«Индиго»

Индиго (fb2) - Индиго 551K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Денис Павлович Шулепов

Денис Шулепов Индиго

Индиго – так называют детей нового поколения за особый, сине-фиолетовый цвет их ауры. Диапазон электромагнитных колебаний, исходящих от тел индиго, составляет от 3 222 000 до 11 350 000 Гц – втрое больше, чем у обычного человека. Коэффициент интеллекта у индиго равен 130. Оба полушария мозга у индиго работают одинаково, при этом они используют не 3–4 процента его возможностей, а в 3 раза больше.

«Совершенно секретно», № 7 (206) Июль, 2006.

1

Из дневника:

Когда-нибудь замечали у людей свечение? Внутреннее. Таких людей немного, но их видно сразу. И видят их только такие же – со свечением. В толпе, транспорте, метро их можно увидеть, но реже – не та атмосфера. Должно быть что-то более приватное. К примеру, на заводе, в бригаде из 10 человек, или в компании, куда только что влился. Рыбак рыбака видит издалека. Это свойственно всем. И не только людям. Люди со свечением обычно держатся особняком от общей массы. Они задумчивы. Их зачастую унижает та среда, в которой они живут… Вернее – пытаются жить. В них присутствует внутренний стержень одухотворенности (если так можно выразиться). Они стоят на планку выше вынужденного круга общения. И они знают об этом, знают, но понимают, что, показав себя, им грозит натолкнуться минимум – на непонимание, максимум – на ненависть и вражду.

Выскочек не любят.

2

– Что ж вы делаете, мерзавцы? – не выдержал он кощунственного зрелища. Сегодня Валентин увидел собаку, и ему открылась истина, которой он мог поделиться разве что с дневником. – Это ведь Храм Господень!

До встречи с собакой Валентин был убежденным атеистом и обходил церкви, церковные лавки и всё, что связано с крестом, стороной. Но сегодня он должен был прийти… И пришёл. Ниоткуда взявшийся трепет разволновал впечатлительного юношу; он ступил за ворота, на территорию святой земли, и встал, как сорняк, пустивший корни. Валентин понял, что никакая сила всех миров не сдвинет его с места в сторону парадного входа.

Человеки шли и уходили, крестились и кланялись, плакали и улыбались, а он стоял, чувствуя себя чужим для люда, просящего Его услышать их. Чужой людям, Валентин чувствовал, как близок к Богу, которого ещё вчера отрицал. Отрицал не потому, что в детстве внушили, а потому что до детства этот Бог предал его, когда больше всего был нужен.

Придя сюда, Валентин сделал больше, чем просто себя заставил. И силком двигать ноги внутрь Храма не собирался. Всему своё время.

Он посмотрел окрест и увидел тех подростков. Мальчишка и девчонка, стоят у подножья церкви и целуются… нет – сосутся . Будь Валентин чуть ближе, непременно бы услышал слюнявые причмокивания. Его передёрнуло. Он не знаком с канонами православия, но видел , что эти двое делают плохо.

На выкрик парочка недоуменно воззрилась на худосочного парня с всклокоченными волосами, в потёртых джинсах, спортивного кроя пиджаке и кедах.

– Занимайтесь своей похабщиной дома, а не на святой земле! – крикнул им Валентин, ожидая хульного отпора.

Но молодые – не вконец остервеневшие – взялись за руки, и пошли вокруг церкви.

Валентин не поверил голубкам, и желание удостовериться в своей правоте сдвинуло его с места. Коленные чашечки хрустнули, и он на ногах-ходулях – так они успели окостенеть от боязни двинуться ещё хоть на сантиметр ближе к Храму – засеменил вокруг церкви, но с другой стороны. Как и предполагал, любвеобильная парочка продолжила похабство, едва завернув за угол и скрывшись от него…

«тщедушного потроха»,

«чокнутого придурка» .

Обидные словосочетания неоновой вспышкой сверкнули в мозгу Валентина. Ярость, которую Валентин с детства принял в себе, как дань прошлого, вспыхнула в глазах. Но махина Божьей обители, что нависла над ним, придавила тенью демонского прихвостня в Валентиновых глазах. Он, как и прежде бывало, не замечая того, растянул губы в безжалостном оскале.

И поспешил уйти с территории церкви.

Ждать пришлось долго. Но Валентин привык ждать. Он стоял через улицу, поглядывая на часы и по сторонам. В одной руке сигарета, вторая рука в кармане сжимает длинную рукоятку выкидного ножа. Ладонь вспотела. Валентин боролся с сильным зудом, чтобы не нажать на «собачку» и не пропороть острым лезвием карман старых и любимых джинсов.

Дождался.

Чёрно-патлатый парень в красной рубашке с алыми цветами (что за мода!) и девушка в ярко-бирюзовой блузке (с такими модными рюшками) вышли за ворота и не то что не перекрестились, как полагается, – не оглянулись даже! Словно в развлекательном центре побывали. Но девушка не виновата, Валентин это знал. Виновник – самодовольный хлыщ, что с ней. Все мужики такие, им бы только совратить и сбить слабый пол с пути истинного. Поматросить да бросить.

Патлатый хлыщ получит по заслугам!

Парочка шла к метро. Валентин следом, не приближаясь, но и не теряя из виду.

Парень с девушкой скрылись за стеклянными дверями подземки. Валентин тоже поспешил толкнуть дверь с «замечательной» рекламной наклейкой-вопросом: «Диарея?»

Он вытащил руку из кармана, продолжая сжимать любимую рукоятку. Ладонь уже не влажная. Волнение перед Возмездием исчезло. Как всегда.

Он побежал по движущейся эскалаторной лестнице, притормозил возле патлатого на миг… и, ускоренно семеня ногами, спустился вниз, влетел в подвернувшийся вагон поезда и был таков. Доехал до «Кольцевой», сделал пару пересадок и вышел на «Автозаводской». Здесь был «Новый книжный», сюда-то ему и надо.

3

Сегодня у неё закончились краски. Регулы раздражали. Она их терпеть не могла! А кто мог? Постоянное ощущение грязности, множество всяких «нельзя» и запретов, и с милым сердцу Кузьмой не поворкуешь вечерком: брезгливость какая-то от его прикосновений…

Но сегодня всё! Солнышко улыбается с самого утра, тёплый ветер колышет ржаную ниву. Отец с собаками, Мотей и Крошей, ушёл в лес – барин разрешил охотиться. Знать бы, с чего такая милость? И они с матерью пойдут по ягоды. Малины сейчас на опушке да земляники у-ух сколько! А к вечеру на пироги и Кузьма придёт. Уж она его теперича приголубит, нынча можно.

Но наперед на речку надо: стирать-полоскать, мамке помогать. А то ведь проспала сегодня, а мамка пожалела будить.

И полетела девонька в воздушном сарафане, размахивая белокурой косой, замкнутой алой лентой, и босиком под гору к речушке, к плоту, к мамке. Весело, озорно!

– Ах, чего ты так несёшься, Валь! – всплеснула руками мать.

4

– Валь! Валентин!

Валентин очнулся и резко захлопнул Библию. Оглянулся. Это был сварщик с ненавистной стройки, заядлый книгоман и любитель Тополя, Незнанского и Бушкова.

– Ты чего здесь? И с бестселлером всех времён и народов?! – спросил удивлённый сварщик.

– А ты чего? – буркнул Валентин, ставя томик на место.

– Да я-то ищу себе пищу для ума.

– Тем ширпотребом, что ты себя пичкаешь, сыт не будешь.

– Иди ты! Соевая колбаса – тоже жрачка.

– Только ученые сами не знают, чем соя окажется вредна впоследствии.

– Ай! – отмахнулся коллега. – Зануда ты, Валь. Когда на работу-то выйдешь?

– В понедельник… на приём. Во вторник закроют больничный.

– Ага. Бывай! – Сварщик отсалютовал и пофланировал к полкам любимого чтива.

Валентин не удосужился прощанием, пошёл к выходу. Он забыл, что сейчас час пик и все срываются с рабочих мест, едва минутная стрелка переваливает семнадцатичасовой рубеж. Ему претило встретить кого-то ещё из своих. И чего он приперся именно на «Автозаводскую»? Вот она – привычка, нажитая годами: с утра на эту гребаную стройку, вечером – с неё. Да и нож от крови надобно промыть…

Он жил в «Метрогородке». Выйдя из метро, зашёл в «Перекресток», купил арбуз на 67 рублей и по трамвайным путям вдоль Открытого шоссе – домой.

Дома располовинил арбуз тщательно вымытым любимым выкидным ножом, взял ложку, выковырял сочный кусок и отправил в рот. В последнее время Валентину нравилось писать в дневнике, поедая именно таким образом большую зелёную ягоду.

5

Из дневника:

Я шёл по дороге, спешил по своим делам, когда увидел бредущего навстречу унылого пса. Почти сравнявшись со мной, пёс вдруг вскинул голову и посмотрел своими печальными карими глазами в карие мои.

Мы разминулись. Я, подгоняемый толпой людской, ушёл далеко вперед. И шёл, пока в мозгу не сформировалась одна безумная мысль, срочно требующая иллюстрированного подтверждения. Наконец, я добрался до книжного магазина, выудил со стеллажа энциклопедию о животных и внимательно просмотрел каждый снимок. Моя безумная мысль подтвердилась! Но осталась безумной.

Она напрочь в моём сознании опровергла теорию Дарвина о происхождении человека от обезьяны или какого бы то ни было другого живого существа планеты, с человеческим названием – Земля. Я ощутил себя чужим, ощутил, что вся человеческая раса лишь разумный (чересчур) суррогат живой сущности Земли, взявший за основу своего физиологического существования в условиях планеты белковую форму материи, оставшись при этом с мышлением, чуждым мышлению разумных существ Земли.

Эволюция проходила долгие миллиарды лет, фауна видоизменялась. Но неизменными оставались ГЛАЗА! Посмотрите в глаза любого животного, что вы в них увидите? А, вернее, чего вы не увидите? Вы не увидите белков глаз. Даже у шимпанзе зрачок обрамлён широкой радужной оболочкой, где нет места для белка.

Только человек имеет такую, с позволения сказать, узкую радужную оболочку. Почему?

Почему у человека, эволюционированного от обезьяны, в отличие от других животных, произошла такая резкая метаморфоза глаз? Неужто этому посодействовал его незаурядный ум-разум? Вряд ли. Эволюция разума была нескорой.

Обезьяна схватилась за палку. А хваталась ли она за неё? Кто присутствовал при этом грандиозном историческом факте? Факте ли?

Допустим, обезьяна схватилась за палку. Эволюционный скачок. И что, с этого момента глаза первочеловека стали меняться? Он научился добывать огонь – радужная оболочка сузилась от яркости огня? Он придумал колесо – оболочка уменьшилась от осознания человеком своей гениальности? Чушь…

Я заскользил взглядом по корешкам книг и остановился на религии. Подошёл, взял Библию, отыскал, что хотел. Бытие 1.26.: «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему». 1.27.: «И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их». И я подумал, если истинно так, и Бог создал людей по образу и подобию Своему, то справедливо предположить, что образ – тело, а подобие, соответственно, душа. Ну, тело, как тело – устраивает, жаль только, что мозг функционирует лишь на 10 % (или сколько там высчитали учёные?), а вот с душой не понятно. Бог?

Мой взгляд натыкается на стеллаж с фантастикой. Безумная мысль обретает новую форму. Флора и фауна нашей (а нашей ли?) планеты испокон веков живёт по своим законам, не нарушающим естественный ход своего развития. С появлением человека всё меняется: он начинает творить во благо себе. Разводить огонь и с его помощью добывать пищу; приручать животных и делать из них рабов, пашущих землю, возящих их на своих горбах, охраняющих человеческий быт и досуг; копаться в недрах планеты, извлекая из неё полезные для себя ископаемые; вырубать леса, изменять русла рек, высушивать болота, меняя тем самым естественный микроклимат; изготовлять оружие, истребляя им целые виды животных. Придумав себе материальные ценности, бартер, деньги, улучшая условия своей жизни, понастроив ТЭЦ, ГЭС, АЭС, заводы и фабрики; изобретая яды, химикаты, спирт, бензин и асфальт, не думая об экологии, – можно ли назвать человека после всего этого коренным жителем планеты?

Человек приучил пса быть верным другом. А пёс потерялся в мире, созданном человеком. Созданном для своего удовольствия…

Некий Разум заслал на планету, названную впоследствии Землей, существо – человека, изначально младенца по мышлению, но с неуклонным его развитием до уровня Некоего Разума. Это разум хаоса, а хаос – это сущность Вселенной. Сущность рождения, динамичного развития и уничтожения.

Мы переживаем динамичное развитие. И дай то Бог, в которого я теперь верю, чтобы, когда придёт время уничтожения, человек придумал, наконец, межгалактический корабль и смылся с выстраданного лица бедной планеты до того, как уничтожит на ней всё живое…

P.S. Чёрно-патлатый хлыщ в гейской рубахе не должен дожить до утра. Раз я прочёл его мысли, значит, он плохой. И мог стать ещё хуже.

P.S.S. Почему Сын Господа не брился? Интересно.

6

Золотые рыбки в круглом аквариуме торчат у кромки воды и с шумом заглатывают ртами воздух. Валентин наблюдал за ними. Он не мог разуметь, почему рыбкам не хватает воздуха. Недавно он запустил новую, вторую, трубку, но увеличение числа пузырьков не повлияло на желание глупых рыб не заглатывать воздух. Звучно! Валентина раздражал этот чвакающий звук. Но заставить себя убить рыб сил не хватало. Может, не сейчас… потом… Например, прекратить их кормить и не чистить воду.

Валентин вспомнил молодого пса на цепи со стройки, жрущего свои экскременты. Он посмотрел на золотых рыбок, двух жирных и неповоротливых кляч, и его всего передернуло от отвращения возникшей взаимосвязи золота и дерьма. «Ах ты, моё золото, с дерьмом перемолото», – говаривал Валентинов сосед Толик, алкаш, женатый на алкашке (ей-то и адресовалось «нежное» обращение). Из жалости Валентин хотел убить бедного пса, но мешал сторож. Тогда Валентин вознегодовал, почему сторож не кормит собаку? Чтобы вывеска «ОСТОРОЖНО, ЗЛАЯ СОБАКА» соответствовала истине, вот почему.

Валентин убил сторожа недалеко от остановки автобуса, за плотными рядами гаражей-«ракушек» у полусгнившего «стога» опавших листьев… И ограбил. На ту небольшую сумму он купил цепному псу мяса.

Он никогда не возвращался на те места, где убивал. И гнал от себя безумную мысль: где он будет ходить, когда таких мест станет очень много? Всё равно, что думать о том, что когда-то умрёшь и при этом обливаться холодным потом неизбежности.

Кроме того, он же не только он .

Валентин улыбнулся возникшей мысли и оторвался от созерцания золотых рыбок в круглом аквариуме. Поставил дневник на полку. Отнёс корку объеденной половины арбуза в мусорное ведро. Вымыл ложку. И взял в руки косметичку.

«Он же не только он ».

Спустя сорок минут на Валентина из зеркала смотрело отражение очаровательной девушки. Они улыбнулись друг другу.

Если бы кто-то посмел его в таком виде назвать трансвеститом или «педиком», что ещё хуже, Валентин, не задумываясь, убил бы этого человека. Люди не знали о Связи, но это их не оправдывало. Валентин бы убил даже девушку, пусть и защищал слабый пол постоянно.

Образом прелестницы-простушки Валентин был доволен. Такой податливой и кроткой. И она возбуждала его внутренним знанием

знанием-силой

внешней обманчивости. Овечка с пастью волчьей.

Но Рио не для сегодняшнего вечера. К сожалению.

Сожалеть – не значит огорчаться. Валентин пошёл в ванную, где принял горячий душ, смыв макияж, а вместе с ним и образ девы.

7

Пироги удались на славу. У горячей печи жарко; Валя ополоснула лицо колодезной водой из кадушки и лучисто засмеялась, когда капельки пота щекотно растворились в холодной воде. Её смех отразился на лицах родителей ласковыми улыбками. Отец был сегодня особенно доволен: он подстрелил трёх зайцев, за которых – спасибо барину! – не нужно никому платить. Почаще бы такие милости!

И не задаваться вопросом – с чего они, эти милости.

Вскоре пришёл Кузьма. И Валя крутилась подле него, яко юла-непоседа: то бусы рябиновые завязать на шее попросит, то прибаутку скажет. А Кузьме льстит, но в почёте он в семье Валькиной своей сдержанностью и рассудительностью, потому не даёт волю рукам да словам праздным. Отчего и желаннее становятся мгновения те, когда одни они с любимушкой.

Валя души в женихе не чает: такой большой и сильный, грозный и буйноголовый, а с нею – кроткий и мягкий, нежный и ласковый. Просто чудеса какие!

Ну вот и стол готов: пироги с малиной да земляникой, да со щавелем, мёд душистый, молоко парное, квас, чай в самоваре.

– Как обед княжий! – молвил Кузьма, увидев большой стол.

– Когда же сватов пришлёшь? – отозвалась мать, поправляя сбившийся нагрудник.

Отец, Лаврентий его звали, ухмыльнулся в бороду, а Потап, младший Валькин брат, развеселился, глядя на него. И старка засмеялась с дедом. Весело всем стало. А Кузьма всерьёз:

– Так вот, на Кузьмодемьянки, думаем мы, Валюша и станет хозяйкой.

Смутился молодой кузнец от своих слов и на непросватанную невесту смотрит. А Валя закрутила косу длиннющую вокруг шеи и хихикает в неё, ждёт, как женишок будущий выкрутится дальше, что отец да мать скажут. Хихикает, а у самой сердечко бьётся-волнуется.

Глава семьи сам был мужиком серьезным и ответственным, любил семью. И Кузьма казался старому охотнику-зверолову (и умелому бортнику) парнем, подходящим для Валюши, кузнецов ценили, а добрый нрав богатыря ценился пуще.

– Ну, так тому и быть! – объявил отец и пригласил всех за стол.

… Когда сверчки застрекотали, чуя вечернюю прохладу, Кузьма под руку с Валей пошли сквозь отцовскую пасеку, устроенную в бортях, к речке. Здесь на песке они любили сидеть, беседовать неспешно, а чаще молча слушать природу-матушку. Вот берёза листьями шуршит. Вон рыба в воде хвостом плескает. Где-то в лесу, что прямо за речкой, сук под лапой зверя хрустнул. В деревне петух прокукарекал, ему вторил другой, третий. Слышно, пёс дворовый брехнул. Кто-то топором вдалеке орудует, а дятел передразнивает-стучит. Полна мирных звуков тишь деревенская, любо молодым слушать её да друг дружкой втихомолку любоваться. Но больше всего любили Кузьма с Валей песчаные замки строить у воды, просачивая мокрый песок сквозь пальцы. И в этот раз дивный дворец у них получился. Загляденье! Глядя на него, Кузьма сказал:

– Мы тоже дом отстроим!

8

Стройку Валентин не любил, а Москва строилась, обрастая всё больше высотками, тесня «хрущобы» и дома прошлых веков. Ультрамодные дизайны из металла и стекла заменяли добротный и тёплый кирпич. Валентин любил старину и часто ездил по столице с фотоаппаратом, фиксируя на плёнку старинные дома и постройки. Теперь же Валентина переполняла радость от осознания, что к своей коллекции фотографий он смело может приплюсовать множество церквей, часовен и монастырей: отныне крест не вызывал в нём неприязни культа Бородатого Плотника.

Он взял свой полупрофессиональный «Никон» и вышел в вечер.

На «Новослободской» Валентин из подземки поднялся наверх и двинулся по Долгоруковской к часовне готического вида, что принадлежит «Союзмультфильму». Он давно её заприметил, но смотреть на здание через объектив до сего момента не мог себя заставить. Сегодня же он даст себе волю! Валентину нравился потрепанный вид заброшенной башни.

Два ворона, две благородные и гордые птицы, так непохожие на своих сородичей – подлых и хитрых серых ворон, взялись откуда-то над самым верхом, кружа у разбитых окон. Валентин не упустил момент. Заходящее солнце протуберанцами освещало в бордовый с плавным переходом в розовый цвет перистые облака, придавая этюду мистический вид. Валентин едва не визжал от восторга.

В приподнятом духе он поехал домой. Но в переходе метро на кольцевой его хорошее настроение растворилось, как радуга при солнечных лучах. Такое сравнение подходило идеально, потому как Валентин получил удар . Нет, никто его не стал бить и отнимать фотоаппарат, удар был иного плана… Как импульс или разряд тока в бок. Валентин резко обернулся, но ничего не заметил. На него пялилась своим мутным глазом лишь видеокамера, но теленаблюдение никогда ничего подобного не вызывало, тем более боль. Мимо шли люди, чертыхаясь и огибая его. Валентин потёр бок и пошёл дальше, недоумевая. Ступил на эскалатор, посмотрел наверх и увидел. Женщина, лет за пятьдесят, стояла на ступеньке соседнего подъёмника чуть выше него, уперев кукиш в спину мужчины. «Что за магия?» — спросил Валентин себя и ответил себе. – «Чёрная». Он смотрел на женщину, соображая, что делать… И она оглянулась. Их взгляды пересеклись, женщина вздрогнула, в глазах возник испуг, она растопырила пальцы, только что сложенные в шиш, и в следующий миг побежала верх по лестнице эскалатора. Валентин последовал её примеру, он хотел догнать ведьму, не задумываясь – зачем. Может, убить?

Валентин молод и проворен, быстро догнал женщину.

– Пусти меня! – зашипела ведьма. – Сейчас хай подниму, менты набегут!

– Ты меня мусором не пугай, ведьма, – ответил Валентин. – За что демонов на людей насылаешь? Меня задела! – Он подтолкнул её к телефонным будкам. Та не сопротивлялась.

– Кто ты?! Что ты умеешь видеть? – спросила она.

– Не твоего ума дело, баба! – отрезал Валентин и выхватил её сумку, проворно открыв и сунув в неё руку.

– Ты что делаешь, скотина! Отдай!

На выкрик ведьмы не отреагировал никто, несколько беглых взглядов скользнули, не отпечатываясь в сознании прохожих.

Валентин достал паспорт и, одной рукой удерживая женщину на расстоянии, раскрыл, посмотрел.

– Теперь я знаю твой адрес, – сказал он ведьме. – Я приду за тобой.

– Я прокляну тебя и весь твой род! – закричала ведьма, выхватывая паспорт и сверля яростными глазами молодца.

– С этим ты опоздала. Жди меня, готовься к аду.

– Чтоб ты сдох!

– Я кавалер: дамы вперед, – сказал Валентин и рассмеялся ей в лицо.

Та завизжала от бессильного гнева.

– Ты меня не найдёшь!

– Ты собралась стать бомжом?

Этот вопрос остался открытым, так как женщина сломя голову бежала на выход к трём вокзалам. Валентин спокойно отправился дальше домой. Его настроение слегка поднялось от маленькой победы, он ещё не знал, выполнит ли свою угрозу. Ощущать себя вершителем ведьминой судьбы оказалось приятно и приближало Валентина в его представлении к Богу суровому, но справедливому.

Валентин приехал домой, когда ножницы часов отстригли из его жизни очередные двадцать четыре часа из суток. Но спать он не ложился. Встреча с ведьмой неожиданно впрыснула в кровь адреналин, какой не возникал даже после убийств. Он вставил в ди-ви-ди диск с коллекцией фильмов с Джонни Деппом и выбрал из списка «Девятые врата». Принёс вторую половину арбуза и, вооружившись ложкой, взялся за просмотр.

9

Из дневника:

А кто сказал, что Люцифер был мужчиной?

Почему люди снимают фильмы о пришествии дьявола, а не явлении Христа?

Почему людям нравится смотреть ужасы и со скепсисом воспринимать чудеса? Даже шедевр Мела Гибсона «Страсти Христовы» – УЖАС, вызывающий жалость, а не БЛАГОДАРНОСТЬ за искупление людских грехов!

И Папа Римский одобрил этот фильм…

Католики…

10

– Помоги, Боженька! Завтра у барина генеральная уборка зачинается, к именинам Ивана Демьяныча, – тоскливо вспомнила Валентина о работе.

Она числилась крепостной девкой в усадьбе, что от деревни находилась в двух верстах пешим ходом, если идти через кладбище. Работа не особо хлопотная и очень бы даже нравилась, если бы не молодой барин Иван Демьяныч, блуд, охотливый до женских юбок. Но Кузьме Валя о том не говорила, опасаясь, как бы кузнец чего лихо не натворил от ревности. Старый барин Демьян Евсеевич на расправу быстр: высечет кнутом да в кандалы и на каторгу, и никакая удаль молодецкая Кузьме не поможет. На кого же она останется? У них с Кузьмой всё не как у людей: не признавал богатырь посиделочных правил. По имени-отчеству не называл, на «вы» не обращался, комплиментов не сыпал, а уж про шутки сальные и вовсе не вспоминалось. Однако ж были они парой в деревне известной и завидной, никто поперёк плохого не говорил, никто не нарывался на пудовые кулачищи мастера Кузьмы.

– И у меня работы невпроворот… Слушай, Валюша, а давай после именин к барину на поклон пойдём, пусть добро нам даст на свадьбу-то?! После праздников он добрый, верно, будет, не заартачится.

– Ишь ты какой! – рассмеялась девушка, и сама радуясь в душе.

– А что? Заранее и сердечко на покое будет! – жарко настаивал Кузьма. – Давай, сходим. Ради дела такого и шапку сломить не жаль!

Согласилась Валя, хоть и поломалась для виду. Так и так к барину придётся топать – не будет батюшка венчать без соизволения его, они с барином одним миром мазаны. Не зря ведь церковный надел крестьянами за бесплатно каждый год обрабатывается.

Кузьма доволен остался. Влюбленные поднялись с песка. Парень обнял подругу, Валюша казалась хрупкой берёзкой в объятиях скалы, она наклонилась-подалась к любимому и они поцеловались.

11

Вторник, первый рабочий день после больничного, прошёл в обычной тупой работе. Какое начальство, такова и работа. С утра мастер дал задание бригаде, в которой работал Валентин, подвинуть ограду стройки на три метра, в ущерб проезжей части. Легко сказать! Да только блоки те железобетонные, меж которых крепились трубы-столбы, краном не зацепишь: троллеи мешают. И ковыряла бригада в поте и крови восемь блоков ломами… Делу время, а к трём часам дня одолели-таки мужики через мат-перемат те три метра, установили забор. Сели на перекур, но сигаретку докурить не успели, как явился Прораб Ясно Солнышко. Взял он рулетку, померил с умным видом оставшуюся проезжую часть, посмотрел на троллеи и сказал:

– Молодцы, мужики! Только теперь надо всё это дело на метр назад подвинуть. Троллейбусы пока не ходят, но вдруг пустят. «Мосгортранс» нас не поймёт.

Что тут с мужиками началось! Словоблудию такому сам Венедикт Ерофеев позавидовал бы. Ох уж они и чихвостили мастера с прорабом за вечную несогласованность и некомпетентность. Валентин бросил в сердцах кувалду (в его руках, похожих на ручки рахита второй стадии, она казалась нелепой и неуместной) оземь, махнул рукой и пошёл в бытовку переодеваться. Плевать он хотел на этот зоопарк! В очередной раз он подавил в себе желание написать заявление на увольнение. Жили бы мать с отцом – не медлил бы…

Он ушёл с работы, но не домой, а к Москве-реке. Вода, как небо, успокаивает расшатанные нервы. А Валентину нервничать было ни к чему. Все ищут смысл жизни, а он – счастливчик, сызмальства знал, зачем родился и что нужно делать, чтоб жизнь не потеряла смысл, даже находясь в глубоком котловане, в социальном низу, в грязи.

Валентин шёл, вспоминая родителей, детство. И большинство воспоминаний были рассказами матери. Она много говорила об отце, которого Валентин помнил смутно. Отец был участником ликвидации Чернобыльской АЭС и умер в девяносто втором, спустя семь лет, оставив вдовой жену и сиротой пятилетнего сына. Мать рассказывала, что после облучения здоровье отца резко улучшилось, а либидо и вовсе зашкаливало. Он был просто сексуальным монстром, не давая покоя ни себе ни матери. И на заре той необъяснимой активности родители зачали ребёнка. В Новый 1987 год Валентин явился на свет семимесячным (повзрослев, Валентин не давал спуску никому, кто неосторожно называл его недоноском). Здоровье же отца оказалось параболой американской горки: резкий взлет, секундная зависка и мощное резкое падение. В последний год жизни он сгорел, как свеча…

Мать… Она работала фасовщицей в химическом цехе завода до последнего своего вдоха. Да, именно так и было. До последнего ядовитого вдоха. Она не рассказывала сыну о «вредности» её профессии, всё он узнал поздно, уже после смерти, от одной из её коллег, чахоточной старухи. Мать убил «Богомол», препарат по борьбе с насекомыми с истекшим сроком годности. И, несмотря на то, что по лабораторным показателям препарат оставался годен к использованию, не потеряв своих убийственных свойств, ни одна страна мира не согласилась на его переупаковку. Ни одна страна, кроме России! Директор завода позарился на дешевизну дорогого препарата и скупил всю многотонную партию, заботясь о своём обогащении, а не о здоровье своих рабочих. Он даже не побеспокоился о приобретении копеечных респираторов-«лепестков», и бедные женщины вдыхали ядовитую пыль, туманом висящую в цехе ручной упаковки, страдая от аллергии и отравления лёгких. И молча плача… Та чахоточная сказала, что мать убил препарат, но Валентину не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы знать истинного виновника смерти матери. Валентин узнал кое-что об этом директоре, оставалось дождаться праздника Дня города.

Пить Валентин не очень любил, но сейчас выпить захотелось. Он поднялся от берега реки в город, зашёл в первый попавшийся продуктовый магазинчик и купил крепкого пива. Первую бутылку осушил залпом – пока не начал пить, не думал, что его так мучает жажда. По жилам к ногам пролилось тепло, стало хорошо. Валентин глупо хихикнул в кулак и пружинистой походкой вошёл в один из дворов, где блаженной тушей развалился на скамейке. Откупорил вторую бутылку, отпил маленький глоток и запрокинул голову к небу. Предвечернюю голубую высь то и дело рассекали галдящие стрижи. Валентин вновь окунулся в воспоминания. И вспоминалось то мутное, что помнилось об отце. Хорошего почему-то было мало.

Может, хорошего и не было вовсе?

Парню не хотелось напрягать память в поисках позитивных воспоминаний, потому перед глазами всплывали те сцены, которые были отчетливы, как фотографии. Как однажды весной он пришёл домой после веселой регаты на ручьях в сапогах, полных воды, попав под горячую пьяную руку отца… Потом отец извинялся, говорил, что вспылил (он всегда извинялся за вспыльчивость), но боль и обида не исчезали, как пыль с мебели после влажной уборки. Ярким снимком осталась в альбоме воспоминаний Валентина картинка того наказания: отец приподнял его над полом верх ногами, резким рывком сдирая штаны, и лупил грязной тапкой по ягодицам и ногам, не слыша молений о прощении. Отец отпустил сына только когда устали руки. Валентин ничего не сказал маме. Как всегда…

Вспомнился и другой случай, когда к ним приезжали родственники с трёхгодовалым сыночком. Пили, веселились, а когда пришло время гулять, отец был пьян и никуда не пошёл. На его попечение оставили спящего трёхлетку и Валентина. Отец увалился в спальне рядом с чужим дитём, а Валентин нашёл себе занятие в катании шариков от подшипника по пазам половиц. И до того увлёкся, что не заметил, как в зал влетел разъярённый отец с ревущим чужим сыночком на руках и, не думая, влепил сколько было сил подзатыльник сыну родному. Он что-то ещё орал, тыча пальцем то на него, то на ревущего трёхлетку. Но Валентин не слышал, оглушенный от удара, он просто тупо смотрел на бесившегося отца, не понимая, почему для него важнее сон чужого ребёнка, а не интересы сына. Откуда пятилетний Валентин мог знать, что невинное катание шариков по полу будет так слышно в спальне и разбудит трёхлетку? Но Валентин был благодарен отцу за этот расшибающий мозги подзатыльник: что-то он в нём сдвинул… или ускорил процесс? Кто знает. Тогда Валентин впервые увидел , глядел на отца и успокаивался, не давая прорваться слезам. Успокаивался от осознания, что отец скоро умрёт и не будет больше его бить. «Пусть пьёт. Это его и убьёт» , – подумал тогда он. Отца не было жалко. Жалко было мать. Она тянула свою лямку, вытягивая жилы и губя себя вредной работой. На уговоры Валентина уйти оттуда мать отвечала:

– Вот встанешь на ноги, сынок, будешь зарабатывать, тогда и брошу эту каторгу. А пока… куда ж я пойду, кто меня возьмёт без образования? Дворником я не потяну, здоровья не хватит.

Так и проработала до смерти, не дождавшись восемнадцатилетия любимого сына.

Вот уж год, как её нет…

Валентин потряс захмелевшей головой и отставил недопитую бутылку в сторону. Некоторое время последил за ребятней во дворе, потом встал и пошёл к метро.

12

Из дневника:

Вы верите, что у некоторых людей присутствует на лице отпечаток смерти? Возможно, верите. А я вижу эти отпечатки (иногда сам выступаю в качестве лика смерти, потому что вижу некоторых, и эти некоторые – плохие). Это моя мёртвая зона, тёмная половина. У всех есть такие зоны и половины. Тёмные нафталиновые тайники души (кто-то думает, что они светлые и благоухающие – наивные!). Не зря ведь говорят: душа – потёмки. Король ужасов Стив в курсе этих тонкостей, он чертовски пронырливый психолог. Фатальная обреченность, даже если человек весел и его лицо растянуто в улыбке? Взглянув на такого человека, невольно захватывает внезапная мысль о смерти. И жар пробегает волной от корней волос до кончиков пальцев ног от осознания того, как мало нам отпущено и что все мы смертны.

Прах к праху.

И тут всё зависит от настроения, в котором ты был прежде, чем попал под влияние этой мысли. Если оно позитивное – хочется быстрее что-то делать, успеть, созидать, чтобы о тебе осталось не простое воспоминание, умершее вслед за тобой через поколение, а посчастливится – два. Хочется оставить СЛЕД. А если же пребываешь в негативе – то мысль о смерти захлестывает волной, заставляя думать о тщетности существования и – что хуже всего – о нежелании расставаться с этим миром, боясь, что с физической смертью ты исчезнешь СОВСЕМ.

А кто может рассказать достоверно, что нас ждёт после смерти?

Рай? Ад? Астрал? Ничто?

Что такое человеческая душа?

Трёхдневный зародыш ребёнка – он живой. В нём есть душа? Мой разум подсказывает – нет. Девятимесячный ребёнок пред самым рождением. В нём уже есть душа? Или она вселяется с первым вздохом?

Если душа бессмертна, почему она, вселяясь в новорожденного, утрачивает знания, накопленные веками? Почему она не помнит, что с ней было до этого нового рождения? Что такое на самом деле «дежа вю»? Почему эти знания не выходят из глубины памяти души к моменту или в процессе формирования мозга? Человеческий мозг ограничен восприятием трёхмерного пространства. Он пасует перед мыслью о бесконечности Вселенной. Почему?

Неужели жизнь на Земле всего лишь испытание души, возможность роста души путём преодоления трудностей?

?

Моя мама чуть не умерла при родах. Она родила мёртвого младенца. Меня. Как это объяснить? Почему моя душа не сразу вошла в моё тело?

Или спрошу иначе.

Почему моя душа вошла в моё тело? Младенец мог остаться мёртвым, если бы не вмешательство врачей. Они вдохнули жизнь в кусок мяса (грубо). Моя умная душа ждала этого момента?

И почему моя душа помнит о ней, о той девчушке?

Почему я вижу больше остальных?

И ещё вопрос в дебри.

Почему моя душа выбрала этого младенца? Потому что была ближе остальных душ? Или, как сказано в одной брошюре, она специально выбрала данную судьбу, предварительно составив её тернистый сценарий, дав возможность мне теперешнему достойно сыграть роль или быть позорно освистанным? И от того, как я проживу эту жизнь, будет ли зависеть благой рост моей души?

А умирать всё равно не хочется. Даже бомжи, человеческие отбросы цивилизации, цепляются за свою никчемную жизнь.

Богачи множат свои капиталы, зная, что ничего не заберут на тот свет.

И все задают в разное время и с разной частотой вопрос: есть ли он, Тот Свет?

13

С утра Демьян Евсеевич с супругой Светланой Андроновной уехали на тарантасе по делам в город, оставив усадьбу на сына и приказчика Василия Михайловича. Василь Михалыч человек был не строптивый и спокойный, но исполнительный до хозяйских приказов. Крепостные бабы и девки его не боялись, часто посмеивались над жердяным ростом и внешней сухостью, что сюртук на нём висел, как на пугале. А вот от Ивана Демьяныча все шарахались: бестолковый он был хозяин и бабник, каких свет не видывал. Учился он где-то в Петербурге, а на летнюю вакацию домой приезжал, чтоб нагуляться вдоволь. И не было у женщин всех, кому до сорока, покоя от тридцатилетнего кобеля… Да и тридцать-то стукнет только через две недели! А уж любил он хватать да потискать за груди чужих жён, заставляя мужиков стискивать зубы да инвентарь в руках, и злобу свою на барина держать в себе, не выпускать пар.

И нынче, стоило Валюше появиться у белоснежного господского дома о двух колоннах, как подкрался он сзади и обнял крепко и больно, шепча глумливо на ухо ей:

– Когда любиться будем? Ах, хороша ты как! Как сладка!

– Оставьте, барич, что вы в самом деле! Некогда мне, барыня работы надавала к вашим же именинам уйму! – вырывалась Валя.

– Да что маменька! Я её уговорю, не тронет. Разве не мил я тебе? – домогался Иван Демьяныч.

Отринувшись от пут барских, Валя молвила крепко:

– Не милы, барич. Жених у меня есть! – И прикусила губу, поняв, что сболтнула лишнего не ко времени.

– Жених, говоришь? Кто таков?! – нахмурился Иван Демьяныч и, расправляя шелковый платок (что было признаком его крайнего недовольства), прикрикнул: – Говори!

Валюша стушевалась вся, растерялась и молчала. Иван Демьяныч схватил её за локотки и сжал пальцы так, что коленки у девушки обессилились от резкой боли.

– Кузьма… кузнец наш… – молвила она.

– Кузнец, значит, – барин оттолкнул девушку. – Иди, работай.

Второй раз Валюше говорить не надо, она опрометью бросилась в дом, подальше от глаз хозяйских. Да и от работы стычка эта её не освобождала.

14

С великим нетерпением Валентин дождался выходных. Этот уик-энд особенный. Москва отмечает День города. Центр, особенно Кремль, как всегда оцеплен силовиками, и пробиться туда нереально. В парке Горького делать нечего. Потому отправился Валентин на Поклонную гору. Там концерт, и нет такого зубодробительного милицейского кордона. Здесь ряды ментов состояли из молокососов-призывников, которых при желании можно и соплей перешибить. И какой всё-таки наивной кажется эта тонкая цепочка охраны! Да задумай толпа ринуться к сцене, где Лолита в песне своей посылает кого-то на небо за звёздочкой, этих неоперившихся юнцов затопчут, как ненавистных колорадских жуков.

Валентину посчастливилось занять место на скамье и, держась за монумент, поставленный в честь одного из фронтов ВОВ, стоять-балансировать на спинке скамьи и видеть сцену с маленькими человечками – звездами российского шоу-бизнеса. Халявные уличные концерты всегда поражали Валентина народной выносливостью; он сам мог простоять в таком положении три-четыре часа кряду и не чувствовать изнурённости. Единственное обстоятельство, заставляющее людей уходить неожиданно, – надобности физиологии. Валентин больше смотрел не на сцену, а на толпу: столько в ней энергии и силы, глупо растрачивающейся вот на такие сборища…

Но время поджимало. Валентин спрыгнул со скамьи и, лавируя меж людей, поспешил к метро. Нужно вернуться домой, чтобы достойно подготовиться к встрече с директором. На его радость убийца матерей был хроническим холостяком. Валентин пробил по компьютерной базе данных МГТС номер его телефона. Оставалось поднять трубку.

– Станислав Семёнович? Здравствуй… те… – проворковал Валентин бархатным женским голоском.

15

Из дневника:

Кружась юлой

Меж небом и землёй,

Ты не увидишь Бога,

Ты Бога не заметишь.

БОЖИЙ СТРАХ.

Когда разверзнется зев Вселенной

Над грешным шариком Земли,

Тогда поймёшь и ты, наверно,

Что не святые были мы.

МИЛОСТЫНЯ.

В тёмную ночь, в тихую рань,

В неважно какую погоду

Ходил он по свету, выклянчивал дань,

Угодную только лишь Богу.

* * *

Спокойная и сладкая жизнь ублюдков

Приводит к диффузной туманности Мира,

И все междометья сконфуженных суток

Похожи на сжиженность теле – эфира.

16

А Иван Демьяныч призадумался сначала, листая в комнате своей томик Лермонтова с таким популярным в Петербурге «Маскарадом». Стихотворная драма его не привлекала, стихи он вообще не любил, считая их пустой тратой слов и бумаги, зато перелистывание книг подчас давало неплохой результат. И теперь, размышляя, Иван Демьяныч наткнулся на любопытнейшие строчки:

Но обольсти её, чтоб с мужем расплатиться.

В обоих случаях ты будешь прав, дружок,

И только что отдашь уроком за урок.

И далее:

Последний пункт осталось объяснить:

Ты любишь женщину…

Иван Демьяныч занервничал, книгу отложил и подошёл к окну. Машинально пригладил бакенбарды, наблюдая за суетой во дворе.

– А как же не любить? – сказал и не заметил, что, может быть, впервые в жизни попал в рифму.

Ещё никто не пресекал его безудержного нрава. Он в Петербурге слыл искусным ухажером, а тут девка крепостная дала поворот от ворот прилюдно, можно сказать. С норовом, а хороша! Во что бы то ни стало Ивану Демьянычу захотелось ею овладеть. Он снова схватил книгу, желая прочитать, что дальше там.

… ты жертвуешь ей честью,

Богатством, дружбою и жизнью, может быть;

Ты окружил её забавами и лестью,

Но ей за что тебя благодарить?

Ты это сделал всё из страсти

И самолюбия, отчасти, —

Чтоб ею обладать, пожертвовал ты всё,

А не для счастия её.

Да, – пораздумай-ка об этом хладнокровно

И скажешь сам, что в мире всё условно.

– Да, в мире всё условно, – Иван Демьяныч скривил лицо в нехорошей улыбке. Он так решил для себя: девчонка, конечно, не достойна тех жертв, что перечислил некто Казарин, но всё же предложить такое стоит. Какая девка откажется от стольких барских милостей? Это ж дурой надо быть! А когда она ему отдастся, то про слова свои можно и забыть. Настаивать она не будет – духу не хватит… «Но если духу хватит не податься моей лести?» Молодой барин грохнул кулаком об стол.

– Силой возьму!

17

Из подъезда выпорхнула очаровательная девушка и села в ожидающее её такси.

Такси на приличной скорости пронеслось по МКАД и вырулило на Каширское шоссе. У дома номер двадцать один по улице Маршала Захарова остановилось. Очаровательная девушка расплатилась с таксистом и вышла из машины. Огляделась вокруг и пофланировала к нужному подъезду.

Набрала номер квартиры на домофоне и нажала «В». Через пару мгновений в динамике раздался мужской голос:

– Кто там?

– Это я, – мягко ответила девушка.

– Прошу вас, входите! – ответил голос.

Домофон запиликал; девушка вошла в подъезд. Поднялась на лифте на предпоследний этаж. Она ожидала, что хозяин встретит её у дверей лифта, но обманулась – мужчина даже не открыл дверь в квартиру. Девушка усмехнулась такой осторожности и нажала на звонок, зная, что он за ней наблюдает в глазок.

Станислав Семёнович открыл дверь. Несколько секунд они изучали друг друга. Девушка по его внешнему виду определила, что тот основательно подготовился к встрече. Один запах духов «Блэк код» чего стоил!

– Мне можно войти? – поинтересовалась девушка и улыбнулась своей самой обезоруживающей улыбкой.

– О-о, конечно! – Мужчина поспешил распахнуть дверь шире. Он впервые видел эту красотку, но успел когда-то заочно произвести на неё впечатление. Ему хотелось выяснить – где и когда… только не сейчас! По телефону девица прямым текстом сказала, что хочет его. Сперва такое предложение вызвало в директоре химического завода любопытство: интересно было увидеть даму. Теперь, увидев, в нём взыграл кобель. Но вместо того, чтобы валить сучку прямо на пороге, он пригласил её в зал. Она же сама пришла, так зачем торопиться? «Кобель не вскочит, пока сучка не захочет», – гласит поговорка.

– Мне кажется, в спальне нам будет удобнее, – снимая туфли, сказала девушка.

Станислав Семёнович такого откровения в лицо ещё не слышал, глаза его загорелись, он невольно потёр рукой пах. Девушка рассмеялась, немного грубо. «Наверное, курит» , – мимолетом подумал мужик. А она не унималась:

– Веди же меня, кавалер! – и подтолкнула хозяина в нужную сторону.

Они вошли в спальню. Девушка легла на кровать, раскидав по ней длинную юбку. Директор хотел лечь рядом, но она остановила его.

– Я хочу, чтобы ты разделся… медленно. Меня это заводит.

– Может, музыку…

– Не надо.

Станислав Семёнович, директор-убийца, под какой-то внутренний такт начал пританцовывать, расстёгивая накрахмаленную сорочку.

Когда он снял трусы, девушка подошла к нему вплотную, ухватила за член и поцеловала в губы в засос. Развернула к кровати, чуть оттолкнула от себя и вонзила в печень длинное перо выкидного ножа. Станислав Семёнович посерел от болевого шока, хлопая вылезшими из орбит глазами, полными уже не похоти и вожделения, а страха и недоумения.

Валентин оттолкнул истинного убийцу матери. И сказал мужским голосом:

– Ты убил мою мать… и многих женщин…

– К-кто ты?!! Безумец… Я никого не убивал!

– Они травятся на твоём заводе, а ты богатеешь за счёт их жизней. Твоя жизнь… сегодня я её заберу.

– Постой!..

Но Валентин не устоял, отточенным движением он полосонул по директорской шее своим любимым ножом. Ушёл в прихожую, достал из сумочки пакетик фасованного матерью «Богомола», вернулся в спальню, высыпал отраву на мёртвое лицо врага. И упал в обморок.

18

Из дневника:

Рассматривая рисунки в книге по детской психологии, пришёл к выводу, что нормальных детей, судя по книжке, у нас нет. Что ни картинка, так вербальная агрессия, отказ от общения, конфликтность, шизоидная акцентуация да психические заболевания. А действительно под хорошими рисунками, изображающими юношу и девушку, стоит чуть ли не диагноз: избегание сексуальной проблематики, или же: высокая значимость сексуальной сферы. А может у ребёнка просто талант к рисованию, а?

19

День закончился поздно: работы было непочатый край, больше мелочной, но так убивающей время. Валентина не встретила за день больше молодого барина и от того сильнее прикусывала губу и заламывала пальцы, чуя недоброе. Под вечер он и вовсе ускакал галопом куда-то.

На дворе стемнело, когда приказчик разрешил уйти домой. И, не глядя на усталость, Валя прытью побежала в деревню. Напрямик, через кладбище. Умирашек девушка не боялась. Чего бояться испустившего пар? Да и не впервой, знакомая тропинка. Однако ж на кладбище никогда не бегала – как ни храбрилась, но немного трусила будить от вечного сна покойников.

Шла быстрым шагом меж крестов, озираясь, прислушиваясь. Благо луна не в облаках – и то посветлее. Едва миновав кладбище, Валя услышала какой-то шум среди деревьев, и сердце обмерло у неё. Она кинулась бежать, но чёрная тень пересекла тропинку. Девушка завизжала.

А тень заговорила:

– Валюша, не бойся! Это я, барич твой Иван Демьяныч… Куда ж ты!

– Ох, леший! – схватилась за голову Валя и побежала обратно к крестам, под защиту святой земли.

Молодой барин поймал строптивую девку за руку.

– Да стой ты! Прости, что напугал… не хотел… Валечка, ты покой мой забрала, сама не ведая…

– Барич? Да чего вы… Пустите!

– Не пущу! Не пущу, пока не выслушаешь. Я ведь, дуреха ты, всем сердцем, с душой. Понимаешь? Мила ты мне…

– А вы не милы… Жених у меня есть. Кузьма есть.

– Да что ты сказать не дашь! Что заладила! Зачем тебе кузнец? Что даст он тебе? Ты так красива, ты достойна княжеского титула, а не кузни! Будь моей! Невестой будь! – И барин схватил девушку в охапку.

– Не бывать… этому… – Валя задыхалась в тесных барских объятиях, но продолжала сопротивляться.

– Всё равно ты будешь моей. Тут! – Иван Демьяныч задышал тяжело. Одной рукой удерживал девушку, другой стал задирать юбки.

Валя открыла рот, чтобы закричать, позвать на помощь или людей, или покойников, уже без разницы, всё лучше, чем быть осрамленной после барской чески, не для прихоти хозяйской берегла себя, не простит её Кузьма за блуд, хоть и не по своей воле, а под осильем. А если простит, то барина убьёт… Но успела лишь взвизгнуть коротко. Иван Демьяныч пресёк крик, сжав непокорной горло и подножкой повалив наземь прямо у чьей-то оградки. Валя пуще задохнулась и в роздыхе обмякла, закатив глаза в небо, моля Бога избавить её от кошмара и проклиная осильника своего.

И Бог услышал молитву невинной, когда барин, прижав весом своим Валюшу, едва не надругался, но в самый момент услышал окрик.

– ВАЛЯ!!!

Иван Демьяныч проворно вскочил на ноги, узнав голос кузнеца.

Кузьма забеспокоился под вечер, а как стемнело, решил встретить любимую. В тишине деревенской далеко раздался девичий визг. Спокойно идущий Кузьма встрепенулся, сердце молодецкое подсказало, что крик Валюшин, и побежал к кладбищу, что было мочи. А прибежав, позвал по имени, чтобы не тревожить покойный сон умерших безыменным окриком… И увидел фигуру в лунном свете над могилой, средь крестов. Перекрестился и храбро шагнул навстречу. Даже будь нечисть какая, защитит он свою невесту! Вот только где ж она? Кузьма подошёл ближе… и признал в чёрной фигуре молодого барина Ивана Демьяныча, встал, опешив. Барин весь растрепанный, смотрел сычом на деревенского силача.

Тут Валя поднялась с земли и, запахивая разорванную рубаху, всхлипывая и хрипя, подбежала к спасителю Кузьме. Кузьма, увидев такое, сразу понял всё и пошёл медведем на барина.

– Ах ты погань…

– Стой, деревенщина! – приказал барин.

Но не тон остановил кузнеца – пистолет с «пушечным» стволом, направленный в грудь. Встал, набычившись, Кузьма, решаясь дальше на оружие идти, а Валя бросилась в ноги его, умоляя не доводить до греха.

– Послушай девку свою, кузнец. Поди прочь! – сказал Иван Демьяныч, сам отступая к деревам. Он не был зол, он был в ярости, и сделай проклятый кузнец ещё шаг, пристрелил бы, как собаку…

«А может, впрямь пристрелить, а девку рядом обесчестить?» — промелькнула секундная мысль. Иван Демьяныч посмотрел на Валю, но та была похожа на побитую овцу и желания теперь не вызывала. Он разберётся с ней потом… Он со всеми с ними разберётся! Иван Демьяныч свистнул по-особому. В кустах, среди деревьев, всхрапнула лошадь, и в лунный свет вышел грациозный гнедой. Молодой барин вскочил на коня, продолжая держать на мушке кузнеца, гикнул и поскакал в усадьбу.

Когда опасность миновала, Кузьма встал на колени и обнял девушку.

20

По лицу девушки было видно, что она чем-то очень довольна. Редкие прохожие оглядывались, то ли желая угадать причину улыбки, то ли банально пожирая округлости аппетитной дамочки. Теплый ночной ветерок играл её волосами и раздувал широкую юбку.

Валентин всегда играл роль до конца. Он не признавал слова «фетиш», но в женском белье и парике чувствовал себя куда увереннее, чем в мужском одеянии. Ему доставляло удовольствие созерцать себя, как девушку, в зеркале. «Я это ты, а ты это я. И никого не надо нам!» Да, можно сказать, Валентин был влюблен в свой образ, но в свои восемнадцать лет воспринимал женскую красоту как нечто абстрактное… например, как портрет. Он видел красоту, мог восхититься ею, но почувствовать к красивой девушке половое влечение или влюбленность не мог. Только свой образ вызывал у него бурю фантазий, но и они были скорее платонического свойства, чем эротического. Он знал понятие «любовь», но испытывал её лишь сыновью, и то до смерти матери, а вот полюбить девушку… Наверное, всё-таки смог бы, если бы не чувствовал к женскому полу родство, которое внушала ему по ночам в снах-образах крестьянка. Часто во снах. Но, бывало, понимание пробивало энергетическим разрядом, не давая расслабиться, а тем более забыть предначертание своего истинного естества. Валентин родился мужчиной ( и это аномалия: никогда в прежних жизнях он не был мужчиной – истина), чтобы отомстить за прошлое. Но если при рождении прошлое дало знание о вендетте, то теперь, после обморока в квартире директора, знание получило вектор – отныне Валентин знал , кому мстить. Кокретно.

Вернувшись домой, он не спешил переодеться. Единственно, снял любимый нож, висевший в кожаных ножнах на ремешке, туго обтягивающем ляжку. Ремешок успел натереть, и Валентин, сев у аквариума, принялся смазывать покраснение кремом.

Потом он покормил своих золотых монстров.

И уснул в кресле.

21

Из дневника:

Давно хотел выяснить, что такое любовь.

Любовь сильна, как молния, но без грому проницает, и самые сильные её удары приятны. (М. Ломоносов).

Крепка, как смерть, любовь… (Библия, Песн, 8,6).

Мы знаем, что любовь сильна, как смерть; зато хрупка, как стекло. (Ги де Мопассан).

Любовь ранит даже богов. (Петроний).

Рай без любви называется адом. (А. Глызин).

Любовь – самая сильная из всех страстей, потому что она одновременно завладевает головою, сердцем и телом. (Вольтер).

Любовь – это состояние души, когда ради любимого человека жертвуешь друзьями, собой и собственным чувством. Способность найти в себе силы, чтобы отпустить любимого, если нет ответного чувства. (Моя Мать).

Любовь – это жажда неизвестного, доведенная до безумия. (О. Петье).

В одном часе любви – целая жизнь. (О. де Бальзак).

Любовь понять в одно мгновенье лишь добрым людям суждено. (Д. Шулепов).

Любовь – нежное растение и не живёт долго, если его орошают слезами. (Дж. Ф. Купер).

Любовь одна – веселье жизни хладной,

Любовь одна – мучение сердец:

Она дарит один лишь миг отрадный,

А горестям не виден и конец. (А. Пушкин).

Любить! – жалкая привычка сердца. (Жорж Санд).

Всякая любовь истинна и прекрасна по-своему, лишь бы только она была в сердце, а не в голове. (В. Белинский).

Когда двое влюбленных без стеснения пердят друг перед другом – это уже любовь. (Мой Отец).

Любовь – высокое слово, гармония создания требует её, без неё нет жизни и быть не может. (А. Герцен).

Любовь – благо, быть любимым – счастье. (Л. Толстой).

Любовь – единственный священник. (Р. Ингерсолл).

Мастурбация – это секс с человеком, которого любишь. (Вуди Ален).

Нельзя любить то, чего не знаешь! (Ф. Достоевский).

Любовь понимает только тот, кто её испытал. (Ф. Кабальеро).

Оба «Ф» верны… наверное, верны. Что такое любовь? Я не понял… не знаю, не познавал, но вот с Есениным согласен: «О любви в словах не говорят».

И ещё вот: Влюбленный мужчина представляет из себя жалкое зрелище. (А. Кристи). Права старая женщина, по-моему, права, стерва!

P.S. Дано нам быть в любви и смерти одинокими. (Чьи слова?)

22

Чтобы избежать кривотолков (а в деревне есть злые языки-завистники, готовые переиначить правду в кривду), влюбленные решили утаить от всех происшедшее с ними, посчитав, что правильнее будет дождаться окончания празднества, уготовленного молодому барину, их теперешнему заклятому врагу.

Кузьма заставил Валю взять заточенный под шило гвоздь и носить с собой всегда.

– Завтра Демьян Евсеевич со Светланой Андроновной вернутся, он не посмеет тронуть, – сказала Валя на прощание Кузьме, сама не зная, себя успокаивает или его остужает.

– Будет худо – беги к барыне! Поможет… может.

– Конечно, милый мой Кузьма, конечно!

23

Сегодня Валентин, позвонив с утра на объект и соврав, что дома прорвало трубу отопления, на работу не пошёл. Зачем тратить драгоценное время на работу, за которую задерживают зарплату на два с половиной месяца? А будешь бузить, то срежут энную сумму из того мизера, что получаешь на расчётный квиток. Не говоря уж о забастовках, если скажешь «баста!» – выгонят на «мёртвый» объект, где заработаешь столько же, сколько задрипанный курьер, и весь сказ…

Валентин не спеша позавтракал, не покормил рыб, включил компьютер и влез в базу данных МГТС, покопался в ней, выключил комп. Включил телевизор, по которому шёл премьерный показ очередного российского коммерческого телесериала. Валентина заинтриговало название: «Деревенская легенда». Он стоически досмотрел первую серию и выключил.

Время к обеду. После обеда нужно сходить в банк и закрыть счёт: держать деньги в этом банке стало подозрительно. Валентин сунул подмышку книжицу «Пятая гора» Пауло Коэльо и вышел из дома.

В отделении банка тихо: специалисты ОПЕРО ещё не вышли в зал после обеда. Валентин сел на стул и открыл книжицу. «Бог есть Бог, – ответил левит. – Читал Валентин. – Не сказал Он Моисею, благ Он или не благ; сказал лишь: «Я есмь». Значит, ОН есть всё, что существует под Солнцем – и молния, разрушающая дом, и рука человека, строящего его заново». Валентин несколько раз перечитал абзац. Потом строчки расплылись в пахотные борозды – задумался. Внутренний взор видел невообразимые завихрения мыслей, словно мозг пытался перед раскрытыми глазами молодого человека нагромоздить на книжном развороте геометрически неправильные фигуры.

После окрика мысленные фигуры в мгновение вытянулись обратно в ровные струны строк; Валентину даже показалось, что каждая издала немелодичный звук.

– А? Что? – встрепенулся он.

– Вы крайний в физ. зал? – повторила вопрос женщина.

– Нет, – внезапно для себя ответил Валентин, захлопнул книжицу и покинул банковское отделение.

Женщина загнула бровь, хмыкнула и села на его место.

Валентин вылетел на свежий воздух и побежал к метро. Ему не нужен банк и деньги, ему не нужна тупая работа строителя, ему не нужны золотые рыбки, ему не нужна любовь, ему не нужны больше бессмысленные смерти, ему не нужно ничего, кроме своей судьбы!

24

Из дневника:

Что уж говорить о совершенстве наших законов, если в брошюре одного серьёзного банка, где официально излагается Федеральный закон «О страховании вкладов…», делаются поразит ельные ошибки, как вот эта: «Вкладчики имеют право получать от банка… информацию об участии банка в системе трахования вкладов…»! Так и думается, что банк, опираясь на свои опечатки, в законном порядке трахнет тебя, выбросит и напоследок посмеётся: о, какой недотепа!

25

Иван Демьяныч нашёл свою мать под сенью летней беседки, обмахивающуюся веером.

– Маменька, – позвал он.

– Ах, это ты, – отозвалась Светлана Андроновна и протянула сыну руку. – Я так устала с дороги. Меня чуть не убила эта чудовищная жара!

Свежий ветерок донёс до беседки ароматный запах варения; молодой барин находил день прекрасным и ничуть не жарким, но спорить о погоде не стал. Есть дела поважнее.

– Маменька, – начал Иван Демьяныч, – вчера ночью меня пытались убить.

– Боже мой, что такое ты говоришь, сын?! – подскочила Светлана Андроновна, на миг даже забыв про веер. Потом спохватилась и быстро-быстро замахала. – Цел ли ты, дорогой?.. Матерь Божья, что я говорю!.. Мне нужны мои капли. – Она затрезвонила в серебряный колокольчик.

– Прекратите, мама! – повысил голос Иван Демьяныч. Он сделал ударение в слове «мама» на последнюю гласную, как любила Светлана Андроновна, на французский манер. – Я бы не был так спокоен, если бы угрожала опасность.

– Так зачем же ты меня так пугаешь, – посетовала барыня на сына.

– А затем…

Иван Демьяныч умолк, увидев прислугу.

– Звали, барыня? – спросил холоп.

– Нет-нет! Иди, – сказала она, не удостоив крепостного взглядом. Спросила сына:

– Так что ты говорил?

Иван Демьяныч удостоверился, что холоп удалился, только затем принялся за свою историю.

– Вчера ночью, когда я провожал одну девку…

– Крепостную?!

– Да, маменька. Она просила меня…

– Я её знаю?

– Возможно. Она дочь главы их общины. Валя.

– Да-да, знаю! Сноровистая девчонка, но выпороть не мешает.

– Обычно она с подружкой своей ходит, но та раньше ушла, не дождавшись. А через кладбище ночью страшно, вот я и уговорился доброе дело сделать…

– У-у ты мой славненький! – Светлана Андроновна, расчувствовавшись, нежно погладила сына по небритой щеке.

Молодой человек стерпел и мастерски скрыл брезгливость улыбкой.

– А у Вали этой, оказывается, жених есть…

– Да ты что! – до крайности удивилась барыня. – И почему я всё узнаю последней?

– Я тоже узнал, когда встретился с ним.

– И кто же молодчик?

– Кузнец. Кузьмой звать.

– Ага!

– Так вот тот самый кузнец шёл девку свою встречать: припозднилась, мол. А как увидал нас с ней у кладбища, взбеленился и пошёл на меня с ножом.

– Ужас кромешный!

– И зарезал бы меня деревенщина, как пить дать, не захвати я с собой пистолета…

– Отец знает? – спросила, посерьёзнев, Светлана Андроновна.

– Нет, я сразу к вам, мама.

– Правильно. Демьян Евсеевич с горячей руки наломает дров – щепок не соберёшь… Что-то делать надо! Погост за кузнеца горой встанет…

– Так вы же, маменька, с исправником на короткой ноге. Пусть пошлёт урядников, они его под стражу и возьмут. Завтра.

– Завтра? – схватилась за сердце Светлана Андроновна: выходило, что сегодня нужно опять трястись по жаре в тарантасе.

– Непременно завтра! Вдруг вздумается кузнецу исполнить свою угрозу.

– Он ещё и угрожал? – ужаснулась барыня. – Мне точно нужны капли! – Она снова затрясла колокольчиком.

– Конечно, угрожал! А завтра его схватят, всыплют розги и посадят за решётку.

– Да-да. Благо, что император-батюшка послушал Сенат, и мы сможем кузнеца-ирода сослать в Сибирь!

– Без суда сможем, мама, – поддакнул довольный Иван Демьяныч.

К беседке снова подбежал холоп.

– Что так долго, окаянный! Неси скорее мои капли! – скомандовала Светлана Андроновна и, изнеможенная, откинулась на вышивной подушечке с яркими тетерками, вяло опахивая себя веером.

Сегодня ей предстоял визит к исправнику.

26

Весь смысл жизни, такой огромной – сузился, представ в одном рваном тетрадном листке с небольшим перечнем фамилий и адресов. Ничто отныне не могло стать преградой для достижения цели, смысла Валентиновой жизни, даже смерть. Даже смерть, если придётся, станет его союзником. С детства Валентин жил под чьей-то указкой, которая больно била ослушника. И эта чья-то указка не ломалась, как школьная деревянная. Каждой клеткой тела, каждой фиброй души он наполнялся свободой, как иссушенная палящим солнцем земля наполняется водой после долгожданного ливня. Наконец-то он может идти своим путём, а не проторенной дорожкой человеков, молящихся Богу о делах повседневных, а не о вечных душах своих. Он не умеет молиться, но Господь Бог внял его постоянным мыслям, ясно явив фамилии безбожников.

Было ли это знамением Божьим или галлюцинацией?

А кто хоть раз видел что-то, кроме тьмы, в обмороке?

Валентин воспринял обморок, как тайное свиданье с Богом, пусть Он и не явился пред ним в своём величии. Кто он такой, чтобы видеть Его? Валентин не был уверен даже в том, что видел крестьянку. Когда пришёл в себя, он только чувствовал её бесплотное присутствие… и видел фамилии, отпечатавшиеся ярко-чёрными письменами на сетчатке глаз.

Чёрным по белому вражьи фамилии выстроились в ряд на разлинованной в бледную клетку бумаге, смирно ожидая своей очереди. Валентин улыбался, и улыбка была доброй.

До жути.

Он решил идти строго по списку, не отклоняясь – ведь именно в этой последовательности фамилии явились ему (знаменательно, что главный виновник значился в списке последним, напоследок). Знать, так тому и быть! Дело за малым.

27

Из дневника:

Нужно жить так, чтобы можно было даже в пустыне оставить свой след.

28

Вот уже два года будет, как нежит свои кости в сырой земле дедушка Полтора-Ивана, – царствие ему Небесное! – кузнец, у которого Кузьма в подмастерьях ходил. Кузнецом дедушка Полтора-Ивана был знатным, но и по выпивке специалистом числился заправским. Погубила его сила нечистая – водка: захлебнулся кузнец в пьяном угаре собственной блевотиной, так и помер.

Кузьма же пить не любил: буйным становился, потому, став единственным кузнецом, решил спровадить всех забулдыг-выпивох от кузницы подальше. Мужики взбунтовались, но Кузьма по силе своей Полтора-Ивану не уступал и, побив один раз одного настырного, объявил:

– Будете донимать – не будет у вас кузнеца! Уйду в пахари.

Мужики почесали в затылке… и выкрутились:

– А драться мы всё равно здесь будем!

А какая ж драка без выпивки? Махнул на них Кузьма, да не совсем: следил, кабы не вдрызг напивались и драки до худого не доводили. За это мужики Кузьму очень уважали.

И сегодня несколько мужиков собралось от тоски перевара хлебнуть, и заспорили, чья земля в России: барская или всё ж крестьянская. Испокон веков выходило, что землёй владеет тот, кто её, матушку, обрабатывает. Земля Господа Бога! – а на деле выходило, что господ мирских, возомнивших себя божками, и закон за них, запрещающий крестьянам свои наделы иметь. До драки спор доходить стал: за кем правда?

Но дойти не успел.

Прибёг к кузнице мальчишка-пострел и объявил мужикам, что явились в деревню гости незваные, урядники уездные при оружии и верхом.

– По твою, говорят, душу, Кузьма, – сказал мальчишка кузнецу.

Заволновались мужики, о споре забыли, враз трезветь начали. А Кузьма побледнел, догадался, чьи козни, и про Валюшу, что в усадьбе трудилась сейчас, подумал тут же.

Как подумал, так и поспешил в деревню. И мужики говорливой гурьбой следом.

А в деревне посреди улицы колоссом стоял Валюшин отец в окружении мирского схода, наблюдая за приближением степенного начальства, распугивающего кудахчущих кур. Женщины побросали свою работу, загнав детей в дом, шушукались и крестились.

Возглавлял (по настоянию Светланы Андроновны) кавалькаду сам исправник. Он спешился и подошёл вплоть к Лаврентию, глядя колючими глазами в глаза невозмутимые: давненько они не виделись, ну да теперича чуется, манкировать его этот гордый мужик перестанет, не будь он исправник! Уж теперича он возьмётся за эту деревеньку, раз заставили

попросили

сюда приволочься.

Тут поспел и Кузьма с полупьяными мужиками, утёр лицо рукавом и встал рядом с главой общины.

– На ловца и зверь спешит! – обрадовался исправник.

– А ты не торопись, господин исправник, радоваться, – осёк его Лаврентий. – За чем пожаловал, скажи?

– А за тем, Лаврентий, что кузнец ваш умысел имеет с заранее обдуманными намерениями…

– Какой умысел?! – воскликнул Кузьма.

Народ зашумел.

– Тихо! – гаркнул Лаврентий. – А ты стой смирно, Кузьма! Разберёмся, кто прав, а кто нет.

– Ха! Разбираться я с ним буду не здесь. У меня имеется приказ самого губернатора взять кузнеца вашего под стражу, – соврал исправник, доставая бумагу из нагрудного кармана мундира, заранее зная, что единственный грамотей в деревне сейчас находится в усадьбе.

– Чхал я на твою бумажку, исправник! – сказал Лаврентий. – Не отдам я тебе кузнеца.

Исправник покосился на своих урядников. Те перехватили ружья.

– Если виноват он – скажи, сами судить будем всем сходом мирским, – сказал Лаврентий.

Исправник снова подошёл вплотную к главе общины и, щерясь, сказал:

– А я чхать хотел на твой сход, как ты на мой приказ, – сказал исправник и, шагнув назад, заорал. – Целься!

Собаки залаяли по всей деревне. Бабы завизжали. Мужики ахнули. Лаврентий безотчётным движением прикрыл суженого любимой дочери.

Урядники взяли в прицел мужиков.

Кузьма отстранил Валюшиного отца и вышел вперед.

– Ведите, окаянные!.. Нет на мне греха, но вам то не помеха. Я – барская помеха! Прощайте, люди добрые! Даст Бог, свидимся. – Кузнец до земли поклонился сходу и рубанул воздух пудовым кулаком. – Ведите!

29

Иному человеку случившееся показалось бы фантастикой, и он бы не поверил, начав анализировать. Валентин же принял, как должное. Едва он услышал голос абонента, сказавшего «алло», и в долю секунды понял, где его можно найти… завтра.

Валентин положил трубку и вытер выступившую на лбу испарину. Он верил, что ему помогает Бог, ведь не каждый осознает, зачем живёт, а Валентин осознал и ему, как немногим, стала понятна малая толика великого замысла Господня.

«Бог может всё. Если бы Он творил только то, что мы зовём Добром, не могли бы мы назвать Его Всемогущим».

«Не Он ли поддерживает меч воина, казнящего тех, кто предает веру наших отцов?»

Валентин понял, почему люди становятся святыми. Эти светлячки души Бог выбирает из многоликой толпы и каждому даёт своё задание, дабы не забывали люди, что под Ним ходят.

Но кроме святых Бог выбирает и антисвятых, чтоб не терялось равновесие меж Добром и Гневом Божьим. Средь них ли террористы? Валентин понятия не имел, но смело причислил себя в ряды воинов, чей меч поддерживает Он.

Баланс чаш весов Бога и дьявола, добра и зла, света и тьмы уравнялся в сознании Валентина; более того, Валентин представил себя штативом, на котором висит перекладина весов.

«Ко всему осталось услышать Глас Господень» , – подумал он… и испугался: «Нет, не хочу! Убогий Василий по прозвищу Блаженный, говорят, слышал Его Глас, оттого и слыл чудаком. Кто знает, велика ли разница между чудачеством и сумасшествием?»

Почему говорят: «Побойся Бога»? Почему Бога нужно бояться, а не любить? А можно ли любить Бога и бояться… или не бояться? За что бомжу любить Его, не за выброшенную же в помойку халву любить? Почему на Страшном Суде каждый будет отвечать за деяния свои, а Бог – не будет? Если Бог заботится о проблеме перенаселения планеты – пусть несёт беду глобальную: войны, мор или цунами, но не «поштучные» же насилия безвинных жертв, происходящие каждые пять минут (или меньше?) на Земле!? За что должна страдать пятилетняя девочка, попавшая в руки маньяка-извращенца… страдать и умереть в тяжёлых муках насилия? В чём здесь промысел Божий? Возможно, через муки девочка стала ангелом чистой Любви, но за что её родители должны любить Бога, отнявшего их ангелочка при жизни?..

Это так сложно!

Возможно ли, что Бог устал и не успевает за всеми подлостями недремлющего дьявола?

Но куда же тогда смотрит Отец бородатого Бога-плотника, Безымянный Господь, который создал Мир? Почему Он не направит Свой гнев на антихриста, раз так всемогущ? Илья Глазунов на одной из своих полотен изобразил Христа и антихриста близнецами, в американском фильме «О, Боже, ты дьявол!» – эти двое также представлены, как старики-близнецы.

«Может быть, Христос и антихрист – братья и каждый играет свою роль в пьесе Отца, как хороший и плохой полицейские, чтобы добиться общей цели?» — спросил сам себя Валентин.

– А цель одна: показать, что Он есмь! И я играю в этой пьесе пусть второстепенную, но роль!

30

Валя о свалившейся на деревню беде в лице исправника не ведала, как и не ведала того, что именно в этот момент, когда она с другими девками помогала приказчику Василию Михайловичу вести ревизию в кладовых, её Кузьма стонал под розгами урядников в губернской тюрьме. Сердце девушки не ёкнуло, видимо, потому, что и без того было не на своём месте от ожидания какого-нибудь несчастия, а как беда пришла – и не заметила.

Если не считать суеты дворни, жизнь усадьбы шла своей неторопливой, размеренной поступью. Демьян Евсеевич пропадал у соседа, друга своего разлюбезного, в имении за игрой в покер. Светлана Андроновна, переложив все хлопоты на приказчика и помогающую ему челядь, решительно не желала участвовать в приготовлениях к именинам сына, пребывая в меланхолии от «неожиданного открытия»: её ребёнок вырос и она, мать, вскормившая его грудью, стала обузой. А как же иначе понимать его желание (огорошил с самого утра, не мог повременить до обеда!) справлять своё тридцатилетие не в семейном кругу, а с петербургскими друзьями-студентами, которых никто и в глаза-то не видел? Ведь она так хотела устроить сыну сюрприз – весёлый бал с фейерверками и познакомить его с очаровательной племянницей одного видного московского князя!

– Быть может, Ванюша и остепенился бы, – вздыхала Светлана Андроновна, неприкаянно блуждая у пруда. Да что «может», она была совершенно уверена, что остепенился бы!

– Такая красавица! – в очередной раз безутешно вздохнула барыня и повернула на тропинку, ведущую к саду, чтобы проследить, как садовник выполнил её прихоть. Она приказала из куста бульденежа выстрогать фигуру коня и сейчас надеялась, что садовнику это не удалось, значит, его можно наказать за испорченный куст.

Светлана Андроновна сложила белоснежный зонтик и вошла в сад.

Садовник выполнил задание идеально – он был добросовестным садовником и любил свою работу, несмотря на хозяйские причуды – чем пуще раздосадовал барыню.

– Какое убожество! – фыркнула Светлана Андроновна и приказала куст выкорчевать.

У дома она остановила одного из дворовых и поинтересовалась, не видел ли он Ивана Демьяныча. Оказалось, что сын ускакал в губернскую столицу.

– И что он там потерял…

31

Валентин ждал у музея современной истории России. Он то и дело вглядывался в лица прохожих – зная место, он не знал, с какой стороны ждать.

В пяти метрах от него остановилась потрепанная серая «Тойота», из неё вышел мужчина. Высокий и грузный. Валентин признал в нём Первого Из Списка. Мужчина неспешно пошёл вдоль Тверской. Валентина охватило сомнение: «а вдруг не он?»

– Игорь! – выкрикнули его губы раньше, чем мозг подал им сигнал.

Грузный и ещё двое оглянулись в сторону окрика, но звавшего не увидели. Валентин с деланным равнодушием уже шёл за Первым Из Списка: сомнение отпало, теперь главное – не упустить.

Игорь потоптался у афиши театра Станиславского и вошёл внутрь. Валентин поспешил за ним. Игорь долго выбирал места на спектакль, премьера которого начиналась послезавтра, но, наконец, выбрал и купил два билета, подпустив к окошку кассы Валентина. Валентин долго не думал, взял билеты на те же места, но на ряд выше.

Дома Валентин, повязав на лицо, как ковбой, мокрый платок и надев на руки хирургические перчатки, аккуратно разбил в ванной в тазике градусник и собрал шарики жидкого металла в шприц. Убрал осколки стекла, промыл тазик и ванну горячей водой и отнёс «заряженный» шприц на балкон ждать своего часа.

С чувством удовлетворения Валентин лег спать, не покормив рыб.

32

Из дневника:

Вы представляете себе спектакль?

Когда человек приходит на спектакль, он знает, что пришёл на спектакль. Но бывает так, что человек проникается спектаклем настолько, что забывает, где он, и начинает жить жизнью героев спектакля. Такой спектакль, безусловно, обречён на успех.

Но если человек приходит смотреть кино, а кино воспринимается, как спектакль – это провал картины. Поэтому кино должно сниматься как реальная жизнь, где актёры воспринимаются безоговорочно – как реальные люди этой реальной жизни!

Несмотря на метеоризм в пузе Игоря, Первого Из Списка, я благодарен ему за доставленное удовольствие от причастия к прекрасному.

Интересно, его душа такая же толстая, как тело? Искренне надеюсь, Игорек не станет привидением.

И тут же без перехода:

Не так давно один человек мне сказал: «Останкинская башня – мечта для наркомана». Я не понял тогда его. Но потом пригляделся, и, правда – шприц с иглой. Подавляющее большинство из нас на ту иглу основательно подсело и уже не может без этого наркотика – телевидения. Три дня без телевизора – и начинается ломка!

Оказывается, Михаил Задорнов того же мнения.

33

Иван же Демьяныч времени зря не терял, желание наказать обнаглевших крестьян крепло с каждым обтоптанным кабинетом губернского правления. Но своего молодой барин добился.

– Они у меня поплачут! На коленях приползут! – потирал он руки. – Я им теперь устрою жизнь вольготную!

Радовало ещё то, что исправник на его стороне и тоже жаждет заняться деревенькой и главным их – Лаврентием. Отец барской милостью, значит, разрешает ему охотиться в лесу, а он, подагра его раздери, брыкается, характер супротив закона ставит!

– Ничего-о! Сломим-сломаем!

Покуда день не закончился, Иван Демьяныч наведался в тюрьму, где имел душевную беседу с г-ном исправником. Вот уж мил человек, всё понимает!

– Насчёт земельных переделов, дорогой Иван Демьяныч, верно напомнили! – сказал исправник. – Уж больно мужики зажрались.

– Прищучить надобно, – вставил молодой барин. – И чем быстрее, тем ладнее.

– Завтра же иду к губернатору просить…

– О! Все бумаги у меня уже есть. И приказ, и разрешение на отрез душевого надела в нашу пользу – здесь порядок. А вот издольщину увеличить нужно вдове!

– Ну, Иван Демьяныч, вы прытки, однако! Вдвое – это перебор. Вы же в Петербурге учитесь?

– Там.

– Небось, наслышаны об молодежи, которая нахваталась в заграничных походах идей демократических свобод и…

– Об этих идиотах? О да, позор дворянства! Более того, они образуют какие-то тайные общества… о которых, ха-ха, все знают.

– Вот именно! И они, я слышал, мечтают ликвидировать крепостное право.

– Не смешите меня, уважаемый…

– Тут не до смеху, – перебил Ивана Демьяныча исправник. – Куда смотрит батюшка-император! – закачал он головой.

– А нам-то с вами что с того? – Иван Демьяныч был далёк от петербургского стиля жизни, хоть и старался держаться на уровне. Многие студенты увлеклись политикой. Где-то даже слышалось о бомбистах, будто они за политические свободы и равенство что-то где-то подорвали. Какое может быть равенство между чернью и дворянством? Боже правый, куда катится мир! Не хватало ещё, чтобы каждый крестьянин мнил о себе невесть что и начал смотреть на своего хозяина свысока! Нет уж, надо ставить крестьян на место, и ставить крепко.

– А вдруг взбунтуются? С вилами, топорами на нас пойдут, как при Пугачеве? Один кузнец чего стоит!

– Типун вам на язык, господин исправник!.. Потому и говорю, что действовать нужно быстро и жёстко. Завтра же начать!.. Кстати, как там кузнец-то?

– Отлёживается. Всыпали мы ему с утречка сотенку ударов… еле до камеры доволокли. Тяжёлый, гад!

– Слишком уж не увлекайтесь. Он мне ещё живым понадобится.

– Мы своё дело знаем, Иван Демьяныч. Беспокоиться не о чем, – уверил исправник и распрощался с визитером до завтра.

34

Комедия «Мещанин-дворянин» была сыграна великолепно. Актёрам рукоплескали стоя.

«Аплодисменты – это отзвучавшие банальности» , – вспомнил Валентин афоризм лаконичного Амброза Бирса. Вспомнил не ко времени, потому что наступал миг ответственного момента

momento more

когда вот-вот актёры сорвут причитающуюся порцию аплодисментов и, склонясь, удалятся со сцены под занавес. А публика двинется к выходу.

Ладони Валентина в хирургических перчатках (он весь спектакль держал пальцы сжатыми, а кулаки прятал в рукава пиджака) вспотели и хлюпали. То ли от волнения, то ли от жары – но Валентин не обращал внимания.

С начала спектакля он изучал спину и загривок большого мужчины – Игоря – который купил второй билет для своей габаритной жены. Два эдаких монументальных представителя homo sapiens, пожирающих «хот доги». Первый Из Списка помог Валентину решить немаловажную проблему – куда воткнуть шприц, – стянув с себя чёрный пиджак в синюю тонкую полоску (последний писк мужской моды) во время антракта. Валентин видел за спинами семейки толстяков лишь половину сцены и потому то и дело пересаживался с места на место: благо, что два билета. Но скоре елозить перестал, найдя оптимальный просвет меж головами впередисидящих и увлекшись замечательной комедией. Раньше Валентин не бывал ни в одном театре. Может, это сказалось на его впечатлительности, но как бы то ни было, он здорово благодарен, что Первый Из Списка, сам того не ведая, перед смертью сводил Валентина в театр – сделал доброе дело.

И Валентин от души надеялся, что Игорь не будет долго мучиться…

Но вот овации стихают. Валентин снял колпачок с иглы, замер, сосредоточился на жертве… и где-то в глубине мозга прозвучала странноватая чужая мысль: «что-то меня пучит» . Валентин представил на мгновение, как в чреве Первого Из Списка кишки переваривают еду в экскременты, вырабатывая в процессе термоядерные газы… и скривился от отвращения. Теперь ему стало всё равно, будет смерть Игоря страдальческой или нет.

«Есть грех чревоугодия. И он смертный» , – вынес приговор Валентин.

Народ зашевелился. Валентин медленно, под стать Первому Из Списка, продвигался к проходу между рядами. Начал включаться свет, люди жмурились, Валентин благоприятного времени не терял и впрыснул в бок Первого Из Списка «кубик» ртути.

– А! Ой! О-оо-ёй-йй… – застонал Игорь и грузно повалился на сиденье.

– Дорогой, что случилось? Что, что с тобой?!  – по-поросячьи завизжала его жена.

– Больно…

– Где болит? Сердце? Что?.. Врача! Люди, врача!! – закричала жена.

Поднялся переполох, но Валентин не оборачивался, он стянул перчатки, сунул их в карман пиджака, где покоился шприц, и вышел на улицу.

По пути домой избавился от шприца и перчаток.

Дома первым долгом тщательно вымыл хозяйственным мылом провонявшие тальком руки. Только потом снял парик «ботаника».

Валентин вычеркнул первого из списка. И, перечитывая остальные фамилии, его охватил мандраж. Он ведь так рисковал! А если бы кто-то заметил? Его бы схватили. Как же он из тюрьмы отомстит? За тот срок, что ему бы впаяли, кто-то из списка мог умереть без вмешательства меча воина Божьего возмездия, а это недопустимо. Недопустимо перекладывать свою Работу на волю Случая. Не-ет, впредь нужно быть осмотрительней. Нужно скрываться за образом девушки, в котором Валентин чувствовал себя куда увереннее, чем в образе «ботаника», новом для него.

Так он решил. И успокоился.

К ночи небо заволокли тучи, поднялся ветер, пошёл дождь. Валентину не спалось, он вышел на балкон и, прикрывая в руке сигарету, смотрел на небо, позволяя ветру безнаказанно хлестать усиливающимися дождевыми порывами по лицу и обнаженному торсу. Валентин не чувствовал холода; он стоял, время от времени поднося тлеющую сигарету ко рту, и вглядывался в чернь туч, пытаясь понять, где же там Бог?

Велико ли различие между небом и Небесами?

Сверкнула молния.

Валентина озарило.

35

Из дневника:

Я знаю, где находится Рай. Уверен, что знаю. Он так близко и так бесконечно далеко, что голова идёт кругом. Все наслышаны о параллельных мирах, но все ли в курсе, что Рай – тот же самый параллельный Мир, но лучший из всех. Его можно сравнить с… городом какого-нибудь Великого князя в царской Руси, обросшим вокруг себя бесчисленным множеством деревень и сёл. Каждый населённый пункт – отдельный мир, живущий по своим общинным законам и порядкам. А каждый крестьянин мечтает стать горожанином в белокаменном великокняжеском городе. Князь облагает их непосильными налогами, а люди негодуют, но принимают их, расплачиваясь… и продолжая мечтать о прекрасном городе…

Сравнение, конечно, не ахти подходящее, но всё же, как становится удивительно от одной только мысли, что Рай на Земле ! Он вокруг нас, он невидимо накладывается на наш мир и лишь перед лицом смерти, когда душа освобождается от грубой формы человеческой жизни, обретая структуру молекул (или чего-то там… (?) иного МИРА, попадает в иной МИР…

И тут встаёт вопрос: каким образом происходит разделение перехода одних людей в Рай, других – в ад? Отвечаю, ведь это так понятно: душа умершего с тонкой структурой (а таких душ крайне мало, ведь мир Рая – единственен) переходит в параллельный мир Рая, где всё свято, другая же душа не протискивается в структурные ворота Рая, имея грубую форму своих молекул (или чего-то там), и попадет в ад.

Вот вам и Судный День.

Что же такое ад, спросите? Ад – это все миры, где нет святости Рая. Может, для кого-то из параллельного мира, не попавшего после смерти в Рай, открылся по молекулярной структуре его души ад — наш с вами мир?

Кто-то из философов сказал: ад – это бесконечное повторение одного и того же. Так почему же адом не может быть рождение в параллельном мире после смерти в мире этом?

А насчёт фантастических двойников нас самих в параллельных мирах скажу стишком Агнии Барто: «А что болтунья Лида, мол, – это Вовка выдумал».

В Рай попадают Избранные.

Я избран Богом… но не для Рая.

Бог любит всех, кто в Него верит (и кто не верит, возможно, тоже любит), но только по-настоящему Святые имеют счастье лицезреть Его. И Бог помогает, я знаю, тем, кто стремился творить и творил благие дела во славу Его, переходом в более лучший, а, может, чуть лучший мир – всё зависит от того, как жил человек – давая возможность стать ещё лучше и блаженнее.

Знать бы, куда попаду я, когда закончится список?

Дописка на полях дневника:

Что же касается привидений и призраков, в последнее время так часто обсуждаемых в передачах по ти-ви, скажу: это бедные и несчастные души самоубийц и безвинно – а главное! – неожиданно убитых, чья структура молекул после отделения от тела не изменилась. Потерянные души.

36

Валентина пребывала в глубоком шоке, когда узнала от отца о последних событиях. Она долго молилась, уединившись в часовне, но желанного облегчения молитва не приносила: то ли Бог не слышит, то ли недостойна она Его милости.

На сердце стало тяжело пуще прежнего, когда, закончив молитву, на ум пришла старая поговорка: «беда не приходит в одиночку» ; знать Бог снизошёл до неё предостережением. Валюша перекрестилась трижды и в смятении покинула душную часовенку.

Она рухнула на песок у речки, где они с Кузьмой проводили много времени, и разрыдалась. Ей так не хватало милого сердцу кузнеца! За что ж такое горе с ними?! Наревевшись, Валя утёрла слёзы и всмотрелась в звёздное небо, нашла Ковш. Преподобный батюшка говорил, что Ковш – часть Большой Медведицы, но никак девушка не могла разуметь, какая связь может быть меж Ковшом и Медведицей, не открывалось ей целиком это созвездие…

Между тем, глубина ночного неба несколько успокоила мятеж в Валиной душе, успокоила своей вечностью и незыблемостью. В мире много происходит бед – а небу ничего, не трогают его людские переживания, знает небо, что всё в жизни временно и беда непременно сменится радостью, нужно верить и ждать.

– А ещё лучше опередить ожидание! – сказала вслух в ответ своим мыслям девушка, приняв смелое решение поутру идти к барину, к Демьяну Евсеевичу, просить милости отпустить Кузьму, ведь не виновен он в блуде Ивана Демьяныча, наоборот – Ивана Демьяныча следовало наказать за попытку осилья.

С таким решением Валентина встала с прохладного песка и пошла домой. У городьбы курил Лаврентий. Он издали с пригорка наблюдал за дочерью у реки, не мешая ей переживать горе, побыть одной, но сам тревожась за неё. Валентина поравнялась с отцом, он раскрыл объятия, и она прильнула к отцовской груди. Лаврентий думал, что дочь расплачется, и готов был успокоить добрым словом, но Валентина лишь громко вздыхала. «Видно, наплакалась, горемычная» , – подумал Лаврентий и крепко обнял дочь.

37

Он вышел из дома. Ночной ливень к утру сменился моросящим неприятным дождём. Валентин накинул на голову капюшон спортивного дождевика, сетуя на себя, зачем вышел из дома в такую рань. Дошёл до перекрестка… и его окатило водой из лужи буквально с ног до головы. Валентин резко развернулся и успел увидеть номер старенькой дребезжащей «горбатой» «Волги» с багажником поверх и с комодом на нём. м 788 вт, 177 RUS – был номер. «Мир тесен, Земля круглая. Даст Бог – успеем свидеться» , – подумал он. Валентин вообще и в принципе не любил мокроту… а теперь был насквозь мокрый! Вот ведь каков гадёныш: мог запросто объехать и даже притормозить, но нет, козёл, специально вывернул руль и надавил на газ, чтобы окатить прохожего грязной водой и поржать! Валентин кипел злостью, сжимая в кармане дождевика рукоятку выкидного ножа. Он вспомнил рассказанный как-то на работе случай про парней, которых точно так же лихач окатил из лужи, хоть они подавали ему знаки, мол, притормози, не брызгай. Не послушал водила… Те ребята номер лихача запомнили, записали. А где-то через полгода автомобиль тот нашли… Неизвестно, кто стал тогда большим инвалидом: «тачка» или водила. Так-то вот.

Но Валентину не нужно было ждать полгода, при желании он мог случайно набрести на «горбатую» «Волгу», ведь он почувствовал весёлое злорадство сидящих в машине, значит, как и раньше мог проникнуть в скоротечность их мыслей и низменность желаний. Мог… Только есть сейчас занятия и поважнее. Перед тем как выйти из дома, Валентин набрал номер Второго Из Списка, но трубку никто не взял, однако появилось непреодолимое желание наведаться по тому адресу.

Теперь, стоя у перекрестка, он думал, верно ли то, что возвращение – плохая примета, или всё-таки это чушь. Решив не рисковать, Валентин, чертыхаясь, направился к метро.

На нужный дом на Дмитровском шоссе Валентин наткнулся не сразу, пришлось намотать несколько кругов по району. Конечно, можно было и спросить, но Валентин осторожничал, потому, как бывало, спросишь, а дом-то вот, перед носом, а тётка, у которой спросил, окажется его управдомом и начнёт домогаться – кто вы? к кому? да зачем? Лишнее привлечение внимания. Оно надо?

Валентин раскачивался на детской качели. Втулки в ржавых петлях ужасно скрипели, но юноша не обращал внимания. Последнее приковано к подъезду дома, где жил Второй Из Списка, Анатолий. Дождь на некоторое время стих, но шкодливый ветерок заставлял ёжиться и покрываться мурашками. Валентин негодовал на себя: зачем он здесь в непогоду.

И вдруг! Он увидел Второго Из Списка. Словно невидимая рука жахнула по диафрагме, заставив на долю секунды задохнуться. Валентин едва не шмякнулся с качелей на грязно-мокрую гальку. Это действительно был он, без обману, но Валентину в страшном сне не могло присниться, что Вторым Из Списка будет… древний старик!

Дед шаркал стоптанными штиблетами по асфальту, опираясь на палку одной рукой, а другой – цепко держа поводок, прицепленный к шее не менее старой и облезлой болонки.

«Старый полковник с безумной болонкой тихо живёт на седьмом этаже, книг и газет он уже не читает и не мечтает уже…» — пришла на ум Валентину песня Алёны Свиридовой.

Валентин разглядел на лацкане пиджака старика орден, и в его голове возник образ, образ-воспоминание одного из фильмов о войне, а конкретно – эпизод, когда советский солдат в вагоне эшелона, следующего на фронт, уговаривал девчонку отдаться ему, дескать, может быть, он на днях героически погибнет и так и не побывает ни разу с женщиной. Сердобольная девчонка соглашается, а молодому похотливому пареньку лишь того и надо. Валентин подумал: «А сколько этот не исправившийся и не наученный горьким опытом прошлых жизней старик успел «под шумок» войны попортить наивных и невинных девчат?»

– Боже ж ты мой, но он же почти двумя ногами в могиле! – изумился Валентин, отказываясь понимать Его промысел. Зачем, спрашивается, лишать старика безнадежной жизни, даже если он и совершил когда-то

в молодости

в другой жизни

преступление? Нынешняя жизнь старика (в отличие от прежней ) была сущим адом, судя по отрепьям, висящим на сухоньких плечах. В ответ на изумлённый вопрос вспомнилась телепередача о фашистах и судебных преследованиях. Для фашистов не существует срока давности. Доживи фашист до ста лет – не умрёт своей смертью в мягкой постели, если до него добралась Рука Правосудия!

Валентин воспринял воспоминание как разъяснение Божие и попросил прощения у Него за своё недопонимание и за то, что заставил Его объяснять ему, олуху Небесному, простые истины.

«Я как волк-санитар, только не леса, а городских джунглей» , – заключил про себя Валентин.

Тем временем дед уже набирал код на домофоне.

Валентин спрыгнул с качелей, которые громко скрипнули напоследок, и побежал к подъезду.

Дед открыл дверь и пропустил вперёд собаку.

Дверь закрылась перед Валентиновым носом.

– Чёртов день! – выругался Валентин, без толку дергая дверную ручку. Потом посмотрел на домофон. Закрыл глаза. Дотронулся до кнопок. Сосредоточился. И пальцы самостоятельно нажали череду цифр кода.

Домофон «запел» и размагнитил замок. Валентин вбежал в подъезд, на ходу вспоминая номер квартиры Второго Из Списка.

– Третий этаж, – прошептал Валентин и только тогда расслышал шаркающие шаги наверху.

Проворно прыгая через три ступеньки, он нагнал старика. И нагнал на старика страху.

– Здрасьте! – выдохнул Валентин.

– Ох ты! – дёрнулся старик, роняя ключи на плиточный пол. Ключи громко звякнули, напугав дедову шавку. Та то ли гавкнула, то ли кашлянула и прижалась к хозяйской ноге, поджав хвост. – Что ж такое пугать средь бела дня! – возмутился старик.

– Прошу прощения! Не хотел. – Валентин приложил руку к сердцу (он действительно не хотел лишнего шума) и нагнулся, чтобы подобрать ключи с пола.

– А ты кто, сынок? – спросил старик.

Валентин выпрямился и без замаха вонзил нож в дряхлую грудь.

– Смерть твоя, фашист, – ответил Валентин, глядя в вытаращенные глаза испускающего дух старика. Он подхватил деда одной рукой, а другой сунул ключ в замочную скважину. Открыл дверь. Болонка полоумно рванула в комнату, едва появилась щель между дверью и косяком. Валентин втащил старика и прикрыл дверь.

В квартире удивительно захламлено. Видимо, у деда был диагноз Плюшкина в последней хронической стадии, воняло соответственно. Валентин, покривив нос, отволок тело на кровать и накрыл одеялом. Потом подошёл к двери и некоторое время вглядывался в глазок. На лестничной площадке было по-прежнему тихо.

Валентин закрыл дверь на ключ и поспешил удалиться.

Неожиданно для самого себя Второй Из Списка оказался вычеркнут.

– И мне снова не понадобилось перевоплощаться в неё… а жаль! – пробормотал Валентин, перебегая дорогу, заполненную стоящими в пробке автомобилями.

38

Из дневника:

Почему во Второй мировой войне больше всего досталось России… СССР? Потому что тогда была эра безбожия, и Бог карал за отречение от Него новоявленных иуд-коммунистов. Многие советские солдаты крестились, молились, вспоминали о Боге пред ликом смерти. Поэтому и победили, что уверовали.

Как-то в детстве я воочию наблюдал настоящее сражение.

Две армии строгой цепочкой в три-четыре ряда двигались друг на друга решительным маршем. Первые воины схватились. И я уже знал, за кем останется победа, и в том не было ничего сверхъестественного. Сражение маленьких чёрных «домашних» муравьёв, защищающих покой своего муравейника, против громадных красных «лесных» муравьёв, чья воинственность известна натуралистам. Естественно, что красные брали верх над чёрными: чёрных было много, и хвала самоотверженности их коллективного разума, но красных было не меньше и они сильнее, потому как (я так думаю) коллективный разум красных нацелен на войну, а не на защиту.

Аналогична война шершней и пчёл (был показан хороший пример в одной из серий мультипликационного сериала «Пчела Майя»).

Возможно, есть и ещё примеры. Но бьюсь о заклад, что войны, именно ВОЙНЫ, среди земной фауны возможны лишь у насекомых. (Может, часть каких-то видов насекомых тоже была, как и люди, заселена на планету ради эксперимента?)

Пусть меня поправят, если я не прав (ха-ха, кто, интересно, меня поправит? Телеканал «Дискавери»?) – у меня складывается впечатление, что люди весьма и весьма похожи на насекомых. Видимо, коллективный разум человечеству не чужд. Или человечество и есть коллективный разум, подчинённый Кому-то? И этот Кто-то, эта матка, руководит нами, отдавая приказы на каком-то определённом энергетическом разумном уровне.

39

Утром в деревню пришла беда. Пришла под личиной всё того же исправника и не в одиночку, а в сопровождении отряда урядников в три раза большей численностью, чем явились в первый раз.

Исправник, не церемонясь, собрал всю деревню от мала до велика на главном кресте дорог. И, обведя люд надменным взором, объявил во всеуслышанье, что с завтрашнего дня половина земли, отданная под наделы крестьянам, именем императорского величества возвращается государству в лице губернатора и хозяев всех крепостных крестьян усадьбы.

Волна справедливого возмущения была подавлена одной фразой:

– Каждый воспротивившийся государеву указу будет немедленно выслан в Сибирь на каторгу! Каждый и каждая! – прокричал, перекрывая крестьянский гул, исправник. – А кто не захочет в Сибирь, будет расстрелян, как мятежник! – Мягко говоря, исправник лукавил на счёт расстрела, но должное действие угроза возымела, а это главное.

В толпе заревел ребёнок. Его плач был тут же подхвачен остальной детворой. Заголосили бабы. Мужики и парни постарше стояли мрачнее грозовых туч.

– Что ж ты творишь с нами? – спросил Лаврентий.

– А ты, между прочим, первым идёшь в списке каторжников! Так что помалкивай! – осадил исправник и добавил уже не так громко, но достаточно, чтобы Лаврентий услышал:

– С тобой будет отдельный разговор.

Лаврентий отступил… но снова вышел вперед.

– Что с кузнецом нашим?

– Под арестом кузнец. Судить будем.

– За что же это?! – надрывно вскликнула стоявшая рядом Валюша и уткнулась, рыдая, в грудь матери. Валя прекрасно знала ответ на свой вопрос, но обращён он был не к исправнику, а к Богу, решившему за что-то наказать её.

«Неужели всё из-за барской блудливости? Неужто невинность моя столь дорого обойдётся Кузьме, отцу и деревне?» – вопрошала она себя, не утешаясь и заламывая руки к небу. – «Видать, опоздала я идти к барину…»

– За что судить? – задал вопрос Лаврентий, изо всех сил стараясь не обращать внимания на стенания дочери, жены и остальных баб.

– Он уже признался, что хотел убить молодого барина, Ивана Демьяныча, из ревности к дочери твоей, – снизошёл до ответа исправник, чувствуя себя защищённым в окружении вооруженных урядников.

– Ревности? Да он знать не знает, что такое ревность! – сказал Лаврентий.

– Ну да! То-то он с ножом на барина своего пошёл, едва завидев, как Иван Демьяныч дочь твою чрез кладбище провожает…

– Неправда!!! – закричала Валя.

– А ты не защищай женишка своего, подстрекательница! – прикрикнул исправник.

– На дочь мою не тяни!

– Ладно, не буду, – мирно согласился довольный стечением дел исправник. И сказал в народ:

– Завтра приедет из города чиновник удельного ведомства. Будем землю делить по закону!

– Кровопийцы! – кто-то выкрикнул из толпы.

Но исправник на сотрясания воздуха не внимал. Он отдал команду урядникам, и отряд поскакал прочь, поднимая столб пыли.

40

Валентин пребывал в довольно странном настроении. Казалось бы, Сам Бог помогает ему в вендетте… Но это то Валентина и смущало – всё слишком шло по писанному, не нужно было прилагать фантазию и закручивать интригу.

Чересчур банально.

Валентин с Дмитровки не поехал домой, а проехал до Тульской. Он знал, что там есть монастырь, значит, должна быть и церковная лавка. Валентин захотел приобрести икону Божией Матери и дома перед Ней на коленях

учиться

молиться. Пусть не настоящими молитвами, а отсебяшными, но зато от всей души и от всего сердца. Важен же не сам факт знания церковных молитв и псалмов, важна – искренность! И Валентин искренне хотел просить Матерь Божию, чтоб Та попросила Сына Своего быть не таким ярым и нетерпеливым мстителем.

Валентин купил икону.

Дома он поставил её на стол, сел перед ней и долго-долго смотрел. Смотрел, не решаясь молвить слово. Дева Мария с Младенцем на руках завораживала осознанием того, как давно случилось Чудо. Спустя столько веков и поколений не померкли Они в памяти людской, напротив – вера в Них только крепнет после атеистского коммунистического периода.

И это прекрасно! Прекрасно ещё и потому, что Великая Вера вернулась в душу Валентина. Он не мог найти причину связи с сопровождающей его во снах

и обмороках

крестьянкой, но предчувствовал, что именно из-за неё потерял веру в Бога, в равновесие сил Добра и Зла. Но, слава Господу, со встречи с собакой Валентин уверовал…

«Уверовал или просто поверил?» — спросил себя Валентин. Он ощущал разницу слов, но не знал, в чем она заключается. От глобальных мыслей голова начинала пухнуть.

«Вот ведь каков Бог, он сделал так, чтобы все из Списка попали в один жизненный промежуток (и именно в этой реальности, если верить открывшейся мне теории!). И ещё о чём хочу молить, так чтобы Третьим Из Списка не был ребёнок!» — подумал Валентин и сосредоточился на молитве.

В таких молитвах и раздумьях и закончился кажущийся долгим дождливый день. Валентина сморил Морфей, не удосужившись наполнить сны видениями. Лишь ближе к утру Фантаз пристыдил брата, и Морфей явил яркий до рези сон. Валентину снился он сам, сидящий за столом в рабочей бытовке на ненавистной стройке и раскладывающий пасьянс (который в реальности понятия не имел, как раскладывать). Он вытянул из колоды карту. Валет пик, но не обычный, а

необычный

с лицом Валентина. Валентин присмотрелся… и ужаснулся: если с верхней половины карты на него вылупился удивленными зенками валет-Валентин (что можно как-то принять), то с нижней половины той, что верх тормашками, повернув голову, впялила в Валентина свои очи дама пик . Потом дама пик открыла рот и зачавкала.

Валентин проснулся, как от пинка по голове. Секунду-другую соображал, где находится, и только потом мозг зафиксировал источник чавкающего звука. Золотые «чёрт-бы-их-побрал» рыбки! Валентин встал с кресла, в котором проспал ночь, из-за чего болела вся фигура, проковылял, покряхтывая, в туалет, потом достал с полки запыленный сонник и раскрыл на букве «К». Карты, пики – обозначают обман.

«В чём обман? В моём переодевании в девушку? Я ощущаю себя прекрасно в этом образе! Так почему ото сна такое поганое чувство, будто съел дождевого червя?» — задался вопросами Валентин, но искать ответа не захотел. Он просто лег в кровать.

И снова заснул.

41

Из дневника:

КАРТИНА.

Растаяло стекло на лужах

И треснул лёд в оконной раме.

Она была послушным мужем,

Он возлюбил её к той даме.

Луна затмила светом звезды.

Тень (тьма?) солнца утонула в небе.

Удушьем одаряет воздух,

Став ветром под железной сенью.

Прекрасно полотно Абсурда,

Когда оно деталь пилы.

Для флота не подходит судно

То, что убрал за инвалидом ты…

42

Делёж земли шёл бойко. Из крестьянской общины к пашням допустили одного Лаврентия и троих стариков из мирского схода. Лаврентий со стариками поражались явной глупости чиновника удельного ведомства. Уж отнимать так отнимать – одним большим цельным куском, а эти нет, как пошли делить поля на полосы, да ещё узкие какие! Диву даёшься.

– Мож, чиновник-то с печи сегодня упал али угорел? – спросил, почесывая макушку, дед Степан.

– Да не пойму что-то… Чехарда… – развел руками Лаврентий, озирая угодия.

Тем временем чиновничьи люди, безжалостно топча гречиху, втыкали в землю колья. Далеко они ушли от деревни в своём занятии, но утомления не испытывали. Чиновник записывал себе на бумагу раскладки размеров наделов и водил руками, приказывая то одно, то другое.

Наконец, когда солнце перевалило за зенит, чиновник, вытирая взмокший лоб, обратился к исправнику:

– Всё… на сегодня.

– Вот и славненько! – откликнулся неугомонный (будто жара его и не брала) исправник и повернулся к Лаврентию и старцам, всё время шедшим вслед за «раздельщиками», сказал:

– Теперь смотри, Лаврентий, и запоминай!

Когда Лаврентию растолковали, что отныне крестьянские земли, отданные им под наделы помещиками, за которые крестьяне будут платить не пятьдесят процентов, как ранее, а шестьдесят, перемежаются с землями государственными, находящимися во владениях тех же помещиков. И земли эти трогать без барского ведома нельзя. Таков государев указ!

– Да как же мы пахать-то будем? – возмутился Лаврентий. – И так в году прошлом наделы сократили.

– Это уже не ко мне, – ответил исправник.

– А к кому ж?

– Сходи на поклон к барину своему, к Демьяну Евсеевичу.

… Допоздна мирской сход не желал расходиться. Думали мужики, репы чесали, и вот какой меж ними шёл разговор:

– Может, промыслом каким заняться? Ткачеством иль извозом… – сказал пахарь Толик. Его перебил обедневший за год Кирюша:

– Или на большую дорогу, а?

– Вы уйдёте, а они на нас отыграются, да? – ответил Лаврентий.

– Конечно, что тебе говорить, ты и так позанимал хлеб и деньги у наших богатеев! – потянул на Кирюшу старик Веня.

– А ты камень в мой огород не кидай! – отреагировал на «наших богатеев» Пётр, державший в крепком кулаке своё мало-мальски развивающееся хозяйство. – Не моя вина, что прошлое лето дождливым выдалось, а у Кирюши пашня в низине и из-за недосмотра он влез в кабалу!

– Да, долг мой растёт, но как мне с ним расквитаться, если по твоей милости сыновей моих, помощников, в рекруты отдали? – сказал Кирюша, обращаясь к Петру.

– Хватит! – оборвал всех Лаврентий. – Не затем собрались, чтоб меж себя цапаться и лаяться… А ты, Кирюша, рот-то прикрой, пока голоса совсем не лишили!

– Чиновник нынче от водопоев нас отрезал, – сказал Лаврентий, когда сход утих. Двое стариков, что ходили с ним, отчаянно закивали, мол, так и есть. – Завтра, глядишь, и сенокос порежут…

– Мы ж теперича запутаемся, где чьё, а где барское, – встрял плотник Прохор. За никудышное прошлогоднее лето его дела, как у многих, были шатки, но терпимы по мере сил, пока.

Крестьяне были измучены нуждой, оброками и барщиной, а прямо сейчас назревало что-то совсем худое. И не понятно, с чего вдруг такая напасть. Уж не сморить ли совсем решило барское отродье свои же деревни?

– Так и так придётся завтра на поклон к барину топать, – сказал Лаврентий. – Толковать на сей счёт надо с ним, а не тут попусту брехать. Расходиться пора!

– Верно, поздно ужо! – согласился кто-то.

– Ты, Лаврентий, у барина про Кузьму спроси. Скажи, трудно без кузнеца, – подал голос Гаврил.

– Это конечно, – согласился Лаврентий.

– Ну, ни пуха, ни пера тебе завтра! – пожелал Пётр и пожал руку Лаврентию.

– К чёрту! – ответил он и перекрестился: не поминают нечисть к ночи.

– Там всё и разъяснится, – сказал один из мужиков, тоже протягивая руку Лаврентию.

Так каждый из мужиков распрощался с главой.

Но не верилось Лаврентию, что всё разъяснится, скорее, обратное – запутается.

Домой Лаврентий пришёл заполночь. Семья спала. Лаврентий разулся, но в дом войти не успел. В сени тихонько вошла дочь.

– Почему не спишь, Валюша? – спросил отец.

– Неспокойно мне, батюшка. Что решили? – Валя заглянула в лицо отца, едва различая в темноте его глаза.

Глаза же дочки Лаврентию были видны отчётливо – на лицо падал равномерный лунный свет. Отец обнял дочь и сказал:

– Завтра в усадьбу иду, расспрошу, как нам быть.

– Со мной пойдёшь?

– Нет. Барины раньше полудня не встают.

– И то верно… – вздохнула Валентина и всколыхнулась. – Ты разузнай, как там Кузьма да что с ним!

И снова сникла:

– Я ведь сама боюсь…

– Конечно, дочка, узнаю. Пошли спать.

43

В ванной клубился пар, и стоял аромат пены для ванн.

Валентин лежал в ванне, вскинув ноги на край. Он только что надраил пемзой мозольные наросты на пятках и теперь с легкой усталостью нежился в горячей воде, разглядывая потёртый за годы голышек вулканической породы. Разглядывал и думал о Третьем Из Списка. Пресвятая Богородица, слава Ей, вняла его молитвам и послала достойного. Валентин услышал в телефонной трубке голос Третьего Из Списка, записанный на автоответчик: «Вас слушают…» и в то же мгновение ему явился образ автомобиля и не простого, а

золотого

дорогого Porsche Carrera 4 Coupe алого цвета, мчащегося по Ленинградскому проспекту к казино со скоростью 200 км/ч.

За этим образом последовал следующий, не менее яркий: на перекрестке чумовая тачка резко затормозила у пешеходного перехода, оставляя на асфальте чёрные полосы от шин, едва никого не сбив.

Валентину оставалось лишь исправить эту ма-а-аленькую оплошность.

До встречи

столкновения

ещё пять часов с гаком, достаточное время, чтобы привести себя

её

в порядок.

Валентин выдернул затычку из стока ванны, включил душ и взял бритву. «Растительность» на теле не буйно, но росла, и от неё необходимо было избавиться. Что он и сделал. Затем достал из косметички щипчики и, глядя на себя в зеркало, принялся за коррекцию бровей. От этой процедуры всегда наворачивались слёзы, но Валентин стоически её выдерживал. Критически оценив отражение, он удовлетворенно хмыкнул и, перекрыв горячую воду, встал под холодные струи душа, чтобы взбодриться.

Выйдя из ванны, Валентин занялся маникюром, убив на это целый час. Ещё час ушёл на макияж и выбор одежды. Венцом перевоплощения стал парик – прямые до плеч каштановые волосы.

Валентин прошёл в коридор к зеркалу в полный рост, взглянул на себя и на мгновение задохнулся от эмоций. Сердце замерло, дыханье перехватило – красота! Если бы он страдал «синдромом Нарцисса» (как он сам это называл), то непременно влюбился бы в себя.

– «Я – это ты, а ты – это я и никого не надо нам…» – пропел Валентин и крутанулся вокруг своей оси, раздувая подол красного шёлкового платья.

Теперь она была в порядке.

Валентина окатило приливом беспричинного счастья.

– Всё, я готов… ва!

В означенное время девушка из числа тех, о которых говорят «сногсшибательная», стояла у пешеходной зебры на перекрестке рядом с метро «Динамо» и терпеливо ждала, когда светофор перемигнётся на зелёный. Она глядела вдаль, наблюдая поток машин. И лицо её озарила улыбка, завидев быстро приближающийся алый автомобиль.

Счёт пошёл на секунды.

Мигнул жёлтый свет.

Алый «Порше» обогнал побитую «десятку», медленно катящуюся к пешеходному переходу.

Девушка в красном платье первой сошла с тротуара на проезжую часть. Посреди дороги замешкалась, но, увидев зелёный сигнал светофора, уверенно шагнула дальше.

Когда девушка сделала этот шаг, водитель «Порше» уже жал по тормозам.

Но уже было поздно.

Этому ДТП суждено случиться. И алая дорогая иномарка под визг тормозов и женщин-пешеходов наехала на девушку в красном шёлковом платье.

Валентин ожидал менее травмирующий удар, но ситуация сложилась иначе. Бампер угодил по ляжкам и вместо того, чтобы шваркнуться о капот, Валентин отлетел на асфальт.

Подбежал какой-то мужчина, Валентин определил его половой признак по пшеничным усам а-ля Тарас Шевченко, остальное вокруг смазывалось болевым шоком, отдававшимся пульсацией в голову. «Тарас» хотел его поднять, но Валентин промямлил:

– Мемаба! – что значило «не надо».

Из «Порше» выскочил молодой человек бледнее мела. Пешеходы успели окружить пострадавшую, гомоня во всю силу легких и создавая пробку. Молодой человек, растолкав зевак, присел возле девушки и, приподняв её голову, спросил:

– Жива?! Слава Богу, жива… – И прикрикнул на толпу. – Да расступитесь вы!

Кто-то обозвал его козлом, кто-то долбаным нуворишем, но молодой человек их не слышал, на его лице читались растерянность и испуг.

«Теперь меня лишат водительских прав и не видать мне их, как своих ушей минимум полгода, чёрт возьми!» — отчетливо услышал Валентин плескавшуюся мысль в голове молодого человека.

Даже в такой ситуации он думал о своей шкуре, а не о самочувствии сбитой им девушки. Но Валентина такой расклад устраивал более чем.

– Я… щас… Сей… сейчас я скорую вызову, ага? – сказал он девушке, опуская её голову обратно на асфальт. Но Валентин ухватил его за руку и потянул на себя.

– НЕ НА-ДО! – громким шепотом, но внятно повторил Валентин. – Увези меня отсюда… быстрее! Пока менты не приехали!

– А?! – молодой человек недоверчиво глядел на девушку, не предпринимая ничего.

–  Вези!  – подтолкнул Валентин.

Наконец молодой человек решился и поднял на руки девушку.

Народ убрался с дороги, но продолжал наблюдать за развитием событий, будто и не было у них других дел.

Машины объезжали место ДТП. «Гибэдэдэшников» ещё нет. Молодой человек открыл дверцу «Порше» с пассажирской стороны и аккуратно посадил на сиденье девушку. Потом резво обежал машину, сел за руль и выжал газ, покуда позволял светофор.

Зеваки разочарованно проводили вслед алую иномарку и, вспомнив о срочных делах, поспешили дальше.

Когда «Порше» уехал на приличное расстояние, молодой человек опомнился и спросил:

– Куда тебя везти-то?

Пока ехали, Валентин успел очухаться и, достав зеркальце, поправлял макияж.

– А куда ты ехал? – спросил мелодичным голосом Валентин, ощупывая небольшую ссадину на щеке.

– В казино.

– Торопился потратить деньги? – всё так же, не глядя на водителя, но осматривая себя в зеркальце, спросил Валентин.

– Ну… у меня там встреча с друзьями.

– Важная?

– Нет… теперь нет. А ты красивая.

– Ты за дорогой следи, любитель красоты. Как я на людях покажусь?

– Так куда везти? – буркнул молодой человек.

– М-да-а. Поехали к тебе. Надо же мне привести себя в порядок! Кстати, ты мне должен новое платье взамен этих лохмотьев.

– С удовольствием искуплю свою вину! – откликнулся повеселевший молодой человек. – И раз уж мы едем ко мне, давай познакомимся? Я – Вадик. – Он протянул ей руку.

– Валя. – Валентин небрежным движением протянул свою руку.

– Ба! Да у нас с тобой имена созвучны! – Вадик согнулся и поцеловал руку Валентина.

– Вместо того чтобы искать общее между нами, следи, пожалуйста, за дорогой, Вадик! – повторил Валентин. – Не хватало мне плюс ко всему сотрясения мозга.

– Виноват, исправлюсь! Со мной ведь ДТП впервые…

– Успокоил, блин…

– Ну, прости! Я и так страху набрался… А почему ты в больницу отказалась?

– Я, Вадик, в отличие от тебя, деловая женщина и зарабатываю сама… Между прочим, до… встречи с тобой я шла на работу, у меня в «Старте» два бутика… Так вот, я зарабатываю сама и моё время мне дорого, а менты имеют дурную привычку время отнимать.

– Да, отнимать они умеют. Но подожди, почему же ты не на машине?

– Какой ты любопытный…

– Не порок!

– У моего «Тойоты» движок забарахлил чего-то, он в сервисе.

– Почему у «моего»? У моей, наверно, «Тойоты»?

– У твоей «Тойоты» – не знаю, а мой автомобиль на сто процентов мальчик!

Вадик оценил шутку и заливисто рассмеялся. Валентин тоже изобразил смех. Знакомство успешно состоялось.

Вадик выехал к Кузнецкому мосту и завернул в один из двориков.

– Вот здесь я живу, – сказал он.

44

Из дневника:

Облагородить образ блядской красоты ромашками не представляется возможным.

Кто-нибудь пытался подсчитать витающие в воздухе дырки от бубликов?

Бог любит Троицу, а не цифру «3», тем более не что-то в тройном количестве.

Бог умеет злиться тоже.

45

Разговор с барыней разъяснил: раз власти полосуют землю, знать, так тому и быть.

– И нечего по пустякам меня беспокоить! – прикрикнула на Лаврентия Светлана Андроновна. – Вот манеру взяли…

– Помилуй Бог, хозяюшка, какие ж пустяки?! Мы живём на земле этой… Вас ведь-то кормим-с!..

– Ты меня ещё хлебом попрекни, окаянный! – взвилась Светлана Андроновна. – Пшёл вон!!!

Лаврентий поспешил удалиться, кляня свой бескостный язык. Хотел ведь вразумить, ан вышло шиворот-навыворот. Как всегда, в общем, с хозяевами – будь ты трижды прав, а всё одно дураком выставят. Что же делать, Лаврентий ума не мог приложить. У девок дворовых справился о Демьяне Евсеевиче, тот – вторые сутки пошли – в дом нос не казал. Валюшу Лаврентий встречать избегал: не узнал, не успел спросить о Кузьме, а дочь спросит. Что ей ответить? Молодой барин тоже всё коня измывает, каждый день ускакивая куда-то ни свет ни заря. И побрёл Лаврентий окольно восвояси в деревню, несолоно хлебавши. Тяготело на душе пуще смерти. Как пахать узкие полосы, где лошадям с косулей развернуться? Где скот поить? Сенокос косить? Не укладывалось в голове Лаврентия, а до догадок соображение не шло. В кручине миновал погост, и из дум отвлёк его конный топот. Присмотрелся и признал во всаднике Ивана Демьяныча. Даже обрадовался на краткий миг, а потом хмыкнул, чему радоваться?

Когда молодой барин поравнялся с Лаврентием, Лаврентий окликнул его. Иван Демьяныч потянул узду и остановил взмыленного коня.

– Чего тебе?

– Не гневайтесь, барич! – Лаврентий склонился в поклоне (чем потешил барина, растянувшего губы в злорадную улыбку). – Матушка ваша не в духе, батюшки вовсе нету, а спросить некого, кроме вас. Как же-с нам быть, если пришлый чиновник землю всю полосовал?..

– А-а… об этом ты… Ступай в деревню, делом займись. Я прискачу скоро, растолкую.

Гикнул и был таков.

– А кузнец? – спросил Лаврентий у клубов пыли, выбитой копытами и принесённой порывом ветра к крестьянину.

Иван Демьяныч сдержал слово, приехал в деревню. Под вечер. Собрал всех и, встав между исправником и чиновником, в окружении урядников и чиновничьих людей, принялся растолковывать новый порядок.

По тому порядку выходило, что действительно крайне неудобно пахать, сеять и пожинать на малоземелье, и выход был один. Дабы не нарушать закон, земля та, что принадлежит государству в лице барина, будет отдаваться крестьянам в аренду за установленную барином же издольщину, которая по закону должна быть не менее половины урожая с барской земли. Кроме оного, как прежде, крестьянин обязан продолжать уплачивать оброк за свой душевой надел. Если крестьянин осенью не в силах расплатиться, то его самого и всю семью за неуплату барин имеет право продать другому хозяину. Если крестьянин удумает посягнуть на закон и установленный порядок, его сошлют в Сибирь на поселения, детей мужского пола отдадут в рекруты, жену и дочерей – по усмотрению.

Крестьяне покорно приняли новую участь. Удивительно покорно. Слишком уставшие, чтобы перечить, слишком неподъёмна взвалившаяся ноша, слишком бессмысленно переть против хозяев. Лаврентий никогда не чувствовал себя таким подавленным. Душу раздирал вопрос: «за что?» и он поднял сокрушенную голову, вдыхая шумно носом чистый воздух, но ощущая соленость от скрытых слёз.

Молодой барин опередил его:

– Кузнеца я вам пришлю нового завтра-послезавтра. Про Кузьму забудь, Лаврентий, забудь! Его Сибирь заждалась… Всё, сход закончен!

Урядники как по команде передёрнули затворы ружей.

Чиновник пофланировал к своему экипажу. Его люди вскочили на коней. Иван Демьяныч пришпорил своего, жеребец встал на дыбы, заржал и пустился в галоп. Следом за молодым барином и вся кавалькада «закона» ретировалась из деревни.

46

Таких квартир Валентину видеть на своём веку не приходилось. Вадик был явно польщён удивлением новой знакомой, не подозревая, что оно вызвано элементарной завистью рабочего класса роскоши буржуев.

Огромная по меркам коммунистических клетушек квартира была некогда (а может, и не так давно) образована из двух смежных квартир, двух– и трёхкомнатных. Пол холла, метраж коего превышал, наверное, Валентинов зал, устилал натуральный дуб, циклёванный до зеркального блеска. Слева – широкая арка, открывающая вид на кухню, вернее сказать, в столовую. По центру столовую разделяет длинная стойка-стол с хромированными столбами, упирающимися в потолок; у стола выстроились в ряд шесть высоких вращающихся стульев, какие бывают в барах. Валентин глянул вправо и увидел лестницу, маршем уходящую наверх. Квартира находилась на последнем этаже, следовательно, чердак в этом доме таковым уже не считался. Там же справа ещё одна арка с витражом из разноцветного стекла, ведущая в одну из комнат; дверь закрыта. Если же смотреть прямо, то взгляд натыкается на дверной проём, в котором изящная фанерная шторка заменила дверь.

– Ну, как? – спросил Вадик, прерывая ознакомительный осмотр Валентина.

– Ничего… – одобрительно хмыкнула девушка. На самом деле Валентина чуть не прошиб пот от мысли, что он от удивления запросто мог забыть, в каком находится образе, и брякнуть что-то баском. – Можно мне в ванную, наконец?

– А-а… ну… Да, конечно! Вот сюда, пожалуйста, – засуетился Вадик и открыл одну из дверей, что были по левую руку от Валентина за спиной.

– Входную, кстати, можешь закрыть, кавалер, – насмешливо бросила девушка и закрылась в ванной комнате.

Смущенный Вадик захлопнул входную дверь и прошёл в столовую, чтобы достать шампанское. Было в новой знакомой что-то особенное, что-то, чего Вадик ни разу не встречал ни в одной девушке. Он гадал, что бы это могло быть, но не находил разгадки. Разливая шампанское в бокалы, Вадик задался целью найти ту изюминку… и съесть!

Валентин очутился в храме чистоты: джакузи невероятных размеров, почти бассейн, душевая кабина матового стекла, кругом рельефный кафель и зеркала, фреска с парусником, унитаз за ширмой. Валентин подошёл к раковине, в которой смело можно было утопить собаку средних размеров, «Villeroy & Boch» – прочитал он синюю надпись у самой горловины «однорукого» смесителя, и включил воду. Посмотрел на себя в зеркало. Ссадина на щеке стала пунцовой, но уже не горела так сильно. Валентин полез в сумочку за косметичкой. Когда открыл её, в голове зажглась мысль: «Он хочет изюм». Мысль казалась лишенной смысла, но Валентин понял, кому она адресована, но причём здесь изюм?

Валентин отмахнулся. Он уже довольно задержался, пора выходить. Спешно выудил из косметички пудреницу и занялся ссадиной. Когда ссадина стала едва заметна, улыбнулся девушке-отражению и…

…шипучка…

…снова соприкоснулся с разумом Вадика. Тот подготовил напиток, возможно, шампанское, скорее всего шампанское, которое Валентину пить не следует.

Валентин весело пискнул от азарта. Молодой богач явно хотел сыграть в игру. Только вот игра будет далеко не по его правилам. Губы с розовым блеском растянулись в обворожительной улыбке. Девушка вышла из ванной и, цокая каблучками, вошла в столовую.

Вадик стоял у стойки с двумя бокалами в руках. Не мудрствуя, он действовал по безотказной схеме. Чудо-порошок собственного изготовления, после которого ни одна женщина не может не сказать «да», без осадка растворился в бокале и ждал действия на деле. Молодой человек, искушенный в общении с дамами фривольного поведения, привык к тому, что по большей части его чудо-порошок нужен был лишь для снятия скованности, а не для доступности женского тела. Когда он увидел Валю, вышедшую из ванны, то заготовленная им речь-тост застыла где-то в гортани, прихлопнутая онемевшим на долгие секунды языком. Жизнь никогда не сталкивала Вадика с женщинами-вамп, а Валя именно такой и предстала перед ним.

«Этой красавице нужно в рекламе духов сниматься… или в кино, а не здесь передо мной…» , – невольно благородно подумал Вадик.

Валентин уловил направленную на него мысль и, тряхнув локонами, шагнул к столу-стойке.

Вадик протянул ей шампанское, молча пожирая глазами. Девушка протянула руку… и выронила бокал.

– А, какая я неловкая, – томно сказала она, глядя в глаза Вадика, а не на разбитый хрусталь. – Налей мне ещё.

Схема Вадика накрылась медным тазом. Но он старался не подать виду. Хорошо старался, прям на четвёрку. И налил шампанское в другой бокал. Валя приняла его и, присев на стул, взяла тост:

– За знакомство!

– За знакомство! – эхом отозвался Вадик. Он не знал, как действовать в новой ситуации, потому пребывал в замешательстве.

Они чокнулись, слушая хрустальную мелодию.

Валентин видел, как Третий Из Списка потихоньку начинал скисать, и решил действовать.

Длинная чёлка Вали волной прикрыла правую сторону лица, когда она подалась вперёд и через стол поманила пальчиком к себе молодого человека. Это было так сексуально, что ширинка на джинсах Вадика едва не разорвалась от безумного вожделения. Вадик наклонился к Вале. Валя полушепотом спросила:

– Ты любишь игры?

– Игры?

– Да, игры… постельные, например.

Вадик громко сглотнул и облизнул губы.

– Люблю. Ещё как! – сказал он.

– Тогда мне нужна верёвка, – сказала Валя и нежно провела пальцами по щеке Вадика.

47

Из дневника:

«Основная цель реинкарнации состоит в том, чтобы дать вам возможность познать самих себя», Флоренс Вагнер Мак Клейн.

Реинкарнация. Так называют переселение душ из одной оболочки в другую. На Востоке считают, что по своим поступкам и делам человек после смерти может стать… хм… баобабом, свиньёй, обезьяной или ещё какой тварью. Я не согласен (хотя и у русских есть такое поверье: ежели человек кончает жизнь самоубийством, то становится плакучей ивой над рекой), не согласен, потому как считаю, что человеческая душа в силу своего разума не может перемениться/перевоплотиться в душу растения, насекомого или животного, каким бы поганым человек ни был при жизни.

Человек умирает и возрождается через какой-то временной промежуток в человека. Он может быть другой расы и жить на другом континенте, но характер его неизменен, как неизменным остаётся и образ его мышления, и пристрастия. Где-то недавно слышал: человек-де, увлекавшийся музыкой, обязательно в следующей жизни будет писать ноты прекрасных произведений, рыбак станет моряком, пахарь – геодезистом, брокер – банкиром, фетишист станет маньяком, а убийца – серийным.

Эволюция, Феликс!

Любопытно другое… Я не могу постичь, каким образом выбирается тот или иной промежуток времени для реинкарнации?

Согласно открывшейся мне истине о наложении на наш голубой шарик миров с разной молекулярной структурой выходит, что человек, умирая, перемещается в подходящий ему Мир, проживает жизнь в нём, умирает, снова возрождается в другом… долго или коротко таким образом кочуя по Мирам, пока его структура молекул (или чего там?) души снова не обретёт структуру нашего Мира. С огромным большинством душ, которые не достигли величия Добра и не приблизились к структуре Рая, именно так и происходит.

Постиг?

Логически, да. Мучает иное: специально ли Господом было подстроено так, что Все Из Списка родились в одно время, в моё время? И почему я должен их карать? Почему я должен их карать в мужском обличии, когда как испокон веков был женщиной? Почему я вообще их должен карать?

Потому что во снах меня в этом убеждает крестьянка, жаждущая справедливого отмщения.

И мне этого достаточно?

Достаточно! Бог со мной.

А кто эта крестьянка? Почему не идёт из головы сон про карту пик?

P.S. Я начал понимать, почему люди явно могут представлять пришествие сатаны и с трудом – явление Господа Бога. Бог, искупив наши грехи на Голгофе, сразу достиг Рая, а змий-сатана шныряет из Мира в Мир и никогда по своей низменной натуре не влезет в «Райские Врата».

Считая себя повелителем ада, сатана всего лишь узник.

48

Валя приняла решение. Жертвенное решение. «Без меня Кузьма проживёт,  – решила она за него. – А я без него нет…» Валюша решила пожертвовать собой ради блага других, и не в благородстве дело – решение зиждилось на любви и вине. Настоящая любовь – заключила Валя для себя – прекрасна в страданиях и лишениях, а она, грешная, воспротивилась испытанию её любви и отныне повинна в беде, свалившейся на деревню. Валя пренебрегла удовлетворением барской прихоти, любую из которых обязана выполнять беспрекословно в силу своего неблагородного происхождения. Ведь так, видимо, распорядился Бог, чтобы одни правили другими. А она, глупая, восстала против вековечного права крепостничества. Девки сказывали, что осилье сплошь и рядом и по всей стране, чураться этого теперь не грех, а даже благо. Молва говорит, некоторым аж вольную давали…

А ещё девки уверяли, что больно только в первый раз, а потом сама будешь просить, когда «передок» от одного мужского вида потечёт. Но Валю не волновало, потечёт у неё «передок» или нет, её жертва состояла как раз в том, что больно в первый раз , потому что второго раза у неё не будет. Валя не хотела клеймить себя позором перед отцом, Кузьмой и миром. Она знала, как поступит, когда барин получит своё, а она получит его дворянское слово.

И с утра искала встречи с Иваном Демьянычем.

Валюша искала встречи, но встреча должна быть уединённой, а барин, как назло, ходил цельный день с челядью и раздавал бессмысленные распоряжения. Его можно понять – друзья из самого Санкт-Петербурга – нужно всё учесть, за всем доследить и ничего не забыть, показать нужно всю роскошь усадьбы и ухоженную хозяйственность её владельцев и обитателей, чтобы в свете слыть не каким-то дворянишкой сельским, а настоящим щёголем с утончённой натурой. Да и время поджимало.

Валюша была столько же рассеянна в работе, сколько увлечена слежкой за молодым барином. Наконец ей удалось улучить момент, когда Иван Демьяныч на несколько необходимых ей минут оказался в одиночестве. Валя подбежала к нему.

– Барич, я согласна на всё, только отведите беду от деревни! – выпалила девушка, грохнувшись перед барином на колени.

– Ого! – удивился неожиданности Иван Демьяныч и быстро зыркнул по сторонам. – А ну-ка встань быстро! – приказал он.

Валя быстро поднялась.

– Что на тебя нашло, девка? – серьёзным тоном спросил барин, но чувствовалось, что он едва сдерживает ехидный смех. – Тсс! Пойдём в сторонку.

Когда сень яблонь скрыла молодых людей, Иван Демьяныч встал в хозяйскую позу и сказал:

– Теперь выкладывай, чего хочешь, да побыстрее. Я, вишь, занят… И ты, собственно, должна быть занята, а?

– Да-да, я ведь… Миленький Иван Демьяныч! – Валя снова припала к его ногам. – Я ведь знаю, что из-за меня всё! Что не далась вам тогда…

– Ей-ей, чего голосишь, дура! – осёк барин девку и резко за плечи поднял на ноги, тряханул. – Умолкни!

Девушка всхлипнула и больно прикусила губу, чтоб не разреветься: так было тяжело на душе, а сердце и вовсе обледенело от предрешения ею своей судьбы. Заточенный Кузьмой гвоздь в переднике заставил девушку собраться и не проронить слезинку.

– И с чего ты решила, что ты до сих пор меня интересуешь? – спросил Иван Демьяныч. – Почему думаешь, что причина преобразований в деревне – ты?! Возомнила о себе, да, Валюша?

– Иван Демьяныч, ведь неспроста это! Я… не дура я, барич!.. Не погубите! Я в омут брошусь… – Предательская слеза скатилась-таки по щеке.

Иван Демьяныч поймал слезинку и растёр на пальцах. Мимолетное прикосновение к щеке деревенской девки мгновенно возбудило забитое злостью вожделение. Валя уже не сдерживала слёз и склонила голову вниз и чуть в сторону от глаз молодого барина, открыв взору того тонкую и нежную шею; Иван Демьяныч безжалостно куснул губу, чтобы не впиться в бархатную шею поцелуем… и не завалить тут же норовистую и податливую сейчас девку. Не этого он хотел, не безвольной матрёшки, безучастно раздвинувшей ноги, только не этого!

– Не реви, – приказал он, – посмотри на меня. Не буду тебя мучить, скажу прямо: да, из-за тебя я взъелся на деревню, хотел всех извести, кто тебе дорог… Да не хватайся ты за сердце! Слушай… Люба ты мне, понимаешь, любима! Ты любишь своего кузнеца, я люблю тебя, а кузнец хочет меня убить за мою любовь. Но ты хочешь, чтобы стало всё по-прежнему?

– Очень.

– Очень, вишь, очень… И мне мои действия противны, но не могу я иначе добиться тебя, не хочешь ты по добру…

– Хочу, барич, хочу теперь! – Валя порывисто сложила руки, как перед образом. «Всё сделаю, Господи, только отведи беду от других! Всё выдержу!» — взмолилась она.

– Если нужно, я на всё согласна, Иван Демьяныч, только слово своё дайте!

– Слово дать? Какое слово? – насторожился Иван Демьяныч.

– Слово, что пребор… преобразования закончатся и… чтоб стало всё по-прежнему. И ещё одно! Выпустите Кузьму на свободу и непременно до праздника своего. Свидеться с ним хочу… Пожалуйста, барич!

– Так уж и непременно? Если выпущу, ты так и так с ним увидишься, более того, и замуж выйдешь ещё. Я походатайствую за тебя перед батюшкой своим Демьяном Евсеевичем… Или ты хочешь достаться мне испорченной? А? Отвечай! – Он схватил её за плечи и зло сверкнул глазами.

– Не-ет, – испуганно проблеяла Валя.

– Я очень хочу верить тебе, но не верю. – Молодой барин продолжал сверлить девушку глазами.

И неожиданно отпустил; Валя даже покачнулась. Она посмотрела на него, барин улыбался. За хороший знак принять это или за плохой – не понятно, а оттого было не по себе. Валя затаила дыхание.

– Знаешь, быть по-твоему, отпущу я Кузьму, увидишься ты с ним до моего дня рождения, но баш на баш, красавица. Ты запросила от меня очень больших дел, мне придётся извиняться перед самим губернатором! Чиновники успели сделать огромную работу и не получить ещё ни гроша. Мне придётся им заплатить и платить, скажу тебе, немало. Кроме того, документы на ссылку в Сибирь твоего любимого уже готовы, и мне опять-таки придётся дать взятку, чтобы его выпустили из тюрьмы. Как видишь, ты для меня весьма и весьма дорога! И я даю тебе слово… даю тебе слово дворянина, что только что перечисленное будет мной выполнено всенепременно! Я сдержу слово, сдержу тоже с двумя условиями: первое – ты увидишься с кузнецом до праздника, но под присмотром урядника, чтобы ничего да не случилось, а на время праздника он посидит обратно в тюрьме. Как празднование моего дня рождения закончится, так первым делом я буду просить за вас, влюблённых, у моего отца… и с кузнеца снимут все обвинения. Условие второе, самое важное – ты, Валюша, сделаешь мне на день рождения самый дорогой свой подарок, ты отдашься мне без остатка и будешь делать всё, что я попрошу в течение всего празднества. Ты согласна на сделку, даёшь слово?

Валя была согласна ещё до разговора, но дача слова сжигала мосты. Нужно решаться окончательно. Она посмотрела на барина, тот ждал. Совета брать не у кого, это дело их двоих. Он дал дворянское слово, и нет подозрения не верить ему, он ждал её слова.

– Я даю слово, – молвила Валя онемевшими губами.

– Ну, так как сделка совершена устно, – заговорил довольный барин, – по всем правилам её нужно скрепить. На бумаге сделка скрепляется подписью, а если сделка совершена устно, то и скрепляется она устами. И чем крепче, тем вернее залог успеха, Валюша! Подойди ко мне. По твоему поцелую я пойму, насколько можно тебе доверять.

Наивная девушка подошла вплоть к своему барину и заставила себя поцеловать его так, как целовала Кузьму. Она целовала барина ради Кузьмы, ведь, по сути, ради него заключалась эта несправедливая сделка.

Когда разомкнулись уста, Иван Демьяныч с нескрываемым наслаждением облизнул губы, а Валя не смогла удержаться, чтобы их не вытереть рукавом. Глаза барина недобро блеснули, он сказал:

– О нашей сделке знаем только мы вдвоём и эти старые деревья. Если ты кому-то скажешь, сделки не будет, и я постараюсь, чтобы жизнь деревни превратилась в ад, а на Кузьму не тратили времени и просто расстреляли. Уяснила?

– Если я кому-то скажу, то опорочу себя. И Кузьма возненавидит меня…

«Как я ненавижу вас» , – едва не вырвалось у Вали. Она больно прикусила язык.

Иван Демьяныч по-своему истолковал лёгкую судорогу, рябью пробежавшую по лицу деревенской красавицы, и заметил:

– И то верно! Что ж, ставки сделаны. Иди, работай.

49

Вадик лежал обнаженный в спальне на кровати, связанный по рукам и ногам. Нервничал. И есть от чего – Валя, распластав его здесь, до сих пор не появлялась. Может, ушла, прихватив что-нибудь ценное? Такая мысль не понравилась. Он хотел крикнуть её, но это грозило испортить игру, задуманную загадочной девушкой. И ещё Вадик не желал показаться малодушным. Потому он нервничал, и нервничал молча.

«Если она решила меня всё-таки грабануть, то хоть проверю толк видеокамер, что понатыкал батя во все стены» , – попытался успокоить себя Вадик.

А Валентин в то время баловал себя, сидя за столом-стойкой, найденным в буфете коньяком и размышлял, в каком же виде предстать перед Третьим Из Списка. Парень или девушка, девушка или парень? Размышления прервались ярко возникшей картинкой-образом монтажа системы видеонаблюдения в данной квартире, утвердив нежелание Валентина перевоплощаться в парня. Он невольно посмотрел по углам столовой, но, естественно, ничего подозрительного не увидел. Залпом допил остаток коньяка. Страха, мандража, испуга – ничего подобного, наоборот: веселье, кураж и адреналин. Валентин вернулся в спальню.

Стоя в дверях и глядя на обнаженную жертву, Валентин невозмутимо закурил.

– Валечка, я себя не очень комфортно чувствую. Может, всё-таки начнём, а? – сказал Вадик, облизывая сохнущие губы. Его решительно смущал собственный вздыбленный член, Валентину не нужно было лезть в его черепушку, чтобы определить это. Валентину захотелось посмотреть, как «хочунчик» Третьего Из Списка сдуется, он заговорил нарочито грубым басом:

– Не дрейфь, парниша, ща начнём!

Эффект

разорвавшейся бомбы

не заставил себя ждать. Вадик, как его золотые рыбки, которых он прекратил кормить (и менять в аквариуме воду), несколько раз открыл-закрыл рот, почавкал. Вспоминание о рыбках не добавило очков в актив Третьего Из Списка.

– Кто ты такая? – испуганно спросил Вадик и затравленно посмотрел на сковывающие его путы.

– Боюсь, тебе не понравится ответ, враг мой, – ответил Валентин своим голосом, вынул сигарету изо рта и подошёл к кровати.

– Если ты со мной что-то сделаешь, тебя найдут и очень быстро!

– Ты о видеокамерах? О, на этот счёт не переживай – не найдут. Вот если бы у тебя стояла прослушка, то вариантов успеха в поисках меня было бы на порядок больше, но опять ведь незадача: о прослушке я бы знал. И убивал бы тебя молча. – Валентин цыкнул языком и присел на край кровати.

– Я ничего не понимаю. Что я тебе сделал? Когда я мог тебе что-то сделать, Господи?! Может, тебе пакость сделал мой отец? Он может. Но я-то причём?!

– Хорош голосить, а? Мне не очень претит затыкать твоё рыло твоим же потным носком. Я отвечу тебе на вопрос «что ты сделал?», раз уж спросил. Ты изнасиловал беззащитную девушку.

– Я???

– Заткнись, ага! Она была чиста, как роса поутру, едва державшаяся на лепестке незабудки, а вы, похотливые ублюдки, втоптали её в грязь вместе с памятью о ней! И произошло деяние в твоей прошлой жизни…

– Ты ненормальный… или ненормальная… да кто ты? – обалдело пробормотал Третий Из Списка и заорал:

– Освободи меня, гребаный псих! Освободи немедленно!!!

Валентин сокрушенно покачал головой и нагнулся за потным носком.

– Нет! Нет-нет! Нет, не надо! – Вадик отчаянно замотал головой. Но Валентин ухватил его за челюсть и со всей силы надавил пальцами на желваки. Вадик вспотел, сопротивляясь, но скоро сдался. Валентин глубоко в горло запихнул кляп, с брезгливостью понюхал пальцы и пошёл в ванную помыть руки.

Валентин вернулся, застав Вадика за соревнованием с самим собой по вытаскиванию кляпа с помощью одного лишь языка. Соревнование с самим собой, разве? Или же с

( «психованным трансвеститом» , – уловил оскорбительное (и прискорбное для Третьего Из Списка) обзывательство Валентин)

убийцей на скорость – кто быстрее: он придёт или я вытащу кляп? Вадик сам не понимал, зачем тратит время на бесполезное занятие вместо того, чтобы попытаться освободиться.

– Что, в твоём потном носке развелись бактерии, и тебя затошнило от вони, а? – по-акульи улыбнулся Валентин. Его глаза тускло блестели, казалось, вся желчь выплеснулась в них, когда он услышал слово «трансвестит».

– Скажи, Вадик… ха-ха! Кивни, Вадик, ты смотрел фильм «Леденец», недавно в прокате шёл?

Вадик кивнул, глаза его выпучились настолько, что ещё чуть и шлепнутся парню на щеки. Валентину зрелище пришлось по душе, более того – порадовало.

– Превосходная лента, не правда ли, согласись? Как умело девчонка довела извращенца до самоубийства!.. Но я уж тебя до такой крайности доводить не буду, успокойся. – Валентин сел рядом с распростертым телом жертвы и нежно легонько провёл пальцами от бритого лобка до безволосой груди. Вадик весь извернулся, как уж, на кончик хвоста которого наступил шкодливый мальчишка.

– Знаешь… – продолжил свой монолог Валентин. – Знаешь, в чём тебе повезло… в кавычках? Тебе «повезло», что первые двое были убиты банально, без мучений. А тебя, Вадик, я хочу пом-м-МУЧИТЬ!

Валентин сжал и крутанул сосок, Вадик взвыл от боли (или неожиданности – ужели это боль?) и зашёлся конвульсивным кашлем. Валентин врезал ему кулаком в область левой почки и спросил елейно:

– Прокашлялся?

Третий Из Списка затравленно смотрел на мучителя сквозь пелену слёз. До него стала доходить ужасающая реальность: если не случится чуда, он подохнет в собственной кровати, истерзанный психопатом в женском платье, которого он едва не переехал на дороге.

«Лучше б я его там задавил к чёртовой матери!!!» — проорал где-то в глубине души Вадик.

– Да, сучонок?! – прорычал Валентин в ответ (для него мысли жертвы стали оголены, как провода в местах обугленной оплетки, на какой бы глубине души они ни находились). – А тогда ты думал о своей шкуре, а не о спасении пострадавшего! И если бы ты меня задавил к чёртовой матери , то тебе было бы не только прав не видать, как своих грёбаных ушей – вообще ничего не видать!!! – Валентин с размаху шлепнул ему ладонью в пах.

Вадик, не успев переварить услышанное, с новым захлёбом взвыл, изогнувшись мостиком.

– Я пока не придумал для тебя смерть. Друзья твои тебя не хватятся, они знают твой долбаный блядский характер, верно читаю мысли? Мобилу твою я отключил. Оригинальный знак, что ты занят шмарой… так ведь ты девушек называешь, а? Шмары? Не было раньше таких слов…

Валентин опечаленно потряс локонами парика. Затушил окурок о лодыжку Третьего Из Списка и закурил новую сигарету. Некоторое время задумчиво наблюдал за окаменевшим лицом (с его лба обильной росой стекал пот) и замершим туловом (напряжение вольтами гудело по нервам в скованном теле, в каждом квадратном сантиметре тела, создавая эмоциональный накал в спертом воздухе спальни) Вадика. Спертый воздух? Валентин принюхался. Фу, какая гадость.

– Смотри, не обделайся от натуги, когда будешь пытаться рвать верёвку, – заметил, морща нос, Валентин, и выпустил тонкую струйку дыма en face жертвы.

И тут у Валентина появилась жалость к молодому человеку. Откуда взялась? Не потому ли, что все убийства совершались им быстро, без раздумий?

–  Не раскисай!  – услышал он внутренний голос… и в то же время голос принадлежал бедной крестьянке… и…

«И Богу». – Взявшаяся мысль о Боге сбила Валентина с догадки, сравнимой со словом, вертящимся на языке, но не слетающим

слово не воробей, вылетит – убей

с уст, с догадки о причине сопровождения его по жизни бесплотным образом крестьянки. Мысль была близка (но могла ли она что-то изменить?).

Мысль упущена.

Валентин досадно поморщился. Не только мучить – убивать Валентину расхотелось.

«Не дури, Валёк!» — сказал себе он.

Легко сказать. Легко ли убить жертву, которая смотрит тебе в глаза, и взгляд её полон мольбы о пощаде?

«Так залепи ему глаза».

«Тогда проще было просто зарезать бедолагу в машине».

«И чего ж ты хочешь? Зачем молил Пречистую Деву, зачем Бога молил, чтоб они дали тебе возможность «свободного художника»?»

«Не знаю».

«Какой из тебя антисвятой, если ты не можешь хладнокровно выполнить свою задачу? Не можешь преодолеть испытание, самим выбранное?»

«Я всё сделаю».

«Хорош трепаться!»

Валентин очнулся от внутреннего диалога, от неприятного внутреннего диалога, и неприятие передалось к отношению «жертва – хищник». Сантиментам здесь не место! Третьего Из Списка ждёт смерть. С муками или без них, но определенно – смерть. И пора, пора с этим кончать!

50

Из дневника:

Я впервые подумал (пусть и на секунду, но подумал) о себе, как об убийце. Заурядном убийце. Обидно… обидно, зная, какая цель (Сила) движет мной, но в глазах общественности я таким заурядным и являюсь (при условии, что меня умудрятся поймать с поличным… но и в таком раскладе, что это даст?) – неизвестным убийцей, не маньяком.

Вряд ли даже Шерлок Холмс сопоставит мои преступления в единый акт.

Неужели я стал тяготеть к славе Чикотило (причём, что Чикотило такой известности не жаждал, не желал)? Нет, нет!!!!! На меня просто напало безумие, просто я не был готов к убийству через причинение мук. Так я больше не поступлю! Не могу так.

Мне осталось немного.

Ещё немного мести.

А потом… суп с котом и пироги с котятами.

51

Кузьму выпустили из-под стражи накануне празднования дня рождения, эту часть сделки Иван Демьяныч выполнил без труда: шаг в получении доверия. Иначе как? Девица просто-напросто не станет выполнять обещанного, если не увидит увальня-кузнеца. Приставленный к Кузьме урядник следовал за ним в пяти-шести шагах, амуницию его составляли два пистолета, один из которых заткнут за пояс, другой кочует из руки в руку. Руки урядника, не привыкшие к пистолету, то и дело потели на такой жаре, и урядник утомился вытирать их насухо о рукава.

Валя ожидала любимого у озерца, вырытого несколько лет назад по прихоти Демьяна Евсеевича (в озере разводили осетров, которых самолично удил забавы ради сам глава семьи), в полукилометре от усадьбы. Место тихое, даже дикое: Демьян Евсеевич редко кому позволял заходить в свой любимый заповедный уголок. Озерцо сверкало в центре поляны, полной пестротой луговых цветов, окаймляясь двумя рядами искусственно высаженных ясеней. Пустоту барского заповедника заполняли облюбовавшие озерцо дикие утки и дрозды, терявшиеся в деревьях. Утки шумно поднялись в небо, кряканьем перекрыв дроздовую трель, когда Валя, завидев знакомую фигуру, крикнула:

– Кузьма! – и бросилась ему навстречу.

Влюблённые обнялись и долго не разнимали объятий, не молвя ни слова. Урядник деликатно прокряхтел в кулак, напоминая о своём присутствии. Кузьма недобро сверкнул на него глазами, мол, чем мы тебе, иуда, мешаем, что ты кряхтишь? Урядник стушевался.

– Мы посидим у воды. Вдвоём, – сказал ему Кузьма. – Побудь тут… пожалуйста! Я ведь не сбегу. Куда бежать?

– Не велено, – буркнул недовольный своим заданием урядник.

– Да будь же ты человеком! – в сердцах сказал Кузьма.

– Миленький, просим тебя! – подхватила слова друга Валя.

– Ладно, что уж там… – быстро сдался урядник. – Ступайте.

Влюблённые поблагодарили человека и сели у пологого берега озерца. После расспросов друг о друге и ложных (но таких необходимых сейчас) заверений, что с ними не всё так плохо, как ожидалось, Кузьма спросил:

– Как в деревне?

Валя рассказала без утайки. Кузьма спрятал лицо в своих огромных ладонях; он считал себя виноватым во всех несчастиях.

– Лучше б я его тогда убил!

– Родненький, он бы убил тебя быстрее, – заметила Валя и додумала про себя: «И занялся бы мною!»

– Я должен был попытаться, – не унимался Кузьма.

Валя отняла его руки от лица, приложила свои и повернула голову к себе. Кузьма посмотрел на любимую, глаза кузнеца краснели от удерживаемых слёз.

– Ты не можешь взять на себя такой грех! – сказала она.

– Валюша, за тебя я могу чёрту рога обломать.

– Поклянись, Кузьма, поклянись, что никогда не убьёшь никого, что бы ни случилось! Поклянись! – Валя отчаянно тряхнула его голову.

– Почему? – Кузьма взял её руки за запястья. – Почему ты берёшь с меня такую клятву?

– Потому что люблю тебя! А убив, ты погубишь себя… и погубишь деревню.

– Боже!.. – Кузьма склонил чело в глубокой кручине, две крупные слезы капнули на пыльную штанину. Валя прижала голову кузнеца к груди, дав волю безвольным слезам своим. Кузьма обхватил девушку за талию и так скорбной статуей они долго сидели в неудобных позах.

Кузьма сожалел о невозможности поставить на место ирода-барина, жаждал отмщения, не задаваясь вопросом: почему молодой барин ходатайствовал об его освобождении, и зачем нужно было выпускать его под конвоем перед хозяйским праздником, если (со слов Ивана Демьяныча) после праздника освободят совсем? Кузьма был слишком изнурен сырым казематом и измучен плёткой, чтобы что-то подозревать.

Валюша же запоминала мгновения, запах немытых волос любимого, кой вдыхала, как аромат неземного цветка, тяжесть его головы, крепость объятий, глубокое дыхание, гулкое сердцебиение, откликающееся на бой её сердца; ясное солнце, согревающее мир, благоухание цветущей поляны, шелест ветра, играющего листочками молодых ясеней, пение дроздов, радующихся лету, хлопанье крыльев взлетающих уток и плеск воды… Валюша запоминала, надеясь забрать всё в память, когда расстанется с горькой земной жизнью, и надеясь, что память не подведёт её потом.

Минуты складывались в сундук времени с названием «Прошлое», наступило время прощаться. Кузьма прощался ненадолго. Валюша прощалась навсегда. Сердце её замерло и будто не билось, боль сдавливала его и одновременно разрывала. Душой Валя порывалась рассказать о сделке с чёртом, Иваном Демьянычем, но разум запечатал губы. Кузьма погибнет, узнав чего хочет молодой барин, а молодой барин не отступится, пока не получит своего. Что ему жизнь какого-то кузнеца? Что ему жизнь какой-то крепостной девки? Что ему дело до целой деревни, когда их у него дюжина? Пусть будет так, как должно произойти. Ставки сделаны.

Кузьма вернулся в темницу.

Иван Демьяныч попросил ярыжку перевести кузнеца в более уютную и сухую палату, приставить к камере отдельную охрану и по мере возможности удовлетворять безобидные просьбы заключенного.

– Его всё равно сошлют чрез дня три-четыре. Проявим великодушие, – объяснил ярыжке свою просьбу Иван Демьяныч.

– Разве сошлют? А у меня нет приказа…

– О, не беспокойтесь, уважаемый, приказ будет! Я позабочусь. Слово дворянина!

Иван Демьяныч пребывал в великолепнейшем расположении духа. Скоро… завтра он возьмёт то, чего хочет… Нет, не так. Завтра ему добровольно дадут то, чего он хочет. Вот так! Завтра он покажет своим петербургским приятелям, что здесь он – царь, приказы которого исполняются с благоговейным трепетом. А потом он, как радушный хозяин, позволит и приятелям удовлетворить свои желания. Иван Демьяныч решил морально уничтожить Валю за долгое ожидание. Каждый сверчок знай свой шесток. Когда же праздник закончится и гости уедут восвояси, он покончит с этой историей раз и навсегда. Он продаст девку (покупатель уже нашёлся: один старый кобель, любящий молодых сучек), он добьётся быстрой ссылки кузнеца, он закабалит деревню так, что чернь взбрыкнуть лишний раз побоится, он потребует право первой ночи у каждой девки проклятой деревни, решившей выйти замуж. Извращенно-озлобленный ум подсказывал, что тогда ни одна девка не пожелает идти в жены, но и тут молодой барин нашёл выход: он вплотную займётся растлением девства каждой восемнадцатилетней девице… и, не дай Бог, хоть одна будет испорченной раньше, чем он это сделает сам!

Подобные мысли бодрили и веселили молодого и озабоченного барина. Он с нетерпением ожидал завтрашнего дня, дня своего тридцатилетия.

52

Милиция заполучила очередной «висяк». Из всех опрошенных друзей покойного Вадика никто не признал девушку, убившую его. Распечатанное фото лица девушки-убийцы со стоп-кадра плёнки (чёрно-белой и низкого качества) видеозаписи не дал результата. Также не оказалось ни одного отпечатка пальцев гостьи (эксперты и не надеялись их найти, после просмотра кадров, где хладнокровная умница методично протёрла платком всё, к чему прикасалась). Девушка-фантом. Предварительная версия убийства на почве ревности не вписывалась в психологические рамки зверства. Запись с видеокамеры была сродни фильму ужасов, не каждый из офицеров выдержал зрелище. Одного молодого лейтенанта стошнило прямо на брюки.

В завершении девушка достала из сумочки выкидной нож (который можно запросто купить в любом подземном переходе), подошла к изголовью кровати и одним движением перерезала жертве горло. Покидая квартиру, повернулась, улыбнулась и помахала рукой, словно прекрасно знала, что её снимают.

Милиция развела руками.

А Валентин потирал руки. Сделав запись в дневник, он успокоился и не переживал более по убийству Третьего Из Списка. Валентина захватило другое – Главарь, Четвёртый Из Списка, последний в списке. Наконец-то дошло время до него!

Валентин позвонил, на том конце никто не отвечал. Он не торопился положить трубку, закрыл глаза, ожидая любого знамения-подсказки, и не обманулся. В мозгу фотовспышкой возникла картинка витринного стекла с отражением вывески здания напротив. «Бал в Эрмитаже». Валентин понятия не имел, что сие означает, но, кроме вывески, витрина отражала главное – синюю табличку с улицей и номером дома. Перевернутая надпись, как и «Бал в Эрмитаже», легко читалась: «Новая площадь». Валентин положил трубку. Следовало улыбнуться и поблагодарить Господа, что тот подсказал, где искать Четвёртого Из Списка, однако Валентин не сделал ни того, ни другого. В «фотоозарении» была накладка, сбившая Валентина с толку: в глубине витрины он увидел красивую… нет… очень красивую девушку, одиноко сидящую за столом… в ресторане? Валентин нервно отмахнулся от глупого вопроса. Какая разница – где? Почему он увидел девушку?!

«Почему ты решил, что красивая девушка одинока? Разве может быть красивая девушка одинока? Скорее всего, она сопровождает Четвёртого Из Списка. Скорее всего, Четвёртый Из Списка – её парень» , – подумал он и успокоился.

Не следовало терять ни секунды, поэтому Валентин не стал преображаться обратно в девушку (после расправы с Третьим Из Списка он пришёл домой и, как был в образе, так и уснул поперёк кровати, а, проснувшись, первым долгом смыл размазавшийся макияж) и, надев лучший костюм, поехал в тот ресторан (если это в самом деле ресторан). Дойдя до метро, Валентин подумал, а ведь без денег в ресторане делать нечего и, раздраженно пыхтя, вернулся домой на трамвае. Достал из коробки с документами, хранящимися в ящике стола, паспорт и сберкнижку. И чего он тогда дёрнулся из банка, не закрыв счёт? Теперь придётся тратить драгоценное время на такие пустяки!

Пустяк убил сорок две минуты.

Валентин добрался до ресторана, на поверку оказавшимся кафе, что не могло не порадовать. Надежды застать Четвертого Из Списка оставалось мизер. Валентин посмотрел внутрь зала сквозь витрину и увидел ту же девушку. Напротив неё никого нет!

«Он в туалете?» — спросил себя Валентин. Ответа не дождался. Лишь чувствовал, что Четвёртый Из Списка здесь.

Валентин вошёл в помещение. Казавшееся с улицы огромным, кафе преобразилось в уютно-скромное. Валентин зачем-то быстро сосчитал количество столиков. Четырнадцать, восемь заняты. Рядом с ним материализовалась официантка в коротком платьице-униформе и блокнотом с записями заказов в руке.

– Здравствуйте! Проходите, пожалуйста, за любой свободный столик, – приветливо сказала она и сделала приглашающий жест.

– Здравствуйте, спасибо, – отозвался Валентин и прошёл к столику рядом со столиком одинокой девушки.

Валентин раскрыл меню, выбирая, что бы недорогое заказать. Взгляд блуждал по листку, не фиксируя напечатанное. Валентина забила дрожь. Находясь вблизи от девушки, до него инсайтом дошёл кошмарный смысл «фотоозарения»: она и есть Четвёртый Из Списка! Как такое возможно?! Валентин по памяти вспомнил все четыре фамилии из списка… и ужаснулся вконец. Четвёртая фамилия не склонялась, она одинаково произносилась и читалась как для мужчины, так и для женщины! Зубы Валентина выбили дробь, будто знобило… да его и знобило!

– Решили, что будете заказывать? – спросила официантка.

Валентин дернулся и громко выдохнул.

– Вам плохо? – спросила тем же тоном, тоном вежливого робота, официантка.

– Нет-нет, всё нормально. Всё хорошо. Я буду… Можно заказать такой же коктейль, что и у той девушки? – Валентин кивнул на Четвёртую Из Списка. «Боже, почему она девушка!?»

А очень красивая девушка с любопытством разглядывала его, симпатичного и худого (мама дорогая!) недотёпу, потягивая коктейль через зелёную трубочку. Она действительно была красива.

Валентин в жизни не встречал такой красоты. Вспомнилось изречение какого-то умника: «Любовь понять в одно мгновенье лишь добрым людям суждено», но он одёрнул себя: «Добряк выискался!»

Ему принесли заказанный коктейль. Девушка, увидев заказ, улыбнулась и отвела взгляд, бросив его на квадратные часы, что висят над барной стойкой. Валентин глянул туда же. Стрелки часов высовывались на добрых пару дюймов из голубого циферблата и показывали без двадцати пяти пять.

«Что же делать?» , – панически подумал Валентин, а ещё подумал, что сходит с ума. Он встал и, как сквозь толщу воды, подошёл к её столику. Неуклюже сел, стукнув донышком своего бокала о стол, коктейль болтнулся, но не выплеснулся.

Девушка удивлённо вскинула бровь.

– Однако… – проронила она, наблюдая, что будет дальше. Она сидела в кафе почти полтора часа. Первые полчаса она ожидала появления парня, коллеги по работе, который очень хотел завязать с ней отношения. Парень не очень импонировал, но она согласилась – на безрыбье и рак рыба. Как бы обыденно ни звучало, но красивая девушка, у которой есть честь и чувство собственного достоинства, зачастую остаётся одна. Мужчины очень боятся красоты, тем более женской, они думают, что красивая женщина – это всегда недоступная женщина… или же продажная. Оставшийся же почти час девушка уже не ждала, зная, что коллега не придёт, довольствуясь обществом самой себя и второго по счёту коктейля.

«Забавно посмотреть на его физиономию, если он сейчас придёт, а за моим столиком этот тип» , – всё-таки подумала девушка.

– Он не придёт, – сказал Валентин, думая тем временем над несправедливостью Всевышнего, подложившему такую грандиозную свинью.

«Всё равно что драться голышом с одетым противником» , – продолжил он мыслить, думая об очередной невозможности скрыться за образом девушки-простушки. Но произвести впечатление на красивую девушку как-то было нужно.

–  Что вы сказали?! – спросила красавица.

– Я говорю, он не придёт. Я думаю… я уверен, вы ждёте молодого человека и ждёте уже немало. Поверьте мне, любой здравомыслящий парень придёт на свидание с такой красавицей за час до встречи. А если не пришёл, то и ждать не стоит. Не стоит он того.

– А я знаю, – сказала девушка и заметно расслабилась, ведь людей всегда настораживает непонятное, а тут померещилось, будто мысли прочли.

– Вы простите меня, я так бесцеремонно вторгся в ваш мирок. Со мной не бывало такого, честно… я вообще с прохладцей отношусь к… женскому полу. Но ведь торкнуло. – Валентин замолчал, соображая, что он городит.

– А вы с кем-то встречаетесь? – спросила красавица.

– О, нет! Я увидел вас с улицы, через витрину. Меня дрожь хватила, когда заметил вас. Я подумал, что вы не можете быть настоящей, скорее всего, мираж, скорее всего, мне голову напекло. Я решил, мне нужно срочно освежиться, а ноги сами взяли и зашли сюда, – «заливал» Валентин, как никогда прежде, и спохватился. – Если хотите, я уйду! Мне нужно было удостовериться, что вы не плод моего воспалённого воображения. Вы не плод.

– Пожалуйста, останьтесь! – сказала красавица и чуть дотронулась пальцами до руки парня. – Вы совершенно мне не мешаете.

Валентин полоумно пялился на свою руку, удивляясь, как он её не отдёрнул. Красавица коснулась его руки, Валентин не испытывал ничего чудеснее в жизни до этого прикосновения. Уверен, что не испытывал. Красавица не могла, не имела права быть Четвёртым… Четвёртой Из Списка! Слишком жестоко.

– Знаете, сейчас мой мозг занят мыслями о вас, – сказал Валентин. – И в мыслях я называю вас красавицей. Дайте мне ваше имя!

Красавица потешалась над постановкой речи парня, он так непосредственно пытался объяснить своё восхищение, а это его «дайте мне ваше имя!» вместо «как вас зовут?». Забавно. Она рассмеялась.

– Даша, – «дала имя» красавица.

– И, по-моему, зовут её Даша, то ли девушку, а то ли виденье… Представляете, какое совпаденье? Вы – Даша, а я представил вас миражом, синонимом виденья!

– Да. А вы дадите мне свое имя?

– Валя… Оой! Валентин. Лучше Валентин!

– Раз уж мы познакомились, Валентин, давай перейдём на «ты»?

– Подходит! – отозвался Валентин и в первый раз за беседу улыбнулся девушке в ответ.

53

Из дневника:

Я воспринимал одиночество, как неотъемлемую часть своей жизни. И чувствовал себя комфортно. Всегда комфортно, даже когда жила мать. Мы сохраняли с ней суверенитет наших мирков, находясь при этом в содружестве. Нас обоих такая жизнь устраивала. Такая жизнь устраивала меня и после её смерти. Иначе жизнь я не представлял. Мне не нужны друзья, которые обязательно бы лезли со своими сентенциями и вопросами. Ненавижу вопросы:

1). Когда ты себе подругу найдёшь?

2). Когда ты женишься?

3). Не пора ли тебе семьёй обзавестись?

4). Когда ты за ум возьмёшься и пойдёшь учиться?

5). Тебе не надоело жить в своей скорлупе?

А они неизбежны, если есть «заботливые» друзья.

Как им объяснить моё отношение к женщинам? Как им объяснить, кто я? Какова будет их реакция, если однажды, в ответ на одну из их душещипательных историй, которая на самом деле тупа, как угол, поведать им мою историю? Останутся ли они моими друзьями или сдадут ментам (или хуже того – в психушку)? Я склоняюсь думать, что «друзья» сочтут за долг перед обществом изолировать меня, и чем раньше, тем лучше.

У меня есть Цель.

Я преследую свою Цель. Цель поставлена самим Господом, и я должен смиренно выполнить её, не сетуя и не переча. Но Господь не предоставляет легких путей. Каждый должен пронести свой Крест до своей Голгофы. Путь – не тропинка в поле меж ковыля, Путь Жизни – тернист и символ его – Венок. Моим тернистым венком стала Даша. Господь послал мне испытание. Я – тот, кто во всех жизнях был женщиной, но родился на Месть в жизни теперешней мужчиной – чувствующим родство к женскому полу, вынужден преступить привычное отношение к дамам и, невзирая на безумно красивую оболочку, истребить реальное естество Четвёртого Из Списка. Как в песне «Агаты Кристи»: «Сердце твоё двулико, сверху оно набито мягкой травой, а снизу каменное, каменное дно».

По разговору с Дашей я не заметил каменность её сердца, только мягкость травы.

Но какой вывод может быть от одного разговора, Валентин?

Одного разговора мало, безусловно, мало.

Как же она красива!

Не влюбился ли я, а? Понятия не имею, но такого чувства я не испытывал даже к матери. Любопытно испытать в полной мере… Я очень хочу понять любовь! Я очень хочу её узнать!

Я очень хочу испытать любовь!

Мне восемнадцать лет, я ни разу не целовался, не говоря уж об остальном.

Мне не требуется всего от любви… хотя бы горечь, чтобы горечь любви смешалась с горечью утраты, когда наступит момент.

Господи, потерпи со своей местью.

54

Наивен тот, кто полагает, что раньше знали об одной лишь миссионерской позе в кромешной тьме глубокой ночи под одеялом. Слово «секс» не знали, зато прекрасно знали другое слово – «блуд». И Валюша знала слово… но не знала дела. А до дела дошло. Она была храброй девушкой и, не колеблясь, расплела тугую косу, когда молодой барин кликнул её зайти в баню, которую она вместе с девушками топила с раннего утра по приказу Ивана Демьяныча. «Хытростная» выходила барская баня, и погано сделалось в душе, едва ступила Валюша на банное крыльцо. Она знала, что не осталась незамеченной дворовыми девками (были средь них, кто недоумевал, кто жалел, и те, кто ей завидовал и, как следствие, возненавидел), но для Вали ничего не имело значения, а пересуды тем паче. В своих мыслях она доживала последние часы и, готовясь отдаться без остатка барину, Валя с молитвой на губах духовно отрешалась от плотской утехи, от барской плотской утехи.

Иван Демьяныч пребывал в сильнейшем подпитии (что внушало Вале мнимую надежду в мужицкой несостоятельности барина). Валя вошла в предбанник и повернулась к двери (все её движения получались заторможенными, оттягивающими тот момент), чтобы закрыть на защёлку.

– Не закрывай. Или ты думаешь, кто-то посмеет войти? – сказал молодой барин, напугав без того взвинченную на нервах девушку.

– Не бойся, – сказал он вкрадчиво. – Поди сюда. – И сам шагнул навстречу.

Валя боялась взглянуть на него и, вперясь во влажный пол, сделала нетвердый шаг.

– Куда ты смотришь? Посмотри на меня! – тем же вкрадчивым голосом сказал Иван Демьяныч.

Валя медленно подняла взгляд… и прокляла себя за свою медлительность. Ужас сковал её, когда взгляд наткнулся на то, что колом торчало меж ног барина. Ознобная дрожь охватила девушку, стало душно. Крупная капля горячего пота стекла со лба по переносице и неприятно свисла с кончика носа. Валя машинально утёрла нос и оторвала взгляд от ужасающего и завораживающего места . Провалиться сквозь землю – малое, что она желала сейчас, раствориться паром, как снегурочка, – и этого мало. Валя по сердобольной привычке хотела броситься в колени барина и молить о пощаде, но, представив, что кошмар окажется прямо перед её лицом, передумала вмиг.

«Дверь! Беги в дверь, она не заперта!» — крикнул голос здравого смысла.

«Ты не имеешь права обрекать на смерть Кузьму… и деревню!» — остановил её измученный голос сердца.

Или реплики голосов перепутались в голове девушки?

Не имеет значения.

Её лицо, полное страха и мольбы, поднялось к лицу молодого барина… и увидело счастливую и беспощадную улыбку.

– Ты не передумала? – спросил Иван Демьяныч.

– Нет… – ответила несчастная.

– Тогда подойди ко мне и поцелуй, как целовала накануне.

Валя подчинилась.

Когда молодой барин пресытился её губами, он без предупреждения порвал тонкие лямки сарафана и алчно сжал Валины грудки в своих ручищах. Валя вскрикнула от боли, только именинник уже не слышал её. Он резко развернул девушку к себе спиной, продолжая безудержно мять нежные грудки. Но эта боль смехотворна в сравнении с адским огнём, которым обожгло лоно девушки жестокое вторжение. Крик невыносимой боли вырвался из лёгких и задохнулся в перехватившем горле, Валя захрипела, слёзы брызгали маленькими фонтанчиками, не касаясь щёк. А барин продолжал ритмично долбить шлёп, шлёп, шлёп, шлёп. Целая вечность боли. По правой ноге потекло.

«Неужели я так вспотела?» — отстранённо подумала Валя и посмотрела вниз, на ноги, прикрытые свисающим и бесполезным подолом сарафана. Видны одни лодыжки, и по правой текла…

«Кровь!!! Боже ж мой, я умираю!» — ноги девушки превратились в вату.

– Куда ты повалилась! – прорычал где-то над ней осильник.

Ей чхать на барский рык, она проваливалась в обморок. Вот-вот, ещё чуть-чуть, но хлесткий шлепок по голому заду не дал такой радости. Валя застонала. Мозг перестал фиксировать боль, организм свыкся с ней. Мужчина дёрнул девушку за волосы, заставляя прогнуться в спине, но и это не возымело эффекта.

– Будь ласковой! Будь ласковой со мной, дрянь! – рычал озверевший барин, не обращая ни на что внимания, кроме похоти.

Закончив (пять минут – для него, вечность – для Вали), молодой барин отшвырнул девушку на скамью и окатил себя холодной водой из ушата. Брызги разлетелись в стороны, часть их охладила спину и икры девушки, но Валя не заметила, всё тело ей казалось аморфным и нечеловеческим. Она находилась не в бане с чудовищем, а далеко в лугах среди душистых цветов и рядом с любимым и родным Кузьмой. С любимым и родным. Родным…

– Дорогуша, ты выполнила свою часть сделки не до конца, надеюсь, не нужно объяснять – почему? – Вернул Валю в ужасающую реальность голос чудовища. У неё не осталось сил отвечать и ей нужно объяснить, почему сделка выполнена не до конца. Она молчала, лежа и не шевелясь, и обречённо ждала свою участь. Что ещё больше она могла ему дать?

– Ладно, отдохни, – услышала Валя и провалилась в дебри бреда.

55

Он ждал встречи, как никогда ни с кем… потому что никогда и ни с кем он не встречался. Вся мозговая деятельность сосредоточилась в одной сплошной, как туман, думе о ней, о девушке-виденье, о Даше. На белом топе Даши, будто чёрным фломастером, было написано нерусское слово, на которое он не сразу обратил внимание (так его околдовала девушка): REPLAY. И, как в подтверждение связи девушки с надписью на топе, Валентин опять и опять прокручивал перед внутренним взором их ни к чему не обязывающую беседу в кафе, опять и опять, и ничего не мог с этим поделать. Что кривить душой – поделать-то ничего и не хотелось! Вот в чём закавыка. Валентину нравилось мусолить память, ярко сохранившую сперва образ

её образ на сердце высечен

за стеклом витрины, а потом облик

вижу облик твой, но почему это только во сне

девушки, точёные и хрупкие черты лица которой задели, казалось, атрофированные чувства молодого человека.

Валентин решил отвлечься, иначе до сумасшествия рукой подать. Он включил радио, оно всегда настроено на «Милицейскую волну» – погода, новости и песни, забытые другими радиостанциями, а большего и не надо. Включил и удивился, услышав речитатив суррогатного рэпа, невольно прислушался, слова идеально ложились одной сплошной строкой под настроение Валентина, точно передавая чувства: «Я не забуду этот день когда увидел тебя все мысли вдруг повисли и оставили меня я словно столб встал глазами встречи искал и ночью бессонной я словно ветер улетал к тебе забыл что сказал и не знал что дальше будет только после понял что тебя я не забуду и мелом белым на фоне неба ночного я рисовал твой портрет и закрывал глаза снова тебе не мог рассказать об этой странной любви но знал что приду к тебе лишь меня ты позови себе на беду встретил тебя на белом свете а может и не на беду но только кто мне ответит…»

– Твой силуэт преследует меня, как тень… – повторил Валентин за исполнителем из группы «2+2» строчку из песни («Только ты» называлась песня), выключил радио, пожалев, что включал, и сел прямо на пол, поджав к груди колени. Ему не бывало ещё так скверно. Он с мальчишеским нетерпением ждал дня, когда вновь увидит её. Даша дала ему свои телефоны, мобильный и домашний, и Валентин кусал пальцы, чтобы не позвонить в неурочный час. Господи, он в ужаснейшем кошмаре представить не мог, что будет с ума сходить по девчонке! И он наслаждался испытываемым чувством, прислушиваясь к томлению души и боли сердца. Нечто подобное он ощущал после похорон матери, но сравнивать до невозможности несуразно, когда «нечто» возросло во «что-то», а «подобное» предстало «бесподобным». Валентин просил (молил) о познании горечи любви, и Великодушный Бог в очередной раз откликнулся. Амурная боль причиняла сладострастную муку, и Валентин накручивал, обострял и ускорял (понимая каким-то внутренним чутьём, что времени для любви в его жизни не предусмотрено) эмоции в себе, как мазохист, наслаждаясь, наслаждаясь, наслаждаясь. Весь его микрокосм жил страстью, искусственно (и искусно) закрученной в омут

в космическую чёрную дыру

в клоаку

познания Великой Силы Любви и состязания с Великой Силой Смерти.

– Крепка, как смерть, любовь… зато хрупка, как стекло. – Валентин не заметил, как сказал вслух.

Зато заметил одну из золотых рыбин, всплывшую кверху пузом.

56

Из дневника:

Я это чувство ждал давно,

Я ожидал, тая дыханье,

Не веря в то, что суждено

В любви найти мне оправданье

Вешней надежды увяданье

Зимой посеянных зернов.

И я прошу, как покаянье

У ночи тёмной нежных снов,

Не находя тех нужных слов,

Чтоб описать души смятенье,

Услышав сквозь века твой зов,

И вдруг понять в одно мгновенье,

Что ты и есть моя ЛЮБОВЬ!

Не та любовь, что принимал я,

Как веру – зыбкость миражей,

А та ЛЮБОВЬ, где понимал я

Причину жизни виражей.

Я это чувство ждал давно

С глухой тоской и в сердце с недоверьем.

Оно должно мне стать звеном

Единства жизней. И новым продолженьем.

57

Новое тюремное обиталище Кузьма воспринял настороженно.

– Почему меня перевели сюда? – спросил он у надзирателя.

– Таков приказ, – был ответ.

– Чей приказ? – Кузьма тряханул решётку, та аж загудела.

– Не буянь, кузнец! Не твоё то собачье дело. Угомонись подобру!

Куда там угомониться, гадкий червь подозрения вгрызся в сердце влюбленного парня. Не здесь ему должно быть и не в сыром каземате… а рядом с Валюшей, на свободе! Что-то было там, на свободе, чего уразуметь не успел Кузьма, что-то сильно худое…

– Эй, человек, подь сюда, будь добр! – подозвал надзирателя кузнец, сам не ведая, чего хочет.

Надзиратель не артачился, подошёл. Ему было скучно в воскресный день дежурить одному у клетки единственного заключенного (которого, по слухам, должны вроде на днях освободить) в этом крыле тюрьмы. А ещё он был зол на пристава, приказавшего заступить на это дежурство именно его: ну и что, что он приставал на гуляньях к драгоценной дочери пристава, может, люба она ему, хе-хе! С чего старый пердун взял, что они-де не пара? Этой дурнухе князя подавай?!

– Чего тебе? – спросил надзиратель, зевая во всю физиономию.

– Дело у меня к тебе денежное, – полушепотом сказал Кузьма и увидел загоревшиеся сощуренные глазки надзирателя, последний потянулся ухом к решётке. А Кузьма, не раздумывая, хвать того за горло и шмякнул лбом о кованый прут. Глазки надзирателя потухли и скучились у переносицы. Кузьма сорвал кольцо с ключами с пояса надзирателя и для верности повторно жахнул того о решётку. Надзиратель кулем осел у клетки.

Кузьма поочередно всовывал ключи в скважину массивного висячего замка, на пятой попытке ключ провернулся. Слегка дрожащими руками (Кузьма понимал, что попадись он, то расстрела на месте не миновать) он снял замок и открыл клетку. На столе, за которым коротал время надзиратель, тасуя карты, лежали пистолет и розги. Кузьма забрал то и другое. И, готовясь оказать сопротивление, шагнул к выходу.

Он так и не дал клятву Валюше, и он шёл к барину спросить с него за всё.

58

Валентин боялся. У него мелькала в голове даже мысль убийства без дум, без дрожи, без последствий, активировав всю жестокость, какая была в нём. Мысль была мимолетной, но Валентин с огромным трудом удержался, чтобы не ухватиться за спасительную соломинку. Слишком гнилая соломинка в реке взыгравшей любви, притом что река, будучи в представлении Валентина изначально тоненьким ручейком, при благоприятной эмоциональной погоде быстро становилась полноводной и быстротечной, и скоро прогнозировалось вполне осознанное впадение в море чувств… а там не за горами океан. И «соломенная» мысль убийства не способна спасти от желания познания любви . Убив единственную на всей Земле девушку, разбудившую в аморфном юноше влюблённость и, как следствие, любовь, пребывавшую всю жизнь в мертвецкой спячке, Валентин обрекал себя на вечный поиск ответного чувства с тысячью и тысячью девушек, никогда и ни за что не сравнимых с его найденным идеалом. И отдавал себе в этом отчёт. Ему не нужно читать мысли Даши, чтобы определить полнейшую духовную совместимость с ней. Они обнялись тогда, прощаясь (то есть, говоря «до свиданья»!) у кафе, и сердце Валентина растеклось воском, он ощутил небывалую негу

нирвану

от простого объятия. И понял именно в тот момент, что хочет пройти путь любви (так он назвал для себя новый кратковременный (как считал) смысл жизни и существования) от начала и до конца.

Жаль только, что конец из иного понятия логики.

Валентин не представлял, как должно вести себя с девушкой. Поможет ли найти правильное решение первоначальное впечатление их одинаковости и раскованности, не надоедливости и заинтересованности, симпатии и расположенности к продолжению знакомства? Им приятно вместе!

«Господи, дай мне сил и храбрости, помоги преодолеть малодушие!» — взмолился Валентин и, повторяя, как заклинание эти слова, поспешил на встречу с неожиданной

(Скажи, откуда ты взялась, моя нечаянная радость, несвоевременная страсть, горькая, а сладость?)

своей любовью, с Дашей.

Её плечи укрывала льняная кофточка кремового цвета (день был прохладный, дул северный ветер) с рисунком черепушки а-ля Веселый Роджер на спине с одной лишь разницей, что место перекрещенных костей под черепом занимали две веточки цветущего жасмина. У Валентина рисунок ассоциировался с «чёрной вдовой», но он немедля отбросил подобные мысли.

Валентин рассказывал о своей жизни, смущаясь, что многое… да что душой кривить! – большинство из рассказанного являлось небылицами, в которых он сам себя представлял таким, каким мечтал быть. А мечтал он быть спасителем людских душ… на худой конец – спасателем МЧС (но в реальности дальше грёз дело не шло). Это-то и смущало Валентина, ему противно было врать ей, потому он старался стать самым добросовестным собеседником, то есть тем, кто умеет слушать. Собственно, стараться не особо приходилось – Даша сама охотно рассказывала о себе, казалось, она упивается краснобайством. А Валентину нравилось слушать девушку, ещё больше нравилось слышать её голос. Трогательно-бархатистый, он ласкал огрубевший стройкой слух юноши.

Поздний вечер грозил обернуться ночью, когда молодые люди под ручку поднялись на мост, перекинутый через Москву-реку к самому Храму Христа Спасителя. На мосту Даша остановилась и сказала:

– У меня есть для тебя небольшой подарок, – девушка хитро улыбнулась, – только, чтобы его получить, ты должен проскакать на одной ноге до конца моста!

Валентин подумал, что та пошутила, но нет, она ждала. Валентин оглянулся вокруг – они здесь не одни, влюбленные парочки неспешно шагали взад-вперёд.

– Ну хорошо. Ради тебя! – сказал Валентин. А на лице Даши читалось, мол, разве есть варианты?

И Валентин поскакал. Когда полмоста было пропрыгано под ироническими улыбками прогуливающихся парочек и невозмутимыми взорами желтоглазых фонарей, Валентин подумал над абсурдностью своего поведения: «Ну что она может мне подарить! Незабываемую ночь в своей уютной квартирке? Она не такая». Он повернул голову, посмотреть на Дашу и едва не навернулся, споткнувшись на ровном месте. Прыгая-балансируя, Валентин увидел идущую следом спутницу: она шла, чуть наклонив голову (легкий ветерок создавал впечатление воздушности её волос), задумчиво-любопытный и, может, изучающий взгляд, не мигая, оценивал молодого человека. Валентин решил доскакать.

А доскакав, не решился опустить ногу, так и стоял цаплей, ожидая девушку, невольно вспомнив отрывок стиха (совершенно не подходящего к данному моменту), не парясь вспоминанием автора:

Я вновь назвал тебя моей , как прежде

В каком-то смутном проблеске надежды…

Моя и не моя – метаморфоза!

Теперь ты боль моя – души моей заноза.

Даша подошла, она смеялась.

– Чего ты ногу-то не опускаешь, дурачок? – спросила она.

– Действительно, почему? – Валентину тоже стало смешно.

Даша надавила рукой на его коленку, Валентин выпрямил ногу. Девушка прильнула к парню и поцеловала.

«Какой же я пошляк! «Незабываемая ночь в уютной квартирке»… тьфу, идиот! Она меня хотела поцеловать ! О, прелесть!» — одновременно обругал себя и восхитился Валентин, когда долгий поцелуй всё-таки выдохся, хотя оба влюбленных думали о том, чтобы он не прерывался хотя бы четверть вечности.

И да, парень и девушка чувствовали себя влюблёнными.

Только влюблённость каждого мерилась своими представлениями. Даша невольно строила планы на будущее. Валентин же дышал настоящим, не думая о перспективе задохнуться в будущем. Будущего как такового у него не было.

– Я не могу объяснить толком, но ты – особенная, не похожая на других девушек, – сказал Валентин, удержавшись, чтобы не добавить «за это я люблю тебя». Почему-то думалось: сакраментальная фраза эта способна причинить преждевременную боль и ей, и ему.

– Ты, скажу тебе, тоже странный. За это ты мне нравишься, – сказала Даша, одарив его своей чудной улыбкой.

«За это ты мне нравишься», сказала она, и Валентин в очередной раз подумал, что девушка идеальна. Даша, не мудрствуя, нашла фразу, не способную на боль и в то же время говорящую более чем о симпатии.

– А ты мне нравишься больше. Ты мне очень нравишься! – сказал Валентин, снова рассмешив Дашу.

– Какой же ты чудак!

Взявшись за руки, они спустились с моста. Как настоящая влюблённая пара.

Валентин ликовал.

59

Из дневника:

Мы с ней родственные души. Родичи по духу – так в сканворде было загадано слово из шести букв. И слово это – СОБРАТ.

Только мне подходит сосестра.

В истории немало случаев… Нет, не хочу касаться Истории – ее и так всю залапали, как продажную женщину. Времен минувших небылицы, как сказал ас Пушкин.

Мы с ней родичи, РОДСТВЕННЫЕ ДУШИ, и это превыше всего!!!

60

Народ судачил о грозе и, вероятно, сильной, а душный день замер в преддверии бури. То, что через несколько часов непогода раззявит пасть в безумных завихрениях, не предвещали даже старики-артритики. Ласточки меньше стали метаться над рекой в поисках прокорма для птенцов, сбавив на нет весёлую беспрерывную болтовню. Ближе к вечеру ветер стих совсем, игнорируя даже выгнутое парусом гусиное пёрышко, замершее в центре наполненного водой корыта, стоявшего у свинарника. Крестьяне нажарились на солнце, настороженно поглядывая в безоблачную голубизну летнего неба: когда грянет? Воробьи «купались» в пыли, а изморенные жарой коты вяло наблюдали за ними, как собаки, высунув языки. Псы же попрятались в конуры (у кого были) или под сень деревьев, листья которых скукожились без дождя и прохлады.

Через час с севера появится лёгкий ветерок, пробежится волной по полю, пофлиртует с листвой и прибьёт парусник-пёрышко к борту корыта. Но до того времени Кузьма беспрепятственно покинет тюрьму и помчит галопом на украденном казенном коне в усадьбу за барским ответом. Первые крупные дождевые капли охладят его разгоряченное чело у кладбища. Кузьма успеет до бури природы доскакать к усадьбе, но не успеет расстроить планы

расторгнуть сделку

молодого барина Ивана Демьяныча.

Буря судьбы-рока захлестнёт Кузьму.

61

Их третье свидание состоялось в парке Сокольников. Сегодня Валентин прихватил с собой фотоаппарат. Ему непременно хотелось провести с Дашей фотосессию. Даша, на радость Валентина (у которого был вид ребёнка с новой игрушкой в руках), охотно согласилась. Девушке нравилась непосредственная ребячливость парня и, как следствие, возможность шефства. Парень влюблён в неё без оглядки, не артачился и выполнял любой её каприз – идеальный пластилин для лепки своего идеала. Даша слыла мечтательницей и поднаторела в строительстве воздушных замков: не впервой. Ей давно не было ни с кем так хорошо, как с Валентином, он – свой в доску и с ним она – сама с собой. Даша радовала нового друга фотогеничностью и звёздной улыбкой и радовалась его радости. Какой радостный день! Девушка рассмеялась.

Валентин, застыв с фотоаппаратом в руках, восторженно глядел на подругу, сидящую на зелёной колченогой скамейке и позирующую ему. «Так смеются ангелы» , – сказал он себе. И припал к её коленям.

– Ты мой ангел! – сказал Валентин.

– Ой, не смеши меня! – довольная комплиментом, отмахнулась Даша. – Сядь-ка лучше рядом.

Они сидели бок о бок, просматривая получившиеся кадры с фотоаппарата. Самые неудачные тут же стирали, но таких – раз-два и обчёлся, все кадры (особенно для Валентина) были классными.

– За проявленный профессионализм награждаю тебя… – с пафосом сказала Даша и поцеловала Валентина. Вскоре за этим чувственным занятием девушка перебралась на мужские колени и сидела не просто бочком, а как наездница на необъезженном жеребце, цепко обхватив ногами Валентинову талию. Ореол Дашиных волос закрывал лица обоих от любопытных взглядов прохожих. Валентин чувствовал, как растёт, растёт и растёт в нём желание и ничто не могло помешать тому росту, даже «молния» на ширинке. Когда хоть у него вставал на девушку? Нонсенс! Валентин сомневался, что подобная реакция будет к другим особям женского населения. И этим подчёркивалась исключительность Даши. Она такая…

«Какая она?» — миллион вертящихся в торнадо мыслей во время поцелуя запнулись на вопросе.

Не в вопросе дело, дело в смысле вопроса! О чём вопрос? Какая она в постели? Это приятный вопрос. Или вопрос в том, что в ней не так, что заставляет парня, которому ни разу не приснился эротический сон, размышлять, какая она в постели?

– Что с тобой? – спросила Даша.

Валентин не заметил, как перестал отвечать на поцелуй, и смутился.

– Извини меня. Я просто подумал…

– О чём? Ну, говори! – Даша тревожно, с может-я-сделала-что-то-не-так взглядом заглянула в глаза Валентину и осторожно тряхнула за плечи.

– Мне кажется… Кажется, я люблю тебя, – вымолвил онемевшими губами Валентин.

Даша изумлённо захлопала ресницами.

«Если он настоит, я ему дам, но это, возможно, всё испортит. Он отличный парень и прекрасный друг, а секс – новый этап. Слишком рано. Я не готова».

«Как Хелен Хант в «Чего хотят женщины»!» — подумал Валентин, глядя на изумлённое лицо девушки, когда световым сгустком-образом возникли в его мозгу её мысли. И он был бесконечно благодарен её прямолинейности, он сам панически боялся того, что могло произойти, того, что должно произойти между мужчиной и женщиной, влюбленных друг в друга… или номинально – испытывающих влечение друг к другу. Он смотрел на Дашу и не находил, что сказать.

Нашла Даша:

– Я… – протянула она, и этого Валентину хватило.

– Ты ничего не говори, ага. Это не признание… это не совсем признание. Я высказал мысли вслух… Вырвалось. Потому что для меня самого сказанный факт, а это факт… бесспорно – открытие…

Валентин мог и дальше что-то лабудить, но Даша новым порывистым поцелуем пресекла словесный фонтан. Деликатная тема закрылась.

На ненадолго.

62

Из дневника:

Не всем с самого рождения светит Счастливая Звезда Судьбы, увы, не всем. Большинству приходится выстрадать, пережить немало трудностей и перенести нелегкую ношу проблем, неудач и нервных срывов, прежде чем СЗС впервые блеснёт на жизненном пути. Многим из большинства предстоит терпеливо ждать всю жизнь и роптать на Судьбу. Некоторые из многих борются или пытаются бороться с превратностями, часть некоторых – гибнет, часть – губит Судьба, меньшинство – гробит себя назло Судьбе.

И лишь единицы способны быть до конца счастливыми несмотря ни на что.

63

К тому времени, как Кузьма, узнав у дворовой челяди подробности, с разбегу влетел в закрытую, но так и не запертую на засов дверь бани, вакханалия достигла апогея.

Залп однозарядного пистолета размозжил череп одного из трёх петербургских приятелей Ивана Демьяныча. Предбанник заполнило дымом. Кузьма, пожалев, что не поискал в тюрьме свой нож, изъятый властями, как улика, перехватил пистолет за ствол и, вооружившись розгами, двинулся на осильников. Хлыст взвизгнул в горячем воздухе и полоснул по голому волосатому заду второго петербуржца, ещё не сообразившего, что секунду назад мог оказаться мёртвым, не поменяйся он позой с приятелем. Иван Демьяныч, удовлетворенно развалившийся на соседней скамье и с удовольствием наблюдавший насилие, с трудом удержался за подоконник занавешенного оконца, чтобы не грохнуться на пол от… чего? Испуга? Неожиданности? Вопиющей наглости? Да от всего сразу! Дым быстро тянуло к распахнутой двери, и молодой барин признал вторгнувшегося наглеца. «Чёртова дюжина дюжих чертей! Кузнец… но как?!» — ввергся в ступор Иван Демьяныч. А кузнец шёл на него, шёл, как тогда у кладбища, бесстрашным медведем.

– Нет! Кузьма, нет! – крикнула оставленная на столь необходимые ей секунды, чтобы набрать в легкие воздуха, извергами Валюша. Но крик походил на надсадное карканье, которое, однако, услышали все. Кузьма встревожено и взволнованно обернулся. Молодой барин вышел из ступора, схватил ушат и сперва окатил уже не ледяной, но всё ещё холодной водой, и следом огрел ушатом ненавистного и вездесущего кузнеца. Настала очередь Кузьмы попасть врасплох; и три голых туловища, считавших себя благородных кровей, набросились на оглушенную одетую чернь. Кузнеца попытались скрутить, но удар ушатом по темени, от которого у богатыря, как говорится, вши в глазах расплодились, только добавил ярости в разъярённого мужика.

Валюша дернулась помочь любимому… но чем?

– Беги, Валюша, беги отсель, покуда сил хватит! Беги! – взревел Кузьма и саданул без разбора в чьё-то поганое рыло.

Несчастная девушка выбежала в дождь. Разорванный сарафан чуть прикрывал срамные места.

– Что же, Господи, такое творится? – вопили дворовые бабы.

Мужики били ногами оземь, напоминая взбешённых быков, пока один из них не выкрикнул:

– Да сколько ж нам терпеть окаянного! – И побёг к бане. Следом побежала мужицкая толпа.

Валюша бежала с приусадебного двора, по пути кто-то из знакомых девок укутала её огромным платком и хотела пожалеть, но…

– ОСТАВЬТЕ МЕНЯ! – в сердцах оттолкнула девку беглянка и, рыдая навзрыд, бежала, бежала, бежала.

64

Заполночь Валентин вернулся домой. И сразу к компьютеру, ему не терпелось скинуть фотографии на «винчестер» и любоваться, разглядывать, восхищаться самой чудесной девушкой на планете. Он пялился в монитор, пока глазные яблоки не стали пульсировать усталостью. С долгой оттяжкой и искренним сожалением Валентин выключил «комп» и сильно потёр глаза. Когда занавес чёрно-серых лоскутов расползся на фрагменты, в фокус взгляда попал стеклянный шар аквариума. Вода мутная, внутренняя стенка покрылась иловым налётом, дохлая рыбина (у Валентина не поворачивался язык назвать её рыбкой) прибилась к шлангу с воздухом, «как долбаная стриптизёрша» , подумал Валентин. Безжизненный хвост то и дело приподнимался и опускался, набирал в «подол» воздушные пузырьки и выпускал их одним большим пуком. Вторая рыбина в агонии боком плавала по кругу ровно посередине высоты аквариума, она глотала всё, что попадалось на пути, вращала глазюками и медленно, мучительно медленно подыхала. Валентин не выдержал, вытащил шланг, кормушку, поднял аквариум (едва не разбил, пока нёс) и вылил затхлую воду со всем содержимым в унитаз. Бай-бай, рыбки, бай-бай, чавкающие монстры! Нажал на кнопку смыва и, наблюдая за бурным потоком воды, вспомнил без какой-либо логической связи со своими действиями выученный (кое-как из-под палки) в школе Лермонтовский «Кинжал»: «Люблю тебя, булатный мой кинжал, товарищ светлый и холодный. Задумчивый грузин на месть тебя ковал…»

– На месть. Месть… – протянул Валентин и поджал губы. Он сравнил себя с вездеходом, буксующим на ровном месте. Внутренним голосом на него давно орала (и только сейчас неожиданно дооралась) Ответственность: «Что ты творишь, кретин, что ты себе позволяешь?! На тебе такой груз меня , а ты вздумал поиграть в салочки с любовью! Господь выбрал тебя на месть , Он сделал всё, чтобы тебе было удобно, а ты за…»

– Захлопни пасть, кишки продуешь! – рявкнул Валентин и тут же нервно рассмеялся. Откуда у какого-то голоса кишки возьмутся? А голос Ответственности, поначалу захлопнув пасть на полуслове, услышав смех (пусть и далеко не веселый), набрался смелости и продолжил чихвостить Влюбленность, смущенно сжавшуюся пред Совестью: «Забылся? Страх Божий потерял?! А ты вспомни, кем ты был в прошлом? Почему Господь пожелал в этой жизни, чтобы был ты мужчиной, чтобы был сильным, могущим противостоять и многое противопоставить тем, на кого направлена Святая Месть Господня, тем четверым изгоям, которые, не искупая грехов, пытаются лестью и видимым благочестием протиснуться к воротам Рая? Четверо Из Списка. Ты должен закончить свою работу. ЗАКОНЧИ РАБОТУ!!!»

Аквариум во второй раз скользнул из рук Валентина, но сейчас причиной была не тяжесть, а влажность. Ладони вспотели так, словно Валентин в резиновых перчатках для химической защиты рук раз двести сжал-разжал эспандер. Голос в голове замолчал, Валентин подождал, может, ещё чего скажет, но нет, не сказал. Валентин поставил никчёмный аквариум возле мусорного ведра и на карачках (как реханутый партизан, хи-хи) выполз из туалета, сел на пол в прихожей напротив зеркала и невидяще уставился в него, взгляд устремился в глубину необъятного внутреннего мира. Спустя двадцать минут обездвиженной медитации молодой человек вскочил на ноги и со словами «я не могу, не могу вот так!» достал из шкафа белый шарф (купленный десять лет назад на ярмарке в Козьмодемьянске, когда они с матерью ездили во время летних каникул на праздник, Бендериаду, в гости к какой-то дальней родственнице). И завязал его поясом. Сменил футболку на чёрную и более широкую и длинную. Сунул в карман любимый выкидной нож, сигареты, спички и выскочил на улицу. Он метался по тротуарам из стороны в сторону, как одержимый, мыча, скуля и размахивая руками, потом шлепнулся задом на газон. И опять застыл, как каталептик с занесёнными над головой руками. Глаза закрыты, но за веками глазные яблоки вращались с неописуемой скоростью, будто Валентин спал и видел сон с бешеной погоней.

– Нашёл, нашёл, нашёл. Нашё-о-о-о-ол… – сперва еле слышным шепотом, но с нарастанием громкости Валентин заклинанием повторял и повторял слово. Потом пружинисто вскочил, как чего-то испугавшаяся кошка, и побежал. Побежал, больше не доказывая на своём примере теорию броуновского движения, побежал строго по вектору из пункта «А». Бежал долго вдоль Монтажной улицы, не чуя усталости, и когда до Щелковского шоссе оставалось каких-то сто метров, Валентин перестал чуять ноги. Споткнулся, упал. Дыхание сперло, скулы сводило, вязкая слюна никак не хотела сплёвываться. Валентин лёг прямо на асфальт тёмной безлюдной аллейки, подсунув под голову руку; суша губы, глотал ртом воздух (прямо как его почившие золотые рыбки) и уставился в пятачок звёздного неба, просматривающийся в прорехе рваных облаков. Когда сердце перестало загнанно биться о диафрагму, Валентин поднялся. На диву ночной спринт отрезвил мысли и парень, наконец-то смачно сплюнув, пробормотал:

– Так до утра бежать – не добежать. – Он порылся в карманах и выудил шестьсот тридцать два рубля. Валентин, понятно дело, не знал, какое его разделяет расстояние ( «сколько осталось?» ) до пункта «Б», но в худшем случае максимум пути он проедет. Отряхнулся, пригладил волосы и пошёл к шоссе.

– Я не помню адрес, но я покажу, – сказал ночному бомбиле Валентин.

Оказалось, ехать было пять минут! Недовольный собой, Валентин отдал сотню водиле потрепанной «семёрки» и зашёл во дворы. Шёл быстро и бесшумно, окидывая взглядом каждую из припаркованных поперёк тротуаров машин, пока не заметил «горбатую» «Волгу» м 788 вт, 177 RUS. Она ютилась между двух старых лип. Валентин свернул с дороги и, крадучись вдоль забора детсада (отметив мимоходом, что перелезть через него не трудно), подошёл к автомобилю, положил руку на ветровое стекло и задумался, что делать. Через короткое время Валентин вынес вердикт: авто подлежит сожжению.

– Только прежде…

Валентин посмотрел на подъезд. Нет сомнений, сволочь, специально окатившая его лужей у перекрёстка, жила здесь. Вспомнился анекдот: «Штирлиц проводил радистку Кэт до дома. Кэт сказала: «Давайте, завтра встретимся у роддома». Штирлиц посмотрел на окна её квартиры и согласился с Кэт: урод действительно был дома». Немного развеселившись, Валентин подошёл к подъезду, но сколько ни силился, не смог определить код домофона, никаких вариантов. По-видимому, не

телепатия

та была связь у Валентина с обидчиком в сравнении с Четырьмя Из Списка.

– Узкий у меня профиль, – сказал Валентин, барабаня пальцами по «морде» домофона, не расстраиваясь и не обижаясь. А чего расстраиваться и на кого обижаться? На Бога? – «Нет выше и надёжней крыши, чем та, что дарит нам Всевышний», – продекламировал он В. Сыченкова и вернулся к «Волге». Всё должно быть так, как должно быть, и быть не должно иначе. Валентин свинтил крышку с горловины бензобака и просунул в него шарф наполовину длины. Осмотрелся, достал сигарету, снова осмотрелся, чиркнул спичкой о коробок, зажёг сигарету, осмотрелся в последний раз и поджёг той же спичкой бахрому поношенного шарфа. Проследил, чтобы пламя стало стабильным, и перемахнул через забор в детсад. Не оглядываясь, Валентин пробежал вдоль веранд и скрылся за углом дошкольного учреждения. Взрыв застал взрывника на пиках забора, Валентин оглянулся и увидел столб алого пламени вперемешку с чёрным едким дымом. Завыли на все лады сирены сигнализации окрестных машин. Липы занялись огнём. Окна квартир одно за другим неохотно пробуждались ото сна, освещая двор яркими квадратами света. Валентин поспешил смыться. Дело сделано. Пусть и наполовину. Господь распорядился по-своему, не дав, как бы ни хотелось Валентину, убить дешёвого обидчика. Негоже размениваться на полушку серебряным рублём.

Когда сигарета была докурена до фильтра, Валентин был уже далеко.

Завтра поутру, то есть когда выспится, он захочет проверить ещё один адресок. Уж там-то непременно нужно довести до убийства. Скольких эта ведьма попортила и сглазила? Пора положить конец. Пока есть время.

65

Сперва дождевые капли укрупнились, и их было немного. Потом в одно мгновение хлынул поток. Шквальный ветер для разминки занялся сухими ветвями. Они трещали, как кости при переломе ноги. Кузьме было с чем сравнить такой звук. На его памяти был случай, когда парень пришёл в кузницу самолично сделать железную трость, трёстку, и – как уж он умудрился, Кузьма не уразумел, а парень толком не смог объяснить – уронил со стола на ногу малую наковальню, неудачно уронил. Ветер швырял низвергавшийся с неба водопад то в грудь, то в спину, то в бок, сбивая с ног в грязевую реку. Кузьма кубарем скатился с пригорка, чудом миновав ощерившуюся обломанными веточками ветвь старого дуба. Мысли кузнеца заняты одним – догнать, догнать поскорее бедную Валюшу, он боялся потерять белую фигурку из виду, слишком много форы. Отчаянию Кузьмы нет предела. А ещё эта непогода! Да что там – ураган!

Где-то за спиной вспыхнуло сине-ярким всполохом, и тут же небо разорвало сильнейшим БА-БАХом. Земля дрогнула под ногами, а Кузьму словно подстегнули те дюжие черти, что привиделись

осильнику

Ивану Демьянычу.

Валюша бежала к озерцу с осетрами, к последнему месту, где пусть недолго, но чувствовала себя счастливой. К её последнему месту в жизни, где она с глубокой печалью и радостью распрощается с жизнью, сведёт счёты бесчестных сделок. Она не боялась смерти, смерть стала благом; она не боялась не попасть в рай, рай ей ни к чему – она возненавидела Бога и не желала видеть Его, Он предал рабу свою, когда она в Нём так нуждалась; она не боялась ада – самоубийцы зависают меж раем и адом, они никому не нужны. Так же как ей не нужен никто, теперь даже Кузьма, милый сердцу любимый Кузьма. Валюша приняла решение не сейчас и не сейчас от него отказываться.

Кузьма о решении, естественно, не знал и преследовал любимую, медленно, но неумолимо догоняя, моля Бога, чтобы та не наделала глупостей. Силуэт Валюши размывался в толще безумных дождевых вихрей, часто, слишком часто пропадая из поля зрения кузнеца. Кузьма догадывался, что её пропадания связаны с её падениями, это-то и сокращало расстояние между ними, но каждый раз сердце юноши обливалось кровью: больше всего он боялся, что Валя причинит себе боль, преднамеренно или нет – значения не имеет. «Ей уже хватило боли! Не причиняй, Господи, огради от новой!» — молился Кузьма. Девушка бежала в одном направлении, а парень не понимал, зачем ей к озерцу.

В поле хлеба прибились к земле пластом. Заповедный островок Демьяна Евсеевича мерещился призрачным миражом. Молнии рассекали свинцовое небо. Раскаты грома уже не сменяли один другой, они слились в единый грохот. В борьбе с грязевой рекой, ураганными (из стороны в сторону) порывами ветра, дождём, ослепляющим глаза жесткими и хлесткими струями, Кузьма выдыхался. При его росте и мышечной массе он никогда не бегал на длинные дистанции (по правде говоря, и на короткие-то бегал от случая к случаю), и слабина лёгких дала себя знать – кузнец рухнул скошенным колосом. Но сразу поднялся, рыча и хрипя.

Заповедный островок перестал быть миражом, когда неоновая нить молнии изогнутым копьём воткнулась в зелёный пятачок природы, валя ясени и ослепляя кузнеца. Потеряв рассудок, Кузьма бросился сломя голову в барский уголок, невзирая на пульсирующую, колющую, не дающую дышать и всёвозрастающую боль в боку. Он не видел ничего вокруг – перед глазами лишь пульсирующее нереально ярко-снежное полотнище, будто он, убогий, долго смотрел на солнце, пытаясь разглядеть на нём языческого бога Хорса; он не слышал ничего вокруг – уши давно заложило непрекращающимся грохотом грома, не имеющим ничего общего с привычными раскатами. Он кричал нечеловеческим криком (и после долго страдал дисфонией).

Кузьма настиг Валюшу в воде озерца. Она не спешила, она готовилась . Шаг, даже для шага в воде, медлителен и исполнен достоинства: не смерть пришла за девой – дева шла к смерти. Если бы Кузьма мог видеть её лицо, то не исключено, что он не стал бы спасать несчастную, потому что с таким лицом не нуждаются в спасении. Валюша в то мгновение, когда Кузьма схватил её за талию, полностью отрешилась от внешнего мира, меньше всего её волновала свихнувшаяся стихия. Девушка не слышала, как повалились ясени, расщепленные молнией, так куда ей было слышать приближение Кузьмы? Тем более она не ожидала погони. И когда чьи-то руки обхватили талию, Валя решила, что так забирает смерть, но…

–  Валя, Валюша! Родная моя!  – Но в окрике не слышался леденящий душу глас смерти. Голос был родной. Валюша, не веря ушам, обернулась и заорала:

– НЕТ! УХОДИ! ЗАЧЕМ ТЫ ЗДЕСЬ?! Я НЕНАВИЖУ ВАС ВСЕХ !!! – Валюша отбивалась от возлюбленного, как исчадие ада от иконостаса, но силы у Кузьмы (пусть сердце и рвалось в клочья, а лёгкие горели огнём), безусловно, больше. Он сносил все её удары и тянул, тянул к берегу. Он не видел лица, исполненного достоинства, зато он видел лицо, искаженное болью и душевным страданием, и того было достаточно. С лихвой, чтобы защитить любимую от самой себя.

Он вытащил девушку. Молодые измученные люди лежали грязные и мокрые у воды озерца, вышедшего из своего котлована и продолжавшего расползаться по поляне, где больше не пахло цветами. Истерика дьяволенка, вселившегося в девушку, сменилась кротостью агнца. Кузьма с трудом приподнялся на локте и заглянул в Валюшино лицо. Оно не выражало чувств и не чувствовало холодных, сильных и частых-частых ударов крупных капель неутихающего ливня. За узкими щелками прикрытых век блестели глаза, устремленные ввысь, но не видевшие беснующегося неба. Тело Валюши было спасено, чего нельзя сказать о душе. Глубокая язва осилья прободила тонкую стенку

девственного духа

девичьей психики. Кузьма испугался привести ее в чувство. Испугался не реакции, а отсутствия оной. И все-таки не выдержал, обнял любимую девушку, осторожно одел в свою рубаху, потом поднял ее на руки и понес обратно к усадьбе.

66

Из дневника:

Я не уверен, что познал до конца любовь, но я познаю горечь. Это си-и-ильная боль. Сильнее, чем я думал, сильнее боли воспалённого нерва зуба. Она захлёстывает изнутри и обволакивает коконом снаружи. Те перлы известных людей, что я скрупулёзно, как дурень последний, собирал, – НИЧТО, безжизненные, как паутина в заброшенном чулане, слова принятые, как аксиомы. Каждый из них вывел для себя (и под себя) определённый критерий любви, не познав всех её граней. Только тот, я считаю, имеет право говорить что-то о любви, кто на собственной шкуре прочувствовал хотя бы половину известных мне граней любви:

А) безответную

Б) с первого взгляда

В) ответную

Г) страстную

Д) тихую

Е) безумную

Ж) беззаветную

З) ревностную

И) беспощадную

К) безоблачную

Л) безнадёжную

М) надёжную

Н) всепрощающую

О) бескомпромиссную

П) единственную

Р) до гроба

Я не спец и, скорее всего, чего-то (многого!) не учёл, поэтому заканчиваю алфавитный перечень так:

С) и т. д.

К сожалению, я не могу описать ту тяжесть, что разрывает меня – сердце, душу, мозг. Мои нервы готовы рваться, как струны гитары на последнем концерте Талькова – одна за другой. Ужас, сковавший меня необходимостью реализации мести, ввергает в эмоциональный ступор. Такая реакция, наверно, сравнима с реакцией жениха на заявление невесты накануне свадьбы, что она не хочет менять фамилию на фамилию мужа. Как серпом по яйцам, в самом деле!

Убийство (банальнейшее из всех) «метрополитеновской» ведьмы не принесло облегчения, наоборот, усилило тщетность… тщетность чего? Тщетность потуг поиска компромисса между вечными соперниками, Божьими истцами: Любовью, Жизнью, Местью, Смертью. Ничто не терпит компромиссов. Стирается граница Сил Добра и Зла, когда Любовью жертвуешь пред Смертью, когда Месть вгрызается, как червь, в зрелое наливное яблоко – в Жизнь.

Я познаю горечь любви. И по моим щекам текут слёзы от мысли, что смерти через месть я жертвую любовью и жизнью. Бог сунул в барабан один патрон, крутанул, приставил к моему виску и пригласил сыграть. Как говорится: что жил – всё зря.

Или не зря?

Мне ведь давно понятен смысл всего, что задумал Господь, так чего я вновь и вновь задаю нелепые вопросы? Даже этот вопрос нелеп. Но такова сущность человеческая, пытливость ума. Резинка-закидушка крючков-вопросов в реку ответов.

Но я хочу узнать истину, я имею право знать истину переплетения моей судьбы с судьбами Четверых Из Списка!!! И главное – как на этом завязана крестьянка? Кто она таки?

Я убью, наберусь силы воли и убью Четвертую Из Списка, как только докопаюсь до правды. Меня не устраивает фраза из «Секретных материалов» – «истина где-то рядом»! Нутром чую (а в случае с Четырьмя Из Списка это не аллегория или как там ни назови), Даша каким-то образом наведёт меня на секрет. Я пойму, за что мщу. Неспроста она главная в списке!

А с чего я решил, что она действительно главная?

67

На следующий день после убийства «метрополитеновской» ведьмы Валентин остро ощутил, что убивать (убивать вообще ) стало ему необычайно противно. Может, в том крылось выкрикнутое перед смертью проклятие ведьмы? А может ему просто надоело убивать? Так редко, но бывает с заядлыми курильщиками: куришь, куришь и вдруг – бац и понимаешь, что тебя воротит от табачного дыма. Но он обманывал себя, зная, что причина в Даше. Сейчас он шёл на свидание с ней, выискивая предлоги, которые могли бы отсрочить неминуемый трагичный эпилог.

Он шёл, однако, не подозревая, как до глубины души будет удивлён быстроте получения ответов на терзающие его вопросы. Господь Бог явно его слышал (и значит, видел каждый поступок). Валентина охватит суеверный трепет… но чуть позже, после испуга, преддверием которому станет шок.

Не подозревал он и того, что сегодня с ним будет совершён акт дефлорации. Дефлорация – дурацкое слово, заусенцем засевшее в пустом без мыслей мозгу во время первого (и последнего) в его жизни полового акта. Ему не нравилось слово секс, но дефлорация – ещё хуже, поверьте! Валентину пришлось приложить титанические усилия, чтобы поганое слово заменилось более приятным во всех отношениях выражением: занятие любовью. Он занимался любовью с любимым человеком.

Валентин чувствовал себя неуместным в теле мужчины, он не знал, как правильно использовать его, чтобы доставить наслаждение партнёрше и получить оргазм самому. Благом стало то, что Даша помогала ему. Помогала стать мужчиной в прямом и переносном смысле. Валентин с благодарностью принял помощь, но в то же время был напуган до красных чёртиков. Он всё больше прикипал к девушке, всё больше хотел большего. И под этим большим где-то в глубинах сознания подразумевалось создание семьи.

На такое Валентин идти не мог. Наивно добавлять: «во всяком случае, сейчас», если подобный исход не задуман Всевышним вообще. Валентин разумом всё понимал, оставалось совладать с сердцем и приструнить душу.

Ох, как не просто!

Даша не была девственницей, и потеря оной не стала препятствием в её решении переспать с новым другом. Она переменила свои желания относительно Валентина: если сначала не хотелось торопить события, то, проснувшись этим утром снова одна в своей постели, она решилась на новый шаг в новых отношениях, потому что хотела его (собственно, Даша хотела и шага, и парня), да. Но больше всего она хотела понять: так же хорошо ей будет с ним в постели, как и в общении? Тем более у неё давненько никого не было, а качественный секс, как известно, повышает тонус и улучшает нервную систему – причину всех болезней и расстройств. Кроме того, Валентин своим поведением представил себя вполне подходящей кандидатурой из всего мужского контингента на данный момент времени. Она пригласила Валентина к себе домой. Парень долго тушевался на чужой территории и вёл себя точь-в-точь как известный на всю страну Шурик в гостях у Лиды. Они выпили, и первый этап раскрепощения молодого человека преодолен. Даша тонким женским чутьём догадалась, что он никогда не был с девушкой, и не задавала ненужных вопросов. Это даже, надо сказать, добавило изюминку – в душе Даша тяготела к преподаванию. И чем не повод для реализации тяги? Она добросовестно учила, он внимал каждому её слову, каждому движению, каждому вздоху любимой. Он – старательный и способный ученик, всегда таким был.

Когда счастливая парочка откинулась на подушки, Валентин кстати вспомнил точно подходящую по его ощущениям и предшествующим этому мыслям фразу: «я это испытал, теперь и умереть не страшно».

Даша прильнула к его горячему телу, положив голову на плечо. Отдыхали молча, каждый «на своей волне». Девушка думала о том, что Валентину с его женским именем, худощавостью, смазливостью и – что удивительно – не занудной манерностью нужно было непременно родиться девочкой, что раз уж он получился мальчиком (в чём она видела ошибку матушки-природы), то надо как-нибудь исподволь заставить его пойти в тренажёрный зал. Собственно, если вспомнить, он хиляком-то не был, наоборот – жилист, и жилы Валентина, как стальные тросы, в этом она убедилась на все сто, пока занималась с ним сексом… но всё же «качалка» не повредит!

А новоявленный миру мужчина размышлял над парадоксом: как он, Четвёртый Из Списка, мог стать девушкой и при всём былом такой положительной во всём? В голове не укладывалось, и Валентин склонен думать, что всё-таки не познал её до конца, что-то осталось скрытым, какой-то забытый чулан (а может, там целая галерея чуланов?) души Даши остался запертым, нерассказанным. Ещё он со скрипом в сердце думал над тем, что вскоре, причём это «вскоре» не за горами, а очень-очень близко, нужно будет набраться недюжих сил и свирепой жестокости (вопрос: где взять то и другое при такой любви?) и убить. Убить не только любимую девушку, пусть она четырежды Четвёртый Из Списка, убить саму любовь. После смерти матери Валентин впервые стал нужен кому-то, стал не одинок, и жертвовать обретённым счастьем тяжелее тяжкого. Он понятия не имел, почему нельзя медлить с этим, но знал, что промедление опасно. И всё же Валентин хотел надышаться раскрывшимся, как полевой цветок, омытый росой ранним утром, новым божественным чувством, чувством высшей категории во всей Мега-вселенной, жезлом Мироздания – любовью. Все его мысли неминуемо заворачивались на любовь, и это молодого человека ничуть не утомляло. Зато омрачали проникающие в сознание противные и едкие, но дьявольски меткие мыслишки. Очередная ложка дегтя была такой: «перед смертью не надышишься». Валентин нелегко вздохнул и вернулся от святой любви к своим «земным баранам»: «я обязан докопаться, выяснить…»

– О чём ты думаешь? – спросила Даша, приподняв голову с его плеча.

– Я думаю… Ты мне кажешься святой, – ответил Валентин.

– Забавно! Нет, правда, забавно. Моя прапрабабка была монашкой.

– Разве монашки имеют право рожать? – спросил Валентин, а сам подумал: «Вот он, типичный пример женской логики. Надо же, провести параллель между святой и монашкой!»

– По семейному преданию она была беременна…

68

Учинённая расправа дворовыми мужиками над господами дорого им обошлась. Слушать чернь никто не желал. Полиция предпочла выслушать потерпевших – молодого барина и его гостей (тех, кто остался в живых). Их версия случившегося инцидента казалась куда убедительнее. Петербургское образование не в пример красноречивее, и складные показания троих перевесили чашу правосудия в пользу дворян, ибо законы созданы защищать права власть имущих, а не крепостных, чей глас сравним разве что с мышиным писком. Да и откуда у армии крепостных голос? Посему выходило, что девка сама пришла-явилась (и где-то это правда в том, что пришла сама) по доброй воле (тут уже стряпчие смогли бы поспорить, но, как сказал, Генри Луис Менкен: «Зал судебного заседания – это место, где Иисус Христос и Иуда Искариот были бы равны, причем Иуда имел бы больше шансов на выигрыш дела».) пока её суженый осуждён и находится под стражей. Кто думал, что ревность кузнеца возымеет такое действие и приведёт к фатальным последствиям? А мужичье из солидарности или, почуяв пусть ложную, но безнаказанность – кто поймёт темноту крестьянского разума? – набросилось с кулаками на безоружных и голых господ.

– Слава Богу, что хоть одними кулаками, а не с вилами и топорами, – содрогнулся Иван Демьяныч, в очередной раз ощупывая перебинтованную голову: на месте ли, не раскололась?

Все мужики, участвовавшие в избиениях, были арестованы и с замиранием в сердце ждали приговора, а приговор обещал быть лютым.

Полиция сбилась с ног, разыскивая зачинщика-кузнеца. Он исчез в обрушившемся на губернию урагане, о котором вскоре сочинят немало историй-страшилок в кругу ночного костра, растворился вслед за своею «блудливой» невестой.

Их след простыл в ста метрах от усадьбы. Богатырь нёс хрупкую ношу на руках. Девушка не реагировала ни на что; кисть правой руки беспомощно покачивалась в воздухе, с неё бурным ручейком стекала дождевая вода. Кузьма нёс Валюшу, пока не заметил сквозь ливень фигурный силуэт перед собой. Молния озарила силуэт, и Кузьма признал в нём кобылу, с головой накрытую мешковиной, запряжённую в телегу с металлическим ободом (блеснувшим ярким серпом, отражая небесный всполох) деревянных колёс. Грянул гром, кобыла громко всхрапнула, беспрестанно меся под копытами земляную жижу. Воодушевлённый неожиданной удачей, кузнец подбежал к телеге и аккуратно положил драгоценную ношу на мокрую траву свежего покоса… и тут кто-то схватил его за голенище. От неожиданности Кузьма отпрыгнул, подумав на сторожевого пса, оставленного хозяином стеречь воз. Оказалось, что это хозяин и был. Кузнец без хлопот вытащил старика из-под телеги за шкирку и приподнял над землёй. Старик тут же заохал, заахал и запричитал, бестолково суча руками и ногами. Кузьма опустил его и отпустил.

– Мне телега нужна твоя, – безапелляционно заявил Кузьма. – Невесте моей худо, в город надо.

– Нет! – взвизгнул старик. – Не могу! Моя телега! Не дам!

– Я не прошу дед, я забираю! – Кузьма повернулся к старику спиной, чтобы сбросить с кобылы мешковину.

И яркая, ярче всех молний вместе взятых, боль пронзила бок кузнеца. Он всхрапнул наподобие кобылы и схватился за бок. Рука наткнулась на костяную рукоятку ножа.

–  Ты что сделал?! Что ты сделал! – пребывая в глубоком шоке, восклицал Кузьма. Очередная молния очертила кривую линию над головой раненого парня, озарив мертвенно-бледное лицо. С глухим стоном-рыком он потянул за костяную рукоять. Кровавое лезвие ножа нацелилось на трусливого старикашку. Старик, пятясь, оскользнулся и хлопнулся в грязь, его кисть хаотично замелькала перед телом в попытке хоть раз грамотно озарить себя крестным знамением, но получались никудышные полукруги. Он лепетал:

– Господи! Спаси и сохрани, Господи! Господи, спаси и сохрани…

Шок затмил у Кузьмы голос разума, уступив права ярости. Он склонился и пронзил стариковское сердце.

– Сдохни, шелудивая псина!

Настала очередь старика схватиться за рукоятку. Он несколько секунд сжимал её, словно хватка могла удержать грешника в этом мире. Но секунды текли, как грязевые потоки вокруг, и старик, ослабив хватку (но не отпустив рукоять из руки), испустил дух, глаза, исполненные страха, угасли и закатились за веки. Кузьма тупо стоял над трупом, как дуб, шатаясь на шквальном ветру. Потом шок спал, и боль вернула парня в реальность, где он ещё был нужен кому-то.

– Я нужен Валюше, – сказал он и шаткой походкой подошёл к кобыле. Сбросил наземь мешковину, проверил упряжь, попутно вспомнив шутливую поговорку: «хреновая лошадь при виде хомута всегда потеет», взобрался на телегу… и снова сполз. Сжимая бок одной рукой (сквозь пальцы обильно сочилась кровь, тёмная кровь, тут же смываемая хлеставшим дождем), подобрал мешковину и укрыл ею любимую, проверил: жива ли? Девушка ни жива, ни мертва, но – слава Богу! – дышала ровно. Чего нельзя сказать о парне. Каждый вздох давался с трудным горячим присвистом, а выдох сопровождался густой струёй из бока. Кузьма влез обратно на телегу, как мог туже затянул рану скрученной в жгут рубахой и стеганул вожжами по кобыльему крупу, громко гаркнув: «Но!» Он знал, куда им нужно, где их примут.

Все следы за телегой смывал ливень. Полиция же нашла (и довольствоваться здесь было нечем) только спятившего от страха пред зевом Божьим старика, убившего себя собственным ножом.

69

– Она была беременна, когда принимала постриг, – сказала Даша, – и не знала, что носит плод. Она родила дочь, мою прабабку… Но даже на смертном одре горемычная не призналась, кто был отцом ребёнка, сказала только, что душа её не успокоится, пока не отомстит за себя и свою любовь. Вот так вот, Валюша.

Одно слово, одно имя – Валюша (так никто… даже мама, не называла никогда Валентина) – и

валет пик с перевертышем в пиковую даму

Валентин вспомнил почти забытый сон про необычную (и испугавшую его) даму пик. До него дошёл смысл двойственности «сонной» карты и, как следствие, пришло понимание причины его рождения в этой жизни в оболочке мужчины. «Я…БООООЖЕ!!! Я… я… я и есть та крестьянка!»

«Но почему – я?»

Вопрос ужасен. Ужасен тем, что, отождествив себя с крестьянкой, он принял беспрепятственно сей факт, он, однако же, отторгал всплывшую правду, он не хотел хвататься за нить клубка, могущего привезти к неизвестно каким ещё скелетам в шкафу. Правда – это горькая полынь, которую, по дурости разжевав во рту, едва сможешь выполоскать пищевой содой. Валентин задал другой вопрос, задал осторожно, боясь спугнуть… что спугнуть? И на ум несуразно пришла строчка из песни Валерии: «в стаю наших птиц боюсь спугнуть движением ресниц».

– А-а… почему «горемычная»?

– По-моему, к доступу к её телу домогался сын барина, у которого она служила при хозяйстве, – ответила ничего неподозревающая Даша, сладко потянувшись. – И из-за этого, говорят, она ушла в монастырь.

Валентин чуть не задохнулся от новой догадки: «Даша кровная родственница, родня, праправнучка бедной крестьянки с … дворянской душой прапрадеда! И она терпеливо ждала, и она терпеливо дождалась, когда в очередной из жизней весь квинтет собрался в одно время, в один век». «Но зачем они ей? Что эти четверо ей сделали?» Ответ прост, как лист бумаги. «Они её изнасиловали.

(четыре смычка на одну виолончель)

Изнасиловали. И один из них, Четвёртый Из Списка, ипостась Четвёртого Из Списка – отец родившейся в угрюмых стенах монастыря девочки». Потолок перед глазами Валентина поплыл, как если бы он перепил водки, ему стало дурно и плохо. Ему нужен воздух. Свежий воздух. Немедленно свежий воздух!

«Не поэтому ли Господь торопил с местью, подсказывая и щедро помогая, желая не допустить меня к всплывшей, как давнишний утопленник, правде? Или это крестьянка… Валюша, ужившаяся во мне второй душой, торопилась сдержать обещание, данное на смертном одре в монастыре?»

«Но почему – я? Почему?» — пока что не до конца доходила до него его причастность к мести крестьянки.

Мысли вертелись, закручиваясь в спираль; в очередной раз Валентин испугался… Но теперь за свой рассудок: спираль мыслей могла сжаться в пружину и разжаться, вышибая твёрдую почву разума.

Прошло пять-семь секунд-веков. Валентин подал голос:

– Здесь так душно… Можно, я открою форточку?

– Конечно.

Легкий и свежий сквознячок остудил голову юноши. Он вернулся в кровать, не обращая внимания на обнаженное тело подруги. Конечно же, оно манило, как запретный (доступный) плод, которым, попробовав раз, никогда не сможешь утолить голод, он будет манить и звать, а ты – жрать, жрать и жрать, как глупые золотые рыбки, не знающие меры. Валентин с удовольствием сплёлся бы снова с ней в любовной игре, но садистское желание знать больше перевесило в ценностях.

– Расскажи мне ещё что-нибудь о своей прапрабабке… о себе… Мне интересно, – сказал (и в голосе проскользнули просящие нотки) Валентин и приготовился слушать.

70

Когда Кузьма довёз девушку до монастыря, она вся горела: казалось, стоит прикоснуться к коже – и немедленно обожжёшься. Кузьму лихорадило, и оттого Валюшин жар обжигал, не согревая, знобящее тело юноши. Кузьма взял любимую на руки (жар обманчив – Валюшу колотила дрожь), на обессиленные от потери крови руки, перед глазами засверкали невиданные огромные чёрные алмазы. Парень закусил губу до боли и подождал, когда

алмазы рассыпаются в прах

пройдёт дурнота. Сделал шаг, начав долгий подъём к монастырским воротам. Монастырь женский. Кузьма знал о нём, все о нём знали. Все знали и о настоятельнице, слывшей крайне ревнивой к Богу, заставляя служек всегда молиться. «Работа и молитва – вот Путь к Творцу, к Его Трону» – был её девиз. Мужчин в пределах монастыря настоятельница не жаловала, но страждущим помогала (так велит Господь) – и это главное для Кузьмы.

Им не открывали. Долго не открывали. Кузьма слабел с каждым вздохом, с каждой каплей крови, вытекающей из раны. И когда привратник (женщина мужицкого вида) соизволил открыть ворота, силы покинули смелого кузнеца, он только успел передать с рук на руки свою любимую, но, увы, не состоявшуюся невесту. Кузьма не упал – рухнул, могучее тело легло поперёк ворот.

Валюша пребывала в бреду. Её поместили в монастырский лазарет, где несчастная девушка пролежала в агонизирующей лихорадке двое суток, не приходя в сознание. Ей три раза на дню меняли постель и нательное бельё, можно было удивляться сноровке служек, проделывающих манипуляции, не тревожа больную. На третьи сутки она очнулась, будто чувствовала важность дня, только не знала, в чём та важность. Но возвращение в сознание оказалось не в радость. Служка, дежурившая подле, первым же делом, не справляясь о самочувствии больной, спросила то, о чём настрого наказала настоятельница спросить прежде всего, когда и если девушка очнётся:

– Как звали парня, который тебя принёс?

Валюша не соображала, где она и что с ней, но сознание ухватило прошедшее время, произнесённое в вопросе служки.

– Почему – звали? – прошептала она.

– Так ведь грешник третий день как преставился. Сегодня хоронить, а по ком за упокой службу вести – не знаем. Ты скажи…

– Как преставился?! Кто? Кузьма? Кузьма помер… о-о-о-о… – Пораженное сознание Валюши отключилось.

Служка с чувством выполненного долга убежала доложить о том, что девица очнулась, и, узнав новость, снова лишилась чувств.

Болезнь, усталость, нервное истощение, частые ночные кошмары, плюс физическая боль (от агрессивного осилья) и боль душевная (от известия о смерти любимого и что жертва её напрасна) – всё это ввергло Валюшу в полукоматозное состояние, из которого она полностью так и не вышла до конца дней своих. Притом, что земные дни были уже сочтены на Небе и подводился им итог. С момента

Не закрывай. Или ты думаешь, кто-то посмеет войти?

осилья время для Вали взяло обратный отсчёт. Валюша всей душой ненавидела отвернувшегося от неё Бога и заключение (а именно так себе она представляла пребывание в монастыре, потому что её ради неё никогда не оставляли одну, даже чтобы оплакать Кузьму). Стены Божьей Обители давили дополнительным грузом. Смерть, однажды не завладев девушкой, наложила на Валю печать и ждала момента. Смерть взаимодействует с жизнью. Как круговорот воды в природе, взаимодействие смерти и жизни поддерживает определённый баланс ментальных сил. Потому смерть не стала забирать жизнь девушки во время бреда и лихорадки, до срока.

А срок был девять месяцев.

Валюша не держалась за жизнь, и мысль о самоубийстве нет-нет да посещала её. Регулы не приходили два месяца, и это списывалось на неизлечимую духовную (и, как следствие, телесную) хворь, не покидающую девушку, но сопровождающую постоянно. Настоятельницу не устраивала не молящаяся нахлебница, и она поставила ультиматум – или грешница возвращается в мир, или принимает постриг и замаливает грехи каждодневно. Валюше было плевать на постриг и, не думая, согласилась. Что толку от постриженных волос, если Бог в её душе умер? А возвращаться в мир желания нет. Куда идти по миру?

Через месяц после пострига отсутствие регулов у новой служки вызвало подозрения. И подозрения оправдались – Валюша беременна. Это был караул, но тихий караул: известие, позорящее женский монастырь, не должно покинуть сии стены.

Беременность не прибавила тяги к жизни, она лишь отсрочила её. Валя не хотела ребёнка (внутренним чутьём, чутьём скрывавшейся в непроницаемых тоннелях подсознания, дикарки Валюша знала, кто отец: тот, кто был первым ), но и умерщвлять не желала. Дитё не виновато. Жалко одно – младенец останется сиротой: матерью нежеланного плода нелюбви Валя быть не готова. И не будет готова никогда, никогда не полюбит!

Роды были тяжелыми, сказывалась физическая и духовная немощь. И длились роды тринадцать часов.

71

Из дневника:

Мне обрыдло убивать!

Что-то, всё-таки что-то она со мной сотворила, глупо отрицать. У ведьмы были способности, была Некая Сила. Я её чувствовал. Жаль, что я не горец Конар Мак Клауд, и у меня нет способности бессмертных перенимать знания после срубания голов. Это фантастика, а вот реальность удручает. Я не могу, нет таких слов для описания той смеси чувств и ощущений, охватывающих меня и выворачивающих наизнанку теперь, стоит мне подумать об убийстве.

Каким образом я буду «вычёркивать» Четвёртого Из Списка – ума не приложу! Убив, я посягну на тело, которое по крови и плоти принадлежит не отмщённой… не до конца отмщённой крестьянке… хм… равно, как и барину, изнасиловавшему её. Более того – душа барина в Даше! Даша и есть тот барин… непостижимо! Почему он в юбке?

А я хоть раз-то видел Дашу в юбке? Нет.

И я, никогда не любивший, люблю её. Да, люблю и ничего не могу с собой поделать, полюбил больше жизни. И мне не срамно признаться! Я с радостью был орудием

мечом воина, казнящего тех, кто предаёт веру наших отцов

мести крестьянки, но теперь я хочу любить . И, кроме того, хочу понять, почему крестьянка (или Бог?) выбрала меня? Как я причастен к истории минувших дней?

И понять нужно как можно быстрее. Что-то меня подстегивает, торопит.

72

Даша не знала всего, она мало интересовалась прошлым семьи. «Пыльным прошлым» – выразилась она. И всё-таки кое-то она знала, много или мало – пока не ясно, но каждое слово приравнивалось Валентином к весу золотого империала. Он подхватывал Дашины слова, как нить вплетая их в возникавшие пред закрытыми глазами образы и видения, дополняя историю подробностями, бравшимися

вторая память?

память прошлой жизни?

усиленное в несколько сот крат дежа вю?

невесть откуда, о которых рассказчица понятия не имела.

– Постель, на которой промучилась прапрабабка… Кстати! Её звали, как тебя – Валя… удивительно, правда? – воскликнула Даша, вспомнив имя, которое Валентин уже знал . – Эта постель и стала для неё смертным одром.

– Значит, ты не знаешь, кто был твоим прапрадедом?

– Нет. Возможно, тот кузнец, что спас её от урагана…

– А может, барский сын? – Валентину хотелось рассказать подруге то, что всплыло в его сознании неродным, чужим воспоминанием, но девушка могла неадекватно отреагировать на знания малознакомого человека, пусть и лежит этот человек у неё в постели средь бела дня обнаженным.

Даша пожала плечами. Ей было, как говорили пионеры, «по барабану».

– Слушай, может, займёмся чем-нибудь более интересным, чем копошением в пыльном прошлом моей семьи? Ещё чих нападёт вдруг, а? – Девушка резво уселась на торс парня и заёрзала попкой. Готовность Валентина была молниеносной.

– Желание девушки – закон для мужчины!

– Ах, ты мой мужчинаааааа…

Ночевать Валентин ушёл домой: ночью возвращалась мать Даши с третьей смены. Она работала на молочном комбинате и третью смену ненавидела, потому приходила домой раздражённая, и нахождение незнакомого молодого человека посреди ночи на её территории, где она могла расслабиться, спокойно сходить по естественным надобностям, не включая воду, чтобы заглушить случайный пук и полуголой фланировать по квартире – было, как минимум, некстати.

Он очнулся ночью на улице в пяти метрах от Открытого шоссе. Ладонь одной руки до белых костяшек сжимала любимый выкидной нож, ладонь другой – ключи от дома. Он был в трусах и… всё. Босые ноги стоят в лужице натёкшего масла из-под какой-то стоявшей здесь давеча машины. Его разбудил выхлоп другой машины, умчавшейся вихрем по ночной трассе. Выхлоп? Не только он. Боль. Резкая боль заставила открыть глаза и застонать. Да, стон так же сыграл роль в пробуждении.

– Почему я на улице? Я же спал… Я – что, ещё и лунатик?! – пробормотал ужаснувшийся Валентин и подумал: «Слава Богу, что у меня нет привычки спать голым!»

Нет, он не был лунатиком.

«Это она!»

Неугомонная крестьянка завладела его телом, пока он спал. Валентин дал слабину, и она больше не надеялась на его сознательность. Крестьянка ожила в парне, стоило тому докопаться до истины, в ней проявилась сила, помогшая взять контроль над спящим телом Валентина, чтобы…

– Она хотела убить её! – ужаснула новая мысль. – Убить, пока я спал!

И эта боль в боку. Откуда эта боль в боку?

Валентин вспомнил ведьму, она «стрельнула» в этот бок кукишем.

Валентин вспомнил рассказ Даши о раненом в бок кузнеце, который спас ценой собственной жизни жизнь крестьянки… Валюши.

«А она пренебрегла этим» , – промелькнуло у Валентина и ушло. Его захватила новая догадка, безумная (Валентин впервые подумал о безумии, и ему стало, как никогда страшно за свой измученный рассудок). Он поспешил домой. Не хватало ещё, чтобы какой-нибудь полуночник вызвал наряд милиции. Как он объяснит наличие ножа в руках среди ночи… и в трусах? Хотя это волновало парня в последнюю очередь, а в первую – история матери, рассказанная ею однажды. Он забыл «пыльную» историю, но сейчас хотел вспомнить.

И вспомнить в стенах дома, квартиры, спальни.

Он нашёл старый облезлый и действительно пыльный альбом с чёрно-белыми фотографиями. Бордовый альбом, обтянутый плюшевой тканью. Уложил его на коленях и принялся листать. Нужная фотография находилась где-то в серёдке, но Валентин сомневался: в последний раз он заглядывал в альбом, когда ему было пять.

– Сынок, тебя удивляет, почему твой дядя такой высокий и здоровенный? – спросила мама пятилетнего сына, когда Валька ткнул пальцем в фигуру погибшего в Афгане дяди, выделявшегося из группового снимка своей огроменностью. Мама хитро улыбнулась и сказала:

– Жаль, что ты пошёл в отцовскую родню. Хочешь услышать одну историю?

Валентин кивнул.

И мама начала рассказ.

Был в их родне парень не дюжей силы, и был он деревенским кузнецом. Он любил одну девушку, души в ней не чаял. И она любила его. Они хотели пожениться, и всё вроде бы шло хорошо. Всё и было хорошо, пока не положил глаз на девушку барский сын. Он в два счёта избавился от кузнеца, посадив его за решетку, и надругался над бедной крестьянкой.

( «Вот оно! «Бедная крестьянка», вот откуда я взял это выражение» , – воскликнул Валентин, углубившись в воспоминания рассказа матери.)

Влюбленный кузнец каким-то чудом смог вырваться из тюрьмы и… вырвать любимую из грязных лап дворянского чудовища и вроде бы даже прибил чем-то… жаль, не насмерть. Они сбежали, и погода – а тогда был ужасный ураган – способствовала побегу. Однако же ураган их и погубил. Девушка подхватила воспаление лёгких или что-то вроде того, а парень схлестнулся по какой-то причине со случайным прохожим, угодившим в ураган. Кузнец был ранен. Но он донёс на руках в такую бурю свою любимую до ближайшего монастыря, где и оставил её на попечение. Он потерял много крови, но его выходили. Двое несчастных влюблённых находились в разных концах одного монастыря. Кузнец понимал, что счастья им вдвоём не видать, в любом случае коварные ищейки полиции его найдут и схватят – а это каторга. Кузнец попросил настоятельницу монастыря сказать девушке, ради её блага (как он считал), что он-де умер. Так ему казалось лучше. Настоятельница исполнила просьбу, а кузнец на девятый день своих мнимых похорон ушёл из монастыря. И путь его был в Петербург, где он по удачному стечению обстоятельств поступил в услужение к одному обер-офицеру лейб-гвардии Гренадерского полка и впервые участвовал в восстании, пусть и несостоявшемся. Он стал ярым сторонником декабристов, за что был выпорот принародно и отправлен на все четыре стороны. Бывший кузнец выбрал Сибирь, порешив, что новые края – новая жизнь.

– В Сибири он познакомился с девушкой. Молодые полюбили друг друга и сжились. Вот она-то и стала твоей, Валентин, прапрабабкой, – закончила мама, потрепав сыновний загривок.

– А как звали кузнеца? – спросил Валёк.

– Я разве не сказала? Кузьма. Кузьмой его звали. Вот в него-то и пошёл комплекцией твой дядя, – сказала мама.

– Ты с детства разговаривала со мной, как со взрослым, – промолвил Валентин, гладя матовую поверхность фотографии, где мать улыбалась в объектив, примеряя зимнюю шапку из длинношерстого песца. – Зачем ты рассказала эту историю пятилетнему ребёнку? Собственно, это была единственная история о семейном прошлом, которую ты поведала в жизни. Что ты пыталась сказать? – вопрошал Валентин у чёрно-белой фотографии. – Или ты не пыталась, а что-то тебя заставило рассказать? Что или кто?

Мать улыбалась со снимка и отвечать на вопросы не собиралась.

«Я бы окончательно свихнулся, если б мама заговорила с фотографии» , – ухмыльнулся Валентин и отложил альбом в сторону. Вспомнил, что стопы выпачканы в машинном масле и, чертыхаясь, пошёл в душ.

73

Родившаяся на свет дочь отняла последние силы у матери. Выносимая долгие часы боль в чреслах загнала Валюшино сердце. Даже после того, как келью огласил младенческий плач, сердце продолжало нестись паровозом. У Валюши промелькнула весёлая мысль, не валит ли из её ушей дым. А повитуха в очередной раз спросила, кто отец ребёнка. Какое отчество будет у девочки? Валюше было плевать на отчество, равно как и на постриг. Её лицо искажала гротескная маска печали и радости. Маска была обманчива, она скрывала более глубокие чувства, о коих этим жалким женщинам, посвятившим жизнь вере и служению жестокого Бога, знать не требовалось. Валюша молчала, как рыба.

Потом её охватил жар, и нынешний жар оказался сильнее прежнего. Валюша забредила несвязными фразами, а настоятельница позвала в монастырь мужчину-священника, дабы замолить пред смертью не исповедовавшейся грешницы её грехи и в любой момент быть готовым начать панихиду об упокоении души рабы Божьей. Настоятельница правильно определила – смерть подступила к Валюше очень близко.

Валюша, словно почуяв ледяное дыхание смерти, пришла в себя. Священник бормотал молитвы. Девушка цепко схватила рукав сутаны священника и потянула к себе. Священник от неожиданности выронил молитвослов, книга с глухим стуком упала в его ноги. Священник невольно попытался отринуться, но рукав грозил порваться – так сильно тянула девушка. Ослабленная болезнью девушка. Священник успел подумать о вселении беса в тело несчастной, когда девушка с обжигающим покрасневшее лицо мужчины выдохом, прошептала громким шепотом страшные слова, утвердившие мысли священника о вселении беса:

– Не молись, отец! Не молись за меня! Я не умру! Не умру, пока не отомщу за себя! Слышишь, ты?! Не умру, пока не отомщу за свою дочь! Я ненавижу Бога! Я ненавижу мужчин! Твой Бог ведь мужчина?! Не молись! Иначе я прокляну тебя и род твой во веки веков! Аминь!!! Ха…

Сказала и испустила дух.

Священник в панике и ужасе выбежал из кельи и быстрее ветра покинул пределы монастыря. С него было довольно!

На могилу Валюши (за монастырём) водрузили табличку с именем.

Крест ставить побоялись – проклятие, даже угроза проклятием на смертном одре считалась сильнее сильного.

74

Из дневника:

Если взять за факт-основу теорию (или гипотезу), что человеческие души, перед тем как начать новую земную жизнь, составляют план этой самой жизни, то я подозреваю, что живущая во мне душа мстительной крестьянки, оттолкнувшей Бога, заранее написала весь сценарий, по лекалу которого я должен следовать, как карандаш. Но она в алчной жажде мести не учла ещё одну теорию-гипотезу (её я когда-то вычитал в одной газете). Там говорилось, что при рождении Бог прижимает палец к губам младенца (от чего, собственно, и появляется впадинка между носом и верхней губой), и тот забывает всю (или почти всю) прежнюю накопленную за века память, давая возможность прожить новую жизнь с чистого листа. Давая возможность, не обременяясь мудростью, прожить лучшую жизнь и приблизиться к Райским Вратам, где Он всех нас ждёт. Крестьянка не учла этого момента, и какая-то часть её души, та частичка доброй души (ставшая мной ) отошла от жестокого плана. Но я – то целое, что зовётся Валентином – видимо, чем-то отличаюсь от обычных людей, и потому – или я псих-шизофреник, или во мне теперь две личности. Две ипостаси одной души – так, наверно, вернее. И две эти ипостаси жили в относительной гармонии… пока Я не влюбился.

Ещё есть у меня предположение не менее безумное… ха, а так ли уж далёк я от безумия? Все участники старой истории переплелись в новом времени, и где вероятность, что кровь кузнеца, текущая во мне, не хранит память о его добром нраве, о его способности любить ? Во мне взыграла кровь, когда я увидел Дашу. И эта кровь – кровь кузнеца.

Но доброй крови – мало, ей трудно противостоять душе, благодаря которой сердце гоняет кровь в моём теле. Боюсь, что случай с моим «лунатизмом» будет не единичен. Крестьянка поставила цель довести дело до конца, она хочет успокоиться, но она ещё не так сильна, раз я спокойно могу об этом писать.

Пока не сильна.

И пока она не сильна, мне нужно что-то предпринимать, потому что я боюсь. Боюсь не за себя. Боюсь за Дашу. Я боюсь за Четвёртого Из Списка, за виновника этой истории! И мне начхать на это! Так ли уж нужно искать виноватых? Кто старое помянет…

Жизнь – ничто перед любовью.

75

Нетерпению Валентина не было предела. Даша занята делами, и у неё не оставалось времени на свидания. А у Валентина просто не оставалось времени. Он не знал, когда крестьянка снова проявит себя. Которое утро Валентин просыпался с головной болью, его тошнило, и тошнота длилась весь долгий день. Он не болел, но чувствовал себя разбитым. Каждый сон был урывками, словно кто-то шептал ему постоянно во мраке ночи: «не проспи». И он не был уверен, просыпаясь в холодном поту, что это фантазии. Кто-то

может, дух кузнеца?

стерёг Валентина, делая сон чутким. Но Валентин не был благодарен за это. Валентин устал. Он ждал только встречи с Дашей, с девушкой, которая изменила план его жизни. Он хотел её увидеть, хотел обнять, поцеловать. Он хотел её. Ещё раз, в последний.

Валентин жил встречей «в последний раз». Всего несколько дней, долгих, как целая жизнь. Его охватывало безумие. Он уже не верил в существование крестьянки, в существование Списка, в своё «предназначение», не верил в антисвятого, не верил в святых, не верил в силу молитвы, не верил в истины, открывшиеся ему, не верил в Рай, не верил в цикличность ада, не верил глазам пса, не верил в себя.

Он верил, что сходит с ума. И скоро дороги назад не будет. Это был конец. И Валентин рад ему. Он испытал в своей жизни всё, что хотел испытать, а большего не просил: к чему надрываться? Валентин не видел перспективы в создании семьи: если он шизофреник и крыша его протекла, зачем заставлять страдать любимую? если у них родятся дети и история с крестьянкой каким-то образом возобновится, зачем подвергать страданию детей, внуков или правнуков? если он не страдает шизофренией и личность крестьянки действительно живёт внутри него и жаждет мести, зачем подвергать опасности жизнь Даши, Последней Из Списка?

Пора довести черту. Но прежде чем карандаш перечеркнёт плавную линию лекала…

– Я должен её увидеть… в последний раз… пока могу, – сказал пустой комнате Валентин, потирая виски, и снял трубку с телефонного аппарата.

76

Когда с Кузьмой у Исаакиевского собора случайно столкнулся плечом корнет лейб-гвардии Гусарского полка, симпатичный молодой человек со щегольскими усиками, и, извинившись, побежал дальше наперерез проезжающему экипажу, из которого выглядывал овал женского лица, скрытого вуалью, у бывшего кузнеца от беспричинного страха оборвалось сердце, душа ушла в пятки. Именно в момент нечаянного столкновения двух совершенно незнакомых людей где-то за сотнями вёрст в Российской глубинке, недалеко от стен женского монастыря, обвалилась земля на могиле без креста. Вместо креста в изголовье была вогнана табличка с единственным словом: «ВАЛЯ». И та табличка медленно упала в черноземный могильный зев.

Сердце Кузьмы вернулось из пяток с ноющей болью. Он схватился за грудь. Кто-то поинтересовался, плохо ли господину и не вызвать ли карету «скорой помощи», но Кузьма отмахнулся, не забыв поблагодарить за участие (в столице принято быть вежливым, и он им был). Кузьма обернулся на корнета и успел услышать конец фразы дамы скрытой вуалью, она обращалась к корнету:

– Мы снова встретимся с тобой, мой Михаил!

– Что может краткое свиданье мне в утешенье принести? – ответил ей корнет. Но дама не слышала вопроса, её экипаж уже двигался дальше.

Сердечная боль отпустила Кузьму, когда щеголеватый Михаил скрылся среди прохожих. Кузьма глубоко вздохнул, похлопал себя по груди, проверяя, ушла ли боль совсем, и пошёл своей дорогой, минуя площадь.

77

Они встретились у метро «Библиотека им. Ленина». Валентин ужасно волновался, а Даша и не думала сердиться. Она улыбалась, и это придало уверенности Валентину.

– Что за срочность?

Он настоял на встрече, сказав, что это срочно. А Даша сразу же согласилась, назначив место.

– Мне безумно захотелось тебя увидеть, – сказал Валентин. – Я бы реально сошёл с ума, если бы не увидел сейчас!.. И вот я тебя увидел… Можно тебя обнять и убраться восвояси?

Даша от души рассмеялась.

– Ты чудак! – Она обняла Валентина и поцеловала, как настоящая подружка. – Ты мне не помешаешь. Только тебе будет скучно, мне нужно написать эссе по творчеству Лермонтова и, боюсь, это надолго.

– Мне нравится Лермонтов, – сказал Валентин и сунул руку в карман модного пиджака. Пальцы нащупали холодный металл. Это был его любимый выкидной нож. Но он не помнил, чтобы (и когда) клал его туда! – Особенно мне нравится «Кинжал», – пробормотал Валентин, останавливаясь.

– Ты чего? – обеспокоенная бледностью друга, спросила Даша.

– Взбледнулось что-то… – отозвался Валентин. – Пожалуй, я лучше домой.

– Ты не пугай меня так! Если что, вызывай «скорую», договорились?

– Да.

– Я позвоню вечером, – сказала она.

– Хорошо.

Даша чмокнула Валентина в губы, и он поспешил домой.

Дома он достал первый том сочинений М.Ю. Лермонтова, пролистал, быстро сделал запись в дневнике и пошёл в ванную. Там под струями горячей воды Валентин лёг в ванну. В руке он сжимал любимый выкидной нож. Когда вода в ванне набралась до краёв, Валентин перекрыл краны. Но прежде чем сотворить задуманное, он вытер «вафельным» полотенцем как можно суше кафель на стене, разрезал подушечку указательного пальца и кровью на старой плитке написал три слова:

я тебя люблю

Валентин снова лёг в ванну, торжественно продекламировал четверостишье из «Ангела смерти»:

Явись мне в грозный час страданья,

И поцелуй пусть будет твой

Залогом близкого свиданья

В стране любви, в стране другой!

И нанёс себе первый из многочисленных порезов. Он резал себя, пока мог поднимать нож. Когда сил не осталось, Валентин выдохнул в последний раз, развернулся лицом к дну ванны, и окунувшись, глотнул кровавой воды.

78

Из дневника:

Однажды она хотела утонуть, ей помешали. Может, как утопленница, она найдёт покой? Попытка – не пытка.

Я теряю контроль над телом. Я не хочу потерять контроль над душой.

Я не могу так больше…

Я хочу спросить у Бога: зачем он так со мной? И я спрошу!

Прощай, дорогой мой дневничок! Тебе стишок напоследок:

Ужели захочу я жить опять,

Чтобы душой по-прежнему страдать

И столько же любить? Всесильный бог,

Ты знал: я далее терпеть не мог;

Пускай меня обхватит целый ад,

Пусть буду мучиться, я рад, я рад,

Хотя бы вдвое против прошлых дней,

Но только дальше, дальше от людей.

Прощай, Даша! Возможно, тебе удастся прочесть мой дневник, и ты поймёшь меня… но, если не поймёшь – пусть. Только не суди, да не судима будешь. Мой Судья – Господь Бог. Даша, ты изменила мою жизнь, спасибо тебе, ЛЮБОВЬ МОЯ! И

Прости! – мы не встретимся боле,

Друг другу руки не пожмём;

Прости! – твоё сердце на воле…

...

Индиго… обладают чувством врожденной справедливости и умением сглаживать любой конфликт. Но и процент самоубийств у индиго особенно высок. Это признаки неустойчивой психики и серьезных внутренних проблем.

«Совершенно секретно», № 7 (206) Июль 2006.

06 августа 2006 г – 11 июля 2007 г

Оглавление

Денис ШулеповИндиго

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

40

41

42

43

44

45

46

47

48

49

50

51

52

53

54

55

56

57

58

59

60

61

62

63

64

65

66

67

68

69

70

71

72

73

74

75

76

77

78 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg