешь, и жене не говори, что меня так далеко от дома встречал. Ландскнехты поплюхали обратно в Константинополь – нищенствовать там, показывая страшные боевые раны, умело нарисованные красками. А милицейская троица, в сопровождении Абдуллы и Ахтармерза, под охраной Мурзика, естественно, направилась прямиком в Никею – разузнать новости, загрузиться припасами на дальний путь и подобрать Попову более комфортное транспортное средство.

Никея, прилепившаяся к берегу какого-то обширного водоема, в отличие от практически голого Цивитота была обнесена добротной каменной стеной, никак не меньше шести метров высотой. Издалека за этой стеночкой путешественники еще могли разобрать разноцветные крыши дворцов и минаретов, а вот прямо от ворот архитектура города не просматривалась, как не просматривалось вообще ничего, поскольку ворота Никеи были тщательно заперты и на громкий стук Жомова никто не отвечал.

– Повымерли они там, что ли? – удивленно пожал плечами омоновец. – Какого хрена никто к дверям не подходит?

– Может быть, пойдем до берега прогуляемся? – предложил Попов. – Стена-то наверняка прямо в воду обрывается, но, может быть, рыбаков увидим, попросим, чтобы ворота кто-нибудь открыл.

– Нет ума роженого, не дашь и ряженого, – съязвил Рабинович. – А Попову и не надо, ум ему – страшнее яда. – Он покрутил пальцем у виска: – Андрюша, тут милицейскую форму еще не видели, и на твои запросы отвечать никто не почешется. Нет смысла вдоль стен взад-вперед расхаживать, как голодным гаишникам на перекрестке. Ломай, Ваня, ворота, или мы тут до второго пришествия простоим!

Омоновец поначалу удивленно посмотрел на Рабиновича: дескать, спасибо тебе, Сеня, что ты о моих возможностях столь хорошего мнения, но такую дверку разве что танком ломать. А затем хлопнул себя по лбу, вспомнив о бронебойной мощи резиновых дубинок. Поплевав на ладони, Жомов отстегнул от пояса «демократизатор» и, тщательно прицелившись, влепил дубинкой по толстым полосам меди, прибитым на края створок, изо всей своей былинной богатырской силы. Снести ворота у омоновца, конечно, не получилось, но запиравший их засов, толщиной с вековой дуб, от удара «демократизатора» о металл разломился, словно бракованная спичка в жомовских пальцах. Городские стражники, торчавшие за воротами и после рассказов о колдунах, услышанных от солдат, гонявших по полю ландскнехтов Петра, ожидавшие решения начальства о том, как поступить с подозрительными пришельцами, на добрый десяток секунд намертво пристыли к брусчатке внутреннего двора. А затем, покосившись на переломанный засов, с истошными воплями бросились врассыпную. Попов удрученно покачал головой.

– Сеня, как-нибудь менее заметно надо было в город входить, – пробормотал он. – Зачем нам лишнее внимание? Еще поесть спокойно не дадут…

– Утухни, поросеночек, – перебил его омоновец. – Сеня, что еще сломать? Мне понравилось!

Рабиновичу только и осталось в ответ горестно вздохнуть.

– Сам утухни, бульдозер белковый, – после секундной заминки посоветовал он Жомову. – Пошли постоялый двор какой-нибудь поищем. Пора, на самом деле, по-человечески поесть. – И тут Сеня предугадал Ванино дополнение: – Да и горло промочить не мешает, а то с самой бани ни грамма алкоголя во рту не было.

Однако отправиться в трактир, на постоялый двор, в караван-сарай или что-то еще чисто азиатское сразу не удалось. Пришлось решать две проблемы, и одну из них выдумал Попов, проявивший неожиданное благоразумие. Хотя почему неожиданное? Андрюша всегда отличался повышенной осторожностью: никогда не играл со спичками, не ковырял в зубах вилкой и на ночь надевал презервативы. На всякий случай. Именно потому, что был с детства приучен мамой беречь свою драгоценную утробу, Попов и предложил что-нибудь сделать с Горынычем. Не в смысле физического насилия, хотя Ахтармерз именно так предложение криминалиста и оценил, а для общей маскировки группы.

– Мужики, на фига нам надо, чтобы каждая сволочь нас подозрительно разглядывала? – поинтересовался он со своей телеги у друзей, уже направивших лошадей к центру Никеи. – Это мы к Ахтармерзу привыкли, а здешнее население что-то излишне неприязненно его воспринимает. Как бы сарацины на нас из-за него местных экзорцистов не натравили.

– Ах, значит, тебе раньше евреи во всем виноваты были, а теперь меня за тхрубика отпущения держать надумал? – возмутился Ахтармерз. – Не позволю!

– Заткнись, обломок топливно-энергетического комплекса, пока я из твоих тощих шей косичку не сплел! – осадил его омоновец. – Поп, может быть, первый раз в жизни дело говорит, в натуре.

После этих слов каждый из присутствующих счел своим прямым долгом высказать предложение о том, под что Горыныча можно замаскировать. Версий было множество. Начиная с той, согласно которой Ахтармерза следовало выкрасить белой краской и выдавать за статую, кончая абсолютно извращенным вариантом превращения огнедышащего второклассника в комнатную собачку путем персонального пошива маскировочного костюма из содранной с кого-нибудь шерсти. Перечислением всех этих экзекуций бедного Горыныча до того запугали, что он стал стремительно уменьшаться в размерах. Наверняка, если бы Сеня не остановил друзей, Ахтармерза в скором времени пришлось бы искать на мостовой при помощи микроскопа.

– Нет, мужики, так дело не пойдет, – отмел предложения друзей кинолог. – Статуя из Горыныча никудышная. Во-первых, он спокойно на месте и двух минут не усидит, а во-вторых, он же хладнокровный. Не дай бог, под краской переохладится или, наоборот, тепловой удар огребет. Кто ему искусственное дыхание «рот в рот» делать будет? – Ответа не последовало, и Рабинович закончил: – Да и с костюмом облом. Даже если мы уговорим этого монстра все три башки в одну варежку засунуть, это еще проблемы не решит. Представьте, что будет, если ему в общественном месте кто-нибудь на ногу наступит? Раздуется ведь, гад, до размеров слона. Нас тогда точно тухлыми яйцами и битым кирпичом закидают.

– У меня предложение есть, – пискнул снизу Ахтармерз, обрадованный такой поддержкой со стороны кинолога. – Вы же меня сами все время с ящерицами сравнивали. Вот и посадите меня просто в мешок, а головы снаружи оставьте. Я буду трех рептилий сразу изображать. Обещаю не говорить ни слова и постараюсь не варьировать свои физические размеры!

Менты переглянулись и были вынуждены согласиться. Действительно, все равно ничего лучшего придумать не получалось, а так хоть ахтармерзовского торса людям не видно будет. Глядишь, и действительно за трех ящериц в одном флаконе сойдет. Под маскхалат Горынычу тут же приспособили старый пыльный мешок, найденный на скамейке у караулки, и трехглавый дебютант кукольного театра тут же забрался внутрь, предварительно сожрав двух пауков, решивших устроить внутри мешка загородную виллу.

Таким манером первая проблема была решена, но тут же возникла вторая. У Абдуллы, как и у всех прочих азиатов, в каждом городе по целому вагону родственников проживает, непоявление в домах которых считается почти что одним из смертных грехов. Едва менты успели спрятать Ахтармерза в мешок, как сарацин тут же плюхнулся на колени перед поповской телегой и попросил отпустить его в увольнение. Рабинович, из врожденной недоверчивости опасаясь, как бы Абдулла чего-нибудь способного доставить путешественникам неприятности не учудил на стороне, не хотел сарацина отпускать, но Попов на правах непосредственного начальника из чувства противоречия наложил на ворчание Рабиновича вето и отпустил Абдуллу к родне. А тот на прощание ткнул пальцем вдоль широкой улицы, уходившей куда-то в глубь Никеи.

– Караван-сарай там найдете, да благословит Аллах вашу лень и ментовский характер, – с низким поклоном, предварительно, естественно, поднявшись с колен, проговорил сарацин. – Я вернусь еще до наступления темноты, и да не позволит всевышний к тому времени упасть хоть одному волоску с ваших мудрейших голов.

– Да-а, для Попова это было бы трагедией, – съязвил Сеня, а Абдулла снова поклонился и вприпрыжку помчался куда-то в сторону деревянных пирсов.

Прилегавшие к воротам районы, к удивлению путешественников, оказались абсолютно безлюдными. Менты недоумевали, пытаясь понять, куда делся народ, и в итоге взяли на себя вину за это бедствие, но все оказалось гораздо проще. Друзья не успели проехать в указанном Абдуллой направлении и десятка метров, как над городом пронесся истошный протяжный вопль. Почти такой же, какой издает ленивый кот, когда ему определенные части тела какой-нибудь будущий Павлов выкручивать для эксперимента начинает. Вопль летел над Никеей и, едва затихнув в одном конце города, тут же возобновлялся в другом. Попов вздрогнул и завертел головой.

– Это еще что такое? – удивленно поинтересовался он.

– А, внимания не обращай, – махнул рукой омоновец. – Муэдзины вопят. Намаз у них начался, все молятся, поэтому и людей в городе не видно.

– Так это что, и караван-сарай закрыт теперь? – обеспокоенно поинтересовался вечно голодный криминалист.

– А хрен его знает, – пожал Ванюша плечами, а затем успокоил друга: – Откроем.

Впрочем, ломать в караван-сарае двери, как это было сделано при входе в город, ментам не пришлось. Заведение было открыто, и из распахнутых дверей лилась какая-то восточная музыка. Попов тут же определил, что играет зурна, и принялся расписывать достоинства этого инструмента, да так увлекся, что не заметил, как остался в одиночестве. Сеня с Жомовым, из всех музыкальных инструментов любившие только магнитофон, не слушая поповских рассуждений, следом за Мурзиком прошли внутрь караван-сарая.

– В натуре, блин, сарай, – буркнул Ваня, оглядывая обстановку средневекового мотеля. – Не понимаю я, как эти урюки в таких местах отдыхать могут?

Заведение разительно отличалось от любой европейской забегаловки подобного калибра. Во-первых, ни одного стула в помещении, естественно, не было. Те немногие посетители, что были в этот час клиентами караван-сарая, сидели, поджав ноги, на пестрых пушистых коврах, а то и вовсе лежали, опираясь на локти. Во-вторых, даже если бы стулья в никейском кабаке и присутствовали, то с тех низеньких тумбочек, которые заменяли здесь столы, сидя на стуле, есть было бы крайне неудобно. Ну а в-третьих, внутри забегаловки отсутствовало какое-либо подобие стойки бара или стола заказов. Его место – задняя стена караван-сарая – было задрапировано волнами розовой ткани и ярко освещено масляными лампами.

Посетители караван-сарая удивленно уставились на вошедших – дикари, ментов никогда не видели, а те, в свою очередь, замерли в дверях, давая возможность глазам привыкнуть к полумраку. Единственным в компании, кому адаптация зрения не требовалась, был Мурзик. Он не стал задерживаться в дверях, а сразу прошел внутрь и, обнюхав один из низких столиков, расположился около него. И тут раздался дикий крик!

– Ай, иблисово отродье, – закричал кто-то из глубины зала. – Кто, да заберет у него Аллах остатки денежного довольствия, пустил в заведение этого шелудивого пса, да родится у его матери кошка?!

Менты не видели, кто именно орал, но этот человек явно не ведал, что творит. Будь друзья не сотрудниками российских правоохранительных органов, а какими-нибудь буддийскими далай-ламами, они бы, наверное, простили крикуну его врожденное скудоумие, но в этот раз тому не повезло. Менты, они и в Африке менты, да и в Никее с наглецами церемониться не будут.

В этот раз первым драку начал Мурзик, а не Жомов. Что, собственно говоря, и неудивительно. Крикуну надо было выбирать, какое именно потомство пожелать собачьей матери! Пес с низким рычанием сорвался с места и нырнул куда-то под розовую драпировку. Через секунду оттуда раздался жуткий грохот и дикие крики, перемежающиеся женским визгом. Еще через десять секунд из-за портьер выскочил кривоногий толстяк и помчался к выходу, держась за укушенное седалище. Мурзик преследовал мужичка, сдергивая у того на ходу остроносые тапочки с ног.

Неизвестно, куда разгневанный пес загнал бы хамоватого толстяка, который физически не мог исчезнуть, как это делал Лориэль, но далеко сбежать ему не дали менты. Не желая садиться на корточки, для того чтобы стукнуть коротышке кулаком в нос, Ваня просто поднял ногу, предоставив толстяку возможность поцеловаться с подошвой берца. Нежно ее облобызав, мужичонка отлетел прямо в руки Рабиновичу. Сеня легко оторвал толстяка от пола и, пинком придав ему дополнительное ускорение, отправил коротышку подышать свежим воздухом.

Однако удовольствие от предстоящего полета толстяку испортило поповское брюхо, не вовремя появившееся в дверях. Мужик ударился об Андрюшин живот головой и отскочил обратно. Жомов с Рабиновичем расступились, давая возможность коротышке упасть на пол, прямо под острые клыки оскорбленного Мурзика. Однако пес дожевывать наглеца побрезговал и, пустив ему на морду слюну, – пусть еще спасибо скажет, что метку не поставил! – вернулся на облюбованный ранее ковер. Перешагнув через поверженного толстячка, менты проследовали за своим четвероногим другом. Жомов, правда, на секунду задержался в дверях, надеясь, что найдется хоть кто-нибудь, желающий заступиться за мужичонку, но посетители караван-сарая старательно отводили глаза в сторону, и омоновец с тяжелым вздохом разочарования присоединился к друзьям.

Большинство российских граждан знают, что такое менты в гневе. Жители Никеи это только начинали понимать, но уже, в силу еще не полностью убитого цивилизацией звериного чутья, постарались держаться от вновь прибывших подальше. А трое друзей, развалившись на коврах, обвели забегаловку наглыми и бесстыжими зенками. Вдоволь насмотревшись, Рабинович очень вежливо поитересовался:

– Ну и кто нас обслуживать будет, мать вашу в КПЗ уборщицей?! Мы до утра тут куковать будем? Где хозяин, блин?

– Туточки я, да благословит Аллах ваше долготерпение, – простонал коротышка-толстяк, поднимаясь с пола. – Чего изволите, люди добрые?

– Еды, – заявил Попов. – Много.

– Водки! – Омоновец хлопнул по столу кулачищем так, что тот наполовину ушел в пол, оставив над коврами только крышку. – Еще больше.

– А мне и того и другого, пожалуйста. – Все-таки не зря Кобелев считает Рабиновича примером для подражания. – В ограниченных количествах.

– Плов, люля-кебаб, халва, шаурма? – загибая пальцы, начал перечислять меню толстяк, то и дело притрагиваясь правой рукой к рельефному отпечатку подошвы Ваниного ботинка у себя на щеке. – Шашлык, гамбургеры, осетринка? Котлетка по-киевски?..

– Тащи все, мы сами разберемся, – оборвал его Попов.

– В ограниченных количествах, – с нажимом закончил фразу криминалиста Рабинович и выразительно посмотрел на друга. – Андрюша, за все, что сверх нормы сожрешь, сам расплачиваться будешь.

Коротышка кротко поклонился и помчался было за портьеру, но его остановил грозный рык омоновца.

– Ты про водку не забыл, беляш самоходный? – поинтересовался Ваня у хозяина караван-сарая.

– Извините, уважаемый, да простит мне Аллах три класса церковно-приходской школы, но я не знаю, что такое водка, – растерянно пробормотал никейский трактирщик и, на всякий случай, спрятал голову под мышку.

– Водка – это алкалоидная смесь, – не удержался Горыныч, уставший изображать ссорящихся друг с другом ящериц, – состоящая из очищенного этилового спирта, дистиллированной воды и приготовленная…

Попов, которому было поручено заботиться о «зверушках», вмиг вырубил у второгодника микрофон тремя смачными щелчками. Ахтармерз обиженно зашипел и заткнулся, а Андрюша закончил за него фразу, глядя прямо в глаза оторопелого коротышки:

– Любой алкоголь, короче, тащи!

– Так у нас же вечный сухой закон, – замялся было тот, но вовремя вспомнил о жомовских берцах. – Ничего, если я вам вино в чайнике подам?

– По хрену, – согласился омоновец. – Только чайник выбери побольше. Жажда меня томит.

Прочие посетители заведения, увидев, что бить больше никого не будут, расслабились и вернулись к своим разговорам, суть которых, впрочем, все равно заключалась в обсуждении появления новых гостей. На ментов косились, но подойти к ним не осмелился никто. И друзья после демонстрации милицейских методов решения проблем уже не знали, из-за восточного ли гостеприимства их никто не тревожит или же из-за обычного страха любого живого существа перед человеком в милицейской форме.

Впрочем, о том, что, кроме них, в караван-сарае есть кто-то еще, друзья быстро позабыли – им принесли заказанную еду. Причем быстро и с хорошим оформлением. Ровно через две минуты после того, как коротышка скрылся за портьерой, оттуда выплыли сразу шесть девиц, одетых в полупрозрачные шальвары и сверкающие блестками топики. Подносы с едой они несли на головах, но на кушанья друзья и не смотрели. Как, впрочем, и на лица, укрытые плотной вуалью. Все менты, даже вечно голодный Попов, словно громом пораженные, смотрели на обнаженные животы девиц, жившие какой-то своей, не ведомой другим жизнью. Девицы подплывали к столику ментов по очереди, плавно опускали подносы и, кланяясь, уступали место следующей полуголой натуре. Затем, так и не переставая вращать поясницей, караван-сарайские официантки скрывались за занавесью. И лишь когда из поля зрения ментов исчезла последняя, все трое пришли в себя. Причем лучше всех это удалось Рабиновичу.

– Ничего особенного, – проговорил он, глядя в сторону ушедших и плотоядно облизывая губы. – Обычные танцовщицы.

Жомов сглотнул комок, засевший в горле после демонстрации дамами местного сервиса, и потянулся к трехлитровому медному чайнику с длинным носиком. Попов густо покраснел и, опустив голову к тарелкам, принялся искать столовые приборы. Так и не найдя их, он удивленно посмотрел на Рабиновича.

– Сеня, похоже, тут все руками едят, – слегка растерянно проговорил криминалист.

– Естественно, – съязвил Рабинович. – Или ты когда-нибудь видел, чтобы кто-нибудь пищу ногами в рот запихивал?

– Да не о том я, идиот! – обиделся Попов. – Эта жирная свинья – (о-па! нашел на ком отыграться), – нам ни ложки, ни вилки, ни ножа не дала.

– Ну так сходи и разберись, – отмахнулся от него кинолог. – Можешь ты хоть раз в жизни что-нибудь сделать самостоятельно?

Андрюша хотел обидеться и что-нибудь нелицеприятное другу сказать, но передумал. Действительно, зачем лишний раз с язвительным евреем связываться, если можно просто пойти и самому все сделать? Попов лениво поднялся с ковра и, проглотив ведро слюны, выделенное железами от вида аппетитной пищи, собрался идти в подсобные помещения, но затем выругался и плюхнулся обратно.

– На хрена мне это надо? – неизвестно у кого поинтересовался криминалист под удивленными взглядами друзей. – Хозяин, сюда. Быстро!

Коротышка действительно появился перед столиком излишне буйных гостей через секунду после крика Попова. Андрюша полчаса ему объяснял, что нужно цивилизованному человеку для принятия пищи, но ничего путного так и не добился. Единственное, на что оказался способен владелец караван-сарая, это принести друзьям ножи и огромные ложки, больше напоминающие половники. Попов на все плюнул, оставил для сервировки стола режущие предметы, а остальное всунул обратно в руки коротышки.

– Иди отсюда, чучело, – проговорил он. – И чтобы больше я тебя не видел.

Шеф заведения испарился с глаз долой, а менты наконец приступили к трапезе. Вино, конечно, не водка и русской душе не близко, но за неимением лучшего и оно вполне сгодилось. Выпив по пиале терпкого кроваво-красного напитка, трое доблестных сотрудников удовлетворенно вздохнули и принялись неспешно закусывать. Ваня, как обычно, попытался быстренько отправить вторую порцию алкоголя вслед за первой, но Рабинович вовремя успел выдернуть у него из-под рук чайник с вином. Жомов поворчал, но поскольку деваться было некуда, стал кушать и ждать, когда Сеня соизволит разлить еще по пиале вина.

Как раз в тот момент, когда дело дошло до третьей порции, в караван-сарай ввалился новый посетитель. Одет он был в белую холщовую куртку, такого же цвета и квинтэссенции шаровары и подпоясан красным кушаком с прикрепленным к нему кривым мечом. Увидев ментов, он на секунду застыл на пороге, а затем бросился прямиком в подсобные помещения никейской забегаловки. Ваня вопросительно посмотрел на кинолога, дескать, кто это был такой и что ему нужно, но Сеня в ответ только пожал плечами и вернулся к поглощению пищи. Минуты три их никто не тревожил, а затем из-за портьеры показался пузатый коротышка, след подошвы берца на лице которого уже начал принимать восхитительный фиолетовый оттенок. Толстяк прокашлялся.

– Уважаемые господа, минуточку внимания, – проговорил он, и разговоры за столиками затихли. – Только что я получил известие о том, что среди гостей нашего заведения находятся исключительные люди. Они пришли к нам с далекого севера, где, говорят, еще в ходу российский рубль. Все эти люди исключительно могущественные колдуны, маги и заклинатели джиннов. К тому же их беспримерный героизм на поле боя уже стал притчей во языцех, да пошлет им Аллах соседей-алкоголиков… – Последнее, впрочем, было сказано толстяком себе под нос. А вслух он произнес иное: – Позвольте вам их представить. – Хозяин забегаловки махнул рукой в сторону ментов. – Вот они, эти выдающиеся люди!

Все до единого посетители караван-сарая после этих слов захлопали, засвистели, заулюлюкали. Три особо оживленных сарацина вдобавок к этому еще и вскочили на ноги и затянули песню российских футбольных патриотов «Оле, оле, оле, оле! Россия, вперед!». Захмелевший Попов, как номинант «Оскара», попытался встать и поклониться в ответ на приветствие, но Рабинович поймал его за штаны и усадил обратно. А Ваня Жомов рявкнул:

– А-ну, цыц все, в натуре. Дайте поесть спокойно.

Посетители заведения мгновенно утихли и вернулись к продолжению банкета, и лишь коротышка не хотел успокаиваться. Обратно на кухню он не ушел. Вместо отступления толстяк занял оборонительные позиции на подмостках и терпеливо ждал, пока музыкант настроит инструмент, при этом заранее закрывая владельца зурны своим телом от тухлых яиц и гнилых персиков. Ну а когда музыкант наконец справился с этим, хозяин караван-сарая объявил:

– А теперь в честь наших гостей Сектем-акын сыграет мелодию их родины.

Коротышка отступил чуть в сторону, по-прежнему оставаясь поблизости от музыканта, чтобы в случае крайней необходимости успеть прикрыть его собой. Да, видимо, много он этому лабуху платил! Зурнист еще раз тронул струны своего инструмента, а когда в заведении наступила почти полная тишина, виртуозно выдал на ура «Катюшу». Ваня несколько секунд морщился, как от зубной боли, а затем взвыл в голос и швырнул в музыканта медным тазом с остатками плова. Хозяин забегаловки, никак не рассчитывавший на такие метательные снаряды, отскочил в сторону, и тазик угодил точно в морду зурнисту. Хорошо, остатками плова, а не донышком.

Музыканту, впрочем, этого хватило. Выронив из рук инструмент, он кувыркнулся через голову и остался лежать, запутавшись в портьерах, а остальные посетители, видимо, приняв Ванин бросок за часть национальных ритуалов, тут же полностью завалили музыканта объедками пищи. Жомов плюнул и улегся обратно на свое место.

– Ты чего это? – удивленно поинтересовался у друга Рабинович.

– А-а, ненавижу, в натуре, – огрызнулся омоновец. – Блин, как кто-то в Голливуде решил, что «Катюша» – наш национальный гимн, так теперь в каждом фильме про русских эту идиотскую музыку играют. Задолбали все уже со своей простотой.

– Понятно, – хмыкнул кинолог и задумчиво посмотрел на засыпанного продуктами зурниста. – Ну, хоть поест теперь мужик на халяву.

Попов согласился с другом, что это достойное утешение, и продолжил трапезу. Не возражал и музыкант, принявшийся обедать прямо на месте, не выбираясь из кучи продуктов. Зато хозяин забегаловки был против. Видимо, имея с зурнистом какие-то свои счеты, он зло зашипел на него и, вытащив за ноги из-под гастрономических завалов, увез волоком куда-то в подсобку. Посетители караван-сарая бурно поаплодировали этому номеру, а затем вдруг обнаружили, что в порыве страсти перекидали свои заказы на сцену и теперь остались ни с чем. Треть посетителей тут же обиженно надула губы и вышла прочь, треть принялась тяжко раздумывать, заказать ли еще что-нибудь или идти домой, а представители оставшейся части, видимо, самые ленивые, завалились спать прямо там же, где до этого обедали.

Ну а коротышка праздничную программу заканчивать не собирался. Видимо, в голове у него еще шевелились остатки мозгов, которые он пока не подал посетителям в качестве деликатеса, и хозяин караван-сарая решил доставить опасным гостям максимум наслаждения. Просто так, на всякий случай. А то вдруг колдунам что-то не понравится, и они всю забегаловку по кирпичику разнесут! Выйдя на площадку у задрапированной стены, он снова прокашлялся, а затем объявил:

– А сейчас наш праздничный вечер, посвященный визиту северных имамов, продолжит несравненная Фатима. Встречайте!..

Та часть гостей, которая еще раздумывала, тут же отбросила прочь сомнения и засвистела, одновременно шлепая ладонями по спящим соседям. Те подобную экзекуцию, естественно, терпеть не собирались, проснулись и поначалу попытались лезть в драку, так что Жомов даже обрадованно руки начал потирать, но затем, узнав, в чем дело, присоединились к всеобщему шуму. Орали они изрядно. По крайней мере, их воплей было достаточно для того, чтобы не только вернуть ушедшую треть обратно, но еще и заманить с улицы новых посетителей.

– Так чего, драться в общественном месте никто не будет? – спросил у Рабиновича раздосадованный омоновец.

– Ваня, перед тем как в Египет попасть, мы в маленький отпуск собирались, – вежливо напомнил другу Сеня, а затем рявкнул: – Мы еще до сих пор на отдыхе находимся. Поэтому брось свои замашки новичка-пэпээсника и отдыхай!

– А то ты не знаешь, какую форму отдыха я предпочитаю, – обиженно буркнул Жомов.

Кинолог хотел язвительно прокомментировать Ванины пристрастия, но ему самым наглым образом помешали. Наученный горьким опытом зурнист с истинно восточным именем осторожно высунул нос из-за портьеры, посмотрел по сторонам и попытался побренчать на своем инструменте, но, видимо, получив хорошего пинка под зад, пробкой вылетел почти в центр караван-сарая и только там начал исполнять какую-то замысловатую мелодию.

Гонитель талантов Ваня Жомов брезгливо поморщился и подумал о том, не швырнуть ли в ресторанного лабуха еще чем-нибудь, но и этого сделать не успел. Буквально с первых аккордов посетители забегаловки задули масляные лампы у себя на столиках. Зал погрузился во мрак, и освещенной осталась лишь площадка у задрапированной стены. Вот туда и выплыла из-за портьер объявленная коротышкой звезда программы. Ваня сначала удивленно открыл рот, затем протер глаза и лишь после того, как понял, что видение не исчезнет, крамольно подумал о том, что рано женился.

Впрочем, до мыслей об измене жене Жомов так и не дошел (однолюб, блин!), а грязные мыслишки, которые у него лишь на миг промелькнули в голове, разбежались по караван-сараю, и менее стойкие люди, чем служащие российского ОМОНа, от этих дум начали пускать слюни. Ваня же, преодолев искушение, облегченно вздохнул и задумчиво начал выискивать в Фатиме что-то такое, из-за чего мог бы сказать потом, что эта дамочка не в его вкусе.

Сделать это было трудно. Не невозможно, поскольку для любого омоновца ничего невозможного нет, но помучиться Ване пришлось. А вот Рабинович даже не напрягался. Внешне невозмутимый, как и положено российскому менту, кинолог слюни, конечно, не пустил изо рта, но глядел на Фатиму такими глазами, что если уж подобный взгляд не способен раздеть женщину, то ее уже не разденет ничто!

Как любит говорить сам Рабинович, на вкус и цвет товарищей нет. Однако Фатима выглядела на самом деле очень впечатляюще. Все в ней было в меру, а в нужных местах даже чуть больше. Черноволосая и черноглазая танцовщица кому-то показалась бы чуть полноватой, но зато двигалась с такой грацией и пластикой, какая не всякой кошке даже снилась. И все время, пока Фатима исполняла свой номер, выделывая на радость публике животом самые невероятные пассы, в караван-сарае ни один посетитель, кроме чмоканья губами, иных звуков не издавал. Первым заговорил омоновец – ровно за мгновение до того, как Фатима снова скрылась за портьерой.

– Нашел, блин! – радостно провозгласил он на всю забегаловку. – Нашел, е-мое, мужики!

– Чего ты нашел, Архимед хренов? – рявкнул Рабинович, крайне недовольный тем, что его таким бесцеремонным образом выдернули из сладких мечтаний.

– Родинку у пупка! – Ваня выглядел так, словно был готов от радости запрыгать на одной ноге. – Ненавижу родинки у пупка и не понимаю, как вы можете даже смотреть на баб с такими дефектами. Извращенцы хреновы!

Сеня от такого заявления не просто ошалел, а ошалел конкретно. Минуты три, наверное, он мог лишь с тихим мычанием открывать и закрывать рот, совершенно утратив способность к разговору. Потом, осознав, что выразить Жомову свое мнение о его умственных способностях словами так и не сумеет, Сеня сначала покрутил пальцем у виска, а затем, когда и это не подействовало, беспомощно махнул рукой и залпом осушил полную пиалу вина. Не чокаясь! Жомов хмыкнул.

– Ну ты и алкаш, – восхитился он и тут же последовал Сениному примеру. Правда, стараясь сохранить пропорции между ростом, весом и количеством поглощенного алкоголя, выпил не пиалу, а целый чайник.

– Мог бы и мне глоточек оставить, – буркнул Андрюша, тряся перед ухом медную винную емкость. – Трактирщик, чтоб тебе Аллах обе ноги оторвал, вина сюда. Быстро!

Трактирщик на зов не явился, зато прислал вместо себя достойную замену – плавно виляя бедрами, чайник с вином ментам вынесла Фатима. Увидев ее, все посетители караван-сарая тут же заулюлюкали и попытались если не ущипнуть девицу за мягкое место, то хотя бы по оному пошлепать. Однако Сеня обвел этих ценителей женской красоты таким выразительным взглядом, что добрая половина поклонников танцовщицы выскочила прочь из забегаловки. История умалчивает о том, что именно этим людям померещилось во взгляде кинолога и куда они после того, как встретились с Сеней глазами, подевались, но на следующее утро на никейском главном минарете имени Последнего Неверного появился длинный список пропавших без вести людей с надписью: «Их разыскивают жены. Кто увидит – передайте, пусть лучше не возвращаются!» Впрочем, это было утром. А оно пока не наступило. Зато наступила Фатима. Прямо на ногу омоновцу.

– Здравствуй, красавчик, – напевно проговорила она, наклоняясь к Ване. – Как тебя зовут?

Жомов, которому достался страшный удар декольте по стойкой морали, несколько секунд не моргая смотрел в вырез топа, затем растерянно оглянулся, пытаясь понять, к кому обращается девица. И лишь осознав, что Фатима говорит именно с ним, начал заикаться.

– Р-р-рабинович! – неожиданно рявкнул он. Сеня от такой наглости оторопел.

– Так ты еврей? – удивилась девица.

– Это я еврей! И я Рабинович, – завопил кинолог, тщетно пытаясь пнуть Ивана ногой, на которой сидел.

– Я и так вижу, что ты еврей, – фыркнула танцовщица, бросив на сохнущего на глазах Ромео лишь мимолетный взгляд и сконцентрировав все внимание на омоновце. – Неужели и ты еврей, красавчик? Что-то не похож.

– Похож! То есть, конечно, нет, – запутался Жомов. – Русский я. – И зачем-то ткнул пальцем в Попова: – А он наполовину хохол.

– Никогда не слышала о таких народах, но уже и то хорошо, что вы не евреи. – Фатима сделала такой глубокий вдох, что ее декольте едва не выбило из головы омоновца остатки моральных устоев. – Так как же тебя зовут, русенький?

– Дурная башка его зовут! – встрял в разговор Сеня, взбешенный двумя обстоятельствами. Во-первых, тем, что Фатима нагло липла к Жомову, у которого, как всем известно, в отличие от некоторых, собственная жена есть. А во-вторых, Рабиновича покоробила неприязнь девки к евреям. В конце концов, все к сынам Израилевым, значит, нормально относятся, а эта швабра что-то против имеет! Впрочем, Фатиму его душевное состояние не интересовало. Снова лишь стрельнув по Рабиновичу мимолетно-неприязненным взглядом, девица спросила у омоновца:

– Милая Дурная Башка, почему ты разрешаешь каким-то там иудеям находиться в своем обществе?

– А вот это тебя не касается. – Жомов умел и за друзей обижаться. – И вообще, бабонька, шла бы ты отсюда. У меня жена и трое детей по лавкам титьку просят.

– Одна жена? – деловито поинтересовалась танцовщица.

Ваня, хоть и не собирался с ней больше общаться, невольно кивнул головой. Фатима рассмеялась:

– Ну так я младшей женой буду. А дитятей твоих выкормим. Груди у меня функциональные. Можешь потрогать. Только недолго, люди смотрят.

Жомов невольно протянул обе руки к предполагаемым объектам досмотра, но, вовремя опомнившись, отдернул их так, будто по пьянке в туалете чужой инструмент для справления нужды из ширинки вытащил. Девица удивленно посмотрела на него и еще на пару сантиметров выдвинула из топа груди. Науке неизвестно, что в таких случаях может натворить женатый омоновец. Самые лучшие психоаналитики и психиатры отдали бы свои гипнотические маятники за возможность лишь одним глазком взглянуть на этот эксперимент, но, во-первых, в караван-сарай их никто бы и не пригласил. А во-вторых, Жомову не пришлось дальше испытывать крепость своих нервов, так как в забегаловку ввалилась целая толпа вооруженных сарацин.

Зверского вида аборигены в белых одеяниях, красных чалмах и кушаках такого же цвета вмиг выстроились вдоль главного прохода, оттесняя прочих посетителей от ментов. Облегченно вздохнув, Ваня вскочил с места, отцепляя «демократизатор» от пояса. Злой Рабинович тут же оказался рядом, да и криминалист не подвел – ровно через секунду вырос рядом с друзьями, с дубинкой в руках и бараньей ногой между крепких челюстей. Трое ментов приготовились к драке, но изувечить кого-нибудь в этот раз им не довелось. Следом за стражей в караван-сарай вальяжно вошел чернобородый мужик, одетый в шитый золотом халат. Подойдя к ментам, он склонился в почтительном поклоне.

– Великий Кылыч-Арслан, да благословит Аллах плодородием полторы тысячи его жен, просит уважаемых чужестранцев посетить его крохотный дворец, да пошлет Аллах пылесос в каждую из полутора тысяч комнат, – не разгибаясь, проговорил бородач. – Несравненный султан сельджукский завтра отбывает в Каппадокию и нижайше просит вас посетить скромный пир, да не даст Аллах испортиться всем полутора тысячам перемен блюд, которые приготовлены в честь этого события.

– Мужик, вали отсюда, – фыркнул в ответ Жомов. – Мы уже и так пируем.

– Не обращайте на него внимания, он в подворотне воспитан, – ткнув Ивана локтем в бок, улыбнулся Рабинович посланнику султана. – Конечно же, мы принимаем приглашение. Показывайте дорогу!

Все время пути до дворца сельджукского султана Сеня с Жомовым ругались. Рабиновичу никак не удавалось убедить омоновца, что к местному пахану они пошли не из-за Сениной трусости, а из политической необходимости. Особенно усложняло задачу то, что кинолог и сам был готов кое-кого покусать, словно его верный пес, за то, что Фатима предпочла омоновца изысканному еврею. Это до чего же грубым человеком нужно быть?!

В общем, Сене пришлось очень постараться, чтобы не дать омоновцу перебить сопровождающих и спокойно дойти до дворца Кылыч-Арслана. Собственно говоря, и ежу было понятно, зачем отправился на эту встречу Рабинович. Дураком кинолога назвать вряд ли кто решился бы. Сеня очень быстро умел ориентироваться в обстановке и сейчас прекрасно понимал, что основные силы крестоносцев еще далеко и все окрестные земли подчиняются сельджукскому султану. А что может способствовать максимально быстрому путешествию в Палестину по земле сарацин, кроме сопроводительной бумаги от их Главного Начальника?.. Вот Сеня и хотел добиться того, чтобы Кылыч-Арслан устранил все препятствия на их пути.

Жомов успокоился и перестал называть Рабиновича «лохом» только тогда, когда впереди показались ворота дворца сельджукского правителя. Как и все восточное, на взгляд нормального мента, они были слишком пестры и вызывающи, но никто со своим уставом в чужой монастырь лезть не собирался. Поэтому друзья ворота не обгадили, а просто вошли внутрь и проследовали за сопровождающим в пиршественные покои.

Обеденный зал султанского дворца от убранства караван-сарая мало чем отличался. Разве что размерами да общей стоимостью ковров. А в остальном атмосфера пиршественного зала целиком и полностью соответствовала туземному колориту. Гостей у Кылыч-Арслана собралось немало, не меньше батальона, по оценке Жомова, и все они дружно обернулись в сторону вошедших в зал ментов. Танцовщицы в центре зала тоже замерли, с любопытством разглядывая чужестранцев. Сеня не оставил их взоры без внимания и тут же отметил для себя пышногрудую блондиночку, невесть как затесавшуюся в строй черноволосых девиц. Впрочем, рассмотреть ее получше он не успел – из глубины зала навстречу друзьям поднялся худощавый сарацин со стриженной под Ильича бородкой.

– Здгавствуйте, товагищи! Пгисаживайтесь, – картавя произнес он, указывая ментам на ковер около своего стола. – Извините, что обходимся без стульев, но их отменили, как пегежиток бугжуазной Евгопы. Так что пгиучайтесь жить пгосто, по-нагодному. Что будете? Водочки нету, матгосня выпила, зато винища навалом. Ггеческого или гимского? А может, «Букет Кубани» пгедпочитаете?

– Ни хгена… – изумился Жомов, невольно подстроившись под манеру речи султана, а потом сплюнул, покосившись на Рабиновича. – Тьфу ты. Пристанет же, зараза! Говорю, ни хрена себе сервис. Может быть, у него и «шафран» тут найдется? Или рябиновка.

– Ваня, заткнись, – зашипел на него кинолог, обеспокоенный странными манерами султана. – Помолчи и не мешай умным людям разговаривать! – А затем повернулся к Кылыч-Арслану: – Спасибо, уважаемый, но сначала дела, а потом банкет. И никак иначе.

– Как скажете, гости догогие, да благословит Аллах антиалкогольную кампанию, – широко улыбнулся Кылыч-Арслан. – Пгавда, я думал, что менты ничего на тгезвую голову не гешают, но, навегное, ошибался. Пгошу! – Он еще раз сделал широкий жест в сторону своего персонального лежбища…

Собственно говоря, Рабинович догадывался, зачем именно сельджукский султан пригласил их в свои апартаменты, и Кылыч-Арслан эти догадки только подтвердил. При этом даже умудрился удивить ментов своей осведомленностью. Друзья, конечно, предполагали, что султану станет известно об их участии в разборке правоверных с неверными под Цивитотом и о способе проникновения ментов в закрытую Никею, но они не ожидали, что Кылыч-Арслану уже известна и масса других подробностей.

– Я, конечно, должен был бы пгиказать казнить вас за вмешательство во внутгенние дела султаната, – проговорил султан, когда менты расположились во главе пиршественного зала.

Жомов собрался было продемонстрировать Кылыч-Арслану, что именно он думает по поводу таких обещаний, но Рабинович остановил омоновца, не дав ему подняться с места. А бородач, совершенно не обратив внимания на Ванин порыв, продолжил:

– Я бы непгеменно сделал это десять лет назад, но вгемя – это лучший наставник на пути к мудгости. И я был бы пгосто счастлив, чтобы моим учителем была вечность. Кстати, знаете, что такое вечность? – И, не дожидаясь ответа ментов, пояснил: – Пгедставьте себе оггомную алмазную гогу и маленькую птичку, которая газ в тысячу лет пгилетает точить о нее клюв. Вот когда птичка источит гогу, тогда и пгойдет одна секунда вечности, да пгостит меня Аллах за кгажу цитаты!

– Ты давай перестань дерматологию разводить и переходи к делу, – оборвал его Ванюша, и Попов едва не подавился от смеха, услышав такое заявление. Впрочем, тыкать носом Жомова в недостатки его образования криминалист не стал. Без толку! Омоновца даже пенсия не исправит. А Ваня продолжил: – Зачем звал, в натуре?

– Ай-ай-ай, какие мы тогопыги, – покачал головой Кылыч, он же Арслан, он же султан сельджукский. – Но куда от вас деваться?..

Бородач очень кратко рассказал о своих задумках. Кылыч-Арслан был прекрасно осведомлен о том, что отряды Петра Пустынника были не единственными частями крестоносцев, собиравшихся огнем и мечом насадить кресты в его владениях. Сам султан был страшно занят организацией сотой свадьбы своего двоюродного брата и просто не мог возглавить войну с неверными. Руководство боевыми действиями он поручил Илхану (кривоносый турок, сидевший справа от Кылыч-Арслана, почтительно кивнул головой при упоминании собственного имени) и собирался подобрать в помощь тому надежных и доблестных людей.

– У вас есть собственный дгакон, вы можете вызывать и изгонять джиннов. К тому же не каждый богатыгь сможет одолеть вас в гукопашном бою, – перечислил султан достоинства вновь прибывших гостей, и Сеня тут же ткнул Попова кулаком в бок.

– Я твоего Абдуллу на портянки порву! – шепотом пригрозил он.

– За что боролся, на то и напоролся, – ехидно ответил Попов. – Я тебе говорил, нечего этого недоумка с собой брать!

А султан, не обращая внимания на их перешептывания, закончил свою речь:

– В общем, пгедлагаю вам наняться в мои мюгиды. Загплата исключительно от выгаботки, но жильем в гогоде и дачей под Цивитотом я вас обеспечу. Дам еще по тги… – Кылыч-Арслан почесал маковку. – Нет, по пять наложниц каждому. Ну, и плюс кагьегный гост. Что скажете?

– Извини, султан, однако задерживаться в одном месте надолго мы не можем, – прежде чем омоновец успел послать правителя Никеи в район Сахалина, проговорил кинолог. – Но у меня к тебе другое предложение. Ты нам даешь документы, позволяющие с максимальной быстротой добраться до Палестины, а мы обещаем не воевать против тебя на стороне крестоносцев. Идет?

– И почему я никак головы вам не гешусь отгубить? – с тяжелым вздохом вместо ответа поинтересовался у ментов Кылыч-Арслан. – Ну да ладно. За неимением лучшего я согласен на то, что вы мне пгедложили. Завтга утгом получите нужные документы, а пока гуляем, и да отвегнется Аллах в стогону, пока мы пьем вино!..

Часть II Омон мышей не давит,Горыныч мух не ловит

Глава 1

Пустыня, пустыня, пустыня. Будь она трижды неладна! Я, конечно, согласен, что у нас в России тоже не рай, но если теперь мне какой-нибудь соседский пес скажет, что его хозяин с огромным удовольствием эмигрирует в Израиль или его окрестности, я, честное слово, подумаю, что он либо сумасшедший, либо кошачьей шерсти на обед объелся. Ну что хорошего может быть в растрескавшейся равнине с чахлыми подобиями кустов по сравнению с нашей родной березовой рощей?! И не говорите мне, что там цивилизация. Нет там никакой цивилизации. Одни тушканчики и сарацины. Даже порядочного алкаша встретить негде!

Но это все только эмоции. Может быть, и необоснованные, но вы попробуйте трое суток по безводной и безжизненной земле походить, а я посмотрю, какие впечатления у вас от этого останутся. Мы-то уже три дня по Ближнему Востоку шляемся, и конца и края этому не видно. А все так хорошо начиналось.

Вы уже знаете, что Кылыч-Арслан в день нашего прибытия в Никею пригласил нас к себе и встретил очень дружелюбно. Понятно, что он в нас союзников в предстоящей войне видеть хотел, но, когда мы отказались, особо возражать не стал. Во-первых, потому, что султан считал себя вполне способным самостоятельно разбить горстку крестоносцев, намеревавшихся свалиться ему на голову. Ну а во-вторых, Кылыч-Арслан просто боялся наших способностей, здорово преувеличенных Абдуллой. Оруженосцу Попова, кстати, прилично от моего хозяина досталось за несанкционированную инициативность, но на пятнадцать суток оного сарацина никто не посадил. И из-за того, что подходящего «обезьянника» под рукой не оказалось, и потому, что Абдулла сумел без адвоката оправдаться.

– Так я же только хотел, чтобы вас с надлежащим почетом встретили, – растерянно проговорил сарацин после обвинительной речи в исполнении Рабиновича, преданно глядя в глаза моего хозяина (эй, отвернись, вакантное место уже занято!). – Таким великим людям, как вы, нельзя оставаться без всеобщего почитания, ибо даже последний ремесленник знает, что без рекламы бизнес не идет.

Вот уж не знаю, то ли Абдулла своим дикарским нутром почувствовал, какие именно фразы в разговоре следует употреблять, чтобы моего Рабиновича смягчить, то ли доброхот Андрюша, который, несмотря на постоянное ворчание, все же искренне привязался к оруженосцу, подсказал, но сарацин выдал именно то, что теплом в душе моего хозяина отозвалось, ведь при любом упоминании о бизнесе Сеня, как истый сын своего народа, просто таял. Чем Абдулла и воспользовался. Рабиновичу просто крыть нечем было, и он остался на этой раздаче без двух взяток – и сарацина за болтливый язык не покарал, и пообщаться с Фатимой так и не успел.

Ой, не спрашивайте!.. Долгая история, которую можно полдня рассказывать, да так ничего толком и не объяснить. Примите просто на веру, что влюбчивый Сеня изо всех сил старался весь следующий день после разговора с Кылыч-Арсланом добиться от танцовщицы хотя бы ласкового взгляда, но так ничего и не получил.

Но и это еще не все! После неудачной попытки наладить отношения с новой пассией Сеня вернулся во дворец Кылыч-Арслана, любезно предоставившего нам место для ночлега, и напился до свинячьего визга. Причем, к моему вящему удивлению, в этот вечер он выпил больше стойкого омоновца, и даже когда Ванюша под стол свалился, что с ним крайне редко бывает, Сеня мне все еще продолжал на судьбу жаловаться. Это у него почти всегда после принятия энной дозы на грудь случается. В остальные часы Рабинович из себя упорно альфа-лидера строит.

Утром было еще хуже. Сначала Кылыч-Арслан испортил всем, за исключением Жомова, настроение, заявив, что передумал отпускать нас из города. А затем заставил грустить и Ванюшу, когда испугался Горыныча, самовольно выбравшегося из мешка. Больше препятствий нашему отправлению в путь не существовало. Зато существовала Фатима, о которой все, кроме моего блудливого хозяина, начали забывать. Девица напомнила о себе самым наглым образом, заявившись к нам перед отбытием из Никеи. Причем пришла не с пустыми руками: двое носильщиков приперли все ее личные вещи!

– Я еду с вами, – тоном, не терпящим возражений, произнесла она. – Вам присмотр в дороге нужен. К тому же со мной всухомятку питаться не будете. А я могу перед публикой выступать и денег вам зарабатывать. Думаю, пятидесяти процентов вам как моим агентам хватит, а на остальные деньги я поеду домой. Если, конечно, кое-кто этого захочет. – Фатима Жомову такие глазки состроила, что из меня едва съеденное утром мясо обратно не полезло.

Мы все, конечно, оторопели от такой наглости. Причем единственным, кто сумел сохранить способность хоть что-то ответить, был Андрюша Попов, после истории с любительницей пирожных ставший совершенно невосприимчивым к женским чарам. Брезгливо осмотрев красавицу Востока с ног до головы, он заявил, что она слишком нагло ведет себя для турчанки.

– А я наполовину римлянка, – не обратив никакого внимания на Андрюшин тон, ответила девица. – И вообще, моя поездка с вами – это вопрос решенный. С хозяином караван-сарая, Саидом-оглы, я уже потолковала и объяснила ему, что мюрид Дурная Башка – тут Жомов чуть не подавился – забирает меня с собой, и если Саид хочет получить за меня выкуп, пусть обращается к моему новому хозяину. Я правильно сделала, красавчик?

Жомов еще раз поперхнулся и попробовал оторвать от себя Фатиму, когда та прижалась к нему и начала тереться, как кошка о батарею. С третьей попытки омоновцу это удалось, и он под испепеляющим взглядом Рабиновича попытался девицу прогнать, но за Фатиму неожиданно заступился наш главный идиот Сеня, заявив, что «российские милиционеры не имеют права закрывать глаза на любое проявление расовой или половой дискриминации, а тем более терпеть любые проявления рабовладельческих жизненных взглядов».

Я так думаю, Рабиновичу проще было бы сказать, что он опять влюбился по самые уши и хочет видеть рядом предмет своих воздыханий, но тогда это был бы не Рабинович, а Ваня Жомов. Ну а поскольку один омоновец у нас есть, пусть уж лучше мой хозяин, как привык, разговаривает. В общем, Фатима поехала с нами, даже несмотря на то что Андрюша наивно поинтересовался у моего хозяина, сколько именно «проявлений рабовладельческих взглядов» мы будем на пути в Палестину искоренять и сколько плодов этих «искоренений» с нами в Палестину поедут.

– Столько, сколько нужно! – огрызнулся Сеня, глядя на неблагодарную девицу, смахивающую с кителя омоновца несуществующую пылинку, и зло пнул колесо у Андрюшиной телеги, даже не заметив, что оно деревянное. – И вообще, Поп, не приставай ко мне с идиотскими вопросами.

Вот так Фатима была зачислена в члены экспедиции… Или «членки»? И, кстати, люди добрые, подскажите, можно ли в отношении самки вообще и человеческой в частности употреблять подобную терминологию?

Пока вы об этом думаете, расскажу, что Фатима в первую очередь загрузила свои вещи на телегу. Затем, видимо, посчитав себя назначенной на место шеф-повара, принялась инспектировать наши запасы. Итогом этой проверки стало то, что мой хозяин получил нагоняй (слыханное ли это дело!) за излишнее, по мнению этой нахалки, количество сырого мяса, взятого нами в дорогу.

– Испортится все, – категорично заявила она. – И вообще, зачем вам сырое мясо? Если вы стрелять не умеете и дичи нам не сможете добыть, так наколдуете его. Только не говорите мне, что вы слишком великие маги, чтобы на такие мелочи свою энергию расходовать.

Жомов, понятное дело, жутко возмутился тем, что его, чемпиона милицейской спартакиады города по стрельбе, обвинили в неумении поражать мишень, и собрался тут же продемонстрировать девице, как он стреляет, но Сеня не позволил. Рабинович отобрал у Жомова пистолет, постучал рукояткой по Ваниной башке и заявил, что если мы не будем беречь оставшиеся от Египта патроны, то когда-нибудь горько об этом пожалеем.

– Красавчик, и ты позволяешь какому-то еврею так с собой обращаться? – изумилась Фатима. – Я, конечно, понимаю, что ты слишком велик для того, чтобы марать об него руки, но позволь, я сама объясню этому длинноносому, где находится его место…

Что потом было, мне и говорить не хочется – за хозяина стыдно. Я и об этом-то инциденте только для того рассказал, чтобы вам было понятно, в какой атмосфере проходили все эти три дня нашего путешествия. Экс-танцовщица ничего, кроме презрения, в сторону моего Рабиновича не источала, а когда Андрюша попытался расспросить девицу, за что же она так иудеев ненавидит, Фатима просто поджала свои пухлые губки, которые мне безумно хотелось отгрызть. Особенно когда из них звуки в сторону моего хозяина начинали вылетать. Что эта швабра вообще себе позволяет! Мой хозяин, между прочим, сотрудник российской милиции, а не подкаблучник какой-нибудь… В чем, собственно, я начал сомневаться.

Ну да не будем о грустном! Я забыл вам рассказать, куда именно мы направлялись. То есть понятно, что в Палестину. Объясню, каким именно путем. Собственно говоря, маршрут выбирал Абдулла, поскольку мы в местной географии не ориентировались. Сомневаюсь, что мои менты вообще в какой-нибудь географии, кроме карты родного участка, ориентироваться могли, а я, хоть и изучил досконально глобус, который у нас на шкафу стоит, совершенно не помнил, чтобы на нем был хоть один город из перечисленных нашим персональным сарацином…

Кстати, о глобусе. Я тогда еще совсем глупым щенком был – года исполниться не успело, когда географией серьезно увлекся. По телевизору тогда часто патриотические фильмы стали показывать, вроде «Путешествия Гулливера», и я по-щенячьи принялся мечтать о том, как путешественником великим стану. Вместе с Рабиновичем, естественно, поскольку в кассах «Аэрофлота» злобные кассирши мне билеты не продают. А пешком путешествовать, сами знаете, только по неизведанным странам положено.

Я, как и любой начинающий путешественник, слышал о белых пятнах на картах, где и находятся эти неизведанные страны. Для начала следовало выбрать подходящее пятно, билеты до которого будут не слишком дорого стоить, поскольку на зарплату милиционера далеко не улетишь! Вот я и решил, пока Сеня спит, поискать эти белые пятна и стащил с тумбочки игральные карты… Чего смеетесь? Сказал же, что глупый был!..

Карты, естественно, с лицевой стороны все белые были с нарисованными мастями и прочей ерундой. Я обрадовался тут же, увидев, как много еще на свете неисследованных мест, и принялся раскладывать карты на полу, пытаясь определить на них местоположение нашего города. Конечно, делать это мне пришлось зубами, поскольку хватательными конечностями меня бог обделил, и к тому времени, когда Рабинович проснулся, обзубатил я его игральные карты – двадцать рублей колода, между прочим, – как следует. Сене это не понравилось, и он, даже не сделав скидку на детскую любознательность, меня наказал. Тиран!

Целую неделю я был лишен возможности смотреть телевизор, зато навсегда усвоил, что по игральным картам географию не изучишь. Я долго мучился, пытаясь узнать, как выглядят нужные мне карты, пока соседский сенбернар – почти седой, но умный, гад – не рассказал мне о глобусе. И я так обрадовался тому, что у нас с Рабиновичем такая штука имеется, что целый день ни одной Сениной команды не слышал. У нас тогда из-за этого рецидивист из-под носа ушел, сумку с героином на вокзале едва не упустили, и я, хотя и исключительно по ошибке, тестя нашего начальника отдела покусал. В общем, у Рабиновича были неприятности, но это другая история. Может быть, когда-нибудь я и о ней вам расскажу, а пока давайте вернемся к нашему глобусу.

Так вот, это гениальное творение изобретателя наглядных пособий стояло у нас на шкафу. Пыль с него не вытиралась лет, наверное, десять. Это я вам с уверенностью могу сказать, поскольку едва под ней не был погребен, после того как с третьей попытки до ножки глобуса зубами дотянулся. Перед этим я совершенно случайно разбил фарфоровую вазу, выменянную Сеней у одной слепой бабки за просроченные талоны на бензин, уронил книжную полку, на которой Рабинович прятал порножурналы, ставшие потом достоянием общественности в лице ехидного Попова, и сломал антенну у телевизора. Каюсь, виноват. Но ведь делал я это исключительно из любви к знаниям, а не от желания, повзрослев, стать профессиональным вредителем, как это Сеня потом утверждал.

В общем, я до глобуса добрался. И не знаю, почему Рабинович бесился из-за того, что я этот макет земли пополам расколол. Ну и что, что он перестал крутиться? Материки с него никуда же не исчезли! Я, например, спокойно смог все строение мира по этим двум половинкам изучить. К моему сожалению, белых пятен на глобусе не оказалось. Я понял, что меня жестоко обманули, когда говорили, что в мире много еще неизведанных мест, и охладел к исследовательской работе. К тому же еще и Сеня меня выдрал за учиненный погром в доме. Желание учиться мне все отбил, между прочим. А ведь я мог бы каким-нибудь новым псом Пржевальского стать, вместо того чтобы так всю свою жизнь в милиции и проработать…

Третий день нашего траурного путешествия по пустыне подходил к концу. Солнце скатывалось к горизонту, обещая наконец хоть какое-то подобие прохлады, и мне уже не приходилось бежать, высунув язык, в тени телеги. Можно было вполне свободно перемещаться по окрестностям в поисках какой-нибудь живности, способной хоть немного поработать дичью. Что я и сделал, постоянно оглядываясь на Рабиновича и ожидая, когда тот начнет вертеть башкой. Не знаю, заметили это мои друзья или нет, но за последние три дня подобное поведение моего хозяина стало верным признаком того, что он начинает подыскивать место для привала. Я ожидал, что Сеня с минуты на минуту приступит к своему новому ритуалу, но он почему-то медлил, и из-за того что мне приходилось постоянно на него отвлекаться, я целых трех крысоподобных тварей упустил. Пришлось разозлиться и гавкнуть, выводя Рабиновича из оцепенения. Сработало! Сеня тряхнул головой и принялся вертеться на спине кобылы, высматривая удобное, по его мнению, место для ночевки.

– Все, мужики, тормозим. Приехали, – наконец объявил он. – Вон в той лощинке кусты растут, там ночевать и остановимся. О топливе для костра, по крайней мере, заботиться не придется.

– Вы поглядите, еврей – он и в Азии еврей, – язвительно заметила Фатима. – Все время ищет местечко получше, работу полегче и выгоду посолиднее.

– Оставь ты меня в покое! – рявкнул на нее Сеня, ставший в последние дни жутко нервным. Довела баба! – До красавчика своего докапывайся.

– Ну, для этого у нас вся ночь впереди, – фыркнула девица и подмигнула Жомову. – Правда, красавчик?

– Чокнулась совсем баба, – буркнул омоновец, быстро краснея. – Сказал же тебе, у меня жена есть. Одна. И второй жены, а тем более второй тещи мне не надо! Что я их, солить буду, в натуре?..

Фатима хихикнула, но дать Ване совет о том, что можно со второй тещей делать, отказалась. У нас, у псов, все проще. И жены только на сезон, и тещ вообще не бывает. Не знаю, но если все тещи такие же, как Ванина Марья Ильинична, то их, наверное, лучше все-таки солить. По крайней мере, в патруль бы с ней я не пошел – шумит много, преступников всех распугает. А впрочем, не знаю… Если тещ все так боятся, то почему бы их на работу в милицию не брать? Представьте себе, что в штатном расписании каждого отдела будет числиться две-три тещи. Потенциальные бандиты, узнав о том, что их эти дамы обрабатывать будут, наверняка сто раз подумают, прежде чем на преступление пойти. Ну, чем не способ повышения эффективности борьбы с преступностью? А со временем можно будет и вовсе одних тещ в милицию брать… Хотя не стоит. В таком случае мы с Сеней без работы останемся, поскольку ни он, ни я за чью-нибудь тещу себя выдать не сможем.

Пока я тут мечтал, вся наша экспедиция в полном составе свернула к выбранной моим хозяином ложбинке. Там действительно росло несколько колючих кустов с узкими листьями. Но если Сеня рассчитывал, что их в качестве топлива для костра хватит на всю ночь, то он здорово ошибался. В лучшем случае Фатима сможет на этих дровах похлебку из вяленого мяса сварганить. В худшем – дамочка исколет о кусты руки и звезданет Абдуллу по спине за то, что он иголки с кустов не оборвал. Кстати, сарацин Фатима любила ничуть не больше, чем евреев. Так что страдал поповский оруженосец вместе с моим хозяином.

Абдулле даже больше доставалось! Умная девица быстро поняла, что сарацин в нашей экспедиции стоит в самом низу иерархической лестницы, и стала гонять его от души. А уж, кроме как «тупым урюком», «чуркой нерусским» и, в лучшем случае, «гнилым персиком», Фатима Абдуллу никак не называла. Наш сарацин однажды попытался ее вразумить, как это принято делать на Востоке – плеткой по мягкому месту, но мой Сеня такую бучу поднял, что едва и Попова, решившего вступиться за своего подопечного, не загрыз. Только Жомову ничего не перепало. И то только потому, что Ваня имел возможность держаться от несчастного влюбленного Рабиновича подальше.

Сегодняшний вечер ничем не отличался от двух предыдущих. Едва мы остановились, как Фатима принялась командовать парадом, покрикивая на всех, кто под руку попадался. Единственным, кому не досталось от нее ни плохих слов, ни тумаков, был Ваня Жомов. И я прямо-таки всей шкурой ощущал, как неловко чувствует себя омоновец в таком привилегированном положении. Все-таки не привык он, что друзьям вершки, а ему корешки достаются. Раньше такого не было, чтоб одних баловали, а других гоняли. Я даже поспорить хотел, долго ли Жомов в роли любимой дочки с Рабиновичем в качестве Золушки продержится, да не стал. Не с кем было.

– Эй, чурка нерусская, долго я ждать буду, пока ты крупу переберешь? – завопила Фатима на сарацина, а затем повернулась к Попову с Рабиновичем: – Вы чего с костром возитесь? Зажечь давно пора и воду на огонь поставить, а у вас еще конь не валялся! – И нежно посмотрела на Жомова: – Милый, потерпи немножко, сейчас я тебе что-нибудь вкусненькое приготовлю.

– Все, блин, хватит. Задолбала со своей простотой! – рявкнул Жомов, поднимаясь с ковра, расстеленного Абдуллой на земле. Кошкин хвост, неужели началось? – Сеня, даже и не пытайся вмешиваться. Ты мне, конечно, друг, но воспитание дороже. – И он плотоядно улыбнулся Фатиме: – Иди сюда, лапочка…

Та порхнула к омоновцу, словно болонка к хозяйке на руки, почувствовав, что приблудный дог не вовремя взялся вынюхивать ее под хвостом. Ваня степенно начал расстегивать ремень, и Фатима застыла, удивленно глядя на своего рыцаря и не понимая, что именно он собрался прямо здесь делать. Я тоже не понимал. Причем до тех пор, пока Жомов ремень из брюк полностью не вытащил. Вот тогда и понял, что – началось! Зажав девицу одной рукой, Ваня ремнем отшлепал ее по мягкому месту, с каждым шлепком приговаривая:

– Не задирай Рабиновича, блин! Не обзывай Абдуллу, в натуре. И ко мне больше не приставай…

Сеня морщился от каждого удара, словно бульдог, которого насильно лимоном кормят, но все-таки сдержался и не полез заступаться за сумасбродную девицу, возомнившую себя царицой Савской. А Жомов, наградив Фатиму еще двумя шлепками, закончил воспитательную работу и отпустил танцовщицу погулять. Фатима фыркнула, передернула плечиками и демонстративно медленно отошла за телегу, чтобы там привести себя в порядок.

– Не надо ее пороть было, – горестно вздохнул Попов. Мы все удивленно посмотрели на него. – Теперь ужин нам испортит. Или кашу сожжет, или пересолит. А может, все мясо Мурзику отдаст.

Ага, отдаст. А ты тут же бросишься на четвереньки и станешь у меня куски из пасти выдергивать. Ты же скорее лопнешь от жадности, чем голодному и уставшему псу лишний кусок из своей тарелки пожертвуешь. А мне еще ночью вас охранять, и я тоже обидеться могу. Смотри, Андрюша, поймаю змеюку какую-нибудь и тебе под одеяло запущу…

– Да заткнись ты, Мурзик, – как обычно, перебил меня Сеня и повернулся к Попову: – Кому тошно, а попу в мошно. Дела нет до чьих-то бед, лишь бы подали обед.

– Так я не о себе, о вас же беспокоюсь. Я и без каши, одним мясом могу обойтись, – попытался оправдаться Андрюша, но затем понял, что снова ляпнул совершенно не то, что нужно, и замолчал.

– Во-во, я про то и говорю, – кивнул Сеня. – Ты без всего прекрасно обойдешься, было бы только мясо на обед…

Дальнейшие препирательства друзей приводить бессмысленно. Если вам интересно послушать, как менты друг с другом ругаются, то придите в любой участок в день выдачи зарплаты. Такого наслушаетесь, что хоть в блокнот записывай, и в качестве словаря-справочника для молодого милиционера этот труд вполне издать можно будет. Я-то сам был сыт их грызней по горло и ушел подальше, чтобы мои уши их болтовни не слышали.

