«На школьном холме»

Марк Твен

На школьном холме

1

Это случилось ни мало ни много как пятьдесят лет назад. Однажды студеным зимним утром группа мальчиков и девочек из деревни Питтсбург медленно поднималась в гору по длинному голому склону холма, на вершине которого находилась школа. Свирепый и к тому же еще холодный ветер обрушивался на ребят то с одной, то с другой стороны, мешая идти, а скованная льдом и занесенная снегом земля явно не могла служить надежной опорой. То там, то сям какой-нибудь мальчик, который почти добрался до вершины и, считая, что он вне опасности, начинал вышагивать чрезмерно уверенной поступью, вдруг оступался и, опрокинувшись на спину, скатывался вниз вслед за своими пустыми санками, отбрасывая прочь с дороги взбирающихся в гору школьников, которые весело хлопали в ладоши, когда он проносился мимо. Еще мгновение, и он оказывался внизу под горой, чтобы вновь начать восхождение. Но все это было забавой и развлечением для мальчика, развлечением для зрителей и забавой для всех вокруг, потому что ребятишки и девчонки - народ беспечный и не горюет, даже когда с ним случается беда.

Сид Сойер, хороший мальчик, примерный мальчик, осмотрительный мальчик, ни разу не поскользнулся и не упал. Санок он с собой не возил, дорогу выбирал с большой осторожностью и потому прибыл в школу без приключений. Том Сойер, хотя и тащил с собой санки, также добрался до школы без приключений потому, что рядом с ним был всегда готовый помочь Гек Финн, который в те дни в школе еще не учился, а приходил просто так, чтобы побыть дольше со своим другом. Генри Баском также добрался благополучно. Этот подлый мальчишка - сын богача работорговца - очень кичился своей одеждой и дома имел маленькую бойню со всеми необходимыми к ней приспособлениями и орудиями, настоящую бойню в миниатюре, в которой он забивал щенков и котят точно так, как забивают скот в "Пойнте". В классе он был вожаком на этот год, поэтому слабые и робкие боялись его и льстили ему, и никто не любил. Он добрался до школы без приключений потому, что его слуга, чернокожий раб Джейк, помогал ему взбираться на гору и тащил за ним его санки - не какие-нибудь самоделки, а купленные в магазине, отполированные и выкрашенные, с обитыми железом полозьями. В Питтсбурге это были единственные фабричные санки. Их привезли из города Сент-Луи.

Наконец собрались все ученики, раскрасневшиеся, запыхавшиеся и продрогшие, несмотря на свои вязаные шарфы и теплые варежки и рукавицы. Девчонки зашли в школу, а мальчишки столпились на улице с подветренной стороны. И вот тут ребята заметили, что среди них появился новичок событие чрезвычайно интересное потому, что в деревне новый человек явление даже более редкое, чем новая комета на небе. На вид незнакомцу было лет пятнадцать. Одет он был с иголочки, скромно, но изящно и с большим вкусом. Лицо у него было радушное и привлекательное, и весь он был исключительно красив, красив до невероятия! Его прекрасные глаза были глубокие и мягкие; во всем его облике чувствовалась сдержанность и благородство, доброта и обаяние. Большинство мальчиков с приятным для себя удивлением сразу же признали в нем что-то знакомое - они уже встречались с нечто подобным в книжках о сказочных принцах. С раздражающей деревенской откровенностью они уставились на него, однако незнакомец оставался невозмутимым и казался ничуть не обеспокоен этим. Генри Баском, разглядев его со всех сторон, протолкался вперед и начал вызывающе допрашивать:

- Ты кто такой? Как тебя зовут?

Незнакомец медленно покачал головой, словно говоря, что он не понимает вопроса.

- Ты что, оглох? А ну отвечай!

Вторичное медленное покачивание головой.

- Отвечай, тебе говорят! А то как дам разок по шее!..

Том Сойер вмешался и сказал:

- Постой, Баском, это нечестно. Если ты хочешь подраться с ним и не желаешь подождать до перемены, как требуют правила, то давай по закону... Положи себе на плечо что-нибудь, а он пусть сшибет.

- Хорошо. Я заставлю его драться прямо сейчас, не сходя с места, неважно, хочет он того или нет.

Баском положил на плечо ледышку и сказал:

- А ну попробуй сшиби!

