«Праздник нищих»

Синди Баундс Праздник нищих

Держа кисть пухлой рукой, он несколько любовно вывел свои инициалы «JVL» на только что законченной картине, стоявшей на мольберте.

Джозеф Вернон Лейкок был высоким, крепко сложенным, полнокровным мужчиной средних лет с бачками, обрамлявшими мясистое лицо, человек, любивший плотно поесть. Его недруги (а его искренне ненавидели многие) признавали, что у него есть талант, хоть и называли его декадентским и аморальным. Талант Лейкока обеспечил ему большой успех в области живописи — эротической и фантастической.

Натурщица, сидящая на возвышении, представляла собой уличную девчонку всего пятнадцати лет от роду, со вздернутым носиком и прямыми немытыми волосами. Глупо улыбающаяся Дженни была одета в черные чулки, оттенявшие ее худое тело, и позировала она с широко расставленными ногами. Этот холст никогда не будет висеть в Королевской академии; Лейкок работал исключительно для богатых покровителей, имевших возможности и желание рассматривать его картины в одиночестве.

Мастерская располагалась вдали от фешенебельных районов Лондона, и художник не рекламировал свой адрес. Это была длинная высокая комната, специально переоборудованная для этих целей, которая отапливалась газовой печью; газовые сетки накаливания испускали яркий свет, порождавший отблески на красных бархатных шторах, закрывавших окна.

Лейкок окунул кисть в скипидар, аккуратно вытер и положил на покрытый стеклом стол, служивший ему в качестве палитры.

— Отдохни, — сказал он.

Дженни потянулась, нахально смеясь.

— Тебе нравится смотреть на меня, правда ведь? Заставляешь меня позировать, только чтоб свое имя подписать! Держу пари, ты хочешь, чтобы я осталась на ночь.

— Нет! — Лейкок чуть было не закричал.

Ее домогательства вызывали у него отвращение, и он злился на самого себя, потому что, она все-таки его возбуждала.

— У меня есть дела поважнее.

Она взглянула на высокие напольные часы и ее ухмылка исчезла, словно корова языком слизнула.

— Выгоняешь бедную девушку на улицу без четверти полночь. Тебе меня ничуточки не жалко.

Ее плаксивый голос раздражал Лейкока. Она была как все беспризорные, вечно приставала к людям и клянчила что-нибудь.

Боже, как он их ненавидел! Он решительно повернулся к ней спиной, чтобы снять свою рабочую блузу, поправить галстук и перевязать шнурки лакированных ботинок. Он подошел к окну и немного отодвинул штору.

Снаружи желтый туман образовывал сплошную стену, скрывавшую другую сторону улицы. Он нахмурил брови. Сегодня ему особенно хотелось, чтобы небо было чистым. Он специально выбрал эту ночь, потому что сегодня было полнолуние. Впрочем, еще оставалось время, чтобы туман рассеялся.

Он подошел к приставному столу и взял заранее приготовленную бумагу и мелки.

— Одевайся, — скомандовал он и бросил ей золотой соверен. — Это тебе на извозчика. Я провожу тебя до угла.

Он спокойно смотрел, как она сняла черные чулки (собственность мастерской), натянула хлопчатобумажные кальсоны и дешевое платье. Все это время он думал о картине, которую он должен был написать.

Ее идея пришла к нему однажды во сне и с тех пор неотрывно преследовала его. Сон стал навязчивой идеей. Когда он поразмыслил над ним, то понял: живопись единственный известный ему способ, чтобы выкинуть его из головы.

В кошмарном сне он видел, как разверзается земля на старом кладбище в Шордитче и мертвые выходят из своих могил — трупы детей, умерших от голода. Он мысленно представил свою картину: кладбище в лунном свете, открытые могилы в клубящемся тумане, малолетние покойники, поднимающиеся, чтобы отпраздновать победу над живыми.

Великолепная тема, соответствующая как его таланту, так и темпераменту. У него уже было готово название для нее: «Праздник нищих».

Тайком от Дженни он уговорил извозчика нанять уличных мальчишек, чтобы сыграть роль покойников. Для нее это будет полной неожиданностью. Он хотел увидеть выражение ужаса на ее лице, когда она встретится с «недавно умершими». И сегодня он наметил сделать наброски этого выражения испуга и ужаса.

— Ты готова?

— Иду, — сказала Дженни подавленным тоном.

Он закрыл за собой парадную дверь и спустился по ступенькам на улицу. Туман нависал плотным одеялом, сырой и непроницаемый.

Художник схватил девчонку за тонкую руку и медленно направился к главной улице. Газовый фонарь светил сквозь мглу, словно миниатюрное солнце. На углу он остановился.

— Послушай…

Вдали раздалось жутковатое цоканье копыт, а затем скрежет колес. Кэб появился из тумана, худощавая фигура извозчика с лицом, закутанным в шарф, возвышалась наверху.

Лейкок тонко улыбнулся; несколько монет обеспечили своевременность появления экипажа. Он поднял руку, и кэб остановился. Художник открыл дверь и помог Дженни забраться в мглистое нутро экипажа.

— Лимен-стрит, дом семнадцать.

Извозчик щелкнул кнутом над головой лошади, и экипаж рванулся вперед. Лейкок подождал, когда он скроется в тумане и пошел вслед за ним. Колеса грохотали по булыжной мостовой, пока кэб ехал по пустынным улицам; лишь фигуры нескольких пьяниц еле виднелись во мгле.

Лейкок был рад этому. Он терпеть не мог общаться с бедными; его тошнило от их грязного тряпья и грубого языка. Особенно с детьми; с детьми ночи, вшивыми и больными, вечно просящими полпенни. Как он ненавидел их, когда чья-нибудь грязная рука хваталась за его изящную одежду. Они были животными… тем не менее он чувствовал, что его необъяснимым образом влечет в этот квартал, словно здесь была его духовная родина.

Часы вдали пробили полночь, когда кэб направился на север в сторону Шордитча по узким переулкам.

Лейкок услышал стук внутри кэба, приглушенный крик.

Очевидно, Дженни заметила, что извозчик направляется в сторону от ее дома на Лимен-стрит, и что она не может ни выбраться, ни привлечь его внимание. Он представил, в какой панике она окажется, когда наконец приедет на кладбище.

Ист-Энд простирался на мили грудами кирпича и запустением, то были длинные унылые мили. Двухколесный экипаж упорно катился дальше, и Лейкок следовал за ним. Он с облегчением увидел, что туман рассеивается.

В просветах чистого неба появилась полная бледная луна.

Когда они приехали в Шордитч, Дженни оставила все попытки убежать.

Кэб замедлил ход, подъехав к кладбищу, огороженному глухими стенами; проехал под аркой, словно сквозь туннель, и там перед ними предстал небольшой участок открытой земли — могила нищих, тихая и одинокая в лунном свете.

Никаких надгробных камней не было на месте, где покоились дети, похороненные на деньги благотворительных доходов. Когда кто-то из них умирал, могилу вскрывали, и маленький трупик опускали прямо на останки тех, кто лежал внизу. Стоял запах, как от выгребной ямы.

Лейкок прислонился спиной к стене, держа в руках мелки.

Кэб остановился, и уличные мальчишки в рваных одеждах окружили его, их бледные лица в лунном свете отливали белизной.

Он быстро набросал контуры кэба, костлявых фигур, заросших кустарником могильных холмов.

Дверь экипажа открыли снаружи. Лейкок смотрел пристально: теперь он хотел уловить выражение лица Дженни, когда та сообразит, где оказалась. Но та никак не хотела вылезать. Она кричала и отбивалась от тянущихся к ней рук. Ее вытащили наружу, она споткнулась и… упала в обморок.

Лейкок пришел в ярость. Он упустил момент, который так тщательно спланировал, а между тем весь успех его картины зависел от этого выражения абсолютного ужаса.

Беспризорники разбежались, исчезнув в остатках тумана, саваном закрывавших арку. Извозчик пустил лошадь в галоп и уехал.

Лейкок остался наедине с девочкой, лежащей без сознания. Он нетерпеливо подошел большими шагами к ее свернувшемуся калачиком телу, наклонился над ней и потрепал по щекам.

— Дженни!

Может быть, если она очнется внезапно и вспомнит, что с ней произошло, он увидит на ее лице нужное ему выражение.

Тошнотворный запах усиливался, и краем глаза он заметил, что за ним наблюдает небольшая фигура. Конечно же, это один из беспризорников. Он властным кивком головы позвал его, и фигура двинулась навстречу. Вместе с ней надвигался и запах.

Ошеломленный Лейкок увидел, как разверзаются могильные холмы, как вздымается дерн, словно его толкают снизу. Туман опять сомкнулся над ним, и сквозь него плыли детские фигуры. Они не были похожи на тех, кого нанял кэбмен для спектакля.

От них исходил могильный запах и сквозь их разлагающуюся плоть виднелись кости. На некоторых телах виднелись язвы, а с других при ходьбе сыпались черви; но все они остановили свои голодные взгляды на нем.

Смертельный ужас парализовал Лейкока. Его сознание помутилось. Эти… твари… пришли прямо из его воображения. Он начал распрямляться; но было уже поздно — его уже окружили со всех сторон.

Костлявые пальцы потянулись к нему и сомкнулись на его горле. Он попытался бежать, но они набросились на него, как стая изголодавшихся волков. Мертвецы кучей навалились на него и потащили назад.

Лейкок выронил бумагу с мелками и стал яростно вырываться.

Раздутые тела, кишащие червями, поставили его на колени.

Исходящее от них зловоние вызвало у него рвоту. Свирепые пальцы рвали и раздирали на нем одежду, раздевая его догола. Своей массой они прижали его, извивающегося и дергающегося в отчаянном безумии, к земле. Гниющие зубы вонзились в его тело и стали жадно поглощать его плоть…

Когда Дженни очнулась, она сильно дрожала от холода, лежа на сыром дерне. Девушка была одна, но рядом, недалеко от поросших кустарником могильных холмов, лежал свеже-обглоданный скелет.

На испачканном наброске она увидела инициалы JVL.

Дженни вскочила на ноги и бросилась прочь с кладбища. Ее движение растревожило отступающие полчища крыс.