Когда я вернулся, все уже успокоились. Фатима хлопотала у костра, помешивая кашу. Выглядела она обиженной, но не так сильно, как могла бы. Я боялся, что она после порки настоящий бунт устроит, но этого не произошло. Видимо, Ванину экзекуцию танцовщица приняла как должное, и я удивился жомовскому чутью. Умеет он обращаться с женщинами! Теперь-то понятно, почему Ванюша уже женат, а мой Рабинович до сих пор холостой ходит. Тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не сглазить!

Я уселся около костра и стал терпеливо ждать, когда ужин будет готов и мне выделят положенную порцию. Еще раз повторю, что я не выпрашивал, а терпеливо ждал. Однако наша повариха переврала все мои намерения. Я увидел, как загорелись ее глаза, и всей шкурой почувствовал, что сейчас она меня той самой деревянной лопаткой, которой кашу помешивает, прямо промеж ушей и благословит. Я даже зарычал слегка, чтобы предупредить: меня трогать опасно, я бешеный! И тут, на мое безмерное удивление, Фатима взяла да и бросила мне кусок мяса. Я от неожиданности едва не промахнулся зубами, а потом и прожевать забыл. Так целиком и проглотил!

– Не балуй мне пса, – как-то жалобно пискнул Сеня. – Приучишь его к подачкам, он у меня дома с кухни вылезать не будет.

Фатима поджала губы и назло Рабиновичу бросила мне еще один кусок мяса. Сеня, я, честное собачье, не хотел эту подачку глотать, но в последний момент подумал, что извалявшуюся в песке баранину все равно есть никто не будет. Ну не пропадать же добру! Вот я и проглотил этот кусок. Рабинович горестно вздохнул, а я заметил, как Жомов вопросительно перевел взгляд с девицы на кинолога. Дескать, может, ее выпороть еще разок? Сенин ответ комментариев не требовал. Рабинович показал Ванюше кулак, и этим все было сказано.

Минут через десять после того, как я слопал выделенный мне поварихой белково-вяленый продукт, приготовление каши было закончено, и менты с серебряными тарелками в руках выстроились в очередь, ожидая раздачи сло… пищи то есть. Фатима, презрительно морщась, положила Рабиновичу его долю, затем обслужила Попова, а когда очередь дошла до Ивана, наша повариха по привычке собралась положить ему в тарелку две порции, но затем, вспомнив об экзекуции, передумала и выделила каши меньше, чем остальным.

– Это все? – удивился омоновец.

– Хватит с тебя, красавчик, а то разжиреешь, как некоторые свиньи, – хохотнула Фатима. – Впрочем, можешь толстеть, мне на это наплевать. Если останется что– нибудь после раздачи, добавку сам себе положишь…

Да-а, что ни говори, а девица с характером. Настырная, словно тысяча котов в период спаривания. Теперь-то мне понятно, почему хозяин караван-сарая ее так спокойно с нами отпустил. Поначалу я думал, что он просто приватной беседы с омоновцем, которой никейскому трактирщику Фатима пригрозила, испугался, а теперь уверен, что коротышка просто счастлив был ее хоть куда-нибудь сбагрить. Я даже удивлен, что он к нам перед отправкой не прибежал и мешок всяких подарков в благодарность за то, что мы его от этой бестии избавили, не принес.

Жомов грустно посмотрел сначала на Рабиновича, потом на свою мизерную порцию и пошел на место. Следом за ним пищевое довольствие получил Абдулла, и в котле каши еще много оставалось. Я облизнулся и поставил перед диктаторствующей поварихой свою миску, рассчитывая на положенную порцию, однако щедрость Фатимы превзошла все мои ожидания. Вместо того чтобы плюхнуть мне в миску, тоже серебряную, между прочим, горсть каши, экс-танцовщица поставила перед моим носом котел со всей оставшейся едой.

Я поначалу ошалел и едва не взвизгнул от радости, словно щенок при виде мамкиной титьки. Даже мордой в кашу ткнулся, недоумевая, с чего это девица «еврейского пса» вдруг до такой степени полюбила, а затем понял, что не любовь это, а очередное пакостничание! Она ведь не меня кормить собиралась. Просто знала, что Попов с Жомовым непременно добавки попросят, и решила их этого удовольствия лишить. В наказание за недавнюю экзекуцию, так сказать. Я, конечно, покушать тоже не дурак, но боевых товарищей объедать не собирался. Поэтому взял котелок в зубы и принес хозяину. Дели, Сеня, только по справедливости. Рабинович намерения Фатимы тоже разгадал и улыбнулся.

– Что, ласточка, обломалось? – вкрадчиво проговорил он, изо всех сил давя злорадство в голосе. – Будешь теперь знать, что такое мужская дружба.

Фатима отвернулась, так и не сумев скрыть досаду. Мой хозяин пару минут смотрел ей в спину с безмерной тоской в глазах, а затем принялся делить остатки каши. Сначала, как и положено, выделил мне мою долю, затем немного утолил свои завидущие глазоньки и лишь после этого начал одаривать остальных. Хотя и не всех. Когда очередь дошла до Попова, мой хозяин вдруг вспомнил, что Фатима себе еды не положила, и, сграбастав котелок в охапку, пошел к одиноко сидевшей девице.

– Ты поела бы, – жутко смущаясь (ай-ай-ай, что с человеком неудовлетворенные сексуальные желания делают!), проговорил он. – Вкусная каша получилась. Спасибо.

– Жрите на здоровье, – буркнула девица и, немного помедлив, повернулась к Рабиновичу, чтобы взять котелок у него из рук, но сделать этого так и не успела.

ХЛО-ОП!!!

Наш любимый маленький эльф, как это у него принято, возник в воздухе без предупреждения. Не было его – и вот нате вам, висит над землей и своими мушиными крылышками усердно машет, словно заправский вентилятор. Правда, в этот раз Лориэль, видимо, плохо рассчитав точку выхода, появился не на безопасном от нас расстоянии, а точно над медным котелком, который Сеня в вытянутой руке держал. Я вам уже говорил, что каждый из нас на этого наглеца свой собственный острый клык имел, и мой Рабинович не исключение. Сеня среагировал быстро и, даже не пожалев единственной и разлюбимой форменной фуражки, попытался припечатать этим головным убором эльфа прямо в горячую кашу.

Эффект получился обратно пропорциональный тому, на который мой хозяин рассчитывал. Со всего маху ударив фуражкой по котелку, Сеня явно переборщил и медную посудину удержать в руке не смог. Котел нагло вырвался из Сениных объятий и огрел меня по спине. Затем медная посудина сделала тройное сальто в воздухе и приземлилась на ногу Фатиме. Причем кашей вниз. Закон бутерброда, что вы хотите?

Не знаю, чего в тот момент хотела танцовщица, не отрывавшая удивленно-восторженного взгляда от эльфа, но кучу каши на босы ноги получить она явно не рассчитывала. Поэтому взвыла от счастья и, видимо, перепутав жест благодарности с его противоположностью, влепила Рабиновичу звонкую пощечину и побежала мыть объевшиеся кашей ноги. Сеня от неожиданности плюхнулся на пятую точку, а мерзкий эльф противно захихикал.

– Что, козел, получил? – запищал он. – Будешь знать, мать твою, как кепками размахивать. Оберон не Ерошка, видит немножко. Понял, урод длинноклювый?

– Сеня, короче, пора этот беспредел прекращать, – заявил Жомов, поднимаясь с ковра. – Дай мне сюда пистолет, пристрелю этого гада.

– Пристрели, – кивнул головой мой хозяин, кидая омоновцу его табельное оружие. – Можешь даже два патрона на него потратить. Второй – контрольный. Чтобы уж точно уверены были, что эта сволочь нас больше доставать не будет.

– Не надо двух, – осклабился Ваня, ловя пистолет. – Я и одним управлюсь. Сделаю в лучшем виде. Ни один патологоанатом, блин, сомневаться не будет.

Я с интересом наблюдал за маленьким наглецом, пока Жомов с Рабиновичем обсуждали его дальнейшую судьбу. Лориэль поначалу ухмылялся, вихляясь в воздухе, словно такса под роялем, но постепенно, по мере того как процесс решения его участи переходил от слов к делу, эльф мрачнел. Маленькие глазки нахала забегали из стороны в сторону, а когда пистолет наконец перекочевал в руки нашего снайпера, замерли. Эльф не отрываясь смотрел на оружие.

– Эй, вы же не сделаете этого? – испуганно поинтересовался он. – Вы же не можете просто так убить разумное существо только за то, что вам его физиономия не нравится.

– Гляди-ка, Сеня, он даже обзываться перестал, – наигранно удивился Андрюша, на тот случай, если омоновец вдруг промажет, подхватывая камень с земли. – Ваня, сможешь его аккуратненько прострелить? Так, чтобы мне его чучело потом можно было около аквариума поставить.

– Это почему именно тебе? – изумился мой хозяин, а эльф завертелся на месте, поворачиваясь от одного говорившего к другому. – Нет уж. Жребий тянуть будем, кому этот охотничий трофей достанется.

– Робин, ты вообще напрочь оборзел, – возмутился омоновец, вскидывая пистолет. – Какой жребий, в натуре? Я охотник, мне и добыча.

– Ах, вот ты как вопрос ставишь? – Сеня выглядел жутко оскорбленным. – Ты думаешь, я сам бы его пристрелить не смог? Тем более я к этому придурку ближе нахожусь и не промажу уж точно. А ты, еще неизвестно, попадешь ли…

– Это я не попаду? – Жомов едва не треснул от негодования. – На что спорим?..

Пока шла эта перепалка, я пытался уследить за тремя объектами сразу – Фатимой, Абдуллой и самим эльфом. Причем пришлось еще и на Горыныча поглядывать, поскольку наш трехглавый огнемет явно решил втихомолку забрать себе все лавры победителя, поджарив Лориэля на сероводороде. Ахтармерз даже раздулся слегка, чтобы мощность языков пламени посолиднее была.

Фатима, очистив ноги от каши, с интересом наблюдала за происходящим, совершенно не понимая, что около телеги происходит. Нет, конечно, она слышала, что Жомов собирается пристрелить неведомое существо, но, поскольку пистолета никогда не видела, недоуменно хмурила брови, пытаясь разглядеть среди снаряжения моих ментов хоть что-нибудь похожее на лук. А Абдулла жадным взором впитывал все происходящее. Похоже, он догадывался, какой именно вид живых существ представляет собой Лориэль, но хотел услышать подтверждение своим догадкам. Вот только пока боялся кого-нибудь спросить.

– Эй, вы же шутите, да? – истошно завопил Лориэль, глядя в ствол направленного на него пистолета. – Просто поприкалываться решили? Ха-ха…

– А чего ты так боишься? – удивился мой Сеня. – Ты же у нас в любую секунду исчезнуть можешь. Вот и давай сматывайся, а мы посмотрим, успеешь ли от пули увернуться.

– Да вы охренели совсем, козлы, мать вашу! – Эльф едва не лопался от злости. – Куда я на хрен смотаюсь, пока наши техники тупые обратный прием не начали вести? Я вам что, Копперфилд какой-нибудь?.. Убери пушку, ты, цистерна гемоглобина! Это в тебе лишние дырки можно делать, а меня девятым калибром разнесет к гномьей матери! Нарветесь, блин, на аннигиляцию, козлы.

– Действительно, попадание в него из огнестрельного оружия может быть крайне опасно, – проговорил Горыныч, увеличившийся уже до размеров крупного дога.

Эльф благодарно улыбнулся ему.

– Во избежание этого, – закончил свою речь Ахтармерз, – давайте-ка я его просто поджарю. И надежно, и безопасно.

– Ах ты сволочь трехголовая! – изумился Лориэль, едва не шлепнувшись на землю от такого поворота дел. – Да чему же тебя, мутантов выродок, в школе учат? Так тебе преподавали гуманное отношение к иным формам разума?

– Не так, – насупился Горыныч. – Но, между прочим, цивилизованные существа, предлагая сотрудничество, всегда пытаются найти общие интересы и точки взаимного соприкосновения, а ваш Оберон, предлагая гуманоидам создать оперативную группу, меня туда зачислил как единицу снаряжения, даже не пытаясь обсудить условия. Я, может быть, на эльфов теперь обижен. К тому же и в пищу вы вполне годитесь…

– Ладно, закончили, – смилостивился наконец мой хозяин, – поиграли и хватит. Ваня, спрячь ствол. А ты, Горыныч, не вздумай свои конфорки включать. Пошутили, и довольно, – а затем повернулся к Лориэлю: – Не трусь, менты ребенка не обидят. Рассказывай, какого хрена тебя сюда принесло.

– Ко-озлы, – выдохнул эльф и опустился на борт телеги. – Ты, чешуйчатый идиот, подвинься. Расселся, как Черномырдин в президиуме. – А затем обратился к ментам: – Все, волки позорные, упустили момент. Технари к переносу готовы, так что подстрелить меня теперь не сможете, а в следующий раз я позабочусь, чтобы у вас и возможности такой не было. Поняли, козлы, мать вашу троллям на десерт?!

– Да никто в тебя стрелять и не собирался, – устало отмахнулся от него Сеня. – Достал ты всех просто со своим хамством. Допрыгаешься как-нибудь. Мы не пристрелим, так Горыныч поджарит. – Мой хозяин плюхнулся на ковер. – Ладно, выкладывай, зачем тебя сюда принесло, и проваливай к своему гребаному Оберону. И без тебя тошно…

Лориэль посмотрел на моих друзей как-то беспомощно, и мне его, честное слово, жалко стало. Пожалуй, таким я его не видел с того самого момента, как этот наш персональный эльф-хранитель (хреновый, надо заметить!) был отправлен руководством в отпуск за свой счет и добровольно принялся нам помогать во время путешествия по миру скандинавских мифов.

– Проблема у нас, и серьезная, – проговорил Лориэль, подозрительно покосившись на обиженно фырчащего сероводородом Ахтармерза. – Придется вам, кроме доставки Грааля, еще одним делом заняться.

– Пятки Оберону почесать? – язвительно поинтересовался Попов. Сколько же в этом безобидном на вид человеке злопамятства! Стоило Оберону один раз его без обеда в иную вселенную отправить, как возненавидел Андрюша весь эльфийский род и, я чувствую, будет злиться на них до конца света. Ну, или до гробовой доски. Смотря какое событие раньше случится.

– Оставь ты моего босса в покое, кабан толстомясый! – обиделся за любимое начальство Лориэль. – У него свои обязанности, у тебя свои. Вот и занимайся делом, а то я насчет твоей мамочки десяток-другой шуточек отпущу.

– Попробуй только, – сжал кулаки Андрюша. – Горыныч, ну-ка пыхни на этого урода разочек, чтобы он языком поменьше болтал.

– Я тебе пыхну! – рявкнул Сеня и посмотрел на Лориэля: – Ты к сути перейдешь когда-нибудь?

Эльф перешел. Причем так, что нам мало не показалось. Сначала Лориэль подтвердил наши догадки, сказав, что мы были высажены так далеко от Палестины для того, чтобы не дать сарацинам полностью разгромить войско Петра Пустынника и таким образом укрепить свои позиции в Никее. Но не только из-за этого. Сколько эльфы ни старались, выяснить точное время посещения Мерлином кладовой с христианскими артефактами им не удалось. По расчетам их специалистов получалось, что аглицкий колдун должен там быть именно в тот промежуток времени, который отведен нам на дорогу в Палестину. То есть высадили нас далеко от Иерусалима только затем, чтобы мы ни в коем случае с Мерлином в Палестине не встретились, но обязательно прибыли туда раньше крестоносцев.

– Из-за вашего присутствия в прошлом своего мира спираль времени скоро немало фортелей повыкидывает. Именно поэтому вам ни медлить, ни задерживаться нельзя, – подвел промежуточный итог Лориэль. – Будете лениться, крестоносцы в Иерусалим раньше вас доберутся – и прощай вся европейская цивилизация. Исправить мы уже ничего не сможем. Однако задержаться вам все-таки придется.

Мы все, за исключением Абдуллы и Фатимы, которые ничего в нашей беседе с эльфом не понимали, удивленно уставились на Лориэля. Я всегда считал эльфов излишне самовлюбленными и крайне противоречивыми существами, но такого заявления, которое выдал нам маленький нахал, даже и предвидеть не мог. Это что же получается, задерживаться нам нельзя, но все равно придется задержаться? И скажите мне, люди добрые, на кого после этого эльфы похожи?!

– Что-то я тебя не пойму, – разделил мое недоумение Сеня Рабинович. – Тебе не кажется, что ты уже заговариваться начинаешь?

– Сам ты заговариваешься, урод длинноклювый! – рявкнул эльф, но вовремя вспомнил, что мой хозяин его, можно сказать, от смерти спас. – Случилось ЧП. Мы совсем недавно выяснили, что из хранилища артефактов пропала еще одна реликвия – Святое Копье. Сейчас оно находится в Антиохии, и вам его также придется вернуть назад вместе с Граалем.

– Что, опять Мерлин набедокурил? – поинтересовался Попов. – За каким-то дряхлым старикашкой уследить не можете. Тоже мне, хранители вселенных!

– Да при чем тут Мерлин, свиномяс ты недорезанный?! – возмутился эльф. – Он свое уже сделал и больше повлиять на развитие вашего мира не в состоянии. А Копье кто-то из нашего ведомства украл. Нам пока неизвестно, кто именно, но мы этого диверсанта найдем и накажем. Вы же, на всякий случай, должны это Копье забрать и, повторяю специально для ментов и трехглавых второгодников, вернуть его назад вместе с Граалем.

– А зачем этому вашему диверсанту Копье-то понадобилось красть? – поинтересовался наивный Ваня.

– А поиграться он захотел, – вместо Лориэля язвительно ответил Попов, никак не желавший простить друзьям, что они спокойно общаются с представителем предателя Оберона. – Мало ли дураков на свете, которые, как ты, оружие любят?..

– Дело в том, что ваш мир оказывает очень сильное влияние на большинство параллельных вселенных, – проявил неожиданное хладнокровие Лориэль. – Любой катаклизм для вас приведет к необратимым последствиям и в нашем мире. Кто-то из эльфов, видимо, решил перекроить общее устройство вселенной по своему усмотрению. Я вас, конечно, не призываю спасать нас от катастрофы, но ради своего собственного мира вы постараться должны. Поняли, блин, мать вашу?

– Да не ерепенься ты, – добродушно хмыкнул омоновец. – Заберем мы это Копье и доставим его по назначению. – Омоновец на секунду замялся. – Кстати, эту Мою Питейную Емкость, может быть, вовсе и не обязательно в хранилище класть?

– Обязательно, – отрезал эльф (да я ничего другого и не ожидал). – А вот со Святым Копьем, боюсь, не все так просто будет. Из-за вашего переноса в прошлое и появления Святого Копья в Антиохии спираль времени конвульсивно сжалась, и теперь крестоносцы уже обогнали вас. Их войска приближаются к упомянутому городу, и завтра вы их увидите. Сарацины приготовились к обороне Антиохии, и вам придется поломать голову, придумывая, как попасть в город и добраться до Святого Копья…

– Вот оно что! – истошно завопил Попов. – Вся подлая эльфийская сущность наружу вылезла. Значит, ваш сотрудник набедокурил, а нам теперь из-за этого своими головами рисковать придется?!

– Ах ты, свинья плаксивая! – возмутился Лориэль. – Да если бы не ваши выкрутасы, никто бы об этом Копье и не вспомнил никогда. – Скандальный эльф махнул своей маленькой ручонкой и взвился в воздух. – И чего я перед вами тут распинаюсь? Не хотите забирать Копье, и хрен с вами. Посмотрю, как вы удивитесь, когда у себя дома окажетесь. Если вообще, волки позорные, сможете назад вернуться. И не беспокойтесь, о ваших выходках я Оберону непременно доложу. Поняли? Троллью зубочистку вам в задницу!

С легким хлопком обиженный эльф растворился в воздухе. Лично я, конечно же, хотел услышать более подробные объяснения или хотя бы получить информацию о том, что нас может ждать в Антиохии, но злопамятный Андрюша все испортил. Сеня мой на него тоже разозлился и попробовал наорать на излишне невоздержанного криминалиста, но неожиданно за Попова заступился омоновец.

– Сеня, хватит на него наезжать, – сердито проворчал Жомов. – Он тебе все-таки друг, а этому Лориэлю действительно давно пора лампочку с торса выкрутить. Не хрена переживать из-за этой Антиохии. Все, что нужно, у Абдуллы узнаем, а если понадобится, город и без крестоносцев возьмем. В конце концов, и не из таких передряг выпутывались.

Выдав на-гора такую необычайно длинную для себя фразу, Ваня замолчал, удивленно переваривая свою собственную тираду. Мой Рабинович тоже был ею шокирован, причем настолько, что даже не нашел, что можно омоновцу возразить. Да и надо ли возражать было? Все-таки слова не поймаешь, а сделанного не воротишь. Эльф позорно бежал, и придется нам выпутываться из новой передряги самостоятельно. Что ж, будем стараться. Все-таки на нас не одна параллельная вселенная смотрит!..

Глава 2

Впервые с самого начала похода в Палестину утро выдалось пасмурным. Менты, уже начавшие сомневаться в том, что в этих краях осадки могут выпадать хоть иногда в каком-нибудь виде, удивленно посмотрели на небо и дружно решили изобрести из подручного материала что– нибудь, хотя бы отдаленно напоминающее палатку. Впрочем, переквалифицироваться из спасителей вселенных в обычных строителей друзьям так и не пришлось. Абдулла, пристально посмотрев на хмурое небо, категорически заявил:

– Это самум, но он пройдет мимо, слава Аллаху за его разборчивость.

– Кто-то у нас, по-моему, креститься собирался, – задумчиво пробормотал Рабинович, не спуская взгляда с Фатимы, занятой приготовлением завтрака. – Пора бы, по крайней мере, присказки другие придумывать начинать.

Сарацин на эту реплику кинолога внешне никак не отреагировал, а вот Андрюша Попов воспринял ее как укор. Все-таки Абдулла подрядился именно к нему в оруженосцы и только из-за этого собрался принять крещение. Ко всему прочему криминалист во всей компании был единственным, кто хоть чуть-чуть разбирался в христианстве. Именно поэтому, недовольно покосившись на Сеню, Попов еще до завтрака оттащил сарацина в сторону и принялся изображать из себя миссионера, пытаясь объяснить Абдулле догматы христианства. Каждый раз, когда Рабинович, с явным намерением поиздеваться, пытался подойти к ним поближе, Андрюша уводил сарацина на безопасное расстояние и в итоге завел так далеко, что Фатиме пришлось орать во все горло, приглашая обоих к завтраку.

– Ни фига одно от другого не отличается, – посмотрев на Рабиновича, буркнул Абдулла, подходя к костру. – И у мусульман, и у христиан правила одинаковые. Правда, Коран я знаю, а Библию мне еще никто не показывал. Поэтому, пока я не крестился, буду по-прежнему к Аллаху обращаться. А там они с Иисусом сами разберутся, кому какие молитвы полагаются.

Сеня хмыкнул, но на этот раз сверкать остроумием не стал. То ли потому, что рот был занят, то ли потому, что Фатима заранее скривилась, всем своим видом показывая, какого именно она мнения об умственных способностях Рабиновича. Заявление Абдуллы осталось без комментариев. Ну а поскольку, кроме Рабиновича, болтать было некому, завтрак под пасмурным небом прошел в мрачной обстановке, и даже горынычевская попытка слопать серебряную тарелку на десерт народ не развеселила.

– Я вижу, все от безделья уже с ума сходить начали, – заявил Рабинович, отбирая драгоценную посуду у Ахтармерза. – В Антиохию едем или будем до второго пришествия здесь сидеть?

Распоряжение от начальства было получено, и все принялись собираться в дорогу. Правда, для того чтобы заставить Попова взгромоздиться на телегу, Сене пришлось и у него отбирать тарелку. Андрюша хоть еще и не дошел до того, чтобы серебряные изделия трескать, но от третьей порции плова отказываться не собирался. Поэтому и сражался с Рабиновичем до последнего – отдал тарелку только тогда, когда последняя рисинка перекочевала в рот.

– Блин, никак поверить не могу, что в этого кабана столько жратвы вмещается, – сердито буркнул Сеня, когда наконец смог лишить Андрюшу посуды.

– А ты мне в рот не заглядывай, – огрызнулся криминалист. – Я, между прочим, не на твою зарплату питаюсь…

– Вы мне еще подеритесь, горячие ментовские парни, – рявкнул на обоих Иван-миротворец. – Сейчас доедем до Антиохии, там и найдете, на ком зло срывать, а друг с другом собачиться нечего.

Попов с Рабиновичем переглянулись и одновременно пожали плечами. Дескать, неизвестно, о чем ты, Ваня, бормочешь, а мы ругаться еще и не начинали. Впрочем, воевать друг с другом действительно никто не хотел, поэтому жомовского совета криминалист с кинологом все же послушались. Караван тут же выстроился в привычном порядке: Абдулла в авангарде, за ним Жомов с Рабиновичем и телега с остальными в хвосте процессии – и четвертый день путешествия из Никеи в Антиохию благополучно начался.

Лориэль ментов не обманул, и примерно к полудню глазастый Абдулла увидел на горизонте отряд крестоносцев, расположившийся на привал. Жомов попытался подхлестнуть лошадь, чтобы побыстрее до них добраться, но Рабинович окриком остановил омоновца. Придержав свою клячу, Ваня удивленно посмотрел на друга.

– Сеня, чего-то я не понял? – поинтересовался он. – Сам же утром орал, что быстрее ехать надо, а теперь тормозишь…

– Сам ты тормозишь, – буркнул кинолог. – Дурной башкой своей думать когда-нибудь начнешь? Ты к крестоносцам в таком виде и хочешь заявиться?

– А чем тебе мой вид не нравится? – Ваня придирчиво осмотрел себя с ног до головы. – Все по уставу. Даже верхняя пуговица застегнута.

Сеня с тяжким вздохом посмотрел на небо, словно кто-то там, наверху, был виноват в отсутствии у омоновца соображения.

– Ваня, тебе мало было того, что с нас в Никее все население глаз не сводило? Хрен его знает, каким образом это дурацкое Святое Копье добывать придется. Незачем нам к себе лишнее внимание привлекать.

– Ты форму, что ли, снять предлагаешь? – искренне удивился Жомов, прекрасно знавший, что кинолог со своим кителем крайне редко расставался. Разве что спать в нем не ложился.

– На хрена? – Рабинович обреченно вздохнул. – Давайте кольчуги просто сверху натянем и все. И выделяться сильно не будем, и от стрел себя заодно обезопасим.

– Да без проблем, – пожал Ваня плечами. – Сейчас отберем у кого-нибудь и наденем.

– Не надо ни у кого ничего отбирать! – рявкнул кинолог, окончательно потеряв терпение. – Есть уже все. Я в отличие от вас головой иногда думаю, а не желудком и седалищем. Еще когда войско Петра Пустынника спасали, я об экипировке позаботился. Все в телеге лежит. Слезай с коня и облачайся.

Через десяток минут, при помощи Абдуллы справившись с непривычным снаряжением, трое ментов натянули на себя кольчуги и стали походить на заправских ландскнехтов. Конечно, резиновые дубинки вместо мечей не очень соответствовали их новому имиджу, но кто на такие мелочи внимание обращать станет? Главное, любой крестоносец мог бравую троицу за своих соратников принять. Издалека, по крайней мере. А остальное было не так уж и важно. Об Абдулле, правда, никто не подумал. За что наши герои и поплатились, едва добрались до отряда крестоносцев.

* * *

– Я, короче, не понял, чего тут типа сарацин без поводка гуляет? – нагло заявил первый же встреченный ментами бронированный дикарь. – Что, уроды, вам чисто приказы неясны? Конкретно забурели все?

– Вот, блин, и не выделились, – буркнул Рабинович, отстегивая от пояса дубинку. – Что же это у нас все не по людски-то получается?

– Это он нам типа сказал? – оторопел тем временем омоновец, сам себе ответил и сам себя в атаку послал. – Сейчас я этому телепузику средневековому экран на место вправлю.

Вмешаться никто не успел, да и не собирался! Ваня, пришпорив верную клячу, устремился вперед на крестоносца, стоявшего в крайне вальяжной позе. Тот, видимо, совершенно не ожидал, что от звуков его командного голоса кто-то трепетать не будет. Поэтому меч даже не вынул. А впрочем, большой столовый ножик крестоносцу все равно бы не помог – против Жома нет приема, если нет другого Жома! Иных омоновцев, кроме Вани, в окрестностях не наблюдалось, а таких орлов ощипанных, как тот, что стоял перед ним, бравый Жомов с десяток одной рукой мог с утра и до того дуба гонять. Ваня просто приложился слегка резиновой дубинкой по закованному в железный горшок темечку средневекового нахала – и тот отправился на пару часов смотреть мультфильмы, предварительно по грудь погрузившись в рыхлый песок.

– Еще желающие есть? – поинтересовался омоновец, глядя на парочку застывших часовых.

– Никак нет! – рявкнули оба.

– А жаль, – горестно вздохнул Иван. – Могли бы хоть для порядку понаезжать. Все-таки командира вашего завалили.

– Сержант умер, да здравствует сержант! – заявил в ответ один из бойцов. – Командование взводом принимать будете или сразу на должность комбата свою кандидатуру выдвинете?

– Я те выдвину! – пригрозил омоновцу Сеня, увидев, как у того мечтательно заблестели глазки. – Отдохнул и хватит. Теперь, если захочешь опять порисоваться, терпи до Антиохии. Понял, бык бешеный?

– А я че? Я ниче, – пожал плечами Ванюша. – Не больно-то и хотелось этими пентюхами командовать.

– Блин, жалко, – разочарованно вздохнул разговорчивый ландскнехт. – Прикажите меня тогда хоть оруженосцем к вам зачислить. Не могу же я под командованием такого дохляка служить, – кивнул боец в сторону контуженого начальства. – Я, вообще-то, и сам боец неплохой, просто хорошо маскируюсь. Но вам могу показать, что я умею.

Ландскнехт выхватил из ножен меч и попытался крутить его слева направо. Получилось это упражнение у него, конечно, впечатляюще. После первого же взмаха Аника-воин сбил с себя шлем, при следующем движении запутался оружием в плаще и на десерт, провернувшись вокруг своей оси, чтобы высвободить меч, пластом рухнул рядом с поверженным Жомовым начальством.

– Герой! Можно сказать, вылитый ниндзя, – прокомментировал извращения крестоносца Рабинович, пока остальные, в том числе и Фатима с Абдуллой, помирали от смеха. – Не пускайте его к Антиохии, а то от города камня на камне не останется.

– Не обращайте внимания. Это первая попытка, а она, как известно, всегда через седалищное место получается, – пробубнил откуда-то из-под плаща виртуоз-крестоносец. – Сейчас я встану и все нормально сделаю.

– Спасибо, не стоит. А то мы все от смеха лопнем. Кто же тогда вселенную спасать будет? – буркнул в ответ на это крайне интересное предложение Рабинович. – Ладно, поехали. Нечего с этим олухом цацкаться…

– Нет, ты, Сеня, подожди, – остановил его омоновец. – Значит, у Попова оруженосец есть, а мне не положен? Да хрен вы угадали. Я парня этого с собой беру.

– С дуба рухнул? – поинтересовался кинолог. – Зачем тебе такой олух нужен? Поумнее никого найти не можешь?

– А у него, может, тяга к учению? – отрезал Иван. – Может, его никто всерьез не воспринимает?..

– Вот именно! – подтвердил ландскнехт, наконец сумев выбраться из складок плаща.

– Ты мне еще пожужжи! – рявкнул на него Сеня и хотел еще что-то добавить, но его ехидно перебил Попов.

– К тому же нам проводник понадобится, – словно сам себе, объяснил криминалист. – Абдулла нам, конечно, помог, но вряд ли он с крестоносцами дружбу водит. Тем более, все слышали, что тут сарацин на поводке водят…

Сеня в ответ только зашипел, но возразить действительно ничего не мог. Экскурсовод по лагерю крестоносцев был и в самом деле необходим. Тем более что никто из членов экспедиции не знал порядков, установленных в воинстве Христовом. Ментам требовался кто-нибудь, кто помог бы быстрее понять нравы и обычаи рыцарского войска, а поскольку напарник ландскнехта-виртуоза быстренько умчался вдаль, явно предпочитая держаться подальше от начальства, то, кроме неуклюжего Аники-воина, нанять было некого. Рабинович тяжело вздохнул.

– Хорошо, Ваня, берем чучело, – после секундной паузы проговорил он. – Только смотри, сам будешь за это убожество отвечать!

– Да без проблем, – усмехнулся омоновец. – Увидишь, Сеня, он у меня, в натуре, скоро лучшим во всей армии станет. – Он повернулся к засиявшему, словно начищенный самовар, ландскнехту: – Тебя как зовут, солдат?

– Обычно «эй, чмо» или «лох тупорылый», – ответил тот, пожав плечами. – Мама, правда, назвала меня Ричардом, а фамилия мне досталась Думкопф, но ни о том, ни о другом никто и не вспоминает.

– Ничего, скоро все выучат, – заверил его омоновец. – А пока показывай, где нам на привал расположиться удобнее будет…

Отряд крестоносцев, который догнали путешественники, был очень немногочислен – не более сотни закованных в доспехи всевозможной формы пехотинцев и с ними десяток всадников, гордо именующих себя Рыцари Урбана-Богоборца, Отмеченные Перстом (РУБОП в сокращенном варианте). Все они носили черные плащи, на которых красовался сжатый кулак с выставленным вверх средним пальцем. Смысл этой эмблемы был в том, чтобы все видели, каким именно пальцем осенил этих рыцарей вышеупомянутый папа римский Урбан Второй. Куда делся Первый, никто не знает, но принято считать, что он все-таки был.

Всадники держались от остальных обособленно и общались с презренной пехотой только приказным тоном и при помощи зуботычин. Солдаты не роптали, привыкнув к тому, что начальство, а особенно осененное самим папой, не выбирают. Впрочем, и любое другое, которого в отряде, кстати сказать, было более чем достаточно. Кроме десятка рыцарей, которых и крестоносцами язык не поворачивался назвать, у ландскнехтов был свой начальник – ландсхам, который ландсхамствовал над четырьмя уродами с еще более труднопроизносимым названием. Те распоряжались примерно равными частями сотни, а на тот случай, когда было лень даже распоряжаться, имели нескольких заместителей. Вот и получалось, что примерно половина отряда командовала и столько же подчинялось. Причем большую часть времени каждая четвертая часть войска держалась обособленно от других. Именно поэтому присоединение ментов к отряду прошло почти незамеченным, без оваций и приветственных речей.

– Бардак, – констатировал Жомов, выслушав первые объяснения новоприобретенного оруженосца. – Если бы у нас в ОМОНе так бойцы друг к другу относились, хрен бы мы хоть одну крупную операцию без потери половины личного состава провели.

– Ну так и у нас в деревне все дружат, – по-своему понял объяснения Ивана ландскнехт. – А скажите на милость, о чем мне, коренному клермонтцу, разговаривать с какими-то оболтусами из Силезии.

– И воюете вы, наверно, так же замечательно, – презрительно фыркнул Рабинович. – Левая рука не знает, что правая творит.

– А при чем тут сражение? – оторопел новоявленный гид. – Вы прямо как с Луны свалились! Мы все воинство Христово, а перед лицом его ни раса, ни адрес по прописке, ни пол значения не имеют. Кстати, а чего это вы сарацинку с собой таскаете? Разве вы на время похода, как все мы, обета безбрачия не давали и не клялись девиц с собой не брать, дабы не обременять себя ничем на пути к Гробу Господню?

– У нас особая миссия, – буркнул Сеня, не желая многого рассказывать болтливому пехотинцу. – Нам сам папа спецзадание дал.

Ричард почтительно поклонился и больше вопросов задавать не стал. Отчасти из почтения к самозваным спецагентам католического первосвященника, отчасти потому, что Жомов показал ему объемистый кулак, вежливо намекая на то, что для простого оруженосца клермонтский солдат задает слишком много вопросов. Ричард покорно подчинился намеку своего командира и выбрал для привала место, равноудаленное и от пехотной сотни, и от десятка рубоповцев. Один из рыцарей подозрительно покосился в сторону соседей, но поскольку на ментах не было общепринятых в крестовом походе знаков командирского отличия, счел их простолюдинами и общаться с ментами посчитал ниже своего достоинства. А это как нельзя лучше устраивало Рабиновича.

Пока Фатима готовила обед, Сеня попытался было хоть чуть-чуть замаскировать сарацина, чтобы избежать конфликтов в дальнейшем. Однако Абдулла наотрез отказался снять чалму, и единственным, чего мог добиться кинолог, было то, что настырный сарацин вместо белой тряпки намотал на голову такую же, но черную.

– Дал бы тебе в зубы, да убить боюсь, – махнул рукой на Абдуллу Рабинович. – А впрочем, может, действительно мне тебя прибить, чем какие-нибудь особо ретивые крестоносцы на запчасти тебя рвать будут?

– Меня не будут, поскольку я оруженосец, – смиренно склонил голову сарацин. – И вся ответственность за мой внешний вид лежит на моем господине, да не позволит Аллах не вовремя вырваться газам из его безразмерного кишечника. А святого Попа-оглы вы же сами в обиду не дадите.

– Умный больно, – в сердцах сплюнул Сеня и пошел к Фатиме делать вид, что пытается помочь с обедом.

Девица хоть и умерила резкость своих высказываний в адрес Рабиновича после порки, устроенной ей таланливым педагогом Жомовым, но презрительно фыркать и игнорировать все Сенины попытки к сближению не перестала. Нервы несчастного Рабиновича оказались не такими прочными, как его резиновая дубинка, и он после десятка безуспешных попыток завести разговор с Фатимой тихо выругался себе под нос, отправившись дальше терзать новобранца расспросами.

Собственно говоря, больше всего Рабиновича интересовало положение дел под Антиохией, до которой, по словам ландскнехта, оставалось не более одного перехода. Однако Ричард говорил обо всем что угодно, начиная с красочного живоописания в лицах своей победы над самим Боэмундом на турнире в Каппадокии, чему, естественно, никто не поверил, и заканчивая рассказом о том, как ландскнехт единолично разогнал войско агарян под Константинополем (даже врать не умеет!), но о делах под Антиохией так ничего и не сказал, лишь многозначительно похлопывал своей ладонью по мечу. Пришлось кинологу надавить на него, используя парочку грязных методов второразрядного прокурорского следователя, и Ричард раскололся, сознавшись, что вестей из-под осажденного города у него нет.

– Так, значит, Антиохию все-таки осадили? – Сеня был рад, что хоть такой информации добиться удалось.

– Ну конечно, осадили! А что там еще могут наши отборные силы делать? – удивился ландскнехт. – Не дураки же они с налета город брать. Эдак придется раньше времени домой возвращаться и перед женами отчитываться, на каких таких одалисок они награбленные средства потратили.

– Так вы же обеты безбрачия давали? – ехидно поинтересовался Андрюша Попов, до этого момента с любопытством наблюдавший за Сениными методами допроса.

– Конечно, – ответствовал Ричард. – А мало вас таких со специальными миссиями от самого папы по окрестным степям шляется? Только и успевай, что девок от вас прячь да вино подальше убирай…

– Цыц! – увидев, что Сенино терпение, подточенное к тому же Фатимой, начинает лопаться, Жомов затрещиной утихомирил не в меру умного оруженосца. – Упал – отжался тридцать раз, чтобы на будущее у тебя язык вперед мозгов не бежал.

– Угу, в следующий раз после такого подзатыльника мои мозги уже ни один язык не обгонит, – буркнул себе под нос ландскнехт, чем и заработал еще десяток лишних отжиманий с полной выкладкой…

Интересно, если горбатого только могила исправит, то может ли один отдельно взятый омоновец перевоспитать болтливого?..

Пока обучение оруженосца уму-разуму Жомову не слишком удавалось. Ландскнехт кряхтел и пыжился, но больше одного раза отжаться от земли так и не смог, как ни старался. Сеня презрительно скривился, а омоновец разочарованно покачал головой и попробовал заставить Ричарда приседать. Болельщиков на этой новой экзекуции собралось побольше, чем на отжиманиях. И Попов, заинтересовавшись происходящим, прекратил вожделенно втягивать носом аромат готовящейся еды, и Абдулла смотрел во все глаза, не переставая ломать ветки для костра, и даже Горыныч высунул все три носа из телеги, наблюдая за методами воспитания, принятыми у некоторых разновидностей гуманоидов. Для контрольной по иноведению пригодится! Впрочем, присутствие болельщиков Ричарда не вдохновило, и ландскнехт плюхнулся на пятую точку после шести или семи приседаний.

– Да-а, хреновы наши дела, воин, – буркнул Жомов и посмотрел на Рабиновича. – Сеня, мы тут с новобранцем кросс небольшой проведем, а ты попроси Андрюшу крикнуть, когда обед будет готов.

Кинолог кивнул головой – дескать, отдыхайте, позовем! – и, отвернувшись от готовившихся к забегу Ванюши и Ричарда, снова поплелся к костру. Правда, в этот раз не комплименты расточать. Хуже сердитого Рабиновича может быть только Рабинович гневный. До первой стадии Сеня уже дошел, а ко второй оказался крайне близок, когда взялся ерничать над кулинарными талантами Фатимы, а та, как оказалось, за ответным тостом в карман не лезла. Тем более, если учесть, что и карманов-то у нее не было. Не придумали еще. В общем, к тому времени, когда экс-танцовщица все же сумела справиться с приготовлением обеда, оба милых собеседника стояли друг против друга с красными мордами, и у Андрюши сложилось впечатление, что сейчас к обеденному меню добавится чья– то освежеванная туша. Поэтому и заорал во всю мощь необъятных легких. Не для того, чтобы горло прочистить, а исключительно затем, дабы обстановку разрядить.

– Ванюшка! Жомов! – завопил Андрей, махнув рукой омоновцу и ландскнехту, неспешно ковылявшим по окрестным буеракам. – Чего уставился на меня, дурная башка? Жрать иди. Все уже готово.

На тех, кому ни разу до этого не доводилось слышать поповский вокал, Андрюшин нежный голосок действовал так, как паровозный гудок на бабку, решившую первый раз впасть в маразм прямо на железнодорожных рельсах. Фатима, до этого и слыхом не слыхавшая, что хоть кто– нибудь на свете так орать может, застыла с открытым ртом, а затем, выбросив котелок с обедом из рук, заткнула ладонями уши и завопила, как греческая сирена на заблудившуюся подводную лодку.

На свою беду, персональные парнокопытные транспортные средства всего доблестного пальценосного рыцарства оказались прямо в эпицентре звуковой волны. Поповский рык их оглушил, а ультразвуковой бэк-вокал Фатимы привел в такой неописуемый ужас, что лошадки даже забыли о том, что после Андрюшиного крика лежать на земле полагается. Быстренько посовещавшись, кони решили убраться от двух вопящих идиотов подальше, а по пути растоптали амуницию, имущество и припасы целого взвода. Не из вредности. Просто животные посчитали, что будет несправедливо, если они одни будут страдать. К тому же и народу за ними больше погонится. Глядишь, к вечеру нагонят и в лагерь вернуться уговорят.

Только вот тут они и просчитались! Ландскнехты, что разоренные лошадиным стадом, что помилованные им, без малейших колебаний решили, что слышат звук иерихонской трубы. Никто не понял, зачем она трубит, но зато все отчетливо разобрали, что именно этот инструмент собой представляет, и тут же дружно плюхнулись на колени.

– Апостол Павел с нами! – заголосили они. – Славьте Господа, ибо глас этого толстяка есть не что иное, как предвестие великой судьбы, ожидающей нас. Устами его глаголет истина!..

– Ерундистина ими глаголет, – буркнул Рабинович, прочищая уши. – Поп, тебя, конечно, просили покричать. Но в следующий раз, когда ты забудешь регулятор громкости в свой утробный усилитель вставить, я, честное слово, его так тщательно законопачу, что пищу внутрь станешь исключительно внутривенно принимать, а алкоголь – только посредством клизмы. Ясно?

– Вот и делай людям добро, а они его и не заметят, – горестно вздохнул Попов и посмотрел на упавший котелок голодными глазами. – Кстати, что у нас с обедом?

Только теперь до остальных дошло, что Фатима опрокинула на землю приготовленное ею же блюдо. От нее тут же досталось всем, начиная с Рабиновича (нечего от дела отвлекать было), кончая Абдуллой (не хлебалом следовало щелкать, а котелок ловить). Единственным, кому не перепало комплимента от скандальной сарацинки, был Ваня Жомов, пинками пригнавший к месту стоянки Ричарда. Попов попробовал возмутиться таким положением дел, но этим добился только того, что Фатима с крика перешла на визг, и только лихой джигит Абдулла смог помешать и их клячам сбежать обратно в Никею.

– Красавчик мой, не волнуйся. Твоя порция сохранилась, – проворковала Фатима, подняв с земли полупустой котелок и протягивая его Жомову. – Ешь. Тебе силы, да укрепит их Аллах стероидами, поддерживать надо.

– Ну уж нет! – рявкнул Андрюша, вырывая тазик с пищей из рук оторопевшего омоновца. – Хватит с него и стероидов от Аллаха, а мы уж как-нибудь твою стряпню поедим.

Фатима рванулась на Попова разъяренной гарпией и наверняка выцарапала бы криминалисту глаза, если бы Ванюша не перехватил ее на лету. В руках омоновца танцовщица сразу обмякла и даже начала мурлыкать, но длилось это недолго, поскольку Жомов, испепеляемый взглядами Рабиновича, решил не дожидаться, пока кинолог насыплет ему пургена в вино, и легким шлепком по ягодицам отправил Фатиму подальше от себя.

Удостоверившись, что наскоки строптивой девицы на бравого омоновца не нашли взаимности, Сеня слегка успокоился и, вырвав котелок из рук упорно сопротивляющегося криминалиста, принялся делить на равные порции остатки обеда, поручив Андрюше дополнить его вяленым мясом и подогретыми на костре пресными лепешками. Попов с удовольствием бросился выполнять его просьбу и притащил бы к столу добрую половину всех запасов отряда, если бы Фатима его вовремя не остановила. Девица отобрала у Андрюши второй мешок с припасами и хворостиной погнала обжору к столу. А там Попова ждало новое разочарование: сразу приступить к уничтожению припасов ему не удалось, поскольку к месту отдыха ментов в полном составе направилась вся рать рыцарей, перстом осененных.

– Да благословит Бог вашу трапезу, – проговорил их предводитель, довольно высокий мужик с проседью в черной бороде, останавливаясь в шаге от друзей.

– Приятного аппетита! – хором поддержали его остальные рыцари.

– И вам того же, и вас туда же, – буркнул в ответ Рабинович.

Ричард, едва незваные гости заговорили, хотел было вскочить и вытянуться по стойке «смирно», но вовремя вспомнил, что у него теперь новое, персональное начальство. Покосившись на омоновца, ландскнехт остался сидеть, точно с таким же, как и у Жомова, выражением ленивой задумчивости уставившись на подошедших рыцарей. Абдулла, напротив, вообще даже головы в их сторону не повернул, а его персональный босс – Попов – спрятал миску со скудным, по его меркам, обедом за спину. Дескать, идите дальше, люди добрые, тут не подают. Рыцари этого не поняли.

– Я же сказал, да благословит Господь вашу пищу, – с нажимом повторил бронированный бородач. – А Бог велел благословенной пищей делиться. Про это даже картинки в Библии есть, или вы сарацины замаскированные?

Остальные рыцари тут же повыхватывали мечи из ножен, явно намереваясь проверить, насколько правдивы догадки их начальника по поводу вероисповедания новых знакомых. Жомов попытался подняться, собираясь посовать оружие рыцарей туда, где, по его мнению, ему было самое место, но Рабинович поймал его за рукав. Мало того! К безмерному удивлению Попова, Сеня радушно улыбнулся.

– Присаживайтесь, гости дорогие, отведайте, что Бог послал, – пропел он, и рыцари тут же бросились занимать места вокруг персидского ковра, заменявшего ментам походный стол. Однако, к их вящему огорчению, из всего обеденного меню гостям предлагалась только родниковая вода. Остальные блюда, словно по мановению волшебной палочки, были расхватаны еще до того, как рыцари успели опустить свои седалища на пожухлую траву.

– Как видите, Бог нам достаточного пищевого довольствия выделить не успел. Живем скудно, голодаем и постимся. Поочередно, – елейным голоском пожаловался на судьбу Рабинович, а затем рявкнул: – К столу вас пригласили, пищу предложили разделить? Все? Убедились, что мы не сарацины?

– Нет, – заявил бородач и ткнул в Абдуллу пальцем: – А это как называется?

– Новообращенный, – не меняя тона, заявил Сеня. – В крестоносца из сарацина переквалифицировался. А насчет того, что одевается по-прежнему, так, может быть, у вас лишний костюмчик найдется? – Рабинович кивнул омоновцу: – Ваня, борзеют они, по-моему. Раздень какого-нибудь урода, мы сейчас Абдуллу в надлежащую форму одежды приведем…

Ну не успел кинолог объяснить Жомову, что не хотел вытряхивать какого-нибудь рыцаря из доспехов, а просто собирался их слегка припугнуть. Однако Ваня, когда дело доходит до драки, всегда начинает действовать стремительно, и часто к тому времени, когда до хорошо замаскированных мозгов омоновца доходит чье-нибудь требование остановиться, спасать уже бывает некого.

Вот и в этот раз Сеня еще не успел докончить фразу о надлежащей форме одежды, а Ванюша уже был на ногах и принялся выдергивать из доспехов одного рыцаря за другим. Причем довольно грубо – за уши. Надо отдать должное РУБОПу крестоносцев: встрепенулись они мгновенно и всем скопом бросились утихомиривать омоновца. К сожалению для них, этого «скопа» оказалось крайне немного, и к тому времени, когда Рабиновичу удалось остановить исполнительного Ванюшу, одетым остался только их бородатый предводитель. Да и то только потому, что вовремя спрятался за Сеню. Остальные лежали кучей, отдельно от доспехов, практически в том, в чем их мать родила – в подштанниках и с нательными крестами.

– Все? – ехидно поинтересовался у омоновца Рабинович.

– Нет, еще один остался, – наивно пожаловался Ваня и попытался добраться до бородача. Не вышло.

– Хватит, я сказал, – рявкнул Сеня и заставил омоновца усесться на место. – Дурная башка ты, а не Ваня Жомов. Я же просто пошутил.

– Предупреждать надо, – спокойно пожал плечами Ваня. – Только не проси меня теперь этих уродов обратно в консервные банки запихивать – расплющу всех и выкину в утиль…

– Сами оденутся, – буркнул Рабинович и похлопал бородача, впавшего в кому, по плечу. – Ты не обижайся на моего друга. Несдержанный он и недалекий. Тебя как зовут, бедолага?

– Боэмунд, – растерянно проговорил седобородый рыцарь, глядя на своих поверженных сподвижников.

– Опа-на! – встрепенулся Сеня и посмотрел на оторопевшего Ричарда: – А ты чего же друга не узнаешь? Как-никак, на турнире с ним сражались, и ты его собственноручно победил. Я не ошибся?

– Нет, то есть да, – промямлил ландскнехт. – Тот Боэмунд другой был. Повыше, пошире, потолще, посильнее, посветлее…

– Может, хватит? – оборвал его кинолог и хлопнул рыцаря по плечу так, что тот от испуга едва не испортил воздух. – Свободен. Забирай своих недобитков и валите отсюда. Не знаю, как у вас, но у нас обед. Просьба не тревожить в ближайшие два часа, четыре дня, три месяца, семьдесят лет и несколько десятков веков!..

Второй раз повторять просьбу Рабиновичу не пришлось. Боэмунд, совершенно не обращая внимания на оголенных подчиненных, помчался к тому месту, где располагались палатки рыцарей. Все прочие рубоповцы, похватав с земли то из доспехов, что первым попалось под руки, бросились его догонять, оставив ментов в покое. Надолго.

– Ну вот, теперь и поесть можно, – облегченно вздохнул Попов и втихаря, пока никто не видит, стащил у Жомова два куска мяса.

Ваня, впрочем, не расстроился. Во-первых, потому, что не заметил пропажи, а во-вторых, его, как истинного омоновца, хлебом не корми, только подраться дай. Намять бока десятку крестоносцев он уже успел, потому размеры и качество еды теперь были для Вани не важны. Он спокойно принялся уплетать свою урезанную порцию, догнав и перегнав проглота Попова. Остальные тоже практически от него не отставали, и лишь один Рабинович задумчиво вертел в руках нож с наколотым на него куском мяса.

– Я думаю, пора итоги подводить, – задумчиво проговорил он, не обращаясь ни к кому конкретно.

– А что, мы уже домой возвращаемся? – с набитым ртом умудрился ехидно поинтересоваться Андрюша.

– Угу, возвращаемся. А ты лично впереди, на лихом скакуне, и он тебя от избытка чувств за жирную ляжку кусает, – огрызнулся Рабинович и постучал себя пальцем по голове. Степень наполнения ее мозгами, что ли, проверял? – Я говорю, пора подвести итоги всему, что мы на данный момент знаем и имеем. Ясно тебе, ты, свиномясый идиот?

– Ясно, длинноносая еврейская морда, – невозмутимо согласился с ним Попов, вызвав этим заявлением радостный смешок со стороны Фатимы.

Рабинович сначала покраснел, а потом позеленел. Он хотел ответить Андрюше одним из своих фирменных изречений, но сдержался. Не считал нужным немедленно рассчитаться с криминалистом. Это дело могло и подождать. Пока существовали куда более серьезные проблемы. К тому же Сеня вдруг понял, что в этой экспедиции остался в абсолютном одиночестве. У Попова с Жомовым были оруженосцы, которые своим боссам едва ли не в рот глядели, стоило им только заговорить, а на Рабиновича даже Фатима не обращала ни малейшего внимания, озлобленная по каким-то своим причинам на все Израилево племя. Даже Горыныч, почитая кинолога за высокое начальство, предпочитал держаться от него подальше.

Получалось, что Сенину остроту даже оценить некому будет. Разве что Мурзику, лежавшему в тени телеги и не сводившему взгляда с бестолковых людей. Рабинович пару секунд тоскливо смотрел на верного пса, а затем снял с ножа кусок мяса и бросил его брату меньшему. Мурзик кусок, конечно, поймал, но настолько ошалел от неожиданного внимания со стороны хозяина, что даже не решился это мясо есть, а притащил его в зубах обратно. Сеня ухмыльнулся и, потрепав пса по холке, разрешил съесть кусок. Вот уж такого пес совсем не ожидал. Мясо Мурзик, естественно, проглотил, но тут же сбежал обратно под телегу, пока Рабинович, чего доброго, еще и целоваться к нему не полез. Сеня горестно вздохнул – дескать, и ты, Брут, туда же, и тут неожиданно встрепенулся Жомов.

– Ты, кабан перекормленный, – рявкнул он, отвесив Андрюше подзатыльник. – Прекрати человека перебивать и тренируй свое остроумие на ком-нибудь другом. Вон на Абдулле, например.

– Благодарю покорно, но я такого внимания не достоин, да простит мне Аллах мою огромную скромность, – склонил голову сарацин, пока Попов, получивший по загривку и пытавшийся что-нибудь сделать с куском мяса, застрявшим после подобной процедуры в горле, не мог ничего сказать.

– Ладно, проехали, – встрепенулся Сеня, получивший неожиданную поддержку со стороны омоновца. – Давайте действительно обсудим, что имеем на данный момент…

Рабинович начал загибать пальцы, рассуждая о поставленных задачах, проблемах, связанных с ними, и путях их решения. Собственно говоря, задач было только две: отнести Грааль в Палестину и, отыскав Святое Копье, захватить его с собой. Однако если первая выполнялась относительно просто – бери и неси, то с решением второй ментам придется немало повозиться. Вот тут и возникали те проблемы, которые хотел обсудить Рабинович.

Во-первых, нужно было каким-то образом попасть в Антиохию. Если Ричард ошибался и войска крестоносцев еще не начали осаду города, пробраться за его стены ментам было бы относительно просто. Конечно, защитники Антиохии вряд ли, зная о приближении вражеского войска, откроют ворота перед первыми же встречными, но с ментами был Абдулла. Сарацина легко можно будет выдать за посланника того же Кылыч-Арслана, а остальным закосить под группу прикрытия. Вот тогда горожане наверняка пропустят ментов внутрь.

В противном случае, конечно, можно было попытаться просто вышибить ворота, тем более что опыт в таких делах уже имеется, и войти в Антиохию без спроса. Однако Сеня сильно сомневался в том, что еще до подхода к стенам горожане не сделают из них при помощи луков и стрел бродячих противотанковых ежиков. Затем польют сверху горячим варом, кинут пару двухтонных булыжников, и открывать ворота будет просто некому. А уж искать Святое Копье – тем более!..

В том случае, если Антиохия уже была осаждена крестоносцами, задача ментов и усложнялась, и упрощалась одновременно. Тяжелее становилось оттого, что попасть в город незамеченными или уговорить осажденных добровольно открыть ментам ворота будет практически невозможно. Ну а облегчало задачу то, что если придется ломать эти самые ворота, то вперед можно будет отправить орду воинствующих пилигримов.

Но тут-то и появлялась вторая проблема. Судя по тому, что менты увидели сами, а Ричард успел подтвердить, у крестоносцев не было единого начальника, и действовали они отдельными, совершенно разрозненными отрядами. Правда, опять же по словам перевербованного в оруженосцы ландскнехта, воевать они должны единым фронтом, однако Рабинович в этом что-то сильно сомневался. Кто знает, как они себя поведут, когда под стенами Антиохии окажутся? Может быть, пока одни на штурм идут, другие в это время день какого-нибудь Святого Образины празднуют?.. Вот Сеня и считал, что придется все же с крестоносцами как следует поработать и приучить их к воинской дисциплине. Может быть, даже какой-нибудь устав ввести, наподобие милицейского.

Ну а еще было неизвестно, когда крестоносцы надумают Антиохию штурмовать. Единственным источником прогнозов в этом направлении был все тот же ландскнехт Ричард, а с его слов выходило, что особо торопиться рыцари не будут. Вот и предстояло ментам еще и с этой проблемой разобраться. Причем очень хитро.

Быстрое взятие Антиохии будет означать, что рыцари скорее отправятся в свой путь к Гробу Господню. Толпа же крестоносцев, следующая в Палестину за друзьями по пятам, была совершенно не нужна, поскольку в таком случае на дороге будут непременно появляться сарацинские войска. Участвовать в каждой драке (чему, несомненно, обрадовался бы Жомов) у ментов просто не было времени. Да к тому же в Палестину нужно было успеть раньше, чем тамошнее население поверит в возможность того, что крестоносцам удастся забраться так далеко, и приготовится к обороне. Вот и выходило, что для скорейшего получения Копья нужно было быстренько брать Антиохию. А чтобы успеть положить его и Грааль на место, следовало крестоносцев у этой самой Антиохии задержать.

– Блин, Сеня, что-то ты мне совсем голову заморочил, – недовольно пробурчал Жомов, прервав словоизлияния кинолога. – Будь проще, и люди сами к тебе потянутся. Строишь тут из себя буддиста какого-то…

– Кого из себя он строит? – опередив Сеню, удивленно поинтересовался Попов.

– Ну, того, кто про будущее говорит, – растерянно пробормотал омоновец, поняв, что снова ляпнул что-то не то.

– Буддист, Ваня, это поклонник Будды, – начал было объяснения Андрей, но Жомов его перебил.

– А кто она такая? – проговорил он. – Ну, Будда эта ваша? Новая актриса, что ли?

– Все, хватит! – не выдержав, заорал на обоих Рабинович. А когда криминалист с омоновцем повернулись к нему, продолжил: – Осталась еще одна проблема, и серьезная: как нам удастся это проклятое Копье найти? Вряд ли тот, кто святыню из Палестины выкрал, выставил ее в качестве экспоната на центральной площади… Представляете, сколько времени пройдет, прежде чем мы его найдем? И вообще, как его искать? Весь город по камешку разбирать и землю под ним перекапывать?

– Ну, это не проблема, – впервые встрял в разговор Горыныч. – Судя по рассказам эльфа, Святое Копье, как и Грааль, должно располагать определенной магической аурой. Как вы помните, я эту штуку чувствовать могу и, следовательно, отыщу Святое Копье.

– Вот и хорошо, – облегченно вздохнул Рабинович.

– Не совсем. – Попов не дал ему договорить. – Ты, Сеня, забываешь об одной маленькой вещи. – Андрюша выдержал театральную паузу. – Думаешь, тот урод, который Копье в Антиохию перетащил, будет сидеть и спокойно смотреть, как мы его обратно в Палестину попрем?

– Не думаю, – отрезал кинолог. – Но сейчас ломать голову над тем, что эта свинья может придумать, я не собираюсь. Давай все проблемы решать по мере их поступления, хорошо?..

Андрюша ответить не успел – вмешался ландскнехт. Ричард, до недавнего момента спокойно воспринимавший все чудачества своих новых начальников, был самым жутким образом шокирован. Мало того, что из телеги вылезло неведомое чудище о трех головах, так оно еще и заговорило! Но и это еще не все. То, что начальство ландскнехта дракона не испугалось, для Ричарда удивительно не было – все-таки он был уверен, что его боссы ничего не боятся. А вот то, что они с чудищем разговаривают как с равным, ввергло новобранца в настоящий ступор.

– Эт-то ч-что т-такое?! – заикаясь с перепугу, выдавил ландскнехт. – К-колдовство?

– Это Попов сотворил чудо. Ты его бойся, он еще и не на такое способен, – объяснил Рабинович и показал Попову с Горынычем, попытавшимся одновременно оспорить такое заявление, кулак. – И вообще, хватит болтать. Я смотрю, наши соседи лагерь сворачивают и явно дальше двигаться собираются. Пора и нам идти. Вместе с ними будем незаметнее.

– Посуду за собой убирайте! – тут же завопила Фатима, увидев, что менты направились к лошадям. – К тебе, красавчик, это не относится. Я обо всем позабочусь!

Жомов тяжело вздохнул и, посмотрев на застывшего Рабиновича, бессильно развел руками. Ну а что ему еще оставалось?!

Глава 3

До Антиохии мы добрались глубокой ночью. Думаю, пришли бы раньше, но мой хозяин, вдруг воспылавший страстью к маскировке, не хотел отделяться от толпы ландскнехтов под руководством пальцем уделанных… то есть, я хотел сказать, Осененных Перстом рыцарей. Он, видите ли, опасался неведомого врага, упершего Копье из Палестины и этим добавившего нам проблем.

Всю дорогу мой Сеня твердил, что чем неприметней мы будем, тем быстрее разделаемся с эльфийским заданием и вернемся домой. И что самое интересное, его двумя лапами, одним крылом и всеми головами поддерживал наш излишне умный второгодник. Каждый раз, словно болонка из хозяйской сумки, Ахтармерз высовывался из телеги и твердил, что сколько мы в прошлом своего мира наследим, столько гадостей у себя дома и получим. Тоже мне, умник нашелся. Напугал Жомова тем, что он, вернувшись домой, может снова без своего любимого ОМОНа остаться. А Попову предсказал, Нострадамус огнедышащий, будто, вернувшись домой, наш криминалист с удивлением обнаружит, что вместо рыбок проживает в его аквариуме парочка тритонов. Оба олуха Ахтармерзу поверили, вместо того чтобы среднюю говорящую пасть соответствующего размера кляпом заткнуть, и пришлось мне лишние несколько часов пыль ближневосточную нюхать.

До самого вечера мы топали по степи в хвосте сотни ландскнехтов, а когда в сумерках они остановились, я было понадеялся, что тут и останемся ночевать, однако командир отряда Боэмунд решил по-своему. Заверив солдат, что дружеские войска уже близко и дойти до них нужно раньше, чем наступит утро, он дал своим номинальным подчиненным отдохнуть примерно полчаса, а затем снова погнал их вперед. Нас, естественно, такие распоряжения не касались, но вот Сеню не касалось то, что я об этом думаю. Нам он тоже поспать не дал, заставив плюхать вслед за отрядом крестоносцев.

Так мы и рулили по степи в темноте, ориентируясь только по звездам. Хорошо, что хоть мои менты оспорить правильность выбранного направления не пытались. Иначе идти бы нам в Антиохию не несколько лишних часов, а парочку лет сверх норматива. Путь указывал Боэмунд, и судя по тому, что даже Абдулла, почти местный житель, решения рыцаря сомнению не подвергал, шли в нужную сторону. Я хоть и боялся того, что мы заблудимся, вмешиваться не пытался. Потому как в этих местах раньше не был. Когда же в воздухе четко почувствовался запах дыма, понял, что мы почти пришли. Через десяток минут мои догадки подтвердились. Ландскнехты с небольшого холмика увидели огни огромного лагеря и, радостно завопив, прибавили ходу.

Когда мы приблизились к союзному войску настолько, что могли различать фигурки людей у костров, Боэмунд, к моему удивлению, приказал своим солдатам зажечь смоляные факелы. Я поначалу удивился, почему мы по пустыне шли в полной темноте, рискуя поломать ноги, а когда света для ориентировки стало вполне достаточно, то еще и свои габаритные огни запалили. Оказалось, только для того, чтобы нас крестоносцы не перебили!

Дело в том, что часовым, выставленным на некотором удалении от лагеря, был дан четкий приказ поднимать тревогу в случае приближения любого отряда. Вот для того, чтобы перепуганное воинство не порубило нас в капусту, а затем принялось разбирать, кто именно попал под раздачу, наш отряд и запалил факелы. Дескать, смотрите, идем не скрываясь. Свои мы. Тоже не местные!

Это я узнал, когда Боэмунд со стражником, встретившимся на нашем пути, разговаривал. Узнал и тут же досадливо тявкнул. Мог бы и сам догадаться, не щенок ведь слюнявый уже! Сеня на меня скосил взгляд, но ничего не сказал. Даже отчитывать не стал за то, что в неположенном месте звуковые сигналы подаю. Впрочем, другого я от него и не ожидал. После того, что он за обедом вытворил, я бы не удивился, если бы он еще и благодарность мне за гавканье выдал. С занесением в личное дело и родословный лист… Впрочем, не хочу я об этом разговаривать. У каждого могут сдвиги по фазе случаться. Особенно у моего Рабиновича, когда самки от него хвост… то есть морду воротят.

Кстати, эта Фатима – та еще штучка. Нет, вы не подумайте, что я уже готов к тому, чтобы хозяйкой обзаводиться. Просто обидно стало за то, что эта самочка моему Рабиновичу Ванюшу предпочла. Конечно, Жомов парень видный. Главное, размер у него впечатляющий… Тела, блин! А не того, о чем вы подумали. Я этого не видел и не хочу. И вообще, не отвлекайте меня своими комментариями, когда я вам что-нибудь рассказываю. Забуду, о чем говорил, сами потом не обрадуетесь.

О чем это я?.. Гав, так вот, Жомов – парень видный, и я, по молодости лет и юношеской глупости, иногда мечтал такого же хозяина заиметь. Думал, пойдешь с ним по улице, все соседские кобели оборачиваться начнут и от зависти ошейник себе перегрызть постараются. А потом вырос я и понял, что размер далеко не всегда имеет значение. Да и порода не одним ростом и шириной плеч измеряется! Мой Сеня куда утонченнее Жомова, несомненно умней и… Короче, дура эта Фатима, и все тут! Нечего больше о ней говорить… Хотя и придется.

Шайка Боэмунда, которой мы по настоянию Сени продолжали придерживаться, расположилась на восточной окраине огромного лагеря крестоносцев. Ландскнехты, едва успев выставить часовых, сразу повалились спать. Перстоносные рыцари тоже последовали их примеру, и я удивился, почему этого нельзя было сделать раньше и зачем вообще мы с такой скоростью к основным войскам мчались? На утреннюю поверку, что ли, опоздать боялись? Или Боэмунд думал, что прочие рыцари уже Антиохию захватывают и его без добычи оставят?..

Как вы сами понимаете, отвечать на эти мои вопросы было некому. И вследствие языкового барьера, и оттого, что мои менты едва ли не быстрее самих ландскнехтов убрякались спать. Причем с таким желанием, что даже прожорливый Попов еды не попросил, а Ваня забыл у часовых поинтересоваться, где тут ближайший кабак находится. Сморило бедняжек. Все-таки уступают люди в выносливости нам, псам!

Не скажу, что я был совсем уж свеж и бодр, но в мои обязанности все-таки входит охрана вверенной мне территории и человеческого состава вместе с имуществом. Поэтому пришлось побегать по окрестностям нашей стоянки и посмотреть, нет ли поблизости чего-нибудь угрожающего жизни моих подопечных.

Таких вещей, если потрудиться, и в обычной квартире можно найти достаточно, а уж в окрестностях Антиохии и подавно. Мне вон, еще молодому щенку, когда соседский Тузик первый раз объяснил, зачем мы, псы, на свете живем, угроза хозяину во всяких бытовых вещах виделась. Например, стоит книжка неровно на полке, а я тут же давай варианты просчитывать, что может случиться, если она упадет. Сначала заденет вазочку на нижней полке, та упадет на светильник-бра, который мало того, что Сеню по голове стукнет, так еще и проводку оборвет. Случится короткое замыкание, начнется пожар, и пока всякие люди с огнетушителями набегут, мой хозяин задохнется в дыму или вовсе сгорит. Он ведь в бессознательном состоянии будет после попадания бра по его темечку. Вот я и поднимал лай ночью, требуя от хозяина принять меры безопасности, а тот, гад, понять никак не мог, что мне не в туалет приспичило, а мысли о его же бренном теле спать не дают. Между прочим, немало тогда немордоприятных слов в свой адрес наслушался. Пока не поумнел, конечно.

Сейчас я жутко умный, поэтому на всяких там скорпионов, сколопендр и прочих пустынно-степных тварей внимания не обращаю. Они, конечно, тоже угрозу для жизни моих ментов представляют, но если подобным образом к охране подходить, то для Попова, например, самый главный враг – обжорство, Жомова точно когда-нибудь, лет этак через триста, в драке убьют, ну а о безопасности моего хозяина я говорить не уполномочен. Кто не догадался – я не виноват. А кто все понял, пусть помалкивает. Иначе поймаю – загрызу. И не обижайтесь. Работа у меня такая.

Но я опять отвлекся. Лагерь крестоносцев был построен довольно бестолково. По крайней мере, я порядка в нем никакого не увидел. В одном месте шатры рыцарей с разными флагами стояли метрах в ста друг от друга, в другом – почти вплотную. Разобрать, где тут находится главный штаб, смог бы, наверное, только Ваня Жомов, вкусивший российского армейского беспорядка. Я же в этом деле был профан, поскольку в армии не служил.

Большинство солдат армии крестоносцев просто спали. К ним я не присматривался, а наблюдал за бодрствующими. Таких было крайне мало – в основном часовые, и я успокоился. Из лагеря моих ментов точно никто не потревожит. До утра, по крайней мере. Ну а если вдруг сарацины нападут, тут уж я буду готов. Так заору, что Андрюше придется доказывать, будто он громче меня гавкать может.

Впрочем, проявить скрытые таланты мне так и не пришлось. Ночь, а точнее ее остаток, прошла абсолютно спокойно, совершенно без каких-либо эксцессов. Единственным неудобством были голоса часовых, которые бродили по лагерю и беспрестанно перекликались. Вот только будили они меня одного, да еще беспокоили стайку облезлых собак, рыскавшую всю ночь среди костров в поисках пищи. Уж не знаю, привезли этих шавок с собой из Европы крестоносцы или собаки прибились к ним уже здесь, но выглядели они крайне голодными, трусливыми и готовыми на любую подлость. Ко мне эти псы подойти не решились, но для себя, на всякий случай, я решил держаться от них подальше. Все-таки осторожность не помешает. Тем более, Ваня меня и так уже с самого Египта собачьим бешенством запугал насмерть!

Кого-то где-то когда-то утро встречало прохладой. Могу вас заверить, что с нами это было каждый день. Особенно в последнее время. Те, кто ночевал на природе, меня поймут. А остальным посоветую просто выключить дома отопление в ночь перед Рождеством. При этом непременно не пить и постараться спокойно спать. Те ощущения, которые вы утром испытаете, и будут в точности соответствовать тем, которые мы получали каждый раз при пробуждении в степях Ближневосточья.

Мне-то что? У меня шерсть все-таки не из «чебурашки» надерганная. Я не мерзну, хотя ощущения не из приятных. Особенно после жаркого дня. А вот Андрюша каждую ночь коченел и исключительно вследствие переохлаждения организма, а не из каких-то там темных побуждений ближе к утру, во сне начинал искать себе мощный источник тепла. Чаще всего они с хладнокровным Горынычем друг друга ночью находили. Правда, бывали и исключения. Вчера, например, нашего криминалиста каким-то образом к Фатиме под бочок занесло. Девица добротой нрава и любовью к ближнему не отличалась, поэтому Попову погреться не привелось. Он лишь схлопотал по морде от танцовщицы и потом еще полчаса объяснял Рабиновичу, что ничего плотоядного в уме не держал.

– Да что ты докопался до меня, Рабинович? – завопил Андрюша, когда Сеня его достал по-настоящему. – Не нужна она мне и вместо пирожных, эта твоя Фатима. Говорю же, что не знаю, как около нее оказался. Спал я. Погреться хотел!

– А дома, когда холодно, ты к маме в постель лезешь? – ехидно поинтересовался Сеня. Он к тому времени уже настолько извелся, что даже меня бы к этой девице приревновал, вздумай я оказывать ей внимание.

– Да, к маме лезу! – заорал в ответ Андрюша. – Еще и к бабушке в постель, и к дедушке в гроб!..

Чтобы удержать их от дальнейшей перепалки и, чего доброго, от попытки прибить друг друга «демократизаторами», пришлось в беседу криминалиста с кинологом вмешаться не только мне, но и Ване Жомову. Пока я орал на обоих по очереди, бравый омоновец стоял стеной, не пуская Рабиновича с Поповым друг к другу. Потом в общую неразбериху добавились еще и вопли Фатимы с Абдуллой, и закончилось это не скоро. Повторения подобной мелодрамы наблюдать я бы не хотел.

Но все это было вчера, а сегодня номер приключился еще хлеще. Вот уж не знаю, что там приснилось ночью Андрюше Попову, но для него утро началось крайне необычно. Напомню, что ночью, едва добравшись до лагеря основных сил крестоносцев, все мои менты, включая Фатиму с сарацином, завалились спать. О хлебе насущном и о костре вечернем никто, естественно, не позаботился. Об установке шатровой палатки тоже. Просто свалились все, где стояли. Лошади в том числе.

Андрюша, как вы знаете, парнокопытных на дух не переносит, поэтому спать лег подальше от лошадей. Однако утром проснулся в обнимку с кобылой. Как он до несчастной клячи добрался, я сказать вам не могу, поскольку в это время сам в первый раз за ночь по-настоящему заснул. А вот сцену братания Попова с лошадьми увидеть довелось.

Я сплю намного чутче всех, поэтому и проснулся от первого же подозрительного шороха, вскинул голову и посмотрел по сторонам, выискивая, что именно меня разбудило. Долго высматривать нарушителя спокойствия не пришлось. Им оказался Андрюша Попов, который во сне нежно обнимал за шею Сенину каурую кобылу.

Кляча, умаявшаяся за ночь, видимо, просто не поняла, кто именно рядом с ней находится и, причмокивая губами, нежно облобызала морду Андрюши. Тот глупо улыбнулся, но сопротивляться не стал, а лишь крепче сжал кобылу за шею. Лошадь такой ласки не поняла и начала задыхаться. Без кислорода жить не может никто, поэтому вполне естественно, что кляча, пытаясь освободиться от новоявленного Палестинского Душителя, вскочила сразу на все четыре ноги.

Вот уж не знаю почему, но Андрюша разжимать объятия не пожелал. Вместо этого он, повиснув на лошадиной шее в полуметре от земли, зачем-то проснулся. А затем и лошадь, и Попов посмотрели друг другу в глаза… Передать тот ужас, что отразился в ясных очах двух смертельных врагов, словами я просто не смогу, но заорали оба так, что у половины лагеря инфаркт миокарда приключился. Потом Андрюша побежал в одну сторону, лошадь – в другую. И если Попова при моем непосредственном участии найти еще удалось, то каурая кляча больше к нам не вернулась. Ее дальнейшая судьба окутана завесой мрака, поэтому рассказать о ней ничего не могу. Зато могу передать то, что Сеня заявил по этому поводу.

– Значит, друг Андрюша, мало тебе моих баб, ты у меня еще и лошадей отбивать начал? – ехидно поинтересовался Сеня, едва мы отыскали Попова, истязавшего куст саксаула в припадке бессильной ярости на всех парнокопытных.

– А кто тебе сказал, что она твоя? – зло ответствовал криминалист. От такого развития диалога Сеня просто оторопел.

– А чья же еще? – удивленно спросил он у друга. – Я же на ней езжу.

– Вот как? – съязвил Попов. – Что-то я не заметил, чтобы наша волоокая танцовщица какому-то еврею под седло давалась!

Это высказывание Сеню полностью доконало. Мой хозяин согнулся пополам и начал тихо сползать в траву. Я, грешным делом, подумал, что у него колики, и бросился искусственное дыхание Рабиновичу делать. А куда деваться? Пока два этих идиота – Жомов с Поповым – перестанут удивленно на моего хозяина пялиться и сообразят, что ему помогать надо, за него уже даже ни один патологоанатом взяться не решится.

Пока я к Сене бежал, слышу, он уже хрюкать начал. Я думал, он языком своим давится или еще чем-нибудь таким же. Например, носом. Поэтому и прыгнул Рабиновичу на спину, чтобы он от удара выплюнул все, чему в горле быть не следует. Я вешу немало, а из-за ускорения удар моего тела о спину хозяина неслабый получился. Вот уж не знаю, устоял бы от него Жомов, но мой Сеня, да еще согнувшийся пополам, мигом носом в сухую траву зарылся. Однако хрюкать не перестал. Я с перепугу уже собрался Рабиновичу трахеотомию клыками делать, чтобы хоть какой-то приток воздуха к легким обеспечить, да хорошо – вовремя остановился! Оказывается, этот гад, мой хозяин то бишь, просто-напросто ржал, как сивый мерин.

– Мурзик, уйди, – задыхаясь от смеха, проговорил Рабинович, отталкивая мою морду, едва не вкусившую хозяйской крови, от своей шеи. – Попов, ну ты дурак! Ты до того туп, что на тебя даже обижаться нельзя. Я ему про кобылу, а он мне о танцовщице. Одни бабы на уме, блудник ты толстомясый!

– А какая между ними и лошадьми разница? – буркнул в ответ Андрюша, усиленно стараясь не засмеяться. – И те и другие ржут, жрут и кусаются.

Дальнейшие крайне остроумные изречения всей троицы я опущу. Отчасти потому, что большинство из них просто печатать никто не станет, а еще оттого, что и сам между человеческими самками и лошадьми никакой разницы не вижу. Все равно и первые, и вторые, даже вместе взятые, куда хуже собак!..

На наше счастье, Фатима, будь она трижды котом в нос поцарапана, при этом разговоре не присутствовала, беспечно готовя завтрак у костра. В противном случае, даже несмотря на ее восточное воспитание, а может, именно благодаря ему, ели бы мы утром чужие завтраки. Глазами. Мои менты возможность такого развития событий тоже предвидели, поэтому, подходя к нашей телеге, притихли и, вместо того чтобы зубоскалить, просто глупо ухмылялись. А Попов еще и облизывался непрестанно, не забывая втягивать носом вкусный запах, распространявшийся от котла. Однако поесть и в этот раз спокойно не удалось – к нам на огонек перлась вся Боэмундова персональная рать в составе десяти человек.

– Не подходи, убью! – заявил Андрюша, загораживая собой котелок. – Нет у нас ничего. Бог не послал. И ты уйди, окаянный. А то сейчас таким крестом тебя осеню, что вместо папского пальца на своих плащах отбивные нарисуете. Если, конечно, вам эти плащи будет на чем носить!..

– Гляди-ка, Ваня, каким наш скромник разговорчивым становится, когда дело напрямую его желудка касается, – хмыкнул Сеня и повернулся к рыцарям: – С чем на этот раз пожаловали? Опять жрать хотите?

– Да не помешало бы, конечно, поскольку сами мы не местные, как вы знаете, и к тому же голодаем и скитаемся, – жалобно вздохнул Боэмунд. – Впрочем, раз вас Бог ничем не оделил, то Дева Мария вам присяжный заседатель… Мы вообще-то по другому вопросу пришли. Соизвольте выслушать. А то уйдем ведь.

– Охренеть. Я умру от горя, – зло заверил всех Попов.

– Андрюша, помолчи минуты три хотя бы, – утомленно вздохнул мой Сеня, а когда Андрюша насупился и замолчал, снова повернулся к рыцарям: – Так зачем вы пришли?

Боэмунд заговорил, а его спутники принялись в лад согласно кивать головами. Надо вам сказать, что у них, у крестоносцев, было принято выражаться крайне витиевато. До нашего русского мата этим речам, конечно, было далеко, но зато звучали все высказывания Боэмунда крайне заумно, и все обязательно через бога, его мать и добрый десяток святых в придачу. Именно поэтому пересказывать вам дословно слова этого дикорастущего европейца я не собираюсь. Просто изложу суть его пространной речи.

Тот, кто думает, что всякие там преступные группировки, мафия и беспредел – это наши, российские, изобретения, глубоко ошибается. Если бы вы с нами путешествовали или хотя бы мои прошлые рассказы читали, то поняли бы, как давно такие структуры придумали – еще раньше, чем древние греки на свет появились! А уж в средневековой Европе и вовсе одна «братва» жила. Правда, разговаривали они немного по-другому, зато разборки устраивали конкретные.

Так вот, Боэмунд числился в Европе далеко не последним авторитетом. Все как положено – замок типа фамильный; дача почти в Барвихе; отдых на Мальте, и, естественно, полна конюшня лошадей марки «Линконь» и «Кобылавет». «Меринседесы» тоже были, но тогда они не котировались.

Так вот, жил себе Боэмунд и не тужил. Подати с нескольких десятков фермерских хозяйств собирал да все производство в городе контролировал. Все бы хорошо, но завелся среди его приближенных жуткий завистник и стукач по имени Ефстафий Булонский. Вот и сдал он его однажды с потрохами общеевропейской налоговой полиции под названием «собор». Боэмунда повязали, имущество конфисковали. Налоги с него высчитали, а оставшуюся часть в пользование Ефстафию отдали. Самого же Боэмунда сослали на пять лет на общественно-полезные работы: в рубище по дорогам ходить, пепел подбирать, на голову его сыпать и каяться непрестанно.

Понятное дело, Боэмунд от такой жизни быстро озверел и целыми сутками, даже во сне, мечтал, как горло Ефстафию грызть будет. Однако папа Урбан самосуд настрого запретил, и мучиться бы рыцарю еще долго, если бы этот вышеуказанный церковный служитель начать крестовый поход не надумал. Вот тут собрал Боэмунд десяток таких же, как он, общественно-полезных работников и пошел к Урбану на поклон. Дескать, отпусти, пахан, кровью грехи искупить. Тот, как это принято у любого начальства, поломался положенное время, а затем послал всех просящих к иблису на хрен. Что, естественно, было воспринято Боэмундом, как разрешение участвовать в крестовом походе.

– Вот такая печальная история, – закончил рыцарь свой рассказ. – Почти все мои вассалы теперь подчиняются предателю Ефстафию, и на сегодняшнее утро назначено его возведение в графское достоинство, что автоматически навсегда лишит меня возможности вернуть отнятое имущество. Единственный шанс все исправить – это успеть вызвать гада на поединок в тот момент, когда возведение в графья уже начнется, но еще не будет закончено. Это я и собираюсь сделать, но боюсь, что вмешаются его люди, а моих рыцарей слишком мало.

– То есть ты предлагаешь нам обеспечить тебе «крышу»? – уточнил Сеня, едва Боэмунд сделал паузу в своей долгой речи.

Рыцарь кивнул головой.

– Вы воины доблестные, – проговорил он и покосился на Ваню. – Особенно сэр Дурная Башка…

– Чего ты там вякнул, блин? – оторопел омоновец, и нам всем шестерым, включая Фатиму, пришлось приложить немало усилий, чтобы не дать Ване возможность сделать и без того порожнюю от мозгов голову Боэмунда вообще абсолютно пустой.

– Нет, блин, Ваня, вот и скажи, что ты не дурная башка после этого, – зашипел на Жомова мой хозяин, едва нам удалось утихомирить омоновца. – Это же шанс! Сейчас мы Боэмунду поможем, и никуда он от нас больше не денется. Будет благодарными глазками в рот заглядывать, а я уж потом найду, как его заставить побыстрее Антиохию захватить… Ну а морду ему набить ты всегда успеешь!..

В общем, постараться пришлось всем в меру своих способностей. Я вон даже рыцарей немного по степи погонял, чтобы они разгневанному Жомову пару минут на глаза не попадались. Когда же Ваня успокоился, переговоры с Боэмундом были продолжены. Сеня, естественно, выбил для нас исключительные условия. Он отказался от небольшого графства, предложенного нам Боэмундом в качестве награды, и потребовал совсем немного – половину всей добычи рыцаря, которую ему удастся захватить при взятии Антиохии. Мелочь, а приятно!.. Не мне, Сене, естественно.

Боэмунд тут же обрадовался, как щенок при виде мамкиной титьки, и поспешил к штабу Ефстафия Булонского, увлекая моих ментов за собой. На ходу он объяснил, что у вышеназванного предателя самый большой под Антиохией отряд. Сколько там точно мечей, копий и копыт, я прослушал, но, по-моему, их было вполне достаточно для того, чтобы растереть нас в порошок, если скопом навалятся. Впрочем, Боэмунд тут же развеял все опасения, сказав, что вмешаться в его поединок с Ефстафием могут только рыцари. Их не больше пятидесяти (уже радует!), и нам не обязательно всех убивать. Достаточно лишь сдержать на то время, пока сам Боэмунд с предателем не расправится.

– Плевое дело. Да, Ваня? – Сеня ткнул хмурого Жомова в бок. – Справимся?

– Без проблем, – буркнул омоновец и ткнул в Боэмунда пальцем: – Только запомни, лох, после того, как ты с этим Ефстафием расправишься, я с тобой разговаривать буду. Ясно?

– Слушай, а давай в семь часов вечера после войны! Идет? – торопливо предложил рыцарь.

– Идет, – кивнул головой Жомов и тут же завопил: – Что ты сказал? Когда? Да я тебя…

– Фигушки-фигушки! – отскочил в сторону Боэмунд. – Первое слово дороже второго. Все слышали, что ты согласился!

– Ваня, оставь его. Не видишь, мужик – обычный идиот. Ты же не будешь каждого придурочного бить за то, что он тебе язык покажет? – снова остановил омоновца мой хозяин. – Давай-ка лучше приготовимся. Похоже, уже пришли.

Мы действительно подходили к нескольким довольно большим разноцветным шатрам, поставленным по окружности. На каждом из шатров развевался собственный флаг с каким-нибудь коронованным крокодилом на полотнище. Внутри круга стояли столы, сколоченные из грубых досок. Все посадочные места, за исключением одного, представляли собой обычные лавки. А вот в центре самого короткого стола высился вполне приличный трон. Думаю, экспроприированный крестоносцами у какого-нибудь местного царька. На этом троне и сидел тот самый тип, с которым предстояло сразиться Боэмунду, – жуткого вида горилла с маленькими глазками и лбом размером с десертную ложку. Сидя на троне, он казался просто огромным. Впрочем, впечатление это прошло, едва наш рыцарь бросил главе пира вызов.

– Ефстафий, подлый предатель и бесчестный трус! Я, твой бывший босс, а ныне вечный враг, вызываю тебя на поединок! – завопил Боэмунд, выскакивая в центр круга. Царивший там шум сразу стих. – Сразу предупреждаю, что фиг ты отказаться сможешь, потому что тогда присвоение тебе титула не состоится. И выставить за себя не сможешь никого, поскольку ты еще не граф.

– Во, блин! Это типа Боэмунд? – поинтересовался Ефстафий у своих соседей. Те дружно кивнули. – В натуре, драться хочет? – Тот же жест. – Ну, тогда я ему морду набью конкретно. И вы, в натуре, не сидите. Мочите шестерок его, типа они главные враги.

Честно сказать, когда Ефстафий сполз с трона, я сначала чуть не умер от смеха, а затем испугался за Боэмунда, да и за всех нас тоже. Смеяться я начал от того, что Ефстафий этот оказался мужичком очень небольшого роста. А огромным казался, когда сидел, от того, что располагался на подушках и обладал неимоверной ширины плечами и огромными ручищами, почти достававшими до земли. Именно из-за них я и перепугался. Особенно когда увидел в этих лапах огромный «моргенштерн». Объясняю для непонятливых, что по-ихнему это будет «утренняя звезда», а по-нашему – обыкновенный кистень. Все. Хана нашему бобику… то есть Боэмунду. Расплющит его Ефстафий, словно трамвай пятикопеечную монету. А затем и нас его подчиненные сомнут, поскольку их было никак не меньше сотни (а кто-то говорил пятьдесят!), а мы, как идиоты, выбрались в самый центр круга.

– Прибьет Боэмунда этот орангутанг, – обреченно вздохнул Андрюша. – Может, поорать немного?

– Подожди, – осадил его омоновец и, неожиданно для всех, бросил Боэмунду свою дубинку: – Держи. И старайся ее подставить под железную часть этой палицы!

Наш рыцарь удивленно повертел в руках «демократизатор», явно удивляясь, что это за штука такая, но расспросить подробнее не успел. Ефстафий с неожиданной быстротой бросился вперед и нанес Боэмунду сверху такой удар, что им можно было бы небольшой грузовик расплющить. Наш рыцарь чисто интуитивно выбросил руку с дубинкой вверх, пытаясь закрыться от разящего удара. Думаю, Боэмунд уже успел и помолиться, и обмо… в общем, напугался он изрядно. А Ефстафий пришел в еще больший ужас, когда «моргенштерн» после соприкосновения с «демократизатором» вырвался у него из рук и, тихо свистя, улетел к сарацинам в крепость.

– Хо-хо, вот это штучка! – удивленно посмотрел на резиновую дубинку Боэмунд, а затем обрушил ее на шлем Ефстафия. Естественно, тот ушел по пояс в землю и отключился, а его подчиненные, видя столь скоропостижный проигрыш босса, повинуясь рыцарским обычаям, тут же сложили оружие и признали себя вассалами Боэмунда.

– Спасибо за подарок, сэр Дурн… – обрадованно завопил наш рыцарь и запнулся на полуслове: – В общем, спасибо, и все. Прекрасный меч, хотя и странной формы. Что-то он мне напоминает такое, что у меня когда-то было, да куда-то подевалось… Вот только не вспомню, что именно!..

– Это не подарок, – оборвал его Ваня. – Верни-ка мне штатное средство подавления недовольства.

– Да, разбежался! – возмутился Боэмунд. – Рыбка плывет, назад не отдает.

Жомов рванулся было вперед, но новые подчиненные главы перстоносцев, вместе со старыми, грудью встали у Жомова на дороге. Причем не просто встали, а и мечи перед собой выставили. Ваня на секунду замешкался. Не думаю, что его смогли бы рыцари остановить. Разве что совсем убили бы. Но бросаться в атаку омоновцу, да и нам вместе с ним, не пришлось. Рядом с коварным Боэмундом, стремительно набирая объем, вырос наш трехглавый инсектицид. Дыхнув в рожу рыцаря сероводородом, Горыныч грозно потребовал:

– А ну-ка, отдай артефакт, наглая ты слимбофозка! Отдай немедленно. Ваша цивилизация до таких вещей еще не доросла.

– Держи карман шире, вонючий дракон! – посоветовал Боэмунд и попытался врезать Ахтармерзу по голове.

Первой ошибкой рыцаря было то, что он так и не смог выбрать, по какой именно из трех горынычевских голов следует бить в первую очередь. Второй – Боэмунд не учел того, что, несмотря на кажущуюся неуклюжесть, реакция у нашего самоходного огнемета была отменная. Ну, и третьей – перстоносец просто не знал, что бить Ахтармерза резиновой дубинкой – все равно что слону хребет погремушкой пытаться сломать. Горыныч поймал «демократизатор» зубами правой головы, левой схватил рыцаря за шиворот, а средней позволил заняться самым любимым занятием – чтением нотаций.

– Я же говорил, что ваша примитивная цивилизация еще не доросла до таких технологий, – капризно произнес Ахтармерз. – И потом, крайне некультурно тыкать в собеседника палкой, даже резиновой. Существуют тысячи способов морального подавления противника, и по-настоящему умный человек только в крайнем случае станет прибегать к физическому воздействию на оппонента…

Горыныч продолжал учить Боэмунда, в то время как все подчиненные рыцаря смотрели на них, разинув рты и не имея ни сил, ни смелости, чтобы хоть на миллиметр сдвинуться с места. Ваня растолкал их в стороны, словно самосвал легковушки на свалке, и, подойдя к Горынычу, забрал у него из пасти Боэмунда. Рыцарь испуганно посмотрел на грозного омоновца.

– У нас в отделе до следующего перекура ты бы не дожил, – сообщил омоновец оторопевшему перстоносцу. – А тут ты Сене нужен. Поэтому живи пока.

Отпущенный Жомовым рыцарь упал мягким местом прямо в салат, а Ваня, не обращая на него больше никакого внимания, вернулся к нам. Секунду послушав, что за «великие истины» Горыныч говорит рыцарям, ставшим вместо своего босса благодарными слушателями Ахтармерза, Рабинович спросил у Жомова:

– Ты на хрена, баран, дубинку свою этому уроду отдал?

– Так я же Боэмунду поединок обещал, – ответил Ваня. – Нехорошо бы получилось, если бы этого козла сейчас тот козел прибил.

– Шиза косит наши ряды, – горестно вздохнул мой хозяин и посмотрел в сторону крепости: – Пора бы разведку провести, контакты попробовать установить. Глядишь, ценой малого подкупа мы в город и войдем…

Сеня поручил Абдулле, как единственному сарацину среди нас, сходить на разведку к стенам Антиохии и попробовать убедить кого-нибудь из осажденных крестоносцами турок-сельджуков хотя бы просто с Рабиновичем поговорить. Мы остались терпеливо ждать, пока он вернется назад, глядя, как Боэмунд развлекается с вновь приобретенными войсками, заставляя их бегать с позиций в холмы и обратно. Впрочем, мне после пятого дубля все это жутко надоело, и я собрался пойти прогуляться, но именно в это время вернулся наш сарацин.

– Они не хотели вступать в переговоры, – сурово проговорил Абдулла, неся перед собой чью-то чалму, надетую на пику.

– И кого ты убил? – сурово спросил Сеня, собираясь устроить сарацину форменный разгон. Ну, проверить там форму одежды и все такое… Не успел.

– Никого! – заявил оруженосец Попова, делая большие глаза, а затем увидел, что все мы удивленно пялимся на пику с чалмой. – Ах, это? Эту штуку, да простит вам Аллах отсутствие извилин в мозгу, я выменял у одного из стражников за червивый кусок мяса. Голодают они там, бедные, но не сдаются, как защитники Брестской крепости. Обозвали меня предателем и разговаривать не хотели, пока я им кусок мяса не показал. Теперь все в порядке. У них мясо, у меня копье с чалмой. Оба – настоящий секонд-хенд! Ну а вы можете идти к стенам и разговаривать. Они там сильно ругаться не будут.

Сеня облегченно вздохнул и подозвал к себе Боэмунда. Попросив крестоносца отвести войска подальше, как и договаривались с ним ранее, Рабинович кивнул Попову с Жомовым и уверенным шагом направился прямо к стенам осажденной Антиохии. Я поторопился его обогнать, поскольку кто знает, что у этих сарацин на уме, а хозяин у меня один. Не дай бог, копьем или стрелой кто-нибудь пришибет!

В общем, к стенам мы подошли в таком порядке: я впереди, но без лихого коня, следом за мной Сеня, тоже без коня, да и вообще все мы были пешими, затем сарацин, а замыкали шествие Попов, Жомов и Ричард, ласково прозванный Боэмундом Кроличья Лапка. Я, конечно, не ждал, что нас будут встречать хлебом-солью, салютом и фанфарами, но все-таки не рассчитывал, что осажденные турки начнут сразу хамить.

– Крестоносцы дураки, они курят табаки! – завопил с башни усатый турок, высовываясь между каменных зубцов и показывая нам нос обеими руками. Впрочем, высунулся он лишь на минуту, а затем исчез, будто кто-то его с силой дернул снизу. Едва чалма турка скрылась за зубцами, как я услышал другой голос.

– Какие такие табаки, идиот? Нету никаких табаков еще! – проговорил невидимый мне защитник стены, а затем раздался звонкий шлепок.

– Ай, алла! – взвизгнул усатый турок, не высовываясь наружу. – Ну нету табаков, значит, нету. Зачем по чалме-то бить, чай не казенная.

– Эй, морда сарацинская, высунься на минутку, – вежливо попросил мой хозяин, глядя на башню снизу вверх.

– Щас, бегу. Коленки уже расшиб, – послышался в ответ голос усатого. – Я, значит, высунусь, а вы в меня всякими гадостями швырять станете или еще, чего доброго, да спасет вас Аллах, если захочет, конечно, стрелами стрелять начнете.

– А еще пулями пулять, копьями копать и мечами мечить, – передразнил его Попов. – Высунь морду, говорят. На хрен нам нужно в тебя стрелять-то? У моего друга дело к тебе есть.

Некоторое время турки за стеной шушукались, не высовываясь наружу. У меня слух отменный, но даже я не мог разобрать, о чем они говорили. Впрочем, не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы об этом догадаться. Скорее всего, оба защитника города обсуждали, стоит ли вступать в переговоры с неверными, или пусть они к иблису катятся. Мы терпеливо ждали и минуты через две вновь услышали голос усатого.

– А что за дело-то? – поинтересовался он, по-прежнему не рискуя высовываться.

– Тебе деньги нужны? – поинтересовался в ответ Сеня.

– Ха, укуси тебя шайтан! – заржал в ответ сарацин. – На фига мне деньги? Я вам сам их могу сколько угодно дать.

– Ты Рокфеллер, что ли? – ехидно полюбопытствовал Попов.

– Ты меня, собака неверная, не обзывай всякими своими франкскими кличками, – завизжал в ответ усатый. Я собрался было рявкнуть на него, чтобы «собаками» людей не называл, но передумал: Сеня своими альфа-лидерскими замашками опять бы задолбал. А турок за стеной продолжал визжать.

– Ты, урюк нерусский, переговоры вести со мной собрался, а имя мое не знаешь, – вопил он, не желая высовываться. – Запомни, чучмек, меня зовут Фируз ибн-Салман аль-Рашид эль-Фатийя!

– Ну, блин, никак эти арабы нормальное имя с фамилией у себя не введут! – возмутился Ваня Жомов, до сих пор не издававший ни звука. – Разве их названия обычному менту запомнить можно? Сеня, ты, в натуре, представь, что когда его арестовывать придешь, вместе с замком еще и язык ломать придется.

Еще до того, как Ваня начал говорить, я уже видел, что Сеня медленно закипает. Все-таки это он у нас мастер переговоров, а не криминалист с омоновцем. Эти два оболтуса могли только испортить все, если будут продолжать вмешиваться. Я и то Рабиновичу не мешал, а Ваня с Андрюшей нос свой решили в переговоры сунуть, словно такса морду в лисью нору. Сам, конечно, не видел, но знающие псы говорят, что и такое бывает.

– Слушайте, други мои дорогие, может, свалите отсюда куда-нибудь? – Пар из чайника… или носика?.. хотя нет, если говорить про Сеню, то нужно это делать так: пар из шнобеля Рабиновича все-таки вырвался наружу. – Ты, Ваня, сходи-ка к Боэмунду и войсками его, что ли, покомандуй. А ты, Попов, просто иди куда-нибудь. Хоть до Магадана. Главное, чтобы я тебя не видел в ближайшие пару часов.

– Ладно, я помолчу, – миролюбиво согласился Андрюша.

– А я вообще один раз только слово сказал, – заявил омоновец.

Сеню перекосило так, что стало ясно: сейчас он либо расплачется, либо кусаться кинется. Впрочем, поскольку люди редко кусаются, а мой хозяин еще и Рабинович, то второй вариант исключался абсолютно. Вместо него Сеня коротко вздохнул и начал цитировать вслух устав караульной службы. Андрюша сбежал тут же, а Жомов, блаженно заслушавшись, уселся на траву и начал клевать носом. Что и требовалось доказать! Теперь ни тот, ни другой в переговоры вмешиваться не будут. Абдулла и Ричард Кроличья Лапка не в счет. Первый в переговорах самое непосредственное участие принимать должен, а второй и слова не произнесет, пока Ваня не скомандует. В общем, Сеня получил полную свободу действий. Ордер на арест, так сказать.

– Значит, ты утверждаешь, что они с нами переговариваться готовы? – ехидно поинтересовался у Абдуллы Рабинович.

– С ума сошел? – оторопел сарацин. – Да прочистит Аллах твои глухие уши, я утверждал, что антиохийцы обещали сильно не хамить. Пусть мне гриф на чалму из-под небес нагадит, если это не так!..

Пожелание тут же исполнилось. Откуда-то сверху на Абдуллу обрушился такой кусок птичьего помета, какой и не во всякий «КамАЗ» влезть бы смог. Сарацин только удивленно хрюкнул, когда оказался буквально по уши в дерьме, а затем растерянно посмотрел наверх. Там, в вышине под облаками, болталась какая-то птица. Спустившись немного вниз, чтобы ее было отчетливо видно, птичка показала сарацину правым крылом некое подобие сжатого кулака с отставленным средним пальцем (когда, блин, птички-то успели у американцев их дурацким жестам научиться?), ехидно посмеялась и умчалась в поднебесье снова.

– Ну вот, теперь тебя можно смело зачислить в свиту Боэмунда, – съязвил Рабинович. – Теперь ты у нас тоже пальцем осененный, да еще и навозом окропленный.

– Странно, – не обратив на него внимания, проговорил Абдулла, принюхиваясь к куче птичьих отходов. – Выглядит, как помет грифа, а пахнет, как крем-брюле…

– А ты еще попробуй на вкус, – посоветовал мой Сеня, однако сарацин от такого эксперимента отказался.

Вместо него инициативу неожиданно проявил усатый турок, молча наблюдавший в щель стены за тем, что происходит среди пришедших на переговоры «крестоносцев». К счастью для нас, в тот момент, когда гриф от души поиздевался над Абдуллой, турок-сельджук занимался поисками какого-то кровопийцы вроде блохи в складках своей одежды. Когда он закончил это занятие и вновь вернулся к своему наблюдательному посту, Абдулла уже стоял в куче помета, а Сеня над ним подсмеивался. Усатый услышал только две последние фразы.

– Кто там про крем-брюле говорил? – завопил он, высовывая между зубцов кончик своего носа. – Что там попробовать надо?

– Гов… – начал было отвечать Сеня, но тут же заткнулся и, хлопнув себя ладонью по лбу, улыбнулся во все тридцать три зуба. Именно три, а не два. У Рабиновичей принято все, в том числе и зубы, иметь про запас!

– Я слышал, у вас в Антиохии кушать нечего? – спросил мой хозяин у турка и, не дав тому ответить, продолжил: – Так вот, я тут немного деликатеса привез. – Он указал рукой на кучу помета, из которой Абдулла уже успел выбраться. – Это все будет твоим, если ты окажешь мне одну услугу.

– Ай, алла! Как не стыдно? – покачал головой сельджук. – Стражника, значит, подкупить пытаемся? Сейчас будем просить ворота открыть, да?

– Блин, какой ты умный! – наигранно удивился Рабинович. Однако усатый принял его издевку за чистую монету.

– Конечно, Фируз умный. Очень умный, – похвалил себя стражник. – Настолько умный, что целой башней командует. И именно потому, что Фируз умный, – вот, блин, заладил, как попугай, – он на такую сделку не пойдет. Попробовать товарчик сначала нужно, а уж потом дальше переговоры вести.

Ща-ас! Дождешься ты от Сени «товарчика» на пробу. Мало ли, что нам гриф с ароматным навозом достался. Это еще не значит, что у его пищевых отходов и вкус соответствующим запаху будет. Не такой дурак мой Рабинович, чтобы помет за крем выдавать и при этом еще и позволить его попробовать!..

– Фу, Мурзик, – как обычно, перебил меня хозяин и посмотрел на осмелевшего сельджука. – Ты, Фируз, конечно, умный, но дурак. Я, значит, тебе попробовать крем разрешу, а ты брюхо за мой счет набьешь и пошлешь меня к иблисовой матери?

– Ай, алла! Ну почему эти неверные такие жмоты? – изумился турок, высовываясь из-за зубцов уже почти по пояс. Эх, Жомов спит, а то уже подстрелил бы наглеца. – Я же у тебя не тарелку крема прошу! Ты мне на кончике копья свой деликатес передай, иначе переговоров никаких не будет.

– Ага, бегу, – возмутился мой Сеня. – Откуда я знаю, может быть, у вас за время осады желудки совсем усохли, и теперь тебе не то что лизнуть, понюхать хватит, чтобы нажраться!..

Вот в таком духе Рабинович с турком и начали переговариваться. Вы уже и сами, наверное, догадались, что исход этой дискуссии был предрешен заранее. Не родился еще такой сельджук, чтобы у моего Сени смог выгодные для себя условия выторговать. Если это и сможет кто-нибудь сделать, то только какой-нибудь другой Рабинович. И то только в том случае, если он с самого детства учился снег тунгусам продавать, а затем всю жизнь только этим и занимался. Поэтому утомлять вас пересказом переговоров не буду, а сразу скажу, чего Сеня в результате их достиг.

После длительных и упорных дебатов Фируз согласился получить грифов «крем-брюле» без пробы, но в полном объеме. Правда, в обмен на это турок согласился открыть нам не ворота Антиохии, а всего лишь маленькую калиточку в своей башне. Причем в том случае, если вышеуказанный «крем» Фирузу не понравится, за ним оставалось право затворить калитку снова и потребовать компенсации морального ущерба в размере головы годовалого теленка… Как вы думаете, был у сельджука хоть маленький шанс на то, что наш, то есть грифов, «крем-брюле» ему не понравится? Я думаю, увидев жомовскую гору мышц, Фируз даже думать не станет о том, крем ему дали или что-либо иное!

– Абдулла, собирай помет в тележку, а ты, Ричард, мчись к Боэмунду и скажи, чтобы шел сюда. Передай ему, что все прошло удачно, – скомандовал обоим чужим оруженосцам Сеня, а сам повернулся к Фирузу.

– С земли нав… то есть крем соскребывать? – услужливо поинтересовался он.

– Нет, себе оставьте, – тоном миллиардера, решившего вместо чаевых оставить коридорному чемодан с алмазами, благодушно заявил Фируз. Ну, спасибо! Уважил.

Тут к месту событий подоспел и Боэмунд в сопровождении десятка своих верных рыцарей. Тех, которые Перстом Осененные. Ричард шел позади них и, видимо, по старой привычке, чеканил шаг.

– Мне передал ваш слуга, что переговоры с язычниками, хвала Господу, прошли успешно? – произнес Боэмунд. Фраза прозвучала полувопросом, и Сеня утвердительно кивнул. – Это очень хорошо. А то я боялся, что святой Жоржик от нас отвернулся и конкуренты из отряда Готфрида на западной стене нас опередят. Когда вы решили начинать штурм?

– Да хоть сейчас, – пожал плечами Рабинович и кивнул в сторону стен Антиохии. – Рожу сарацинскую между зубцов видите?

Боэмунд, а за ним и остальные рыцари дружно кивнули.

– Вот этот урод только и ждет сигнала. Оголодал, гад.

– Так что, ему бабу вести надо? – оторопел предводитель перстоносцев.

– Не в том смысле, идиот! – рявкнул на него Рабинович. – Просто человек обычной жратвы хочет. Корочки хлеба нет с собой ни у кого?

Все десять рыцарей из свиты Боэмунда так дружно полезли за пазухи, что я даже вздрогнул от неожиданности. Честное слово, инстинкт проснулся! Так и захотелось прыгнуть вперед и помешать им пистолет из внутреннего кармана вытащить. Понятное дело, что огнестрельного оружия у рыцарей быть не могло. Поэтому я и остался сидеть на месте, а перстоносцы одновременно вытащили по краюхе хлеба и дружно протянули Рабиновичу. Мой Сеня хмыкнул.

– Спасибо. Одной вполне достаточно, – проговорил он и повернулся к Фирузу, жадными глаза взиравшему на невиданное обилие яств со своего места между зубцов башни. – Эй, урюк, лови. Это тебе подарок в знак самых добрых намерений. Но только попробуй, гад, своих обещаний не выполнить. Весь город по кирпичику разберу, но тебя найду и покараю!

– Извините, – перебил моего хозяина Боэмунд. – А сэр Дурная Башка почему спит? Он своей доблестью нам в штурме Антиохии помогать не будет?

– Будет. Еще как будет, – заверил рыцаря Рабинович и заорал: – Рота, подъем! Тревога!

Ваня подскочил как ужаленный. Несколько секунд он тупо смотрел по сторонам, пытаясь сообразить, где находится. Потом ценой титанических умственных усилий ему удалось осознать, что в данный момент он не в казарме. Горестно вздохнув о лучших днях своей жизни, Жомов врезал в ухо первому же рыцарю, подвернувшемуся под руку. Остальные, уже хорошо обученные, тут же бросились врассыпную. На месте остался стоять один Боэмунд. Тормоз он, что ли?..

– Ну и зачем людей пугать надо было? – поинтересовался у омоновца мой Сеня.

– Извини, Робин, блин. Привычка, – пристыженно ответил Ванюша. – Ты, это, на каком параграфе устава остановился? Заснул я что-то…

– А сейчас и вовсе навеки заснешь! – рявкнул на него мой хозяин. – Мы тут штурм начинаем, а ты спишь, как Матрешкин на телефоне.

– Е-мое, так что ты сразу мне не сказал?! – удивился омоновец и посмотрел на рыцарей. – Чего стоите? Ура, что ли?.. – И Ваня помчался вперед, размахивая дубинкой.

Догнали мы омоновца почти у стен. Причем этого оказалось мало. Пришлось Ванюше еще и объяснять, что в нашей ситуации штурм означает только то, что мы потихонечку проводим в город небольшую часть отряда Боэмунда, а затем, при помощи Попова, поднимаем дикий крик. Защитники Антиохии решают, что в город ворвалась вся армия крестоносцев, и быстренько сдаются. После этого наступает мир, благоденствие и повальная пьянка.

– Это хорошо, – согласился с последней частью фразы омоновец. – Только, может быть, не потихоньку? Может, вломимся в город, как настоящие представители российской милиции, и морду кому-нибудь набьем? А то потом перед коллегами неудобно, в натуре, будет…

– Ваня, я тебе твердо обещаю, что морду ты кому-нибудь набьешь, – успокоил его Рабинович. – Вот как только встретим кривоногую, горбатую, беременную горгулью, так ты ей тут же морду и набьешь!..

Обрадовавшийся сначала Жомов к концу Сениной фразы только и смог сделать, что почесать в затылке. Умеет все-таки мой хозяин человека озадачить! Ведь сколько проблем сразу возникло?! Во-первых, горгулью еще найти надо. Во-вторых, зачем ее бить, когда она и без того ущербная – кривоногая и горбатая. В-третьих, хоть она и горгулья, а беременная. Вопрос в том, за кого ее принимать? Если за монстра, то, может быть, и наплевать на то, что горгулья беременная. А если считать ее просто будущей матерью? Что тогда?..

Если уж я на эти вопросы ответить не смог, то Ваня и подавно никогда в жизни с ними не справился бы. Поэтому наш бравый омоновец принял поистине соломоново решение. Догнав Рабиновича, он развернул его лицом к себе и уверенно заявил:

– Сеня, блин, задолбал ты меня уже со своей простотой! Или ты мне до заката эту горгулью доставишь, или я считаю, что ты снова издеваешься, и стану чистить чайники всем подряд, начиная с рыцарей.

– Договорились, – кивнул головой мой Сеня. – Будет тебе к вечеру горгулья, но сначала достань мне пару танков и вертолет. Без них ничего не получится.

Вот и поспорь с ним!..

Глава 4

Войско Боэмунда подходило к Антиохии уже в темноте. Прочие крестоносцы, расположившиеся вокруг города, с удивлением смотрели на эти колонны, марширующие мимо костров в ногу, но на цыпочках. А когда кто-нибудь из воинов Христовых пытался поинтересоваться, что это Боэмундовы солдаты чудят, те целыми отрядами шикали на излишне любопытного ландскнехта и дружно прикладывали пальцы к губам. В итоге на марширующие отряды все крестоносцы махнули рукой и сделали вид, что ни фига их не замечают. Махнуть-то махнули и сделать – сделали, но сами коситься не забывали. Мало ли что эти боэмундцы задумали? Может быть, склад с колбасой нашли, разграбили, а теперь хотят спрятаться и тайком от всех сожрать?!

Трое ментов, вместе с сарацином, Ричардом и Горынычем, ждали их около башни, на которой Фируз изнывал от предвкушения надвигающегося обжорства, роняя вниз со стен целые водопады слюны. Пару раз он едва не падал, пытаясь во всех подробностях рассмотреть вожделенную тележку с кремом, и сердобольному Попову приходилось кидать в сельджука камнями, дабы привести его в чувство. Получив по лбу очередным булыжником, Фируз удивленно хлопал глазами и, потирая ушибленное место, на пару секунд забывал о своих мечтах, а затем все начиналось сначала.

– Вы где шлялись так долго? – зашипел на Боэмунда Рабинович, когда возглавляемые им отряды добрались-таки до ментов. – Через Китай, что ли, в Антиохию шли?

– Нет, сэр, – самодовольно улыбнулся перстоносец. – Для получения важного стратегического преимущества мы старались передвигаться как можно незаметнее. Из-за этого и скорость на марше была несколько ниже запланированной. Смею вас заверить, сэр, наш маневр не заметил никто.

– Ты имеешь в виду, что вот эти ничего не видели? – ухмыльнулся Сеня и ткнул пальцем за спину Боэмунду.

Не переставая улыбаться, рыцарь обернулся в указанном направлении и застыл. Улыбка постепенно сползла с его лица, сменившись сначала недоумением, а затем и жутким разочарованием. Да и было с чего! Прямо позади ровного строя его отрядов неорганизованной толпой грудился весь личный состав воинства крестоносцев. Переминаясь с ноги на ногу, ландскнехты и рыцари вытягивали шеи, стараясь рассмотреть, что же происходит под стенами крепости. Увидев, что Боэмунд на них смотрит, крестоносцы тут же отвернулись и сделали вид, что все дружно просто проходили мимо. Кто-то начал насвистывать, глядя на луну, кто-то ковырять пальцем в носу, а большинство и вовсе принялось шаркать ногами по песку, словно куры на навозной куче. Причем смущенные куры!

– Вот проклятое бесово племя, – буркнул себе под нос Боэмунд, а затем заорал во все горло: – Пошли отсюда, сволочи! Чего приперлись? Может, у нас тут любовное свидание. Может, блин, мы тут все «голубые»?!

– Охренел, баран? – оторопел Жомов и на всякий случай отгрузил Боэмунду два десятка подзатыльников, после которых рыцаря не было на грешной земле минут десять. Он витал в облаках и всем говорил: «Трям, здравствуйте». Впрочем, принятые Ваней меры слишком запоздали. А ведь учили же его в школе милиции: «Не разговаривай с подозреваемым. Сначала бей, а беседовать прокурор будет».

– Которые тут «голубые»? – завопили откуда-то из-за стен Антиохии. – Покажите, ради Аллаха! Ни разу еще не видел.

Следом за этим воплем, сначала на самой башне, где сидел в одиночестве Фируз, стали появляться турки, а вскоре они битком заполнили и окрестные стены, стоя едва ли не друг у друга на головах. Судя по тому, сколько их здесь было, посмотреть на «любовное свидание „голубых“ сбежались все защитники Антиохии без исключения. Под их общим весом стена заскрипела и угрожающе накренилась, явно торопясь отобрать славу у Пизанской башни.

– Зашибись! – обведя взглядом «всю королевскую конницу и всю королевскую рать», заявил Рабинович. – Прошли потихоньку, называется. – Он посмотрел на бессознательного Боэмунда. – Убил бы! Жалко, что по уставу не положено.

– И что теперь делать будем? – растерянно спросил Андрюша.

– А-а, пошли отсюда, – махнул рукой кинолог. – Завтра что-нибудь придумаем. А пока пусть эти уроды развлекаются.

«Уроды» действительно начали развлекаться от души. Примчавшиеся на стены сарацины, увидев перед собою все крестоносное войско, разочарованно завопили. Дескать, обман вокруг и надувательство. Якобы про нестандартные сексуальные наклонности всего христианства, вместе взятого, они и так давно знали, а хотелось бы на настоящих «голубых» посмотреть. Крестоносцы в ответ заорали, что хрен с ними, с наклонностями христиан, а вот о повальном скотоложестве последователей Магомета знают даже на Аляске! Сарацины этого, естественно, не стерпели и стали оплевывать сверху противника. В ответ крестоносцы стали швыряться камнями.

Ну а дальше и вовсе «все смешалось в доме Облонских»! Какой-то ландскнехт совершенно случайно вместо сарацина попал кирпичом по голове своему же соратнику, а плевок одного из мусульман ветром отнесло в лицо соседу… Через минуту дрались все. Крестоносцы с крестоносцами – под стенами крепости, а сарацины друг с другом – прямо над ними. Ваня Жомов, естественно, пожелал принять участие в общей потасовке, но Сеня его удержал.

– Оставь. Может, научат уму-разуму друг друга, – проговорил кинолог, поймав друга за рукав. – Эх, жалко, Фируза в этой толчее не найти. Сейчас бы самое время внутрь Антиохии пробраться.

– Да без проблем, – усмехнулся Попов и завопил во все горло: – Фи-ируз!!!

– Блин, заставь дурака богу молиться, он и лоб расшибет, – застонал кинолог, пальцами прочищая заложенные уши. – Андрюша, ну кто тебя, идиота, просил орать?

Действительно, кричать криминалисту не стоило! То, что от его вопля обрушилось несколько каменных зубцов со стены крепости, это, конечно, не беда. На сотню сдутых со стены сарацин и сорванную с ближайшей антиохийской мечети крышу тоже можно было не обращать внимания, но вот то, что благодаря Попову стихийно вспыхнувшая драка прекратилась, обойти вниманием было никак нельзя. Тем более что все это треклятое внимание обеих армий сосредоточилось на ментах. Сеня обреченно плюхнулся на пожухлую траву и охватил голову руками.

– Мама, ты меня звала? – тут же раздался со стены голос Фируза. – То есть я хотел сказать, чего изволите?

– Стой тут и никуда не уходи, – скомандовал ему омоновец и хлопнул Рабиновича по плечу: – Сеня, не переживай. Сейчас все исправим. – А затем Жомов повернулся к крестоносцам.

– Команда «отбой» не вам была дана? – грозно поинтересовался он. – Если вы, духи поганые, через тридцать секунд не займете свои спальные места, будем всю ночь кросс сдавать вокруг Антиохии. Есть вопросы?..

– Никак нет! – дружно рявкнуло все войско без исключения и, затаптывая друг друга, бросилось врассыпную.

Через тридцать секунд в окрестностях башни остался только неподвижный Боэмунд на земле да десяток его верных рыцарей, жутко помятых и покореженных при попытке защитить своего босса от стада взбесившихся крестоносцев. Осененные Перстом воины после целого ряда усилий смогли-таки поставить Боэмунда на ноги, и тот, помотав головой, растерянно посмотрел на ментов.

– Извините, кажется, я что-то лишнее сболтнул, – проговорил он.

– Поздно, батенька, пить «боржоми», когда почки отвалились, – буркнул Сеня и посмотрел в сторону крепостных стен, все еще заполненных сарацинами. – А вы чего ждете? Все, блин, представление окончилось. Кина не будет, электричество кончилось!..

Разочарованно вздохнув, защитники Антиохии стали разбредаться по своим местам, и вскоре на гребне стены остался только один Фируз, терпеливо дожидающийся дальнейших распоряжений. Они, естественно, не замедлили последовать. Рабинович напомнил сельджуку об их уговоре, что, собственно говоря, делать было и не обязательно, а затем потребовал отворить обещанную калитку.

– Крем там не пропал? – озабоченно поинтересовался турок со стены.

– Давно пропал. Если вообще это когда-то было кремом, – добавил уже тише Сеня. – Пропадет, если будешь долго возиться!

Фируз тут же исчез с гребня стены, предварительно указав ментам, куда именно нужно подойти. Друзья, а за ними и Боэмунд с подчиненными, подошли к стене и, не найдя ничего, даже отдаленно напоминающего дверь, удивленно переглянулись. Впрочем, никто и не рассчитывал на то, что на крепостной стене будет висеть табличка с надписью: «Вход в Антиохию здесь!» Менты принялись терпеливо ждать, а когда у Сени уже стало заканчиваться терпение и он принялся придумывать всевозможные кары на голову коварного сельджука, откуда-то почти из-под земли раздался голос Фируза.

– Эй, сюда идите, – позвал он. – И крем тащите с собой.

Рабинович растерянно посмотрел по сторонам в поисках того места, откуда доносился голос турка, и в потемках потратил бы на это немало времени, если бы не помог Мурзик. Коротко тявкнув, пес нырнул в траву, росшую у подножия башни. Присев, Сеня раздвинул бурьян руками и увидел недоверчивую морду Фируза, глядевшего на них из проема в стене, явно образовавшегося после того, как сельджук вынул оттуда камень.

– И это называется дверцей? – язвительно поинтересовался Рабинович. Фируз хмыкнул.

– Маленькая тележка, маленькая дверка, – с ухмылкой проговорил он. – Захотите попасть внутрь, пролезете. Желаете войти с почетом, несите десять тележек. Одну мне, две караульным на главных воротах, три – начальнику стражи…

– Стоп! – рявкнул Сеня и молниеносным движением поймал сельджука за нос. – Ты, морда сарацинская, или сейчас нам нормальную дверь откроешь, или будешь до конца жизни голодать и смотреть в зеркало на дыру в том месте, где у тебя был нос.

– Отпустите, мне больно, – гнусавя, проговорил Фируз. – Нету в крепости больше дверей никаких. Если хотите, могу лестницы спустить. Больше ничем помочь не могу…

– Хрен с тобой, тащи свои лестницы, – проговорил Сеня, отпуская сельджука. – Только чтобы через пять минут они уже стояли. Иначе я этот крем на твоих глазах жрать буду!

– Блин, хоть бы этот турок задержался, – хихикая, проговорил за спиной кинолога Попов. – Ужин отдам только за то, чтобы поглядеть, как Рабинович крем из-под грифа есть будет!

– Хрен дождешься, – пообещал Сеня.

Дальше все прошло довольно гладко. Фируз, перепуганный тем, что вожделенное лакомство сожрут прямо у него на глазах, управился с лестницами минуты за три. Сеня взял Мурзика на руки и кое-как полез первым. Остальные последовали за ним. Причем Горыныч, чтобы не мешать Попову, одолел весь подъем, вцепившись зубами всех трех голов в китель криминалиста.

Фируз пристально наблюдал за процессией и попытался наверху преградить ментам путь, требуя обещанную тележку, но Сеня обозвал его идиотом и заявил, что если сельджуку нужно, то тащить груз наверх он сможет и сам, а менты ему в носильщики не нанимались. И вообще, если Фируз продолжит пререкаться, то просто полетит со стены вниз. Причем без парашюта. Сельджуку ничего другого не оставалось, как только согласиться с кинологом. И едва дождавшись, когда последний член экспедиции переберется через гребень стены, Фируз бросился вниз, чтобы тут же огласить округу разочарованными воплями. Что и понятно. Мало кто остался бы доволен, попробовав такого «крема»!

– Сэр, вы обещали, что ваш друг, досточтимый святой Поп, начнет вопить, когда мы окажемся внутри крепости, – услышал Сеня за спиной голос Боэмунда, о котором совсем забыл, и удивленно обернулся к омоновцу.

– Ваня, кто этих уродов сюда пустил? – грозно поинтересовался кинолог, опуская наконец Мурзика на землю. – Они уже сегодня дров наломали, и хватит. Проводи их обратно, и пусть теперь без нашей помощи Антиохию взять попытаются. Тут мы и без них справимся.

– Подожди, – завопил Попов, помешав исполнительному омоновцу схватить парочку рыцарей за воротники. – Сеня, мы сегодня под стенами достаточно нарисовались. Что будем делать, если утром нас турки опознают? Всю их армию втроем мы не перебьем. Пусть крестоносцы с сарацинами разбираются, а мы пока Копье поищем.

– Действительно, вам никак нельзя в боевых действиях участие принимать, – выплюнув изо рта Андрюшин китель, поддержал криминалиста Горыныч. – Я же вам уже сто раз говорил, что если погибнет один из вас, остальных ждет еще более плачевная участь…

– Плавали, знаем! – перебил его Рабинович. – Умные все больно стали. – Он глубоко вздохнул: – Как это ни печально признавать, но в этот раз вы оба правы. Андрюша, давай-ка рявкни. Только подожди, пока мы спрячемся и уши заткнем.

– А чего кричать-то? – поинтересовался эксперт.

– Да что хочешь, – отмахнулся от него Сеня. – А еще лучше будет, если что-нибудь споешь. У тебя это наиболее отвратительно получается. Тем более что город все равно захватывать придется. Нам с него пятьдесят процентов добычи полагается.

– Куда ты ее девать только будешь? – сделав наивные глазки, спросил Попов.

– Сирым и убогим раздам, – огрызнулся Рабинович. – А если кому-то такой подход не нравится, может свою долю вовсе не просить.

– Ну уж нет! – возмутился Андрей. – Я, может быть, на нее у Оберона путевку в супераквариум себе куплю…

ХЛО-ОП!!!

– Ну вот, вспомни черта… – вздохнул Сеня. – Попов, ну кто тебя все время за язык дергает?

Андрюша не ответил, недоуменно глядя на эльфа, уютно расположившегося на его погоне. Прямо около единственной сиротливой звездочки. Лориэль нагло сидел на поповском плече, закинув ногу на ногу, и ковырялся пальцем в зубах. А удивился криминалист оттого, что обычно этот наглый недомерок старался держаться как можно дальше от ментов, опасаясь вполне заслуженного, между прочим, шлепка по тому месту, куда тяжелая милицейская длань попадет. Сегодня Лориэль совсем оборзел и, похоже, чувствовал себя на Андрюшином плече в полной безопасности.

– Блин, до чего же в вашей вселенной мясо плохо готовят, – проворчал эльф, избавившись наконец от продовольственных запасов между зубов. – Ну куда ни ткнись, везде или непрожаренное, или подгоревшее. И обязательно жесткое. Не повара у вас, а козлы, мать их…

– Ты, браток, не охренел? – слегка придя в себя от наглости Лориэля, поинтересовался Попов. – А если я тебя сейчас прихлопну?

– Ты? – Эльф противно захихикал. – Да ты, свиномяс криворукий, даже по собственному носу без зеркала попасть не можешь! Прихлопнет он. – Эльф посмотрел на Жомова с Рабиновичем: – Вы слышали, что этот урод жирный сделать собрался?..

Естественно, Андрюша такого издевательства уже просто не выдержал. Коротко размахнувшись, он обрушил левую руку на свое же соответственное правое плечо. Эльф прекрасно знал, что именно так и случится. Поэтому за мгновение до удара перепорхнул с одного поповского плеча на другое. Андрюша тут же попытался прибить его ладонью правой руки, и снова безуспешно. Лориэль ускользнул от удара и взгромоздился прямо на поповское лысое темечко, в данный момент, правда, закрытое фуражкой. Естественно, бить себя по голове криминалист не собирался, и в этом ему помог услужливый Ваня. Одним движением отстегнув от пояса милицейскую дубинку, он обрушил ее на голову несчастного Попова. Андрей как стоял со скрещенными на груди руками, так и шлепнулся на спину, предварительно закатив глаза.

– Ну, ты, Жомов, молодец, – констатировал Сеня и бросился приводить в чувство контуженого криминалиста. Однако Ваня оказался рядом с Андреем раньше. Целиком поймать друга он не смог, но голову все-таки придержал. И поэтому поповскому темечку удалось избежать удара о мощеную дорогу, тянувшуюся вдоль крепостных стен.

– Андрюха, блин, прости! Не хотел я, в натуре. Это все он, сволочь, Лориэль, – залопотал омоновец, ласково вытрясая из Попова душу. – Ну что тебе сделать, чтобы ты меня простил? Хочешь, дубинкой мне по дурной башке врежь. Даже два раза. А хочешь, я сам разбегусь и ею о стену стукнусь?..

– Не надо. Не дай бог, еще крепость развалишь, а твоей тупой башке ничего не сделается, – пробормотал Попов, потирая ушибленную маковку. – Я-то тебя, конечно, прощу, но только после того, как ты меня, как вернемся, в кафе до отвала пирожными накормишь. Понял?

Жомов обрадованно закивал. Дескать, на все согласен, лишь бы у тебя, Андрюша, от удара сдвиг по фазе не случился. Сеня покосился на них, а затем повертел головой по сторонам, отыскивая, куда подевался эльф. А тот как ни в чем не бывало сидел на ветке ближайшего дерева.

– Меня, что ли, ищешь, урод длинноклювый? – ласково поинтересовался Лориэль. – Отправить бы вас всех к голодной троллевой матери, да времени своего жаль. Честное слово, устрою я вам, козлам, хороший сюрприз после того, как все у нас закончится…

– Ты чего прилетел-то? – перебил его словоизлияния Сеня. – Хотел чего или просто так в гости заглянул?

– Да хрен ли ты с ним вообще разговариваешь? – изумился Жомов. – Пошли его подальше, и пусть отдыхает, чмо мухокрылое!

Сказать, что эльф разозлился, значит ничего не сказать. Лориэль просто с ума сошел от ярости. Сначала маленький наглец позеленел, сделавшись почти неотличимым от увядающей листвы, затем покраснел, словно стоп-сигнал, а после этого принялся скакать по ветке и так виртуозно материться, что даже Ваня Жомов заслушался. Причем и поучиться нашлось чему.

– Во заливается. Прямо не эльф, а кукушка драная! – восхитился омоновец.

– Ах, кукушка драная? – поперхнулся Лориэль. – Все, козлы, мать вашу!.. Ухожу. Пусть Оберон хоть к гномам, хоть к гоблинам отправляет. Плевать я на это хотел! Уж лучше с ними общаться, чем на ваши морды ментовские смотреть. Козлы – вы и есть козлы…

Эльф оборвал себя на полуслове и с тихим хлопком растворился в воздухе. Рабинович только тут вспомнил, что они не одни. Сеня обернулся, пытаясь понять, видел ли кто-нибудь появление Лориэля. Но, как оказалось, Боэмунд со всеми своими сподвижниками стояли на стенах и усиленно махали руками крестоносцам, призывая их подойти к крепости, Абдулла, помня былые обиды, стойко защищал потайной лаз в Антиохию, не давая Фирузу возможности забраться внутрь, а Ричард задремал, прислонившись к стене. Умотал его за день дотошный омоновец. Облегченно вздохнув, Сеня повернулся к Попову.

– Ну что, Андрюша, пришел в себя? – поинтересовался он. Криминалист кивнул. – Тогда ори!

И Андрюша заорал. Не придумав ничего лучшего, он запел неформальный гимн сотрудников милиции, просветив всех окрестных сарацин в том, что их «служба и опасна, и трудна!». Соло получилось столь впечатляющим, что первые два дома, стоявшие на пути поповской звуковой волны, немедленно выдрали из земли фундаменты и помчались вдоль по улице – соседей на концерт звать. С ближайшего минарета сдуло муэдзина, случайно задремавшего наверху после вечернего намаза, а последнюю в городе кошку, оставшуюся в живых, просто выбросило за крепостную стену… Вот так она себе жизнь и спасла!

Кроме двух домов, муэдзина и кошки, на Андрюшино пение совершенно никто не реагировал. Удивленный Попов прибавил пару сотен ватт мощности своим воплям, но это привело только к тому, что обвалилось несколько зубцов стены да Ричард наконец проснулся. Вот тогда разъяренный криминалист и заорал во весь голос, уже не заботясь о сохранности древней архитектуры. И только тут до сарацин дошло, что в городе происходит что-то необычное. Сельджуки выбрались из казарм и, подгоняемые начальством, поплелись в сторону источника диких криков.

– Пришли? – зло поинтересовался Попов. – Долго же вы телитесь. Ване вас на переподготовку отдать надо!

На реплику криминалиста сарацины не обратили ровным счетом никакого внимания. Сгрудившись в одну кучу метрах в тридцати от забравшейся в город группы захвата, турки начали о чем-то переговариваться вполголоса. Поначалу разобрать можно было только отдельные слова, вроде «Аллах акбар», «иблис задери» и «на хрена все это нужно», но было абсолютно ясно, что сельджуки о чем-то спорят. Через секунду они стали говорить громче, а еще через мгновение и вовсе заорали.

– Не будем мы с этими уродами драться! – орал один, видимо, оспаривая приказ офицера. – Пусть меня покарает Аллах, если ему делать больше нечего, но сегодня я уже дрался на стене. Сначала с Исмаилом, затем с Мустафой, да еще и Сулейман мне по лбу стукнул… Нет такого закона, чтобы правоверного после вечернего намаза драться можно было заставлять!

– А к тому же с ними этот самый проклятый сэр Дурная Башка, который уже успел всех крестоносцев застроить! – вторил ему еще какой-то турок. – Мне оно надо, с ним связываться? Я, между прочим, уже почти дембель. Вдруг этот монстр меня на строевую погонит? Что обо мне тогда молодые подумают?

– В натуре, мужики, валим отсюда! – завопил кто-то из самого центра толпы. – Уж лучше жить в пустыне и есть ящерицыны хвосты, чем под началом этого старшины оказаться!..

– Сеня, я не понял. – Жомов обиженно посмотрел на Рабиновича: – Чего я им плохого сделал? Да я же среди всего сержантского состава ОМОНа самый добрый.

– А-а, не обращай внимания, – махнул рукой кинолог. – Они так говорят, потому что под твоим руководством еще не служили. Пообщались бы с тобой подольше и уже никуда бы не ушли. Не смогли бы просто…

Ваня пару секунд раздумывал, обидеться за такой оборот речи на Рабиновича или все-таки не стоит, но принять правильное решение просто не успел. В толпе сарацин произошла небольшая потасовка, а затем все турецко-сельджукское войско почти в полном составе бросилось к ближайшим воротам. На площади перед ментами осталось не больше полусотни потрепанных сарацин. Они обнажили мечи, но сделали это с явным отсутствием энтузиазма. Менты удивленно уставились на них.

– Пусть эти трусы бегут, а мы останемся до последнего, – решительно заявил один из них, смуглолицый бородач в голубой чалме, сбитой набок. – Можете делать с нами все что хотите, но мы готовы стать подчиненными сэра Дурная Башка, и пусть он на нас свои сержантские навыки тренирует!

– Вот, Ваня, я же тебе говорил, что у тебя почитатели всегда найдутся. – Рабинович похлопал омоновца по плечу и повернулся к сарацинам: – Что с вами делать, мы решим потом. А пока плюхайте в город и берите под контроль почту, телеграф, вокзалы, аэропорты и все остальное. Приказ ясен?

– Так точно! – рявкнули сарацины и тут же разбежались по разным углам.

Пока добровольно сдавшиеся турки метались по Антиохии, пытаясь отыскать там почту, телеграф и все остальное, их соплеменники открыли ворота, затоптав по пути парочку рыцарей Боэмунда, пытавшихся сделать то же самое. Войско крестоносцев уже спешило к городу, поэтому и встретились они с сарацинами прямо у ворот. Поначалу и те и другие замерли, а затем с криками «засада» и «нас предали» помчались туда, откуда пришли. Часть сарацин, вернувшись в Антиохию, заперлась в небольшой крепости, расположенной в самом центре города, а остальные промчались до противоположных ворот и, выскочив оттуда, до смерти перепугали ту часть крестоносного войска, что была подчинена сэру Танкреду. Ландскнехты просто разбежались по степи, а десяток рыцарей попытались отбить набег. В результате чего им здорово намяли бока и покорежили все доспехи, но зато все до единого храбрецы получили возможность хвастаться тем, как они в одиночку противостояли целой орде сарацин.

К утру беспорядок и за стенами, и в черте города полностью прекратился. Войска Боэмунда, оправившись от первого испуга, вернулись назад и полностью оккупировали Антиохию. Сам перстоносец тут же присвоил себе титул военного коменданта и уверенно стал распоряжаться входом в город остальных отрядов, не находящихся в его непосредственном подчинении. Сарацины, что скрылись во внутренней крепости, жутко ругались, глядя на новые порядки с высоты холма, но поделать ничего не могли. А те сельджуки, кому посчастливилось удрать из Антиохии, со всех ног мчались к Кылыч-Арслану, чтобы доложить ему о безобразиях крестоносцев, использующих в войне запрещенное оружие – российскую милицию.

Сами менты в этой беготне непосредственного участия уже не принимали. После того как трое друзей выполнили свою часть операции по захвату Антиохии, они решили, что имеют право на заслуженный отдых. В первую очередь было решено найти какое-нибудь пристанище на ночь с баром и джакузи, затем, по настоянию Попова, поесть, ну и, естественно, обмыть захват города. Ваня, обладавший безупречным чутьем на всякие злачные места, довольно быстро вывел друзей к ближайшему караван-сараю, но там ментов ждало горькое разочарование – бар был, кровати были, даже фонтан, пусть он и не джакузи, использовать можно было, а вот ни еды, ни выпивки не было!

– Ой, не гневайтесь, гости дорогие! Не делайте сиротинушками семнадцать детей и девятерых жен! – завопил хозяин заведения, бухаясь на колени. – Город три месяца был в осаде. Откуда же еде и выпивке взяться? Если хотите, могу суп из лебеды на ужин подать. И всего безделицу за него заплатите – каждый по сто пятьдесят золотых…

– Сеня, присмотрись повнимательней, – ехидно усмехнулся Попов. – Тебе не кажется, что этот мужик еврей?

– Подождите! – прежде чем Рабинович успел съязвить в ответ, проговорил Жомов. – Чего он мелет, в натуре? Какие три месяца город в осаде? Двое суток, не больше!..

– Вы опять забываете о свойствах временной спирали, – объяснил Горыныч, высовываясь из-за спины Попова. – Находясь в своем прошлом, вы оказываете на нее стягивающее влияние и…

Договорить Ахтармерз не успел, поскольку его перебил жуткий грохот из угла караван-сарая. Менты удивленно обернулись в ту сторону, откуда доносился шум, готовясь во всеоружии встретить нового врага. Однако поразмяться им не довелось. Грохот получился оттого, что хозяин заведения, до смерти испуганный появлением жуткого трехглавого, да еще и говорящего чудища, бросился бежать прочь из караван-сарая и, позабыв о центробежной силе, не вписался в поворот. Со всей скоростью он врезался лбом в стену, да так и остался лежать. Ваня, чтобы трактирщик не портил окружающего интерьера, очень аккуратно, за ноги, выволок его из комнаты на кухню, где караван-сарайщик и провалялся до утра.

Хотя трое друзей и остались без выпивки, голодать им все же не пришлось. Едва узнав, что закрома трактира пусты, Андрюша тут же послал Абдуллу назад, за стены, приказав пригнать к караван-сараю телегу с припасами. Чтобы сарацина, не дай бог, не перепутали с одним из защитников Антиохии и не прибили, в сопровождающие ему дали Ричарда. Сеня, опасаясь за танцовщицу, хотел и омоновца вместе с ними отправить, но затем от своего намерения отказался. Во-первых, прогуляться Ваню пришлось бы упрашивать до утра, если удалось бы вообще. Во-вторых, кто-кто, а Фатима и сама могла за себя постоять, даже если бы и нашелся среди крестоносцев смельчак, решивший пристать с нескромными предложениями к спутнице чужестранцев. Ну а в-третьих, выкажи Рабинович хоть какие-нибудь признаки заботы о Фатиме, Жомов с Поповым замучили бы его приколами. А Сене было лень с ними препираться. В итоге Абдулла с Ричардом ушли за телегой и Фатимой без Жомова, а менты улеглись на ковры отдыхать и ждать, когда прибудет ужин.

– Эх, блин, выпью ли я из тебя водки еще хоть раз? – горестно вздохнул омоновец, вытаскивая из заплечного мешка, с которым с самого начала похода не расставался, Святой Грааль.

– Шиза косит наши ряды, – хмыкнув, констатировал Попов. – Сеня, ты организуй с утра какую-нибудь выпивку, а то наш Ванюша из-за сухого закона с ума уже сходить начал. С чашками разговаривает.

– И что тебе не нравится? – огрызнулся в ответ Жомов. – Я же ничего не говорю, когда ты во сне рыбок своих кормить начинаешь!

– Оба вы хороши, – проворчал Рабинович. – Помолчать можете? А то от вашего трепа уже голова гудит, как движок нашего «уазика».

Ваня с Андрюшей переглянулись, но спорить с кинологом не стали. Оба снова откинулись на ковры, решив молча дожидаться трапезы. Ужина, впрочем, никто так и не дождался. Все три доблестных сотрудника милиции, умаявшись от дневных трудов, попросту уснули. Вернувшиеся назад в сопровождении Фатимы Абдулла с Ричардом не решились их будить и сами завалились спать поблизости от начальства.

Менты утром проснулись поздно, но зато хорошо отдохнувшими. Сеня тут же развил бурную деятельность, пытаясь разом решить все проблемы. Даже не дав Андрюше как следует набить брюхо, Рабинович погнал его вон из караван-сарая. Попов должен был вместе с Горынычем и Абдуллой прочесывать город в поисках Святого Копья. Ричард оставался дневальным у Фатимы, а сам Сеня вместе с Жомовым и Мурзиком решил наведаться к Боэмунду за обещанной долей добычи. А заодно и узнать, что крестоносцы собираются делать с внутренней крепостью. Все-таки еще неизвестно, удастся ли Горынычу отыскать Святое Копье за ее пределами. И вполне вероятно, что эта реликвия спрятана именно в занятом сарацинами укреплении.

Найти главного перстоносца оказалось не так уж и просто. Воинство Христово, забравшись наконец за крепостные стены Антиохии, ночью разбрелось по городу, отыскивая себе удобные места для ночлега, и утром не каждый ландскнехт мог с уверенностью ответить, где именно находится штаб его отряда. Про остальные войска они знали еще меньше и в ответ на Сенины расспросы только неопределенно махали руками. Причем каждый в свою сторону. Рабинович потихоньку начинал злиться, и еще неизвестно, до какого бы состояния он мог дойти во время поисков Боэмунда, если бы на пути ментов не встретились два ландскнехта, упорно старавшиеся вырвать друг у друга окаменевший бублик.

– Отдай, я первый нашел, – капризно вопил один, худощавый и довольно высокий мужик с нечесаной копной черных курчавых волос.

– А я первый подобрал, – возражал другой, толстый, маленький и лысый.

– Эй, орлы, где… – договорить Сеня не успел. Лысый ландскнехт самым наглым образом перебил кинолога. Причем даже не оборачиваясь в его сторону.

– А ты вообще не лезь, козел! – рявкнул он. – Тебя и близко не было, когда…

Теперь пришла очередь Рабиновича перебивать ландскнехта. Не дав возможности Жомову размяться, вступившись за друга, Сеня одним прыжком оказался рядом с наглецом. Прежде чем лысый успел повернуться, кинолог отцепил от пояса дубинку и легонько тюкнул ею прямо по сверкающей шлемом маковке хама. Тот коротко хрюкнул и, выпустив бублик из рук, свалился на мостовую. Его противник, не ожидавший такого послабления, тоже упал и кубарем откатился к стене. Поигрывая дубинкой, Рабинович подошел к нему.

– Не отдам, – завопил тот, пряча окаменевший бублик за спину. – Я его первый нашел. Хотел за угол запинать и там съесть, да этот гад на дороге попался. Я и моргнуть не успел, как он уже около моего бублика оказался и чуть зубами его не схватил…

– Да кому твои сухари нужны на хрен?! – отмахнулся кинолог. – Скажи, где Боэмунд находится, и можешь идти на все четыре стороны сразу, бублики свои трескать.

– Последний раз сэра Боэмунда я на внешних крепостных стенах видел, – торопливо ответил ландскнехт, при этом настороженно озираясь по сторонам. Видимо, боялся, бедолага, что, пока он тут с чужестранцами разговаривает, какой-нибудь еще претендент на его добычу отыщется. – Разведчики доложили, что к городу несметное полчище сарацин приближается. Вот он как комендант города и пытается оценить, насколько велика численность противника.

– Правильно. Так командир и должен поступать, – хмыкнул омоновец. – Ну так что, Сеня, пойдем посмотрим, кого там принесло?

– Нечего смотреть! – отмахнулся от него Рабинович. – Скорее всего, там наш старый знакомый, Кылыч-Арслан, приперся спасать Антиохию. Нам не на него любоваться надо, а с Боэмундом скорее разобраться. Дел, блин, невпроворот. А у тебя одни забавы на уме.

– Одно другому не помешает, – философски заметил омоновец и поспешил следом за другом, уже припустившим к крепостным стенам во всю прыть.

Отыскать главного перстоносца оказалось довольно легко. Даже оббегать весь город по периметру не пришлось! Боэмунд в сопровождении тех своих ближайших сподвижников, кто не был покалечен вчера у ворот убегающей толпой сарацин, стоял напротив целого скопища рыцарей на широкой площадке около крепостных ворот. Судя по всему, все руководство отдельных отрядов войска крестоносцев собралось здесь на военный совет. А ментам его местоположение указал первый же встреченный на крепостных стенах ландскнехт, которых тут уже набралось немало. Солдаты опасливо вглядывались в тучу пыли на горизонте, причем были настолько поглощены этим занятием, что для получения ответа на свой вопрос о Боэмунде Сене пришлось взять ландскнехта за шиворот и минуты три усиленно трясти.

– А-а, вы о Боэмунде, – пробормотал тот, когда наконец понял, что именно от него ждут. – Он у восточных ворот, вместе с Танкредом, Раймондом, Готфридом и остальными, храни этих рыцарей Господь до тех пор, пока первый сарацин им на пути не попадется.

– Спасибо, – вежливо поблагодарил воина Рабинович (за что? за информацию или за пожелание?) и отпустил. Ландскнехт плюхнулся на пятую точку, но тут же вскочил на ноги и вновь, как загипнотизированный, уставился на тучу пыли, поднятую приближающимся сарацинским войском.

Жомов тоже уставился в том направлении, плотоядно облизывая губы, и Сене пришлось приложить немало усилий для того, чтобы сдвинуть с места тушу драчливого омоновца. До восточных ворот им пришлось идти минут двадцать. Причем Ваня выполнял роль ходячего волнолома. Жомов раскидывал мощными плечами низкорослых ландскнехтов, расчищая Сене путь, а Рабинович плелся сзади, изредка ловя себя на мысли, что, следуя профессиональной привычке, пытается высматривать в толпе подозрительных личностей. За это Сеня ругал себя последними словами, подслушанными на футбольных матчах у фанатов, но поделать со своими привычками ничего не мог. В итоге, когда они с Жомовым все же добрались до Боэмунда со товарищи, Рабинович был в таком состоянии, в каком любой другой мент уже давно бы пустил в ход дубинку. Сеня был не «любой» и не «другой». Сеня был хитрый мент, поэтому эмоции свои умел сдерживать.

– Чего стоим? О чем пи… то есть разговариваем? – вежливо поинтересовался он. – Я, блин, не понял, Боэмунд, где моя… – Рабинович покосился на омоновца, – …наша часть добычи? Что за задержки такие? Я за тобой бегать, что ли, должен? А ты не охренел?

– На какой вопрос сначала отвечать? – поинтересовался перстоносец, отрываясь от крайне важного занятия – ковыряния в носу. – И вообще, какая такая добыча? Какие такие задержки? Бог вообще велел нищим богатства земные жертвовать.

– Я вот сейчас твою голову сарацинам пожертвую, – пообещал Сеня. – Они уже, поди, давно на нее зарятся.

Боэмунд, покосившись на омоновца, тут же заявил, что пошутил. Дескать, не нужно на него обижаться. Он хоть и граф наследный, но с детства рос без материнской ласки, а за годы скитаний и гонений, испытанных от папской налоговой полиции, и вовсе огрубел. Рабиновича тяжелое детство рыцаря, его деревянные игрушки и систематическое недоедание мало интересовали. Поэтому он отстал от Боэмунда только тогда, когда тот указал точное местоположение склада с добычей и выписал ордер на получение с оного склада требуемой части добычи: на куске пергамента нарисовал жирный крест и пришлепнул его оттиском своего перстня.

– Это документом называется? – оторопел Сеня, глядя на протянутую ему рыцарскую накладную. – Ты жене своей так отчеты составляй…

– Точно, жене письмо написать нужно. Писарь, сюда! – завопил Боэмунд. – Пиши: «Любезная моя Екатерина Матвеевна…»

Больше Рабинович добиться от рыцаря ничего не мог. Боэмунд, видимо, принципиально отказывающийся делать два дела сразу, начав диктовать письмо жене, уже больше ни на что не обращал внимания. Жомов его даже стукнул по темечку кулаком. Не сильно, конечно. Просто для того, чтобы заставить обратить на себя внимание. Однако Боэмунд на этот удар никак не отреагировал. Просто рухнул на пятую точку и, оставшись так сидеть, продолжал диктовать письмо. Пришлось друзьям махнуть на него рукой. Сопровождаемые косыми взглядами оставшихся сиротами предводителей прочих крестоносных отрядов менты спустились со стены в город и отправились на поиски хранилища добычи.

Попетлять по Антиохии друзьям пришлось немало. Город они не знали, а маршрут подсказать было некому: сарацины или сбежали, или попрятались, а попадавшиеся на пути крестоносцы и сами были не местные. Сеня помучился часа полтора, а потом решил положиться на интуицию Мурзика и, сунув ему под нос накладную от Боэмунда, попытался объяснить псу, что именно от него требуется. Мурзик посмотрел на хозяина как на идиота, но все же взялся выполнить его просьбу. Дернув за поводок, пес потащил Рабиновича в направлении того самого караван-сарая, который они выбрали местом своей стоянки. Сеня, когда понял это, попытался остановить пса, но тот проявил настойчивость и вывел-таки ментов к складу. Тот, конечно, располагался практически в двух шагах от караван-сарая.

Здание склада оказалось довольно большим. Входом в него служили двустворчатые ворота, которые охранялись двумя ландскнехтами. Впрочем, «охранялись», это слишком громко сказано. Оба воина, вместо того чтобы блюсти устав караульной службы, занимались настоящим безобразием: пытались пришибить камнями себе на завтрак, а заодно и на обед, и на ужин, тощего воробья. Причем один эти камни кидал, а другой, сложив ладонь трубочкой, тщательно корректировал прицел.

– Трубка ноль. Прицел десять. Дистанция два кабельтова, – вопил корректировщик. – По завтраку-у… Картечью-у… Из носового орудия, залпом, пли!..

Горсть мелких камней просвистела мимо воробья. Тот издевательски покрутил крылом у виска, ясно давая понять, что именно думает об обоих ландскнехтах, а затем перелетел на другую, еще не обглоданную голодающими, ветку. Воины, не обращая внимания на подошедших ментов, принялись орать друг на друга. Сеня, сложив руки на груди, собрался пару минут подождать, пока оба дурака ругаться не закончат, но Жомов ему постоять спокойно не дал. Ему, видите ли, за устав обидно!..

– Так, орлы, и чем мы тут занимаемся? – грозно поинтересовался он. – Это у вас называется «несение караульной службы»?

Заметив наконец ментов, оба стражника бросились хватать оружие, временно оставленное ради охоты. При этом почему-то и тот и другой решили схватить одно и то же копье. Естественно, без столкновения не обошлось. А поскольку оба воителя были в шлемах, то их стыковка получилась с очень впечатляющим звуковым эффектом. Пару секунд стражники бездумно смотрели друг на друга, ну а когда колокольный звук от удара их шлемов затих, ландскнехты наконец разобрали оружие и вытянулись по обеим сторонам ворот, застыв по стойке «смирно».

– Извините, сэр Дур… – начал было один из стражников, но запнулся, поймав гневный взгляд омоновца. – То есть я хотел сказать, прошу прощения, ваше старшинство! Виноваты. Больше этого не повторится, но ведь кушать хочется.

– Я тебя сейчас так накормлю, что у тебя желудок из ушей полезет, – пообещал омоновец и хотел добавить еще что-то, но Сеня его остановил.

– Так, боец. У нас тут документ от Боэмунда, – проговорил он, отодвигая Ваню в сторону. – Склад открывайте. Инспектировать будем.

Ландскнехты тут же отворили ворота, правда, предварительно предупредив друзей о том, что в хранилище не только Боэмунд, но и другие крестоносцы добычу складывали. Сеня на это махнул рукой – дескать, а мне плевать, и направился внутрь помещения. Вот только дальше порога так и не прошел – застыл на месте, оторопело уставившись на содержимое склада. Жомов последовал за ним и также застыл, присвистнув от удивления. Что вполне объяснимо, поскольку половина хранилища горой, почти до потолка, была забита драгоценностями!

– Ни хрена себе сюрприз, – удивленно проговорил Рабинович. – Теперь я верю, что Фируз не врал, когда говорил, что у него золота навалом. Тут же миллиарды!

– Угу. Только они на фиг никому не нужны. Все равно купить на них нечего, ни еды, ни вина. Даже женщины теперь за золото не продаются, – горестно вздохнул охранник, вошедший следом за ментами. – Голод…

– Это у вас голод, а у нас безденежье, – огрызнулся Сеня. – И вообще, пошел вон отсюда. Не мешай начальству работать!..

Ландскнехт тут же скрылся, не желая вызывать гнев чужестранцев, а оба друга пару минут продолжали удивленно пялиться на гору драгоценностей. Сеня, конечно, жадным не был. Экономным был. Мог сэкономить свою зарплату и за счет друзей погулять, но не жадничал никогда. Однажды даже позапрошлогодних соленых тетиных огурцов друзьям не пожалел! В общем, не жадничал он. Однако от такой кучи золота и драгоценных камней на его месте любой бы ошалел. А вот Сеня проявил завидное здравомыслие. Позвав одного из стражников, Сеня припахал его с Жомовым перетаскивать сокровища с места на место, деля добычу пополам: то, что похуже, Боэмунуду и прочим крестоносцам, то, что покрасивее – себе.

Ахтармерз однажды объяснял ментам, что с собой в будущее, согласно каким-то там временным и пространственным законам, они могут взять груз металлов, не превышающий их собственный вес. К драгоценным камням это не относилось. Но Сеня, по возвращении из прошлого прихватив с собой однажды кучу ограненных алмазов, дома увидел, что все они превратились в бесполезный графит. Больше он подобных экспериментов не проводил, понимая, что нажиться таким образом вряд ли удастся. Но сейчас вспомнил, что Святой Грааль, вывезенный из Англии Жомовым, или Андрюшин серебряный крест, например, прекрасно сохранились. Поэтому и отбирал добычу тщательно, рассчитывая хоть в этот раз поживиться. Ну а то, что драгоценностей он не на один центнер набрал, так это не от жадности!

Во-первых, подержать в руках такое богатство захотелось (а кто от такого бы отказался?). Во-вторых, просто глаза разбежались (большинство и вовсе бы ослепло!). В-третьих, совсем не обязательно было все с собой тащить. В дороге к Иерусалиму золото тоже пригодиться может. Ну и, в-четвертых, надо же было все-таки отобрать именно те драгоценности, которые перемещение во времени выдержат!.. В общем, Сеня поступил, как истинный Рабинович, и добру просто так пропадать не дал. Ваня, правда, был об этом иного мнения. Омоновец просто считал, что Сеня с ума сошел. Но Ваня, не рискнув проверять, станет ли Рабинович в приступе сумасшествия походить на его жену, пересчитывающую омоновскую зарплату, решил оставить Рабиновича в покое. Жомов надеялся, что у друга приступ счетоводства сам собой пройдет, и не ошибся. Правда, для того чтобы Сеня успокоился, потребовался целый день и часть вечера. И лишь тогда приступ золотой лихорадки Рабиновича отпустил.

– Е-мое, на хрена мне все это? – словно проснувшись, поинтересовался он у Жомова, окидывая взглядом на две трети сосчитанные сокровища. – Короче, Ваня, пошли отсюда. Будем уезжать из Антиохии, загрузим на поповскую телегу столько, сколько влезет, и баста. Кстати, как там Попов с Горынычем?

– А я откуда знаю? – пожал плечами омоновец. – Ты же меня целый день из этого сарая не выпускаешь. Стяжатель ты и жлоб. Еврей, одним словом.

– Пожужжи мне еще, простота славянская! – обиделся Рабинович. – Если бы я средствами вас не пытался обеспечить, вы бы уже давным-давно с голоду пухли, как ландскнехты с сарацинами, вместе взятые. И вообще, хватит об этом. Пошли в караван-сарай. Узнаем, не вернулся ли Андрей. Может, нам уже уезжать из города можно?!

Возражений от Жомова не поступило. Однако, в отличие от Сени, надеялся омоновец не на то, что Попов Святое Копье отыскал. Еще днем, перед Андрюшиным уходом, втайне от поборника сухого закона Рабиновича, Ваня попросил криминалиста прошмонать сарацинские дома с целью изъятия алкогольных запасов. Попов, получше омоновца знавший Коран, покрутил пальцем у виска, но спорить с другом не стал. Вот и надеялся Ваня, что отыщет Попов хоть какое-нибудь вино залежалое, лишь бы было чем горло промочить.

Заставив стражников запереть склад с добычей, менты отправились в караван-сарай, надеясь каждый на свое. Однако не успели Ваня с Рабиновичем переступить порог, как наткнулись еще на один сюрприз – заведение до отказа было забито рыцарями. Крестоносцы, и Боэмунд в том числе, сидели едва не друг у друга на ушах, но не это расстроило Рабиновича. Сеня пришел в бешенство от того, что у дальней стены караван-сарая под аккомпанемент Абдуллы, игравшего на зурне, почти в неглиже танцевала Фатима! Напялила свои прозрачные шальвары и сарацинское подобие бюстгальтера и махала животом во все стороны, вызывая этим у рыцарей бурю восторга. А Попов, гад, спокойно сидел в углу и не спеша трескал баранину!

– Что здесь творится? – перекрыв звук зурны и вопли крестоносцев, заорал Рабинович. – А ну, прекратить все немедленно!

Абдулла оборвал мелодию, испуганно переводя взгляд с Рабиновича на своего непосредственного начальника Попова. Тот перестал жевать, удивленно уставившись на Сеню, крестоносцы недовольно заворчали, а Фатима застыла на месте, уперев руки в бока. Рабинович стремительным шагом пересек все банкетное помещение караван-сарая и остановился рядом с танцовщицей.

– Ты что себе позволяешь? – грозно поинтересовался у девицы Сеня. – Немедленно марш в подсобку и приведи себя в нормальный вид.

– Это чем тебе мой вид не нравится? – возмутилась Фатима. – И вообще, чего ты свой длинный нос во все дыры сунуть пытаешься? Во-первых, мы в начале пути договаривались, что я в городах на пути танцами подрабатывать буду. А во-вторых, с чего это какой-то еврей тут всем распоряжается?

Рыцари начали было одобрительно гудеть, но тут же затихли, нарвавшись на грозный взгляд кинолога. Ваня Жомов, в начале Сениной дискуссии с танцовщицей хотевший вступиться за Фатиму, тут же изменил свои намерения. Девица, может быть, и была права в своих убеждениях, но как-никак друга обидела. Ваня наказать девушку по понятным причинам не мог, поэтому отыгрался на крестоносцах.

– Все. Представление окончено. Марш отсюда, – скомандовал он рыцарям и, не дожидаясь, пока те станут самостоятельно выполнять его распоряжение, принялся вышвыривать бедолаг на улицу. Боэмунд вылетел последним. Причем не просто так. Ваня, не помнивший зла, одарил его особой наградой – плотным пинком под мягкое место.

Пока омоновец помогал крестоносцам покидать зрительный зал, Сеня с Фатимой расстреливали друг друга глазами. То ли Рабинович стрелял точнее, то ли танцовщица оказалась умней, но она уступила. Фыркнув, девица круто развернулась и нарочито вызывающей походкой уплыла за занавески. Дескать, нате вам! Можете беситься сколько угодно, а я свою женскую сущность прятать по вашей прихоти не желаю! Сеня понял, что хоть и выиграл в «гляделки», но сломить Фатиму не смог. Поэтому застонал и принялся докапываться до Попова. Благо Андрюша прямо под боком сидел.

– Ты куда смотришь, кабан перекормленный? – завопил Рабинович, обращаясь к криминалисту. – Ладно, Фатима дура, а ты какого хрена позволяешь ей перед этими уродами выплясывать?

– А я ей евнух или она тебе жена? – оторопел от таких претензий Попов. – И вообще, не знаю, где вы с Ваней шлялись, а я делами занимался. Между прочим, за день полгорода обегал, Копье это дурацкое искал, и теперь имею полное право отдохнуть.

– Ну и чего ты нашел, сыщик? – ехидно поинтересовался у криминалиста Сеня.

– Дырку от бублика. А точнее, палку от метлы, – буркнул в ответ Попов и, дождавшись, пока Рабинович с Жомовым начнут от удивления таращить глаза, рассказал крайне занимательную историю.

Андрюша с Горынычем и Абдуллой, прихваченным в качестве поводыря, шатались по городу несколько часов кряду, но не обследовали даже трети Антиохии. Все эти поиски тянулись слишком долго оттого, что Ахтармерзу требовалось настраиваться на восприятие паранормального излучения, а делать это в мешке, который по настоянию Рабиновича использовался в качестве транспортного средства для трехглавого экстрасенса, было затруднительно. Вот и приходилось Попову то и дело останавливаться где-нибудь в укромном местечке и давать Горынычу пяток минут на обследование местности.

Естественно, в такие моменты Андрюша исключительно от безделья начинал пожирать припасы, выданные им в дорогу Фатимой. А поскольку танцовщица, к вящему неудовольствию Попова и с попустительства Рабиновича, устроила на кухне абсолютную диктатуру, то продуктов было выдано крайне мало. После третьей остановки Андрюша сожрал не только свою долю, но и пайки Горыныча с Абдуллой. Попов, естественно, извинился, сославшись на излишнюю задумчивость. Сарацин с птеродактилем его поняли – первый из преданности, а второй все равно одних насекомых жрать предпочитал, но Андрюше от этого легче не стало. Заполнять паузы более было нечем, да и голод, воспользовавшись бесчинствами Фатимы на кухне, стал грызть Попова стальными зубами. Вот Андрей и начал потихоньку злиться, от чего пострадала вся экспедиция, поскольку Попов, едва вытащив Ахтармерза из мешка, тут же пытался запихнуть его обратно.

– Я поэтому и ошибся, – попыталось вставить слово в Андрюшину речь трехглавое поисковое устройство. – Он же мне сконцентрироваться ни на секунду не давал…

– Молчи лучше, двоечник, – рявкнул на него Попов. – Из-за тебя на всю Антиохию опозорились!

– Может быть, ближе к телу перейдете? – грозно спросил Сеня. – Или вы просто отмазку для своего безделья придумать пытаетесь?

Попов захотел было обидеться, но, оценив состояние Рабиновича, передумал. Подчеркнуто кротко вздохнув, Андрюша закончил свой рассказ. Суть финала сводилась к тому, что в один прекрасный момент Ахтармерз все-таки уловил сильное паранормальное излучение, идущее из небольшого домика у крепостной стены. И, оказавшись внутри, даже точно указал на предмет, который был источником этого излучения. Попов, слегка ослепший в полумраке дома после яркого солнечного света на улице, тут же схватил указанную Горынычем палку и мгновенно заработал медным тазиком по голове. Хорошо еще, что удар этот был нанесен слабой рукой бабки, у которой Андрюша пытался забрать единственную метлу, иначе друзьям пришлось бы искать для Попова местное отделение реанимации.

Но то, что криминалист остался жив, ничуть не уменьшало проблемы. Старушка оказалась жутко бойкой и скандальной. Поэтому, выгнав вышеуказанной метлой Попова на улицу, она не успокоилась. Бабка помчалась в штаб Христова воинства и, апеллируя тем, что была единственной в Антиохии коренной христианкой, потребовала наказать криминалиста за бесчинства. Именно поэтому Боэмунд со товарищи и приперся в караван-сарай. Рыцарь хотел жаловаться Рабиновичу на Попова и требовать передачи его доли добычи старухе в качестве возмещения морального ущерба. Неизвестно, во что вылились бы эти требования, но Фатима воспользовалась ситуацией и рыцарей отвлекла.

– Значит, это вы, два урода, во всем виноваты? – прорычал Рабинович, едва Попов закончил свой рассказ. – Убью обоих!

– Нельзя, – категорически возразил Ахтармерз. – В том случае, если хотя бы один член нашей экспедиции получит повреждения, закончившиеся летальным исходом…

– Да пошли вы оба… В туман, на ежиков садиться, – рявкнул Сеня и, круто развернувшись, ушел из обеденной залы сам. А что ему еще оставалось делать?..

Глава 5

Да-а, похоже, Горыныч свои возможности явно переоценил. Он, конечно, в нашей среде маг и волшебник, но по сути как был двоечником, так и остался. Это же нужно до такого додуматься, чтобы бабкину старую метлу со Святым Копьем спутать?! Какой-нибудь кобель старый, которого этой метлой гоняют с утра до ночи, еще мог бы так считать. Но чтобы наш «магистр паранормальных искусств» так ошибался?! От этого не просто выть хочется. Возникает жгучее желание кого-нибудь покусать. И пусть этот «кто-то» всеми шестью глазами на меня не косится! Иначе я его одной пары моргалок лишу. Вместе с головой. И не посмотрю, что из пасти сероводородом пахнет и язычки пламени вырываются.

В общем, зол я был вчера страшно. Все-таки мы на Ахтармерза надеялись, а он наших ожиданий не оправдал, и теперь по его милости неизвестно, сколько времени придется нам в Антиохии торчать. Как ни крути, а искать Святое Копье вручную намного труднее, чем с переносным магометром… Нет, артефактометром… Нет, и так не звучит!.. С гадом трехглавым, короче, вот и весь сказ.

Позлился я весь вечер, половину ночи и часть утра, а потом понял, что Ахтармерз не виноват. Он у нас парень прилежный и старательный. К тому же домой не меньше нашего хочет. Поэтому из своей чешуйчатой шкуры выпрыгнет, а Святое Копье найдет. И ничего, что с бабкиной метлой промашка вышла! Это даже к лучшему. В следующий раз внимательней Горыныч будет и нас уже в дурацкое положение не поставит. Об этом я утром всем и сказал. Правда, никто из ментов меня, как обычно, не понял, но это и не важно. Главное, долг свой перед другом выполнил, а то, что мои коллеги на него хмурятся и косятся, как коты на мышиную нору, это не страшно. Мозгами пораскинут (тьфу-тьфу-тьфу, не дай бог в буквальном смысле!) и поймут, что Ахтармерз со своей задачей справится. Все-таки не новичок он. Не один мир уже вместе прошли и… Ну да ладно. Похвалить он себя и сам похвалит, а я, пожалуй, дальше рассказывать стану.

Утром мой Сеня проснулся в скверном настроении. Конечно, со стороны он выглядел как обычно, но тот, кому выпало несчастье видеть его в плохом настроении по утрам, сразу бы Сенино тревожное состояние узнал и поспешил бы подальше убраться. Рабинович утром первым делом пошел зарядку делать. Причем не куда-нибудь, а прямо под окна Фатимы. Мне эти Сенины симптомы – страсть к физическим упражнениям и невероятная тяга к самкам по утрам – давно были знакомы, поэтому я сразу понял, что быть беде. Я подальше не убрался только потому, что мишеней для своих нападок он и без меня предостаточно найдет. А уж я-то сумею на глаза ему не попадаться и быть в курсе событий одновременно.

К счастью для всех членов нашей команды, утром на первое Сене достался Боэмунд. Рабинович как раз третью попытку делал второй десяток отжиманий осилить, когда этот несчастный перстоносец решил к нам в караван-сарай завалиться. Причем рыцарь, видимо, считал себя крайне вежливым человеком и завел речь издалека. Сначала одобрительно поцокал языком, видя, как мой Сеня, словно гусеница под берцом, на траве корчится, а затем вежливо поклонился.

– Хорошее утро сегодня Господь нам послал, – вдохновенно проговорил рыцарь. – Самое время попросить Фатиму еще раз вчерашний танец исполнить, а затем и умирать можно.

Сеня, выглядевший до этой фразы красным, как мак в огороде наркомана, тут позеленел. Поперхнулся, прокашлялся, а затем с елейной улыбкой произнес:

– Ну, такого хорошего человека, как ты, грех заставлять ждать. Поэтому я, пожалуй, не буду терять время на разговоры с Фатимой, а убью тебя еще до того, как эта дура снова танцевать надумает!

Боэмунд в точности повторил метаморфозу Рабиновича. Для этого ему, конечно, сначала пришлось сменить цвет с бледно-поганого на красный, но в целом выглядело похоже. Я даже залюбовался на него невольно. Ну до того он с моим Сеней внешне похож стал, прямо как Ленин и партия. Боэмунд, по своим дурацким рыцарским законам, сначала обидеться собирался. Я даже видел, как у него рука дергаться начала, явно до меча собираясь добраться. Но затем перстоносец вспомнил, что с ментами лучше не связываться. А еще лучше – извиниться. Потому как целее будешь!

– Бог велел терпимее к ближним быть, – буркнул Боэмунд. – Но раз уж вы ничего не терпите, придется мне этим заняться. Поэтому я никуда не уйду. Да и вообще, мне эти экзотические танцы не нравятся! Давайте лучше о деле поговорим. У нас тут неприятности, и думаю, что без вашей помощи не обойтись.

– Вот как? – оторопел мой Сеня. Эх, видел бы его Станиславский! – Значит, сегодня наша помощь нужна, а вчера из-за какой-то бабули повелись и нас хотели законной доли добычи лишить?

– Что за чушь вы несете, прости меня, Господи?! – Тут уж перстоносец оторопел совершенно искренне. – Все на свете знают, что крестоносцы золотом брезгуют. Сунули бы этой бабульке пару медных монет – дескать, это и есть ваша доля. Извинились бы прилюдно, да и дело с концом!

– Ты мне байки тут не рассказывай, умник, – оборвал его Рабинович. – Мента презумпцией невиновности не кормят. Так и скажи, что хотел под шумок на мою часть добычи лапу свою наложить.

– Вот еще. Не нужна мне ваша доля. Можете даже вон… – Боэмунд на секунду задумался. – Да хоть у Готфрида, хоть у графа Сент-Жилля их добычу забрать. Мне золото ни к чему. Говорю же, помощь ваша нужна…

Мой Сеня заверениям перстоносца никак верить не хотел, крайне подозрительно воспринимая каждую фразу Боэмунда. Впрочем, винить моего хозяина за это было нельзя. Все-таки и так века средние вокруг, причем весьма темные, да еще и собеседник моего Рабиновича норманном был. А откуда нам знать, что у этих норманнов на уме? Может быть, они только и ждут момента, чтобы ближнего своего облапошить? Вот я на всякий случай и порычал слегка на Боэмунда. Дескать, можешь не надеяться, нас обмануть не удастся.

К моему удивлению, Сеня в этот раз за вмешательство в разговор меня не отчитал, напротив, даже похвалил. Я от удивления тут же забыл, что к их с Боэмундом разговору прислушиваться собирался. А когда вспомнил, оказалось, что большой кусок беседы пропустил. Поэтому всех подробностей этого словесного фехтования вам передать не в состоянии. Могу только суть диалога изложить.

Вся проблема заключалась в сарацинском войске, подошедшем еще вчера под стены Антиохии. Теперь крестоносцы, и мы вместе с ними, из осаждающих превратились в осажденных. Вот только наше положение усугублялось еще и тем, что предыдущие защитники города сожрали тут абсолютно все продукты питания. Так что сидеть в осаде мы долго не могли. То есть и мы, и крестоносцы. Я с ментами потому, что Палестина звала. А наши временные соратники просто боялись вымереть от голода, как динозавры в Антарктиде. Следовало как можно быстрее выбираться из Антиохии. Причем желательно было для начала разбить сарацинскую армию, чтобы она до самого Иерусалима за нами не тащилась.

Вот это и было главной проблемой, с которой крестоносцы оказались не в состоянии справиться. Дело в том, что сарацин было раз в пятьдесят больше. Да и в продуктах питания они не нуждались. Именно поэтому шансов победить у Боэмунда и прочих христианских лидеров похода не было никаких. А усугублялось положение еще и тем, что ландскнехты ворчать стали. Ситуация прямо как у одного поэта: «Идем на зимние квартиры, а если наши командиры на рынок не сдадут мундиры, то будут дураки»!.. Или что-то в этом роде.

– Но и это еще не все, – доведенный недоверием Сени почти до слез, Боэмунд шмыгал носом и вытирал его полой плаща. – Есть еще сарацины в центре города. Может быть, мы бы и прорвались через войска Кылыч-Арслана, но стоит нам только выйти за крепостные стены, как запертые сарацины нам в спину ударят. Вот тогда точно живым никто не уйдет.

– Ладно, не скули, – буркнул мой хозяин. – Иди домой. Как только я что-нибудь придумаю, так сразу тебе сообщу.

После такого высказывания я сначала решил, что Рабинович растрогался, и жутко этому удивился. Но затем понял, что Сеня согласился помочь Боэмунду исключительно ради нашей выгоды. Он у меня хитрый, поэтому сразу просчитал, что в войске Кылыч-Арслана наверняка находятся сейчас все те, кто вчера из Антиохии сбежал. Они нас просто так через свои ряды не пропустят. Хорошо, если просто за проход транзитную таксу возьмут (деньги, в смысле, а не собаку!), а то ведь могут и наехать. Менты у меня, конечно, парни горячие и бравые, но с огромной армией сарацин им даже при поддержке всего Ваниного взвода ОМОНа вряд ли удастся справиться. Поэтому войско сарацин придется разбить, и без армии крестоносцев нам при этом никак не обойтись. А тут еще и запертые в городе сельджуки… В общем, Боэмунд прав. Обе задачи надо решать совместно. Тут ни нам без крестоносцев, ни им без нас не обойтись.

Честно говоря, я совершенно не представлял, как мы из этой заварухи выберемся. Хорошо было бы Лориэля в помощь припахать, но этот наглый эльф всегда появляется не в те мгновения, когда в нем есть насущная необходимость… Хотя тут я, наверное, ошибаюсь. Все-таки Лориэль чаще всего показывал нам свое эльфийское мурло перед теми моментами, когда на нас должны были обрушиться какие-нибудь новые неприятности. Правда, из-за скандальности своего характера предупредить нас о грядущих событиях ему так никогда и не удавалось. Вот и его появление в момент взятия Антиохии тоже закончилось ничем. А ведь наверняка Лориэль нам сказать хотел, чтобы мы в городе больше чем на день не задерживались!..

Впрочем, сейчас об этом говорить уже поздно. Сарацины под стенами, сарацины в центральной цитадели, а мы с крестоносцами – между ними. Нужно прямо сказать, что такие хот-доги нам не нужны! Поэтому я и гавкнул пару раз на Сеню, побуждая его заняться умственной деятельностью, а не просто стараться нахватать побольше драгоценностей.

Хотя моего Рабиновича подгонять не требовалось. Он и без того, едва Боэмунд вышел за ворота караван-сарая, тут же развил бурную деятельность, которая началась со всеобщей побудки. Ворвавшись в сельджукскую забегаловку, которую мы приспособили под ночлежку, Сеня принялся вопить истошным голосом, требуя от друзей немедленного пробуждения. Жомов проснулся сразу и даже удивился, как это он, истинный омоновец, дольше какого-то кинолога проспал. Хотел я ему сказать кое-что, но не стал. Все равно ведь не поймет, что благодаря мне Сеня и спать позже ложится и встает обычно рано. Выгуливать меня надо. Это у людей заботой о четвероногом друге называется, а для нас, псов, фактически единственная привилегия, благодаря которой мы два раза в день управление человеком вполне официально в свои зубы, лапы и поводки берем.

В общем, с Ваней я разговаривать не стал, зато пришлось поговорить с Поповым. Последний глагол, правда, смело можно взять в кавычки, поскольку разговора никакого не было. Просто после того, как Андрюша от Сениного крика только сильней одеяло на голову натянул, мне пришлось криминалиста из укрытия вытаскивать. Конечно, Рабинович и сам мог бы это сделать, но ни к чему мне позволять хозяину еще больше злиться.

– Садист ты, Рабинович, – пробурчал наш криминалист, когда я его без одеяла оставил. – Мало того, что сам орешь, так еще и пса своего на меня натравливаешь.

– Нет, Андрюшенька, я тут ни при чем. Мурзика в отличие от тебя дисциплине учить не надо, – ехидно ответил Сеня. – А то, что он тебя с утра тормошит, так, наверное, не без причины. Видимо, унюхал пес, что ты ночью вставал и его мозговую кость тайком грыз.

– Да пошел ты… в Сектор Газа арабов длинным носом смущать, – буркнул Попов, но со своей постели встал. – Чего все орете? Поспать человеку нормально можете дать?

– В гробу отсыпаться будешь, – огрызнулся Рабинович, обиженный и за «Сектор Газа», и за «арабов», и особенно за «длинный нос». – Вставай. У нас проблемы.

– Они у тебя с рождения, эти проблемы, – буркнул себе под нос криминалист и пошел во двор, умыться из фонтана.

К тому времени, когда Попов умылся, недовольно теребя щетину на подбородке, Фатима подсуетилась и подала завтрак. Андрюша, как водится, попытался стащить себе пару лишних кусков, и, похоже, кроме меня, этого никто не заметил. А вот мне такой фокус не удался. Когда живоглот-криминалист утащил кусок у Жомова, я решил восстановить справедливость. Прокравшись потихоньку Попову за спину, я схватил мясо зубами и попытался вернуть его обратно, законному владельцу. Но Андрюша мой бросок к своей тарелке заметил и поднял жуткую бучу…

Впрочем, я на Попова не обижаюсь. Он, наверное, в прошлой жизни тоже псом был, поскольку добро стеречь приучен. А вот мой Сеня наверняка в своей предыдущей формации жил в теле судебного исполнителя. Ему, видите ли, недосуг разбираться, кто прав, кто виноват. Есть постановление о мере пресечения, будьте добры его исполнить. Вот Рабинович и выгнал меня во двор за то, что я якобы куски со стола таскаю… Первопричину сначала выясни, инквизитор несчастный! Значит, кто-то ворует, а мне отвечать? И где твое чувство служебного долга? Тоже мне, мент называется. И мой хозяин в придачу!..

– Мурзик, не ори. Я сказал, будешь жрать на улице. Чтобы в следующий раз по столам неповадно было лазить. – И Сеня твердым жестом указал мне на дверь.

Ну и уйду… К Боэмунду, например. Назло тебе! А ты следы преступников можешь своим длинным носом вынюхивать. И героин в сумках тоже таким же способом искать!..

– Я сказал, заткнись! – рявкнул Сеня. – И пшел вон отсюда.

Я бы, конечно, мог и дальше попробовать спорить, но ни к чему хорошему это все равно бы не привело. Я, конечно, пес с характером, но против грубого альфа-лидерства не попрешь. К тому же кто, кроме меня, Рабиновича пожалеет? Он у меня человек легковозбудимый. От излишних переживаний аппетит теряет, и нос у него мокрый становится. Это у нас, у псов, плохо, когда нос сухой. А вот у людей все наоборот, все не по-нормальному…

Выйти из караван-сарая-то я вышел, но долго оставаться за порогом не собирался. Нет, сначала, конечно, было такое намерение. Обиделся я на Сеню за несправедливость по отношению ко мне и решил вообще на целый день пропасть, но потом передумал. За моими ментами глаз да глаз нужен, как бы они глупостей каких не натворили. К тому же интересно было узнать, что именно эти олухи придумают. Авось и удастся в обсуждение вмешаться и на умную мысль их натолкнуть. Ну а в-третьих, я, конечно, не Попов, но кушать и мне иногда хочется. А скажите на милость, чем я питаться в Антиохии стану? Не голубей же ловить, как те дикари у склада с драгоценностями! Эдак можно до того допрыгаться, что Рабинович мяукать меня заставит. В общем, я остался.

Естественно, общее собрание, даже не дав Попову доесть экспроприированные куски мяса, начал мой Сеня. Я всегда удивлялся тому, что настоящий Рабинович в милицию работать пошел. Ему бы скупщиком краденого быть или шулером. На худой конец, президент какой-нибудь страны из него неплохой бы получился. Он и сейчас больше был похож на председателя Кривополивного садово-огороднического товарищества, чем на нормального мента. «Ну, граждане садовые товарищи, чего делать будем? Провода со столбов опять враги скоммуниздили. Есть три варианта решения проблемы. Самый дешевый – сидеть без света и соответственно без электричества. Полив, сами понимаете, вручную. Из того озера, что в соседнем районе находится. У кого есть персональные кобылы, прошу сдать во имя блага всех членов. Ну и мне для переработки на колбасу немножко. О самом дорогом говорить не буду. Потому как детей ваших жалко, без хлеба останутся. В общем, не прячьте ваши денежки по банкам и углам, сдавайте их мне. Света все равно не будет, зато по средам, с девяти утра до без сорока пяти минут десять утра опять же тонкую струйку воды я вам гарантирую…» Ну и так далее.

Сеня, правда, с Жомова и Попова денег не просил, но суть его речи была примерно такая же: «Ребята, у нас проблемы, и вам придется постараться их решить». Ваня – парень простой. Потому думать долго не привык. Даже не дослушав Рабиновича, он предложил пойти и дать всем в рыло. Крестоносцам тоже, чтобы хоть на старости лет драться научились. Мой Сеня тут же заявил, что это все само собой разумеется, но нужны более конкретные предложения.

– Я фигею, Клава! – возмутился Иван. – Если дать в рыло – это не конкретно, то тогда с тобой типа и разговаривать нечего!

– Хорошо, извини. Неправильно я выразился. – К моему изумлению, спорить Сеня не стал. – Не конкретнее, а умнее. Так тебя устраивает?

– Вот так бы сразу и сказал. – Омоновец улыбнулся, довольный уступкой Рабиновича, и тут же его перекосило, словно Ваня у себя в миске… то есть в тарелке клок кошачьей шерсти увидел. – Ты чего, урод длинноклювый, меня вроде как дураком назвал?

– Андрюша, поговори с ним сам, – взмолился Рабинович, простирая к криминалисту руки. – Или я сейчас этого быка педального с поздним зажиганием котлом медным по башке огрею. Как он сам говорит, задолбал уже своей простотой!

Попов тут же налепил на пузо эмблему ООН, нацепил на башку голубую каску и влез в демаркационную зону. Я бы на его месте на линии огня вставать не решился, но Андрюше делать это уже не раз приходилось. Тем более, один кот, когда Рабинович с Жомовым спорят, на Попова никто из них все равно внимания не обращает.

В этот раз, обменявшись парой фраз, мой хозяин и Ваня ругаться раздумали. То ли ленились просто, то ли и в самом деле считали, что есть вещи поважнее, точно утверждать не берусь, но Попову роль миротворца играть на сей раз не пришлось. Рабинович с Жомовым быстро успокоились и продолжили обсуждение насущных проблем. Битый час все трое выясняли, что именно следует делать, и лишь потом пришли к согласию.

Я от скуки даже зевать стал, пока обсуждение шло. Действительно, и чего тут обсуждать? И так с самого начала было ясно, что драться с сарацинами придется. Вот только непонятно было, как нам удастся их победить. Все-таки они не футбольные фанаты и не митинг секс-меньшинств. Да и нас не полк, а всего лишь четверо. Не считая Горыныча, конечно. Он хоть у себя во вселенной и второгодник, но в нашем мире за грозную боевую единицу вполне считаться может. Именно Ахтармерз и подал первую здравую мысль за весь час бестолковой болтовни.

– Я думаю, что сначала следует понять, каким образом можно нейтрализовать засевшие в центральной цитадели войска противника, – размахивая крыльями, словно корявый вентилятор лопастями, проговорил он. – Нам в школе, на «Основах безопасности жизни», говорили, что при встрече с несколькими противниками следует сначала нейтрализовать слабейшего…

– Идиот у вас учитель, – фыркнул омоновец. – Слабые сами разбегутся, если ты сначала сильного завалишь.

– Ваня, не порть ребенка антипедагогическими высказываниями, – встрял в разговор мой Сеня. – Тем более что в данном случае он прав. Все равно, пока не придумаем, что с сельджуками, запершимися в центре города, сделать можно, из Антиохии выходить глупо. Давайте, действительно, болтать перестанем. Сейчас, Ванюша, сходим к Боэмунду, полюбуемся на запертых сарацин, а дальше видно будет.

– А мне чего делать? – спросил Попов.

– То же самое, что и вчера. Метлу… Тьфу ты, Святое Копье искать, – распорядился Сеня. – Только на этот раз старушек, пожалуйста, не трогайте. Хватит нам вчерашнего геморроя!

– Это не ко мне. Это к Горынычу, – пожал плечами криминалист.

– Вот только не надо во всех бедах меня обвинять, – обиделся Ахтармерз. – В лучшем случае такая линия поведения говорит о скрытых расистских и шовинистских наклонностях. А в худшем – все гуманоиды…

– Опять ты своими дурацкими словечками кидаешься? – ревом перебил его омоновец, отчего-то давно и страстно невзлюбивший термин «гуманоид». – Тебе в пасть булыжник затолкать или просто жевательницы твои поотрывать и выбросить?..

– А ну-ка, заткнулись все! – рявкнул мой Сеня, потеряв терпение.

Блин, может быть, к нему человеческого кинолога приставить надо? А то скоро он и сам хуже необученного питбуля кусать всех, кого ни попадя, начнет.

Впрочем, пусть рявкает. По крайней мере, на Жомова с Поповым это действует, и они меньше цепляются друг к другу и к посторонним. Вот и сейчас Ваня замолчал, равнодушно пожав плечами. Дескать, ну и пусть вас оскорбляют всякими иномирскими словечками, я заступаться не буду. А Андрюше затыкаться не пришлось, потому что и так уже давно молчал. Рабинович быстренько повторил задания на день и отправил всех делами заниматься.

К цитадели в центре Антиохии мы добрались за полчаса. Первым шел, естественно, я, за мной Жомов с Рабиновичем, на ходу горячо обсуждая возможности расправы с мирными сельджуками, а Ричард плелся последним, таща на себе мешок с нашими дневными пайками. Выглядела эта котомка куда внушительней, чем та, которую получил Попов. Это Фатима не могла оставить «своего красавчика» Жомова без надлежащего его росту и весу количества пищи. Узнай об этом Андрюша, он бы лопнул от ярости, но поскольку танцовщица сначала дождалась, пока Попов уйдет, а лишь затем сунула мешок Жомову, криминалист остался цел и невредим.

Боэмунда в этот раз долго искать не пришлось. То ли его остальные крестоносцы действительно комендантом гарнизона выбрали, то ли он славу заработал себе тем, что с нами часто общался, но место его дислокации знала каждая кошка. То есть к кому из ландскнехтов мы ни подходили, все совершенно точно указывали нам, где именно находится главный перстоносец. При этом, конечно, на наш мешок косились, от которого прямо за версту жареным мясом несло. У некоторых из крестоносцев слюни прямо до земли отвисали, круче, чем у сенбернара, и глаза такими бешеными становились, что приходилось на этих чревоугодников рычать. Иначе они бы точно кидаться на нас стали. При этом сожрали бы не только наши пайки, но и сам мешок, и Ричарда в придачу. Он-то запахом жаркого не меньше своей котомки пропитался!

– Сколько врагов в цитадели? – первым делом спросил Сеня, когда мы наконец добрались до ставки верховного главнокомандующего крестоносным гарнизоном.

– Это только одному богу известно, – развел руками Боэмунд и, поймав на себе испепеляющий взор Рабиновича, поправился: – Сейчас посчитаем… Сарацины, мать вашу в портовую таверну, выходи строиться на утреннюю поверку!

Несколько секунд я оторопело смотрел на перстоносца, не понимая: он с детства был дураком, или рыцарские турниры его таким сделали. С чего Боэмунд решил, что заклятые враги его распоряжениям подчиняться станут?.. Был бы у меня палец, я бы им непременно покрутил у виска. А так пришлось выказывать свое презрение недоумку путем установки персональных меток на его кожаных башмаках. Я уже и ногу задрать собрался, да так и застыл – на стены цитадели стали выбираться сельджуки и аккуратненько строиться в две шеренги… Мать моя сучка! Как же они тут без нас друг с другом воевали?

– По порядку номеров рассчи-тайсь! – сложив ладони рупором, рявкнул Боэмунд, едва увидев, что сарацины построились на стенах.

– Первый, второй, третий… – понеслось по рядам аборигенов, удаляясь от нас по кругу.

Я оторопело смотрел то на турок, то на перстоносца, совершенно не понимая того, что здесь творится. Интересно, что бы сказал товарищ Сталин, если бы немцы во время Второй мировой вот так вот беспрекословно команды наших военачальников выполняли?.. Сам себе на этот вопрос я ответить не мог. Для этого нужно было бы быть либо самим Сталиным, либо, по крайней мере, кавказской овчаркой. Уж они-то характер джигитов знать лучше других псов должны! Ну а пока я над этой проблемой размышлял, перекличка, сделав круг по цитадели, закончилась. Последний сарацин назвал свой номер – две тысячи третий – и один из турок сбросил вниз веревочную лестницу. Затем спустился по ней, подбежал к перстоносцу и вытянулся в струнку.

– Товарищ Боэмунд, расчет личного состава закончен, – доложил он. – Все подчиненные в наличии, за исключением Кирдык-паши, который опять сбежал в город к своему гарему.

– Ладно, найдем, вернем обратно, – хмыкнул перстоносец. – Вольно, разойтись!

Сарацин рванулся к веревочной лестнице, что-то удивленно лопоча на ходу, а Боэмунд хлопнул себя ладонью по лбу. Он явно хотел чем-то возмутиться, но позабыл, что на руке его стальная перчатка. А когда вспомнил, было уже поздно. Бронированная длань совершила стыковку с незащищенным лбом рыцаря, и тот свалился на брусчатку, мгновенно потеряв сознание. Нам пришлось потратить немало времени, чтобы привести перстоносца в чувство.

– На все воля божья, блин, – кротко вздохнул он, потирая ушибленное место. Перчатку, правда, в этот раз предварительно снял. – Вот только не знаю, на хрена Господу понадобилось лишать меня разума в такой момент?! Около меня же сам Ибн ал-Асир был, начальник презренных язычников, запершихся в цитадели.

– И чего же ты его не арестовал? – поинтересовался Ваня.

– Затмение нашло, – вздохнул Боэмунд. – Видите, как один ваш вид на людей действует? И я забыл о том, что передо мной враг, да и сарацины, думаю, с перепуга мне о своей численности доложили. Раньше они даже парламентеров впускать отказывались!

– Сеня, тогда, может быть, поговоришь с сарацинами? – спросил Ваня. – Глядишь, они нам и сдадутся. А нет, так мне недолго и пару стенок развалить.

Мой хозяин совету омоновца внял и попытался убедить неразумных хазар, то бишь турок, прекратить сопротивление и немедленно сдаться властям. Я-то уже знал, что из этой затеи получится, а наивный Сеня все еще верил в лучшее. Его ожидания не оправдались, и вместо немедленной сдачи сарацины демонстративно повернулись к нему спиной, а кто-то со стены еще и добавил, что со взяткодавцами они общаться не собираются.

Тогда ведение переговоров взял в свои мощные лапы Ваня Жомов. Однако и его попытки не увенчались успехом. К моему удивлению, омоновец довольно долго был хладнокровным, а когда наконец разозлился и собрался свалить стену цитадели тем же способом, каким мы обрушили в реку скалу, когда помогали Гераклу чистить конюшни, нам с Сеней пришлось Жомова удерживать. Все– таки это у омоновца башни нет, а у цитадели они имеются. И с этих башен на голову Жомова может не только кипящая смола политься, а и что-нибудь похуже. Например, вино. Ваня ведь такой бессмысленной растраты ценного добра не переживет и может получить себе острую сердечную недостаточность. А тогда – прощай ОМОН!..

– Вот видите, какие они? – поинтересовался Боэмунд, когда нам удалось немного успокоить Жомова. – Не только язычники и еретики, но еще и быдлястые варвары…

– Какие? – оторопел мой Сеня.

– Оба-на, классную я фразу придумал! – перстоносец опять хотел себя хлопнуть ладонью по лбу, но в этот раз сначала внимательно осмотрел свою лапу, проверяя, нет ли на ней железной перчатки, и только затем исполнил задуманное. – Писец, ко мне. Пиши: «Любезная моя Катерина Матвеевна…»

Я понял, что это надолго. Коротко тявкнув, я попытался объяснить Сене свою точку зрения, но хозяин на меня внимания не обратил. Он задумчиво смотрел на цитадель, делая в уме какие-то расчеты. А поскольку Рабинович при этом теребил кончик носа, я понял, что его вновь посетила какая-то гениальная идея. Теперь оставалось только одно – сидеть и ждать, пока умная мысль в голове Рабиновича уложится поудобнее, сформируется поконкретнее и будет готова к подаче окружающим. Жомову симптомы усиленной умственной деятельности моего хозяина тоже были знакомы, и Ваня, приготовившись к долгому ожиданию, собрался чистить пистолет. Правда, единственное, что он успел сделать, так это вытащить оружие из кобуры и вынуть из него затвор.

– Так, все ясно, – заявил Рабинович, осматриваясь по сторонам. – Если эти гады не хотят выходить, мы сделаем так, чтобы они не смогли выбраться из цитадели, даже если очень этого захотят.

– Это как? – удивился омоновец. – Перебьем всех, что ли?

– Проще, Жомов, проще, – усмехнулся Сеня. – Мы их запрем. – Он пнул Боэмунда, продолжавшего диктовать писарю текст послания своей супруге. – Очнись, норманнская морда. Собирай своих бойцов. Дело есть!

Боэмунда растолкать было очень сложно, но моему хозяину сделать это все-таки удалось. Сеня тут же изложил антиохийскому коменданту свою идею, и перстоносец просто запрыгал от радости, хотя, с моей точки зрения, велосипед Рабинович не изобрел. Он просто предложил построить вокруг центральной цитадели, занятой непокорными сельджуками, еще одну стену. Эта стена и должна была отделить город от центральной его части и запереть турок внутри их убежища.

Боэмунд отдал распоряжение, и работа тут же закипела. Перстоносец привлек к строительству каждого отдельно взятого предводителя крестоносного войска, выделив им различные участки стены. Собственно говоря, строило воинство Христово не стену, а скорее баррикады между домами, но получилось все равно эффективно. Ландскнехты старались изо всех сил, прельщенные тем, что после строительства им наконец дадут хоть что-то пожрать, и через пару часов все проходы от цитадели внутрь города были перекрыты трехметровой высоты завалами. Со стороны окраин на них еще хоть как-то можно было забраться, а вот сарацинам преодолеть баррикады и не потерять три четверти личного состава ни за что бы не удалось. Даже если бы крестоносцы выставили для охраны заграждений втрое меньше солдат, чем было в распоряжении Ибн ал-Асира. Сельджуки приуныли, а их предводитель заорал Боэмунду и прочим рыцарям, писавшим акт приемки сооружения:

– Ну и хрен с вами! На все воля Аллаха, а я с ним сегодня разговаривал, и он велел нам потерпеть. Все равно скоро город будет в руках Кылыч-Арслана и ваши баррикады окажутся бесполезны.

– Угу, – согласился с ним Сеня. – А еще я могу тебе сказать, что когда человек разговаривает с богом, это называется молитва. А когда наоборот – шизофрения!

– Ты давай не матерись, а то я таких слов не знаю, – крикнул в ответ со стены сарацин. – Я, между прочим, школу милиции не заканчивал.

– А тебя бы туда и не взяли, – парировал мой хозяин.

Я уже собрался вмешаться в их дискуссию и вразумить Рабиновича, объяснив, на какого именно обитателя детского сада он сейчас похож, но мне помешал Жомов. Он сказал Рабиновичу то же самое, что собирался говорить и я, только в более парламентских выражениях. Сене пришлось согласиться с доводами друга. Тем более что первая проблема была решена. Запершихся в цитадели сарацин можно было больше не опасаться, и теперь нам предстояло решить другой вопрос: что делать с войском Кылыч-Арслана, обложившим Антиохию со всех сторон?

Как вы уже заметили, я всегда был очень сообразительным псом, не умирая при этом от излишней скромности. Однако в этот раз и мне было непонятно, что мы можем сделать с многотысячной армией сарацин, многократно превосходящей рыцарские войска. Горыныча, конечно, на них можно напустить, но турки – народ горячий. Может быть, сначала и побоятся немного трехглавого летающего монстра, вперемежку с нравоучениями изрыгающего из своих пастей огонь, но скорее всего очень быстро освоятся и попытаются сбить невиданное доселе чудище. Мы бы, наверное, в общей сутолоке, устроенной Ахтармерзом, и смогли бы удрать, но в таком случае потеряли бы нашу летающую керосинку. А этого и по техническим причинам допускать нельзя было, да и просто жалко Гварнарытуса.

Поэтому придумывать нужно было что-то другое. Более эффективное и безопасное. А как это сделать, я не знал. Похоже, не знал и Сеня. Немного потоптавшись около баррикад, он махнул рукой и позвал нас на городские стены. Боэмунд пошел с нами.

Чтобы увидеть воинство Кылыч-Арслана, мне пришлось передними лапами опереться на парапет между зубцами стены. Зрелище было впечатляющим. Не знаю, как на других участках, но прямо напротив нас стояли такие войска, что, вздумай Боэмунд им устроить поверку, как это сделал с турками в цитадели, ответа пришлось бы ждать до завтрашнего утра. Честное слово, мы были в ловушке, как кот на мусорном бачке посреди стаи разъяренных бультерьеров. И сбежать не получается, и оставаться на месте нельзя – бачок того и гляди уронят. Вот такая вот ситуация!..

– Ваня, как ты думаешь, есть какой-нибудь шанс вырваться отсюда? – с какой-то безнадежностью в голосе спросил у Жомова мой хозяин.

– Дай мне взвод автоматчиков и вертолет для прикрытия, – попросил омоновец, но Сеня его перебил:

– Ага, а еще тактические ракеты, танковую бригаду, ядерный чемоданчик президента и шутовской колпак, – съязвил Рабинович. – Губозакатывателя тебе, Жомов, не хватает. И мозгов. Я серьезно с тобой разговариваю, а ты меня байками кормишь. Еще раз спрашиваю, что делать– то будем?

– Выпить бы не помешало, – пожал плечами омоновец. – А то башка на сухую варить отказывается.

– Кому чего, а Жомову пол-литра, – Сеня развел руками и посмотрел на Боэмунда. – В общем, так, рыцарь, мы обедать, а ты собери пока всех военачальников в кучу. Будем совет держать. Какой-нибудь выход да найдется.

Что ж, отрадно слышать, что разума Рабинович еще не лишился. Время перевалило уже за полдень, и у меня, если честно, в животе такой же бунт начинался, как в Эльфабаде – какая-то одна сволочная кишка начала жаловаться на пустоту и все остальные органы взбаламутила. Они мне тут же такую акцию протеста устроили, что, честное слово, будь я немного похуже воспитан, у кого-нибудь из крестоносцев кусок окорочка бы отгрыз. И хрен с тем, что я человечину не люблю. Есть-то что-то надо!

Не прощаясь, мы расстались с Боэмундом и направились в караван-сарай, а там нас ждал сюрприз. Первым, кого мы увидели, когда переступили через порог, был Попов, ходящий хвостом за Фатимой и выклянчивающий хоть один, хоть самый маленький кусочек мяса!.. Ну не оборзел? Ладно, мы припасами, выделенными нам утром, со строителями баррикад поделились, а этот проглот когда успел свою долю сожрать? Опять через каждые десять шагов присаживался и исключительно от скуки припасы через себя пропускал?

– Не понял. Попов, ты что здесь делаешь? – Сеня хоть и не понял мои слова, но суть намерений уловил. – Ты нашел Копье? Или опять вас какая-то старушка метлой напугала?

– Дать бы тебе по ушам или еще лучше по длинному носу, чтобы не хамил, да руки лень поднимать, – обиженно буркнул Попов.

– Ты не уклоняйся от ответа, – не унимался мой хозяин. – Почему в караван-сарае торчите? Дел больше нет?

– Нет! – неожиданно зло огрызнулся Андрюша. – И дел нет, и Копья этого проклятого в Антиохии нет.

– Как это нет? – оторопел мой хозяин.

– А вот так и нет, – развел руками криминалист. – Никак нет. Не было и не будет. Дезу вам подсунули…

– Ну-ка, расскажи подробней! – распорядился Рабинович, и Попову пришлось отчитываться…

Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Попове и котлете… Это я так, от безысходности срифмовал, а на самом деле нам не о котлете горевать надо было, а о судьбе своей загубленной. То, что рассказал о своих похождениях Андрюша, настроение нам поднять никак не могло – судя по всему, Святого Копья в Антиохии действительно не было. И лично меня это насторожило.

Андрюша с Абдуллой и Горынычем начали прочесывание города с того самого места, где вчера закончили свои поиски. Правда, сегодня Попов проявил удивительную смекалку. Он посадил Ахтармерза в большую корзину, в которых на рынок возили виноград, поставил эту корзину на тележку и заставил Абдуллу это сооружение таскать по городу. Поиски сразу пошли быстрее, потому что Ахтармерз мог постоянно держать себя в нужном состоянии, не показываясь при этом никому на глаза. Правда, каждый встречный-поперечный провожал тележку голодным взглядом, видимо, считая, что внутри корзины находится что-то съестное, но связываться с толстым головорезом в погонах, к тому же с другом самого сэра Дурная Башка, ни один крестоносец не решился.

Таким образом филиал нашего каравана кочевал с улицы на улицу, методично прочесывая один район за другим. Пару раз Горыныч просил сарацинского рикшу остановить транспорт, чтобы четче уловить какой-либо импульс, но все это было ложной тревогой. В первый раз сигнал исходил от местного дурачка, который упорно утверждал, что он Будда, и распевал на улицах мантры. Второй раз Горыныч уловил сигнал от чудотворной плачущей иконы в единственном антиохийском христианском храме, у которой монах менял подводные трубки и при этом яростно чертыхался. Ну, а в третьем случае поисковая экспедиция наткнулась на заблудившегося муллу, без особого успеха призывавшего крестоносцев к намазу. Больше с Поповым и компанией ничего примечательного не произошло, и к тому времени, когда они замкнули круг, необследованной оставалась только цитадель, занятая сарацинами.

– А говоришь, Копья нет, – прервал рассказ Попова омоновец. – Значит, там, в цитадели, оно и лежит. Сеня, брать эту малину нужно. Вломимся, положим всех на пол, заберем, что нужно, и умотаем. А сарацины пусть и дальше там сидят. Они нам не мешают. И вообще, мы тут не обязаны закон представлять. Все-таки еще с Египта мы сами себя в отпуск отправили.

– Не надо ничего штурмовать, – теперь уже Андрюша оборвал Жомова. – Обследовали мы уже цитадель. Ничего и там нет.

– Это как же вы внутрь попали? – оторопел омоновец.

– А никак и не попадали, – усмехнулся криминалист. – Другие способы есть… – Он продолжил свой рассказ, а нам пришлось внимательно слушать.

После того как выяснилось, что единственным местом хранения Копья в Антиохии может быть только центральная цитадель, Попов одновременно и облегченно вздохнул, и уныло перекосился. Первое с ним случилось от того, что Андрюша понял – больше по раскаленным улицам бегать не придется. Ну а огорчился Попов потому, что знал: цитадель занята недоброжелателями, и для того, чтобы попасть туда, придется либо снова лазить по стенам, либо штурмовать их. Что еще более неприятно. Однако Горыныч криминалиста успокоил.

– Есть один выход, – сообщил он расстроенному Попову и выжидательно застывшему Абдулле. – Если вы меня поднимете на какую-нибудь возвышенность, с которой будет хорошо видна цитадель, я смогу не только понять, есть ли там Копье, но и точно определить его местоположение.

– А почему же ты с самой Антиохией так не сделал? – оторопел криминалист.

– Во-первых, мне нужно видеть объект целиком, чтобы снимать с него паранормальные показания, а на такую высоту, с которой Антиохия будет видна целиком, мне просто не подняться, – с достоинством ответил Горыныч. – А во-вторых, вы же мне сами показываться перед местными жителями запретили.

В общем, Попову можно было радоваться тому, что по городу он бегал не зря, да и рыскать по цитадели в поисках Святого Копья в окружении разъяренных сарацин ему тоже не придется. Ну а нужную возвышенность для обследования внутренней крепости нашли очень быстро. Абдулла отвел Андрюшу с Горынычем к самой высокой городской мечети, которая к тому же находилась поблизости от укрепления в центре города. Оттуда Попов и наблюдал за построением баррикад вокруг цитадели, пока Ахтармерз сканировал ее.

– Ничего нет, – почти плача, доложил криминалисту Горыныч, едва закончив обследование. – Абсолютно никаких признаков паранормальности ни в самой Антиохии, ни в цитадели.

– Ты не ошибся? – снова оторопел Попов.

– Обижаете, гражданин начальник, – оскорбился трехглавый уловитель ненормальностей. – Я хоть и второгодник, но искать мать по паранормальным излучениям любой слепой младенец умеет. Этому не учат. Это у нас в крови!..

Попов закончил рассказ и замолчал. Ахтармерз подтвердил его слова и тоже заткнулся. Остальные с самого начала и слова не проронили, поэтому окончание повести было встречено минутой молчания. Разве что флаги в знак траура никто не догадался приспустить! Тишина длилась довольно долго. Она настолько затянулась, что заставила Фатиму выглянуть из кухни и проверить, не умерли ли ее спутники. А удостоверившись, что все живы, танцовщица послала Жомову воздушный поцелуй и исчезла за занавеской. Мы сидели в тишине еще пару минут, а потом Сеня нарушил молчание.

– Что-то здесь одно с другим не вяжется, – проговорил мой хозяин, и все подняли на него глаза. – Не может такого попросту быть. Лориэль ясно сказал, что Святое Копье находится в Антиохии, а он еще никогда не ошибался.

– Так, может быть, этот маленький хмырь и появлялся у стен Антиохии, чтобы поставить нас в известность об изменившихся планах? – предположил Попов. – Может, они сами эту штуковину на место вернули?

– Вряд ли, – возразил Рабинович. – Эльф же сказал, что Копье связано с нашими похождениями и вернуть назад его никто, кроме нас, не сможет. Вот только куда оно делось? Не с мусором же его из города коммунальщики вывезли?..

Умница ты, Сеня! Именно с мусором. Ну и дураки же вы, гомо сапиенсы. Это же очевидно. Да и я не лучше был, раз с самого начала такой простой вещи не понял!.. Впрочем, орать я мог сколько угодно, но положение дел от этого не менялось. Нужно было действовать. И я, истошно завопив, бросился прочь из караван-сарая. Остановившись в дверях и убедившись, что менты двинулись за мной, я помчался вдоль по улице. Теперь-то они от меня не отстанут, а я одну нашу проблему решу. И пусть потом кто-нибудь посмеет сказать, что я больной или у меня голова плохо работает!..

Глава 6

– И куда это твой пес бешеный всех нас гонит? – пыхтя, поинтересовался Андрюша Попов, едва успевая за бегущими по улице друзьями. – Может, он в туалет захотел или сучку какую унюхал, а мы за ним несемся, как на пожар? Все, хватит. Не побегу дальше.

– Я тебе не побегу! – Ваня подтолкнул его в спину. – Помчишься у меня еще быстрее, чем сайгаки по Северному полюсу бегают. Перемещай конечности в темпе. Мурзик знает, что делает.

– Е-мое, как он запел?! – возмутился Андрей. – А не ты ли, Ваня, еще недавно твердил, что пес болеет? Что это ты свое мнение вдруг изменил?

– Я знаю, когда Мурзик болеет, а когда здоровый ходит, – тоном, не терпящим возражений, ответил омоновец. – Сейчас он здоровый, поэтому беги, куда пес зовет. Молча.

Криминалист в ответ тихо ругнулся, но движение продолжил. Хотя бы потому, что ему и самому было интересно узнать, куда это они все так несутся. Случалось, конечно, что на Мурзика снисходило озарение и пес делал то, что ментам не под силу было, но сейчас Андрюша не верил, что из этой пробежки что-нибудь толковое получится. Да и с чего бы ему получиться? Сидели себе, о Лориэле говорили, а тут этот барбос страшный как с цепи сорвался. Вскочил, заорал и куда-то помчался. А нормальным людям теперь страдать из-за него приходится.

Мурзик этих мыслей криминалиста, конечно, не слышал и поэтому продолжал мчаться вперед. Временами он приостанавливался, чтобы понюхать воздух и подождать отставших друзей, а затем вновь увеличивал темп бега. Менты старались не отставать, но когда они третий раз пробежали мимо одного и того же места, даже в душу самых стойких начало закрадываться сомнение: а не решил ли пес с ними, мягко говоря, пошутить. Однако Мурзик явно имел какую-то цель, начиная этот забег, и упорно к ней продвигался. Пусть и окольными путями. Наконец, после получасовой пробежки по улицам Антиохии, пес замер перед какой-то покосившейся дверью, ведущей в маленький дворик. Абдулла тронул Попова за плечо.

– Ваше святейшество, да хранит Аллах то, что у вас от мозгов осталось, мне знакомо это место, – шепотом проговорил он. – А вам оно ничего не напоминает?

– Напоминает. Гибрид эшафота с гильотиной, вступивший в законный брак с электрическим стулом, – буркнул Андрей и толкнул Рабиновича: – Сеня, давай-ка свалим отсюда по-быстренькому. Здесь та самая бабка живет, которая нас метлой гоняла. И как только Мурзик ее нашел?

– Да ты, наверное, вчера вечером так запахом старухиной метлы пропитался, что мой пес его теперь на всю жизнь запомнит, – предположил Рабинович и оказался не очень далеко от истины. – Мурзик, и какого хрена тебе тут понадобилось?

Пес коротко тявкнул: дескать, неужели, идиоты, вы до сих пор ничего не поняли? Сеня удивленно посмотрел на своего верного четвероногого друга и решил довести дело до конца. Он толкнул калитку, но она оказалась заперта. Жомов тут же стал примериваться к ней плечом, чтобы войти внутрь привычным и самым любимым у омоновцев способом, но Сеня его остановил и прислушался. За забором раздались шаркающие шаги, а затем калитка чуть-чуть приоткрылась. В щели между ней и забором появился старческий слезящийся глаз, пристально посмотрел на непрошеных гостей, сфотографировал Сенину дежурную улыбку «а-ля Оскал Идиота», а затем поспешно скрылся. Из-за забора вновь донеслись шаркающие шаги – сначала удаляющиеся, потом приближающиеся снова, – и только после этого калитка распахнулась настежь, предоставив российским милиционерам полюбоваться на разъяренную фурию с метлой в руке.

– Ах вы, супостаты поганые! – завопила бабка, замахиваясь на Попова с Абдуллой этой самой метлой. – Мало вчера тут безобразий поучинили, так теперь еще и дружков привели? Вот я вам сейчас покажу, где кузькина мать зимует. Получите у меня от рака уши!..

– Сеня, я тебя предупреждал, что у нее маразм, – испуганно проговорил Попов. – Валим отсюда. Не хватало нам еще со старухами воевать.

– Подожди. Сейчас Му… – начал было Рабинович, но ему пришлось заткнуться, поскольку бабка едва не пришибла его своей метлой.

Сене удалось увернуться, а вот Ричард, с наивным детским любопытством заглядывавший ему через плечо, получил на всю катушку. Бабулина метла въехала ему точно в нос. То ли от неожиданности, то ли оттого, что у старухи рука тяжелая была, но Ричард после ее удара покатился по булыжной мостовой. Обратным движением бабулька-живчик попыталась снова достать Рабиновича, который ей почему-то меньше всех приглянулся, но Сене удалось увернуться и на этот раз. Зато досталось Абдулле, который не вовремя попытался спрятаться за широкую Ванину спину. Сарацин тоже кувыркнулся и закончил движение, скорчившись в пыли под забором.

– Вот это бабка дает! – совершенно искренне восхитился омоновец, стоявший на месте, словно дубовый столб. – Сеня, ты поаккуратней с ней. Мне кажется, старушка сейчас находится в такой спортивной форме, что легко тебя в нокаут отправит.

Вот тут самоуверенность и подвела Жомова. Он возвышался над бабулькой, словно Джомолунгма над песчаной дюной, и уж чего-чего, а старухиной метлы совершенно не боялся. А зря! Описав дугу, веник-переросток опустился прямо Ване на колено, и несокрушимый омоновец полетел вниз, словно пластмассовая кегля. От такого кощунства Сеня с Поповым не только потеряли дар речи, но и лишились на несколько секунд способности к передвижению. Неизвестно еще, что за погром учинила бы сухонькая старушка, но едва Жомов оказался на земле, Мурзик бросился вперед и мертвой хваткой вцепился в черенок метлы. К удивлению ментов, ожидавших, что бабулька, по крайней мере, через городскую стену пса перебросит, вырвать метлу из зубов Мурзика она не смогла.

– А ну, супостаты окаянные, уберите сейчас же своего зверя клыкастого! – завопила старуха. – А то милицию на вас позову.

– Не надо никого звать. Мы и есть милиция, – стараясь натянуть обратно на лицо свою знаменитую улыбку, проговорил Рабинович. – Причем при исполнении. Так что вы, уважаемая, за нападение на представителей органов власти можете и под суд попасть.

– Этак любой дурак скажет, что он милиционер, – не поверила кинологу бабка. – Удостоверение покажи!

– Пожалуйста. – Сеня достал «корочки» из кармана и, раскрыв, показал старухе. Однако бабку это не удовлетворило.

– Чего ты всякую гадость мне под нос суешь? – возмутилась она. – Я что, по-твоему, читать должна уметь? И вообще, не знаю я никакой милиции-юстиции. Боэмунда сюда зовите. Он тут единственный христианам защитник и соответственно отец родной.

– Что-то зеленоват он больно для вашего отца, – ехидно проговорил Попов, не сумевший простить старухе свое вчерашнее позорное отступление. – Когда это он вас зачать умудрился?

– Ах ты, гад! – возмутилась бабулька. – Умничать вздумал, супостат? Мало тебе прошлый раз досталось? – И старуха предприняла еще одну безуспешную попытку вырвать метлу из зубов Мурзика. Попов понимал, что это ей не удастся. Однако на всякий случай решил поберечься.

– Но-но-но, – завопил он, отступая на шаг. – Без рук, пожалуйста. Вам же сказано, что мы при исполнении.

И тут бабулька повела себя крайне странно. Выпустив метлу, она бросилась к Андрюше и, схватив его за плечи, начала ощупывать руки. Криминалист от такого оборота событий и вовсе растерялся. Причем до такой степени, что даже сопротивляться старухе не мог. А та, прощупав конечности Попова от плеча до кончиков пальцев, вдруг завопила:

– Вот несчастненький ты мой! Прости меня, дуру старую. Прости, родненький. Я же, когда вас с Кешей… – Бабка запнулась. – Так о чем это я?.. Ах, да! – И снова запричитала: – Не знала я, что ты без рук. Не ведала, что ты свои рученьки в боях за родину потерял и теперь с корявыми протезами по городу ходишь. Ой, позорище на мою седую голову! Калеку вчера по улице гоняла, и Господь глаза мне не открыл. Пойдем, мой миленький, в дом. Сейчас я тебе какую-нибудь милостыньку подам. У меня вон штаны старые от деда остались. Хорошие. Дырок всего семь штук. Но больших. Впрочем, ты все равно без рук. Тебе их только удобней надевать будет.

– Ты чего, бабка, охре… – начал было Попов, но Сеня легким шлепком по губам закрыл ему рот. И прежде чем старуха или Попов попытались возмутиться, проговорил, больше обращась к бабульке, но делая Андрюше выразительные знаки бровями:

– Бабушка, я убогого не обидел. – Он широко улыбнулся. – Он меня сам просил по губам его бить, когда он матерные слова говорить станет.

– Что ж, правильно, – хмыкнув, согласилась бабуля и снова повернулась к Попову: – А ты уж, сынок, не ругайся. Знаю, тебе много выстрадать пришлось, но Господь наш кротких любит. Им чего-то там, запамятовала чего, но на небе воздастся. Что-то там они унаследуют. Но тебе ждать, пока туда попадешь, не надо. Пойдем, будешь штаны от моего деда наследовать.

– Бабуль, не надо ему штанов, – прежде чем Попов успел открыть рот, заявил кинолог. – Ему метла нужна.

– Это зачем безрукому метла? – Бабка подозрительно перевела взгляд с одного на другого. – Обманываете старуху, супостаты?

– Ни в одном глазу! – заверил ее Рабинович и хотя бы в этом был честен. – А метла ему, бабушка, нужна для самоутверждения и самопропитания. Вот вы сами подумайте, кто в наше-то время безрукого на работу возьмет? Скажут, что он делать ничего не умеет. А Андрюша зажмет метлу культями и начнет двор подметать. Тут его и уважать станут, и кусок хлеба на пропитание дадут.

– И то верно, – согласилась старуха. – Хорошая, конечно, у меня метла. Никогда не уставала, когда двор ею мела, но убогому она нужней будет. – И протянула супервеник кинологу. – Бери, сынок. Чай, научишь калеку метлой-то пользоваться?

– Ага, – радостно согласился Сеня и тут же осмотрел черенок, ища подтверждения своим догадкам. – Бабуль, а тут железочка раньше была. Она у тебя не потерялась случайно?

– А ты откуда про железку знаешь? – Теперь была бабкина очередь впадать в ступор. – Постой, постой. Что-то мне фейс твоего лица знаком. Это не ты случайно Гульнаре ребеночка сделал и сбежал?

– Если случайно, то он мог, – встрял в разговор Жомов, который уже понял, что именно Сеня держит в руках, и с полным правом мог считать недействительным свое поражение в схватке со старухой. – Намеренно он ни за что бы не стал, а вот случайно проколоться иногда получается. Но Гульнара тут ни при чем. Так где железочка, бабуля?

– Точно не ты? – Старуха пристально посмотрела в лицо Рабиновича, и тот с самым честным видом отрицательно потряс головой. И второй раз не соврал. У Сени даже ни одной знакомой Гульнары не было.

– Ну, лады тогда, – облегченно вздохнула бабуля. – Ждите тут. Сейчас я вашу железяку поищу. Еле-еле ее с палки сковыряла. Палка-то хорошая. Один конец даже заточен, чтобы было проще в метлу вдевать. А вот какой дурак на нее железку прицепил, я до сих пор не знаю…

– Говорю же, маразм, – шепотом поставил диагноз Попов, глядя в спину удаляющейся бабки. Сеня в ответ только рукой махнул.

Старушки не было довольно долго. Ричард с Абдуллой, чьи лица были удостоены соприкосновения со Святым Копьем, пусть и в несколько неправильном виде, уже пришли в себя и удивленно переглядывались, все еще не понимая, как это дряхлая бабка могла отправить их в нокаут. Жомов удивленно вертел в руках древко, пытаясь понять, по какому принципу работает этот механизм, а Сеня, утомленный ожиданием, уже собрался пойти и проведать старушку, чтобы узнать, не нужна ли ей помощь, но как раз в этот момент бабка вернулась. В руке она несла какой-то покореженный и проржавевший кусок металла, в котором наконечник копья мог узнать только человек с богатым воображением.

– Вот она, ваша железяка, – проговорила бабуля, торжественно протягивая наконечник Рабиновичу. – Я ее, правда, чуток помяла. Кувалдочкой, когда снимала. Но это ничего. Нужна она вам, вы ее сами в божеский вид приведете, а не сможете, кузнеца попросите. Хотя он у нас пару лет назад умер. Телегой задавило, когда он у лошади подковы менял.

– Спасибо, бабуля, калеки всего мира тебя не забудут, – заверил старушку Сеня и попрощался.

Пару минут, пока старушка стояла в дверях, друзья шли молча. И лишь когда завернули за угол, дали возможность чувствам вырваться на волю. Все захохотали и, толкая локтями друг друга, принялись обсуждать все перипетии добычи Святого Копья. Больше всего шуток досталось, конечно, на долю Жомова с Поповым, но ни тот, ни другой на них не обижались. Ваня потому, что твердо себя убедил не считать поражением падение на мостовую от удара метлы, а Андрюша был очень рад, что ему этой метлой не досталось, и на издевки совершенно внимания не обращал.

– Да-а, – протянул он, когда ерничание Рабиновича несколько иссякло. – А ведь лучшего хранителя Святого Копья эльфам нельзя и придумать было. Ну кому в голову могло прийти искать этот артефакт у сумасшедшей старухи, да еще замаскированным под метлу. Весь город можно было по кирпичику разобрать, а о такой ерунде и не догадаться.

– Меня, блин, другое волнует, – перебил его омоновец. – Интересно, почему даже древко от копья такой сногсшибательный эффект дает и можно ли будет его как-нибудь против сарацин использовать?

– А хорошая мысль, – хмыкнул кинолог. – Попробуем сегодня эти вопросы на общем собрании рыцарского состава выяснить.

– Ты что, собрался им про Копье рассказать? – опешил Попов. – Нам только не хватало того, чтобы весь белый свет о нашей находке узнал.

– Да не волнуйся ты, – заверил его Рабинович. – Никто ничего не узнает. Я все по высшему разряду сделаю.

– Как со старушкой, например, – буркнул Попов, но дальше свою мысль развивать не стал.

Время, оставшееся до совместного совещания с рыцарями, друзья провели по-разному. Жомов с Поповым, с лету не сумев придумать ничего стоящего по поводу снятия осады с недавно захваченной Антиохии, просто бездельничали. Омоновец принялся гонять Ричарда, пытаясь сделать из неуклюжего ландскнехта хотя бы какое-нибудь подобие бойца, а Андрюша упорно отбивался от Абдуллы, старавшегося вытянуть из «святого отца» все тайны христианской религии.

Единственным, кто пытался работать головой, был Сеня. Рабинович, конечно, злился на то, что принятие решения и, как следствие, всю ответственность за происходящее друзья свалили на него, но уж коль назвался груздем, полезай в кузов. Сене в кузов не хотелось, поскольку он любил мягкие места, причем рядом с водителем, но искать выход из ситуации, то бишь Антиохии, кроме него, было некому.

– Да ну ее, эту осаду, на хрен! – сдался в конце концов и кинолог. – Сначала послушаем, что умного рыцари скажут, а потом будем голову ломать.

На общее собрание решили идти все вместе, рассчитывая на то, что одна голова хорошо, а… Может быть, в толпе таковая хоть у кого-нибудь да найдется. С собой взяли даже Горыныча, упаковав его в корзинку и завалив сверху лепешками, которые впоследствии будут розданы рыцарям в качестве премиальных. Попов, правда, воспротивился, заявив, что Ахтармерз всю пищу сожрет раньше, чем совещание начаться сумеет, но Горыныч принял такой оскорбленный вид, что на Андрюшины опасения было решено внимания не обращать.

Фатима, увидев, что все мужчины экспедиции куда-то втихую сваливают, устроила истерику, требуя взять ее с собой. Но Сеня в этом вопросе проявил завидную твердость и, дабы не отвлекать рыцарей от дела созерцанием девичьих прелестей, наотрез отказался брать танцовщицу с собой. Более того, чтобы какой-нибудь супостат не вздумал Фатиму обидеть, Рабинович хотел оставить ей Абдуллу с Ричардом в качестве телохранителей, однако этот номер у него не прошел. Фатима в отместку за то, что подлые мужики лишили ее заслуженного развлечения, охрану прогнала.

– Глаза бы мои вас всех не видели. До вечера, – заявила она. – Возвращайтесь быстрей. Мне же тоже интересно узнать, о каких бабах треплются мужики, когда вместе собираются.

Рабинович только фыркнул, но ничего на подобное заявление отвечать не стал. Он просто собрался и вышел из караван-сарая, жестом позвав друзей за собой. Путь до штаб-квартиры Боэмунда, где и было назначено собрание, занял у ментов чуть больше получаса. Раздумывая над проблемой снятия осады, все трое не произнесли за это время и двух десятков слов. Правда, о сарацинах размышляли только Жомов с Рабиновичем, а вот Попов глаз не сводил с корзинки, полной лепешек, похоронивших под собой Горыныча. Нес ее Абдулла, и Андрюша все время заглядывал под тряпицу, которой была завязана корзина сверху. Попов всю дорогу пытался решить одну лишь проблему: уровень съестного внутри тары не уменьшается оттого, что Ахтармерз действительно держит свое обещание, или потому, что трехглавый монстр, пожирая еду, потихоньку увеличивается в размерах, дабы пропажу съестного скрыть? Решить этот вопрос без прилюдного вытряхивания Ахтармерза из корзины Андрей не мог и потому всю дорогу был мрачен.

Не стал он радостней и тогда, когда, усевшись за общий стол вместе с рыцарями, смог все-таки запустить пальцы в корзину и на ощупь определить, что размеры Ахтармерза остались прежними. Действительно, как тут можно утешиться? Горыныч, может, лепешек и не жрал, но намерение такое, несомненно, имел. Тут-то впервые Андрей понял, как плохо российскому милиционеру от того, что за намерения еще никого не судили. Закона такого нет! Вот поэтому-то в ходе всего собрания Попов не слушал, что говорят рыцари, а мечтал о том, как введет такой закон, едва успеет стать министром внутренних дел или, на худой конец, президентом страны. И самой жесткой мерой наказания в новой статье будут караться люди, помыслившие, например, о том, что сосед в трамвае мог бы и поделиться с ними чебуреками.

– Позвольте, я сначала доложу обстановку в войсках, – начиная собрание, предложил Боэмунд. – Войска страдают от голода и потому полностью деморализованы. Армия разлагается. Причем особенно сильно та ее часть, которая из-за несоблюдения элементарных правил гигиены довела свои конечности до ампутации. Практически единственными боеспособными единицами в наших войсках являются рыцари, их оруженосцы и прочая челядь, которых в общем количестве не наберется больше двух тысяч человек.

– А какова численность войска Кылыч-Арслана? – тактично поинтересовался Сеня.

– Порядка ста тысяч человек, и это еще не предел, – по-военному отрапортовал перстоносец. – К туркам каждый день подходят подкрепления, видимо, сгоняемые под стены Антиохии из ближайших населенных пунктов. Промедление смерти подобно. Если мы сейчас не сделаем ничего, скоро предпринимать что-то и не нужно будет. Наши войска ослабнут от голода. И даже если мы сможем заставить драться всех до последнего ландскнехта, турки все равно задавят нас численностью.

– А сколько солдат у вас в армии вообще? – спросил Иван, не желая оставаться в стороне от развития событий. Боэмунд ответил.

– Маловато. Маловато будет, в натуре, – почесал затылок Жомов. – Надо понимать, у вас не только тактических ракет нет, но и какой-нибудь элементарный пулемет, срочно требующий починки, тоже не водится?

Сеня скорчил страшную рожу, но Иван в ответ состроил такую невозмутимую мину, что стал похож на статую Командора, забывшую о том, на хрена она вообще с кладбища в город выбралась. А вот Боэмунд, не понявший из Ваниной речи ни слова, напротив, сделал сочувствующий вид и разочарованно поцокал языком. При этом он не спускал глаз с других крестоносцев, как бы давая им понять, что он, дескать, общается с чужестранцами на равных, поэтому вы (то бишь все остальные рыцари) должны выказывать перстоносцу максимум уважения.

– Значит, если мы не сможем заставить ландскнехтов выйти на бой, то будем сметены в пару секунд, – оставив омоновца в покое, задумчиво проговорил Рабинович, обращаясь ко всем собравшимся сразу. – А если поднимем?

– Со стороны Константинополя к нам движется подкрепление, – проговорил один из рыцарей, то ли Роберт Нормандский, то ли Роберт Фландрский. – Если хотя бы часть рыцарей сможет прорваться к нам, то дело крестового похода не умрет. Мы уже через пару дней сможем вернуться в Антиохию и вновь выбить отсюда сарацин. Вопрос в том, как поднять ландскнехтов? Уговоры на них не действуют, телесные наказания тоже. Да и нечего там уже наказывать. На каждом только кожа да кости остались. А таких людей бить – только палки о них ломать…

– Помню, случай один у меня был, – перебил крестоносца Ричард и, не обращая никакого внимания на сердитое шипение Рабиновича, поднялся со своего места. – Мы тогда городок один осаждали. У меня под началом тысячи три мечей было, а в городке – раз в пять меньше защитников. Однако преодолеть сопротивление осажденных мы никак не могли. У солдат начал падать боевой дух и дисциплина. Я, хоть и наказывал каждого первого, кто под руку попадался, воодушевить свои войска так и не мог. Поэтому мне оставалось только связаться со святым Георгием и попросить его вдохновить моих людей. Мы с Жориком на короткой ноге, поскольку его папа с моим отцом вместе на свадьбе у Девы Марии гуляли. Так вот, святой Георгий лично мне отказать тогда не мог. Он явился по первому требованию и воодушевил солдат тем, что впереди них бросился в бой. Городок мы тогда взяли легко. Вот я у вас и хочу спросить, не имеет ли кто-нибудь знакомых на небесах?

– Вот и позови своего Георгия, – предложил кто-то из толпы. – Пусть спустится с небес и сарацинам жару задаст.

– Не могу, – пожал плечами Ричард. – Во-первых, я тут не командую, а святой Жорик слегка зажрался и ни с кем, кто чином младше бригадного генерала, разговаривать не хочет. Я могу только раз в год с ним общаться, и то только согласно божественной воле. Георгий Победоносец, правда, для меня как для друга детства всегда второй шанс дает. То есть позволяет с ним связываться не один, а два раза в год. И то для этого нужна очень критическая ситуация. Иначе я и единственного раза в год лишусь.

– Ты это все придумал или соврал? – поинтересовался Жомов у своего оруженосца, когда тот закончил говорить и сел на свое место. Однако ответа Ваня так и не дождался, поскольку раньше, чем пятая точка Ричарда коснулась посадочного места, Сеня захохотал.

– Святой Георгий, значит? Здорово! – восхитился он и обвел глазами собравшихся. – Значит, если появится какой-нибудь святой, ваши войска пойдут в атаку?

– Так точно, – согласился с ним Боэмунд. – Да не просто пойдут, а на крыльях помчатся!

– Отлично. Будет вам завтра святой, – самодовольно улыбнулся Рабинович. – А пока расскажите мне, что такое Святое Копье. Есть тут кто-нибудь, владеющий информацией?

– Есть. Например, я. Епископ Андрей, – встал и представился тучный мужчина, отдаленно напоминавший Попова. – Святое Копье является тем оружием, которым был добит Иисус, распятый на кресте. С тех пор в это Копье влилась святая сила. И если воин, владеющий им, сражается против врагов Христовых, то он становится абсолютно неуязвимым для их оружия, и его удар наливается божественной разрушительной мощью. К несчастью для нашего воинства, это уникальное оружие пропало и находится где-то в Иерусалиме. Думаю, если бы мы обладали им, то никакая сарацинская армия не смогла бы остановить наше победное шествие. Еще могу добавить…

– Садись, пять, – оборвал речь епископа кинолог и снова обвел взглядом рыцарей. – Сейчас вы получите немного лепешек. Самим их жрать запрещаю. Раздайте самым слабым и убогим солдатам, а завтра соберите все свои отряды на южной стене. Будет вам и чудо, будет и святой. На этом собрание закончено. Всем разойтись по местам, а мы пока пойдем пообщаемся с кем-нибудь из архангелов…

По дороге назад Сеня подробно изложил свой план Жомову. Задумка была проста, как все гениальное, и должна была дать войскам крестоносцев возможность снять осаду, а ментам – выйти из Антиохии. Правда, для этого пришлось бы рискнуть жизнью многих людей, но Рабиновича это не волновало.

Во-первых, из того, что он знал о крестовых походах, следовало, что люди тут и без его помощи резали друг друга неплохо. А во-вторых, Рабинович совсем не боялся угрызений совести за такой поступок, поскольку твердо знал, что стоит им вернуться домой, как в Первом крестовом походе все нормализуется. Мертвые станут живыми. Ну а тем, кто погибнет позже, просто не повезло. Они и займут вакантные места, осовободившиеся в раю или аду. То есть из-за российских ментов в мрачном средневековье ничего не изменится.

Эта ночь была бессонной для всех членов экспедиции в Иерусалим. Фатима кроила и шила. Ричард с Абдуллой мастерили снаряжение, а сами менты подгоняли амуницию. За час до рассвета все было закончено, и трое друзей уселись в кружок, чтобы позавтракать и решить последние проблемы. Два оруженосца разместились поодаль, чтобы не мешать начальству думать, а вот Горыныч упорно пытался возглавить собрание.

– Я еще раз повторяю, что вам идти на эту операцию нельзя, – обращаясь к Рабиновичу, проговорил он средней головой, в то время как две другие сверлили гневными взорами Попова с Жомовым. – Риск слишком велик. И если с вами что-то случится, вашей вселенной придет конец. Собственно говоря, меня бы это не очень волновало, но этот катаклизм может уничтожить и мой мир. К тому же привык я к вам уже. Хоть вы и дураки безмозглые, а мне вас жалко.

– Спасибо за заботу, но иного выхода у нас нет, – усмехнулся Рабинович. – Послать все равно некого.

– А вы пошлите нас с Абдуллой, – встрял в разговор Ричард, который не утерпел и подобрался поближе, чтобы слышать каждое слово. – Ну а третьим может пойти Боэмунд. Он хоть и франк, но мужик нормальный. Кроме того, относится к знатному роду…

– Нет уж, я сам пойду, – отрезал Жомов. – А на Боэмундово гинекологическое чрево мне наплевать!

Последняя фраза омоновца ввергла его друзей в очередной ступор. Сеня с Поповым ошарашенно смотрели друг на друга, пытаясь сообразить, что именно хотел сказать Жомов. Рабинович решил, что смысл этого высказывания непременно стоит выяснить, поэтому полез к омоновцу с расспросами.

– На что тебе наплевать, Ваня? – переспросил кинолог.

– Эх ты, темнота! Меня дураком постоянно обзываешь, а сам такие простые вещи не сечешь. – Жомов, довольный собственной эрудицией, широко ухмыльнулся. – Гинекологическое чрево – это такой список родственников. Короче, родословная!.. Ты же сам кричал, что у твоего Мурзика она есть, а научное название родословной не знаешь. Олух ты царя иудейского!

– Ванечка, жаль тебя разочаровывать, но список родственников называется генеалогическим древом, – ехидно улыбнулся кинолог. – А не тем, о чем ты только что сказал.

– Вот не надо только теперь отмазываться, и вообще, голову мне не парь! – Жомов покачал пальцем перед носом Рабиновича. – При чем тут дерево? Родственники из чрева появляются, а не с елки тебе на голову падают. И вообще, русский язык не коверкай. Женщины в гинекологию ходят свое чрево проверять. А такого слова, как генеалогия, вообще нет!..

Вот это и называется: уперся рогом. Несмотря на все усилия Попова и Рабиновича, убедить Жомова в том, что он дал родословной неправильное определение, им не удалось. В конце концов Сене надоело спорить, и он решил махнуть на Жомова рукой. Дескать, думай как хочешь, дураком тебе, а не мне на свете жить. В общем, в этом вопросе каждый остался при своем мнении. Зато в обсуждении другой проблемы разногласий между друзьями не возникло. В том, что не позднее чем через час из Антиохии нужно было выйти им троим, и никому больше, никто из ментов не сомневался. Даже Андрюша, отличавшийся жуткой ленью и неумением по-настоящему драться, в этот раз от дела не отлынивал. Он прекрасно помнил, что случилось, когда в руках Боэмунда оказалась резиновая дубинка, и повторения этого не хотел. Тем более что ни у кого из ментов не будет возможности полностью контролировать ситуацию.

– В общем, вопрос решен, – подвел итог обсуждению Сеня. – Мы сейчас выберемся из города вместе с конями и будем ждать. Абдулла, ты затащишь Горыныча на самый высокий минарет и поможешь стартовать, как только получишь условный сигнал. А тебе, Ричард, нужно будет проследить, чтобы в нужное время все войско крестоносцев, за исключением тех, кто должен контролировать внутреннюю цитадель, было на стенах. Во всеоружии и полностью готовое к атаке. И чтобы никто из вас до самого окончания операции языком о нашей задумке не трепал! Еще вопросы есть?

Вопросов не было, и трое ментов, подхватив с пола мешки с приготовленным ночью снаряжением, вышли на улицу. Сеня критическим взором осмотрел лошадей, которых за ночь сделали блондинками при помощи белил, и, заметив на боках проступающие темные пятна, горестно вздохнул. Конечно, это брак, издержки производства, так сказать, но лучшего варианта все равно не было. Теперь оставалось только надеяться, что с крепостных стен дефектов не будет видно.

Выйти из Антиохии оказалось на удивление легко. Оба часовых, которые должны были охранять южные ворота, спали на посту самым наглым образом. Причем один из них, словно заправский медведь, умудрялся сосать во сне свою лапу, а другой обнимал пустую деревянную бочку и зачем-то лез к ней целоваться. Андрюша, посмотрев на них, тоненько хихикнул, но Жомов тут же показал криминалисту кулак, и тот мгновенно смолк. Правда, это не помогло. Ворота в Антиохии оказались давно не смазанными и жутко заскрипели, едва менты потянули их на себя. Тот из стражников, что сосал лапу, от звука открываемых ворот даже не пошевелился, а вот второй тут же вскочил на ноги. Что вполне понятно. В таких снах, какой у него был, бдительность сохранять невольно приходится. Сеня кивнул Жомову, и тот мгновенно со стражником разобрался. Правда, в этот раз все обошлось без применения «демократизатора».

– Тихо! – приказал омоновец, прикладывая палец левой руки к губам, а правой прижимая стражника к стене. – Я призрак, летящий на крыльях ночи, и все такое. Понял?

Ландскнехт послушно кивнул.

– А теперь бойся!

Охранник тут же закатил глаза и грохнулся в обморок.

– Блин, какие спросонья все послушные бывают! – восхитился Жомов и, притворив за собой ворота, бросился догонять друзей.

Трое ментов до рассвета решили укрыться во рву, давно заброшенном вследствие долгих лет мирной антиохийской жизни, замусоренном и поросшем кустами. Правда, перед тем как крестоносцы начали осаду, сарацины кое-где крупную растительность вырубили. Но для того, чтобы спрятать трех коней со всадниками, кустов еще вполне хватало. Друзья укрыли кляч под ветвями, Мурзика привязали там же, чтобы пес своими пробежками ментовскую засаду не выдал, а сами улеглись на краю рва и принялись ждать рассвета. Как и за все предыдущие дни, он не подвел и появился вовремя. Ну а следом за восходом солнца на крепостные стены сразу стали подниматься ландскнехты. В кольчугах и с оружием. Правда, насколько мог разобрать из своего укрытия Рабинович, счастьем лица крестоносцев не сияли, но это как раз было делом поправимым. Главное, что Боэмунд свое обещание сдержал, да и Ричард задание выполнил.

– Андрюша, а твои взрывпакеты сработают? – поинтересовался Рабинович.

– Я же уже говорил, что положительный результат не гарантирую, – сердито буркнул эксперт-криминалист. – Изготавливать порох времени у меня не было, а из всех нужных ингредиентов оказались только сера да двуокись марганца. В общем, что получится, я не знаю.

– Будем надеяться, что хоть что-то получится, – пробормотал Рабинович и взял с земли свой мешок. – Ну что, мужики, пора одеваться?!

То, во что превратились после переодевания три доблестных российских милиционера, было жалким, душераздирающим зрелищем, просто кошмаром. Все трое натянули на себя белые балахоны, похожие на помесь женской ночной сорочки с форменным костюмом куклуксклановца, а поверх них прицепили приличного размера белые крылья, сделанные из куриного пуха и воска. Крылья торчали в разные стороны, как уши у самого близкого друга крокодила Гены, и на них с внешней стороны красовались жирные черные надписи. У Жомова – «Св. Георгий», у Рабиновича – «Св. ап. Петр», а у Попова, соответственно, – «Св. ап. Павел». Полные титулы святых в нужном формате на крыльях никак не умещались. На головы друзья натянули шлемы, увенчанные нимбами из чистого золота, и стали в точности соответствовать огородным пугалам на «новорусской» фазенде.

– Ну, сойдет для сельской местности, – критически осмотрев друзей, поставил диагноз Рабинович. – Тем более что сегодня у католиков день Петра и Павла, поэтому крестоносцы не должны удивиться появлению на поле боя именно этих святых.

– Они и не удивятся. Если только прочитать надписи сумеют, – буркнул Попов. – И вообще, хватит болтать. Давайте быстренько с сарацинами разделаемся, а затем завтракать пойдем. А то у меня уже желудок сводит.

Против такого аргумента Сеня с Жомовым спорить не стали. Хотя бы потому, что знали, как может урчать Андрюшин живот. Если это бездонное чрево начнет издавать хоть какие-нибудь звуки, то их только глухой не услышит! Засада будет обнаружена, и вся первая сцена спектакля мгновенно пойдет насмарку. Рабинович тут же примотал к заготовленному заранее древку свою собственную резиновую дубинку, а омоновец сделал подобное оружие Попову. Свой «демократизатор» Ваня оставил висеть на поясе, а в руки взял Святое Копье. Теперь милицейский наряд был полностью готов к действию – спасению собственной вселенной. Сеня еще раз посмотрел на стены, оценивая количество собравшихся там солдат, а затем скомандовал:

– Приготовились, мужики. Зажигай!

Каждый из ментов запалил по два взрывпакета, изготовленных Поповым из подручных средств.

– Бросаем на счет «три». Раз… Два… Три!..

Друзья бросили самодельные петарды так, чтобы они упали вокруг кустов. Андрюша немного напортачил: и взрывпакеты его упали не туда, куда надо, да и сработали из шести штук только четыре, но нужный эффект они создали. Страшный грохот разорвал утреннюю тишину, взрывпакеты выплюнули снопы малиновых искр, а затем исторгли из себя клубы плотного и чрезвычайно вонючего дыма.

– Поп, ты в них вытяжку из своих потовых желез, что ли, добавлял? – кашляя, поинтересовался Сеня, а потом махнул рукой: – Можешь не отвечать. Все и так ясно. И хватит зенки на меня таращить. По коням! Быстро…

И сарацины, и крестоносцы жутко перепугались грохота взрывпакетов. Часть воинов Христовых даже бросилась бежать вниз со стен, спасая свои шкуры. Поэтому они и не видели, как из клубов дыма выскочили три странных всадника в белых одеяниях и с крыльями за спиной. Ну а поскольку вдобавок к этому свежий ветерок тут же донес до защитников Антиохии запах серы, то станет вполне понятно, почему некоторые личности ментов всегда за нечистую силу принимают!

Впрочем, замешательство в рядах крестоносцев длилось недолго. Во-первых, христиане твердо знали, что из ада беленьким не выйдешь, а потому три всадника к Люциферу отношения никакого не имели. Ну а во-вторых, к счастью для ментов, единственный грамотей на все крестоносное войско, писарь Боэмунда, со стены не сбежал и смог разобрать, что написано на крыльях трех странных личностей.

– Господь с нами! – завопил он. – Воины Христовы, апостолы Петр и Павел в свой день решили прийти к нам на помощь лично. А впереди них, на лихом скакуне, сам Георгий Победоносец скачет!

Ответом ему было троекратное «гип-гип-ура!», и воодушевленная неожиданной помощью армия крестоносцев выскочила за ворота, торопливо выстраиваясь в боевой порядок. Рыцари не торопились дать приказ к атаке, ожидая, пока святые обратят врагов в бегство и их можно будет легко добить. Сарацины, поначалу не меньше своих противников перепугавшиеся грохота, прервавшего их утренний намаз, увидев всего лишь трех человек в одеяниях придурков, сбежавших из ближайшей психбольницы, истерически захохотали. В Христа и его апостолов мусульмане не верили, поэтому у них даже мысли не возникло, что перед ними могут быть какие-то сверхъестественные существа.

– Правоверные, дайте всем гяурам выйти из крепости, – завопил Кылыч-Арслан, отдавая приказ своим войскам. – Мы не будем мучиться и лазить по стенам. Во имя Аллаха разобьем их всех здесь, прямо перед воротами Антиохии. А этих троих возьмите в плен. Будем показывать их на ярмарках как пример того, до чего может довести людей вера в Иисуса.

Десятка два добровольцев тут же вскочили на коней и помчались навстречу «святой троице», бесстрашно несущейся прямо к шатру Кылыч-Арслана. Те сарацины, которые не приняли участие в поимке трех сумасшедших, начали тут же делать ставки на то, как быстро психи будут арестованы и кто именно из сарацин возьмет их в плен. Однако, к вящему удивлению всего турецко-сельджукского войска, всадники в белом разметали добровольцев в стороны, словно то были не закаленные в боях воины, а грудные младенцы. Истошно завопив, на троицу сумасшедших бросилось еще несколько десятков бойцов.

Увидев новые мишени, Ваня довольно усмехнулся и пришпорил коня, во время предыдущей стычки замедлившего свой бег. К радости Жомова, Святое Копье оказалось именно той штукой, о которой говорил епископ Андрей. Жомов уже убедился, что по каким-то странным причинам ни один сарацин, даже находясь от него не далее чем в полуметре, попасть саблей ни по самому омоновцу, ни по его кляче не может. Поэтому Ванюша смело рвался в бой, предоставив Попову с Рабиновичем добивать тех, кого он случайно пропустил.

Вторая группа захвата, снаряженная сарацинами, была разгромлена за пару минут. Турки отлетали от Жомова, как мячики от стены. Ну а тех, кто пытался подобраться к омоновцу с флангов, встречали самодельными копьями Рабинович и Попов. Андрюша, поначалу ленившийся, даже в азарт впал, видя, как лихо вылетают из седел сарацины, встречаясь с резиновым наконечником его копья.

Третья волна нападавших была более многочисленной, и для того чтобы разогнать ее, ментам пришлось попотеть. Впрочем, потели только кинолог с криминалистом. Причем последний при этой нехитрой деятельности своего организма испускал вокруг себя такой отвратительный запах, что не каждый сарацин и приблизиться к нему решался. А вот Ваня не только не вспотел – благодаря Святому Копью его лоб даже испариной не покрылся. Жомов был счастлив – наконец-то он мог «нейтрализовывать» бессчетное количество «подозреваемых» и при этом не нужно было даже отвлекаться на то, чтобы пару минут передохнуть.

Крестоносцы, увидев, с какой легкостью «святые апостолы» расправляются с войском язычников, начали потихоньку двигаться вперед. А вот сарацины, напротив, остановились. От их пешего строя отделилась сотня человек и выступила вперед, на ходу натягивая луки. Трое ментов такого поворота событий, естественно, ожидали. Мгновенно спешившись, друзья надавали пинков коням, заставляя их бежать обратно. Попов с Рабиновичем плюхнулись на землю, а Жомов встал над ними, угрожающе вращая Святым Копьем. Увидев эти странные маневры «святых», крестоносцы остановились, а их оппоненты, закричав «Аллах акбар», выпустили в ментов тучу стрел. Ни одна из них Жомова не задела, но вот отбить Копьем все до единой он не смог, и несколько стрел воткнулись в землю в угрожающей близости от Рабиновича и Попова.

– Сеня, по-моему, пора уже! – проговорил омоновец.

Сеня приподнял голову и достал из холщового заплечного мешка несколько взрывпакетов. Запалив их, он бросил безобидные хлопушки в сторону сарацин, недоуменно осматривавших свои луки и силившихся понять, как это они все разом могли промазать по трем хорошим мишеням. На этот раз из трех взрывпакетов сработал только один, но и его было вполне достаточно. После хлопка несколько секунд ничего не происходило. Если, конечно, не считать истошных воплей сарацин, слегка оглушенных неведомым оружием. А затем над ментами раздался шорох крыльев и последовал вопль ужаса со стороны войска крестоносцев. Это ландскнехты заорали, увидев, что по направлению к «апостолам» летит огромный дракон. Крестоносцы решили, что это язычники вызвали демона из преисподней, дабы тот пожрал посланников божьих, и воплями пытались предупредить тех об опасности.

– Извините, пожалуйста, за мою навязчивость, но скажите, кто это вам разрешил в живых людей стрелами пулять? – поинтересовался Горыныч у сельджуков, зависая над головами ментов. – Культурные люди, по крайней мере, прежде чем стрелять, интересуются, кто это к ним пришел и какие цели несет с собой этот визит…

– Убейте эту тварь! – завопил откуда-то из глубины строя Кылыч-Арслан.

– Ну вот, теперь вы еще и к оскорблениям перешли, – расстроенно вздохнул Ахтармерз и выпустил в сторону сарацин три языка пламени. – Вам никто не говорил, что меня обижать опасно?

Сарацины, вместо того чтобы дать залп по Ахтармерзу, побросали луки и бросились врассыпную. Трехглавый блюститель морали и хороших манер на этом, однако, не успокоился. Сделав круг на бреющем полете над войском сарацин, он высмотрел, где именно находится Кылыч– Арслан, и полетел прямо туда, чтобы ближе познакомиться с подлецом, надумавшим обзываться. Сарацины бестолково метались по полю боя, пытаясь уклониться с Ахтармерзова пути, а их предводитель истошно орал, требуя сохранять спокойствие, вернуться в строй и прикончить наконец летающего монстра.

– Так, мужики, пора в атаку, пока эти уроды не очнулись, – проговорил Жомов, рывком обеих рук поднимая Попова с Рабиновичем с земли. – Ну что, покажем им, в натуре, что может российская милиция?

– А почему бы и нет? – отозвался вошедший в раж Попов и, к удивлению друзей, первым бросился на столпившихся в кучу сарацин с криком: – Всем стоять! Бросать оружие! Лечь на землю. Сейчас же!

С криком Андрюша немного переборщил. Сеню всегда интересовало, не закладывает ли у самого Попова уши, когда он так громко орет, но выяснить это никак не удавалось. Когда криминалист орал, задавать ему вопросы возможности никакой не было. Затем нужно было приходить в себя от легкой контузии, а потом обычно на Сеню сваливалось столько проблем, что интересующий кинолога животрепещущий вопрос просто вылетал из его головы. Вот и сейчас выяснять степень восприимчивости Попова к собственным децибелам у Рабиновича просто возможности не было. Сначала пришлось прочищать уши, упорно пытаясь изгнать из них остатки поповского вопля, а потом и вовсе стало не до вопросов, поскольку сарацины, увидев более легкую мишень, чем летающий трехглавый монстр, бросились срывать на ментах свою злость. Естественно, не все, а лишь только та часть, что смогла устоять на ногах и не потерять координации движений от приказов криминалиста.

Впрочем, продержались и они недолго. Трое ментов резиновыми дубинками мгновенно отправили первые ряды смотреть мультфильмы и приступили к обработке следующей части сарацинского войска, но в этот момент Горыныч все-таки достал Кылыч-Арслана. Несчастный султан, не выдержав душещипательных нотаций трехглавого поборника всеобщего равенства и братства, оставил свою армию и пустился в бега. Горыныч еще некоторое время преследовал Кылыч-Арслана, дабы удостовериться, что султан понял свою ошибку и больше пренебрежительно к иным формам разумной жизни относиться не будет. А турецко-сельджукская армия, узнав о бегстве начальника, решила, что не обязана без него воевать, и бросилась наутек, оставив ментам все. В том числе и обозы.

Вот только тут крестоносцы и решили проявить всю прыть, которая еще оставалась в их немощных телах после продолжительного вынужденного поста. Радостно завопив, ландскнехты бросились вперед, пытаясь настигнуть и добить надоевших сарацин. Правда, их прыти хватило лишь на то, чтобы добежать до обозов. А там, почуяв запах еды, крестоносцы выбросили из головы все крамольные мысли о преследовании неприятеля и решили устроить себе пир. Единственным, кто погонял немного сарацин по пустыне, был Танкред. И то бегал за мусульманами он только потому, что один знакомый из Вероны просил рыцаря привезти из крестового похода экземпляр Корана, подписанный лично Кылыч-Арсланом. Султана Танкред так и не догнал, поэтому вернулся назад расстроенный и, от разочарования нажравшись трофейной пищи до отвала, слег на две недели в постель с кишечными коликами.

Доблестные российские милиционеры, одержав победу над превосходящими силами противника, в первую очередь забрались в султанский шатер и там вернули себе нормальный облик. Лишь после этого Сеня вышел навстречу отрядам крестоносцев и жестом радушного хозяина предложил им пользоваться всем, что попадется на глаза.

– Единственная просьба – применять предметы по назначению и не пытаться использовать копье вместо вилки, а золотые кубки в качестве ночного горшка, – на всякий случай предостерег дикарей Сеня. – И, естественно, беспрекословно отдавать мне те вещи, на которые я укажу. Иначе выгоню всех из сарацинского лагеря к чертовой матери, и будете опять в Антиохии на голодном пайке сидеть.

Никто из крестоносцев, естественно, эти условия оспаривать не пытался. Напротив, после рассказа Боэмунда о том, что вчера чужестранцы, благословленные самим папой Урбаном, обещали устроить чудо и сегодня оно случилось, ментов по захваченному сарацинскому лагерю едва на руках не носили, и никто не догадался, что три архангела, разбившие сарацинское войско, и менты – это одно и то же.

А вот Горынычу славы ни кусочка не досталось. Тщательно проинструктированный еще вчера вечером, Ахтармерз отлетел подальше от сельджукского лагеря и, дождавшись, пока организм уменьшился до более компактных размеров, тайком вернулся в Антиохию. А чуть позже трое друзей, накупавшись вволю в лучах славы и затарившись всевозможными продуктами, встретились с ним в караван-сарае.

– Молодцы. Всем объявляю благодарность, – похвалил Рабинович личный состав. – Сегодня все могут отдыхать, а завтра продолжим путь. До Иерусалима нам еще плюхать и плюхать…

Часть III Почем опиум для народа?

Глава 1

Из Антиохии провожали нас с помпой. При этом горько плакали, рвали на себе волосы (те, у кого была лысина, использовали в качестве сырьевых ресурсов бороды и брови) и просили не уходить. Сельджуки обещали даже сухой закон из Корана вычеркнуть ради того, чтобы мы на произвол судьбы город не бросали. А крестоносцы в ответ поклялись больше ни одного еврея не повесить. В Европе…

Это я помечтал. Теперь к реальности. На самом деле ликовать в открытую никто не пытался, но у каждого, будь то сарацин какой-нибудь или самый главный воин Христов, на противной средневековой морде такое облегчение было написано, что всех их можно было в каком-нибудь медицинском институте выставлять в качестве наглядного пособия на тему «Результат воздействия канистры пива на человека, страдающего хроническим похмельным синдромом».

Я однажды мультфильм видел про Илью Муромца, где его три старца припахали ковшик воды им подать. Вы ведь зря думаете, что он на печи столько времени просидел оттого, что ноженьки не ходили. Как эксперт вам говорю, Муромец просто настолько жутко с похмелья страдал, что тридцать три года встать боялся, думал, что голова лопнет. Так вот, у этого Илюши на морде то же самое выражение было, что и у оставленных нами в Антиохии людей, – удивленно-обрадованное. Дескать, вот, блин, оказывается, и до воды добраться могу. А не приди эти старики, так от сушняка бы и помер.

Крестоносцы в Антиохии, как и местные жители этого городка, с похмелья, конечно, не страдали – просто им пить нечего было! – но, если честно, я хоть и злился чуть-чуть на всех дикарей, вместе взятых, но их облегчение понять было можно. Все-таки от людей, которые втроем способны разогнать большое войско, да еще и оснащенных персональной летающей газовой горелкой, лучше держаться подальше. Мало ли что им в голову взбредет? Может быть, в следующий раз они тех гонять из угла в угол начнут, кого до этого защищали?!

Впрочем, не слишком сильно я и расстроился. Я еще в нашем отделении привык к тому, что люди – неблагодарные существа. Ты их спасаешь, от бандюков всяких защищаешь, а они тебе вместо благодарности «козел» в спину кричат. А какой же я козел, когда ни рогов, ни копыт, ни бороды не имею?! Да и мои друзья на козлов мало похожи, даже когда на карачках под столом ползают после шестой бутылки на троих…

Помню, у нас в участке случай один был. Как раз с неблагодарностью связанный. Мы с Сеней в тот день в оперативной группе дежурили – я в вольере от Рекса с Альбатросом отбрехивался, а мой хозяин в красном уголке Матрешкина в «очко» обыгрывал. Сеня шельмовал, конечно, но с Матрешкиным грех не шельмовать. Он как раз у старшего дежурного тридцать рублей выиграть успел, когда нас на вызов отправили. Причем срочно.

Мы в «уазик» прыгнули и только там выяснять стали, куда едем и что там произошло. Оказалось, что позвонила какая-то старушка и заявила, что ее сосед, одинокий и крайне подозрительный мужчина – не пьет, не курит, женщин домой не водит и вообще очки, гад, носит – уже битый час кого-то избивает у себя дома. Бабка утверждала, что всегда была уверена, что этот сосед маньяк и серийный убивец, о чем регулярно и сообщала в соответствующие органы. Нам, то бишь. Дескать, мы эту информацию игнорировали, и вот теперь, опять же по нашей халатности и головотяпству, безвинный человек погибает.

Бабку мы эту общественно-бдительную хорошо знали. Но еще лучше ее наш начальник, Кобелев, знал. Его из-за постоянных жалоб этой старушки к кому уже только «на ковер» не вызывали. Разве до президента еще дело не доходило. Впрочем, если дело и дальше так пойдет, то Кобелеву и с главой государства нашего познакомиться доведется. А потом подполковник нам подробно об этой встрече расскажет и нас, в свою очередь, познакомит с самыми разными видами садистско-извращенных взысканий. Начиная от «выговора с занесением», кончая… Да что тут говорить?! Уж Кобелев-то придумает, как до личного состава докопаться.

В общем, старушка была дотошная и после звонка в отделение наверняка стояла у окошка с секундомером в руках. Мы ее разочаровывать не стали, поэтому намеренно задержались в пути – менты кофейку попили на халяву, а я пару гамбургеров слопал. А когда приехали по вызову, бабка уже кипятком нас с балкона поливала. Затем на лестничной площадке встретила и лично заставила убедиться, что из-за дверей ее соседа действительно жуткие вопли раздаются. Там кто-то кого-то на самом деле бил. И не слабо.

Наряд долго думать не стал. Да тут и думать нечего было! Все-таки вышибить дверь мужику куда проще, чем со склочной старухой спорить. Поэтому в квартиру мы вломились без стука и, естественно, без ключей. Дверь еще на полу трепыхаться не перестала, а я уже в комнате был. Заскочил, как положено, с диким рыком и самыми злобными намерениями. Кусать мужика я, естественно, не собирался, но служебное рвение показать был обязан. Все-таки старуха-докладуха на мои действия смотрит! Поэтому пришлось постараться.

В общем, в комнату я ворвался. Но как ворвался, так и застыл! К моему вящему удивлению, бабка оказалась права. Подозрительный мужичонка в очках стоял посреди комнаты, сжимая в руках плетку, а на кровати лежала почти голая человеческая самка. Причем не просто лежала, а была пристегнута наручниками к спинке.

Наряд в полном составе тоже удивленно застыл на пороге. Длилось это замешательство пару секунд, а затем все пошло как по-писаному. Мужика впечатали в стенку и руки заломали, а самку, то бишь женщину, освободили. Ей бы радоваться и благодарить моих коллег за спасение, а дамочка вместо этого истерику закатила. Сене, который ее персонально спасал, едва глаза не выцарапала и вообще обещала в суд на всех нас подать за незаконное вмешательство в личную жизнь.

Тогда я удивился такому поведению и даже загрызть эту самку хотел, и только потом мне один знакомый бультерьер объяснил, что есть у людей такая форма ухаживания. Садомазохизм называется. Бультерьер про такие дела больше всех моих знакомых псов знал, поскольку его хозяева этим самым садомазохизмом регулярно раз в неделю занимались. Он мне подробно рассказывал, как такие дела делаются, но я так и не понял, зачем это надо. Поэтому до конца жизни буду считать, что та женщина нас благодарить была обязана, а не истерику закатывать.

Это я вам к тому рассказал, что если уж в нашем просвещенном двадцать первом веке людская неблагодарность встречается, то о диком средневековье и говорить не приходится. Вот и не расстраивался я из-за того, что нас из Антиохии не со слезами на глазах провожали. Нет мне до этих дикарей никакого дела! Сейчас главное – помочь моим ментам Грааль со Святым Копьем до Иерусалима довезти и домой вернуться. А тут хоть трава не расти!..

Единственным членом (если так, конечно, можно выразиться) нашей команды, об отъезде которого горевали крестоносцы, была строптивая Фатима. Боэмунд даже тайком от всех пытался уговорить ее остаться, обещая золотые горы. Я надеялся, что сарацинка, мечтающая заработать деньги на билет до своей родины, согласится, но моим чаяниям не суждено было сбыться. Фатима от предложения рыцаря твердо отказалась.

Я от разочарования едва не взвыл, но огромным усилием воли сумел сдержаться. Все-таки на мой вопль могли и люди сбежаться! Конечно, было бы хорошо, если б Сеня, застав Фатиму с перстоносцем, обиделся и оставил ее в Антиохии, но мой хозяин мог поступить и по-другому. В любовных пристрастиях Рабинович крайне непредсказуем, и вместо сарацинки мог бы Боэмунда прибить. Что, скажите на милость, тогда с крестовым походом бы стало, и сколько еще нам пришлось бы по разным параллельным мирам мотаться, чтобы и эту ошибку исправлять? Поэтому я промолчал, и о тайных поползновениях Боэмунда Сеня так и не узнал.

А из Антиохии мы вышли во второй половине дня. И совсем не из-за того, что предпочитали по жаре через все эти арабские полустепи и полупустыни тащиться. Дело в том, что сначала Абдулле с Ричардом пришлось Андрюшину повозку драгоценностями грузить. Потом Попов, который ровным счетом ничего не делал, заявил, что устал и, не пообедав, не двинется с места. Ну и под конец выяснилось, что все попытки Жомова отыскать хоть какое-то продовольствие увенчались полным провалом. В городе действительно нечего было есть, и пришлось нам отправляться в Иерусалим без необходимого запаса продуктов питания.

К моему вящему удивлению, Попов оказался единственным членом экспедиции, который ничуть не расстроился по поводу этой проблемы. Совершенно спокойным тоном Андрюша заявил, что проблем никаких нет. В крайнем случае можно будет запасных лошадей сожрать. Из– за того, что Попов разговаривал с набитым ртом, мои менты поначалу его слов не поняли. Зато лошади сразу всю перспективу осознали и попытались разбежаться. К счастью для нас, все кони были или привязаны, или в телегу запряжены, поэтому далеко не ушли. Правда, одна молоденькая кобыла настолько испугалась, что, рванувшись с привязи, выбила себе мундштуком зубы. Ну и ладно, ничего страшного. Не на зубах же по степи она скакать будет?!

После этого случая наши клячи, естественно, к Андрюше лучше относиться не стали. И те две кобылы, что были в его телегу запряжены, с самого отъезда из Антиохии принялись гадить криминалисту всеми возможными способами. То из себя начинали лебедя, рака и щуку изображать, то хвосты задирали, словно кошки в брачный сезон, презрительно показывая Попову неприличные места. А уж про то, сколько кобылы продуктов пищеварительной деятельности на дороге оставили, я вообще не говорю. Если собрать все, стало бы ясно, что столько навоза и в грузовик бы не влезло. Совершенно непонятно, как все это в лошадях умещалось, но факт остается фактом. Вот что она, ненависть, с живностью делает!

Мой Сеня, конечно, не упускал случая поиздеваться над Поповым каждый раз, когда Андрюшины кобылы какой-нибудь очередной фортель выкидывали. В итоге Рабинович криминалиста до такого состояния довел, что тот не выдержал и что есть силы заорал на моего хозяина. Запряженные в телегу клячи приняли это на свой счет и с перепугу полностью избавились от содержимого своих кишечников. Кучки получились немалые – телега проехать не смогла, объезжать пришлось, но по крайней мере от одной беды Попов себя этим оградил.

В общем, ехали мы весело. А когда остановились на привал, стало еще веселее. Абдулла с Ричардом на правах младших по званию и возрасту, поскольку нам-то всем не меньше нескольких сотен лет в этом времени было, отправились собирать всякий саксаул для костра, а мои менты вольготно расположились в тени холма, ожидая заслуженного ужина. Фатима принялась возиться с припасами, и Попов поначалу попытался ей помочь, но сарацинка прекрасно знала, что кроется за этой «помощью». Андрюша наверняка попытался бы что-нибудь своровать себе на полдник, и эта попытка была безжалостно пресечена.

– Я когда-нибудь перестану на Сеню внимание обращать и тебя выпорю как следует, – пообещал Фатиме криминалист, отходя от телеги. – Узнаешь тогда, почем веники на базаре.

– Ой-ой-ой, напугалась, – фыркнула танцовщица. – Молчи уж лучше, лаваш припухший!

Андрюша от такой наглости едва не подавился. Я прямо-таки всей шкурой почувствовал, как его распирает от желания немедленно надрать красотке то самое место, которым она чаще вертит, чем сидит на нем, но Попов сдержался. Он у нас вообще к жестким мерам не очень склонен, поскольку, кроме как с пробирками, в отделе воевать ему не с кем. А уж в том, что Андрюша женщину выпороть может, я очень сильно сомневался. Мама бы ему такого никогда не простила, а Попов маму любит. Поэтому и отвалил Андрей от телеги несолоно хлебавши. Плюнул себе под ноги и отошел, всем своим видом показывая, что мог бы сделать с Фатимой, если бы замараться не побоялся.

Я посмотрел ему вслед и зевнул. Если честно, мне уже изрядно надоело однообразие путешествия. Вокруг непонятно что, то ли полустепь, то ли полупустыня. Деревьев почти нет, одни лишь кусты корявые торчат, как недогрызенные кости из миски таксы. Живности нормальной и то не водится. Одни ящерицы, змеи да мыши – погонять некого. Ни тебе алкаша приличного, ни бомжа, ни скинхеда. А я бы сейчас даже кота какого-нибудь с удовольствием на дерево загнал! От тоски выть хотелось, и я решил прогуляться. Может быть, повезет, и я хоть суслика приблудного поблизости найду!

Я посмотрел по сторонам и принюхался, пытаясь отыскать какой-нибудь объект для своей охоты. Откуда-то с наветренной стороны я уловил едва заметный запах не то мыши, не то суслика и уже собрался поискать, где эта зверюга прячется, но тут мне в нос ударил резкий запах окислившейся меди с какой-то странной примесью, отдаленно напоминающей аромат анаши. Доносился он со стороны нашей телеги с припасами, и я был твердо уверен, что еще минуту назад его не было. Да и вообще среди нашего снаряжения ни одна вещь так не пахла! Я развернулся и пошел проверить: не Фатима ли там наркотики нелегально в Иерусалим везет? И если так, то где она их умудрялась до сих пор прятать?!

Нюх у меня отменный, и на поиски источника подозрительного запаха много времени не ушло. Стоило мне только приблизиться к телеге, как стало ясно, что воняет от какой-то странного вида посудины, валяющейся прямо под колесом нашей повозки. Выглядела она, прямо скажем, подозрительно. Широкая внизу, она резко сужалась, переходя в длинное горлышко, а по бокам посудины красовались витые ручки. Блин, прямо граната «РГД-5» с ушками!.. Я оторопело уставился на нее, пытаясь понять, откуда эта посудина взялась. Поначалу даже подумал, что ее колесом из песка вывернуло, когда мы на привал останавливались, но потом вспомнил, что, когда Андрюша подходил к телеге, посудины этой там не было. Я подозрительно обнюхал этот сосуд, а потом, поскольку мне невесть откуда взявшиеся вещи никогда не нравились, решил позвать своих коллег. Все-таки это у них хватательные конечности растут. Пусть они с подозрительными вещами сами разбираются! Гавкнув пару раз, я обернулся к моим ментам.

– Что это у тебя с псом? – ткнув кулаком в бок Рабиновича, поинтересовался Жомов. – С ума сходит? Решил колесо у телеги сгрызть?

– Ага, и тебя зовет вместе пообедать, – огрызнулся Сеня. – Дурак ты, Ваня. Сколько лет с Мурзиком общаешься, а так и не научился понимать, что он сказать хочет. Нашел он что-то.

– Да что там под телегой найти можно? – фыркнул омоновец. – Болт какой-нибудь вылетел…

– А может быть, Фатима грудинку уронила? – с надеждой в голосе спросил Андрей и, поймав обращенные к нему презрительные взгляды Жомова с Сеней, потупился. – Это я просто предположил. И не смотрите так. С женщиной всякое может случиться.

– Гляди-ка, какой тонкий знаток женской натуры у нас нашелся, – оскалился Сеня. – Ладно, хватит болтать. Пошли посмотрим. Мурзик просто так рычать не будет…

Ну, наконец-то! А я уже подумывать начал, что мои сослуживцы настолько обленились, что сами с места не сдвинутся и это средневековое подобие русской гранаты мне к ним самому в зубах тащить придется. Теперь оставалось только отступить в сторону и предоставить ментам право самим разобраться с невесть откуда взявшейся посудиной.

– Графин какой-то, – недоуменно буркнул Жомов, поднимая медный сосуд с земли. – Фатима, ты уронила?

– У меня в хозяйстве такого утиля не водится, – фыркнула девица. – Спроси у своего еврея, может, его. Это они все время мусор всякий собирают.

От такого выпада Сеня даже позеленел, но свою язвительность сдержал. Собственно говоря, я его понимаю. У нас, у псов, даже правило есть: «Не лай на кошку, не придется под деревом сидеть». Вот и мой хозян, похоже, посчитал за лучшее со взбалмошной девицей не связываться. Вместо этого он взял медную посудину из рук Жомова и, прежде чем я успел хотя бы пасть открыть, потер ее позеленевший бок.

Эффект получился впечатляющий. Посудина фыркнула, зашипела, и из нее повалил такой густой зеленый и вонючий дым, что в одну секунду на расстоянии вытянутого кончика носа ничего видно не стало. Я начал чихать, как от «черемухи», Рабинович с Поповым кашлять, а Жомов глухо, видимо, успев заткнуть рот какой-то тряпкой, проорал:

– Взвод, химическая тревога!

А затем:

– Атас, мужики. Щемимся! Глаза берегите.

Я решил, что второе пожелание куда разумней, и бросился прочь из облака вонючего дыма, по сравнению с которым Андрюшин запах из-под мышек майским ландышем показаться мог.

На мое удивление, бежать далеко не пришлось. Я трех скачков не сделал, как оказался на чистом воздухе, и тут же обернулся. Нужно же было моих ментов из-под газовой атаки уводить. Вот я и остался на месте, принявшись истошно орать, как болонка под чугунным утюгом. Правда, гавкнуть я успел только пару раз, а потом заткнулся, удивленно приглядываясь к зеленоватому облаку. Несмотря на то что ветерок был совсем слабенький, дым рассеивать он был просто обязан. Работа у него такая. Однако то ли ветер халтурил, то ли дым какой-то неправильный попался, но с места зеленовато-вонючее облако не сдвигалась. Более того, оно даже уплотняться начало! И тут я понял, что за штуковину медную отыскал…

Мои менты беспомощно тыкались друг в друга и упирались руками в телегу, не рискуя открыть глаза. Сейчас они, честное слово, выглядели смешнее щенят, потерявших мамкину титьку, но мне было не до смеха – в том месте, где был клуб дыма, сейчас сидел, сложив ноги по– турецки, коренастый, начисто выбритый мужик и задумчиво разглядывал подвергшихся газовой атаке доблестных сотрудников российской милиции. Рядом с незнакомцем стоял дымящийся кальян, и этот хмырь внаглую, прямо перед работниками милиции, посасывал трубку. Как себя вести с этим лысым, я не знал. Вообще-то задержать его положено, но я не уверен, что в отношении этого типа следует хоть один параграф из устава и пункт служебного расписания применять. Поэтому решил помолчать и подождать, когда до моих сослуживцев дойдет, что опасность миновала.

– Это у вас игра такая? – вежливо поинтересовался незнакомец. – Или меня просто в компанию нищих слепцов занесло? А тот монстр клыкастый, – он указал на меня, – ваш поводырь, что ли?

Жомов у нас реагировать на нештатные ситуации был самый натасканный, поэтому и глаза первым открыл. Удивленно осмотревшись в поисках пропавшего облака дыма, он недоуменно посмотрел на незваного гостя и дернул Рабиновича за рукав. Сеня сначала попытался отмахнуться от омоновца, но тот проявил настойчивость, и глаза моему хозяину все же пришлось открывать.

– Это что за хмырь? – едва Сеня продрал глаза, спросил у него Жомов.

– Джинн, мужики. Я так и думал – джинн, – прежде чем мой хозяин успел ответить, заявил Попов.

– Ты еще скажи «тоник», – фыркнул Жомов. – Ну ты даешь, Поп. Совсем от газа одурел? Мужик перед нами сидит, а он мне про выпивку лопочет. – А затем грозно поинтересовался у незнакомца: – Кто такой? Документы есть? Оружие, наркотики?

– Это ваш заказ? – наивно поинтересовался джинн.

– Чего? – не понял Ваня.

– Ну, документы, оружие, наркотики, – терпеливо пояснил наш гость. – Заказывать их будете? Какие именно? Из оружия только шашки и палаши. Есть, правда, «магнум», но без патронов и ствол рассверлен. Документы какие? Права на вождение кобылы? Палестинский паспорт? Верительную грамоту от папы римского? С наркотиками проще. Есть гашиш, анаша. Могу марихуаны немного подбросить. Насвая хоть завались…

– Ты не охренел, жлоб? – оторопел омоновец. – Значит, ты российским милиционерам предлагаешь у тебя наркоту покупать?

– А что, российские милиционеры ее просто так берут? – удивился незнакомец.

После такого неприличного вопроса Жомов тут же отстегнул дубинку от пояса и собрался огреть ею наглеца, но Рабинович его остановил.

– Ваня, это же джинн, – проговорил он. – Понимаешь, джинн! Такой, как в арабских сказках. Я не спрашиваю, читал ли ты книжку про Аладдина, но слышать-то про него хоть что-то был должен. Вспоминаешь?

– Ага, – обрадованно кивнул головой Ваня. – У него еще там обезьяна прикольная была. И попугай. На тебя, Сеня, похож!..

– Сейчас я тебя одновременно и попугаем, и обезьяной сделаю, – совершенно справедливо обиделся мой хозяин. Ну какой из него попугай? Ни хвоста, ни перьев. Так, удав какой-то…

– Слушайте, давайте вы потом поспорите, – вмешался в их беседу джинн. – Короче, делайте ваш заказ, и я сваливаю. Я уже джиннок тысячу лет не видел. Расслабиться хочу…

Только тут до Ванюши наконец-то дошло, что все это не розыгрыш и перед ним прямо на потрескавшейся земле сидит самый настоящий исполнитель желаний. Даже со своего места мне удалось услышать, как захрустели шестеренки у Жомова в голове, пытаясь провернуться. Им нужно было родить мысль. И желательно умную.

– Тещу на Магадан! – завопил Иван, но тут же себя одернул: – Нет, тогда и мне придется туда же перебираться. Иначе Ленка с живого не слезет. А что же тогда попросить?..

– Жратвы! – рявкнул Попов, не давая возможности Жомову сформулировать свое желание. – Много! – И покосился на моего Сеню. – На всех.

– А-а, чего голову ломать! – махнул омоновец. – Выпивки. Бочку. Одну с пивом, другую с вином. Ну и водки маленькую, двадцатилитровую, канистру. Только чтобы холодная была…

– Да заткнитесь вы, идиоты! – рявкнул на них Сеня и повернулся к джинну. – Так, все их заказы отменяются.

– Поздно, – отрезал чудотворец, пожав плечами. – Служба доставки уже включена.

Джинн кивнул головой вправо, и мы все послушно посмотрели туда. На плоской вершине холма, под которым до этого прятались от солнца три милиционера, из ничего появился элегантный столик на витых ножках, заставленный всевозможной жратвой. Вокруг стола запрыгали, пытаясь удержаться на ножках, шесть стульев, а затем откуда-то с неба плюхнулись две бочки и алюминиевая канистра. Причем последняя тут же покрылась влагой, и воздух над ней задрожал. У Жомова от ее вида даже слюнки потекли. А Попов и вовсе сразу к столу кинулся. Вот только поесть ему не удалось. Едва Андрюша руку протянул, чтобы гуся с тарелки сцапать, как все – и стол с яствами, и бочки, и канистра – исчезло. Последними в воздухе растворились стулья.

– Не понял, блин! – сердито рявкнул с холма Попов. – Что еще за шуточки? Кому-то морду бить надо?

– Какие шуточки? Вы что? У нас серьезная организация, – обиделся джинн. – Весь ваш заказ поблизости, в параллельном измерении. Но в прейскуранте три желания. И пока третьего не будет, первые два полной реализации не подлежат.

– Будет тебе третье, – ухмыльнулся мой Сеня, и я прямо шкурой почувствовал, что он сейчас скажет. Нет, не как в том анекдоте, где русский попросил у джинна баб, море водки и «тех двоих обратно», но отчасти похоже. Хотя бы потому, что после желания Рабиновича воспользоваться шикарным столом и выпивкой Попову с Жомовым вряд ли удастся. Рабинович меня не подвел.

– Давай-ка немедленно перенеси нас в Палестину, – потребовал у джинна мой хозяин. – Причем прямо к тому месту, где все христианские реликвии хранятся.

– Без проблем, – живо согласился бритоголовый и тут же достал из кармана микрокалькулятор. – С вас Святой Грааль, одна штука, и Святое Копье. В том же количестве.

– А пустыня тебе не пляж? – оторопел Рабинович. – Еще чего пожелаешь? Может быть, ключ от квартиры, где деньги лежат?

– Нет. Зачем? – искренне удивился джинн. – Только Грааль и Копье. Все строго по прейскуранту.

– Мужики, а казачок-то засланный, – усмехнулся догадливый Попов. – Мне сразу подозрительным показалось, что у нас на дороге лампы с джиннами попадаться начали. Не может их тут быть. Вон и Горыныч говорил, что в нашем измерении паранормальные существа не живут. Слишком мы техногенны для этого.

– Точно-точно, – подал голос Ахтармерз, выбираясь откуда-то из-под камня. – Согласно теории Бухтуса-Прихлобуса, миры с повышенным техническим развитием никогда не обладают достаточным потенциалом для поддержания нормального существования протоплазменных существ, каковым, несомненно, и является этот джинн. Поэтому…

– Ладно, с этим все ясно, – остановил болтовню второгодника мой Сеня и повернулся к джинну: – Ну-ка, урод, колись, кто тебя к нам послал.

– Нашли дурака! – изумился тот и превратился в клубы дыма. Мы опять закашляли и зачихали, а когда смогли продрать глаза, бритоголового нигде не было. Лишь медная посудина сиротливо стояла на камне, все еще слегка покачиваясь.

– Сейчас мы его оттуда вытащим, – криво усмехнулся Рабинович и кивнул Горынычу: – Ахтармерз, иди-ка сюда. Паяльной лампой поработаешь.

Знал бы джинн, что моего Сеню нервировать опасно, он бы в жизни из своей посудины не вылез. Помню, был однажды случай… Впрочем, о случаях потом поговорим, а пока я, чтобы ничего интересного не пропустить, подошел к Сене почти вплотную. Все остальные, за исключением Ричарда и Абдуллы, тоже собрались в кучку понаблюдать за откупориванием сосуда. Даже Фатима, решив, что больше бояться нечего, выглянула из-за борта телеги и набрала в грудь воздуха, явно готовясь давать распоряжения. Впрочем, Жомов так выразительно посмотрел на танцовщицу, что та благоразумно решила держать язык за зубами.

Рабинович с джинном долго церемониться не стал. Он, конечно, потер лампу, предлагая подозреваемому выйти и сдаться добровольно. Но, не получив ответа через пару секунд, кивнул Горынычу. Дескать, зажигай. Ахтармерз как-то странно посмотрел на моего хозяина и пожал плечами. Несколько секунд он фырчал, выплевывая коротенькие язычки пламени, а затем горестно вздохнул.

– Не выходит ничего, – проговорил он средней головой. – То ли поел мало, то ли размер у меня не подходящий…

– Без проблем. Фатима, дай-ка нашему керогазу двойную норму. Без возражений! – не дав Ахтармерзу договорить, скомандовал Жомов, а затем посмотрел на Горыныча: – Что, змеюка поганая, слабо даже железяку нагреть? Эх ты, ящерица мутировавшая, варан крылатый, птеродактиль пустоголовый…

Ванино словоблудие результат дало мгновенно. Обидевшийся Горыныч немедленно начал увеличиваться в размерах и, позабыв про лампу, стал пристреливаться своими естественными огнеметами по нашему омоновцу. Мужественный Ваня не отступал и довел Ахтармерза до такого состояния, что кусок сушеной баранины, который трехглавому пламяпускателю дала Фатима и который Горыныч в своем предыдущем размере глодал бы полчаса, он проглотил в одну секунду. Я даже облизнуться не успел.

– О-па, вот теперь он до кондиции дошел, – довольно улыбнулся омоновец и на всякий случай отодвинулся от Ахтармерза. – Сеня, давай свой кувшинчик!

Я тоже поспешил отодвинуться, поскольку разобиженный Горыныч раскочегарился не на шутку. Он плевался языками пламени во все стороны и, если бы Фатима предупреждающе не замахнулась на него поварешкой, мог бы в запале сжечь телегу с припасами. Жареной конины мы бы тогда поели вволю, но зато потом кое-кому пришлось бы пешком передвигаться, а остальные испытали бы острый дефицит продуктов питания. Сеня быстренько, пока наш летающий автоген не остыл, плюхнул лампу на ближайший валун и приказал Ахтармерзу начать обработку.

Горыныч с явным удовольствием направил два языка пламени из крайних голов на емкость с джинном, а третьей повел душещипательные беседы по поводу того, как нехорошо скрывать информацию от сотрудников милиции и вести антиобщественную деятельность. Я поперхнулся, услышав эти слова. Вот уж не думал, что наш трехглавый птеродактиль успеет от моих ментов столько словечек нахвататься за то время, которое провел с нами вместе… А хотя, кот его знает, может быть, у них специально российское обществоведение уже с начальных классов в школе преподают. Чтобы знали дети, по какому принципу общество не стоит строить.

– Молчит, – не сводя глаз с лампы, констатировал Попов.

– Как партизан, – согласился с ним Жомов. – Может быть, лампу плохо накалили?

– Иди потрогай, – прекратив на время увещевания джинна, предложил Горыныч. – И вообще, кажется…

– Креститься надо, когда кажется, – буркнул Рабинович. – Вскрыть эту жестянку сможешь?

– Нет. И если бы вы меня не перебивали, я бы вам уже давно объяснил, в чем тут дело, – обиженно проворчал Горыныч. – Данное вместилище активной протоплазмы, именуемой вами «джинном», как таковое не является предметом, принадлежащим вашей вселенной, и вообще предметом как таковым…

Ахтармерз сел на своего любимого конька и принялся топить моих ментов в дебрях научной терминологии. Слушал его один только Попов. Ваня Жомов через пару минут прослушивания лекции Горыныча махнул на все рукой и принялся чистить верный пистолет, в который раз пересчитывая оставшиеся еще с Египта патроны, а затем с такой же любовью взялся надраивать Святой Грааль, с которым ни на минуту не расставался. А мой Сеня, едва услышав первую фразу Ахтармерза, задумался и несколько минут не выходил из комы.

Чтобы вам хоть что-то понятно было, объясню, о чем именно говорила наша самоговорящая магическая энциклопедия. Только не ждите от меня научных терминов, я по-простому. В общем, джинны обитали в одной из ближайших к нам параллельных вселенных. Там они спокойно плодились и размножались, никому не мешая. Но поскольку обладали силой выполнять практически любые желания, при этом являясь крайне недалекими существами, то очень скоро стали предметом охоты всяких межвселенских авантюристов. Ловили их просто – брали подходящую емкость и, сунув ее под нос первому попавшемуся джинну, достигшему половой зрелости (они только с достижением этого возраста могли желания выполнять), спрашивали: «А слабо в бутылку влезть?» Дурные джинны тут же доказывали, что им «ни фига не слабо», и мгновенно оказывались на каком-нибудь рынке. Сами же ловцы их услугами редко пользовались, поскольку единственное, что могли нормально сделать джинны – это в бутылку забраться. Ну, еще накормить и напоить людей у них неплохо получалось, да на транспортных перевозках некоторые специализировались. Все остальное, услышанное вами про джиннов, это только строчки из всяких там рекламных проспектов.

Судя по тому, что наш чудо-изготовитель в медной упаковке быстренько согласился выполнить Сенину просьбу, он именно транспортником и являлся. А вот посудина у него была не простая. Из рассказа Горыныча следовало, что это была вовсе не медная лампа, а скомпонованный и видоизмененный… – блин, слова-то какие знаю!.. – персональный дом джинна, доставленный прямо из его измерения. А это означало только одно: данного лысика никто не ловил. Он подписал с кем-то контракт и был переброшен к месту выполнения персонального задания. Нетрудно догадаться, какого именно! Грааля и Копья нас лишить этот гад должен был.

– В общем, эта лампа совсем не лампа, – тем временем закончил свою речь Горыныч. – Может быть, учись я в классе восьмом хотя бы, мне и удалось бы расконвертировать ее в этом измерении для предоставления общего доступа, но сейчас я ничего сделать не могу. – И Ахтармерз вдруг захныкал: – И вообще, я к маме хочу. Замучили меня все. И вы, и вселенная ваша противная…

– У-у, еврейская морда, опять зверюшку обидел! – неожиданно для всех заорала на Рабиновича Фатима. – Когда же ты наконец всех терроризировать закончишь.

– Девочка, ты, похоже, так часто задом вертела, что у тебя туда мозги ссыпались, – не выдержал в этот раз мой Сеня, ну, не молодец ли?! – Сначала достань их обратно, а потом в серьезные разговоры со своими замечаниями вмешивайся.

Фатима зарделась и, решив не обострять конфликт, отвернулась, презрительно дернув плечиком. Жомов одобрительно посмотрел на Рабиновича, а вот Андрюша не съязвить в этот раз не смог. Злорадно хихикнув, от толкнул Сеню в бок.

– Рабинович, не узнаю тебя. Где твоя галантность? – невинно поинтересовался он. – Ты же такими замашками всех женщин во всех параллельных вселенных от себя отпугнешь. Попортишь себе репутацию, как за юбками бегать сможешь?

– Ногами, – буркнул Рабинович и, к моему вящему удивлению, смущенно подошел к Фатиме со спины. – Извини, пожалуйста. Я погорячился. Впредь обещаю больше никогда не третировать ни твою профессию, ни твои увлечения, ни твою манеру одеваться.

– Ой, лапочка ты моя. У меня еще никто прощения не просил! Может, и танцевать перед публикой позволишь? – повернувшись к нему фасадом и едва не своротив грудями длинный Сенин нос, поинтересовалась сарацинка.

– Позволю, – обреченно согласился Сеня, за что и заработал первую улыбку от Фатимы и вместе с ней поцелуй в щеку. Тоже первый, естественно! Я взвыл.

Люди добрые, да что же это опять на белом свете творится?! Доколе всякие сучки… то есть женщины, конечно, вертеть моим хозяином будут? Да что же за бабский угодник мне достался? Честное кобелиное слово, не выдержу такого позора! Уйду на хрен. Хоть к Жомову, вместе с его тещей, хоть с Альбатросом хозяевами поменяюсь, если это безобразие не прекратится!..

– Мурзик, фу! – рявкнул на меня Рабинович. Вот видите? Он даже сейчас со мной нормально разговаривать не может! – Фу, я сказал!

Пришлось заткнуться. Вот она, человеческая неблагодарность. Ты им верой и правдой с самого рождения служишь, а они только и умеют, что «фу» орать. Причем где надо и где не надо!.. В общем, хочет Сеня, чтобы им эта волоокая танцовщица крутила, как болонка хвостом, – пусть крутит. Но от меня любви к ней Рабинович не дождется. Ничего, кроме презрения! И думаю, настоящие кобели со мной согласятся.

Как обычно, на мои чувства никто внимания не обратил. Более того, Рабинович, окрыленный первой победой на любовном фронте, мгновенно придумал, что с невскрываемой лампой и с несгибаемым джинном внутри делать нужно… Тоником его, Сеня, залей!.. Но Рабинович меня не послушался и решил положить его на хранение, как хороший коньяк.

– Сейчас придут наши архаровцы, и прикажу им яму поглубже выкопать, – доложил он друзьям. – Пусть этот урод еще тысячу лет без своих джинсовок побудет. Посмотрим потом, станет ли он с российской милицией связываться!

Сенино предложение было принято на ура. Единственный, кому оно не понравилось, был сам джинн. И он попытался выразить протест интенсивным раскачиванием медной лампы. Но поскольку наружу так и не вышел, чтобы изложить перед судом присяжных аргументы в свою защиту, его возражения во внимание милицейской комиссией приняты не были. И еще до начала ужина непокорный джинн вместе со своим переносным домом был надежно захоронен на двухметровой глубине в окрестностях Антиохии…

Кстати, совет для археологов. Найдете этого гада, не вытаскивайте. Пусть и дальше сидит и думает, стоит ли в следующий раз хорошим людям перечить.

– Сеня, я так полагаю: этого урода лысого нам послал тот самый неизвестный тип, который у эльфов переворот затеять вздумал, – уже за ужином изложил свои соображения Попов. – Тебе так не кажется?

– Блин, Андрюша, пожалуй, сейчас редкий случай, когда я могу с тобой безоговорочно согласиться. – Сеня похлопал друга по плечу. – Ты абсолютно прав. И как только появится Лориэль, я тут же от него объяснений и потребую.

– А я тебе помогу, – поддержал моего хозяина Жомов. – Причем, в натуре, с удовольствием.

На том и порешили. Я, правда, мог бы еще кое-что к этим умозаключениям добавить, но не стал. По понятным причинам, о которых уже не раз говорил на каждом углу. Вам-то, правда, я могу сказать. Все равно вы не слушаете, а читаете.

Если вы помните, Горыныч говорил, что все джинны имеют узкую специализацию. Одни – повара, другие – виноделы, третьи – транспортники. Оказывать иные услуги джинна можно обучить, но профессионалом он в этом деле никогда не станет, да и времени на обучение уйдет немало. Так вот, судя по тому, как наш джинн отнесся ко всем трем пожеланиям, он явно был транспортник. Однако и с приготовлением пищи, и с выпивкой справиться сумел. Это, конечно, могло быть совпадением, но что-то в такие «совпадения» мы, милиционеры, верим с трудом. Лично я думаю, что тот, кто заслал джинна к нам, прекрасно знал, кто из моих сослуживцев чего попросить захочет. Вот это меня и настораживало!

С мнением Попова и Рабиновича о том, что джинна лысого нам заслал эльф-повстанец, я был полностью согласен. Вот только дело в том, что эльфов, знавших о пристрастиях моих друзей, можно было по пальцам пересчитать. Лориэль, Оберон, Эксмоэль, швейцар в гостинице…

Стоп! Ведь именно швейцар и сказал, что весь Эльфабад о нашем прибытии предупрежден был. Вот, называется, и сузили круг подозреваемых! Я-то думал, что быстренько вычислю, кто именно у эльфов законную власть свергнуть решил, а получился кукиш вместо мозговой косточки. Сузишь тут, когда вся эльфийская столица знала о нас и наших пристрастиях. Гады. Крылья бы всем поотгрызал!

Я с досады чуть не залаял, но вовремя сдержался. Не хватало еще, чтобы Ваня опять на меня подозрительно косился или Сеня снова замашки лидера на всю округу демонстрировал. Беда все-таки с ним. Как пьяный, так на нормальное существо похож и разговаривает вполне вежливо. Ну а трезвый… Да что там говорить?! Рабинович, он и есть Рабинович. Меня довел до того, что я радоваться стал, когда он напивается!

Покосившись на Сеню, я отправился по своим песьим делам. А когда вернулся, уже стало смеркаться. Естественно, никто на ночь глядя бродить по степи не собирался. Мои менты принялись устраиваться на ночлег около небольшого костерка. Некоторое время все дружно спорили, выставлять ли часовых на ночь или понадеяться на мой нюх, а потом дружно сошлись на последнем. Меня, между прочим, совершенно не спросив, хочу ли я всю ночь спать вполуха! Мне пришлось смириться с их решением и позволить привязать себя к колесу телеги. Сделав это черное дело, Сеня потрепал меня по загривку и отправился спать, с надеждой поглядывая на повозку – а вдруг Фатима к себе позовет? Хотел я Сене объяснить, когда он этого дождется, а затем махнул хвостом и передумал. Ох, и кто эти языковые барьеры придумал?!

Менты мои, убрякавшись на жесткие постели, сразу, однако, не угомонились. Попов с тоской в голосе вспомнил о том, как в его кровати спать удобно. Надо будет мне попробовать по возвращении. Жомов его поддержал, заявив, что без Ленки, конечно, хорошо, но с женой спать все-таки лучше, и мы ему поверили на слово. А мой Сеня только горестно вздохнул и принялся считать звезды. Ну, или еще что-нибудь такое же, поскольку лежал он на спине, смотрел в небо и шевелил губами… Все-таки все люди сумасшедшие! Ну скажите на милость, на фига звезды нужно считать? Уж лучше бы Рабинович посчитал, сколько мне мозговых косточек недодал за время нашего путешествия в Иерусалим.

– Сеня, а тебе не кажется, что появление этого джинна в принципе подозрительно? – после секундного молчания поинтересовался Попов.

– Блин, Андрюша, ну на глазах умнеешь, – мгновенно откликнулся мой хозяин. – Действительно странно все это. На хрена нужно было кому-то к нам дефективного джинна посылать? Неужели этот эльф думал, что мы на такое фуфло купимся и станем Граали с Копьями раскидывать? Хреново он тогда нас знает, а уж о чести и совести российского милиционера представления вовсе не имеет.

– Да хрен с ней, с этой честью и совестью! – отмахнулся Попов, чем вызвал бурю негодования. Причем не только у Жомова с Рабиновичем, но еще и у Ричарда с Фатимой. Лишь верный поповский оруженосец Абдулла лежал тихо и босса своего не хаял. А когда страсти немного улеглись и Попов узнал про себя все, что другие думали, но стеснялись сказать, выяснилось, что он, к моему удивлению, не обиделся.

– Да не мелите ерунду, – отмахнулся криминалист от нападок. – Я не меньше вашего о чести и достоинстве знаю. Просто хотел сказать, что сейчас не их обсуждать нужно. Вам не кажется, что этот революционер непременно предпримет какую-нибудь более серьезную попытку нас остановить?

– Может быть. Но в этом лично я сильно сомневаюсь, – ответил мой Сеня. – Наш новый условный противник хоть и эльф, но действует в одиночку. На многое он вряд ли способен. Иначе не джинна бы к нам запустил, а эскадрилью бомбардировщиков или штурмовых вертолетов…

– Нет, – возразил Ваня. – В таком случае взвод спецназа куда эффективнее. Все-таки нас не просто устранить нужно, а сделать это так, чтобы вещи остались целы.

– Жомов, какого хрена ты опять к словам придираешься? – обиженно поинтересовался Сеня. Затем хотел еще что-то добавить, но замолчал. Не просто так, а оттого, что я зарычал.

Именно зарычал! И было с чего. Поначалу опознать запах, донесшийся из степи, я не смог. Просто показался он мне подозрительно знакомым и почему-то совершенно неприятным. Ну просто отвратительным. Я встал и повел носом, пытаясь поймать в воздухе едва уловимый аромат. Но прежде чем я опознал его, стало ясно, что источник этого запаха приближается к нашему лагерю. Причем движется очень быстро и просто наполняет все вокруг себя злом. Вот тогда-то я и понял, кто именно идет к нам в гости. Постепенно ускоряя шаг, по направлению к нам мчалась стая волков. И настроены они были крайне агрессивно! Вот тогда я и зарычал. А первым, кто вскочил на ноги, оказался Абдулла.

– Волки, да простит им Аллах серого козлика! – завопил он. – Волки сюда идут. Много. Думаю, через полчаса мы сменим место жительства с неудобной равнины на теплые желудки, да пошлет им Аллах язву и несварение!

– Ну, это мы еще посмотрим, – криво усмехнулся Сеня, поднимаясь с жесткого ложа. – Андрюша, пни там эту уснувшую керосинку. Горыныча то бишь. Похоже, ночка нам предстоит жаркая!..

Блин, кот меня раздери, и снова с Рабиновичем нельзя было поспорить. Ну до чего мне хозяин умный попался…

Глава 2

Ленивое безделье в лагере пилигримов в погонах и без было буквально взорвано изнутри. Ментам еще до сих пор не приходилось сталкиваться с ордами голодной и зубастой дикой живности, зато наслышаны о том, что стаи волков делают с попавшимися на пути людьми, все трое были более чем достаточно. Ну а если учитывать, что доблестные российские милиционеры оказались вдобавок и безоружными, то вполне понятно, почему все так заволновались. Имелись, правда, в арсенале ментов резиновые дубинки, но поскольку местные хищники броню не носили, пользы от «демократизаторов» было даже меньше, чем от Святого Копья. А в единственном на весь отряд огнестрельном оружии оставалось всего четыре патрона. Так что средств для защиты имелось крайне недостаточно.

Пока трое друзей растерянно хлопали глазами, решая, что предпринять, бурную деятельность развили Абдулла с Ричардом. Первым делом они согнали всех коней на пятачок между костром и телегой, а затем привязали кляч к повозке, дабы им не вздумалось куда-то бежать. Разобравшись с непарнокопытными, сарацин и крестоносец принялись мастерить факелы из подручных средств. Правда, доделать до конца свою работу они не успели – менты пришли в себя и вернулись к руководству отрядом.

– Сеня, может, Горыныч пальнет в волков из своих огнеметов? – предположил Попов, мастеря под чутким руководством Абдуллы тряпичный факел.

– Поздно, – вместо Рабиновича ответил омоновец. – Эти твари кольцом нас охватывать начали. Даже будь у Ахтармерза не три, а десять голов, все равно бы весь периметр охватить не удалось. Слушай, Андрюха, бросай эту хреновину, залезай в телегу и держи Горыныча над головой. Будешь у нас поворотной башней. Следи за развитием событий, и пусть эта трехглавая зажигалка огнем плюется туда, где волки сильнее всего наседать станут. – Жомов повернулся к Рабиновичу: – А ты Мурзика привяжи. Кинется в кучу, будем потом его косточки по степи искать.

– Вот уж о ком о ком, а о нем беспокоиться нечего, – усмехнулся кинолог, похлопав зарычавшего пса по загривку. – Он у меня умница. Мурзик еще так нам сегодня поможет, что спасибо ему потом говорить задолбаешься.

– Ну, смотри, тебе виднее, – буркнул Ваня и недоверчиво покосился на пса.

Тот в ответ оскалился, а затем оглушительно рыкнул, давая волкам понять, что легкой добычи они тут не дождутся. Зверюги то ли вняли предупреждению Мурзика, то ли задумали что-то нехорошее, но бег свой явно замедлили. Жомов, забравшийся на вершину ближайшего холма, прекрасно видел множество желтых глаз на равнине. Волки действительно охватили лагерь плотным кольцом. И Ваня оставался наверху до тех пор, пока серые тени волков не подобрались к самому подножию холма с внешней стороны лагеря.

– Сеня, а ты уверен, что этих волков не наш бунтарь наслал? – каким-то странным, испуганно-капризным тоном спросил Андрюша Попов.

– Слушай, чудо ты перекормленное, – огрызнулся в ответ Рабинович, высматривая во тьме желтые волчьи глаза. – Откуда я знаю? Я тебе Господь Бог, что ли, чтобы на такие вопросы отвечать?

– Господи, так это ты? Вот бы в жизни не догадался, – завопил Ричард, плюхаясь перед Рабиновичем на колени.

– Уберите от меня этого идиота! – завопил Сеня, зачем-то пиная экс-ландскнехта ногой в бедро. – Своих мне мало, так еще и чужих подсовывать начали!

Впрочем, убирать Ричарда от оторопевшего кинолога не пришлось – волки завыли. Ландскнехт тут же вскочил на ноги и, запалив факел, так неистово начал им размахивать из стороны в сторону, что чуть не спалил все вокруг. Сеня едва смог увернуться от летящей в него головешки. Он хотел тут же отвесить Ричарду еще пинка, но вынужден был отвлечься от взбесившегося крестоносца. Волки, не переставая выть, начали сужать круг. И, судя по всему, их не пугали ни горящие факелы, ни крики людей.

Первыми в атаку решили пойти те хищники, которые собрались неподалеку от спокойно стоявшего Жомова. Причем бросились вперед они всем скопом. Ваня успел пинками отбросить двух, а на третьем подпалить шерсть, но от остальных путешественники вряд ли успели бы защититься, если бы не вмешался Попов. Криминалист приказал Горынычу дать залп поверх головы бешено крутящегося Ричарда, а сам повернулся к Ване и рявкнул во все горло:

– Стоять, шакалы! Сейчас всех покусаю!

Истории неизвестно, поверили ли степные волки в то, что толстый человек бросится их кусать, но звук его голоса впечатление на них произвел огромное. Парочку ближайших к Ване хищников буквально отбросило назад. Еще несколько зверюг закрутились на месте, передними лапами стараясь выковырять из ушей поповские децибелы. Волки отступили, но и для Вани Андрюшино вмешательство просто так не прошло. Вопль буквально контузил омоновца, и тот пару секунд стоял на месте, тупо уставившись вперед. А затем с трудом проговорил:

– Конечно, спасибо тебе, Андрюша, но когда все кончится, я тебе, в натуре, хлебальник булыжником закупорю. – Жомов потряс головой. – Чтобы не орал без предупреждения.

Больше Ваня ничего сказать не успел. Волки снова бросились в атаку, и на этот раз по всей линии обороны. Приблизились они молниеносно, и Горыныч как стационарная огнеметная точка стал бесполезен. Он просто не мог фыркать пламенем в сторону хищников, чтобы не подпалить кого-нибудь из членов экспедиции. Попов тоже завертелся на месте, не зная, в каком направлении следует орать.

Впрочем, растерянности криминалиста и трехглавой керосинки, за исключением Фатимы, никто не видел. Остальным было просто не до того, чтобы смотреть по сторонам. Правда, видимо, наученные поповским криком, волки уже сломя голову вперед не кидались. Атаковали по двое, по трое, но у оборонявшихся, хоть им пока и удавалось отбивать атаки, времени на передышку не оставалось совсем. Лошади бесились и пытались порвать узду, и, если бы не Фатима, мужественно бросившаяся успокаивать непарнокопытных психопатов, они наверняка бы разбежались. При этом еще и телегу бы изувечили!

То ли на Сенином участке волки ленивее прочих были, то ли он таким уж жутко изворотливым оказался, но Рабинович успевал не только отбивать атаки степных хищников, но еще и поглядывать в сторону танцовщицы, скачущей от одного коня к другому. Именно поэтому он и заметил, как парочка волков, прорвавшись мимо Ричарда, исступленно вертевшегося на месте, бросилась к лошадям. Рабинович истошно заорал и, оставив боевой пост, бросился спасать сарацинку.

Фатима на крик обернулась и недоуменно уставилась на Сеню, тычущего пальцами куда-то ей за спину. То, что ей грозит атака с тыла, девица поняла через секунду, но именно этой секунды и хватило одному из волков для того, чтобы прыгнуть. Фатима уже начала разворачиваться в сторону летящего хищника, но ни остановить полет, ни увернуться от волчьего прыжка не успевала. И тогда Сеня тоже прыгнул. Сметенная им девица как подкошенная рухнула на землю, и волк, пролетев мимо, вписался мордой прямо в мягкий конский бок. Непарнокопытный психопат с перепугу вспомнил, что у него есть копыта, и лягнул волка по голове. С тех пор этот хищник уже вторую тысячу лет ходит по степи в каске и всем улыбается. Второго волка взял на себя подоспевший Мурзик и не дал ему вцепиться в лежавшего на земле хозяина, но проблемы это не решило. Линия обороны была прорвана, и волки серым потоком хлынули к телеге через оставленный Рабиновичем пост.

– Да чтоб вы сдохли все, твари клыкастые! – рявкнул Андрюша, швырнув Горыныча на дно телеги и бросаясь вперед, навстречу волкам.

К удивлению Рабиновича, тот прорвавшийся хищник, что уже готовился вонзить в него зубы, вдруг остановился и, хлопнув лапой по тому месту, где у нормального человека находится сердце, свалился, закатив глаза. Рядом грохнулся следующий волк, но этот сердце не искал. Он схватил себя лапами за горло и, захрипев, начал биться в конвульсиях. Остальных волков постигла та же участь. Начиная от того места, где стоял Попов, по их рядам пошла живая волна, и хищники посыпались на землю с самыми разными симптомами. Один даже зачем-то пытался укусить себя за хвост! Интересно, что это за болезнь в хвосте такая, от которой умереть можно?

– Андрюша, «зеленые» тебе этого не простят. – Рабинович вздохнул с облегчением и поднялся с земли. Ну а если точнее, то с Фатимы, которую прикрывал своим телом. – Ты бы хоть выбирал, что именно говорить. Что теперь с этой кучей трупов будем делать?

– Ничего не будем. Сама рассосется, – буркнул Попов, недовольный тем, что его усилия должным образом не оценили. – И вообще, меня ни «зеленые», ни волки не волнуют. Пусть они все хоть дохнут, хоть оживают, но чтобы духа их тут не было!..

Едва он проговорил это, как все до единого волки истошно завыли. Правда, хоть в этом вое и были не угрожающие, а радостные нотки, Сеня все равно не смог сдержаться и подпрыгнул на месте. Впрочем, самих волков прыжки кинолога не интересовали. Вскочив, степные хищники со всех ног бросились бежать прочь, оставив после себя аромат ландышей.

– И точно, волками не пахнет, – хмыкнул Жомов. – Ладно, Андрюша, за спасение отряда попрошу Кобелева тебя к медали представить, но едовище тебе все же замурую. – Андрюша попятился, а Ваня самодовольно ухмыльнулся: – В другой раз. Если еще попробуешь у меня за спиной без предупреждения орать.

– Кстати, учтите, мой работодатель к появлению волков отношения не имеет, – услышали менты за спиной знакомый голос и обернулись. Рядом с костром стоял тот самый джинн, которого они совсем недавно закопали. Ваня оторопело уставился на него, забыв про Попова и про свое обещание.

– Ты чего тут делаешь, урод? – угрожающе поинтересовался он. – Кто тебе разрешал из могилы сбегать?

– Ваня, тихо, – шепнул за спиной у омоновца Рабинович. – Берем этого чмыря. Ты справа, я слева…

– Бесполезно, – усмехнулся в ответ джинн, обладавший ко всем прочим достоинствам еще и тонким слухом. – Меня тут нет. Перед вами только моя изометрическая проекция, сделанная джиннопроектором. Он еще и миражи показывать может. Смотрите! – Лысый растворился в воздухе, и на его месте возник караван верблюдов, направляющийся прямо в центр лагеря ментов. А затем верблюды исчезли, и на их месте снова возник джинн. Правда, на этот раз он менял очертания, частично растворяясь в воздухе. Через джинна было видно пламя костра и валявшиеся рядом дрова.

– Ну вот, батарейки садятся, – обиженно вздохнул лысый. – Так я и думал, что этот мерзкий эльф мне бракованную штуку подсунул. Жалобу на него напишу…

Кому именно джинн собирался написать жалобу, он так и не сказал, полностью растворившись в воздухе. Совершенно не ожидавшие такого оборота менты на секунду застыли, удивленно-непонимающе глядя друг на друга. Абдулла с Ричардом и вовсе выглядели идиотами, и лишь одна Фатима сохраняла относительную невозмутимость. И то только из-за того, что была полностью поглощена приведением в порядок собственного туалета.

– Сеня, тебе это ничего не напоминает? – поинтересовался Попов, прервав затянувшуюся паузу.

– Напоминает, – вместо Рабиновича ответил омоновец. – У этого придурка, в натуре, такие же замашки, как у звезданутого Лориэля.

– К тому же джинн назвал эльфа мерзким, – задумчиво поддержал его Сеня, глядя на то место, где совсем недавно стоял джинн. – Конечно, все эльфы не подарки, но по-настоящему мерзким можно назвать только Лориэля. Что-то мне все это нравиться перестает.

– По-моему, вы, как это и свойственно всем гуманоидам, делаете поспешные выводы, – вступил в разговор Горыныч, перекинув головы через борт телеги. – С точки зрения банальной логики вероятность того, что Лориэль работает против своего правительства, слишком мала. Во-первых, как я понял, он очень жестко контролируется начальством. Во-вторых, у него не было необходимости говорить нам о том, что существует заговор, и указывать примерные координаты нахождения Святого Копья. Ну, а в-третьих, если бы Лориэль хотел помешать нам выполнить миссию, он бы это давно уже сделал…

– Чем он всегда и занимался, – буркнул Попов. – От него ничего, кроме гадостей, никто не видел.

– Я думаю, что твое мнение можно не учитывать, поскольку оно крайне субъективно, – начал было Горыныч, но Сеня перебил его.

– Это твое мнение можно не учитывать, – рявкнул кинолог, а затем примирительно улыбнулся: – В принципе вы оба правы. Но сейчас ничего обсуждать мы не будем. Подождем, когда появится Лориэль, и потребуем все нам объяснить. – Сеня посмотрел по сторонам. – Кстати, где он? Давненько уже не появлялся.

– Вот и я о том же, – не унимался криминалист. – Как в Антиохии появился, так больше об этом гаде ни слуху ни духу. Этот козел, наверное, рассчитывал, что мы в Антиохии загнемся…

– Попов, что-то ты не как российский милиционер поступаешь, – оборвал его Жомов. – Забыл, что ли, что подозреваемый не может считаться преступником, пока его вина не доказана?

Возражений у Андрюши не нашлось, но сейчас ничто на свете не могло разубедить его в том, что Лориэль решил их угробить. Впрочем, ни Жомов, ни Рабинович разубеждать его и не собирались. Их самих грызли подозрения. А подозрения, как всем известно, хуже блох. Поэтому ни у кого из троих друзей спокойной жизни в ближайшее время не предвиделось. По крайней мере до того момента, когда Лориэль появится и опровергнет эти подозрения. Но решить эту проблему можно будет позже, а пока все настолько устали после ночного нападения волков, что просто валились с ног. Даже неутомимый Жомов и то откровенно зевал. Но бдительности от этого не потерял.

– Короче, думаю, никто не станет спорить с тем, что часовых на ночь придется выставить, – безапелляционным тоном заявил омоновец. – Первым дежурю я, потом Попов с Абдуллой и последними Сеня с Ричардом.

– А почему это Рабинович последним дежурить будет? – возмутился Попов. – Я, может быть, тоже хочу подольше поспать.

– Да спи, – пожал плечами Ваня. – Только под утро всегда тяжелее всего бывает и спать сильнее хочется. – Криминалист потупился. – Вот и не жужжи, а делай то, что говорят. Дежурим по два часа. А утром пораньше двинемся дальше.

Рабинович хотел что-то съязвить по поводу излишнего командного рвения омоновца, но лишь махнул рукой. Кинолог настолько утомился, что у него даже не было сил заметить задумчивые взгляды, которые бросала в его сторону Фатима. Он просто свалился на свой ковер и проспал, как убитый, до того момента, пока Попов не разбудил его для смены дежурства. Да и потом Сеня упорно боролся со сном, заставляя крестоносца разучивать параграфы из милицейского устава. По крайней мере те, которые сам мог вспомнить.

Утром, кроме многочисленных следов на песчаной почве, на ночное нашествие волков не указывало ничто. И Жомов, проснувшись, подумал, что если бы он не был совершенно трезвым, причем уже который день, то вчерашнее происшествие принял бы за приступ начинающейся белой горячки. Подумал так, порадовался, а потом пошел проверять периметр.

Подозрительных личностей, как гуманоидного, так и всех прочих типов, поблизости от лагеря не вертелось. Попов, услышав об этом от Абдуллы, тут же начал апеллировать к чувству сострадания Жомова и Рабиновича, требуя дать поспать еще пару часов. Сеня с Иваном о таком звере, как сострадание, ничего не слышали и Андрюшу с ковра все-таки подняли. Впрочем, не столько они, сколько запах жаркого, долетевший до носа криминалиста со стороны телеги. Фатима готовила завтрак, а для Попова нет и не было лучшего возбудителя, чем возможность что-нибудь сожрать. Андрюша вмиг оказался на ногах и, двумя прыжками преодолев расстояние от своего спального места до телеги, потребовал у танцовщицы-кулинарки немедленно подавать завтрак на стол. В ответ сначала прилетела поварешка, затем головешка, кочережка и картошка. Впрочем, последнее Попову примерещилось. Картошки еще не было! Колумб не подвез.

– Слушай, имей уважение к моему почтенному возрасту! – завопил криминалист, прячась за телегой.

– И к его почтенному брюху, да позволит Аллах чаще использовать его по назначению! – поддакнул Абдулла. За что тут же получил пинка от Андрюши, не сумевшего оценить степень проявленного уважения со стороны оруженосца. Сарацин такого коварства не ожидал и буквально стрелой взмыл в воздух. Правда, далеко не пролетел – был сбит на взлете эскадрильей летающих поленьев под командованием Фатимы.

– Слава Аллаху, да простит он сам себе пренебрежение делами людскими, эта женщина еще не в силах кидать в нас мешки с драгоценностями, – пробормотал Абдулла, выбираясь из кучи дров. – Иначе мне бы не жить.

– А мне так и так не жить, – пропыхтел Ричард, пробегая мимо. – Чем от тренировок сэра Дурной Башки помереть, уж пусть бы меня лучше золотом придавило.

– Р-разговорчики! – рявкнул на него омоновец, к счастью для крестоносца не сумевший разобрать его слова. – Болтать еще на утренней пробежке умудряемся? Силен, друг, в натуре!.. Сорок отжиманий. Быстро.

В общем, в лагере с утра царила обычная суета, и о произошедшем вчера поздно вечером никто не вспоминал. Сеня с Горынычем, усевшись около костра, вполголоса что-то обсуждали, и долгое время на них никто не обращал внимания, но затем Попов, которому надоело подгонять Фатиму, тем более что она на его слова не реагировала, подозрительно покосился на четырехглавую парочку и недовольно проворчал:

– Что-то я не понял, Рабинович. Секреты от друзей появились?

– Да какие тут секреты?! – отмахнулся от него Сеня. – Просто, пока вы тут дурью маетесь, кто-то же должен делами заниматься. – Затем выдержал паузу, ожидая, пока все посмотрят в его сторону. – В общем, так, Горыныч утверждает, что вчера нас атаковали не волки, а вервольфы…

– Вер-кто? – оторопел омоновец. – Помесь вертолета с «Вольво», что ли?

– Не родись красивым, родись большим и сильным. Мозги тогда не понадобятся, – с тяжким вздохом буркнул Рабинович. – Ваня, вервольфы – это оборотни. Только эти не как в «ужастиках» – из людей в волков превращаются, а наоборот – из волков иногда людьми могут становиться. То есть существами, похожими на людей. Интеллект у них волчий остается, а вот внешне вервольфы бывают поразительно похожи на людей.

– И откуда ты это узнал? – ехидно поинтересовался Попов. – Пока мы с хищниками бились, ты успел одного препарировать?

– Тебя бы препарировать. Лишний жир выпустить, а то он тебе уже, похоже, на мозги давить начал, – огрызнулся в ответ Сеня. – А про вервольфов мне Горыныч рассказал.

– А двоечнику этому откуда известно, кто именно вчера на нас напал? – Андрюша подозрительно посмотрел на Горыныча. – Во сне привиделось?

– Нет, – всхлипнул трехглавый самоходный справочник. – Я вчера съел одного. Случайно. – И еще громче зашмыгал средним носом, в то время как два других вынюхивали себе пропитание. – Я больше не бу-уду-у!

– Оба-на, у нас в компании уже и собственный людоед имеется?! – оторопел криминалист. – Все, мужики, теперь я рядом с ним спать не лягу. Сожрет еще…

– Вот уж кого-кого, а тебя он жрать не станет. Побоится салом подавиться, – вступился за хнычущего монстра Рабинович. – Тебе же сказали, что случайно Горыныч вервольфа сожрал. Тот на него прыгнул, а Горыныч увертываться не умеет. Вот и пришлось ему пасть раскрыть, куда вышеупомянутый хищник и провалился. Это во-первых. А во-вторых, Андрюшенька-душенька, тебе же объяснили, что вервольфы – это не люди. Настоящие волки, которые умеют изредка принимать людское обличье. А понял Ахтармерз, кого именно сожрал, когда хищник в его брюхе преобразоваться успел и кулаками по стенкам желудка стучать начал.

– Это когда же наш поглотитель волков так сильно увеличиться успел? – Андрюша явно не верил ни одному слову Рабиновича. – Что-то я не заметил, как он менялся.

– А это я с перепугу. Всего за десять целых и три десятых секунды, – снова шмыгнув носом, точнее, на этот раз всеми тремя сразу, пояснил Ахтармерз. – А потом уменьшился так же быстро. Пока размер с максимума на минимум менялся, верфольф внутри успел и преобразоваться, и раствориться. Сами знаете, какой у меня молниеносный обмен веществ…

– Знаем-знаем, – встрял в разговор Жомов. – Если бы у нас денежные обменные пункты с такой скоростью, как у твоего желудка, функционировали, рубли из оборота давно бы изъяли. – А затем повернулся к Сене: – Чего-то я не понял. Скажи, какая разница, волки или вервольфы нас вчера атаковали? Ты же ведь, в натуре, не для общего образования о них упомянул?

– Растешь на глазах. Умнеешь, – восхитился Рабинович. – Конечно, не просто так. Горыныч мне все подробно объяснил. Вы его слов все равно не поймете, поэтому буду краток. Наша вселенная рушится, и врата между мирами начали вновь скакать в стороны со своих законных мест. Одни из таких врат, похоже, и выбросили к нам вервольфов из параллельной вселенной. Дальше может быть хуже. Так что, мужики, нам поторапливаться надо. До Иерусалима путь еще не близкий!

– Ну так в чем проблемы? – удивился омоновец. – Седлаем коней, да в путь.

– Только после завтрака, – категорично заявил Попов, и спорить с ним никто не стал. У Жомова нужные слова опять куда-то запропастились, а Сеня и сам хотел есть… Удивительное дело! Есть захотел. Можно подумать, раньше он только пил и писал…

Завтрак был проглочен мгновенно. Все до единого члены экспедиции спешили убраться побыстрее с места происшествия, опасаясь еще каких-нибудь сюрпризов от свободно перемещавшихся с места на место врат между мирами.

Еще с момента знакомства с Горынычем в Англии менты знали, что врата обычно находятся на одном месте. Никто, кроме специалиста, не сможет опознать их и тем более использовать. Чтобы пройти через этот тоннель между мирами в обычное время, нужно обладать определенными навыками и паранормальными способностями. Но когда спираль времени деформируется под воздействием каких-либо сил, врата могут выкидывать всевозможные фортели. Например, путешествовать с места на место и засасывать любые объекты, находящиеся в прилегающих районах.

В случае с вервольфами так, скорее всего, и произошло. Видимо, врата на какой-то промежуток времени оказались рядом с поселением этих существ и засосали в себя целую кучу оборотней. Те, перепугавшись из-за смены обстановки, стали агрессивны и напали на первых же попавшихся под руки или, скорее, в зубы, живых существ. Хотя обычно в своем мире вервольфы и близко к людям не подходят. Антагонизм у них. Как друг друга видят, так сразу расстройство желудка зарабатывают и от отвращения неделями нормально пищу принимать не могут.

Все это Горыныч рассказывал ментам уже в пути, трясясь в телеге, несущейся по степи с максимально возможной скоростью, которая позволяла передвигаться довольно долго и при этом не загнать лошадей. Доблестные российские милиционеры торопились в Иерусалим. И хотя Жомову сама идея этого путешествия не нравилась, меньше всего он хотел изменений в привычном укладе жизни. Еще одного «роспуска» ОМОНа он мог просто не пережить, и поэтому заставлял друзей торопиться. А когда перерывы в движении для отправления естественных нужд и расслабления затекающих суставов начинали превышать пять минут, Ванечка истошно ругался, выискивая в своей лексике такие слова, которые поражали даже мудрого Сеню, а крестоносца с сарацином и вовсе валили с ног.

Путешествие в Иерусалим, помимо сюрпризов со стороны врат и возможного противодействия неизвестного эльфа-повстанца, осложнялось еще и тем, что ни Абдулла, ни Ричард не могли сказать друзьям о том, сколько именно времени займет поездка. Сарацин, хоть он и мог с полным правом в отличие от всех остальных называться местным жителем, дальше Антиохии нигде не был. Он, конечно, много слышал и о самом Иерусалиме, и о путешествиях до него, но назвать расстояние или время пути категорически отказывался. Просто не знал. Но упорно делал вид, что Аллах эти цифры произносить вслух запретил. Ну а Ричард и вовсе ничего о дороге в Иерусалим не знал. И оба друга-противника сходились лишь в том, что путь этот продлится не один день.

Сеню эта неопределенность крайне раздражала, и он постоянно терроризировал сарацина с крестоносцем вопросами, надеясь, что кто-нибудь все-таки сможет дать полезную информацию. Однако оба оруженосца оказались тупее, чем рассчитывал Рабинович, и вскоре его самого утомили собственные вопросы. Сеня махнул рукой и погнал свою кобылу вперед, присоединившись к Жомову, возглавлявшему отряд.

– Ну и как? Что-нибудь получилось? – спросил омоновец.

– Ни хрена! – сердито буркнул Рабинович. – Идиоты они. Причем даже тупей, чем те клячи, на которых оба придурка сейчас едут. Те хоть в проводники не набиваются, а идут туда, куда их направляют.

– Ну и плюнь на них, – посоветовал Ваня. – Какая разница, как далеко ехать, главное – это расстояние быстро преодолеть.

– Охренеть! Мне только омоновца-философа здесь не хватало, – буркнул Рабинович, но замолчал и на тупость оруженосцев больше не жаловался.

До самого вечера, когда на пути экспедиции показались огни какой-то деревни, менты ехали без приключений. Правда, во время остановки на обед Горынычу, видимо, отравившемуся вервольфом, стало плохо. Он схитрил, решив лечиться по методу того Карлсона, который живет на крыше. То есть сказал, что непременно умрет, если не сожрет пару килограммов каких-нибудь насекомых. А поскольку сам пойти на охоту не может, то менты должны уже сейчас начать разучивать прощальные речи, дабы не испортить косноязычием похороны Ахтармерза. Сеня почувствовал, что трехглавый второгодник пытается их обдурить, и попробовал заставить Ахтармерза искать себе пропитание, но свершиться экзекуции не позволила Фатима, чем вызвала бурю негодования в душе кинолога… Ну не мог Сеня смириться с тем, что танцовщица заботится лишь о Жомове с Горынычем, балует их, а остальным только удары поварешкой раздавать может.

Но как бы Рабинович ни сопротивлялся, искать пропитание Ахтармерзу и ему пришлось. Уж таким жалким выглядел трехглавый ребенок из чужого мира, что не разжалобил бы лишь «Железного Феликса». В смысле, ту самую статую, которую в Москве то снимали с постамента, то пытались водрузить обратно. Правда, собирать руками скорпионов, фаланг и сколопендр Сеня отказался. А поскольку функции сборщиков продуктов уже были распределены – Жомов искал, а собирать заставлял Ричарда, Попов соответственно те же гнусности проделывал с Абдуллой, то пришлось Рабиновичу взять Ахтармерза с собой, и тот, получив от Сени координаты цели, тут же проглатывал пищу и настойчиво требовал добавки.

В остальном путешествие проходило совершенно спокойно. В бескрайней полупустыне, по которой двигался небольшой караван, было абсолютно безлюдно. Даже живность встречалась крайне редко. Лишь один раз глазастый Жомов заметил на горизонте стайку каких-то зверюшек, но ни рассмотреть их как следует, ни тем более приблизиться к ним менты не смогли – просто не стали менять маршрут.

Ближе к вечеру пейзаж изменился. Впереди появились небольшие группки деревьев, а затем караван вышел на берег какой-то реки. Ни Абдулла, ни Ричард название ее друзьям сказать не могли. Фатима, которая чувствовала себя слегка уязвленной от того, что за всю дорогу ей практически не уделяли внимания, уверенно заявила, что речка называется Нил, но тут же стушевалась, наткнувшись на удивленные взгляды мужчин.

– Или не Нил, а еще как-нибудь, – пытаясь сделать хорошую мину при плохой игре, проговорила танцовщица. – Да и какая вообще разница?.. Главное, помыться можно и рыбы наловить.

– Теперь мне понятно, как она в рабстве оказалась, – буркнул Попов. – С таким знанием географии и взглядами на жизнь эту девицу любой дурак в Тмутаракань завезет и скажет, що так и було.

– Ты чего это по-украински заговорил? – удивленно покосился на друга Рабинович. – Надеешься, что за твой хохлацкий язык с москальским акцентом тебе кто-нибудь лишний шмат сала отвалит?

– Не-а, лучше горилки, – сладко улыбнулся Жомов. – Еда – дело свинячье.

Ричард тоненько захихикал, и Попов, решив, что до Ваниного затылка все равно не доберется, влепил затрещину ему. Омоновец от такого наглого посягательства на своих подчиненных на мгновение отропел, а затем отвесил оплеуху Абдулле, который, глядя на морщившегося крестоносца, довольно улыбался. Ванина затрещина по всем выходным данным была куда эффективней Андрюшиного шлепка, и поэтому сарацину пришлось несладко. Попов тут же заорал на омоновца, чем вызвал инфаркт у сойки, выглянувшей из кустов, чтобы узнать, что на речном берегу происходит. И еще неизвестно, что случилось бы дальше, если бы не вмешался Рабинович.

– Цыц, горячие ментовские парни! – рявкнул он на Попова с Жомовым. – Давайте-ка лучше на транспорт забирайтесь и поедем. Времени у нас мало для ваших склок. А вот вернемся домой, там и деритесь, сколько душе угодно.

– Если доберемся, – буркнул Андрюша.

– Что ты этим хочешь сказать, в натуре? – покосился на него Жомов.

– А то и хочу сказать, что единственный, кто нас отсюда вытащить сможет, так это Лориэль, – сердито ответил Попов. – А мне кажется, что ему этого совсем не нужно. Вспомните, сколько раз он Оберона хаял?.. Вот избавится теперь от начальничка, а нам тут навеки ПМЖ определит.

– Точно, блин, Сеня! – Омоновец хлопнул себя по лбу, видимо, таким образом поощряя мозги за то, что они решили немного поработать. – А я ведь только сейчас понял, что Лориэль мог нас специально так далеко от Иерусалима высадить. Перед начальством сначала оправдается, списав все на техническую неполадку и на необходимость защиты отрядов Петра Пустынника, а потом, как ложь раскроется, начальства никакого у него уже и не будет. – Ваня запнулся и удивленно посмотрел по сторонам. Дескать, это все я сказал?

– Умница. Молодец, – похвалил его Андрюша. – Видимо, на тебя почаще орать надо. Это у тебя умственную деятельность стимулирует.

– Ну так с детдома привычка осталась, – усмехнулся Жомов, а потом махнул рукой. – А вообще, пошел ты, Попов, у коров комбикорм воровать! По крайней мере, нажрешься до отвала.

– Да заткнитесь вы оба, – рявкнул на них Рабинович. – Хватит прохлаждаться. Быстро моемся и поехали! Доберемся до Иерусалима, там все видно будет.

Искупавшись и запасшись водой, караван продолжил путь, удаляясь от речной поймы на юго-запад. Жомов, задумавшись над своими догадками, утратил интерес к командованию, и бразды правления взял в свои руки Рабинович. Сеня оказался еще более жестким начальником, и к вечеру караван преодолел почти половину того пути, который был проделан до этого момента. Правда, лошади жутко устали и едва не валились с ног, но Рабинович не унимался, считая, что за ночь клячи успеют отдохнуть. А когда он уже решил, что пора останавливаться на ночлег, впереди показались огни какой-то деревни.

– Вот там и отдохнем, – заявил Сеня. – По крайней мере, не на жесткой земле спать придется.

Рабинович решил, что въезжать в населенный пункт галопом не солидно. Все-таки они являются единственными на много веков вперед представителями российской милиции в данной местности, и поэтому следует выглядеть с достоинством, дабы заранее привить местным жителям любовь к правоохранительным органам. Поэтому караван вступил в границы деревни размеренным шагом. Сеня с Жомовым сидели в седлах подбоченясь, зорко поглядывая по сторонам в поисках возможных правонарушителей. Однако, к удивлению друзей, с распростертыми объятиями встречать их никто не вышел. Деревня выглядела пустой и абсолютно безжизненной. Даже собак на улицах не было видно. Овцы не блеяли, коровы не мычали, куры не кудахтали, и петухи не кукарекали, соответственно. Впрочем, как раз петухам в это время кричать было не положено.

– Сеня, блин, что-то я не понял. От нас уже и здесь люди разбегаются? – оторопело спросил омоновец. – А кто, в натуре, выпивку к столу нам подавать будет?

– Да подожди ты со своей выпивкой! С деревней дай сначала разобраться, – осадил его Рабинович. – Что-то тут не чисто. Не вервольфы ли наши поработали?..

Не успел он задать этот вопрос, как дверь ближайшего дома со скрипом отворилась и на порог выскочил тощий грязный мужичонка в чалме и с козлиной бородкой, к тому же сжимавший в руках кривой ятаган. Сеня улыбнулся и хотел с достоинством, подобающим российскому милиционеру, поприветствовать незнакомца, но не успел. Мужичонка завизжал и бросился к ментам, подняв вверх свое холодное оружие.

– А-а-а, иблис вас задери при помощи клизмы! – завопил он. – Мало здесь позверствовали? Опять назад вернулись? Убью гадов, да сожрет джинн ваши души.

От такого приветствия Сеня лишь на секунду опешил, но мужику этого оказалось достаточно, чтобы очутиться рядом и попытаться ятаганом вспороть пузо ни в чем не повинному милиционеру. Вряд ли тощему аборигену удалось бы осуществить свое намерение, но Жомов не стал ждать, пока Рабинович сам разделается с обидчиком. Омоновец ласково огрел дебошира дубинкой по голове, а потом, в одно мгновение спрыгнув с коня, на всякий случай, просто так, для страховки, пару раз стукнул его же по почкам. Абориген сначала потерял сознание, потом пришел в себя, застонал и заплакал.

– Вот народец слабый пошел, – вздохнул Жомов, поднимая мужичка с земли и бережно отряхивая. – Уж нельзя его и стукнуть пару раз. Сразу в слезы и сопли начинает по морде размазывать.

Сеня тоже спешился и остановился рядом с хнычущим аборигеном. Остальные тоже подтянулись и удивленно рассматривали мужика, не понимая, с чего это он так взбеленился. Абдулла выдвинул предположение, что местный житель ошибся, приняв их за крестоносцев. Эта мысль показалась вполне резонной, и друзья принялись разуверять аборигена.

– Мужик, да ты ошибся, – ласково проговорил Андрюша. – Посмотри на нас повнимательней. Разве мы похожи на крестоносцев? Мы даже одеты-то по-другому. Ты не на кольчуги внимание обращай, на форму посмотри. Мы из милиции, и ничего плохого тебе не сделаем. Мы не такие звери, как крестоносцы…

– Правильно, – поддержал его омоновец. – Мы еще хуже!..

– Жомов, блин! – рявкнул на него Сеня. – Ты заткнешься когда-нибудь, дурная твоя башка!..

Но было уже поздно. Мужик перестал всхлипывать и с откровенной злостью в глазах посмотрел на троих друзей, стоявших около него полукругом. Еще раз шмыгнув носом и удостоверившись, что череп после удара Жомова не треснул, а почки остались на месте и не полезли ни вверх по организму, ни вниз, абориген заявил:

– Вот именно, вы еще хуже. И ни с кем я вас не перепутал, опогоненные дети иблиса! В каком же милицейском училище вас так зверствовать обучали? Или вы из солнцевской группировки в милицию служить пошли?

– А на Солнце разве группировки есть? – вполголоса поинтересовался у Абдуллы ландскнехт, но мужик его услышал и принял вопрос на свой счет.

– Не знаю я, что и где есть. А про группировку так, к слову пришлось, – завопил он. – А знаю я то, что вот эти три молодца были здесь не далее чем пять часов назад. Перебили всю посуду в кабаке, покалечили всех местных жителей, разогнали живность и заставили наших баб танцевать им канкан. И скажите мне на милость, кто теперь их иначе, чем зверьем и козлами, называть будет? Никогда ментов козлами не называл. Потому как раньше не видел. Зато теперь только так звать и буду. Козлы вы и есть козлы!

– Сеня, гадом буду и на сутки на диету сяду, если это не лориэлевские проделки, – вспылил Попов. – Ты послушай, он даже выражается так же, как этот проклятый эльф!

– Подожди ты, – оборвал его Рабинович и посмотрел на мужика. – Слушай, ты что-то путаешь. Мы не могли пять часов назад быть здесь. В это время мы в реке купались, что к северо-западу от вашей деревни. Ты нас с кем-то спутал.

– Ага, спутаешь вас, как же! – возмутился абориген. – Твою-то длинноносую еврейскую морду я точно запомнил. Скажешь, не ты за ноги моего сына подвешивал, чтобы заставить меня рассказать, где я с трудом накопленные гроши прячу? – Мужичонка повернулся к Жомову: – А ты, бык педальный, зачем бревнами в мою собаку кидался? – Теперь настал черед Попова: – А эта свинья мою третью жену лапала и требовала с ложечки халвой его покормить. Извращенец хренов! Разве в такие моменты о еде думают?

– По-моему, он борзеет, – задумчиво проговорил Жомов.

– Не по-твоему, а точно! – поддержал его Попов. – На хрена мне бабы, когда халва есть?

– Да помолчите вы, олухи царя небесного! – завопил на криминалиста с омоновцем Рабинович и повернулся к аборигену: – Ну-ка, рассказывай все по порядку…

Мужичонка поупрямился немного, дескать, что вам рассказывать, когда вы тут сами бесчинства учиняли. А затем, видя на лицах ментов откровенное недоумение, решил, что, видимо, у всех троих приступ дежа-вю, и решил немного поработать доктором. Он начал рассказывать, и трое друзей разинули рты – настолько невероятным было то, что говорил абориген.

По его словам, трое конных сотрудников российской милиции – то бишь Жомов, Рабинович и Попов – прибыли в деревню часов семь назад. Местные жители вышли встречать чужаков, дивясь их необычной одежде, о чем потом горько пожалели. Увидев собравшуюся на околице толпу, менты пришпорили коней и врубились прямо в гущу ничего не подозревающих людей. Точно такими же дубинками, как у троих путешественников, неизвестные начали избивать жителей, а когда те бросились по домам, пытаясь хоть там спрятаться от садистов, менты устроили настоящий погром: выламывали двери, крушили мебель и учиняли прочие бесчинства, часть которых уже описывал абориген.

– И не говорите мне, что вы ничего не помните! – закончил мужичонка свою речь. – Если вы шайтаном одержимы, то к мулле обратитесь. Он вас быстренько вылечит: камнями на площади побьет! – После этого своего пожелания абориген на секунду задумался, внимательно рассматривая троих ментов.

– А я скорее всего прав! Вы действительно демоном одержимы, раз внешность менять умеете, – заявил он. – Вон тот, толстый, похудее был, да и ростом пониже. Зато какой зверюга?! У-у! А этот вот здоровенный шрамом на лбу красовался и улыбался все время, как придурок. – Жомов испуганно потер лоб, отыскивая следы несуществующего шрама. – Еврей тоже не такой. Правда, не пойму, что конкретно изменилось. По-моему, раньше он в плечах шире был, да еще и животик выпирал…

– Все, хватит болтать! – оборвал его Рабинович, не терпевший издевательства над своей внешностью. – Нам все понятно. Покажешь, где кабак, и можешь быть свободен. Ясно?

Перепуганный изменением интонации, мужичонка затрясся и, покорно кивнув, торопливо указал на большой дом, расположенный прямо в центре деревни, а затем бросился назад, в свое жилище. На пороге он наорал на одну из жен, поинтересовавшись, не хочет ли она, чтобы ее еще разок чужаки полапали, и только после этого скрылся за дверью. Менты пару секунд смотрели ему вслед, а затем забрались на коней и двинулись в центр поселения.

– Ну, что скажешь, Большой Мозг? – язвительно поинтересовался у Рабиновича Попов. – И теперь будешь утверждать, что Лориэль тут ни при чем? Нашел, гад, где-то в параллельном мире наши копии и забросил сюда, чтобы все путешествие нам испортить.

– Горыныч, такое может быть? – не ответив на Андрюшин вопрос, спросил кинолог у трехглавого второгодника и, по совместительству, эксперта экспедиции по всяким ненормальным явлениям.

– В принципе теория Хмырторагуса Гемогилабитуса не исключает возможности существования полностью или частично идентичных копий индивидуумов в одном из параллельных измерений, но на практике это подтвердить пока не удалось, – проговорил Ахтармерз и, увидев непонимание в глазах Жомова, объяснил проще: – То есть ваши двойники могут существовать, но, чтобы найти их, нужно потратить огромное количество времени и энергии. В общем, тот, кто нашел их, очень долго готовился и потратил на это очень много сил. – А затем покачал головой: – И все-таки я думаю, что тут поработали не ваши копии, а временной парадокс.

– То есть? – не понял Сеня.

– То есть в деревне были вы сами, но из другого варианта реальности собственной вселенной, – терпеливо пояснил Ахтармерз. – То есть вы провалили операцию и теперь бродите по этому времени, срывая на местных жителях зло. Тут проявились ваши скрытые садистские наклонности…

– Так, дальше можешь не умничать. Нам все уже ясно, – оборвал его кинолог. – Будем разбираться.

– Да чего тут разбираться? – возмутился омоновец. – Найти этих козлов, которые себя за нас выдают и этим честь мундира российского милиционера позорят, да поломать им все конечности. Поочередно.

– Не получится, – разочаровал его Ахтармерз. – Если я прав и по окрестностям бродите вы сами, то догнать никого не получится. Ни при каком раскладе встреча самого с собой ни в прошлом, ни в будущем просто невозможна.

– Ладно, утром разберемся. А сейчас надо отдохнуть, – оборвал дискуссию Рабинович и, поймав удивленный взгляд омоновца, пояснил: – Все равно этим хмырям тоже отдыхать придется. Где-нибудь да ночевать они остановятся. А к утру мы решим, что с этой проблемой делать…

Возражений на это предложение ни у кого не нашлось, и весь караван в полном составе направился к центру деревни, где унылой мрачной грудой возвышался местный аналог обычного российского кабака…

Глава 3

Да, что и говорить, ситуация складывалась никудышная. Похоже, наш незримый противник, явно перенявший тактику ведения боевых действий у белорусских партизан, решил взяться за нас всерьез. После того, что рассказал нам первый же встреченный в деревне мужик, я уже совсем не был уверен в том, что появление вервольфов на равнине было связано с перемещением врат между мирами. Именно поэтому, ожидая подвоха, я был весь оставшийся вечер на взводе и дергался буквально от каждого шороха.

Честно говоря, мне очень не нравилось то положение, в котором мы оказались. Вот уж не знаю, насколько был прав Андрюша, обвиняя Лориэля в предательстве национальных интересов, и вместе с ним всех нас, вместе взятых, но отсутствие эльфа в такой критический момент не могло не настораживать. Обычно Лориэль появлялся сразу, стоило только кому-нибудь начать его ругать. В этот раз эльф все оскорбления в свой адрес упорно игнорировал. У меня даже крамольные мысли в голове появились о том, что мы действительно идем в никуда. Наша миссия провалена по каким-то причинам, вселенная рушится, и те три жлоба, что недавно устроили погром в деревне, на самом деле и есть мои менты, только вовлеченные во временной парадокс.

Впрочем, эти мысли я старался всеми силами гнать от себя подальше, но они упорно возвращались, словно кот к оставленной без присмотра свежей рыбе. Мои менты тоже не выглядели счастливыми и весь недолгий путь до кабака не произнесли ни слова. Остальные члены экспедиции молчали, совершенно запутавшись в объяснениях Ахтармерза. В их неразвитых мозгах просто не укладывалась услышанная информация, поэтому осознать всю серьезность создавшегося положения не могли ни Абдулла, ни Ричард. А про Фатиму и говорить нечего. Всю дорогу от околицы деревни до кабака она только и делала, что перебирала наряды, явно собираясь продемонстрировать аборигенам свой фирменный танец живота. Я все ждал, как отреагирует на эти приготовления Сеня, но мой хозяин, поглощенный своими мыслями, на Фатиму ни разу так и не посмотрел. А вот девица сверлила его взглядом и, лишь осознав, что внимания к своей персоне не дождется, фыркнула и сунула сценические костюмы обратно в сундук… Мать моя сучка, неужели и эта дурочка на Сенины чары клюнула?! И всего-то нужно было Рабиновичу сделать, что хорошенько ее к земле прижать…

В кабаке царил такой бардак, что казалось, будто тут Горбачев только что перестройку делал. Столы и скамейки были поломаны, пол усеивали черепки битой глиняной посуды, на стенах красовались надписи самого неприличного содержания, а хозяин заведения пытался навести внутри хоть какое-то подобие порядка, освещая рабочий участок фонарем подбитого глаза. Увидев нас, он истошно завопил и, упав на пол, забился в конвульсиях. Затем, осознав, что из этой затеи ничего не выйдет из-за нескоординированности действий различных конечностей организма, остался на месте и с трудом закрыл левой рукой голову.

– Ну что вам еще нужно? – простонав, взмолился кабатчик. – Вы уже все поломали, все побили. Больше у меня ни целых вещей, ни здоровых людей нет в наличии.

– А мы, собственно говоря, в натуре, можем попользоваться сломанными, подержанными и битыми, – оскалился Жомов, отчего хозяин заведения взвыл еще громче и все-таки умудрился двумя судорожными рывками заползти за перевернутый стол.

– Ваня, я, конечно, понимаю, что ты пошутить хотел, но вышло у тебя это крайне неудачно, – с укоризной выговорил омоновцу Сеня. – На хрена нужно человека лишний раз нервировать?

– Да задолбали все уже со своей простотой, – огрызнулся Ваня. – Я, конечно, приветствую, когда меня побаиваются, но если человек не виновен, то ему при виде меня совсем необязательно в штаны прудить. Честное слово, Сеня, у меня при виде этих трясущихся придурков рефлекс срабатывает. Мне их всех хочется к стенке ставить и дубинкой по почкам бить до тех пор, пока они в каком-нибудь преступлении не сознаются.

– Не надо меня бить! – завопил из-за стола кабатчик. – Я и так во всем сознаюсь. Вчера, например, Иршата на пол-обола обсчитал. Третьего дня жену обманул и сказал, что выручки меньше получил, чем было на самом деле. А на прошлой неделе сказал Тимуру, что у него рыба с душком, и заплатил меньше, чем товар того заслуживал. В чем еще вам сознаться? Хотите, чтобы я убийство Кеннеди на себя взял? Пожалуйста! Если нужно, сознаюсь, что Березовский – это я. А в Англии мой двойник сидит…

– Стоп! – оборвал хозяина заведения Рабинович. – Не нужно нам от тебя никаких признаний. Мы просто поесть хотим и переночевать. И вообще, мы – это не мы… То есть не они… Короче, те люди, что приходили к вам, лишь похожи на нас. Присмотрись повнимательней и сразу заметишь, что у Жомова шрама на лбу нет, а Попов толще и выше ростом.

– А еврей в плечах спал и от животика избавился, – ехидно добавил Андрюша Попов.

Мой хозяин стрельнул в его сторону глазами, но ничего не сказал. А трактирщик перестал биться в конвульсиях, вопить и осторожно выглянул из-за стола. Несколько секунд он внимательно вглядывался в лица моих ментов, стараясь определить, правду сказал Сеня, или коварные пришельцы его снова обманывают, придумав какое-то новое, особо извращенное, садистское развлечение. Мы все терпеливо ждали, пока он налюбуется ментами, но это дело настолько затянулось, что я не выдержал и гавкнул, призывая кабатчика наконец определиться в своих пристрастиях. В конце концов, не невесту же себе он выбирает?! Хотя кто знает, что у этих сарацин на уме.

– Пожалуй, действительно, да не позволит Аллах наложить пелену на мои очи, вы не очень похожи на тех маньяков, что побывали тут несколько часов назад, – вздрогнув от моего лая, задумчиво проговорил трактирщик. – Будем надеяться, что я не ошибся и вы, да хранит вас Аллах от поползновений иблиса на вашу девичью честь, окажетесь вполне приличными людьми.

– Не боись, окажемся, – заверил его Жомов. Кабатчик испуганно покосился на огромного омоновца, а затем натянул на лицо дежурную улыбку.

– Проходите, гости дорогие, – проговорил он, широко разведя руки в стороны. – Да будет благословен тот путь, которым Аллах привел вас в мое заведение. Нижайше прошу прощения за беспорядок и за то, что мне пока некуда вас посадить, но через минуту мы что-нибудь придумаем. – Сарацин обернулся к задней комнате и завопил: – Зухра, Лейла, Абдулла…

Поповский оруженосец удивленно вскинул брови, но хозяин заведения тут же поправился:

– Тьфу ты, Гюльчатай! Бегом сюда. Быстро наведите порядок, а то мне из-за вашей безумной лени уважаемых гостей посадить некуда.

Несколько секунд на крик трактирщика никто не отзывался, а затем, когда он уже набрал полную грудь воздуха, чтобы в более резкой форме повторить свое распоряжение, занавеска в глубине зала заколыхалась. Я оторопел, увидев, кто оттуда вышел. Первой в обеденное помещение вплыла девица гренадерского роста, к тому же наделенная косой саженью в плечах. Если бы не длинное, до пола, расшитое платье и паранджа на голове, я никогда бы не подумал, что это существо женского, а не мужского пола. Следом за ней показалась худая как жердь особа, сутулая и хромая. И лишь последняя девица, вошедшая в обеденный зал, была стройной и довольно фигуристой. Это если судить с вашей, человечьей, точки зрения. А на мой взгляд, она была бы куда привлекательней, если бы ходила на четырех лапах и как следует обросла шерстью. Я подумал, что последняя девица, наверное, является любимой женой трактирщика, но ошибся. Хозяин заведения мгновенно изменился в лице и, запустив в последнюю дамочку самым большим черепком, который попался ему под руку, истошно завопил:

– Саид, опять под бабу косишь? От работы надеешься отмазаться? А ну-ка, марш переодеваться и иди в конюшню. Смотри, чтобы кони наших уважаемых гостей были вычищены и хорошо покормлены. – А затем вновь повернулся к занавеске: – Гюльчатай, иди сюда немедленно! Или я тебя больше никогда не пущу в конюшню Саиду помогать, – и с опаской посмотрел в нашу сторону.

– Это моя младшенькая жена, – виновато пояснил он. – Она у меня в гареме совсем недавно и еще к порядкам привыкнуть не успела. Вы уж, ради Аллаха и всех его гурий, не судите ее строго.

– Конечно-конечно, – заверил кабатчика Сеня и посмотрел на друзей: – По-моему, этот мужик полный идиот и рогоносец.

– Абсолютно с тобой согласен, – согласился с ним Попов и тут же застыл, увидев, как из-за занавески вышла маленькая пухлая девица. Ну, настоящий колобок!

– Интересно посмотреть, как она выглядит без паранджи, – задумчиво проговорил он, забыв, что находится в трактире не один.

– Оба-на, Попов опять втюрился, – заявил омоновец таким тоном, будто Андрюша менял своих пассий каждый день. – Эй, Гюльчатай, открой личико!

Честно сказать, я думал, что просьба Жомова останется без внимания, так как мусульманкам не положено демонстрировать лицо чужакам ни в фас, ни в профиль. Однако, к моему удивлению, Гюльчатай мгновенно скинула паранджу и улыбнулась нам. Я, конечно, никогда не был специалистом по красоте человеческих самок, но то, что открылось моему взору, повергло меня в настоящий шок. Описывать вам увиденное я не буду, дабы не травмировать вашу психику, скажу только, что более ужасного создания не видел никогда. Мои менты тоже. Да и кабатчик на секунду застыл с открытым ртом, а потом схватился за сердце.

– А-а-а! – завыл он. – Да что же это за напасть такая? Какую жену ни беру, одна страшней другой оказывается. Сгинь отсюда, чудовище, и если еще раз увижу тебя без паранджи, расскажу Саиду, как ты на самом деле выглядишь.

– Так ты что же, до этого ее ни разу не видел? – изумленно поинтересовался у трактирщика Жомов.

– А когда мне на нее смотреть? – еще громче завыл сарацин. – Днем не до баб, дел невпроворот. А ночью ни хрена не видно. На ощупь все приходится делать.

– Вот тебе урок, Андрюша. Никогда не женись на Востоке. По крайней мере, с женщинами в парандже не знакомься, – посоветовал криминалисту мой хозяин и щелчком захлопнул все еще висевшую до пола поповскую челюсть.

Ну а дальше началось братание ментов с представителем местного недоразвитого капитализма. Я вот давно уже одну интересную особенность в поведении людей заметил: если два мужика в своих взглядах на женщин не сойдутся, то общего языка им никогда уже не найти! У нас, у псов, например, не принято сучек обсуждать. Некультурным и невежливым это считается. Да и вообще, никому не интересно. А у людей все наоборот. Как встретятся два мужика, так о женщинах непременно разговор зайдет. У нас в отделе даже поговорка соответствующая есть: «В ППС о бабах, с бабами – о ППС». Что в переводе означает: «На службе делами не занимаются, а с бабами об умном не говорят!»

Это я все к тому сказал, что единственный семьянин в нашей компании, Ваня Жомов, мгновенно нашел общий язык с кабатчиком. Через пять минут после смертельного номера со снятием паранджи, исполненного Гюльчатай, омоновец уже обнимался с хозяином заведения, и оба поочередно жаловались друг другу на тяготы и лишения семейной жизни. Причем, что странно, ни тот, ни другой разводиться с женами явно не собирались!

Мой Сеня, как главный в нашей компании знаток и ценитель женской натуры, разговор двух загубленных женитьбой мужских душ поддерживал активно, и даже Попов то и дело пытался вставить умные фразы. Я в человеческих самках разбираюсь плохо, поэтому оценить степень мудрости Андрюшиных высказываний не мог. Но судя по тому, что на его слова никто не обращал внимания, никакой научной ценности или практической пользы в себе они не содержали. Попова, впрочем, это не расстраивало, и он продолжал влезать в разговор.

Глядя на ментов, беседующих с покалеченным кабатчиком, я подумал: а может быть, ничего страшного в том, что по всем этим полупустыням бродят наши двойники, и нет? Ну, сложится у кого-то плохое мнение о нас, и что? Ведь стоит только моим ментам несколько минут с людьми пообщаться, как те переполняются безграничной любовью к сотрудникам российской милиции!.. Подумал я так да и выкинул крамолу из головы. Неправильно это, когда кто-то, хоть в средневековье, хоть в современности, под нас косит. Нельзя кому бы то ни было позволять выдавать себя за нас и портить нам репутацию. Таких людей карать надо. Причем жестоко. Чтобы впредь никому не повадно было!

Кстати, о нас. Вот уже два человека рассказывали, что видели двойников моих ментов, и никто из них не упомянул о том, что с ними был пес, хотя бы отдаленно на меня похожий. Если честно, мне обидно стало. Это что же получается? Наш вражина из рода эльфов меня так низко ценит, что даже не удосужился сюда моего двойника перенести, чтобы тот, как моим ментам их дубликаты, мне репутацию портил? Или, наоборот, обижаться на неведомого эльфа не стоило? Может быть, то, что с ментами-2 нет пса, говорит о моей абсолютной уникальности? Может, мне этим гордиться надо?

Я попытался посмотреть на ситуацию и с одной, и с другой стороны, но окончательных выводов так сделать и не сумел. Да и как их сделаешь, когда информации мало? Вот догоним наших двойников, если, конечно, они не парадокс времени, тогда и узнаем, отчего с ними дубль– Мурзика не наблюдается. Придя к такому логичному со всех сторон решению, я выкинул эту проблему из головы и прислушался к тому, что говорят мои менты.

– Слушай, Вагиз, – обратился Попов к трактирщику. – Мы вот в Никее и в Антиохии в караван-сараи заходили, так там одни ковры на полу и никаких стульев. А у тебя, смотрю, даже столы нормальные имеются. То есть были…

– Э-э, уважаемый, у меня, слава Аллаху, не совсем караван-сарай, – моргнув подбитым глазом, проговорил хозяин заведения. – Мой еда-хауз на большом торговом пути стоит, и тут не только мусульмане, да не даст им Аллах вымереть после крестового похода, но и христиане, пусть благословит Иисус их кошельки, проездом бывают. Поэтому мое заведение и должно обеим культурам соответствовать. Кстати, если хотите, можете в арабскую часть моего кабака пройти. Ковры там вы, то есть ваши двойники, на британский флаг, конечно, порвали, но поломанной мебели и битой посуды, по крайней мере, в той части нет. Пойдемте, там побудем, пока мои жены, да придумает для них Аллах пластических хирургов побыстрее, здесь порядок наводят. – Вагиз сделал широкий жест, приглашая ментов в боковой проход, но Жомов его остановил, поймав за плечо.

– Погоди, – проговорил омоновец. – Ты сказал, что у тебя и европейская и арабская кухня есть? – Трактирщик кивнул, не понимая, к чему Ваня клонит. Сейчас поймешь! – Значит, для христиан ты вино должен держать. И только посмей мне сказать, что его у тебя нету. Не посмотрю, что мы подружились, под второй глаз тебе еще фиолетовей фонарь поставлю!

– Ай, Ваня-джан, зачем меня обижаешь? – надул кабатчик губы. – Любому другому бы так и сказал, как ты подумал, но для таких уважаемых гостей заначка всегда найдется. Проходите пока в мусульманскую половину, сейчас я вам вина принесу.

– Только смотри, чтобы в этой заначке не меньше чем по два литра на рыло было! – счастливо улыбнувшись, напутствовал омоновец помчавшегося в подсобку Вагиза, а затем повернулся к Рабиновичу: – А ты, морда еврейская, только попробуй скажи хоть слово о сухом законе. Честное слово, я тебе такую подлянку придумаю, что ты век каяться будешь о том, что мне выпить когда-то не давал.

– Вот возьму сейчас, мурло славяносвинское, и, в натуре, сухой закон объявлю! – обиделся мой хозяин. – Скажи спасибо, что я и сам выпить хочу, а то устроил бы тебе за такие наезды жизнь райскую. Роспуск ОМОНа потом бы медом показался.

– Ну, спасибо, Сеня! Я знал, что ты настоящий друг, – сияя от счастья, Жомов так хлопнул моего хозяина по спине, что тот едва удержался а ногах. Я думал, Рабинович сейчас в отместку за этот удар омоновцу какую-нибудь гадость сотворит, но мой хозяин только поморщился и первым пошел на мусульманскую половину кабака.

Вот и кончились счастливые денечки! Трое моих ментов так долго от приема алкоголя воздерживались, что я ничуть не сомневался в том, до какой именно степени свинского состояния они теперь напьются. Хорошо хоть наши двойники всю мебель в кабаке поломали, а то пришлось бы мне через пару часов поповскую лысину под столом наблюдать и в аромате его потовых желез задыхаться…

Да, я совсем забыл вам сказать, что, перед тем как войти в кабак, опасаясь каких-нибудь инцидентов с тяжелыми последствиями, мы оставили Абдуллу, Ричарда и Фатиму на улице. Теперь о них вспомнили, и Ваня попросил Попова сбегать и позвать всех троих внутрь. Андрюша немедленно поинтересовался, почему бежать на улицу должен именно он, а не Рабинович, например, на что у Вани нашлись железные аргументы (в данной ситуации кулаки за таковые не считаются!). Жомов заявил, что, во-первых, около кабака поповский оруженосец находится. А во-вторых, криминалист, как самый старший по званию, должен больше других проявлять заботу о личном составе. После чего на морде у Андрюши вполне отчетливо можно было прочитать, что вот такой интерпретации своих офицерских обязанностей он меньше всего ожидал. Однако возразить ему было нечего, и идти на улицу Попову все же пришлось.

Я тоже вышел с ним. Правда, не для того, чтобы кого-то позвать, а по своим песьим делам. А когда вернулся назад, оказалось, что Вагиз отыскал в доме вполне целый персидский ковер, ручной, естественно, работы, успел заставить Саида починить небольшой столик и поручил Лейле-гренадерке завалить его пищей. Вино в бочонке кабатчик принес сам и теперь стоял в углу комнаты, ожидая, пока менты снимут пробу. Правда, судя по тому, куда он уставился, милицейская оценка качества алкогольного напитка его интересовала мало. Вагиз глаз от Фатимы не мог отвести, и в его взгляде было такое плотоядное предвкушение, которое у добермана бывает, когда его перед собачьими боями пару дней не кормят. Сеня этого взгляда не заметить не мог и, едва пригубив вино из серебряного кубка, торопливо заявил:

– Нормально. Сойдет для сельской местности. Короче, спасибо тебе, Вагиз, можешь идти. Нам нужно кое-что обсудить, а если что-то понадобится, мы тебя позовем.

– Понял. Не дурак, – кротко вздохнул кабатчик. – Приятного аппетита, уважаемые. И да подарит Аллах вашим желудкам хорошее пищеварение. Пусть гастрит никогда не наградит вас изжогой, язва не прободает кишки, глисты не…

– Аллах акбар, – прервал его словоизлияния Абдулла и властным жестом показал на дверь: – Свободен.

Мои менты переглянулись, удивляясь невесть откуда взявшимся замашкам сарацина, но затем, видимо, вспомнив поговорку «с кем поведешься, об того и расшибешься», решили до Абдуллы не докапываться. Кабатчик тоже спорить с новым посетителем не стал и скрылся за дверью, плотно прикрыв ее за собой. А едва он ушел, Горыныч выбрался из корзины и, не дожидаясь приглашения к столу, стащил с блюда кусок мяса… Вот, блин, наглец!.. Кстати, где хваленая милицейская справедливость? Меня бы за такую выходку из комнаты выгнали, а этой керосинке самопальной, видите ли, позволяется абсолютно все.

Но я даже повозмущаться как следует не успел. Сеня, истолковав мои высказывания на свой, человечий манер, взял со стола другой кусок мяса, кстати, вдвое больший, чем стянул Ахтармерз, и бросил мне. И лишь после этого со спокойной душой осушил свой кубок вина до дна… Ну, все. Пьянка началась! Хотя зачем мне по этому поводу возмущаться? Теперь, по крайней мере, до утра от альфа– лидерских замашек своего хозяина я буду избавлен.

Собственно говоря, рассказать об этом вечере мне совершенно нечего. Может, только то, что мои менты без зазрения совести споили Абдуллу. Сарацин поначалу отказывался, мотивируя тем, что Коран не позволяет, да и не пил вина он ни разу в жизни. Первая отмазка сарацина вообще никем в расчет не была принята, поскольку, как резонно заметил Попов, Абдуллу мусульманином теперь можно было не считать, раз тот собрался принимать христианство. Ну а на вторую причину отказа сарацина от употребления алкоголя Жомов ответил, что когда-то никто не пил. А поскольку кое-кто сейчас уже употребляет, то и остальным пора бы начинать. В общем, Абдулла попал, как кот на собачью свадьбу, и был безжалостно споен.

Первое время сарацин морщился, глотая вино. Потом, распробовав вкус, стал цокать языком. Ну а кончилось это тем, что Абдулла ежеминутно стал требовать добавки, под конец же, перед тем как отключиться, попробовал станцевать какую-то невероятную помесь лезгинки с твистом. Номер, однако, не прошел, и сарацин грохнулся, зарывшись лицом в ковер. После этого он благополучно захрапел и был за ноги оттащен в угол сердобольным Поповым. А вместо него, несмотря на все протесты единоличника Рабиновича, Жомов с Андрюшей уговорили Фатиму исполнить ее фирменный танец живота. Аккомпанировать на зурне пригласили Саида, а Вагизу было разрешено этот номер посмотреть. Не задаром, естественно. В качестве билета на шоу с кабатчика взяли еще один бочонок вина.

Утром никто из ментов ни хрена не помнил, чем закончилась пьянка. Собственно говоря, поскольку засиделись с вином трое моих сослуживцев далеко за полночь, момент их пробуждения утром можно было назвать только условно. На самом деле солнце уже давно миновало зенит и начало медленно ползти к закату. Узнав об этом, Жомов взвыл.

– Мать вашу в гарем к мазохисту! – заорал он, едва успев проснуться. – Какого хрена меня никто раньше не разбудил? А ты куда, Рабинович, блин, смотрел? Как мы теперь этих трех уродов, которые нас подставили, догонять будем?

– А на хрен они нам нужны? – морщась от головной боли, спросил ленивец Попов. – Пробегаем за ними по пустыне, а потом окажется, что Горыныч прав, и это мы сами, только мутировавшие из-за парадокса времени. И время зря потеряем, и сами себя уважать перестанем.

– Нет, Андрюша, с этой проблемой действительно разобраться надо, – поддержал омоновца мой хозяин. – Неправильно это, когда какие-то хмыри себя безнаказанно за сотрудников милиции выдают. Так могут честь мундира запачкать, что потом никакие награды от президента его не отмоют!

Как награды президента будут отмывать мундиры, я себе представить не мог, хоть и не пил вчера. Сами посудите: награды – это либо обычные железки, либо бумажные грамоты. Рук у них нет, и даже стиральным порошком они не являются, поэтому и непонятно мне, как это они хоть что-то отмывать будут. Впрочем, может быть, я чего-то не знаю, и сейчас президент ментов стиральным порошком награждает? А что? При нашем-то уровне жизни такое вполне возможно!

Впрочем, долго раздумывать над Сениными словесными выкрутасами я не стал. Некогда было, да и незачем. Если голову ломать над всем, что мой Рабинович сказать надумает, то можно смело в Да́ли записываться и свой собственный толковый словарь ментовского языка составлять. Поэтому я списал «отмывание мундира» на похмельный бред и занялся более важными делами. Например, решил полазать по окрестностям и попробовать найти не затоптанные аборигенами следы наших двойников. В трактире мне найти их не удалось, а очень уж хотелось понюхать, чем эти диверсанты пахнут. Уж будьте уверены: если эти бандиты являются моими ментами, только побитыми временем, я это сразу узнаю. Уж Сенин-то запах я никогда и ни с чем не спутаю!

Я принялся рыскать по деревне, стараясь не отходить далеко от трактира, чтобы увидеть, когда мои менты тронутся в путь. Собрались они довольно быстро, потому найти я ничего так и не успел, но сильно расстраиваться по этому поводу не стал. Вагиз заявил, что три дебошира, разгромив деревню, двинулись на юг. Нам нужно было туда же, поэтому у меня оставался шанс найти следы наших двойников где-нибудь в степи. Например, на остатки их стоянки мы можем наткнуться. Все-таки если наши двойники люди, а не какие-нибудь вервольфы из параллельного измерения, то в отдыхе и сне они нуждались непременно. Поэтому и ночевать где-то в степи, раз уж на ночь глядя ушли из деревни, наши дубликаты были просто обязаны… Кстати, а почему они из населенного пункта вечером ушли? Торопились, что ли, куда-то?

В общем, вопросов, на которые предстояло найти ответы, причем в максимально короткий срок, было множество. Но главным для нас сейчас было доставить Грааль и Святое Копье в Иерусалим как можно быстрее. Сразу после того, как мы выбрались из деревни, Сеня снова принялся погонять лошадей. Правда, прислушавшись к словам Абдуллы о том, что, загнав этих кляч, мы других можем и не найти из-за войны и всеобщей мобилизации, Рабинович в этот раз задавал нашему каравану вполне умеренный темп, и мне ни разу за день не пришлось забираться в телегу, чтобы отдохнуть.

К вечеру впереди показались горы. Не такие высокие, правда, как в Скандинавии и Греции. Даже не горы, а холмы, но, по крайней мере, после однообразной равнины глазу было на чем задержаться. Несколько раз во время пути я отбегал довольно далеко от нашего каравана, надеясь найти какие-нибудь признаки присутствия поблизости наших копий, но ничего так и не отыскал. Оставалось надеяться, что лагерь дубликатов найдется где-нибудь в холмах. Однако проверить эту версию я не успел. Когда мы уже начали подъем на взгорье, впереди появились клубы дыма.

– Что-то горит, – сообщил всем догадливый Попов.

– Саид мне говорил, что в половине дня пути должна находиться еще одна деревня, – проговорил Абдулла. – Думаю, горит именно она.

– Похоже, мы до этих трех маньяков добрались! – обрадовался омоновец и пришпорил лошадь. – Ричард, Абдулла, оставайтесь с телегой. Мы с Сеней сейчас проверим, что там впереди творится.

Я, естественно, в тылу отсиживаться не собирался. Во-первых, самому интересно было узнать о пожаре в деревне и первым посмотреть на наших двойников. А во-вторых, не могу же я хозяина без присмотра оставить. Он же опять глупостей может наделать. К примеру, во время драки с вервольфами что бы он делал, когда на Фатиму свалился, если бы я вовремя на помощь не пришел? Вот и сейчас возьмет да кинется куда-нибудь сломя голову. Кто его тогда из беды выручать будет?

Деревню мы увидели, когда поднялись на ближайший холм. Сверху я насчитал десяток домов, причем два из них горели. Около пожаров суетились люди, передававшие друг другу ведра с водой, наполняемые в небольшой речушке. Ваня с Рабиновичем на пару минут замерли, всматриваясь с вершины холма в суету под ногами, а затем, пришпорив коней, устремились вниз. Не знаю, что мои менты там увидели, но оба явно заторопились. Прибавил ходу и я. Все-таки интересно будет посмотреть на двух Рабиновичей сразу. Причем один из них явно собрался начистить рыло другому. Ставлю свою любимую миску против упаковки хорошего собачьего корма на то, что мой Сеня побьет своего дублика. А я, между делом, второму Мурзику хвост отгрызу. Если этот Мурзик, конечно, с копиями ментов путешествует.

Если честно, я думал, что нас в этой деревне встретят примерно такими же воплями, как и в предыдущей. Дескать, опять супостаты вернулись, спасайся, кто хочет! Примерно так и получилось. Но с некоторыми вариациями. Аборигены, увлеченные тушением пожара, заметили нас не сразу. Мы практически преодолели весь спуск и стали приближаться к первым домам на окраине, лишь после этого местные жители обратили на нас внимание.

– Атас! Щемись, братва, – заорал относительно высокий, по сравнению с прочими аборигенами, парень. – Крестоносцы вернулись…

– Не понял, Сеня, нас теперь в крестоносцы записали? – опешил Жомов. – Разве мы не три убийцы, дебошира и бандита?

Увидев удивление в глазах друга, Рабинович улыбнулся:

– Ванюша, нас же двое, поэтому тремя убийцами мы быть не можем.

– Как это двое? – удивился омоновец. – А Мурзик?

– А Мурзик не убийца, – в тон ему ответил Сеня и, устав что-то объяснять, махнул рукой. – Ну тебя, Жомов. Достал уже. Давай ты другое время выберешь, чтобы окончательно с ума сходить. Например, двадцать первый век.

Сеня придержал коня, въезжая в деревню. Местные жители, плюнув на пожары, разбежались во все стороны, явно перепуганные нашим визитом. Один дом аборигены потушить успели, а вот второй полыхал вовсю. Сеня уже почти проехал мимо него, а затем вдруг резко остановился.

– Ваня, ну-ка спешивайся, – распорядился мой хозяин и сам спрыгнул с коня, оглядываясь вокруг.

– Это зачем? – удивился омоновец, но со своей клячи все-таки слез.

– А затем, что мы можем за пару минут доверие местных жителей восстановить, – терпеливо пояснил Сеня. – Сарацины сейчас наверняка на нас в щели смотрят и ждут, что мы начнем грабить, поджигать и прочие бесчинства устраивать. А мы вот сейчас им назло возьмем и пожар тушить начнем. Как думаешь, что они после этого скажут?

– А то и скажут, что мы звезданулись! – убежденно ответил омоновец. – Тоже мне придумал, дома тушить… Сеня, мы менты, а не пожарники.

– Я и без тебя знаю, кто мы, – рявкнул Рабинович. – Нет своих мозгов, так хоть советы умных людей слушай. Говорю тебе, хватай ведра и несись на речку. Нам помощь этих сарацин нужна, а не война с ними.

В принципе Сеня был прав. Аборигены, ожидающие от нас новых безобразий, наверняка страшно удивятся, когда увидят, что мы пришли не губить колхозников, а помочь их бедам. Конечно, орденов и медалей за участие в тушении пожара ждать от них не приходится, но, по крайней мере, объяснить сарацинам, что мы и те трое уродов совсем разные люди, будет куда проще. Поэтому я тоже принял самое деятельное участие в тушении огня. Правда, своим, собачьим способом, но уж тут извините – как умею, так и делаю. А вот Жомов с Рабиновичем принялись, как угорелые, носиться к реке и обратно, таская на пожар воду в деревянных ведрах. Через пару минут такой деятельности дверь соседнего дома отворилась и оттуда выбрался седобородый старикашка.

– Слава Аллаху, селяне! Это не крестоносцы, хоть и одеты они очень странно, – тонким, высоким голосом завопил старик. – Хватит от работы отлынивать. Марш быстро все на пожар. Мухаммед вам помогал всегда, и вы не дайте ему без крова остаться.

Тут же все пространство около нас заполнилось аборигенами всех мастей и калибров. Тушить огонь прибежали, судя по всему, все жители деревни, начиная от малых деток и кончая дряхлыми стариками. Женщины, отличить которых друг от друга было абсолютно невозможно из-за тряпок, закрывавших лицо, тоже подрядились в пожарные и вместе с остальными выстроились в две цепочки от реки к горящему дому. Люди передавали друг другу ведра, заливая огонь, а я улегся в стороне и стал ждать, когда самозваная пожарная дружина закончит свою работу. К счастью, возились они довольно долго – даже остальные члены нашей экспедиции успели подъехать и поучаствовать в тушении огня, а я успел спокойно отдохнуть от нелегкой дороги.

– Спасибо вам за помощь, чужестранцы, и да благословит Аллах ваш путь, куда бы вы ни направлялись, – сердечно поблагодарил моих ментов тот же самый бородатый старичок, который потребовал от аборигенов вернуться к тушению огня.

– Дед, ты тут троих странных мужиков не видел, которые на нас чем-то похожи? – поинтересовался у него Жомов.

– И троих видел, и четверых, и даже больше видел… – Старик начал загибать пальцы. Мои менты оторопели.

– Не понял, – остановил его перечисления Рабинович. – Ну-ка, объясни.

– А чего тут объяснять? – пожал плечами дед. – Только недавно здесь отряд крестоносцев побывал, и каждый из них был чем-то на вас похож. У одного такая же лошадь была, некоторые шлемы такие же носили, и почти все в похожих на ваши кольчугах были…

– Да мы не о том тебя спрашиваем, блин! – рявкнул омоновец. – Лицами на нас кто-нибудь похожий здесь был?

– Да, почитай, все крестоносцы и были на вас похожи, – старик снова повел плечами. – У всех точно такие же белые, наглые и похотливые европейские морды были…

– Тьфу ты, блин, пенек сивобородый! – возмутился Ваня и хотел добавить парочку еще более крепких эпитетов, но мой хозяин его остановил.

– Подожди, не ори, – проговорил Рабинович и тронул деда за плечо: – Скажи-ка, отец, а много крестоносцев тут было?

– В деревне немного. Штук тридцать гяуров было, – покачал головой старик. – А вот на побережье, часах в пяти неспешного пути отсюда, бо-ольшая армия стояла, да пошлет на них Аллах золотуху. Мой младший сын своими глазами их видел. Говорит, что очень много неверных там было. Боится, что они до Иерусалима скоро дойдут…

– Подожди, – оборвал старика Попов и повернулся к Сене: – Я что-то не понял, откуда тут крестоносцы? Они же должны еще в Антиохии торчать. Мы их, по крайней мере, на двое суток обогнали.

– Значит, не обогнали, – отрезал мой хозяин и посмотрел на старика: – Ладно, спасибо за информацию, отец, и прощай. Нам спешить надо.

– Эй, погоди! – тут же, едва Рабинович произнес последнюю фразу, завопил Попов. – Куда это ты собрался? Спеши не спеши, но пока я не пообедаю, никуда не поеду. К тому же поздно уже. Скоро стемнеет, и все равно на ночлег останавливаться придется.

– Андрюша, поедим позже, – ласково проговорил Сеня, глядя почему-то на дедка, а затем, с силой наступив криминалисту на ногу, прошипел: – Отъедем от деревни и пожрем, боров ты тупорылый. Не видишь, на нас здесь все, как на цирковых клоунов, пялятся, поговорить спокойно не дают. А нам обсудить кое-что нужно. Ясно тебе?

– Так бы сразу и сказал, – зашипел в ответ Андрюша. – Поехали. Не хрена на меня скалиться было, и слезь сейчас же с моей ноги!..

Точку зрения моего хозяина я разделял целиком и полностью. К нам в деревне и в самом деле проявляли настолько странный и нездоровый интерес, что мне покусать всех вокруг хотелось. Стояли, гады, пялились так, будто мы с луны свалились. Разве что пальцами не тыкали, дабы проверить, живые мы существа или бесплотные духи… Хотя почему не тыкали?! Один голопузый шкет, лет семи от роду, попытался в меня палкой ткнуть. Я и протянутые к себе руки терпеть не могу, а уж когда палкой тычут, так тут и вовсе могу контроль над собой потерять. Бесит меня это! Вот я и клацнул зубами в направлении излишне любопытного пацана. Тот, естественно, заревел и спрятался мамане под подол, я получил нагоняй от Рабиновича, который ничего не видел и посчитал, что я хорошие манеры забывать начал, а аборигены тут же стали косо на нас посматривать… Вот она, людская благодарность! Только минуту назад эти колхозаны на руках нас готовы были носить, а стоило мне чуть-чуть припугнуть мальца, как мы для аборигенов едва ли не врагами стали.

Естественно, такую перемену в настроении жителей деревни заметили все, и о задержке в этом месте больше не говорили. Рабинович коротко попрощался со стариком и, вскочив в седло, повел нас за собой. Туда, где, по словам седобородого, стояла армия крестоносцев. Сначала я подумал, что Сеня нас хочет прямо до Христова воинства вперед гнать, но едва деревня скрылась за холмами, мы остановились. Мой хозяин объявил привал и следом за этим позвал народ на всеобщее собрание. Мне выслать официальное приглашение, естественно, никто не догадался, но я все равно пошел. Хотя бы потому, что мне было жутко интересно узнать, о чем наш Ленин говорить будет… Хотя – нет! Лениным моего Рабиновича назвать никак нельзя. Это вон Ваня у нас Ленин и тещин, а у Сени никого, кроме меня, нет…

– В общем, так, положение у нас очень серьезное. Можно даже сказать, что дела наши очень плохи. Поэтому буду выслушивать любые предложения. Даже самые идиотские, – тем временем начал свою тронную речь Рабинович. – Сначала обрисую проблемы. В общих чертах, так сказать. А потом буду ждать советов о том, как их решить. – Сеня сделал паузу, проверяя, до всех ли Жомовых дошло, что именно он от народа хочет.

– Во-первых, – продолжил после паузы Рабинович. – Есть трое неизвестных, очень похожих на нас. Кем бы они ни были, дубликатами из параллельного мира или нами самими, но видоизмененными, их присутствие создает нам проблему. В первом случае это возможное воздействие на жителей Иерусалима с целью настроить их против нас и тем самым не позволить нам выполнить миссию. Во-вторых, их присутствие говорит о том, что петля времени уже сжалась слишком туго и мы стоим на пороге глобальной катастрофы. Потому с этой кочующей троицей следует разобраться. Причем лучше всего не просто разобраться, а замочить. И желательно в сортире. – Сеня перевел дух, обведя взглядом собравшихся в кружок членов экспедиции. – Не меньшую проблему сейчас представляет для нас и войско крестоносцев. Святой Грааль и Святое Копье, ради которых они идут захватывать Иерусалим, должны быть помещены в тайник до их прибытия в город. Именно поэтому нужно сделать все возможное, чтобы задержать крестоносцев на пару дней. Хотя бы. Итак, у кого какие предложения на этот счет?..

Ответом ему было гробовое молчание. Я бы, конечно, мог кое-что сказать, но поскольку мое присутствие на общем собрании не считалось обязательным, решил, что и рот мне не обязательно открывать. Пусть уж эти хваленые гомо сапиенсы сами решение находят!

Глава 4

Обсуждение способов решения поставленных Сеней задач затянулось за полночь. Спорили горячо и страстно. Причем так, что даже Попов об ужине позабыл. Вариантов предлагалась масса, начиная с предложения Фатимы «а давайте я им станцую», заканчивая жомовским «давайте мы им всем просто морду набьем», но ни один из вариантов Рабиновича не устраивал. Как, впрочем, и других членов экспедиции, считавших свою собственную версию самой лучшей. Любое вынесенное предложение тут же разбиралось по косточкам, пропускалось через мясорубку, шпиговалось остротами и отдавалось псу на съедение. В итоге за четыре часа горячих споров никто ничего умного так и не придумал. И первым, кому надоела пустопорожняя болтовня, был сам инициатор собрания.

– Я вижу, перед сном мозги не работают абсолютно у всех, – подвел итог Рабинович. – Давайте-ка спать, а утром, может быть, у кого-нибудь разум все-таки прояснится.

На новое Сенино предложение возражений ни у кого не нашлось. Наскоро перекусив, все завалились спать там, где сидели. А утром единственным человеком с проясненным разумом оказался сам Рабинович. То ли на него ночью озарение нашло, то ли утро действительно вечера мудренее, но кинолог проснулся раньше всех и тут же принялся тормошить остальных членов экспедиции. Жомов и Ричард с удовольствием покинули спальные места. Первый потому, что всегда рано просыпаться привык, а второму просто по жомовскому уставу оруженосной службы было положено рано просыпаться. Впрочем, от придуманного Ваней устава этим утром обоим «жаворонкам» пришлось отступить. Согласно жомовским правилам, Ричарду после пробуждения был предписан кросс, а вместо этого пришлось идти к телеге и выслушивать Сенину речь. Правда, этим фактом расстроен был только Жомов, а ландскнехт лишь упорно делал вид, что его травмировало изменение распорядка дня, но Рабиновичу на их страдания было наплевать. У него созрел план действий, к выполнению которого следовало приступить немедленно, ну а чувства других членов команды в данной ситуации его волновали мало.

– Ваня, потом со своим кроликом Роджером натешишься, – отрезал кинолог, когда Жомов попробовал возмутиться. – Я что-то не пойму, ты хочешь по пустыням с дикарями бегать или назад в свой ОМОН вернуться?

Это, конечно, был удар ниже резинки трусов, но Сеня вынужден был так поступать. Ему казалось, что все вокруг недостаточно серьезно понимают то положение, в котором они оказались, и не видят, что весь окружающий мир и их собственные судьбы висят на волоске и зависят от какого-то эльфа-отщепенца, которому до смерти надоел Оберон в качестве главы правительства, председателя правящей партии, главкома вооруженных сил и просто «хорошего парня» в одном лице. Рабиновичу Оберон тоже не нравился, но в отличие от эльфа-заговорщика свою собственную жизнь уродовать он не собирался. Поэтому кинолог и не дал никому провести утро в привычном ритме.

– В общем, так, мы вчера подумали, и я решил, как именно мы будем действовать, – проговорил он после того, как согнал всех членов экспедиции в кучу. – Целей у нас две штуки, и обе очень важные. Поэтому нам придется разделиться…

После этой реплики в экспедиции поднялась буря протестов. Правда, создавал ее один Горыныч, но зато всеми тремя головами сразу. Видите ли, трехглавая керосинка наотрез оказывалась принять такое предложение, и все из-за того, что, по его мнению, менты, разделившись, станут слабее. Их легче будет поразить. А в случае летального исхода (тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не сглазить… то есть не дай бог такому случиться) во время операции для одного из друзей исчезнет не только привычный российским милиционерам мир, но и множество параллельных вселенных сгорят в адском пламени. В общем, не Горыныч, а Иоанн Богослов.

– Ладно, хорошо, – терпеливо выслушав вопли трехглавого вундеркинда, проговорил Рабинович. – Мы не будем разделяться. Но скажи мне на милость, что будет, если крестоносцы в Иерусалиме раньше окажутся, чем мы весь этот хлам туда принесем, или те три оболтуса нам так репутацию испортят, что попасть внутрь города мы сможем только под конвоем?

– Ну, я не знаю, – стушевался Ахтармерз. – Нужно найти какой-нибудь выход…

– Вот я и нашел! – рявкнул на него Сеня. – А если тебе мое решение не нравится, то можешь остаться здесь и ждать, когда на тебя небо свалится.

В общем, возражения Горыныча учитывать не стали и приняли предложение Рабиновича. Сеня тут же изложил план действий и распределил обязанности каждого члена экспедиции. Сначала кинолог заставил Абдуллу начертить на песке те два пути в Иерусалим, которые проходят через данную точку. Один из них располагался восточнее холмов, и им пользовались в основном торговцы, работающие с азиатскими странами. А второй, более людный и часто используемый, проходил вдоль морского побережья и километрах в сорока от Иерусалима встречался со второй, «купеческой» дорогой.

Та деревня, в которой менты осваивали роль пожарных, не стояла ни на одной из этих дорог. Правда, располагалась она чуть ближе к побережью, но роли это не играло. Важно было лишь то, что доблестные представители российской милиции попали в нее по причине плохого ориентирования на местности, да с попустительства Абдуллы, не решившегося возражать начальству, когда оно выбирало маршрут. А вот три темные личности, выдающие себя за Попова, Рабиновича и Жомова, наверняка пошли торговым путем. Он слегка изгибался, держась подножия холмов, и это давало ментам возможность срезать кусок пути и оказаться в Иерусалиме раньше, чем туда прибудут три самозванца. Или, что еще лучше, перехватить дубликатов на подходах к городу.

С крестоносцами дело было сложнее. Хотя отягощенная обозами армия двигалась медленнее, чем этот же путь мог проделать всадник налегке, и догнать ее труда бы не составило, было совершенно непонятно, что именно и каким образом может шествие крестоносцев остановить. И пока такой способ не найден, совершенно бессмысленно пытаться догнать Христову рать.

Сеня предложил другое решение. Суть его заключалась в том, что раз уж менты сами не могут задерживать крестоносцев и быть в Иерусалиме одновременно, то одно из этих двух дел должен осуществлять кто-то другой. Всем без исключения было понятно, какое именно «одно из двух дел» Сеня хочет переложить на чужие плечи. Решение вполне логичное, и эту проблему можно было считать почти решенной. Оставалась самая малость – найти того, кто возьмет на себя функцию рыцарезадержателя. Все члены экспедиции без исключения почесали затылки.

– Ну и задачки ты, в натуре, задаешь, Рабинович! У нас начальник ОМОНа и то так не зверствует, – вздохнул Ваня Жомов. – Да чтобы этих маньяков без нашей помощи задержать, нужна целая армия.

– Вот именно что армия! – рассмеялся Сеня, словно омоновец ему суперсвежий анекдот рассказал. – Вопрос в том, где ее взять. Кылыч-Арслан под Антиохией разгромлен и теперь не скоро в себя придет. А раз местные жители говорят, что крестоносцы скоро будут в Иерусалиме, султанские вассалы явно не успеют блокировать продвижение рыцарей к этому городу. Поэтому идти надо другим путем. Просто наберем ополчение, и пусть оно этой публике глаза мозолит до тех пор, пока мы свое дело не сделаем.

– И долго ты такую гениальную мысль вынашивал? – ехидно поинтересовался Андрюша. – Ополчение ты собрался в этих двух деревнях набирать из стариков и баб? Или по степи будешь бегать, пастухов ловить? Да пока мы достаточно большое войско наберем, крестоносцы не только до Иерусалима дойти успеют, но еще и домой вернуться времени вполне хватит. Тут что-то поумней придумать надо…

– Вот и придумайте! – обиделся Рабинович. – Чужую идею облаять каждый может…

– А вы костюмчики тех ангелочков сохранили? – неожиданно влезла в разговор Фатима. – Ну, беленькие те, с крылышками?

– У бабы крыша едет. От жары, наверное, – констатировал Попов. – Скажи мне, деточка, на хрена нам эти костюмчики сдались?

– Ну, как же?! Вы в них так здорово смотрелись. – Танцовщица часто захлопала глазками. – Я сама, конечно, не видела, но Ричард говорил, что крестоносцы вас за ангелов приняли. Наденьте их опять и прикажите крестоносцам вернуться. Вот и все дела.

– Ага! А еще потребовать, чтобы по дороге домой награбленное вернули и папу римского публично, на площади, розгами высекли, – оскалился криминалист. – Ты думай, что вообще говоришь…

– А похоже, что она единственная из нас, кто действительно думает, – вступился за Фатиму кинолог, за что тут же был награжден нежно-благодарным взглядом ее огромных черных глаз. – Это должно сработать. По крайней мере, мне кажется, я знаю, как такую шутку можно провернуть…

Сеня кратко изложил свою идею, и работа закипела. Некоторое количество времени у членов экспедиции ушло на то, чтобы воссоздать заново маскарадные костюмы архангелов, сохранить которые просто никому не пришло в голову. Пока менты и Фатима возились с этим, ландскнехт и сарацин умчались на разведку вперед, к тому месту, где, по словам седобородого старейшины деревни, располагались лагерем войска крестоносцев. Вернулись они через три часа и доложили, что воинство Христово все еще не двинулось с места, но, судя по активности в лагере, уже начинает собираться в дорогу.

– Тогда нужно торопиться, – распорядился Рабинович. – Вы оба, – ткнул пальцем в оруженосцев кинолог, – остаетесь здесь и будете охранять Фатиму. Ну а мы пойдем наших старых друзей проведать. Приведите тут все в порядок, и чтобы к нашему возвращению были готовы тронуться в путь. – А затем потрепал пса по загривку: – Мурзик, остаешься за старшего. Охраняй!

– С такими начальниками мы все скоро будем готовы тронуться. И в прямом и в переносном смысле этого слова, – пробурчал себе под нос Попов, продолжавший считать, что из затеи Фатимы, усовершенствованной кинологом, абсолютно ничего хорошего не получится. – Ох, мамочка, роди меня обратно! Сил больше нет общаться с этими идиотами.

Рабиновича, видимо, настолько достали свалившиеся в последние дни проблемы, что у него даже сил не осталось, чтобы придумать что-нибудь язвительное в ответ на оскорбления криминалиста. Сеня просто покосился на Попова и забрался в седло, прихватив с собой корзинку с Горынычем. Из лагеря экспедицию ментов проводили торжественно. Абдулла с Ричардом, вскинув вверх холодное оружие, отдавали честь доблестным российским милиционерам, а Фатима махала платочком, украдкой вытирая слезы. Причем делала это так, что никто из друзей не понял, кого именно она хоронить собралась. Увидев это, Попов поморщился и показал девице средний палец правой руки, таким образом зачисляя и ее в члены ордена перстоносцев. Фатима в ответ на секунду оторопела, а затем ответила Андрюше еще более святым благословением, приложив кулак левой руки к согнутой в локте правой… В общем, любили они друг друга трепетно.

Поскольку Ричард с Абдуллой маршрут к лагерю крестоносцев уже разведали, они оставили особые метки, чтобы менты по дороге не заблудились и спустились с гор точно перед рыцарями, а не где-нибудь в Тенотчитлане. У ацтеков то бишь. Заботливый сарацин даже надписи в особо опасных местах пути делал. Например, за десять метров до глубокого оврага он воткнул в землю доску с надписью: «Осторожно, впереди яма, да прочистит Аллах ваши пропитые очи». Через четыре метра стояла еще одна доска, гласившая: «Вы не забыли? Впереди яма. Глубокая». Ну а на краю обрыва Абдулла еще одну метку оставил: «Все. Приехали. Трындец. Сейчас будем падать!» Шедший впереди омоновец, привыкнув строго следовать инструкциям, собрался было свалиться вниз, но в последний момент передумал и клятвенно пообещал друзьям, что вырвет Абдулле руки, дабы сарацин впредь не писал всяких гадостей, сбивающих нормальных ментов с толку. В ответ на это Сеня только покрутил пальцем у виска, но комментировать обещания Жомова не стал. А зачем? Омоновца даже могила не исправит!..

Лагерь крестоносцев открылся ментам с вершины холма, расположенного в паре сотен метров от стойбища воинства Христова. С этого места сказать точно, какова численность рыцарской армии, не смог даже Ваня Жомов, но ясно было одно: солдат у крестоносцев сейчас было намного меньше, чем видели в Антиохии менты. Что случилось с пропавшей частью воинства, никто из друзей не знал, да и выяснять не стремился. Для ментов было важно только, чтобы Боэмунд не оказался в этом отряде. Он был единственным из всех крестоносцев, кто знал, как было сотворено «чудо при Антиохии». Если же главный перстоносец топает в Иерусалим в числе прочих рыцарей, то задача ментов осложнится.

– Здесь он, гад, в натуре, – после беглого осмотра лагеря крестоносцев проговорил Жомов и ткнул пальцем в самый центр сборища. – Вон его флаг торчит, около самой большой палатки. Ну что, Робин, действуем по плану?

– Так точно, сэр Дурная Башка, – усмехнулся Сеня и кивнул Попову: – Андрюша, как увидишь нас во-он на том холме, с тыла у крестоносцев, так и начинай. Понял?

– Все я понял, – недовольно буркнул криминалист, забирая пистолет, протянутый ему Жомовым. – Ой, и попадем мы с вами в историю…

– Уже попали, – заверил его Рабинович и кивнул омоновцу: – Пошли.

Примерно полчаса ушло у двух диверсантов, чтобы обогнуть лагерь крестоносцев и оказаться на том холме, о котором Сеня говорил криминалисту. В лагере крестоносцев действительно шли приготовления к отправке в Иерусалим. Правда, судя по тому темпу, в котором это происходило, было маловероятно, что армия покинет обжитое место раньше начала следующего года. Рабинович даже на минуту усомнился, нужно ли было вообще сюда идти. Можно было просто сесть на коней и ехать в Иерусалим, абсолютно не беспокоясь о том, что войска крестоносцев будут дышать им в затылок. Но то, что рыцари в мгновение ока преодолели путь длиною в двое суток, нервировало. Чуть приподнявшись над гребнем холма, Сеня помахал Попову и приготовился броситься вперед.

– Ага, вот вы где! – загремел над лагерем крестоносцев голос криминалиста. – Я что, за вами бегать должен? У меня дел больше нет, кроме как за вами, дураками, бегать?

Ландскнехты сначала замерли от неожиданности, а затем начали удивленно озираться, пытаясь найти того, кто с ними говорит. Со своего места на холме Сеня прекрасно видел выражение испуга на лицах крестоносцев. Попов вряд ли мог это рассмотреть, но общее настроение в лагере было ясно и ему.

– Чего башкой-то вертите? – продолжал вопить криминалист. – Значит, мне каждый день молитесь, а голос не узнаете? Ох, наслать бы на вас чуму какую-нибудь, но нужны вы мне еще. Поэтому представлюсь. Здравствуйте, я Бог. Единый Отец-Вседержитель и все такое прочее. – По лагерю пронесся удивленно-испуганный вздох, и часть солдат попадала на колени.

– Во-во, сразу видно, где благочестивые люди, кому суждено Гроб Господень, то есть мой, завоевать, а кого мне придется в расход пустить при штурме Иерусалима. – Попов явно вошел в раж. – А ну быстро все на колени. Все до единого, я сказал. И черепушки свои ниже опустите… Кланяйтесь ниже, вам говорю!..

– Все. Пора. – Сеня толкнул Ивана рукой и помчался вниз с холма, настороженно глядя на крестоносцев, которые, как мусульмане во время намаза, все до единого стояли на коленях, повернувшись лицом на восток. Как раз в сторону того холма, с которого орал Попов.

Оба мента тенями скользили от одного шатра к другому, пробираясь к огромной палатке Боэмунда. Андрюша продолжал грозить ландскнехтам смертельными карами за то, что они «хреново Богу молятся и вообще оборзели напрочь». Солдаты покорно слушали, уткнувшись лбами в каменистую землю, и Рабинович с Ваней пробрались к палатке Боэмунда незамеченными. Однако сразу внутрь попасть не удалось, поскольку у дверей шатра стояли два стражника, которые, видимо, боялись Боэмунда больше, чем Господа Бога. Впрочем, простояли они недолго. Ровно до того момента, как Сеня с Жомовым, обойдя охрану с тыла, ласково опустили дубинки на их металлические шлемы. Осмотревшись по сторонам, Ваня с Рабиновичем нырнули внутрь и тут же увидели перстоносца. Рыцарь сидел на кровати, зевал, потягивался и удивленно прислушивался к громовым раскатам поповского голоса, доносившимся с улицы.

– Ну, так я и думал, – проговорил Боэмунд, поднимаясь навстречу ментам. – Рад, конечно, вас видеть, но я что-то не понял, почему в мои апартаменты пускают без доклада? – Рыцарь повысил голос, видимо, пытаясь привлечь внимание стражников. – Я верховный главнокомандующий или нет? Повешу всех во славу Господа!

– Не ори. Мы твоих телохранителей отдыхать отправили, – прояснил ситуацию кинолог. – Мы к тебе по делу. Помнишь об услугах, которые мы тебе дважды оказывали? – Боэмунд кивнул. – Так вот, теперь твоя очередь нам помочь. Задержи свою армию тут. На неделю, не больше.

– Ну-у, конечно, Господь велел делиться и все такое, – протянул перстоносец, – но выполнить вашу просьбу не могу. Тут голодно, холодно, баб и выпивки не имеется. В общем, ропщут бойцы. Да и до Иерусалима рукой подать. – Он наткнулся на две пары холодных глаз. – Нет, вы не думайте, что я отказываюсь помочь. Просто войдите в мое положение. Я же за людей отвечаю. Но думаю, мы сможем договориться. За определенную мзду, разумеется. Как насчет того, чтобы презентовать мне один из ваших чудесных мечей?..

– Как ты считаешь, Ваня? – прервал монолог Боэмунда Рабинович.

– Я думаю, дело безнадежное. Все, как ты и говорил, – вздохнул омоновец и без предупреждения и объявления войны стукнул рыцаря по маковке. Боэмунд начал падать, но Ваня успел его подхватить. – Ну что, теперь валим отсюда?

Сеня кивнул и первым выскочил из шатра. Голос Попова по-прежнему гремел над лагерем, хотя обстановка в рядах крестоносцев начала неуловимо меняться. Какой-то умник, которому надоело стоять на коленях, подставив солнцу пятую точку, начал потихоньку роптать и вслух выражать сомнения по поводу личности обладателя громового голоса. Его поддержал еще один лентяй, а затем волны недоверчивого ропота стали проноситься по лагерю из стороны в сторону. Головы никто из ландскнехтов не поднимал, но Сеня был уже уверен, что это продлится недолго.

Подгоняя омоновца, тащившего на плече бездыханного Боэмунда, Рабинович помчался к спасительному холму, едва не наступая на согбенные спины ландскнехтов. А когда они перевалили гребень и помахали Попову, ставя его в известность, что все прошло благополучно, в лагере крестоносцев поднялся крик. Сначала отдельные слова разобрать было невозможно из-за того, что криминалист не прекращал оказывать психическое давление на крестоносцев, но через секунду, когда Андрюша сделал паузу, чтобы наполнить свои могучие легкие воздухом, Рабинович понял, что кричит тот самый епископ, который просвещал ментов по поводу свойств Святого Копья.

– Господи, если это ты с нами разговариваешь, а не сам дьявол, ответь, почему ты вдруг не по правилам играть стал? – что есть мочи орал священник. – Скажи, пожалуйста, где знамения, вроде падающей с неба рыбы или кровавого дождя? Где сияние, должное предшествовать твоему появлению? Где вообще ты сам? И почему голос раздается с земли, а не с облака?..

– Ах ты, червь навозный, отрыжка ты пьяного бомжа! Усомниться во мне решил? Что же, будет тебе знамение. Сейчас я тебя громом небесным поражу! – И Попов выстрелил из пистолета в воздух.

Сеня рассчитывал, что в случае крайней необходимости грохот пистолета произведет на крестоносцев пугающее впечатление, однако после воплей криминалиста выстрел прозвучал не громче, чем хлопок мухобойки. Рабинович схватился за голову и горестно вздохнул, ожидая, что толпа разъяренных обманутых ландскнехтов бросится сейчас же вперед. Однако те пока оставались на месте, хоть и отрывали головы от земли, начиная понимать, что их дурачат.

– Господи, этот хлопок означал, что ты воздух испортил? – прокричал в направлении Попова епископ. Его соратники дружно захохотали. – Ты, конечно, делаешь это куда громче нас, но не настолько, чтобы поверить в твою божественность… Выбирайся на свет божий, аферист проклятый!

Вот тут-то все и повисло на волоске. Конечно, Сеня, как гениальный стратег, подобный ход в развитии событий предвидел. Не выкради они Боэмунда из лагеря, может быть, вообще вся операция сорвалась бы, поскольку перстоносец только прибавил бы скептических настроений в армии. Но теперь оглушенный рыцарь помешать не может, и ментам оставалось перейти ко второй части Сениного плана. А именно организовать явление апостолов народу. И чтобы не поставить Попова под удар раньше времени, Рабинович и сам возвращался к нему с максимально возможной скоростью, и Жомова гнал, как почтовую лошадь.

– Ах, значит, это я аферист? – возмутился тем временем Попов, отвечая на реплику епископа. – Все, вплоть до полного искупления грехов лишаю вас своего благословения. А чтобы борзели поменьше, сейчас пришлю к вам своих архангелов. Они тут быстро порядок наведут.

Ответом ему был новый приступ дикого хохота, и кто-то из рацырей, кажется, Роберт Фландрский, принялся снаряжать небольшие группы ландскнехтов для прочесывания ближайших холмов. Крестоносцы, желавшие воочию увидеть самозваного бога, шли в эти группы охотно и торопливо принимались за поиски. Человек двадцать ландскнехтов под предводительством какого-то рыцаря успели даже до подошвы Андрюшиного холма добраться, когда наконец туда примчались Жомов с Боэмундом на плече и Рабинович. Без ноши, зато запыхавшийся.

– Где вас гопники носили?! – увидев их, завопил Попов. Правда, намного тише, чем до этого с мирянами разговаривал. – Не хватает нам только в драку с этой ордой ввязаться. Они же от нас мокрого места не оставят, тем более, когда Боэмунда тут увидят.

– Не боись, все будет нормально! – успокоил его омоновец и, словно куль, сбросил перстоносца на землю. – Где мой маскхалат?

Андрюша тут же бросил другу белый балахон с нашитыми на него крыльями. Все трое ментов принялись переодеваться, при этом Рабинович не переставал косить глазом в сторону Ахтармерза, ворча по поводу его недостаточно больших размеров. В итоге Сеня так достал трехглавого двоечника, что тот жутко обиделся и принялся раздуваться с бешеной скоростью. Рабинович удовлетворенно кивнул и, вскочив на коня, направил его к вершине холма.

На гребень все трое ментов в маскарадных костюмах выбрались почти одновременно. Ландскнехты, преодолевшие к тому времени половину подъема, едва увидев трех крылатых всадников, удивленно застыли. А затем, когда за спинами ментов выросла огромная туша Горыныча, и вовсе бросились наутек, вопя от страха и постоянно спотыкаясь.

Очень жаль, что среди всего христианского воинства не оказалось ни одного средневекового папарацци с мольбертом. Иначе портрет трех российских милиционеров обошел бы все средства массовой информации. Начиная от церквей и заканчивая базарами, где служил бы рекламным плакатом для целой кучи балаганных представлений.

Трое друзей – Жомов в центре, Рабинович справа и Попов понятно где – конные, в белых балахонах с крыльями и с нимбами над головой, неподвижно стояли на вершине холма. Позади них возвышался Ахтармерз, выискивая всеми тремя головами одновременно, кого бы сожрать, и все это вместе крайне живописно смотрелось на фоне чернеющего неба. Андрюша, оглянувшись по сторонам, довольно ухмыльнулся, а затем, дабы подчеркнуть торжественность момента, во весь голос провыл любимую песню МЧС: «Если снова над миром грянет гром, небо вспыхнет огнем, вы нам только шепните, мы на помощь придем!..» А Горыныч, в качестве приличествующих случаю спецэффектов, выпустил в сторону лагеря крестоносцев три языка пламени.

Вредить, конечно, Ахтармерз не хотел, но уж слишком много нашел саранчи на склоне и объелся. Оттого языки пламени получились несколько сильнее, чем он рассчитывал. У Попова сгорело правое крыло, Ваня просто чудом, лишь благодаря отточенному за несколько лет службы в ОМОНе чувству опасности, успел сохранить свою модную стрижку бобриком, а вот Сене повезло. Правая голова Ахтармерза в момент выстрела оказалась слишком низко к земле и ничего не спалила. Не считая, конечно, жидкой травы на склоне и парочки палаток у подножия холма. Впрочем, никто из крестоносцев на эту мелочь внимания не обратил. Все, не отрываясь, смотрели на трех «архангелов», экстренно прибывших на место происшествия в компании с огнедышащим драконом.

– Ну что, уроды, доборзелись? – заорал на крестоносцев Попов. – Кто тут босса аферистом называл? – Ландскнехты послушно вытолкнули вперед перепуганного епископа. – Этого отправить пешком в Рим. Пусть папе в своих грехах кается, а остальным особое задание. За ваше недоверие путь в Иерусалим мы временно закрываем. Однако Гроб Господень воевать надо, поэтому вы туда все-таки пойдете. Но сначала смотаетесь в Антиохию, заберете там статую Девы Марии и на руках потащите ее в Иерусалим. Только тогда вы сможете войти в город.

– Андрюша, а на хрена ты статую приплел? – вполголоса поинтересовался Сеня. – Я же просил просто сказать крестоносцам, что они должны в Антиохию вернуться и поститься пять дней в тамошнем храме.

– Поститься им так и так придется, поскольку в Антиохии жрать нечего. А статую пусть на себе прут, чтобы больше аферистом меня не называли и думали, когда и над кем можно смеяться, – так же тихо ответил Попов, а затем рявкнул во весь голос, обращаясь к крестоносцам: – Ну, чего ждем? Бегом марш в Антиохию, или я сейчас на вас своего цепного дракона спущу!

– Попрошу без оскорблений! – возмутился Ахтармерз. – Я разумное существо, в отличие от вас, и не могу позволить кому бы то ни было меня обзывать всякими обидными кличками.

– Ты ротик-то прикрой, – наехал на Горыныча вошедший в раж Попов. – Тебе по сценарию говорить не полагается!..

Сеня рявкнул на обоих, требуя прекратить склоку, а затем вновь повернулся к лагерю крестоносцев. Там происходило что-то совершенно невероятное. Если еще час назад сборы в дорогу проходили с черепашьей скоростью, то сейчас крестоносцы паковали палатки в таком ритме, что успели свернуть весь лагерь буквально за пять минут. А еще через пару минут вся армия стремглав мчалась по направлению к Антиохии.

– Блин, пожалуй, мы переборщили, – задумчиво почесал нос Рабинович. – Эдак они до Антиохии за полдня доберутся и еще через сутки статую мраморную на руках до самого Иерусалима дотащат.

– Что, попросить их вернуться? – съехидничал Попов. И тут же получил подзатыльник от Жомова… Правильно, нечего умничать не к месту!

Обратно в свой лагерь менты возвращались триумфаторами. Первым их прибытие учуял Мурзик и тут же известил об этом всю округу. Ричард, Абдулла и пес наперегонки бросились встречать бравых «архангелов» и их «цепного дракона». Естественно, забег выиграл Мурзик и, прыгнув прямо с разбегу на руки хозяину, едва не свалил на землю и Рабиновича, и его лошадь. Фатима, сохраняя истинное сарацинское достоинство, ждала их около телеги. Она тепло поздравила друзей с победой и подарила каждому по поцелую. За исключением Попова, к которому сарацинка, все еще обиженная недавней Андрюшиной выходкой, демонстративно повернулась спиной, да Боэмунда, еще не пришедшего в себя.

– Ванечка, а ты не переборщил с дозировкой местного наркоза? – поинтересовался Рабинович, внимательно осматривая крестоносца.

– Обижаешь, начальник, – усмехнулся омоновец. – Я дело знаю, в натуре. Еще минуты три покайфует, затем полчаса головной болью помучается, а потом будет как новенький. Вот только на хрена он нам нужен теперь? Что с ним делать-то будем?

– Не знаю, – пожал плечами Рабинович. – Сейчас этого норманна психованного отпускать одного нельзя. Его сарацины на ремешки для сандалий быстро порежут. А куда его деть, ума не приложу. Он же, как очнется, наверняка буянить начнет…

– Ну так я его опять вырублю! – тут же предложил омоновец.

– Да без проблем. Выруби, – пожал плечами Сеня. – Только потом сам будешь у Боэмунда подгузники менять, грудью его кормить и пенсию по инвалидности выплачивать.

Жомов озадаченно потер затылок. Видимо, вращательно-поступательные движения ладони по черепной коробке действительно благоприятно воздействовали на кору головного мозга омоновца, поскольку после такой нехитрой операции Ваня быстренько решил, что часто бить человека по голове – это плохо. Надо или сразу убить, или применять к задержанному стукательно-тыкательную анестезию не чаще, чем один раз в сутки. Желательно утром и натощак, чтобы потом весь день пациент ничего не просил и сладко стонал в уголочке.

– В общем, Сеня, мне все ясно, – после недолгих, но интенсивных раздумий проговорил омоновец. – Ты у нас умный…

– Спасибо, – низко поклонился Рабинович.

– Да подожди ты, дурак! Дай сказать, а то забуду, – возмутился Жомов и растерянно посмотрел по сторонам: – Ну вот. Забыл…

– И слава богу, – облегченно вздохнул Сеня и повернулся к Фатиме: – Что у нас на ужин?

– Кому что, – пожала плечами злопамятная Фатима. – Тебе с красавчиком плов с бараниной, а у святого отца пост начинается. Поэтому ему то же самое, но мясо отдельно. Отдельно от плова и совместно с Мурзиком.

– Не понял, это чем меня кормить собираются? – Криминалист подскочил вплотную к танцовщице.

– Рисом, – вместо нее ответил Рабинович. – И, судя по всему, даже не вареным. – Он хлопнул застывшего в немом гневе друга по плечу. – Да не бойся ты. Пошутила она. Будет тебе и белка, будет и свисток…

И все-таки Жомов с дозировкой своего кулачного наркоза немножко не угадал. Боэмунд упорно не желал приходить в себя самостоятельно. До самого ужина он так и не проявил никаких признаков жизненной активности, и сердобольному Сене пришлось идти и приводить рыцаря в чувство. Для чего Рабинович использовал следующие инструменты: ведро с ледяной водой, две затрещины, отборный мат и, когда рыцарь все же открыл глаза, милейшую улыбку.

– Очухался? – заботливо поинтересовался Сеня и, получив в ответ от Боэмунда утвердительный кивок, махнул рукой в сторону походного стола: – Пошли поужинаем.

– А что со мной было? – растерянно поинтересовался перстоносец у кинолога. – Прямо как лошадь копытом лягнула.

– Хуже. Но все это в прошлом, – усмехнулся Сеня. – Пойдем, говорю, пока я добрый, поужинаем, чем бог послал.

– Лично Бог послал? – удивился рыцарь, все еще не пришедший в себя после знакомства с Ваниным кулаком.

Рабинович горестно вздохнул и, не желая больше дискутировать, рывком поднял рыцаря с земли. Боэмунд несколько секунд растерянно осматривался, а затем пошел к столу, подталкиваемый в спину кинологом. Причем двигался вперед так безвольно, что Сеня уже начал подумывать о том, что Жомову за излишнее усердие придется выносить выговор. С занесением в грудную клетку. Однако делать этого не пришлось, поскольку к крестоносцу разум благополучно вернулся.

– Ах, вот оно что?! Теперь я все вспомнил! – завопил рыцарь, оглядывая всех членов экспедиции. – Значит, так вы со мной? Похитили и думаете, что подобные бесчинства сойдут вам с рук? Да я не посмотрю, что вас сам папа Урбан благословил. Я до Всевышнего с жалобой дойду. А уж ваше непосредственное начальство узнает о ментовском беспределе непременно. И прокурор тоже!.. И вообще, я объявляю голодовку и требую адвоката!

– Сеня, он так всю дорогу орать будет? – возмутился омоновец, и Рабинович в ответ только плечами пожал. – Тогда, может, его действительно еще раз вырубить?

– Не посмеете! – завизжал перстоносец. – Я вообще тогда откажусь от… – И запнулся, поскольку увидел Фатиму, выходящую из-за телеги с огромным блюдом плова в руках. – Так куда вы направляетесь? В Иерусалим? Прекрасно! Я пойду с вами. А то, что меня из армии выкрали, так это даже замечательно. Вы не представляете себе, как тяжело с этими необразованными идиотами целыми днями общаться. Один писарь у меня культурный человек. И тот такие загогулины на бумаге рисует, что я их прочитать не могу…

– Потому что не умеешь, – вставил словечко в монолог Рабинович, ревниво поглядывая то на танцовщицу, то на Боэмунда.

– Ты только посмотри, что с людьми любовь делает, – обращаясь к омоновцу, тихо проговорил Попов.

Сеня стрельнул в его сторону гневным взглядом, от которого криминалист потупился и стал смеяться себе в кулак. А Рабинович снова посмотрел на рыцаря и обреченно вздохнул. Что же, хоть на любовном фронте одним конкурентом больше стало, но зато о том, что по пути к Иерусалиму делать с Боэмундом, больше не нужно беспокоиться. Теперь-то рыцарь будет как шелковый!

Глава 5

Почти двое суток мы мчались по холмистой равнине, пытаясь достать неуловимых дубликатов. Один раз мы даже наткнулись на их стоянку, пепел костра которой был еще теплым. Казалось, вот-вот мы их настигнем, но каждый раз происходило невероятное. Наши двойники умудрялись исчезнуть прямо из-под моего весьма чуткого носа. Причем делали это так, что даже следы не сразу удавалось отыскивать. Сеня осунулся с лица и постоянно косо на меня посматривал, будто я в его любимую форменную фуражку мозговую кость запрятал. А мне ему и сказать было нечего. Ну что я могу сделать, когда то ли эти гады следы идеально заметать умеют, то ли опять идиотское время со своей дурацкой спиралью чудит?!

Впрочем, определенные плюсы в нашем положении все-таки имелись. Теперь, по крайней мере, мы точно знали, что трое мародеров, садистов и развратников, выдававших себя за моих ментов, были из параллельной вселенной. После того как я пару раз понюхал оставленные ими вещи, ошибиться было невозможно. Может быть, человек бы и спутал Сеню-оригинал с Сеней-2, но мой нос меня никогда не обманывал. И уж я скорее поверю ему, чем своим глазам: то, что не пахнет Рабиновичем, Рабиновичем в принципе быть не может!

В общем, практически все были уверены, что наших двойников неизвестный вражина вытащил из параллельной вселенной, и лишь один Андрюша то ли по вредности характера, то ли из-за природной лени твердил, что мародерствующая троица – это не кто иные, как сами доблестные российские милиционеры, но деформированные коварным временем. А поскольку самого себя поймать невозможно, то нечего и бегать за ними. И лишь когда во дворе дома одного из местных маленьких султанчиков мы нашли дохлую акулу, пронзенную тремя копьями и плавающую в бассейне кверху брюхом, только тогда Попов заявил:

– Да это садисты какие-то! Раз уж они могли так с безобидной рыбкой поступить, то меня точно среди них быть не может!

– Ничего себе безобидная рыбка, – хмыкнул Ваня, разглядывая акульи зубы. – Слушай, Андрюша, а ты мне такого зверя достать не можешь? Я ее к теще в ванну запущу, когда она мыться надумает. Вот интересно будет, кто из них кого загрызет.

Попов только покрутил пальцем у виска, но отвечать на жомовский вопрос не стал. Если честно, то я бы тоже не решился. Сомнения меня гложут, успела бы акула из ванны сбежать, или Ванина теща из нее балык быстрее бы сделала?.. А вот в том, что я-то ни за что ближе чем на три метра к Ленкиной матери не подойду, даже после всего, что мне в скитаниях перенести пришлось, уверенность была абсолютная. Я еще не самоубийца! И уж если Ваня боится своей тещи, мне от нее и вовсе подальше держаться нужно.

В остальном, кроме ставок на бой «акула – теща», в нашей группе были лад и согласие. Боэмунд, правда, первый день здорово чудил, стремясь вызвать на поединок всякого, кто на Фатиму посмотреть посмеет, но Жомов его быстро успокоил. Однажды, когда рыцарь раз в десятый за день схватился за меч, омоновец не выдержал и легонечко стукнул его своим кулачищем по лбу. Не знаю, слышали ли звон от этого контакта в Иерусалиме, но у меня уши заложило и показалось, будто взрыв ста килограммов тротила по сравнению с этим грохотом звучит, как камерная музыка.

После Ваниного урока Боэмунд присмирел. Не знаю, чего уж там у него в голове омоновец своим ударом сдвинул, но рыцарь совершенно неожиданно захотел учиться и начал приставать к Сене, чтобы тот преподал ему хотя бы вводный курс для начальной школы. Однако Рабиновичу было не до того, чтобы грамоте кого-то обучать. Поэтому образованием перстоносца занялся Абдулла. Целый день он обучал Боэмунда рисовать арабской вязью какую-то фразу на песке, и лишь к вечеру выяснилось, что рыцарь целый день писал «Аллах акбар»! Как истый христианин, Боэмунд обиделся на сарацина и хотел ему даже морду набить, но Попов не позволил. Поигрывая дубинкой, Андрюша заявил, что если рыцарь еще до кого-нибудь докопается, то он сам, лично, займется обучением любознательного Боэмунда.

– Спасибо, нет. Я уж лучше вовсе безграмотным похожу, чем полностью звезданутым, – отказался рыцарь, и на этом вопрос о его обучении с повестки дня был снят.

А, в общем, Боэмунд оказался очень полезен нашей экспедиции. За несколько лет до начала крестового похода он бывал в Иерусалиме и знал этот город как свои пять пальцев. Правда, из всех этих знаний в голове перстоносца твердо отложились лишь кабаки, девки да невольничий рынок, но при виде резиновой дубинки у своего носа рыцарь тут же вспоминал, какие храмы где находятся, в каких местах расположены христианские святыни и где, по преданию, находится Гроб Господень. Сам он в этих местах не бывал, поскольку, как объяснил Боэмунд, сарацины, науськанные сынами Израилевыми, брали такую плату за входные билеты, что только помешанные на религии европейцы могли себе позволить выложить столько денег, чтобы посмотреть на иконы и прочие церковные атрибуты христианского Иерусалима. После этого рассказа Попов тоненько захихикал и собрался сказать что-то язвительное в адрес моего хозяина и всех его соплеменников, но нарвался на такой злобный взгляд Рабиновича, что предпочел прикусить язык.

– Правда, один раз я на Голгофу все-таки сходил, – в конце своего рассказа почему-то стыдливо признался нам Боэмунд. – У меня там один знакомый раб есть, франк по национальности. Так вот, он в профсоюзе уборщиков состоит, а эти проныры в любое закрытое место по десятку секретных проходов знают. Вот и подрабатывают иногда тем, что туристов по дешевке во всякие святые места пропускают. Как христианских, так и сарацинских.

– Отлично, – кивнул мой хозяин. – Когда мы определимся, куда именно нам попасть нужно, вот тогда ты с этим знакомым нам и поможешь.

Кстати, я заметил, что Сеня с Боэмундом начали подозрительно сближаться. Стали подолгу ехать рядом на конях, всякие там торговые операции обсуждать и о прочей коммерческой ерунде разговаривать. Поначалу я думал, что мой хозяин поле деятельности для своих махинаций подыскивает, но все оказалось проще. Оказывается, рыцаря с ментом сблизила неразделенная любовь!.. Нет, Фатима, конечно, намного мягче стала с моим Сеней разговаривать после того, как он ее от волков спас и вообще показал себя настоящим джентльменом. Да и перстоносцу, упорно добивавшемуся расположения танцовщицы всеми известными ему способами, парочка ласковых взглядов тоже перепала, но основное внимание девица все же уделяла Жомову. По крайней мере, красавчиком она больше никого не называла. Вот и тосковали вместе кинолог с рыцарем, завистливо поглядывая в сторону омоновца.

Впрочем, их совместная тоска продолжалась ровно сутки. На второй день нашего путешествия я проснулся со странным покалыванием по всей шкуре – это так у меня иногда предчувствие чего-то необычного выражается. Покалывание было до того нестерпимо настойчивым, что я даже по сторонам озираться начал, ожидая каких-нибудь сюрпризов. Например, появления Кобелева прямо в Иерусалиме и его встречи с нами, от которой в любом случае ничего хорошего ждать не приходилось. Впрочем, начальника нашего отдела в этом месте и в это время быть никак не могло, поэтому я немного успокоился. Но предчувствие какого-то необычного события у меня все равно осталось.

Эту ночь мы провели на постоялом дворе маленького, но вполне опрятного городишки в полудне пути к северу от Иерусалима. Сеня страшно не хотел останавливаться здесь, истошно вопя о том, что три троглодита, выдававшие себя за нас, уже, может быть, в город святынь въезжают. Я тоже этого опасался, но останавливаться на ночлег все равно пришлось. Во-первых, потому, что ехать на лошадях всю ночь не смог бы никто, даже наш железный омоновец. Во-вторых, хороши бы мы были утром, после бессонной ночи, если бы нам пришлось с какими-нибудь врагами схватиться. Ну а третьей причиной нашей остановки на ночлег была Фатима. Мой бабник, хозяин то бишь, увидев ее капризную физиономию, сразу заткнулся и повернул лошадь к постоялому двору, больше о продолжении пути даже не заикаясь.

К моему удивлению, в отличие практически от всех населенных пунктов, встреченных нами на пути от Антиохии до Иерусалима, здесь мы провиниться еще ничем не успели. То есть, наших дубликатов тут еще не было, или они этот городишко стороной обошли. Не знаю, какое из этих утверждений ближе к истине, но здесь нам впервые не пришлось отбиваться от вооруженных дрекольем аборигенов и пытаться хоть как-то обелить честь мундира, испоганенную самозванцами. В общем, в городе все было спокойно. А особенно мне понравилось то, что ничего общего с опостылевшими уже караван-сараями у постоялого двора, на котором мы остановились, не было. Вполне европейская, пусть и средневековая, обстановка: столы, стулья, кровати и шкафы в комнатах. Каждому досталось по отдельному номеру, и я впервые уснул, не морщась от смеси горынычевско-поповских ароматов.

Как я проснулся утром, уже вам рассказывал. Поежился, посмотрел по сторонам и принялся будить Рабиновича. Во-первых, уже рассвело и пора было отправляться в путь. А во-вторых, своим предчувствиям я верил и не хотел, чтобы какие-нибудь неприятности застали моего спящего хозяина врасплох. Я пару раз тихо гавкнул, и мой Сеня, давно приученный к подобным побудкам, мгновенно проснулся. Рабинович посмотрел в окно и, одевшись, с непрекращающимися тяжелыми вздохами взял в руки поводок… Вообще-то я его не для этого будил, но раз уж хозяин к распорядку приучен, с моей стороны оказание ему сопротивления будет крайне непедагогичным поступком.

Всю дорогу со второго этажа на улицу Сеня зевал, не переставая. Не отказался он от этой затеи и когда мы на свежем воздухе оказались – разевал рот так, что если бы поблизости был какой-нибудь завалявшийся слон, можно было бы исполнить смертельный цирковой номер «голова слона в пасти хищника». Рабинович, едва передвигая ноги, повел меня вокруг трактира, и я, оставляя в положенных местах свои метки, в большей степени не гулял, а прислушивался к тому, что в городишке творится.

Оказалось, что довольно много людей вставало очень рано. В это время у нас в России мы с Рабиновичем были бы практически единственными посетителями прогулочной аллеи, а здесь жизнь уже кипела вовсю. Одни аборигены сновали по улице с какими-то мешками, другие гнали перед собой скот, третьи несли на плечах мотыги, а откуда-то издалека доносился звук топора. Кто-то что-то рубил с утра пораньше, и я подумал, уж не палач ли местный это разминается, отрубая головы десятку-другому заключенных. Я уже собрался потащить Рабиновича в сторону городской тюрьмы, откуда и доносились глухие, слепые и немые звуки ударов, но не успел. Сначала удары топора стихли, затем кто-то коротко взвизгнул, и после этого со стороны тюрьмы вдруг раздался радостный крик. Вопила не одна, а минимум десятка три глоток. Это я вам как специалист говорю. На футбольных матчах уже натренировался различать, сколько человек и в каких секторах гадости всякие скандируют.

Мой Рабинович, услышав вопль, тоже застыл и навострил уши. Пару минут мы так и стояли, как два идиота, глядя в стену дома перед собой, а затем Сеня круто развернулся и почти волоком потащил меня обратно на постоялый двор. Я сопротивлялся, как мог, поскольку никогда не любил, чтобы меня на поводке таскали, и Рабинович это знал. Но мой хозяин до того переволновался, что обо мне вспомнил только около лестницы, ведущей на второй этаж. Удивленно посмотрев сначала на поводок в руке, потом на меня в конце поводка, Рабинович огорченно покачал головой и, щелкнув карабином, вновь предоставил мне свободу действий. Правда, ненадолго!

– Сидеть, – скомандовал мне Сеня, указывая рукой на лестницу. – Сторожи!

Кроме как подчиниться приказу, мне ничего другого не оставалось. Не мог же я, в самом деле, бунт поднимать в тот момент, когда у Рабиновича нервы совершенно расшатались. Все-таки, кроме меня, его поберечь некому. Вот я и уселся покорно на нижних ступенях лестницы, намертво заблокировав и вход, и выход со второго этажа.

Пока мои менты и прочие члены экспедиции собирались, я внимательно прислушивался к шуму, доносившемуся с улицы. Собственно говоря, бунт в местной тюрьме, с одной стороны, нас никак не касался. Тут у них свои власти и свои, соответственно, органы внутренних дел. Но, с другой стороны, все, происходящее сейчас в Иерусалиме и окрестностях, имело к нам непосредственное отношение.

Погруженный в свои мысли, я немного утратил бдительность, поэтому не заметил, как шум на городских улицах приблизился вплотную к нашему постоялому двору. Аборигены снаружи визжали как резаные, улюлюкали и распевали похабные частушки. Трактирщик, напуганный их воплями, бросился запирать входную дверь, но сделать этого не успел. От мощного удара снаружи ее сорвало с петель и закинуло едва ли не к противоположной стене. Я оскалился, приготовившись к схватке, и коротко гавкнул, призывая моих коллег поторопиться.

А следом за дверью, познавшей радость полета, в трактир ворвались штук двадцать аборигенов самого замызганного вида. В основном это были турки, но среди прочих нападавших был один негр, один еврей, с еще большим, чем у моего Сени, носом, и парочка типов вполне европейской наружности. Одеты они были в какое-то замызганное рванье, небриты и воняли ничуть не лучше козлов. Мне этот запах однажды довелось в цирке понюхать, когда мы с Сеней там по вызову были. А поехали в цирк потому, что одна акробатка… Впрочем, сейчас мне не до того, чтобы вам истории из милицейских будней рассказывать!

Примерно половина ворвавшихся в трактир оборванцев, вооруженных к тому же всяческим холодным оружием, начиная от столового ножа и кончая огромной, зазубренной алебардой, сметя хозяина заведения, помчалась на кухню, а вторая часть бандитов бросилась прямо в мои объятия. Я, конечно, пес опытный и в боях закаленный, но каждый дурак знает, что против лома нет приема. У напавших на меня оборванцев ломов, правда, не было, но зато была алебарда и прочая гадость. Да к тому же они меня в десять раз по численности превосходили. Трезво оценив ситуацию, я рыкнул на аборигенов и, изобразив попытку прыжка, заставил их отшатнуться. Оборванцы на секунду замешкались, решая, как побыстрее со мной разделаться, но мне этого хватило для того, чтобы отойти на несколько ступенек наверх. А тут и мои менты подоспели.

– Это что тут за козел на моего пса оружием машет? Убью, блин, гада! – завопил Сеня и, перепрыгнув через меня, бросился в атаку.

Позади, на лестнице, тут же раздались грузные жомовские шаги, и я, прекрасно зная, сколько еще народа побежит следом, чтобы не быть затоптанным, вынужден был рвануться вперед и с ходу врубиться грудью в толпу аборигенов. На глаза мне попалась чья-то грязная рука с кривым ножом. Я брезгливо поморщился, а затем вцепился в эту конечность клыками. Абориген заорал, выпустил нож и свалился на пол, каким-то странным способом пытаясь отпихнуть меня ногами в сторону. Честное слово, большего идиота в преступном мире я еще не встречал! Если ногами собирался от меня отбиваться, то нечего падать было. Ну а раз уж упал, лежи, не шурши. Мне ведь недолго руку отпустить и в горло вцепиться.

Сеня мой тоже времени даром не терял. Перепрыгнув через меня, он резиновой дубинкой вколотил алебарду в пол так, что наружу от нее только древко торчать осталось. Не теряя темпа, Рабинович огрел «демократизатором» по давно не мытой башке еще одного оборванца и приготовился наставить шишек третьему, но сделать это не успел. Все до единого аборигены, даже те, кто уже на кухню пробрался, бухнулись на колени, повернувшись лицом к лестнице, по которой торопливо, но неуклюже спускался Попов. Не обращая никакого внимания ни на моего хозяина, ни на Ванюшу, аборигены троекратно прокричали «гип-гип-ура!», а затем один из них подполз на коленях к застывшему в оцепенении на нижних ступеньках лестницы Попову.

– Простите, ваша светлость, не губите! – отрывисто завопил он, а остальные бандиты дублировали каждое слово. – Мы же не знали, что вы уже здесь.

– Кто здесь? – оторопел Андрюша. Да, собственно говоря, не он один. Ваня с Рабиновичем так и застыли, как манекены в витрине исторического магазина, да и я от неожиданности покусанную руку из зубов выпустил.

– Вы здесь. И ваши друзья здесь! – дрожащим от страха голосом пояснил абориген. – Клянусь здоровьем моей жены, пять лет назад умершей, мы просто даже представить не могли, что вы в этом трактире окажетесь. Прошу вас…

Но узнать, что именно оборванец просит, мы так и не смогли. По лестнице, ведущей со двора внутрь трактира, раздались тяжелые шаги, а затем удивительно знакомый голос поинтересовался, что здесь происходит и какого хрена «эта шваль» посреди неразграбленного трактира на коленях сидит. Аборигены удивленно обернулись в направлении говорившего, да и мы оторопело смотрели на осиротевший дверной проем, поскольку оттуда вышел не кто иной, как Андрюша Попов собственной персоной. А следом за ним показались и остальные: Жомов, Рабинович и я.

Бр-рр, зрелище было дикое! Мы хоть и знали о существовании двойников и готовились к встрече с ними, но все равно холодок по коже пробежал, когда я без помощи зеркала смог увидеть свою собственную и в то же время абсолютно чужую морду и найти пять отличий. Менты тоже удивленно смотрели на свои копии, и я был уверен, что и они мысленно сравнивают себя со своими дубликатами. А выглядели наши двойники точно так, как их описывали аборигены. Попов-2 действительно был немного выше оригинала и значительно стройнее его. У Сени-дубля висело неприлично большое для его худобы брюхо, отчего копия моего хозяина казалась оплодотворенной самкой, а не доблестным сотрудником милиции. А копия Жомова была украшена устрашающего вида шрамом, проходившим наискосок через весь лоб, и вообще выглядел он настоящим дебилом… Ну, хоть в этом с Ваней они были похожи. Правда, нашему омоновцу, для того чтобы приобрести такое же, как у дубликата, выражение лица, потребовалось бы выпить не меньше литра водки, но это ни о чем не говорит. Может быть, Иван-второй всю жизнь во хмелю проводит?!

– Оба-на, блин, в натуре, чисто конкретно типа похожи, – просямкал дубликат Жомова, поочередно тыча пальцем в каждого из ментов. – Е-мое, они такие прикольные, а я еще не верил, когда нам говорил Н…

Не дав ему досказать фразу, Андрюша-2 с силой пнул второго омоновца по щиколотке. Тот взвыл и запрыгал на одной ноге. Я с удивлением смотрел за этими скачками и даже не заметил, что кое-кого эта сцена взволновала даже больше, чем меня.

– Поп, ты что, офонарел?! – возмутился Жомов-первый, толкая Попова-первого в плечо. – Какого хрена твой урод моего мочит?

– Во-во, – горестно согласился с ним омоновец-дубль, враз переставая скулить. – Ты, в натуре, мне как братан. Вот и скажи этой свинье, чтобы не смела меня по каждому пустяку дубасить.

– Ты вообще заткнись, шифоньер самоходный! – рявкнул на него Попов-второй и показал Жомову-первому кулак. – А ты попробуй только рыпнись. Вмиг забудешь о том, чем наследников делают.

– Че-го-о?! – завопил мой омоновец и рванулся на «не нашего» Андрюшу с кулаками. Мой Сеня встал у него на пути.

– Стоять всем, уроды, пока пса на вас не натравил! – заорал он, но Андрюшин дубль в ответ на это только расхохотался.

– А у нас тоже свой пес есть. Правда, Мурзик? – И Попов-2 пнул меня, то есть мое второе «я», башмаком по копчику. – Взять их, урод!

Мой дубликат жалобно заскулил и метнулся прятаться под ближайшую лавку, а меня словно током ударило. Честное слово, ощущение было такое, будто этот придурок, выдающий себя за нашего Попова, пнул под зад именно меня, а не какого-то там трусливого Мурзика из параллельного измерения. Я, конечно, расстраивать Сеню (моего) не хотел, но сдержаться просто не мог. Молча, без единого звука, я рванулся вперед и вцепился в ляжку фальшивого Андрея. Тот истошно взвыл, и тут я обнаружил еще одно отличие Поповых друг от друга. Хоть дубликат и орал во все горло, таких децибелов, как у нашего Андрюши, ему выдать не удавалось.

Правда, радовался этому открытию я совсем недолго. Двойник Попова одним движением отцепил от пояса дубинку и прежде, чем кто-нибудь успел вмешаться, ударил меня по спине. Я как-то уже от таких ударов отвык, но, когда в глазах засверкали звездочки, все же не выпустил ногу лжекриминалиста. Наоборот, я только сильнее сжал зубы и расцепил их только тогда, когда увидел, как кулак моего хозяина стыкуется с носом Андрея-второго.

Я отскочил в сторону и принялся приводить себя в порядок, внимательно наблюдая за тем, что творится в трактире. Если честно, я думал, что, явно замученные тиранией Лжепопова, его лжеспутники не станут лезть в драку, но оказалось, что дружба есть дружба, на чем бы она ни основывалась. Хоть на взаимном доверии, хоть на общем увлечении садомазохизмом.

Даже подросший Попов-2 был ниже моего Сени почти на полголовы. К тому же мой хозяин пошире в плечах, и в момент удара на ноге у него пес не висел. Поэтому Андрей-второй равновесия удержать не смог и кубарем покатился по полу, распугав немытых аборигенов, затаив дыхание следивших за начинающейся дракой. Оригинал Рабиновича попытался было добить упавшего противника, но ему наперерез бросился Сеня-2, и оба кинолога отлетели к стене, старательно дубася друг друга. Наш Попов, проскользнув под рукой Лжежомова, вцепился в своего двойника, явно желая задавить его превосходящим весом, а Ваня-первый старательно поплевал на ладони.

– Ну что, братан, схлестнемся? – поинтересовался он. – Давно, еще с самой Антиохии, я тебе рыло начистить хотел. Да и вообще интересно узнать, окажусь ли я сильнее себя самого.

В отличие от всех остальных, оба Жомова вцепляться друг в друга не стали, а принялись наносить удары со средней дистанции. Шлепки получались звонкие. Головы омоновцев поочередно откидывались назад, когда чей– нибудь кулак доставал до челюсти противника, и каждое меткое попадание зрители-аборигены встречали радостными воплями. Причем непонятно было, за кого они вообще болеют, за первого или за второго Ваню. Впрочем, думаю, они и сами не знали. А я вдруг неожиданно понял, что ничем эти драки не кончатся. Ну не сможет ни один человек победить сам себя, сколько бы ни пытался! Это только в фильмах такое бывает. А в жизни сколько бы человек с собой ни боролся, он сам собой так и останется… Вот какой я умный!

– Стойте! Прекратите! – раздался громкий крик у меня за спиной. Я даже оборачиваться не стал. И так ясно, что орет Фатима. Причем понятно и то, что именно прекратить она хочет. – Остановитесь сейчас же! – А поскольку никто ее не послушался, она запустила в дерущихся вниз со второго этажа медную плевательницу. Я благополучно отскочил в сторону, а вот Ваня-2 сделать этого не успел. Плевательница с колокольным звоном приложилась к его затылку.

– Это что, гонг был? – поинтересовался дубликат Жомова и, не дождавшись ответа, закатил глаза и рухнул вниз как подкошенный.

Удар плевательницы о бронебойный череп омоновца по тональности был действительно похож на звук гонга. И, как это ни странно, на дерущихся он подействовал. Пыхтящие пары однояйцевых близнецов расцепились и исподлобья посмотрели друг на друга. А Фатима, торопливо сбежав вниз, остановилась в центре обеденного зала. Выглядела она точь-в-точь как разъяренная кошка, у которой слюнявый щенок зачем-то пытается отнять честно пойманную мышь.

– Как вы можете поступать так друг с другом?! – завопила танцовщица, стараясь окинуть взглядом всех шестерых милиционеров сразу. – Посмотрите друг на друга. Вы же все – две половинки одного существа. Черная и не очень. Вы не должны ненавидеть друг друга. Чтобы понять самих себя до конца, вам нужно слиться, стать единым целым. И тогда в ваших душах наступит согласие…

Ну, все. Девицу понесло. Что-то не пойму я, вроде в средние века никаких бразильских телесериалов не было, а дамочка себя ведет так, будто только и делала, что смотрела их с утра до ночи. Хотя, наверное, я ошибаюсь – мыльные оперы были всегда. «Ланселот и Гвиневера», «Тристан и Изольда», «Ромео и Джульетта», «Клеопатра и сорок любовников»… Кхе-кхе! Хотя последнее, наверное, относится к несколько иному жанру. Впрочем, это неважно. Что сейчас, что в средние века, человеческим самкам было от чего с ума сходить!

Фатима продолжала промывать моим коллегам и их двойникам мозги, а я попытался заткнуть уши, чтобы не слышать этих душещипательных бредней. А мой дубликат, напротив, открыл пасть да так и застыл, не сводя глаз с танцовщицы. И вы хотите сказать, что я с этим недоумком являюсь одним целым? Что я вот такой же слюнявый романтик, как и он?.. Да покусаю каждого, кто мне это скажет!

А Фатима своими слезливыми речами все-таки достала моих ментов. Сначала они как-то странно на своих двойников посматривать стали, затем растерянно начали переминаться с ноги на ногу, и под конец дошло до того, что Жомов, воспользовавшись паузой в страстной речи танцовщицы, крякнул и предложил пойти всем вместе пропустить по рюмочке. За знакомство, так сказать! Я чуть не подпрыгнул от злости. Они же вам гадили всю дорогу, а вы теперь с ними брататься надумали? Жомов, Попов, Рабинович, в конце концов, где ваша гордость?!

– Мурзик, фу! – ответил мне Сеня, и мой дубликат забился еще дальше под лавку. Тьфу, не пес, а какой-то кот драный!

– Вот именно «фу». И вы все тоже «фу»! – загремел на весь трактир удивительно знакомый голос. Мои менты резко обернулись, пытаясь найти того, кто говорит. Ведь, кроме нас, включая и дубликатов, да горстки аборигенов, в трактире никого не было. А мы все молчали.

– Что ж, жаль, что ничего с этим не получилось, – продолжал говорить неизвестный, и я снова попытался вспомнить, где именно слышал этот голос, и снова безуспешно. – Ну что же, попробуем по-другому. А пока скажите друг другу «до свидания». Или лучше «прощайте»!..

Яркая вспышка тут же озарила трактир. Она была столь нестерпимой, что я, хоть и успел закрыть глаза, все равно почувствовал жуткую боль. Слезы тут же полились рекой, и пару минут я ничего не мог видеть, только слышал истошные вопли аборигенов и грохот роняемой мебели. А когда зрение наконец вернулось ко мне, выяснилось, что в трактире все перевернуто вверх дном и никого, кроме членов нашей экспедиции, внутри нет.

– Что это было? – поинтересовался Ваня, протирая рукавом глаза. – И где наши двойники?

– По яркости эта вспышка напоминала процесс аннигиляции материи. Нам в классе демонстрировали, – проговорил Горыныч, осторожно высовывая головы из корзины, которую держал в руках Абдулла. – Но если бы тут действительно произошел процесс аннигиляции, то ни от трактира, ни от соседних домов в радиусе пятисот метров даже пыли космической бы не осталось. Судя по всему, кто-то на секунду приоткрывал врата между мирами и вышвырнул ваших двойников отсюда…

– «Кто-то», – передразнил Ахтармерза криминалист. – Лориэль, вот кто!

ХЛО-ОП!!!

На этот раз и вспышка, и сопровождавший ее звук были вполне обычного формата. Вот только то, что последовало за ними, в привычные рамки никак не укладывалось. Услышав знакомый звук, я провернулся вокруг своей оси, надеясь найти Лориэля и схватить его прежде, чем проныра-эльф успеет смотаться, не ответив на мои вопросы, но вместо маленького мухоподобного нахала увидел… Нимроэля!

Этот долговязый худощавый эльф в роговых очках сидел прямо на столе, положив на колени непропорционально большие руки. Мы уже с ним встречались и достаточно тесно сотрудничали, когда помогали Моисею исходить с евреями из Египта. Он был прикреплен к тамошнему времени в качестве наблюдателя, и мне было интересно: как это он оказался здесь, за пару тысяч лет от места своей работы?

Ответ на этот вопрос напрашивался лишь один – Нимроэля прислали к нам вместо маленького наглеца. А это, в свою очередь, означало, что Попов был прав и Лориэль действительно оказался предателем… Жаль! Он хоть и был хамом, но я к нему как-то привык. А теперь, наверное, сошлют Лориэля куда-нибудь в Тмутаракань, присматривать, чтобы у тамошних коров зачатки разума не появились. Иначе удои резко понизятся и вся вселенная рухнет!

– Добрый день, рад снова с вами встретиться, – проговорил Нимроэль, и я вдруг понял, что именно этот голос звучал в трактире за секунду до исчезновения из этого мира наших дубликатов. – Извините, что пришлось ненадолго отлучиться, но нужно было удалить отсюда этих олухов, не способных совершенно ни на что.

Не понял?!

– Все-таки мои коллеги знали, что делали, когда выбирали для своих разрушительных целей именно вас, – не обратив на мою реплику никакого внимания, продолжил свою речь Нимроэль. – Вы действительно лучшие в своем роде, и, судя по всему, на свете очень мало сил и обстоятельств, которые могут вас остановить. Конечно, вам помогает ваше примитивное мировосприятие и незнание всех опасностей, но все равно вы крайне удачливы. Очень не хочется видеть в вас своих врагов, поэтому я предлагаю сесть за стол переговоров.

Так вот оно что! Значит, зря мы на Лориэля напраслину возводили. Все-таки невиновен наш маленький наглец!.. У меня прямо от сердца отлегло, и уши от радости торчком встали. Впрочем, не у меня одного. У всех моих ментов на лице было написано такое облегчение, смешанное с удивлением, что в другой момент я бы над ними посмеялся. А вот сейчас мне было не до смеха. Поскольку прямо перед нами сидел враг, из-за которого мы так много намучались в последнее время. И с ним что-то нужно было делать.

– Да-да, вы все правильно угадали, – криво усмехнулся Нимроэль. – Я тот самый эльф, который старается свергнуть тиранию Оберона. Вот уж не знаю, что вам там наплели про меня мои горячо любимые соплеменники, да меня это не очень и интересует. Скорее всего, наговорили вам о коллапсах вселенных и глобальной катастрофе для вашего мира. Все это чушь собачья!.. Песик, извини… – Вот гад, откуда он о моей нелюбви к таким фразам знает? – Так вот. Я расскажу вам, каким является положение дел на сегодня.

Если честно, я с того момента, как Нимроэль признался, что он является тем неведомым заговорщиком, ждал, что мои менты минимум намылят ему шею как следует, а максимум – разотрут его в порошок и в таком виде отправят на родину. Однако все три российских милиционера, как, впрочем, и остальные члены нашей команды, не двигались с места, явно ожидая продолжения.

И Нимроэль его выдал. По его словам выходило, что гегемония эльфийской цивилизации над остальными мирами начинает рушиться из-за того, что Оберон ни о чем, кроме личной выгоды, не думает. А для того, чтобы сохранить свою власть, повелитель эльфов стал открыто вмешиваться в дела иных разумных существ. Самый яркий тому пример – это наша группа. Нимроэль утверждал, что мы вляпались в историю с Мерлином совсем не случайно, что нас тщательно отобрали из многих тысяч кандидатов и затем подтолкнули Мерлина к таким действиям, которые были выгодны в первую очередь Оберону и принуждали нас действовать так, как эльфы считали нужным. И именно с нашей помощью повелитель эльфов здорово продвинулся на пути укрепления своей диктатуры.

Собственно говоря, слова Нимроэля звучали достаточно правдоподобно. Мерлин, со встречи с которым начались наши скитания, был напрямую связан с Обероном. Рецепт эликсира, приготовленного нами для возвращения домой, также был подсказан эльфами. Лориэлем, в частности. К старухе в Скандинавии, отправившей нас, по словам Нимроэля, не домой, а в параллельный нашему мир, привел нас также Лориэль. А все остальные наши путешествия, опять же цитируя эльфа-повстанца, «были организованы по выдуманным и притянутым за уши поводам».

– Да вы сами посудите, как эльфы, при всех их возможностях, не могли догадаться, что пропажу Зевса организовал все тот же Мерлин? – горячо убеждал нас Нимроэль. – А с евреями в Египте и вовсе настоящая лажа получилась. Что, спецслужбы Оберона не знали с самого начала, что виной этим перекосам наличие у вас Святого Грааля? А если знали, почему они тогда вообще позволили вам увезти его из Англии?..

– Красиво поешь, но я тебе не верю, – наконец прервал словоизлияния эльфа Рабинович. – И не только потому, что твои слова так же бездоказательны, как и утверждения твоих оппонентов. – Ну говорю же вам, что Рабинович у меня умный! – Есть более веская причина, чтобы не доверять тебе. Ни одно существо, имеющее благие намерения, не станет во имя достижения светлых целей применять насилие, ложь, предательство и обман…

– Но это Оберон вас обманывал с самого начала! – истошно завопил Нимроэль. – Я говорю правду, а не он. Вы же умные, логично мыслящие люди. Сопоставьте еще раз его и мои слова, и вы поймете сами, кто из нас прав.

– Слышали мы уже эту песню когда-то, – отмахнулся от него Рабинович. – В общем, так. Вали-ка ты отсюда, дружок, пока мы добрые. Трогать мы тебя не будем. Пусть с тобой, Нимроэль, твои же сородичи и разбираются…

– Хорошо, пусть вас моральные аспекты не интересуют, – тяжело вздохнул эльф, явно не желая сдаваться. – Но это не значит, что все точки возможного соприкосновения этим исчерпаны. У меня есть еще одно предложение для вас, и думаю, вы от него не откажетесь. Я знаю, что Оберон предлагал вам очень большое вознаграждение за ваше согласие сотрудничать. Я готов вам дать столько же и даже больше, причем за меньшую услугу. Мне нужно всего лишь, чтобы Грааль и Копье не попали в Иерусалим. Кстати, Ваня, можете оставить Вашу Питейную Емкость у себя. Да и Копье тоже, хотя в вашем времени оно такой силы иметь и не будет.

– Правда? – В глазах Жомова вдруг загорелась надежда, настолько сильно ему не хотелось расставаться с любимым сосудом. Нимроэль утвердительно кивнул.

– И планету-аквариум покажешь? – поинтересовался Попов.

– Не только покажу, но и отдам во владение! – с жаром воскликнул эльф, чувствуя, что мои менты начинают поддаваться.

Не понимая, что с ними происходит, я попытался заорать, чтобы привести друзей в чувство, но не смог – горло внезапно пересохло. А так и хотелось напомнить этим уродам, что мы же все-таки по-прежнему представители российской милиции. Конечно, мелкую мзду с ларечников в виде водки и консервов брать ни одному менту не возбраняется, но чтобы за личную выгоду честь мундира продавать?! Это уже ни в какие ворота не лезет!.. И вот тут я наконец смог заорать. Что же вы, христопродавцы, делаете?!

– Фу, Мурзик! – осадил меня Рабинович и повернулся к Нимроэлю. – Слушай, ты же обычный, рядовой эльф. Откуда ты возьмешь все, что нам обещаешь?

– Так это же проще простого, – обрадованный тем, что мои менты явно пошли на уступки, улыбнулся повстанец. – Как только я захвачу неограниченную власть…

– Вот ты и проговорился, – расхохотался Попов. – Тебе только неограниченная власть нужна, и ничего больше! Плевать ты хотел и на нас, и на все остальные миры, лишь бы за свою ущербную юность на других эльфах отыграться. Вали отсюда, пока мы тебя не прибили…

ХЛОП! ХЛО-ОП!! ХЛОП-ХЛОП!!!

От неожиданности я сжался и оскалился. Несколько хлопков и вспышек, раздавшихся одновременно, показались мне похожими на пулеметную очередь. Широкоплечие и крепкие эльфы, телосложением ничуть не уступавшие Ванюше, появлялись с невероятной быстротой, охватывая Нимроэля, все еще сидевшего на столе, в кольцо абсолютно правильной формы. При виде их лицо повстанца перекосилось от гнева, смешанного с ужасом, и он попытался раствориться в воздухе, но сделать этого не смог. На секунду очертания Нимроэля расплылись, а затем он вновь принял совершенно материальный облик и вдруг сразу сник, казалось, сделавшись даже меньше ростом. И только тогда в комнате возник Лориэль.

– Оба-на, мухрен пожаловал! – правильными словами выразил всеобщее удивление омоновец.

– И я тебя рад видеть, бычара педальный, – оскалился маленький дебошир. – Нимроэль прав, мы вас обманывали. – От такого неожиданного оборота событий я напрягся и приготовился вцепиться какому-нибудь эльфу в глотку. – Грааль действительно никуда нести не нужно было. Вы проделали весь этот маршрут от Никеи до Иерусалима только для того, чтобы мы могли разоблачить предателя!..

Вот так неожиданно все повернулось. Лориэль рассказал, что подозрения о появлении в их рядах диверсанта у эльфов появились давно. Их аналитический отдел вычислил, что на самые разные миры кто-то оказывает постоянное воздействие с целью изменить общемировой порядок так, чтобы свести на нет влияние законного правительства. Эльфы выяснили, что готовить переворот могут только два члена их общества. Причем оба они наделены феноменальной даже для эльфов способностью читать мысли любых разумных существ… А я еще голову ломал, откуда Нимроэль о моих пристрастиях знает!

– Вот поэтому мы вам и не сказали правду о ваших задачах, придумав версию со Святым Граалем, – пояснил Лориэль. – Знай вы истинную цель вашего путешествия, Нимроэль тут же понял бы, что мы обо всем догадываемся, и ни за что в ловушку не попался бы…

– Значит, и в Египте мы делали совсем не то, что ты говорил? – поинтересовался Попов. – То есть помогать евреям уходить от фараона нужды не было?

– Нет, как раз там вы делали все, что нужно, – покачал головой маленький эльф. – Правда, мы были виноваты в том, что неверно определили первопричину. Оказывается, евреи из Египта не могли уйти из-за козней этого субчика. – Лориэль презрительно кивнул своей маленькой головкой в сторону бунтовщика. – Вы были ни при чем, но здорово помогли нам со сбором улик. Да и свою культуру попутно спасли.

– Это радует, – буркнул Рабинович. – А какого хрена вы до сих пор медлили и этого урода сразу не взяли?

– Так мы до сего момента не знали, кто именно из двух кандидатов является предателем. Неужто непонятно, придурок длинноклювый? – И, увидев, как перекосилась Сенина физиономия, рассмеялся: – Да пошутил я. Извини… Так вот, Нимроэль сделал все, чтобы защитить этот мир от нашего проникновения. Конечно, ничего у него не вышло, но мы сделали вид, что не можем преодолеть блокировку, чтобы развязать гаду руки и заставить действовать более нагло. В итоге наш расчет оправдался. Вы справились со своим заданием и заставили этого урода не только выложиться на всю катушку, но еще и организовать личный контакт. Теперь Нимроэль пойдет под суд за свои бесчинства, а вы примите нашу благодарность!..

– Ага, я ее на хлеб буду мазать? – огрызнулся мой Сеня, и теперь я понял, что он приходит в норму. А то после всех последних событий я даже сомневаться в здравости его психики начал. Лориэль в ответ рассмеялся.

– Нет, ну ты и морда скаредная! – заявил он. – Будет вам награда. Во-первых, мы поможем вам переправить домой все, что вы награбили… извините, заслужили честным ратным трудом в дороге. А во-вторых, каждый из вас будет иметь возможность побывать в отпуске по классу «люкс» в одном из параллельных миров. Туристические каталоги ждут вас дома. А теперь прощайтесь. Через пару минут вам всем предстоит отправиться по домам…

Легко сказать, прощайтесь! То есть, конечно, проститься с Ричардом, Абдуллой, Боэмундом и Фатимой было не так сложно. Все-таки хоть мы и сдружились, но времени провели с ними, да и приключений испытали куда меньше, чем с Ахтармерзом. Вот и не могли мои менты, да и я тоже, спокойно посмотреть хотя бы в одну из трех пар глаз нашего летающего конкурента Газпрома. Да и слов у нас не находилось.

– Да ну вас к трясогрызлику под чашепестик, – не выдержал молчания Горыныч. – Валите отсюда. Надоели уже. Глаза бы мои вас не видели. – Он отвернулся, и я увидел, что в его глазах стояли слезы.

– Ты, мухрен проклятый, хватит резину тянуть! Отправляй домой всех, – заорал наш железный Ваня. – Нервы уже все, в натуре, истрепал, гад!

– Ну что же, тогда прощайте. – Пожалуй, Лориэль впервые нам улыбнулся. – Надеюсь, когда-нибудь мы еще увидимся…

И последнее, что я подумал, прежде чем провалиться в черноту межвременного перехода, была мысль о том, как же Горыныч передаст мне эту книгу, которую с моих слов и записывал всю дорогу?

Оглавление

Часть I . Чужую вошь назад положь!

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

Часть II . Омон мышей не давит,Горыныч мух не ловит

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

Часть III . Почем опиум для народа?

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

Реклама на сайте