«Путь ко спасению»

Путь ко спасению (fb2) - Путь ко спасению 201K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Ольга Леонардовна Денисова

Ольга Денисова Путь ко спасению

Я боюсь, что сыт по горло древнерусской тоской.

Б. Г.

- Массаракш!

На мокрой дороге старенький «козлик» развернуло градусов на семьдесят, руль больно ударил в ребра, а пристегнутого придурка Десницкого тряхнуло так, что он не сказал ни слова об этом торможении - а ведь наверняка хотел. Нет, «хотел» - это неправильное слово. Считал своим долгом.

Шуйга осторожно вдохнул и разжал стиснувшие руль пальцы. Дворники ходили туда-сюда, открывая взгляду не дорогу теперь, а вырубленную полосу вдоль леса - и ряд тощих высоченных сосен, почему-то напоминавших сказку о Шурале.

- Массаракш… - повторил Шуйга и глянул на Десницкого - не хочет ли тот вылезти под проливной дождь? Ну да, конечно, ни один мускул не дрогнул, только Десницкий был зеленовато-белым - от страха, наверное. И смотрел не вперед, а в сторону Шуйги - как из-за дождевых струй к «козлику» приближается привидение в черном балахоне, которое с полминуты назад бросилось под колеса.

Впрочем, стоило отдать Десницкому должное - не отрывая взгляд от мутного окошка, тот словно машинально отстегнул ремень и потянулся к дверной ручке. Но, видно, забыл, что дверь заблокирована, - дернул ее раза два, однако так и не понял, почему она не открылась.

- Ладно уж, сиди, - с усмешкой бросил Шуйга и распахнул свою дверь навстречу привидению.

Дождь был ледяным, а сумерки серыми. И не успел Шуйга пройти два шага, как привидение - ростом ему почти по пояс - обхватило его обеими руками и, пропищав неразборчивое «Помогите», горячо и сопливо разревелось, ткнувшись носом ему в живот.

- Етишкина жисть… - проворчал Шуйга, выдергивая руку из цепкого захвата.

Десницкий уже обходил «козлик» сзади…

Привидение звали Павликом, а черный балахон на нем был монастырской одеждой, название которой Шуйга не знал.

- А поворотись-ка, сын! Экой ты смешной какой! - Десницкий с улыбкой потрепал пацаненка по мокрым рыжим волосам, стриженным под горшок. Чувства юмора у Десницкого быть не могло, без сомнений, и слова эти прозвучали по-отечески тепло и ласково.

- Ты как тут оказался, гаденыш? - спросил Шуйга вполне беззлобно. - Ты под колеса кидаться другой машины не нашел?

- Я нет… я не под колеса… - эта мысль так удивила и возмутила пацана, что он забыл плакать.

- Ты заблудился? - Десницкий присел на корточки, чтобы смотреть на попёнка снизу вверх.

Тот помотал головой, и глаза его снова наполнились крупными чистыми слезами - чище и крупней дождевых капель.

- Неужели погулять вышел? - сверху вниз спросил Шуйга.

- Я убежал, - ответил гаденыш и разревелся снова.

Десницкий вздохнул и поднял глаза на Шуйгу.

- А чё ты на меня смотришь? Чего смотришь? Я вот так и знал, вот как только его на дороге увидел - я сразу понял, что так просто это не кончится!… Массаракш!

- Ты из приюта или из семинарии? - голос Десницкого остался по-отечески ласковым.

- Из приюта… - всхлипнул попёнок.

- Сиротка, значит… - покачал головой Шуйга.

- Понимаешь, брат Павел, мы не можем тебе помочь. Мы должны отвезти тебя в участок, так положено, понимаешь? И здесь тебя оставить мы не можем - ты же не хочешь простудиться и умереть, правда?

И, конечно, Десницкий был тысячу раз прав. Он всегда бывал прав, вот умел он быть правым! «Брат Павел» заплакал беззвучно и чертовски безнадежно. Чтобы крупные чистые слезы не свернули Десницкого с истинного пути, Шуйга на всякий случай заметил:

- Сдается мне, его фамилия Морозов…

Попёнок энергично замотал головой, будто понял намек.

- Я Белкин, - сказал он с необычайной убежденностью и на всякий случай даже повторил: - Белкин.

- Все равно - уж больно имя говорящее.

- В любом случае его надо переодеть. А еще лучше - растереть как следует, - снова вздохнул Десницкий, поднимаясь.

- Ага-ага, - подхватил Шуйга. - И как только он окажется без трусов, из кустов вывалится толпа журналюг с фотоаппаратами. Но я-то буду за рулем…

Десницкий огляделся.

- Здесь нет кустов.

- Его зови дядя Тор, а меня - дядя Локи, - сказал Шуйга, трогаясь с места. В зеркале заднего вида отразилось напряженное от непонимания лицо брата Павла.

- Он пошутил, - вздохнул севший назад Десницкий. - Меня зовут дядя Слава, а его - дядя Олег.

Понимания на лице попёнка не прибавилось, но теперь он смотрел не в зеркало, а на «дядю Тора».

- Видал? - Шуйга не стал оглядываться, чтобы взглянуть на замешательство Десницкого. - Ему что Тор и Локи, что Славик и Олег.

- Ты никогда не слышал таких имен? - серьезно спросил дядя Тор.

Пацан помотал головой.

- А… песнь о вещем Олеге? Тоже не слышал?

- Какие вещие Олеги? - злорадно рассмеялся Шуйга. - Пушкин - это… нет, вроде пока не запрещено. О, вспомнил: не благословляется.

- Серьезно? - удивился Десницкий.

- А что ты хотел? Он же памятник себе воздвиг с главою непокорной выше Александровской колонны. Впрочем, я могу ошибаться. Может, разрешается с благословения, крепким в вере. Эй, эй, дядя Тор!

Шуйга заметил мелькнувшую в зеркале красную футболку - Десницкий развязал свой рюкзак и теперь выуживал оттуда смену белья.

- Чего? - он разогнулся.

- Пацан насквозь провалится. У меня шмотки возьми, я помельче.

Предложение раздеться насторожило попёнка, и Шуйга нарочно пригнулся, чтобы посмотреть в зеркало на обескураженного Десницкого.

- Не бойся, брат Павел, - усмехнулся Шуйга. - Дядя Тор тебя не обидит. Он детей не обижает, у него дочка маленькая.

Сначала он хотел сказать, что Десницкий любит детей, но почему-то поостерегся двусмысленности этого утверждения.

Гаденыш все равно раздевался медленно, еле-еле ковырял каждую пуговицу на своем подряснике (или как его там), а пуговиц было множество. И смотрел на дядю Тора исподлобья, втягивая голову в плечи. Десницкий терпеливо ждал, теребя в руках футболку и свитер Шуйги.

Шуйга ошибся: вовсе не противоестественной связи опасался пацан (хотя чем черт не шутит), а то ли стеснялся следов крепкой порки, то ли ждал новых побоев. На лице Десницкого снова не дрогнул ни один мускул, он даже желваков по скулам не прокатил, когда услышал ответ на вопрос, что это такое. Но Шуйга почему-то догадывался, каким дерьмом чувствует себя дядя Тор, собираясь без боя отдать сиротку в лапы его воспитателей - в том, что полиция вернет попёнка в приют, никто не сомневался.

Трасса шла в обход населенных пунктов, и Шуйга не торопился сворачивать по указателям на сомнительные проселки - можно добраться до городка покрупней и там пойти в участок. А заодно и переночевать.

Десницкий на заднем сиденье с материнской терпеливостью расспрашивал попёнка о его житье-бытье. Ничего особенного - примерно так Шуйга и представлял себе жизнь сиротки в приюте при монастыре: огород, четыре геббельсовских школьных предмета, службы, ночные бдения, посты и… если бы попёнок не был мальчиком, у него бы совсем не было игрушек. Бедняга не знал не только вещего Олега, он не слышал даже о Бабе-яге. Шуйгу так и подмывало вставить какой-нибудь едкий комментарий, вроде «Если бога нет, то кто воду в аквариуме меняет?», но… он помнил о говорящем имени гаденыша и не ждал от него ничего хорошего. Инструкции, полученные перед выездом, запрещали шутить вообще, а алгоритм поведения строился на утверждении «Реальный мир оскорбляет чувства верующих». Наверное, поэтому правильный до тошноты Десницкий только слушал и кивал - и мускулы на его лице опять-таки оставались неподвижными, будто он только и делал, что выслушивал истории о развеселой монастырской жизни.

Шуйга уже не сомневался, что причина побега из приюта стара как мир: то ли побоялся быть наказанным (а судя по рассказу, этот герой мало походил на Остапа Бульбу, скорей на его младшего брата), то ли хотел найти несуществующего отца, ну… или что-нибудь такое, только не поиск приключений на свою и без того многострадальную задницу.

Как же Шуйга ошибся!

- Мне видение было… - то ли вдохнул, то ли всхлипнул брат Павел. - Мама пришла во сне и велела бежать из монастыря.

- И ты поэтому убежал?! - не удержался Шуйга.

- Не. Я отцу Алексию все рассказал. Все-все видение, честно. Сначала красиво было, а потом страшно. Мама на руки меня взяла, как будто я маленький еще, и мы полетели над землей, все выше и выше. Небо сначала голубое было, а потом стало все черное, как ночью. Со звездами. И на небе были сразу и луна, и солнце. Мы к солнцу и летели. А оно… не как обычно, а… круглое такое, как мяч, без лучей совсем. А вместо лучей - как пламя. Языки то поднимаются, то опускаются.

- Эти языки называются протуберанцы, - вставил Десницкий - видимо, машинально. Ведь если подумать, то и понятием протуберанца оскорбить верующего ничего не стоит… Одно дело, когда видение опровергает существование небесной тверди, и совсем другое - научное знание.

- Ну да… - попёнок не рискнул повторить незнакомое слово. - И вот мы все ближе к нему, и мне горячо стало. И мама мне говорит: смотри. И я вижу людей, ну, не совсем людей - я думаю, это были души. Их много, они летят рядом с нами, только быстрей. И они счастливые все, улыбаются так… Сначала. А потом… раскрывается страшная пасть, как у кита, они ее видят и пугаются очень. Кричат очень. Руками и ногами так смешно машут, вот так, - брат Павел попытался что-то изобразить руками и ногами, но Шуйга в зеркальце ничего не разглядел. - Только все это зря, потому что как пасть раскрывается, они еще быстрей летят. Прямо в эту пасть. Прямо-прямо… Она закрывается потом и жует. И хохочет потом еще. А я маму спрашиваю: это ад? А она смотрит на меня так долго, а потом говорит: это рай.

Потрясенный собственным рассказом, брат Павел замолчал.

- Тебя за это наказали? - спросил Десницкий, выдержав тактичную паузу.

- Не, это за то, что я сигареты украл, - безо всякого раскаянья ответил пацан.

Шуйга расхохотался - так Десницкому и надо: хотя тот и не поморщился, в глазах его было не разочарование даже, а что-то вроде легкого ступора.

- Ты не злодей, но ты и не жертва, - сквозь смех пробормотал Шуйга. Хотелось спросить, откуда в монастыре сигареты…

- И что было дальше? Почему ты решил бежать? - продолжил расспросы Десницкий, не изменяя теплым отеческим интонациям.

- Отец Алексий сначала сказал, что это мне приснилась полная чушь, и хотел наложить на меня епитимью. А у нас в это время проездом был один очень важный архиерей, владыко Иаков, из Петербурга вроде бы как… Ну, говорили, что из Петербурга. Он меня долго спрашивал про это видение, а потом звонил по мобильному телефону. Там ему что-то сказали, и он опять начал спрашивать. Много чего разного, не про видение уже. Про Андрея Первозванного спрашивал, знаю ли я, кто он такой и почему его зовут Первозванным. И еще спросил, не хочу ли я стать таким же, как апостолы. Я спросил: это батюшкой? А он засмеялся и сказал: бери выше. Он сказал: «Ты такой же, как мы». Он хотел меня с собой взять, а я… убежал.

Последние слова пацан буквально прошептал, и стало очевидно, что он о чем-то умолчал - с тяжелым вздохом.

- А ты что ж, батюшкой быть не хочешь? - поинтересовался Шуйга.

- Глупых вопросов не задавай, - проворчал Десницкий.

- Что ж глупого-то? По-моему, стандартное начало карьеры. Так ты убежал, потому что мама так велела?

- Этот архиерей не опроверг его видения.

Шуйге захотелось сказать, что бога нет. Десницкому напомнить, если тот забыл. И это утверждение - самая надежная психотерапия, излечивающая от религиозных страхов. Впрочем, вряд ли страхи мальчишки имели отношение к религии.

- Ага, когнитивный диссонанс, - кивнул Шуйга. - Тебе не кажется, что это слишком сложный мотив для ребенка?

- Когнитивный диссонанс существует объективно, независимо от знания субъекта о его природе. Ребенку просто страшно, он не понимает причин этого страха.

Только такой наивный дуралей, как Десницкий, мог поверить в когнитивный диссонанс как в причину побега. Ну и хорошо. Пусть лучше так.

- Дядя Тор… - Шуйга кашлянул. - Я очень надеюсь, что это не повод нарушать закон. Это их внутреннее церковное дело, они разберутся без нас. И, кстати, психотерапия - богопротивная вещь, так что не вздумай где-нибудь что-нибудь ляпнуть о когнитивном диссонансе. Дави на побои - тут еще можно чего-то добиться. Вроде у них тоже сиротку обидеть западло. Хотя… для смирения там…

Он чувствовал себя негодяем и завидовал наивному Десницкому с его чистой совестью и непреходящей правотой.

Впереди на небе забрезжило зарево - приближался солидный населенный пункт с уличным освещением. Десницкий зарева не заметил и продолжал расспросы - его заинтересовало описание выхода в космос. Интернет в монастыре, может, и был, но не про приютских детишек, журналов и книг с подобными фотографиями там наверняка не держали, в приют брат Павел попал, как выяснилось, в возрасте трех лет - откуда бы ему знать, как выглядит солнце из космоса? В коллективное бессознательное Шуйга верил не более, чем в бога, хотя…

Пацан помялся немного, а потом тихо, почти шепотом, задал вопрос, который привел бы в ступор любого:

- Скажи, а ты… случайно не мой папа?

На лице Десницкого не дрогнул ни один мускул, он ответил спокойно, с отеческой теплотой и материнским терпением:

- Нет, брат Павел. Прости.

И перешел к расспросам о петербургском архиерее отце Иакове, когда фары высветили на обочине не жалкий указатель, а добротный монумент, обозначивший въезд в город. Шуйга сбросил скорость, заодно посматривая по сторонам в поисках прохожих, - надо было немедленно найти ближайший участок, пока их никто не остановил для проверки документов. Видимо, семь часов пополудни здесь считалось глубокой полночью, потому что улицы были пусты.

