«Присутствие»

Джон Соул Присутствие

Находка

Снаружи день выглядел безупречно.

Небо сапфировой синевы, сверкающее бирюзой море. По лазурным просторам плывут зефирные облака.

Ветер стих, и волны плавно оглаживают рваный край застывшего потока лавы, когда-то вторгшегося в море из вулканического разлома на полпути к вершине Килауэа, что на одном из островов Гавайского архипелага.

Это Большой Остров – куда больше, чем все остальные острова архипелага, вместе взятые.

И он растет год от года.

Сегодня, впрочем, даже земля, кажется, пришла в согласие с небом и морем. Пламя, пышущее в подземной глуби, вроде бы слегка угомонилось – до другого раза, когда вздумается прорвать наружную каменную корку и послать змеистые хвосты огненной магмы вниз по горному склону, дальше в море.

Именно такого дня и дожидалась команда водолазов.

Спустя час после рассвета они собрались на буксире, который, с баржей на прицепе, вывел их из Хило-Бэй. Теперь баржа стояла в двухстах ярдах от лавового потока, удерживаемая на месте тремя якорями на тяжелых тросах. Буксирчику, чтобы держаться поблизости, было достаточно багра, и надводная часть команды, которой делать, в общем-то, было нечего, пока водолазы снизу не подадут сигнал, расслабилась на палубе, попивая пивко и дуясь в карты, умиротворенная, под стать погоде.

Пожалуй, если бы ветер и море не вступили против людей в сговор, кто-то мог бы и ощутить толчок и догадаться, что этот идиллический покой – всего лишь иллюзия.

Под толстым языком лавы, закупорившим глубокое жерло, раскаленная магма создала такое давление, что пласт камня, не выдержав, раскололся.

Это явление было отнюдь не взрывного свойства – ничего похожего на те сдвиги, которые происходят, когда сомкнутые края континентальных плит внезапно расходятся и сотни миль казавшейся надежной земли рывком расползаются в противоположные стороны.

Не было оно и таким, когда ложе моря вдруг, без всякого предупреждения, вздымается и посылает, на тысячи миль во все стороны, гигантскую приливную волну, которая обрушивается на землю, сметая все на своем пути.

Это, произойдя непосредственно под поверхностью, вызвало на экранах сейсмографов, следящих за поведением вулкана, совсем маленький всплеск. Если кто-то из обитателей острова и ощутил толчок, то через мгновение засомневался, не почудилось ли.

Скрытая под пробкой лавы расщелина в каменной плите обеспечила ровно столько места, сколько требовалось, чтобы колонна расплавленного камня начала свой подъем на поверхность, жаром и давлением расширяя себе дорогу, пока наконец раскаленная до белизны магма не вырвалась в просторный туннель, образовавшийся давным-давно, когда кипящая внутренность тогдашнего потока уходила вглубь земли под корой внешней, быстро стынущей лавы.

И теперь буксирчик мирно плясал на волнах рядом с этим лавовым языком, водолазы внизу работали в блаженном неведении, а жидкий огонь уже струился, скрытый черной поверхностью камня.

Спустившись к самому краю туннеля, в широкую замкнутую камеру, где когда-то застыла последняя порция лавы, магма собралась в озерцо, пополнявшееся с каждой минутой, и, накапливаясь, принялась неумолимо оплавлять внутреннюю стену скалы, еще удерживающую кипящий огонь от соприкосновения с морем.

На ста футах глубины двое водолазов, мужчина и женщина, слаженно и сосредоточенно трудились, чтобы достать предмет, обнаруженный ими неделю назад.

Заключенное в донный слой лавы, это было нечто почти идеально сферическое и цветом столь схожее с лавой, что водолазы поначалу едва его не проглядели. Форма – вот за что зацепился глаз женщины: правильный изгиб, ухваченный боковым зрением.

Она помедлила, чтобы рассмотреть получше любопытный рельеф лавы. Нагнулась, и тогда ее спутник, почуяв, что ее нет на привычном месте справа, обернулся, чтобы удостовериться, все ли в порядке. Минуты не прошло, как и он был заинтригован ничуть не меньше.

Они исследовали сферу минут с десять. Хотя та прочно сидела в лаве, было очевидно, что частью лавы она не является. Что-то вроде жеоды[1]. Сфотографировав и зафиксировав ее точное местоположение, они поднялись на поверхность и в тот же день сообщили о находке своему нанимателю.

Теперь они вернулись и находились под водой уже около часа, тщательно закрепляя вокруг сферы изготовленную по спецзаказу сеть, прицепленную к крюку мощного крана, который был установлен на барже. Сеть по виду напоминала сплетенные методом макраме корзинки, какими поколения японских рыбаков крепили к своим неводам стеклянные поплавки, однако изготовлена была из пластиковой нити прочней, чем сама сталь.

Покончив с сетью и убедившись, что тяжелый груз не выскользнет, женщина дернула за сигнальный трос, прикрепленный к ее водолазному поясу.

Команда буксира приступила к подъему жеоды с морского дна.

Уловив в воздухе дуновение серы, один из рабочих поморщился, но решил, что это всего лишь запах электролита от аккумуляторных батарей буксира.

Поглощенные работой люди не обратили никакого внимания на струйки дыма, вырвавшиеся из первых трещинок на поверхности скалы всего в двухстах ярдах от судна.

Между тем на стофутовой глубине водолазы отошли от жеоды в сторону и стали наблюдать, как напрягся трос крана. Какую-то долю мгновения все оставалось, как было. Потом жеода, достигавшая почти трех футов в диаметре, резко оторвалась от дна, подпрыгнула на несколько ярдов вверх и тут же, как мячик на резинке, упала почти до самого дна. Короткая пауза. Наконец жеода начала медленное, строго вертикальное путешествие вверх, а водолазы вернулись на то место, от которого ее оторвали.

Кран как раз раскачивал жеоду, чтобы ловчее уложить ее на палубу баржи, когда скала треснула. Из нее выполз ярко-желтый сгусток, который мгновением позже, соприкоснувшись с водой, разлетелся на миллионы частиц. Крановщик закричал об опасности. В течение нескольких секунд тросы были отрублены? якори с цепями брошены на произвол судьбы, и буксир помчал баржу в открытое море.

Вода, неподвижная всего минуту назад, кипела, растревоженная взрывной силой потока, стремительно бьющего из пролома в скале.

– Что с водолазами? – прокричал кто-то.

И не успел он договорить, как охваченные ужасом люди поняли, что знают ответ на этот вопрос.

* * *

Водолазы как раз разглядывали углубление, в котором покоился шар, когда почувствовали первый толчок. Удивление тут же переросло в панику. Они схватились за свои утяжеленные пояса, чтобы отстегнуть их и вынырнуть, но было уже поздно.

В морском дне разверзлась расселина с хлынувшей из нее кипящей магмой. При этом сама вода, казалось, превратилась в адское варево из серной кислоты, кипятка и пара. Во все стороны брызнула шрапнель вулканического стекла. Мгновением после того, как водолазы погибли, тела их были изорваны раскаленными, острыми, как скальпель, осколками силиката.

Чуть позже от тел вообще ничего не осталось.

* * *

В миле оттуда, в открытом море, команда буксира с благоговейным страхом смотрела на развернувшийся перед ними спектакль.

Береговая линия исчезла, скрытая непроницаемым занавесом из пара, ядовитых газов и вулканического пепла. Море под ударами усиливающегося ветра мрачнело, набежали темные тучи, словно силы, выпустившие наружу гнев горы, вызвали и бурю.

Припав к биноклям, люди высматривали в волнах хоть какой-нибудь признак того, что только что, там были двое водолазов, понимая при этом, что все впустую. Они едва-едва спаслись сами. Когда разыгрался шторм и покатились тяжелые волны, капитан буксира повернул к Хило, под защиту гавани.

На барже трое рабочих крепили жеоду к палубе, думая про себя, стоила ли она таких жертв.

Пролог

Лос-Анджелес

Этого он не ожидал.

Дела должны были пойти лучше.

Ему обещали это – ему все это обещали.

Сначала врач: «Принимай таблетки, и дело наладится».

Потом тренер: «Работай. Без труда не выловишь рыбку – и так далее».

Наконец, мама: «Живи сегодняшним днем и не пытайся, все сделать сразу».

Так что он принимал таблетки и работал, в то же время стараясь не перенапрягаться. И в какой-то момент на прошлой неделе стало казаться, что дело и впрямь налаживается. Хотя над городом завис такой жуткий смог, что многие его друзья пораньше сматывались из школы, надеясь на пляже освежиться ветерком с океана, сам он занятий не пропускал. Чуть отзвенит последний звонок, шел в раздевалку, переодевался в спортивную форму и перед тем как приступить к настоящему делу – бегу с барьерами – делал четыре разминочных круга.

Еще немного усилий, и к своему восемнадцатому дню рожденья он – чемпион штата.

И вот на прошлой неделе, когда он был на стадионе один, без тренера, таблетки вроде бы наконец подействовали. Он думал, что выдохнется уже на середине первого круга, но делая последний поворот, заметил, что его распирает энергия, легкие работают ровно, пульс – не намного чаще обычного. На втором и третьем кругах он даже прибавил скорости, но все равно чувствовал себя превосходно – ну просто здорово! Поэтому на четвертом он рванул в полную силу, и это было так, словно он вернулся на несколько месяцев назад, когда никаких проблем со здоровьем не замечалось. Мало того, в тот день на прошлой неделе он чувствовал себя даже лучше, чем когда бы то ни было; легкие всасывали гигантские порции воздуха, и все тело действовало в едином ритме. Вместо вяло жующей боли, которая появлялась обычно к концу первой разминочной мили, мускулы приятно покалывало, грудь вздымалась и опускалась непринужденно, в ритме, совпадающем с ровным биением сердца. Все тело работало гармонично. Он даже сделал два лишних разминочных круга, радуясь своей силе, блаженствуя оттого, что таблетки и упражнения наконец подействовали. После этого он тщательно расставил барьеры, установив перекладины чуть выше обычного.

Он преодолевал их, один за другим, с легкостью и чувствовал свою невесомость, когда парил над преградами.

Идя потом в раздевалку, он почти не запыхался, его сердце работало мерно и ноги совсем не устали, словно он прогулялся минут тридцать, а не прыгал в течение двух часов в полную силу.

Но назавтра все рухнуло.

Пройдя четверть первого круга, он ощутил знакомое жжение в легких, и сердце заколотилось так, будто это последний рывок на десятикилометровой дистанции. Он продолжал бежать, уговаривая себя, что устал после вчерашнего, переработал. Однако к концу первого круга понял, что так не пойдет. Сойдя с твердого покрытия дорожки, он рухнул на траву, перевернулся, чтобы видеть небо, прищурился на закатное солнце. Что, черт возьми, не так? Ведь вчера он был хоть куда! Сегодня же – старик стариком.

Он отказался спасовать перед резью в легких, одышкой, острой болью в ногах. Когда тренер подошел узнать, все ли в порядке, он отмахнулся, заявив, что свело икру и даже, для убедительности, помассировал правую. Тренер купился – или же сделал вид, что купился – это значения не имело, и он вернулся на дорожку.

Четыре круга он сделал, но так, что на последнем скорей быстро шел, чем бежал.

Тренер велел ему либо работать, либо идти домой.

Он попытался работать, но в конце концов вынужден был уйти.

И с тех пор дела пошли все хуже и хуже.

С каждым днем все больше сил уходило на борьбу с болью.

Позавчера он в четвертый раз с Нового года пошел к врачу, и тот снова не обнаружил никаких отклонений. Он снова ответил на все вопросы. Да, он чувствовал себя отлично, когда вернулся с Мауи, где они с мамой встретили Новый год. Нет, отца с ними не было; он с новой женой и младенцем отправился в Гранд-Каймен. Нет, его не волновало, что отец не едет с ними на Мауи; по правде сказать, он рад, что родители расстались – отец взял себе моду в подпитии лезть на них с кулаками, что в течение двух последних лет совместной жизни случалось почти каждый вечер. Нет, он не ненавидит отца. Отец не очень ему приятен, он был рад, когда тот ушел, но нельзя сказать, что он его ненавидит.

Что он ненавидит, так это то, как он себя чувствует.

Доктор сказал, может, ему обратиться к психоаналитику, но это он делать и не подумает. Психоаналитики – для слабаков и проигравших. Что бы ни случилось, он справится с этим сам. Однако в последние два дня боль стала почти невыносимой. Ночью его мучают кошмары, и, проснувшись, он не может дышать и все тело теперь болит не переставая.

Сегодня после обеда, когда подумалось: не лучше ли умереть, раз нет никакого способа избавиться от этой боли, он ушел с занятий и колесил по окрестностям, пока коп не остановил его и не выдал квитанцию на штраф за неисправный глушитель. И что, черт побери, ему теперь делать? Денег оплатить штраф у него нет, не говоря уж о том, чтоб починить глушитель. А потом, что еще за дела? Не так уж он и шумит, да и запаха в салоне почти никакого. При этом мать врежет ему за штраф по первое число, а папаша, если попросить у него на ремонт, надолго заведется на тему, как ему, бедному, тяжело содержать две семьи, и все равно ничего не даст.

Во влип-то!

Поворачивая в тенистый проулок, в котором прожил всю жизнь, он еще за два дома нажал на кнопку дистанционного управления, открывающего дверь гаража, и въехал на подъездную дорожку как раз, когда дверь открылась. Машинально вступив в игру, в которую играл сам с собой каждый вечер, он снова нажал на кнопку, чтобы успеть проскочить под опускающейся дверью.

Сегодня не удалось, и машину дернуло, когда гаражная дверь вмазала в задний бампер. Так что теперь, мало ему штрафа с глушителем, придется отдуваться и за царапины – на машине и на двери.

И боль никак не проходит.

Может, вместо того, чтобы идти в дом, он еще немного посидит здесь?

Посидит и посмотрит, что будет.

Понемногу его охватило теплом, боль, которую он устал терпеть, смыло, и показалось, что не так уж все плохо.

Может быть, он все-таки решит свои проблемы.

Без мамы.

Без тренера.

Даже без врача.

Он закрыл глаза, глубоко вздохнул и впервые за несколько недель забыл о боли.

* * *

Для женщины этот день прошел не легче, чем для ее сына. Начался он звонком бывшего мужа, предложившего пересмотреть условия алиментов. Что в переводе означало: бабенка, с которой он сошелся, требует денег. Ну, она мигом вправила ему мозги. Б полдень выяснилось, что сослуживец, на целый год ее младше, получает долю в партнерстве, на которую она по праву рассчитывала сама. Так что теперь стоял вопрос: либо высиживать еще год, либо искать другую работу. Однако, по чести говоря, ответ лежал на поверхности: партнерства ей не дадут никогда, так что можно вплотную приступать к поискам.

Потом, когда она было решила, что хуже уже быть не может, позвонил врач и порекомендовал хорошего психоаналитика для ее сына. Ну, прежде чем послать мальчика к психиатру, надо проверить его еще у кого-нибудь из терапевтов. Впрочем, визит к другому терапевту по страховке не оплатить, а новогодняя поездка на Мауи урезала семейный бюджет до предела.

Ладно, она что-нибудь придумает.

Повернув на подъездную дорожку, она нажала на кнопку дистанционного управления и остановилась в ожидании, когда откроется гаражная дверь.

На мысль, будто что-то неладно, натолкнул скорее шум мотора, чем клубящийся из гаража дым. Одной рукой она дернула ручной тормоз, другой распахнула дверь своей машины, выскочила и кинулась в гараж.

Там, в машине сына, она увидела его, обмякшего, привалившегося спиной к дверце, с ногами на пассажирском сиденье, с поникшей на грудь головой.

Придушив крик, она схватилась за ручку дверцы водителя.

Заперто!

Она перебежала попробовать другую дверь, позвала сына по имени.

Тщетно.

Погоди!

Кажется, он шевельнулся!

Она сложила ладони козырьком и вгляделась внутрь салона.

Грудь вздымалась! Он еще дышал!

Задыхаясь, кашляя, она кинулась к запасному ключу, который всегда висел на гвозде под верстаком, отворила дверь в кухню и схватилась за телефон.

– Мой сын! – закричала она, как только по 911 откликнулся оператор. – О, Господи, скорее, «скорую помощь»!

Привычно спокойный голос осведомился об адресе.

Какой у них адрес?

Внезапно разум покинул ее.

– Не помню – о, Господи! Кажется... – Тут вдруг вспомнился номер дома, и, запинаясь, она пробормотала его. – Это на Норт-Мэйпл, между Дэйтон и Клифтон. О, Боже, только быстрей! Он заперся в машине, в гараже и...

– Не волнуйтесь, мэм, – перебил ее спокойный голос. – Помощь уже в пути.

Уронив трубку, она бросилась в гараж. Надо открыть машину! Как? Молот! На том конце верстака должен быть кузнечный молот. Протискиваясь между машиной сына и верстаком, она молча взмолилась, чтобы муженек не прихватил молот с собой. Нет, не прихватил – тот лежал, где следовало. Двумя руками она приподняла его и всадила тяжеленную головку в окно пассажирской дверцы. Стекло разлетелось вдребезги, женщина уронила молот на пол, просунула руку в отверстие, рывком отворила дверь. Потянувшись к сыну, выключила зажигание, и громкий рокот мотора стих, чтобы немедля смениться воем сирены приближающейся «скорой помощи». Она схватила сына за щиколотки и попыталась вытянуть его из машины, но, прежде чем вытащила наполовину, два санитара в белом мягко отстранили ее, вынули мальчика и прижали к его лицу кислородную маску. Когда он шевельнулся, панический страх внутри нее ослабил наконец свою хватку.

– Он приходит в себя, – сказал санитар, когда они вынесли сына из гаража и уложили на каталку. – Похоже, все обойдется.

Когда каталку поместили внутрь «скорой» и стали закрывать дверь, сын забился.

– Возьмите меня с собой, – взмолилась женщина. – Ради Бога! Это ведь мой сын!

Дверь снова открылась, женщина забралась внутрь. С воем сирены машина рванула по направлению к больнице Синайских кедров, расположенной в двадцати кварталах отсюда.

Ехали, казалось, вечность, и женщина беспомощно наблюдала, как сын бьется в руках санитаров, один из которых старался удержать мальчика, а второй твердо прижимал к его лицу кислородную маску. Сжав руку сына, она пыталась успокоить его, и наконец судороги несколько стихли. Но как раз в тот момент, когда «скорая» притормозила у входа в приемный покой, она почувствовала, как рука сына обмякла в ее руке. И все его тело на носилках обвисло.

Кто-то из санитаров тихо выругался.

Ее тело как бы потеряло чувствительность, и когда кто-то распахнул снаружи двери «скорой», она спустилась на землю медленно, словно впала в транс.

Персонал бегом покатил каталку в реанимацию, где ждала наготове команда врачей.

Она последовала за сыном.

Там молча следила за действиями медиков, хотя знала уже, что предстоит.

И наконец услышала от реаниматоров те же слова, что повторял врач ее сына: «Непостижимо – у него все в норме!»

* * *

Но ее сын – ее милый, красивый, единственный сын – не был в норме.

Ее сын умер.

Глава 1

Нью-Йорк

– Что, все надрываешься, Сандквист? Смотри не отдай концы!

Издевка сопровождалась хриплым смешком, который гулко отозвался в голых бетонных стенах школьного спортзала и тем сильней ранил Майкла Сандквиста. Что делать? Бросить штангу и схватиться с этим подонком?

Так себе идея. Подонок, фамилия которого была Слотцки, а имя неведомо, по крайней мере, Майклу, был на целую голову выше и весил фунтов на пятьдесят больше – сплошные мускулы. Связаться со Слотцки значило бы подставиться и потерпеть поражение, а это совсем не входило в план, намеченный Майклом Сандквистом на сегодняшнее утро.

В план же его входило закончить со штангой, пятьдесят раз подтянуться до подбородка, еще пятьдесят отжаться в упоре, а потом сделать как можно больше кругов по треку, проложенному по антресоли спортзала, пока не погонит в душ звонок на десятиминутную перемену. Если плюнуть на Слотцки, избежать драки и думать только о работе, все это вполне достижимо.

Сборная школы...

Вот его голубая мечта.

Он никогда не будет таким высоким, чтобы пойти в баскетбол, или таким массивным, чтобы заняться футболом. Для бейсбола он, пожалуй, уже староват. Так что остается бег. И если он в чем-то превосходит других, так это именно в беге. Даже когда астма донимала его так, что не вздохнуть, все равно ему удавалось на короткой дистанции обогнать всех ребят в классе. У них даже была шутка такая: не пытайся обойти Сандквиста на старте, держись сразу за ним, и рано или поздно он отстанет, как неисправный будильник.

Шутка ничуть не была преувеличением. Всего год назад он не мог пробежать больше чем четверть мили. Хотя в начале забега он неизменно шел первым, ему ни разу не удавалось выиграть дистанцию на пятьдесят ярдов, не говоря уж о ста, которую Майкл неизменно завершал в хвосте.

Но даже когда приступ был хуже некуда, он никогда не сдавался. Мать, утешая, говорила: подумаешь, у нас в роду ни с какой стороны никогда не было спортсменов, – но это только прибавляло ему упорства. Что она, женщина, понимает? Это мужское дело. Вот отец, будь он жив, он бы понял.

Когда бы Майкл ни бежал, борясь с удушьем, заставляя свое тело работать на пределе сил, стремясь побороть устрашающую, владеющую им с раннего детства болезнь, он воображал себе, как отец приветствует, подгоняет его. Хотя черты родного лица со временем затуманились и трудно было порой припомнить этот низкий, глубокий голос, Майкл постоянно видел отца перед собой. Это вошло в привычку, и наконец он стал побеждать свою астму.

Покончив со штангой, он лег на пол, чтобы быстренько отжаться, по-прежнему дыша почти ровно, потом пошел к перекладине, по пути взглянув на свое отражение в затянутом проволочной сеткой стекле, отделявшем зал от тренерской. Вот здорово, грудная клетка стала заметно шире, заметно.

Каждый день, рывок за рывком, отжим за отжимом, круг за кругом, результат дает себя знать.

И другие ребята уже больше не смеются над ним, если не считать Слотцки. И даже этот гад Слотцки отвяжется, когда ему удастся войти в школьную сборную по легкой атлетике.

И совсем не в качестве спринтера.

Нет, Майкл поставил себе более высокую цель – бег на длинные дистанции, где выносливость значит столько же, сколько скорость, если не больше.

Он закончил подтягивания и снова проверил дыхание – чуть тяжелее, чем в начале тренировки, но ничего похожего на одышку, ничего похожего на то, как начинались те приступы, давившие его липким, удушающим страхом. Он направился к металлической лестнице на беговую дорожку, опоясывающую зал на высоте в двенадцать футов, сразу под стропилами и значительно выше баскетбольных корзин. Перескакивая через ступеньку, он бросил взгляд на часы, висящие на дальней стене.

Осталось двадцать минут. До душа можно успеть сделать еще пару миль.

Он побежал, тщательно рассчитав шаг с тем, чтобы не сбавлять его на каждом из крутых поворотов по углам зала. На треке больше никого не было; одноклассники были внизу – кто играл в баскетбол, кто качал мускулы, но большинство валялось на матах, ожидая конца урока.

– Эй, Сандквист, – с гнусной ухмылкой закричал Слотцки, – ты не боишься там сдохнуть, а?

Его дружки послушно заржали, а Майкл, остановленный окриком на бегу, машинально поднял средний палец левой руки.

Это была ошибка.

Ухмылка сползла с физиономии Слотцки. Он встал с пола и двинул на трек, трое его приятелей – следом. Озираясь, куда бы скрыться, Майкл недоумевал, что за порыв толкнул его на такую непроходимую глупость. Вспомнились, кстати, и слухи о том, как Слотцки сбросил однажды кого-то с крыши.

Тот, между тем, с одним из приспешников приближался слева, в то время как еще двое брали Майкла в клещи с другой стороны.

– Ну, что, дерьмо цыплячье, попался? – глумился на ходу Слотцки.

Майкл взглядом окинул поле боя. Выход у него оставался только один. Он лег на живот, свесил ноги с края трека, потом опустил все тело, пока не повис, держась только на пальцах. Слотцки теперь бежал к нему, и хотя был еще футах в тридцати, Майкл очень живо представил себе, как вражеские кроссовки раздавливают ему пальцы. Даже не глянув под ноги, он ослабил хватку, полетел вниз, едва коснувшись пола, свернулся колобком и откатился в сторону.

Резкая боль пронзила ему плечо, но он пренебрег ею, неловко поднялся на ноги и поднял голову к треку.

Слотцки, вися на поручне, смерил Майкла взглядом, а затем с мастерством, добытым многими годами практики, сплюнул прямо на него и прибавил:

– Ничего, после школы увидимся.

Вытирая с лица липкую слюну Слотцки, Майкл отступил на несколько шагов, повернулся и потрусил в душевую.

Интересно, с чем явится Слотцки после уроков – с ножиком или с пистолетом?

Или с тем и другим вместе?

Катарина Сандквист прекрасно понимала, что ей следовало бы заниматься своими непосредственными обязанностями. Перед ней на рабочем столе в служебном кабинете Музея естественной истории лежал фрагмент челюсти гоминида, неделю назад найденный при раскопках в Африке. Не то чтобы с ним было много работы: с первого взгляда она уверенно идентифицировала образец как принадлежавший Australopithecus afarensis и последующие исследования не дали серьезных оснований подвергнуть этот вывод сомнению. Обломок челюсти нашли в районе, где Australopithecus afarensis были явлением если не обычным, то и не неслыханным, и при этом на глубине, которая, в общем-то, если не считать несколько необычных данных, выявившихся при датировке по углероду, соответствовала тому уровню, на котором можно было ожидать именно этот вид предшественников Homo sapiens. Проблема состояла в том, что ее все время отвлекали фотографии, прибывшие через день после челюсти австралопитека.

Фотографий было с полдюжины, и к ним прилагалось письмо с описанием места съемки. Имя на конверте – Роб Силвер – сразу обратило на себя внимание. Хотя Катарина всего несколько раз встречалась с Силвером за двадцать с небольшим лет, минувших с тех пор, как они вместе кончили колледж, он представился ее взору с удивительной ясностью: высокий, мускулистый, с непокорной шапкой светлых волос и голубыми глазами, которые – по крайней мере, одно время – заставляли трепетать ее сердце. Роман, впрочем, быстро заглох, когда Том выбрал специализацию по полинезийской культуре, а она занялась прачеловеком и их разделили не только различие профессиональных интересов, но и расстояние в пол земных шара. В течение четырех лет после этого она встретила Тома Сандквиста, вышла за него замуж и родила Майкла.

Когда Майклу было шесть лет, Том Сандквист погиб.

В Африке, чудесным летним утром, десять лет назад. Да, прошло уже десять лет, но это зрелище стоит у нее перед глазами так ясно, словно было вчера. Том улетал в Найроби, чтобы оттуда отправиться в Амстердам, где должен был прочесть доклад о раскопках, которыми они оба занимались пять последних лет. Катарине в отсутствие Тома предстояло руководить работами, а Майклу – беззаботно играть с друзьями, местными ребятишками. Они с Майклом стояли, держась за руки, а одномоторная «Сессна» Тома разбежалась по укатанной взлетной полосе и поднялась в утреннее небо. Обычно пилот делал над их головами прощальный круг, но сегодня ему вздумалось покрасоваться.

Катарина и Майкл смотрели – она с нарастающим предчувствием, он все с большим возбуждением – как пилот заставил самолетик проделать целую серию петель и зигзагов, затем послал его резко вверх, пока тот не встал вертикально, потом задрал хвост и, убыстряясь, ринулся носом вниз.

Это был один из его пунктиков, он устраивал такие представления и раньше, чем неизменно приводил Катарину в ужас. В самый последний момент выходил из пике, прощально покачивал крыльями и исчезал в направлении Найроби, летя так низко, что стада диких животных в панике разбегались.

Но в это утро на их глазах самолет врезался носом в землю и мгновенно взорвался, превратившись в огненный шар.

В тот же день они с Майклом уехали с раскопок и больше никогда туда не вернулись.

Через год у Майкла началась астма, спровоцированная, по мнению Катарины, тем, что он видел гибель отца. После смерти Тома Катарина полностью посвятила себя здоровью сына и работе. Но в последнее время, особенно сейчас, когда Майкл, кажется, успешно освобождался от мучительных приступов болезни, она стала задумываться, не превратилась ли сама в одно из тех ископаемых, на изучение которых потратила столько времени.

И тут на прошлой неделе пришло это письмо Силвера с фотографиями. Раскопки, писал он, ведутся на склоне вулкана Халеакала, на острове Мауи. Последние пять лет он работает на Гавайях, изучая эволюцию полинезийской архитектуры в процессе ее перемещения с юга Тихоокеанского региона на Гавайские острова. Но место, изображенное на фотографии, писал он, даже отдаленно не напоминает ничего виденного им на Гавайях. В его бюджете предусмотрены деньги для консультанта – может быть, Катарина заинтересуется?

И вот теперь она то и дело возвращается к этим фотографиям, рассматривая древние, обнаруженные в непроходимых зарослях, руины.

Она перерыла всю музейную библиотеку, сравнивая присланные фотографии с имеющимися изображениями древних гавайских сооружений.

Никакого сходства.

Однако единственный способ достоверно ознакомиться с объектом – увидеть его воочию.

И сейчас, отложив в сторону грязно-серую ископаемую кость и фотографии столь же унылого раскопа, откуда ее достали, Катарина снова взялась за снимки с Мауи.

Хотя сами руины представляли собой не более как разбросанные там и сям, грубо обработанные камни, антураж вокруг был самый роскошный – гигантские деревья, обильно цветущие кусты и ползучие лианы, и на нескольких фотографиях сквозь заросли сияли бирюзовые воды Тихого океана, тогда как на других ниспадали в хрустальные озерца водопады и все это было неземной красоты – воплощенный образчик голливудской декорации для съемок Эдема.

Уж не нарочно ли Роб прислал ей эти соблазнительные картинки?

Но что это она размечталась о тропических цветах и пассатах? Раскопки – они и только они имеют какое-либо значение!

Впрочем, оглядев свою лишенную окон, тесную рабочую комнатенку, вспомнив, какая мерзкая стоит погода на улице, она поняла, почему восхитительное местоположение раскопа Роба Силвера привлекает ее ничуть не меньше, чем сделанная им находка.

Она снова взялась за письмо.

Тридцать тысяч долларов.

Роб Силвер предлагал ей тридцать тысяч долларов за то, чтобы в течение трех месяцев она работала с ним на Мауи.

Плюс подъемные.

Кстати вспомнился вызов к директору музея на прошлой неделе. Бюджет на ее исследования, сообщил он, предполагалось урезать на тридцать процентов.

Грант Национального научного фонда – деньги, на которые она рассчитывала, чтобы провести летние полевые работы – оказался «утвержден, но не профинансирован».

Итак, если отбросить в сторону предложение Роба, вот что ей предстояло: никаких полевых работ и мизерный, все равно что несуществующий бюджет.

Сложность заключалась в том, что Роб ждал ее к первому числу – дольше откладывать работу он не мог. Из чего следовало, что Майкла придется сорвать и из школы, и из легкоатлетической команды, к которой в последнее время он так прикипел сердцем, а это, опасалась она, сыну вряд ли понравится. Что ж, может быть, когда он узнает, куда они направляются, возражения испарятся.

Она сняла телефонную трубку и позвонила директору.

– Я хочу взять отпуск, – сказала она. – На три месяца. – Помедлила и добавила: – Без содержания, разумеется.

А через пять минут, положив трубку, покачала головой, спросив себя, удастся ли ей с той же легкостью уговорить Майкла.

Придя же с работы домой и увидев на руке сына порез, а под левым его глазом – уродливый багровый синяк, Катарина отбросила последние сомнения. Три месяца вдали от Нью-Йорка – это как раз то, что им обоим нужно.

Глава 2

Педро Сантьяго раскрыл глаза, едва только 747-й сбавил высоту, начиная снижение к Гонолулу. Он не собирался спать в полете; с того момента, как тот тип в Майями передал ему запертый кейс для косметики от Луи Виттона, он намеревался бодрствовать весь полет на Гавайи. Да нет, он, в сущности, и не спал, успокаивал он себя. В самом деле. Глаза, возможно, были закрыты, и сознание соскользнуло в то самое состояние релаксации, что освежает так же, как сон, но он полностью владел ситуацией.

Он слышал, как женщина через проход заказывала себе третий, потом четвертый, и несколько минут назад – пятый бокал «майтай».

Он слышал, как храпел мужчина в переднем ряду.

Его ноги лежали на кейсе, поставленном под кресло храпящего. Тот и не знал, что стережет кейс спереди, как сам Педро охранял его с тыла.

Он купил два билета первого класса. Во-первых, он не выносил пустых бесед с незнакомцами во время полета, но что еще важней – пустое кресло рядом действовало как дополнительный буфер в тщательно продуманной, неприметной системе безопасности.

Сосед (или соседка – напомнил себе Педро), – конечно, при том условии, что окажется выдающегося ума, – сумел бы заболтать его до такой потери бдительности, что...

Что?

Его смогли бы убить?

А почему нет? Вполне возможно. Не раз случалось. Двое членов того братства, к которому он принадлежит, за последние три года погибли во время посадки «от сердечной недостаточности», тихо скончались в своих креслах, и ни одна душа, кроме убийц, этого не заметила. Способов отравления сколько угодно.

Например, можно подсыпать яд в свежеприготовленное стюардессой питье, в то время как кто-нибудь из пассажиров занимает ее неумеренно дружеской беседой.

Или можно всадить в шею жертвы тончайшую иглу, случайно потеряв равновесие по пути в туалет.

Педро Сантьяго всегда занимал место у окна и пил только из банок, которые открывал сам.

И все-таки профессиональное чутье подсказывало ему, что эта поездка не будет сложной. Если опасность и подстерегает его, то на обратном пути, после того, как он доставит посылку и с ним расплатятся.

Он поднял шторку и посмотрел на сияющее утро в иллюминатор. Далеко внизу плотная пелена облачности закрыла море; виднелись лишь верхушки трех самых больших вулканов. Педро пожал плечами; гавайские прелести были ему не по нутру. Когда из динамиков донеслось объявление, что вот-вот состоится посадка, он поднял кейс с пола и бережно положил себе на колени.

– Мелкий багаж должен находиться под креслами или на верхней полке, мистер Сантьяго, – напомнила ему стюардесса, шествуя по проходу с последним подносом пустых коктейльных бокалов.

Он улыбнулся и вернул кейс под переднее кресло.

Самолет коснулся земли, снизил ход и подкатил к посадочному терминалу.

Педро Сантьяго вышел в зону прибытия, пренебрегая направляющим на таможню указателем.

За всю свою профессиональную карьеру он ни разу не проходил с грузом через таможню. Такого рода делишки для мулов – глупых студентов, которые рискуют годами тюрьмы за меньшую сумму, чем стоит ему один вечер в амстердамском борделе.

В то время как поток пассажиров направлялся к таможне, Сантьяго приблизился к человеку в синей форме, стоявшему поодаль у выхода из терминала.

– Сдается мне, вы ждете меня, – сказал он по-английски столь же чисто, как изъяснялся по-испански, по-португальски и по-турецки.

– Сдается мне, вы правы, мистер... – Фраза повисла в воздухе.

– Дженнингс, – окончил ее Сантьяго, тем самым договаривая пароль, установленный, когда он согласился доставить на место назначения баул от Виттона.

– Пожалуйста, следуйте за мной.

Человек в форме привел Сантьяго к запертой двери, нажал несколько цифр на кодовом замке, открыл дверь и придержал ее, пропуская курьера вперед.

Там у подножия невысокой лестницы обнаружился электрокар. Человек в форме сел за руль, и они направились к вертолету, поджидавшему их на расстоянии в четверть мили. Следуя за провожатым, Сантьяго взобрался в кабину, задвинул дверь и пристегнулся ремнем безопасности. Секунду-другую машина не заводилась, потом с ревом проснулась. Над кабиной завертелся огромный винт.

Пилот поддал газу, скорость ротора увеличилась, и вертолет вздрогнул, клюнул носом, поднялся и, держась на небольшой высоте, пересек летное поле. Оказавшись над морем, он некоторое время следовал берегом по направлению к Гонолулу, а потом взял курс на юго-восток, к Молокаи и Мауи.

Через сорок минут Педро Сантьяго сквозь плексиглас увидел, как под брюхом вертолета оказался извилистый юго-западный берег Мауи и синяя ширь моря сменилась густой зеленью джунглей. Вертолет снижался, пока Сантьяго не показалось, что он вот-вот зацепит верхушки лесных гигантов. Но тут деревья расступились и показалась поляна с разбросанными по ней строениями, зеленые черепичные крыши которых делали их совершенно неразличимыми с высоты чуть больше той, на которой сейчас летела машина.

Быстрой и опытной рукой пилота вертолет был посажен посреди поляны. Пока Сантьяго отстегивался и открывал заднюю дверь, на крыльце одного из зданий показался человек, который, однако, навстречу гостю не двинулся.

Нюхом почуяв заказчика, хотя никогда его раньше не видел, Сантьяго двумя руками прижал к груди кейс от Виттона и, проскакивая зону тяги винта, на всякий случай пригнул голову.

– Мистер... Дженнингс? – произнес встречающий, ровно столько промедлив перед фамилией, чтобы Сантьяго понял, что, по его, встречающего, мнению, все эти игры с использованием подставных имен – блажь на грани идиотизма. Ну, Сантьяго на его мнение было глубоко наплевать – ведь именно благодаря кличкам он и выходил сухим из воды, при этом так пополняя свой счет в швейцарском банке, как и не снилось большинству других выходцев из трущоб Сан-Паулу. Коротко кивнув, он проследовал за встречающим в дом, и они коридором прошли в маленькую глухую комнатку, где только и было мебели, что стол и на нем точно такой же кейс, как тот, что находился в объятиях Сантьяго.

Человек кивком указал на стол, и Сантьяго, положив свои кейс, взялся за замок его двойника. Язычок отскочил, он поднял крышку. Чутье подсказывало, что все как в аптеке, но он все-таки дал себе труд пересчитать деньги.

Как он и просил, они были в пятидесятидолларовых купюрах.

Его не особенно волновало, последовательны ли номера серий, но, считая, он убедился, что они вразбив.

Тот, с кем он имел сейчас дело, явно соображал, что к чему.

Закончив считать, он поднял голову:

– Двести тысяч долларов.

– Как договорились, – ответил заказчик. Педро Сантьяго сам уложил деньги в кейс, сменил комбинацию цифр в замке, щелкнул язычком и сказал:

– Ну, тогда все.

Заказчик кивнул и протянул ему руку. Сантьяго, повернувшись к единственной двери в комнату, руку проигнорировал. Против того, что все, собственно, сказано, возразить было нечего, и заказчик проводил его до крыльца, где и остался, глядя, как курьер забирается в вертолет, задвигает за собой дверь, пристегивается. Даже когда машина поднялась в воздух и повернула назад к морю, он все еще стоял у двери, провожая ее глазами.

Как только он скрылся из глаз, Сантьяго принялся обдумывать свое следующее задание, заказ из Южной Африки.

Та работа, может статься, будет поинтересней.

* * *

Когда вертолет исчез, встречавший снова вошел в здание и закрыл за собой дверь. Вернувшись в комнату, где завершилась сделка с человеком, известным ему только как «мистер Дженнингс», он закрыл и эту дверь и даже запер ее на ключ, а потом уж открыл кейс от Луи Виттона.

Он открыл его дрожащими пальцами.

Внутри кейса находился один-единственный предмет.

Череп.

На него уставились пустые глазницы.

* * *

Внезапно волосы на голове Педро Сантьяго зашевелились, и в мозгу прозвенел сигнал тревоги.

Опасность!

Вертолет находился в пяти милях от берега Мауи, и сказать, что, собственно, заставило Сантьяго насторожиться, было трудно, но в кабине явно что-то было не так.

Тревогу вызвало не движение – во всяком случае, не движение вертолета.

Пилот?

Вряд ли.

Стараясь не подать виду, что он в боевой готовности, Сантьяго осторожно перевел взгляд на соседнее кресло, в котором сидел пилот, однако тот так сосредоточенно смотрел перед собой, что, похоже, забыл о своем пассажире.

Или он что-то высматривает?

Оторвав глаза от пилота, Сантьяго окинул взглядом панораму моря и островов, раскинувшуюся под плексигласовым брюхом вертолета. На волнах покачивалось несколько лодок, а в небе, за исключением авиалайнера вдали, было пустынно.

И все-таки внутренний сигнал опасности звучал еще настойчивей прежнего.

Тело Сантьяго напряглось, хотя он не мог даже представить, что и откуда угрожает ему.

Он снова метнул взгляд к пилоту и теперь распознал, что тот тоже настороже: глаза сузились, руки крепко сжимают руль.

Внезапно отраженье движения мелькнуло в изогнутой плоскости плексигласа, отраженье столь мимолетное, что Сантьяго едва его не проглядел. И тут, с упавшим сердцем, он понял.

Позади!

Кто-то есть позади него!

Но было уже поздно. Он еще только собирался инстинктивно пригнуться, как некто, успевший спрятаться в задней части машины, пока она ждала на поляне, одной рукой отодвинул задвижку на двери вертолета, а второй расстегнул ремень безопасности Сантьяго.

Точно в то же мгновенье пилот твердой рукой потянул на себя штурвал. Машина легла на правый борт.

И, не успев толком понять, что произошло, Педро Сантьяго уже кубарем летел к морю, блиставшему в четырехстах футах внизу.

Глава 3

Майкл смотрел сверху на острова, наконец появившиеся на бескрайней плоскости моря. Три месяца! Целых три месяца! Что ему тут столько времени делать? Ну, пару бы недель – да. Но три месяца? В голове не укладывалось, как мать могла выдернуть его из школы как раз в тот момент, когда он почти уже попал в вожделенную сборную. Но, с другой стороны, он некоторым образом ее понимал.

Это все из-за того синяка под глазом и из-за пореза. Вот почему она так уперлась. Если бы ему тогда удалось ускользнуть от Слотцки...

Но не удалось и все тут, и вот теперь он летит невесть куда над самым океаном! Он там никого не знает. Он никогда особенно не умел заводить друзей, из-за этих приступов астмы. И что же ему, скажите пожалуйста, делать, пока мамочка будет копаться в своих древностях? Она сама сказала, что там, на Мауи, нет ни одного приличного города, только пара городишек, но жить они будут не там, а совсем уж в какой-то дыре! С другой стороны, острова и вправду очень красивые, и, может быть, мама позволит ему наконец поучиться подводному плаванию! Он хорошо помнит, как отец обещал, что, как только он подрастет настолько, чтобы нести за спиной акваланг, взять его с собой на подводную охоту. Но когда это было...

Он увидел мысленным взором горящий самолет, в котором погиб Том Сандквист, и в желудке возникло знакомое чувство тошноты, появлявшееся всякий раз при воспоминании об этом моменте, когда вся его жизнь буквально взорвалась у него на глазах. И вот сейчас, когда все только было пошло на лад, мама потащила его на Гавайи!

– Ты, может, хоть разрешишь мне освоить подводное плавание? – осведомился он, глядя в иллюминатор на острова.

В голосе сына звучала такая безысходность, что у Катарины сжалось сердце. Убедить его в том, что поездка может стать потрясающим приключением, оказалось совсем не просто. Но когда он усвоил, что деваться некуда – они поедут, и все, – Майкл оставил попытки уговорить ее бросить эту затею и переключился на задачу вырвать у матери разрешение позволить ему учиться подводному плаванию. Вместо того, чтобы отказать сразу и наотрез, она трусливо выбрала путь оговорок. – Посмотрим, – вновь и вновь повторяла она, гадая, сколько еще выдержит, прежде чем начнется ссора, которой не избежать, как только она признается в том, что мысль о сыне, бессмысленно рискующем жизнью на глубине в сотню футов, ей просто невыносима. Но когда сын, в очередной раз услышав эту увертку, поморщился, она поняла, что он уже знает, какого ответа ждать. Сейчас же, стараясь его отвлечь, она перегнулась через него к окошку.

Под ними расстилалась цепочка островов. День был кристально-ясный, и снежная шапка вулкана сверкала на фоне синего, синей чем море, неба. Когда самолет начал снижаться и архипелаг приблизился, из динамиков раздался голос пилота, рассказывающего, где какой остров.

– Направо от самолета сегодня потрясающе смотрится Оаху, а с левого борта пассажиры могут видеть вершины Мауна-Кеа и Мауна-Лоа на Большом Острове Гавайского архипелага. Через несколько минут мы сможем заглянуть в кратеры Мауна-Лоа на Большом Острове и Халеакала на Мауи. Не думаю, чтобы вам было трудно угадать, какой из этих двух вулканов – действующий, а какой – нет.

Самолет снизился еще немного, и Катарина приникла к окну, разглядывая струйку дыма, бьющую из расщелины на склоне Килауэа, но тут ее отвлек голос пилота.

– Сейчас мы разворачиваемся над Мауи, и пассажиры справа по борту смогут увидеть юго-западное побережье острова с курортными зонами Вайлеа и Кихеи, располагающими – возьму на себя смелость утверждать и, думаю, многие меня в этом поддержат – лучшими пляжами в стране. Ну, а теперь тем из вас, кто приехал сюда погостить, хочу первым пожелать: «Алоха». Тем же, кому повезло здесь жить, скажу: «Добро пожаловать домой».

Теряя высоту, самолет зашел на посадку. В окошке показался сначала изгибающийся к Лохайне берег, а потом – громоздящий в первозданном беспорядке скалы, местами укрытый джунглями горный кряж Вест-Мауи. Долина внизу была укрыта зеленым ковром.

Самолет коснулся бетона, притормозил и причалил к длинному, приземистому зданию, в котором располагался аэропорт Кахулуи. Майкл вскочил с кресла в тот же миг, как 757-й остановился, и принялся топтаться по ногам Катарины, торопясь достать с верхней полки ручной багаж. Три минуты спустя она вышла на трап и впервые за долгие месяцы ощутила на лице дуновение не согретого кондиционером, а природно теплого воздуха. Быстрым шагом она направилась к выходу из аэропорта. Майкл уже проник за стеклянные двери, и было видно, что физиономия его расплывается в широкой ухмылке. Она глубоко вздохнула, стеклянные двери разъехались перед нею, и душистый воздух наполнил ей грудь.

Ласка.

Только такое слово подходило этому нежно веющему бризу.

Ласка.

– Ну, это не Нью-Йорк, верно? – услышала она голос сына.

– Уму непостижимо, – устало вздохнула Катарина со слегка подчеркнутым возмущением. – Мы на три месяца попали в рай, а ты только и можешь сказать, что это не Нью-Йорк!

– Ну, ладно, мам! Я же не говорю, что это ужасно! Погода, по правде сказать, вроде бы ничего. Это...

Но Катарина больше его не слушала, потому что заметила на другом краю длинного тротуара знакомую фигуру.

Они не виделись с тех времен, как кончили колледж, но она узнала его мгновенно.

Роб Силвер.

Он был таким же гибким и мускулистым, как и двадцать лет назад, но лицо его огрубело и с возрастом приобрело некую суровую привлекательность, а шапка непокорных волос слегка поседела. Однако глаза, когда он поймал ее взгляд, оказались такими же живыми и синими, как помнилось Катарине. Надевая ей на шею душистую гирлянду цветов – леи, он эхом повторил те же слова, что пришли в голову ей самой, как только она его увидела:

– Господи, да ты еще красивей, чем в моих воспоминаниях!

Пока она справлялась с залившим ее щеки румянцем, он протянул руку мальчику:

– Привет! Ты, наверно, Майкл, а меня зовут Роб Силвер.

Майкл помедлил" переводя взгляд с Роба на мать и обратно. Нахмурился, словно силясь разгадать загадку, и, наконец, с неохотой, как заподозрила Катарина, пожал предложенную ему руку.

– Рад с вами познакомиться, – сказал он.

Они направились получать багаж, и Катарина на ходу обдумывала, рад он на самом деле или не рад.

Скорее всего, нет.

* * *

– Неужто тебе здесь еще и платят? – спросила Катарина, в то время как пыльный джип Роба Силвера выехал на четырехрядное шоссе, нацеленное, казалось, прямо в горы, занимающие юго-восточную часть Мауи. Окна машины были открыты настежь, и хотя дули пассаты, в их дыхании не было ничего от злобных зимних вихрей, овевающих ущелья Манхэттена, покинутого ими лишь день тому назад.

– Могу я понимать это так, что ты согласна работать даром? – с улыбкой покосился на нее Роб.

– Не можешь. Ты же видишь, я – кормящая мать. Беззаботно-голодная студентка, которую ты когда-то знал, ушла в невозвратное прошлое.

– Не знаю... не знаю, – протянул Роб. – На мой взгляд, ты ни чуточки не изменилась. – Но тут он поймал в зеркало заднего обзора взгляд Майкла, осуждающий и подозрительный одновременно, и сразу сменил тон. – На самом деле, я понятия не имею, что будет, когда кончатся деньги. У меня есть несколько сочувствующих в университете, но подозреваю, придется убить по меньшей мере с десяток соперников, чтобы значиться первым в списке на финансирование.

– Насколько еще хватит твоего гранта? – спросила Катарина.

Майкл на заднем сиденье смотрел на раскинувшиеся по обе стороны шоссе тростниковые поля, вполуха прислушиваясь к беседе взрослых. Неужто, кроме денег, им не о чем говорить? Порой можно подумать, что деньги – это единственное, что в самом деле волнует мать и ее друзей.

За исключением Роба Силвера. Едва только Майкл увидел, как этот тип смотрит на его мать, он сразу понял, что тому нужно. И еще он стопроцентно уверен, что Силвер с матерью в колледже были не просто друзьями. И еще он понял, что уж со стороны Силвера ничего в этом отношении не изменилось.

Странно, что мать ни словцом не обмолвилась об этом, уламывая его поехать на Мауи, мол, какая это потрясающая удача и все такое. Теперь, когда форд мчится мимо тростниковых полей, он, кажется, начинает понимать, что она имела в виду. Еще бы это для нее невезуха – она получает интересную работу, кучу денег и к тому же кадра, который ей тоже небезразличен, судя по тому, как она смотрела на него в аэропорту.

И при всем при этом он, Майкл, оказывается в дыре, где, кроме мамы, не знает ни единой живой души, а до конца учебного года осталось всего шесть недель. Не удалось уговорить мать позволить ему совсем не ходить в школу – уж как он старался! – а этих шести недель на то, чтобы завести друзей, ему, конечно, не хватит, что бы там мама ни говорила. Он и сейчас слышит ее слова:

– Конечно, у тебя будут друзья. Здесь не Нью-Йорк. Здесь это совсем просто.

Просто? Ничего подобного. Мама даже не представляет себе, какое это испытание – войти в класс, полный незнакомых ребят. Вдруг он им не понравится? Вдруг им придет в голову дразнить его – так, как дразнили, когда он все время болел? Ну, сейчас он, положим, уже здоров, так что, может, все будет по-другому. Может, ему не будет так уж одиноко. Во всяком случае, он на это надеется.

Его раздумья оборвало зрелище огромного столба дыма, поднявшегося справа от шоссе.

– Что это? – спросил он.

– Сахарный тростник. Местные жители поджигают поля, чтобы очистить их от соломы. Экономят трудозатраты. Потом ты привыкнешь, едва завидев дым, наглухо закупоривать окна.

– Да зачем? Мы же в целой полумиле оттуда!

И тут в открытое окно влетел пласт черной сажи, приземлился прямо на рубашку Майкла и жирно размазался при попытке его стряхнуть. Услышав, что Роб смеется, Майкл насупился. – Здесь это называется «снег по-мауийски», – сказал Роб.

Машина теперь взбиралась по склону Халеакала, и тростниковые поля сменились плантациями ананасов, на смену которым, в свой черед, пришли через несколько миль пастбища, ничем, впрочем, не напоминавшие те, что Майкл видел на юге штата Нью-Йорк. Здесь пастбища были изумрудно-зеленые, испещренные джакарандовыми деревьями в бледно-сиреневом цвету.

Спустя некоторое время Роб свернул налево.

– Вот здесь твоя школа, – сказал он, кивком показав на группу строений. Майкл увидел учебный городок, ничуть не похожий на его нью-йоркскую школу. В отличие от кирпичной махины с огороженным, залитым асфальтом пространством, которое служило учащимся стадионом, здесь школа располагалась на зеленой поляне и состояла из нескольких одноэтажных, накрытых тенью огромных деревьев зданий. Ниже располагались бейсбольная и баскетбольная площадки, теннисные корты и футбольное поле с настоящей беговой дорожкой вокруг.

Сейчас по ней бежали человек шесть парней, и Майкл на ходу прикинул, каковы их скорость и темп и как он сам будет смотреться на их фоне.

– Один – ноль в мою пользу: разве я не говорила, что и здесь есть легкоатлетическая команда? – повернулась с переднего сиденье мать.

Майкл употребил все свои силы на то, чтоб сдержать довольную ухмылку, но это ему не удалось.

– Пожалуй, – признал он. – И к тому же нельзя сказать, что нью-йоркская школа выглядит посимпатичней, да, мам?

– Аллилуйя! – воскликнула Катарина. – Кажется, появилась надежда, что, в конце концов, жизнь есть не только в Нью-Йорке!

Меньше чем через милю они оказались в крошечном городке.

– Это Макавао, – сказал Роб. – Раньше – ковбойское поселение, сейчас – столица Мауи. Здесь больше разновидностей терапии, чем собственно жителей. Среди последних, кстати, попадаются весьма любопытные экземпляры, включая меня.

Форд снизил скорость, чтобы повернуть направо, и Катарина увидела ряд зданий с ложными фасадами, длиной в два квартала, которые выглядели точь-в-точь как декорации к какому-нибудь вестерну.

– Неужели настоящие? – удивилась она.

– Вполне, – кивнул Роб. – Подновлялись, конечно, но все равно очень похожи на то, как выглядели после постройки. Только теперь там продаются не седла и сбруя, а травяные чаи и гомеопатические лекарства.

После Макавао дорога сузилась и крутым зигзагом направилась вверх в горы. Скоро тропическая растительность, в которой утопал город, уступила место эвкалиптовым рощам. Потом появились вкрапления сосен и кедров.

– Да куда же мы едем? – не выдержала наконец Катарина.

– К вашему дому, – ответил Роб. – Я нашел для вас жилье поблизости от раскопок. Не очень шикарное, правда, но остановка школьного автобуса – всего в четверти мили. – Он взглянул в зеркало на Майкла, но тот, если и слышал, ничего не сказал, а Катарина, когда он перевел взгляд на нее, только пожала плечами. – Надеюсь, понравится.

– Похоже, это жуткая дыра, верно? – пробурчал Майкл с заднего сиденья. – Я про то, что я ведь не вожу машину, а до города отсюда ого-го, а?

– Как насчет велосипеда? – предложил Роб. Майкл поглядел на дорогу, набиравшую крутизну.

– Если под гору, то конечно, а если вверх? Это какой велик понадобится, передач на пятьдесят, верно?

Сообразив, что мальчик прав, Роб нахмурился. Подыскивая дом, он совсем упустил из виду транспорт для Майкла.

– Об этом я не подумал, – признал он. – Честно сказать, выбрал дом, который мне просто понравился. Так что, если не подойдет, подыщем еще что-нибудь. Идет?

Майкл пожал плечами, но промолчал.

Выбравшись из кедровника, они сделали еще один крутой поворот и свернули, наконец, в длинную и узкую эвкалиптовую аллею. По обеим ее сторонам вразброс стояли потрепанные непогодой деревянные домики. Аллея была длиной с четверть мили. В самом ее конце оказался забор из эвкалиптовых поленьев, вбитых между живыми стволами. В заборе был устроен узкий проезд, который вывел их на тенистую поляну. В центре поляны стоял самый прелестный домик, какой только могла вообразить себе Катарина.

Одноэтажный, он был со всех сторон окружен широкой верандой. Скаты крыши, пройдя веранду, становились круче, образуя покрытие типа пагоды. В каждом скате имелось слуховое окошко. То, что дом – идеальных пропорций, сразу бросалось в глаза. Столбы и балки веранды, изукрашенные резьбой, сообщали ему неуловимо викторианский дух, хотя архитектурный стиль был, несомненно, полинезийский.

Внутри были большая гостиная, кухня, две спальни и ванная. Примыкавшая к кухне часть веранды была отгорожена с тем, чтобы получить помещение для прачечной.

От подножия веранды вниз по склону зеленым ковром сбегал луг, там и сям перемежаемый эвкалиптовыми и джакарандовыми деревьями. А дальше горизонт расширялся, позволяя видеть оба берега, разделяющую их долину и дикие склоны хребта Вест-Мауи, изъеденные дождем и ветром.

Катарина стояла на веранде, с наслаждением вдыхая свежий, насыщенный эвкалиптовым ароматом воздух. На западе садилось солнце, пели птицы, и, куда ни взгляни, всеми цветами радуги радовали глаз россыпи тропических цветов.

Она повернулась к Майклу, который вышел из дому с папкой под мышкой.

– Ну? Как тебе?

Майкл взглянул на вид, и мать видела, как он изо всех сил старается не поддаться раскинувшейся перед ним красоте.

– Ладно, – вздохнул он. – Наверно, я был неправ. Наверно, бывают места и похуже.

– Так ты не ненавидишь свою старую мать?

– Нет, я тебя не ненавижу, – и он рассмеялся, увидев, с каким демонстративным облегчением она перевела дух. – И ты совсем не старая. И если ты в самом деле хочешь, чтобы я поднял руки и согласился, что мысль была неплохая, то... – он протянул ей папку. – Можно мне записаться? Пожалуйста? – произнес он с надеждой, но одновременно внутренне смирившийся со вполне предсказуемым ответом.

Катарина раскрыла папку, зная, что увидит там объявление о приеме в школу подводного плавания. Первым движением души было отказать наотрез, но прежде чем она успела открыть рот, в дверном проеме позади Майкла появился Роб.

– На самом деле это вполне безопасно, – сказал он. – Сотни туристов занимаются этим ежедневно, от малышни до старцев включительно.

Катарина подняла глаза от брошюры и перед тем как повернуться к Майклу мельком встретилась взглядом с Робом. Перед глазами встали воспоминания о страшных ночах, когда ее сын, едва дыша, жадно ловил ртом воздух. Что, если приступ случится в пятидесяти футах под водой? Если с ним что-нибудь случится...

Майкл словно прочитал ее мысли.

– Я не утону, мам. И у меня не будет приступов астмы. Обещаю...

И все-таки Катарина медлила, припоминая, как задолго до рождения сына обожал подводное плавание отец Майкла. Том Сандквист наслаждался лыжами, виндсерфингом, прыжками в воду и еще Бог знает сколькими опасными играми, от мысли о которых у нее холодела кровь. И если бы он был жив, она знала, что бы он сейчас ответил сыну. Глубоко вздохнув, она сделала то, чего не мог сделать Том. Она сказала:

– Хорошо. Но ты живешь только раз, понял?

Майкл, издав победный боевой клич, обнял ее так, что хрустнули кости, и исчез в доме – надо полагать, готовиться к первому уроку подводного плавания.

Роб, извиняясь, развел руками.

– Может, мне зря пришло в голову захватить с собой эту брошюру...

– Нет, Роб, ты все сделал правильно, – не дала ему договорить Катарина. – Он был такой несчастный все последнее время из-за этого переезда. Может, повеселеет...

– Я знаю, что с ним, – сказал Роб. – Сколько ему? Пятнадцать?

– Шестнадцать.

– Для мальчишек это тяжелый возраст. Мне было столько же, когда моя мать познакомилась с моим... – внезапно смолкнув, Роб помычал и неловко сменил тему: – В общем, в это время хорошо бы держать его на длинном поводке, понимаешь? С одной стороны, ему хочется изведать что-то новое, а с другой, хочется, чтоб ничего не менялось.

Катарина, между тем, закончила про себя фразу, которую на полуслове оборвал Роб. «Когда моя мать познакомилась с моим отчимом» – вот что он собирался сказать. Стоя на веранде в лучах закатного солнца, она внимательно на него посмотрела. Ей ответил его синий, вопросительный взгляд.

Оба молчали.

Им не требовалось никаких слов.

* * *

Около двух часов ночи Катарина очнулась от беспокойного сна. Некоторое время не удавалось уразуметь, что не так, но когда она поняла, что за окном не шум нью-йоркских улиц, а звон цикад, и что вдыхает она не пересушенный воздух квартиры, а душистый тропический, все встало на свои места. Она спустила ноги на пол и, поежившись от ночной прохлады горных широт, накинула толстый махровый халат. На веранде обнаружилось, что Майклу тоже не спится. Она тихо подошла к нему, помолчала, глядя в небо, усыпанное такой россыпью звезд, какую видела только в Африке. Потом мягко положила руку на плечо сына.

– Ну что, милый? Ведь не так уж здесь плохо, а?

Майкл ответил не сразу, сначала пожал плечами, а когда, наконец, заговорил, в голосе его было больше боли, чем гнева.

– Нет, здесь неплохо. По правде сказать, здесь очень даже красиво. Но, понимаешь, мам, дела в Нью-Йорке только-только стали налаживаться. И что, если здесь у меня не будет друзей, или я не сумею попасть в легкоатлетическую команду, или...

– Или ты дашь себе шанс и попробуешь свои силы, – перебила его Катарина. – Завтра у тебя урок подводного плавания, так что кое-какие плюсы в твоем положении все-таки есть, а?

Они еще с несколько минут помолчали, стоя в темноте, и Катарина подумала, что молчание сына – лучший из его возможных ответов. Он даже не отстранился от ее поцелуя на ночь, что тоже было хорошим знаком: может быть, все еще утрясется само собой.

Впрочем, долго еще после того, как Катарина ушла, Майкл стоял в ночи, опираясь на перила веранды, во власти странных переживаний. Он вовсе не собирался плакаться, и теперь было немного стыдно оттого, что он, как какой-нибудь малыш-переросток, выдал матери свои страхи. Но он и в самом деле с содроганием думал о том, как отправится в понедельник в новую школу. И, к тому же, как целых три месяца выжить на такой верхотуре?

По крайней мере, неужели нельзя было поселиться поближе к пляжу?

Глава 4

Вокруг инструктора по подводному плаванию топтались шесть человек. Майкл с подозрением посматривал на них, размышляя, так же они дрейфят, как он, или меньше. И вчера, и сегодня утром – черт, даже еще полчаса назад – поплавать в океанской глуби казалось классной идеей. Но утром они тренировались в плавательном бассейне, где нет прибоя, вода мелкая, и было их всего-то три новичка, и Дейв, инструктор, показывал им в воде, что делать, в то время еще один человек стоял на краю бассейна, подстраховывая на всякий случай.

На тот случай, если кто-то, к примеру, начнет тонуть.

Теперь их здесь было шестеро, не считая Майкла, из чего вытекало, что Дейв не сможет уследить сразу за всеми, и Тихий океан при этом не в пример больше бассейна. К тому же плавательный костюм с трудом налезал на тело, а когда налез, оказалось, он всюду жмет, и немилосердное солнце калило его черную резину. Майкл вспотел, и там, где по спине потекли струйки, ужасно чесалось.

Снаряжение здесь на берегу казалось более громоздким, а акваланг – тяжелей, чем утром в бассейне, и когда он всунул руки в лямки и укрепил на спине баллон, то еле удержал равновесие. Но все-таки, раз уж он зашел так далеко, отступать не пристало. Подхватив ласты и маску, Майкл еще раз проверил регулятор воздуха и направился вниз, к пляжу.

Всего несколько минут назад, когда они выбрались из фургона и понесли снаряжение в скверик, разбитый сразу над пляжем, волны выглядели вполне обычно, теперь же они все вдруг превратились в девятые валы, хотя Майкл и был уверен, что ничего подобного произойти не могло.

Абсолютно уверен.

– Это твой первый заход, верно? – сказал кто-то за спиной Майкла.

Он насторожился, заподозрив в голосе нотку враждебности, и оскаленная физиономия Слотцки возникла перед глазами. Но Слотцки здесь не было – он остался в Нью-Йорке, где, есть надежда, отморозит себе задницу. Но все равно Майкл не собирался признаваться в том, что это его дебют и что за спиной у него лишь тренировки в бассейне.

– Да нет, нырял пару раз.

– Я тут с десяти лет как рыба в воде, – теперь Майкл уловил особую интонацию, которую уже научился распознавать как местный акцент. – Но когда полез в первый раз – трусил до смерти. Когда в океан, конечно, полез, не в бассейн тренировочный.

Тут они спустились на пляж, и Майкл смог хорошенько рассмотреть парня. Он был не из их группы и, видно с первого взгляда, не турист. Примерно того же возраста, что и Майкл, он был ниже ростом и таким гибким, что этого не мог скрыть даже неповоротливый плавательный костюм. Глаза цветом почти равнялись с иссиня-черными волосами, а мелькнувшие в ухмылке зубы казались до неправдоподобия белыми.

Майкл пока не мог разобраться, дружелюбна эта ухмылка или нет.

– Так ты что, один, что ли, плаваешь? – спросил он.

– Конечно, один. Все время.

Майкл вспомнил, как Дейв наказывал этим утром никогда, ни в коем случае не плавать под водой в одиночку, но вряд ли этот парень прислушается к совету новичка. Он уже натягивал ласты, и Майкл последовал его примеру. Не успел он всунуть ногу в одну, как в нее набился песок, и пока натянул обе, то два раза чуть не свалился.

Но все-таки устоял, не то что еще один новенький.

– Внизу увидимся, – сказал черноволосый, натянул маску и, сунув нагубник в рот, задом пошел в воду, пока не погрузился по пояс; потом лег на спину, перекинул ноги через себя и исчез.

Минут через пять закончила приготовления группа Майкла, и Дейв повел ее в воду.

Майкл шел в паре с человеком по имени Лез, лет тридцати на вид, державшимся незаметно. Повернувшись спиной, чтобы войти в воду только что виденным способом, он споткнулся три раза, прежде чем допятился до глубины, на которой уже можно было нырнуть. Взял трубку в рот, еще раз проверил регулятор подачи воздуха и, наконец, надел маску. Потом глубоко вздохнул, лег на воду и сделал кувырок.

В одно мгновение мир вокруг преобразился.

В плавательном костюме стало удивительно ловко – он сделался как бы второй, защищающей от холодной воды кожей, при этом ничуть не сковывающей движений.

Вода была хрустальной прозрачности. Песок внизу вскипал струйками и перемещался, словно океанское дно превратилось в жидкость.

Почувствовав легкую боль в груди, Майкл понял, что все еще сдерживает дыхание. Он заставил себя выпустить воздух, затем медленно сделал вдох. Легкие наполнились свежим воздухом из акваланга. Вдохнув второй раз, он оглянулся и заметил, что Лез, футах в двадцати впереди, уже плывет прочь от пляжа. Майкл рванулся было закричать, чтобы тот подождал, не уплывал без него, но тут же сообразил, что даже сумей он крикнуть, никто его не услышит.

Лучше попытаться догнать Леза.

Майкл поплыл, с силой работая ногами, крест-накрест прижав руки к животу, как утром в бассейне учил Дейв. С помощью ласт он двигался, как торпеда, оставляя за собой пузырьки отработанного воздуха. Когда линия прибоя осталась позади, вошло в фокус волнистое песчаное дно, по мере удаления от берега плавно уходящее в глубину. С каждым движением Майкл чувствовал, как отпускает его напряжение, как дух его исполняется необыкновенного, неизведанного покоя. Вода вокруг сияла поглощенным солнечным светом, и вдруг две рыбки, дюймов пятнадцати длиной каждая, лениво пересекли ему путь, пройдя так близко, что захотелось протянуть руку, потрогать. Но рыбки, едва шевельнув плавниками, исчезли.

Он почти догнал Леза. Тот поворачивал направо, и тут-то Майкл, повторив этот маневр, впервые увидел риф.

Снаружи он выглядел, как палец почти сплошь черной лавы, торчащий из-под воды, но снизу были видны ярко-красные и синие ветки кораллов с тысячами снующих меж них рыб, то до прозрачности бледных, то раскрашенных так ярко, что могли бы служить в море сигнальными маяками. Пока он плыл к рифу, вокруг него, выпрашивая еду, собралась стайка пестрых скаровых рыбок. Когда выяснилось, что предложить ему нечего, стайка переместилась к женщине в маске с трубкой, плававшей на поверхности чуть подальше, приманивавшей рыб мороженым зеленым горошком, который те тут же принялись склевывать у нее прямо с ладони.

Майкл понаблюдал за этой сценкой, завидуя, что не догадался захватить что-нибудь столь же соблазнительное для рыбок, как зеленый горошек. Те, между тем, съев все, исчезли – ну просто как по волшебству. Только что были тут – и вот уже ни одной нет.

И нет, кстати, и Леза, который, по идее, назначен ему в напарники.

Первым движением было вынырнуть и позвать на помощь, но потом он вспомнил, что именно этого делать не следовало.

– Никогда не позволяйте панике выгнать вас из воды, – вспомнил он слова Дейва. – Сегодня, когда впервые спуститесь под воду, вы будете плавать неглубоко, поэтому кессонной болезни можно не опасаться. Но при погружении на глубину срочный подъем – самое неверное из возможных решений. В лучшем случае испытаете невообразимую боль. В худшем – умрете. – Дейв помолчал, чтобы информация усвоилась. – Но дело не только в этом, – продолжил он. – Если обнаружите, что напарника рядом нет, это может означать, что он попал в беду. Не зовите на помощь. Вспомните, что помочь ему – ваша задача. Всплывайте на поверхность только в том случае, если выбора нет.

Справившись с первым приступом страха, Майкл несколько раз глубоко вздохнул – и чтобы убедиться, что может дышать, и чтобы успокоиться. Потом огляделся. Леза поблизости не было определенно. Из этого могло следовать две вещи: либо Лез в опасности, либо он просто пошел своей дорогой, даже не оглянувшись на Майкла.

В любом случае ничего хорошего в этом не было, потому что если сейчас что-то случится с ним, Майклом, помочь ему будет некому.

Страх, почуяв еще одну лазейку, подступил снова, но в этот раз Майкл справился с ним еще легче. У него полно воздуха, находится он неглубоко и с ластами плавает куда лучше, чем без них.

Ярдах в двенадцати от него находился лавовый выход, поросший ярко-оранжевыми кораллами. Над ним плавало несколько человек в масках с трубками, и у основания копошилось трое.

Трое? Может, наконец отыщется Лез?

Энергично рванув к рифу, через несколько секунд он уже был рядом с ныряльщиками и в одном из них через стекло маски признал Леза.

И еще секунду спустя, ничем не дав понять, что заметил Майкла, Лез углубился в коралловые заросли.

Позабыв про свои страхи, Майкл задохнулся от гнева. Что этот тип себе думает? Ну, что бы ни думал, присмотра ему явно не требуется. Что же делать ему, Майклу? Махнуть рукой и выйти на берег? Или держаться Леза, хотя нет никакого сомнения, что поддержки от этого типа в случае нужды не получишь?

И тут он вспомнил того черноволосого парня, своего ровесника, который нырял в одиночку. Может, если его найти, они станут напарниками? Он огляделся. Лез словно испарился.

Стоит ли снова его искать? Сначала он решил, что не стоит, но потом подумал, что не имеет значения, собирается Лез присматривать за ним или нет. Раз он сам согласился принять Леза в напарники – правда, у него не было большого выбора – то так тому и быть.

Он снова приступил к поискам, на этот раз поднявшись выше, чтобы проплыть над рифом. Там кипела подводная жизнь: большими стаями плавали рыбки-собачки, несколько блистательных хумахум искали в зарослях корм, а вездесущие скаровые рыбки деловито объедали кораллы.

Ни следа Леза.

Майкл спустился ниже, обследуя основание рифа: безуспешно. Хотел было повернуть в другую сторону, чтобы поискать там, как вдруг глаз зацепился за что-то.

Это был край ласта. Торчал из-под рифа, сверкая в солнечном свете неоново-зеленой полоской. Может, кто-то его потерял, этот ласт?

Но в этот момент ласт дернулся и забился.

Какого черта?

И тут Майкл понял.

Кто-то в беде. Это не Лез – у того ласты черные, такие же, как у него самого.

С силой отталкиваясь ногами, Майкл поплыл к рифу, обогнул выступ, и все стало ясно. Там была дыра, вход в пещерку. Тот, чей ласт он заметил, видно, сунулся в нее полюбопытствовать, что там, а сам застрял. Отсюда были видны его ноги. Второй ласт завяз в песке в бесплодной попытке найти опору и выбраться. Майкл потянул этот ласт на себя. Бедолага понял, что пришла помощь, и дергаться перестал.

Никакого результата.

Майкл пристроился поближе, просунул руку в пещерку и понял, в чем дело: не пускал акваланг, зацепившийся за коралловый вырост на потолке. Потихоньку придвинувшись еще ближе, Майкл попытался освободить акваланг, но в пещерке была такая темень, не разглядеть. Наконец, поразмыслив, он выбрал единственно правильный путь: нащупал пряжки на лямках чужого акваланга, расстегнул застежки, затем глубоко вздохнул, надежно уперся ногами, крепко взял застрявшего за лодыжки и с силой дернул.

Тот выскользнул из-под акваланга и высвободился из пещеры. Майкл был уже наготове. Сделав еще один вдох, он вынул дыхательную трубку изо рта и сунул ее в лицо бедолаге.

Это оказался черноволосый, который заговорил с ним на пляже.

Тот, что нырял сам по себе.

Его маска соскочила, когда Майкл выдернул его из пещеры, но он понял, что ему предлагают, взял трубку, несколько раз вдохнул, вернул трубку хозяину и ткнул пальцем вверх, одновременно дернув аварийный шнур на спасательном жилете. Тот надулся. Гавайца понесло вверх. Майкл тоже дернул за шнур и некоторое время спустя выскочил на поверхность, оказавшись лицом к лицу с черноволосым.

Тот, всхлипывая, жадно дышал.

– Ты как? – спросил Майкл. – До берега дотянешь?

Парень кивнул.

– А где твой напарник?

– Да все время куда-то исчезает. Я как раз искал его, когда на тебя наткнулся.

Они поплыли – парень впереди, Майкл, вплотную к нему, сзади. Ближе к берегу тот опустил голову под воду, а когда вынырнул, то уже стоял по грудь, хотя линия бурунов была еще впереди.

– Снимай ласты, – сказал он. – А потом снимем акваланг.

Майкл ушел под воду, снял ласты и встал на ноги. Он чувствовал, как парень поднимает акваланг так, чтобы он смог высвободиться из лямок.

– А как же твой? – спросил он.

– Потом достану, – пожал тот плечами. – Я же знаю, где он, куда он оттуда денется.

Когда они сквозь прибой плыли к берегу, черноволосый протянул руку:

– Меня зовут Джош Малани.

– Майкл Сандквист.

– Майк?

– Майкл, – поправил его Майкл. – Никто не зовет меня Майком.

– Теперь есть один такой человек, – расплылся в улыбке Джош. – Так что привыкай. Надолго на Мауи?

Они добрались до берега. Опустив акваланг Майкла на песок, стали стягивать с себя плавательные костюмы.

– Мы только что переехали.

У Джоша загорелись глаза.

– Так ты не турист?

– Мама будет здесь работать. Мы вчера прилетели.

– Ну ты даешь, приятель, – протянул Джош. – Всего день как здесь, а уже заполучил себе друга до гроба.

Майкл нагнулся за аквалангом, но Джош опередил его и зашагал к скверу. Майкл не тронулся с места.

– А что, если ты мне не подойдешь? – крикнул он вслед. – Что, если ты окажешься полным фуфлом?

Джош оглянулся, сверкнув своей фирменной улыбкой.

– Тут куча народу думает, что я фуфло. Но мой дед – он китаец, а в Китае, если кто-то спасает кому-то жизнь, то он за него отвечает. Никуда тебе от меня не деться. Привыкай.

Глава 5

Катарина только успела засунуть последний чемодан на полку в чулане, как услышала гудок и, выглянув в окно, увидела появившийся из эвкалиптовой рощи джип Роба Силвера. Метнув взгляд на часы, стоявшие на каминной полке, с удовлетворением отметила, что Роб с годами не утратил присущей ему точности. Сказал в два часа – и пожалуйста, два часа, а он тут как тут. Она подхватила потрепанный жизнью брезентовый рюкзачок, служивший ей на раскопках еще с Африки, и вышла на веранду как раз в тот момент, как Роб, во весь рот улыбаясь, выпрыгнул из форда.

– Ставлю что хочешь на то, что ты только что впихнула на место последний из чемоданов!

– Что скрывать, мы с тобой пунктуалисты, – засмеялась Катарина. – Я бы, впрочем, предпочла назвать это умением точно рассчитывать время. Что, здесь нужно запирать дверь?

– Здесь – нет, – покачал головой Роб. – Ты нашла ключи? Кажется, я оставил их на столе в кухне.

– Нашла. Ну, поехали. Умираю от нетерпения взглянуть на твою таинственную находку.

Роб широко развернулся, по узкой дорожке провел форд сквозь эвкалиптовую рощу и направился вниз по склону.

– Вечером получишь машину, – сказал он, когда через несколько минут они въехали в Макавао и он свернул направо к Хайку. – Примерно такую же, как эта, только, пожалуй, еще потрепанней. Зато даром.

Катарина вскинула брови.

– Жалованье в два раза больше обычного, подъемные для меня и моего сына, дом, а теперь еще и машина. Да кто тебя финансирует? Уж конечно, не Национальный научный фонд!

– В точку попала, – сказал Роб. – Конечно, это не ННФ. Это парень по имени Такео Йошихара. Слыхала о таком? – Катарина покачала головой. – Штаб-квартира у него в Токио, филиалы по всему миру, но много времени он проводит здесь.

– Как ты на него вышел? И нет ли где другого такого же, кто интересовался бы африканским прачеловеком?

– Это он на меня вышел, – сказал Роб. – А интересуется он всем, что связано с Тихоокеанским регионом, включая туземные культуры. Такую усадьбу себе здесь отгрохал, нечто особенное. Увидишь по пути на раскопки.

Они миновали разбросанные строения, из которых состоял городок Хайку, и через несколько минут выехали на шоссе на Хану. Потом роб свернул вправо. Через несколько минут дорога заметно сузилась и завихляла, то вдруг теснясь к самому краю отвесного обрыва над морем, то прячась в зарослях джунглей.

– Это наветренная сторона острова, – пояснил Роб. – Дорога петляет так еще тридцать пять миль. В сезон дождей тут в каждом ущелье водопады и бешеные потоки.

Он резко свернул вправо, в узкий проезд, который Катарина, правь она сама, ни за что б не заметила. Всего лишь две колеи бетона, проезд пробил себе путь в густом, увитом лианами лесу и наконец вывел их к воротам в виде медных и бронзовых, испещренных патиной стволов бамбука, почти сливающихся с растительностью вокруг. При их приближении ворота растворились, очевидно, по собственной воле.

– Все машины, имеющие допуск на въезд, снабжены маячками, которые приводят ворота в действие, – ответил Роб на невысказанный вопрос Катарины. Она обернулась и увидела, что створки ворот тихо смыкаются.

– Чего он боится? – удивилась она.

Роб усмехнулся.

– У меня такое ощущение, что Такео Йошихара ничего не боится. Просто любит уединение. И, поверь мне, оно ему по карману.

Катарина откинулась на спинку сиденья, а машина сделала еще один поворот и выбралась из джунглей. И тут открылось такое зрелище, что у Катарины перехватило дыхание, и не только от неожиданности, но и от изумительной красоты.

На площади акров в пять виднелся ландшафт, который, казалось, сама природа создала из предложенного джунглями материала. Впрочем, основные его особенности все-таки существовали и до вмешательства человека. Имение Такео Йошихары было устроено на широкой террасе с задником, сложенным из покрытых мхом диких камней, о которые разбивались тремя каскадами водопады – серебряные ленточки, летящие с высокого выступа скалы, при падении в пруд насыщающие воздух тихой, журчащей музыкой. Перед прудом расстилалась лужайка, настолько ухоженная, как бывает только на самых фешенебельных полях для гольфа. Расцвечена она была куртинами ярких тропических цветов. Сочные тона высокого красного имбиря, рассаженного по краям, уравновешивались изысканнейшими по цвету орхидеями. Тут были и камни, черные лавовые валуны, лежащие столь естественно, что Катарина поначалу решила, что так было всегда. Но пока форд катился по гравиевой дорожке, сменившей бетонные колеи, она поняла, что видит сад камней, ибо в процессе движения возникала иллюзия, что камни тоже перемещаются, появляясь и исчезая из виду в прихотливом порядке.

По периметру огромного сада располагалось несколько зданий, по стилю – восточные, но не без примеси гавайских традиций. Хотя крыши были из зеленой черепицы, по цвету гармонирующей с лужайкой и джунглями, легко было представить себе покрытие из пальмовых листьев, а стены, хотя и отштукатуренные, массивными опорными столбами и выведенными наружу соединениями балок наводили на мысль о древних полинезийских купальнях, которыми наверняка были навеяны. Когда Роб притормозил у самого крупного из зданий, на широкой веранде, тянущейся во всю длину фасада, показался мужчина.

Катарина без слов поняла, что это и есть благодетель Роба Такео Йошихара. Он был высокий, стройный, и еще прежде чем Йошихара спустился по ступенькам, протягивая ей руку, стало ясно, что от него не нужно ждать той несколько скованной учтивости, которая отличала других японцев, с которыми она время от времени сталкивалась по делам. Отчасти это впечатление основывалось на том, как он был одет – распахнутая у горла цветастая рубашка, белые полотняные брюки, сандалии.

– Доктор Сандквист! – голос Йошихары был таким же теплым и дружеским, как и пожатие его руки, просунутой в открытое окно форда. Усмехнувшись, он добавил: – Не верю глазам своим!

Улыбка несколько компенсировала избитость шутки, основанной на том, что был когда-то такой исследователь Полинезии. Шутку эту Катарина слышала столько раз, что обычно в ответ лишь строила вежливую гримаску. На сей раз, однако, окинув взглядом тропический антураж, защищавший поместье Такео Йошихары от окружающего мира, она искренне рассмеялась:

– Причем попавший, в кои-то веки, в причитающееся ему окружение. Я-то в этих джунглях в полчаса заблудилась бы, как Ливингстон[2].

– Что-то не верится, – отозвался Йошихара. – Не потому ли, что Роб рекомендовал вас как превосходного археолога-полевика?

Катарина решила не вдаваться в подробности и не уточнять, сколько лет они с Робом не виделись.

– Надеюсь, я вас не разочарую.

– Уверен в этом, – прощаясь, отступил на шаг Йошихара. – И с нетерпением жду, что вы скажете о нашем открытии.

Еще с милю помотав джип по таким колдобинам, что с трудом выдержали даже четыре ведущих колеса, Роб остановился на поляне. Эта, однако, ничуть не напоминала первую. Ничего похожего на ухоженную лужайку, сад камней, со вкусом рассаженные растения, умно спроектированные здания, но тут Катарина почувствовала себя как дома.

На этой поляне стояли две палатки – верней говоря, между деревьями были натянуты два брезентовых навеса со спускающимися с них полотнищами, игравшими роль стенок, которые в хорошую погоду легко убирались. Сегодня, когда небо грозило хорошим тропическим ливнем, большая часть полотнищ была спущена, хотя в широкие щели между ними Катарина видела те же самые дощатые столы на козлах, на которых в полевых условиях привыкла работать сама. Поляна выглядела, как свежеразработанная – тут и там торчали пеньки. По краям были сложены стволы и сучья, лишь начавшие подгнивать, а с той стороны поляны, где Роб припарковал свой форд, голый по пояс рабочий, грозно размахивая мачете, как раз вырубал подлесок. Неподалеку виднелась тропка.

– Это к раскопу?

Роб кивнул.

– Отсюда – пешком. Ярдов двести, но устроить лагерь поближе не было никакой возможности.

– Прежде чем мы отправимся, не могу ли я взглянуть на то, что вы уже нашли?

– Безусловно!

Он привел ее в одну из палаток, где помещались два больших стола. Один из них был пуст, на втором лежало с десяток предметов, в основном – грубо обработанные куски лавы.

– Сколько времени вы уже здесь работаете? – осведомилась Катарина, взяв со стола гладко обточенный камень овальной формы, точную копию сотен виденных ею примитивных жерновов.

– Два месяца, – сказал Роб. – Причем я затормозил работы, когда ты согласилась приехать. Большую часть времени торчал в деревушке за Ханой.

Катарина взяла другой камень, осмотрела со всех сторон – ничего особенного.

– Ну, пойдем посмотрим, что там. Тропа к раскопу была крутая и каменистая.

– Как ты нашел это место? Как тебя вообще сюда занесло? – спросила Катарина, прежде чем переступить через полусгнивший ствол, осторожно пробуя носком туфли землю с другой стороны.

– Это не меня. Садовник Йошихары искал какой-то особенный мох и нашел один из тех камешков, что ты видела в палатке. И даже после того, как он привел меня туда, мы работали неделю, прежде чем убедились, что что-то есть.

Наконец они вышли еще на одну поляну. Эта, хоть и совсем маленькая, тоже была вырублена в джунглях, и Катарина с первого взгляда оценила, что дровосеки очень старались не повредить земляной покров. Раскоп располагался на выступе, на краю одного из бесчисленных ущелий и оврагов, избороздивших этот склон горы. Неподалеку Катарина заметила водопад, падающий в озерцо, – тот самый, что украшал соблазнительные фотографии Роба. Ручей, вытекавший из озерца, струился по дну ущелья.

– Раньше там был кратер, когда Халеакала еще действовал, – сказал Роб. – Многие ущелья здесь – результат эрозии, но это – другое дело. Похоже, его сформировал сам вулкан. – Он показал на желтоватые полосы на стенке нависшей над ними скалы. – Это сера, которой тут не было бы, будь ущелье эрозионного происхождения.

Катарина подошла ближе.

– Она все еще пахнет! Ты уверен, что кратер угас?

– Как раз в этом году специалисты объявили Халеакала потухшим. Никакой активности в течение двухсот лет.

– Что такое двести лет с геологической точки зрения! – возразила Катарина.

– Даже с точки зрения археолога – доля секунды. Но кто я такой, чтобы спорить с вулканологами?

Катарина пожала плечами и перевела взгляд на окружность, выложенную из камней. Сооружение было вскрыто только наполовину, но и так не вызывало сомнений, что это очаг.

– Пожалуйста, копай здесь с сугубой осторожностью, – сказала она Робу. – Почти наверняка найдется поддающийся датировке материал.

– Что значит «копай»? – удивился Роб. – Я специалист по архитектуре, забыла? Полинезийской архитектуре. – Он скептически посмотрел на каменный очаг. – А это, на мой взгляд, не архитектура. Это, на мой взгляд, стоянка. – Он улыбнулся. – Вот почему я тебя вызвал и плачу тебе королевское жалованье. Пора приниматься за кисти и скальпели, Кэт. – Улыбка сделалась еще шире. – И поаккуратней, пожалуйста, – прибавил он. – Мне тут сообщили, что, возможно, найдется поддающийся датировке материал. Но по-настоящему ты тут вот почему, – сказал он уже серьезно и наклонился сдернуть пластиковую простыню, лежащую неподалеку от очага.

У Катарины перехватило дыхание.

Кости.

В выемке не глубже той, в которой лежало основание очага, они едва выступали на поверхность, но даже под слоем земли Катарина распознала формы черепа и челюсти. Она опустилась на колени, чтобы рассмотреть кости с помощью выуженного из рюкзачка стоматологического пинцета. Роб примостился рядом.

– Ну, что скажешь? – не выдержал он.

Катарина, все внимание которой было отдано полупогребенным костям, слушала его вполуха, и прошло несколько секунд, прежде чем она наконец ответила.

В эти секунды ею овладело странное ощущение.

Хотя толком сказать, в чем дело, она не могла и толком их еще, эти кости, не видела, она была абсолютно уверена, что с ними что-то не так.

Что-то с ними явно не так.

Глава 6

– Ты уверен, что не хочешь, чтобы я тебя подвезла? – спросила Катарина.

Майкл подавил стон. Мало ей было пятницы, когда она настояла на том, чтобы вместе отправиться записать его в школу. Там не требовалось ничего особенного – надо было просто заполнить пару анкет, а потом они занесли все данные из Нью-Йорка в компьютер. Ей только и нужно было, что подписать одну анкету, и на уик-енд он вполне мог принести эту анкету домой, там бы и подписала, а утром в понедельник он отнес бы эту несчастную анкету в школу. Нет же, ей надо было стоять у него над плечом, словно он первоклассник какой-нибудь, а все ребята, заходившие в приемную, смотрели на него так, словно он, лопух, без мамочки за ручку дойти до школы не может.

И теперь она хочет в первый же день везти его в школу!

– По-моему, мам, я в состоянии сам дойти до автобусной остановки, – сказал он. – Она всего-то в конце проулка, помнишь?

– Что, спросить нельзя? – отозвалась Катарина, бросив взгляд на часы и взяв рюкзачок. – Если ты готов, могу подбросить до остановки.

Майкл потряс головой.

– У меня еще полчаса до автобуса.

– Тогда приберись на кухне, идет? И до вечера, – Катарина чмокнула его в щеку и исчезла прежде, чем он успел возразить.

И почти сразу он услышал, как кряхтит, не желая заводиться, машина, которой снабдил их Роб Силвер. Поначалу было похоже, что аккумулятор сядет еще до того, как проскочит искра, но потом из выхлопной трубы вылетел клуб дыма и старичок-джип рывком тронулся с места.

Успокоившись наконец, что мать не станет вгонять его в краску, доставив к школе, Майкл вымыл оставшуюся после завтрака посуду, не обращая внимания на беспорядок в своей комнате, запихал в школьную сумку спортивную форму, кроссовки и тетрадь и прибыл на остановку как раз, когда обляпанный грязью желтый автобус выполз из-за холма.

Поднявшись по ступенькам, он отыскал свободное место в самом конце полного школьников автобуса и направился туда по проходу.

Он чувствовал, что к нему прикованы все глаза.

Приглядываются, изучают, оценивают.

Он почти слышал то, что подумал о нем каждый:

Хаоле.

«Белый».

Джош Малани предупредил его, что от этого никуда не деться.

– У некоторых парней это что-то вроде спорта, – говорил он в субботу, давая Майклу урок серфинга. – Называется «убить хаоле». Никого они, конечно, не убивают, но стремятся делать так, чтобы кожа вроде твоей поменяла цвет. Не белой стала, а серо-буро-малиновой.

– Да брось ты, – сказал Майкл, хотя чувствовал, что Джош не шутит.

Тот пожал плечами.

– Как ты не понимаешь, вы явились сюда и все разворовали и лет двести вертели тут всем, как хотели. Времена изменились.

И все-таки Майкл надеялся, что Джош говорил это не всерьез.

Как выяснилось, очень даже всерьез.

Идя по проходу, он словно вернулся назад в Нью-Йорк, где Слотцки только и ждал случая устроить драку. Вся разница в том, что здесь в автобусе было с дюжину таких Слотцки и Бог знает, сколько еще подстерегало его в школе.

Может, мужественно ответить им прямым взглядом?

Вот уж этого в Нью-Йорке делать не следовало никогда. Там, если кто-то смотрел на тебя, нужно было отвести глаза, избегая контакта.

Прямой взгляд – это вызов.

Предположим, что и здесь так же, решил он. Старательно глядя в пол перед собой, дошел до ближайшего пустого сиденья, плюхнулся на него и постарался слиться с местностью.

Автобус шел под гору, сделав еще три остановки. Хотя Майкл чувствовал на себе взгляд каждого, кто входил в автобус, никто с ним не заговорил.

Все было, как он того и боялся.

На школьной парковке автобус стал освобождаться от пассажиров. Майкл перевел дух: может, и не сбудутся предсказания Джоша.

Может, они просто будут вести себя так, будто его нет.

Но тут, едва сделав шаг к выходу, он остановился. Два парня – каждый куда здоровей его – тянули время, вроде бы что-то разыскивая под сиденьями.

Что они думают, он тупее их, что ли?

И какого черта в автобусе не оказалось Джоша Малани?

Стало ясно, что раньше него парни не выйдут. Майкл снова пошел к дверям. Когда он приблизился к тому сиденью, под которым они возились, один из них вдруг оказался в проходе. Майкл подумал, он хочет его заблокировать.

Вместо этого тот двинулся к выходу.

Майкл лихорадочно просчитывал ситуацию. Главное, не показать им, что он трусит. Наплевать, что они выше его и здоровей фунтов на сорок каждый. Увидеть его испуг – вот что им нужно.

И он продолжал идти шаг за шагом. Второй парень следовал за ним.

За ним вплотную – так близко, что Майкл слышал его дыхание на своем затылке.

– И что вас носит, хаоле, куда не звали! – пробормотал второй так, чтобы не услышал водитель. Одновременно с этим первый остановился как вкопанный.

Тот что сзади с силой пихнул Майкла.

– Ты что, гад, делаешь? – возмутился первый, сердито разворачиваясь к нему. – Что, хаоле, думаешь, весь мир ваш? А по шее не хочешь?

Майкл знал, что слова в таких случаях бесполезны, и встал в защитную стойку. Но тут раздался еще один голос.

– Эй, только не в моем автобусе, – сердито сказал водитель, пристально глядя на мучителей Майкла.

Тот что стоял первым помедлил, потом повернулся и вышел. Майклу и второму парню ничего не оставалось, как следовать за ним. Готовый к стычке, Майкл молил Бога, чтоб появился Джош Малани. Даже если Малани так же, как он сам, никчемен в драках с противником вдвое больше себя размером, то, по крайней мере, Джош сможет уговорить этих не убивать его.

Но, выйдя из автобуса, он понял, что положение хоть немного, но изменилось. Они оказались в толпе школьников. Стало ясно: что бы там мучители Майкла ни планировали, с выполнением плана им придется повременить. И теперь парень повыше бросил на Майкла такой же устрашающий взгляд, каким смотрел на него Слотцки в тот день, когда подбил ему глаз и порезал руку.

– После школы, – сказал он вполголоса. – А может, завтра. Но можешь не волноваться, хаоле, ты получишь свое сполна.

Он отвернулся и вместе с приятелем растворился в потоке школьников.

Интересно, круче этот парень, чем Слотцки, или нет, прикидывал Майкл, глядя ему вслед.

Похоже, что да.

* * *

Подвижка в земной коре под Гавайскими островами была такой слабой и постепенной, что в течение нескольких часов ее не замечал никто, кроме приборов.

Приборы, конечно, замечали все, поскольку были для этого сконструированы. Чуткие, они услышали легкую дрожь, вследствие которой в глубинах могучего вулкана Мауна-Лоа расползлась новая трещина, записали данные и передали их другим приборам.

Сигналов тревоги не прозвучало, не взвыли сирены, предупреждающие о приливных волнах цунами, случающихся порой из-за внезапных подвижек океанского дна.

Вместо этого приборы поперешептывались между собой, передавая от одного информационного узла к другому весть об активности под Мауна-Лоа, пока, задолго до того, как новость дошла до людей, компьютеры по всему миру не принялись рассчитывать модели, прогнозирующие, чем эти еле заметные подвижки могут обернуться для всей планеты впоследствии.

Глубоко под горой кипящая, раскаленная магма двинулась вверх, просачиваясь сквозь щели, созданные давлением снизу, расширяя их, набираясь сил, чтобы прорваться наружу.

И с движением магмы гора поддавалась и дрожь усиливалась.

И люди, вслед за машинами, тоже обратили на это внимание.

Среди первых, кто заметил на Мауи колебания земли под ногами, были астрономы, обслуживающие обсерваторию на вершине Халеакала. Их компьютеры были специально запрограммированы, чтобы предупреждать о вулканической деятельности. Несмотря на то, что телескопы стояли на массивных, сейсмостойких бетонных блоках, подземные толчки внесли в наблюдения за космосом неразбериху.

Когда земля движется, нет такой силы, чтобы ее остановить.

И астрономы немедленно прекратили работу.

Фила Хауэлла это злило. Он по опыту знал, что толчки наверняка продолжатся, по крайней мере, несколько дней. Из чего следовало, что он не сможет наблюдать за звездой, расположенной в глубине спиральной галактики на расстоянии 15 миллионов световых лет от Земли.

Звезда эта занимала Хауэлла по двум причинам. Причина первая состояла в следующем: имелась вероятность того, что именно она была источником сигнала, который различные радиотелескопы Земли получали уже в течение нескольких лет. До сего времени сигнал фиксировался лишь в виде фрагментарных отрывков, и Хауэлл как раз приступил к тому, чтобы собрать их воедино.

Вторая же причина его интереса заключалась в том, что звезда находилась в процессе преобразования в новую[3]. Радиосигнал – Хауэлл был почти в этом уверен – проявит себя предвестником грозящей ей неминуемой гибели.

Но теперь компьютер предупредил Хауэлла, что беспокойство земной коры на неопределенное время отсрочит его наблюдения. И он, предоставив компьютерам работать над фрагментами радиосигнала, решил устроить себе выходной и навестить Роба Силвера с его раскопками, о которых тот только и говорил все последнее время. Любопытное, должно быть, открытие; но еще любопытней взглянуть на Катарину Сандквист, женщину, которая занимала Силвера так же, как далекая звезда – Фила. Пусть компьютеры позаботятся о вселенной, а он запрет свой кабинет и отправится в Хану.

* * *

Клик!

Затвор щелкнул, сработала автоматическая перемотка пленки, и Катарина слегка изменила ракурс, не замечая ни роящихся вокруг мух, ни грязных ручейков пота, сползающих по лицу. От часов, проведенных внаклон над черепом – теперь почти полностью раскрытым – саднило все тело, но и о боли в суставах она думала не больше, чем о жаре и мухах.

Самое главное сейчас снять все на пленку, чтобы иметь зримое свидетельство местоположения черепа и остальных костей.

Клик!

Опять щелкнул затвор.

Еще одно, с преодолением боли, изменение точки съемки.

Еще фотография.

Еще один документ в доказательство того, что археологический объект был найден именно в таком положении и именно в этом месте – хотя он и не укладывается ни в одну из общепринятых схем.

Уже несколько дней, не поднимая головы, она работала на раскопе, тщательно и аккуратно сметая все лишнее, чтобы раскрыть останки, но по-прежнему не имела никакого представления о том, когда было захоронено это тело. Судя по всему, это могло быть и год, и десять, и сто лет назад.

Или тысячу? Или четыре? Уж конечно, это крайний предел, поскольку человек появился на Мауи – как и на Гавайях – не раньше четырех тысяч лет назад, а ни одно другое животное очагов себе не устраивает.

Возраст стоянки, несомненно, значительно меньше, чем тысяча лет. Скорее всего, несколько – немного – веков, исходя из того, как неглубоко она залегает.

Она не позволила людям Роба помочь ей с раскрытием скелета, отдав им на откуп зону вокруг кострища. Сам очаг оставался еще нетронутым. Решив поработать сначала с костями, Катарина приказала укрыть очаг и объявила его запретной зоной. Только после того, как она отроет все кости, сфотографирует их на каждой стадии раскопок, когда будет спокойна, что работа полностью задокументирована и может быть перенесена в лабораторию, тогда она займется очагом.

– Я хочу, чтобы каждый слой хранился отдельно, – сказала она Робу. – Даже если мне придется снимать миллиметр за миллиметром.

– У тебя есть уже какие-нибудь предположения? – спросил Роб, удостоверившись, что она вполне серьезно намерена копать все сама.

Когда он впервые задал ей этот вопрос, ответа у нее не было. Тогда она действовала, опираясь лишь на инстинкт – на подкрепленную опытом интуицию, указывавшую, что подобных стоянок ей еще не встречалось.

В процессе раскрытия черепа, однако, мотивы, по которым она таила от Роба свои соображения, изменились.

Проблема состояла в том, что соображения эти были абсурдны.

Поначалу казалось очевидным, что это череп какого-то примата. Уже одно это представляло собой загадку, поскольку, как она знала, приматов на Гавайях никогда не водилось.

Кроме того, вызывало сомнения положение останков: шимпанзе, горилле или, если на то пошло, какому угодно примату нечего делать поблизости от кострища. Разве что в том случае, если кто-то убил животное и там его бросил.

Такой сценарий был возможен, хотя, учитывая местонахождение стоянки, маловероятен.

Но, продолжая колдовать над черепом с пинцетами и кистями, она начала понимать, что видит перед собой отнюдь не примата.

Больше всего он походил на некоторые виды ранних гуманоидов.

Этого, вне всякого сомнения, быть попросту не могло.

Во-первых, на Гавайях не жило и прачеловека.

Во-вторых, этой стоянки не было в те времена, когда прачеловек вообще существовал на Земле.

Следовательно, череп принадлежал кому-то еще. И кто бы это ни был, она намерена иметь все мыслимые документальные материалы для подкрепления тех выводов, к которым рано или поздно придет.

Она сделала еще одну фотографию, пленка кончилась, и камера принялась ее перематывать. Катарина поднялась на ноги, выпрямилась, глубоко вздохнула и поморщилась от висящей над раскопом невыносимой серной вони, сегодня сгустившейся, как никогда. Заправляя камеру новой кассетой, она услышала голос Роба:

– Кэт? У нас гость, который жаждет с тобой познакомиться! – Катарина подняла глаза. На поляну, за Робом вслед, вышел мужчина примерно того же возраста, что и Роб. – Это Фил Хауэлл. Он главный по звездам там, на горе. Фил, это Катарина Сандквист.

Фил сделал шаг вперед, протянул руку поздороваться и вскинул брови, почувствовав неаппетитный запах тухлых яиц:

– Да что же вы тут раскапываете? Серную кислоту?

– Увы, это издержки близости к вулкану, хоть и потухшему, – покачала головой Катарина. – И сегодня даже хуже обычного.

– Хуже? Вы уверены? – нахмурился астроном.

Что-то в его тоне встревожило Катарину.

– Мне так кажется. Может, это из-за утреннего дождя?

– Или из-за того, что в результате землетрясения произошел выброс газа.

– Землетрясения? – переспросила Катарина, переводя озабоченный взгляд на Роба. – О чем это вы?

– О вулкане, – ответил Хауэлл, прежде чем Роб успел открыть рот. – Похоже, старик снова собирается выступить.

У Катарины упало сердце.

– А ты говорил, он погас! – снова повернулась она к Робу.

– Так и есть, – сказал тот. – Фил говорит о Килауэа на Большом Острове. – По лицу Катарины он понял, что ее сомнения не развеялись. – Ну, скажи же ей, Фил. Мне она, видно, не верит.

Катарина молча слушала, как Фил Хауэлл рассказывал про вулканическую кухню под Большим Островом.

– Мало того, что земля трясется, – закончил он. – Когда варево клокочет на всю катушку, в воздух выбрасывается столько дыма, что ничего не увидишь, даже если телескоп сейсмостойкий. Знаете, поневоле задумаешься, в самом ли деле горные вершины такое уж удачное место для обсерваторий!

Катарина промолчала, но потом, показывая астроному раскопки, ловила себя на том, что поглядывает в сторону ямы на краю ущелья, где когда-то кипел древний кратер. Скрытая перевитой нарядной зеленью, яма выглядела вполне безобидно.

Тем не менее, пытаясь сосредоточиться на том, что говорит, Катарина не могла не отмечать про себя, что вонь усиливается.

Может, сказать об этом Робу и Филу? Нет, они ведут себя как ни в чем не бывало.

Наверно, у нее разыгралось воображение.

Что же еще, как не воображение?

* * *

Майкл весь день чувствовал на себе враждебные взгляды двух автобусных попутчиков. Где бы он ни был, они неизменно оказывались там же, всегда вдвоем, всегда зыркая на него глазами. На перемене перед последним уроком они зажали его в раздевалке.

– У тебя всего час в запасе, – сказал тот что повыше. – Еще час – и ты мертвяк, хаоле.

Впрочем, пока они еще ничего не предпринимали, и если собирались подстеречь его после школы, то долгонько им придется ждать, потому что сегодня Майкл собирается сделать то, чего еще никогда не делал. Сегодня впервые в жизни он попытается пройти испытание на право войти в легкоатлетическую команду.

Он принял это решение на уроке физкультуры. Перед этим весь день держал под контролем свое дыхание и никаких проблем не заметил. По совести, он чувствовал себя просто отлично.

– Не торопись радоваться, – сказал ему Джош Малани, когда они трусили по треку. – Бывает так, что пассаты стихают, фермеры принимаются жечь тростниковые поля и к тому же раскочегаривается вулкан на Большом Острове. Вот тогда, парень, тут ничего не стоит задохнуться до смерти!

Но сегодня Майклу дышалось легко и глубоко, и даже после трех кругов пробежки он не чувствовал никакой усталости. Поэтому, заметив на доске объявлений расписание тренировок легкоатлетов, он решился.

Теперь, когда прозвучал звонок с последнего урока, он направился не к парковке, где ждал автобус и те двое задир тоже. Майкл направился к раздевалке.

Там облачился в беговые шорты, еще влажные после давешнего урока. Тщательно зашнуровал кроссовки, не слишком туго, чтобы ноги не затекли еще до того, как он разогреется, и размеренно побежал к стадиону, где легкоатлеты уже начали разминаться.

Как ему поступить – присоединиться к ним или размяться в одиночку?

Что, если он подойдет к ним, как свой, а потом не потянет на треке? Для начала лучше сделать пару кругов самому.

Он пробежал первый и футов сто второго, как вдруг чей-то локоть поддал ему в правый бок.

– Что это ты тут, мозгляк, делаешь? Майкл покосился, не поворачивая головы.

Ну, конечно. Опять автобусный – тот, что поздоровей. Он был в форме для бега.

Майкл молча продолжал бежать.

На полголовы возвышаясь над Майклом, парень укоротил шаг, чтобы бежать с ним вровень.

– Ты что, немой, что ли?

Майкл бежал, заботясь только о ровном и размеренном темпе. Если кому-то приспичило выжить его с трека, это его проблема. Сам Майкл сдаваться не намерен.

Они обогнули последний поворот. Майкл перешел на шаг и направился туда, где стоял тренер, а парень продолжал бежать, причем с такой легкостью вернулся к своему прежнему темпу, что Майкл подумал, не бросить ли все, не позориться, а пойти в раздевалку, принять душ и – домой. Но тут он заметил второго автобусного – тот презрительно кривил губы, будто видел Майкла насквозь.

Майкл отчетливо понял, что уйди он сейчас со стадиона – каждый день в школе станет для него сущей пыткой. Собравшись с духом, он подошел к тренеру.

– Меня зовут Майкл Сандквист. Я бы хотел сдать зачет, чтобы войти в команду. – Тренер окинул его оценивающим взглядом, в котором легко читалось сомнение. – Я спринтер.

– Я, кажется, и сам в состоянии разобраться, на что ты годен, – сказал тренер. Вся команда, кроме того парня, который бежал по треку, рассмеялась, и Майкл изо всех сил постарался не покраснеть. Тренер, увидев, что сарказм не вызвал противодействия, смягчился. – Ладно, какую пойдешь дистанцию?

– Метров сто или двести, – предложил Майкл.

– А как насчет четырехсот? – поинтересовался тренер.

Майкл закусил губу, но решил сказать правду.

– У меня была астма. Не уверен, что на четыреста меня хватит.

Тренер вскинул бровь, помолчал, но когда заговорил, то без предубеждения.

– Ладно, давай на старт, я дам тебе знать, когда можно. – Он вытащил из кармана секундомер, завел его и протянул второму из автобусных. Когда тот дошел до отметки ста метров, тренер кивнул Майклу:

– На старт!

Майкл встал в стойку, упершись левой ногой в стартовую колодку.

– Внимание!

Майкл собрался в комок и замер в ожидании последнего слова команды.

Молчание.

Да что такое? Шутит с ним тренер, что ли? Ноги уже ломило. Сжав зубы, решив не отступать ни за что, он пригнулся к самой земле и ждал. И только заслышав за спиной приближающиеся шаги, понял, в чем дело.

И действительно, как только парень, который только что на дорожке дал ему локтем в бок, пробежал мимо, тренер крикнул:

– Пошел!

Майкл с силой оттолкнулся от колодки, выпрямился и увидел, что парень ушел вперед и поддает ходу. Ничего себе! Мало того, что придется догонять соперника сильней, старше и с форой во времени, еще и наглотаешься пыли!

Что ж, если они играют в такие игры, пожалуйста, он не возражает!

Всасывая воздух всей мощью легких, Майкл рванул вперед, первыми же двумя скачками достиг оптимального для себя шага и дальше все время наращивал скорость, сколько мог.

Шагов через десять он понял, что расстояние между ним и соперником не увеличивается.

Вернее говоря, сокращается.

Тут с трибуны раздался истошный крик, и Майкл краем глаза увидел, как Джош Малани подпрыгивает, вопя:

– Давай, Майк! Давай!

Сжав кулаки так, будто хотел выжать из своего тела всю силу, Майкл сосредоточился на том, чтобы сократить разрыв. После того как они пробежали сорок метров, между ними было метра четыре.

На отметке в семьдесят метров их разделял только фут.

На восьмидесяти они бежали вровень, а когда Майкл пересек финиш, то был в метре впереди.

Сбавляя ход, он с замиранием сердца ждал, что теперь будет. Парень и так, всего-то из-за цвета кожи, не выносит Майкла, а теперь еще и продул ему, да перед всеми друзьями. Ну и дела!

Джош Малани, скатившись с трибуны, бежал навстречу.

– Молодчага, Майк! Накормил его пылью!

Тут вдруг физиономия парня, который только что выглядел так, будто готов раскроить Майклу череп, совершенно преобразилась.

– Так это ты, что ли, Майк Сандквист?

– Майкл, – немедля поправил Джош. – Он не любит, когда его зовут Майком.

– А почему ты его так зовешь? – сурово вступил в разговор парень с секундомером. – Я думал, это он выволок тебя из-под рифа!

– Он и есть.

– Так и веди себя соответственно! – Он повернулся к Майклу. – Слушай, если этот Малани тебя достанет, только скажи мне. Я давненько жду случая накостылять ему, да уж больно он маленький. Даже меньше тебя. Но бегун из него – никакой!

У Майкла голова пошла кругом. Что же такое происходит?

– Нет, как ты это сделал? – допытывался у него побежденный соперник. – Только подумать, когда ты начал, я был в десяти метрах впереди и шел полным ходом! – Он обнял Майкла за плечи и повел его туда, где ждали их тренер и остальная команда, окликнув по пути парня с секундомером: – Эй, Рик, за сколько он пробежал сотню?

– Чуть больше одиннадцати секунд.

– Ничего себе! На целую секунду быстрее любого из нас! Я-то, вообще, люблю длинные дистанции, а набрать скорость с ходу так, как ты – нет, это не по мне.

Майкл посмотрел на него с недоверием.

– А я думал, мне предстоит стать мертвяком.

Высокий хмыкнул.

– Так это когда было! Когда ты был всего лишь вонючий хаоле. Меня зовут Джефф Кина. – Он протянул руку, знакомясь, и тут же повернулся к тренеру. – Что, мистер Питерс, я думаю, мы его берем, а?

– Его-то мы берем, да вот не знаю, сколько еще протянешь в команде ты. Как тебя угораздило поддаться парнишке на фут ниже ростом, да еще с такой форой?

Джефф Кина зычно хохотнул.

– Я же не всемогущ, верно? Так что там, где я спасую, вытянет Майкл, и мы этим летом будем просто непобедимы! Верно я говорю?

И тут Майкл впервые подумал, что приехать на Мауи и впрямь было не такой уж плохой идеей, и когда позвонил домой часом позже – после первой командной тренировки – то даже не изображал равнодушия.

– Это я, мам, – сказал он в трубку, когда на звонок отозвался автоответчик. – Угадай, что произошло? Меня приняли! В легкоатлетическую команду! Получилось! Представляешь? – Он перевел дыхание и снова заговорил, захлебываясь от волнения: – Знаешь, я познакомился с массой новых ребят, и, знаешь, это отличные ребята. Если не считать того, что один из них собирался... – Он оборвал себя и быстро переменил тему. Какой смысл волновать мать, рассказывая, что утром его грозили избить. Не говоря уж о том, что все это позади. – В общем, мы собираемся погулять, я с Джошем и другие парни из нашей команды. Мы поедем в Кихей, перекусим гамбургерами, сходим в кино или что-нибудь такое еще. Я буду дома в пол-одиннадцатого или в одиннадцать, ладно? Правда, ма, здорово, что мне это удалось? Ну, пока! – Он повесил трубку и ухмыльнулся Джошу Малани и Джеффу Кине, которые ждали его за дверью. – А где остальные?

– Уже пошли, – сказал Джош.

– Не отставать! – Майкл подхватил свою школьную сумку. – Кто-нибудь знает, какие сейчас идут фильмы?

Но когда, выйдя из раздевалки, они направились на стоянку, у Джоша возникла другая идея,с кино не имевшая ровно ничего общего. Майкл выслушал ее, и в животе у него похолодело.

С одной стороны, этот холодок в животе, конечно, можно было объяснить возбуждением, вызванным этой идеей.

С другой, что скрывать, стало страшновато.

– Плавать под водой ночью? – переспросил он, забрасывая сумку с книгами на заднее сиденье старенького Джошева шевроле-пикапа. – А не опасно?

– Немного, пожалуй, да! – ухмыльнулся Джош. – Ну и что? Знаешь, как классно! Тебе понравится!

Может, перезвонить маме, подумал Майкл, с двумя другими ребятами забираясь в пикап. Может, сказать ей, что мы собираемся делать. В конце концов, если что-то случится...

Глупости, одернул он себя. Ей только лишнее беспокойство.

Глава 7

– Ты уверен, что мысль стоящая? – снова переспросил Майкл.

Он, Джош Малани, Джефф Кина и двое ребят из команды – Рик Пайпер и еще один, которого звали Киоки, а фамилию Майкл не запомнил, – сидели в кафешке под названием «Пегги Сью» и угощались гамбургерами, картошкой фри и кока-колой. Пока они ели, Джош объяснил, как они смогут экипироваться в принадлежавшем «Кихей-Кен» магазинчике купальных принадлежностей.

– Я знаю, он прячет ключи под бочкой у задней двери.

– Ну и что? – удивился Майкл, хотя уже достаточно знал Джоша, чтобы понимать: как ни прихотлива была логика его рассуждений, он всегда ухитрится сделать их убедительными.

– Кен – мой друг. Он не рассердится.

– Так, может, лучше позвонить ему и спросить? – предложил Майкл. Джош в ответ лишь поглядел на него с неодобрением.

– Господи, да он в отъезде. Он уехал на Ланаи, вернется завтра. Ну же, Майкл, перестань меня донимать! Я же твой лучший друг!

– Да, и к тому же чокнутый, – напомнил ему Майкл.

– Тоже мне новость! – Расплылся Джош в дружелюбной улыбке. – Ты спас мне жизнь, разве я могу тебя подвести, а?

В тот момент этот довод казался неоспоримым. Но теперь, когда Майкл – с тремя парнями, которых до сегодняшнего полудня знать не знал, и приятелем, который, по мнению всех, кто знал его гораздо лучше, чем Майкл, имел твердую репутацию человека безответственного и легкомысленного, или, попросту говоря, чокнутого, – в самом деле стоял перед дверью магазинчика Кена, в нем снова заговорили сомнения.

Что, если взвоет сигнализация?

Что, если их поймают?

Что, если посадят в тюрьму?

Но пока он все это думал, Джош Малани выудил ключ из-под бочки у задней двери, отпер дверь и щелкнул выключателем.

– Ты что, сдурел? Погаси свет, – цыкнул Джефф Кина.

– А чего? – удивился Джош. – Мы не делаем ничего плохого! Ну-ка, давай, заходи и помоги мне найти, что нужно.

Это заняло совсем не так много времени. Уже через десять минут у них было все необходимое для подводной экскурсии на пятерых, но тут Джефф Кина, проверив баллоны с воздухом, ругнулся.

– Что такое? – спросил Майкл.

– Всего один полный баллон, – сказал Джефф. – Эй, ребята, кто-нибудь знает, как обращаться с компрессором?

Каждый потряс головой и беспомощно пожал плечами, и Майкл странным образом ощутил облегчение, надеясь, что затея пошла прахом. Но не успел он открыть рот, чтобы предложить вытащить все из пикапа и разнести по своим местам, как Джош на полке за дверью, отделявшей магазин от подсобки, разыскал пять полных баллонов. Четыре из них отправились в пикап, к пятому, который нашли раньше; ребята расселись по местам и отправились в путь.

Они ехали на юг по дороге на Кихей, через Вайлеа и Макена-Бич. Потом дорога сузилась, стала ухабистой, и они оказались у крошечной бухты с блистающей в свете почти полной луны водой. Майкл было расслабился, но понял, что здесь Джош останавливаться не собирается.

– Чем тебе была плоха та бухта? – спросил он, оглядываясь через плечо. Даже в темноте местечко казалось уютным и безопасным.

– Ла-Перруз? – переспросил Джош. – Ну, это для туристов. Нет, мы искупнемся в аквариуме с золотыми рыбками!

Они продолжали ехать на юг. Наконец густые заросли кустарника киаве расступились, и то, что увидел Майкл, показалось ему свежевспаханным полем, сотнями акров черной земли, лежащей по обе стороны дороги. Но потом он понял: это была не земля, а лава.

Лавовое поле было пустынно, ничего на нем не росло. В темноте оно казалось зловещим, и Майкл поежился, хотя ночной воздух овевал кожу теплом.

Некоторое время они ехали по этой черной пустыне; потом Джош свернул вбок на узкую стоянку.

Майкл огляделся. Ничего, кроме лавы.

– Где ж твой аквариум? – спросил он.

– В том конце языка, – сказал Джош. – Там, дальше по дороге, есть тропка, но ближе припарковаться нельзя. Об этом месте почти никто и не знает.

Мальчишки выбрались из пикапа, забросили на спины баллоны с воздухом, подхватили сумки с регуляторами подачи воздуха, масками, ластами и спасательными жилетами. Джош шагов двести провел их по дороге, затем переступил через трубу, уложенную вдоль асфальтового покрытия.

– Что это? – спросил Майкл.

– Водопровод, – ответил ему Джефф Кина. – В лаве его не спрячешь, больно твердая, вот и проложили прямо поверху.

Теперь они шли прямо по лаве, и Майкл не видел ничего похожего на тропинку, пока они не дошли до знака, запрещающего ставить палатки на ночь.

– Это что, в самом деле тропа? – спросил он, осторожно пробираясь между застывшими всплесками такой остроты, что, казалось, порежешься, только тронь.

– В том-то и дело, – пояснил Джош. – Если не знать, где она, в жисть не найдешь.

– Я вот знаю, где, но все равно когда найду, когда нет, – пробормотал Рик Пайпер. – В прошлый раз чуть без ноги не остался.

– Хватит стонать, – оборвал его Киоки. – Идешь и иди себе, какие проблемы. – И буквально через секунду, потеряв равновесие, инстинктивно оперся рукой на острый край камня и взвыл от боли. – Черт, вот же зараза!

– Вернись в пикап, подождешь нас, – предложил Джош.

– Еще чего, – огрызнулся Киоки. – Все о'кей. Я в порядке.

Через сорок минут они вышли к бухточке, которую лавовый выхлест почти наглухо отгородил от открытого океана. Зеркало воды лежало неподвижно, но всего в двадцати шагах, за языком лавы, вздымались тяжелые океанские волны, грызя каменную, обрамляющую бухту оправу, словно дикий зверь подрывал нору жертвы. Волны шипели, и сердитые брызги пены взлетали в воздух, как слюна, которую пускает, предвкушая трапезу, хищник. Майкл смотрел на это, словно завороженный, не в силах не думать, безопасно ли погружение.

– Спокуха, – утешил Джош, в который раз прочитав его мысли. – В океан отсюда всего один выход, вон на той стороне. Течения практически нет, и я буду держаться рядом. Идет?

Майкл кивнул, все еще не уверенный в том, хочется ли ему в воду, которая, казалось, на глазах наливалась чернотой. Фантазии, сказал он себе, вон луна как светила в полную силу, так и светит. Другие уже начали раздеваться, и скоро все, голые, помогали друг другу натягивать баллоны, проверять регуляторы подачи воздуха. Затем, один за другим, ребята ушли под воду, и на берегу остались только Джош с Майклом.

– Что, может, в другой раз? – спросил Джош тоном, в котором совсем не было его обычной насмешливости, и Майкл понял, что если он сейчас сдрейфит, Джош сделает так, что другие ребята подумают, будто это была его, Джоша, идея не лезть в воду. Пожалуй, подумал Майкл, Джош готов даже о лаву порезать себе ногу, лишь бы убедить прочих, что Майкл труса не праздновал.

Он еще раз взглянул на воду и хлопнул приятеля по плечу:

– Пошли!

И на этот раз мир при погружении в воду преобразился.

Впрочем, сейчас все было совсем иначе, чем при дневном свете. Без солнца не сияли химически чистыми цветами кораллы и морские животные. Теперь воду пронизывал, серебряный свет луны, и рыбки мелькали в тенях совсем как привидения. Тут и там мерцали фосфоресцирующие создания, лишь изредка ярко светилась рыбка, поймавшая лунный луч на плавник.

Но вот Джош Малани включил фонарик, и все опять изменилось. Жизнь закипела, привлеченная светом, и вода, в которой, казалось мгновенье назад, обитают лишь плавучие потусторонние существа, теперь сверкала калейдоскопом лимонных, розовых, оранжевых, полосатых коралловых рыб. Однако под ярким конусом света лежала чернильная чернота, и Майкл вдруг пожалел, что Джош включил свой фонарик. Он хотел было посигналить ему, чтоб выключил, как вдруг что-то огромное вторглось в освещенную зону, и Майкл пережил мгновенный страх, прежде чем узнал морскую черепаху. Черепаха грациозно подплыла, побыла немного на свету, затем повернулась и исчезла. Подплыв к Джошу, Майкл знаком попросил его выключить свет, и мальчики в мгновение ока оказались в темноте.

Медленно, вместе с лунным светом, сочащимся сквозь черный занавес, вернулось ночное зрение. Майкл плыл вплотную за Джошем, чувствуя беспечное отстранение от мира, лежащего за пределами хрустального бассейна. Бухта была не больше пятнадцати футов глубиной, и даже в тусклом свете луны превосходно читалось дно.

Там шевелились щупальца анемонов, черные иглы морских ежей торчали из выемок в лаве.

Время, казалось, движется так же медленно, как призрачные тени рыб, плавающих вокруг.

По лавовому дну, выставив вперед свои антенны, ползла большая морская улитка со спрятанной под домиком ярко окрашенной мантией. Майкл ушел поглубже, чтобы лучше рассмотреть ее, когда его внимание отвлеклось.

В лаве была расщелина, из которой что-то торчало.

Майкл подплыл ближе, потом еще – и понял, на что смотрит.

Мурена! Ряды острейших зубов блеснули в свете луны.

Осторожно, чтоб не спугнуть, Майкл подвинулся еще ближе.

Мурена при его приближении широко распахнула пасть. Все ее тело замерло, напряглось.

Готовое к схватке.

* * *

Джош Малани завис футах в шести от поверхности, любуясь осьминогом, который в ответ тоже ел его глазами. Дважды Джош протягивал руку, надеясь потрогать маленькое головоногое, но оно каждый раз отшатывалось, и человек испытывал странное чувство, что осьминогу так же удивительно находиться в залитой лунным светом воде, как самому Джошу. По правде говоря, ему ужасно хотелось снова включить фонарик – хотя бы для того, чтобы свет и яркие цвета рыб и кораллов вернули ощущение реальности. В темной воде он чувствовал себя, как на кладбище: хотя и уверен, что ничего опасного нет и быть не может, хватает и тени, чтобы похолодеть от страха. И когда что-то прикоснулось к нему, он так струхнул, что едва не дернул за шнур спасательного жилета.

Оказалось, это Майкл дает ему знать, что он рядом.

Потом он почувствовал второе прикосновение.

Не такое тихое, как первое, а резкое, словно чьи-то клешни вспороли бок.

Рефлекторно дернувшись, Джош снова поборол в себе желание дернуть за спасательный шнур, в результате чего его картридж с двуокисью углерода отбросится, жилет сдуется и он пулей всплывет на поверхность. Держа себя в узде, он повернулся вокруг оси в поисках нападающего.

Поначалу ничего не заметил. Потом, уголком глаза, поймал движение приближающейся к нему массы. Страх опять вцепился в него клешнями. Но скоро он понял, что это такое плывет.

Черепаха! Всего лишь черепаха, которая вернулась еще раз взглянуть на странных созданий, вторгшихся на ее территорию. Возможно, та самая, которую они давеча с Майклом видели.

Майкл!

Где же Майкл? Джош огляделся. Никакого следа Майкла. Он только что был здесь, за спиной, фута на два вправо!

Разве не так?

Он вдруг вспомнил про осьминога. Он долго наблюдал за осьминогом. Долго ли? Под водой теряешь всякое представление о времени, все теряют. Черт! В самом деле, сколько прошло после того, как он видел Майкла?

Теперь Джош лихорадочно вертелся в воде, надеясь хоть краешком глаза ухватить, куда делся Майкл. О чем он, дурак, думал, когда тащил парня сюда посреди ночи? Оттого, что Майкл вытянул его из-под рифа, он не стал опытным ныряльщиком! Опытный ныряльщик здесь он, Джош, и уж ему-то надо бы знать лучше! Вот олух!

Он включил фонарик и посветил вокруг.

Никого.

Тогда он опустил луч вниз и, поводя им из стороны в сторону, взмолился, чтобы Майкл, когда он найдет его, двигался бы, а не...

Но прежде чем слово сформировалось в мозгу, он его увидел.

Майкл был в двадцати футах налево и футов двенадцать вниз. Он двигался.

Джош, приходя в себя, перевел дыхание и, чтобы нырнуть и убедиться, что друг в порядке, привычно вдохнул.

Однако из трубки ничего не поступило, словно в баллоне кончился воздух. Это было нелепо – он в воде не больше сорока минут, а баллона хватает на час.

Если, конечно, тот был полон, когда он нырнул.

Но ведь он его проверял! Он отчетливо помнил, что проверил и свой баллон, и Майкла, и Джеффа.

Он снова взглянул вниз. Правда ли, что Майкл движется?

Теперь он уже не был в этом уверен.

Что, если у Майкла тоже кончился воздух?

Что, если он забудет, что нужно делать, и запаникует?

Думая только о друге, Джош завел руку назад и повернул рычажок в резервное положение, затем нырнул к Майклу. И уже подплывая, увидел, что тот сбрасывает утяжеленный пояс и дергает за шнур, приводя в действие картридж с двуокисью углерода. Жилет мгновенно надулся, и Майкл понесся кверху, по пути миновав Джоша. Тот, не возясь со своим жилетом, стремглав поплыл вверх и, едва вынырнув, выдернул регулятор подачи воздуха изо рта.

– Ты о'кей? – спросил было он, но и в лунном свете не мог не заметить, что с Майклом что-то стряслось.

– Ка-кажется, – пробормотал Майкл. – Я просто... не знаю... я почему-то вдруг не смог дышать!

– Черт! – прошипел Джош. – Дай я взгляну на твой манометр. – Он заплыл Майклу за спину, включил фонарь и посветил на табло. – Чертовы баллоны, – сказал он Майклу. – В моем тоже кончился воздух. Я как раз хотел предупредить тебя, когда увидел, что ты дергаешь шнур. Давай на берег. Надо убедиться, что остальные в порядке.

Сдув свой жилет, чтобы было легче плыть, Джош, держась поближе к Майклу, направился к берегу. Выкарабкавшись из воды, они увидели, что Джефф Кина собирает сучья киаве, устраивая костерок.

– Что случилось? – спросил Джош. – Почему ты уже здесь? Обычно ты торчишь внизу, пока не наглотаешься воды.

– Так оно и было на этот раз, – сказал Джефф. – Когда я пошел в воду, баллон, судя по манометру, был полный, но минут десять назад воздух кончился. – В свете луны было видно, как кисло он покосился на свой баллон. – И даже нельзя предъявить претензии Кену, ведь не он же ссудил нас этим барахлом! – Он чиркнул спичкой. Растопка под кучкой сучьев киаве зашипела и вспыхнула.

Через несколько минут, когда костер разгорелся, из воды появились Рик и Киоки.

– Что с вами такое, парни? – удивились они.

– Баллоны оказались полупустые, – пожал плечами Джош.

– Ваши тоже? – нахмурился Киоки. – Я думал, только мои.

Рик Пайпер посмотрел на него непонимающим взглядом.

– Ты о чем? У тебя что, были неполадки?

Киоки кивнул.

– Я думаю, перекрыло клапан. Пришлось почти сразу перейти на аварийный запас.

– Почему ж ты не дал мне сигнала? – возмутился Рик. – С моим все было нормально. Черт, Киоки, если б мы были на глубине, ты мог бы попасть в передрягу!

На лице Майкла промелькнул страх, и Джош тут же вмешался.

– Но мы же не были на глубине! Ничего ведь ни с кем не случилось! Вернем этот хлам в магазин, а в следующий раз будем поосторожней. Идет? – Словно бросая вызов, он обвел всех глазами.

– Ты не думаешь, что лучше бы рассказать обо всем Кену? – помолчав, произнес Рик.

– Что рассказать? – вскинулся Джош. – Что мы отперли его дверь и попользовались его снаряжением? – В голосе прозвучала уже знакомая Майклу нотка сарказма. – Вот уж додумался!

– Что же делать? – спросил Джефф Кина.

– То, что мы и так собирались, – пожал плечами Джош. – Ничего особенного ведь не произошло, а? Отвезем все назад, приберемся там и – по домам. Или вы хотите, чтобы Кен сдал нас в полицию?

Они сгрудились вокруг огня, обсыхая в его тепле. Все молчали.

О чем было говорить?

Майкл мимо огня смотрел на черную воду бухты, и у него мороз шел по коже от мысли, как близко была опасность.

Но ведь обошлось же.

Он не поддался панике, он сбросил пояс и еще...

И еще он жалел об этом ночном купании.

Глава 8

Рик Пайпер посмотрел на часы – 23.35. Если родители еще не спят, будет головомойка, потому что он поклялся, что вернется не позже одиннадцати. Но они потратили кучу времени на то, чтобы вернуть оборудование в магазин «Кихей-Кен», и даже когда сложили все как положено, было ясно, что Кен утром все равно заметит непорядок, что бы там Джош Малани ни нес. Ну, если Кен вычислит, что к чему, пусть Джош сам придумывает, как выпутаться из этой истории. Что ни говори, а этого у Джоша не отнять – всегда что-нибудь да выдумает. И теперь, когда машина Рика прижалась к левому краю шоссе, чтобы свернуть в тростниковые поля, где находилась деревушка Киоки Сантойя, он нажал на гудок, прощаясь с пикапом Джоша, который промчался мимо него дальше в горы.

– Довезти тебя до дому? – спросил Рик чуть позже, у ответвления дороги, по которой надо было свернуть, чтобы доставить Киоки прямо к двери.

Тот помотал головой.

– Маму разбудим. У нее такой слух, слышит мотор за милю. Высади меня здесь, пешком дойду.

Рик остановился у самой обочины; Выходя из машины, Киоки почувствовал себя странно, будто голова закружилась. Он помедлил, подумав, не лучше ли в самом деле попросить, чтобы Рик подбросил его к дому. Но головокружение прошло так же внезапно, как началось. Киоки захлопнул за собой дверь.

– Утром увидимся, – крикнул он.

Рик нажал на стартер и с визгом колес развернулся, обдав Киоки облаком пыли. Сделав такой жест, словно щелкает друга по лбу, Киоки повернулся и пошел по узкой дороге.

Он не прошел и ста ярдов, когда то странное ощущение вернулось снова – головокружение, потом тяжесть в груди. Он почувствовал себя так, как бывало, когда фермеры жгли тростник, а он забывал закрыть окно у себя в спальне.

Закашлявшись, он остановился и огляделся, ища, где же пожар, но ничего не увидел, кроме скопления звезд, пересекающего небо наискосок, и катящейся к горизонту луны.

Не было ни вонючих клубов дыма, ни звонкого треска горящего тростника, который всегда звучал так, будто горит вплотную к дому, а не Бог знает где в округе.

Кашель утих, но боль в груди стала хуже.

Что, черт возьми, такое? Он в жизни никогда не болел!

Киоки пошел было снова, но через несколько шагов вынужден был притормозить. Теперь уже болело все тело, и дыхание стало резким и прерывистым.

Домой!

Он должен дойти домой!

Он сделал усилие, заставляя мускулы ног работать, потерял равновесие и, падая ничком на дорогу, выбросил руки вперед, чтобы смягчить удар. Острый камень поцарапал левую, осколок стекла глубоко вонзился в правую ладонь.

Киоки охнул от боли, с трудом сел и осмотрел окровавленную руку.

Порез, пересекавший ладонь от основания большого пальца до мизинца, быстро опухал.

Перехватив правую руку левой, Киоки, шатаясь, кое-как поднялся на ноги. Сердце билось, как молот, и каждый вдох давался мучительно.

Он хотел заставить себя бежать, но снова настигло головокружение. Один-единственный шаг – и ноги подломились. Он упал наземь и так близко к краю обочины, которая обрывалась в ирригационную канаву, что скатился по крутому склону в густую донную грязь, скрытую под тремя футами стоячей воды.

Когда вонючая жидкость сомкнулась над головой, ужас гальванизировал тело. Киоки до пояса выполз на склон, цепляясь за что придется, не обращая внимания ни на боль в руке, ни на хлещущую из раны кровь.

Ноги завязли в грязи, и дышать удавалось с трудом, но он все-таки вытащил и ноги, вскарабкался по склону, на краю дороги упал и в изнеможении повернулся на спину. Все тело нестерпимо болело.

Он смотрел на небо, ожидая, чтобы миновала обрушившаяся на него напасть, и судорожно, неровно дышал.

Но тут зрение затуманилось, желудок скрутила подступающая тошнота. Чтобы не испачкаться, он перевернулся на живот.

Дергаясь от рвотных спазм, опять сполз в канаву.

На этот раз сил выкарабкаться на берег не было. Он судорожно, бессильно хватался за стенку канавы, а боль в груди и желудке вдруг усилилась, перед глазами потемнело, и во рту закипела, извергаясь, рвота.

Совсем немного спустя один-одинешенек в черноте тростникового поля Киоки Сантойя соскользнул в руки смерти.

* * *

Десять минут.

Катарина решила подождать еще десять минут, пока часы на каминной полке не покажут ровно полночь, а уж потом приниматься за звонки.

Она отыскала и выписала номер телефона Мемориальной больницы Мауи, а также номера главного управления полиции в Вайлуку и отделения в Кихей. Найти телефон родителей Джоша Малани ей не удалось.

Кинотеатр.

Майкл сказал, они пойдут в кино.

Вполне разумный и безобидный способ провести досуг.

Однако она знала, что повод для беспокойства у нее есть: Джош Малани. Они были едва знакомы, и Катарина старалась убедить себя, что нельзя судить о шестнадцатилетнем мальчике по первому впечатлению, но шестое чувство подсказывало ей, что красивый подросток, которому Майкл спас жизнь – опасный приятель для сына. Он показался ей дерзким, а тот факт, что он плавает под водой в одиночку, указывал на полное отсутствие здравого смысла. И кто там еще с Майклом? Какие-то ребята из легкоатлетической команды.

Имена которых он даже не удосужился ей сообщить.

– И что бы тебе дало, если бы он их назвал? – логично рассуждал Роб, но логика ничуть не утешала. – Ты все равно ничего о них не знаешь.

– Это дало бы мне имена людей, которым я позвоню, если он задержится!

– Вот он тебе спасибо скажет, – хмыкнул Роб, глянув на нее через стол. Они ужинали в ресторане. – Подростки, они обожают, когда мамочки разыскивают их по приятелям. Кроме того, это Мауи, не Нью-Йорк. Обойдется.

Остаток ужина и дорогой домой она старалась держать свои тревоги в узде, но часом позже, из дома – Майкл еще не вернулся – позвонила Робу.

– Потерпи по крайней мере до половины двенадцатого, – посоветовал тот. – Если и тогда не явится, позвони мне, обмозгуем. Или, хочешь, приеду?

– Спасибо, нет, – вздохнула Катарина. – Я справлюсь.

Изо всех сил она старалась не волноваться, придумывая для Майкла всевозможные оправдания.

Фильм мог закончиться поздней, чем они ожидали, или кинотеатр оказался так далеко от Макавао, что теперь он едет-едет и никак не доедет. В конце концов, оба они еще плохо ориентируются на острове, и спроси у нее сейчас, сколько займет путь от ее дома до Кихея, она только плечами пожмет.

К одиннадцати сорока, однако, все рассуждения потеряли всякую убедительность. Без четверти двенадцать перед глазами встало ужасное видение:

Майкл, как в ловушке, бьется в искореженной машине, не может выбраться.

Когда часы заскрипели тихонько, набираясь сил, чтобы отбить полночь, Катарина потянулась к телефону, звонить в больницу. Но прежде чем коснулись диска пальцы, по противоположной окну стене скользнул свет фар.

Рука отдернулась от телефона с первым боем часов. И, завидев Майкла в дверном проеме, она, на думая, выплеснула на него все свои страхи, преобразовавшиеся в гнев.

– Ты хоть имеешь представление, который сейчас час? – взорвалась она, не успел он еще закрыть дверь.

Взгляд Майкла метнулся к часам. Осознав, как сильно он опоздал, он поморщился.

– Мы как-то потеряли счет времени, – сказал он. – Мы играли в видеоигры и...

– Видео? – перебила Катарина. – Ты же говорил, вы пойдете в кино!

– Мы собирались, – принялся лихорадочно импровизировать Майкл, – но на то, что мы хотели посмотреть, билетов не было, поэтому мы пошли в видеотеку и заигрались. Мамочка, прости, я...

– Почему ты не позвонил мне? – перебила Катарина. – Ты представляешь, как я волновалась?

Покаяние в глазах Майкла как водой смыло.

– Господи, ма, да я всего на час опоздал-то! Из-за чего сыр-бор?

– Сыр-бор, как тебе угодно это назвать, из-за того, что я до дурноты волновалась! – крикнула Катарина. – С тобой могло случиться все, что угодно! Ты мог попасть в аварию, или в историю, или...

– Это Гавайи, мама, а не Нью-Йорк! И я больше не ребенок. Никому из ребят в голову не пришло звонить своей мамочке!

– Возможно, это потому, что ни у кого другого нет мамочки, которая беспокоится! – парировала Катарина, невольно передразнив его тон. – Я даже не знаю, с кем ты был, кроме этого Джоша Малани, и не могу сказать, что я от него в восторге!

Слова матери больно задели, горло сжало, глаза защекотало влагой. Майкл постарался справиться с собой.

– Ма, ну о чем ты, я был с парнями из команды, и все! Господи, мам, я попал в команду! У меня теперь есть друзья! Я думал, ты за меня обрадуешься! – Гнев Катарины рассеялся при виде несчастного лица сына, но было уже поздно. – Я же жив, – продолжал он, – жив и здоров. – Он смотрел прямо на нее, словно бросая вызов. – А теперь я иду спать! – и хлопнул за собой дверью.

Оставшись одна, Катарина устало опустилась в кресло. Почему она на него кричала? Почему не дала ему объясниться? Теперь, обдумывая слова сына, она видела, что отчасти он прав. Ведь в Нью-Йорке он вечно был дома потому, что у него не было друзей. Потому, что из-за приступов астмы много пропускал школу. До того дня, примерно год назад, когда Майкл твердо решил попасть в команду легкоатлетов, он редко бывал в обществе других ребят, редко с кем общался больше недели-другой. И тут, как раз, когда цель была так близка, она увезла его из Нью-Йорка.

А тут ему все удалось. Как она могла разораться, даже не поздравив его? Наверно, сегодня у него был один из счастливейших за всю его жизнь дней, и что же она сделала? Она этот день ему испортила – только потому, что он на час опоздал домой.

Роб был прав – ей следовало держать себя в руках и радоваться тому, что в кои-то веки Майкл был принят другими, как свой, а не стоял в стороне, как раньше, тощее, одышливое дитя.

Наверно, он был на седьмом небе от возбуждения и все-таки нашел время ей позвонить, рассказать! Стоило бы удовольствоваться уже этим...

Катарина подошла к его двери, легонько постучалась, приоткрыла.

– Майкл? Можно? – Не услышав ответа, снова заговорила. – Я тебе вот что скажу. Я прощу тебе твое опоздание, если ты простишь меня за то, что я забыла поздравить тебя с вступлением в команду. Извини, что накричала.

Она подождала, надеясь, что он зажжет свет и позовет ее в комнату, но после долгого молчания услышала только небрежное:

– Ладно, мам. Спокойной ночи.

Катарина прикрыла дверь.

Майкл за дверью лежал, глядя в темноте в потолок. Может, надо было сказать ей, где он на самом деле был и что делал? Но если он скажет, она опять раскричится.

Лучше не начинать.

И все-таки заснуть в эту ночь ему удалось с трудом.

* * *

Он не чувствовал ничего, кроме окружающей его тихой прохлады.

Стояла темень, причем такая, которая обволакивает тебя, как саван, принося удушье. Все вокруг негр было теменью, а он висел меж землей и небом.

Мало-помалу, как раз когда пространство вокруг него стало сворачиваться, – так медленно, что Майкл поначалу даже не понял, что происходит, – черноту посеребрило.

Вода!

Он снова в воде!

Как бы в подтверждение этой догадки, мимо проплыла рыба. Красивая, в кроваво-красную, ярко-синюю и зеленую полоску, такая яркая, что слепило глаза.

Майкл повернулся посмотреть вслед этой невиданной рыбе. Словно чувствуя его интерес, она плавно развернулась и снова, демонстрируя себя, проплыла мимо. Взмахнув ластами, Майкл двинулся к рыбе, но она опередила его движение, уйдя вперед ровно с той же скоростью, с какой плыл он.

Он остановился.

Остановилась и рыба.

Он подплыл ближе, и на этот раз рыба помедлила перед тем, как опуститься немного глубже.

Майкл попробовал повторить маневр, только очень осторожно, рассчитывая, что рыба не заметит его приближения.

Он таки подобрался к ней, но потом она снова ушла глубже и снова остановилась, словно зовя за собой. В призрачно-серой, беззвучной воде он осознал вдруг, что друзей рядом нет.

Он был один.

Медленно, расчетливо рыба вела его в глубину, приближаясь, когда он колебался, отступая, когда он дотягивался до нее пальцами.

Заманивала его.

Рыба уходила вглубь, и Майкл, не способный сопротивляться, плыл за ней вслед. Глубже. Глубже.

Время, казалось, остановилось, и Майкл, как завороженный, следовал за сверкающей рыбой. И вдруг она остановилась, резко взмахнула хвостом и исчезла.

Вздрогнув, Майкл принялся озираться, безуспешно ища ее.

И вдруг понял, что дна внизу нет. Что лунный свет сверху не проникает. Что тьма вернулась. Что море давит на него всей своей тяжестью. Что трудно дышать.

Было похоже на то, как если бы металлические обручи стянули ему грудь. Он сопротивлялся давлению, но это не помогало.

Запаниковав, он удвоил усилия.

Воздуха! Воздуха!

Но воздуха не было!

Он не мог вдохнуть, как ни старался.

Баллон!

Что-то не так с баллоном!

Он присосался к трубке подачи воздуха, пытаясь втянуть в легкие хоть немного воздуха из закрепленного на спине баллона, – тщетно.

Пусто!

Баллон пуст!

Но там же есть аварийный запас! Надо только дотянуться и повернуть рычажок, и у него еще целых десять минут будет чем дышать.

Он шевельнул рукой, чтобы завести ее за спину, но руки не слушались.

Он тонул, падал в темноту, в бездонный зев пропасти...

Еще пытался добраться до рычажка аварийного запаса воздуха, но легкие уже наполнялись водой.

Наверх. Надо подняться на поверхность!

Снять утяжеленный пояс! Снять пояс, дернуть за шнур картридж с двуокисью углерода. Жилет надуется; его выбросит из воды.

Но нет сил шевельнуться!

Даже пальцы будто бы онемели.

Он судорожно дернулся, и трубка подачи воздуха выскочила изо рта.

Нужно вставить ее на место!

Не повинуются руки.

Может, если он дотянется ртом...

Шея тоже не слушается.

Теперь вода сочилась и через нос. Он попытался выдохнуть ее, но в легких не осталось ничего, что можно было бы выдохнуть.

Рот открылся в жадной попытке вдохнуть.

В рот, вниз по горлу, в спекшиеся легкие хлынула вода.

Он умирает.

Умирает здесь, один, глубоко под водой.

Нет!

Освободиться! Нужно освободиться!

Чувствуя, как в легкие хлещет вода, как смыкается вокруг тьма смерти, Майкл бился в обволакивающем молочном саване, и в горле его зарождался вопль.

Он яростно бил ногами в бесплодной попытке спастись, противодействовать поглощающей черноте.

И вдруг вопль вырвался наружу.

Майкл, подскочив, проснулся.

Он весь запутался в простынях; страх еще не отпустил его. Он едва мог пошевелиться, едва дышал.

Потом понемногу пришел в себя.

Сон.

Всего лишь ужасный сон.

Ослепительно вспыхнул верхний свет.

– Майкл? – услышал он голос матери. – Что с тобой, милый?

Те стальные полосы из сна все еще стискивали ему грудь, и Майкл не был уверен, что сможет произнести хоть слово.

– Это был сон, – еле слышно сказал он, когда губы наконец послушались. – Кошмар. Я... – Но тут он понял, откуда этот кошмар родом, и запнулся.

– Наверно, тебе было трудно дышать, – сказала Катарина, с тревогой всматриваясь в лицо сына. – Боюсь, как бы не приступ...

– Ничего подобного, – опроверг ее Майкл, выпутываясь из простыней. Потом уселся и так глубоко вдохнул в себя свежий ночной воздух, что закашлялся. Преодолев кашель, откинулся на подушку. – Все нормально, мам, – перебил он, едва она открыла рот, чтобы что-то сказать. – Подумаешь, плохой сон!

Катарина нагнулась поцеловать его в лоб.

– Ты уверен? Я знаю, ты считаешь, что с астмой покончено, но...

– Покончено, и все тут, – заявил Майкл. – Я в порядке. – Он посмотрел на часы; было около пяти, и за окном еще висела такая же чернота, как в самом конце его кошмара. – Иди спать, ладно?

– Может, все-таки не стоило загуливаться допоздна, – заметила Катарина, погладив сына по щеке, чтобы смягчить упрек.

Майкл вжался в подушку.

– Извини, ма, – сказал он. – Наверно, надо было позвонить, когда я понял, что опоздаю, да?

– И ты меня извини, что перегнула палку, – покаялась Катарина. – И прими мои поздравления с тем, что тебя приняли в команду. Я тобой очень горжусь. – Майкл улыбнулся – впервые с тех пор, как вошел в дом. – Спокойной ночи. – Она поцеловала его еще раз и, выходя, выключила свет. Но тревожиться не перестала. Верно ли, что это был только кошмар? Или же – первый признак нового наступления болезни, которую, как они думали, Майкл переборол?

Она легла, но уснуть никак не могла. Обратившись в слух, молча молилась, чтобы не услышать свиста астматических легких, силящихся впустить в себя воздух.

Майкл у себя в комнате был уже не в постели.

Глубоко дыша ночной свежестью, он сидел у распахнутого окна и старался избавиться от отвратительного удушья, которое испытал во сне.

Но все-таки и теперь, когда он не спал, избавиться от него не удавалось. Не получалось свободно перевести дух.

Глава 9

Элис Сантойя выложила блинчики на тарелку, поставила тарелку на стол и в четвертый раз выкрикнула:

– Если ты сейчас же не спустишься, Киоки, то опоздаешь на автобус, а я тебя везти не подумаю!

Не дождавшись ответа, подошла к двери в комнату сына, громко постучалась и распахнула ее:

– Киоки, я тебе гово...

Слова замерли у нее на губах, когда она увидела пустую кровать и поняла, что сын дома не ночевал.

Но Киоки всегда ночует дома! Он у нее хороший мальчик, не то что этот Джош Малани, с которым он, бывает, якшается. Он вчера позвонил и обещал вернуться не поздно. Собирался в кино с Риком Пайпером, и Джошем, и...

Джош!

Наверняка этот Джош добыл где-то пива, уговорил Киоки пойти на пляж, они там напились пьяные, и ее мальчик боялся вернуться домой.

Ну, ничего, теперь пусть только вернется!

На кухне Элис взялась за телефон и позвонила Рику Пайперу.

– Мария? – трубку подняла мать Рика. – Это Элис. Киоки возвращался с Риком домой вчера ночью?

Когда же Рик, подойдя к телефону, сказал ей, что высадил Киоки у поворота, она испугалась. Если они напились...

– Вы, ребята, случаем, вчера не выпили? – подозрительно спросила она. – Если этот Малани примется спаивать моего сына...

– Да нет, никто никого не спаивал, – сказал Рик, и тут трубку перехватила Мария.

– Рик вернулся вчера незадолго до полуночи, – сказала она. – Поверь мне, это точно. Я его дождалась. Он сказал, они были в видеотеке и заигрались.

– Ха! Если с ними был этот Малани...

– Они не пили, Элис, – возразила Мария. – Рик вернулся домой в порядке.

Повесив трубку, Элис Сантойя принялась себя убеждать, что найдутся десятки причин, по которым Киоки мог не вернуться домой.

Но ни одной не смогла придумать.

Только и стояло перед глазами, что та ночь, когда ее муж возвращался домой с ночной смены на мельнице в Пуунене. Они жили всего в двух кварталах оттуда, уж куда, казалось бы, безопасней.

Но в ту ночь он переходил шоссе на Кихей, и откуда ни возьмись, выскочила машина, сбила ее Кеалийи, и он тут же скончался.

Пьяные подростки в зарослях тростника...

Эти тростниковые поля здесь повсюду...

Волнуясь все больше, Элис Сантойя выбежала из дому и села в машину. Наверно, она опоздает на работу в отель, но это неважно. Если Киоки валяется где-нибудь на обочине...

Нет!

Этого не может быть!

Наверно, случилось что-то еще, но он, по крайней мере, здоров!

Но ведя машину по узкой проселочной дороге, которая в полумиле от дома вливалась в шоссе, она никак не могла отделаться от сосущего ощущения под ребрами, от невыразимого предчувствия.

Ночью шел дождь, дорога, покрытая красной грязью, была скользкой. Элис все крепче сжимала руль.

И тут она его увидела.

Он был слева, шагах в пятидесяти.

Лежал ничком, с вытянутыми над головой руками, ноги в канаве.

Подавив крик, она ударила по тормозам, не выключая мотора, спотыкаясь, вылезла из машины и кинулась к сыну.

– Киоки, мальчик мой! Не бойся! Я здесь! Я помогу...

Он даже не шевельнулся.

Без сознания!

Потерял сознание и потому не слышит ее. Упав коленями в грязь, она прикоснулась к нему.

– Киоки! Это мама...

Запнулась, почувствовав, как холодна кожа.

– Киоки?

И долго, сгорбившись, стояла перед ним на коленях, умоляя сына проснуться, пошевелиться, простонать – подать какой-нибудь знак, что то, что она уже поняла – неправда.

Перед глазами вдруг встал муж, но у него было лицо не Кеалийи – это, сквозь маску смерти, смотрел на нее Киоки.

– Нет... – простонала она. – Нет, Киоки, нет, прошу тебя...

Подхватив сына под мышки, она вытащила его из канавы. Усевшись на землю, положила его голову себе на грудь, обняла за плечи. Заливаясь, захлебываясь слезами, гладила по волосам.

Через некоторое время остановилась проезжавшая мимо машина. Потом другая, третья.

Наконец, явилась полиция, за ней – «скорая помощь».

Но Элис Сантойя ничего этого не замечала.

С разбитым сердцем, утратив волю, она сидела в грязи и баюкала мертвого сына.

* * *

Кен Рихтер понял, что что-то неладно, едва отпер заднюю дверь магазина. Человек аккуратный и методичный – он окрестил себя «Кихей-Кеном», когда, рассчитывая на свою репутацию и на заем от Такео Йошихары, открыл этот магазинчик два года тому назад, – он считал, что всему имеется свое место и на этом месте оно и должно быть.

Этим утром, однако, все было не так.

На первый взгляд, это можно было и не заметить – когда Кен переступил порог, у него только и было, что неопределенное ощущение беспорядка. Но включив свет и оглядевшись, он нашел ему подтверждение.

Во-первых, посреди комнаты – лужа.

Кен Рихтер никогда не оставлял за собой луж посреди комнаты.

Отыскав полотенце, он принялся вытирать ее, репетируя про себя речь, которую произнесет перед Ником Грико, посмевшим запереть магазин, не убравшись.

Лет десять назад они с Ником приехали на Мауи, два приятеля-серфингиста, и хотя приятелями остались, Ник теперь работал на Кена, зарабатывая уборкой магазина и вывозом туристов на серфинг, причем ровно столько, чтобы хватало на жилье и бензин для ржавенького фольксвагена, который доставлял его и доску для серфинга туда, где бились лучшие волны, потому что идеальная для серфинга волна была высшей целью существования Ника. Прошлым вечером он явно не перетрудился. Мало лужи, еще и снаряжение для подводного плавания, заказанное на сегодняшнее утро, выглядит так, будто его не проверяли.

Это еще сильней расстроило Кена: перед тем, как вчера утром отправиться на Ланаи, он настойчиво просил Ника перепроверить все дважды. Что ему совсем ни к чему, так это испортить плавание, организованное офисом Такео Йошихары. Видно, мероприятие важное: одно то говорит об этом, что вчера от Йошихары доставили новехонькое снаряжение.

Покончив с лужей, Кен им и занялся, гадая, взглянул ли на него Ник вообще, не говоря уж о том, чтобы проверить. Он принялся осматривать ласты и маски, когда задняя дверь распахнулась и появился сам Ник в сопровождении Эла Каламы, который должен был помогать Нику в работе с туристами.

– Я что, очень тебя здесь перегружаю? – с раздражением спросил Кен. – Потому что если да, то могу нанять еще кого-нибудь. – Он сердито взглянул на Ника. – Только это будет взамен тебя, не впридачу.

Ник смущенно посмотрел на Эла Каламу.

– С чего ты взъелся?

Кен Рихтер обвел глазами склад.

– Разве тут все, как положено? Учитывая, что я уже вытер лужу, которую ты за собой оставил!

– Да о чем ты? Не было тут никакой лужи!

– Разве я не просил тебя проверить все перед тем, как уйдешь? – не отвечая, продолжал Кен. – Ты что думаешь, я шучу, что ли?

– Да проверял я! Ласты, маски, регуляторы, баллоны – все проверил!

Кен перевел взгляд на пять баллонов, которые сам вчера сложил на третью полку.

– Точно? – переспросил он таким тоном, что Ник посмотрел туда же, увидел, что, судя по манометрам, четыре баллона пусты, и вдруг засомневался.

Точно ли он их проверил?

Он попробовал восстановить последовательность событий.

Вчера был довольно-таки спокойный день. Он закрыл магазин примерно через полчаса после того, как вернули последний из взятых напрокат комплектов.

На обед выпил пару бутылок пива. Ну, Кену об этом лучше не знать. После обеда вернулся и отпер магазин, как положено.

Даже продал купальник и трубку с маской.

Потом, около семи, закрылся на ночь, но перед этим осмотрел снаряжение для утреннего погружения, в точности как сказал ему Кен.

Но верно ли он проверил каждый баллон или...

Его размышления прервал требовательный стук в переднюю дверь.

– Это парни от Йошихары. Иди открой им и займи там чем-нибудь. Солнечные очки продай, что ли, а мы с Элом тут все проверим.

– Да я сам могу, – запротестовал Ник, но Кен его оборвал:

– Да-да. Ты вчера это обещал, и что же?

Когда Ник скрылся за дверью в магазин, Эл Калама взял один баллон с полки и понес к компрессору.

– Знаешь, – осторожно сказал он, не зная, до какой степени сердит Кен. – Может, Ник и не виноват вовсе. Если баллоны с течью...

– Четыре баллона с течью? – вскинулся Рихтер. – Спустись на землю, Эл. Ладно один, ладно два, но четыре?! Особенно от Йошихары. От него всегда все тип-топ. Нет, ты согласись – Ник халтурит.

– Но...

– Давай-давай, Эл, – сказал Кен. – Заправь, проверь давление – ребятишек надо поскорей сплавить. Очень мне нужно, чтобы они нажаловались родителям, что им пришлось час прохлаждаться в магазине, потому что, видите ли, снаряжение было не готово. – Когда первый баллон наполнился, кивком указал на бочку с водой, которая стояла снаружи у задней двери. – Сунь его туда ненадолго. На всякий случай. Ни разу еще не дал напрокат баллон с течью и начинать не собираюсь.

Эл Калама опустил свеженаполненный баллон в воду и стал всматриваться, не подымаются ли пузырьки воздуха, что указывало бы на течь.

Ничего подобного.

После того, как Кен наполнил остальные три баллона, он проделал то же и с ними. Все было в норме.

– Забирай, – сказал он Кену. – Не знаю. Я думаю, ребята Йошихары прислали их пустыми, а Ник просто не заметил.

Баллоны погрузили в фургон, фургон отправился на пляж, и Кихей-Кен занялся повседневными делами. Но он еще непременно поговорит об этом с Ником. Что бы там вчера вечером ни было, Ник должен был сто раз перепроверить эти баллоны.

Неисправные баллоны несут смерть.

* * *

Майкл понял, что дело неладно, едва войдя в школьный автобус.

– Что случилось? – спросил он, садясь рядом с Джеффом Киной.

Джефф неловко оглянулся и заговорил так тихо, чтобы мог услышать только Майкл.

– Киоки вчера домой не вернулся.

– Как это? Разве Рик его не довез?

Джефф пожал плечами.

– Нет. Рик говорит, было уже поздно и Киоки не хотел будить мать. Так что Рик высадил его у поворота.

– А когда ты говорил с Риком?

– Перед тем, как выйти из дому. Мать Киоки позвонила его матери, а он сразу – мне.

– Что ж с ним случилось?

– Не знаю. Но от места, где Рик его высадил, до его дома всего полмили, и там нет ничего такого.

– Может, попался на наркоте? – раздалось с заднего сиденья.

Джефф Кина сердито обернулся.

– Киоки? Еще чего!

– Ну, может, кто-то покупал, а он на них и нарвись? – настаивал парень сзади.

– Отвяжись, Джимми, – скривился Джефф. – То, что ты по уши в этом, не означает, что все остальные тоже.

– Я – никогда! – начал было Джимми, но Джефф прервал:

– Не возникай. Все знают, что ты продаешь этого дерьма больше всех в школе. Но Киоки ты никогда ничего не всучивал, верно? – Джимми в ответ злобно ощерился, и тогда Джефф повернулся и навис над ним, упершись коленом в свое сиденье. – Ну! Говори!

– Ну-ка там на место, – крикнул водитель, глядя на Джеффа в зеркало заднего обзора, и стал притормаживать. Майкл потянул Джеффа за руку.

– Брось, этот ведь даже хлипче, чем Джош. – Джефф неохотно послушался, и автобус снова набрал скорость. – Может, Киоки назначил кому-то встречу, – предположил Майкл. – У него есть девушка?

Джефф помотал головой.

– Никого. Он в этом плане у нас стеснительный.

Автобус завернул на стоянку, и ребята увидели, что с пепельно-серым лицом их дожидается Рик Пайпер. Вокруг него скучились перешептывающиеся школьники.

– Черт, – тихо сказал Джефф. – Пошли. – Поднявшись с места, он протиснулся мимо Майкла и кинулся по проходу. Майкл – за ним. – Ну, что? – выдохнул он, соскочив с подножки.

Рик казался совершенно потерянным.

– Его мама нашла его, – сказал он. Помедлил и срывающимся голосом произнес: – Он умер.

Майкл с Джеффом уставились на него без слов.

И хотя молчали, они испытывали одно и то же странное, тошнотное чувство, которое овладевало ими, делая немым и разум, и тело.

Невероятно – они общались с Киоки всего несколько часов назад и он был хоть куда.

И теперь – мертв?

Медленно идя к школе, Джефф, Рик и Майкл инстинктивно сошлись поближе. Вокруг них шушукались одноклассники, и хотя почти каждый, обмениваясь соображениями, по-своему объяснял смерть Киоки, никто из них не догадывался о правде.

Майкл, как в трансе, дошел до своего шкафчика в раздевалке и, напрочь позабыв комбинацию цифр, тупо уставился на замок. Тут из-за спины раздался голос Джоша Малани.

– Нам надо потолковать, – сказал он. – Всем.

– Что случилось с Киоки? – повернулся к нему Майкл.

– Да откуда я знаю, – огрызнулся Джош. Воровато оглянулся и едва слышно продолжил: – Но мы тут ни при чем, понял?

Майкл долго смотрел на друга, страстно желая ему поверить.

Но глубоко в душе ему это не удавалось.

Глава 10

Катарина была собой недовольна. Кости скелета, теперь уже полностью раскрытого, лежали в том положении, в котором их нашли. Некоторые пришлось сдвинуть, чтобы очистить от наслоений, но в дополнение к нескольким 35-миллиметровым пленкам она сняла десятки поляроидных снимков, получив полное изобразительное досье произведенных раскопок, что, несомненно, будет полезно при реконструировании скелета in situ[4].

Ей бы следовало знать, что она, собственно, перед собой видит.

По правде сказать, ей следовало знать это давно, еще когда обнажились череп и нижняя челюсть. Но кто бы ни приходил на ум – шимпанзе, горилла, гиббон или десятки других человекообразных обезьян и приматов, всегда обнаруживались несоответствия: челюсть то недостаточно выступает, то слишком широкая, а то и зубы неправильной формы. Черт знает, что такое, беспомощно думала она. И точно, без черта не обошлось – до такой степени не сходились детали.

– Ну как, решила наконец, кто это? – осведомился Роб Силвер, становясь рядом.

– Ну, в чем я совершенно уверена, так это в том, что это человекообразное, – сказала Катарина, пытаясь замаскировать свои сомнения, что не укрылось от Роба. – И еще в том, что умерло оно от удара по голове.

Роб сел на корточки.

– Можно взять в руки?

– Пожалуйста, – Катарина пристроилась рядом. – Должна признаться, мне кажется, ты зря тратишь на меня деньги Йошихары. Или я не вижу чего-то совершенно очевидного.

– Давай без самокритики, – сказал Роб. – Будь дело простым, зачем бы тебя позвали? – Он поднял череп с земли, повертел в руках, просунул палец в дыру, зияющую в левой височной кости. – Как ты думаешь, чем это его так?

Уж на этот-то вопрос ответ у нее был.

– Копьем. Точно такие повреждения я сотнями видела в Африке. И по позиции скелета ты можешь судить, что хотя наш герой умер на месте, тело передвигали.

– Это ты можешь судить, – возразил Роб. – Объясни, сделай милость.

– Во-первых, оно чинно лежит на спине. Но если принять, что причиной смерти явился удар копья, то под ударом тело должно было повалиться набок.

– Значит, кто бы ни всадил в него копье, это копье потом вытащили?

Катарина кивнула.

– Но кто-то еще и выпрямил тело. Видишь, как лежат руки? Не просто по бокам. – Указательным пальцем она проследила направление правой плечевой кости, лежащей параллельно позвоночнику. Но в локте рука сгибалась, и предплечье с лучевой костью шли к середине таза. Кости левой руки лежали симметрично, а мелкие косточки ладоней и пальцев перепутались так, словно были сложены одна рука на другой.

– Будто для погребения.

– Именно.

– Похоже, у нас на руках убийство, – Роб аккуратно вернул череп на место. – Кто-то прикончил этого парня, а потом родные принесли его сюда и похоронили.

– Концы не сходятся, – покачала головой Катарина. – Во-первых, его не похоронили. Все, что я сняла с останков, – это естественные наносы, мусор, который быстро скапливается в джунглях. Никаких признаков погребения. Его положили здесь и оставили. А ведь гавайцы так не делают, верно?

– Ни в коем случае. Они испытывают глубокое почтение к мертвым. Кладбища священны, даже самые древние. И тела всегда погребают.

– Так что же случилось здесь? – спросила Катарина.

– Может, кто-то его убил, положил и ушел себе?

– Может, – вяло согласилась Катарина, выпрямляя затекшую спину, но не отрывая глаз от скелета. – Но самое главное не в этом. – Роб поднял на нее глаза. – Самое главное совсем в другом. В том, что я не имею представления, кто это.

– Ну, наверно, человек, а?

– Нет, судя по тому, что я знаю о людях. Посмотри, он всего четыре фута ростом, что ужасно мало для взрослого Homo Sapiens.

– Может, это ребенок?

– По черепу этого не скажешь. Полностью развит. – Катарина снова склонилась и провела пальцем по шву между лобной и затылочной костями. – Видишь, на темечке кости срослись; это значит, что голова достигла своего предельного размера. Между тем, она не больше, чем у среднего шестилетки. И лоб слишком покатый для Homo Sapiens. И челюсть никуда не годится...

– Значит, кто-то из приматов, – заключил Роб.

Катарина остановила на нем рассеянный взгляд.

– Во-первых, на этих островах нет и никогда не было приматов – кроме тех, что живут в зоопарке в Гонолулу. Но гораздо важнее то, что когда умирает горилла или шимпанзе, их не укладывают для захоронения, будто человека.

Роб задумчиво закусил нижнюю губу.

– А что, если это домашнее животное...

– Ой, оставь, – перебила Катарина, сердясь заодно и на него тоже. – Я об этом уже думала. Никакое оно не домашнее.

– А тогда кто? – мирно спросил Роб, игнорируя ее тон. – Должна же у тебя быть какая-нибудь гипотеза!

Катарина глубоко вздохнула.

– Ну, ладно, – сказала она. – Только между нами, и пожалуйста, обещай не смеяться. – Роб, промолчав, вскинул брови. – Он похож на нечто совершенно невозможное. Ты не поверишь этому так же, как я сама не верю.

– Не томи, – сказал Роб.

– Прачеловек.

Роб покачал головой.

– Ты права. Не поверю. Мало того, что в этом регионе никогда не было прачеловека. Этих островов самих не было в природе, когда прачеловек бродил по планете. Даже если б Мауи и существовал, в чем я не без основания сомневаюсь, этого места вокруг точно тогда не было. Это вулканический остров, Кэт. Лава, слой за слоем. Спорить могу, что тот, на котором мы сейчас стоим, не старше двухсот лет. И может быть, даже младше.

– Я не сказала, что верю этому. И к тому, что ты сказал, могу прибавить с десяток других резонов, почему это невозможно. Начать с того, что все экземпляры прачеловека, которых я в жизни видела, – все, я это настоятельно подчеркиваю, – окаменелости. Эти же кости, если ты вдруг этого не заметил, ничуть не окаменели. Они выглядят на несколько сотен лет, от силы.

– Так к чему ж мы пришли?

– Если бы я знала! Что мне сейчас нужно, так это компьютер, проверить кое-что по Сети.

– Ну, уж это-то не проблема, – сказал Роб. – Сделаем.

* * *

Это странное чувство настигло Майкла, как только он вышел из раздевалки и побежал на стадион. У них был урок физкультуры. Сначала он едва ощущал его, это чувство, но труся по траве к тому месту в дальнем конце футбольного поля, где его класс приступал к утренней гимнастике, он не мог о нем не подумать. Было похоже на то, что он чувствовал ночью, когда он проснулся после кошмара, а в легких сидело что-то, что не давало ему вольно вздохнуть.

Астма.

Но произнеся про себя это слово, он тут же отверг его.

Во-первых, не похоже. А во-вторых, астму он победил – уже несколько месяцев ни одного приступа.

Не обращай внимания, велел он себе. Пройдет.

Он как раз успел на свое место в нестройном ряду, чтобы выкрикнуть «Я!» на перекличке, а потом упал наземь быстренько десять раз отжаться – с этого начинался урок. Все в классе сегодня были как в воду опущенные. И понятно, почему.

Киоки Сантойя.

Все утро к Майклу подходили ребята, которых он даже не знал, и спрашивали, не было ли чего странного с Киоки вчера вечером. Что ему, было сказать? Он едва знал Киоки – еще этим утром никак не мог припомнить его фамилию. Сейчас, отжимаясь, он чувствовал, что ребята за ним наблюдают, гадая, не скрывает ли он чего. Он покончил с отжиманиями. Странное чувство в легких не проходило, но, по крайней мере, хуже не становилось. Вместе со всеми он вскочил на ноги и приступил к прыжкам на месте. После двадцати пяти Майкл начал потеть и почувствовал, что мускулы согреваются.

– Отлично! – сказал учитель. – Теперь бег на месте!

Майкл опустил руки по бокам и принялся вскидывать колени все выше, работая ногами, как поршнями. Это было одно из любимых его упражнений, потому что за долгие месяцы, ушедшие на разработку легких, укрепились и его ноги. Он привык думать об их состоянии как о чем-то вроде барометра, указывающего на то, что тело с каждой неделей набирается сил, разжимая тиски, в которых держала его болезнь.

Впрочем, сегодня он что-то скоро почувствовал жжение в мускулах. Чепуха – разминка только началась! Если так пойдет, он не выдержит и одного несчастного круга по треку.

– Дальше пошли! – прокричал тренер. – Делаем круг, и двое первых набирают команды для бейсбола!

Класс, ломая ряды, кинулся в кросс на четверть мили по треку вокруг футбольного поля. Двое ребят – Зэк Катер и еще один, по имени Скай, живший неподалеку от Майкла, вырвались вперед. Майкл тут же понял, что шансов перегнать их у него нет. Можно выложиться и настичь их на первой стометровке, но на второй они обойдут. И тогда, истратив все силы на спринт, он кончит в самом хвосте класса.

Такой поворот дела человеку, только вчера попавшему в легкоатлетическую команду, не к лицу.

И еще хуже будет, если Зэк или Скай из распоследних выберут его в команду.

Лучше всего не пыжиться и прийти где-то в середине.

Оглянувшись, он увидел, что за ним бегут только двое, поэтому слегка прибавил шагу, быстро обойдя троих, а потом еще двоих бегунов. Обойдя этих пятерых, умерил темп и перешел на легкую рысь, которой без труда достанет на весь остаток дистанции.

Плохо только, что эта дурацкая тяжесть в легких усилилась и икры жжет нестерпимо.

Но вчера ведь он сделал полный круг, а потом еще обошел в спринте Джеффа Кину! Что, черт возьми, случилось?

И снова, как уже не раз этим утром, он вспомнил вчерашнее приключение.

Но думал он не только о погружении. Еще о долгом пути по неровному лавовому полю, когда он шел, спотыкаясь на каждом шагу.

И о ссоре с мамой, и о бессонных часах после кошмара. Так чему ж удивляться? Тело просто наказывает его за вчерашнее.

Странная мысль промелькнула в его мозгу: может, так оно было и с Киоки Сантойя? Если б они все не пошли нырять, если б пошли в кино и рано разошлись по домам, как хотели сначала – был бы Киоки теперь жив?

Но это же бессмыслица. Какая связь между тем, что они делали прошлой ночью, и тем, что случилось с Киоки? Случилось, и все тут...

Ему самому, впрочем, ныряние, ходьба по лаве и недосып обходятся дорого. Ладно, за все надо платить. Но все-таки он не может допустить того, чтобы прийти последним.

Решив, что не будет обращать внимание на трудности с дыханием и боль в ногах, Майкл в прежнем темпе обогнул поворот и вышел на прямую. Один из тех ребят, кого он обошел раньше, догнал его и пошел вровень.

– А я-то думал, тебя будет не достать, – сказал он, обидно засмеялся и вырвался вперед, приволакивая ноги по посыпанному золой треку, чтобы поднять больше пыли.

Майкл отвернул голову, но совсем не вдохнуть пыли не удалось и он приготовился подавить приступ кашля, который наверняка начнется. Однако, выйдя из пылевого облака, почувствовал прилив сил.

Он был прав! Что бы там ни было, надо работать, и все тут! Боль в ногах ослабла, и грудь болела меньше, так что он набрал скорость и принялся во второй раз догонять парня. Скоро он отставал от него всего на шаг, и хотя глаза от золы горели, Майкл чувствовал, что силы к нему возвращаются. На последнем повороте Майкл вырвался вперед.

Теперь до финиша был всего ярд. В последний рывок Майкл вложил все свои силы. Он обошел еще одного парня и пересек линию, чувствуя, что дышит с трудом, а ноги опять горят. Только перейдя на шаг и вернувшись к классу, он понял, что учитель не спускал с него глаз.

– В чем дело, Сандквист? – спросил он. – Джек Питерс рассказал мне, каким молодцом ты вчера выступил. Сегодня тебе похвастаться нечем. Ты здоров?

Майкл помедлил с ответом. Может, сказать об этом странном ощущении в легких? И о жжении в икрах? Но если он скажет, учитель поступит так же, как всегда поступали учителя в Нью-Йорке: пошлет к врачу.

А уж это ему совсем ни к чему. Ни за что!

– Нормально, – сказал он. – Просто я вчера поздно лег.

– Не вздумай сказать об этом Питерсу, – ответил учитель. – Хочешь быть в команде – держи форму. Дошло?

– Дошло, – кивнул Майкл, думая про себя, что, наверно, где-то есть правило брать в учителя физкультуры только болванов. Он хотел было повернуться и уйти, когда учитель заговорил снова, и Майкл подумал, уж не прочел ли он его мысли.

– Раз дошло, давай еще пару кругов. И на бегу подумай о пользе ночного сна.

Все остальные ребята стали делиться на две команды для игры в бейсбол, а Майкл вышел на трек.

Он боролся с болью в груди и горящими икрами, твердо решив ни за что не сдаваться.

Он сам сделал себя сильным, он вошел в легкоатлетическую команду, и чем бы ни было вызвано странное чувство в груди, он его переборет.

Или умрет в борьбе.

Глава 11

С белой завистью взирала Катарина на офис, выделенный Робу Силверу в поместье Такео Йошихары. Он находился в огромном павильоне, и в нем было две просторные, с выходом в сад, комнаты, разделенные ванной и вместительным стенным шкафом. Одна из них была занята письменным столом и картотеками, а в другой стояли рабочие столы с фотографиями, рисунками, чертежами и даже моделями традиционных полинезийских строений, разбросанными в порядке, который, возможно, для Роба имел смысл, но Катарине казался попросту беспорядком. Помещение было раз в восемь просторней ее кабинета в нью-йоркском музее, и с первого взгляда было видно, что Йошихара обеспечил Роба всем необходимым оборудованием. В той комнате, что побольше, у стены стоял второй письменный стол, на котором красовались компьютер, несколько принтеров, сканер и еще какое-то оборудование, названия которого Катарина не знала.

– Можешь запустить меня в Сеть? – спросила она. – Надо просмотреть кое-какие музейные файлы. Помнится, видела я там что-то похожее на наш череп...

– У меня идея получше, – сказал Роб. – Дай-ка мне твои снимки...

Озадаченная Катарина вынула фотографии черепа из рюкзачка и стала смотреть, как Роб поместил их на рабочую панель сканера, запустил программу, позволяющую манипулировать с изображениями, и принялся быстро вводить команды и щелкать мышью. Через несколько минут на дисплее появилось восемь изображений раскопанного ими черепа в разных ракурсах.

Еще шесть картинок было посвящено челюсти.

Роб встал.

– Теперь выдели уникальные особенности, на которые ориентировалась бы при поиске аналогичных экземпляров.

Катарина опустилась в кресло и, оперируя мышью, добилась увеличения сначала одной картинки, потом другой. Через пять минут она сделала выбор, и Роб показал ей, как скопировать выделенные ею зоны так, чтобы они улеглись на экране, как детали несобранной головоломки.

– Но это всего лишь фрагменты, – удивилась она. – Если собрать их воедино, черепа не получишь.

– Спорим? – ухмыльнулся Роб, и по тону можно было судить, что спор она проиграет. – Мы сейчас попросим, чтобы компьютер поискал нам графические изображения, в которых имеются соответствия этим формам. Он прочешет все базы данных в Интернете и...

– Ты спятил?! – воскликнула Катарина. – Да на это уйдет месяц!

– В твоем музее – да, может быть, – мирно ответил Роб. – Но мой соединен с одним из двух самых мощных серверов в мире.

– Шутишь! – Но, взглянув на его лицо, поняла, что нет.

– Он установлен здесь для обработки полученных обсерваторией данных, – пояснил Роб, барабаня по клавиатуре, чтобы определить параметры поиска. – Воздушные силы к тому же занимаются здесь ловлей шпионских спутников, космического мусора, астероидов и Бог знает чего еще.

Он ударил по клавише «ввод», поиск начался, экран на мгновение потух, а потом строчки текста замелькали с такой скоростью, что их невозможно было прочесть. Роб потянулся, нажал на «паузу». Текст замер.

Катарина увидела перед собой столбец интернетовских адресов, каждый из которых кончался названием файла, указывающим на тот или иной из полудюжины графических форматов. Вслед за этим сообщался процент совпадения.

Роб опять нажал сначала на «ввод», потом на «паузу», и на экране появилось еще больше файлов.

– О, Боже, да их тут сотни, – охнула Катарина.

– Запрос составлен неграмотно, – пробормотал Роб, нажал на «Escape» и впечатал еще несколько команд. – Поиск велся по каждому изображению индивидуально. Мы сейчас его сузим так, чтобы каждый результат совпадал не менее чем по четырем параметрам для черепа и по трем – для челюсти. – Через несколько секунд появился список из 382 файлов, каждый с процентным указателем идентичности. – Давай сгруппируем их по процентам, – Роб вновь запорхал пальцами по клавишам. Экран потемнел, и список возник снова, составленный теперь в порядке убывания сходства. – Теперь давай посмотрим, что получилось, – Роб дважды щелкнул мышкой по верхней строчке. Появилось изображение крупного фрагмента челюсти, очень похожей на ту, что они отрыли. Фрагмент находился в коллекции одного из шведских университетов и был обнаружен в Африке сорок лет назад.

Катарина смотрела на него в изумлении.

– Я никогда раньше его не видела, – вымолвила она, рассмотрела изображение и прочла описание, согласно которому челюсть принадлежала гоминиду и была найдена в Олдувайском ущелье. Хотя вид гоминида в описании окаменелости не указывался, Катарина решила, что находит определенное сходство с Australopithecus afarensis.

Она щелкнула мышкой по второму файлу.

На сей раз появился череп.

Череп, на взгляд Катарины, чрезвычайно похожий на тот, над которым они бились сейчас.

Подпись ограничивалась указанием, что он найден на склоне горы Пинатубо, на Филиппинах. Но, кроме этого, имелась еще отсылка к другому файлу.

Хмурясь, Катарина щелкнула по отсылке. Через секунду открылось новое, окно, а в нем – другая картинка.

Это, однако, была не просто картинка.

Это была кино или видеосъемка, сделанная кем-то столь же неискушенным в этом деле, как сама Катарина. Качество изображения, однако, ничуть не влияло на то, как завороженно Катарина и Роб наблюдали за происходящим на экране компьютера.

Камера следила за существом, подобия которого ни Катарина Сандквист, ни Роб Силвер в жизни своей не видели.

Судя по всему, это был гуманоид, и хотя уверенности быть не могло, похоже, что молодой самец.

Его верхняя челюсть выдавалась вперед, в то время как надбровия резко уходили назад. Черты лица были крупными и грубыми, подбородок скошен, испуганные глаза прятались в глубоких глазницах. Тело, одетое лишь в набедренную повязку, почти сплошь было волосатым.

Вокруг мальчика – если его можно было так назвать – стояло человек пятнадцать дикарей. Мужчины смотрели настороженно, словно не знали, чего от него ожидать.

Понемногу круг стал сужаться, и Катарина увидела, как мальчик в центре его напрягся, переводя глаза с одного лица на другое. И вдруг каким-то неуловимо мгновенным движением вырвался из круга и исчез в джунглях. Оправившись от мгновенного столбняка, дикари оживленно поговорили между собой и сами растворились в зарослях, явно намереваясь преследовать беглеца.

Экран потух, и Катарина с Робом подумали было, что это конец.

Они ошиблись.

Через несколько секунд экран ожил, чтобы показать им джунгли. Деревни было не видно, какое-то время ничего не происходило, и Катарина подумала, что тот, кто снимает, просто проверяет камеру. Но тут объектив сработал на увеличение, и она увидела – лицо.

Лицо гоминида, того самою мальчика – если, конечно, это был мальчик – выглядывало из сплетения лиан, и Катарину пробрала дрожь от накатившего ощущения, что это с ней уже когда-то было. Потом она поняла, что никакое это не deja vu. Изображение на экране всколыхнуло настоящее воспоминание, воспоминание о виденной когда-то музейной диораме, рассказывающей о семействе Homo habilis, человека умелого, возможно, первым из гоминидов научившегося изготовлять орудия.

Существо на экране, если бы не цвет кожи и рисунок растительности на лице, могло бы сойти за персонаж, выбежавший из той диорамы прямо в джунгли – поучаствовать в сцене, за которой они с Робом сейчас наблюдали.

Но это было совершенно немыслимо: Homo habilis исчез с лица Земли два миллиона лет назад!

Следовательно, то, что они видят – инсценировка.

– Ты можешь приостановить это? – спросила Катарина, когда камера задержалась на лице.

Роб щелкнул мышью по кнопке окна. Изображение замерло. Катарина нагнулась, вглядываясь в лицо. Видимо, это был актер, загримированный с тщательностью, достойной голливудских профессионалов. Но как они умудрились так мастерски скосить ему лоб? Можно, конечно, объяснить это использованием накладок, но накладки сильно бы увеличили голову.

Между тем размеры ее вполне пропорциональны телу.

Потянувшись к мыши, Катарина восстановила картинку до ее начальной величины и снова запустила фильм.

Мгновенье спустя последовал первый удар копьем.

Линзы камеры по-прежнему брали изображение крупным планом, и непонятно, как можно было сыграть удивление, отобразившееся в глазах мальчика, так оно было искренне. Глаза расширились, потом заметались, словно ища, откуда ударила та палка, что торчит теперь у него из груди.

Но уже летели второе и третье копья, и потрясение в глазах мальчика сменилось столь неподдельной гримасой боли, что оставалось лишь радоваться немоте фильма, – ведь даже в тишине комнаты Катарина вздрогнула от вырвавшегося из его груди вопля.

Рот его открылся, он рухнул ничком на землю, несколько раз сильно вздрогнул и замер.

Роб потянулся, чтобы взять руку Катарины в свою.

Между тем, на экране мужчины и юноши племени собрались вокруг тела, пиная его, пока не убедились, что жизни в нем нет.

Затем они привязали его за руки и за ноги к шесту и, раскачивая на ходу, понесли в деревню.

Там они выпотрошили свою добычу, выбросив внутренности собакам, которые сначала передрались, а потом устроились пировать, недоверчиво косясь друг на друга.

Мужчины обжарили тело над костром, и племя собралось вокруг, предвкушая нежданное лакомство.

Камера ненадолго задержалась на лице женщины, которая стояла в стороне, смотрела, блестя глазами.

Дикари принялись есть, причем кости бросали не собакам, а в котел, где сварится потом наваристый бульон.

Потом сцена опять изменилась, и теперь уже над деревней нависла ночь.

Кто-то двигался в темноте, и приходилось напрягать глаза, чтобы рассмотреть детали.

Это была та самая женщина. Она выуживала при помощи петли кости из котла и выкладывала их на разостланную на земле ткань. Она занималась этим, пока не убедилась, что в котле больше ничего нет. Тогда она завернула останки в ткань, но перед этим камера на мгновенье задержалась на жалкой кучке костей.

Похоже, женщина нашла все кости, кроме одной.

Не было черепа.

Окно, в котором показывался фильм, внезапно свернулось. Катарина и Роб опять молча смотрели на череп.

Значение увиденного было очевидно.

Молчание первым нарушил Роб.

– Что скажешь? Есть хоть какая-нибудь вероятность, что съемка документальна?

Катарина потрясла головой.

– Исключено. Никакой. Ничего подобного на Земле нет уже... – но смолкла, вспомнив скелет, и сейчас еще лежащий у очага в нескольких милях отсюда.

Скелет, который вполне мог принадлежать тому существу, которое они только что наблюдали на экране компьютера.

И все-таки в это невозможно поверить. Фильм – наверняка мастерская подделка.

– Давай-ка посмотрим еще раз, – попросила она.

Роб потянулся к мыши вызвать отсылку еще раз. Едва он повел стрелку по экрану, как окошко с черепом вдруг закрылось.

– Черт, – пробормотал он. – Извини. Я сейчас.

Там, где секунду назад было окно с черепом, теперь появился список файлов. Роб потянул стрелку, чтобы еще раз открыть тот же файл.

Однако и название файла исчезло тоже.

– Да где ж он? – спросила Катарина.

Целый час они охотились за пропажей и наконец сдались. Файл исчез, словно и не существовал вовсе...

* * *

Такео Йошихара у себя в офисе откинулся на спинку стула, любуясь черепом, который курьер привез из Манилы. Такео сам его сфотографировал, пользуясь цифровой камерой, и перевел в цифровое изображение содержание видеофильма, прибывшего вместе с черепом. Оригинал пленки теперь заперт в его личном сейфе, и только он один знает комбинацию цифр.

Прежде чем выйти из офиса, он спрячет туда же и череп.

Графические файлы в его компьютере надежно защищены паролями, известными, кроме него, лишь нескольким доверенным подчиненным, которым он только что, час назад, переслал копии файлов.

Да, череп стоил истраченных на него денег. Жаль, впрочем, что мальчику пришлось умереть.

И все-таки без жертв нет прогресса. Что за беда извести несколько жизней, учитывая величие цели, которая стоит перед ним!

Глава 12

Сержант Кэл Олани только заступил на утреннее дежурство, когда звонок телефона погнал его на тот пустынный участок дороги, где Элис Сантойя нашла тело своего сына. По дороге он думал, что обнаружит жертву дорожного происшествия – сбили и бросили. Но когда прибыл на место происшествия, то уже через пять минут понял, что никакого наезда не было. Отсутствие следов колес само по себе ничего особенного не значит – их мог смыть ночной дождь. Но подобная версия опровергалась состоянием тела.

Не считая пореза правой ладони, на теле не было никаких заметных травм, а будь причиной смерти столкновение с автомобилем, они были бы непременно.

Олани работал рядом с медиками, которые пытались вернуть мальчику жизнь несмотря на то, что даже из температуры его тела следовало, что он мертв уже несколько часов. Приехал и уехал фотограф; после этого сержант обыскал окрестности в поисках улик.

Он попробовал взять показания у Элис Сантойя, но она только невнятно рыдала над телом своего единственного ребенка.

Час спустя он закончил работу, не обнаружив никаких свидетельств преступления. Но Киоки Сантойя весь день, чем бы Олани ни занимался, не шел у него из ума. В Пайе был громкий семейный скандал. Он разрешил его очень просто: остановился перед домом и пару раз нажал на клаксон, чем намекнул Ли и Рози Чин, что если они не угомонятся, он быстро угомонит их сам.

Потом была мелкая, бампер-мампер, автомобильная стычка, когда пришлось убеждать владельца дряхлого шевроле выпуска 1976 года, что у того нет никаких шансов получить приличную компенсацию от туриста, который «сечешь, парень, так дал мне в зад, что у меня – ну, искры из глаз!» Проблема владельца шевроле состояла в том, что нашлись три свидетеля, подтвердивших показания туриста, – тот заявил, что ждал зеленого света у светофора, когда стоявшая впереди машина вдруг дала задний ход. Не будь его нога прочно влеплена в тормоза, он сам бы врезался в ту, что стояла за ним.

Разобравшись с этим, Олани немного покурсировал взад-вперед по Фронт-стрит в Лахайне, так, слегка, просто чтобы задиры знали, что он тут поблизости.

И все это время он не переставал думать о Киоки Сантойя. Теперь же, всего за час до окончания смены, когда он сможет вернуться домой к Малии и близнецам, он решил по пути в управление заглянуть в Мемориальную больницу Мауи. Она всего в четверти мили от управления, а он знал, что не успокоится, если не разузнает хоть что-нибудь о подростке, умершем вчера ночью.

Он оставил машину на пустынной больничной парковке и прошел входом в приемный покой для срочных случаев. Дежурная сестра Джо-Нелл Симс подняла на него глаза.

– Десять минут, – простонала она, узнав его. – Десять минут до конца моей смены! – И с шутливым неудовольствием погрозила ему пальцем. – Только не говори, что привез кого-нибудь, Кэл, умоляю тебя!

– Успокойся, Джо, – сказал ей Олани. – Все тихо-мирно. Я просто заехал узнать, что случилось с этим пареньком, которого доставили утром, с Киоки Сантойя.

Улыбка погасла в глазах Джо-Нелл.

– Вот ужас, да? Как же мне жаль его мать!

– Как там, сделали вскрытие? – не стал отвлекаться Олани.

Покачивая головой от сочувствия к Элис Сантойя, Джо-Нелл сверилась с расписанием.

– Да, сделали. Лора Хэтчер. – Она сняла трубку, сказала в нее несколько слов и кивнула Олани. – Прозекторская там. Первая дверь налево. Лора выйдет через минутку.

Лора пришла минут через пять. Крошечного роста, худенькая, она казалась совсем девочкой, но Олани сталкивался с ней не раз и знал, что за этой обманчиво хрупкой внешностью кроется опытный паталогоанатом.

– Что с Киоки Сантойя? – спросил он. – Есть какие-нибудь идеи?

Лора Хэтчер открыла блокнот, перелистала несколько страниц, нашла, что искала.

– Ну, я могу сказать, чего там нет, – сказала она. – Из внешних повреждений тканей – всего-то, что несколько царапин на левой ладони и глубокий порез правой.

– Да, я видел. Похоже скорей на осколок стекла, чем на ножевое ранение.

– Бесспорно, – кивнула Лора. – И это совершенно не тот случай, чтобы умереть от потери крови.

– А как насчет алкоголя? Подростки сейчас так пьют, что...

– Я сразу об этом подумала. Ни грамма.

– Так какой же вывод? Неужто так просто взял и умер? У ребят в этом возрасте сердечных приступов не бывает!

– На самом деле, это не так уж и невозможно, но в этом случае никаких свидетельств нарушения сердечной деятельности нет. Единственное, что выглядит несколько странновато, – его легкие, но пока не получу результатов из лаборатории, ничего определенного сказать не могу. – Она беспомощно развела руками. – Увы, это все, чем сейчас я располагаю. Может быть, причина смерти – вирус, какой-нибудь из последних, но если так, то он не проявил себя никакими болезненными симптомами. Мать говорит, мальчик был абсолютно здоров.

– Но и в этом нельзя быть уверенным, – вздохнул Олани.

Хэтчер кивнула, соглашаясь.

– Жаль, что больше ничем не могу помочь. – Она взглянула в свои записи. – Послушайте, а имена: Рик Пайпер, Джош Малани и Джефф Кина – что-нибудь вам говорят?

– С Джеффом были кое-какие проблемы. Здоровый такой парень, с пунктиком насчет хаоле. А Джош Малани хочет казаться крутым, да это одна видимость. А что?

– По словам Элис Сантойя, прошлый вечер ее "сын провел с ними. Позвонил, что идет с ними в кино. Я подумала, в зависимости от того, что покажут результаты анализов, может понадобиться поговорить с ними.

Кэл Олани переписал эти имена в свой блокнот. Может, заедет в школу потолковать с мальчишками.

* * *

Через десять минут после того, как Кэл Олани закончил разговор с Лорой Хэтчер, кто-то вошел в небольшое помещение, служившее больнице моргом. Убедившись, что никто не видел, как он вошел, человек запер за собой дверь и выдвинул полку холодильника с телом Киоки Сантойя. Иметь дело с покойниками – самое противное в работе санитара. Все другие обязанности – уборка нечистот, перестилка кроватей – Элвиса Динкинса ничуть не утруждали.

Его не утруждали даже больные.

Но покойники...

Несмотря на то, что труп вызывал у него острое отвращение – или, может быть, как раз из-за этого – Элвис Динкинс не мог оторваться от лица Киоки Сантойя. Глаза мальчика были открыты, лицо выглядело опухшим. Рот был разинут, и Элвису показалось, что язык здорово раздуло. Когда он увидел то место, где доктор Хэтчер надсекла язык, чтобы взять лабораторную пробу, подкатила тошнота.

Натягивая позаимствованные в подсобке хирургические перчатки, Элвис думал, не стоит ли и ему взять кусочек языка. Но тогда придется залезть мертвому мальчику в рот, а он не уверен, что у него хватит на это духу.

Разве мало того, что он берет образец ткани с разреза, который доктор Хэтчер сделала, вскрывая мальчика для аутопсии? Ему и так тошно от всей этой крови.

По правде сказать, тошно до того, что он уже подумывает, не поискать ли другой работы.

Например, у Такео Йошихары, который, по слухам, платит своим больше всех на Мауи.

Однажды, вскоре после того, как устроился в больницу, он убирался в какой-то палате, когда туда зашел один врач. Хотя Элвис работал в больнице меньше недели, он уже знал, кто это.

Стивен Джеймсон. Личный врач Такео Йошихары.

Не просто там кто-нибудь.

Поэтому Элвис очень внимательно выслушал предложение доктора Джеймсона, состоявшее в том, что если он, Элвис, вдруг заметит в больнице что-то примечательное и необычное, то доктор Джеймсон будет благодарен ему за информацию.

В то время Элвис, конечно, слабо представлял себе, что может считаться примечательным в больнице. Он выжидал, приглядывался, но ничего необычного не попадалось. До сегодняшнего дня.

Подросток, который умер по причине, найти которую не удалось даже доктору Хэтчер, – разве это обычно? Ему здорово повезло, что он был в приемной, когда туда явился сержант Олани.

Он болтался в холле, пока коп беседовал с Хэтчер, а затем, сразу после Джо-Нелл Симе, отметился, что сдал смену. Но не ушел из больницы, а выждал, когда уйдет доктор Хэтчер, и распечатал еще одну копию ее отчета о вскрытии. Он подумал сначала, что, может, этого с доктора Джеймсона хватит, но потом вспомнил, что паталогоанатом говорила про легкие, будто они выглядят как-то странно. Тут он и решил взять еще и образчик легочной ткани покойника.

Впрочем, теперь, глядя на широкие стежки, какими доктор Хэтчер зашила огромный У-образный надрез, который сделала, чтобы добраться до внутренностей Киоки Сантойя, он колебался и руки тряслись так, что не получалось рассечь нитку.

Стиснув в потной ладони скальпель, позаимствованный в операционной, собравшись с духом, Элвис Динкинс склонился над трупом.

Один за другим разрезал он стежки, пока торс покойника не оказался распахнут настежь.

Элвис Динкинс с ужасом смотрел на мешанину внутренних органов, вложенных обратно в тело, когда аутопсия закончилась. Удержаться, чтобы не вырвало прямо тут, на месте, удавалось с трудом. Но глубоко вонзив скальпель в левое легкое, он подумал, что большой разницы с тем, как когда режешь печень, которую мать так вкусно готовит с луком, нет.

Тошнота откатила.

Секунду спустя, отрезав кусок легкого, он положил его в пластиковый пакет, который нашел в том же шкафчике, где и скальпель. Конечно, трудно даже представить, что там доктор Джеймсон отыщет в этом куске, но вдруг что-то важное?

По-настоящему важное?

И если да, то...

Выскальзывая из больницы, Элвис Динкинс размечтался о будущем. Может, если выгорит с работой у Йошихары, он снимет себе другую квартиру...

Черт, если повезет, содержимое этого пластикового пакета изменит ход его жизни!

Мысль о том, что оно может запросто погубить ему жизнь, Элвису Динкинсу в голову не пришла.

Глава 13

Джек Питерс не знал, что сказать десятку сгрудившихся вокруг него подростков. Сегодня не было шуток, подначек и смеха, обычно предшествующих тренировке; все казались погруженными в свои мысли, и, вглядываясь в лица ребят, тренер видел одно, общее для всех, чувство.

Страх.

Никто не знал, отчего умер прошлой ночью Киоки Сантойя, и страшила именно неизвестность.

Он почти слышал, что они думают.

Что, если у Киоки была какая-нибудь эта новая болезнь, вроде эболы, от которой страшная рвота и кровотечение и каюк в несколько часов?

Что, если Киоки убили?

Что, если...

Но этих «что, если...» было так много! Джек Питерс знал: на все не ответишь. В самом деле, пока они не узнают, что на самом деле случилось с Киоки, разговора не выйдет.

– Сдается мне, никто из нас не расположен тренироваться сегодня, – сказал он. – Сужу по себе. Но я знаю, многие считают, что когда случается что-то подобное, лучше всего – не сидеть без дела, а заняться чем угодно, лишь бы не думать все время о том, что произошло. Но мне будет не хватать Киоки и... – он понизил голос, стараясь перебороть возникший в горле комок. – Наверно, я просто хочу его повспоминать. Поэтому тренировку сегодняшнюю отменяю. И если кто-то из вас хочет поговорить, я здесь. Если говорить не хотите, это тоже нормально. – Он снова обвел взглядом команду. – Пожалуй, больше сказать мне вам нечего.

Все молча постояли, не двигаясь, каждый словно ждал, что кто-то другой начнет действовать. Наконец Рик Пайпер, сутулясь, руки в карманах, направился к раздевалке. Киоки – Питерсу это было известно – был лучшим другом Рика. Потом за Риком последовали Джефф Кина и Майкл Сандквист. Будто следуя примеру тех, кто последним видел Киоки живым, потянулась остальная команда. Но и в раздевалке, переодеваясь, ребята оставались тихими и задумчивыми.

Минут через десять, по-прежнему вместе, Майкл, Джефф Кина и Рик Пайпер вышли из спортзала. Их уже ждал Джош Малани.

– Голодные? Хотите перекусить? – спросил Джош, и Майкл по неуверенности в голосе понял, что Джош боится, как бы кто-то из ребят не обвинил его в смерти Киоки.

– Я – не очень, – сказал. Джефф Кина.

– Послушайте, – прищурился Джош, – то, что случилось с Киоки, – не наша вина.

– Никто и не говорит, что наша, – ответил Джефф. – Мне просто позарез надо знать, что же произошло. Я хочу ска... – он смолк на полуслове, завидев, как сворачивает на школьную парковку полицейская машина. – Ну и ну...

Остальные трое обернулись поглядеть, что там.

– Думаешь, они вычислили, что это мы вломились в магазин Кихей-Кена? – спросил Рик Пипер.

– Никуда мы не вламывались, – быстро сказал Джош. Полицейский выбрался из машины и шел к ним. – Откуда нам знать, что они уже вычислили? Так что все как один талдычим ему, что играли в видеотеке в Кихей. Понятно? Играли, и все.

Тут Джош признал в приближающемся полицейском Кэла Олани, и Майкл заметил в глазах приятеля враждебный блеск.

Кэл Олани тоже его заметил.

– Спокойно, Джош, – сказал он. – Я тут не по твою душу. Просто хотел задать вам, ребята, вам и вашим приятелям, пару-тройку вопросов про прошлую ночь. – Он поглядел каждому в глаза, остановясь на Майкле. – Что-то я тебя не припомню, – и протянул руку. – Я – Кэл Олани.

– Майкл Сандквист, – ответил Майкл, машинально отвечая на рукопожатие.

– Значит, ты тоже вчера вечером был с Киоки Сантойя, верно?

Майкл кивнул.

– Можно задать тебе несколько вопросов?

Майкл пожал плечами.

– Чем вы, ребята, занимались, а?

Майкл почувствовал, как в животе сжимается страх. Он был уверен, что коп тут же поймет, когда он примется врать. Но прежде чем он открыл рот, вмешался Джош Малани.

– Ну, что ты молчишь, скажи ему, что мы были в видеотеке!

– Это так? – спросил Майкла Олани.

Майкл чувствовал, как Джош сверлит его взглядом. Наконец, решив про себя, что если он" не скажет ни слова, это считаться ложью не может, неопределенно пожал плечами и постарался изобразить на физиономии то угрюмое выражение, какое появилось у Джоша и Джеффа, едва они увидели копа.

Теперь Олани повернулся к Рику Пайперу.

– Это ты подвозил Киоки?

Рик кивнул.

– Я предложил довезти его до дому, но он не хотел будить мать. Поэтому я высадил его у поворота.

– Как он выглядел?

Рик нахмурился.

– Вы спрашиваете, не был ли он больным и все такое? – Полицейский кивнул, и Роб продолжил: – По-моему, он был в порядке. То есть он ничего не сказал, что у него что-нибудь не так, и раз он не захотел, чтобы я подкинул его до дому, значит, с ним было все нормально, верно?

Олани обвел взглядом лица ребят.

– А как вы, парни? У вас все нормально?

– С каких это пор вас заботит наше самочувствие? – взвился Джош Малани.

Прежде чем Олани ответил, вмешался Рик:

– Так вот что случилось с Киоки, да? Он заболел?

Олани помолчал, зная: что бы он сейчас ни ответил, оно тут же разнесется по всей школе – и отсюда по всему острову – быстрей, чем эпидемия гриппа. А Лора Хэтчер о том, что сгубило Киоки, по существу не сказала ничего определенного; она просто пыталась исключить некоторые версии.

– Пока не знаю. Но ран никаких у него вроде не было. – Он снова взглянул на Джоша. – Послушай, Малани. Я тут никого не запугиваю. Я просто пытаюсь понять, что случилось с вашим другом – хотя бы для того, чтобы этого не произошло с кем-то еще. Так что не принимай это на свой счет, ладно?

Джош сунул руки в карманы.

– А я – что? Я спокоен, – сказал он. – Просто мы ничего не знаем, и все тут.

Олани еще раз внимательно изучил лица мальчишек. Он чувствовал, что есть что-то, чего они ему не рассказывают. Но с другой стороны, попробуй припомнить случай, чтобы он разговаривал с любым из мальчишек на острове и у него не было того же, в той или иной степени, чувства. И пока он не знал в точности, что убило Киоки Сантойя, не было никакого смысла давить на них. Как-нибудь в другой раз, не сейчас.

– Хорошо, – сказал он. – Не ввязывайтесь пока ни во что, ладно? Мое дежурство завтра.

– Ну, как вы думаете, знает он что-нибудь про магазин? – спросил Джефф, когда Олани вырулил со стоянки.

– Не знает! – уверенно сказал Джош. – Знал бы, не отвязался б. – И повернулся к Майклу: – Подбросить тебя домой?

Майкл ответил не сразу. Он еще сомневался, правильно ли они сделали, не рассказав полицейскому все, как было. И когда тот спросил, как они себя чувствуют, сразу вспомнился урок физкультуры, когда...

Но он же справился с этим!

Справился? Если бы! У него и сейчас в груди что-то само не свое – ничего особенного, по правде сказать, но странное что-то. Но если другие парни в порядке, он ныть не собирается.

– Конечно, – ответил он наконец на вопрос Джоша. – Поехали.

Но когда они въезжали в Макавао, стало ясно, что от Джоша его сомнения не укрылись.

– Ты что, на меня злишься?

Майкл пожал плечами.

– Да нет. Я просто...

– К тебе, небось, легавые никогда не привязывались, верно? – Майкл покосился на друга, но Джош смотрел прямо перед собой. – Тебя никогда не доставали, что да что ты делал на пляже посреди ночи? И что тут было ответить, если не хочешь признаться, что папаша надрался и идти домой просто тошно?

Майкл закусил губу.

– Что, никогда не приходилось всю ночь торчать в полиции, потому что родители за тобой не приезжают?

Майкл молча помотал головой.

– Ну, ладно, может, и надо было ему сказать, – признал Джош. – Но мне осточертело, что меня все время донимают расспросами, понял? Так что не сердись, Майк, идет? – Он помолчал. – Давай лучше что-нибудь придумаем!

– Например? – устало спросил Майкл.

Джош подумал, а когда заговорил, то не отрывая глаз от дороги, и голос его звучал почти робко.

– Как ты думаешь, может твоя мама показать нам, что она там раскапывает?

– Ты это серьезно? – удивился Майкл. – Что, в самом деле хочешь увидеть археологический раскоп?

Джош покраснел.

– А почему нет? Что я, глупый, что ли?

Майкл засмеялся.

– Ну, иногда может так показаться. – Потом заметил телефонную будку на улице. – Притормози там.

Джош послушался.

– Так мы что, уже не друзья?

– Конечно, друзья, – уверил его Майкл. – Надо позвонить маме, чтобы встретила нас у ворот.

– У ворот? Каких ворот?

– Слышал когда-нибудь о парне по имени Такео Йошихара?

Джош раскрыл рот.

– Так твоя мама работает на него?

Майкл вскинул бровь:

– А что, большая шишка?

Джош кивнул.

– Здесь, в округе, – больше некуда. Никто его никогда не видит, и никто не знает, чем он занимается. И очень мало кто видел, где он живет.

– Тогда на старт, – сказал Майкл, выскакивая из машины. – Сейчас мы все и увидим.

Вряд ли, подумал Джош Малани. Ох, что-то не верится.

– Ну и ну, – пробормотал Джош, за джипом Роба Силвера выводя свой пикап из зарослей джунглей на парковые просторы поместья Такео Йошихары. – Ты погляди только! Ты только подумай, сколько это ему стоило!

Хотя мама и рассказывала ему про поместье, Майкл оказался почти так же не подготовлен к этому зрелищу, как Джош. Переводил глаза от пруда к водопадам и оттуда – к саду камней и чувствовал, что не может на чем-нибудь остановиться.

– Миллионов десять? – предположил он.

– Куда больше, – протянул Джош. – Только взгляни на здания. Они из дерева коа, парень, сечешь? Ему цены нет. – Из-за деревьев выплыл павлин-альбинос, картинно замер и развернул свой огромный хвост белым веером. – С ума сойти, – выдохнул Джош. – Как ты думаешь, сколько народу тут за всем присматривает?

– Может, устроимся на лето садовниками? – ухмыльнулся Майкл.

– Ага. Только, похоже, чтобы стричь здесь лужайки, надо иметь диплом ландшафтного архитектора.

Через минуту они выехали из поместья на ухабистую дорогу, по которой надо было трястись еще две мили.

* * *

Стивен Джеймсон смотрел незряче из окна своего кабинета, помещавшегося в длинном, приземистом здании в другом конце сада, подальше от резиденции патрона. Хотя глаза его машинально следили за продвижением джипа и древнего пикапа, минуту спустя после того, как они исчезли из виду, он не мог бы сказать с уверенностью, какого цвета были машины. Так занят он был обнаружившейся вдруг проблемой.

На его столе лежала копия отчета о вскрытии. Рядом стояла банка с образцом легочной ткани Киоки Сантойя. Он подумал, не распорядиться ли о доставке трупа в поместье, но решил, что это только привлечет к делу внимание, которого и без того больше, чем нужно. А потом, какой смысл? Причина смерти им, Джеймсоном, установлена достоверно. Он уже бегло взглянул на срез в свой микроскоп. Полный лабораторный анализ только подтвердит его выводы. В этом он был абсолютно уверен.

Вопрос состоял в том, каким образом Киоки подвергся воздействию. И, что столь же важно, подверглись ли воздействию еще три мальчика, упомянутые в отчете?

Стивен Джеймсон снял телефонную трубку, набрал четырехзначный номер и заговорил сразу, как только на том конце сняли трубку.

– Это доктор Джеймсон. У меня тут три имени: Джефф Кина, Джош Малани и Рик Пайпер. Все – примерно шестнадцати-семнадцати лет. Всех троих взять под наблюдение. И если с ними что-то случится – если вдруг заболеют – немедля доставить сюда. Ясно?

Человек на другом конце провода отчетливо повторил три имени. Стивен Джеймсон уже собирался повесить трубку, но передумал:

– Да, тут есть еще одно имя. Элвис Динкинс. Выехал из поместья пятнадцать минут назад. Будет лучше, если до Вайлуки он не доедет.

* * *

За те четверть мили, что они проехали, покинув поместье Йошихары, пикап Джоша дважды сносило в кювет, и второй раз Робу Силверу пришлось вытягивать его на буксире.

– Может, бросить твой лимузин здесь, а дальше отправиться в джипе? – предложил он, отвязывая от бампера буксирный трос.

– Доедем, – твердо сказал Джош. – Видали мы и похуже дорожки.

Вид при этом у него был такой, что Роб решил не настаивать. Бросил трос в багажник форда и двинул вперед, поглядывая в зеркальце заднего обзора, там ли еще Джошева развалюха.

Каким-то чудом пикап благополучно преодолел остаток пути и, дернувшись, затормозил на той поляне, где над столами с находками были натянуты навесы. Джош озирался, явно разочарованный видом каких-то несчастных камней.

– Это еще не раскопки, – сказала Катарина, выходя к мальчикам из-под навеса. – Нам сюда. Пошли.

Следуя за ней по крутой тропке в ущелье, Майкл снова ощутил в груди то странное чувство.

Не то чтобы боль.

Просто странное чувство, такое, будто он бежал и запыхался, хотя дышится вроде бы нормально.

Непонятно.

Решив не обращать внимания на эту ерунду, он спустился к выступу, на котором нашли скелет и кострище.

– Вот это да, – прошептал Джош, глядя на останки, лежащие точно в том положении, в каком Катарина их раскопала. – Что это? Шимпанзе?

– И не шимпанзе, и не горилла, – ответила Катарина, опустилась на колени и стала объяснять, в чем необычность скелета. Однако Майкл, едва увидев скелет, перестал ее слушать, потому что почувствовал вдруг что-то даже еще более странное, чем та, только что сдавившая грудь тяжесть.

Ледяной бег пальцев по позвоночнику.

Что-то вроде страха, но не совсем страх.

Он стоял, глядя на скелет, как завороженный, а потом с усилием отвел взгляд.

Огляделся.

Может, дело в том, что это место напоминает ему какое-то другое, где они с матерью были много лет назад, какой-нибудь другой раскоп, в Африке?

Но те места в Африке ни чуточки не походили на это. Там было знойно, пустынно, сухо, дождя выпадало так мало, что почти ничего не росло, а тут они в джунглях, деревья упираются кронами в небеса, стволы обвивают лианы, крутые стены ущелья украшены папоротником, всюду мох.

Ничего похожего на ту Африку, где он бывал, – и вообще ни на одно другое место.

Он снова посмотрел на скелет. Наклонился, потянулся рукой, положил ладонь на покатое надбровье черепа.

«Зачем?» – подумал он. «Зачем я это сделал?»

– Осторожней, – услышал он голос матери.

Виновато отдернув руку, он поднял на нее глаза.

– Кто это? – спросил он.

Катарина вскинула брови.

– Разве ты не слушал? Я только что говорила Джошу, что он не вписывается ни во что, с чем я раньше сталкивалась.

Но Майкл неотрывно смотрел на скелет. Его снова пробрала странная, холодная дрожь, и снова сдавило грудь. И невольно он потянулся к черепу, но на полпути замер, настигнутый голосом матери:

– Майкл? Милый, ты здоров?

Он отдернул руку и выпрямился. Как ему рассказать ей, что он чувствует? Как рассказать это кому бы то ни было, если он сам себя едва понимает? Он с усилием оторвался от черепа и посмотрел на мать.

– Что такое? – спрашивала она. – Что случилось?

Майкл лихорадочно искал ответа, но на выручку пришел Джош:

– Один наш друг вчера вечером умер.

У Катарины открылся рот.

– Ваш друг? – переспросила она, глядя то на Майкла, то на Джоша. – Ты хочешь сказать, один из тех, с кем вы были вчера вечером?

Майкл кивнул.

– Киоки Сантойя. Он был в нашей легкоатлетической команде.

Катарина без сил села на валун.

– Но как? Что случилось?

Мало-помалу мальчики рассказали ей то немногое, что знали о смерти Киоки.

– И что, он так и умер? – спросила она, все выслушав. – Посреди тростникового поля?

Мальчики кивнули, и Катарина, поднявшись с места, порывисто обняла Майкла.

– Какой ужас, – сказала она. – Наверно, тебе...

– Все в порядке, мам, – перебил ее Майкл, жарко покраснел и вывернулся из объятья. – Я... я почти и не знал его. – Тут взгляд его метнулся к Джошу, и он тут же пожалел, что эти слова у него вырвались. – Я хочу сказать... – он запнулся, – ой, да не знаю я, что я хочу сказать! – Повернулся и, спотыкаясь, стал карабкаться тропкой к тому разлому в стене ущелья, где теплилась древняя фумарола[5]. Там, скрытый листвой, уселся на поваленный ствол.

Черт!

Да что с ним такое? Почему он это сказал?

Вдруг он заметил движение ярдах в пяти ниже по тропке. Только этого не хватало! Теперь еще мама пойдет его искать, будто он маленький.

Или будто у него астма.

Но из зарослей вышел Джош Малани, и Майкл опять залился краской:

– Послушай, я не хотел этого, про Киоки. Я хотел...

– Да брось ты, – сказал Джош, садясь рядом с ним на ствол. – Я говорю вещи, которых не думаю, не переставая.

Жару в щеках поубавилось:

– Мир?

– Думаешь, так легко от меня отделаться? – ухмыльнулся Джош. Ребята посидели молча немного, слушая, как заливаются птицы, как плещется водопад. Потом Джош снова заговорил: – Слушай, а почему тебе неприятно, когда мама тебя обнимает?

Майкл нахмурился.

– Ну я же уже больше не маленький, – простонал он. – Разве не ясно, Джош! Разве тебе нравится, когда твоя мама обнимает тебя у всех на глазах?

Джош посмотрел Майклу прямо в глаза.

– Не знаю, – сказал он. – Моя меня никогда не обнимает. – Он поднялся. – Ну что, может, пойдем?

Они начали спуск, когда из-за поворота вышел Роб Силвер.

– Эй, что вы там затеваете?

– Ничего, – сказал Майкл. – Просто сидели себе, разговаривали.

– Это здесь-то?! – изумился Роб, скривясь от густого запаха серы. – Да как вы выносите эту вонь?

Майкл и Джош переглянулись.

– Какую вонь? – спросил Майкл.

– Из фумаролы, – ответил Роб. – Разве не слышишь серы? Мы с твоей мамой весь день попросту задыхаемся!

Майкл собирался ответить, когда снова вмешался Джош.

– Да не такой он и сильный, запах. Бывает куда хуже.

– Ну, разве что на помойке, – хмыкнул Роб. – Ладно, пошли отсюда.

Они спустились на поляну, к скелету, и Майкл, не в силах сопротивляться желанию, все смотрел и смотрел на череп, и прежнее чувство охватывало его даже с большей силой, веля склониться ниже, вглядеться. Затем, заставив себя отвести глаза, он понял вдруг, что та странная тяжесть в груди, будто он вот-вот собьется с дыхания, – отпустила.

Немного спустя, когда они усаживались в пикап Джоша, Катарина спросила:

– Как, ребятки, будете отбивные на ужин?

Майкл глянул на Джоша, тот кивнул.

– Конечно.

– Тогда заедете по дороге домой в Макавао и купите, ладно?

– Какие проблемы! – откликнулся Джош, включил зажигание, нажал на акселератор и пулей исчез с поляны.

Катарина только головой покачала.

– Как ты думаешь, он всегда так ездит или только сейчас выпендривается?

Роб обнял ее за плечи.

– Да что ж ты такая беспокойная! Поверь мне, Джош мастерски водит эту колымагу. По дороге сюда мне всего раз пришлось вытягивать его из канавы.

Катарина так и не поняла, шутит он или нет.

* * *

Пикап так мотало на колдобинах, что Майкл вцепился в приборную доску и жалел, что нет привязных ремней.

– Может, слегка сбавишь? – не выдержал он. – И что, если полетит ось?

Джош заливисто засмеялся.

– С какой стати! А если и полетит, подумаешь! До твоего дома здесь пешком близко!

– Рехнулся, что ли? – удивился Майкл. – Да мы Бог знает где от дома!

Джош помотал головой.

– Это мы сделали круг. Если пойти от поляны в другую сторону, придешь к тропинке. Только и надо, что перелезть через пару-другую заборов, и она выведет тебя к месту полумилей выше твоего дома. Я в этом ущелье бывал раз сто. Только, конечно, не знал, что там кто-то похоронен.

* * *

Сгущались сумерки, когда Джош выехал из эвкалиптовой рощи и остановил пикап перед домом Сандквистов. Но вместо того, чтобы выйти, Майкл остался сидеть, глядя на лежащую внизу долину.

– Джош, а, Джош, – позвал он.

Что-то в его голосе заставило мальчика помедлить.

– Да?

– Там, наверху, у серной трещины, – проговорил Майкл, переведя наконец взгляд на лицо друга, – ты там в самом деле чувствовал запах?

Джош подумал и помотал головой.

– Ни чуточки.

– Так почему ж соврал?

Джош пожал плечами.

– Как-то не было настроения спорить. Как-то подумал, что лучше согласиться, и все.

– Так ты думаешь, Роб в самом деле чувствовал вонь?

– Конечно. Зачем бы ему врать?

Майкл поежился от предчувствия.

– Тогда почему ж ее не чувствовали мы? Почему мы с тобой не чувствовали ну совсем никакого запаха?

По лицу Джоша разлилось удивление.

– Да что с тобой? Похоже, ты будто испуган?

Майкл покачал головой.

– Нет, я не испуган. Просто я думаю о Киоки, и...

Джош дернул за ручку дверцы и выскочил из машины.

– Может, хватит ломать себе голову? Говорю же тебе, то, что случилось с Киоки, нам без разницы! Мы ни при чем, понял? Все в порядке!

Но Майкл, выбираясь из пикапа, просто не мог не думать.

Если все, в порядке, отчего же тогда умер Киоки?

Глава 14

Дым и пар рвались из огромной расщелины, перерезавшей горный склон, и зарево заливало ночное небо. Сама гора, казалось, вот-вот взорвется. Катарина, глядя на экран, поежилась.

Сидящий рядом с ней на диване Роб Силвер тут же уловил ее страх.

– Ну, не дрейфь, – сказал он. – На вид это страшней, чем на самом деле.

Уже с полчаса они наблюдали прямую трансляцию с места извержения, и хотя Роб третий раз пытался ее урезонить, Катарина все-таки, холодея от ужаса, смотрела на этот ад, разгоревшийся на соседнем Большом Острове, который внезапно стал казаться куда ближе, чем всего час назад.

– Я все понимаю, – сказала она в ответ, – я знаю, что этот вид вулканов не взрывоопасен. Но, согласись, выглядит жутковато.

Джош Малани, который валялся на полу рядом с Майклом, не мог отвести глаз от экрана.

– Вот бы здорово там оказаться, а? Можно было бы подойти прямо к потоку и заглянуть в трещины, пока они еще красные от жара.

– Может, можно полетать над вулканом? – предложил Майкл. – Может...

– Может, Джошу отправиться домой, а тебе – в постель? – перебила Катарина, выключая телевизор кнопкой дистанционного управления. – Вам завтра в школу, забыли?

– Ну, мам, включи еще ненадолго, – попросил Майкл. – Сейчас всего только десять, и...

– И это образовательная программа? – перебила Катарина, читая мысль сына. – Давай не будем, дорогой, а?

Джош Малани, уловив нотку напряжения в голосе Катарины, поднялся на ноги.

– Пожалуй, я пойду, – сказал он, и чуть позже, когда Майкл провожал его до пикапа, прибавил: – Классная у тебя ма.

– Еще бы, – хмыкнул Майкл. – Она ведь только что выставила тебя из дому!

– Ну и что? Зато позволила мне остаться на ужин, и никто не напился и не переругался.

– А что, у тебя так бывает? – посмотрел на него Майкл.

– Ну, не каждый же день, – поспешно отозвался Джош, уже пожалевший, что раскрыл рот. – В конце концов, иногда это бывает у всех, верно?

– Конечно, – отозвался в жизни не видевший ничего подобного Майкл и прибавил: – Эй, а может, останешься переночевать?

Джош поколебался, потом покачал головой.

– Нет, лучше поеду. Не хватало, чтоб твоя ма подумала, что я к вам вселился. – Сверкнул улыбкой. – А потом, знаешь, совсем не хочется спать. Пожалуй, поколесю немного по округе. Хочешь со мной?

– А то мне кто-нибудь разрешит!

Джош пожал плечами, запуская мотор.

– Тогда пока. Завтра увидимся.

Рывком двинув рычаг передачи, развернулся, нажал на газ, белозубо расхохотался, видя, как Майкл выскакивает из облака пыли, и умчался. Но когда он свернул на Олинда-роуд, улыбка сползла с лица и странное беспокойство, тревожившее душу весь вечер, вступило в свои права.

То есть это было как бы и не вполне беспокойство.

Что-то еще – что-то, имени чему он не знал.

Отчасти дело было в грудной клетке, которая была какая-то не своя. Не то чтобы болела, и на простуду не походило.

Вот не своя, и все тут!

По Олинда-роуд поехал в гору. Хотя ночь становилась прохладной, окно оставил настежь открытым. Наконец, почти на вершине, свернул налево и стал спускаться серпантином вниз, к Макавао. Огибая поворот, мазанул светом фар по знакомой фигуре.

По обочине ссутулившись, понурив голову шел Джефф Кина. Джош, догнав его, притормозил.

– Эй! Ты это чего?

Джефф вздрогнул, шарахнулся в темноту, но потом признал знакомый пикап.

– Да вот иду себе, – сказал он. – Спать неохота и... не знаю... как-то не по себе мне. Так, будто если не выйти из дому, то спятишь или еще что-нибудь. – Он помолчал, а потом прибавил: – Непонятно что. Слушай, может так оно было и с Киоки, а?

– Кто его знает, что было с Киоки, – сказал Джош. – Ну, давай, что ль, куда прокатимся?

– Давай, – пожал Джефф плечами. Открыв дверцу, уселся рядом, и пикап направился вниз в Макавао.

Никто из них не обратил внимания на машину, которая стояла на обочине сразу за следующим поворотом.

Между тем, ее водитель их очень даже заметил, потому что тронул с места, едва пикап его миновал. Согласно полученному несколько часов назад приказу, он продолжал наблюдение за Джеффом Киной.

Тот, кто сидел за рулем пикапа, кто бы он ни был, был чьей-то еще заботой.

* * *

Джош повернул на шоссе, ведущее в Халеакала, не обращая внимания на машину, неотступно следующую за ним. Он заметил сияние над горящим тростниковым полем. Столбом поднимавшийся дым напомнил об извержении на Большом Острове, и дрожь предчувствия охватила все тело.

– Видел когда-нибудь, как жгут тростник? – спросил он Джеффа и, не дождавшись ответа, поглядел на него через плечо. Взгляд Джеффа – точно так же, как его собственный мгновение назад – был прикован к бушующему в отдалении пожару. – Джефф! – позвал он погромче, и когда тот обратил наконец на него глаза, уверенности, что Джефф его видит, у Джоша не было. – Ты в порядке?

Джефф кивнул.

– Видел когда-нибудь, как жгут тростник? – в точности повторил он слова Джоша.

Джош удивился, но, решив не вдаваться в странности поведения приятеля, предложил:

– Хочешь, подъедем ближе?

Джефф снова кивнул, но больше не сказал ничего, и глаза его вновь приковало к себе пылающее тростниковое поле. Джош нажал на акселератор, и пикап, набирая скорость, помчался по почти пустому шоссе.

* * *

Видя это, водитель нажал на одну из двух кнопок памяти на своем сотовом телефоне и с нетерпением ждал, когда ему ответят.

– Меня, похоже, засек мой парень, – сказал он в трубку. – Кроме того, его кто-то подобрал, и тот, к кому он сел, рванул сейчас так, будто у него скипидар в заднице. У нас есть кто-нибудь в Кахулуи?

– Ты прикрыт, – ответили ему. – Только дай мне описание той машины.

– Это пикап, старье, битый-перебитый. В кабине двое мальчишек.

– Номер запомнил?

– Нет, не мог подойти близко. – И, прервав связь, нажал на педаль газа, держась так, чтобы видны были хвостовые огни пикапа.

* * *

Джош свернул на проселочную дорогу, которая вела от шоссе к разгоравшемуся все сильней полю.

– Господи, – прошептал Джефф. – Ты видел что-нибудь подобное?

– Да миллион раз, – отозвался Джош. Но не выговорив до конца фразу, понял, что сегодня это совсем другое дело.

Раньше он всегда старался держаться от горящего тростника подальше, плотно закрывал окна и даже выключал вентиляцию, чтобы дым не просачивался в машину.

Однажды – всего пару месяцев назад – он возвращался из Пукалани и ему пришлось ехать мимо горящего поля. Тогда, поразмыслив, не повернуть ли назад, он решил, что жаль делать круг в двадцать миль, но, оказавшись в эпицентре пожарища, пожалел, что не сделал этого. Жар опалял лицо, и вой огня страшил почти так же, как языки пламени.

Но сегодня кипящий вокруг ад возбуждал и завораживал даже больше, чем зрелище извержения на Большом Острове.

Он нажал на педаль газа.

– Йе-хо! – завопил Джефф. – Давай-давай!

Пикап рванулся вперед. Дорожная пыль смешалась с черным пеплом, который дождем сыпался с неба и влетал в окна машины. Воздух был перенасыщен дымом, и Джефф дышал им жадно и глубоко.

Джош не останавливался. Пикап ехал теперь по обугленной, обожженной земле. Поля пылали с обеих сторон, стебли стояли черные, дымящаяся листва наливалась злой краснотой. Наконец Джош нажал на тормоз и замер ошеломленный, потрясенный этим зрелищем преисподней.

Странное, удушливое ощущение в легких, угнетающее его весь вечер, куда-то ушло.

* * *

Джефф Кина смотрел на пляшущие вокруг языки пламени. Всюду, куда ни взгляни, был огонь, и, глубоко дыша дымом, он чувствовал, что его подхватывает волна возбуждения, что каждый нерв – на пределе и все чувства обострены. Всей кожей он нежился в этом пекле, и сладость горящего тростника радовала рот. Пламя танцевало вокруг, и по мере того, как дым все наплывал и наплывал с обгоревшего конца поля, ему начали мерещиться странные, призрачные фигуры, танцующие над пеклом.

Это напоминало наркотическое опьянение, и прекрасное чувство полноты бытия охватило его, заставив позабыть то странное беспокойство, что выгнало его час назад из дому. Затем, когда завилась вокруг жаркая огненная буря, он услышал еще один звук – манящую песнь сирены.

Она словно обращалась к нему, звала оставить пикап, влиться в танец огня.

Даже дым склонялся перед ним, выманивая, приглашая. Джефф Кина распахнул дверь и выскользнул из пикапа...

* * *

Вой сирен нарушил дремотный транс Джоша Малани, а когда хлопнула дверь пикапа, он очнулся совсем.

– Ты куда? – заорал он, увидев, что Джефф стоит рядом, самозабвенно уставясь в огонь. Передвинувшись на пассажирское место, Джош потянулся и схватил Джеффа за руку, и в этот самый момент сирена завыла громче и сквозь клубы дыма пробились слепящие фары приближающейся пожарной машины. Джефф вырывался, но Джош держал его крепко. – Джефф, Джефф! Давай назад! Это пожарные! Да что с тобой, черт побери!

Желтый фургон резко остановился прямо перед пикапом, и пока кто-то один выскакивал из кабины, двое других выпрыгнули из кузова. Двое схватили Джеффа и потащили к фургону, а третий закричал Джошу:

– Вы что, ребята, сдурели? Давай убирай свою чертову колымагу, покуда не полыхнула!

Вернувшись за руль, Джош дал задний ход и стал пятиться по дороге. Но тут ему опалил лоб влетевший в окно уголек. От боли он на мгновенье отпустил руль. Пикап резко занесло вправо. На долю секунды Джош восстановил контроль над управлением, но потом руль опять крутануло. Машина развернулась, задний мост снесло с дороги на горящее поле, но прежде, чем она встала, Джош переключил передачу и с силой газанул. Задние колеса прокрутились, потом схватились с землей, и Джош дернул вперед, не снижая скорости, пока не оказался на дороге с покрытием.

Джефф.

Где же Джефф?

Может, надо вернуться и найти его?

Перед ним вспыхнули фары, и Джош впервые осознал, что у обочины стояла машина. Затем, когда она завелась и умчалась по проселку, с которого только что выехал Джош, он заметил другую, на скорости идущую из Кахулуи.

На ее крыше сверкали голубые огни.

Легавые!

Черт! Что же ему делать?

Что он, вообще, может?

Еще раз бросив взгляд на проселок и не увидев ни Джеффа, ни фургона, к которому тащили его те двое, ни машины, только что стоявшей у обочины, Джош принял решение.

С Джеффом все обойдется. Эти парни, наверно, были пожарные. Они Джеффа там не оставят.

Но что до него самого – ему надо делать ноги. Он тронул с места и скоро проехал мчащуюся навстречу машину с синей мигалкой, так и не заметив, что никакая она не полицейская.

Миновав ее, он глянул в зеркало заднего обзора, уверенный, что легавые развернутся и вдарят за ним. Но машина свернула с шоссе на горящее тростниковое поле.

Глава 15

Катарина проснулась в мгновение ока, материнским чутьем безошибочно разгадав, что ее пробудило.

В конце концов, сколько раз до того она вскидывалась в кровати точно таким же образом, секунду назад еще крепко спящая, и вот уже – сна ни в одном глазу?

Чаще, чем хочется припоминать.

Она лежала в темноте, надеясь, что ошибается, надеясь, что больше этого не случится, напрягая слух.

А потом услышала звук, ее разбудивший.

Он исходил из комнаты Майкла – страшный всхрип человека, не способного набрать воздуха в грудь.

Она вскочила с кровати, схватила со стула в углу свой светлый халат и выбежала из комнаты.

* * *

Вокруг него колыхался серебряный полумрак, и он понял, что снова в воде.

Он понял также, что сейчас ночь.

И что он – один.

Страх сковал члены: в воде нельзя одному.

Оглянулся вокруг, стараясь сориентироваться.

Где дно? Он посмотрел вниз, вглядываясь в глубину, но у серебряных сумерек дна не было. Ни рыбок, ни коралловых кустов, ни песка, волнуемого течением.

Перевернулся на спину, всматриваясь вверх.

Ни намека на то, что поверхность близко. Только и видно, что то же подсвеченное серебром пространство, у которого ни конца, ни начала.

Сердце забилось так, что стук его слышался даже в беззвучной глубине.

Глубине? Но на какой же он глубине?

На нем нет даже плавательного костюма.

Оглушенный сильно бьющимся сердцем, понял, что мало того, что он один; он еще и совсем не в безопасных стенах маленькой заводи на краю лавового языка.

Он один в океанских просторах.

Впрочем, нет, не один.

Тут есть кто-то еще, кто-то – рядом.

Он чувствует чье-то присутствие, хоть никого и не видит.

Паника потянулась к нему, готовая стиснуть в своих щупальцах жертву.

Он перекувырнулся, ища то незримое присутствие, и уловил, мельком, тень смотрящего в упор призрачно-бледного создания.

Щупальца сжимались.

Он снова ощутил то присутствие, на этот раз ближе, и обернулся вокруг себя.

И снова поймал лишь тень тени.

А потом увидел их, одно, другое, третье – бесформенные, призрачные видения, сжимающие вокруг него свой круг.

Нужно бежать.

Он поплыл, но вода сделалась как желе, и едва получалось шевелить руками и ногами. Тут он почувствовал липкое прикосновение к ноге – это одно из существ коснулось его, и попытался вырваться.

Нет, они были уже всюду, окружили, заполонили, обвились вокруг тела так тесно, что мешали дышать.

Воздух!

Воздух кончается!

Он удвоил усилия, чтобы освободиться, но обвив ему грудную клетку, они сжимали объятья, все тесней и тесней, пока наконец он не понял, что уже безразлично, есть ли воздух в баллоне – все равно у него нет сил дышать.

Он умрет сейчас здесь, в глубине!

Он рванулся еще раз, да так сильно, что вытащил себя из кошмара.

Очнулся, скатился с кровати на пол и полежал немного, стараясь поймать дыхание, борясь с видениями, не разжимающими объятий.

Простыня!

Он сорвал ее, стряхнул с себя, но вдохнуть полной грудью так и не смог.

Хотя он проснулся, казалось, что кошмар так и не кончился.

И вдруг в темноту комнаты ворвался ослепительный луч света, и во внезапной белизне он увидел, как одно из существ, преследовавших его в океане, почти невидимое во всепоглощающей яркости, склонилось над ним.

С предсмертным хрипом Майкл сумел наконец втянуть немного воздуха в слипшиеся легкие. В одно мгновение он вскочил с пола и, распахнув окно, выпрыгнул в ночь.

* * *

– Майкл! – крикнула Катарина вслед сыну. – Майкл, не надо! Майкл, погоди!

Слышал ли он ее, неизвестно, и к тому времени, когда секундой позже она подбежала к окну, его уже не было, его поглотила тьма столь непроглядная, словно он исчез с лица Земли.

Плотней запахнув халат, Катарина нашла фонарик и, выйдя на веранду, зажгла свет, но тут же выключила, потому что поняла, что за пределом светового круга ничего не видно. Когда глаза привыкли к темноте, она включила фонарик и пробежалась его лучом по поляне.

Никого.

Ничего, кроме густой эвкалиптовой рощи с ее древними деревьями, похожими на великанов из страшной сказки. Свет мелькал по их перекрученным стволам, и казалось, что они шевелятся, как живые, движутся в темноте, протягивают к ней лапы.

– Вздор, – сказала она себе. – Это всего лишь деревья.

– Майкл! Майкл, вернись!

И опять – никакого ответа, но она чувствовала, что он ее слышит. И если он еще в роще, почему же она не слышит его шагов?

Но конечно же, как же услышать – он ведь босой, и шаги его глушит толстый ковер листьев, покрывающих землю, влажную от частых дождей. Такой ковер не шуршит даже под кожаными подошвами.

Она обошла дом, потом приблизилась к краю поляны и снова сделала круг, пытаясь как можно дальше проникнуть лучом фонарика между плотными рядами деревьев.

Наконец вернулась к дому и остановилась на веранде, раздумывая, что делать дальше.

Обыскать лес?

Отправиться одной в рощу, дальше перетекающую в джунгли, – безрассудство. Можно заблудиться самой.

Позвонить в полицию?

И что сказать? Что ее страдающий астмой сын посреди ночи убежал из дому? Когда они услышат, сколько ему лет, они попросят ее перезвонить утром.

Но что заставило Майкла так от нее рвануть?

Ясно, что у него опять был кошмар, и пострашней прежнего. За секунду перед тем, как он выскочил из окна, она успела заметить, что лицо его искажено ужасом.

Глаза распахнуты, рот напряженно разинут, словно он сдерживает дыхание, видя перед собой отвратительное чудовище.

Но это было не чудище, это была она в своем белом халате, протягивающая к нему руки.

И тут он выпрыгнул в окно, кубарем скатился по веранде, вскочил на ноги, пересек поляну и, даже не добежав до леса, исчез в черноте ночи.

Если, конечно, бежал к лесу.

И, Господи, в одних трусах!

Впервые она пожалела, что дом стоит на отшибе. Зачем они тут поселились? На острове полно мест, где можно жить на освещенных улицах, где она видела бы, куда он бежит, по крайней мере, в каком направлении.

И его могли бы заметить соседи, их встревожил бы вид мальчика, бегущего в одних трусах посреди ночи.

Но здесь, наверху, никого. Одна только темнота, в которой легко скрыться, и дома разбросаны так редко, что ничего не стоит обойти их, если хочешь, чтобы тебя не видели.

Может, нужно просто подождать?

Может, когда кошмар рассеется, он вернется домой?

Повернувшись, чтобы стеклянной дверью войти в дом, Катарина заметила, что ей режет глаза. Потерла их кулаками и заметила еще кое-что.

Ветер стих, и листья на эвкалиптах замерли. Тишину ночи нарушали лишь крики лягушек да звон насекомых.

А воздух сделался плотным, насыщенным пеплом и газами, бьющими из огненной расщелины на Большом Острове.

Если ее глаза слезятся, то каково должно быть Майклу? Не в этом ли причина кошмара? Может, он проснулся оттого, что задохнулся от выбросов, которые она сама заметила только сейчас?

Она вошла в дом и, пройдясь по комнатам, включила все огни, и внутри и снаружи, так, чтобы маленькое бунгало стояло, как маяк в ночи.

Если Майкл захочет вернуться, пусть видит свой дом.

А потом она приготовилась ждать, гадая, сколько выдержит здесь одна, умирая от беспокойства, и кому позвонит, когда терпения не останется.

Что за вопрос!

Конечно, Робу Силверу!

И он приедет и поможет и ей, и Майклу.

Если они смогут его найти.

Глава 16

Майкл бежал сквозь черные тени густо растущих вдоль дороги деревьев. Счет времени он потерял и сколько уже бежит – не знал.

Он едва помнил, как перелез через подоконник, как перескочил через перила веранды, как кинулся под сень эвкалиптов – так сильна была хватка страшного сна. Главным делом было убежать от света и от видения, которое с этим светом явилось. Но и попав под защиту темноты, он бежал, пока лес не кончился и под ногами не оказалась луговая трава. Тут он, запыхавшись, упал на землю.

Бежать!

Надо бежать.

Но куда? И ответ явился ему немедленно: к тому разлому в стене ущелья, ниже которого мама разрыла странный скелет.

Вот куда!

Но как его найти?

И тут он, понемногу придя в себя после пережитого, припомнил, что днем говорил Джош. Выше по дороге есть тропка.

Он пошел, более или менее следуя изгибам и поворотам дороги, но порой витки серпантина были такими тесными, что жаль было тратить на них время, и тогда он карабкался напрямую. Миновал штук пять боковых дорог и даже что-то похожее на тропу, но внутренний голос велел ему идти дальше, выше. Впрочем, пройдя еще несколько ярдов, он замер, как вкопанный.

Он сразу и не понял, почему вдруг остановился, но вгляделся и увидел ее – узкую тропу, ведущую в том направлении, где должны были быть поместье Йошихары и мамин раскоп. Но откуда он это взял? Что, если это не та тропка? Что, если он зайдет неизвестно куда?

Но все-таки, прислушиваясь к внутреннему голосу, пошел. Через двадцать минут тропа влилась в дорожную колею. Не раздумывая, он повернул влево и перешел на трусцу. Уверенность в том, что направление выбрано верно, росла с каждым шагом. Увидев ворота, он перелез через них. Чуть позже преодолел забор. Было похоже, что его ведет луч неведомого маяка, хотя смутная луна, пробиваясь сквозь тучи, едва сглаживала черноту ночи.

Когда он вышел на ту поляну, где над столами были натянуты навесы, растворились остатки душившего его во сне страха.

Вот и древний очаг с лежащим подле скелетом. Майкл опустился на колени, и когда серебряный луч луны, найдя в облаках прореху, осветил пустые глазницы давно умершего существа, его снова охватило то странное давешнее чувство – отчасти узнавания, отчасти страха.

Тут лунный луч скрылся за облаками и отпустил его. Майкл поднялся и направился под защиту расщелины.

Сегодня там было тепло – куда теплей, чем снаружи, и мальчика окутал уютный туман. Он опустился наземь, устроившись среди поросших мхом камней.

И скоро без сновидений уснул.

* * *

Что-то его разбудило, то ли звук, то ли шестое чувство.

Сколько он спал, неизвестно.

Но проснулся настороже, сжался в комок и замер, вслушиваясь.

Луна почти зашла, облака сгустились. И все-таки можно было различить очертания древесных стволов и даже гибкой мангусты, пробежавшей по тропке, которая вела к его лежбищу.

Он замер, потому что сквозь пение насекомых и сонный говор птиц слышал еще другие звуки.

Голоса.

Голоса людей, тихие – не различить слов.

Но они приближались.

Чуя опасность, Майкл поднялся на ноги.

Навострил уши и наконец расслышал:

– Еще с четверть мили – там, где работает приятельница доктора Силвера.

Они ищут его!

Инстинктивно Майкл вжался спиной в глубь расщелины, но тут же понял, что это ловушка.

Если они знают, где он, скрыться некуда.

Выбравшись в темноту, он поежился от ночной прохлады, приказал себе не думать о холоде и сосредоточился только на одном.

Как отсюда уйти.

Двигаясь энергично – куда энергичней, чем по пути сюда, – он покинул тропку всего в нескольких шагах от расщелины и пробирался зарослями, пока не вышел на дорожную колею в ста ярдах от поляны с навесами.

Голоса еще были слышны, но отдалялись, и он понял, что они идут не за ним, а ищут там, где он был всего минуту назад.

Повернулся и побежал, подгоняемый темнотой.

Добежав до ограды, перелез через нее, потом преодолел ворота. Он бежал, и ноги, как поршни, работали в устойчивом ритме, почти неслышно. У тропки, ведущей направо, он не свернул, а двинул дальше, и только потом ушел с дороги и стал спускаться напрямик...

И вдруг изнемог. Икры запекло огнем, коленки с лодыжками ныли так, словно он бежал несколько часов без передыху. Запыхавшись, остановился перевести дыхание и прислушался.

Тишина.

Он снова был один на ночной дороге.

* * *

Еще в эвкалиптовой роще Майкл увидел, что весь дом освещен, а на веранде в светлом купальном халате стоит мать, и сразу понял, чего испугался так сильно, очнувшись после кошмара.

Никакое то было не привидение.

То была включившая свет мама.

Вот идиот!

Бывают же такие кретины!

Глубоко вздохнув, он вышел из-за деревьев на свет, идущий с веранды.

Катарина, завидев его, обомлела, потом вскрикнула:

– Майкл! Господи, как ты?! – и на подкашивающихся ногах бросилась к нему по ступенькам. – Майкл, Майкл, что случилось? О, Господи, я так испугалась! Когда ты выскочил в окно...

– Я в порядке, мам, – перебил ее Майкл. – Я просто... не знаю... чепуха какая-то... – они были уже на веранде, и Катарина крепко держала его за руку. – Прости, пожалуйста, – сказал он.

Катарина втащила сына в дом и тревожно вгляделась в его лицо.

– Ты уверен, что здоров? – снова спросила она. – Я тут просто с ума сходила. Ты задыхался, а потом так выскочил...

Майкл осторожно высвободился из ее хватки.

– Я правда вел себя как дурак, – он шлепнулся на диван и посмотрел на нее снизу вверх. – И ты сейчас здорово на меня рассердишься...

Катарина села напротив.

– Просто расскажи, что произошло.

Он попытался пересказать ей кошмар, но не смог его толком припомнить. Однако видение, нависшее над ним, когда ужас пробудил его ото сна, еще стояло перед глазами.

– Это была ты, – закончил он. – В этом халате. Я едва проснулся, а ты в этом халате была прямо как те привидения, которые гонялись за мной во сне.

– Но это безумие! – обиделась Катарина. – Я пыталась помочь! Я всего-то и хотела, что...

– Неважно, ма. Мне жаль, что я тебя испугал.

– Но где же ты был все это время?

Сказать? Но как это сделать, если он сам не понимает, что с ним происходило? Ему теперь самому казалось невероятным, что он нашел не только тропу, о которой мельком сказал Джош, но и ничем не отмеченный путь к раскопу.

И что же тогда те люди, которые его искали? Внезапно он понял, кто они были и почему они знали, что он там.

Раскоп на территории Такео Йошихары, а у того наверняка все поместье под наблюдением.

Они, видно, следили за ним с той минуты, как он перелез через первые ворота. И если б его поймали...

Господи! Мама наверняка потеряла б работу!

Но ведь не поймали же! Он ушел!

Он принял решение.

– Да нигде, собственно, – сказал он. – Когда я проснулся – то есть на самом деле, совсем пришел в себя, – я был в поле. – Он помолчал. – Это было здорово – оказаться в поле посреди ночи. Я улегся на землю посмотреть на звезды и, наверно, уснул. – Верит? Непонятно. – Что, здорово злишься, да?

Катарина вздохнула.

– Не знаю, – призналась она. – Я так испугалась из-за того, как ты дышал, и когда ты не вернулся... – Она потрясла головой. – Ты уверен, что у тебя ничего не болит?

– Уверен, – сказал Майкл.

– Если у тебя ничего не болит, то почему ты так тяжело дышал? – начала наступление Катарина, теперь, когда страх остался позади, вспомнившая свои мучения. – И знаешь ли ты, сколько раз я хваталась за трубку, чтобы звонить в полицию?

Майкл подавил стон.

– Но я этого не сделала, – сказала Катарина. – Я все время напоминала себе, что ты уже не маленький и что нужно отвыкать все время относиться к тебе как к больному ребенку. – Она не отводила от него глаз. – Поэтому я не позвонила в полицию. Я сидела здесь и умирала от страха.

– Мне очень жаль, ма, – снова сказал Майкл. – Я не знаю, что тебе еще сказать. Я...

– Не говори ничего. Просто не спорь со мной, и пойдем завтра к доктору, ладно?

За окном сверкнули огни фар.

– Я думал, ты никуда не звонила, – Майкл вскочил на ноги и, засмущавшись вдруг, что в одних трусах, кинулся к себе в комнату.

– В полицию не звонила, – сказала ему вслед Катарина. – Но должна же я была позвонить хоть кому-нибудь!

Хлопнула дверь машины.

– Я передумал, – с порога заговорил Роб Силвер. – Пожалуй, лучше бы сообщить в полицию. Если он...

– Он вернулся, – сказала Катарина. – Минут пять назад. И он вроде здоров. Но назавтра – идем к врачу.

Роб кивнул.

– Я с утра позвоню Стивену Джеймсону. Это лучший врач на острове. Он работает на Такео Йошихару.

Глава 17

– Он только и скажет тебе, что я здоров, и ты будешь выглядеть, как перестраховщица, – ворчал Майкл. – Что бы тебе не выбросить меня у школы?

– Может, ты не заметил, – ледяным тоном отозвалась Катарина, – но мы едем в противоположном направлении. А что касается перестраховщицы... Учитывая историю твоей болезни, я полагаю, то, с каким трудом ты дышал вчера ночью, – вполне законный повод для беспокойства. И поскольку доктор Джеймсон в этом со мной согласен, все дискуссии отменяются.

Этот спор продолжался с самого завтрака, когда Роб Силвер, проведший остаток ночи на диване Сандквистов, дозвонился Стивену Джеймсону, а потом передал трубку Катарине. Майкл молча слушал, как они договариваются о встрече, думая про себя: вдруг кто-то в поместье Йошихары видел его ночью и теперь опознает. В конце концов, что-то же навело их на мысль, что он в расщелине, кто-то ведь послал людей на поиск.

Что, если у них есть его фотографии?

Там могли быть специальные камеры, ночного видения.

Но, будь у них фотографии, разве они не позвонили б в полицию?

Хотя он сделал, что мог, чтоб отговорить мать от этого визита, и знал, что играет с огнем, Майкл все-таки решил попробовать еще раз.

– А вон остановка школьного автобуса, – он показал на желтый знак в ста ярдах ниже по дороге. – Если ты меня высадишь...

– Я не собираюсь тебя высаживать и мне надоел этот разговор, – отрезала Катарина.

Майкл, глядя, как мелькает за окном остановка, почувствовал окончательный приговор в голосе матери, сдался и протянул руку, чтобы включить радио. Диктор как раз заканчивал с отчетом мэра о состоянии экономики острова, и Майкл было собрался переключить станцию, как началось новое сообщение, и тон диктора помрачнел.

– Два местных жителя погибли на Мауи прошлой ночью во время планового выжига посадок сахарного тростника. Их тела обнаружены утром в поле, расположенном вдоль шоссе на Халеакала. Имена сообщены только родственникам. Стало известно еще об одном происшествии, не имеющем отношения к этой трагедии. Жительница Макавао сообщила в полицию об исчезновении своего сына. Вчера, около девяти часов вечера, Джефф Кина вышел из дому, и полиция подтверждает, что его в числе трех других ребят допрашивали в связи со смертью Киоки Сантойя, чье тело было обнаружено вчера утром. Хотя свидетельств, связывающих исчезновение Джеффа Кины со смертью Киоки Сантойя, не имеется, полиция не исключает возможности, что эти два инцидента как-то между собой связаны. Всех, кто видел Джеффа Кину, чей рост, по описанию, достигает шести футов двух дюймов, а вес – 225 фунтов, просят немедленно сообщить об этом в Управление полиции Мауи. Что касается других новостей...

Но Майкл больше не слушал.

Что происходит? Пропал Джефф? Он покосился на мать. Может, рассказать ей и про Киоки, и про Джеффа? Что они были с ним вместе позапрошлой ночью?

Но тогда придется рассказать ей все без утайки. И когда она узнает, что он не только нырял ночью, но и взломал магазин...

Нет, Джош знал, где ключ, и ничего они не взламывали...

Большая разница!

Он все еще раздумывал, что же сказать матери о Киоки и Джеффе и стоит ли рассказывать вообще, когда заметил, как распахнулись ворота поместья Йошихары. Но ведь мать не нажимала кнопки пульта и вообще никаких кнопок.

– А где же дистанционное управление? – спросил он, замерев от предчувствия.

– Его нет. Машина снабжена каким-то устройством, сообщающимся с воротами.

– Шутишь! – выдохнул Майкл, шаря глазами в поисках телекамер, которые, он теперь был уверен, наблюдали за порядком на территории. – Значит, оно знает, кто ты, а? – он старался не выдать волнения. – Или у них тут везде камеры?

Катарина озадаченно посмотрела на него уголком глаза.

– Не думаю, чтоб была нужда в камерах, – сказала она. Тем не менее, когда они с Майклом вошли в холл того здания, где вчера были с Робом, она, почти помимо своей воли, шмыгнула взглядом по углам, где обычно устанавливает камеры слежения.

Там они и были.

Ну и почему нет, подумала она, учитывая ценность коллекции произведений искусства, размещенной в холле? Там было с полдюжины скульптур, по стенам стояли витрины с бесценным фарфором, и полотно на стене за спиной охранника, похоже, принадлежало кисти Вламинка. Сам охранник – тот самый, что дежурил вчера, когда они с Робом пошли поработать с компьютером, поднял на нее глаза и, узнав, улыбнулся.

– Доброе утро, доктор Сандквист. Доктор Джеймсон у себя в офисе. – Он указал в направлении, противоположном тому крылу, где размещались комнаты Роба. – Третья дверь направо.

За дверью оказалась просторная приемная, а в ней – красивая женщина лет тридцати.

– Я Джейд Куин, – встала она из-за стола, протянув Катарине руку, – секретарша и на все руки помощница Стива Джеймсона. Потом с улыбкой повернулась к Майклу. – А ты, надо думать, Майкл? Должна сказать, на вид ты вполне здоров.

– А я что говорю, – пробурчал матери Майкл. – Может, уйдем? Если поторопиться, успею ко второму уроку.

– Не так быстро, – охладила его Катарина. – Доктор Джеймсон уже здесь?

– Он в здании, но еще не здесь, – с извиняющейся улыбкой сказала секретарша, вышла из-за стола и распахнула внутреннюю дверь. – Устраивайтесь поудобнее. Доктор прибудет через минуту.

Катарина и Майкл оказались в помещении, разительно отличающемся от обычной врачебной приемной. Стены этого уютного кабинета были в панелях из дерева коа, а застекленная наружная стена выходила на элегантный сад камней, где гравий был уложен безупречно волнистыми линиями, а камням, на первый взгляд совершенно естественным, искусно были приданы абстрактные формы, одновременно и привлекающие, и ласкающие глаз. Только собрались Катарина с Майклом устроиться в глубоких кожаных креслах, как дверь в приемную распахнулась и вошел доктор Джеймсон.

– Доктор Сандквист, – проговорил он, тепло пожимая руку Катарины. – Очень рад нашей встрече. Простите, что опоздал – пришлось закончить кое-что в лаборатории этажом ниже. А ты, видимо, Майкл, – сказал он, отпуская руку Катарины, чтобы приветствовать Майкла. – Стив Джеймсон.

– Здрасьте, – Майкл торопливо пожал протянутую ему руку. – Послушайте, мне очень жаль, что мама вам позвонила...

– Давай-ка лучше я сам буду решать, правильно ли она поступила, – перебил его Джеймсон и указал подбородком на дверь в стене со встроенными книжными полками. – Ты сейчас пойдешь туда, снимешь рубашку, а потом посмотрим. – Когда Майкл ушел, он жестом пригласил Катарину в одно из кресел, стоявших перед его письменным столом, бросил что-то вроде пластиковой карточки в верхний ящик тумбы и уселся напротив.

– Не расскажете ли, что произошло вчера ночью?

Пока Катарина как могла лаконично излагала свою повесть, Джеймсон сделал несколько пометок в блокноте. Потом она ждала, а доктор осматривал Майкла. Через полчаса с этим было покончено, врач опустился в кресло за письменным столом и подождал, пока Майкл, на ходу застегивая рубашку, не усядется напротив Катарины.

– Что ж, я осмотрел и простучал все, что можно и прослушал буквально каждый дюйм обоих легких. Джейд сделала серию рентгеновских снимков, через несколько минут они будут готовы. Анализы крови и мочи будут несколько позже, но сразу могу сказать: если не произойдет чего-нибудь непредвиденного, оснований для беспокойства не вижу.

– Но прошлой ночью...

– Ему приснился дурной сон, а во сне люди издают и не такие звуки, – перебил доктор Джеймсон. Тут дверь в смотровую распахнулась и появилась Джейд Куин с простыней рентгенограммы в руках, которую она поместила на встроенный в стену экран с подсветкой. – Ну что, взглянем?

С точки зрения Катарины, внутренности Майкла на этом снимке выглядели точно так же, как на том, что они в последний раз делали в Нью-Йорке.

– С учетом того, что у него была астма, легкие в очень хорошем состоянии, – заметил доктор Джеймсон. – И объем их, хотя и не такой, как хотелось бы, тоже не внушает опасений. Короче говоря, могу констатировать, что мальчик вполне здоров.

Катарина перевела дух.

– Значит, я могу ехать в школу? – спросил Майкл.

– Насколько это зависит от меня – да.

– И мама может перестать волноваться из-за меня днем и ночью?

– Ну, я всего лишь врач, – улыбнулся Джеймсон. – Есть вещи, которые мне неподвластны.

Катарина поднялась с кресла.

– Наверно, я и вправду перестраховываюсь, – сказала она, протягивая Джеймсону руку, – но огромное вам спасибо, что взглянули на Майкла.

Джеймсон отмахнулся от благодарности.

– Рад служить. И прошу вас, звоните в любое время.

Он проводил их до двери, кивнул на прощанье, вернулся к столу и снял телефонную трубку.

– Я осмотрел мальчика, – сказал он, дождавшись ответа. – Похоже, что он тоже подвергся воздействию проекта.

– Но как это могло быть? – гневно спросил Такео Йошихара.

– Представления не имею. Безопасность не в моем ведении. Бесспорно одно: это каким-то образом произошло.

Йошихара долгое время не отвечал. Потом произнес:

– Предпринимать пока ничего не будем. Держать его под наблюдением, так же, как других. Мы слишком близки к цели, чтобы рисковать. Если понадобится, ликвидируем.

Глава 18

– Ты правда хорошо себя чувствуешь? – не отставала Катарина, въезжая на школьную стоянку. Несмотря на заверения доктора, ей никак не удавалось поверить, что ужасные вчерашние хрипы – следствие всего лишь плохого сна.

– Да, мам, – в четвертый раз с тех пор, как они выехали из поместья, сказал Майкл, схватил с заднего сиденья сумку с книгами, выскочил из машины, хлопнул дверью, снова ее открыл и всунулся внутрь. – Слушай, ма, мне правда очень жаль, что так вышло. Я и не думал тебя пугать. Больше – никогда. Но и ты должна перестать волноваться из-за меня днем и ночью. Я и вправду здоров.

Катарина вздохнула и потянулась. Все тело болело так, словно она весь день горбатилась над скелетом, а ей, между тем, предстоял целый рабочий день.

– Постараюсь, – кивнула она, и прежде, чем успела что-нибудь добавить, Майкл взглянул на часы, махнул ей, повернулся и побежал к школе. Она смотрела ему вслед, не в силах стряхнуть с себя ощущение, что он, несмотря на все его уверения, что-то недоговаривает, скрывает. Но собравшись уже тронуться со стоянки, подумала: может, дело совсем не в Майкле?

Может, все дело во мне самой?

Поспать прошлой ночью удалось с час, от силы с два, и она чувствовала себя невыносимо усталой. А впереди целый рабочий день. Нужно перенести скелет из ущелья в помещение, где работает Роб. От мысли о том, что весь день придется провести внаклон над костями, осторожно вынимая их из мелкой могилы, ей стало совсем тошно. Тогда она вынула из сумки сотовый телефон и набрала номер Роба.

– Послушай, если организуешь перенос костей без меня, за мной – ужин. Сдается мне, стара я стала заниматься раскопками после бессонной ночи.

– Какие проблемы, – сказал он. – Отправляйся домой. К обеду все сделаем. Пока!

Она сунула телефон в сумку, вырулила со стоянки и тут вспомнила, что в холодильнике у нее всего-то, что полгаллона молока, несколько яиц и упаковка кока-колы. Подавила вздох и, раздумывая, что больше по вкусу Робу – отбивная или цыпленок, повернула направо, к супермаркету в Куле.

* * *

Через полчаса, толкая перед собой тележку по овощному отделу, она услышала свое имя и в удивлении подняла глаза. Ей улыбался кто-то знакомый, но кто он, припомнить сразу не удалось.

– Фил Хауэлл, помните? – пришел он на помощь. – Астроном? Приятель Роба Силвера?

– Ну, конечно! – смутилась Катарина. – Извините. Я сама не своя после бессонной ночи. Сейчас поеду домой, отсыпаться.

– Счастливица, – вздохнул Хауэлл. – А я всю ночь проторчал в обсерватории, и теперь мне предстоят пять часов у суперкомпьютера в Кихей.

Катарина озадаченно наклонила голову набок.

– В Кихей? Это на берегу с другой стороны острова? А я думала, компьютер при обсерватории!

– Если бы! – опять вздохнул Хауэлл. – Нам удается урвать от него совсем немного. Большей частью им пользуется кто-то еще. Школьники, бизнесмены, домохозяйки, кто угодно. Но машина удивительная – может все, если только знаешь, как заставить ее работать.

Катарина помолчала. Перед глазами возникло изображение на мониторе в офисе Роба: череп, потом отсылка на странный видеофильм, – и как потом то и другое вдруг бесследно исчезло, несмотря на все усилия Роба. Теперь у нее возникла идея.

– А вы – знаете, как заставить? – спросила она.

– Лучше, чем хотелось бы, – сухо ответил Фил Хауэлл. – В наши дни приходится больше торчать у компьютера, чем у телескопа. Что у вас за задача?

Катарина рассказала ему об исчезнувших вчера файлах.

– Как вы думаете, есть вероятность выяснить, откуда они взялись?

Хауэлл немного подумал.

– Кто его знает. Но практически все, что проходит через Сеть, в том или ином месте застревает. Если удастся найти нужную запись в буфере...

Внезапно всю усталость, от которой только что падала с ног Катарина, как водой смыло. Если Фил Хауэлл сумеет отыскать ей тот файл или хотя бы определить его местонахождение, у нее появится шанс разгадать, кому мог принадлежать странный череп из ущелья.

– Можем мы сделать это сейчас? – жадно спросила она.

– Сейчас либо никогда, – сказал Хауэлл. – Буферы устроены так, что по истечении определенного времени стираются, и лимит, думаю, не превышает двадцати четырех часов. Но может, и меньше.

Ну, если ужин получится так себе, Робу и Майклу придется с этим смириться.

* * *

У Джоша Малани болело все.

Бессознательно стремясь облегчить себе муки, он прижал колени к груди, но стало только хуже. И тут, очнувшись, он ощутил на лице жар солнца и понял, почему ему больно.

Он не в кровати. Он даже не у себя дома.

Он в кузове своего пикапа, а пикап – на стоянке у Макена-Бич.

Медленно, словно перебирая в руках фотокарточки, он припомнил события прошлой ночи.

Странное ощущение, с каким он уехал от Майка Сандквиста.

Джефф Кина, которого подобрал на дороге.

Горящее тростниковое поле.

Джефф, вылезающий из пикапа.

Выехавший навстречу фургон.

Тут он потерял голову и удрал. Но если б его схватила полиция...

Но не схватила же! Он побоялся возвращаться домой, опасаясь, что кто-нибудь в машине с синей мигалкой записал номер его пикапа. Если легавые явятся за ним домой, а папаша окажется пьяным, все станет еще хуже. Так что он направился сюда в Макену, остановился под деревьями и уснул на жестком металлическом полу кузова.

Он сел. Солнце уже поднялось над горами, значит, в школу он опоздал. Почему бы не прогулять сегодня, провести день здесь, на пляже.

Но что же с Джеффом? Он был вчера прямо как ненормальный – выскочил из машины так, будто хотел броситься в огонь.

Вдруг он умер? Вдруг он задохнулся до смерти или, удирая от пожарников, попал в самое пекло?

Джош представил себе, как Джефф бежит по полю, спотыкается... Его передернуло. Почему, черт побери, он выскочил из машины? Ох, если с ним что-нибудь случилось...

Да ничего с ним не случилось, одернул он себя. Джефф в порядке. Должен быть.

Он знал, что дурачит себя. Откуда ему знать, в порядке Джефф или не в порядке? Он же смылся! Что было бы, если б в тот день, когда он застрял в подводной пещере, Майк Сандквист уплыл себе, а не стал стараться ему помочь?

Его б уже не было на свете.

Фу, как стыдно!

Джош Малани перебрался за руль пикапа, включил мотор и направился к своему дому. Может, если никого нет, он быстренько примет душ и переоденется. Потом поедет в школу, найдет Джеффа и попросит у него прощения.

Если Джефф станет с ним разговаривать.

Часом позже он притормозил у домишки, куда переехал с родителями с полгода назад, когда отец потерял последнюю работу. Но, завидев у подъезда папашин ржавый додж, а потом, в окно, и самого папашу – тот, развалясь на диване, смотрел телевизор, – прибавил ходу и проехал мимо. Лучше он примет душ в школе и снова наденет то, в чем сейчас, чем станет выслушивать папашины вопли. Тот, если в подпитии, может и врезать.

Торопясь убраться от дома, в конце квартала он завернул за угол, так и не заметив коричневый седан, который выехал с близлежащей стоянки и сопровождал его до самой школы.

* * *

В тишине облицованного черным стеклом здания в Кихей вовсю трудились шесть тысяч узлов одного из двух самых мощных компьютеров в мире. Однако ничто, думала Катарина Сандквист, глядя в большое окно, позволяющее всем, кто был в холле, видеть уму непостижимую машину, ничто не выдавало бешеной электронной активности внутри нее.

Она видела, как время от времени крутились бобины с пленкой, вспыхивали и гасли огоньки.

Машина трудилась в величественном одиночестве, сама собой правя, сама, задолго до того как люди, наблюдающие за работой, поймут, что что-то было неладно, излечивая свои недуги.

Под полом машинного зала, где всегда поддерживалась строго определенная температура, путаница проводов соединяла узлы компьютера в одно целое. Ручейки электропроводки, в свой черед, стекались в кабеля, выползавшие из здания, чтобы влиться в один, мощнейший, стекловолоконный, уложенный глубоко по дну Тихого океана – главную артерию снабжения жизнедеятельности компьютера.

Информация.

Миллиарды миллиардов битов информации, воплощенная ее бесконечность, струились по системе компьютера. Миллиарды миллиардов соединений в секунду, круглые сутки, круглый год. Катарина имела некоторое, хотя и слабое, представление о том, как компьютер работает, но разумом осознать эту реальность было не проще, чем концепцию бесконечности.

Слишком много происходило в бесконечно малое время, и притом с легкостью необыкновенной.

На археологию совсем не похоже.

Отвернувшись от окна, она пересекла холл и, толкнув дверь, вошла в рабочее помещение, где в выгородках, создававших видимость уединения, стояли десятки мониторов с клавиатурами.

Большая часть выгородок пустовала; лишь несколько человек сосредоточенно стучали по клавишам.

В шестой выгородке в четвертом ряду Катарина нашла Фила Хауэлла, который выглядел так, словно ни разу не пошевелился с тех пор, как она вышла в холл размять затекшие ноги. Усталость, которая испарилась было, когда она поверила, что есть шанс локализовать исчезнувший файл, быстро вернулась, когда Фил стал составлять программу поиска, в результате которой компьютер обшарил бы все буферы своей необъятной памяти в поисках ссылок на определенную графическую информацию, прошедшую через компьютерную систему вчера после полудня.

– Кажется, между двумя и тремя часами, – припомнила Катарина. – Плюс-минус пятнадцать минут.

Первый предложенный компьютером список длился до бесконечности. Даже если искомый файл там, это все равно, что искать иголку в сорока акрах сена.

Фил невозмутимо принялся сужать параметры поиска, но Катарина почувствовала, что ее возбуждение гаснет.

Потом вдруг звякнул электронный звоночек, и на экране открылось окошко.

– Оно? – выдохнула Катарина.

– Угу, только это мое, а не ваше, – сказал Фил и, щелкнув мышкой, увеличил окно до размеров экрана. – Параллельно машина пашет и на меня. Дело в том, что один мой приятель в Аризоне получил странные радиосигналы примерно оттуда же, где находится моя подопечная звезда. Всего лишь отрывок обрывка, но поразительный. Поэтому я пустил компьютер по следу – пусть ищет людей, которым удалось подхватить что-то похожее. – Он усмехнулся, заметив, как озадачена Катарина. – Это все равно, что восстанавливать партитуру симфонии, имея в руках всего несколько тактов. Честно говоря, я не слишком надеялся на успех. Он снова повернулся к экрану, на котором возникло новое окно:

Отчет о проведении поиска:

Имя проекта: Звездный Свет

Заказчик: Фил Хауэлл

Поиск начат: 17:46:24

Поиск завершен: 22:06:58

Анализ начат: 22:06:58

Анализ завершен: 10:37:13

Отчет составлен: 10:37:14

См. Starbrit.rtf

Постучав по клавишам, Фил вызвал отчет. По экрану заструился сначала свод данных, собранных компьютером по всему свету, а затем – столь же длинный список тех файлов, откуда данные были извлечены.

При каждом было указание о его размере, времени создания, компьютере, в памяти которого он хранится, и источнике первичной информации.

Фил вздрогнул от предчувствия, заметив, что второй список состоит только из данных, полученных на радиотелескопы.

Следом в отчете были представлены результаты попытки компьютера выстроить некую последовательность.

С колотящимся сердцем Фил увидел, что первые сигналы начали поступать чуть больше двух лет назад и поступали стабильно в течение нескольких месяцев, затем, по прошествии семидесяти девяти дней, они резко прекратились. После молчания, длившегося 142 дня, они появились снова, и в течение 209 дней то один обрывок, то другой попадался различным радиотелескопам. Потом опять наступило 142-дневное молчание. Потом сигнал был замечен снова и передавался 132 дня, вплоть до 12.00 по Гринвичу прошлой субботы.

Фил в недоумении смотрел на экран: если, как утверждалось компьютером, сигнал в течение такого времени был получен таким количеством радиотелескопов, почему же о нем нет никакого упоминания в научной литературе?

Но потом, вглядевшись получше, понял.

Обрывки сигнала были такими крошечными и рваными, что оставались незамеченными в море информации, ежедневно получаемой из вселенной.

Потом он заметил кое-что еще и похолодел от волнения.

Сигнал исходил отнюдь не из источника постоянной частоты. Напротив, он ловился на сотнях частот – так, словно извергался каким-то космическим автоматом, прочесывающим вселенную.

Между тем, обычный радиосигнал звезды или квазара всегда работает только на одной частоте.

У звезд, надо полагать, не было технических средств, позволяющих менять частоту радиосигнала.

Насколько мог судить Фил Хауэлл, таких средств не было ни у кого.

За исключением человечества.

– Планета, – еле слышно пробормотал Фил. – О, Господи.

– Планета? – нахмурилась Катарина. – О чем вы?

Хауэлл заговорил, не отрывая глаз от экрана.

– Это передача, – он коснулся цифр так, словно мог осязать сигнал, который за ними скрывался. – Она прерывалась дважды, каждый раз на 142 дня. Эта пауза очень важна. И одно объяснение ей – то, что сигнал передавался с планеты, а не пульсировал от звезды. Если планетарная орбита лежит в правильной плоскости, то при нахождении планеты в тени своего солнца сигнал блокируется от попадания на наши радиотелескопы.

Катарина, приоткрыв рот, пыталась осмыслить значение этого вывода.

– Но ведь это значит... – и смолкла, не договорив.

– Если я прав, – проговорил Хауэлл, – это значит, что там кто-то был.

– Если? – эхом откликнулась Катарина. – Вы только что сказали, это единственное, чем можно объяснить...

– Нет, я сказал: одно объяснение, – перебил ее Хауэлл. – И, конечно, самое для меня предпочтительное, – он сухо усмехнулся, – поскольку астроном, которому удастся отыскать там кого-нибудь, до небес прославится на весь свет. Но, боюсь, найдется с сотню других объяснений, и каждое – куда вероятней того, что я вам предложил. – Он снова посмотрел на монитор. – Послушайте, не говорите об этом пока никому, ладно? Вероятность того, что я прав, не так велика, и есть шанс прославиться не удачей, а глупостью. Договорились?

– Но если вы правы... – снова начала Катарина, и снова Хауэлл перебил:

– Если я прав, вы сможете подтвердить, что присутствовали при открытии. Но я предпочитаю сначала найти доказательства, а потом уж распространяться. Идет?

– Идет, – согласилась Катарина.

Опять прозвенел электронный звоночек, и оба они, взглянув на монитор, увидели еще одно окошко, открывшееся в правом нижнем углу экрана.

– Нет, только посмотрите, – сказал Фил. – Этим утром нам обоим везет!

Катарина смотрела на два имени файлов, высветившихся в окошке, оба простые до невероятности.

Skull.jpg[6].

Video.avi

Оба – с аннотацией, где указывалось их местонахождение, а именно – mishimoto.com.

– Я почти уверена, что название того файла было длиннее, – сказала Катарина. – Похоже, что компьютер искал названия, отвечающие тому, что я видела, а не содержание.

Фил Хауэлл покачал головой.

– Вы сказали, на странице с черепом была отсылка, которая вывела вас на видео. Название того файла, что вы видели, по всей вероятности, относилось к странице с графическим изображением черепа и отсылкой. Эти же – имена собственно файлов.

– Но как же мне их найти?

– Возвращайтесь в офис Роба Силвера, – посоветовал астроном. – «Мишимото» – это название компании Такео Йошихары, из чего, по идее, следует, что mishimoto.com – его частный адрес для пользования электронной почтой. Соответственно, эти файлы находятся где-то в одном из его собственных компьютеров.

– А вы не могли бы вызвать их отсюда?

Хауэлл пожал плечами.

– Возможно, смог бы, будь я опытный взломщик. Но из офиса Роба выйти на них не составит никакого труда, поскольку его компьютер включен в сеть Йошихары. Что до меня, я продолжу работу над моим сигналом. И пожалуйста, – он кивнул на экран, который, между тем, продолжил показ результатов его поиска, – ни слова об этом. Хорошо?

– Клянусь, – сказала Катарина. – И спасибо за помощь. Если найду что-нибудь, дам вам знать.

– Отлично, – ответил Хауэлл. Но минуту спустя, когда Катарина усаживалась в машину, история с черепом уже напрочь вылетела из головы астронома. С его точки зрения, загадочный радиосигнал со звезды, находящейся в пятнадцати миллионах световых лет, был гораздо интересней любого отрытого в земле черепа.

Глава 19

Он снова был на тростниковом поле.

Вокруг него потрескивал огонь, и, хотя пламени было не видно, его сияние подкрашивало ночь краснотой.

Он чувствовал, что огонь подбирается к нему отовсюду, окружает, как охотники окружают свою жертву, так уверенные в успехе, что не боятся шумом выдать себя.

Но страха в нем не было.

Он чувствовал, как первые струйки дыма проникают в ноздри и текут вниз по горлу, в легкие.

Но этот дым на вкус не был похож на обычный, от которого всегда задыхаешься, глаза краснеют, заливаются слезами, а во рту остается горечь.

Сейчас он глубоко вдохнул, наполняя легкие, словно то был соленый морской воздух, принесенный пассатом. И когда дым растекся по всему телу, его преисполнил никогда не изведанный восторг, такая радость бытия, что он показался себе могучим, неуязвимым.

Треск пожара усилился, но кроме этого он слышал и другой звук. Дикий вой, словно кому-то невыносимо больно. Но то был не вой, а шум и свист набиравшего силу огня, продвигавшегося по полю, пожирающего тростник. Огонь был живой, рыскающий, вихрящийся, жадно всасывающий каждую молекулу воздуха, чтобы насытить себя – и без того огромное, но продолжающее расти чудовище.

Но пламени было не видно.

И наконец оно появилось.

Вначале только отблески, едва заметные рыжие всплески, робкие змеиные язычки, пробирающиеся между плотно растущими стеблями.

Он кожей почувствовал приближение жара, и это было какое-то совсем новое ощущение.

Этот огонь, казалось, наполнял его энергией, не обессиливал, а придавал сил. Все его существо стремилось к жгучему, пульсирующему дыханию живого огня, и, куда ни взгляни, всюду листья и стебли никли перед приближающимся жаром, а потом, опаленные, загорались.

Струйки дыма, утолстившись, сжали его в змеиных объятьях, но он и не подумал вырываться, нет, он блаженствовал, впитывая в себя жизненную силу и тесных, пружинистых колец дыма, и самого огня.

Вой стихии наполнял его слух, темнота ночи расступалась перед фейерверком взрывающихся углей. Языки дыма и пламени, танцуя, перевивались.

Околдованный, он протянул вперед руки, словно стремясь вобрать в себя вею энергию пламени.

Он перестал быть тем, за кем охотятся, он слился в одно целое с бушующей стихией и впустил в свою душу дух огня.

Выпрямившись в полный рост, прочно расставив ноги, вскинув руки, он издал ликующий крик охотничьего восторга.

Все тело Джеффа Кины спазматически дернулось вослед крику, и он выплыл из пелены сна. Сон, однако, не прекратился. Жар огня, обжигавший ему лицо всего секунду назад, исчез, а дым – остался. Открыв глаза, он увидел, как клубится вокруг буро-серый туман, такой плотный, что Джефф инстинктивно закрыл их.

Он лежал, не шевелясь, с плотно сжатыми веками, с бьющимся сердцем, но восторга, испытанного во сне, не было.

Теперь его наполнял страх.

Сон был так реален, так похож на то, что происходило на тростниковом поле, в эпицентре огня, сразу перед тем, как люди из желтого фургона схватили его, а Джош Малани умчался в своем пикапе.

В те несколько секунд – несколько секунд, когда он стоял рядом с пикапом Джоша, – он чувствовал себя так классно, как никогда в жизни.

Отчасти это было из-за пожара. Что-то было такое в том, как языки пламени взвивались, и падали, и танцевали, что отзывалось в его мозгу, радовало душу, гипнотизировало. А когда он вдохнул дыма, случилось нечто удивительное.

Беспокойство, мучившее его весь вечер, исчезло, и он почувствовал себя в точности как после разминки на треке, когда он готов к забегу.

И как раз тут на него с криками накинулись, оттаскивая от огня, те двое из желтого фургона.

Он был крупней их, гораздо крупней, и, только вскинув правую руку, сбросил с себя одного, при этом вмазав по физиономии другому. Теперь, лежа с закрытыми глазами, он вспомнил брызнувшую у того из носа кровь, вспыхнувшее в глазах удивление, крик ярости.

Но потом все перемешалось и вспоминается только вспышками.

В глаза ударил свет – мощные галогенные лампы, ослепившие так, будто на голову надели мешок.

Еще больше огней.

Рокот моторов, крики.

Вдруг его схватило много рук сразу, он оказался на земле, придавленный сверху – кто-то сидел у него на груди, кто-то еще – на ногах.

К лицу что-то прижали, он пытался отвернуть голову, но не смог.

Стала сгущаться темнота, и он понял, что умирает.

Но сейчас он не спал и был жив.

Он лежал тихо-тихо, прислушиваясь.

До него доносились звуки, которых раньше он никогда не слышал.

Стук его собственного сердца, гонящего кровь по венам. Зная, что это невозможно, он все-таки думал, что слышит движение самой крови, как она тихо плещет, скользя по артериям, меняя тон звука при каждом сокращении сердца.

Он принялся делать смотр своему телу, напрягая мускул за мускулом так осторожно, чтобы со стороны казалось, что он недвижим.

Ничего не поломано; ничего даже не болит.

Он голый.

Потом он переключился на окружающее. Хотя глаза оставались закрытыми, он чувствовал, что вокруг, очень близко, стены.

И он один.

Воздух вокруг него перемещался, и незнакомые запахи дразнили ноздри.

Нельзя сказать, чтобы неприятные, но незнакомые.

Наконец он приоткрыл правый глаз – на долю секунды, не больше – движением столь выверенным, что никто бы не заметил.

Туман.

Тот самый бурый туман.

Но это был не туман, потому что кожа его не ощущала прохладной сырости.

Зрачок двинулся под прикрытым веком, оглядывая пространство перед собой: не имея представления, где находится, он боялся выдать себя малейшим движением.

Ничего не увидел.

И тут резким движением распахнул оба глаза.

Всмотрелся, ища неведомого противника, прячущегося в складках тумана.

Почему ему не режет глаза?

Почему не раздражает их дымная пелена, почему не льются слезы?

Почему он не кашляет, не задыхается в этом колышущемся дыму?

Нет ответа.

Он лежал, двигая только глазами, сначала в одном направлении, потом в другом.

Ничто из того, что он видел, слышал и обонял, не выдавало присутствия другого живого существа.

И все-таки за ним наблюдали.

Вопреки всему он знал это с какой-то фатальной уверенностью.

А потом увидел ее.

Наверху справа.

Камера.

Он повернул к ней голову, уставясь в линзы, как волк смотрит в дуло ружья.

Не отрывая от нее глаз, медленными, уверенными, незаметными глазу движениями приготовился к броску.

Будь он в поле, не дрогнула б ни одна травинка.

Выжидая, замер.

А затем, пружиной распрямясь, прыгнул. С кошачьей грацией прыгнул, протянув к камере руки.

И врезался в невидимую преграду.

С криком упал, больно ударившись правым бедром и левым коленом о кафельную плитку пола.

Полежал неподвижно, давая боли утихнуть, потом поднялся и осторожно, выставив руки перед собой, стал обследовать свое окружение.

Он был в камере.

Большой, прозрачной, теплой на ощупь.

Из плексигласа.

Плотный туман не позволял увидеть это раньше, но сейчас, пройдясь по ее периметру второй раз, он видел ее так же хорошо, как чувствовал.

Он был пленник камеры без входа и выхода, только с двумя отверстиями, вокруг которых клубился мутный воздух, да тамбуром с дверцами – внутренняя открывалась, внешняя – нет.

Он в клетке, как дикий зверь.

Именно диким зверем казался он людям, которые наблюдали за ним через камеру, укрепленную на потолке.

Диким зверем, осматривающим свою клетку.

* * *

Майкл закрывал свой шкафчик в раздевалке, собираясь отправиться перекусить, когда услышал за спиной:

– Не знаю, как ты, но мне что-то жутковато.

О чем говорит Рик, было понятно без слов. Майкл и сам все утро места себе не находил, особенно после того, как на перемене после второго урока так и не объявился Джош. Услышав радиообъявление о пропаже Джеффа, он все-таки надеялся увидеть здоровенного гавайца под баньяновым деревом, где кучковалась легкоатлетическая команда. Но Джеффа там не было...

– Ты не пробовал позвонить Джеффу? – спросил он Рика по пути в кафетерий.

Рик кивнул.

– Перед третьим уроком я говорил с его мамой. Она сказала, он вышел из дому вчера около девяти вечера и не вернулся.

Майкл остановился перед самой дверью, пропуская вперед ребят, которые шли за ними.

– Может, нам самим нужно позвонить им? – сказал он, когда поблизости никого не было. – Понимаешь, после того, что случилось с Киоки...

– Да не знаем мы, что случилось с Киоки! – возразил Рик.

– Что, если кто-нибудь видел, как мы влезли в магазин позавчера ночью? – настаивал Майкл в поисках объяснения – любого, какого угодно объяснения тому, что произошло с Киоки, и исчезновению Джеффа и Джоша. – Я имею в виду, Рик, что, если кто-нибудь сказал тому типу, хозяину магазина, кто именно влез в магазин?

У Рика глаза полезли на лоб, когда он понял, о чем ему толкуют, но, поразмыслив, помотал головой:

– Нет, Кен Рихтер никогда бы такого не сделал.

– Откуда ты знаешь? – настаивал Майкл. – В Нью-Йорке...

– Тут тебе не Нью-Йорк, – оборвал его Рик. – Если б Кен что-то и сделал, так позвонил бы в полицию, а тот коп, что вчера с нами говорил, ни полслова не сказал про взлом магазина.

– Но что же тогда? – не унимался Майкл. – Может, у Джеффа с Джошем были какие-нибудь заморочки?

– У Джеффа никаких не было, – ответил Рик, – а у Джоша всегда заморочки...

– Да неужели? – Рик резко обернулся и увидел появляющегося из-за угла сердитого Джоша Малани собственной персоной. – Только потому, что я не подлиза, как некоторые вроде...

– Ну, как я понимаю, о Джоше нам волноваться не стоит, – ледяным тоном вклинился Рик, повернулся и, прежде чем Джош или Майкл успели открыть рот, исчез в кафетерии.

Майкл недоуменно смотрел на Джоша: мятая одежда, физиономия в потеках грязи – сразу видно, дома не ночевал.

– Что происходит? – тихо спросил он. – Где Джефф?

– Черт, – прошептал Джош. – Значит, его тут нет?

Было в его голосе что-то такое, от чего Майкл просто похолодел. Он покачал головой и пересказал Джошу, что слышал по радио и что только что подтвердил Рик.

– Я встретил его, когда уехал от тебя, – сказал Джош и огляделся нервозно. – Может, смотаемся отсюда, а?

– Что, сбежать с уроков? Брось, Джош! Просто расскажи мне, что было, ладно?

– Только не здесь! – Тут дверь распахнулась, двое ребят вышли из кафетерия, посмотрели на них недоуменно и заторопились прочь. – Да что с ними?

– Ты на себя в зеркало смотрел? Где ты был ночью?

Джош почувствовал, как в нем разгорается злость. Что это Майк его допрашивает? Пристал...

Но куда деваться, если он поссорится с Майклом? С кем еще он может поговорить? И к тому же что-то ему как-то тяжко. Еще бы, после того, как вчера он наглотался дыма на этом поле, а потом дрых в машине!

– Послушай, давай пойдем в раздевалку. Я там хотя бы ополоснусь, а потом расскажу, что было. Но ты мне обещай, что никому ни слова, идет?

Бросив несколько четвертаков в автомат у дверей кафетерия, Майкл добыл две банки кока-колы, пачку чипсов и две упаковки лежалых на вид пряников. Тут же открыл одну банку, передал Джошу, и тот на ходу опрокинул ее в рот. Но, оторвавшись от питья, согнулся в приступе кашля.

– Ты чего? – спросил Майкл.

Джош потряс головой.

– Хреново мне как-то.

В раздевалке он скинул одежду и направился в душевую. Там, под струей горячей воды, смывая с себя грязь, он поведал Майклу о событиях прошлой ночи.

– И ты что, его бросил? – спросил Майкл, когда Джош, выйдя из душа, потянулся за полотенцем.

– А что мне было делать? – огрызнулся тот, растираясь и чувствуя, как опять закипает в груди злость. – Он не хотел возвращаться в пикап, а вокруг полыхал огонь, и на нас наехали те парни, и... – Приступ кашля снова согнул его.

– Слушай, не пойти ли тебе домой? – предложил Майкл.

– Домой? – еле оправившись, передразнил Джош. – Тебе легко говорить, да, Майк? Твоя мать не напивается вдрызг и не лезет с кулаками, как мой папаша, и... – у него вдруг пресеклось дыхание, и он, перхая и спотыкаясь, кинулся из раздевалки в уборную.

Майкл поспешил вслед и там увидел, что Джош, бледный, сползает по стенке на пол.

Перепуганный внезапной переменой в приятеле, он потрогал его за руку.

Та была холодной и влажной.

– Что такое? Да что с тобой? – спрашивал Майкл.

Хватая ртом воздух, Джош смотрел на него каким-то остекленелым взглядом.

– Н-не знаю... Не могу дышать...

Майкл лихорадочно соображал. Астма? Неужели у Джоша приступ? Где его ингалятор – тот, что мама заставляет носить с собой даже сейчас? Где он?

В шкафчике в раздевалке.

Или сбегать за медсестрой?

Он даже не знает, где медицинский кабинет!

– Я мигом, – сказал он. – Приведу медсестру, а потом, у меня есть тут в шкафчике штука, которая поможет дышать...

– Не надо сестру, – прохрипел Джош. – Я не хочу... – Но было поздно: Майкл уже умчался.

Джош попытался подняться на ноги, для опоры ухватясь за ручку двери в кладовку у рядом с которой лежал. Нетвердо шагнул вперед, покачнулся, налег на ручку.

Дверь распахнулась, и он влетел в кладовку, задев по дороге полку с коробками, банками и пузырьками. Чистящие средства и дезинфектанты, которыми пользовались уборщики, падая, разлетелись по комнатке, оставляя за собой вонючие лужицы и россыпи порошка.

Невольно отпрыгнув, Джош уставился на раскатившиеся у ног разнокалиберные емкости. Потом поднял пузырек с нашатырным спиртом, откупорил и осторожно поднес к носу.

Затянулся парами и немедля почувствовал такой прилив сил, как после укола адреналина в вену.

Вдохнул еще раз; тело все аж завибрировало, пронзенное чем-то вроде электрического разряда.

Через секунду, когда, сжимая ингалятор в руке, вбежал Майкл Сандквист, внешний вид Джоша Малани разительно изменился.

Лицо порозовело, глаза сияли, и дыхание совершенно нормализовалось.

Майкл уставился на него, раскрыв рот, а Джош снова поднес пузырек к носу и жадно вдохнул.

– Ты что, Джош, сдурел? – выхватив пузырек, закричал Майкл. – И что тут за бардак?

– Отдай! – потребовал Джош. – Хочу и нюхаю, и все тут.

– Рехнулся? Это ж отрава! Яд!

– Отдай, говорю!

Майкл непреклонно выпихнул Джоша из кладовой, захлопнул дверь и прислонился к ней, по-прежнему сжимая в руке нашатырь. Джош тяжело посмотрел на него, и на мгновенье Майкл испугался, что драки не миновать.

– А, черт с тобой, – мотнул головой Джош, отвернулся и вышел из уборной. Когда Майкл, поставив нашатырь на место, пошел за ним, он уже одевался.

– Джош, послушай, Джош, – умоляюще сказал Майкл. – Я просто хотел помочь...

Тот даже не посмотрел на него.

– Сдалась мне твоя помощь!

Прошел мимо Майкла, отпихнув его с дороги, и направился на стоянку. Майкл нагнал Джоша, когда он усаживался за руль.

– Я с тобой.

– Да пошел ты!

Развернулся и был таков.

Майкл, глядя вслед другу, остался в облаке пыли. Глаза щипало от подступающих слез, в горле застрял комок обиды и гнева, перемешавшихся так, что не разобрать, где что. Он одумается, решил Майкл, поворачиваясь, чтобы идти назад в раздевалку. К концу уроков – одумается. Все будет в порядке.

Но, произнося про себя эти слова, знал, что и сам в них не верит.

Глава 20

Джош Малани, выруливая со школьной стоянки, понятия не имел, куда едет. Он знал лишь, что должен уехать прочь.

Но жар возбуждения, током пронзивший тело, когда он вдохнул нашатыря, понемногу остыл, а с ним и ярость, закипевшая, когда Майкл отнял у него пузырек.

Что, черт возьми, он делает? Надо ж дойти до такого – поссориться с Майклом! Майкл – его лучший друг.

Майкл спас ему жизнь.

Майкл только и делал, что старался помочь.

А он что? Нахамил и отчалил!

Ну, хорош!

Что же теперь делать?

Домой ехать нельзя, раньше пяти туда нечего соваться – только в пять возвращается с работы мать, а то придется сцепиться с папашей один на один.

Может, на пару часиков махнуть на пляж, поплавать. После плавания ему всегда легче. А потом вернуться в школу и найти Майка.

Он попросит прощения, и они обсудят, что делать с Джеффом. Может, Майк прав – может, правда пойти рассказать в полицию, куда их носило в ту ночь, когда умер Киоки.

Уже в долине между Халеакала и хребтом Вест-Мауи он опять почувствовал странную тяжесть в груди, а по пути к стоянке на наветренной стороне, где по рабочим дням редко кто попадался, закашлялся. И тут на него снова нашло такое же ужасающее удушье, как было в школе, и он с силой нажал на газ – скорей добраться до пляжа, где дуют с океана пассаты. Занятый собой, он не обратил никакого внимания на машину, тоже ускорившую ход, чтобы следовать за ним по пятам.

Нашатырь, – думал он. Майкл был прав. Грудь ломило, и как ни старался, он никак не мог втянуть в себя достаточно воздуха. Тормозя на пустынной стоянке у пляжа, он крепко, двумя руками сжимал руль – для того, чтобы заглушить расползающуюся по телу боль, но больше для того, чтобы не потерять сознание.

Стиснутые до белизны косточки пальцев стали синеть, а глянув на океан, он едва различал линию горизонта.

Все как-то поплыло, и сияние дня померкло, хотя за секунду до этого в небе не было ни облачка.

Выйти.

Надо выйти из машины и спуститься на пляж. Если хватит на это сил, там он отдышится, а потом ляжет и отдохнет немного и дурацкий приступ пройдет. Все будет хорошо. Он слепо потыркался, чтобы найти дверную ручку, нашел и выскользнул из кабины. Но встать на ноги не сумел – колени подогнулись, и Джош повалился, растянувшись в пыли.

Он с хрипом хватал ртом воздух, но с каждым движением грудной клетки казалось, что легкие изнутри выжигает газовой горелкой.

Он умирает!

Теперь он знал это, знал с ужасающей неотвратимостью.

Над ним сгущалась темнота, и боль усиливалась, и он совсем уже не мог сделать ни единого вдоха.

Потянулся вперед, ища чего-то, чего угодно, лишь бы схватиться, уцепиться, удержаться, будто, сжимая что-то в руках, он мог прогнать удушье, убивающее его.

Он попытался крикнуть, позвать на помощь, но сумел выдавить из себя только тихий стон.

Потом, когда темнота сомкнулась и совсем не осталось сил, он почувствовал что-то новое.

Казалось, его подняли.

Подняли и унесли.

Все еще содрогаясь в попытке вдохнуть, Джош Малани сдался на милость тьмы.

* * *

– Мой Джефф – хороший мальчик, – настойчиво повторяла Уилани Кина. – Мой Джефф никогда б не сбежал. С ним что-то случилось.

Кэл Олани согласно кивнул, но жест был почти машинальным. После пятнадцати лет службы в полиции трудно было не усвоить, что нет матери, которая не клялась бы, что ее отпрыск – «хороший мальчик». Независимо от того, как тяжко обвинение и серьезны улики.

– Мой сын хороший мальчик, – твердила свое миссис Кина.

В самом деле, оглядывая их жилье, он не замечал типичных примет жизни неблагополучного подростка. Каркасный чистенький домик стоял посреди ухоженного сада, выходящего на тихую улочку, ответвляющуюся от шоссе вверх в горы за Макавао. Лужайка перед фасадом была гладко подстрижена, и куры клевали зерно в небольшом загончике рядом с домом, а не бегали где придется. У мужа Уилани ниже по шоссе был магазинчик садового оборудования, где Джефф подрабатывал после школы, когда не был занят на тренировках. Ничего более серьезного, чем несколько инцидентов, когда он приставал с угрозами к хаоле, но угроз своих в действие не приводил, за парнем замечено не было. И все-таки он находился в том возрасте, когда мальчишки пыжатся выказать свою независимость, и если б не найденное вчера утром тело Киоки Сантойя, Кэл был бы настойчивее в своих попытках убедить Уилани Кина, что никуда ее сын не денется, явится к концу дня. Но в сложившихся обстоятельствах приходилось отнестись к пропаже парня с большей серьезностью.

– К вечеру официально объявим розыск, – пообещал он, хотя знал, что весть уже разнеслась по всему острову, захлопнул блокнот и, засовывая его во внутренний карман кителя, произнес мягко, как мог: – Постарайтесь не слишком переживать, миссис Кина.

– Если бы не история с Киоки... – заговорила Уилани Кина, но смолкла, не в силах закончить фразу. Смуглая хрупкая женщина с мягкими чертами лица в обрамлении пышных черных волос, она печально покачала головой: – Не представляю, как теперь Элис... Кроме него, у нее никого не было... – С усилием удержалась от слез и беспомощно проговорила, всматриваясь в лицо Кэла: – Господи, где же они были той ночью? Что могло произойти? Может, ввязались в драку? Разозлили кого-нибудь? Но кого они могли разозлить? Такие славные ребятки... Даже Джош Малани. Ну что может вырасти при таких родителях? Мне так его всегда жаль... – голос затих, но влажные карие глаза не отрывались от лица полицейского. – Найдите мне Джеффа, пожалуйста! Найдите, прошу вас...

Несколько времени спустя, уже в машине, Кэл продолжал видеть перед собой расстроенное лицо женщины, слышать эхо ее голоса: «Что могло произойти?»

И ему вспомнились лица четырех мальчишек, с которыми он вчера разговаривал у школы. Как перед тем, как ответить на вопрос, они всякий раз стреляли глазами в сторону Джоша Малани, словно спрашивая разрешения или ища совета.

А новенький – как бишь его зовут? – только и делал, что вздергивал плечом неопределенно. Взглянув на часы, он заметил, что сейчас в школе как раз заканчиваются занятия. Может, заехать туда и поговорить с оставшейся троицей? Не успел он это подумать, как на приборной доске замигал огонек, и его выкрикнул голос диспетчера.

– Пятый слушает, – ответил он в микрофон.

– Кэл, у меня сообщение о брошенной машине. Она на парковке у Спрекельсвилля. Ты там близко?

– Над Макавао.

– Я подумал, тебя это заинтересует, – сказал диспетчер. – Мы проверили номер. Шевроле-пикап восемьдесят второго года, зарегистрирован на имя Джошуа Малани.

Олани поежился от пробежавшего по спине холодка.

– Давно она там? – спросил он.

– Не очень, женщина, которая нам позвонила, говорит, утром ее еще не было.

Тогда из-за чего шум?

– Подумаешь, полдня стоит и уже «брошенная»!

Голос диспетчера пресек его мысли:

– Там ключи торчат в зажигании и бумажник лежит на переднем сиденье.

Тут уж не поспоришь. Олани покачал головой от темного предчувствия и сказал в микрофон:

– Еду.

* * *

– Похоже, вы не слишком-то торопились! – Красная от солнечного ожога, толстая и завернутая в узорчатое, местного покроя платье на редкость мерзкого фиолетового оттенка, женщина не пыталась скрыть своего раздражения, когда Кэл Олани, через полчаса после вызова, выпрыгнул из патрульной машины.

– Ну-ну, Миртл, – урезонил ее муж. Он был в рубашке в тон к одежде жены и с еще более багровой физиономией. – Не забывай, это Мауи, а не Кливленд. – Он протянул руку Кэлу Олани. – Меня зовут Фред Хупер, а это моя жена Миртл. Мы живем в отеле с милю отсюда, – он неопределенно махнул в сторону Спрекельсвилля. – Я говорил Миртл, что не стоит беспокоить вас по пустякам, но...

– Ни один человек в здравом уме не бросит машину с ключами в зажигании и бумажником на сиденье на радость всякому, кому вздумается его прихватить, – в полжеста заставив мужа умолкнуть, вступила Миртл Хупер. – По крайней мере, в Кливленде так не бывает, и не думаю, что здесь люди ведут себя иначе. – Кэл Олани, кивнув, направился к пикапу, пара Хуперов двинулась за ним, причем Миртл продолжала: – Что-то здесь не так. Я знаю, Фред думает, я дура, но у матерей нюх на такие вещи. – Они были уже у пикапа, Олани повернулся и вопросительно посмотрел на миссис Хупер, и та, поджав губы, ответила на невысказанный вопрос:

– Ну, разумеется, мы заглянули в бумажник. Думали найти там телефон или что-то еще. – Она глубоко вздохнула. – Семнадцать лет! Ужас!

– Да Миртл же, мы же еще ничего не знаем, – начал было муж, но она опять заткнула его взмахом руки.

– Очень даже знаем! В наши дни это происходит с детьми везде и всюду. Самоубийства подростков. Я читала об этом в «Таймс». – Она значительно посмотрела на Кэла. – Его одежда – на пляже. По крайней мере, я думаю, что это его одежда. Там просто больше никого нет. И мы положили бумажник точно на то самое место, как нашли, – прибавила она, видя, как полицейский всматривается в открытое окно пикапа.

Да, так все и было: ключи в зажигании, бумажник на сиденье. Подняв бумажник, Олани взглянул на водительские права.

Джош Малани.

Там оказались еще несколько долларовых бумажек, ученический билет, пара истрепанных фотографий и листки с нацарапанными на них телефонами и девчоночьими именами.

Кэл направился на пляж. Как и утверждала Миртл Хупер, на песке стопкой лежали затасканные джинсы, футболка, трусы, носки и ботинки.

Джинсы были в самом низу, потом футболка и белье, и венчали все ботинки с вложенными в них носками.

Очень аккуратная стопка.

Образцовая.

И, насколько Кэл знал Джоша Малани, совсем на него не похожая.

Если, конечно, Джош не старался этим что-то сказать.

Олани молча направился назад к пикапу. За спинкой водительского сиденья обнаружился сверток – завернутые в слегка влажное полотенце столь же влажные плавки.

Хорошо, предположим, у Джоша имелись запасные плавки. Но разве не взял бы он на пляж полотенце, если б хотел всего лишь поплавать?

Однако зачем ему полотенце, если, как настаивает Миртл Хупер, он собирался войти в воду и не выходить из нее?

Кэл еще раз обыскал кабину пикапа, надеясь найти записку, хотя и догадывался, что ничего подобного не найдет. Всегда слишком беспокойный и необузданный, Джош Малани был не из тех, кто оставляет записки. Как, впрочем, и не из тех, кто кончает жизнь самоубийством. И все-таки обстоятельства довольно отчетливо указывали на то, что так он и поступил.

Кэл вернулся на пляж, где с самодовольным выражением лица дожидалась его миссис Хупер. Кэл Олани почувствовал к ней резкую антипатию: эта женщина больше беспокоилась о том, чтобы подтвердилось ее мнение, чем о судьбе семнадцатилетнего парня.

– Тут еще есть следы, – сказал Фред Хупер. – Мы старались не затоптать их.

Олани наклонился, рассматривая песок: одинокая цепочка следов вела от одежды к воде, исчезая там, где прибой ласково их слизнул. Прикрыв ладонью глаза от слепящего солнца, он смотрел в океан, ища глазами хоть одного пловца, но не увидел ни Джоша, ни кого-то еще. Он, собственно, и не ожидал никого увидеть: что-то внутри подсказывало, что Джоша в живых нет.

– Сейчас им трудно, – тихо проговорил Фред Хупер, тоже глядя на океан. – Нам, в свое время, было куда проще. Нам не о чем было волноваться. Вырос, завел семью, ушел на пенсию и езди по местам вроде этого. А нынешним – к чему им стремиться? Наркотики, банды, того и гляди нарвешься на пулю, хотя занимаешься своим делом и никого не трогаешь. – Помолчал и прибавил: – Жаль, что мы не пришли сюда чуть раньше. Может, если б было с кем поговорить, ему бы полегчало?

Кэл Олани положил ему руку на плечо.

– Кто его знает, – вздохнул он. Но потом, огораживая место происшествия, чтобы любопытные не затоптали все вокруг еще до того, как прибудет фотограф, продолжал думать: что, правда бы Джошу помогло поговорить с кем-нибудь или нет?

Вчера ни Джош Малани, ни остальные его приятели не выразили никакого желания поговорить.

И что теперь?

Киоки Сантойя мертв, Джефф Кина пропал, Джош Малани, судя по всему, утопился.

Что, черт возьми, происходит?

Глава 21

Катарина Сандквист как на крыльях летела в поместье Такео Йошихары, уверенная, что в руках у нее ключ не только к пропавшим файлам, но и к разгадке тайны раскопанного в ущелье скелета. Явившись как раз когда Роб с одним из рабочих переносил из форда последний ящик с костями, каждая с ярлычком, она едва могла усидеть на месте от нетерпения, пока кости осторожно, как хрустальные, выкладывались на лабораторный стол в комнате, примыкающей к офису Роба.

Острота возбуждения, впрочем, сгладилась, когда оказалось, что файлы совсем не так легко отыскать. Казалось бы, что сложного: названия файлов у них имеются, и Фил Хауэлл убежден, что они хранятся в памяти компьютера Йошихары. Однако, просмотрев меню диска, Роб их не обнаружил. Догадываясь, как Катарина разочарована, он попытался ее утешить:

– Не волнуйся. Это только один диск, а тут их куда больше. Сейчас поищем.

Поиск, хотя и занял всего несколько минут, показался Катарине бесконечным, зато на экране в итоге появились две строчки, и надежда ожила снова:

X:\serinus\artifact\\Philippine\skull.jpg

X:\serinus\ artifact\\Philippine\video.avi

– Если заголовки не случайны, тогда, по крайней мере, становится ясно, откуда череп родом, – произнесла Катарина. – Но что такое «серинус»?

– Это название одного из проектов Йошихары, – ответил Роб, – как-то связанного с загрязнением воздуха. Serinus – родовое название семейства вьюрковых. В частности, Serinus canaria – канарейки.

– Канарейки? – переспросила Катарина. – При чем тут канарейки?

– При том, что раньше было такое обыкновение – опускать канареек в шахты. Если птицу вынут живой, значит, и для людей безопасно. Если дохлой – значит, в шахте скопились ядовитые газы. – Роб помолчал. – Подробностей не знаю, но подозреваю, что Йошихара жаждет предотвратить уничтожение канареек. Отсюда и название. Корпоративный жаргон, если угодно. Ну что, давай посмотрим, можно ли добраться до этих файлов.

Вся как на иголках, Катарина следила, как Роб заказывает просмотр и копирует путь поиска jpg-файла. Сейчас, осталось совсем немного, уговаривала она себя. Но тут экран потемнел и появилась новая надпись:

ВВЕДИТЕ ПАРОЛЬ

Роб поиграл немного с паролями, начиная с анаграмм слов «artifact» и «serinus» и кончая именем Такео Йошихара, напечатанным в обратном порядке, но странно было бы ожидать, что хоть один сработает.

– Пустой номер, – наконец вздохнул он. – Это может быть день рожденья чьей угодно свекрови или произвольный набор букв и цифр. И подозреваю, что если я в этом духе продолжу, компьютер просечет и доложит, куда следует.

Катарина уныло смотрела на экран, мысленно видя перед собой удивительные события, запечатленные на странной видеопленке.

– Знаешь, я думаю, что, может, это вовсе и не тот файл. Что за связь между племенем, убивающим какого-то примата, и загрязнением воздуха?

– Боюсь, это скорей в твоей компетенции, – пожал плечами Роб. – Это ты ведь у нас по костям, а?

Что тут было ответить... Они потратили несколько минут, тыркаясь по директории Serinus, но быстро выяснили, что без пароля открывается только один-единственный файл.

Тот, в котором подтверждалось, что Такео Йошихара и корпорация «Мишимото» вовлечены в крупный научно-исследовательский проект, направленный на разрешение проблемы глобального загрязнения окружающей среды.

– И, надо полагать, сколачивают состояние на любой разработке, – заметил Роб, когда они прочитали весь текст.

На этом с компьютером было покончено, но весь остаток рабочего дня, потраченный на реконструкцию скелета, Катарину тревожили первые, робкие всходы догадки. Только когда Роб предложил прерваться, чтобы поужинать, она поняла, что день на исходе.

Хотя к вожделенным файлам доступа не нашлось, скелет сложился почти без изъятий. И догадка, пусть не вполне сложившаяся, начала обретать очертания гипотезы.

– Знаешь, я, пожалуй, сегодня с этим закончу, – сказала она Робу. – А ты иди, увидимся утром.

Роб уехал, и она позвонила Майклу, что вернется поздно.

– Поздно – это когда? – поинтересовался он.

– Задержусь на пару часов. А потом закажем пиццу, идет?

– Ладно, – ответил Майкл голосом, в котором читалась нотка тревоги.

– Ты в порядке? Что-нибудь не так?

И он, помолчав, ответил:

– Да нет, все нормально. До встречи.

Катарина повесила трубку, посмотрела на нее с сомнением, подумав, не отправиться ли все-таки домой, но тут догадка, всю вторую половину дня брезжившая в сознании, сложилась в одно целое.

Она снова прокрутила в памяти видеофильм, но на этот раз, не пытаясь решить, что за существо они видели, сосредоточилась на том, какого оно могло быть возраста.

Если существо – разновидность небольших приматов, то тогда это взрослая особь.

Но если то был не примат?

Кадры мелькали у нее перед глазами.

Вот мужчины смотрят на него в упор.

Вот его страх растет, и вот этот почти удивленный взгляд, когда дикари начинают бросаться в него палками.

На вид он гораздо меньше мужчин.

А женщина... Она вела себя так, словно...

Женщина вела себя, как несчастная мать, только что потерявшая ребенка!

Мутант?

Может быть, тот, кого они видели в фильме, был мутировавший человеческий детеныш?

Мутировавший в результате чего? Загрязнения?

Ответ пришел немедля.

Тора Пинатубо.

Около десяти лет назад на Филиппинах проснулся вулкан, выбросивший в атмосферу столько пепла и ядовитых газов, что опустело множество поселений.

Если уж алкоголь и курение могут причинить зародышу вред, то что говорить о газовой атаке вулкана? Катарина смотрела на скелет, выложенный на столе, но видела не кострище, рядом с которым его нашли, а испускающую серные пары расщелину выше по ущелью. Что, если это останки существа, родившегося вскоре после извержения на Халеакала?

Ей стало ясно, что нужно немедленно и как можно точней определить возраст костей и сопоставить его со временем последнего извержения на Мауи.

Или на Большом Острове, где по сей день разверзаются трещины, испуская из недр земли газы.

Она работала еще три часа, подготавливая образцы для анализа и разыскивая по Интернету лаборатории, которые могли бы выполнить эту работу быстро и эффективно.

Наконец усталый мозг забастовал. Все тело ломило.

И домой она приедет куда поздней, чем обещала Майклу.

Оставив все как есть, Катарина повернула выключатель и собралась закрыть за собой дверь, как вдруг по комнате полоснуло лучами автомобильных фар.

Не зажигая света, она подошла к окну.

Майкл сидел, глядя на экран телевизора, стараясь врубиться в сюжет фильма, но это ему не очень удавалось.

Он не переставал думать о Джоше – как тот вцепился в нашатырный спирт, как, раздувая ноздри, дышал им, как разозлился, когда Майкл его отобрал.

И этот взгляд, которым Джош посмотрел на него перед тем, как выйти из раздевалки. Он даже внешне изменился, сделался какой-то неузнаваемый. Так, будто Джош куда-то исчез, а вместо него оказался...

Кто?

Дикий зверь.

Определение сложилось в уме как бы само собой, помимо воли, но чем больше Майкл думал об этом, тем больше склонялся к тому, что верно, именно так Джош и выглядел: загнанное животное, которое ищет, как бы удрать.

И в тот момент Майклу ведь даже показалось, что Джош готов кинуться на него с кулаками, лишь бы заполучить назад этот несчастный нашатырь.

После занятий Майкл ждал, сколько мог, рассчитывая, что Джош вернется, но когда школьный автобус собрался отходить, все-таки уселся в него. И всю дорогу домой посматривал в окно – вдруг Джош догонит, квакнет клаксоном, проносясь мимо, и притормозит у ближайшей остановки, чтобы Майкл вышел. Но в глубине души зрела холодная убежденность, что ничего подобного, пикап не появится и что-то ужасное случилось с его бесшабашным дружком.

Может, позвонить в полицию?

И что он скажет?

Повторит бредовый рассказ Джоша о том, как Джефф странно вел себя на тростниковом поле и как Джош сам оттуда сбежал? Но от этого Джошу станет только хуже. И если бы что-то случилось с Джеффом во время пожара, разве не стало бы об этом известно? В конце концов, он сам, перед тем как уйти из школы, слышал по радио имена людей, случайно погибших в пожаре. То были дежурные пожарники, делающие плановый объезд, один из них – дядя мальчика из их легкоатлетической команды. Но никто ничего не слышал о Джеффе Кине.

Добравшись домой, он позвонил Джошу, но трубку взял Сэм Малани, судя по всему, пьяный, и сообщил, что когда Джош вернется, он выбьет из него мозги.

Больше туда звонить Майкл не стал.

Потом, примерно через час, он снова почувствовал себя странно. Нельзя сказать, чтобы плохо, – на приступ астмы не похоже совсем, но какое-то время даже захотелось позвонить маме. Нет, так не пойдет. Она если сегодня же не потащит его в больницу – «лучше перестраховаться», то уж завтра к доктору Джеймсону – наверняка.

Нет, уж лучше молчать; к завтрашнему утру он будет как новенький.

Он улегся удобней и снова уставился в телевизор, стараясь поймать нить действия.

Прекрати, приказал он себе. Прекрати, тебе говорят! С легкими у тебя все в порядке, а Джош просто взбрыкнул, и все тут, а Джеффа ты едва знал.

Но сколько он ни повторял себе этих приказов, все время помнилась одна вещь, которая их перечеркивала.

Позавчера ночью умер Киоки Сантойя.

Что, если Джош и Джефф тоже мертвы?

Что тогда?

На этот вопрос ответа у него не было.

* * *

К тому времени, когда глаза Катарины Сандквист притерпелись к тусклому свету, освещавшему поместье Йошихары по ночам, машина остановилась у одной из дверей в другое крыло здания. Охранник, который обычно сидел за столом в холле, вышел из здания и быстро направился к машине, которая, как теперь видела Катарина, представляла собой небольшой фургон. Из кабины выбрались двое мужчин, из здания вышел еще один, и тогда все четверо раскрыли задние двери фургона и стали вынимать какой-то ящик.

Ящик был около трех футов шириной, трех высотой и, пожалуй, семи футов длиной.

Все это сильно напоминало гроб, и, хотя Катарина постаралась отмахнуться от этой мысли, она назойливо лезла в голову. Тем более что в соседней комнате лежал скелет.

Скелет существа, которое хотя и не относилось к роду Homo Sapiens, было уложено для погребения так, словно относилось.

Выйдя из офиса, Катарина длинным коридором решительно пошла к холлу, но на полпути замерла.

Что она делает? Собирается дойти до холла противоположного крыла, пробуя все двери подряд, пока не найдется незапертая? Вряд ли это разумно, поскольку, исходя из того, что фургон прибыл ночью, ее присутствие здесь наверняка окажется нежелательным.

По той же самой причине не подходит возможность просто выйти наружу, подойти к машине и поинтересоваться, что, собственно, происходит.

Развернувшись, она направилась к рабочему месту охранника – широкому деревянному столу, поверхность которого была пуста, если не считать двух одинаковых компьютерных мониторов. Обойдя стол так осторожно, будто это готовый броситься на нее тигр, Катарина присела на краешек кресла и взглянула на экраны.

Первый – тот что слева – следил за главными воротами усадьбы с внутренней стороны. Никаких осветительных приборов там Катарина не помнила, однако изображение было таким ярким, словно за стенами царил день. Значит, камеры слежения снабжены приборами ночного видения.

На втором экране только и было, что ряд объемных изображений кнопок, некоторые из них с надписями, другие – с рисунками и пиктограммами. Катарина осторожно коснулась пальцем кнопки с рисунком увеличительного стекла.

Первый экран немедленно дал крупный план ворот.

Тогда Катарина притронулась к кнопке с надписью «Северное крыло».

Все кнопки кроме той, что контролировала работу камер, исчезли, и вместо них появился план северного крыла здания. Выбрав комнату, расположенную, как ей казалось, близко к входу, у которого стоял фургон, Катарина снова коснулась экрана.

Монитор немедленно отозвался, продемонстрировав ей кабинет Стивена Джеймсона.

Там никого не было.

Тогда она тронула комнату двумя дверьми дальше по коридору и была вознаграждена зрелищем того, как двое из фургона и двое охранников ставят гробоподобный ящик на каталку. Потом те что из фургона ушли, а охранники вывезли каталку из комнаты в коридор. Переключив монитор на наблюдение за северным коридором, Катарина застыла от страха, когда охранники, один впереди каталки, другой – сзади, двинулись прямо на нее. Ужасный был это момент, когда тот, чье место она сейчас занимала, проходя мимо камеры, посмотрел ей прямо в глаза. Было полное ощущение, что он видит Катарину так же отчетливо, как она – его. Сердце забилось, как сумасшедшее, и захотелось убежать назад в офис. Но охранники и их ящик с экрана исчезли, а в реальных двойных дверях в том конце холла не появились, и тогда до нее дошло, что шли они совсем не сюда. Совсем даже в противоположном направлении.

Но куда?

Она снова посмотрела на экран и обнаружила кнопку, помеченную буквами «1Э».

Первый этаж? Ну, конечно! Тот «низ», о котором упоминал не далее как сегодня утром доктор Джеймсон.

Она тронула кнопку. Никакого эффекта.

На правом мониторе – тот же план этажа, что и раньше, те же кнопки. На левом – тот же пустой коридор.

И все-таки она была уверена, что оба экрана мигнули, отзываясь на ее команду. Тогда, еще раз осмотрев контрольный экран, она нашла одно изменение: кнопка с буквами «1Э» теперь называлась «ПЭ».

Значит, все-таки есть еще и подвальный этаж.

Словно подтверждая этот вывод, два охранника появились, двигаясь в противоположную сторону, прочь от камеры. На полпути по коридору распахнулась дверь, и охранники, маневрируя, вкатили каталку внутрь. Катарина опять методом проб и ошибок отыскала нужную комнату, и изображение на экране сменилось снова.

Очевидно, это была какая-то лаборатория. Катарина смотрела, как двое в халатах стали раскручивать винты, удерживающие крышку ящика; коснувшись кнопки увеличения, она добилась крупного плана. Вот крышку приподняли, и из щели выползли лохматые языки дыма.

Сухой лед?

Вот крышку сняли совсем, и Катарина увидела, что то, что лежит в ящике, обернуто в пластик.

Четыре руки в резиновых хирургических перчатках стали разворачивать пластик.

Четыре руки.

Где же еще четыре, те, что принадлежат охранникам?

Катарина переключила камеру на обзор.

Охранников в комнате не было.

Снова коснувшись контрольного экрана, она нашла их.

Они были в коридоре. Шли навстречу ей.

Нет, прочь от нее, к дальнему концу коридора, где, очевидно, находится лифт. Интересно, сколько у нее времени до того, как они поднимутся этажом выше и пройдут к этому холлу?

Минута?

Две?

Уж конечно, не больше.

Она снова коснулась экрана и снова увидела лаборантов в халатах. Они сняли внешний слой пластика и теперь вынимали остатки сухого льда, в который упаковано было содержимое ящика. Сгорая от нетерпения, торопя их двигаться поживее, Катарина, если бы могла, сквозь камеру бы дотянулась, чтобы сорвать второй слой пластика с того, что под ним скрывалось.

Волнуясь, она переключилась на коридор. Охранники все еще стояли там в ожидании лифта. Затем, когда она уже собиралась переместиться в лабораторию, охранники исчезли из вида.

Они были в лифте, и лифт двигался вверх.

Быстро ли?

Откуда ей знать?

Она переключилась на лабораторию. С сухим льдом, кажется, покончено. Не дыша Катарина вглядывалась в контейнер. Вот лаборант потянул за почти прозрачный пластик – только он и мешал теперь Катарине увидеть то, что прибыло в поместье посреди ночи. И вдруг, чем-то отвлеченный, лаборант отошел, не доведя дело до конца. Катарина едва не взвыла от отчаяния!

Увеличение!

Дрожащим пальцем она тронула кнопку с лупой. Изображение увеличилось, на мгновенье выйдя из фокуса. И только одно мгновенье было у Катарины на то, чтобы рассмотреть его, ибо почти тут же лаборант нагнулся над ящиком и полностью заслонил ей вид.

Но ей показалось, что она видит лицо!

Человеческое?

Бог весть! Она видела его так недолго, и сморщенный пластик над ним не облегчал дела.

Сколько у нее еще времени? Если бы взглянуть хоть еще разок...

Она коснулась кнопки «ПЭ», потом коридора.

Охранники шли сюда!

С бешено скачущим сердцем Катарина встала из-за стола и кинулась к южному крылу, в свой офис.

А экран! Как только они будут здесь, они сразу поймут, чем она занималась! Вихрем назад, чуть не подвернув ногу, снова осмотрела экран, нашла кнопку с надписью «Главное», стукнула по ней – и немедленно появилось меню, которое и было на экране, когда, не более пяти минут назад, Катарина здесь появилась.

Ворота!

Где кнопка ворот?

Вот – внизу направо!

Она шлепнула по ней, подождала, чтобы убедиться, что изображение на мониторе сменилось, и снова понеслась через холл. Проскочив сквозь двойные двери, приостановилась придержать их трепыхание, а потом ринулась к своей двери, проскользнула в нее и снова включила свет.

Прислонившись к двери, подождала, пока перестанет бешено биться сердце, взяла сумочку, выключила свет и второй раз за десять минут вышла из офиса, закрыла его и направилась к двойным дверям.

Выходить было страшно. Казалось, охранники поджидают ее, зная, что она делала. Если начнут допрашивать, что она сможет сказать? Что забеспокоилась, когда не увидела охранника на посту, и немножко его поискала?

Неужели поверят?

Толкнула двери и вышла в холл. К великому ее облегчению, там оказался только один охранник – тот, что сидел здесь, когда прибыл фургон. Он и сейчас сидел перед мониторами, перелистывая какой-то журнальчик. Услышав шаги, поднял голову.

– Доктор Сандквист? Я думал, вы уже ушли. Нет ли в его голосе подозрения?

– Никак не могла оторваться, то одно, то другое, – неопределенно сказала она. А на полпути через холл нашла вдруг слова, которые смогут полностью отмести подозрения, и повернулась к охраннику. – Что это за фургон прибыл только что? Не поздновато ли для доставки?

Охранник улыбнулся.

– Да нет, это наша машина. Водитель хотел спросить, куда ему удобней припарковаться.

– Как все-таки приятно думать, что не одни мы засиживаемся за работой, – улыбнулась Катарина в ответ. – Но почему эта мысль совсем не уменьшает моей усталости?

– Вот-вот, и со мной та же история, – хмыкнул охранник.

Пожелав ему доброй ночи, Катарина вышла на воздух и поспешила к своей машине.

Охранник солгал.

Ясно, что здесь происходит нечто, о чем ей знать не положено. Но что же?

И как бы ей это узнать?

Не связан ли как-то доставленный сегодня труп – если это и впрямь труп – с тем странным видеофильмом и со скелетом в ее лаборатории? Нет, это просто смешно. Откуда она взяла, что есть какая-то связь?

Но видения необычного черепа с Филиппин и забитого палками несчастного создания так и стояли у нее перед глазами. Оба изображения скрыты в компьютерной памяти под паролями так же, как спрятано в подвал, о существовании которого до сего дня она даже не догадывалась, то, что доставили сейчас в фургоне.

Интуиция подсказывала Катарине, что существует некая связь.

Между телом, которое – если это и впрямь тело – только что прибыло.

Мутантом – если это мутант, – убитым на Филиппинах.

И скелетом, который она сама раскопала здесь, на Мауи.

Но как выяснить, что именно их объединяет? Как подобраться не только к файлам, запертым в компьютерной памяти, но и к подвальному этажу северного крыла? В полной темноте тормозя перед воротами поместья, она кисло подумала, что служба безопасности устроена здесь куда лучше, чем это кажется Робу Силверу.

Верно, перед воротами не было никакого освещения, но теперь она твердо знала, что сейчас, когда она выезжает из них, охранник в холле видит ее так же четко, как если б стояло полнолуние. От этой мысли сделалось неуютно, и твердя себе о том, чтобы не быть дурой, она все-таки вплоть до поворота на Хана-хайуэй не могла избавиться от противного ощущения, что за ней следят. Но вполне оно не оставило ее и позже, и прибавив газу на пути к Макавао, Катарина все равно поглядывала невольно в зеркало заднего обзора, нет ли сзади непрошеного эскорта.

Шоссе было пусто, но гадкое чувство не проходило.

* * *

Когда Катарина вошла в дом, телевизор работал на полную громкость, но Майкл его не слышал. Он крепко спал, раскинувшись на диване, и едва шевельнулся, когда она наклонилась поцеловать его в лоб. Бросив сумку рядом с диваном, она пультом выключила телевизор и пошла на кухню поискать что-нибудь съестное. На стойке в замасленной коробке лежали остатки пиццы – меньше половины. Переложив два куска на тарелку и сунув ее в микроволновую печь, Катарина, пока пицца грелась, налила себе стакан вина. Потом отнесла пиццу в гостиную, поставила на журнальный столик, но прежде чем устроиться на полу поужинать, обошла дом, чтобы закрыть все двери и окна.

И задернуть шторы.

У последнего окна все с тем же морозящим чувством, что на нее смотрят, вгляделась в ночь.

Но это смеху подобно, одернула она себя. Там никого нет. Никто на тебя не смотрит!

Бесконечное самоурезонивание, однако, ничуть не спасало от паранойи, надвигающейся на нее с тех самых пор, как она вышла сегодня из лабораторного корпуса. Она задвинула шторы, вернулась в гостиную и уселась доесть пиццу, которую оставил ей Майкл.

И как раз покончила с первым куском, когда Майкл дернулся, ритм его дыхания стал прерывистым, затрудненным. Еще мгновение, и он забился, разбрасывая руки и ноги. Катарина застыла, боясь повторения вчерашнего кошмара, когда он убежал в темноту и вернулся лишь много часов спустя. Потом вскочила с пола, обошла столик, склонилась над диваном, легонько прикоснулась ко лбу:

– Майкл? Майкл, проснись! Проснись, дорогой, ты смотришь плохой сон.

Он застонал и рванулся было, но она твердо взяла его за плечо, потрясла:

– Майкл! Проснись!

Тут тело его сотрясла крупная дрожь, и вот он уже сидит, сна ни в одном глазу, смотрит на нее в изумлении.

– Что это было? Что тебе снилось?

– Ночное ныр... – и он осекся.

– Ночное что? – переспросила Катарина, гадая, что за слово он оборвал.

Майкл, покраснев, по виду матери понял, что врать больше нельзя.

– Я ходил нырять ночью, – кое-как проговорил он.

– Нырять ночью? – неуверенно повторила Катарина. И когда до нее дошел смысл сказанного, распахнула глаза. – Ты хочешь сказать, что занимался подводным плаванием ночью?

Майкл помедлил, потом с тяжелым вздохом кивнул.

– С Джошем Малани и другими ребятами. – Какими другими?

Майкл подумал.

– С Джеффом Киной и Киоки Сантойя. И Риком Пайпером.

Первые два имени Катарине что-то напоминали. Она словно бы где-то их уже слышала. Но где? В какой связи? Прежде чем она сформулировала вопрос, Майкл уже на него ответил.

– Киоки – это тот парень, которого его мать нашла в тростнике вчера утром.

Катарина припомнила то сегодняшнее радиосообщение, что они слышали по дороге в школу.

– Это было позапрошлой ночью, верно? Когда ты поздно вернулся?

Майкл кивнул.

– И ты видел это во сне тогда ночью? И вчера тоже?

Майкл снова кивнул.

Катарина вонзилась в него взглядом.

– Что-то случилось? Когда вы ныряли, что-то случилось?

Майкл быстро подумал, что сказать, но и заминки было достаточно, чтобы стало ясно, что запретное ныряние не обошлось без приключений.

– Да ничего особенного, – сказал он. – Просто баллоны оказались неполные, и пришлось выйти из воды раньше времени, вот и все. Подумаешь.

– Но у тебя из-за этого кошмары, – напомнила ему Катарина, – не говоря уж о том, что случилось с...

– Ой, мам, перестань, – застонал Майкл. – Никто толком не знает, что случилось с Киоки!

Катарина внимательно посмотрела на сына. Мало того, что он ей лгал, еще и поступок его сам по себе был безответственной, непростительной глупостью. Безусловно следует наказать его, лишить всех привилегий, сделать все, чтобы это стало ему уроком. Но сейчас, вот сию минуту, после бессонной ночи и трудного дня, она слишком устала, чтобы справиться с этой задачей. Кроме того, он ведь жив, и дома, и ничего страшного не случилось. И, может быть, то, что он не рассказал ей об этом сразу, отчасти ее вина – в конце концов, она слишком опекала его все эти годы. И, не вмешайся Роб Силвер, вообще не подпустила бы сына к подводному плаванию.

Усталость, копившаяся весь день, брала свое, и Катарина решила, что уж это, по крайней мере, подождет до завтра.

– Иди спать, – сказала она, и тут у нее возникла мысль. – И знаешь что, Майкл? Ты проштрафился, вот и решай сам, как будешь наказан. Я для этого слишком вымотана и слишком сердита. Так что тебе карты в руки. Согласен?

Майкл долго смотрел на нее, и по выражению его глаз ей стало ясно, что мысль верная: наказание, которое он выберет себе сам, по воздействию ни в какое сравнение не пойдет с тем, что могла бы придумать она.

– Согласен, – ответил он наконец. – Пожалуй, это по-честному. – Он встал и почти уже вышел из комнаты, но потом вернулся, нагнулся и поцеловал ее в щеку. – Извини, ма. Во-первых, не надо было этого делать, а во-вторых, надо было сказать тебе. – Он выпрямился, тихо сказал: – Спокойной ночи, – и пошел к себе.

– Майкл?

Он обернулся.

– Смотри не переборщи с покаянием.

Через несколько минут, рухнув в постель, Катарина поняла, что слишком устала, чтобы уснуть. Потом сочла, что невыносимо душно. Поднялась, пооткрывала все окна. Не слишком-то это помогло: со стороны Большого Острова ветер доносил сюда едковатый дымок извержения.

Прежде чем снова лечь, Катарина прислушалась у двери в комнату сына. Он мирно спал.

Глава 22

Такео Йошихара как всегда проснулся на рассвете. Не разнеживаясь, он тут же встал, надел рубаху-алоха, белые брюки и сандалии – обычную свою униформу, которую он носил на Мауи, и направился в маленький павильон-столовую. Обычный завтрак из супа-мисо, рыбы и чая уже стоял на столе, как и во все дни его пребывания в поместье.

За едой он просматривал новости о состоянии финансовых рынков и отчеты, поступившие со всего мира за ночь.

Похоже, со вчерашнего дня он стал на тридцать миллионов богаче.

С последним глотком чая с отчетами было покончено; Йошихара вышел из павильона и садом направился в исследовательский центр, лишь раз приостановясь по дороге сорвать увядшую орхидею, которую проглядели садовники-филиппинцы.

Войдя в здание центра через главный вход, он кивнул охраннику, толкнул двойные двери, ведущие в южный коридор, и быстро пошел коридором к лифту. Достал из кармана бумажник, провел им перед неприметной серой пластиной над кнопкой вызова, и красный огонек вверху пластины тут же сменился зеленым. Спустя секунду двери лифта раскрылись. Йошихара вошел внутрь. Двери сомкнулись.

Меньше чем через минуту он оказался в той лаборатории, куда минувшей ночью доставили деревянный ящик. Ящика, впрочем, не было, его унесли, так же, как остатки сухого льда, которым было проложено его содержимое и пластиковые простыни, в которые оно было обернуто.

Осталось только тело, и оно было почти неузнаваемо.

Когда дверь лаборатории открылась, Стивен Джеймсон поднял голову. С удивлением узнав шефа, взглянул на часы.

Почти 6:30.

Вдруг, после долгой бессонной ночи, проведенной за вскрытием, накатила усталость. Джеймсон снял очки, потер покрасневшие глаза, потянулся.

Кивком поздоровавшись с доктором, Йошихара подошел к прозекторскому столу и взглянул на то, что осталось от тела, по его приказу вырытого из могилы и доставленного на Мауи. Если зрелище искромсанного трупа и оскорбило его чувства, внешне он это ничем не выдал.

Тело было располосовано от пояса до подбородка, и все внутренние органы из него изъяты. Грудная клетка – вскрыта, ребра раздвинуты, чтобы обеспечить удобный доступ к легким и сердцу, так что сейчас грудь зияла огромной дырой и из-за того что крови в ней совсем не было, казалось, что и жизни не было никогда. Останки выглядели муляжом, вылепленным не из плоти – из воска.

Но Йошихара, конечно, знал, что это не так, – он сам видел фотографии мальчика, снятые всего несколько недель назад. Белый, семнадцати лет от роду, ростом чуть больше шести футов, с широкими плечами и узким тазом атлета. На одной из фотографий он широко улыбался – замечательно ровные зубы, ямочки на щеках и слегка раздвоенный подбородок. Если прибавить к этому сочетание голубых глаз и светлых волос, парень являл собой плакатный образ калифорнийского серфингиста.

Как ни странно, красота его сохранилась.

Светлые волосы, аккуратно причесанные и сбрызнутые для похорон лаком, чуть разлохматились при упаковке, и Йошихара, не успев подумать, что делает, протянул руку поправить сбившуюся прядь.

Смертная бледность была мастерски подправлена косметикой, и щеки отдавали розовым глянцем так, словно он спит и еще может проснуться.

Вмятинка на подбородке виднелась так же отчетливо, как на фотоснимке, но лицо приняло торжественное выражение смерти – никакого следа смешливых ямочек на щеках.

Йошихара посмотрел на Джеймсона, который стоял теперь с бумажной папкой в руках.

– Вы определили точную причину смерти?

Врач раскрыл папку, просматривая ее содержимое. Всю ночь не покладая рук работала команда лаборантов, препарируя образцы тканей, которые в ходе вскрытия самолично брал Джеймсон.

Как и следовало ожидать, внутренние органы юноши большей частью были здоровы на вид и по существу. Лабораторные анализы не выявили болезней или токсичных веществ.

Или, по крайней мере, каких-либо субстанций, способных убить семнадцатилетнего спортсмена.

Ни стрихнина, ни цианида, ни каких угодно других ядов.

И никаких наркотиков. Абсолютно.

Даже алкоголя или марихуаны.

И все-таки он умер, и лабораторный отчет в руках Стивена Джеймсона четко определял, почему.

– Причиной смерти, – сказал он, – явилась жестокая аллергическая реакция на интересующую нас субстанцию. – Он победно улыбнулся. – Когда прибыла «скорая помощь», мать пыталась вытащить его из машины, которая стояла в закрытом гараже с включенным мотором.

Йошихара кивнул.

– И они дали ему кислород.

– И он умер, – кивнул Джеймсон.

– И погода в Лос-Анджелесе в тот день была...

– Почти идеальной, – опять усмехнулся Джеймсон. – Как сообщали метеорологи, день был хрустальный, каких в Лос-Анджелесе почти уже не бывает.

– Да, не повезло парню, – заметил Йошихара. – А каков был бы результат, если б ему не дали кислородной маски?

– Трудно сказать, – ответил Джеймсон. – Но похоже, что все последние наши объекты чувствуют себя лучше. Пока что четверо из пяти справляются очень неплохо. Конечно, надо учитывать, что воздух в Мехико-сити был на редкость грязный последние дни, но в Чикаго он ничего.

– И как давно они прибыли на места?

– Всего два дня, – сказал Джеймсон.

– Любопытно. А что с местным мальчишкой, который умер? Как его звали?

– Киоки Сантойя. Ему, разумеется, кислорода никто не дал – он был уже мертв, когда мать нашла тело. Но анализы показывают, что его легкие примерно в том же состоянии, что и у этого, – Джеймсон показал на труп на столе.

Йошихара в раздумьи помолчал.

– А двое других местных? – наконец проговорил он. – Мне бы хотелось их видеть. Не на мониторах. Живьем.

У Джеймсона затуманились глаза.

– Не уверен, что это удачная идея, – начал, он. – Если кто-нибудь из них вас узнает...

– Ну и что, что узнает? – хмуро перебил его Йошихара. – Они ведь вряд ли отсюда выберутся, не так ли?

Стивен Джеймсон неопределенно наклонил голову. Не годится выказывать боссу свои чувства.

– Как вам угодно, – сказал он, открывая перед Йошихарой дверь. Они миновали комнату, где находилось множество резервуаров со сжатым газом, и вошли в следующую.

Эта была пуста, если не считать большой плексигласовой камеры посередине.

Камера была наполнена коричневатым газом.

Сквозь дым едва виднелись фигуры двух юношей. Обнаженные, они спали на полу, подложив руки под голову. Но когда Такео Йошихара стал их разглядывать, глаза одного из них, того что побольше и, насколько можно было судить, полинезийца по происхождению, внезапно раскрылись. В одно мгновение он оказался в низкой стойке, готовый прыгнуть.

Совсем как животное, подумал Йошихара. Как почуявший врага дикий зверь. Он шагнул вперед, точно так же, как сделал бы, намереваясь ближе взглянуть на обезьяну в зоопарке.

Юноша прыгнул, простирая руки, чтобы вцепиться ему в горло, ударился о плексигласовую стену и рухнул на пол, взвыв от боли.

Теперь проснулся и второй экземпляр, поменьше, смотрел сквозь прозрачную стенку, яростно горя глазом.

– Мы так и не выяснили, как они включились в эксперимент? – отвернулся Йошихара от клетки, чтобы спросить Джеймсона.

– Поскольку я уверен, что они сами этого не знают... – начал тот, но Йошихара опять прервал его.

– Меня не интересует, что они знают. Меня интересует, как случилось, что они оказались под воздействием нашей смеси. Выясните это. К концу дня мне нужен ответ. Ясно?

Джеймсон нервно сглотнул, но кивнул, зная, что выбора у него нет.

– Отлично, – мягко сказал Йошихара. Затем, не бросив и взгляда на запертых в плексигласовой камере, прошел анфиладой комнат, поднялся лифтом на первый этаж и вышел пройтись по саду.

У него час в запасе перед тем, как уехать. Если не считать этой занозы с местными мальчишками, в основном все идет гладко. И даже проблема с местными – под контролем.

– Под контролем, – повторил он про себя. Было бы лучше, конечно, если бы все испытуемые находились подальше от Мауи, как оно и планировалось. Но раз уж случился сбой – и он узнает в деталях, как этот сбой случился – грех не использовать преимущества создавшейся ситуации.

Поскольку, пока они живы, мальчишки, запертые в лаборатории, являются источником важных научных знаний.

Пока живы.

Такео Йошихару нимало не волновала продолжительность жизни Джеффа Кины и Джоша Малани. Ведь куда более ценными – по сути говоря, единственно ценными – будут научные данные, полученные в результате исследования их трупов.

Глава 23

Катарина как раз сворачивала с Хана-хайуэй на узкую проселочную дорогу в поместье, когда услышала над головой характерное «уап-уап-уап», производимое винтом вертолета. Хотя звук раздавался пугающе близко, самой машины она не видела. Машинально остановив форд, она высунулась в окно, чтобы взглянуть в небо, козырьком руки прикрывая глаза от блеска утреннего солнца. Вертолет появился низко над кронами деревьев, подпрыгивая и зависая – прозрачная, непрочная стрекоза. Когда он проплыл над самой головой Катарины, ей показалось, что Стивен Джеймсон и Такео Йошихара смотрят вниз из своей плексигласовой скорлупки, и она повернулась проводить их взглядом, предполагая, что вертолет сделает круг и пойдет влево, к аэропорту в Кахулуи.

Ничего подобного. Он развернулся направо и исчез за прикрытием скал, вздымающихся почти на двести футов прямо посреди джунглей.

Только когда замолк шум пропеллера, Катарина завела мотор и двинулась по узкой дороге. Как обычно, при ее приближении ворота раздвинулись, и практически не потребовалось снизить скорость, чтобы миновать их. Впрочем, сегодня у нее мурашки пошли по коже, когда она почувствовала на себе внимательный глаз камеры, и, проезжая по поместью, пришлось сдерживаться, чтобы не вертеть головой в поисках других камер.

У исследовательского центра ее удивила непривычная пустота на автостоянке. Катарина покачала головой, увидев обилие свободных мест, и у нее мелькнула идея. Этот проблеск немного разогнал мрачное состояние, в котором она находилась всю долгую бессонную ночь, когда лежа ломала голову, как бы попасть в подземную лабораторию северного крыла. Ночью так ничего и не придумалось. Зато теперь кое-что брезжит.

Сначала вертолет, теперь – опустевшая стоянка.

Определенно, что-то здесь происходит.

Позабыв свое намерение отправиться на раскопки в ущелье, Катарина оставила джип на стоянке, вошла в центральный холл, снова заставив себя не рыскать глазами на камеры, и направилась было к дверям, ведущим в офис Роба Силвера, но на полпути замерла, словно только что передумала. Развернулась и подошла к столу охранника, и когда тот поднял на звук шагов голову, точно зарегистрировала мелькнувшее в его глазах удивление. Может, ей не придется вытягивать из него информацию; если повезет, сам выболтает, что здесь творится. И верно, так оно и случилось:

– А я думал, все на совещании в Хане.

– Я поеду после обеда, – гладко сымпровизировала она.

Но зачем? Почему чувствовала, что не обойтись без лжи?

Ну ясно же, почему – паранойя, настигшая ее, когда вчера ночью она наблюдала за разгрузкой фургона, одолевавшая, когда ехала домой и затылком чуяла чужие глаза, снова подползла и обернулась кольцами вокруг тела, как боа-констриктор.

Но при этом стремительно обретала очертания идея, мелькнувшая при виде пустой парковки.

– А доктор Джеймсон уже уехал? – спросила она самым своим безмятежным тоном.

Охранник кивнул.

– Улетел. Вертушкой, вместе с мистером Йошихарой. Пару минут назад.

– Черт, – пробормотала Катарина, состроив обиженную гримаску.

– Прошу прощенья? – переспросил охранник.

Катарина вздохнула.

– Мой сын думает, что уронил здесь вчера ключи из кармана. Я хотела спросить доктора Джеймсона, может, он их нашел. – И она открыла рот, словно собиралась что-то сказать, но потом, передумав, закрыла. Помедлила, а потом закинула еще удочку: – И только представьте себе, он говорит, что это я виновата. Ох, дети, дети. – Катарина повернулась, якобы для того, чтобы уйти, будто и не надеялась, что охранник может предложить помощь, и сделала уже шаг в направлении северною крыла, почти что чуя при этом, как охранник обнюхивает наживку, опасаясь, не припрятан ли там крючок.

– Может, мне впустить вас на минутку, доктор Сандквист? – предложил он.

Катарина повернулась к нему, словно не веря своим ушам.

– Что вы, я не могу этого допустить, – сказала она, рискуя всем, чтобы загнать крючок глубже. – В его отсутствие...

– Да что такого? – пожал плечами охранник. – У меня у самого шестнадцатилетний оболтус. Мне ли не знать, какие трюки они выкидывают. Если ключи там, мы найдем их за пару минут.

И он повел Катарину в северное крыло. Остановился в коридоре, отыскивая в связке нужный ключ, а Катарина тем временем бросила взгляд на лифт в конце коридора. Над кнопкой вызова имелась неприметная серая пластинка, вверху которой дразняще горел красный огонек.

– Где начнем? – спросил охранник.

Катарина беспомощно пожала плечами.

– В смотровой, наверно? Мне кажется, легче всего было уронить их, раздеваясь, как вы считаете? Давайте я посмотрю в кресле в офисе Стивена, где Майкл сидел после осмотра, а вы проверите смотровую? Это самое обычное кольцо с полудюжиной ключей на нем.

Они вошли в офис, Катарина притворилась, что ищет на кресле, а охранник направился в смотровую. Оставшись одна, она кинулась к столу, молясь, чтобы ящик оказался не заперт.

Ей повезло. На самом верху, не прикрытая хотя бы листком бумаги, лежала серая пластиковая карта. Схватив ее, Катарина тихо задвинула ящик стола и направилась в смотровую:

– Нет, в кресле их нет.

– Здесь – тоже. – Он кивнул на шкаф с выдвижными ящиками. – Давайте, вы посмотрите в этих, а я – в тех? А в письменном столе у него вы искали?

– Если кто и будет искать у него в столе, то уж скорей вы, чем я. Я ведь здесь новичок, помните? Только-только сподобилась получить пропуск в лифт. Негоже мне рыться в чужих столах.

Несколько минут спустя они, дружески болтая, вышли из офиса Джеймсона.

Пропуск в лифт лежал у Катарины в кармане.

А ключи Майкла, полагала она, – в его кармане. Насколько ей было известно, он не терял их ни разу в жизни.

Она переждала с полчаса, прежде чем направиться в северное крыло, и, минуя своего нового друга-Охранника, бросила ему:

– Что ж, я – в соляные копи, – и подмигнула.

Все ее самообладание понадобилось, чтобы, идя по коридору, не оглянуться на камеру, которая, как она полагала, сейчас была настроена на нее. Вынимая из кармана пропуск и поднося его к серой сенсорной пластине, Катарина надеялась, что на экране не видно, как трясется ее рука.

Огонек сменился на зеленый. Через секунду двери лифта расползлись в стороны. Она вошла внутрь, нажала нижнюю кнопку, потом попробовала засечь, сколько времени займет спуск. Лифт шел гладко, движения даже не ощущалось; когда двери распахнулись, она могла быть как пятнадцатью, так и пятьюдесятью футами ниже.

Или сотней.

В коридоре никого не было. Катарина уверенно зашагала вперед, хоть и не имела точного представления, что именно ищет.

Ну, во-первых, конечно, то, что доставили ночью. Она представила себе план подвального этажа, как он выглядел на экране монитора, и постаралась припомнить, в какой комнате был распакован гробоподобный ящик.

Она почти уверена: третья дверь направо.

Дойдя до нее, Катарина помедлила, борясь с нестерпимым желанием оглянуться на камеру, установленную над лифтом, и повернула дверную ручку. К ее глубокому облегчению, дверь открылась.

Она узнала комнату сразу, едва вошла: безупречно чистая, с полом из белой плитки, с белым эмалированным прозекторским столом в центре, с большой лабораторной стойкой у стены. Другую стену занимали три металлических шкафа с большими выдвижными ящиками.

Именно такие показывают в телесериалах, когда действие происходит в морге.

Набравшись духу, Катарина пересекла комнату и подошла к шкафам.

Нет, это ошибка. Это должна быть ошибка! Это не может быть морг.

В мыслях был хаос. Что, если кто-нибудь войдет?

Что, если за ней наблюдает охранник?

Что, если комната под сигнализацией?

Пошла прочь, прошептал ей внутренний голос. Прочь отсюда, немедленно вверх и не лезь в чужие дела. Тебя наняли, чтобы разобралась со скелетом. Тем скелетом, который Роб нашел в двух милях отсюда. Все остальное тебя не касается.

Уходи.

Уходи отсюда!

Но не слушая голос, она протянула дрожащую руку и вытянула первый попавшийся ящик.

Пусто.

Напряжение чуть-чуть спало, и она потянулась к другому.

Пусто.

То же и с третьим, и с четвертым.

Рука больше не дрожала, и она почувствовала себя глуповато. То, что она там видела прошлой ночью, никак не может быть...

Тут рука вытащила пятый ящик, и мысль застопорило, потому что Катарина смотрела в лицо юноши.

Он был лет семнадцати-восемнадцати, с крупными чертами лица, светлыми волосами и вмятинкой на подбородке.

И мертвые голубые глаза не мигая смотрели на нее из запавших глазниц на сером, лишенном выражения лице.

Катарина застыла, как изваяние, сдерживая подступающую тошноту. Веди себя как ни в чем не бывало, сказала она себе. Если они наблюдают, надо быть невозмутимой. Веди себя так, словно ты в курсе происходящего.

До конца вытащив ящик, она увидела огромный У-образный надрез на торсе юноши. Все его органы были на месте, все – за исключением полностью изъятых легких.

Легких?

Ей вдруг вспомнился текст единственного файла, который они смогли открыть в директории «Серинус».

Загрязнение окружающей среды? Возможно ли, чтобы юноша умер от загрязнения?

Она вытянула ящик дальше, ища что-нибудь, что угодно, что помогло бы идентифицировать труп. И, вытащив до предела, нашла.

На большом пальце правой ноги была бирка. Катарина сорвала ее, сунула в карман, задвинула ящик и готова была уже выйти из комнаты, как в стене по правую руку, в глубине комнаты, заметила дверь. Подойдя поближе, прислушалась. Услышала ритмичный гул. Помедлила, но потом все-таки попробовала повернуть дверную ручку.

Та повернулась, и Катарина приоткрыла дверь, чтобы заглянуть внутрь.

Это оказалось чем-то вроде машинного зала, с множеством баков различного размера, каждый из которых распределительными рукавами с вентилями присоединен к центральному резервуару, от которого уходило за две стены еще несколько толстых труб. Поблизости работал насос, который, видимо, гнал содержимое резервуара по трубам.

От него-то и исходил гул.

И в противоположной стене, и еще в одной, дальней, как раз в тех, сквозь которые уходили толстые трубы, были пробиты широкие двери, и Катарина проворно подошла к ближайшей, прислушалась, попробовала ручку.

Заперто.

Тогда она подошла к другой, но и ту отворить не удалось.

Огорченная, она сильней дернула за ручку. Поискала электронный замок, как у лифта, но не нашла. Может, где-то здесь ключ? Но что, если тут тоже включена камера?

Повертела ручку еще немного, сдалась и вернулась в морг. Подумала, не вернуться ли, не искушая удачу, к лифту, но ряд закрытых дверей в коридоре манил ее, как магнитом.

Решившись, Катарина отвернулась от лифта, медленно двинулась по коридору и шагов через тридцать на одной из дверей увидела табличку:

Проект «Серинус»

Зачарованно уставилась на нее, понемногу приходя к мысли, что пароль к запертым файлам, отсутствие которого так угнетало ее вчера, больше не нужен. Собравшись с духом, Катарина протянула руку и попробовала открыть дверь, почти уверенная, что она, как и те, что в комнате рядом с моргом, будет закрыта.

Отнюдь. Очевидно, Йошихара полагал, что системы допуска в лифт вполне достаточно, во всяком случае, для этой части лаборатории.

Она вошла в обшитую деревом приемную, почти пустую, если не считать одинокого письменного стола и стеклянной витрины. То, что было спрятано за стеклом, заставило сильней биться сердце.

Череп?

Неужели это тот самый череп, который они с Робом видели на компьютерном мониторе? Катарина приблизилась к витрине – глухой плексигласовой коробке, установленной на черный лакированный пьедестал. Рассматривая череп со всех сторон, она все больше утверждалась в мысли, что череп тот самый, и ее возбуждение росло. Мало того, он удивительно похож и на тот, который они нашли в ущелье! Опустив взгляд, Катарина поискала что-нибудь поясняющее и не сразу, но нашла. Это оказалась пластинка, похожая на ту, что была прикреплена к двери, через которую она только что вошла. Надпись указывала, что такого-то числа череп найден в такой-то филиппинской деревне – примерно два месяца назад. Запомнив название, Катарина еще раз оглядела череп, а потом двинулась дальше.

И, войдя в следующее помещение, в изумлении замерла. На долю секунды показалось, что она в ветеринарной лечебнице, поскольку одна стена была целиком занята клетками с животными. Только это были совсем не клетки. Плексигласовые камеры. Катарина пошла дальше, жадно схватывая глазами подробности. Камеры – слово пришло на ум невольно, но сразу возникло ощущение, что эти пластмассовые клетки – именно камеры и не что иное – были герметически закупорены, а вода и корм, судя по всему, подавались в каждую изолированно с помощью дистанционного управления.

В каждой имелась своя вентиляционная система, и на большом компьютерном мониторе указывался состав подаваемой в нее газовой смеси. Следовательно, резервуары в помещении с насосом, где она только что была, снабжали эти камеры воздухом, поняла Катарина.

Она приблизилась к клеткам.

Они различались по размеру, и животные внутри них были разные.

В самых маленьких – мыши, где поодиночке, где парами. В одной сидела мамаша с полудюжиной сосунков.

В камерах побольше содержались кошки и собаки, все поодиночке, и большая часть кисок свернулась клубочком на тюремном полу, кто вылизываясь, кто в дреме.

Или они уже умерли?

Катарина бросила взгляд на один из мониторов; картинка, ряд цифр и букв, сообщала состав атмосферы в камере. Некоторые формулы она узнала: NH3, CH4, СО.

Аммиак.

Метан.

Окись углерода.

Там было еще с полдюжины других формул, большей частью ей неизвестных.

Но Катарина сильно подозревала, что все это смертельно опасные газы. Господи милосердный, да что же здесь происходит?

Катарина вплотную подошла к камере и резко постучалась. Кошка внутри шевельнулась, повела глазом и устроилась снова спать.

Собаки – все, кроме одной – бодрствовали. Две из них смотрели на нее, но совсем не так, как смотрят щенята, когда просят поиграть с ними. Напротив, собачий взор казался странно пустым, словно они понимали, что им никогда не выбраться из этого пластмассового заточения.

Три другие растянулись на полу, бессмысленно глядя в никуда. С холодком отвращения Катарина припомнила смысл наименования проекта: канарейки в шахтах – вот чем были эти бедные твари! Импульсивно она открыла одну из клеток и вынула оттуда щеночка, побыстрей закрыв дверцу, когда из нее вырвались мерзко пахнущие пары.

Щенок радостно запрыгал в ее руках, прижался к груди, и гладя его мягкую, теплую шерстку, она с ненавистью думала о людях, затеявших этот эксперимент. Как такое возможно? Засадить невинных животных в...

Странные, сипящие звуки пресекли ее гневные мысли. Их издавал щенок. Потом он стал извиваться, словно стараясь вырваться из ее рук, и в глазах его был страх, и пасть разевалась, судорожно хватая воздух.

Он умирает! Он умирает, этот щенок, прямо у нее на руках!

Она тесней прижала его к себе, стараясь утешить, но через мгновенье все было кончено. Щенок лежал в ее объятиях недвижно и молчаливо. Катарина смотрела на него в горестном недоумении.

Что же делать?

И тут она вспомнила, где находится, что делает. Если ее тут застанут...

Она проворно вернула щенка в камеру.

Надо уходить, и немедленно, пока ее не нашли. Но за этой комнатой была еще одна, и втуне уговаривая себя быть благоразумной, она знала, что должна, просто обязана заглянуть и туда тоже.

Как это может быть, что, несмотря на то, чем они дышат, животные в камерах живы?

Она миновала несколько помещений и обнаружила там только лаборантов в белых халатах, погруженных в работу.

Она не останавливалась, не задавала вопросов, намереваясь пройти незамеченной как можно дальше.

И, наконец, дошла до последней комнаты.

Помещение было небольшое. В центре, заключенная в толстостенный стеклянный ящик, находилась сфера, примерно трех футов в диаметре, из какого-то черно-серого материала, то ли камня, то ли металла. От сферы отходила труба, опоясывающая ее, а потом уходящая прямо вниз, сквозь стеклянную стенку, видимо, в основание ящика.

У стены располагалась панель управления, по всей вероятности, всесторонне следящая за положением дел внутри ящика, от температуры и влажности до давления воздуха и присутствия микроэлементов в атмосфере.

Катарина обошла стеклянный ящик, внимательно рассматривая сферу, но та со всех углов зрения казалась совершенно одинаковой.

Катарина стояла спиной к двери, когда раздался голос, и она вздрогнула от неожиданности.

– Что, в первый раз здесь?

Она обернулась, с опозданием осознав, что вид у нее, должно быть, виноватый, и постаралась сделать хорошую мину при плохой игре.

– Господи, как вы меня испугали!

– Прошу прощенья, – ответил лаборант и тонко улыбнулся: – Полагаю, сейчас вы задаете себе сакраментальный вопрос?

– Не поняла? – переспросила Катарина.

– Что бы это было?

Катарина растерялась.

– Именно это я собиралась спросить у вас, – проговорила она.

На лице лаборанта изобразилось некоторое недоумение.

– Разве мы все здесь не пытаемся это выяснить? Я думал, может, у свежего человека найдется какая-нибудь свежая идея?

Катарина, помявшись, собралась с мыслями.

– Если бы, – наконец проговорила она. – К сожалению, свежих идей у меня не больше вашего. Но, знаете ли, на самом деле я просто ищу доктора Джеймсона.

– Здесь его нет. Он отправился на заседание в Хану. – От улыбки не осталось следа. – А вы – разве вы не должны быть там же? – прибавил он с подозрением.

Катарина решилась без затей сказать правду.

– Меня не пригласили, – просто сказала она. – И раз доктора Джеймсона здесь нет, полагаю, самое для меня разумное – это подняться к себе и заняться чем-то полезным, не так ли?

Спиной чувствуя настороженный взгляд лаборанта и, вопреки сильному желанию, не позволяя себе оглянуться, Катарина вышла из комнаты.

Но и в офисе Роба Силвера ощущение, что за ней наблюдают, не покидало ее.

* * *

В уютном конференц-зале отеля «Хана Мауи», к которому вело 35-мильное шоссе – самый крутой серпантин из всех скоростных трасс мира, Такео Йошихара обвел взглядом семерых членов общества «Серинус», за последние сутки слетевшихся сюда со всех континентов.

– У меня хорошие новости, – начал он. – Трое из последних подопытных живы. Один из них в Чикаго, второй в Токио, третий – в Мехико-сити.

Вокруг стола пробежал одобрительный говорок. Йошихара угомонил его легким движением руки.

– Но имеется и проблема. Здесь, на Мауи, два дня назад умер мальчик – по всей очевидности, после того, как попал под воздействие проекта.

Над столом зависло неодобрение.

– И есть еще три мальчика, все они... – он помолчал, ища слово, потом слегка улыбнулся, найдя, – все они, скажем так, поживают. Хотя и по-разному. Доктор Джеймсон расскажет о них подробней.

Стивен Джеймсон под обеспокоенный шепоток аудитории поднялся со своего места. На экране позади него появились фотографии Джоша Малани, Джеффа Кины и Майкла Сандквиста.

– Как вам известно, в наши намерения никогда не входило проводить эксперименты на людях в непосредственной близости к нашему исследовательскому центру. Однако, по меньшей мере четверо молодых людей вступили в контакт с субстанцией, над которой мы сейчас работаем. – Он повернул голову к трем лицам на экране и показал лазерной указкой на Джеффа Кину. – Это – семнадцатилетняя особь мужского пола полинезийского происхождения. Рост – шесть футов два дюйма, вес – двести двадцать пять фунтов. Около тридцати шести часов назад его обнаружили на горящем тростниковом поле, он глубоко дышал дымом. Сейчас он в нашей лаборатории, чувствует себя нормально. – Указка передвинулась на фотографию Джоша Малани. – Это – еще один семнадцатилетний юноша ростом пять футов восемь дюймов, весом 135 фунтов. Метис. Чуть меньше суток назад, будучи под наблюдением, потерял сознание на автомобильной стоянке поблизости от пляжа. Жив благодаря тому, что дышит смесью окиси углерода, метана и аммиака. Находится также в нашей лаборатории.

– А третий? – спросил кто-то из дальней части зала.

Джеймсон внимательно посмотрел на снимок Майкла Сандквиста.

– Это случай наиболее интересный, – наконец сказал он. – Это шестнадцатилетний белый шведского происхождения, и хотя он, как и остальные трое, не проходил отбора для эксперимента, пока что он проявляет себя как один из самых многообещающих подопытных. Конечно, полного успеха ожидать трудно, но думаю, что паталогоанатомическое исследование, которое мы проведем после его смерти, в значительной степени продвинет наши представления о том, как именно данная субстанция воздействует на человеческий организм.

– А если он не умрет? – с сильным акцентом спросил кто-то из глубины комнаты.

Джеймсон холодно улыбнулся.

– Поверьте мне, герр фон Шмидт, тем или иным способом, но умрут все.

Глава 24

– Миссис Рейнолдс? – сказала Катарина, когда на том конце сняли трубку. Она сидела в офисе Роба, глядя сквозь стеклянную стену на идиллический гавайский пейзаж, на цветы, наполняющие благоуханное утро радугой красок, а в груди у нее клубился холодный, серый ужас, сгустившийся с тех пор, как полчаса назад она поднялась из лабораторий южного крыла исследовательского центра.

Вернувшись в офис Роба, она первым делом отыскала на Филиппинах ту деревушку, откуда прибыл череп. В точности как она вчера догадалась, череп нашли на склонах горы Пина-тубо. И если это в самом деле был череп ребенка, то тот дышал парами вулкана всю свою жизнь.

Затем со дна кармана она вытащила картонную бирку, которую сняла с ноги трупа.

На ней было аккуратно напечатано имя юноши – Марк Рейнолдс.

Помимо даты рождения и смерти, указывался и адрес – Норт-Мэйпл-драйв в Беверли-Хиллз, Калифорния. Самый центр огромного Лос-Анджелеса, одного из самых экологически небезопасных городов страны. Но неужели загрязнение достигло уже убийственного уровня? Надо выяснить. Сначала Катарина позвонила в больницу, где умер Марк Рейнолдс, но только и услышала, что информация по телефону не предоставляется. Не потрудится ли она представить запрос в письменном виде?

Нет, в письменном – не потрудится. И тогда, сгорая от любопытства и в то же время боясь причинить боль матери Марка Рейнолдса, Катарина неохотно набрала номер, который значился на бирке как телефон ближайшего родственника. Трубку сняли на втором гудке. Теперь отступать некуда.

– Элейн Картер Рейнолдс? – Катарина повторила имя так, как оно значилось на куске картона.

– Да, – ответил голос, такой безжизненный, что Катарина едва не бросила трубку.

Но она знала, что это делать нельзя.

– У вас был сын по имени Марк?

Молчание. Потом короткое:

– Да.

Катарина набрала в грудь воздуха.

– Миссис Рейнолдс, меня зовут Катарина Сандквист. Мне необходимо поговорить с вами о Марке. Я знаю, как вам трудно, но мне нужны кое-какие сведения, и надеюсь, вы сможете мне их дать.

В трубке раздалось что-то, похожее на сдавленное рыдание, но потом Элейн Рейнолдс заговорила, и на этот раз в ее голосе проявилась тень чувства:

– После того, что я перенесла, мне уже ничего не страшно.

– Да, трудно придумать что-либо страшнее смерти ребенка, – сказала Катарина.

– Марк не просто умер, миссис... – она запнулась, не в силах вспомнить фамилию.

– Сандквист, – быстро подсказала Катарина. – Но пожалуйста, зовите меня Катарина.

– Благодарю вас, – пробормотала Элейн Рейнолдс и снова смолкла. Катарина ждала, чувствуя, что женщина собирается с силами произнести что-то, и наконец та выговорила: – Мой сын покончил с жизнью, Катарина. Он убил себя.

Катарина потеряла дар речи. Убил себя?

– Я... я сожалею, – еле произнесла она. – Я думала...

И замолчала, не зная, что, собственно, сказать.

– А что вы думали, Катарина? – спросила Элейн Рейнолдс с неожиданным проблеском интереса и, услышав, что Катарина думала, будто смерть Марка каким-то образом связана с загрязнением воздуха в Лос-Анджелесе, издала короткий, лающий смешок. – Что ж, отравление угарным газом можно назвать и так. – И, прерываясь на каждой фразе, дважды смолкая, чтобы овладеть собой, она рассказала о самоубийстве сына. – Они приехали туда слишком поздно, – сказала она. – Дали ему кислород, но уже не помогло. Он умер по пути б клинику.

Катарине внезапно вспомнился щенок, который вдруг задохнулся у нее на руках, когда она вынула его из наполненной ядовитыми газами плексигласовой клетки.

– Ваш сын умер, когда они дали ему кислород? – думая, что ослышалась, переспросила она.

Прерывающимся голосом Элейн рассказала, как бился Марк в машине «скорой помощи», отпихивая кислородную маску.

– Он сопротивлялся, – закончила она. – Конечно, он не понимал, что делает, и я ничем не могла ему помочь. Вы не представляете, как это ужасно – чувствовать себя совершенно беспомощной! – Она помолчала. – Катарина! А в чем дело? Вы так и не сказали мне, почему звоните.

– Я звоню с Гавайских островов, – начала Катарина. – Я работаю на человека, которого интересует проблема загрязнения воздуха...

– В Гонолулу? – перебила Элейн Рейнолдс.

– Странно! Уж там-то воздух чистый, как нигде в мире. Впрочем, когда мы на прошлое Рождество были с Марком на Мауи, пару дней было довольно-таки дымно.

Катарина замерла, не веря своим ушам.

– На Мауи? – эхом повторила она. Что такое? Неужто это только совпадение, что Марк Рейнолдс всего несколько месяцев назад был на Мауи? – Миссис Рейнолдс... Элейн... но что вы делали на Мауи?

– Отдыхали. А что?

– Элейн, я как раз сейчас на Мауи, не в Гонолулу. И я столкнулась с некоторым явлением... – Она смолкла, не желая усугублять боль Элейн Рейнолдс – Ну, с некоторым довольно странным явлением, – наконец сказала она. – Похоже, что легкие вашего сына по какой-то причине подвергаются здесь исследованию...

– Но как это возможно? – удивилась Элейн. – Я имею в виду, без тела – что ж там можно исследовать?

Катарина замялась, но поняла, что у нее нет выбора, кроме как рассказать все, как есть.

– Его тело здесь, Элейн, – сказала она.

– Боюсь, это какая-то ошибка, – возразила Элейн, осознав смысл слов Катарины. – Тело Марка сразу после смерти было кремировано.

Кремировано? Да что она говорит? Может ли быть, чтобы она ошибалась? Может, она говорит не с той женщиной?

– Миссис Рейнолдс, – произнесла Катарина, бессознательно возвращаясь к более формальному обращению. – Вы не возражаете, если я... ну, если я опишу вам, как выглядит юноша, которого я сегодня видела? – Последовало долгое молчание, но в конце концов Элейн Рейнолдс пробормотала, что нет, не возражает. Катарина сосредоточилась, вызывая в памяти лицо, которое видела утром в выдвижном ящике морга, и принялась описывать его бесстрастно, как только могла. Когда речь дошла до ямочки на подбородке, Элейн тихо, мучительно застонала.

– Зачем? – прошептала она. – Зачем они его увезли? И зачем бы им лгать мне, что его кремировали?

– Боюсь, мне нечего вам сказать, – тихо произнесла Катарина. – Боюсь, что знаю не больше вашего. Но скажите, пожалуйста, когда вы тут были, на Мауи, не произошло ли чего-нибудь необычного, из ряда вон?

– Нет, – вздохнула Элейн. – Поездка была чудесная. Если не считать того погружения, конечно.

У Катарины мороз по коже пошел.

– Погружения? – повторила она.

– Марк пошел поплавать под водой с другими ребятами, и у них там что-то произошло с баллонами. Некоторым пришлось в темпе подниматься со дна, и это было довольно-таки страшновато. Во всяком случае, я напугалась так, что больше его под воду не пустила. И все теперь думаю, не с этих ли пор начались его проблемы с дыханием.

На последних словах Катарине стало совсем плохо. У ее Майкла в ту ночь, когда он вернулся после подводного плавания, тоже были проблемы с дыханием, и прошлой ночью...

И тут она вспомнила Киоки! Что было с Киоки? Почему он умер? А Джефф Кина? Вернулся ли он домой? Или с ним произошло то же, что с Киоки Сантойя? И, поверх всего, всплыл голос Майкла: «Ой, да перестань, мам! Никто не знает, что случилось с Киоки!»

– Элейн? – сказала она дрогнувшим голосом. – А что с другими ребятами, которые занимались подводным плаванием с вашим сыном? Вы помните какие-нибудь имена? Или откуда, из каких мест они были?

– Не думаю, – начала Элейн. – Но может быть... Подождите! Там был мальчик по имени Шейн, из Нью-Джерси, они как раз вместе ныряли, и Марк с ним подружился. Погодите минутку... – После бесконечного, как показалось Катарине, ожидания Элейн снова взяла трубку. – Нашла. Марк записал адрес на каком-то обрывке, я нашла его у него в бумажнике. Его зовут Шейн Шелби, и живет он в Трентоне, штат Нью-Джерси. – Элейн продиктовала адрес и номер телефона, и Катарина записала их на обороте бирки, снятой с тела Марка Рейнолдса. – Дайте мне знать, если что-нибудь узнаете, хорошо?

– Конечно, – пообещала Катарина, – конечно.

И тут же набрала номер, который сообщила ей Элейн Рейнолдс. На четвертом гудке трубку сняли.

– Кит Шелби, – сказал мужской голос. Катарина изо всех сил старалась, чтобы ее голос звучал ровно и уверенно.

– Мистер Шелби, я – доктор Катарина Сандквист. У вас есть сын по имени Шейн Шелби?

На том конце провода воцарилось молчание, такое глухое и безнадежное, что Катарина испугалась, не повесил ли он трубку. Но тут Шелби каким-то шатким голосом произнес:

– Кто это говорит, вы сказали?

Катарина снова представилась.

– Я знаю, это звучит странно, мистер Шелби, но мне необходимо знать, здоров ли ваш сын.

Опять последовала пауза, еще более долгая, чем предыдущая, и понемногу Катарине стало ясно, что она сейчас услышит. Наконец она сказала сама:

– У него не все ладно, да, мистер Шелби?

– Он умер, доктор Сандквист, – безжизненно произнес Кит Шелби. – Что-то с легкими. Врачи так и не выяснили, в чем дело. Скорее всего, вирус... что-то вроде. Я в этих вещах, знаете, ничего не понимаю, но мне сказали, эти вирусы все время мутируют. Мы думаем, может он подхватил это, когда летел с Мауи. Так потом совсем и не оправился.

Положив трубку, Катарина сидела в оцепенении, глядя в окно.

Что, Господи Боже мой, происходит?

Неужто и тело Шейна Шелби тоже лежит где-то здесь, в поместье?

Несколько долгих минут Катарина тупо глядела в сад. Мозг был затуманен усталостью после двух почти бессонных ночей и, в той же степени, странными обрывками информации, которые лежали под рукой, как детали головоломки, но никак не складывались в единую картину.

Думай! – велела она себе. Ответ близко. Думай!

И, отбросив страх и усталость, принялась за работу.

* * *

В конференц-зале отеля «Хана Мауи» Такео Йошихара почувствовал, как вибрирует в кармане пиджака сотовый телефон. Он вышел в коридор, откинул крышку телефона и прижал его к уху.

– Да? – Послушал недолго, потом спросил: – Кому именно звонила доктор Сандквист?

Почти сразу оборвал связь и вернулся к соратникам по проекту «Серинус», обдумывая, как наилучшим образом поступить с доктором Сандквист. И ее сыном.

* * *

Майкл с самого утра чувствовал себя неважно. Грудь давило, все тело болело, но жаловаться матери не хотелось – она тут же поволочет его к доктору Джеймсону. Поэтому, ничего не сказав, он автобусом приехал в школу, где первым делом принялся разыскивать Джоша Малани.

Джоша нигде не было. В конце концов, Майкл позвонил ему домой. Папаша – судя по голосу, не проспавшийся после вчерашнего, – пробурчал, что Джоша нет, а когда Майкл спросил, ночевал ли тот дома, рявкнул, что плевать он хотел, где этого чертова Джоша носит, и бросил трубку. От урока к уроку Майкл все больше волновался о Джоше, и к тому же ему все сильней сдавливало грудь.

На третьем уроке он едва мог дышать и стал подумывать, не вернулась ли астма. В большую перемену Рик Пайпер попытался уговорить его зайти к школьной медсестре, но Майкл слишком хорошо знал, что за этим последует – сестра позвонит матери, та потащит его к доктору Джеймсону, тот примется втыкать в него иглы и лезть в горло всякими штуками.

И тогда ему станет даже хуже, чем сейчас.

Последние два часа он еле высидел. К счастью, окна в обоих классах были распахнуты настежь, он садился поближе к ним и старался втянуть в горящие легкие как можно больше свежего воздуха.

Но к концу пятого урока грудь болеть не перестала и плюс к этому стала кружиться голова.

Может, пропустить тренировку и махнуть домой?

Он тут же отказался от этой мысли, вспомнив старые времена в Нью-Йорке, когда астма донимала его так, что приходилось брать такси, чтобы преодолеть пять кварталов от школы до дома. Нет, он положил слишком много сил, чтобы справиться с этой дрянью, и не позволит болячке снова испортить ему жизнь. Он стиснет зубы, плюнет на боль и слабость и выдержит тренировку. Он будет бегать и бегать, пока боль не уйдет или пока он сможет не ощущать ее больше.

С последним звонком Майкл запихал свои книги в сумку и влился в толпу школьников, с боем пробивающих себе путь к двери. Пулей вылетел во двор – и тут пришлось остановиться, чтобы перевести дыхание, собраться с силами и добраться до раздевалки спортзала.

Рванув дверь, он вошел в душное помещение, где висел густой запах пота, мыла, хлорки и еще невесть каких химических соединений. Майкл открыл свой шкафчик, разделся, натянул спортивную форму, еще влажную после урока физкультуры, и принялся рыскать в поисках чистых носков, не желая надевать вонючие, в которых был с утра.

Ему стало получше, как только он влез в форму, и он почувствовал гордость, что пошел на тренировку, а не на поводу у недомогания. Покончив с переодеванием, заглянул в уборную.

И, стоя у писсуара, почувствовал какой-то новый запах и инстинктивно раздул ноздри, вдыхая. Запах был такой пряный, что даже голова закружилась, но при этом напряжение в груди слегка стихло и сил вроде прибавилось.

Обернувшись, Майкл поискал взглядом, откуда пахнет, но увидел только ту самую кладовку, в которой Джош Малани вчера нашел пузырек с нашатырным спиртом. Дверь ее была приоткрыта. Покончив со своим делом, Майкл поправил шорты, спустил воду и перешел к раковинам, расположенным между писсуарами и кладовкой. Запах усилился. Не совладав с любопытством, Майкл распахнул дверь кладовки.

Всякие моющие средства стояли в линеечку на полках так же, как и вчера. Там были средства для мытья окон, чистящие порошки, дезинфектантьг и сильные растворители, способные смыть практически все, что угодно со школьных стен, будь они крашеные, кафельные или бетонные. Но ни одно из средств не издавало того совершенно особого запаха, который так манил Майкла.

Тут он заметил давешний пузырек с нашатырем, который отнимал вчера у Джоша. Не думая, протянул к нему руку, откупорил и поднес к носу.

Тот самый запах усилился, потек в ноздри, и все тело обдало жаром.

Нахмурясь, Майкл вгляделся в этикетку. Странно. Привычно бьющий в нос запах аммиака, который он, конечно бы, сразу узнал, почему-то разительно изменился.

На этикетке значились все самые обычные рекомендации: не использовать в закрытых помещениях, не вдыхать, не принимать внутрь.

Взявшись за пробку, чтобы завинтить пузырек, Майкл почему-то помедлил. Нахмурился больше и снова поднес ее к носу, на этот раз вдохнув глубже. Тепло распространилось по всему телу, и по коже морозцем пробежал электрический заряд.

Не это ли чувствовал вчера Джош? Воровато оглядев уборную, словно собираясь вколоть себе героин, Майкл вдохнул пары аммиака еще и еще раз. С каждым вдохом он чувствовал прилив сил, и последние остатки боли и усталости, донимавших его все утро, как водой смыло. Он стоял и жадно дышал, когда дверь в уборную распахнулась.

– Черт, ну и вонища же здесь!

Проворно завинтив пузырек, Майкл вышел из кладовки и оказался лицом к лицу с уборщиком.

– Кто-то не закрыл нашатырный спирт, – объяснил он.

– Джо, кто ж еще, – сказал уборщик, да так уверенно, что Майкл понял: этот несчастный Джо, кто бы он ни был, числится причиной всех школьных бед по хозяйственной части. – Ух, да как ты тут только выдерживаешь? – не ожидая ответа, помотал головой уборщик и принялся снимать с полок нужные припасы.

– Ладно, пока, – сказал Майкл и пошел в раздевалку. Уборщик едва буркнул что-то в ответ.

Через десять минут чудное действие паров аммиака наполнило тело Майкла какой-то невиданной силой, и он пробежал стометровку как никогда быстро.

Свой личный рекорд он перекрыл почти на три пятых секунды, а школьный – на 38 сотых.

Глава 25

Стеклянные двери, ведущие из офиса Роба в сад, были настежь открыты, но Катарине казалось, что стены наползают на нее, давят. Весь день, с того самого момента, как она приехала в поместье, не оставляло ее и с каждым часом становилось сильнее омерзительное чувство, что за ней наблюдают, что чужие глаза следуют за ней повсюду. Наконец она поймала себя на мысли, что даже садовник, явившийся после обеда с метлой и совком убрать на обозримом пространстве сада палые листья и лепестки, послан с единственной целью – шпионить за ней. То, что она ни разу не заметила, чтобы он взглянул в ее сторону, не говоря уж о фотоснимках или направленном в ее сторону чем-нибудь вроде микрофонного усилителя, ничуть ее не переубедило. Не то чтобы она знала, как этот усилитель выглядит, даже если б о него споткнулась, но... все равно. Из страха, что телефон прослушивается, Катарина боялась звонить и перед самым обедом взяла и раскрутила трубку – вдруг там, где микрофон, спрятан еще один маленький микрофончик, но с этим тоже ничего не вышло.

День длился целую вечность, и если бы не боязнь, что ранний уход вызовет подозрения, она уехала бы без оглядки сразу после разговоров с Элейн Рейнолдс и Китом Шелби.

Вместо этого она сидела в офисе Роба, чувствуя нарастающий ужас, и изображала для тех, кто за ней, возможно, наблюдал, что работает, как обычно, над скелетом, выкопанным в ущелье. Но на самом деле последние три часа она только и делала, что обдумывала увиденное в лаборатории проекта «Серинус».

Вчерашние слова Роба о канарейках, которых спускают в шахты, не шли у нее из головы. Чем дольше Катарина думала, тем больше склонялась к мысли, что животные в плексигласовых клетках – именно такие «канарейки». Их используют, чтобы установить уровень загазованности, который способны выносить животные, дышащие кислородом.

Но был еще один вопрос, который не давал ей покоя.

Как эти животные ухитряются жить в такой атмосфере?

В полдень она вышла в Интернет, чтобы поискать информацию о влиянии на живые организмы некоторых составляющих газовой смеси, поступающей в плексигласовые камеры. Полученные ею сведения можно было бы и предвидеть: при такой концентрации ядовитых газов животные, все до одного должны были умереть.

Но они жили!

Логически из этого следовало только одно: проект «Серинус» явно далеко выходит за рамки рядового исследования, изучающего, как воздействует загрязнение окружающей среды на различные формы жизни.

Нет, тут явно не обошлось без экспериментов. Экспериментов, в которых животные проходят специальную подготовку с тем, чтобы сделать их жизнеспособными в условиях загазованной атмосферы.

Она снова вспомнила тот странный сферический предмет в последней комнате и то, как лаборант сказал ей: «Я думал, у новых людей могут возникнуть свежие мысли».

Не нужно большого ума, чтобы понять, что сотрудники лаборатории знали ровно столько, сколько требовалось для выполнения их служебных обязанностей, и Йошихара явно не считал нужным посвящать их в тайну сферического объекта и его содержимого. И все-таки он не спрятал сферу куда подальше.

Обязанности технического персонала заключались в том, чтобы ухаживать за животными и, может быть, следить за тем, чтобы субстанция, перекачиваемая в клетки из сферы, поступала туда в требуемых дозах.

Что там, газ? Очень может быть. И сферическая форма объекта, и тяжелый на вид металлообразный материал, из которого он изготовлен, свидетельствуют о том, что предназначался он для того, чтобы выдерживать значительное давление. Как раз такое, какое свойственно жидким газам.

Как это ни невероятно, из логики этих рассуждений следовало, что вещество, поступающее из сферы, имело целью противодействовать ядовитым газам, которыми дышали животные, И поскольку животные были живы, значит, веществу это удавалось – по крайней мере, до некоторой степени.

Но если газ, содержащийся в сфере, способен изменять дыхательные процессы животных, позволяя им выживать в губительной атмосфере, какими могут быть побочные эффекты?

Ее взгляд застыл на странном скелете. Возможно ли, чтобы это был некий антропоид, человекообразная обезьяна, претерпевшая изменения в результате опытов здесь, в исследовательском центре Такео Йошихары, и попросту зарытая после смерти?

Но, глядя на скелет, трудно было не видеть, что он принадлежал скорее человеку, чем обезьяне, и когда Катарине вспомнились тело Марка Рейнолдса, лежащее в ящике морга, и недоступные компьютерные файлы, сам собою сформулировался почти непроизносимый вопрос:

Может быть, информация, скрытая в файлах директории «Серинус», касается не только опытов над животными?

Что, если опыты проводятся и на людях тоже?

Что, если тело Марка Рейнолдса было доставлено на Мауи вовсе не потому, что он умер в результате продолжительного вдыхания окиси углерода?

Мысли неслись скачками. Все больше кусков головоломки ложилось на место.

Если вы хотите дать кому-нибудь газ, как легче всего это сделать?

С помощью кислородного аппарата для подводного плавания, конечно!

Нет никакой сложности в том, чтобы вместо кислорода зарядить баллоны чем угодно, а Марк Рейнолдс и Шейн Шелби оба погружались под воду, отдыхая на Мауи.

Что, если они были не единственными?

Файлы! Чертовы компьютерные файлы, к которым она никак не подберется! Но ведь есть же люди, которые могут...

Фил Хауэлл!

Он все время сидит на компьютере!

Катарина потянулась к телефону, чтобы позвонить ему, но тут же, как психопатка, одернула себя, вспомнив о скрытых камерах и жучках-микрофонах. Впрочем, подумала она следом, если эта чудовищная идея хотя бы на йоту верна, то в преувеличенных как угодно страхах нет ничего психопатического.

Она бросила взгляд на часы – почти четыре.

Вполне подходящее время, чтобы уехать, и тогда она с лихвой успеет в офис Фила Хауэлла в Кихей. Если его там нет, он, скорее всего, отыщется в Компьютерном центре через дорогу. И Катарина собралась уходить, изо всех сил стараясь держаться самым непринужденным образом.

Как на сцене, она боялась, что переигрывает, и думала, что выдает себя каждым своим движением. Когда писала Робу осторожно сформулированную записку: «Встретимся у Фила. Есть идея» – почти чувствовала, как объектив камеры подсматривает ей через плечо, и не просто читая, а интерпретируя подтекст. Но когда наконец она прошла через холл к выходу, охранник лишь кивнул ей, едва оторвавшись от журнала.

На пределе допустимой скорости Катарина направилась в Кихей и почти проехала Макавао, когда вдруг опять вспомнила о Майкле.

Весь последний час, когда сложилось предположение о том, что Марк Рейнолдс и Шейн Шелби при погружении надышались совсем не кислородом, она старалась не думать о том, что то же самое, не дай Бог, могло стрястись и с Майклом.

И один из мальчиков, с которыми он был в ту ночь, уже мертв!

Она пыталась внушить себе, что ее паранойя выходит из-под контроля, что смерть Киоки Сантойя не более чем страшное, бессмысленное совпадение. Но, подъезжая к повороту на Макавао, поняла, что выбора у нее нет. Майкл сейчас на тренировке и должен быть на стадионе. Если он там, она поедет в Кихей, если же нет...

Она покрылась гусиной кожей при мысли, что Майкла ждет судьба Марка Рейнолдса и Шейна Шелби.

При виде школьного стадиона Катарина снизила скорость и остановилась как можно ближе к беговой дорожке. С другой ее стороны стояло человек двенадцать ребят. Поначалу она не смогла найти Майкла, но потом увидела его в низкой стойке, со ступнями на стартовых колодках. Мужчина, видимо, тренер, стоял с высоко поднятой рукой, и когда он размашисто махнул ею, Майкл стартовал под напутственные вопли ребят.

Видя, как лихо он преодолел стометровку, Катарина перевела дыхание, и по крайней мере часть ее страхов утихомирилась.

Что бы там ни произошло с Марком Рейнолдсом, Шейном Шелби и Киоки Сантойя, Майкл в безопасности.

По правде сказать, на ее взгляд, он был даже в лучшей форме, чем когда-либо.

Отъезжая от бровки, она едва бросила взгляд на пыльный седан, который уже стоял там, когда она припарковалась.

И уж, конечно, не видела, что мужчина за рулем седана тоже наблюдал за Майклом.

Наблюдал еще внимательней, чем она.

Глядя, как мать отъезжает от бровки и направляется на Халеакала, Майкл с облегчением перевел дыхание. Спасибо хоть не вышла из машины – только этого ему не хватало! Мало того, что все остальные ребята бросили тренировку и выстроились вдоль дорожки смотреть, как он бегает, и ему неловко, так еще и мама вышла бы из машины, встала бы рядом, вот была бы картинка...

С другой стороны, если б она осталась подольше, тогда б у него был шанс, рассказывая о своих сегодняшних рекордах, убедить ее, что он не выдумывает.

Конечно, результаты неофициальные, но он побил школьные рекорды на пятьдесят, сто и двести метров, и хотя перед последним забегом пришлось зайти в уборную и подышать немного нашатырем, он чувствовал себя на все сто.

Машина матери исчезла за поворотом, и Майкл снова вернулся на трек. Побив все школьные рекорды в спринте, он чувствовал в себе достаточно сил, чтобы попробовать дистанцию подлиннее.

Он пошел по прямой, тщательно рассчитав шаг, чтобы придерживаться выбранного темпа всю протяженность круга длиной в четверть мили. Когда обогнул первый поворот, темп был удобный и дыхание ровное. Так он и бежал, пока не вышел на дальнюю от трибун прямую, где слегка поддал жару.

Месяц, даже еще неделю назад Майкл бы уже скис. Дыхание бы частило, икроножные мышцы жгло, и к концу круга пришлось бы перейти на шаг или упасть ничком на траву, хватая ртом воздух. Сегодня же ничего подобного – дыхание в норме, никакой боли в ногах, хотя напряжение мало-помалу начинает все-таки сказываться.

В основном – легкой тяжестью в груди. Боли нет. Просто ощущение, что не все ладно.

На повороте он поддал жару еще; что бы ни происходило в груди, если не обращать на это внимания – пройдет. Перейдя с размеренного шага на более энергичный, Майкл вышел на отрезок прямой перед трибунами. Скользнув взглядом по пустым скамейкам, он представил себе ликующую толпу и перешел на размашистые прыжки, которые легче давались ногам, но требовали большей работы легких.

Он начал второй крут и тут почувствовал, что икры слегка припекает. И в груди что-то жгло тоже, но совсем не так, как при астме, с которой он вырос.

Сегодняшнее ощущение казалось похожим на здоровую усталость, и он свято верил, что если ей не поддаться, если просто бежать в ровном темпе или даже чуть-чуть поддать, он прямым ходом преодолеет боль и впервые в жизни изведает тот подъем, о котором вечно взахлеб толкуют бегуны на длинные дистанции и которого ему не доводилось еще испытывать никогда. Когда он заканчивал второй круг, к нему присоединился тренер.

– В чем дело, Сандквист? Ты говорил, не можешь бегать на длинные.

Майкл сверкнул улыбкой.

– Да вот вроде могу.

– Слушай, а ты ничего не принял? – озадаченно глянул на него Питерс.

Майкл почувствовал укол совести. Что делать? Соврать? Но нашатырный спирт – никакой не наркотик, а всего лишь пятновыводитель.

Предупреждения, жирно напечатанные на этикетке, промелькнули у него в голове. Но если нашатырный спирт и вправду так ядовит, как там говорится, почему же он все еще так хорошо себя чувствует?

Если не считать того, что ему так неожиданно стало плохо.

Тот подъем, которого он ждал, тот прилив сил, который, верилось, волной смоет давящую боль в груди, принесет второе дыхание, даст сил рвануть и преодолеть последнюю четверть мили назначенной им себе самому дистанции, – не наступил.

Напротив, боль в груди усилилась и икры заполыхали огнем.

Нашатырный спирт! Вот в чем дело!

С каждой секундой ему становилось все хуже, и Майкл было заколебался.

Нет, не останавливайся. Если бежать и бежать, боль уйдет.

– Слушай, Сандквист, ты что-то неважно выглядишь, – снова заговорил все еще не отставший тренер.

Значит, боль уже себя выдает. Если его поймают, если тренер узнает, что он делал в кладовке, – его как пить дать вышвырнут из команды.

Беги, велел он себе. Беги, и все тут. Как-нибудь обойдется.

Но на повороте он стал терять темп.

Дыхание сделалось рваным, и на каждом выдохе грудь словно пронзало ножами.

Споткнувшись, он сбился с ритма, восстановил равновесие, но еще через пару шагов споткнулся снова. На этот раз, предчувствуя, что упадет, Майкл свернул на травяное покрытие футбольного поля и рухнул.

– Сандквист? Сандквист! – Джек Питерс стоял перед ним на коленях. Майкл лежал на спине и, глядя прямо перед собой в небо, видел, как оно на глазах темнеет, гаснет по краям, будто сейчас он потеряет сознание.

Или умрет.

Нет! Не может быть, чтобы он умер! После того, как ему было так легко, так здорово, после того, как он бегал так классно, как никогда в жизни!

Надо встать на ноги, двигаться, и тогда все пройдет. Майкл перекатился на живот, попробовал подняться на колени, но силы покинули его, и он растянулся ничком. Тренер, взяв за плечи, перевернул его на спину.

– Лежи смирно, – приказал он. – Что с тобой, Сандквист? Что случилось?

Тьма сгущалась со всех сторон, и как ни старался Майкл вздохнуть поглубже, у него совсем не получалось набрать воздуха в грудь.

Тут он почувствовал, что к нему прикасается еще чья-то рука, услышал другой голос.

Голос Рика Пайпера.

– Майкл! Майкл, скажи, что с тобой?

Из тела уходили последние силы, и Майкл решил попытаться выговорить только одно слово. Губы шевелились, время шло, а слово не выговаривалось.

Рик смотрел на тренера глазами, полными ужаса. Киоки Сантойя уже умер, Джефф Кина и Джош Мадани – исчезли. И вот теперь Майкл выглядел так, будто вот-вот умрет.

– Сделайте же что-нибудь! – закричал он. – Ради Бога, что же, ничего нельзя сделать?

Тренер склонился к самому уху Майкла.

– Что? – строго спросил он. – Что ты хочешь сказать?

Толстый, неповоротливый язык не повиновался, но Майкл сделал усилие и сумел-таки шепотом произнести то самое слово:

– Н-нашатырь...

Изнуренный напряжением, которого потребовала от него речь, он потерял сознание.

Такео Йошихара и Стивен Джеймсон были в вертолете, когда им позвонили и сказали, что Майкл Сандквист упал в обморок на школьном стадионе в Бэйли.

– Где мы сейчас? – спросил Йошихара в шлемофон, позволявший ему сообщаться с пилотом несмотря на оглушительный вой винтов.

– За пять минут доберемся, – ответил пилот.

– Давай, – приказал Йошихара и повернулся к доктору Джеймсону. – Как он, выдержит?

– Да, если мы прибудем туда раньше «скорой помощи», – ответил Джеймсон. – Но если нас опередят и примутся лечить его так же, как того парня из Лос-Анджелеса, то нет никаких шансов.

– В таком случае, свяжитесь с персоналом «скорой помощи», – приказал Йошихара. – Скажите, что вы его личный врач и чтобы до нас не смели его трогать.

– Не выйдет, – раздался в наушниках голос пилота. – «Скорая» работает на другой частоте. И, кроме того, – взгляните-ка! – Он показал вниз и слегка направо. Сквозь прозрачное брюхо вертолета было видно, как мчится по шоссе, вращая мигалкой, «скорая помощь».

– Быстрей, – приказал Йошихара, ни на йоту не повысив голос, в котором, однако, была подстегнувшая пилота властность.

Опустив нос вертолета, он прибавил ходу, и машина быстро пошла вниз, отчего Джеймсон напряг горло, сдерживая подступившую тошноту, а Йошихара даже не поморщился.

Они сели у школы за тридцать секунд до того, как прибыла «скорая». Пока медики подбегали с носилками, Джеймсон уже взял ситуацию под свой контроль.

Без раздумий подчиняясь доктору, санитары положили Майкла на носилки, закрепили ремнями и отнесли в вертолет.

– Мемориальная больница Мауи? – осведомился пилот, заводя мотор, чтобы взлететь.

Йошихара покачал головой.

– Домой.

Пилот, как и персонал «скорой», беспрекословно подчинился приказу.

Глава 26

Правое плечо Фила Хауэлла горело, в глазах ощущалась сильная резь, и картинка на мониторе, от которой он не отрывался большую часть прошлой ночи и весь сегодняшний день, расползалась в цветное пятно. Но зато наконец что-то, кажется, начинало проясняться.

Все началось вчера вечером, когда он вынужден был признаться себе, что нет способа, которым можно было бы заставить суперкомпьютер сравнить странную последовательность тонов, не складывающихся в мелодию, которые были пойманы радиотелескопами со всеми файлами всех компьютеров в мире. Наконец он велел компьютеру присвоить каждому тону буквенное обозначение, выбрав четыре ноты, которые ближе других соответствовали звучанию сигналов: А, В бемоль, D диез и G[7]. Поначалу он не особенно рассчитывал на успех; в конце концов, есть ли нотное письмо всего из четырех знаков? И, кроме того, какие основания полагать, что цивилизация, удаленная отсюда на пятнадцать миллионов световых лет, имеет представление о земной музыке?

Он просто не в силах был придумать что-то еще. Но потом, когда ноты заструились по экрану, что-то начало вырисовываться из тумана, застилавшего мозг. Фил ударил по клавише «Пауза» в правом верхнем углу клавиатуры и уставился на экран.

Всего лишь последовательность из четырех нот, одна нота следует за другой совершенно произвольно, и это не похоже ни на одну знакомую мелодию и ни на одну из тех мелодий, которые пытается подобрать и воспроизвести компьютер.

И все-таки что-то в этой цепочке казалось странно знакомым. Эврика! Он открыл еще одно окно и искал в Сети, пока не нашел сайт с картинкой, тоже изображавшей своего рода последовательность.

Последовательность генетического кода.

Секундой позже Фил вглядывался в отрезок кода. Представленный не в виде двойной спирали, как его обычно изображают, код хромосомы был напечатан линейно, каждое из азотистых оснований – аденин, гуанин, цитозин и тимин – сокращено до одной буквы.

A, G, С и Т.

Сердце забилось, как сумасшедшее, и он быстро перевел взгляд на другую половину экрана, где было открыто окно с изображением космического сигнала.

А, В бемоль, D диез и G.

Замени С и Т на В бемоль и D диез...

Яснее быть не может.

Он вспомнил о ракете, несколько лет назад посланной НАСА в глубокий космос, на борту которой находилась пластинка, где в виде пиктограмм были изображены фигурки мужчины и женщины, а также несколько математических символов.

Если вы действительно хотите установить связь с другой формой жизни – формой жизни, достаточно похожей на вашу, так, чтобы у двух рас была хоть небольшая надежда на взаимопонимание, – что может быть естественней, чем послать точное описание вашей сущности?

Особенно если это описание может быть выражено простым кодом из четырех символов, записанных в определенной последовательности?

Нет сомнений, что цивилизация, достаточно продвинутая, чтобы, получив такой сигнал, распознать его, сумеет разработать приемлемый способ коммуникации, который сделает общение не только возможным, но и эффективным.

Фил смотрел то на одно окно, то на другое, и чем дольше смотрел, тем больше уверялся в своей правоте.

Это не музыка.

Это код.

Код ДНК.

Рецепт изготовления человеческого рода.

Его мысли разбегались. Сперва нужно перевести сигнал с музыкального языка на генетический. Это просто, вопрос подмены.

Но какие именно ноты соответствуют различным видам протеина? Ведь это чистого рода совпадение, что две ноты сигнала совпали с двумя буквами, какими у людей принято обозначать вещества, входящие в состав ДНК. Фил даже и не собирался подсчитывать, какова вероятность того, что инопланетная раса не только воспользовалась музыкальным алфавитом, принятым даже не во всех частях планеты Земля, но и придала те же самые символы протеинам, образующим тела представителей этой расы.

К десяти часам он сдался и позвонил одному университетскому математику с просьбой составить простую программу, с помощью которой можно, было бы сконструировать директорию новых файлов, где каждый отличался бы от другого только нотами, под которые подставлены буквы A, G, С и Т. Всего должно получиться двадцать четыре файла, представляющих все возможные комбинации подстановки.

Тогда суперкомпьютер сможет начать сравнивать каждый из этих двадцати четырех файлов со всеми материалами, касающимися ДНК, в компьютерах, находящихся в пределах его досягаемости.

Даже математик не решился предположить, сколько времени это займет. Фил уже попросту валился с ног, ведь он провел перед компьютером большую часть прошедшей ночи и весь сегодняшний день, но все равно он не в силах был больше чем на несколько минут отойти от экрана из страха пропустить тот момент, когда произойдет совпадение.

Если, конечно, оно произойдет. Математик заявил, что статистическая вероятность такого совпадения практически ничтожна.

– Это не значит, конечно, что ты не найдешь ничего похожего, – оговорился он, еще пуще сбивая Фила с толку. – По правде говоря, удивлюсь, если не найдешь. В конце концов, космос и впрямь бесконечен, и, следовательно, где-то должно существовать точное соответствие. Верней, бесконечное множество точных соответствий. Но, разумеется, вероятность того, что ты выйдешь именно на такое соответствие – не более, чем... бесконечность бесконечностей.

Весь день Фил смотрел, как потоком текут по экрану буквы, и был не ближе к ответу, чем в ту минуту, когда поиск начался.

Но он дождется. Если совпадение есть, он найдет его.

* * *

Всю дорогу от Макавао до Кихей Катарина обдумывала, что скажет Филу Хауэллу, и в уме вроде бы все получалось складно.

И при этом – совершеннейший бред!

Такео Йошихара – один из самых уважаемых людей на Мауи. С какой стати Фил Хауэлл – или кто угодно другой – ей поверит?

Если бы Роб был с ней!

А вдруг он не найдет ее записки? Вдруг записка попадется на глаза кому-то еще и тот поймет, о чем она и.?..

Стоп! – велела она себе так резко, что рефлекторно нажала на тормоз, тут же услышав гневный гудок сзади. Это паранойя, напомнила она себе, снова взяла власть над машиной, перестроилась в левую полосу шоссе на Пийлани и свернула на Липоа-стрит. Записка вполне невинная! И если Роб не приедет, значит, ей придется в одиночку убеждать Фила, что она в здравом уме.

Однако в офисе Хауэлла не оказалось. При мысли, как далеко она от обсерватории, Катарина чуть не заплакала, но потом секретарша сказала ей, что за Филом нет нужды ехать в Халеакала. Он тут, через дорогу, в Компьютерном центре.

Катарина с облегчением перевела дыхание и поспешила на улицу, где, уже сделав шаг на мостовую, услышала, вслед короткому лаю гудка, голос Роба Силвера:

– Кэт, что случилось? Я прочел твою записку и... – он запнулся, увидев ее лицо. – Катарина, да что такое?!

Не дожидаясь ответа, он выскочил из машины и обнял ее. Она прижалась щекой к его плечу, глубоко вздохнула, стараясь воспроизвести старательно отрепетированные про себя фразы, ничего не вспомнила и просто начала говорить:

– Роб, тут делается что-то ужасное! Нужно уговорить Фила Хауэлла, он поможет нам разобраться, насколько все плохо на самом деле!

Следующие десять минут она говорила без умолку, стараясь отделить то, что она знала наверняка, от того, о чем можно было только догадываться, и свести обрывочные данные в связный рассказ. И, говоря, видела в глазах Роба сомнение.

– Ты мне не веришь? – спросила она, закончив рассказ.

Роб глубоко вздохнул.

– Не то чтобы не верю, Кэт, – осторожно сказал он. – Просто, видишь ли, слишком многое из того, о чем ты говоришь, всего лишь предположения...

– То, что я видела в лаборатории, – не предположение, Роб, – напряженным голосом перебила его Катарина.

– Я не ставлю под сомнение то, что ты видела, – поспешно сказал он. – Но выводы, к которым ты пришла, я имею в виду, относительно Такео Йошихары...

– Что он проводит эксперименты на людях? – прервала его Катарина. – А что в этом такого уж невозможного? Всегда были и есть люди, которые не прочь поэкспериментировать на других. И очень может быть, что я ошибаюсь. Господи, ты даже не представляешь, как мне хочется ошибиться. Но я должна знать, Роб. Я должна знать в точности, что именно здесь происходит, и я не могу справиться с этим одна. Я уверена, что все кроется в этой чертовой директории «Серинус», в которую мы не можем прорваться! Поэтому я и прошу тебя помочь мне уговорить Фила Хауэлла взломать ее или... – Раздавленная могучей волной вновь нахлынувшего страха, Катарина задрожала, захлебнулась словами. Глаза ее наполнились слезами. Ноги подкосились, она покачнулась, но Роб снова обнял ее и удержал.

– Хорошо, Кэт, – шепнул он ей в ухо, гладя по волосам. – Все образуется. Конечно, я тебе помогу. А сейчас успокойся, ладно?

Катарина обняла его крепко-крепко.

– Я постараюсь, – выдохнула она. – Но, знаешь, я очень боюсь, что с Майклом случится что-то ужасное...

Роб сильнее прижал ее к себе.

– Все будет хорошо. Я тебе обещаю. С Майклом ничего не случится.

Катарина вслушивалась в его слова и старалась ухватиться за них, как держалась за Роба. Они направились к Компьютерному центру, но въедливый внутренний голос не умолкал.

Он говорил ей, что несмотря на слова Роба, несмотря даже на очевидные, полученные всего час назад на стадионе доказательства того, что Майкл здоров, может быть уже поздно.

Фил Хауэлл по-прежнему смотрел на экран, когда до него дошло, что он уже не один. Он поднял взгляд, увидел пепельно-бледную Катарину, тревогу в глазах Роба и понял, что что-то неладно.

– Нам нужна твоя помощь, Фил, – тихо сказал Роб. – И немедленно.

Фил нахмурился, взгляд его дернулся к экрану. Если совпадение обнаружится, а он его не увидит...

– Прошу вас, – попросила Катарина. – Я боюсь... – Ее прерывистый голос красноречиво доказывал, что она и впрямь перепугана насмерть.

Понимая, что Катарине и Робу нужен компьютер, Фил открыл на экране еще одно окно.

Сигналу из космоса и так уже пятнадцать миллионов лет.

Ничего с ним не сделается, подождет.

А вот Катарина ждать явно не могла.

* * *

Крошечная точка света слабо мигала в темноте, такая тусклая, что поначалу Майкл ее не заметил. Потом она понемногу разгорелась, и он понял, что следит за ней, как впередсмотрящий на мачте корабля за светом маяка, обещающим спокойную гавань. Сосредоточился на мерцании, страстно желая, чтобы оно разрослось и прогнало окутавшую его тьму.

И полная тишина тоже мало-помалу отступила. Сначала он услышал что-то вроде невнятного гудения, непонятно откуда. Но когда вокруг стало немного светлее, звук стал громче и, наконец, Майкл различил в нем отчетливые составляющие.

Уап-уап-уап.

Он уже слышал этот звук раньше и мог бы узнать его сразу. Но сознание еще было окутано темнотой, которая путала, сбивала с мысли, и только когда звук стал устрашающе громким, он узнал его.

Вертолет!

Звук набирал силу, но видно по-прежнему ничего не было, потому что взамен темноты нахлынуло ослепительное сияние, мешающее видеть так же, как раньше – черная ночь.

Шум вертолета сделался оглушающим. Он знал, что еще мгновенье-другое – и эти лезвия уничтожат его.

Бежать!

Надо подняться и убежать!

Но все тело налито свинцом. Он не в силах пошевелить и мускулом.

Майкл попытался вдохнуть, но легкие горели и что-то лежало на лице.

Может, поэтому он ничего не видит?

Он попробовал повернуть голову и тут-то, сквозь свист лопастей, услышал что-то еще.

Голос.

– Не надо, Майкл. Не двигайся. Расслабься и отдыхай.

Голос был знакомый, но чей – непонятно. Тогда, словно в полусне, он стал перебирать в памяти события последних минут, происходившие до того, как его поглотила страшная темнота.

Он бежал. Здорово бежал, лучше, чем когда-либо раньше. Потому что...

Нашатырный спирт!

Он вдыхал пары нашатыря, и тренер спросил его...

Но это не голос тренера Питерса. Это чей-то еще голос, голос человека, который...

Доктор Джеймсон!

Точно. Когда он упал в обморок, они позвонили Джеймсону.

Эта штука у него на лице – кислородная маска, и везут его в больницу.

Нет! Он на дух не переносит больниц еще с того раза, когда случился первый приступ астмы и мама примчала его в приемный покой. Люто ненавидит больницы и все больничное.

И запах, и тошнотворную зеленую краску, и отвратительную еду. Но хуже всего то, как они с ним обращались – кололи иглами, впихивали таблетки – все, и доктора, и сестры, и он твердо усвоил, что доверять им нельзя, никому, и к тому же говорили они о нем так, будто его нет в комнате! А сегодня он вообще в порядке. Ну, почти. Подумаешь, упал в обморок. Он знает, потому что ему уже куда лучше, а при приступах астмы кислород почти и не помогал. А сейчас боль в груди почти прошла и дышать вполне можно! Если бы снять маску с лица и сказать им...

Дернулся посильней и наконец осознал, почему не может шевельнуть ни ногой, ни рукой. Они привязали его. Обездвижили.

Майкл вывернул шею, пытаясь сбросить маску, и с удивлением понял, откуда был тот ослепляющий свет.

Солнце, светящее с синего неба сквозь...

Похожее на пузырь лобовое стекло вертолета! Он мог видеть размытый контур вращающегося наверху винта, мог чувствовать покачивание летящей машины.

– Как ты, Майкл? – В голосе доктора Джеймсона было что-то металлическое, и теперь до Майкла дошло, что на голове у него не только маска, но и наушники. – Если понимаешь меня, кивни головой. Не сильно, чуть-чуть.

Не задумываясь, Майкл кивнул.

– Прекрасно. Теперь скажи мне. Там, в школе кто-то упомянул нашатырный спирт. Ты пил его?

Майкл на мгновение замер. Потом потряс головой.

– Значит, ты его вдыхал.

Это был не вопрос. Утверждение. Но откуда доктору Джеймсону знать?

– Все в порядке, Майкл, – сказал ему Джеймсон. – Мы знаем, в чем дело. Ты скоро поправишься.

Майкл снова попытался заговорить, но не сумел, сил не было. Тут доктор Джеймсон велел ему расслабиться, не тратить напрасно силы, стараясь ослабить ремни или снять маску.

– Расслабься, – снова и снова, как заклинание, повторял доктор Джеймсон. – Расслабься, Майкл. Ты не умрешь. Слышишь меня? Ты не умрешь.

Вслушиваясь в гипнотический голос, Майкл поплыл назад в темноту, и размеренный шум пропеллера стал удаляться. Но тут раздался еще один голос.

Незнакомый.

– Почему вы втолковываете ему, что он не умрет, Стивен? Чем это он отличается от всех прочих?

– Я врач, сэр, – услышал он ответ Джеймсона. – Я верю, что мой долг – успокоить пациента, даже если для этого требуется солгать.

Эти слова эхом отозвались в голове Майкла. Захотелось закричать что-то протестующее, забиться под ремнями, под маской. Но сил не было.

И он позволил темноте поглотить себя.

Глава 27

Время близилось к шести часам. Катарина Сандквист и Роб Силвер все еще были в Компьютерном центре. Роб терпеливо наблюдал за действиями Фила Хауэлла. Катарина нервно ходила из стороны в сторону, раскаляясь с каждой минутой. На компьютер она поглядывала, как на врага. Глаза горели от бесконечного смотрения на экран.

– Ну что, теперь вы мне верите? – вздохнула она.

По одному из открытых на мониторе окон струился бесконечный поток комбинаций букв А, С, G и Т. В другом, том, над которым Фил Хауэлл бился уже больше часа, неизменно мерцали две вызывающие ярость строчки – единственный результат бесплодных усилий астронома:

Некорректный пароль.

Пожалуйста, введите пароль:

И вертикальная палочка курсора насмешливо мигала в самом конце второй строчки, словно поощряя их попытать счастья еще раз, разгадать головоломку, которая откроет им вожделенную директорию «Серинус».

– Ну, в то, что ваш босс явно не желает, чтобы мы туда влезли, верю и даже очень, – кивнул Хауэлл. – Не верится, впрочем, что это единственная защищенная паролем директория. Он ведет дела по всему миру и вряд ли хочет, чтобы любой и всякий мог сунуть в них нос. Даже если все его сделки абсолютно законны, – в чем лично я сомневаюсь, – в компьютерной памяти должно быть огромное количество разнообразной деловой информации.

– Но ведь это компьютер только для исследовательских целей, – напомнил ему Роб. – Для бизнеса, видно, где-то еще. Может, в Японии.

– Скорей, на Каймановых островах, – пробормотал Фил, впечатал «Кайман» вместо пароля, нажал на «Ввод» и кисло поморщился, когда две строчки, мигнув, появились снова. – Нет, тут нужен взломщик почище меня...

– Ты кого-нибудь знаешь? Поделись!

Хауэлл подумал.

– Нет, – он мрачно покачал головой, перевел взгляд на окно, в котором компьютер просчитывал его собственный проект, но там, кажется, ничего не изменилось. Фил почувствовал, как сжимается от голода желудок, и вспомнил, что у него весь день маковой росинки во рту не было. – Послушайте, а не сделать ли нам обеденный перерыв? Что скажете? А потом вернемся и приступим с новыми силами.

Катарине хотелось приструнить его, сказать, что сейчас не время для перерывов, но она увидела круги под глазами и обострившиеся черты лица и поняла, что силы Фила Хауэлла на исходе.

– Пожалуй, – согласилась она, разминая руками шею, затекшую от сидения перед экраном. – Надо узнать, какие планы у Майкла, – сказала она, поворачиваясь к Робу. – Телефон с тобой?

Роб выудил плоскую коробочку из кармана.

– Что, поедем поужинать в Макавао и захватим с собой Майкла?

Домашний автоответчик перебил первый гудок, оповещая, что есть сообщения. Катарина решила, что это Майкл хочет рассказать ей о своих планах на вечер. Но когда набрала код, безличный электронный голос объявил: «Шесть... новых... сообщений...» – и у нее внутри все похолодело.

На автоответчике здесь редко бывало даже и одно сообщение, не то что шесть. Она быстро набрала код прослушивания и, едва услышав, как встревоженно звучит голос первого из звонивших, поняла, что речь пойдет о сыне.

И что вести плохие.

– Доктор Сандквист, это Джек Питерс, тренер легкоатлетической команды средней школы в Бэйли. Мне... я очень сожалею, что приходится так говорить вам об этом, но... – голос затих, потом начал снова: – Сегодня после обеда Майкл на беговой дорожке упал в обморок. Точно, в чем дело, не знаю, но мы позвонили в «скорую». Она как раз приехала, когда прилетел доктор Джеймсон в вертолете мистера Йошихары. Я так понял, они хотели доставить его в Мемориальную больницу Мауи. Я только что туда звонил, но его пока не привезли. Но я буду звонить еще, и если вы захотите мне перезвонить, я нахожусь по телефону 555-3568. Не представляю, что могло произойти. Он сегодня бегал, как никогда, и вдруг... – он снова смолк. – Как бы то ни было, я все время звоню в больницу и как только что-то узнаю, сразу вам сообщу. Я... Мне... Господи, вот несчастье!

Катарина при первых словах Питерса тихо ахнула, Роб подскочил к ней, и теперь, когда пошла вторая запись, она повернула трубку так, чтобы и он слышал.

– Миссис Сандквист? Меня зовут Рик Пайпер... – и мальчик стал повторять то, что она уже слышала от тренера. Катарина набрала код, чтобы перейти к следующей записи.

– Это Иоланда Умики, доктор Сандквист. Я работаю в офисе мистера Йошихары. Он попросил меня позвонить вам и сказать, что ваш сын болен и что он хотел бы переговорить с вами как можно скорее. Если вы позвоните мне сразу, как только прослушаете эту запись, я свяжу вас с мистером Йошихарой.

Паника, охватившая ее, когда она узнала, что Майклу плохо, переросла в ужас при известии, что к этому каким-то образом причастен Йошихара. И почему доктор Джеймсон прилетел вертолетом?

Иоланда Умики перезвонила еще раз, и еще звонок был от Рика Пайпера.

– Это опять Рик Пайпер, миссис Сандквист, и я в Мемориальной больнице. Я приехал узнать, как Майкл, но его здесь нет! Они говорят, его здесь совсем не было! Но куда еще они могли его повезти? О, черт... простите... знаете, я здорово перепугался. Я хочу сказать, я думал, они привезут его сюда и... Послушайте, миссис Сандквист, мне очень жалко! Но, знаете, Майкл сказал кое-что сразу перед тем, как потерять сознание, и мне кажется, вам следует это знать! Он сказал что-то насчет нашатыря перед тем, как отключиться. Не знаю, что он имел в виду, может, просто так сказал, но похоже было на «нашатырь». Нашатырь и все...

Последнее сообщение было от Джека Питерса, который почти в точности повторил рассказ Рика Пайпера.

– Тут что-то не так, доктор Сандквист. Если они не доставили его в Мемориальную больницу, то куда же... – он оборвал фразу. – Господи, я, наверно, напугал вас до смерти! Может, он просто пришел в себя и выяснилось, что с ним ничего серьезного и нет смысла везти его в больницу. В любом случае, если вы сообщите мне, как дела, я буду очень признателен.

Снова включился электронный голос:

– Конец... последнего... сообщения.

– Он в поместье, – сказала Катарина. – Они повезли его не в больницу! Ох, Роб, что, если он... – Даже если б Роб не прижал пальца к ее губам, она все равно б не закончила предложения. Майкл умереть не может! Не может, и все!

– Позвони этой даме из офиса Йошихары, – сказал Роб, посмотрел, как она тычется в кнопки, отнял у нее телефон, сам набрал номер, потому что запомнил, как его надиктовывала Иоланда Умики, нажал на кнопку «Отправить» и тогда только вернул Катарине.

"Секретарша сняла трубку на втором гудке. Катарина представилась и тут же спросила:

– Мой сын там? В поместье?

– Доктор Джеймсон счел за лучшее лечить его здесь.

– Нет! – отрезала Катарина. – Я хочу, чтобы его перевезли в Мемориальную больницу. Или самолетом отправили в Гонолулу. Но чтобы его лечил доктор Джеймсон, я не хочу!

– Боюсь, у меня нет полномочий на такие действия, доктор Сандквист, – ответила Иоланда Умики тоном, ясно указывающим, что она принимает приказы только от хозяина. – Если вы приедете в поместье, мистер Йошихара объяснит вам всю ситуацию.

Катарина помедлила, раздумывая, как задать еще один вопрос, сомневаясь, поверит ли она словам, которые услышит, и все-таки зная, что не может закончить разговор, не задав его.

– Скажите мне еще одну вещь. Что, Майкл жив?

На том конце помолчали, потом произнесли:

– Я не слышала ничего, что говорило бы об обратном.

Катарина, захлопывая крышку телефона, убеждала себя, что в голосе Иоланды Умики звучала нотка симпатии. Но все-таки слова женщины были такими... странными.

Не пыталась ли она дать понять, что Майкл жив, так, чтобы не нарушить какой-нибудь эдикт Йошихары о запрете на информацию? Или же просто не хотела быть дурным вестником? С глазами, полными слез, Катарина повернулась к Хауэллу:

– Прошу вас, не оставляйте попыток. Не знаю, что они делают, но если мы в этом не разберемся, мой сын умрет.

Потом она покорно позволила Робу вывести себя из здания. Через минуту – Роб за рулем, рыдающая Катарина – на пассажирском сиденье – они мчались через весь остров.

* * *

Джош Малани, весь в клубах коричневатого тумана, прижимался лицом к плексигласовой стене, сверля глазами пустую комнату за пределами прозрачной тюрьмы. Счет дням был потерян, ибо свет в комнате никогда не гас.

Ни часов на стене.

Ни окна, чтобы следить за сменами дня и ночи.

Последнее, что он помнил точно, было решение поехать на пляж в Спрекельсвилле в надежде на то, что у моря, на воздухе ему станет легче.

Дальше память путалась, но, скорей всего, он упал, потерял сознание рядом с пикапом и, кажется, чувствовал себя при этом ужасно, хуже быть не может.

Так, будто вот-вот умрет.

Но кто-то оказался рядом, поднял его, положил в багажник машины.

Потом он помнил, что проснулся и при пробуждении чувствовал себя очень прилично.

Тяжесть в груди ушла, и все тело вибрировало от энергии. Но открыв глаза, он сразу понял, что что-то не так.

Во-первых, почему он в буром тумане, а во-вторых, почему голый?

И это не больница.

Он даже не на кровати!

Он лежал на подстилке, и туман вокруг был прямо-таки непроглядный. Но что касается всего остального, он чувствовал себя нормально. Он сел, огляделся и понял, что не один.

Там был кто-то еще, на другой подстилке, шагах в шести от него. Стряхнув остатки сна, он сразу узнал Джеффа Кину. Тоже голый, тот крепко спал, но когда Джош прикоснулся к нему, проснулся, вскочил с подстилки и согнулся в стойке, готовый атаковать.

– Джефф, Джефф, это же я! – отскакивая, закричал Джош. Ему показалось, что приятель даже не узнает его, но потом тот понемногу расслабился, обмяк, вышел из стойки и опустился на бетонный пол. Он долго смотрел на Джоша и когда наконец заговорил, то его голос оказался хриплым, как будто заржавленным, с какими-то гортанными нотами. Хотя атаковать он больше вроде не собирался, глаза его не мигая следили за Джошем с сосредоточенностью хищника, который сторожит свою жертву.

– Значит, они и тебя схватили.

Джош не сразу понял, о чем он, но потом до него дошло – тростниковое поле!

Машина, припаркованная в устье проселочной дороги, которая рванула вглубь поля, когда он оттуда выехал.

И другая – та, с синей мигалкой, что он принял за полицейскую, но она не развернулась, чтобы кинуться ему вдогонку, когда он, не глядя на спидометр, жал на всю катушку подальше от пожарища.

От пожарища, на котором бросил Джеффа Кину.

– Извини, – прошептал он, – я не должен был... я не должен был оставлять тебя там.

– Скажи лучше, не должен был удирать, – прорычал Джефф и снова напрягся так, что мощные мускулы собрались под кожей в узлы, а Джош приготовился к нападению.

Джефф Кина всегда был дюймов на шесть выше и раза в два тяжелее Джоша, но до сего дня ни разу от него не исходило ни малейшей угрозы.

Теперь же он видел, как Джефф борется с собой, пытаясь сдержаться.

– Что они сделали? – прошептал он, пытаясь скрыть овладевший им ужас. – Где мы? Что они с нами сделали?

Еще одно страшное мгновенье Джош следил, как раздирает Джеффа внутренняя борьба. Но понемногу напряжение вновь спало.

– Мы умрем, – произнес Джефф. – Так же, как умер Киоки. Умрем, и все.

– Да почему? – возмутился Джош. – Что случилось?

Джефф пожал плечами.

– Не знаю. Ничего не знаю и спросить некого.

Потом Джефф смотрел, как Джош обживается: как ходит вдоль стен, ощупывая, оглядывая каждый дюйм, до которого может дотянуться, выискивая путь наружу. Снова и снова. Круг за кругом. Как крыса в лабиринте, Джош ходил и ходил по стенам.

Пожалуй, с час.

А может, с два.

А может, и больше.

Он долго чувствовал на себе неотступный взгляд Джеффа и поначалу старался не поворачиваться к нему спиной. Но время шло, Джефф сидел неподвижно, и внимание Джоша переключилось с сокамерника на застенок.

Потом Джефф перебрался на свою подстилку и там заснул.

Тут Джош, все-таки продолжая чувствовать на себе чей-то внимательный взгляд, заинтересовался тем, что находится за пределами прозрачной тюрьмы.

И увидел камеры.

Четыре камеры, направленные на застенок, со всех ракурсов наблюдающие за каждым движением заключенных.

Некуда скрыться, некуда убежать от всевидящих, неумолимых линз.

Через некоторое время Джош тоже заснул, но вдруг проснулся, мгновенно выпрямился, словно пружина, и, прижавшись спиной к стеклу, встал в низкую оборонительную стойку.

Джефф Кина сидел на своей подстилке.

– Не дрейфь, – сказал он. – Я тебя не трону.

С тех пор они жили, как двое загнанных в клетку животных, устало приглядывали друг за другом, засыпали недолгим, сторожким полусном, а когда не дремали, то вяло бродили вдоль стен.

Дважды в комнате появлялся человек в белом, ставил еду в тамбур плексигласовой камеры и уходил, не сказав ни слова.

Когда голод давал о себе знать, они ели.

Потом, некоторое время назад – Джош не мог судить, какое именно – кто-то снаружи пытался повернуть ручку двери в ту комнату, где находилась их плексигласовая тюрьма.

На этот раз, впрочем, дверь не открылась, человек в белом с едой не появился. Джош понял, что означало беспомощное движение ручки – это пытался войти кто-то, у кого не было ключа.

– Помогите! Помогите нам! – закричал он, чувствуя при этом, что снаружи его не слышно, что плексигласовые стены и стены комнаты вместе создают прочный звуконепроницаемый барьер. Если их запрятали так, чтобы они не могли понять, где находятся, не знали даже, который час, то уж, конечно, тюремщикам ни к чему, чтобы заключенных кто-то услышал.

И все-таки он попытался еще раз.

– Пожалуйста! Пожалуйста, выпустите нас!

Ручка дернулась еще раз, и на этом все кончилось.

Тот, кто был за дверью, ушел.

С тех пор Джош, глядя на дверь, сидел на полу и ждал.

Он чувствовал, что что-то готовится, хотя в комнате ничего не менялось – свет был, как всегда, безжалостно ярким, не дающим тени, стены пустыми и безликими, к коричневатому дыму внутри камеры он так привык, что едва его замечал. Но он знал, что и Джефф Кина чувствует напряжение.

Тот тоже сидел на полу, подтянув колени к груди.

Он тоже следил за дверью.

Время тянулось медленно; в комнате висела тишина.

Джош не отрывал глаз от двери.

Когда ручка сдвинулась – сначала всего лишь на долю дюйма, Джош сразу это заметил. Он бессознательно встал на четвереньки, уперся руками в пол и напружинился, почувствовав прилив адреналина в крови.

Ручка повернулась, щелкнул язычок замка, и дверь распахнулась.

Вошли двое, ни один из них не был тем человеком в белом, который приносил еду.

Один был хаоле, второй – японец.

Оба в костюмах. При этом японец, которого Джош видел впервые, держался так властно, что не стоило труда догадаться, кто это.

Такео Йошихара.

Джош прищурился и сжал кулаки.

– Как они, опасны, доктор Джеймсон? – услышал он сквозь плексиглас голос Йошихары, в котором совсем не было страха, только умеренный интерес.

– Не думаю, – ответил Стивен Джеймсон. – Оба выглядят нервными и усталыми, но агрессивности ни один не выказывает. Скорее всего, у них обострились некоторые из чувств.

– Любопытно, – пробормотал Йошихара и обошел камеру, при этом Джош следил за ним глазами, поворачиваясь всем телом. – До чрезвычайности любопытно, – повторил Йошихара, завершив круг. – Несколько лет назад в Индии я видел тигра в клетке. Он наблюдал за мной так же пристально. Подозреваю, хотел меня съерть. – Он холодно улыбнулся и внимательно посмотрел на Джоша. – Жаль, у нас мало времени на психологические исследования. Впрочем, не исключено, что многое удастся установить при вскрытии. Скажите прозекторам, пусть уделят внимание структурам мозга.

Когда значение этих слов достигло Джоша, у него мороз по коже прошел и он задрожал всем телом.

Нет! Он чего-то недослышал!

Но потом увидел своего сокамерника и понял, что все он услышал верно. Лицо Джеффа было сведено гримасой ярости, и мускулы на его теле сплелись в тугие узлы. Он издал злобный вопль и бросился на стену с такой силой, что плексигласовое сооружение дрогнуло. От столкновения Джефф рухнул на пол с разбитым, окровавленным носом, полежал секунду, приходя в себя, и снова бросился на прозрачное препятствие.

– Нет! – закричал Джош, глядя, как лицо друга заливает кровь. – Джефф! Не нужно!

Джефф, вне себя от ярости, ничего не слыша, снова рухнул на пол и в третий раз атаковал стену. Крепко сжатыми кулаками он наносил тяжелые удары по плексигласу, но не мог оставить на нем даже царапины. Из груди Джеффа вырывался крик отчаяния и боли. Когда он разбил в кровь пальцы босых ног, которыми пытался пробить стеклянную стену, этот крик перешел в визг смертельно раненого животного.

– Перестань! – заорал Джош и бросился на Джеффа, пытаясь прижать его к полу.

Джефф отбросил его в сторону, как щенка, и возобновил нападение.

Стоя у плексигласового застенка, Такео Йошихара и Стивен Джеймсон спокойно наблюдали за его действиями.

– Ну-ка, проветрите там, – небрежно проговорил Йошихара.

Джош, оглушенный броском Джеффа, лежал на полу, пытаясь перевести дух. Джефф тем временем продолжал биться в стену, оставляя на жирной поверхности пластика красновато-рыжие кровяные разводы. И тут атмосфера в камере изменилась.

Коричневатый туман уполз.

Джош Малани почувствовал боль в груди.

Он попробовал встать на ноги, но не смог. Распростертый на полу, он невольно протянул руку к тем двоим, что стояли в безопасности за пределами камеры.

– Помогите, – умоляюще попросил он. – Помогите, пожалуйста...

Джефф Кина извивался на полу, держась руками за грудь, тщась вдохнуть в себя богатый кислородом воздух, который быстро замещал собой ядовитые газы, наполнявшие их застенок лишь минуту назад. Джош подполз к нему, взял за руки.

– Они убивают нас, Джефф, – прошептал он. – О, Господи, они нас убивают.

Джефф Кина еще раз попытался встать, предпринять еще одну атаку, но силы истекали, тьма сгущалась.

– Мама, – прошептал он. – Мама...

Голос затих, тело пронзила дрожь, потом оно расслабилось и затихло.

– Любопытно, что более крупный скончался первым, – донесся голос Йошихары до Джоша Малани. Это было последнее, что он слышал, а потом темнота сомкнулась над ним.

Глава 28

– Никак не могу взять в толк, зачем они его сюда привезли, – сказал Роб, въезжая в ворота поместья Йошихары.

– Понятия не имею. – Катарина сидела рядом, натянутая как струна, обхватив плечи руками, словно удерживала рвущуюся наружу тревогу. Ей мерещилось, что Майкл упрятан в подземелья исследовательского центра; заперт, как тот щенок, что умер у нее на руках. – Мне сказали только, что нужно приехать в офис Йошихары.

Выскочив из машины, едва та притормозила, она бегом кинулась по газонам, отделявшим исследовательский корпус от группы зданий, являвшихся личной резиденцией Йошихары, Роб за ней следом, – и вдруг остановилась в растерянности, сообразив, что не знает, где находится его офис. Она смущенно оглядывалась, когда перед ней возник почтительно кланяющийся слуга.

– Мистер Йошихара ждет вас. Сюда, пожалуйста.

Изящный мостик вел к настоящему чайному домику, выстроенному на островке посреди пруда. В нем было всего две комнаты, которыми Йошихара пользовался как офисом. В той что поменьше, довольно тесной, помещался рабочий стол Иоланды Умики, два резных стула, чайный столик и несколько картотечных ящиков у стены. В кабинете самого Йошихары стоял лишь простой полированный стол, пустой, если не считать телефона, и единственный стул. По полу было разбросано несколько подушек. Как только они вошли, Йошихара появился с веранды, откуда открывался вид на зеркальную поверхность пруда и ухоженные посадки карликовых сосен. Задвинув за собой дверь-ширму, он направился к Катарине, протягивая для пожатия руку. Лицо его было мрачно.

Катарина в последнюю секунду переборола искушение не пожимать ему руку.

Зачем предупреждать его о своих подозрениях?

– Доктор Сандквист, не могу выразить, как огорчен тем, что случилось с вашим сыном.

– Где он? Я хочу его видеть.

– Я сам провожу вас туда чуть позже.

– Чуть позже? – повысила голос Катарина. – Мистер Йошихара, речь идет о моем сыне! Моем сыне! Насколько мне известно, он упал в обморок на стадионе средней школы в Бэйли. Почему его не доставили в Мемориальную больницу Мауи?

Йошихара жестом указал ей на одну из подушек, но она проигнорировала приглашение и он тоже остался стоять.

– Его доставили сюда согласно моему указанию, – объяснил он.

– Вашему указанию? – вскинулась Катарина. – Да кто вы такой, чтобы отдавать приказы, касающиеся моего сына? И как вы узнали, что с ним что-то случилось? Вы что, следили за ним?

Если она надеялась, что он смутится, она ошибалась: Йошихара не только не был обескуражен обвинением, а напротив, с готовностью с ним согласился.

– По правде говоря, да, – сказал он. – С тех пор, как умер Киоки Сантойя, я был обеспокоен не только состоянием Майкла, но и тем, как чувствуют себя его приятели Джефф Кина и Джош Малани. – Он помолчал немного. – Не знаю, как мне вам это сказать, доктор Сандквист, но вчера вечером Малани умер на пляже в Спрекельсвилле.

Известие потрясло Катарину. Инстинктивно она потянулась к Робу. Тот взял ее за руку. Йошихара пододвинул женщине стул.

– Хотите, Иоланда принесет что-нибудь? – предложил он, когда она села.

Катарина безмолвно покачала головой. Джош умер? Как это могло случиться? И если Джош умер...

– Как? – тихо произнесла она, утратив весь свой напор и не отпуская руки Роба. – Боже милосердный, почему?

– Доктор Джеймсон еще не выяснил в точности, с чего все началось, – сказал Йошихара, присев на свой стол. – Но он крайне заинтересовался тем, что произошло с Сантойей, особенно состоянием его легких. Проведя лабораторные исследования, он пришел к выводу, что легкие мальчика каким-то образом утратили способность абсорбировать кислород в кровь. Это примерно то же самое, что аллергия на кислород. Когда выяснилось, что у вашего сына проблемы с дыханием, но они связаны не с тем, что он не может вдохнуть или выдохнуть, доктор Джеймсон решил, что жизненно важно, чтобы Майклу не дали кислорода.

Катарина вцепилась в Роба, борясь с подступающей паникой. Он обнял ее за плечи, словно защищая от любых слов Йошихары.

– Но вы еще не сказали нам, чем именно болен Майкл, – произнес он.

– Для того, чтобы это сделать, я должен рассказать вам кое-что об экспериментах, которые здесь проводятся, – сказал Йошихара и посмотрел на Катарину. – Доктор Силвер уже дал нам подписку о неразглашении. Она является составной частью его контракта. Боюсь, мне придется попросить вас о том же. – Он нажал кнопку на телефоне, вызывая Иоланду, которая появилась с листком бумаги в руках.

– Это что, в самом деле необходимо? – прищурился Роб Силвер. – Учитывая обстоятельства, не могу представить себе, чтобы...

– Боюсь, что необходимо, – Йошихара достал из внутреннего кармана пиджака серебряную ручку и протянул ее Катарине.

Не прочтя ни единой строчки, ничуть не заботясь, что там сказано, Катарина нацарапала свою фамилию и вернула листок секретарше.

Та вышла, как и вошла, не сказав ни слова, тихо закрыв за собой дверь.

Когда они остались втроем, Такео Йошихара обратился к Катарине.

– Как вам, возможно, говорил доктор Силвер, мы проводим здесь большое количество исследований по проблеме сохранения окружающей среды. Однако он не мог вам сказать, поскольку до сего дня сам этого не знал, что мы работаем с веществом, которое придает существующим на основе кислорода органическим формам жизни, которые на нашей планете составляют большинство форм, способность поддерживать свое жизнеобеспечение с помощью других газов. Тех газов, которые в обычных условиях для них ядовиты.

– Вы хотите сказать, что разработали такую газовую смесь, которая позволит людям выживать в высокозагрязненной среде? – вмешалась Катарина, стараясь не выдать того, что она посещала подвальные лаборатории.

– Мы не разработали ее, – сказал Йошихара. – Мы ее нашли.

– Нашли? – переспросил Роб. – То есть добываете в шахтах?

Йошихара покачал головой.

– Одна из моих исследовательских команд – группа подводников – работала у Большого Острова, вдоль берега Калапаны.

– Там, где был черный песчаный пляж, – перебил Роб. – Но сейчас он под свежей лавой.

– Совершенно верно, – кивнул Йошихара. – Так вот, неподалеку от лавового отверстия они нашли что-то вроде жеоды, которую доставили сюда. И внутри этой жеоды мы обнаружили не кристаллы, как обычно бывает, а некую разновидность сжиженного газа. Мы начали проводить опыты с этим веществом и выяснили, что если ввести его в легкие животным, дышащим кислородом, это позволяет им существовать в атмосфере, содержащей смертельные в обычных условиях дозы различных газов и загрязняющих веществ.

– Не уверен, что вполне понимаю вас, – сказал Роб.

Йошихара улыбнулся.

– Ничего удивительного – я сам разбираюсь в этом лишь самым поверхностным образом. Но доктор Джеймсон утверждает, что наши подопытные животные нормально живут в атмосфере, содержащей такие вещества как угарный газ и окиси азота. А также озон, двуокись серы и цианиды.

– Цианиды? – изумленно переспросил Роб.

Йошихара скривил губы в скупой усмешке.

– Уверяю вас, доктор Силвер, все мы дышим ими изо дня в день, но в ничтожно малых количествах. Те, кто живут в сильно загрязненных районах, дышат этим больше. Но данная смесь вырабатывает у наших подопытных животных иммунитет к такого рода загрязнению даже в сильнейших концентрациях.

– Звучит, как чудо, – произнес Роб.

– Возможно, так оно и есть, – согласился Йошихара. – Однако имеется побочный эффект. Все подопытные животные получили аллергию к кислороду. Как только им дают нашу смесь, они теряют способность дышать тем, что мы называем чистым воздухом.

Тот щенок, подумала Катарина. Она убила щенка тем, что вынула его из клетки. Мороз по коже пробежал, когда она чутьем угадала следующие слова Йошихары. На его лице застыло выражение глубокой озабоченности, но Катарина не могла не заметить, что даже когда он выражал соболезнование, глаза его не выдавали эмоций.

– Мне больно говорить об этом, Катарина, но боюсь, ваш сын и его друзья каким-то образом подверглись воздействию газовой смеси из жеоды. Мы не имеем представления, как это могло случиться.

Погружение! Но ведь ничего особенного во время погружения не было! Майкл сам так сказал. Единственно, что у кого-то из них раньше положенного времени кончился воздух в баллонах, но какая же это проблема?

– Мы предполагаем, что Майкл с друзьями наткнулись на еще одну, другую жеоду, – услышала она голос Йошихары.

Жеода! Но какая же это жеода! Она сама ее видела, это идеально правильная сфера, и начинка ее, она абсолютно в этом уверена, изготовлена прямо здесь, в поместье!

– Я хочу его видеть, – сказала она бесцветным голосом, хотя мозг ее гудел от перевозбуждения. – Я хочу к моему сыну.

При виде Майкла Катарине пришлось употребить всю свою волю, чтобы не закричать.

Комната, в которой его поместили, находилась под землей, и хотя не являлась частью ни комплекса проекта «Серинус», ни обнаруженной Катариной лаборатории, выглядела она, если это только было возможно, еще ужасней.

Майкл лежал в кровати, но кровать стояла в камере.

В такой же, какие были в лабораториях проекта «Серинус», – там в них обитали живые, но вялые и на вид больные животные.

Камера была снабжена парой больших вентиляционных отверстий и шлюзом, позволявшим давать заключенному пищу и питье, не подвергая внешнюю атмосферу опасности заражения.

Воздух же внутри камеры был буквально зрим, он клубился вокруг Майкла, как дым, наполняя застенок буроватым туманом. От одного этого Катарина почувствовала удушье.

Майкл, лежа на больничной кровати с приподнятым изголовьем, не спал. Катарина нашла, что он бледен, но он встретил ее улыбкой, когда она вошла в комнату, сопровождаемая Робом Силвером, Такео Йошихарой и Стивеном Джеймсоном.

– Наверно, опять астма достала, – сказал он. Голос, глухой и в то же время чуть металлический, донесся из невидимого динамика.

Не плачь! – приказала себе Катарина, но глаза непослушно наполнились слезами. Она сделала шаг, другой, стремясь обнять сына, прижать к себе, приласкать.

Стена остановила ее.

Внезапно она почувствовала себя беспомощной, бесполезной, бессильной даже утешить.

– Майкл, – прошептала она. – Что произошло? Ты так хорошо выглядел! Я думала... – Закусив губу, она покачала головой, чтобы прогнать слезы.

– Я чувствовал себя просто классно, – сказал Майкл. – Ты же видела меня, да?

– Конечно, видела! И ты был молодцом. Я даже перестала волноваться. – Она опять потянулась к нему и на этот раз действительно коснулась рукой преграды, отделявшей ее от сына. – Милый, что же случилось?

– Я... я не знаю, – пожав плечами, с запинкой сказал Майкл. И потом с неловкими паузами рассказал, что вообще-то в тот день дышать ему с утра делалось все труднее. – Но потом я нашел в кладовке в уборной пузырек с нашатырным спиртом и как только вдохнул немного, сразу поправился!

Катарине вспомнился путаный телефонный звонок Рика Пайпера.

Нашатырь! Он дышал нашатырем! Конечно, он болен!

Но вслед за этой мыслью явилось понимание, что нашатырь просто соломинка, за которую она хватается, чтобы уйти от ужасной правды.

Не от нашатыря он болен.

Все больше кусочков головоломки укладывалось на свое место в общей картине.

Марк Рейнолдс, тот парень из Лос-Анджелеса, не пытался убить себя – он пытался себя спасти, а медики, приехавшие на помощь, невольно убили его, дав ему кислород.

Кислород!

Впервые с тех пор, как Катарина вошла в комнату, она оторвала глаза от лица Майкла и осмотрелась.

В стену был встроен компьютерный монитор с экраном, поделенным на несколько окон; на некоторых – графики деятельности важнейших органов Майкла, на других – состав атмосферы в камере. Кое-какие газы ей были знакомы: СО, SO2.

Окись углерода.

Двуокись серы.

Остальные – длинные формулы сложных химических соединений, может быть, углеводородных, ничего ей не говорили.

– Могу я несколько минут побыть с ним наедине? – спросила она.

– Разумеется, – позволил Такео Йошихара. – Меня, к сожалению, ждут неотложные дела. А доктор Силвер и доктор Джеймсон вас подождут.

Когда они остались вдвоем, Катарина как можно ближе подошла к Майклу и прижалась ладонями к плексигласу так нежно, будто трогала сына.

– Мне так жаль, милый, – прошептала она. – Это я виновата. Если бы я не решилась сюда приехать...

– Нет, ты не виновата. Это просто случилось, и все. Наверно, это могло случиться во вре...

Катарина быстро прижала палец к губам и, когда Майкл умолк, вытащила из сумки блокнот и ручку. Видеокамеры, конечно, работают – Катарина знала, что зоркие линзы просматривают комнату, – но есть надежда, что они не смогут прочесть. Другого выбора не было.

– Есть предположение, что ты вошел в контакт с чем-то, что они нашли в жеоде, – сказала вслух Катарина.

«Что случилось в ночь погружения?» – одновременно писала она. – " Я не верю в жеоду". Открыв внешнюю дверцу шлюза, Катарина сунула внутрь блокнот и ручку. Воздух из тамбура тут же выполз наружу, заместившись ядовитой смесью из камеры.

– Что еще за жеода? – громко спросил Майкл, быстро читая записку, и нацарапал ответ. "Не было никакой жеоды. В 4-х баллонах быстро кончился воздух, и мы стали задыхаться. У меня, Джеффа, Джоша и у Киоки." Он передал блокнот с ручкой матери.

– Не знаю, мистер Йошихара не говорил, – ответила Катарина, читая. Потом написала сама: «Где вы взяли баллоны?»

– В жизни не видел никогда никакой жеоды, – сказал Майкл. "У Кихей-Кена", – написал он. «Джош сказал, это можно.»

Когда Катарина прочла это, он спросил:

– Ма, как ты думаешь, я поправлюсь?

Катарина не успела ответить, не в силах больше сдержать слезы. Он прочел правду у нее на лице.

– Что, я умру, да?

Голос у него был совсем детский.

Детский и очень испуганный.

Глава 29

В том, как машина выглядела, не было ничего необычного. Среднего размера, неброско окрашенный, без особых затей седан, каких полно на улицах Мауи, какие охотно берут напрокат туристы. Не было ничего приметного и в людях, сидевших в машине. Оба среднего возраста, оба в стандартной туристской униформе – легкие брюки, недорогие рубахи-алоха из тех, что продаются в магазинах Лахайны и на кихейском пляже.

Подобно туристам, они медленно ехали вдоль Саут-Кихей-роуд, будто раздумывая, куда повернуть, или же просто разглядывая окрестности.

Но машина была не из проката, а те, кто в ней сидели, – не туристы. Оба давно уже жили на Мауи, хотя родились не здесь.

И они очень хорошо знали, куда ехать. Цель их поездки находилась ровно через квартал, неприметный уголок, не отыскать, если не знаешь дороги. Половина лавочек там уже позакрывалась, большая часть тех, что были еще открыты, примыкала к кафе-мороженому у южного края длинного ряда витрин.

Магазинчик купальных принадлежностей «Кихей-Кен» находился в противоположном от кафе-мороженого конце и занимал отдельную пристройку, построенную здесь словно в последнюю очередь, в довесок. Двое из седана оставили машину посреди парковки и неторопливо направились к магазинчику, по пути притормаживая, чтобы поглазеть на витрины.

Как им и говорили, за стеклянной дверью висела табличка «Закрыто», но внутри свет еще горел и можно было видеть, что кто-то стоит за стойкой, заполняя какие-то бумаги. Один из мужчин открыл дверь. Другой вошел внутрь.

– Вы Кихей-Кен? – спросил он.

– Собственной персоной, – Кен оторвался от, банковской ведомости и вышел из-за стойки, чтобы поздороваться. – А вы, вероятно, те парни, о которых был звонок из офиса мистера Йошихары?

Второй тоже уже оказался в магазине, и дверь за ним захлопнулась.

– Не знаю никого с таким именем, – сказал он.

Улыбка на лице Кихей-Кена погасла, уступив место недоумению, когда тот что вошел первым не принял протянутую ему руку.

– Прошу прощения, – сказал он, неуверенно оглядывая парковку в поисках людей, о которых его пятнадцать минут назад предупредили из офиса Йошихары, попросив дождаться. – Я вообще-то уже закрылся. Я просто делаю кое-какую бумажную работу, пока жду...

– Нас, – сказал первый.

Тон, каким было сказано это простое слово, встревожил Кихей-Кена. Он занервничал.

– Послушайте, я правда уже закрыл... – начал он, и на этот раз его перебили не словом.

На этот раз в руке второго появился пистолет. Всего мгновенье назад он выглядел как безобидный турист. Теперь от туриста только и осталась, что рубаха-алоха. Его жесткий взгляд подсказал Кену, что он, не дрогнув, пустит в ход оружие, которое лежало у него в руке так, словно он с ним родился.

– Послушайте, – пробормотал Кен, инстинктивно пятясь назад. – Если вам нужны деньги, возьмите...

Тот что с пистолетом молча стоял рядом. Другой заглянул в подсобку и, убедившись, что там никого нет, запер входную дверь и выключил свет, оставив лишь мертвенно-голубое свечение неоновой вывески – силуэта пловца в маске и ластах.

– В ту комнату, пожалуйста, – сказал тип с пистолетом.

Не может быть, чтобы они хотели убить меня, подумал Кихей-Кен. Иначе зачем бы им держаться так вежливо? Ухватившись за эту мысль, по пути в подсобку он нервно бормотал:

– Слушайте, почему бы вам не взять все, что есть в кассе? В подсобке наличных нет – у меня нет даже сейфа. Я не стану звонить в полицию. Я...

– Пожалуйста, сядьте. – Неизвестный указал ему пистолетом на небольшую стремянку, служившую и чтобы дотянуться до верхних полок с товаром, и как сиденье для примерки ласт.

Они собираются меня связать, думал Кен, опускаясь на жесткое сиденье. Они меня свяжут и все здесь вычистят, но больше ничего не сделают.

Теперь в подсобку вошел и второй. Кен смотрел, как он обходит помещение.

Осматривает полки?

Что-то ищет?

– Не смотрите на него, пожалуйста, – сказал тот что с пистолетом. – Смотрите на меня.

Кен совсем сбился с толку. Что им нужно? Если они хотят украсть что-то, почему просто не возьмут?

Наступила тишина, дважды прерванная, как показалось Кену, хлопком разрываемой резины.

Потом отчетливо звякнуло металлом о металл, будто поставили капкан на зверя.

Хотя, как было приказано, Кен не отрывал глаз от того, кто стоял перед ним, он чувствовал за спиной второго, и очень близко.

И вдруг волосы у него стали дыбом. Он все понял.

Но было поздно. Как раз, когда его озарило, тот, кто стоял сзади, нажал на курок револьвера с глушителем.

Прозвучал тихий, почти нежный щелчок, будто молоточком стукнули по патрону, и старательно отлитая свинцовая пуля вылетела из ствола.

Кен Рихтер не почувствовал, как пуля вошла ему в череп и, как нож в масло, в мозг. Он уже падал на пол, когда она вырвалась наружу сквозь лоб, сорвав ему пол-лица.

* * *

Катарина не хотела покидать поместье, не хотела оставлять Майкла ни на минуту. Но она знала, что не сможет рассказать Робу о ночном погружении, пока не будет уверена в том, что их не подслушивают. Меньше всего ей хотелось, чтобы Йошихара понял, что именно она уже знает. Сделав вид, что полна доверия, она сказала Стивену Джеймсону, что хочет съездить домой взять кое-какие вещи для Майкла и вернется через час, ну, от силы, два. Может ли она надеяться, что ей позволят провести ночь с Майклом? Он лежал в больницах столько времени, и так их ненавидит, и так напуган... Импровизация лилась с языка тем искренней, что большая часть сказанного была чистой правдой. Но как только они с Робом очутились за пределами поместья, она рассказала ему об обмене записками и он тут же схватился за сотовый телефон – звонить в магазин Кихей-Кена.

– Что-то не так, – произнес Роб на парковке, ставя форд Катарины рядом со стареньким вольво Кена Рихтера. Он выключил мотор, но оба они остались в машине, глядя на темные окна магазина, который выглядел так, словно его закрыли давным-давно.

– Может, он куда-то ушел, – предположила Катарина, молясь про себя, чтобы они нашли Кена и тот сумел как-нибудь разумно объяснить то, что случилось с Майклом во время ночного погружения. – Может, где-то ужинает? Или пошел в кино?

Роб покачал головой.

– Кинотеатры все на Кукуи-молл, он взял бы машину. И кроме того, когда мы в первый раз позвонили, он должен был быть здесь. Я хорошо его знаю – мы много раз вместе плавали под водой: более организованного и пунктуального человека трудно себе вообразить. Он каждый вечер закрывает свой магазин ровно в семь, но до семи тридцати всегда здесь, прибирается и готовится к завтрашнему открытию. А если на завтра запланировано погружение, может задержаться и до девяти-десяти. Я пойду посмотрю.

Они вместе вышли из машины и подошли к магазину. Несмотря на все свои предположения, извиняющие отсутствие Кена, Катарину мучило тягостное предчувствие. Они оба сделали ладони домиком и прижали лица к стеклу, чтобы увидеть, что творится внутри. Глухая темнота нарушалась лишь бледным свечением неона.

Все, казалось бы, было в порядке, пока они не подошли сбоку и Роб не указал на стойку, освещенную тускло-голубым светом вывески. На стойке в беспорядке валялись какие-то бумаги.

– Кен никогда не бросает чего-то несделанного, – сказал Роб. – Вот почему он такой прекрасный подводник. Он ненавидит, когда вещи не на своем месте. – Дойдя до задней двери, он наклонился и сунул руку под большую железную бочку, которая стояла не на земле, а на четырех деревянных подпорках.

– Что ты там ищешь?

– То же, что в ту ночь искал Майкл с друзьями. Ключ. – Он нашел его сразу, в той же примагничивающейся железной коробке, что и Джош Малани несколько дней назад. Роб вставил ключ в скважину, повернул и рванул дверь на себя. Потянувшись, нашел выключатель.

Ослепленный вспыхнувшим светом, он не сразу понял, на что смотрит. Но скоро его взгляд сфокусировался на красной луже, разлившейся вокруг головы Кена Рихтера, и к горлу подкатила тошнота.

– О, Боже, – прошептал он, борясь с судорогой, схватившей горло.

– Что? – переспросила из-за его спины Катарина. – Что ты сказал?..

Слова замерли у нее на губах, когда она увидела, что лежит на полу. На мгновение, показавшееся вечностью, они застыли перед этой страшной картиной. Катарина машинально взяла Роба за руку.

– Это он? Это Кен Рихтер?

Роб попробовал заговорить и не смог. Он сделал движение, чтобы подойти к другу.

– Нет, – удержала Катарина. – Не трогай его. Ничего не трогай здесь, Роб. Надо вызвать полицию.

Время шло, а Роб молчал и не шевелился. Катарина засомневалась, слышал ли он ее, и только собралась было повторить, как Роб наконец обрел дар речи.

– Иди в машину и позвони по сотовому. Потом возвращайся сюда.

– Сюда? Мы можем подождать полицию там.

Роб покачал головой.

– Как только полиция явится, нам не дадут ничего увидеть. Все здесь огородят, но первым делом захотят выяснить, как мы здесь оказались.

– Разве мы не можем им рассказать?

Роб с трудом оторвал глаза от обезображенного тела. Взяв Катарину за плечи, посмотрел ей прямо в глаза.

– Что ты собираешься им рассказать, Кэт? Правду? Ты что, в самом деле думаешь, что мы сможем унести отсюда ноги, если заявим, что Такео Йошихара имеет отношение к случившемуся? Поверь мне, никто не обрадуется, если мы предъявим обвинение в убийстве одному из самых могущественных людей на Мауи. И как только мы сделаем что-то подобное, Йошихара тут же об этом узнает! Если он в каких-то своих целях приказал убить Кена Рихтера, ты думаешь, пощадит он меня, тебя или Майкла? Майкла не станет уже через час, и могу спорить, мы с тобой еще до утра погибнем в аварии. Единственное, что мы можем – это изображать, что ничего не понимаем, и тем временем выведать все, что только возможно. И нельзя терять время на разговоры с полицией. Одна оплошность – и все кончено. У Майкла не будет и шанса.

В теплый гавайский вечер Катарину бил озноб. В том, что говорил Роб, было много правды.

Вернувшись к машине, она набрала по сотовому 911 и торопливо рассказала, в чем дело. Запнулась, когда оператор спросил ее имя, и, дрожа всем телом, прервала связь.

Все ее мысли были о Майкле – вернуться назад в поместье, выкрасть сына, уехать.

Но она знала, что охрана ей ни за что это не позволит. Даже если б она сумела забрать Майкла, что толку? Он умрет сразу, как только она выведет его на свежий воздух.

На миг ею овладела беспомощность, но мысль о Майкле в его плексигласовой тюрьме преобразила отчаяние и страх в холодное бешенство.

Майкл еще не умер. Йошихара пока не догадывается, как много она уже знает.

И впереди еще целая ночь.

Она перестала трястись, страшный холод ослабил хватку. Не выпуская телефона из рук, она пошла назад к магазину. На этот раз при виде изувеченного тела Рихтера она испытала не ужас.

Ярость.

– Что-нибудь нашел? – спросила она Роба.

– Да, в общем-то, ничего особенного, – признался он. Пока ее не было, он осмотрел подсобку, ни к чему не прикасаясь и не выходя в торговый зал. – Здесь только снаряжение для подводного плавания, которое он давал напрокат.

– Что это? – спросила Катарина, указывая на большую белую доску на стене, расчерченную графами и испещренную именами.

– Расписание погружений. – Роб впервые посмотрел на доску внимательно. – Он всегда держал... – Глаза его расширились, он подошел к доске, потянулся к ней, но отдернул руку, не прикоснувшись. – О, Боже! Вот оно! Посмотри!

– На что? – Катарина подошла тоже.

– На доску! – Роб показывал на клеточку графика. – Посмотри! – повторил он. – У него было VIP-погружение на другой день после того, как наши мальчики ныряли ночью.

– VIP? Особо важные персоны? – нахмурилась Катарина. – Кто это? Звезды экрана?

Роб помотал головой.

– Это специальный код Кена. Время от времени ему звонили из офиса Такео Йошихары и просили устроить подводную экскурсию для отпрысков каких-нибудь деловых партнеров.

– Я все-таки не понимаю...

– Йошихара не только оплачивал организацию. Он присылал и специальное оборудование. Ласты, маски, регуляторы, все прочее.

– Включая кислородные аппараты, – внезапно поняв, прошептала Катарина.

Роб кивнул.

– Если мальчишки взяли те баллоны, что были приготовлены для утреннего погружения... – начал Роб, но Катарина уже не слушала.

Выхватив из сумки блокнот и ручку, она быстро переписала имена тех пяти ребят, что должны были участвовать в погружении, помеченном Кеном Рихтером знаком VIР.

Четверо из них благодаря Майклу и его компании, несомненно, избегли судьбы, запланированной для них Йошихарой.

Пятый, наверно, уже мертв.

Она только успела сунуть блокнот назад в сумку, когда тишину ночи прервал вой полицейской сирены.

Глава 30

– Что, если он не сможет? – спросила Катарина. Они ехали по Липоа-стрит к Компьютерному центру. С тех пор, как пятнадцать минут назад они покинули магазин Кихей-Кена, Роб сделал два звонка по сотовому телефону. У Ника Грико никто не отвечал, но Эл Калама взял трубку. Охваченный страшным подозрением, Роб завернул к многоквартирному дому, где жил Ник. Три полицейские машины у подъезда доказывали, что подозрения были оправданы.

– Не думаю, что у нас есть выбор, – мрачно сказал Роб. – Ты больше не можешь оставить Майкла у Йошихары, а нам с Филом одним со взломом не справиться. Нужен эксперт.

– Но ты сказал, он инструктор по плаванию...

– Он еще и хакер – компьютерный взломщик. Когда он не под водой, то плавает по Сети. Если уж он не сумеет найти то, что нам надо, значит, этого просто не существует.

– Если он такой самородок, то почему не работает?

Роб поднял бровь, глянул на нее искоса.

– Господи, Кэт, это же Мауи. Разве ты не заметила, сколько людей здесь работает только для того, чтобы платить за кров и спортивное снаряжение? Кроме того, несколько лет назад у Эла были проблемы. Вроде бы влез в правительственную сеть, где ему быть не полагалось. Послушать его, так в тюрьму он не сел только потому, что никто не захотел признать, что то, что он сделал, вообще возможно. Трудновато обвинить в преступлении, если не согласиться с тем, что оно было совершено.

Светофор на Пийлани-хайуэй сменил цвет. Роб нажал на акселератор, и тут сзади квакнул гудок и их обогнала древняя хонда с подвязанной разлохматившейся веревкой пассажирской дверью и доской для серфинга на крыше.

– Эй, парень! Ну-ка не загораживай людям путь своей развалюхой!

У Катарины упало сердце.

– Это что, и есть Эл Калама?

– И поверь мне, он знает, что делает, – сказал Роб, но, бросив на нее взгляд, понял, что она не поверила. Вскоре они были на парковке у Компьютерного центра, и Роб поставил свой форд рядышком с жалкой хондой.

Эл Калама, одетый в шорты и сандалии, не больше, с ухмылкой на физиономии уже ждал их, пригнувшись к дверце.

– Из-за чего такая спешка, парень? Можно подумать, будто кто-то при смерти или что похуже.

– Кен Рихтер уже умер. Ник Грико, думаю, тоже, – ровно сказал Роб, глядя перед собой.

Ухмылку как смыло с лица Каламы. Он выслушал рассказ о том, что они обнаружили сначала в магазине, потом у дома Ника. Когда Роб кончил, Эл тихо свистнул.

– Черт побери! Да что ж это делается?

– Вот почему ты нам нужен, – сказал Роб и передал Каламе тот список имен, что Катарина переписала с доски в магазине Кена. – Надо установить, где сейчас эти пятеро, – по крайней мере, живы ли.

Эл побледнел, прочитав список.

– Несколько дней назад я ходил с ними под воду.

Роб глянул на Катарину.

– Ты уверен?

– Конечно, уверен! Еще бы мне их не помнить, почти все тупицы. Плюс у одного еще и с аппаратом не заладилось, совсем уж не в тему, потому что оборудование было с иголочки и прислано из офиса этого бонзы Йошихары.

Слова вонзились в Катарину, как гвозди, вбитые в гроб.

Гроб Майкла.

До сего времени она тешилась надеждой, пусть даже зыбкой, что болезнь Майкла, как и утверждал Йошихара, случайность. Теперь обманывать себя больше было нельзя.

– Тот, у кого не заладилось, – сказала она дрогнувшим голосом, – вы могли бы выяснить, жив ли он? Он все еще на острове?

Калама пожал плечами.

– Нет ничего проще. Все ребятки из той команды уезжали в тот же вечер или следующим утром. Тот, о ком вы говорите, был из Чикаго. Если б он умер, в местной прессе непременно бы написали.

– Узнайте, – попросила она, – узнайте, пожалуйста. – И повернулась к Робу. – Мне надо назад. Мне надо вызволять Майкла. – И пересела бы за руль форда, не останови ее Роб.

– Ты в уме? Как ты его вызволишь? И даже если да, то куда денешь? Он не сможет дышать вне камеры, забыла?

– Не знаю, – отмахнулась Катарина. – Что-нибудь придумаю. Но мне надо к нему. Господи, Роб, разве ты не видишь? Йошихаре он живым не нужен! Ему только и надо, что выяснить, как Майкл с ребятами наглотались этой дряни, и когда он это узнает, он его убьет! – И пока она это все говорила, ей пришли на ум другие вопросы, вопросы, до которых Роб еще не додумался.

Что, если ее не пустят в поместье?

Что, если Майкл уже...

Последнее она отсекла, не желая даже думать об этом.

– Выясни все, что можешь, – попросила она Роба. – Выясни, что в файлах. Выясни, что они делают! – Обняла Роба, на мгновенье приникла к нему, оторвалась, села за руль и готова была уже тронуться с места, когда Роб сунул ей в окно телефон.

– Возьми, – сказал он. – Сдается мне, потребуются переговоры.

– А как же ты?

– Найду другой. У Фила есть тоже – вон его машина стоит, значит он, голову даю, еще здесь. Как только узнаю, какой у него номер, сразу позвоню тебе.

На этом они расстались. Катарина в форде направилась к Пийлани-хайуэй, Роб и Эл Калама – в Компьютерный центр.

Очень скоро Эл уже сидел перед терминалом по соседству с тем, за которым по-прежнему работал Фил Хауэлл. Не слушая, как Роб их знакомит, Калама забарабанил по клавишам еще до того, как засветился монитор.

Пока Калама прокладывал путь по Интернету, Роб обратился к Хауэллу.

– Мне нужен твой сотовый телефон, Фил, – сказал он. Не дождавшись ответа, посмотрел на экран, перед которым застыл астроном, и увидел, что там наконец появились результаты поиска. Открылось новое окно, а внутри него – рамка со списком из двадцати четырех файлов, генерированных компьютером, каждый – с результатами одного из двадцати четырех возможных вариантов подстановки, примененной к первоначальной четырехзначной последовательности.

При каждом файле указывалось, с какой вероятностью последовательность букв может представлять собой код ДНК.

Четвертая снизу была высвечена и рядом стояло: 97%.

Роб нахмурился и почувствовал, как забилось сердце.

– Точно ли это значит то, что я думаю? – спросил он Хауэлла.

Тот кивнул. Он сам покрылся холодным потом, когда увидел эту четвертую строчку снизу.

– Да... По крайней мере, компьютер тоже так думает, – произнес он срывающимся от возбуждения голосом. Покачал головой, словно не смея поверить собственным глазам, и выдохнул: – О, Боже, что, если это правда?

– Что правда? – от своего терминала спросил Эл Калама, но Фил уже вернулся к работе и не услышал вопроса. Тут, прежде чем Эл смог повторить свой вопрос, на его экране тоже открылось окно с несколькими строчками газетного текста – опубликованным в «Чикаго Трибюн» извещением о смерти в результате неназванного «респираторного заболевания» шестнадцатилетнего Кевина О'Коннора.

– Ты не хочешь сказать мне, что происходит? – спросил он Роба.

Роб Силвер, с замиранием сердца следивший за тем, что происходит на экране у Фила, повернулся к Элу.

– Такео Йошихара проводит эксперименты на людях, – сказал он без всякой подготовки. – Сын Катарины – один из тех, на ком он поупражнялся.

Эл тихо свистнул и не стал вдаваться в подробности. Он только спросил:

– Так как бы нам подловить подонка?

– В компьютере, который стоит в поместье, есть директория. В ней – файлы, о которых Катарина говорила перед тем, как уехать. Мы думаем, что в них – информация по проекту.

– А что с парнем? Что с ним-то делать?

На этот вопрос у Роба ответа не было.

Зная, что бесполезно пробовать отвлечь Хауэлла от дела ради таких пустяков, как сотовый телефон, Роб принялся за поиски сам и скоро нашел его в правом нагрудном кармане рубашки Хауэлла. Астроном даже не понял, что происходит.

– Кэт? – произнес Роб в трубку. – Похоже, что ты права. Будь осторожна. – Сказал ей номер экспроприированного только что телефона и дал отбой.

За Катариной был хвост.

Она знала это наверняка.

Машина мигнула огнями, когда Катарина сделала левый поворот на Пуунене. Глядя в зеркало заднего обзора, Катарина видела, как та приблизилась вплотную и, следуя за ней, быстро свернула вправо на Хансен-роуд, напрямик ведущую к Хана-хайуэй.

Откуда он знал, что она поедет этим путем?

Может, в машине жучок?

Ну, конечно. То же приспособление, что автоматически открывает ворота, посылает людям Йошихары сигналы, по которым они могут ориентироваться.

Она дважды подумывала, не срезать ли путь, свернув с Хансен-роуд на узкую дорожную колею наискосок через поле, которая привела бы ее прямо к Куле, но оба раза, притормозив, смотрела на длинную нитку пустынной дороги, теряющуюся в черноте ночи, и малодушно ехала дальше.

Темнота сегодня казалась особенно черной.

Она старалась избавиться от мысли о слежке, объяснить ее страхом, но перед глазами все вставало зрелище распростертого в луже свежей крови тела Кена Рихтера и ужас, который весь день копился внутри, леденил душу. Если они, не задумываясь, пристрелили Рихтера, что помешает им убить и ее тоже?

И когда машина, шедшая позади, вдруг просигналила и обошла ее для того, чтобы растаять в ночи, Катарина вздрогнула всем телом так, что чуть не вывихнула плечо, пристегнутое ремнем.

Если не уймешься, сурово сказала она себе, у тебя никаких шансов спасти Майкла.

Катарина нажала на акселератор, на большой скорости доехала до перекрестка с Хана-хайуэй и через несколько сот ярдов свернула на дорогу, взбирающуюся по склону Халеакала. Стараясь держать себя в руках, она добралась до поворота на Халиймайле, откуда можно было через поля кратчайшим путем попасть на Болдуин-роуд, а там всего миля до Макавао.

Почти неосознанно глаза ее метнулись к фарам, сверкнувшим в поляризованном стекле зеркала заднего обзора.

Закусив нижнюю губу, Катарина перестроилась в ряд на левый поворот.

Машина сзади последовала за ней.

Катарина выжидала почти до самого перекрестка, затем вдавила акселератор и резко крутанула вправо, втиснувшись в столь тесную щель в потоке идущих в гору машин, что водитель той, перед которой она втиснулась, гневно нажал на клаксон. Не обращая внимания, Катарина взглянула в боковое зеркало.

Та машина как ни в чем не бывало повернула налево, и ее габаритные огни исчезли на пути к Халиймайле.

С облегчением вздохнув, но чувствуя себя глуповато, Катарина опять сумела обуздать страх до тех пор, пока не достигла поворота с Олинда-роуд в темный, узкий проулок, что вел к ее дому.

Действуя будто сама по себе, ее правая ступня переместилась с педали газа на тормоз. Форд остановился. Фары, прогнав мрак, освещали обсаженную эвкалиптами дорогу до первого поворота.

Дорога выглядела пустынной.

Не слишком ли?

Воображение Катарины рисовало ей темный силуэт, крадущийся в тени деревьев, подсматривающий в окно, как она собирает сумку в надежде, что наблюдатель поверит, что уж по крайней мере эту ночь она собирается провести в поместье.

Когда они придут за ней?

Воспользуются ли тем, что вокруг дома – покров темноты, в то время как она ослеплена электрическим светом, обманчиво обещающим безопасность?

Или дождутся, когда она явится в поместье?

Нет! Нет! Нет!

Никто не следил за ней, никто ее не ждет.

И тут, едва она решилась нажать на педаль газа, зазвонил телефон – так неожиданно, что она вскрикнула. Катарина выудила аппарат из сумки, открыла и поднесла к уху.

– Роб?

– Да, – подтвердил знакомый голос. – Две вещи. Во-первых, войти в директорию «Серинус» можно только с компьютера, который находится в поместье. Но Эл говорит, есть обходной путь. Как только прибудешь на место, включи любой терминал, хоть мой у меня в офисе, и соединись с этим номером. Ручка есть? – Порывшись в сумке, Катарина велела ему диктовать. Роб дал ей номер телефона, повторив его дважды. – Как только ты присоединишься к нам из офиса, Эл сможет пользоваться моим терминалом как хочет и центральный сервер Йошихары не засечет чужого.

– А второе?

– Майкл, – сказал Роб. – Надо подумать, куда его отвезти.

– Сначала надо бы вывезти.

– Вот это, нам кажется, возможно. Вопрос – куда.

Катарина старалась не думать об этом всю дорогу домой, но больше откладывать нельзя. Если Майкл и впрямь не может дышать нормальным воздухом, куда ж им деваться? Куда ни спрячь...

И тут ее осенило: череп.

Череп с Филиппин – и причина, по которой он представлял такой интерес для проекта «Серинус». Мальчик-мутант – Катарина теперь не сомневалась, что забитый ребенок был мутантом, – жил на горе Пинатубо и дышал испарениями вулкана.

– Большой Остров, – сказала она. – Если мы доставим его туда, где идет извержение, он сможет дышать!

– А что, пожалуй, – после паузы заговорил Роб. – Но нужно еще, чтоб он продержался, пока ты не выведешь его из здания, плюс десять-пятнадцать минут. Придумаешь что-нибудь?

– Придумаю, – без промедления ответила Катарина.

– Когда будешь в поместье?

Катарина глянула на часы. Полдесятого.

– Я как раз у дома, – сказала она, прикидывая, сколько времени уйдет на сборы и дорогу до поместья. – Думаю, к десяти буду. Если, конечно, меня туда вообще пустят.

– Не смей этого говорить, – велел Роб. – Не смей даже думать. Возьми, что надо, и дуй туда. Если повезет, мы найдем то, что искали, через несколько минут после того, как ты свяжешься с Элом. Сколько времени тебе понадобится, чтоб придумать, как вывести Майкла из здания?

– А сколько у меня есть?

– Если б я знал!

– Хорошо. Дам знать, когда буду на месте. Я смогу говорить с Элом по компьютеру?

– Еще как! – Он помолчал. – Будет похоже на то, как мы перебрасывались записками во время занятий.

Она нехотя улыбнулась.

– Что-то не очень верится.

– Ну, я подумал, вдруг пройдет, почему не попробовать. – Опять пауза. Потом: – Катарина! Поосторожней, ладно?

Не только слова, но и то, как он их произнес, сделали так, что Катарине стало чуть легче, и она медленно повела машину к дому.

– Ты даже не представляешь, какой осторожной я буду, – мягко сказала она. – И ты не представляешь, какой отважной я стану, если ты будешь говорить со мной, пока я еду по этой дороге. Кстати, напомни мне об этом, когда я вновь вздумаю снять дом в конце длинной, узкой, темной дороги.

– О чем тебе хочется, чтобы я говорил?

– Все равно. Скажи мне, что я не должна бояться, и что в доме меня никто не поджидает, и что с Майклом все обойдется, и что когда это все кончится, ты женишься на мне и увезешь отсюда, как добрый витязь в сверкающих доспехах.

– Идет, – сказал Роб.

– Не поняла?

– Я сказал, идет. Согласен на все. Ты предложила, я согласился. Считай, договорились. А теперь послушай меня внимательно, Кэт. Там никого нет в твоем доме. Ты сейчас возьмешь все, что нужно, поедешь в поместье, мы влезем в компьютер и вызнаем все грязные тайны Йошихары. Потом я приеду за вами с Майклом, которому придется научиться меня любить, и мы будем жить долго и счастливо.

– Обещаешь?

– Обещаю.

Машина выехала на поляну. Катарина всмотрелась в темноту. Чужих машин вроде не было.

– На этом пока все, – сказала она в трубку. – Позвони мне через полчаса. Если не отвечу, значит, ты солгал и в доме кто-то был.

– Зачем же мне тебе лгать? Я тебя люблю. Всегда любил.

– Нашел время рассказывать, – вздохнула Катарина. – Впрочем, дух это подымает. Ну, пока.

Дав отбой, она несколько секунд, собираясь с силами, не выходила из машины. А уже в доме, включив свет, огляделась, почти всерьез ожидая увидеть сцену разгрома из фильмов про мафию.

Все было так, как она оставила.

Ничего не сдвинуто с места.

Ничего даже не тронуто.

Катарина быстро собрала в небольшую дорожную сумку кое-какую одежду, будто собиралась провести в поместье несколько дней. Потом, подумав о том, что ей нужно будет сделать, прибавила еще несколько предметов.

Уже через пять минут она сидела в машине и твердой рукой вела ее к тому, что ждало ее во владениях Йошихары.

Глава 31

Телефон запищал.

– Я уже почти у ворот, – произнесла Катарина еще до того, как заговорил Роб.

– Ну как, открываются?

– Не то проблема, как сюда войти, а то, как выйти. И еще – не представляю, каким способом общаться с Майклом. – Убийство Кихей-Кена явно доказывало, что видеокамера подсмотрела в записки, которыми обменивались они с Майклом. Ни малейшего сомнения, что будет подслушано и каждое слово.

– Что-нибудь да придумаешь, – утешил Роб.

– Надеюсь.

Тут она и впрямь подъехала к самым воротам, и, как всегда, они широко распахнулись.

Катарина перевела дыхание.

– Ну, я уже на территории, Роб. Позвоню, если получится, и не удивляйся, пожалуйста, что бы я ни несла. А может, вообще буду молчать, ладно?

– Употреблю все силы, чтобы расшифровать.

Откладывая телефон, Катарина поймала себя на том, что следит в зеркало, как закрываются за ней ворота.

Словно тюремные.

Хотя автомобильная стоянка сегодня была еще пустынней, чем даже вчера, машин на ней было все-таки больше, чем хотелось бы. Отвага, которую она по крупицам собирала последние полчаса, испарялась.

Не сметь! Пока мы с Майклом не выберемся отсюда, не сметь, велела она себе. Вот выберемся, тогда трясись, сколько хочешь, тогда можно. А сейчас – ни-ни!

Припарковав форд, она взяла с заднего сиденья дорожную сумку, заперла машину и пошла к главному входу в исследовательский центр. Может, если повезет, дежурить будет тот парень, с которым она уже подружилась, – Боже милосердный, да неужто это было только сегодня утром?

Когда за ней хлопнула входная дверь, охранник на посту поднял голову. Лицо было незнакомое. Но когда он поднялся с места и заговорил, она поняла, что он-то ее знает.

– Доктор Сандквист? Меня предупредили, что вы приедете.

Предупредили! Кто предупредил-то? Охрана?

Стивен Джеймсон?

Сам Такео Йошихара?

– Мой сын, – произнесла она, впервые надеясь, что выглядит столь же встревоженной, как на самом деле. Раз она собирается вытащить отсюда Майкла, хорошо бы казаться расстроенной до такой степени, что даже не в силах говорить связно. – Он... он... – она нарочно запнулась, оставив фразу оборванной, будто не знала, насколько может быть откровенна.

– Все в порядке, доктор Сандквист, – уверил ее охранник. – Мне рассказали, что с вашим мальчиком. Я сейчас провожу вас до лифта, и вы спуститесь.

Лифт! Она совсем забыла, что есть еще лифт!

Впрочем... У нее ведь есть пропуск Стивена Джеймсона.

А вдруг Джеймсон заметил пропажу? Вдруг он о ней уже доложил? Сможет ли пропуск Джеймсона вызвать лифт или его код уже изъят из компьютера?

Не думай об этом, велела она себе. И не вздумай экспериментировать с пропуском. Если телекамеры поймают тебя на этом, все пропало.

Компьютер! Совсем забыла! Надо же зайти в офис Роба хоть на пару минут. С рассеянной улыбкой Катарина обернулась к охраннику и поставила дорожную сумку на пол.

– Я могу оставить это здесь ненадолго? Мне нужно зайти в офис доктора Силвера.

– Да ради Бога, – ответил тот, снова садясь в кресло.

Интересно, собирается он следить за ней по монитору? Может, надо выдумать какой-нибудь предлог? Нет! С какой стати ей перед ним оправдываться? Только вызовешь лишние подозрения.

Оставив сумку рядом с постом, она прошла северным коридором к офису Роба, где включила свет, а потом компьютер. Открыла программу внешней связи, быстро набила номер, который дал Роб, стукнула по клавише «Ввод». Связь с компьютером в Кихее установилась практически сразу. На экране открылось окошко с двумя строчками текста, причем последняя цифра в первой строчке менялась с каждой секундой:

Сбор: 04:00:00 Текущее время: 22:16:53 Подтвердить «Вводом»

Она сразу схватила суть. Глянула на наручные часики. По сравнению с компьютерными они отставали ровно на две с половиной минуты. Подвела их и снова нажала на «Ввод». Открылось новое окно, в нем побежали буквы – это Эл Калама приступил к поискам пароля к директории «Серинус». Прежде чем он закончил первую строчку команд, Катарина с помощью мыши свернула окно – так, чтобы, на посторонний взгляд, на экране была просто обложка программы.

Потом монитор потух – включился «хранитель экрана», Катарина погасила свет и вернулась в холл.

– Порядок? – спросил охранник.

Она кивнула, подхватила свою сумку, еще раз глянула на часы и пошла за охранником в конец коридора южного крыла, к лифту.

– Ничего нет хуже, когда дети болеют, – сказал тот, проводя своим пропуском по серой панели у двери лифта. Катарина, вздохнув, молча кивнула головой. Ей казалось, что лифт добирается к ним целую вечность. Но он наконец пришел, двери раздвинулись, она ступила внутрь.

На счастье, охранник с ней не поехал. Лишь кивнул на прощанье и еще до того, как двери закрылись, повернулся, чтобы идти на свое место.

Она посмотрела на часы: «вечность» длилась 52 секунды.

Засекла, сколько времени займет спуск.

15 секунд, включая открывание дверей.

Вышла из лифта и коридором направилась к двери, за которой был Майкл.

Вход к нему был не сразу, а еще через одну комнатку, вроде предбанника. Там стоял стол с телефоном, за столом сидела женщина. Не то сиделка, не то надзирательница. Хотя на ней был белый халат, осанка и стальной взгляд подсказывали, что это отнюдь не ангел милосердия. Не будет бездействовать, если они с Майклом выйдут из заточения.

Если Майкл сможет выйти.

– Можете войти, доктор Сандквист, – позволили ей. – С вашим сыном сейчас доктор Джеймсон.

Катарина вошла и, увидев Майкла, задохнулась от ярости.

Атмосфера в камере была так насыщенна, что на ее внутренних стенках осела бурая пленка, кое-где плотная до такой степени, что под собственной тяжестью длинными грязными струйками стекала вниз.

И у Джеймсона хватило наглости, оторвавшись от компьютера, ей улыбнуться!

– Майкл у нас молодцом, – сказал он. – Отличный парень.

Словно Майкл выиграл какой-нибудь там забег, подумала Катарина, закусила губу и взяла себя в руки.

Вот тут-то она впервые пришла к абсолютной уверенности, что вытащит своего сына из этой клоаки. Уж как-нибудь. Даже если для этого придется убить и Джеймсона, и надзирательницу. И всякого, кто попробует ей помешать. И правда, в этот момент она с явным наслаждением прикончила бы человека, который относится к ее мальчику так, словно это подопытный кролик.

– Мужества ему всегда было не занимать, – сказала она, стараясь скрыть свои мысли. – Я могу с ним поговорить?

– Ну, разумеется!

Подходя к Майклу, она исподтишка озиралась в поисках телекамеры, которая точно была где-то здесь, но, как и в первый раз, не увидела ее.

– Здравствуй, родной, – тихо сказала она. – Ну, как ты?

Майкл, внутри стекляшки, кивнул.

– Вроде ничего. – И, помолчав, прибавил: – А я смогу когда-нибудь дышать нормальным воздухом?

У Катарины сердце перевернулось. Сегодня же, хотелось ей закричать, сегодня же я вытащу тебя отсюда и отвезу туда, где ты сможешь переждать, пока мы не выясним, что они с тобой сделали! Но, конечно, она не сделала ничего подобного.

И тут, в затянувшемся молчании, заметила, что Майкл поводит головой. Словно показывает на свои же колени.

Она опустила взгляд, увидела, что он шевелит указательным пальцем правой руки, и не сразу, но поняла.

Он писал пальцем по простыне, так незаметно, что никто бы не догадался.

– Конечно, сможешь, – сказала она. – И доктор Джеймсон говорит, что ты молодец. «ЗАБЕРИ МЕНЯ», – сказали его пальцы. Быстро глянув на Джеймсона, чтобы убедиться, что тот целиком погружен в работу на компьютере, она со значением наклонила голову, потом, не отрывая взгляда от сына, сказала: – Сегодня, – и подняла правую руку к животу, растопырив четыре пальца так, что большой оказался спрятанным за ладонью. – Сегодня я останусь здесь с тобой. Ты рад?

Катарине показалось, что когда она сказала «сегодня», глаза Майкла метнулись на ее растопыренную ладонь. Понял ли он, что она сообщила: побег назначен на четыре часа утра?

Он подмигнул ей. Значит, и впрямь понял.

* * *

– Готово!

Значение этого слова не сразу дошло до Роба. В течение трех часов, которые Эл провел за терминалом по соседству с тем, за которым трудился Фил Хауэлл, Роб, как завороженный, следил за бесчисленными списками файлов, бегущими перед глазами астронома. Они текли час за часом, пока суперкомпьютер, расположенный в соседнем зале, прочесывал все доступные ему компьютеры в поисках файлов, имеющих данные о коде ДНК. Когда он находил эти данные, то сравнивал их не только с тем файлом, который сам же определил как на 97 процентов соответствующий формуле ДНК неведомого организма, но и с остальными 23 созданными им файлами.

К тому времени, как Эл подал голос, были обработаны тысячи файлов, и каждый из них удлинял список выраженных в цифрах формул ДНК – генетических кодов крошечных одноклеточных, тысяч подвидов водорослей, мхов, папоротников, кустарников и деревьев, а также червей, насекомых, пауков, рептилий, амфибий, рыб и всех известных человеку теплокровных созданий.

Самым же захватывающим было то, что в каждом файле обязательно обнаруживалась формула, хотя бы отчасти дублирующая ту или иную последовательность знаков, полученную компьютером при обработке сигнала из даль-р него космоса. Компьютер педантично указывал процент таких совпадений для каждого файла. Хотя полного совпадения данных, по мнению компьютера, не было даже в первом приближении, все больше и больше сегментов сигнала, пришедшего к нам из удаленной на 15 миллионов световых лет спиральной галактики, соответствовали тому или иному сегменту ДНК различных земных организмов.

В целом, Фил Хауэлл был уже почти уверен, что доказательства неопровержимы: мало того, что жизнь существует не только на планете Земля. Ее базовые строительные элементы, то есть четыре выделенных земными учеными азотистых основания, были найдены и на других планетах.

Не только сама жизнь универсальна, но и формы ее, когда их наконец обнаружат, должны оказаться тождественными...

Ход мыслей Роба был резко прерван встряхнувшей его рукой.

– Роб, очнись! – повторил Эл Калама. – Я взломал директорию. Что теперь?

Роб стремительно повернулся к терминалу, над которым несколько часов кряду горбатился Эл. Директория «Серинус» наконец поддалась и разбилась на несколько субдиректорий, в каждой – десятки, а то и сотни файлов.

– Можешь там порыться? – озабоченно спросил он, пробегая взглядом по видимой части длинного списка файлов, скрытых под именами-шифрами.

– Запросто. А что искать?

– Имена. Для начала – Майкл Сандквист, Джош Малани, Киоки Сантойя. Потом... поищи Марка Рейнолдса и еще одного... – Роб порылся в памяти, – Шелби. Шейн Шелби из Нью-Джерси. И пока хватит.

Пальцы Эла запорхали над клавиатурой, набирая имена. Потом он нажал на «Ввод», и появился список из 15 файлов, по пять в каждой из трех субдиректорий директории «Серинус».

Пока Роб раздумывал, в какой из файлов заглянуть первым, от соседнего терминала донесся тихий перезвон, и Фил Хауэлл тихо, тоном глубочайшего благоговения вымолвил:

– О, Боже...

Роб не сразу понял, что этот звук значит.

Это был сигнал, запрограммированный Хауэллом на тот случай, если суперкомпьютер найдет совпадение с тем файлом, который он обрабатывает, среди сотен тысяч других.

Не частичное совпадение.

Даже не совпадение на 99%.

Только полное, только абсолютное совпадение.

Но это же невероятно! Они знали, что представляет собой данная формула, знали, что нет никакой возможности, чтобы совпадение было полным, – по крайней мере, не на этой планете! И все-таки сигнал прозвучал.

С учащенно забившимся сердцем Роб пошел взглянуть на экран Хауэлла.

Там загорелась одна строчка. И как только Роб увидел ее, так его охватило ощущение, что это уже было, что он уже видел этот экран, это имя файла, точно в такой же обстановке когда-то раньше. Потребовалось мгновение, чтобы понять, что знакомо ему отнюдь не имя файла.

Название директории, в которой этот файл находился.

Директория «Серинус».

– Эл, – тихо позвал он. – Ну-ка иди взгляни.

Эл Калама, не вставая с кресла, перегнулся через перегородку и посмотрел на экран, от которого не мог оторваться Фил Хауэлл.

– О, Боже, – прочитав полный адрес файла, прошептал и он, бессознательно подражая Хауэллу. – Что, черт возьми, происходит?

Через полчаса им все стало ясно.

Такео Йошихара совсем не лгал, когда рассказывал, что его служащие нашли что-то похожее на жеоду, в которой находилось органическое вещество. Но теперь Роб знал то, чего не знали ни Йошихара, ни те ученые, которых он специально собрал, чтобы исследовать эту субстанцию и найти ей применение, – группа, которой он дал название «Серинус». Роб знал, откуда прибыла к нам эта сфера.

Хотя появилась она из чрева Земли, вытолкнутая наружу яростным подземным жаром, источником ее была тайна, разгадать которую удалось лишь благодаря соседству со случайным открытием Фила Хауэлла.

И внезапно Роб понял: предмет, находящийся в центре внимания проекта «Серинус», – не жеода.

Это семя.

Семя, которое залетело сюда так давно, что сроку этому нет исчисления, с планеты такой далекой, что ее не видно с Земли. Более того, с планеты, которой нет вот уже пятнадцать миллионов лет.

Семя это, несомненно, было одним из многих тысяч, может быть, миллионов семян, разосланных по вселенной. Большая часть их, тысячелетие за тысячелетием, так и мчится в холодных глубинах космоса.

Некоторые упали на звезды и мгновенно сгорели.

Еще меньшая, самая малая доля упала на планеты, при падении зарывшись глубоко в поверхностный слой. Семена дремали там, внизу, и ждали. Время от времени магма выталкивала их на поверхность, и они раскрывались.

Если условия не подходили, если химический состав атмосферы был сбалансирован неудачно, – жизнь внутри семени погибала.

Но иногда, кое-где, какое-нибудь из семян, раскрывшись, обнаруживало атмосферу, благоприятствующую его развитию, и жизнь, законсервированная внутри, начинала себя воспроизводить.

Кое-где на планетах ростки взошли, и началась эволюция.

И жизнь умершей планеты – планеты, давным-давно уничтоженной вспышкой звезды, вокруг которой она вращалась, – нашла свое продолжение.

– Скольким же, – задумчиво произнес Роб, едва понимая, что говорит вслух, – скольким же планетам они достались?

Фил Хауэлл ответил не сразу, а когда заговорил, то с таким трепетом, что стало ясно: он мыслит так же.

– Не они, – сказал он. – Мы. Мы – вот что произошло из этих семян. Не неведомые инопланетяне послали нам этот сигнал. Его послали нам мы сами.

Глава 32

Полночь.

Еще четыре часа.

Что ей делать?

Как-нибудь, сказала она себе. Я не дам Майклу умереть. Ни здесь, ни в любом другом месте.

Майкл внутри своей плексигласовой коробки, кажется, спал, хотя Катарине в это не очень верилось. Стивен Джеймсон смотрел на него сверху вниз так невозмутимо, словно у мальчика какая-нибудь простуда, не больше.

– Что ж, учитывая все обстоятельства, пациент наш держится молодцом, – произнес он профессионально-утешительным тоном, усвоенным, видимо, в годы обучения.

Пациент? И он смеет называть Майкла пациентом? Жертва, вот верное слово! У, с каким удовольствием она смазала бы ему по физиономии, засунула бы в зловонную коробку, где мается ее сын, и пусть бы он дышал там той мерзостью, которая по его милости вдруг стала единственным для Майкла спасением!

Почему он не уберется домой? Что, если он собирается торчать тут всю ночь? Боже, что ей тогда делать?

Но при всем этом ей удавалось прятать свои мысли за хорошо пригнанной маской, живописующей в равной степени заботу о сыне и веру во врачебное искусство Джеймсона. И тут она услышала долгожданные слова.

– Что ж, я, пожалуй, пойду попробую немного вздремнуть, – сказал Джеймсон, в последний раз бросая взгляд на монитор, отражавший работу жизненно важных органов Майкла. – Положение, кажется, стабилизировалось. Если возникнут проблемы, Лу-Анна знает, как меня найти.

Ay-Анна, повторила про себя Катарина, глядя на сиделку.

Одного взгляда этих стальных глаз хватало, чтобы понять: несмотря на белый халат, основное предназначение женщины, сидящей в предбаннике, – надзор и охрана. В целях маскировки Катарина спросила с тщательно срежиссированной смесью тревоги и надежды:

– Вы правда думаете, доктор, что с Майклом все обойдется?

– Уверяю вас, – вальяжно ответил Джеймсон.

Нашел дурочку!– подумала она, а сама изобразила вздох облегчения.

– Ну, надеюсь, вы отдохнете за нас обеих. Уж я-то наверняка глаз не сомкну. – Господи, только бы не переиграть. Но Джеймсон, похоже, принимал все за чистую монету.

Или он просто так твердо уверен в том, что никуда им не деться? Нет, об этом она думать не будет.

Минут через пятнадцать после его ухода она приступила к первому этапу того, что называла рекогносцировкой. Абсолютно уверенная в том, что каждое ее слово прослушивается, а каждое движение – просматривается, она заставила себя сказать Майклу, чтобы он не беспокоился и постарался немного поспать. Надеясь, что службе прослушивания эти речи не кажутся такими же смехотворными, как ей самой, Катарина достала кое-что из сумки и, выйдя из комнаты, спросила «сиделку», есть ли на этаже кухня.

– Если не выпью кофе, то просто не высижу эту ночь, – вздохнула она.

С подозрением на нее глядя, Лу-Анна на секунду задумалась, а потом указала все-таки в конец коридора.

– Но кофе там нет.

– Что вы, не беспокойтесь, – не обращая внимания на прохладный тон, Катарина показала ей упаковку, полную одноразовых, из фольги, пакетиков кофе. – У меня есть.

Лу-Анна промолчала, и Катарина направилась к кухне. Она прошла мимо двери в лабораторию проекта «Серинус», с которой уже исчезла медная табличка, и подавила в себе искушение попробовать, не откроется ли она.

В кухне она поставила чайник на огонь, вымыла две кружки и в каждую бросила по пакетику. Когда кофе настоялся, пакетики вынула и принесла обе кружки в предбанник.

– Я приготовила и вам тоже, – ставя кружки на стол, сказала она, стараясь не обращать внимания на мгновенно вспыхнувшую во взоре сиделки настороженность. – Вот эта – шоколад «мокко», а та – с ванилью по-французски.

– А вы какой предпочитаете? – спросила сиделка.

– Пожалуй, с ванилью.

– Тогда я возьму эту.

Катарина унесла свою кружку к Майклу. Тот, похоже, спал, но она была уверена, что он притворяется, и чувствовала благодарность к нему за это, потому что так они были избавлены от необходимости поддерживать разговор, который наверняка был бы нестерпимо фальшив и для них самих, и для тех, кто их слушал. Она погасила свет. Комната погрузилась в темноту, разбавленную свечением мониторов, по-прежнему демонстрирующих жизненные показатели Майкла и химический состав атмосферы в его застенке.

Катарина устроилась ждать в надежде, что к четырем утра темнота и тишина, царящие в комнате, убаюкают наблюдателей до такой степени, что удастся сделать последний из запланированных ею ходов.

Тихо, как мышь, она выудила из кармана сотовый телефон и переключила так, чтобы он не звонил, а тихо вибрировал. И темнота имеет глаза, подумала она, вспомнив камеры у въездных ворот.

Сорок минут спустя в соответствии со сценарием, намеченным пару часов назад дома, когда она собирала сумку, Катарина сделала себе и сиделке по второй кружке кофе. На этот раз, однако, она задержалась в предбаннике дольше и вызнала, что фамилия Лу-Анны – Дженсен, что живет она одна, семьи у нее нет и нет также ни малейшего интереса к любой из тем, которыми пыталась увлечь ее Катарина.

Но от второй кружки кофе она не отказалась и прикончила ее в десять минут.

То же было и с третьей.

За все время своих походов в кухню Катарина, кроме Лу-Анны, не видела на этаже ни единой живой души.

Из чего следовало одно из двух: либо они думают, что она купилась на версию Йошихары, либо так уверены в собственной системе безопасности, что не дали себе труда даже подстраховаться.

Когда минутная стрелка на наручных часах показала пять минут четвертого, Катарина подхватила свою пустую кружку и опять вышла в предбанник.

Трудно поверить, но Лу-Анна даже ей улыбнулась.

– Как раз собиралась пойти спросить, не моя ли очередь приготовить по чашечке.

– Ну что вы, я сама, – ответила Катарина, забирая пустую кружку со стола сиделки. – Майкл крепко спит, а я устала сидеть в темноте. Какой кофе предпочитаете на этот раз?

– Что если «мокко»?

– Отлично.

В четвертый раз войдя в кухню, Катарина опять приступила к приготовлению двух кружек кофе, но на этот раз уже достала из упаковки особый пакетик.

В нем находился не только кофе. Перед тем, как выйти из дому, она аккуратно вспорола его и добавила к первоначальному содержимому три таблетки сильного снотворного, прописанного ей год назад в период обострения астмы у Майкла, когда она от волнений совсем потеряла сон. Принимать их, впрочем, не стала, но хранить хранила – как амулет против бессонницы.

– Такая длинная ночь – кажется, никогда не кончится. Это что, всегда так? – пожаловалась она, ставя кружку на стол Лу-Анны Дженсен.

– Да, и каждая кажется длиннее вчерашней, – проговорила сиделка, дуя на свой кофе, и сделала первый глоток. – Кофе – просто спасение.

– Пейте на здоровье, – сказала Катарина, – тут еще много, – и ушла со своей кружкой.

В темноте она сняла с себя одежду, которую носила весь день, и натянула джинсы с рубашкой, захваченные из дому. Сотовый телефон занял свое место в переднем кармане джинсов, где она непременно почувствует, как он вибрирует, если Роб позвонит.

В 3:40 она выглянула, чтобы увидеть стол Лу-Анны. Та сидела на своем месте, но голова ее упала на грудь, а из открытого рта раздавался размеренный храп. Катарина снова прикрыла дверь.

В 3:45 она почувствовала вибрацию телефона. Выхватила его, откинула крышку и чуть было не произнесла имя Роба, но успела сообразить и взамен окликнула Майкла:

– Сын, ты не спишь?

– Угу, – немедленно донеслось из динамика.

В то же время она услышала в трубке голос Роба.

– Если ты ничего сейчас не скажешь, мы будем на месте ровно через пятнадцать минут. Если есть проблемы, скажи что-нибудь Майклу.

Катарина помедлила. У нее есть план, но нет никакого представления, как он сработает. Если нет... Впрочем, выбора у нее нет тоже.

Молча она нажала на кнопку «Отбой», захлопнула крышку и сунула телефон в карман. Потом подошла ближе к кровати. В смутном свете работающего монитора лицо сына было едва различимо. Но он смотрел на нее широко раскрытыми глазами, и она больше не сомневалась, что они вместе провели эту ночь без сна.

Она прижала палец к губам, потом взяла стопку одежды, которую принесла ему из дома, и поместила ее в шлюз. Майкл тут же стал одеваться, извиваясь под одеялом и экономя движения. Когда с этим было покончено, Катарина сделала ему знак притвориться спящим, а сама вышла в предбанник.

– Как, Лу-Анна, не пора ли... – начала она и тут же запнулась. – Лу-Анна? Лу-Анна, в чем дело? – Обойдя стол, она потрясла сиделку за плечи, отчего та соскользнула на пол. Выпрямившись, Катарина растерянно оглядела предбанник, словно не знала, как поступить, потом схватилась за телефон и нажала на кнопку, помеченную «Пост в холле».

– Дженсен? – ответил кто-то на середине второго гудка.

– Это доктор Сандквист, – торопливо заговорила Катарина. – С Лу-Анной что-то не так. Я вышла сделать нам кофе и решила, что она спит, но когда я попробовала ее разбудить, она свалилась на пол.

Охранник чертыхнулся.

– Сейчас буду.

Катарина метнулась в комнату Майкла и выхватила из дорожной сумки еще три вещи.

Две из них – большие пластиковые мешки для мусора.

Третья – окаменелая бедренная кость антропоида, умершего несколько миллионов лет назад.

Сунув пластиковые мешки в шлюз камеры, она только сейчас рискнула заговорить с Майклом в голос.

– Прижми их к подающему воздух отверстию. Надуй побольше.

Затем она снова вышла в предбанник и еще раз нажала телефонную кнопку «Пост в холле». Когда на втором гудке не ответили, положила трубку на место, вышла к лифту и стала ждать у дверей, вжавшись спиной в стену.

Просчитывая про себя секунды, она молилась, чтобы видеокамера над ее головой контролировалась только одним охранником – тем, который через пять секунд выйдет из лифта.

Как бы в ответ на ее мольбу, ровно через пять секунд двери раскрылись.

Охранник вышел, и в то же мгновение Катарина вскинула окаменелость и с размаху дала ему по затылку.

Всхрапнув, он грохнулся на колени, подставив затылок еще раз.

Катарина возможности не упустила.

Охранник растянулся ничком и затих.

Схватив за руки, Катарина втащила его по коридору в предбанник. Закрыла дверь и телефонным шнуром связала ему руки за спиной, затем вытащила из заднего кармана брюк бумажник.

Если не сработает пропуск, который она стащила у Джеймсона, сработает этот.

Еще раз глянула на часы.

Прошло семь минут.

Вернулась в комнату Майкла и решительно включила свет. Он уже наполнил дымом один мешок и сейчас завязывал его.

– Не завязывай, – сказала она, – и скорей наполни другой, и...

И тут до нее дошло, что ни на одном углу плексигласовой камеры нет петель и ее не поднять.

– О, Господи, – прошептала она, в ужасе глядя на сына. – Как же я вытащу тебя отсюда?

Прижимая второй мешок к трубке подачи воздуха, Майкл мотнул головой в угол комнаты.

– Вон там. Кнопка.

Катарина лихорадочно обшарила угол и с трудом обнаружила маленькую, утопленную в стену кнопку. Нажала. Вроде бы ничего не случилось, но потом она заметила, что Майкл показывает на потолок.

Небольшая панель в потолке отодвинулась точно над центром плексигласовой коробки. Из отверстия вышел и стал опускаться стержень из нержавеющей стали в дюйм толщиной. Головка стержня точно вошла в гнездо на крыше коробки, и что-то щелкнуло.

Секундой позже коробка приподнялась с пола. Комната тут же наполнилась вонючим газом. Катарина, кашляя, кинулась к предбаннику.

– Возьми у меня один мешок, – настиг ее голос Майкла, когда коробка поднялась выше кровати.

Схватив протянутый им мешок за затянутые бечевки, она выскочила из комнаты и захлопнула за собой дверь.

Прошло девять минут.

Она подождала еще минуту и собралась было пойти за ним, как дверь распахнулась и Майкл вышел со вторым надутым мешком.

– За мной, – сказала Катарина и, рывком распахнув дверь в коридор, побежала к лифту, уже сжимая в руке пропуск. Прижала его к панели и замерла.

Огонек на серой панели из красного стал зеленым, и только.

Потом она поняла: лифт вернулся на верхний этаж.

На то, чтобы он спустился, ушло пятнадцать секунд, которые показались ей вечностью, но наконец двери раскрылись.

Катарина почти что впихнула Майкла внутрь, зашла за ним сама, нажала на кнопку «Вверх», и двери только начали закрываться, как вдруг в коридор вышел какой-то мужчина.

Из лаборатории проекта «Серинус».

На лице его отобразилось изумление, он бросился по направлению к Катарине, но двери лифта закрылись прежде, чем он успел добежать.

Лифт был на полпути вверх, когда она услышала слабый звенящий звук. Тревога.

Когда двери раскрылись на нужном им этаже, звон стоял такой, что уши ломило. Катарина снова глянула на часы.

Прошло десять минут.

– Бегом, – крикнула она Майклу.

И кинулась к двойным дверям, отделяющим их от холла. Надутый мешок нелепо подскакивал сзади. Майкл, помедлив немного, чтобы глотнуть смеси из своего мешка, догнал ее у самых дверей.

Катарина распахнула их.

Здесь звон тревоги звучал еще громче, но в холле никого не было.

– Наружу!

Они побежали к входной двери и через секунду вырвались в ночь. На мгновение, не видя преследователей, Катарина начала надеяться, что, в конце концов, побег удастся. Но тут черноту ночи прорезал ослепительный луч света.

Как две букашки, проткнутые булавкой, Катарина и Майкл замерли в этом луче.

Поверх звона тревоги Катарина уловила и другой звук.

Знакомое «уап-уап-уап» вертолета.

Заслонив от света глаза ладонью, посмотрела вверх. Прожектор погас так же внезапно, как и зажегся, и тут она увидела вертолет, который садился ярдах в двадцати от них.

Она застыла от ужаса, думая: Йошихара.

Потом, когда огни зажглись по всему поместью, она разглядела в кабине лицо.

Лицо Роба Силвера.

Одной рукой схватив Майкла, другой сжимая горло мешка с воздухом, Катарина, спотыкаясь, подбежала к машине и подтолкнула Майкла внутрь.

В тот момент, когда сильные руки Роба, поднимая ее в кабину, сжались вокруг ее запястий, мотор уже опять взвыл.

Вертолет поднялся с земли еще до того, как она оказалась в кабине, развернулся и исчез в темноте.

* * *

С веранды своей спальни Такео Йошихара проводил вертолет взглядом, а потом сказал в телефонную трубку, снятую, как только его разбудил сигнал тревоги.

– Следите по радару. Выясните, куда направляются. Мы их вернем. Понятно? И мать, и сына. – И прежде чем прервать связь, прибавил: – И еще: когда полетим за ними, мне нужен снайпер.

Глава 33

Шлем, который Роб напялил ей на голову, втянув Катарину в вертолет, гасил шум винтов лишь настолько, что она понимала, что с ней говорят, но слов различить не могла. Когда после серии разворотов, от которых падало сердце, а желудок подкатывал к горлу, вертолет поплыл прочь от поместья и она наконец нашла в себе силы заговорить, то прокричала изо всех сил, хотя шлемофон находился у самого ее рта.

– Я говорю, как скоро мы доберемся до Большого Острова?

Роб открыл рот, чтобы ответить, и так и не произнес ни слова, потому что пилот, дернув штурвал, чтобы не врезаться в скалу, резко послал машину вниз. Вертолет качнулся, выровнялся, снова начал подъем и, преодолев каменную преграду, повернул на запад.

– Минут сорок, – наконец сказал Роб.

Сорок минут? Но раньше, она прекрасно это помнила, Роб говорил, что Майклу надо перекантоваться на свежем воздухе всего-то десять или пятнадцать минут! И хотя один из пластиковых мешков еще полон, – она сама сжимает его горло, чтобы не выпустить оттуда ни грамма, – тот, что у Майкла, уже наполовину пуст. Сорок минут ему не выдержать ни за что! Прежде чем она успела заговорить, раздался голос Майкла:

– Попробую подышать нормальным воздухом! Надо экономить тот, что в мешках!

Катарина усиленно покивала, а потом прокричала:

– Только не разговаривай, не трать воздух зря!

Майкл поднял большой палец. Потом, под ее пристальным взглядом, вдохнул кабинного воздуха, которым дышали все остальные.

На секунду, всего на секунду, у Катарины мелькнула надежда. Но потом Майкл жестоко закашлялся, и невозможно было не видеть, как ему больно. Он зарылся лицом в горловину мешка, жадно вдохнул, и кашель затих.

Мешок, однако, заметно похудел. Катарина бросила взгляд на часы: всего три минуты с тех пор, как они покинули поместье. В таком темпе мешки опустеют, когда они будут лишь на полпути к Большому Острову.

– Что же делать? – спросила она с леденеющими от страха руками. Майкл не может сейчас умереть! Они хотели спасти его, а не убить!

– Не волнуйся! – попытался перекричать шум винта Роб. – Когда мешки кончатся, все будет о'кей!

Сквозь плексиглас вертолета Катарина смотрела на окутывающую все мглу. Они сейчас огибали гору, и пилот вел машину низко, над самой землей. Внизу лежали уже не джунгли, окружающие поместье, а пастбища над Макавао и Пукулани, и чуть впереди виднелось несколько редких огней – видимо, Кула. Подальше, по краю залива Маалаеа бриллиантами сверкали городки Кихей и Вайлеа.

Еще глубже на юг простиралась пустыня темноты, разорванная лишь слабым свечением многоквартирных домов Макены и отеля «Принс» да мерцающими огнями десятка домов, разбросанных вдоль пляжа, пока тот не обрывался резко наплывом лавы. Потом ландшафт под ними снова изменился, сочные пастбища уступили место скудным ранчо на подветренной стороне Халеакала. Даже в свете звезд были видны густые заросли колючих грушевидных кактусов и чахлых деревьев киаве, в основном представлявших здесь растительный мир.

Катарина взглянула на сына; первый мешок был почти пуст, но поскольку Майкл уже пришел в себя после пережитого при побеге возбуждения, дыхание его – так же, как дыхание Катарины, – вернулось к нормальному ритму и мешка хватило на куда больший срок, чем она рассчитывала. Но все равно он сплющился задолго до того, как они успели выйти за береговую линию, чтобы пересечь широкий пролив, отделяющий Большой Остров от Мауи.

Когда Майкл отложил его и приник ко второму мешку, она поняла вдруг, что вместо того, чтобы повернуть на юго-восток, прямо к Большому Острову, вертолет продолжал лететь на юго-запад. В темноте выделялся силуэт островка, словно выгравированного на фоне ночного неба. Но между Мауи и Большим Островом не было никаких островков. Взгляд на компас подтвердил ее подозрения, и она стала искать им приемлемое объяснение, а в душе опять зашевелился ледяной страх.

И почему это Роб уверял ее, что запаса воздуха для Майкла должно хватить только на пятнадцать минут?

Потом, когда вертолет уверенно взял курс почти на девяносто градусов в сторону от того единственного места, где, помимо лаборатории Такео Йошихары, Майкл имел шанс выжить, ее озарило.

Роб работает на Йошихару!

И не просто работает: он заманил их с Майклом прямо в ловушку!

В панике она огляделась, соображая, что делать. Не попробовать ли взять на себя управление вертолетом? Вздор. Это только в кино герои, сроду не сидевшие за штурвалом, с легкостью справляются с управлением. В жизни такое не пройдет.

– Почему мы летим не на Большой Остров? – попробовала она перекричать шум винта.

Роб ковшиком прижал ладонь к уху, словно не слыша. Но как он может не слышать? Он должен слышать! Уже в ярости, Катарина ткнула пальцем в компас:

– Черт тебя побери, это не Большой Остров! Ты мне лгал! Признавайся, ты хочешь убить нас? – При виде ее негодования Роб недоуменно раскрыл глаза, а она снова закричала: – Зачем? Зачем тебе это нужно?

И внезапно все поняла: ничего удивительного, что побег удался, – они знали, что она сбежит! И как все точно рассчитано!

Тот человек вышел из лаборатории лишь на секунду позже, чтобы помешать ей войти в лифт.

Тревога тоже запоздала, и охрана не сумела не подпустить Катарину к вертолету.

А сам факт беспрепятственного прибытия вертолета, который ослепил ее фарой, из-за чего она сбилась с толку и испугалась до такой степени, что своей рукой подтолкнула Майкла внутрь, не задавая вопросов?

Идиотка! Полная, беспросветная идиотка! Отчаяние захватило ее, и Катарина кинулась на Роба, надеясь наподдать ему даже сильней, чем охраннику, пострадавшему час назад от окаменелости. Ударить, пнуть, задушить, выкинуть из вертолета!

– Черт, черт, черт! – крикнула она. – Черт бы тебя побрал, негодяя!

Роб поначалу вскинул руки, защищаясь, а потом его пальцы сомкнулись у нее на запястьях, не давая пошевелиться.

– Да что с тобой, Катарина? – сердито сказал он. – Что произошло?

– Что произошло? – визжала она. – Ради Бога, Роб! Ты что, считаешь меня дурой? Ты думаешь, я не поняла, почему ты сказал мне, что запасной воздух Майклу нужен всего на... как ты сказал? Десять-пятнадцать минут, да?

– Кэт...

– Мне надо было сразу догадаться, верно? Мне следовало сразу понять, что за такой срок до Большого Острова не добраться! Но я думала, ты что-то придумал! Я верила тебе, будь ты проклят! Верила!

– Прекрати! – заорал Роб, перекрыв вой винтов, да так, что его стало слышно даже без шлемофона. – И скажи по-человечески, что, черт возьми, по-твоему происходит?

– Это не по-моему! Это в действительности так! – крикнула в ответ Катарина и мотнула головой на прозрачный пол кабины. Они уже пересекли берег и летели низко над водой, прямо к тому маленькому островку, который она видела. – Роб, это не Большой Остров. Что, здесь у Йошихары другая лаборатория? Или вы собираетесь просто бросить нас в океан?

Майкл, побледнев при виде ярости, сотрясавшей мать, ослабил хватку на горловине мешка, и в кабину вырвался клуб удушливого дыма.

Роб немедленно отпустил руки Катарины и перехватил завязки мешка.

– Поаккуратней с этим! – прокричал он. – Надо продержаться еще минут пять!

Когда Майкл с некоторой заминкой принял от него полупустой мешок, Роб снова развернулся лицом к Катарине.

– Это из-за ветра! – прокричал он. – Мы не могли лететь напрямую – Майкл ни за что бы не выдержал. Но ветер несет дым от извержения почти строго на восток, так что мы попадем в самый поток сразу на той стороне Кохоолаве. Потом развернемся и полетим на восток, прямо на дым. Нам придется несладко, зато Майкл сможет дышать сам по себе. Это чуть дальше, зато есть шанс.

Катарина пристально смотрела на него, пытаясь угадать правду.

И в его ответном взгляде увидела только любовь.

Любовь и еще муку, доставленную тем, что она в нем усомнилась.

Тут, словно наглядного свидетельства было недостаточно, она почувствовала, что вертолет повернул, и в наушниках раздался голос пилота:

– Кто-нибудь, откройте окно. Посмотрим, как парень сможет дышать.

Роб отпустил Катарину и перегнулся, чтобы отодвинуть оконное стекло. Вместо свежего морского ветра в кабину ворвалась такая смесь вулканических газов, что у Катарины заслезились глаза.

– Ну как? – закричал пилот. – Годится?

Вертолет полностью развернулся, и Катарина стала вглядываться по курсу, ища громаду Большого Острова. Роб, однако, прочитав ее мысли, покачал головой:

– Сквозь этот дым не увидишь. Вот минут через десять – да. Поверь мне, он там, никуда не делся. – И повернулся к Майклу: – Что скажешь? Дышится или мы сделали неверный ход?

Катарина тоже смотрела на сына. Он опять, как недавно, выдохнул использованный воздух из мешка и осторожно набрал в легкие воздуха из кабины. Кашлянул раз, подумал, вдохнул опять и, после томительной паузы, выкинул вверх большой палец.

– Конечно, не вполне то, – сказал он, – но не так плохо, как было вчера в школе.

– Держись за мешок и подпитывайся оттуда, когда понадобится, – сказал Роб. – А что касается тебя, – усмехнулся он Катарине, – я прощаю тебе твои подозрения, – и притянул ее к себе.

* * *

Через полчаса вертолет, с открытыми настежь окнами, летел над побережьем Калапана к юго-западу от Хило. Весь бок горы дымился вулканическими трещинами, и Майкл с изумлением смотрел, как змеятся по склону огненные потоки лавы.

В серебристо-призрачном свете луны было видно, как тяжко вздымаются у береговых скал волны, будто океан злится, что гора жадными пальцами из раскаленной лавы тянется захватить его территорию. Продолжалось бесконечное столкновение. Тихий океан отвечал горе-захватчице гигантскими массами воды, и клочья пены артиллерийскими снарядами взлетали высоко в небо.

По всей линии фронта гигантские столбы пара поднимались там, где океан гасил извергаемую горой магму, а за этой линией, на склоне, вздымались клубы дыма.

Вертолет завис над берегом и медленно поплыл вокруг горы. Все внизу почти сплошь было покрыто бесплодной лавой, хотя кое-где уцепились корнями какие-то тощие, но живучие кусты. Куда ни глянь, всюду тянулись по ветру струи дыма или пара. В воздухе стоял крепкий запах серы.

Майкл глубоко вдохнул, чувствуя, как распространяется по телу тепло.

– Куда мы летим? – спросил он.

– Пилот говорит, тут есть площадка, на которую сможет сесть вертолет, – ответил Роб. – Идея состоит в том, чтобы доставить тебя поближе к источнику дыма.

В отдалении, футов на двести повыше, из кратера столбом выбросило огонь. Пилот поднял вертолет и завис над самой кальдерой – котлообразной впадиной, образовавшейся при провале вершины вулкана, и они смогли впервые взглянуть на кипевшее там дьявольское варево. Яростно кипела лава, сквозь нее наружу прорывались языки пламени, расплавленная каменная масса фонтанами взлетала в небо, то распадаясь, чтобы упасть обратно в котел, то сверкающими облаками плывя по ветру, пока не погаснет, остыв.

Жар накатывался волнами, а воздух над открытым жерлом, в которое глядел сверху Майкл, мерцал и колыхался. Во всем этом было нечто гипнотическое, что окутывало мозг, и люди в вертолете с бездумной завороженностью погрузились в созерцание этого зрелища.

Только когда вертолет начал спускаться и котел кальдеры скрылся из виду, Майкл смог отвернуться, чтобы посмотреть, куда они направляются. Через минуту машина зависла над местечком, которое показалось им оазисом посреди этой пустыни из огня и лавы. Ее кипящие извивы каким-то чудом обогнули полянку, не тронули, и уцелела не только рощица деревьев киаве, но и тонкий слой почвы, покрытый даже травой.

Ближе к центру был устроен круглый очаг, обложенный камнями и очень похожий на тот, который находился в ущелье на Мауи, где нашли скелет.

Пониже очага лежали развалины хижины, построенной из кусков лавы, с давно провалившейся внутрь крышей.

Вертолет сел, пилот выключил мотор. Когда рокот умолк, наступила жутковатая тишина.

– Что это за место? – нарушил молчание Майкл.

– Тут раньше был привал для туристов. Это все, что от него осталось. Единственное место, где можно сесть. По крайней мере знаешь, что не провалишься.

Катарина, растерявшись от неожиданного покоя, неуверенно взглянула на Майкла, как будто дыхание его каким-то образом зависело от мощности вертолетного мотора.

– Ну, что?

Майкл рывком сдвинул дверь, выбрался из кабины и спрыгнул на землю. Потом, широко улыбаясь, повернулся к матери.

– Дышу! – воскликнул он. – Сработало! Я дышу!

Но радость почти сразу исчезла с его лица. Он оглядел неприютный ландшафт, черноту, разрисованную заплатами тлеющего огня и курчавыми струйками дыма.

– Значит, так оно теперь и будет? – спросил он дрогнувшим голосом помимо воли. – Значит, тут я и буду жить всю свою жизнь?

Катарина ощутила невыносимый ужас, встретившись с ним глазами.

Что ответить ему, она не знала.

Глава 34

Катарина и Роб сидели бок о бок в нескольких шагах от костра, который разжег пилот вертолета. Тот устроился напротив, вороша угли палкой. Это был высокий и худощавый человек, на взгляд Катарины, лет двадцати пяти, и звали его Арнольд Беннан – «но все зовут меня Пуна».

Направление ветра переменилось, дым над полянкой сделался жидковатым для Майкла, грудь заломило, и он пошел поискать какую-нибудь фумаролу, надышаться около нее силой, которой больше не давал ему кислород. Катарина, боясь потерять его из виду и на минуту, вскинулась, чтобы пойти за ним.

– Пусть его, – остановил ее Роб. – Что бы ни случилось, как бы все ни повернулось, справляться с этим ему. И нам с тобой тоже.

Измученная Катарина нехотя подчинилась, но уже через десять минут пожалела об этом. Первая радость, что удалось вытащить Майкла из поместья Такео Йошихары, начала увядать. Взамен пришел ужас от полного осознания того, что произошло с Майклом. Марсианский пейзаж вокруг, казалось, сжимался, освещенный по периметру всполохами огня, в то время как все поблизости светилось странным пульсирующим светом. Когда Пуна устроил маленький костерок, ее притянуло к нему не тепло, а его обыденность, и поскольку разожженный человеком огонь держал демонов на расстоянии, она взглянула на пилота внимательней.

У него были длинные русые волосы, обычная для Мауи одежда – шорты, футболка, сандалии, и похож он был скорей не на летчика, а на пляжного завсегдатая.

– Мне всей жизни не хватит, чтобы хоть как-то отблагодарить вас!

Пуна пожал плечами.

– Кен Рихтер был моим лучшим другом. Мы вместе приехали на Мауи. Если то, что говорит Роб, правда, жаль, что у меня не было бомбы, бросил бы на осиное гнездо после того, как мы вас забрали.

– Это правда, – вздохнула Катарина, а Роб обнял ее за плечи. – Чистая правда. – Приникла к Робу и подняла взгляд к его лицу. – Что же нам делать?

– Пока что остается лишь ждать, – сказал тот. – Насколько я понимаю, с рассветом к нам явятся гости.

– Погоня? – Катарину передернуло.

– Скорее всего, – кивнул Роб. – Но если он думает, что мы тут одни и беззащитны, он ошибается. – И, покрепче обняв Катарину, посмотрел в небо и сразу увидел именно там, где обещал Фил Хауэлл, сверкающую точку в черноте, лишенной других, потерявшихся в свете костра, звезд, единственный яркий бриллиантик.

С каждой ночью он будет разгораться все ярче, а потом – через неделю, а может, через месяц – потухнет.

Потухнет навсегда.

– Посмотри-ка, – тихо сказал он, направляя взгляд Катарины к разгорающейся новой. – Вот откуда все началось. – И затем, тщательно выбирая слова, Роб принялся пересказывать, что они с Филом Хауэллом узнали этой ночью.

Ранний рассвет размыл темноту на востоке, когда в сон Катарины внедрился какой-то звук.

Она снова была в лаборатории Такео Йошихары, однако вместо крыс, мартышек и шимпанзе в камерах сидели маленькие мальчики.

Нескончаемые ряды плексигласовых коробок, и от каждого прохода, образуя лабиринт, тянется новый ряд. Катарина видит себя, она бежит по рядам, ищет Майкла, но клеток слишком много, слишком много детей, и все они тянут к ней руки, умоляя помочь.

Наконец она останавливается и открывает одну из камер, но как только она это делает, дитя внутри начинает кашлять и задыхаться и она подхватывает его на руки, мальчика, который точь-в-точь к одному похож на Майкла, когда тому было шесть лет, и он захлебывается кашлем.

И умирает у нее на руках.

Она снова бежит, но теперь за ней кто-то гонится, догоняет все ближе и ближе, издавая ужасный шум.

Уап-уап-уап...

Она пытается убежать, но ряды, по которым она несется, все длинней и длинней, и с каждым поворотом перед ней расширяется выбор, куда повернуть дальше. И куда бы она ни свернула, преследователь все нагоняет.

Уап-уап-уап...

Она выкрикнула имя Майкла, надеясь, что он ответит, что она успеет найти его, прежде чем...

– Катарина!

Ее кто-то зовет! Но это не Майкл...

– Катарина!

Она проснулась, сон рассыпался в прах, и Катарина вспомнила, где она и что с ней. Она убежала из поместья, и Майкл с ней, и Роб тоже, и они в безопасности.

УАП-УАП-УАП-УАП!

Звук, однако, не исчез, но теперь, наяву, она знала, что это такое.

Катарина поднялась на ноги, затекшие, пока она спала, прислонясь к плечу Роба, у костерка, о котором заботился Пуна.

– Где он? – спросила она, разыскивая в посветлевшем небе источник звука.

Он был тут как тут, летящий на большой высоте со стороны Мауи, узнаваемый сразу вертолет Йошихары.

– Майкл, – прошептала она и, не отрывая глаз от вертолета, вцепилась в Роба. – Где Майкл?

– Он еще не вернулся, – сказал Роб. – Пойдем поищем.

* * *

– Вон они! – Такео Йошихара ткнул пальцем в небольшую полянку на склоне Килауеа, где, не скрываясь, стоял вертолет Арнольда Беннена.

– Мне сесть? – спросил пилот.

– Нет, надо найти мальчишку, – Такео Йошихара, кривя губы в самодовольной усмешке, смотрел на расстилающийся внизу ландшафт. Хотя близкий рассвет притушил краски жарко текущей лавы, языки пламени, пляшущие над трещинами и кальдерами, были еще видны, так же как клубы дыма и пара, бьющие из фумарол, расположенных вдоль главной расщелины – линии, по которой пройдет разлом, когда значительный кусок острова Гавайи соскользнет наконец в океан, вызвав гигантскую волну цунами в тысячу футов высотой. Но кто знает, когда это произойдет? Не сегодня и не завтра, и не через год. Очень может быть, что этого не случится на его, Такео Йошихары, веку. Что ж, очень жаль. Природная катастрофа такого масштаба со всеми ее разрушениями – зрелище эффектное, он был бы не прочь присутствовать при этом. Впрочем, сейчас ему не до этого, на повестке дня вопрос поважнее.

Пока все идет по плану, и время рассчитано хорошо.

Они вылетели с Мауи в темноте, но когда мальчишка отыщется, будет уже светло.

Достаточно светло, чтобы отловить его и вернуть на место.

Или убить.

И в такой ранний час не будет свидетелей. Только мать, влюбленный без памяти доктор Силвер и их пилот. Всех их тоже не станет.

– Опустись пониже, – приказал он, – надо смотреть в оба... – и смолк, уловив внизу легкое движение, не похожее на извив языка пламени, струйки дыма или газа. Он поднес к глазам бинокль, висевший у него на шее, вгляделся и тихо произнес: – Да. Вот он.

Не отрывая окуляров бинокля от Майкла Сандквиста, Такео Йошихара стал направлять пилота туда, где стоял мальчик.

* * *

Минуло почти два часа, но Майкл, завороженный ритмом пляшущих по кальдере огней, потерял всякое представление о времени. Оставив маленький оазис с рощей киаве, где взрослым относительно легко дышалось, он быстро зашагал по истерзанному лавой склону. Возбуждение, все растущее от вдыхания ставших необходимыми телу питательных веществ, вело его от отверстия к отверстию. Он не пропустил ни одного из них, жадно дыша густыми парами, бьющими из-под земной коры, принюхиваясь к исходящим от фумарол ароматам. И, наконец, дошел до кальдеры. Там, в самый черный час на исходе ночи, темнота накрыла его собой, и он наблюдал в молчаливом оцепенении, как кипит жар земных глубин. Языки пламени танцевали неутомимо, выписывая сложные па над расплавленным камнем, который, казалось Майклу, пульсировал в такт пульсу самой Земли. Сейчас, когда черная мантия ночи приподнялась с горных склонов, он почувствовал перемену.

Темп огненного танца убыстрился, как будто языкам пламени требовалось спешно передать что-то важное и успеть до того, как ослепительные лучи солнца сделают невидимым их сияние.

Магия ночи отпустила Майкла, он пошевелился и обнаружил, что ни одна часть тела не затекла, хотя он и провел несколько часов, притулясь на краю кальдеры. И тут он скорей почувствовал, чем услышал, новый ритм, бьющийся у него в сознании. Сначала он пренебрег им, но скоро тот стал так настойчив, что Майкл оторвал глаза от кипящей магмы и посмотрел вверх.

Зависший на расстоянии вертолет радужно сверкал, как стрекоза, подстерегающая добычу в первых лучах солнца. Майкл любовался им, но когда вертолет спустился ниже и уверенно направился прямо к нему, интерес сменился неясной тревогой.

Это был хищник, охотящийся по утрам, как стрекоза.

Охотящийся за ним, Майклом.

Но едва угадав, что это он – добыча, что именно за ним охотится огромное металлическое насекомое, он твердо понял, что должен оставаться там, близко к огню, где испарения и дымы питают его и как-нибудь теперь защитят.

И в ожидании Майкл выпрямился во весь свой рост.

* * *

Катарина и, следом за ней, Роб карабкались по крутой тропке, ведущей вверх от оазиса на лавовый наплыв, когда над головой мелькнула тень. Катарина посмотрела вверх и замерла, следя, как вертолет Йошихары, несколько последних минут висевший высоко в небе, внезапно пошел вниз.

– Они нашли его! – крикнула она Робу. – Скорей!

* * *

– Садись! – скомандовал Йошихара.

Команда эхом отозвалась в ушах пилота. Он принялся высматривать место для посадки, но ничего подходящего не увидел. Он уже ощутил некоторые эффекты потоков идущего снизу горячего воздуха, порой таких мощных, что вертолет подбрасывало вверх, и при этом таких узких, что пока он приноравливался к дополнительной высоте, вертолет оказывался уже вне потока и машина неуверенно приседала или подрагивала секунду-другую, как неисправный лифт.

– Приземлиться здесь негде, – доложил пилот.

– Найди что-нибудь! – потребовал Йошихара, не отрывая глаз от Майкла Сандквиста, который стоял почти у края высокой стенки кальдеры, обрывавшейся отвесно, футов на сто вниз, к озеру кипящей лавы.

– Нет никакой возможности, – ответил пилот. – Меня наняли возить вас, а не угробить.

Такео Йошихара поглядел на него таким колючим и быстрым взглядом, что пилоту стало ясно: возможно, этот рейс у него последний. Йошихара же довернулся к шефу своей службы безопасности.

– Пристрелите мальчишку.

Охранник потянулся рукой за сиденье и достал винтовку с лазерным прицелом, захваченную с собой именно для этой цели. Твердо уперев приклад в правое плечо, он включил лазер, пинком открыл дверь кабины и приник к прицелу. Вертолет, который обдувало теперь не только потоками горячего воздуха, но и утренним пассатом, слишком мотало, чтобы надежно прицелиться.

– Высоковато, – сказал он.

– Ниже, – приказал Йошихара пилоту.

Тот, взвешивая опасность крушения против потери весьма значительного жалованья, стал осторожно снижать машину.

Снайпер, глядя в прицел, видел, что красная точка мелькает по лицу мальчика слишком быстро, чтобы успеть нажать на курок.

Лучше бы взять с собой АК-47, подумал он, или даже «узи».

– Еще ниже! – потребовал Йошихара, зная, что чем тупеи угол наклона, тем выше вероятность попадания.

* * *

Майкл увидел торчащее из двери вертолета дуло винтовки и понял, что его хотят убить. Почему-то эта мысль совсем не испугала его. Покой, снизошедший на него, когда он смотрел на пляшущие огни, оставался нерушимым. Он и же подумал повернуться и побежать прочь от охотника. Нет, он подошел ближе к краю кальдеры, словно внутреннее чувство подсказывало, что земной жар не враг ему, но союзник.

* * *

– Отлично, – пробормотал про себя Йошихара, завидев, как Майкл подошел ближе к краю кальдеры. Теперь все, что требуется, это чтобы попал снайпер. Тогда мальчишка свалится вниз и сварится там. – Еще ниже! – снова скомандовал он пилоту.

Пилот стиснул рычаги управления, глянул вниз в дьявольскую жаровню и отвел глаза не справляясь с собой.

Десять футов, не больше.

Он опустится еще на десять футов, и все. Что хотите с ним делайте, ниже он не пойдет.

Следя за высотомером, опустил вертолет.

Жар наплывал снизу, сквозь плексиглас проникая в кабину.

Еще шесть футов.

Пять.

Еще три, и там он остановится и развернется, чтобы стрелку было удобней попасть в мальчишку, который все еще стоит на краю кальдеры, наблюдает, как ни в чем не бывало.

Почему он не убежал?

Ненормальный, что ли?

Еще три фута...

* * *

Майкл ничуть не боялся, глядя, как снижается вертолет над кальдерой, приседает все ниже и ниже. Между тем под ногами чувствовалась какая-то легкая дрожь, словно сама земля к чему-то готовилась. И тут, когда вертолет рывком присел еще ниже, светящееся покрытие озера внутри кальдеры всколыхнулось.

Уровень лавы резко возрос, и ритмичные колебания кипящего камня оборвались взметнувшейся колонной огня, фонтаном вырвавшейся из чрева кальдеры. Беспорядочно летящие камни, пепел, огонь – все вонзилось в небо порывом, который, казалось, возник ниоткуда и отовсюду одновременно.

Майкл нырнул за прикрытие в виде толстого наплыва лавы, но глаза его неотрывно следили за разыгрывающимся перед ним спектаклем.

Вертолету было некуда деваться.

Когда лазер нашел свою цель, снайпер заметил красную точку на лице Майкла. Однако не успел он нажать на спуск, как всплеск расплавленной лавы попал по огромному винту вертолета. Одно из лезвий срезало, как ножом. Оно вскользь пролетело мимо открытой кабины и, падая, отхватило стрелку руку выше локтя. Тот рухнул вниз, в кипящее варево.

Машина дико взвыла от полученного увечья. Кабину внутри оросило кровью, кровь залила пилоту лицо, ослепила, лишив последней надежды справиться с управлением.

Такео Йошихару покинуло все его самообладание. В ужасе глядя в разверзшийся под ним ад, он издал вопль последнего отчаяния. Этот вопль, за пределами кабины никем не услышанный, был внезапно оборван взрывом. Жар, пышущий из жерла вулкана, превысил все мыслимые пределы, и баки с горючим вспыхнули. Вертолет разнесло в клочья, которые, кружа и кувыркаясь, полетели в кипящую магму.

А огненная масса, словно чувствуя, что миссия, ради которой ее призвали, завершена, успокоилась, ушла вглубь горы. Утихла и дрожь земли под ногами.

К тому времени, когда Катарина с Робом добежали до Майкла, вертолет со всеми его пассажирами исчез, будто его и не бывало.

– Красиво, правда? – произнес Майкл, оглядывая поверхность кальдеры.

Катарина одной рукой обняла сына, другой – Роба.

– Красиво, – согласилась она. – Не видела ничего красивей.

Эпилог

Две недели спустя

Не может быть, чтобы прошло две недели. Кажется, будто два дня. Но все-таки усталость, ставшая неизменным спутником Катарины с тех пор, как они с Майклом сбежали из поместья Такео Йошихары, подсказывала, что две недели и вправду прошли.

Она снова работала в поместье, теперь уже в своем собственном офисе, хотя расположен он был не в северном крыле исследовательского корпуса.

Северное крыло оккупировала орда журналистов, и Катарина с Робом переселились туда, где раньше располагались лаборатории проекта «Серинус», находя некую иронию судьбы в том, что служба безопасности Такео Йошихары вынуждена теперь оберегать их покой от кишащих наверху репортеров, в то время как они пытаются найти выход из беды, в которую попал Майкл вместе с дюжиной других подростков, рассеянных по всему миру.

Для жертв, где бы их ни находили, на средства компаний, которые контролировал Йошихара, немедленно создавали «коптильню» подобно той, в которой сидел Майкл, и старались устроить детей как можно удобнее, пока не найдется противоядие.

Если оно есть.

Большая часть ученых, вовлеченных в проект «Серинус», действуя по совету своих юристов, отказывалась обсуждать что бы то ни было относительно сферы или же Семени – словцо прилипло, и его с энтузиазмом подхватили журналисты, – не говоря уже о самом проекте.

– Мы узнали об этом лишь два дня назад, – настаивал доктор Вольфганг фон Шмидт. – Нас пригласили сюда, чтобы проинформировать о новом проекте, который задумал Такео Йошихара. Нечего даже говорить, что как только стало ясно, что речь пойдет об экспериментах на людях, мы были потрясены и немедленно отказались участвовать.

Стивен Джеймсон и прочие придерживались версии герра фон Шмидта, хотя, в отличие от него, убеждали мир в своей невиновности, сидя в тюремных камерах в Гонолулу, а не в гостиничных апартаментах в Мауи.

Весь персонал лабораторий, кроме одного человека, отвечавшего за заправку кислородных аппаратов перед тем, как отправить их в магазин Кихей-Кена, остался на своих местах и под наблюдением Катарины и Роба, а также команды биологов и генетиков, которую те собрали, трудился над изучением содержащейся в сфере газовой смеси, ища способ преодолеть ее воздействие.

Пока что никакого прогресса в этом деле не наблюдалось. Хотя Катарина изо всех сил старалась не терять надежды, с каждым днем это удавалось ей все труднее. Этим утром, когда один из лаборантов постучал в открытую дверь, она оторвалась от отчетов, которые изучала, и приготовилась услышать еще одну невеселую весть.

– Доктор Сандквист, я думаю, вам стоит кое-что увидеть, – сказал он, – и сейчас же.

Она прошла за ним в то помещение, где по стенам стояли плексигласовые камеры, а в них ждали смерти животные.

Лаборант остановился перед одной из клеток. Катарина сама сегодня утром по дороге к себе нарочно зашла навестить ее единственного обитателя, шимпанзе, жизненные силы которого, по всей видимости, были уже на исходе. Тогда обезьянка, душераздирающе похожая на человеческого детеныша, еще дышала, но не признала Катарину, а только глядела в пространство тусклым взором. Катарина поговорила с ней немного, никакого знака, что ее слышат или хотя бы видят, не дождалась и, горюя, что бессильна помочь, ушла.

Но, уходя, подумала: неужели это же ждет и Майкла?

Теперь, подойдя к камере, уверенная, что шимпанзе мертв, она сделала над собой усилие, чтобы посмотреть на него.

Но нет, шимпанзе сидел на полу, почесываясь левой рукой, с бананом в правой. Увидев ее, он тихонько заверещал и протянул ей банан, предлагая угоститься.

Катарина бросила взгляд на показатели содержания атмосферы внутри камеры. Когда наконец до нее дошел смысл того, что она видит, она поняла, что ей следует делать.

И не откладывая.

* * *

Фил Хауэлл, так же затравленный репортерами, как Катарина и Роб, переехал в поместье и спрятался там в одном из подземных офисов, чтобы поработать над статьей, посвященной происхождению Семени. Теперь, когда статья была готова, он нервно стоял перед подиумом самого большого конференц-зала в поместье, стараясь совладать с приступом страха перед публичными выступлениями, напавшего на него, как только он вошел в зал и к нему, все разом, кинулись журналисты, тыча в него микрофонами и забрасывая градом вопросов.

Отрицательно качая головой, отводя рукой микрофоны, он пробил себе дорогу к подиуму, там дождался, когда шум стихнет, и начал:

– Цивилизация, создавшая Семя, знала, что ее ждет, так же, как и мы знаем, сколько времени отведено нашему Солнцу и какая гибель ему предстоит. В нашем случае это событие произойдет в таком далеком будущем, что не является пока предметом даже умозрительных рассуждений. – Он сделал паузу. – Но они, жившие пятнадцать миллионов лет назад, знали, что их Солнце скоро взорвется. Знали, что планета их испепелится и все они погибнут.

Не постепенно, умирая в течение столетий, десятилетий или даже лет.

Они знали, что погибнут в одно мгновенье.

И потому подготовились. Вероятно, они готовились к этому в течение нескольких веков, может быть, даже тысячелетий. Они знали, что спасти их звезду, а с ней и планету, нельзя. Они пошли другим путем. Они эмигрировали.

Кто-то в заднем ряду вскочил на ноги:

– Ничего подобного! – выкрикнул женский голос. – Ведь Семя здесь нежизнеспособно! Что бы из него ни выросло, в нашей атмосфере оно погибнет!

Фил Хауэлл посмотрел на Роба Силвера, который стоял у стены сразу же за дверью в конференц-зал.

– Может, ты прокомментируешь это, Роб.

Тот вышел на подиум, посмотрел на обращенные к нему лица – одни скептические, другие выжидающие.

– Дело в том, что мы с большой долей вероятности можем утверждать, что содержание Семени вполне жизнеспособно. – Осознав смысл сказанного, аудитория стихла. – В настоящий момент Майкл Сандквист живет на склоне вулкана Килауеа, дыша воздухом, который для нас с вами смертелен. И в подземных лабораториях этого здания имеются череп и скелет, чрезвычайно схожие с останками ранних гоминидов. Предварительные исследования показали, что ДНК черепа и скелета удивительно подобны органическому соединению, заключенному в Семени. Хотя доказательств этому еще нет, но мы практически уверены в том, что существа, чьи останки мы в последнее время изучаем, по всей вероятности, подверглись воздействию содержания одного из так называемых «Семян» в очень раннем возрасте, возможно, еще до своего рождения, через мать, имевшую с ним непосредственный контакт. Атмосфера на нашей планете, как и везде во Вселенной, подвержена постоянным изменениям и преобразованиям. Если в настоящее время здесь есть места, где могут выживать организмы, созданные благодаря контакту с Семенем, подумайте, сколько таких мест могло быть в далеком прошлом, когда жизнь на Земле только зарождалась.

Роб сделал паузу, посмотрев прямо на ту женщину в заднем ряду, которая возразила Филу.

– Конечно, если не считать того, что жизнь вовсе не зародилась.

Журналистка нахмурилась:

– Прошу прощенья?

– Разве это не очевидно? – спросил Роб. – Жизнь на нашей планете не зародилась. Она приспособилась.

На мгновенье в зале повисла тишина, пока репортеры переваривали то, что сказал Роб Сил-вер, а потом с десяток их были уже на ногах и вразнобой выкрикивали вопросы.

Роб выждал, пока они успокоятся, а потом ответил всем сразу.

– Это очень просто, – сказал он. – Жизнь не взросла на нашей планете – она была прислана. Перед тем, как та далекая планета взорвалась пятнадцать миллионов лет назад, ее обитатели разослали по свету самую суть своей жизни; и она сюда прибыла. Так же, как, может быть, на сотни – или же тысячи – других планет. – Тон его изменился, стал торжественным и значительным, словно он говорил не только с теми, кто собрался в этом зале, но со всеми и с каждым. – Когда сегодня вечером вы поднимите глаза к небу, то увидите там звезду, которая ярче всех. Подумайте тогда, что это такое. Верней, что это такое было.

В зале наступила тишина, и только та женщина, которая так и не села, вымолвила одно слово:

– Родина.

– Верно, – сказал Роб. – Родина.

И тут, увидев, что Катарина машет ему рукой, он передал слово Филу Хауэллу и вышел из зала.

* * *

Майкл проснулся еще до рассвета как от толчка, сразу раскрыл глаза и тут же устремил взгляд на новую звезду, сверкавшую теперь ярче всех звезд на небе. Для него ее яркий блеск имел теперь совершенно особое значение – ведь она появилась в небе в ту ночь, когда он вышел из заточения в плексигласовой камере и был доставлен сюда, на этот маленький оазис посреди выжженных лавой склонов Килауеа.

Этот оазис стал ему теперь домом, за две недели он обжился – ему поставили палатку, стол для пикника, скамейки, полдюжины складных стульев вокруг каменного очага, в котором всегда горел огонь.

Даже соорудили подобие кухни, с печкой для готовки и огромным холодильником, в котором каждые три дня пополнялся запас льда. Хотели даже завезти генератор, но Майкл, пытаясь сохранить остатки тишины, упросил не делать этого, чтобы тот не тарахтел круглые сутки.

Шуму хватало и от вертолетов.

Толпа репортеров устроилась лагерем ниже по склону, сдерживаемая лишь полицейскими, единственная задача которых состояла в том, чтобы охранять весьма относительный покой Майкла. Репортеры привезли с собой свои генераторы. Если ветер был в его сторону, Майкл слышал их лучше, чем ему бы хотелось, а когда ночью он уходил к кальдере следить за пляской огней, умиротворяющий покров темноты, окутавший его в первую ночь, рвался в клочья от ярких галогенных ламп, которыми репортеры освещали свой лагерь.

У него каждый день бывали посетители, и мама с Робом прилетали ежедневно, хотя бы на час-другой. Как правило, они втроем ужинали, и часто кто-нибудь оставался на ночь и спал в палатке, в то время как сам он оставался снаружи, любуясь звездным простором.

С каждым днем он чувствовал себя все лучше, а новая звезда с каждой ночью светила все ярче. Три дня назад она впервые оставалась видимой даже на рассвете, до той поры, пока не была вынуждена закатиться за горизонт.

Но новая звезда – Майкл это знал – неотвратимо погаснет, и хотя он не говорил об этом ни с мамой, ни с Робом, он страшился этого дня.

Тем утром, когда, проснувшись до рассвета, он взглянул в небо, там кое-что изменилось: новая звезда сияла не так сильно, как вчера. Он долго смотрел на нее, желая, чтобы былая яркость воскресла, а потом крепко уснул.

А когда пробудился, вставало солнце и все звезды, кроме новой, погасли.

Майкл почувствовал тяжесть в груди.

Все утро он твердил себе, что это пустяки, что, видно, он простудился и назавтра тяжесть пройдет. Но обманывать себя было трудно. Он предвидел, что и завтра, и послезавтра новая звезда будет гаснуть, а боль у него за грудиной – расти.

В ночь, когда новая звезда погаснет, он умрет.

Он провел весь день в одиночестве. Взбирался на гору, навестил все свои самые любимые местечки, подышал дымом и газами, надеясь, что они разгонят боль, подбодрят его.

Ничего подобного.

Было уже почти три часа, когда он услышал рокот мотора и стал следить, как приземляется вертолет Пуны. Не дожидаясь, когда остановится винт, выпрыгнули из кабины мама с Робом. Скоро мама уже держала его за плечи, вглядывалась ему в лицо и осыпала вопросами, которые задавала при каждой встрече.

– Как ты? Хорошо себя чувствуешь? Все в порядке?

Майкл замялся, потом решил, что нет особых причин так уж расстраиваться из-за того, что весь день побаливало в груди.

– Нормально. В порядке, – сказал он.

У матери в глазах что-то мелькнуло.

– Ты уверен? Ничего не болит? – с некоторым разочарованием переспросила она.

Майкл неуверенно улыбнулся.

– Да ну, мам... Все о'кей, правда!

Почему-то это ее не слишком обрадовало.

– Мы тебе кое-что привезли, – глубоко вздохнув, сказала она.

Майкл глянул на вертолет и увидел, как Роб с Пуной выгружают из багажника что-то вроде большой коробки.

Коробки из плексигласа.

Такой здоровой, что он сам может в ней поместиться.

Он невольно отпрыгнул. Мать схватила его за руку.

– Нет! – выкрикнул он. – Я не хочу!

И тут увидел, что в коробке кто-то есть. Шимпанзе.

– Он из лаборатории, – сказала мама, в то время как Роб возился с защелкой дверцы. – Этим утром я думала, что он умирает.

Роб распахнул дверцу. Шимпанзе удивился, помешкал, а потом осторожно, неуверенно выбрался наружу. Огляделся, остановился взглядом на Майкле, в два прыжка преодолел разделяющее их расстояние, вскочил Майклу в руки и, обхватив за шею, засопел ему в ухо.

– Но как же он дышит? – спросил Майкл, уверенный, что обезьяна в любой момент начнет задыхаться. И шимпанзе, как по сигналу, тут же принялся зевать во весь рот. – Посадите его назад! – взмолился Майкл. – Не то он умрет!

– Нет, Майкл, – покачала головой Катарина. – С ним все будет хорошо.

Майкл пожал плечами.

– Я не понимаю... – начал он, но мать обняла их обоих – и Майкла, и шимпанзе.

– Все кончено, – сказала она. – Дело в том, что животные в клетках умирали оттого, что эффект Семени имеет временные ограничения! Он изнашивается, иссякает, и когда это происходит, животным снова необходим кислород. Еще нынешним утром я была уверена, что вот этот наш приятель не протянет и дня. Но к полудню кто-то изменил состав газовой смеси у него в камере, прибавил кислороду, и посмотри-ка на него! Красавец!

Постигнув, о чем речь, Майкл выбрался из материнских объятий и посмотрел ей в глаза.

– Когда он попал в камеру? На сколько раньше меня?

– Меньше чем на две недели. И примерно неделю назад стал чахнуть. Мы думали, что болезнь усиливается, а это он выздоравливал! Он выздоравливал, а мы продолжали его травить.

Майкл больше не слушал. Он смотрел на новую звезду, припоминая, когда, по словам Роба, ей предстоит погаснуть.

Через пару недель.

Или через месяц.

Но теперь это уже ничего не значит, потому что он будет жить долго-долго после того, как она умрет.

– Мам, – сконфуженно улыбнулся он, – помнишь, когда ты спросила меня, как я себя чувствую, а я сказал, что хорошо, помнишь?

Катарина кивнула.

– Так вот, я соврал. По правде, я весь день как побитый, и когда дышу дымом, это совсем не помогает!

* * *

Спускались сумерки, когда вертолет в последний раз взлетел со склона вулкана, унося с собой на Мауи Майкла, Катарину и Роба Силвера.

Внизу разгорались трещины и кратеры и языки пламени над кальдерой начинали свой ночной танец, но Майкл не мог не видеть, что лавовое озеро мелеет, а извилистые ручьи лавы замедляют свой бег к океану. Извержению наступал конец; гора снова впадала в непрочную дрему.

Высоко в небе светила новая, но появились уже и другие звезды.

И скоро, очень скоро новая звезда угаснет.

В отличие от вулкана, ей никогда не проснуться снова.

Послесловие автора

Мысль о «Присутствии» явилась мне около полутора лет назад, когда я гулял по пляжу, поблизости от моего дома на Мауи. На этом райском острове находится одна из лучших астрономических обсерваторий в мире, а также один из самых мощных компьютеров на Земле. И на расстоянии нескольких миль отсюда действующий вулкан Килауеа извергает из себя неиссякающий поток лавы. Из этих интригующих, внешне не связанных между собой ингредиентов, и сложилась книга, относящаяся к жанру «романа-предположения».

Когда я начал ее писать, мне и в голову не приходило, что мои размышления могут оказаться не такими уж умозрительными. Но вскоре выяснилось, что, возможно, существовала жизнь на Марсе и, возможно, свидетельства этому принесены на Землю под коркой метеорита. Вслед за этой новостью появились фотографии, сделанные космическим кораблем «Галилео», из которых явствует, что на спутнике Юпитера Европе, возможно, есть вода, а также, под слоем льда, вулканическая активность. Многие ученые заключают из этого, что данные условия могли бы, теоретически, предшествовать зарождению жизни.

Всего за три месяца до публикации «Присутствия» журнал «Смитсониан Мэгэзин» опубликовал отчет о конференции Американской ассоциации содействия развитию науки, проведенной в Сиэтле, на которой состоялась дискуссия о необычнейших формах жизни, существующих на дне земных океанов поблизости от гидротермальных вулканических трещин: эти существа живут и развиваются без кислорода, без солнечного света, при температуре в 500 градусов по Фаренгейту, дыша такими газами, как, например, сероводород – газом, по нашим прежним понятиям, для жизни убийственным. Кроме того, многие ученые сейчас полагают, что скрытые под океаном вулканы – не только прибежище жизни, но и, вполне может статься, именно то место, где жизнь, собственно, зародилась.

Таким образом, все наши представления о происхождении жизни внезапно перевернулись с ног на голову. И теперь, когда я написал «Присутствие», а вы книгу прочитали, вполне уместно спросить: действительно ли это роман-предположение?

Или все и в самом деле именно так и произошло?

Джек Соул,

где-то в пустыне Аризона,

30 апреля 1997 года

Примечания

1

Жеода – замкнутая полость в горной породе, не полностью заполненная минеральным веществом (Прим. пер.).

(обратно)

2

Ливингстон Давид – английский исследователь Африки, где и умер в окрестностях озера Бангвеулу (Прим, пер.)

(обратно)

3

Новые звезды – класс звезд, светимость которых внезапно увеличивается в тысячи и даже миллионы раз, а затем медленно возвращается к исходному уровню (Прим. пер.).

(обратно)

4

на месте нахождения (лат.).

(обратно)

5

Фумарола – трещина на стенке вулкана, выделяющая газообразные продукты.

(обратно)

6

Scull (англ.) – череп.

(обратно)

7

Буквенные обозначения музыкальных звуков – ля, си бемоль, ре диез и соль (Прим. пер. ).

(обратно)

Оглавление

Находка

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Эпилог

Послесловие автора . . . . . . . .

Реклама на сайте