«Объявление»

Кирилл Бенедиктов Объявление

1

«СДАМ КОМНАТУ в этом доме СТУДЕНТКЕ медицинского училища. НЕДОРОГО. Звонить ПОСЛЕ 19.00»

Клочок бумаги с размытой надписью прилепился к углу нового семнадцатиэтажного красавца-дома, облицованного розоватым кирпичом. Объявление было напечатано на принтере, скорее всего, на струйном — буквы расплылись и отрастили неряшливые хвосты, так, что написанный от руки в самом низу номер телефона наполовину скрылся под грязными потеками. Неудивительно: всю последнюю неделю августа шли проливные дожди, природа со вкусом мстила за долгое засушливое лето. «Опоздала», — подумала Жанна, протягивая руку к объявлению. «Если оно висит здесь хотя бы с 25-го, кто-нибудь из девчонок наверняка уже сориентировался». 25 августа всех первокурсников проинформировали, что свободных койко-мест в общежитии значительно меньше, чем поступивших в этом году в училище иногородних студентов. Жанна собрание пропустила — у сестры случилась свадьба, не присутствовать было невозможно — и узнала о том, что осталась ни с чем, только первого сентября. То есть сегодня.

«Опоздала» — произнесла она вслух, срывая объявление со стены. На пижонском розовом кирпиче остался сероватый, похожий на лишай, след. «Ну и пусть. Все равно позвоню. Домик-то какой классный. И училище в двух шагах. После 19.00. Может, попробовать прямо сейчас? Все равно уже опоздала. Ну и пусть».

Жанна дошла до ближайшего таксофона, порылась в карманах накинутой прямо на белый халат куртки, извлекла карточку, на которой вроде бы оставалось еще пять или шесть единиц, и набрала номер. В трубке потекли медленные ленивые гудки. До 19.00 оставалось еще пять часов, понятное дело, никто не собирался бежать со всех ног, чтобы ответить на одинокую телефонную трель. «Ну и пусть», — повторила Жанна, показав тупому аппарату язык, и в этот момент трубку сняли.

— Алло, — сказал сонный, пробивающийся словно сквозь вату, голос. — Алло, говорите…

Мужчина. Почему-то Жанна с самого начала была уверена, что комнату сдает предпенсионного возраста тетушка, заинтересованная в студентке-медичке главным образом в силу накопившихся за долгую трудовую жизнь проблем со здоровьем. Девчонки рассказывали про такие варианты— некая Верка вообще два года ухаживала за полупарализованной старушкой, меняя ей памперсы и собственноручно стирая вонючие простыни, и в результате стала счастливой владелицей отдельной московской жилплощади. Мужской голос испугал Жанну. Она оторвала трубку от уха и несколько секунд смотрела на нее; как на случайно попавшую ей в руки ядовитую змею, не зная; что с нею делать — отбросить подальше или попытаться свернуть шею. Потом ей пришло в голову, что, возможно, комнату действительно сдает женщина, но она появляется после 19.00, а сейчас она разговаривает с ее мужем, сыном, или кем-нибудь еще в этом роде. Жанна глубоко вздохнула и вновь поднесла трубку к уху.

— Я по объявлению, — сказала она, забыв от волнения поздороваться. — Это вы сдаете комнату?

2

— Лучше сиреневый костюмчик надень, — посоветовала Альмира. — Ты в нем не так по-блядски смотришься.

До ответа Жанна не снизошла. Она сосредоточенно подводила губы помадой «WaterShine». Действительно классная помада, но стоит совершенно запредельных денег — каждый день такой пользоваться не станешь. Впрочем, сегодня не совсем обычный день. Кажется.

— Смотри, не теряйся там, — продолжала гнуть свое Альмира. — Если крендель нормальный, сострой из себя девочку-целочку, подинамь его недельку-другую, а потом ставь условие — или так, или никак. Сделаешь все no-умному, к новому году станешь полноценной москвичкой, на нас, лимиту позорную, даже и взглянуть не захочешь…

«Это ты-то лимита», — вздохнула про себя Жанна, но вслух ничего говорить не стала. Альмира и вправду происходила из местечка с гордым названием Мухосранск-Верхневолжский, но в Москве у нее жила родная тетка. При этом незамужняя тетка, работавшая в каком-то крутом холдинге, регулярно уезжала в таинственные командировки, и Альмира оставалась одна в совершенно роскошной трехкомнатной квартире рядом с метро «Коньково». Вела себя там нагло, по-хозяйски. Вот сейчас: валялась голая на гигантском итальянском лежбище, пялилась на себя в непонятным образом вделанное в потолок зеркало, беспрестанно щелкала семечки, сплевывая их в какую-то фарфоровую вазу, украшенную дворцами и павлинами, и издевалась над Жанной. Хорошо хоть, позволила попользоваться своими шмотками. Судя по количеству сумок, которые Альмира притащила с собой из Мухоранска-Верхневолжского, она всерьез рассчитывала открыть в Первопрестольной мелкооптовую торговлю турецким и китайским тряпьем.

— А если увидишь, что парнишка урод или с прибабахом — даже в квартиру не заходи, — продолжала свои наставления Альмира. — Ноги в руки и бегом обратно. Тетушка моя приезжает только через неделю, так что до понедельника знай мою доброту — живи здесь. А за это время или еще чего найдешь, или с девчонками договоришься — сейчас многие снимают втроем однокомнатные хаты, чтоб дешевле. Ну, будете вместе спать, подумаешь, велико дело! Особенно если еще соседки попадутся симпатичные, так и вообще красота — мужики не нужны…

Терпение Жанны кончилось.

— Альмирка, — сказала она, — достала уже, слышишь? Ты лучше скажи, мне сережки какие одеть — гвоздики или висюльки?

— Эй, я не поняла, подруга, ты комнату идешь смотреть или на свидание?

Добьешься нормального совета от такой лахудры. Жанна критически осмотрела свое отражение в стеклянной дверце шкафа-купе. Ну, прическа вроде ничего — длинные белые волосы волнами падают на плечи, почти красиво. Блонда натюрель, как выражался Пашка Васильев, друг туманной юности. Тушь у Альмирки тоже оказалась классная, ресницы выглядят раза в два длиннее, чем на самом деле. Вот дальше хуже — на щеке выскочила какая-то гадость, типа маленького нарывчика… но это он сейчас маленький, а через пару дней может вызреть в полноценный фурункул. Пудра, конечно, скрывает основное безобразие, но все же, все же… Так, спускаемся ниже — кофточка с надписью «Two my best friends», как объяснила Альмира, имеется в виду то, что скрывается под тканью. Жанна собиралась надеть топик, но подруга запретила. Не на Тверскую идешь, сказала. Ну что ж, кофточка так кофточка.

Еще ниже — не очень короткая кожаная юбочка. Не очень короткая с точки зрения Жанны. Возможно, у хозяина квартиры будут свои соображения на этот счет. Пояс с большой золоченой пряжкой — в просвете пряжки был бы виден пупок, если бы его не закрывала навязанная Альмиркой кофточка. С топиком выглядело бы сногсшибательно, но нет топика, нет и пупка. Колготки решила не надевать — во-первых, жарко, во-вторых, летом удалось загореть почти дочерна, обидно будет, если никто это не оценит. Босоножки на пятисантиметровой платформе, с модными в этом году перевязочками до икры.

Непонятно, зачем я так вырядилась, в который раз сказала себе Жанна. Если там живет его мама, она меня и на порог в таком виде не пустит. Если он живет там один, у меня есть хороший шанс быть изнасилованной на журнальном столике в прихожей. Чего я хочу добиться? Чтобы он цену снизил? Да ведь и без того написано — НЕДОРОГО. Специальные скидки для одиноких блондинок? Фу, дурочка.

«Подходите к половине восьмого, — сказал ей сонный голос в телефонной трубке. — Раньше, пожалуйста, не надо. Посмотрим, подходят ли вам мои условия…»

Он специально не договорил фразу, подумала Жанна. Слова «…и подходите ли вы мне» просто звенели у нее в ушах, когда она выходила из кабинки таксофона. Но ведь не произнес же он их. Разве что мысленно.

Но именно из-за этих непроизнесенных слов она помчалась к подруге Альмире, упросила ее поделиться кофточкой, юбочкой и косметикой, а потом два часа сидела перед огромным зеркалом, наводя марафет. Кажется, успела — на часах без двадцати семь, от «Коньково» до училища сорок минут на метро. А до розовато-кирпичного дома еще ближе. На минуту, но ближе. Почти центр. «Девушка, где вы живете?» «В центре!» Звучит потрясающе.

Жанна еще раз прошлась взад-вперед перед зеркальными панелями шкафа, крутанулась на каблуках, так, чтобы волосы разлетелись Пушистым Белым Облаком, и, послав Альмирке воздушный поцелуй, отправилась договариваться насчет комнаты. Или встречаться с хозяином квартиры. Это как посмотреть.

3

— Добрый вечер, — произнес человек, открывший ей дверь. — Вы Жанна?

— Жанна, — храбро сказала Жанна. — А вы?..

— Леонид. Очень приятно, Жанна. Проходите, пожалуйста. «Слава Богу, интеллигент», — решила она. — «Изнасилование на столике отменяется».

Вошла независимой походочкой, обдуманным движением сняла с плеча сумочку, опустила ее на застеленную циновкой калошницу. Головой не вертела, но прихожую срисовала мгновенно: низкий, изогнутый сводом, потолок, на стенах — светильники в виде факелов, очень прикольные. Никаких шкафов, только стойка для обуви и крючки для одежды, вбитые прямо в стену. Крючки в форме оскаленных волчьих голов. Не страшных, но как-то неприятно ухмыляющихся. Неуютно под взглядом таких волков стаскивать с себя куртку…

— Вы позволите? — Леонид потянулся за курточкой, ухватил за петельку и повесил на клык одной из морд. — Тапочки?

«Зануда», — подумала Жанна. Присела на калошницу и принялась распутывать ремешки своих босоножек. При желании это тоже можно делать достаточно выразительно. Леонид стоял и терпеливо ждал, пока она закончит, тактично глядя куда-то в сторону. Жанна, наоборот, воспользовалась случаем, чтобы получше его рассмотреть, пусть даже из такого неудобного положения. Лет тридцать-тридцать пять. Высокий, где-то под метр девяносто. Красавцем не назовешь, но и уродом тоже. Ни бороды, ни усов. Лицо бледное, вытянутое, обрамленное длинными — до плеч — темными волосами. Карие глаза, крупный, с горбинкой, нос. Красные, немного припухшие, губы. Твердый подбородок. Что ж, очень хорошо.

— Пойдемте, — сказал он, когда Жанна закончила переобуваться (и пришла к выводу, что внешность хозяина квартиры не вызывает у нее рвотного рефлекса). — Я думаю, беседовать нам будет удобнее в гостиной.

Квартира оказалась большой. Направо по коридору располагалась кухня, прямо — гостиная, но была еще и дверь слева. «Неужели один живет? — подумала Жанна, вспомнив родную двухкомнатную квартирку в Софрино, где она провела лучшие годы своей юности в компании с матерью, бабушкой и сестрой. Везет же некоторым…»

В гостиной два широких мягких на вид кресла, как сторожевые псы, расселись по бокам огромного уютного дивана. Окна были плотно занавешены темно-фиолетовыми, подметающими пол шторами, но изгибавшаяся под потолком люстра заливала гостиную живым теплым светом.

— Вы хотите сиять комнату, так? — Леонид указал ей на кресло. Жанна с некоторой опаской опустилась на краешек мгновенно просевшей под ней подушки.

— Хотелось бы. В общаге мест нет, а училище наше тут, за забором…

— Я знаю, — мягко перебил он. — Сам я врач, и проблемы студентов-медиков мне близки. Потому и дал объявление.

— Там было написано «СТУДЕНТКЕ», — Жанна лукаво улыбнулась. — Значит, проблемы студентов мужского пола вас не волнуют?

— Почти все они много пьют, — Леонид поморщился. — А я не переношу пьяных, тем более, у себя дома. К тому же, у меня есть определенные причины сдавать комнату именно девушке.

— Да, и какие же?

Леонид не стал спешить с ответом. Он рассеянным жестом убрал назад упавшую на глаза прядь волос, засунул руки в карманы своего замшевого жилета и некоторое время шевелил пальцами, словно пытаясь сосредоточиться.

— Видите ли, Жанна, — наконец, сказал он. — В объявлении я написал «Недорого», но на самом деле я готов сдавать эту комнату бесплатно. Мне нужно, чтобы кто-нибудь вел мое хозяйство и ходил за продуктами — вот, собственно, и все.

— Нормально, — усмехнулась Жанна. — Вы домработницу себе ищете, что ли? Так студенты для этого народ неподходящий, им учиться надо, а не хозяйство вести…

— Вы меня не поняли, — снова перебил ее хозяин. — Ничего такого, что требовало бы от вас больших затрат времени и сил. Пару раз в неделю сходить в магазин — да вы в любом случае это сделаете, даже если будете жить одна. Поддерживать чистоту — только не говорите, что если бы вам пришлось снимать квартиру, вы не стали бы там убираться. Нет, нет, ничего, сверх того, что вы сделали бы для себя сами, я от вас не потребую. Взамен — живите бесплатно в отдельной, запирающейся на ключ, комнате. По вашему, это несправедливо?

— Да нет, — сказала Жанна, подумав. — Отчего же… Вопрос можно?

Леонид развел руками и неожиданно тепло улыбнулся.

— Сколько угодно.

— А зачем вам домработница? Сами не справляетесь? По вытянутому лицу хозяина пробежала тень. Или ей показалось?

— Понимаете, Жанна, у меня несколько необычный распорядок дня. Вы же наверняка слышали, что, с точки зрения биологических ритмов, люди делятся на сов, жаворонков и голубей? Так вот, я сова в квадрате. Я ложусь спать с петухами и просыпаюсь только под вечер. Мне приходится тяжело, но изменить годами сложившийся распорядок означает навлечь на себя угрозу тяжелого нервного расстройства. Я вынужден работать дома, в основном, по ночам. Как это ни печально, остальной мир придерживается иного расписания, и это сильно осложняет мне жизнь. Многие магазины ночью закрыты, даже уборку дома не сделаешь — пылесос жужжит слишком громко, соседи жалуются. Вот поэтому мне самым драматическим образом не хватает помощника. Помощницы. Впрочем, если вы считаете мои требования излишне суровыми, я готов извиниться за то, что отнял у вас столько времени…

Жанна помотала головой.

— Нормальные требования… А комнату посмотреть можно?

— Разумеется, — Леонид извлек из кармана серебристый брелок с висящими на нем ключами. — Бросьте взгляд на ваше будущее обиталище. Надеюсь, оно вам понравится…

«Шустрый какой, — подумала Жанна. — Я его еще словом не обнадежила, а туда же — бросьте взгляд, обиталище…»

Грациозно поднялась с кресла, чуть подняла брови — ну, куда идти, показывайте. Думала, что придется возвращаться назад, в прихожую — ничего подобного. Дверь в «обиталище» оказалась спрятанной за тяжелой темно-фиолетовой портьерой, драпировавшей одну из стен гостиной. Плоский блестящий ключ два раза провернулся в замке. Щелк. Дверь открылась.

«Я хочу здесь жить», — подумала Жанна, перешагнув порог. — «Этот тип определенно с прибабахом, но я буду последней дурой, если откажусь от такой комнаты. Альмирка обзавидуется. Я очень хочу здесь жить».

В отличие от гостиной, здесь было очень светло. Закатное солнце пробивалось сквозь легкий, похожий на золотистую паутинку, тюль, расцвечивало кремовые, праздничные обои. В луче, падавшем на медового цвета паркет, плясали пылинки. Жанне захотелось отбросить тапочки и пройтись по медовым дощечкам босиком — они, должно быть, теплые-теплые, чуть шершавые на ощупь. Великолепно.

У окна, выходившего на унылое серое здание медучилища, стоял большой письменный стол с понтовым кожаным креслом на колесиках. Жанна представила, как откидывается в этом кресле, вытягивает длинные загорелые ноги, кладет их на стол… Почему-то хотелось, чтобы Леонид тоже это представил. Она обернулась. Хозяин стоял в полутемной гостиной, наблюдал за ней, покачивал на пальце брелок с ключами.

— Осматривайтесь, осматривайтесь, — поощрительно улыбнулся он. — Мне почему-то кажется, что вам тут понравится.

— А вы не зайдете? — спросила Жанна, представив на секунду, как Леонид с хищной ухмылкой захлопывает за ней дверь, поворачивает ключ и оставляет сидеть взаперти, как какую-нибудь кавказскую пленницу. Нет, глупость, конечно, окно-то вот оно. С пятого этажа, конечно, не распрыгаешься, но позвать на помощь всегда можно.

— Нет, — твердо ответил Леонид. — Если вы согласитесь, это будет ваша, и только ваша комната. Ключ от нее существует в единственном экземпляре, и я отдам его вам. Надеюсь, это успокоит вас. Некоторые девушки опасаются жить под одной крышей с незнакомым мужчиной, тем более, обладающим такими странными привычками, как я.

— А вы уже сдавали ее… раньше? Леонид неожиданно замялся.

— Да… сдавал один раз. В прошлом году. Неделю назад тоже приходили две девушки из вашего училища, но они хотели жить вместе, а я категорически исключаю такие варианты.

— Почему? Боитесь, с двумя не справиться? — Фраза прозвучала двусмысленно, но хозяин, кажется, этого не заметил.

— Не терплю шума. Не терплю пустопорожней болтовни. К тому же мне не нужны две помощницы по хозяйству. И потом, вам не кажется, что два человека в одной комнате — это немного тесновато?

Жанна снова вспомнила свою софринскую квартиру и возмущенно фыркнула.

— А сколько всего у вас комнат?

— Четыре, — буднично сказал Леонид. — Но вам придется убирать только в двух, ну, и конечно, еще на кухне. Одной комнатой я никогда не пользуюсь, а в моем кабинете я вам хозяйничать не позволю. Ваша задача, таким образом, упрощается.

«Красиво говорит, — подумала Жанна. — И хорошо, что врач. Может, подскажет чего-нибудь полезное перед экзаменом».

В этот момент она поняла, что решение принято окончательно. Для порядка прошлась по своей — да, теперь уже точно своей — комнате, оценила заваленный мягкими подушками диван, изящный напольный светильник, похожий на поджавшего ногу фламинго, серебристый телевизор в углу. Такая роскошь — и бесплатно? Одно из двух, дорогая, сказала себе Жанна, либо тебе сказочно повезло, либо тебя где-то очень крупно накололи.

— Устраивает? — спросил от дверей Леонид. За порог он так и не перешагнул, лицо его пряталось в тени, но Жанне показалось, что он снова улыбается.

— Так не бывает, — решительно сказала она. — Вы наверняка захотите от меня чего-нибудь еще. Комната мне нравится, но если…

— Вы правы, — перебил хозяин. — Есть еще несколько мелких деталей. Я сообщу вам их прямо сейчас, и обещаю, что никогда позже не попрошу от вас ничего сверх этих условий. Первое: вы никого сюда не приводите. Никого. Ни подруг, ни мальчиков, ни родителей, если они вдруг решат вас навестить. Ключ от квартиры, который вы получите, всегда будет храниться только у вас. Не отдавайте его никому и ни при каких условиях. Согласны?

Жанна почувствовала, как по спине ее пробежали мурашки. Вроде бы ничего страшного, подумаешь, она и не собиралась сюда никого водить… хотя и здорово было бы посмотреть, как вытянется Альмиркина физиономия…

— Согласна, — выдавила она, проглотив застрявший в горле комок.

— Очень хорошо. Второе — вам нельзя заходить в мой кабинет в мое отсутствие. Кроме того, есть еще запертая комната… вы, наверное, заметили, налево по коридору. Туда вы тоже никогда не будете туда заходить. Даже пытаться не стоит. Договорились?

— Договорились, — это условие показалось Жанне смешным. — А можно узнать, почему?

— Можно, — легко согласился Леонид. — В моем кабинете ужасный беспорядок, но я в нем великолепно ориентируюсь. Если вы случайно переложите что-нибудь с места на место, мне придется это очень долго разыскивать, и моя работа, таким образом, пострадает. Что же касается комнаты, то в ней вам просто нечего делать. Я не пугаю, просто предупреждаю. Собственно, это все. Если вы боитесь, что я начну требовать интимных услуг, могу вас заверить, что не начну. Видеться мы с вами будем редко, в основном, по вечерам. Да, приходить вы можете в любое время, главное, делать это следует тихо и ни в коем случае не будить меня днем. Как видите, все просто. Теперь слово за вами.

Жанна вздохнула. В голове вертелась слышанная где-то фраза «бесплатный сыр бывает только в мышеловке», но вместо того, чтобы произнести ее вслух, она спросила:

— Если я завтра перевезу вещи… нормально будет?

4

Первую неделю, проведенную в новой комнате, Жанна постоянно нервничала. Вздрагивала от малейшего шороха, подпрыгивала до потолка, если у соседей начинала вдруг гудеть вода в кранах, ловила себя на том, что бессознательно прислушивается к звукам, доносящимся из глубин квартиры. Масла в огонь подливала подруга Альмира, затаившая обиду после решительного отказа взять ее с собой посмотреть доставшееся на халяву жилье. «Да маньяк он, точно тебе говорю, — зудела над ухом, как комар. — Тихий-тихий, а потом как прыгнет… Вон, я в «Спид-инфо» читала, один тоже девчонку пригласил к себе на палочку чая… а потом в ванной к батарее наручниками приковал и держал полгода, опарышами кормил…». «Чем-чем кормил?» не поняла Жанна. «Опарышами! И голубями сырыми… по праздникам». «А зачем?» «Ну так маньяк же!». Но видно было, что Альмира пытается нагнать на нее страху в основном от злости.

Жанна разыскала девчонок, приходивших к Леониду до нее. «Да ну, шизанутый какой-то, — отмахнулись девчонки. — Вдвоем, говорит, не поселю. У самого хата — хоть на танке ездий, а двоих не поселит. Ну и пошел он, козел. Мы себе нормальное место нашли, далеко правда, но дешево. И хозяйка нормальная, без прибабахов. Шестьсот в месяц и две бутылки».

Но с каждым новым днем Жанна все больше убеждалась в том, что ей на самом деле неправдоподобно повезло. Леонид действительно был странным, это факт, и отрицать это она не могла. Но его странности носили вполне безобидный характер, и на маньяка он совершенно не походил. Леонид просыпался не раньше семи часов вечера, шел в ванную, а затем возвращался к себе в кабинет. Из кабинета он выходил около десяти — поесть. Жанна довольно быстро приноровилась к этой его особенности, и стала готовить ужин на двоих. В еде Леонид оказался очень неприхотлив, с одинаковым аппетитом поглощая яичницу, пельмени или тушеное мясо с грибами, и никогда не забывал похвалить Жанну за качество ее стряпни. Прокол вышел только однажды: Жанна купила на рынке чудесные розовые крымские помидоры (деньги на продукты Леонид оставлял ей на калошнице в прихожей, никогда не скупился, и отчета не спрашивал) и, нарезав их кружочками, украсила сверху сыром, перетертым с чесноком. Получилось очень неплохо, такое блюдо она пробовала на свадьбе сестры. Но реакция Леонида оказалась поразительной. Он рассеянно поднес вилку с наколотым розовато-белым кружком ко рту и вдруг, сильно дернув рукой, отбросил помидор в сторону, так, что он с влажным шлепком разбился о стену над разделочным столиком. В этот момент он показался ей похожим на эпилептика — длинное бледное лицо искажено гримасой, руки дрожат. Жанна перевела взгляд с прыгающей прямо перед глазами вилки на расплывающееся на стене розовое пятно, и почувствовала, как ледяные пальцы паники дотрагиваются до ее шеи: Впрочем, в следующую секунду Леонид уже пришел в себя.

— Извини, пожалуйста, — попросил он. Жанна еще в первый день настояла, чтобы Леонид звал ее на «ты» — еще не хватало, чтобы взрослый мужик обращался к семнадцатилетней соплюхе по имени-отчеству. — Это моя вина… я забыл предупредить… у меня страшная аллергия на фитонциды. Лук, чеснок — я не переношу даже запаха. Особенно запаха. Не обижайся, ладно? Не сомневаюсь, что вкус у этих помидоров наверняка потрясающий.

Было обидно, но, по крайней мере, понятно. Будущему врачу не стоит объяснять, чем опасна аллергия. Отек Квинке, удушье, анафилактический шок… Разумеется, это крайние случаи, но кто знает, что пришлось пережить Леониду в прошлом. Больше Жанна чеснок не покупала, а тот, что остался после неудачного кулинарного опыта, выкинула в мусоропровод:

Чем Леонид занимался ночью, Жанну не очень интересовало. Наверное, работал у себя в кабинете. В тех редких случаях, когда ей приходилось выбираться из своей комнаты по ночам — как правило, если накануне пили пиво с Альмирой — она видела полоску света, пробивающуюся из-под плотно закрытой двери кабинета. Иногда после ужина (а для Леонида, соответственно, завтрака) он куда-то уходил. Облачался в строгий темный костюм, надвигал на глаза широкую шляпу-борсалино, брал плоский черный «дипломат» с двумя кодовыми замками и исчезал, не говоря Жанне ни слова. Она не слышала, когда он возвращался. Леонид вообще был очень тихим — передвигался почти бесшумно, никогда не повышал голоса, не чихал и не кашлял, не сморкался, не срыгивал — не производил ни одного из тех звуков, к которым волей-неволей привыкаешь, если приходится жить в большом коллективе, ограниченном небольшим жизненным пространством. И он действительно ни разу не попытался к ней пристать. Жанну это даже немного разочаровало.

Конечно, он был старым — наверняка годился ей в отцы. Но, с другой стороны, в нем чувствовался шарм… особый шарм одинокого, но следящего за собой мужика, явно немало повидавшего в этой жизни. В отличие от всех известных Жанне мужчин, в Леониде угадывалась какая-то загадка, и иногда ей казалось, что если эту загадку не разгадать, жизнь пройдет зря. К концу первого месяца она перестала ждать от хозяина квартиры неприятных сюрпризов, а потом всерьез стала задумываться над тем, что небольшая доза внимания с его стороны ей бы не повредила. В конце концов, это свинство — жить с молодой красивой девушкой, и обращаться с ней только и исключительно как с домработницей. Альмирка постоянно допытывалась, как продвигается процесс приобретения московской прописки, но Жанна предпочитала отшучиваться. А что она могла ей ответить? Что за все время он ни разу до нее и пальцем не дотронулся, пусть даже случайно? Что, увидев однажды, как она выходит из ванной, завернутая лишь в большое пушистое полотенце (недостаточно, впрочем, большое, чтобы скрыть все, не предназначенное для посторонних глаз), Леонид покраснел, как неопытный школьник, и тут же ретировался, спрятавшись за дверью своего кабинета? Что какие бы наряды она не надевала, он продолжает смотреть на нее одним и тем же взглядом? И смешно, и грустно.

В конце октября Альмирка потащила Жанну на ночную дискотеку в какой-то центровой клуб. Там подруги познакомились с тремя нормальными с виду пацанами, один из которых, как оказалось, жил недалеко от училища. Они довольно весело провели время, а когда в половине четвертого утра уставшая и полупьяная Жанна заныла «хочу домой», пацан сказал, что без проблем доставит ее прямо к подъезду. Доехали действительно быстро, вот только подъездом дело не ограничилось. Пацан, которого, кажется, звали Мишей, по-хозяйски взял пошатывающуюся Жанну под локоток и повел к лифту. На лестничной площадки Жанна полезла в сумочку за ключами, и вдруг вспомнила свой договор с Леонидом.

— Постой, — сказала она, отпихивая обнимавшего ее за талию кавалера. — Погоди. Я не могу… там хозяин, он не разрешает мне никого. приводить, понятно?

— Да и хрен бы с ним, с хозяином, — весело ответил Миша. Он поднял руку, покрытую синими наколками, и сжал ее в кулак размером с небольшую астраханскую дыню. — Будет выеживаться, огребет звездюлей. Давай, киска, открывай скорее, не томи мою нежную душу…

— Нет, — твердо повторила Жанна, трезвея просто на глазах. — Ты ему наваляешь, а мне потом на улице жить? Больно надо…

Она уронила ключи обратно в сумочку, и тут Миша больно схватил ее за плечи.

— Ладно, киска, уговорила. Не хочешь в койку, твои проблемы. Для этого дела и подоконник сойдет.

Придерживая Жанну за отворот куртки, он потащил ее вниз, но лестничному пролету, туда, где между этажами располагалось высокое смотровое окно. Грубо развернул лицом к заглядывающей а стекло ночи, бросил грудью на подоконник.

— Ну, киска, сама напросилась… И смотри, чтоб не орать — на куски порежу.

Что-то острое и холодное коснулось Жанниной шеи, и она протрезвела окончательно; Миша проворна расстегнул ей молнию на джинсах, свободной рукой стащил их вниз. Лезвие у шеи опасно подрагивало, и Жанна зажмурилась, представив, что будет, если этот кретин в самый ответственный момент начнет дергаться.

— Ах, какие мы загорелые, — промурлыкал Миша, отпустив, наконец, ее куртку. Теперь Жанна могла бы попробовать убежать, но далеко ли ускачешь по лестнице со спущенными штанами. — Где же мы так загорели, а, киска? Ну что, трусики сама снимешь, или помочь?

Трусики-танго Жанна купила за большие деньги у Аль-миры (на которую они не налезали). Козел Миша наверняка порвет их, это уж как пить дать. Она уронила руки, просунула непослушные пальцы под тугую резинку, потянула вниз…

— Отставить, — прозвучал за ее спиной чей-то негромкий голос. Жанна почувствовала, как опасный холод перестал леденить шею. Преодолевая страх и внезапно накатившую слабость, вывернула голову вбок, чтобы увидеть, кто пришел к ней на помощь.

Леонид. Он поднимался вверх по лестнице, как всегда, очень тихо, в своем кожаном плаще, неизменной шляпе-борсалино, с плоским «дипломатом» в руке. Лицо у него было бледное-бледное и усталое, полные красные губы смотрелись на нем инородным пятном, словно он сжимал во рту бутон алой розы.

— Вали отсюда, чмо болотное, — добродушно посоветовал Миша. В руке у него блестел хирургический скальпель. — Не видишь — я делом занят.

— Отпусти ее, — сказал Леонид равнодушным, холодным голосом. В глазах его не было ни страха, ни даже обыкновенного волнения — казалось, он разговаривает не с вооруженным ножом амбалом, а со старушками у подъезда.

К своему огромному удивлению Жанна увидела, что Миша шагнул в сторону, давая ей возможность оторваться от подоконника и натянуть джинсы. На большее у нее не хватило сил — едва застегнув молнию, она почувствовала, как подгибаются ноги, и опустилась на корточки, привалившись спиной к батарее.

— Брось скальпель, — произнес Леонид все тем же невыразительным голосом. Жанна увидела, что Миша сделал какое-то движение ему навстречу, но вдруг остановился, словно налетев на невидимую стену. Кулак разжался, блестящий серебряный скальпель, звеня, покатился по ступенькам. — Вот так, молодец. А теперь уходи и забудь об этой девушке. Навсегда.

Глаза Жанны неожиданно стали мокрыми от слез. Сквозь туманную пелену она видела, как коренастая фигура ее ночного знакомого, покачиваясь, медленно спускается вниз по лестнице, ударяясь боком о перила. Потом она почувствовала, как сильные руки подхватывают ее подмышки и поняла, что Леонид собирается тащить ее до дверей.

— Я сама, — выговорила она, глотая слезы. — Сама… Леонид легко, словно ребенка, взял ее на руки и поднялся на лестничную площадку. Там аккуратно, будто хрустальную вазу, поставил между собой и дверью, и, повозившись немного с замком, впустил Жанну в квартиру.

— Он… он войти хотел, — пролепетала Жанна, внезапно испугавшись его гнева. Ей вдруг представилось, что Леонид может обвинить ее в нарушении договора и выгнать на улицу. — Я не разрешила, я думала, он только проводит, и все… Честно, я даже не думала…

Он приложил ладонь к ее губам. Сухая, гладкая и теплая кожа почему-то пахла табаком, хотя Жанна ни разу не видела его с сигаретой.

— Т-ш, — сказал он мягко. — Я все знаю, девочка. Я все знаю.

Он помог ей снять куртку и ботинки, отвел в гостиную и усадил в кресло. Включил приглушенный свет.

— Посиди минутку, я сейчас.

Вернулся из кухни с высокой керамической кружкой, сунул ей в ледяные ладони. Жанна подумала было, что это какой-то алкоголь, и хотела уже отказаться, но из кружки поднимался густой травяной запах. Глотнула — вкус оказался необычным, но приятным, по телу сразу же разлилось дурманящее тепло. Дрожь в коленях постепенно проходила.

— Постарайся выпить все, — посоветовал Леонид. — И выспись как следует. В училище можешь не ходить, справку я тебе нарисую.

— Какой ты заботливый, — глупо хихикнула Жанна. — Прямо как папочка…

Отца своего она не помнила, но мысль о том, что он мог быть похож на Леонида, показалась ей смешной. Леонид улыбнулся.

— Я тебе сейчас и папочка, и мамочка. Ты хорошо выспишься, а когда проснешься, то, что случилось сегодня, не будет тебя больше беспокоить. Договорились?

— Договорились, — она сделала большой глоток и икнула. — А ты гипно… гипнотизер? Как ты Мишку… заставил нож бросить?

Леонид выпрямился во весь рост — оказывается, все это время он сидел рядом с ней на корточках — и погладил ее по голове. Провел своей твердой, пахнущей ароматным табаком ладонью по ее гордости, Пушистому Белому Облаку. Ну не чудеса ли?

— Об этом мы еще успеем поговорить, девочка. Допила? Вот и умница.

Жанна подумала, что заснет сейчас прямо в кресле — травяная настойка, оказывается, валила с ног получше любого коктейля. Она хотела попросить, чтобы Леонид помог ей добраться до дивана, но тут произошло странное. Леонид зашел ей за спину, наклонился и поцеловал Жанну в макушку, прямо в центр Пушистого Белого Облака. Точнее, почти поцеловал. Жанна чувствовала, что он замер прямо над ней, видела его тень, падавшую из-за спинки кресла и пересекавшую комнату, кожа ее ощущала тепло его дыхания. Однако на этом все и закончилось. Его губы так и не коснулись прекрасных белых волос, а сам Леонид, резко распрямившись, бросился прочь из гостиной.

— Шиза, — пробормотала Жанна, закрывая глаза. Последние силы покинули ее, и она заснула прямо в кресле, так и не добравшись до своей комнаты.

5

Перед ноябрьскими праздниками Жанна решила провести генеральную уборку вверенной ей территории. За работу принялась прямо с утра — в училище идти не надо, впереди четыре выходных, почему бы не посвятить пару часов общественно-полезному труду. Сначала убирала валявшиеся повсюду случайные вещи — книги, лазерные диски, каким-то образом попавшие в гостиную из кухни чашки и блюдца. Потом взяла пылесос и добросовестно прошлась по всем углам и закоулочкам, а под конец сменила щеточку и вычистила шторы и портьеры. Пылесос, конечно, шумел, но Жанну это не слишком беспокоило — Леонид как-то сказал ей, что, поскольку днем все равно никуда не деться от посторонних звуков, он пользуется берушами.

Немного передохнув, Жанна набрала в таз воды, взяла из пакета чистую тряпку и принялась мыть пол. Вот тут-то все и произошло.

Она стояла во второй позиции, пытаясь оттереть пятно с паркетной доски в прихожей, когда сережка-гвоздик выскочила из мочки правого уха и, весело брякнув о паркет, укатилась под дверь. Не иначе как замочек разболтался, подумала Жанна, и тут до нее дошло, что сережка нашла себе убежище в запретной комнате. Той самой, про которую Леонид говорил «я не пугаю, я просто предупреждаю». Вот ведь подлянка, Сережка была Альмиркнна, рано или поздно ее пришлось бы отдавать. Можно, конечно, дождаться вечера и за ужином попросить Леонида достать пропажу… Только вот как-то глупо беспокоить человека из-за сущего пустяка. Наверняка лежит на самом пороге, даже в комнату заходить не придется. Ключ от комнаты висел на большой связке, которую Леонид обычно оставлял в прихожей, на волчьих клыках. Нельзя сказать, чтобы у Жанны ни разу не возникало соблазна нарушить запрет и заглянуть в запретную комнату… но до сегодняшнего дня она успешно с этим соблазном боролась. Возможно, предчувствуя, что рано или поздно настанет момент, когда она сможет придумать себе оправдание.

Ключ повернулся в замке, оглуиштельно щелкнула пружина. Дверь, безжалостно скрипя плохо смазанными петлями, отворилась.

Беглая сережка действительно лежала в пяти сантиметрах за порогом. Жанна наклонилась, чтобы поднять злополучный гвоздик, но взгляд ее зацепился за что-то, блеснувшее тусклым эмалированным боком под низкой, застеленной грубошерстным одеялом, кроватью.

Судно. Обыкновенное больничное судно. С казенным черным номером на зеленой эмали.

Жанна быстро окинула взглядом комнату. Небольшая, темноватая. Окна завешены зелеными шторами, под потолком — белый шар дешевой люстры. Ничего похожего на роскошь гостиной, на изысканный уют ее обиталища. Простой фанерный шкаф, заваленный какими-то узлами и пакетами, стул, кровать с высокой спинкой.

И запах. Едва ощутимый, но вполне реальный. Запах болезни, разложения, тлена.

«Я не пугаю, я просто предупреждаю».

Стараясь производить как можно меньше шума, Жанна аккуратно закрыла дверь и повернула ключ а замке. На цыпочках вернулась в прихожую, зацепила брелок за клык. Волчьи морды скалились в беззвучной усмешке.

6

На Новый Год она поехала домой, в Софрино. Теснота и убогость квартиры, в которой прошли первые пятнадцать лет ее жизни, поразили Жанну. Правда, сестра, выйдя замуж, переселилась в соседний подъезд, но все равно постоянно толклась у матери. Четыре человека на две комнаты — это слишком, решила Жанна, и, едва придя в себя после новогодней пьянки, отправилась обратно в Москву.

Стояли жуткие, сорокоградусные, как водка, морозы. Дыхание замерзало в сантиметре от губ. Пока добиралась от метро до дома, уши и кончик носа превратились в хрупкие ледышки.

Отмороженные пальцы не слушались Жанну. Ключи два раза вываливались из рук, вставить их в замочную скважину и повернуть казалось непосильной задачей. Наконец, отчаявшись справиться с ключами, Жанна решительно надавила кнопку звонка. Без десяти семь, пора вставать.

Леонид открыл почти сразу же, словно и не спал вовсе. Скорее, только что вышел из душа. Чисто выбрит, черные волосы влажно блестят, благоухает какой-то туалетной водой. Пушистый банный халат аккуратно запахнут на груди. Жанна ужасно обрадовалась, увидев этот халат. Ей почему-то почудилось, что в халате Леонид не будет таким холодным и бесстрастным, как обычно.

— Привет, — сказала она, с трудом подавив желание вытянуться на цыпочках и чмокнуть его в щеку. — С Новым Годом! Я тебе подарочек привезла.

Подарочек она заготовила еще в середине декабря, но предусмотрительно прятала его у себя в комнате, а уезжая в Софрино, забрала с собой. Ничего особенного — просто красиво упакованный набор для бритья, бритва, пена, гель. Но Леонид, кажется, обрадовался.

— Спасибо, Жанночка. И тебя с Новым Годом. Подожди, у меня для тебя тоже кое-что есть…

Повернулся, достал откуда-то из-за спины коробочку. Протянул ей с таким смущенным видом, будто там лежало что-нибудь из ассортимента магазина «Интим».

Ничего подобного. Серебристый плоский CD-плеер. Офигенно дорогая штука, Жанна о такой и мечтать не смела..

— Ой, прелесть какая! Леонид, ты лапочка!

Не удержалась, чмокнула все-таки куда-то в район подбородка. Он благожелательно улыбнулся и вдруг побледнел.

— Ты что, обморозилась? Ну-ка, дай посмотреть… Развернул (довольно бесцеремонно), дотронулся до одного уха, до второго…

— А ну марш в ванную. Быстро, быстро, сапоги потом успеешь снять. Или хочешь без ушей остаться?

Ошеломленная Жанна даже не слишком сопротивлялась. Леонид приволок ее в ванну, открыл горячую воду, сунул под струю руки, а потом схватил за уши. Сначала она вообще ничего не чувствовала, но постепенно обморожение прошло, и боль вцепилась в уши раскаленными щипцами.

— Пусти, — пискнула Жанна, — больно же!

— Ах, больно? — удивился Леонид. — Кто бы мог подумать!

Он открыл шкафчик и извлек оттуда пузырек со спиртом; Плеснул в пластиковый стаканчик.

— Не пить, — строго предупредил он. — Только растирать. Если не хочешь, чтобы это делал я, изволь спасать себя самостоятельно. Я буду консультировать.

Потом отвел Жанну обратно в прихожую, усадил на калошницу, заставил вытянуть ноги и стащил с нее сапоги. Было безумно приятно, все время вспоминался какой-то старый фильм, где вроде бы показывали нечто подобное. Леонид растер остатками спирта узкие Жаинины ступни, вытащил откуда-то толстенные шерстяные носки и натянул ей на ноги.

— Что ж, — усмехнулся, — воспаления легких вам, сударыня, все равно не избежать, но с ампутацией конечностей пожалуй, пока повременим.

— Давно хотела спросить, — обрела дар речи Жанна. — Ты какой врач? Хирург или ортопед? А может, ветеринар?

— Изначально я педиатр, — серьезно ответил Леонид. — По узкой специализации — вирусолог, а кандидатскую защитил по некоторым инфекционным заболеваниям, встречающимся в странах тропического пояса. Впрочем, моих профессиональных навыков вполне достаточно, чтобы безболезненно отрезать обмороженное ухо или пятку в домашних условиях.

— Опа, — сказала Жанна. — Ну, тогда я в надежных руках. Кандидат наук. Ничего, что я сижу?

— Сиди, сиди. Только лучше тебе, пожалуй, будет переместиться в гостиную, а я покуда сварю чего-нибудь согревающего.

7

Пока Леонид гремел на кухне чашками и кастрюлями, Жанна пришла к выводу, что в гостиной ей оставаться совсем не хочется, и перебралась к себе в комнату. Удобно устроилась на диване, подоткнув под спину подушку и завернувшись в теплый клетчатый плед, включила светильник-фламинго и принялась ждать, рассматривая новенький плеер.

— Ты здесь? — удивился Леонид, останавливаясь на пороге. Он уже успел переодеться — вместо халата облачился в бежевые спортивные брюки и голубую рубашку из тонкой джинсовой ткани. В руках у него был поднос, на котором стояли две высокие керамические кружки. Над кружками витал ароматный парок. — Почему не в гостиной?

— Так, — мотнула головой Жанна. — Захотелось. Здесь уютнее. Проходи, располагайся, чувствуй себя как дома..

«Стон-стол-стоп, — осадила она себя. — Не зарывайся, девочка. Ты тут еще не хозяйка».

— Ты меня приглашаешь? — неуверенно спросил Леонид.

— Да ты прости, я пошутила, — Жанна состроила виноватую гримаску. — Ну как я могу тебя приглашать или не приглашать? Это же…

— Это твоя комната, — перебил он. — Мы договорились, помнишь? Я обещал не заходить к тебе без приглашения…

— Ну, тогда я тебя приглашаю. Проходи, дорогой Леонид, располагайся поудобнее. Хочешь — в креслице, хочешь. — на диванчик. Я бы лично предпочла на диванчик, согреешь бедной девочке ножки…

— Спасибо за приглашение, — Леонид наклонил голову и переступил порог. Первый раз с тех пор, как Жанна жила у него в доме. — Вот, это тебе горячительное. — Он протянул ей тяжелую дымящуюся кружку.

— Выпьем за Новый Год? — Жанна принюхалась и поняла, что и на этот раз обошлось без алкоголя. Сплошные травы, одна другой душистее. Ну и ладно, подумала она, вспомнив родное Софрино, не век же водку глушить.

— Давай, — кивнул Леонид. Поднял кружку и отсалютовал Жанне. — Пусть он принесет нам больше удачи, чем старый.

Жанна рассмеялась.

— Еще больше? Да у меня такой прухи, как в прошлом году, в жизни не было. В училище поступила, классное жилье за бесплатно нашла, с человеком интересным познакомилась…

Леонид поднял бровь.

— С тобой, с тобой, не надо шлангом прикидываться. Кстати, мне знаешь как хочется про тебя узнать побольше? Где ты учился, как жил, кого лечил? Расскажешь, а? А то про меня-то ты все знаешь, а я про тебя — ноль…

— А ты уверена, что хочешь это услышать? Обычно дети твоего возраста не слишком-то жалуют стариковские рассказы…

—Ха! — сказала Жанна. — Ха! Дети моего возраста! Дети моего возраста, если хочешь знать, вообще предпочитают слушать только слова любви, желательно, произносимые страстным шепотом им на ушко. Но если говорить конкретно обо мне, то я с детства обожала всякие страшные истории. Слабо развлечь замерзшую девушку страшилкой?

Леонид усмехнулся странной, словно бы обращенной внутрь себя улыбкой. Осторожно присел на край дивана

— Жизнь и без того страшная штука, моя милая. Пока я был маленьким, мне казалось, что в мире полно всяких ужасных созданий, о которых так любят рассказывать дети — ну, там, Черные Перчатки, Красная Рука, Пиковая Дама, Глаза-в-Зеркале… Все время боялся открыть дверь чулана и увидеть за ней Буку… А потом, когда подрос, понял, что дети, конечно, ничего не знают наверняка, но очень о многом догадываются. И все их наивные страшилки — только попытка объяснить сумрачные ужасы взрослого мира..

— Ой, а можно то же самое, только по-русски? Я девушка простая, к тому же обмороженная… Мне, как менту, все надо объяснять — медленно и два раза…

— Чудовища существуют, — почему-то шепотом сказал Леонид. — Не такие, как в детских сказочках… намного страшнее. Вот представь — ты идешь но улице, у тебя падает перчатка, а навстречу идет человек, быстро ее поднимает и с улыбкой протягивает тебе. Ты ее берешь, благодаришь… и невдомек тебе, что ты только что встретилась с монстром. А между тем есть такие… с феноменальной памятью… им достаточно один раз заглянуть тебе в глаза — и все, ты уже у него в коллекции. Теперь, стоит ему захотеть, он припомнит твое лицо в мельчайших деталях, и придет к тебе во сне. А там уж сможет делать с тобой все, что захочет — просыпаться будешь вся в синяках, избитая, исцарапанная… а то и вовсе пойдешь на его зов ночью, глаз не раскрывая… слышала про лунатиков? Думаешь, они просто так по крышам гуляют? Просто так, девочка, в этом мире ничего не происходит — каждое движение продиктовано чьей-то волей. Или твоей собственной, или чужой. И тут уж чья сильнее…

Жанне стало зябко. Она обхватила ладошками высокую кружку и сделала несколько обжигающих глотков. Почему-то вспомнилось прикосновение чего-то невыносимо холодного к шее пониже уха… ощущение чужого тяжелого дыхания, щекочущего волосы на затылке… ноющая боль в груди от врезавшегося в ребра подоконника…

(На грязной, растрескавшейся от времени краске — выцветшие пятна дешевого, скверно пахнущего вина… следы засохших плевков, отполированные чьими-то задницами лепешки жевательной резинки… Чья-то сильная рука пригибает ее все ближе к выцарапанной лезвием надписи «ЦСКА — кони», она чувствует, как ее ноги, завязшие в спущенных джинсах, покрываются гусиной кожей — то ли от холода, то ли от ужаса… и предчувствие чего-то невыносимо мерзкого застревает в горле комком смерзшейся слизи…)

— А еще есть такие создания… людьми их назвать трудно, хотя они появляются на свет у обычных родителей, которые похищают человеческие души…

— Зачем это?

— Чтобы жить. Питаясь душами, можно прожить неограниченно долгое время… особенно, если выбирать себе доноров помоложе. Энергетический метаболизм помогает таким… созданиям… развивать их необычные способности, превращаясь во все более совершенных существ… хотя сам процесс трансформации протекает довольно болезненно, а главное, долго.

— А что за способности они от этого получают?

— Не смогу объяснить. Если ты слеп от рождения, ты не поймешь, что значит «видеть». Если у тебя нет ног и рук, ты вряд ли представишь себе, каково это — играть в футбол. Люди изредка сталкиваются только с внешними проявлениями. Например, с подчинением чужой воле. В этом нет ничего сложного или таинственного — для измененного, я имею в виду. Так же, как для тебя — в том, чтобы протянуть руку и взять с тумбочки кружку… Вот, молодец… Теперь сделай два глотка — два маленьких глоточка… Видишь, как просто?

— Ну, так не интересно… Расскажи хотя бы, как они это делают…

— Что? Похищают души?

— Ну да, да!

— Очень просто. Могу показать.

8

На мгновение Жанне показалось, что горячая кружка, которую она по-прежнему сжимала в руках, стала обжигающе ледяной. Леонид оставался серьезен и спокоен — слишком спокоен для мужчины, делящего один диван с девушкой, которая то и дело дотрагивается до него пальчиками ног, пусть и одетыми в толстые шерстяные носки,

— Ты шутишь, Ленечка?..

Голос ее затерялся в невыносимой тишине, повисшей в комнате. Неожиданно Леонид поднял руку и положил ладонь Жанне на темечко.

— Вот здесь есть место, — произнес Леонид неожиданно севшим голосом. — Особое место. Сюда сходятся все каналы, по которым циркулирует жизненная энергия организма. И именно здесь в защите энергетической системы человека зияет брешь.

Его ладонь едва заметно шевельнулась, поднялась, и Жанна почувствовала, как поднимаются вслед за ней примятые его рукой волосы.

— Давным-давно древние лекари, шаманы и колдуны, научились использовать эту точку для излечения всевозможных болезней. Из этой бреши, из этой дыры можно высосать любой, даже самый страшный недуг. Но, видишь ли… за все приходится платить. Вместе с болезнью человек теряет какой-то кусочек той энергетической субстанции, которую люди привыкли называть душой.

Леонид по-прежнему держал ладонь над головой Жанны. От ладони исходило тепло, приятное, расслабляющее тепло.

— Первоначальный метод был очень прост. Болезнь высасывалась вместе с кусочком души. Потом болезнь выплевывали, а душу проглатывали. Тут все дело в мере. Если высосать душу из человека быстро и без остатка, он умрет, хотя, умирая, будет испытывать несказанное блаженство. Если высасывать медленно и постепенно, тело начнет довольно интенсивно стареть… иногда случается так, что душа еще почти вся на месте, а тело уже скукожилось, как кожаная перчатка в кипятке. А если брать быстро и понемногу, то тело остается прежним, а вот душа… ну, это уже зависит от человека. Может постепенно засохнуть сама по себе, словно дерево, у которого подпилили корни. А бывает, что человек превращается в монстра… вроде тех, которые в глаза тебе заглядывают…

— Бр-р, — Жанна поежилась. Травяной настой уже не согревал, ноги и руки покрылись гусиной кожей. — А откуда ты вообще об этом знаешь?

— Ты просила страшилку? Я тебе ее рассказал…

— Да уж, — зубы Жанны стукнули о край кружки. — А правда, ты все это придумал?

Что-то произошло. Что-то неуловимо изменилось в комнате, словно бы лежавшая за пределами светлого круга от лампы тьма сгустилась и приготовилась броситься на них.

— Мне довелось поколесить по миру, — странным голосом ответил Леонид. — Я же занимался тропической медициной, ты не забыла? Повидал всякого…

Замолчал. Ей показалось, что он хотел сказать что-то еще, но остановился, словно зачарованный каким-то воспоминанием. Глаза его стали похожи на два темных, суживающихся коридора

— Иногда я тебя боюсь, — тихо сказала Жанна Она не собиралась произносить это вслух — просто подумала Но слова прозвучали — и ударили Леонида невидимым бичом.

Он вздрогнул и вдруг быстро спрятал лицо а ладони. Пальцы у него были длинные, тонкие, как у музыканта Сначала Жанне показалось, что он плачет, на Леонид просто сидел, закрыв глаза руками. Навесное, боялся, что из глубины темных коридоров появится что-то жуткое.

— Леня, — тихо сказала Жанна, впервые назвав его мальчишечьим именем. — Леня, ты чего? Ну, что с тобой?

Она поставила кружку на пол, и, не выбираясь из-под пледа, передвинулась поближе к нему. Взяла его руки в свои, прижалась щекой. На этот раз его пальцы пахли не табаком, а каким-то теплым металлом. Жанне подумала, что так должен пахнуть еще не остывший после выстрела ствол пистолета.

— Ленечка, ну что ты… Ну, прости, я не хотела тебя обидеть… Ты иногда бываешь… очень странный, да… но я же знаю, что ты хороший…

Он осторожно высвободился. Посмотрел на нее долгим, изучающим взглядом.

— Глупенькая ты девочка, Жанна. Хороший… Неужели ты думаешь, я не понимаю, каким выгляжу со стороны? Да я вообще был уверен, что ты здесь и двух недель не протянешь — сбежишь куда подальше… А ты осталась. И терпишь меня, со всеми моими привычками…

Решилась Жанна. Мазнула взглядом наискось — был бы взгляд лезвием, у Леонида на бледном лице немедленно расцвела длинная алая царапина — отвернулась и сказала негромко:

— Не только терплю…

Замолчала на полуслове. Главное произнесено. Теперь, по всем правилам, его очередь. Если только не откажется поймать подачу. Ну, раз, два…

И поймал-таки. Посмотрел на нее так пронзительно-пронзительно, да и спросил:

— Ты — меня?

Жанна ответила не сразу. Вспомнила их первую встречу, все свои страхи и переживания, вспомнила, как он залился краской, увидев ее в полотенце, какими сильными были его руки, когда он нес ее вверх по лестнице… прокрутила все это в памяти и тихо сказала:

— Тебя.

Обняла его за шею и ткнулась лицом в темные, пахнущие порохом, волосы. Сама, не дожидаясь, пока он раскачается. Хватит, три месяца ждала.

Почувствовала, как напряглись мускулы под тонкой тканью рубашки. Здоровый мужик, мышцы, как канаты. Приятно будет просыпаться утром и видеть рядом такое красивое тело… Ну, что же ты так напрягаешься, дурачок, я же тебя не съем… Ну, расслабься, пожалуйста, Леня, милый, что ж ты дрожишь, как малолетка на первом свидании?..

Он пытался ей что-то сказать, но Жанна запечатала ему губы своим маленьким жадным ротиком, и проглатывала слова вместе с его дыханием. Он все еще сопротивлялся, пытаясь вырваться из ее объятий, но делал это слишком нерешительно, видимо, боясь причинить ей боль. Сопротивление его слабело с каждой минутой, и вот наступил момент, когда Леонид, наконец, ответил на ее поцелуй. Когда спустя минуту — или час — они, наконец, оторвались друг от друга, до Жанны, наконец, дошло, о чем он все это время пытался ее спросить.

— Что «зачем», милый? — улыбнулась она, уверенная в том, что услышит в ответ. Но на этот раз она ошиблась.

— Зачем ты пригласила меня войти? — с усилием выговорил он. — Это твоя комната… Зачем ты меня впустила?

— Теперь это наша комната, Леня. Чего ты боишься, дурачок? Иди ко мне… вот так… ты мне очень нравишься, потому и впустила… и вообще, кого хочу, того впускаю… и туда, в том числе…

— Не пожалеешь? — странно улыбнулся Леонид. Она готова была поручиться, что в глазах его плеснулась боль.

— А это уже от тебя зависит… постой, ты куда это собрался? Довел бедную девушку до белого каления и в кусты? Эй, я так не играю!

— Помнишь, я говорил тебе, что в твоих волосах хочется утонуть? Вот я и иду… топиться. Можно?

Леонид осторожно высвободился из ее объятий. Выпрямился — Жанна немедленно ткнулась носом между пуговиц его рубашки — и обхватил ладонями ее голову. Жанна почувствовала, как его лицо погружается в Пушистое Белое Облако, как мягкие губы слегка дотрагиваются до нежной кожи на темечке…

— Так ты на мою душу нацелился? Ну, попробуй… — хихикнула Жанна, и вдруг ее тело изогнулось в судороге небывалого, почти мучительного наслаждения. Молния, промелькнула мысль, это была молния. Только почему-то бьющая снизу вверх.

— Леня, что это? — спросила она слабым голосом. Голова кружилась, в ушах стоял звон. Коленки дрожали, хорошо хоть под пледом это не слишком бросалось в глаза. — Что ты со мной делаешь?

— Тебе нравится? — спросил он, вынырнув из Белого и Пушистого. — Хочешь еще?

— «Нет», — хотела сказать Жанна. «Второго раза я не переживу», — хотела сказать Жанна. Вместо этого она зажмурилась и замотала головой — скорее утвердительно, нежели наоборот. Замерла, ожидая второго прикосновения, как удара. Сжалась в комок, когда его губы вновь дотронулись до нее там, наверху.

На этот раз все было немного по-другому. Вместо молнии, ударившей откуда-то из-под земли и ушедшей в потолок, накатила волна, теплая, тугая, захлестывающая с головой. Жанна растворилась в ней, а когда волна схлынула, обнаружила, что ее трясет, как в лихорадке, сердце готово выскочить из груди, а трусики мокры насквозь. «Ничего себе оргазм», — подумала она, с трудом приходя в себя. — «Что же дальше-то будет, подумать страшно…»

Дальше, однако, не случилось ничего. Леонид уложил дрожащую, всхлипывающую от пережитого наслаждения Жанну на диван, заботливо укрыл пледом и нежно погладил по волосам. Затем до ее слуха донесся слабый щелчок — это Леонид выключил светильник-фламинго. Все погрузилось в темноту, и Жанну мгновенно закрутил водоворот сна.

9

— Классный плеер, — сказала Альмира, впервые увидев Жанну после новогодних праздников. — Откуда такая роскошь?

— Леня подарил, — небрежно ответила Жанна. — Правда, понтовый?

— Ле-ня, — со значением протянула Альмира. — Уже Леня. Когда же это случилось, моя милая? Под звон курантов?

— Отстань, — отмахнулась Жанна. — Каждый празднует, как может.

— По тебе видно, подруга. Ты, похоже, целую неделю бухала. Похудела, под глазами круги, бледная, как девушка с косой… Ну-ка, дыхни… странно, а выглядишь так, словно тебя насквозь проспиртовали…

Жанна отвернулась и отгородилась от зануды-Альмирки наушниками плеера. После возвращения из Софрино она не брала в рот ни капли спиртного. А круги под глазами… не такие уж они и заметны, особенно под слоем пудры. Конечно, если не спать ночи напролет, урывая минуты для отдыха только днем, между приготовлением еды и уборкой, появятся и круги… А что делать, если Леня уже к семи утра становится сонным и вялым, не способным даже на то, чтобы самостоятельно завесить окно шторами. Однажды под утро они уснули прямо на диване в ее комнате и проспали почти до обеда. Жанну вырвал из забытья полный боли и гнева крик. Кричал Леня — он сидел на диване, с головой закутавшись в одеяло, а на лице у него распухал огромный розовый волдырь. Такие же волдыри покрывали его руки и плечи. Перепугавшаяся Жанна отвела его в ванну, дрожащими пальцами нанесла на кожу прозрачный гель из тюбика (тюбик был странный, весь исписанный какими-то замысловатыми иероглифами), забинтовала пораженные места стерильным бинтом и помогла добраться до кабинета. Внутрь он ей войти не позволил. Выговорил странным, похожим на звук зажеванной магнитофонной кассеты, голосом: «Спасибо», и исчез за дверью. Жанна немного постояла на пороге, прислушиваясь, но в кабинете царила тишина. Целый день ей было не по себе из-за этого странного происшествия, она перерыла все свои учебники, но так и не поняла, что же спровоцировало аллергию. Вечером, однако, выяснилось, что от страшных волдырей не осталось и следа — кожа у Лени вновь стала чистой и мягкой, как у младенца, он вообще выглядел лучше, чем обычно, словно помолодел. Объяснил, что иногда такую реакцию могут вызвать обыкновенные солнечные лучи, и предложил повесить в Жанниной комнате плотные шторы. Теперь там было сумрачно даже днем, как и везде в квартире, но Жанне это не мешало. Дни для нее слились в одну плотную серую завесу, скрывавшую фантастическое великолепие ночных праздников. Целый день, возясь по хозяйству, пытаясь листать учебники или проваливаясь в короткий, не приносящий отдыха сон, она думала о том, как наступит вечер и ее мужчина выйдет из своего кабинета, подтянутый, свежий и элегантный, поцелует ей руку и скажет что-нибудь ласковое… Потом они сядут ужинать, и она будет любоваться на ловкие движения его тонких пальцев, ломающих хлеб, управляющихся с ножом и вилкой, смотреть, как двигаются его пухлые красные губы, когда он пережевывает мясо, подавать ему салфетку… и чувствовать себя счастливой, абсолютно, нереально счастливой… А потом они пойдут в гостиную, и поставят какую-нибудь тихую музыку, и он расскажет о своих странствиях в далеких краях… а еще позже они окажутся в ее комнате, и там, в полутьме, ее мужчина вновь прикоснется к ней и подарит Жанне мгновения никем до того не испытанного блаженства…

Но Альмире этого не объяснишь. Даже если попытаться рассказать, все, как есть — ну что она может понять? Тупая, серая скотинка, как и все вокруг… Так что и пробовать-то не стоит.

10

До зимних каникул Жанна дотянула с огромным трудом. Заниматься днем удавалось все меньше и меньше, в сон тянуло после первой прочитанной страницы. Если бы не Леня, написавший за нее две курсовые и подтянувший по биологии, сессию бы она завалила

А так — ничего, обошлось. Альмирка звала с собой, в славный город Мухосранск-Верхневолжекий, обещала массу развлечений и толпу мальчиков, но Жанна только слабо отнекивалась. Какие там мальчики, какие развлечения… и ведь миллионы людей всерьез считают, что все знают о счастье, подумать страшно…

Все каникулы Жанна не выходила на улицу. Попыталась как-то сходить за продуктами на рынок, но на полдороге ей стало плохо, и она, чтобы не упасть, прислонялась к фонарному столбу. Тут же подскочил прилично одетый господии средних лет, участливо наклонился к ней. «Женщина, вам плохо?» Жанне, несмотря на обморочное состояние, стало смешно — ее еще никогда не называли женщиной. Помотала головой — нет, мол, нормально, отвали, дядя — кое-как отдышалась, приплелась домой. Было очень муторно и обидно, хотелось выплакаться Леониду в плечо, но он, как обычно, спал в своем кабинете. Жанна едва удержалась, чтобы жалобно, побитой собакой, не поцарапаться в дверь. Вечером, когда она по возможности с юмором поведала ему эту историю, Леонид сказал:

— Все, Жанночка, похоже, ты перетрудилась. Давай-ка избавим тебя от походов за продуктами. В квартале отсюда недавно открыли ночной магазин, все необходимое я буду закупать там. А тебе надо побольше спать, ты совсем вымоталась за эту сессию.

Тут Жанна разнылась, что ей не в кайф спать одной, что она хочет все время чувствовать его рядом, и упросила Леонида переехать из кабинета в ее комнату. Он довольно долго сопротивлялся, но потом все же уступил, напомнив ей про необходимость плотнее закрывать шторы.

С этого момента для Жанны наступил вечный праздник. Днем она, сделав несложные домашние дела, ощупью пробиралась в свою комнату, где на широком диване бесшумно спал Леня, раздевалась и забиралась к нему под одеяло, обнимала его, прижималась длинными горячими ногами, и, успокоившаяся и умиротворенная, засыпала. Просыпалась Жанна обычно от легкого прикосновения его ладони к своим волосам — как правило, Леня не целовал ее в темечко, когда она спала, но однажды такое все же произошло, и пробуждение показалось ей сказочно прекрасным. Правда, встать после этого она не сумела — в ноги словно натолкали ваты, от низа живота к шее распространялось обессиливающее тепло. Леонид принес ей ужин в постель, покормил с ложечки, как младенца, а потом убаюкал, держа ее окутанную Пушистым Белым Облаком голову у себя на коленях.

Есть Жанне почти не хотелось. Иногда она могла ограничиться одним апельсином в день — желудок не протестовал, принимая такую диету как должное. Леня готовил ей свои травяные отвары, помогал держать тяжелую кружку в ставших словно прозрачными ладонях. Жанна стала проводить в кровати почти все время, поднимаясь только для того, чтобы умыться и сходить в туалет. Ей впервые пришло в голову, что квартира могла бы быть и поменьше — путь через гостиную и коридор отнимал слишком много сил.

В один из бесконечных однообразных дней она не смогла заставить себя слезть с дивана и сходила под себя. Было очень стыдно, тем более, что Леонид не проснулся и продолжал тихо спать рядом. Большое мокрое пятно расползалось по простыне все шире, так что когда наступил вечер, и Леня открыл, наконец, глаза, весь диван уже пропитался мочой. Подушка тоже была мокрой — от слез, — и тогда он взял Жанну на руки, отнес в ванну, налил горячей воды, взбил пахнущую какими-то цветами пену и осторожно опустил Жанну в облако сверкающих пузырьков. Там она и заснула — прямо в воде — а когда проснулась, поняла, что лежит не на диване, а на жесткой и довольно узкой кровати, Леонида рядом нет, а в воздухе витает смутно знакомый запах лекарств.

Мысли ее путались, она не могла точно определить, что ее окружает — явь или сон. «Я заболела», — подумала Жанна, и неожиданно обрадовалась такому простому объяснению. «Я заболела, а Леня меня лечит…» Она позвала: «Леня», но из горла вырвался только слабый жалобный стон. Тогда Жанна снова закрыла глаза И попыталась заплакать. Слез не было.

Леня разбудил ее, проведя ладонью по ее волосам. Она замерла от счастья, глядя в его сияющие, искрящиеся жизнью глаза. «Ты красивый, — хотела сказать ему Жанна. — Я люблю тебя». Но голос по-прежнему не слушался ее. Она шевельнула губами, и Леонид тут же поднес к ее рту дымящуюся кружку с травяным настоем.

— Я не хочу пить, — Попыталась сказать Жанна, но он не услышал. Она сделала несколько глотков, чувствуя, как горячая жидкость прожигает ее истончившееся тело насквозь. Потом закашлялась, и Леня заботливо вытер ей губы пахнущим валерьянкой платком.

Когда стало ясно, что больше она пить не станет, Леонид бережно взял ее на руки и поднял с кровати. Жанна вздрогнула, ощутив прикосновение холодного металла к своим теплым ягодицам. Ее шатнуло, но Леня сильной рукой придержал ее за плечи.

— Пс-с, — произнес он, смешно выпячивая пухлые губы, — пс-с…

«Это судно, — догадалась Жанна. — Я сижу на горшке… позор какой…» В следующую секунду она почувствовала, как горячая струйка со звоном ударила о металлическое дно судна, и ей сразу стало легче. Леонид снова перенес ее на кровать, уложил, затем взял горшок и вышел. Жанна испугалась, что он не вернется, но он вернулся, постоял немного, глядя на нее сверху вниз, наклонился, обхватив ее голову ладонями, зарылся лицом в волосы и безошибочно нашел губами то самое место на темечке.

Над миром, сузившимся до размеров полутемной, пропахшей лекарствами, комнаты, поднялась сияющая всеми цветами радуги волна.

Опрокинулась и гремящей лавиной обрушилась вниз, поглотив плавающую в океане блаженства Жанну.

11

Голоса доносились откуда-то издалека, с трудом пробиваясь через вязкий, глушивший звуки туман.

Жанна открыла глаза — это движение почти обессилило ее. Но с открытыми глазами она почему-то слышала лучше.

— …полгода у вас жила, — высокий женский голос, почему-то смутно знакомый. — И теперь вы не знаете, где она?..

— …уверяю вас… — мужской голос, тихий, но внятный, она тоже знала. Когда-то. Вспомнить, кому он принадлежал, казалось непосильной задачей. — … давно ничего не знаю…

Жанна вздохнула — глубоко, в легких, что-то засвистело, в горле неприятно булькнуло. Пересохшие губы трескались от горячего дыхания.

— …с февраля в училище не была, — женщина почти кричала, — мне уж на работу педагоги обзвонились… вот и Альмира подтвердит — после каникул ни разу ее не видела…

Альмира. Миллион лет назад Жанна слышала это имя. Кого же так звали? Она попыталась сосредоточиться — бесполезно. В голове была вата — много-много белой, пушистой и мягкой ваты. Очень хотелось спать. Спать и не слышать этого грубого, громкого, визгливого голоса, бесцеремонно врывающихся в ее покой. Как же они громко кричат! Что им здесь нужно? Почему он их не прогонит? Кто? Кто не прогонит? Жанна старалась вспомнить, имя ускользало, словно различимая лишь уголком глаза легкая тень…

— Ты, дядя, нас за лохушек-то не держи, — вмешался молодой, энергичный и наглый голос, — ты думаешь, мне Жанна про тебя ничего не рассказывала? Вот пойдем сейчас в милицию и заяву на тебя накатаем — мол, педофил ты, дядя, заманиваешь молоденьких девочек к себе под видом бесплатной сдачи комнаты, а потом, может, на кусочки разделываешь и в унитаз спускаешь… ой, извините, Ольга Сергеевна…

Ольга Сергеевна? Еще одно имя за завесой темноты… Жанна опустила веки — глаза почему-то стали влажными…

— Да где ж это вообще видано — бесплатно комнату сдавать! — взвизгнул первый голос. — Знаем мы, что за бесплатно бывает… А ну говори, что с моей доченькой сделал, гад! Куда мою Жанночку подевал?

— Если я не брал с Жанны денег, это еще не значит, что она жила здесь бесплатно, — спокойно возразил тихий голос. — Мы сразу договорились, что она будет помогать мне…

— В чем? — перебила молодая и наглая. — Постельку по ночам согревать?

— …ухаживать за моей больной матерью, — невозмутимо продолжал мужчина — Это очень нелегкое занятие, уверяю вас, и оно, безусловно, стоит тех денег, которые я мог бы получить от сдачи внаем одной комнаты…

— Что ж она мне про твою мать ничего не рассказывала? — ехидно поинтересовалась молодая. — Всеми секретами делилась, а про то, как за больной ухаживает — ни слова?

— Это входило в наш договор, — терпеливо объяснил тихий голос. — Жанна не должна была никого сюда приводить. Не должна была никому рассказывать о том, что здесь делает…

— Почему, интересно знать?

— А вам не кажется, что каждый человек имеет право на свою частную жизнь? Предположим, мне не хочется, чтобы окружающим было известно, в каком состоянии находится моя мать? Она действительно очень тяжело больна, и обслуживать ее тяжело. Скажу откровенно: я думаю, Жанна уехала потому что не выдержала свалившегося ей на плечи бремени. Мне она ничего не объяснила. Просто собрала вещи и уехала, пока я спал. Вы, разумеется, можете обратиться в милицию — я думаю, вы просто обязаны это сделать, хотя я надеюсь, что с вашей дочерью не случилось ничего страшного…

Голос вдруг растянулся, поплыл, слова стали слышны нечетко.

— Не выспался, дядя? — с угрозой спросила молодая и наглая. — Все зеваешь? В милицию мы и без твоих советов обратимся, а для начала покажи-ка ты нам квартирку — где тут Жанна жила, где матушка твоя немощная обитает…

— Постарайтесь обойтись без хамства, Альмира, — посоветовал мужчина. — Оно вам не к лицу… Что ж, не могу сказать, что мне это будет приятно, но, входя в ваше положение… Я покажу вам, где жила Жанна.

Голоса удалялись, затихали. Тишина снова обволакивала Жанну, затягивала в глубокие белые пустоты сна. Но заснуть не получалось — под веками копилась, набухала влага, непрошеная слеза выкатилась из-под ресницы и задрожала, словно приклеившись к горячей щеке…

Скрипнула дверь. Этот звук вырвал Жанну из забытья, в которое она все-таки провалилась. Сердце тяжело бухало в груди, как часто бывает при внезапных пробуждениях, безжалостно разрывающих радужную ткань сна. Что ей снилось? Какие-то обрывки — женщина с усталым лицом, склонившаяся над ее кроватью, пестрые куклы, пляшущие на тонких нитях над занесенной снегом деревянной эстрадой… высокий темноволосый мужчина, протянувший руки к багровой, похожей на недобрый глаз, луне…

— Вы хотели видеть мою мать, — услышала Жанна. — Смотрите, только очень прошу вас, тихо. Она сейчас спит…

— А вот спросить бы у нее, — свистящий шепот, судя по интонации, принадлежал все той же молодой девушке, которую звали Альмира, — когда последний раз она видела Жанну…

— Спросить вы, разумеется, можете, — мужчина был по-прежнему терпелив и вежлив. — Но ответа никакого не получите. Моя мать, к сожалению, страдает очень тяжелой формой болезни Альцгеймера, в просторечии называемой склерозом… Кроме того, она уже давно ничего не говорит…

Кто-то подошел почти вплотную к кровати Жанны. Скрипнули половицы.

— Эй, вы меня слышите? Слышите меня, а?

— Да не лезь ты к больному человеку, — сказала женщина, стоявшая, судя по всему, у самой двери. — Видишь же — спит она… Ох, старенькая она совсем у вас, седая совсем… Сколько же ей лет?

— Меньше, чем кажется, — сухо ответил мужчина. — Ну, ваше любопытство удовлетворено, наконец? Вы убедились, что никакой Жанны здесь нет?

Он снова зевнул. Бедный, подумала Жанна, ему, наверное, также до смерти хочется спать, а эти женщины прицепились к нему с какой-то Жанной… Жанной… это же меня звали Жанна — когда-то давным давно, когда я жила совсем в другом месте, где было светло и красиво, и всегда пахло цветами и свежестью… и я любила кого-то… почему же я ничего не помню?

— Пойдем, Альмира, — сказала женщина у двери. Голос ее погас, стал бесцветным и тихим, словно из него ушла вся жизнь. — Пойдем, не тревожь больного человека…

Жанна открыла глаза. Ярко горела лампочка под потолком, и в ее безжалостном свете она увидела девушку со смутно знакомым скуластым лицом, сидевшую на корточках напротив кровати, высокого мужчину, стоявшего у нее за спиной, и худую сутуловатую женщину с измученными, больными глазами. Все трое смотрели на нее, словно чего-то ожидая.

— Проснулась, — громко прошипела скуластая, обернувшись к остальным, и снова повернулась к Жанне. — Здравствуйте, меня зовут Альмира, я подруга Жанны. Вы помните Жанну?

Жанна медленно опустила ресницы. Почему эта девушка задает ей такие глупые вопросы? Ей показалось, что какие-то смутные воспоминания понемногу проступают сквозь пелену белого забвения. Вот та женщина с усталым и несчастным лицом… сколько раз она склонялась над кроваткой маленькой Жанны?..

— Мама, — прошептала она, чувствуя, как из глаз начинают литься крупные неудержимые слезы, — мама…

— Ничего она нам не скажет, — женщина отвернулась. — Пойдем, Альмира, только время зря тратим…

— Неужели не помните? — не сдавалась скуластая Альмира. — Такая красивая, с пушистыми белыми волосами, классная такая девочка?

— Это я, — Жанна постаралась произнести это как можно более отчетливо, но получился неразборчивый шепот. — Это я — Жанна…

— Ну, извините, — с сожалением сказала Альмира, выпрямляясь во весь рост и зачем-то отряхивая колени. — Да, не хотелось бы мне заболеть склерозам…

— В милицию мы все равно обратимся, имейте в виду, — повернулась она к мужчине. — Так что для вас это так просто не закончится, не надейтесь…

— Не буду вам препятствовать, — ответил мужчина и снова зевнул. — Но на сегодня, надеюсь, у вас все?

— До свидания, — Альмира вдруг вновь наклонилась и заглянула Жанне прямо в глаза. — Не сердитесь на нас, хорошо?

Скрипнули половицы, щелкнул выключатель — свет погас. Мама, Альмира и зевающий мужчина исчезли из мира Жанны.

Где-то невообразимо далеко стукнула, закрываясь, тяжелая дверь. На мгновение Жанну посетило странное, пугающее видение — оскаленные волчьи морды, ухмыляющиеся в спину незваным гостям. Заснуть, подумала она, скорее заснуть и убежать от этого тягостного, непонятного бреда в покой, тишину и пустоту…

Видимо, ей это удалось, потому что, когда Жанна вынырнула из забытья в следующий раз, во рту у нее было сухо и мерзко, как случается после долгого сна. Жанну разбудили странные звуки — кто-то, сидевший у нее в ногах, всхлипывал, закрыв лицо руками. Сначала она не могла разобрать ни слова, но временами прерывистое бормотание становилось понятнее, и тогда ей казалось, что она различает целые фразы.

— Прости, прости меня… я не хотел этого… не хотел… все получилось совсем не так… я не смог остановиться… почему, ну почему ты разрешила мне войти?..

Он хныкал, подвывая, словно обиженный ребенок, и Жанне вдруг стало смешно. Когда-то, миллион лет назад, совсем маленькой девочкой она играла во дворе с соседским мальчишкой в снежки и случайно засветила ему твердым белым шариком в глаз. Мальчишка заплакал, поскуливая, словно щенок, прижав обледеневшую варежку к пострадавшему глазу, и, глядя на него, Жанна не смогла удержаться от смеха. Почему она вспомнила об этом сейчас?

— Мне казалось, что если я люблю тебя, тебе ничего не грозит… с другими было не так, они всегда оставались просто едой… а ты. — ты была такой чистой, такой светлой… я боялся за тебя… не хотел заходить на твою территорию… берег…

Я берег тебя! — с обидой воскликнул он. — Охотился по ночам, ел только на стороне… А ты… ты сама, своими руками… — он снова всхлипнул.

«Уходи», — сказала ему Жанна. — «Я не люблю плачущих мужчин».

Она произнесла это мысленно — язык не слушался ее, из горла вырывалось только прерывистое горячее дыхание. Но он каким-то образом услышал — прекратил рыдать, выпрямился и быстрым, плавным движением переместился поближе к ней. Теперь она видела его лицо. Красивое, бледное лицо, обрамленное длинными черными кудрями. Огромные широко распахнутые глаза.

— Жанна, — сказал он очень ласково. — Жанна, девочка моя…

Ледяная ладонь легла ей на обтянутый пергаментной кожей лоб, взъерошила высохшие, словно солома, седые волосы. Рука чуть заметно вздрагивала, и это было неприятно Жанне.

— Прости меня, моя любимая. Как жаль, что источник почти иссяк…

Он наклонился и легко коснулся губами ее морщинистой кожи.

— Сейчас ты заснешь, девочка. Заснешь и увидишь очень хороший сон. Ты будешь спать долго… и увидишь себя самой красивой, самой счастливой и любимой девушкой на Земле… Спи, моя хорошая… Я буду с тобой… я буду с тобой всегда…

И она послушно закрыла глаза.

12

«ПРИГЛАШАЮ сиделку для ухода за тяжелой больной. Требования: МОЛОДАЯ ЖЕНЩИНА, медицинское образование желательно, возможна подмосковная прописка или регистрация. Звонить ПОСЛЕ 19.00. Спросить Леонида».

Оглавление