Навстречу, печатая шаг, протопал строй местных хоругвеносцев - без хоругвей, правда, но в форме, неуловимо напоминавшей эсесовскую. Не сбросишь скорость - скажут, что не проявил должного уважения, сбросишь - спросят, куда крадешься. Не просигналишь - решат, что не захотел поприветствовать, просигналишь - обвинят в нарушении спокойствия. Скучно быть победителями, бороться не с кем - приходится искать.

- Ночной дозор, - с уважением заметил Шуйга, но остановиться не решился.

На лице Десницкого при виде хоругвеносцев в который раз не дрогнул ни один мускул.

Про участок и гостиницу спросили на заправке и долго крутили по широким улицам с деревянными домами. Гаденыш плакал тихо и трогательно, даже Шуйга едва его не пожалел, что уж говорить о когнитивном диссонансе Десницкого.

- Я где-то читал, что психика у детей гибкая, вопреки расхожему мнению, - остановившись напротив участка, заметил Шуйга - только чтобы поддержать морально дядю Тора.

- Дело не в психике, - холодно ответил тот.

- Мы не можем помочь всем, прими это как данность.

- Это не значит, что не нужно помогать никому. - Десницкий умел быть правым, и эта его правота противоречила самой себе. - Документы не забудь. Пошли, брат Павел. И не реви, мужчины не плачут.

Шуйга обиженно подумал, что не собирается забывать документы, - файлик с «подорожными» давно лежал на сиденье.

На бетонном крыльце гаденыш повернулся к Десницкому и обхватил его за пояс, прижавшись лицом к животу:

- Не отдавай меня, ну пожалуйста, не отдавай! Возьми меня с собой!

Десницкий снова присел на корточки, потрепал попёнка по рыжим волосам и твердо сказал:

- Я не могу. Мне нельзя забирать детей из приюта. Прости.

В участке на одного полицейского в форме приходилось по пять хоругвеносцев и примерно по три казака.

- Что они здесь делают? - тихо спросил Десницкий. Не удивленно, нет - в самом деле хотел узнать.

- Тусят, - пожал плечами Шуйга и добавил, оглядываясь: - Я хотел сказать: несут дозор. «У меня в душе Жар-птица и тоска по государю»…

Видимо, в их лицах было что-то такое, чужеродное здесь, потому что документы потребовали сразу же, на входе, из будки дежурного. Шуйга сунул в окошко синие паспорта и долго пропихивал туда файлик с «подорожными». Господин полицейский предпенсионного возраста внимательно просмотрел разрешение на выезд, а потом спросил:

- Откуда следуете?

Нет, все же чистую правду говорят о том, почему они всегда ходят парами: один умеет читать, а другой - писать. Этот, видимо, умел писать, потому что раскрыл журнал и правильно взял ручку.

- Резервация ЗАТО «Наукоград-23», - честно ответил Шуйга.

- Куда? - не поднимая головы бросил господин полицейский следующий вопрос.

- Резервация УНК «Ораниенбаум-70».

Услышав же фамилию «Десницкий», он все-таки поднял глаза и спросил:

- Еврей, что ли?

Сидевшие неподалеку дозорные смолкли и повернули головы на «ресепшен».

Менее всего Десницкий походил на еврея, гораздо больше напоминал Илью Муромца.

- Десницкий - это старинная семинарская фамилия, - пояснил Шуйга, стараясь, чтобы сироп в его голосе не приняли за вызов.

- А зачем тогда паспорт синий?

- Так… это… вероисповедание… - замялся Шуйга.

- Атеизм придумали евреи, чтобы в паспорте не писать «иудей», - твердо сказал господин полицейский - как припечатал. - Цель выезда из резервации?

Шуйга побаивался отвечать на этот вопрос: скажи иначе, чем указано в «подорожных», - обвинят в обмане; скажи, как записано, - будет выглядеть оскорблением. И не религиозных чувств вовсе, а гордости за умение писать.

- Проведение наземных испытаний многоканального сканирующего устройства среднего разрешения с конической разверткой, - кротко выговорил Шуйга, не уточняя прочих характеристик прибора, которые требовалось указывать в «подорожных».

Он ошибся: господин полицейский дежурный вовсе не оскорбился - удивленно приоткрыл рот и переспросил:

- А это чё такое?

- Это для спутников, погоду определять, - мягко пояснил Десницкий. Пожалуй, Шуйга бы не сумел сказать так коротко, емко и понятно. И без высокомерия…

Дежурный с восторженной улыбкой покачал головой, и с его лица исчезло презрение к обладателям синих паспортов - наверное, в детстве он хотел быть космонавтом.

Побои, нанесенные воспитаннику приюта, не взволновали представителя детской комнаты - госпожу полицейскую. Или госпожу полицейского? Как ни поверни, выходило очень и очень двусмысленно, а потому Шуйга избегал обращений. Госпожа была мордастой бабой и походила на Илью Муромца даже больше, чем Десницкий. Вместе с портретом регента над ее столом висел лик Христа, а многочисленные полки с документами были заставлены многочисленными же иконами. Шуйгу так и подмывало спросить: «Наверное, опасная у вас работа?»

Гораздо больше госпожа интересовалась, зачем ребенка раздевали, а по предъявлении насквозь мокрого подрясника только сложила губки бантиком, но нисколько объяснением не удовлетворилась.

Ни один мускул не дрогнул на лице Десницкого, когда она настойчиво спрашивала брата Павла, за какие места его трогали эти мужчины. И вместо экспертизы побоев назначила другую экспертизу, тоже врачебную… И в монастырь позвонила тут же, сообщила сладким воркующим голоском, что потерянный Павлик Белкин нашелся.

Шуйга надеялся, что Десницкий скажет что-нибудь хотя бы в «козлике», когда вокруг не будет представителей власти. Сам он, едва захлопнув дверь, прорычал, скрежеща зубами:

- Тридцать три раза массаракш! - и добавил с десяток слов, которые не осмелился бы сказать при ребенке. А еще шарахнул ребрами ладоней по рулю.

Десницкий сел вперед и ловко прикрыл за собой дверцу - с легким хлопком, а не с оглушительным грохотом.

- Тебе вот нисколечко не противно, - съязвил Шуйга.

Десницкий пожал плечами:

- Мне показалось, она спрашивала искренне, переживала за мальчика. Мы же для нее монстры…

- Ага, а травмировать детскую психику этими вопросами она не боялась?

- Не знаю. Наверное, она по-другому не умеет.

На ресепшене в гостинице тоже дежурили парни в эсесовской форме. Складывалось впечатление, что все мужское население этого городишка или хоругвеносцы, или казаки, или менты.

Девушка с ресепшена приняла синие паспорта с неподдельным отвращением, будто в ее дрожащие ручки пихали бородавчатую жабу. С таким же отвращением она посмотрела на Шуйгу, а на Десницкого - с истинно христианской жалостью. Бровки домиком говорили лучше всяких слов: ничего, вы еще придете к Христу, несчастные заблудшие овцы, и тогда я возрадуюсь за вас и вместе с вами…

Свободных номеров хватало, но самые дешевые почему-то были заняты. Пришлось брать дороже, чем рассчитывали. Надо отдать девушке должное: она вскоре свыклась с мыслью о синих паспортах, мило улыбалась, даже посмеялась над какой-то шуткой Шуйги и поселила их в самый удобный, по ее мнению, номер.

В дешевую столовую они, как выяснилось, опоздали, предстояло ужинать в гостиничном кафе. Зато помылись в душе с почти горячей водой, прежде чем идти есть. Вещей, отданных сиротке, никто Шуйге не вернул, но запасливый чистюля Десницкий поделился с ним футболкой и трусами, а за это устроил в туалете долгие постирушки.

В кафе пили водку хоругвеносцы. И на этот раз Шуйга не удержался, спросил у девушки за стойкой, отчего их тут так много. Она не видела синих паспортов, а потому была приветлива и строила Десницкому глазки.

- Так в воскресенье же день города! - радостно пояснила она. - Ребята со всего района приехали помогать нашим смотреть за порядком.

«Ребята», угрюмые и бородатые, как на подбор были старше Шуйги лет на десять-пятнадцать.

Десницкий тем временем читал меню и (надо же!) хмурил брови. Шуйга решил, что это из-за цен, и опасался, что ничего кроме жалкой куриной котлеты с макаронами ему не светит, - деньги были у Десницкого. Но тот посмотрел на девушку за стойкой и спросил:

- Скажите, а мясного ничего нет?

Прокололся… Надо же, такой умный, такой проинструктированный - и так дешево прокололся! Шуйга от души врезал ему локтем в бок и невозмутимо напомнил:

- Ты чё, сегодня же пятница…

Нет, он и сам не подумал об этом сразу, и судорожно вспоминал теперь, не идет ли нынче какой-нибудь пост, и чуть не плакал, расставаясь с мечтой о куриной котлете, которую не хотел еще секунду назад… Но прокололся-то Десницкий.

- Разве? - фальшиво подхватил тот игру.

Девушка поверила. Или просто не поняла. Во всяком случае, продолжала весело щебетать:

- Оставайтесь до воскресенья, у нас интересно будет. И парад, и концерт, и ярмарка, и салют вечером. На ярмарке наше кафе в конкурсе на лучший пирог участвует, мы в этом году обязательно первое место займем, вот увидите! А пироги там можно бесплатно пробовать…

Жареная картошечка с грибочками оказалась хоть и дорогущей, но вполне сытной, однако на Десницкого больно было смотреть.

- Ну хочешь, в номере банку тушенки откроем? - спросил Шуйга - исключительно из жалости, а вовсе не от радости, что и у дяди Тора нашлось слабое место.

Но Десницкий медленно покачал головой.

Шуйга блаженно потянулся на хрустящем от крахмала белье. Не клоповник, как он ожидал. Право, не всем же годится вшивая схима, и большинству православных лучше знать о православии как можно меньше, а то ведь и описание подвигов святых они сочтут оскорблением своих религиозных чувств.

- Знаешь, я все время думаю об этом видении, - Десницкий опустил книжку на живот и посмотрел на Шуйгу.

- Да ну? О видении?

- Ну да. А что?

Кровати изначально были сдвинуты, будто кроме супругов никто в двухместном номере ночевать не мог, однако Шуйга настоял на том, чтобы раздвинуть их по углам, а между ними поставить тумбочки. Десницкий не возразил, но посмотрел с удивлением: на одну ночь?

- Ты в самом деле не его папа? - хохотнул Шуйга.

- Я видел сирот, они спрашивают об этом всех взрослых мужчин. А если не спрашивают, то все равно на что-то такое надеются, - Десницкому было тяжело об этом говорить, хотя он ничем этого не выдал. Лишь голос его стал чужим, ненастоящим. - Я о его видении…

- Тебя так смутило описание солнца из космоса? - Шуйга рассчитывал, что Десницкий, как всегда, прикола не оценит. Нет, не оценил. Снова ощутить себя негодяем, не защитившим ребенка от старого извращенца, было неприятно.

- Да нет. Понятно, что он где-то это видел раньше, просто не помнит. При чем тут Андрей Первозванный? Вот что меня смутило. Ты не знаешь?

- Я знаю, что его распяли на Андреевском кресте, - пожал плечами Шуйга. Незачем, незачем говорить Десницкому, какой он наивный дуралей. Со своими видениями и апостолами.

- Это и я знаю… Надо было перед выездом почитать это чертово Евангелие… Но, согласись, странно выглядит предложение стать таким же, как Андрей Первозванный, и перебраться в Петербург из этой дыры, только потому, что тебе приснился сон про страшную пасть, пожирающую души. Изрядно богохульный сон… И кошмарный - ведь жуть берет…

- Тебя? Берет жуть? - Шуйга приподнялся на локте.

- Не меня. А ребенка, воспитанного на вере в бога. Ну это как если бы Дед Мороз воровал и ел детей. Когнитивный диссонанс.

- Бога нет, - выдвинул Шуйга свой самый сильный аргумент.

- При чем тут бог? Помнишь: и если в нашем доме вдруг завоняло серой, мы обязаны предположить, что где-то рядом объявился черт с рогами, и принять соответствующие меры вплоть до организации производства святой воды в промышленных масштабах…

Он мастерски цитировал прозу, этого у него было не отнять. Шуйга раза три сверял его слова с первоисточниками и грубых ошибок не обнаружил. Сам он помнил только «массаракш» и цитаты из фильмов, чем очень гордился.

- Это уже не наш дом, - со злостью ответил Шуйга.

- А чей? Хоругвеносцев, что ли? - показалось, или в эти слова Десницкий вложил что-то вроде горечи?

- Дайте мне перекреститься, а не то в лицо ударю, - хмыкнул Шуйга, чтобы немного смягчить пафос своего предыдущего замечания.

- Дело ведь не в видении, а в этом архиерее. - Дядя Тор пропустил мимо ушей его меткую цитату. - А если кто-нибудь в этот сон поверит?

Может, Десницкий прав? И Шуйга напрасно считает себя негодяем? Может, все дело в этом дурацком видении? Мысль была приятна и удобна. Избавляла от угрызений совести. И от воспоминаний о беззвучных детских слезах на пороге участка…

Десницкий же продолжал развивать свою идею:

- Послушай: доказать существование бога нельзя, но нельзя и опровергнуть. А потому можно гипотетически предполагать его существование.

- Сбрендил? - искренне спросил Шуйга.

- Только логика этой гипотезы подразумевает вовсе не доброго и всемогущего боженьку, создавшего Вселенную, а… вот что-то такое… Вроде пасти.

- Которое питается гипотетически существующими душами, гипотетически покидающими тело после смерти?

- Гипотезы существования души есть в современной науке. И давно. Но… в самом деле, ничто ведь не противоречит гипотезе существования такого вот бога… Знаешь, я был убежден, что церковная верхушка - они неверующие.

- Это будет очень трудно доказать в суде, - фыркнул Шуйга.

- Это вообще невозможно доказать. Однако… это несовместимо: верить - и творить все это. Но если у них не вера, а знание? Что тогда?

- Ты ваще обалдел, конспиролог? Тайное знание от египетских фараонов, что ли? Каббала?

- Не от египетских фараонов…

Шуйга расхохотался.

- А от кого? От Странников?

Десницкий не обиделся, а имел полное право. Нет, у него не было чувства юмора, он принялся объяснять:

- Странники - такая же сказка, как бог, только изначально заявленная как сказка, а не как реальность. Однако назови и то, и другое гипотезой, и это будет вполне научный подход.

- И что? Ты намерен бороться со злым богом и победить? - Шуйга зевнул. Ему почему-то хотелось вывести Десницкого из себя. Ну, чтобы он хотя бы обиженно повернулся носом к стенке.

