Толстолоб (epub) - Толстолоб (пер. Андрей Владимирович Локтионов) 378K (книга удалена из библиотеки) (скачать epub) - Эдвард Ли

Table of Contents

Толстолоб

Примечание автора

ПРОЛОГ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1

2

3

4

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

2

3

4

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

1

2

3

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

1

2

3

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

1

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

1

2

3

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ

1

2

3

4

5

ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ

1

2

3

ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ

1

2

3

4

ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ

1

2

3

4

ЧАСТЬ ОДИННАДЦАТАЯ

1

2

3

4

ЧАСТЬ ДВЕНАДЦАТАЯ

1

2

3

4

5

6

ЧАСТЬ ТРИНАДЦАТАЯ

1

2

3

4

5

ЧАСТЬ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

1

2

3

4

ЧАСТЬ ПЯТНАДЦАТАЯ

1

2

3

4

5

6

ЧАСТЬ ШЕСТНАДЦАТАЯ

1

2

ЧАСТЬ СЕМНАДЦАТАЯ

1

2

3

4

5

ЧАСТЬ ВОСЕМНАДЦАТАЯ

1

2

3

4

ЧАСТЬ ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

1

2

3

4

5

6

7

8

ЧАСТЬ ДВАДЦАТАЯ

1

2

3

4

5

6

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

ЧАСТЬ ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

ЭПИЛОГ

АЛЬТЕРНАТИВНЫЙ ФИНАЛ (ВЕРСИЯ "НЕКРО")

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

ЭПИЛОГ

Толстолоб

  

    

Примечание автора

ПРОЛОГ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1

2

3

4

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

2

3

4

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

1

2

3

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

1

2

3

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

1

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

1

2

3

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ

1

2

3

4

5

ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ

1

2

3

ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ

1

2

3

4

ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ

1

2

3

4

ЧАСТЬ ОДИННАДЦАТАЯ

1

2

3

4

ЧАСТЬ ДВЕНАДЦАТАЯ

1

2

3

4

5

6

ЧАСТЬ ТРИНАДЦАТАЯ

1

2

3

4

5

ЧАСТЬ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

1

2

3

4

ЧАСТЬ ПЯТНАДЦАТАЯ

1

2

3

4

5

6

ЧАСТЬ ШЕСТНАДЦАТАЯ

1

2

ЧАСТЬ СЕМНАДЦАТАЯ

1

2

3

4

5

ЧАСТЬ ВОСЕМНАДЦАТАЯ

1

2

3

4

ЧАСТЬ ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

1

2

3

4

5

6

7

8

ЧАСТЬ ДВАДЦАТАЯ

1

2

3

4

5

6

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

ЧАСТЬ ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

ЭПИЛОГ

АЛЬТЕРНАТИВНЫЙ ФИНАЛ (ВЕРСИЯ "НЕКРО")

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

ЭПИЛОГ

Толстолоб   

Это издание посвящается Джеффу Куперу и Райану Хардингу

    

Хотя автор в долгу у многих, он особенно хотел бы поблагодарить Дэйва Барнетта (за первое издание) и Дэйва Хинчбергера (за второе). Верите вы или нет, но они оба являются очень клевыми парнями, несмотря на то, что выпустили эту книгу.

 

Примечание автора

С технической точки зрения, это издание "Толстолоба" следует считать не допечаткой, а скорее "текстом, рекомендуемым автором". В мае 1997-ого Дэйв Барнетт ("Некро Пабликейшнз") выпустил первое издание этого романа. Он проделал замечательную работу, за которую я всегда буду ему благодарен. Однако Дэйв захотел, чтобы я переписал последние двадцать страниц, поскольку ему не понравилась концепция. Я без колебаний внес эти изменения. Однако я не могу сейчас вдаваться в подробности, иначе для вас это будет мощный "спойлер". В любом случае та версия книги быстро разошлась и вызвала небольшой переполох на рынке малотиражных книг ужасов. Данная версия, которую любезно согласился опубликовать Дэйв Хинчбергер, является оригинальной. Это та же книга, что и издание "Некро", за исключением некоторых изменений на последних страницах. Надеюсь, вам понравится.

Эдвард Ли

Сиэтл, шт. Вашингтон.

Январь, 1999 г.

 

 

ПРОЛОГ

Она ударила ребенка по черепу чугунной сковородкой. Голова лопнула, словно бледный, спелый фрукт.

 

««—»»

Конечно же, они слышали ее рыдания, но, по крайней мере, оставались снаружи, пока она делала это.

Деревянная дверь скрипнула. Один из мужчин заглянул в комнату.

- Не закончила еще?

- Закончила! - закричала она в ответ.

Здесь не могло быть ни успокоения, ни утешения. Глаза мужчины были жесткими и пустыми.

- Ты же знаешь, что это нужно было сделать?

Она сидела, опустив голову между коленей.

- Да, - прохрипела она. - Знаю...

 

««—»»

Всего за час до этого...

Женщина положила запеленатый сверток на тяжелый стол. Конечно же, они захотят видеть тело ребенка, будут настаивать. Скоро они вернутся, - поняла она, глядя на настольные часы. На печи варился куриный бульон.

            Они никогда не узнают, никогда не узнают.

 

««—»»

Но теперь глаза мужчины вопрошающе сузились.

- Разве ты... - начал он, а затем почесал жесткие усы. - В смысле, он не спал, когда ты...

- Нет, - снова прохрипела она. И указала на дровяную печь.

- Угу.

Сейчас в комнату заглядывали другие мужчины, лица у них были мрачными, жесткие глаза полны решимости, хотя и не лишены сочувствия. Но затем те же самые глаза скользнули мимо нее, к столу...

И задержались на свежих пятнах крови.

- Мы знаем, что тебе пришлось нелегко, но это нужно было сделать, - сказал мужчина. - Ты поступила правильно, как и мы все. Но теперь... его нужно похоронить. Один из нас сделает это.

- Нет! - воскликнула женщина надломленным голосом. Пошатываясь, она поднялась на ноги, взяла детский трупик, осторожно, чтобы с него не накапало на пол.

- Я сама похороню его, - сказала она.

Держа в руках сверток, она двинулась вперед. Мужчины молча расступились.

 

««—»»

Джералдин, о, Джералдин, - подумала она. Теперь все кончено. Гробом послужил небольшой деревянный ящик. Отовсюду неслись ночные звуки, сквозь угрюмые деревья сочился лунный свет.

            Да. Слава богу, теперь все кончено.

Она копала столько, насколько хватило сил, затем похоронила мертвого ребенка.

Вдалеке беззвучно сверкнула молния. Женщина вздохнула, вытерла с лица слезы и пот.

Да, теперь все кончено. Это конец.

Но все ее мысли и воспоминания возвращались в самое начало. На девять месяцев назад...

... когда появилась та тварь.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1

Толстолоб облизнулся от такой вкуснятины: Кровь, жир, мокрота из женской "дырки" и солоноватая слизь его собственной спермы, которую он только что слизнул с пупка мертвой девки. Его елда полностью разворотила ее "киску". Какой прикол в том, чтобы трахать деревенскую "дырку" с разорванной шейкой матки и пробитой задней стенкой влагалища? Никакого. Девки в этих местах были, конечно же, хорошенькие, только все какие-то мелкие. Слишком мелкие для Толстолоба.

Его звали Толстолобом из-за врожденной гидроцефалии. Хотя сам он не знал что такое "врожденная гидроцефалия". Тем более, что такое "шейка матки" и "задняя стенка влагалища". Голова у него формой и размером была, как арбуз, огромной и лысой, с большими кривыми ушами, похожими на раздавленные пирожки с картошкой. Ходил слух, что мать Толстолоба померла сразу, как только разродилась им. А еще поговаривали, что, когда процесс родов забуксовал, Толстолоб прогрыз себе путь наружу своими кривыми и острыми, как бритва зубами. Толстолоб верил этим слухам. Возможно, Толстолобом его прозвали еще по одной причине - между ног у него болталась 14-ти дюймовая елда (35,5 см - прим. пер.). Честное слово, четырнадцать дюймов в длину, и толще, чем предплечье нормального человека. Ходил слух, что в момент рождения она у него была в боевом состоянии. Да, эта огромная елда стояла у него еще до того, как он прогрыз себе выход из мамкиной "дырки".

Толстолоб верил этим слухам.

Он выжал из себя остатки молофьи, натянул комбинезон и доел мозги дохлой девки. Человеческие мозги, кстати, на вкус был, как теплый подсоленный омлет. Это для тех из вас кто не знает. Толстолоб дюже их любил, как, впрочем, и печень. Это хорошая жрачка. Еще он любил пожевывать кусочек женской груди, пока бродил по лесу, так же, как обычные парни жуют табак.

Однако Толстолоб не то, чтобы искал, кого бы трахнуть. Ничего такого. На самом деле он просто слонялся там, как и в те времена, когда жил в Нижнем Лесу со своим Дедулей. Нижний Лес, - так называл его Дедуля. Мы живем здесь, в Нижнем Лесу, Толстолоб, и Внешний Мир нас не волнует.

Внешний Мир?

Толстолоб всегда гадал, что это за место, поскольку никогда там не был. Его всегда туда тянуло, но Дедуля сказал, что Внешний Мир - это нехорошее место, где полно плохих людей, и лучше им туда не соваться. Но Дедуля умер...

И Толстолоб догадывался, что давно пора двигаться дальше, выбираться из темноты Нижнего Леса во Внешний Мир. Понимаете, после смерти Дедули, в душе у Толстолоба появился странный зуд, причину которого он не мог понять. Внешний мир манил его, как озеро манит форель во время нереста, как скворец криком приманивает другого скворца, точно так же. Так это представлялось Толстолобу. Хотя он был не достаточно умен, чтобы понять, что это Внешний Мир взывает к нему, манит его.

Да, что-то взывало к Толстолобу. По-любому. Возможно, это - глас божий, либо шепот его судьбы. Он точно не знал.

Но Толстолоб знал одно.

Что бы это ни было, он обязательно это выяснит.

2

Записка, которую он оставил - эти тупые, убогие каракули - никак не шла у нее из головы. Дорогая Чэрити. Извини, что прошлой ночью ничего не получилось. Желаю тебе счастливого пути. Нэйт. Что это значит? Извини, что ничего не получилось. Но...

У нее и так никогда не получалось, поэтому записка озадачила ее. Взять ее и Нэйта. Он - славный, умный, работает преподавателем на кафедре английского языка. А еще он привлекательный. Они хорошо поужинали в китайском ресторанчике, приятно побеседовали. Она рассказывала ему о предстоящей поездке к тетушке, и он, казалось, слушал ее с искренним интересом. Затем они поехали к ней домой и...

Все полетело в тартарары. Как и всегда...

Разве ее вина в том, что во время занятия любовью она ничего не чувствовала? Но мужчины, должно быть, тоже ощущали ее нечувствительность, и их примитивное эго страдало от этого. Потом они уходили и никогда не возвращались, даже не звонили. Нэйт, хотя бы, додумался оставить записку. Но он тоже никогда больше не пригласит ее на свидание - Чэрити знала это. Никогда больше не взглянет на нее, как прежде.

Отчаяние закалило ее. За все эти годы она привыкла. Сейчас, конечно же, было не время тужить над ее беспрестанными романтическими неудачами.

Она заставила себя думать о поездке. Тетушка Энни. Прошло несколько лет с тех пор, как она последний раз слышала о своей тетушке, и несколько десятилетий, с тех пор, как последний раз видела ее. Это была длинная история, и Чэрити понимала, что большая ее часть связана с чувством вины. Тетушка растила ее, пока ей не исполнилось восемь (отец Чарити погиб во время обвала на шахте, а матушка вскоре после этого покончила с собой), и фактически заменила Чэрити мать. Но, то было в Люнтвилле, а не в Колледж-Парк, шт. Мэриленд, от которого рукой подать до Вашингтона. Крошечное, заросшее лесом местечко между Аллеганскими горами и Аппалачами. Пансион Тетушки Энни, медленно, но верно приходил в упадок. Из-за отсутствия денег штат объявил тетушку "непригодной для домашнего опекунства". Таким образом, Чарити перевели в приют другого штата (в ее собственном для нее места не нашлось). Конец истории. Или, в некотором смысле, начало.

Двадцать два года спустя, она внезапно обнаружила, что все еще хорошо помнит "родной дом". Ту зеленую холмистую местность, где раньше жила. На прошлой неделе тетушка Энни позвонила Чэрити и пригласила "вернуться домой".

А ее дом был не там, где она жила сейчас, верно? Ее дом был там, где она родилась.

Поэтому, почему нет? - подумала она.

Было бы неплохо уехать ненадолго. Тем более, у нее накопилось достаточно дней отпуска. И она должна была признать, что как только услышала по телефону голос тетушки Энни, у нее тут же появилось желание вернуться к своим корням. Все эти торговые центры, смог и хождения по университетскому бульвару в час пик только укрепляли ее желание уехать. Я вернусь в Люнтвилль, - решила она в ту же ночь. Вернусь туда, откуда я родом, повидать женщину, которая сделала все возможное, чтобы вырастить меня.

Это решение заставило ее забыть о других проблемах и неудачах. И почувствовать себя возрожденной. Несмотря на захолустность ее родной местности, там определенно существовало множество вещей, достойных внимания. Простой народ, простая идеология, полная противоположность той ежедневной суете и беготне, которой она предавалась. Возвращение пойдет ей на пользу.

И хотя машиной она не владела, у нее был водитель. Чэрити разместила объявление в местных газетах, в том числе, в "Вашингтон пост". Одна из журналисток "Пост", Джеррика Перри, тут же ей позвонила и сообщила, что планирует короткую поездку в ту же местность. Что у нее есть машина, и она с радостью возьмет с собой Чэрити, если та примет на себя часть расходов. Решено. Завтра утром она уезжает.

И она покидает не только Колледж-Парк, шт. Мэриленд, верно? Она покидает все свои неудачи, разочарования и потери.

Не то, чтобы она была неудачницей. Она преодолела невероятные трудности, не так ли? Приют, одиночество, ночи, когда она лежала без сна, размышляя над своей неприспособленностью. Она пробивалась вперед, упорно трудилась, чтобы получить образование и административную работу в колледже, ходила на вечерние занятия. На это требовалось время, но она знала, особенно со своим средним баллом 3,4, она обязательно получит свою степень в области бухгалтерского учета. У нее получится.

Но пока...

Голова у нее была занята одной мыслью.

Завтра, - подумала Чэрити Уеллс, глядя из окна своей квартиры, - я еду домой.

3

Все ее мысли должны быть заняты этой статьей. Газета заплатила ей полторы тысячи вперед, и еще тысячу она получит, как только предоставит текст. Хорошие деньги за особое задание, при том, что ее основное жалование тоже было немаленьким.

- Сосредоточься на работе, Джеррика, - пробормотала она вслух.

Этот скандал, который произошел у них с Микой. Господи. Ее парень все никак не мог угомониться.

- У тебя реальная проблема, Джер, - сказал он, заявившись к ней в тот вечер. В тот момент Джеррика была в постели не с одним, а с двумя мужчинами. - Это то, чего ты хочешь? - спросил он, ни капли не смутившись от увиденного. Двое мужчин оделись за рекордное время и ушли. Но Мика остался.

- Получаешь от этого удовлетворение? Когда цепляешь в баре мужиков и устраиваешь "троечку"?

- Пошел на хрен! - закричала она, однако это было совсем не то, что она хотела сказать. Хотя, что еще она могла сказать? Да, было неприятно, попасться вот так.

- А какого черта ты делаешь в моей квартире? - закричала она, прикрывая испачканной простыней грудь.

- Ты же сама дала мне ключ, забыла?

- Ну...

А что еще она могла сказать? Что она не виновата? Что ничего не может с собой поделать? Что она извиняется? С Микки это могло прокатить, но она просто не смогла это сказать.

Мне очень жаль, - подумала она.

- Тебе нужна помощь, - заявил он. - Я имею в виду... ты хоть знаешь этих парней? - Он нахмурился. - Не отвечай. Просто хочу сказать, что я по-прежнему считаю, что у нас все хорошо, а ты все портишь. Зачем?

Зачем? Что Джеррика могла ответить на это? Особенно сейчас, когда на волосах у нее сперма, а вагина натерта так, что больно ходить?

- Убирайся! - сказала она, потому что решила, что это единственное, что поможет сохранить ей достоинство. - Просто убирайся!

Он двинулся прочь, медленно, с несчастным видом. Она знала, что Мика любит ее, так, как еще никто не любил ее. Тем не менее, он не бросился в гневе к выходу, как сделали бы большинство мужчин.

- Я люблю тебя, Джеррика, - прошептал он, его лицо выглядывало наполовину из-за двери спальни. - Мы можем найти решение, если хочешь.

Чтобы ответить, ей пришлось собрать всю желчь, которая была в ней.

- Убирайся.

И Мика исчез.

Да что со мной такое? - спросила она, глядя на себя в зеркало. Ей было двадцать восемь, но выглядела она на десять лет моложе. Вьющиеся, шелковистые, светлые волосы, правильные изгибы в нужных местах, крепкая, высоко стоящая грудь. Мика был хороший человек. Чего еще ей было нужно?

Она пожала плечами. На загорелой коже продолжали поблескивать бусины пота.

Мне нужна помощь, - согласилась она с Микой. Она знала это. Но какая? Дважды в месяц она бывала у терапевта, который брал 75 баксов за час. Какая еще помощь? Походить на собрания анонимных эротоманов? Больше она ни за что не появится на этом шоу уродов. Побороть кокаиновую зависимость было уже сложно, но сексуальную? Просто мне нужно самой во всем разобраться, - солгала она себе.

Я получила задание. И завтра еду в Аппалачские горы. Я хорошо проведу время, не буду думать ни о Мике, ни о мужчинах, ни о себе, ни о чем-то еще, - решила она.

Джеррика Перри накинула халат. Вздохнула и даже вытерла слезу.

Затем начала собирать вещи.

4

О, божечки! сегодня, наверное, день Толстолоба, потому что не успел он отойти на милю от последней "мокрощелки" (понимаете, именно так Дедуля всегда называл девок - "мокрощелки", потому что между ног у них находится щель), он заметил еще одну. Хорошенькую феечку с каштановыми волосами, присевшую пописать возле пня, неподалеку от той широкой дороги, на которую он вышел. Она была босоногой и ясноглазой, одетой в самую узенькую и скудненькую одежку, которую Толстолоб только видел (цвета фукси, хотя Толстолоб не был настолько начитан, чтобы знать, что за хрень такая "фукси"). И он сорвал с нее эту одежку, даже не дав ей дописать. Она не кричала, нет. Поскольку трудно кричать, когда у тебя разорвано горло. Понимаете, Толстолоб не стал присовывать ей, потому что видел ее "дырку", когда она писала. И ясен пень, что у нее не было такого отверстия, которое вместило бы его причиндал. Поэтому он просто прикончил ее, вот так. И по-быстрому вздрочнул ей на сиськи. Вторая за день "палка" всегда самая приятная, как всегда говорил ему Дедуля. Толстолоб кряхтел, как Беркширский хряк, трахающий овцу. "Кончун" у него был, что надо, да. А девка тем временем захлебывалась собственной кровью, пуская красивые красные пузыри. Толстолоб опустился перед ней, еще умирающей, чтобы полизать ее "киску". Он не мог такое упустить. Вкус был охрененный - мокроты, мочи, и, конечно же, чистого ужаса. И Толстолобу эта смесь очень понравилась. Его огромные косые глаза зажмурились от удовольствия. Закончив, он побрел в кусты ежевики, прочь от Нижнего Леса...

В сторону Внешнего Мира.

Толстолоб решил, что путь туда не будет слишком долгим.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

            Джойслин, смотри!

            Знаю. Он просыпается!

Хихиканье напоминало чириканье, зернами заполнявшее воздух. Священник застонал в подушку.

            Это будет очень весело...

Бледный рассвет лизнул ему лоб, оставив на коже толстый слой пота. Ему казалось, будто он покрыт слизью, дурные предчувствия грызли его, а глаза готовы были лопнуть под давлением крошечных призрачных пальчиков. Измученный кошмаром, он посмотрел на изножие своего спартанского ложа.

Боже, умоляю, - подумал он, - мне так страшно! Защити меня.

Возможно, Господь услышал его мольбы, потому что страх, который, казалось, затягивал священника в свои жаркие глубины, утих.

Но это видение...

            Боже...

Остаточное изображение еще сохранилось.

Две монахини стояли и смотрели на него сверху вниз, по-гномьи хихикая. Они ухмылялись сквозь пленку тусклого утреннего света. Глаза у них были тусклыми, как смерть, рты напоминали тонкие щели в сером мясе. Затем они задрали свои черные клерикальные юбки...

            Отец небесный...

... и принялись мочиться.

Прямо на ковер, горячими мощными струями, приподняв двумя пальцами лобковые холмики и обнажив нежные, крошечные уретры...

Их пронзительные ведьмины смешки утихли, образы померкли, и священник полностью проснулся.

            Вот, черт, - подумал он. Зашибись.

Но тут на долю секунды возникло что-то еще.

Мимолетный образ.

Черная пасть, размером с крышку мусорного бака, полная острых, как иглы, зубов....

 

2

- Ну, приятно познакомиться, - сказала Чэрити, загрузив свои сумки в крошечный багажник и сев в машину.

- Аналогично, - ответила блондинка. Ее имя Чэрити почему-то не запомнила. Дженнифер? Джессика?

- А мне нравится твоя машина, - добавила Чэрити, не найдя, что еще сказать. Это был ярко-красный, двухместный кабриолет "Миата". Красивый. И, наверное, не дешевый.          Однажды у меня будет такой же, - поклялась себе Чэрити. Как только я получу диплом...

- Здорово, что ты разместила объявление, - сказала блондинка. - Это было правильно. Я в том смысле, что мало кому захочется ехать в такую дыру, - она запнулась, лицо у нее напряглось. - Извини. Ты же откуда-то оттуда, верно? Я не хотела сказать, что твой дом - это "дыра". Просто это такая фигура речи.

- Не бери в голову, - сказала Чэрити. Маленькая машинка рванула на окружную автостраду, и ветерок тут же подхватил ее длинные, курчавые волосы. - Да, это "дыра". Простые люди, простая жизнь. Но там есть и свои преимущества.

- Расскажи мне об этом! - выпалила блондинка, просигналив черному "Фиеро", подрезавшему ее на выезде. - Зуб даю, у них там так не ездят!

А она легковозбудимая, - быстро определила Чэрити и улыбнулась. И... Джеррика! Так ее зовут! Джеррика Перри.

- Итак... я не помню точно. Ты писательница?

- Я журналистка из "Вашингтон пост" - поправила Джеррика из-за обшитого кожей руля. - Региональное отделение. Работаю там уже четыре года.

- Ух, ты.  Газетчица.

- Ничего особенного. Но время от времени один из старших редакторов дает тебе интересное, высокооплачиваемое задание. Именно это со мной и случилось. Мне дали написать статью из трех частей про сельский район Аппалачей. Тоже неплохие деньги.

Чэрити поинтересовалась насчет суммы. То, что для Джеррики было "неплохими деньгами", для Чэрити показалось целым состоянием.

- Так что там насчет твоей тетушки? - спросила Джеррика, направляясь по окружной автостраде к съезду на Ричмонд.

- Ну, она типа растила меня, пока мне не исполнилось восемь. Потом...

            Почему она должна стесняться правды?

- У ее пансиона начались финансовые трудности, и меня поместили в приют.

- Господи, жесть какая.

- Было не так уж и плохо, - солгала Чэрити. На самом деле, жесть была еще та. Она чувствовала себя изгоем. Но зачем рассказывать все это женщине, с которой она только сегодня познакомилась? Хотя она казалась нормальной.

- В восемнадцать я уже трудилась на двух работах, прошла общеобразовательную подготовку. Теперь я работаю в Университете и хожу на вечерние занятия, потому что плата за них вдвое меньше. Хочу стать бухгалтером.

- Звучит неплохо. Будешь хорошо зарабатывать.

У Джеррики, почему-то, все вращалось вокруг денег.

- Так или иначе, - продолжила Чэрити, - тетушка пригласила меня, и поскольку у меня еще нет машины, я разместила в газетах объявление.

Джеррика закурила, облако дыма унеслось прочь.

- А твоя тетушка, говоришь, владеет пансионом?

- Совершенно верно.  Какое-то время он был на грани разорения, но потом она смогла восстановить его работу.

- Думаешь, она даст нам хорошую скидку?

- О, наверное, да. Думаю, она не возьмет с нас ни цента.

- Звучит очень привлекательно. Газета платит за меня, но чем больше я сэкономлю, тем больше смогу потратить на что-то другое.

Чэрити не представляла себе, на что в Люнтвилле, или в округе Рассел Джеррика может потратить сэкономленные деньги. Но потом ее что-то отвлекло. Какой-то золотой блеск.

Кольцо.

Чэрити не могла не заметить бриллиантовое кольцо на пальце у Джеррики, пока та вела машину по длинному выезду на 95-ое шоссе.

- Какая красота, - сказала она. - Ты обручена?

Услышав вопрос, Джеррика затянулась еще энергичнее.

- Типа того, - ответила она. - То есть, сейчас я уже не уверена.

Чэрити почувствовала себя неловко, хотя понимала, что, все это зависть. И дело не только в Нэйте и во всех остальных мужчинах - все гораздо сложнее. Она хотела, чтобы кто-то любил ее, и...

            Никто даже не перезванивал ей после первого свидания...

- Красивое кольцо, - сказала она. - Надеюсь, он - хороший человек.

- Так и есть, - согласилась Джеррика, хотя сделала это, казалось, с некоторой задержкой. - Но... думаю, что с помолвкой покончено.

- Что пошло не так? - осмелилась спросить Чэрити.

Услышав такой личный вопрос, Джеррика даже не дрогнула. Если Чэрити и могла сказать что-то насчет Джеррики, так это то, что та любила личные вопросы.

- Правда, не знаю. Дело, наверное, во мне. Возможно, я просто не готова к этому. Я хотела, но... сложно объяснить. И ты права, Мика - хороший парень. Работает в крупной компании, занимающейся генетикой, зарабатывает хорошие деньги. И... я не могу сказать про него ничего плохого. Наверное, это все я.

Чэрити немного сникла. Это все я. Сколько ее собственных любовных неудач случилось по ее вине? Откуда она могла это знать?

Джеррика продолжала тараторить:

- Надеюсь, эта поездка поможет мне привести в порядок мысли. Знаешь, работа на "Вашингтон пост" в округе Колумбия выматывает. Возможно, проблема во мне. Я настолько погружена в работу, что не вижу другой жизни.

Чэрити хорошо ее понимала, но было еще кое-что...

Что же это?

В прошлом она чувствовала это много раз, со многими разными людьми. Иногда ей казалось, что она просто умеет читать чужие мысли. Вот поэтому она сказала то, что сказала.

- Но ты же любишь его, верно?

Джеррика выбросила наполовину выкуренную сигарету в сторону. Мимо проносилась размытая автострада. - Видишь меня насквозь?

- Ну, да, думаю, да.

Очередная пауза и очередная сигарета.

- Ты права. Я люблю его. Просто я не уверена, знаю ли я, что такое любовь. И мне часто приходит в голову, что я не достойна любви.

- Как ты можешь так говорить! - воскликнула Чэрити. Но, действительно, сколько раз она чувствовала себя точно так же? Конечно, она понимала, что чувствует Джеррика, но не больше. Она не знала всей истории, и не имела права делать выводы. Вместо этого она решила сказать:

- Что ж, когда эта поездка закончится, может, все образуется.

Лицо у Джеррики, казалось, посуровело. Она ни разу не взглянула на Чэрити, ни разу не повернула к ней лицо. И возможно, тому была причина. Чэрити чувствовала, что от блондинки исходят еще и другие эмоции. Чувство вины. Стыда. Позора. И снова вины.

Забудь об этом, - сказала себе она.

- Посмотрим, - почему-то согласилась Джеррика. - Но пока я даже не хочу думать об этом. Я еду писать статью и посмотреть страну.

- Хорошо.

- Но... что насчет тебя? Я даже не спросила. Ты замужем, обручена, парень есть?

- Три раза нет, - угрюмо ответила Чэрити. - Не понимаю, но... - И тут она решила прекратить это. Последнее, о чем нужно слушать Джеррике, это о ее собственных романтических неудачах. Что она могла сказать? Я встречалась с множеством мужчин, даже спала с ними... но они никогда не перезванивали?

- Думаю, я просто не встретила еще подходящего парня, - вставила она вместо этого.

- Черт! - Джеррика впервые посмотрела на Чэрити и одарила ее широкой, сияющей улыбкой. - Может, нет такой вещи, как походящий мужчина. Но, думаешь, меня это колышит?

Они обе рассмеялись, а их волосы развевались над открытым верхом машины.

Во всяком случае, день был прекрасным.

3

- Ну, что за хреновый день, - проворчал Боллз.

- По мне так нормальный, - ответил сидящий за рулем Дикки Кодилл. Это была тачка Дикки, притом классная. Черная как смоль, с 10 слоями лакокрасочного покрытия, "Эль Камино" 69-ого года, с навороченным распредвалом и форсированным 427-ым движком. Трансмиссия "Рок Крашер", рычаг переключения передач "Херст", впускной патрубок "Эдельброк", о, да, открытые выпускные коллекторы "Торли", а также многокамерная выхлопная труба. На восстановление тачки у Дикки ушло несколько лет. И теперь, глядя на нее, можно было подумать, что она только что выехала из автосалона. В ней были не ковшеобразные сиденья, а длинное нераздельное, с блестящей обивкой. И это хорошо, поскольку иногда они подвозили пассажиров. И эта "Камино" бегала очень резво. Делала четверть мили за одиннадцать секунд. А 450 с лишним лошадиных сил в огромном движке позволяли выжимать до ста семидесяти миль в час. В свое время они ушли от кучи полицейских машин, а однажды даже от спецпатруля полиции штата. Снесли им двери на хрен!

- Черт. Да, каждый день - хреновый, если ты меня спросишь.

- Это почему это, Боллз?

- Мне нравятся ночи. - Боллз отхлебнул самогонки и уставился в пассажирское окно, будто думая о чем-то безмятежном. Дело было ближе к вечеру, и они возвращались из рейса к северному хребту, который сразу за границей штата, чуть дальше Биг Стон Гэпа.

- А знаешь, Дикки, - заявил он, - Похоже, у нас все не так уж и плохо. Да, жизнь у нас довольно клевая.

Дикки сбавил скорость и свернул на Тик-Нек-роуд, ведущую к Идс Хиллз.

- Слышь, а ты прав насчет этого, Боллз, как ни крути, - удивленный тем, что его лучший дружок проявил хоть какую-то благодарность. - Знаешь, могло бы быть гораздо хуже. Так что мы должны радоваться. При том, что в мире столько людей голодает и умирает от геноцида, бедняки живут в гетто, и все такое.

- Да, хрен на них, Дикки, - поморщился Боллз. - Черт. Я не б этом. Мне плевать на кучку сраных обезьян, живущих в гетто на пособие, или на голодающих и гибнущих от войн людишек, и все такое. Пусть голодают, пусть дохнут, скажу я тебе. От них все равно никакого проку. Я говорю про нашу жизнь и про то, как обстоят наши дела.

Дикки не совсем понимал, что пытается сказать ему Боллз. Ну, может, лишь отчасти, потому что, видит бог, иногда у Тритта "Боллза" Коннера появлялись довольно клевые мысли насчет положения дел.

- А, я думал, ты хочешь сказать, что мы должны радоваться, что бог даровал нам такую хорошую жизнь.

- О, нет, Дикки, - снова поморщился Боллз. - Я не об этом тоже. Что бог сделал для нас?

- Ну... - Дикки сделал паузу, чтобы выудить из носа козявку. - Он даровал нам хорошую жизнь, разве не так?

- Дикки, он не дал нам ничего, что стоило бы больше двух струек мочи из члена дохлого пса! Едрен батон! Ты же ничего не знаешь. Ты не понимаешь ничего из того, что я говорю.

Дикки слегка сморщил лоб в замешательстве, и отхлебнул из своей бутылки.

- Тогда... тогда... что ты хочешь сказать, Боллз?

- Я хочу сказать, Дикки, что у нас клевая жизнь - но не благодаря Богу, а благодаря нам самим. Черт. Все, что мы имеем, мы заработали сами.

- Ну... э. Да, - согласился Дикки и замолчал. Он не хотел, чтобы Боллз читал ему одну из своих проповедей, потому что наслушался их уже более, чем достаточно. Поэтому Дикки откинулся на спинку сиденья и молча продолжил путь. Тритт "Боллз" Коннер и Дикки Кодилл были местными парнями, оба выросли в пригороде Люнтвилля, неподалеку от Виски Боттом и Котсуолд. Они познакомились еще в седьмом классе клинтвудской средней школы, в том же году оба бросили учебу. Теперь им было по двадцать с небольшим. Дикки был толстым коротышкой с короткой стрижкой, А Тритт Боллз был высоким, крупным, длинноволосым, с жестким, неприятным лицом и густыми бакенбардами, и всегда носил бейсболку "Джон Дир", хотя уже много лет не работал на ферме своего папаши. Дикки знал, что Боллз носит бейсболку из-за лысины, которой очень стеснялся. Поэтому Дикки никогда не затрагивал эту тему. А быстрая тачка им нужна была, поскольку давала им возможность уйти от погони. Никто из них не имел настоящей работы, и не нуждался в таковой. Вместо этого они занимались тем, что возили самогон для Клайда Нэйла, у которого было несколько дистилляторов в лесу под Кимберлином. У Клайда Нэйла был крупный серьезный бизнес, и ему нужны были курьеры с яйцами. Поэтому Боллз и Дикки ходили в самые высокооплачиваемые рейсы, поскольку у них была самая быстрая в округе тачка, и они знали все окольные пути. Поэтому копы штата и лохи из "Би-Эй-Ти-Эф" вряд ли когда-нибудь выйдут на них. А еще Боллз Коннер имел яйца, чтобы не позволять срать на себя чужим деревенщинам. В первую очередь поэтому его прозвали "Боллз" (яйца - прим. пер.). Раз пять в неделю они возили двухсотгаллонный груз самогона через границу Кентукки дистрибьюторам в Харлан. Клайд Нэйл действовал с умом. Округ Рассел был "мокрым" (округ, где разрешена продажа спиртного - прим. пер.), поэтому он гнал самогон здесь, где меньше копов. Затем платил Дикки и Боллзу, чтобы те перевозили его через границу в Харлан, а оттуда его продавали в "сухие" округа. И поскольку рейс этот был долгим и опасным, Нэйл платил им на двоих по "штуке" в месяц. Говоря другими словами, это были очень трудолюбивые молодые люди.

Но, как говорится, вся эта работа и отсутствие развлечений серьезно повлияли на Боллза и Дикки и сделали из них достаточно мрачных парней. Поэтому между рейсами они занимались тем, что на их жаргоне называлось "рвать жопу". Насиловали девок, сбивали на дороге людей, или, спрятавшись за придорожными барами, избивали и грабили парней. А иногда...

Убивали кого-нибудь.

Мертвый голодранец ничего не расскажет, - так говорил Боллз. Однажды, когда они около полуночи возвращались из рейса в Харлан, они заметили хорошенькую телочку - блондинку в узких шортиках и с почти голым верхом - голосующую у Фурнэйс-Брэнч-роуд. Она была жительницей холмов, и когда они притормозили и предложили ее подвезти, та просто улыбнулась хорошенькой, белозубой улыбкой и сказала: "Конечно, мальчики, большое вам спасибо". Поэтом она скользнула на сиденье рядом с Боллзом. Дикки отъехал от обочины, думая, что сейчас они отвезут ее домой, и тут услышал: "ШМЯК! ШМЯК! ШМЯК!" Он в ужасе оглянулся и увидел, что Боллз колотит ее по башке самодельным домкратом.

- Ты на хрена это сделал? - взвыл Дикки.

- Остановись возле следующей грунтовки, и увидишь, - ответил Боллз. Дикки так и сделал... Будет не очень прилично описывать то, что случилось потом, поэтому просто скажем, что Тритт "Боллз" Коннер устроил себе классное "порево". Он дважды успел присунуть девке, пока та была без сознания, причем, прямо там, у обочины дороги. Да, крошка была что надо, хотя ей, наверное, не было и четырнадцати. И когда она пришла в себя прямо посреди второго траха, то начала орать так, будто хотела разбудить всех мертвецов на местном кладбище. На это Боллз лишь разразился дьявольским хохотом, продолжая утрамбовывать в землю ее молодую "дырку". Сам Дикки стоял в сторонке и смотрел. И глядя на эту юную милашку с сорванной одеждой, на ее маленькие подпрыгивающие сиськи и все такое... у Дикки быстро случился "стояк". Поэтому он не удержался, вытащил своего "плохиша" и принялся надрачивать. Но то, что он дрочил, не значило, что он одобрял действия Боллза. Бросьте! Похитить местную девку прямо на дороге! Настучать ей по башке и оттрахать против ее воли? Здесь происходило изнасилование, и, если это девка сможет их опознать, Дикки и Боллз получат по "пятнашке" на брата. И в окружной тюрьме их каждую ночь будут иметь в зад большие, черные парни, а им придется отсасывать "петуха", из страха быть выпотрошенными чьей-нибудь заточкой. Поэтому, когда Дикки закончил стряхивать со своего члена остатки "молофьи", он проворчал:

- Эй, Боллз! Что мы будем сейчас делать?

- Не знаю, как ты, но я скажу, что собираюсь делать. Черт. Я отдрючу эту сучку в зад.         И он берет и переворачивает эту бедную вопящую девку, сует свою елду ей между "булок" и начинает яростно драть, в то время, как из ее "дырки", словно из прорванной трубы, хлещет кровь.

- Я не это имел в виду, Боллз! - воскликнул Дикки. - Я в том смысле, что если она возьмет и расскажет копам, как мы выглядим?

- Можешь заткнуться и дать мне кончить? - проворчал Боллз, продолжая наяривать. К тому времени девка уже перестала орать, и, предварительно блеванув, снова вырубилась. Боллз ужесточил свой "трах", бормоча при этом:

- Да, папочка, о, да! Вот это задница, скажу я тебе! Я кину ей палку прямо в какашки!

И в следующий момент Тритт "Боллз" Коннер именно это и сделал. Закончив, он отстранился и вытер свой грязный хрен об красивые светлые волосы девки, затем смачно плюнул ей на голову.

- Господи Иисусе, Боллз! - не переставал ворчать Дикки. - Она же возьмет и расскажет полиции, как мы выглядим!

- Как тебе такое, Дикки? - спросил Боллз, зловеще ухмыльнувшись. Затем он сел девке на спину, и стал тянуть ей голову назад, пока...

хрясь!

... шея не сломалась.

- Она никому ничего не расскажет, потому что мертвые голодранцы молчат, - сказал Боллз, нюхая воздух. - Черт. Ну, разве не отвратительно воняет хрен после "жопотраха"?

Так или иначе, это было их первое убийство, а после этого их было не мало. Автостопщица здесь, "сломавшийся" мотоциклист там. Девки, парни, для Боллза это не имело значения. Едрен батон! Бывало, они подъезжали к какому-нибудь парню, у которого заглох мотор, и Боллз стрелял ему в голову - БАХ! Вот так! - из большого ржавого пистолета, доставшегося ему от отца. В другой раз они ехали по Дэвидсонвилль-роуд и увидели эту старуху, которая выкатила на инвалидной коляске к почтовому ящику, стоявшему у дороги. Они подлетели к ней, Боллз выдернул ее из кресла и бросил в кузов. Потом, как только Дикки свернул на одну из старых лесовозных дорог возле федерального заповедника Бун, он тоже отодрал ее в зад. С ее "дыркой" он заморчиваться не стал, потому что она была старой, морщинистой и уродливой.

- Как тебе "жопотрах", бабуля? - взорвался хохотом Боллз. - Зуб даю, у тебя лет пятьдесят не было ничего подобного! - Тут Боллз запнулся и уставился вниз. Дикки тоже это увидел. Странный мешок, болтающийся на боку у старой дамы. - Вот это да! - воскликнул Боллз.

- Ч-что это, Боллз? - поинтересовался Дикки.

- Это же калоприемник! Я знаю, потому что у моего Дядюшки Нэта был такой. Доктора дают тебе его, когда ты больше не можешь срать своей задницей. Перекручивают тебе кишки на бок и проделывают там дырку, а затем подвешивают под дыркой такой пластиковый мешок, так чтобы всякий раз после еды дерьмо выходило в него.

- Ох, едрен батон, Боллз, - простонал Дикки, закрывая глаза. - Ты хочешь сказать, что этот мешок наполнен именно этим?

- Конечно, Дикки, только он нам без надобности. - С этими словами Боллз сорвал отвратительный мешок с бурым содержимым с бока бедной дамы. А затем, знаете, что он сделал?

Снова скинул с себя штаны.

- Зачем ты... - судорожно сглотнул Дикки. - Зачем ты спустил штаны, Боллз?

- Едрен батон, Дикки. "Дырка" она и в Африке "дырка", верно? Черт. У меня снова стоит, поэтому я трахну эту старушенцию в ту дырку у нее в боку!

При том, что Дикки любил наблюдать за хорошим "поревом", он не имел ни малейшего желания смотреть на это. А когда Боллз закончил трахать бедную старушку в кишечное отверстие, он раскроил ей башку самодельным домкратом, так что все мозги вывалились в грязь. Затем схватил тот пластиковый коричневый мешок и вылил вонючее содержимое прямо на мозги. Просто ради прикола.

Вот таким был парнем это Тритт "Боллз" Коннер, и вот такими "шалостями" они занимались ради прикола, в промежутках между рейсами. И...

- Господи помилуй! - едва не заорал Боллз с пассажирского сиденья.

О, нет, - подумал Дикки, потому что тоже увидел.

В ярком свете дня, у обочины Тик Нек Роуд стояла она - миловидная брюнеточка с длинными, стройными ножками в обрезанных шортиках, с выпирающими из-под топика роскошными "дойками". И, улыбаясь, голосовала.

- Черт, - сказал Боллз. - Тормози, Дикки. Подбросим эту телку.

 

4

Джеррика не знала, что и думать о своей пассажирке. Чэрити была очень милой, симпатичной женщиной, казалась интеллигентной и склонной к самоанализу. Но...

Хмм, - Джеррика задумалась.

В ней было нечто, чуть ли не мистическое. За налетом застенчивости и замкнутости скрывалось нечто тревожное. Ей уже тридцать, а она не замужем, даже парня нет. Такое с трудом укладывалось в голове у Джеррики Перри. Может, она лесбиянка? Католичка, или вроде того?

- Итак, и чем именно ты занимаешься? - спросила Джеррика. 199-ое шоссе уже заканчивалось, и примерно через двадцати миль должен был быть съезд на 23-тье. - Работаешь в Мэрилэндском университете?

- Я обычный администратор, - призналась Чэрити, ее темные кудри развевались на ветру. - Но еще хожу на занятия.

- А в какой школе ты училась? Я в ситонской.

- Я не ходила в школу, после приюта мне пришлось идти работать.

Приют. Черт, Джеррика, а ты умеешь задавать неправильный вопрос! Но она хотя бы растопила пресловутый лед.

- Наверное, тяжело было, да?

- Я справлялась лучше других, - призналась Чэрити. - Но так работает система... школу закончить в тех условиях почти невозможно. Это - другой мир. А как только тебе исполняется восемнадцать, тебя выпинывают, дают сто долларов и желают удачи. Я вкалывала на трех работах, чтобы свести концы с концами, получила общеобразовательную подготовку при содействии штата. Но с большинством девушек происходит вот что - их вышвыривают на улицу, идти некуда, а потом их берут в оборот сутенеры, и они садятся на иглу. Мне очень повезло.

Джеррика попыталась подыскать нужные слова, но в голову лезла лишь социологическая статистика, которую она читала в своей газете. Да, я читала, сейчас у нас в стране 800000 сирот, но лишь треть получает общеобразовательную подготовку и находит работу. Остальные либо исчезают, либо оказываются на улице.

- Верно, и это очень грустно. Меня растила тетя, но штат взял опеку на себя, потому что она мало зарабатывала. Но лучше бы я осталась с ней. Я в этом уверена.

- Наверное, ты скучаешь по своей тете, раз не видела ее так долго.

- Ну, да, вроде того. Прошло двадцать лет, а по истечении такого большого срока от человека остается лишь смутное воспоминание. То есть, я все еще помню ее - веришь или нет - очень хорошо помню дом - но он такой далекий, что уже не кажется реальным. Вот почему я немного нервничаю. Понятия не имею, как это будет, когда я снова увижу ее. Увижу Люнтвилль.

- Что ж, ты определенно вправе нервничать, - предположила Джеррика, но она и представить себе не могла, как фальшиво это прозвучало. Что она знала о реальном мире? Выросла в Потомаке в семье миллионеров, всю жизнь посещала частные школы, на шестнадцатилетие получила новенькую "Шевроле Камаро". Я же не черта не знаю, - призналась она себе.

- Так что ты там говорила? - спросила Чэрити. - Об этом парне, Мике?

Ух, ты. Очередь Джеррики еще не подошла. Однако внезапно, и особенно после признания Чэрити, она почувствовала себя в высшей степени открытой.

- Красавчик, тридцать лет, хорошая работа - трудится на биотехнологической компании в Бифезде. Хороший улов, спору нет. И да, в постели он - динамит.

Чэрити слегка покраснела и поспешила прийти в норму.

- Но разве ты не сказала, что была инициатором разрыва помолвки?

Мысли у Джеррики в голове бешено заметались.

- Не знаю, сложно сказать. Я... я выгнала его.

- Почему?

Снова заминка. Будь честной! - приказало она себе. И какое это имеет значение? С этой Чэрити она только что познакомилась, а после поездки, наверное, никогда больше не увидит. Джеррика закурила очередную сигарету, стиснула зубы и моргнула.

- Он меня застукал.

- Застукал тебя?

- Застукал меня с двумя парнями. Я изменяла ему.

Лицо у Чэрити покраснело от смущения.

- Но, кажется, ты только что сказала, что он...

- Да, знаю, я сказала, что он - динамит в постели. Это правда. Но... похоже, у меня есть проблема. То есть, я любила этого парня, и все еще люблю. Но я изменяла ему направо и налево. И изменяла всем бойфрендам, которые у меня когда-либо были. Дело не в любви, и не в том, что Мика не давал мне то, что мне было нужно. Это было... что-то другое. Не знаю. Возможно, я - эротоманка, или вроде того.

- Может, тебе нужно было показаться психиатру? - предположила Чэрити.

При любых других обстоятельствах Джеррика вспылила бы. Но по какой-то причине слова Чэрити возымели на нее другое воздействие.

- Мика предлагал мне то же самое. Говорил, чтобы я шла на собрание анонимных эротоманов и подобное дерьмо. И я просто не представляла, как буду сидеть там. В прошлом я какое-то время посещала нескольких психиатров, но это ничего мне не принесло. Она мысленно отмотала назад. Минуточку... Неужели я эротоманка? Это звучало настолько банально, как очередная современная попытка оправдать потворство слабостям и безрассудство. Отныне все это называлось не слабостью, а "болезнью". Алкоголизм, наркомания, азартные игры, переедание. А еще секс. Черт, сейчас даже магазинные кражи считались болезнью! Джеррика не могла в это поверить, даже несмотря на собственные промахи.

А их было немало.

Даже вела им подсчет. Свыше пятисот, с тех пор, как она в шестнадцать потеряла девственность. Пятьсот. А ей всего двадцать восемь. Затем она нерешительно попыталась объяснить.

- Не знаю, что на меня нашло. Когда я с мужчиной, я будто становлюсь другим человеком. Я нуждаюсь... нуждаюсь в ощущениях, стимуляции. Во всяком случае, мне так кажется. Однажды она читала в "Космо", что некоторые люди являются "сенсуалистами". Они нуждаются в чувствах, которыми управляли другие. Еще одно оправдание эксплуатации человеческого эго. Джеррика не верила в это ни на минуту. Но с другой стороны...

Она не знала, во что верила.

И лишь потом она осознала, о чем вообще говорит. Боже мой, - мысленно простонала она. Чэрити, по сути, была чужим человеком, а Джеррика рассказывает ей интимные подробности личной жизни. Хотя, может, это нормально. Иногда человеку необходимо говорить обо всяком, с людьми, которые не представляют опасности. А Чэрити была именно такой. Не представляющей опасности.

Но хорошего понемножку. Мысли у Джеррики в голове метались, как крысы в лабиринте, пытающиеся найти выход. Она закурила очередную сигарету и попыталась сменить тему.

- Расскажи мне лучше о себе. Ты уже говорила, что не замужем, и что у тебя нет парня.

Чэрити резко опустила глаза. Не от смущения, а от недоумения. Как и Джеррика, Чэрити Уолш чувствовала себя озадаченной. Но причина была не в окружающем мире и людях, живущих в нем, а в ней самой.

- Я не понимаю, - сказала она. - Я встречалась со многими мужчинами - я люблю мужчин - но... но, ни разу в жизни у меня не было более, чем одного свидания с одним и тем же парнем. Я просто не понимаю. Понятия не имею, что я делаю неправильно.

- Эй, не вини себя, если чего-то не выходит, - заверила ее Джеррика. - Боже, я тоже люблю мужчин, но я буду первой, кто скажет тебе, что все они - засранцы. Но, э... ты...

- Занималась ли я с ними сексом на первом свидании? - снова вспыхнула краской Чэрити. - Да. Каждый раз. Но... ничего не получалось.

Не получалось. Даже Джеррика с ее богатым опытом не совсем могла понять это. Может, Чэрити - бревно в постели, - решила она. Может, она не умеет делать минет... Но она никогда не высказала бы свои предположения.

- Что-то просто не работает, не получается, понимаешь? - застенчиво продолжила Чэрити. - Не знаю, в чем дело.

Это утверждение можно было истолковать по-разному. Чэрити имела в виду оргазм? Или сексуальное влечение?

- Послушай, - сказала Джеррика, перестав строить догадки. - Думаю, все сводится к тому, что тебе нужно найти подходящего парня. Возможно, это проблема нас обоих. Мы просто не нашли подходящего парня.

Худые плечи Чэрити поднялись и опустились.

Да, возможно, так оно и есть.

Они свернули на 23-тье шоссе, маленькая красная машинка мчалась по открытой загородной дороге, мимо проносились длинные поля. Сейчас они ехали между Аллеганскими и Аппалачскими горами. Мир здесь был другим, вместо небоскребов и смога их окружали леса и сельхозугодья с пугалами. На Джеррику это оказывало странное, но, в то же время, освежающее воздействие. Ей не терпелось написать статью про Аппалачскую аграрную культуру. Эта поездка вызывала энтузиазм, но одна мысль не шла у нее из головы...

Сколько же я продержусь без...

Она даже не решилась закончить предложение.

- Так здорово снова оказаться здесь, - сказала Чэрити.

- Что?

- Я была не уверена, что почувствую, но теперь, когда снова оказалась среди этих холмов, я понимаю, что поступила правильно, что вернулась. Люди здесь простые, как и их жизнь. Гораздо более честные и настоящие, чем там, откуда мы приехали.

Джеррика задумалась об этом, выбросив в сторону еще один окурок. Мотор урчал, шасси прижимало к дороге на каждом повороте. С обеих сторон размытым зеленым пятном проносились леса. А воздух был таким чистым, что Джеррике показалось, будто она словила кайф.

И Чэрити была идеальной попутчицей. Она знала местность, плюс ее тетушка владела пансионом. Так что у них все будет тип-топ. Чэрити показывала ей дорогу, и через час они миновали ржавый зеленый указатель с надписью: "ЛЮНТВИЛЛЬ".

Люнтвилль. Джеррика с самого начала знала, что именно туда они и едут. Но в тот момент название вызвало у нее какой-то тик. Она что-то читала про это место.

- Эй, а ты не помнишь, в газетах как-то давно писали про какую-то общину или монастырь недалеко от Люнтвилля?

- По-моему, это было аббатство, - поправила ее Чэрити. - Но я правда ничего не знаю об этом. Хотя ты можешь спросить у моей тети.

Точно, она читала об этом не в газетах, а в редакционной сети. Там произошел какой-то "сыр-бор", если она правильно помнит. Что-то, связанное с хосписом, где умирали священники. Хммм. Но прежде чем она успела вспомнить что-то еще, Чэрити объявила, показывая пальцем:

- Поверни здесь!

Джеррика крутанула руль. Да, да, - подумала она. Боже, они были в пути уже более десяти часов. Можно в такое поверить?

- Приехали! - сказала Чэрити, ее округлое лицо покраснело от волнения.

Джеррика замедлилась возле деревянной вывески, затем повернула и неторопливо поехала по длинной гравийной дороге. Потом деревья расступились. Посреди прогалины стоял красивый деревянный загородный отель, с длинным крыльцом, опоясывающим его по периметру, кедровой черепицей и большими эркерными окнами. И все это в окружении пышной лесистой ложбины. Деревянная вывеска гласила: ПАНСИОН ЭННИ. 20 ДОЛЛАРОВ ЗА НОЧЬ. МЕСТА ЕСТЬ.

- Это оно? - спросила Джеррика. Ее светлые волосы, наконец, перестали развеваться на ветру и опустились на плечи.

- Да, это оно, - ответила Чэрити.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

1

- Тетушка... Энни! - воскликнула Чэрити. Она вскинула руки вверх. Женщине, вышедшей на крыльцо, на вид было лет шестьдесят. Привлекательная, несмотря на возраст, с белоснежными волосами, и теплой улыбкой на слегка обветренном лице. На ней было поношенное белое платье и черные рабочие ботинки. Ее холодные голубые глаза внимательно следили, как гости вылезают из машины.

Внезапно женщина на крыльце разрыдалась.

Для Чэрити словно случился временной сбой. Мир вокруг нее замер. Все, на что она смотрела, застыло. И ей показалось, что она больше смотрит на себя, чем на все остальное. Нет, она совсем не знала, что будет чувствовать, когда вернется. И не знала, что будет чувствовать, когда увидит Тетушку Энни. Люнтвилль, ее тетя, этот дом - все это было осколками ее жизни, оставленными в прошлом ради ее же блага, наряду с более глубокими ранами. Смерть отца, психические проблемы матери, приведшие, в конечном итоге, к ее самоубийству. Родители, которых она никогда не знала, были для нее всего лишь тенями. Но теперь, когда она стояла посреди своих застывших воспоминаний, она поняла, что сделала правильную вещь. Единственную правильную вещь, если быть точным.

Возвращение в Люнтвилль давало Чэрити возможность разобраться в себе, привести мысли в порядок. Последнее было особенно ей необходимо.

Чэрити, сама внезапно расплакавшись, бросилась обнимать свою тетушку.

- Боже милостивый, Чэрити, - рыдала Тетушка Энни. - Это же дар Господа... вновь увидеть тебя.

 

««—»»

- Но вы, девочки, наверное, очень устали, - сказала Тетушка Энни, приглашая их в гостиную. - После такого долгого пути.

- Было не так уж и плохо, - сказала Джеррика. - Какие-то десять часов.

- Ой, простите, - извинилась Чэрити за то, что забыла представить попутчицу. - Это моя подруга, Джеррика Перри. Она работает на крупную вашингтонскую газету.

- Очень приятно познакомится, - казала Энни, протягивая маленькую, бледную ручку.       - Репортерша, да?

- Не совсем, - призналась Джеррика. Я пишу для регионального отделения "Вашингтон пост". Числюсь в штате, но получаю лишь особые задания. Именно поэтому все так замечательно сложилось, и мы с Чэрити приехали вместе.

Тетушка Энни остановилась, пытаясь скрыть свое недоумение.

- Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду.

Боже, - подумала Джеррика. Похоже, Чэрити ничего не рассказывала ей про меня.

- Мы познакомились через доску объявлений в газете. Мы обе разместили сообщение о поиске попутчицы. Моя газета заказала мне серию статей о сельской местности в районе Вашингтона. Первая будет именно об этом районе, между Аллеганскими и Аппалачскими горами.

- Похоже, для такой молоденькой девушки, как ты, это чудесный шанс. Имею в виду, в профессиональном плане.

Джеррика была озадачена. Она не совсем понимала, что значат тетушкины слова. В любом другом случае она почувствовала бы себя оскорбленной. Ей не нравилось, когда ее пол упоминался применительно к карьере. Но потом до нее дошло. Эта женщина была из другого мира, из другого общества...

            - Да, верно, - ответила она. Действительно, так оно и было. Она пошла работать в газету сразу после окончания Мэрилэндского университета. И это было ее первое серьезное задание. Она попыталась оживить разговор.

- Да, верно, это - шанс. А самое главное то, что мой босс оплачивает мне всю поездку.

Тетушка Энни слегка наклонила голову набок.

- Ну, о проживании и питании тебе не придется беспокоиться. - Затем она похлопала Чэрити по плечу. - Я и не подумаю брать деньги с подруги моей маленькой девочки.

- Я высоко ценю вашу щедрость, - ответила Джеррика, но она не могла не заметить странного выражения, мелькнувшего на лице у Чэрити. Какие-то внутренние заморочки, - подумала она. Даже не буду спрашивать...

- Интересные здесь повсюду указатели, - сказала Чэрити, наконец, расслабившись на больших диванных подушках. - Мы видели их, пока ехали по шоссе. "Пансион Энни". Каждые двадцать или тридцать миль. Обошлись, наверное, в целое состояние.

- Ну, да, - призналась Энни. - Мы поговорим об этом и не только. - Но не успела Энни продолжить, как Чэрити снова прервала ее. - А сам дом выглядит потрясающе. Почти как новый.

- Ну не как новый, - усмехнулась Энни. - Хотя в капремонт я вложила немало. Братья МакКалли, помнишь их? Они отлично здесь все починили. И сделали это почти даром, учитывая экономическую ситуацию. А что до указателей - стоят они недешево, но они привлекают клиентов, особенно осенью и весной.

Сидящая на диване Чэрити вдруг подалась вперед.

- Но, Тетушка Энни, как ты смогла позволить себе все это?

На лице у Энни снова появилась нерешительность.

- Я получила небольшую сумму. Как и все на северном хребте. Я... я расскажу тебе об этом позже.

- Это же... замечательно! - радостно воскликнула Чэрити.

Но Джеррика уловила флюиды. Энни по какой-то причине не хотела говорить об этом. Сейчас, во всяком случае. Поэтому быстро добавила:

- Но Чэрити права, мисс Уолш. Пансион и правда отлично выглядит.

- Глупышка, - усмехнулась Энни. - Пожалуйста, называй меня Энни. Ой... давайте, я принесу чай!

Тетушка Энни поднялась с дивана, довольно проворно для женщины ее возраста, и исчезла за темно-красной занавеской.

- Твоя тетя очень клевая, - сказала Джеррика, воспользовавшись возможностью.

- Есть такое. - Чэрити какое-то время молчала, уставившись перед собой. - Она - удивительный человек. Не понимаю, как я могла забыть.

- Когда ты не видишь кого-то так долго, они, будто, стираются из памяти.

- Знаю, - призналась Чэрити. - Но Энни другая. Как и многие люди из этих мест. Она...

- Исключительная, - подсказала Джеррика.

Чэрити просияла. - Именно! Это идеальное определение!

- Что за идеальное определение? - поинтересовалась Тетушка Энни, внося на подносе красивые серебряные кружки с дымящимся чаем.

- Да, ничего, Тетушка Энни, - сказала Чэрити. - Просто девичьи разговоры.

Энни улыбнулась.

- Правда? Что ж, можете не верить, но раньше я тоже была девочкой. И я знаю про девичьи разговоры. На самом деле, именно поэтому я сочла необходимым выделить Джеррике комнату рядом с твоей, Чэрити. Между ними есть смежная дверь, которую вы можете оставлять открытой, чтобы вести ваши девичьи разговоры.

Джеррика, со своей стороны, оценила новость. Хммм. Это более, чем хорошее известие...

- Спасибо Тетушка Энни, ты очень заботлива. - Затем голос у Чэрити стал каким-то мечтательным. - Все-таки здорово снова оказаться здесь.

- И здорово снова видеть тебя здесь. Я всегда думала, что ты не должна была уезжать, но потом...

- Тетушка Энни, не надо, - Чэрити прервала ее, снова подавшись вперед. - Это не твоя вина.

Энни флегматично опустилась на свое место. Последовала пауза.

- Не возражаете, если я закурю? - спросила Джеррика в попытке снять странное напряжение. Она уже заметила на деревянном столе перевернутый черепаший панцирь.

- О, пожалуйста, - сказала Энни. Джеррика с облегчением зажгла сигарету, сделала глубокую затяжку, а затем с некоторым удивлением проследила, как Энни достала длинную пенковую трубку и набила ее табаком. Эти стереотипы завораживали ее. Боже, - подумала Джеррика. Какое же это все-таки захолустье. Странно, что она еще не вытащила трубку из кукурузного початка!

Затем Джеррика улучила момент, чтобы внимательно рассмотреть лицо Энни. Да, оно было обветренное, но благородное, морщинистое, но привлекательное. Голубые глаза - ясные, как у подростка. И для женщины ее возраста у нее была потрясающая фигура. Надеюсь, мне тоже повезет...

Затем ее взгляд переместился на Чэрити. Другие волосы, другая форма лица, но все равно по-своему, по-деревенски привлекательная. Однако, тишина становилась все более гнетущей. Джеррика понимала, что ей надо нарушить ее.

- Ой, я вот о чем хотела спросить. Я прочитала об этом в редакционной сети. Расскажите мне про аббатство.

Лицо у Энни внезапно стало каким-то испуганным, с крошечной чашечки на конце трубки вился тонкий дымок.

- Аббатство? О, боже, - она, наконец, пришла в себя. - То место закрыто уже несколько десятилетий.

- Помню, ты упоминала какое-то аббатство, - сказала Чэрити, - в одном из писем.

Энни вздохнула.

- О, конечно. Правда, рассказывать особенно нечего. Это было после того... ну... после того, как власти штата забрали тебя. Его называли Роксетер. Оно находится в лесу, за полями Кролла. Ничего особенного. Какое-то время его обслуживали монахини, это был дом отдыха для католических священников.

- Вы хотели сказать, хоспис, - поправила ее Джеррика, вспомнив материалы из редакционной сети. - Для умирающих священников?

Это аббатство, очевидно, было больной темой для тетушки Чэрити. И Джеррика сразу обратила внимание на ее волнение. И, тем не менее, согласно ее исследованиям, аббатство Роксетер было открыто вновь в качестве дома престарелых для священников. Но что там был за сыр-бор?

- Там возникли некоторые проблемы, - наконец, призналась Энни. - Но все это в прошлом. Смена темы произошла так внезапно, что Джеррика поняла, что задала неправильный вопрос.

- Уверена, что вам, девочки, понравятся ваши комнаты, - сказала Энни. - Чэрити, конечно, займет свою прежнюю комнату. А ты, Джеррика - соседнюю. Это номер губернатора Томаса. Знаешь, в честь него еще назвали дорогу.

- Губернатор Томас? - задумчиво произнесла Джеррика.

- Он был губернатором сто лет назад. А еще ему, э-э, нравилось встречаться с другими парнями. - Тетушка Энни улыбнулась. - В то время этой особенностью - по-моему, вы называете таких людей геями - ни с кем не делились. У губернатора была жена, для отвода глаз. Но каждый четверг, вечером, он приводил домой своего молодого любовника... О, извиняюсь, я даже не придала этому значения. - Ясные голубые глаза Энни с тревогой сфокусировались на Джеррике. - Наверное, пребывание в комнате с такой историей будет для тебя оскорбительным.

Джеррика едва не рассмеялась.

- Вовсе нет, Энни, - сказала Джеррика, - Для меня будет честью остановиться в комнате губернатора Томаса.

- Хорошо, хорошо, - сказала Энни. - Отлично. Потому что это очень хорошая комната Прекрасный вид на лес. Гуп!

Джеррика и Чэрити едва не подпрыгнули от этого возгласа. Гуп? Джеррика задумалась. Что это?

Внезапно из-за занавески в гостиную вошел высокий человек в комбинезоне. Джеррика уставилась на него. Еще одно клише, еще один стереотип. Комбинезон, рабочие ботинки, во взъерошенных волосах до плеч даже застряли несколько соломинок. На самом деле, длина волос была единственной вещью, не соответствующей стереотипу. Но его физические данные... Боже! - подумала Джеррика. Огромный трапециевидный торс был весь покрыт твердыми мышцами.

- Это - Гуп Гудер, а это - Джеррика Перри, а там - моя чудесная племянница Чэрити, о которой я тебе уже много раз рассказывала, - бойко произнесла Энни, добавив словам легкий оттенок строгости. - Не лезь к ним. И не мешай.

- Да, мэм, - сказал Гуп.

- Джеррика, ты можешь отдать Гупу ключи, чтобы он достал ваши сумки из багажника.

- Конечно, - сказала Джеррика. Она передала мужчине ключи и улыбнулась. - Привет, Гуп. Гуп? Да вы шутите! Это имя такое? - Приятно познакомиться.

Шелушащееся лицо Гупа покраснело.

- Э-э... Привет - Мне тоже приятно познакомится, мисс Джеррика, и с вами, мисс Чэр...

- Гуп! - воскликнула Энни. - Просто достань сумки и отнеси в их комнаты!

Гуп пожал плечами и побрел через входную дверь на улицу, не переставая ухмыляться и шаркая огромными ботинками по деревянному полу.

- Знаю, что ты городская девушка, - сказала Энни, обращаясь к Джерике, - И возможно, тебе не нравится то, как я разговариваю с Гупом. Но ты должна понимать, что Гуп - лучший мастер на все руки в этих местах, однако он слегка тугой на голову, и может быть немного несдержанным при симпатичных женщинах.

- Понимаю, - сказала Джеррика. Еще одна местная черта, еще один стереотип. Тугой на голову? Что ж, с виду в штанах у него все в порядке, - дерзко подумала она, не в силах проигнорировать значительное утолщение у Гупа между ног... Она всегда обращала внимание на это место у мужчин. То, на что она не могла не посмотреть, пусть даже неосознанно. Промежность у Гупа выглядела так, будто он затолкал себе в трусы весь спортивный раздел "Вашингтон пост".

- Пойдемте наверх, девочки, - предложила Энни. Она обняла Чэрити за плечо и повела их за занавеску к винтовой лестнице. - Я покажу вам ваши комнаты.

Чэрити, в свою очередь, обняла Энни за стройную спину.

- Много сейчас у тебя жильцов? - спросила она.

- Нет, милая, сейчас никого, но у меня есть заказ на завтра. - В этот момент Энни остановилась и оглянулась через плечо на Джеррику.

- Кстати, это священник, - сказала Энни. - Остановится здесь где-то на неделю.

- Священник? - спросила Джеррика.

- Верно, дорогая. Католический священник... приезжает из самого Ричмонда.

Для чего, интересно? Джеррика нахмурилась. Священник? Приезжает сюда? Зачем?  Но Джеррике даже не пришлось спрашивать.

Продолжив подъем по лестнице, Энни закончила свое откровение.

- Он приезжает, чтобы вновь открыть Роксетерское аббатство.

2

Слышал ли Александер когда-нибудь об этом?

Вот, дерьмо, - подумал священник. Роксетерское аббатство?

- Верно, Том, мы посылаем тебя в Роксетер. Для оценки и анализа, так сказать.         Высокий мягкий стул монсеньора Хэлфорда заскрипел, когда тот откинулся назад и сложил руки на коленях. Хэлфорд был канцлером Ричмондского епархиального пасторского центра.

- На самом деле, мы уже договорились насчет вашего размещения. Вы будете жить в соседнем пансионе, поскольку само аббатство пока еще не пригодно для жилья. Для вас это будет интересный проект. И вы будете рады узнать, что епархия не считает это задание командировкой, поэтому у вас сохранится бенефициарный статус.

О, да это же просто здорово, мать вашу, - подумал Александер, оставив Ричмонд далеко позади. Как будто дополнительные сто баксов в месяц могли успокоить его. Александеру было плевать на деньги. В душе он давно уже перерос это. Бенефициарный статус, как бы не так, - подумал он. Епархия просто подмазывает меня, только и всего. Никогда не дадут мне собственный приход, и боятся сказать мне об этом в лицо. Поэтому посылают меня во всякие маленькие поездочки. По крайней мере, Хэлфорд позволил ему взять старый приходской "Мерседес", и это немного скрашивало изнурительное путешествие.

Причин была масса, и в этом не было ничего удивительного. Пути бюрократии, как и Господа, были неисповедимы. На протяжении всей своей жизни он видел ее многочисленные сети. На полях сражений в юго-восточной Азии, в кампусе колледжа, в барах, в стриптиз-клубах. А теперь еще, если не в большей степени, в самой Церкви. Александер был священником уже двенадцать лет. И Церковь была готова дать ему собственную паству не больше, чем в тот день, когда он выпустился из семинарии. Ты - баламут, Том, - сто раз говорил ему монсеньор Хэлфорд. Ты похож на форсированный двигатель, который вот-вот перегреется.

Ладно. Может, это и так. Ему было уже сорок пять, и "полтинник", казалось, неумолимо приближался. Но он с первого дня был маловероятным кандидатом в духовенство. В двадцать лет он служил рейнджером, в 5-ом отделе спецоперации. Сидел в кустах за ящиками с минами и читал между перестрелками труды Томаса Мертона и св. Игнатия. Он убил несколько десятков мужчин, а однажды даже какую-то женщину - по почти хрестоматийному стечению обстоятельств - беременную. Она находилась в десяти ярдах от полевого госпиталя с раненными, куда он бросил двухкилограммовый подрывной заряд. Что вызывало у Александера отвращение больше всего, это не сама война, а ее бессмысленность. К такому выводу он приходил всякий раз, когда ловил противника в прицел своей "М16". И во Вьетнаме, и везде. Это было единственное, что он уяснил во время своей двенадцатимесячной военной командировки. И, наверное, самое важное, что он уяснил за всю свою жизнь. Еда из сухпайков, болезни ног, воспаление промежности, дизентерия, подкожные клещи размером с лесной орех, укусы москитов, больше напоминающие собачьи. Ничто из этого не беспокоило его. Все это было бессмысленно. У людей не было никакой причины убивать друг друга.

После службы он год бедствовал, занимался вещами, которыми занимаются молодые люди его возраста, зачастую с участием женщин. Но гражданская жизнь лишь усилила обретенные им в армии убеждения. Слишком много людей думали только о себе, каждый заботился лишь о собственной персоне. Александер не хотел быть таким, и он знал, что выход есть:

Бог.

Закон о правах военнослужащих помог ему закончить Католический университет со средней оценкой в 3,9 балла, и получить двойное высшее, философское и психологическое. Затем еще два года он перебивался случайными заработками и занимался волонтерской работой, по большей части, в хосписах для больных СПИДом. Ты понимаешь, что ухаживаешь за людьми, когда убираешь за ними дерьмо за бесплатно. Но...

Возьмет ли Церковь бывшего солдата и убийцу?

Прием в семинарию дался нелегко. Оказалось, это было то еще испытание на прочность. Сам Хэлфорд проводил предварительное собеседование при поступлении в Семинарию Царя Христоса.

- Почему ты хочешь быть священником, Том?

- Так я смогу рассказывать людям, насколько сильно я люблю Иисуса. Так я смогу приблизить их к Нему, - последовал простой, но искренний ответ Александера.

- Этого недостаточно, - сказал Хэлфорд. - Дежурный ответ.

- Я хочу делать что-то для мира, а не для себя.

- Этого все равно недостаточно.

Но затем Александер шлепнул священнику на стол несколько диссертаций. Работы, написанные им самим. Современные применения трудов Игнатия, Фомы Аквинского, Кьеркегора, христианской философии, имевшей хождение в 90-ые годы. Александер закончил семинарию первым из своего класса, в возрасте тридцати двух лет.

Но вскоре он осознал, что ему никогда не дадут собственную паству. "Ты слишком ценный психолог, Том" - несколько лет было любимым оправданием Хэлфорда. Ценный? Иногда какой-нибудь священник отказывался от своих обязанностей, и работа Александера заключалась в том, чтобы вернуть его обратно. Обычно у него получалось, но он всегда задавался вопросом, правильно ли он поступает. Зачем заставлять человека делать то, что он больше не хочет делать? Все остальное время он сидел в маленьком кабинете за главным пасторским домом Ричмонда, пытаясь починить разбитые души людей. Священники никогда не приходили к нему по своей воле. Психотерапия была предписана им либо епархией, либо судом. У него бывало много алкоголиков и много предполагаемых педофилов. Антабус (лекарственный препарат, применяемый при лечении алкоголизма - прим. пер.) для первых, поведенческая терапия для вторых. "Ты же священник, засранец ты этакий!" - кричал он на них. "Священники не лапают детей! И я не желаю слушать всякое либеральное дерьмо про тяжелое детство и гормональные нарушения. Ты - священник и ты несешь ответственность! Люди доверяют тебе из-за этого жалкого воротничка у тебя на шее, и ты имеешь перед ними обязательства. Если еще попытаешься мутить с детишками, отправишься в гребаную тюрьму, и там узнаешь, что такое настоящее сексуальное насилие. Этого ты хочешь, крутыш? Хочешь стать тюремным "петушком"? Ты хоть понятие имеешь, что заключенные делают с педофилами на "киче"? Они превратят тебя в мальчика для траха. Они в два счета превратят тебя в "опущенного", и каждую ночь будут менять тебя направо и налево за сигареты. Но это будет наименьшим из твоих забот, потому что если повторишь, я тебе так надеру задницу, что тебя родная мать не узнает."

Он назначал им "Депо-Проверу" (гормональный препарат - прим. пер.) и оставлял их наедине с размышлениями. Разумеется, на Александера из-за его методов поступало много жалоб. Но епархия никогда не наступала ему на хвост, поскольку процент успеха был очень высок. Любой священник, сбившийся с пути истинного, был позором, а Церкви позор был ни к чему. Есть проблема. Исправь ее.. И их не волновало, как.

А что насчет собственных проблем Александера? Дав в возрасте двадцати восьми лет обет безбрачия, он ни разу не подумал нарушить его. Черт, он даже не мастурбировал. Он курил и выпивал, но в меру. И да, имел склонность к сквернословию - черта, не приличествующая духовному лицу. Однажды на торжестве в честь священнического рукоположения он назвал монсеньора Типтона засранцем, поспорив с ним насчет того, можно ли девочкам разрешать прислуживать у алтаря. Хэлфорд чуть свой подрясник тогда не обгадил.

- Черт возьми, Том! Этот человек когда-нибудь станет кардиналом, а ты только что назвал его засранцем!

Александер пожал плечами.

- Но он - засранец.

- Не в этом суть! Он мог потребовать объявить тебе выговор! Тебе нужна такая запись в твоем деле? Господи, он мог направить тебя с миссионерской целью в Африку.

- Пусть отправляет, - сказал Александер. - Я надеру ему задницу.

- Он заслуживает уважения!

- Он заслуживает пинка под зад.

- Ты невыносим, Том! - продолжил свою тираду Хэлфорд. - Ты такой бестактный, такой... вульгарный. Ругаешься похлеще грузчика. Абсолютно неприемлемо для священника использовать такой язык.

- А какой язык вы предпочитаете? Французский? Немецкий? Как насчет народной латыни или санскрита? В любом случае, Типтон - допотопный засранец со средневековыми идеями, которые противоречат нуждам верующих. Такие как он держат Церковь в постоянном состоянии регрессии, я ему так и сказал. Я называю их теми, кем их вижу. Типтон - болван. И говнюк. Слюнтяй, бюрократ и членосос, который в бизнесе только ради самовосхваления. И если Папа когда-нибудь сделает его кардиналом, я подойду и наблюю ему на рясу.

- Господь всемогущий, Том, - простонал Хэлфорд.

Таково было церковное положение Александера. Если он не мог быть настоящим священником, он не хотел быть вообще никаким. И если епархия желала замести его под бенефициарный коврик за его грязный язык, то так тому и быть. По крайней мере, они не смогут его уволить. Быть тебе священником во веки веков, - обещали ему на его собственном посвящении. Они никуда от меня не денутся, и мне это нравится. К тому же, я, наверное, лучший епархиальный психолог в стране, и они знают это.

На самом деле, это было забавно. Любой священник хочет собственную паству, и Александер знал, что никогда - даже через миллион лет - не получит ее. И почему?

Он громко рассмеялся из-за руля. Потому что я сквернословлю!

Так что пусть карты лягут, как лягут. Это же судьба, не так ли? Кальвинское предопределение, в которое Александер никогда не верил.

Если Бог не хочет, чтобы я имел собственную паству, то у него есть на то хорошая причина. И я не буду с ним спорить.

И в то же время...

Всегда есть Роксетерское аббатство. Он пробудет там как минимум месяц, оценит стоимость повторного открытия, рассчитает расходы на техобслуживание, и проконтролирует подготовительные ремонтные работы. Что ж, будет неплохо уехать на какое-то время из Ричмонда. Город был красив осенью, зимой и весной, но летом, наоборот, становился скучным, жарким и неприятным.

Да, будет здорово выбраться на природу.

Находясь глубоко в холмах Вирджинии, Александер повернул на следующем повороте к съезду с 23-его шоссе.

Он будет на месте меньше, чем через час.

 

3

Девка кричала, пока Толстолоб поедал ее клитор и прилегающие к нему складки кожи. Крови было очень много - после траха, который он ей устроил. А Толстолобу нравился вкус крови, да, особенно, когда он смешан со вкусом девичьего мяса. Едва он вставил в нее свое елду, как сразу все там у нее разворотил. Но Толстолоб уже привык к этому. Он все еще не нашел бабу с достаточно большой для его причиндала "дыркой".

Жаль.

Девка-то была хорошенькая. Очень хорошенькая крошка, которую он нашел возле большого ручья, бегущего из Нижнего Леса. Она еще так красиво наклонилась, срывая цветки камыша со стеблей, наверное, чтобы делать камышовые лепешки, как однажды показывал ему Дедуля. Очень вкусные.

Волос у нее на щелке - как любил говорить Дедуля - почти не было. И от нее шел приятный запах. Мускусный и резкий, но не противный, как от большинства девок, попадавшихся Толстолобу в последнее время. Подмышками у нее тоже были маленькие пучки волос, которые Толстолоб откусил и проглотил, как только кончил в ее окровавленную дыру. А еще у нее были красивые маленькие ножки, поэтому Толстолоб стряхнул с них грязь и объел кожу с пальцев, типа, вместо деликатеса.

Затем он развалил девке бревном башку и слопал ее мозги. Эти были солоноватые, не пресные, как у последней "мокрощелки". Более мясистые. И более вкусные...

Боже, разве не здорово есть сырые мозги из только что расколотого черепа!

Конечно же, прежде чем сожрать ее мозги, он еще как следует обсосал ей задницу. Толстолоб любил вкус задницы. Это было необыкновенно, как говорил Дедуля. Ему нравилось высасывать горячую какашку из узенькой дырочки у девок. И это всегда было легче, когда они уже были мертвы. А еще Толстолоб мог сказать, что эта маленькая блондиночка ела вчера. Свежую кукурузу, ветчину и вареную капусту. Также там присутствовала парочка речных мидий - он был уверен в этом - потому что мидии всегда были жесткими и застревали между зубов. Для Толстолоба лучшая еда была та, что добывалась из девкиной задницы. Это как пить дать! Попробуйте как-нибудь!

Затем он сел на пень, посмотрел на ярко-синее небо, на птиц, резвящихся в ветвях деревьев, на всю остальную красоту. Но от одного воспоминания о том, как он драл эту блондинку, елда у Толстолоба стала твердой, как вишневый посох Дедули. Поэтому Толстолоб извлек ее из комбинезона и прямо на месте передернул затвор. Кайф был такой, что у него подогнулись колени! Выпустив сперму себе на ладонь, Толстолоб сразу же ее слизнул и проглотил. Потому что не любил, чтобы что-то пропадало, даже собственная "молофья".

К тому же, вкус у нее был что надо.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

1

- Боже мой! - воскликнула Джеррика, посмотрев через деревянную веранду. - Посмотри на все эти цветы!

- Знаю, - сказала Чэрити. За те пару часов нахождения здесь она вспоминала все больше и больше. У Тетушки Энни был настоящий талант к садоводству. Весь задний двор, до окраины леса, был устлан цветочным ковром. По флангам - мальва и фацелия. Ряды ужовника и круглолистых фиалок. Клумбы с краснодневом, цикорием и ярко-фиолетовыми колокольчиками. Настоящее буйство цветов и ароматов.

Джеррика, в одном лифчике и трусиках, казалось, застыла в благоговении. Скорее обращаясь к себе, чем к Чэрити, она пробормотала:

- Я, наверное, никогда в жизни не видела такой красоты...

Чэрити, с отрешенным видом, согласилась. Что смущало ее, так это одежда Джеррики, точнее ее отсутствие. Всего несколько минут назад она бесцеремонно провальсировала через смежную дверь в спальню Чэрити.

- Я такая рассеянная! - заявила она - Только собиралась принять душ, как вспомнила, что забыла дезодорант! Одолжишь мне?

- Ну, конечно, - ответила Чэрити и, быстро порывшись в своем чемодане, извлекла банку спрея "Драй Кэа". Внезапное зрелище потрясло ее. Нагота Джеррики была едва прикрыта. Белые кружевные трусики и лифчик просвечивали насквозь. Чэрити пыталась вести себя естественно, но это было сложно. Джеррика беспечно стояла в своем нижнем белье, длинные стройные ноги переходили в тело с хорошо выраженными, женственными округлостями. И она была очень загорелой, каждый дюйм ее голой кожи был блестящим, темно-коричневым, и резко контрастировал с молочно-белыми шарами грудей. Сквозь кружева проглядывали темно-розовые соски и пышный пучок русых лобковых волос. А белокурые волосы на голове лишь усиливали контраст. Блестящие, как шелк, цвета выбеленной соломы, они спадали ей на плечи. А она красивая, - подумала Чэрити. Конечно же, она оценивала Джеррику Перри, исходя не из критериев эротики. Это была скорее смесь различных эмоций: зависти и объективной оценки. Может, немного ревности. Боже, хотела бы я выглядеть также, - призналась себе Чэрити.

- Ух, ты... У тебя такой красивый загар, - смогла лишь произнести она.

- Спасибо, - ответила Чэрити. - Это не от солнца, поверь мне. Я круглый год хожу в солярий в Боуи, три раза в неделю. Но... боже, Чэрити. - Джеррика, с присущей ей беззаботностью, коснулась плеча Чэрити, слегка сдвинув в сторону бретельку лифчика, проглядывавшего под летним платьем. - Ты будто годами не была на солнце.

- Я... ну, да, действительно.

- Именно этим мы можем заняться, пока мы здесь, - возбужденно воскликнула Джеррика, ее глаза сияли. - Завтра мы выйдем на задний двор, и будем принимать солнечные ванны.

Эта идея показалась Чэрити странной, и она все еще находилась в замешательстве от близости почти обнаженного тела Джеррики.

- Э, ну, ладно. Было бы неплохо. - Чэрити робко протянула Джеррике дезодорант.

- Ух, ты! Смотри-ка! - снова воскликнула Джеррика, заметив открытую застекленную дверь, ведущую на веранду. Выйдя, она в изумлении остановилась перед тяжелыми деревянными перилами.

Чэрити проследовала за ней.

- Тетушка Энни любит цветы. Поэтому на заднем дворе их столько. Забавно, как же хорошо я это помню.

Джеррика наклонилась и, прижавшись к перилам медной грудью, посмотрела вниз.

- Все цветы, которые я видела в городе, ненастоящие. - Она наклонилась еще сильнее. Чэрити не могла оторвать глаз от ее идеальной формы задницы. Еще больше зависти и ревности. Вид ее спутницы лишь усилил ощущение неловкости и оторванности от мира. Может, будь у меня  такое же тело, - предположила она, - мужчины перезванивали бы мне...

- Тетушка всегда любила цветы, - сказала она, отогнав от себя тайные мысли. Внезапно и неожиданно она почувствовала, что на теле у нее выступил пот.

- Когда я была маленькой, еще до того, как меня забрали власти штата, летом я ежедневно, часами бродила по саду.

- Это не удивитель... - начала было Джеррика, но запнулась. Она указала вниз. - Эй, это Гуп?

Сперва Чэрити его не заметила. Но затем увидела возле сарая с компостом его огромную фигуру в комбинезоне. Гуп Гудер, работник ее тети. Он стоял и смотрел на веранду.

- Да, это он. И, похоже, у тебя появился тайный поклонник.

Поняв, что его заметили, Гуп резко отвернулся и продолжил сматывать поливные шланги.

- А он... - Джеррика сделала паузу. - Милый.

Гуп Гудер! Чэрити поверить не могла. Он же неотесанный мужлан! И снова она не смогла удержаться от косого взгляда на стройные ноги и спину Джеррики.

- Привет, Гуп, - крикнула Джеррика и помахала. Качнув едва прикрытыми грудями, от чего Чэрити испытала очередной укол зависти, она послала вниз сияющую улыбку.

- Э-э-э, привет, мисс... э... Джеррика, - пробормотал Гуп и вернулся к своей работе.

- Прикольный парень, - сказала Джеррика Чэрити. - Ходячий стереотип.

Посмотрим, что ты скажешь через неделю, -  подумала Чэрити.

- Что ж, спасибо, что одолжила мне дезодорант. Скоро верну.

- Позже поговорим, - предложила Чэрити.

Чэрити в последний раз бросила взгляд на Джеррику, когда та вышла из спальни и закрыла за собой смежную дверь.

Не колеблясь, Чэрити бросилась к зеркалу и сбросила  себя одежду. В отражении предстало тело, которое она ненавидела. Груди уже начали отвисать, пупок впал, соски стали овальными и совсем не походили на дерзко торчащие и идеально круглые соски ее спутницы. Я толстая, - осудила она себя, хотя это было не так. Ее тело обладало определенным подкожным изобилием, но это был вовсе не жир, а правильно оформившиеся женственные округлости. Но безупречность Джеррики Перри вызывала у нее смущение. Картина не шла у нее из головы: Плоский живот, стройные, мускулистые ноги, крепкий, полный зад. Нужно было уделять себе больше внимания, - поняла Чэрити.

Вся ее кожа была молочно-белого цвета. Лобок густо зарос. У нее даже близко не было ни того мышечного тонуса, как у подруги, ни лучащейся энергии. А волосы, которые она тоже страстно ненавидела, окаймляли ее голову непослушными, шоколадного цвета кудрями. Иметь природные кудри, согласно таким журналам как "Космополитен", "Вог" и "Элли", было сродни проклятью...

Неудивительно, что мужчины не хотят встречаться со мной чаще одного раза. Чэрити была красивой женщиной, но из-за постоянного промывания мозгов косметологической индустрией не осознавала этого.

Ее рука робко скользнула к нежной бороздке между ног. Мелькнула тусклая искра, и на одну единственную секунду ее груди набухли, и в них появилось покалывание. А потом все рухнуло.

Как и всегда.

Она быстро приняла прохладный душ, оделась еще быстрее. Да, вернуться сюда было замечательно, но что она увидела?

Еще больше неудач. Еще больше разочарований и несбывшихся ожиданий.

Снова оказавшись на веранде, она попыталась прекратить самобичевание. Посмотрела на пестрые цветочные клумбы, вдохнула смесь ароматов. Ей было просто необходимо вернуться домой, но теперь это казалось не таким уж и важным. Она всегда будет чувствовать себя второсортной, неполноценной.

            Гадким утенком...

Какой-то звук донесся до ее ушей. Она всмотрелась пристальнее. Что это? - задумалась она. Она была уверена, что что-то слышала.

А потом...

Она увидела Тетушку Энни.

Ее тетя шла по узкому проходу между клумбами, в руках у нее была охапка цветов.

Куда она идет? - задалась вопросом Чэрити.

Ответа, конечно же, у нее не было. В конечном итоге ее тетя исчезла за зеленым занавесом лесной границы.

 

2

Боже! - подумал Гуп Гудер. Он сматывал шланг, натирая грязью руки. Солнце напекало спину. Его нехитрые мысли были легкими и воздушными, благодаря увиденным чудесам. Он только что узрел городскую блондинку в одном нижнем белье.

Закончив сматывать шланг, Гуп поспешил в дом. По какой-то неведомой причине он нес с собой ведро. По крайней мере, он знал, что является работником и догадывался, что видеть его с ведром наблюдателю покажется логичным. Хотя мисс Энни уже нарвала цветов и ушла на прогулку в лес. Она делала так почти каждый день.

А когда мисс Энни нет дома, Гуп не боялся быть пойманным, верно?

Он обнаружил ее несколько лет назад - плохо закрепленную панель на задней стенке своего шкафа. Закрыв дверь спальни, он сел на ведро. Он не мог удержаться - ему нужно было потереть свою промежность. И когда он сделал это, то почувствовал, что по стволу его причиндала поднимается преэкуляторная жидкость. Потому что едва он увидел мисс Джеррику, такую мягкую и загорелую в красивом нижнем белье, у него сразу же встал. Убрав панель из гипсокартона, он вошел в черный продолговатый проход. Крошечный фонарик показывал ему путь через лабиринт, и вскоре он оказался на нужном месте. Понимаете, Гуп давно насверлил крошечные отверстия в стенах почти каждой комнаты. В первом отверстии, к которому он подошел, он увидел лишь мисс Чэрити, любимую племянницу Энни. Та сидела с унылым видом в одежде, отличавшейся от той, в которой она приехала. Мисс Чэрити, конечно же, была женщина привлекательная, но когда Гуп приблизил глаз к следующему отверстию,  то смог лишь мысленно воскликнуть:

Боже!

Там была та городская блондинка, мисс Джеррика, только что вышедшая из душа. Большие сиськи, загорелые ноги и густой куст светлых волос. Она начала вытираться полотенцем, причем, как-то медленно, будто наслаждалась прикосновением ткани к ее телу.

            О, боже...

Гуп, конечно же, ожидал, что она оденется, и на этом все закончится. Но вместо этого она сделала вот что:

Она легла на кровать.

            Что за...

На ее лице было такое выражение. Несмотря на красоту ее лица, его выражение вызвало у Гупа легкую грусть, поскольку было каким-то несчастным, и даже отчаявшимся. Но учитывая все обстоятельства, Гуп не стал уделять этому много внимания, когда увидел, что она принялась делать потом.

Растянувшись на кровати, она... раздвинула ноги.

А ноги были, несомненно, красивые. Длинные, стройные и загорелые. Как у тех калифорнийских девчонок, которых Гуп видел в женских журналах. А ее куст...

При виде этого куста у Гупа моментально встал. Куст был какой-то русый, Гуп никогда не видел у девок такие, только черные. Но в этот момент мисс Джеррика провела по нему рукой, ее ноги напряглись, а задница приподнялась вверх. И...

            Боже правый!

Другая ее рука скользнула вверх по плоскому животу и крепко сжала одну из грудей.

Мисс Джеррика была такая красивая, что Гуп не мог оторвать от нее глаз. Она ему очень сильно нравилась, как и он ей, наверное. Иначе, зачем бы она тогда поздоровалась с ним, когда стояла на балконе у мисс Чэрити.

            Да, может, я ей тоже нравлюсь...

Гуп расстегнул ширинку, и уже через мгновенье сжимал в руке свой причиндал. Тот застрял в штанах, и ему пришлось быстро высвобождать его. Было гораздо приятнее обслуживать себя, наблюдая за голой красоткой, лежащей на кровати. Но потом она начала делать кое-что еще - трогать себя и погружать пальцы себе в щель, вертя при этом своей красивой задницей. Гупу нравились ее белые сиськи, и тот белый участок кожи над кустом. Остальное тело было коричневым, как тост, который Тетушка Энни жарила для него на своей плите...

            О, боже, о, боже...

Яйца у Гупа поджались, и он выпустил струю спермы прямо на стену. Та поползла вниз, как длинный белый червь. Но такое, конечно же, было уже не впервой. Гуп много раз дрочил, подглядывая за гостями женского пола. Только...

Сейчас было другое.

Ему не просто нравилось смотреть на эту городскую блондинку. Он понял это по тому, как она смотрела на него и по тому, как она с ним поздоровалась.

Господь всемогущий, - подумал он, засовывая поникший пенис обратно в штаны. Кажется, я люблю ее...

3

- Держи ее, Дикки, давай же, - воскликнул Коннер. - Черт! Держи еще крепче!

Они только что вернулись из "самогонного" рейса в Биг-Стоун-Гэп, который находится сразу за границей штата, где скинули пару сотен галлонов для Клайда Нэйла, когда увидели возле одного бродильного бака эту вырожденку, валяющуюся в отключке.

- Забирайте эту алкашку, если хотите, - сказал белый кентукский мужик, заправлявший "точкой". - Эта сраная пьянчуга шатается здесь каждый день и отсасывает моим парням за бухло. Нас всех от нее уже блевать тянет. Поэтому забирайте ее, если хотите. Можете трахнуть ее, убить, закопать, что угодно. Видеть ее уже не можем.

Боллзу предложение понравилось, поэтому они с Дикки закинули эту пьяную в говно тощую засранку в багажник "Эль Камино", накрыли брезентом и уехали. Несколько часов спустя они снова пересекли границу штата, а телка так и не очнулась, настолько она была бухая! Дикки припарковал машину, свернув с шоссе на одну из боковых дорог, и они вытащили бабу из багажника. Боллз не стал тратить время на ее раздевание, тем более она была та еще страхолюдина. Из-за чрезмерного потребления кукурузной самогонки она буквально превратилась в скелет, волосы у нее были спутанными и грязными, сиськи - маленькими и сморщенными. На тощем животе виднелись длинные растяжки, что означало, что у нее были дети. И наверняка, слабоумные, потому что их мать, пока была беременной, наверняка, бухала как не в себя. Хотя кто ее знает? Ногти на ногах у нее были длинными и грязными, зубы - гнилыми и почти черными, с застрявшей между ними какой-то дрянью. Да, девка была не подарок. Тем не менее, Боллз спустил штаны, смачно плюнул в ее грязную дырку, и принялся за работу.

- Боже, какая же эта сучка тощая, Дики, - заметил Тритт Боллз, трахая этот бесчувственных кусок мяса. - Ее гребаные кости колют мне живот!

Дикки держал свой член в руках и подрачивал, хотя и без особого удовольствия. У него никак не вставал.

- Едрен батон, Боллз, давай уже валить отсюда. Эта алкашка не стоит "палки".

Боллз, продолжая наяривать, неодобрительно посмотрел на него.

- Позволь сказать тебе кое-что, Дикки Черт, - ругнулся он. - Любая дырка стоит "палки", потому что дырки  для этого и предназначены... Едрен батон! Она еще и вонючая! Жесть!

Задница Тритта ходила вверх-вниз со скоростью миля в минуту. Дикки покачал головой и спрятал член в штаны. Было мало удовольствия в том, чтобы жарить какую-то сучку, находящуюся в отрубе и пахнущую как свиная задница. Но он знал, что Боллз - другой человек. Едрен батон, иногда, когда поблизости не было девок, он трахал парней, а пару раз даже овец. "Черт, Дикки", - оправдываясь, сказал тогда он. "Разве есть какая-то разница?"

Но тут алкашка очухалась и, осознав, что с ней делают, начала орать.

- Держи ее, Дикки! Держи ее, - закричал Боллз. - Она дерется, как бешенная!

Дикки предпринял слабую попытку прижать девкины руки к земле, но проку от этого было мало.

- Грязные голодранцы! - вопила она, а потом... знаете, что она потом сделала? Смачно плюнула Тритту Боллзу прямо в лицо.

Все, кто знает Тритта Боллза Коннера, скажут вам вот что: Никогда нельзя называть его "голодранцем", и никогда нельзя плевать ему в лицо.

- Дикки! - закричал. - Тащи из машины молоток.

Ох, едрен батон, - сокрушенно подумал Дикки. Боллз снова вышел из себя. Эта алкашка серьезно его разозлила. Наверное, он решил провозиться здесь с ней всю ночь... Дикки достал молоток и дал его Боллзу. Тот тут же врезал им девке по выпирающим ключицам - ШМЯК, ШМЯК! Затем по бедрам - ШМЯК, ШМЯК!, так чтобы она не могла шевелиться, не причиняя себе жуткую боль. Не, теперь она вообще не могла двигаться - своим молотком Боллз моментально выбил из нее все сопротивление. Однако девка продолжала орать во все горло, поэтому Боллз засунул рукоятку молотка ей в рот и широко раздвинул ей челюсти, положив конец всем воплям. Затем наклонился, отхаркнул большой сгусток мокроты и сплюнул ей прямо в разинутую пасть. Едрен батон, Боллз собрался наполнить ей "варежку" своими слюнями и флегмой, и смотреть на это было довольно противно. Затем он вытащил изо рта у нее молоток и сжал рукой нижнюю челюсть, чтобы она не смогла ничего выплюнуть.

- Глотай, сука, - скомандовал Боллз, усиливая давление на челюсть. - Глотай харчки, пока не сломал тебе шею. Вы должны зарубить себе на носу, никогда - повторяю, НИКОГДА - не плюйте Тритту Боллзу в лицо.

Наконец, бедная девка подчинилась и проглотила этот огромный ком соплей. Затем она снова завопила от боли, когда Боллз перевернул ее на живот, чтобы жестко отодрать в задницу.

- Черт, Дикки, - заметил он. - А у нее в жопе вообще нет дерьма! Хотя, думаю, это логично, потому что она, наверное, не ела несколько месяцев. Живет на одном кукурузном самогоне и "молофье", которую высасывает за бухло у всех кентукских голодранцев. Хех!

Боллз обрабатывал ее задницу минут двадцать. Потом закряхтел и кончил ей прямо в прямую кишку.

- Черт, Дикки, "кончун" был что надо. Уверен, что не хочешь попробовать?

- Не, Боллз, я пропущу.

Боллз отстранился и вытер член об растрепанные девкины волосы. К тому моменту, в ней уже совсем не осталось огонька. Она просто лежала на животе, стонала и кряхтела, с вымазанными в крови ягодицами. Крови было много, и она блестела, как 10-слойное лакокрасочное покрытие. Да уж, старина Боллз разворотил ей всю задницу. На самом деле, когда Дикки присмотрелся, он готов был поклясться, что из рваной дыры торчит кусок кишки, будто между ягодиц ей кто-то засунул комок свиного фарша.

- Давай, - сказал Боллз. - Валим отсюда.

- Но, Боллз! - воскликнул Дикки. - Мы разве не прикончим ее? То есть, мы же должны ее грохнуть, верно? Ее могут найти копы, и она даст им наше описание.

Боллз засунул свой причиндал в трусы и понюхал пальцы.

- Едрен батон, Дикки. Нет здесь никаких копов. И никто не найдет эту алкашку в такой глухомани.

- Но... но... - Непонимающе забормотал Дикки. - Мы разве не прикончим ее?

- Нет, Дикки. После такого массажа молотком она уже никуда не денется. Лучше просто оставим ее здесь, сечешь? - Боллз смахнул с глаз длинные волосы, поправил свою бейсболку "Джон Дир" и расхохотался во все горло. - Будет, что пожрать опоссумам. А они слопают ее за милую душу, так что пусть жрут ее живой.

 

 

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

1

- Какую же вкуснятину твоя тетя для нас приготовила, - сказала Джеррика, позвякивая ключами от машины. - Боже, не ела домашней стряпни уже... не могу даже вспомнить, сколько. С тех пор, как стала работать в "Вашингтон пост", живу на одном кофе с бутербродами из забегаловки на углу 15-ой улицы.

Тетя Чэрити приготовила ужин, и - Джеррика говорила правду - он оказался очень вкусным. Жареный стейк, местные бобы, домашние булочки. Однако сама Чэрити ела мало - не было аппетита. Почему-то близость стройного, пышущего здоровьем тела Джеррики вызывала у Чэрити смущение. Бутерброды? Хотела бы я есть бутерброды и иметь такую фигуру, как у тебя. Даже скудный наряд Джеррики - обрезанные джинсовые шорты и "салатовый" топик - заставлял Чэрити чувствовать себя лишенной вкуса старой девой в своей простой блузке и мешковатой синей юбке. Она испытывала противоречивые эмоции. Она очень симпатизировала Джеррике, и при этом тайно ей завидовала.

После ужина они решили немного покататься. Джеррика хотела посмотреть город, чтобы набросать основные заметки для статьи.

- Ты уверена, что не прочь показать мне окрестности? - спросила Джеррика. - Я в том смысле, что если ты слишком устала, ничего страшного. Можем поехать завтра.

- Я в порядке, - сказала Чэрити, открывая пассажирскую дверь. - Забавно. Мы были в пути с шести утра, а совсем не устала.

- Я тоже. И я очень рада, что оказалась здесь. - Но едва Джеррика решила завести машину, как за спиной у них раздался голос.

- Ой, девочки!

Обе оглянулись. На крыльце стояла Тетушка Энни.

- Уже темнеет, так что осторожней на дороге. И остерегайтесь "легеров".

- Не беспокойся, Тетушка Энни, - крикнула в ответ Чэрити, подавив улыбку. - Мы будем очень осторожными.

Джеррика развернула маленькую красную машинку на подъездной дорожке. Она изобразила недоумение, откинув назад пряди светлых волос.

- Что за "легеры"? - спросила она.

- Бутлегеры, - Чэрити добавила нужный слог.

Джеррика изумленно разинула рот.

- Ты, должно быть, шутишь! Хочешь сказать, типа, самогон, поддельный виски и все такое?

- Ну, да, - ответила Чэрити. - Здесь это еще называют "кукурозовка". Ты же видела по дороге сюда все эти поля кукурузы... Ее не продают в "Грин Джайант", можешь мне поверить. В этих местах самогоноварение - серьезный бизнес, единственный стабильный заработок для большей части здешнего населения. Имей в виду, что в округе Рассел уровень безработицы составляет свыше пятидесяти процентов. Почти все живут бедно, поэтому существует стабильный рынок для 85-градусного самогона стоимостью всего десять долларов за галлон. Но еще больше денег "легеры" зарабатывают, продавая товар в другом штате. В Кентукки множество "сухих" округов.

- Что значит, "сухих"?

Чэрити пожала плечами.

- Алкогольные напитки являются незаконными, поэтому присутствует высокий спрос.

- Ничего себе, - сказала Джеррика, выезжая на шоссе. За ними вилась гравийная пыль. - Понятия не имела, что подобное по-прежнему существует. Думала, это просто южный стереотип.

- В этих местах, - пояснила Чэрити, стереотипы являются образом жизни. "Легерам" приходится пользоваться боковыми дорогами, чтобы держаться подальше от копов. Вот, что имела в виду моя тетя. Они носятся, как сумасшедшие. На самом деле, среди них множество сумасшедших. Я считаю, что все хорошо в умеренных количествах, но эти люди пьют "кукурузовку" постоянно. И через некоторое время сходят с ума.

Джеррика какое-то время молчала, будто что-то обдумывая.

- Это самогонная тема - отличный материал для моей статьи, но... думаешь, я смогу сделать несколько снимков дистилляторов или каких-нибудь "легеров"?

Хмурый взгляд Чэрити выдал ее неодобрение.

- Джеррика, здесь об этом лучше даже не упоминать. Не спрашивай никого ни про дистилляторы, ни про кукурузный самогон. И даже не думай о том, чтобы рыскать по лесу в поисках дистиллятора. Здесь за это могут убить.

- Намек поняла, - ответила Джеррика, взгляд у нее был немного испуганный.

Они проехали еще какое-то расстояние, и на горизонте появились первые намеки на сумерки. И да, раннее наблюдение Чэрити оправдалось. Она встала в пять, чтобы в шесть выехать из Вашингтона. Провела в крошечной машине с Джеррикой свыше девяти часов, но не чувствовала себя уставшей ни капельки. Можно даже сказать, что она чувствовала себя обновленной, словно получила инъекцию свежего импульса. Она предположила, что тому есть целый ряд причин. Свежий деревенский воздух вместо смога. Огромные просторы с полями и лесами, свободные от небоскребов. Плюс постоянно оживающие воспоминания о детстве.

- Ладно, это - твой дом, Чэрити, - заметила Джеррика. Ее светлые волосы бешено развевались в постоянном потоке воздуха над открытым верхом кабриолета. - В какой стороне находится город?

- Люнтвилль не совсем город. Не такой, каким ты его себе представляешь. Просто старые, маленькие домики, стоящие вдоль шоссе и боковых дорог. Хотя там есть главная улица - Мэйн-стрит, если можешь в это поверить. Просто продолжай ехать, а когда увидишь белую церковь, поверни налево.

Чэрити отправила свои мысли в свободное плаванье, стараясь не думать об оставшемся позади мире. Ветхие пугала, казалось, таращились на нее с бесконечных кукурузных полей. Поля дикого лаконоса переливались в оранжевом свете заката, а раскинувшиеся за ними холмы были усеяны силуэтами белых кизилов, грабов и физалисов. Ветер ласкал ей лицо, словно чьи-то гладкие, прохладные руки.

Несмотря на трагедию этих мест, несмотря на социальную серьезность, с которой реальность ударила по Аппалачам, Чэрити чувствовала, как ее собственные проблемы рассыпаются в пыль. Ее административная работа, где она была счастлива повышению зарплаты до 15000 в год, душный город со всей его безличностью, и - прежде всего - ее абсолютный провал с мужчинами... Обычно ее мысли были заняты этим, но не здесь и не сейчас. Я дома, - тупо подумала она, поскольку это действительно было похоже на отупение. Приехать сюда из города было все равно, что переместиться из одного мира в другой.

- Здесь? - спросила Джеррика.

Чэрити присмотрелась. На фоне оранжевого сумеречного неба появился белый фасад Церкви святого Стефана.

- Да, - сказала она. - Поворачивай налево, на Олд-Чэпел-роуд. Если свернуть направо, окажешься в лесной глуши.

Изящная, загорелая рука Джессики ловким движением переключила передачу. Машина слегка дернулась, двигатель стал набирать обороты. Они плавно обогнули церковь, и Чэрити вдруг почувствовала укол разочарования. Церковь святого Стефана, некогда величественная и белоснежная, теперь больше напоминала руины. Время и запустение оставили на ней свой след, краска вспучилась пузырями. Красивые, блестящие витражи были либо заколочены, либо выбиты, и на их месте виднелись лишь потемневшие свинцовые решетки. Одна из створок входных дверей висела на одной петле.

Все тлен, - подумала Чэрити. Это было печальное осознание. В ее детстве церковь всегда являлась местной гордостью. Но теперь она была лишь символом для всего остального вокруг. Обветшалая, обескровленная длительной рецессией и апатией.

Джеррика не обратила на церковь никакого внимания.

- Вспомнила. Твоя тетя говорила что-то про священника, который должен приехать в пансион. Чтобы снова открыть Роксетерское аббатство. Ты... - Ее голос стал мягче. - Покажешь мне, где это?

- Что? Аббатство?

- Ага. - Голубые глаза Джеррики возбужденно сузились. - Я очень хотела бы посмотреть.

- А я уверена, что смотреть там особенно нечего. Ты же слышала, что сказала Тетушка Энни. Аббатство закрыто уже несколько лет. Оно, наверное, в худшем состоянии, чем церковь, которую мы только что проехали.

Джеррика сбросила скорость на очередном повороте, волосы у нее развевались.

- И что с того? Я все равно хочу ее увидеть. Это нужно для моей статьи. Давай съездим туда прямо сейчас.

- Я даже не знаю, где именно оно находится, Джеррика. Не забывай, я уехала из этого города более двадцати лет назад. И я не знаю об аббатстве ничего, кроме того, что говорила Тетушка Энни. Завтра можем спросить у нее, как туда добраться.

- Хорошо, но я должна увидеть это аббатство. Хочу выяснить все про него. Хочу знать все про эту местность.

Чэрити восхищалась энтузиазмом своей спутницы, пусть и чрезмерным. Но зачем она хочет увидеть старое аббатство или самогонную установку, если уж на то пошло? Думаю, здесь для нее все в диковинку, как и для меня все в крупном городе...

- Приехали, - объявила она. Джеррика сбавила скорость, дорога пошла вниз и перед ними возник "центр" Люнтвилля. Мэйн-стрит была вся какая-то убитая, с обеих сторон стояли неровные, желтовато-серые здания. Вдалеке мигал красным светофор.

- В Люнтвилле только один светофор, - отметила Чэрити.

- Но... здесь нет машин.

- Большинство лавок закрывается в шесть.

- Но... - Джеррика сбросила скорость перед светофором, изумленно оглядываясь - Но здесь почти нет никаких магазинов. Смотри.

Еще одно печальное осознание, и очередное доказательство того, что этот город болен. Довольно большое количество магазинов на центральной улице было заперто, на витринах висели таблички с надписью "АРЕНДА". По крайней мере, фермерский рынок Ходжа держался на плаву, а также закусочная Чака, внутри которой виднелось несколько посетителей.

- Поверни здесь, - сказала Чэрити, показывая направо. Машина с урчанием миновала поворот, и двинулась мимо очередного ряда закрытых лавок. Затем Чэрити, уставившись куда-то в сторону, пробормотала:

- О, нет. Не верю. Даже школа закрыта.

Джеррика затормозила, глядя на обветшалое кирпичное здание с разбитыми окнами и запертыми на цепь дверями.

- Ты туда ходила?

- Ага. Клинтвудская начальная. Я только пошла в третий класс, когда власти штата забрали меня.

- Тогда в какую школу сейчас ходят местные дети?

Чэрити слегка пожала плечами.

- Не знаю. Думаю, их возят на автобусе в Филберт или Тайлерсвилль.

Джеррика медленно покатила дальше.

- Эта маленькая поездка в город тебя, наверное, только удручает. Большинство магазинов закрыто, школа на замке. Весь город будто вымер. - Но затем Джеррика посмотрела через открытый верх. - Погоди-ка... Там что-то есть. Что там за здания?

В конце улицы фасадом друг к другу стояло несколько трехэтажных зданий, таких же серых и обветшалых, как и все остальные, но в их окнах горел свет и виднелись сгорбленные фигуры.

- Швейные цеха, - сразу же узнала Чэрити. - Кроме самогоноварения, здесь это единственный стабильный заработок.

- Швейные цеха? - удивленно спросила Джеррика. - Не понимаю.

- Они появились после того, как закрылись шахты, - пояснила Чэрити. Изготовители одежды из других штатов ждут, когда контора разорится, затем арендуют ее за бесценок. А шить нанимают местных женщин.

- Почему им просто не открыть фабрику у себя в штате, и не нанять своих местных жителей?

- Потому что тогда им придется платить гораздо больше. Зачем нанимать резидентов штата шить за семь-восемь долларов в час, когда можно возить ткань сюда и заставлять местных женщин делать это же за минимальную плату? Когда люди не работают по пять лет, они будут пахать за любые деньги. Думаю, никто не откажется.

- Хочешь сказать, это предприятия с потогонной системой?

- Ага. С круглосуточным режимом работы. И никому не разрешается работать больше тридцати одного часа в неделю.

Джеррика посмотрела на нее.

- Почему это?

- Потому что иначе это будет считаться полным рабочим днем. Тогда головной компании придется платить страховку по безработице и более высокие выплаты в страховой фонд штата.

- Господи. Корпоративная Америка. Кучка засранцев.

- Они будут искать любую лазейку, чтобы сэкономить денег и эксплуатировать рабочих.

Сумерки опускались в голодную дыру, которой являлся Люнтвилль. Джеррика включила фары, повернула пару раз налево, и проехала еще один квартал, где располагалось еще несколько швейных цехов, вперемежку с разрушенными зданиями. Но затем из темноты появилась светящаяся вывеска: "АНТИКВАРНАЯ ЛАВКА ДОННЫ". Даже в такой поздний час она, очевидно, была открыта, ибо именно в этот момент в дверь вошел человек. По дороге в их сторону двигалось еще несколько теней.

- Это, наверное, самое нелепое, что  когда-либо видела, - сказала Джеррика. - Почти уже девять вечера. Кто ходит покупать антиквариат в такой час? И кто вообще захочет открывать антикварную лавку в таком месте?

Чэрити удивленно подняла брови.

- Ну, потому что это не совсем антикварная лавка. Это просто такое прикрытие.

- Прикрытие? Для чего?

- "Антикварная лавка Донны" - на самом деле местный бордель.

- Ты шутишь? Настоящий старомодный бордель? Публичный дом?

- Боюсь, это так. В Люнтвилле нет отделения полиции, и поскольку округ Рассел не отмечен на карте, там тоже нет полицейского подразделения. Единственные правоохранители здесь - это полиция штата и небольшое управление шерифа, а их слишком мало для такой территории. Поэтому они, так сказать, закрывают на все глаза, пока ситуация не выходит из-под контроля.

- Невероятно, - удивленно произнесла Джеррика.

- Где-то здесь еще есть бар, по крайней мере, раньше был, - вспомнила Чэрити. - По-моему, он назывался "Перекресток", как раз за углом.

- О, класс, - прокомментировала Джеррика, поворачивая. - Надеюсь, он все еще там, потому что я определенно не прочь выпить.

- Ты серьезно? - начала было Чэрити. - Нам нельзя в "Перекресток"!

- Почему это?

- Ну... знаешь, из-за мужчин.

Джеррика ухмыльнулась.

- Что, бары только для мужчин?

- Нет, но... я не назвала бы его... современным. Это довольно вульгарное место.

- Другими словами, деревенская забегаловка?

- Да! С мишенями для дартса и бильярдными столами.

- Оооо, для меня звучит как плохая новость.

- Если мы пойдем туда, понимаешь, они будут на нас пялиться. Попытаются "склеить" нас. Правда, Джеррика, нам нельзя туда.

Но Джеррика не слушала.

- Да! - радостно воскликнула она.

Вверху голубым неоном светилась вывеска: "ПЕРЕКРЕСТОК" Длинная, приземистая таверна с аляповатыми мигающими огнями.

- Он все еще здесь, - обрадовалась Джеррика. Красная "Миата" прошмыгнула на парковку. В воздухе грохотала музыка, становясь то громче, то тише, по мере открывания и закрывания двери. Изнутри доносились крики и улюлюканье. Гравийная парковка была наполовину занята, в основном грузовиками и мятыми колымагами, а также несколькими неухоженными мотоциклами.

Джессика припарковала машину. Чэрити изо всех сил старалась не роптать.

- Давай-же, - настойчиво произнесла Джеррика. - Мы заходим.

 

««—»»

Из щелей в деревянном полу клубами поднималась пыль, когда они шли через проход, украшенный аляповатыми, мигающими огнями. Чэрити следовала неохотно, но Джеррика чувствовала себя будто наэлектризованной. Да, это был бар "из реальной жизни". Натуральная помойка. Джеррика, конечно же, была знакома с барами, но чтобы с таким? Его убогость была настолько натуральной - дешевые столы и обшарпанные кабинки, мишени для дартса и пинбольные автоматы, что это восхищало ее. Она хотела реальности для своей статьи. И вот она. Бар для работяг в глубине Аппалачей.

Ее статья должна быть не просто набором красивых слов. Она хотела рассказать о людях из этой среды, и лучшего места их обитания нельзя было подыскать. Отсюда, из "Перекрестка" Джеррика сможет сделать самые лучшие наблюдения за пульсирующим сердцем этой сельской глубинки.

- О, боже, - взволнованно прошептала Чэрити, хватая Джеррику за голую руку. - Они... смотрят на нас.

- Успокойся, - утешающе произнесла Джеррика. Но Чэрити была права. В тот момент, когда они вошли, взгляды всех находящихся в баре переместились на них. Огромные мужики в комбинезонах и рабочих ботинках. Пьющие пиво остановились на середине глотка, беседующие - на полуслове. Старики, скрюченные и измученные возрастом, молодые люди, широкоплечие и мускулистые - все они были разными, и все же что-то их объединяло. Музыкальный автомат издавал какую-то безвкусную смесь хард-рока и кантри. Чэрити хотела, было, направиться к дальней кабинке, но Джеррика настояла на том, чтобы они заняли два стула возле стойки.

Тощий бармен в подтяжках и рубашке с короткими рукавами побрел в их сторону.

- Правда, Джеррика! - горячо зашептала Чэрити. - Мы не должны были...

- Чего изволите, дамы? - перебил ее бармен высоким, пронзительным голосом.

- Два "Хайнекена", пожалуйста, - сделала заказ Джеррика.

Глаза у бармена расширились.

- "Хайнекен"? "Хайнекен"! - воскликнул он, произнеся название, как "Хан-а-керн". - Это - американский бар, дамы. И иностранного пива у нас не водится.

- О, что ж. в таком случае, два... "Бада"?

Бармен ухмыльнулся щербатой ухмылкой.

- Сейчас будет.

Чэрити нервно ерзала на стуле, вцепившись в колени руками.

- Я чувствую себя неловко.

Джеррика закурила свой "Салем".

- Почему?

- Посмотри на то, как я одета по сравнению со всеми остальными. Здесь все в джинсах.

- Если честно, Чэрити. Ты беспокоишься из-за каких-то глупостей. Какая разница, в чем ты пришла в бар?

- Я просто чувствую себя неуютно. - Чэрити понизила голос. - А как насчет всех этих пялящихся мужиков?

Джеррика оглянулась.

- Каких пялящихся мужиков? Ты параноишь. Никто на нас не смотрит. Никто не пялится. Да, когда мы вошли, все посмотрели на нас, потому что никогда раньше нас не видели. А теперь они вернулись к своим делам. Смотри.

Чэрити робко огляделась. Все остальные посетители вернулись к своим разговорам. Двое мужчин играли в бильярд, не обращая на них никакого внимания.

- Слава богу, - прошептала она себе под нос.

Господи, - подумала Джеррика. Не удивительно, что она не может удержать мужиков. Не удивительно, что они ей не перезванивают. Неужели Чэрити везде ведет себя так встревожено? Джеррика, напротив, чувствовала себя всецело погрузившейся в среду. Сквозь музыку она улавливала обрывки жаргонной речи. "Чертов плуг наткнулся на валун размером с бочку..." "Джори назвала меня кретином за то, что я купил движок с чугунным блоком цилиндров, говорит, что нужно было купить с алюминиевым. Едрен батон." "А когда мы открыли ту силосную яму - господь всемогущий! Обнаружили, что три акра зерна сгнило, из-за того, что Рой не знал, что у него течет крыша!"

Две молодых женщины, одетых, почти как Джеррика, сидели в дальней кабинке и дымили сигаретами.

- Говорю тебе, Джойс, - сказала одна. - Я так сильно старалась получить общеобразовательную подготовку. Но когда подъехал автобус, меня трясло так сильно, из-за того, что Драк Уоттер изменяет мне, что я не смогла даже заполнить заявку.

- Не расстраивайся милая, те голодранцы из штата не дают мне талоны на питание. Говорят, что я зарабатываю слишком много денег в швейном цеху! Можешь в такое поверить?

Да, здесь был совершенно другой мир. Настоящий и лишенный внешнего лоска. Реальные люди с реальными проблемами. Типичный бар в крупном городе был бы полон псевдо-пост-яппи, слушающими "Зе Кью" и хвастающимися новым "Лексусом" с сидиплеером "Накамичи" и акустической системой из 12-ти динамиков, либо жалующимися на поднявшуюся квартплату за лофт на Капитолийском холме.

Щелкали бильярдные шары. В пробковые мишени впивались дартсы. Затем музыкальный автомат сменил песню. "Смольная вода" Чарли Пикетта.

Джеррика задумчиво потягивала пиво. Ей не терпелось засесть за статью. Здесь было на что посмотреть, и было о чем написать.

- Я уже целую вечность не пила пиво, - прокомментировала Чэрити, нарушая тревожное молчание. - Довольно вкусно.

По крайней мере, она, наконец, оживилась.

- Видишь? Я же говорила, что это место не такое уж и плохое. Но мысли у Джеррики уже начали слегка блуждать. Возможно, из-за алкоголя. Они пробудут здесь две недели. Две недели, - подумала она. Достаточно времени, чтобы написать статью, но...

            Господи. Смогу ли я продержаться?

Это был страшный вопрос, и она уже задавала его себе.

- Ты в порядке? - спросила Чэрити.

Джеррика стряхнула с себя внезапную оцепенелость.

- О, да.  Я просто... немного задумалась.

- Задумалась о чем?

Здорово. И что она могла сказать? О, я просто гадала, смогу ли я продержаться две недели без секса? Нет, она не могла так сказать! Вместо этого, она соврала лишь наполовину.

- Я просто думала о своей статье.

- Это, наверное, интересно писать для такой крупной газеты, и знать, что сотни тысяч людей читают твои слова.

Действительно, это интересно, но только лишь поначалу.

- Ты привыкаешь. Поверь мне, ты забываешь об этом, когда ежедневно приходится иметь дело с построчными редакторами, выпускающими редакторами и литературными редакторами. Не говоря уже о боссе, который так же любезен, как бешеный пес. Но я не жалуюсь. Это хорошая работа.

Чэрити отхлебнула еще пива, расслабившись от осознания того, что большие злые деревенщины не собираются тащить ее в лес.

- Но каковы твои цели, долгосрочные цели? Чем ты хочешь заниматься через десять или двадцать лет?

Каверзный вопрос.

- Ну, я не хочу быть редактором и не хочу заниматься административным управлением. - Джеррика задумалась, закуривая очередную сигарету. - Я хочу быть лучшим журналистом в "Вашингтон Пост". Как тебе такое мое скромное устремление? - усмехнулась она. - И однажды я добьюсь своей цели, я знаю это... А как насчет тебя?

- Не знаю, - ответила Чэрити. - Наверное, я не очень амбициозная. У меня хорошая работа, и пока мне хватает денег, чтобы оплачивать счета, мне не нужно ничего другого. Я хотела бы стать бухгалтером, но... я, наверное, стремлюсь к чему-то более обыденному.

- Например?

- Ну, знаешь, семья, дети.

Джеррика пожала плечами. Подобные вещи не стояли у нее на повестке дня, но она с уважением отнеслась к сделанному Чэрити выбору.

- В конце концов, ты найдешь своего принца. Я уверена в этом.

Чэрити уперлась подбородком в руку.

- Именно это меня и беспокоит. Наверное, когда я найду своего принца, я буду слишком стара, чтобы иметь детей.

- Не говори глупости, - сказала Джеррика. - К чему такая спешка?

- Мне уже тридцать, Джеррика. Я уже не юная девушка.

Джеррика улыбнулась и покачала головой.

- Ты просто слышишь тиканье своих биологических часов, Чэрити. Черт, женщины могут совершенно спокойно заводить детей до сорока лет. У тебя целых десять лет, чтобы найти своего мистера Принца.

- Это меня тоже беспокоит, - угрюмо продолжила Чэрити. - У меня есть десять лет, но за последние десять лет у меня даже близко не получалось завести отношения. Мы говорили об этом во время поездки. Честно, ни разу не было такого, чтобы один и тот же мужчина дважды приглашал меня на свидание.

Джеррика непроизвольно приподняла бровь. Это было немного странно, и не похоже, что Чэрити преувеличивала. Она была довольно симпатичной, умной и вдумчивой. Да, немного робкой, и слегка закомплексованной, но подобные черты вряд ли делают женщину отталкивающей. И...

Она - определенно привлекательная, - быстро удостоверилась Джеррика. Можно даже сказать, красивая. У нее простое, приятное лицо. И хотя ее можно было назвать крупной, избыточным весом она явно не страдала. Красивые округлости, красивые ноги. И... Джеррика впервые осознанно отметила это - более чем пышная грудь, выпирающая из-под блузки. Настолько пышная, что Джеррика даже испытала укол зависти. Она не могла представить себе ни единой причины, почему он не нравится мужчинам.

- Тут, как и везде, - предложила она простой афоризм. - Терпение есть добродетель. Чтобы получить от жизни то, что ты хочешь, нужно быть терпеливой.

- Да, думаю, ты права.

Джеррике захотелось сказать что-нибудь более обнадеживающее.

Но разговор давно зашел в мрачное русло, поэтому она решила закрыть тему.

- Простите? - обратилась она к бармену. - Можно нам еще два пива, пожалуйста?

- Конечно! - бойко ответил бармен.

- Я скоро вернусь, - сказала Джеррика. - Нужно посетить одно заведение, ты понимаешь, о чем я.

Чэрити неопределенно улыбнулась и кивнула, а Джеррика спрыгнула со стула и отправилась на поиски дамской комнаты. К ней сразу же вернулись прежние заботы. Я - клиническая эротоманка, - напомнила она себе. Она поняла это, испытав свой первый оргазм в пятнадцать лет. Подросток, помогавший чистильщику бассейнов менять фильтр в роскошном родительском поместье в Потомаке. Она флиртовала с ним весь день в своих бикини, пока он, в конце концов, не зажал ее за насосным сараем. Она могла поклясться, что кончила в тот момент, когда его грубые пальцы коснулись ее половых органов. Затем он быстро порвал ее девственную плеву. Боль была сильная, но короткая, и вскоре ее заглушили волн еще более интенсивного удовольствия. Этот парень стал рычагом, изменившим ей жизнь. С того дня секс и оргазм превратились не просто в желание, а в насущную необходимость. Она понимала, что ее одержимость ненормальна, но как бы она не пыталась, не могла сопротивляться ей. С годами это желание лишь усилилось, причем, настолько, что даже разрушило реальные отношения, с Микой, например. Одного мужчины ей было недостаточно. Как алкоголик жаждет выпивки, так и Джеррика Перри жаждала секса. Мастурбация оказалась плохой заменой. Три раза в день в течение последних десяти лет, но потребность не угасала. Не раз она спешила домой после сексуальной интерлюдии - часто после многократных коитальных оргазмов - чтобы ублажить себя перед сном еще раз с помощью вибратора. Попытки успокоить себя, убедить себя, что дело лишь в обычной гиперсексуальности, перестали работать. После сотен мужчин и тысяч половых актов Джеррика была в состоянии контролировать свои желания не больше, чем тогда, более десяти лет назад, когда юный чистильщик бассейнов лишил ее девственности за насосным сараем...

И теперь, когда она шла через бар, она поймала себя на том, что тайком поглядывает на посетителей мужского пола, тем же взглядом, которым сами мужчины глазеют на "пентхаусные" развороты. Те, что помоложе, щеголяли мускулистыми телами, и возбуждали почему-то еще сильнее своими нечесаными волосами, грубыми от работы руками и запахом трудового пота.

- Привет, мальчики, - сказала она, шагая между бильярдных столов. Все взгляды сразу же были обращены на Джеррику, на ее загорелые ноги и живот, на выпирающие из-под топика груди. - Где здесь дамская комната?

На какое-то время в воздухе повисло молчание, затем один игрок в комбинезоне, наконец, произнес:

- Толчок там, дорогуша, - указывая в темный коридор возле таксофонов.

- Спасибо.

Она чувствовала спиной их взгляды, и эти взгляды походили на лапающие руки. Ей понравилось сравнение. Две местных девицы в кабинке проводили ее взглядами, полными яда. Затем она оказалась в узком проходе, освещенном красной неоновой вывеской с рекламой пива "Миллер". Возле музыкального автомата несколько молодых, закаленных работой мужчин тайком бросали взгляды на ее тело. Некоторые улыбались. Она улыбнулась в ответ, рассматривая зевак не как цельных людей, а как отдельные части: Трапециевидные торсы, широкие плечи, загорелые руки с накачанными бицепсами. От этих жарких образов у не едва не закружилась голова. Легла бы я в постель с одним из этих парней? - спросила она себя. Ответ был очевиден.

Конечно, легла бы...

- Боже, Джеррика, да что с тобой такое? - едва слышно пробормотала она. Дощечка на одной двери в темном коридоре гласила: "ПАРНИ". На другой - "ДЕВКИ".

Уборная была пуста, и оказалась чище, чем она ожидала увидеть в подобном месте. Шлакобетонные стены блестели от многочисленных слоев бледно-зеленой эмали. Нет, нет! - сказала она себе, оказавшись в одной из кабинок и сев на унитаз. От одного вида такого количества мужчин у нее началось покалывание. Ей захотелось потрогать себя. Я не собираюсь мастурбировать, сидя на унитазе в деревенском баре! Держи себя в руках!

Без задней мысли она почесала безымянный палец, затем заметила на нем бледную полоску. Обручальное кольцо Мики - она сняла его накануне, убрала в свою маленькую дорожную сумку. Отделалась от него, как и от своего жениха. Это напомнило ей слова Чэрити о стремлении к чему-то более "обыденному". Черт. То, чего Чэрити хотела больше всего, являлось тем, от чего Джеррика регулярно избавлялась. Но когда она прятала кольцо, она заметила там давно припрятанный пакетик с кокаином. Навязчивое напоминание. Еще в колледже она приобрела эту дурную привычку, но завязала. Этим она хотя бы доказала, что способна с чем-то завязать. Но она держала кокаин под рукой, чтобы демонстрировать свою решимость, как алкоголик хранит неоткрытую бутылку виски, зная, что никогда не притронется к ней.

Справляя нужду, она попыталась отвлечь себя чем-нибудь. Стенки кабинки. На краске виднелись нацарапанные надписи. ЧЭД ЭМБУРДЖИ МОЖЕТ ВАЛИТЬ НА ХРЕН! - написала одна женщина. Другая надпись, с окаймляющим ее сердечком, гласила: ЛС И ДС НАВСЕГДА. Ее перечеркивал довольно свежий крест. Далее следовала еще одна, типичная фраза: ВСЕ МУЖИКИ - СВИНЬИ!

И все же отвлечься не получалось. Джеррика чувствовала, будто вся горит, распаляемая собственными жаркими мыслями. Она должна была учесть это перед тем, как отправляться в длительное путешествие. Что же я буду делать? Ее буквально лихорадило от похоти. По лицу окатились капли пота. Как я собираюсь продержаться две недели без секса!

Расстроенная до безумия, она стиснула зубы и закончила свои дела. Но натягивая трусики и шорты, она обратила внимание на последнюю надпись, нацарапанную на двери кабинки прямо у нее перед носом. Как она могла ее не заметить?

Полуграмотные каракули гласили:

БЕРЕГИСЬ, НЕ ТО ТОЛСТОЛОБ ПОЙМАЕТ ТЕБЯ

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

1

Уже пару дней Толстолоб шел из Нижнего Леса. Шагал сквозь кусты и деревья вперед, в направлении Внешнего Мира. Конечно же, он не знал, где именно находится этот Внешний мир. Просто знал, что где-то там. Так говорил Дедуля.

- Я не твой папочка, - сказал ему старик давным-давно, когда Толстолоб только начал понимать слова. - Просто зови меня "дедуля".

Толстолоб понятия не имел, сколько ему было лет. На самом деле, он даже не очень понимал, что такое время. Он знал, что когда-то был маленьким крохой, а теперь стал большим. Это Дедуля растил его в хижине из грязи и соломы, стоящей глубоко в Нижнем Лесу. И это Дедуля поведал ему о том, как он проел себе выход из мамкиной "дырки". Дедуля был вонючим, морщинистым старикашкой, с только одной здоровой рукой. Другая походила на маленькую мясную палку, на конце которой болтался палец. И этот палец шевелился! Дедуля поведал, что это из-за того, что его папа с мамой были братом и сестрой. Но Толстолоб не очень понял, что это значит. Со временем, Дедуля научил его всему, что знал. Словам, как добывать еду, как убивать людей и есть их мозги, как трахать девок, и все такое. Дедуля был хорошим стариком. А когда на прошлой неделе он помер, Толстолобу на его огромные косые глазищи даже навернулись слезы. Прежде чем похоронить Дедулю возле хижины, Толстолоб съел его мозги, потому что догадывался, что Дедуля хотел этого, чтобы он забрал себе все его знания. А потом Толстолоб отправился в путь. Да, Дедуля многому научил его, но Толстолоб понимал, что ему предстоит еще многому научиться. И эти знания не придут к нему в Нижний лес, где он вырос. Нет. Эти знания можно найти только во Внешнем Мире, о котором так часто говорил ему Дедуля.

- Люди - плохие, Толстолоб, - сказал ему Дедуля перед тем, как помереть. - Вот почему я решил жить здесь, в Нижнем Лесу, чтобы держаться подальше от людей. Не доверяй никому, сынок, потому что иначе они будут обманывать тебя при любой возможности. Они будут использовать тебя, Толстолоб, поэтому не позволяй им. Если ты слушал, что я тебе говорил, то должен понимать, сынок. Имей этих людишек, пока они не поимели тебя.

Держа это в голове, Толстолоб оставил Дедулю в земле, оставил хижину, оставил Нижний Лес и отправился во Внешний Мир. У Толстолоба была миссия, выполнить все наставления Дедули...

 

««—»»

Прошло уже два дня, а Толстолоб так и не наткнулся на людей, не считая ту последнюю девку, которую он отдрючил и у которой слопал мозги. Поэтому ему пришлось съесть сурка, пару опоссумов и большущую, жирную свиноносую змею. Он отрезал ей голову и хвост самодельным ножом, и высосал кишки из дырки в середине. Змеиные кишки были вкусными. Но иногда он начинал беспокоиться. Может, ему нужно было вернуться в Нижний Лес? Может, он никогда не найдет этот Внешний Мир? Он даже не знал дороги! И, тем не менее, он продолжал идти. Будто его вело что-то. Толстолоб, конечно же, не знал, что означает слово "инстинкт", или "память". Он просто догадывался, что дух Дедули улыбается ему с небес и ведет его в нужном направлении. И где-то в душе Толстолоб понимал, что, в конце концов, найдет этот Внешний Мир.

Из одежды на нем было то, что и всегда: Отличные башмаки, которые Дедуля сделал ему из дубленой оленей шкуры и комбинезон, который Дедуля сшил ему из мешковины. А еще у него был большой нож, который Дедуля смастерил ему из длинного куска стали и заточил об камень, а рукоятку выстругал из вишневого дерева. А большего Толстолобу было и не нужно.

- Ты - хороший, большой, молодой парень, - сказал Дедуля перед смертью (а Дедуля много чего успел сказать перед смертью) - И естественно тебе захочется странствовать, поэтому ты сможешь увидеть Внешний Мир своими глазами. Но помни, что я сказал тебе. Не давай никому себя облапошить. Имей людишек, пока они не поимели тебя. И помни вот еще что, сынок. Внешний Мир полон очень плохих людей, поэтому единственный способ выжить там - это стараться быть для них еще хуже.

Толстолоб не видел в этом никакой проблемы.

 

2

Это была просто маленькая шлюшка со стоянки грузовиков, тощая, как жердь, с длинными каштановыми волосами и крошечными сиськами, проглядывающими сквозь топик. Понимаете, Тритт Боллз Коннер и Дикки Кодилл только что вернулись из очередного крупного "самогонного" рейса для Клайда Нэйла. И они проголодались, как кони, поэтому остановились на стоянке грузовиков "Костер", неподалеку от границы округа, чтобы купить сэндвичей, и в этот момент к их "Эль Камино" подошла эта маленькая шлюшка.

- Привет, сладкая! - поздоровался Боллз, с набитым ртом. - Привет, - ответила она, остановившись у открытого окна со стороны Боллза. Девка была какая-то дерганная, с исцарапанными руками. И Тритт Боллз сразу же понял, что она - наркоманка. А еще Боллз обратил внимание на ее длинные волосы, свисающие ниже ее маленькой попки.

- Отсосу вам обоим, парни, за десять баксов с каждого, - сходу предложила она. - Это будет лучший отсос в вашей жизни. Так отсосу ваши "петушки", что у вас задницы внутрь втянутся.

- Черт, почему нет! - воскликнул Боллз. - Запрыгивай, милашка. Походу ты предлагаешь мне честную сделку!

Дикки же закатил глаза, потому что знал, что у Боллза на самом деле на уме. Девка забралась в салон, и прежде чем смогла произнести очередное слово, Боллз обхватил своими огромными, похожими на мясные крюки лапами ее тощую шейку и стал душить, пока секунд через десять та не отрубилась.

- Двигай, - сказал он Дикки.

Дикки сразу все понял. Он проехал некоторое расстояние по шоссе, не беспокоясь насчет копов, поскольку свой груз бухла они уже скинули. Остановился на одной из боковых дорог, за Фермой Миллера, заглушил движок и погасил фары. Затем они выволокли шлюху на прогалину. Боллзу нравилась эта прогалина, потому что ночью, примерно в это время, она бывала хорошо освещена луной. Боллз сорвал с девки топик и шортики. В лунном свете кожа у нее выглядела бледной, но соски были клевыми - очень большими и темными на фоне маленьких сисек. Хотя пахло от нее довольно дерьмово, что было неудивительно, потому что она наверняка целый день сосала члены и трахалась с немытыми дальнобойщиками у них в кабинах. Но Боллз не обращал на это внимания. Он перевернул ее на живот и принялся драть в задницу, даже не дав ей очухаться.

Дикки стоял в стороне и потягивал пивко. Все, чем они занимались - насиловали телок, убивали людей - было, конечно весело, но Дикки Кодиллу это надоедало все сильнее и сильнее. Не то, чтобы он превращался в какого-нибудь нюню или педика, нет. Просто его беспокоил закон средних чисел. Изредка, конечно, можно, но в последнее время они занимались этой ерундой почти ежедневно. Рано или поздно, - причитал он про себя, - нас поймают.

А тогда дело дрянь! Едрен батон. За то, что они натворили, они на всю жизнь оправятся в тюрьму штата. И Дикки знал множество бывших заключенных, которые рассказывали ему, как там обстоят дела. Белых парней, особенно, белых из сельской местности, ломали очень быстро. Ломали, а именно превращали в педиков. Большинство парней в тюряге были городскими, и они были большими, во многих отношениях. И белые парни, вроде Дикки и Боллза превращались в "терпил" быстрее, чем можно было высморкать соплю из носа. Дикки отлично понимал, что не вынесет того, что всю оставшуюся жизнь ему придется принимать в зад и отсасывать черные члены. Не-а. Отсюда и тревоги. Что он всю жизнь проведет в тюряге. А могло быть еще хуже, верно?

Да, могло быть еще хуже, чем попасться. Нас могли даже убить...

Да, такое могло случиться. Почему нет?  Кто скажет, что одна из тех девок, похищенных ими, не направит на них пистолет и не наделает в них с Боллзом дырок, или однажды ночью, когда они будут грабить какого-нибудь парня, закончится тем, что они получат крупной картечью в лицо из обреза. Было действительно глупо, постоянно заниматься этим дерьмом...

- Черт, Дикки! - хохотнул Боллз, долбя бедную девку в задницу. - У нее "очко" больше, чем у коровы, скажу я тебе! Зуб даю, она долбится в задницу уже лет с четырех! Определенно, папаша обрабатывал ее все эти годы.

Боллз драл девку так, будто собирался утрамбовать ее в грязь.

- О, божечки, едрен батон! - воскликнул он, затем извлек свой причиндал и выпустил обильную струю спермы прямо ей на спину. И в этот момент девка очнулась, застонала, пуская слюни и хлопая глазами.

- Что за черт! - закричал Боллз.

- Что такое, Болз? - спросил Дикки.

Боллз стоял на коленях, с поникшим грязным членом, и с отвращением смотрел вниз.

- Знаешь, что эта оборвашка натворила, Дикки? Она обосралась!

Дикки нахмурился. Он тоже все увидел в лунном свете. И точно, девка навалила прямо в грязь комковатую жидкую кучу дерьма.

- Ноги мне испачкала, грязная шлюха! - Боллз схватил ее за длинные волосы и встряхнул, чтобы привести в чувство. - Да что с тобой такое, девушка! Где твои манеры? Черт, только оборвашки гадят под себя, когда их трахают в зад! - тряс он ей голову, мотая взад-вперед. - И ты обгадила мне всю штанину!

Затем он принялся таскать ее вокруг. Девка не переставая стонала, широко выпучив глаза.

- Дикки! Тащи из машины плоскогубцы! Мы должны научить эту девку хорошим манерам!

Дикки не задумываясь, подчинился, а затем открыл себе очередную бутылку пива.

- Жри, оборвашка! - приказал Боллз, обращаясь к девке. Он сунул ее лицом прямо в кучу дерьма. - Жри, мелкая шлюшка.

- Нет! - наконец смогла ответить она, закашлявшись.

Боллз усмехнулся.

- Почему-то я знал, что ты так скажешь, - Затем он взял плоскогубцы, поднес к ее спине и ухватил ими кусок кожи. С силой сжал их, повернув при этом.

Девка пронзительно завизжала, отчего у Дикки волосы встали дыбом.

- Жри это дерьмо!

- Ннннннннет! Вы меня не заставите!

- Конечно, заставлю, сладкая. Затем плоскогубцы впились ей в заднюю часть бедра, и девка закричала еще громче.

- Не будешь есть, да? - В лунном свете глаза у Тритта Боллза были какими-то дьявольскими, волосы свисали на лицо, как у некого адского деревенщины. Затем он схватил плоскогубцами половые губы девки и сжал на этот раз по-настоящему сильно. И на этот раз девка заорала:

- Ладно, ладно, я сделаю это!

И она действительно это сделала. Опустил голову и начала есть собственное дерьмо.

- Ну вот. Зуб даю, вкусно, да, шлюха? Жри и глотай. Такая работящая девка как ты заслуживает хорошей порции горячей жрачки.

Кашляя и давясь, бедная девка все съела. Дерьма было не так много, но она слизала с земли все до последней капли. Поэтому Боллз усмехнулся и сказал:

- Дикки, хавки конечно было маловато, а для такой растущей девки, как она, необходимо правильное питание, при ее ежедневном жестком трахе и членососании. Иди сюда и спускай штаны. Навали-ка кучку для нашей маленькой красотки!

Дикки застонал себе под нос.

- О, кончай, Боллз, я не хочу...

Лицо у Боллза вспыхнуло от злости.

- Да что с тобой не так в последнее время, Дикки! Ты превращаешься в какого-то размазню!

- О... - Дикки ухмыльнулся, подошел, шаркая ногами, и спустил с себя джинсы и трусы. Присел, потужился, сперва выпустил газы, а затем выдавил из себя парочку огромных "колбасин".

- Ну, вот, сладкая, - объявил Боллз, силком опуская ей голову. - Вот это я называю хавка!

Лицо у нее было бледным, как у привидения, бедная шлюшка разинула рот и снова начала есть. Ее собственные какашки были ничем по сравнению с огромными "колбасинами" Дикки! От них поднимался пар, и она, кусок за куском, постепенно съела их.

- Сейчас лучше? - поинтересовался Боллз. - Зуб даю, это твоя первая нормальная хавка за последнее время. Но теперь, когда ты набила пузо, думаю, ты не прочь запить всю эту вкуснятину, что скажешь?

Боллз перевернул ее на спину и встал рядом. Голова у нее завалилась набок, рот раскрылся, обнажив коричневые зубы. Затем Боллз откинулся назад, зловеще ухмыляясь, и выпустил длинную струю мочи в ее разинутый рот.

- Да, сладкая. Нет ничего лучше прохладного напитка в жаркую ночь, а?

Господи, - подумал Дикки. Нам нужно валить отсюда.

- Давай, Боллз. Двигаем. Кончай ее и сматываем удочки.

Боллз натянул штаны и как-то странно посмотрел на Дикки.

- Ты о чем это, мальчик? За кого ты меня принимаешь? Думаешь, я оставлю даму здесь, в лесу, совсем одну? Ни за что. Мы как минимум вывезем ее на дорогу, а?

Дикки не понимал, что Боллз имеет в виду, пока не увидел, что он сделал потом. Боллз схватил девку за ее длинные волосы и подтащил к заднему бамперу "Эль Камино". Поскольку девкины волосы, как утверждалось ранее, были очень длинными - как минимум, три фута, Боллз привязал эти волосы к сцепному устройству, потом закрепил вокруг узла большой хомут и как следует затянул.

А затем они...

- Да, мальчик, - воскликнул Боллз. - Сегодня мы развлечемся по-крупному!

Затем они отправились в долгую поездку.

3

Прежние опасения Чэрити - насчет похода в бар - быстро рассеялись под воздействием алкоголя. Ее мысли снова были заняты ею самой, как это часто бывало, ее недостатками и неудачами. Сидя рядом с Джеррикой, она чувствовала себя маленькой и ничтожной...

С наступлением вечера народу прибывало все больше и больше. "Перекресток" заполнялся местными деревенщинами. Громкими, грубыми и, конечно же, крепко пьющими. Но никто не приставал к ним, не домогался и не пытался "склеить". Время от времени мужчины поглядывали в их сторону, но Чэрити подозревала, что их оценивающие взгляды были нацелены больше на Джеррику, чем на нее. Музыкальный автомат продолжал играть, бильярдные шары катались, дротики дартс впивались в мишени, веселье и пьянка были в полном разгаре.

Тем временем настроение у Чэрити ухудшалось еще сильнее.

Она снова попыталась поддержать разговор - Джеррика ей очень нравилась, нравилось говорить с ней - но теперь, после пяти бутылок пива, она чувствовала себя похороненной своими размышлениями. Джеррика сделала очередной заказ, затем слегка подтолкнула ее локтем.

- Эй, ты чего такая мрачная?

- Хм? О, извини, - ответила Чэрити, уткнувшись подбородком в руку. - Просто думаю.

Но Джеррике даже не пришлось спрашивать. Неужели печаль Чэрити была настолько неприкрытой?

- Как я тебе уже сказала, не грузись. Потерпи. В конце концов, ты встретишь своего принца.

Чэрити кивнула, тщетно пытаясь скрыть свою грусть. Фраза "в конце концов" меня и беспокоит, - угрюмо подумала она.

Бармен принес еще два пива, затем забрал у Джеррики пепельницу, которая к тому времени, была уже забита окурками. Пока он вытряхивал ее, Джеррика наклонилась вперед и прищурилась.

- Что за черт...

- Что? - спросила Чэрити.

Палец Джеррики коснулся поверхности стойки, в том месте, где стояла пепельница.

- Что это?

Теперь и Чэрити прищурилась. Какая-то надпись, - поняла она. На лакированном дереве просматривались слова, несомненно, нацарапанные ножом.

- Не могу разобрать, - призналась Чэрити.

Джеррика всмотрелась сильнее.

- Написано "Здесь был Толстолоб". И это странно. Похожая надпись есть в туалет, на двери кабинки. Кто такой "Толстолоб"?

Толстолоб? Глаза у Чэрити сузились, и в голове у нее возникло какое-то смутное воспоминание. Далекое, будто до него был миллион миль.

- Кажется, это местная легенда.

- Типа "Здесь был Килрой"?

- Нет, это что-то вроде местной страшилки. Помню, в детстве я слышала какие-то истории.

Глаза у Джеррики внезапно вспыхнули энтузиазмом.

- Расскажи мне эти истории. Я использую их в моей статье.

Чэрити слабо пожала плечами, слегка одурманенная от пива и самоанализа.

- Я плохо уже помню, это было очень давно. Просто какая-то история про ребенка-монстра, живущего в лесу. У него была гигантская лысая голова и кривые зубы. И, предположительно, он ел людей. Просто история, которую родители рассказывают, чтобы напугать детей. Знаешь, типа "Веди себя хорошо, иначе Толстолоб заберет тебя". Со временем из этого получился провинциальный миф.

- Это не миф, девочка, скажу я тебе. - Бармен наклонился к ним, поставив на стойку пустую пепельницу.

- Да, ну? - произнесла Джеррика. - Расскажите нам про Толстолоба.

Старое лицо посуровело, один глаз прищурился.

- Это не очень красивая история. Может расстроить таких городских девушек, как вы.

Джеррика лукаво улыбнулась.

- А вы попробуйте.

Бармен сделал паузу, провел рукой по бакенбардам и начал рассказ:

- Это было давно, но знайте, он появился из леса. Никто не знал, кем были его родители, и никто не хотел знать. Потому что Толстолоб был самым уродливым ребенком, которого только можно себе представить. На самом деле, я лично видел его однажды.

Джеррика явно ловила кайф.

- Вы видели его? Вы видели Толстолоба?

- Именно, девочка, и лучше бы я не видел. Он был одет в старые лохмотья, и клянусь, его запах вы учуяли бы за сотню ярдов. Вы точно знали, когда он рядом, потому что лес затихал. Так или иначе, звали его Толстолоб, потому что у него была очень большая голова, вдвое больше нормальной, и на ней не было ни единого волоска, а его глаза - японский городовой! Глаза у Толстолоба были огромными, косыми, и очень близко расположенными друг к другу. Походили на пару сваренных в крутую яиц, вдавленных в лицо, только одно - большое, а другое - маленькое. А зубы? У него был полный рот зубов, похожих на собачьи. Я знаю, что это так, потому что, как я уже сказал, сам его видел. Видел, как он ел оленьи кишки на одном из соевых полей возле Люс-Крик.

- Гадость какая, - заметила Джеррика, побледнев. - Оленьи кишки?

- Ну да, - усмехнулся старик. - Толстолоб любит кишки и мозги. Любит им сырыми.

- Да, бросьте, - сказала Джеррика.

- Это правда, клянусь. - Затем бармен плеснул себе в стакан виски и выпил. - И он ел не только животных - людей тоже. Не было ни одной недели, чтобы Толстолоб не отмачивал что-нибудь. Внезапно многие люди начали находить свой домашний скот убитым и выпотрошенным. Мы все думали, что это волк, или вроде того, хотя в этих местах за сто лет не видели ни одного волка. Потом мы начали находить не только мертвых животных. Попадались и трупы местных жителей - в северной части города, ближе к хребту. Кэт Шейд, Вера Эббот, Викки Славик и ее муж Мартин, едрен батон, и еще несколько, не припомню всех уже. Поэтому мы все объединились и отправились на охоту, поскольку думали тогда, что это волк, или вроде того. Конечно, мы поняли что ошибались, когда увидели его.

Джеррика, с заинтригованным видом, закурила очередную сигарету.

- Значит, другие люди тоже видели Толстолоба, не только вы?

- Конечно, много кто видел. Не помню уже, кто именно, но мы видели, да. На самом деле, это я первым увидел его, поедающего в соевом поле внутренности бедного оленя. Я стал преследовать Толстолоба, потом остальные парни догнали меня, и мы открыли стрельбу. Думаю, мы попали в него, хотя я не уверен. Гребаная тварь убежала в лес, и больше ее никто не видел. На следующий день мы обыскали ту местность, но так ничего и не нашли.

Джеррика с трудом пыталась сдержать изумление.

- Вы говорите, Толстолоб убивал людей, людей из этого города?

- Ну, да, - подтвердил бармен. - Убивал и поедал части их тел. В основном, девушек. Понимаете, Толстолобу нравились девушки, хотя он был всего лишь ребенок. - Губы бармена изогнулись в ухмылке. - Также он убил несколько парней, но, как я сказал, в основном это были девушки... причем, блондинки.

- Наверное, мне лучше перекраситься, - рассмеялась Джеррика.

- Здесь нет ничего смешного, мисс, - с серьезностью в голосе ответил бармен. - Потому что, как я уже вам сказал, мы не убили его. - Он налил себе и проглотил очередную порцию виски. - Поэтому, кто знает? Толстолоб по-прежнему может бродить где-то там. Уже подросший. И кто знает, не вернется ли он?

 

««—»»

- Невероятно! - сказала Джеррика, глуша мотор "Миаты". - Улетный старик!

Чэрити вышла из машины, закрыла дверь, и они устало двинулись к крыльцу. - Здесь большинство людей такие. Любят рассказывать всякие небылицы.

- Он говорил о Толстолобе так, будто тот существует на самом деле.

- Надеюсь, ты ему не поверила.

Джеррика усмехнулась.

- Конечно, нет! Но какой же это замечательный материал для статьи! Местный миф, ребенок-монстр! Мне не терпится узнать об этом подробнее, и обо всем остальном в этом городе.

В этот момент небо ненадолго озарилось огнем. Джеррика посмотрела вверх. На горизонте сверкнула молния, хотя гром не прозвучал.

- Странно. Надвигается гроза, но небо практически чистое.

- Это просто электрическая буря, - пояснила Чэрити. - Летом это постоянно здесь случается. Ни дождя, ни грома, лишь парочка тучек. И беззвучные молнии. Довольно жутковато.

Жутковато, хммм. Что ж, после той истории в баре Джеррике все казалось жутковатым. Но она задержала взгляд на небе, и какое-то время понаблюдала за безмолвными, далекими вспышками. Нужно не забыть сфотографировать это. При большой выдержке получится здорово.

Когда они вошли в пансион, свет горел только в гостиной и на лестнице. Энни, должно быть, спит, - предположила Джеррика. Когда она закрыла за собой входную дверь, дедушкины часы в кабинете пробили двенадцать раз, а затем наступила тишина. Джеррика проворно поднималась по ступенькам, в то время, как Чэрити с трудом тащилась позади.

- Ты выглядишь усталой, - сказала Джеррика на площадке.

- Так и есть. Все это пиво, наконец, догнало меня.

- Тогда надо поспать... - Тут Джеррика как бы случайно поцеловала Чэрити в щеку. - Увидимся утром.

Чэрити безрадостно улыбнулась ей из дверного проема.

- Спокойной ночи.

Затем дверь, щелкнув, закрылась.

Прежде чем направиться в свою спальню, Джеррика заметила свет под соседней дверью. Чья это комната? - задумалась она. Энни? Нет, по-моему, она сказала, что спит на первом этаже. Может быть, Гупа. По крайней мере, я - не единственная полуночница. Войдя к себе в комнату, она прислонилась к окну, и улыбнулась, закрыв глаза и подставив лицо легкому ветерку. Вдалеке беззвучно сверкали молнии. Но она не понимала, почему чувствует себя настолько бодро. У нее тоже был тяжелый день, казавшаяся бесконечной поездка, затем шесть бутылок пива в местной таверне. Но она не чувствовала ни капли усталости. Она понимала, что это ее задание вызвало у нее этот новый порыв, это оживление. Крайне редко автор испытывал столь мощную зарядку от проекта.

Заглянув в свою дорожную сумку, она вытащила свой трекбол "Маус Системс". При этом снова обратила внимание на маленький пакетик старого кокаина. Она опять улыбнулась, довольная собой. Мне это не нужно. Я даже не хочу это! Вот доказательство ее победы.

Она набрала в своем ноутбуке несколько быстрых заметок, белый экран освещал ее лицо. Завтра она накидает рабочий план. Это будет серия очерков, поэтому ей не придется сильно беспокоиться из-за количества слов. Разобью все на части, - решила она. Местность, история, экономика, затем социальная структура, как обобщающий элемент.

Но все же, и, несмотря на поздний час, она была слишком возбуждена для сна. Бесполезно было даже пытаться. Вместо этого, она приняла прохладный душ, надела прозрачную ночнушку и спустилась на первый этаж. Она шла через безмолвный дом, ощущая тепло деревянного пола под ногами. Пересекла гостиную, темную деревенскую кухню, глядя на несметные реликвии и всякую мишуру. На оклеенных обоями стенах висели старые причудливые портреты, сквозь темную масляную краску проглядывали лица. На старинном комоде красовалась коллекция стеклянной посуды эпохи Великой депрессии, красиво переливаясь голубыми и зелеными цветами. На угловой многоярусной полке - из идеально закругленного стекла и выкрашенного золотой краской дерева - поблескивали, казалось, сотни хрустальных безделушек. Для бедной, грязной жительницы холмов Энни создала себе неплохое местечко, - подумала Джерри. И сам дом, несмотря на свою старость, был прекрасно отреставрирован. На кухне - новые принадлежности и огромный разделочный стол, наверняка, стоивший немало. Да, этот пансион был прекрасен.

Но настоящую красоту она увидела, когда вышла на заднее крыльцо. Джеррика была ошеломлена. Она смотрела на раскинувшееся на заднем дворе цветочное поле - от этого зрелища у нее перехватило дыхание.

Искрящийся лунный свет падал сквозь деревья на пышные цветочные клумбы. На одной из многочисленных бетонных поилок резвилась ночная птичка, на высоком дереве ухала сова. Отовсюду неслись пульсирующие звуки, сверчки и лягушки посылали свои любовные сигналы. Странные молнии разрывали сумеречный горизонт безмолвными вспышками. Это была страна чудес из звуков, лунного представления и беззвучной грозы. Никогда в жизни я не видела ничего более прекрасного, - подумала Джеррика.

Но тут...

Какой-то хруст.

Глаза Джеррики метнулись в сторону звука. А затем...

Какой-то скрип.

Когда она повернулась, сердце у нее едва не остановилось. Высокая, словно высеченная из темноты фигура вышла на крыльцо и остановилась перед ней. По бока у фигуры свисали огромные когтистые лапы. Внезапный страх стиснул голову Джеррики, словно челюстями, и прежде чем она закричала, фигура произнесла:

- Мисс... Джеррика? Это вы?

Из Джеррики вырвался вздох облегчения.

- Господи Иисусе, Гуп! Никогда не подкрадывайся к людям, как сейчас! - Она прижала к груди раскрытую ладонь, будто сомневалась, бьется ли у нее еще сердце. - Ты напугал меня до усрачки!

Гуп Гудер, казалось, весь затрясся от упрека, его голос стал визгливым, как у расстроенного ребенка.

- Ох, японский городовой, мисс Джеррика! Мне ужасно жаль! Я... Я... Ох! Я не хотел...

Господи, - подумала она, успокоившись. Похоже, он сейчас расплачется.

            - Не бери в голову, Гуп. Ты же не нарочно.

- Я не хотел, - бормотал он дрожащим голосом. - Я понятия не имел, что вы здесь. Мне ужасно жаль, что я вас напугал.

Джеррика закатила глаза.

- Забудь уже, Гуп. Успокойся.

Но в следующий момент, когда молодой работник сделал еще один шаг, Джеррика посмотрела на него внимательнее, в частности, на его тело. На нем были только джинсы, длинные темные волосы растрепаны, будто он только что вылез из кровати. Лунный свет падал на его тело под таким углом, что Джеррика было отлично видно его мускулатуру, узловатые грудные мышцы и широкий, сужающийся к низу торс. Скульптура жаркой страсти, плотская игра света и тени.

Ей пришлось взять себя в руки, чтобы сказать:

- Что ты делаешь здесь так поздно, Гуп? У тебя же в этот час нет никакой работы.

- О, нет, нет, мисс Джеррика. - Парень, наконец, успокоился. Джеррика поняла, что напугала его больше, чем он ее. - Я... понимаете, я забыл поставить "таммеры", - пробормотал он.

Джеррика приподняла бровь. "Таммеры"? Что за "таммеры"?

- Для оросительной системы. Мисс Энни использует оросители для своего цветочного сада.

- О, ты хотел сказать таймеры, - догадалась Джеррика.

- Все верно, таммеры. Она попросила меня поставить их на более раннее время, из-за жары. А я забыл, поэтому пришлось вставать с кровати и делать. Не знал, что кто-то может не спать в этот час.

- Мы с Чэрити вернулись поздно, - сказала ему Джеррика. Но ей было уже трудно сосредоточиться. Так всегда бывает. Искушение усиливалось, как медленно растущий зверь.   - Мы... ну... мы ездили в "Перекресток".

- Да ну?! - Гуп Гудер, казалось, был изумлен. - Это хорошее место, не так ли? Хорошее место, где полно хороших людей. Я всегда туда хожу.

- Что ж, если б мы знали, мы пригласили бы тебя присоединиться к нам.

Стоящий в серебристой тени Гуп сглотнул.

- Вы... вы пригласили бы? Меня?

- Ну, конечно, Гуп. Мы обязательно снова туда съездим. И мы хотели бы, чтобы ты поехал с нами.

- Ох, блин, мисс Джеррика. - У Гупа был вид, будто он проглотил камбалу. - Это было бы здорово, и я с радостью поехал бы куда угодно с вами, мисс Чэрити...

Но слова уже ускользали от Джеррики, поскольку ее охватывала уже знакомая лихорадка. Теплая ночь ласкала кожу под тонкой ночнушкой. Ее разум пребывал в смятении. Она могла лишь безмолвно смотреть на Гупа, а ее воображение рисовало наиболее похотливые и даже непристойные образы. Она представляла, как член Гупа проникает в ее рот на всю длину, а ее пальцы поддерживают его яички, как спелый фрукт на лозе. Представляла солоноватый привкус его спермы и ее густую консистенцию. Потом другие, новые образы сплошным, горячим потоком. Она села б ему на лицо, а его язык стал бы обрабатывать ее жадно раскрытое лоно. Ее большой палец проник бы в его прямую кишку, она снова стала б сосать его член, и он стал бы твердым, как полированное дерево. Да, именно это она себе представляла. А затем она насадила б себя на него, позволила бы себя пронзить. И это было бы только начало.

Именно так это и происходило всякий раз, столько, сколько она себя помнила. Желания бушевали у нее в голове, так что она готова была взорваться. И каждый насыщенный образ заострялся до размера булавки. Вернись на землю, вернись в эту дикую, жаркую ночь на заднем крыльце пансиона Энни, к неприкрытой плотской реальности, оторопело стоящей перед ней. Джеррика догадывалась, к чему были прикованы глаза Гупа. А к чему же еще, если она стояла перед ним в полупрозрачной ночнушке, заканчивающейся почти на середине бедра, и под которой ничего не было. Ночь была в разгаре. Лунный свет белил известью мускулистую плоть и струйки пота на ней.

Сверкнуло еще несколько беззвучных молний.

Джеррика с трудом удержалась на ногах.

- Это... это удивительно, не так ли?

- Ч-ч-что? О, вы имеете в виду молнию. Это зарница. Летом такое часто бывает. Только всегда без дождя и без грома.

Она пыталась вытеснить из головы эти острые, как кончик булавки чувства, и перевела взгляд на небо.

- Красиво.

- Вы... вы... вы тоже, мисс Джеррика, - заикаясь, произнес Гуп, - если вы не против того, чтоб я так говорил.

Ее сопротивление рухнуло, краеугольный камень ее арки не выдержал. Соски, трущиеся об ткань сорочки, по ощущению напоминали раскаленную гальку. Между ног взмокло.

Она взяла Гупа Гудера за руку и каким-то чужим голосом произнесла:

- Ночь такая красивая, Гуп. Давай погуляем.

 

 

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ

1

Странная молния все сверкала и сверкала, пока Толстолоб пытался уснуть. Он сидел в углублении у подножья холма, а в голове у него метались разные мысли. В прошлом он много раз видел беззвучные молнии, но никогда так отчетливо, как сейчас, поскольку когда он жил с Дедулей в Нижнем Лесу, высокие деревья почти полностью заслоняли небо. Но теперь он видел ее отлично. И как же странно она выглядела! И... И...

И она напоминала ему что-то, не так ли?

Она напоминала ему сон.

Это был сон, который ему снился дольше, чем он себя помнил. Не каждую ночь, а очень часто. И всегда был одним и тем же.

Толстолобу снился замок, и в этом замке были ангелицы. Три или четыре прекрасных ангелицы, и они метались, словно были напуганы, и они кричали. А еще там повсюду лежали старики, их лица были обращены вверх, и походили на большие высохшие мухоморы, вроде тех, которые он видел под деревьями в темном лесу.

Ангелицы были очень красивыми, а еще красивее было то, как они бегали и кричали. Затем око сна показало ему еще двух ангелиц, только они были абсолютно голыми и принимали ванны в одной из комнат замка. Толстолоб же, прошу заметить, во сне, не терял зря времени и как следует оттрахал их обоих. Отымел и утопил прямо в их приятно пахнущих ваннах. Затем раскроил им головы и съел их мозги. После этого он отправился на прогулку по замку и выследил первых четырех в их ангельских одеждах. А они по-прежнему кричали и пытались убежать. Но Толстолоб не потерпел бы этого, нет. И он тоже трахнул их, потом отымел в зад, просто так, оставил истекать кровью и умирать, потому что, как сказал Дедуля, ты должен иметь людишек, пока они не поимели тебя. В этом сне Толстолоб был довольно похотливым, у него хватало "молофьи" для всех, и он не скупился раздавать ее. Огромная твердая елда Толстолоба разрывала всех ангелиц, и из некоторых буквально хлестала кровь, когда он кончал в них. А те, кого он имел в зад, истекали кровью еще сильнее. И когда Толстолоб закончил свое дело, все они лежали и умирали, а на их красивых лицах застыло выражение страха, глаза были широко раскрыты, рты разинуты, а "дырки" и задницы сочились кровью, дерьмом и мочой.

Вот вам и ангелицы.

Затем сон увлек его в глубь замка, туда, где он видел лежащих стариков. Толстолоб предположил, что старики тоже были ангелами, поскольку зачем еще тогда они находились в ангельском замке? Было очень весело откручивать им мошонки и отрывать старые сморщенные "петушки". Парочку тех старых ангелов он заставил съесть их собственные "петушки", заставил проглотить их собственное "хозяйство". Толстолоб вырывал глазные яблоки из их кричащих лиц, выдергивал руки из суставов, распарывал животы и вытаскивал кишки. Когда он был близок к финалу, то обнаружил, что его причиндал снова встал, а в его мошне накопилось много хорошей "молофьи". Поэтому он трахнул в зад парочку последних ангелов и оба раза отлично кончил. Едрен батон, Толстолоб спустил столько "молофьи", что можно было бы наполнить ведро для молока! Но затем он оглянулся и обнаружил, что все эти старые ангелы мертвы, и ангелицы, похоже, тоже. И что в замке не осталось ни одной живой души.

В замке было темно, стояла темная ночь. И Толстолоб, все еще находясь во сне, прошу заметить, не видел почти ничего, кроме беззвучных молний, сверкающих в окнах.

И убедившись, что он перетрахал и перебил уже всех ангелов, Толстолоб ушел. Затем он встал посреди той величественной и прекрасной ночи и обратил свой взор к небу.

Молнии продолжали сверкать, что странно, без звука. А потом, во сне, он услышал голос...

Это был не дедулин голос, нет. Он не был чей-то конкретно.

Этот голос, скорее, потрескивал у него в голове, когда Толстолоб смотрел на молнии.        И этот голос сказал ему вот что:

Он сказал: ПРИДИ.

Этот сон Толстолоб видел очень часто. И именно о нем он думал в данный момент, когда пытался заснуть под холмом. Но больше всего его беспокоили не все те ангелы, которых он убил во сне, а голос, который он слышал, и который потрескивал, как мясо енота на огне.

ПРИДИ, - произнес голос.

Но...

Идти куда?

ПРИДИ.

Толстолоб не понимал. За каким лешим ему снился этот сон? Однажды Дедуля сказал ему, что сны имеют значение, что сны, это, типа, зов души. Но что мог значить этот сон?

Он понял, что пытаться уснуть бессмысленно, поэтому встал и потянулся, помочился в кусты, опорожнился опоссумом и мозгами енота, которые он съел накануне, а также вкусными змеиными кишками. Было поздно и темно, в его косые глаза светил лунный свет. Толстолоб обратил свой взгляд в небо и стал просто смотреть.

И именно тогда он услышал. И он знал, что не спит, знал, что находится в полном сознании...

И, тем не менее, он услышал.

И вот, что он услышал.

Он услышал тот же самый голос из сна. И голос произнес:

ПРИДИ.

Толстолоб не совсем понимал, как он мог слышать наяву то, что он слышал во сне. Но он знал, что может сделать лишь одно.

Пойти на голос...

 

2

Молнии беззвучно сверкали через все лобовое стекло. Зарница, - узнал отец Том Александер. Заряды статического электричества, образовывающиеся в зоне высокого давления. Летом в горных регионах это распространенное явление.

"Мерседес" свернул на черную дорогу - 154-ое шоссе. Зеленые часы на приборной панели показывали 00:58. Как могло время пролететь так быстро? Он должен был хотя бы позвонить, предупредить, что будет поздно. Ну, что ж. Я спал в орудийных башнях танков и в рисовых полях, в бараках, палатках и полевых лагерях. Если хозяйка уже спит, я не развалюсь, если не переночую в гребаном "Мерседесе".

Он закурил сигарету, подставив лицо под теплый ночной воздух. По крайней мере, место было хорошо обозначено. Каждые пару миль стояли указатели: ПАНСИОН ЭННИ. И Хэлфорд сказал, что комната была оплачена заранее.

Он ехал, а его взгляд блуждал вокруг. А здесь получше, чем в сраном Ричмонде, - решил он. Ему пришлось признать, что сельский пейзаж, даже ночью, был потрясающим. Месяц следовал за ним, словно серповидный спутник, несущийся над вершинами деревьев. Дороги вились и петляли. Наконец, он оказался на месте.

Приличный на вид старый дом, - дал он определение. Извилистая аллея вела к гравийной парковке. Возле дома стояли два автомобиля, модный красный кабриолет "Миата" и побитый пикап, которому на вид было лет тридцать. Александер припарковался, погасил фары и заглушил двигатель. Весь день он потел в черных брюках, черной рубахе и пасторском воротнике. Последний впился ему в шею, словно железная окова. Он схватил свой чемодан и поднялся по ступенькам.

Медный дверной молоток смотрел на него, словно некое причудливый лик: Только два глаза, ни рта, ни других черт. Все, наверное, уже спят, - сказал себе Александер. Переночуй в машине. Не буди весь дом лишь потому, что ты потерял счет времени. Но когда он тихонько постучал, дверь почти сразу открылась. И миловидная, седовласая женщина лет шестидесяти, в тапочках и халате цвета индиго впустила Александера в дом.

- Отец Александер?

- Да, а вы, должно быть, мисс...

- Энни. Прошу вас. - Сияющие голубые глаза смотрели на него. - Я ждала вас.

- Дико извиняюсь, что я приехал так поздно, - извинился Александер. - Я задержался, и не заметил, как пролетело время.

- О, все в порядке. - Она провела его в тускло освещенную гостиную, встречные воздушные потоки из открытых окон создавали приятную прохладу. - Поставьте свою сумку. Могу я предложить вам немного вина?

- Э-э, да, спасибо. - Александер улыбнулся. На самом деле, я предпочел бы что-нибудь покрепче, но вино подойдет. За время ее короткого отсутствия он огляделся. Приятный своей стариной дом, уютный и настоящий. Где-то поблизости часы тихо пробили первую четверть часа. Вскоре вернулась Энни с бокалом чего-то темного.

- Это малиновое вино, сама делала, - сказала она. - Надеюсь, вам понравится.

            Если в нем есть алкоголь, мне понравится.

- Спасибо, - сказал он. - Мой босс сказал, что оплачены две недели моего проживания, верно?

- Да, это так.

- Скоро я выпишу еще один чек. Похоже, мне придется здесь задержаться.

- Чем дольше, тем лучше, святой отец. Мы очень рады, что вы здесь.

Они сели за раскладной стол, покрытый затейливыми салфетками.

- Так вы уже побывали в аббатстве?

Александер кивнул и отхлебнул вино, которое было сладким и освежающим.

- Там такой бардак. Потом мне придется перебраться туда, чтобы следить за ремонтными работами, а еще ездить в Ричмонд пару раз в неделю для выполнения моих обычных обязанностей.

- Быстро нашли его?

Александер подавил смешок.

- Не совсем, но теперь я знаю дорогу. На самом деле он несколько часов колесил в поисках Тик Нек Роуд, которой, как выяснилось, нет на карте.

- Вы, наверное, знаете об аббатстве больше, чем я, - предположил он. - Епархия не особо подробно меня проинформировала. Вам известно, как давно оно было закрыто?

Лицо Энни ненадолго приобрело задумчивое выражение.

- О, я бы сказала, его закрыли в году 75-ом, двадцать лет назад.

- А похоже, что сто двадцать.

Во время своей экскурсии он обнаружил огромный пустой остов, украшенный паутиной, толстой, как рыболовные снасти. Это было совсем не то, что он ожидал. Слово "аббатство" вызывало определенный образ - большое каменное здание на холме, нечто, имеющее средневековый облик. Но вместо этого он обнаружил простую постройку, крытую кедровой черепицей, с узкими окнами и наклонной крышей, стоящую посреди густого леса. Что самое странное, истинный возраст здания выдавали его внешние стены. Щели между разнокалиберных бревен были заполнены пожелтевшим раствором. Но затем Александер вспомнил короткий инструктаж Хэлфорда - аббатство было построено в конце 17-ого века, и его экстерьер сохранился в изначальном виде. Маленькая колокольня была единственной деталью, указывающей на "церковность". Внутри оказался лабиринт, единственный этаж из темных коридоров и заколоченных досками дверных проемов. Хэлфорд не шутил, когда говорил про отсутствие электричества. За время экскурсии Александер посадил три набора батареек в фонарике и не обнаружил никаких следов электропроводки. Натуральная помойка, - пришел он к выводу. И моя задача состоит в том, чтобы привести здесь все в порядок. Да, вот это я называю богоугодным делом. Они посылают меня убирать за ними бардак... Позади здания в лунном свете искрилось озеро.

- Довольно скоро мне потребуются кое-какие материалы для работы, - сказал Александер. Он, не колеблясь, закурил свои "Лаки Страйк", и увидел, что женщина зажгла тонкую белую трубку. Вместо пепельницы она положила на стол черепаший панцирь.

- Мне понадобятся спиртовые лампы, фонарики, моющие средства, и все такое. Надеюсь, поблизости есть какой-нибудь магазин?

- О, да. Уверена, в "Халле" есть все, что вам нужно. Гуп, мой работник завтра покажет вам. Это в городе, недалеко.

- И если б вы помогли мне со списком строительных компаний, я был бы счастлив.

- Святой отец, в Люнтвилле полно хороших, сильных мужчин, которым нужна работа. И они будут работать, не щадя себя, могу вас заверить.

Конечно. Возможно, это объясняло ее энтузиазм по поводу его пребывания здесь. Он слышал, что весь регион уже десять лет страдает от безработицы, которая составляет почти пятьдесят процентов. Александер приехал на церковном кошельке, раздавать работу, как мороженщик на фургончике с эскимо. Но эта женщина его заинтриговала, и он чувствовал, что ее энтузиазм имеет более глубокие корни. Возможно, она была одной из многих, которые сохраняли веру в безбожном обществе. Для нее Александер был символом скрытой силы и истины. А еще она была довольно привлекательной для своего возраста. Пышногрудая, хорошо сложенная, стройная, без печати физического распада, которую обычно накладывает тяжелая сельская жизнь на пожилых людей. Напротив, она сохранила отличную грацию. Александер надеялся, что годы тоже пощадят его.

Он допил вино и затушил сигарету.

- Энни, знайте, что Церковь очень ценит ваше гостеприимство. И спасибо за вино. Думаю, мне нужно лечь в постель - у меня был тяжелый день.

- Что ж, святой отец, как я сказала, это замечательно, что вы здесь. - Она проворно встала и подвела его к подножию лестницы. - Вас никто не потревожит. Кроме вас здесь живут только моя племянница Чэрити и ее подруга Джеррика, журналистка из городской газеты. - Затем она сказала ему номер его комнаты. - А если вам что-нибудь потребуется, сразу же обращайтесь.

Александер улыбнулся.

- Обязательно. Спасибо. Спокойной ночи.

Он поплелся вверх по лестнице, мимо портретов и натюрмортов. Тишина в доме, казалось, была осязаемой. Он проследовал по устланному ковром коридору, и на мгновение задержался возле одной из закрытых дверей. Он услышал... что-то.

Женский голос. Тихий, но не вызывающий сомнений. Сдавленные звуки человека, испытывающего... муки.

Александер был уверен, что кому-то снился кошмар.

3

Сны Чэрити вспыхивали вместе с беззвучными молниями за окном. А еще их сопровождал страх, в виде ярких и острых как бритва образов. Она металась во сне, сминая простыни, а пот был таким обильным, что ткань ночнушки липла к телу, словно мокрая салфетка.

Во сне мужчины занимались с ней любовью, или так ей казалось. Сейчас с ней в постели были все мужчины, с которыми она когда-либо спала. Они меняли друг друга, разные тела, разные лица, но каждый акт любви был утомительно одинаковым. И это была не настоящая любовь, а нечто прерывистое, поверхностное, и никогда не оправдывающее ее ожиданий. Стив, Джонни, Тим, Рик и все остальные. И, наконец, Нэйт. В теплой тьме их лица - как и их тела - появлялись над ней, словно тасующиеся игральные карты. Всегда все начиналось красиво. Всегда. Она видела их члены, влажные от ее предварительных оральных ласк, все разные, как и их тела. Некоторые длинные, некоторые короткие, некоторые толстые, некоторые тонкие. А один принадлежащий Нэйту, красивый и большой. Всякий раз Чэрити знала, что влюблена, до тех пор, пока...

Один за другим они входили в нее. Она почти не ощущала проникновение, но ее это не волновало. Ее волновали они, а не реакция ее тела. Тем не менее, она чувствовала себя возбужденной. И ощущение лежащего сверху и желающего ее обнаженного мужчины было единственным, что ей хотелось испытывать. Они вводили в нее свои эрегированные члены и начинали заниматься любовью. А потом...

Все распадалось.

Всякий раз они останавливались спустя считанные секунды. Выражение их лиц пугало ее больше всего. Выражение внезапного смятения, сменяющегося разочарованием. Что же было не так? Один за другим они отстранялись от нее и уходили, заявляя: "Похоже, я слишком много выпил", или "Наверное, я перенервничал на работе", или "Сегодня я не в настроении", или любое другое оправдание, которое они могли придумать. Она ничего не понимала. До сего момента все проходило замечательно, а в постели все обращалось в прах. И один за другим они оставляли ее лежать там, побледневшую, со слезами на глазах.

Всякий раз.

Затем сон превращался в чудовищный кошмар. Беззвучные молнии все сверкали и сверкали. К ней приходили новые мужчины. Мужчины, с которыми она никогда не встречалась. Мужчины из ее будущего? Может, этим кошмаром ее психика пыталась предсказать ее дальнейшие неудачи? Кряхтящие, безликие, они грубо совокуплялись с ней, шлепая ее, дергая за волосы, лапая за груди, только чтобы точно также покинуть влажные недра ее влагалища, предпочтя присесть над ней и мастурбировать. Их руки энергично скользили вверх-вниз по их пенисам, пока сперма не выплескивалась, брызгая ей в лицо, в глаза и в широко раскрытый рот. Затем они, как и другие, оставляли ее одну в темноте.

Чэрити металась и вертелась. Простыни обвивались вокруг ее тела, словно питоны. За окном продолжала беззвучно сверкать молния.

И в тишине кошмара она услышала голос, будто кто-то разговаривал с другой стороны двери, а, может, с другой стороны ее души.

Да, да.

Голос...

 

4

Еще один сон, в другой комнате. Просто образы, просто слова.

Ее собственные слова.

            Бульон...

И ее собственные руки, сжимающие ей груди.

Большой и указательный пальцы берут сосок и сжимают его.

Джералдин, Джералдин...

В зернистой темноте сна вспыхивает спичка.

Мне очень жаль...

Затем пламя касается розового соска, и он начинает с шипением гореть...

 

5

Прокравшись назад, они услышали голоса.

- Шшш, - шикнула Джеррика на Гупа, который собрался, было, открыть свой огромный рот. - Нам нельзя шуметь.

Она поняла, что голоса доносятся из гостиной. Это Энни и... еще кто-то. Но кто? И что Энни делает там так поздно? Она же уже спала. Но там был еще один голос, который Джеррика не узнавала.

- Идем, - прошептала она Гупу, продолжая держать его за огромную ручищу. Только этого мне не хватало, - подумала она. Чтобы Энни застукала меня рыскающей по ее пансиону в час ночи, после того, как я трахнулась в кустах с ее работником. Она стиснула зубы, затаила дыхание, и прошмыгнула через кабинет. Гуп, словно послушный щенок, последовал за ней. Когда они миновали гостиную, то заметили две тени, сидящие за столом. Джеррика почувствовала запах тетушкиной трубки и сигаретного дыма, а еще мельком увидела на столе два недопитых бокала вина. Кого тетя Чэрити могла принимать в этот час?

Она отбросила эти мысли и стала быстро подниматься по лестнице. Гуп следовал за ней. Слава богу! - подумала она, когда они добрались до второго этажа незамеченными. Затем Гуп выпалил:

- Ох, блин, мисс Джеррика, это было так...

- Шшш! - она быстро потянула его по коридору и остановилась возле его двери. - Немедленно иди в постель, - прошептала она, словно мать неугомонному ребенку. Гуп, действительно, во многих отношениях был ребенком. Инфантильно эмоциональный, без какой-либо духовной глубины и самоанализа. Но, конечно же, вовсе не этих качеств она искала на темном заднем дворе...

- Немедленно иди в постель, Гуп. Спокойной ночи...

- Ох, мисс Джеррика, - он запнулся, его огромное лицо растянулось в глупой, широкой улыбке. Он нежно взял ее за руки. - Знаете, это по-настоящему много для меня значит, и...

Она быстро чмокнула его в губы и отстранилась.

- Уже поздно! Увидимся завтра.

Оставив его изнывать от безнадежной любви, она быстро проскользнула в свою комнату и закрыла за собой дверь.

Черт, - подумала она, этот большой глупый ребенок влюбился в тебя! Вот "геморрой"!

И этот "геморрой" будет продолжаться до конца ее пребывания здесь. Справиться с этим будет нелегко, это точно. Придется избегать его, вежливо отшивать...

По крайней мере, секс был неплохой. Хотя, опять же, для Джеррики не существовало такой вещи, как плохой секс. Острота момента охватила ее, как всегда. Все ее остальные мысли были сметены прочь его внезапным появлением на заднем крыльце. Она соблазнила его на месте, увлекла вглубь залитого лунным светом заднего двора, где они целый час совокуплялись в грязи, как животные. Гуп не обладал богатым опытом, но для Джеррики это не имело ни малейшего значения. Ее сексуальный фитиль был очень коротким. С дрожью в ногах, она сняла с себя ночнушку, а ее рука нащупала в темноте то, что уже было в боевом состоянии. Она притянула его к себе, ее дыхание было отчаянным и жарким от необузданной похоти. Она была буквально вмята в землю под весом его жилистого, мускулистого тела, но именно это ощущение мечтала она получить прежде всего. Он хныкал по-детски и кончил через пару минут, но к тому времени Джеррика кончила уже дважды. Ее взмокшее лоно пульсировало, а она стонала, возя ногами в грязи.

- Ох, блин, мисс Джеррика, - неловко пытался извиниться он. - Я не хотел кончать так быстро, просто не смог удержаться... - Она толкнула его руками в огромную грудь, заставив замолчать и лечь на спину. Без колебаний взяла его пенис в рот, почувствовав вкус спермы и собственных выделений. И принялась жадно отсасывать, при этом поигрывая его яичками и щекотя анус. Склонившись над его промежностью и задрав вверх зад, она чувствовала, как горячий поток спермы вытекает из ее влагалища и льется по внутренней стороне ног. Она хотела еще, больше того, что ей было нужно. Ее груди походили на горячие камни, которые венчали раскаленные кончики сосков. Член у нее во рту через считанные минуты снова набух, после чего она уселась на его промежность, как на конское седло. Ее взмокшее лоно ныло так, что на глаза у нее выступили слезы. Гуп обладал причиндалом впечатляющих размеров, и сразу же пронзил ее. Она яростно и отчаянно скакала на нем. В тени они напоминали какие-то безумные тени, глотающие раскрытыми ртами влажную жару, их ноздри трепетали от сексуальных запахов и пышного аромата окружающих цветов. С каждым движением своих бедер она позволяла ему проникать все глубже. Его шершавые, как наждачная бумага руки обхватили ее спину, ее груди болтались в воздухе. Она кончила еще дважды, соки текли из нее, как из незакрытого крана.

Джеррика совершенно утратила рассудок. Она слезла с Гупа, чтобы торопливо занять следующую приглашающую позицию, т. е. встала на четвереньки. Эрегированный член Гупа пульсировал с каждым ударом его сердца. Он только собирался снова войти в нее, когда она, задыхаясь, потребовала:

- Нет, теперь в попку. Я хочу в попку.

- Но... но.. н... - заикаясь, отозвался Гуп.

- Используй слюну, - приказала она.

Гуп снова запнулся:

- Но, мисс Джеррика, я никогда раньше этого не делал. Я правда не знаю, как это делать.

Джеррика раздраженно нахмурилась. Она плюнула на пальцы, протянула руку назад и увлажнила прямую кишку, затем направила его член себе в анус.

- Толкай, - сказала она. - Толкай на всю глубину. Не осторожничай.

Чувство было такое, будто в бутылку с узким горлышком вогнали пробку. Теперь его член был по ощущению не просто размером выше среднего, он был гигантским. Ей казалось, будто ее нафаршировали под завязку. Именно это она хотела почувствовать, именно это ей было нужно. Медленные толчки становились все интенсивнее. Одной половиной лица Джеррика возила по грязи. Запустив руку себе между ног, она начала поочередно сжимать его яички и теребить себе клитор, пока ее похоть не возросла до точки кипения. Помощь ее пальцев в сочетании с вгоняемым на всю длину огромным членом заставляла ее извиваться, напрягая каждую мышцу тела. Она кончила, пуская слюни в грязь, затем ахнула, почувствовав, как семя Гупа заполняет ее прямую кишку.

Черт возьми, Джеррика, - подумала она, вернувшись к себе в спальню. Я же практически изнасиловала его. Она понимала, что неправильно вот так соблазнять мужчину, используя его только ради своих низменных нужд - особенного такого простого и впечатлительного человека, как Гуп. Но это не значило, что она не будет делать это снова. Она не могла доверять себе.

Ну и грязнуля, - пришла она к выводу. Она посмотрела на себя в зеркало, ее белая ночнушка была заляпана грязью. Но сняв ее, она обнаружила, что тело испачкано еще сильнее. Грязные руки, ноги, колени, на грудях и животе - грязные отпечатки рук. Половина лица черная от грязи. Господи, если б Энни увидела меня такой, то, наверное, вышвырнула бы из дома...

В третий раз после приезда она приняла душ, смыв с себя все остатки похоти. Затем она, наконец, выключила свет и легла голой в постель, размышляя и остывая. Жар прошел, осталось лишь знакомое угасающее волнение. Ей необходимо было кончить еще раз, "шлифануть" напоследок, но делать это так поздно она не осмелилась. В тишине дома ее вибратор могли легко услышать, и даже прибегни она к помощи пальцев, ее охи и ахи могли быть слишком громкими.

Боже милостивый, Джеррика. Да что с тобой такое?

Она пыталась оправдаться, как всегда. У меня был зуд, и я почесалась, - решила она. Затем сделала более грубый вывод: - У меня чесалась киска, и я почесала ее членом Гупа. О, да. И думаю, задница у меня тоже чесалась. Нет, ей не было никакого оправдания. Это точно. Несмотря на свое пристрастие, она продолжала оставаться человеком и понимала, что поступает неправильно. Я соблазнила деревенского паренька, который запал на меня. Я использовала его.

Она попыталась просто забыть это и уснуть. К этому моменту зарница утихла, оставив ее одну в темноте, слегка подкрашенной лунным светом. Оставшаяся на коже после душа влага стала теплой. Ее пальцы коснулись влажных лобковых волос. Она услышала, как за стеной стонет во сне Чэрити. Кошмар приснился, - догадалась Джеррика. Бедная, Чэрити...

Но затем она услышала кое-что еще, не за стеной, а за дверью ее спальни.

Шаги.

Кто это здесь?

Она встала и голая подкралась к двери. Шаги, не сбавляя темп, миновали ее дверь, и проследовали дальше. Она не смогла удержаться.

Приоткрыв дверь, выглянула одним глазом в коридор. У последней двери стояла фигура, фигура в черном. На мгновение она повернулась, будто настороженно. Блеснул белый квадратик пасторского воротника.

Священник. Он приехал.

Окинув рассеянным взглядом коридор, он пожал плечами и вошел к себе в комнату.

Джеррика закрыла свою дверь и, стоя в темноте, задумалась. Священник приехал - ну и что? Но по какой-то причине это позднее прибытие показалось ей дурным знаком, вызвав странное чувство тревоги. Может, Бог послал его в виде напоминания о ее виновности. Джеррика пожала плечами. Она все равно не верила в бога.

Но она, должно быть, верила в дьявола, пусть даже и подсознательно. Иначе что еще могло объяснить сон, который ей вскоре приснился.

Ей снилось, что она поднималась из озера дымящихся экскрементов. Она едва не утонула в нем, и когда ее лицо, наконец, вынырнуло на поверхность, она, давясь, стала выкашливать комки кала. Толстые руки тянули ее вперед, к узкой полоске горячего, вязкого песка. Но вытаскивали ее не мужчины, а какие-то твари, привратники этого демонического царства. С глиняными лицами и щелками вместо глаз они глядели на нее сверху вниз, ухмыляясь и хохоча от восторга. Озеро огибал бесконечный, почерневший от огня горный хребет. Небо было кроваво-красным, с черной сияющей луной. Джеррика сопротивлялась, но безуспешно. Привратники с усердием мучили ее, их толстые трехпалые лапы щупали ее обнаженное, склизкое от экскрементов тело, от чего ей вскоре захотелось нырнуть обратно в озеро и утонуть в фекалиях. Хохот усилился, как и эрекция их дьявольских фаллосов. Руки одного привратника раздвинули ей ягодицы, в то время как монструозный член другого проник в ее прямую кишку. Джеррика, исторгнув рвоту, закричала. Крик эхом разнесся по ущелью, словно ружейный выстрел. Толстый член в ее прямой кишке, казалось, рос пропорционально ее ужасу. Да, он рос и рос, растягивая ее внутренности, пока его головка, размером с персик, не проникла в горло, а затем вышла у нее изо рта.

 

 

ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ

1

            Тук-тук-тук.

Левый глаз Чэрити открылся, правая половина лица была похоронена в подушке. Утро? - подумала она. Уже? Сквозь стекло балконной двери проникал солнечный свет. Слышалось радостное чириканье птиц.

Тук-тук-тук.

- Чэрити? Ты проснулась?

- Ага - сонно ответила она. - Входи.

Через смежную дверь вошла Джеррика, ее светлые волосы были взъерошены от сна. На ней была лишь простыня, обернутая вокруг тела.

- Думаю, мы должны проснуться и петь, как говорят.

- Кто говорит? - простонала Чэрити. - Поверить не могу, что уже утро. Кажется, будто я легла спать пятнадцать минут назад. И... - Все лицо у нее горело, она поднесла руку ко лбу. - Блин, мне приснился кошмар.

Джеррика рассмеялась.

- Не переживай. Уверена, он был не такой мерзкий, как у меня. Черт. Мне приснилось, будто я побывала в аду. - Она скривила лицо. - И будто меня насиловали демоны. Это было отвратительно!

От этих слов Чэрити почувствовала себя чуть лучше. Ее собственный бесцветный кошмар, по крайней мере, обошелся без демонов. И изнасилование было каким-то поверхностным.

Джеррика лениво закурила сигарету.

- О, и угадай, что? Священник уже здесь.

Священник. О, да. Теперь Чэрити вспомнила. Вчера тетушка Энни упоминала его. Говорила, что он приезжает осмотреть аббатство.

- Может, поговорить с ним, чтобы он взял меня с собой в аббатство.

Чэрити села в кровати и потерла глаза.

- Когда он приехал?

- Ночью, - ответила Джеррика. Теперь она смотрела сквозь балконные двери в сад. - Около часа ночи.

- Часа ночи! Я думала, ты легла в постель сразу, когда мы вернулись из бара. Что ты делала так поздно?

Джеррика повернулась, закусив губу. - Ну, я типа...

- Что?

Джеррика вздохнула.

- Я типа наткнулась на Гупа. Вышла на заднее крыльцо, подышать свежим воздухом, а он настраивал там оросители или вроде того. И, ну, ты понимаешь.

У Чэрити это не укладывалось в голове.

- Джеррика, нет! С Гупом?

Джеррика кивнула, со стыдливым видом.

- Думаю, произошла одна из тех ситуаций. Он был там, я была там. Затем одно потянуло за собой другое.

- Где?

- На заднем дворе.

- Ты шутишь.

Джеррика покачала головой, выдыхая сигаретный дым.

- Но Гуп же... разве он не умственно отсталый?

- Нет, он немного заторможенный, может быть, - заметила она. - Но он не отсталый. Типа неотесанный мужик, и все. И это не проблема. Очевидно, он сильно запал на меня.

- Это проблема, - возразила Чэрити. Хотя она все еще не могла поверить в это. У Джеррики был секс... с Гупом? Она считала, что его привлекательность была простой и грубоватой. Но она даже день здесь не пробыла!

- Ты определенно торопишься, - сказала она, наконец, выбравшись из постели. Она слегка побледнела, вспомнив свои страшные сны. Но затем ей в голову пришел наиболее необычный вопрос. - Могу я спросить тебя кое-что... личное?

- Конечно. - Джеррика усмехнулась. - Личные вопросы - самые лучшие.

Чэрити понизила голос.

- Тебе... было... приятно?

- Да, весьма, - не раздумывая, ответила Джеррика. - Было очень приятно. Но ты же понимаешь, это был одноразовый секс. И как я уже сказала, этот парень залип на меня. Это могло обернуться проблемой.

Чэрити не стала спорить.

- Ты верно заметила. Этот парень, Гуп? Он же ходил за тобой как маленький пудель.

У Джеррики с лица не сходило хмурое выражение.

- Придется избегать его, вежливо отшивать. Не хочу ранить его чувства. Но, господи... - Она даже не потрудилась закончить фразу.

Чэрити мучили более непривычные вопросы. Она не понимала, почему. Как долго они занимались этим? Сколько раз? Кончала... ли она?

Это вырвалось из нее прежде, чем она успела подумать.

- Ты кончила? - спросила она.

Джеррика бросила на нее изумленный взгляд. Она была явно не из тех, кого мог обидеть подобный вопрос, но было видно, что она слегка удивлена.

- Я только что сказала тебе, что мне было приятно. Конечно, я кончила. И не раз.

Еще один укол ревности. Внешность Джеррики, ее открытость и личностные качества уже вызывали у Чэрити ощущение неловкости. Теперь еще это. Я ни разу в жизни не испытывала оргазм, - подумала она, - а Джеррика говорит об этом, будто для нее это просто выкурить очередную сигарету.

- Хватит этот болтовни про секс с Гупом, - предложила Джеррика. - Чем страдать фигней, давай лучше спустимся вниз. А то твоя тетушка подумает, что мы - парочка лентяек. И мне не терпится познакомиться со священником!

 

2

Монахиня мочилась ему на задницу...

««—»»

Срань... господня, - подумал Александер.

Он резко проснулся в своей постели, с плохим привкусом во рту. Возможно, это была настоящая ночь сновидений, сосредоточие кошмаров, ибо у отца Тома Александера был его собственный кошмар, от которого он только что пробудился. Жуткий. Отвратительный...

Ему снилось, что он лежит на животе голый, привязанный к полу с помощью кольев. Его запястья и лодыжки были натерты петлями грубой веревки. Кто привязал его? И зачем? И...

Где я? Мысли у него путались.

Пол пересекла какая-то тень. Он постарался максимально вытянуть шею, чтобы посмотреть через плечо. Наконец ему удалось рассмотреть фигуру, отбрасывающую тень.

Монахиня.

- Что это за херня? - спросил Александер во сне. - Господи, да развяжите же меня, черт вас подери!

Ее голос был шепотом, слабым, как духи, с легким южным акцентом.

- Не поминай имени Господа Бога твоего всуе.

- Да ладно? - воскликнул священник. - А еще не привязывай священников голыми к гребаному полу!

- Но это всего лишь сон, - заметила монахиня.

- А мне насрать, - продолжал сквернословить Александер. - Мне это не нравится, поэтому развяжите меня! Я чувствую себя идиотом, когда я голый привязан к полу перед монашкой!

А монашка-то красивая, - успел заметить он. Ее тонкие белые руки были сложены на груди, будто она читала молитву. На ней была традиционная черная ряса, но ноги, вместо того, чтобы быть облаченными в ожидаемые неуклюжие туфли, были босыми. Тонкое красивое лицо обрамлял овал белого апостольника (платок монахини - прим. пер.). Оно было спокойным, но чувственным. Ясные карие глаза смотрели на него, светясь искренностью, верой, и почтением к Всевышнему.

Зачем же Александер привязан здесь?

- Теперь мы очищены, - сказала она. - Искуплены. Это так приятно... - Ее карие глаза сфокусировались на нем. - Ты хотел бы быть искупленным?

- Нет! - взревел Александер. - Я хочу, чтоб меня развязали, черт возьми! Вот, что я хочу!

Монахиня даже не вздрогнула от его крика. Вместо этого она слабо улыбнулась, кроткой монашеской улыбкой, а затем...

- Да вы издеваетесь, - пробормотал Александер, продолжая смотреть из-за плеча.

... задрала подол рясы. На ней не было ни типичных черных гольф, ни нижнего белья. Образ сразу же ошеломил его. Перед ним стояла пара стройных, красивых ног, соединенных пышным кустом черных лобковых волос. Внутреннюю сторону бедер покрывали более тонкие волоски, и дорожка из еще более тонких поднималась к пупку.

- Когда-нибудь слышали про леди Ремингтон? - спросил Александер.

- Искупление снизошло на нас, святой отец, - ласково произнесла монахиня. - И на тебя.

Удерживая подол над талией, она неуклюже шагнула вперед, оказавшись у него сзади. Она стояла, расставив ноги по обе стороны от его голых бедер, и ее заросший лобок находился прямо над его задницей.

- Аааа, - простонала она.

И принялась мочиться.

- Какого ХРЕНА! - закричал Александер, тщетно пытаясь освободиться.

Струя ее мочи была сильной и горячей, и била прямо в расщелину сжатых ягодиц Александера.

- Прекратите! - завопил он.

Но она не прекращала. Напротив, сила струи лишь нарастала. Обжигая кожу, она текла точно к его анальному отверстию. И, в конечном счете, ее напор стал таким мощным, что она проникла ему в прямую кишку. Вскоре он почувствовал это, почувствовал у себя внутри мочу этой шутовской монашки. А она все продолжала мочиться...

- Ты, что, гребаная скаковая лошадь! - закричал он.

Казалось, это продолжалось целый час. Струя мочи прожигала его, словно лазерный луч, бьющий из куста ее лобковых волос.

- Ну, хватит уже! - простонал Александер. - Ты нассала столько, что можно было заправить бензовоз!

Наконец, и к счастью, поток утих, сменившись тоненькой струйкой, щекочущей ему лодыжки. Но потом он почувствовал, как вся эта горячая моча бурлит, переполняя его толстую кишку, и медленно пробирается в пищевод.

- Вот так, - сказала монахиня, опуская подол. - Разве тебе не приятно, святой отец? Разве тебе не приятно получить, наконец, искупление?

 

««—»»

Этот образ преследовал его, словно гудящий рой насекомых. Выскочив из постели, Александер сразу же бросился, будто рефлекторно, в туалет, где немедленно испражнился. Никакой мочи, конечно же, не вышло, но все равно чувствовал, что ему необходимо сделать это. Затем он принял душ и побрился, быстро оделся в черные брюки и рубашку, прикрепил воротник. Но образ не покидал его.

Монахиня, - подумал он.

Господи.

- Нужно сходить к психологу, - решил он, затем осекся. - Погоди-ка. Я же сам психолог! - Но как можно было объяснить столь отвратительный сон? Сны, в конце концов, рождались в сознании сновидца. Другими словами, они были частью его самого... Господи.

Наконец, он заставил себя действовать, спустился на первый этаж и огляделся. Никаких следов Энни, хозяйки. Но, пройдя через кухню в столовую, он увидел двух привлекательных женщин, завтракающих за раскладным столом. Блондинка и брюнетка. Обе одновременно подняли на него глаза.

- Доброе утро, - сказал он. - Я - отец Александер.

- Привет, святой отец, - сказала блондинка. Брюнетка слегка улыбнулась и кивнула.

- Я поживу здесь какое-то время.

- Мы знаем, Энни говорила нам, - сказала блондинка. - Я...

- Не говорите. - Александер поднял руку. - Вы - племянница Энни, а вы... - Он указал на брюнетку. Вы, должно быть, журналистка из газеты.

- Вы все перепутали, - сказала блондинка и рассмеялась. - Я - Джеррика, журналистка, а это - Чэрити, племянница Энни.

- Приятно познакомиться.

Все пожали друг другу руки. Александер сел.

- Хотите печенье, святой отец? - предложила Чэрити, протягивая руку к тарелке, полной завитушек из жареного теста, рядом с которой стояла маленькая чашка с сиропом.

- Нет, благодарю. Выглядит замечательно, но по утрам я не хочу есть. Затем он посмотрел на женщин более внимательно. На Чэрити было волнистое летнее платье в цветочек. На Джеррике - обрезанные джинсы и белый топик. Их красивые лица были какими-то усталыми и изможденными.

Затем, Джеррика, блондинка, заговорила.

- Вы, наверное, обратили внимание на наш помятый вид, святой отец. Это потому, что нам обеим сегодня снились жуткие кошмары.

Александер почувствовал, будто кожа у него на лбу окаменела.

- Что ж, похоже, кошмары в этих местах штука заразная, потому что мне тоже снилась всякая жесть.

- Да, ну? Мы расскажем вам наши сны, если вы расскажете нам свой.

Ага! - подумал Александер. Мне приснилось, что монахиня делала мне уриновую клизму. Это вовсе не то, о чем бы я хотел рассказывать людям.

- Забудьте, - сказал он вместо этого. - Однажды мне приснилось, что мы с папой римским играли в волейбол, и он надрал мне задницу. Иногда сны бывают очень смешными. Но, поверьте мне, сегодняшний сон стоит забыть.

- Тетушка Энни говорила, что вы здесь, чтобы заново отстроить старое аббатство, - сказала Чэрити.

- Не отстроить, а отремонтировать, - поправил ее Александер.

- Раньше там был санаторий для священников, верно? - отважилась спросить Джеррика.

Дерзкая девушка, - подумал Александер.

- Типа того. Мы хотим превратить его в центр реабилитации. - Александер понял, что она имела в виду. В последнее время католики подвергались жесткой критике. Многие священники обвинялись в растлении малолетних, наркомании и азартных играх. В этих дни в газетах было полно подобных сообщений. И, несомненно Джеррика, сама являясь журналисткой, провела параллель. Господи, они, наверное, закроют Институт св. Луки в Саитленде, скандал там был очень громкий. Местные жители протестовали, говорили, что боятся за своих детей в случае побега больного священника.

- Я первым готов признать, - открыто сказал он. - Католическая церковь ищет отдаленные места для размещения своих реабилитационных центров. Священники тоже люди. Иногда они болеют. Но в старые времена Роксетерское аббатство было не реабилитационным центром, а хосписом для умирающих священников. Это было очень давно, в середине семидесятых. Хоспис обслуживало несколько монахинь-епифанисток. Они только вернулись из Африки, и им нечем было заниматься, поэтому папа римский послал их сюда. - Александер заметил на столе еще один черепаший панцирь и закурил. - Рак, болезнь Альцгеймера и просто банальная старость...

- А еще СПИД, верно? - с вызовом спросила Джеррика.

Он не стал пудрить ей мозги.

- Возможно, до того, как СПИД стал официальным диагнозом. Иногда священники сбиваются с пути истинного, церковь никогда не отрицала это. Но когда они оказывались на последней стадии, нам требовалось место, куда мы могли поместить их, и которое было бы дешевле, чем больница. Поэтому мы создаем хосписы, и именно таким было Роксетерское аббатство.

- Но оно же закрыто, не так ли? - спросила Чэрити.

- Ага. Оно было не особо заполнено, а папе римскому потребовалось, чтобы монахини вернулись в Африку, где случилась очередная вспышка голода. Поэтому аббатство закрыли.

Но все эти разговоры о монахинях...

Монахини, - подумал он, внезапно почувствовав во рту привкус скисшего молока. Кошмар... Желудок у Александера непроизвольно сжался. Затем он поднял глаза и увидел, что Чэрити наливает холодный чай. Журчание напомнило то, как на него мочились. Что в нем могло вызвать такой сон? Неужели он питал какой-то тайный страх перед реставрацией Роксетера? Неужели я питаю тайный страх перед монахинями? - задался он вопросом. Но этого не может быть. Это не имело никакого смысла.

Разве тебе не понравилось быть искупленным? - спросила сестра из кошмара...

- Святой отец?

Александер поднял глаза. Это была Джеррика, у нее на лице внезапно появилось выражение беспокойства.

- С вами все в порядке?

- О, да, извините. Отвлекся ненадолго. Это связано с аббатством.

- И все-таки странное задание дала вам церковь, не так ли? - спросила Чэрити. - А что с вашими обычными обязанностями, с вашим приходом?

Вопрос на 60000 долларов.

- У меня нет прихода, - признался он. - Я работаю психологом в ричмондской епархии.

- Звучит увлекательно, - сказала Джеррика. - Священник-мозгоправ.

- Я не назвал бы эту работу увлекательной, но это лучше, чем жарить картошку в "Бургер Кинг". Боже, какая же она красивая, - подумал он. На самом деле, обе женщины были красивыми, но Чэрити выглядела более сдержанно, более строго. Но в Джеррике было что-то жизнеутверждающее, что-то очень открытое. Разительный контраст между загорелой кожей и белокурыми волосами. Голубые глаза, яркие, как драгоценные камни. Стройная, но фигуристая. Она могла бы даже у епископа вызвать "стояк", - подумал он. Хорошо, что я дал обет безбрачия, иначе приударил бы за ней. Господи, уже двадцать лет? Осторожней, сладкая! По крайней мере, сейчас он мог шутить на эту тему. Но, на самом деле, безбрачие оказалось проще, чем он думал. Это даже вызывало облегчение. Превращало мирскую похоть в куда более продуктивную энергию. Дав обет безбрачия, он мог объективно смотреть на женщин - бесстрастно - и признавал красоту их женской природы без примеси либидинальных гормонов. Это давало ему возможность смотреть на женщин, не желая чего-то из того, что он видел. К тому же, в более молодые годы он насытился этим по уши, так сказать. Если не больше.

- Энни где-то здесь? - спросил он. - Я ее не видел.

- Мы, кстати, тоже ее не видели, - сказала Чэрити. - Не знаю, где она может быть.

Александер затушил окурок в черепашьем панцире.

- Ночью она говорила мне, что здесь есть работник.

- Гуп, - сказала Чэрити.

- Что?

- Это его имя, - добавила Джеррика. - Гуп.

- Гуп. Ну, что ж. Где я могу найти его? Энни сказала, что он может отвезти меня в город, в магазин. Мне нужны кое-какие материалы.

У Джеррики загорелись глаза.

- О, забудьте про Гупа. Позвольте мне отвезти вас, святой отец!

3

Чем больше Дикки смотрел на Тритта Боллза Коннера, тем больше ему казалось, что тот похож на сына дьявола. Да уж. Худой, высокий с твердыми, как камень мышцами на руках, будто яблоки засунули под кожу. Черные волосы до плеч и козлиная бородка. И эта чертова бейсболка "Джон Дир". Но все это было ничто по сравнению с его взглядом. Стальные глазки напоминали отверстия в дуле ружья.

- Скучно, - заметил Тритт Боллз с пассажирского сиденья "Эль Камино". - Мне ужасно скучно, Дикки.

- Я слышал.

"Эль Камино" тарахтел вдоль 154-ого шоссе, прижимаясь к дороге под тяжестью "движка" с мощностью 450 лошадиных сил.

- Чем сегодня займемся, Боллз? У нас пока нет никаких "самогонных" рейсов.

- Это верно, Дикки. У нас нет рейсов, зато у нас в карманах по пачке "зелени", размером со свиную голень каждая. Думаю, мы найдем, чем заняться.

- Конечно, но чем?

Боллз усмехнулся, поглаживая свою черную бородку.

- Что ж, я скажу тебе, чем бы я хотел заняться. Я хотел бы отодрать в зад какую-нибудь сучку так жестко, чтоб моя "молофья" брызнула у нее из носа, будто она сморкнулась, вот.

Дикки хмуро посмотрел на руль и на рычаг "Херст".

- Ага, Боллз, только мы не можем заняться этим сейчас. Еще слишком светло. Мы не можем заниматься подобным дерьмом так рано.

- Знаю, Дикки. Я просто говорю. - Боллз нахмурился. - Но я еще голоден. Едрен батон, я так голоден, что съел бы "киску" матери Терезы. А еще ее задницу, вот. Как насчет остановиться у какой-нибудь забегаловки, перекусить?

- Я - за.

Дикки Кодилл даже не знал, кто такая мать Тереза, но он был не из тех, кто отверг бы приглашение перекусить, с его сорока четырех дюймовым охватом пояса, огромным пузом и сиськами, как у бабы, только волосатыми. Но направив машину в город, он снова подумал о Боллзе. Да, это адский чувак. Натворил такое, что дьявол бы гордился. Да, уж, - подумал Дикки, - рядом со мной, похоже, сидит сын Люцифера.

По крайней мере, они были уникальной компанией...

Да, они в свое время натворили всякого. То были плохие вещи, но было весело, даже Дикки пришлось это признать. Но потом он задумался о том, о чем уже думал недавно. О том, что однажды они могут выбрать для развлечения не тех людей...

Дикки пожал плечами и прогнал от себя дурные мысли. Какой смысл думать сейчас об этом?

Из радиоприемника бренчала музыка, под которую приятно притопывать ногой. Певец пел: "Я куплю себе здоровенный "ствол", завалю всех, кто причинил мне боль..."

- Едрен батон! - Взвыл Боллз. - Вот это стихи, да? Мне это нравится! - Затем Боллз Коннер взорвался хохотом. - Вот только все люди, с кем мы сталкиваемся, не успевают причинить нам боль!

- Это - факт, Боллз, - согласился Дикки. И действительно так оно и было. Как в тот раз, в одном придорожном баре в Локвуде. Они только собирались уходить, и оба зашли отлить в сортир. Боллз закончил ссать и направился к выходу из туалета, когда какой-то огромный деревенский чувак говорит:

- Эй, мужик, ты, что, в хлеву вырос? Смывай, если закончил ссать. Я не желаю смотреть на твою мочу.

- Ну, так ты и не смотри, братан, - воскликнул Боллз с дьявольским огоньком в глазах. В тот же момент он выхватил нож и тут же приставил деревенщине к горлу, а затем наклонил его к своему все еще торчащему из штанов члену. - Нет, уж, смотреть ты на нее не будешь, ты будешь ее пить.

И будь я проклят, если деревенщина не принялся лакать из унитаза, как мучимый жаждой кобель! После чего Боллз все равно перерезал ему горло. Залил тот унитаз под завязку кровищей парня. Потом был еще один случай, пару лет назад. Они подцепили одну оборвашку, голосовавшую на шоссе. Она пнула Боллза по яйцам, а Боллз треснул ей по башке ореховой рукояткой кайла. Когда она очухалась, ее ноги были привязаны к дереву, а руки - к заднему бамперу. Затем Дикки отпустил сцепление. Руки выскочили из плечевых суставов. А что же Тритт Боллз? Не, его это не удовлетворило.

- Дикки, - заорал он. - Тащи ножовку из ящика с инструментами.

После чего Боллз принялся отпиливать ей ноги. Затем он жестко отымел ее в грязи.

- Черт, Дикки! - насмешливо крикнул он. - Зуб даю, я первый парень в город, который трахает торс! - Когда он закончил, они выбросили руки и ноги в лес. Потом еще весной был случай, они съехали с шоссе, чтобы Боллз мог отлить с "самогонки". И он заметил джип, навороченный японский "Фораннер", а неподалеку - палатку с костром, и все такое. За хребтом, неподалеку от от Колз-поинт рыбачили парень с девкой. С виду, городские. У чувака была смешная гомосятская стрижка, без бакенбардов, а одет он был в шорты, рубашку на пуговицах и сандали без носков, самые гомосяцкие из тех, которые Тритт Боллз когда-либо видел. Хотя у телки были классные "дойки". Круглые, размером с дыни на прилавке у Уолли Эбенхарта. И Боллзу хорошо было видно, что под ее глупой футболкой Шефердского колледжа нет лифчика.

- Похоже на парочку счастливых отдыхающих, а, Дикки?

- Ага, - согласился Дикки.

Чувак сразу же развернулся, уронив отличную удочку "Зебко Лэнсер" с латунным механизмом в воду.

- Послушайте, ребята, - заикаясь, произнес он. - Нам проблемы не нужны.

Боллз был здоровым парнем, высоким и крепким, поэтому смог вложить серьезную силу в ореховую рукоятку кайла. ХРЯСЬ! - раздался звук, когда рабочий конец просвистел по широкой дуге и обрушился на башку этого "яппи".

- Как тебе такие проблемы, городской? - вежливо поинтересовался Боллз. Чувак лежал на спине и как-то очень странно подергивался, половина его башки была вмята внутрь. А его подружка,  глядя на эти подергивания, сразу же начала орать. Тритт Боллз улыбался как огромная "хэллоуинская" тыква, потому что, понимаете, от девкиного крика распалился жарче, чем дровяная печь. А когда у Боллза случается "стояк", у него разыгрывалось воображение. Поэтому он вытащил свой огромный нож и, ухмыляясь, показал его девке.

- Наклоняйся, сладкая, - ласково сказал он девке. - Мы хотим посмотреть, как ты берешь в рот у этого городского мальчика.

- По-моему, в городе это называют "фелляция", - попробовал блеснуть умом Дикки.

У этой девки из колледжа были очень красивые светлые волосы, идеально ровно подстриженные на уровне ушей, и забавная "городская" челка. И если у Боллза и была слабость, то это любовь к блондинкам. И они оба не могли отвести глаз от ее круглых красивых "доек".

- Но... но... но... он же умирает! - запротестовала она, судорожно всхлипывая.

- Это не важно, крошка. Просто наклоняйся и делай.

Дикки спустил этому городскому яппи-педику шорты до колен. Тот продолжал дико подергиваться, а из его пробитой головы побрызгивала кровь.

- Да, верно, наклоняйся сюда, потому что, если постараешься, мы оставим тебя в живых, - произнес Боллз, поигрывая своим огромным ножом. Удивительные все-таки вещи делают люди под угрозой ножа, думая, что это может спасти им жизнь.

- И свою нелепую гомосяцко-коммунякскую футболку снимай, чтоб мы могли смотреть на твои сиськи, пока ты будешь делать это.

Блондинка подчинилась, а затем, конечно же, принялась выполнять безумное требование Боллза, работая ртом со скоростью миля в минуту, как сумасшедшая, а тело городского парня продолжало яростно конвульсировать из-за обширного повреждения нервов и субдермальной гематомы, причиненной той огромной ореховой рукоятки кайла. Да, зрелище было еще то. Городской чувак дергается, а его сисястая коммунякская подружка отсасывает ему его вялый член. Боллз и Дикки веселились от души, до тех пор, пока городской чувак не истек кровью и не помер. А без его конвульсий, вызванных травмой головы, это, почему-то, было уже не так забавно. Дикки вытащил свой член и принялся дрочить, глазея на девкины "дойки", а Боллз тем временем спустил штаны и начал драть ее раком в грязи. И, в конце концов, обспускал все ее большую красивую коммуняцкую задницу. А когда они принялись обрабатывать ее своими ножами, она снова начала истошно орать.

- Я сказал, что, возможно, мы оставим тебя в живых, - объяснил Боллз эту нестыковку визжащей, рыдающей и трясущейся девке, нанося ей на живот длинные глубокие порезы. Затем, гогоча, он принялся резать ее женские места, от чего она вся задергалась, а затем он скальпировал ее.

- О, какого черта? - сказал он и захохотал так, будто хотел разбудить всех мертвецов на местном кладбище. Дикки перестал дрочить и выпустил длинную струю мочи в лицо городскому парню, а Боллз между тем принялся отрезать у девки ее большие сиськи. Он напялил скальп на голову городскому парню, а отрезанные сиськи засунул ему под его гомосяцкую рубшку на пуговицах от "Кристиан Диор", воскликнув:

- Представляю, какое выражение будет у того бедолаги, который найдет их, Дикки! Девкины волосы, сиськи и висящий член!

Да уж, Тритт Боллз Коннер был в тот день в настоящем ударе! Прежде чем вернуться к "Эль Камино", он навалил большую кучу после здорового деревенского обеда из картошки с мясом на то, что осталось от девки, и, конечно же, вытер себе задницу ее коммуняцкой футболкой. Да уж, в тот день они повеселились от души. От души.

Теперь они сидели вдвоем в Закусочной Чака, по-прежнему жутко скучая над огромными тарелками с яичницей с фаршем, гадая, чем они будут заниматься весь день, потому что было еще только утро. Закусочная Чака была люнтвилльской забегаловкой - хорошая жрачка за хорошую цену. Но сейчас здесь почти никого не было, только какой-то старый хрыч, лопающий у стойки кофе с пончиками, да толстая телка-оборвашка с растрепанными волосами, в шлепанцах, шортах и футболке, которая была бы впору слонику Дамбо. Она поедала уже вторую порцию яичницы с фаршем, как натуральный робот. Но Боллз и Дикки не обращали на нее особого внимания, потому что она была жирной, ее ягодицы свисали по бокам стула, будто это был мешок с семенами, а брюхо у нее было, как у коровы. Поэтому Боллз игнорировал ее, погрузившись в раздумья.

- Черт, самогонных рейсов нет, развлечься не с кем, едрен батон. Что будем сегодня делать, Дикки?

- Не знаю, - ответил Дикки с набитым яичницей ртом. В закусочной Чака готовили отличную яичницу с фаршем.

- Я в том смысле, что я терпеть не могу скучать, Дикки. Мы же молодые, здоровые парни, а нам нечем заняться в такое прекрасное утро.

Дикки согласно кивнул, засовывая себе в рот вилку с очередной порцией фарша.

Боллз наклонился вперед:

- И вот что я скажу тебе, Дикки, я трахаться хочу, что мочи нет! У меня "стояк" с тех пор, как я проснулся. Едрен батон. Клянусь, я оттрахал бы даже эту тарелку с яичницей.

О, не делай этого! - подумал Дикки Кодилл. Тритт Боллз Коннер был способен на что угодно.

- Черт, я мог даже трахнуть ту толстуху, сидящую у прилавка.

Дикки выпучил глаза.

- Ее? Да ты шутишь, мужик! Она же размером с дом!

Боллз поморщил нос.

- Поэтому вот, что мы сделаем. Подождем, когда она доест, а потом заманим ее к нам в машину!

Едрен батон, - подумал Дикки. Так рано утром нам не нужно этого дерьма.

Но им пришлось подождать, потому что девка заказала себе еще одну порцию яичницы с фаршем!

Ей понадобилось какое-то время, чтобы все доесть, но закончив, она спрыгнула со стула, как поддон с кирпичами и направилась к выходу.

- Эй, вот это красотка! - воскликнул Боллз. - Похоже, ты уходишь одновременно с нами! Как насчет того, чтобы мы подвезли тебя?

Ее заплывшее жиром лицо растянулось в улыбке, будто ей по-настоящему польстило то, что Боллз назвал ее "красоткой", и она просто сказала:

- Конечно, мальчики!

Этого было достаточно. Не прошло и десяти минут, как Дикки въезжал в очередную лощину возле реки. Боллз уже вырубил толстуху самодельным домкратом, и они вытащили ее из машины.

- Черт, Дикки! - заметил Боллз. - Она весит больше, чем движок от твоей тачки!

- Точно, - согласился Дикки, волоча ее в другой конец лощины. Затем они подняли ее на ноги, и Боллз привязал ее к дереву. Он по-быстрому помочился ей на ноги и проинструктировал Дикки:

- Тащи мою ореховую рукоятку от кайла, Дикки!

Дикки так и сделал и передал указанную ореховую рукоятку от кайла Боллзу, который стоял, усмехался и ждал, когда толстуха полностью придет в себя.

- Черт, Дикки! Зуб даю, она съедает за обедом столько, что можно наполнить свиное корыто!

- Похоже на то, Боллз, - неохотно согласился Дикки.

А когда она полностью пришла в себя, Боллз размахнулся и...

Шмяк!

... врезал со всей силы рукояткой от кайла ей по животу. Звук был, будто кто-то ударил корову. Боллз делал это снова и снова. На третий раз жирное лицо толстухи побелело, она бросилась вперед, насколько позволяли веревки, и исторгла из себя рвоту, натуральным фонтаном, прямо там, в лощине. Вся стряпня вышла наружу, выстрелив из нее как минимум на три фута. Еды было действительно очень много!

- Черт, Дикки! Видишь, сколько блевотины из нее вышло!

- Вижу, Боллз, - тоже без особого удовольствия произнес Дикки.

- Черт! Посмотри на всю эту яичницу с фаршем, которую она выблевала! Поверить не могу! Она же ест за десятерых!

- Это точно, Боллз, - снова отозвался Дикки.

Боллз врезал ей по животу еще один раз, и из нее вышли остатки пищи. На этот раз блевотина - едрен батон! - вылетела из нее на четыре или пять футов, и приземлилась в грязь с влажным шлепком.

- Да она же гребаная слониха! У нее в пузе места хватит на весь запас самогона Клайда Нэйла. Она - жирный гребаный вулкан! Но... - Боллз мрачно усмехнулся. - Мне очень жаль, что я отнял у нее всю ту клевую стряпню, за которую она заплатила. Думаю, лучше нам дать ей снова съесть все это, хм?

Затем Боллз с помощью ножа освободил толстуху и толкнул лицо в огромную лужу блевотины, прямо как ту шлюху, которую он заставил жрать собственное дерьмо.

- Жри всю эту блевотину, сладенькая, жри и глотай. Там только яичница с фаршем. По второму разу, наверное, будет вкуснее!

Давясь, она принялась есть, и яичницы с фаршем действительно было очень много.

- Видишь, что мы сделали, свиноматка? - спросил Боллз. - Мы позволили тебе дважды съесть одну и ту же еду!

Когда толстуха закончила лопать свою блевотину, Боллз вытащил свой член. Он поднес его прямо к ее лицу и сказал:

- А теперь соси, стройняшка. Соси хорошо!

В ней оставалось немного боевого запала, Дикки пришлось признать это. После того, как выблевала такую кучу и получила пять или шесть ударов по пузу ореховой рукояткой? А потом еще была вынуждена есть собственную блевотину? После всего этого эта несгибаемая женщина сказала:

- Если сунешь мне в рот свой грязный член, клянусь, я откушу его!

Похоже, она была феминисткой. Тритту Боллзу не нравилось, когда какая-нибудь жирная мокрощелка говорит ему такие гадости, нет уж! Ни капельки.

- Дикки! - взвыл он. - Тащи из машины плоскогубцы!

Вздохнув, Дикки так и сделал.

Затем Боллз вырвал у нее плоскогубцами "Сирс Крафтсмен" все зубы.

- Вот так, жирная корова! - радостно воскликнул Боллз. - Теперь ты ничего не откусишь!

Затем он перевернул ее на живот и принялся долбить в зад. Он драл ее жестко, пока не выпустил заряд молофьи прямо ей под хвост. Затем перевернул ее на спину и сунул своей пахнущий дерьмом член прямо ей под нос.

Затем он начал резать.

Дааа! Тритт Боллз снова вытащил свой нож и начал яростно кромсать толстуху. Она кричала, пока он срезал всю кожу с ее пальцев, будто это были морковки! Затем он принялся срезать ей кожу с рук, и она слезала, словно листы обоев. Потом он содрал всю кожу с ее спины и ног, отчего получились еще более крупные лоскуты. И она все это время орала, как кошка, брошенная в комбайн, пока вся эта жирная белая кожа падала на землю, а сама она превращалась в огромное кровавое месиво. Наконец, он стал срезать кожу с пальцев ног.

- Черт, Дикки, - прокомментировал он. - Глянь на эти ноги! Зуб даю, она носит 12 размер обуви (45-ый европейский - прим. пер.)! Это самые огромные ноги, которые я когда-либо видел у девки!

Боллз продолжал кромсать ее, пока она не померла. Он отрезал у нее большие бледные соски, затем огромные, как детская голова сиськи. Взял их в руки и стал выжимать из них кровь, будто это были большие теплые ватные тампоны. Извлек у нее из головы глазные яблоки, просто ради прикола, и раздавил их в руках, будто это были крупные белые виноградины.

- Брось, мужик, - жалобно произнес Дикки. К этому моменту у него уже крутило в животе от увиденного. - Она мертва, Боллз. Давай валить отсюда.

- Валить отсюда? - отозвался Боллз. - У меня снова "стояк", и будь я проклят, если я упущу его! Если у меня есть заряд молофьи, я должен ее выпустить!

Затем Тритт Боллз принялся совокупляться с жирным, безглазым и полностью освежеванным трупом толстухи, яростно долбя ее мертвые гениталии. Затем он извлек из нее член и выпустил сперму прямо ей в разинутый рот.

Как вы понимаете, Боллз был не очень разборчив в своих половых связях.

 

ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ

1

Утро расцвело, сродни тысячам цветов на заднем дворе, сменившись днем. Чэрити решила не ездить в магазин вместе с Джеррикой и отцом Александером. Более привлекательным вариантом ей показалось побездельничать в пансионе, привести мысли в порядок и осмотреться.

А посмотреть было на что...

Например, сам двор. Он был красивым, тщательно подстриженным и прополотым, пересеченным аккуратными мощеными дорожками, которые, должно быть, стоили немало. Оросительная система, роскошная беседка, и открытый сарай, полный садовых инструментов: культиватор, электрический кромкорез, машинка для подстригания живой изгороди, и мощная газонокосилка. Но тетушка же была бедной. Где она взяла деньги на все это? И где она взяла деньги на капитальный ремонт пансиона? Теперь у нее был даже наемный рабочий...

- Здравствуйте, мисс Чэрити! - приветствовал ее Гуп Гудер, появившись из-за угла дома. Он катил тачку, полную мульчи из сосновой коры. - Должен сказать, сегодня вы очень хорошо выглядите.

- Спасибо, Гуп, - ответила Чэрити. - Очень мило с твоей стороны. - Однако в нее закрались сомнения. Это действительно так, или он сказал это просто из вежливости? Паранойя усиливалась. Если она действительно была привлекательной, то что могло объяснить ее бесконечные неудачи с мужчинами? И перед ней всегда стоял образ Джеррики, что лишь добавляло паранойи. Этот образ терзал ее. Джеррика могла бы работать моделью в "Свимсьют Иллюстрейтед" А я?- хмуро спросила себя Чэрити.

Стоящий рядом Гуп лишь усугублял ситуацию. Широкие грудь и спина, мускулистые руки, длинные волосы. Символ свежей, живой похоти. Пресловутый "фермерский парень", исполненный молодости и мужественности. Ночью Джеррика занималась с ним сексом, - напомнила себе Чэрити, по-прежнему слегка шокированная этой мыслью. Неужели она и в этом испытывала зависть? Хотела бы я заняться сексом с... Гупом? Скорее всего, нет.

Так к чему эти бесконечные размышления?

Казалось, будто Джеррика была архетипом всего того, чем Чэрити хотела быть. Да.  Джеррика.

- Вы видели Джеррику, мисс Чэрити? - спросил Гуп, наклонившись к ручкам тележки, словно чтобы обозначить секретность.

- Она уехала в город с отцом Александером, - ответила Чэрити.

- Ох...

Не стоит ревновать, Гуп, - хотела, было, сказать она. Этот мужчина - католический священник.

- Он не похож на обычного человека.

Выражение лица у Гупа стало пустым, словно он не понял смысл ее слов, хотя, возможно, так оно и было.

- Я еще с ним не познакомился, но мисс Энни сказала мне, что он приехал сегодня ночью.

- О, он обязательно тебе понравится, Гуп. А, кстати, где Тетушка Энни?

- Думаю, ушла на прогулку. Днем она всегда ходит в лес на прогулку.

Чэрити вспомнила. Она видела, как вчера ее тетя исчезла в лесу с двумя охапками цветов. А еще Чэрити вспомнила, как двадцать лет назад, когда она жила здесь, ее тетя делала это ежедневно. Куда она уходила?

- Она скоро вернется, - заверил ее Гуп. Но краснота его лица выдавала его тревогу за Джеррику. - Что ж, мне нужно идти, увидимся позже. Пока.

- Пока, Гуп.

Она посмотрела, как он толкает тачку прочь, и направилась к самым дальним цветочным клумбам. Бедный Гуп, - подумала она. Разве ты не понимаешь, что это был роман на одну ночь? Чэрити была посвящена в эту печальную тайну. Бедняге было уготовано жестокое разочарование.

Но эти мысли с новой силой заставили ее подумать о собственных страданиях. Вот чем была вся моя взрослая жизнь - сплошной чередой романов на одну ночь...

- Чэрити!

Она посмотрела в противоположный, утопающий в тени конец двора. Там, едва заметная, стояла ее тетя и махала ей.

Чэрити, улыбаясь, направилась по мощеным проходам, мимо богатого разнообразия цветов.

- Я уже тебя потеряла.

- О, а я собирала цветы, - ответила тетушка, наклоняясь над флангом с разноцветными кастиллеями и фацелиями.

Чэрити стояла рядом, и солнце грело ее голые плечи. На ее тете было почти такое же платье, как у нее: простое, пастельно-фисташкового цвета.

- Теперь я помню, - сказала она. - Когда я была маленькая, ты каждый день собирала цветы и шла на прогулку в лес за домом. Куда ты ходишь?

- Ну... - Энни выпрямилась, расплывчато улыбнувшись племяннице. - Думаю, теперь, спустя все эти годы, пришла пора тебе узнать.

Не задавая лишних вопросов, Чэрити последовала за тетушкой в густой лес. Плотно стоящие деревья - смесь черных дубов, красных кленов и высоких-превысоких карий - создавали вечерние сумрак и прохладу. Мощеная дорожка вела все дальше, и Чэрити снова задалась вопросом, откуда на нее взялись деньги.

- Тетушка Энни? - не выдержала она. - Мне очень интересна одна вещь...

- Дай угадаю, милая, - отозвалась тетушка. - Ты хочешь знать, где я взяла деньги.

Неужели эта добрая, пожилая женщина обладала телепатией? Или она все время ожидала услышать этот вопрос? Конечно же, последнее.

- Ну, да, если ты не против, - призналась Чэрити. - Я мало помню о том времени, когда жила здесь с тобой, но... понимаешь, дом был ветхим, никаких мощеных дорожек, трудности с деньгами. Я имею в виду, поэтому власти штата и забрали меня у тебя, верно? Потому что им показалось, что у тебя не хватит денег, чтобы растить меня?

Энни, казалось, поникла и сбавила шаг. За следующим поворотом появилась зона отдыха с обращенными друг к другу и выкрашенными в белый цвет железными скамейками. С подавленным видом тетушка присела, жестом пригласив Чэрити сделать то же самое.

- Иногда мне кажется, будто удача не на моей стороне, будто меня сглазили. Но ты права, именно поэтому власти штата забрали тебя у меня. Потому что они считали, чтобы у меня не хватит денег растить тебя должным образом. Думаю, так оно и было. Надеюсь, ты сможешь простить меня.

- Тетушка Энни! - воскликнула Чэрити. - Это не твоя вина!

- Хотелось бы в это верить, милая. - Могу лишь сказать, что я старалась изо всех сил.

- Конечно!

- И мне очень жаль, что все эти годы я лишь писала тебе письма и ни разу не пригласила тебя приехать. Но это потому, что мне казалось, что ничто не изменится. Твоя старая тетушка Энни становилась все беднее, а дом продолжал ветшать все сильнее. - Энни смахнула слезу с глаза. - Мне просто было стыдно приглашать тебя сюда. Но потом...

Чэрити ждала, сидя на жесткой металлической скамейке.

- То, что случилось, было как дар Господень. "Коллективный иск" - вот как это называется. Оказывается, моя земля, примерно по тысяче акров в обе стороны отсюда, является месторождением полезных ископаемых. И "Нордист Карбайд" с давних пор тайком выкачивали из нашей земли природный газ! Они зарабатывали миллионы в год, а один смышленый адвокат из Роанока пронюхал про это и взялся вести это дело. Доказал в федеральном суде, что эти ублюдки из "Карбайда" воровали у нас, бесплатно забирая из нашей земли газ. И этот адвокат выиграл дело. Поэтому я и целая куча других местных получили так называемую "пропорциональную компенсацию", в соответствии с количеством имеющихся во владении акров. Большинство, ну, ты знаешь этих людей, спустили деньги на азартные игры и все такое. Но свои я потратила на ремонт и указатели. Адвокат взял себе треть от общей суммы, но это того стоило. Моя доля составила примерно полмиллиона долларов. Большую часть я отложила, но какую-то сумму потратила на то, чтобы привести дом в порядок и установить знаки.

- Знаки? - спросила Чэрити.

- Дорожные указатели, милая. Те, которые вы со своей подружкой видели по пути сюда. Люди, едущие по шоссе, видят их и заезжают. Мы - хорошее место для остановки для тех, кто едет на юг. И здесь есть несколько туристических достопримечательностей - национальный заповедник Бун, Колз-поинт, лучшее во всем штате место для рыбалки. И, конечно же, сам лес. И знаешь, что? Это сработало. Каждую осень и весну, особенно, у меня полный пансион гостей, что приносит фактическую прибыль. Поэтому я смогла позволить себе нанять Гупа, и привести в порядок цветочные клумбы. А с оставшейся суммы, которую я положила в банк, мне натекает по паре тысяч в месяц. Но... - Энни опустила лицо, цветы у нее на коленях лежали, словно мертворожденный ребенок. - Мне просто очень плохо из-за этого...

Чэрити не могла ничего понять.

- Тетушка Энни! Все же так замечательно! Нет причины расстраиваться.

Глаза Энни наполнились слезами.

- Мне плохо, дорогая, от того, что я не понимаю, почему это заняло так много времени. Если б все это случилось несколько лет назад, я не потеряла бы тебя. Мне кажется, будто я подвела тебя...

Чэрити встала, села рядом с тетей и обняла ее.

- Не плачь, Тетушка Энни. Иногда именно так все и бывает.

- Но это никуда не годится, - всхлипнула Энни. - Твоя мама умерла страшной смертью от собственной руки, не прошло и года после твоего рождения. А она была моей сестрой. Я чувствовала себя обязанной заботиться о тебе, но не смогла. Клятые власти штата забрали тебя у меня.

Чэрити погладила тетю по плечу.

- Это не твоя вина, Тетушка Энни. Ты сделала все, что могла, и больше, чем кто-либо. И, посмотри на это с другой стороны. С пансионом у тебя сейчас все хорошо, а у меня все хорошо с карьерой и вечерними занятиями. Как говорится...

По какой-то причине Чэрити внезапно подумала про священника.

- Неисповедимы пути Господни, - сказала она.

 

2

- Пути Господни воистину чудесны, - прозаично заявил Александер, сидя за рулем епархиального "Мерседеса". Этим он ответил на стандартный вопрос Джеррики. Если Бог существует, то почему случаются войны? Почему случаются этнические зачистки, убийства, надругательства и насилие над детьми... Типичные вопросы неверующего человека.

- Бог не владеет правоустанавливающим документом на Землю, - сказал он. - В отличие от Дьявола, с тех пор как Ева вонзила свои зубки в то яблоко. Все, что Бог имеет здесь, это его священное влияние, и Его любовь к человечеству.

- Но что чудесного в войне, геноциде, изнасилованиях и тому подобном? - с вызовом спросила Джеррика.

- Ничего. Чудесной является Божья любовь к его царству. Я не могу судить вас, - сказал он, поворачивая на очередном лесном повороте, - но обещаю, что вы поймете, о чем я говорю, когда вы умрете.

Джеррика с удивленным лицом поправила блузку.

- Вы, правда... верите во все это, да?

Александер посмотрел на нее, закурил сигарету.

- Ага. Верю, потому что, так оно и есть.

Затем он стал цитировать псалмы.

- "Я избрал путь истины". А что касается геноцида, изнасилований, убийств и войны? Римлянам. "Ибо знаем, что вся тварь совокупно стенает и мучится доныне". И, наконец, Исаия "Я испытал тебя в горниле страдания".

- Я... - Джеррика заморгала. - Похоже, я понимаю, что вы имеете в виду.

- Но вы не верите ни в одно слово из этого, - с вызовом сказал ей Александер. - Вы меня успокаиваете.

- Нет, вовсе нет!

- Конечно, успокаиваете. - Он усмехнулся. - Но не беспокойтесь. Вы увидите свет, прежде чем ваша жизнь на земле закончится. Вы вознесетесь в Царство Божье.

Теперь улыбнулась Джеррика.

- Да, ну? Откуда вы знаете? Вы ясновидящий? Это Бог нашептал вам на ухо?

Глаза Александера стали пустыми, как у резного деревянного тотема.

- Да, - ответил он. - По правде сказать, именно так.

Некоторое время они ехали в полном молчании. Александер был уверен, что его слова заставили ее задуматься. Хорошо. Это же моя работа. Именно за это Бог мне и платит.

Они уже съездили в магазин "Халлс", где Александер купил фонарики, батарейки, несколько спиртовых ламп, рабочие рукавицы и моющие средства. Затем они медленно покатались по городу - который был не особо похож на город, как отметил священник - где Джеррика показала ему местный бар, закусочную, затем провела его квартал и рассказала про предприятия со "швейными цехами". Видимо, обычным явлением являлось то, что компании из других штатов прибывали сюда и нанимали женщин за минимальную плату. Угнетение, как он знал, понятие относительное. И еще больше угнетения они увидели, когда развернулись и поехали обратно.

- А это - "Антикварная лавка Донны", - сказала она, показывая на высокое обшитое досками здание. - На самом деле, это - бордель.

- Да ну? Я должен пойти туда и спросить, есть ли у них ореховый комод "Шератон" 1820-ого года. Представляете, какое выражение будет у них на лицах? - рассмеялся Александер. - Священник? Пришедший в публичный дом?

Эта идея тоже развеселила Джеррику.

- Почему-то я не могу себе такое представить.

- Это будет не первый публичный дом, посещенный мной.

- Вы шутите?

- Знаете, я же не всегда был священником, - признался Александер. На самом деле, он посетил несколько подобных заведений в Сайгоне - секс за десятку, отсос за бакс. В полевых условиях было еще дешевле. Бог был щедр на расплату. Три раза Александер отправлялся в медсанчасть с гонореей настолько сильной, что ему казалось, будто его подключили к переносному генератору. Век живи, век учись, - подумал он. Прежде чем он был принят в духовенство, плотские грехи были ему не чужды. Некоторые вещи, которые он видел во вьетнамских борделях, в качестве стороннего наблюдателя, были отвратительными. Анальный секс, секс-вечеринки, минет-марафоны, солдаты, платящие 12-летним шлюхам за совокупление с псами. Во всяком случае, в университетском женском клубе дела обстояли не лучше. Секс, наркотики и рок-н-ролл. А если вам нужно подставить вашему преподавателю по английскому свой зад для того, чтобы сдать экзамен, что тут такого? И немного деньжат на кокс тоже никогда никому не повредят, верно? Когда Александер ассистировал преподавателю на курсе философии, он был поражен количеством девушек, которые предлагали себя за более высокие оценки. А еще сильнее он был поражен вещами, которые они предлагали сделать. Зло было повсюду, и оно имело множество разных лиц. Видеть это было все равно, что познавать мир. А иногда познание было болезненным. Но Александер, в отличие от большинства священников, не видел никаких проблем в том, чтобы признаваться в своем небезгрешном прошлом. Отрицание было бы сродни наглой лжи.

- Нет, я не всегда был живым символом христианского образа жизни. - Он снова рассмеялся. - Но, по крайней мере, являюсь им сейчас. Поэтому считаю, что это самое главное.

Джеррика не поняла шутку. Казалось, сейчас она была очень сосредоточена и полна вопросов, которые вряд ли сможет задать. Александер видел такое много раз: женщины были очарованы идеей безбрачия.

- Вы... - Джеррика запнулась. - ...не возражаете, если я спрошу, когда, э, когда у вас это было в последний... раз?

- В 1977-ом, - ответил Александер, не задумываясь. Тогда он едва не женился, не так ли? Они занимались сексом по семь раз за ночь. Как такое забудешь? Да, он хотел жениться на ней, но сейчас он даже не помнил ее имени.

Джеррика побледнела.

- Это же почти... двадцать лет назад.

- Угу, - затем так же беспардонно добавил:

- И с тех пор я ни разу не мастурбировал. Об этом обычно спрашивают следом.

- Боже милостивый, - прошептала Джеррика.

- Да, он такой.

Они оба рассмеялись над этим замечанием. Он видел, что ее терзает множество других вопросов, но она не решается их задать. Господи, люди думают, что священники сделаны из папиросной бумаги, - подумал он. И он знал, что не является исключением. До священства он был наравне с маркизом де Садом. А еще он по одному взгляду на Джеррику Перри мог сказать, что ей не чужды плотские грехи. Возможно, у нее была такая аура...

Они проехали мимо старой, увенчанной шпилем церкви. Александер перекрестился, не вынимая сигарету изо рта.

- Не стоит, - сказала Джеррика. - Чэрити сказала мне, что эта церковь закрыта.

- И что с того? - Пожал он плечами. - Это все равно дом Божий, исполненный Его присутствия.

Она покачала головой, улыбаясь.

- Куда мы сейчас? - Александер уже выезжал из города, снова в сторону 154-ого шоссе. - Что ж, думаю, лучше отвезу вас обратно домой, - ответил он. - В аббатстве мне нужно будет много чего сделать.

Джеррика быстро повернулась на кожаном сиденьи "Мерседеса", ее лицо внезапно засияло.

- О, святой отец, пожалуйста! Я так хочу увидеть это аббатство. Позвольте мне поехать с вами.

- Совершенно исключено. Там грязно, и там опасно. Мне нужно сделать много работы...

- Пожалуйста, святой отец! Я помогу вам.

- Исключено.

Она подалась вперед, ее груди были прижаты друг к другу в ослепительно-белой блузке. Александер чувствовал приятный аромат ее травяного шампуня.

- Пожаааааалуйста, святой отец, - почти проскулила она. А ее улыбка стала ярче солнца.

Александер нахмурился. Господи, разве можно устоять перед красивым личиком?

Он потушил окурок, закурил новую сигарету и помахал рукой.

- О, ладно, - согласился он.

3

Она была беременная. Рыжеволосая, с такой гладкой и белой кожей, какой он никогда еще не видел. Большие, стоячие сиськи, размером в два его кулака каждая, и, конечно же, большой раздутый живот.

Толстолоб облизнулся.

С утра он прошел уже несколько миль, думая над своими снами про замок, ангелов и голос, говорящий ему: ПРИДИ. И именно тогда он наткнулся на эту рыжеволосую крошку. Она была абсолютно голая, и мылась в ручье. Единственной причиной его недовольства было именно то, что она мылась. Понимаете, Толстолоб любил, чтобы от девок пахло. Потому что считал, что раз от кого-то пахнет, значит, он настоящий. Например, от самого Толстолоба пахло очень сильно, потому что он с рождения не принимал ванну. Не видел смысла. Когда Толстолоб гулял по лесу, он нес с собой такой запах, от которого стошнило бы даже канюка. И, да, сам он любил запах дерьма, мочи, задницы и других частей тела. Я еще любил вкус всего этого. Только что помывшаяся девка на вкус была как ничем не приправленная тушенка из кишков опоссума.

Типа, пресная...

Как бы то ни было, Толстолоб стал наблюдать за этой рыжеволосой беременной девкой из-за толстого дерева. Наклонившись, та мыла себе задницу. И пока она это делала, Толстолоб смог разглядеть ее "пирожок". Это был большой "пирожок", с рыжим мехом вокруг щели, а сама щель была больше, чем нора сурка. Поэтому в голову Толстолобу пришла мысль. До сих пор он не имел возможности заниматься с девками нормальным "трахом", потому что их "дырки" были слишком малы для его елды. А как насчет этой девки с ее зияющим детородным органом? Возможно, с ней у него что-то получится!

Возможно, ее "кошелка" вместит его причиндал целиком.

Когда Толстолоб вышел из-за того толстого дерева, показав свою огромную уродливую голову, свои глаза, один из которых был больше и ниже другого, и, конечно же, свой широкий ухмыляющийся рот, полный длинных, кривых, похожих на собачьи зубов, девка стала вопить на всю округу. Он вытащил ее на берег. Она кричала так громко, что ему показалось, что она сорвет себе голос. Он вырубил ее ударом кулака, затем лег на нее и принялся сосать ее рыжую "киску". После ручья она была сперва безвкусной, но когда он стал сосать сильнее, из дырки вышла какая-то творожистая масса, с очень резким вкусом, отчего Толстолоб несказанно обрадовался. Он пожалел, что у него нет с собой дедулиных лепешек или камышовых оладьев, чтобы намазать на них этот девкин "творожок". Затем он начал трахать ее прямо там, в грязи у ручья, предварительно смачно отхаркнув ей в "дырку". И ее "киска" оказалась довольно вместительной, даже для елды Толстлоба. Он яростно долбил ее, в то время как она просто лежала и орала в синее дневное небо. И пока он ее трахал, из ее больших сисек побрызгивало молоко, и Толстолоб решил, что это довольно мило. Это были просто маленькие брызги, вроде тумана, белые, как паутинка. На самом деле, Толстолоб был так заинтригован этим явлением, что наклонился и принялся сосать эти огромные, наполненные молоком сиськи, одновременно продолжая трахать девку. Он высосал, наверное, целое ведро молока, которое было теплым и сладким на вкус. И он мог поклясться, что когда закончил сосать, ее сиськи уменьшились в размере раза в два. Он высосал из них все молоко до последней капли. О, чудо...

Он трахал ее от всей души, вгоняя свой 14-дюймовый член в ее большую и скользкую рыжую "киску", когда та начала рваться, как и все остальные. Головкой своего пениса он чувствовал, как лопаются ее внутренности. И он мог поклясться, что почувствовал, как его огромный хрен попал ребенку прямо в глаз. А затем у девки стали отходить воды, которые Толстолоб стал набирать в ладонь и пить. Они были теплыми и вкусными, но это не стало для него утешением. Из всех девок, которых трахал Толстолоб, ни одна не имела "киски", которая подошла бы под его елду. Даже эта рыжая с самой большой "дыркой", которую он когда-либо видел. Из нее начала течь кровь, как в тот раз из горностая, которому он откусил голову. Только кровь у нее шла не из обрубка шеи. Она хлестала из нее, как из крана, окрашивая воды в красный цвет. Девка что-то пробормотала, захлопала своими зелеными глазами и померла.

Толстолоб очень расстроился. Ему даже стало жалко, что он так и не сумел найти девку с такой "дыркой", в которую смог бы кончить правильно. Он решил, что кончил ребенку прямо в лицо, затем вытащив член, понял, что, наверное, размозжил ему башку. И тут в голову ему пришла очередная идея.

Понимаете, эта девка была беременной, то есть по-настоящему беременной, будто в любой день могла разродиться спиногрызом. Поэтому Толстолоб нагнулся к этой ее кровоточащей рыжеволосой "киске", и начал сосать. Сосал он со всей силы, и в конце концов, услышал, как что-то внутри нее начало рваться. Он сосал, сосал и сосал, пока - черт! - из нее не стал вылезать ребенок.

Толстолоб мысленно обрадовался.

Вытащив ребенка из девки, он поднял его к солнцу...

И тот закричал.

Толстолоб улыбнулся.

Потому что, хоть он в свое время и съел много взрослых мозгов, он ни разу не пробовал детские.

Ни разу!

 

««—»»

Детские мозги?

Он прокусил в мягком черепе дыру и стал высасывать мозги из маленькой головы ребенка, так же, как Дедуля научил его высасывать утиное яйцо.

И они оказались вкусными.

Дааа! Детские мозги оказались очень вкусными.

Чем-то походили на взрослые, только были очень теплыми и сладковатыми, как будто в них добавили сахар...

 

4

- Административный офис замуровали, - сказал Александер, изучая фотокопию плана первого этажа. По прибытии в Роксетерское аббатство он первым делом оторвал все доски от окон по обе стороны длинного центрального зала, чтобы впустить внутрь свет.

- Замуровали? - непонимающе спросила Джеррика. - Разве это не странно?

- Нет, вовсе нет, - ответил священник. - Епархиальная лень. Роксетер являлся хосписом для умирающих священников, как я уже говорил вам с Чэрити этим утром. Он расположен в уединенном и отдаленном месте. Записи о стационарных больных не имели критически важного значения, поэтому Церковь решила просто оставить их здесь, вместо того, чтобы тратить деньги на их транспортировку в Ричмонд и систематизацию. Шансы, что эти записи когда-либо понадобятся, составляли один к миллиону. Поэтому немногочисленных оставшихся пациентов просто переместили, а офис замуровали. - Александер оторвал глаза от фотокопий. - Думаю, этот офис должен находиться где-то за этой стеной.

Красные, скрепленные известковым раствором кирпичи - на удивление непоблекшие - составляли большую часть северной внутренней стены, в то время, как южная стена состояла из наполовину обшитого панелями гипсокартона. Странный дизайн, но затем Джеррика заметила, что таким было все здание. И внутри и снаружи, оно совершенно не оправдывало ее ожиданий. Слово "аббатство" вызывало у нее определенные ассоциации. Воображение рисовало ей большое каменное здание с черепичной крышей, нечто средневековое и напоминающее церковь. Роксетер же больше походил на древний загородный дом или большую хижину. Лишенная колокола колокольня напомнила Джеррике некое обезглавленное существо.

Но большинство строительных материалов были простыми. Внешние стены, как с изумлением отметила она, были сделаны из длинных, прочных стволов, с которых была содрана кора, окрашенных, уложенных в продольном направлении, швы заделаны раствором, а покатую крышу покрывала кедровая черепица. Старый колониальный дизайн, как Александер убедился по прибытии.

- Аббатство было построено в конце 17-ого века, на тот случай, если вам интересно знать о древесине. Но интерьер, благодаря неоднократным ремонтам, выглядит совершенно иначе. Роксетер, на самом деле, является древнейшей церковной собственностью на территории штата.

Потрясающе. Как бревенчатая хижина, только большого размера. Аббатство уютно устроилось посреди леса, в конце длинной поднимающейся вверх грунтовки. Насколько смогла рассмотреть Джеррика, возвышенность резко обрывалась, будто Роксетер был построен на неком лесистом утесе, и за его дальними стенами сразу следовал крутой обрыв.

- Теперь вы понимаете, - продолжил священник, - почему Церковь хочет использовать его в качестве реабилитационного учреждения. Вокруг лес, мир и покой.

- Да, - согласилась она. По крайней мере, отчасти. - Место красивое. Просто само аббатство выглядит очень необычно. Я ожидала чего-то огромного, чего-то с башнями и каменной кладкой, высокими окнами и тому подобным. Но в этом здании всего лишь один этаж. Просто оно выглядит очень... странно.

Александер рассмеялся, доставая из "Мерседеса" ящик с инструментами.

- Католической церкви по фигу, как оно выглядит. Их волнует только стоимость, а стоимость правильная: Бесплатно.

Джеррика взяла материалы, которые они купили в городе, и последовала за священником. Внутри их ждало еще более необычное и бестолковое нагромождение строительных решений. Вестибюль был высоким и темным и имел "тюдоровские" каменные арки, настенные подсвечники и стрельчатые окна, в которых когда-то несомненно стояли витражи, а сейчас остались лишь свинцовые решетки. Шиферный пол вел в центральный зал, покрытый дюймовым слоем пыли. Главный коридор был устлан истлевшими коврами, об изначальном цвете которых можно было лишь догадываться.

- Прямо как в Трамп Тауэр, да? - пошутил Александер. Затем он вытащил фотокопии плана и принялся тщательно изучать их.

- Здесь невероятно жарко, - прокомментировала Джеррика, уже успевшая вспотеть.

- Да? Были бы вы здесь вчера, до того, как я оторвал доски с окон с обоих сторон главного зала. Это была настоящая сауна. Сейчас здесь хотя бы чуть-чуть продувает.

"Чуть-чуть" - было подходящее слово.

- Как вы оторвали доски? - спросила Джеррика, не найдя, что еще сказать.

- Старой, проверенной двадцатифутовой кувалдой, - ответил священник, приподняв ручку из ящика с инструментами.

Джеррика вполголоса хихикнула.

- Почему-то мне сложно себе представить священника, орудующего кувалдой.

- Что ж, когда я выясню, где находится административный офис, вы увидите священника, крушащего ею кирпичную стену. - Его глаза были прикованы к фотокопиям. - Должно быть, это здесь, - предположил он. - Прямо здесь. Взгляните. Вам не кажется, что это - новая кладка?

Джеррика была польщена тем, что он спросил ее мнения. Обычно мужчины видели в ней лишь хозяйку вечеринки и сожительницу. Но посмотрев на обозначенное место, она поняла, что он имел в виду. Прореху в старой кладке заполняли более новые и темные кирпичи.

- Уверена, что вы правы, - призналась она, вытирая предплечьем пот со лба. - Зачем еще здесь быть новым кирпичам?

Александер кивнул в знак согласия и схватил кувалду.

- Есть лишь один способ выяснить это.

Джеррика вздрагивая при каждом ударе. Священник на ее глазах внезапно превратился в строителя, или в данном случае, - в специалиста по сносу. Александер орудовал кувалдой с явным мастерством - чего она совсем от него не ожидала.

            Тук-тук-тук!

Она смотрела, как молот продолжает бить по стене, и вскоре часть более новой кладки поддалась, а из швов посыпалась известковая пыль.

            Тук-тук-тук!

Священник ненадолго прервался, чтобы вытереть лоб.

- Слава Богу, что кладка дрянная. Эти кирпичи выпадут довольно быстро. Их будто посадили на шпаклевку. - Затем он вздохнул, снова вытер лоб и снял с себя белый пасторский воротничок. - Господи, вы правы. Здесь жарко, как в аду. Затем он снял свою черную хлопчатобумажную рубашку.

            Тук-тук-тук!

Джеррика продолжала смотреть, но ее уже не интересовало умелое обращение этого мужчины с кувалдой. Вместо этого она не могла оторвать глаз от его тела...

Теперь он был голым по пояс. Джеррике он показался еще больше привлекательным. Плотные мышцы, двигающиеся под еще более плотной кожей. Никаких признаков жира. Конечно, отец Александер не обладал такой роскошной мускулатурой, как у Гупа. Но с физической формой у него было все в порядке. Оголенную грудь пересекало едва заметное распятие из волос. Только...

- Подождите, - вдруг неосознанно сказала она. Нижняя часть его торса была покрыта россыпью оспин. - Что это?

Священник закурил, опираясь на рукоять кувалды. - Шрамы от шрапнели, - спокойно ответил он, проведя пальцами по слегка потемневшим углублениям. - Я входил в ГЛР, группу глубинной разведки. Прикрывал старшего группы, моего приятеля. Но он наступил на русскую ПМН.

- ПМН? - удивленно спросила Джеррика.

- Противопехотная мина. Не намного больше подвешенной в кустах гранаты. Мой приятель наступил на нее, и кирдык... - Александер перекрестился. - Мне повезло, и я словил лишь несколько осколков в бок. На самом деле, это лучшее, что когда-либо случалось со мной. Потому что меня вывез вертолетом какой-то чокнутый уоррент-офицер, и я просидел в медсанчасти, пока продолжалось Тетское наступление. Если б в меня не попала та шрапнель, эту стену ломал бы другой священник-дезертир.

- Вы не дезертир! - спонтанно возразила Джеррика.

- Эй, мне уже под полтинник, а выгляжу я, наверное, на шестьдесят.

Глаза у Джеррики расширились, дыхание перехватило.

- Поверьте мне, вы отлично выглядите.

Александер улыбнулся, не вынимая изо рта сигарету.

- Да, ну? Что ж, спасибо за комплимент. Кстати, не сделаете ли мне одолжение? Посмотрите, не заблокирован ли доступ на колокольню. И проверьте, есть ли подвал. По фотокопиям плана не понятно.

- Ну, ладно, - согласилась Джеррика. Она знала, что согласится со всем, о чем он попросит. И еще она знала вот что: Он очень быстро пресек это, поскольку понял, что я считаю его горячим. Зачем ему благодарить ее за комплимент, а потом отсылать прочь?

Хотя, не важно. Черт, он же священник, - напомнила она себе. Спустя некоторое время, пробравшись сквозь пыль в северный конец зала, она обнаружила дверь, ведущую в колокольню. В этом конце было несколько незамурованных комнат, похожих на те, что бывают в общежитии. Голые койки и старые настенные шкафы. Здесь, должно быть, спали монахини, - подумала она. Более просторное помещение содержало полдюжины больничных коек. Стационарное отделение. Все выглядело довольно уныло.

Но затем на той же лестничной площадке она обнаружила еще одну дверь, ведущую в подвал. Когда она поспешила назад, чтобы сообщить об этом Александеру, то увидела, что он выбил из стены все новые кирпичи, и теперь они лежат грудой у его ног.

- Черт, - воскликнул он. - Я и то лучше кладу кирпичи. Давайте зайдем внутрь.

Это была еще одна заколоченная комната, где воздух был настолько спертым, что можно было задохнуться. Священник тут же сбил кувалдой доски с окон, наполнив офис солнечным светом и свежим воздухом. Мышцы Александера напряглись, когда он рывком выдвинул из картотечного шкафа первый из многочисленных ржавых ящиков и радостно воскликнул:

- Хэлфорд был прав. Все записи по-прежнему здесь.

- Отлично, - сказала Джеррика, просто лишь чтобы согласиться с ним.

Она снова перевела на него взгляд, любуясь телом. Даже потемневшие впадины боевых шрамов казались ей эротичными...

Она прислонилась к стене, жар в груди нарастал. Ее воображение совершило самое подлое предательство. Она увидела, как они вдвоем занимаются сексом, прямо там, на пыльном полу, ласкаясь и слизывая друг с друга пот. Ее глаза расширились, но она видела эту картину, словно они были у нее закрыты, и она спала. Она отчаянно стаскивала с него черные пасторские брюки и брала в рот его член. Затем она сидела у него на лице, закатив глаза, когда его язык ласкал ее клитор, а пальцы проникали в ее лоно. Сперва один палец, затем два, потом... четыре. Это была одна из ее бесчисленных фантазий. Быть оттраханной кулаком, пока в горле не перехватит и в глазах не потемнеет. И вот, добрый отец Александер делает именно это в ее порочном воображении... Трахает ее кулаком. Стонет за нее, в то время, как она отсасывает ему. Его мышцы напряжены. Она сосет все сильнее, чувствует, как его пенис пульсирует, а яички сжимаются. Затем все накопившееся выходит, после стольких лет воздержания, заполняя ей горло. Она глотает это все, словно теплый, солоноватый суп, и одновременно кричит, кончая...

- Эй, Джеррика. Вы где? В Сумеречной зоне?

Она резко вернулась в реальность, слегка покраснев.

- О, я просто... задумалась.

- Задумалась? - Неужели он прочитал ее запретные мысли? Неужели догадался? Его хмурое выражение сменилось легкой улыбкой. - Взгляни на это. Разве это не странно? - Он выдвинул все ящики их шкафа, и все они были заполнены канцелярскими принадлежностями и даже кое-какими личными вещами: письма, медальон, молитвенник с монограммой, старый браслет с выгравированной надписью "ДЖОЙСЛИН".

- И посмотри сюда.

Джеррика повернулась. У стены стоял застекленный металлический шкаф. Она попыталась повернуть ручку, но оказалось, что он заперт. Священник вытер пыль со стекла и заглянул внутрь.

- Удивительно. В нем все еще лежат лекарственные препараты.

- Лекарственные препараты?

- Помните, это место служило хосписом для умирающих священников. Уверен, что большинство из них принимали те или иные лекарства, которые очевидно хранились здесь, в офисе аббатисы (настоятельница - прим. пер.).

- Это очень странно, - заметила Джеррика. - Лекарства? А вы думали, что Церковь забрала их всех отсюда после закрытия аббатства.

- Да, - согласился Александер, почесывая голову. Он пожал плечами.

- Давайте проверим подвал, посмотрим, что там.

Она робко последовала за ним. Он снова надел на себя свою черную рубашку, но не стал ее застегивать. Он знает, - испуганно подумала она и впилась ногтями себе в бедро. Зачем еще тогда он стал надевать рубашку? Он знает, что я смотрю на него. Знает, что я фантазирую.

Стук черных пасторских туфель эхом разносился по пустой лестнице. Она спускалась следом за ним. Соски у нее покалывало, и она знала, что они торчат сквозь ее белую блузку. По крайней мере, теперь Александер, казалось, был отвлечен, листал фотокопии с планом.

На площадке они повернули и двинулись по темному жаркому коридору с голым цементным полом.

- Не вырыт - пробормотал священник.

- Что?

- Именно так утверждается на этих планах. Что подвал не вырыт.

- Я не... совсем вас понимаю.

Он закурил новую сигарету, из расстегнутой черной рубашки проглядывали грудные мышцы.

- Эти планы - полная ерунда. Поверить не могу, что Хэлфорд сделал это для меня.

- Наверное, они устарели, - предположила она.

- Да на хер их, - выругался священник. - Пардон за мой французский, но у Католической Церкви это в порядке вещей. Что это за дерьмо?

- Я по-прежнему не понимаю, - сказала Джеррика.

Он хмуро посмотрел на нее, дымя сигаретой.

- Мы стоим в подвале, верно?

- Верно.

- Согласно этим фотокопиям, подвала здесь нет.

Джеррика пожала плечами. Подумаешь, это же просто старые фотокопии. Однако ее фантазии продолжали затягивать ее, словно глубинное течение. Чем больше кубиков освещенной солнцем плоти, тем больше непристойных образов. Теперь она лежала, раздвинув ноги так широко, что у нее болели сухожилия. Но боль лишь усиливала удовольствие. Он лежал на ней сверху и долбил ее.

- Этот сукин сын Хэлфорд, - ругался Александер.

Его член проникал в нее так глубоко, что она чувствовала, как он колотит по ее желудку...

- Не спрашивайте меня, почему я так считаю, но ставлю свой бенефиций (доход священника - прим. пер.), говнюк знал, что эти фотокопии устарели. Черт, там даже в углу написано: 1921!

Кончи в меня! Кончи в меня! - мысленно говорила она, ощущая каждый толчок. По какой-то тайной причине, это было единственным на всем белом свете, чего она хотела - почувствовать в себе его семя. Его сперма в моей "киске", - мысленно простонала она. Воображение разыгрывалось все сильнее. Его руки опоясали ее спину, словно железные пруты, его рот втягивал в себя ее язык. И тут она почувствовала, как это льется в нее, словно густой бульон, словно теплый воск.

О, черт, - подумала она. Я люблю тебя...

- Надрать бы этому размазне задницу, - продолжал ругаться священник. - Этот отсталый, заскорузлый, лживый сукин сын послал меня сюда и даже не удосужился достать мне новые планы.

- Святой отец, - сказала Джеррика, наконец, вырвавшись из своих грез. - Разве священники используют такие выражения?

- Конечно, блядь, используют, сладкая. - Он был явно возмущен и взволнован. - Когда наше начальство обращается с нами, как с гребаными кретинами, мы используем такие выражение. Вы чертовски правы. Этот тупой, ленивый сукин сын...

Джеррика была потрясена, но в хорошем смысле слова. Она сочла за честь наблюдать священника в таком порыве негодования, что он перешел все границы пристойности. Это будто нарушило некое священное правило, разбило то, что она представляла себе воплощением священства. Но тут...

Что-то привлекло ее внимание.

Ей пришлось согласиться. Подвал, и правда, казался странным, даже бесполезным. Он состоял из одного длинного коридора, ограниченного с обеих сторон кирпичными стенами. Не было ни дверей, ни комнат, ничего. Лишь несколько разбитых окон в фундаменте, сквозь которые проникал свет. Она ожидала обнаружить здесь как минимум кладовку, подсобку, или помещение с электрощитами.

- Ничего, - раздосадовано проворчал Александер. - Здесь нет ни одной комнаты. Ерунда какая-то. В этом здании даже никогда не было электричества. Иначе здесь был бы какой-нибудь трансформатор. Но взгляните. - Он указал вверх. Отштукатуренный потолок, казалось, был покрыт черной копотью. - То же самое, что и наверху. Все время, пока это место было открыто, здесь пользовались масляными лампами.

Джеррика обратила внимание на эту странность, но по-прежнему не совсем понимала раздражение священника. Почему его это так волнует?

Но не это стало причиной ее вопроса, когда она, прищурившись, посмотрела вдоль стены, указала вперед и спросила:

- Что это?

- Вы, должно быть, шутите, - пробормотал священник.

Еще одна разница в кладке. Она была хорошо видна. Часть стены была заполнена более новыми кирпичами, словно там несколько лет назад был дверной проем, но потом его замуровали. Точно также как наверху, в административном офисе. Было лишь одно отличие.

- Что за... хрень? - снова ругнулся Александер, уставившись на нелепость, которую уже заметила Джеррика.

- Похоже... - начала, было, она, но ее недоумение помешало ей договорить.

Новая часть стены выглядела так, будто...

Это самое странное, - подумала Джеррика.

... будто по ней били каким-то инструментом.

Словно кто-то пытался сломать ее.

 

 

ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ

1

Кладбище, - подумала Чэрити. Ну, конечно...

Дневная жара быстро выжигала утреннюю дымку. Но в рассеянной тени леса оставалось прохладно. Извилистые дорожки вели через заросли ежевики. Тетушка Энни сейчас уже успокоилась, будто охапки цветов у нее в руках давали ей утешение. Но Чэрити чувствовала себя ужасно, узнав, наконец, про тот тяжкий груз, который эта пожилая женщина несла все эти годы. Конечно, в ее прежней бедности не было ее вины, как и в том, что компенсация за добычу газа пришла так поздно. Чэрити пыталась представить себе, каково было для ее тетушки пробиваться вперед сквозь все невзгоды и несчастья....

- Вот и пришли, - сказала Энни, когда солнце вытеснило тень. Дорожка закончилась, приведя их к длиной открытой лощине. По обе стороны от нее с удивительной симметрией росли вздымающиеся ввысь деревья. Густая, высокая трава образовывала ковер, усеянный простыми, высеченными из камня надгробиями.

- Это семейное кладбище, - сказала Энни. Казалось, она смотрела на него с трепетом, будто напоминая себе, что когда-нибудь тоже будет похоронена здесь.

- Очень красиво, - сказала Чэрити. - Выглядит намного честнее, чем обычные кладбища, и намного реальнее.

Но Тетушка Энни будто не слышала ее, полностью поглощенная своими сокровенными мыслями. Чэрити смотрела на залитую солнцем долину. Своей продолговатой формой она напоминала гроб. Подходящая ассоциация, - подумала она. Пчелы гудели, перелетая с одного цветка на другой и собирая пыльцу. С высоких карий за ними наблюдали маленькие птички. Восхитительный запах жимолости и орешника вызывал у Чэрити легкое чувство эйфории. Но в конечном итоге этот поток предварительных ощущений растворился. Она привела меня сюда по какой-то причине, - вспомнила Чэрити. А это могло означать лишь одно:

Она привела меня сюда, чтобы показать какую-то особенную могилу...

И Чэрити догадывалась, чью.

- Я никогда не показывала тебе могилу твоей матери, Чэрити, - сказала пожилая женщина. - И никогда не посвящала тебя в детали. Ты была слишком мала, по крайней мере, так я считала.

- Понимаю, Тетушка Энни.

- Но теперь пришло время тебе увидеть и все узнать.

Чэрити последовала за хрупкой фигуркой пожилой женщины прямо под палящее солнце. Высокая трава колыхалась вокруг, цветочный аромат усиливался. По всему периметру кладбища она видела дикие розы, стебли люпина, подсолнухи с огромными поникшими головами. Ноги Чэрити шли по тропе, протоптанной ежедневными походами сюда ее тетушки. Было видно, как она петляет вокруг простых камней. И только потом до Чэрити дошло, сколько времени отнимала эта маленькая прогулка - до пансиона было, наверное, добрые две мили. Не удивительно, что тетушка так хорошо выглядит для своего возраста! Проделывая такой путь на ежедневной основе, кто угодно будет поддерживать себя в форме.

Энни остановилась возле бледного гранитного камня. Надпись, очевидно вырезанная вручную, гласила: СИССИ.

И больше ничего.

У подножия лежал высохший букет желтых эхинацей и мадий. Вчерашние приношения, - предположила Чэрити.

- Это могила твоей матери, милая, - наконец, произнесла Энни. - Моей сестры.

Чэрити уже знала основные детали. Ее мать покончила с собой вскоре после ее рождения, а потом ее муж - отец Чэрити - погиб при взрыве на шахте. Чэрити никогда не видела фотографии матери. Тогда в этих краях все были слишком бедными, чтобы позволить себе фотокамеру.

Тетушка Энни с трудом сдерживала слезы.

- Просто мне очень жаль, Чэрити, что все сложилось не так, как должно было, - всхлипнула она. - Надеюсь, что ты это понимаешь. И надеюсь, что Сисси это понимает.

- Конечно, она понимает, Тетушка Энни, - утешающе сказала Чэрити. - Ты сделала все возможное, чтобы вырастить меня. И в том, что власти штата забрали меня, нет твоей вины.

Но Чэрити не знала, чем еще ее утешить. Это было трудно. Я стою перед могилой моей матери, - сказала она себе. Это было странное ощущение.

Энни подняла старые высохшие цветы и заменила их на новые. Но вторую охапку оставила в руках.

- Она была чудесным человеком, твоя мать, - сказала Энни. - Хорошей женщиной и хорошей матерью. Но она просто позволила плохим вещам случиться с ней...

С грустью в голосе, Чэрити задала вопрос, который мучил ее.

- Как... как она покончила с собой?

Энни моргнула и посмотрела на скудно помеченную могилу.

- Сейчас я не могу говорить об этом, милая. Но я понимаю, что ты имеешь право знать о своей маме. И я расскажу тебе об этом позже, когда вернемся в дом.

- Хорошо, Тетушка Энни.

Но женщина выглядела подавленной, она походила на стройную, величественную лозу, изнуренную палящим солнцем.

- Чэрити, если не возражаешь, можешь взять эти старые цветы и подождать меня возле дорожки. Я буду через минуту.

- Конечно, Тетушка Энни, - согласилась Чэрити, забирая высохший вчерашний букет.

- Здесь есть... еще одна могила, которую мне нужно навестить, - сказала пожилая женщина.

Чэрити сделала, как ее просили, тайно радуясь тому, что ей удалось уйти из-под палящего солнца. С дорожки тетю было видно уже плохо, лишь смутную фигуру в волнистом платье, двигающуюся по рядам. Затем она остановилась, и, казалось, с еще более глубокой печалью посмотрела вниз.

Она стояла перед еще одной могилой и рыдала.

Чья это... могила? Чэрити изнывала в догадках.

Неужели у Энни были здесь еще родственники? Ну, конечно, были. Она же сказала, что это - семейное кладбище. Но вопрос изводил Чэрити, словно зуд от расчесанных комариных укусов. Чья же это могила? - гадала она. Чья?

Она моргнула и посмотрела на жгучее солнце. Этот вопрос не шел у нее из головы.

 

2

- Так что же вы думаете? - спросила Джеррика. В открытые окна "Мерседеса" дул ветер. - Разве не находите это странным?

- Все это место странное, - ответил отец Александер. - Мой босс странный. Вся Католическая Церковь странная.

Он избегал прямого ответа на вопрос. В этом, как она уже выяснила, он очень преуспел.

- Бросьте, святой отец! Замуровывать административный офис это одно. Но ту комнату в подвале?

- Мы даже не знаем, что там находится комната, - напомнил он ей. Он пытался пробить стену в подвале кувалдой, как он это сделал наверху. Но ему это не удалось. Он сказал, что кто бы ни клал эти кирпичи, это была вовсе не та бригада, которая схалтурила в административном офисе.

Он лишь слегка сколол поверхность новых кирпичей.

- А что еще более странное, это фотокопии планов, - добавила она. - Что там сказано про подвал? Что он не предусмотрен?

- Не вырыт, - поправил он. - И не спорю с вами. Думаете, мой гребаный начальник дал мне обновленные планы? Согласно этим, там даже нет подвала. Что это за херня?

Джеррика снова почувствовала странное возбуждение в присутствии этого священника-сквернослова. Непривычно было слышать такие вещи из уст духовного лица.

В долину опускался вечер, начинаясь с такой же зарницы, что и вчера. День был долгим, но Джеррика ни разу не пожалела, что попросилась в аббатство со священником.

Они наткнулись еще на несколько странностей. Наверху, в конце длинного зала они осмотрели спальные помещения монахинь, обустроенных почти, как казарма. В каждом помещении была койка, настенный шкаф и прикроватная металлическая тумбочка. Койки стояли без постельных принадлежностей, что было логично, но настенные шкафы и тумбочки, хоть и были покрыты пылью, до сих пор содержали немногочисленные личные вещи: письма, письменные принадлежности, четки, заводные будильники. А еще больше личных вещей было обнаружено в тумбочках в помещении, похожем на стационар, где содержались больные священники. Да, это было странно, и Джеррика сразу почувствовала, что эти детали беспокоят священника.

- Так что вы там пишите для "Вашингтон пост"? - спросил он, когда они ехали по 154-ому шоссе. Казалось, будто он задал этот вопрос для отвлечения внимания, чтобы сменить тему. Будто он не хотел больше говорить об аббатстве. - Статью о сельских общинах, что-то вроде того?

- Серию статей, три уикендных выпуска подряд. Социальная симптомология современной культуры Голубого хребта, - попыталась она сформулировать как можно выразительнее. - Мне нужны эти исследования. Люди, экономика, история и даже фольклор.

- Звучит интересно, - сказал Александер, сунув в рот сигарету.

Джеррика, сложив руки чашечкой, дала ему прикурить, затем закурила сама.

- Это будет более чем интересно, это будет шаг вверх по карьерной лестнице. Но я сейчас ругаю себя за то, что не взяла фотокамеру.

- Что? - нахмурился священник. - В аббатство?

- Конечно. Это аббатство такая же часть этого места, как и все остальное. Швейные цеха, публичный дом и самогонщики. Если это часть настоящего города, я должна написать об этом.

- Я хотел бы рассказать вам больше, но я не так уж много знаю. Все, что епархия дала мне это фотокопии планов и нотариально заверенный акт закрытия.

- Но вы знаете о самих монахинях, а это послужило бы замечательным дополнением к моей статье. - Джеррика вошла в профессиональный раж, почувствовала вдохновение. Возможно, запретное влечение к священнику подпитало ее креативность. Она знала, что может иметь такое влечение, какое захочет - она все еще не заполучила его, и это, казалось, возбуждало ее больше, чем все остальное.

- Поверить не могу, сколько прошло времени, пока мы были там, - сказал Александер. - Простите, что отнял у вас весь день, но, черт, вы сами попросились со мной поехать.

- Я отлично провела время, святой отец, - успокаивающе произнесла она. - Это была очень стимулирующая поездка. И я дождаться не могу, когда вы расскажете мне о монахинях.

Александер рассмеялся.

- Особо не о чем рассказывать, если только не хотите выслушать лекцию по аскетизму.

Когда они вновь проезжали мимо старой, закрытой церкви, он перекрестился. Чем больше самоотверженности, тем больше веры. Джеррика восхитилась этому, даже не зная почему. За всю свою жизни Джеррика ни разу не была в церкви, и верила в Бога не больше, чем в пасхального зайца. Она моргнула и покачала головой. Что он сказал?

- Что вы говорили? Что-то об аскетизме?

Внезапно священник показался ей нервным и напряженным.

- Я расскажу вам о них все, но... вы, вроде бы, говорили, что в городе есть таверна?

- Ага. "Перекресток". Кстати, мы с Чэрити были там вчера вечером. Просто поверните здесь, - сказала она, указывая на поворот на Мэйн-стрит, - и мы уже на месте.

- Отлично, - произнес он. - Как насчет того, чтобы разжалованный священник-дезертир угостил вас выпивкой?

Лицо Джеррики посветлело.

- Звучит здорово.

3

- Черт, Дикки, - сказал Тритт Боллз Коннер, потирая себе промежность. - После всего, что мы проделали с той толстухой у меня по-прежнему стоит.

Ох, блин, - мысленно простонал Дикки. Да этот парень - психопат.

            - Может, нам пока затихнуть, а, Боллз? Может, на сегодня нам хватит, а? Послушай, я выпил бы сейчас холодного пива.

Тритт Боллз почесал свою дьявольскую козлиную бородку, задумчиво глядя в окно.

- Знаешь, что, Дикки? Черт. Думаю, ты прав. Холодное пиво было бы сейчас очень кстати. Давай пропустим по парочке.

Слава богу. Боллз мог быть реально серьезной проблемой. А та толстая тетка, которую они завалили сегодня? Боллз бил ее по пузу и заставил проблеваться? Он от этого так разгорячился, что потом даже подрочил в машине! Дикки не хотел больше участвовать в этом дерьме и очень обрадовался, когда Боллз согласился выпить пива.

Поэтому Дикки направил "Эль Камино" прямиком на парковку "Перекрестка". Но прежде чем сделать это, он посмотрел на товарища и посетовал:

- Ох, едрен батон, Боллз! Когда ты уже, наконец, угомонишься?

Боллз Коннер ухмылялся в ответ, словно мартовский кот, его джинсы были спущены до лодыжек. Он яростно дрочил, даже не замечая, что на его члене по-прежнему девкино дерьмо, и в следующий момент обильно кончил. Было похоже, будто к животу у него прилип сгусток клея ПВА.

- Говорю тебе, стоит мне вспомнить, как я отодрал в зад и прикончил ту толстуху, у меня сразу встает. Но теперь я классно кончил и готов выпить пива! Так что двинули!

 

4

Когда Джеррика и отец Александер вошли в "Перекресток", несколько голов повернулось в их сторону. Время будто замерло, лица окаменели, щелканье бильярдных шаров стихло, руки с дротиками для дартса застыли, занесенные для броска.

- А ведь мой брокер даже не Э.Ф. Хаттон (Американский бизнесмен, финансист и соучредитель крупной брокерской фирмы E.F.Hutton Co - прим. пер.), - пошутил священник. В следующее мгновение таверна снова ожила. Джеррика и священник заняли дальнюю кабинку.

- Приветики, святой отец. Мисс, - поздоровалась официантка, ангельского вида брюнетка в обрезанных джинсах и розовом топике. Через край ее шортиков выглядывал пупок. - Что вам принести?

- Кувшин пива, пожалуйста, - сказал Александер. - Неважно какое, главное, чтобы было холодное.

- Сейчас будет.

Над ними лениво вращались потолочные вентиляторы, разгоняя горячий воздух. Принесенное пиво тут же устремилось в пересохшее горло. Александер откинулся назад и вздохнул. Тяжелый день, наконец, дал ему о себе знать, но Джеррика чувствовала себя словно наэлектризованной. Она знала, что причина этого кроется в нем. Его присутствие придавало ей сил и энергии.

- Боже, хорошо-то как, - сказал он, делая очередной большой глоток из кружки.

- Ага. Особенно, после такого жаркого и тяжелого дня, - Джеррика отхлебнула из своей. Тем не менее, все ее внимание было по-прежнему приковано к отцу Александеру. Он совсем не походил на священника. Скорее на благородного гангстера, носящего пасторский воротничок ради хохмы. Она видела его голый торс - лицо выглядело так же. Худощавое, словно точеное. Очень выразительное.

Его очарование никак не отпускало ее.

- Так на каком этапе уже ваша статья? - спросил он.

- Пока только заметки. Я взяла с собой ноутбук, поэтому могу работать во время путешествия. Я здесь всего два дня. Но дело идет хорошо. Материал будет бомба.

- Не забудьте упомянуть меня, - пошутил он.

- О, не беспокойтесь. - Ее лицо озарилось улыбкой. - Упомяну... Но вы обещали рассказать мне о монахинях.

Ее замечание, казалось, позабавило его. Александер закурил сигарету, втянул в себя дым.

- Сестры Небесного Источника, - вспомнил он. - Это был орден монахинь-затворниц, которые делали хозяйственное мыло, похожее на слоновую кость. Очень твердое, так сказать. Они даже рясы носили.

- Но я думала, что все монахини ходят в рясах, - сказала Джеррика.

- Нет. Ошибочное представление. Второй Ватиканский Совет облегчил все правила, сделал немало послаблений. А что же Сестры Небесного Источника? Им было все равно, они не хотели слышать об этом. Они были епифанистками, типа француского иностранного легиона для монахинь. Брались за самую тяжелую, грязную, дерьмовую работу, которую могла предложить Церковь. Они верили в суровость веры.

- А как насчет вас? - отважилась спросить Джеррика. - Разве не все священники суровы?

Александер усмехнулся.

- Зависит от того, какое значение вы вкладываете в это слово.

- Ну, я имею в виду... - Она понимала, что не должна была спрашивать это, но любопытство не отпускало ее. - Священники дают обет безбрачия. Разве это не сурово?

- О, нет, это легко, - ответил он. - Ерунда.

- Но... - Она не выдержала. - Разве Бог не создал секс на радость людям?

- На радость тем, кто живет в христианском браке и любви, для продолжения рода. Но Бог не создал секс для того, чтобы его эксплуатировали, как это сейчас происходит. Только потому, что он приятен, не означает, что он дозволен всем. Героин тоже приятен, но, тем не менее, это - зло. Дьявол - повсюду, путает мысли верующих, и тех, кто мог бы уверовать. Это как карточная игра.

Джеррика уставилась на него при этих словах. Они звучали как-то очень архаично, но уверенность, с которой они были произнесены, придавала им силу.

- Вы, правда, верите... в дьявола?

- Конечно, - ответил Александер без колебаний. - Некоторые священники уворачиваются от этого вопроса с помощью метафор. Говорят, что дьявол - всего лишь символ людских неудач. Но они знают, что это нечто большее. Дьявол действительно существует, сидит на своем адском троне в черных недрах земли. И широко улыбается. Он задает всем серьезного жару, и любит это дело.

Разговор заходил слишком далеко. Она не хотела бросать священнику вызов, поскольку чувствовала, что проиграет ему в этой интеллектуальной битве. Она не хотела спорить, просто хотела знать.

- Ладно, вернемся к обету безбрачия. Зачем терпеть такое лишение?

- Это не лишение, это - дар.

- Зачем терпеть это воздержание, если вы не обязаны это делать.

- Я не обязан, в этом весь смысл. Я делаю это, потому что это мое призвание. Это мое призвание - не заниматься сексом. В молодые годы у меня было много секса, если хотите знать правду. Когда я был подростком, когда служил в армии. Но все это время я знал, что меня ждет нечто более важное, что исключает секс. Поэтому я остановился. Все просто.

- Но зачем? - Она едва не заскулила от отчаяния.

Священник откинулся назад, одна рука поднята вверх, в другой - кружка пива. Не вынимая сигарету изо рта, он ответил:

- Я живу в безбрачии, потому что это - символ Царства Божьего, где никто не будет связан узами брака и наша любовь будет всеобъемлющей, как сам Бог. Я живу в безбрачии, потому что это делает меня более доступным людям божьим, которые сами являются частью Церкви, а та, в свою очередь, - телом Христовым. - Он пожал плечами, затянулся сигаретой, выпустил дым. - Я живу в безбрачии, подражая Иисусу, который решил не быть связанным с кем-то конкретно, чтобы быть принятым всеми, в вечном завете жертвы живой.

Джеррика выпучила глаза.

- Видите? - сказал он. - Это же так просто. - Затем он рассмеялся. - Черт.  Это не для всех. Это и не должно быть для всех. Это еще одно таинство веры.

Слова, казалось, растворялись, словно искорки в воздухе.

- Но вы настолько противоречивы, - сказала она потом. - Я в том смысле, что вы священник, но вы курите, пьете и даже ругаетесь.

- Черт, пить и курить нам позволяется. Это, наверное, единственное, что нам не запретил Папа Римский. А что касается ругани... что ж, общение есть общение. Если я говорю "Святой отец, прошу тебя простить мои прегрешения против тебя", это то же самое, если я говорю "Срань господня, Боже, я облажался и мне очень жаль, так как насчет того, чтобы сделать мне поблажку?". То же самое. Бога не волнует, какие слова вы используете. Черт. Его волнует лишь то, что вы хотите сказать.

Потрясающе. Это был уникальный человек.

- Но Церковь - это другое дело, - продолжал священник. - И именно с ней у меня бывают крупные проблемы. Именно поэтому у меня нет своей собственной конторы.

- Вашей собственной... конторы?

- Моего собственного прихода. "Конторой" на нашем церковном жаргоне называется "приход". Я слишком много ругаюсь. Слишком открыто выражаю свои мысли. И не лижу никому задницу. Да, это притеснение, если вы меня спросите. Но мне насрать. Если на то воля Божья, меня это устраивает. Если Бог хочет, чтобы я проводил психотерапию клерикальным чудилам и повторно открывал аббатства во всяких захолустьях, то я буду делать это. Должно быть, у него есть на то причины, и я не собираюсь с ним пререкаться. Я буду делать то, что Он говорит, мать его. И мне это нравится.

Это продолжительное признание, произносимое пусть и не литературным языком, не переставало возбуждать ее. В ее глазах Александер все больше становился чем-то из области фантастики, чем-то нестандартным. Я никогда в жизни не встречала столь интересного человека...

- Но довольно этой религиозной болтовни, - сказал он. - Расскажите о себе.

Эта просьба испугала ее.

- Я... я не знаю, - заикаясь, произнесла она. - Мне особо нечего рассказывать.

- Что ж, может быть... Не знаю. Но придет время, когда у вас будто много чего рассказать. Однажды вы сами услышите глас Божий.

Она даже не верит в Бога, но не может признаться ему, верно? Но затем у нее снова появилось отчетливое ощущение, что священник уже знает это.

Так что же он имеет в виду?

Обратив на себя внимание, она тем самым сменила тему, что было, наверное, очень вовремя. Она провела рукой себе по предплечью и заметила на ней легкую грязь.

- Поверить не могу, что я так испачкалась в аббатстве.

- Я же говорил вам, что там грязно. Жарко, сыро и пыльно. Но из бара еще никто не сбежал, значит, от нас не так сильно воняет.

При этом замечании Джеррика не смогла удержаться от смеха, ее пальцы неосознанно перетирали крошки грязи с тела.

- Там было очень жарко.

А затем у нее перед глазами все поплыло. Внезапно она снова оказалась посреди своих фантазий. Полуденная жара аббатства, пот льется с них рекой, блестит на обнаженной груди священника, словно глазурь, когда тот взмахивает кувалдой снова и снова. Да, влажная жара душила ее. Обволакивала кожу, а поднимающаяся в воздух пыль липла, словно клей. Внезапно, они со священником оказались в душе. Прохладный, очищающий поток лился на них. Александер стоял у нее за спиной, его руки натирали ей груди, превращая мыло в густую пену. Затем кусок мыла спустился к ее лобку, покружил по волосам, нагло заскользил по половым губам к расщелине ягодиц. Это ощущение заставило ее подняться на цыпочки. Сильные, мозолистые руки священника намыливали все сильнее. Любопытный палец исследовал ее половую щель, затем двинулся дальше и проник в анус. Ее соски внезапно стали похожи на гвозди, торчащие из кожи. Она была на грани оргазма. Поэтому она повернулась, чтобы отсрочить его, поскольку еще была не готова кончать. Она тоже принялась натирать священника пеной, давая мылу и каскаду прохладной воды смыть грязь трудового дня. Опустилась перед ним на колени, намыливая ему пенис и лобок. Его член ожил, словно некая отдельная сущность, когда она взяла головку в рот. Тот сразу же вырос до добрых семи дюймов, уткнувшись ей в гланды. Она стала сосать его очень педантично и усердно, одновременно гладя рукой священнику ягодицы, погружая палец ему в анус и массируя простату. Он содрогнулся и почти сразу же кончил, выпуская ей в рот одну струю горячего солоноватого семени за другой. В конце этого акта она стала сосать нежно, словно выдаивая из него последнюю каплю. Проглотила теплый сгусток и вздохнула. Но от того, что он сделал потом, она едва не закричала. Он схватил ее за волосы, сам встал на колени, а ее грубо увлек на пол душевой. Уткнув ее головой в стену, он задрал ей ноги к лицу, так что вагина оказалась выставленной наружу. Рот священника сразу же набросился на нее, поедая, словно некое изысканное блюдо. Его указательный палец был на точке "джи", мизинец - у нее в анусе. А затем оргазм сотряс ее, словно подземный взрыв. Соки хлынули из нее, и он принялся их высасывать. Принялся высасывать из нее оргазм, словно свежий сок из раздавленного фрукта...

Она кружилась в водовороте своих фантазий. Остановись!  - кричала она себе. Ты же со священником! Она изо всех сил пыталась собрать воедино осколки своих мыслей и вспомнить, о чем они говорили.

- Когда вы, наконец, отремонтируете аббатство, надеюсь, поставите там кондиционеры воздуха.

- О, конечно. Церковь кинет на это место приличные "бабки". Они хотят превратить его в ультрасовременный реабилитационный центр.

Ее внутренняя борьба начала затухать, мысли постепенно приходили в порядок.

- И все же это интересно. Понимаете, замурованный офис и все те личные вещи, по-прежнему находящиеся в спальнях монахинь. А что насчет той странной стены в подвале, которого даже не должно было там существовать? Кто-то пытался проломить ту стену. Интересно, зачем.

- Скоро мы выясним, - пообещал ей Александер. Один простой факт, что он использовал местоимение "мы", весьма ее обрадовал. Это означало, что он учитывал и ее.

- Моя старая усталая задница не смогла пробиться сквозь нее. Ну, да, ладно. Я арендую чертов отбойный молоток, с ним я справлюсь. Хотя, ставлю десять к одному, что мы будем разочарованы. Наверняка, там просто пустая комната. "Не вырыто", - как сказано на планах... Священник замолчал, будто испугавшись чего-то. Он будто внезапно всмотрелся в боковую деревянную стенку кабинки.

- Эй, что это?

Джеррика наклонилась над столом, понимая, что не должна была это делать - ибо это резкий наклон ее верхней части тела лишь подчеркнул вырез ее блузки. Какая-то дьявольская часть ее хотела получить больше внимания от этого священника, хотела, чтобы он увидел ее атрибуты. Фантазирует ли он? - задалась она вопросом. Позволяется ли это священникам? Хотел бы он лечь со мной в постель, если б не его обет безбрачия? Она наклонилась ее сильнее, ее отвердевшие соки торчали сквозь взмокший от пота топик. Но...

Ее жестокие мечты рухнули.

На что он смотрит?

Она увидела, что на стенке деревянной кабинки что-то нацарапано.

- Что там написано? - спросила она.

- "Здесь был Толстолоб", - прочитал он - Что это за хрень?

- О! - радостно воскликнула Джеррика. Наконец-то она сможет ему кое-что рассказать. - Толстолоб, - произнесла она. - Это, типа, местный миф. Чэрити поведала мне об этом вчера вечером, а так же какой-то старик за барной стойкой. Это - какой-то ребенок-монстр, который предположительно бродит по лесу и ищет, кого бы съесть.

Александер вновь наполнил свою пивную кружку.

- Что? И этот миф выдают за правду?

- Нет, конечно же, такое не может быть правдой. Но это - часть местной культуры. Во всех культурах есть свои легенды.

Священник почесал подбородок и прищурился.

- Что ж, действительно, легенды всегда на чем-то основываются. Вампиризм и порфирия, например. Ликантропия и гебефренический синдром волка. Шизофреники, верящие, что они одержимы демонами, пришельцами, и тому подобным. Я считаю, хотя это и неправдоподобно звучит, что довольно много "мифов" на самом деле содержат в себе больше правды, чем вымысла.

Это был интересный тезис, и, тем не менее, Джеррика не смогла удержаться от смеха.        - Не думаю, что нам нужно беспокоиться из-за того, что какой-то ребенок-монстр с холмов попытается нас сожрать.

- Надеюсь, вы правы, - сказал Александер. - Уверен, что я оставлю после себя плохой привкус, поскольку я сейчас очень грязный.

Джеррика снова рассмеялась, будучи уже слегка навеселе. А, может, и не слегка. Пока она выпила всего пару кружек пива, но теперь почувствовала, как оно ударило в голову. И это не удивительно. Она не ела целый день, находилась на солнце, работала в жарком, как печка аббатстве. Конечно, алкоголь повлиял на нее сильнее, чем обычно. Внезапно трезвое суждение, если оно у нее вообще оставалось, куда-то улетучилось. А наружу выплывала наглость, как уже частенько бывало. Прежнее "я" никогда не подводило ее. Она всегда говорила что-то, о чем потом могла пожалеть.

- Святой отец, - сказала она. О, господи, пиво ударило в голову. Джеррика резко встряхнулась. - Могу я... э-э, не возражаете, если я задам вам личный вопрос?

- Эй, личные вопросы нравятся мне больше всего, - ответил священник. Джеррика едва сдержала очередной смешок. Еще вчера она сказала Чэрити то же самое, когда они говорили о Гупе.

- Я имею в виду, вы не обязаны отвечать. То есть, понимаете, если это ставит вас в трудное положение, и все такое, но... - Она усиленно заморгала, чтобы собраться с мыслями. Да что с тобой такое, Джеррика! - закричала она на себя. Ты не можешь задавать священнику подобный вопрос!

Конечно, не может. Но она все равно задала.

- Если б вы не были священником, вы бы, ну, понимаете... вы бы сочли меня привлекательной?

Как только эти слова слетели с ее рта, сожаление оползнем навалилось на нее.

Но отец Александер хитро улыбнулся.

- Эй, если б я не был священником, я бы набросился на вас, как библейская чума, - сказал он.

Вот это ответ! Джеррика залилась краской, ей стало неловко.

Он громко рассмеялся над ее выражением лица и налил им еще по кружке.

- Но я не хочу, чтоб вы думали, что я вас дразню, поэтому объясню. Черт. - Он снова стал серьезным. - Вы - красивая женщина, Джеррика. И благодать Божья позволяет мне воспринимать и признавать красоту женщин, и всех людей, и восхищаться ею. Но, чтобы внести ясность, на этом все и заканчивается. Я дал Богу священные обеты, и не нарушу их.

- О, но я не имела в виду...

- Знаю, просто говорю. Я не могу смотреть на женщин с вожделением, не могу смотреть на женщин с сексуальным желанием. Мне не позволено, поэтому я этого не делаю. Я восхищаюсь вашей красотой, потому что Бог дал ее вам, а все, что дает Господь - прекрасно.

Она пыталась не показывать свое разочарование этим ответом. И понимала, что глупо расстраиваться. Ради бога, он же священник! О чем она думает!

К счастью, он нарушил лед молчания, рассмеявшись:

- Кстати, видели бы вы, чем я занимался, будучи подростком. По сравнению со мной Тед Кеннеди (американский сенатор, считавшийся большим распутником - прим. пер.) выглядел бы как мистер Роджерс (амер. педагог, проповедник и телеведущий - прим. пер.).

Джеррика рассмеялась. Конечно. Она бы не подумала...

- Эй, блондиночка, - внезапно вмешался чей-то голос. - Ты, наверное, самая клевая телка, которую я когда-либо видел. Едрен батон, у меня в штанах сейчас задымится!

Джеррика и священник одновременно подняли глаза. Перед их кабинкой стоял высокий худой деревенщина в трактористской бейсболке с длинными, свалявшимися волосами и жидкой бородкой. От него шел густой запах пива, а за спиной у него стоял какой-то толстый парень.

Александер даже не дрогнул.

- Эй, мужик, отвали. Не видишь, у нас с дамой приватная беседа? "Приватная" - значит, тебя не пригласили.

- Черт, святоша, ты кто такой, а? - Парень отклонился назад, уперев руки в бока, и рассмеялся. - Я не с тобой разговариваю, а с ней.

- Да, ну? - с издевкой произнес Александер. - Вот, что я тебе скажу, Эйнштейн. А я с тобой разговариваю, и говорю тебе, делай отсюда ноги и займись своим делом.

Бородач ухмыльнулся. Ухмылка была угрожающей. Грудные мышцы напряглись под черной футболкой, на которой был изображен плюшевый мишка, показывающий средний палец.

- Я сделаю тебе большое одолжение, священник, притворюсь, что не слышал этого. Я разговариваю с дамой, понимаешь, а такая жаркая дама и есть мое дело.

- Пошел на хер, - сказала Джеррика, скривившись от отвращения.

Парень и его толстый приятель рассмеялись.

- Не знаешь, что такое уважение? Нельзя говорить такие слова при священнике.

- Пошел на хер, - сказал Александер.

- Вот это да! А что ты сделаешь, святой отец? Отгонишь меня своим воротничком?

- Надеру тебе задницу так, что мало не покажется, - очень холодно произнес Александер, - если не оставишь нас в покое и не займешься своим делом.

Тишина опустилась на бар, будто у него рухнула крыша. Отовсюду глядели неподвижные лица. Александер оценил обстановку. Ситуация у деревенщины была патовая. Но что-то должно было произойти, и первый ход сделал бородач.

Парень потер себе промежность джинсов и ехидно ухмыльнулся.

- И все же, что такая красотка делает в баре с каким-то святошей? Он тебя трахает? Ты ему отсасываешь? Черт, я думал, священники не должны заниматься такими вещами с женщинами, только друг с другом, верно, Дикки?

- Э-э, это верно, Боллз, - сказал толстяк, придерживая живот. - А ты видел ее сиськи? Едрен батон! Думаю, я должен их пощупать. И думаю, у этого старого святоши кишка тонка, чтобы мне помешать.

Александер затушил окурок.

- Если тронешь ее, получишь в "бубен" так, что увидишь звездочки.

- Да? - Очередной смешок. - Посмотрим. Ухмылка осталась, темные глаза сузились. А потом...

- Лучше не надо... - спокойно предупредил Александер.

Потом этот бородатый и волосатый парень резко протянул руку вниз и схватил Джеррику за левую грудь. Та поморщилась, вскрикнула и...

ШМЯК!

... Александер со всей силы двинул парню в челюсть. Тот отлетел назад, взмахнул руками и приземлился на стол, сломав его. Затем сполз на пол.

Александер поднялся на ноги, сжимая кулаки, но с выражением полного умиротворения на лице.

- Как насчет тебя, толстяк? - обратился он ко второму парню. - Тоже хочешь?

Тот сделал неуверенный шаг вперед и, заикаясь, произнес.

- Я... я сейчас башку тебе отобью, священник! Я...

Александер слегка улыбнулся. Его левая рука метнулась вперед, схватила жировую складку на животе толстяка и крепко сжала. Парень взвыл. Затем кулак Александера жестко соприкоснулся с его челюстью.

ШМЯК!

Это был странный звук, будто бита ударила по бетонному полу. С искаженным от боли лицом толстяк тоже отлетел назад и упал.

- Убирайтесь отсюда, пока я не разозлился, - сказал Александер и ударил ногой в зад отползающего бородача. - Вы же не хотите опоздать на вечернюю поверку в исправительной школе, верно?

Оба поковыляли в сторону двери, ворча и пошатываясь. Отовсюду неслись смех и аплодисменты.

- Это было... великолепно, - радостно сказала Джеррика.

- Моя рука так не считает, - ответил Александер, встряхивая кистью. - Будто бил ей по здоровенным камням. У этих парней, наверное, бетон вместо мозгов.

Затем он сокрушенно посмотрел на сломанный стол, вздохнул и вытащил епархиальную чековую книжку.

- Извините за причиненный ущерб, - сказал он заскорузлому бармену за стойкой. - Католическая церковь будет более, чем счастлива возместить

- Забудьте, святой отец. - усмехнулся бармен. - Поверьте, этот стол стоит того, чтобы, наконец, посмотреть, как кто-нибудь надерет зад этим двум бакланам. Спасибо! Принесу святому отцу и его подруге еще один кувшин - за счет заведения.

- Вот, спасибо, - обрадовался Александер. - Он снова сел рядом с Джеррикой. - Это чертовски мило с его стороны, выкатить нам халявный кувшин.

Но Джеррика все еще оставалась под впечатлением от его подвига.

- Вы просто улетный. Поверить не могу, я только что увидела, как католический священник отмудохал двух деревенщин.

Александер снова закурил, пожал плечами.

- Иногда с такими парнями нужно быть жестким - это единственный способ преподать им урок. Но вот, что я вам скажу, когда я был в их возрасте, плохие парни были гораздо хуже.

С улицы донеслось рычание тяжелого двигателя. Затем визг шин.

Александер усмехнулся себе под нос.

- Не, думаю, нам больше не придется о них беспокоиться.

ЧАСТЬ ОДИННАДЦАТАЯ

1

Толстолоб был снова возбужден и голоден. Он целый день шел по лесам, холмам и долинам, и Нижний Лес, где Дедуля растил его, казался ему уже дальше, чем луна.

Да, Нижний Лес остался позади. Он больше не был его домом.

Внешний Мир - вот, где был теперь его дом...

Солнце садилось, унося с неба свой красивый яркий свет. Наступала тьма. И пока Толстолоб топал через заросли кустарника, он вспоминал Дедулю и все, чему старик научил его. У Дедули был старый грузовик, и время от времени он уезжал и возвращался с какой-нибудь деревенской девкой, которую подбирал голосующей на дороге, или вроде того. Именно так Толстолоб узнал, откуда берутся дети, и о том, как кидать девке "палку". Конечно же, у Толстолоба никогда не получалось так, как он себе это представлял. "Итить-кудрить, сынок!" - воскликнул однажды Дедуля, посмотрев, как Толстолоб трахает какую-то телку. "Ну и подарил тебе Господь "петушка"! Огромный, как скалка Бабули Мейер! Наверное, никогда не сможешь правильно кончить с таким большим "петушком"! Нужно трахать их, кончать в них, Толстолоб, и делать им ребенка! Не нужно убивать их!" Толстолоб был расстроен. Он хотел делать все правильно, но у него ничего не получалось. Его член у него был таким огромным, что девки умирали.  А так, со слов Дедули, не должно было быть. Но что он мог поделать?

Его мысли снова вернулись к тому громкому гулкому голосу, который он слышал, говорящему: "ПРИДИ". Толстолоб не знал, в чем именно смысл его жизни, но понимал, что не будет ничего плохого в том, чтобы пойти на этот голос. Именно это он и делал! Проходил по нескольку миль ежедневно, совершенно не понимая, куда он идет, но, тем не менее, шел. "Однажды смысл жизни позовет тебя, Толстолоб", - сказал ему Дедуля перед тем, как помереть. "И ты должен последовать за ним".

В небе полыхнула зарница, и Толстолоб снова услышал Голос.

"ПРИДИ", - произнес тот.

И Толстолоб шел. Только сейчас ему хотелось кое-чего другого, понимаете, а еще он был голоден.

И тут он увидел маленький фермерский домик.

 

2

- Вот это хорошая девочка, вот это моя детка...

Нед слушал, съежившись в темноте своей комнаты.

- О, Папочка! - кричала во весь голос его сестра. - Мне больно!

- Ну же, дорогая, - раздался голос их отца. - Тебе нужно уяснить, что в жизни бывают некоторые слегка неприятные вещи. Но это пустяки. Ты привыкнешь.

Это происходило почти каждую ночь. Папочка приходил с фермы с большой зеленой сеялкой или сенным прессом, сидел и потягивал свою "самогонку", пока не всходила луна. А потом всегда случалось это.

Неду было тринадцать, Мелиссе - двенадцать. Их Мамочка умерла пару лет назад, от рака, как сказал им доктор. И с тех пор в доме стали твориться какие-то ненормальные вещи.

Маленький Нед знал, что это ненормально, поскольку не слышал в школе от других детей, что такое бывает. Поэтому Нед молчал, не хотел, чтобы его друзья считали его семью ненормальной.

Однако это происходило снова и снова...

Папочка всегда начинал с Мелиссы. Нед никогда не видел, что он с ней делал, но догадывался. "Папино время, Мелисса", - всегда говорил Папочка. От него несло той ужасной "самогонкой". Нед ждал в своей комнате, когда наступит его черед. Он слышал, что происходит. А иногда Папочка становился очень злым, и Нед слышал резкие влажные шлепки! Это Папочка бил Мелиссу по лицу, когда она плакала или на что-то не соглашалась. Нед знал это, потому что с ним было такое же обращение.

- Вот так, сладенькая, - говорил Папочка по другую сторону стены. - А теперь пришла очередь твоего братца.

Мелисса плакала, пытаясь подавить всхлипы. Папочка почти всегда пускал ей кровь, и это неудивительно, потому что с Недом было то же самое.

- Хорошая девочка. Вот это папина хорошая девочка. Больно больше не будет, милая. Папочка закончил.

О, нет, - думал Нед. Потому что когда Папочка говорил так, это значило, что наступил его черед.

Нед делал единственное, что мог: молился Богу. "Уповайте на Господа вовеки", - говорил отец Карпинс каждое воскресенье в церкви, до того, как ее закрыли. "Верьте в Бога, и он поможет вам". Нед верил в бога, и молился каждую ночь, но с тех пор, как мама умерла, Бог ни разу не ответил на его молитвы.

Дверь с щелчком открылась. Свет из коридора ворвался в комнату, упав на лицо Неда.

- Папино время, сынок...

Он давно уже перестал сопротивляться. В противном случае папа избил бы его.

- Ты знаешь, что делать, - сказал Папочка.

Он шагнул вперед, и его торчащая штуковина качнулась.

- Будь хорошим мальчиком, и сделай своему Папочке приятное.

Голый и дрожащий, Нед наклонился вперед. Он не хотел делать это, но - Боже! - он не хотел быть избитым. Папочка бил сильно.

- Хороший мальчик.  Вот это хороший сынок...

Нед взял штуковину в рот, как показал ему Папочка. У нее был какой-то едкий, солоноватый привкус. И Нед знал, что это от того, что Папочка только что вынул ее из "писи" его сестры. Было слышно, как та плачет в соседней спальне.

- Хороший мальчик, вот это мой сынок. Хороший мальчик всегда хочет ублажить своего отца.

Неду совсем это не нравилось. Через некоторое время Папочка стал давить рукой Неду на затылок и с силой толкать свою штуковину ему в горло. Иногда Нед давился - не мог удержаться.

Но это было не самое худшее...

- Ладно, сынок. Ты знаешь, чего хочет твой Папочка. Переворачивайся, ложись на живот. И раздвигай свои "булки".

- О, Папочка! Пожалуйста...

            Шлеп!

Удар папочкиной ладони обжег лицо, как пчелиный укус. Из глаза у Неда выкатилась слеза. Пожалуйста, Боже, - взмолился он. Не дай этому случиться снова!

Но Нед не имел особого выбора, верно? Очевидно, Бога не было дома.

Нед лег на кровать, на живот, потянулся назад и раздвинул себе ягодицы. Папочка застонал, глядя в мягкую, теплую тьму, и плюнул прямо Неду в анус.

- Сделай папе приятное, сынок. Будь хорошим мальчиком. Все хорошие мальчики должны делать это своим папочкам.

Нед поморщился. Он чувствовал, как конец папочкиной штуковины трется об его зад. Из глаз у него текли беззвучные слезы, пропитывая простынь.

И хотя все его молитвы Богу оставались без ответа, он продолжал молиться:

Боже, пожалуйста. Я верю в Иисуса, в Святого Духа, в старого отца Карпинса, и я верю в Тебя. Пожалуйста, Боже. Помоги мне и Мелиссе. Молю тебя. Пожалуйста.  Прекрати это...

Что это за быстрый топот? Будто кто-то большой вошел в комнату. Конец папочкиной штуковины только собирался проникнуть Неду в зад, когда...

- Аааааааааа! - закричал Папочка.

И то, что пугало Неда больше всего... прекратилось.

Папочка внезапно исчез с него, а когда Нед повернулся, чтобы посмотреть, он ничего особенно не увидел, потому что в комнате было темно. Однако он разглядел тень, гигантскую тень, держащую Папочку за голову.

Затем она швырнула папочку на пол и накрыла его собой. В комнате стоял ужасный запах, и раздавался жуткий стук. Это, как догадался Нед, его папа стучал ногой по полу.

Потом Папочка закричал...

По спине Неда пробежал холодок. Дверь распахнулась еще шире, и в комнату вбежала Медисса. Спереди на ее маленькой ночнушке виднелось красное пятно. Посмотрев вниз, она завизжала.

- Мелисса! Иди сюда! - крикнул Нед.

Сестра бросилась к нему и он обнял ее, чтобы утешить. Из-за темноты они почти не видели, что происходит. Но они понимали, что Папочке сейчас плохо, по тому, как он кричит, лежа на полу под той огромной тенью.

Мелисса всхлипывала.

- Кто... кто это?

- Думаю, это - Бог, - сказал Нед, сжимая плечо сестры еще крепче. - Я молил Бога, чтобы он прекратил это, и он меня услышал! Эта большая тень вошла, схватила Папочку, и все прекратилось!

- Это... Мелисса проглотила очередной всхлип. - Это... Бог?

- Я... Я не знаю наверняка, но думаю, да.

Комната содрогалась от Папочкиных криков. Звуки были громче и страшнее, чем в тот раз, когда на поле в сеноворошилку затянуло большой камень. Нет, папочкины крики не походили на человеческие.

Но потом они смолкли, и что-то захрустело, будто ломались сухие ветки. Но брат с сестрой по-прежнему видели ту большую тень, которая лежала, ерзая, на Папочке. Затем раздалось кряхтение и звук, похожий на вздох.

Потом что-то затрещало, будто раскалывались грецкие орехи, затем последовало чавканье.

А потом тень поднялась...

Ростом она была, наверное, под восемь футов, ее лицо попало под свет луны, идущий из окна. И Нед и Мелисса увидели это лицо.

- Это не Бог! - закричала Мелисса.

Да, похоже, это не он, - мысленно согласился Нед.

- Бог так не выглядит! Он - красивый, добрый человек, сидящий на троне, и у него длинные белые волосы и белая борода!

Но то, что они видели перед собой, даже близко не походило на Бога. Голова была больше, чем арбуз, а глаза...

Нед едва не закричал.

Один глаз был размером с грейпфрут, другой - маленький, как виноградина. А рот... Рот походил на черную дыру, полную битого стекла.

- Это не Бог, Нед! - завизжала Мелисса. - Это - дьявол!

Дьявол? Но этого не могло быть! Нед молил о помощи Бога. А не дьявола.

- Это - дьявол, - всхлипнула Мелисса. - И он сделает с нами то же самое, что он сделал с Папочкой!

Но Нед не мог поверить. Он не верил. Нет, не может быть! Бог никогда не сделал бы ничего подобного, верно? Разве он позволил бы дьяволу трахать их в зад, после того как спас их от Папочки, делавшего с ними то же самое. Нет!  Не может быть! Нет отказывался верить в то, что Бог может быть таким сукиным сыном, что позволит случиться чему-то подобному!

Поэтому он стал делать то, что и всегда. Он стал молиться.

Боже, пожалуйста. Мы с сестрой не сделали ничего плохого. И мы знаем, что Ты не позволишь дьяволу мучить нас. От всего сердца благодарю тебя за то, что ты спас меня от Папочки. Но я молюсь снова, как говорил отец Карпинс. Я молю Тебя, чтобы ты заставил дьявола уйти.

Дьявол таращился на них, пуская слюни, и тут маленький Нед обратил внимание на размер его "штуковины". Она была гигантской, и...

            О, нет!

Она снова твердела.

Она убьет их обоих. Нед понял это при одном взгляде на эту "штуковину". Не может быть! - снова подумал он. Не может быть, чтобы Бог позволил случиться этому с нами!

Мелисса что-то невнятно бормотала. Дьявольская тень надвигалась...

Боже, пожалуйста. Нед молился, зажмурив глаза. Пожалуйста! Заставь дьявола уйти! УМОЛЯЮ тебя!

И тут ужасный запах покинул комнату. Мелисса дрожала в объятьях у Неда.

Когда Нед открыл глаза, то увидел, что дьявол сделал именно то, о чем он просил Бога.

Он ушел.

 

3

Едрен батон. Это же просто малыши! Толстолоб топал от дома прочь, во тьму. Он бросил классную "палку" в задницу их папаше, раскроил ему башку и съел мозги. Набил себе живот, как надо. А потом у него снова встал. Но когда он увидел тех детей... едрен батон!

Они были такими маленькими. Не было никакого смысла трахать их. Едрен батон, с таким причиндалом, как у него, у него ничего не получилось бы. Лучше просто уйти.

Да. Он чувствовал, что так будет лучше. К тому же, он чувствовал себя удовлетворенным. Отлично кончил и набил себе пузо вкусными горячими мозгами. Пора двигать дальше.

Потому что, если Толстолоб и был в чем-то уверен, так это в том, что он должен двигать дальше. У него была миссия. Он не знал, какая именно, но она все равно у него была.

И тут над ним, в огромном черном небе снова сверкнула та странная беззвучная молния, а потом в голове у него раздался знакомый голос:

ПРИДИ.

 

4

- Это было невероятно! - хвасталась Джеррика за столом в гостиной. Она сидела рядом с отцом Александером, напротив них - Чэрити и Тетушка Энни. Энни налила малинового вина и поставила тарелку с печеньем и чашку с домашним сиропом. Джеррика, уже более, чем подвыпившая, не унималась:

- Эти два парня, вы бы их видели. Конченые отморозки. И когда они стали к нам приставать, отец Александер надавал им по морде! Когда Бородач тронул меня, у меня даже мурашки по коже забегали. А в следующую секунду он уже летел через весь бар! Святой отец врезал ему прямо в морду!

Александер попытался скрыть ухмылку. Да, он надрал задницу парочке нарывавшихся парней. Но теперь, поразмыслив, он был уже не настолько рад этому. Из головы у него не шла строчка из Святого Писания, а именно, из Евангелия от Матвея. "Все, взявшие меч, мечом погибнут". И еще одна, более важная: "Кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую". Несмотря на радость Джеррики, Александер испытывал к себе отвращение. Этот парень схватил ее, - пытался оправдать себя он. Он тронул ее. Черт возьми, он пощупал ей грудь. Я должен был что-то сделать, не так ли?

Но теперь он сомневался, одобряет ли Бог его поступок. Блин, почему у меня такое чувство, что ему это не понравилось?

- Это потрясающе, святой отец, - сказала Чэрити. - Священник бросает вызов местной шпане.

- Ничего особенного и не случилось, - попытался закрыть тему Александер. - Просто так получилось. Наверное, я должен был найти другое решение.

- Другое решение? - спросила Джеррика. - Либо вы их, либо они вас. Закон джунглей, понимаете.

Александер изобразил улыбку и кивнул. Да, милочка, но я - священник. Я живу по другим законам...

Минутная пауза дала ему возможность сменить тему. Слава богу! Он посмотрел на Чэрити и ее тетушку.

- А вы двое, чем сегодня занимались?

- Ну, святой отец, - начала пожилая женщина, - я решила, что самое время отвести Чэрити на могилу ее матери. Это моя сестра, я звала ее Сисси. Лучше женщины было не найти. Просто я очень переживала, что сделала это только сейчас.

- О, Тетушка Энни, пожалуйста, - с искренностью в голосе возразила Чэрити. - Не из-за чего переживать!

Александер вставил цитаты из Библии.

- Время ничего не значит. Песок морей и капли дождя и дни вечности кто исчислит? Что было, то и теперь есть, и что будет, то уже было.

От этих слов утешения на глаза Энни навернулись слезы.

Да, - подумал Александер, глядя на нее. Бьюсь об заклад, в молодости она вскружила голову немалому количеству мужчин. Хорошая женщина, и привлекательная, несмотря на возраст. Иногда по человеку сразу видно, какой он. Тетя Чэрити была хорошим человеком.

- О! - снова воскликнула Джеррика, после очередного глотка вина. - Тебе это понравится, Чэрити! Когда мы сидели в баре - до того, как к нам пристали эти двое отморозков - думаешь, что увидел святой отец?

Чэрити вопросительно посмотрела на нее.

- Представить не могу...

- Прямо там, на деревянной стенке кабинки было вырезано... То же самое, что мы видели вчера вечером! Кто-то написал: "ЗДЕСЬ БЫЛ ТОЛСТОЛОБ".

- О, боже! - воскликнула Чэрити.

- Толстолоб? - спросила Тетушка Энни.

- О, да. Парень за барной стойкой рассказал нам про местную легенду, - охотно вспомнила Джеррика, с помощью прохладного вина. - Это так захватывающе. Мне не терпится написать об этом в моей статье. Сельская легенда, ребенок-монстр, родившийся в лесу и поедающий людей!

- Напишите лучше о более важных вещах, - предложила Энни. - Не стоит оскорблять наше общество подобными вещами.

Джеррика, казалось, вся съежилась.

- О, простите, Энни. Я не собиралась никому навредить. Я просто...

- Не бери в голову, милая. Это всего лишь мое мнение. Ты хочешь написать про нашу местность, и считаю, тебе не стоит добавлять всякую ерунду.

- Я не буду, Энни, обещаю, - взмолилась Джеррика.

Господи, она же пьяна, - обратил внимание Александер.

Джеррика продолжала лепетать:

- Правда, я не собиралась никого оскорбить. Я не думала...

- По-моему, - вмешался Александер, - день был интересный, и уже очень поздно.

К тому же, все уже начинали действовать друг другу на нервы. Лучше закругляться. Он допил свое вино, затушил сигарету в черепашьем панцире и предложил:

- Почему бы нам всем не пойти спать?

- Отличная идея, - согласилась Чэрити. Энни и Джеррика нерешительно кивнули.

- Увидимся утром, - сказал священник. - А что касается Толстолоба, думаю, нам не стоит беспокоиться о том, что он постучится в дверь.

Женщины единодушно рассмеялись. Но тут...

            Тук-тук-тук!

В тусклом свете гостиной все повернули головы.

            Тук-тук-тук!

Кто-то стучался в дверь.

 

««—»»

Внезапный теплый ветерок ворвался в дом, когда Энни открыла входную дверь.

Кто, черт возьми, мог припереться в такой час? - гадал Александер. Турист, ищущий комнату на ночь? Автомобилист, у которого сломалась машина? Священник прищурился, Чэрити и Джеррика стояли у него за спиной. Сумерки и периодические всполохи далеких молний превратили фигуру в дверном проеме в стробирующий силуэт. Она была высокой, крупной и мускулистой...

- Могу я... вам чем-то помочь? - поинтересовалась Энни, широко раскрыв глаза. Ее пальцы вцепились в край двери.

Но тут Александер заметил, что на груди у фигуры что-то блеснуло, а за ней, на круговой подъездной дорожке вспышки молнии высветили белую блестящую машину с "мигалкой" и эмблемой на двери.

Коп, - догадался священник.

- Простите, что побеспокоил вас, знаю, что уже очень поздно, - сказал мужчина. - Я - сержант Дортон Маллинз, вирджинская полиция. - Говорил он с местным акцентом, растягивая слова. Слово "полиция" он произнес, как "пой-лийция".

- Какие-то проблемы, офицер? - спросила Чэрити, в ее голосе прозвучало не только любопытство, но и некоторое беспокойство.

- Ну... - Дортон Маллинз запнулся на полуслове, держа руку на бедре. - Пожалуйста, поймите, что я не хочу вас напугать. Я лишь хочу знать, не видел ли кто-нибудь из вас  подозрительных людей поблизости. Точнее, не людей, а мужчину, крупного мужчину, который шатается вокруг и, типа, подглядывает в окна? Какого-нибудь незнакомца, идущего по дороге? Что-нибудь необычное?

Все ответили отрицательно, затем наступило тревожное молчание. Глаза у священника были прищурены, в то время как у женщин - расширены.

- Произошла пара убийств, - наконец, пояснил коп. - Причин для беспокойства нет, я просто...

- Произошли убийства, а причин для беспокойства нет? - воскликнула Джеррика.

- Ну, есть, конечно, но эти убийства были совершены далеко к югу от сюда. Поскольку эта местность довольно большая, а в Люнтвилле нет своего полицейского управления, нам потребуется немало времени, чтобы оповестить людей. Просто ради предосторожности, чтобы были начеку. Вы знаете, какие здесь жители, не считают необходимым запирать двери и окна. Так что советую вам закрываться.

- Просто ради предосторожности, - передразнила его Джеррика.

- Верно, мэм.

- Можете поделиться с нами какими-либо подробностями относительно убийств, сержант? - спросил Александер.

- К сожалению, нет, святой отец, - ответил Маллинз, за спиной у него сверкали молнии, - потому что это конфиденциальная информация. Могу лишь сказать, что за последнюю пару недель было обнаружено несколько обезображенных женских трупов. В основном, это жительницы местных холмов.

Жительницы местных холмов, - задумался Александер.

- Был ли в этих убийствах сексуальный мотив?

- Ну, да, был, сэр, то есть, святой отец. - Маллинз содрогнулся, словно от холода. - Как мне сказали, на местах преступлений было натуральное месиво.

- Свидетели есть?

- На данный момент нет, святой отец. А сегодня убийца напал на одного фермера в его же доме, убил бедолагу прямо на глазах у детей. Слава Господу, их, хотя бы, не тронул. Бедные детишки, по понятным причинам, в истерике, и не могут дать внятного описания, кроме того, что убийца был очень большим.

Александер счел себя обязанным задать следующий вопрос.

- А были ли свидетельства сексуального насилия в случае с последней жертвой, мужчиной?

Маллинз мрачно кивнул.

- Боюсь, это все, что я уполномочен сказать относительно деталей, святой отец.

- А где это произошло? - спросила Чэрити. - Вы же можете нам это сообщить, верно?

- Сегодняшнее преступление? Я не могу назвать вам имя жертвы, но он с детьми жил в старом фермерском доме на окраине Крик-сити.

Тетушка Энни с явным облегчением, положив руку на грудь, сказала:

- Это почти пятьдесят миль отсюда.

- Да, мэм, поэтому, видите, как я уже сказал, нет особых причин для беспокойства. Просто хочу, чтобы вы были осторожны какое-то время, пока мы не поймаем этого парня. Знаете, как я говорил, заприте двери и окна, и будьте начеку.

- Хорошо, сержант, - пообещал Александер, - и спасибо, что предупредили.

- Подождите минуточку, - вмешалась Чэрити. - А что насчет других убийств, где жертвами были женщины? Где они были совершены? Еще дальше?

- Да, мэм, а именно в соседнем округе. - Но затем полицейский снова вздрогнул и неуютно поежился. - Именно поэтому мы оповещаем людей, живущих в окрестностях Люнтвилля.

Александер вопросительно посмотрел на него. Бессмыслица какая-то. Было похоже на неверную оценку ситуации со стороны полицейского руководства, либо на чрезмерную реакцию.

- Не понимаю, - с вызовом произнес священник. - Если эти убийства произошли так далеко, зачем оповещать жителей Люнтвилля?

Очередное поеживание и очередная пауза. Коп маячил перед ним мрачным силуэтом.        - Первые две жертвы были обнаружены к северу от национального охотничьего заповедника Бун. Затем мы нашли еще одну рядом со Стернсом. Еще две - между Бристолем и Локвудом. И еще две - между Локвудом и Роки-топом.

Энни ахнула.

- А сегодняшнюю - фермера - на окраине Крик-сити, разве вы не так сказали, офицер?

- Верно, мэм, - мрачно ответил полицейский.

- Боже мой, - сказала Чэрити.

Но Александер оглянулся, отметив внезапно появившееся на лицах беспокойство.

- Не понимаю. И что тут такого?

В тишине полыхнула молния. Теплый воздух, казалось, колыхался.

- Понимаете, святой отец, - начал полицейский, - судя по тому, где мы нашли тела жертв, можно сказать, что убийца двигается... по-прямой...

- В сторону Люнтвилля, - прошептала Чэрити. И...

- Энни! - вскрикнула Джеррика.

На мгновение возникло замешательство. Какого черта? - подумал Александер, но потом услышал глухой удар, моргнул и метнулся вперед. Коп бросился на помощь.

Тетушка Энни внезапно потеряла сознание и рухнула на пол.

 

ЧАСТЬ ДВЕНАДЦАТАЯ

1

Александер вместе с копом перенесли Энни в гостиную и положили на старый бархатный диван. Чэрити и Джеррика энергично обмахивали ей лицо соломенными веерами, взятыми с комода. Александер приподнял ей ноги.

- Лучше я вызову по рации скорую, - сказал сержант Маллинз.

- Подождите, я... - Александер наклонился к пожилой женщине и взял ее за руку. На ощупь та была прохладной и хрупкой. - Она приходит в себя.

Вскоре глаза у тетушки Энни открылись. Вид у нее был поникший, и она очень смутилась, осознав, что случилось.

- Боже... милостивый, - прошептала она, сжав священнику руку. - У меня... просто закружилась голова.

- Ты упала в обморок, Тетушка Энни, - сказала Чэрити. Они с Джеррикой продолжали махать веерами.

- Вы в порядке? - спросила Джеррика. - Офицер может вызвать скорую.

- Боже, нет. - Ее веки затрепетали, и она покраснела от смущения. Затем села прямо, как бы демонстрируя, что ей уже лучше. - Я в порядке, правда. Мне очень жаль, что я стала такой обузой.

- Никаких проблем, мэм, - заверил ее Маллинз. - Вы уверены, что с вами все в порядке?

- О, да, конечно. Спасибо, спасибо вам всем. Я чувствую себя гораздо лучше.

- Давайте положим вас на кровать, - предложила Джеррика. Затем они с Чэрити помогли женщине подняться на ноги. - У вас был тяжелый день.

- Слишком тяжелый, - добавила Чэрити. - Вся эта сегодняшняя прогулка под палящим солнцем, и эта отвратительная влажность.

Они вдвоем осторожно вывели Энни из гостиной в коридор, и помогли дойти до ее комнаты.

Александер с копом вышли на улицу.

- Мне, правда, очень жаль, что я вызвал такой переполох, святой отец, - извинился Маллинз. Зарница продолжала сверкать, пока они шли к машине.

- Полагаю, нет щадящего способа сказать людям, что убийца идет в сторону их города.

- Эй, вы же просто делаете свою работу, - сказал священник и закурил сигарету. - Мы благодарны вам, что вы нашли время, предупредить нас. С Энни все будет хорошо. Думаю, это у нее от сочетания известия об убийствах и сегодняшней жары. - Александер задумчиво замолчал и затянулся сигаретой. - Но это кажется странным, не так ли? В смысле, все эти убийства? В такой тихой, удаленной местности, как эта, думаю, почти не бывает преступлений.

- Это правда, - согласился Маллинз. - Изначально я думал, что эти убийства могут быть издержками. Но это не так, поскольку способ совершения очень отличается, да и направление выбрано неправильное.

- Неправильное направление? Издержки? Что вы имеете в виду?

Маллинз пожал плечами и тоже закурил.

- Вы бы удивились количеству убийств вдоль границы штата, в сорока, в пятидесяти милях отсюда. "Би-Эй-Ти-Эф" постоянно находят тела, связанные с трафиком спиртного.

- С трафиком спиртного? - удивился священник, но потом догадался, что "Би-Эй-Ти-Эф" это Управление по контролю за производством и оборотом алкоголя, табака и огнестрельного оружия. - Вы имеете в виду самогон, нелицензированный виски?

- Верно, святой отец. Самогонщики "мочат" друг друга по два раза в неделю, это кучка больных, чокнутых ублюдков. В основном все эти разборки происходят по другую сторону от границы штата, и не имеют никакого отношения к убийствам, о которых я приехал вам рассказать. Вы правы, убийства здесь, особенно по сексуальным мотивам, никогда не случаются.

- А тут у вас внезапно обнаружилось... Сколько? С полдюжины трупов?

- Немного больше, святой отец, если хотите знать правду. Сам я ни одно из тел не видел, но все мы читали у себя в участке сигнальный факс из управления. По сравнению с этим парнем самогонщики - кучка маленьких детей. То, что он сделал с женщинами и тем фермерами по-настоящему ужасно. Натурально, работа самого дьявола, святой отец.

Самого дьявола. Да, в эти дни дьяволы повсюду, за каждым углом, и священник знал это. Дьяволы в человеческом обличье. Психопаты. Было грустно признать, что мировое зло дошло до такого уровня.

- Есть зацепки? - неуверенно спросил он.

- Нет. Хотел бы я сказать вам обратное, но пока у наших криминалистов ничего нет. Но мы поймаем его, кем бы этот больной сукин сын ни был... Пардон за мой французский, святой отец.

- Не берите в голову. И удачи вам.

Надеюсь, вы повяжете его и надаете ему по яйцам, - подумал он. И сломаете этому ублюдку зубы...

- Я лучше вернусь в дом, проверю Энни.

- Спокойной ночи, святой отец. И еще раз простите, что потревожил.

- Не беспокойтесь насчет этого. Всего доброго.

Маллинз сел в свою блестящую патрульную машину и отъехал. Александер посмотрел, как рубиновые огни задних фар исчезают за поворотом. Боже, ну и вечер, - подумал он. Затем закрыл за собой большую дубовую дверь.

И запер ее на замок.

 

««—»»

- Она спит, - тихо объявила Чэрити, осторожно прикрывая дверь тетушкиной спальни. - Мгновенно отключилась.

- Хорошо, - сказал Александер. - Отдых - это именно то, что ей нужно.

- Бедняжка, - добавила Джеррика. - По-моему, на нее навалилось все сразу.

Александер кивнул.

- Ага. Длинный, жаркий день, плюс к тому крепкое вино, а затем коп, приехавший с сообщением об убийствах...

- А я со своей жуткой историей про Толстолоба сделала все только хуже. Я и мой длинный язык.

- Не вините себя... никто не виноват, - сказал священник. - Главное, с ней все в порядке. Уверен, все, что ей сейчас нужно, это хороший крепкий сон.

- Мне это тоже нужно, - сказала Чэрити, зевая.

- Это всем нужно, - закончил священник.

- Всем спокойной ночи, - сказала Чэрити и стала подниматься по лестнице. Александер хотел, было, последовать за ней, но тут Джеррика коснулась его руки.

- Не хотите составить мне компанию и пропустить по последнему бокальчику вина?

Подумав, он покачал головой.

- Нет, благодарю. Мне уже хватит. Если я еще выпью, то буду следующим, кто упадет в обморок.

Ответ, казалось, вызвал у нее разочарование, а еще... странное беспокойство.

- Вы в порядке?

- Да, конечно, - с отрешенным видом ответила Джеррика и стала подниматься вслед за ним по лестнице. Когда они оказались на площадке, она выглядела еще более встревоженной. Потирала себе руки, опустив глаза.

Священник удивленно выгнул бровь.

- Вы уверены, что с вами все в порядке, Джеррика?

- Да, да... Наверное, просто переволновалась. Спокойной ночи, святой отец.

Он прошел мимо нее, к своей двери.

- Спокойной ночи.

- О, святой отец? - улыбнулась она напоследок. - Спасибо, что спасли меня от тех отморозков в баре.

Александер рассмеялся.

- Все, что угодно, в мое рабочее время.

Затем он услышал, как с щелчком закрылась ее дверь, и закрыл свою. Задумчиво потер себе подбородок. Да, что-то тут не так. Джеррика вдруг стала какая-то взвинченная, даже слишком.

Интересно, что же ее так гложет? - подумал он.

 

2

- Прохладный душ - вот, что тебе нужно, - пробормотала она себе. Ей не хотелось думать о том внезапном страхе, который не имел ничего общего ни с теми глупыми байками про Толстолоба, ни даже с теми мрачными откровениями, сделанными офицером полиции. Ее вдруг охватил страх за себя.

Знакомый страх.

Но если это не одно, то, значит, кое-что другое. Значит, перед ней начала подниматься некая непреодолимая грань. Чего давно уже не было, не так ли? Джеррика думала, что сойдет с ума...

Поэтому вместо этого она убежала в свои плотские грезы. Раздевшись, залезла в душ и стала искать успокоение в своих видениях. Она снова стала фантазировать, как они вдвоем стоят под прохладной струей.

Она и священник...

Их тела прижаты друг к другу. Их руки намыливают друг друга прохладной, белой пеной. Она не могла выкинуть его из головы, не могла остановить свое воображение...

Черт возьми, - подумала она, трогая себя, пока вода лилась ей на лицо.

Да, если не одно, то, значит, кое-что другое.

Она знала, чем было это что-то другое. Слишком хорошо знала...

Нет, - сказала она себе. Я не буду. И все же она поспешно и беспорядочно вытерлась полотенцем, затем голая прошла в другой конец спальни. Ее ноутбук, лежащий там, как скучающий талисман, она оставила без внимания. Как и ей не пришла в голову мысль напечатать еще несколько заметок, выполнить часть работы. В конце концов, именно поэтому она находилась здесь. Чтобы работать.

Сердце у нее учащенно застучало. Она чувствовала горячую пульсацию крови в грудях. Промежность жгло, руки дрожали. Приобщившаяся личность, как сказал консультант. Нарушение волевой фиксации. Вы - эротоманка, Джеррика. А когда вы не можете получить секс, то ищите спасение в чем-то еще.

- Я. Не. Буду, - отрывисто пробормотала она. Ее глаза зафиксировались на дорожной сумке. - Я не буду. Обещаю.

Это было так давно - несколько лет назад. Единственная причина, почему она взяла его с собой, это, чтобы напомнить о своем обязательстве...

Она принялась мастурбировать, переполняя разум образами своих желаний - образом священника. Ее пальцы стали скользить в ней, глаза почти сразу же закатились - это заняло всего лишь минуту. О, боже, - подумала она. Она представляла в себе его член, введенный по самые яйца, в то время, как его рот посасывал ее язык. Но она уже открыла крошечную баночку.

О, боже...

Она научилась этому от одного безымянного любовника, с которым у нее был роман на одну ночь. Она делала ему минет. И у него был довольно большой член, насколько она помнила. Возможно, это был единственный способ запоминать мужчин, не по лицам или именам, а по их пенисам. Находясь на грани оргазма, он закурил маленькую стеклянную трубочку с "крэком". В этот момент бедра Джеррики задрожали, груди, казалось, рвались вперед, навстречу ощущениям. Она погрузила пальцы другой руки в баночку с перламутровым порошком, поспешно поднесла к носу, понюхала...

... И в то же самое мгновенье кончила.

Ее закачало. Закружило. Восхитительное ощущение выжимало из мозга все соки, словно влажную губку в ведро.

Казалось, прошла вечность, прежде чем оно затихло. Но вскоре она осознала, что склонилась с голой грудью над баночкой, с непреодолимым желанием повторить.

- Я. Не Буду, - поклялась она себе, как делала уже множество раз. - Нет.  Нет. Нет. Довольно.

Затем она перевернула баночку над дорожным зеркальцем...

Я ненавижу себя, - подумала она.

Я должна себя убить.

Затем принялась делить остатки порошка на дорожки.

 

3

Ей снились горячие, лижущие огни и насыщенный запахами воздух. Она чувствовала эти запахи.

Бульон, - подумала она.

Ей снилась она сама, стоящая в тревожном ожидании перед кроватью. На кровати лежала, подрагивая, еще одна женщина. Ноги у нее были раздвинуты, лицо несло печать боли, ночная рубашка задрана над раздутым животом.

Ей сказали, чего ожидать, не так ли?

Вот почему...

            Бульон...

Бульон...

            Бульон...

Что же она сделала? Она не могла вспомнить, даже во сне. А, может, только думала, что не могла.

Может, это было нечто, что она не осмеливалась вспоминать.

Груди женщины начали сочиться молочной пленкой. Обнаженная вагина была похожа на разинутую пасть, и растягивалась под напором гигантского, неземного содержимого.

- Приготовься, - произнес еще один голос, мужской. - Это нельзя допустить. Нет, нельзя.

Она подставила руки перед болезненно раздвинутыми ногами. Пожалуйста, пожалуйста, - подумала она. Позволь ей пройти через это...

Но тут хлынула кровь.

Женщина закричала.

И она увидела.

Зубы, словно бритвы, кромсающие нежную плоть.

... затем сон сменил направление...

Джералдин, - подумала она, обливаясь слезами.

Джералдин?

            Джералдин...

... мысленно повторила она, зажигая спичку и поднося к соску...

... и снова сон переключился...

... она находилась где-то в другом месте...

... Голая, вспотевшая на каком-то залитом лунным светом, тростниковом поле. Ее увядшие желания подпитывали фантазию. Нет, нет, - подумала она. Я не могу позволить это, даже во сне...

Священник изощренно трахал ее, посасывая ей соски. Я люблю тебя. Я люблю тебя, - говорил он ей в ее мыслях. Затем до крови укусил ей сосок. Она закричала в экстазе.

Да, конечно. Это была всего лишь фантазия, а не воспоминания. Фантазия о ее запретном влечении.

            Ударь меня.

Он влепил ей жесткую пощечину.

            Укуси меня снова.

Он укусил ее в сосок с такой силой, что тот едва не оторвался.

            Души меня.

Его рука схватила ее за горло, сжала, а его бедра продолжали непрерывно долбить. Он сжимал ее и отпускал, сжимал и отпускал, и так какое-то время. Мозг у нее вспыхивал в ритм секса. Он сжимал ее и отпускал, сжимал и отпускал...

Сжал.

Но на этот раз не отпустил. Его захват остановил кровоснабжение мозга так же эффективно, как кровоостанавливающий зажим. Язык вывалился, глаза превратились в похотливые щелки. Зрение затуманилось, а голову заполнило приятное жужжание, которое стало распространяться все дальше. Вскоре она почувствовала себя вне тела. Она по-прежнему ощущала, как член священника вспахивает ее лоно, но теперь словно наблюдала за собой со стороны. Смотрела на свое тело, распростертое под исступленно трахающей ее фигурой. Ее лицо было искаженной, жутко ухмыляющейся маской из темно розовой, с прожилками плоти. Он усилил нажим на шею и стал трахать еще жестче. Она начала кончать, судорожными очередями оргазма.

Он отпустил ее, прежде чем она успела задохнуться. Сознание вернулось к ней сквозь черное жужжание, кожа была наэлектризована, соски торчали, словно их вытянули плоскогубцами.

            Давай. Трахай меня жестче. Трахай, пока не пойдет кровь.

Он так и делал, не колеблясь. Она продолжала кончать.

            Я так тебя люблю, моя драгоценная сучка.

Он извлек из нее свой пахнущий мускусом член, и принялся дергать его, брызгая семенем прямо ей в глаза, и резкое жжение дошло до самого ее сердца. Слюна лилась у нее изо рта, как из крана. Она глотала безумное наслаждение, словно змея гусиные яйца.

            Втягивала.

Втягивала в себя, высасывала последние, самые вкусные капли, чувствуя на языке их порочную соль.

Но затем сон снова сменился, обернувшись мерзким обманом. На ней лежал уже не священник, а кто-то другой. Кто-то настолько темный, что казалось, будто его и не было вовсе. Кто-то страшный.

Уродливые зубы поблескивали в лунном свете.

Гигантская рука гладила Энни по щеке.

            Я так тебя люблю, моя драгоценная тетушка...

 

4

Чэрити тоже видела сны, как и прошлой ночью. Ее кожа, казалось, светилась от наслаждения и предвкушения. Она раздвигала ноги перед всеми любовниками из ее прошлого. Соски у нее горели огнем, лицо пылало от жары, которая растеклась по телу, устремляясь к паху. Ее лоно сочилось влагой...

Член погружался в нее, тело возлюбленного давило сверху. Она почти ничего не чувствовала, но это ей и не было нужно. Все, что ей было нужно, это - прикосновение, страсть, яркое ощущение того, что мужчину влечет к ней.

Его бедра пихнули ее несколько раз, сперва энергично, затем неуверенно. Даже в темноте она увидела у него лице капитуляцию.

- Извини. Просто... не получается.

Страсть Чэрити превратилась в компост.

Она смотрела, как он слезает с нее, спешно одевается и уходит.

 

5

Священнику тоже снились сны, хотя и не настолько обманчивые. Моя жестокость! Вот мой грех! - подумал он со слезами на спящих глазах. Господь всемогущий. Прости меня.

Те два баклана, те два засранца. Он избил их, задал им трепку. Посреди его сна стоял Иисус, нахмурившись и куря сигарету.

- Кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую, - сказал ему Царь Христос. Затем добавил: - Ты облажался, священник. Разозлил меня до блевоты. Что, черт возьми, с тобой такое? Я должен сорвать с тебя твой гребаный воротничок и засунуть в твою лицемерную глотку, поскольку ты не достоин носить его, братец. И это не просто какая-то сновиденческая болтовня. Это говорит Царь Царей. Это говорит Иисус Христос, дружище. И тебе лучше выкинуть из головы всякое дерьмо, поскольку в противном случае даже я не смогу спасти твою облезлую, дезертировавшую из Вьетнама задницу. Утренняя звезда зароет тебя так глубоко в первобытное дерьмо, что даже у самого Господа Бога не отыщется такой большой лопаты, чтобы откопать тебя. И не пялься своими бесстыжими глазками на ту блондинку, ты, набожный лицемер. Ты хоть понятие имеешь, в каком свете нас выставляешь? Ты же не какой-то там салдофон, трахающий сайгонских шлюх на Ту-До-Стрит и вытаскивающий свой член ради быстрого отсоса в каком-нибудь чертовом переулке! Ты - священник! Священник!

Александер открыто рыдал.

- Блин, мне очень жаль, Господи! Я не должен был бить этих парней! Я опозорил тебя! Мне стыдно! - Он захлебывался соплями. - Прости меня, Иисусе, умоляю тебя...

Иисус выбросил окурок, пожал плечами, закурил новую сигарету.

- Я прощаю тебя. - Затем он резко наклонился вперед. - Засранец! Мудак! Но слушай меня внимательно, потому что больше я с тобой возиться не собираюсь. Если не выбросишь из головы все дерьмо, дьявол прищемит тебе член покрепче, чем я! Хочешь каждую ночь тонуть в крови, сперме и дымящемся дерьме, и так целую вечность? Это можно устроить, и ты, мать твою, делаешь все для этого! - Затем угрюмое лицо Иисуса смягчилось. - Я не смогу взять тебя в Царство Небесное, пока ты не будешь того достоин.

- Знаю! - закричал Александер, сдирая горло в кровь.

- Носи этот костюм священнослужителя с достоинством.

- Буду.

Затем Царь Царей раздраженно заскрипел своими красивыми, белыми, идеальными зубами. - И не пялься своими бесстыжими глазками на ту блондинку! Если хочешь спасти ее, спасай, потому что места у нас на всех хватит. Но перестань смотреть на нее, как на какую-то десятибаксовую шлюху. Поскольку в противном случае, я дам тебе под зад так, что ты еще успеешь сделать мне педикюр своими зубами!

Александер откусил себе кончик языка, чтобы доказать свою решимость.

- Я сделаю, как Ты велишь, мой Господь. Спаси меня.

Иисус, нахмурившись, посмотрел на сигарету, будто она была слишком слабая. "Дорал", "Кент Ультра Лайт".

- Я спасу тебя, если будешь соответствовать требованиям, дружище. Все ли кальвинистское дерьмо - чушь, мы не знаем. Но у меня хорошее предчувствие насчет тебя, глупец. - Затем лицо Иисуса засветилось, словно белый неон. - Я могу тебя спасти.

- Пожалуйста, сын Божий! Спаси меня!

- Может, и спасу. Я могу спасти твою душу. Небеса - это не шарашкина контора, скажу я тебе. Ты же читал Библию. Помнишь Книгу Пророка Даниила? Небеса - 1500 миль в длину, 1500 миль в ширину и 1500 миль в высоту, с протекающей сквозь них рекой и множеством фруктовых деревьев, так что хавка есть всегда. А опоясывают его 150-футовая изгородь из чистого нефрита. Кондоминимум с видом на море или люксовый номер в "Мэйфлауэр" рядом не стояли, не шучу. - Иисус непроизвольно почесал бороду и кивнул. - Да, мужик, я могу спасти твою душу... - Затем сын Божий со злостью схватил Александера за горло и потряс головой, как мячиком на пружинке. - Но я не могу спасти тебя от твоих грез!

Александер моргнул и проглотил очередной сгусток соплей. Иисус говорит мне, что я хожу по тонкому льду. Лучше мне прекратить валять дурака... Но... Что еще Он сказал? Что-то про... грезы?

Затем Иисус очень быстро превратился в Стивена Тайлера, его рука сжимала микрофон накрытый разноцветным платком.

- Грезь, - сказал Он, или он. - Грезь, пока твои грезы не сбудутся.

Прости меня за мои грехи, Боже, прости меня за мои грехи, Боже, прости меня за мои...

Кошмар лопнул, как назревший гнойник.

Внезапно отец Том Александер, рукоположенный католический священник и исполняющий обязанности психолога при Ричмондской Католической Епархии, вновь оказался привязан с помощью кольев к грязному цементному полу. Но в отличие от первого извращенного сна, на этот раз он лежал на спине. Вдали, в пыльной темноте мерцали свечи, поднималась влажная жара. Его пенис, казалось, съежился, словно земляной червь, умерший на солнце.

Просыпайся же, - взмолился он, обращаясь к себе. Почему-то он знал, кто появится потом. Просыпайся и выбирайся их этого долбанутого сна. Но смягчения не произошло, и всего через пару мгновений появилась она. Монахиня, облаченная в тяжелую рясу и апостольник с вуалью, прошла босиком к тому месту на холодном, голом полу, где он лежал.

- Святой отец, молю тебя, - сказала она.

Александер ухмыльнулся, его запястья и лодыжки были привязаны к железным кольям, вбитым в пол.

- Молишь меня о чем? - раздраженно спросил он.

Монахиня ничего не ответила. Она подняла подол своей черной рясы, вновь обнажив лобок, густо заросший черными, как уголь волосами.

- Я - та монахиня, которая мочилась прошлой ночью  на твой зад.

- Поверь, - сказал он. - Я не забыл!

- Но прежде чем ты сможешь быть очищен, ты должен быть сперва наполнен.

Александеру захотелось курить.

- Думаю, у тебя хорошо получилось наполнить меня прошлой ночью.

- Недостаточно хорошо, - сказала она с легким южным акцентом, и улыбнулась ослепляюще-невинной улыбкой. Но лишь потом священник обратил внимание на пластмассовую трубку, прозрачную, как воздуховод для аквариума, изящно зажатую между ее большим и указательным пальцем. Она вновь улыбнулась, а затем...

- Нет! - взвыл он. - Ты больная сука!

... увлажнила слюной конец трубки и начала...

- НЕТ!

... вводить в его уретру.

Та проникала все глубже и глубже, и голые бедра Александера подергивались от острых как бритва ощущений.

- Вот так, - торжественно объявила она, - До самого конца...

Александеру казалось, что у него выскочат глаза. Но что он мог сделать? Это же сон!         - Я надеру тебе твою епифанистскую задницу, если не прекратишь! - предупредил он.

- Ничего ты мне не надерешь, святой отец. Ты парализован. Ты привязан к полу. - Затем она вернулась к своим текущим обязанностям. - Да, да, - приговаривала монахиня, засовывая трубку все глубже. - Вот, хороший мальчик.

Александер почувствовал, как в районе кишечника что-то поддалось, и конец трубки прошел через сфинктер уретры.

- Да...

Присев на корточки, монахиня откинулась назад с выражением глубокого удовлетворения на лице. И только потом священник заметил, откуда именно выходит другой конец трубки. Монахиня уже предварительно катетеризировала себя...

- Ахххххх, - простонала она, закрыв глаза и обратив лицо к потолку.

Александер почувствовал, как горячий поток хлынул в него. Он стал корчиться.

- Ахххх, дааа. Прошлой ночью я мочилась на твою задницу, а сегодня - в твой мочевой пузырь...

Александер извивался от ощущений, глаза у него были так плотно зажмурены, что ему показалось, что веки срастутся. Она мочится мне в член! - пришло ему в голову мрачное осознание. Что это за сон?

Но эта мысль заставила его задуматься. Иисус сказал ему, что не сможет спасти его от грез, не так ли?

А мои грезы, - подумала священник, - исходят от... меня.

- Аххххх, аххххх. - продолжала монахиня, переливая содержимое своего мочевого пузыря в его.

- Зачем ты делаешь это? - беспомощно воскликнул Александер.

- Ахххх, - последовал е ответ, и тут появилась еще одна монахиня, такая же красивая, как и невинная. О, нет, - подумал Александер, когда присмотрелся внимательнее. Да вы издеваетесь!

Когда вторая монахиня задрала подол рясы, он увидел, что в нее тоже введен катетер, только этот был значительно больше, чем тот, что у первой монахини. А именно, полдюйма в диаметре. Благоговейно улыбаясь, она присела над его лицом, затем принялась проворно засовывать другой конец толстой пластиковой трубки ему в рот.

Александер оставался беспомощным...

- Вот так, - спокойно заявила вторая монахиня. - До самого желудка, святой отец. А потом...

- Аххххх, - простонала она, в унисон с первой монахиней. - Аххххххххххххххххххххххх...

Они наполняли его.

Они были монахинями, а он - священником, и они...

Наполняют меня своей мочой! - подумал он, поскольку сказать это уже не мог из-за мочевого катетера толщиной в полдюйма в горле.

Желудок и кишечник начали одновременно раздуваться. Он чувствовал плещущуюся в них горячую жидкость. Наполняемый ею, он ощущал себя, как набивной медицинский мяч, готовый лопнуть.

- Порядок! - объявила первая монахиня. И тут они обе...

- Оххх! Черт!

... выдернули из него свои катетерные трубки.

- Это ты виноват, - сказала первая монахиня.

- В том, что с нами случилось, - добавила вторая.

- Что?! Я ни хрена вам не сделал! - закричал Александер.

- Мы... мертвы.

Его глаза снова расширились.

- Папа римский послал вас обратно в Африку из-за вспышки голода! Я не виноват в том, что случилось с вами там!

- А мы и не возвращались туда, - сказала первая монахиня.

Но прежде чем Александер, наполненный булькающей мочой, смог что-то ответить, первая продолжила: - Каково чувствовать себя очищенным?

Очищенным? Возможно, у Александера было неправильное толкование этого слова.

- Очищенным! - взревел он. - Вы две сумасшедшие только что сделали противоположное! Вы не очистили меня! Вы меня наполнили!

- Конечно, - сказала она, взгляд у нее по-прежнему был благоговейным и степенным, а голос напоминал едва слышный шепот.

Вторая монахиня:

- Перед очищением ты должен был получить инъекцию.

Первая монахиня посмотрела вниз.

- Разве ты не знаешь, что это символизирует?

Александер не имел ни малейшего понятия, и ему было все равно.

- Вытеснение, святой отец. Замена...

- Перестановка...

Но когда он снова посмотрел, монахини исчезли, как и холодный каменный пол и удерживавшие его веревки исчезли. Александер снова лежал в темноте.

И в этой темноте перед ним снова возник Иисус. Точнее, Иисус в костюме Стивена Тайлера из "Аэросмит".

- О, глупец, - обратился к нему Иисус. - Забыл сказать тебе последнюю вещь.

- Какую, Господи?

Иисус прочистил горло и закурил.

- Слушай, Том, и слушай хорошенько.

- Да, Господи!

Иисус ухмыльнулся напоследок и вытер лоб разноцветным платком. Затем Он сказал следующее:

- Берегись, не то Толстолоб поймает тебя.

 

6

Ох, блин, да он же псих, - подумал Дикки. Нехорошо это! Они подождали, спрятавшись за углом, затем последовали за старым белым "Мерседесом" на некотором расстоянии. Тот остановился возле гостевого дома на краю города. Назывался он "ПАНСИОН ЭННИ", если верить всем этим указателям на 23-ем шоссе.

- Брось, Боллз, - взмолился Дикки. - Давай просто забудем об этом.

- Забудем? Как бы не так. - Глаза у Тритта Боллза были перекошены, как у безумца. - Никто на земле не смеет трогать Тритта Боллза Коннера, особенно какой-то святоша...

Дикки подкатил на холостом ходу к самому входу. Сглотнув, нерешительно спросил:        - Ну... что думаешь делать?

- Прикончу этого священника, Дикки-бой, - заверил Боллз с пассажирского сиденья. Он смотрел на дорогу, как шакал на большого, жирного цыпленка. - А ту белобрысую сучку, с которой он был? - Боллз издал звук, похожий на смешок. - Отдеру его в задницу так жестко, что мой член у нее из пупка вывалится. Дааа! Разворочу ей все "дупло"...

Дикки снова сглотнул, обливаясь потом. Да, он знал Боллза довольно хорошо. И знал, каким психом он становился, если его разозлить. Понимал, что он мог ворваться в пансион прямо сейчас и начать "мочить" всех, кто там находится, после чего их наверняка поймают и запрут в тюрягу до конца жизни. Боллз был не из тех, кто дружит с головой, будучи в таком состоянии.

- Пожалуйста, Боллз, - взмолился Дикки. - Мы не может просто пойти туда и начать "мочить"...

- Ясен пень, можем!

- Но тот священник, - напомнил Дикки, - Он же нас неплохо отмудохал, и может отмудохать еще раз.

- Не, не выйдет, Дикки-бой. - Очередной смешок, очередной зловещий взгляд на темную дорогу. Затем Боллз сунул руку под сиденье, и...

Оооооооо, нет, - подумал Дикки.

... вытащил огромный револьвер "Уэбли" 455-ого калибра, принадлежавший ранее его покойному папаше. Он помахал им, взвесил в руке, продолжая ухмыляться.

- Может, он нас и отмудохал, Дикки. Но больше он нас не тронет, это уж точно!

- Только не сегодня, Боллз, - взмолиться Дикки, страх бесновался в нем, словно полевой хорек в клетке. - Пожалуйста, не сегодня.

Потом лицо Боллза превратилось в размытое пятно, а козырек его бейсболки "Джон Дир" сделал его непроницаемо черным. Он смотрел вдоль дороги, в сторону пансиона.

- Не, - прошептал он. - Не сегодня, мужик. Что мы сделаем, так это подождем подходящего времени. - Он повернул голову и зловеще ухмыльнулся. - Вот тогда и повеселимся.

 

ЧАСТЬ ТРИНАДЦАТАЯ

1

Настроение утром было странным. Чэрити подозревала, что это - последствия прошлой ночи. Убийца. Идущий в нашу сторону. Не то, чтобы она была сильно обеспокоена. Убийства, о которых говорил полицейский, случились слишком далеко, и она была уверена, что человека, их совершившего, скоро поймают. Полиция работала над этим вопросом круглосуточно. Они поймают его...

Но Тетушка Энни выглядела ужасно. Когда она подавала завтрак, вид у нее был обессиленный и бледный.

- Позвольте нам сделать это, Энни, - предложила Джеррика, забирая у нее тарелку с кукурузными лепешками и сиропом. - Вы выглядите очень усталой.

- Так оно и есть, - призналась Энни и села за стол. - Я совсем не спала. Снились сплошные кошмары.

Этот комментарий напомнил Чэрити о ее собственных снах: повторяющийся сон о ее собственных любовных неудачах. Это было какое-то зашифрованное послание, а возможно, лишь жестокое воспроизведение эпизодов из ее жизни. Едва я ложусь в постель с мужчиной, как он полностью охладевает ко мне. Почему?

- Мне снились кошмары, - объявил отец Александер, появившись в дверях столовой. - Вторую ночь подряд. У меня такое чувство, будто я вообще не спал.

- Как и я, святой отец, - сказала Тетушка Энни.

- Возможно, это просто плохая реакция моего мозга на чистый воздух, - пошутил он, налил себе из кувшина охлажденный апельсиновый сок и закурил сигарету. - Я привык к ричмондскому смогу.

Глаза у Джеррики, казалось, засветились от внезапного появления священника. Чэрити сразу это заметила. Но она заметила кое-что еще. Джеррика, - недоуменно подумала она. Ее подруга будто была сама не своя. Казалась какой-то возбужденной, взвинченной.

- Кстати о Ричмонде, - продолжил священник. - Мне нужно туда сегодня съездить.

- Что?! - воскликнула Джеррика. - Я думала, вы останетесь здесь, чтобы открыть аббатство.

- Так и есть, - сказал он ей. - Но те бумаги, которые я нашел вчера в административном офисе? Они в таком беспорядке, что я ничего не понимаю. Придется показать их моему боссу. Посмотрим, что он сможет с ними сделать. Я вернусь через пару часов.

Чэрити не смогла не заметить то, как Джеррика внезапно заерзала на своем стуле.

- Сегодня днем должен вернуться мой работник, Гуп, святой отец, - сказала Энни. - Он может подвезти вас, если хотите.

- Нет, в этом нет необходимости. - Александер замер над стаканом с соком. - Кстати, куда он уехал?

- Да, Тетушка Энни, - добавила Чэрити. - Я со вчерашнего утра его не видела.

- Это потому что вечером я послала его в Роанок, купить пластиковые молдинги, - сказала Энни.

Чэрити была сбита с толку. - Ты послала его в Роанок на ночь глядя?

- Ну, я не должна была это делать. И мне даже не очень-то нужны эти молдинги, - начала, было, объяснять тетушка. - Я отослала его вчера вечером намеренно.

- Зачем? - спросила Джеррика.

- Ну, дорогая, чтобы убедиться, что он останется там на ночь. Гуп Гудер - чудесный, услужливый молодой человек. Но он может быть довольно надоедливым - в том смысле, когда дело касается женщин. Я не могла не заметить, что он неровно дышит к тебе, Джеррика. Поэтому решила послать его в город на денек, чтобы не путался у тебя под ногами.

Джеррика залилась краской.

- О, Энни, вам не стоило это делать. Мне он совсем не мешал.

- Я считаю иначе. Ты - гостья, и к тому же, подруга моей племянницы. Я не могу допустить, чтобы мой работник докучал тебе.

Александер удивленно приподнял бровь, но Чэрити не смогла скрыть улыбку.

- Когда вы едете в Ричмонд, святой отец?

- Прямо сейчас, - ответил он, поднимаясь на ноги. - Вернусь ближе к вечеру. Увидимся позже.

- Пока, святой отец, - почти одновременно сказали Энни и Чэрити. Но Джеррика вскочила и бросилась вслед за ним в фойе. Чэрити пыталась не подавать вида, что подслушивает, но у нее это плохо получалось.

- Святой отец! - сказала Джеррика из другой комнаты. - Позвольте мне поехать с вами!

Пауза.

- О, ладно, - согласился священник.

Затем они вышли из дома.

- Бедная девочка, - сказала Энни. - Она слишком увлеклась святым отцом.

- Похоже на то, - сказала Чэрити.

- Но должна признать, я сама нахожу его очень привлекательным, и даже больше, учитывая его веру.

- Священники всегда производят такой эффект. Думаю, это из-за их закрытости, так сказать.

- Ты права, дорогая. Чем недоступней мужчина, тем он привлекательней.

Чэрити затихла, задумавшись. Почему у меня нет мужчины? - задалась она вопросом. Почему все идет насмарку, я даже не знаю, почему? Она почувствовала желание продолжить разговор на эту тему, возможно, даже поделиться с тетей самым сокровенным. Хотя какой в этом смысл? Она лишь выставит себя в глупом свете.

- Можно тебя кое о чем спросить, Чэрити? Мне кажется, или у Джеррики какой-то странный вид?

Она тоже это заметила, - подумала Чэрити. Но что она могла сказать?

- Думаю, ты права. Она кажется... встревоженной. Но это, наверное, просто потому, что здесь для нее все по-другому, - попыталась она объяснить. - Она - городская девушка. Не привыкшая к сельской жизни.

Энни кивнула.

- Не подумала об этом.

Чэрити сменила тему.

- Не хочешь собрать цветов и сходить на кладбище?

Тетушка склонила голову и положила руку на лоб.

- Обычно я не пропускаю ни одного дня, но честно, Чэрити, сегодня я чувствую себя такой вымотанной, что сейчас, наверное, прилягу, если не возражаешь.

- Тебе нужно отдохнуть, - согласилась Чэрити. - Вчера ты сильно переволновалась. Пойди, поспи. И будешь в полном порядке.

- Ты уверена?

- Конечно, Тетушка Энни. Поспи, и поговорим позже.

- Ты такая добрая. - Энни встала и направилась к себе в комнату. - Но обещаю, сегодня я приготовлю такой ужин, что не поверишь.

- Хорошо, Тетушка Энни. Отдохни, как следует.

Чэрити посмотрела тете вслед. Оставшись одна, она задумалась, что будет делать сегодня.

И тут...

ее глаза широко раскрылись.

Я знаю, - подумала она.

 

2

- Выкладывай, - потребовал Александер.

- Что? - спросила Джеррика, застегивая ремень, когда "Мерседес" сворачивал на 23-е шоссе.

- Не пудри мне мозги. Ты же под кайфом. Ты - обдолбанная, Джеррика. Ведешь себя так, будто сидишь на третьем рельсе метро. - Священник сердито посмотрел на нее. - Что это? "Кокс"? Героин? "Спид"? Ты что-то принимаешь.

Она виновато опустила голову.

- "Кокс".

- Засранка! Так и знал! - едва не закричал Александер. - Не хочу читать тебе лекцию, Джеррика, ты слышала ее сотни раз. Скажу лишь вот что. Жизнь - это божий дар, мать твою... и посмотри, что ты с ним делаешь.

Джеррика тихо всхлипнула. Она знала, что он прав.

- Я... - начала, было, она. Как она могла ему объяснить? Как могла рассказать о своем проклятии, и о том, как если не одно, так другое? Он ее закопает. Поэтому она просто сказала:

- У меня кое-какие проблемы.

- О, перестань! - взревел он. - Дай, наканифолю свою гребаную скрипку, Паганини! У тебя проблемы. Черт, Джеррика, у всех есть проблемы, но никто не использует их, как оправдание их наркозависимости.

Термин "наркозависимость" прозвучал для нее равноценно удару молота о камень. Я - наркоманка, - осознала она, хотя глубоко внутри, даже все те годы, когда она не касалась "кокса", она знала это. Священник был просто в бешенстве.

- Я бросила несколько лет назад, - сказала она, почувствовав комок в горле. - Я не хотела начинать снова, пока не встретила вас.

- О, так значит, это я виноват в том, что ты кокаинистка, да?

Джеррика стиснула зубы и сжала кулаки.

- Это из-за того, что я влюбилась в вас!

Тут он полностью вышел из себя.

- Да ты в своем уме? Я же гребаный СВЯЩЕННИК, Джеррика! Я не могу влюбляться ни в тебе, ни в кого-либо! Единственный, кого я люблю, это ИИСУС ХРИСТОС! Если какая-то смазливая блондинка говорит, что любит меня, я что, должен выбросить свой воротничок в окно, забыть про клятвы Богу и послать все на хрен?

- Я просто говорю вам, что чувствую! - воскликнула она.

- Да? Сейчас ты обдолбанная! Так что сиди, заткнись и не говори ни слова до конца поездки!

- Боже, ну, вы и засранец!

Александер закурил сигарету и рассмеялся.

- Это так, детка. Я - засранец. Засранец - это мое второе имя. А хочешь знать, какое твое второе имя? - На мгновение ей показалось, будто он может ударить ее. - Твое второе имя - "наркоша". С этими словами он ударил по тормозам, и машина с визгом остановилась у залитой солнцем обочины. - Зуб даю, ты носишь это дерьмо с собой, не так ли? Отдай его мне. Где оно?

В горле у нее перехватило так, что она едва могла говорить.

- Я... Я... Я..

- Что "я... я... я"? - взревел он.

- У меня нет с собой!

- ЧУШЬ!

- Нет! Клянусь! Я употребила все вчера вечером! Я просто говорю вам, что чувствую!

Он посмотрел на нее с таким презрением, что ей показалось, что она может высохнуть прямо там, на автомобильном сидении, словно маленькая лужица на солнце.

- Просто держи рот на замке до конца поездки, - повторил он, и снова выехал на дорогу. - Иначе вышвырну тебя из машины, и будешь добираться автостопом до Вашингтона, Люнтвилля, Кокс-сити или куда там еще ты хочешь перетащить свою жалкую, обдолбанную задницу. Только не говори! Не говори мне ни слова! - Он откинулся за рулем.

- Потому что я не разговариваю с "наркошами".

 

3

Было очень жарко и влажно. Как она выдерживает делать это каждый день! - спросила себя Чэрити. Я на тридцать лет моложе нее, и уже не могу выносить это.

Жарко было даже на тенистых лесных дорожках. Жара была почти осязаемой. Чэрити сердито отмахивалась от комаров и москитов, жужжащих возле лица и рук. Ее легкое летнее платье взмокло почти моментально. Казалось, все тело истекало потом. Он капал с бровей на щеки.

Но она продолжала шагать вперед, любопытство искушало ее, как псевдолюбовники, снившиеся ей прошлой ночью. Под сандалиями хрустел кустарник. Пятна солнечного света, проникающие сквозь деревья и напоминающие сияющие мазки кисти, вели ее все дальше.

С Джеррикой что-то не так, - подумала она, пытаясь отвлечься от удушливой жары. Но это невозможно было отрицать. За завтраком Джеррика ничего не ела. Вместо этого она просто сидела и еле заметно подрагивала. Она не могла быть так расстроена из-за Гупа. Чэрити знала, что она боится встретиться с ним, после того короткого перепиха. Так в чем же дело? В священнике? Надеюсь, что нет, - подумала Чэрити. Хорошо, во время поездки Джеррика открыто призналась в своих диких сексуальных желаниях, чем очень удивила ее, но даже неисправимая нимфоманка должна была знать, что нет никакого смысла желать священника.

Затем мысли у нее в голове словно сделали сальто. Полицейский, - вспомнила она. Убийства... Но было глупо беспокоиться об этом. Как сказал офицер, это было просто предостережение. Она представить не могла, что убийца из всех мест выберет именно Люнтвилль. Это - абсурд. Просто я сейчас рассеянная, - подумала она. Мне жарко.

Когда она прошла по тропе, казалось, несколько миль, влажный лес перед ней расступился. Несмотря на жару, вид раскинувшегося перед ней залитого солнцем кладбища был потрясающим. Дикие травы покачивались на теплом ветерке. Шевелились зонтики дикой моркови. Чэрити направилась прямиком к могиле матери. Печально посмотрела вниз, сложив руки. Надпись на простом, поблекшем камне гласила: СИССИ. Моя мать. Сестра Энни. Она застрелилась из дробовика, после того, как при взрыве на шахте погиб отец Чэрити. Энни рассказала ей все. Хотя это было странно, вот так стоять здесь, над могилой собственной матери, женщины, которую она никогда не знала.

Покойся с миром, мама, - мысленно произнесла она.

Затем Чэрити двинулась дальше. Она пришла посмотреть не только могилу своей матери. Ей не давало покоя воспоминание о вчерашнем дне. Очень странное воспоминание. После того, как Тетушка Энни возложила цветы на могилу Сисси, она попросила Чэрити подождать ее у леса. И Чэрити видела, куда пошла тетя со вторым букетом цветов.

К другой могиле в дальнем конце кладбища.

Чья же она? - подумала Чэрити. Чья?

Дальний угол находился за пределами фактических границ кладбища. Чэрити пошла по памяти и сразу оказалась на месте. Она поняла, что это та самая могила, по цветам, которые ее тетя оставила вчера - перевязанный бечевкой букет из ее сада. И вот они.

Чэрити смотрела на цветы, прикрыв глаза от солнца.

Они уже высохли, при такой жаре. Сама могила выглядела очень строго. Она была крошечной. И...

            очень странной.

Совершенно пустое надгробие.

Старое и выветренное. Но на закругленной поверхности не было никакой надписи.

Хотя...

Чэрити опустилась на колени. Что-то там все-таки было? У самой травы?

Она прижала траву к подножию камня. Прищурилась, затем прижала еще сильнее. Ее пальцы нащупали... что-то.

Но оно было слишком глубоко!

Чэрити снова встала, ухватилась за плиту обеими руками в твердом желании выяснить, что там такое. Никто же не увидит, верно? Это - семейное кладбище, и кто придет сюда в такой жаркий день? Только я, - подумала она и едва не рассмеялась.

Она попыталась раскачать камень. Сперва он не шевелился, но потом...

Да!

... стал потихоньку поддаваться. Потом чуть сильнее, затем... еще сильнее.

Вскоре камень свободно болтался в земле.

Отлично, - подумала Чэрити, взмокшая от пота, и, тем не менее, полная решимости.

Она потянула камень вверх, и...

            Уххххх!

Тот, вырвавшись, упал на землю.

 

4

Не нужно было мне ездить, - подумала она. Она держала голову опущенной так долго, что у нее затекла шея. Нужно было остаться дома с Чэрити, поработать над статьей, например...

Александер припарковал "Мерседес" за небольшим унылым комплексом кирпичных зданий, который, как она догадалась, являлся епархиальным центром. Джеррика мало что знала о Ричмонде, и вряд ли когда-либо здесь была. Они проехали мимо нескольких гетто, мимо рядов убогих многоквартирных домов, мимо заброшенных улиц, усеянных мусором. Неужели весь город находился в таком состоянии?

Как и ей было велено, после его вспышки гнева она не проронила ни слова. Да и что она сказала бы? За всю жизнь Джеррике часто бывало стыдно, но чтобы так, как сегодня, еще ни разу. Он прав, - корила она себя. Я - "наркоша", я - "обдолбыш". Наверняка я ему... противна.

- Ладно, - наконец, сказал он, паркуясь и глуша мотор. Затем нерешительно продолжил: - Послушай, Джеррика. Извини, что наорал на тебя.

Она удивленно подняла глаза. Это было последнее, что она ожидала услышать. Он... извиняется?

- Я наговорил тебе всяких гадостей. Я не хотел, поэтому извини. Слышишь меня?

Она кивнула. Высохшие слезы тянули кожу на щеках.

- Я - поведенческий психолог по образованию. И так жестко на тебя накинулся, поскольку ты в большой беде. Наговорил тебе все это, потому что ты мне небезразлична, и я беспокоюсь о тебе. Понимаешь?

Она снова кивнула, смутившись.

- Если б я о тебе не беспокоился, я бы ни слова не сказал. Твоя жизнь - это твое дело. Просто не хочу видеть, как ты рушишь ее.

- Понимаю, - пискнула она, сложив руки на коленях.

- Тебе придется привести себя в порядок. Мы еще поговорим об этом, ладно? Я помогу тебе. Хорошо? Ты хочешь, чтобы я помог тебе?

- Да! - внезапно выпалила она и, снова расплакавшись, обняла его. - Простите! Я не понимаю, что со мной такое, не понимаю, почему делаю это! Мне так стыдно! - Слезы текли у нее из глаз, увлажняя ему рубашку.

Он замолчал, обнял ее, дав ей какое-то время, чтобы успокоиться.

- Знаю, это - жестокий мир, и часто он кажется несправедливым. Но, в конце концов - думаю, ты знаешь это - правильность поступков зависит от нас, людей. Я побуду у моего босса около часа. И хочу, чтобы за это время ты все обдумала, и когда я закончу, мы поговорим. Хорошо?

Джеррика снова кивнула, оторвав лицо от его плеча.

- Я хочу. Хочу исправиться.

- У тебя все получится, - заверил он ее.

Они вышли из машины. Солнце нещадно палило. Александер продолжил:

- Ты, наверное, заметила, что епархиальный центр расположен не в самой шикарной части города. Не покидай территорию, хорошо? - Он указал за кирпичную ограду с железными воротами. - Там внутренний двор. Подожди меня там.

- Ладно, - сказала она.

Александер улыбнулся.

- Все будет хорошо. - Затем, держа в руке портфель, он подошел к зданию и вошел через боковую дверь.

Джеррика посмотрела ему в след и вытерла глаза. Невозможно было адекватно описать ее ощущения, но именно так она всегда и чувствовала себя, не так ли?

Если не одно, так, что-то другое.

Почему именно сейчас? Старые демоны вернулись, но почему? Она пыталась найти хоть какого-то козла отпущения, но тщетно.

            Во всем виновата только я.

Окруженный стеной двор казался довольно ухоженным: Стриженные живые изгороди, кирпичные дорожки. Над головой висели тяжелые ветви деревьев, давая тень. Да, внутренний двор был подходящим местом, где можно было посидеть и подумать, как посоветовал священник, но...

Она уже знала.

Я. Не. Буду, - сказала себе она, но чем больше она сопротивлялась, тем нерешительнее становилась. Секс, наркотики - это не имело значения. Всегда было одно и то же. В любом случае, она конченная, и была такой всегда.

Всегда будет такой.

Ее вечным оправданием было "Я ничего не могу с этим поделать". Джеррика быстро отвернулась от святилища и поспешила прочь.

В нехорошую часть города.

 

5

- Том! Вот это сюрприз! - с искренним энтузиазмом приветствовал его монсеньер Хэлфорд. Он сидел, закинув ноги на красивый тиковый стол, и листал журнал "Католик Ревью".

- Почему-то я знал, что ты трудишься, не покладая рук, Боб, - хмуро заметил Александер. - Нет покоя истинно верующим.

- Так что же привело тебя сюда? Что там с Роксетером?

- Полное дерьмо. - Александер раскрыл на кофейном столике свой портфель. - Хрень. Вот, что с Роксетером.

Хэлфорд ущипнул себя за переносицу и закрыл глаза.

- О, брось, Том. Я же просил тебя заканчивать сквернословить, а? Я задал тебе простой вопрос, а ты уже исторг поток брани.

- Жопа - вот, что с Роксетером, Боб. Полная жопа огурцов.

- О, брось, Том!

Александер помахал папкой, набитой журналами учета из аббатства.

- Кто-то пускает мне пыль в глаза, и у меня странное чувство, что это ты.

Хэлфорд посуровел.

- Я возмущен, Том. Что дает тебе право...

- Нет никаких официальных записей о том, что Роксетерское аббатство когда-либо закрывалось, - пояснил Александер. - Эти журналы содержат данные о пациентах, графики дежурств и списки запасов, актуальные до июля 76 года. В акте закрытия, который ты мне дал, утверждается, что аббатство было закрыто в апреле.

- Канцелярская ошибка...

- Хрен там, - отозвался священник. - Брось, Боб, офис аббатисы остался нетронутым. Там по-прежнему полно личных вещей, как и в спальнях монахинь. - Александер стал очень внимательно следить за монсеньером, уделяя особое внимание глазам, лицу и жестам рук. - Тумбочки в комнате для пациентов тоже набиты личными вещами. И медпункт по-прежнему полон лекарств, которым двадцать лет. Что, епархия закрывает аббатство, но оставляет в помещении препараты строгого учета? Тут какая-то нестыковка, Боб. Такое чувство, будто все исчезли за одну ночь, а Церковь посылает туда какого-то прислужника, чтобы запечатать место, пока кто-то что-нибудь не разнюхал. И почему я так думаю? Вчера я звонил в чертов офис земельных записей округа Рассел...

- Черт возьми, Том! - закричал Хэлфорд, что было для него довольно необычно. - Ты не имеешь права вмешиваться в дела Церкви!

- В дела Церкви, нет. А в аферы, да. - Александер улыбнулся и закурил сигарету. - Я знал, что у тебя задымится жопа. И я не должен тебе говорить, что регистратор сделок округа утверждает, что Церковь никогда не регистрировала акт закрытия.

- Мы регистрировали его у регистратора штата!

- Но это незаконно, Боб!

- Но не с отказом от записи, умник!

- Зачем потребовался отказ от записи? - продолжал напирать Александер. Он получал все, что хотел знать, просто наблюдая за монсеньером. - Зачем не регистрировать заявление о закрытии должным образом? Что тут такого? Единственная причина применения отказа от записи это либо избежание имущественного налога за используемое здание, либо избежание окружной инспекции. И я не должен напоминать тебе, что Католическая Церковь освобождена от всех имущественных налогов.

Хэлфорд был явно недоволен. Он был в ярости.

- Мне не нравится, когда меня называют лжецом, Том.

- Тогда прекрати лгать. Господи, Боб, у меня образование психолога. Меня учили узнавать, когда кто-то лжет. Когда-нибудь слышал о колебаниях век, отрицательно-импульсной кинестетике или противоположной реакции глаз и рук? Именно это ты сейчас проделываешь передо мной, Боб. Ставлю свой бенефиций на то, что ты лжешь мне в лицо.

- Сукин ты сын, - пробормотал Хэлфорд, затем признался: - Ладно, буду с тобой откровенен. Но я не лгал. Просто назовем это небольшим обходом фактов.

- Отлично. Вранье, как бы оно не называлось, остается...

- Я должен был перевести тебя, мать твою! - взревел Хэлфорд, внезапно вскочив и ударив кулаком по столу.

- Следи за языком, Боб.

- Ты переходишь все границы, выкидывая подобные фортели!

- Расслабься. - Александер пожал плечами, дымя сигаретой. - Просто скажи мне правду, хорошо?

Хэлфорд снова сел, продолжая сердиться.

- Мы отказались от регистрации в округе, чтобы они не посылали инспектора. Нам не нужен был там окружной инспектор, потому что фискальный год заканчивается в апреле. Мы сказали, что закрыли аббатство в апреле, а не в июле, поскольку не хотели платить хосписный налог за следующий год. Церковь не освобождена от уплаты всех налогов, гений ты наш.

- Хорошо, я понимаю, - согласился Александер. - Но есть еще кое-что, поэтому просто поясни. Хосписный налог, признаю, я не знал о таком. Но я знаю, что транспортировка реанимационных пациентов, таких как неизлечимо больные священники, должна быть законно зарегистрирована в управлении здравоохранения округа. Я им тоже звонил, Боб. Вы, парни, ни хрена не регистрировали.

Плечи у Хэлфорда поникли, как у игрока в покер, уличенного в блефе.

- Какова истинная причина, Боб? Нет никаких записей о перемещении роксетерских пациентов после закрытия аббатства. Вы, парни, сделали этот отказ, не для того, чтобы избежать хосписного налога, а чтобы не допустить появления там окружного инспектора, потому что боялись, что он что-то увидит. Я хочу знать, что он не должен был увидеть.

Хэлфорд скрипел зубами, выворачивая себе руки.

- Там все еще оставались улики. Мы не хотели, чтобы окружной инспектор отправился туда и написал заявление в полицию.

Александер разинул рот.

- Заявление в полицию?

- Заявление об убийстве. Господи, Том. Почему ты просто не можешь сделать то, что тебе сказали? Я послал тебя подготовить место к повторному открытию. Двадцати лет достаточно, чтобы никто не стал задавать вопросов. Но в то время? Католическая Церковь не могла допустить огласки подобных вещей.

- Огласки каких вещей? - с потерянным видом спросил Александер.

Хэлфорд вскинул руки в отвращении.

- Монахини были убиты, - сказал он.

 

ЧАСТЬ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

1

- Мне хочется кричать! - раздался скрипучий голос.

Джеррика кралась под солнцем. Да, это была нехорошая часть города, верно. Что я делаю? Должно быть, я спятила.

Уходящая вникуда Федерал-стрит отличалась запустением и была усеяна мусором. Смрад, источаемый ею, был почти осязаемым, и Джеррике казалось, будто она видит поднимающееся от асфальта вместе с горячим воздухом зловоние. С крылец домов на нее глядели темные лица.

Джеррика была напугана.

- Угу. Ага. - Чернокожий тип вышел из переулка, из которого несся концентрированный запах мочи. Мужчина был высоким и худым, только с бицепсами, похожими на покрытые жилами бейсбольные мячи, и с плечами, как у греческой статуи. Джинсы и узкая футболка с надписью "БВВ" (Белым вход воспрещен - прим. пер.) На голове - довольно непривычная гигантская копна в стиле "афро", нечто, родом из 70-ых.

- Угу, - повторил он. - Говорю, мне хочется кричать, потому что я никогда не видел столь красивой белой дамы.

- Привет, - сказала Джеррика, скорее с дуру. Только теперь она поняла, насколько нелепо и безумно она выглядит. Молодая белая женщина в шортах и блузке, гуляет одна по гетто.

- Я вижу, да, - сказал он. Он прищурился, губы растянулись в тонкой, как лезвие бритвы улыбке. - Вижу, что тебе нужно.

- Да? - произнесла она, пытаясь не показывать испуг.

- Вижу по твоим глазам. Позволь мне угадать, что тебе нужно. "Лед", тебе нужен "лед". У меня есть, десять часов будешь летать. Или как насчет первоклассного "крэка"? По "десятке", по "двадцатке"? У меня есть.

Тот факт, что он разглядел у нее в глазах отчаяние, вогнал ее в еще большую тоску.

- Я хочу "дунуть", - сказала она. - У меня есть двести баксов.

Улыбка стала шире. Большущие ручищи потерлись друг об друга, словно борющиеся африканские хорьки.

- У меня есть много чего "дунуть". Идем ко мне в офис.

Джеррика задрожала - его рука указала на переулок.

- А не можем мы сделать это прямо здесь?

- Ты, что, спятила, сука? Хочешь купить у меня "дурь" прямо посреди улицы? Едрен батон!

Тип был в чем-то прав.

- Хорошо, - согласилась она, и они двинулись прочь с залитой солнцем улицы.

Что я делаю, что я делаю, что я... - Эта мысль кругами носилась у нее в голове. Джеррика никогда не покупала наркотики в подобном районе, но... Она знала, что ей все равно. Ей это нужно. Тьма переулка окутала ее, но не дала спасение от жары. Запах мочи ударил в лицо. Пришлось дышать ртом.

Тип сунул руку в карман.

- Деньги вперед.

Не колеблясь, она отдала ему деньги, затем он вытащил руку из кармана.

            О, боже.

Внезапно она почувствовала, будто глотнула кипятка. Обжигающий страх раздулся в животе и растекся по всему телу. В руке у типа возник небольшой пистолет, а не кокаин, о котором она так мечтала. Осознание ударило ее так же жестко, как мочевой смрад. Меня сейчас ограбят, изнасилуют и убьют...

- Пожалуйста, - смогла лишь произнести она.

Острая как нож улыбка не сходила с его лица. Его глаза походили на белые огни на темном лице.

- Если белая "наркоша" приезжает ко мне в город, чтобы "дунуть", что она должна сделать, догадываешься? Она должна отсосать ("дунуть" и "отсосать" на амер. слэнге звучат одинаково - прим. пер.).

- Умоляю вас, - прохрипела она. Во рту у нее вдруг полностью пересохло. - Пожалуйста, не надо...

Направленный на нее пистолет оборвал ее на полуслове.

- Какая ты все-таки тупая. На этой улице меня зовут Папаша Мэк. Это - мой район, и теперь ты - моя сучка. Я прострелю зад любому ниггеру, который на меня косо посмотрит. А какая-то белая сучка? Едрен батон!  Вставай на свои белые коленки и начинай сосать.

Он уже вытащил свой причиндал. В тени переулка тот походил на болтающуюся змею, с поблескивающей полосой сбоку. Дрожа, Джеррика опустилась на колени, потрогала член и едва не поперхнулась. По сравнению со зловонием, исходившим от промежности типа, мочевой смрад переулка показался ей духами. Этот тип не мылся, наверное, неделю, если не больше. Джеррике показалось, что ее сейчас вырвет.

В голову ей уткнулся пистолет.

- Эта штучка? Она не наделает много шума. - Тип взвел курок. - Соси. Тределлу нужен хороший отсос.

Вонь была жуткая, но вкус - еще хуже. Пот, грязь и старая высохшая сперма. Она взяла член в рот. Тот был горячим, как при лихорадке.

- Мммммм, йоу, - произнес тип. Дыхание через нос лишь усиливало этот невыносимый ужас. Чувствовала ли она когда-либо в жизни такой отвратительный запах? Наверное, нет. Но именно ради нее все это - ради ее жизни. Которую она могла потерять...

Член встал очень быстро, сработал моментальный рефлекс. Внезапно эта болтающаяся змея ожила и набухла у нее во рту. Чувства Джеррики моментально разделились. Страх против отвращения. Если я хочу прожить лишний час, то лучше отсосу этому парню как следует, - сказала она себе. Но это была нелегкая задача, с дулом пистолета у головы. Джеррику едва не вывернуло, когда она обхватила губами головку и принялась сосать, двигая головой вверх-вниз. Она сразу обратила внимание на толстую крайнюю плоть, забитую комочками горькой смегмы.

- Там много "творожка", дорогуша, - усмехнувшись, прокомментировал тип. - Не беспокойся, тебе он не повредит. Крепко зажмурившись, она высосала всю смегму, позволив этой человеческой пасте раствориться во рту. Не блевани, Джеррика. Только не блевани.

- Да, отсос, что надо, - расщедрился на комплимент Тределл. - Черт, черт, черт, шевели задницей!

Джеррике показалось, что она вот-вот сдохнет. Это будет ее ад, не так ли? Целую вечность глотать смегму из-под крайней плоти наркодилера. Смрад от промежности бил в раздутые ноздри. Затем тип приказал:

- Суй палец мне в задницу, сучка. Сделай мне приятно.

Несмотря на испытываемое отвращение, она подчинилась. Дуло пистолета рисовало круги на ее голове. Она смочила средний палец слюной с губ, затем погрузила его в мерзкую щель.

- Да, детка. Да...

Ее журналистская политкорректность дала трещину. Ты, грязный гребаный ниггер. Жаль, что у меня не хватает смелости откусить этот черный член и выплюнуть его тебе в рожу!

Хотя, естественно, это была просто фантазия.

Кончил Тределл довольно быстро, но Джеррике показалось, что прошел целый час. Бедра у него задрожали, дуло пистолета заскребло по голове.

- Высасывай это, детка. Высасывай все, до последней капли...

Джеррика с ее богатым опытом в области мужской сексуальной анатомии давно уже заметила, что, как и все люди, мужчины кончали по-разному. Одни резко брызгали, другие выстреливали длинными струями, в то время как третьи роняли лишь пару капель. Тределл же сочился - никаких горячих выстрелов в горло. Он изливал обильный запас семени ей на язык, медленными толчками. Когда все кончилось, она почувствовала, будто у нее полный рот супа из свернувшихся яиц. Ей не терпелось выплюнуть это, но...

- Глотай, шлюха. Понимаешь, Тределлу нравится идея, что вся эта ганста-нигга-молофья окажется в животе у белой сучки.

У Джеррики глаза собрались в кучу. Просто... сделай это. А затем в горле у нее что-то щелкнуло, и она с усилием проглотила сперму, словно огромный комок соплей. Только не блевани, - снова взмолилась про себя Джеррика. Она откинулась спиной на кирпичную стену переулка, ее палец выскользнул из его прямой кишки, другая рука небрежно легла в лужу безымянной слизи. Слева прошмыгнула какая-то тень. Крыса. Джеррике было все равно. Нечто похожее на длинного, жидкого червя, казалось, поселилось у нее в животе.

- Да, вот это хорошая белая сучка. - Тип шагнул вперед и вытер член об ее безупречные светлые волосы. - Тределл всегда живет на широкую ногу, - сказал он. - О, да.

Все уже кончилось, но так ли это? Что дальше? Он может прикончить ее здесь, и никто никогда не узнает.

- Пожалуйста, - прохрипела она. - Пожалуйста, не убивайте меня.

- Едрен батон, - сказал он, возвышаясь над ней. - Я не сбираюсь убивать тебя, детка. Ты - хороший клиент. - Его улыбка не угасала. Она, казалось, прорезала жаркую тьму переулка. Затем он бросил ей маленький пакетик кокаина.

- Возвращайся, когда понадобится еще. Спросишь Тределла.

 

2

- Все до единой, - сказал Хэлфорд. Теперь он сам закурил сигарету, что было для монсеньера редкостью. Вверх взвилась струйка дыма. - Господи, монахини. Все были убиты.

Александер чувствовал, что есть во всей этой истории нечто подозрительное. Теперь он понял, что именно.

- Почему ты не рассказал мне?

- Не было необходимости, Том...

- Не было необходимости?

- Да. - Ответ Хэлфорда был твердым. - Ты - такой же, как я, Том. Такой же, как мы все. Мы служим Церкви так, как она считает нужным. Мы не задаем вопросов. Прав я или нет?

- Александер кивнул.

- Хорошо, ты прав. Но... черт. Убийство? А что насчет пациентов?

- В то время в аббатстве было всего четыре или пять человек. Все - находящиеся при смерти священники, и все они тоже были убиты. Довольно зверским образом.

Александер не стал спрашивать подробности. Но один вопрос он должен был задать.         - У монахинь были следы сексуального насилия?

- Они были жестоко изнасилованы, - ответил монсеньер. - Все они. Но есть кое-что еще...

- Что?

- Двое монахинь, собственно, сама аббатиса и старшая сестра, их звали Джойслин и Грэйс, соответственно...

Александер нахмурился. Меня, что, волнует, как их звали? У Хэлфорда был талант растягивать историю.

- И что с ними?

- Я хочу, чтоб ты знал. Черт, Том, когда это произошло, я был моложе, чем ты сейчас. Я стремился стать монсеньером, пять лет безвылазно сидел в семинарии. Другими словами, сам я не ездил в Роксетер, но нечаянно подслушал обсуждение. Это было нехорошо. И еще я читал отчет епархии.

- И?! - рявкнул Александер.

Глаза у Хэлфорда потемнели и стали очень печальными.

- Джойслин, аббатиса, и сестра Грэйс...

- Что, ради всего святого! Говори же, не тяни! - воскликнул Александер.

- Какое-то время они еще оставались в живых, - признался монсеньер.

- Сколько?

- О, всего пару часов, после того как их обнаружили. Они умерли еще до приезда скорой. Но этой пары часов было достаточно...

- Достаточно для чего?

- Для того, чтобы рассказать, Том. Я  в том смысле, что перед смертью они успели дать идентичное описание убийцы.

Гремящим голосом Александер произнес:

- Рассказывай.

- А вот тут самое странное. Сомневаюсь, что я вообще поверил бы в это. Не забывай, это были монахини-затворницы, епифанистки. И на них напали и зверски изнасиловали.

- Боб, если не прекратишь тянуть кота за яйца, я дам тебе под зад так, что улетишь до собора Святого Петра.

Хэлфорд ему поверил.

- Перед смертью они обе дали описание насильника. - Хэлфорд рассеянно почесал щеку. - Они сказали, что это был ребенок.

Александер поморщился.

- Ребенок? Брось, Боб.

- Именно так они сказали. Когда епархиальный психолог спросил про возраст, они сообщили, что нападавшему на вид было лет десять. Ребенок, Том. Ребенок.

- Думаешь, я поверю, что какой-то ребенок перебил в аббатстве всех монахинь и священников?

- Но они рассказали не только это. Ну, конечно... после такой-то травмы? Уверен, что они бредили. - Тут в глазах монсеньера возник вопрос. - А может ли бред быть общим? Или галлюцинации? Могут ли двое людей видеть одинаковые галлюцинации, Том?

- Да, иногда, - раздраженно ответил Александер. Ему нужны были ответы, а не клинические вопросы. - Но редко. Это называется психоз на двоих, существует множество подтверждающей документации. Массовая истерия, коллективные галлюцинации. Но эти термины относятся к психопатии. Может, они все там спятили?

- Вряд ли, - сказал Хэлфорд. Казалось, он смотрел куда-то мимо Александера, мысленно возвращаясь к драме двадцатилетней давности. - Даунинг ездил туда каждый месяц для проверки.

- Даунинг?

- Тогда он исполнял твои обязанности, работал в епархии мозгоправом. - Хэлфорд сделал паузу. - Это он обнаружил тела.

- Но если он проверял их каждый месяц - прошу заметить, психолог - он сразу бы понял, есть ли у монахинь признаки психопатии или любых других серьезных психических расстройств. Так что это исключает твою теорию общего бреда.

- Да, да, - еле слышно пробормотал Хэлфорд. - Похоже на то.

- Сдаюсь! - Взгляд Александера стал острым, как кончик шила. - Это розыгрыш? Я должен был догадаться? О чем, черт возьми, ты говоришь, Боб? Что это был за бред?

- Они не просто сказали, что это был ребенок, Том. - Глаза у Хэлфорда блуждали. - Они сказали, что это был ребенок-монстр...

 

3

- Да что с тобой такое? - спросил Александер. - Ты вся дрожишь.

- Я в порядке, - ответила Джеррика.

- В порядке, да? Ты выглядишь так, будто у тебя ломка. Если это так, я отвезу тебя в больницу.

- Оставьте меня в покое, - огрызнулась Джеррика. - Просто отвезите меня обратно в пансион.

- Хорошо, не хочешь говорить об этом, ладно. Твое дело. Но я думал, что мы поговорим обо всем.

- Сейчас я не в настроении разговаривать, - сказала она. Так оно и было. Что она могла сказать? Я только что отсосала наркодилеру за кокаин? Проглотила его сперму? Нет...

- Как ваш разговор с боссом? - спросила она вместо этого.

- Очень информативно. Но тема конфиденциальная, так что не спрашивай.

Джеррика поникла. Она чувствовала себя, словно кусок веревки, который разматывали нить за нитью. Одна ее часть думала лишь о том, как сильно ей хочется вернуться и удовлетворить потребность. Другая ее часть могла лишь признать, что отец Александер сам был лекарством. И все же первая часть напоминала ей, насколько все бесполезно.

Если не одно, так, что-то другое...

Она готова была уронить лицо в ладони и расплакаться. Я люблю вас! Разве не видите?

Но что это изменит? Он же - священник.

В Люнтвилль они возвращались молча. О себе давали знать лишь едкий привкус спермы во рту и ощущение пластикового пакетика в набедренном кармане.

 

4

Толстолоб чувствовал это нутром. Теперь он знал, что что-то не так. С тех пор, как он покинул Нижний Лес, тот Голос взывал к нему каждую ночь. Он вел его куда-то, не так ли?

Толстолоб остановился на краю леса.

Он не мог ничего с собой поделать. Он выхватил член, думая о всех тех красивых "телках", которых трахал в свое время. О влажных горячих дырочках, в которые он совал свой причиндал. Жаль, что у него никогда не получалось правильно кончить в них. Они все были слишком маленькими! Но он все равно думал об этом, надрачивая себе член, и выпустил обильный заряд "молофьи" в заросли кустарника. Было приятно. Очень приятно!

Но затем он вновь вернулся к размышлениям. Это место...

Он знал его!

Это было то самое место, куда вел его Голос, не так ли? Место, где людей предают земле. Каменные плиты торчали из травы. Он знал, что это такое, потому что Дедуля рассказывал ему.

Это место называлось "кладбище".

 

ЧАСТЬ ПЯТНАДЦАТАЯ

1

- Тебе уже лучше, Тетушка Энни?

- О, да, дорогая, теперь, после сна, гораздо лучше. - Она выглядела отдохнувшей и бодрой, когда нарезала зеленый лук на большом разделочном столе. - Господи, целый день проспала! Не успею вовремя приготовить ужин!

- Не беспокойся, - сказала Чэрити. - Отец Александер и Джеррика еще даже не вернулись из Ричмонда.

- Просто у меня есть огромное желание впечатлить святого отца настоящей местной стряпней. Свекольные яйца, кукурузная запеканка и мои знаменитые пироги с белкой - как тебе такое?

Пироги. С белкой. В Чэрити сперва проснулся инстинкт зоозащитницы, но потом она вспомнила, как ей нравилось в детстве есть бельчатину. Лишь бы мне не пришлось смотреть, как она обдирает и потрошит зверька, - подумала она.

- Звучит замечательно, Тетушка Энни. Я могу тебе чем-нибудь помочь?

- Нет, нет, дорогая. Предоставь готовку мне.

"Пироги" являлись неотъемлемой частью местной кухни, и чем-то напоминали буррито. Мясо и овощи заворачивались в тесто, а затем запекались. Чэрити помнила, какая это была вкуснятина, как и тетушкина кукурузная запеканка. "Свекольные яйца" - это были просто сваренные вкрутую и маринованные в свекольном соке куриные яйца. Тоже очень вкусно. При мысли об этих блюдах у Чэрити разыгрался аппетит.

- Чем сегодня занималась? - спросила Энни.

- Я... я ходила на кладбище.

В кухне на мгновение повисла тишина.

- Что ж, думаю, это правильно, что ты посмотрела место упокоения свой мамы.

- Да, - смущенно ответила Чэрити. - У меня сразу возникло множество вопросов.

- Сейчас не время, дорогая. Позволь мне приготовить ужин. Эти пироги пекутся полтора часа. На низком огне, иначе начинка останется сырой. Но обещаю, вечером я рассказу тебе о твоей замечательной ма...

Сисси, - подумала Чэрити. Сестра Энни. Моя мать. Какой она была? Эти вопросы крайне редко приходили ей в голову, но теперь?

Теперь они терзали ее.

Должно быть, это из-за ее нахождения здесь. Спустя долгое время Чэрити вернулась домой, и вполне естественно, что эти вопросы у нее возникли. Но...

- Чэрити! - воскликнула Энни, ее нож завис над репой и луком. - Твоя рука!

Голос тетушки вывел ее из задумчивости. Она чесала повязку на руке. Ей не хватало смелости рассказать тете подробности того, что она делала сегодня. И ей требовалось больше времени, чтобы расспросить о безымянной могиле. Она не могла просто сказать: "Понимаешь, Тетушка Энни, когда сегодня я ходила на кладбище, я не только навестила могилу моей матери. Еще я посмотрела ту вторую, на которую ты вчера возложила цветы. И которую ты не хотела мне показывать. О, и я вытащила из земли тот непомеченный камень...

Она действительно сделала это и заметила у основания камня надпись. Там было грубо выбито, будто поработала долотом неумелая рука: "Покойся с миром" А ниже: "Джералдин, прости меня".

Но возвращая камень на место, Чэрити содрала на руке кожу, и ранка кровоточила довольно сильно.

- Ничего страшного, - сказала она. - Просто поцарапалась сегодня... - Затем она солгала. - Об заднюю ограду. Но я хорошо перевязала.

- Ты уверена, дорогая? Может, помазать йодом?

- Нет, правда. Все в порядке.

Затем мысли у Чэрити снова начали блуждать. "Покойся с миром", - вспомнила она. Зачем писать это так низко? Сельские обычаи, - решила она. Странные обычаи. И кто такая Джералдин?

- О-о, привет, мисс Чэрити!

Чэрити повернулась и увидела Гупа, стоящего в дверях кухни. Ей пришлось признать, что парень был довольно привлекательным. Высокий, мускулистый, с лицом, словно с обложки спортивного журнала, и весь вспотевший, очевидно после тяжелой работы. И все же, это не мой типаж. Однако она легко понимала, почему Джеррика проявила к нему симпатию, хоть и столь грубым образом.

- Привет, Гуп, - ответила она. - Как ты сегодня?

- Хорошо, мисс Чэрити, - с энтузиазмом ответил он. - Только что прибил снаружи пластиковые молдинги, за которыми мисс Энни посылала меня вчера в Роанок. Скажите, вы знаете, где мисс Джеррика?

- Гуп! - вмешалась Энни. - Ты закончил вешать те молдинги?

Гуп Гудер замешкался.

- Ну... ну, нет, нет еще, мисс Энни.

- Тогда иди, заканчивай! И перестань беспокоить подругу Чэрити. Оставь ее в покое и займись своим делом.

- Ды-ды-да, мисс Энни.

Затем Гуп, впав в уныние, исчез за входной дверью.

- Не слишком ты с ним жестко? - осмелилась спросить Чэрити.

Энни вернулась к нарезанию овощей.

- Пойми, дорогая, я прекрасно знаю, что Гуп - хороший, очень хороший парень. Но он немного тугой на голову, и может быть настоящей болью, сама знаешь где, если дело касается гостей женского пола. Я очень его люблю, но иногда приходится его контролировать. Я не могу допустить, чтобы Гуп докучал твоей дорогой подруге Джеррике.

- Это же просто кратковременное увлечение, - отметила Чэрити, но мысленно добавила: Да, Тетушка Энни, это просто кратковременное увлечение. Настолько кратковременное, что ночью Джеррика уже занималась с ним сексом в твоем саду.

- Уверена, что он ее не побеспокоит, - сказала она вместо этого.

- Надеюсь, ты права, Чэрити, потому что не хочу, чтобы твое подруга вернулась в город, думая, что все мы здесь - кучка неотесанных деревенщин.

- О, Тетушка Энни, ты невыносима!

И все же она задумалась. Сама Чэрити очевидно не интересовала Гупа. Почему именно она, а не я? - снова заговорили в ней комплексы.

 

2

Ужин был фантастическим, еда - восхитительной. Но Чэрити не могла не заметить одного: Джеррика и отец Александер почти не разговаривали. Джеррика казалась подавленной, в то время как священник выглядел встревоженным и растерянным. Что было совсем на них не похоже. Затем они - довольно рано - разошлись по своим комнатам.

- Интересно, что с ними такое? - спросила Энни. - Господи. Надеюсь, им понравились мои пироги с белкой.

 

««—»»

- Итак. - Энни откинулась назад, сидя за большим столом в гостиной, и закурила свою едкую пенковую трубку. Чэрити сразу подумала: Если ты боишься, что люди сочтут тебя неотесанной деревенщиной, Энни... выбрось эту трубку.

- Теперь остались только мы с тобой, все остальные спят. Уже поздно и даже немного прохладно.

Чэрити ждала и слушала.

- Самое время, дорогая, чтобы я рассказала тебе о твоей маме.

- Я хочу знать о ней все, - сказала Чэрити, едва дыша.

- Я называла ее Сисси, она являлась мне младшей сестрой. Хорошая была женщина. Вышла замуж за славного парня, по имени Джер. Он был из Филберта, редко встретишь такого хорошего парня. Начал с отборщика породы на шахте и дошел до старшего смены. Очень хороший парень.

Да, я поняла. Хороший парень, - грустно подумала Чэрити. Но она знала, что должна отдать пожилой женщине должное. У стариков был собственный способ рассказывать истории - несколько громоздкий, но, обычно, так получалось лучше.

- Твой папа, дорогая, был не только хорошим, любящим мужем, он еще, наверное, самым красивым парнем в округе. Женившись на твоей маме, он разбил немало сердец, но так было угодно Богу, поскольку Сисси была благословенной женщиной. Все было хорошо. Твоя мама была беременна тобой, папа поднимался вверх по карьерной лестнице у себя на шахте. Все было хорошо, пока однажды...

Мой отец не умер, - подумала Чэрити.

- Пока твой папа не умер. Все произошло быстро, сказали инспекторы, поэтому не беспокойся. Он погиб мгновенно, как они утверждали. В главной шахте сломалась крепь, и весь уголь вывалился на твоего папу и еще на нескольких мужчин. - Энни налила два бокала темного малинового вина, затем повторила: - Они погибли мгновенно.

- А моя мать? - спросила Чэрити.

- Твоя мама, дорогая, была хорошей женщиной, как я уже сказала, но очень уж неуравновешенной. Подозреваю, ей не давало угаснуть лишь то, что она была беременна тобой. Поэтому она ждала, а живот у нее все рос, пока в один прекрасный день она не родила тебя. И могу сказать, Чэрити, ты была самой красивой девочкой, какую я когда-либо видела. Понимаешь, я была местной повитухой, и повидала немало новорожденных. Но ты... - Энни отхлебнула из бокала, вздрогнула и закрыла глаза. - Ты была милейшим созданием. - На самом деле, именно поэтому мы назвали тебя Чэрити, потому что ты была Божьей милостью...

Чэрити не особо впечатлилась словами тетушки. Она хотела знать остальное, все до малейших деталей. Она имела право знать, не так ли?

- Но вскоре, - продолжила Тетушка Энни, - у твоей мамы не осталось сил больше терпеть. - Энни сделала глоток, налила еще вина. - Мне больно говорить это, дорогая, но однажды ночью твоя мама взяла дробовик Джера и...

- Расскажи мне, - настойчиво попросила Чэрити. Она не успокоится, пока не услышит все. - Что... случилось? Что именно?

- Твоя мама... она выстрелила себе в голову из дробовика.

Страшная картина обрушился на нее. Чэрити не могла себе представить, каким сильным должно было быть отчаяние, чтобы заставить кого-то сделать такое. Из дробовика, - подумала она. В голову. Было ли ей больно? Какими были ее последние мысли?

            Думала ли она обо мне?

- Вот и вся история, дорогая. Я не рассказывала тебе, потому что ты была совсем маленькой, когда тебя забрали у меня. Не думала, что восьмилетней девочке гоже знать такое. Мне очень жаль, что все так получилось.

- Энни, перестань. Ты поступила правильно. В восьмилетнем возрасте еще рано слышать такие подробности.

Тетушка Энни глотнула еще вина, явно нервничая.

- Но, теперь, когда я, наконец, рассказала тебе, мне стало немного лучше. Пожалуйста, прости меня...

 

3

Джойслин, - подумал Александер. Аббатиса. И Грэйс, старшая сестра...

Он смотрел на старые фото из дела, которое дал ему Хэлфорд. Привлекательные женщины, несомненно. Аббатиса, стройная и улыбающаяся, с короткими темными волосами. И старшая сестра: Ясные зеленые глаза, ангельская улыбка и ярко-рыжие волосы.

Обе умерли. Двадцать лет назад. Изнасилованы и убиты безумцем.

Или, как сказал Хэлфорд, обезумевшим ребенком.

Общий бред. Массовые галлюцинации. Александер задумался. Психоз на двоих? Но Даунинг, психолог епархии, сразу бы понял это. Спятившие монахини? Это было бы очевидно даже для новичка.

Так что же его беспокоило?

К делу были подшиты предсмертные показания. Ребенок-монстр, - сказала Джойслин. Дьявольское отродье. Сестра Грэйс была более конкретной. Десять лет, или около того. Жуткого вида. Огромная голова, размером с арбуз, отец Даунинг, а глаза... спаси меня, Господь. Один глаз большой, как яблоко, а другой... меньше, чем кончик моего большого пальца, святой отец! То был дьявольский ребенок!

Затем она впала в кому и вскоре умерла.

Александер закрыл папку с делом. Что-то бормоча себе под нос, закурил. Вчера вечером Энни рассказала байку про Толстолоба, "ребенка-монстра". Местный миф.

И, согласно этим секретным архивным записям, именно так аббатиса Джойслин и старшая сестра Грэйс описали напавшего на роксетерское аббатство.

Ребенок-монстр.

Священник, прищурившись, посмотрел в окно. Сверкала зарница, сопровождаемая жуткой тишиной. Он снял свою черную рубашку и брюки и приготовился принять душ.

Ребенок-монстр?

Нет.

Просто, - подумал он, борясь с этой мыслью. Просто... совпадение.

 

4

Гуп убрал инструменты и, обливаясь потом, пошел к себе в спальню. Пластиковые молдинги, новый заполнитель для швов? Ничего из этого дому было не нужно, и Энни не должна была посылать Гупа в Роанок. Похоже, хозяйка придумала эту поездку исключительно для того, чтобы держать его подальше от дома. Он не видел Джеррику целый день!

Проклятие, - пробормотал он себе под нос. Он знал, что происходит. Это был заговор.

Энни пытается держать меня подальше от Джеррики...

Пластиковые молдинги. Новый заполнитель. Пансион выглядел отлично, и во многом благодаря тяжелому труду Гупа. Энни просто тратила деньги, которые получила с того "коллективного иска". Он попытался успокоиться, и, наконец, у него это получилось.

Но он ничего не смог с собой поделать.

Гуп проскользнул в свой шкаф, убрал панель и оказался в проходе. Едрен батон, если Энни узнает об этом, она шкуру с него сдерет. Из-за отсутствия света он двигался по узкому коридору на ощупь. Он бывал здесь столько раз, что отлично знал дорогу. Сперва он прошел мимо комнаты Чэрити. Дырка светилась, и Гуп Гудер заглянул в нее. Мисс Чэрити сидела на кровати в своем красивом боди - по крайней мере, Гуп думал, что так называется это белье. У нее были красивые, белые ноги и густые темные волосы, свисающие на плечи. Смазливое лицо. Но что внимание Гупа привлекло больше всего, так это ее сиськи, они выпирали из-под ее боди, словно пара больших летних дынь. Божечки! - подумал Гуп. Но смазливое лицо Чэрити выглядело каким-то...

Растерянным. Или даже печальным. Будто она думала о вещах, которые не только ее удручали, но и приводили в недоумение.

Никакого голого представления его здесь не ожидало. Она очевидно уже приняла душ и готовилась ко сну. Гуп двинулся дальше.

У следующего отверстия он остановился и заглянул в него.

Вот она.

Голая, как в тот первый раз, когда он ее увидел, и трогает себя. Глядя на такую красоту, Гуп тоже был вынужден потрогать себя. Как же я ее люблю, - подумал он, прижимая руку к промежности. Женился б на ней, не задумываясь, и был бы ей хорошим мужем...

Из-за размера отверстия глаз не имел большого угла обзора, однако видел Гуп достаточно. На столе стояла какая-то маленькая чудная штуковина с поднятой крышкой, но сама мисс Джеррика...

Она лежала на большой, высокой кровати, стонала и извивалась, поигрывая рукой между ног. Я люблю ее, - снова подумал Гуп, сжимая себе промежность. Все в ней было прекрасно. Красивые сиськи, длинные загорелые ноги и аккуратный животик. Ее куст - Боже правый! - был такого же красивого белого цвета, как и ее волосы. Блестящий, как щелк!

Затем Гуп подумал: Интересно, о чем она думает, пока делает это. Интересно, не обо мне ли...

Но примерно через минуту она кончила, да так громко, что Гуп услышал сквозь стену. Лицо у нее порозовело, а тело обмякло. Какое-то время она лежала, ее грудь вздымалась и опускалась. А затем...

Она приподнялась и перевернулась на бок. От этой картины Гуп едва не кончил себе в штаны! Потому что между ягодиц сейчас он увидел ее маленького мохнатого "зверька", похожего на белого бурундука, бегавшего на заднем дворе у мисс Энни. Милейшее создание.

Но...

Какого лешего она сейчас делает? - подумал он.

Джеррика потянулась к прикроватной тумбочке и что-то достала. Открыла дорожное дамское зеркальце и что-то высыпала на него, затем принялась измельчать это чем-то похожим на бритвенное лезвие.

Что за...

Затем он понял.

Мисс Джеррика поднесла зеркальце к носу и стала вдыхать в себя...

Наркотики, - подумал Гуп. Он слышал о них от людей. Мисс Энни назвала их однажды "дьявольской забавой". Городские вдыхают это белый порошок и балдеют с него. Энни сказала, что этот порошок путает им мозги и отдает их во власть дьявола. Она принимает наркотики, - понял Гуп, глядя в дыру немигающим глазом. Дьявол крепко в нее вцепился!

Джеррика вдохнула эту дрянь пару раз, затем снова легла с легкой усмешкой на лице. А потом...

Она встала, накинула на себя ночнушку и вышла из комнаты.

Гуп понятия не имел, что она будет делать в этот час, но ему было все равно. Он знал лишь одно: Я люблю ее и я должен помочь ей бороться с этой дьявольской привычкой...

Разволновавшись, Гуп спешно вернулся по темному коридору к себе в комнату.

Затем выскочил за дверь.

 

5

Чэрити не могла уснуть. Она металась в постели, постанывая. Всякий раз, когда она начинала погружаться в сон, ее мучил кошмар. В основном, ей снились ее бывшие мужчины. Мужчины, отвергнувшие ее без объяснения. Что со мной не так? Почему я отталкиваю мужчин всякий раз, когда оказываюсь с ними?

Знакомые вопросы, обычно остающиеся без ответа. Ментальный блок, - всегда говорила она себе. Возможно, что-то в ее подсознании блокировало ее способность чувствовать.

Она просыпалась снова и снова.

Но это ли ее беспокоило?

Нет...

Она знала, в чем причина. В той могиле. В том маленьком камне.

С нацарапанной у самого основания надписи "Покойся с миром".

"Джералдин, прости меня".

Чья это могила? Зачем ее тетя ходила туда?

Моя тетя...

Возможно, до сих пор гнала из головы этот главный вопрос.

Это была какая-то тайна.

Почему Энни не упоминала эту вторую могилу - эту безымянную могилу?

А может, это воображение, но...

Хотя Чэрити увидела свою тетю впервые за двадцать лет, за эти годы она получила от нее множество писем. Сотни писем...

И теперь она не могла не думать об этом.

Выцарапанные каракули у основания надгробия.

Наверное, это мое воображение, - подумала она.

Но выцарапанные у основания надгробия каракули напомнили ей почерк Тетушки Энни.

 

6

- Мисс Джеррика?

Гуп осторожно выскользнул из тени. Он не хотел пугать ее, как прошлой ночью. Она бродила в лунном свете, возле беседки в саду.

Но, повернувшись, Джеррика, похоже, совсем не испугалась.

- Гуп? Привет! - поздоровалась она, будто действительно была рада его видеть. - Я не видела тебя со вчерашнего дня!

- Знаю, - сказал он. - Мне пришлось съездить в Роанок, провести там ночь в мотеле, и привезти для Энни молдинги и еще кое-что. Но...

Он видел, что Джеррика сама не своя. Это все наркотики, - понял он. Наркотики, которые она вдыхала.

Но ее образ, казалось, засел у него в голове. Она стояла там, в темноте, с широкой сияющей улыбкой, с живым, дышащим телом под ночнушкой.

- Я рада, что ты здесь, - сказала она, ее голос был мягким, как цвет ее волос. - Я скучала по тебе.

Скучала по мне. Боооже. Гуп сомневался, что по нему стала бы скучать хоть одна знакомая девушка, хотя у него их было не так уж и много. Но вот Джеррика именно так и сказала.

- Я... я тоже скучал по вам, мисс Джеррика, - произнес он, стараясь не дрожать. - Я много думал о вас.

Ночнушка упала к ее ногам, а затем... перед ним возникло потрясающее загорелое тело, груди, белые на фоне коричневого загара, и красивые твердые соски цвета редиса... Затем протянувшаяся рука схватила его за промежность.

- Оооооо, мисс Джеррика, - забормотал он. - Я должен... я должен... поговорить с вами кое о чем.

- Поговорим позже. - Ее голос напоминал теплый ветерок, а улыбка светилась в темном цветочном саду. Над головами у них сверкала зарница, освещая Джеррику снова и снова. И чем больше он на нее смотрел, тем сильнее любил.

- Ты мне очень нужен, - прошептала она и усилила нажим.

Но это было неправильно, не так ли? Наркотики, - сказал он себе, снова подумав о зле, которое они несли. Я должен поговорить с ней об этих наркотиках...

Джеррика принялась целовать его, засовывая ему в рот горячий язык и работая рукой у него в штанах.

- Господи, я скучала по тебе, - прошептала она еще тише. - Как же я хочу почувствовать в себе твой огромный член...

            Бооооооооже...

Она схватила его руку и положила на свою мягкую, белокурую "киску". Погрузила его палец в ее влажность, затем извлекла его. И принялась обсасывать.

- Я хочу проглотить твое семя, - выдохнула она. - Как тебе такое, Гуп? Хммм? Понравилось бы?

Что он мог сказать? Что мог сказать любой парень?

- К-конечно... понравилось бы, мисс Джеррика. Это было б очень...

Она не дала ему закончить. Обняв его, она принялась тереться об него своим телом. Приподняв ногу, она массировала ею его промежность. Ооо, - мысленно простонал он. Ему казалось, что он вот-вот кончит.

- Я сяду тебе на лицо и одновременно буду сосать тебе член...

Она попыталась увлечь его на землю, как в другую ночь. Ее груди прижимались к нему, а "киска" оставляла теплый влажный след на его штанине. Гуп изо всех сил пытался взять себя в руки. Что-то тут не так, это было ясно. Джеррика была сама не своя.

Наркотики, - догадался он. Это наркотики...

- Мисс Джеррика, я должен сказать вам кое-что.

- Скажешь потом. - Ее пальцы нежно массировали ему яички, осторожно сжимая их. - Я хочу, чтобы ты сперва в меня кончил, а потом говори, что хочешь. - Затем она сжала ему ствол члена, и у него снова едва не случился оргазм. - Я хочу, чтобы ты трахнул меня, Гуп, и выпустил мне в "киску" свое горячее семя. Я хочу его почувствовать...

- Я видел, что вы делали, - вздрогнув, наконец, сказал он. - Но хочу, чтоб вы знали,  что все в порядке. Я помогу вам!

- О чем это ты, Гуп?

- Я видел... - Он зажмурил глаза и сглотнул. - Видел, как вы принимали наркотики.

Поцелуи прекратились. Ее рука выскользнула у него из штанов.

- Что... ты... имешь в виду?

Гуп стиснул зубы. Он должен был сказать ей.

- Я видел вас, мисс Джеррика. Не спрашивайте, каким образом - это не важно. Но я видел, как вы принимаете эти дьявольские наркотики, и они не принесут вам ничего хорошего. Я хочу помочь вам.

В лунном свете ее лицо, будто исказилось.

- Ты... что? Зачем ты... Ты подглядывал за мной в окно?

- Нет, мисс Джеррика, но это не важно....

- Ты гребаный деревенский слизняк! - Ее лицо внезапно вспыхнуло ненавистью. - Ты подглядывал за мной! Ты - тупой деревенский кусок дерьма!

- О, нет, мисс Джеррика! Вы не понимаете!

Она принялась натягивать на себя ночнушку.

- Да, я понимаю, ты гребаный деревенский извращенец, шпионящий за людьми! Кто дал тебе право делать подобное! Господи Иисусе, лучше бы я попытала счастья с этим чертовым священником! Ты - кусок дерьма, Гуп! Гадкий, никчемный, дефективный кусок дерьма!

Гуп выпучил глаза, будто видел перед собой эти слова. Нет, нет, что же я натворил?

- Пожалуйста, мисс Джеррика! Мы должны просто поговорить!

- Пошел на хрен! - закричала она. Спустя мгновение хлопнула задняя дверь. Джеррика исчезла, вернулась в дом, ушла подальше от него.

Нет, нет, нет, - сказал себе Гуп. Она не хотела произносить эти гадости. Это наркотики заставляют ее говорить такие вещи. Он знал абсолютно точно. Нужно делать только одно. Пойти, прямо сейчас, к ней в комнату и поговорить. Поговорить с ней об этом. И только Гуп Гудер повернулся, как...

- Эй, голодранец.

Гуп остановился и оглянулся. Он не видел, кто сказал это, но это было не важно. Он не любил, когда кто-то называл его голодранцем. Когда он обернулся, в глазах у него блеснула луна. Он сжал кулак, приготовившись задать серьезную взбучку, моргнул...

            Шмяк!

Гуп упал. Что-то ударило его по голове с такой силой, что через секунду он ничего уже не видел. Он мог лишь дышать и чувствовать под собой твердую землю.

- Гляди на этого голодранца! Эй, Гомер Пайл!

- Прикончим его прямо здесь?

- Нет уж. Сперва повеселимся.

Гуп отчаянно пытался хоть что-то разглядеть. Над ним склонились два пятна, два парня, это все, что он смог различить.

Гуп не мог пошевелиться...

- Позволь сказать тебе кое-что, голодранец, - произнес один, схватив его за воротник. - Та избалованная городская блондиночка, на которую ты положил глаз. Мы отдерем ее в зад так жестко, что она будет кровью срать. Затем я кончу ей в нос, и буду медленно сдирать с нее кожу, слышишь? Я прикончу эту городскую сучку, обстругаю ей задницу, как яблоко и заставлю есть собственное дерьмо, а затем похороню. - Смешок из темноты. - И знаешь, что, голодранец? Ты ничего не сможешь с этим поделать.

Гуп напрягся, призвав на помощь всю силу своего огромного тела. Но тот удар по голове...

Он не мог пошевелить ни единым мускулом.

- Тащи его к машине, Дикки, - произнес голос. - Черт, давай отмудохаем этого голодранца, а потом выбросим в лесу, - Большой и указательный палец сжали ему лицо. - Слышишь меня, голодранец? Мы отмудохаем тебя так, что даже дьявол проблюется!

 

ЧАСТЬ ШЕСТНАДЦАТАЯ

1

- Есть множество людей, которых ты можешь бесить, и это ни хрена не значит, - сказал ему во сне Иисус. - Но только не СЫНА БОЖЬЕГО!

Александер вздрогнул. Что я натворил на этот раз?

- Ты думаешь, я какой-то засранец? Какой-то деревенский дебил с холмов? Разве мы с тобой не имели серьезный разговор прошлой ночью?

- Что я такого сделал, Господи? Прости меня за мое невежество, но что я сделал не так на этот раз?

Иисус вытащил у Александера из кармана рубашки пачку "Лаки Страйк", выбил из нее сигарету, закурил. На Царе Царей был не только терновый венец, но еще и футболка "Данциг". Черная, с белой надписью. Он глубоко затянулся.

- Ты можешь дурачить маленьких людишек, - сказал Иисус, - но только не Меня. Я есмь Осанна Всевышнему, Я есмь Мессия.

- Я никого не дурачу, Господь, - ответил Александер. - Пожалуйста, прошу Тебя. Скажи мне, что не так?

Иисус стряхнул с сигареты пепел.

- Ты все еще хочешь ту блондинку, и знаешь это.

- Клянусь Тобой на небесах. Я НИКОГДА НЕ ПРИКОСНУСЬ К НЕЙ.

- Это не важно! - взревел Иисус. - Грех, живущий в сердце, равносилен совершенному! Ты знаешь это! Разве не читал интервью с Джимми Картером в "Плейбое"? Он не очень разбирался во внешней политике или дефиците бюджета, но, по крайней мере, у него хватило мужества признаться в своих христианских грехах!

- Прости меня, Господи!

- Не пялься своими бесстыжими глазками на ту блондинку! Она - кокаинистка и нимфоманка! А ты кто? Боже, мужик. Ты же священник. На тебе Моя черная одежда, а на твоей индюшачьей шее - Мой воротник веры. Утренняя Звезда так смеется надо мной, что я слышу его хохот из самой чертовой бездны! Из-за тебя я выгляжу полным идиотом!

- Я сделаю что угодно, чтобы загладить свою вину, Боже, - прохрипел Александер. Что угодно. Клянусь!

Длинные темные волосы свисали Иисусу на лицо.

- Хочешь сделать кое-что для Меня? Так сделай! Перестань быть лицемерным кретином!

- Да, Господи!

Лицо Мессии с косматыми волосами и бородой подалось вперед.

- Ты хоть понятие имеешь, на что похож ад? Я был там, мужик. И это не пикничок какой-то. Ты должен увидеть, какое дерьмо тот ублюдок собирает там. Хочешь этого?

- Нет, Господи!

Иисус сделал последнюю затяжку, встряхнул головой.

- Тогда разберись со своим дерьмом, братан. - Он выбросил окурок.

- Да, да! Разберусь, клянусь!

- Твоя клятва ни хрена не стоит, мужик, пока ты не будешь честен с самим собой. Можешь представить, сколько обещаний я слышу, которые потом нарушаются? Черт, если б я за каждое получал по пять центов, Билл Гейтс был бы по сравнению со мной мойщиком сортиров.

- Все, что я говорю Тебе, исходит из моего сердца.

- Тогда докажи, что это так, черт возьми. - Святое лицо Иисуса смягчилось. Он немного успокоился. - Потому что иначе ты пропадешь.

Александер кивнул так энергично, что едва не вывихнул шею.

- Твоя воля будет исполнена.

- Спасибо за сигаретку, мужик. Мне нужно валить. Но...

- Но что, Господи?

Иисус поморщился.

- Призраки вернулись. Они снова хотят видеть тебя, и ты ничего не сможешь с этим поделать. Поэтому скажу лишь, просто страдай, как Иов, понимаешь? Держись. Докажи, что у тебя есть яйца.

Кошмар уплыл в черноту. А затем...

 

- Вытеснение.

- Завтра всегда наступает.

- Ты такой глупенький маленький священник!

- Наверное, все еще думает о той белобрысой наркоманке.

- А, может, о старухе!

- Тебе, святой отец, я предаю дух мой.

- На самом деле, Грэйс! Ты должна была сказать так: Тебе я предаю кулак мой.

Смех, зловещее щебетание...

Рядом стояли еще две посетительницы. Теперь его ночные гостьи имели лица. Аббатиса Джойслин и старшая сестра Грэйс.

- Так приятно быть искупленным, - сказала Джойслин. - Так приятно менять местами...

Грэйс наклонилась, ухмылялась.

- Черт, ты же психолог. Разве не читал Фрейда или Юнга?

Александер застонал. Он лежал на спине, голый и привязанный к полу. Затем голоса и лица слились воедино, словно расплавленный воск.

- Где смазка?

- Вон там.

- Дай сюда. Я оттрахаю кулаком этого набожного прохвоста. Всегда хотела трахнуть кулаком священника.

Александер попытался мысленно переместиться в другое место. Он понимал, что это всего лишь сон - накопившийся стресс, плюс обман Хэлфорда насчет аббатства, плюс особые подробности убийств.

Не просто ребенок, - вспомнил он слова монсеньера.

А ребенок-монстр.

Кулак блестел в свете лампы, словно его макнули в глицерин. Ноги священника внезапно раздвинулись.

Сперва один палец, затем два, потом три...

Они проникали, извиваясь, в его прямую кишку.

Затем четыре...

            Господь Всемогущий, останови это!

Потом все пять.

Весь кулак заполнил его кишечник, словно большой плод. Он ходил туда-сюда и поворачивался.

- На самом деле, все священники - педики, - сказала одна монахиня. - Именно поэтому ради священства они бегут от мира, отрицая то, что знают о себе. Они действительно педики. Любят засовывать себе в задницу разные штуки.

- Я не педик! - взвыл Александер, пытаясь освободиться от пут. - И я не хочу, чтобы мне что-нибудь засовывали в задницу!

- Фрейдистское отрицание. Люди всегда отрицают свою истинную сущность.

- О, пошли вы на хрен! - закричал Александер. - Меня тошнит от вашей либеральной чуши!

Сдавленный смех. Хихиканье.

- Тогда почему у тебя встал?

Неужели? И что с того?  Это же безумный, вызванный стрессом кошмар. Он не мог за себя отвечать.

Маленький, смазанный смазкой кулак орудовал в его кишке, обрабатывая простату.

- Дааа, - ворковала одна из монахинь. - Здорово, не так ли? Я трахаю священника кулаком в задницу. Всегда хотела так сделать, всегда раньше трогала себя, думая об этом. А тот придурок Даунинг? Черт.  Жаль, что у меня нет члена. А то я сунула бы его ему в задницу и кончила.

- Я лежала на полу и истекала кровью, и клянусь, тот засранец раздевал меня глазами.

- Все священники так делают.

Удивительно, что он не трахнул нас обеих.

- Кто бы узнал? Никто!

- Черт, может, так и было, а мы просто не помним.

- Зуб даю, что так и было. Зуб даю, что тот старый морщинистый урод нас трахнул!

Однако Александер пропустил большую часть разговора. В конце концов, священнику нелегко было сохранять концентрацию внимания, пока его трахала кулаком в задницу монахиня-епифанистка. Он морщился, ощущая, как кулак разжимается и сжимается внутри него, поглаживая внутреннюю стенку прямой кишки.

- Он развратничал с проститутками во Вьетнаме.

- Плохой мальчик!

- А знаешь, что еще он делал? Он убивал людей.

- Священник-убийца, о, боже! Ну, как тебе это нравится... убийца?

Желудок у Александера содрогался. Ему казалось, будто в кишечнике у него поселилось какое-то дикое существо...

- Отсоси ему.

- Нет! - закричал священник.

- Заставь его нарушить его фальшивые обеты. Заставь его кончить.

Кулак продолжал ходить туда-сюда. Рот другой монахини раскрылся, поглотив его полувставший пенис. Хотя в таком состоянии он оставался недолго. Секунд через десять он полностью ожил у монахини во рту.

- Можешь себе представить? - спросила орудующая кулаком монахиня. - Этот парень не трахался уже несколько лет. Можешь представить, сколько спермы у него накопилось?

- Он, наверное, дрочит по три раза на дню, - прервалась для замечания минетчица.

- Я не дрочу! - взвыл Александер. - Я не дрочил уже больше десяти лет!

- Да, верно. Как и не убивал детей во Вьетнаме.

- Я не убивал детей! Я убивал врагов! Я убивал солдат северо-вьетнамской армии, потому что в противном случае, они убили бы меня.

- Убийство - это препятствие для осуществления священства, засранец.

- Я никого не убивал! Это было убийство в целях самозащиты! Так было сказано но Втором Ватиканском Соборе.

В следующую секунду бедра у Александера содрогнулись. Возникло полузабытое ощущение. Будто что-то рвалось наружу...

- Подрочи ему сейчас.

Кулак разжимался и сжимался у него внутри. Другая рука схватила скользкий от слюны ствол и принялась дрочить. Когда Александер открыл рот, чтобы застонать, в него полетели горячие струи семени.

- Невероятно! Мы только что заставили священника кончить в его собственный рот!

- Интересно, знаком ли он вообще с экзистенциальным символизмом этого? Знает ли он, что это значит?

- Он слишком глуп. Слишком зациклен на той белобрысой кокаинистке.

Александер выплюнул сперму в знак протеста.

- Я не зациклен на...

- Заткнись, засранец. А потом...

            Шлеп!

Александер вскрикнул, когда кулак резко выскочил у него из ануса.

- Может, нам испражниться ему в рот?

- Не, нет времени. Господи, у нас очень мало времени.

- Ты права.

- Но мне нужно отлить. А ему нравится, когда на него писают.

- Давай!

Александер замотал головой взад-вперед в приступе ярости. Одна из монахинь подняла подол своей рясы, обнажив уже знакомый куст лобковых волос. А затем полился янтарный каскад, падая по дуге священнику прямо в рот.

Александер поперхнулся, лицо ему заливала теплая жидкость. Она жгла ему глаза. Я утону в монашкиной моче...

Струя двигалась, проникая ему в ноздри. Он чувствовал своими пазухами горячий поток, будто тот искал его мозг.

- Да, Сартру это понравилось бы!

Когда каскад утих, другая монахиня захихикала, как ведьма, вытерла испачканную руку об его лицо - студенистую смесь из "Нокземы" и его экскрементов.

- Мы - призраки, святой отец. Знаешь это?

- Уже догадался, - выдохнул Александер.

- Думаешь, если ты верующий, то отправишься на небеса?

- Да! Я знаю, что так будет!

- Перестань быть эгоистом, убийца. Мы тоже были верующими, и посмотри, где мы сейчас.

Александер все понял.

Фигуры начали растворяться. Александер чувствовал, как горячая моча капает через носовой канал ему на язык.

- Берегись Толстолоба, - сказала одна из монахинь.

Голоса стали затихать, как звук далекого прибоя.

Жуткий свет кошмара померк.

- Не ходи в подвал, святой отец...

 

2

- Дикки! Тащи ленточный ключ!

Дикки сидел в кустах на корточках, со спущенными штанами, его округлые ягодицы торчали, словно две луны. - Ой, Боллз, секундочку, я какаю!

- Ну, так поторопись! - Крикнул ему Боллз. - И еще тот моток веревки, тяжелый который.

Что бы Тритт Боллз Коннер ни планировал делать, Дикки знал, что в этом не будет ничего хорошего. Подкравшись к пансиону, они вырубили здоровяка самодельным домкратом Боллза, бросили его на заднее сиденье машины, и приехали сюда, на утес с другой стороны от Колз-поинт. Под ними, на расстоянии ста футов шумела река Бун-ривер.

- И тащи свою подтирочную тряпку тоже, Дикки!

- Ооо, - простонал Дикки. Нахмурившись, он вытер зад старой масляной тряпкой, затем натянул джинсы. Вернувшись к лощине, он посетовал: - Боллз, на хрена тебе моя подтирочная тряпка?

Боллз сверкнул в лунном свете ухмылкой и указал вниз.

- Сделать кляп этому голодранцу.

- Ооо...

- Просто сделай это! И тащи все остальное, что я сказал.

Они раздели здоровяка догола и связали по рукам и ногам. Он только начал приходить в себя, когда Дикки, с выражением некоторого отвращения на лице, засунул подтирочную тряпку парню в рот и привязал куском бечевки. Затем он вернулся к "Эл Камино" за веревкой и ленточным ключом. И зачем Боллзу ленточный ключ? - гадал он. Бог его знает! Но роясь в ящике с инструментами, он услышал, как Боллз уже взялся за парня. Раздался очень странный приглушенный звук, когда бедолага принялся кричать сквозь кляп из подтирочной тряпки.

- Ооооо-дааа! - радостно воскликнул Боллз. - Дикки? Тащи еще секатор.

Дикки закатил глаза. Боллз в очередной раз сходит с ума, - догадался он. И отговаривать его было бесполезно. Дикки нашел ленточный ключ и секатор, который хранил в ящике на тот случай, если им потребуется резать металлические ленты на поддоны для самогона. Еще он нашел веревку, длиной футов пятьдесят.

Когда Дикки вернулся, связанный по рукам и ногам парень яростно метался в грязи.          - Что ты делаешь, Боллз?

- Вырезал ему "зенки" моим ножиком. Гляди-ка!

Дикки поморщился. С земли на него смотрели два окровавленных глазных яблока. Ощущение было странное.

- Привет, голодранец! - воскликнул Боллз, помахав глазным яблокам. Он был натуральным комиком. Затем он раздавил глаза ботинком. Те с хрустом лопнули.

Боллз взял парня за волосы и встряхнул ему голову.

- Я только что наступил на твое глазные яблоки, голодранец! Тебе понравилось? - В лунном свете Дикки смутно видел лицо парня, с кляпом во рту и двумя дырами вместо глаз. Затем Боллз схватил секатор и...

            Чик! Чик! Чик!

... принялся отрезать парню пальцы на руках и ногах. При каждом щелчке секаторов парень дергался своим связанным телом.

            Чик! Чик! Чик!

- Божечки, а это весело!

Еще несколько щелчков, и все пальцы были отрезаны. Дикки видел их лежащими на земле. Хотя крови было не много, из-за того что Боллз туго перевязал парню запястья и лодыжки.

- Гляди-ка! Этот здоровый голодранец отрубился.

- Едрен батон, Боллз. Может, он помер. Почему бы просто не перерезать ему глотку и не свалить отсюда?

- Черт, Дикки, прекрати быть постоянно такой размазней. Он не помер. Это здоровый и сильный голодранец. В нем еще полно запала. Теперь дай-ка мне тот ленточный ключ.

Дикки подчинился и стал смотреть, по-прежнему не догадываясь, что задумал Боллз. Тот опустился на колени, а затем обернул толстую тканую ленту вокруг члена и яиц парня. При этом Боллза ничуть не смущало то, что он возится с причиндалами другого мужика. Потом он просунул конец ленты в паз ключа и принялся крутить.

- Боллз? - спросил Дикки, все еще слегка озадаченный. - Что ты делаешь?

- Увидишь, - ухмыляясь, ответил Тритт Боллз. Вскоре он перекрутил ключом причиндалы здоровяку с такой силой, что те набухли и буквально пульсировали. Затем Боллз намертво зафиксировал ключ. Потом он взял кусок веревки и  продел ее в отверстие в ручке ключа.

А затем...

- Дикки, привязывай другой конец веревки вон к тому дереву.

Теперь до Дикки начало доходить. Он сделал, как ему было велено, завязав крепкий узел. Другой конец веревки вел к ленточному ключу, жестко закрепленному на причиндалах здоровяка. Боллз пошлепал парня по лицу.

- Очнись, голодранец. Ты же не захочешь пропускать такое развлечение, верно? - Он ударил сильнее, и лишенная глаз голова парня зашевелилась. - Я вырвал тебе глаза, ты, тупой вирджинский засранец, и отрезал тебе пальцы на руках и ногах. Это было весело! - Боллз запрокинул голову и расхохотался так громко, что Дикки готов был поклясться, что над ними закачались деревья. - Теперь пришло время попрощаться тебе с жизнью, - сказал он, продолжая трясти голову бедолаге. - Хочу, чтоб ты знал, что я передам от тебя привет той смазливой городской блондинке, когда буду вырывать кишки у нее из манды!

Утес находился всего в паре ярдов, и теперь Дикки хорошо понимал, что задумал Боллз. Они с Боллзом схватили конвульсирующего парня за руки за ноги и поднесли его к краю. Дикки глянул вниз и увидел в лунном свете пенистую реку и камни.

- Раз! - закричал Боллз. - Два! Три!

И в следующий момент он сбросили здоровяка с края утеса. Прошла пара секунд, а потом...

            Памм!

- Веревка туго натянулась, затем...

            Щелк!

Она лопнула. Несомненно, это произошло потому, что причиндалы парня оторвались от тела, после чего тот упал прямо на камни с высоты сто футов.

Боллз вытер руки и кивнул.

- Что думаешь, Дикки? Хорошо мы с ним поработали?

Дикки смотал веревку, и точно, из ленточного ключа все еще торчали член и яйца парня.

- Крепко же ты их привязал, Боллз, - прокомментировал он.

- А то. Очень крепко. Видишь, так крепко, что они даже не выскочили.

- Но что мы будем теперь с ними делать?

Боллз загоготал. Он выхватил ленточный ключ из рук Дикки и выдернул из него член с яйцами.

- Скормим рыбам, вот что мы сделаем.

Затем он бросил оторванные гениталии с утеса, и те со шлепком упали в Бун-ривер.

ЧАСТЬ СЕМНАДЦАТАЯ

1

- Я еду в аббатство, - сказал Александер в прихожей. - Хочешь со мной?

Джеррика  опустила глаза.

- Нет, я...

- Поехали. Мне может потребоваться твоя помощь.

- Нет, мне нельзя, я...

Священник поморщился.

- Послушай, я сказал, что сожалею насчет вчерашнего дня. Мы можем поговорить об этом, и обещаю в этот раз не быть засранцем. Поехали. Не будь тряпкой.

Джеррике пришлось улыбнуться.

- Хорошо.

Только ничего хорошего не было, не так ли? Я - наркоманка. Отец Александер узнал об этом, а теперь каким-то образом пронюхал Гуп.

Первым делом ей нужно поговорить с Гупом.

- Я имела в виду, я поеду, но не сейчас, - сказала она. - Я знаю, как туда добраться. Я приеду чуть позже на своей машине, хорошо?

- Хорошо, - согласился священник. - Полагаю, тебе нужно поработать над статьей.

От этих слов ей захотелось провалиться под землю. Кого я обманываю? Она почти не бралась за статью, хотя именно ради нее она приехала сюда. Была слишком занята, трахаясь с Гупом и нюхая "кокс", а еще втюрилась в священника, который старше меня лет на двадцать...

- В любом случае, - продолжил священник. - Увидимся позже. - Он нежно коснулся ее плеча. - Пока.

Джеррика сглотнула, посмотрев, как он вышел из дома. Затем она посмотрела в маленькое окошко на входной двери и увидела, как он отъезжает в белом "Мерседесе".

Джеррика нервничала. Вернувшись в дом, она стала подниматься по лестнице, и с каждым шагом ее настроение тоже поднималось. Она внутренне поежилась. В кармане шорт лежала новая доза, но она отказывалась признавать это. Она должна быть сильной, должна быть сильной!

К сожалению, не все так просто.

Точнее, все совсем не просто.

Джеррика убрала руку из кармана. Я поговорю с Гупом и все улажу. Извинюсь за то, что наговорила ему вечером...

Но Гуп... исчез.

Дверь в его спальню была открыта, однако его самого там не было. Хотя ранее она уже ходила искать его возле дома и в саду. Но...

Нигде его не видела.

Его грузовик по-прежнему стоял у входа.

            Где же он?

Она стояла посреди его комнаты, в полном недоумении. Обстановка была спартанская, что неудивительно, поскольку Гуп был простым человеком. Только кровать, комод, стул, маленький стол, которым, казалось, не пользовались. И...

            Стенной шкаф.

Что необычного могло быть в каком-то стенном шкафу, однако этот...

- Что, черт возьми, это такое? - пробормотала она вслух.

Дверь шкафа была открыта, а там...

Она осторожно двинулась вперед и заглянула внутрь.

Казалось, там была еще одна дверь.

Точнее не дверь, а отсутствующая панель, будто задняя стенка шкафа на самом деле служила проходом.

Джеррика остановилась на мгновение, моргнула, затем вошла внутрь.

 

2

Чэрити уснула поздно, и, как обычно, ей приснился тот же сон, который снился ей с момента приезда в пансион. Мужчины трахали ее, затем на лицах у них внезапно появлялось разочарование, они вставали и уходили. Один твердый член за другим, проникали в ее влагалище, делали несколько толчков, затем сникали и исчезали. Она лежала, словно горячая морская звезда, глядя со слезами, как они, молча, уходят, друг за другом.

Всегда одно и то же, всегда одно и то же...

Полосы солнечного света, падавшего сквозь жалюзи, разбудили ее. Чэрити по-прежнему испытывала слабость. Она не была уверена, проснулась она или нет.

Не сплю ли я? - задалась она вопросом.

В голове у нее раздался голос.

ПРИДИ, - произнес он.

Не сплю ли я?

ПРИДИ.

Нет, нет

Чэрити села в кровати и потерла лицо.

Конечно. Наверное, это был сон.

 

3

            Проход...

Да, это именно он. За дверью в стенном шкафу Гупа находился проход.

Кошку сгубило любопытство, - подумала Джеррика, но все равно двинулась вперед. В первом отрезке прохода стояла кромешная тьма, но затем она повернула и увидела...

Точки.

Ярко-белые точки, из которых росли шпильки света.

Дырки, - догадалась она.

Она подкралась к первому отверстию, посмотрела в него и увидела...

Комнату Чэрити...

Гуп был гребаным вуайеристом. Джеррика увидела Чэрити, сидящую в кровати и трущую глаза. Следующее отверстие оказалось еще более показательным...

            Моя комната!

Вот как Гуп узнал, что Джеррика употребляла кокаин. Он наблюдал за мной все это время. Бог знает, что еще он видел!

Все остальные комнаты были пусты, насколько она знала - кроме комнаты отца Александера, хотя тот сейчас отсутствовал. Она знала это, поскольку только что видела, как он уехал в аббатство. Однако она прошла чуть дальше и обнаружила...

            Лестницу.

Прямо там, в конце прохода, лестницу, ведущую вниз. Она видела немного, но достаточно, благодаря проникавшему сквозь отверстия свету.

            Лестница. Ведущая вниз.

Джеррика ступила на нее и начала спускаться, пока не обнаружила еще один проход, несомненно, находившийся на первом этаже. Одно отверстие показало ей кухню, другое - кабинет, третье...

            Комнату Энни.

И там была она. Энни.

То, что Джеррика увидела, потрясло ее настолько, что она не поверила своим глазам.         Боже... мой. Что она делает?

Энни сидела голая на краю кровати. Еще одним шоком для Джеррики был то, насколько привлекательной эта женщина была, несмотря на возраст. Загорелые руки и ноги, большие, округлые груди, аккуратной формы и совсем не отвисшие, с дерзко торчащими, темными, как Джеррики сосками.

Но то, что Энни делала, шокировала Джеррики больше всего.

            Она... прижигала себя...

По лицу пожилой женщины текли слезы.

- Мне жаль, мне очень жаль, - она тихо рыдала, поднося пламя сигаретной зажигалки к внутренней поверхности бедер. - О, Джералдин, мне очень жаль...

Джералдин? Джеррика задумалась.

Но потом она поморщилась.

- Этого недостаточно, я знаю! - возбужденно прошептала Энни. - Ничто не может дать мне прощение...

Затем - Джеррика едва не вскрикнула за стеной - Энни сжала правый сосок большим и указательным пальцами, и оттянула...

- Прости меня...

... потом поднесла пламя зажигалки к темно-розовому кончику.

От этого зрелища у Джеррики клацнули зубы. Пламя оставалось у кончика соска почти минуту. Наконец, боль заставила Энни откинуться на кровать.

            Что она делает? Почему? Почему?

Это было отвратительно. Это было ненормально. Женщина жарила собственный сосок. Джеррика представить не могла, как это больно. И теперь, присмотревшись, она увидела, что пожилая женщина делала это уже не в первый раз. Оба соска представляли собой сплошные рубцы.

Но прижигала она не только их...

- Недостаточно, - прошептала Энни с мокрым от слез лицом. - Никакого наказания не будет достаточно за то, что я сделала...

А затем...

            Нет, нет, нет!

... пожилая женщина поднялась, раздвинула ноги...

            НЕТ!

... стиснула зубы, раскрыла пальцами свою мохнатую вагину, зажмурилась и поднесла пламя зажигалки к...

            РАДИ БОГА, НЕТ!

... клитору.

 

4

Жара, царящая в аббатстве, ударила ему в лицо, как кирпич. Господи, - подумал Александер. Вот тебе и перекрестный ветерок из разбитых им окон. Не прошло и часа после того, как он принял душ и переоделся во все чистое, как его тело взмокло от пота. Но он продолжал шагать по пустому главному залу, его шаги эхом отдавались вокруг. Одна рука была свободной, другую оттягивала кувалда. Он прошел мимо административного офиса, еще недавно замурованного, и оказался в другом конце.

Возле лестницы в подвал.

            Что бы ни находилось за той чертовой стеной, я выясню, что это, - пообещал себе Александер.

Он зажег несколько спиртовых ламп и подождал, когда глаза привыкнут к свету. Перед ним протянулась длинная кирпичная стена. На фоне старых, поблекших кирпичей выделялась более свежая кладка, которую он уже видел ранее. Да, - сказал себе он. Там находится комната, и кто-то заложил ее кирпичами.

Но почему? Чтобы запечатать оставшиеся записи, как было сделано наверху? Вряд ли. Даже в слабом искусственном свете было видно, что эта кладка гораздо старше, но гораздо качественнее. Кирпичи, которыми был замурован административный офис, были положены очень неряшливо. Александер справился с ними за несколько минут. И опять же он не мог не заметить оставленные на стене следы ударов. Выбоины глубиной в дюйм, примерно на уровне глаз. Вывод был очевиден.

Кто-то давным-давно уже пытался сломать эти кирпичи.

Я не какой-нибудь гребаный культурист, - сказал себе священник, - но будь я проклят, если я не сломаю эту стену...

Он приготовился. Однако поднимая молот, случайно посмотрел в сторону, в дальний конец узкого коридора, и увидел...

 

5

- Охренеть, как жарко!

Джеррика припарковала свою красную "Миату" перед аббатством. Неподалеку, словно поджидающий питомец, стояла машина отца Александра.

Перед ней возвышалось аббатство.

Очень странное здание. Джеррика рассеянно уставилась на него, закуривая сигарету. Крытая кедровой черепицей крыша и старые бревенчатые стены выглядели неуместно рядом с кирпичным фасадом. Странная колокольня без колокола. Окна-бойницы.

И все это в такой глуши.

Выходя из машины, Джеррика попыталась стряхнуть с себя адскую жару. Да, сейчас стояло лето, и жара не должна была быть неожиданностью. Но такая? Наверное, градусов под сорок, - предположила Джеррика. Она уже буквально взмокла, ее скудная одежда прилипла к телу. Ярко-красный топик, словно губка впитал пот, отчего ткань пристала к грудям, как вторая кожа.

Что-то пыталось привлечь ее внимание, будто кулак, стучащий в дверь. Она знала, что это было. Энни.

Вспомнив, Джеррика содрогнулась. Но что она могла сказать? Ничего, - поняла она. Что, признаться, что она подглядывала за пожилой женщиной через дырку в стене? Чтобы Гупа уволили? Нет, она не могла так поступить. Джералдин, - вспомнила она. Имя, которое Энни произносила во время самоистязания. Но почему она себя наказывала? И кто такая Джералдин? Она никогда раньше не упоминала это имя.

Но одно было очевидно. У Энни проблема, большая проблема. Самоуничижение было чем-то ужасным, люди резали себя, чтобы облегчить бремя депрессии. Ей было невыносимо видеть, как добрая, пожилая женщина прижигает себе кожу. Но...

Я ничего не могу с этим поделать. Не могу признаться, что видела ее. И это не мое дело...

Как бы ни тяжело это было, ей придется оставить все, как есть.

Подняв в воздух маленький смерч пыли, она открыла большие входные двери аббатства. Заглянув внутрь, она не увидела никаких следов отца Александера, лишь пару горящих спиртовых ламп. Наверное, он в административном офисе, - предположила Джеррика. И двинулась через пыльный зал. Здание казалось совершенно пустым. Но подойдя к размурованному пару дней назад офису, она увидела, что священник сидит на столе и курит. Его поджарый торс вновь был обнажен. Александер посмотрел на нее со слегка озадаченным выражением.

- Привет, - сказала Джеррика. - Я же говорила, что приеду.

Он рассеянно кивнул.

- Привет.

- Кто-то пристрелил вашу собаку? - попыталась пошутить она.

Священник пожал плечами.

- Я тут жопу рвал, пробовал пробить ту свежую кладку в подвале. Очень тяжело.

Разве дело в этом? Джеррика так не думала.

- Что ж, - добавил он, - я кое-что обнаружил.

- Что?

Он снова пожал плечами и встал на ноги. Его грудные мышцы блестели от пота.

- Идем! Я покажу тебе.

Она, молча, последовала за ним через зал, к лестнице, ведущей в подвал. По пути она не могла не обратить внимания на его спину. Туго обтянутые кожей мышцы, шрамы от шрапнели, покрывавшие бок, как случайные стежки. Она заставила себя отвести взгляд. Но затем какой-то резкий блеск привлек ее внимание.

- Подождите! Что это?

На лестнице было узкое стрельчатое окно, разбитое, как большинство других Оно смотрело на лес за аббатством и спускающийся вниз хребет. Но сквозь деревья она разглядела блеск.

- Похоже на воду, - сказала она.

- Так и есть. Это озеро, - сказал Александер, без какого-либо интереса. Что же его беспокоило?

- Черт, я снова забыла взять свою фотокамеру. Хотелось бы сфотографировать его, как и все это место.

- Позже, - глухо сказал он. - А сейчас я покажу тебе это.

Она проследовала за ним во тьму подвала. В коридоре мерцали пятна света - спиртовые лампы, там, где работал священник. Он поднял одну и поднес ее к стене.

Перед Джеррикой был уже знакомый ей фрагмент свежей кладки, будто на его месте когда-то находился дверной проем, и кто-то по какой-то причине замуровал его.

- Видишь эти следы от ударов? - сказал Александер, указывая на выбоины.

- Да, но мы уже видели их, когда приезжали сюда в первый раз. Кто-то...

- Верно, - прервал он ее. - Кто-то пытался сломать стену, возможно, давно. Мы это уже заметили.

Джеррика поджала губы. Это не было для нее большим открытием. Но затем священник поднял что-то.

- Взгляни, - сказал он. - Я нашел ее в углу.

Это была кирка.

- Мы не заметили ее в первый раз, поскольку она была буквально окутана паутиной. Готов поспорить, что она пролежала здесь несколько десятилетий. И посмотри сюда. -Александер поднес инструмент ближе. С одной стороны рабочей части было узкое мотыжное лезвие, с другой - длинный, острый шип. Священник приложил кончик шипа к нескольким выбоинам в стене.

- Идеально подходит, - заметила Джеррика. Но она по-прежнему не понимала, в чем загадка. - Ладно, это тот самый инструмент, которым кто-то пытался сломать стену. И что с того?

- Посмотри внимательнее. Ты не думаешь головой.

Джеррика нахмурилась. До нее все еще не доходило.

- Я - ровно шесть футов (182 см - прим. пер.), это нормальный рост взрослого мужчины, - сказал священник. - Смотри. - Затем он изобразил замах киркой для удара по стене. Кончик лезвия опустился на несколько футов выше существующих выемок.

- Если бы обычный взрослый человек попытался бы сломать эту стену, метки были бы выше, вот здесь, видишь? Но они на два, может, на два с половиной фута ниже. Сечешь?

Теперь Джеррика понимала, о чем он говорит.

Александер закурил сигарету в колышущейся темноте.

- Так что если здесь поработал не карлик, то, значит, это был...

- Ребенок, - медленно добавила Джеррика.

 

ЧАСТЬ ВОСЕМНАДЦАТАЯ

1

Толстолоб сидел под ореховым деревом и медитировал, размышляя о своем месте во вселенной. Происходило что-то... странное. Понимаете, Толстолоб не ел уже два дня и не бросал "палку" с того момента, как он в фермерском доме отымел в зад мужика, трахавшего своих детей. Понимаете, Толстолоб жрал мозги, кишки и все, что только мог, никогда не упускал возможности кинуть "палку" Он любил это, как запах грязи между пальцев ног.

А теперь просто потерял ко всему этому интерес.

В чем же дело? В Голосе? В воспоминаниях о его старом добром дедушке? В его философском восхождении к экзистенциальному миропониманию? Или в сочетании всех этих вещей?

Толстолоб не знал! Не знал ни хрена! Он был умственно отсталым уродом, который бегал по лесу, жрал мозги и "жарил" девок!

Но это не имело значения, поскольку иногда даже умственно отсталые уроды, которые бегали по лесу, жрали мозги и "жарили" девок, задумывались о своей самореализации. Словно придерживаясь иерархии потребностей Абрахама Маслоу (известный американский психолог, основатель гуманистической психологии - прим. пер.), Толстолоб осознавал, что в жизни есть более важные вещи, чем жратва и "трах".

Вчера, обнаружив кладбище, он был еще более смущен и растерян. Будто что-то привело его туда. Но почему? Почему? Кладбище? Место, где люди из Внешнего Мира зарывают под землю своих мертвецов?

Это была еще одна вещь. Еще одна вещь, которая не имела смысла!

Он проспал там до утра, затем двинулся дальше.

А теперь он отдыхал под ореховым деревом, глядя в лес. К нему прыгнула огромная жаба, но Толстолоб даже не убил ее. В любое другое время он непременно выдавил бы из жабы кишки и сожрал, но не сегодня. А без подходящей "дырки" он уже вздрочнул бы пару-тройку раз.

Но не сегодня.

Да, происходило что-то странное. И становилось все страннее. Туман в голове приводил его в замешательство, заставлял задумываться о вещах, которые он не понимал. Едрен батон, как же ему не хватало Дедули! Толстолоб скучал по вонючему, скрипучему, белобородому старикашке, и по его уродливой левой руке, которой он размахивал, когда сердился. Мы все приходим в этот мир ради чего-то, Толстолоб, - говорил старик множество раз. И я знаю теперь, что пришел сюда по одной причине: вырастить тебя. Подумай об этом, сынок. Вот ради чего я пришел сюда. И однажды ты поймешь, ради чего ты сюда пришел...

Но в этом была проблема, понимаете?

Как Толстолоб узнает, каким именно было его предназначение? Дедуля больше ничего не смог ему рассказать - он был мертв.

Но потом Толстолоб вспомнил еще кое-что, что старик сказал перед смертью.

Ты узнаешь, сынок, когда придет время. Оно придет, когда ты меньше всего будешь этого ожидать. Дедуля закашлялся и отхаркнул большой черный сгусток мокроты. Ты услышишь голос, шепчущий у тебя в голове.

Затем Толстолоб поднялся на ноги, и аура жуткого смрада поднялась вместе с ним. Он неторопливо двинулся дальше. Шел несколько миль. Под его большими ножищами хрустели кусты ежевики, трещали опавшие ветки. Жара бомбардировала его, словно сильный ливень, но спустя некоторое время он остановился.

Его уродливые глаза, не мигая, уставились сквозь деревья, а в следующий момент он услышал его снова.

Голос.

ПРИДИ.

А потом он увидел...

Дом.

 

2

            Тук-тук-тук!

- Чем я могу помочь?

- Что? - немного раздраженно спросил Александер, бросив взгляд через плечо перед очередным взмахом кирки. Взмокшая от пота Джеррика стояла со скучающим видом в тусклом свете лампы. - Наверное, не нужно было просить тебя приезжать. Ты выглядишь так, будто вот-вот окочуришься от жары.

- Все в порядке, - сдержанно ответила она.

Священник опустил кирку и выдохнул. Ощутимого прогресса достигнуто не было, но, по крайней мере, кирка справлялась с кирпичом лучше, чем кувалда.

- Это займет у меня гораздо больше времени, чем я думал. Провожусь, наверное, несколько часов. Почему бы тебе не вернуться в пансион? Нет никакого смысла нам обоим изнывать от жары.

- Нет, я лучше останусь здесь и подожду вас. Может, пойду, прогуляюсь поблизости.

- Хорошая идея, укрыться от жары. Я скоро поднимусь.

Он вытер лицо носовым платком, уже насквозь пропитавшимся потом. Джеррика с унылым видом двинулась по темному коридору в сторону лестницы.

И что мне с ней делать? - задумался он. У нее больше проблем, чем у Святой Троицы молитвенников. Ему придется обрабатывать ее, не торопясь, использовать смекалку священника-мозгоправа, чтобы заставить ее обратиться за консультацией и лечением.

Жара здесь, в подвале, скоро обезвожит его. Это не шутка. Он уже не мальчик, и должен быть осторожен.

Тук-тук-тук! Он снова застучал киркой. Пыль понималась клубами, осколки кирпичей жгли лицо.

Тук-тук-тук!

Он прервался, чтобы передохнуть. Черт возьми! Я же священник, а не отбойный молоток! Он бил по шву между более новой кладкой и старой. Вполне разумно, что этот продолговатый периметр был самым слабым местом.

Я сломаю эти чертовы кирпичи! Сломаю! Он вытер пот, взвесил в руках кирку и начал снова:

Тук-тук-тук!

 

3

Жара стояла адская. Даже на улице, когда Джеррика обходила аббатство, она истекала потом. Мокрые руки покрывала кирпичная пыль. Как священник выдерживает там, в подвале, где еще жарче, при том, что он еще и орудует киркой?

С хребта вела заросшая травой тропинка. Яркие грибы, словно светящиеся струпья оранжевого, красного и желтого цветов, покрывали корни деревьев. Сквозь густую траву проглядывали разноцветные цветочные головки. Но на полпути Джеррика вдруг остановилась и с подозрением оглянулась на склон. Аббатство уже не было видно. К чему эта подозрительность? К чему эта паранойя? Священник определенно не видит ее, если только не обладает рентгеновским зрением, способным проникнуть сквозь твердую почву хребта.

Ее рука слегка коснулась переднего кармана шорт. Нет, - решительно сказала она себе. Я. Не. Буду. Этому не было конца. Только капельку? - предложила другая ее половина. Подумай о том, через что ты прошла, чтобы получить это. Внутри у нее все сжалось, когда она вспомнила.

Капелька же не повредит, не так ли?

Я. Не. Буду.

Ей необходимо было какое-то отвлечение, что-либо, что поможет не думать о кокаине, ради которого она рисковала жизнью и глотала сперму наркодилера. Именно поэтому она решила прогуляться, но это не работало. И что? Что теперь?

Вдруг сквозь деревья что-то ослепительно блеснуло.

            Озеро!

Да! Теперь у нее есть отвлечение! В такую-то жару!

Остаток тропинки Джеррика прошла ускоренным шагом, будто серебристая поверхность озера обещала временное спасение. В следующий момент она стояла на травянистом берегу и смотрела вокруг. Солнце нещадно палило. Вода выглядела настолько чистой, что казалась какой-то нереальной. Вот в вашингтонской реке Потомак вода была такого вида, что ее реальность не вызывала сомнения. Здесь же не было ни грязи, ни плавающего мусора, ни радужной нефтяной пленки. Это озеро было прекрасно. В следующий момент Джеррика уже раздевалась.

Почему нет? - решила она. Она хотела отвлечения - и вот оно. Из-за жары она едва могла дышать. Что может отвлечь мысли от проблем лучше, чем купание нагишом в прохладной воде? Да и кто увидит? Здесь, в такой глуши?

Мокрая от пота одежда упала к ее ногам.

Затем она, обратив взор в небо, вздохнула и шагнула в прохладную воду. Вода смыла весь ее пот, а также все ее опасения, комплексы и пристрастия.

Все исчезло в прохладном потоке.

Интересно, насколько глубокое это озеро? - подумала она. Ступая по илистому дну, она двинулась вперед, наслаждаясь удивительной прохладой. Уровень воды поднимался. Сперва до середины бедер, потом до живота. Затем до груди. Потом до подбородка. А затем...

Что... это?

Она наступила на...

 

4

Дневная жара спадала, сменяясь благословенной прохладой. Энни тридцать лет носила цветы на могилу моей матери. Пришло время и мне этим заняться, - подумала Чэрити, собирая цветы в диком саду. Она набрала красивый букет из лобелий и монард - яркий каскад из красных и розовых цветов. Когда Тетушка Энни позвала ее с собой на кладбище, Чэрити согласилась без колебаний.

- Очень жарко, - заметила Энни, когда они шли по лесной дорожке. На ней была большая белая панама и легкое пастельное платье. Это было странно, но Чэрити не могла не заметить, что ее тетя то и дело подносила свободную руку к груди и поглаживала, будто у нее болели соски. Сама Чэрити надела для разнообразия шорты и лимонную блузку. Тетя была права. Несмотря на то, что день подходил к концу, было очень жарко.

- Не понимаю, куда делся Гуп? - сказала Энни. - Я не видела его, ни во дворе, ни в доме. Наверное, злится на меня за то, что я отсылала его в Роанок. Понял, видимо, что я сделала так, чтобы он не путался у Джеррики под ногами.

- Я не беспокоилась бы насчет этого, Тетушка Энни. Он ушел по каким-нибудь делам, но...

Мысли у нее в голове внезапно спутались. Что она собиралась сказать? Этот вопрос, словно зудящая сыпь, не давал ей покоя.

- Мне нужно спросить тебя кое-что.

- Что, дорогая?

Солнце напекало Чэрити лицо. Под сандалиями гнулась трава.

- Я хочу знать про вторую могилу. Про ту безымянную, к которой ты тогда возложила цветы.

Молчание. Они обе продолжали идти по дорожке. Чэрити ждала, пока ее тетя, наконец, не ответила:

- Это просто... могила. Не думай об этом.

На ответ это вовсе не походило.

Затем Энни, очевидно, чтобы сменить тему, сказала:

- Дождаться не могу, когда уже вернутся Джеррика и святой отец. Люблю стряпать для гостей. Сегодня приготовлю речных раков с рисом, печенье из пахты, тушеные побеги лаконоса, и грушевый "перевернутый" пирог на десерт. Святому отцу понравится.

- Он удивительный человек, не так ли?

- О, да, хороший, очень хороший Божий человек.

Но Чэрити не могла постоянно поддерживать эту пустую болтовню. Она хотела спросить еще раз, про ту безымянную могилу, но поняла, что лучше пока не делать это. Она расскажет мне, когда будет готова...

Наконец, они дошли до кладбища, высокая трава ярко блестела на солнце. Когда дорожка закончилась, Чэрити запнулась ногой за торчащий из земли корень и уронила свой букет.

- О, придется снова собирать! - проворчала она вслух. - Иди к могилам, Тетушка Энни, я тебя догоню.

Тетя пошла дальше одна и, казалось, исчезла в ярком солнечном свете. Чэрити нагнулась, чтобы собрать цветы, остановилась, чтобы привести букет в порядок, и вдруг...

Услышала крик.

Она вздрогнула, замерла, затем позвала:

- Тетушка Энни!

В ответ раздался еще один крик.

Чэрити бросилась вперед, ступая прямо по могилам. Подбежав к дальнему углу кладбища, она увидела, что ее тетя лежит на земле.

А также она увидела кое-что еще.

Могила ее матери, и та вторая, безымянная могила...

            Боже мой!

... были разрыты.

 

ЧАСТЬ ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

1

Где же она, черт возьми? - гадал Александер. Перед стеной пришлось капитулировать. Он был не железный. Придется вернуться завтра, доламывать оставшуюся часть кирпичей. У такого старого пердуна, как я, быстро сделать это не выйдет.

Но где же Джеррика?

Он понимал, что получилось нехорошо. Вчера он вылил на нее целое ведро дерьма. Удивительно, как она еще разговаривает с ним. Занимайся своим делом, Том, - сказал он себе. У всех людей есть недостатки, оставь их в покое.

Не надевая рубашку, он вышел на свежий воздух и обошел вокруг аббатства. Над ним возвышались высокие деревья с тяжелыми, зелеными ветвями. Запах жимолости пьянил, птицы щебетали. Но Джеррики нигде не было видно.

Он закурил сигарету и направился по уходящей вниз тропинке.

- Джеррика! - крикнул он. - Ты где? - Но потом, дойдя до конца тропинки и оказавшись на берегу озера, он подумал: О, нет. Ее сандалии, блузка и шорты лежали в одной куче. Она в воде. Я могу винить ее за это в такую жару. Но...

Придется надрать ей задницу, - подумал затем Александер. Он заметил уголок пакетика, торчащий и кармана шорт, вытащил и осмотрел его. Опять кокаин. Черт...

Он посмотрел на озеро. То, что ему совсем не нужно было видеть - хотя значительная часть его прежнего "я" была не против - это Джеррику, выходящую голой из воды. Но должна же она была где-то быть. Его глаза обшарили весь периметр озера. Поверхность воды переливалась солнечными бликами. Но никаких следов Джеррики не было видно. Как вдруг...

- Джеррика! - позвал он.

Вот она. На противоположном берегу. Он увидел, как она выходит из воды...

- Джеррика!

Крошечная фигурка не повернулась, словно не обращала внимания на его крик. Наверное, она не слышала его...

- Джеррика!

Фигурка исчезла за деревьями.

 

2

Чэрити задыхалась от напряжения. Она боялась, что это - тепловой удар. У такой пожилой женщины? Боже, она же может умереть! Чэрити оттащила свою тетю с кладбища в прохладную тень деревьев.

Слишком много образов навалилось на нее одновременно. Тетя, лежащая перед ней без сознания. Но еще...

            Могилы...

Она видела их, лишь мельком. Но этого взгляда было достаточно. Кто-то раскопал их.

Животные? Возможно? Но почему только эти две? Могилу Сисси - ее матери - и ту соседнюю, безымянную.

Обе раскопаны, словно экскаватором.

Но все по порядку. Сперва Тетушка Энни. Лицо у нее было бледным, поэтому Чэрити приподняла ей ноги с помощью трухлявого бревна. Она помнила по уроку первой помощи в приюте, что если лицо красное, нужно приподнимать голову, а если бледное, то - ноги. Но когда ноги Тетушки Энни задрались вверх, подол ее платья соскользнул вниз.

            О, боже... мой!

Чэрити не могла не заметить шрамы. Прямо там, на внутренней стороне бедер. Толстые, похожие на красных червей шрамы от ожогов, и их было много. Однако мысли Чэрити снова внезапно оборвались, когда она подняла глаза. Одна грудь выскользнула из декольте платья...

Сосок представлял собой сплошной горелый рубец.

- Бульон, - пробормотала Энни, все еще находясь без сознания.

- Тетушка Энни! Очнись!

Шея пожилой женщины дрогнула.

- Джералдин... прости меня. Это был единственный выход...

Энни снова затихла, впав в беспамятство.

Нужно, чтобы она лежала неподвижно, подальше от солнца, - сказала себе Чэрити. Нужно, чтобы она дышала...

Затем она побрела обратно на кладбище, высокая, сухая трава ломалась под ее ногами. Жара была невыносимой, но, в конце концов, Чэрити сумела найти дорогу к могилам.

Да, это был не обман зрения. Оба участка были разрыты, по обеим сторонам лежали груды земли. Это была сельская глушь, и погребальные контейнеры (ранее деревянные или кирпичные, сейчас бетонные, используются для предотвращения осадки почвы на могиле - прим. пер.) при похоронах не использовались. Гробы были извлечены, крышки открыты.

С дрожащей нижней губой Чэрити опустилась на одно колено и увидела...

 

3

Джеррика исчезла, проигнорировала его, уйдя голой в лес на противоположном берегу, хотя это было не удивительно. Однако когда Александер повернулся, его внимание что-то привлекло.

Он стоял на краю берега, прищурившись. Солнечные блики на воде были такими же яркими, как белый фосфор, которым они долбили из своих гранатометов М-79 вьетконговские пулеметные гнезда. Отправляешь заряд белого фосфора - они называли его "Вилли-пит" - в крытое пулеметное гнездо, и он моментально воспламенялся, высасывая весь кислород. А потом все просто, как в тире.

Священник прикрыл рукой глаза и наклонился вперед. Что это...

Там что-то было...

Но солнце слепило его. Единственный способ получить лучший обзор, это найти более высокую точку...

Башня, - вспомнил он. Колокольная башня аббатства...

Быстрой трусцой Александер вернулся в здание. Чуть менее стремительно поднялся по винтовой лестнице башни, поднимая ногами облака многолетней пыли. Господи, бросай уже курить, засранец, - сказал он себе, достигнув вершины. Прохладный свежий воздух ударил ему в лицо. Он откинулся назад, задыхаясь и проклиная свою привычку выкуривать по несколько пачек в день.

Затем, как большинство курильщиков, закурил очередную сигарету.

Потом он повернулся, посмотрел вперед и...

Срааааань господня, мать твою за ногу... - подумал священник, вновь глядя на озеро.

 

4

Это было ужасно и отвратительно. Как вообще кто-то мог сделать такое? Чэрити чувствовала, будто с нее содрали кожу, будто ее разум обнажился от потери того, что она считала здравым смыслом.

Энни немного пришла в себя, по крайней мере, была способна ходить. - Давай же!  Давай же! - рычала Чэрити, ее груди раскачивались под блузкой. - Нужно отвести тебя домой!

- Бульон, - рассеянно ответила ее тетя. - Джералдин...

Кто такая Джералдин? И что за бульон? Чэрити выбросила пока это из головы, сконцентрировавшись на том, чтобы довести свою тетю до дома живой. Но еще она была обеспокоена -  очень обеспокоена - тем, что она увидела в раскопанных могилах. На большом камне была надпись "СИССИ". Во вскрытом гробу лежал обычный скелет. А в другой разрытой могиле, в маленьком гробике - точнее, в маленьком ящике - лежал крошечный бурый скелетик.

Теперь Чэрити знала, что это была детская могила.

Но ее беспокоил не сколько скелет младенца, сколько выцарапанная на крышке ящика надпись:

ТОЛСТОЛОБ, ГОРИ В АДУ.

 

5

- Кто такой Толстолоб?

Энни опустила глаза.

Чэрити пошлепала тетю по лицу.

- Кто такой Толстолоб? Это же миф, выдумка. Почему кто-то написал слово "ТОЛСТОЛОБ" на крышке того гроба?

- Наверное, один из мужчин, один из сыновей Кетчама, по-моему,  - пробормотала Тетушка Энни так, будто рот у нее был полон лягушек. - Гроб принесли мужчины - это был просто маленький деревянный ящик.

- А что насчет могилы Сисси?! - Чэрити была взволнована и рассержена. Ей были нужны ответы. - Ты сказала, что она выстрелила себе в голову из дробовика, когда мой отец погиб в шахте...

Лицо Энни превратилось в холодную, застывшую старую маску. Глаза уставились в пустоту...

- Расскажи мне, черт возьми! Череп в том гробу был целым! Что происходит?!

В окна просачивались сумерки, жара медленно, но спадала. Чэрити казалось, что прошла целая вечность, когда она довела свою тетю до пансиона.

- Что за шрамы у тебя на ногах и сосках? - спросила затем она, не в силах задавать вопросы по порядку.

- Джералдин. Прости меня.

- Кто такая Джералдин?!

Это было бесполезно. Тетушка Энни будто ее не слышала. Сознание, казалось, то возвращалось к ней, то уходило, глаза то открывались, то закрывались.

- Тетушка Энни!

Нет, тщетно.

Мысли у Чэрити в голове метались. Столько вопросов, а ответов на них нет. И почему кто-то раскопал эти могилы?

И кто он?

Чэрити вздрогнула от резкого громкого звука. Это был треск ломающегося дерева.

Входная дверь! - догадалась она.

Кто-то только что вломился во входную дверь!

Блестящий от слюны рот Энни раскрылся. Она приподняла дрожащую руку.

- Это он, - прошептала она.

 

6

Они только что вернулись из рейса. Тритт Боллз Коннер и Дикки Кодилл возили обычные пару сотен галлонов высококачественного Нэйловского самогона этим голодранцам в другой штат. Все прошло гладко, как кожа на сиськах. Как обычно.

И, как обычно, на обратном пути они подобрали маленькую симпотную оборвашку-алкашку, голосовавшую на горной дороге. Она завопила, как ласка, попавшая под борону, когда Боллз выскочил из машины и схватил ее. Но вопила она не долго. Один удар по башке самодельным домкратом вырубил ее подчистую. Затем минуты две потребовалось, чтобы замотать ее в брезент и закинуть ее голодраную задницу в кузов.

Дикки это очень понравилось, поскольку Боллз очевидно совершенно забыл о той горячей блондинке и священнике, который отмудохал их тогда в баре. Дикки не хотел ни в коей мере участвовать в убийстве священника. А если Тритт Боллз все еще замышляет его, то зачем ему похищать эту девку? Да, Боллз обо всем уже забыл. И это хорошо. А связываться с той блондинкой и священником было слишком рискованно. Едрен батон, идти в тот пансион? Где полно людей? Не, это хреновый план. Их непременно поймают и бросят в тюрягу. Дикки благодарил доброго Бога за то, что тот позволил Боллзу забыть о том случае.

- Блиииин, Дикки, - произнес Боллз с пассажирского сиденья. Он хлебал из фляжки самогон и потирал себе промежность. - У меня такой "стояк", что скоро дым из штанов пойдет. Найди нам уже поскорее подходящее местечко, а?

- Расслабься, Боллз, - отозвался из-за руля Дикки, потягивая пиво. - Мы почти уже дома. Сейчас я быстро подыщу подходящее местечко.

- Блииин. - воскликнул Боллз. - Мне не терпится уже отодрать в зад ту кентукскую оборвашку в кузове. Умираю, как хочу трахаться. Паркуйся уже быстрее! - Боллз продолжал тереть себе член сквозь штаны. - Если не найдешь сейчас же место, мне придется дрочить прямо в машине!

Дикки закатил глаза.

- Вот этого не надо, Боллз. В последний раз ты мне всю обивку своей "молофьей" испачкал.

- Тогда поторопись!

Боже, какой он сегодня настойчивый. Затем Дикки свернул с шоссе на старую лесовозную дорогу. Вскоре он погасил фары и припарковал тачку в одной из лощин, которыми они уже пользовались ранее. Боллз выскочил из "Эл Камино", словно у него горела задница, открыл задний откидной борт кузова и вытащил девку из брезента. Дикки стоял и наблюдал в лунном свете, потягивая пиво.

- Блииин, как же я хочу трахаться! - Боллз сорвал с девки грязные трусы, и быстро вытащил член из штанов. Затем он задрал ей ноги к голове, смачно харкнул в щель между ягодиц и принялся жестко драть. - Ну, и вонючая же сука, ооо-еее! - заметил Боллз, наяривая. - Мне это нравится! - Он трахал, удерживая себя на весу руками. Такой стремительный и жесткий трах в задницу быстро привел девку в чувство, и она сразу начала снова вопить.

- Ооо-еее! - снова воскликнул Боллз. - Обожаю, когда они так визжат! Все-таки эти кентукские оборвашки это нечто, верно? У них луженые глотки! Боевые сучки! Так что гораздо круче "жарить" кентукскую сучку, чем вирджинскую! Как тебе это нравиться, сладенькая? Нравится, как я трахаю твой зад? - Жесткие ровные толчки Боллза сопровождались девкиными воплями, а также его непрерывным хохотом, но тут...

- Оуууууууу!

Он подскочил от боли, зажав ладонью себе предплечье. - Эта оборвашка укусила меня, Дикки! Вырвала у меня из руки кусок!

А вот это было нехорошо. Как и нехорошо было, когда она принялась ругаться и пинать Боллза ногами.

- Отвали от меня, грязный засранец! - визжала она. Такой же визг издавал "Эл Камино", когда в движке полетел шатун. Девка продолжала сопротивляться, лягаться, ругаться, и визжать. А затем плюнула Боллзу прямо в лицо...

Огромный кулак Боллза тут же соприкоснулся с ее челюстью - ШМЯК! - и девка снова вырубилась. Лицо у него перекосило от ярости.

- Эти оборвашки ничему не учатся! Пинает меня, кусает, называет засранцем! - Затем он поднял девку и потащил за волосы к переду машины. - Дикки! Тащи лучковую пилу! - приказал он.

У Дикки поникли плечи. Ну, вот опять. Дикки даже представить не мог, что такого изощренного задумал Боллз. Но затем, подойдя к переду машины, он увидел, что Боллз уложил девку спиной на капот. - Что будешь делать, Боллз? - поинтересовался он.

- Отымею ее в шею, вот, что буду делать! Он выхватил лучковую пилу у Дикки из рук. - Черт! Кусается, плюется! Я задам этой голодраной сучке парочку уроков! Оттрахаю ее в шею, вот что!

Дикки удивленно приподнял бровь.

- Оттрахаешь в шею, Боллз? Так ты сказал? - Дикки, конечно же, прекрасно знал, что Тритт Боллз Коннер обладает богатым воображением, особенно, когда злится. Но... трахать в шею? Дикки задумался. Как ты будешь делать это?

Затем раздался мерзкий скрип, когда Боллз принялся орудовать пилой. Звук был действительно отвратительный, Дикки даже стиснул зубы. Боллз махом отпилил девке голову прямо под подбородком, при этом его испачканный дерьмом стоящий член все еще торчал у него из штанов.

С лучковой пилой это получилось довольно быстро. Голова девки шмякнулась прямо в грязь, в то время как ее тело осталось лежать на капоте "Эл Мино", из шеи обильно лилась кровь. Затем Боллз подошел и сунул свой "петушок" прямо в обрубок, торчащий из плеч девки.

- Видишь, Дикки, так я кончу ей прямо в брюхо.

- Гооооосподи, - простонал Дикки. Даже он был слегка потрясен. - Ты точно чокнутый на всю башку, Боллз.

- Точняк, Дикки. - Боллз держал мертвую девку за сиськи, одновременно продолжая трахать. - А это приятно, Дикки. Приятно трахать шею этой оборвашки. Можно даже почувствовать гланды!

Это было самое странное, что Дикки когда-либо видел, парень, трахающий шею девки. На то он и Боллз, - подумал он. Только Титт Боллз Коннер мог придумать такое.

- О, да, да! - радостно воскликнул Боллз, ускоряя темп толчков. - Да, да... дааааааааа! - Бедра Боллза замедлили движение, затем остановились, спина выгнулась, а сам он широко улыбнулся ночному небу. - Да уж, клевый "кончун" я только что поимел. Выпустил в нее такой мощный заряд "молофьи"!

Дикки просто покачал головой, открывая новую бутылку пива.

- Теперь ты точно показал ей, Боллз, - попытался похвалить он.

- Точняк, и я еще ей покажу.

Лицо Дикки сморщилось от недоумения. Несмотря на то, что Боллз только что бросил "палку", ему все еще было мало. Он вытащил свой "петушок" и, наклонившись, поднял отчлененную голову девки. Ее лицо стало странного белого цвет, гляделки закрылись, а язык высунулся изо рта. Боллз плюнул себе на член, потер его немного, чтобы тот снова встал.

- Боллз? Что ты делаешь?

Что Боллз сделал, так это сунул свой член в обрубок девкиной головы, так чтобы его конец высунулся у нее изо рта! А затем...

- Аххххххххх! - простонал Боллз.

... он принялся опустошать свой мочевой пузырь.

- Я писаю, Дикки, - наконец, ответил он на вопрос коллеги. - Я давно уже хотел ссать, поэтому решил, что могу сделать это вот так. Охххххххх, да! Что думаешь, Дикки? По-моему, я первый парень в истории, кто ссыт из девкиного рта.

- Я... я думаю, ты прав, Боллз.

Да, Тритт Боллз Коннер был тем еще затейником. Ну, что ж, - подумал Дикки. По крайней мере, он больше не думает о блондинке и священнике.

Самогонно-пивная моча Боллза буквально хлестала из девкиного рта, а член его стоял колом, поэтому ему даже не приходилось держать голову. Поэтому он просто стоял, уперев руки в бока, мочился из девкиного рта и хохотал во все горло. Выглядело очень странно, не кончик его члена, торчащий из девкиного рта, а именно ее голова. Она будто росла из промежности Тритта Боллза Коннера. И он не шутил, когда говорил, что сильно хотел отлить. Он стоял там и ссал из девкиного рта почти целых пять минут. Наконец, закончив, он протянул Дикки голову.

- Не хочешь поссать?

- Не, спасибо, Боллз.

- Жаль. Скажу, что никогда еще так клево не ссал! - Боллз отравил ногой голову в лес, затем сбросил мертвячку с капота и направился к машине. - Двигаем!

- Конечно, Боллз.

Дикки переехал обезглавленный девкин труп, когда сдавал задом, выезжая из лощины. Он услышал, как под огромными шинами "Эл Камино" захрустели ее кости. Минуту спустя они катили по шоссе в направлении дома.

- Уже поздно, не так ли, Боллз? И у нас был тяжелый день, гоняли в этот самогонный рейс в другой штат. Самое время ехать по домам и немного поспать, а?

- Нет, Дикки, - возразил Боллз. - Еще не поздно. Едрен батон, всего лишь начало одиннадцатого. У нас еще полно времени, чтобы развлечься.

- О, брось, Боллз. На сегодня нам хватит...

- Кого ты хочешь насмешить, Дикки? - усмехнулся Боллз. - Думаешь, если я кинул "палку" в шею той голодраной шлюхи, а потом поссал из ее рта, то совсем забыл про святошу и ту городскую белобрысую сучку, остановившихся в пансионе. Нет уж. И именно туда мы и едем сейчас, Дикки.

- О, брось, Боллз.

На лице Тритта Боллза сияла зловещая усмешка.

- Просто заткнись и езжай, Дикки. Езжай по этой дороге прямиком к тому гребаному пансиону...

 

7

Сердце у Чэрити колотилось так, будто готово было взорваться. Она увлекала Энни вверх по лестнице, в то время как в прихожей раздавались шаги, напоминающие грохот шлакобетонных блоков. Это он, - вспомнила Чэрити слова находившейся в полубессознательном состоянии тети. Это - Толстолоб....

Как такое возможно? Даже если Толстолоб был не просто местной легендой - уродливым вырожденцем, ребенком-монстром - Чэрити только что видела его могилу...

Так что же за гигантская тварь вломилась в дом?

- Наверх, наверх, - шептала Чэрити. - Давай же, тетушка Энни, вверх по лестнице и до конца коридора!

Они преодолели уже половину пути, когда Чэрити услышала:

            БУМ! БУМ! БУМ!

Нечто огромное поднималось по лестнице.

Она нырнула в первую попавшуюся комнату, увлекая за собой апатичную тетушку. Перевела дух и, стараясь не шуметь, заперла дверь. С лестницы продолжали раздаваться шаги.

            БУМ! БУМ! БУМ!

Они приближались.

- Шшшшш, - произнесла Чэрити, поднеся палец к губам. - Молчи и не шевелись...

- Это он, - вяло отозвалась тетушка.

            БУМ! БУМ! БУМ!

Теперь шаги раздавались из коридора. Он знает, что мы здесь, - догадалась Чэрити. Она чувствовала нечто абсолютно отвратительное, будто свиной жир, гниющий на дне мусорного бака. Громоподобные шаги приближались, затем остановились.

Прямо за дверью.

Быстро осмотревшись, Чэрити поняла, что это комната Гупа. Валяющийся на стуле комбинезон, сваленная на полу рабочая одежда, и т. д. Но все это не имело значения. Взгляд Чэрити был прикован к дверной ручке.

Та стала поворачиваться.

Чэрити потянула тетю в стенной шкаф, закрыла дверь, затем едва не упала в обморок от осознания содеянного. Я загнала нас обеих в ловушку. Выхода нет.

Тут она услышала, как дверь спальни со скрипом распахнулась, а затем...

            БУМ! БУМ! БУМ!

Тварь - кем бы она не была - теперь находилась в комнате и искала их.

Чэрити обняла тетушку и шагнула назад, в темноту шкафа. Иди было некуда, выхода не было...

            Что?

Вдруг за спиной у себя она заметила...

            Какого черта...

Задняя стенка шкафа была вовсе не стенкой, а... проходом...

Открытая стеновая панель...

Проем в стене...

Затащив тетушку в проем, Чэрити закрыла секретную панель. Она понятия не имела, зачем здесь этот проход, но это уже не имело значения. Это было спасение! Оказавшись в кромешной тьме, она двинулась вперед. Оказалось, что за стеной был узкий коридор. Куда он ведет?

- Идем же, Тетушка Энни! Идем же! - взволнованно прошептала она. - Вперед!

Они передвигались крайне неуклюже, и Чэрити закусила губу, представляя, какой шум они издают. Но только потом она заметила...

Шпильки? Белые линии?

Да, линии белого света, тонкие как нити, казалось, пронзали мрак прохода. Это были отверстия...

            Дыры в стене.

Опять же, ей было все равно. Но она поняла. Это были смотровые отверстия. За спиной у нее продолжал раздаваться чудовищный топот.

Шаги покружили по комнате, затем стали удаляться. БУМ! БУМ! БУМ!

Видимо, тварь направилась в следующую комнату.

Чэрити посмотрела в яркое отверстие.

Похоже, комната священника, - подумала она. Простой чемодан. В открытом шкафу черные брюки и рубашки. На прикроватной тумбочке - библия и молитвенник. И...

У Чэрити екнуло сердце.

Обзор зрения у нее был очень ограниченный: боковая стена комнаты. Внезапно она заметила какое-то движение...

Тень.

Гигантская тень.

Она пересекла стену, сопровождаемая громкими, тяжелыми шагами. Массивный силуэт, казалось, колыхался, и даже через крошечные отверстия Чэрити чувствовала землистый запах тухлого мяса. А затем...

Фигура предстала перед ней.

Точнее, ее спина...

Ростом тварь была, наверное, больше семи футов. На ней был истлевший местами комбинезон, плечевые мышцы были такими крупными и мощными, что походили на опухоли под загорелой кожей.

А потом... она повернулась...

Чэрити увидела лицо твари и потеряла сознание...

 

8

- О чем ты думала? О чем ты думала? Думала, он красавец?

Теперь Энни пыталась привести Чэрити в чувство.

Боже мой. Это все моя вина, - подумала Энни. Я должна была знать, что однажды он вернется ко мне...

И он вернулся, чтобы отомстить.

Но насколько она знала, монстр ушел. Притаившись за стеной, она слышала, как тот протопал из комнаты, затем ушел из дома.

Толстолоб.

Да, я должна была знать, - сказала себе Энни.

Она потащила Чэрити обратно в комнату Гупа. Гуп - Боже - это Гуп сделал это. Нашел проходы за стенами, просверлил отверстия, чтобы подглядывать за гостями. Ей-богу, отдубашу его, как только увижу.

- Чэрити? Чэрити? - Энни с силой потрясла племянницу.

Нет ответа.

- Давай же, милая! Мы должны выбираться отсюда!

Тщетно.

Одного взгляда было достаточно. Разве Энни была удивлена? Нет. Нет. Она никогда не видела его сама, кроме того одного раза, но могла представить, как он выглядит сейчас.

Эта мысль вызвала у нее дрожь по всему телу.

- Что... это... была за... тварь? - Наконец, пробормотала, придя в себя Чэрити. Она была бледная от шока.

- Сама знаешь. - Энни промокнула платком лоб племяннице. - Теперь знаешь. Это Толстолоб. Вернулся спустя все эти годы.

 

ЧАСТЬ ДВАДЦАТАЯ

1

- Не понимаю, - едва не рыдала Чэрити. Побег теперь был их главным приоритетом. Единственный способ остаться в живых - это убраться от Люнтвилля подальше и как можно быстрее. Как только Чэрити оправилась от шока, Энни вывела ее из дома и посадила в грузовик. Искать Гупа не было времени. Не было времени ни на что, кроме побега.

Резко газанув, Энни выехала с парковки. Ударившись о дерево правым задним крылом, свернула на шоссе и прибавила газу.

Сознание Чэрити, казалось, возвращалось к более-менее нормальному состоянию, словно фокус на фотокамере. Но опять же слишком много образов и вопросов навалилось на нее одновременно.

- Те шрамы, - сказала Чэрити, положив руку на лоб. Она сидела, обмякнув, на многоместном сидении грузовика. - Те ужасные шрамы на твоих сосках и бедрах... Что случилось?

Энни вела машину с полным решимости лицом, не отводя взгляда от дороги.

- Это кара, дорогая. Иногда ты просто не можешь жить с чем-то, не причиняя себе боль. Я наказываю себя уже давно.

            Кара?

- Почему?

Тетя не ответила, и Чэрити открыла рот, чтобы задать следующий ряд вопросов, но слова застряли у нее в горле, когда она вспомнила...

Вспомнила, что именно видела сквозь то смотровое отверстие в стене.

Жуткого. Гигантского. Монстра.

Огромная лысая голова, формой напоминающая какую-то странную, уродливую тыкву. Руки размером с грузовые крюки. А когда монстр повернулась, Чэрити смогла увидеть его лицо, и это воспоминание едва снова не отправило ее в обморок.

Его лицо...

Несимметричные, деформированные уши. Сплющенный нос, словно две сушеные фиги, слипшиеся вместе. Один глаз большой, как теннисный мяч, другой крошечный, как помидор "Черри". А рот...

Чэрити вновь содрогнулась, живот охватили такие спазмы, что ее едва не вырвало в окно...

Рот с похожей на огромный валун нижней челюстью напоминал пещеру, полную длинных, как ковровые гвозди зубов.

            О, боже... Что здесь происходит?

- Куда мы едем? - спросила она.

- Подальше отсюда. Куда угодно, только подальше отсюда, - сказала Тетушка Энни.

- Мы... не можем, - запротестовала Чэрити, постепенно приходя в себя. - Джеррика и священник. Они все еще в аббатстве. Мы не можем просто уехать и забыть про них. Тот монстр... Если он пойдет через хребет, будет в аббатстве меньше чем через полчаса. Мы должны забрать Джеррику и отца Александера.

Энни, похоже, предложение не понравилось, но она не стала возражать.

- Мы можем погибнуть, милая, понимаешь это?

Чэрити стиснула зубы.

- Мы не бросим их! Мы должны хотя бы их предупредить!

- Ладно. - Голос Энни прозвучал, как скрежет ржавого металла. - Проедем мимо аббатства. Но пеняй на себя, если мы не выберемся оттуда.

- Хорошо. - Но в голове у Чэрити метались и другие вопросы. - Ты должна мне кое-что объяснить. Та... тварь... Та тварь, которую я видела в смотровое отверстие. Это Толстолоб, верно?

- Да, - ответила Энни, глядя на темную дорогу.

- Но я видела могилу. Кто-то раскопал ее. И кто-то выцарапал на крышке гроба: "ТОЛСТОЛОБ, ГОРИ В АДУ". Если Толстолоб умер и был похоронен еще в младенчестве, каким образом мы только что смогли его увидеть?

 

2

Энни ждала этого вопроса. После того, что видела бедняжка Чэрити?

Руль походил на ощупь на полированную кость.

- Я расскажу тебе, Чэрити. Только потому, что ты имеешь право знать.

- Что?

И мысли Энни стали возвращаться...

К событиям тридцатилетней давности.

 

3

Городские мужчины позаботились о монстре девять месяцев назад. Но для сестры Энни это уже не имело значения. Мужчины застрелили его, прикончили. Позаботились о нем, - сказала себе она.

            Но еще осталась Сисси, не так ли?

            Энни была городской повитухой, но сама из-за проблем со здоровьем детей иметь не могла. А ее сестра...

            Ее сестра лежала теперь перед ней на столе, с широко раздвинутыми ногами. Ее лицо покраснело от напряжения, влагалище было растянуто. Большие, налитые груди блестели от молока.

            Энни продолжала оказывать сестре помощь, держа руки у нее между ног. Выходит, выходит, - подумала она.

            Но что это будет?

            - БОЖЕ МОЙ!

            Оно выходило не так, как должно было. Оно выходило... сквозь живот...

            Оно проедало себе путь из утробы сестры...

 

4

- Ты должна знать, что все это произошло спустя год после твоего рождения, Чэрити. Когда я сказала тебе, что твоя мама покончила жизнь самоубийством, я соврала. Она умерла при родах. Моя дорогая сестра Сисси, твоя прекрасная мама, - стоически произнесла Энни.    Она вела грузовик по городу, не сбавляя скорость, в сторону дальнего хребта, где находилось аббатство.

- Да, примерно через год, как ты родилась, - продолжила Энни. - В ту зиму кое-что случилось... Это твоя мама родила Толстолоба. И когда он появился на свет, она умерла.

 

5

            Оно прогрызало себе выход.

            Проедало себе путь из раздутого живота Сисси.

            Жевало сверкающими зубами и глотало...

            - Мы знаем, что это на самом деле! - крикнул один из городских мужчин. - Это не нормально! Его необходимо убить!

            И тут чудовище выбралось из живота ее сестры...

 

6

- Это твоя мама... родила Толстолоба, - призналась Энни.

Чэрити смотрела вперед.

- Но я только что видела могилу Толстолоба! Она была разрыта! Он же умер в младенчестве!

К горлу Энни подступил комок. На мгновение она лишилась дара речи. Что она могла сказать? Как она могла признаться в таком поступке?

- В той раскопанной могиле, которую ты видела, был не Толстолоб, - сказала она, чувствуя себя окаменевшей. - Это был... другой ребенок.

- Другой ребенок?! О чем ты говоришь!

- Это был мертворожденный ребенок, - продолжила Энни. - Он принадлежал Джералдин Ларкинс...

 

6

Энни уже слышала об этом. Бедняжка Джералдин Ларкинс очень хотела ребенка...

            Но тот родился мертвым.

            Сказали, это из-за кровосмешения. Из-за злоупотребления самогоном и плохих условий жизни. Джералдин родила красивого мальчика...

            Но он появился на свет мертвым.

            Они похоронили его в лесу, и Энни видела их во время одной своей прогулки. Видела, как они хоронили того бедного маленького ребенка.

            Поэтому она сделала следующее...

 

7

- Я выкопала его, - призналась Энни. - Выкопала бедного ребенка Джералдин Ларкинс... и подменила...

- Ты... подменила?

- Да. Потому что не решилась сделать то, что сказали городские мужчины. Они знали, откуда взялся Толстолоб, и хотели убить его. Но я сказала им, что сделаю это сама.

В голове у Чэрити, словно ночной цветок, расцвел вопрос.

- Ты сказала им, что сделаешь что?

- Сказала им, что убью его. Сказала им, что убью ребенка Сисси, Толстолоба. Но вместо этого я подменила Толстолоба мертворожденным младенцем Джералдин. А потом я.. разбила голову мертвому ребенку сковородкой. И все городские мужчины видели это. И они поверили...

- Ты поменяла детей, - сказала Чэрити. - Поменяла живого ребенка на мертвого...

- Да, это так! - закричала Энни, чувство вины навалилось на нее всей тяжестью. - Я заставила их поверить, что я разбила голову Толстолобу, но на самом деле это был уже мертвый ребенок!

- Успокойся, успокойся, - пыталась утешить ее Чэрити. Но...

- Энни, - сказала Чэрити. - Мне нужно знать, что случилось с живым ребенком. Мне нужно знать, что случилось с настоящим Толстолобом...

 

8

            Ей нужно было спешить. Пока мужчины не вернулись, ей пришлось спрятать живого ребенка, который проел себе выход из сестринской утробы. Но то была не вина ребенка, не так ли? Как такое могло быть? Разве мог новорожденный нести ответственность за свои деяния?

            Ребенок был не виноват...

            Она хотела спрятать живого ребенка в лесу, а потом забрать его. Но в тот момент по дороге проезжал старый грохочущий грузовик. Он остановился. И водитель увидел ее. Увидел, что она сделала. Что она бросила ребенка в лесу...

            Какой-то старый скрипучий голодранец, дегенерат. Вырожденец. У него была только одна нормальная рука, вместо второй торчала маленькая мясная палка с шевелящимся пальцем на конце.

            - Это провидение Господне, - сказал старик. - Я уезжаю из Внешнего Мира, не обретя того, что я хотел больше всего, и вот нате, ты выбрасываешь именно то, что мне нужно.

            - Я... я не выбрасывала! - попыталась объяснить Энни. - Я собиралась вернуться за ним потом!

            - И что же, дорогуша?

            - Ну, я... я... - Энни, моргая, смотрела на старого вырожденца. - Я, правда, не знаю, но Богом клянусь, я не собиралась оставить его умирать!

            - Отдай мне это дитя, дорогуша, - сказал вырожденец. - Я буду растить его, как того хочет Господь. В моей жизни не было ничего хорошего. Но клянусь, я выращу это дитя...

            Энни неподвижно стояла, уставившись в глаза старика. Что она будет делать с ребенком? Честно, как она сможет растить такого страшного ребенка втайне от остальных горожан?

            Так, может, это воля Божья? Может, это чудо ниспослано ей свыше?

            - Позаботься об этом дитя, прошу тебя, - сказала Энни. - Он уродлив, но то - не его вина. Поэтому... пожалуйста. Позаботься о нем и вырасти.

            Старик из грузовика расплакался от такого дара.

            - Я выращу! Выращу! Обещаю!

            Затем Энни протянула чудовищного младенца незнакомцу.

            И посмотрела вслед уезжающему грузовику.

 

9

- Я отдала его старику...

- Старику?! Какому старику?!

- Какому-то старому вырожденцу. Сказал, что очень хочет сам вырастить ребенка. Я ничего не могла поделать.

У Чэрити в горле что-то щелкнуло.

- Ты поменяла мертвого ребенка на Толстолоба. И отдала настоящего Толстолоба какому-то старику, проезжавшему мимо по дороге?

Энни сжала руль так, что побелели костяшки пальцев.

- Когда мужчины вернулись, они увидели, что мертворожденный ребенок Джералдин лежит на кухонном столе с разбитой головой. Они подумали, что это Толстолоб. Я сказала им, что накормила ребенка бульоном, чтобы он уснул, а потом разбила ему голову сковородкой, превратила ее в лепешку, и они поверили, что это Толстолоб. Затем я ушла и похоронила его. Но настоящего Толстолоба увез тот старый вырожденец. А потом я перестала думать об этом... и начала себя наказывать. Прижигать себя. Я ненавидела себя за то, что, возможно, поступила неправильно. - Затем Энни с мокрыми от слез щеками посмотрела на племянницу. - Я не знала, что мне делать.

 

10

И что дальше?

Есть же еще кое-что, не так ли?

Господь Всемогущий, помилуй меня за то, что я совершила! - мысленно сказала Энни.

Ей осталось рассказать...

про аббатство.

 

11

- Вот поэтому я не очень хочу возвращаться в аббатство за священником и твоей подругой, - продолжила Энни.

- Не понимаю, - сказала Чэрити.

- Потому что именно туда сейчас направляется Толстолоб.

- В аббатство? Зачем ему идти именно в аббатство?

Не могла же она рассказать все, не так ли? Нет! Но, по крайне мере, какую-то часть могла.

- Все было не так, как сказал отец Александер. Аббатство закрыли не потому, что монахинь послали в Африку. Аббатство закрыли, потому что монахини умерли.

- Умерли? Как?

- Их всех убил Толстолоб. Это случилось двадцать лет назад, спустя всего пару лет после того, как Церковь вновь открыла аббатство для ухода за умирающими священниками. До того времени, с пятидесятых, оно стояло закрытым. Не знаю, было, наверное, начало семидесятых, когда монахини приехали сделать из него хоспис. Но спустя пару лет вернулся Толстолоб. Когда он совершил это, ему было не больше десяти лет. Он перебил всех бедных монахинь, а также находившихся при смерти священников. Должно быть, мальчишка ушел из того дома, где старик растил его, но именно это он сделал, когда вернулся в аббатство.

- Но я не понимаю, Тетушка Энни. - Лицо Чэрити выражало смятение. - Вернулся в аббатство? Что ты имеешь в виду? Что значит вернулся?

 

12

Чэрити уставилась перед собой. Вдалеке полыхала зарница, настолько далеко, что казалась почти нереальной. Но жизнь Чэрити тоже казалась далекой от реальности. Ее мать вовсе не покончила жизнь самоубийством. Она умерла, рожая ту тварь, спустя год, после появления на свет самой Чэрити. Но что же случилось в тот год? Нечто ужасное. Нечто, имеющее отношение к аббатству.

Но что? - гадала она, ошеломленная услышанным. Что же случилось?

- Твоя мама... - Энни давилась всхлипами. - Тогда тебе было месяца три. Мы с твоей мамой часто гуляли по лесу, и однажды вечером, во время одной из прогулок, набрели на аббатство. Внутрь мы, конечно, не заходили, поскольку здание уже несколько лет как стояло запечатанным. Спустя десять лет приехали монахини и стали обустраивать хоспис для священников, умиравших от рака и тому подобного. Но...

Чэрити схватила тетушку за руку.

- Что... случилось?

Энни смотрела перед собой широко раскрытыми глазами, словно она мысленно вернулась в то время.

- Там был мужчина... - сказала она дрожащим голосом. - Из леса позади аббатства вышел мужчина...

 

13

Все произошло очень быстро. В один момент они с Сисси гуляли вдоль озера, а в следующий... Сисси уже кричала.

            По воле судьбы мужчина выбрал Сисси, а не Энни. Сперва Энни могла лишь стоять, прижавшись к дереву, и наблюдать, окаменев от ужаса. Нависшая тень накрыла ее сестру, словно плащом, и одним движением сорвала с нее одежду.

            Массивная фигура пригвоздила Сисси к земле, и принялась насиловать прямо там, на грязном берегу озера. Каждый толчок бедер насильника вызывал из горла Сисси страшный крик, похожий на вопли жарящейся на костре кошки. В тусклом свете зимнего вечера Энни лишь видела руки и ноги сестры, торчащие из-под тела насильника. Но вскоре крики Сисси стихли. Она потеряла сознание. Но отвратительные чавкающие звуки изнасилования не умолкали, а бедра мужчины продолжали ходить вверх-вниз. И это, казалось, длилось вечно.

Раздалось утробное кряхтение. Насильник извлек обмякший пенис, огромный, как колбаса из песочного теста. Сисси лежала неподвижно. Энни подумала, что она умерла, но потом голова у нее шевельнулась и веки затрепетали. Но в следующий момент Энни избавилась от оцепенения.

            Фигура поднялась на ноги и стала поворачиваться.

            Энни закричала и бросилась в лес.

 

14

- Твою маму изнасиловали, дорогая, - продолжила Энни. - Прямо там, в грязи. Да так, что ты и представить себе не сможешь. Я должна была сделать что-нибудь, должна была попытаться помочь ей, но... но я была слишком напугана. Поэтому я убежала. Бежала до самого города и ворвалась в пивную Старого Сэлли. Слава Богу, там было много городских мужчин, играли в карты. Уэйн и Брайан, Джонни Пилан, братья Кетчамы, и бородатый красавец, Дэйви Барнетт, похоже, так его звали. Я рассказала им о случившемся, и они тут же вскочили из-за столов, похватали ружья и дробовики и со всех ног бросились к аббатству...

 

15

            Энни кинулась следом, едва поспевая за ними. Легкие у нее горели. Когда они добрались до озера, почти полностью стемнело. И да, тот тип все еще был там, в очередной раз насиловал Сисси, едва живую. Крики мужчин не вызвали удивления. "Итить-кудрить!" "Что за хрень господня?" "Нашпигуйте его свинцом, парни!" "Ни один больной сукин сын не проделает такое с нашими женщинами!" Не успела фигура полностью подняться на ноги, как началась стрельба, оглушительные хлопки раздались в темноте. Один залп следовал за другим, пока пули не настигли фигуру, и та не рухнула замертво. Но Сисси...

 

16

- Они убили его, но твоя мама... - Приглушенные всхлипы Энни сменились рыданием. - Твоя бедная мама была так истерзана насильником. Очень сильно пострадала, понимаешь, особенно в женском месте. Мы принесли ее домой. Пришел доктор Натман и сказал, что это чудо, что она еще жива. Но полностью она так и не оправилась. "Частичная кома", - так сказал доктор. Следующие девять месяцев Сисси пролежала в постели, не говоря ни слова. Просто смотрела на стену, а живот у нее рос с каждым днем.

Вот и все. Спустя все эти годы Энни, наконец, раскрыла тайну той страшной декабрьской ночи. А спустя девять месяцев случилось нечто куда более страшное. Несправедливо, что Чэрити пришлось узнать, что на самом деле случилось с ее мамой, но иногда все складывалось не так, как хотелось бы.

Энни свернула с шоссе на дорогу, ведущую к аббатству. Она думала, что рассказав правду, почувствует себя лучше, но этого не произошло.

Она знала, что это потому, что рассказала она не все. Некоторые детали она никогда не раскрыла бы.

И прежде чем она смогла задуматься об этом, фары грузовика высветили необычный кирпичный фасад аббатства.

 

ЧАСТЬ ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

1

            Тук! Тук! Тук!

Александеру был знаком этот звук. С каждым ударом священник спускался все ниже. Голый по пояс, черные пасторские брюки были все еще мокрыми от...

            Тук! Тук! Тук!

... озерной воды.

Он чувствовал себя, как зомби, когда шел по тропинке и через освещенное лампами аббатство. В таком же состоянии он возвращался на базу, после крупной заварухи с вьетконговцами. Человек с отрешенным взглядом...

Нет, теперь его уже ничто не могло удивить. И поэтому он вовсе не удивился, когда, спустившись в подвал, понял, кто издает этот шум.

Джеррика.

- Джеррика? - спросил он.

Она была абсолютно голой, но теперь в ее действиях было что-то одержимое...

            Тук! Тук! Тук!

Она снова и снова опускала кирку на покрытую выбоинами стену, из которой при каждом ударе летели маленькие кусочки раствора и кирпичей, обжигая ей лицо, но она не обращала на это никакого внимания.

Пламя спиртовых ламп напоминало фосфоресцирующие ореолы. Странные отблески лизали священнику лицо и голую грудь.

- Джеррика!

            Тук! Тук! Тук!

Она не слышала его, целиком поглощенная своим занятием. Хотя она добилась определенных успехов - пробив в стене отверстие, теперь обрабатывала его края.

- ДЖЕРРИКА! - закричал он во все горло.

            Тук...

Она остановилась на полувзмахе и повернулась. Ее большие голубые глаза были широко раскрыты.

В свете спиртовых ламп ее нагота была ослепительной.

- Где вы были? - Ее вопрос прозвучал как-то кротко и застенчиво.

- Думаю, ты знаешь, - жестко ответил он. - Я видел тебя, Джеррика. Видел, как ты выходила из озера.

Ее улыбка была такой же яркой, как свет ламп, и такой же блестящий, как обильный пот на ее обнаженном теле.

- Что плохого в том, что я искупалась нагишом, а, святой отец? Мне было... жарко. - Ее рука скользнула по плоскому животу, нежно коснулась груди.

- Это - нечистое место, - сказала она.

Нечистое, - подумал он. Возможно. Возможно, так и есть.

- И я видела призраков, святой отец. Ваших... монахинь.

Глаза у Александера сузились. Зло, - догадался он. Да, здесь есть нечто злое, я чувствую. И что бы это ни было... оно вселилось в нее...

- Аббатиса Джойслин? И старшая сестра? Я видела их, разговаривала с ними. Они просто сохнут по вам, святой отец.

Александер сглотнул, словно во рту у него скопился песок.

- Хотя, - сказала она, грязно усмехнувшись, - я тоже.

Господи. Ты уходишь от главного!

- Я видел, как ты выходила из озера. Поэтому пошел на колокольню. Посмотрел с нее. И увидел это, Джеррика. И знаешь, что я потом сделал?

- Наверное, вы вздрочнули, - последовал ответ обнаженной блондинки. - Думая обо мне. Думая о том, как сильно вы хотите меня трахнуть.

- Не совсем. - Он поднял с пола пачку сигарет и закурил. - Я и сам немного поплавал.

- О, правда?

- Да, я видел это, и ты тоже видела.

Ее зловещая усмешка померкла.

- Вы трогали это?

Что за странный вопрос? Но нет, нет, он же не трогал, правда? Он подплыл, борясь со странными течениями, увидел, а затем был отброшен прочь.

- Нет, - сказал он.

- Вы должны были, как это сделала я. Там все еще есть нечто живое, какая-то... сила. Не знаю. Но оно позволило мне увидеть многое. И дало часть своей силы мне... - Она жестом показала на кирку, прислоненную к стене, затем на саму стену. - ... для этого.

- Что это? - с трудом выдавил Александер. Хотя он уже догадывался. То, что вызывало у него дискомфорт, то, во что он должен был поверить, но не хотел признавать. "Да не будет у тебя других богов, кроме Меня", - влепила ему пощечину его вера. Хотя кто знал, во что он теперь верит, если верит вообще.

- Я верю в Бога, - твердо заявил он. - И ни во что больше.

- Но вы верите и в дьяволов, вы сами сказали мне в баре. Если верите в Бога, то должны верить в его противников.

- Да! - закричал он. - Да, верю в дьяволов, да. В демонов! В Люцифера! В Утреннюю Звезду и Гребаного Повелителя Воздуха и Повелителя Лжи... ДА! - священник заскрипел зубами. - Но... их... не должно... быть... здесь!

- Откройте свой разум. - Теперь обе ее руки ласкали ее грудь. Большие темные соски набухли. - Не будьте столь суровым. Не все дьяволы торчат в аду.

Ее слова эхом отозвались у него в голове. Она приблизилась, шлепая по полу босыми ногами, с развратной ухмылкой на лице, низ живота будто горел огнем. Священник просто стоял и смотрел.

Она схватила его за горло и потянула на пыльный бетонный пол. Он попытался сопротивляться, но ее сила была сверхъестественной, подкрепленной тем проявлением зла, с которым она встретилась в озере. Ее тело внезапно оказалось на нем, он лицом и грудью чувствовал ее скользкую от пота кожу. Шестьдесят девять, - пришла ему в голову ехидная мысль, Зверь с двумя спинами (Имеется в виду положение при совокуплении, когда половые органы находятся в соприкосновении со ртом партнёра - прим. пер.). Он читал об этом в "Нэшнл Лампун" ("Национальный пересмешник" - молодёжный сатирический журнал - прим. пер.) или где-то еще. Она расстегнула ему мокрые штаны, высвободила член, в то время как светлый мех ее лобка покоился у него на носу. Он изо всех сил попытался оттолкнуть ее, но ничего не произошло. С таким же успехом он мог попытаться толкать танк "М60".

- Священник, - простонала она. Она схватила его за яйца и сжала так, что он вздрогнул. Ее бедра буквально обволокли его лицо. - Полижи мне задницу, - приказала она. - Полижи мне задницу, будь умницей, иначе я сделаю из твоих двух орешков кашу.

Хватка усилилась. Его тело напряглось от подступающей боли. Он покорно высунул язык и принялся лизать расщелину между ее ягодиц.

Он ощутил запах затхлой озерной воды, усиленный резким запахом пота. Почувствовал вкус соли, грязи и рыхлой кожи.

- Лижи. - Его яйца у нее в руке были все равно, что тропический фрукт. Еще одно нажатие, и они превратились бы в зернистую кашицу. - Суй туда язык. Суй на всю длину.

Жаждущее отверстие ее ануса раскрылось. Теперь он чувствовал привкус не только соли, но и остатков последней дефекации, смердящих, переваренных остатков печенья с сиропом и пирогов с белкой. Он чувствовал вкус ее дерьма.

- Теперь лижи, вылизывай все. Вылизывай дерьмо из моей задницы, вылизывай и глотай, или я раздавлю тебе яйца, вырву тебе глаза и вытащу из тебя кишки. - Где твой чертов Бог, ты, набожный прохвост? Вылизывай мое дерьмо, или я задушу тебя твоими же внутренностями.

Александер поверил ей, его яйца готовы были треснуть в ее тисках. И знаете, что он потом сделал? Человек, истинно верующий? Человек, лишенный страха милостью Божьей?

Он стал делать именно то, что она ему приказала. Стал вылизывать ее дерьмо.

Стал вылизывать прямо из раскрывшегося ануса. Он представлял себе машинку для производства мягкого мороженного с открытым краном. Только мороженное было теплым, слегка сладковатым и солоноватым одновременно. И он глотал его, как ему было велено.

- Да, - выдохнула она. - Маленький извращенец. Сперва ты пьешь мочу монахинь, а теперь ешь дерьмо кокаинистки. Вкусно, святой отец? Лучше, чем приходская еда?

Ее собственное лицо вжалось в расщелину между его ягодиц. Шейные позвонки словно отделились, и она наклонила голову под углом, который можно было назвать невозможным. Но на этом невозможное не закончилось. Ее язык.

Ее язык проник ему в анус, вытянувшись в длину, словно горячая карамельная конфета. Сперва он проскользнул ему в заднюю кишку, как некая сверхъестественная змея, а затем стал углубляться в горячие недра. Наконец, Александер почувствовал, как тот извивается у него в животе, после чего удаляется, превращается в шарообразную подушечку, которая прильнув к простате, начинает ее вылизывать. Затем весь рот Джеррики полностью втянулся в его прямую кишку и принялся сосать эту чувствительную железу, словно это был пенис. Ее рука выпустила его яички и взялась за член...

Потребовалось три или четыре движения вверх-вниз, чтобы он кончил. Накопившееся за двадцать лет безбрачия семя выстрелило на несколько футов вверх. Оно походило на белую пряжу, падавшую на его вздымающийся живот, на ее мокрые светлые волосы, на пол. А затем... Затем Джеррика принялась слизывать его.

- Вот хорошо, молодец, священник. Столько спермы! - обрадовано воскликнула она. - У священников сперма гораздо гуще, чем обычная - как домашний творог, и гораздо более вкусная!

Александер отвернул голову и беззвучно исторг из себя рвоту, избавляясь от порции ее дерьма, которую ему пришлось проглотить.

- А теперь начинается настоящее веселье, - пообещала она. Голос у нее был горячим, как автомобильный капот в августе, налитые кровью груди покачивались из стороны в сторону. - Как долго твой праведный член не бывал в женской "киске"? С колледжа? С Вьетнама? Наверное, лет двадцать-двадцать пять. - Она плюнула на его полупоникший член, смазала его слюной. Тот моментально отвердел. Затем она оседлала Александера, ее рука вцепилась ему в горло, словно стальной зажим, и сдавила так сильно, что он едва не потерял сознание. - Теперь ты трахнешь меня, святой отец.

Конечно же, он не мог ничего ответить, но и думать он тоже не мог, будто ее неестественно сильная рука пережала его мысли. Затем ее свободная рука схватила его член и приготовилась ввести его...

            БАМ!

... когда дверь в конце коридора с грохотом распахнулась.

 

2

- Где... где они?

- Боже, какое жуткое место, - заметила Чэрити. Они припарковали грузовик и вошли в аббатство. Они знали, что Джеррика и священник здесь, потому что и "Миата" и старый "Мерседес" стояли у входа. Но в главном зале было очень темно. Лишь пара спиртовых ламп освещала коридор. Женщины прошли мимо нескольких комнат. Заглядывая в них, они видели лишь картотечные шкаф, голые койки, прикроватные тумбочки, покрытые буквально несколькими дюймами пыли.

- Их здесь нет, Чэрити, - сказала Энни. - Лучше нам уйти.

- Нет. Мы не уйдем, пока не найдем их, живыми или мертвыми. Мы не уйдем отсюда...

- Тогда они должны быть снаружи. Идем.

Чэрити последовала за своей тетей к выходу тем же путем, которым они пришли.

3

            Дзинь!

Вот как это звучало: как жесткий и сильный удар по колоколу...

Джеррика свалилась со священника.

Из тени появились две фигуры. Послышалось хихиканье. Черные силуэты потирали руки в радостном нетерпении.

- Я же говорил, что мы найдем их, Дикки! - А затем...

            Дзинь!

Александер оцепенел. Теперь он знал, чем они ударили Джеррику по голове: монтировкой. Той же штукой, которой они ударили и его по голове.

Двое парней из бара, - с трудом пытался мыслить он. Но на этом, пожалуй, все. Сознание уходило и возвращалось.

- Я отдеру эту городскую блондинку в задницу так жестко, что она выблюет мою "молофью"! - радостно воскликнул один голос.

- О, брось, Боллз. Это нехорошо. Нас поймают и бросят в тюрягу на всю жизнь.

- Черт, ты такое сыкло, Дикки! Мы, что, добирались в такую дыру, чтобы просто уйти? - Темное лицо парило над священником. Длинные волосы, бейсболка тракториста, козлиная бородка и злобная ухмылка. Этот тип был похож на Люцифера. - Эй, святоша, хочешь знать, как мы тебя нашли?

Александер не мог ответить. Он начал опасаться, что удар по голове мог быть смертельным, и что для него наступил Золотой час (ограниченный промежуток времени вскоре после тяжёлой травмы, позволяющий наиболее эффективно оказать медицинскую помощь - прим. пер). Раздробленный черепной свод, субдуральная гематома... я могу умереть через несколько минут. Но допустит ли это Бог? Господи, после всего, через что я прошел за свою жизнь, я умру от рук двух деревенских дебилов? Это казалось несправедливым.

Помоги мне, Боже, молю Тебя. Услышь мою молитву.

- Отрежь ему член, Дикки! И заставь его съесть! - Боллз бросил толстяку складной нож. - Потом медленно перережь ему глотку. А я тем временем развлекусь с этой белобрысой городской сучкой.

Священник перевел взгляд и боковым зрением увидел место действия. Толстяк неохотно раскрывал нож, в то время, как его "коллега", со спущенными до колен джинсами, энергично насиловал в зад Джеррику. А еще он понял, что Джеррика мертва.

Монтировка проломила ей голову. Из отверстия вывалились кусочки мозга.

- Ты в полном дерьме, мужик, - обратился к нему знакомый голос. Голос был мужской, но священник знал, что он не принадлежит ни одному из деревенщин. Александер прищурился, заставил свои глаза сфокусироваться, несмотря на боль в голове, и увидел, кто произнес эти слова.

Это был его господь, Иисус Христос. Царь Царей.

 

4

ПРИДИ. ПРИДИ. ПРИДИ.

Слова походили у нее в голове на скрип. Скрип дверной петли. Но Чэрити уже слышала это раньше, не так ли?

- Ты... слышала это? - спросила она.

Тетушка Энни посмотрела на нее, нахмурившись.

- Слышала что? Я ничего не слышала, дорогая. Давай же, нужно быстрее найти их, чтобы мы смогли убраться отсюда.

Они спустились с хребта и теперь стояли на берегу озера. Луна превратила его в огромное зеркало. Со всех сторон несся стрекот сверчков.

ПРИДИ.

Нет, Энни не слышала это. Только я, только я, - поняла Чэрити. Почему? Что-то звало ее, но что? Ей даже начало казаться, что ее специально заманили в это место...

Но что заставляло ее так думать?

В небе снова вспыхнула зарница, затем:

ПРИДИ.

Голос, казалось, исходил сзади, из аббатства на вершине хребта. Но что-то в этом озере было - странное любопытство разбирало ее...

Они обошли озеро наполовину, но не нашли ни следа ни Джеррики ни священника.

- Что это? - спросила Чэрити, указывая пальцем. Стена из камней, грубо скрепленных раствором, возвышалась из неподвижной, блестящей воды.

- Дамба, - без особого интереса ответила Энни. - Это озеро было ограждено дамбой с незапамятных времен. Некоторые говорят, что это сделали индейцы Конойе тысячу лет назад, и что еще раньше там было возведено что-то злое. Никто не знает, кто это построил, и никто не знает, что именно это такое. Просто говорят, что это место проклято. Поэтому не приближайся к той дамбе. Она старая и может сломаться.

- Тогда озеро обмелеет?

- Верно, дорогая. Обмелеет до самого подножия хребта. Но все это неважно, нам нужно беспокоиться о других вещах. - Энни посмотрела на противоположный берег озера. - Я нигде их не вижу, Чэрити. Не знаю, где они могут быть. Не хочу их бросать, но нам действительно нужно убираться отсюда.

Чэрити решила, что ее тетя права.

- Возможно, они в аббатстве.

- Дорогая, мы только что там были...

- Я имею в виду, может, там есть подвал или вроде того.

- Хорошо, - согласилась Энни. - Проверим еще раз, но потом сразу уедем.

Чэрити кивнула, повернулась и пошла вслед за тетей по освещенному лунным светом берегу озера, когда...

Они обе подпрыгнули от внезапной белой вспышки и грохота. В этот раз не было никакой зарницы - это была настоящая молния, будто небо раскололось на части. Чэрити схватила тетю за руку. Электрический разряд ударил с неба, взорвавшись у основания высокого дерева на противоположной стороне озера. Дерево задрожало, затрещало и рухнуло...

- Гроза надвигается, дорогая! - закричала Энни сквозь грохот. - Нам лучше бежать в аббатство и спрятаться там!

Но...

ПОДОЖДИ.

- Чэрити! Давай же! Чего ты там стоишь? Нас может ударить молнией!

Чэрити это не волновало. По озеру пошла рябь, внезапный порыв ветра растрепал ей волосы и раздул платье. Ей было сказано подождать, не так ли? Я... подожду...

Но чего она ждала?

Энни закричала, зажав ладонями уши. Раздался удар грома, небо снова осветилось. Внезапно волосы у обеих встали дыбом под воздействием статического электричества, крошечные волоски на руках и шее тоже, когда второй гигантский разряд выстрелил с неба...

Чэрити просто стояла и смотрела.

Молния ударила в дамбу всего ярдах в тридцати от нее. Древние камни разлетелись в вспышке белого света...

Вверх выстрелил огромный фонтан воды...

Раздался оглушительный шум...

А затем озеро начало стремительно мелеть.

 

5

- Что ты как дите малое! - Иисус наклонился вперед, насмешливо глядя на него. - Будь мужчиной!

Какая космических масштабов афера...

К тому времени Александер уже понял, что, скорее всего, умрет от обширной черепно-мозговой травмы. Он был хорошим священником, по крайней мере, очень старался им быть. Конечно, он допустил несколько ошибок, совершил свою долю грехов, но - срань господня! - но он делал свою работу по мере своих возможностей. И теперь в награду он получил это.

Иисус Христос в черной футболке с логотипом "Джой Дивижн" вылил на него столько дерьма, что можно потопить Лузитанию.

Это просто сон, - понял он, хотя это не стало для него утешением. Мозг умирающего видит свой последний сон.

И ему раньше уже снился Иисус, не так ли?

Я умираю, да. Это просто сон.

- Ты не умираешь, глупец! - сказал ему Иисус. - Боже, Том, ты же не слабак, и никогда им не был. Но ты подводишь меня сейчас! Черт возьми, братан! Я не потерплю этого!

Александер поморщился, все еще парализованный. Да, Иисус стоял в коридоре подвала, но никто из деревенщин, конечно же, не видел Его.

- Думаешь, ты помираешь? - продолжал подтрунивать над ним Иисус. - Потому что какой-то голодранец дал тебе по башке монтировкой? Брось! Твой череп слишком толстый для этого, Том. Послушай Меня, хорошо? Ты НЕ умираешь!

Не... умираю, - подумал священник.

Иисус на мгновение успокоился и потянулся за пачкой сигарет, лежащей на полу.

- Эй, мужик, я стрельну сигаретку?

Александер пожал плечами.

- Да, - сказал он. Если Иисус Христос просит закурить, можно сказать лишь одно слово. Да. Но священник сказал не только это. - Господи, я прошу у тебя совета. Что мне делать?

- Я, что, должен все тебе рассказывать? - Иисус, казалось, снова разозлился. - Первое, что ты должен сделать, это вспомнить, есть ли у тебя яйца. В смысле, я знаю, что они у тебя есть, потому что вижу их. Посмотри на себя, мужик. Ты лежишь здесь, на полу с высунутым членом! Хэлфорд обосрался бы от смеха. О, бедный Том получил по башке от больших плохих деревенщин. Вставай! Этот жирный, похожий на моржа панк собирается ОТРЕЗАТЬ ТЕБЕ ЧЛЕН, а ты ни хрена ни делаешь. А другой засранец? Он трахает ту белобрысую телку, ХОТЯ ОНА УЖЕ МЕРТВА! Сделай же что-нибудь!

- Помоги мне, - взмолился Александер.

Иисус развел руками, держа во рту сигарету. - Не могу. Ты же знаешь, я просто случайно проходил мимо. Поверь мне, братан, я с удовольствием выбил бы из этих отбросов все дерьмо, но мне нельзя. Ты должен сделать это сам.

Александер моргнул.

- Так... я... не умираю?

- Нет, тупица. Я же только что тебе сказал! Я - Иисус. А Иисус не лжет!

Толстяк наклонился вперед, не замечая присутствия Сына Человеческого. Он уже раскрыл перочинный нож и подносил его...

- Он собирается отрезать тебе "петушок"! - сказал Иисус. - Не валяйся! Сделай же что-нибудь! Покажи ему, что у тебя стальные яйца!

Когда толстяк наклонился еще ближе, рука Александера метнулась вверх, схватила его за шкирку и потянула вниз. Прежде чем Дикки Кодилл успел воспользоваться ножом, Александер укусил его за нос, и укусил сильно. Толстяк закричал, когда зубы священника впились еще глубже. В следующее мгновение Александер выплюнул нос парня.

- Боллз! Боллз! - Дикки визжал, как напуганная баба. Он беспомощно возил пухлой рукой по лицу, будто, чтобы остановить обильный поток крови. - Священник откусил мне шнобель!

Тритт Коннер остановил свой неистовый "трах". Он оглянулся через плечо и посмотрел на плачущего и визжащего Дикки. Встал, заправил член в штаны, а затем...

Вот, дерьмо, - подумал Александер.

... извлек откуда-то револьвер, который можно было назвать огромным.

- Какое же ты сыкло, Дикки. Похоже, мне самому придется позаботиться об этом святоше.

- Приготовься, - предупредил Иисус. - Это уже серьезно.

Александер приподнялся, но лишь слегка. Голова звенела от боли, конечности были будто чужими.

Иисус, смакуя сигарету без фильтра, продолжил:

- Вспомни разоружающий прием, которому тебя научили у морпехов.

- Я не служил в морпехах, я был армейским рейнджером.

Иисус закатил глаза.

- Морпехи, рейнджеры, да кого это волнует, мать твою? Просто вспомни, чему тебя учили. Потому что, поверь мне, мужик, через пару секунд тебе это понадобится.

Разоружающий прием, о котором говорил Царь Царей, был действительно жестоким, простым и очень эффективным.

Тритт Боллз Коннер приблизился, держа штуковину, похожую на старинный автоматический револьвер "Уэбли-Фосбери" кадибра .455. Британцы изобрели его, чтобы валить обдолбаных наркотой туземцев в англо-бурскую, или в какую-то там другую войну.

- Сейчас я вышибу тебе мозги, святоша. Затем дотрахаю в зад ту дохлую блондинку. Что скажешь на это?

- Отсоси, вот что я тебе скажу. - И как только Александер произнес это, его руки взмыли вверх. Правая схватила барабан револьвера, левая ударила по дулу. Все заняло меньше секунды, как и обещали сержанты-инструктора в Форт-Беннинг. Быстрый поворот, и Александер вырвал оружие из руки Тритта Боллза, без единого выстрела.

- Отличная работа, мать твою! - радостно воскликнул Иисус. - Круто, мужик. Без балды! Черт, я б так не смог!

Спасибо, - подумал Александер. Он поднялся на ноги, а Боллз и Дикки отступили назад. Дикки, обливаясь слезами, повернулся и бросился наутек по коридору. Но Боллз остался стоять, колени у него дрожали, но изо рта продолжала нестись ругань.

- Брось, священник. У тебя кишка тонка!

- Не говори так, - предупредил Александер.

Над сатанинской бородкой расцвела ухмылка.

- Посмотри на себя, мужик! Ты не сможешь это сделать! Ты же священник! А священникам нельзя убивать людей.

- Не испытывай мое терпение, засранец. - Он закрыл один глаз и прицелился. Но парень был прав, не так ли? Я же священник. И мне нельзя убивать людей, верно? Даже таких больных, извращенных убийц, как они?

- Господь, - обратился Александер к своему Царю. - Я прошу твоего разрешения. Могу я убить этого парня?

Иисус с мрачным видом выбросил окурок.

- Извини, мужик. Тут ты сам волен решать. Я тебе не советчик.

            Черт!

- Пошел ты на хрен! - Бородатый деревенщина сплюнул. Затем он повернулся и, смеясь, направился в сторону лестницы.

Александер стиснул зубы, глядя сквозь прицел на удаляющуюся фигуру. Черт! - снова подумал он. Парень исчез. Александер поставил курок на предохранитель.

Затем повернулся и посмотрел на Джеррику. На глаза ему внезапно навернулись слезы. Да, она была мертва... мертвей не бывает. Александер вопросительно посмотрел на Иисуса.

- Почему, Господь? Это же полное дерьмо!

- Знаю, мужик, но иногда так ложатся карты.

- Она не заслужила смерти!

Иисус отпрянул.

- Эй, братан, никто не заслуживает, просто так устроен мир.

- Она... спасена? - осмелился спросить потом священник.

Иисус Христос равнодушно пожал плечами.

- Не знаю точно. Не могу сказать. Но скажу тебе вот что. Лучше тебе побыстрее взять себя в руки, потому что в твое аббатство идет ад. У тебя серьезные неприятности, Том. И чтобы противостоять этому у тебя есть лишь этот большой британский револьвер и пара яиц, которыми одарил тебя Бог.

Александер недоуменно уставился на Иисуса.

- Убирайся отсюда, - сказал тот. - И приготовься к серьезному дерьму.

Священник поверил Ему на слово - а что еще он мог поделать? Он повернулся к лестнице, но тут Христос остановил его.

- Эй, Том, подожди секунду.

- Да? - отозвался Александер.

Иисус поднял с пола пачку "Лаки Страйк".

- Не возражаешь, если я стрельну еще одну?

- Сколько осталось в пачке? - осмелился спросить Иисуса Христа Александер.

- Две, мужик.

- Возьми себе одну, а мне дай другую.

- Справедливо. - Иисус сунул одну сигарету себе в рот, а другую - в рот Александеру. Затем щелкнул зажигалкой, дал прикурить Александеру.

Александер недоверчиво уставился на него. Иисус Христос только что дал мне прикурить...

Иисус улыбнулся и подмигнул.

- Удачи, Том, - сказал Он.

 

6

Энни стояла на коленях в береговой грязи, безудержно рыдая. Озеро все мелело и мелело в пульсирующем лунном свете. Прошло всего несколько минут, и поверхность воды пронзили каменные плиты.

Чэрити не могла отвести взгляд от зрелища. Статическое электричество спало, и ее волосы снова опустились на плечи.

На дне озера стояло нечто, похожее на гигантский белый овал, ярдов сто в диаметре.

            Космический корабль...

- Мне нужны ответы, Тетушка Энни, - заявила она. - Ты не рассказала мне всего, но ты знаешь. Я уверена, что знаешь! Что здесь происходит? Что это за штуковина?

Энни продолжала рыдать.

- Ты права... Боже, прости меня... ты права! Я не рассказала тебе всего... Я солгала!

- Солгала насчет чего? Скажи мне.

Из носа пожилой женщины свисали нити соплей. Щеки блестели от слез.

- Тот тип изнасиловал твою маму прямо здесь, где я стою на коленях! Это был не человек!

Немного успокоившись, Чэрити сделала вывод:

- Хочешь сказать, он вышел из той штуковины в озере?

- Да!

- Что еще? - спросила Чэрити, уверенная, что Энни недоговаривает. - Что еще ты мне не рассказала?

Еще больше слез и соплей.

- Мне очень жаль, Чэрити!

- ЧТО?

- Я солгала тебе насчет еще кое-чего. Сказала, что ты родилась за год до изнасилования... Но это не так! Твоя мама была изнасилована той вышедшей из озера тварью, а девять месяцев спустя она родила Толстолоба! Но после того, как Толстолоб проел себе выход из ее живота, я услышала кое-что. Услышала, как еще один ребенок плачет внутри, поэтому я заглянула внутрь и вытащила тебя из останков твоей бедной матушки.

Выражение лица Чэрити все это время оставалось равнодушным. Близнецы. Теперь ей все казалось понятным.

- Отец Толстолоба и мой отец - одно лицо, - сказала она.

- Да! - проскулила Энни. - Толстолоб был монстром, но ты была красавицей, прекрасной маленькой девочкой! Но вы оба произошли из одной и той же утробы, из одного и того же семени той дьявольской твари, вышедшей из озера тридцать лет назад и изнасиловавшей Сисси у меня на глазах.

Сложились еще несколько кусочков головоломки. Чэрити казалось, будто она мысленно подключилась к сознанию кого-то еще, и она прекрасно понимала, кем именно был этот кто-то...

Даже обрушившаяся правда не стала для нее сюрпризом.

            Мой отец был пришельцем...

Но...

Еще.

            Толстолоб... это мой брат...

 

7

Александер взлетел вверх по лестнице, вслед за двумя засранцами, убившими Джеррику. Но Христос предупредил его о кое-чем еще...

Он представить себе не мог, что это могло быть, но его старые армейские инстинкты активизировались. Другими словами, он был готов... по крайней мере, настолько, насколько мог при данных обстоятельствах.

В главном зале стало темно, спирт в лампах заканчивался. Но в дальнем конце он видел ковыляющих к выходу Дикки и Боллза. Дикки все еще вопил от того грубого воздействия, которое зубы Александера оказали на его нос. Но тут...

Все аббатство содрогнулось...

Оглушительный ГРОХОТ заполнил коридор...

А также душераздирающие крики.

Священник замер на месте и уставился вперед. Рот у него раскрылся от изумления и страха...

Иисус был прав. В аббатство пришел ад...

Потому что в тот же самый момент Александер отчетливо увидел, что вломилось в дверь.

 

8

Дикки вырвало, когда он увидел его. Это был монстр, с башкой огромной, как пропановый баллон. Глаза - хуже не придумаешь, а рот походил на дыру, набитую гвоздями. Дикки упал, исторгая рвоту, а в следующий момент тварь обрушила ему на спину руки с такой силой, что все ребра вдоль позвоночника тут же сломались. Затем, он почувствовал, как с него слетели штаны, а потом...

Дикки, конечно, уже плохо понимал, что происходит, но в том, что происходило, не было ничего хорошего. Монстр засунул ему в задницу два здоровенных пальца, затем еще два, а потом еще большой. Дикки вопил во все горло. Он понимал, что умирает, но ему было все равно. Он просто все кричал и кричал, а монстр, засунувший ему в задницу руку, ухватился за конец позвоночника и резко потянул. На этом для Дикки Кодилла все кончилось.

Монстр, кудахтая, как петух, вытянул из задницы Дикки весь позвоночник. К другому концу позвоночника крепилась его голова, и монстр вытянул из задницы Дикки и ее тоже.

Отличная работа...

Затем Толстолоб повернулся к Боллзу.

И знаете, что он сделал?

Едрен батон.

Он посмотрел на Боллза, затем на священника в другом конце зала.

А потом...

Понюхал воздух.

И вышел за дверь.

 

9

- Бог спас тебя, - сказал Александер, целясь Тритту Боллзу Коннеру в лицо. - Не знаю почему, поскольку ты, наверное, самый бесполезный кусок дерьма в мире. Воздай хвалу и благодарность Богу за то, что он спас твою жалкую социопатическую задницу.

- Иди на хрен, священник, - имел наглость огрызнуться Боллз Коннер. - Это не твой гребаный Бог спас меня. А та тварь. Это был Толстолоб.

Толстолоб, - подумал Александер. Да. Конечно. Кто же еще? Он слышал истории, видел в озере гигантский диск, а теперь... узрел самого монстра.

Толстолоб.

- Изыди...

- Едрен батон, святоша. Ты так быстро меня вычислил? Но я - не Сатана, я всего лишь один из его друзей, ходящий среди вас по земле в облике человеческом... - Пока Тритт Боллз Коннер говорил, его голос упал на несколько октав и стал настолько глубоким, что диафрагма и кишечник у Александера завибрировали. А еще у Боллза пропал этот южный деревенский акцент. - Я - воин Утренней Звезды. Я - его вассал, его верный слуга. Таких, как я, много, святой отец. Слишком много, чтобы ты мог с нами сражаться. Сдайся и признай свое поражение. Бросай оружие и присоединяйся к нам...

- Я скорее буду вечно гореть в аду, - сказал Александер. Но он поверил. Демоны. Дьяволы. Всех мастей. Они были повсюду. И иногда... они обладали людским обличьем.

Я просто убью себя, покончу с этим, - подумал он. Мне это дерьмо не нужно. Я и без того через слишком многое прошел.

- Присоединяйся к нам и живи с нами вечно, - произнес Боллз новым, величественным голосом. Он был вневременным, первозданным, отчетливым и, странным образом, искренним.

- Та тварь, которая только что ушла, - из того же братства, что и ты. Раскрой глаза и узри свет истины. Присоединяйся. Иди с нами, истинно верующий.

- Сожри мои обгаженные трусы, гребаный засранец, - не долго думая, выпалил Александер. Он взвел курок револьвера, затем спустил его - БАМ! Коленная чашечка самозванца взорвалась кровью. Боллз с хохотом упал.

- Я верую в Бога, - сказал Александер. - Иногда не знаю почему, но это не имеет значения. Если я ошибаюсь, и жизнь моя будет прожита зря, если буду гореть в аду или гнить в могиле... мне совершенно насрать. Я знаю только одно, говнюк. Я вышибу из тебя дерьмо.

Знакомый акцент тут же вернулся к Боллзу, сидевший в нем демон поспешил на выход.

- Иди на хрен! И идет на хрен Бог, Иисус, гребаный Святой Дух и дева Мария в придачу! Я трахну их всех в зад, трахну их так жестко, что мой член у них изо рта вылезет! Я трахну твоего Бога кулаком, сломаю "целку" деве Марии, а твоего Иисуса заставлю слизывать дерьмо с моего члена. Зуб даю, святоша, я кончу твоему Богу прямо на лицо, затем поссу ему на задницу!

- Чего ты сделаешь сейчас, так это сдохнешь, засранец, - пообещал Александер. Он был сыт по горло всем этим богохульством. Он медленно отвел назад курок. Затем снова спустил его.

            БАМ!

Пуля большого калибра начисто снесла макушку Тритту Боллзу Коннеру и эффектно разбрызгала содержимое черепа по сланцевому полу прихожей.

- Пошел на хрен, - сказал Александер.

 

10

- Мужчины, - объяснила Энни, - городские мужчины. Они застрелили тварь прямо там, на берегу, а затем бросили ее в комнату в подвале и замуровали!

Чэрити остановилась и посмотрела в сторону озера, вспоминая виденную в нем заляпанную грязью штуковину.

Затем она услышала:

ПРИДИ.

- Он вышел из той штуковины в озере. Это был твой отец! И отец Толстолоба!

ПРИДИ.

Энни продолжала всхлипывать, пока они возвращались по лесной тропе. Но ее всхлипы смолкли лишь, когда огромная, похожая на крюк рука выскочила из-за колышущихся деревьев.

Голос в голове у Чэрити звучал, как колокол...

ПРИДИ. ПРИДИ. ПРИДИ.

Энни чередовала крики с объяснениями, пока огромная тень срывала с нее одежду и тащила во тьму.

- Думаешь, почему мужчины не хотели тебя? Думаешь, почему все они бросили тебя? Потому что ты не похожа на нормального человека, Чэрити.

Чэрити стояла и ничего не делала, пока гигантская тень продолжала терзать ее любимую тетю. Воспоминания проигрывались у нее в голове снова и снова. Все те мужчины вводили в нее члены, затем вставали и уходили, даже не кончив. Она чувствовала себя настолько неудовлетворенной, что ей хотелось умереть.

Потому что я не похожа на них, - поняла теперь она. Я даже не совсем человек...

Энни задыхалась в заросшей травой тьме.

- На этой земле есть лишь один человек, кто полюбит тебя, Чэрити, только это не человек!

Затем она поперхнулась, а потом раздались крики, чередующиеся с влажным хрустом.

- Твой брат!

Чэрити стояла, уставившись во тьму.

- Убей себя! Это единственный выход! Убей себя, пока он не добрался до тебя!

Но Чэрити просто смотрела на то немногое, что ей было видно. Лунный свет освещал все лишь фрагментами. Старые, покрытые шрамами груди, белый живот, раздвинутые, тоже покрытые шрамами ноги, и ходящий вверх-вниз зад нелюдя.

- Убей себя, пока он не добрался до себя, потому что... потому что...

Треск костей оборвал ее на полуслове. Тень закряхтела, кончая. Раздался очередной хруст. Чэрити увидела, как огромная рука вскрывает Энни голову, и огромные куски черепа распадаются, словно ореховая скорлупа, а мозги отправляются в черную зияющую пасть.

Затем Толстолоб поднялся на ноги.

Он ухмыльнулся, это была та же самая первобытная морда, которую Чэрити видела через смотровое отверстие. Его гигантский член оставался твердым и пульсировал, из морщинистого отверстия на кончике головки свисала белая нить семени. Пенис словно обвиняющий перст указывал на Чэрити.

Огромные, похожие на крюки руки Толстолоба протянулись вперед.

Чэрити рухнула на землю.

 

11

Он знал, что тварь идет. Иисус сказал ему. Зачем рвать задницу и искать ее? - решил Александер. Я просто подожду. Пусть приходит. И чего здесь бояться? Это всего лишь дефективный гибрид пришельца. Бог был на стороне Александера. По крайней мере, должен быть, иначе я в полном дерьме.

Поэтому священник сидел и ждал, и он знал точно, где ждать. Почему ему раньше не пришло это в голову? Подвал, этот тускло освещенный садок, в котором он находился, являлся точкой сосредоточия всего, не так ли? Сегодня и двадцать лет назад, когда монахини были изнасилованы и убиты, когда умирающие священники были выпотрошены и так же изнасилованы прямо там, где они лежали, и когда тот, кто крадется среди теней, десятилетним мальчишкой лихорадочно пытался сломать таинственную кладку. Два десятилетия назад его усилия пошли прахом. Но сегодня он вернется - теперь став гораздо старше и сильнее - чтобы закончить работу.

Да, пусть Толстолоб сделает это. Потому что я должен увидеть, что находится за этой чертовой стеной...

Александер спрятался в дальнем конце коридора. Это напомнило ему, как он ждал в кустах за пулеметом "Стоунер" и оборонительным периметром из составных "Клэйморов." Ждал и ждал, почесывая воспаленную промежность, и трогая укусы насекомых, размером с пулевые отверстия. И ждал и ждал. Ты знаешь, что вьетконговцы нападут, только не знаешь, когда.

Спиртовые лампы угасали, окрашивая стены в жуткие цвета. Александер взвесил громоздкий пистолет в руке, открыл старомодный барабан. Осталось четыре патрона. Если не можешь выполнить работу с четырьмя пулями, тогда не стоит и пытаться. Он выбросил окурок, с сожалением осознав, что у него больше не осталось сигарет.

По коридору пронесся странный, невесть откуда взявшийся ветер. Пламя в лампах едва не погасло. Александер сразу почувствовал покалывание статического электричества и холод, несмотря на жару.

Затем, как он и ожидал, раздались тяжелые шаги, спускающиеся по лестнице в подвал.

 

12

Это был вовсе не сон, нет! Нет, Толстолоб помнил. Сон о замке с ангелами и иссохшими умирающими стариками. И Толстолоб уделал их всех....

Это был не сон. Это было на самом деле.

Давным-давно, когда он был еще совсем крохой...

Теперь он помнил все.

И помнил кое-что еще.

Помнил, как спускался по этим самым ступеням...

Следуя Голосу....

 

13

Приготовься, - сказал себе Александер. Старые армейские темы не отпускали его. Укрытие, маскировка, подавление, слаженная командная работа... Но теперь от всего этого не будет никакой пользы - он был один...

Монстр - Толстолоб - вошел в коридор. Он был еще страшнее, чем показался ему наверху. Теперь он был голым и блестел от пота. Его член был более чем выдающихся размеров.

Более фута в длину, наполовину вставший, вымазанный кровью, которая превратилась в корку, как высохшая темпера.

А смрад...

Александер едва не вскрикнул. Запах твари был невыносимым. Агрессивная смесь - нечто, похожее на запах прелой задницы и потных подмышек, застарелого дерьма и мочи, давно нечищеного рта и немытого члена, и Бог знает чего еще. И все это, усиленное жарой, ударило священнику в лицо, словно кулак, с намотанной на него цепью.

Подожди, подожди, - подумал он. Не делай ничего...

Уродливая тень пересекла коридор, остановилась и посмотрела на стену. Затем тварь подняла кирку, которую поднимала двадцать лет назад, взмахнула ей и...

Бросила.

Затем просунула руку в проделанное Джеррикой отверстие, потянула, выдохнула и...

Стена обвалилась, как кирпичики "Лего".

Потом тварь вошла во вновь образованный проход.

Александер уже взвел курок револьвера и приготовился действовать. На мгновение вспомнил то, что сказал ему Иисус, о том, что он должен "отрастить яйца". Почувствовав, что они уже выросли, Александер шагнул в грубо проделанное отверстие.

Толстолоб стоял перед какой-то кучей, руки у него были раскинуты в стороны, мерзкое лицо обращено вверх. Александер посмотрел на кучу...

            Черт...

Это был полуразвалившийся, высохший труп, по крайней мере, так ему показалось. Лицо у существа было белым, как сыворотка. Сухое, как солома тело состояло из чего-то похожего на кукурузную шелуху, и лежало у стены бесформенной грудой. Покров из паутины окутал его, словно кокон.

Существо было мертво... но все же... странным образом сохранило едва уловимую жизнь...

Может, тело его было мертво, но разум все эти годы оставался живым и призывал к себе потомство.

Но... почему? - задумался священник. С какой целью?

Существо говорило с ним... говорило с Толстолобом.

Питало мыслями уродливую голову сына.

Но какими мыслями?

- Эй! Толстолоб! - крикнул Александер.

Монстр повернулся на голос. Александер еще раз посмотрел ему в лицо, и этого было достаточно. Он выстрелил...

БАМ!

... прямо ему в морду.

Пуля большого калибра вошла в клиновидный лоб. Голова дернулась назад...

Затем монстр ухмыльнулся, поднял руку и вытащил большим и указательным пальцем пулю изо лба. Огромный, похожий на сырого моллюска глаз подмигнул.

- Мне хана, - подумал Александер.

            тыничегонезначишьдлянаспоэтомумынебудемтратитьнатебясвоюэнергию...

Ожидая смерти, священник безмолвно смотрел на лик существа, занимавшего комнату два десятилетия. Он, казалось, замер в зевке, и смотрел на него в ответ пустыми дырами глаз.

И тут они моргнули.

 

14

            мымоглибыубитьтебяоднимлишьсвоимдыханиеммымоглибыразорватьтвоивнутренниеорганыоднимлишьсвоимвзглядоммымоглибывдохнутьтвойразумкакароматлютиков... номынебудем. унаснетвремени.

            намнужноуходить.

 

15

Священник почувствовал нечто очень странное. Это не монстр разговаривал у него в голове, а иссохший труп, мертвое тело с живым мозгом...

Толстолоб взвалил труп на плечо и ушел.

 

16

Александер пошел следом, схватив одну из спиртовых ламп. Одна пуля расплющилась об лоб твари. Теперь у него осталось только три. Придется считать. Но тварь, похоже, это не заботило. Она должна была знать, что Александер следует за ней с оружием, но ее это не заботило.

Нехорошо, - подумал священник. Тварь была зачата внеземной формой жизни, и возможно, ее нельзя было убить.

Но он должен был попробовать.

Думай, священник. Вспомни, - услышал он.

Все люди, которых он убил на войне - их были десятки. Все шлюхи, которых он трахал.

            Нет! Я же прощен!

            Разве?

            Да!

Тварь шла, закинув на спину своего отца, словно мешок с лошадиным кормом. Шла по спускающейся с хребта тропинке.

Шла к озеру.

На берегу священник увидел неподвижно лежащую Чэрити.

Она выглядела целой и невредимой. Когда Толстолоб подошел к краю воды, Александер опустился перед Чэрити на колени, посветил лампой. Нет, нет, она в порядке. Господи, он же видел член Толстолоба, тот был размером с рабочую часть софтбольной биты. Если б Толстолоб надругался над ней, она была бы сейчас утрамбована в землю и истекала кровью. Но...

Ничего такого не было.

Другими словами, с Чэрити было все в порядке. Придется иметь дело только с Толстолобом.

Тварь шла дальше в мерцающем лунном свете. Но только потом священник увидел, что озеро... обмелело.

Там под небольшим углом лежал гигантский белый диск, покрытый водорослями, илом, и прочей водной растительностью.

Толстолоб шел к этим камням, по подсохшей грязи озерного дна.

Он нес своего отца.

Александер бросился за ним.

- Эй, тыквоголовый! Ты гребаный сраный урод. Сразись со мной! Ты не сможешь уйти, пока не надерешь мне задницу!

Толстолоб на мгновение остановился, потом продолжил путь.

- Мерзкий демонический ублюдок! Ты струсил? У тебя нет яиц? Что, можешь только монашек трахать?

Отрасти уже себе яйца и поимей меня!

Еще одна заминка, еще одна пауза. Затем Толстолоб снова двинулся дальше.

- Да, ты можешь только насиловать женщин и стариков! Но - посмотри на себя! - я бросаю тебе вызов, а ты уходишь! Кишка у тебя тонка. У карапузов в детском саду яйца больше, чем у тебя, ты, жалкая ходячая куча инопланетного дерьма! - Затем Александер выстрелил из револьвера - БАМ! - и попал иссохшему пращуру Толстолоба в спину. Вверх взвилось облако пыли.

Толстолоб остановился. Он бросил тело отца в озерную грязь и повернулся...

Круглая морда уставилась на священника. Острые, как иглы зубы блестели, словно мишура. Он поднял огромные руки-крюки, пенис болтался, словно кусок сырого бифштекса.

- Ты - жалкий гомик, трусливый членосос! Детские игрушки бывают страшнее!

Толстолоб подошел ближе.

- Надеюсь, тебе это не нравится, и ты захочешь все исправить, ты, жалкий монашкотрахарь! Иди сюда и надери мне задницу... если сможешь, сладенький! Да уж, помесь большого, злобного пришельца и крутого парня. Не смеши меня!

Александер знал, что у него осталось всего две пули. Он направил на Толстолоба револьвер. Он помнил, как первая пуля расплющилась об толстый череп твари... Нужно попасть в мозг, - понял он, и был лишь единственный способ сделать это.

Через глаз.

- Правильно. Ты - сыкливый засранец, цветочная фея! Эй, колокольчик! Иди сюда и прими взбучку, как мужчина!

Спокойно, спокойно. Священник как следует, прицелился.

- Зуб даю, что твой папаша носит на своей планете балетную пачку! И такую же для тебя приготовил!

- Давай же! Маленький членосос! Давай же!

Александер сделал вдох, потом короткий выдох, как учили инструктора в армии. А затем...

Спустил курок.

            БАМ!

И снова.

            БАМ!

Обе пули вошли в огромный глаз Толстолоба и вышли через затылок. Комки зеленовато-белых мозгов вылетели, словно маленькие попугайчики, и шлепнулись в подсохшую озерную грязь.

Толстолоб злобно уставился на священника одни крошечным глазом. Протестующе взревел, содрогнулся, а затем...

            Слава тебе, Господи.

... повалился назад и рухнул.

            ШЛЕП!

Замертво.

Лишь потом Александер осознал, что одновременно наделал и по-большому и по-малому в свои черные пасторские брюки.

 

ЭПИЛОГ

- Уверена, что ты в порядке? - спросил Александер.

- Да, - ответила Чэрити. - Если не считать шок и усталость...

- Понимаю.

- ... Но я цела. Ни царапинки.

Занимался рассвет, Люнтвилль остался далеко позади. Темные волосы Чэрити затейливо трепетали на ветерке, проникавшем в открытые окна "Мерседеса".

- Он убивал все, что движется, - задумчиво произнес Александер, держа одну руку на руле, а другой прикуривая сигарету, - И насиловал каждую женщину, которая попадалась ему на пути. Но он даже не тронул тебя. Интересно, почему.

Потому что он знал, что я его сестра, - мысленно ответила Чэрити. Он не тронул бы свою сестру, свою плоть и кровь.

Но она, конечно же, не рассказала об этом священнику. Никому не расскажет. Она ответила лишь:

- Кто знает? Наверное, Бог мне помог.

- Согласен. Он помог нам обоим.

- Но что мы скажем? Что мы скажем людям о том, что произошло здесь?

- Мы никому ничего не расскажем, - твердым голосом предложил Александер. - Я сделаю анонимный звонок в Национальную гвардию и полицию штата Вирджиния. Они обнаружат ту штуковину в озере, а также трупы Толстолоба и его отца. Пусть власти побеспокоятся об этом.

- Да, по-моему, это лучший вариант, - согласилась Чэрити, откинувшись на кожаное сидение. Слева проносились безмятежные Аппалачские горы, справа - широкие поля и пастбища, подкрашенные рассветом. Она закрыла глаза, наслаждалась освежающим ощущением ветерка на лице.

Вдруг машину начало мотать...

Чэрити испуганно подняла голову.

- Святой отец? - Но священник, казалось, изо всех сил вцепился в руль, лицо у него покраснело и скривилось от боли.

- Отец Александер? Что слу...

"Мерседес" вилял из стороны в сторону, визжа колесами. Правой рукой священник начал беспомощно хвататься за левое плечо и левую часть груди.

Чэрити успела лишь закричать.

 

««—»»

Что за... - подумал Александер. Что... случилось?

- Ты разбил гребаную машину, вот что случилось, - последовал ответ. Но голос принадлежал не Чэрити.

Нет, это был Иисус.

Растерявшись, священник вопросительно посмотрел на него. Да, это снова был Иисус, на этот раз одетый в бежевые шорты и очередную черную футболку, с изображением героев "Трех балбесов" (комедийная группа - прим. пер.). Он отхлебнул из бутылки "Ю-Ху" (шоколадный напиток - прим. пер.) и усмехнулся:

- Да, мужик, Хэлфорд будет рвать и метать. Посмотри, что ты сделал с его "Мерсом". Хорошо, что ты священник, поскольку инструктор по вождению из тебя получился бы никакой.

Александер посмотрел на машину. "Мерседес" был действительно разбит в хлам, белый перед расплющен о дерево. Из сломанной решетки радиатора вился дымок. Бледно-зеленый антифриз выплескивался на обочину.

- Чэрити! - закричал священник и бросился к девушке, неподвижно лежащей на пассажирском сиденьи.

- Забудь, - сказал Иисус.

Александер в ярости повернулся.

- Нет! Не говори мне, что она мертва! Она не может умереть!

- Расслабься, Марио Андретти (американский автогонщик - прим. пер.). Она не умерла. Она даже почти не пострадала. Лишь немного ударилась головой. Очухается через пару минут.

- И, тем не менее, Христос - э, пардон, Господь - я должен хотя бы вытащить ее из машины...

- Забудь, - повторил Иисус. Сын Божий допил "Ю-Ху" и выкинул пустую бутылку в лес. - Она была пристегнута, а ты нет. Усек?

- Чего?

- Все еще не догоняешь? Так обычно и бывает. - Иисус раздраженно откинул назад свои длинные волосы. - У тебя случился сердечный приступ. Ты разбил машину. Ты умер.

Александер разинул рот.

- Я...

- Ты мертв, мужик, сыграл в ящик. Черт, а чего ты ожидал? Столько бухал и курил все эти годы. Все еще Мне не веришь? Взгляни.

Медленно и полный страха, священник снова посмотрел в машину, на этот раз мимо Чэрити. И там, на водительском сидении он увидел... себя.

Шея была сломана. На лбу кровь. Но... Иисус не обманывал меня. Это же мое тело. Я умер.

Да. Святой отец Томас Александер стоял посреди 23-его шоссе на фоне красного восходящего солнца и смотрел на собственное мертвое тело.

Иисус вытащил из нагрудного кармана у трупа пачку сигарет.

- Жалко ее, да? - спросил он.

Александер вздрогнул.

- Что ты имеешь в виду? Ты только что сказал мне, что она не пострадала.

- Да, не пострадала, только она беременна.

- Это невозможно! -  возразил священник Иисусу. - Прошлой ночью тот монстр не мог изнасиловать ее. Он разорвал бы ее своим огромным членом.

- Толстолоб, - объяснил Иисус, закуривая сигарету, - это брат Чэрити. Ты не знал это, не так ли?

- Ее... брат?

- Именно, босс, и да, у него гигантский член, как и у его инопланетного папаши. А ты знаешь, что у нее?

Александер не смог сформулировать ответ.

- Гигантская "дырка", - сказал Иисус.

Его почему-то покоробило то, что Иисус Христос отзывается о сексуальной анатомии такими нелитературными словами. Но... О чем он говорит?

- Иди сюда, - Господь жестом поманил его. Он открыл пассажирскую дверь, раздвинул Чэрити ноги и задрал юбку. Трусиков на Чэрити не было. Иисус указал пальцем.

- Видишь? Ты когда-нибудь в жизни видел такую большую "дырку"?

Александер выпучил глаза. Христос был прав. Влагалищное отверстие у Чэрити было огромным...

- Она - единственная женщина на земле, способная вместить целиком член Толстолоба. Понятно, почему. Будучи братом и сестрой, они обладают одинаковыми внеземными репродуктивными генами.

Александер продолжал таращить глаза.

- Так что, -  Иисус потер руками. - Возьмем себе еще одну на заметку.

- Что ты... - Голос у священника дрогнул. - Что ты имеешь в виду?

Но к тому времени он уже догадался.

Иисус ухмыльнулся, с сигаретой во рту.

- Дошло, наконец, да? Я удивлен.

Голос у Александера посуровел.

- Ах, ты, ублюдок, - сказал он Иисусу Христу. - Лживый кусок дерьма....

- Эй, послушай, это моя работа. Я делаю свою работу, ты - свою. Дело в том, что свою я делаю лучше. - На этом маскарад закончился, изо лба самозванца уже начали расти огромные заостренные рога. - Брось, мужик! Иисус не ходит по земле. Он утратил эту способность две тысячи лет назад. А я? Черт, я могу делать все, что хочу, мать твою. Скажи спасибо Еве.

Утренняя Звезда, - мысль проскрипела у него в голове, словно дверная петля. Люцифер...

            - Изыди... - начал, было, священник.

Рогатый нахмурился.

- О, хватит уже, мужик. Останови уже эту шарманку. Ты облажался, Том.

- Я не заслужил попасть в ад! - взревел Александер.

- Считай, ты уже там. Ты думаешь в первую очередь о себе. Ты засыпался. Не добрал положительных баллов. Черт, мужик. Похоть, жадность, алчность, сквернословие, потакание слабостям - ты не нужен Богу, Том, и я не могу винить его за это. Ну и ладно. Еще один постоялец для моего пансиона.

- ИДИ НА ХРЕН!

Дьявол улыбнулся, щелкнул раздвоенным языком.

- Тебе пора, Том. И они все ждут тебя. Все те узкоглазые, которых ты убил во Вьетнаме, старуха, Дикки, Тритт Боллз Коннер, не говорю уже о Джеррике, твоей крале. Передай им от меня привет.

Дорога затряслась, затем раскололась. Из расщелины вырвалось пламя, и Александер забалансировал на краю.

- Но я организовал для тебя особый эскорт, дружище, - добавил Сатана. - Они устроят тебе небольшую экскурсию.

Александер закричал, почувствовав, как чьи-то суетливые руки потянули его в бездну.

- О, кстати, Том? - сказал напоследок Дьявол, усмехнувшись. - Спасибо за сигареты.

Расколотое дорожное покрытие затягивалось, словно заживающая рана. Священник извивался, его кровь уже кипела, а брюки, рубашка и воротник были уже спешно сорваны с него проворными, горячими руками.

Монахини хихикали, радуясь своей добыче.

 

««—»»

Через некоторое время Чэрити пришла в сознание.

Священник был мертв.

Она расстегнула ремень безопасности и вышла из машины. Тяжело дыша, посмотрела на розовеющее небо.

Она была совершенно растеряна, и лишь сейчас поняла, что должна сделать...

Это было Провидение. Она не могла вернуться в свой прежний мир. Ей было нельзя. Подобно змее, сбрасывающей кожу, она знала, что пора отбросить свою старую жизнь и радостно отправиться на встречу с новой.

Она была беременна и счастлива. И она знала, что должна сделать. На самом деле, выбора не было.

ПРИДИ, ПРИДИ, - так часто говорил ей Голос отца. Но теперь он говорил нечто иное...

УХОДИ. УХОДИ.

И она уйдет. Она станет лесной феей. Станет веселой дикаркой, одетой в шкуры и живущей ягодами и кореньями. Родит близнецов и будет растить их в лесной глуши...

Положит начало новой расе.

Да! Провидение!

УХОДИ.

Чэрити скинула с себя платье посреди дороги. Лунный свет наделил ее тело новой красотой. Душа у нее пела. Она уже чувствовала у себя в утробе шевеление драгоценного семени и яйцеклеток.

УХОДИ, МОЯ ЛЮБИМАЯ ДОЧЬ.

Чэрити сошла с дороги, осторожно перешагивая через кусты ежевики, и исчезла в лесу.

 

КОНЕЦ

 

АЛЬТЕРНАТИВНЫЙ ФИНАЛ (ВЕРСИЯ "НЕКРО")

3

            Дзинь!

Вот как это звучало: как жесткий и сильный удар по колоколу...

Джеррика свалилась со священника.

Из тени появились две фигуры. Послышалось хихиканье. Черные силуэты потирали руки в радостном нетерпении.

- Я же говорил, что мы найдем их, Дикки! - А затем...

            Дзинь!

Александер оцепенел. Теперь он знал, чем они ударили Джеррику по голове: монтировкой. Той же штукой, которой они ударили и его по голове.

Двое парней из бара, - с трудом пытался мыслить он. Но на этом, пожалуй, все. Сознание уходило и возвращалось.

- Я отдеру эту городскую блондинку в задницу так жестко, что она выблюет мою "молофью"! - радостно воскликнул один голос.

- О, брось, Боллз. Это нехорошо. Нас поймают и бросят в тюрягу, где ниггеры будут иметь нас в зад каждую ночь.

- Черт, ты такое сыкло, Дикки! Мы, что, добирались в такую дыру, чтобы просто уйти? - Темное лицо парило над священником. Длинные волосы, бейсболка тракториста, козлиная бородка и злобная ухмылка. Этот тип был похож на Люцифера. - Эй, святоша, хочешь знать, как мы тебя нашли?

Александер не мог ответить. Он начал опасаться, что удар по голове мог быть смертельным, и что для него наступил Золотой час (ограниченный промежуток времени вскоре после тяжёлой травмы, позволяющий наиболее эффективно оказать медицинскую помощь - прим. пер). Раздробленный черепной свод, субдуральная гематома... я могу умереть через несколько минут. Но допустит ли это Бог? Господи, после всего, через что я прошел за свою жизнь, я умру от рук двух деревенских дебилов? Это казалось несправедливым.

Помоги мне, Боже, молю Тебя. Услышь мою молитву.

- Отрежь ему член, Дикки! И заставь его съесть! - Боллз бросил толстяку складной нож. - Потом медленно перережь ему глотку. А я тем временем развлекусь с этой белобрысой городской сучкой.

Священник перевел взгляд и боковым зрением увидел место действия. Толстяк неохотно раскрывал нож, в то время, как его "коллега", со спущенными до колен джинсами, энергично насиловал в зад Джеррику. А еще он понял, что Джеррика мертва.

Монтировка проломила ей голову. Из отверстия вывалились кусочки мозга.

- Ты в полном дерьме, мужик, - обратился к нему знакомый голос. Голос был мужской, но священник знал, что он не принадлежит ни одному из деревенщин. Александер прищурился, заставил свои глаза сфокусироваться, несмотря на боль в голове, и увидел, кто произнес эти слова.

Это был его господь, Иисус Христос. Царь Царей.

 

4

ПРИДИ. ПРИДИ. ПРИДИ.

Слова походили у нее в голове на скрип. Скрип дверной петли. Но Чэрити уже слышала это раньше, не так ли?

- Ты... слышала это? - спросила она.

Тетушка Энни посмотрела на нее, нахмурившись.

- Слышала что? Я ничего не слышала, дорогая. Давай же, нужно быстрее найти их, чтобы мы смогли убраться отсюда.

Они спустились с хребта и теперь стояли на берегу озера. Луна превратила его в огромное зеркало. Со всех сторон несся стрекот сверчков.

ПРИДИ.

Нет, Энни не слышала это. Только я, только я, - поняла Чэрити. Почему? Что-то звало ее, но что? Ей даже начало казаться, что ее специально заманили в это место...

Но что заставляло ее так думать?

В небе снова вспыхнула зарница, затем:

ПРИДИ.

Голос, казалось, исходил сзади, из аббатства на вершине хребта. Но что-то в этом озере было - странное любопытство разбирало ее...

Они обошли озеро наполовину, но не нашли ни следа ни Джеррики ни священника.

- Что это? - спросила Чэрити, указывая пальцем. Стена из камней, грубо скрепленных раствором, возвышалась из неподвижной, блестящей воды.

- Дамба, - без особого интереса ответила Энни. - Это озеро было ограждено дамбой с незапамятных времен. Некоторые говорят, что это сделали индейцы Конойе тысячу лет назад, и что еще раньше там было возведено что-то злое. Никто не знает, кто это построил, и никто не знает, что именно это такое. Просто говорят, что это место проклято. Поэтому не приближайся к той дамбе. Она старая и может сломаться.

- Тогда озеро обмелеет?

- Верно, дорогая. Обмелеет до самого подножия хребта. Но все это неважно, нам нужно беспокоиться о других вещах. - Энни посмотрела на противоположный берег озера. - Я нигде их не вижу, Чэрити. Не знаю, где они могут быть. Не хочу их бросать, но нам действительно нужно убираться отсюда.

Чэрити решила, что ее тетя права.

- Возможно, они в аббатстве.

- Дорогая, мы только что там были...

- Я имею в виду, может, там есть подвал или вроде того.

- Хорошо, - согласилась Энни. - Проверим еще раз, но потом сразу уедем.

Чэрити кивнула, повернулась и пошла вслед за тетей по освещенному лунным светом берегу озера, когда...

Они обе подпрыгнули от внезапной белой вспышки и грохота. В этот раз не было никакой зарницы - это была настоящая молния, будто небо раскололось на части. Чэрити схватила тетю за руку. Электрический разряд ударил с неба, взорвавшись у основания высокого дерева на противоположной стороне озера. Дерево задрожало, затрещало и рухнуло...

- Гроза надвигается, дорогая! - закричала Энни сквозь грохот. - Нам лучше бежать в аббатство и спрятаться там!

Но...

ПОДОЖДИ.

- Чэрити! Давай же! Чего ты там стоишь? Нас может ударить молнией!

Чэрити это не волновало. По озеру пошла рябь, внезапный порыв ветра растрепал ей волосы и раздул платье. Ей было сказано подождать, не так ли? Я... подожду...

Но чего она ждала?

Энни закричала, зажав ладонями уши. Раздался удар грома, небо снова осветилось. Внезапно волосы у обеих встали дыбом под воздействием статического электричества, крошечные волоски на руках и шее тоже, когда второй гигантский разряд выстрелил с неба...

Чэрити просто стояла и смотрела.

Молния ударила в дамбу всего ярдах в тридцати от нее. Древние камни разлетелись в вспышке белого света...

Вверх выстрелил огромный фонтан воды...

Раздался оглушительный шум...

А затем озеро начало стремительно мелеть.

 

5

- Что ты как дите малое! - Иисус наклонился вперед, насмешливо глядя на него. - Будь мужчиной!

Какая космических масштабов афера...

К тому времени Александер уже понял, что, скорее всего, умрет от обширной черепно-мозговой травмы. Он был хорошим священником, по крайней мере, очень старался им быть. Конечно, он допустил несколько ошибок, совершил свою долю грехов, но - срань господня! - но он делал свою работу по мере своих возможностей. И теперь в награду он получил это.

Иисус Христос в черной футболке с логотипом "Джой Дивижн" вылил на него столько дерьма, что можно потопить Лузитанию.

Это просто сон, - понял он, хотя это не стало для него утешением. Мозг умирающего видит свой последний сон.

И ему раньше уже снился Иисус, не так ли?

Я умираю, да. Это просто сон.

- Ты не умираешь, глупец! - сказал ему Иисус. - Боже, Том, ты же не слабак, и никогда им не был. Но ты подводишь меня сейчас! Черт возьми, братан! Я не потерплю этого!

Александер поморщился, все еще парализованный. Да, Иисус стоял в коридоре подвала, но никто из деревенщин, конечно же, не видел Его.

- Думаешь, ты помираешь? - продолжал подтрунивать над ним Иисус. - Потому что какой-то голодранец дал тебе по башке монтировкой? Брось! Твой череп слишком толстый для этого, Том. Послушай Меня, хорошо? Ты НЕ умираешь!

Не... умираю, - подумал священник.

Иисус на мгновение успокоился и потянулся за пачкой сигарет, лежащей на полу.

- Эй, мужик, я стрельну сигаретку?

Александер пожал плечами.

- Да, - сказал он. Если Иисус Христос просит закурить, можно сказать лишь одно слово. Да. Но священник сказал не только это. - Господи, я прошу у тебя совета. Что мне делать?

- Я, что, должен все тебе рассказывать? - Иисус, казалось, снова разозлился. - Первое, что ты должен сделать, это вспомнить, есть ли у тебя яйца. В смысле, я знаю, что они у тебя есть, потому что вижу их. Посмотри на себя, мужик. Ты лежишь здесь, на полу с высунутым членом! Хэлфорд обосрался бы от смеха. О, бедный Том получил по башке от больших плохих деревенщин. Вставай! Этот жирный, похожий на моржа панк собирается ОТРЕЗАТЬ ТЕБЕ ЧЛЕН, а ты ни хрена ни делаешь. А другой засранец? Он трахает ту белобрысую телку, ХОТЯ ОНА УЖЕ МЕРТВА! Сделай же что-нибудь!

- Помоги мне, - взмолился Александер.

Иисус развел руками, держа во рту сигарету. - Не могу. Ты же знаешь, я просто случайно проходил мимо. Поверь мне, братан, я с удовольствием выбил бы из этих отбросов все дерьмо, но мне нельзя. Ты должен сделать это сам.

Александер моргнул.

- Так... я... не умираю?

- Нет, тупица. Я же только что тебе сказал! Я - Иисус. А Иисус не лжет!

Толстяк наклонился вперед, не замечая присутствия Сына Человеческого. Он уже раскрыл перочинный нож и подносил его...

- Он собирается отрезать тебе "петушок"! - сказал Иисус. - Не валяйся! Сделай же что-нибудь! Покажи ему, что у тебя стальные яйца!

Когда толстяк наклонился еще ближе, рука Александера метнулась вверх, схватила его за шкирку и потянула вниз. Прежде чем Дикки Кодилл успел воспользоваться ножом, Александер укусил его за нос, и укусил сильно. Толстяк закричал, когда зубы священника впились еще глубже. В следующее мгновение Александер выплюнул нос парня.

- Боллз! Боллз! - Дикки визжал, как напуганная баба. Он беспомощно возил пухлой рукой по лицу, будто, чтобы остановить обильный поток крови. - Священник откусил мне шнобель!

Тритт Коннер остановил свой неистовый "трах". Он оглянулся через плечо и посмотрел на плачущего и визжащего Дикки. Встал, заправил член в штаны, а затем...

Вот, дерьмо, - подумал Александер.

... извлек откуда-то револьвер, который можно было назвать огромным.

- Какое же ты сыкло, Дикки. Похоже, мне самому придется позаботиться об этом святоше.

- Приготовься, - предупредил Иисус. - Это уже серьезно.

Александер приподнялся, но лишь слегка. Голова звенела от боли, конечности были будто чужими.

Иисус, смакуя сигарету без фильтра, продолжил:

- Вспомни разоружающий прием, которому тебя научили у морпехов.

- Я не служил в морпехах, я был армейским рейнджером.

Иисус закатил глаза.

- Морпехи, рейнджеры, да кого это волнует, мать твою? Просто вспомни, чему тебя учили. Потому что, поверь мне, мужик, через пару секунд тебе это понадобится.

Разоружающий прием, о котором говорил Царь Царей, был действительно жестоким, простым и очень эффективным.

Тритт Боллз Коннер приблизился, держа штуковину, похожую на старинный автоматический револьвер "Уэбли-Фосбери" кадибра .455. Британцы изобрели его, чтобы валить обдолбаных наркотой туземцев в англо-бурскую, или в какую-то там другую войну.

- Сейчас я вышибу тебе мозги, святоша. Затем дотрахаю в зад ту дохлую блондинку. Что скажешь на это?

- Отсоси, вот что я тебе скажу. - И как только Александер произнес это, его руки взмыли вверх. Правая схватила барабан револьвера, левая ударила по дулу. Все заняло меньше секунды, как и обещали сержанты-инструктора в Форт-Беннинг. Быстрый поворот, и Александер вырвал оружие из руки Тритта Боллза, без единого выстрела.

- Отличная работа, мать твою! - радостно воскликнул Иисус. - Круто, мужик. Без балды! Черт, я б так не смог!

Спасибо, - подумал Александер. Он поднялся на ноги, а Боллз и Дикки отступили назад. Дикки, обливаясь слезами, повернулся и бросился наутек по коридору. Но Боллз остался стоять, колени у него дрожали, но изо рта продолжала нестись ругань.

- Брось, священник. У тебя кишка тонка!

- Не говори так, - предупредил Александер.

Над сатанинской бородкой расцвела ухмылка.

- Посмотри на себя, мужик! Ты не сможешь это сделать! Ты же священник! А священникам нельзя убивать людей.

- Не испытывай мое терпение, засранец. - Он закрыл один глаз и прицелился. Но парень был прав, не так ли? Я же священник. И мне нельзя убивать людей, верно? Даже таких больных, извращенных убийц, как они?

- Господь, - обратился Александер к своему Царю. - Я прошу твоего разрешения. Могу я убить этого парня?

Иисус с мрачным видом выбросил окурок.

- Извини, мужик. Тут ты сам волен решать. Я тебе не советчик.

            Черт!

- Пошел ты на хрен! - Бородатый деревенщина сплюнул. Затем он повернулся и, смеясь, направился в сторону лестницы.

Александер стиснул зубы, глядя сквозь прицел на удаляющуюся фигуру. Черт! - снова подумал он. Парень исчез. Александер поставил курок на предохранитель.

Затем повернулся и посмотрел на Джеррику. На глаза ему внезапно навернулись слезы. Да, она была мертва... мертвей не бывает. Александер вопросительно посмотрел на Иисуса.

- Почему, Господь? Это же полное дерьмо!

- Знаю, мужик, но иногда так ложатся карты.

- Она не заслужила смерти!

Иисус отпрянул.

- Эй, братан, никто не заслуживает, просто так устроен мир.

- Она... спасена? - осмелился спросить потом священник.

Иисус Христос равнодушно пожал плечами.

- Не знаю точно. Не могу сказать. Но скажу тебе вот что. Лучше тебе побыстрее взять себя в руки, потому что в твое аббатство идет ад. У тебя серьезные неприятности, Том. И чтобы противостоять этому у тебя есть лишь этот большой британский револьвер и пара яиц, которыми одарил тебя Бог.

Александер недоуменно уставился на Иисуса.

- Убирайся отсюда, - сказал тот. - И приготовься к серьезному дерьму.

Священник поверил Ему на слово - а что еще он мог поделать? Он повернулся к лестнице, но тут Христос остановил его.

- Эй, Том, подожди секунду.

- Да? - отозвался Александер.

Иисус поднял с пола пачку "Лаки Страйк".

- Не возражаешь, если я стрельну еще одну?

- Сколько осталось в пачке? - осмелился спросить Иисуса Христа Александер.

- Две, мужик.

- Возьми себе одну, а мне дай другую.

- Справедливо. - Иисус сунул одну сигарету себе в рот, а другую - в рот Александеру. Затем щелкнул зажигалкой, дал прикурить Александеру.

Александер недоверчиво уставился на него. Иисус Христос только что дал мне прикурить...

Иисус улыбнулся и подмигнул.

- Удачи, Том, - сказал Он.

 

6

Энни стояла на коленях в береговой грязи, безудержно рыдая. Озеро все мелело и мелело в пульсирующем лунном свете. Прошло всего несколько минут, и поверхность воды пронзили каменные плиты.

Чэрити не могла отвести взгляд от зрелища. Статическое электричество спало, и ее волосы снова опустились на плечи.

На дне озера стояло нечто, сложенное из высоких камней, ярдов сто в диаметре.

            Храм...

Храм из каменных плит, образующих некое подобие пентакля.

- Мне нужны ответы, Тетушка Энни, - заявила она. - Ты не рассказала мне всего, но ты знаешь. Я уверена, что знаешь! Что здесь происходит? Что это за камни в озере?

Энни продолжала рыдать.

- Ты права... Боже, прости меня... ты права! Я не рассказала тебе всего... Я солгала!

- Солгала насчет чего? Скажи мне.

Из носа пожилой женщины свисали нити соплей. Щеки блестели от слез.

- Тот тип изнасиловал твою маму прямо здесь, где я стою на коленях! Это был не человек!

Немного успокоившись, Чэрити сделала вывод:

- Хочешь сказать, он вышел из этого храма в озере?

- Да!

- Что еще? - спросила Чэрити, уверенная, что Энни недоговаривает. - Что еще ты мне не рассказала?

Еще больше слез и соплей.

- Мне очень жаль, Чэрити!

- ЧТО?

- Я солгала тебе насчет еще кое-чего. Сказала, что ты родилась за год до изнасилования... Но это не так! Твоя мама была изнасилована той вышедшей из озера тварью, а девять месяцев спустя она родила Толстолоба! Но после того, как Толстолоб проел себе выход из ее живота, я услышала кое-что. Услышала, как еще один ребенок плачет внутри, поэтому я заглянула внутрь и вытащила тебя из останков твоей бедной матушки.

Выражение лица Чэрити все это время оставалось равнодушным. Близнецы. Теперь ей все казалось понятным.

- Отец Толстолоба и мой отец - одно лицо, - сказала она.

- Да! - проскулила Энни. - Толстолоб был монстром, но ты была красавицей, прекрасной маленькой девочкой! Но вы оба произошли из одной и той же утробы, из одного и того же семени той дьявольской твари, вышедшей из озера тридцать лет назад и изнасиловавшей Сисси у меня на глазах.

Сложились еще несколько кусочков головоломки. Чэрити казалось, будто она мысленно подключилась к сознанию кого-то еще, и она прекрасно понимала, кем именно был этот кто-то...

Даже обрушившаяся правда не стала для нее сюрпризом.

            Мой отец был демоном...

Но...

Кроме этого.

            Толстолоб... это мой брат...

 

7

Александер взлетел вверх по лестнице, вслед за двумя засранцами, убившими Джеррику. Но Христос предупредил его о кое-чем еще...

Он представить себе не мог, что это могло быть, но его старые армейские инстинкты активизировались. Другими словами, он был готов... по крайней мере, настолько, насколько мог при данных обстоятельствах.

В главном зале стало темно, спирт в лампах заканчивался. Но в дальнем конце он видел ковыляющих к выходу Дикки и Боллза. Дикки все еще вопил от того грубого воздействия, которое зубы Александера оказали на его нос. Но тут...

Все аббатство содрогнулось...

Оглушительный ГРОХОТ заполнил коридор...

А также душераздирающие крики.

Священник замер на месте и уставился вперед. Рот у него раскрылся от изумления и страха...

Иисус был прав. В аббатство пришел ад...

Потому что в тот же самый момент Александер отчетливо увидел, что вломилось в дверь.

 

8

Дикки вырвало, когда он увидел его. Это был монстр, с башкой огромной, как пропановый баллон. Глаза - хуже не придумаешь, а рот походил на дыру, набитую гвоздями. Дикки упал, исторгая рвоту, а в следующий момент тварь обрушила ему на спину руки с такой силой, что все ребра вдоль позвоночника тут же сломались. Затем, он почувствовал, как с него слетели штаны, а потом...

Дикки, конечно, уже плохо понимал, что происходит, но в том, что происходило, не было ничего хорошего. Монстр засунул ему в задницу два здоровенных пальца, затем еще два, а потом еще большой. Дикки вопил во все горло. Он понимал, что умирает, но ему было все равно. Он просто все кричал и кричал, а монстр, засунувший ему в задницу руку, ухватился за конец позвоночника и резко потянул. На этом для Дикки Кодилла все кончилось.

Монстр, кудахтая, как петух, вытянул из задницы Дикки весь позвоночник. К другому концу позвоночника крепилась его голова, и монстр вытянул из задницы Дикки и ее тоже.

Отличная работа...

Затем Толстолоб повернулся к Боллзу.

И знаете, что он сделал?

Едрен батон.

Он посмотрел на Боллза, затем на священника в другом конце зала.

А потом...

Понюхал воздух.

И вышел за дверь.

 

9

- Бог спас тебя, - сказал Александер, целясь Тритту Боллзу Коннеру в лицо. - Не знаю почему, поскольку ты, наверное, самый бесполезный кусок дерьма в мире. Воздай хвалу и благодарность Богу за то, что он спас твою жалкую социопатическую задницу.

- Иди на хрен, священник, - имел наглость огрызнуться Боллз Коннер. - Это не твой гребаный Бог спас меня. А та тварь. Это был Толстолоб.

Толстолоб, - подумал Александер. Да. Конечно. Кто же еще? Он слышал истории, видел в озере храм из вертикально стоящих каменных дольменов, а теперь... узрел самого монстра.

Толстолоб.

- Изыди...

- Едрен батон, святоша. Ты так быстро меня вычислил? Но я - не Сатана, я всего лишь один из его друзей, ходящий среди вас по земле в облике человеческом... - Пока Тритт Боллз Коннер говорил, его голос упал на несколько октав и стал настолько глубоким, что диафрагма и кишечник у Александера завибрировали. А еще у Боллза пропал этот южный деревенский акцент. - Я - воин Утренней Звезды. Я - его вассал, его верный слуга. Таких, как я, много, святой отец. Слишком много, чтобы ты мог с нами сражаться. Сдайся и признай свое поражение. Бросай оружие и присоединяйся к нам...

- Я скорее буду вечно гореть в аду, - сказал Александер. Но он поверил. Демоны. Дьяволы. Всех мастей. Они были повсюду. И иногда... они обладали людским обличьем.

Я просто убью себя, покончу с этим, - подумал он. Мне это дерьмо не нужно. Я и без того через слишком многое прошел.

- Присоединяйся к нам и живи с нами вечно, - произнес Боллз новым, величественным голосом. Он был вневременным, первозданным, отчетливым и, странным образом... искренним.

- Та тварь, которая только что ушла, - из того же братства, что и ты. Раскрой глаза и узри свет истины. Присоединяйся. Иди с нами, истинно верующий.

- Сожри мои обгаженные трусы, гребаный засранец, - не долго думая, выпалил Александер. Он взвел курок револьвера, затем спустил его - БАМ! Коленная чашечка самозванца взорвалась кровью. Боллз с хохотом упал.

- Я верую в Бога, - сказал Александер. - Иногда не знаю почему, но это не имеет значения. Если я ошибаюсь, и жизнь моя будет прожита зря, если буду гореть в аду или гнить в могиле... мне совершенно насрать. Я знаю только одно, говнюк. Я вышибу из тебя дерьмо.

Знакомый акцент тут же вернулся к Боллзу, сидевший в нем демон поспешил на выход.

- Иди на хрен! И идет на хрен Бог, Иисус, гребаный Святой Дух и дева Мария в придачу! Я трахну их всех в зад, трахну их так жестко, что мой член у них изо рта вылезет! Я трахну твоего Бога кулаком, сломаю "целку" деве Марии, а твоего Иисуса заставлю слизывать дерьмо с моего члена. Зуб даю, святоша, я кончу твоему Богу прямо на лицо, затем поссу ему на задницу!

- Чего ты сделаешь сейчас, так это сдохнешь, засранец, - пообещал Александер. Он был сыт по горло всем этим богохульством. Он медленно отвел назад курок. Затем снова спустил его.

            БАМ!

Пуля большого калибра начисто снесла макушку Тритту Боллзу Коннеру и эффектно разбрызгала содержимое черепа по сланцевому полу прихожей.

- Пошел на хрен, - сказал Александер.

 

10

- Мужчины, - объяснила Энни, - городские мужчины. Они застрелили тварь прямо там, на берегу, а затем бросили ее в комнату в подвале и замуровали!

- Те камни, камни в озере! Это некий храм... некий портал... говорят, он был там уже тысячи лет! И время от времени... оттуда выходило нечто!

ПРИДИ, - услышала Чэрити.

- Твой отец! Это был твой отец! И отец Толстолоба!

ПРИДИ.

Энни продолжала всхлипывать, пока они возвращались по лесной тропе. Но ее всхлипы смолкли лишь, когда огромная, похожая на крюк рука выскочила из-за колышущихся деревьев.

Голос в голове у Чэрити звучал, как колокол...

ПРИДИ. ПРИДИ. ПРИДИ.

Энни чередовала крики с объяснениями, пока огромная тень срывала с нее одежду и тащила во тьму.

- Думаешь, почему мужчины не хотели тебя? Думаешь, почему все они бросили тебя? Потому что ты не похожа на нормального человека, Чэрити.

Чэрити стояла и ничего не делала, пока гигантская тень продолжала терзать ее любимую тетю. Воспоминания проигрывались у нее в голове снова и снова. Все те мужчины вводили в нее члены, затем вставали и уходили, даже не кончив. Она чувствовала себя настолько неудовлетворенной, что ей хотелось умереть.

Потому что я не похожа на них, - поняла теперь она. Я даже не совсем человек...

Энни задыхалась в заросшей травой тьме.

- На этой земле есть лишь один человек, кто полюбит тебя, Чэрити, только это не человек!

Затем она поперхнулась, а потом раздались крики, чередующиеся с влажным хрустом.

- Твой брат!

Чэрити стояла, уставившись во тьму.

- Убей себя! Это единственный выход! Убей себя, пока он не добрался до тебя!

Но Чэрити просто смотрела на то немногое, что ей было видно. Лунный свет освещал все лишь фрагментами. Старые, покрытые шрамами груди, белый живот, раздвинутые, тоже покрытые шрамами ноги, и ходящий вверх-вниз демонический зад.

- Убей себя, пока он не добрался до себя, потому что... потому что...

Треск костей оборвал ее на полуслове. Тень закряхтела, кончая. Раздался очередной хруст. Чэрити увидела, как огромная рука вскрывает Энни голову, и огромные куски черепа распадаются, словно ореховая скорлупа, а мозги отправляются в черную зияющую пасть.

Затем Толстолоб поднялся на ноги.

Он ухмыльнулся, это была та же самая первобытная морда, которую Чэрити видела через смотровое отверстие. Его гигантский член оставался твердым и пульсировал, из морщинистого отверстия на кончике головки свисала белая нить семени. Пенис словно обвиняющий перст указывал на Чэрити.

Огромные, похожие на крюки руки Толстолоба протянулись вперед.

Чэрити рухнула на землю.

 

11

Он знал, что тварь идет. Иисус сказал ему. Зачем рвать задницу и искать ее? - решил Александер. Я просто подожду. Пусть приходит. И чего здесь бояться? Это всего лишь дефективный гибрид демона. Бог был на стороне Александера. По крайней мере, должен быть, иначе я в полном дерьме.

Поэтому священник сидел и ждал, и он знал точно, где ждать. Почему ему раньше не пришло это в голову? Подвал, этот тускло освещенный садок, в котором он находился, являлся точкой сосредоточия всего, не так ли? Сегодня и двадцать лет назад, когда монахини были изнасилованы и убиты, когда умирающие священники были выпотрошены и так же изнасилованы прямо там, где они лежали, и когда тот, кто крадется среди теней, десятилетним мальчишкой лихорадочно пытался сломать таинственную кладку. Два десятилетия назад его усилия пошли прахом. Но сегодня он вернется - теперь став гораздо старше и сильнее - чтобы закончить работу.

Да, пусть Толстолоб сделает это. Потому что я должен увидеть, что находится за этой чертовой стеной...

Александер спрятался в дальнем конце коридора. Это напомнило ему, как он ждал в кустах за пулеметом "Стоунер" и оборонительным периметром из составных "Клэйморов." Ждал и ждал, почесывая воспаленную промежность, и трогая укусы насекомых, размером с пулевые отверстия. И ждал и ждал. Ты знаешь, что вьетконговцы нападут, только не знаешь, когда.

Спиртовые лампы угасали, окрашивая стены в жуткие цвета. Александер взвесил громоздкий пистолет в руке, открыл старомодный барабан. Осталось четыре патрона. Если не можешь выполнить работу с четырьмя пулями, тогда не стоит и пытаться. Он выбросил окурок, с сожалением осознав, что у него больше не осталось сигарет.

По коридору пронесся странный, невесть откуда взявшийся ветер. Пламя в лампах едва не погасло. Александер сразу почувствовал покалывание статического электричества и холод, несмотря на жару.

Затем, как он и ожидал, раздались тяжелые шаги, спускающиеся по лестнице в подвал.

 

12

Это был вовсе не сон, нет! Нет, Толстолоб помнил. Сон о замке с ангелами и иссохшими умирающими стариками. И Толстолоб уделал их всех....

Это был не сон. Это было на самом деле.

Давным-давно, когда он был еще совсем крохой...

Теперь он помнил все.

И помнил кое-что еще.

Помнил, как спускался по этим самым ступеням...

Следуя Голосу....

 

13

Приготовься, - сказал себе Александер. Старые армейские темы не отпускали его. Укрытие, маскировка, подавление, слаженная командная работа... Но теперь от всего этого не будет никакой пользы - он был один...

Монстр - Толстолоб - вошел в коридор. Он был еще страшнее, чем показался ему наверху. Теперь он был голым и блестел от пота. Его член был более чем выдающихся размеров.

Более фута в длину, наполовину вставший, вымазанный кровью, которая превратилась в корку, как высохшая темпера.

А смрад...

Александер едва не вскрикнул. Запах твари был невыносимым. Агрессивная смесь - нечто, похожее на запах прелой задницы и потных подмышек, застарелого дерьма и мочи, давно нечищеного рта и немытого члена, и Бог знает чего еще. И все это, усиленное жарой, ударило священнику в лицо, словно кулак, с намотанной на него цепью.

Подожди, подожди, - подумал он. Не делай ничего...

Уродливая тень пересекла коридор, остановилась и посмотрела на стену. Затем тварь подняла кирку, которую поднимала двадцать лет назад, взмахнула ей и...

Бросила.

Затем просунула руку в проделанное Джеррикой отверстие, потянула, выдохнула и...

Стена обвалилась, как кирпичики "Лего".

Потом тварь вошла во вновь образованный проход.

Александер уже взвел курок револьвера и приготовился действовать. На мгновение вспомнил то, что сказал ему Иисус, о том, что он должен "отрастить яйца". Почувствовав, что они уже выросли, Александер шагнул в грубо проделанное отверстие.

Толстолоб стоял перед какой-то кучей, руки у него были раскинуты в стороны, мерзкое лицо обращено вверх. Александер посмотрел на кучу...

            Черт...

Это был полуразвалившийся, высохший труп, по крайней мере, так ему показалось. Лицо у существа было белым, как сыворотка. Сухое, как солома тело состояло из чего-то похожего на кукурузную шелуху, и лежало у стены бесформенной грудой. Покров из паутины окутал его, словно кокон.

Но больше всего бросались в глаза рога.

Рога, похожие на бараньи, росли изо лба твари.

Иерархический демон, - предположил Александер. Одно из воплощений Люцифера. Мертвый... но все же... странным образом сохранивший едва уловимую жизнь...

Может, тело его было мертво, но разум все эти годы оставался живым и призывал к себе потомство.

Но... почему? - задумался Александер. С какой целью?

Отец и сын. Сын вернулся, чтобы обеспечить отцу должное погребение. Или, в этом случае, должное... возвращение...

Отец говорил с ним... говорил с Толстолобом.

Питал мыслями уродливую голову сына.

Но какими мыслями?

- Эй! Толстолоб! - крикнул Александер.

Монстр повернулся на голос. Александер еще раз посмотрел ему в лицо, и этого было достаточно. Он выстрелил...

БАМ!

... прямо ему в морду.

Пуля большого калибра вошла в клиновидный лоб. Голова дернулась назад...

Затем монстр ухмыльнулся, поднял руку и вытащил большим и указательным пальцем пулю изо лба. Огромный, похожий на сырого моллюска глаз подмигнул.

- Мне хана, - подумал Александер.

Ожидая смерти, священник безмолвно смотрел на лик существа, занимавшего комнату два десятилетия. Он, казалось, замер в зевке, и смотрел на него в ответ пустыми дырами глаз.

И тут они моргнули.

 

14

            ВЕРНИ МЕНЯ, ПРЕКРАСНЫЙ СЫН МОЙ. Я ТАК ДОЛГО ЖДАЛ ЗДЕСЬ. ВЕРНИ МЕНЯ В БЕЗДНУ НАШЕГО ХОЗЯИНА, ЕДИНСТВЕННОЕ ЦАРСТВО, ГДЕ Я СМОГУ ЖИТЬ СНОВА.

            НО ТЫ - ТЫ, СЫН МОЙ, ТЫ  - ЧАСТЬ ЭТОГО МИРА, И, ТЕМ НЕ МЕНЕЕ, ОДИН ИЗ НАС, ТЫ МОЖЕШЬ ЖИТЬ ЗДЕСЬ И ВЫПУСТИТЬ В СВЕТ БОЛЬШЕ ПОТОМСТВА НАШЕГО ХОЗЯИНА.

            ИДИ ЖЕ, ИДИ И РАЗМНОЖАЙСЯ...

 

15

Священник почувствовал нечто очень странное. Это не монстр разговаривал у него в голове, а иссохший труп, мертвое тело с живым мозгом...

Толстолоб взвалил труп на плечо и ушел.

 

16

Александер пошел следом, схватив одну из спиртовых ламп. Одна пуля расплющилась об лоб твари. Теперь у него осталось только три. Придется считать. Но тварь, похоже, это не заботило. Она должна была знать, что Александер следует за ней с оружием, но ее это не заботило.

Нехорошо, - подумал священник.

Но ему придется сделать все возможное.

Думай, священник. Вспомни, - услышал он.

Все люди, которых он убил на войне - десятки. Все шлюхи, которых он трахал.

            Нет! Я же прощен!

            Разве?

            Да!

Тварь шла, закинув на спину своего отца, словно мешок с лошадиным кормом. Шла по спускающейся с хребта тропинке.

Шла к озеру.

На берегу священник увидел неподвижно лежащую Чэрити.

Она выглядела целой и невредимой. Когда Толстолоб подошел к краю воды, Александер опустился перед Чэрити на колени, посветил лампой. Нет, нет, она в порядке. Господи, он же видел член Толстолоба, тот был размером с рабочую часть софтбольной биты. Если б Толстолоб надругался над ней, она была бы сейчас утрамбована в землю и истекала кровью. Но...

Ничего такого не было.

Другими словами, с Чэрити было все в порядке. Придется иметь дело только с Толстолобом.

Тварь шла дальше в мерцающем лунном свете. Но только потом священник увидел, что озеро... обмелело.

Там было целое поле вертикально стоящих камней, образующих пентаграмму, древних, и, тем не менее, цельных. Александер подумал о кругах Стоунхенджа, базальтовых плитах Вавилона и дольменах Осириса. Все это были порталы в другой мир, проходы, якобы, ведущие в преисподнюю...

Толстолоб шел к этим камням, по подсохшей грязи озерного дна.

Он нес своего отца... обратно... к входу в ад, откуда тот пришел.

Александер бросился за ним.

- Эй, тыквоголовый! Ты гребаный сраный урод. Сразись со мной! Ты не сможешь уйти, пока не надерешь мне задницу!

Толстолоб на мгновение остановился, потом продолжил путь.

- Мерзкий демонический ублюдок! Ты струсил? У тебя нет яиц? Что, можешь только монашек трахать?

Отрасти уже себе яйца и поимей меня!

Еще одна заминка, еще одна пауза. Затем Толстолоб снова двинулся дальше.

- Ты сраный вырожденец! Можешь только насиловать женщин и стариков! Но - посмотри на себя! - я бросаю тебе вызов, а ты уходишь! Кишка у тебя тонка. У карапузов в детском саду яйца больше, чем у тебя, ты, жалкая ходячая куча дерьма! Трус! Сыкло! - Затем Александер выстрелил из револьвера - БАМ! - и попал иссохшему пращуру Толстолоба в спину. Вверх взвилось облако пыли.

Толстолоб остановился. Он бросил тело отца в озерную грязь и повернулся...

Круглая морда уставилась на священника. Острые, как иглы зубы блестели, словно мишура. Он поднял огромные руки-крюки, пенис болтался, словно кусок сырого бифштекса.

- Ты - жалкий гомик, трусливый членосос! Детские игрушки бывают страшнее!

Толстолоб подошел ближе.

- Надеюсь, тебе это не нравится, и ты захочешь все исправить, ты, жалкий монашкотрахарь! Иди сюда и надери мне задницу... если сможешь, сладенький! Да уж, помесь большого, злого демона и крутого парня. Не смеши меня! Даже маленькие девочки надерут твою трусливую, изнеженную гомосяцкую задницу!

Александер знал, что у него осталось всего две пули. Он направил на Толстолоба револьвер. Он помнил, как первая пуля расплющилась об толстый череп твари... Нужно попасть в мозг, - понял он, и был лишь единственный способ сделать это.

Через глаз.

- Можешь только колотить старушек, ты, сыкливый засранец, цветочная фея! Эй, колокольчик! Иди сюда и прими взбучку, как мужчина!

Спокойно, спокойно. Священник как следует, прицелился.

- Давай же! Маленький членосос! Давай же!

Александер сделал вдох, потом короткий выдох, как учили инструктора в армии. А затем...

Спустил курок.

            БАМ!

И снова.

            БАМ!

Обе пули вошли в огромный глаз Толстолоба и вышли через затылок. Комки зеленовато-белых мозгов вылетели, словно маленькие попугайчики, и шлепнулись в подсохшую озерную грязь.

Толстолоб злобно уставился на священника одни крошечным глазом. Протестующе взревел, содрогнулся, а затем...

            Слава тебе, Господи.

... повалился назад и рухнул.

            ШЛЕП!

Замертво.

Лишь потом Александер осознал, что одновременно наделал и по-большому и по-малому в свои черные пасторские брюки.

 

ЭПИЛОГ

- Уверена, что ты в порядке? - спросил Александер.

- Да, - ответила Чэрити. - Если не считать шок и усталость...

- Понимаю.

- ... Но я цела. Ни царапинки.

Занимался рассвет, Люнтвилль остался далеко позади. Темные волосы Чэрити затейливо трепетали на ветерке, проникавшем в открытые окна "Мерседеса".

- Он убивал все, что движется, - задумчиво произнес Александер, держа одну руку на руле, а другой прикуривая сигарету, - И насиловал каждую женщину, которая попадалась ему на пути. Но он даже не тронул тебя. Интересно, почему.

Потому что он знал, что я его сестра, - мысленно ответила Чэрити. Он не тронул бы свою сестру, свою плоть и кровь.

Но она, конечно же, не рассказала об этом священнику. Никому не расскажет. Она ответила лишь:

- Кто знает? Наверное, Бог мне помог.

- Согласен. Он помог нам обоим.

- Но что мы скажем? Что мы скажем людям о том, что произошло здесь?

- Мы никому ничего не расскажем, - твердым голосом предложил Александер.

- Да, по-моему, это лучший вариант, - согласилась Чэрити, откинувшись на кожаное сидение. Слева проносились безмятежные Аппалачские горы, справа - широкие поля и пастбища, подкрашенные рассветом. Она закрыла глаза, наслаждалась освежающим ощущением ветерка на лице.

Вдруг машину начало мотать...

Чэрити испуганно подняла голову.

- Святой отец? - Но священник, казалось, изо всех сил вцепился в руль, лицо у него покраснело и скривилось от боли.

- Отец Александер? Что слу...

"Мерседес" вилял из стороны в сторону, визжа колесами. Правой рукой священник начал беспомощно хвататься за левое плечо и левую часть груди.

Чэрити успела лишь закричать.

 

««—»»

Что за... - подумал Александер. Что... случилось?

- Ты разбил гребаную машину, вот что случилось, - последовал ответ. Но голос принадлежал не Чэрити.

Нет, это был Иисус.

Растерявшись, священник вопросительно посмотрел на него. Да, это снова был Иисус, на этот раз одетый в бежевые шорты и очередную черную футболку, с надписью: "КИБЕР-САЙКОС, Эй.Оу. Ди." (журнал, посвященный авангардной культуре - прим. пер.) Он отхлебнул из бутылки "Ю-Ху" (шоколадный напиток - прим. пер.) и усмехнулся:

- Да, мужик, Хэлфорд будет рвать и метать. Посмотри, что ты сделал с его "Мерсом". Хорошо, что ты священник, поскольку инструктор по вождению из тебя получился бы никакой.

Александер посмотрел на машину. "Мерседес" был действительно разбит в хлам, белый перед расплющен о дерево. Из сломанной решетки радиатора вился дымок. Бледно-зеленый антифриз выплескивался на обочину.

- Чэрити! - закричал священник и бросился к девушке, неподвижно лежащей на пассажирском сиденьи.

- Забудь, - сказал Иисус.

Александер в ярости повернулся.

- Нет! Не говори мне, что она мертва! Она не может умереть!

- Расслабься, Марио Андретти (американский автогонщик - прим. пер.). Она не умерла. Она даже почти не пострадала. Лишь немного ударилась головой. Очухается через пару минут.

- И, тем не менее, Христос - э, пардон, Господь - я должен хотя бы вытащить ее из машины...

- Забудь, - повторил Иисус. Сын Божий допил "Ю-Ху" и выкинул пустую бутылку в лес. - Она была пристегнута, а ты нет. Усек?

- Чего?

- Все еще не догоняешь? Так обычно и бывает. - Иисус раздраженно откинул назад свои длинные волосы. - У тебя случился сердечный приступ. Ты разбил машину. Ты умер.

Александер разинул рот.

- Я...

- Ты мертв, мужик, сыграл в ящик. Черт, а чего ты ожидал? Столько бухал и курил все эти годы. Все еще Мне не веришь? Взгляни.

Медленно и полный страха, священник снова посмотрел в машину, на этот раз мимо Чэрити. И там, на водительском сидении он увидел... себя.

Шея была сломана. На лбу кровь. Но... Иисус не обманывал меня. Это же мое тело. Я умер.

Да. Святой отец Томас Александер стоял посреди 23-его шоссе на фоне красного восходящего солнца и смотрел на собственное мертвое тело.

Иисус вытащил из нагрудного кармана у трупа пачку сигарет.

- Жалко ее, да? - спросил он.

Александер вздрогнул.

- Что ты имеешь в виду? Ты только что сказал мне, что она не пострадала.

- Да, не пострадала, только она беременна.

- Это невозможно! -  возразил священник Иисусу. - Прошлой ночью тот монстр не мог изнасиловать ее. Он разорвал бы ее своим огромным членом.

- Толстолоб, - объяснил Иисус, закуривая сигарету, - это брат Чэрити. Ты не знал это, не так ли?

- Ее... брат?

- Именно, босс, и да, у него гигантский член, как и у его папаши. А ты знаешь, что у нее гигантская "дырка"?

Его почему-то покоробило то, что Иисус Христос отзывается о сексуальной анатомии такими нелитературными словами. Но... О чем он говорит?

- Иди сюда, - Господь жестом поманил его. Он открыл пассажирскую дверь, раздвинул Чэрити ноги и задрал юбку. Трусиков на Чэрити не было. Иисус указал пальцем.

- Видишь? Ты когда-нибудь в жизни видел такую большую "дырку"?

Александер выпучил глаза. Христос был прав. Влагалищное отверстие у Чэрити было огромным...

- Она - единственная женщина на земле, способная вместить целиком член Толстолоба. Понятно, почему. Будучи братом и сестрой, они обладают одинаковыми репродуктивными генами.

Александер продолжал таращить глаза.

- Дьявольские гены. Так что, -  Иисус потер руками. - Возьмем себе еще одну на заметку.

- Что ты... - Голос у священника дрогнул. - Что ты имеешь в виду?

Но к тому времени он уже догадался.

Иисус ухмыльнулся, с сигаретой во рту.

- Дошло, наконец, да? Я удивлен.

Голос у Александера посуровел.

- Ах, ты, ублюдок, - сказал он Иисусу Христу. - Лживый кусок дерьма....

- Эй, послушай, это моя работа. Я делаю свою работу, ты - свою. Дело в том, что свою я делаю лучше. - На этом маскарад закончился, изо лба самозванца уже начали расти огромные заостренные рога. - Брось, мужик! Иисус не ходит по земле. Он утратил эту способность две тысячи лет назад. А я? Черт, я могу делать все, что хочу, мать твою. Скажи спасибо Еве.

Утренняя Звезда, - мысль проскрипела у него в голове, словно дверная петля. Люцифер...

            - Изыди... - начал, было, священник.

Рогатый нахмурился.

- О, хватит уже, мужик. Останови уже эту шарманку. Ты облажался, Том.

- Я не заслужил попасть в ад! - взревел Александер.

- Считай, ты уже там. Ты думаешь в первую очередь о себе. Ты засыпался. Не добрал положительных баллов. Черт, мужик. Похоть, жадность, алчность, сквернословие, потакание слабостям - ты не нужен Богу, Том, и я не могу винить его за это. Ну и ладно. Еще один постоялец для моего пансиона.

- ИДИ НА ХРЕН!

Дьявол улыбнулся, щелкнул раздвоенным языком.

- Тебе пора, Том. И они все ждут тебя. Все те узкоглазые, которых ты убил во Вьетнаме, старуха, Дикки, Тритт Боллз Коннер, не говорю уже о Джеррике, твоей крале. Передай им от меня привет.

Дорога затряслась, затем раскололась. Из расщелины вырвалось пламя, и Александер забалансировал на краю.

- Но я организовал для тебя особый эскорт, дружище, - добавил Сатана. - Они устроят тебе небольшую экскурсию.

Александер закричал, почувствовав, как чьи-то суетливые руки потянули его в бездну.

- О, кстати, Том? - сказал напоследок Дьявол, усмехнувшись. - Спасибо за сигареты.

Расколотое дорожное покрытие затягивалось, словно заживающая рана. Священник извивался, его кровь уже кипела, а брюки, рубашка и воротник были уже спешно сорваны с него. Гибкие, когтистые лапы проворно хватали его ягодицы и промежность, мяли и лапали с возбужденным весельем.

Монахини хихикали, радуясь своей добыче.

 

««—»»

Через некоторое время Чэрити пришла в сознание.

Священник был мертв.

Она расстегнула ремень безопасности и вышла из машины. Тяжело дыша, посмотрела на розовеющее небо.

Она была совершенно растеряна, и лишь сейчас поняла, что должна сделать...

Это было Провидение. Она не могла вернуться в свой прежний мир. Ей было нельзя. Подобно змее, сбрасывающей кожу, она знала, что пора отбросить свою старую жизнь и радостно отправиться на встречу с новой.

Она была беременна и счастлива. И она знала, что должна сделать. На самом деле, выбора не было.

ПРИДИ, ПРИДИ, - так часто говорил ей Голос отца. Но теперь он говорил нечто иное...

УХОДИ. УХОДИ.

И она уйдет. Она станет лесной феей. Станет веселой дикаркой, одетой в шкуры и живущей ягодами и кореньями. Родит близнецов и будет растить их в лесной глуши...

Положит начало новой расе.

Да! Провидение!

УХОДИ.

Чэрити скинула с себя платье посреди дороги. Лунный свет наделил ее тело новой красотой. Душа у нее пела. Она уже чувствовала у себя в утробе шевеление драгоценного семени и яйцеклеток.

УХОДИ, МОЯ ЛЮБИМАЯ ДОЧЬ.

Чэрити сошла с дороги, осторожно перешагивая через кусты ежевики, и беззвучно исчезла в лесу.

 

КОНЕЦ

 

 

Локтионов А.В., перевод на русский язык

 

Бесплатные переводы в библиотеке BAR "EXTREME HORROR" 18+

 

предоставлено пабликом “Кровавый блюз РОМАНА НЕЗНАЮ”

 

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg