«Последнее кино»

Его одели в белый-белый комбинезон, провели по белому-белому коридору, велели остановиться возле белой-белой двери, втолкнули в белый-белый кабинет и усадили в черное кресло. Красивая холодная ассистентка с фаянсовой грудью касалась его наголо обритой головы тонкими хрупкими пальчиками, прикрепляя электроды. Он переваривал фруктовое пюре и улыбался.

Не так давно он подписал все необходимые бумаги, согласившись на эвтаназию. У него не осталось родственников. Его тело было разрушено болезнями и не представляло никакой ценности для торговцев органами. Он не имел никакой собственности и ничего никому не мог завещать. Пятнадцать лет он пробыл в больнице, а затем еще полгода – в хосписе.

Однако оказалось, что кое-какой толк от него все же был. Владелец кинотеатра смерти предложил ему контракт на необременительных условиях, с которыми пациент сразу же согласился. Благодаря этому он неплохо провел теперь уже точно последний месяц жизни, позволив себе почти все то, чего так долго был лишен. Кроме девочек, конечно, – на них не осталось сил.

Но вот сейчас ему предстояло смириться с тем, что в самые сокровенные минуты, в интимнейшей ситуации, в сугубо личном деле, которым являлось умирание, у него будут свидетели. Возможно, много свидетелей.

В сущности, это ничего не значило. Просто его предсмертный сон увидят и другие. Экзотично? Пожалуй. Он ни разу не бывал в кинотеатрах смерти. Что покажет пресыщенной публике он? Кошмар, слюнявый детский мультфильм или дурацкую комедию? В этом и состояла прелесть каждого нового «сеанса» – он был абсолютно непредсказуемым.

Существовало только одно законное и непременное условие: владельцы никогда не возвращали деньги разочарованным клиентам.

Ему сделали инъекцию. Он уплыл в туман. Потом ему показалось, что он слышит блуждающие в этом тумане далекие голоса. Голоса приближались. Отчего-то он представлял себя монахом и слушал, как братья бормочут отходную молитву…

Ропот нарастал и постепенно перешел в оглушительный рев, «как бы трубный». Именно таким воображал себе пациент звук последнего призыва, который раздастся, если верить первоисточнику, где-нибудь в окрестностях Мегиддо и заставит открыться могилы, – но, конечно, он никогда не рассчитывал присутствовать при этом лично.

Заиграла величественная музыка. Тягучие стоны меллотрона и саксофона, звучавшие в унисон, показались пациенту невыразимо мрачными. От низких нот вибрировал желудок и опустошался мозг.