Какой же Бог сотворил это?
1848 год. Шт. Юта.
И наткнулся солдат в темноте на старика. Еще за пять миль драгун увидел в пустыне красную точку костра, будто последний уголек в аду, еще не погасший и не оставивший вокруг себя одну лишь бездну. Черную пустоту, которая была до появления всего сущего и до появления самого ада.
И напал солдат на того старика столь же бесшумно, как воин Команчи на своем пони нападает на вражеский лагерь, оставляя несметное количество вдов. Появился из неоткуда, не выдав себя не звяком шпор, ни бряком сабли о седло. Прямо как его учили лазутчики Апачи в Рио-Гранде, когда он сражался на стороне "Старого сорвиголовы" генерала Закари Тейлора против Мексиканской армии Севера.
Когда старик увидел драгуна, возникшего из ночного воздуха, тот, наверное, показался ему неким ангелом-мстителем с песочными часами и косой в руках. Он даже не успел схватить мушкет, лежавший на одеяле.
Возле костра солдат заметил мула, кирку, лопату и несколько чашек. Пахло кофе, в сковороде тушилась фасоль. Это был золотоискатель, направлявшийся на Варварский берег Сан-Франциско. Еще один глупец.
С тех пор, как в Нью-Йорке появились новости о золотоносном Западе, солдат постоянно встречал на своем пути в Айове, Небраске, Вайоминге этих людей с их отчаянными мечтами. Люди страдали от своей жадности больше, чем от чего-либо еще. Невзирая на снег, грабителей, индейцев, голод и болезни, от которых закатывались глаза, на все адские лишения, они продолжали страдать и заставляли страдать других из-за одного лишь слуха о золоте.
- Тихо, - сказал он старику, который так и остался сидеть на заднице, выпучив глаза и разинув рот перед своей сковородой. А его мычащий пестрый мул, казалось, передавал безумный ужас своему владельцу. Старик мог бы схватиться за мушкет или за длинный охотничий нож, торчащий из песка, правда, тут же закончил бы жизнь с пулей в груди.
Сидя в своем высоком драгунском седле, солдат сунул пистолет в кобуру. Его сорока четырех дюймовая сабля сверкнула всей своей длиной в красном свете костра, прежде чем исчезнуть в ножнах.
- Ты не тот, кто мне нужен, - спешившись, сказал он.
- Что ж, очень рад слышать это, сэр, - сказал старик. - Ну и страху же я натерпелся.
- Не прочь поделиться костерком?
Из-за инстинкта самосохранения и облегчения, что он проживет чуть дольше, и, возможно, даже успеет увидеть то золото, которое по слухам есть возле Сан-Франциско, старик ответил:
- Конечно. Могу еще поделиться тушеной фасолью и лепешкой.
Старик ни в чем не отказал бы ему. Солдат знал это. Было время, когда ему стало бы стыдно, за то, что он напугал ночью старика, но то время безвозвратно ушло.
- Я предпочел бы кофе. Еще пара слов, а потом я уеду.
Старик кивнул. Борода у него была выпачкана в табачном соке. Лицо было морщинистым, как сухофрукты в лавке, а кожа бурой, как патока. От него пахло мулом, застарелым потом, медвежьим жиром, трубочным табаком и дерьмом.
Солдат покормил свою лошадь, разговаривая с ней тихим голосом и трогая за уши. Та прижалась к нему головой, словно послушная дочь. Затем он поправил на шее накидку из темно-синей шерсти и присел на корточки напротив золотоискателя.
Огонь горящего между ними костра потрескивал, отвлекая от царящей вокруг бескрайней темноты.
- Куда направляешься, дружище? - спросил старик, наливая дрожащими руками гостю черный, как нефть, кофе в жестяную банку из стоящего среди углей кувшина.
Солдат не ответил и не отвел взгляда своих бледно-голубых глаз от красной золы костра.
- У тебя фасоль подгорает. Давай уже, ешь, - наконец, сказал он.
Старик подчинился. Черпая длинной ложкой прямо с шипящей сковородки, он принялся засовывать фасоль в темную дыру в грязной бороде. Все это время он боялся оторвать свои большие, с прожилками глаза от солдата, который, сняв кожаные перчатки, обеими руками держал металлическую кружку.
Какое-то время они сидели молча, пока солдат не отвел взгляд от костра и не посмотрел на скудную провизию старика. Несколько мешков, перевязанных веревкой, две большие фляги, вероятно, опустевшие уже в первый же день после спуска с гор. Он видел других, со стертыми ногами и полуобезумевших от жажды, но несущих вдвое больше запасов.
- Тебе предстоит проехать еще пятьсот миль по пустыне. Думаешь, ты справишься?
Старик отложил сковородку в сторону. Достал из кармана рубахи трубку, такую же темную и маслянистую, как и те комки, которыми он принялся набивать ее глиняную чашечку толстыми, как кукурузные початки пальцами, с ногтями такими грязными, будто только что чистил ваксой башмаки.
- Собираюсь пополнить запасы у Праведников.
Лицо солдата напряглось. Он прищурился, взгляд у него посуровел настолько, что старик отвел в сторону глаза.
- Не называй их так. Праведниками. Они таковыми не являются.
Старик кивнул.
- Слышал, эти сукины сыны со своим Бригамом Янгом (американский религиозный деятель, второй президент Церкви Иисуса Христа Святых последних дней, организатор переселения мормонов в район Большого Солёного озера и строительства Солт-Лейк-Сити – прим. пер.) трясут всех, кто проезжает через эти места, - сказал он, снова настороженно, но намеренно заговорщицки. - Только больше негде получить пищу. И припасы. В такой-то глуши.
Солдат молчал. Потом он вспомнил про чашку у себя в руке, отхлебнул и поморщился.
- Встречал кого-нибудь из них сегодня?
Старик опустил глаза.
- Не совсем уверен.
- Либо ты встречал их, либо нет. Так как же?
- Успокойся, дружище. Я всякое видел. Не лезу в чужие дела. Не с кем не ссорюсь. Со святыми Мормонами тоже. - Он посмотрел на эмблему на кружке солдата и сглотнул. - Вы - один из ополченцев Грея, из Миссури? Если это так, то я не мормон. Господом клянусь, сэр. Просто хотел купить у них кое-какую провизию, чтобы добраться до океана. Я...
- Я не ополченец.
Золотоискатель снова расслабился и стал посасывать свою незажженную трубку.
- Мормоны живут возле стоячей воды. У горы Тимпаногос. Слышал, обитают там с 47-ого года. Новое поселение. Называют его "Царство Божье". Сион Праведников. Если вы имеете на них зуб, то ищите их там.
Драгун сплюнул.
- Не все они под предводительством Бригама Янга. Есть другие, с похожим вероисповеданием. Держатся особняком. Неподалеку.
Старик присосался слишком сильно к черенку трубки. Плечи у него содрогнулись. Солдат пристально посмотрел на него.
- Ты не спросил моего имени.
Руки у золотоискателя снова затряслись. Он прочистил горло и еле слышно произнес:
- Я давно научился не лезть в чужие дела.
- Ты не спросил, потому что догадываешься, кто я. Верно?
- Я слышал кое-что про вас.
- И как меня сейчас называют?
Кожа золотоискателя будто покрылась песчаной коркой. Он опустил глаза и пробормотал:
- Послушайте, сэр. Я хочу поделиться с вами трубкой и лечь спать...
- Я не трону тебя. Пока будешь честен со мной.
- Да, сэр. - Старик осмелился снова поднять на драгуна глаза. - Поговаривают об одном человеке. О Всаднике. Называют его правой рукой Дьявола. Слышал, он собирается загнать Бригама Янга и его грешников-многоженцев прямиком в ад. Другие называют его Ангел-Разрушитель, будто он делает свою работу во имя Бога.
Золотоискатель перестал поглаживать грязной рукой свою мерзкую бороду.
Солдат улыбнулся.
- С ними должно быть покончено. А вот во имя Дьявола или Бога, кто знает? Но, похоже, для этой работы выбран я. И я здесь не ради Бригама Янга и его паствы. Сюда пришли еще и другие, вслед за своим проповедником.
В этот момент костер, словно сжался, втянув в себя обратно свет и тепло, словно одного упоминания о конкретном человеке было достаточно, чтобы потушить звезды. Казалось, будто из старика внезапно вытекла вся кровь, отчего загорелое лицо стало бледным, как у манекена.
- Ты видел черную лошадь? Видел черный экипаж? - спросил солдат.
Старика снова затрясло, будто ночной холод резко усилился от упоминания черного экипажа с черной лошадью. Он натянул одеяло себе на плечи. Некогда серое, теперь оно было неопределенного грязного цвета. Старик кивнул.
- И я стараюсь забыть про это.
Солдат наклонился ближе к костру.
- Удивительно, что ты видел это и все еще дышишь.
- Близко я не подходил. Нет, сэр. Это его вы ищите?
Солдат ничего не ответил.
Старик протянул вперед руку и указал пальцем на драгуна.
- Говорят, ангел наложил на них проклятье, и только ангел может его снять. Вы - ангел, солдат?
- Тот, кем я был раньше и тот, кто я есть сейчас - уже совершенно разные люди. Когда-то я был сержантом Эфраимом Лайлом. Драгуном. Кавалерия Соединенных Штатов. А теперь, можно сказать, я истинно инструмент мести. Но я - не ангел.
- Он забрал вашу жену? - спросил старик. Голос у него звучал неуверенно, но любопытство взяло верх над страхом.
Солдат подумал, что история их встречи будет рассказана снова, другими стариками у подножия гор, более старых, чем они сами, чем само время. И с каждым рассказом история будет меняться, пока никто уже не будет понимать, кем был солдат. Поэтому сказанное им не имело большого значения. Единственной в мире правдой является то, что ты видел собственными глазами. И эта правда никогда не прозвучит из уст другого глупца. Но, возможно, некоторые из его смертоносных намерений, должны быть озвучены. Сегодня ночью. Здесь. Он был уже близко. И возможно, это - последняя ночь в его жизни. Должно быть, последняя, учитывая, что утром его шансы будут ничтожно малы. Возможно, сегодня требовалось сделать последнее завещание.
- Сестру. - И едва он произнес это слово, как в груди у него защемило, и ему пришлось опустить голову, чтобы старик не увидел блестящие от слез глаза. Глаза, которые были открыты двадцать пять лет, но видели такое, что ни один человек не должен был видеть за все десять тысяч лет.
Поэтому драгун начал рассказывать не сколько для старого бородатого дурня, сколько для себя. Так чтобы, когда будет выпущена вся черная кровь, люди знали, что, она была пролита в целях чистых и праведных. И драгун, Эфраим Лайл, принялся рассказывать старому золотоискателю, что существо, скачущее на черной лошади впереди черного экипажа, больше не человек.
- На человека он уж точно не был похож, - пробубнил старик себе под нос. Теперь он, казалось, растерял свою любовь к подобным историям в столь тоскливом краю. - Не уверен, что кто-то может причинить им больше вреда, чем они уже получили. Слышал, у них у всех черная чума, и они пришли сюда умирать. Этим утром очень было на то похоже.
- А ты слышал о Втором Великом Пробуждении? - спросил солдат. - И о жулике, известном под именем Джозеф Смит (американский религиозный деятель, основатель и первый президент Церкви Иисуса Христа Святых последних дней, основатель движения Святых последних дней, кандидат в президенты США – прим. пер.)?
- О мученике?
- Он не был мучеником. Он был бродягой. Мошенником, который выдавал себя за провидца и пророка перед всякими глупцами в Миссури, а затем в Иллинойсе, когда в Миссури опомнились. Дилетантом, занимавшимся гаданием на камнях и магическом кристалле, а также колдовством. Когда появлялся Джозеф Смит, много глупцов вскоре рассталось со своими деньгами, старик. А также со своими женами, дочерьми и... сестрами.
Золотоискатель кивнул.
- Говорят, он получил золотые пластины от Господа через ангела Морония, и те были сокрыты в пещере под холмом Кумора.
- Чушь.
- Не сомневаюсь.
- Но в старой индейской пещере под холмом Кумора Смит, и, правда, нашел то, чего не ожидал найти. Он и его друг в черном, которого ты видел на лошади. Парня, который зашел в ту пещеру с Джозефом, звали Лемуэль Хокинс. Такой же мошенник, как и Смит. Было время, когда старый Лемуэль Хокинс и Джозеф Смит утверждали, что могут отыскивать с помощью черной магии и камней сокровища. Но не с ангелом Господним связались они в пещере в Кумора.
- Откуда вы это знаете?
- Вернувшись с мексиканской войны, я обнаружил, что моя сестра пропала из дома, а заодно и глупые тетушка и дядюшка, с которыми я ее оставил. А также в моем родном городе исчезли почти все женщины и девочки. Поскольку все они были выданы замуж за Пророка и начали великий Исход, искать Царство Божье в пустыне. Последовали за человеком, некогда известным, как Лемуэль Хокинс. Тот утверждал, что в некой пещере ему, как Моисею, ангелом Моронием были переданы инструкции.
Но прежде чем броситься на поиски сестры, я отправился в ту пещеру, чтобы найти божественное послание. И увидел лишь рисунки на стенах. Нанесенные индейцами и теми, кто был до них. Предостережения. Любой глупец догадался бы. Не было в том месте ангела Господнего, ни до, и не после. Думаю, эта пещера вела до самого ада. Пахло там именно так. Я видел много тюрем, на кораблях и на суше. И именно ею и была эта пещера. Темницей без решеток. И долгое время удерживала внутри себя нечто, с помощью чего-то более крепкого, чем решетки, старик. Думаю, те глупцы обнаружили в пещере вовсе не то, что ожидали найти. Но они выпустили это на волю.
Солдат помнил то место, поскольку что никогда не сможет забыть тот жуткий черный страх, который заморозил ему разум, будто он ступал по следам самого Дьявола. Те знаки на бурой стене длинной, низкой пещеры в холме Кумора мог нарисовать ребенок. Но из-за своей грубой природы рисунки в сырой темноте выглядели еще страшнее. И то, что неопытная рука нацарапала на камне, при свете лампы, разуму, пытающемуся постичь, будет нелегко забыть.
Солдат догадался, что это была та тварь, которая действовала под именем ангела Морония. Очень высокая, худая, с взлохмаченной головой. Нацарапанная в огромном количестве на стенах и потолке. Шагающая по маленьким фигуркам индейских воинов, направивших копья остриями вверх. В своих когтях она держала человеческие тела. А еще в шипастом рту, и те торчали из него, словно сплетенные из кукурузных листьев куколки из собачьей пасти. На некоторых рисунках существо также умело летать, и все животные и люди на земле разбегались от него в разные стороны.
И чем дольше солдат стоял в той пещере и светил лампой тут и там, тем больше крепла в нем уверенность, что существо, которое индейцы рисовали с такой частотой и отчаянием, могло быть вовсе не единственным божеством. Оно было нарисовано в столь большом количестве, поскольку было не одиноко.
В углу низкой, темной пещеры, все еще смердевшей серой и плотью оставленного на солнце мертвеца, он разглядел еще одно отчетливое послание, адресованное ему, будто те древние войны говорили другому войну, живущему в другом времени, что такие существа питаются плотью людей, и должны быть заперты в пещерах. И что их можно победить. Потому что маленькие фигурки индейцев на дальних стенах длинной, низкой пещеры отрубали головы ангелам, одному за другим, с помощью костяных и кремневых топоров.
Но почему индейцы оставили одного в живых и заключили его в темную пещеру, осталось тайной. Поскольку, судя по тому, как оно рыло этот пол, кидалось на стены, царапая длинными пальцами камни, и, в итоге, стало ждать, грезить и проникать в разум людям, оказывавшимся поблизости, солдат предположил, что оно находилось в этой пещере очень долгое время. И оставило там свои кости. Поскольку не один человек не обладал такими ногами. Но какому бы черном духу ни принадлежали эти кости, он, наверняка, все еще находился в глубине холма Камора, когда Джозеф Смит и Лемуэль Хокинс обнаружили пещеру и вскрыли ее, как два жадных глупца, не нашедших идеи получше.
Драгун вздохнул.
- Думаю, что ангел Мороний пообещал старому Смиту и Хокинсу, что сделает их богами среди людей. Богочеловеками. И что те смогут взять себе столько жен, сколько скота в поле, и столько богатств, сколько есть во всем мире. Таким образом, эти двое жуликов, которым нечего было терять и которые возжелали очиститься во время Второго Великого Пробуждения, заключили своего рода сделку.
Солдат замолчал и плюнул в костер.
- Похоже, какое-то время у них все это было. Свыше двадцати жен у каждого и приход из шести тысяч глупцов, которые отдали им все свое имущество, продовольствие и ценности. Те люди были готовы умереть за своих пророков.
- Но, когда Смит был убит в Картидже ополченцами, Бригам Янг забрал себе сторонников Смита и бежал из Иллинойса. Думаю, увидел в этом какую-то возможность для себя. Но другой человек, который побывал в той пещере вместе со Смитом, Лемуэль Хокинз, носит сейчас имя брат Легий. И Легий успел сбежать от Смита заблаговременно. Стал говорить, что это он, а не Джозеф Смит, - истинный предводитель пропавшего Колена Израилева. Провозгласил себя истинным царем Светлокожих Нефийцев. Может, он и считал себя таковым, но как бы то ни было, прежним человеком он уже не был. Думаю, то, что обитало в той пещере, вселилось в старого Хокинса. И этот Хокинс забрал мою сестру и всех жителей города. Планировал привести свою паству сюда. Сто сорок человек - мужчин, женщин и детей - пошли за Хокинсом, все как один. Но лишь немногие дожили до сего дня. Я находил их и разбирался с каждым... на протяжении всего пути сюда из Иллинойса.
- Что с вашей сестрой?
- Не видел ее с 46-ого года. Полагаю, она по-прежнему следует за черным экипажем с черной лошадью.
- Надеюсь, это не так, солдат, - сказал старик, посмотрев на свои ладони, грубые, как башмачная кожа.
Солдат сделал еще один глоток горького кофе.
- Для меня было бы счастьем найти ее, вместе с остальными. Ей не было и четырнадцати, когда Легий взял ее в жены. Как она сейчас выглядит, одному лишь Господу известно.
- Говорят, вы стреляете в Праведников, едва их завидите. Загоняете их в норы. Сжигаете фермы.
Солдат кивнул.
- Некоторых. Конечно. Тех, что раньше были соседями. Семьи тоже. На прошлой неделе в Бир Крик убил моего старого школьного учителя. Но я разбирался только с теми, кого Легий обратил в Нефийцев. - Солдат пристально посмотрел на старика. - Я делаю им одолжение, и этому миру тоже. Если б ты увидел Легия с его Коленом Светлокожих Нефийцев, ты тоже понял бы это, старик. Дьявол в той пещере уже забрал их себе.
Старик вытер рот. Достал маленькую металлическую фляжку. Открыл крышку, предложил солдату.
- Они на юге. На юге Мертвого моря.
В ответ на предложение солдат покачал головой.
- Оно, правда, там, Великое Мертвое Море? - спросил он.
Старый золотоискатель кивнул.
- Этим утром видел собственными глазами, когда искал поселение Бригама Янга. Я слышал, что оно к востоку от горы Тимпаногос. Но не верил. Однако оно прямо там, это точно, сэр. Белый соленый песок. Мертвый океан посреди этого края. Проклятое и забытое Богом место, где собираются нечестивцы.
- Где находится поселение Легия?
- Полдня верхом к югу отсюда. Они построили несколько зданий. Еще поставили несколько палаток. Я думал, что это Сион Бригама Янга. Решил, что заблудился и ушел совсем в другую сторону от гор Уосатч. Но это было не так, и я нашел вовсе не новый город Бригама Янга. Тот - к северу отсюда. А это, наверное, было поселение Легия. Его нет ни на одной карте. И не должно быть. Но этим утром я видел толпу его людей, шедших через пустыню, от тех зданий, которые они построили, как я уже вам сказал. Видел их издали в подзорную трубу, а затем поспешил сюда.
- Что ты видел?
- Как я уже сказал. Черную лошадь. Черный экипаж.
- Как они выглядели?
Старый золотоискатель посмотрел на угли. Затем уставился на трубку, будто удивленный ее внезапным появлением у себя в руках. Затем перевел взгляд на солдата и закутался еще сильнее в одеяло.
- Что самое худшее, что вы когда-либо видели?
В темноте над кружкой глаза драгуна прищурились.
- То же самое, что и ты, бьюсь об заклад.
Старик кивнул.
- Я видел, как в 35-ом моих детей забрала холера. А год спустя - жену. Но как бы ни тяжело было это видеть, врачи сказали, что это обычное дело. Но в тех Нефийцах не было ничего обычного.
Солдат кивнул. Вытащил кисет и тонкий кусок бумаги. Плюнул в костер, затем свернул сигарету и закурил.
- В Пало-Алто артиллерист, служивший у Рингголда, выпустил снаряд, который уничтожил целый отряд мексиканцев, направленный против нашей артиллерии. Никто из них больше не поднялся на ноги. Даже Господь не смог бы собрать их по кусочкам. - Он покачал головой. - Никогда не думал, что увижу снова нечто столь же страшное, как это. Но я ошибался. Скольких ты видел этим утром?
- Не успел сосчитать. Но там был он, проповедник Легий, на своей лошади. И... и его жены в повозке. Еще несколько детей. Шесть, может, семь. Может, больше. И все выглядели как мертвецы, восставшие в Судный День, но который наступил слишком рано.
Солдат кивнул.
- Это они.
- Если это люди Дьявола, как человек может убить их?
Махнув рукой в сторону своей лошади, солдат сказал:
- Казнозарядный карабин 1843-его года сделает на расстоянии часть работы. Так я начну отстрел. Затем подойду ближе для расчленения. Прежде чем они что-то поймут и начнут прятаться, как индейцы, поджидая меня. Для ближнего боя у меня есть еще гладкоствольный пистолет. Стреляет шариком с 230-ой дробью. На расстоянии пятидесяти ярдов она образует скопление двенадцать дюймов в диаметре. Очень поможет, если окажется близи их голов. - Он кивнул на саблю. - "Ломатель запястий" выскочит из ножен, когда мы будем с ними с глазу на глаз. Светлокожему Нефийцу необходимо снести голову с плеч, так что "Старый ломатель запястий" делал пока большую часть работы.
Старик был впечатлен и напуган. Его темный рот раскрылся, как у слабоумного.
- Вот, дерьмо, - Выпалил он. - Вы разделаетесь с ними со всеми, солдат?
- Со всеми до единого.
Старик сглотнул, глаза у него вновь расширились.
- А что насчет вашей сестры?
Солдат уставился на черное небо.
- Она больше не моя сестра. Она не такая, как ты и я. Нет, не такая. Всему свое время. Он ущипнул себя за переносицу, и старик отвернулся, чтобы дать ему вытереть слезы.
- Черт побери, - сказал драгун, качая головой. - Вот так это распространяется. Люди хотели держаться за свое, при том, что были укушены Легием. Затем их покусали еще и их близкие. И довольно скоро весь город отправился сюда. Все они были укушены. Обращены. Теперь все они - Светлокожие Нефийцы.
***
И когда солдат уезжал от старика прочь, оставив ему в подарок три сотни североамериканских долларов, медаль за участие в компании и свою историю, он вспомнил тот день, когда оставил свою сестру. С бледным лицом и дрожащей нижней губой она смотрела, как уезжает последний любимый ею человек. Он помнил каждую секунду их расставания. Не только потому, что это был последний раз, когда он видел ее. Он помнил каждую секунду, потому что чувствовал, что неправильно было оставлять ее одну на грязной дядюшкиной ферме. Их отца забрала чахотка, а мать убила оспа. И теперь они с сестрой остались друг у друга одни на всем белом свете. Два сироты с угрюмой теткой, которая знала много цитат из библии, и мало творила добра, и с дядей, который считал, что детей нужно сечь плеткой, как мулов. И он оставил с ними маленькую Мерси Лайл, поскольку та была слишком мала, чтобы могла убежать сама, как сделал он, вступив в армию и отправившись на техасскую войну. Оставил ее плачущей на крыльце. И лишь когда ферма скрылась из вида, он позволил себе почувствовать ту холодную, невыносимую боль, которую оставил в маленьком детском сердце. И она взорвалась внутри него, как разряд картечи, сохранившись там навсегда, словно шрамы от старых ран.
Но он оставался в живых при каждом штурме мексиканских позиций, уворачивался от всех ядер генерала Мариано Аристы, выпущенных из тех огромных медных пушек и летящих на драгунов, словно кулаки гигантов, молотя по земле вокруг их лошадей. Он сумел уцелеть в той войне, потому что память об оставленном на крыльце ребенке продолжала разъедать его чувством вины такой силы, что с ним не могло сравниться даже раскаяние за то, что его сабля сделала с непокрытыми головами разбитой мексиканской пехоты.
Когда он вернулся с войны на участок его дяди в Иллинойсе, от Мерси не осталось ни следа. Ни ее безделушек, ни одного из трех ее серых платьев, которые она носила, ни куклы, которую их отец сделал для нее. Ничто не осталось от нее в голой комнате ветхого дома, стоявшего на холмике, посреди нескольких жалких акров сухой земли. И на десять миль вокруг таким же был каждый фермерский дом. Везде поселилось уныние и запустение, из-за того, что вся жизнь этого маленького поселения стала частью пропавшего Колена Израилева, ведомого пророком Легием.
Некоторые иноверцы, жившие за старым руслом реки, рассказали ему об исходе горожан, коему зимой предшествовала какая-то чума, от которой многие чудесным образом оправились, только стали другими. Изможденные болезнью, но почему-то отличавшиеся от других исцелившихся более ясным взглядом и противоестественной бодростью.
Всего за четыре месяца до его возвращения с войны Нефийцы организовались, и отправились длинным обозом в Землю Обетованную, будто Судный День был совсем рядом. Поскольку пастве Легия нужно было оказаться у Великого Мертвого Моря, чтобы избежать преследования еретиками, иноверцами и прочими нечестивцами, число которых разрослось за счет всех, кто не являлся преданным и раболепным последователем пророка Легия.
И солдат выведал от первых, попавшихся ему Светлокожих Нефийцев, наступив им на горло, пока они пытались укусить его своими высохшими ртами, что его сестра была выдана замуж на его дядю, вскоре после того, как он уехал на войну. Затем ее забрали у дяди, вместе с тетей, и выдали замуж за Легия, после соглашения пророка с ангелом Моронием на холме Кумора.
Легий заклеймил его дядю отступником, и тот разделил судьбу многих простых горожан. Мужчин, искупавших недостаток веры, расставаясь со своими женами и детьми, со своим добром и имуществом, и наконец с кровью в своих венах, если того желал пророк. Это было единственное одолжение, которое пророк Легий сделал солдату. Избавил его от необходимости пристрелить пса, которым был его дядюшка.
Но что касается этого акта массовой глупости и самообмана, совершенного целой общиной, солдат начал видеть в нем самое тяжкое преступление против своей сестры, маленькой девочки, которую он оставил на хранение, беззащитной и одинокой. Халатность, которая требовала возмездия. Быстрой и жестокой смерти для всех, кто стоял рядом и смотрел, как его сестру выдают замуж за тех двух сукиных сынов, настолько исполненных низкого животного коварства, что они вполне могли встать на четвереньки и бежать к Великому Мертвому Морю, словно луговые собаки.
После того, как солдат покинул старого золотоискателя, первая возможность уладить дела, или найти свой конец на этой земле, появилась у него в длинном, тонком ущелье из красного камня, устланном тенями и пылью, к югу от Великого Мертвого Моря.
Солдат медленно ехал по ущелью верхом, карабин покоился у него на седле. Его взгляд перемещался от ушей лошади к крутым склонам ущелья. Он все утро двигался в направлении, указанном ему золотоискателем, и догадывался, что за этим каньоном скрывается поселение Нефийцев. И он видел, что это место имеет стратегическое расположение. Оно находилось довольно далеко от Мормонских Праведников Бригама, во избежание соперничества, но достаточно близко, чтобы возложить на них вину за свои гнусные деяния в виде заманивания страдающих от пекла и жажды, стремившихся в Калифорнию золотоискателей, которых можно было подкарауливать в этих ущельях и собирать богатый улов.
Ближе к концу ущелья лошадь драгуна стала воротить голову от запаха, доносимого прохладным утренним ветерком. Солдат успокоил ее, прошептав что-то на ухо, как он всегда делал, и погладив одной рукой ее красивую каштановую шею. Легким галопом она подошла к склону ущелья, и они стали ждать, пока ее хозяин не услышал скрип осей и грохот колес экипажа по каменистой земле.
Драгун спешился и присел, не больше чем в двух футах от стремени седла, направив дуло карабина прямо вперед. Когда экипаж появился из-за изгиба ущелья, он с разочарованием увидел, что Пророк Легий не едет на черной лошади впереди своего сборища. Когда солдат расправился со всеми убийцами Пророка, которых тот послал на восток, помешать ему отстреливать отставших, добывавших пропитание и охотившихся представителей Колена Светлокожих Нефийцев, похоже, что их предводителю стало слишком опасно отъезжать далеко от Сиона. К настоящему времени солдат зарезал, застрелил, забил до смерти тридцать три Нефийца. Еще тридцать он обнаружил мертвыми, павшими от рук других членов общины, в том числе от рук их предводителя. Свыше сорока высохших от голода тел он нашел вдоль пути, по которому следовал за ними в Юту. Он сомневался, что в общине, добравшейся до Великого Мертвого Моря, осталось больше, чем четыре десятка.
Мужчина, сидевший перед повозкой, был не Легий, которого он видел всего трижды, и то издали. Пророк был выше и отличался жуткой худобой. Всегда носил черный костюм, золотую цепочку для часов, короткую накидку проповедника и шляпу из высококачественного фетра, с высокой тульей, загнутым краем, и опоясывающей тулью лентой.
За управляющей экипаж фигурой солдат разглядел несколько светловолосых голов, на некоторых из которых были старомодные дамские чепчики. Он стал ждать, когда появится проповедник, потому что из предыдущих наблюдений знал, что тот всегда находится где-то рядом с повозкой. Чертыхаясь себе под нос, он ждал, пока черный экипаж с большими узкими колесами не оказался в пятидесяти ярдах от него, и кучер не заметил его присутствие. Когда тот потянул за поводья, солдат выстрелом отправил его обратно на сиденье. С пробитой грудью кучер завалился на бок и стал хватать воздух своим тонким, как бумага ртом.
Звук выстрела, эхом разнесшийся по ущелью, вызвал у пассажиров жуткие визги, сопровождаемые воздеванием длинных рук к красному утреннему солнцу.
Когда драгун перезарядил карабин, он услышал, как Легий откуда-то сзади отдал приказ. Все пассажиры, три женщины и один мужчина, без штанов, поднялись на ноги и неуклюже засуетились, словно находились в стремительно тонущей гребной шлюпке. Они быстро высадились и поспешили к противоположным склонам ущелья.
Когда он перезарядил карабин, помимо подстреленного кучера, который все еще хватал ртом воздух и держался за горло, он сумел рассмотреть темные фигуры, энергично карабкавшиеся вверх по склонам. Возможности точно прицелиться не было. Солдат чертыхнулся и сунул карабин в чехол. Затем встал и запрыгнул в седло. Вытащил саблю и пришпорил лошадь. Та перешла на легкий галоп, который, как она знала, всегда предшествовал атаке.
И солдат поскакал вдоль ущелья, с саблей наголо, пригнувшись, чтобы видеть выдолбленный в скале проход на одном уровне с удилами. Пронесся мимо экипажа в потоке пыли. Его сабля сверкнула лишь раз, прежде чем вернуться в прежнее положение. Когда солдат проскакал мимо, голова и предплечья кучера отлетели от хрупкого тела.
Солдат слышал у себя над головой, как четыре темные фигуры царапают камень, словно океанские крабы, удирающие от острого клюва морской птицы. Оружия у них не было, кроме миссисипского мушкета, который, как он видел, тащил за собой мужчина. Но оказавшись впервые в непосредственной близи от Легия, солдат продолжил атаку, будто перед ним были мексиканские артиллеристы во время сражения в Пало-Алто. Пророк спрыгнул со своей тощей лошади и побежал к правому склону ущелья, когда драгун-кавалерист бросился на него.
Черная лошадь Пророка попятилась и затрясла головой, при этом из ее страшного желтого рта не вылетело ни капли слюны. Драгун направил свою лошадь прямо на нее. Проносясь мимо ее содрогающейся от ярости фигуры, он разрубил ей череп своим "Старым Ломателем Запястий" на две большие половины.
Драгун направил свою лошадь в погоню за карабкающимся в сторону скал Пророком, но та встала на дыбы, а затем ее повело в сторону, еще до того, как он услышал у себя где-то за правым ухом выстрел.
В отчаянном холоде рассвета, багровый мир из пыли и камня превратился вокруг него в сплошное пятно, и он спрыгнул со своей лошади, прежде чем та рухнула и заскользила по дну ущелья.
Перекатившись и вскочив на ноги, солдат высоко вскинул саблю, как их учил его на востоке один французский гусар. Попятился к своей лошади, тяжело раненной в шею двумя дробинами, выпущенными из одного ствола. Снял с седла карабин, и побежал к ближайшему склону ущелья, в противоположную от источника выстрела сторону.
Он пробежал футов двадцать, на тот случай, если стрелок уже перезарядится и сможет взять его на мушку вне укрытия. Упал за большой красный валун, из-за которого было видно вход и выход из ущелья. Где-то над ним находилось трое Нефийцев. Еще двое, один из них - Легий, поджидали на другой стороне.
- Сукин сын, - проворчал он.
- Это ты, кавалерист Эфраим Лайл? - Крикнул Легий из укрытия, где прятался словно черный паук среди камней.
- А то! - Солдат окинул взглядом ущелье, проверяя, не покажет ли Пророк свое бледное лицо.
- Я держу близко при себе крошку Мерси Лайл. Думаю, ты знаешь. А в холодные-холодные ночи особенно близко. Возможно, твой дядя и сделал ее женщиной, но я вспахиваю ее, словно плуг сухое поле. Слышишь меня, солдат?
Солдат стиснул зубы, и у двух из самых дальних откололись кончики.
- Но я - великодушный человек, Эфраим. Я мог бы поделиться с тобой крошкой Мерси. Ну, как тебе такое, солдат?
- Пытаешься принудить меня к действию, проповедник? Что ж, у тебя почти получилось, - сказал солдат, и ему пришлось сильно укусить свой рукав, набив рот шерстью, чтобы подавить рыдания, исполненные такой ярости, что глаза у него затянуло кровавой пеленой. Это все, что он мог сделать, чтобы остаться лежать на земле, а не вскочить с пистолетом и саблей в руках и не броситься на Нефийцев через высохшее русло реки.
- Господь всемогущий, - взмолился он. - Господь, который шел со мной долиной смертной тени, прошу тебя, сделай мне еще одно одолжение. Сделай так, чтобы у меня хватило сил отправить этих дьяволов обратно в пасть ада, из которой они выползли... После чего, Господь, я с радостью вернусь домой и буду заботиться о моей сестре так, как никогда прежде.
И на последнем слове молитвы он увидел, как длинная тень первого Нефийца поползла сквозь рассвет в его сторону. С длинными как у пугала на миссурском кукурузном поле руками, тот спускался по склону ущелья. Головой вперед. Прыжками и перебежками, словно летучая мышь.
Солдат использовал инстинкты, известные лишь человеку, часто бывавшему под обстрелом, и оставался неподвижным. Не дернулся ни единым мускулом, даже когда рваная тень твари накрыла его полностью. Подкрадываясь, Нефийцы редко издавали какие-либо звуки. Стоит человеку увидеть их, либо их тень, считай, все кончено, и у него нет иного пути, кроме как обратиться, едва их грязные зубы покрестят его плоть. Но в армии солдат научился у индейских лазутчиков, как и у тех индейцев, чьи рисунки видел в той пещере под холмом Кумора. Он научился идти по чужим следам на земле, при этом не оставляя своих. Еще он научился оставаться неподвижным и ждать, как это делают убийцы в прерии или в пустыне. Перед тем как нанести удар.
Он увидел тварь, когда повернулся и вытянул руку с саблей. Увидел, как та изготовилась прыгнуть, словно страдающий от голода человек на лошадиный труп. И не успели те черные глаза на сухом, как бумага лице моргнуть, как внезапно взвилась пыль и сверкнула на солнце сталь. Тварь уже смотрела вверх, на темно-синее небо. А в трех футах от ее жуткой, щелкающей зубами головы лежало его длинное тело, настолько худое, что оно буквально затерялось в свободных складках одежды.
Взгляд солдата скользнул вверх по склону ущелья, и он увидел еще двоих, черными тенями нависших над красными скалами. Они остановились, затем, словно змеи, опустили вниз свои желтоватые лица. Вытянули головы, словно гуси без оперенья, будто прислушиваясь к внезапному шуму, только что раздавшемуся внизу, и причину которого они не до конца поняли.
Их замешательство дало солдату время, чтобы вскинуть пистолет и застрелить ближайшего к нему Нефийца. Тот с визгом полетел со скалы вниз, и упал на валун рядом с ним с такой силой, что солдат услышал треск ломающегося позвоночника. А еще он увидел, что когда-то тварь была женщиной. Дробь из его пистолета сорвала с нее большую часть черного чепчика, и половину черепа вместе с ним. Глаза закатились, так что было видно лишь белки. Тихий вздох, похожий на шипение, вырвался из бледного безгубого рта. И больше он не открывался.
Встав на одно колено и уперев приклад карабина в плечо, как кавалерист, спрыгнувший с лошади и изготовившийся к бою, он прицелился в другую тварь. Та повернулась и стала быстро карабкаться, словно длинная крыса, по красной каменистой стене. Из пучка на затылке выбились пряди белых волос, струясь по пыльной ткани платья. Он видел ее уже раньше, давным-давно, как она ела змею в долине Вайоминга. Возможно, раньше она была женой мельника, хотя он не был уверен.
Подниматься по песчаному камню во второй раз Нефийке было явно тяжело. Она издавала горлом какое-то жалобное блеяние, похожее на козлиное, поскольку, должно быть, поняла, что ситуация изменилась не в ее пользу. Солдат выстрелил ей в спину, подняв в воздух большое облако пыли.
Несколько секунд она висела, после чего рухнула вниз, едва не скользя лицом по склону. Ударилась об выступ и отлетела, кувыркнувшись, на дно ущелья.
Издалека донесся жуткий сдавленный крик ярости и боли, и солдат услышал топот тощих и твердых как палки ног по камням. Раздался еще один голос, и он принадлежал Легию.
- Брат, остановись, - скомандовал Пророк, но последний член его паствы был настолько охвачен горем и яростью, что ничто не могло удержать его от немедленного возмездия.
Солдат спокойно и твердой рукой перезарядил карабин. Затем выглянул из укрытия, и увидел Нефийку, которую только что подстрелил, медленно ползущую то ли к черному экипажу, то ли то ли к другой стороне ущелья, откуда дразнил его Легий. Одна из ее тощих рук была вывернута назад и болталась над торчащим наружу позвоночником. Ноги у нее не действовали. Даже если она и доберется до Пророка, Легий не оставит ее в живых. Солдат нередко находил тела тех, которых Легий прикончил, избавив тем самым его от хлопот. Какой проступок приводил к отречению, солдат мог лишь предполагать, но безумный Легий часто убивал членов паствы, разбивая им черепа чем-то тупым, возможно каблуком ботинка.
Солдат догадался, что несущийся сейчас на него Нефиец был мужем сломавшей позвоночник твари. Он улыбнулся, увидев, что тот держит в руках мушкет, который был в повозке. Но вспомнив, как его лошадь резко упала на бок, сбросив его с себя, перестал улыбаться.
Наклонившись вперед, приподнявшись на носки и упершись одним коленом в камень, солдат прицелился из карабина в страшилище, прыжками приближавшееся к нему. Вскинув над головой длинные бледные руки, Нефиец держал в них мушкет, как дубину. Рукава черной куртки и полотняной рубашки казались слишком короткими. Штанов, как и исподнего на нем не было. Из таза, обтянутого пятнистой кожей торчали две тощих, как весла ноги, заканчивавшихся желтоватыми когтистыми ступнями.
С расстояния пятнадцати футов солдат выстрелил вдовцу в лицо, снеся тому верхнюю половину головы. Из оставшегося подбородка брызнул фонтан черного сока, розоватые комочки и куски черепа застучали по сухим камням, словно капли нежданного дождя.
Не глядя перезарядив пистолет и карабин, солдат выглянул из укрытия и посмотрел в другой конец ущелья. Сунул пистолет в кобуру, саблю - в ножны, и выскочил из-за камня. Он последовал на скребущий звук, который издавала ползущая Нефийка.
Солдат наступил на затылок раненной твари, чтобы заставить ее замолчать, и почувствовал, как череп продавился, словно кочан капусты на фермерском поле. Затем отсек ей голову двумя взмахами сабли, насадил на кончик лезвия и поднял над собой.
- Легий! Посмотри, что бывает со Светлокожими Нефийцами! Никто из твоего стада не доживет до вечера. Клянусь Господом, ты будешь повержен. Но перед этим ты увидишь, что твоя паства будет скошена, как пшеница. Обещаю тебе это, ты, сын грязной шлюхи!
Ответа не последовало. Никакого движения, кроме струйки гальки и песка, просыпавшейся откуда-то сверху. Пророк был занят отступлением, пока солдат разделывался с его паствой, невольно собравшейся этим утром для очищения сталью и дробью. Легий уже исчез, как догадался солдат, отступил пешком в свое ветхое Царство Божье.
Две кобылы, которые тянули за собой черный экипаж, представляли собой скелеты, обтянутые пыльной шкурой. Кожа на ребрах была настолько тонкой и засиженной мухами, что казалось, будто животные мертвы уже несколько месяцев. С незрячих глаз, превратившихся в молочного цвета шары, гроздьями свисали белые клещи. Пахло от них свежеразрытыми могилами на извечно черных полях Гадеса. Раздутые животы покрывали следы зубов, укусы, через которые правоверные обескровили их, превратив в жалкие остовы.
Солдат обезглавил их одним ударом сабли, и они тут же рухнули на землю, со стуком старых костей. Этот черный экипаж больше не будет колесить по Божьей земле.
В самой повозке мало что осталось. Немного плюсневых костей. Три библии, изжеванные до переплетов грязными зубами. Детский чепчик, втоптанный в пыль. И две длинных берцовых кости. Солдат не был уверен, принадлежат они человеку или волу, но они были тщательно обглоданы и стали тонкими, как флейты.
Драгун обратил взор к небу. Из темно-синего оно стало голубым с вкраплениями розовых полос. На западном горизонте проглядывал огромный желток жаркого солнца, словно костер сквозь щель в пологе палатки. Когда солнце раскалит эту пустыню добела, Нефийцы попрячутся по домам. Но биться с ними было лучше на открытом пространстве, поэтому солдату предстояла пешая погоня за Пророком до земли обетованной.
Он вернулся к своей лошади, тихо и печально лежавшей в пыли. Та принялась лизать ему руки, глядя на него с такой любовью, с какой на него не смотрело ни одно живое существо, кроме его сестры, за всю его жизнь, столь жалкую и суровую жизнь, что он часто жалел, что родился. Он влил лошади в рот тонкой струйкой воду, поцеловал ее в теплый лоб, а затем застрелил из пистолета.
Солдат вытер глаза и повесил седельные сумки себе на плечи. Бутылки с керосином, завернутые в промасленную ткань, постукивали друг об друга. Остальная часть его припасов тоже находилась в сумках. Он взял две фляги и привязал их к поясу. Накинул на сумки свою драгунскую накидку. И направился в сторону Сиона.
***
Они держали рабов, захваченных во время пути через три штата, и с их помощью возвели на берегах Великого Моря унылые деревянные здание Сиона Пророка Легия. Когда работа была закончена, Нефийцы съели их заживо, изможденных и закованных в цепи. Стоя среди десятков грязных скелетов, солдат пошевелил носком ботинка несколько серых голов. Эти рабы не были избранными и не были обращены. Он вышел из черного сарая на главную улицу.
Кроме сарая, где они держали черный экипаж и трех адских кобыл, у них были еще три покосившихся деревянных хижины, смотревших окнами на мерцающий белый песок, протянувшийся до самых ущелий, которые он миновал этим утром. В конце ряда деревянных зданий стояла дюжина палаток, чьи полотняные бока трепетали на ветру.
Поселение казалось пустующим. Брошенным. Проклятым.
Солдат добрался сюда довольно быстро, и был уверен, что загнал длинноногого Пророка. Нефийцы быстро уставали. И всегда были голодными. Казалось, эти "избранные" нашли свое спасение в простом ковырянии в пыли и поедании любых живых существ, в жилах которых текла кровь. Однажды он нашел одного, залезшего по пояс в освежеванную тушу медведя и всецело поглощенного трапезой.
Он предположил, что население Сиона почивает в этих покосившихся зданиях и обвисших палатках, в ожидании, когда Пророк вернется с чем-нибудь теплым и визжащим в повозке черного экипажа. Солдат улыбнулся. Положил свои сумки на землю возле здания рядом с сараем.
- Я буду отомщён семикратно. Да.
Он побрызгал керосином вокруг деревянного фундамента здания и посыпал жидкость оружейным порохом. Ни звука не донеслось изнутри, ни шепота. Точно таким же способом он выжег нефийскую заразу из трех ферм, занятых ими в Вайоминге. Нефийцы не любили огонь. Должно быть, он напоминал им о доме.
Солдат закурил, бросил спичку в керосин, который вспыхнул дорожкой черного дыма. Огонь на солнечном свету был невидим. Древесина, которую Нефийцы использовали в строительстве зданий, была настолько сухой и изъеденной червями, в основном, взятой из кузовов повозок, что огонь тут же накинулся на нее с бешеным аппетитом.
Возле входа, прикрытого грязной муслиновой тряпкой, солдат положил свой карабин, вытащил саблю, и стал ждать.
Но ждать пришлось недолго. В глубине здания, где-то в темноте, где было их лежбище, он услышал шорох тонких конечностей. Затем раздался топот костлявых ног и щелканье зубов. Эти звуки становились все ближе, их источники перемещались по дому из гнилого дерева, еще не согретые ярким солнечным светом, но разбуженные густым дымом.
Они вышли на свет, моргая, кашляя и хныча. Три женщины в лохмотьях. Одна - в круглом платье в коричневую клетку, которое было теперь заскорузлым от грязи и испачканным спереди черной запекшейся кровью - вышла первой, из-под потрепанного чепчика моргали белки глаз. Она замешкалась на мгновение, и в спину ее толкнула другая тварь в покрытой пятнами ночной рубашке, дорогу которой загородила ее широкая юбка. Они принялись рычать и царапать друг другу кожистые лица длинными желтыми ногтями, пока не заметили присутствие драгуна.
Двумя быстрыми ударами сверху вниз, он разнес им черепа, будто молотком глиняные горшки. Третью пригвоздил к стене, и та принялась отбиваться острыми ногами, мотая облезлым черепом взад-вперед, и показывая ему черный язык, пока он не выстрелил ей в лицо из пистолета с расстояния двух футов.
Следующее здание он обработал керосином уже быстрее, поскольку опасался, что выстрел привлечет остальных. Разбил три бутылки в первой комнате, бросив их об стену. Сразу после того, как он поджег дом, он увидел в незастекленном окне второго этажа высохшее ухмыляющееся лицо. Похоже, что обитатели зашевелились. Но нижний этаж здания вспыхнул, отрезая им путь к спасению. И солдат молился, чтоб, если его сестра внутри, ее скрыл дым, дабы ему не пришлось видеть ее при белом свете утра.
Сквозь пляшущие внутри здания языки пламени он, наконец, увидел зыбкие очертания покачивающихся в дыму фигур, после чего те бросились к выходу. Две женщины выбежали, кашляя, и он тут же их прикончил, поскольку они сами практически подставили головы под удар. Еще одна с безволосым пятнистым черепом, в нижней юбке и грязной шали, выползла на четвереньках, и он снес ее мерзкую голову с узких плеч.
Двое детей, которым, как он предположил, не было и двенадцати, когда их укусили, вышли, шатаясь, ослепленные жарой и черным дымом, от которого проснулись. Он прикончил каждого быстрым ударом крест-накрест, затем пошел за карабином.
Солдат оглянулся на огромную белую пустыню, которая, мерцая, простиралась до дальних холмов, и ему показалось, что он увидел быстро приближающуюся тонкую черную фигуру. Но когда, прикрыв глаза от солнца и прищурившись, он всмотрелся еще раз, то не увидел ничего, кроме равнины из твердой соли, на которой не смог бы спрятаться даже койот.
Из третьего здания полным ходом шла эвакуация, и солдат проверил взглядом, нет ли у голодных дьяволов оружия. Долговязый мужчина в подтяжках и цилиндре держал в руках нечто, похожее на кремневое ружье, оставшееся от французов, воевавших с англичанами. Солдат снес ему голову из карабина. Другая, ослепшая от дыма растрепанная фигура наступила на его цилиндр когтистой ногой.
Воспользовавшись пожаром, охватившим два здания, и густым черным дымом, опустившимся на палаточный городок, солдат спокойно перезарядил и пистолет, и карабин. Поднявшись с колена, он принялся спокойно расстреливать тех, кто, завидев своего заклятого врага, вознамерились броситься на него. Две пыльных, костлявых старухи, в чепчиках и сарафанах, разлетелись на части, словно соломенные куклы. А затем он зарубил саблей двух девочек-подростков, пытавшихся бегать перед ним, словно курицы.
Третье здание он поджег изнутри, держа саблю наготове. Когда он вступил в забытую богом пыльную тьму, под ногами хрустели и катались обгрызенные кости и пустые черепа съеденных несчастных.
Он вышел, кашляя, и посмотрел в сторону палаток. Темные силуэты - он насчитал не больше пяти - ковыляли неровным строем под ярким солнцем. Двое из них рыдали, остальные трое тоже последовали их примеру, будто понимали, что время Великого Пробуждения подошло к концу. Одна лупила себя по лысой голове длинными руками, выдирая из черепа последние пучки бесцветных волос.
За спиной у солдата, три храма Сиона, этого Нового Иерусалима для паствы Светлокожих Нефийцев, пылали красно-черным пламенем, уходящим высоко в темно-синее небо.
Солдат направился к палаткам, перезаряжаясь на ходу. У оставшихся уже не было сил для сопротивления, хотя они рычали, как сторожевые псы, будто не желая отходить далеко от того, что находилось под тентами.
Наконец, одна тварь бросилась на него на четвереньках, взбивая костлявыми ногами пыль. И солдат отстрелил ей большую часть шеи и правой щеки. Тварь завыла, и затихла лишь, когда он раздавил каблуком ей череп. Из оставшихся четырех, одну, вопящую во все горло, он застрелил на месте, попав с десяти ярдов в морщинистое, как кора дерева лицо. Трое других разбежались по палаткам.
Солдат повернулся кругом, держа перед собой саблю. По спине у него пробежал холодок, вызванный предчувствием, которому он научился доверять. Нечто в высокой шляпе, низко жмущееся к земле, юркнуло за сарай, словно бродячая собака. Пророк Легий, должно быть, обошел Сион кругом и проник с запада через пустыню. Медленным, окольным путем, но тем самым не привлекая внимание драгуна.
Солдат опустился на колени и перезарядил карабин и пистолет. Сунул пистолет в кобуру, встал и бросился к сараю на поиски Пророка.
- Легий! Членосос ты этакий...
Из охваченного огнем и дымом здания рядом с сараем вырвалась ярко-оранжевая вспышка света и нечто, похожее на кулак сбило солдата с ног. Он почувствовал, как три ребра у него треснули, словно спицы в колесе, и весь воздух вышел из легких. Он понял, что ему попали в правый бок, и пуля прошла навылет. Когда он попытался сделать вдох, боль была такой силы, что он даже не смог закричать.
Солдат пошарил в пыли, пытаясь отыскать карабин, который отлетел в сторону при падении.
Из-за горящих у него за спиной зданий раздался крик Пророка, полный триумфа и ярости, призывающий поредевшую паству провести давно назревшую службу.
- И он искупит, мои братья и сестры. Искупит своей кровью, которую мы выпустим на этот священный берег!
Из-за палаток высунулось три жутко растрепанных головы. Нефийцы мотали ими из стороны в сторону, пытаясь разглядеть своими тусклыми глазами раненного солдата. Затем упали на четвереньки и поспешили к нему, лежавшему ослепленным и побелевшим от боли.
Он дважды резко вскидывал голову, когда усыпляющая чернота накатывала на его горящие глаза. Посмотрел на мокрую руку, которой зажимал себе правый бок. Пуля разорвала кожу и мышцы под соском и раздробила несколько ребер. Солдат молился, чтобы осколок дробинки не проник в живот, потому что чувствовал, что желудок жжет сотней маленьких угольков, и боялся, что тот больше не сможет принимать пищу.
Увидев, что он повержен и тяжело ранен, Нефийцы бросились к нему из палаток бешеными скачками. Возможно, учуяли в пыли и на его белой коже горячую кровь, отчего стали выть и скакать, словно голодные кошки, и каркать, как черные вороны.
С другой стороны от себя он услышал топот проповеднических ботинок.
Драгун стиснул зубы, вытащил пистолет и оглянулся на пожар рядом с сараем, но Легий использовал дым, как прикрытие, во время перезарядки. Солдат повернулся и выстрелил в лицо стоявшей на четвереньках твари, первой прибежавшей на пир. Две других разделились, и стали его окружать, завизжав от звука выстрела.
Он поднялся на колени, затем на ноги. Левой рукой вытащил из ножен саблю. Земля под ним ходила ходуном.
Что-то прыгнуло ему на спину и прокусило шляпу. Солдат почувствовал, как кожа отрывается от головы под воздействием грязных жующих зубов. Он перекинул Нефийца через плечо и раздавил ему череп. Вторая тварь в грязном корсете накинулась на него, целясь длинными пальцами в глаза, но он пронзил ее саблей и нанизанную приподнял в воздух, удерживая на расстоянии от своего тела. Посмотрел, как та извивается, как змея, затем опустил на землю, скинул с сабли быстрым ударом ботинка, и тварь рассыпалась, словно сухая труха.
И тут показался Легий. Были видны лишь его зубы под черной шляпой и длинная вытянутая рука с пистолетом. Это был старый кавалерийский пистолет, не отличавшийся точностью. Он мог поразить цель не больше, чем с двадцати ярдов, и с таким же успехом оторвать стрелявшему руку. Пророку просто повезло с тем первым выстрелом из-за сарая. Он прицелился, чтобы второй сделать уже наверняка, и подошел вплотную.
- Похоже, Эфраим, мне придется собирать здесь новую паству.
Редкие пряди волос слегка развевались, когда Легий приблизился к нему. От одного колена осталась лишь кость, торчавшая из штанины.
Солдат пошатывался, истекая потом и кровью. Он поднял саблю, хотя сомневался, что у него хватит сил снова воспользоваться ею. Или сил на то, чтобы обругать себя, за то, что зашел так далеко, но не сумел перед смертью обезглавить этого лжепророка, этого нечестивого мессию. Но глубоко внутри, под жгучей болью и угасающей жизнью, солдат все- же нашел уголь ненависти к этому дьяволу, столь жаркой, что сумел плюнуть в него.
Дьявол ухмыльнулся из-под козырька черной шляпы. Его голос был тихим, нежным, почти женственным.
- Солдат, я мог бы начать собирать новых последователей с тебя. Из тебя получился бы хороший воин-апостол. Что скажешь, кавалерист? Я укусил твою сестру в нашу брачную ночь, в кровати твоего дяди. Она была такой сладкой. Бьюсь об заклад, у ее брата вкус меда с молоком. Она принесла мне двойню, солдат. Твои племянники лежат там сейчас и ждут сладкого красного молока жизни.
Солдат встряхнул головой, в глазах плыло от слез. Его сердце превратилось в пустую скорлупу из-за тех бесконечных ужасов, которые предстали перед его усталыми глазами и обожгли ему уши.
Пророк направил длинное, тяжелое дуло пистолета драгуну прямо между глаз.
- Или может, мне нужно просто прикончить тебя здесь и проглотить словно рыбу и хлеб, которыми наш спаситель накормил пять тысяч человек. Да, я верю, что могу по праву...
Тут Пророк резко оторвался от земли.
Развернулся в воздухе.
И с громким стуком упал на песок.
А затем солдат услышал, как выпушенный из мушкета заряд продолжает рассекать воздух пустыни.
Лежа на песке, Пророк корчился, словно в припадке. Рука с пистолетом была неестественно вывернута и лежала в стороне от тела.
С полузакрытыми глазами, солдат развернулся, волоча по земле саблю. И увидел маленького, старого золотоискателя с грязной бородой, медленно бредущего по белому песку, с мушкетом в руках, который был длиннее, чем он сам.
Солдат снова посмотрел на Пророка Легия. Тот уже развернулся, поднялся на тощие колени, и пытался левой рукой забрать пистолет из правой. Мушкетная пуля попала ему в грудь и вышла из спины, пробив куртку и накидку. Из сухого отверстия шел белый дымок.
Солдат вскинул саблю обеими руками, но это движение заставило его вскрикнуть и едва не выронить ее. Боль в боку была слишком сильной, чтобы дать выход мести. И он закричал от отчаяния и осознания собственной убогости. От неспособности восполнить кровопотерю и вернуть сестру, которую у него отняли. Он согнулся пополам, и, чтобы не упасть, оперся на саблю, как на клюку. Затем из последних усилий выпрямился и обрушил саблю на тощую шею Пророка.
Удар заставил Легия упасть плашмя, но не отсек голову.
Тут к нему подошел старик.
- Тише. Тише. Тише, - сказал он. Затем посмотрел на проповедника и плюнул длинной струей табачного сока и слюны тому в затылок. Наступил ногой в грязном мокасине Пророку на руку с пистолетом.
- Будь я проклят. Этот человек не жив и не мертв. Как такое может быть? Боже милостивый.
- Мой пистолет. Заряди его, - сказал солдат.
- Слушаюсь, сэр. - Старый золотоискатель взял пистолет и зарядил его порохом и пулей, затем протянул драгуну.
- Легий. Моя сестра. Где она?
Пророк сплюнул и ахнул, рот у него был вымазан в черной крови. Лицо было перекошено, каждое сухожилие длинной шеи и острого подбородка напряжено. Он что-то лепетал, высоким, пронзительным, как у ребенка голосом, но ни старый золотоискатель, ни солдат не понимали ни слова. Поэтому солдат прервал допрос. Он был близок к обмороку и хотел убедиться, прежде чем покинет этот мир, что Пророк действительно умер. Поэтому он приставил драгунский пистолет к затылку бледного, холодного черепа и разнес его на куски, словно тыкву с забора.
- Те палатки, старик, - сказал солдат.
Старик дал драгуну упереться на себя левой рукой и повел его к палаткам. Там он начал таскать ослабшего солдата от одного трепещущего полога к другому.
- Какой же Бог сотворил это, солдат? Какой же Бог? - спросил его старик в последней палатке. Но к тому времени навалившийся на него солдат уже закрыл усталые глаза и покинул этот мерзкий мир. Он был далеко от того серого, высохшего и хнычущего существа, что лежало у них под ногами на грязном матрасе. Драгун ушел в другое место искать свою сестру, которую так и не нашел среди Светлокожих Нефийцев на берегу Великого Мертвого Моря. Последними его словами были: "Воспользуйся моей саблей".
Старик отнес молодого солдата подальше от смрада смерти, который скоро должен был усилиться под белым солнцем пустыни, и упокоил его с миром в песке. Закрыл драгуну глаза и прочитал три строчки из единственной молитвы, которую помнил. Или это был гимн? Он не знал, но сделал для этого человека то, что мог. Затем отпилил драгуну голову его же собственной саблей, такой тяжелой и длинной, что он подивился силе той руки, что размахивала им, словно хлыстом над безбожниками.
Затем золотоискатель вернулся к двенадцати палаткам, чтобы закончить страшную работу кавалериста.
В последней он отсек крошечные сморщенные головы у тех, кто был уже мертв, или почти мертв - у тех, кто выполз из мертвых утроб Нефийских матерей. Острое лезвие сабли снова и снова царапало камень, будто те родильные палатки стояли на каменном полу посреди всего этого песка.
Любопытный золотоискатель отбросил ногой в сторону потрепанные свертки с обезглавленным потомством, затем пошарил ногой в пыли. То, что лежало под песком, было гладким и волнистым, как обточенный водой валун в чистом горном ручье.
Привыкший добывать из-под земли чудеса, старик бросил саблю и, обернув левый мокасин какой-то грязной пеленкой, принялся тереть ногой твердый камень.
Через несколько минут он обнаружил огромный глаз, изогнутый, как миндаль и прикрытый тяжелым веком. Десять минут спустя он очистил от песка то, что оказалось целым лицом.
***
К концу дня останки Нефийского потомства и стариков сгорели дотла в пылающих зданиях Сиона, на берегу Великого Мертвого Моря, а их палатки были срезаны с земли, унесены в сторону от лагеря и оставлены в виде горы грязного тряпья. Вскоре они тоже были преданы огню, ибо золотоискатель чувствовал, что именно этого хотел солдат. А когда солнце село за мерцающий океан безжизненной воды, и от зданий на его проклятом берегу остались лишь почерневшие дымящиеся остовы, старик посмотрел на то, что обнаружил под семью палатками. На то, что было сокрыто под невесомыми оболочками мертвых детей в этом чумном госпитале, и под песком.
Он посмотрел на шесть гигантских базальтовых голов, восемь футов в высоту и девять в ширину каждая, весивших примерно сорок тонн, как он подсчитал. Пытливо вгляделся в их огромные раскрытые глаза, которые, в свою очередь, смотрели на темнеющее и заполнявшееся яркими звездами небо. А когда он, наконец, ушел прочь, унося свой мушкет, пистолет, карабин и саблю драгуна, не желая задерживаться возле этих руин в темноте, он задался вопросом, были ли то лики Богов? Богов, сотворивших все это?
© Adam Nevill
© Локтионов А.В., перевод на русский язык, 2018
Комментарии к книге «Какой же Бог сотворил это», Адам Нэвилл
Всего 0 комментариев