- Нет, - как ни в чем не бывало ответил Десницкий. - Но… Понимаешь, это сомнение, которое может убить веру. Скажи какой-нибудь мамочке, что ее ребенка посвящают не доброму боженьке, а кровожадному людоеду…

- И она обвинит тебя в оскорблении ее религиозных чувств, - хмыкнул Шуйга.

- Конечно. Но она это запомнит. Она… испугается. Понимаешь, наш спор с ними бесплоден, мы ведем дискуссии на разной логике, на… разной территории. На разных языках, если хочешь. А этот язык и эту логику они понимают. Бог есть или бога нет - это коса на камень. А если бог есть, но он вовсе не любовь, а чудовище?

- Ты хочешь вызвать когнитивный диссонанс у миллионов?

- Я хочу… чтобы люди стали сильней. Взрослей.

- А, то есть найти таблетку от православия головного мозга? Не всем же быть такими, как ты: сильными и всегда правыми.

Десницкий так и не отвернулся носом к стене, Шуйга заснул раньше. Помнил только смутно, как дядя Тор встал и погасил бра у него в изголовье.

И, конечно, ничего удивительного не было в том, что среди ночи к ним в номер высадили дверь… В самом деле, «ребята» приехали со всего района, выпили вечером водочки - надо же им как-то себя реализовать. А тут два отъявленных врага их веры засветили синие паспорта на ресепшене. Понятно, что если не евреи, то точно извращенцы, воры или убийцы, а то и похуже - космополиты и шпионы ЦРУ.

Все желающие полюбоваться на семейные трусы Десницкого в номер не поместились - толпились в коридоре, приподнимаясь на цыпочки, чтобы их разглядеть. Шуйга же предпочел из-под одеяла не вылезать - морщился от вспыхнувшего света и делал наивное (и невинное) лицо.

В иерархии и знаках различия хоругвеносцев он не разбирался, но старшего же видно сразу: тот прошелся по номеру, где негде было развернуться, и уставился на Шуйгу сверху вниз (видимо, потому, что на вскочившего на ноги Десницкого смотреть пришлось бы снизу вверх).

- Нам тут поступил сигнал… - старший дозорный кашлянул и разочарованно оглядел раздвинутые кровати, - об уголовно наказуемом деянии… В своей резервации хоть с козлами (тут он произнес простое русское слово, обозначающее то ли половой акт, то ли трудную работу), а у нас такое запрещено.

«Козла» они оставили под окнами, а не взяли с собой в номер (если имелась в виду трудная работа). Однако Шуйга делал ставку на первый вариант и не удержался:

- Да что вы, ребята, как можно, в постный день?

А на лице Десницкого не дрогнул ни один мускул - он так и стоял с приоткрытым от удивления ртом. И только когда старший заговорил о поездке в участок для проведения экспертизы, Шуйга заметил, как сжимается правый кулак Десницкого, а на руке ниже локтя вспухают напрягшиеся мышцы…

Убьют. Один раз дать этой мрази в зубы - и запинают сапогами насмерть. Впрочем, лучше насмерть, чем калекой и до конца жизни в лагерях…

Шуйга еле успел: увесистый кулак уже пошел вверх, когда он перехватил запястье Десницкого, сделав вид, что встал рядом.

- Славка, не надо. Это заводка просто, в участке экспертизу не делают, тем более ночью.

- Потребуется - сделают, - веско сказал старший.

Десницкий тряхнул головой.

- Извини. Это… спросонья.

Его когнитивный диссонанс зашкаливал: даже Шуйга понимал, что правильно будет без сопротивления поехать в участок, потому как если здесь тебе врезали по правой щеке, надо подставить левую, а иначе будет хуже, гораздо хуже…

- Поехали, - кивнул Десницкий не менее веско, чем старший дозорный.

Ответ разочаровал хоругвеносцев - видно, они рассчитывали на сопротивление.

А может, и не хоругвеносцы придумали этот «сигнал», потому что в участке Шуйгу и Десницкого ждал вовсе не врач-проктолог (а Десницкий явно нервничал, хотя и делал вид, что спокоен).

Теперь там было тихо, в коридорах горели только тусклые сорокаваттки, дежурный дремал в своем «стакане» и дозорные убрались прочь. Оттого, наверное, этот освещенный настольной лампой кабинет и показался немного жутким. Лампа была направлена не на стол с бумагами, а в глаза тем, кто сидел напротив, и потому человек за столом напоминал одного из Девяти - отсутствием лица под черным капюшоном. Разговор с темнотой всегда дезориентирует.

- Дядя Тор, если я ничего не путаю? - раздался голос одного из Девяти.

- Это прозвище такое, - почему-то начал оправдываться Шуйга. Пошутил, называется…

- Разумеется, - ответила темнота.

- Тор - это геометрическая фигура такая, бублик… - попытался отболтаться Шуйга.

- Конечно. И Локи геометрическая фигура?

Понятно, не хоругвеносец с тремя классами церковно-приходской…

- Прекрати, - тихо сказал Десницкий. Его лицо было освещено даже слишком хорошо. И… он, похоже, увидел достойного противника. Верней, пока что не увидел.

- Так как? В протоколе записано: «Пропаганда язычества несовершеннолетнему», которая законодательно запрещена.

Ага. Запрещена любая религиозная пропаганда, и не просто законодательно, а конституционно. Шуйга не мог вспомнить, есть ли на этот счет уголовная статья, и перед выездом из резервации стоило перечитать УК, а не «чертово Евангелие»…

- Нужно доказать, что это пропаганда, - сказал Десницкий. - Тор и Локи - герои эпоса, эти имена - часть мировой культуры, а не только религии.

- Доказать это будет нетрудно, - ответил один из Девяти. - И мировая культура - понятие сомнительное, чтобы вбивать ее в голову невинного ребенка.

Наверное, он был маленьким, лысым и толстым. Именно такие прячутся за темнотой. Но, как ни старался Шуйга представить себе Гудвина, Великого и Ужасного, воображение все равно рисовало черного всадника. Или черного монаха-инквизитора, что было гораздо ближе к истине.

- Однако нет закона, запрещающего пропаганду мировой культуры, - пожал плечами Десницкий.

- Отчего же? Как говорится, был бы человек, а статья найдется… Но бог с ней, с этой пропагандой. У меня есть материал и похуже. Мужеложство, предположим, статья номинальная, это так, повеселить общественность. Педофилия гораздо серьезней. Замечу: в отличие от резерваций, все тюрьмы у нас православные. Впрочем, с такой статьей на любой зоне жить несладко.

- Это обвинение тоже требует доказательств, - холодно и спокойно заметил Десницкий.

- А они у меня есть. И анализ ДНК, и заключение экспертизы, и свидетельские показания потерпевшего. О том, как вы оба по очереди надругались над десятилетним приютским мальчиком.

- Ему уже десять? - не удержался Шуйга, но темнота проигнорировала его реплику. Она-то отлично разглядела Десницкого, приняла его за главного своего противника и ждала ответа именно от него.

Десницкий выдержал драматическую паузу, прежде чем спросить:

- Что вы хотите?

- Пока - точных и максимально откровенных ответов на вопросы.

- Спрашивайте, - усмехнулся Десницкий. Он, наверное, думал, что у него хотят выведать какие-нибудь несуществующие тайны резервации.

Нет, один из Девяти спрашивал о рассказах брата Павла. И Шуйга почему-то сразу понял, что от ответов зависит их жизнь. Не от ответов даже, а от их реакций на уровне подкорки. От их умения из предпосылок делать правильные выводы - чем выше умение, тем больше вероятность умереть. Темнота хотела знать не только то, что они услышали, но и то, что они предположили, и даже то, что они могли предположить.

Десницкий совершенно не умел притворяться. Даже если бы он и понял, что к чему (а он ничего так и не понял), то все равно не мог правильно и красиво соврать. А напротив, спрятавшись за темнотой, сидел живой полиграф, ловивший любое движение бровью. Он наверняка чувствовал и малейшее изменение в запахе пота, и слышал чужой пульс, и даже мог на глаз определить концентрацию адреналина в крови. Так Шуйге почему-то казалось. До слез было больно глазам.

Десницкий превзошел самого себя, изображая упертого атеиста. Он был спокоен и расслаблен. На его лице шевелились мускулы! Он не побоялся сказать о когнитивном диссонансе и о своей жалости к ребенку. Он умолчал только о гипотезах, способных поколебать веру, и умолчал хорошо, правильно, отвечая на вопросы так, как от него ждали. Впрочем, если бы он рассказал о своих гипотезах, темнота поверила бы в его наивность еще надежней. Может, и к лучшему, что Десницкий ничего так и не понял…

Шуйгу допрос тоже не обошел стороной, но он-то умел врать без угрызений совести, без потоотделения, повышения температуры тела и без выбросов адреналина в кровь. Жить захочешь - научишься.

Они вышли из участка утром, с началом рабочего дня, хотя до рассвета было далеко. Хоругвеносцы подрассосались - двое дрыхли на банкетках возле дежурки, а других поблизости не наблюдалось. Шуйга еще не совсем поверил в свободу, в паспорта и «подорожные» в руках и наслаждался мелким дождиком и сырым промозглым ветром, остановившись на бетонном крылечке участка.

- Любиимыый, - гнусаво протянул он и кокетливо покосился на Десницкого, подняв плечико.

Тот отшатнулся так, что едва не покатился со ступенек. И Шуйга вдруг подумал, что шутка получилась дурацкая, и вообще - не нужно играть с огнем. Во-первых, можно схлопотать по зубам, потому что дядя Тор на взводе, а во-вторых, им еще ехать и ехать - стоит поберечь его терпелку.

- Нас убьют, - вдруг сказал Десницкий негромко. Неужели догадался? У него слезились глаза, покрасневшие, с припухшими веками, - от света настольной лампы. Судя по ощущениям, Шуйга выглядел не лучше.

- Уверен?

В контексте шутка показалась еще более дурацкой.

- Иначе бы нас не отпустили. Я думаю, они решали вопрос, что с нами делать: отправить в лагерь или убить. И приняли решение убить.

- Тебе эта мысль не кажется… параноидной? - кашлянул Шуйга.

- Кажется. Но от этого ничего не меняется. Там что-то еще было, в рассказе мальчишки. Чего мы не поняли, но что нам знать не следовало.

Десницкий, безусловно, был очень умным, он даже догадался, что в рассказе брата Павла было что-то, чего он не понял. Но ум и наивность вполне друг с другом совместимы…

- Ага, - осклабился Шуйга, поражаясь наивности Десницкого. - Убить дешевле, не надо признания выбивать.

- Я серьезно. Они ошиблись, прокололись. Если бы нас отправили в лагерь, это можно было бы объяснить чем угодно: экзистенциальным конфликтом, пропагандой, желанием очернить нас, просто их ненавистью к таким, как мы. А если нас убьют - я прав, в рассказе Павлика что-то было.

- А может, они просто решили, что мы для них не опасны?

- Мы - может, и не опасны. Но кто же знает, станем мы рассказывать об этом направо и налево или нет? - Десницкий был совершенно серьезен и абсолютно холоден.

- Ага. Ты - направо, а я - налево. Брось. Это же ерунда. Не будут же они убивать всякого богоборца, который только и ищет подтверждения своим идеям, и не в реальности, замечу, а в детских сновидениях. - Шуйга надеялся, что Десницкий заметит издевку в его словах. Нет, издевки тот не заметил.

- Дело не в богоборчестве. Иначе им вообще не стоило устраивать этот допрос. Они допросом этим себя выдали, показали, что для них это важно. Экспертизы, показания…

- Ты чё, поверил? - воззрился на него Шуйга. - Не было у них никаких экспертиз и показаний, незачем. Если бы потребовалось - сделали бы, а сегодня еще не было. Так, на пушку брали.

- Правда? А я поверил… - Он виновато улыбнулся.

Шуйга очень хотел усомниться в его предположении. Трезво рассудил, что теперь, когда их отпустили, никто их убивать не будет. И повод мал. Да, под светом настольной лампы, говоря с темнотой, он искренне верил, что опасность смертельна. А теперь - нет. Нет. Но почему-то чудилось, что он жив ровно до того момента, пока не сошел с крыльца. Логика не помогала отбросить этот неправдоподобный прогноз.

И они постояли на крыльце еще немного, обсудив дальнейшие действия. Нет, Десницкий не был параноиком, потому что параноик будет действовать на основании своих бредовых идей - в данном случае бежать из города, бросив «козлик» и рюкзаки. Глупый параноик начнет метаться в бесплодных попытках связаться с резервацией, используя не только почту и телеграф, но также Интернет (в тотальной зоне ограниченных узлов), мобильный телефон операторов местного значения и средства массовой информации (путем их вооруженного захвата).

Но Десницкий и здесь проявил истинно научный подход, взвесив все «за» и «против» в рамках каждого предположения, и вывел оптимальное решение: следовать по маршруту, указанному в «подорожных», будто ничего не произошло. Если он неправ, это само собой разумеется, а если прав - пусть один из Девяти думает, что они ничего не заподозрили.

Шуйга нашел единственный недостаток у этого решения - оно было слишком смелым. И, спускаясь с крыльца, особенно остро этот недостаток ощущал.

На лице Десницкого, разумеется, не дрогнул ни один мускул… Он предложил Шуйге поспать (!) в оплаченном номере до полудня, потому что вести машину, проспав самое большее три часа, будет тяжело. Шуйга гордо отверг это предложение - в номере с однажды выбитой дверью он бы не уснул и на секунду. Он и есть не собирался, потому что самое простое орудие убийства в этом городе - толпа озверевших с похмелья православных хоругвеносцев. И согласился пойти в открытую уже дешевую столовку только потому, что с серьезным беспокойством ждал мига, когда придется повернуть ключ в зажигании.

Заглянув в меню столовки, Десницкий просветлел - Шуйга не сомневался, что от увиденных там цен на мясные блюда. Но когда начал читать, и сам едва не расхохотался на всю столовку: первым пунктом значились пельмени «Благолепные».

- Наш последний завтрак мог бы быть и получше… - кашлянул Шуйга. Собственно, кроме пельменей, утреннее меню включало в себя только манную кашу и омлет.

Десницкий шутки, как всегда, не понял.

- Хочешь, пойдем в кафе?

- Нет, спасибо.

Зато цены были не православные, а коммунистические. Пельменей из почти постного мяса (в смысле содержания сои, а не отсутствия жира) съели по две порции, добавили к ним омлет и запили все это чаем, сваренным в кастрюле.

«Козлик» пока стоял на месте.

Девушка на ресепшене на этот раз посмотрела с отвращением и на Десницкого тоже, да с таким, что Шуйге захотелось приобнять того за талию и погромче шепнуть в ушко какое-нибудь нежное слово. Чтобы у нее совсем не осталось сомнений.

Из незапертого номера пропал только шерстяной свитер Десницкого (ручной вязки, с кельтским орнаментом), все остальное вроде бы осталось на месте. Да и брать, в сущности, было нечего. Десницкий расстроился - мама вязала. Нет, конечно, ни один мускул не дрогнул, но в глазах светилась щенячья такая тоска. Зато постиранные носки так и висели в туалете на змеевике.

- Вот православные! Заповедал же Господь: не укради! - покачал головой Шуйга.

- Не согрешишь - не покаешься, - проворчал Десницкий.

- Так ведь не у тебя побежит прощенья просить, а у Господа Бога. И, замечу, Господу Богу свитер при этом возвращать не обязательно. Удобно.

- Знаешь, я только сейчас задумался… - Десницкий присел на кровать. - Я всегда считал, что это мы в резервации отрезаны от них. Ну, что позвонить сюда нельзя, через инет связаться. А теперь понял: это же они отрезаны от нас. И от мира вообще.

- Ну да, - пожал плечами Шуйга. - А как иначе? Сделать страну православной нетрудно, а вот удержать ее в православии…

- Нет, это не для того сделано. Удержать страну в православии можно только силой, лагерями, хоругвеносцами, казачьими нагайками. А это… защита их религиозных чувств от оскорблений. Реальный мир в самом деле оскорбляет чувства верующих, это не шутка вовсе.

Если бы верующие узнали, что в резервации можно оставить у магазина не пристегнутый замком велосипед и бросить машину с ключом в зажигании, это оскорбило бы их особенно сильно. Им говорили, что альтернатива православию - однополые браки, стяжательство и вообще полная моральная деградация, а на деле выходило иначе. Есть от чего прийти в негодование.

- Реальный мир порождает в них когнитивный диссонанс, - осклабился Шуйга.

- Ладно, собираемся, - крякнул Десницкий, аккуратно убирая выстиранные шмотки в полиэтиленовый пакет.

«Козлик» стоял под дождем, такой родной, домашний…

- А давай вон того мужичка попросим «козла» завести? - Шуйга посмотрел на Десницкого с надеждой.

- Это было бы… непорядочно, - ответил тот, снова не оценив шутки. Подумал немного и добавил: - Скорей всего, он не взорвется. Но хочешь, я заведу?

Конечно, глупо было бы умереть вдвоем, но… стоять и смотреть, как Десницкий взлетит на воздух вместе с «козликом»?

- Ты не умеешь, - усмехнулся Шуйга.

Десницкий первым открыл дверь и сел в «козлик», нарочно качнув его посильней.

- Вылезай, - велел Шуйга, открыв свою дверь.

- Какого черта? - не понял Десницкий.

- Я сказал, вылезай. Я никуда не поеду, пока ты не выйдешь.

- Уверен? - на лице Десницкого снова отразился когнитивный диссонанс. Он тоже понимал, что подорваться вдвоем нет никакого смысла, и тоже не хотел смотреть на взрыв со стороны.

Здравый смысл взял верх над дешевым пижонством: Десницкий выбрался из салона и отошел к дверям гостиницы. А мог бы и спрятаться за дверьми, но на этом Шуйга настаивать уже не стал. Вряд ли в машину имеет смысл закладывать большой заряд - просто не хотелось, чтобы Десницкий смотрел.

Вообще-то страшно было, ладони вспотели.

- Эх, был бы верующим - перекрестился б, - пробормотал себе под нос Шуйга, отчетливо понимая в этот миг, что вряд ли крестное знамение настолько сильное колдунство, чтобы противостоять процессу детонации, равно как и законам физики вообще. В причинно-следственные связи, которые управляют случайностями, он верил гораздо крепче.

Ключ повернулся в зажигании непривычно легко - наверное, оттого, что был слишком сильно сжат двумя пальцами. Мотор приятно зачавкал и хорошенько рыкнул, когда Шуйга нажал на газ. Десницкий помялся еще немного и направился к «козлику».

- Спасибо, - бросил он, садясь в салон.

- Да на здоровье, - хмыкнул Шуйга, трогаясь с места.

Их остановили сразу же, как только «козлик» вырулил на центральную улицу. Неторопливо проверили документы, заглянули в багажник, осмотрели аптечку, но штрафовать не стали. И вообще, вели себя предельно корректно, будто и не видели синих паспортов. Шуйга решил, что Десницкий, может, и не параноик, но все равно это заразительно - подумалось, что проверка была какая-то странная.

По городу он ехал внимательно, осторожно, ревностно соблюдая правила - и понимал, что от этого ничего не зависит. Машин на улицах почти не было - субботнее утро есть субботнее утро, - а потому каждого, кто пристраивался в хвост, было удобно подозревать в злонамеренности.

Особенно злонамеренной показалась груженая фура, выехавшая позади «козлика» из города.

- Может, остановимся, пропустим его? - спросил Шуйга.

Десницкий посмотрел удивленно, а может даже и насмешливо.

- Бессмысленно. Лобовое столкновение верней удара в зад, - ответил он, подумав. И добавил: - Да расслабься ты. Чему быть, того не миновать.

- Не скажи. Я, пожалуй, тоже пристегнусь.

Если бы «козлик» мог выдать больше ста двадцати, Шуйга попытался бы оторваться, но идущая следом «Вольво» очевидно имела гораздо больше возможностей.

Дорога пошла в гору и вскоре выскочила из леса - со всех сторон открылась серая туманная даль, живописная, но унылая до слез.

- Красиво, - сказал Десницкий.

- Чего?

- Я говорю: красиво. - Он помолчал. А потом произнес медленно и тихо: - И здесь она, и там она, она везде одна - моя прекрасная страна, несчастная страна…

Шуйга не стал смеяться, но очень хотел. Стихи, значит, мы тоже цитировать умеем, хоть и неточно. Родину, стало быть, любим…

- Мне больше нравится «И поет мой рожок про дерево, на котором я вздерну вас», - добавил он почти серьезно. - А лучше так: «Кишкой последнего попа последнего царя удавим». А? Не хочешь?

Дорога спустилась на дно туманного пейзажа и снова рванулась вверх чуть не по-над обрывом.

- Я не кровожадный, - усмехнулся Десницкий и замолчал, любуясь местными красотами.

Эх, насколько же легко быть богом, когда мир Полудня не свернут, маленький и жалкий, до отдельно взятых резерваций посреди беспредельного Арканара! Шуйга почему-то вспомнил видеоролик, где в новой столице торжественно, именем Христовым, ломали мраморные статуи Летнего сада, изображавшие поганых богов и голых богинь. Хорошо Десницкому - он не кровожадный…

Перелесок с правой стороны ухнул вниз, и вскоре макушки елок встали вровень с крышей «козлика».

- Интересно, как они будут жить, когда мы состаримся? - проворчал Шуйга.

- В смысле?

- Кто будет спутники запускать, если дети думают, что земля плоская?

- Они так вовсе не думают, - как всегда серьезно ответил Десницкий.

- Я преувеличил, - терпеливо пояснил Шуйга. - Но ведь четырех геббельсовских предметов для запуска спутников маловато будет.

- Будут покупать спутники и продавать сырье, - пожал плечами Десницкий. Не кровожадно.

- Хороша же оказалась национальная идея… - фыркнул Шуйга. - Зато никаких однополых браков и никаких…

И в эту секунду фура пошла на обгон. Паранойя - заразная болезнь, и в воображении мелькнул тяжелый хвост большегруза, краем задевший «козлика» на мокрой дороге, и переломанное ограждение, и…

- Массаракш!

Шуйга не бил по тормозам, а постарался затормозить мягко, чтобы их не вынесло за ограждение по собственной вине… В это время водитель фуры видеть «козлика» не мог, и - может, это только показалось, - вернулся на правую полосу слишком рано. Как раз настолько, чтобы хвостом задеть «козла», продолжай тот ехать с заданной скоростью.

На лице Десницкого не дрогнул ни один мускул. Ни испуга на нем не отразилось, ни радости, ни удивления. Ни даже восхищения плавным торможением и хорошей реакцией водителя.

- Береженого бог бережет, - Шуйга перевел дыхание.

Фура летела вперед, растворяясь во мглистом тумане.

Конечно, место для обгона было удачным - пустая встречка видна километров на пять вперед. И на скользких подъемах большегрузу нужна хорошая скорость. Никто теперь не докажет, что водителю фуры не надоело тащиться за «козликом» со скоростью девяносто километров в час по прямой ровной дороге, - это только в сказках дальнобойщики ездят по правилам.

- А ты говоришь «расслабься»… - Шуйга тряхнул головой, разгоняя параноидный кошмар.

Десницкий заснул на полуслове, буквально: они играли в города, чтобы не уснуть, и дядя Тор успел начать «Воро…», а на «неж» его уже не хватило. Вообще-то он просил его будить, если он ненароком задремлет, - считал, что будет нечестно спать, когда Шуйга ведет машину. Но тому было совершенно все равно, спит дядя Тор или не спит, потому толкать его Шуйга не стал.

Шоссе, прямое как стрела, как назло было неправдоподобно гладким, и он уже подумывал о том, чтобы найти какое-нибудь местечко, остановиться и подремать минут пятнадцать - уж больно сладко Десницкий сопел под боком. К тому же начали мерещиться велосипедисты в тумане на обочине - Шуйге всегда мерещились велосипедисты, если уставали глаза, но бывало это обычно в темноте. Марево впереди то мутнело, то немного прояснялось, и иногда казалось, что вот-вот меж серых туч на горизонте мелькнет солнце. Почему именно на горизонте, Шуйга не подумал, - едва перевалило за полдень, а дорога шла на запад.

И оно мелькнуло. На горизонте, прямо над шоссе. Серые облака раскрылись, словно исполинский глаз на башне Барад-Дура, но обнажили не голубое небо, а черную звездную бездну. Светящийся плазменный шар в паутине протуберанцев резал глаза не хуже, чем настольная лампа, направленная в лицо. Нет, не пасть - зачем ему пасть? Вполне достаточно гравитационного поля… И «козлик» мчался прямо на солнце, не касаясь колесами асфальта, так же неотвратимо, как упавший камень к земле. Шуйга хотел затормозить, но тело не слушалось. Он хотел закричать, но спазм сжал горло. Коронарный выброс полупрозрачным щупальцем потянулся к лобовому стеклу, ожег лицо, облизал, как сошедший на апостолов Святой Дух…

- Олег!!!

Шуйга с трудом разлепил опухшие веки и долгую секунду соображал, что происходит: «козлик» летел не на солнце, а к плавному повороту шоссе, и еще одной секунды было бы достаточно, чтобы в него не вписаться.

- Массаракш… - упавшим голосом выдавил он, слегка поворачивая руль.

- Я же просил меня толкнуть, - проворчал Десницкий. Опять он оказался прав!

- Мне приснилось, что на меня сошел Святой Дух, - сказал Шуйга как ни в чем не бывало. По спине еще бежали мурашки: и от увиденного во сне кошмара, и от вполне реальной угрозы убиться.

А в глубине души, как самооправдание, свербела глупая параноидная мысль: это обладатель черного звездного глаза с плазменной радужкой нарочно наслал на него сон. Потому что хотел убить. Не менее глупой была версия об одном из Девяти, который продержал их в участке всю ночь только для того, чтобы Шуйга уснул за рулем. А может, в кастрюлю с чаем подсыпали снотворное? Самой близкой к реальности стала мысль о том, что негодяям, которые возвращают в монастыри симпатичных сироток, лучше вовсе не жить на свете.

Кафе при заправке, где они остановились пообедать, оказалось неправдоподобно большим и дешевым. Дело разъяснилось, стоило только расплатиться за обед: под окнами остановился комфортабельный автобус с паломницами, следовавший в ближайшее святое место - восстановленный монастырь XIII века, пострадавший во времена секуляризации от рук немецкой принцессы Софьи Фредерики Августы Анхальт-Цербстской. И бессмысленно было говорить, что немецкая принцесса как раз приостановила секуляризацию, начатую еще божьими помазанниками Рюриковичами (судя по фамилии - варяжских кровей). Торжествующая серость позволяла вешать себе на уши любую лапшу и с радостью делила мир на плохое и хорошее, как пятилетнее дитя.

- Внук Гостомысла Рюрик был крещен своей матерью, тайно принявшей христианство еще в Новгороде, - щебетала экскурсовод, пока паломницы, толкаясь, рассаживались за столы. - И это полностью опровергает норманскую теорию, выдуманную немцами и насаждаемую у нас евреями.

Шуйга едва не подавился. Он бы поспорил с нормандской теорией, но вовсе не потому, что Рюрик был крещен, что представлялось очень и очень маловероятным.

Бегавшие вокруг паломниц официантки со столиками на колесах экскурсоводу не мешали, лекция продолжалась. На лице Десницкого не дрогнул ни один мускул, даже когда рассказ дошел до посещения этих мест Иисусом Христом, а вот Шуйга не выдержал, услышав, что тому есть достоверные подтверждения: археологические находки.

- Не там они искали святой Грааль, не там… - заржал он, прикрывая рот рукой. Звук вышел громкий и не вполне приличный, на него повернули головы все паломницы и четверо колоритных казаков, видимо сопровождавших жен к святым местам.

- Это не смешно, - сказал Десницкий, сидевший к казакам спиной.

Шуйга прокашлялся и стер улыбку с лица.

- Да, конечно, нисколько не смешно. Не знаю, как во времена Христа, но в четвертом веке тут вроде бы уже имело место земледелие.

Словно по заказу Десницкого, экскурсовод перешла на путешествие Андрея Первозванного, расцвечивая рассказ потрясающими подробностями. Если верить ее словам, русские (!) начали тайно исповедовать христианство за девятьсот лет до появления на свет князя Владимира, за что их жестоко преследовали язычники. Торжествующая серость слушала рассказ, хлебая борщ и звеня ложками, - без критического переосмысления. Казаки посматривали на Шуйгу, и он дал себе слово больше не смеяться.

- «Проходя же близ моря Галилейского, Он увидел двух братьев: Симона, называемого Петром, и Андрея, брата его, закидывающих сети в море, ибо они были рыболовы, и говорит им: идите за Мною, и Я сделаю вас ловцами человеков», - вещала экскурсовод как по писаному. - Вот потому Андрея и прозвали Первозванным.

Она продолжала гладко говорить, Шуйга не прислушивался, а лицо Десницкого вдруг сделалось каменным и бледно-зеленым. Он перестал жевать и медленно опустил ложку в тарелку с борщом.

- Ты чего? - признаться, Шуйга снова почувствовал себя параноиком, когда в голову ему пришла мысль о яде в борще.

- Ловцами человеков… - медленно и тихо произнес Десницкий. - Ты слышал? Вместо рыбы ловить людей…

- А, это вроде как ловить души и скармливать богу-чудовищу? Интересная идея. Оч-чень богохульно. Это ты здорово придумал, это в самом деле может поколебать веру.

- Не я. Андрея Первозванного назвал тот архиерей. Ты понял? Он предложил мальчику стать таким же, как апостолы, - ловцом человеков. Мальчик это понял, он, в отличие от нас, учил Закон Божий.

Нет, Десницкий определенно параноик. Или… Или настолько боится чувствовать себя негодяем, что готов выдумывать причудливые конспирологические версии, лишь бы не смотреть правде в глаза?

- Ну да, конечно. Ловцом человеков. А я-то думал! - Шуйга сделал вид, что вздохнул с облегчением.

- Слушай, неужели тебе нисколько не страшно? - Десницкий поднял тяжелый взгляд.

- Мне совершенно все равно, во что на самом деле верят попы из высших эшелонов власти. Верят они в бога, служат они черту, ловят они души или не ловят - мне без разницы. Это дело их личного цинизма, а их цинизмом удивить меня нельзя.

- А если они не верят, а знают, что тогда?

Шуйга забыл о данном себе слове не смеяться, к тому же он собирался не смеяться над экскурсоводом, а не над Десницким. И какие глупости она в это время изрекала, он не прислушивался. И напрасно: в это время излагалась какая-то трагичная история жития какой-то святой, таскавшей камни в переднике и в этом видевшей свое служение Богу. Похоже, припасть именно к ее мощам паломницы и направлялись.

Когда один из казаков поднялся с места, поздно было притворяться серьезным. Да и выглядел он не так чтобы впечатляюще - щуплый был, как цыпленок табака. Но глаза горели, да. Праведным огнем. Вот если бы поднялись все четверо, Шуйга, может, и презрел бы гордыню.

Свои претензии подходивший полицай изложил еще по дороге - в них нашлось не много цензурных слов, а общий смысл сводился к тому, что слушать надо молча. И не ржать - это кощунство. Впрочем, прими Шуйга униженно-виноватый вид, казака бы это не остановило, он ведь приключений искал в скучном паломничестве, а не извинений от негодяя с синим паспортом. Просчитался Шуйга только в одном: он ждал удара кулаком и гадал, как цыпленку табака придется извернуться, чтобы врезать сидевшему за столом у стенки. Казак же небрежно ударил сложенной пополам нагайкой, и вышло у него это ловко и неожиданно. И на удивление больно, потому что нагайка попала по носу и задела угол глаза.

Второго удара не случилось - Десницкий ухватил цыпленка табака за правое запястье и одним движением уложил спиной на стол. С грохотом. С опрокинутыми стаканами, пролитым компотом и разлетевшимися по полу вилками. Нагайка осталась на столе, а через секунду Десницкий отправил добровольного стража порядка к его товарищам - пинком под зад. И хотя Шуйга плохо видел одним глазом, но почему-то догадался, что с тремя вскочившими с мест казаками Десницкий разберется так же быстро. И не потому, что он эдакий Илья Муромец, а потому, что на лице у него и теперь не дрогнул ни один мускул, даже дыхание не участилось - с такой холодной, спокойной ненавистью в глазах люди обычно побеждают.

Казаки тоже это поняли, потому что схватились не за нагайки, а за мобильники.

- Массаракш… - Шуйга сплюнул кровь, попавшую в глотку из носа. - Ты чё сделал-то, дон Румата? Пожрали, называется… Валим отсюда, и побыстрей.

Потом он жалел, что не прихватил котлету по-киевски с нетронутой еще тарелки…

Надежда на то, что казаки не записали номер «козлика», была эфемерной - много ли «козликов» едет этой дорогой в этот день и этот час?

Конечно, Десницкого стоило посчитать неправым. Но говорить ему об этом почему-то не хотелось. И вспоминать перепуганные морды казаков было приятно.

Шуйга ограничился одной сердитой фразой, когда «козлик» вырвался с заправки на шоссе:

- Я не девушка, чтобы меня защищали от подонков.

- Извини, - угрюмо ответил виноватый-превиноватый Десницкий.

- Я, может, сам ему врезать собирался, - проворчал Шуйга, вытирая нос, - за оскорбленье действием.

Но Десницкий снова не понял шутки.

- Я же сказал: извини.

Шуйга сплюнул в окошко. Смотреть на дорогу одним глазом было непривычно и неудобно. Ну не понимает человек шуток, что с него взять?

- Славка, да это же я виноват, я! Я же нарывался! А ты прав, как всегда, сволочь… Только что теперь делать, я не знаю. Если этот цыпленок табака заявит…

- А может не заявить?

- От него зависит. Я бы не заявлял - постеснялся. Но он и без заявы своим может дать наводку, и неизвестно, что хуже. В участке бьют культурно, следов не оставляют, а эти и насмерть могут запинать, и покалечить. - Шуйга хохотнул, чтобы Десницкий понял, где смеяться.

- Это статья? Если заявит?

- Тебе ж сказали: был бы человек, а статья найдется. Это принцип. Подумай сам: если каждый захочет пнуть гордого казака под зад, что от его зада останется? И кто ему после этого подставит другую щеку?

- Давай свернем, - Десницкий пожал плечами.

- В смысле?

- С шоссе свернем. Поспим часок.

Спать после произошедшего пока не хотелось. Но… подбитый глаз совсем заплыл, и кровь из носа никак не останавливалась. И ведь ударил-то цыпленок табака вполсилы, которой и без того не много было, и нагайку пополам сложил - считай, в четверть силы. Шуйгу передернуло, когда он представил себе полновесный удар нагайкой по лицу.

Он выбрал не проселок даже - почти что просеку и, покувыркавшись в грязи на колдобинах, нашел укромное местечко, где с дороги «козлик» был не виден.

Десницкий продолжал глядеть виновато и давал какие-то дурацкие советы запрокинуть голову и приложить к глазу холод. Кинулся убирать рюкзаки и раскладывать сиденья, чтобы Шуйга мог немного поспать лежа, - провозился минут двадцать, если не больше.

Снова пошел дождь, зашуршал монотонно по железной крыше, и печка шумела ему в унисон… Десницкий тоже улегся, накрывшись спальником.

- Ты уверен, что проспать нужно только один часок? - спросил Шуйга, широко зевая.

- Да нет, спи, сколько тебе надо… - серьезно ответил Десницкий.

- Тьфу, - поморщился Шуйга. - Если проснешься раньше меня, мотор выключи.

Он повернулся к Десницкому спиной и решил слушать дождь, а не думать о беспредельном Арканаре, раскинувшемся за дверьми «козлика».

- Ты в самом деле считаешь, что я неправ? - спросил вдруг Десницкий.

- Ты всегда прав.

- Я серьезно.

- Ты всегда серьезно.

- Я когда про Андрея Первозванного услышал, я обалдел просто…

- Я заметил. Подумал, борщ отравили. - Шуйга повернулся к нему лицом. - Славка, ты в самом деле дурак или прикидываешься?

- А что? - осторожно переспросил тот.

- Забудь навсегда об этом видении и о своих богоборческих идеях. Симпатичный сиротка приглянулся столичной шишке, и высокопоставленный поп просто решил забрать его в свой гарем. Вот и все. И за это предположение нас в самом деле запросто убьют. Только за то, что мы можем это предположить.

Ни один мускул не дрогнул на лице Десницкого.

- Я думал об этом, - он пожал плечами. - Я, собственно, сразу об этом и подумал, когда мальчишка соврал. Верней, недоговорил. Помнишь? Он запнулся еще и заговорил очень тихо. А ты сунулся со своим стандартным началом карьеры.

Сказать, что Шуйга обалдел, - ничего не сказать.

- И что же заставило тебя отвергнуть столь очевидную мысль? - осклабился он.

- Фраза «ты такой же, как мы». И вот тут было что-то еще, о чем Павлик нам не сказал. Он испугался стать таким же, как этот архиерей. Я, грешным делом, предположил, что он скопец… - Десницкий слегка смутился и даже кашлянул. - Помнишь, я спрашивал, как этот владыко Иаков выглядит? Нет, скорей всего нет. Разве что совсем недавно… Или на гормонах сидит, что вряд ли, - зачем тогда? Ну и… за это бы нас не убили.

- Думаешь? Добровольных скопцов лишают сана, только по медицинским показаниям можно. Это не считая смешков за спиной.

- Если он так высоко сидит, что может убрать лишних свидетелей, то уж раздобыть справку от врача ему ничего не стоит. Кстати, за твое предположение нас бы не убили тоже.

- Ты так в этом уверен?

- Их уже тысячу лет обвиняют и в содомии, и в растлении малолетних, а им как с гуся вода. Плюнь в глаза - все божья роса. У нас же нет доказательств, только предположения.

- А в кафе ты понял, что сиротка испугался стать ловцом человеков? - неуверенно хмыкнул Шуйга.

- Нет. Он испугался чего-то другого, но он понял, что значит «как апостолы», теперь я уверен.

Десницкий замолчал, раздумывая. А Шуйга вдруг понял, что может наконец-то спокойно уснуть. Не считая себя последней сволочью и не вспоминая беззвучных детских слез. Согласиться с рассуждениями Десницкого было легко и… удобно. Со всех сторон.

Как назло, захотелось есть…

Маленький городишко, прославленный своим огромным древним монастырем, встретил их тем же унылым холодным дождиком и безрадостным колокольным звоном. Сумрачное воскресное утро расцветило небо причудливыми оттенками серого. Десницкий зевал и клевал носом, а Шуйге опять мерещились велосипедисты на обочине - ночь за рулем всегда тяжелее, чем день за рулем.

Они решили не задерживаться здесь надолго: купить продуктов и, отъехав километров на двадцать, опять остановиться где-нибудь в лесу. Разводить костер в такую погоду - дело неблагодарное, и Шуйга с отвращением думал о холодной жирной тушенке с черствым хлебом, впрочем как и о бутербродах с колбасой. Хотелось горяченького чайку.

Ехать оставалось километров триста, но еще четыре-пять часов без отдыха Шуйга бы не выдержал - призраки велосипедистов однозначно предупреждали, что пора сделать перерыв.

- А может, поедим по-человечески? - он глянул на Десницкого. - Мы на гостинице сэкономили.

- Мы вчера уже поели по-человечески, - хмыкнул Десницкий. Неужели пошутил?

- Здесь нет казаков, здесь знаменитая черносотенная организация - Союз Михаила Архангела.

- Есть разница? - поинтересовался Десницкий.

- Конечно! Они принципиальные трезвенники и пламенные борцы за чистоту расы. Тебе опасаться нечего. - Шуйга глянул в зеркальце, но не увидел ничего, кроме синяка на пол-лица. - Да и мне, пожалуй, тоже. Истинные антисемиты разбираются в этом лучше профессиональных антропологов. Никаких нагаек - строго научный подход к организации погромов. Они борются за отмену красных паспортов для выкрестов. Впрочем, атеисты льют воду на мельницу мирового сионизма, так что лучше не выпендриваться.

Древний монастырь был зажат между улицами Дзержинского и Гагарина (судя по атласу), а подъезд к нему осуществлялся с центрального проспекта Карла Маркса, по которому Шуйга намеревался проехать через город. Беда всех маленьких городов: нет денег на избавление от богопротивных названий. Несмотря на ранний час, огромная автостоянка перед монастырскими воротами была забита экскурсионными автобусами, еще два никак не могли разъехаться при повороте с проспекта, и пришлось остановиться. Шуйга инстинктивно опасался находиться близко к местам отправления культа, потому что там верующие становились особенно агрессивными, а то и невменяемыми, и теперь нетерпеливо постукивал пальцами по рулю. Десницкий невозмутимо смотрел в окно. Верней, только сначала он смотрел невозмутимо, а потом вдруг подался к стеклу, ничего не разглядел из-за дождевых капель и начал судорожно крутить ручку. Но и этого ему показалось мало, и как только Шуйга собирался тронуться с места, Десницкий распахнул дверь и выскочил из «козлика» на проезжую часть (они стояли во втором ряду).

Взвыл сигнал ехавшей по первому ряду «газели», завизжали тормоза - вслед прыгнувшему через лужу на тротуар Десницкому понеслись отборные ругательства, выдавшие в водителе «газели» истинного великоросса. Сзади «козлику» тоже посигналили, и Шуйга поехал вперед, безуспешно стараясь перестроиться. Когда ему это удалось, нужно было разворачиваться, а не парковаться.

Девять утра! Воскресенье! Откуда такая толчея? Если Шуйга ничего не перепутал, день города праздновали не здесь.

Место для парковки он нашел только на улице Гагарина и назад пошел пешком, уже не надеясь отыскать Десницкого в толпе перед монастырем. Зато по дороге выяснил, что к воскресной службе всегда приезжает много паломников из столицы, а сегодня литургию будет вершить известный архиерей, председатель какого-то синодального учреждения, потому тут и телевидение, и журналисты, и полиция, и черта в ступе… Повезло так повезло. Вряд ли Десницкий высмотрел в толпе старого знакомого, чтобы кидаться под колеса «газели». Вот интересно: это злая судьба, удача или он обознался? Несмотря на природное любопытство, Шуйга надеялся на последнее.

Дождь кончился будто по заказу. Десницкий стоял у ворот и читал огромный плакат «Правила поведения на территории монастыря». Он растерянно глянул на Шуйгу и сказал:

- Я не смогу…

- А ты уверен?

- Да. Он тут долго стоял, благословлял, журналистам что-то отвечал на камеру. И мальчик с ним.

- А тебе оно надо?

Десницкий пожал плечами.

- Ты даже подойти к нему не сможешь. Если вообще увидишь еще раз. А если и сможешь, о чем ты спросишь? И как? - Шуйга не надеялся в чем-то его убедить.

- И этот, который с нами в участке говорил, тоже с ними. На заднем плане, в штатском.

- Тьфу, в мирском, а не в штатском. Как ты узнал?

- Догадался. Потому что он узнал меня.

- Маленький и толстый? - усмехнулся Шуйга.

- Нет, с чего ты взял? Обычный.

- Дядя Тор, давай поедем отсюда, а?

Десницкий покачал головой и слабо улыбнулся.

- У стен монастыря опять большой переполох, - пробормотал Шуйга. - По мелкой речке к ним приплыл четырнадцатирукий бог…

Десницкий снова обратил свой взор на «Правила поведения».

- Ну ладно три поясных поклона… Но посмотри: входить на территорию монастыря надо с благоговением. - Он был растерян. Он собирался соблюсти все правила!

- Да уж, какое может быть благоговение у четырнадцатирукого бога?

- Сегодня нет никакого поста?

- Не знаю. Вроде нет. А что?

- В постные дни - три земных поклона, - Десницкий кивнул на плакат.

Шуйга огляделся: из проходивших через ворота православных крестились почти все, некоторые кланялись однократно, и только один бородатый парень с характерной древнерусской тоской в глазах поклонился трижды, осеняя себя крестным знамением после каждого поклона и шепча при этом какую-то мантру.

- Гляди-ка, дядя Тор, - Шуйга расплылся от внезапной удачи - или неудачи.

Группу иностранных туристов, направлявшуюся на экскурсию, трудно было перепутать со столичными паломниками: бравые пенсионерки в спортивных штанах и кроссовках, их моложавые мужья, настороженно озиравшиеся по сторонам с улыбками… Шуйга опытным глазом сразу вычленил групповода от отечественной турфирмы и старшего по группе от иностранной.

- Не обратиться ли нам за помощью к западной демократии? - он подмигнул Десницкому и направился к старшему из иностранцев.

Пока пенсионерки весело примеряли юбки и платки, выложенные для общего пользования, Шуйга легко договорился со шведским туристом - тот не взял предложенных денег и понимающе кивал, сочувствуя русским атеистам, желающим познавать историю и культуру своей страны, но не имеющим такой возможности.

Шведки фотографировались в клоунских нарядах, необходимых для входа на территорию мужского монастыря, их мужья снова улыбались и снова озирались по сторонам - их, наверное, тоже инструктировали об опасности оскорбления чувств верующих. Проходя через ворота, некоторые пытались перекреститься: выходило это примерно так же, как попытки иностранцев запомнить и произнести вслух простейшие матерные слова.

Экскурсия была на английском - экскурсоводов со знанием шведского монастырь не держал. Вела ее девочка-студентка, настолько искренняя в своих заблуждениях, что лучше бы Шуйге не понимать, какую чушь она несла о летающих иконах и вещих снах. Интуристы, впрочем, принимали ее слова без критики. Жертвовали прижимистые шведы отменно - наверное, от страха оскорбить русских верующих. И, запущенные в сувенирную лавку, опять не скупились. Экзотический аттракцион - поставить свечу в православном храме - вызвал у них небывалый энтузиазм, каждый купил по самой толстой свечке. Десницкому тоже пришлось раскошелиться. Чудотворные мощи произвели впечатление в основном на женщин, они многократно переспрашивали, какие слова требуется произносить, лобызая раку, и правда ли, что от всех болезней помогают одинаковые слова. На это им предложили заплатить за упоминание их имен в молитвах монахов - и они с радостью заплатили. Торговля верой шла с большим успехом, несмотря на то, что эта клоунада оскорбила и неверующего Шуйгу. Нет, шведов он не осуждал - они, как малые дети, искренне радовались новым впечатлениям и никого обидеть не хотели.

Приближался гвоздь программы - десять минут на настоящей православной литургии, - и Шуйга почему-то занервничал. С тех пор, как Десницкий сказал об одном из Девяти, ему все время казалось, что в спину кто-то смотрит (верней, целится).

Нет, вряд ли скопец мог петь таким густым басом - Десницкий был прав, отбросив эту версию. Столичный поп с черной бородой и в золотом сарафане смотрелся солидно, именно поэтому Шуйга едва сдержал смех, совершенно тут неуместный, - стоило только подумать, что взрослый человек разыгрывает это представление на полном серьезе.

Шведов с зажженными свечками в руках культурно провели в передние ряды богомольцев. Шуйга вперед не рвался, тихонько спрятался за широкой спиной Десницкого. Однако как ни старались шведы держаться друг друга, через минуту или две оказались рассеянными и поодиночке стиснутыми со всех сторон православными верующими. Десницкого тоже оттеснили от Шуйги - или он сам перешел на другое место? Туда, откуда мог хорошо разглядеть брата Павла, разодетого в блестящее платьице, - тот на пару с другим таким же пацаном уныло стоял поодаль от архиерея и держал массивный подсвечник.

Шуйга так и не узнал, что же собирался предпринять Десницкий, - вряд ли он ожидал каких-то действий от брата Павла. Тот квело обозревал присутствующих: ему было скучно и наверняка тяжело держать подсвечник. Как вдруг лицо его осветилось, кислая мина растворилась в неимоверно радостной и удивленной улыбке - он увидел Десницкого. С секунду или две гаденыш моргал и глотал слюну, а потом подсвечник с грохотом вывалился у него из рук и брат Павел - сама непосредственность! - звонко вскрикнул, перекрывая бас архиерея:

- Дядя Тор!

И было в этом крике невозможное счастье, кощунственное, неуместное и непристойное в этих стенах. Исключительная акустика храма многократно его усилила, а брат Павел, приподняв платьице с достойной принцессы грацией, братцем-Иванушкой скакнул через подсвечник и кинулся Десницкому на шею. И все вокруг услышали:

- Я знал, что ты за мной вернешься! Я знал!

И когда это дядя Тор успел так полюбиться сиротке?

Сначала Шуйга решил, что Десницкий, как и все вокруг, обалдел от неожиданности: такое же лицо у него было, когда он услышал про ловца человеков Андрея Первозванного, - неподвижное и бледно-зеленое. А через секунду в углу приоткрытого рта появилась пенистая струйка крови, и Десницкий начал оседать на пол. Крик брата Павла снова взметнулся под купол с нарисованным небом, но теперь исключительная акустика многократно усилила отчаянье - нечеловеческое, способное разорвать сердце даже их глухому и слепому божеству. Он падал вместе с Десницким, и Шуйга подумал, что пацан вцепился в стоявшего позади человека, чтобы удержаться на ногах. Он рычал, как звереныш, не смешно, по-настоящему страшно… Человек оттолкнул его от себя, не рассчитав силу, - брат Павел навзничь отлетел назад, и стук, с которым его голова ударилась о каменный пол, показался неправдоподобно громким. Человек, которого он хотел задержать, через секунду растворился в толпе, будто его и не было.

Еще одну секунду длилось полное безмолвие, только свечки потрескивали. Если бы не эта секунда, Шуйге не удалось бы пробиться вперед. Потом рядом с упавшим Десницким раздался женский вопль, совсем не театральный и не заполошный, а некрасивый, хриплый и честный. Толпа отхлынула волной, и после этого заполошных криков с лихвой хватало.

Тот человек не собирался убивать брата Павла, он просто хотел незаметно исчезнуть. Скорей всего, он его не убил. Шуйга подумал об этом походя, лишь скользнув взглядом по задравшемуся платьицу сиротки, раскинувшему руки на каменном полу, - над ним уже склонился столичный поп. И кто-то из одетых в золотые сарафаны хотел нагнуться к Десницкому, но Шуйга подошел к ним вплотную, стиснув кулаки, - он не отдавал себе отчета в том, насколько смешон и жалок в этой горделивой позе со своими голыми руками, он думал, что если Десницкий жив, то эти твари его добьют. Они попятились, испугались чего-то, и не смирение было на их лицах, и даже не сожаление, а только страх.

Он вычислил одного из Девяти сразу - хватило короткого взгляда. Такие люди чем-то отличаются от большинства. Наверное, змеиными глазами: холодными, неподвижными, работающими только на вход и никогда - на выход. Нет, он не был похож на мертвого древнего короля, и Шуйга машинально дал ему другую кличку: Афраний.

Десницкий лежал на боку, и рукоять ножа торчала где-то около левой лопатки, но очевидно выше сердца - или Шуйге очень хотелось, чтобы выше… И кровь текла на пол, а значит, сердце билось - или Шуйге хотелось думать, что оно бьется? Он не знал, можно ли вытащить нож, не умел остановить кровь, не вынув ножа, и вообще, ему говорили, что трогать потерпевшего нельзя. Секунды медленно текли мимо, от собственной беспомощности хотелось кричать, а в голове стучало: «А у хранителей святыни палец пляшет на курке»… Не к добру ему вспомнилась эта песня, хотя во времена БГ у святыни были другие хранители…

У него хватало времени, чтобы смотреть по сторонам и думать - минут пять или даже больше. До появления «скорой», а она, понятно, не задержалась по такому православному вызову. Архиерей был не так спокоен, как его Афраний, но не причитал и за голову не хватался, лишь поглядывал на Шуйгу с неприкрытой ненавистью, а на Афрания - с досадой. Наверное, они хотели без шума. В церкви людям часто становится плохо, это стараются игнорировать, будто в обмороке есть что-то постыдное. Если бы не вопли брата Павла, никакой паники не случилось бы, никто бы просто не заметил…

Передние ряды богомольцев, перепуганных видом крови и распростертого на полу брата Павла, ломились к выходу, а задние стремились вперед из любопытства. Появившиеся из бокового входа господа полицейские оцепили место преступления, но почему-то не тронули Шуйгу, который так и сжимал кулаки, стоя над Десницким.

Оттуда же, из боковой двери, появилась и бригада «скорой», в халатах и куртках с эмблемой «Общество православных врачей». В другой раз Шуйга бы посмеялся - врач, по его мнению, отличается от православного врача примерно так, как стул от электрического стула. Он машинально заступил дорогу человеку в белом халате, и тот, посмотрев повнимательней, сказал успокаивающе, как душевнобольному:

- Я врач. Я не причиню вреда вашему товарищу.

Будто у Шуйги на лице было написано все, о чем он в эту секунду думал.

Если бы брат Павел не кинулся на шею Десницкому, удар ножом пришелся бы точно в сердце. И тогда не было бы ни лужи крови, ни криков и паники. Но Десницкий немного пригнулся, и случилась промашка. Это Шуйга понял еще в «скорой», когда православный врач говорил ему о гемотораксе, кровопотере и серьезном прогнозе.

В местную больницу - маленькую, трехэтажную - брата Павла доставили первым с подозрением как минимум на ушиб мозга, если не на перелом черепа. Его сопровождал местный молодой поп (или монах, кто же их разберет), вежливый, участливый и любящий детей (в самом хорошем смысле этого слова). Сидя в коридорчике на банкетке, Шуйга слышал все, о чем говорили в приемном покое. Здесь никто не гнал посетителей, даже наоборот - считали необходимым присутствие сопровождающих.

По той обязательной страховке, которую оплатила резервация, Десницкого пообещали три дня лечить бесплатно - более ничем его синий паспорт врачей не взволновал. Потом его забрали в операционную, на второй этаж, и Шуйга перебрался туда же.

Брат Павел задержался внизу, на рентгене, ради которого из дома вызвали рентгенолога, а когда мальчишку тоже подняли в отделение, он уже пришел в себя. Шуйга в это время думал о том, что Десницкий оказался прав. В том, о чем и сам, возможно, не подозревал. Именно Десницкий, а не Шуйга, иначе бы в толпе ножом ударили Шуйгу. Более того, его посчитали вовсе неопасным, потому что не повесили на него попытку убийства, и вообще - оставили в покое. Пока. Этот Афраний - один из Девяти - вычислил опасность, исходящую от Десницкого, еще там, в участке. И, возможно, вовсе не потому, что Десницкий проговорился, а… по частоте пульса и концентрации адреналина в крови. По неуловимому движению лицевых мускулов, которое упорно не замечал Шуйга. Так в чем же Десницкий на этот раз оказался прав?

Сестра из приемного, которая привезла брата Павла наверх, диктовала постовой сестре данные свидетельства о рождении и страхового полиса мальчишки, но Шуйга не прислушивался.

- Павел Аронович Вассерман, серия восемнадцать двадцать два, номер…

В отделении было тепло. Ее милый монотонный голос, начитывавший множество цифр, баюкал, успокаивал, обволакивал. Молодой поп застыл над изголовьем каталки с жалостливой миной на лице, глядя на бледного Павлика.

В это время в операционной поднялась суета, и сон слетел с Шуйги, он даже вскочил на ноги, готовый куда-нибудь бежать, что-то делать, - и думал об Афрании, который способен, например, отключить в больнице электричество или предпринять еще что-нибудь такое, чтобы Десницкий не выжил.

Из операционной вылетел православный анестезиолог, хлопнул дверью и быстрым шагом проследовал в процедурную, проворчав себе под нос колоритное: «Ур-роды!» Погремев склянками в холодильнике, он вернулся назад еще быстрее, даже не глянув на стоящего посреди коридора Шуйгу.

Брата Павла тем временем перевезли в палату интенсивной терапии, единственную в этой больнице - напротив операционной, - и процедурная сестра пробежала мимо со стойкой для капельницы. Молодой поп смиренно сел рядом с кроватью мальчишки, расправив рясу - совсем как женщины одергивают юбку, чтобы не смять.

Время еле-еле капало на макушку, как вода в средневековой пытке, - на круглых белых часах прошлого века стрелка ждала бесконечную минуту, а потом со щелчком перескакивала на следующую. И Шуйга уже не мог думать ни об Афрании, ни о правоте Десницкого, ни о его конспирологических предположениях - только об этой пытке минутной стрелкой. И догадывался (а может, просто загадывал): если первым выйдет православный хирург, то дело плохо, если выкатят Десницкого - все обошлось.

По немногочисленным палатам развезли обед, а пытка минутной стрелкой продолжалась. Ненадолго ее прервала процедурная сестра, пожалевшая Шуйгу и уверившая его в том, что доктор Дима - хороший хирург, даже лучше многих столичных. И профиль у него подходящий - он военно-полевым хирургом служил на Кавказе, где, как известно, плохих врачей не держат. Шуйга не стал смеяться - ему почему-то было не до смеха.

А когда дверь из операционной распахнулась, он снова вскочил на ноги - навстречу ему выехала каталка, и он едва не вздохнул с облегчением, потому что лицо Десницкого было открыто и выкатили его головой вперед - прямо в палату интенсивной терапии, к брату Павлу и молодому попу.

Доктор Дима тоже появился на пороге, и лицо его было угрюмым и злым. Он окинул Шуйгу равнодушным взглядом и опустил глаза - показалось даже, что он покачал головой. Шуйга продолжал смотреть на него вопросительно, но не решался задать вопрос вслух.

- Не знаю, - наконец сказал православный хирург. - Шанс есть, конечно. Но очень большая кровопотеря, межреберная артерия была рассечена…

Шуйга, в надежде сделать хоть что-нибудь, едва ли не радостно спросил:

- Так может, кровь нужна? Я сдам, нет вопроса… У меня первая группа, плюс. Сколько надо сдам, хоть сейчас.

Доктор Дима посмотрел на него как на убогого и сказал назидательно:

- Это… не благословляется.

- В смысле? - не понял Шуйга.

- Переливание крови - грех, - проникновенно произнес православный хирург и, Шуйге показалось, посмотрел в открытую дверь палаты на молодого попа.

Шуйга две или три секунды ловил воздух ртом, сжимая кулаки и осмысливая сказанное. А потом зашипел зло и тихо, забыв обо всех инструкциях, статьях УК и чувствах верующих:

- С каких это пор? Вы вообще с ума тут посходили, что ли? Мне нет дела до ваших идиотских православных фантазий. Меня не трясет это чертово благословение, я неверующий, у меня в паспорте это написано. Это мое конституционное право - свобода совести. И Славке благословение не требуется тоже.

- Вам, может, и не требуется. Но я, в отличие от вас, православный и не стану делать богопротивные вещи.

- Вы не православный, - покачал головой Шуйга. - Вы православнутый. Вы же врач, подумайте головой, вы билетик в Царствие Небесное ценой Славкиной жизни купить хотите, что ли? Вы считаете, что поповское слово дороже человеческой жизни?

Доктор Дима опустил глаза; православный анестезиолог, вместе с санитаркой переложивший Десницкого на кровать, оглянулся на Шуйгу с тоской и странным злорадством.

- У меня нет систем для переливания крови… И быть не может, - пробормотал православный хирург - и Шуйга понял, что тот готов сдаться. Вряд ли он в самом деле такой уж православнутый - скорей всего, просто боится лишиться практики.

Тут с места поднялся молодой детолюбивый поп, сложил брови домиком и попытался сказать что-то о несопоставимости бренной земной жизни и жизни вечной, даруемой Господом, но теперь Шуйгу было трудно остановить - он уже наговорил лет на десять лагерей, так чего же терять?

- Если ты не заткнешься, я тебя без зубов оставлю, - коротко бросил он попу.

- Но я… совсем не это… - промямлил поп. - Я готов взять грех на себя. Как лицо духовное, я имею право…

Шуйга не понял, что означает его невнятное бормотание, а вот анестезиолог догадался сразу - хлопнулся на колени и с непритворным смирением пробормотал:

- Благословите, батюшка…

Без шутовства, совершенно серьезно… Шуйга отшатнулся, в полной мере испытав то, что называют словом «покоробило»: не только по лицу, а по всему телу прошла судорога - от отвращения, от стыда за чужое унижение, от абсурдности, невозможности происходящего… Врач стоял на коленях перед мракобесом и просил разрешения спасти своего больного…

Мракобес пробормотал себе под нос какое-то заклинание и снисходительно осенил анестезиолога крестным знамением, уверенный, что сотворил доброе волшебство.

Нет, Шуйга оценил подвиг молодого попа, совершенный к тому же ради жизни Десницкого, - больные в белой горячке тоже бывают отважными, сражаясь с чертями. Их черти даже натуральней и страшней, они не выдуманы, а даны в субъективных ощущениях. И подвиг смирения анестезиолога, готового упасть на колени перед мракобесом, оценил тоже - но… не лучше ли умереть стоя?

Десницкий просыпался и засыпал снова, молодой поп ушел ночевать в монастырь, и Шуйга, перегнав «козлик» поближе к больнице, прилег на свободную койку.

Ему снился свет в конце тоннеля. Он появился в полной темноте белой звездочкой: поманил, вселил неясную надежду неизвестно на что. Он был похож на музыку, от чистоты которой щемит сердце. И лететь к свету во сне получалось легко, от ощущения полета хотелось смеяться и плакать одновременно - детский восторг перед невесомостью, как на качелях. Белая звездочка приближалась, превращаясь в прямоугольник настежь распахнутой двери, и там, за дверью, пространство заполнял волшебный свет. От счастья в горле встал жесткий ком: не просто свет - ничем не замутненная любовь, чище полупроводникового графита. Окунуться в свет, - в любовь! - слиться с ним, раствориться в нем, упасть, как в пуховую перину…

Упасть. Ощущение невесомости - это падение, а не полет. Свет впереди разгорался плазменным сгустком с температурой короны в сотни тысяч градусов Кельвина, раствориться в нем ничего не стоило. Тепло коснулось лица - пока только тепло: нежное, обманчивое, соблазнительное. И во сне Шуйга никак не мог вычислить, сколько времени пройдет, прежде чем из зоны «горячо» он попадет в зону «смертельно горячо» - судорожно пытался посчитать ускорение свободного падения на Солнце (Почему на Солнце? Это была белая звезда…), соображал что-то про инфракрасное излучение в безвоздушном пространстве, и с ужасом осознавал, что сосчитать не успеет… Мелькнула мысль лечь на орбиту, превратить падение в бесконечное падение, но он понял, что не знает второй космической скорости для Солнца (а тем более для звезды крупней Солнца) и вовсе не хочет растянуть во времени путь от «горячо» до «смертельно горячо». Впрочем, как и обрести вечный кайф на круговой орбите…

От невесомости тошнило, «тепло» превращалось в «жарко», в голове мелькали графики функций, все быстрей и быстрей, и Шуйга понимал, что спит, что единственное спасение - это проснуться, но проснуться не мог…

Воскресенье - тихий день в больнице, понедельник же начался шумно и очень рано - с ярко вспыхнувшей под потолком лампы хирургического белого света и звонкого выкрика заступившей на смену медсестры:

- Вассерман кто?

Шуйга продрал глаза и сел на кровати, вытирая вспотевший лоб, - сестричка принесла банку под анализ мочи и выбирала, на какую тумбочку ее поставить. Он осмотрелся и осторожно сказал:

- Это - Десницкий.

Сестричка кивнула и поставила банку на тумбочку брата Павла. Даже после этого Шуйга не придал значения полученной информации, потому что для обитателя резервации фамилия «Вассерман» звучала вполне обыденно. Потребовалось еще минуты три, чтобы окончательно проснуться и вспомнить: он же Белкин! Павлик Белкин! Он же дважды фамилию повторил, и эта… госпожа полицейская… тоже назвала его Белкиным. В памяти всплыл вдруг голос сестрички из приемного: Павел Аронович Вассерман. Она из свидетельства о рождении это диктовала. Понятно, в православном приюте с фамилией Вассерман жить неудобно, да и не только в приюте, а свидетельство о рождении - документ, который не переделывают. Через четыре года в паспорт бы Белкиным записали…

Значит, Павел Аронович Вассерман. Рыженький мальчик из православного приюта. И когда Шуйга понял, что это означает, он расхохотался. Он смеялся громко, сгибаясь пополам и утирая слезы. «Ты такой же, как мы»! И как Андрей Первозванный! И даже как Иисус Христос! Он смеялся, понимая, что за это их в самом деле убьют - теперь уже обоих.

Брат Павел удивленно распахнул глаза, но снова зажмурился от яркого света. С коротким стоном проснулся Десницкий, уставился на Шуйгу - наверное, еще не сообразил, где он и что с ним. Насчет скопца он ведь почти угадал! Шуйга рассмеялся с новой силой, хлюпая носом и размазывая слезы по щекам. Правую, разбитую нагайкой, зажгло нестерпимо, и это слегка отрезвило.

Он хлебнул воды, чтобы немного успокоиться, и, продолжая хихикать, спросил:

- Брат Павел, скажи честно, этот архиерей из Петербурга - он обрезанный?

- Чего? - пролепетал попёнок.

Шуйга кашлянул и попытался деликатно объяснить, что это значит.

- Я не знаю, - серьезно ответил брат Павел. Бледный он был сильно и говорил с трудом. Шуйгу будто током ударило, когда он вспомнил звук, с которым голова мальчишки стукнулась об пол. Смеяться расхотелось.

- А чего ж ты тогда сбежал? Чего испугался?

Нос попёнка сморщился, нижняя губа поехала в сторону - он собирался разреветься.

- Не вздумай реветь, - как умел строго сказал Шуйга. - Тебе нельзя.

Нет сомнений, столичный поп сообщил брату Павлу, что тот еврей. Только поначалу Шуйга не понял, что в этом такого страшного, чтобы бежать из монастыря.

На своей койке как-то особенно хрипло застонал Десницкий. И брат Павел, и Шуйга одновременно повернули к нему головы: руки дяди Тора, лежавшие поверх одеяла, сжались в кулаки.

- Твари, - прошелестел он еле слышно.

И тогда до Шуйги дошло. Вот это когнитивный диссонанс так когнитивный диссонанс! Пожестче деда Мороза, который ест детей: узнать, что ты тот, кого тебя учили ненавидеть. Ведь в самом деле твари!

Пацан ни за что в этом не признается: побоится, что станет противен дядя Тору. Для себя попёнок, возможно, разрешил проблему, дети легко справляются с такими противоречиями - попросту не верят в то, во что верить не хотят. Но… он ведь даже подозрений в этом боится, должен бояться… Нет, он не признается. В голову совершенно не к месту лез Изя Шниперсон…

Сказать, что ли, что он, Шуйга, тоже еврей? Дети, конечно, чувствуют ложь, но соврать Шуйга умел - никакой полиграф не подкопается (и никакой Афраний). Только вряд ли это парня успокоит, он лишь сильней испугается: кругом одни евреи, хотят окрутить православного мальчика…

Сказать, что дядя Тор женат на еврейке? Десницкий вообще-то был женат на родной сестре Шуйги, но Павлик-то об этом знать не мог… И Шуйга уже открыл рот, но дядя Тор его опередил.

- Брат Павел, этот архиерей… - Ему было тяжело говорить. Верней, вдыхать так глубоко, чтобы сказать сколько-нибудь длинную фразу. - Он сказал, что в Петербурге… сделает тебя настоящим евреем?

Попёнок опять едва не разревелся, замотал головой, отчего немедленно позеленел - вот ведь два сапога пара! - и пропищал жалко и неубедительно:

- Я не еврей! Честное слово, я не еврей…

Десницкий ничего не ответил, лишь сжал губы и глянул на попёнка со значением. Что уж такого он вложил в свой взгляд, Шуйга так и не понял, но брат Павел успокоился вдруг. Умиротворился. Будто дядя Тор доказал (!), что ему все равно, да так убедительно, что пацан поверил.

А ведь умен! Чертовски умен! Десницкий, конечно. Не побежал бы попёнок из приюта, если бы переезд в Петербург ему ничем не угрожал. И если дядя Тор просчитал верно, то в самом деле, быть «ненастоящим» евреем гораздо лучше, чем стать «настоящим». В картине мира православного мальчика…

Десницкий посмотрел на Шуйгу виновато и просительно - наверное, стеснялся, что сам не может вести полноценный допрос. Нет, ну не успел с того света выбраться, и туда же - строить свои конспирологические теории.

- Так что, брат Павел? - подхватил Шуйга. - Дядя Тор прав?

Брат Павел взглядом поискал одобрения Десницкого, нашел, сглотнул и ответил:

- Он сказал, что я стану истинным иудеем. Истинным!

- Ты поэтому убежал? - решил уточнить Шуйга. - Не хотел становиться истинным иудеем?

Брат Павел кивнул и продолжил с большим жаром - наверное, давно хотел с кем-нибудь поделиться своими непростыми переживаниями:

- Он сказал, истинным иудеем, как апостол Андрей… Ну разве же апостол может быть евреем?!

Шуйга закатил глаза… И чему их только учат на Законе Божьем? Больше двух очков по этому предмету брат Павел очевидно не заслуживал. Шуйга был уверен, что увидит в глазах Десницкого стандартное «Это не смешно». Однако лицо дяди Тора исказила кривая улыбка, тело тряхнуло сначала от смеха, а потом от кашля, и хотя Десницкий терпел боль стоически, все равно было видно, что она зашкалила. Вот в кои веки раз человеку стало смешно - и на тебе!

- Он сказал, что я из семени апостолов… - с горечью продолжал двоечник. - Потому что узрел предназначение… И еще о Иерусалимском соборе говорил, о том, как надо поступать с язычниками, которые хотят в христиане. Ну, что им необязательно шабаш делать и это… как его… брит какой-то…

Шуйга пропустил эту дребедень мимо ушей - испугался за Десницкого. Но тот выговорил совершенно бесцветным голосом:

- Наверное, шаббат соблюдать?

- И заповедь «брит-мила», - раздался едкий и странно знакомый голос от приоткрытой двери.

Шуйга оглянулся и привстал, прикрывая беспомощного Десницкого, - в палату деловито зашел Афраний. Не то чтобы совсем не было страшно… Мелькнула в голове быстрая мысль: три выстрела - и все. И никаких проблем.

Но, видно, власть столичного архиерея не простиралась столь широко, чтобы его вассалы могли стрелять средь бела дня в общественных местах, - позволялось им только потихоньку пырять людей ножами. Шуйга на всякий случай выпрямился и приготовился к сопротивлению.

Афраний с шумом подвинул к себе стул, стоявший у кровати брата Павла, и сел лицом ко всем троим. На приличном довольно расстоянии…

- Это вторая по счету заповедь Торы из шестисот тринадцати. Обрезание в знак союза народа Израиля со Всевышним. Я надеюсь, вы взрослые люди и вам не надо объяснять, что религиозный фанатизм любого толка у нас преследуется по закону?

Пришел откреститься от фанатика-архиерея? Из семени апостолов…

- Кроме православного, разумеется? - осклабился Шуйга, совсем осмелев.

- Церковь не приемлет фанатизма и в православии. Но речь не о православии, а об иудейской секте. Надеюсь, это понятно, - последние слова Афраний произнес многозначительно.

- Простите, у вас весь Синод состоит в иудейской секте? - хрюкнул Шуйга - от собственной смелости у него мороз прошел по коже.

Нет, глаза Афрания работали только на вход. Даже если он и счел эти слова неуместной дерзостью, то ничем этого не выдал. И, как всегда, обратился к Десницкому:

- Человек, ударивший вас ножом, арестован. Он утверждает, что сделал это из хулиганских побуждений: хотел совершить святотатство, пролить кровь в храме. На вас выбор пал случайно. Его опознали более десяти свидетелей, так что ваши показания - пустая формальность, к тому же вы его не видели.

- Я его видел! - встрял Шуйга.

Афраний не удостоил его даже взглядом.

- На допрос Павлика органы опеки не дали согласия, по рекомендации врачей. Думаю, сказанного вполне достаточно, чтобы проявить благоразумие. Да, и о стоимости лечения можете не беспокоиться: монастырь берет на себя все расходы.

Проявляй они благоразумие или не проявляй - понятно, чем это закончится. Председатель синодального учреждения - член иудейской секты? Этот скандал недели две будут смаковать все западные СМИ! А впрочем… доказательств-то никаких… Западные СМИ и без Шуйги с Десницким сочиняют немало сказок об РПЦ, одной больше - одной меньше, разницы нет. Ну, поглумятся блогеры-эмигранты, ну помусолят этот анекдот по резервациям… Собака лает - караван идет.

Тогда за каким лешим этот Афраний приперся? Чего испугался? Что ему надо? Не всерьез же он думает, что покрытые расходы - это искупление…

Афраний тем временем посмотрел на Десницкого как-то особенно пристально.

- Подумайте, чем может обернуться обнародование полученной вами информации. Хорошо подумайте.

На миг показалось, что его глаза сработали на выход… Впрочем, Шуйга мог и ошибиться, ведь взгляд предназначался дяде Тору.

Не успел Афраний убраться вон, как в палату впорхнула сестричка с разложенными на подушечке шприцами, и на передний план вышла новая напасть: тезка апостола Павла боялся уколов.

Вместо молодого детолюбивого попа из монастыря к Павлику прислали монаха постарше и покрепче в вере. Тот исполнял послушание молча, равнодушно, но старательно. И косился на Десницкого как на жабу. Обсуждать сложившееся положение в его присутствии было неловко.

После укола Десницкий немного воспрянул (видно, ему вкололи что-то, облегчившее дыхание), хотя завтракать отказался - его тошнило. Пшенную кашу на воде с голодухи радостно уплел Шуйга.

Задумчивость Десницкого он списал на его плохое самочувствие. Но когда вслед за монахом понес грязную тарелку на раздачу, заметил на лестничной площадке между этажей ничем не примечательного человека, которому едва заметно кивнул монах. Городок маленький - возможно, они были просто знакомыми. Но… про этого ничем не примечательного человека почему-то хотелось сказать «в штатском». Вот не в мирском, а именно в штатском.

На обратном пути Шуйга обогнал монаха, походя прихватив с сестринского поста газеты - почитать от скуки.

Одна оказалась весьма примечательной, называлась «Православный набат» и издавалась столичной Черной сотней с благословения трех митрополитов. Пробежав глазами первую страницу, Шуйга мгновенно придумал газете рекламный слоган: «Если в кране нет воды». Он полностью отражал ее содержание, а состояла газета из шестнадцати полос. От былых традиций черносотенцев почти ничего не осталось, о монархии уже забыли, православие поминали всуе как национальный признак, в остальном же газета полностью соответствовала идеям национал-социализма. Местный черносотенный Союз имени Михаила Архангела там поминался добрым словом. И вот тут-то Шуйга радостно потер руки…

После завтрака брата Павла повезли на обследование и, понятно, монах отправился с ним, а воспрянувший Десницкий тут же спросил:

- Слушай, я тут подумал… Может быть, удастся доказать, что Павлик не православный?

Шуйга не понял вопроса.

- Православного мальчика я забрать в резервацию не могу, - пояснил Десницкий. - Но если он не православный, то это принципиально возможно…

Шуйга покрутил пальцем у виска.

- Сбрендил? Ты сначала сам до резервации доберись. Живым. Тебе срок впаяют только за то, что ты попробуешь убедить его в том, что он не православный. Читайте УК внимательно - все это отвращение от веры. Взять ребенка под опеку ты сможешь, только получив красный паспорт. А этот подвиг тебе не по силам.

Десницкий сник и задумался. Похоже, о получении красного паспорта.

- Славка, ты не сможешь. На коленках просить благословения на чтение Пушкина - ты не сможешь.

Дядя Тор помолчал и снова спросил:

- Ты тоже думаешь, что нам не выбраться?

- Не знаю. Хлопотно это - убийство средь бела дня. Тем более они так здорово всё придумали, второе покушение им будет трудно объяснить хулиганскими побуждениями.

- Скажут, что рана оказалась смертельной, - жалко усмехнулся Десницкий, - врачи не волшебники…

- А я? От горя умер, что ли? Не смог смириться со смертью друга и воткнул нож себе в спину? Чернец этот мне не нравится, и товарищ его на лестнице дежурит. В общем, немного времени у нас еще есть, может, что-нибудь придумаем.

Отягощать совесть чистоплюя Десницкого своими идеями о союзе имени Михаила Архангела Шуйга не стал. Ему и самому не очень-то хотелось принимать участие в еще одной клоунаде. «Здравствуйте, это Черная сотня? Помогите, со всех сторон окружен жидами». Никакого чувства юмора не хватит…

Зато он поделился с Десницким оптимистическими соображениями о собаках и караванах.

Тот покачал головой:

- Они не этого боятся. Не шума в наших блогах. И скорей всего этих… из семени апостолов - единицы.

- Какие единицы? Ты чё? Какое у апостолов семя, если они соблюдали целибат?

- Понятно, что все это выдумки, - спокойно продолжал Десницкий. - Может, этот архиерей вообще один такой, свихнувшийся на религиозной почве. Но сама идея бога, пожирающего души… Это нам смешно, а для верующего? Мне кажется, они именно этого боятся: возможности, что эта идея распространится. И не у нас в блогах, понятно, и не в западных СМИ, а именно здесь. Я только не пойму, как такое возможно - распространить ее здесь. Ведь он потому и приходил, этот… службист. Он об этом меня предупреждал.

Глаза Десницкого, еще десять минут назад мутные от боли, тошноты и прочих послеоперационных радостей, загорелись живенько, даже румянец на скулах появился - нездоровый, правда.

- Так хочешь иметь таблетку от православия? - усмехнулся Шуйга.

- Я… не знаю. Крушить чужие иллюзии - это жестоко, конечно. Но без крушения иллюзий повзрослеть нельзя.

- Знаешь, люди иногда не очень-то хотят взрослеть. Хочешь заставить их насильно?

- Что значит «насильно»? Взросление начинается с умения держать в руках ложку и не ходить под себя.

Ну да, молодой папа Слава только что прошел этот отрезок пути воспитателя.

- Может, откажемся и от этого этапа взросления? - с жаром продолжил тот. - Скажем, что ложки и горшки - это грех и гордыня, что-то вроде запретного плода. Раз уж человек червь и пес смердящий, так чего стесняться, надо смердеть.

- Злой ты, Славка. Признайся, плакал, когда узнал, что Деда Мороза не существует?

- Да нет… Наоборот. Я, помню, очень не хотел писать ему письмо и доказал маме, что его быть не может. Я очень этим гордился, - Десницкий улыбнулся. - Пришлось писать письмо бабушке.

- То есть научным подходом ты овладел еще в младших классах. Ну-ну. Так ведь твоя таблетка - она взрослей никого не сделает. Ты просто объявишь на весь свет: Дед Мороз есть, но он не тот, за кого себя выдает. За подарки придется платить!

- Но ведь за подарки в самом деле надо платить. Я не могу опровергнуть существование бога, но почему бы людям не жить без него, даже если он есть? Самим.

Мечтатель… Можно подумать, у него самого нет иллюзий.

- Что-то тут не так, - вздохнул Шуйга. - Сомневаюсь я, что этот Афраний озабочен когнитивным диссонансом миллионов.

- Как ты его назвал? Афраний? - Десницкий хмыкнул. - Понимаешь, если он боится распространения этой идеи, значит, у нас есть такая возможность. Только мы о ней не догадываемся.

Это Десницкий не догадывался о такой возможности, он же не видел газеты «Православный набат». А в местном союзе имени Михаила Архангела с радостью подхватят новость об иудейской секте. Никакой шум в западных СМИ не сравним со скандалом в рунете.

- Я бы лучше поискал возможность отсюда выбраться, - осклабился Шуйга, все еще не решаясь отяготить совесть Десницкого даже упоминанием о нацистах. Нет, Десницкий к нацистам не побежит. Он скорее сдохнет. Чистоплюй.

- Это же аксиома: если информация от нас уйдет, то убивать нас никакого смысла не будет. Месть для таких людей не мотив, - как всегда пояснил очевидное дядя Тор.

Слить анекдот черносотенцам - и дело с концом. Почему не столкнуть лбами попов и благословленных ими нацистов? И вожделенная Десницким таблетка от православия широко распространится в зоне эпидемии ПГМ.

Месть не мотив. В этом Шуйга был полностью согласен с Десницким. За исключением одной несущественной детали: именно Афраний (настоящий Афраний) организовал убийство Иуды.

Вопреки опасениям Шуйги, Павлика вернули в палату - понятно, вместе с подозрительным монахом.

Шуйга прочел «Православный набат» от корки до корки, стараясь понять истинную, а не декларируемую психологию юдофобов, - невозможно было поверить, что вся эта хрень написана на полном серьезе (с благословения трех митрополитов).

Однако в ответ на звонок в Союз имени Михаила Архангела в палату через пять минут явился не оголтелый террорист, а заведующий терапевтическим отделением - Шуйга раскрыл рот и даже не смог посмеяться.

Православный терапевт выставил монаха в коридор, секунду смотрел на брата Павла, сузив глаза, и кивнул с легкой злорадной усмешкой, сделав однозначный вывод. Антропологические параметры Десницкого и Шуйги его вполне удовлетворили.

- Они везде, - начал он доверительно, и Шуйга понял, что содержание черносотенной газеты - не декларация, а натуральное, заразительное психическое заболевание. Он никогда раньше не говорил с душевнобольным, да еще и на ту тему, из-за которой так болит эта душа.

Оставлять Десницкого без присмотра не хотелось, но если бы православный терапевт сказал еще хоть слово, принципиальный дядя Тор, чего доброго, испортил бы все дело. Нет уж, пусть его совесть останется чистой. Пусть считается, что Шуйга спасал свою шкуру, а не Десницкого, мужа и отца.

Он отозвал черносотенца за дверь и там вкратце изложил историю вчерашнего инцидента в монастыре. Вообще-то Шуйга опасался вызвать у душевнобольного когнитивный диссонанс, но сила веры легко сдала свои позиции в пользу оскорбленного национального самосознания. От его рассуждений Шуйгу передернуло, но отступать было поздно: слово не воробей.

Православный терапевт не столько оценил полученную информацию, которую собирался широко распространить, сколько радовался возможности действовать. Вряд ли когда-то раньше ему выпадал случай вступить в открытый бой с мировым сионизмом, защитить русских (пускай и атеистов) от настоящей, а не фантастической опасности. Судя по нездоровому блеску в глазах, он ждал этого дня всю жизнь - и вот оно пришло, его мгновение… С каждой минутой Шуйга все сильней убеждался в том, что черносотенцу срочно нужен укол галоперидола и он, Шуйга, повинен в обострении маниакального состояния больного.

Чтобы хоть немного примирить Десницкого со сложившимся положением, он ввернул в разговор мыслишку о том, что брат Павел - единственный свидетель, которого ни в коем случае нельзя потерять.

Православный терапевт умчался действовать, и Шуйга поспешил вернуться в палату.

Десницкий отвернул лицо к стене и смотрел в нее пустым, неподвижным взглядом.

- Зачем ты это сделал? - спросил он, даже не глянув на Шуйгу.

Шуйга не чувствовал угрызений совести.

- Это сделал я, понятно? Я, а не ты. А ты, болезный, не смог мне помешать.

- Совершенно все равно, кто из нас это сделал. Последствия от этого не меняются.

В Ораниенбаум-70 предоставленный больницей сантранспорт сопровождали две полицейские машины с мигалками (потому что начальник местного участка был видным членом Союза имени Михаила Архангела), сзади не спеша ехал тихоходный «козлик» - с другим водителем, потому что Шуйга сидел в «скорой», поправляя то одеяло Десницкому, то подушку брату Павлу. Мальчишку накачали снотворным, но и во сне на его лице сохранилась счастливая, мечтательная улыбка - он лежал на банкетке, с трудом втиснутой в «скорую», и пытался подлезть под мышку Десницкому. Хитрый маленький негодник - растопил-таки сердце доброму и сильному дяде Тору…

Десницкий тяжело переносил дорогу, молчал и только иногда криво улыбался, поглядывая на брата Павла. Шуйга надеялся, что его каменное лицо и тяжелый взгляд - это от того, что ему плохо.

Православный терапевт сидел рядом с водителем, неторопливо и обстоятельно излагая непосвященным идеи национал-социализма, - словно нарочно измывался над Десницким и его лучшими чувствами. Водитель, несомненный приверженец излагаемых идей, задавал вопросы подкованному в этом деле терапевту, и тот, как трепетный гуру, давал предельно ясные разъяснения, время от времени поворачиваясь назад, чтобы найти в глазах Шуйги понимание и одобрение.

Шуйга не возражал - исключительно ради того, чтобы Десницкого не выбросили из «скорой» посреди дороги. Ну и опасаясь за безопасность Павлика…

Десницкий тоже помалкивал в тряпочку. Он опять воспользовался научным подходом и рассудил, что сделанного не изменить, а потому поздно лезть в бутылку со своими принципами и чистоплюйством. А может, ему в самом деле было не до того?

И когда кортеж остановился на заправке, а из кабины вышли и водитель, и православный терапевт, Шуйга спросил:

- Может, тебе еще укол сделать? Пока стоим?

Десницкий покачал головой и сказал:

- Это еще страшней, чем я думал. Это Уроборос. Святой Орден… имени Михаила Архангела…

- Да брось, они же шуты гороховые, они больные на всю голову… - прошептал Шуйга, оглядываясь на вышедших из машин полицейских.

- И тем не менее мы едем в резервацию под вооруженной охраной с мигалками.

Православный терапевт запрыгнул в машину возбужденным и слегка раздосадованным. Оглянулся к Шуйге.

- Представьте себе, ваш архиерей, владыко Иаков, только что насмерть разбился в автомобильной аварии по пути в Петербург. Не сомневаюсь, ему устроят пышные похороны.

Шуйга присвистнул. Не понял только досады черносотенца, который всю дорогу рассуждал о том, что погромы способствуют массовому отъезду евреев на склоны горы Сион. Но тот, предвосхитив вопрос, продолжил:

- Теперь всякая попытка очернить его память будет выглядеть некрасиво. Сильный ход: пожертвовать одним, чтобы остальных вывести из-под удара.

Неужели Десницкий прав, и это в самом деле Святой Орден - реальная сила, которая наступает церкви на хвост? Верней, кусает ее за хвост…

- А что, вправду жиды кормят своего еврейского бога русскими душами? - спросил водитель, усаживаясь в машину.

- Можешь не сомневаться, - злорадно ответил терапевт.

Вряд ли водитель был так же образован, как его духовный учитель, но соображал он хорошо и быстро.

- Тогда зачем мы ему молимся? На черта все эти посты, литургии эти?

И вот тут каменное лицо Десницкого перекосилось, будто от пощечины. Пожалуй, он и предположить не мог, что его таблетку от православия можно так необычно упаковать… Мечтатель, он не представлял, как мыслят ксенофобы, потому что сам был слишком далек от этого. Впрочем, как и Шуйга.

Сразу вспомнилась встреча с Афранием на больничном крылечке перед отъездом: он только-только поднялся по ступенькам, когда Десницкого выкатили ему навстречу. Шуйга еще усмехнулся злорадно, но Афраний этого не заметил - он на Десницкого смотрел. Со значением. С горечью даже. Тогда Шуйга отнес эту горечь на счет своей победы, а теперь вдруг понял, чего тот боялся и о чем советовал хорошенько подумать.

В самом деле Уроборос… Таблетка от православия теперь, несомненно, широко распространится в зоне эпидемии ПГМ, но в промытых мозгах миллионов родится совсем не тот когнитивный диссонанс, которого ожидал Десницкий. Он-то, наивный, хотел сделать людей сильней и взрослей…

Кортеж включил мигалки и торжественно тронулся в путь.

Десницкий кашлянул осторожно, сжал зубы, пережидая боль, а потом сказал еле слышно:

- А собственно, чему удивляться? Там, где торжествует серость, к власти всегда приходят черные.

This file was created

with BookDesigner program

bookdesigner@the-ebook.org

05.12.2018

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg