«Душеприказчик»

Константин Кузнецов Душеприказчик

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: Кошмар, подстерегающий за поворотом

Наверное, так заведено, что любая история начинается с дороги; как видно, и моя не станет исключением. Если уж быть до конца честным, я не очень-то любил покидать родной дом и лишь пару раз пересекал границы нашего небольшого королевства. Да и стоило ли оставлять за плечами знакомые места, если за пределами, одинокого путника, не ожидало ничего хорошего. Это только в глупых и никому не нужных сказках, храбрый дуралей способен противостоять толпе здоровенных воинов и ненасытных зубастых тварей. В жизни такого не бывает. И думаю не надо никому рассказывать, как бесславно заканчивают свой путь тщеславные смельчаки желающие покорить необъятные просторы одиноких земель, и сохранить свои имена в великих книгах королевских хроник. Увы, таких счастливцев было немного. Остальным же было уготовано лишь покрытые забвением надгробные плиты, — и это в лучшем случае. Гораздо чаще их кости гнили среди тенистых лощин и заброшенных деревень.

Нет уж, лучше я буду писать о подобных глупцах, чем окажусь на их месте.

… на листок пергамента упала огромная капля и размазала ровные чернильные строчки. Выругавшись, я на время отложил перо и посмотрел через зияющую в повозке дыру на затянутое иссиня-черными тучами небо. Впору послать все в преисподнюю! Только чтобы это изменило?!

Мне необходимо было добраться до Россвела, где располагался крупнейший университет нашего королевства, и ради этого, я готов был терпеть любые превратности судьбы, смело перенося свалившиеся на меня неприятности.

Правда, вскоре, с первыми каплями промозглого осеннего дождя, моя решимость быстро улетучилась.

Шмыгнув носом, я недовольно выглянул из повозки. Ледяные капли колотили без устали, словно пытаясь порвать и без того хлипкий навес. Ветер, завывая и клоня к земле тонкие осины, заставил меня еще раз поежиться и сильнее закутаться в плед.

— А ну, треклятые! Пошевеливайтесь! — услышал я натужный голос возницы.

Лошади не поддались удару звонкой плети, и нервно заржав, попятились назад. И вновь раздались крики рассерженного донельзя извозчика. Подхватив витающее вокруг напряжение, ветер угрюмо завыл и что есть мочи ударил повозку.

— А, треклятая погода! — снова прорычал снаружи возница. — Похоже не видать нам Россвела как своих ушей, господин штудент… И чего я только связался с вашим братом.

— Набавлю еще пару золотых за ненастье, уважаемый Филджи, — понимая, что попал довольно в скверную ситуацию, я все же попытался расположить к себе ворчуна.

— Деньги, деньги! Что такое деньги, когда тут такое…

Я, молча, согласился.

Холщовая крыша повозки запела от сильного порыва ветра, и я почувствовал, как от холода застучали зубы.

— Да давайте же! А ну, пошли! — возница со всего маха ударил лошадей и те, дернувшись и протащив повозку еще несколько метров, встали как вкопанные.

Стальное небо, нависнув над нами, казалось еще чуть-чуть и упадет прямо на мою больную голову. Дождь хлестал по лицу, смеясь над нашими бесполезными попытками вырваться из плена ненастной стихии. Не видя не зги, я впился взглядом в призрачную пелену леса.

В какой-то миг мне почудилось, будто что-то промелькнуло среди деревьев.

Я быстро запахнул занавес повозки. Порой, не доверяя своим глазам, я представлял себе такие страхи, по сравнению с которыми показавшаяся у дороги тень, была полной ерундой. Поэтому я легко отогнал от себя ненавистные мысли и вновь склонился над бумагой.

С волос упало несколько капель размыв неровные строчки.

Скомкав лист, я будто исполняя чей-то приговор и желая отомстить мокрой бумаге и плохим чернилам, с ненавистью швырнул его наружу.

Наверное, я так никогда и не допишу свою дорожную историю об умирающем старике, который, безуспешно пытался добраться до своей семьи.

Перо, небрежно царапнув бумагу, изобразило несколько неровных росчерков. Прищурившись, я сделал свет лампы сильнее. На чистом листе красовался профиль старого, измученного жизнью старика: густые брови, скрывающие сузившиеся глаза, широкие скулы, несколько глубоких шрамов на щеках.

Я удовлетворено зевнул, слегка улыбнувшись самому себе. Мне показалось, что нарисованное лицо было похоже на испещренную горами и реками карту, словно любое место, где побывал этот горе-путешественник, отбирало часть его облика, оставляя на том месте свой неповторимый след.

Сердце заколотилось в тревожном предвкушении, будто рисунок вот-вот заговорит со мной, рассказав не одну удивительную историю своих бесконечных скитаний.

Я продолжил рисовать. Перо, будто не касаясь бумаги, приоткрыло образ старого путника, показав моему взору худое одетое в лохмотья тело и длинные костлявые кисти. Затаив дыхание, я следил за пером, желая поскорее увидеть образ своего главного персонажа. Рука будто ведомая невидимым художником, с невероятной легкостью отражала на бумаге старца, в самых мельчайших подробностях.

Дождь продолжал хлестать по навесу, когда перо, последний раз побывав в чернильнице, поставило на лице путника «жирную точку». Портрет был закончен, а на меня накатила неимоверная усталость. Я зевнул и почувствовал, как сон сковал меня, и тело обессилено повалилось на мягкий плед.

Проснулся я внезапно, будто и не спал. Тело колотила холодная дрожь и я только сейчас понял, что за время сна продрог до костей. Случайно, мне бросился в глаза растекшийся чернильный рисунок, от которого осталось лишь высохшее, вытянутое пятно. Другая часть красовалась на моей руке и лице.

С досадой я скомкал испорченный портрет. Наверное, мне никогда не написать эту треклятую историю, не испытав настоящей тоски и одиночества…

— Эй, господин штудент, — раздался снаружи напуганный голос возницы.

Сладко потянувшись, я с неохотой выглянул из-под промокшей насквозь завесы.

На улице была уже ночь. Дождь прекратился, и в воздухе ощущалась приятная свежесть.

Я стал с интересом изучать окружающую местность, пытаясь понять, где мы оказались: по обеим сторонам дороги возвышались низкие кряжистые деревья, верно охраняющие дремучие чащобы леса, а чуть впереди виднелся слегка покосившийся дорожный указатель. Я взглянул на небо и, почувствовав легкое дуновение ветра, заметно вздрогнул — яркая россыпь звезд, словно холодные и бессердечные правители, равнодушно взирали на нас с недосягаемой высоты.

— Дальше не стоит ехать ночью, — наставительно пробурчал возница.

— Почему это? — искренне удивился я.

— Молчаливый погост, дурное место. Ночью как хошь, а ни за что не поеду, — отрывисто проговорил извозчик и тут же затих.

Я внимательно вгляделся в темноту, пытаясь различить среди дорожного сумрака покосившиеся кресты и склепы.

— Дурное место говорю вам, господин штудент. Я не в жизнь не поеду, — произнес возница слегка побледнев.

— А в объезд? — осторожно предложил я.

— Некуда здесь объезжать. Везде эти могилы. И болоты! Куда не плюнь. Богом клянусь, дурное место. Знал бы, что днем не успеем проскочить, ни в жизть не поехал бы!

Отчего-то мне стало не по себе. Слишком уж убедительно говорил извозчик, и с каждым сказанным им словом, где-то внутри, росло непреодолимое желание забраться обратно в повозку и с головой накрыться теплыми одеялами.

В ночи раздалось тревожное уханье филина, и я ощутил, как екнуло сердце, и по спине пробежал тревожный холодок.

Костер тихо потрескивал свежими еловыми ветками, а мне все никак не удавалось хорошенько согреться. Наверное, так и заведено, что одни могут годами скитаться по лесам и чащобам в поисках приключений, а другим — суждено читать об их подвигах и мирно попивать чай, сидя у теплого домашнего камина.

Видимо поэтому, столкнувшись с крохотными дорожными неприятностями, я навсегда уверовал, что никогда мне не стать храбрым и отважным странником, смело смотрящим в глаза любой встретившейся на пути опасности.

— Сейчас будет теплее, — бодро произнес возница, подбросив в костер еще пару веток.

— Странные места. Тихие, и какие-то без… — Я попытался подобрать подходящее слово, но Филджи сам договорил за меня.

— Мертвые… По-другому и не назовешь. Даже и не старайтесь, господин штудиоз.

Мне ничего не оставалось, как ответить согласием.

Погревшись у костра, Филджи сел на подстилку и разведя руками, тихо произнес:

— Еще мой дед не советовал хаживать в здешние места. Не сунь сюда носа — не принесешь в свой дом беды.

— А почему его назвали: «Молчаливый погост»? — сгорая от любопытства, поинтересовался я.

Возница задумчиво хмыкнул:

— А ты попробуй на нем хоть слово произнеси. Еще ни кому не удавалось. Язык сам не поворачивается, будто все слова позабыл. Даже днем едешь, а сердце замирает и на душе такой страх, что потом всегда помнить будешь.

В моем воображении живо возникли образы старых покосившихся от времени могил и надгробных плит, на которых вместо душераздирающих надписей были раскиданы человеческие кости.

— А кого на нем хоронили? — сам не знаю почему, поинтересовался я.

Филджи пожав плечами, добавил:

— Да кто его знает. Видать разный был народ. Иначе, почему место такое? Я вот, что думаю… Может там люд дурной лежит, оттого все и идет.

Сзади послышался едва различимый шорох, заставивший нас вздрогнуть и обернуться. Я инстинктивно придвинулся к костру и сжал в руке случайно подвернувшуюся палку.

Мы замерли не в силах произнести ни слова. Страх сковал нас, заставив настороженно вслушаться в тишину. И в тот же миг на свет показалась ушастая маленькая зверюшка: толстенькая и пушистая, она на мгновение остановилась, с интересном взирая на исчезающие в темноте искры. Ее черные, словно смоль глазки стали внимательно осматривать все, что творилось вокруг.

— Что за чудо? — прошептал Филджи.

Я в ответ лишь пожал плечами.

Зверюшка была очень симпатичной, но абсолютно мне неизвестной: ни в одной книге, которые я так тщательно изучал в городской библиотеке, мне не встречалось ничего подобного.

— Тихо, не спугни, — прошептал я в ответ, осторожно вытянув руку.

Существо резко отпрыгнуло в сторону и, остановившись, снова внимательно посмотрело на нас.

— Странная зверюга. Ненашенская! — Кажется, возница был удивлен не меньше моего.

— Нааашааа, — тихо пропищало существо.

Мои глаза полезли на лоб.

— Ты слышал? — беззвучно, одними губами произнес я.

Возница, заворожено взирая на зверюшку утвердительно кивнул головой; та в свою очередь совсем не замечала нашего удивления.

— Она что, говорит?

Зверушка отпрыгнула, оказавшись в тени, и ловко взгромоздилась на плече внезапно возникшего перед нами незнакомца. Я только рот успел открыть, как незаметно и тихо к нам подобрался этот человек.

Он был похож на забытого богом попрошайку: старые потрепанные башмаки, вымазанная в грязи куртка и плащ, за плечом похожая на тряпицу изорванная в клочья котомка. Лицо незнакомца также не внушало особого доверия — обветренное, иссохшее как кора дерева, и испещренное глубокими шрамами.

— Вам здесь нет места. Уходите! И я вас не трону, — размеренно произнес незнакомец.

— Троооооннуу, — повторил за своим хозяином зверек.

Не смея произнести ни слова, в поисках поддержки, я посмотрел на Филджи.

— Вот что, господин хороший. Мы вас не приглашали и вы нас не задевайте, — мой защитник демонстративно поводил в воздухе хлыстом. — Забирайте свою говорящую зверюгу, и убирайтесь восвояси. И не вам устанавливать здесь правила…

Однако пламенная тирада возницы, не оказала на незнакомца должного эффекта.

— Я сказал…Уходите!

Возница лишь рассмеялся в ответ. Я тоже попытался улыбнуться, только почему-то мне было совсем не до смеха.

— Ите, — вновь поддержал разговор забавный зверек.

Вскочив, Филджи хлопнул кнутом и, сделал решительный шаг вперед. Не знаю, почему уж он был так уверен, что незнакомец оставит нас в покое. Наверное, именно так себя и надо вести с чужаками на дороге: смело и решительно.

— Идите прочь! Слышите?! Прочь!

Но и в этот раз его слова растворились в ночи — незнакомец даже не пошевелился, а лишь зло сплюнул.

Внезапно поднялся ветер; причем такой сильный, что я едва удержался на ногах.

На лице незнакомца скользнуло едва заметное волнение. Он повернул голову, и только слепой не заметил бы огненную цифру три, которая ярким клеймом красовалась на его щеке.

Я переглянулся с Филджи. Этого взгляда было достаточно, чтобы понять — возница тоже увидел это. Его лицо побелело, и даже в призрачном полумраке ночи, было заметно, как на лбу выступила испарина.

— Убирайтесь! — уже сквозь зубы проскрипел незнакомец.

Сделав стремительный шаг вперед, он ударил тяжелым ботинком по костру, и целый сонм искр разлетелся вокруг, исчезнув в холодном мраке ночи.

Мы летели словно угорелые. Возница дрожащим голосом подгонял лошадей, видимо, совершенно не боясь загнать их до смерти.

Сердце бешено колотилось в груди, мысли путались в голове, и я понятия не имел, что на самом деле произошло. Холодный дождь бил в лицо, но тело даже не ощущало осеннего морозца.

— Куда мы? Куда?! — пытаясь перекричать ветер, гаркнул я во все горло.

— Не спрашивайте меня, господин штудиоз! Не спрашивайте! Святая Мария и подруги ее небесные… — донеслось мне в ответ.

Последнюю фразу он произнес уже чуть тише, но и тогда я смог разобрать слова оберегающей молитвы.

Мимо меня калейдоскопом проносились поля и овраги, крохотный деревянный мост и нескончаемый покошенный забор кладбища — а голос возницы, выкрикивающий предостерегающие молитвы разлетался по округе все громче и громче.

Я почувствовал, как отчаянье и ужас поглощают меня. Видимо, мне так и не суждено было добраться до Россвела.

* * *

— Треклятая ось! — возница зло ударил по колесу и совершенно некстати чертыхнувшись, отошел в сторону.

Меня колотил озноб, но я все же нашел в себе силы посмотреть на перевернутую повозку.

— Что! Что же нам теперь делать?

Возница наградил меня острым как бритва взглядом. Я осторожно подобрал с земли свои дорожные сумки и виновато опустил голову.

— Ладно, — сжалился Филджи. — Давайте собирать вещи, господин штудиоз. Нечего нам делать в этой дыре, если хотим остаться целы…

В ответ я бодро закивал головой, соглашаясь с тем, что оставаться на ночлег в этом богом забытом месте, полное безумие.

Отвязав коней, мы быстро, — а оттого и достаточно плохо, как это бывает в спешке, — сгрузили на них вещи и направились вдоль холма.

Трудно сказать какая неведомая сила вела вперед моего возницу не хуже запряженных лошадей, — но шли мы очень скоро.

Вскоре зарядил дождь. Я заметно сбавил шаг, постоянно спотыкаясь о коряги и заслоняясь от хлестких холодных капель. Возница, то озирался, то косился на тянущиеся по правой стороне могилы.

Признаюсь честно, я и помыслить не мог, что бывают столь огромные кладбища. Казалось, здесь похоронили целый город со всем близлежащими деревушками, да и этого, наверное, было маловато.

— Поспешайте, поспешайте, господин штудиоз! — подгонял меня голос возницы.

Его бледное лицо напоминало тесто — одутловатое и слишком уж белесое.

Я кое-как поспевал за ведущим, стараясь не выпустить из рук вожжи.

— Больше не могу! — в какой-то момент прохрипел я в ответ на очередной призыв Филджи двигаться быстрее.

И собственно говоря, с какой такой стати я должен будто собачонка бежать за этим выжившим из ума идиотом?! Тот странный незнакомец, наверняка не догонит нас, учитывая, какой мы проделали путь в повозке, да и не проще ли разбить ночлег и дождаться утра!

И в подтверждение собственных мыслей, я зло прорычал:

— Все хватит! С места не сдвинусь!

Все тяготы и невзгоды дороги навалились на меня таким комом, что я рухнул на землю и будто ребенок начал биться в истерике. Страх уже давно отступил на второй план. В конце концов, сколько можно бояться собственной тени? Сбежали от спасительного костра, чуть не умерли — разломав повозку, теперь вот сляжем с неизлечимой болезнью из-за таких вот ночных прогулок, а что дальше…

— Хватит! Я сказал, хватит! Или ночлег! Или…

Не успев выдвинуть ультиматум полностью, я в один миг получил от возницы две, а может быть даже три здоровенные затрещины.

— Вот что я тебе скажу, господин штудиоз! Ни за какие деньги и тому подобную шелуху, не собираюсь еще раз встречаться с душеприказчиком! Поэтому тебе придется встать и идти за мной следом, если не хочешь оказаться на этом кладбище не в качестве гостя!

Не знаю, отчего меня затрясло больше — от сказанных слов или полученных затрещин, но всю серьезность происходящего я понял с первого раза.

