«Колокола обречённых. Ч. 1: Очищение молитвой»

Pferd im Mantel Колокола обречённых Часть первая: Очищение молитвой Вместо вступления…   В стороне от больших городов,  Посреди бесконечных лугов,  За селом, на горе невысокой,  Вся бела, вся видна при луне,  Церковь старая чудится мне.  И на белой церковной стене  Отражается крест одинокий.  Да, я вижу тебя, Божий дом!  Вижу надписи вдоль по карнизу  И Апостола Павла с мечом,  Облачённого в светлую ризу.  Поднимается сторож — старик  На свою колокольню — руину,  На тени он громадно велик  Пополам пересёк всю равнину.  Поднимись! И медленно бей,  Чтобы слышалось долго гуденье  В тишине деревенских ночей.  Этих звуков властительно пенье,  Если есть в околотке больной,  Он при них встрепенётся душой.  И, считая внимательно звуки,  Позабудет на миг свои муки.  Одинокий ли путник ночной  Их заслышит — бодрее шагает,  Их заботливый пахарь считает  И, крестом осеняясь в полусне,  Просит Бога о ведренном дне.(Н.А. Некрасов)

«И предал я сердце мое тому, чтобы познать мудрость и познать безумие и глупость: узнал, что и это — томление духа; потому что во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь»

(Еккл 1:17,18).

Если бы ты был птицей, увидеть всё, творящееся окрест, было бы для тебя намного проще. Увидеть — но не понять. Но уже хотя бы поэтому ты бы был счастлив. Ибо во многом знании — многие беды, говорит Библия. Зачем они тебе, эти знания, если ты птица? Птица свободна. Свободна от понимания того, что она видит и чувствует. Ей хорошо — своим сознанием она не в силах охватить объём обстоящего вокруг себя и создана неспособной выйти за рамки своего птичьего понимания.

Добрые утренние солнечные лучи ласково грели бы твои пёрышки, а летний ветер — тот, который гуляет там, в небе, обдувал бы твоё беспомощное тельце в то время, как ты, расправив крылья, парил бы в этих лучах и ветре. Ты бы мог, кружась в небе, в этот солнечный день спускаться всё ниже и ниже к земле, пока не попал бы в эту низкую молочную облачность, марево, которое покрывает землю ещё с раннего утра. Пронизывая это марево, пулей ты спустился бы вниз, к самой земле и, набирая скорость, мог бы понестись над серой лентой старой дороги, петляющей между островами леса и топями болот. Взмывая вверх и опускаясь практически до асфальта, ты бы летел над привычной тебе пустотой. Но пустота эта обманчива, дружище, ох как обманчива!