Новичок недоуменно и вопросительно оглядывал мальчиков, и тогда Том выступил вперед и стал объяснять ему знаками. Он тронул мальчика за правое плечо, затем сбил ледышку со своего плеча, положил ее обратно и показал жестом, что именно так мальчик должен сделать. Незнакомец улыбнулся, вытянул руку и коснулся пальцем ледышки. В ту же минуту Баском размахнулся, желая ударить парня по лицу, но, как оказалось, промахнулся и, увлекаемый инерцией, поскользнулся на льду, упал навзничь и покатился вниз под гору под хохот, хлопки и улюлюканье ребят.

Раздался звонок, и мальчишки ринулись в класс, спеша занять свои места. Незнакомец отыскал в стороне пустую скамейку и сразу попал под обстрел десятка удивленных глаз взволнованно перешептывающихся девочек. Начался урок. Арчибальд Фергюсон, старый учитель-шотландец, постучал по столу указкой, потом поднялся на кафедру и, сложив вместе руки, сказал:

- На молитву!

После краткой молитвы и исполнения религиозного гимна началась собственно учеба: класс загудел, занявшись таблицей умножения. Повторив таблицу до умножения "двенадцать на двенадцать", приступили к решению задач по арифметике, для чего раскрыли грифельные доски. Тут ученики получили много замечаний и мало похвал. Потом класс превратился в тараторящих попугаев, которые знали в грамматике все правила, за исключением одного, как эти правила использовать в обычной речи.

- Диктант! - сказал учитель.

Тут его блуждающий взор упал на новичка, и приказ был отменен.

- Хм, новенький ученик? Как тебя зовут, мой мальчик?

Незнакомец поднялся и с вежливым поклоном сказал:

- Пардон, мосье, йе не компренд па.

Фергюсон посмотрел с приятным удивлением на мальчика и сказал по-французски:

- О, француз, очень приятно! Давненько я не слыхал французской речи. Я единственный человек в деревне, который знает этот язык. Добро пожаловать, добро пожаловать! Буду рад возобновить свою разговорную практику. Значит, ты английского не знаешь?

- Ни слова, сэр.

- Придется тебе потрудиться выучить его.

- С удовольствием, сэр.

- Ты собираешься регулярно посещать школу?

- Если позволите, сэр.

- Что же, хорошо. Займись пока что английским языком. В грамматике около тридцати правил, и их нужно выучить назубок.

- Я уже заучил их, сэр: я только не знаю значения отдельных слов.

- Что?! Каким образом? Когда ты успел их выучить?

- Я слышал, как класс повторял вслух правила перед тем, как приступить к диктанту.

Учитель смотрел некоторое время озадаченно на мальчика поверх очков, затем сказал:

- Если ты не знаешь ни одного английского слова, то как ты узнал, что это был урок грамматики?

- Из его сходства с французским... как и само слово "грамматика", сэр.

- Верно. Головка у тебя варит. Ну правила ты быстро заучишь.

- Я и так наизусть их знаю, сэр.

- Не может быть! Ты говоришь чепуху, сам того не понимая.

Мальчик вежливо поклонился и ничего не сказал.

Учитель почувствовал вину за свою грубость и потому сказал мягко:

- Мне, конечно, не следовало так выражаться, извини. Забудь об этом, мой мальчик. Ну-ка повтори мне правила грамматики, как умеешь, не думая об ошибках.

Мальчик начал с первого правила, легко и просто справляясь с поставленной задачей. Одно правило за другим срывались с его губ, пока учитель и класс с затаенным дыханием и разинутыми ртами следили за ним. Кончив, мальчик опять вежливо поклонился и встал в ожидании. Фергюсон молча сидел в своем большом кресле минуту или две, а затем сказал:

- Неужели в самом деле ты не знал этих правил до того, как пришел сюда?

- Да, сэр.

- Клянусь честью, я готов поверить тебе по той правдивости, которая прямо написана на твоем лице. Но нет, не могу никак... Это выше моих сил. Такая память и такой слух... вещи, конечно, невозмо... да ни один человек на свете не обладает такой памятью, как у тебя!

Мальчик опять вежливо наклонил голову и промолчал. Старый педагог вновь устыдился своих слов, потому сказал:

- Я, конечно, не собирался сказать... Я совсем не хотел... хм, ответь мне, пожалуйста... не мог бы ты как-то доказать, ну, например, по другому предмету сделать то же самое... Попробуй, а?

Мальчик невозмутимо и без всякой показной скромности и какого-либо намерения разыграть кого-то начал с арифметики и точно повторил все, что сказали за время урока учитель, ученики, полностью имитируя голос и манеру произношения каждого.

Это было что-то невероятное. Мальчик не упустил ни единого жеста, ни одного слова и взгляда...

...Наконец учитель сказал:

- Это самая удивительная штука, когда-либо виденная мной. На этом свете нет другого такого таланта, как у тебя, малыш. Благодари бога за это и за ту благородную скромность, с которой ты носишь в себе подобный дар. И сколько времени ты можешь удержать в своей памяти все эти вещи?

- Я никогда не забываю ничего из того, что я видел или слышал, сэр.

- Совершенно?!.

- Да, совершенно...

- Невероятно, просто неслыханно... Дай-ка я тебя проэкзаменую слегка, просто ради интереса. Так, возьми вот этот англо-французский словарь и ознакомься с ним, пока я займусь с классом. Мы не помешаем?

- Нет, сэр.

Мальчик взял словарь и начал его бегло листать страницу за страницей. Он явно не задерживал внимания ни на одной строчке, а просто проглядывал глазами всю страницу целиком сверху донизу и переходил к следующей. Занятия в классе как-то переходили с предмета на предмет, но состояли в основном из грубых промахов и ошибок, ибо восхищенные глаза учеников с учителем во главе были прикованы большей частью к новичку. Через двадцать минут мальчик закрыл книгу. Заметив это, Фергюсон сказал с ноткой разочарования в голосе:

- Извини меня, но я вижу, это тебе не интересно!

Мальчик встал и сказал:

- О сэр, наоборот! Вот здесь по-французски, а тут по-английски. Теперь я знаю слова на вашем языке, правда, произношение не очень важное...

- Ты знаешь слова?!. И сколько же слов ты запомнил?

- Все, сэр.

- Но ведь тут шестьсот сорок пять страниц ин-октаво - за такое короткое время ты не мог просмотреть и десятой доли... Две секунды - страница? Это невозможно...

Мальчик, ничего не возражая, стоял, почтительно склонив голову.

- Хм, виноват. Мне следовало бы научиться у тебя вежливости. Так, дай-ка сюда книгу. Начнем. Повторяй наизусть!

И новое чудо. Из уст мальчика словно водопад хлынули слова, их толкование, сопровождающие для примера фразы и предложения, знаки, показывающие части речи, в общем, все. Новичок, ничего не пропуская, повторил все подробно и даже дал сравнительно правильное произношение, так, как оно было дано в словаре.

Преподаватель и ученики сидели молча и неподвижно, охваченные благоговейным страхом и восхищением, не замечая, ничего, кроме прекрасного незнакомца и удивительного аттракциона.

Спустя много времени исполнитель прервал свое выступление...

...В наступившем молчании раздался голос учителя:

- Мальчик, ты чудо!.. Ты единственный человек в Америке, который знает все слова английского языка. Пусть они устоятся все как есть в твоей голове, а синтаксическая конструкция придет сама собой. Теперь возьмись за латынь, потом греческий, математику и стенографию. Вот книги. Даю тебе по тридцать минут на каждый предмет, и на этом твое образование закончится. Но скажи мне, пожалуйста, как ты ухитряешься это проделать? Каков твой метод, хотел бы я знать? В строчки ты не вчитываешься, ты лишь проглатываешь глазами страницы, словно стираешь с классной доски колонки цифр. Тебе понятно, что я сказал по-английски?

- Да, учитель... Понятно... Никакого особого метода у меня нет. Я хочу сказать, у меня нет какого-то секрета. Я враз охватываю взором все, что написано на странице... вот и все.

- Но ты видишь ее всю с первого взгляда?

- Да. Точно так, как я вижу с одного взгляда весь класс. Если я после этого могу различить по отдельности каждого и сказать, в чем он одет, какое у него выражение лица, цвет глаз и волос, какой длины нос, завязаны или нет шнурки на его ботинках, то зачем мне смотреть второй раз?

При этих словах сидевшая в противоположном углу класса Маргарет Стовер быстро убрала под стол ноги с расшнурованными туфлями.

- Да, мне не приходилось еще видеть человека, который мог бы так вот, лишь раз окинув взглядом обстановку, запечатлеть в своей памяти тысячи различных подробностей. Возможно, глаза такого удивительного существа, как стрекоза, и могли бы это сделать, но там другое дело - у нее их двенадцать тысяч, так что улов, добываемый таким множеством глаз, вещь, не выходящая за пределы разума и понимания. Что же, берись за латынь, малыш, - сказал учитель, а потом со вздохом добавил:

- Нам же с нашими жалкими способностями придется и дальше сидеть и корпеть над учебниками.

Мальчик взял книгу и стал ее перелистывать так, словно просто решил пересчитать количество страниц. Весь класс со скрытым злорадством поглядывал на Генри Баскома и втайне торжествовал, видя, как тот раздосадован. Ведь до сих пор он был единственным в школе учеником, знавшим латинский язык, и очень чванился этим, причиняя множество огорчений своим товарищам.

Класс все время гудел и волновался, направив большую часть своего внимания и помыслов не на занятия, а на разгоревшуюся зависть к новичку.

Прошло полчаса, и класс увидел, как мальчик отложил в сторону учебник латинского языка и взялся за греческий; ученики ехидно посмотрели на Генри Баскома, и удовлетворенный шепот прошелся по рядам. Греческий, математика были одолены в свой черед, затем дело дошло до "Нового метода стенографии, по названию фонография". Но стенография недолго жила - одна минута и двадцать секунд было затрачено на ее изучение, после чего незнакомец перешел к другим предметам. Заметив это, учитель сказал:

- Что так быстро покончено со стенографией?

- Так она основана всего лишь на нескольких простых и кратких правилах, сэр. Применять их легко и просто - как правила в математике. Кроме того, тут вставлена масса примеров - приведено бесчисленное множество сочетаний английских слов, из которых гласные исключены. Система эта просто изумительная по своей простоте, точности и ясности. Она позволяет записывать и по-гречески и на латыни, давая сочетания слов с исключенными гласными, которые, несмотря на последнее обстоятельство, остаются понятными.

- Хм, твой английский улучшается прямо на глазах, мой мальчик.

- Да, сэр. Ведь я прочел все эти книги, и они помогли мне отточить языковые формы - те изложницы, в которых он отлит.

- Я уже не могу больше ничему удивляться. Мне кажется, нет чуда, который такой разум не мог бы совершить. Подойди к доске, я хочу посмотреть, как будет выглядеть греческий язык при фонографической записи сочетаний слов с исключенными гласными. Я продиктую несколько отрывков, а ты записывай.

Мальчик взял мел, и экзамен начался. Учитель диктовал вначале медленно, потом быстрее и быстрее и наконец с такой быстротой, с какой только он мог. Мальчик записывал за ним без всякого затруднения. Затем учитель перешел на латинские фразы, английские, французские - мальчик и тут отлично справился с заданием.

- Поразительно, дитя мое... Ошеломляюще поразительно! Еще одно чудо, и я сдаюсь. Вот страница, вся заполненная колонками цифр. Сложи их вместе. Я видел, как это проделал за три с половиной минуты один известный аттракционист-фокусник. Итоговая сумма мне известна. Итак, засекаю время! Ну-ка побей его рекорд!

Новичок взглянул на листок, вежливо поклонился и сказал:

- Четыре миллиона восемьсот шестьдесят пять тысяч четыреста девяносто шесть, если, конечно, неясная двадцать третья цифра в пятой строке сверху - девятка, а не семерка. Тогда итог будет на два меньше.

- Правильно, рекорд побит. Но ведь у тебя не было даже времени разглядеть замазанную цифру, не то чтоб заметить, на каком месте она находится? Подожди-ка, я отыщу ее. Так говоришь, двадцать третья в пятой строке сверху? Ага, вот она. В самом деле не ясно, то ли это семь, то ли девять. Но неважно, ответ все равно правилен.

О-о, неужто мои часы врут? Время-то далеко за полдень, а мы и про обед забыли. Такого еще ни разу не случалось за тридцать лет моей работы в школе. Воистину сегодня день чудес. Ну, дети, можете разойтись по домам. Так как же тебя зовут, мой маленький чародей?

Все школьники, снедаемые любопытством, столпились перед новичком и жадно пожирали его завистливым взглядом. Все, кроме Баскома, который оставался стоять в стороне, сердито надутый.

- Кварант-квотре, сэр. Сорок четвертый.

- Как-как? Ведь это же только номер, а не имя.

Незнакомец вежливо поклонился. Учитель замял вопрос.

- Когда же ты прибыл в наши края?

- Вчера вечером, сэр.

- У тебя тут родные и близкие?

- Нет, сэр, никого.

- Где же ты остановился?

- Меня приютил в своем доме мистер Хотчкинс.

- Ну ты увидишь, это прекрасные люди, добрые и отзывчивые. Тебя кто-нибудь представил им?

- Нет, сэр.

- Ты понимаешь, я любопытен. Мы все тут очень любопытны, в этой маленькой скучной деревне. Но наше любопытство безвредно. Каким образом тебе удалось объяснить им, что ты хочешь?

- С помощью знаков и благодаря их доброте и состраданию. На дворе было холодно, а я странник.

- Верно, верно, хорошо сказано, без лишних слов. Это точно характеризует Хотчкинсов, тут вся их жизнь. Значит, ты вошел... и каким образом?..

Сорок четвертый вежливо склонил голову.

Учитель сказал дружелюбно:

- Еще раз виноват. Забудь об этом, прошу тебя. Я очень рад, что ты приехал сюда, и признателен тебе за это...

- Благодарю вас, сэр.

- Мой служебный долг требовал, чтобы я поговорил с тобой прежде, чем ты уйдешь из школы, потому-то я и расспрашивал тебя. Прими это как извинения. Адью!

- Прощайте, учитель!

Класс опустел, а старый Фергюсон продолжал расхаживать между парт с чувством собственного достоинства, приличествующим его служебному положению.

2

Оживленно тараторя, девочки быстро разошлись, чтобы быстрее попасть домой и рассказать о всех тех чудесах, свидетелями которых они были; тогда как мальчики, выйдя на улицу, столпились возле школы и ждали, молча и нетерпеливо. Они почти не обращали внимания на резкий холод и были, по-видимому, увлечены более важным делом. Генри Баском стоял в стороне от других, неподалеку от крыльца. Новичок все еще оставался в школе, остановленный Томом Сойером, который решил предупредить его о грозящей опасности.

- Берегись его... видишь, он тебя ждет. Наш вожак - я говорю о Генри Баскоме. Смотри, он парень коварный и подлый.

- Ждет меня?!

- Да, тебя.

- Зачем?

- Чтобы избить.

- Чего ради?

- Да просто так. Он у нас в классе вожак на этот год, а ты новенький.

- Значит, это такой обычай?

- Да. Он должен побить тебя, хочет он того или нет, если желает остаться вожаком. Правда, ему и самому хочется поколотить тебя. Уж очень ты ему досадил с этой латынью.

...Том с новичком вышли на улицу. Когда они проходили мимо Баскома, тот внезапно выставил ногу, чтобы свалить подножкой Сорок четвертого. Однако нога Баскома ничуть не помешала мальчику и не прервала его шагов. И тогда по неизбежности Баском сам упал. Он трахнулся так сильно, что все рассмеялись исподтишка. Баском поднялся, весь кипя от злости, и закричал:

- Давай снимай пальто... Пусть все узнают... Тебе придется драться со мной или наесться земли. Одно из двух. Эй, шире круг! Давай!

- А можно пальто оставить не снимая? Как по правилам?

- Нет, - сказал Том. - Оно тебе только мешать будет. Так что стаскивай...

- Не снимай, ты, кукла восковая, если не хочешь, - заявил Баском. - Все равно это тебе не поможет. Время!

Сорок четвертый, подняв кулаки, занял оборонительную позицию и стоял так, не двигаясь, в то время как гибкий и верткий Баском кружил, пританцовывая, около него, то подступая к нему, то отступая: взад-вперед, взад-вперед.

Том с ребятами то и дело предостерегающе кричали Сорок четвертому:

- Эй, берегись! Берегись!..

В конце концов новичок на какое-то время ослабил внимание, и в ту же секунду Генри подскочил к нему и изо всей силы ударил драйвом. Однако незнакомец лишь чуть отстранился от удара, и Баском, увлекаемый силой размаха, поскользнулся на льду и свалился на землю. Он встал тут же, прихрамывая и еще более разъяренный, и опять начал приплясывать вокруг противника. Вскоре он снова атаковал Сорок четвертого, но удар пришелся в пустое место, и он опять свалился. После этого он стал внимательнее и больше не прыгал, а лишь осторожно переступал ногами по скользкой земле. Дрался он усердно, с чувством и толком, нанося град ударов, однако ни один из них не достиг цели: часть Сорок четвертый отвел ловкими финтами головой, другую тонко парировал. Баском запыхался от своих неистовых движений, тогда как его противник оставался совершенно бодрым и свежим, ибо он почти не сходил с места, не нанес ни одного удара и потому никакой усталости не испытывал. Генри остановился, чтобы перевести дыхание и отдохнуть, а новичок сказал:

- Я думаю, достаточно. Давай-ка оставим это дело. Ничего хорошего оно не даст.

Ребята вокруг протестующе зашумели. Здесь сейчас происходили перевыборы вожака класса, так что они были лично заинтересованы в исходе борьбы; они надеялись, и их надежды уже успели принять реальную окраску.

Генри ответил:

- Ты, мисс Нэнси, стой, где стоишь. Ты не уйдешь отсюда, пока не выясним, за кем будет пояс главаря.

- Так ведь и так уже все ясно. Какой толк продолжать дальше? Ты меня не побил, а у меня никакого желания тебя бить нет.

- У него нет желания! Ишь какой добрый выискался! Побереги свою доброту, пока тебя не попросят. Время!

Теперь новичок сам стал наносить удары, и с каждым разом Генри валился на землю. Пять раз. Зрителей охватило неистовство. Они поняли, что их тирану и мучителю приходит конец, а взамен они получат защитника. От радости они забыли свой страх и начали кричать:

- Сорок четвертый, дай ему! Вздрючь его как следует! Так, вали его! Еще раз! Дай ему хорошенько!

Баском был парень отчаянный. Он падал снова и снова, но каждый раз вновь поднимался и опять бросался на врага, не прекращая драки до тех пор, пока не иссякли силы. Только тогда он сказал:

- Пояс твой! Но я, погоди, еще разделаюсь с тобой. Не я буду, если этого не сделаю!..

Он оглядел толпу ребят, перечислил по имени восьмерых, включая и Гека Финна, и заявил:

- Ну а вы все у меня на примете, поняли? Я слышал, как вы тут орали. Я вам покажу завтра, где раки зимуют. Будете у меня ходить с фонарями.

В глазах новичка впервые блеснула, как молния, вспышка гнева. То была только вспышка, которая мгновенно исчезла, затем он бесстрастно сказал:

- Я не позволю это.

- Ты не позволишь?! Да кто тебя спрашивать будет? Кого интересует, что ты позволишь, а что нет! Чтобы доказать это, я начну расправу прямо сейчас.

- Я сказал, не позволю. И ты не дури. Учти, я тебя пожалел. Я только лишь слегка побил тебя, но, если ты тронешь хоть пальцем кого-нибудь здесь, я тебя так отделаю, что своих не узнаешь.

Но Генри не мог сдержать злости. Он подскочил к первому попавшемуся мальчику из черного списка, но не успел поднять руку, как был сбит с ног звонкой пощечиной незнакомца и остался лежать неподвижно там, где упал.

- Стой!!! Эй!!!

Эти крики издавал проезжавший мимо отец Генри, работорговец, человек неприятный и злой, которого все боялись за силу и крутой нрав. Он выскочил из саней с кнутом в руке, поднятым для удара. Мальчики расступились, и он, добежав до незнакомца, свирепо опустил кнут ему на голову, крича:

- Я покажу тебе!

Мальчик ловко увернулся и схватил торговца правой рукой за кисть. Послышался треск ломаемых костей, стон... и отец Баскома заковылял прочь со словами:

- О боже! Мне руку сломали...

Тут из саней появилась мамаша Генри и, подбежав к поверженному сыну и покалеченному мужу, запричитала над ними, тогда как ребята стояли ни живы ни мертвы, не столь напуганные наигранным горем женщины, сколь зачарованные разыгравшимся перед ними зрелищем, которое захватило их внимание в такой степени, что когда миссис Баском обернулась и потребовала выдачи Сорок четвертого, чтобы примерно наказать его, то только тогда ребята заметили, что тот исчез неизвестно когда и как.

3

Спустя час люди по одному, по двое начали собираться в доме Хотчкинсов якобы с целью нанести дружеский визит, а на деле взглянуть на чудесного мальчика. Принесенные ими новости взволновали хозяев, вызвав у них прилив гордости и радости, что именно у них живет новичок. Радость и гордость Хотчкинса были вполне искренни и понятны потому, что он был человек не завистливый, по натуре своей восторженный, широкой души, бесконечно добрый и обходительный, стоявший по своему уму и развитию на голову выше остальных в деревне. Высокого роста, статный, с выразительными глазами. Если бы не седые волосы, ему можно было бы дать лет на двадцать меньше, чем его настоящий возраст.

...Собравшиеся сидели и ждали мальчика. Энни Флеминг, племянница Хотчкинсов, держа свечку в руке, одним ухом слушала тетю Рашель, рассказывающую о мальчике прямо-таки волшебные сказки, а другим прислушивалась, не стукнет ли щеколда в калитке, потому что она уже отдала свое неискушенное сердце страннику с тех пор, как мельком увидела его лицо накануне вечером. Милая, прелестная и бесхитростная девушка, которой только что исполнилось восемнадцать лет, еще не знала любви и умела только поклоняться, как огнепоклонники поклоняются солнцу, довольствуясь малым и ничего взамен не требуя.

Почему же его так долго нет? Почему он не пришел к обеду? Время тянулось очень медленно, а собравшиеся со всевозрастающим нетерпением ждали прихода незнакомца. Энни встала и куда-то вышла. Близился вечер, и ей с тетей Рашель надо было еще сходить в гости к тете Кэтрин, жившей в доброй миле отсюда. Что делать? Стоит ли еще ждать? Все уже готовы были уйти, так и не повидав мальчика, когда вернулась Энни с написанным на лице разочарованием и болью в сердце, хотя никто не заметил первого, как не подозревал о втором.

- Тетя, - сказала девушка, - он, оказывается, приходил и опять куда-то ушел.

- Значит, так было нужно. Жаль, конечно. Но ты уверена в своих словах? Каким образом ты узнала об этом?

- Он переоделся.

- А что, там есть его одежда?

- Да, но не та, в которой он был одет утром, и не та, что была на нем вчера вечером.

- Миссис Хотчкинс, - обратились к хозяйке собравшиеся гости, - можно нам посмотреть на нее?

- Можно ли? Хм...

- Пожалуйста, разрешите. Мы только взглянем.

Каждому хотелось посмотреть на платье мальчика. Таким образом, выставили дозорных, чтобы вовремя предупредить, если появится мальчик, Энни встала у парадной двери, тетя Рашель - у черного входа, а остальные двинулись в комнату Сорок четвертого. Там действительно имелось платье мальчика, новенькое и красивое. Пальто лежало на кровати. Миссис Хотчкинс подняла его за рукав, чтобы показать остальным, как вдруг из перевернутых карманов посыпался поток золотых и серебряных монет. Женщина замерла, беспомощная и оцепеневшая от ужаса, а горка монет на полу росла все выше и выше.

- Положи пальто на место! - закричал на нее муж и, вырвав его у нее из рук, швырнул на кровать. Поток золота моментально прекратился.

- Вот было бы дело, если бы он вдруг вернулся и застал нас за таким занятием! Что мы стали бы говорить, чем объяснили свое вторжение? Быстро соберите деньги и уходите отсюда...

...Гости покинули дом...

Сумерки близились, а постоялец все еще не возвращался. Мистер Хотчкинс заявил, что мальчик, видимо, заигрался со своими сверстниками, а разве есть на свете для них что-нибудь важнее игры. "Дети есть дети, с этим ничего не поделаешь. Пусть их остаются детьми, пока есть возможность. Это лучшая пора жизни, к тому же самая короткая".

На дворе потеплело, а на горизонте собирались густые черные тучи, предвещая снегопад, что и сбылось в скором времени.

4

Наступил вечер. Дело разворачивалось в тот самый день, который впоследствии получил название дня Большой бури. Это был настоящий ураган, хотя в те времена это выразительное слово еще не было придумано. Ураган прошелся по стране длинной узкой полосой, на десять дней засыпав снегом деревни и плантации так, как в свое время, восемнадцать веков назад, была засыпана камнями и пеплом Помпея. Большая буря приступила к делу спокойно и методично. Без хвастовства и крика. Не было ни ветра, ни шума! Человек, проходя по улице мимо освещенных окон, мог видеть, как снег опускался очень тихо и ложился на тротуар как-то чересчур мягко, равно и артистично, быстро и равномерно увеличивая свой покров. Прохожий мог также заметить, что снег был какой-то необычный - он не падал хлопьями, а сыпался, словно алмазный порошок.

Вскоре поднялся ветер и потянул зловещую песню сквозь снежную бурю. Он быстро крепчал, и вскоре его вой превратился в рев и рычание. Он поднимал в воздух снег и нагромождал высоченные сугробы перед собой. Хотчкинсы не на шутку заволновались. Они подошли к парадной двери, и слуга Джеф рывком отворил ее. Ветер засвистел на самой высокой ноте, а на Джефа, словно из ковша землечерпалки, вывалился снег.

- Скорей закройте дверь! - закричал хозяин.

Дверь закрыли. Порывы ветра сотрясали дом до самого основания. Хотчкинс закрыл лицо руками и простонал:

- О господи! В такую бурю он наверняка погибнет...

...Вдруг при свете лампы в зале они увидели пришельца, который направлялся в столовую. Он двинулся к ним навстречу, а мистер Хотчкинс сказал прерывающимся от волнения голосом:

- О, как я рад!.. Я уже не чаял увидеть тебя живым...

Радости Хотчкинса не было предела. Он вытащил заветную бутылку виски, через пару минут сварил отличный пунш и разлил по бокалам.

Мальчик отхлебнул слегка и заметил, что напиток приятен на вкус, и спросил, из чего он сделан.

- Что? Из виски, конечно. Сейчас мы с тобой еще закурим. Я-то вообще не курю, потому что являюсь президентом лиги по борьбе с курением, но ради знакомства...

Он вскочил, достал пару курительных трубок и одну подал мальчику. Тот с интересом осмотрел ее и спросил, что с ней делать.

- Как что? - удивился мистер Хотчкинс. - Уж не хочешь ли ты сказать, что не куришь? В жизни никогда не видел мальчика, который бы не курил.

- А что там, в трубке?

- Табак, разумеется.

- А-а, знаю. Сэр Ролтер Релей, описывая быт индейцев, упоминал о нем. Я читал об этом в книжке.

- Боже ты мой, он читал! Неужели ты ничего не знаешь кроме того, что прочел в книгах? Где ты родился, в каком месте?

- Я иностранец.

- Не скажи так. Ты говоришь без всякого акцента. Где ты рос?

- На небе.

У мистера Хотчкинса из одной руки выпала трубка, из другой рюмка, и он сидел, тупо уставившись на мальчика. Потом, придя немного в себя, он сказал:

- Так давай-ка выпьем за твое здоровье и закусим как следует.

- Это можно, но есть я не хочу.

- Почему, разве ты не голоден?

- Я никогда голоден не бываю.

- Очень жаль. Ты многое потерял. Теперь расскажи мне, пожалуйста, если можешь, немного о себе...

5

- ...Я родился во времена, когда еще не было Адама...

- Что?!.

- Почему вы так удивились?

- Да потому, что твои слова оказались слишком неожиданными для меня. Ведь это больше шести тысяч лет, а ты выглядишь пятнадцатилетним пареньком...

- Верно, так оно и есть почти.

- Всего пятнадцать лет... и тем не менее...

- Я имею в виду по нашей системе времени, а не по вашей.

- Как так?

- Очень просто. Наш день - это все равно что ваша тысяча лет.

Хотчкинса охватил благоговейный ужас. Серьезность, граничащая с мрачностью, утвердилась на его лице. После продолжительной паузы он произнес задумчиво:

- Ты, конечно, все сказал в фигуральном смысле, а не в буквальном.

- Да нет! В самом буквальном. Минута нашего времени равна 41 2/3 годам вашего. По нашей системе измерения мне сейчас пятнадцать лет, а по вашей без малого пять миллионов.

Хотчкинс был потрясен. С безнадежным видом он покачал головой, а потом сказал покорно:

- Что же, продолжай рассказывать. Лично я не могу представить себе такие цифры - уж больно они астрономические.

- Разумеется, вам трудно все сразу представить, но это не страшно. Измерения и отсчеты времени сделаны ради удобства и сами по себе ничего не значат.

Так вот неделю назад я жил на небе. Разумеется, я и раньше там жил, пока неделю назад, по нашему летосчислению, не увидел вашу землю. Я заинтересовался ей и решил ее исследовать... Вот почему я оказался здесь... У меня, конечно, нет определенного плана. Вначале я думаю изучить человеческую расу. Завтра, например, я отправляюсь в турне по земному шару и лично исследую некоторые страны и народы, изучу их языки, прочту книги...

Но вы, кажется, утомились сегодня. Ступайте-ка в постель и ложитесь спать. Спокойной ночи...

6

На следующее утро ветер стих, тучи на небе исчезли, а вместе с ними исчез и пришелец из другого временного пояса.