* * *

Дождь уже не казался мне таким ледяным и мерзким, а ноги сами собой находили верную дорогу, минуя изогнутые корни, торчащие из самой земли. Но сколько бы мы не шли: поднимаясь вверх, а затем, спускаясь в темные лощины — кладбище продолжало сковывать нас плотным кольцом.

Церковь мы заметили случайно. Она будто выросла среди покрытых мхом надгробных плит, и казалась для нас единственным спасением. И мне почему-то отчаянно хотелось верить, что за ее стенами безумный морок рассеется, и все угрозы исчезнут с первыми лучами солнца.

Прерывисто дыша, я привалился к тяжелой резной двери: ноги дрожали от усталости, руки сами собой кинули на землю тяжелые сумки. Вокруг мрачно возвышались обломки деревянных крестов и массивные пирамиды старых склепов.

Возница захлопнул за нами дверь и скрепя зубами задвинул проржавевший от времени засов.

— Кажется все, господин штудиоз! Спасены!

Я в ответ тяжело выдохнул. По лицу текли капли дождя, а тело наполнила усталость: ни страха, ни злости.

Привязав лошадей, Филджи, кажется, первый раз за эту бесконечную ночь улыбнулся:

— Переждем. Мученица Мария! Святые стены защитят нас! Все… Только не шумите, господин штудиоз!

Пустые, холодные камни украшенные выцветшими ликами святых отозвались звучным эхом, заставив меня невольно вздрогнуть. Лошади в один голос заржали, и в церкви воцарилась гробовая тишина: лишь деревянные фигуры украшенные ореолом звезд мрачно взирали на двух испуганных путешественников, и монотонный звук дождя пробивался сквозь тонкую крышу.

Церковь была слишком большой и холодной — перевернутые верх тормашками скамьи создавали ощущение жуткого бардака, будто здесь прошелся огромный великан, разрушив часть стен и крышу. Да и затхлый резкий запах видимо жил здесь не один год — а стало быть, люди уже давно покинули эту святую обитель.

* * *

Трудно сказать, что пугало людей больше — ожившие мертвецы или живые трупы. Первые были чем-то из области ночных страшилок, и редко, кто видел их на самом деле, а вот вторые — к ним то, как раз и относились душеприказчики. Люди, отмеченные клятвенной печатью, страшили окружающих не хуже треклятой чумы. Что придет в голову умирающему старцу на смертном одре? Чем он решит омрачить жизнь своего душеприказчика? Какие грехи придется отмолить несчастному?

Я часто слышал, как толстопузые преподаватели пугали студентов историями о хитрых душеприказчиках, которые передавали свои обязанности, первому встречному сваливая на голову незнакомца тридцать три несчастья. Но и эта теория держалась лишь за счет многочисленных слухов, переданных от одного любителя «почесать языком» его болтливым друзьям. Может быть поэтому, душеприказчики и были сродни ужасным болезням — никто не знал, откуда они берутся и как от них избавиться. Потому и сторонились этих мрачных людей как прокаженных, только завидев на их щеке огненную печать.

Вскоре меня перестало знобить, и я осторожно взял лист бумаги и попробовал рисовать. Тревожные мысли окончательно покинули мою голову, и лишь неровные линии складывались в образ маленького забавного зверька, который почему-то восседал на каменном изваянии какого-то мифического чудовища, толи горгульи, толи огромного гренделя. Я с трепетом следил за собственной рукой — какие еще фигуры, в обход моей воли, возникнут на девственно чистом листе.

Филджи, кажется, задремал: на его лице читались детская безмятежность.

Мой взгляд на миг остановился на дальнем остове стены, где сквозь непроницаемую пелену дождя и ночной мрак виднелось огромное надгробие, на котором властно словно король, восседал огромный черный ворон.

Я зажмурился, а когда открыл глаза, птица уже исчезла. Да и была ли она на самом деле? Или это мое измученное воображение сыграло со мной злую шутку?

Тем временем на листе бумаги появились несколько могил — одна большая и две поменьше. Что это означало: я не знал, но карандаш выпал из моих рук и я устало откинул голову назад. Сон обрушился на меня снежным комом, погрузив в мир ночных грез.

* * *

Проснулся я также внезапно, как и засыпал. Кто-то зажал мне рот рукой и я, вытаращив глаза, со страхом взирал на горящую адским огнем цифру три.

— Если жизнь важна для тебя, молчи! Понял?

Я бы и рад был кивнуть, но его рука слишком сильно прижала меня к стене.

Вокруг царила кромешная темнота, словно кто-то или что-то нарочно убрал из этого мира любой источник света: лишь щека душеприказчика продолжала ярко гореть огнем. Моей ладони коснулась мордочка зверька, и я почувствовал, как натянутые до предела нервы успокоились, заставив меня расслабиться.

Душеприказчик помог мне встать на ноги, и сразу же, не давая опомниться, потащил куда-то в сторону церковной кафедры. Я попытался дотянуться до Филджи чтобы смахнуть с него крепкий сон, но меня резко одернули, прошептав на ухо:

— Не время…

Я хотел что-то возразить, но незнакомец так сильно потянул меня куда-то вглубь спасительных стен, что ничего не оставалось делать, как подчиниться.

И еще один миф о душеприказчике был разрушен в одночасье: церковь не проклинала их, отгораживаясь спасительным кругом, иначе как он мог оказаться в святом месте?

Мы быстро бежали куда-то вниз по ступеням; я совершенно не ориентировался в темноте, стараясь идти осторожнее, и сильнее прижимал к себе походную суму.

Где-то рядом, прямо за нами, едва поспевал зверек.

В какой-то момент мы ускорились: вернее будет сказать, душеприказчик перешел на бег, а я лишь покорно последовал за ним, засеменив в два раза быстрее.

Наконец мы остановились, и я смог отдышаться. Меня колотила мелкая дрожь.

— За…Зачем? Что…что происходит?

Душеприказчик лишь поиграл скулами.

— Та…там…остался мой воз…возница… — я едва ловил ртом воздух, сердце билось с бешеной скоростью.

— Заткнись! — незнакомец зло сверкнул глазами.

Вокруг воцарилась неприятная тишина, как на уроке строгого преподавателя, когда, не зная ответа, ждешь вызова к доске, словно ужасного приговора.

Душеприказчик настороженно прислушался. Со стороны казалось, будто он впитывает в себя тишину. Глубоко вздохнув, его ноздри жадно втянули влажный, заплесневелый запах церкви, и только после этого лицо Проклятого озарило спокойствие.

И пускай я не различал в непроглядной темноте даже кончика собственного носа, но мой таинственный незнакомец продолжал всматриваться вглубь мрачных церковных коридоров. И взирал он во тьму отнюдь не глазами, а всем своим телом. Я мог поклясться, что ощущаю, насколько обострен слух и обоняние Проклятого.

— Мчи, сат, — внезапно пискнул зверек, нарушая привычную тишину, отчего мороз побежал по коже.

В кромешном мраке послышалось странное мерзкое шуршание, и я заметил, как у душеприказчика на щеке ярким пламенем вспыхнула огненная цифра.

— Ты прав, Ша. Это — Сат, — согласился Проклятый.

Я окончательно поддался паническому ужасу — и не потому, что меня похитил странный, источающий могильный запах незнакомец, а потому что были мы в этом святом месте отнюдь не одни.

Осторожно приблизившись к огромному арочному входу, я затаил дыхание, продолжая ощущать совсем близко чье-то незримое присутствие.

В один миг в дальней части коридора мелькнула высокая, слегка сгорбленная тень в длинном темном балахоне. Фигура показалась мне неестественно худой и вытянутой, словно под тканью имелись только голые кости.

От стен отразился противный скрежет, который, разлетевшись по мрачным коридорам церкви, растворился в пустоте.

Мы долго стояли, как вкопанные не в силах двинуться с места. Первым в темный проем прошмыгнул Ша и Проклятый смело доверившись своему питомцу, последовал за ним.

* * *

Его рука указала на дальний предел кладбища и, повернувшись ко мне спиной, Проклятый зашагал обратно в сторону церкви. Ночь выдернула из полумрака удаляющейся фигуры, отблеск длинного лезвия, застывшего в правой руке.

Неужели он хотел меня убить? Эта мысль заставила меня съежиться словно беззащитную букашку.

Я смотрел в след Душеприказчика и с каждым его шагом нарастающий страх сковывал меня все сильнее — неужели я остался в этом царстве мрака абсолютно один, и никто не сможет помочь мне.

Слова отчаянья вырвались из моей груди сами собой:

— Стой! Что мне делать?! Где я?

Проклятый продолжал идти, не обращая на меня никакого внимания.

— Стой! Ты не можешь меня так бросить!

На миг Душеприказчик остановился. Опустил голову и тяжело вздохнув, обернулся. Я ощутил прилив надежды и радости, но мой мнимый спаситель как оказалось, вовсе не собирался мне помогать.

В одно мгновение он вновь очутился рядом. Твердая словно камень рука обхватила мою шею, и я затравлено захрипел, пытаясь вырваться из стальных тисков.

— Я…пощад…прошу…про…

Пустой взгляд с интересом изучал мое испуганное лицо.

— Я не твой талисман и не твой защитник. Убирайся и живи в радости! Иначе смерть!

Сильный толчок сбил меня с ног, и я отлетел, ударившись о каменную кладь могилы: перед глазами как немое предостережение красовалась прощальная надпись надгробия:

…Не бойся иного мира, твои родные не грешны в этом…

Впервые в жизни я остался абсолютно один среди могил и безжизненных склепов.

Мелкий дождь еще моросил, навевая уныние и укрепляя мое нарастающее с каждой секундой отчаянье. Обхватив ноги руками, я сидел возле могилы и, опустив голову, плакал. Мне было очень страшно и жалко самого себя. Все произошедшее за пару последних часов, казалось немыслимым и не входило ни в какие рамки понимания…

Раньше, когда я слышал бесконечные истории как храбрые путники, испугавшись безобидного шороха, в страхе бежали прочь, а узрев во мраке ночи случайную тень, и вовсе теряли рассудок, на моем лице появлялась улыбка. Таким нелепым и странным казался этот неоправданный страх. Теперь я понимал, как тогда ошибался.

Мне действительно было страшно и не понятно, почему я оказался втянут в вереницу этих странных событий. Безобидное путешествие превратилось для меня в сущий ад, словно проклятие душеприказчика грузом несчастий ворвалось в мою спокойную, размеренную жизнь.

Я шмыгнул носом и вытер рукавом предательские слезы.

Отовсюду слышались странные леденящие кровь звуки: то ли протяжное поскрипывание, то ли непрекращающийся монотонный стук и стоны. Я почувствовал, как сердце вновь упорхнуло в пятки: каждая тень казалась ужасным призраком готовым разорвать меня на части и утащить под землю.

В какой-то миг я ощутил, как мои нервы лопаются будто тетива, издавая громкое и мерзкое: «Бздынь». Находясь на грани, и готовый вот-вот потерять собственный рассудок, я на миг закрыл глаза. Невероятно, но скрип прекратился, а вмести с ним, исчезли и все остальные звуки. Я будто бы оглох, закрывшись от окружающего меня мира. Немного подождав, я еще раз глубоко вздохнул, пытаясь прийти в себя.

Сколько мне пришлось прибывать в таком состоянии, сказать трудно, но совсем скоро я решился перейти к следующей стадии самоуспокоения.

Затаив дыхание, я вновь вернулся в окружавший мир страхов и отчаянья. Но, открыв глаза, я уже не увидел, ни странных теней мерещившихся в полумраке ночного кладбища, а древние надгробия не казались мне такими призрачными и зловещими.

Еще раз, глубоко вздохнув и осенив себя спасительным знаком, я подхватил суму и, не разбирая дороги, побежал, подгоняемый одним единственным желанием, побыстрее отыскать остовы старой церкви. Только в святых стенах мне виделось спасение от этого ужасного безумия.

* * *

Была одна легенда, в которой преданный друг семьи после смерти своих близких взял на себя все их грехи, позволив им очутиться в царстве света, а сам получил в наказание семнадцать несчастий на свою голову. Его окрестили спасителем душ или в простонародье — душеприказчиком.

Поговаривали, что он так и не обрел покоя и до сих пор скитается в дремучих лесных чащобах.

Была и другая история: мужчина попросил своих близких, забрать его грехи, сославшись на их малость и незначительность. Таким вот обманом, он проклял самого себя, а его семья никогда не смогла попасть в царство света. Люди назвали этого бессердечного лжеца — душеприказчиком.

Ходят слухи, что лишенная душ семья до сих пор появляется на проезжих трактах, желая поквитаться с коварным обманщиком.

* * *

Двери церкви были открыты настежь, беспрепятственно попав внутрь, я обессилено упал на колени, и меня «вывернуло наизнанку», словно я наелся неспелых яблок в саду дядюшки Элвина.

Только сейчас, немного успокоившись, я заметил неподвижное тело Филджи. Возница лежал на спине в темно-бордовой луже крови, а его голова была откинута назад, демонстрируя огромную зияющую рану на шее. Рядом длинным темным шлейфом тянулись кишки, вырванные из пузатого живота и небрежно раскинутые вокруг.

Где-то неподалеку высились обезглавленные трупы лошадей.

Меня снова вырвало.

Пошатываясь, и не в силах скрыть крупную дрожь, я приблизился к Филджи и замер в ужасе. Моему взору открылась еще одна непостижимая деталь: на лице возницы отсутствовали глаза.

Губы сами собой стали шептать слова молитвы — все, которые я мог вспомнить. Мир вокруг меня вновь наполнился странными пугающими звуками. Церковь больше не казалась спасением от всех бед. Обернувшись, я кинулся к выходу, и замер в оцепенение, меня прошиб холодный пот. Дверь, через которую я зашел, изменилась: деревянные доски, крест-накрест закрывшие вход были опутаны невероятной паутиной кованых цепей. В панике я попытался разорвать внезапно возникшие оковы, и тут же одернув руки, отпрянул назад. Цепи были горячее раскаленного железа. Мои ноги отказались слушаться, и я рухнул на землю.

Она заперта!

Она действительно запета!

Это не морок и не кошмарный сон!

Заперта!

Не веря собственным глазам, я поднялся и обошел зал, но к несчастью так и не обнаружил иного выхода. Остов стены был слишком высок, чтобы выбраться наружу.

Нисколько не удивляясь новым, навалившимся на меня бедам, я решительно двинулся вглубь церкви. Иного выхода не существовало — и нужно было как можно скорее выбраться из этой треклятой мышеловки.

Найдя старую ветошь, я с легкостью смастерил факел, отчего ощутил внезапный прилив сил. Крохотный огонь словно разжег во мне веру в рассвет и избавление от всех немыслимых опасностей.

Ноги сами вели меня вперед, вглубь темных пролетов и длинных, узких коридоров. Если здесь раньше и несли свой тяжкий крест священники, то это было так давно, что здешние стены напрочь забыли прелесть небесных песнопений и позвякивание монастырских вериг. В свете факела я смог различить, насколько старой и ветхой была церковь: зияющие дыры, почерневшая до неузнаваемости настенная живопись, мутные, потрескавшиеся стекла.

Дойдя до конца коридора, я остановился, отчетливо услышав из-за стены чей-то мелодичный голос.

И зачем только я забрался в эдакую дыру? Зачем? Задался я бессмысленным вопросом, ответ на который был слишком очевиден.

В это время голос усилился. Я почувствовал, как дрогнула рука — и тревожные тени от факела проворно побежали по каменной кладке. Именно так мастера кукольного театра, навевали на зрителей трепетный страх во время представления.

В один миг голос исчез, также внезапно, как и появился.

Я облегченно выдохнул. Нервы сковали мое тело не хуже боевого панциря.

Тишина давила на меня сильнее любого самого страшного и ужасного грохота.

Сделав шаг вперед, я разглядел в конце коридора хвост быстро исчезнувшей тени, будто пугаясь внезапно возникшего света, она мгновенно скрылась за винтовой лестницей, ведущей куда-то вверх.

Я сделал еще шаг и в ту же секунду, неведомая сила сбила меня с ног: и я лишь различил в полумраке блеск тонкого лезвия.

— Глупец! Я же сказал тебе — убирайся!

Знакомый голос прозвучал могильным воем. Меня как бродячего щенка отбросили в сторону.

— Дурр… лей… — где-то рядом прошептал зверек, повторяя слова хозяина.

Я застонал от боли.

* * *

Говорят, что человек перед кончиной чувствует не только свою смерть, но и исход того, кто после его смерти возьмет на себя обязанности по спасению души.

Их презирают и ненавидят, к ним относятся как ходячему безумию. Ведь только настоящий глупец по собственной воле решиться полезть в петлю. Говорят, когда они приближаются к смерти, их преследуют кошмары и душевные болезни, поскольку дав клятву умершему ко всему прочему, они получают в придачу всевозможные страдания и проклятья. Некоторые утверждают, что они могут разговаривать с мертвыми и видеть затерявшиеся в этом мире души? Но не велика ли цена за столь сомнительный дар. Этого, к сожалению, не знает никто, кроме самих Проклятых.

* * *

И вновь мы оказались среди сырости и мрака — шагая по огромной церковной зале. Зверек моего мрачного знакомого гордо восседал у него на плече, с интересом вглядываясь во тьму. Я, молча, шёл вперед, освещая путь.

Мы миновали один огромный кабинет, затем быстро пробежали по длинному коридору, вдоль мрачных покрытых пылью статуй, и вновь вышли в полуразрушенный зал. Невероятно, но снаружи церковь казалась гораздо меньше, чем внутри. Хотя стоило ли чему-то удивляться, здесь, где мир был совсем другим…

Всю дорогу мы молчали, не произнося ни слова. Я не спрашивал, проклятый — не отвечал. И в этом была странная гармония, заставившая меня, прогнать прочь мрачные мысли.

В какой-то миг факел осветил огромные колонны и вытянутое арочное окно. Избегая света, неведомое мне существо очень похожее на человека, двигаясь по стене, будто пузатый мерзкий паук, поспешило укрыться за высокой черной кафедрой.

Я замер как вкопанный.

— Лууу, — протянул зверек.

Проклятый лишь резко кивнул и засопел, пытаясь сдержать накопившуюся ярость.

До конца не понимая, что происходит, я испуганно попятился назад. Что это за тварь? И что, побери его Подземный владыка, он собирается на него устроить охоту?

Приблизившись к кафедре, проклятый осторожно извлек из-под длинных лохмотьев небольшой стилет и, сняв с плеча зверька, медленно опустил его на каменные плиты.

Ша сделал несколько коротких шажков, остановился, принюхался и уверенно произнес:

— Там…та…

Я не слышал шороха или другого шума, существо вылетело внезапно, одним прыжком, пытаясь добраться до шеи Душеприказчика.

До моего слуха донесся противный булькающий звук, словно лопнула кадушка с вареньем.

Стилет оказался стремительнее самых быстрых хищных лап — лишь мгновение и смертельный приговор пригвоздил тварь к полу.

Ша недовольно фыркнул и закрыл мордочку лапками, словно ему была неприятна эта кровавая сцена.

Между тем Душеприказчик уже опустошал карманы умершего. Я со страхом и пренебрежением посмотрел на мрачное тело, облаченное в старые лохмотья.

— Помоги мне, Ша, — попросил проклятый.

Зверек легко заскочил на безжизненное тело и, обнюхав его с ног до головы, тихо пролепетал:

— Там…

Душеприказчик выдернул из мрака, словно из гнусного бурлящего болота маленький лучик света. Я лишь успел уловить крохотный шарик, источающий приятный белый свет. Душеприказчик тяжело сглотнул, и странный трофей, на миг, осветив изнутри его горло, исчез.

* * *

Я сидел в углу и тяжело дышал. Меня мутило и бросало то в жар, то в холод. Напротив, на огромном резном стуле восседал Ша отвлеченно вылизывая свое крохотное тельце.

Переведя взгляд со зверька на Проклятого, я грустно всхлипнул, сдерживая ужасную обиду. За последние пару часов он вспорол брюхо еще парочке странных тварей и холоднокровно сожрав светящиеся шары все-таки успокоился. Будто насытившийся зверь Душеприказчик тщательно, с нескрываемым удовольствием, протирал старой ветошью лезвие стилета.

— Хочешь есть?

Я не поверил своим ушам. В животе призывно заурчало, однако я не поддался резко нахлынувшему желанию. Вопрос так и растворился в тишине.

Возможно, мне это послышалось.

Зверек, не отвлекаясь, продолжал наводить лоск.

В голове стоял противный гул. Казалось, я уже долгие тысячелетия нахожусь в этом проклятом всеми святыми мучениками месте. Осторожно поднявшись, я не сводил глаз с проклятого — тот не обращал на меня никакого внимания. Ноги сами сделали шаг в сторону двери. Шаг за шагом — рука коснулась огромной металлической ручки.

Скрипнула дверь.

Я напрягся — неужели заметят. Замер. Привычные звуки не изменились. Вжик по лезвию, вжик…

Нога уже оказалась на пороге. Я сделал еще один шаг, когда почувствовал уткнувшееся в спину острое лезвие.

Я закрыл глаза, приготовившись к смерти.

— Что это?

Голос проклятого напоминал оглушающий набат. Я открыл глаза, и первое что увидел перед собой — горящий огнем номер на щеке Душеприказчика. Он сжимал в руке скомканный листок с моим рисунком.

— Откуда? Откуда у тебя это?! — во взгляде проклятого царил неподдельный ужас.

На смятом листке, среди размазанных чернил едва угадывалось лицо измученного старца, испещренное горами и реками. Мой рисунок, написанный еще в повозке теперь уже мертвого Филджи, упокой святые его грешную душу.

Я осторожно потянулся к рисунку не в силах поверить своим глазам. Как он мог оказаться здесь? Я отчетливо помнил, что выкинул его…

Сильная встряска в мгновение ока привела меня в чувство. Душеприказчик требовал ответа, а я лишь удивленно качал головой, не зная, что и сказать.

— Пойдем…

Зажатый в тиски крепких рук проклятого, я, не в силах сопротивляться, нырнул вместе с ним в темноту. Ноги едва касались земли, но я даже не пытался вырваться. Да и какой смысл?

Чувствуя как за спиной попискивает Ша, а впереди мелькают серые стены я едва различал в темноте длинные узкие коридоры.

Правое плечо отозвалось болью — слишком узкий проход.

Стальные пальцы проклятого разжались, и я обессилено упал на ледяной пол, кашляя от забившей нос пыли.

— Смотри.

Я поднял голову.

Посреди небольшой обветшалой комнаты, первое, что бросилось в глаза — стояло изящное в резной металлической оправе зеркало. Узкие резные окна были зашторены плотной старой тканью, а высокие деревянные скамьи по обеим сторонам комнаты напоминали измученных жизнью старцев — с глубокими трещинами и подломанными ножками.

Ша легко запрыгнул на скамью и, прижав ушки, замер, испуганно глядя на зеркало. Тяжело дыша, проклятый приблизился ко мне и вновь показал чернильное пятно, через которое проглядывал образ древнего, словно сама жизнь человека.

— Смотри.

Его лицо повернулось в сторону зеркала.

Я вгляделся в пыльную поверхность, где также как и на рисунке из-под серой пелены виднелось безжизненное лицо проклятого, возраст которого, сильно отличался от действительности. Только этот дряхлый человек в отличие от нарисованного — был живым. Скулы отражения непроизвольно поддергивались, выдавая излишнюю нервозность, а в белых, словно лунь глазах — читался неподдельный страх.

Я перевел взгляд на Проклятого. ОН и его зеркальное отображение разделяло лет пятьдесят.

— Говори, щенок! Откуда этот рисунок! — с раздражением прошипел Душеприказчик.

Ша вторя своему хозяину, нервно пискнул.

— Я..я..просто… Нарисовал…

Не в силах выдержать ледяного взгляда, я отвернулся и вновь встретился с безжизненными глазами старца: серые и глубокие, словно омут, они поглотили меня, заставив вздрогнуть от ужаса. Мне показалось, будто внутри меня что-то протиснулось горячей сталью невидимого меча, и все мысли открылись проклятому и его странному животному.

— Когда это было? — последовал вопрос и его голос вновь был спокойным.

— Вчера, или… может сегодня, — я на миг растерялся, не зная что ответить. — Мне трудно сказать…

Лицо старика откликнулось из-за идеальной глади зеркала нескрываемой печалью. Его молодой собрат стал медленно удаляться, исчезая в полумраке комнаты: лицо закрыли дрожащие от волнения руки, а клочок бумаги упав на каменный пол укатился под резную скамью, на которой сидел Ша.

Мой взгляд в очередной раз коснулся ледяной поверхности. На этот раз из-под толстого слоя пыли взирало лицо юноши, мое собственное лицо; слегка исхудавшее, чумазое, с запекшимися от крови губами.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ: Переправа слепого Езефа

Многие кто видел боль и страдания душеприказчиков перед смертью, утверждают, что и в последующей жизни их ожидают подобные, а возможно, и более ужасные муки. Малокровие или нервное истощение — это самое безобидное чем может быть омрачена хрупкая жизнь проклятых; неисполненная воля умершего — вот та ужасная напасть, которая может преследовать их веками. И не будет им нигде покоя — изнывая от тоски и одиночества, они закончат свой недолгий век, и до последнего вздоха будут пытаться исполнить возложенное на них слово.

Но эта ли высшая форма страдания?

Оказывается, что нет. Отдаленные дороги, заброшенные деревни и опустевшие после великого мора города стали надежными пристанищами безликих призраков, тех, кто в своей недолгой жизни так и не смог выполнить последнюю волю умершего…

…Я уныло брел следом за проклятым, безразлично взирая на каменные остовы памятников и забытых всеми надгробий; Ша едва поспевал за мной.

Затянутое серой пеленой небо видимо уже очень давно не видело ласкающих лучей летнего солнца. Сейчас, я без всякого страха вглядывался в надписи на почерневших от времени крестах, и равнодушно переступая через могилы, пытался представить, сколько же поколений покоятся на этих бескрайних просторах.

Проклятый не обращая на меня внимания, выглядел мрачнее тучи.

— Постой, а ну постой! — не выдержав, я внезапно остановился, не желая продолжать это бессмысленное путешествие.

— Это твое дело! Можешь оставаться здесь сколько хочешь!

— Очешь! — прошептал Ша, на плече хозяина.

Проклятый, не собираясь меня слушать, не сбавляя шаг, скрылся за одним из склепов.

— Постой! — внезапно спохватился я.

Ужасно не хотелось оставаться здесь одному из-за собственной заносчивости.

— Постой! — я что есть сил, схватил Душеприказчика за плечо и развернул к себе. И в один миг осекся, испугавшись собственной напористости.

Меня словно кинжалом пронзил холодный взгляд абсолютно черных глаз, но вместо гнева Проклятый внезапно произнес:

— Хорошо, может ты и прав. Пойдем вместе. Только есть определенные правила: первое, не задавать вопросов, второе — идти быстро.

Я, облегченно вздохнув, кивнул.

* * *

Мы поднялись на высокий холм, где не было: ни могильников, ни леденящих душу надгробий. Здесь я впервые за долгие дни ощутил себя живым человеком, словно и не было этих бесконечным скитаний погружающих меня в мир хаоса.

— Это пристань слепого Езефа. И он очень не любит чужаков, тем более, таких как ты. Поэтому постарайся поменьше болтать. А если уж очень захочешь что-то спросить, то лучше оставь этот вопрос при себе.

Душеприказчик произнес эту достаточно длинную, по его меркам тираду даже, не удосужившись взглянуть в мою сторону. Я молча кивнул, абсолютно не переживая заметит ли он это или нет.

Мы спустились к небольшому берегу, где напротив старой покосившейся лачуги окруженной растянутыми рыбацкими сетями покачивалась на волнах длинная скрипучая лодка. Возле нее был небольшой деревянный мостик, на котором, уставившись на затянутое облаками сумеречное небо, стоял высокий сутулый старик. Его обветшалая мешковатая одежда развивалась на ветру, словно парус стремительного и неподвластного морским стихиям корабля.

Проклятый осторожно вступил на самодельную пристань и замер как вкопанный.

— Чего тебе надо, глупец? — не поворачиваясь, прохрипел старец.

— Да… — согласился с ним Ша.

— Того же что и всем, кому ты даешь возможность убраться с этого треклятого острова, — абсолютно спокойно ответил Проклятый.

— Хм, интересно, — старик на мгновение затих, словно обдумывал услышанное, а затем добавил: — И у тебя есть, что мне предложить?

— Иначе я не пришел бы к тебе, Езеф.

Я стоял возле разорванных рыбацких сетей и чувствовал себя будто рыба, попавшаяся на крючок. Более чем странный разговор, двух более чем странных людей, дали мне более чем серьезную пищу для размышлений. Почему они говорили про остров? И хотя я плохо знал дорогу до Россвела, мог поклясться, что никаких рек и озер на моем пути быть просто не могло.

— Раньше ты не отличался подобной щедростью, глупец. Что же ты мне можешь предложить? Кучу неприкаянных душ? Или своего странного зверька?

Лодочник, наконец, повернулся к нам лицом и на меня, о ужас, вместо глаз уставились две пустых черных дырки. Я испуганно отпрянул назад.

— У меня есть что-то поинтереснее, Езеф. Как насчет живого слуги. Того, чье тело еще не съедено червями, а кровь в жилах тепла как яркий костер. Ты ведь должен помнить, это приятное ощущение…

Услышав эти слова, я похолодел и, попятившись назад, спотыкнулся, упав на землю. Меня пытались продать как мешок с овсом или того хуже. Я испуганно посмотрел — сначала на Проклятого, а затем на старца. Их лица казались безжизненными и не выражали абсолютно никаких эмоций.

— Да ты что, серьезно?! — внезапно раздалось в тишине.

— Ну, так как? Достойная цена? — продолжил торг Проклятый.

Сделав несколько быстрых шагов, лодочник склонился надомной и, схватив меня своей костлявой рукой за подбородок, приблизился так близко, что я ощутил зловонный запах из его смердящего гнилью рта. Мне стоило немалых усилий, чтобы оттолкнуть от себя безглазого Езефа. И старцу это явно не понравилось, но он, промолчав, лишь задумчиво уставился в небо.

— Твой ответ? — поторопил его Проклятый.

— Откуда он здесь? Рожденным здесь не место, ты же прекрасно знаешь это… — не спешил с ответом Езеф.

Только сейчас я различил, что зловонный запах мерзкого старца сильно напоминает морские водоросли, словно он всю свою никчемную жизнь провел в воде.

— Я не перетаскивал его сюда и не давал ему никаких обещаний. Поэтому мне неинтересно как он здесь оказался. И тебе я думаю, не стоит размышлять об этом. Нужно просто согласиться на мои условия, — словно бывалый торговец, настаивал на своем Проклятый.

— Ни тебе учить меня поступкам, глупец! Я тебе не дурацкий служитель маяка или искатель мертвечины! — с каждым словом, старец вырастал на глазах.

Распрямив спину, он вытянулся, расправил плечи и стал похож на высокую гору. Огромный, он казался раза в два выше Проклятого. Забившись под перевернутое днище лодки Ша испуганно дрожал глядя на старца, да и в глазах его хитрого хозяина чувствовался нарастающий страх.

— Прости, Езеф! Это действительно твой выбор! — перекрикивая внезапно налетевший ветер, заорал Проклятый. Но это не означало, что он согласился со стариком. Я мог поклясться, Душеприказчик готов был в любую секунду обнажить свой меч, оспорив неверное решение.

Внезапно Езеф опять превратился в худого, сутулого лодочника и, обнажив желтые пеньки гнилых зубов, довольно рассмеялся.

— Знаешь, глупец, мне не нужен твой рожденный… И его горячая кровь мне тоже ни к чему. Я отказываюсь! Переправы не будет.

Проклятый недовольно поморщился. И развернувшись быстрым шагом, стал сбираться на холм. Ша последовал за хозяином.

— Постой! Постой, а как же я?! — поднявшись, я побежал следом.

— А на кой ты мне сдался! — не сбавляя шаг, бросил в ответ Душеприказчик. — Тебя даже продать нельзя!

— Ага, — вторил ему Ша.

— Да зачем продать? — я никак не мог взять в толк его слова. — Ты просто выведи меня отсюда и все! Укажи мне путь до Россвела! Я оплачу!

Проклятый остановился внезапно и я со всего маха ударился о его спину и опять упал.

— Ты что так и не понял. Мы здесь все мертвы! Мы НЕ в мире живых, а наоборот! И тебе не выбраться отсюда! Никогда!

Я сейчас был похож на каменное изваяние возле Капитолия святого Юслофа: стеклянный взгляд, известковое лицо и абсолютная пустота в голове.

— Я…все здесь… нет… — кажется, я смог выдавить из себя еще несколько бесполезных фраз, только Проклятому они были совсем не интересны.

* * *

…Если при жизни мы и думаем о смерти, то всегда предполагаем, что переход в иной мир произойдет менее болезненно, чем скажем удаление зуба или кровопускание. А когда мы с интересом изучаем надгробные послания из прошлого, то ощущаем мороз по коже и стараемся быстрее забыть тревожное осознание скорой встречи с чем-то неизбежным. И каждое слово, олицетворяющее загробный мир вызывает у нас, по меньшей мере — неприятное волнение.

Конечно, есть среди людей разряд таких, кто презирает смерть и всячески пытается доказать другим, что ему вовсе наплевать, где и когда он расстанется со своей жизнью. Про самоубийц я молчу, так как они свои безумства совершают, находясь исключительно в расстроенных чувствах. Но скажите мне на милость, как себя вести человеку, который даже не понял, что он умер, да и умер ли вообще…

— Что? — тихо прошептал Ша словно почитав мои мысли.

Я вздрогнул. И посмотрел на равнодушного зверька. Проклятый обнажив свой тонкий, будто игла стилет, аккуратно вытирал четырехгранное лезвие.

Я мог еще долго следить за этим «титаническим» трудом, если бы внезапный порыв не заставил меня вскочить на ноги и рвануть вниз. Оказавшись возле лодки, я подскочил к слепому Езефу, и совершенно не соображая, стал вытряхивать все содержимое сумы на землю. Совершенно не подумав, что лодочник вовсе не видит моих скромных сокровищ.

— Возьми! Возьми все! Только увези меня отсюда! — истерично разрывался я на части.

Езеф опустил взгляд и безразлично уставился на разбросанные по земле вещи, своими темными дырками. И я мог поклясться — этот треклятый старик видит все не хуже меня.

Плюнув себе под ноги, старец уже было развернулся, но внезапно его привлекла одна из моих зарисовок, затерявшаяся среди травы. Он аккуратно поднял смятый листок и, развернув его, вздрогнул. Лицо Езефа заметно изменилось. На лбу, словно земляные черви появились длинные извилистые морщины, а черные дыры глазниц стали просто огромными.

На старца взирал его собственный портрет, слегка потертый и замазанный высохшими чернилами, но все-таки, в этом скромном художестве легко угадывались его выразительные черты: широкие прямые скулы, большой лоб, а главное глубокие пустые глазницы.

— Я перевезу тебя на тот берег, — едва слышно произнес Езеф.

— И не только меня, — почувствовав в себе странную уверенность, твердо произнес я в ответ.

Развернувшись, мой перст указал на Проклятого и его странную зверюшку.

На лице Езефа возникла радостная ухмылка.

* * *

Тихая, спокойная река нежно касалась бортов лодки, и когда Езеф опускал весло на ровную гладь, она продолжала оставаться такой же идеальной, будто поверхность зеркала. Старец то и дело внимательно взирал на меня, радостно выпячивая гнилые пеньки зубов, отчего на его лице возникало странное подобие улыбки.

Я покосился на Проклятого. Стараясь вести себя спокойно, он как плохой актер все же не мог скрыть нахлынувших на него эмоций и выглядел, по меньшей мере, обескураженным.

— Ох, и умаслил ты меня, сопленышь, — довольно прохрипел Езеф. — Ни дать, ни взять… В наших краях это ценная штучка, потянет на парочку праведников.

Но я даже не слушал лодочника. Терзаемый мыслями, я никак не мог взять в толк, откуда у меня оказался этот портрет. Богом клянусь, я не помнил, что рисовал его.

— А почему праведников? — сам не зная почему, задумчиво произнес я.

— Здесь это ходовой товар. Можно сказать настоящее золото, — мрачнее тучи произнес Проклятый. Видимо он так и не смирился с той мысли, что только благодаря мне мы уговорили лодочника переправить нас на другой берег.

— А зачем ты так хотел попасть туда, — я указал на далекий пологий склон, где сквозь легкий туман виднелись стройные мачтовые сосны.

— Я хочу выбраться из этого треклятого мира, едва слышно произнес Душеприказчик.

— Ха, я же сказал, глупец! Как ни крути, глупец! — старец ударил себя пальцем по виску и, указав в небо, желчно рассмеялся.

Я грустно вздохнул, уставившись на ровную морскую гладь. От воды сильно тянуло тошнотворным запахом толи тины, толи еще какой речной дряни.

Перевалившись через борт, я ожидал увидеть искаженное водой песочное дно с сотней маленьких рыбок, но вместо этого, замер в ужасе. На меня с немой мольбой взирали тысячи, даже десятки тысяч лиц: белые и безжизненные они скрывались в речной мути как за непроницаемой пленкой, которой была покрыта вся поверхность воды. Мы не плыли, а словно скользили по стеклу, не оставляя за собой никаких следов.

Водянистые лица смотрели на меня пустыми белыми глазами, словно поджаренные караси и что-то бурчали немыми ртами. Но я их не слышал…

В висках заколотило, а сердце бешено забилось в груди.

Я приблизился, чтобы различить или хотя бы угадать эти слова. Я должен был их услышать.

Пленка порвалась, резко лопнула, словно мыльный пузырь и ко мне потянулось множество разбухших пальцев. Я был не в силах сопротивляться, и меня волоком потянуло вниз. Стремительно и бесповоротно, как слепого котенка. И вот когда я уже смирился со своей участью и всем телом подался вниз, меня кто-то схватил за плечо и дернул назад.

— Что это? — испуганно взирая на Проклятого я никак не мог прийти в себя.

— Река утопленников. Это их души… — невозмутимо произнес мой спаситель.

— Глупцы! — вновь загоготал Езеф.

* * *

Мы вступили на берег и я, не оборачиваясь, пошел вдоль берега, не желая смотреть, как лодка с полоумным стариком исчезает в призрачном тумане. Наверное, его ужасный смех еще долго будет преследовать меня во снах.

— Постой, куда ты?

Я остановился и, развернувшись, посмотрел на Проклятого.

— А какая разница! Ты сам говоришь, что мы в ловушке и выхода нет. Тогда не всё ли равно куда идти? — я вновь развернулся и меня в очередной раз остановил его голос.

— Постой, — теперь уже более требовательно. — Ты живой и тебе здесь не место!

— Тогда убей меня! — не сдержавшись, закричал я что есть мочи. — Мне безразличны твои слова! Какой толк идти как марионетка: не зная, куда и зачем?!

Я беспомощно упал на холодную землю. На лице предательски возникли тонкие струйки слез.

Проклятый отвернулся в сторону реки, чтобы не видеть моего отчаянья и тихо произнес:

— Хорошо я расскажу тебе все, что знаю сам. Только поверь, знаю я не так уж много.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ: История, рассказанная в полночь

Костер был холодным, безжизненным словно и не горел вовсе, а просто жадно пожирал сухие дровишки, желая скорее потухнуть навсегда. Возможно, это всего лишь мое больное воображение играло со мной злую шутку, и я просто-напросто не мог хорошенько согреться.

Открыв сумку и поежившись, я потер руки и, взяв перо, разделил чистый лист на две половинки. Линия получилась неровной, словно улыбка безглазого старца. Я недовольно сплюнул.

— Не получается? — разочарованно вздохнул Проклятый.

— Здесь очень холодно и мерзко, — попытался я найти себя достойное оправдание. Но, судя по всему, у меня ничего получилось.

— Я тоже здесь многое стал забывать, — согласился Проклятый. — И огонь не греет. Здесь все мертвое.

От этих слов мне стало еще холоднее и тоскливее.

— Где мы?

— Не знаю, мне кажется, что мы в каком-то крохотном мире, находящимся между миром живых и миром мертвых. Именно здесь я видел многих, кто не может найти пристанище, пока не попадут в реку утопленников или не заблудятся в лесу висельников.

— Это какой-то бред.

— Возможно, ты прав. К здешним правилам сложно привыкнуть. Но у нас нет выбора.

— Выбор есть всегда, — не согласился я.

Проклятый тяжело вздохнул. Немного сомневаясь, я все-таки решился и спросил:

— Скажи…ээ… Боже! Я даже не знаю, как тебя зовут?

Проклятый грустно улыбнулся.

— Называй меня, глупцом. Другого имени уже не вспомню и я сам.

— Скажи…хм… — я так и не осмелился назвать его предложенным именем, — скажи, а как ты оказался здесь?

— Наверное, так же как и ты. Случайно и бесповоротно…

Ласково потрепав Ша за шерстку, Проклятый продолжил:

— Я ведь раньше был простым учителем. Да, да не удивляйся… хотя, честно говоря, вряд ли можно найти более беззащитное призвание, — сейчас он предстал передо мной совсем в ином обличии. Я рассмотрел на его усталом обветренном лице добрые голубые глаза, достаточно узкие плечи. Устрашающий образ душеприказчика в тот же миг разрушился, оставив после себя лишь призрачный туман.

— Мне жилось совсем не плохо. В нашем маленьком городке, все знали друг дружку и редко ссорились между собой. Я учил детей и писал скромные пьесы. И так бы продолжалось, наверное, до самой смерти, если бы моя смерть не наступила значительно раньше… Я, хорошо помню тот злосчастный день, когда у нас в городе появился новый падрэ. Он быстро занял свою нишу, найдя доверие и поддержку прихожан. Каждый стремился к нему за советом и помощью. И знаешь, поначалу, он действительно помогал нам. Спасал от всяческих неурядиц: отгонял волков, уводил прочь ужасный мор, воодушевлял нас во время голода и нам вроде бы действительно становилось легче… Уж не знаю для чего ему это было необходимо. Он расположил нас к себе. Даже ужасные сквернословы здоровались с ним учтиво и вежливо кланялись, завидев падрэ на другой улице. А позже случилось странное — все безоговорочно стали исполнять любую его просьбу. Только вот просьбы эти были отнюдь не безобидными. Люди ссорились между собой, подставляли друг дружку, отравляли жизнь нелепыми сплетнями. А потом… — Проклятый замер и затих, испуганно вглядевшись вдаль.

— Что такое? — удивился я.

Душеприказчик промолчал. Лишь его взгляд испуганно буравил темноту, пытаясь что-то разглядеть в пугающей пустоте ночи. Внезапно с того берега донесся странный раздирающий слух крик, будто тысячи диких зверей терзали человеческое тело. Рука Проклятого легла на рукоять стилета. Крик повторился. И я почувствовал, как леденеют ноги, а сердце бьется в бешеном ритме готовое вот-вот выскочить наружу.

— Что это? — вновь испуганно повторил я свой риторический вопрос.

— Не знаю, — прошипел Проклятый нервно сведя скулы.

Крик повторился вновь и вновь — пока не затих.

На щеке моего собеседника вновь возникла огненная цифра, которую я еще до недавнего времени считал мороком. Только в это раз вместо тройки, адским пламенем сияла двойка.

— Откуда это у тебя? — я указал на цифру и почувствовал ужасный жар исходящий от нее.

Проклятый кинул на меня обезумивший взгляд и быстрым движением затушил костер водой из котелка, скомандовал:

— Все вопросы потом! Скорее! Бери суму!

— Рее! Уму! — как всегда внес свою лепту Ша.

До последнего мгновения я чувствовал себя в компании Проклятого как за каменной стеной, но сейчас все изменилось. Вокруг нас витал странный нарастающий ужас и мой призрачный защитник, увы, не знал, как с ним бороться.

* * *

Чуть дальше, за огромным полем, окруженным высокими высохшими тополями тянулся огромный яблоневый сад. Оказавшись между низкими ветвистыми деревьями Проклятый в очередной раз обернувшись, замедлил шаг и, наконец, остановился. Затравленно нюхая воздух, будто дворовый пес, почуявший неминуемую беду, он сверкнул глазами.

Его рука внезапно схватила меня за грудки и, придвинув к себе, он прошипел:

— Что ты там болтал про треклятые цифры? Где ты их видел?

Я смотрел на Проклятого и понимал, что он опять стал прежним, диким и злобным, таким, каким я встретил его впервые.

Моя рука уткнулась ему в щеку, которая сейчас была абсолютно чистой.

— Там была семерка?

— Двойка, а когда были в церкви — тройка, — я испуганно сглотнул.

— Значит, еще один.

Оставалось только догадываться, что за странная арифметика была сейчас у него на уме.

Не успев отдышаться я, проклиная свою никчемную судьбу, последовал за Душеприказчиком.

* * *

Мы словно бежали от неведомого врага пока силы, оказавшиеся на исходе, окончательно не иссякли. Привал сделали возле огромного, ветвистого дуба.

Костер был крохотный и практически неуловимый и, теряясь среди угольков, приносил больше неудобства, чем пользы.

Я наблюдал за Проклятым, и от увиденного, мурашки бежали по телу. Страх в его глазах был слишком велик. Даже Ша и тот обеспокоено озираясь по сторонам, осторожно нюхал воздух.

— Нас было семеро, — наконец, немного успокоившись, произнес Проклятый. — И мы дали зарок. В общем, сейчас, кто-то или что-то убивает нас. Чтобы помешать исполнить волю тех несчастных, что доверились мне…

Он вновь замолчал.

Нас окружала тревожная тишина, и невыносимый запах гнили, преследовавший нас от самой реки утопленников.

— Беги! — внезапно заорал Проклятый, выхватывая меч.

Одним прыжком на меня бросилось что-то мохнатое со злобными желтыми буркалами. Я только и успел разглядеть острые, словно бритва клыки и в тот же миг спасительное лезвие рассекло воздух, и мне в лицо брызнула кровь. Меня стало тошнить от внезапно нахлынувшего запаха мертвой плоти.

Еще один взмах стилета оставил второе чудовище не удел. Третий умер, так и не успев обнажить свою ужасную пасть. Проклятый одним движением вытер лезвие и с отвращением посмотрел на смердящие трупы. Только сейчас я смог разглядеть нападавших: мерзкие твари больше всего напоминали огромных волков только их шкуру наполовину покрывала серая чешуя, а из пасти торчали длинные изогнутые клыки, будто бивни могучих животных с далеких восточных островов.

— Кто это?

— Ланты, духи заблудших в лесах, — сквозь зубы проскрипел Проклятый. — Только они никогда не нападают просто так. Их что-то манит к нам. Ко мне…

— К тебе? — не понимая, переспросил я.

— К тебе… — повторил за мной Ша.

* * *

За болотистой, скрытой туманом лощиной мы выбрались на небольшую поляну, окруженную старыми засохшими ивами. Там у дальней кромки мертвого леса стояла вросшая в землю и покрытая серым мхом лачуга.

— Чья она?

— Одного праведника. Да, да, не удивляйся, здесь бывают и такие, — произнес Душеприказчик. — Их души не всегда находят нужного пристанища, и застревают здесь. Почему это происходит, уж не знаю. Но говорят что такова судьба. Хитрюга Лоцлаф, держатель смертных полей, готов принять любого кто хоть раз оступился в своей жизни.

Мы зашли в дом и развели огонь, но и здесь я не ощутил привычного тепла. Дом был наполнен грустью и одиночеством. Пару деревянных лежаков и стол со стулом создавали более чем скромное убранство.

— Держи.

Проклятый протянул мне корочку черствого хлеба, и та показалась мне самым вкусным угощением в мире. Однако первое впечатление оказалось обманчивым. Распробовав угощение, я едва не подавился. На вкус казалось, что я жую кусок грязи. Быстро выплюнув ужасное угощение, я закашлялся, и тут же схватив крынку с водой, с упоением стал пить. Но и вода не утолила жажды: она оказалась абсолютно безвкусной, с легкой горчинкой.

Заметив мою реакцию Проклятый согласно кивнул.

— Здесь ты никогда и нигде не почувствуешь привычного вкуса, — грустно произнес он.

— Как здесь живут? — не сдержавшись, взмолился я. — Огонь не греет, у еды нет вкуса, в воздухе витает лишь треклятый смрад…

— Здесь не живут, а существуют. Это не место для живых.

Мне нечего было возразить.

— Скажи куда мы идем?

— В город. У нас нет иного выхода. Я должен вернуться туда, откуда пришел. Это единственный шанс…

— Расскажи мне, — попросил я.

* * *

Старая часть города соединялась с пригородом и кварталом Пришлых длинным каменным мостом. Ецлав жил на левой стороне широкой реки Цвилы и часто посещал узкие извилистые улочки, где чаще, чем везде раздавалась чужая, мало кому известная речь, а привычный мир наполняли краски странной и трудной для восприятия культуры. Ецлав упивался каждым словом, каждым жестом этих удивительных людей.

Умудренные жизнью старцы, с западных холмов, осевшие в городке рассказывали Ецлаву будоражащие сердце истории о Белой леди, которая уносила в подземные царства невинные души их сородичей. А Северяне — пугали всех и каждого легендами о Мохнатом чудовище Гренделе жившем в смертельных леденистых чертогах и обращавшем в ледяные глыбы безжизненные тела усопших. Каждая новая история воспринималась Ецлавом как нечто удивительное. И вера никогда не давала усомниться в подлинности удивительных сказаний и легенд. Он записывал их в свою большую книгу, и бывало, по несколько раз перечитывал по вечерам. Пытаясь представить, что же ждет его после смерти.

Конец недели Ецлав проводил возле костела святого Брасна. Огромные остроконечные башни, упираясь в стальные нависающие тучи, давили на прихожан своим величием. На острых углах грозными стражами возвышались фигуры ужасных горгулий. Говорили, что они отгоняли злых духов от святых стен. Но Ецлаву были чужды подобные объяснения. Здесь же в стенах костела провожали в последний путь умерших, и каждый раз он с замиранием сердца наблюдал за мрачными фигурами, которые шествовали за гробом в темных длинных мантиях украшенных вязью красных букв.

Душеприказчики казались Ецлаву ожившими мертвецами, добившимися лишь вечные страдания. Именно на их плечи возлагались грехи умерших, и именно им предстояло своим поступком искупить их. Святые отцы говорили, что никогда еще Душеприказчики не попадали в светлое царство, оказываясь в бесплодных полях ужасного Лоцлафа, где были обречены на вечные муки в огненных котлах.

Ецлава страшили эти странные люди, и он редко оставался до конца тайной церемонии.

На много позже ненавистные мысли снова и снова возвращали его в тот день, когда их городок изменился раз и навсегда. Тогда он уже стал учителем и трепетно относился к своему делу.

Говорят, что отец Оцлав пришел в городок с рекомендациями самого святейшества. После внезапной кончины отца Лацла он быстро стал лучшим другом каждого горожанина. Его отзывчивость и мудрость помогали разрешить любую самую сложную проблему, с которой обращались к нему прихожане. Сам Ецлав часто бывая в Пришлом квартале, восхвалял отца Оцлава. И каждый раз натыкался на стену непонимания. Иноверцы не очень доверяли подобным благодетелям. Они видели в отце Оцлаве не спасителя, а разрушителя города и его славных традиций.

Ецлав не верил им.

Время шло, и наступил день, который явился кошмаром для каждого, кто проживал за каменными стенами. Могущество Оцлава оказалось сильнее человеческих жизней, и город горел. И когда первый лепесток пламени уже коснулся черепичных крыш, Ецлав — примерил на себя иссиня-черный балахон Душеприказчика. Он молил всевышнего о прощении каждого кто оступился в своей бренной жизни. И ужасный груз лег на его плечи, и еще шестеро разделили его участь.

* * *

— Неужели святой отец оказался приспешником дьявола? — удивился я, дослушав историю.

— Не знаю, кем он оказался, но именно он поверг мой город в адское пламя. И все люди, знакомые и не очень, родные и неизвестные мне, праведники и грешники… Их всех забрал огонь.

Проклятый задумчиво покрутил стилет — лезвие, продырявив пол, буравило сгнившую древесину.

— Как же ты должен спасти их души?

В ответ мой собеседник лишь пожал плечами.

— Не знаю. Когда мы поняли, что отец Оцлав обманул всех нас, мы — те, кто еще не поддался его чарам, дали зарок, во что бы то ни стало спасти наш город. Заклинание было произнесено, и вот мы оказались между жизнью и смертью, в этих бесплодных землях. Нас раскидало в разные стороны этого странного мира, и никто не мог преступить установленную границу.

— Граница — это озеро утопленников? — догадался я.

Проклятый кивнул и добавил:

— Только твой рисунок помог нам разорвать этот призрачный круг.

— Но я, больше не могу рисовать, — я разочарованно посмотрел на перо и мятые листы бумаги.

— Тебе придется попробовать снова. Иначе нам не попасть в город.

— Почему?

— Всему свое время, — уклончиво ответил Проклятый.

— Тогда скажи, кто сейчас охотится за тобой? — не унимался я.

— Этого я не знаю, — честно ответил Душеприказчик. — Но поверь мне, я, ни за что на свете, не желал бы встретиться с этим исчадием ада.

— Разве в городе мы не будем в безопасности?

— Я должен прийти к истокам. Все возвращается на круги своя. В бесплодных землях мы не найдем ничего кроме страдания и иных более ужасных проявлений смерти.

— Но откуда ты знаешь? — меня просто переполняло множество вопросов.

— Знаю, — уклончиво ответил Проклятый и протянул мне перо и лист бумаги. — И если ты желаешь, чтобы твое сердце и дальше билось, сохраняя привычный ритм, ты попробуешь что-нибудь нарисовать. Уж не знаю, почему этим полуразложившимся существам нравятся твои художества. Но надо пробовать…

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ: Покровительница Пришлого квартала

Я в отчаянье бросил перо на землю, а чернильницу швырнул в ближайшее дерево. Ничего не получалось. Руки отказывались слушаться меня, и казалось, что я больше не смогу не только рисовать четкие линии, но и вывести хотя бы маломальскую причудливую завитушку. Чтобы я не пробовал рисовать, выходили лишь непонятные мерзкие каракули.

Раздраженно я запахнулся курткой, и ничего не говоря, повернулся к костру спиной. Все выглядело достаточно глупо, и между тем достаточно доходчиво. Заплутав между двумя мирами, мои таланты растерялись, будто семена из прохудившегося мешка. И как исправить нынешнее положение — я не знал.

Не помню когда, я погрузился в недолгую, но приятную дрему.

Меня разбудил резкий толчок в плечо. Я протер глаза и увидел перед собой помятый рисунок прекрасной девы на желтом дорожном листе.

— Как у тебя это получилось? Объясни? — в глазах Проклятого с легкостью читалось не скрываемое удивление.

— Что? — спросони я ни как не мог понять, что же произошло.

Только окончательно придя в себя, я сумел разглядеть молодую девушку, которая, повернувшись вполоборота, с интересом рассматривала древнюю как сама смерть старуху: серое морщинистое лицо было сжато, словно гнилой овощ, а глаза ввалившись, казались двумя ужасными земляными рытвинами. Девушка вглядывалась в чужое лицо, с интересом и страхом узнавая в них, знакомые для себя черты. Великолепная зарисовка казалась мне до боли знакомой, будто я уже видел ее. Но с сожалением я понимал, что не моя рука вырисовывала эти идеальные линии и контуры.

— Это не мой рисунок, — медленно протянул я.

— Я нашел его рядом с тобой, — уточнил Проклятый. — И честно говоря, если этот клочок бумаги поможет нам пробраться за городские стены, мне все равно кто накалякал его. Пусть даже это происки самого Дьявола!

Услышав подобное объяснение, я недовольно поморщился, но ничего не ответил. Перед глазами застыл образ прекрасной женщины узревшей свою ужасную старость. Мерзкая старуха и молодая красавица как две стороны одной сущности. А ведь может именно такая судьба и ждала нас впереди?

* * *

Первое утро после произнесенной клятвы, и первое — встретившее его холодом и пустотой в новом мире, наполнило сердце Проклятого болью и страданиями. С сегодняшнего дня он не принадлежал себе. Теперь его душа и бренное тело предназначались лишь для одной цели — уплата грехов, и Душеприказчик должен был стать разменной монетой в счет вечного долга тысячи мертвых соплеменников.

Несколько дней он просидел возле полуразрушенной церквушки и пытался хоть как-то согреться. Ужасно хотелось есть.

Серое небо еще больше давило на плечи словно было собранно из тысячи острых камней, которые того и гляди могли обрушиться на голову небесной карой.

Вздрагивая от каждого шороха, Проклятый с ужасом вспоминал горящий как стог сухого сена город: закрывая уши, он не мог прогнать душераздирающие крики помощи и отчаянный плач женщин и детей.

На третий день Проклятый уже не реагировал на призрачные тени и стоны, доносящиеся с огромного кладбища. Охватившее его отчаянье и одиночество медленно пожирали изнутри. Несколько раз он пытался покончить с собой, разрывая запястья острой гранью каменной плиты. Но смерть, словно брезгуя им, давала ему еще одну возможность выжить в этом мертвом мире.

Путая день и ночь, Душеприказчика била нервная дрожь. Кутаясь в лохмотья одежды, отрытые из ближайшей могилы — позже он решился добраться до дальней границы кладбища. Питаясь корнями и ягодами, которые имели скорее пресный, чем горький привкус — он внешне давно стал похож на призрака.

Седьмой, а может быть восьмой день, принес ему не только душевное умиротворение, но и более чем странную встречу. Загадочный шорох заставил Проклятого покрепче обхватить деревянную палку с длинным гвоздем на конце.

И в тот самый миг, когда тишина поглотила тревожное ощущение, шорох повторился. Первым кого увидел Проклятый было маленькое мохнатое существо с большими черными глазами. Следом появился человек.

* * *

Мы стояли на пригорке и с интересом и тревогой в сердце разглядывали высокие стены мертвого города. Каменные глыбы были покрыты серым мхом и между узких бойниц проглядывали мрачные фигуры стражей с длинными алебардами.

— Мне кажется, они пристально смотрят на нас, — дрожащим голосом произнес я.

Повинуясь немому приказу хозяина, Ша запрыгнул ему на плечо. Ничего не ответив, Проклятый стал быстро спускаться вниз.

Мы оказались у самого подножия склона и, пробравшись через буреломы высохшего перелеска, подошли к глубокому рву. Через устрашающий зев исчезающей под ногами земли, вальяжно перевалился широкий деревянный мост-ворота.

Первым на почерневшие от времени доски вступил Проклятый. Его словно тянуло внутрь, и он был не в силах противиться внезапно возникшему желанию. Я посмотрел под ноги, и меня в тот же мгновение сковала внезапная боязнь высоты. Доски оказались истлевшими, будто их долго облизывал огонь; через пепельно-черные щели виднелось глубокое дно рва. Только сейчас я разглядел темные кости и черепа, небрежно раскиданные по земле. Перед глазами вихрем пронеслась кровавая картина, где люди в отчаянье, не в силах выбраться из хваченного пламенем города, прыгают с высоких стен и беспомощно разбиваются о каменное дно.

Зажмурившись, я прогнал прочь ужасное видение.

Огромные стены давили своим величием, а мрачные фигуры стражей заставляли кровь стыть в жилах. Я с волнением попытался разглядеть одного из зловещих воинов, и в тот же миг, внезапно налетевший ветерок наполнился звоном металла. Пустые латы с грохотом упали вниз, а прах, оставшийся от стража, накрыл нас мерзкой пеленой.

* * *

Одинокие узкие улочки, теряясь между невысоких черепичных домов, источали невероятный холод и одиночество — а над нами непроглядной стеной медленно парил пепел. Было слышно даже мерное дыхание, и каждое движение эхом разносилось по пустынным кварталам.

Я вступал по черному снегу, и в такт моим шагам раздавался отвратительный хруст. Город был до краев переполнен запахом гари.

Я посмотрел на Проклятого и заметил в его взгляде боль; он помнил эти улочки совсем другими.

— Город пуст, — остановившись, внезапно произнес Проклятый, внимательно прислушиваясь к тишине.

— Все сгорели, — согласился я.

— Нет, я не об этом, — смутился Проклятый. — Здесь нет ни одной души. Ни мертвой, ни живой.

Я вздрогнул. Сам не знаю почему, но последняя фраза вызвала во мне неприятное волнение. Неужели мы ошиблись, вступив за городские стены?

В этом мире, можно было привыкнуть к чему угодно: к слепым мертвецам, ужасным зубастым тварям, но к неизвестности привыкнуть было просто невозможно.

Мы долго плутали среди обгорелых стен и выбитых окон. Я иногда вздрагивал от внезапного скрипа ставень и непонятного шороха. Мне казалось, что как только я поверну голову, то увижу среди обугленных остовов изуродованное огнем лицо. И не в силах перебороть нарастающее с каждой минутой волнение я продолжал смотреть только вперед, туда, где медленно шел Душеприказчик.

— Куда мы? — нарушил я тревожную тишину.

— Чшьь, помолчи, скоро сам все увидишь.

Миновав покрытый пеплом квартал, мы очутились на широком каменном мосту, украшенном обугленными фигурами святых мучеников. Среди этой черноты, лишь орел звезд над головами безмолвных изваяний, оставался сиять золотом. Я осторожно коснулся до одного из святых, но черная гарь, как ожидал, не отпечаталась на руке.

— Пойдем, — поторопил меня Проклятый.

Я еще раз взглянул на ладонь, она продолжала оставаться чистой. И в тот же миг я почувствовал на себе чей-то тяжелый, буравящий до самых костей взгляд. Оглядевшись я заметил, как на меня, прячась за темными фигурами святых, взирало странное зеленокожее существо с перепончатыми лапами. Мне удалось рассмотреть даже ровный ряд жаберных отверстий на его шеи.

В тишине раздалось странное кваканье. Существо спрыгнуло на мост и короткими перебежками стало стремительно приближаться к нам. Я попятился назад.

И в туже секунду, когда зеленокожий протянул ко мне свою мерзкую лапу, возле его шеи возникла холодная сталь знакомого стилета.

— А ну прочь, Воцлав, — прошипел Проклятый.

— Ого, кого я вижу… Рон…

— Еще слово и я вспорю твои кишки. А лучше — отрежу слишком длинный язык.

— Кто это? — влез я в разговор своим глупым вопросом.

Проклятый недовольно покосился в мою сторону, и я поспешил закрыть свой рот.

— Пошел прочь, Воцлав! Я не намерен здесь слушать твои пахнущие гнилью слова.

На лице зеленокожего появилась мерзкая ухмылка, и он протяжно произнес:

— Ты можешь не слушать меня, только плата остается прежней. Я вправе не пустить вас дальше.

— А нам и не требуется твоего разрешения. Если ты встанешь на моем пути, я отправлю тебя к твоим болотным праотцам.

Лезвие ласково коснулось мокрой зеленой кожи и, надавив, выпустило наружу струйку голубой крови. Воцлав протяжно взвыл и, скорчившись от боли, стал мерзко нашептывать кучу проклятий, а затем покорно отполз в сторону.

— Пошел прочь, мерзкая жаба, — вновь повторил Проклятый, убирая стилет.

— Зря ты вернулся к нам, возмутитель спокойствия. Хозяин не любит непрошеных гостей.

— Мне плевать на привычки твоего хозяина, — быстро ответил Душеприказчик. — И прежде, чем бежать к нему со срочным донесением, подумай, счастлив ли ты здесь. И много ли свободы тебе дала смерть?

Воцлав недоуменно моргнул, застыв как вкопанный — и если бы не длинные струйки капель, стекавшие с его зеленого тела, я бы принял его за безжизненную каменную фигуру.

— Пойдем, — произнес Проклятый, обращаясь уже ко мне.

Миновав мост, мы попали в северную часть города и, спустившись по ступенькам, оказались прямо у каменной водяной мельницы. Деревянные лопасти медленно погружались вводу, сопровождаясь протяжным скрипом.

— Что это за существо? — повторил я свой вопрос.

— Скользкая тварь… местный водяной. Я думал, что его сожрал огонь, но видимо он не так прост.

— Ты хочешь сказать, он всегда жил в вашем городке? — удивился я.

— Конечно, — согласился Проклятый.

— Но нежить не может жить рядом с живыми людьми. Это не возможно.

— Еще как возможно. Поверь, с этим нужно просто смириться, а не забивать голову пустыми рассуждениями, — наставительно добавил Проклятый. — Старый водяной появился в здешних местах задолго до того, как наш славный городок обзавелся стенами.

* * *

Я редко встречал в книгах картинки далеких стран, где люди обычно разгуливают в причудливых одеждах, а едят — чуждую моему взору пищу. Смелые путешественники редко упоминали в своих мемуарах жизнь и обряды чужих народов, и тот, кто не часто выходил за порог своего дома, представлял себе чужеземцев мерзкими тварями, живущими совсем по иным законам.

Остановившись возле высокого каменного домика со странными вытянутыми окнами и причудливо изогнутыми крышами, я с нескрываемым восторгом не смог оторвать от него взгляда.

— Здесь раньше жили, Колонийцы, — заметив мою реакцию, произнес Проклятый. — Они пришли к нам с далеких Северных гор. Поэтому их дома более высокие и значительно крепче наших.

Странный шум в конце улицы заставил Душеприказчика остановиться и обнажить стилет. Секунду, он стоял не шелохнувшись, а затем убрал оружие.

— Не бойся. Это свои.

— Свои? — не совсем понял я.

Проклятый согласно кивнул и на его лица возникла едва заметная улыбка.

Среди пустоты разрушенных домов появилась худая, сгорбленная фигура. Прихрамывая на правую ногу, незнакомец стал быстро приближаться к нам.

— Я ждал твоего возвращения, — остановившись напротив нас, добродушно произнес старик.

Только сейчас я смог внимательно разглядеть его наполовину сгнившее лицо и запекшуюся кровь на самой макушке.

— Он что мертвый? — не в силах скрыть своего удивления, вслух произнес я.

Проклятый, ничего не ответив, крепко обнял незнакомца.

— Приветствую тебя, Судли.

Я мог поклясться — на щеке Проклятого появилась скупая слеза.

Старик был одет в обветшалую одежду земляного цвета. Шаркая босиком по каменным плитам мостовой, он напоминал живого мертвеца, неспособного обрести покой.

Я шел вслед за Проклятым, с удивлением замечая, что за последние дни он сильно исхудал и осунулся. Его шаг стал тяжелее, дыхание участилось и со стороны, он сейчас сильно напоминал измученного жизнью старца.

— Если бы ты знал, как я устал, Судли. Не хочу даже думать, сколько времени прошло с того злополучного дня, — внезапно с некой грусть произнес Душеприказчик.

Старик остановился и, посмотрев на проклятого, изрек:

— Это тяжелое бремя. Но у тебя нет выбора.

* * *

Мы зашли за высокие резные ворота и оказались на небольшой поляне, где среди пожухлой травы, будто выросшие из земли, торчали крохотные, покрытые мхом валуны. Чуть подальше, будто надзирая за каменным садом, высилась высокая мраморная статуя прекрасной девы. Я нервно обхватил дорожную суму, в которой среди всякого барахла лежал портрет той, кто сейчас с такой грустью взирала на нас.

— Лейла, — одними губами заворожено произнес Проклятый. — Ничего не меняется.

— Время не властно над святыней, — согласился старик.

— А что это за камни? — как-то неуместно произнес я.

— Чшь, это Колоницкое кладбище, — ответил Проклятый и совсем тихо добавил. — Здесь принято говорить в полголоса. Или просто молчать.

Мы прошли в высокую каменную башню, очень напоминающую островной маяк. Поднявшись по винтовой лестнице, Судли провел нас в крохотную комнату, где среди множества зеркал ярко горел масляный фонарь.

— Присаживайтесь, — старик, предложив нам присесть, указал на низкие деревянные скамьи.

Проклятый нежно провел по шероховатой поверхности и медленно закрыл глаза, словно погрузившись в давно забытые воспоминания.

* * *

Юный учитель впервые прикоснулся к чужой культуре, когда уже перестал посещать стены университета. Проходя мимо странного и чуждого его восприятию каменного кладбища, он долго рассматривал причудливые надгробия, пытаясь различить на них предсмертные надписи и имена умерших. Но не увидел ни того, ни другого. Камни были безымянными.

— После смерти Колниец теряет имя. Поэтому мы не указываем их, — произнес чей-то слегка хрипловатый, дребезжащий голос.

Учитель обернулся. Перед ним стоял пожилой мужчина: слегка вытянутое, худое лицо было покрыто седой щетиной, а длинные волосы были затянуты в хвост.

— Разве это правильно? — спросил учитель.

— Правильно, но непривычно. Для тебя, но не для меня, — странно ответил старик. — Меня зовут, Судли Со. Я старейшина Пришлого квартала. Пойдем.

Учитель ничего не ответив, молча последовал за ним, словно заранее зная, что поступает правильно.

Они поднялись по винтовой лестнице и оказались в крохотной комнатке высокой башни.

— Что это?

— Это Арит. Что-то вроде маяка. Только наш маяк указывает путь не живым, а мертвым, — рассудительно ответил старейшина.

— Разве им нужны ориентиры? — удивился учитель.

— Любому человеку оказавшемуся в мрачном царстве нужен ориентир, иначе он может заплутать среди одиноких гор, так и не найдя пристанища…

* * *

Я слушал каждое слово Проклятого хорошо представляя себе эту странную встречу.

— Скажи, Судли. Ты же знал, что всё так случиться, — внезапно прекратив рассказ, спросил Проклятый.

— Иногда страх перед будущим может заставить нас сбиться с нужного пути, а иногда помогает. Только как узнать какой именно путь, верный? — неоднозначно ответил старейшина.

— Но ты ведь знал… все знал заранее.

— Я не мудрец и не способен видеть будущее во сне, — не раздумывая, ответил старик. — Если бы я знал что зло придет в наш городок, и мы серыми тенями будем слоняться среди обугленных домов, то наверняка избежал бы этого. Но…

— Но ОНА дала тебе знак, — догадался Проклятый.

Старик утвердительно кивнул.

— Лейла всегда покровительствовала нашему народу.

Я ничего не мог понять, но продолжал внимательно ловить каждое слово.

— Стало быть, она все знала наперед. Знала, что в город придет зло. Почему же тогда, мы допустили это? — сжав кулаки сквозь зубы проскрипел Проклятый.

Старик слегка смутился, но всё же ответил:

— Зло было неизбежно. ОНА сказала, что всё в жизни предначертано свыше и не в наших силах изменить это.

— Я мог бы с легкостью убить его, знай, что так обернется. И не было бы тысячи жертв, изуродованных душ. Не было бы этого ужасного пожара! И не было бы этой безумной тяжести чужих грехов! — возмутился Проклятый.

— Боюсь, что ты даже не представляешь, кого приютил наш мирный, Богом забытый город. Судьба сама определит твой следующий шаг.

— Я хочу поговорить с НЕЙ, — после небольшой паузы произнес Проклятый.

Старейшина тяжело вздохнул, ничего не ответив.

* * *

Я осторожно выглянул из окна на одиноко стоящую мраморную фигуру Лейлы. Изваяние выглядело холодным и невероятно белым в свете далекой призрачной луны.

Странно, но здесь не было и намека на пепельный дождь, будто здешнего места и не коснулся ужас треклятого пожара.

Проклятый подошел ко мне: его взгляд был наполнен печалью, словно разговор с мраморным изваянием грозил для него смертельной опасностью.

— Возьми, — я протянул ему рисунок.

Проклятый бросил мимолетный взгляд на картинку, благодарственно похлопав меня по плечу.

Невероятно большая луна с горечью взирала на пустое Колниецкое кладбище. Проклятый медленно подошел к статуе и склонился на одно колено.

Он стоял ко мне вполоборота, и я с легкостью смог различить, как его губы шепчут какие-то непонятные моему восприятию слова. Мир вокруг будто бы замер. Проклятый протянул Лейле мой рисунок, и та ожила. В глаза ударил яркий, ослепляющий свет. Голова закружилась, и все вокруг погрузилось в темноту и…

Когда я пришел в себя, Проклятый лежал рядом с безжизненной скульптурой и его волосы были седые как лунь.

Я кинулся к бездыханному телу. Проклятый лежал на спине и не издавал ни звука. Стараясь привести его в чувство, я стал трясти его за плечи. Проклятый не подвал признаков жизни. Кажется, я кричал и проклинал всех святых, взывая их немедленно воскресить моего единственного защитника в этом мертвом мире.

* * *

Он пришел в себя лишь к вечеру следующего дня, когда на город опустилась мгла, а серые тучи призрачными тенями проносились над землей. Открыв глаза Проклятый посмотрел на меня и грустно улыбнулся.

— Что… что ты видел? — не в силах сдержать эмоций, тут же выпалил я.

— Не спрашивай его. Он еще слишком слаб, — отстранил меня от Проклятого старейшина. И я в который раз почувствовал, как от него повеяло гнилью.

Мы еще долго сидели возле него, пока душеприказчик наконец не пришел в себя. Попытавшись подняться, он обессилено повалился на скамью, и устало произнес:

— Какой сегодня день?

— Пятнадцатый год, второй месяц, третья седмица со дня нашей смерти, — уверенно произнес старейшина.

Я вздрогнул, представив, сколько лет Проклятый одиноко бродил по мертвым пустошам и смердящим погостам, в поисках заблудших душ сожженных заживо горожан.

— Пора, — произнес Проклятый.

Старейшина молча встал на ноги, и я лишь заметил, как его тело бесчувственно падает на каменный пол, и Проклятый едва успел подхватить крохотный светящий шар, источающий яркий желтый свет. Еще одна безвинная душа исчезла в дорожной суме душеприказчика.

— Он умер? — не понимая, что происходит, я продолжал заворожено наблюдать за безжизненным телом старика.

— Он уже давно был мертв, — ответил Проклятый. Ша ловко запрыгнул на плечо к своему хозяину, и осторожно дотронувшись лапкой до седых волос, резко отпрянул.

— Его душа теперь твоя?

— Его душа принадлежит богу и никому другому. Я лишь выполняю свое предназначение, пытаюсь спасти их от бесконечных мучений старика Оцлава, — и немного помедлив, добавил, — собирайся. У нас очень мало времени.

На щеке Проклятого красовалась огненная цифра один.

И в тот же миг я смог различить в тишине пустых улочек городка, истошный вопль, а вместе с ним холодный ветер принес нам частичку боли и скорби. Таинственная жертва, оказавшись на смертном одре, видимо ощутила невероятный страх, отчего кровь стыла в жилах.

* * *

Наши стремительные движения казались неуловимыми. Я поспевал за Проклятым, пытаясь не сбиваться и сохранить ровное дыхание. Не задавая излишних вопросов, мне было не важно, куда и зачем мы спешим. Я знал: когда будет возможность, Проклятый сам расскажет мне.

Пустота бесконечных улочек уже не порождали в моей голове кошмарных мыслей, а пепельный дождь не вызывал отвращения. Мы миновали небольшой каменный мостик украшенный скульптурами двух оскаленных горгулий, ряд черепичных домиков, оказались на огромной Молельной площади.

Проклятый внезапно остановился, ловя ртом воздух. Я тоже не мог отдышаться. Площадь наполнил звонкий набат.

Бом! Бом! Бом! Бом!

— Успели, — прошептал Проклятый.

Я взглянул на высокую колокольню, где на уровне нижних бойниц красовались огромные часы: внутри циферблата виднелись солнце и луна, которые делились звездным небом.

Когда прозвучал пятый удар на крохотный балкончик, рядом с часами выехала мрачная фигура монаха. Он немного покрутился по кругу, будто оглядывая собравшихся, и остановил свой взгляд на противоположном балконе, где на десятом ударе появился скелет в темном балахоне. В его руках карающим оружием возвышалась коса — кошмарный образ смерти.

— Одно из ЕГО детищ, — сурово произнес Проклятый.

Перед глазами плыли круги, и я с трудом ловил воздух, не в силах надышаться.

Двенадцатый удар, заставил часового священника покинуть свое место, скрывшись за резными дверями, и множество грустных лиц олицетворявших жителей города изменили свои улыбки на грусть.

Тринадцатый удар — возвестил о надвигающейся смерти. Скелет гордо поднял вверх лишающую жизнь косу.

— Мало, очень мало времени, — в такт удару еле слышно шептал Проклятый.

Он протянул мне тонкий трехгранный стилет и чуть громче добавил:

— Чтобы ты не увидел — не бойся… Рази всех! И да хранит нас бог…

Я взял стилет и почувствовал, как сильно бьется мое бедное сердце. Сколько еще предстоит мне выдержать? Какие испытания выпадут на мою бедную голову?

Последний удар разнесся по округе громким эхом, затерявшись среди узких улочек городка.

Сначала я услышал противный резкий скрежет, будто кто-то настырно точил ножи о камень. Затем воцарилась тишина, и откуда-то изнутри самого города раздался странный человеческий шепот. Постепенно нарастая, он стал таким громким, что я смог различить отдельные голоса, а в них слова страшных проклятий. Они злобно повторяли ужасные фразы, от которых кровь стыла в жилах. Желая лишь нашей смерти, они будто предрекали скорый пир, где в качестве главного десерта будет наша разодранная в клочья плоть.

Первым я увидел кошмарных ползучих мертвяков; почерневшие фигуры людей, неестественно вывернув руки и ноги, ползли по земле среди серого дождя, словно огромные ящерицы. Они стонали и кряхтели голодно скрепя зубами.

В нос ударил непереносимый и давящий запах горелого мяса. Ша зажал ушки лапами и испуганно прижался к земле.

Я сильнее сжал дрожащий рукой стилет.

Сделав шаг вперед, Проклятый обнажил меч и, расставив руки в стороны, призывно зарычал зверем.

Посмотрев вокруг, я затрясся от ужаса — их были сотни, а может даже тысячи. Большие, маленькие, худые и толстые — мне казалось, что на нас зыбучим песком надвигается кошмарная черная масса.

Первыми на Проклятого кинулись несколько обугленных тел, словно саранча они пытались вгрызаться в его уязвимую плоть. Но задача оказалась не из легких. Двигаясь быстро и не уловимо, он одним движением меча оставил нападавших не удел, ловко избежав укусов. Я, имея схожую с душеприказчиком фигуру, к сожалению, не мог двигаться также стремительно.

Чья-то крепкая рука схватила меня за лодыжку, и мне ничего не оставалось, как всадить мертвяку стилет в спину. Следующего, я ударил наотмашь, его голова ловко слетела с плеч. И каждая последующая смерть сопровождалась моим грозным рыком и появлением крохотного золотистого шара. Души умерших замирали, повисая в воздухе и словно послушные овечки тянулись к суме Проклятого. Ша вгрызался в шеи нападавших с такой яростью, что казалось он готов разодрать их тела в клочья.

Рука отчаянно размахивала в разные стороны, разрезая на части черные головешки тел. Я случайно заметил как Проклятого теснят к башенной стене, и он безуспешно пытается сопротивляться мощному потоку.

— Пробирайся к собору, — раздался в невыносимом гуле его голос.

Я не стал спорить. Подхватив Ша я кинулся к собору. Перепрыгнув через ворота, я подбежал к дверям, и к счастью дернув круглую ручку, оказался внутри. Подхватив пару скамей, я перекрыл вход: надеясь, что Проклятый сможет выбраться и святая земля не пустит этих тварей сюда.

Ша подбежав к витражу, стал тревожно вглядываться в разноцветные стеклышки. Его хозяин все еще боролся за весящую на волоске жизнь — я чувствовал, нет, я просто знал это.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ: Подвалы проклятых душ

Мы сидели у кафедры, и я осторожно разорвав свою рубаху, перевязывал руку Проклятого. Он морщился, кусая губы, но при этом не проронил ни звука. На его скуле все ярче горела цифра один, и я не мог отвести от нее взгляда. Привлекая своими пылающими лепестками, мне все же казалось, что он нее веет ледяным холодом. Хотя я мог ошибаться. В здешних стенах можно было легко замерзнуть.

— Это не выход. Я просто не знаю, что делать, — затягивая покрепче лоскут повязки, произнес Проклятый.

— Знаю, — поддержал своего хозяина Ша.

— Отсюда просто нет выхода? — попытался догадаться я.

— Ни в этом дело. Единственная возможность для тебя выбраться из этого треклятого мира — это исполнить последнюю волю горожан. Их грехи так и будут держать нас здесь. Время не властно над здешними порядками.

— Но я же не давал никакой клятвы или обещания, — испуганно затараторил я.

Проклятый посмотрел на меня с какой-то странной надеждой.

— Конечно. Это был я, а не ты. Но если я не исполню клятву, мне даже не хочется думать об этом.

— Но что же надо делать? Какова была их последняя воля?

Мой собеседник на миг задумался и произнес:

— Всего лишь прощение. Они все хотели свободы и прощения.

— Но разве они не свободны? — не мог я уняться.

— Здесь, в ЕГО мире никто не может быть свободным, — Проклятый отвернул взгляд и с грустью посмотрел на старые покрытые паутиной фигуры святых. Ничто в этом мире не могло подарить нам тепла и успокоения.

— Ты хотел освободить их всех разом? — предположил я.

— Если их души оказались у меня в суме это еще не гарантирует им освобождения от всех грехов. ОН продолжает удерживать их. Мертвыми телами, кошмарными тварями, даже каменные изваяния хранят в себе души умерших.

— Но почему он их не отпускает? Почему?

— Одному из воинов дьявола свои задачи. Он что-то вроде надзирателя в остроге. Только вместо заключенных — души. А проступки, за которые они попали сюда, не все являются смертельным грехом.

— Тогда поче… — но Проклятый так и не позволил мне спросить, продолжив.

— Доверие и заблуждение. Мы не совершенны, и нас очень легко сбить с истинного пути.

Я сам не заметил, как задремал. Сон, налетев, будто неуловимый морской бриз унес меня в те далекие места, где я всегда был в безопасности и не знал голода и одиночества, страха и смерти. Я оказался дома.

* * *

Тот, кто пришел к душеприказчику был не один. С ним оказалась странная мохнатая зверюшка — очень смышленая и способная повторять за ним легкие слова. Он называл ее — Ша. Что на языке его народа означало — верный друг. Душеприказчик рассказал о себе все. Мрачный старец долго смотрел ему в глаза, и грустно покачав головой, произнес:

— Я поклялся своей жизнью, что никогда не буду жить ради другого человека и никогда не попрошу и не заставлю другого человека жить ради меня. В этом была моя ошибка. Но тебе выпала иная участь, так неси ее с желанием, так как иного выбора у тебя, увы, нет.

— Но что, же мне делать? — взмолился Душеприказчик.

— Верь. Вера порой совершает, гораздо большие чудеса, нежели чародейство или колдовство. Наш мир многогранен и не так уж прост. Любовь не ограничивается просто чувствами, а смерть лишь смертью. Главное верить и ты сам поймешь все для себя. Да и события в нашем мире столь не предсказуемые, что порой их последовательность сводит нас с ума, заставляя верить в чудеса…

Они ни одну бессонную ночь просидели возле не тлеющего костра, разговаривая о том странном месте, где свела их коварная судьба.

На рассвете последнего дня, старец ушел. Душеприказчик кинулся ему вслед, но твердая рука остановила его.

— Ты сам поможешь себе, — наставительно произнес старец и исчез.

Ночной морок рассеялся, унеся с собой память прошедшей ночи. Может быть, и не было вовсе странного одиноко скитальца с его мудрыми наставлениями, а может быть именно он и помог душеприказчику выжить в этом треклятом мертвом мире. Только причудливая зверюшка с этого дня всегда была с ним рядом и не давала отчаянью и сомнениям пленить его разум.

* * *

Мы шли по длинным змеевидным коридорам, которые казались мне бесконечными. Извилистые переходы, обрушенные лестницы и винтовые подъёмы и спуски, мелькавшие в свете тусклого факела, сводили меня с ума. Где то рядом жалобно попискивал Ша. Я, во тьме, нащупал зверюшку и, поймав ее, посадил себе на плечо, в знак доброго поступка она уткнулась мне пушистой мордочкой в щеку, затихла.

— Это подвалы принадлежащие королю Петру Справедливому, — с гордостью произнес Проклятый. Имя давно усопшего правителя эхом разлетелось по узким коридорам.

— Он строил обходные пути из города?

— Он был чернокнижником и скверным королем, — буркнул в ответ Проклятый. И его слова оказались ударом ниже пояса. Я действительно ничегошеньки не слышал о Петре Справедливом и даже не догадывался, чем он мог прославиться в истории здешнего городка.

Спустившись еще ниже, мы уперлись в кованную железную дверь. Проклятый осторожно достал из-под рубахи длинный двусторонний ключ и медленно вставил его в замочную скважину. В тишине раздался противный скрежет, два резких поворота и дверь, с легкостью открывшись, позволила нам продолжить путь.

По дороге нам попались еще несколько проржавевших решеток с тяжелыми засовами, но и они с легкостью распахивались не в силах противостоять хитроумной поделке талантливого ключника.

Длинная лестница ушла из-под ног, исчезнув в кромешной тьме. И я в очередной раз почувствовал легкий запах гнили, смешанный с затхлостью.

— В этих подвалах погибла не одна безвинная душа, — осторожно произнес Проклятый.

Я вздрогнул. Накативший на меня ужас, заставил мои поджилки затрястись, не дав мне возможности сделать еще хотя бы один шаг.

— Может быть, найдем другой путь? — быстро предложил я.

Проклятый лишь отрицательно качнул головой.

— Иного пути нет. Именно через него я попал в Собор святого Стефана, где и принял на себя грехи горожан. Все повторяется, как много лет назад.

Проклятый осторожно дотронулся до холодной кладки — почерневшие от времени камни все еще хранили память тех далеких роковых дней.

— Поторапливайся. Иначе мертвяки найдут нас раньше, чем… — фраза оборвалась, и я почувствовал сильный толчок в спину.

* * *

Буквально протиснувшись через узкий проход, мы оказались в огромной каменной зале, украшенной огромными изящными люстрами.

Проклятый с интересом уставился на обветшалые, покрытые пылью и паутиной картины. На одной из них был изображен высокий статный мужчина, в темном, расшитым золотом камзоле. Его взгляд властно взирал на нас поверх, будто для него мы были всего лишь глупой, грязной челядью.

Внезапно из дальней части залы послышался протяжный женский стон и умоляющий голос запричитал спасительные слова. Она просила отпустить ее и больше не причинять боли. Голос был настолько слабым и изможденным, что мороз пробежал по коже, отразив те невиданные муки, выпавшие на долю этой несчастной.

Мы медленно двинулись вперед, осторожно прислушиваясь к внезапной тишине.

Стон повторился и вслед за ним раздался желчный мужской гогот.

Подойдя к двери, Проклятый осторожно приоткрыл ее. На огромном деревянном кресте была распята худощавая рыжеволосая девушка. По ее обнаженному телу струились ручейки крови. Мученица тихонечко постанывала. Рядом с ней облокотившись на высокий резной стул, усыпанный тонкими острыми иглами, стоял сошедший с портрета благородный аристократ, все в том же темном расшитом золотом камзоле.

— У тебя нет выбора, ведьма! — продолжая смеяться, злобно процедил сквозь зубы аристократ.

— Ваше величество, пощадите! Прошу, я не ведаю ворожбы и не знаю заговоров, — обессилено простонала девушка.

— Врешь! — король зло сплюнул себе под ноги и, размахнувшись, ударил ее кнутом.

Кожа лопнула и на теле девушки появилась еще одна кровавая рана.

Девушка взвыла и измученно заплакала.

Король вновь занес руку для удара. И в этот миг Проклятый оказался рядом и, перехватив кнут, наотмашь ударил короля. Мучитель, сжавшись, будто побитый щенок забился в угол. Его безумный взгляд забегал по нам, ища толи поддержки, толи понимания.

— Пошел прочь! Тварь! — злобно прошипел Проклятый.

— Кто? Что? — непонятно запричитал король, и внезапно разразился страшным криком. — Стража! Стража!

Дальняя дверь заскрипела, и в подвал ворвались двое статных воинов, вооруженных длинными обоюдоострыми алебардами. Не слишком удачное оружие для столь крохотных помещений. Лица воинов были скрыты железными масками шлемов, но и сейчас я без труда смог разглядеть их истлевшую кожу. Не в силах хорошенько размахнуться, первый из нападавших получил от Проклятого факелом и следом острый меч вспорол его живот. Второй, в ту же секунду лишился головы.

Король отпрянул назад, испуганно поджав ноги. Голова убитого воина подкатилась к его промежности и застыла, на лице остался злобный оскал.

— Что такая смерть тебе не по нраву? — без особых эмоций поинтересовался Проклятый.

Король закрыл лицо руками — его сотрясали рыдания.

Я перевел взгляд на девушку и словно опомнившись, поспешил к ней на помощь, но, дотронувшись до нежной кожи, понял, что опоздал.

— Оставь ее, она уже давно мертва! — произнес Проклятый.

Зал наполнил странный и не привычный запах лаванды, факелы, резко вспыхнув, стали тусклыми. Крохотный желтый клубок легко паря над моей головой исчез в кожаной суме Проклятого.

Я вновь посмотрел на девушку, и полумрак открыл моему взору совсем другую картину. Старые, сгнившие кости, чудом держались на потемневшем от времени кресте, из которого кое-где торчали ржавые острия гвоздей. На черепе рыжеволосой девушки остались лишь темные пряди, и у пояса виднелись куски истлевшего савана.

Я отпрянул назад.

Поверженные воины также как и мученица превратились лишь в кучку сгнивших костей накрытых доспехами и толстой паутиной.

Внезапно подвал наполнил оглушающий вопль. Обернувшись, я увидел короля и ужаснулся. Он все еще был жив. Только сейчас его лицо выглядело не лучше обглоданной кости. Камзол был истерт и сер, словно пролежал в здешней сырости ни одну сотню лет.

— Кончай ныть, тварь! — произнес Проклятый.

Он резко схватил короля за шкирку и поставил на ноги.

— Что здесь происходит? Где я? Что со мной?!

Его величество был не просто обескуражен — он был подавлен. Только у меня не было и капли жалости. Наверное, я стал — черствее и тверже. Этот мир изменил бы любого, и как мне казалось, далеко не в лучшую сторону.

— Нам необходимо попасть к костелу святого Стефана, — твердо произнес Проклятый.

— Кто вы? — голос короля прозвучал совсем тихо.

— Неважно, — буркнул в ответ Проклятый, — поднимай свои гниющие мощи, ваше величество.

Король удивленно уставился на душеприказчика, но так ничего и не ответил. Я расценил его молчание, как согласие.

Следующий зал оказался забит всевозможными орудиями пытки. Здесь были и напичканные острыми иглами гробы и деревянные дыбы. Только здесь не было выхода. Нас окружали лишь толстые каменные стены.

— Решил схитрить, ваше величество? — Проклятый ударил короля по спине, заставив того уползти и спрятаться за железным гробом.

— Я не вру, я выведу, — запричитал напуганный донельзя голос.

Король подполз к дальней стене и, дотронувшись до одного из камней, вдавил его внутрь. Но на удивление ничего не произошло. На полусгнившем лице короля застыл ужас. Он в отчаянье стал обеими руками давать на камень, а затем на соседние булыжники.

— Он забыл? — я не мог скрыть своего удивления.

— Нет просто пару столетий назад, здесь было все по-другому. Кладка осела, механизм проржавел.

Наконец среди непрекращающихся всхлипываний раздался протяжный металлический скрежет. Король продолжал вдавливать камень, а соседняя стена уже отъехала в сторону, открыв нашему взору потайной ход.

— Ход, — едва слышно пропищал Ша.

— Да, ты прав, Ша. Это вход, — согласился Проклятый.

Мы долго шли по узкому темному коридору и среди непроглядной тьмы, факел вырывал образы покоящихся здесь людей. Среди каменной кладки виднелись ровные ряды одетых в темные сутаны скелетов. Среди темных черепов ползали огромные крысы.

— Служители святого Стефана, — едва слышно произнес Проклятый.

— Это монахи? — удивился я.

— Воины. Они защищали наши земли во времена нашествия северян.

Проклятый дотронулся до одной из костей, и тусклый огонь вырвал из тьмы резкую боль на его лице.

Следующий зал оказался темным и пустым. Остановившись возле больших дверей, украшенных образами святых король остановился.

— Я дальше не пойду, — произнес его величество.

— Пойдешь, — Проклятый был не приклонен.

Ключ щелкнул в замке. Король затрясся как осиновый лист и, вцепившись в руку Проклятого, потянул его назад.

— Чего тебе бояться, тиран. Ты давно мертв.

Испуг на лице короля сменился ужасом.

Дверь протяжно заскрипела и отварилась. Из темноты повеяло ледяным холодом. Я сильнее прижал к груди подаренный мне Проклятым стилет. Ша сидевший у меня на плече, сжался, и попытался спрятаться под ворот.

Из непроглядной мглы потянулись длинными культями тонкие нити тумана. Костлявые пальцы с изогнутыми когтями сжимались, будто ища себе легкую жертву.

Король попятился, но туманная длань ухватила его за плечо, потянув к себе. Зал наполнил ужасный вой. Туман стал гуще, и резкий рывок заставил короля скрыться в темноте.

Я ощутил нарастающий страх, когда истошный вопль вновь повторился и затих.

* * *

В кромешной темноте я с трудом различил скрюченное человеческое тело. Мы подошли чуть ближе и Проклятый осветил факелом дальнюю стену. Там почти под самым потолком висели сотни, а может быть даже тысячи изуродованных тел. Я зажал рот руками, чтобы мой истошный вопль не вылетел наружу.

Ночную тишину нарушил не привычный звук. Кап, кап, кап…

Проклятый резко повернулся, но я и без факела смог увидеть, как мертвые тела обрастают кожей, а капли крови, струящиеся вниз, будто прилипают обратно к измученным телам.

Яркий свет ударил в глаза и тысячи свечей осветили огромный зал. Холодные стены наполнились стоном и воплем людей, и я почувствовал нарастающий жар от горящих печей.

Впервые, в этом холодном мире мне удалось почувствовать привычное тепло.

Душераздирающий крик поверг меня в ужас. Когда Я повернул голову, то увидел, как два здоровенных палача опускали связанного веревками несчастного страдальца на острый угол железной пирамиды.

С другой стороны на кованных стульях сидели несколько мужчин, руки которых были связаны за спиной, их шеи стягивал стальной обруч. Пыточный механизм с помощью рычага соединялся с четырехзубой вилкой, — и даже легкое движение приводило адское изобретение в действие. Медленно продавливая окровавленный подбородок, оно приносило еретикам невыносимые страдания.

Я сумел прочесть вырезанную на их стульях короткую надпись: «Отрекаюсь».

На лице Проклятого возникло отвращение. Прямо перед нами жилистому еретику, несколько монахов вставляли в рот железный инструмент, внешне напоминавший грушу. Когда его изможденное пытками тело, не в силах сопротивляться, ослабло — раздался роковой щелчок. Еретик в отчаянье затряс руками и ногами. Железная груша раскрыла внутри тела свои смертоносные лепестки: и рот, и горло мученика разорвало в клочья, забрызгав монахов темно-красным фонтаном.

В голове поселился противный жужжащий шум; мир поплыл перед глазами и я почувствовал, что ноги стали ватными.

— Вешать этих ведьм! — раздался знакомый до боли голос.

— Идите за новыми еретиками! А эти тела скиньте в яму, — поддержал его другой голос. И в этот раз настала очередь удивляться Проклятому. Остекленевшими глазами он смотрел на пожилого мужчину, стоявшего рядом с королем. Мужчина был облачен в монашескую сутану, с мертвенно-бледным лицом и крючковатым носом. Желчно улыбнувшись, он выставил на показ отвратительные острые, словно клыки зубы.

— Боже…Это он! — внезапно произнес Проклятый. — Значит, он был здесь еще несколько сотен лет назад.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ: Ключ от всех дверей

Бывают города, что по стечению судьбы становятся заложниками своих собственных жителей. Люди привязываются к домам, улицам, площадям и даже башенным стенам, и зачастую каждое сказанное сгоряча слово, не исчезает без следа. Оно еще долгие годы витает по темным закоулкам, притягивая несчастья и беды. Необычных жителей начинают называть еретиками и чернокнижниками, а сказанные ими слова заклятиями. Города же в которых они живут, обречены носить статус «Дурных». И с наступлением ночи, в этих городах, богопослушные люди уже не выходят на улицу, плотнее закрывая ставни и чаще повторяя имена всевозможных святых.

Но бывают и такие города, в которые зло приходит само, помимо чьей-то воли. И никто не знает, откуда и зачем оно пришло. Сначала все вокруг кажется обычным, и пришлый человек не вызывает у горожан опасности и страха. День проходит за днем, и незаметно каждый из них погружается в трясину человеческих слабостей и пороков.

Со временем все вокруг начинает меняться, медленно и безвозвратно, и никто не в силах противиться этому. Горожане, сами того не замечая, становятся грубее и коварнее. И каждый бездумный поступок или злоязычная фраза лишь погружает их на самое дно греховного болота, делая их заложниками того, кто пришел в их город из другого мира. ОН словно ловкий кукольник, начинает управлять людьми как беспомощными марионетками. Его боготворят и восхваляют, возводя в ранг святого, прислушиваясь к каждому слову чужестранца. И мир катится в тартарары, и не многим суждено сопротивляться неизбежному. Ведь их поступки и помыслы уже принадлежали ЕМУ.

* * *

Очередная дверь подалась ключу Проклятому и мы оказались в длинном каменном коридоре, часть которого была затоплена сточными водами, отчего дышать здесь было практически не возможно. Острый, словно бритва запах, разрывал меня изнутри своим мерзким зловонием, вызывая невыносимый приступ удушья и рвоты.

— Где мы? — хватая ртом, воздух с трудом произнес я.

Даже Ша тихонько попискивал, не в силах вынести здешнюю вонь.

— Над нами Базарная площадь, покои профессора Лоцлафа, — так спокойно произнес Проклятый, словно и не было вокруг этой невыносимой удушающей затхлости.

— Да как здесь вообще кто-то может жить?

Я невольно закашлялся и, закрыв рот руками, затаил дыхание.

— Лоцлаф также как Воцлав был духом города. Они хранят не одну тайну этих древних стен.

— Он тоже водяной? — найдя в себе силы, я все же смог задать вопрос.

— Может быть, а может и нет, — Проклятый инстинктивно пожал плечами. — Он всего лишь легенда. Воцлав тоже существовал только в бесконечных небылицах, но как ты успел заметить — россказни оказались правдой.

Проклятый остановился у стены и, коснувшись темно-коричневого камня, произнес:

— Я помню это место. Когда мы узнали, какая участь уготована нашему городу, нам пришлось скрываться от городской стражи. Именно так мы и проникли в Собор. Тогда я первый и единственный раз увидел Лоцлафа. Невысокого роста, с большим горбом и огромными темными, словно смоль глазами. Он промелькнул возле меня призрачной тенью…

— Он что-то навроде гнома или гоблина? — уточнил я.

Проклятый отрицательно покачал головой, добавив:

— Вовсе нет. Нам говорили, что он раньше был профессором Университета, и очень любил науку. И любовь эта была такой сильной, что он несколько лет подряд не выходил из подвалов старинной библиотеки, где хранились самые древние фолианты. Говорят его глаза, привыкшие к полумраку, стали видеть только во тьме. И он узнал столько тайн, что не смог вернуться обратно к людям, став ворчливым духом города, охраняющим подвалы Собора.

Рука Проклятого осторожно коснулась странного знака на одном камне, покрытым густым серым мхом.

— То есть, получается, эта история правдива? — не поверил я.

— Более чем, — раздался из полумрака чей-то низкий хриплый голос. — Потуши факел, Проклятый. Я не очень люблю свет.

Словно внезапно ослепнув, я услышал быстрые шаги и твердый голос душеприказчика:

— Пойдем.

Когда глаза привыкли к мраку я смог различить впереди нас полную маленькую фигуру незнакомца, в которой легко угадывался профессор Лоцлаф, про которого мне рассказывал Проклятый.

Мы долго плутали по смердящим коридором, пока не оказались в крохотной комнате. Посреди нее стоял массивный деревянный стол, и благодаря наполовину догоревшей свече чье пламя трепетно боролось с темнотой я смог разглядеть огромный фолиант в старом кожаном переплете.

— Присаживайтесь, — слегка прихрамывая, Лоцлаф обошел стол и сел в дальнем скрытом тьмой углу. Мы устроились на огромных резных стульях.

— Не думал, что вновь увижу тебя в стенах города, — равнодушно произнес профессор.

— Твой брат Воцлав тоже был удивлен, — сдержанно ответил Проклятый.

— Не удивительно. Значит ты последний?

Даже в полумраке я заметил, как Лоцлав уставился на щеку Проклятого. Цифра один засверкала еще ярче, не хуже одинокой свечи озарив мрачную комнату.

— Как тебе удалось вернуться?

— Интересуешься, чтобы донести новость Хозяину? — рука Проклятого незаметно для Лоцлава коснулась лезвия меча.

— Ни мне, ни Воцлаву он не Хозяин. Это ваши беззащитные душонки должны дрожать, заслышав его неровную поступь. Нам с братом он не указ. Пока стоят крепостные стены, ни один служитель тьмы не тронет духов города.

— Кто убивает Душеприказчиков?

— Даааа, — протянул профессор. — Я ждал этого вопроса. Тебе страшно, учитель. Очень страшно… Умереть, будучи мертвым, это наверное ужасно глупо. Или ты все еще боишься за твою никчемную душонку?

— Меня давно не интересует собственная жизнь, — не раздумывая, ответил Проклятый.

— О, какие громкие слова, — усмехнулся Лоцлав. — Только скажи, с какой стати мне помогать тебе?

Проклятый молчал.

Я нащупал суму и, открыв ее, достал бумагу и карандаш.

— У меня есть плата за вашу помощь…

Сам не понимаю, как моя рука так ловко заскользила чистому листу.

Профессор внимательно следил за моими едва уловимыми движениями, не произнося ни слова. Только когда рисунок был закончен, полную тишину нарушил смех: профессор был не в состоянии сдержать своих эмоций.

— Ты хотел купить меня своей бестолковой мазней, — продолжая смеяться, выдавил из себя Лоцлав.

Я взглянул на лист бумаги и ужаснулся, вместо четких линий и изящных изгибов, перед моим взором предстал лишь серый круг, будто я не рисовал, а всего-навсего расписывал карандаш.

— Вот, держи, — немного помедлив, Проклятый протянул Воцлаву аккуратно сложенный лист.

Смех прекратился также внезапно, как и начался.

Дрожащая рука потянулась к бумаге, и я впервые смог рассмотреть лицо профессора. Он походил на крота, словно человеческое лицо за долгие годы, проведенные среди темноты и сырости, приобрело черты животного; невероятно большие черные глаза, одутловатое лицо с длинным носом и длинными острыми усами.

— Откуда у тебя это? — я заметил в голосе профессора дрожь.

— В мире, где все мертво, только что-то живое имеет вес, не так ли? — слегка прищурившись, скорее не спросил, а уточнил Проклятый.

— Тебя ищет прислужник Хозяина, — взглянув на рисунок ответил Лоцлав. — Убить его не возможно. Порождение тьмы бессмертно, тем более в его мире. Но у тебя есть одно преимущество. Он не знает, что тебе удалось проникнуть в город. Торопись, если хочешь исполнить свое предназначение.

* * *

Искусство творения не редко называли волшебством. Умело складывать слова или изображать мир с помощью кисти и красок либо выражать весь калейдоскоп чувств при помощи музыки всегда заставляло простой люд восхищаться, восклицая от радости и умиления. Положительные эмоции переполняют нас, а жизнь еще долгое время источает радужные краски. Но в мире мертвых нет места положительным эмоциям, а все что связано с искусством, накрыто паутиной и беспощадным саваном времени. Даже музыкальный инструмент остается здесь немым, словно страшась произнести в этом ужасном месте ни единого звука.

И никакое золото мира неспособно купить воздушную мелодию или набросок прекрасных стихов. Среди смерти и бесплодия, где нет ничего живого, только отголоски былой жизни имеют настоящий вес золотого металла.

Я вспоминал свои причудливые рисунки, пытаясь сопоставить все воедино. И мог дать руку на отсечение, что они действительно были написаны мной, но как бы я себя не убеждал, все равно оставалось призрачное сомнение. Словно автор этих зарисовок прожил не одну сотню лет и его прозорливый взгляд мог уловить даже самые крохотные черты и образы натурщика. Я, к сожалению, не мог похвастаться усердием и внимательностью, а мои рисунки никогда не отличались подобной яркостью неуловимых образов.

* * *

Лестница, на которую вступил Проклятый, вела вверх. На мгновение он остановился и, замешкавшись, сделал шаг назад.

— Что случилось? — прошептал я стараясь не нарушать напряженной тишины.

— Что? — повторил за мной Ша.

— Страх, — прочитал я по губам, и тут же Проклятый добавил, но уже чуть громче: — Мне очень страшно.

Я посмотрел на Проклятого и отпрянул, увидев вытянутое морщинистое лицо старика. Он увядал на глазах, его веки ввалились и стали похожи на пустые глазницы слепого, а иссохшая кожа напоминала высушенную потрескавшуюся из-за отсутствия влаги землю.

* * *

Воспоминания нахлынули с такой силой, будто внезапный вихрь ворвался в затхлые подвалы монастыря, принеся собой гарь пустынных улиц и поселив в сердцах одиночество.

Проклятый чувствовал себя совсем молодым и полным сил. Ощущая невероятное волнение, он спешил, торопясь обхитрить коварную длань, поработившую весь город. Еще несколько единомышленников попятам следовавших за ним на мгновение остановились, когда он вступил на длинную каменную лестницу уходившую вверх. Там был основной зал собора.

Биение сердца, достигнув бешеного ритма, готово было вот-вот выскочить из груди.

* * *

Я едва заметил, как призрачные тени окружили нас, и одна из них проникла внутрь Проклятого, заставив его выгнуться дугой от нестерпимой боли. Тишину наполнил довольный рык, и я понял, что измученное, почти безжизненное тело моего спутника, все же обрело душу.

Прошлое переплеталось с настоящим неразрывной нитью, собираясь в неразрывный клубок. Затерявшиеся среди бескрайних полей безжизненного мира, души Проклятых в мгновение ока оказались рядом с Душеприказчиком. Теперь, как и многие сотни лет назад — они были вместе.

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ: Слезы сгоревшего города

Проклятый протянул руку и вложил мне заветный ключ, которому не способен противостоять ни один хитроумный замок.

— Он нужен тебе больше, чем мне, — его слова мгновенно растворились в полумраке.

Следующий шаг Проклятый сделал в окружении своих старых знакомых. Призрачные тени смотрели на него белыми глазницами с немой просьбой скорее освободить их из ужасного плена.

Я еще раз внимательно вгляделся в лицо Проклятого, такое знакомое и в тоже время совсем чужое. На его лице возникла едва различимая улыбка. Он перевел взгляд на своего верного спутника и зверек, словно услышав немую команду хозяина спрыгнув с моей руки, устроился у него на плече.

— Пора.

Шаг за шагом мы приблизились к последнему препятствию.

Проклятый осторожно коснулся двух кованых цепей, крест на крест опутавших старую, вконец, проржавевшую дверь. Толстый слой паутины, поддавшись неведомой силе, медленно опал на каменную ступень. Послышалось непонятное шипение, будто накаленный до предела металл опустили в воду, и привыкшие к полумраку глаза ослепил невыносимо яркий свет.

* * *

Мы стояли посреди длинного зала, в дальней части которого возвышался огромный серебряный алтарь, и это была лишь единственная привычная моему глазу деталь. Все остальное казалось иным и отталкивающим взор, будто причудливый архитектор вывернул величественный собор наизнанку. Стены топорщились множеством каменных изваяний и пилястры, обычно украшающие фасад и карнизы.

За непривычно тусклыми окнами в лучах яркого солнца падал пепельный снег.

— Проходи, — размеренно произнес чей-то старый дребезжащий голос.

Только теперь я заметил у самого алтаря сидящий на коленях мужской силуэт, слишком худой и сгорбленный, чтобы принадлежать молодому мужчине.

— Ты ведь не мог не придти, про-кля-тый, — намеренно растянул последнее слово говоривший.

Душеприказчик сделал несколько шагов вперед и, остановившись, оглядел серые тени своих друзей. Немые очертания плавно замерли среди высоких мраморных колонн, не в силах дать ни единого совета.

Я чувствовал царившее вокруг напряжение, с каждой секундой понимая, что мы все беззащитны перед злом, которое царило в этом странном месте.

— Зачем ты привел их сюда? — вопрос прозвучал как насмешка, будто собеседник абсолютно не интересовал ответ.

— Ты слишком долго держал в страхе наш город, — вместо ответа, произнес Проклятый. В его руке сверкнуло лезвие причудливо изогнутого стилета.

— Это не твой город. Ты пришлый, как и все они, — не поворачиваясь, говоривший указал рукой на каменные изваяния.

И только заметив встревоженный взгляд Душеприказчика, я понял, что каждое изваяние ничто иное как точная копия жителей этого проклятого города.

— Это мой город, а не твой! Мой мир! И души каждого из вас принадлежат мне, — сидевший на коленях мужчина резко развернулся.

Безжизненное земельного цвета лицо, испещренное ужасными оспенными рубцами, буравило нас черными, словно смоль глазами.

— Ни ты, ни твои бессловесные друзья, — он кивнул на серые тени, — не смогут разрушить мой мир. Вы все у меня здесь, — сжавшийся кулак родил неприятный хруст. — То, что нас окружает, все это мой АД, а вместе со мной и твой и каждого из тех, кто здесь присутствует. И здесь играют только по моим правилам.

И словно в подтверждении слов, говоривший щелкнул пальцами, и серые тени растворились во мраке.

— Ты думал ваши бессмысленные потуги достигнут цели, — мертвец осклабился, обнажив длинные клыки. — Болваны, с никчемной верой в добро. Ваше желание спасти этих глупцов не стоит и самой дешевой похвалы.

Рука Проклятого дрогнула. Наверное, впервые за сотни лет скитаний в этом ужасном мире.

Прямо у алтаря сидел огромное крылатое чудовище, напоминавшее ужасных драконов из толстых исторических фолиантов, что мне приходилось читать в городской библиотеке. Только это было еще ужаснее: огромные желтые глаза, словно у змеи, острые изогнутые иглы топорщились по всей морде.

Брызгая слюной, Чудовище издало протяжный рык, и я почувствовал, как у меня носом пошла кровь.

— Вот оно, мое дитя. Первый житель нашего нового мира.

Я ощутил, как страх подступает к самому горлу, готовый вырваться наружу невероятным воплем. Никакому самому коварному и жестокому врагу я не пожелал бы, оказаться на моем месте. Каменный столб, будто приросший к моей спине не давал возможности сделать и шагу назад. Ватные ноги неспособные больше держать меня подкосились, и я упал на колени.

Чудовище, взмахнув крыльями, подлетело к своему родителю и, подставив свою морду под костлявую руку, удостоилось нежного поглаживания.

— Малом, мне кажется, ты слишком задержался в чужом мире.

Услышав свое имя, мертвец вздрогнул и, изменившись в лице, зло оскалился.

— Если ты что-то и внес в мой мир, это тебе не дает право произносить мое имя вслух. Твой глупый зверек лишь исключение из правил.

— Ты слишком заигрался, Малом, — невозмутимо продолжил Проклятый. — Я не твой пленник или бездушная жертва. И не нам с тобой решать дальнейший ход событий. Ни мне, ни тебе!

— Не нам?!

Безумный взгляд мертвеца стал матово-белым, как у хорошо зажаренной рыбы. Казалось, он только сейчас осознал, что перед ним стоит не очередная беспомощная жертва, а достойный противник.

Рука Душеприказчика перестала дрожать, и ладонь крепко обхватила рукоять стилета. Лезвие медленно взмыло вверх, и описав круг, острие уткнулось в меня.

— Ему решать, Малом. Ни ты, ни я более не властны, в этом безумном мире.

Казалось, только сейчас мертвец обратил на меня внимание, и, вглядевшись в мое лицо, темными пронизывающими, словно лезвие глазницами, вздрогнул. Воспользовавшись замешательством Малома Проклятый, заговорил:

— Я возвращаю то, что взял… Я, прошу вас, меня простить за то, чего не совершал… Я отдаю вам ваши грехи, а мне воздайте свою смерть. Не по моей воле вы оказались здесь… И не по своей… Злу воздаться зло, а добру — добро!

Показалось, что мертвец даже не услышал слов Проклятого, но ему повиновались тысячи статуй.

— Амарсен! Лю да вин сен! — на одном дыхании прорычал Малом затравленным зверем.

Чудовище осклабилось и, взмахнув крыльями, в один миг очутилось возле Душеприказчика. Лезвие в руке Проклятого, описав дугу, пронеслось возле самой морды нападавшего. Чудовище взвыло, видимо от обиды за едва не пропущенный выпад.

Я видел как Ша отчаянно пискнув кинулся в бой и столкнувшись с жестоким порождением зла отлетел в мрачную пустоту собора.

Еще одна атака Проклятого пропала втуне, и взамен огромные изогнутые когти Чудовища распороли ему ключицу. Кровь окропила плечо Душеприказчика, и одновременно я почувствовал страшную боль. Мое плечо украсила темно-красная полоса. Душеприказчик взвыл, а я, в свою очередь, сдерживая боль, закусил губы.

— Так вот в чем дело! — ликовал Малом. — Ты привел в мой Ад самого себя…

При этих словах меня словно окотило ледяной водой. Мой взгляд встретился с измученными глазами Проклятого, моими собственными глазами.

Новая атака застала душеприказчика врасплох и меня окатила новая обжигающая волна боли. Голова закружилась, и я почувствовал, как горлу подступила тошнота.

Еще один выпад и новая рана возникла на теле душеприказчика и на моем теле.

Я обхватил голову руками и, уткнулся в пол; мое тело, обжигаемое невидимыми лепестками пламени, будто горело в аду. Сквозь кровавую пелену я увидел изуродованное лицо душеприказчика.

— Лист, — прошептал он губами и я, ощущая невидимое родство, понял, что нужно делать.

Рука потянулась к сумке, и, нащупав карандаш и бумагу, закрыв глаза, медленно стал выводить невидимые каракули. Для того чтобы увидеть свой собственный рисунок мне не нужны были глаза, я и без них прекрасно видел все что творилось вокруг. Только мир, который окружал меня сейчас, был совсем другим: серые графитные стены, закрашенные безликие фигуры, застывшее в полете чудовище и захлебывавшийся кровью душеприказчик. Картина оживала под медленным движением моего почти бесцветного пера. И я ликовал, чувствуя отчаянье и бессмысленные потуги жестокого хранителя душ. Его лицо менялось. Быстро и безвозвратно. Так хотел я. Я и никто иной. Только мне было сейчас спасти души всех тех, кто находился в этом зале, а заодно и свою собственную.

В голове родилась картины: мы стояли посреди зала, всего несколько людей в длинных церемониальных белых балахонах, а за стенами собора уже пылали жадные языки огня. Мы сумбурно, сбиваясь и испуганно повторяя одну и ту же фразу несколько раз подряд, тараторили плохо заученную молитву. Своего рода заклинание чудесным образом вселяла в нас наивную надежду на благополучный конец. И когда смерть охватила нас, подмяв под себя и раздавив, будто беспомощных козявок — мы продолжали верить. Мы верили, что сможем выстоять и даже в том, потустороннем и пугающем нас мире, найдем единственно верный путь. И тысячи обездоленных и обреченных на вечное страдание душ верили вместе с нами. Мы дали обет, стали вечными душеприказчиками…

Карандаш слишком сильно надавил на бумагу и грифель треснул. Там где на листе ровным строем возвышались барельефы человеческих фигур, появились крупные капли, будто дождь внезапно проникнув сквозь хлипкую кровлю, окропил нас своим великодушием.

И я почувствовал внезапное облегчение, словно небывалый груз ответственности упал с моих плеч. И с плеч проклятого. Я видел уже не прошлое, а настоящее. Сотни фигур плакали, источая холодные слезы отчаянья, и вместе с ними плакал и я. Каждый из них наконец-то был свободен. У зла больше не было над ними власти. Я упал на спину и, разглядывая окровавленную руку, разжал кулак. Карандаш беспомощно упал на холодный пол, и я зашелся в невероятном хохоте. Не в силах справиться с эмоциями я продолжал смеяться отчаянно, даже безумно. Рядом со мной украшенный капельками крови лежал рисунок: отдающий холодом мраморный зал залитый слезами немых статуй и бездыханное тело Душеприказчика, исполнившего страшное заклятие. Хранитель душ — исчез. Также внезапно, как и тогда, когда он только появился в этом городишке. Я стер его собственной рукой.

Пускай — не навсегда. Но здесь и сейчас, зло больше не имело власти.

Бело-голубоватой дымкой, освободившиеся души исчезали в темноте звездной ночи. Я вдыхал дождевую свежесть, наслаждаясь мерным пением небес, таким тихим и спокойным, что любое отчаянье растворялось в пустоте. Теперь и на моих глазах появились слезы. Очищаясь от окружавшего меня бреда, я оплакивал самого себя, Ша и тысячи тех, кто в эту ночь обрел покой, а главное свободу.

То, что произошло со мной, было не сказкой со счастливым концом, отнюдь. То что происходило здесь и сейчас было всего лишь жестокой правдой жизни и смерти. И сыграв в страшном спектакле не последнюю роль, я знал, что когда-нибудь все это повторится вновь. Только… Я посмотрел на безжизненное тело Душеприказчика. Только я не хотел об этом думать.

Взглянув на зияющую дыру в северной части Собора, я увидел невероятных размеров черного ворона. Я был уверен, птица рада меня видеть!

Где- то за поворотом.

Город встретил меня широкой улыбкой улиц и проворных горластых зазывал. В этот осенний солнечный день ничто не могло омрачить моего приподнятого настроения. Под моими руками, сложенными крест-накрест на толстом кожаном портфеле виднелись пожелтевшие от времени листки. И я с поразительной точностью в мельчайших деталях знал, что изображено на каждом из этих листов.

Теперь моя жизнь была предопределена и не могла принести мне нежданных сюрпризов. Я уже не боялся крутых, исчезающих во мраке дорожных поворотов. Грудь наполнилась невероятным количеством сил, и мне было невероятно трудно надышаться ласкающим терпким ароматом новой, манящей своей загадочной красотой жизни.

… И я поклялся всем, что у меня было, что никогда не буду жить ради себя и окажу любую помощь страждущему.

И кто знает, что ждет меня, будет жать завтра, после нового витка времени, когда все повторится вновь…

(июнь-июль 2009 года) Москва.

Оглавление

Константин Кузнецов . Душеприказчик

  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: Кошмар, подстерегающий за поворотом

  ЧАСТЬ ВТОРАЯ: Переправа слепого Езефа

  ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ: История, рассказанная в полночь

  ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ: Покровительница Пришлого квартала

  ЧАСТЬ ПЯТАЯ: Подвалы проклятых душ

  ЧАСТЬ ШЕСТАЯ: Ключ от всех дверей

  ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ: Слезы сгоревшего города

Реклама на сайте