«Пчелы»

Пчелы (fb2) - Пчелы [litres] (пер. Дмитрий Леонидович Шепелев) 1078K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Лалин Полл

Лалин Полл Пчелы

Laline Paull

THE BEES

© Шепелев Д., перевод на русский язык, 2018

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательствво «Эксмо», 2018

* * *

Посвящается Эдриану

Пролог

Старый фруктовый сад был обнесен изгородью. За ней с одной стороны лежали пахотные земли – разношерстное лоскутное одеяло из кукурузы и сои, простиравшееся до лесистых склонов холмов. С другой – в направлении города расположились предприятия легкой промышленности.

Между деревьями, ронявшими с ветвей капли, просматривалась тропинка. Мужчина лет под сорок раздвигал ногами высокую крапиву и щавель, пытаясь расширить проход. За ним шла подтянутая женщина помоложе, одетая в деловой костюм цвета морской волны. Она остановилась и сделала несколько снимков камерой своего телефона.

– Надеюсь, вы не возражаете, – сказала она, – но мы прозондировали почву, и стало ясно, что достаточно было ткнуть ее палкой. Первосортное зрелое месторождение.

Мужчина смотрел сквозь ветви деревьев, не слушая.

– Там. На секунду мне показалось, что она исчезла.

За деревьями, скрытая от случайных взглядов, стояла старая деревянная пасека. Женщина сделала шаг назад.

– Ближе я не подойду, – заявила она. – Я не очень доверяю насекомым.

– Как и мой отец. Он зовет их «мои девочки». – Мужчина посмотрел на низкое серое небо. – Снова будет дождь? Что не так с летом?

Женщина подняла взгляд от телефона.

– И не говорите. Я уже забыла, как выглядит чистое небо. Наверное, трудно, когда дети все время дома.

– Они вряд ли это замечают. Только и сидят в интернете.

Он прошел вперед и принялся рассматривать пасеку. Несколько пчел показались из отверстия внизу улья. Они проползли по узкой рейке и с жужжанием расправили крылья.

Мужчина какое-то время не сводил с них взгляда, потом повернулся к спутнице:

– Мне жаль. Сейчас не лучшее время.

– О! – Она убрала телефон. – Вы передумали?

Он покачал головой:

– Нет. Я продам… – Он кашлянул. – Но не сейчас. Время не то.

– Конечно, – сказала она неуверенно. – Полагаю, очень трудно назвать примерный срок?

– Может, через пару месяцев. Может, завтра.

Женщина тактично помолчала с минуту.

– Что ж, беспокоиться не о чем. Когда вы будете готовы, покупатели найдутся.

Она пошла по тропинке обратно.

Мужчина еще постоял у пасеки. Повинуясь внезапному импульсу, он положил руку на дерево, словно прощупывая пульс. А затем повернулся и направился вслед за женщиной.

Позади них в светлеющий воздух поднимались пчелы.

Глава 1

Стенки сотовой ячейки сдавили ее со всех сторон, и воздух сделался жарким и удушливым. Все ее члены горели, голова вжалась в грудь, а лапки свела судорога, так неистово она пыталась выбраться из темницы, и усилия не пропали даром – одна стенка подалась. Она стала толкаться лапками изо всех сил и почувствовала, как что-то треснуло и разломилось. Она поднатужилась и продолжила скрести, пока не образовалась небольшая дыра, через которую проник свежий воздух.

Протиснувшись в эту дыру, она шмякнулась об пол неведомого мира. Ее мозг гудел, словно приемник, в поисках нужной волны, земля под ней вибрировала и грохотала, и тысячи запахов ошеломили ее. Она могла лишь дышать, пока вибрация и гудение постепенно не стихли, а запахи не развеялись в воздухе. Ее скованное тело обрело гибкость, и она ощутила спокойствие, когда ее разум наполнился знанием.

Это был зал Прибытия, а она была рабочей пчелой. Она – Флора, а ее номер – 717. Уяснив первое задание, она принялась вычищать свою сотовую ячейку. Отчаянно выбираясь на свет, она разбила всю переднюю стенку, в отличие от своих более аккуратных соседок. Она осмотрелась и, последовав их примеру, стала складывать обломки в кучку. Эта работа обострила ее чувства, и она ощутила простор зала Прибытия и то, как вибрации в воздухе менялись в разных местах.

Многоярусные ряды сот, таких же, как у нее, уходили вдаль, и, хотя от этих сот не доносилось ни звука, они резонировали, словно их обитатели все еще спали. Тут же вокруг нее возникло большое оживление во множестве недавно разбитых и вычищенных камер, и снова начался треск и шум, когда стали прибывать новые пчелы. Всевозможные запахи от вновь прибывших окутывали ее – сладкие, острые, но так или иначе приятные.

Земля стала сотрясаться от сильной беспорядочной пульсации, и из коридора между сотами вбежала молодая самка с перекошенным лицом.

– Стоять! – Резкие голоса донеслись с обоих концов коридора, и в воздухе возник мощный терпкий запах. Все пчелы замерли, но молодая пчелка споткнулась об обломки сотовой ячейки Флоры и упала. Она заползла в разбитую ячейку и забилась в угол, закрывшись лапками.

По коридору промаршировали темные фигуры, окутанные горьким запахом, скрывавшим их лица и делавшим их одинаковыми. Они проследовали к Флоре. Оттолкнув ее, они вытащили плачущую юную пчелку. Вид их шипастых рукавиц настолько поразил Флору, что ее мозг пронзил укол страха, и с ним пришло новое знание – это явилась полиция.

– Ты убежала от инспекции.

Один из полицейских дернул юную пчелку за крылья, а другой обследовал четыре ее мембраны, влажные от слез. Одна мембрана сморщилась по краю.

– С меня хватит! – закричала она. – Я не полечу, я буду служить по-другому…

– Нарушения – это зло. Нарушения не допускаются.

Не дав несчастной возразить, два полисмена стали сжимать ее голову, пока не раздался резкий треск. Она обмякла, и они потащили ее тело в коридор.

– Ты, – вдруг услышала Флора отрывистую команду, – стой смирно.

Она не знала, кто с ней говорит, но уставилась на черные шпоры у них на ногах. Из рукавиц полицейских выскользнули длинные черные клешни, и они измерили ее рост.

– Избыточная вариация. Аномалия.

– Это все, офицеры, – прозвучал чей-то добрый голос, сопровождаемый приятным ароматом, и полицейские отпустили Флору.

Они кивнули высокой и ухоженной пчеле с прекрасным лицом.

– Премудрая Сестра, она ужасная уродина.

– И чересчур крупная.

– Похоже, что так. Спасибо, офицеры, вы можете идти.

Премудрая Сестра подождала, пока они уйдут, и улыбнулась Флоре:

– Это хорошо, что ты боишься их. Стой спокойно, пока я определяю твою породу…

– Я Флора-717.

Премудрая Сестра приподняла свою антенну.

– Говорящая уборщица. Весьма примечательно…

Флора уставилась на ее медно-золотистое лицо с огромными темными глазами.

– Меня убьют?

– Не задавай вопросов жрице. – Премудрая Сестра провела руками по щекам Флоры. – Открой рот, – сказала она и заглянула внутрь. – Возможно.

Затем она склонилась над открытым ртом Флоры и дала ей золотистую каплю меда.

Эффект был мгновенным и ошеломляющим. Разум Флоры омыла ясность, а ее тело наполнилось силой. Она поняла, что Премудрая Сестра хотела, чтобы она последовала за ней молча, и ей надо делать все, что скажут.

Когда они проходили по коридору, она заметила, как каждая пчела отводила от них взгляд, притворяясь занятой, и как далеко впереди по сточному желобу мертвое тельце юной пчелки тащила, зажав во рту, темная горбатая пчела. И еще множество таких же пчел двигались по желобу с краю коридора. Одни несли сгустки грязного воска, другие скребли разбитые соты. Никто не поднимал глаз.

– Это уборщицы, твои родные сестры, – сказала Премудрая Сестра, проследив за взглядом Флоры. – Все они немые. Пока ты будешь работать с ними в одной бригаде, неся важную службу для нашего улья. Но прежде – испытание лично для тебя. – Она улыбнулась Флоре. – Пойдем.

Флора с радостью пошла за ней – жажда вновь отведать меда затмила воспоминание об убийстве.

Глава 2

Жрица стремительно шла по блеклым коридорам зала Прибытия. Флора следовала за ней, ее мозг фиксировал все звуки и ароматы, пока другие пчелы вылуплялись из своих родовых камер. И еще множество пчел-уборщиц двигались по желобам со сгустками грязного воска. Уловив их острый, отчетливый запах и заметив, что другие пчелы избегают приближаться к ним, Флора придвинулась ближе к Премудрой Сестре, волнами источавшей аромат.

Жрица приостановилась, подняв антенны. Они дошли до края зала Прибытия, где заканчивались бессчетные ряды родовых сот и большой шестиугольный портал вел в меньшую камеру. Всплеск аплодисментов оттуда принес новый волнующий аромат. Флора взглянула на Премудрую Сестру.

– Неудачное время, – сказала Жрица. – Но я должна проявить уважение.

Войдя, она оставила Флору ждать у стены, а сама прошла и встала впереди толпы пчел. Флора смотрела: они снова принялись хлопать, собравшись подле все еще закрытой родовой сотовой ячейки.

Флора осмотрела прекрасную комнату. Это, очевидно, был зал Прибытия для более высокородных пчел, поскольку он был большим и опоясывал два ряда сот в центре, каждый ряд состоял из шести крупных и прекрасно вырезанных индивидуальных отделений. Премудрая Сестра стояла во главе приветственного комитета перед одной из таких сотовых ячеек, и многие пчелы держали тарелки с печеньями и кувшины с нектарной водой. Изысканные ароматы обострили у Флоры голод и жажду.

Из глубин изукрашенных стен отделения донеслись приглушенные ругательства и удары, словно там кто-то прыгал и вертелся. При звуке разбиваемого воска собравшиеся сестры усилили аплодисменты, и их сестринские ароматы наполнились новым волнением. Флора различила частичку иного аромата, и ее мозг распознал феромоновый сигнал: Самец – прибывает Самец!

– Всех благ Его Самости! – громко зазвучали несколько женских голосов, когда большой узорчатый кусок воска отвалился под крики восторга, и в дыре показалась голова юного трутня с хохолком.

– Всех благ Его Самости! – снова подхватили сестры и кинулись ему на помощь, отламывая куски воска и подставляя свои спины в качестве лестницы.

– Довольно высоко, – сказал самец, когда спустился по их спинам. – И довольно утомительно.

Он распространял вокруг особый аромат, вызывая новые вздохи и аплодисменты.

– Приветствуйте и поклоняйтесь Его Самости, – произнесла Премудрая Сестра, склонившись в низком реверансе.

Когда все другие пчелы подобострастно повторили реверанс, Флора, уставившись на них в восхищении, силилась сделать так же.

– Это честь для нашего улья, – сказала Премудрая Сестра, выпрямляясь.

– Вы слишком добры, – возразил трутень.

Он очаровательно улыбнулся, и все сестры ответили ему улыбками, глядя на него с алчным обожанием. Он был взъерошен, но элегантен и очень озабочен видом своего необычайно пушистого жабо. Когда как следует уложил его, он кивнул с неизъяснимой грациозностью. Затем, к вящему восторгу сестер, он покрасовался в разных позах, вытягивая лапки попарно и раздувая хохол, и даже удостоил их рокота своих крыльев. Пчелы пищали от восторга и овевали друг друга взмахами своих крылышек, а некоторые смиренно предлагали трутню печенья и воду.

Флора смотрела, как он ест и пьет, и ощущала сухость во рту и голод.

– Зависть – это грех, Флора-717, – сказала Премудрая Сестра, незаметно оказавшаяся рядом. – Берегись.

Она пошла дальше, и, прежде чем Флора успела взглянуть на трутня еще раз, ее антенны резко напряглись из-за наплыва аромата, который неожиданно распространила жрица. Флора поспешила за ней.

Пока она шла, вибрации вычищенного пола становились отчетливее, а также все сильнее и сильнее, словно внизу было что-то живое, посылавшее энергию во всех направлениях. Через все свои шесть лапок Флора ощутила жужжащий поток информации, разлившейся по всему телу и захлестнувшей мозг. Переполненная этим ощущением, она остановилась посередине большой прихожей. Под ее ногами была большая мозаика из шестигранных плиток, которыми были выложены все помещение и уходившие в разных направлениях коридоры. Бесконечные вереницы пчел сновали вокруг них туда-сюда, и воздух звенел от множества запахов.

Премудрая Сестра обернулась и подошла к ней.

– Ну надо же! – сказала она. – Похоже, ты получила коды доступа ко всем этажам сразу. Стой и не двигайся.

С этими словами она легко коснулась обеих антенн Флоры своими.

Их окутало новое благоухание. Флора глубоко вдохнула аромат, и смятение в ее мозгу сменилось покоем. Тело расслабилось, а сердце наполнилось радостью, ведь это благоухание сказало ей со всей ясностью, что она, Флора-717, любима.

– Мать моя! – воскликнула она, опускаясь на колени. – Пресвятая Мать.

– Не совсем, – сказала жрица, польщенная словами Флоры. – Хотя я из той же благородной породы, что и Ее Величество, всех благ ее яйцам. И поскольку Королева великодушно позволила мне посетить Ее сегодня, я была щедро одарена Ее ароматом. То, что ты чувствуешь, Флора-717, это лишь малая частица Любви Королевы.

Голос Премудрой Сестры донесся до Флоры издалека, и она кивнула. Когда Любовь Королевы омыла ее тело и разум, всевозможные частоты и коды в плитках пола вдруг раскрылись перед ней в виде карты улья, по которой текла информация. Все очаровывало ее, поражая красотой, и она обратила зачарованный взгляд на жрицу.

– Да. Ты очень восприимчива, – сказала Премудрая Сестра, глядя на нее, а затем указала на новую область мозаики. – Ну-ка, встань туда.

Флора послушно последовала указанию, ощущая, как соты передают едва различимые вибрации и частоты. Она сложила лапки особым образом и получила сильнейший сигнал, а жрица тем временем внимательно наблюдала за ней.

– Ты что-то чувствуешь, но понимаешь ли?

Флора хотела ответить, что понимает, но блаженство, охватившее ее целиком, не давало говорить, и она могла только молча смотреть. Не услышав ответа, Премудрая Сестра успокоилась.

– Это хорошо. Знания приносят твоей породе только боль.

Пока они шли, эйфория Флоры сменилась глубоким физическим расслаблением и обостренным восприятием. И только тогда она смогла по достоинству оценить особую красоту Премудрой Сестры, светло-золотистый мех которой лежал шелковыми полосами, перемежаясь блестящими коричневыми ободками того же оттенка, что и три пары лапок. На спине у нее были сложены длинные прозрачные крылья, а антенны плавно сужались до самых кончиков.

Они продолжали двигаться в глубь улья, и Флора была зачарована резьбой и фресками на стенах, источавшими древний аромат вкупе с прекрасными букетами запахов ее ныне живущих сестер. Она не заметила, как золотистые плитки стали меняться, и теперь под ногами был голый блеклый воск. Не заметила она и того, как жрица окутала их облаком ароматов, стоило им войти в пустой коридор, в котором совсем не ощущалось вибрации.

Только когда они остановились перед простой деревянной дверкой, она осознала, насколько далеко они ушли и как она голодна.

– Скоро, – ответила Премудрая Сестра на ее незаданный вопрос.

Жрица коснулась панели в стене, и дверь отворилась.

Глава 3

Пустая маленькая комната дышала спокойствием и мягким ароматом, струившимся от стен. На светлых шестиугольных плитках пола различалась давно протоптанная дорожка через центр комнаты, и Флора стала ставить ноги шире, чтобы уловить информацию, которая могла остаться по краям.

– Все давно ушли, – сказала Премудрая Сестра, не оборачиваясь, словно все равно могла видеть Флору. – И ты будешь помалкивать.

Затем послышался звук бегущих ног, и еще одна пчела ворвалась в комнату. Но при виде жрицы она остановилась, пораженная.

– Премудрая Сестра! Мы вас не ожидали.

Судя по твердым блестящим ободкам, она была почтенного возраста, но ее мех был желтым, лицо грубое, а антенны толстыми и короткими. Она низко поклонилась. Премудрая Сестра слегка кивнула:

– Сестра Ворсянка. С вами все хорошо?

– Никогда не сомневайтесь; каждая Ворсянка неизменно крепка и полна решимости. Эту породу болезнь обходит стороной! Разве хоть кого-то из нас видели хворым?

– Нет. Никогда, – сказала Премудрая Сестра.

Ее внимание на секунду привлекла дальняя стена. Флора проследила за ее взглядом. Там, где кончалась дорожка на плитках, едва заметно просматривалась третья дверь.

Сестра Ворсянка сложила руки.

– Посещение жрицы Медовки – всегда честь, но разве Сестра не приказывала по своей мудрости закрыть эту часть Питомника? Иначе кто-нибудь непременно был бы поставлен сюда, чтобы встретить вас…

– Я бы хотела избежать огласки.

Премудрая Сестра пристально посмотрела в глубь тусклого коридора, откуда появилась Сестра Ворсянка. Сестра Ворсянка воспользовалась возможностью осмотреть Флору. Встревоженная ее явным неодобрением, Флора неловко сделала книксен. Сестра Ворсянка сильно шлепнула ее по ближайшей коленке.

– Никогда не выворачивай носки вперед! – Она взглянула на Премудрую Сестру. – Какая дерзость! Но, судя по влажному меху, она из новеньких, и все же я не понимаю…

– Мы были вынуждены ждать, пока вылуплялся трутень. Она увидела здесь такие древности…

– О, новый принц! Честь нашему улью! Он сразу был очень хорошеньким? Или это к ним приходит, когда поднимается мех? Как бы я хотела…

– Сестра Ворсянка, скольких кормилиц вы потеряли?

– С последней инспекции? – Сестра Ворсянка насторожилась. – Если сравнить с другими отделами, можно сказать, потерь не было. Мы не то, что полевки, мы ограждаем себя от внешнего мира, избегаем его опасностей, однако и нашей породе случается пострадать. – После этих слов она откашлялась. – Шестерых, Сестра, с последней инспекции. Я их убираю при малейшем признаке беспорядка или намеке на хворь – мы на авось не полагаемся. И, конечно, у нас здесь только чистейшая порода и самые послушные пчелы. – Она снова откашлялась. – Шестерых, Сестра.

Премудрая Сестра кивнула.

– А что вы слышите о других отделах?

– О! Это лишь сарафанное радио, пустые сплетни, которые и запоминать не стоит…

– Все же вспомните, – попросила Премудрая Сестра, внимательно глядя на Сестру Ворсянку, ее аромат вился в воздухе.

Флора смотрела вниз, на восковые плитки, но не двигалась. Сестра Ворсянка скрестила руки.

– Премудрая Сестра, нам в Питомнике жаловаться не на что, пищи в избытке, все нам приносят – мы не испытываем нужды, нам не грозит опасность…

Однако она явно колебалась.

– Ну же, Сестра. Снимите с себя бремя, – сказала Премудрая Сестра спокойным, добрым голосом, и собеседница осмелилась поднять на нее глаза.

– Ходят слухи, что этот сезон испорчен дождем, что цветы дичатся нас и гибнут нерожденными, что полевки падают в воздухе и никто не знает, почему! – С этими словами она судорожно дернула свой мех. – Говорят, нас ждет страшный голод, все новорожденные умрут, а мои маленькие кормилицы так беспокоятся, что я боюсь, как бы они чего не забыли. – Она покачала головой. – Не то чтобы такое с кем-то уже было, Сестра, никогда, ведь за ними так строго смотрят, всегда рядом охрана, так что, даже если бы они могли считать… можете убить меня, если это не так.

– Мне не требуется ваше разрешение.

Сестра Ворсянка разразилась смехом и протянула одну из своих рук.

– О Премудрая Сестра, мне так хорошо от ваших шуток – теперь, когда поделилась своим бременем, я больше не боюсь!

– В этом роль Медовки: освобождать от страхов всех, весь улей.

От Премудрой Сестры распространился умиротворяющий аромат, наполнив комнату.

– Аминь, – сказала Сестра Ворсянка. – Пусть не оставит мужество породу Артишока.

– Что? – спросила Флора. – Что они делают?

Вопрос вырвался раньше, чем она успела подумать.

Сестра Ворсянка воззрилась на нее в негодовании, сразу забыв о собственном беспокойстве.

– Она говорит? Какое бесстыдство! Премудрая Сестра, прошу простить мое любопытство, но объясните мне причину ее присутствия. Если для уборки, тогда я присоединю ее к следующей группе. Но я надеюсь, теперь не все уборщицы обладают даром речи, ведь иначе нас ждет жуткий переполох! – Она метнула злобный взгляд на Флору. – Грязные строптивые создания.

– Сестра Ворсянка решила обсуждать наши цели?

– Нет, Сестра, никогда. Простите меня.

– Тогда будьте добры припомнить, что вариация – это не то же самое, что нарушение.

– Сестра одарила меня своей высшей мудростью, хотя в моих невежественных глазах это все едино. – Сестра Ворсянка шагнула в сторону от Флоры. – Как она чудовищно огромна – и этот мех, когда высохнет, будет густым, как у трутня, а ее корпус черен, как у коровы, – не то чтобы я видела хоть одну, слава Матери.

Премудрая Сестра стояла очень тихо:

– Вас, вероятно, утомило долгое дежурство? Ваше верное сердце желает служить дольше, однако дух ваш притомился?

Сестра Ворсянка тревожно качнула головой. Премудрая Сестра повернулась к Флоре:

– Открой рот, Флора-717, пусть Сестра Ворсянка посмотрит.

Она повиновалась, и Сестра Ворсянка проворно заглянула ей в рот, а потом с удивлением перевела взгляд на Премудрую Сестру. Затем она взялась за язык Флоры и вытянула его на всю длину, после чего позволила ей спрятать его в рот.

– Понятно! Это и вправду возможно, но ведь с таким языком…

– Она забудет свой язык, когда придет время воссоединиться со своей породой. А если она будет им трепать, я лично сотру из ее разума любые знания. Проверьте ее и, если она ничего не выдаст, отправляйте немедленно. – С этими словами Премудрая Сестра взглянула на Флору по-доброму. – Такой эксперимент – огромная привилегия. Что скажете?

– Смиряться, Подчиняться и Служить. – Эти слова вырвались у Флоры непроизвольно.

Сестра Ворсянка содрогнулась.

– Будем надеяться, она нас не подведет. Такая уродина!

Смущенная Флора повернулась к Премудрой Сестре, ища защиты, но Жрица куда-то исчезла.

– Они так делают, – сказала Сестра Ворсянка, глядя на нее. – Никогда не знаешь, как с ними быть, они всегда удивят тебя. Ну, значит, пойдем.

Она открыла дверь, и Флора уловила сладкое и чистое благоухание.

– Если бы сама Премудрая Сестра не сказала мне поступить так, я бы назвала это святотатством. – Она подтолкнула Флору в дверь. – Давай покончим с этим.

Глава 4

Огромный Питомник вмещал длинные ряды поблескивавших колыбелек, и над некоторыми из них виднелось зыбкое свечение. Флора последовала за Сестрой Ворсянкой в глубь помещения. С удивлением она поняла, что это светилась жидкость, выходившая по каплям из ртов молодых кормилиц, склонившихся над колыбельками. Их было очень много, и все бесшумно передвигались по палате. Кормилицы были молодые и хорошенькие, с сияющими подбородками.

– Как здесь прекрасно!

Сестра Ворсянка, несмотря на свою неприязнь, пригладила мех на груди и кивнула. Указав на колыбельку, над которой не было кормилицы, она спросила Флору:

– Какого пола?

Флора заглянула в колыбельку. Личинку совсем недавно высидели, нежные жемчужные завитки-ракушки все еще виднелись на полупрозрачной белой коже. Крохотное личико было закрыто, личинка спала, и над ней витал сладкий молочный запах.

– Самочка. Она просто чудо!

– Всего лишь очередная работница. Теперь найди самца, – сказала Сестра Ворсянка, обводя широким жестом питомник.

– Да, Сестра, – кивнула Флора, поднимая антенны.

От каждого ряда она втягивала запах самочек, сильный и ровный.

– Отсюда ты не сможешь, глупая девчонка.

Флора ничего на это не ответила. Она ощущала другую породу молодых кормилиц и запах тысячи новорожденных самочек. Запаха самца здесь не было.

– Я все проверила, здесь самцов нет. Почему это?

Сестра Ворсянка уставилась на нее и сказала:

– Под конец сезона Пресвятая Мать их уже не делает, – сказала она и встряхнулась. – Хорошего нюха мало, чтобы ты оставила ряды уборщиц. А теперь придержи свой дерзкий язык, и давай проведем этот дурацкий эксперимент.

Сестра Ворсянка подтолкнула Флору к колыбельке с личинкой рабочей пчелы, которую первой показала ей, и похлопала по краю, чтобы младенец проснулся. Когда личинка открыла ротик и стала кричать, она с довольным видом сложила руки и взглянула на Флору:

– А теперь?

Флора наклонилась над личинкой, а личинка изогнулась и потянулась к ней. Ее теплый аромат обозначился отчетливее, теперь он был сдобрен тонким ароматом Любви Королевы. Тут же на щеках у Флоры засветились два пульсирующих пятнышка, а ее рот стал наполняться сладкой жидкостью. Она с тревогой взглянула на Сестру Ворсянку.

– Поток! – вскрикнула та. – Не глотай, дай ему выйти!

Она наклонила Флору над колыбелькой, и у нее изо рта потекли сияющие капли. Как только они упали на личинку, малышка перестала плакать и выгнулась, жадно ловя жидкость. Капли растянулись в плотный Поток, натекавший вокруг тельца личинки до тех пор, пока она не перестала его пить.

Жидкость прекратила изливаться изо рта Флоры, свечение на ее щеках пропало. На нее навалилась усталость, и она взялась за край колыбельки. Она видела, как младенец растет, а основание колыбельки сияет. На них смотрели другие кормилицы.

– Ну! – сказала Сестра Ворсянка. – Если бы сама не видела… Уборщица Флора может делать маточное молочко – Поток, – сказала она и добавила: – Ты всегда должна называть его только Потоком.

– Почему, Сестра? – спросила Флора, ощущая тепло и сонливость.

Сестра Ворсянка цыкнула на нее от досады.

– Больше никаких вопросов. Все, что тебе надо помнить, – это кормить младенцев, как покажет твой инструктор. И не давать ни капли больше, как бы младенец ни просил. А они будут. Теперь я должна найти тебе место для сна. Хотя не знаю, что на это скажут другие девочки. Не жди, что они будут тебя холить и лелеять.

Сестра Ворсянка привела Флору в комнату отдыха, где молодые кормилицы лежали, тихо переговариваясь, или спали. Следы блестящей жидкости виднелись вокруг их ртов. Она сразу же легла.

– Флора-717 здесь по личному распоряжению Премудрой Сестры, – сказала Сестра Ворсянка тоном, не допускающим возражений. – Да, она делает Поток, и да, это совершенно необычно для представителей ее породы, но мы живем в необычный сезон – с дождем, холодом и нехваткой еды, поэтому все должны помогать друг другу. Все ясно?

Кормилицы пробормотали слова согласия и поставили перед Флорой еду и питье, но она слишком устала, чтобы двигаться. Голос Сестры Ворсянки продолжал звучать над ней, и она знала, что при еле уловимом подрагивании пчелиных сот божественный аромат, поднимавшийся от них, был Любовью Королевы, и это было Таинством Служения. Она хотела присоединиться к сладкой гармонии молитв кормилиц, но в комнате было так тепло и темно, а кровать была такой мягкой…

Работа Флоры, как и прочих кормилиц, была проста. Ей следовало давать младенцам Поток, как показали, и делать передышку, когда он прекращался, а затем повторять все снова. Сестра Ворсянка не зря заверила Премудрую Сестру в точнейшем учете при кормлении, поскольку самые разные колокольчики подавали сигналы в той или иной части питомника, возвещая о начале или прекращении кормления. Постоянный мелодичный перезвон и мерцающая энергия сытых личинок создавали в питомнике атмосферу сна наяву, однако один звук всегда настораживал Флору. Это был светлый резонирующий тон солнечного колокола, сообщавшего на своей особой частоте всем пчелам, находившимся за пределами безопасного улья, что настал новый день.

Флоре была особенно приятна вибрация этого звука, и она слушала его с удивительным наслаждением. После трех ударов прибывали сестры-инспекторы, чтобы забрать с собой всех кормилиц, чей мех поднялся, а Поток начал убывать, и заменить их только что появившимися в зале Прибытия новыми, чей мех был еще мягким и влажным.

Мех Флоры оставался прежним, так что она продолжала работать. К тому времени, как прозвенел шестой солнечный колокол, успели заменить всех кормилиц вокруг Флоры, но ее Поток оставался таким же мощным, как и прежде. Даже сестры-инспекторы поменялись, но среди них всегда присутствовали несколько Ворсянок. Глядя, как они расхаживают вдоль рядов, выполняя свои обязанности, Флора начала понимать режим работы Питомника.

Колыбели все время вращали. Каждый день кормилицы, которым вскоре предстояло уйти, вычищали тысячи колыбелей, после чего прибывала маленькая армия уборщиц, удалявших отходы и чистивших пол. Флора тайком наблюдала за ними. И, хотя они никогда не встречались глазами и не произносили ни слова, она ощущала их кипучую энергию. Все кормилицы вздыхали с облегчением, когда уходили уборщицы, и Флора тоже, ведь она стыдилась своей породы. Затем кормилицы подготавливали пустые колыбели в убранной части Питомника, а сестры-надсмотрщицы произносили молитвы очищения, прежде чем окутать всю секцию мерцающим ароматом благоразумия, что означало готовность к Королевской Процессии, когда Королева откладывала яйца.

Когда звучал следующий солнечный колокол, по Питомнику разливалось восхитительное благоухание новой жизни, и тысяча новых яиц, чистых и безупречных, ложилась в колыбели. Все пчелы в Питомнике пели песню, восхвалявшую плодовитость Бессмертной Матери. А еще через три солнечных колокола из яиц вылуплялись крохотные личинки, и тогда их нужно было подкармливать Потоком.

Следующие три дня под строгим надзором старшей сестры Флора, как и другие кормилицы, смотрела в изумлении, как младенцы росли у них на глазах. Их сладкий аромат был предвестником перемен в их телах, и затем вдруг наступал момент, когда сестры-надсмотрщицы коротко свистели в свисток, и это означало прекращение кормления. Не важно, насколько голодным мог оказаться младенец, больше не полагалось давать ни единой капли, ибо наступало время отлучать их от Потока и переносить в палату Второй Категории.

Флора очень хотела бы работать там. Через большие двойные двери, разделявшие две палаты Питомника, она часто видела, как более старшие кормилицы играли и пели с подраставшими детьми и даже качали их на руках.

Все в Церемонии Перехода восхищало Флору: от извивающихся и смеющихся младенцев, разгоряченных восхитительными запахами еды, проникающими через двойные двери между палатами, до первых звуков радостных гимнов, которые пели кормилицы, приходившие за малышами. Обращая грациозные реверансы ко всем работницам Первой палаты, даже к Флоре, они брали смеющихся младенцев, и двери мягко закрывались за ними.

Эти изысканные пчелы Второй Категории из породы Фиалок, Примулы и Горошка с их безупречно стоячим мехом, совершенными членами и аккуратными реверансами, вызывали особое восхищение Флоры. В тусклой благочестивой атмосфере Первой Категории она украдкой отрабатывала реверансы, стараясь преодолеть свою постыдную косолапость, – просто на тот случай, если появится Премудрая Сестра и переведет ее во Вторую Категорию.

Эта мысль была такой манящей, что Флора стала включать ее в свои молитвы Служению. Она забывала об этом каждый раз, когда по сотам разливалось чарующее благоухание Любви Королевы, но, когда кормилицы сменились в очередной раз, а ее собственный мех так и не высох полностью, она набралась храбрости и подошла к Сестре Ворсянке.

– Ты хочешь перевода? – Сестра Ворсянка уставилась на нее в изумлении. – Из Первой Категории, святейшего места во всем улье и ближайшего к Ее Величеству? Ближе ты не будешь никогда. Почему? Ведь Она проходит мимо нас каждый день!

– Но я никогда не видела…

Сестра Ворсянка хлестнула острым когтем по антеннам Флоры.

– Дерзкая, невежественная девчонка! Ты думаешь, что какая-то Флора, уборщица, может оказаться в подлинном присутствии Ее Величества? Я знала, что дойдет до этого! Я сразу была против – почему, ради всего святого, ты теперь вознамерилась перейти во Вторую Категорию?

– Там все такие светлые и счастливые. И Кормилицы играют с детьми.

– Да, и в результате становятся легкомысленными и зависимыми. Я не могу в это поверить – желать отдалиться от Королевы? Прошу, скажи мне: ты фантазировала, будто ты полевка, которая может выжить за пределами божественного аромата Пресвятой Матери? Ведь всем ясно, что кормилицей для этого быть недостаточно!

– Достаточно, Сестра, простите, что спрашиваю…

Но было уже поздно, поскольку негодование Сестры Ворсянки распространилось на всю палату. Младенцы стали капризничать, кормилицы с досадой отвлекались от работы, и Поток расплескивался по колыбелям. Сестра Ворсянка замахала на них руками.

– Не отвлекаться! – приказала она и повернулась к Флоре: – А теперь послушай меня. Мы здесь свято соблюдаем одно правило: единая забота единому выводку. Никакого своеволия, никаких просьб о переводе и, пока тебя нам не навязали, никаких исключений для непорочной породы наших кормилиц.

– Знаю, Сестра, я очень благодарна, просто так много кормилиц уже сменилось…

– А тебе что за дело? Ты что, пыталась считать? – Сестра Ворсянка придвинулась к ней ближе. – Флора-717, ты что, изучала расписание дежурств? Признавайся сразу, если изучала, ибо это дело защитников улья – что ты о них знаешь?

Ее запах стал наполняться тревогой, и младенцы снова принялись плакать.

– Ничего, Сестра! Я просто хотела спросить…

– Вот где семя порока: ты хотела! – Сестра Ворсянка пригладила свои дрожащие антенны и злобно посмотрела на Флору. – Желание есть грех, Тщеславие есть грех. Это очень хорошо – молиться и расшаркиваться, Флора-717, – и не думай, что я не вижу, как ты делаешь свои вздорные книксены…

– Праздность есть грех. – Униженная разоблачением, Флора продолжала перечислять грехи: – Несогласие есть грех, Жадность есть грех…

– А что до твоего аппетита – такой же неуемный, как у трутня. Не важно, что может думать благая Жрица, – при этих словах Сестра Ворсянка окинула палату быстрым взглядом, – все выдает в тебе твою породу. Жадная, страшная, упрямая! Девочки, какова наша первая заповедь?

– Смиряться, Подчиняться и Служить, – проскандировали медоносные кормилицы, уставившись на Флору.

– Смиряться, Подчиняться и Служить, – повторила Флора, преклонив колени перед Сестрой Ворсянкой. – Порода Флоры не может ни делать Воск, ибо она нечиста, ни работать с Прополисом, ибо она неуклюжа, и никогда не может быть полевкой, ибо она лишена вкуса, но она может только чистить, и все могут ею командовать.

– Именно так, – сказала Сестра Ворсянка, дернув антеннами. – Однако вот ты же кормишь младенцев Королевы. Летом холод, флора заговорила: мир перевернулся! Просто будь благодарна такой чести, потому что скоро этому придет конец. Но я бы хотела знать, когда именно, поскольку за всю свою жизнь не видела такого Потока, как у тебя.

– Как все будет, когда мои знания сотрут?

Выражение лица Сестры Ворсянки смягчилось. Она вздохнула:

– Ты выяснишь это довольно скоро. А теперь избавь нас от дальнейших вопросов.

Флора вернулась на главный этаж, и ее надежда сменилась страхом. Она подошла к группе кормилиц, которые ожидали указания, какая секция будет давать Поток следующей, их рты уже сочились яркой жидкостью. Прозвучал колокольчик, и перед ними пробежала темная маленькая уборщица, спешившая поскорей исчезнуть. Флора, шедшая позади группы, ясно увидела ее, согнувшуюся со своим тазом и щеткой, прижимая крылья к спине, чтобы случайно не задеть кого-то из более высокой породы. На миг их глаза встретились. Маленькая работница скривилась в улыбке. Флора отвела взгляд и поспешила за группой кормилиц.

Следующий младенец оказался большим и голодным. Она посмотрела на его раскрытый рот, что неизменно вызывало пульсацию у нее в щеках, вводя в транс кормления. Но ничего подобного не случилось. У Флоры в голове засела заискивающая улыбка уборщицы, и она попробовала отогнать этот образ. Она встала в нужную позу и сконцентрировалась.

Младенец тянулся к ней, открыв рот. Ее щеки запульсировали светом, и изо рта вышло несколько капель Потока. Флора покачала головой, чтобы они упали на младенца, и он жадно выпил их, а затем взглянул на нее и снова открыл рот. Она концентрировалась, пока щеки не заболели от напряжения, но ничего не получалось. Младенец начал плакать.

Перед Флорой появилась новая кормилица, ее рот и лицо сияли свежим Потоком. Она была очень молодой и пребывала в глубоком трансе кормления. Она встала рядом с Флорой и наклонилась. Светоносный ручей мгновенно потек у нее изо рта, и младенец, напившись, успокоился. Флора отступила в смущении.

– Чудо, – прозвучал добрый, знакомый голос, – было в том, что ты вообще могла кормить.

Рядом стояла Премудрая Сестра, прекрасная и устрашающая. Она улыбнулась:

– Если эта работа тебя утомляет, Флора-717, я найду для тебя занятие поинтереснее. Считай это очередным испытанием.

Глава 5

Увидев Премудрую Сестру, все кормилицы и няни Второй Категории расшаркались в реверансах, но на Флору, шедшую рядом с ней, они смотрели настороженно. Жрица не сердилась из-за того, что Поток прекратился, и как будто просто хотела поговорить.

– Я бы сказала, что испытание прошло успешно, – сказала она Флоре. – И я уверена, что Сестра Ворсянка дала тебе понять, что эта сакральная служба – привилегия.

– Да, Сестра. Я очень благодарна.

– Но ты очень интересуешься Второй Категорией – весьма прозаическим местом, на мой взгляд. В чем дело?

Чем больше Флора вдыхала сильный аромат Премудрой Сестры, тем больше успокаивалась, и вскоре ее охватило всепоглощающее желание рассказать жрице правду.

– В Первой Категории все всегда одно и то же.

Премудрая Сестра рассмеялась:

– В этом же вся суть единой заботы. Но тебе это скучно.

– Да, Сестра. Прошу прощения, – сказала Флора, склонив голову, но Премудрая Сестра подняла ее и простерла над ней свои длинные антенны.

– Мы забудем причуду с книксенами и твои дерзкие надежды увидеть Пресвятую Мать, поскольку я слышала, что ты очень благочестива и предана работе.

– Я надеюсь на это, Сестра.

– И ты любишь Королеву?

– И телом, и душой, – сказала Флора, и ее антенны задрожали от ощущения того, что Премудрая Сестра проникает вглубь ее разума.

– Ты готова послужить Ей любым способом?

– Всей моей жизнью.

– Хорошо, – сказала Премудрая Сестра и пошла дальше. – В эти скудные времена ты оказалась на удивление полезна в Питомнике. Иногда стоит поберечь аномальных и попробовать их в деле, – улыбнулась она. – Это место такое, как ты воображала?

– Лучше, Сестра! Оно такое оживленное, и здесь столько чудесного…

– Ну, можешь любоваться. Хочу, чтобы ты узнала это.

* * *

Флора не могла за один раз осмотреть всю Вторую Категорию, со всем ее декором и прекрасно оформленными игровыми площадками. Хорошенькие кормилицы и няни сидели с энергичными малышами, напевая песни и играя в игры, или кормили их с сияющих тарелок. Повсюду были здоровые прекрасные ползуны, их радостные курносые личики были перемазаны золотистой пыльцой. Тут не чувствовалось тяжелого аромата Потока и не слышалось молитвословий, зато звучали песни кормилиц, смех и царил душистый аромат свежего хлеба.

Премудрая Сестра наблюдала за Флорой.

– Что ты знаешь о распорядке кормления?

– Ничего, Сестра, – ответила Флора, восхищаясь двумя толстенькими ползунами, смеявшимися от щекотки кормилиц. – Сестра Ворсянка спрашивала об этом у меня. Я только знаю, что расписание очень важно и у нас звонит множество колоколов. – Ей очень хотелось взять на руки такого ползуна, так что она отвела взгляд, чтобы ею не овладело Желание обладания. – Мы всегда должны заканчивать в нужный момент и не давать больше ни капли.

– Поскольку?..

– Я не уверена, Сестра.

Премудрая Сестра коснулась одной антенны Флоры своей, и Флора ощутила пронзительный резонанс у себя в голове. Это ощущение стало почти невыносимым, тогда Премудрая Сестра отвела свою антенну, и все прекратилось.

– Хорошо, – сказала она, покачивая антеннами. – Ты говоришь правду. Но скажи мне о моей Сестре Ворсянке: они устраивают какие-либо встречи или собрания в Питомнике?

– Я так не думаю. – Флора прониклась сильным желанием порадовать жрицу правильным ответом. – Но я знакома только с одной из них, моей сестрой-надсмотрщицей.

– Ну, конечно. Для тебя они все одинаковы. И это практически так и есть, хотя им все же нужна речь, чтобы узнавать мысли друг друга. Это весьма занятно. Но ты ведь скажешь мне, если они будут устраивать приватные встречи, ты меня понимаешь?

– Да, Сестра.

Они дошли до конца палаты Второй Категории, где большие резные панели отмечали следующие двери. Флора не могла понять значения этой резьбы, но инстинктивно знала, что ее нельзя касаться. Премудрая Сестра ответила на ее незаданный вопрос.

– Тут говорится о Святом Времени, когда мы все спали в молитве. – Ее голос был мягким, а лицо сияло, словно она испытывала особую внутреннюю радость. – При каждом служении мы вспоминаем что-то из того состояния.

Она была погружена в свои мысли.

Флора чувствовала, что ей следует стоять рядом молча. И тут она уловила какое-то движение. Это была еще одна сгорбленная уборщица, перемещавшаяся с тазом и щеткой вдоль желоба с краю палаты, глядя при этом прямо на Флору и жрицу. Флора сдвинула колени и подтянулась изо всех сил, чтобы подчеркнуть свое отличие от нее. Продолжая подметать, уборщица прошла мимо. Казалось бы, ничего не случилось, но этот взгляд рассердил и взбудоражил Флору.

– Не вини себя: никто не может выбирать свою породу – иначе все бы были жрицами, – сказала Премудрая Сестра, выходя из состояния экстаза и улыбаясь. – Поскольку тебе недостает кое-каких наследуемых признаков, твоя порода формирует самый фундамент нашего общества. Или, точнее сказать, твоя порода проистекает из нечистых и разнородных истоков, которых этот улей сторонится.

– Премудрая Сестра! Премудрая Сестра!

Высокий надрывный голос Сестры Ворсянки пронесся по длинному коридору Второй Категории. Они ощутили ее панику еще до того, как увидели, что она бежит к ним, покачивая антеннами, а ее лицо перекошено от страха.

– Прошу – вы должны – вы обе, я вас умоляю… – Сестра Ворсянка едва могла говорить. – Всем нужно сообщить немедленно, полиция фертильности здесь, в нашей палате!

Пока Флора шла за Премудрой Сестрой обратно через палату Второй Категории, каждая кормилица и няня крепко прижимала к себе своего малыша и молча провожала их взглядом. Пройдя через большие двойные двери, они увидели, что палата Первой Категории перестала быть тусклым и тихим местом, теперь ее заливал яркий свет, и все пульсировало жестким горьким запахом. Флора замешкалась, так как ее мозг судорожно пытался вспомнить этот запах. Премудрая Сестра взяла ее за руку, увлекая за собой, и усилила свой аромат вокруг них.

– Тебе нечего бояться.

Они вошли в палату. Сначала Флора подумала, что все кормилицы ушли, поскольку их не было у колыбелей, а младенцы уже начинали плакать, но затем она увидела их всех – они стояли рядами около поста старшей кормилицы. Одни открыто плакали от страха, их антенны безвольно покачивались, а другие замерли в оцепенении. Вся палата была оцеплена полицией фертильности. Запахи их породы были скрыты под маскирующим ароматом, глаза были пустыми, а мех между полосами обручей был темным и глянцевитым. Флора вспомнила, как видела их в зале Прибытия. Премудрая Сестра закрутила спираль своего запаха вокруг антенн Флоры, и та почувствовала, как ее рот закрылся. Жрица присоединилась к ней в конце первого ряда, затем вышла вперед и кивнула полицейским:

– Сестра Инспектор, Сестры Офицеры. Добро пожаловать.

Инспектор салютовала ей, а затем повернулась к кормилицам:

– Было выявлено еще одно нарушение формы крыла. – Маскирующий запах искажал ее голос, делая его глухим и резким.

Кормилицы, несмотря на свой страх, брезгливо загомонили.

– Хвала бдительной гвардии Чертополоха на взлетной доске, – продолжала Инспектор, чей запах возгорался неровными вспышками, пока она осматривала кормилиц.

Сестра Ворсянка заговорила сквозь слезы:

– Только не здесь, Мадам Инспектор, только не в Первой Категории, это невозможно. Пресвятая Мать бывает здесь каждый день, Ее запах такой прекрасный и сильный – здесь не может быть…

– Тихо! – прикрикнула на нее Инспектор. – Думаете, я хочу сказать, что дефект исходит от Ее Величества? Вы летаете близко к измене, Сестра…

– Пресвятая Мать, порази меня насмерть до нового вздоха, если так! – воскликнула Сестра Ворсянка, падая на колени, но Сестра Инспектор рывком поставила ее на ноги.

– Проверьте ее.

С этими словами она толкнула Сестру Ворсянку к двум своим офицерам, и они сомкнули черные клешни вокруг ее толстой талии. Сестра Ворсянка лишилась присутствия духа, и запах ее страха смешался с запахом ужаса кормилиц, исходившим из их дыхальцев. Все младенцы позади них стали кричать. Премудрая Сестра спокойно наблюдала за происходящим.

– Это не она, ни в коем случае.

Инспектор отпустила Сестру Ворсянку и повернулась к кормилицам:

– Нарушения означают, что в наш улей проникло зло. Где-то прячется осквернитель, еретик, который смеет покушаться на таинство Материнства Королевы. Вот почему приходят болезни, вот почему все больше нарушений. Из-за ее грязного помета!

Антенны Инспектора непроизвольно дернулись, и Флора ощутила ее жажду насилия.

– Только Королева может давать жизнь, – произнесла Премудрая Сестра, глядя на кормилиц.

– Только Королева может давать жизнь, – повторили некоторые из них.

А кое-кто смотрел при этом на Сестру Ворсянку, на ее антенны, склоненные от стыда, пока она отчаянно приводила себя в порядок. Инспектор воздела длинный острый коготь в направлении палаты:

– Мы обыщем каждую колыбель, измерим живот каждой кормилицы, но найдем виновницу. И тогда мы разорвем ее грязное тело в клочья и очистим наш улей от греха.

– Делайте, что должно, Сестра Инспектор, – сказала Премудрая Сестра и снова кивнула.

Сестра Инспектор подала сигнал, и несколько ее офицеров стали дотошно обследовать ряды колыбелей, в то же время другие измеряли черными клешнями животы перепуганных кормилиц.

Когда подошла очередь Флоры, убежденная, что завидный аппетит выдаст в ней преступницу, она в отчаянии взглянула на Премудрую Сестру, но жрица не обратила на нее внимания. Клешни прошлись по животу Флоры и двинулись дальше, ощупывая каждую пчелу, пока все кормилицы не были признаны невиновными.

Немногие осмеливались посмотреть на колыбели, в которых подвывали личинки, когда офицеры осматривали их. С помощью мощных сканеров антенн они пронзали сильными вибрациями маленькие нежные тела. Малыши кричали в страхе и отрыгивали Поток, и его запах смешивался с запахом младенческих экскрементов.

– Наша Мать, которая в трудах, – пролепетала Сестра Ворсянка, и к ней присоединились кормилицы.

– Да святится Утроба Твоя, – пели они, пытаясь побороть страх.

– Свадьба свершилась, грядет Твое Владычество.

Флора тоже хотела включиться в молитву, но запах Премудрой Сестры совершенно сковал ее.

– Из Смерти приходит Жизнь Веч…

Прекрасные голоса оборвались из-за пронзительного визга из одной колыбели.

Все кормилицы в ужасе уставились на колыбель, над которой склонилась полицейская. Визг сделался мучительным воплем, когда офицер подняла личинку – та изворачивалась, пытаясь освободиться. Другая полицейская потянула кожу личинки, разрывая ее.

Сестра Инспектор, стоявшая рядом с Флорой, высвободила коготь из рукавицы.

– Принесите ее.

Заглушая крики младенца, она сканировала его горящими антеннами до тех пор, пока жемчужная кожа не ссохлась.

– Возможно, – объявила она. – У нее странный дурной запах.

– Это из-за страха! – выкрикнула Сестра Ворсянка.

Не обращая на нее внимания, Сестра Инспектор подняла младенца и проткнула крюком. Младенец вскрикнул и изогнулся в агонии, и Инспектор протянула его офицерам:

– Уничтожьте это.

– Подождите. – Премудрая Сестра указала на Флору. – Дайте ей.

Флора ощутила толчок и поняла, что снова может двигаться. Сестра Инспектор вытащила коготь из тельца младенца, и он полетел вниз, но Флора поймала его и прижала к себе, первое дитя, которое она держала в руках. Теплая кровь пропитывала ее мех, а она тесно прижимала к себе агонизирующее тельце, пытаясь остановить кровотечение.

Съешь его заживо, – прозвучал голос в голове Флоры. Она крепче прижала к себе младенца, и обжигающий звук прошел по ее антеннам.

Сделай это СЕЙЧАС. Разорви его.

Флора склонила голову к младенцу и закрыла его руками. Голос в голове становился громче:

УНИЧТОЖЬ ЕГО…

Ее антенны словно взорвались. Она зашаталась и упала, продолжая прижимать к себе младенца. Судороги сотрясали ее тело, а антенны сделались двумя пульсирующими проводниками боли. Кричащего младенца вырвали у нее. Она почувствовала, как его теплая кровь плещет ей в лицо, услышала звук разрываемой плоти и утробный рев полиции фертильности, пожиравшей маленькое тельце. Флора закричала, но язык туго скрутился у нее во рту, и она стала задыхаться.

– Я просила слишком многого… – услышала она рядом мягкий голос Премудрой Сестры. – Испытание окончено.

Глава 6

Флора пришла в сознание, лежа на грязных пустых плитках. Откуда-то поблизости донесся тихий стон, но, когда она попыталась установить источник звука, голову пронзила жгучая вспышка, и она вскрикнула.

– Не двигайся, – прозвучал слабый голос. – Боль слабеет…

В букете смутных запахов маленькой комнаты Флора различила легкий аромат породы Клевера.

– Это была ты? – послышался резкий молодой голос. – Потому что, клянусь, это была не я.

Флора попыталась ответить, но движение языком вызывало нестерпимую боль.

– Тихо, – сказала Премудрая Сестра, входя в комнату.

За ней вошла группа точно таких же Сестер. У каждой был церемониальный грим из пыльцы жриц Медовок, и от них исходил сильный вяжущий запах. Флора в ужасе сжалась, но они не обратили на нее внимания. Первая Премудрая Сестра склонилась над пчелой породы Клевера и ударила ее по лицу.

– Теперь твое преступление позади, и ты вредишь только себе, упорствуя во лжи, – сказала она и подождала, но Клевер лежала, тяжело дыша, и ничего не говорила. Премудрая Сестра наклонилась ниже. – Сколько яиц ты отложила? Ты хотела быть Королевой?

– Никогда! – Клевер попыталась подняться на переломанных ногах, ее крылья были ссохшимися и поломанными. – Умоляю, поверьте мне, я не нарушала нашего священного закона: Только Королева может давать жизнь…

Другая жрица подалась вперед, словно желая ударить Клевер, но Премудрая Сестра удержала ее и вновь по-доброму обратилась к опальной пчеле:

– Зачем ты скрывалась от полиции? Чтобы твоих грязных яиц стало еще больше в нашем улье? Мы нашли молодых кормилиц с живым свидетельством твоего нарушения, с твоим отпрыском. – Последнее слово Премудрая Сестра прошипела, и Клевер стала плакать.

– Я клянусь, что ни разу не откладывала…

– Твои крылья выдают твое подлинное зло. И в нашем улье все больше нарушений.

Клевер больше не пыталась встать на ноги.

– Тогда, может, Пресвятая Мать откладывает плохие яйца.

Жрицы зашипели и заскребли крыльями, как ножами. Премудрая Сестра подняла Клевер с земли одной рукой.

– Ты богохульствуешь перед лицом смерти?

Клевер подняла свои антенны до самых дрожащих кончиков.

– Из Смерти приходит Жизнь Вечная. Пресвятая Мать, прими меня назад.

Жрицы окружили ее и высоко выгнули свои брюшки. Флора увидела, как верхушки их тел сомкнулись в одной точке, и, когда запели хором Священное Созвучие, они выдвинули свои изысканные колючие жала. Комната наполнилась запахом яда, Священное Созвучие зазвучало громче, и вскоре воздух стал резонировать. Тогда жрицы закололи жалами Клевер со всех сторон. Она вскрикнула только один раз – и сладкий запах ее породы ярко вспыхнул и пропал в зловонном воздухе.

Жрицы повернулись к Флоре. Она ощутила, как их пристальные взгляды ощупывают ее обожженные антенны и проникают глубоко в голову. Она свернулась, стараясь сжаться в комочек, готовясь к жгучей химической боли, которой они подвергнут ее мозг, однако ничего такого не произошло. Неожиданно это вторжение прекратилось. Жрицы стали разговаривать вполголоса, а Флора, несмотря на страх, слушала их.

– Урожай васильков слабый. Даже лютики короткие…

– Полевки говорят о новых зеленых пустынях…

– Когда вообще вылетают, в такой-то дождь.

– С погодой нам не справиться. – Это сказала Премудрая Сестра, которую Флора узнала по особенно глубокому тембру голоса. – Нам не справиться с дождем, мы только можем обезопасить себя наилучшим образом. Так что, если она не еретик и не имеет нарушений, в такой трудный сезон для нас ценна каждая работница. И мне претит еще одна потеря.

– Едва ли она представляет ценность, – возразили ей. – Она воспротивилась тебе из-за младенца. Голосую за то, чтобы дать ей Благодать – я бы не стала тратить на нее свой яд.

Флора лежала, не шевелясь.

– Я сама ее прикончу, когда от нее не будет пользы, – сказала Премудрая Сестра. – Но в первую очередь тут моя вина. Я действовала самостоятельно.

Воздух в комнате сжался, когда жрицы скрутили и сплели свои запахи для совета. Затем сформировался общий аромат, без доминирующей жесткой вяжущей ноты, напротив, аромат был гладким, теплым и властно успокаивающим.

– Только Королева совершенна. Аминь.

Даже сквозь боль Флора ощущала красоту их слившихся голосов, когда они говорили одновременно, и дышала глубже. Когда ее коснулась чья-то лапка, она не пошевелилась.

– Это правда. Такой размер и сила делают ее полезной, – сказала одна из жриц.

– При условии ее покорности, – добавила другая. – Иметь бунтарку такой породы, да еще научившуюся кормить…

– Этого никогда не случится, – произнесла Премудрая Сестра и, склонившись рядом с Флорой, взглянула вверх на других жриц. – Мы должны сделать это вместе, чтобы быть уверенными.

– Конечно, – ответили ей. – Грязь и страх будут ее единственными поводырями.

Еще три жрицы склонились над головой Флоры, по две над каждой антенной.

И вот они коснулись ее антенн своими.

Ощущение было очень странным. Когда химические вещества проникли в ее мозг, все ее тело содрогнулось, но она не ощутила боли, лишь волны онемения, все сильнее и сильнее, пока сознание не сжалось до беззвучной черноты.

– Флора-717, – услышала она голос с большого расстояния. – Вставай.

Массивные члены изогнулись, возвращаясь к жизни, и она поднялась. Флора смутно ощутила энергию других существ вокруг себя, а затем успокаивающий тупой ритм, бухающий через соты под ногами. Он поднимался в ее тело и мозг. Флора бессознательно подняла ртом тело мертвой пчелы Клевер. Когда она сделала это, ритм в земле усилился, пульсируя с каждым ее шагом по закодированным плиткам. Их частота потянула ее за собой, она вынесла мертвую Клевер из арестантской комнаты и оказалась в потоке других пчел.

Чтобы защитить свои антенны от такого множества болезненных сигналов в воздухе, она шла, опустив голову. Воздушные потоки и электрическая пульсация от тысяч пчел струились через нее, но Флора игнорировала их. Ее внимание удерживала одна пульсирующая тропа, ясная и простая, ведшая ее через опасно загруженную прихожую, где ей пришлось замедлиться из-за бури данных под ногами.

Вошла толпа работниц, принеся с собой смесь запахов, Флора подняла голову – и тогда ритм в ногах потянул ее дальше. Она протиснулась мимо дверного проема большого зала, из которого доносились многоголосые приветствия, и какой-то неизвестный мощный запах прокатился по воздуху, но все это было для нее уже чересчур, и она низко пригнулась к самой земле, чтобы двигаться дальше.

Она поняла, что идет в группе пчел, также источавших едкие запахи, и вдруг осознала, что одна из них обращается к ней. Флора посмотрела в темное лицо уборщицы, спешно пытавшейся направить ее в дверной проход. Войдя внутрь, Флора и нашла свободное место на полу. Плитки с их простым запахом подсказали ей, что следует положить тело мертвой Клевер, и его тут же унесла другая работница. Чьи-то руки вытолкнули ее назад в коридор, и она влилась в другой поток уборщиц. Пчелы маршировали молча, опустив темные головы, и они больше не были грязными или отталкивающими, а их запах внушал спокойствие.

Смена уборщиц не отмечалась колокольным звоном, менялись только запахи грязи, которую они убирали, а работа перемежалась приемом самой простой пищи. Не было ни болтовни, ни сплетен, поскольку никто из уборщиц не умел говорить, их общение состояло в совместном труде и обмене запахами.

Работа Флоры, как и всех ее товарок, проходила в состоянии отупения, перемежаемого молитвами Служению. Когда аромат Любви Королевы поднимался через вибрирующие соты, уборщицы останавливались, где бы они ни находились, и сливали голоса в невнятном мычании, выражая почтение. В такие моменты Флора испытывала блаженное облегчение от мучившей ее головной боли. Затем все возвращались к работе, и ее сознание полностью концентрировалось на выполняемой работе.

* * *

Сестры всех пород рождались и умирали сотнями каждый день, так что сбор мертвых тел был обычным занятием для всех уборщиц. Пока Флора переносила тела, она хорошо запомнила маршруты с верхнего и среднего до самого нижнего уровня улья, где располагались морг и свалка. Некоторые пути были заблокированы особыми запахами, настроенными на определенные породы, чтобы флоры не могли осквернить священные области улья, такие как питомники на среднем уровне или зал Продувки и Сокровищницу на верхнем уровне. После того как Флору раз или два отбрасывали мощные запахи, даже такая нерасторопная уборщица, как она, усвоила, что туда ходить не следует, но иногда на среднем уровне улья она улавливала запахи Питомника, плывущие по воздуху, и они будоражили ее мозг. Чем дольше она стояла, тем сильнее они выводили ее из себя, пока она не уходила оттуда, постанывая.

Несмотря на то что положение уборщиц было ниже низшего, даже в отделе Уборки имелась иерархия по способностям. Определенные пчелы породы Флоры могли покидать скучные, протоптанные маршруты и собирать отходы в труднодоступных местах, эти сестры также ненадолго вылетали из улья, чтобы вынести трупы или особенно зловонный мусор и сбросить на безопасном расстоянии от улья. Пчелы второй группы, к которой относилась Флора, испытывали такую страшную боль в антеннах, если хотя бы на шаг отклонялись от определенных маршрутов, внешняя граница которых отмечалась моргом или грузовой площадкой на самом нижнем уровне улья и рядом со взлетной доской. Иногда Флора останавливалась там, где явственно витал необычный запах Воздуха, настолько сильный для ее тела, что крылья дрожали, наполняясь странным ощущением. Но когда она там задерживалась, то испытывала боль, а когда возвращалась к своим обязанностям, испытывала облегчение.

За уборщицами повсюду надзирали представительницы высших пород пчел, потому что им не доверяли. Сегодня за Флорой надзирала Сестра Вьюнок, длинная и тонкая пчела с редким мехом и грубовато-безразличными манерами. Она следила за работой уборщиц в свободной области зала Прибытия трутней, где они вычищали недавно использованные инкубационные камеры, подготавливая их к ремонту освященным воском.

Каждой пчеле поручались свои камеры для чистки. И хотя никто из них не мог говорить, они мычали и скребли в одинаковом ритме, радуясь своей работе. Некоторые внимательно присматривались к действиям соседки и молча указывали на малейшие следы грязи, пока другие проверяли, хорошо ли собран для удаления грязный воск. Между камерами трутней не было направляющих дорожек, и Флора, желая прекратить болезненное смятение, прижимала книзу свои израненные антенны, чтобы сфокусироваться на малейших точках. Она работала как одержимая, ее работа была безупречной, потому, когда настало время Служения, Сестре Вьюнок пришлось прикрикнуть и кинуть в нее куском воска.

С любого места в зале Прибытия трутней уборщицы могли слышать многоголосый хор улья, доносившийся сквозь резные стены. Когда вокальные вибрации приносили благоухание Любви Королевы, мерцавшее сквозь мембрану медовых сот и проникавшее вглубь их тел, одни флоры издавали нечленораздельные возгласы счастья, а другие делали ритмичные движения, словно пытались танцевать. Флора же была одной из многочисленных пчел, которые стояли в оцепенении, охваченные блаженным чувством любви, до тех пор, пока божественные волны не начали убывать.

В ней возникло сильное, как голод, странное ощущение, но это не была потребность что-то съесть или выпить. Казалось, ее собственный живот тяжело тащился позади нее, а неподвижный скрученный язык распухал у нее во рту. Когда группа вернулась к работе, это ощущение сделалось еще более навязчивым. Пытаясь избавиться от него, Флора закачалась из стороны в сторону.

– Прекрати это, ты, глупое создание! – прикрикнула на нее Сестра Вьюнок, поднимая тонкий прутик из прополиса, которым она шпыняла уборщиц, не желая касаться их, и замахнулась на Флору. – Забирайся в эту ячейку и вычисти ее, если не хочешь, чтобы я предала тебя Благодати.

Флора покорно забралась в следующую свободную сотовую ячейку трутня. Воздух в ней был едким и зловонным, стены и пол покрывали фекалии. Даже несмотря на угасшие чувства Флоры, ее мозг испытал бурную атаку запахов со стороны отходов этого трутня. Когда зловоние уничтожило последние благоуханные ноты Любви Королевы, внутри Флоры внезапно вспыхнула ярость. Она набросилась на стену и стала грызть ее, ощутив дикое сексуальное возбуждение от запаха грязи. Ком у нее во рту загорелся двумя точками боли по сторонам лица, но она с одержимостью продолжала вгрызаться в стену, вырывая большие куски воска и швыряя их в коридор. Затем у нее вдруг полностью восстановились слух и зрение, и ее ужаснул хаос запахов.

В страхе Флора выскочила из камеры трутня. Где-то поблизости тончайшая струйка Любви Королевы вилась по полу, просочившись сквозь соты, и Флора бросилась на пол, вдыхая ее, чтобы усмирить пылающую черную боль в голове.

– Флора-717! Ты ведешь себя как бешеная муха – прекрати это!

Сестра Вьюнок попыталась пнуть Флору ногой, заставив подняться с пола, но та всей своей массой ухватилась за воск, всем телом впитывая до последней молекулы аромат Любви Королевы. Хилые пинки Сестры Вьюнка не причиняли ей боли, поскольку нечто намного более мощное происходило в ее уме и теле.

Ее язык, бывший неподвижным и скрученным, теперь стал теплым и мягким, а отвратительный вкус отходов трутня начал пропадать. Через ее тело текла сила, и ее антенны дрожали, когда открывались их внутренние каналы, возвращая ей зрение и слух. Но самым поразительным было чувство обоняния. Она могла различить все множество запахов воска в плитках пола, на которых лежала, и включения прополиса в сотах трутня; она могла ощутить теплый запах грязных тел уборщиц, работавших вокруг нее…

– Хватит! – выкрикнула Сестра Вьюнок.

Слишком рассерженная, чтобы пользоваться прутиком из прополиса, она схватила Флору за край крыла и потащила к дверям. Если бы Флора сопротивлялась, ее крыло порвалось бы, поэтому она поднялась и поспешила за обидчицей.

– Если ты не можешь выполнять простейшую работу, – с этими словами Сестра Вьюнок вытолкала Флору в коридор, – то ты ни на что не годна, и улью от тебя пользы нет!

Сестра Вьюнок кричала так рьяно, что Флора ощутила запах полупереваренного цветочного хлеба в ее дыхании и душок старости, угнездившийся в ее чреве.

– Стой здесь, пока не придет полицейский патруль – уж он-то знает, что с тобой делать, не сомневайся, – сказала Сестра Вьюнок.

Почувствовав на своих руках запах Флоры, она поморщилась и ушла обратно в зал Прибытия.

* * *

Зал Прибытия трутней выходил в главную прихожую, по которой во всех направлениях двигались тысячи пчел и никогда не сталкивались. Несколько секунд Флора просто стояла, впитывая информацию, приносимую волнами запахов и вибрациями плиток пола.

Роза Ворсянка Яблоня Клевер, – получала она стремительные послания, когда мимо нее проходили сестры-пчелы, – Клевер Подорожник Лопух ЖРИЦА…

Ощутив этот последний и стремительно приближающийся запах, Флора испытала приступ страха, и он заставил ее смешаться с массой пчел в зале. Ей инстинктивно захотелось спрятаться, и, хотя пульсация закодированных плиток пола несла ей тысячи сообщений, их все перекрывало одно, шедшее из ее сердца: Берегись жрицы.

Глава 7

Запах жриц слабел по мере того, как Флора все дальше углублялась в хитросплетения запахов своих сестер. Тепло их тел смешивалось с ароматами их пород, образуя общий дух, наполненный досужими сплетнями. Слышать их светлые голоса и понимать все, что они говорят, было чудесно, и вскоре Флора уловила главную новость, пришедшую через плитки пола и возбужденные антенны пчел вокруг нее: дождь прекратился, облака разошлись, полевки возвращаются.

– Будет нектар! – прокричали несколько пчел. – Цветы любят нас!

Соты мерцали, и всех пчел переполняла радость, когда они бежали со всех ног на сладкий запах, идущий с нижнего уровня. Пчелы расступились, образуя проход, и Флору вынесло в первый ряд ликующей группы, обрамляющей пространство для тех, кто должен был прийти.

Пчелы усилили крики ликования, когда по проходу между ними пробежала полевка, горло которой раздувалось от драгоценной ноши нектара. Золотистый аромат струился за ней по воздуху, рассказывая о цветке, подарившем пчелам свою сладость. Флора смотрела, зачарованная, как прибывало все больше пчел – ее сестер всех возрастов и пород, у одних были порваны крылья, другие были юны и безупречны, и все несли золотистое благоухание нектара, разливавшееся в воздухе за ними.

Когда в мозг Флоры проникла молекулярная структура цветов, она услышала какой-то странный звук, испугавший ее. Сестры по обеим сторонам смотрели на нее с сочувствием, и она поняла, что этот звук был ее собственным голосом, бессвязным мычанием, вклинивавшимся в общее ликование. Пробежала последняя полевка, унося с собой золотистые струйки нектара, манившие Флору.

Золотистое благоухание тянуло Флору за собой, пока она, пораженная, не поняла, что прошла невредимой через ворота запаха на лестнице, ведшей на верхний уровень улья. Но у нее не было времени на удивление, поскольку группа носителей нектара спускалась вниз по длинному коридору, девственно-светлые плитки которого были выложены фрагментами цветов. Это были молитвенные плитки – они подготавливали тех, кто проходил по ним, к сакральным мистериям, ожидавшим впереди, и каждый шаг заставлял звучать эти химические строфы.

Флора шла позади процессии, ожидая сигнала тревоги в ответ на ее нарушение – присутствие на самом высоком уровне улья, доступ на который был строго ограничен. Но из-под ее ног поднялось облачко розового фимиама, такое же, как из-под ног следовавших впереди пчел. А затем две высокие двойные двери распахнулись, пропуская их, и ее душу наполнила радость. Волны чистого цветочного благоухания клубились в теплом воздухе, и, когда Флора вошла в священную очистительную комнату зала Продувки, она постигла гений своего народа.

* * *

В центре большого атриума мерцал золотистый туман, слышалось мягкое гармоничное созвучие. Шесть высоких стен были сделаны из смыкающихся кубков меда, увенчанных и освященных печатью Королевы, которые, смыкаясь, образовывали купол. Далеко внизу сотни сестер стояли концентрическими кругами, помахивая серебряными крыльями. Их лица излучали радость и умиротворение, и перед каждой стоял большой кубок сырого нектара. Из этих сосудов поднимался по спирали в воздух туман и музыка, по мере того, как вода испарялась из нектара, который загустевал и превращался в мед.

Только теперь Флора осознала, что каждая полевка и приемщица в процессии были заняты сливанием своей драгоценной ноши в открытые восковые кубки, и только одна она не была при деле. Она знала, что ей нужно уходить – само присутствие уборщицы в этом священном месте, несомненно, заслуживало наказания, однако это было так чудесно, что она не могла уйти. Флора смотрела из благоухающих теней на полевок и их спутниц, опустошающих свои ноши, а затем расправляющих крылья и выходящих из зала. Одна из последних приемщиц, еще совсем молодая, была неловкой и пролила немного нектара мимо воскового кубка, но, спеша влиться в процессию, она лишь виновато опустила взгляд и побежала за остальными.

Высокие двери затворились, и круги сестер возобновили свое серебристое мерцание. Священное Созвучие набрало силу, и взмахи крыльев погнали аромат сквозь теплый воздух. Прятаться в тени казалось недостойным, поэтому Флора вышла. Инстинкт побуждал ее сделать поклон к центру атриума, но не успела она коснуться антеннами воскового пола, как что-то в ней раскрылось, ее девственные крылья задрожали, словно в ней заработал мотор, и она поднялась в воздух.

Другие пчелы озирались по сторонам, пытаясь определить источник звука. Но Флора сжала свои грудные мышцы и упала на пол, прежде чем они заметили ее. Она плотно прижала крылья к спине и в тревоге осмотрелась. Даже просто находиться здесь уборщице не дозволялось, но чтобы она еще и летала…

Невероятное ощущение в теле утихло. Чтобы успокоить растревоженный мозг, Флора стала искать хоть какое-то пятнышко грязи, чтобы стереть его, но зал Продувки оказался безупречен. Единственным проявлением беспорядка была капля пролитого приемщицей нектара, высыхающая теперь на краю воскового кубка и на плитках пола.

От запаха нектара живот Флоры подвело от голода.

Желание есть грех, жадность есть грех…

Но счистить пролитую каплю, уж конечно, не будет грехом?

Осторожно, стараясь не коснуться своим нечистым телом кубка, Флора присела рядом с пятном, и ее поглотил аромат жимолости. Живой дух малиново-золотых соцветий согрел ее всю и наполнил энергией, и она принялась слизывать мельчайшие частицы с пола, когда уловила нарастающее волнение снаружи.

Вибрация от движения множества приближавшихся по коридору обеспокоенных пчел усиливалась, слышались голоса протеста.

– Мед! – гудел глубокий голос самца. – Сейчас же!

– Прошу вас, Ваша Самость, – кричала самка, – остановитесь!

* * *

Флора отскочила в тревоге, когда в зал ввалилась компания трутней и вальяжно направилась по центральному проходу, прямо к ней. Они были большущими и источали едкий запах. Их лица были крупными и симпатичными, а козырьки над глазами защищали от солнца. Плотный мех самцов был напомажен. Мерцающие круги сестер замедлили движения крыльев и повернулись в направлении нарушителей. Никто не заметил Флору.

– Сэр Тополь, Сэр Рябина, Сэр Липа, все благородные сэры! – прокричала другая сестра, вбегая в зал за ними. – Давайте пошлем кого-нибудь в Пирожковую или…

– Мы сказали, что хотим меда! – прокричал другой трутень.

– Хороший глубокий глоток, – заявил еще один, – а не эти ваши изысканные глоточки.

Они принялись топать большими тяжелыми ногами по полу, требуя меда и нектара. Туман из кубков испарился, открыв лица обескураженных сестер.

– Продолжайте нас продувать, милые сестры! – выкрикнул один из трутней. – Мы здесь не задержимся, мы несем миссию Любви! А тебе, юная старушка с длинным лицом у двери, тебе тоже полагается выпивка с закуской, ибо мы летим отстаивать честь нашего улья!

– Всех благ Вашей Самости, – произнесла старшая Сестра Слива, расшаркиваясь в реверансе.

Флора, как и прочие сестры, повторила этот акт почтения. Когда она нагнулась, ее внимание привлекли тяжелые ступни трутней, мощные сухожилия и ляжки, а также нижняя сторона их огромных торсов. От них исходил сильный запах, но он не был неприятным, и дыхальца Флоры расширились, улавливая его.

– Позвольте предложить вам, Ваша Самость, со всем нашим почтением, – сказала Сестра Слива, вставая на ноги, – учитывая постоянные дожди и это время жесткой экономии, удовлетворить вас нашими недавно собранными нектарами. Например…

– Мы желаем меда, и мы получим мед, – заявил трутень, воздев большую мускулистую руку над Сестрой Сливой и обдавая ее своим запахом. – Подумайте лучше о тех иноземных принцессах, которые нас ждут. Представьте, как сильно они должны томиться в ожидании любви. Вы собираетесь продлить их воздержание хотя бы на единый миг? Или же мы наполним наши животы силой этого улья и тогда освободим их нашими мечами?

Сестра Слива вдохнула запах трутня, и ее антенны возбужденно закачались. Большой трутень рассмеялся и оставил ее в покое, все сестры тоже засмеялись, охваченные желанием вдохнуть еще этого аромата. Сестра Слива быстро прихорошилась, чтобы скрыть сияющее лицо. Затем она выступила вперед и похлопала всеми своими руками:

– Их Самости воспользуются своим Правом Доступа.

* * *

Зажатая между недовольными сестрами у дверей и прожорливыми трутнями, Флора оставалась на месте. Трутни вели себя совершенно раскованно в зале Продувки, Флора и все прочие сестры смотрели в ошеломлении, как они пробуют один мед за другим, отхлебывая из пенистых кадок сырого нектара, и хватают сестер, уводя их в пляс из священного круга. Тот, кто приласкал Сестру Сливу, был самым дерзким, из породы Дуба.

– Липа! – позвал он, и его окрик отразился от стен священного зала. – Иди сюда, маленький и удаленький заморыш, отведай своего тезку – липовый цвет уж очень хорош!

– Мне только лучшее, – сказал коротышка.

Этот трутень распушил свои рюши и направился туда, где насыщался Сэр Дуб. Когда он склонился попробовать лакомства, тот окунул его лицом, а затем схватил за мех и вытащил, смеясь своей проделке:

– Королевская порция, чтобы подсластить твою несомненную промашку.

Сэр Липа вытер лицо от меда и вымученно улыбнулся.

– Ты слишком самоуверен, мой брат, – заметил коротышка. – А я слыхивал о королевах, предпочитающих умных, а не сильных. – Оправив рюши, он добавил: – Такая и будет моей.

– Ха! – Сэр Дуб так хлопнул Сэра Липу по холке, что тот закашлялся. – Весь мой ум в моей сабле, так что я тоже удивлю королеву.

– Если только тебя ворона не опередит и не сцапает своим огромным синим клювом!

Сестры тяжко вздохнули при слове «ворона».

– Уж скорее она сцапает тебя, – сказал Сэр Дуб, – ты и бабочку еле обгоняешь. Хотя пожива из тебя будет не важная.

Сэр Липа невозмутимо прихорашивался.

– В отличие от тебя, такого крупного и распрекрасного.

– Истину глаголешь, – сказал Сэр Дуб и повернулся к сестрам: – Фортуна мне благоволит, не так ли, леди?

Он гордо расправил свой крепкий торс, распушил мех трех высоких гребешков на голове и распространил вокруг себя облако афродизиака. Несколько сестер тут же упали в обморок, а некоторые, и среди них Сестра Слива, принялись аплодировать.

– Кто меня причешет?

Несколько сестер бросились вперед, остальные трутни расправили крылья в приглашении, и к ним тоже направились заботливые самки. Флора стала передвигаться к дверям.

– Эй, ты, подожди! – окликнула ее Сестра Слива. – Мы не звали уборщиц – что вообще здесь делает эта грязная флора? Неужели привратницы опять забыли закрыть ворота на запах?

Флора хотела ответить, но придержала язык. Она лишь кивнула и издала мычание.

– Ох уж эти недосмотры, сыта ими по горло. Повсюду беда с породой – и ваша до того глупа и медлительна, что вы даже простейшее задание не можете выполнить, – сказала Сестра Слива и взглянула на Флору с подозрением. – Или ты тут кражей промышляла?!

Флора резко покачала головой и опустила антенны. Ее порода отличалась трусливостью, она презирала трусость и не раз видела тому примеры – и вот, она повела себя так же, отступая, словно в ужасе. Она натолкнулась на кого-то, и Сестра Слива шлепнула ее по голове между антеннами.

– Ваша Самость, позвольте мне принести извинения, – расплылась в улыбке Сестра Слива. – Простите, прошу вас, это грязное прикосновение. Я вызову породу повыше, чтобы расчесать вас.

– Так она из уборщиц? – спросил Сэр Липа, единственный трутень, которому никто не спешил уделить внимание. – Они все такие волосатые? Не утруждайте себя, Сестра Примула, сегодня я настроен на что-то необычное. Пусть она расчешет меня.

– Ваша Самость – эта флора?

– Не оспаривайте особое предпочтение Его Самости, – сказал он, взглянув на Флору, и она заметила остатки меда на его мехе. – Принесите мне немного молочайного нектара.

– Молочайного? Его Самость шутит! – Сестра Слива нервно рассмеялась. – Он знает, что мы никогда не подаем молочая, ведь по нему проходят мириады ног, – сказала она, сплетя руки. – В этом улье вы его не найдете.

– О, как жаль, ибо я знаю со слов сверчка, что он весьма хорош.

– Ваша Самость, здесь никто такого не скажет, ибо ни одна полевка…

– Это была не полевка, Сестра Подорожник…

– Слива, Ваша Самость.

– Как скажете, мадам. Но я видел, как его пил элегантный темный малый в Конгрегации, который сказал, что это делает его естество таким же твердым, как ветка, на которой мы стояли.

– Прекратите, прошу вас! Ваша Самость выражается слишком дерзко…

– По крайней мере, я думаю, что он сказал именно так, на своем невнятном иностранном языке.

– На иностранном? – изумилась Сестра Слива. – Из какой же стороны? Я спрашиваю только потому, что Премудрая хочет знать обо всех иммигрантах по соседству. – И добавила, понизив голос: – На случай болезни, знаете ли. И к тому же они собирают наш нектар.

– Успокойтесь, Сестра, эта Конгрегация находилась дальше, чем вы могли бы долететь.

– Ох, да я ведь просто домашняя пчела, я и не думала лететь куда-то! Но Ваша Самость ведь не собирается пригласить гостей? Наши кладовые почти совсем пусты…

– Вы разве не считаете, что у меня и так предостаточно конкурентов? – произнес Сэр Липа, окидывая мрачным взглядом других трутней, которых расчесывали сестры. – Так или иначе, того темного парня последний раз видели, когда он преследовал через поле одну хорошенькую принцессу, и теперь он, вероятно, король в каком-нибудь роскошном дворце. Вот что ты лучше скажи своей Жрице.

– Свежие новости, я мигом! – Сестра Слива сделала книксен, оживившись, получив такое поручение. – Новости всегда важны для Премудрой Сестры – благодарю вас, Ваша щедрейшая Самость.

И она выбежала из зала.

Флора смотрела ей вслед, и ей не терпелось уйти.

– А ты никуда не пойдешь, – сказал Сэр Липа, указывая на свое брюшко. – Ты должна расчесать меня. Я не могу остаться один, без компании.

И тут его сильный запах привел к новому всплеску феромонов в антеннах Флоры. Ее разум затопили самые разные образы…

…малютки-личинки в колыбелях… кто-то растягивает усохшее крыло…

Она почувствовала, как трутень пытается наклонить ее.

– Ты что, глухая? Расчесывай меня, когда я говорю тебе – таков Закон.

Малыш на крюке…

Флора отпихнула его и выбежала в коридор, по которому шла молитвенная процессия. Трутень направился следом.

– Я благородная особа! Ты мне подчинишься!

Попав в ловушку между трутнем и строем одинаковых жриц, маршировавших к залу Продувки в облаке фимиама, Флора согнулась как самая ничтожная уборщица.

– Да как ты смеешь…

Сэр Липа кинулся на нее и налетел на Премудрых жриц. Не в силах миновать самца, не выразив ему почтения, они были вынуждены остановиться, пока он приходил в себя, и неистово раскланяться в реверансах.

Флора кинулась бежать со всех ног, не оглядываясь. Она едва не пропустила маленький темный дверной проем, но, как только проскользнула в него, чтобы спрятаться, земля ушла у нее из-под ног, и она покатилась, поскольку за дверью оказалась лестница.

Ступени были высокими и крутыми, и она крепко прижимала к себе крылья, стараясь обрести равновесие. Налетев на старую восковую стену, она ухватилась за нее и прислушалась, пытаясь уловить звуки погони.

Не было слышно ни шороха, ни запаха, только шум ее крови и воздуха, который жадно втягивали ее дыхальца. Флора поборола панику. Ее антенны, ставшие поразительно чувствительными, сообщили, что она находится на самом нижнем уровне улья и что последний лестничный пролет выходит в узкий коридор, ведущий к двери. Она поползла вперед, желая просканировать пространство.

Сначала она почувствовала через старый воск отчетливый запах своей породы, а затем запах пчел, давно лежавших без движения. Это была спальня для рабочих и уборщиц. Испытав большое облегчение, Флора открыла дверь – и вошла в морг.

На нее в удивлении уставились несколько сестер-уборщиц, а затем послышался странный звук, чем-то напоминавший смех. Кто-то показал ей жестом закрыть дверь, и работницы продолжили снимать тела со стоек. Флора впервые признала некоторый ум в этих незнакомках. Она вдруг поняла, что здешние флоры принадлежат к высшему эшелону уборщиц и занимаются тем, что доставляют трупы на взлетную доску, чтобы вынести из улья.

Флора взялась за самый крупный и тяжелый труп, какой заметила, – старой лысой пчелы из Пирожковой, по ее карманам была рассована пыльца. А затем она проследовала из морга за своими соплеменницами к нагретому солнцем дереву взлетной доски, за которой открывалось небо.

Глава 8

В помещении перед взлетной доской собралась большая толпа пчел, и уборщицам, тащившим трупы, пришлось ждать. Порывы теплого сухого ветра устремлялись им навстречу, и вскоре послышались возгласы приветствия и одобрения. Тогда пчелы расступились, образуя коридор, по которому побежали полевки. Флора в изумлении смотрела на взъерошенных сестер с их сияющими лицами и блестящими потрепанными крыльями, улавливая не запах другой породы, а лишь чистый свежий воздух. Полевки вбежали в импровизированный атриум перед проходом в улей, откуда слышались топот и возгласы, и толпа сомкнулась за ними.

Уборщицы двинулись к взлетной доске по отгороженному коридору, предотвращавшему контакт с высшими породами, также работавшими здесь на благо улья. Тепло солнца создавало праздничную атмосферу, и Флору воодушевляло жужжание сестер, настраивавшихся перед полетом. Она смотрела, как возвращаются водоносы с набухшими горлами, на их глянцевитые от работы лица, затем проследовали цепочки приемщиков с экзотическим грузом сырой пыльцы, не роняя ни единой частички. И еще прилетали и улетали освеженные ветром полевки, и Флора от всего сердца восхищалась ими.

– Теперь трупоноски! – прозвучал басовитый голос кого-то из Чертополохов, представителей гвардии взлетной доски.

Флора, выйдя из темного, закрытого улья в ослепительный мир света и простора, ступила на чистое дерево. В нем не было никакой информации, кроме ярких меток запаха, расставленных по краю, чтобы полевкам было проще вернуться домой. И еще одной ярчайшей меткой было солнце.

– Скученность большая, так что держитесь ниже и не мешкайте, – размеренно басила гвардия Чертополохов. – Вы знаете, куда лететь, не задерживайтесь и возвращайтесь слева.

Флора кивнула.

– Вам, уборщицам, всего-то один маршрут надо освоить – это даже вашей породе под силу. – Чертополох обратилась к пчелам, толкавшимся позади Флоры: – Терпение, сестры!

Флора подняла антенны в поисках информации. У нее разболелась голова, и она посмотрела вниз. Под взлетной доской росли вперемешку трава, крапива, щавель и трилистник, а еще ниже виднелась плотная влажная земля – и от всего этого исходили раздражающе сильные и странные запахи, сообщавшие о других живых созданиях, обитавших там. Зеленый цвет начал закипать.

– Прекрати это! – выкрикнула Чертополох, оттаскивая Флору от края. – Вниз никто не смотрит.

И они обе обернулись на мощный рокот чьих-то крыльев. Над взлетной доской разнесся едкий запах, и из улья выступили трутни под предводительством Сэра Дуба. Подняв свои хохолки, опустив козырьки и раздув массивные грудные клетки, они повернулись к караульным Чертополохам и покрасовались перед ними. Чертополохи ответили им положенными реверансами.

– Всех благ Вашей Самости, – произнесли они почтительно, если не подобострастно.

– И честь нашему улью! – прогудел Сэр Дуб.

И все его братья издали возгласы восторга, выходя на взлетную доску. Через их плотный запах пробивались нотки меда. Все сестры, как одна, посмотрели вниз. Их драгоценное золотистое достояние облепляло ноги трутней и отмечало их следы через всю взлетную доску. На лицах остальных сестер, толпившихся за их спинами в дверном проеме, отразилось потрясение, и антенны Чертополохов затрепетали. Никто не проронил ни слова.

Трутни шумно расправили крылья, погудели, готовясь к полету, и настроили свой тембр на грозный лад. Флора увидела Сэра Липу позади всех, его мех был все таким же липким, и он с трудом пытался выровнять положение в воздухе, забирая носом вверх. Флора попробовала спрятаться за гвардией Чертополохов, но было слишком поздно.

– Эй, ты! – прокричал трутень сквозь шум. – Как ты посмела меня ослушаться? Иди сюда и вылижи мне ноги дочиста…

В этот момент перед ним приземлилась полевка, и он отскочил назад.

– Посторонитесь, Ваша Самость, – сказала приземлившаяся пчела и протолкалась туда, где стояла Флора с Сестрой Чертополохом. – Лилия-500 вернулась.

Ее голос, пропахший нектаром, был хриплым, светлые потрепанные крылья говорили о ее возрасте, но она излучала энергию, точно маленькое солнце.

– Мадам Полевка, мы хорошо вас знаем, – сказала Сестра Чертополох и отвесила низкий поклон.

Лилия-500 собиралась войти в улей, но вдруг повернулась к трутням:

– Никто из сестер не будет слизывать наш священный мед с ваших ног. Вы созовете Мириады, чтобы высмеять нас?

– Какие Мириады, благородная бабушка? – выступил вперед Сэр Дуб. – Сегодня их нет, так что пожелай нам Королевской скорости и посторонись!

Старая полевка взглянула на Флору, но проговорила, обращаясь только к Сестре Чертополох:

– Вы назначены сохранять доску в чистоте, а у вас трупоноска не при деле.

– Простите нас, Мадам Полевка, вы правы, но они послали невежду! Что мне было делать? Я не могу отправить труп назад, а она, уж конечно, не может просто сбросить его с доски…

– Как будто я предлагаю что-то подобное. Нехватка работников и безграмотность. – С этими словами Лилия-500 подняла крыло Флоры. – Все с ними в порядке! – И она просканировала антенны Флоры своими, заставив ту поморщиться, затем взглянула на гвардию. – Ей так повредили мозг, что просто удивительно, как она вообще видит и слышит.

– Добрые дамы! – прервал их Сэр Дуб. – Отложите сплетни на потом: вы задерживаете наш отряд. Мы любим подниматься в воздух по всем правилам, а не устраивать шурум-бурум, как вы, старые неформалки. Поэтому будьте добры посторониться.

Лилия-500 стояла на месте. Она мигнула антенной, и тут же из улья прибежала молодая пчела-приемщица из Клеверов, присела перед ней на колени и открыла рот. Лилия-500 изогнулась, и у нее изо рта вышла струя золотистого нектара точно в рот Клеверу. Когда нектар перелился, Клевер сделала книксен и помчалась обратно в улей.

– Бабушку стошнило? – воскликнул Сэр Дуб в шоке. – Так вот что мы пьем?

– Нектар, Сэр. Как, по-вашему, мы его переносим? – спросила Лилия-500 и повернулась к Флоре: – Держи свою ношу крепко и следуй за мной.

И она столкнула ее с доски.

Стебли травы кинулись навстречу Флоре, грубый дощатый настил улья скользнул по ее антеннам, и солнце закрутилось, когда она ринулась сквозь воздух. Она кувыркалась, пытаясь обрести равновесие, и вдруг услышала, как ее крылья с оглушающей вибрацией заработали, взбивая воздух с огромной скоростью, и она стала подниматься, выше и выше вслед за Лилией-500, видя серебристый ореол ее крыльев. Позади она услышала густое звучание отряда взлетающих трутней и слабые аплодисменты улья далеко внизу, но она не смотрела вниз.

Они поднялись над фруктовым садом, прохладный ветер овевал Флору и трепал высохшие крылья мертвой сестры, которую она крепко держала ртом. Солнце разогрело ее крылья, какая-то возбуждающая сила звала ее ввысь, и она увидела огромный мир, раскинувшийся перед ней, сетку зеленых и коричневых клеток внизу, темные края холмов, и ощутила резкие запахи соседнего городка…

Флоре показалось, что она слышит Священное Созвучие, хотя это было невозможно, ведь они находились слишком далеко от улья. Источником звука была Лилия-500, ее крылья, образовывавшие две гудящие арки света вокруг нее. Флора поднажала, нагоняя ее. Старая полевка ушла в сторону, и Флора последовала за ней по трассам и туннелям запахов, сладких и горьких потоков, фокусируясь на сильном ясном запахе смолы и прополиса, исходившем от хвойных деревьев. Лилия-500 сделала крутую петлю, направляя Флору вниз и показывая, что ей пора сбросить свою ношу.

После этого Флора взмыла к солнцу и стала кружиться в воздухе, наслаждаясь свободой. Ее зрение стало более острым, и она смогла различить далеко внизу двух шумных мясных мух, преследовавших друг дружку, а под ними, над прудом, – самцов москитов, затянувших свою песню, их голубые ленты трепетали на антеннах. А еще ниже, у самой воды, курсировали налитые кровью самки, и Флора запоминала каждую мельчайшую деталь, прежде чем подняться выше. Впервые в жизни она была абсолютно свободна, не ограниченная стенами или правилами, и она с головой окунулась в это ощущение и радостно парила. Чем сильнее солнце согревало ее, тем больше прибавлялось в ней сил и мастерства, и она осмотрелась в поисках Лилии-500, желая поблагодарить ее, но увидела, что старая полевка превратилась в точку далеко впереди.

Флора была одна на ясном просторе. Тут же ненасытный голод скрутил все тело, а душу одолела тоска по дому, такая сильная, что она заплакала от удивления. Она не могла почувствовать аромата Королевы, как и любой из своих сестер, улья или фруктового сада, – ничего знакомого.

Чем больше она искала, тем сильнее небесная пустошь сжимала ее тельце в крохотное пятнышко, и, наконец, она почувствовала себя такой маленькой и одинокой, без единой пчелы, к которой можно прижаться, что ей показалось, будто она умирает. Вдруг ее тело взмыло на волне воздушного потока, и Флора в безумном витке увидела высоко над собой большую черную птицу – ворону! Ее железы выделили феромоны защиты, и она в слепой панике бросилась наутек.

Служение, Служение, Служение – Флора искала в воздухе малейшие следы запаха Пресвятой Матери и сканировала незнакомые формы и цвета внизу, пытаясь сориентироваться. Массивные зеленые и коричневатые поля наполняли воздух своими запахами, и она принялась петлять, вынюхивая любые приметы дома. С облегчением Флора подхватила запах фруктового сада, а затем и своих сестер – никогда еще он не был так прекрасен. Их смешанный аромат становился сильней по мере того, как Флора входила в воздушный коридор, ведущий к улью, и ее радость от полета была ничем по сравнению с блаженством от скорого возвращения домой. Вот показался зеленый островок сада, и в нем – крохотный серый квадратик пчелиного улья. Только сейчас Флора поняла, как она любила его и всех, кто в нем жил. Она не могла дождаться, чтобы сложить крылья и вбежать в теплые глубины, чтобы припасть крылом к крылу со своими сестрами в таинстве Служения.

При мысли о Королеве Флора уловила драгоценные молекулы ее божественного благоухания, парящего в воздухе и трепещущего там, где сходились воздушные потоки. Сердце Флоры наполнили страсть и спокойствие, по мере приближения к улью, пролетая над деревьями и землей, она видела полевок, стремительно летевших к улью через сад и садившихся на взлетную доску. Постепенно новый запах примешался к запаху дома, и, когда Флора начала снижение, у нее в животе разбух пузырь с ядом и выдвинулось жало.

В воздухе пахло тревогой: улей подвергся нападению.

Глава 9

Вдоль края взлетной доски через небольшие интервалы были проставлены феромоны тревоги, оповещавшие пчел, находившихся во фруктовом саду. Последние полевки спешили вернуться в улей, к запаху которого примешался чуждый и скверный запах, сладко-кислый, как от гнилых фруктов. Он исходил от устрашающей оравы ос, круживших около улья, пьяных и глумливых. Флора слышала, как сестры кричат ей, чтобы она поспешила, но, когда она спускалась через липкие волновые следы, оставленные осами, они обратили к ней свои черные взгляды и выпустили в приветствии жала.

Флора опять поднялась выше на волне воздуха, и осы зашлись хриплым смехом от ее трусости, но она тут же наскочила на одну из них и сшибла ее. Гнусное создание исчезло в листве яблонь. Прикосновение к осиному телу разозлило Флору, и она поднялась ввысь, высматривая очередную цель. Но осы оказались над ней, злобно жужжа и покачиваясь в воздухе, готовые увернуться от возможной атаки.

– Грязные негодницы! – прокричал осам кто-то из гвардии Чертополоха. – Неверные!

Но дрожащие антенны выдавали страх, шедший вразрез с дерзкими словами.

Флора шмякнулась на взлетную доску между часовыми. Она ощутила запах их боевых желез и поняла, что сама должна пахнуть так же, но из улья исходила волна страха.

– И чего мы ожидали, – пробормотала охранница, – выкладывая мед на доске? Выставляем свое достояние перед Мириадами, и чистить некому, все несутся как безумные, едва солнце взойдет…

Она распылила большой заряд боевого запаха в воздухе, и осы визгливо засмеялись. Они ответили ей ядреной смесью своего резкого запаха, оставив на взлетной доске маслянистые точки.

– Ближе! – выкрикнула первая из Чертополохов, ее антенны гневно распрямились. – Я вас не почую, пока не воткну жало между вашими грязными ребрами! – И она выплеснула в них заряд боевой железы.

– Ах ты, толстое никчемное создание, – отозвалась одна из ос, красуясь в полете. – Что за жиденький заряд? Сомневаюсь, что ты вообще умеешь летать.

Ее товарки кружились в воздухе, хихикая.

– Стой! – удержала новая Чертополох напарницу. – Они провоцируют нас. – И обратилась к Флоре: – Ты большая и храбрая – иди внутрь и удерживай оборону.

* * *

Сестры стояли бок о бок в молчании, их боевые железы пылали, а жала были наготове. Здесь и там в воздухе проскальзывали нотки страха, но все сестры, как одна, направляли антенны вперед, ни одна не отступала. Флора ждала в головном отряде, пока Чертополохи распыляли волну за волной боевого запаха, но фруктовый сад хранил тишину.

Пчелы ждали. Кое-где слышалось бормотание. Возможно, осы улетели. Крылья зудели, жара усиливалась, и в толпе росло раздражение. И вдруг всех захлестнула волна кислотного воздуха, каждая пчела ощутила чужеродную вибрацию под ногами, когда огромная оса уселась на взлетную доску. Послышались звуки отчаянной схватки, а затем ужасающий хруст. Чертополохи закричали от боли. Флора, стоявшая в первом ряду, видела все.

Оса была огромной самкой с кислотно-желтыми и маслянисто-черными полосами. Ее голова была в три раза крупнее, чем у пчел, она набрасывалась на охранниц по очереди и, хватая когтистыми лапами, разрывала их могучими жвалами на куски. Закончив расправу, она пригладила длинные антенны, опустила голову и всмотрелась в улей.

Взгляд блестящих зловещих глаз вызвал у всех пчел ужас, но ни одна из них не двинулась с места. Флора, перехватив взгляд осы, почувствовала, как выдвинулось ее жало. Оса улыбнулась ей:

– Милашка…

Она сбрызнула своим кислотным запахом проход, окутав антенны десятков пчел и заставив их завопить от злобы и отвращения, а затем придвинула ближе свою огромную морду, затеняя свет.

– Приветствую вас, – прошипела она мягко, – мои милые, сочные родственницы.

Она поигрывала когтистыми лапами, и Флора увидела на них остатки пчелиных внутренностей и уловила запах крови Чертополохов. Чтобы не кинуться прочь в страхе, она крепче впилась когтями в воск. Из глубины улья до Флоры дошла легкая вибрация, словно была обращена именно к ней.

Стой смирно. Не отступай и жди.

Флора крепче вцепилась в воск и выдержала взгляд осы. Оса, так и дыша коварством, смотрела ей в глаза спокойно, словно подзывая.

Замани ее внутрь, – прозвучал голос в голове Флоры, – замани ее, замани…

Флора отступила в улей, и все сестры отступили за ней. Вибрация сот стала сильнее, и они тоже ощутили это. Флора не отводила взгляда от осиных глаз.

Замани ее. Увлеки.

Флора не стала унимать дрожь своих антенн, и оса придвинулась ближе.

– Ты особенная, ты будешь моей? – Голос осы был мягким и певучим, но ее взгляд был холодным и расчетливым. – Ты такая аппетитная, сестренка…

Оса протиснулась в улей, и Флору одолел страх, ведь она понимала, что позади ее сестры, отступать некуда и ей предстоит смертельная схватка.

Оса скребла пол улья. Уже четыре из ее шести лап были внутри, и в темноте на черной морде обозначился желтый окрас. Флора снова уперлась в восковой пол, но голос у нее в голове замолк. Она умрет первой, но будет сражаться за жизнь своих сестер и за жизнь Пресвятой Матери.

Флора расправила крылья и услышала, как все ее сестры сделали то же.

– Не-ет, – протянула оса, забираясь в улей. – Нам не следует драться: я лишь хочу вас взять к дет… кам, ко всем моим голодным… маленьким… деткам. – И оса хохотнула, поигрывая когтями. – Простите, но вы такие вкусные.

ЗАМАНИ ЕЕ…

Голос в уме Флоры прозвучал громко и отчетливо. Она жалобно завыла и стала пятиться, а оса поползла за ней. Ее запах затруднял дыхание, мягкое шипение голоса врага приводило Флору в ужас. Она почувствовала, как ее сестры расползлись по периметру и их число все увеличивается. Больше двигаться было некуда. Чудовище приготовилось к прыжку.

СЕЙЧАС!

Оса ринулась вперед – и Флора, издав рев, вскочила ей на спину, скребя когтями скользкий панцирь.

Оса зашипела, изогнувшись в яростном бешенстве, стала бросаться на пчел, завопивших от ужаса. Она откусывала им головы и разрывала животы. Флора вцепилась в спину монстра и пробиралась к голове, к изогнутым черным антеннам. Захватив одну из них, она перегрызла ее.

Оса вскрикнула и стала биться о стены, пытаясь сбросить противницу. Флора вцепилась изо всех сил и сплюнула мерзкую кровь, глядя, как ее сестры бросаются на страшного врага. Затем Флора потянулась к другой антенне и откусила ее у основания, так что из отверстия стала изливаться зеленая кровь. Ослепленная оса заревела в агонии и стала еще яростнее набрасываться на пчел, убивая одну за другой, но она была одна, а пчел много, и их становилось все больше, пока их жалящая и кусающая масса не покрыла ее целиком, так что она уже не могла двигаться.

Пчелы молотили крыльями так быстро и яростно, что воздух раскалился и всем стало трудно дышать. Оса была сильной и продолжала бороться, но постепенно она слабела и вскоре затихла. Только когда ее запах изменился и пчелы услышали глухой треск ее панциря, расколотого жарой, они ослабили взмахи своих крыльев.

Огромная оса лежала мертвой, как и сотни храбрых пчел вокруг нее, погибших от нестерпимой жары. Многие пострадали в бою. А снаружи, на взлетной доске, лежали под солнцем мертвые и изувеченные сестры Чертополохи. Воздух был тяжелым от осиного зловония и крови пчел, но улей был спасен.

* * *

Мертвая оса являла собой ужасное зрелище. Большущие блестящие, еще совсем недавно черные, глаза сделались белыми от жара, а на месте антенн запеклась пузырчатая зеленая кровь. Флора совсем не пострадала и теперь помогала раненым сестрам. Все больше пчел прибывало из улья с кубками священного прополиса, чтобы скрепить пробитые панцири сестер, которые могли выжить, однако потери были бесчисленны.

Флора выносила тела павших сестер на солнечную взлетную доску и бережно складывала, понимая, что они никогда не проснутся. Многие корчились в предсмертной агонии с переломанными суставами. Флора остановилась, чтобы утешить одну из таких несчастных, маленькую крепкую пчелу, у которой было снесено пол-лица. Среди умирающих ходили жрицы, благословляя их Любовью Королевы и облегчая переход в иной мир. Одна жрица, на бледном мху которой играло солнце, привлекла внимание Флоры. Жрица заметила ее внимание, и по пристальному ответному взгляду Флора поняла, что они встречались раньше. Она быстро вошла обратно в улей и присоединилась к группе уборщиц у тела осы.

В глазах у пчел был ужас, и огромный труп внушал им отвращение, пока Флора не вцепилась жвалами в ногу монстра и не сплюнула зеленую кровь. Оторвав ногу, она услышала одобрительный гул уборщиц. Перестав бояться, они набросились на осу, разрывая ее на куски и вынося их из улья. А затем, поскольку запах битвы все еще витал в воздухе, оставшаяся гвардия Чертополоха разрешила им сбросить ошметки с края доски.

Пчелы всех пород отскребали взлетную доску, избавляясь от осиного зловония, и по мере того как пространство расчищалось, вдоль края проходили жрицы и ставили новые метки для очистки и освящения улья. Пчелы высматривали убитых сестер своей породы, а жрицы тем временем встали крылом к крылу и запели Священное Созвучие, и из улья показались даже робкие домашние пчелы, чтобы отнести тела мертвых сестер на кладбище. Флора пыталась отыскать хотя бы одну уборщицу среди павших, но не нашла.

– Твоя порода не сражается, – сказала ей Премудрая Сестра, бледная жрица, которая когда-то привела Флору в Питомник, а затем и в камеру дознания. – Но ты сражалась, и притом храбро. Почему ты не убежала в улей?

– Я слышала голос, – призналась Флора, не испытывая страха. – Он сказал мне, что делать.

Премудрая Сестра долго не сводила с нее взгляда.

– Это был Разум Улья, который также вернул жизнь твоему языку, – сказала Жрица, коснулась антенн Флоры своими, и ее душу снова наполнило божественное благоухание Любви Королевы. – Ты поистине необыкновенная.

– А моя Пресвятая Мать в безопасности?

– Снова вопросы… Да, конечно. И таков наш древний обычай, невзирая на породу, что всякая пчела, транслирующая Разум Улья, в тяжелые времена может удостоиться встречи с Ней. Если выживет, разумеется. Как выжила ты.

Жрица сложила руки, и к ней подошли шесть прекрасных юных пчел. Все они благоухали Любовью Королевы, а их лица лучились светом.

– Познакомься с фрейлинами Королевы. Иди с ними и слушайся их.

Глава 10

Благородные фрейлины говорили с Флорой очень ласково, пока вели ее через улей, и речь их была столь изысканной, что она с трудом их понимала. За пределами тихого зала Танцев прихожая была заполнена пчелами, помогавшими раненым. Оттуда фрейлины проводили Флору наверх по незнакомой лестнице, ступени которой позвякивали мягко и приветственно. Они оказались в небольшом зале на среднем уровне улья, рядом со священной Восковой Капеллой.

По коридору плыл нежный теплый запах Питомника, и Флора надеялась, что они пройдут через него, чтобы она еще раз смогла посмотреть на малышей и чтобы Сестра Ворсянка и другие увидели, какой чести она удостоилась за свою службу улью. Но фрейлины повернули в другую сторону, и они пошли по длинному проходу под уклон, между спальнями рабочих и залом Прибытия, в неизвестные Флоре области улья. Они остановились перед красивыми дверьми – панелями из множества оттенков золотого, кремового и белого воска, искусно украшенными цветами. Двери им открыла Леди Кровохлебка.

* * *

Они вошли в маленькую сводчатую комнату, сделанную из девственно-чистого кремового воска. На старом шестиугольном столе стояли три серебристые и три зеленые чаши, больше в комнате не было ничего. Воздух был так насыщен Любовью Королевы, что искрился, и Флора рассмеялась от восторга, вдохнув его.

– Пресвятая Мать рядом! Я на самом деле встречусь с Ней?

Леди Кровохлебка улыбнулась и взяла со стола одну из чаш.

– Да, моя дорогая, но ты не чиста, и тебя нужно подготовить.

Затем каждая фрейлина взяла по чаше, и все они встали вокруг Флоры и принялись по очереди чинно поливать ее сначала чистой водой, а потом лечебными настойками от ран и болезней. Флора задрожала, когда кровь осы смешалась с кровью ее падших в бою сестер и побежала по ногам, стекая по канавке в полу. Омыв Флору, фрейлины принялись обмахивать ее, словно она была кубком с нектаром. Только когда плотный желто-коричневый мех Флоры высох и поднялся, фрейлины решили, что теперь она достаточно чиста. И тогда Леди Примула и Леди Фиалка взяли по кусочку золотистого прополиса и стали смазывать царапины на ногах Флоры, при этом все они напевали что-то на неизвестном ей языке, переливчатом и прекрасном.

– О чем вы поете? – спросила Флора, смущенная подобным вниманием к своей особе.

– Это песня о свадебных полетах Пресвятой Матери, – объяснила Леди Примула, посмеиваясь.

– Ш-ш! Это не для ее ушей! – сказала Леди Фиалка и улыбнулась Флоре: – Хотя ты сейчас такая чистюля, что почти перестала быть флорой.

– Спасибо вам. – Флора попыталась сделать книксен.

Тут все леди принялись указывать ей на ошибки и учить, как надо правильно приседать, осторожно поддерживая ее и направляя.

– Это не твоя вина, – мягко сказала Леди Кровохлебка. – Свою породу не изменишь.

– И все же она была такой храброй, – напомнила Леди Таволга, улыбаясь Флоре, – и кажется усердной и скромной. Не могли бы мы сделать с ней что-нибудь еще?

– Могли бы! – сказала Леди Примула и взялась за мех Флоры. – Сделаем его мягче.

– Натрем до блеска все ее тело, а не только ноги – чтобы высветлить ее цвет.

– Сделаем что-нибудь с ее дыханием…

Флора тяжело сглотнула:

– Я очень сожалею, мои леди. Это из-за осиной крови.

– Какой ужас, – сказала Леди Кровохлебка и предложила ей выпить воды. – Но как чудесно ты говоришь; я понимаю почти каждое слово. Совсем не как с другими флорами. Если бы ты только и на вид была другой! Леди, это была бы достойная награда за ее храбрость, не так ли? Тебе бы этого хотелось, дорогуша?

– Поменять свою породу?

– И потерять свою чудесную способность к службе? – рассмеялась Леди Кровохлебка. – Ну уж нет! Но мы могли бы приукрасить ее слегка.

Когда они приложили все свои навыки в прихорашивании, напомаживании и выглаживании, эти леди научили Флору, как сидеть и вставать, но им пришлось смириться с ее неуклюжим книксеном – тут ничего нельзя было поделать. Когда соты во всем улье задрожали, леди не сдвинулись с места, чтобы принять участие в церемонии Служения, поскольку здесь Любовь Королевы наполняла комнату с такой силой, что всякий, кто входил сюда, испытывал эйфорию от одного дыхания.

И Флора обрадовалась еще сильнее, когда увидела пищу. Пирожные и нектар, принесенные миловидными сестрами пород Розы и Брионии, были настолько изысканными и ароматными, что она прежде и вообразить не могла, однако леди, понаблюдав за манерами Флоры, единодушно решили, что она еще слишком неотесанна, чтобы предстать перед Ее Величеством. Они стали обучать ее, как правильно есть и пить, требовали от нее повторять за ними столько раз, что Флора впервые в жизни насытилась до того, что даже не смогла доесть еду. А затем они велели ей держать руки неподвижно, чтобы можно было уложить ее мех по последней моде, и она послушно улеглась, испытывая полное удовлетворение, слушая их легкую пузырящуюся беседу, и, забыв о грехе тщеславия, украдкой любовалась сиянием своих отполированных ног.

* * *

После ужина фрейлины взяли Флору с собой, чтобы исполнить повседневный долг посещения Королевской Библиотеки. Когда они закрыли все двери шестиугольной комнаты, мозаичный узор из плиток с закодированным запахом побежал вдоль стен, а на каждой стене виднелась маленькая центральная панель. Зачарованная, Флора втянула воздух, выделяя домашние запахи среди множества незнакомых.

– Вместо Служения, – прошептала Леди Примула, – мы сохраняем Истории Запахов. Это далеко не так приятно, просто следуй за нами, и мы скоро пройдем. Мы пройдем только первые три, так что не беспокойся.

Леди выстроились в очередь, поставив Флору в конец. Они прошлись по кругу в комнате, повторяя Нашу Мать, а затем Леди Кровохлебка остановилась напротив панели.

– Первая история называется «Медосбор», – улыбнулась она Флоре. – Легчайше касаемся и отходим.

Она опустила антенны и коснулась панели, показывая, как тут все происходит. Тут же от панели поднялся цветочный запах, развиваясь и перемешиваясь по мере того, как каждая леди подходила и делала то же самое. Флора с изумлением узнавала запахи старинных пород: Жрицы и Ворсянки, Олеандры, Кипреи, Клеверы, Фиалки, Чистотелы, Кровохлебки, Чертополохи, Яблони, Вьюнки и все прочие. Однако запах флор так и не появился.

– Быстрее, дорогая, – сказала Леди Кровохлебка с легкой дрожью в голосе. – Нужно двигаться дальше.

Когда Флора коснулась антеннами первой плитки, словно ожили все весенние цветы, и воздух наполнился сладостью фруктового сада и ароматом сочной травы. Но прежде чем она успела насладиться им, по комнате прокатилась звуковая волна. Она услышала резкие птичьи голоса и почуяла острый запах ос.

Флора отскочила в испуге, а все леди нервно засмеялись.

– Обычная реакция, – сказала Леди Кровохлебка, – но это лишь история; она тебе не навредит. Свежа, как роса, хотя она тут с незапамятных времен. Разве это не чудо? И лучше узнавать о Мириадах таким способом, хотя ты, конечно, уже познакомилась с одной лично.

Леди вежливо захлопали. Флора почувствовала смущение.

– А есть и другие – из Мириадов? Не только осы?

– О, их легион. То есть все, кто готов обидеть нас, или что-то украсть у нас, или те, кто загрязняет и разрушает принадлежащую нам по закону пищу. Как мухи, например. – Леди Кровохлебка приложила руку к голове. – Будь предельно осторожна, чтобы все истории не выплеснулись разом – иначе наши антенны просто лопнут от перенапряжения. – Она повернулась к другим леди: – Я думаю, на сегодня можно заканчивать.

– Но ведь осталось еще пять, – сказала Флора.

Она осматривала другие стены, от которых исходили, клубясь, словно пар, и не растворяясь в воздухе, замысловатые и неведомые запахи. Она посмотрела на леди, ища объяснения, и увидела, что все их антенны дрожат от напряжения, а Леди Примула вообще на грани паники. Леди Кровохлебка натянуто улыбнулась.

– Закончить эти панели значит усилить Разум Улья древними запахами историй нашей веры. Жрицы не ожидают, что мы будем читать каждую, – сказала она, опуская взгляд. – Достаточно будет первой и второй панели. А в остальных… в них ужасы.

– Я не боюсь, – заявила Флора. – Я желаю послужить нашему улью.

– Моя дорогая, пожалуйста, помни, к какой породе принадлежишь. Не полагай, будто…

Леди Таволга кашлянула и взглянула на Леди Кровохлебку, усиленно намекая на что-то.

– А имеет значение, кто их читает, если выполнен долг?

– Да, – вступила Леди Фиалка, – я слышала, что ее порода имеет меньше нервов.

– И меньше подвергается воздействиям, – согласилась миловидная Леди Примула.

Флора выступила вперед.

– Прошу вас, мои леди, если я могу исполнить какой-то долг, ради улья или Королевы, я крепка и усердна, – с этими словами она сделала книксен, очень стараясь не разводить колени, – и я жажду послужить!

Леди снова захлопали ей. А Леди Кровохлебка подняла ее с колен и сказала:

– Очень хорошо. Вторая история называется «Благодать».

Флора заметила, как все леди вздрогнули при этом слове.

– Я уже слышала это слово. Я готова. – Держась очень уверенно, она подошла к следующей панели.

Когда Флора коснулась панели антеннами, голоса и шумы улья окутали их, а еще чудесный умиротворяющий запах сестер, складывающих крылья перед сном. Ее переполняла любовь ко всем своим сестрам и ощущение красоты улья. Затем ее ноги стало покалывать, словно она шла по закодированным плиткам, и у нее в сознании возник образ ее самой, идущей вниз по длинному коридору, в сопровождении гвардии Чертополоха. Она увидела, как преклоняет колени, которые по-прежнему расходятся, затем опускает голову к самому воску, а гвардейцы связывают ей ноги и заносят над ней огромный острый коготь.

Прости меня, сестра…

Боль пронзила шею Флоры. Она вскрикнула и отшатнулась от панели.

Она была в Королевской Библиотеке, и рядом стояли, глядя на нее, леди. Она вновь почувствовала свое тело – невредимое, но все в ней еще дрожало от испытанного потрясения.

– Я… я не понимаю, – сказала она.

На это Леди Примула нервно рассмеялась:

– Каждая сестра видит свой конец. Хотя мы никогда не заходим так далеко, как ты, – достаточно пройти по коридору и понять, что происходит!

– Благодать означает смерть?

– Аминь, – произнесли леди в один голос. – Нет пользы улью – нет смысла жизни!

И Флора, возбужденная ужасным видением, присоединилась к их истерическому смеху.

– Позвольте мне узнать еще одну! Теперь я понимаю…

– Ничего ты не понимаешь – ты просто храбришься, – сказала Леди Кровохлебка, подсластив слова улыбкой. – Но если бы ты попробовала еще одну, это была бы уже половина, и наш долг был бы исполнен в полной мере. – Она проследила за взглядом Флоры вдоль оставшихся трех панелей. – Нет. Эти слишком сильны, только жрицы обращаются к этим историям.

– Тогда еще одну, – произнесла Флора, приосанившись, гордая своей храбростью и воодушевленная восхищением в глазах изысканных леди. – Прошу от всего сердца.

Когда Леди Кровохлебка подвела Флору к третьей панели, остальные пчелы отступили поближе к двери.

– Держи свои крылья на замке, – сказала Леди Кровохлебка Флоре, – и выходи в любой момент.

Флора шагнула вперед и прикоснулась антеннами к восковой мозаике. Эта была проще, чем предыдущая, ее запах был близок к воску, словно чтобы защитить некий секрет, но когда Флора сфокусировалась, ей стал раскрываться особый аромат.

Сначала возник насыщенный букет улья, сильный и радушный, сдобренный драгоценным нектаром миллиона различных цветов. Пахло солнцем и сестрами, и к этим запахам примешивалась некая странная нота, и Флора вдохнула глубже, определяя ее. Казалось, ответ близок, но он ускользал вновь и вновь, и ей никак не удавалось получить его.

– Хорошо, этого хватит, – пробормотала Леди Кровохлебка, стоя у двери. – Давайте уже пойдем.

Но внимание Флоры удерживало обоняние: улей, солнце, мед – и внезапно возник порыв дикого холодного воздуха и удушающего дыма. Флора пошатнулась. Она все еще была в комнате, но ее чувства переполняла паника десяти тысяч сестер, жужжащих в отчаянии, ослепляли лучи поразительно яркого солнца и ошеломлял запах меда.

– Эта история называется «Явление». – Голос был мягким и волнующим, и рука, коснувшаяся Флоры, развеяла ее страх. – Она рассказывает о грабительском набеге, его ужасах и о выживании нашего народа.

Мираж из запахов пропал, и на его месте возникла насыщенная чистая волна Служения, заполнившая комнату. Флора упала на все свои шесть коленей, осознав присутствие Королевы. Она приложила свои антенны к полу в знак покорности.

– Храбрая дочь.

Флора подняла взгляд. Сначала она могла видеть только золотистую ауру, а затем сквозь нее просияли прекрасные глаза Ее Величества, светящиеся добротой и любовью. Королева была восхитительно крупной, с длинными красивыми ногами и грациозным коническим брюшком, полным жизни, под золотистым покровом сложенных крыльев.

– Мать, – прошептала Флора.

– Дитя, – сказала Королева, – тебе нечего стыдиться.

Она подняла Флору на ноги и улыбнулась своим леди:

– Идемте, дочери мои, нам будет удобнее в моей комнате, где я послушаю о злонамеренном нападении, подготовленном моей дальней родственницей шершнем Веспой.

Глава 11

Флора-717, низкородная уборщица помоев, теперь сидела с Королевой и ее леди в приватных покоях Ее Величества, поедая восхитительные цветочные печенья, и пила свежий нектар, рассказывая свою историю о битве с осой и жаровне, устроенной пчелами. Королева без предупреждения просканировала ее, и тогда, к стыду Флоры, от ее тела снова поднялся запах осы. Все леди вздрогнули в испуге и стали оправдываться, что вымыли ее.

– Тише, дочки, – улыбнулась Королева. – Я только желала убедиться, что даже в своих последних следах запах осы не изменился. Идущая из глубины веков зависть все еще сильна; вот почему осы хотят грабить нас, словно наш мед или наши дети дадут им нашу власть. До начала Времен они предпочли кровь нектару, и мы стали врагами.

Леди Кровохлебка заломила руки.

– Бессмертная мать защитит Своих детей.

– Да святится Утроба Твоя, – откликнулись все леди, и Флора с ними, даже не успев подумать, допустимо ли такое для нее.

– Оставьте меня, дочери.

И Королева возлегла на ложе из лепестков, закуталась в дымку ароматного сна и исчезла из их поля зрения.

* * *

Леди показали Флоре ее кровать, которая была мягка и благоухала почти так же, как колыбели в Первой Категории.

– Потому что Питомник прямо за той дверью, – сказала Леди Фиалка с соседней кушетки. – Возможно, ты увидишь его завтра, когда мы сопроводим Пресвятую Мать на Выкладку Потомства. Яйца и сияющие колыбели – это чудо из чудес, не выразимое словами, – сказала она и добавила, кашлянув: – Не обижайся, если мы не сможем взять тебя.

– Я не обижусь.

– Твое смиренное отношение делает честь твоей породе.

И Леди Фиалка закуталась в тонкий ароматный сон и больше ничего не говорила. Флора лежала в темноте, вдыхая божественный питательный аромат, похожий на нежные объятия. Она впустила его глубоко в себя и почувствовала, что ее живот стал мягким и засиял.

* * *

Следующим утром прозвонил солнечный колокол, и благоухание Королевы сделалось сильным и сладким, когда леди открыли двери в Питомник. Они позвали Флору с собой, и все вошли в большую палату Первой Категории за плотной завесой уединения. Они находились в сакральной области улья, в Комнатах Выкладки, где стояло множество рядов безупречных пустых колыбелей в ожидании Королевы.

Запах Королевы достиг своей вершины, когда она вошла в родильный транс. Ее лицо засияло ярче, ее запах запульсировал, а затем в быстром грациозном ритме она стала раскачивать свое восхитительное длинное брюшко из стороны в сторону, каждый раз глубоко погружая его кончик в колыбель. Флора, носившая воду и ткани для охлаждения, увидела позади Королевы махонькие точки света, остающиеся в воске, – это были крохотные новые яички, лежащие на самом дне. Каждое сияло мягким золотистым светом, который угасал, когда Королева передвигалась дальше, выполняя прекрасный родильный танец, который завораживал Флору, вызывая желание покачиваться от радости, но, видя, что леди не танцевали, а только скромно следовали за Королевой, она сдерживала порыв и вела себя, как они.

Шесть раз Флора возвращалась в Королевские покои за свежей водой и цветочными печеньями, прежде чем были заполнены все колыбели. Комната Выкладки мягко светилась новой жизнью, Королева стояла гордая и утомленная, а ее леди плакали от восторга.

Вернувшись в Королевские покои, Леди Кровохлебка сказала Флоре прибрать и подготовить общие помещения, пока она и остальные леди отведут Ее Величество в приватное святилище, чтобы подготовить ее к отдыху. Когда Леди Фиалка закрыла двери, Флора сделала книксен и бросила последний взгляд на Пресвятую Мать, и ее сердце наполнилось любовью и жгучей грустью, оттого что этот прекрасный, чудесный день окончен. Она все терла и чистила с величайшей тщательностью, зная, что, когда двери откроются вновь, ей придется уйти.

Королевские фрейлины выстроились по две. Флора, преисполнившись намерения показать, что уборщица тоже имеет манеры, плотно сжала колени и сделала книксен Леди Кровохлебке.

– Благодарю вас за всю вашу…

– О, оставь ты эти реверансы, – сказала Леди Кровохлебка со странным выражением лица. – Пресвятая Мать приказала снова прислать тебя к ней.

– Меня? – Флора оглянулась на леди, но ни одна из них не улыбалась.

– Тебя, – проговорила Леди Кровохлебка ровным голосом. – Не тяни, иди немедленно.

* * *

Королева раскрыла свою золотистую ауру, когда вошла Флора, и пригласила ее присесть подле себя. Затем она снова закрыла ее, так что Флора была окутана вместе с Королевой.

– Я не покидала этот улей после моего свадебного полета. Теперь я пробую мир на вкус только через еду и питье и через истории моей Библиотеки. – Королева взглянула за золотистую завесу, словно прозревая небо. – Они напугали тебя?

– Да, Пресвятая Мать, поначалу. А потом я захотела узнать больше.

– Они рассказывают о нашей вере и требуют к себе внимания. После моих трудов у меня уже недостаточно сил, чтобы чувствовать их запахи, хотя мои леди стараются, как только могут. Жрицы читают их, когда могут, но в эти странные времена они так заняты делами правления, что это для них не приоритет, – Королева улыбнулась. – Истории мира, дочь моя, о красоте и ужасе.

– Пресвятая Мать, я с радостью их прочту – после осы я ничего не боюсь.

Смех Королевы вызвал дрожь восторга во всем теле Флоры, хотя она не понимала, чем вызвала этот смех.

– Посмотрим, – сказала Королева. – Первых трех для тебя будет достаточно.

* * *

Таким образом Флора сохранила свое положение служительницы при королевских фрейлинах еще на день, подавая им воду и закуски, пока Королева не отложила тысячу яиц и не вернулась в свою комнату, и тогда приступила к другому заданию.

Пока леди прихорашивали друг друга и ужинали, а Королева отдыхала, Флора направилась в Библиотеку. Без других леди, излучающих тревогу, она была спокойна и могла сфокусироваться, и насыщенная энергия этой комнаты больше не подавляла ее. В неподвижном воздухе она распознавала обрывки и следы ароматов истории, когда их живая энергия захватывала ее внимание и высвобождалась, и на этот раз она была намерена не терять самообладания.

Очень осторожно Флора вдохнула первую историческую панель. И вот «Медосбор» во всем своем цветущем великолепии, полевки, перекликающиеся на Старом Языке, и где-то там поджидали ужасы Мириадов.

Затем следовала «Благодать», где каждая сестра видела свою смерть от руки другой. Далее – третья дверь, с ароматом меда, за которой был хаос – «Явление», и перед ней курился дымок, словно приглашая за собой. Флора отступила назад, и дымок унялся. Королева сказала, что трех панелей будет достаточно, но тело Флоры пульсировало от возбуждения. Если жрицы были слишком заняты, чтобы читать последние три панели, тогда, разумеется, это пойдет на пользу улью, если она сможет выполнить эту службу.

Она взглянула на три последние панели. Никакая дрожь не тронула ее антенны, и ее ноги не тянулись к ним сами собой. Из-за стен слышалось переливчатое пение фрейлин в комнате отдыха, и это только добавляло ей уверенности. Флора подступилась к четвертой панели, и пение сделалось громче. Прекрасное хоральное звучание наполнило комнату, десять тысяч сестер тянули одно слово, которое плавно текло по всей Библиотеке, словно доносилось откуда-то из-за стен. Флора не вполне понимала значение этого слова, и, когда она сконцентрировалась, Библиотека наполнилась запахом переполненного Танцевального зала – и по комнате прошла сильная звуковая волна.

«Искупление»! Мощь хорового пения пошатнула Флору. Оно отразилось от стен и смолкло, и запах Танцевального зала утих.

Флора стряхнула это ощущение, кровь бежала по телу. И, хотя она не поняла значения странного слова или этих запахов, а телесные ощущения побуждали ее к бегству, Королева хотела, чтобы она узнала эти истории, и она не подведет Ее.

Флора двинулась к пятой, предпоследней панели. На первый взгляд она была совсем простой – всего один резной лист. Вглядевшись внимательнее, она различила золотистый оттенок и филигранные вены, пульсировавшие энергией и враставшие в стебель, переходивший в ствол, который тянулся до самого низа панели и уходил в пол, и его золотистые корни простирались по всей комнате и вверх по стенам, смыкаясь на потолке. Возник сильный божественный аромат Пресвятой Матери, смешавшись с насыщенным ароматом цветочной пыльцы. Флора подняла взгляд и увидела, как корни сплетаются в узел в центральной точке сводчатого потолка Библиотеки, имевшей форму конического фрукта. Он разрастался все больше и больше, а затем лопнул на части облаком золотой пыльцы.

Видение исчезло, Библиотека обрела прежний вид. Однако сердце Флоры наполнила грусть, когда название панели обратилось к ее разуму. «Золотистый лист». Внезапно красота этой странной истории сделалась чем-то отвратительным, и Флора испытала ужасающую скорбь, однако ничего не случилось, она никак не пострадала. Она отступила от пятой панели. Панель вызывала в ней сильное раздражение, и все же, когда Флора освободилась от темного и мучительного ощущения, поднявшегося у нее в сердце, тонкий голосок в ее голове прошептал похвалу ее выносливости – она прочитала пять историй! Как будет довольна ею Королева и как это чудесно – быть в состоянии помочь занятым жрицам!

Оставалась последняя история. Шестая панель пахла нейтрально, однако заключала в себе властное спокойствие. Флора осторожно сфокусировалась на ней. Ничего не произошло – никакого запаха, никакого образа, никакого звука, только воздух в Библиотеке стал теплым и словно осязаемым. Из центра маленькой панели исходила легкая струйка свежего воздуха. Флора почувствовала, что ей нечем дышать, и не могла подойти ближе.

Библиотека исчезла, и она ощутила запах Питомника. Одна из колыбелей, большая и темная, привлекла ее внимание. Лежавший на самом дне колыбели младенец кричал от боли, и завывал холодный ветер. Флора побежала к колыбели, и она начала греметь и разваливаться на части. Младенец закричал громче, и, когда она склонилась над колыбелью, из ее глубин выскочила вращающаяся черная комета и ударила ей в мозг.

* * *

Флора пришла в чувство и поняла, что находится в комнате фрейлин, на кровати. Она услышала, как Леди Кровохлебка и другие тихо разговаривают – и смолкают, заметив, что она проснулась.

– Какое тщеславие, – сказала Леди Кровохлебка, – какое безрассудство.

Флора поднялась. Дрожа, она осмотрелась со страхом, но все было спокойно.

– Выползла оттуда, корчась и бранясь, – продолжала Леди Кровохлебка. – Кометы и колыбели… я уверена, Пресвятая Мать ничего не говорила о том, чтобы касаться тех панелей…

– Она говорила, – возразила Флора тонким голосом. – Она хотела знать…

– Истории об ужасах и безумии? Ты явно не так поняла Ее Величество, ибо только жрицы могут касаться Сакральных Мистерий. С какой стати Она попросила бы тебя, уборщицу? Думаю, эта оса повредила твои чувства.

– Да, моя леди, – сказала Флора.

Ее сердце охватил стыд за эту ошибку. Она неправильно поняла Королеву и повела себя глупо и тщеславно.

– Несмотря на это, – сказала Леди Кровохлебка, – Пресвятая Мать по своей неизменной любви и великодушию просила направить тебя к Ней. – С этими словами она отступила назад, и на лице у нее читалось негодование. – Не заставляй Ее Величество ждать.

* * *

Королева отдыхала на кушетке, окутанная мерцающей золотистой аурой, которую она приоткрыла, чтобы впустить Флору, и снова закрыть за ней. Флора хотела рассказать Пресвятой Матери о своих ощущениях в Библиотеке, но всякий раз, когда она пыталась что-то выговорить, ее язык сковывала странная истома, и она почувствовала слезы в глазах.

– Успокойся, дочка, – сказала Королева мягко. – Я слышала, что ты прочитала их все. Я тоже когда-то знала их, но это было множество яиц назад, и я многое забыла. – Она улыбнулась и погладила Флору по лицу. – Ты восстановишься.

Флора прильнула к своей мудрой и прекрасной матери, впитывая всем телом целительный аромат Ее Любви. Он изменился самым тонким, но отчетливым образом. Что-то обновилось в его молекулярной структуре, но едва Флора вдохнула глубже, Королева изогнулась и задышала тяжело и с болью.

– Мать! – Флора подскочила на месте. – Что такое? Мне позвать кого-нибудь?

– Нет. – Она сжала руку Флоры и притянула ее назад. – Нет, останься со мной.

Приникнув вплотную к Королеве, Флора ощутила, как волна дрожи прошла через их тела.

– Пресвятая Мать, позвольте, я их позову…

– Нет! – сказала Королева с болью в голосе. – Нам не нужны помощницы.

А затем боль, откуда бы она ни пришла, отступила, и Королева отпустила Флору. Она изогнула свое длинное брюшко и уселась удобнее.

– Наше Размножение прошло как положено, Мы наполнили жизнью каждую колыбель, не так ли?

Флора не могла говорить, поскольку в ее теле все еще отзывалась боль Королевы.

– Если бы Мы пропустили даже одну, Наши леди сказали бы об этом – это их обязанность, но они не сказали, значит, все должно быть хорошо. – Ее Величество сделала глубокий вдох. – Это, должно быть, из-за холода – в Нашем улье не холодно, дочка?

– Мне не холодно, Пресвятая Мать, – сказала Флора. – Но говорят, мой мех такой жесткий, что моя порода ничего не чувствует.

Королева улыбнулась, и ее аромат снова сделался сильным.

– Все хорошо. Но не говори об этом ни с кем, ты поняла? – И с этими словами Королева окутала своим благоуханием антенны Флоры и прошептала: – Обещай мне.

Зачарованная, Флора кивнула:

– Обещаю…

Королева поцеловала ее в голову.

– Иди.

* * *

Никто из фрейлин не поднял на Флору взгляда, когда та появилась из святилища Королевы. Когда она присела с ними, все, кто был рядом, встали и отошли. Леди Кровохлебка всадила в пяльцы золотую иголку.

– Леди Кровохлебка, простите меня, если я вас обидела…

– Меня? Ну что ты. – Леди Кровохлебка улыбнулась, но взгляд ее был холодным. – Твоя дерзость достойна трутня, но здесь она просто неуместна.

Все леди услышали в коридоре шаги, за которыми последовал робкий стук в дверь.

– А! Входите, – сказала Леди Кровохлебка, вставая.

Вошла совсем молоденькая пчела, тоже Кровохлебка, ее мех был уже расчесан и уложен, как подобает королевским фрейлинам. Она сделала безупречные книксены перед каждой леди, смиренно потупив антенны.

– Флора-717, – объявила Леди Кровохлебка, – твое время с Королевой истекло, а вместе с ним и все привилегии доступа. Уходи сейчас же.

– Сейчас? Но Пресвятая Мать удивится…

– Ты льстишь себе. Она не удивится. А теперь быстро в отдел Уборки, где твое место.

* * *

Флора шла как слепая. Ее мучила боль от слов Леди Кровохлебки, от унижения внезапным изгнанием, но прежде всего от собственной наивной мысли, будто она теперь на постоянной службе в Королевских покоях.

Она не могла уловить ни одного пульсирующего под ногами сообщения, ни одного ароматического кода – единственным, что она сознавала, было убывание запаха Любви Королевы, слабевшего с каждым шагом, который она делала, удаляясь от нее, и еще тупая боль в животе, возникшая, когда Королева стала задыхаться. Теперь эта боль усилилась, угнездившись в глубине брюшка.

Флора остановилась. Пресвятая Мать нуждается в ней. Ей требуется забота. Она, Флора-717, не должна была слушать Леди… Леди… Имена всех королевских фрейлин вылетели у нее из памяти. Она попыталась вспомнить их одну за другой, как они сидели на своих местах… но память подводила, сколько она ни старалась. Библиотека – панели – истории запахов, которые Пресвятая Мать просила ее прочесть… все это поблекло и стало ничем, реальным было только новое неприятное ощущение в животе.

Флора опустила взгляд на свое тело. Ее ноги все еще были испещрены прополисом, мех напомажен и затейливо уложен. Ей это не приснилось, она действительно побывала там. Она действительно встретилась с Королевой и была окутана Ее Любовью. Флора изучила свое тело в поисках малейших следов сладкого запаха, но он пропал без остатка.

Она задрожала. Мимо нее во всех направлениях проходили другие пчелы, их антенны излучали всевозможную чепуху, сплетни и указания. Все, что они говорили, не имело никакого смысла и сердило Флору, поскольку единственным, чего она жаждала, была Любовь Королевы. Флора в отчаянии начала искать в себе хоть какие-нибудь следы, пусть еле заметные, блаженного аромата, но находила лишь безрассудство и тщеславие. Вскоре, к своему облегчению, она услышала колокол и ощутила легкую вибрацию, идущую сквозь землю.

Это был сигнал к Служению, в котором она не принимала участия, пока служила Королеве. Флора расставила ноги пошире, чтобы определить ближайшее молитвенное место. Сигнал пришел прямо из-под ног, из зала Танцев, расположенного на самом нижнем уровне улья, где была собрана сила тысячи сестер. Толпа работниц пронеслась мимо нее, спеша на молитву. Флора, опустошенная и подавленная, побежала за ними.

Глава 12

Сестры в зале Танцев пребывали в возбуждении. Флора терлась крылом к крылу с пчелами всех пород, а ее разум и тело тем временем жаждали Любви Королевы. Впрочем, другие пчелы тоже были в тревоге, и она слышала, как многие жаловались на голод.

Однако все они чего-то ждали. Несколько пчел стали издавать судорожные возгласы страха, когда понизился уровень божественного феромона, но те, в чьих телах его было больше, прикасались к ним, вселяя в них уверенность и делясь своим достоянием. А затем пол вздрогнул и задрожал, вибрация усилилась, и аромат Любви Королевы стал прибывать. Те сестры, кому было достаточно места, преклонили колена и заплакали от облегчения, а остальные поднимали головы и запевали Священное Созвучие. Ощутив вибрацию в сотах и перемену в воздухе, Флора вжала шесть своих ног в воск, открыла дыхальца и глубоко втянула аромат.

И ничего не почувствовала.

Сестры вокруг Флоры впадали в блаженное состояние единства с Королевой, но она оставалась в ловушке собственного сознания. Она просканировала толпу. К своему удивлению, она заметила нескольких сестер, которые так же настороженно воспринимали все происходящее, хоть и стояли очень тихо. Они держались спокойно, с некоторой отстраненностью. Флора всмотрелась в них и узнала. Это были полевки.

Вибрация стала убывать. Пчелы в зале Танцев радостно улыбались, их антенны были высоко подняты и, окутанные Любовью Королевы, дрожали. Флора желала забыться в работе и стала искать других уборщиц, но она не успела этого сделать, прежде чем в зале возникло буйное волнение, толпа расступилась, и вбежала полевка, неся с собой запах нектара.

Найдя свободное место вблизи Флоры, она пустилась в пляс. Медленно и четко она повторяла простые движения снова и снова, пока другие пчелы не поняли ее и не поймали ритм. И тогда она раскрыла крылья, завела свой жужжащий мотор и принялась мерцать крыльями, делая паузы в определенном ритме. Другие пчелы аплодировали и все повторяли за ней, когда она забегала из стороны в сторону, приближаясь к толпе то с одного, то с другого края, распыляя манящий сырой нектар. Она остановилась перед другой полевкой и дала ей изо рта в рот каплю нектара. Блеск свежего нектара загорелся в воздухе, и пчелы вновь разразились аплодисментами, и еще больше сестер выбежало в первый ряд, желая поучаствовать в танце.

Флора тоже выбежала, взволнованная смешанным ароматом нектара и холодного свежего воздуха, расходящегося от крыльев полевки. Мысли были четкими и ясными от возбуждения, когда ее ноги уловили ритм, и внезапно она поняла язык танца.

Лети на Юг! – пели ноги пчелы. – За этой песней!

Там были поля – она описала очертания посевов – тяжелые качающиеся на ветру головки зерновых, великое западное течение воздуха, всегда дующего через них, – и еще больше полей, поток, отсчитай два забора…

Затем на Восток! И полевка снова забегала, крутясь и жужжа, призывая за собой все больше сестер. Многие пчелы вскрикивали в возбуждении, носились и подпрыгивали, но Флора старалась держаться поближе к этой удивительной пчеле, копируя ее движения.

Поверни и лети дальше.

– Поверни и лети дальше, – пела Флора за ней.

А затем здесь – цветы, нектар, сладость!

– Цветы, нектар, сладость! – кричали пчелы, вытанцовывая свою карту сокровищ.

Светлокрылая полевка застыла на месте. Ее танец был таким радостным и выверенным, что она показалась Флоре совсем молодой, но теперь она заметила ее потрепанные крылья, поредевший мех и царапины на панцире. Это была Лилия-500, которая столкнула ее с края взлетной доски. Антенны Флоры запульсировали, и она вспомнила первую панель Королевской Библиотеки.

– Славь конец своих дней, Сестра, – сказала она на Древнем Наречии.

Лилия-500 пристально посмотрела на Флору, распрямила свои крылья, но не сложила их.

– Чего ты хочешь? – Ее лицо испещряли маленькие царапины, а обе антенны потрескались у основания, словно от сильного стресса. – Говори же, – потребовала она, – или мои цветы закроют свои рты до того, как ты откроешь свой. Я должна возвращаться, они меня ждут. Некоторые откроются только от моих прикосновений. Гордость – грех, но это правда. – Она взглянула на Флору. – Ты втянула мой запах, словно я Королева.

– Прости меня, Сестра, то есть Мадам, – дикий воздух так приятно пахнет.

– Сегодня. Вчера он был зловонен, и позавчера, и третьего дня, поэтому у всех пустые животы. Но лучше быть голодным, чем есть нечистый хлеб. – Она усмехнулась, глядя на Флору. – Где ты была, что так наелась? Твоя порода на кухне не обретается.

– Меня представили Королеве в награду за схватку с осой.

– Ах да. Я слышала, Леди Веспу приготовили как следует. А ты все-таки выжила.

– Благодаря бесстрашию наших сестер Чертополохов, падших в бою.

– Такова судьба их породы, – сказала Лилия-500 и стала удаляться от Флоры. – Ты меня извини; я утратила умение вести вежливые беседы.

– Подождите, прошу вас! – Флора побежала за ней. – Мадам Полевка, есть ли у вас работа для меня? Я готова послужить любым спо…

– Если ты повторяла за мной танец, ты знаешь, куда лететь, – сказала полевка и ускорила шаг.

Флора в изумлении последовала за ней.

– Но моя порода не может летать по полям, так записано!

– Я читаю цветы, а не скрижали. Но я знаю, что наш улей переживает жестокую нужду, и знаю, что у тебя есть крылья, смелость и мозг. Не раздражай меня, испрашивая разрешения. – Лилия-500 протолкалась мимо других пчел и направилась к выходу.

Флора секунду постояла на месте, обдумывая это предложение. Полевка обернулась, взглянула на нее – и она побежала за ней.

* * *

Лилия-500 быстро и проворно прокладывала путь через толпу. Флора, пытаясь успеть за ней, натолкнулась на другую пчелу. Цветочные пирожные раскатились по полу, и молоденькая Ива принялась собирать их.

– Ох, меня накажут, я столько всего разбила – прошу, сестра, умоляю, не говорите никому, иначе решат, что я слишком слаба для работы и предадут меня Благодати…

– Кому не говорить? – Флора быстро помогла ей собрать пирожные, поглядывая на Лилию, ожидавшую в отдалении.

– Полицейским! Они пришли к нам, в Цветочную Пирожковую, с медицинским осмотром и спрашивали, кто тут устал. И всех, кто поднял руки, предали Благодати! – Маленькая Ива снова заплакала и схватила Флору за руку. – Я совершила грех Растраты. Прошу, сестра, тут недалеко, вы мне поможете?

Флора увидела, как яркие крылья Лилии исчезают за углом по пути к взлетной доске. Было уже поздно. Она кивнула.

Когда они шли рядом, неся тяжелый поднос, благодарная Ива выразила восхищение ногами Флоры, отполированными прополисом.

– Я уверена, они это оценят, – сказала она. – Им нравится, когда мы следим за собой.

– Кому?

Но Флора уже знала ответ, поскольку до нее донеслись раскатистые, хмельные голоса самцов, и она ощутила сильный запах из зала Трутней.

В улье имелось два таких мужских салона, оба были устроены для удобства Их Самостей. Один располагался на верхнем уровне рядом с Сокровищницей и залом Продувки, другой – на этом, самом нижнем уровне, около взлетной доски. Это были комнаты отдыха, где трутни набирались сил и куражились, всегда в компании молоденьких пчелок, готовых исполнить любое их желание, под надзором наиболее дипломатичных пожилых сестер.

Когда Флора и Ива приблизились к двойным дверям, они услышали бравурные требования еды и нектара, перешедшие в одобрительный рев, стоило им войти с подносом. Не успели они поставить его, как трутни принялись крепкими руками разбирать пирожные и цветочный хлеб, так что они просто стояли и ждали, пока на подносе остались одни крошки.

– Они сегодня летали на далекую Конгрегацию, – шепотом сообщила смотрительница Сестра Первоцвет. – И одного из них выбрали. Теперь остальные объедаются, чтобы поднять свой дух.

– Нектар! – прокричал трутень со скамейки.

– Хлеб! Горячий и сладкий, как бутончик следующей принцессы!

– Ох, Ваши Самости, прошу вас! – Сестра Первоцвет всплеснула четырьмя руками. – Разве могут эти неученые домашние пчелы разуметь такой язык? – Она повернулась к Флоре и Иве. – Быстро: каких-нибудь мазей для Их Самостей. Их надо расслабить, или они слопают весь улей.

Флора с Ивой отправились на склад провизии, замусоренный остатками сдобных изделий и прочими отбросами. Ива жадно набросилась на остатки, а Флора стояла на месте. Дрожь прошла по ее животу, и она сдержала вздох боли.

– Говорят, полевки совсем обленились, – пробормотала Ива, – поэтому мы всегда голодаем.

– Но это не так на самом деле. – Флора от возмущения даже про боль забыла. – Я видела сегодня полевок, разучивавших в танце новые маршруты, и ты бы так не говорила, если бы посмотрела на их раны и шрамы. И они при этом летают.

Ива пожала плечами:

– Я только говорю, что слышала.

Она вышла с миской массажного притирания. Как только она удалилась, Флора согнулась и стала глубоко дышать, пока странное ощущение боли не прошло. Затем она выглянула в зал. К своему смятению, она увидела щеголеватую фигурку Сэра Липы, разговаривавшего с Сестрой Первоцветом. Было слишком поздно, когда она попятилась.

– Эй, ты, – позвала ее Сестра Первоцвет. – Ты кому прислуживаешь? Его драгоценная Самость требует к себе внимания.

Молясь, чтобы ее отполированные ноги и напомаженный мех скрыли правду, Флора взяла миску и пошла вперед.

Сестра Первоцвет неодобрительно втянула воздух:

– У тебя весьма необычный запах, почти как у уборщицы…

– Сэр Липа! – Флора сделала аккуратный книксен. – Простите мои прошлые ошибки, я прошу позволить мне поухаживать за вами!

Другие трутни разразились смехом:

– Страшненькая, но проворная, Липа. Лучше, чем ничего.

Он скривился, глядя на Флору:

– Ах, это ты! Дерзкое создание!

Глаза Сестры Первоцвет забегали между ними:

– Мне прискорбно слышать это – я уверена, мы найдем для Вас кого-нибудь получше, Ваша Самость…

– Нет, нет, эта мне как раз сгодится. Уйди! – Он помахал рукой на Сестру Первоцвет, затем расставил ноги пошире и выпятил перед Флорой грудь. – Мое мужество больше тебя не пугает?

– Я должна смириться, Сэр, – сказала Флора, опустив антенны.

– Воистину! Ну, что ж, с тобой все ясно, выполняй мои требования – или тебя ждет Благодать! – Сэр Липа позвал ее за собой кивком головы, важно прошел мимо других трутней и плюхнулся на скамейку. – Я готов. Начинай.

Флора взглянула на других сестер и их трутней. Скрепя сердце она принялась растирать ноги Сэра Липы. Шпоры на третьей паре ног были маленькими, почти как у сестер.

– Ты можешь говорить мне приятности, – сказал Сэр Липа, устраиваясь поудобнее.

Флора, не в силах ничего придумать, стала напевать мелодию, которую пели леди в Королевских покоях. Сэр Липа поднял на нее взгляд:

– Это вульгарный мотив; тебе не следует его знать. Продолжай, но без слов, иначе Сестра Первоцвет выгонит тебя и у меня не будет никого, даже такой уродины, как ты. – Он обвел комнату угрюмым взглядом. – Сегодня выбрали Дуба. Полагаю, ты слышала.

– Слава нашему улью.

– Ох, избавь меня от этого – он был просто летучей бочкой спермы. Одна мысль о попавшем в золотой дворец неотесанном идиоте, плещущемся в меду и поминутно совокупляющемся с красавицей Королевой… – Сэра Липу передернуло от досады. – А что до того жирного олуха, – указал он на Сэра Тополя, – чудо, что он вообще вернулся живым. Он так гудел, что его слышала каждая птица в небе, и был таким медлительным, что цветок успел расцвести и увянуть, пока он долетел.

– Так это была гонка?

– Гонка и охота.

Услышав эти слова, ближайший трутень наклонился к ним и проревел:

– Пока мы не покроем каждую принцессу!

– И каждый брат не станет королем в своем дворце! – прокричал другой.

Множество трутней затопали и издали возгласы одобрения, и Сестра Первоцвет засияла от восторга и послала своих девочек с обходом по залу, чтобы наполнить пустые кубки и тарелки.

– Видишь ли, – Сэр Липа снова плюхнулся на скамейку, – в этом вся суть. Конгрегация – это сплошные вопли, толкотня и похвальба – и кто кого.

– Так это… церемония?

– Глупая девчонка, это место. Дурацкое место в самых верхних слоях воздуха, на сладостном схождении ветров. Место, где сходятся все благородные самцы от разных ульев, и принцессы прибывают, чтобы сделать выбор. – Он расправил свои рюши. – Конечно, чем больше ребят, тем лучше атмосфера, но тем больше конкуренция.

– А для каждого нет принцессы?

Сэр Липа рассмеялся и снова повернулся к остальным трутням.

– Братья! – воскликнул он. – Моя преданная прислуга ничего не знает о нашей восхитительной работе – не рассказать ли им, что такое Любовь?

– Да! Любовь! – вскричали разом все сестры в зале Трутней и даже Сестра Первоцвет. – Расскажите нам о Любви, пожалуйста!

Они собрались вокруг своих трутней, и все лица повернулись к Сэру Липе. Он откашлялся, распушил рюши и начал:

– Знайте же, что наш благородный брат Дуб стяжал славу, получив расположение принцессы изумительной красы, краше любой сестры в этом улье или в ином мире, тело ее – само золото, а мех сияет светом. Вспоминаю, как она бушевала, увидев нас на Конгрегации, как носилась в воздухе быстрее пикирующей сойки, обдавая нас своим соком вожделения, так что даже листья засияли золотом!

При этих словах все трутни одобрительно загудели и засмеялись, а некоторые схватились за свою промежность, выкрикивая грубые похвалы эротическому превосходству этой иноземной принцессы. Сестры при этом ластились друг к дружке и перешептывались, зачарованные и полные зависти.

– Конгрегация, да будет вам известно, скромные сестры этого улья, – продолжал Сэр Липа ко всеобщей пользе, наслаждаясь всеобщим вниманием, – означает воздушное пространство, вблизи деревьев такого особого величия, что они считаются богами в своем мире, и только трутни смеют приближаться к таким высотам, невзирая на то, что ветры разносят наше вожделение всем птицам. – Он сделал паузу и обвел взглядом публику. – Это место, куда принцессы прибывают в поисках таинства Любви, которую дает им Наша Самость.

При этих словах все сестры зааплодировали и стали выражать восторг, а их возбуждение только распаляло трутней, усиливая их запах.

– Гладко говоришь, Липа, – похвалил один из них.

– Теперь мой меч рвется в бой! – прокричал другой.

И трутни принялись раздувать свои торсы, подначивая друг друга. Источая феромоны, они подпрыгивали на месте, и на глазах у сестер они наливались силой и благородством, их лица становились мужественными и привлекательными. Даже Сэр Липа больше не казался капризным и мягкотелым, а сделался элегантным и подтянутым, а в лице его засветилось остроумие.

Трутни топали и потрясали доспехами, а Сэр Липа дал знак Флоре встать позади него. Трутни выстроились в боевую фалангу и были теперь не развязными гуляками, а кавалерами, полными удали и тестостерона. Их запах крепчал, а броня бряцала в такт притопам.

– Конгрегация, Копуляция, Коронация! – скандировали они снова и снова.

Сестры не могли на них нарадоваться. Флора хотела было подняться с колен, но Сэр Липа заставил ее опуститься на место.

– Ну уж нет – ты не покинешь этот зал, пока они не расскажут о моем триумфе с разборчивой принцессой. Поверь мне, лохматенькая, это случится. – Он посмотрел на нее. – А до тех пор ты останешься здесь, по моему особому указанию.

Флора через силу кивнула, кипя злобой на себя за то, что решила помочь Иве вместо того, чтобы последовать за Лилией-500.

– Превосходно, – произнес Сэр Липа и погремел своими грудными пластинами, как и его братья, и вышел с ними гордой поступью, высоко подняв хохол.

* * *

Флора очень надеялась на успех Сэра Липы, ведь тогда ее должны были освободить от службы в зале Трутней, но после полудня все до последнего трутня вернулись, отчаянно ругая дождь, зарядивший всерьез и надолго. Флора мысленно ругалась не меньше, потому что из-за постоянного пребывания в помещении с таким высоким уровнем трутневых гормонов у нее постоянно болели голова и живот.

Уборщицы пользовались большей свободой, чем прислужницы трутней, и Сестра Первоцвет была бы только рада избавиться от Флоры, если бы узнала правду о ее породе. Флора дождалась, пока Сэр Липа улегся, наевшись до отвала и посапывая, и тогда решила признаться в своем вероломстве.

Однако Сестра Первоцвет никак не отреагировала, даже когда Флора повторила это – она просто стояла как неживая на своем посту у дверей. Флора вдохнула ее запах и поняла, что Сестра Первоцвет мертва: она родилась поздней весной, и ее время пришло.

Флора позволила естественному запаху своей породы подняться от тела, а затем втянула антенны как подобает ее нижайшей породе. Убедившись, что крылья Сестры Первоцвет надежно сложены, она взяла ее ртом и выскользнула в коридор.

От взлетной доски клубился теплый свежий воздух, и, увидев цепочки сестер, несших в улей ароматные связки пыльцы, Флора поняла, что дождь кончился. Она направилась вперед без лишней спешки, но ее сердце екнуло в возбуждении, когда она так близко услышала жужжание взлетающих и садящихся полевок. Она почувствовала у себя на спине длинные и сильные крылья и ощутила эластичное натяжение их мембран. Лилия-500 сказала, что улей голодает и что она, Флора-717, способна летать. Если она найдет пищу, когда улей в ней нуждается, что в этом может быть плохого?

– Уборщицы, на выход.

Услышав грубый оклик гвардии Чертополоха, Флора и несколько других уборщиц вышли на взлетную доску.

Сестры одна за другой разогревали свои моторы и направлялись в ослепительно-синее небо. Флора расправила крылья и почувствовала приятное возбуждение. Она запустила свой мотор.

– Остановись сейчас же! – прокричали гвардейцы, и несколько Чертополохов выбежали на доску. – Все полеты отменяются указом жриц с этого момента!

Полевки, собиравшиеся улетать, принялись возмущаться, но появились новые гвардейцы и затолкали всех пчел обратно в улей. Другие тем временем ставили по краю доски возвратные метки, и одна из пчел-гвардейцев выхватила тело Сестры Первоцвет у Флоры и сбросила с края доски.

– Мы не должны так делать! – воскликнула Флора.

Ее мотор гудел в нетерпении, кровеносные сосуды в крыльях распирало от сдерживаемой силы, а ноги готовы были воспарить над доской. Так долго пробыть в темноте и в служении, а затем оказаться лишенной свободы, когда она была так близка!

– Они приближаются – разойтись!

Вдалеке показались полевки, направлявшиеся к улью. Некоторые из них явно летели из последних сил, и Флора подняла антенны повыше, но не почувствовала ничего похожего на осиную угрозу, только почву, растения и запах приближавшихся сестер.

Первая пчела шлепнулась на доску прямо перед ней. Это была полевка породы Мака, но в ее запахе преобладало нечто чужеродное и дурное, а все ее тело покрывала серая пленка. Полевка поползла к Флоре:

– Помоги мне, сестра. Умоляю тебя.

Какой-то инстинкт заставил Флору отпрыгнуть от изнемогающей полевки, и все пчелы в ужасе уставились на несчастную, очевидно сраженную неизвестной болезнью. Вскоре и другие сестры, вернувшиеся из полета, стали валиться на доску, в их глазах светилось безумие, а тела покрывали пятна, свидетельствующие о недуге.

Глава 13

Флора, чье тело гудело от напряжения после тщетного ожидания полета, вернулась в улей. Остановившись в коридоре, чтобы сложить крылья, она услышала слабые голоса полевки Мак и других сестер, доносившиеся из тамбура перед моргом. Прежде чем она разобрала их слова, гвардейцы Чертополохи оттеснили всех в сторону зала Танцев.

Тревожное жужжание множества собравшихся пчел разносилось в воздухе. Их созвала сюда пульсация в сотах, хотя сейчас было не время для Служения, и, несмотря на немногочисленные метки тревоги, тянувшиеся от взлетной доски, не пахло осами. Однако где-то поблизости ощущался неприятный запах, и Флора инстинктивно посторонилась. Вся толпа колыхалась и изгибалась как единое целое, затем движение прекратилось, и некоторые пчелы оказались в пространствах пустоты. Это были полевки, они стояли, опустив головы, с трудом дыша, а тело каждой было покрыто серой пленкой, как у той полевки из Маков, что первой упала без сил на взлетную доску.

Премудрая Сестра прошелестела своими длинными элегантными крыльями, требуя внимания. Ее антенны сканировали большой зал.

– Сестры от Единой Матери, мы выражаем благодарность за самопожертвование и доблесть наших благородных полевок, Аминь.

– Аминь, – пробормотали пчелы, посылая друг другу волны тревоги.

– Славьте наших сестер полевок, чья работа достойна восхищения и чьи внимательность, усердие и стойкость дают жизнь, здоровье и приносят достаток нашему улью. Но есть и такие, чьи ошибки и высокомерие приносят нам страдания, бесчестье и смерть. Многие сестры слегли с болезнью и умерли сегодня, и теперь мы знаем тому причину. – Премудрая Сестра подала знак, и пара гвардейцев Чертополохов ввела старую полевку. Пчелы, стоявшие рядом, одновременно вздохнули – они были потрясены.

– Мадам Лилия-500, – объявила Премудрая Сестра, – что вы желаете сказать своим сестрам и Пресвятой Матери, жизнь которой подверглась опасности из-за вашей ошибки?

Лилия-500 подняла голову. Ее голос был резким, но спокойным:

– Я не ошиблась. Поле было чистым, когда я была там.

– Нет. Оно было отравлено. И упорствуя в своем заблуждении, вы послали бессчетных сестер на смерть. Вы видите теперь израненных полевок, тела которых разъедает ядовитая дымка? И еще мы обнаружили зараженную пыльцу в хранилищах, без сомнения также собранную по вашим ошибочным указаниям. Ваш авторитет стал причиной вашего безрассудства…

– Мой танец был правдив! – сказала Лилия-500 громко. – Если бы пыльца была загрязнена, я не стала бы собирать ее. Если бы поле было отравлено, я бы скорее умерла, чем вернулась – клянусь каждым королевским яйцом…

– А теперь еще и Святотатство! – воскликнула Премудрая Сестра. – Святотатство, гордыня и заблуждение.

– …и я клянусь своей любовью к Королеве, что, когда отправилась к цветам, тумана там не было, и я никогда не собирала нечистой пыльцы!

Премудрая Сестра проговорила тихо:

– Храбрые сестры, испытывающие страдание, выйдите вперед.

Отдельно стоявшие пчелы, тела которых покрывали тонкие серые пятна, источавшие странный запах, вышли вперед сами или при помощи сестер в центр зала, где стояла Лилия-500. Некоторые из них все еще пытались счистить с себя грязь.

Лилия-500 оглядела их и кивнула:

– Простите меня, мои сестры. Я должна была умереть, только бы не приносить это в дом.

Никто ничего не сказал. А затем толпу разделил отряд одинаковых пчел, чей мех был темным и глянцевым, а принадлежность к породе скрывал плотный маскировочный запах. Они встали позади Премудрой Сестры.

– Мадам Полевка, Лилия-500, совершив ошибку, вы подвергли наш улей опасности. Ради защиты Источника Жизни и Бессмертной Матери, Ее Величества Королевы мы должны очистить наш улей от болезни. – Премудрая Сестра оглядела притихший зал. – Если какая-либо сестра недомогает, пусть она докажет свою любовь к Пресвятой Матери и выйдет вперед.

Никто не сдвинулся с места. В тишине Флора мысленно осмотрела свое тело. На взлетной доске, охваченная возбуждением перед полетом, она забыла обо всем, но теперь у нее снова появилось странное ощущение в животе. Что-то давило на него, и когда она сфокусировала на этом внимание, то почувствовала странное покалывание энергии. Это уже была не боль – ничего похожего на недомогание, и Флора решила промолчать.

Премудрая Сестра посмотрела на Лилию-500:

– Мы будем помнить о том, как вы увеличили наш достаток. Славьте конец своих дней.

И прежде чем старая полевка успела ответить, полицейские утащили ее. Сцена унижения одной из величайших сестер привела остальных пчел в шок.

Лицо Премудрой Сестры сияло, и ее антенны подрагивали от возбуждения, словно она исполняла Служение.

– Благодать – удел усердных. Те же, чье безрассудство несет улью опасность, могут не получить ее. Мы бесстрашно защищаем Пресвятую Мать, ибо мы знаем, что из Смерти приходит Жизнь Вечная.

– Из Смерти приходит Жизнь Вечная, – повторили все пчелы.

И после этого, охваченные единым порывом, все зараженные полевки расправили крылья и вышли вперед, представ перед полицейскими.

– Смерть пролетает близко при выполнении любой миссии, – сказала одна из них, чье тело также было запачкано серой пленкой. – Нас не нужно провожать. – И полевки кивнули своим сестрам. – Смиряться, Подчиняться и Служить.

– Славьте конец ваших дней, – откликнулись все пчелы.

Полевки вышли, а за ними – полицейские. Пчелы ждали в тишине, и соты у них под ногами также безмолвствовали. Они услышали слабый звук моторов своих сестер на взлетной доске и легкие толчки, когда они поднимались в воздух. Каждая пчела в зале Танцев напряглась, пытаясь расслышать стихающие звуки моторов больных полевок, удалявшихся от улья навсегда.

– Возвращайтесь к работе, – распорядилась Премудрая Сестра. – Подготовьтесь к Проверке здоровья.

* * *

Атриум моментально опустел. Сестры кинулись врассыпную подальше от полицейских, и Флора примкнула к большой группе уборщиц. Они направлялись в морг, чтобы избавиться от тел пчел, умерших вчера, и за ними надзирала очередная Сестра Вьюнок.

– Из-за отравленной пыльцы вы сбросите тела далеко за пределами сада, – сказала она им. – И вы не вернетесь.

Работницы в тревоге переглянулись, но Сестра Вьюнок только улыбнулась:

– Это принесет славу вашей породе! Все равно вас так много, что мы легко можем пожертвовать несколькими ради безопасности улья. Это ваша привилегия: Смиряться, Подчиняться и Служить!

Когда уборщицы стали бессвязно бубнить что-то в ответ, Флора услышала крик боли. Она совсем близко учуяла запах Лилии-500, смешанный с резким запахом полицейских.

– Дайте мне умереть с честью, – прозвучал хрипловатый голос старой полевки. – Позвольте мне отправиться с моими сестрами полевками. Обещаю: я не вернусь…

И она вскрикнула, как от удара. Звуки шли из мусорной камеры около морга.

– Я вас умоляю, – снова послышался голос измученной Лилии-500, – хотя бы убейте меня, прежде чем бросить Мириадам. О, мои сестры меня покинули! Я хочу видеть сестер!

Флора оставила других уборщиц, направлявшихся в морг, и устремилась на поиски Лилии.

* * *

Ноги старой полевки подрагивали на восковых плитках, а ее крылья были переломаны у основания. Полицейские, тащившие ее за шкирку, по паре с каждой стороны, повернули в направлении взлетной доски. Даже снаружи, на свежем воздухе, их резкий запах вызывал боль в антеннах Флоры, пока она бежала за ними.

– Пожалуйста, – обратилась она к ним, – позвольте мне проводить сестру!

– Лилия-500 приговорена к смерти. Ты хочешь разделить ее участь?

– Нет, Офицер, только помолиться с ней. Я слышу ее зов.

Флора упала на колени. Она смотрела на ноги полицейского с мощными черными шпорами и чувствовала запах другой породы.

– Полевка не чиста.

– Да, Офицер, но я выношу отходы и не боюсь заразиться. Смиряться, Подчиняться и Служить.

Полицейские молчали, хотя их антенны что-то передавали друг другу. Они отошли в сторону.

– Быстро, – сказала одна из пчел полицейских. – Ее приговорили к смерти в изгнании.

Флора приблизилась к Лилии. Каждый сустав старой полевки был сломан.

– Это чтобы я не смогла вернуться, – прошептала Лилия. – Как будто я хотела жить после своей ошибки. – Она взглянула на Флору. – Я тебя знаю…

– Я видела ваш танец. Вы были такой сильной и прекрасной, и я хотела следовать за вами, но…

Флора не смогла договорить. Дюжина черных ног со шпорами приблизилась к ней.

– Прошу вас, офицеры, мы должны помолиться…

Лилия-500 плотно прижала свои антенны к антеннам Флоры.

– Откройся! – прошептала она. – Не теряй время…

Что-то мощное стремительно пронеслось по антеннам Флоры, и ее мозг заполнили множество звуков, запахов и образов. Она больше не чувствовала пинков полицейских, отбросивших ее.

Когда Флора снова смогла видеть, Лилии уже не было, только одна полицейская пчела стояла неподалеку на доске, глядя вверх в ослепительно-синее небо. Высоко за пределами сада крохотное черное пятнышко разделилось надвое. Одно стало падать к земле, а другое устремилось к улью.

Флора встала, ощущая всполохи и ароматы цветов и лепестков. Небо было широким и чистым. Но прежде чем она смогла раскрыть крылья, вторая полицейская пчела приземлилась позади нее.

– Номер и порода, – произнесла она.

Ее голос резал слух, и Флора увидела кровь Лилии на ее жвалах. Если бы она взлетела сейчас, ее сбили бы в воздухе. Она покорно опустила антенны.

– Флора-717. Уборщица.

– Тогда иди в улей.

Флора побежала в улей, а в ее голове звучал голос и возникали воспоминания Лилии. Они еще долго не оставляли ее, даже когда она смешалась с другими уборщицами.

Глава 14

Флора присоединилась к первой встреченной ей группе уборщиц, которые выскребали зал Танцев. Они работали в суровой тишине, ведь нигде во всем улье не было сот более чувствительных к химическим сигналам пчелиного семейства, и они передавали вспышки страха и боли, пока в улье продолжалась Проверка здоровья. Множество флор уносили в морг мертвые тела домашних пчел, павших жертвой странного недомогания, рты которых источали болезненный запах загрязненной пыльцы, а головы бессильно покачивались после ритуала Благодати.

Флора отвернулась и сфокусировалась на мельчайших частицах пыли, втоптанных в восковые плитки там, где танцевали полевки. Она надеялась, что Лилия-500 умерла в воздухе, а не упала в траву живой, беспомощно ожидая Мириадов. Прозвенел колокол, оповещая о другой смене, и она направилась с другими флорами в столовую на среднем уровне. Впервые запах пищи оставил ее равнодушной. Все, чего она желала, – это печального уединения.

В спальне рабочих она нашла секцию флор и прилегла на койку в углу. Ее душа болела от ужасной потери стольких сестер.

«Из Смерти приходит Жизнь Вечная», – повторяла она мысленно, но эти слова не приносили утешения. Скорбь одолела ее, но вдруг она почувствовала, как что-то толкается у нее в животе, сильнее, чем раньше. Флора перевернулась, пытаясь избавиться от этого ощущения, и по ее телу прокатилась волна энергии.

У нее в голове возник ясный образ цветка – пурпурной наперстянки, ультрафиолетовые побеги приветливо сияли. Она почувствовала прохладное мягкое давление воронки лепестков, а затем дрожь восторга, когда пыльца окропила ее мех. Сфера нектара сладостно пульсировала, и Флора вытянула к ней язык.

И тут она внезапно проснулась. Было совсем темно, воздух остыл, и на каждой койке спала пчела. Она вдохнула запах уставших тел и запахи пород – вокруг было много Флор, а дальше, ближе к выходу, где воздух был свежее, лежали Одуванчики, Вьюнки, Подорожники. По запаху засохшей пыльцы в их дыхании она догадалась, что последние свежие запасы из-за опасности заражения были уничтожены одновременно с храбрыми сестрами, принесшими их.

Давление в животе усилилось, и как ни пыталась Флора устроиться поудобнее, оно становилось все отчетливее, и в итоге ей пришлось подняться на ноги. Она покачала брюшко из стороны в сторону, и ей стало легче, но ее запах усилился, что должно было мешать ее спящим соседкам. Флора не могла не думать о болезни Лилии-500 и о том, как тесно они соприкасались. Возможно, она заразилась чем-то, и, возможно, в этот самый момент она передавала эту заразу сестрам вокруг себя.

Она вышла на цыпочках из спальни, живот пульсировал, словно подталкивая ее вперед, но болезненное ощущение чуть отпустило. Бродя по темным коридорам улья, без дневной сумятицы запахов и звуков, она ощутила сладкий букет ароматов, поднимавшихся через соты со всех сторон. Это были запахи всех пород, сливавшиеся в единое и прекрасное целое. Флора впервые ощущала запахи по отдельности. Эссенция миллионов цветов сочеталась с чистотой новых восковых колыбелей, насыщенный аромат пыльцы накладывался на пикантную ноту прополиса, а под всем этим, в самой глубине, ощущалось медовое сердце улья.

Спазм боли заставил Флору упасть на колени. Она не сознавала ничего, кроме своего беспокойного живота, ставшего тугим и твердым, и она чувствовала, что вот-вот лопнет и умрет.

Волны боли стали отступать. Флора лежала в шоке, ее лицо было прижато к сотовому полу в коридоре на среднем уровне. Была по-прежнему ночь, тихая и темная. Она почувствовала, как дрожит кончик ее брюшка и что-то теплое касается его.

Из соты под ней пришел импульс, она уловила, как тонкая энергия усиливается, проходя по ее телу, и когда она достигла мозга, Флора ощутила его восхитительное благоухание.

Флора осмотрелась и всхлипнула от потрясения. То, что прикасалось к ней, было маленьким, теплым сияющим яйцом. Оно было слегка сплющено с одной стороны, и Флора чувствовала, как усиливается его запах. Флора посмотрела в обе стороны пустого коридора, а затем снова на яйцо.

Ее яйцо.

– Нет.

Флора не знала, произнесла ли она это вслух. Такое было невозможно: Только Королева может давать Жизнь. Это был первый закон жизни, непреложный, священный, ему даже не отводилось места в молитве, ибо с его пониманием пчелы рождались.

Флора подняла антенны в поисках полиции фертильности. Они всевластны, они могут узнать об этом и нагрянуть в любой момент, а когда они придут, она не будет молить о милосердии за свое немыслимое действо. Не имело значения, что она не хотела этого, что она совершила преступление непреднамеренно. Она внимательно смотрела на яйцо.

Его сияние усилилось, а его аромат был сладчайшим из всех, даже слаще аромата Служения. И сама эта мысль была Злом.

Флора огляделась, ожидая наказания. За ней должны прийти, а если не придут, она должна сама позвать полицию. Только Королева может давать Жизнь. Только Королева…

Повторяя эти слова, Флора улеглась, положив под себя яйцо. Его аромат наполнял собой ее чувства подобно первому Служению, а прикосновение к нему вызывало невероятную радость. Флора отчаянно ждала кого-нибудь, кто пришел бы и спас ее от греха, но улей мирно спал. И тогда у нее возникла мысль. Питомник находился близко, и Сестра Ворсянка должна знать, что делать. Очень бережно Флора взяла яйцо в руки.

Она инстинктивно баюкала яйцо, ее антенны клонились к нему, нежно касаясь, и ее сердце сладко ныло от любви.

Дитя, разорванное на куски, извивающееся в агонии на крюке Сестры Инспектора…

Ее антенны стало жечь, и она крепче прижала к себе яйцо, окутывая его своим запахом, как щитом. Яйцо ей отвечало, нежное и хрупкое, плотно прижимаясь к ней. Щеки Флоры стало покалывать, во рту у нее начал собираться Поток, но она сглатывала его. Она должна сейчас же попасть в Питомник, пока мужество не оставило ее. Обнимая свое драгоценное яйцо и понимая, что совсем скоро с ним расстанется, Флора заставила себя пройти через двери Первой Категории.

Сестра Ворсянка посапывала на посту. Флора медленно подошла к ней почти вплотную. Яйцо она держала перед собой. Сестра Ворсянка не просыпалась. Одна ее антенна безвольно покачивалась из стороны в сторону, а другая подрагивала, как бывает во время сна. Поблизости протянулись долгие ряды колыбелей Первой Категории, мягко сияя в тишине после вечернего кормления. Место отдыха кормилиц было спокойно.

– Сестра Ворсянка, – проговорила Флора довольно громко.

Старая пчела не пошевелилась. Флора осмотрелась. В дальнем конце палаты начиналась Первая Категория, а за ней завеса запаха скрывала из вида Комнаты Откладки. Именно там по утрам находили новые яйца. Яйцо Флоры поблескивало у нее в руках. Она легко и бесшумно пошла вдоль колыбелей к Комнатам Откладки. Она почти дошла, когда раздался сонный голос Сестры Ворсянки.

– Кто там? Леди Вероника?

Флора застыла на месте, яйцо ярко светилось у нее в руках. Сестра Ворсянка пригладила антенны и потерла лицо.

– Простите, что не приветствую вас, – сказала она. – Сегодня был такой трудный день для всех нас. – И она подалась вперед, чтобы прошептать: – Я надеюсь, это не будет святотатством, если я спрошу вас, ведь Ее Величество опять отложила яйцо в своих приватных покоях? Ох, и вы застали меня спящей – подумать только, куда катится наш улей? – Она нервно рассмеялась. – Это все из-за скудного рациона, сами знаете, чтобы не спать, нужна энергия. – И тут она уставилась на Флору. – Ты ведь никому не скажешь, что я спала, а?

Флора сжала колени и сделала книксен. Сестра Ворсянка села на место, успокоившись.

– Хорошая девочка. Ты знаешь, куда его положить.

Флора направилась в самую отдаленную часть Первой Категории, где находились чистые новые колыбели с недавно отложенными яйцами. Она поместила свое яйцо вглубь одной из них и смотрела, как оно покачивается, норовя зарыться сплюснутым концом в воск, источая жизненную силу. Флора наклонилась, глубоко-глубоко вдыхая его драгоценный аромат, и погладила в последний раз.

Если бы она была Леди Вероникой, то вернулась бы в Королевские покои через Комнаты Откладки, иначе Сестра Ворсянка могла удивиться. Молясь, чтобы все осталось так же, Флора проскользнула за завесу запаха. Комнаты Откладки стояли пустыми, ожидая нового посещения Ее Величества. За одной из дверей находились сиявшие красотой и богатством Королевские покои – и там Флору ждало непременное разоблачение, поскольку фрейлины подняли бы шум, увидев ее. Но когда она служила при Королеве и ее посылали за водой, она пользовалась маленькой дверкой, которая вела в Пирожковую. Флора осторожно взялась за дверную ручку и потянула. Дверь была не заперта.

Запах улья начинал меняться по мере приближения рассвета, но соты по-прежнему хранили тишину, и Флоре никто не попался на пути, пока она возвращалась в свою спальню. Койка совсем остыла, и Флора свернулась калачиком, погружаясь в сон. Кончик ее брюшка продолжал подрагивать, хотя она ощущала непривычный покой. Она лишь хотела еще раз вдохнуть чудесный аромат, чтобы навсегда запомнить его и снова увидеть теплое нежное мерцание жизни рядом с собой. Она совершила преступление, однако не чувствовала вины, только любовь.

Флора прислушивалась к своим спящим сестрам и услышала, как за стенами улья, во фруктовом саду, запела птица. Она лежала и ждала расплаты.

Глава 15

– Вставай, – прозвучал грубый голос. – Флора-717, вставай и иди за мной немедленно!

Флора вздрогнула и, проснувшись, увидела перед собой глаза Старшей Сестры Падуб, породы, стоящей в иерархии вслед за Ворсянками. Остальные пчелы еще спали, но в воздухе уже пахло ранним утром. Флора встала, ощущая тянущую боль в кончике брюшка. Они ее вычислили, и Сестра Падуб пришла проводить ее на смерть. Флора низко опустила антенны.

– Пресвятая Мать, прости мои грехи. Я готова.

Сестра Падуб фыркнула:

– Как странно: мне сказали, ты пахнешь, как типичная флора, но я чувствую сладкий запах Питомника. Так к чему ты там готова?

– К Благодати.

– Это за какие заслуги?

Флора постаралась сдержать дрожь в антеннах. Сестра Падуб не знала о ее преступлении и ничего не знала про яйцо. Она пришла по другому делу и смотрела на нее внимательно.

– Я должна была выносить мертвых вчера, – сказала Флора, – но вместо этого пошла молиться с Лилией-500.

– Вот именно поэтому тебя и выбрали. А теперь быстро за мной.

Сестра Падуб провела ее по коридору мимо зала Танцев и отсека отходов, к пустой приемной зоне вблизи взлетной доски. Там она подала сигнал, и вместо полиции фертильности, как ожидала Флора, к ним вышла молодая сестра со свежим медовым пирожным. Сестра Падуб взяла его, и запах пирожного пробудил у Флоры сильное чувство голода.

– Прежде чем приговор Лилии-500 был приведен в исполнение, ты устроила безответственный, сентиментальный обмен с покойной, верно? И она передала тебе свои знания, так?

Флора кивнула, но ее внимание было приклеено к сладкому аппетитному пирожному.

– Они могут представлять важность. Если ты имеешь к ним доступ, то на сегодня освобождаешься от обязанностей уборщицы, можешь попытаться искупить вину и послужить своему улью.

– Всем моим сердцем.

Сестра Падуб дала Флоре пирожное, и никогда еще еда не доставляла ей такого наслаждения.

– Дожди весьма омрачили наш сезон, а вчерашняя чистка была необходимой мерой для защиты нашего здоровья. Но если мы снова потеряем полевок из-за яда, то не сможем собрать достаточно запасов на зиму. Поэтому было решено разослать скаутов, чтобы они попытались определить все загрязненные источники. Очевидно, что из-за риска смерти чем ниже порода, тем лучше. Имея знания Лилии-500 и обладая могучей комплекцией, ты способна добиться некоторого успеха.

Флора доела пирожное, и мед прояснил ее разум.

– Значит, я – скаут? Я могу летать, как полевка?

– Флора-717, сдерживай свое эго, – сказала Сестра Падуб. – Твоя порода никогда не сможет летать, разве только чтобы мусор выносить или для самопожертвования на благо улья.

Она вывела Флору на ослепительную взлетную доску. Стража из Чертополохов приветствовала их.

– Не напрягай мозг, просто летай как попало. Лети так далеко, как позволят сведения Лилии-500. Если потеряешься, так тому и быть. Если приманишь Мириады, будешь сама разбираться с ними. А если вернешься и принесешь с собой заразу, тебя не пустят в улей. Но кто-нибудь выйдет узнать у тебя новости.

– Но если я вернусь здоровой и с новыми знаниями, мне нужно будет пройти в зал Танцев.

Сестра Падуб рассмеялась:

– Оптимизм – то, что нам нужно, Флора-717. Очень хорошо!

– По горизонтали: точный градус солнца. По радиусу: раздел окружности. Север, Юг, Восток, Запад. Расстояние измеряется в лигах…

Флора остановилась, потому что тепло солнца разогнало кровь у нее в жилах и в капиллярах крыльев. Ее крылья раскрылись, четыре прозрачные мембраны расправились и натянулись, запуская ее мотор. Флора ощутила всплеск энергии, ее грудная клетка расширилась, крылья загудели на высокой ноте.

– Ты будешь ждать разрешения! – прокричала Сестра Падуб, перекрывая гудение крыльев Флоры. – Ты будешь…

Но Флора больше не слышала ее. Приложив незначительное усилие, она взмыла в воздух и, оседлав ветер, понеслась над яблонями и дальше. Она взяла резко вверх, когда ее антенны настроились на полет, и ощутила, как в них раскрывается канал, через который к ней приходят знания и навыки полета Лилии. Улей был теперь крохотным серым квадратиком, фруктовый сад – тонкой зеленой полоской между полями и серым промышленным парком. Птицы – пришло предостережение от Лилии. Штормы. Окна. Но запах нектара струился по теплому сухому воздуху, волны которого перекатывались высоко над землей, и Флора погрузилась в них.

«Летай как попало», – сказала Сестра Падуб, но Флора-717, представительница нижайшей породы в улье, не нуждалась в указаниях. Далеко за скучными полями овса и сои переливалась обширная золотистая равнина рапса, и соблазнительный маслянисто-сладкий запах его нектара поднимался в теплом воздухе. Флора нацелилась на него и, приблизившись на некоторое расстояние, увидела и почувствовала: тут достаточно нектара и пыльцы, чтобы залить в каждый кубок в зале Продувки, наполнить Сокровищницу медом и приготовить хлеб для всех голодных ртов.

«Порода Флоры не может ни делать Воск, ибо она нечиста, ни работать с Прополисом, ибо она неуклюжа, и никогда не может быть полевкой, ибо она лишена вкуса, она может только чистить, и все могут ею командовать».

Вознамерившись доказать свою значимость, Флора начала снижение к миллионам крохотных золотистых бутончиков. На каждом имелась легкая ультрафиолетовая линия, указывающая на колодец сладости, и эти цветочки, колыхавшиеся под ее крыльями, что-то ворковали в предвкушении. Бессчетные полевки трудились на огромном золотистом поле, и впервые в жизни Флора опустилась на желанный цветочный бутон.

Стебель держал несколько цветочков, некоторые словно смущались и были еще не готовы, так что Флора перебиралась с одного на другой, выбирая самый подходящий. Прозрачные волокна стебля ласкали ее ноги, растение покачивалось под ней, словно побуждая продолжать движение, – и вот, наконец, она нашла первый цветок, полностью готовый принять ее.

Когда язык Флоры развернулся к чашечке нектара, крохотные частицы оранжевой пыльцы осыпали ее мех. Вкус нектара был таким ярким, и она ощутила такой внезапный прилив энергии, что чуть не упала с цветка, а затем пришло послевкусие, и первая сладость сменилась более глубоким мускусным тоном. На свой полет Флора затратила половину сил, полученных от медового пирожного, и она снова была голодна, так что стала пить из цветочных головок, перескакивая со стебля на стебель, пока не почувствовала, что к ней вернулись силы, а ее зоб приятно отяжелел от нектара.

Флора представляла лица гвардии Чертополохов, когда она вернется, излучая сладость своей работы, а затем подумала, что сможет принести и пыльцу. Если она потрется о цветочные головки, то соберет оранжевую пыльцу в свои карманы, но тут она увидела, что полевка из другого улья делает лучше. Эта более опытная пчела скатывала пыльцу в шарики, которые затем помещала в корзинки у себя на ногах, и вскоре все три пары ног украсились плодами ее работы, и она поднялась в воздух.

Флора попробовала повторить действия полевки, но обнаружила, что это очень непросто. Она совсем замучилась и уронила несколько катышков, которые упали сквозь листья в траву. В итоге она решила слетать за одним из них – и там ей открылся подлинный ужас жизни.

Земля кишела телами. Раздувшееся тело мертвой мыши с белесыми глазами облепляли полчища муравьев. Между стволами растений валялись мертвые воробьи, их клювы были раскрыты так, что виднелись высохшие языки. И повсюду лежали мертвые пчелы, в бесчисленном количестве, и осы, и мухи. Их тела были подернуты бледно-серой пленкой, которая обрекла несчастных полевок из улья на ужасный конец.

Флора сразу взмыла ввысь, сквозь листву. Золотое поле наклонилось и покачнулось, когда она попыталась обрести равновесие, а земля надвинулась на нее, словно ее зоб, полный нектара, был привязан к мертвецам, лежавшим там, внизу. Пузырь с ядом в животе Флоры разбух, и она закружилась в воздухе, распыляя гормоны тревоги во все стороны, ожидая появления гигантской осы или орд Мириад, убивших стольких пчел. Но она была одна – только солнце, небо и поле, золотистое и ядовитое.

Она заметила какое-то движение. В глубине между цветочными стеблями по земле деловито продвигалась глянцево-черная армия муравьев, тащивших тело краснохвостого шмеля, одного из тех одиночек, что курсируют над фруктовым садом, перекидываясь любезностями с сестрами из улья. Судя по меху, шмель только недавно умер. Флора опустилась так низко, как только могла, и обратилась к муравьям на старом косноязычном наречии, общем для всех перепончатокрылых.

– Говорить, сестра? – Самый крупный из муравьев, направлявший колонию своих соплеменников, остановился. Его ротовые мандибулы отблескивали черным и выглядели весьма внушительно. – Говорить, сестра, – произнес он со странным акцентом.

Флора постаралась вспомнить кодовый язык из Королевской Библиотеки.

– Мертвые, – сказала она. – Что стряслось?

– Больной дождь.

– Когда?

Большой муравей зашевелил антеннами.

– Два… солнце.

– Два дня назад?

Муравей кивнул и вернулся к своей колонии, тащившей мертвого шмеля. Неподалеку отряд муравьев облеплял тело воробья.

Флора увидела достаточно. Если больной дождь прошел два дня назад, значит, Лилия-500 не совершила ошибки, вытанцовывая координаты, и цветы тогда были чистыми. Но теперь они отравлены, а ведь она, Флора, ела и пила из них.

Когда Флора запустила свой мотор и взмыла в небо, то почувствовала изменения в своем организме. Она набрала высоту, но потеряла равновесие, крылья стали терять чувствительность, и она заметалась из стороны в сторону. Ее внутренний компас крутился как флюгер, антенны шипели от статического напряжения, и наконец она перестала ощущать запахи. Она поднималась все выше в небо, ориентируясь на солнечное тепло, и ее одолевал страх по мере того, как выпитый нектар стал все сильнее жечь ее изнутри. Она искала в воздухе запахи родного улья, но не могла найти ни одного.

Золотистое поле под ней сжалось, буйный слепой подъем выбросил ее в холодный витой воздушный поток, откинувший ее на пол-лиги в неизвестном направлении. Под ней возник коричневый куст и тут же пропал. Внезапно она увидела надвигающуюся массу зеленых крон. Задыхаясь и кувыркаясь, Флора пыталась прорваться к краю захватившего ее воздушного течения и выскочить из него. Она стала падать сквозь листья, цепляясь за все подряд.

Листья были плотными, и она сумела ухватиться за один. Она подползла по краю к ножке, чувствуя, как ее жжет яд и антенны горят от токсинов. Деревья были кленами, и их простой запах чем-то напоминал половой гормон трутней. В теле Флоры возник спазм, но она доползла до ножки листка раньше, чем он достиг ее рта. Она стала отрыгивать нектар, но она выпила его довольно много, желая вернуться в улей нагруженной под завязку, и теперь ей требовалось время, чтобы избавиться от него.

Флора проклинала свою жадность, вытряхивая отравленную пыльцу из карманов и разбрасывая ее как можно дальше. Ее внутренности горели, а все члены дрожали, пока отравленный нектар курсировал по телу, ослабляя ее с каждой секундой. Недавнее желание покинуть улей и устремиться в свободный полет бесследно пропало, и теперь все, чего хотела Флора, – это снова ощутить букет милых запахов родного дома и тепло своего пчелиного семейства. Теперь еще больше сестер должны умереть, ведь она не сможет вернуться и предупредить их об опасности золотого поля – все ее сестры и младенцы в Питомнике…

Мое яйцо! Она не думала о нем с тех пор, как поднялась над взлетной доской, но теперь почувствовала его с такой силой, словно держала в руках, прижимая мерцающее, лучащееся теплом чудо к своему телу. А ведь такое чувство любви должно, несомненно, отягощать ее преступление против Пресвятой Матери и всего улья. Флора застонала – даже когда ей представился шанс искупить свой грех, гордыня подвела ее. Уж лучше умереть, вычищая соты трутней, чем навлечь беду на свой улей.

Вычищать соты трутней… Эти грязные, зловонные кабинки… Флору передернуло от одного воспоминания об этом. И внезапно она поняла, что ей нужно сделать. Крепко держась за ножку листа, она отчетливо представила вкус и запах фекальных отходов у себя на языке, с едким духом мужских гениталий…

Ее внутренности скрутил жестокий спазм – и струя отравленного нектара выстрелила в воздух.

– О Пресвятая вагина, что это было?!

Оказалось, Флоре вовсе не нужно было воображать запах трутней. Их отряд с сердитым ревом вылетел из листвы прямо перед ней. Один трутень отчаянно ругался и отплевывался, смахивая ядовитую жижу со своего шлема.

– Это что за гнойная принцесса? – вопил он. – Братья, берите ее сами, ибо никого отвратительнее я в жизни не видел!

– Это не принцесса! – выкрикнул другой. – Как эта несносная сестра посмела забраться в Конгрегацию? Вмажьте ей кто-нибудь!

– Осторожнее – из нее сейчас опять ливанет!

Флора извергла последний заряд яда, и трутни с возгласами отвращения отпрянули.

– Простите меня, Ваши Самости, – сказала Флора, вытирая рот. – Меня послали разведать обстановку, но я наглоталась яда в золотом поле, так что вам туда лучше не летать.

– А ты к нам не приближайся! – заявил крупный бледный трутень, чей хохол Флора неосторожно залила своей отрыжкой. – Если есть на свете сестра страшнее тебя, я такой не встречал. Эй, Липа, а она не из вашего улья? Ну и жуткое место у вас там!

– Что ж, тогда молись, чтобы никогда к нам не попасть! И прости, что твоей изысканной внешности нанесен ущерб. Зато теперь у остальных есть хоть какой-то шанс.

Флора увидела, что Сэр Липа держится от нее на безопасном расстоянии, а повсюду в воздухе висят сотни трутней в различных нарядах, праздно любопытствующих, что за самка посмела вторгнуться сюда. Кое-кто подшучивал над бледным невезучим трутнем, и тот улетел рассерженный.

Ветер трепал крону дерева, и листва музыкально шелестела. Флора осмотрелась в удивлении. Очистив организм от ядовитого нектара, она смогла глубоко вдохнуть землистый аромат, исходящий от коры, ощутить жизненную силу дерева и увидеть, как вокруг него в воздухе висят трутни из разных ульев и стараются пережужжать друг друга, выделывая затейливые фигуры пилотажа.

– Я думаю, ты выживешь, – сказал Сэр Липа, устроившись неподалеку. – Что ты тут делаешь? Только, пожалуйста, скажи, что ты не летела за мной. Я бы со стыда сгорел.

– Нет! Меня послали скаутом…

– Да, ну что ж, возвращайся и доложи, что в Конгрегации из ульев, что получше нашего, полно здоровых и тупоумных ребят. Этих ребят явно кормят до отвала, и их, несомненно, обслуживают более приличные и покладистые сестры. Ты сослужила нам не лучшую службу… – Липа прервал свою речь, поскольку что-то привлекло его внимание.

Все трутни повернулись в одну сторону и принялись наперебой гудеть, раздуваясь и подпрыгивая в воздухе. Их брюшки источали половой гормон, плотной завесой окутавший антенны Флоры, но она почуяла и другой запах, сильный и несомненно женственный.

– Сегодня! Идет моя принцесса!

Сэр Липа яростно раздувал пахучие железы, подскакивая в воздухе не хуже своих собратьев, и Флора услышала чуть более высокий тембр его голоса, влившийся в общий мощный хор вожделения.

Воздух задрожал, листва затрепетала и выпустила девственную принцессу. Она соскользнула по воздушной струе вниз, слишком быстро, чтобы ее успели схватить, но достаточно медленно, чтобы все увидели шлейф ее сияющих изжелта-бежевых лент и роскошный золотистый мех, за которым тянулось легкое облачко терпкого аромата. Трутни выделывали на лету безумные акробатические фигуры, жужжали что было сил и носились, принимая затейливые позы, стараясь привлечь ее внимание, а она в ответ крутилась спиралью и делала рискованные выпады, показывая свои стройные ноги, тонкую талию и объемистое царственное брюшко, сужавшееся к соблазнительному золотистому кончику.

Трутни ликовали и выкрикивали похвалы, а принцесса снова проскользнула мимо, на этот раз промурлыкав крыльями о своей половой истоме и повелев трутням удовлетворить ее. Флора мельком увидела ее прекрасное лицо, прежде чем мощная волна королевского аромата окутала листву музыкальным облаком и ревущие трутни кинулись за ней в припадке вожделения. Эхо разносилось в воздухе, и Флора ощущала отголоски звуков всем своим телом, глядя, как все они исчезают в ясном воздухе.

Когда ветер развеял отчетливые эротические ароматы Конгрегации, Флора подняла антенны и стала искать улей. Через бескрайние одинаковые поля донесся легкий запах фруктового сада – долгий путь по ветрам на пустой живот, однако Флора знала, что жизни ее сестер зависят от ее знаний, добытых с таким трудом. Она заработала крыльями сильнее и устремилась в сторону дома.

Далеко внизу, на желто-буром поле, в воздух поднимались, каркая, черные формы. Флора поняла по иссиня-черному блеску крыльев, что это вороны и что они перекрывают ей путь к улью. Если она продолжит прежний курс, ее поймают; если же она станет облетать их стороной, у нее могут иссякнуть силы. И в любом случае, не получив от нее сведения, множество сестер расстанутся с жизнью не золотом поле.

Карканье теперь раздавалось сверху, и Флора поняла, что ее заметили.

Глава 16

Флора из последних сил, горя от возбуждения, набирала высоту и скорость против ветра. Запах ворон раздражал ее антенны, и в мозгу прорезался хриплый голос Лилии-500.

Вниз! – услышала ее Флора. – Падай ниже!

Увидев красные глаза и черные клювы, Флора камнем метнулась вниз, проваливаясь сквозь воздушные потоки, прочь от ворон, навстречу запаху земли и кукурузы. Дробные тени стаи прошли над ней. Кроме одной.

Внезапный нисходящий поток воздуха подбросил Флору вверх, когда ворона нырнула за ней, щелкая массивным клювом. Птица закружилась в воздухе, высматривая ее и досадливо каркая. Флора заметалась, уворачиваясь от огромных крыльев вороны, источавших резкий запах, и, сделав крутой вираж, полетела над высокими стеблями кукурузы. Ворона била крыльями воздух и отчаянно каркала, пытаясь найти Флору, а та летела что было сил.

Прячься в укрытие! – прозвучал голос Лилии. Но ни одного выступа Флора не замечала; поле было бескрайним, как небо, и все, что она видела перед собой, – это мелькающие стебли, угрожающие сбить ее в полете. Порыв ветра принес запах падали, накрыв Флору точно сетью, и она поняла, что ворона совсем близко.

Укрытие! Укрытие! И вдруг показалось укрытие – низкая линия живой изгороди, почти незаметной во влажной меже кукурузы. Она устремилась к ней, еще не зная, что это ей даст, и тут увидела множество других насекомых над цветущими сорняками – мух, комаров и белых бабочек, порхающих на солнце.

Используй их!

Флора поднажала в их сторону, чувствуя ворону на хвосте. Перед ней промелькнули удивленные лица бабочек и прекрасные бронзовые кончики их крыльев – и она прорвалась сквозь скопление насекомых, разметавшихся в панике при виде вороны. Послышался звук ее крыльев, взбивавших воздух под собой, пока ворона ловила насекомых.

Флора стала подниматься над кустами и вскоре уловила запах улья. Где-то внизу слышалось довольное карканье вороны. И Флора знала, что тех бабочек уже нет в живых.

* * *

Фруктовый сад благоухал родными запахами, и маленький серый квадратик улья был ей дороже, чем когда-либо, когда она спустилась с беспокойных высот на взлетную доску.

– Стой, сестра.

Едва ее ноги коснулись дерева, к ней подошла пара гвардейцев Чертополохов. Когда они обследовали ее и не нашли следов серой пленки, то сопроводили ее в зал Танцев, где собралась толпа пчел, а впереди всех выстроился ряд одинаковых Премудрых жриц. Флора почувствовала, как они пристально осматривают ее тело и глубоко втягивают ее запах.

– Твой запах изменился.

– Мне пришлось опорожниться, – сказала Флора, – в поле.

Когда ее обошла очередная жрица, она почувствовала болезненную пульсацию в своих антеннах. Это ощущение было таким неожиданным и интимным, что секунду Флора никак на него не реагировала. Жрица начала погружать щуп своей воли в разум Флоры.

Мое яйцо!

Боевая железа Флоры вспыхнула в предчувствии угрозы. Она сумела быстро закрыть свои антенны, хотя и не понимала, как ей это удалось. Жрица тут же оставила ее в покое.

Ты не тронешь мое яйцо!

В прекрасных глазах жрицы сверкнула злоба, и она, встав перед Флорой, взглянула на нее.

– Что это за странная сестра, которая может скрывать свои мысли?

К первой жрице присоединилась вторая, и Флора почувствовала, как их объединенная воля пытается прорваться в ее разум. Они ощупывали ее антенны, мощным запахом, воздействуя на ее мозг, но, несмотря на жгучую боль, Флора удерживала свои мысли на замке. Она обратилась к ним, стараясь сохранять спокойствие.

– Простите меня, Сестры, – сказала она. – Когда поняла, что выпила яд, я закрыла свои каналы, чтобы мои ложные сигналы не навлекли ни на кого опасность. А теперь я не могу открыть их.

– Очень… предусмотрительно, – одобрила одна из жриц. – А как ты этому научилась?

– Лилия-500 передала мне свои знания.

Флора никак не отреагировала, когда они отпустили ее, но почувствовала, что железы у нее во рту увлажнились. Ей так хотелось снова взять на руки свое яйцо, а запах жрицы вызвал желание бежать.

– Ты взволнована, Флора-717, – сказала третья жрица, подошедшая изучить ее. – Хорошая коммуникация даже более важна в эти трудные времена – позволь нам помочь тебе снова открыть эти каналы.

Ее запах был гораздо более мощным, чем у других, и Флора поняла: это была та самая жрица, которая выбрала ее в зале Прибытия.

– Смиряться, Подчиняться и Служить, – произнесла громко Флора, чтобы пересилить страх. – Простите меня, Премудрая Сестра, но я видела много вреда и должна станцевать без промедления, чтобы уберечь наш улей.

Она выбежала на танцпол, плитки которого были истерты ногами тысяч полевок. От воска поднимался запах цветов, и Флора начала свой танец.

Она переняла стиль Лилии-500, ведь это ее движения рассказали ей о бескрайних тучных полях, на которых побывала полевка. Лилия-500 не нашла там пригодного корма, а только надышалась влажными испарениями от дороги, проходившей через них. Затем Флора проложила танцем маршрут к редким живым изгородям, а после этого – к огромному золотистому полю, отравленному смертоносным дождем. Она рассказала и обо всех мертвых созданиях, разбросанных по земле, ставших пищей для муравьиных орд. Когда Флора станцевала бескрайность поля, среди пчел послышались возгласы ужаса и разочарования от пропажи такого количества пыльцы и нектара, но все Премудрые Сестры следили за ее танцем молча. Затем она поведала о кукурузном поле с воронами и о низкой живой изгороди, шедшей по краю и давшей ей убежище от пернатых Мириад, однако ценой жизни других насекомых. Раздались сдержанные аплодисменты нескольких полевок.

– Улей прежде всего, – произнесла одна из них, – а иначе как бы мы возвращались домой?

– На вашем месте любая бы из нас сделала то же, – отозвалась другая пчела, и аплодисменты зазвучали увереннее.

– Тихо! – Премудрая Сестра скомандовала, чтобы Флора прекратила танец.

Флора остановилась, тяжело дыша и чувствуя, как энергия танца продолжает курсировать по телу, а жрица тем временем обратилась с речью ко всем пчелам:

– Истинный переход от почки к цветку, фрукту и к семени закодирован в стенах Библиотеки Ее Величества, однако этот новый сезон потопа там не начертан. Каждой из сестер известны наши потери среди полевок, но жесткие крылья могут вынести больше, чем крылья более высоких пород, и потому, в силу чрезвычайных обстоятельств, мы объявляем исключение из древнего устава нашего улья. Флора-717 допускается к полетам.

После этих слов установилась полная тишина. Затем одна из полевок стала хлопать. За ней – еще одна и еще, пока каждая сестра в зале Танцев не зааплодировала и не загудела с одобрением. Все тело Флоры наполнила радость и благодарность, когда она почувствовала их благословение и увидела их сияющие лица, но она также ощутила страх, поймав устремленные на нее взгляды всех жриц.

* * *

Жажда Флоры быть рядом со своим яйцом превратилась в навязчивую ноющую боль, но она стояла, принимая поздравления от сестер, которые до этого никогда не разговаривали с ней. Теперь ей будет гораздо сложнее попасть в Питомник, ведь если уборщицы регулярно бывали там по работе, то полевки, как всем было известно, не испытывали интереса к яйцам или детям, тогда как порода Ворсянок только этим и жила. Пока Флора расточала улыбки и благодарности проходившим мимо сестрам, ее посетила дерзкая мысль. Она могла бы совершить публичное посещение Сестры Ворсянки в память о старых временах и прогуляться по Питомнику, вызвав всеобщее изумление.

Но с этим планом придется подождать, поскольку следующий состав полевок задержался в зале Танцев и вышел только сейчас, и они поняли по запаху, что она голодна. Теперь, когда Флора была одной из них, они настояли, чтобы она пошла с ними в столовую, и даже самые немногословные из них говорили о том, как важно поддерживать энергию на должном уровне перед тем, как вылетать на задание. Другие пчелы пропускали их вперед, а когда они получили свои порции – медовый язык на толстом куске цветочного хлеба, – то ели молча, ведь каждый атом топлива был бесценен, а сплетни отнимали силы.

Флора была им благодарна за безмолвную поддержку, поскольку могла спокойно подумать – подсчитать, сколько времени у нее будет, чтобы навещать свое яйцо, прежде чем из него появится личинка, которая вырастет в пчелу и покинет Питомник. Время, проведенное ею в Первой Категории, казалось далеким прошлым, но она помнила, что солнечный колокол успевал прозвонить три раза перед тем, как яйцо превращалось в личинку.

Она ела свой хлеб и размышляла. Да, прозвучат еще три солнечных колокола, пока младенцам будут давать Поток, а затем они станут достаточно большими и крепкими, чтобы их перевели во Вторую Категорию. Что происходило с малышами дальше, Флора не знала, ей было известно только, что в какой-то момент их забирали и запечатывали в соты на Священное Время, и по истечении этого таинственного интервала из соты рождалась пчела. Флора совершенно не представляла, в каком месте улья это могло быть. И, хотя каждая пчела проходила эту сакральную фазу, она этого не помнила – собственное появление на свет являлось белым пятном.

Флора вернулась мыслями к текущей задаче – необходимости побывать в Первой Категории, прежде чем пройдут шесть дней. Если она этого не сделает, то потом едва ли сумеет найти свого ребенка среди тысяч других. Одна только мысль о своем яйце наполняла ее рот сладостью.

Соседняя полевка наклонилась к ней и обнюхала. Флора встала:

– Я готова.

Когда полевки улыбались, их красота просвечивала сквозь растрескавшиеся, обветренные лица. Они встали и кивнули ей, а затем все вместе расправили крылья со звуком, всегда вызывавшим у Флоры приятное возбуждение. Она запрятала свой секрет поглубже и тоже расправила крылья, испытывая гордость и благодарность за то, что теперь относится к элитной, уважаемой группе. До того, как пройдут шесть дней, она навестит Сестру Ворсянку и найдет способ увидеть свое дитя. Но сначала со всей своей силой и страстью она послужит улью.

Глава 17

Тайно желая искупить грех деторождения, Флора собирала больше пыльцы и нектара, чем любая другая сестра. Из-за постоянной угрозы дождя каждая полевка совершала сотни вылетов, пока была такая возможность, но даже когда ближе к вечеру облака потемнели и ветер усилился, Флора одна продолжала приумножать богатство улья, выискивая все новые цветы наперекор стихии.

Посматривая на других сестер, она быстро усвоила правила обращения с бутонами и теперь знала, как подойти к каждому, чтобы он отдал свой нектар. Она также изучала шмелей, действовавших менее разборчиво, и сумела в результате приспособиться к такому непростому растению, как просвирники, выкачивая языком весь нектар до последней капли. Знания Лилии-500 были незаменимы, если требовалось укрыться от дождя, найти путь к далекому улью и правильно расходовать силы. Флора применяла их, чтобы наполнять свои корзинки пыльцой до краев, и только присущая ей удивительная сила позволяла справляться с таким грузом. Она села на взлетную доску за миг до того, как первые капли дождя забарабанили по дереву, и даже гвардейцы Чертополохи приветствовали ее, хваля за смелость и сноровку.

Когда дождь прошел и солнце снова засияло, полевки опять вылетели собирать пыльцу и нектар, скопившиеся под воздействием тепла в цветочных бутонах. На этот раз Флора с удовольствием освоила особый бережный подход, изучая свойства самых малых и самых сладких соцветий, какие только могла отыскать, – крохотных цветков воробьиного проса и незабудок, прячущихся в укромных местах. Солнечная энергия, изливавшаяся на тело Флоры, и радость полета наполняли ее душу, а отложенное ею яйцо уподоблялось в ее мыслях яркому бутону, до которого она пока не долетела, сияющему и растущему. Она летала по полям, собирая пыльцу и нектар, пока свет дня не начал убывать, и, когда услышала Священное Созвучие, издаваемое крыльями ее сестер-полевок и призывавшее возвращаться домой, она полетела с ними назад.

Едва ноги Флоры коснулись нагретой солнцем взлетной доски, на нее навалилась усталость. Она отдала нектар пришедшей в бурный восторг приемщице, не в силах даже назвать свою породу. Затем она тихо стояла, пока заботливые руки распаковывали ее корзинки с пыльцой и все восхищались объемом, который она принесла. И вот она освободилась, пришло время отдыха.

Флора могла лишь сложить крылья и пройти в столовую, чтобы съесть то, что ей полагалось. Она сидела за столом с другими полевками, ей было приятно их присутствие, и она понимала, почему они не разговаривали: все, что они могли в таком состоянии сделать, – это поесть, выпить прохладной воды, чтобы напитать горящие крылья, и найти место для сна. Мысль о том, чтобы идти сейчас в Питомник и вести беседу с Сестрой Ворсянкой, как она планировала, была невыносима. Флора дошла до спальни и повалилась на койку. Она с трудом закрыла на замок свои антенны, сделав это на случай, если ей будет сниться ее яйцо, и ее утомленное тело погрузилось в глубокий сон.

* * *

Каждую ночь многие полевки умирали от истощения, и по утрам уборщицы выносили их тела. Живые сестры при этом стояли на своих местах и хором исполняли песню прощания и уважения:

Славь конец своих дней, Сестра. Славь конец наших дней.

Первой мыслью Флоры после пробуждения было пойти в Питомник и навестить Сестру Ворсянку, однако наперекор всему ноги сами понесли ее в столовую за топливом, а затем на взлетную доску, куда устремились также и остальные полевки. Ее тайная любовь к своему яйцу сияла глубоко внутри, но, как и раньше, едва она вышла в ослепительное тепло нового дня и расправила крылья, ее захватило влечение к цветам, и она хотела только одного – летать. Солнце в тот день было ярким и сильным, и чем больше она собирала припасов, тем больше хотела еще. Каждый раз, касаясь взлетной доски, она вспоминала о своем яйце, но ее миссии уже приобрели особую значимость в улье, и в зале Танцев ее ждала толпа пчел, чтобы увидеть ее танец, так что в течение всего дня у нее просто не было времени для чего-то другого.

Каждая успешная миссия оттачивала навыки Флоры и пополняла знания, и каждый раз она забиралась все дальше, облетая сотни новых цветов. Она приносила нектар одуванчиков и нежную фиолетово-черную пыльцу маков; она знала правильное время для просвирника, когда его нектар был на подъеме, и она продиралась через заросли ультрафиолетовых поповников, различая на вкус, какие из них загрязнены ветром с дороги, а какие остались пригодными для сбора. Ее обоняние стало более мощным, так что теперь она могла довольно быстро и легко определять воздушный вектор в сторону улья, и теперь, когда она возвращалась и разгружала свою добычу, ее танцы несли в себе больше сведений и вызывали больше радостных возгласов.

Она отлетала столько миссий за второй день, что ее чувство улья растянулось вдаль и вширь, ведь она видела и обоняла своих сестер на огромных расстояниях, и тело каждой из них было источником любимого родного запаха. Она находилась вблизи одной из пчел, над глубокой просекой розового узколистного кипрея, когда услышала странный дребезжащий звук. Флора не успела понять, что происходит, когда над ними возникли прекрасные стрекозы, зачаровывая и ужасая своими переливчатыми доспехами.

Двигаясь с поразительной скоростью и проворством, эти грациозные монстры пронеслись наискосок через поле, распугивая пчел, и пропали из виду, прежде чем кто-то послал сигнал тревоги.

Вернувшись в зал Танцев, Флора протанцевала все детали своей миссии. В грациозных движениях она рассказала о стрекозах и обо всех цветах, пригодных к сбору, а затем ритм танца изменился – она поведала о погибших сестрах из другого улья. Флора увидела их на обратном пути, они летели, как слепые или пьяные, и это вызвало у нее жалость. Они звали свою мать и искали дом, а влажная серая пленка отягощала их крылья и выжигала разум. Пчелы, следившие за танцем Флоры, переставали повторять ее движения, и каждая стала осматривать себя и соседок, чтобы убедиться в своей чистоте. Когда Флора закончила танец, не было слышно радостных возгласов, ей лишь поаплодировали за ценное предупреждение.

Снова наступила ночь, а Флора так и не навестила свое яйцо. Ее мысли были заняты цветами и пыльцой, воздушными потоками и опасностями, образами и звуками полета, но она все же приглушила их. Ее яйцо. Она чувствовала, что нужна ему. Ей хотелось подняться и пойти в Питомник, но утомленное тело не слушалось. Завтра.

* * *

Пчелы проснулись под шум дождя, стучавшего по улью. Стало влажно и холодно. Флоры-уборщицы отнесли умерших в морг, поскольку вылетать было нельзя, и, несмотря на изнурительную работу на поле, многие полевки сетовали, что им придется весь день просидеть в улье. Флора подождала, пока унесли тела, затем склонила антенны и последовала за другими флорами, намереваясь, наконец, осуществить свой план.

Она закрыла антенны, уважительно сложила крылья и вошла в палату Первой Категории. Сестра Ворсянка сидела, рыдая, на своем посту вместе с кормилицами. Они взглянули на вошедшую Флору, и она увидела слезы на их испуганных лицах.

– Что случилось? – спросила Флора, подбегая к ним.

Сестра Ворсянка с трудом проговорила:

– Самая ужасная беда. – И она снова зарыдала. – Это, наверное, была новенькая, ее разум помутился от скудного питания! – Она взглянула на Флору сквозь слезы. – Что ты здесь делаешь? Я знала, когда услышала, что повысили какую-то флору, что это должна быть храбрячка вроде тебя, Флора-717, – так я и сказала! Ох, мои бедные детки, мои бедные, бедные невинные кормилицы – теперь мне придется обучать этих девчонок с нуля, а брать пример им будет не с кого. – Она обвела руками молоденьких пчелок, облепивших ее, и Флора увидела, что их мех еще приглажен, влажен и свеж после Прибытия. – Если мы голодаем, то не можем как следует сконцентрироваться и допускаем ошибки! Это не моя вина, если у нас не хватает пищи, а ваша: это вы, полевки, должны отвечать – и вот, смотри, что случилось!

Сестра Ворсянка опять зарыдала.

– Сестра Ворсянка, пожалуйста, расскажите мне!

– Почему ты вообще здесь? Нам уже нельзя побыть в горе и ужасе один день, чтобы никто не приходил поглазеть на нас?

– Я пришла повидать вас, – сказала Флора, сдерживая порыв побежать через палату и найти свое яйцо. – Идет дождь, мы не можем летать, вот я и подумала…

Она остановилась, почуяв приближение полиции фертильности.

– Да, они пришли. – Сестра Ворсянка содрогнулась. – Скольких еще кормилиц я должна лишиться? И даже Леди Веронику вытащили из Королевских покоев – ох, это было кошмарно! – Она взглянула на Флору. – Ты ведь знаешь, как они действуют. И одна из девочек сошла с ума от страха и сказала, что это было дело Ее Величества – так что ж, ее тут же на куски разорвали, там же, где нашли яйцо. – И она указала в конец палаты. – Там, в последней колыбели. Не знаю, как мы отчистим ее, там повсюду кровь, а это дитя все кричало и кричало, так долго, что я никогда-никогда не забуду…

Все тело Флоры словно сковал лед.

– Какое дитя?

– Новорожденный трутень. Ох, это был бы самый прекрасный мальчик из всех, такое хорошенькое личико. Но не в той колыбели! Наверное, новая кормилица положила яйцо в рабочую соту, а мальчикам, конечно, всегда нужно больше, так что неудивительно, что он умирал с голоду, когда мы его нашли. Я сказала, что он еще не пропал, сказала, что еще есть время накормить его и переложить, но Жрица слышит все. Сразу пришла полиция, и тогда…

Сестра Ворсянка обняла новеньких кормилиц и зарыдала, уткнувшись в их мех.

Флора тупо смотрела на колыбель, в которую она положила свое яйцо. Уборщицы оттирали пол вокруг, а пчела из Прополисов ремонтировала сломанный край.

– Вы сказали что-то о Леди Веронике.

Сестра Ворсянка вытерла глаза:

– Ну, мне пришлось сказать им правду. Она как-то раз приходила в палату поздно ночью, и я подумала, что должна сказать об этом. Я вовсе не хотела, чтобы они… сделали то, что сделали. И при всех, даже когда она клялась жизнью Пресвятой Матери в своей невиновности. – Сестра Ворсянка содрогнулась и отпустила от себя молодых кормилиц. – Но полиция должна выполнять свой долг, а иначе к чему мы придем? Нас поглотят чудовища и калеки. Смиряться, Подчиняться и Служить, даже если это причиняет боль.

– Да. – Флора отвернулась, все ее нутро невыносимо ныло.

– Можешь пройтись, если хочешь. Беда позади, и это по-прежнему святейшее место в улье. – Сестра Ворсянка встряхнула своими старыми крыльями. – Пресвятая Мать все исправит на Служении. Могу сказать тебе, что я первой вдохну его сегодня. – Она слабо улыбнулась. – Как хорошо, что ты заглянула, Флора-717. Я бы ни за что не поверила. Что-то не так? Твои антенны дрожат.

Флора так сильно прижала их, что поежилась от боли.

– Все в порядке, Сестра. Это просто… такие грустные новости.

Сестра Ворсянка распрямила свои антенны и пригладила мех на груди.

– Одно яйцо – ничего. Пресвятая Мать отложит еще тысячу с этим солнечным колоколом и еще по тысяче каждый день. Это по кормилицам я скорблю. Все обучение напрасно. – Сестра Ворсянка положила свой коготок на руку Флоры и притянула ее к себе. – Я скажу тебе, чего я на самом деле боюсь, Флора-717. Что яйцо отложила не одна из моих бедных кормилиц, а тщеславная и злобная работница. – И она пристально посмотрела на Флору. – Мы все должны быть бдительны.

Флоре захотелось ударить Сестру Ворсянку, или завопить во весь голос, или закричать, что это был ее ребенок, или умолять, чтобы ее разорвали на куски, лишь бы она избавилась от своей скорби. Но она лишь отвесила грациозный поклон.

– Да, – сказала она. – Мы должны.

* * *

Флора вышла из Первой Категории, не зная, куда идет, не чувствуя пульсации плиток пола. Она наталкивалась на сестер и не слышала их слов; она шла мимо носильщиков еды, не чувствуя запаха. В то время, как она одержимо и радостно летала по полям и засыпала с чувством изнеможения, ее младенец – ее сын – вылупился из яйца, мучился от голода и умер в агонии. Никакой цветок на всей земле не мог излечить ее боль, но ноги сами несли ее к взлетной доске.

Другие полевки направлялись туда же, набиваясь в коридор, двигаясь вперед, чтобы посмотреть на серое небо. Близость сестер превратила скорбь Флоры в приступ жестокой боли. Ее мягко коснулся кто-то, и она увидела старую и потрепанную полевку, Мадам Кипрей.

– Скажи мне, – обратилась она к Флоре, – это головные боли? Мы все от них страдаем; никто тебя не выдаст. Ты испытываешь их, когда возвращаешься с поля и ложишься? Просто я чувствую, что твой дух подавлен и печален.

От этих добрых слов Флоре захотелось застонать и рассказать правду, но усилием воли она закрыла свои антенны еще плотнее.

– Я… я так хочу летать, – только и смогла сказать она.

Еще одна пчела, услышав ее слова, улыбнулась. Даже в своей скорби Флора могла видеть красоту этой полевки, несмотря на ее возраст и раны на лице и панцире. Она была такой старой, что уже нельзя было различить ее породу, и, хотя такого не могло быть, она казалась Флоре очень похожей на Лилию-500.

– У нас еще будут цветы, – сказала старая полевка. – Просто верь.

– Мы принимаем Служение в такие времена, – сказала Мадам Кипрей. – Это помогает.

Они вернулись внутрь, но Флора держалась от них в стороне, раздираемая чувством бессилия от невозможности что-то изменить: ее ребенок умер.

– Почему такое кислое лицо?

Путь ей преградила нога, почти лишенная шпор. Это был Сэр Липа, слонявшийся в комнате отдыха полевок неподалеку от зала Танцев. Он указал на свободное место рядом с собой.

– Ты полевка, так скажи, когда дождь прекратится? В наших покоях мрачно сверх всякой меры, и я выхожу из себя, стоит мне услышать, как Тополь, или Рябина, или еще какой-нибудь шут гороховый превозносит себя сверх всякой меры. Что до пищи – это еще одна причина, почему я здесь сижу, чтобы услышать о последних поставках и узнать, честно ли нас кормят, ибо выбирать всегда не из чего. – Он тяжко вздохнул. – Только подумать, до чего мы дошли: сплетничаем с лохматой служанкой в общественном месте. Пусть ты теперь и полевка, свободная забрасывать свою ревностную тушку в любые дали. – Он скорчил гримасу. – О, ну ладно, я не хотел тебя обидеть, такая уж моя натура, ничего не поделаешь. Цветы – это, должно быть, что-то с чем-то, если даже однодневное расставание с ними так тебя печалит. – Сэр Липа скрестил свои средние ноги и восхищенно осмотрел шпоры. – Кстати, после твоей желчной выходки над моим соперником на Конгрегации я нахожу, что ты мне весьма нравишься – разве не странно говорить такое? И слышать, вероятно. Но раз ты не говоришь, я не имею представления, что ты об этом думаешь. Так… я оставлю тебя поразмыслить о том о сем.

Флора расправила крылья и почувствовала, что в мембране разрыв. До этого момента она не замечала ни самой раны, ни пульсирующей боли.

– Так принцесса вас не увидела?

– Ага! Ты говоришь с насмешником. Конечно, не увидела, иначе я бы сейчас правил в блаженстве, далеко от этого унылого места. С особыми поставками свежесобранного молочая для моего несколько причудливого королевского вкуса. – Он взглянул на нее. – Райский цвет. Я буду применять это уважительное имя после коронации. По любым меркам, Ее Цветущее Королевство найдет это очаровательно захватывающим и позволит мне раскрыть ей прелести любимого мной молочая.

– Пусть ваши желания сбудутся с королевской скоростью.

– На самом деле в следующий раз, как ты вылетишь…

– Для молочая сейчас не сезон, – сказала Флора и отметила, что его запах успокаивает ее.

– Уф – ни для чего теперь не сезон. Я полагаю, сейчас должно быть лето и время изобилия, но тебя удерживает дождь, а я голодаю. – Он обнюхал ее. – Но неудивительно, что ты там вся ослабла, словно ждешь Благодати – ни молекулы Служения в твоем запахе. Вот.

Без предупреждения Сэр Липа коснулся своими антеннами антенн Флоры, и, несмотря на ее замок, он ввел Королевскую Любовь прямо ей в мозг. Божественное благоухание изменилось – или это она изменилась – и больше не вызывало экстаза, а лишь слегка притупило терзающую ее боль. Она задрожала от облегчения.

– Лучше? – Сэр Липа снова обнюхал ее. – Что-то в этом должно быть, хотя я не знаю ни единого молодчика, кто бы это ценил. Мы – любимчики Матери, так что нам это без надобности. А вы, девочки, прямо млеете от этого: дело жизни или смерти!

Отчаяние Флоры немного отступило. Пресвятая Мать все еще любила ее – она чувствовала это сердцем.

– Спасибо вам, – сказала она Сэру Липе. – Дождь почти прекратился, и я должна идти.

Она побежала вместе с другими ревностными полевками, толпившимися на доске. С этого момента она станет самой работящей, самой благочестивой, исполнительной и самоотверженной дочерью улья. Хорошо, что ее преступление похоронено, – это было хорошо – опасность очистит ее…

Солнце прорезалось сквозь тучи, моторы полевок зажужжали, и Флора взмыла в воздух, уносясь вдаль от своих тревог.

Глава 18

Хорошая погода продержалась недолго. Резкий восточный ветер принес сильные дожди с холмов, поливавших всю долину, – и много сестер погибло в тот день. Прислушиваясь к прогнозу от Лилии-500, Флоре пришлось вернуться в улей с малым грузом пыльцы кипрея, и, поскольку ее не встретили приемщицы, она сама отнесла все в Цветочную Пирожковую. Отчаянная благодарность сестер-поварих, перепачканных желтой пыльцой, настроила ее на новый полет, но выстроившиеся на взлетной доске гвардейцы Чертополохи никому не разрешали вылетать.

– Ты слишком ценная, чтобы мы потеряли тебя, – сказала одна из них со свойственной этой породе грубой шутливостью.

Флора улыбнулась через силу и стала смотреть, как на доску под дождем садятся последние полевки. Все они насквозь промокли, их крылья были изорваны, а антенны поломаны, и все столпились у входа, чтобы приемщицы спасли все, что можно, из их промокших корзинок с пыльцой.

После этого изможденные сестры отправились не в зал Танцев, а в спальню, чтобы упасть на койки и забыться последним сном в своей жизни. Другие полевки касались их, проходя мимо, и тихо говорили: Славь конец своих дней, Сестра. Боль смягчалась на лицах израненных сестер, и сквозь шрамы проступала их красота, ведь о такой почетной смерти мечтала каждая полевка.

Флора присоединилась к одной из многих групп продувки, рассредоточенных по улью из-за влажного холодного воздуха. Сначала она работала крыльями в прихожих, передвигаясь при новой смене, чтобы уставшие домашние пчелы могли отдохнуть, а затем, когда плитки пола передали тревожное сообщение, она направилась в зал Продувки. В крыше обнаружилась течь, пропускавшая влагу, и пчелы спешно выстраивались в шеренгу, передавая шарики размягченного прополиса, чтобы замазать щель. В верхнем хранилище меда были найдены споры плесени, и пчелы всех пород, кроме уборщиц, были созваны в роты продувки, даже Чертополохи. Они пришли со взлетной доски, поскольку никакие хищники не стали бы нападать на мокрый улей, и заработали крыльями так рьяно, словно хотели заживо запечь осу. Даже трутни пришли посмотреть, восхищаясь потешным проворством сестер и периодически требуя, чтобы им давали освежиться, поскольку это было очень утомительное зрелище.

К концу дня дождь не стихал, и настроение у сестер – прежде всего у полевок – совсем упало. Улей наполнили запахи влажного меха и всевозможных пород; крылья сестер поникли и сморщились от непрестанной беготни и продувок. Все отчаянно ждали экстатического исполнения Служения. Когда же время настало, соты задрожали, и сквозь них проступило благоухание, но дождь, барабанивший по крыше улья, и атмосферное давление затрудняли его воздействие, и пчелы с трудом достигали естественного состояния Единства и Любви.

На второе утро полевки, выглянувшие на промокшую взлетную доску и вынужденные опять вернуться в улей, не находили себе места, от уборщиц пахло еще сильнее, когда они выносили в морг умерших за ночь, а в холодных влажных столовых пища стала почти безвкусной. Служения начинались и заканчивались, собирая толпы пчел, продрогших и молчаливых, старающихся восстановить душевную гармонию.

На третий день дождь продолжал поливать улей, и пчелы сходили с ума от бездействия. Кучи отходов собирались в грузовом складе, и некоторые полевки, совсем потеряв терпение, преступали закон и вылетали из улья на верную смерть. Чертополохи старательно сторожили коридор, предотвращая такую потерю рабочей силы.

– Эгоисты, – говорили о таких бунтарках другие пчелы. – Остальным потом больше работы достанется.

После продувки и чистки делать было нечего – только разговаривать, и сплетни плодились как плесень в сыром помещении. Сестры собирались тесным кругом и обсуждали все подряд, отбросив нормы морали, давая выход своей энергии: обсуждали другие породы, убранство улья и необходимый ремонт, пищу, гигиену и даже Королевскую откладку яиц.

Эта последняя тема, грозившая смертью всякой пчеле, допускавшей малейшее непочтение, постоянно обсуждалась в самой льстивой манере. Каждая пчела знала какую-нибудь работницу Питомника или сама работала там недавно, и у каждой пчелы были собственные, самые личные отношения с Пресвятой Матерью. Они сравнивали свои чувства во время и после Служения, и возникало нешуточное соперничество в том, кто чувствовал Ее Любовь сильнее, ведь экстаз означал благочестие. Разговоры неизменно заканчивались признанием того, что Ее Величество продолжала откладывать яйца в удивительном количестве и с изумительной быстротой, что она была прекраснее, чем когда-либо, а поскольку Она являла собой величайшую силу во вселенной, этот дождь должен быть знаком ее неудовольствия, и потому все они должны работать еще усерднее: Смиряться, Подчиняться и Служить.

Флора тоже участвовала в таких разговорах, испытывая одновременно благоговение и стыд. Ее тело зудело от нерастраченной энергии, и несмотря на увеличившийся разрыв мембраны на одном крыле, она жаждала летать, чтобы избавиться от невыносимого заточения – не только от общества сестер, но и от собственных мыслей. Постоянно удерживать антенны закрытыми было нелегко, и она едва могла избавиться от напряжения даже ночью, опасаясь, что о ее снах про яйцо проведает посторонний. Это было бессмысленно: снедаемой чувством вины, не в силах заснуть – лежать в темноте, занимая место в одной из лучших спален, где могла бы находиться более достойная сестра, и поэтому Флора, подобно многим другим полевкам, страдавшим бессонницей от заточения, вставала и бродила по коридорам.

По пути к взлетной доске, куда ходила, чтобы проверить погоду, Флора остановилась перед залом Трутней. Перед ней предстало убогое зрелище. Долгие дни бездействия привели многих трутней к ожирению, пол был загажен, и сестры, ухаживавшие за ними, не скрывали уныния, проявляя больше интереса к оброненным крошкам еды, чем к прославлению Их Самостей. Вьющиеся в воздухе пикантные мужские феромоны смешивались с затхлым запахом десяти тысяч продрогших сестер, и Флора вошла в зал, чтобы вдохнуть этого нового аромата. К своему удивлению, она увидела там множество сестер, которые также вдыхали ароматы трутней, находя в этом облегчение от надоевшего запаха женских спален.

В просторной комнате повисла странная атмосфера. Некоторые сестры от скуки и голода давали себе волю, покушаясь на еду и питье трутней, а трутни в ответ позволяли вольности в отношении сестер, лениво щупая их, обсуждая между собой принцесс, которых они поймают, когда дождь прекратится.

Флора вышла из зала, испытывая странное ощущение. Сама того не сознавая, она широко раскрыла каналы своих антенн и глубоко дышала всеми дыхальцами. Когда же она попыталась закрыть их, у нее не получилось, и все ее тело пронзил спазм. В желудке стало тепло и туго, и где-то глубоко в животе появилась еле заметная вибрация.

Флора поспешила подальше от зала Трутней, ужасаясь и радуясь при мысли о том, что она снова совершит преступление. Она остановилась в пустой прихожей зала Танцев и вдохнула воздух от взлетной доски. Фруктовый сад на рассвете дышал сладостью и прохладой, и дождь почти прекратился. Соты начинали гудеть по мере того, как просыпался улей, и множество сестер задвигались. Отчаянное стремление Флоры к полету неожиданно сменилось желанием сидеть на месте и дышать сладким воском.

Яйцо у нее в животе сияло ярко, словно крохотное солнце. Когда первые полевки стали спускаться по главной лестнице, Флора взбежала по малой на средний уровень. Скоро она тайно от всех отложит яйцо. Чтобы выжить, ее яйцо должно лежать в чистой восковой колыбели, но Питомник теперь был для нее слишком рискованным местом.

Флора колебалась в прихожей на среднем уровне, делая вид, что рассматривает мозаичные коды вместе с другими сестрами, прикидывавшими, где они сейчас нужнее всего. Со своего места она чуяла запах колыбелей в Питомнике, только что сделанных из чистейшего нового воска, принесенного из священной и закрытой для простых пчел часовни. Чтобы исключить риск случайного заражения, вход в нее всегда был занавешен запахом и потому не видим обычным взглядом.

Убедившись, что поблизости нет Премудрых жриц или полицейских, Флора открыла свои антенны, чтобы найти часовню. И тут же ее охватила любовь к своему яйцу, и она почувствовала, как запах ее породы поднимается, набирая тепло и силу. Кто-то должен учуять ее и схватить, но она не чувствовала ничего, кроме пульсирующих плиток пола под ногами, поскольку уже стояла на пути. Очистительный аромат мерцал на простых восковых дверях впереди. Едва Флора приблизилась к ним, они раскрылись ей навстречу.

Глава 19

– Это честь для нас, Мадам Полевка, – сказала Флоре престарелая Сестра породы Цикламен, протянув руки в приветствии.

Впервые после Лилии-500 Флора видела такую мудрую и прекрасную сестру.

– Чем мы можем одарить вас?

– Я… я пришла научиться навыку Воска.

Сестра Цикламен улыбнулась, услышав эти слова, и Флора увидела, что она совершенно слепа.

– Не навыку, а молитве тела, – сказала она. – И мы принимаем всех, кто приходит к нам. Идем же.

Двери за ними закрылись, и на Флору снизошел восхитительный покой, она чувствовала, что находится в полной безопасности. Вся часовня была сделана из нового воска, чистого, белого и ароматного.

– Это как быть в колыбели, – произнесла Флора, вдыхая чудесный аромат.

– Все мы дети, когда молимся. Каков был цветок твоего появления, дитя мое? Ты пахнешь молодо, однако я чувствую твой поднявшийся мех.

– У меня нет цветка. Я… я флора.

– Не стыдись, – сказала Сестра Цикламен. – Эта часовня принимает всех, кто приходит. И когда ты молишься, Воск приходит или не приходит. Только ты будешь знать это, и ты сможешь уйти в любое время.

Она взяла Флору за руки и ввела ее в круг молодых пчел, стоявших крылом к крылу.

– На это может понадобиться время. Просто дыши и стой спокойно.

Флора встала между двумя молодыми сестрами, чей мех едва поднялся. Она обхватила свой живот, не давая яйцу переместиться ниже. Постепенно она стала замечать мягчайшее жужжание вокруг себя. Оно исходило от самого воска и вызывалось телами пчел, сотворенных Пресвятой Матерью.

Яйцо Флоры оживилось, и она закрыла свои антенны.

– Теперь коснись ими пола, чтобы действительно почувствовать это Голос Сестры Цикламен прозвучал позади Флоры, и добрые руки наклонили ее голову так, что кончики антенн опустились на соты пола. И сейчас же в ее сознании вспыхнул образ прекрасного новорожденного трутня.

– Это священное место. Я не должна быть здесь.

– Ты – дитя Нашей Матери. Она не творит ничего, что не свято.

Сестра Цикламен переместила ее, и две молодые пчелы по обе стороны от нее придвинулись так близко, что их крылья соприкоснулись. Жужжание возобновилось. Тело Флоры наполнилось умиротворяющим сиянием, голова поникла в блаженстве, и, едва она вдохнула запах чистого нового воска, все напряженные мышцы расслабились. Ее набрюшники разошлись, и из них медленно потек теплый жидкий воск.

– Подай его вперед, – сказала Сестра Цикламен тихо.

Флора ощупала себя внизу и поднесла к лицу мокрые руки. Жидкость была полупрозрачной и вязкой на ощупь, и, подобно другим сестрам в этом круге, она вылепила из нее тонкий диск и положила в центр, на легкий и хрупкий столбик.

– Долго ли я смогу делать это?

Флора отложила еще один. И хотела уйти.

– Пока твой дух и тело могут объединяться в молитве.

– Спасибо тебе, Сестра.

Флора опустилась на колени и коснулась антеннами ног Сестры Цикламен.

Красота и доверие этой пожилой сестры вызвали у нее желание сознаться в вероломном преступлении, которое она собиралась совершить уже во второй раз. Но вопреки этому стремлению в потаенном уголке ее мозга все еще хранилась точная вибрация Священного Созвучия, и сроки, и сакральные знания, чтобы построить колыбель.

* * *

Когда появилась Флора, Служение шло полным ходом, но она не хотела участвовать в нем. Пока Молитва Воска была свежа в ее теле и она знала, что может выработать еще больше, она стремилась к уединению. Второе яйцо так обострило чувства Флоры, что она словно летала и теперь могла определить, где сейчас находится сама Пресвятая Мать – далеко внизу в другой части улья. Мать отдыхала, ее запах был умиротворяющим и устойчивым, но, когда Флора вдохнула его, у нее в уме зажглась единственная мысль: Только Королева может давать Жизнь…

И только самая дурная и нечистая дочь, которая заслуживала, чтобы ей оторвали голову, а тело отдали на съедение осам, могла бы помышлять о зловещем акте гордыни. Каждую сестру, мимо которой проходила Флора, с которой заговаривала, разделяла пищу или полет, она предавала своим эгоистичным преступлением. А что, если она вынашивала жуткую личинку, средоточие греха и болезней, еретическое отродье?

Кричащее, истекающее кровью дитя, толкавшееся у нее на руках и приникавшее к ней в ужасе. Дитя, пожранное заживо полицией фертильности.

Выйдя из Восковой Часовни, Флора накинула на себя вуаль очистительного запаха, защищавшего двери. Она снова закрыла свои антенны, но не могла втянуть брюшко, ведь ее яйцо все время росло. Она любила чувствовать жизнь внутри себя, и ее не волновало, было ли это преступлением: она хотела ребенка и должна была найти укромное место.

Место уединения… тихое, с тремя дверьми.

Премудрая Сестра отводила ее в одно такое место сразу после ее появления на свет. Флора подумала о маленькой комнате, где впервые встретила Сестру Ворсянку. Это было за Питомником, на этом этаже. Чтобы попасть туда, ей требовалось сейчас пересечь прихожую, пока Служение еще не закончилось. Если она будет ждать, то родит при всех.

Пока продолжалось Священное Созвучие и каждая пчела отдавалась молитве и чувству единства, было лучшее время для передвижений. Однако как только Любовь Королевы начнет мерцать, транс сменится ощущением благоухания, сестры станут приходить в себя и какая-нибудь бдительная пчела заметит ее.

Флора вошла в толпу зачарованных пчел. Сигнал Служения, шедший сквозь соты, затруднял точное определение маршрута, а яйцо пульсировало сильнее, требуя, чтобы она легла. Времени почти не осталось. Флора направилась туда, где запахи других пород были сильными и разнообразными, затем она открыла свои антенны и стала искать точное местоположение.

Следуй за Премудрой Сестрой… Большая центральная мозаика… и затем…

Любовь Королевы.

Премудрая Сестра дала ей Любовь Королевы. Если бы Флора приняла ее сейчас, на Служении, она бы нашла путь.

Флора открыла дыхальца, вдавила ноги в соты пола и вдохнула божественный аромат так глубоко, как только могла.

Матовые золотые плитки, затем пустые белые плитки, не вычищенные, просто белые.

Вот они – у нее под ногами были те же узоры, проходившие через прихожую.

– Куда это ты идешь до окончания службы? – Перед Флорой стояла Премудрая Сестра, ее жесткие антенны еще подрагивали после Служения.

Пытаясь скрыть свои мысли, Флора скопом выдала сведения Лилии-500.

Полярный угол солнца никогда не лжет, в отличие от ос и прочих порождений Мириад, кроме Пауков.

Премудрая Сестра отпрянула от нее.

– Ты думаешь о подобном на Служении?

– Прошу прощения, Сестра. Это из-за долгого затворничества, – ответила Флора и, несмотря на боль, выплеснула на Премудрую еще порцию знаний Лилии-500.

При столкновении с закрытыми бутонами и признаками трупных мух…

– Хватит! Невинные, неуемные полевки, пока длится дождь, вы должны считаться с другими сестрами! – отчитала Флору Премудрая Сестра за грубое нарушение ее молитвы и протолкалась сквозь взволнованную толпу.

Флора снова подхватила след золотистых плиток. В служебном коридоре за Цветочной Пирожковой и палатой Второй Категории они сделались пустыми, но она узнала их, вспомнив свое пребывание в должности уборщицы, поскольку именно здесь няни и кормилицы оставляли отходы для сбора. Здесь проходил сток, который она чистила и мыла столько раз, а там, в конце коридора, пустая стена. Если там не окажется двери, она будет рожать на виду у тысяч пчел и умрет вместе со своим яйцом.

Священное Созвучие затихло, вибрация шестидесяти тысяч ног возобновилась, и Флора побежала проверить стену, чувствуя, как с каждым шагом распухает ее брюшко.

Только вплотную приблизившись к стене, она различила контуры маленькой дверки и крохотной панели, отмеченной короной. Флора коснулась ее – и дверь открылась. К ее облегчению, она стояла в маленькой пустой комнатке с тремя дверьми, которую сразу узнала.

Она закрыла за собой дверь. Другая дверь вела в Питомник, а третья… была там, где заканчивались истертые плитки. Флора подошла к ней и прислушалась. За дверью было тихо, и она открыла ее. Она оказалась на лестничном пролете, высоком и крутом. Снизу поднимался запах свежего воздуха взлетной доски, а сверху доносился запах меда. И Флора тут же поняла, где она. Этим лестничным пролетом она воспользовалась, убегая от Сэра Липы, когда жадные трутни нагрянули в зал Продувки. Воздух был неподвижным, словно здесь с некоторых пор никого не было. Она стала карабкаться наверх.

* * *

Лестница закончилась маленькой площадкой с одной дверью. За ней Флора уловила вибрации пчелиных ног и поняла, что там. В животе усилились толчки, и ее пронзила боль – яйцо рвалось наружу. Теплый воск стал сочиться между обручей ее брюшка и течь на руки, а она пыталась удержать его – растрачивая драгоценную субстанцию, прилагая усилия, чтобы защитить свое яйцо, думая, что она сумеет спрятать его. И Флора стала биться головой о стену в отчаянии от собственной беспомощности.

Очень медленно отсек стены повернулся, и перед Флорой открылось темное пространство. Яйцо уже выходило из нее, но она сумела забраться внутрь и закрыть за собой фрагмент стены. Она опустилась на землю и вдохнула застоялый воздух. Несмотря на боль, она смогла определить два запаха.

Первый был сильным запахом меда, приносимым вибрациями через одну из стен. Флора открыла антенны, чтобы прочитать их, и поняла, что это движения сестер, работающих за стеной, в Сокровищнице. Второй запах был гораздо тоньше, старый и сухой, и его не касалась никакая живая вибрация.

Яйцо задрожало внутри нее и прекратило движение, словно не желая выходить. Чуя его страх, Флора повернулась в сторону этого запаха – что бы это ни было. Ее раздувшееся брюшко не позволяло выпустить жало, но она подняла когти в направлении странной силы рядом с собой. Запах перешел в бесконечно слабый сигнал. Он не отражался от Флоры – он звал ее.

Туго зажав яйцо в своем теле, Флора устремилась на зов и вдруг остановилась, потрясенная. Перед ней на стене было нечто столь невообразимое, что на несколько секунд она забыла про боль. Три высоких кокона были вертикально прикреплены к плотной восковой платформе, и каждый представлял собой длинный фасеточный овал, затейливо украшенный. У всех были маленькие круглые отверстия в нижней части, а у одного оказался неровно надорван верхний конец.

Флора вдохнула их запах и вскрикнула, а яйцо в ней сильно содрогнулось. Все эти коконы были саркофагами, и в каждом покоилась давно умершая жрица.

Яйцо Флоры снова стало рваться наружу, с силой и напором. Она упала на землю перед тремя саркофагами, извиваясь, а ее брюшко готово было лопнуть. Яйцо выскользнуло из ее тела – и ревущая боль отступила. Она ощущала его, теплое, живое и большое, касающееся кончика ее тела. Она свернулась вокруг яйца, и ее сердце наполнилось любовью.

Яйцо отсвечивало золотом и пахло слаще Служения. Флора почувствовала, что ее тело намокло от жидкого воска, и она быстро и радостно собирала его горстями и лепила грубую колыбель из сладкого белого воска, прямо перед тремя коконами. Затем она опустилась на колени и прижала к себе яйцо, возбужденная его живой вибрацией. Оно было чуть больше, чем первое, но такой же формы – и Флора поклялась, что на этот раз она будет кормить своего крошку-сына всем, чем нужно, чтобы он вырос крепким, и сообразила, что ей нужно сделать, чтобы запечатать его на Священное Время.

Мое драгоценное яйцо – мой запретный блаженный любимый грех…

Она никогда не забудет о нем, летая по полям. Флора бережно положила яйцо в грубо вылепленную колыбель.

– Через три дня, – прошептала она ему, – я буду держать тебя на руках и кормить.

Бесстрашная после родов, Флора подошла к странным коконам и стала осматривать их. Они напоминали ей большие разукрашенные соты в зале Прибытия трутней, однако эти коконы были гораздо больше и совсем не пахли самцами. На каждом имелось по три или четыре отверстия, расположенных там, где должен быть живот покойниц, и, когда Флора обнюхала их, ее жало запульсировало от легчайшего запаха старого высохшего яда – несмотря на то, что жрицы были давно мертвы. Она забралась на платформу, желая заглянуть в дыру наверху одного из коконов.

Она увидела едва оформившееся лицо молодой Жрицы, умершей еще до рождения. Жрица была бы такой же большой, как сама Королева, и почти такой же прекрасной. Одна из ее рук была поднята и сжимала недоразвитыми когтями частицу воска. Флора слезла с платформы. Ей следовало подумать о живой Жрице. Она тщательно вымылась и как следует сомкнула кончик своего брюшка, а затем выскользнула из укрытия, готовая влиться в жизнь улья.

В темной камере, под невидимыми взглядами мертвых жриц, ее яйцо начало расти.

Глава 20

Флора вышла на самый нижний уровень улья, навстречу студеному воздуху, дующему от взлетной доски, под дробный перестук града по деревянной крыше. Гвардейцы Чертополохи выталкивали ледяные градины, попадавшие в улей, и Флора, как и другие сестры, стала помогать им. У нее было смутное ощущение, словно она очень долго спала и пропустила что-то важное, судя по тому, что домашние пчелы спешили в зал Танцев на собрание.

Из зала доносился запах Премудрых жриц, и Флора прижалась к другим уборщицам в общей сумятице, чтобы под прикрытием их запаха и скрыть любые следы своего яйца. В центре зала Танцев многоголосый хор Премудрых затянул Священное Созвучие, и мощный обертон слился со звуком ливня. После чего жрицы высказали свою молчаливую волю через соты голосом Разума Улья.

Остальные пчелы в знак покорности выстроились концентрическими кругами, словно находились в зале Продувки. И тогда жрицы подняли своих сестер, чтобы все видели их. Они раскрыли крылья, их запах усилился, а глаза засияли. И они заговорили в унисон, так что все пчелы услышали их прекрасные тихие голоса, несмотря на ливень.

– Мы – священные Медовки, рожденные из породы Королевы, мы охраняем Разум Улья. Этот сезон темен, цветы повернулись против нас, а Воздух влажен и холоден. Споры зловещей поросли летают по влажному ветру и портят наши кубки с нектаром, а наша Сокровищница скудеет быстрее, чем мы успеваем наполнять ее. Сакральная работа Пресвятой Матери под угрозой, и грехи Апатии, Отчаяния и Вялости одолевают нас как мухи.

Запах Премудрых стал сильнее, и полевки поежились, поскольку под ним скрывался тяжелый запах полиции фертильности. Флора мгновенно закрыла свои антенны и стянула свои дыхальца, чтобы уменьшить его властное воздействие. Инстинкт побуждал ее к бегству, но это было бы смертельной ошибкой, а если она умрет, то умрет и…

Усилием воли она подавила свою тайную мысль и осмотрелась. Антенны всех сестер были напряжены от страха, даже полевки испытывали ужас. Но ведь не могут все они быть виновными, значит, и ей нужно сохранять спокойствие.

Жрицы сканировали помещение. Выдвигая элегантные антенны на всю длину, они впитывали информацию, исходящую от каждой охваченной страхом пчелы. Испуганное жужжание доносилось из разных точек в толпе, по мере того как тяжелый запах полиции фертильности расползался повсюду, обволакивая их как паутина. Флора не сопротивлялась, невзирая на волны паники, пробегавшие по залу от тысяч сестер. Если полицейские обнаружат ее, значит, Пресвятая Мать желает ее смерти.

Пресвятая Мать… Одна мысль о Королеве причиняла боль. Ее доброта, ее красота и то, как ее нежные прикосновения избавили Флору от стыда за свою породу…

– Мы все, весь улей, виновны в Святотатстве и Праздности, – подытожил хор Премудрых Сестер. – Нектар выпивается без разрешения на Продувке, полевки теряются в полях, и даже в Питомнике допускают ошибки. – При этих словах по толпе прокатился вздох изумления. – А причиной тому – ошибки, совершаемые в этом самом зале. – Сказав это, жрицы замахали крыльями, чтобы распространить свой запах. – Любовь Королевы осуществляется по Правилу Закона, и мы демонстрируем верность Пресвятой Матери через доверие к Ее жрицам, Медовкам. Этот сезон стал неблагоприятным для нас, и облетая бутон за бутоном, мы приближали то, что теперь назвали упадком в ожидании перемен. Теперь пришел ледяной дождь, и стало ясно: для нашего улья наступило время расплаты, и мы должны покаяться!

Темные пчелы стали напирать с краев, крепче сжимая толпу.

– Мы сверились с древними кодексами в Библиотеке Нашей Пресвятой Матери, – продолжали жрицы на несколько голосов, уже более суровых, но все таких же прекрасных. – Королева заверила нас в Ее Любви, и нам дозволено отпраздновать наше единство Обрядом Искупления.

Пчелы переглянулись в молчании.

Искупление… Флора попыталась вспомнить, где она слышала это слово. И она вспомнила – это было в четвертой панели Королевской Библиотеки. Ей захотелось свежего воздуха, захотелось покинуть этот зал, но Премудрые продолжали вещать хором:

– Сакральный акт призывает к жертве любви: одну пчелу за своих сестер, свою Мать, свой улей. Кто здесь стар, чья польза скоро станет ничтожной? Кто скрывает слабость, за которой может скрываться болезнь, кто из вас как-либо согрешил? Чтобы дать свободу своим сестрам и избавить наш улей от страданий, предстань перед нами сейчас же.

Ни одна пчела не двинулась с места и не издала ни звука, но запахи всех пород пестрели ужасом, клубившимся в воздухе точно дым. Флора увидела благостное слепое лицо Сестры Цикламен, которая была так добра к ней в Восковой Часовне. Искупление. Старая пчела собралась поднять руку.

– Я это сделаю! – выкрикнула Флора. – Я все искуплю!

Толпа развернулась в ее сторону, и каждая жрица посмотрела на нее, когда она вышла вперед. Остальные пчелы отступили в благоговении и страхе. Флора раскрыла свои антенны и испытала прилив облегчения. Только Королева может давать Жизнь – это была правда, и признание объединило ее душу с сестрами. Она готова была с радостью отдать свою жизнь за них и вернуть себе честь ценой смерти.

– Я Флора-717, и я…

– И я тоже! – раздался еще чей-то голос в толпе.

– И я! – выкрикнул кто-то еще.

– Я умру за Пресвятую Мать.

– Я родилась весной, мой срок уже близок, возьмите меня! – стали выкрикивать пчелы одна за другой.

– Дайте мне…

– Я цепляюсь за жизнь, а ведь я стара…

– Я жадная…

– Я слабая…

Сестры одна за другой подходили к Флоре. Жрицы повелели им встать вместе в центре зала. И одна из них обошла их, осматривая всех.

– Молодая, старая. Старая. Старая. Старая. – И тут она остановилась перед Флорой. – Но ты очень молода, – сказала жрица, запуская коготь в мех Флоры. – Твой мех едва поднялся.

Флора взглянула на свой мех и увидела, что это так – он был плотным и глянцевитым, словно она все еще была молоденькой кормилицей. Жрица медленно запустила коготь под брюшко Флоры и осмотрела его. С него свисал завиток воска. Она обнюхала его. Флора ждала удара, ведь никому из ее породы не дозволялось работать с этой сакральной субстанцией.

– Ты еще делаешь Воск – тобой мы, конечно, не можем пожертвовать. Благородный жест, но отойди в сторону. – И жрица прошла дальше, продолжая осмотр добровольцев.

Флора не могла поверить в это – конечно же, жрица учуяла ее вину. Но она вдруг осознала, что ее антенны плотно закрыты. Она сделала это бессознательно и знала почему. В глубине сознания сияло ее крохотное яйцо, чистое и невинное. Оно не хотело умирать и не хотело, чтобы умерла его мать – они все еще были связаны. Флору охватила радость, и она посмотрела на себя. Это было правдой, она снова выглядела молодой. Ее мех сделался плотным и глянцевитым, тело сияло, а суставы были послушными. Очень тихо она расправила крылья и проверила все четыре мембраны. Каждая была крепкой, гибкой и целой, без следа повреждения. Разрыв, который беспокоил Флору, исчез.

Молодость Пресвятой Матери обретается с каждым яйцом. И она, флора, уборщица, похищала дар жизни, молодости и силы у самой Пресвятой Матери, призывая разрушение и смерть на свой улей.

– Не щадите меня! – выкрикнула Флора. – Дайте мне умереть, чтобы и следа не осталось от моих грехов!

– Религиозное помешательство, Флора-717, – сказала ей Сестра Ворсянка, стоявшая в группе старых добровольцев. – Но ты подала голос первой, и это было смело. – С этими словами она провела рукой по своему облысевшему торсу. – Это должна была быть я – пример следует подавать пчелам высокой породы. – Она скрестила руки. – И я сделаю это ценой своей смерти. А ты помолчи и дай нам мирно помолиться.

Премудрые жрицы кивнули им и обратились к группе старых пчел:

– Дочери нашей Пресвятой Матери, служанки нашего улья, добровольно ли вы отдаете ваши тела и души в Обряде Искупления?

Старые пчелы кивнули, поддерживая друг дружку.

– Добровольно, – сказали некоторые.

– Спасибо вам, благородные сестры. Тогда Смиритесь, Подчинитесь и Служите.

– Смиряемся, Подчиняемся и Служим, – прошептали старые пчелы.

Премудрые жрицы поставили молодых пчел-добровольцев вокруг них.

– Вы будете проводить Обряд.

Жрицы возобновили Священное Созвучие, а в дальней части зала Танцев стояли, наблюдая за происходящим и подталкивая остальных вперед, пчелы с темным прилизанным мехом из полиции фертильности. И зазвучал напев:

– Благословенна будь Сестра, берущая мой грех. Благословенна будь Сестра…

Жрицы задали этот напев, и каждая порода подхватывала его по кругу, пока эти слова не зазвучали по всему залу, переходя в низкое гудение по мере того, как толпа подавалась вперед.

Флора почувствовала, как тысячи сестер давят ей в спину. Вокруг слышались вздохи и возгласы, когда старые пчелы падали под напором толпы, а напев становился громче.

Благословенна будь сестра – антенны Флоры ревели от многоголосого напева, а ее ноги переступали вперед. Фертильность есть сама Жизнь. Эта мысль заставила ее споткнуться, но она уперлась своими шпорами в воск и почувствовала силу, струящуюся по всем шести ногам. Я фертильна. Кровь прилила к крыльям, и ей невыносимо захотелось расправить их на воздухе. Она должна вернуться через три дня, чтобы увидеть, как вылупится ее яйцо.

Она тяжело навалилась на одну из старых пчел и увидела перед собой перекошенное страхом лицо Сестры Ворсянки.

Благословенна будь Сестра,

Берущая мой грех…

– Пресвятая Мать, прости мой страх! – выкрикнула Сестра Ворсянка и плотно прижалась антеннами к антеннам Флоры.

Флора вскрикнула в ужасе, но было уже поздно. Запах, чувство и любовь, которые она испытывала к своему прекрасному яйцу, выплеснулись в разум Сестры Ворсянки. И старая пчела завопила:

– ТЫ! Это ты откладываешь яйца! – Сестра Ворсянка боролась с напирающей толпой. – Вот! – закричала она. – Вот еретичка…

Флора попыталась сбить ее с ног, но она только пошатнулась. Сестра Ворсянка кинулась на Флору, вцепилась когтями ей в лицо, и ее тревожные железы вскипели.

– Она опять грешит! Убейте ее яйцо!

Волны напева перекатывались над ними все громче, и Флора столкнула Сестру Ворсянку на пульсирующий пол и сломала ей шею.

Благословенна будь Сестра, берущая наш грех… Флора поднялась на ноги, запах ее породы так и разил от нее. По всему залу Танцев сестры напирали вперед, сдвигая мертвые тела в кучу бренных останков в центре зала. И тело Сестры Ворсянки исчезло среди прочих.

– Благословенна будь Сестра, – пел прекрасный хор жриц, – берущая наш грех. Наша Мать, которая в трудах.

– Да святится Утроба Твоя, – подпевали все остальные пчелы.

Когда они одновременно произносили священные слова Королевской Молитвы, вибрация в сотах изменилась, заструился аромат Служения.

Многие пчелы рыдали, глядя на мертвых, сестры каждой породы утешали своих, и все продолжали глубоко вдыхать Любовь Королевы, умиротворяясь ее чистотой и силой. Флора проговорила слова молитвы и плотно закрыла свои антенны. Они зудели от атаки Сестры Ворсянки, но она была жива, а значит, ее секрет так и остался секретом.

– Аминь, – сказала она вместе со своими сестрами.

Они стояли в тишине, давление ослабло. Только пение черного дрозда слышалось где-то далеко в саду. Ливень прекратился.

Премудрые жрицы торжествующе поднимали руки, и пчелы плакали от радости, забыв недавний ужас. Полевки бодро расправляли крылья и бежали на взлетную доску, с которой поднимался пар под солнцем, вышедшим из-за облаков, а домашние пчелы ликовали, провожая их.

Глава 21

Шокированная своим поступком, Флора покинула зал в числе первых. Поднимающийся южный ветер разогнал последние серые тучки, и перед Флорой раскинулось пространство зелени самых разных оттенков, составленное из простых четырехугольных форм, словно каким-то примитивным насекомым, не ведающим о красоте шестиугольника. Вдалеке, где когда-то сияло поле золотистого рапса, две громыхающие машины перекапывали землю. Флора выгнула кончики крыльев и облетела неприятный запах стороной.

Она предложила себя в жертву, но получила отказ. Какой бы ни была причина, но Пресвятая Мать не хотела ее смерти – иначе ее признание было бы услышано. Вместо этого Премудрая Сестра определила ее к живым, а Сестру Ворсянку к мертвым.

Флора пригнула антенны к спине, набирая скорость. Больше она никогда не станет открывать свои каналы в улье, чтобы какая-нибудь пчела не смогла застать ее врасплох и все узнать. Сестра Ворсянка была старой и больше не могла быть полезной работницей, а вот крылья Флоры работали с новой силой. Она чувствовала, что может пролететь сотню лиг на благо улья, и небо струилось всевозможными запахами, исходящими от влажной земли, – в их числе был восхитительный завораживающий запах нектара. Флора настроилась на него.

Свежий нектар после стольких дней прогорклой, отсыревшей пищи в улье – как же будут радоваться сестры, и как отрадно ей будет видеть их радость от плодов ее работы. Флора была безудержна в своем стремлении приносить пользу, и она прибавила скорость. Если ей повезет, она сможет первой встать на бархатистые губы цветка, когда прибудет дневной нектар.

Она стремительно пролетела вдоль зловонной серой линии дороги, в сторону красных и серых крыш городка с крохотными зелеными садами, разделявшими дома. Щебеночные дорожки разветвлялись точно вены, промозглый ветер, крадущий кислород, поднялся выше, но Флора держалась над ним, наслаждаясь своей невероятной новой силой. Вероятно, Пресвятая Мать пощадила ее именно по этой причине: она должна добывать лучшую пищу для улья и наполнять его Сокровищницу богатством. Своими усилиями в работе на пользу улья она загладит преступления своего тела.

Флора утвердилась в высоком потоке теплого воздуха и проверила свое положение, фиксируя антеннами зрительные метки. Городок был прямо по курсу, но если она отклонится в сторону возвышенности, то сможет подлететь к его маленьким садикам сзади и к тем цветам, чьи сладостные рты уже манили ее. Она почувствовала термальный поток в направлении склона и поднялась, чтобы поймать его. Флора рассчитывала попасть в струю теплого воздуха, где рассчитывала легко парить, но ее вдруг завертело и закрутило мощное быстрое течение, струящееся по долине.

Давай вниз! – обжег ее антенны голос Лилии-500. – Снижайся!

Значит, старая полевка летала когда-то и здесь. Флора попыталась очистить свои антенны от странного звука, вплетавшегося в шум ветра, отвлекая ее внимание. Помехи усилились. Раздался треск и хлопок, и у нее отключились все органы чувств, кроме зрения.

Опасаясь, что это могло быть вызвано частицами той серой вредоносной пленки, Флора полетела в сторону купы деревьев на холме. Тело ее было крепким и здоровым, но в голове усиливалась боль, а деревья так и расплывались перед глазами.

Одно дерево было больше остальных, его темно-зеленые ветви едва подрагивали. Это было массивное хвойное дерево с жесткими, чуть поблескивавшими иглами, а его ствол покрывала необычайно однородная коричневая кора. Некоторые его ветви будто были металлическими, а из сердцевины исходило нечто тягостное, словно молитва, которую бормочут задом наперед. Дерево ничем не пахло, и его энергия не была ни живой, ни мертвой.

Ветер на вершине холма рассеялся, и Флора опять попыталась снизиться, но неведомая сила, поработив ее мозг, все еще блокировала чувства. Она обнаружила, что облетает мертвые блестящие ветви этого дерева, на которых не было ни насекомых, ни птиц. Далеко внизу виднелись четыре твердых корня, уродливые и симметричные, уходящие глубоко в каменную платформу, на которой было разбросано множество черных точек. Их форма была знакомой – это оказались пчелы. Флора в возмущении попыталась применить силу, чтобы вырваться из порочного круга, который не отпускал ее, но любое усилие только увеличивало ее скорость. Зловещая сила исходила от дерева, истощая ее силы.

Острая боль пронзила ее голову, и снова прорвался голос Лилии-500:

Не смотри вниз. Следуй за…

Флора напряглась, чтобы расслышать сообщение, но ее антенны обвисли словно мертвые. Следовать за чем? Она попробовала сфокусироваться на точке за этим деревом и вывернуться к ней, но ее крутящий момент размыл все в искаженные зеленые полоски.

…Мириадами… Мириадами… Мириадами…

Теперь сведения старой полевки закоротило, и ее голос смешался с тупым гудением сердцевины дерева, и Флоре захотелось оторвать свои антенны, лишь бы это прекратилось. Вдруг возник высокий шипящий звук, и, когда ее снова повело по кругу, она заметила зловещую вспышку черно-желтого костюма.

– Приветствую, Кузина Чешуекрылая, – послышался высокий, язвительный голос осы.

Она висела в воздухе, поглядывая на Флору, совершенно не воспринимая зловещую силу сияющего дерева.

– Околпачили нас вдалеке от дома? – Оса пролетела рядом с Флорой, чтобы та могла видеть ее.

Это была молодая самка, гораздо меньше огромной Леди Веспы, попытавшейся напасть на улей и запеченной заживо. Но Флора даже при помутненном сознании могла различить ее зловредное личико и почуять ее жало. Оса снова засмеялась.

– О, нам нравится видеть наших чешуекрылых кузин в беде… Даже Избранный Народ должен иногда бороться, да? – Она подлетела к Флоре ближе. – Никто из ваших не знает, что это за дерево, не так ли? Пока не становится слишком поздно!

Она стала забавляться, делая маленькие обратные прыжки, не двигая крыльями.

– Мы не Избранный Народ, но мы все равно сильнее вас, видишь, кузина? Мы не делаем мед, но мы умнее и красивее, чем вы.

Оса ухмыльнулась и сделала пируэт, и Флоре, несмотря на невероятную усталость, захотелось сбить насмешницу на землю.

– И, конечно же, – оса извлекла свое маленькое жало, показав на кончике сияющую каплю яда, – мы вооружены куда лучше вашего!

Она сладострастно изогнула жало и прожужжала так близко к Флоре, что дерево отозвалось гудением.

– Признай, что мы лучше, и сделай мне книксен, – сказала оса насмешливо. – Тогда я покажу тебе, как отсюда выбраться.

Следуй за… Мириадами, – ворвался голос Лилии-500 в затуманенное сознание Флоры, – потому что они не подвластны…

– Я это признаю! – сказала Флора и приняла торжественную позу, разведя колени в нелепом книксене.

Оса разразилась скрипучим смехом и замахала крыльями перед самым лицом Флоры.

– Следуй за мной быстро и не отставай, глупая кузина, сейчас же.

Флора метнулась за осой и преодолела притяжение дерева. Земля устремилась ей навстречу, но она все же смогла уцепиться за сухой коричневый стебель. Оса уселась на мертвый куст позади нее и подождала, пока Флора придет в себя.

– До чего ты неловкая! Цветы должны просто ненавидеть твои касания. Давай-ка повтори книксен.

– Нет, – со злобой сказала Флора, держась из последних сил.

– Ля-ля, ну, тогда я оставлю тебя, – пропела оса, – и посмотрю, как скоро ты умрешь.

Она отлетела на небольшое расстояние и зависла в воздухе. Флора собралась для полета, но ее одолевала слабость, и топлива почти не оставалось. Едва она ощущала воздух между своих крыльев, как дерево притягивало ее к себе.

– Книксен, – пропела оса, – тогда увидишь свой улей. Как хочешь!

Флора снова ухватилась за ветку и сделала осе книксен.

– Как лебезит Избранный Народ, когда им надо! Со всеми вашими сокровищами, мехом и несравненными священными традициями, о которых вы столько поете и рассказываете в танце. Как будто вы единственные, до кого есть дело цветам!

– Ты права, кузина. Ты лучше. А теперь, как мне улететь отсюда?

– А, ну, прежде всего, тебе следовало держаться своей стороны дороги, – сказала оса.

– Воздух общий. Никакая оса не будет указывать нам, где летать.

– Нам? Это королевское «Вы»? Что ж, дорогая кузина, позволь сказать тебе: Мы, Оса Веспа, думаем, что ваша королевская Мать больна. Мы на самом деле так считаем.

– Ты лжешь. – У Флоры непроизвольно выдвинулось жало от такого оскорбления.

– О нет, ведь мы нашли вашу бедную сестру из фруктового сада, потерявшуюся в полете, как ты сейчас. – И оса снова насмешливо хохотнула. – Мы узнаем ваш наряд, еще как. Даже когда он запачкан грязными серыми пятнами. Бедная умирающая пчелка, мы постарались облегчить ее последние минуты – и как она разговорилась! Как она называла своих сестер – о, мы не обижались, она ведь была при смерти, но она очаровательно делилась с нами новостями о грубом приеме Леди Веспы и обо всем, касательно вашей святой Жрицы. – Тут оса склонила голову набок. – И о том, как аромат Матери слабеет.

– Пресвятой Матери! И Ее Любовь по-прежнему сильна. – Жало Флоры так и рвалось в бой.

– Прости меня, кузина, ты вправе критиковать мои манеры, – захихикала оса и окинула ее хитрым взглядом. – Думаешь, мы ниже вас? Пчела не может лгать.

– Да, но это не твоя вина. – Флора не хотела рассердить осу. – Ты сильнее меня, потому что можешь противостоять этому дереву.

– Это не дерево, глупая кузина! – Оса зависла в воздухе и, проворно подняв когтистую лапу, махнула ей. – Разве ты не слышишь? Бум, бум, бум – никогда не прекращается! И так громко и скучно, но хотя бы оно не может передавать запах. Это было бы гораздо труднее не замечать.

Теперь, когда оса указала на эти особенности, Флора смогла ощутить тяжелую магнитную пульсацию, сотрясающую воздух. Оса, совершенно нечувствительная к пульсации сотовой телефонной вышки, пролетела перед Флорой, демонстрируя ей работу своих крыльев.

– Частоты повыше, видишь? Мы настраиваем их, чтобы обходить эту тоскливую пульсацию, потому что мы лучшие летуны, чем вы. Мы во всем лучшие!

– В самом деле, – сказала Флора искренне. – Вы очень мудрые, раз понимаете это дерево. И если я смогу вернуться домой, то буду рассказать моим сестрам о вашем умении.

– Конечно, сможешь. Я покажу тебе доброту ос. Как твои усики?

Антенны Флоры зудели из-за сильной пульсации сияющего дерева, и она не различала ни запахов, ни сторон света, но все равно подняла их, чтобы показать свой бодрый настрой.

Оса улыбнулась:

– Тогда следуй за мной, и все будет в порядке.

Несмотря на то что чувства Флоры были притуплены, она настроила свои крылья на непривычную частоту осы и полетела за ней. Раз кузина не оставила ее здесь на верную смерть, значит, ей можно доверять.

Глава 22

Когда они пролетали над деревьями, Флора старалась распознать малейшие следы запаха трутней, на случай, если они были здесь на Конгрегации, но ей удалось уловить только следы аромата чужеродного нектара. Они пролетели низко над большой серой дорогой, от которой высоко в воздух поднималось горькое зловоние, а затем – через маленькое поле ржи. Едва знакомый ржаной запах проник в мозг Флоры, ее чувства начали пробуждаться. Бескрайние серо-зеленые поля колыхались вдали, но ни аромата нектара, ни пыльцы не чувствовалось впереди, только тоскливый бесполезный запах волокнистых растений и странный резкий дух земли под ними.

Оса зависла на своих легких крыльях и посмотрела на Флору.

– Ну вот, в той стороне твой фруктовый сад, кузина, как видишь, этим путем ты вернешься с пустыми корзинами, – сказала она со вздохом. – Думаю обо всех вас, бедных кузинах, о ваших цветах, загнивших под дождем, и не представляю, что вам теперь делать.

– Будут новые цветы.

– Не при нашей жизни – разве не видишь, как вздулись семена? Все, кто исповедует разную веру, могут прочесть этот знак. Много раз дома мы говорили, что охотно поделились бы своими избытками с нашими кузинами, ведь у нас есть так много. Как жаль, что Избранный Народ слишком горд для этого. Однако мы, осы, желали бы забыть старинную вражду…

– У вас есть пыльца и мед?..

Оса разразилась смехом:

– Кузина, ты слишком заработалась! У нас есть сахар, он как твердые росинки нектара, но мягкий, как личинки внутри. Слаще меда и крепче этой древесной крови, что вы соскребаете. – Оса сплюнула с отвращением.

– Прополис. Он приносит много пользы.

Флора старалась не рассердиться на нее, понимая, что из этой дружбы можно многое извлечь. Она представляла, как на взлетной доске выгружает экзотическое сокровище для своего улья, заставляя сестер поверить, что это не сказка.

– Называй, как хочешь, кузина. Но ты могла бы накормить весь свой улей, взяв лишь часть того, что у нас есть. Ну, да ладно, здесь я тебя оставлю. Удачного сбора, кузина.

– Подожди! – Флора метнулась за ней. – Ты действительно готова поделиться этим с нами?

Оса чинно взмахнула крыльями и улыбнулась.

* * *

Флора ожидала, что они направятся в сторону вихря запахов, идущего от городка, но вместо этого оса увлекла ее к скоплению серых складов на окраине. Вблизи них ездили туда-сюда машины, изрыгавшие темный дым, и Флора отметила, что их тоже надо будет упомянуть в танце. Ей столько всего придется станцевать – от этой мысли ее охватил удивительный пыл: подумать только, древняя вражда с Веспой может быть окончена – вот уж поистине искупление.

Оса обернулась в полете проверить, летит ли за ней Флора, и приступила к снижению над складскими зданиями. Флора запоминала все, что могла, хотя ее антенны действовали медленно и побаливали. Она никогда еще не видела места, где было бы так мало растительности, и чахлые головки немногих цветов едва могли раскрыться от слабости. Чувствуя приближение пчелы, они из последних сил посылали ей едва ощутимые облачка своего аромата.

– Оставь их, – сказала оса. – Жалкое зрелище…

Но там, где одно растение раскрылось и выдало свой запах, все его соседи тоже встрепенулись. Мольбы и просьбы стали доноситься от каждого цветка из каждой щели бетонного покрытия или кирпичных стен. Цветы молили, чтобы Флора навестила их, они звали ее, они хотели поговорить с ней и почувствовать ее на своих лепестках.

– Я быстро.

Флора упала на испачканную сажей кисть сирени, дрожащую от ее прикосновений. Цветок задышал с благодарностью, чувствуя, как Флора устраивается на нем и запускает язык глубоко в цветочную чашечку. Лепестки покрывала грязная маслянистая пленка, и Флора отряхнулась с отвращением, поднимаясь в воздух. Сирень стыдливо поникла.

– Говорила же я тебе! – пропела оса. – Летим, если хочешь накормить свою семью. Или возвращайся домой пустой.

И она влетела в темный огромный зев склада.

Флора зависла в воздухе снаружи. Она была рада, что сестры из ее улья не видели, как она пробует сорные растения – ведь несмотря на нектар и радушный прием, их не зря так называли: низкорослые, грубые, пребывающие в отчаянии сорняки. Должно быть, пчелам неспроста велели избегать их, хотя Флора не могла понять почему. Ей на ум пришли слова Катехизиса: «…и никогда не может быть полевкой, ибо она лишена вкуса».

Сорняки одурачили ее, и Флора рассердилась на себя за то, что уступила их мольбам. Она громче зажужжала, чтобы заглушить их голоса. Конечно же, пчелы не знали всего – если бы знали, то не валялись бы мертвыми у подножия гудящего дерева в таких количествах, тогда как осы спокойно облетали его. Игнорируя крики сорняков, Флора влетела на склад.

Она оказалась в серой пещере, просторной и темной, и тут же ее антенны восприняли острый пикантный запах, заставивший их задрожать от возбуждения и отвращения.

– Вот, – донесся голос осы откуда-то из темноты, – давай сюда, кузина.

Флора подлетела к ней под трескучие трубки флуоресцентных ламп, свисавших на некотором расстоянии одна от другой с темного выгнутого потолка. Стены состояли из составленных штабелями контейнеров, а внизу, по бетонному полу, медленно двигались огромные машины, передвигавшие контейнеры. Эти машины напомнили Флоре уборщиц, катящих шарики воска трутней, и она отметила эту деталь, чтобы также включить в свой танец, когда вернется.

– Ну же, – поторопила ее оса.

В мерцающем свете Флора увидела, какой молодой она была – заостренное черно-желтое лицо было совершенно гладким. В блестящих черных и плоских, по сравнению с пчелиными, глазах с элегантно сглаженными уголками светилась улыбка. Оса закрутилась в воздухе, и от нее рассеялось облачко муравьиной кислоты. Она разогнала его резким взмахом крыльев.

– Прости мое возбуждение, – прошептала она Флоре. – Лети сюда, попробуй сахар.

Она подлетела к стене и опустилась на неровный выступ, переливчатую каменную мозаику таких кричащих и пылающих оттенков, что никакие лепестки не могли с ними тягаться. Антенны Флоры вздрогнули, уловив отталкивающий запах, но ее язык вытянулся, чтобы узнать новый вкус.

– Наполняй свой зоб, кузина, – сказала оса. – Почувствуй голод.

Сахар был твердым, как прополис, и мягким, как воск, а затем он стал таять как нектар. Это была совершенно невероятная субстанция, и чем больше Флора ела, тем больше хотела и тем быстрее жевала. Как только вкус сахара проник в мозг, Флора отбросила все манеры и набросилась на сахар с такой яростью, словно вырывалась из родильной камеры. Каждый из оттенков имел свой особый вкус, но все отличались странным привкусом, вызывавшим у нее рвотный рефлекс и в то же время усиливавшим аппетит. Она хотела спросить об этом и о том, где может найти еще сахар, но не могла перестать есть его.

Далеко внизу, на земле, гудели и рычали машины.

– Нравится, кузина? – поинтересовалась оса, лакомясь поблизости сахаром и оглядывая Флору, безудержно глотавшую новую для нее пищу.

Флора подумала, что оса очень щедра, и хотела сказать ей это, но что-то такое было в этой переливчатой сахарной скале, что заставляло ее жевать все быстрее и быстрее.

– Ешь больше, – сказала оса с ехидной улыбкой. – Наедайся до отвала.

Внезапно Флора подумала, что она ведет себя алчно, и стала медленнее дожевывать голубоватый кристалл. И тут, сойдя с сахара, она ощутила странную вибрацию в ногах и увидела, на чем она стояла.

Во все стороны из-под переливчатой глыбы сахара выходила жеваная серая масса из бумаги и глины. Она неровно выгибалась и заканчивалась на некотором расстоянии, плотно прилегая к стене. Это было огромное осиное гнездо, чья крыша состояла из сахара. Вибрация, которую Флора слышала, исходила не от машин внизу, а из гнезда. Это было высокое гудение тысяч и тысяч осиных личинок у нее под ногами.

Флора не двинулась с места. Теперь она чувствовала присутствие всех ос, висевших в воздухе неподалеку позади нее, маскируя свой запах плотным запахом сахара, который она только усилила своим безумным аппетитом, а их жужжание перекрывали машины внизу. К тому времени как Флора осознала это, сахар у нее под ногами затвердел, точно прополис, и захватил ее ноги.

Оса смотрела на нее. Флора не оборачивалась. Наоборот, она кивнула антеннами.

– Спасибо за прекрасное угощение, кузина, – сказала она так спокойно, как только могла. – Ты прекрасна, с твоей тонкой талией и изящными гладкими полосками. Ты не могла бы повернуться, чтобы я тобой полюбовалась?

Молодая оса не сумела устоять и сделала пируэт в воздухе.

– Пожалуйста, – сказала Флора скромно и низко склонилась в книксене, – поскольку это было удивительное зрелище, не могли бы повторить? Я раньше видела, как осы делали это быстрее.

– Быстрее? – возмутилась оса. – Это была ерунда: ты только посмотри сейчас.

И она снова крутанулась. Присев в реверансе, Флора увидела огромную толпу ос, висевших в тусклом воздухе огромной пещеры. Она быстро объела сахар вокруг ног, пытаясь высвободиться.

– Разве мы не лучше вас? – спросила оса, кувыркаясь в воздухе. – Признай это!

– Конечно, лучше! – выкрикнула Флора, поднимая ноги. – Быстрее!

Она резко запустила свой мотор и, словно буйный трутень, метнулась изо всех сил назад сквозь облако ос, разметав их по сторонам.

– Пчела-а! – закричали осы, приходя в себя от удивления. – Пчела, умри-и!

И они кинулись на нее со всех сторон, злобно вереща и наполняя воздух запахом своих влажных жал. Флора поднырнула и отлетела в сторону, слыша, как внутри осиного гнезда личинки издали плотный запах ненависти, сочившийся сквозь бумажные стены, а их пленники закричали о милосердии на всех языках Воздуха.

Флора с омерзением почувствовала, как ее крылья задевают крылья ос, отчего она потеряла ориентацию и стала падать. Кувыркаясь в удушающем сахарном мареве с примесью муравьиной кислоты, она все же сумела выправить полет перед самой землей.

Выход из пещеры был ясно виден, но когда Флора метнулась в его сторону, одна из большущих громыхающих машин поехала ей наперерез и перегородила свободное пространство. В отчаянном рывке Флора проникла через узенькую щель в кабину водителя, и за ней хлынул поток ос.

Водитель завопил в испуге и замахал волосатой ручищей, сбив Флору на пол и только разозлив ос. Пока они жалили его со всех сторон, Флора заползла в грязную канавку и затаилась. Водитель кричал и нажимал на сирену так, что машина ревела, как раненый бык, а затем он открыл дверцу и вывалился наружу. Почуяв воздух на своих крыльях, Флора переползла через металлическую ступень и упала на бетонный пол. В то время как осы атаковали скорчившегося человека, она ползла к свету и открытому воздуху. Сорные травы протягивали к ней свои запахи, точно руки, помогавшие ей, и она тянулась за ними, пока не почувствовала над собой небо.

* * *

По небу ползли свинцово-синие облака, и порывами налетал холодный ветер. Борясь с удушающим облаком муравьиной кислоты, Флора старалась набрать высоту, ее крылья горели от напряжения. Внизу она все еще слышала разъяренное осиное жужжание и крики людей, отгонявших их от несчастной жертвы.

Флора поднялась выше, стараясь выйти на уровень солнца, однако ее антенны были расстроены из-за сахара. Она думала, что наполнила сахаром зоб, но он был легким и пустым.

Ее одолевало чувство стыда за свой неудачный полет, мутило от собственной алчности, и единственное, чего она хотела, – это почувствовать запах дома. Она поворачивалась и так, и эдак, но не могла уловить ничего, кроме скачущего сахарного пульса.

Флора возненавидела свою гордыню – уж она-то из всех пород должна была бы прислушаться к сорнякам. Если она только доживет до следующего рассвета, то расцелует все сорняки в их крохотные ротики. Она пролетела, описав круг, затем восьмерку, пытаясь поймать запах фруктового сада, большой дороги, Конгрегации или хоть чего-нибудь знакомого, но огромные волны ветра налетали одна за другой, и ей пришлось пригнуть антенны и беречь крылья, чтобы они не оторвались. Мощные волны холода бросали ее из стороны в сторону, а теплый фронтальный ветер откидывал назад. А затем небо разорвала вспышка молнии, и разразилась гроза.

Крупная капля воды ударила Флору справа, и она почувствовала, как между передней и задней мембранами ломается крыло. Она сжала грудные мышцы, стараясь удержать разломившееся крыло вместе, и нацелилась на бурный воздушный поток, текущий в направлении границы леса. Водяные бомбы продолжали бить по ней, заставляя опускаться все ниже, и, собрав последние силы, она влетела под ближайший навес листвы. Флора покатилась по мокрым зеленым наклонным поверхностям, пытаясь ухватиться хоть за что-нибудь, но коготки проскальзывали, и она свалилась на землю.

Впереди, под листвой, сотрясаемой дождем, имелось укрытие. К нему вела серебристая поблескивающая дорожка, оставленная каким-то неизвестным существом, и Флоре нужно было проползти по ней, а иначе водяные бомбы просто прикончат ее, и она с переломанными крыльями захлебнется. Ничего другого ей не оставалось, она поползла по блестящей дорожке. Флора почти достигла сухого укрытия из веток, когда какой-то звук заставил ее обернуться.

Толстый коричневый слизняк не мог видеть ее, поскольку у него не было глаз, но он пополз в ее сторону по своему слизистому следу, и по мере движения его оранжевые складки сжимались. Он представлял собой не что иное, как ритмически сокращавшийся комок мышц. Открыв слюнявый рот, он издал звук – нечто среднее между ворчанием и стоном. Два дряблых рожка набухли и поднялись, и только тогда из их кончиков показались крохотные глазки. Слизняк снова застонал и продолжил движение к Флоре, оставляя за собой слизистый след.

Умереть от дождя было все же лучше, чем лежать на земле, ожидая, пока тебя сожрет слизняк. Промокшая и пораненная, Флора взлетела и стала набирать высоту, пока не попала в воздушный поток, всосавший ее крохотное тельце в ревущую пасть грозы.

Глава 23

Флора ударилась обо что-то твердое. Она не могла пошевелить ни головой, ни лапками и просто катилась сквозь листву, отскакивая от твердых веток, пока какой-то пористый лишайник не замедлил ее падение. Она зацепилась за него одной лапой и повисла под дождем. Постепенно она смогла уцепиться за него всеми конечностями и убедиться, что у нее ничего не сломано. Флора подтянулась и раздвинула обручи на брюшке, выпуская воду. Очень осторожно она проползла к стволу дерева и вжалась в сухую трещину в коре.

Это было старое дерево и притом настоящее, совсем не похожее на чудовищное металлическое сооружение. Она чувствовала, как его сила уходит в глубь земли, а его бесчисленные руки простираются во все стороны, словно приветствуя грозу. Это был бук; она узнала форму листьев, поскольку видела их на Конгрегации, и на одну безумную секунду она подумала, что, когда дождь кончится, она встретит трутней из своего улья, когда они появятся из укромных мест, а потом они все вместе отряхнутся и полетят домой.

Дождь поредел и вскоре кончился. Через темную равнину полей двигались крохотные яркие точки машин, а вдалеке за ними светились огни городка. Флора попыталась поднять антенны, чтобы прочитать хотя бы один запах, но побитые штормом и одурманенные сахаром антенны сообщали ей, что она по-прежнему находилась в полете. Она проверила свои онемевшие крылья. Сами крылья были помяты, а мембраны порваны во многих местах.

Флора задрожала. Ей не было даровано ни благословенное забытье во время грозы, когда она молилась Королеве, чтобы принять смерть в блаженстве, ни даже Благодать полевок, присуждаемая с уважением и обеспечиваемая сильным милосердным укусом. Такая смерть требует времени. Как же теперь Флора жаждала оказаться в милой сердцу темноте родного дома и ощутить тепло семьи, подобно тем благородным сестрам, которые шли в спальню на свой последний отдых с миром в сердце. Славь конец своих дней, Сестра.

Флора плакала от стыда. Ее сгубила беспечность и гордыня, когда она направилась в городок, о котором ничего не говорилось в пчелиных танцах, и доверилась осе, пообещавшей ей безопасность и сахар. Ее антенны так болели, что она не решалась открыть внутренние каналы, но она и так знала, что сведения Лилии-500 уничтожены. Она обхватила себя всеми лапами, представляя прикосновения сестер, ища на своем теле остатки Любви Королевы. Не нашлось ни единой молекулы. Флору сковала мучительная тоска по дому и семье. При мысли о своем втором ребенке, ее маленьком трутне, который теперь умрет от голода, она завыла в отчаянии, понимая, что сама во всем виновата.

По темнеющему небу пролетела стая ворон. Сразу же вспыхнули железы, улавливающие опасность, и она инстинктивно стала искать любой ответной реакции пчел, но рядом не было ее сестер, и ничего не изменилось – только солнце стало заходить за облака. Полярный угол! Если она почувствует его смещение, тогда еще не все потеряно. Слыша нарастающий птичий клекот, Флора пересилила страх и старалась задействовать свой магнитный датчик, который мог бы показать ей путь домой, но и эта способность оказалась утраченной.

Едкие воздушные волны накатывали на нее, и шумная стая птиц пролетела через листву, гогоча и толкаясь. Они щелкали иссиня-черными клювами и переругивались, стараясь занять места поудобнее, они чирикали и прыгали по веткам, склевывая ползущих по дереву насекомых, а их глаза с огненными ободками пристально осматривали крону. Флора лежала не шевелясь.

Все больше ворон слеталось на ветви, а затем они все вместе принялись шумно отряхиваться от воды. Длинное черное перо спланировало на землю вблизи Флоры и, задев за ствол, застряло белым кончиком в коре. Под ним пролегла длинная глубокая тень, ведущая к дереву.

Флора подождала, пока вороны снова стали препираться и спорить, прежде чем начать движение. Она отпила свежей воды, чтобы смыть приторный вкус осиного сахара, и поползла вниз по скользкому стволу к перу. Боевая железа вспыхнула, когда она почуяла враждебный запах, но она заставила себя подползти ближе.

Кончик пера застрял в старой трещине в коре. А за трещиной было дупло. Флора встала на краю, под прикрытием пера, и подняла дрожащие антенны. Внутри она не уловила какого-либо движения или запаха, чуждого самому дереву. Она заглянула глубже и просканировала пространство: просторное, сухое и пустое. У входа была трещина в коре размером почти с камеру отдыха в улье, но, чтобы забраться туда, ей пришлось бы сложить порванные края. Попытавшись сделать это, она невольно взвизгнула от боли.

Раздался шелест перьев, и зазубренная черная тень опустилась с ветки на землю. Флора замера, когда ворона вперевалку подошла к дереву, выискивая источник интересного звука. Ее пристальный взгляд обшаривал ствол, приближаясь к тому месту, где затаилась Флора, и, не сумев увидеть ее, ворона сильно клюнула кору, чтобы выбить ее. Когда же ничего не получилось, ворона с досады каркнула несколько раз, встряхнула крыльями и стала ждать, что будет дальше.

От вороны сильно пахло горьким застарелым потом, налипшим между перьями, и красными клещами, перебегавшими по ним. Только когда ворона втянула голову в тело, Флора сложила крылья и забралась в тесную расщелину в коре. Чувство замкнутого пространства принесло некоторое облегчение, и, чуя где-то над собой дремлющую ворону, Флора устроилась поудобнее и стала смотреть в темнеющее небо, ожидая смерти.

Листва дерева шелестела и волновалась на ветру. Где-то далеко внизу просеменила лиса, потом остановилась, взглянула в небо и направилась дальше. Звезды прожигали крохотные дырочки в сумерках, а затем взошла бледная луна и медленно поползла по серебряной дуге через небо. Красота луны вызвала у Флоры приступ отчаянной любви к своему несчастному яйцу, и только промелькнувшая тень вороны заставила ее прекратить рыдания. Умереть, так больше и не прикоснувшись к нему и не вдохнув его нежный аромат, и знать, что ждет ее ребенка, когда он вылупится…

Ее щеки запульсировали, рот увлажнился маточным молочком. Она сглотнула сладкую жидкость, ведь больше не было ни греха, ни сестер, чтобы отчитать ее. Одна в темноте, лишенная Любви Королевы, Флора еще сглотнула чудесной жидкости, тратя ее на себя и желая скорейшей смерти.

Она выглянула наружу, во тьму, ожидая чего-то. Где-то там, по другую сторону пахучей ночи, находился ее потерянный дом во фруктовом саду. Она представила улей под ярким голубым небом, представила букет сладких ароматов, расцветающий по мере приближения, солнце у себя на крыльях и свое тело, нагруженное нектаром и пыльцой. Она представила, как десять тысяч ее сестер радостно танцуют, а Пресвятая Мать окутывает ее своей любовью – и где-то, в глубине всего, что она любила, таился секрет, который никак не мог быть преступным, если память о нем наполняла ее блаженством.

Флора увидела мысленным взором свою грубую белую колыбель в тени трех высоких коконов, а в нем свое чудесное яйцо, ровно пульсирующее золотистым светом жизни. Она представила его аромат, и что-то в ней надломилось.

Мое дитя, мои сестры, моя мать, мой дом.

Любовь наполнила сердце Флоры, и она заплакала от радости, поняв, что снова может молиться.

* * *

Утренний свет озарил край расщелины. Цвет листвы сменился с прохладно-серебристого на сочно-зеленый, и теплый древесный аромат поднялся от коры. Флора проснулась от этого запаха. Она осмотрелась в растерянности. Ни одна пчела не могла пережить ночь вне улья, и вот надо же – она жива. Полоска теплого света проникла через отверстие и легла наискосок от Флоры. Тело ее болело, но ноги были целыми, а крылья зажили. Она распрямила антенны и поморщилась от боли, но все же почувствовала пульсацию новых сведений.

…полет, гроза, осы…

Флора подползла к краю дупла и увидела рассвет. Ворон больше не было, а старый бук, давший ей укрытие, был одним из многих, высившихся на вершинах холмов, с которых открывался вид на поля и городок вдалеке. В воздухе мелькали яркие пятнышки насекомых, а внизу на влажной земле два дрозда растягивали влажного коричневого червя.

Флора привела себя в порядок и внимательно осмотрела раны. Потрепанные и обветренные антенны медленно возвращались к жизни. Они уловили… шелестящее дерево… и склад с осиным гнездом.

И вдруг – Флора вскрикнула от радости – проявился легчайший запах улья. Чтобы добраться до дома, она пролетит через запахи неизвестных цветов, которые пыталась найти раньше.

Сладкая струйка делалась отчетливее, по мере того, как цветы раскрывались в тихом рассветном воздухе.

Флора с благодарностью коснулась антеннами бука, приютившего ее. Она не полетит домой пустой, она выполнит свою миссию и искупит грех. Она найдет пропитание своим сестрам, исполнит новый танец, а потом пойдет к своему яйцу.

* * *

Маленькие садики оказались заполнены насекомыми, когда она прилетела туда. Пчелы из ульев, неизвестных ей, деловито перелетали с бутона на бутон, вместе с муравьями, пасшими стада тлей на розах, и мухами, распространявшими вонь разложения. Другие пчелы, тоже сестры Флоры, из какого бы улья они ни прилетели, старались общими усилиями прогнать мух со своей территории, даже если те не покушались на цветы. Мухи же, со своей стороны, радовались тому, что сумели так близко подлететь к пчелам, и тем приходилось либо касаться нечистых созданий, либо отдавать цветок в их грязные объятия.

Флора смотрела сверху, пытаясь решить, какой цветок навестить первым. Одни, покрытые росой и набухшие после дождя, тянулись ко всякому, кто хотел коснуться их, тогда как другие скромно склоняли свои головки, и к ним могли подступиться только опытные пчелы, причем снизу. Флора выбрала только что открывшийся шиповник с чистыми сияющими лепестками и плотными скоплениями золотистой пыльцы. Она выпила нектара, чтобы поскорее набраться сил, а затем принялась собирать пыльцу с раскидистого куста, пока не наполнила свои корзины до краев. После этого она полетела в другие сады.

Многие были как аккуратно вымощенные пустыни, их испещряли яркие цветочные головки, которые ничем не пахли и не могли накормить пчел, но на одном маленьком заросшем участке жужжащая толпа насекомых не могла сдержать волнения от непривычного возбуждающего запаха.

Стройные зубчатые подорожники, высокие, словно молодые деревца, образовывали ультрафиолетовый лес, полный сокровищ. Серебряные нити вдоль тонких зеленых стволов и клиновидных ветвей подсвечивали их силуэты с множеством насекомых, радостно жужжавших при виде небывалого урожая. Каждый из бессчетных лиловых цветочков имел флуоресцентную линию, указывавшую на нектар, и пчелы, журчалки, шершни, всевозможные мухи, бабочки белянки, бархатницы, адмиралы и перламутровки приветствовали друг друга и вместе насыщались. Крупные пушистые брюшки шмелей, выбиравшихся из цветочных бутонов, были перепачканы белой, желтой и красной пыльцой, и Флора подождала, когда освободится место между ними, чтобы нырнуть в сладкое изобилие. Она наполнила свой зоб и корзинки до предела и направилась домой.

С каждым взмахом крыльев ее возбуждение при мысли о том, что она увидит своих сестер, все усиливалось, и она, несмотря на тяжелую ношу, понеслась на полной скорости. Ее антенны отыскали вектор запаха в направлении дома, но, приблизившись к фруктовому саду, она почувствовала перемену.

Улей был окутан дымом, и его букет пропитывал запах его же меда. Тысячи ее сестер кружились в воздухе над ульем и вокруг деревьев, задыхаясь в едком дыму.

– Явление! – кричали некоторые. – Конец мира!

– Вор! – кричали другие, рассылая сигналы тревоги. – Вор!

Флора выдвинула жало, изготовившись защищать свой дом, и попыталась найти верный путь, но поднимавшийся дым заставил ее подняться туда, где были ее сестры – беспомощные полевки и домашние пчелы.

Запах меда усилился, и Флора увидела отвратительного виновника всего этого кошмара.

Глава 24

Перевернутая крыша улья лежала на траве, так что верхний этаж был совершенно открыт. Дым поднимался из жестяной коробки, которую держал старый человек в красной накидке, из-под которой торчали голые ноги. Он покрикивал на пчел, помахивая коробкой, заставляя их подниматься выше в задымленный воздух. Медленным уверенным движением он вынул всю стену Сокровищницы, из разбитых ячеек которой сочилось золотистое богатство, и засунул ее в белую пластиковую сумку.

Не в силах проникнуть сквозь плотный дым, сестры смотрели на это зверство и неистово вопили. В воздухе витал насыщенный золотистый аромат их украденного богатства и дыма, а также их беспомощная паника.

– Явление! – кричали друг другу пчелы. – Это правда Явление!

Услышав это слово, Флора отпрянула в воздухе. Явление – третья панель в Королевской Библиотеке. Теперь запахи и символы сошлись вместе в устрашающую форму – уродливо зияющую дыру в верхнем этаже, зверское разрушение прекрасной работы поколений ее сестер. Мед и дым.

Старик наклонился и поднял наклонную деревянную крышу. Она была тяжелой, и он пошатнулся, как будто собираясь упасть, но все же с усилием положил ее на место, закрыв улей. Затем он нагнулся за своей дымовой коробкой и белой пластиковой сумкой и побрел босиком через сад.

* * *

За дело взялись Премудрые. Многих сестер направили ставить возвратные метки на взлетной доске, еще послали скаутов, чтобы те вернули назад домашних пчел, до сих пор кружащихся в страхе где-то на окраине сада. Повсюду стояла гвардия Чертополоха, чтобы отпугивать любых Мириад, которые могли явиться на крики и запах меда. Внутри улья были открыты все ворота запахов, чтобы уборщицы попали в оскверненный верхний этаж и принесли вниз мертвых и увечных пчел, раздавленных о стены Сокровищницы, поднятой в открытое небо.

Зоб Флоры все еще разбухал от нектара, а корзинки были полны пыльцы, и она ждала приемщицу. Но никто не вышел к ней, так как дым вызвал у пчел неодолимое желание наесться чем угодно, и зобы у всех были полны. Трутни, возвращавшиеся домой, шумно садились на взлетную доску и спешили мимо сестер, ужасаясь беспорядку и желая поскорей оказаться в безопасном улье.

Однако и там не было спокойного места, поскольку во время жуткого Явления пропала Королева, и все сестры теперь носились по улью, пытаясь отыскать ее и выполнить долг Служения. Соты разносили эхо их жалобных криков: Мать! Мать! Утомленная Флора забралась в разоренный дом и тоже стала искать Королеву.

Она не могла учуять ни единой молекулы, и, судя по всеобщему стону, никто не мог, так как уродливая зияющая дыра на верхнем этаже нарушила баланс запахов улья. Все было в беспорядке – от кодированных плиток пола до самого воздуха, трещавшего от вихря сигналов. И вдруг соты вздрогнули.

Найти Королеву!

Голос Разума Улья прервал стенания сестер и объединил всех в поиске Пресвятой Матери. Флора поднялась на средний уровень, где воздух был насыщен ароматом нового воска. Он был так чист и прекрасен, что несчастные сестры, забыв о своей миссии, толпились в прихожей и жадно вдыхали его, словно на Служении.

Так оно и было – завеса запаха, скрывавшая двери в Восковую Часовню, рассеялась, и оттуда вышла сама Королева в окружении фрейлин. Она была облачена в чистую белую мантию из легчайших восковых кружев, колыхавшихся точно воздух. Ее божественный аромат имел теперь примесь дикого воздуха, дувшего сквозь пробитый и разоренный улей, и, когда она улыбнулась своим дочерям, отчетливые, мощные волны любви и спокойствия поплыли по воздуху.

Пчелы во всем улье не могли нарадоваться – их страх сменился ликованием. С ними была Пресвятая Мать, а что значило богатство без Нее? Они могут добыть еще меда и добудут! Королева никогда прежде не была столь лучезарна, и все сестры смотрели в изумлении на ее свежую мантию из воскового кружева и, благоговейно вздыхая, восхищались новым стилем Королевы.

Пресвятая Мать долго стояла в помещении на среднем уровне, чтобы каждая сестра улья могла оказаться рядом с ней и почувствовать ее запах, а это небывалая привилегия для тысяч пчел, никогда не видевших ее и даже не мечтавших о такой удивительной близости. В результате помещение среднего уровня сделалось местом паломничества бессчетных сестер, и химический баланс улья стабилизировался, породив вибрации Священного Созвучия, которые восстановили силу Разума Улья.

Флора стояла в дальней части помещения, глядя на нескончаемую процессию сестер, на их сияющие, экзальтированные лица. Почувствовав пристальное внимание Флоры, Королева повернулась и поймала ее взгляд. Флора подбежала к ней и преклонила колени, а сердце ее трепетало от волнения.

– Мы скучали по нашей дочери, рассказывающей истории; мы посылали за ней. Но она не пришла.

Аромат Королевы наполнил душу Флоры.

– Мать, я согрешила, прости меня…

Больше она ничего не могла сказать.

– Прощаю, любимая. И всегда буду прощать, ведь ты мое дитя.

– Я не заслуживаю…

Королева мягко коснулась ее, и Флора заплакала:

– Достаточно. Пресвятая Мать не должна растрачивать силы.

Королевские фрейлины увели Ее Величество, и толпа рассеялась.

Флора поднялась на ноги. Ее душа жаждала оказаться рядом с ее яйцом и увидеть, как оно выросло, однако ее корзинки и зоб все еще были полными, а вокруг она видела голодающих и раненых сестер. Первым долгом полевки было обеспечивать благополучие улья, поэтому она должна была поделиться новостями – это не отнимет у нее много времени.

Обычный этикет зала Танцев был временно отменен в связи с Явлением, так что полевки танцевали в любом свободном месте, стараясь быть краткими в своих движениях. Толпу зрителей сдерживала гвардия Чертополоха.

– Все наверх, в Сокровищницу, – созывали они пчел, – никаких проб здесь, внизу! Все наверх, в Сокровищницу, чинить ячейки.

Флоре пришлось прекратить танец. Сквозь разбитые стены Сокровищницы так и струился золотой мед. А за этими стенами было спрятано ее яйцо. Растолкав сестер, она побежала.

* * *

Флора почувствовала, как кто-то касается ее, – это была приемщица, забиравшая пыльцу из ее корзин, и по запаху Флора определила породу Мака. Она слышала странное звучание многих голосов и шум строительных работ неподалеку. Ошеломленная, Флора пришла в себя и увидела, что стоит напротив наполовину наполненного кубка с нектаром эхиума, бурачника, в зале Продувки, где теперь шло строительство.

Она осмотрелась. Из разбитых стен Сокровищницы наверху продолжал сочиться мед, и сотни пчел трудились, чтобы спасти его и снова запечатать соты. Другие сотни сестер передавали по живым цепочкам блоки, панели и осколки воска – от дверей, вверх по стене и до самой крыши, где, держась друг за друга, висели строители. Они чинили ячейки с помощью любого воска, который могли добыть, – из осколков зала Прибытия, стопок свежих белых дисков, доставленных из Часовни, и даже связок желтых ошметков из складского отсека. С земли же многочисленные сестры передавали только что пережеванный прополис для замазки трещин.

Молодая пчелка Мак проследила за ошеломленным взглядом Флоры.

– Я знаю! Целых две стены нашего богатства похитили, а третью разрушили. Но, хвала Матери, остальные три остались невредимы. И посмотрите, как Премудрые трудятся с нами – вы когда-нибудь такое видели? Они так элегантны, даже когда ползают по стенам!

Флора уставилась на жриц, передвигавшихся в высоте между ячейками.

– Я должна станцевать, – сказала она. – Мне нужно в зал Танцев…

– Мадам, вы уже станцевали, разве не помните? И так хорошо, что многие успели вернуться с этим новым нектаром, и он так чудесно пахнет, – говорила Мак взволнованно. – Вам лучше? Хотите, я еще побуду с вами?

– О чем ты говоришь?

Мак осмотрелась и сказала тихо:

– Мадам, вы потеряли сознание. Полевки сказали, это из-за ужасов, которые вы пережили в полете. Когда вы вбежали и увидели разрушения, о, вы так сокрушались и буянили, словно каждая сестра была вам врагом, и вы кричали о потерянных стенах. Мы не можем вернуть их, сестра, но можем отстроить новые.

– Стены. Да. – Флора невидяще смотрела на новые конструкции. – Я это видела.

Те влажные золотистые стены с их богатством исчезли в белой сумке. Ее яйцо утонуло в меду. Ее яйцо пропало. Она почувствовала, как Мак сжимает ее руку, и поняла, что кроха плачет.

– Я тоже видела это, Мадам, и разве мы забудем такое? Как можно? Наш дом разломали на куски, и мы стольких потеряли – я никогда такого не забуду!

– Ну же.

Флора перевела взгляд туда, где раньше была ее колыбель. Внешняя стена тайной комнаты осталась на месте, она была старой и крепкой, ее воск имел другой оттенок, отличный от цвета других построек улья. Похолодев, Флора успокаивала молодую пчелку.

– Ну же, – повторяла она снова и снова и ей, и себе, – ну же.

По залу Продувки прошла волна маскировочного запаха, и появились полицейские. Все сестры прекратили работу и взглянули на них с неудовольствием, ведь несмотря на всю кипучую активность, это по-прежнему было сакральное место. Флора узнала особенно резкий запах Сестры Инспектора и смотрела, как она тихо говорит с Премудрой Сестрой. Очень медленно она отвела свои антенны, чтобы ее присутствие не привлекло их внимания. Жрица повернулась к остальным пчелам.

– Сразу по завершении ремонта, – объявила она, – Сокровищница будет заново освящена. – Жрица просканировала рабочих. – Но похититель нашего богатства помог нам узнать о еще более страшном зле. У нас больше не осталось сомнений: среди нас прячется рабочая пчела, откладывающая яйца. С этого момента будут проводиться выборочные проверки по всему улью, денно и нощно. Любая сестра, которая окажет сопротивление полиции, будет признана виновной. Это ясно?

– Смиряться, Подчиняться и Служить, – ответили все пчелы в один голос.

Когда полиция ушла, все вернулись к работе, только теперь уже в полной тишине. Приемщица Мак направилась к вновь прибывшим в зал, а Флора наклонила голову и слила последнюю каплю нектара бурачника из зоба в кубок. К ней подошли другие сестры и принялись махать крыльями, чтобы высушить нектар. Постепенно вода из нектара испарялась, над кубком поднимался серебряный туман вместе со Священным Созвучием. Повсюду над разбитым, оскверненным залом Продувки к ним подключались рабочие пчелы – и зазвучал гимн их трудовой отваге. Мелодия заполнила пустоту в сердце Флоры. Она не станет плакать, она будет работать. Пока ее нектар подсыхал, смелая и трудолюбивая Флора-717 стояла среди своих сестер и мысленным взором осматривала глубины своего тела, пытаясь найти новую звезду.

Глава 25

Все пчелы улья вернулись к нормальной жизни. Но не Флора. Потеряв свое второе яйцо, она держала антенны закрытыми, и одиночество теперь было ее постоянным спутником. Она перестала получать удовольствие от еды, в шумной толпе столовой она чувствовала себя чужой, и, хотя продолжала посещать Служение, она в основном просто убивала время между полетом и сном и мало что испытывала.

Полеты стали для Флоры единственным способом заглушить свою скорбь, а польза, которую она приносила улью, – единственной радостью. Она выбирала более трудные и длительные миссии, чем любая другая пчела, и чувствовала, что едва садится на взлетную доску, как становится угрюмой и отстраненной. Она словно наблюдала за собой со стороны, как если бы ее тело принадлежало какой-то незнакомой сестре, которая не разговаривала и не улыбалась, наводя страх на нервозных молодых приемщиц, разгружавших ее корзинки и принимавших нектар. И хотя Флора относилась к ним по-доброму, она этого не показывала, ведь дружеское прикосновение могло бы нарушить ее защиту.

Лето шло на убыль. Цветы держались из последних сил и распространяли в воздухе сладость, Флора фланировала вдоль дороги, собирая урожай фиолетово-черной пыльцы с оставшихся пыльных оранжевых маков с опавшими лепестками. Васильки уже отцвели, а затем и манжетки, и кипрей, и редкий лесной купырь, любимый цветок Флоры.

Осторожно облетая заброшенные заросшие пруды, где водились лягушки и стрекозы, она совершала долгие путешествия по садам городка. Все бурачники уже срезали, оставив только бесполезные декоративные растения в горшках. Еще оставались удобные места вдоль диких узких границ полей, где пышно цвели сорняки, источая свои запахи, но вскоре Флора увидела, как по полям стали разъезжать уборочные машины и воздух наполнился гомонящими птицами.

Только этим утром она станцевала точные координаты этих полей и заверила всех в безопасности, а теперь полевкам угрожали вороны. Гораздо важнее, чем наполнить свои корзины, было защитить сестер, и Флора поспешила обратно, чтобы предупредить их. Вбежав в зал Танцев, она резко остановилась, увидев полицию фертильности, – блюстители порядка расхаживали среди полевок, расставляя их по давно отброшенным породным признакам.

– Продолжайте танцевать, – резко бросила полицейская пчелке Вереск, сбившейся с ритма. – Продолжайте как обычно.

– Сестра, – обратилась к полицейской Флора, – я должна станцевать сейчас же, потому что вороны прилетели на поле, и моих сестер не оказалось там.

Полицейская взглянула на нее, затем дала разрешение, кивнув. Флора вышла в центр зала, где Вереск вежливо освободила ей место.

Полицейская стояла к Флоре слишком близко, пока та сообщала в танце новости, а также особыми движениями рассказывала об особенностях воздушных течений, которые использовала. Эти сведения помогали каждой пчеле сэкономить силы, но присутствие полиции всех подавляло, и лишь немногие отваживались танцевать. Флора заметила, что молодые и совсем неискушенные сестры стоят по краям. Они пришли смотреть и учиться, но полиция фертильности беспокоила их вопросами, и теперь они, совершенно запуганные, стояли в отупении.

– Это место свободы! – сказала Флора, не прекращая танца, не волнуясь, что все глаза устремились на нее; она повторила свои шаги, предупреждающие о присутствии на поле птиц, а затем взглянула прямо на полицейских: – Как кто-то может танцевать свободно или показать себя с лучшей стороны, если воздух пропитан страхом? Уважайте это место или уходите!

– Ты смеешь указывать полиции?

Офицер попыталась схватить Флору, но ее рефлексы сработали быстрее, и она увернулась, крутанув брюшком и прожужжав о местоположении последних найденных ею цветов, о кусте шиповника, опутавшем металлический забор с южной стороны и потому еще цветущем. Другие полевки, приободренные ее словами, принялись повторять ее шаги. Игнорируя усиливающийся запах полиции фертильности и вспоминая свою давнюю радость от танца Лилии-500, Флора стала приближаться к молоденьким испуганным пчелам, стоявшим вдоль стен.

Она рассказала в танце об увядших маках и голых полях, она пробежала восьмеркой, указывая направления и полярный угол, и, обернувшись, почувствовала ответный ритм в сотах пола, когда еще больше пчел, присоединившись к ней, стали танцевать.

Она рассказала о плюще, ползущем по заборам городка, и его бутонах, которые скоро зацветут, она танцевальными движениями показала пустые орхидеи и последних стрекоз, притаившихся на прудах. А затем она поведала в танце о своем голоде по сорным травам.

– Хватит! – Премудрая Сестра вышла вперед, и Флора прекратила танец. – Ты что, пала жертвой безумия полей? Или это гордыня? – Жрица подала знак офицеру: – Проверьте ее.

Волна смятения прошла по толпе.

– Да! – обратилась к ним Премудрая Сестра. – Даже полевок могут проверять, ибо ни одна сестра не свободна от Священного Закона. Яйца в питомнике гниют, а это значит, что та, которая осквернила наш улей, все еще на свободе и ищет возможности распространить свое злое семя вместо чистого помета Пресвятой Матери. – И она добавила в свой голос ноток угрозы: – Каков наш величайший закон?

– Только Королева может давать жизнь.

– Еще раз!

Голос Премудрой Сестры звучал как будто по всему залу Танцев, и пчелы повторяли эту заповедь снова и снова, глядя на унижение знаменитой полевки.

Флора стояла совершенно неподвижно, пока две полицейские ощупывали ее своими клешнями. Они были грубы и бесцеремонны; они снова и снова испытывали ее антенны жгучими сканерами, пока не запахло паленой кожей. Пчелы застонали от сочувствия к Флоре, но бессчетные полеты закалили ее, и она выдержала все, не дрогнув.

– Она пахнет, Сестра, – доложила одна из полицейских, уже готовая к укусу.

– И живот у нее набух, – сказала другая, поводя своими крюками.

– Это запах моей породы. Я флора, и я полевка, а живот я растянула нектаром, собранным с тысяч цветов, которые я облетаю каждый день, чтобы принести их достояние в наш улей. Смиряться, Подчиняться и Служить.

– Смиряться, Подчиняться и Служить! – прокричали пчелы в ответ, словно эти слова произнесла Премудрая Сестра.

– Тихо!

Полицейская, обследовавшая Флору, стукнула ее по голове. На секунду злость заставила Флору ослабить замок антенн.

– Она что-то скрывает! – прокричала полицейская. – Она закрывает от нас свои антенны!

– Открой их, – сказала Премудрая Сестра, подходя к Флоре вплотную. – Открой их.

Флора сопротивлялась, пока жрица не применила всю свою силу, чтобы взломать ее разум, и тогда она сняла печати.

Высокие ревущие воздушные потоки – бормочущее дерево – осы на складе, собирающиеся атаковать…

– Как ты смеешь!

Премудрая Сестра отошла назад, и Флора снова закрыла антенны и встала спокойно. Впервые за много дней она почувствовала слабую и отдаленную пульсацию Служения в сотах. Затем она увидела многочисленных уборщиц, лепившихся по краям комнаты. Некоторые, глядя на нее, кривили лица в уродливых улыбках, а она знала, что, несмотря на негласное правило, запрещающее им здесь присутствовать, они все равно пришли посмотреть ее танец.

Премудрая Сестра повернулась к полевкам.

– Раздувшееся эго – следствие вашей рискованной работы. Вы начинаете верить тому, что говорят вам цветы, а не Священному Закону. Только Королева и семья имеют значение. – Она обернулась к Флоре: – До окончания дня ты вернешься к уборщицам, и все будут командовать тобой. А завтра ты вылетишь на рассвете, и если к полудню не вернешься с полным зобом нектара, тебя изгонят.

Полевки вышли вперед, не дожидаясь разрешения.

– Никому не под силу такое: сейчас столько нектара не найти – цветы уже на исходе, любая из нас зря старалась бы до смерти!

Премудрая Сестра воззрилась на них, ее антенны потрескивали.

– В воздухе вы можете думать за себя. Здесь эту обязанность берет на себя Разум Улья. Не перечьте ему.

Флора вышла вперед.

– Я принимаю задание. – Она перевела взгляд на уборщиц. – Я сделаю все, что смогу, ради чести моего улья.

– Тогда ты проиграешь, ибо честь твоей породы в грязи и служении. Утверждать иное значит смущать умы.

Запах Служения стал сильнее проникать сквозь соты, и жрица подняла антенны.

– Наша Мать, которая в трудах, да святится Утроба Твоя.

Все пчелы подхватили молитву, сбрасывая напряжение в привычной красоте Королевской Молитвы, и их голоса зазвучали по всему залу Танцев. Флора тоже произносила слова молитвы, ее сердце вернулось к жизни в ходе этой стычки. Воздух вокруг стал теплым и мягким, так как множество сестер встали рядом с ней, защищая и разделяя с ней свою силу. Они бормотали слова Королевской Молитвы, поскольку не могли говорить, ведь это были флоры.

Глава 26

Рассвет нового дня был холодным и ясным. Где-то в вышине сладко пели птицы, их трели разносились в мягком зеленом свете фруктового сада. Это было как будто самое обычное утро, но Флора, выйдя на взлетную доску, ощутила перемену. Она расправила крылья, но не завела мотор. Все было тихо, спокойно и неподвижно, лишь сверкающие пряди струились между деревьями. Одна такая прядка реяла на ветру, пока не зацепилась за ветку. В следующий миг она упруго натянулась, и по ней соскользнул паук, оставляя за собой еще одну. Он искусно закрепил нить за ту же ветку, а затем взбежал обратно по сдвоенной пряди, восемь его ног так и мельтешили.

– Я слышала, как Премудрая говорила об этом вчера, – произнесла одна полевка, Мадам Кизил. – Когда приходят пауки, недолго и до зимы.

Флора взглянула на кружевные паутины, сияющие на деревьях, на эти изысканные ловушки, расставленные поперек летного коридора.

– Получается, они это знали.

На взлетной доске появилось больше полевок, но, увидев Флору, они остановились. Зная о ее невыполнимом задании, они посторонились, позволяя ей взлететь первой. Чертополохи отдали ей салют.

– Королевской скорости, Сестра, – пожелали несколько полевок. – Да пребудет с тобой Мать.

Солнце сияло. Флора кивнула оставшимся, запустила мотор для резкого взлета и оторвалась от доски.

* * *

После сбора урожая поля являли собой бурые пустыни, над которыми парили птицы, а узкие зеленые убежища по краям пропали – там теперь лежали сломанные стебли и комья земли. Цветы по обочинам дорог свешивали запыленные головки, и в них не было ничего, что могло бы пригодиться пчелам. Флора отправилась проверить дикий шиповник, о котором упоминала в танце, и почувствовала, что его аромат ослабел, а красота поблекла. Когда она пролетела мимо, куст печально сбросил несколько лепестков.

В городке тоже почти ничего не осталось; лишь кое-где в садах встречались подходящие цветы, правда, там было множество иностранных цветов соблазнительного вида, стройных и ярких, гордо демонстрировавших свою бесполость. Наперстянка и львиный зев, требовавшие к себе особого подхода, который Флора освоила в совершенстве, давно пропали, бурачники облетели, однако еще оставалось несколько фуксий, с их висячими бутонами, куда было нелегко проникнуть. Флора собрала все, что могла, но этого было так мало. Она уже была готова оставить сады с их черными мусорными контейнерами, над которыми жужжали мухи, когда учуяла цветущий чертополох.

Даже самые консервативные пчелы из улья Флоры ставили это растение выше прочих сорняков благодаря силе его нектара и мастерству, которого требовал подход к нему. Она обнаружила растение за вонючими контейнерами и приблизилась. Чертополох был таким сильным, что пробивался сквозь щебенку и темную щель между контейнерами, поднимая к свету свою заостренную сиреневую корону. При появлении Флоры он усилил запах, а прикосновение ее лапок заставило его заостренные лепестки благодарно заколыхаться.

Она выпила все без остатка, а затем принялась облетать городок в поисках другого чертополоха, одуванчиков, низкорослого красного щавеля или хоть чего-либо, что могло дать нектар, ведь ее зоб не был наполнен даже наполовину. Флора уловила запах сахара от бумажного мусора, гонимого ветром по земле, но он напомнил ей об осах, и она решила не останавливаться. Полярный угол солнца сместился ближе к полудню. Ее зоб был заполнен лишь наполовину, но если она продолжит поиски, ей придется растратить на топливо то, что она уже собрала. Больше искать было нечего, и лететь некуда, только домой.

* * *

Полуденный свет размыл очертания паучьих сетей, и Флора чуть не забыла о них, но вовремя услышала предупредительное гудение полевок на доске. Сделав крутой вираж, она облетела яблони и вертикально опустилась на взлетную доску, чувствуя, как расходуется топливо на этот сложный маневр. Судя по напряженным лицам других полевок, им тоже пришлось облететь паутину подобным образом. Гвардия приблизилась к Флоре.

– Сестра моя Чертополох. У меня только ползоба нектара, но позовите приемщицу, я вылечу снова и продолжу поиски…

– Простите, Мадам Полевка, но у нас приказ. Должен быть полный зоб, причем раньше полудня, или мы должны отказать вам во входе. Так повелела Премудрая.

Флора вдохнула глубокий теплый запах улья.

– Но у меня хороший нектар, даже с цветов, в честь которых названа ваша порода: понюхайте! На кухне такой точно нужен…

На лицах гвардейцев отразилось смятение, но они по-прежнему не давали Флоре пройти.

– Прости нас, Сестра.

– Но это мой дом, а вы – моя семья. Куда еще мне идти? Дайте мне Благодать, потому что я не могу оставить улей, если еще в состоянии служить ему…

– Премудрая запретила пускать вас, если не наберете полный зоб.

– У нее полный, – услышали они решительный голос полевки Мадам Кизил.

Ее бока вздувались после трудного полета. Она подошла к Флоре и сказала:

– Покажи им. Они увидят.

Как только Флора открыла рот, Мадам Кизил наклонилась к ней и перелила весь свой нектар до последней капли. Прежде чем Флора как-либо отреагировала, другие полевки быстро сделали то же, поделившись своей добычей, ее зоб стал полон. Солнце сместилось.

– Вот, – сказала Мадам Кизил гвардейцам. – Солнце только сейчас достигло зенита, и она принесла на доску полный зоб. Вы должны впустить ее.

– Впустите ее! – прокричали полевки.

– С радостью, – кивнули им гвардейцы.

Флора низко преклонила колени перед сестрами полевками в знак благодарности.

– Славьте конец ваших дней, сестры.

– Какие сантименты! – елейным голосом ехидно сказал паук. Он свисал с ближайшей паутины, прислушиваясь к происходящему. – Не миндальничайте со старыми и никчемными, пускайте их в оборот!

Чертополохи выставили жала в угрозе.

– Не оскорбляйте нас, злобные создания. Каждая сестра полезна.

– Только не та, кто отдала нектар первой. Она… уже старая.

Паук уставился колючими глазками на Мадам Кизил, раздувавшую свою ядовитую железу наперекор услышанному. Флора стояла бок о бок с подругой, и в ней вскипал гнев.

– Да, – сказал паук, обращаясь ко всем, – эта пчела слабая. А скоро тут вообще будет драка.

Когда паутина вновь задрожала, пчелы увидели, что на некоторых нитях висят продолговатые белые коконы.

– Никогда! – Чертополохи направили свое оружие на пауков. – Вы лжете!

– Ну, будет вам, – отмахнулся паук, – вы же знаете, мы должны говорить правду – потому и ваша Премудрая имеет с нами дело.

Гнев заставил Флору подняться над доской, и она невольно зажужжала.

– Они бы никогда! Вы – Мириады, и вы – зло!

– Премудрая не против, – ухмыльнулся паук. – Они платят за знания.

Флора заставила себя сесть обратно на доску.

– Это правда? – спросила она Чертополохов. – Премудрая имеет с ними дело?

Чертополохи опустили глаза и ничего не ответили.

– Как? Пауки не едят ни меда, ни пыльцы…

И тут Флора снова посмотрела на белые коконы в паутине. Это были мертвые пчелы, туго обернутые липкими нитями.

– Именно так! – подтвердил паук. – Пускайте в оборот ваших старых, слабых, неуклюжих и глупых: покупайте знания о зиме, чтобы ваш улей выжил! – С этими словами паук указал когтистой лапой на Мадам Кизил: – Время этой почти пришло, я это чую. Отдайте ее!

– Как это обычно происходит? – решительно спросила Мадам Кизил.

– Нет! – Флора схватила ее за руку.

Паук глубоко вдохнул, и его мягкое влажное тело возбужденно запульсировало.

– Быстрый укус, – прошептал он вкрадчиво, и Мадам Кизил вышла вперед. – Один миг боли…

– Тихо, злобное создание. – Одна из Чертополохов выпустила разряд своей боевой железы в сторону паутины. – Занимайся своими делами и жри мух.

– Меня зовут Арахна. И ваши пчелы… это мое дело.

Второй паук с дрожащими лапами появился на паутине.

– Это просто призыв к рациональному обмену, которым вы должны восхищаться больше, чем кто-либо еще. Вас много, и вы богаты. А все, что есть у нас, – это ответы на вопросы, которые вы не смеете задавать… Но когда у кого-то появляется вопрос… мы готовы помочь.

– Обернитесь! Не смотрите на них!

Каждая пчела на взлетной доске хотела бы последовать совету Чертополохов и отвернуться от пауков, но красота их сетей завораживала.

– Смотрите внимательнее, сестры, – прошептал паук. – Прочтите судьбу вашего бедного улья…

– Мы тебе не сестры! – сказала Флора и нашла в себе силы отвести взгляд. – Наш улей крепок – нам не нужны твои услуги!

– Знание – сила, – сказал паук, отделяя серебристую нить от своей сети.

Каждый паук стал делать то же, и нестройный хор голосов наполнил фруктовый сад.

– Длительность сезона, число солнц до нового медосбора, кто умрет следующей… – Паук чуть замялся и выпустил свою пряжу, так что ее конец повис в воздухе. – До наступления зимы ваш улей мог бы рассчитать весь мед до последнего глотка и всю пыльцу до последней частички. Имея знания, вы могли бы спастись… Одна пчела – один ответ. Одна пчела… один ответ.

И паук начал вращаться, белое брюхо сверкало и исчезало, сверкало и исчезало.

– Одна пчела… один ответ…

Другие пауки спустились со своих сетей, медленно крутя брюшками под кронами деревьев. Бурые и белые. Бурые и белые.

– Не смотрите!

Флора оттолкнула полевок, которые подошли к краю доски. И вдруг она увидела, как Мадам Кизил в дальнем конце расправляет крылья.

– Славь конец своих дней! – прокричала она Флоре.

Прежде чем кто-либо мог остановить ее, она спрыгнула с доски и полетела к деревьям. Серебряная сеть прогнулась под ее весом, и ее трепещущие крылья завязли в паутине. Пчелы в ужасе закричали, когда паук побежал к своей жертве, обнажив клыки.

– Вот. – Паук забрался на спину Мадам Кизил. – Это ради твоего спокойствия.

Паук укусил полевку в шею, и она перестала дергаться. Затем он обмотал ее липкими нитями, и ее крики стихли, когда шелковая пряжа закрыла ей рот. А после этого паук быстро вернулся в центр паутины.

– Ну так, теперь я должен вам один ответ. – Четыре глаза коварно подмигнули. – Как насчет… защиты вашего улья? О, Явление, помоги нам, Пресвятая Мать, весь наш мед украден! – И паук рассмеялся, отчего его тело заколыхалось, а морщинистая коричневая шкура вздулась. – Культурные создания забывают, как надо сражаться. Арахна может вам напомнить. – Паук улыбнулся. – А как насчет голодной смерти? – Паук подбежал к Мадам Кизил и склонился над ее телом. – Ваша Сокровищница не настолько заполнена, как могла бы быть, не так ли? Кто знает, хватит ли запасов на всю зиму? – И паук обнажил клыки над Мадам Кизил. – Кровь и нектар – вот что я люблю.

Флора гневно взревела, метнулась в центр паутины и резко остановилась в воздухе, рядом с паутиной, жужжа и пытаясь отогнать паука.

– Тогда скажи нам. Как мы можем пережить зиму?

– Один момент. – Паучье лицо приняло выражение отстраненной сосредоточенности, затем он завел лапу под себя и извлек свежую горсть шелковой пряжи; он показал ее Флоре и лизнул. – Мои новые веревки имеют вкус нектара и пыльцы. Ну а теперь подлети поближе, дорогая моя, я еще не видел таких, как ты. Не красотка, значит, должна быть питательной. Это верное правило. – Паук моргнул двумя из своих четырех глаз. – У тебя есть секрет, как и вопрос, я это чую. Мы поболтаем после того, как я перекушу. Выпью, надо бы сказать. Пока она совсем не высохла.

– Отвечай мне! – Флора выдвинула жало, но паук на это только улыбнулся.

– Но на какой вопрос? Тот, что об улье? Или о тайном желании, таящемся внутри тебя? – Паук вонзил клыки в живот Мадам Кизил, стал шумно сосать, а затем поднял взгляд. – Конечно, это такое облегчение, я знаю…

Когда паук снова принялся пить, Флора почувствовала, что ее крылья устают, и услышала отдаленные крики на взлетной доске – сестры звали ее. Паук отвлекся от питья.

– Я тебе прошепчу, чтобы они не услышали: У тебя будет еще одно яйцо.

Флора крутанулась в воздухе.

– Я не об этом спрашивала!

– Считай это подарком. – Паук лукаво посмотрел на Флору. – Но почему бы тебе не остаться со мной и не пожертвовать собой ради улья? Я зачту три жизни твоим сестрам, поскольку думаю, что ты особенная на вкус. – И паук указал на тело Мадам Кизил. – Не то, что она; мы могли бы долго разговаривать с тобой. Подумай об этом.

Флора висела в воздухе, как делают осы.

– Я спросила про свой улей. Ты дал мне ответ, которого я не просила.

– Ты хотела услышать это! – прошипел паук. – Ты жаждешь согрешить опять!

– Ты получил свою плату, Арахна, и ты должен моему улью. Теперь отвечай на мой вопрос: как мы можем пережить зиму?

– Ты пытаешься перехитрить паука? – Он сплюнул кровь Мадам Кизил на Флору. – Зима приходит дважды. Это все, что я скажу тебе, и пусть твой улей страдает!

* * *

Хотя лететь было недалеко, паучье зломыслие стало затягивать Флору, когда она облетала сети, – она все видела нечетко, и у нее появилось желание опуститься в их смертельные объятия. Флора упала на взлетную доску, и полевки бережно поддержали ее.

– Что сказал паук Арахна? – спросила Премудрая Сестра, стоявшая на доске с остальными пчелами, поблескивая крыльями. – Ваша приватная беседа была такой долгой, что мы думали, ты там и останешься.

– Я скажу вам, Сестра, но позвольте мне сперва опустошить мой зоб. Я выполнила задание, данное вами.

Флора кивком подозвала молодую приемщицу Маргаритку и передала ей свою золотистую добычу.

Премудрая Сестра молча наблюдала за этим. Затем она повернулась в сторону сада.

– Будь добра повторить слова паука.

Флора закрыла антенны и только после этого ответила:

– Зима приходит дважды.

– Странно. – Антенны Премудрой Сестры быстро запульсировали. – Что-нибудь еще?

– Они желают страданий нашему улью.

– В самом деле? Мерзкие торгаши.

Премудрая Сестра подтянулась, вытянувшись во весь свой внушительный рост, подняла антенны и указала ими в сад. В ответ паучьи сети на деревьях гибко завибрировали, хотя ветра не было, а листья задрожали. Жрица обернулась к Флоре:

– Мне сказали, Мадам Кизил отдала свою жизнь за твою. Покажи, что ты заслужила такую жертву.

– Обязательно, Сестра. – Флора вбежала в улей, и в ее сердце вина тесно сплеталась с радостью.

Глава 27

Лето заканчивалось, но новое яйцо так и не появилось. День за днем Флора обследовала свое тело, надеясь заметить признаки зарождения яйца, но никаких изменений не было. Только вот дни становились короче, а голод ее сестер острее. Многие отчаявшиеся полевки, не желая возвращаться домой пустыми, бросались в паутину, надеясь, что без них улью будет легче. И всякий раз после этого жрица подлетала к паутине с новым коконом и говорила с пауком.

Когда Флора впервые стала свидетельницей этой странной беседы, она следила за ней со страхом, стоя на взлетной доске. Жрица оглянулась на улей и кивнула, антенны Флоры напряглись в ожидании полицейских, поскольку она решила, что паук открыл жрице ее секрет. Но жрица села на взлетную доску с сумрачным видом и молча прошествовала в улей. Гвардия Чертополоха и остальные пчелы на взлетной доске переглянулись в замешательстве, но никто не произнес ни слова.

Коконы в паутине поначалу вызывали ужас, но постепенно сделались привычным фактом жизни. Полевки, число которых постоянно уменьшалось, привыкли облетать сети, но каждую ночь многие умирали от истощения, и каждый день все меньше сестер возвращалось обратно, ведь малейшая ошибка в пути становилась фатальной, если силы были на исходе.

Флора продолжала вылетать, собирая все, что только можно. Она нашла золотистый крестовник, росший на грудах булыжников за промышленным парком, и, хотя хлеб из него получался грубым и жестким, его хватило на день для всего улья. Осы также зачастили в эту местность, оставляя в воздухе пахучие следы. Флора не позволяла страху пересилить ее решимость, и всякий раз, чувствуя приближение опасности, она разгоняла свой мотор и ревела, как трутень, рвущийся в бой. Осы посматривали на нее с опаской.

– Гордая чешуекрылая кузина, – обратилась к Флоре одна из них, и заплетающийся язык, как и неритмичные взмахи крыльев, выдавали ее хмельное состояние, – мы задолжали визит твоему улью. После зимы, когда отоспимся…

И, не успев договорить, оса закружилась в воздухе, а с ней отпрянули другие осы.

В зале Танцев Флора сообщила услышанное от осы. Сестры тревожно зажужжали, ведь все знали, как опасны осы, но никто не слышал, чтобы они спали. И такой оборот как «после зимы» также добавлял тревоги, словно осы совсем не беспокоились о своей судьбе, в то время как уменьшающиеся порции в столовых заставляли всех пчел постоянно думать о еде, и все опасались, что им не хватит запасов до нового сезона.

Все пчелы в зале Танцев принялись обсуждать танец Флоры, жестикулируя, все громче и громче, и вдруг все замерли, почувствовав странный новый сигнал в сотах улья.

Это была едва ощутимая вибрация, однако она несла в себе феромон более мощный, нежели сильнейшая боевая железа Чертополоха. Это определенно не было Служение, хотя оно полностью завладело их вниманием. Когда сестры стали вслушиваться внимательнее, их тела пронзили беспокойные волны энергии. Это ощущение было полной противоположностью блаженному умиротворению Любви Королевы; пчелы почувствовали настороженность и подавленность, словно им предстояло защищать свой улей, однако сигнала войны не было. Антенны у всех были наготове. Пчелы ждали.

Сестры! – голос Разума Улья был тихим и звучал задушевно. – Чтобы отпраздновать Век Строгости, мы исполним Почитание Самцов. Идите, каждая из пчел, и найдите их всех. Безотлагательно приведите их в зал Танцев.

Сестры бросились выполнять приказание. Множество трутней сидели в своем зале по другую сторону прихожей, но они согласились переместиться на столь короткое расстояние только после ворчания и выражения неудовольствия, поскольку меньшие порции еды вызывали у них прожорливость, а недостаток пищи – лень. Сестрам пришлось немало постараться, чтобы выманить их путем уговоров и лести, и Флора испытала раздражение, уловив их несвежий запах. У многих мех был засыпан остатками пищи, а Сэр Тополь вообще отказался сдвинуться с места, пока его не расчешут. Соты тем временем пульсировали все настойчивее.

Любым способом. Приведите каждого трутня в зал Танцев.

– Чертова Королева должна знать, – бормотал Сэр Тополь, пока его улещивали сестры, ведя под руки в зал Танцев. – Всегда виновата Она, когда доходит до этого.

Сестры были потрясены.

– Мы приветствуем Ваши Самости, – проговорили прекрасные жрицы, раскрывая мерцающие крылья, чтобы усилить свой запах.

– Тю! – сказал Сэр Тополь громко, после чего обвел взглядом помещение и, увидев Флору, придвинулся к ней. – Так, вот где вы, юные старушки, шебуршите?

Она отпрянула от него, почувствовав новую вибрацию в сотах и незнакомый запах многочисленных трутней в женской зоне, какой всегда был зал Танцев.

– Мы провели проверку Сокровищницы, – сказала Премудрая Сестра, выходя вперед. – Прежде чем исполнить Почитание Самцов, мы зачитаем почетный список. Сэр Дуб: почил в бозе!

Все сестры и отдельные трутни истово захлопали.

– Сэр Рябина: почил в бозе.

Сестры снова захлопали, но уже тише.

– Сэр Ольха…

– Тут, – раздался голос трутня из толпы сестер.

– Сэр Баобаб…

– Тут.

По мере того как Премудрая Сестра продолжала зачитывать имена, ответы трутней звучали все более угрюмо.

– Сэр Тополь…

Он шумно зевнул:

– Что? А… Здесь…

– Сэр Липа… – Премудрая подождала. – Отсутствует по страсти. Хвала ему.

– Хвала ему, – произнесли сестры.

– Хитрый шибздик; наконец, избавились, – сказал Сэр Тополь, придвигаясь ближе к Флоре. – Но вы, сестрички, так душевно обделываете эти шуры-муры. Даже если знаете, что ничего такого вам не будет, – и он стал неловко гладить ее крылья. – Как ты за ним увязалась до самой Конгрега…

Он ахнул от боли, когда Флора резко сложила крылья, зажав ему лапу.

– Пресвятая Мать, ты шуток не понимаешь?

– Внимание! – произнесла Премудрая Сестра.

Новая вибрация в сотах оказалась еще сильнее, и Флора выпустила лапу Сэра Тополя. Он злобно взглянул на нее.

– Все наши братья трутни теперь на особом счету, – хором произнесли жрицы. – Каждая сестра преклоняет колени, а затем встает, чтобы исполнить Почитание Самцов.

– Да, – сказал Сэр Тополь, нагибая Флору, – знай свое место.

Когда все сестры преклонили колени перед трутнями, по их телам прошла сильная вибрация.

– Теперь приложите ваши антенны к их ногам.

Когда каждая сестра подчинилась, вибрация перешла прямо им в мозг.

– Ха! – Голос Сэра Тополя был слабым и далеким, но Флоре захотелось укусить его.

– Всем встать.

Премудрые Жрицы вышли вперед и образовали линию красоты и силы. Они соприкоснулись крыльями.

– Возлюбленные дочери Единой Матери, – обратились к ним Премудрые, – сестры улья, смена времен года призывает нас к молитве…

– С меня довольно этой плаксивой старой ведьмы, – сказал Сэр Тополь и попытался протиснуться к выходу мимо Флоры.

Она расправила грудь и преградила ему дорогу. В ней кипела злоба, и ей хотелось ударить его.

– Вы останетесь, – заявила она.

– Да ты спятила, – покачал головой он. – Тебе нужна Благодать…

– Сейчас мы станем свидетелями древнего ритуала, – продолжала Премудрая Сестра, – впервые исполненного Нашей Матерью во Время до начала Времени. В Великом Почитании Самцов каждая сестра исполнит свою роль в танце, и ее тело само узнает движения. Смиряться, Подчиняться и Служить.

– Смиряться, Подчиняться и Служить, – повторили сестры странными тихими голосами.

– Хватит этого вздора, прочь с дороги. – Сэр Тополь попробовал протиснуться мимо Флоры, но ему преградили дорогу другие сестры. – Вы что, все рехнулись? Прочь!

Вибрация усилилась до низкого рокота, исходящего теперь от каждой сестры. Сэр Тополь взглянул на их лица, и его лицо изменилось.

– Подчинитесь немедленно, пока я не доложил на всех вас.

– Доложите на нас, – отозвались несколько сестер напевно, соблазнительно танцуя перед ним. – Доложите на нас… Ваша Самость…

– Прекратите это! – сказал Сэр Тополь сдавленным фальцетом.

И все остальные трутни в зале Танцев держались подобным образом. А рокот сестер все усиливался.

– Мы славим Ваши Самости…

Когда Премудрая Сестра начала причащение, все сестры, стоявшие кругами вокруг трутней, стали вышагивать особым образом, не позволяя трутням вырваться наружу.

– Мы славим Вашу силу и грацию

И Ваш триумф в Полете…

Танцующие сестры сменили направление и запели громче, заглушая возмущенные голоса трутней.

– Мы живем в служении Вам,

Пришло Ваше время, пришло Ваше время.

Под предводительством хора Премудрых жриц сестры напевали вслед за ними, пританцовывая кругами то в одном, то в другом направлении, а затем плавно двигаясь крест-накрест через зал Танцев, заставляя двигаться вместе с собой и ошалевших трутней.

– Мы благодарим Ваши тела и Ваши жизни, – запел хор Премудрых, и сестры стали танцевать быстрее, а их голоса заглушали протесты трутней.

– За Вашу похоть и праздность,

И за Ваше нерадение мы теперь отплатим.

Все громче и громче пели они каждому трутню, окруженному ими, а затем каждая сестра, вопиюще нарушая всякий этикет, дерзко выпустила запах своей породы трутням в лицо.

– Мы теперь отплатим…

Трутни отчаянно крутились на месте, пытаясь прорваться сквозь хороводы неистово поющих сестер, впадая в панику от нового запаха, поднимающегося через соты. Когда неумолимый ритм танца понес их тела вперед, все сестры вдохнули возбуждающий аромат собственного долго сдерживаемого гнева, наконец-то завладевшего ими.

– Наш труд, наш улей.

Сестры танцевали вокруг трутней все быстрее и быстрее, образуя завихрения. Одни при этом гудели на странных высоких частотах, другие вскрикивали в возбуждении.

– Простите нас, Ваши Самости, – вел их голос Премудрой Сестры. – Прежде чем мы Вас изгоним!

Многие трутни со страхом повторили услышанное:

– Изгоните нас?

– О чем это вы говорите?

– Как вы смеете говорить в таком духе с Нашими Самостями!

– Верно, вы, грязные прислужницы, вон отсюда, – сказал Сэр Тополь и сильно пихнул Флору.

Она не шелохнулась. Он воззрился на нее в изумлении:

– Ты меня слышала?

– Да, – ответила она и одним ударом сбила его с ног.

Он взглянул на нее с пола, пораженный.

– Она меня ударила! – завопил он, пытаясь подняться. – Кто-нибудь скажите Пресвятой Матери…

– А почему ты сам не скажешь? – спросила его всегда кроткая маленькая сестра породы Васильков и пнула его по ноге. – Скажи ей, как ты обвиняешь Ее во всем! Разве не так ты говорил?

И тогда все сестры принялись пинать и кусать трутней.

– Вы должны были найти себе принцесс, разве нет?

– Тогда бы вас тут не было…

– Со всем вашим бахвальством о сексе и любви…

– Ну вот, я все понял, братья! – выкрикнул Сэр Бук. – Они обезумели от зависти! Мы должны залить их нашим запахом, чтобы снова сделать их покорными!

Он раздул железы, и его феромоны выплеснулись в воздух. Остальные трутни сделали то же, некоторые при этом замахали крыльями, чтобы лучше распылить мужской запах.

Сестры стали вскрикивать не своими голосами, вдыхая феромоны самцов, и низко склонять головы, качая из стороны в сторону и стараясь вдохнуть поглубже. А кто-то даже визжал от этого запаха.

– Да! – закричал Сэр Сикомор. – Им нужно наше естество, они ждут, что мы их оттрутеним! – И он схватил сестру из породы Жимолость и попытался оседлать ее. – Давай, сестра, я сделаю тебя принцессой?

Она завопила и вывернулась из-под него.

– Он насмехается над нашей девственностью!

Пчела вцепилась в его лицо своими коготками, а когда он отпрянул, бросилась на него, и тогда вибрация в сотах приказала всем сестрам остановиться.

Как и другие пчелы в тесно набитом зале Танцев, Флора остановилась и почувствовала дрожь, пробегающую вверх и вниз по ее антеннам. Ей нравилось ощущать, как, наполняясь, набухает ее пузырь с ядом, а ее жало становится гибким, мягким и жаждет выйти наружу. Каждая сестра в зале медленно подняла свои когтистые лапы, ожидая сигнала.

Трутни переглядывались, словно договариваясь о чем-то. Они раздули свои торсы и подняли мех. Сэр Тополь скомандовал:

– Давайте!

Когда трутни заревели и бросились на сестер, намереваясь прорваться сквозь них и сбежать, соты выдали химический сигнал. И сестры, визжа и приплясывая, сошлись вместе, образовав танцующие цепи по три в ширину, и окружили самцов. Одни при этом закидывали головы и скашивали антенны, а другие вжимали головы в тело и крутили ими, издавая гортанные звуки.

Трутни, захваченные в живой круг сестер, продолжали громко протестовать и распространять запах страха. Этот запах заставил живот Флоры туго сжаться от удовольствия, и, чувствуя прилив сил от аромата боевых желез своих сестер, она закричала в возбуждении.

– Благословение нашим братьям, – хором пели жрицы, пока пчелы продолжали танцевать. – Благословение их плоти…

– Сестры! – выкрикнул трутень в вихре танца. – Мы вас умоляем, обуздайте ваше безумие!

– Благословение Его Самости! – отозвалась жрица. – В миг Его смерти…

Она набросилась на трутня, раскрыв жвалы, и не успел он вскрикнуть, как запах его породы ярко вспыхнул и рассеялся в жарком воздухе. Зал Танцев превратился в кошмарное месиво, из которого отчаянно пытались вырваться трутни, а сестры втаскивали их обратно.

Сэр Тополь взревел и запустил мотор, когда его подняли в воздух многочисленные сестры, но они оторвали ему крылья и швырнули на пол.

– Ты оскорбляешь Пресвятую Мать…

– Расточаешь нашу пищу…

– Готов спариться с нами, словно мы королевы. Да как ты смеешь!

Это была сестра Жимолость, которую он оскорбил. Она встала, чтобы он мог видеть ее лицо.

– Только Королева может давать Жизнь! – произнесла она.

После чего вспорола его живот до самых гениталий, вырвала пенис и съела. Сестры возбужденно заголосили, когда его кровь брызнула им на лица.

– Только Королева может давать Жизнь! – прокричала Флора и продолжала повторять это снова и снова во всю силу, словно стремясь тем самым очиститься от своей вины и стыда, и, пока трутни вопили от ужаса и пытались улететь от обезумевших самок, она тоже стала ловить их и стаскивать назад в копошащуюся кучу.

Трутни кричали, а сестры жалили их и разрывали на куски. Пульсирующий сотовый пол стал скользким от крови. Переполняемые священным гневом за каждое оскорбление и унижение, за всю растраченную пищу и загаженные коридоры, пчелы яростно мстили никчемным баловням судьбы, священным сыновьям, которые не делали ничего, а только пили, ели и похвалялись своими сексуальными подвигами перед теми, кто должен был трудиться на них, не получая никакой любви.

Флора с сестрами вытаскивали в коридор одного трутня за другим, и повсюду в улье слышались крики, мольбы и распространялся удушливый запах крови, пока каждая сестра преследовала трутней, которые стремились спастись, прорываясь на взлетную доску. Пойманным самцам отрывали крылья, затем их выволакивали под яркое солнце, чтобы сбросить с края доски в траву, где их заживо пожирали Мириады. А тем, кому удавалось сохранить порванные крылья, приходилось улетать из улья на верную смерть.

Глава 28

Пульсация в сотах прекратилась, и колебания воздуха утихли. Все сестры в улье остановились, и их чувства вернулись в норму.

Флора, лежа на полу в приемной зоне, соединяющей зал Танцев и взлетную доску, услышала свое горячее дыхание. Под ней, зажатое между ног, лежало что-то большое, теплое и неподвижное. Голова трутня была вдавлена в воск, а ее жало было всунуто глубоко между его обручами. Флора вынула жало, но трутень не пошевелился. Она попятилась в ужасе. Это было невозможно, однако ее мех пропитался кровью и почернел.

Повсюду на полу виднелись темные разводы от окровавленных тел, которых тащили к взлетной доске. Другие сестры также поднимались на ноги, и повсюду лежали разорванные, искалеченные и обезглавленные трутни. Пчелы стояли, подавленные и ошарашенные, не смея взглянуть друг другу в глаза.

Плотная, неестественная тишина словно распространялась из зала Танцев, окутывая пчел и вынуждая их вернуться.

Там им открылось чудовищное зрелище. По всему полу растекались янтарные и бежевые лужи крови, валялись обрывки желтых кишок, из которых сочилась полупереваренная пыльца и мед, куски антенн, вырванные глаза, исцарапанные и покусанные пластины доспехов и хохолки в запекшейся крови. Больше всего останков было там, где любили танцевать полевки, и сестры принялись причитать и плакать от стыда.

Повинуясь тому же зову, в зал из всех частей улья ковыляли сестры, испачканные в крови. Некоторые дергались в конвульсиях, а одна натолкнулась на Флору и ухватилась за нее. Это была приемщица, и вид ее раскрытого, жадно дышащего рта вызвал у Флоры странный рефлекс. Внезапно ее зоб распух и потяжелел, словно она только что вернулась из долгого полета, однако в ней поднимался не нектар. Флора стала в ужасе задыхаться, видя, как забрызгала пол хлынувшая изо рта кровь.

Другие полевки также визжали и кричали, извергая ужасное содержимое своих зобов, кто-то рвал на себе корзины для пыльцы, пытаясь очистить их от скверны. По залу Танцев разносились звуки стонов и рыданий, но большинство сестер словно онемели от ужаса и только смотрели по сторонам невидящими глазами.

Аромат Служения смешался с запахом крови трутней. По мере того как аромат усиливался, сестры прекращали рыдать и выходили из оцепенения. Мощная волна прошла через хаос зала Танцев, поднимая каждую сестру на ноги, а затем раздался громкий крик радости, когда среди них появилась Королева.

– Отдохните, дочки мои, – сказала она голосом нежным, точно лепестки цветов. – Прилягте и дайте мне исцелить вас Материнской Любовью.

Королева распахнула свою мантию, аромат Служения усилился, и пчелы в благодарности опустились на колени. Через соты прошла мягкая вибрация, плавная волна ритмично прокатилась по залу Танцев, поднимая и качая сестер, словно Пресвятая Мать баюкала их у себя на руках. Королева прошла среди них с широко раскрытыми крыльями, и каждая сестра, вдыхая Материнскую Любовь, чувствовала, как ее касается покров всепрощения. Сестры принялись плакать, и горький дух мести оставлял их, высыхая вместе со слезами.

Флора лежала на гладких исхоженных сотах, на которых она столько раз танцевала. Запах крови трутней вливался в Любовь Королевы и усиливал ее аромат. Она видела нескончаемый золотисто-бежевый ковер своих сестер, лежащих крыло к крылу, и бледное мерцание умиротворяющей волны, движущейся по сотам пола. Ей хотелось присесть и впитать красоту Королевы, но когда волна приблизилась к ней и она вдохнула божественный аромат, то слилась с его ритмом и включилась в общий транс.

Королева расправила крылья, и каждая пчела вздохнула в блаженстве.

– Отдайте мне стыд ваш и грехи ваши, дочери мои, – сказала она, – и я омою их своей любовью. Отдайте мне всю скорбь вашу, вину вашу, тайны ваши, и я расскажу вам историю, которая поднимет крылья ваши и наполнит сердца ваши радостью.

Атриум наполнился мягким низким гудением, и Разум Улья соединил каждую сестру с Королевой. Пчелы лежали совершенно неподвижно под воздействием звука и запаха, а их сознание уносилось вдаль.

Во Время до начала Времени в этом самом улье молодая принцесса шагала по своим покоям. Она умертвила всех своих соперниц и очистила корону от крови, но ее триумф казался пустым, а ее душа жаждала приключения. Однако каждый раз, когда она пыталась покинуть свои покои, фрейлины препятствовали ей своими реверансами и милыми речами, и вот принцесса возненавидела свои богатые одежды, пища перестала доставлять ей радость, и ее одолела невообразимая тоска.

Однажды ее сила возросла. Когда ее фрейлины пришли с нектаром и притираниями, принцесса прорвалась через них и побежала по улью на запах дикого воздуха, которого так жаждала. Она неслась по улью все дальше и дальше, а фрейлины вовсе не пытались остановить ее, а бежали за ней, ликуя от радости, ибо пришел такой день.

Принцесса достигла взлетной доски и остановилась, потрясенная, ведь никто не говорил ей о небе и солнце. Ей захотелось убежать обратно, в безопасный улей, и вернуться сюда на другой день, но теперь фрейлины преграждали путь обратно и теснили ее к краю.

От такого обращения принцесса так рассердилась, что расправила крылья, и ее грудь наполнил грозный рев. И в следующий миг она уже была высоко в небе, ее дом остался далеко внизу, а ее тело теперь было сплошным светом и воздухом. Фрейлины сопровождали ее в полете, ликуя и напевая благословения.

Принцесса не знала, куда она летит, но странный новый аромат звал ее за собой. Она была бесстрашной, ее тело наполняла радостная сила. Фрейлины не могли поспеть за ней, и она услышала их крик, когда на них напали птицы, но продолжила полет. Впереди колыхались огромные зеленые кроны деревьев, и в том самом месте запах был сильнее всего, такой насыщенный и плотный.

И тогда принцесса увидела их, множество очаровательных кавалеров, паривших в воздухе, славословя ее и демонстрируя свою силу и доблесть. Одни просили, чтобы она выбрала их, и к тем она теряла интерес, но другие смело неслись к ней. Она мерилась с ними в скорости, гордо и свободно проносясь над ними, пока самый проворный, которого она даже не заметила, не слетел на нее сверху. Когда он прижал принцессу к себе, она поняла, что именно такой забавы жаждала.

Вместе они катались по ветру, пока она не ощутила в себе его сущность. Крепко удерживая в себе его естество, она вскрикнула и отпустила его, и кавалер закувыркался, устремляясь вниз, к земле. Но она еще не закончила свою забаву. Снова и снова она выбирала себе благородного трутня, чтобы отдаться ему в воздухе, и снова и снова посылала их кубарем на землю, высосав из них весь сок и забрав их орган.

И наконец, когда ее тело было насыщено благороднейшими самцами, голод утих. Она направила крылья в сторону дома, и никогда еще ее дворец не источал такой сладости. Фрейлины слизали с ее тела малейшие остатки трутневого сока и дрались между собой за все мужские органы, оставленные в ее теле в знак любви каждого трутня. Все пчелы в улье возликовали, ибо, вернувшись из своего брачного полета, их принцесса стала Королевой и матерью грядущих поколений.

Пребывая в трансе, Флора ощущала присутствие Королевы совсем рядом, и ей хотелось протянуть руку и коснуться ее, но тело не принадлежало ей, и она не могла пошевелиться. Королева снова расправила свои крылья, и прекрасный аромат опять разлился над всеми ее спящими дочерьми.

– И как вы линчевали моих сыновей, своих братьев, принося жертву зиме, так же и я линчевала нескольких ваших отцов, принося жертву весне. Жизнь каждого из них я забрала по любви, и каждый год я пересказываю эту историю. Когда проснетесь, вы все забудете, каждое слово. Моей любовью вы очиститесь от греха и станете прежними.

Флора вздохнула, когда Королева коснулась ее кончиком крыла, проходя среди своих дочерей, накрывая их мантией своего аромата.

– Просыпайтесь, мои возлюбленные дочери, – сказала она. – Подойдите к вашей сестре и умойте ее, каждая из вас излечилась и переродилась Любовью вашей Матери.

Сестры поднялись и повиновались. Воздух снова был чистым и сладким, и Флора умыла каждую сестру рядом с собой, причесала и уложила их слипшийся мех, чтобы он снова сделался гладким и шелковистым. И сама она впервые ощущала нежные, заботливые прикосновения с тех пор, как фрейлины отвели ее в приватные покои Королевы, а ее сердце наполнилось любовью и благодарностью ко всем сестрам. Только когда она ощутила восхитительное легчайшее прикосновение своих антенн, приводимых в порядок бережными руками, она поняла природу этого чудесного чувства. Антенны были полностью раскрыты, и она не могла закрыть их.

– Спасибо, сестра, – сказала Флора и отстранилась.

Она просканировала ближайших к себе пчел и поняла, что их антенны также полностью раскрыты, чтобы впитать Любовь Королевы до последней частички и отдаться ее завораживающему повествованию. Испытанное облегчение было всеохватным, а вместе с ним пришло ощущение красоты улья, нахлынувшее на нее после долгого чувственного воздержания. Теперь же Флора увидела все заново: резной сводчатый потолок зала Танцев с его растительными фресками, украшающими старинные восковые панели, и своих сестер – прекрасных любимых сестер, с их теплым чистым запахом.

Флора попробовала снова закрыть антенны. Ведь любая пчела, прикоснувшись к ним своими антеннами, могла раскрыть ее секрет всем вокруг, как это сделала Сестра Ворсянка. Она не знала, когда придет время для паучьего пророчества, но яйцо могло формироваться в ней в этот самый момент, и любая пчела способна была почувствовать это. Еще одно яйцо…

При этой мысли антенны Флоры максимально раскрылись. К ее радости и ужасу, у нее в уме, а затем и в теле стало возникать лучистое, душистое воспоминание о ее последнем яйце. Она словно ощущала его запах и массу, качая его у себя на руках, и его аромат будто окутывал ее, смешиваясь с Любовью Королевы.

Одолеваемая этим призрачным воспоминанием, Флора не могла сдвинуться с места, хотя вокруг нее уже поднимались запахи различных пород, по мере того, как сестры возвращались к работе. Почуяв отчетливый запах полиции фертильности, Флора ощутила, как кто-то смотрит на нее. Страх придал ей решимости, и она резко обернулась, ожидая встретить пчелу в маске. Но оказалось, внимание исходило от группки уборщиц. Поняв, что она увидела их, они опустили глаза и антенны и принялись деловито расчесывать друг друга. Флора направилась к ним.

– Хвала вам, сестры, – сказала она. – Вы теперь работаете на полицию?

Первая работница в ужасе закачала головой, а другие пригнули свои антенны в знак отрицания. Они смотрели на нее ясными и умными черными глазами.

Флора не могла отвести свой взгляд, и вдруг перед ней снова возник образ ее последнего яйца, ясный и четкий, и воспоминание о его аромате мощно выплеснулось из ее антенн.

Мое любимое яйцо, мое потерянное дитя…

Она ожидала, что они поднимут тревогу, но они только плотнее обступили ее. И усилили запах своей породы, распространив его вокруг нее. Флора прониклась к ним невыразимой благодарностью, поняв, что они сделали это, желая защитить ее. Они знали, что она откладывала яйца, но они не докладывали об этом. Стена запаха стала более мощной, когда послышались чьи-то уверенные шаги. Флора узнала жесткий запах Премудрой Сестры, которая уже не раз встречалась ей, и ее антенны тут же закрылись, а их корни опасливо задрожали.

– Тебя переполняет любовь к своей породе, как я вижу. Ты их больше не стыдишься?

Флора сделала книксен.

– Нет, Сестра. Смиряться, Подчиняться и Служить.

Она почувствовала, как жрица пристально изучает ее антенны, обращая особое внимание на то, что они плотно закрыты.

– Всегда прилежна, Флора-717. Чем бы ты ни занималась, – сказала жрица, осматривая ее. – Теперь, когда вернулась к уборщицам, ты останешься с ними до получения дальнейших указаний – это ясно?

– Да, Сестра.

Премудрая Сестра оглядела зал Танцев. Королева уже ушла.

– Ты со своими сестрами восстановишь здесь исконный безупречный порядок. – С этими словами жрица отпихнула своей стройной ногой покореженный торс трутня. – Все останки вы перенесете в морг, который затем отчистите от пола до потолка и по всем углам. Вы полностью освободите и отчистите это помещение, точно выполняя это задание. Вам понятно?

– Да, Сестра.

Когда притихшая толпа сестер стала покидать зал Танцев, Флора дала сигнал уборщицам подождать ее.

– Вижу, они признают в тебе главную, – сказала Премудрая Сестра и еще раз просканировала Флору. – Не закрывай от нас свой разум, Флора-717. Скоро придет время Зимнего Клуба. Ты понимаешь, о чем я?

– Нет, Сестра.

– Жизнь – для тех, кто вступит в него. – Премудрая Сестра посмотрела на уборщиц, которые уже подметали и скребли зал Танцев. – Но это не для всех сестер. Когда эта группа закончит работу, отошли их к паукам.

– К паукам? Сестра, почему? Они крепки и сильны…

– Молчать! Зима безжалостна, пчел вашей породы легион, и несколько ваших жизней, если обменять на знания, только помогут улью. – Премудрая Сестра чуть подождала и добавила: – Медовки заботятся обо всех породах, Флора-717, даже о вашей. Я тебя заверяю, что их жертва принесет пользу, а конец их будет быстрым.

И жрица удалилась.

Флора беспомощно смотрела на своих сестер, чистивших и мывших зал. Она взяла метлу и присоединилась к ним. Они уловили ее грусть и стали бережно касаться ее. Но на этот раз их доброта причиняла ей боль.

Глава 29

Флора разделила уборщиц на две группы. Одна носила останки трутней из зала Танцев прямо на взлетную доску, а другая освобождала морг. Он был завален до предела, когда Флора заглядывала туда, – стеллажи у входа были плотно заполнены высохшими, спрессованными для экономии места телами старых сестер. Те, кто умер раньше, лежали в глубине длинного помещения, откуда шел сильный запах противогнилостного средства из прополиса. К удивлению Флоры, все ее работницы боялись этого запаха, она улавливала распространяемый ими сигнал страха.

Ее мутило при мысли о собственном неизбежном предательстве, и она не стала принуждать сестер идти дальше, но сама пошла. Обрабатывать прополисом стеллажи для хранения тел было обычным делом, и не стоило удивляться такому количеству мертвых сестер, ведь все они были старыми, родились еще ранним летом, однако, по мере того как Флора продвигалась между стеллажами, она стала чувствовать в воздухе изменения. Тишина… тайна. Под яркой антисептической нотой прополиса скрывались миазмы разложения. Шум суеты работниц затих в отдалении, а тьма вокруг сгустилась.

Флора остановилась. Тела, хранившиеся в морге, всегда были сухими, однако здесь соты под ногами были влажными. Влага сочилась из мягкой бесформенной массы в углу. Подавляя внезапно возникшее отвращение, Флора направила туда свои антенны, желая понять, что это такое. И тут же попятилась в ужасе.

Эта масса состояла из помета пчел, находившегося на самых разных стадиях развития: от разбитых яиц до разлагающихся личинок и идеально сформировавшихся юных пчелок, члены которых были сдавлены так, словно они все еще находились в родильных камерах.

Премудрая Сестра, вероятно, не знала об этом, ведь никакая пчела не стала бы мириться с подобным безобразием, нарушающим все нормы гигиены, ведь за время, проведенное Флорой в Питомнике, она усвоила, что от мертвого помета нужно сразу избавляться. Закрыв дыхальца, чтобы не чувствовать зловоние, она коснулась антеннами наиболее хорошо сохранившегося трупа. Это было невозможно – она пошевелила антеннами, чтобы просканировать запах породы других головок, выделявшихся в общей массе. Все они были жрицами.

– Не мешкай там, Флора-717, – донесся до нее из коридора голос жрицы. – Просто построй роту, и пусть останки унесут на безопасное расстояние от улья. А затем зачистите все соты.

В дверном проеме возникла Премудрая Сестра.

– Сестра, нечто ужасное…

Жрица внимательно рассматривала дверной проем морга.

– Здесь тоже нужно прибраться. А когда будет вычищен последний шестиугольник, завершай выполнение приказа. Ты вернешься назад одна. Твоя сила еще пригодится.

– Но, Сестра, мертвый помет Премудрых…

Жрица уставилась на нее:

– Ты ошибаешься.

– Нет, Сестра…

Флора пошатнулась, услышав рев Разума Улья у себя в голове.

Не прекословь Медовке! Смиряться, Подчиняться и Служить!

– Смиряться, Подчиняться и Служить… – Флора повторяла это снова и снова, пока боль не утихла. Когда она опять смогла сфокусироваться, жрица уже ушла, а группа уборщиц, приговоренных к смерти, молча стояла в коридоре, ожидая новых приказов. Их глаза смотрели ясно и прямо – и в них читался неотступный вопрос.

Флора не могла соврать им.

– Наступает зима, и, чтобы помочь улью выжить, Премудрая купила знания у пауков. Их цена – жизнь каждой флоры, которая работает в этом помещении. – Она заглянула в их доверчивые глаза. – Если бы я могла избавить вас от этого, если бы я могла сама пойти вместо вас…

Флоры стали по одной подходить к ней и касаться головами ее живота. И хотя ее антенны были закрыты, перед ее мысленным взором возник яркий образ ее яйца. Они знали. Флоры отошли назад, словно ожидая, что она заговорит с ними, но она не могла проронить ни слова. Священное Созвучие Служения завибрировало в сотах пола.

– Идите, – прошептала Флора. – Те, кто спасется, найдите другое задание и не возвращайтесь сюда. Я закончу работу и пойду вместо вас.

Уборщицы склонились перед ней в своих неуклюжих книксенах и побежали на таинство. Флора смотрела, как они бегут, пораженная тем, что они знали ее тайну. Должно быть, это случилось во время Сна Королевы, когда были открыты все антенны. Вот почему они защищали ее запахом своей породы.

Она села на пол. Ей было приказано отправить их на смерть, но она не смогла. Она предала улей – иначе не скажешь. Вибрация Служения усилилась вокруг нее, и она знала, что ей нужно было только пройти чуть дальше по коридору, чтобы получить свою дозу, но она жаждала остаться в тишине.

Воспоминание о яйце снова пробудило перед ней образ чистой красоты в грубой восковой колыбели. Флора обхватила свой пустой живот и заплакала, тоскуя о своем потерянном материнстве, которое было выше любого благословения Королевы. И тут же новая мысль поразила ее.

Колыбель, в тени тех трех массивных коконов, в каждом из которых была нерожденная жрица. Полусформированная, как те, что лежали в куче позади нее; самая крупная.

Она поднялась, чтобы снова взглянуть на них, и закричала в ужасе, заметив движение в этой мертвой массе. Зловоние усилилось, и Флора выставила когти, готовясь дать отпор стае паразитов, но тут раздался натужный рев, и из центра жуткой массы показался весь покрытый слизью Сэр Липа.

– Убей меня, – простонал он, – ибо я лучше умру, чем буду прятаться здесь еще хоть миг. – И он стал счищать с себя отвратительные массы. – В самом конце я струсил. Мне следовало быть вместе с братьями и умереть с ними. – Он упал на колени перед Флорой и открыл свою беззащитную шею. – Я слышал все, что тут творилось.

– Ваше имя называлось, – сказала Флора, отводя от него взгляд. – Вы считались отсутствующим по страсти.

– Страсти облегчиться – я не мог ждать. Когда вернулся, то услышал крики. Сначала я решил, что это осы, а потом, когда увидел, просто не мог поверить… И до сих пор не могу.

– Как и я.

Они помолчали. Вибрации Служения ослабевали. Липа поднял затекшие руки и попытался расправить свои промокшие рюши, но быстро оставил эту затею.

– Я, правда, совсем не удивлен, что вы, наконец, ополчились на нас. Я знаю, мы жили беззаботно, на широкую ногу, и все за счет трудов наших сестер. Мы никогда не принесли ни зернышка пыльцы или капли воды, не говоря уж о нектаре. Мы не притрагивались ни к какой работе, только и знали, что командовать. Почисть мои шпоры, вылижи мне мех. Восхищайся мной, ухаживай за мной и можешь доесть за мной крошки. А сколько пищи мы переводили… Прости меня. – Он опустился на колени и снова оголил шею. – Мне больше нигде нет места, я понимаю. Прошу только об одном: избавь меня от полиции и убей сама.

Флора отвернулась от него.

– Попроси другую сестру. Я уже устала от смертей.

Он поднял на нее глаза:

– Ты способна проявить милосердие?

Флора не могла говорить, так ярко вспыхнул у нее в уме образ яйца. Она подвернула под себя живот и обхватила его, желая ощутить в себе новую жизнь. Пустота вызвала боль.

– Ты плакала, – сказал он. – Я слышал. Ты больна?

– От любви, – призналась Флора.

– А, все вы, сестры, влюбляетесь в цветы, это ваше единственное утешение. И еще обожание Королевы.

– Дело не в цветке и не в Королеве.

Сэр Липа вытер с лица запекшуюся кровь и слегка распушил мех.

– Ты о ком-то из тех, кого я знаю?

– Нет. И его уже нет в живых.

Послышались шаги уборщиц, и Флора отогнала воспоминания. Липа с тревогой взглянул на нее.

– Я вас не видела.

Она пошла к двери встретить своих работниц. Все они излучали силу и красоту после Служения и держались с достоинством.

– Работайте быстро, сестры мои, – велела им Флора. – Покажите, на что вы способны.

Уборщицы кивнули. Они больше не испытывали страха и принялись за работу, приводя в порядок каждый уголок морга, вычищая, выскребая грязь и вынося мертвые тела, пока на полу не осталось ни единого пятнышка, никаких останков. Помещение, наконец, стало пустым и чистым.

Сэра Липу больше никто не видел.

Закончив работу, уборщицы кивнули Флоре и выпустили сильный запах своей породы, чтобы удержать в себе последние следы Служения. Шесть на шесть, они молча вышли на взлетную доску, и Флора направилась за ними.

Выйдя на свет, они задрожали. Открыв дыхальца, пчелы высвободили последнее дыхание Любви Королевы и вдохнули божественный целительный аромат.

– Славьте конец ваших дней, сестры, – сказала им Флора.

Их маленькие лица скривились в улыбках, и они, одна за другой, запустили свои моторы. Когда все были готовы, они одновременно взлетели со взлетной доски.

Их цель была ясна, а сила велика, и, когда они вдавились в паутину, фруктовый сад огласился Священным Созвучием. Флора заставила себя смотреть, как пауки бросились встречать пчел, а когда запах ее породы вспыхнул в воздухе, она закричала. Жрица сказала правду: конец ее сестер был быстрым.

Но она и солгала, ведь Флора была уверена, что масса разлагающихся тел в дальнем конце морга состояла из останков одних жриц, однако жрица без рассуждений отмахнулась от ее сомнений.

Это все казалось совершенно бессмысленным. Уборщицы были крепкими и здоровыми, они должны были когда-то, не скоро, умереть от старости, но их то и дело приносили в жертву. Измученная и опустошенная, Флора вернулась в улей. Она пыталась вспомнить, в какой скрижали Премудрые наделялись властью над жизнью и смертью. Этого не было ни в Катехизисе, ни в молитвенных плитках, да и в Королевской Библиотеке она не видела ничего подобного. И все же это должно было указываться где-то, ведь их слова считались Законом.

Глава 30

В течение двух дней букет запахов улья выровнялся, и казалось, трутней здесь никогда и не было. Когда в Питомнике стало известно, что Королева больше не откладывала трутневые яйца, эта новость быстро облетела улей. Простая пища, подаваемая в каждой столовой, затем замедление в работе полевок, а теперь этот сигнал от Пресвятой Матери – зима была рядом.

Множество домашних пчел умирало во сне каждую ночь, а полевки ежедневно теряли силы и замерзали прямо в воздухе, вдали от дома. Некоторым удавалось сесть на цветок, но взлететь они уже не могли; даже самые лучшие и сильные возвращались на взлетную доску с полупустыми корзинами и почти не заполненными зобами. Приемщицы уже никому не аплодировали.

Чувствуя свою ответственность за подступающий к улью голод, Флора увеличивала дальность своих полетов, прочесывая поля и городские сады ради малейшей порции вязкого нектара. Она обнаружила небольшую свалку, заваленную мусором, где ей посчастливилось найти на насыпи фиолетово-желтые астры. Их лепестки торчали в разные стороны, предлагая грубую пыльцу, и она накинулась на них. К ночи все полевки, которым повезло что-то добыть и хватило сил вернуться домой, добавили пыльцу астр к запасам Сокровищницы и к столу на радость пчелам, однако уже утром уборщицы стаскивали умерших в складские помещения, поскольку морг был переполнен, а суровый ветер не позволял выйти на взлетную доску.

Полевки набились в коридор, поглядывая на серые тучи, плывущие по небу, и слушая, как деревья в саду стонут, раскачиваясь от самых корней. Когда подошла очередь Флоры, она вонзила все свои шесть шпор в воск коридора и выглянула наружу, чтобы увидеть бурю. Листва полоскалась на ветру, а ветви трещали. Со скрытым злорадством она заметила, что паучьи сети пропали.

Позднее, тем же днем, в улье появились разом все Премудрые, вышагивая группами по шесть. Пребывавшие в молитвенном экстазе, повторявшие неизвестную мантру, они казались еще более прекрасными, чем когда-либо прежде. И Флора вместе с множеством других пчел остановилась и смотрела на их процессию через пространства улья. Длинные элегантные крылья Премудрых были расправлены, так что за ними струился сильный запах их породы, и антенны Флоры дернулись, когда она почувствовала некий скрытый код в этом запахе. Жрицы не разговаривали, но, едва они прошли, каждая сестра взглянула себе под ноги с удивлением. Соты перестали передавать сигналы.

Это так взволновало пчел, что они собрались вокруг больших центральных мозаик в каждой прихожей. Они выстукивали ногами всевозможные коды и шикали друг на друга, пытаясь уловить антеннами странные перемены в воздухе, однако рядом не было ни одной жрицы, которая могла бы дать им разъяснения, и эта загадка внушала им страх.

Тем не менее вечер привел сестер в еще большее замешательство. Жрицы появились в столовой и всем подавали еду. Это было совершенно невероятно, и сестры буквально онемели и, забыв про иерархию пород, рассаживались так, чтобы получше видеть происходящее. Премудрые подвернули края своих мантий, открыв изысканные золотистые полоски на брюшках, отполированных до бронзового блеска, их мех был бархатистым и ароматным. Под глазами у них имелась легкая золотистая подводка, так что всякий раз, как они поворачивались к какой-нибудь сестре, обслуживая ее, они излучали почти королевское сияние.

Когда жрица поставила перед Флорой золотистую чашу меда, она подумала, что ей это снится. И все сестры за столом подняли глаза в изумлении, увидев перед собой по такой же чаше, поскольку за всю свою жизнь они не ели ничего подобного. Каждая боялась притронуться к невиданному угощению, опасаясь сделать что-то не так, ведь даже в зале Трутней подобная роскошь казалась бы чрезмерной. Но жрицы были удивительно приветливы и побуждали сестер приступить к еде.

На языках сестер расцветала сладость тысяч цветов, и в воздухе разливалась эйфория, по мере того как они наедались и чувствовали, что к ним возвращаются силы. Мед вызывал у них желание петь от радости и удали: Премудрые были такими добрыми, они заботились о них, они никогда не допустят голода, каждая пчела любила своих сестер, и все они любили улей, ветер мог яриться, мороз мог свирепствовать, но Пресвятая Мать сбережет их, а Премудрые жрицы ее возлюбленные посланницы!

Когда пчелы слизывали остатки меда со своих чаш и вытирали их дочиста последними крошками цветочных пирожных, между ними расхаживали Премудрые, мягко напевая что-то на неизвестном языке, и наконец Разум Улья зазвучал в голове у каждой сестры:

Мы разделяем Последнюю Трапезу перед Клубом.

Зима грядет, и мы становимся едины в Клубе.

Жрицы затянули Священное Созвучие и подали знак всем встать. И тогда сестры запели, слив свои голоса в один, ощущая восхитительную тяжесть меда и пыльцы в животах, отчего их пение приобрело новый тембр. Жрицы вывели их из столовой, и коридоры наполнились процессиями поющих пчел, источавших запах меда. Флора ожидала, что они проследуют в зал Танцев для Служения, но Премудрые повели их в Сокровищницу.

Попав туда, пчелы в изумлении вздыхали. Две устремлявшиеся ввысь стены все еще зияли пустыми ячейками, но прежде чем пчелы успели испытать страх, подумав о недостаточных запасах меда, их поражал божественный аромат Королевы. Все Кубки зала Продувки были убраны, и Ее Величество стояла в центре атриума со своими фрейлинами, а ее аромат разливался сильными и чистыми волнами. Ее улыбка была столь прекрасна, что каждая пчела знала: Пресвятая Мать видит и любит ее. Сестры мягко загудели в блаженстве.

– Будьте благословенны, дочери мои, – сказала Королева. – И да увидимся мы снова.

– Сейчас мы сформируем Клуб, – проговорили Премудрые жрицы в один голос и принялись выстраивать пчел в определенном порядке.

Начав с высших пород, они принялись составлять королевский хоровод, замыкая всех пчел, породу за породой, в прекрасном узоре, где все соединялись между собой снизу доверху, поддерживая друг друга, и все вместе карабкались по спирали, образовывая круг, в самом центре которого, в заботливо оставленном пространстве, необходимом для дыхания, скрывалась Королева.

Порода за породой, они взбирались и цеплялись, взбирались и цеплялись, пока каждая пчела не заняла свое место в Клубе, заполнившем Сокровищницу до самого верха, где пчелиный круг закреплялся за соты сильной породой Чертополоха и где запах открытых медовых сот смешивался с благоуханием Королевы. Изысканный аромат струился вниз, добираясь до уборщиц, образовывавших внешний слой Клуба, так что даже этих нижайших из низших поддерживала Любовь Королевы.

Будучи полевкой, Флора имела право продвинуться глубже, но она предпочла остаться со своими сестрами флорами, успокаивая их и проверяя, чтобы они соединялись между собой как следует, прежде чем присоединиться к ним. А затем из самого центра Клуба заговорил Разум Улья:

Смиряться, Подчиняться и Служить.

– Смиряться, Подчиняться и Служить, – отозвалась каждая пчела.

И как только они проговорили это, их нервные системы объединились между собой, и они раскрыли свои антенны. Флора также произнесла эти слова, но свои антенны она держала крепко закрытыми. Девять тысяч пчел замедлили дыхание, и отдельные запахи пород смешались в один, когда они задышали в унисон, вдыхая букет аромата Королевы, Премудрых и меда.

Когда постоянное движение в улье замерло, он быстро остыл. Уборщицы на внешней стороне Клуба ощущали слабое тепло, исходившее из центра круга, но их крылья и спины оставались холодными, пока они синхронизировали свое дыхание и устанавливали антенны в положение покоя. Флора отметила, что все они погружаются в сон.

По-прежнему сохраняя ясность сознания, она вдыхала Любовь Королевы, ощущая, как ее поток замедляется по мере того, как сама Пресвятая Мать засыпала, однако тело Флоры никак не желало засыпать. Напротив, она еще яснее слышала отдаленный скрип ветвей в саду и вой ветра в небе. В холодной ночи на деревянной крыше улья нарастал иней. Находясь на краю темного круга пчел, Флора слышала, как глубоко внутри что-то похрустывает, она улавливала тихое дыхание сестер и медленную пульсацию аромата Королевы.

Ветер завывал под звездами, и Флора прислушивалась, пытаясь понять, все ли ее сестры спят. У нее во рту было сухо, а корень языка сделался тугим. Она мечтала о сияющей капле воды из прохладного зеленого желобка на листке. Ей хотелось ощутить бархатистое прикосновение лепестков к своему телу, а не холодных рук спящих сестер.

Она не могла заснуть и не могла летать, и ее сложенные крылья замерзали. Если бы она полностью расслабила антенны, то, вероятно, смогла бы заснуть, но тогда ее сны о яйце стали бы известны другим пчелам. Флора поежилась при мысли об этом, и уборщицы по обеим сторонам от нее застонали и залепетали во сне.

Мог бы холод снаружи убить ее? Возможно, так было бы даже лучше, иначе она умрет от скуки и тоски, если не сумеет заснуть. Флоре теперь отчаянно хотелось обратиться к другим полевкам – несомненно, среди них должны быть такие же, как она, ведь полевки отдыхали только во время коротких передышек, а Зимний Клуб казался вечностью.

Флора попыталась успокоиться и настроиться на общий ритм дыхания, однако ее разум полнился воспоминаниями о свободном воздухе, о путешествиях и о событиях ее жизни. Ее язык чесался – ему не терпелось развернуться вглубь липкого бутона мальвы или погрузиться в жирные маслянистые зерна маковой пыльцы. Она почти чувствовала вес ее капсул на своем мехе и их мягкий аромат, как тогда, когда она наполняла свои корзины. Ей хотелось вдыхать травянистый запах растений под ногами, а не пыль со спин своих сестер. Но больше всего она тосковала по росе.

Она, должно быть, все-таки заснула, потому что, придя в себя, увидела, что Клуб пришел в движение, вращаясь на плоскости, так что все пчелы передвигались к верхушке, где они в итоге получали еду, а затем возвращались вниз. Таким образом Клуб перемещался по стенам Сокровищницы, открывая по мере движения соты с медом, и всегда Королева питалась первой.

Запах меда проникал сквозь ряды пчел, когда очередная порода получала еду, и внезапно у Флоры проснулся аппетит. Она осмотрелась в поисках источника пищи, но после нескольких часов Клуб уже перестроился, а уборщицы едва сдвинулись с места. Просканировав плотный круг пчел, Флора поняла, что пройдет еще много дней, прежде чем она и ее сестры смогут поесть.

Она осторожно выбралась со своего места и соединила двух работниц по обеим сторонам от себя, чтобы закрыть прореху, а затем поползла поверх других пчел, легко ступая по спинам тысяч сестер, стараясь при этом не потревожить их. И наконец она почувствовала едва уловимый запах неба и коснулась края потрепанного крыла и обветренного торса полевки.

– Мадам Кипрей, – прошептала Флора, видя, что та ворочается, пытаясь заснуть. – Вы не спите? Я никак не засну.

– Нет, я не в силах выносить это заточение, и не говорите мне о Последнем Пире, потому что мой живот ест сам себя! Сколько нам еще ждать, пока наш слой продвинется к еде? – Голос Мадам Кипрей был напряжен, она паниковала. – Полевки не должны ждать, полевкам не нужен Клуб. Что мы вообще здесь делаем?

Другие пчелы зашикали на них отовсюду.

– Домашние пчелы, вы пленницы с рождения, – заявила она. – Я не возьму за руку ни одну сестру до конца своей жизни, я всю жизнь провела на воздухе и легко найду для нас пищу.

– Сестра, – обратилась к ней Флора, слыша завывания ночного ветра. – Не сейчас!

– Нет, сейчас! Я схожу с ума в заточении.

Мадам Кипрей сорвалась со своего места между двумя домашними пчелами и стала неуклюже карабкаться на поверхность Клуба, где стояла Флора.

– Сестра, прошу тебя – лучше будет утром…

– Я больше не могу оставаться в этом положении, – сказала Мадам Кипрей и раскрыла крылья.

Флора заметила, что они ссохлись у нее на спине. Перехватив ее полный ужаса взгляд, Мадам Кипрей притянула свое крыло к лицу и попыталась рассмотреть его.

– Мои крылья! Что случилось? Помоги мне сложить их, Сестра. Это наверное от холода – они снова распрямятся. – Она потянула за крылья, и они порвались. – Это не мои крылья, – прошептала она Флоре. – Мои крылья крепкие и сильные. Они должны быть ниже. Я должна расправить их снаружи.

Мадам Кипрей устремилась вниз, разбудив многих пчел. Она прыгнула на стену Сокровищницы, но не смогла удержаться. Царапаясь и цепляясь, она упала на дно помещения, плача от боли.

– Сестра полевка! – стала она звать Флору из темных глубин зала Продувки под стенами Сокровищницы. – Помоги мне выйти на взлетную доску. Мои цветы ждут меня; они не откроются, пока я не коснусь их, прошу, ты должна мне помочь!

Флора побежала к краю Клуба и прыгнула на стену Сокровищницы. Она стала карабкаться вниз по запечатанным ячейкам до самого дна, где на земле лежало множество мертвых пчел. Мадам Кипрей стояла среди них, пытаясь расправить усохшие крылья. Ее ноги подкосились, и она ухватилась за Флору.

– Мои цветы, – прошептала она. – Они ждут. Ты должна идти.

– Да, Сестра. – Флора присела рядом с ней и притронулась к ее антеннам. – Расскажи мне о своих цветах, чтобы я знала их.

– Кипрей, – произнесла несчастная полевка, – дает лучший нектар. Запомни это.

Флора подождала, пока Мадам Кипрей не затихла, и положила ее рядом с другими телами.

– Ты очень добра, – послышался знакомый голос.

Глава 31

Флора повернулась и увидела Сэра Липу – он сидел, сгорбившись, у подножия порушенной стены Сокровищницы. Она обрадовалась ему.

– Я мог бы открыться и раньше в любое время, – сказал он, – и встретить скорый конец. Теперь же я должен умереть от голода, как и положено трусу вроде меня. – Он поднял взгляд на Флору. – Если только я не вызову кого-нибудь, кто придет и прикончит меня.

– Не нарушай их покой. Где ты прятался?

– Меня скрыл запах – я просто присоседился к твоей рабочей группе. Смотри…

И Сэр Липа втянул свои антенны, отчего они сделались короткими и обтекаемыми, затем сгорбился и понурил голову. Даже его крылья казались меньше обычного. Он походил из стороны в сторону, порывисто и суетливо, как типичная уборщица.

– Думаю, они чуяли разницу, но ведь они все равно немые. Или, возможно… пусть я дурак… я думал, они не обращают внимания по своей доброте.

Они вдвоем посмотрели на Клуб. Поборов сомнение, Флора сказала:

– Там есть место, среди нас. По крайней мере, там тебе будет тепло.

– О, да, кровь, хлещущая у тебя из ран, очень согревает, только ненадолго. Думаешь, я совсем спятил?

– Жажда крови уже позади. Теперь тебя никто не тронет.

И Флора стала карабкаться по стенам Сокровищницы обратно.

– Подожди, – попросил Липа и последовал за ней, двигаясь с трудом. – Это сработает? Зачем ты это делаешь для меня? Ты ненормальная. Хотя это не новость. – Поравнявшись с ней, он попытался распрямиться. – Да, спасибо тебе, я согласен принять твой план, – прошептал он, – но моя благородная самость несомненно пробудит интерес. Какая-нибудь сестра непременно захочет меня расчесать…

– Ты будешь вполне в безопасности.

– Хорошо, – тихо произнес он в ответ, – ибо моя популярность меня утомила за весь Сезон, ты понимаешь. Даже более чем.

Уборщицы в полной тишине видели сны. Флора подала сигнал Сэру Липе подождать, пока она бережно расцепила пару сестер, затем подозвала его кивком. Сестры что-то лепетали и ворочались, когда она устраивала между ними нового соседа. Вдохнув их запах, он скорчил рожицу и переплел как положено свои руки и ноги.

– Вы все же довольно пахучая компашка, а?

– Радуйся, что ты тут, – сказала Флора, накрывая его волной своего запаха. – И сиди тихо.

Она проползла по нему, карабкаясь на следующий уровень.

– Но куда ты уходишь?

– Ты слишком разговорчивый.

После того как побывала на дне Сокровищницы, Флора обрадовалась теплу сестер. Она осторожно втиснулась на свое место, и медленное дыхание Клуба донесло до нее аромат Королевы. Она подождала, пока не убедилась, что запах сестер скрыл присутствие трутня, по ее телу разлилась спокойная усталость, и она, наконец, заснула.

* * *

Клуб, представляющий собой подвешенный в воздухе круг из тысяч пчел, вращаясь, передвигался по стенам Сокровищницы очень медленно. Ячейки с медом открывались по одной за раз, и те, чья очередь подошла, могли вскарабкаться к отбитому краю и сделать несколько глотков, чтобы поддержать силы. А затем они перемещались дальше, вниз по внешнему краю, и продолжалось всеобщее вращение, чтобы каждая пчела могла получить свою порцию.

И только положение Королевы оставалось неизменным, поскольку сестры держали ее вблизи источника меда и согревали теплом своих тел. Ее божественное благоухание плыло медленно и неуклонно, пока ячейки с медом в стене Сокровищницы опустошались одна за другой, а Клуб совершал постоянное движение по кругу, чтобы не пропустить ни одной ячейки.

Сестры не просыпались во время вращения, а лишь ворочались во сне, переставляя ноги, чуть выше или ниже, в зависимости от вращения Клуба. Когда огромный круг сместился снова, запах меда пробудил приступ голода у Флоры, такой же сильный, как в момент ее появления из родильной камеры. Все тело было пустым и дрожало, и, когда она увидела, как далеко находится от своей порции меда, ей захотелось завыть от отчаяния. Перед ней, вероятно, должны были насытиться тысячи голодных сестер, прежде чем дойдет очередь до уборщиц – если у них хватит сил дождаться.

Ее руки и ноги свело от долгого напряжения, но вокруг другие флоры продолжали спать, как и странная новая сестра, которую она пристроила между ними. Флора не хотела будить их, но и оставаться на месте больше не могла. Она призвала на помощь свое сознание и попыталась обернуть антенны божественным благоуханием, чтобы умерить свое нетерпение, но этого было мало, и усилие только обострило ее голод, появилось неистовое желание сделать хоть что-то, лишь бы не сидеть в заточении – в темноте и тесноте. Другие полевки также не спали, и она улавливала их недовольство, пульсировавшее через весь Клуб. Флора направила энергию в свои органы чувств и поняла, что воздух переменился, а дерево улья стало пахнуть иначе. Оно стало суше, и ветер утих. Очень осторожно Флора отцепилась от сестер.

* * *

Увиденное со взлетной доски поразило ее. Фруктовый сад протягивал черные ветви в белое небо, а вдали виднелись голые темные поля, простиравшиеся до линии леса по краю холмов. Несколько полевок пробовали свои скованные члены и посматривали друг на друга. Их мучил страшный голод. Они дрожали, поднимая антенны и пробуя на вкус холодный воздух. Не было ни ветра, ни дождя, и сквозь белесую дымку в тучах просвечивало солнце. Пчелы одна за другой запустили моторы. Звучание их было громким и раздражающе непривычным в зимнем воздухе. Гвардии Чертополоха больше не было, так что каждой полевке пришлось самой оставлять возвратные метки, чтобы вернуться домой. Флора смотрела на них. Одна из полевок, Вереск, кивнула ей ободряюще.

– Ты имеешь право, – сказала она хриплым, надтреснутым голосом, и Флора услышала пустоту ее живота. – И запах у твоей породы такой сильный…

– …никто из нас не пропустит его!

– Сделай это, Сестра.

И Флора впервые в жизни оставила метку своего запаха на взлетной доске, тем самым подтверждая, что ее порода может летать. Возвратная метка тут же впитала новый химический состав и раскрылась с новой силой.

Крылья Флоры ослабли от долгой неподвижности, холодный воздух вызывал у нее потрясение, и она с трудом удерживала высоту. Каждый аромат и поток воздуха переменились, а запах складов усилился. Внезапно ее антенны вспыхнули новой информацией, и, к собственному восторгу, она узнала особую частоту Лилии-500. Флора считала координаты полета над городком.

Клетка из стекла, клетка из стекла – звучало в голове Флоры. Она не представляла, что это может означать, но координаты были такими четкими, и она начала снижаться над домами с их грязно-зелеными клеточками садов.

Ветер усилился, а с ним и холод. Полет требовал все больше топлива, а легкость у нее в зобу внушала тревогу. Опять она проявила гордыню, решив, что найдет корм в таких неблагоприятных условиях, на самых дальних полях. Теперь ей придется лететь домой без дозаправки, ориентируясь на понижающийся полярный угол солнца…

Клетка из стекла! – звучал голос Лилии-500 у нее в мозгу. – Клетка из стекла!

– Тише! Тише!

Флора закружилась в воздухе, в мозгу появился тревожный сигнал – силы на исходе. Если она коснется холодной земли сейчас, то лишится последних сил и уже никогда не взлетит.

Она уловила сладкий запах – яркий, молодой и чистый. Цветок – юный, прекрасный цветок. Флора нацелилась на этот запах. Ароматнее сирени, ириса и даже жимолости, след этого запаха струился из светлого квадрата рядом со зданием. Флора попыталась облететь свое отражение и врезалась в огромное окно.

Клетка из стекла была оранжереей, в которой находились всевозможные растения: как с яркими, сочными лепестками, так и с совсем крохотными, белыми. Сладкий цветочный аромат, звавший Флору, шел из-под стекла, предотвращавшего проникновение любой пчелы или другого насекомого, и она не знала, как ей проникнуть внутрь. Ветер носил ее по стеклянной стене, и она чувствовала запах сильнее, чем прежде. Он вырывался из узкого проема чуть ниже.

* * *

Воздух в оранжерее был теплым и влажным, а растения росли не из земли, а из разноцветных горшков на подставках и полках вдоль стен. На полу стояла металлическая миска с размоченным мясом, на котором сидело несколько мух, но еще больше мух валялось на подоконниках и на полу, они были мертвыми или умирали. Флора не обращала внимания ни на что, кроме прекрасного растения, звавшего ее своим чистым сладким ароматом, оно было открыто и свежо, оно жаждало встречи с пчелой.

Прежде всего Флора постаралась избежать столкновения с хмельными мясными мухами, обсидевшими самые крупные цветы. Многие из них плюхались на тяжелые бутоны красной лилии, пока еще не раскрывшиеся, их привлекали плотные бусины нектара, выступающие на узорчатых краях лепестков. Другие цветы также ждали прикосновений, но Флора не знала, готовы ли они, так как их лепестки были плотными и зелеными как стручковый горошек, их складчатые мясистые красные губы обрамлялись странными белыми усиками, похожими на клыки. Почуяв взмахи ее крыльев, они что-то сладострастно залепетали ей и испустили сумрачный аромат, но все же не привлекли ее.

Среди этих откровенных призывов поднимался один истинный аромат, звавший Флору, девственное цветение апельсинового деревца, представлявшего собой неестественную миниатюрную прививку трех различных растений. Его крохотные ультрафиолетовые цветочки сияли в тусклом зимнем воздухе, и она почувствовала его желание близости, исходящее от самых корней.

– Ну, ну.

Присев на темный глянцевитый лист, Флора распространила запах своей породы, направив его через ноги в растение. Цитрусовая сладость мгновенно расцветила ее чувства, и усталости от полета как не бывало. В стеклянной комнате не было ни единой пчелы, кроме Флоры, и ее корзинки с готовностью открылись для загрузки пыльцы и нектара, которые она несомненно принесет в улей из этого чудесного места. Она забралась повыше и пристроилась над одним из кремово-белых цветочков, и, стоило ей коснуться ногами девственных лепестков цветка, как и она, и цветок задрожали. Флора мягко взялась за него и погрузила челюсти в ароматные глубины. Изысканный вкус вспыхнул в ее сознании и прошелся волной по телу, словно солнце по воде, и она стала пить нектар, переходя от бутона к бутону.

Позади ожидали своей очереди необычные цветы с зеленой плотью. Загружая золотыми бусинками эфирного масла, нероли, свои корзинки, она чувствовала настойчивый зов этих цветов. Взглянув на них снова, она увидела, что их зеленые губы разошлись, открыв полоску красного, а их белая кайма выглядела более нарядно. Плотный грубый нектар этих незнакомцев не мог сравниться с почти божественным букетом нероли, но был в изобилии, и к тому же ей было очень приятно то, как цветок добивался ее внимания.

Внезапно запах Флоры усилился. Так неистово желал ее этот цветок, что даже чуть придвинулся к ней, и его внутренние лепестки увлажнились под ее взглядом. Она зависла в воздухе, зачарованная их вожделением.

– Лучше иди ко мне, – пропел кто-то тонким голосом, и Флора, подняв взгляд, увидела большого черного паука Гефеста, сидевшего на белесой паутине. – Какая милая прислужница. Иди же, дай мне тебя обнять.

– Я встречалась с вашим братом, – ответила Флора. – Нет уж, спасибо.

Ее крылья заработали сильнее, подгоняемые адреналином из-за паука, отчего только усилился аромат зеленых цветов. Возможно, это был какой-то сорняк. Но в суровых условиях сестры пили бы и молочай, если бы только нашли, и будет просто замечательно вернуться с полным зобом свежего нектара, какого бы он ни был происхождения.

Мясистые бутоны раскрылись шире, подзадоривая ее. Как знать, когда еще погода будет настолько тихой, чтобы можно было вылететь снова? Возможно, она выпьет нероли сама, а в улей принесет много этого нового нектара. Флора приоткрыла свои антенны чуть больше на случай посланий от Лилии-500, но ничего не услышала.

Неожиданно зеленые цветы обдали Флору волной своего запаха, затопив ее мозг и вернув к себе ее внимание.

Красные рты раскрылись шире, и на каждой внутренней губе она увидела по три длинных белых нити, похожих на пестики или пыльники, но без пыльцы. Нектар виднелся только на клейком и скользком сочленении лепестков – плотный, но обильный.

Сам по себе приторный запах цветка не привлекал Флору. Однако это растение так бесстыдно и вульгарно просило прикосновения, набухая нектаром все больше, что Флора даже подумала: здесь достаточно пищи, чтобы накормить весь Клуб.

Но пока она решала, с какого бутона начать, по всей оранжерее стали носиться мухи, теряя голову от этого же запаха. Флоре приходилось облетать их, безумно жужжащих вокруг зеленых цветков. Мясные мухи выкрикивали грубые комплименты, присаживаясь на белую бахрому, топча ее своими грязными лапами. Дразня растение, они пикировали и кружились, пока воздух не пропитался тяжелым цветочным запахом и гнилостным зловонием мух. Некоторые из них врезались в яркое стекло и, оглушенные, валились на пол, продолжая жужжать. Флору раздражало их беспорядочное мельтешение, и она, помня о Гефесте в углу, поднялась выше. Из липких занавесей паутины возник паук.

– Пчела, у которой есть тайны, – прошептал он. – Я их чую даже отсюда.

Флора отлетела в сторону, невольно распространив запах тревоги, отчего паук засмеялся.

– У нас сегодня будет развлечение, я думаю. Но сначала посмотри на дураков.

Мухи поддразнивали зеленые цветы, подлетая к ним совсем близко и проносясь мимо, так что лепестки только раскрывали свои красные рты. Самый крупный из всех этих странных бутонов не забыл Флору и продолжал источать аромат в ее направлении.

– Они всегда хотят вас! – прокричала мясная муха Флоре, пролетая мимо, вне себя от одуряющего запаха. – Но мы не хуже! Как мы летаем, вам и не снилось! Смотри!

И бирюзовое мушиное тело с металлическим отблеском стало выписывать в воздухе невероятные узоры. У Флоры закружилась голова от такого кружения, а гнилостный запах мухи вызывал у нее тошноту, но другие мухи стали бурно радоваться удали своей товарки.

Молодая муха промелькнула между Флорой и вожделеющим зеленым цветком. Она пробежалась по белой бахроме своими грязными лапами, и Флоре показалось, что лепесток подвинулся к мухе, стараясь коснуться ее.

– Ты должен умолять меня! – прокричала муха цветку, выписывая в воздухе петли.

Тем временем Гефест, возбужденный этим мельтешением, сучил всеми своими конечностями на краю паутины.

– Ах, ах, присядь ко мне, давай поговорим! Иди ко мне!

– Мы не хуже вас, – выкрикнула муха, летая вокруг Флоры, словно стараясь перегнать саму себя, – хотя вы нас презираете и зовете Мириадами. И все равно мы тоже, как вы, едим цветы!

– Пчела, медоносная пчела, – обратился Гефест к Флоре, – подгони эту любительницу дерьма ко мне; пусть она поговорит со мной…

– Нектар! – воскликнула мясная муха. – Теперь только нектар!

И она уселась на матовый толстый лист рядом с зелеными цветами. Со своими грязными лапами и лицом, перепачканным отходами, она являла собой карикатурное зрелище. Почувствовав на себе муху, растение напряглось и стало качать по стеблям свой сок. Флору замутило от мускусного запаха, и она присела на полку.

– Ты делаешь мед, поэтому считаешь себя лучше, – сказала муха Флоре, карабкаясь выше к зелено-красному цветку, медленно раскрывавшемуся ей навстречу. – Но цветы любят нас не меньше, и я сосала так хорошо, что узнала его настоящее имя: Эуфорбия, Молочай. Ты мне веришь? Это правда, что бы ты ни думала.

Такая жажда заслужить чужое уважение рассердила Флору. Она поняла, почему Премудрые презирали ее породу: потому что они стыдились себя.

– Хватит лебезить передо мной, – сказала она. – Если ты муха, то ты муха! Кое-кто из моего народа тоже любит молочай, и я сама – нижайшая из всех пород, я чищу…

– Ха! – воскликнул паук. – А чего ты ожидала, со своей грязной чужеземной кровью?

Флора выпустила в паука заряд из боевой железы.

– Я из королевского помета и родилась в своем улье!

– Дурочка, я о твоем отце. Об одном из суровых черных скитальцев с дальнего юга. – Паук раскрыл рот и стал ковыряться в зубах. – Гарантирую, что у них мед никто не крадет! – сказал паук и добавил мягко: – Твоя кровь будет такой пикантной…

– Не обращай на него внимания! – крикнула муха Флоре, отвлекая ее от паука. – Он тебя заманит, если поддашься. – И с изумлением спросила: – Значит, ваш народ и правда питается молочаем, как и наш?

– Я знаю кое-кого, – сказала Флора, невольно улыбнувшись. – Но мой улей порицает это.

Она почувствовала пристальный взгляд паука на своих крыльях, но продолжала смотреть на муху.

– Спасибо тебе, – кивнула ей муха. – Ты первая пчела, которая со мной заговорила.

Покрытые грязью, ноги мухи были стройными и точеными, а ее тело красиво переливалось сине-черным. Она стала взбираться по стеблю к зеленому бутону.

– Подожди! – выкрикнула Флора. – Это растение – я не знаю его имени…

– И я не знаю, но я хочу пить, а оно жаждет меня.

– Да, подожди там! – велела крупная мясная муха без крыльев, бегущая по подоконнику. – Я тебе говорила…

– И каждый раз я снова живу, когда пью. – Молодая муха забралась на красную внутреннюю плоть цветка и встала между длинных белых усиков. – Хватит волноваться – я танцую между ними, я их щекочу – смотри! Им это нравится!

Она тронула одну из белых нитей, и ее блестящая спина отразила красный цвет, когда она подбежала к сочленению лепестков и стала пить нектар. Издав довольное жужжание, она подняла лицо, влажное и липкое.

– Восхитительно. Никакой опасности, если только не касаться двух сразу.

– Опасность сзади! – прокричал паук. – Быстро!

Молодая муха отпрыгнула назад, ударившись о другой длинный белый меч. Второе прикосновение заставило капкан сработать. Флора смотрела в ужасе, как лепестки с белой бахромой сомкнулись, поглотив муху. Несчастная завопила и принялась бешено метаться, пытаясь вырваться наружу, пока в раздувшемся бутоне прибывала жидкость.

– Обманули! – сказал паук, он трясся от смеха, потом застонал и, наконец, успокоился. – Сгодится на прокорм этому обжоре. Хотя он вообще-то рассчитывал на тебя, этот приз возьму я.

Паук протянул когтистые лапы, поглаживая паутину.

Флора прижалась к стене и заставила себя не смотреть. Запах разлагающегося тела мухи вырывался из распухших губ цветка и тяжело стелился в воздухе. Не в силах распознать открытое окно по запаху, Флора стала искать глазами большую плоскость сияющего стекла. Но все, что она видела, – это помещение оранжереи, отраженное в стекле. Высоко над ней по стене двигалось что-то черное.

Флора отскочила от стены, жужжа и дрожа в панике. Паук сполз с паутины и теперь висел вниз головой на плотной эластичной нити.

– Ах ты подлая трутовка – тягаешься с Королевой, можно сказать! Но я полагаю, уже пришло время… Она ведь стара? Ей минуло сколько… три зимы или четыре? Я забыл. Но какая суматоха с ее заменой – спасите, помогите!

– Пресвятая Мать бессмертна – никто не заменит ее, – сказала Флора убежденно.

Но паук только покачал головой.

– Успокойся, дорогуша, от страха пропадает аппетит. Я только помочь хочу, избавив тебя от лишней крови на руках. – И паук стал очень медленно сползать вниз по стене, приближаясь к Флоре. – Если ты отправишься домой, то вызовешь безумие… и сестра пойдет на сестру. – Паучий голос был тихим и вкрадчивым. – Ты навлечешь несчастье на улей… с невообразимыми ужасами…

– Ты лжешь!

И Флора закружилась в узком пространстве оранжереи, не осознавая своих действий, сторонясь отвратительного запаха зеленых цветов. Не в силах что-то видеть или о чем-то думать, она врезалась в яркое стекло снова и снова. Пока она отскакивала от стекла, кувыркаясь в воздухе, паук тяжело опустился на пол и принялся бегать кругами, ожидая, что она упадет в его лапы.

Флора ухватилась за гвоздь, торчавший из стены, и повисла на нем.

– Хорошо! – обрадовался паук. – Жди там! Я приду и возьму тебя в шелковую колыбель.

– Заткнись, страшилище поганое. Нет у тебя шелка.

Крупная бескрылая муха, которая ползла вдоль подоконника, обратилась к Флоре:

– Пчела! Ты была добра с одной из нас. Иди сюда, и я покажу тебе выход.

– Как ты смеешь? – прошипел паук. – Она моя!

Огромный паук метался по плиткам пола в бешенстве. Флора, совершенно растерявшись, взглянула вниз.

– Верь мне! – прокричала ей старая мясная муха. – Если хочешь спастись!

Флора отвела глаза от монстра и расправила крылья. По-прежнему, не вполне понимая, что делает, она попыталась сесть на подоконник рядом с мухой. Внизу, на полу, паук готовился вскарабкаться наверх.

– Вот, ты должна делать, как я, – сказала муха наставительно и подтолкнула Флору к тонкой металлической рейке, идущей вдоль стекла. – Оближи лапы, прежде чем лезть, а то свалишься.

Флора уловила, как из проема в стекле над ней проникает холодный воздух, а также почувствовала маслянистую вонь паука, приближающегося снизу. А затем из-под белого подоконника возникли две большущие волосатые черные лапы и ухватились за край, а за ними – еще две. Паук приближался к ним, возбужденно шипя.

Флора облизнула свои грязные ноги и стала карабкаться по скользкому металлу, пока не встала на плоскую раму открытой форточки. Прохладный вольный ветерок трепал ее крылья, и она оглянулась, чтобы поблагодарить муху.

Та стояла перед пауком, нависавшим над ней, пронзительно жужжа, крылья ее были сильно повреждены.

– Лети! – прокричала муха.

* * *

Флора прыгнула и закружилась в холодном воздухе, запустив свой мотор. Небо было почти темным, когда она летела через сады, пытаясь найти хоть какой-то знакомый запах. Она полагалась на инстинкт и немногие оставшиеся в темноте отметки, которые могла различить, – след дизельного топлива на дороге, горькую вонь складских сточных вод, и вдруг с радостью и облегчением она уловила отчетливый и яркий запах возвратных меток. Она бросилась в их сторону, сквозь черное кружево ветвей знакомого сада, вниз к улью и запахам сестер-полевок.

Флора коснулась взлетной доски и сразу вбежала в свой любимый дом, куда принесла нектар, на четверть заполнивший зоб, и свою жизнь, а также бремя своих секретов.

Глава 32

В улье царила гнетущая тишина, словно Флора была последней живой пчелой. Боль от полета по холоду покусывала ее тело. Ее крылья дрожали, а хрупкое тельце горело по мере того, как к его членам возвращалась чувствительность. Ее мучительное дыхание эхом отдавалось в тихом коридоре. Она не слышала других полевок и никакого движения в улье. Что, если паук сказал правду, и само ее присутствие принесло бедствие в ее дом? Тишина снова сдавила ее разум.

Внезапно Флора почувствовала легчайшую вибрацию крыльев, идущую с верхнего этажа. Клуб жил своей жизнью. И вот – едва Флора взбежала по жутковато-тихим сотам – заструился сладкий медовый аромат, разносимый теплом тел ее сестер. Все они по-прежнему были живы! Флоре отчаянно захотелось прижаться к ним, обнять свое семейство, и она кинулась в Сокровищницу.

Уборщицы почти не сдвинулись со своих мест. Намереваясь сразу пробраться со своим нектаром к Королеве, Флора стала карабкаться по их дрожащим спинам и сразу поняла, что никто из них не спит, вдыхая медовый аромат, идущий сверху.

– Он так медленно движется, – прошептал Сэр Липа из темноты. – Пройдут еще дни, прежде чем мы сможем поесть, если доживем.

Его запах смешался с запахом работниц, которых он поддерживал по обе стороны от себя.

Флора еще не могла говорить от холода, так что она молча дала каплю нектара нероли ближайшей работнице. Несмотря на страшный голод, эта пчела, совсем еще юная, отпила совсем чуть-чуть, а остальную часть влила в рот соседке, которая также отпила самую малость и скромно передала остальное дальше. К удивлению Флоры, Сэр Липа не делал попыток получить порцию нектара и даже не просил об этом.

Помня о неспособности трутней самим добывать пропитание, Флора дала ему немножко нектара, словно он был новорожденной сестричкой из зала Прибытия. И его антенны задрожали от облегчения. А затем он крепко прижался к Флоре всем телом и заработал крыльями, чтобы согреть ее. Маленькая работница по другую сторону от Флоры сделала то же, а за ней и другие. Флора почувствовала, как оттаивает ее тело, и вдохнула в умиротворении запах своей породы, смешавшийся с запахом Сэра Липы.

– Королева, – прошептала Флора, когда смогла говорить. – Я должна найти ее.

* * *

Клуб был плотным, и передвигаться по нему оказалось трудно. Пчелы попискивали во сне, если Флора наступала на их антенны; некоторые просыпались от запаха нектара, который она несла, а полевки нетерпеливо обращались к ней издали, спрашивая, где она его собрала, поскольку многие из них также вылетали на поиски, но мало кто вернулся, и они не нашли ничего. Не имея возможности станцевать, чтобы рассказать все подробно и понятно, Флора пыталась объяснить, где находится клетка из стекла, но ее охватывал страх при воспоминании о многочисленных опасностях, грозивших пчелам в этом месте.

Премудрые сестры бдительно следили за происходящим в Клубе. Они послали эскорт королевских фрейлин, чтобы сопроводить Флору с ее чудесным нектаром. Она почуяла мед в их дыхании, и это напомнило ей о днях, проведенных в Питомнике, когда ей доставались отбросы и крошки. Теперь же она несла нектар, добыв его в очень трудное время, и все эти прекрасные сестры, не знавшие голода, принадлежавшие к таким породам, как Земляника, Дрок или Наперстянка, обращались с ней мягко и любезно, сопровождая к теплому сладкому укрытию шелковых крыльев, охранявших покой Ее Величества.

Клуб закрылся за ними, и Флора почувствовала, что рядом с ней Королева. Божественное благоухание было тоньше от холода или от того, что Королева пребывала в полусне. Флора открыла рот, и из ее горла поднялся фонтанчик чудесного нектара нероли, уловив сладкий и яркий аромат, Королева пошевелилась. Ее аромат запульсировал сильнее, согревая и возвращая силы истощенному и холодному телу Флоры. Ее Величество развернула свой длинный хоботок и стала жадно пить. Флора почти сразу ощутила, как тело Королевы засияло от прилива сил, а затем запульсировало яркой волной божественного аромата. Этот аромат распространился по Клубу, и восемь тысяч спящих пчел залепетали в блаженстве.

Королева коснулась антенн Флоры своими:

– Мое дитя мерзнет. Мое дитя страдает… Я это чувствую.

В теле Флоры поднялась жестокая боль при воспоминании о словах паука.

– Ну, ну, – произнесла Королева, обнимая ее. – Твоя мать с тобой. Тебе нездоровится?

Не успела Флора ответить, как одна из полицейских вторглась под крыло Королевы.

– Кто болеет? Я ею займусь…

– Пресвятая Мать… – Флора упала перед Королевой на колени, невзирая на полицейскую. – Вы посылали мне сообщение раньше, – сказала она, – однако я не получила его. Но теперь я здесь и сделаю все, о чем вы попросите.

– О, – произнесла Королева с дрожью в голосе. – Я хотела бы вспомнить историю… из моей Библиотеки. Пятую…

Тут же к ним вторглась Премудрая Сестра.

– Нет, Ваше Величество, прошу! – сказала она, умоляюще протягивая к Королеве свои антенны. – Пресвятая Мать, мы не должны говорить о таких вещах в Клубе. Если Ваше Величество расстроится, ваши дети это почувствуют.

– Наше собственное дитя указывает нам? – Королева перевела взгляд на жрицу. – Наша собственная дочь подсылает к нам полицию, чтобы управлять Нашим поведением?

Аромат Королевы начал меняться, и весь Клуб запульсировал тревогой. Жрица отослала полицейскую и низко склонилась, а ее антенны задрожали.

– Простите меня, Ваше Величество. Премудрая Сестра руководствуется только общим благом и иногда усердствует сверх меры. Но если Пресвятая Мать разволнуется, она устанет, и весь Клуб будет страдать.

Королева кивнула:

– Истинно.

Она сложила свои длинные сияющие антенны и стала вновь погружаться в глубокий транс.

Жрица подала сигнал, и шелковые крылья разошлись, выпуская Флору. После чего крылья вновь сошлись, укрыв Королеву, чтобы не дать ей замерзнуть.

– Отнеси это своим и попроси их набраться терпения, – сказала жрица, вручая Флоре большую каплю меда. – Когда ты снова принесешь нектар Ее Величеству, мы сами доставим его. Ничто не должно волновать Пресвятую Мать, даже если она сама желает этого. – С этими словами жрица просканировала Флору. – Ты подавлена, хотя только что вдыхала Любовь Королевы.

– Я столкнулась с ужасающими вещами, пока искала нектар. Мне не дает покоя мысль, что я не могу рассказать обо всем в танце.

– И посеять страх среди сестер? Ты должна нести свое бремя одна.

– Да, Сестра, – сказала Флора.

И она вернулась на свое место подле других флор.

* * *

На следующий день плотное покрывало снега укрыло улей. Клуб передвинулся через потолок и стену Сокровищницы, оставляя за собой большие участки пустых медовых сот, и теперь, наконец, настала очередь уборщиц принимать пищу. Премудрая откупорила для них мед особого сорта, пожиже и попроще. Но они, страдая от жестокого голода, не жаловались. Сэр Липа под маской их запаха оставался незамеченным, и Флора разделила с ним свою порцию, пока они передвигались по стене и обратно вниз в направлении предназначенного для них уровня.

Морозные ветры с такой силой налетали на улей, что сестры боялись: он вот-вот упадет, и было слышно, как снаружи, в саду, трещат и ломаются ветви. Стихия грозно завывала, и больше не могло быть речи о полетах. Флора присоединилась к маленьким бригадам скорой помощи, осматривавшим Клуб в поисках сестер, чьи шпоры соскальзывали, их укрепляли. Сильные подбадривали слабых и помогали им, и Премудрые, приняв во внимание рост ежедневных потерь, приказали открыть аварийные запасы для остро нуждающихся, после чего использовали жизненную силу для исполнения Священного Созвучия и перевода в транс самого Разума Улья.

Пчелы были неподвижны точно мертвые, а мельчайшие частички Любви Королевы продолжали подниматься из Сердца Клуба, объединяя всех в единое целое. Находясь в трансе, пчелы словно путешествовали по всему улью, осваивая его пространства и изучая его особенности, так что каждая сестра еще сильнее любила все его сотовые ячейки, все помещения – от взлетной доски до стен Сокровищницы, на которых они висели сейчас.

Разум Улья пребывал теперь в экстазе Священного Времени, а каждая сестра – в блаженстве, постигая сокровенные знания и медленно напитывая мудростью клетки своих преобразующихся тел, до тех пор, пока они не запульсируют силой воплощения, и каждая пчела не проснется в своей родильной камере. Каждой пчеле снилось, что она находится в Восковой Часовне, а ее руки лепят мягкие прозрачные диски из собственных выделений, пока она стоит в бесконечном ряду сестер из Времени до начала Времен, и они все вместе формируют саму ткань своего дома.

Сны несли их сквозь ясный, осязаемый восторг Строительства, в котором каждая изящная фигурная кодированная плитка воплощала триумф всего, что они знали и любили, что вложили в кладку улья на пользу всем пчелам. Чудесные ароматы Цветочной пирожковой струились сквозь их общий сон, и весь Клуб лепетал в блаженстве, видя на столах перед собой цветочные пирожные. Касания холодных крыльев вокруг них превратились в теплое болтливое товарищество, в котором они стояли бок о бок, выпекая сладости для Королевы и хлеб для сестер, а когда в транс вошли полевки, все в Клубе издали вздох изумления, настолько велики были их знания.

Разум Улья вознес их сон к слепяще-синему летнему небу, в котором полевки смело выписывали изящные фигуры. А затем он перенес их к цветам, явив калейдоскоп красот и чудес, словно полевки делились во сне своими секретами, как быстрее и экономнее наполнять корзинки, как щекотать цветы, чтобы они давали сладчайший нектар, и как наблюдать за журчалками, подсказывавшими, свободен ли воздух от Мириадов.

Сны пчел из гвардии Чертополоха раскрывали тонкости правил этикета на взлетной доске и особенности множества сигналов, а затем, побуждаемые могучим Разумом Улья, пчелы разделили свой страх и почитание Священного Закона, свой долго сдерживаемый ужас перед Явлением и тревожным запахом дыма, предвещавшим беду. Клуб жужжал, избавляясь от тревог, а затем каждая порода расслабила свой разум, и самые разные мысли об их любимой общинной жизни слились в один торжествующий поток.

Разум Улья впитывал все это и обогащался.

* * *

А в самом низу, вдалеке от Королевы и Премудрых, спала и видела сон Флора – ей тоже снились сны, хоть и вопреки желанию. Во сне она качала на руках теплое золотистое яйцо, прозрачное и прекрасное, как капля меда. В его сердцевине мерцала крохотная золотая пчелка, летевшая прямо на Флору – все ближе и ближе. От ее ароматного тела исходило Священное Созвучие, а ее личико, обретшее четкость, было прекрасным и жестоким. Малыш бил крыльями сильнее и сильнее, пока его гудение не перешло в грубый скребущий звук.

Флора тут же проснулась. Скребущий звук был реален, он доносился сквозь стену улья вместе с чужеродной тяжелой вибрацией. Ее холодные члены сжались от мучительного усилия, когда она вывернулась из-под спящего Сэра Липы.

– Сестры, просыпайтесь!

И она, стремясь разбудить весь Клуб, побежала по спинам спящих сестер, выстукивая сигнал тревоги и приводя в готовность боевые железы.

– Вторжение! Вторжение в улей!

Глава 33

Соты сотрясались от давления мощных челюстей хищника. Вибрации шли откуда-то снизу, со среднего этажа вблизи Питомника. Сестры замерли, просчитывая шаги врага: у него явно не восемь ног, значит, не паук, и даже не шесть – это вообще не насекомое. У врага только четыре ноги! Четвероногое животное, с теплой кровью и грязным мехом. Быстрое и тихое. Гвардия Чертополоха и самые сильные пчелы каждой породы направились в сторону вибраций.

Неведомый зверь прекратил грызть улей, словно почуял приближение пчел. А пчелы почуяли запах мочи зверя, накативший на них в коридоре, и услышали треск воска, когда он снова принялся грызть стены их драгоценного улья. По мере приближения к врагу сестры чувствовали, как разбухают их мешки с ядом и выдвигаются жала.

В прихожей зала Прибытия трутней они увидели нападавшего. Его вытянутая серая морда нависла над ними, а красные глаза уставились в темноту. Толстые дрожащие усики втягивали запахи, а безволосые когтистые лапы оставляли при каждом шаге отметины в мозаике пола. Воздух сделался затхлым от его меха, а когда зверь открыл пасть и тяжело задышал, пчелы увидели длинные желтые резцы и почуяли его отвратительное дыхание.

Мышь остановилась, сбитая с толку. Ее длинный голый хвост заскользил по полу, запах мочи усилился.

Пчела из гвардии Чертополоха, стоявшая в первом ряду, сердито зажужжала и выпустила боевые железы, и каждая сестра сделала то же.

Защитить Королеву!

Мышь стала царапать пол, поворачиваясь, а пчелы медленно приближались, жужжа тихо и отрывисто, надеясь напугать и прогнать врага. Мышь попятилась, и пчелы продвинулись дальше, жужжа еще более угрожающе. Первые Чертополохи резко взвизгнули в отвращении, наступив в след мышиной мочи. Мышь в ответ запищала и закружилась в панике. Ее гибкий хвост сбил с ног нескольких пчел, но другие кинулись на врага, злобно жужжа и кусаясь.

Мышь снова запищала и бросилась бежать, круша главную лестницу до нижнего этажа, и остановилась, только врезавшись головой в нарядные двери зала Трутней. Скуля от боли, она оскалила длинные желтые зубы, обдавая пчел зловонным дыханием. Затем она развернулась и побежала в сторону взлетной доски, но в суматохе пропустила коридор на свободу и оказалась в задней части улья. Флора почувствовала сильный сквозняк – видимо, мышь прогрызла в стене улья дыру.

Сестры сплотились в общей задаче – прогнать врага. Они преследовали мышь, злобно жужжа и бросаясь на нее, и довольно скоро погоня завершилась. Старая мышь упала на бок и только молча смотрела на пчел, дыша часто и поверхностно. Пчелы продолжали жалить ее, но она уже не отбивалась, а ее глаза остекленели.

* * *

Сотни сестер были мобилизованы, чтобы принести прополис из других частей улья. Несколько часов пчелы пережевывали и носили, пережевывали и носили его, так что их челюсти, отвыкшие от такой работы, ныли от боли, но постепенно твердый точно лед прополис размягчился достаточно, чтобы лепить из него. Понемногу пчелы под руководством Премудрых полностью покрыли благоухающей смесью останки мыши, и больше о ней не напоминали ни единая шерстинка, ни запах.

Большинство пчел были отосланы обратно в Клуб, но Флора оставалась в последней рабочей бригаде, желая убедиться, что не осталось ни малейшей щели между мышью и полом. Насыщенный аромат прополиса не позволил почувствовать приближение жрицы, и Флора, увидев ее совсем рядом, отпрыгнула в сторону. Премудрые были настолько похожи, что это нервировало Флору, ведь она не могла понять, которая из них угрожала ей, а которая сочувствовала, и поэтому следовало опасаться всех. Она попыталась закрыть антенны, но не смогла почувствовать их.

– Такая прилежная во всякой работе, Флора-717, – сказала Премудрая Сестра, и Флора поняла по ее голосу, что это была жрица из Питомника, – и по-прежнему такая сильная и молодая.

Она стояла рядом с Флорой, но при этом следила за работой других пчел.

– Ваше замечание делает мне честь, Сестра, – сказала Флора и опять попыталась закрыть антенны, но запах прополиса замедлял ее рефлексы.

Жрица оказалась проворнее, пользуясь своим химическим сигналом как рычагом, чтобы открыть антенны Флоры.

– Не закрывай свои мысли, – сказала жрица и глубоко погрузилась в разум Флоры. – Мы должны знать, что тебя тревожит. Нам известно: ты что-то скрываешь…

Добравшись до воспоминания о черном Гефесте в стеклянной клетке, жрица содрогнулась от ужаса, но продолжала исследовать сознание Флоры.

Живот Флоры на миг скрутило, и перед ней вспыхнул образ ее яйца. В отчаянии она подумала о Королеве, сжимающей ей руку, как это было давным-давно в Ее будуаре. Она вспомнила отражение боли на лице Пресвятой Матери.

Я обещала Ей молчать!

– Пресвятая Мать была нездорова, когда я была в Ее покоях, – прошептала Флора. – Вот что я скрывала.

Премудрая Сестра оставила в покое сознание Флоры и заговорила мягким голосом:

– Ее Величество болеет?

Флора уставилась на саркофаг, стоявший перед ней, и кивнула. Ее возлюбленная Мать просила ее никому не говорить об этом, и она обещала ей это. Теперь же она предала Королеву во всех отношениях. Но даже презирая себя, Флора почувствовала, как к ней возвращается самообладание, и она плотно закрыла свои антенны.

– Это было очень давно, – сказала она. – А совсем недавно, в Клубе, когда я давала нектар Ее Величеству, Она казалась крепкой.

Флора уставилась на жрицу. Она сама чистила морг и видела тела жриц. Она касалась трех странных мумий в тайной комнате за Сокровищницей и знала, что это также были тела жриц.

– В нашем улье угнездилась болезнь? – спросила она.

– Разумеется, нет. – Премудрая Сестра пригладила свои антенны, словно счищая с них грязь. – Но Клуб допускает кошмары в качестве промывки разума. И, поскольку полевки должны видеть больше всего нового, у вас вполне могут быть пугающие фантазии. – Сказав это, жрица распространила мягкий аромат. – Если Пресвятой Матери нездоровилось, ты должна была сказать нам. Ради блага всего улья.

В коридоре зазвучали легкие шаги, и вошли пять похожих одна на другую жриц. Премудрая Сестра сделала едва уловимое движение в их сторону, и они остановились в молчании.

– Возвращайся в Клуб, – велела она Флоре. – Медовкам надо посовещаться.

* * *

Живое пчелиное колесо продолжало переваривать сплетни о вторжении мыши, когда вернулась Флора. К своему изумлению, она услышала, что уборщицы разговаривают тихими голосами. Заняв свое место, она посмотрела на них. Они улыбались.

– Когда спим, – шепотом пояснила одна из них, – мы получаем назад свои языки.

А затем к ним поплыл запах Премудрых – стали возвращаться жрицы. Все пчелы замолчали и расступились, пропуская их вглубь Клуба, туда, где пребывала Королева. Затем завибрировало Священное Созвучие, и к пчелам обратился Разум Улья:

Опасность миновала. Мы снова впадем в транс.

Смиряться, Подчиняться и Служить.

Пчелы забормотали что-то в ответ и настроили антенны на отдых. Волны Любви Королевы прокатились от центра до внешнего края Клуба, где ее дочери прижимались друг к другу, чтобы согреться, однако прекрасный аромат не принес Флоре облегчения.

Глава 34

Улей был окутан холодным туманом, его влажные щупальца проникали в любую впадину. Внутри, у сбившихся в плотный ком озябших пчел, больше не было сил для сна, и все могли думать только о том, что ради жизни необходимо сохранять тепло. А потому ни одна из сестер не могла оставить своего места. В редкие часы, когда на небе показывалось слабое солнце, Флора и другие полевки поднимали антенны в надежде, но для полетов было еще слишком холодно.

К тому времени как появились первые признаки потепления, три четверти стен Сокровищницы были пусты. Сестры не шевелились, ведь даже мысли о весне требовали сил, однако каждая из них отметила эту перемену.

Деревянные стены улья поскрипывали, просыхая. Воздух сделался легким, и в нем теперь присутствовали новые запахи. Неужели земля показалась из-под снега?

Сестры начали ослаблять свою хватку, но продолжали удерживать антенны в состоянии транса из страха горького разочарования от несбывшихся ожиданий. Флора открыла обе свои антенны и подняла голову в воодушевлении. Давление воздуха определенно менялось – высоко над крышей Сокровищницы открывались небеса. Со времени своего отчаянного полета по холоду из стеклянной клетки она не выглядывала наружу и не нюхала ни единого растения, но теперь, когда первые семена стали прорастать глубоко в земле, начал подниматься первородный, самый ранний запах весны.

Потом настал день, когда солнце пригрело сильнее, и в саду, наконец, запели птицы. В глубине Клуба пошевелилась Королева. Ее аромат стал пульсировать, расцвечивая сны ее дочерей все ярче и ярче, возвращая их чувства к жизни, – и вот пчелы проснулись в едином радостном порыве, ощущая перемену в воздухе и приветствуя наступающую весну.

В приливе эйфории Флора высвободилась и растянула затекшие конечности. Она сразу же стала искать Сэра Липу, желая убедиться, что он остался в живых, но он уже исчез во всеобщей суматохе распускаемого Клуба.

Коричнево-золотистая масса пчел потянулась по стенам Сокровищницы, и в воздухе заструилось бессчетное множество указаний и подтверждений. Соты подрагивали по мере того, как тысячи ног заново активировали дремлющие коды запахов.

– Всеобщая готовность! Всеобщая готовность! – звучали призывы ко всем сестрам.

И все расступились в восторженном возбуждении, когда сама Королева стремительно прошла среди них в ароматном облаке.

– Внимание, внимание! – сказала она.

За ней струился запах ее возрастающей фертильности, он был слаще, чем нектар. Тут же и фрейлины, чей прекрасный мех был взлохмачен, а антенны беспокойно покачивались от резкого перехода к активному состоянию.

– Внимание, внимание! – выкрикивали они на бегу.

Все пчелы возрадовались и с облегчением запели Королевскую Молитву, разнося благую весть: Пресвятая Мать готовилась снова откладывать яйца, а зима, наконец, осталась позади.

* * *

Это было восхитительное и странное ощущение – свободно передвигаться по улью. Сестры породы Прополиса мгновенно приступили к работе, восстанавливая повреждения, причиненные вторжением чудовищной мыши, все, что было покорежено ее зубами и когтями, а уборщицы принялись вычищать грязь, оставленную мышью. Полевки поспешили за Флорой в направлении взлетной доски, но в прихожей среднего уровня они наткнулись на когорту жриц, осматривающих повреждения и следящих за работой других пчел. Флора не могла пройти мимо. Она закрыла антенны и приблизилась к одной из них.

– Сестра, будет ли мне позволено задать вопрос?

– Говори.

– Сказали ли пауки из фруктового сада правду?

По антеннам жрицы прошла сильная и напряженная пульсация, но затем она опустила их.

– Почему ты спрашиваешь?

– Они говорили о двух зимах. Но сейчас уже весна.

– Странно, что ты до сих пор помнишь об этом. А как по-твоему, пауки говорят правду или лгут?

Флора стояла молча.

Зима приходит дважды; еще одно яйцо.

– Лгут, Сестра, ибо не желают нам добра.

– Тогда зачем засорять голову их злобными пророчествами?

– Так много жизней было отдано в обмен на их слова, и если они…

Жрица пригладила свои антенны, а когда подняла их снова, Флора поняла, что она закрыла их, словно ей тоже было что скрывать.

– Клуб выжил, не так ли? – спросила жрица и распространила свой запах. – Летай, пока можешь, старая полевка. Принеси нам пищу!

– Смиряться, подчиняться и служить.

Флора кивнула и побежала к доске. Жрица не ответила на ее вопрос. Значит, еще оставалась надежда.

* * *

Было так радостно снова видеть гвардию Чертополоха, стоящую в боеготовности на доске, и, когда Флора поставила свою метку рядом с другими возвратными метками, гвардейцы приветствовали ее как любую другую полевку. Она с некоторым усилием запустила свой мотор и расправила длинные затекшие крылья. Они немного болели, когда солнце разогнало кровь по серебристым мембранам, а в суставах ощущалась скованность. Флора старела, в этом не было сомнений, как и другие полевки, имевшие заметно более потрепанный вид. Но когда они взмыли высоко в ясный воздух, звучание их моторов было радостным и сильным.

Флора стремительно влилась в их компанию. Если долгое зимнее заточение в чем-то пошло ей на пользу, то это была скорость и проворство, и одна мысль о холодных телах сестер, прижимавшихся к ней, заставляла ее неистово бросаться в воздушные потоки, устремляясь за чудесным запахом пыльцы.

Он прилетал от неровной линии ив, высившихся по краю поля, их листья еще были свернуты и дремали, но ярко-желтые сережки уже раскрывались. Нектара в них не было, потому что все эти деревья были мужского пола, а после долгого голодания Флора очень нуждалась в пыльце, насыщенной углеводами. Она бегала вверх и вниз по золотистым подвескам, под чудесным душем из пыльцы, покрывавшей все ее тело, а затем, собрав ее и плотно спрессовав в аккуратные комочки, она принялась за еду, восстанавливая силы. Вкус пыльцы и свободы вызывал желание жужжать от радости, и, когда пчелы из других ульев присели на соседние ветви, все приветствовали друг друга самым прекрасным словом на их языке: Весна!

Каждую полевку, возвращавшуюся в улей, встречали бурей оваций, едва она касалась доски со своим грузом, но Флора удостоилась самого торжественного приема. Она станцевала свои координаты в набитом до отказа зале Танцев перед восторженными пчелами, и многие срывались с места, даже не досмотрев до конца, и спешили на поиски ивовых сережек.

Все полеты были в тот день успешны и закончились лишь с наступлением ранних сумерек, когда пчел загнала в улей вечерняя прохлада. Одни сестры нашли ярко-оранжевую пыльцу крокусов, а другие – желтые нарциссы с их резким отчетливым вкусом, и настроение в столовых царило самое радостное.

А когда все поели, стала известна еще одна прекрасная новость. В столовую вбежали две молодые кормилицы Ворсянки с сияющими от возбуждения лицами.

– Сестры! Пресвятая Мать снова откладывает яйца с прежней силой – столько новых работниц!

– И на каждую сотню сестер по самцу! Грядут Их Самости, сестры! Воистину пришла весна, скажите всем!

Воспоминания об истреблении трутней стерлись из их памяти за время пребывания в зимнем Клубе, как и прочие воспоминания о прошлом лете, поэтому их радостное возбуждение было чистым и свежим. Все, что помнили пчелы, – это восторг Служения, который вновь царил в улье, все славили здоровье Пресвятой Матери и ее непрестанную любовь к ним. Пришла весна, и страх исчез.

Но Флора помнила все, и той ночью она лежала без сна, слыша счастливый щебет и болтовню сестер. Она тщательно исследовала свое тело. Края ее крыльев были в зазубринах и трещинах, они ныли у корней после первого большого полета после Клуба, однако помимо этого она не отмечала ничего особенного. И хотя Флора понимала, что стареет, она все еще оставалась здоровой и крепкой, вот только в ее сердце и животе царила пустота. Ей было нечего скрывать и нечего бояться. Пауки только прикидывались, что владеют тайными знаниями, и у нее не будет третьего яйца.

На другой день в улей стремительно вбежала полевка Вереск, в своем неистовом танце она рассказала о полыхающем кусте форзиции на окраине городка, и все полевки кинулись на его поиски. Куст оказался даже лучше, чем надеялись сестры, – дикий и неподстриженный, так что тысячи его золотистых бутончиков источали нектар при малейшем касании. На нем собралось настолько много пчел, что он загудел от Священного Созвучия.

Все полевки из улья в фруктовом саду наведывались к этому кусту снова и снова, они ликовали от непрестанно струящихся потоков его аромата и внезапных вспышек сияющей пыльцы, щедро осыпающей их спины. И наконец даже самые неугомонные полевки были готовы остановиться, они полетели домой вместе, с нагруженными корзинками и наполненными зобами. Такую вольную стратегию они позволяли себе только в тех случаях, когда небо было свободным от Мириадов, иначе запах и шум, создаваемый многочисленными нагруженными пчелами, представляли бы для врагов непреодолимый соблазн.

Прохладный весенний бриз был на пользу сестрам, и когда они стремительно возвращались в улей, то гудели в предвкушении славы, которая ожидала их дома, как только они тяжело опустятся на взлетную доску.

Но все вышло иначе. Приближаясь к фруктовому саду, Флора увидела, что полевки, которые покинули куст форзиции раньше нее, все еще кружились в воздухе, нагруженные, поскольку кордон гвардии Чертополоха не позволял им сесть на доску. Полевки требовали посадки и возмущались тем, что им приходилось тратить лишнее топливо в ожидании.

– Простите нас, – кричали им Чертоплохи, – но Премудрые приказали вам ждать до Особого Распоряжения.

– Что еще за Особое Распоряжение? Что может быть важнее, чем получить питание? – воскликнула одна из Ив, молодая и сильная. – Я не могу поверить, что вы нас не пускаете – вам должно быть стыдно!

– Пожалуйста, Мадам! – прожужжала с раздражением ближайшая к ней пчела из Чертополохов. – Мы не можем впустить вас – у нас приказ жрицы. Смиряться, Подчиняться и Служить!

Черные пятнышки сестер появились на взлетной доске, и Флора уловила запах своей породы – уборщиц. Все вылеты по очистке были уже выполнены, так что появление уборщиц на доске казалось необычным. Они плакали и несли какие-то грузы. Одна за другой они взлетали с доски и удалялись, улетая гораздо дальше свалки. Когда исчезла последняя уборщица, Чертополохи вернулись на свои места, преграждая вход новым полевкам.

– Простите нас, сестры, – повторяли они.

* * *

На взлетной доске Флора снова уловила следы запаха своей породы, а также необычный и неприятный дух от их ноши. Она стояла в ожидании, вернутся ли флоры, но их не было ни видно, ни слышно.

– Что они понесли? – спросила она маленькую пчелу из Клеверов, принимавшую ее нектар форзиции. – Что уносили флоры?

Клевер лишь покачала головой и поспешила обратно в улей. Флора догнала ее и заставила остановиться.

– Скажи мне, что случилось с моей породой!

Но несчастная пчела только заплакала.

– Мне запретили. Смиряться, Подчиняться…

Но прежде чем она договорила, Флора прижала свои антенны к ее, крепко удерживая, чтобы она не убежала. Клевер не знала, как закрывать антенны, и ее паника захлестнула разум Флоры одновременно с хаотичными образами Питомника.

– Они сказали, что помет зачумлен, – проговорила она и припала к Флоре, рыдая.

Флора вынула немного пыльцы из своей корзинки и сунула в руки сестры.

– Ну же. Возьми, и хватит плакать, а то полицейские заметят твое расстройство…

Клевер огляделась в страхе:

– Они здесь?

– Еще нет, так что говори мне быстро: что значит «зачумлен»?

– Младенцы расползались в слизь в своих колыбельках, хотя просили при этом есть, а их плоть распадалась. Никому нельзя говорить об этом под страхом Благодати, а я ослушалась…

Флора дала ей еще пыльцы.

– Ты ни в чем не виновата. Кто наложил такой запрет?

Клевер посмотрела на нее с ужасом.

– Жрицы. Они сердятся.

И она убежала.

* * *

Флора направилась в зал Танцев, высматривая по пути уборщиц. Ей не попалась ни одна, а улей выглядел безукоризненно. Запах Любви Королевы был свежим и сильным в прихожей, и атмосфера царила такая спокойная, что Флора на миг задумалась, уж не сошла ли с ума та несчастная сестренка.

Увидев, как ее напарницы полевки радостно вытанцовывают, рассказывая о своих сегодняшних приключениях, она задвинула этот нелепый инцидент на задворки сознания. Несмотря на тревожный кордон гвардии Чертополоха на взлетной доске и уборщиц, улетевших с маленькими свертками, на Флору снизошло странное спокойствие, и это ничуть ее не беспокоило, хоть и было довольно непривычно, ведь полевки всегда остаются настороженными.

Она осмотрелась. Ее приятельницы полевки тоже казались непривычно спокойными, а не порывистыми, как обычно. Запах Премудрых был сильным и неизменным, словно по всему помещению были оставлены их метки, но Флора, даже отметив это, чувствовала себя слишком уставшей, чтобы раздумывать о подобных мелочах.

Когда пришла ее очередь танцевать, она добавила свои шаги к обширной хореографии, выложенной на полу, – об ольховых сережках, желтых нарциссах, крокусах и аконитах. Танец обострил ее разум, и она сфокусировалась на передаче максимально точной информации – полярного угла солнца, необходимого, чтобы поймать теплый воздушный поток, обходного маршрута, чтобы облететь место, где все цветы загажены смогом, и наконец, пути к полыхающему кусту форзиции. Когда она закончила, пчелы принялись аплодировать ей.

– Браво! – послышались из задних рядов голоса самцов.

Сестры резко оборачивались и возбужденно вздыхали, заметив компанию молодых трутней, пришедших посмотреть на танцы. Их запах был пикантным и волнующим, и даже пожилые полевки, которые видели самцов раньше, оказались не готовы к мужественному великолепию новых представителей противоположного пола. Каждая сестра в зале Танцев глазела на самцов – на их массивные мощные торсы, хохолки и изумительные латы. Они бросились к трутням с приветствиями.

Флора стояла в центре зала одна, никто больше не смотрел на нее.

– Хвала Вашим Самостям! О, Ваши славные Самости! – раздавались страстные возгласы молоденьких сестер.

Трутни же в ответ смеялись и позволяли сестрам гладить и расчесывать себя. И один из них вальяжно направился к Флоре.

– Я возьму малость этого добра, которое ты раздаешь, – сказал он и вытянул руку.

У него были яркие полоски, широкий торс и тупая физиономия, над которой горделиво покачивался высокий хохол. Его мех был перепачкан крошками сдобы, и она узнала его породу – Тополь.

– Не занимай весь день, – сказал он медленно. – Мы должны снискать Славу Улью, нам нужно всемерное содействие.

– Уже поздно. Сегодня вы не полетите.

Ошарашенный, он уставился на нее, а затем повернулся к своим приятелям.

– Это как? Почему эта карга вторгается в наши любовные планы, братья? – И он запустил руку в одну из корзинок Флоры, пытаясь найти пыльцу. – Припрятала тут себе!

Флора сжала его руку и достала из своей корзинки. Юный трутень отмахнулся от нее.

– Какая наглость! Ее пора предать Благодати! – воскликнул он, оглядываясь в поисках поддержки.

– Да ну, оставь эту старую кошелку.

Так сказал трутень невысокого роста, чей мех был напомажен прополисом на модный иноземный лад. Флора улыбнулась.

– Сэр Липа. Я искала тебя…

Трутень разгладил свои рюши.

– Да, я принадлежу к этой породе, но я никогда не видел тебя раньше.

– Как ты можешь такое говорить?

Сэр Липа повернулся к юному Сэру Тополю.

– Я предупреждал тебя, что нам не следует идти сюда – здесь полно полоумных самок. – И он указал на Флору. – А что касается этой, сразу видно: она надолго не задержится в этом мире, так что мы простим ее.

Молодой трутень злобно взглянул на Флору.

– Она преклонит колени и попросит прощения, или я врежу ей сам.

Липа толкнул его, сбив с ног, и навис над ним.

– Ха! Брат, ты должен поработать над равновесием, если хочешь заполучить принцессу. – И он протянул поверженному молодчику руку, помогая подняться. – Кубок нектара все исправит, и я знаю, где найти лучший нектар.

Избегая взгляда Флоры, Сэр Липа увел молодого трутня прочь. Она смотрела, как они уходят, и вдруг почувствовала на себе взгляды всех сестер.

– Кто еще слышал о болезни в Питомнике? – спросила Флора, неожиданно даже для себя самой, чувствуя, как в ней нарастает злоба. – Значит, из-за этого моих сестер принесли в жертву? В улье болезнь, но мы не можем говорить об этом? Пусть она распространяется беспрепятственно, пока не останется ни одной уборщицы, чтобы выносить тела?

Она оглядела полевок, ища поддержки, но все ее сестры отводили глаза. А затем пчелы стали выбегать из зала Танцев.

– Сестры! – выкрикнула Флора. – Почему вы уходите? Послушайте меня!

Оставшись в большом зале одна, Флора испытала такую боль от их ухода, как будто они ранили ее. Летать в одиночестве – одно дело, но когда тебя избегают внутри улья, когда тебя сторонятся и отказываются…

Жуткая усмешка черного Гефеста обожгла Флору.

Безумие. Сестра пойдет на сестру. Несчастье.

Ее антенны задрожали, словно готовые лопнуть, и, чтобы снять напряжение, она прижалась головой к старому воску пола и вдохнула запах дома. Вдыхая тысячи нот этого букета, она учуяла новый запах. Пчела любой другой породы не заметила бы его, но Флора была полевкой, полевкой из уборщиц. Она мигом считала молекулы этого запаха и поняла, что он означал.

Смертельная болезнь притаилась в улье, спрятавшись в теле одной из сестер.

Глава 35

Возле зала Танцев сотни пчел мельтешили по закодированной мозаике пола. В самой гуще движения недвижно стояла Флора, напрягая все свои чувства в стремлении снова поймать запах болезни, но он затерялся в бессчетных запахах улья. Используя все свое мастерство полевки, она призвала обратно мутный след его молекулярной структуры.

Он напоминал цветочный, с верхней нотой, сладкой точно лепестки, но то, что скрывалось под ним, не имело названия. Полевки не стали бы искать его, так как это не был запах пищи, а уборщицы не обратили бы на него внимания, так как сладкая нота отличала его от запаха отходов улья.

Флору отвлек звук шагов приближающихся полевок – они возвращались в улей, а затем группа молодых приемщиц пробежала мимо нее в сторону взлетной доски, и запах их породы выдавал воодушевление. Когда их след рассеялся, рассеялся и последний атом нового запаха, словно он обладал своим умом и не желал, чтобы его обнаружили.

Флора в расстройстве побежала на средний уровень улья. В это время дня спальни работниц обычно пустуют, и там в относительной тишине она сможет попробовать освежить нужные сведения, пока не утрачена их природа. К ее удивлению, едва вошла в главную прихожую, она снова уловила этот запах. Его тонкая сложная основа была той же, но верхняя цветочная нота менялась. Она уже впитывала и повторяла запах самих сот, и когда этот запах сольется с ними, он станет неощутимым.

Невзирая на риск, Флора изо всех сил втянула дыхальцами новый запах. Все инстинкты говорили ей, что это – ужаснейшая из всех нечистот, стремительно набиравшая силу по мере того, как приспосабливалась к букету улья. Скоро эта порча, замаскировавшаяся под запах сот, полностью растворится в воздухе, и все сестры будут дышать ею, и каждая окажется поражена.

Флора сконцентрировала все свои силы на скрытой основе запаха. Это была порча в чистом виде, Флора словно пролетала над давно умершим существом, и это ощущение усиливалось по мере того, как она приближалась к спальне. Готовая увидеть какую-нибудь скрюченную, покрытую гноем сестру, сидящую в углу, Флора ворвалась внутрь и побежала между рядами коек, осматривая все вокруг. Однако здесь было пусто и чисто.

След нового запаха снова пропал, не считая нескольких мельчайших частичек, приставших к чистому воску на стене спальни. Флора подняла антенны и стала водить ими по стене, пытаясь найти скрытые подвижные панели и тайные проходы, но стены были ровными и плотными, и только запахи пород безупречных сестер украшали их.

Флора выбежала обратно в прихожую. Теперь стояла между Цветочной пирожковой, Восковой Часовней и входом в зал Прибытия трутней, полностью перестроенный и сильно пахнувший новым прополисом. Внутри царила обычная суета – сестры помогали новенькому трутню выбраться из родильной камеры, и Флора закрыла дыхальца, чтобы не вдохнуть облако феромонов, которые могли бы отвлечь ее. Впереди находились большие двойные двери Питомника Второй категории, и возле них витал легкий необычный аромат, но он был застоялым, не похожим на тот живой и своенравный запах, который она выслеживала.

Как подобает смиреннейшей уборщице, ищущей, что бы еще почистить, Флора преклонила колени и коснулась антеннами сточного желоба. Голоса сестер и пульсация кодов в сотах пола отступили. Остался только легкий запах – запах болезни. Если она пыталась схватить его сознательным усилием, он ускользал, но если она осторожно вдыхала его, то могла чувствовать, откуда он исходит. Она словно искала путь домой из дальнего полета, Флора переключила все свои инстинкты на внутренний компас и пошла на запах.

Она не знала, куда идет, просто двигалась, словно в трансе. Она лишь смутно отмечала восклицания сестер, расступавшихся перед ней, и то, что ее антенны скручивала боль, когда она проходила сквозь плотные облака различных запахов. Она шла все дальше, приближаясь к зловонному запаху, который таился внутри благоухания.

Что-то ткнулось Флоре в грудь, и она остановилась. Шестеро похожих одна на другую Премудрых сестер стояли перед ней, и каждая была облачена в церемониальную робу. За ними виднелась темная группа полицейских.

– Что тебе надо? – спросили жрицы одновременно.

– Я… я из уборщиц. Я ищу источник болезни.

Жрицы уставились на Флору, и по их антеннам прокатилась быстрая дрожь.

– Значит, это правда, – с печалью произнесли они хором. – И мы не можем больше ждать.

Эти слова поразили Флору в самое сердце, поскольку теперь она узнала место, из которого когда-то ее прогнала обозленная Леди Кровохлебка. Она снова стояла перед прекрасными резными дверьми Королевских покоев – и изнутри на двери давил, точно демоническое облако, тот самый запах, который она искала.

– Нет! – прокричала она. – Только не Пресвятая Мать!

Жрицы оттащили ее назад. Полицейские подняли грубый покров своего запаха перед ними и распахнули Королевские двери.

* * *

Все пчелы застыли на пороге. Полиция фертильности зажужжала в тревоге, но не сдвинулась с места. Жрицы издали единый крик. Антенны Флоры примерзли на голове из-за ужаса, затопившего ее мозг.

Пролитые кубки и раскрошенные пирожные валялись по всему полу, а Ее Величество Королева сидела посреди этого беспорядка, под кружевной мантией своих крыльев. Ее лицо было прекрасным, как всегда, но ее запах изменился. Сквозь божественный аромат Ее Любви вился точно червь пагубный запах, становясь сильнее с каждым ударом ее сердца.

Растрепанные фрейлины с расширившимися от страха глазами бросились к полиции фертильности. Их ссохшиеся крылья закручивались на спине, точно какие-то объедки, а когда они попытались что-то сказать, то слышалось лишь невнятное бормотание, так как их языки превратились в слизь.

– Кто вторгается к Нам так грубо? – спросила Королева, подняв голову и сканируя помещение. – Кто беспокоит Нас в Наших трудах?

Она оправила свою мантию, и все увидели у нее в руках мертвого младенца.

– Нет, Мать!

Флора хотела броситься к ней, но полиция фертильности крепко держала ее. Королева перевела свои невидящие глаза на них.

– Пропустите мою дочь.

– Извините нас, Ваше Величество, но теперь Вы должны выйти к своим дочерям, – сказала жрица, преклонив колени.

– Но Мы баюкаем Наше дитя, – сказала Королева.

Сквозь зловоние струйка чистого Служения пробилась из тела Королевы и поплыла в ее прекрасном голосе. И каждая пчела невольно потянулась к нему.

– Прости меня, Мать, – сказала Флора сквозь рыдания.

Королева повернула к ней голову с ослепшими глазами.

– Милое дитя, – сказала она, – смахни свои слезы.

Она кивнула в сторону своих фрейлин, и, когда одна из них подползла к ней, зловоние поглотило запах ее породы.

– Возьмите Нашего новорожденного сына, – сказала Королева, – отнесите его обратно в Питомник.

Она передала фрейлине мертвого младенца, который распался на части, и она завыла в ужасе.

– Идемте, Ваше Величество, – сказали Премудрые жрицы, – мы должны идти немедленно.

Они выпустили свой мощный терпкий запах, и Королева поднялась и последовала, окутанная им, к большим резным дверям. Фрейлины поползли за ней, но полиция фертильности преградила им путь.

– Простите нас, – сказали полицейские и открутили головы каждой из них, после чего повернулись к Флоре и приказали: – Идем.

* * *

Все работы были приостановлены, пока Разум Улья собирал сестер. Коридоры оказались заполнены молчаливыми пчелами, спешившими в зал Танцев. Мех сестер был перепачкан частичками прополиса, хлопьями свежего воска или полупережеванной пыльцой. Маршируя в сопровождении полиции фертильности, Флора видела некоторых пчел своей породы, бросавших на нее тревожные взгляды, полные страха.

Когда все вошли в зал Танцев, пчелы закашлялись из-за мощного маскировочного запаха в центре пола, а затем все стихли, увидев там Королеву. Ее мантия ярко сияла сквозь волны странной энергии, окутывавшие ее, и чистые лучи ее божественного аромата поднимались над ней. Она улыбалась своим детям, и каждая пчела, несмотря на страх, чувствовала, как Любовь Матери обнимает ее. Затем заговорил Разум Улья:

Приветствуйте Священное Правило Закона.

Полиция фертильности внесла целый свежий лист, который покрывала толстым слоем золотистая пыльца форзиции. По сиянию каждого зернышка было ясно, что пыльцу заготовили еще вчера, и полевки молча переглядывались в недоумении, поскольку никто из них не приносил ее.

Только Флора узнала ее.

Золотистый Лист.

Пятая история в Королевской Библиотеке. Дрожь страха у нее в животе превратилась в тугой узел, когда из дальней части помещения выступили Премудрые жрицы.

При их приближении Королева подняла крылья, и пчелы залепетали в облегчении и благоговении – так ярко сверкали эти крылья. Но затем на них стали проступать неровные темные пятна, знаки болезни. Крылья Королевы стали исчезать, и тогда Премудрые жрицы обступили ее полукругом, а все пчелы заплакали.

Королева подняла лицо с невидящими глазами.

– Какой властью я вызвана сюда? – спросила она, и ее голос по-прежнему был прекрасен. – Я желаю знать, по какому праву, я хочу сказать, закону.

Разум Улья произнес:

КОРОЛЕВА БОЛЬНА.

Все жрицы преклонили колени, как и все пчелы в зале и во всем улье. Сестры застыли в безмолвии и слушали. Одна только Королева продолжала стоять.

– Но Наша Любовь по-прежнему сияет…

– Пресвятая Мать, Правительница нашего улья, прости нас, – произнесла нараспев одна из жриц, и ее голос зазвучал из всех сот улья, – ибо это наш самый тяжкий и скорбный долг – объявить, что твое правление окончено.

– Окончено? – Королева рассмеялась, обхватив свой живот. – Как такое возможно, когда я держу будущее Нашего улья? Внутри меня яйца бесчисленных поколений.

– И каждое отравлено болезнью, поселившейся в тебе, а с ней на наш дом надвигается беда. Мы выяснили это, сомнений больше нет. Позволь вызвать свидетельницу.

Полицейские вытолкнули вперед Флору. Королева вдохнула ее запах.

– Моя читающая дочь… Мы в моей Библиотеке?

– Прости меня, Мать, – сказала Флора сквозь рыдания. – Я предала тебя…

– О, – произнесла Королева и направила свои антенны на лист, покрытый пыльцой. – Теперь я вспоминаю… мы подходим к пятой истории. А я – к смерти, ибо мне известно, как эта история кончается. – И ее лицо просияло, а на ее чудесные крылья вернулся свет. – Пусть все мои дети придут ко мне…

– Нет. Время настало, – проговорили хором Премудрые.

– Но я желаю благословить моих дочерей – Я есть Бессмертная Святая Мать…

– Ты ею была, – возразила Премудрая и подала сигнал полицейским, которые схватили Королеву и поставили ее на колени. – Твое правление пришло к концу.

Каждую сестру пронзила боль, однако никто не отвел глаз, все смотрели, как полиция стаскивает с Королевы ее мантию. Она не противилась, даже когда ее прекрасные мембраны разорвались. Сестра Инспектор вышла вперед, изготовив к удару свой коготь.

– Не ты, – прозвучал голос Королевы в застывшем воздухе. – Пусть это будет благородный Чертополох.

Глаза всех собравшихся в зале устремились на жриц. Они не двигались. Затем Премудрая Сестра отстранила Сестру Инспектора и указала на рослую сестру из Чертополохов, стоявшую в первом ряду.

– Ты.

Пораженная, сестра Чертополох покачала головой:

– Я… я не могу. Я не могу!

Королева кивнула.

– Будь храброй, дочь, – сказала она. – Если ты когда-либо любила Нас.

Сестра Чертополох выступила вперед, и тело каждой сестры сковал ужас при мысли о том, что вот-вот совершится. Королева вытянула свои зазубренные крылья и склонила голову:

– Я прощаю тебя. Быстро, люби…

Одним ударом сестра Чертополох отсекла Королеве голову. Она покатилась по полу и остановилась. Ее прекрасные невидящие глаза смотрели вверх на сводчатый потолок, и кровь струилась из обезглавленного тела. Чертополох отступила назад, не в силах поверить в содеянное. Живот Флоры так скрутило, что она не могла дышать.

Тишина в зале Танцев душила пчел, пока запах крови Королевы поднимался вверх. И вдруг все они, как одна, завопили и завыли в ужасе и стали рвать свои крылья.

Что мы наделали? – рыдал Разум Улья. – Мы убили Мать! Что мы наделали!

Сестры бросились к телу Королевы и в отчаянии припали антеннами к полу, многие рвали на себе мех. Железы источали тревогу, затопившую все вокруг, воздух колыхался от запаха Любви Королевы и ее крови, каждую жрицу окружило множество пчел, корчащихся в судорогах.

Флора тоже побежала сквозь толпу, крича в ужасе, ведь каждая пчела стояла и смотрела на происходящее, не протестуя, и каждая теперь испытывала из-за этого вину. Только сестра Чертополох стояла неподвижно, в оцепенении, и еще полиция фертильности замерла позади невозмутимых жриц.

Постепенно соты перестали грохотать, и Разум Улья, ошеломленный и измученный, вернулся в тела всех сестер. Флора подняла свои антенны. Запах болезни пропал. И другие пчелы стали замечать это, принюхиваясь к изменившемуся воздуху. Он очистился и наполнился запахом Премудрых. Жрицы выступили вперед.

– Наш улей освобожден от болезни. Когда тело Пресвятой Матери пало, священная сила фертильности перешла к Медовкам, ее жрицам. Все, собравшиеся здесь, слушайте теперь: мы исполняем наше Божественное Право избрать принцессу из чистого рода Премудрых, ибо мы королевской породы. В течение трех дней взойдет новая Королева и поведет нас в новый золотой век лета и изобилия.

Соты стали дрожать, и Разум Улья проговорил:

ПО ТРАДИЦИИ, ПО ПОРОДЕ, ПО БОЖЕСТВЕННОМУ ПРАВУ:

ТОЛЬКО ПРЕМУДРЫЕ МОГУТ ПРАВИТЬ.

Премудрые жрицы раскрыли свои крылья, лучащиеся светом, и принялись осматривать толпу. Разум Улья повторил сказанное, чтобы утвердить это в уме каждой пчелы:

ПО БОЖЕСТВЕННОМУ ПРАВУ ТОЛЬКО ПРЕМУДРЫЕ МОГУТ ПРАВИТЬ!

– Милостивые сестры!

Громкий крик сестры Чертополох, казнившей Королеву, нарушил чары. Пчелы повернулись и увидели ее, стоящую на коленях, в королевской крови.

– Убейте меня, – взмолилась она. – Я не могу жить с таким грехом – я должна умереть!

Она подняла свои руки, окрашенные кровью.

– Узрите! – воскликнула Премудрая Сестра. – Узрите страдания нашей благородной сестры Чертополох. Будь благословенна сестра, избавившая нас от Греха.

Она подала знак, и Сестра Инспектор встала позади несчастной и отвернула ей голову, так что хруст разнесся эхом по всему залу Танцев.

– И вот мы получили избавление.

Премудрая Сестра расправила крылья, и шесть Премудрых жриц прошли по залу с листом, покрытым пыльцой, и положили его за мертвой королевой.

– Королева не может взойти за три дня! – выкрикнул кто-то. – Как долго вы это планировали?

Это была Сестра Ворсянка, стоявшая в центре группы пчел своей породы.

Каждая жрица повернула свои антенны к ним, но Ворсянки держали антенны прямо. Между ними возник мощный потрескивающий воздушный канал.

– Сестра наша Ворсянка из Питомника, – сказала Премудрая Сестра, медленно кивая. – Это правильно, что ты интересуешься, ибо вопросы здоровья и безопасности улья всегда были первейшей заботой нашей породы. Мы долго страшились этого темного дня. – И она подняла свои крылья выше, обращаясь к самым отдаленным уголкам зала Танцев. – Ворсянки говорят, мы подготовились, и они правы. Улей без королевы – легкая добыча для Мириадов, и вырастить принцессу – важная, тайная миссия и священное бремя, которое мы несли в молчании, до сего момента.

Премудрая Сестра гордо расправила свои крылья.

– Знайте же, все сестры, собравшиеся здесь, что мы, Медовки, хранительницы Священного Закона, оберегаем вас нашей дальновидностью, ибо для того, чтобы спасти наш улей от увядания без королевы, мы подготовили принцессу для такого момента. – Тут жрица низко поклонилась группе Ворсянок. – Мы благодарим сестер Ворсянок за признание нашей священной ответственности. Большего от них мы не требуем.

Соты задрожали, и снова заговорил Разум Улья:

За три дня взойдет новая королева.

СМИРЯТЬСЯ, ПОДЧИНЯТЬСЯ И СЛУЖИТЬ.

Шесть жриц торжественно подняли голову Королевы и ее тело и положили на похоронные носилки. Священное Созвучие поднялось от восковых сот и наполнило тела пчел, и они снова заплакали, когда носильщики пронесли между ними свою ношу. Одни сестры бросались вслед за ними по коридору из зала Танцев, тогда как другие спотыкались, не в силах двинуться с места, но большинство стояли, парализованные ужасом, и их взгляды были прикованы к тому месту, где только что лежала королева. Все бойцы гвардии Чертополоха стояли на месте, стуча своими антеннами о пол и сгорая от стыда. Ворсянки, посмотрев на это, ушли все вместе.

Флора с трудом дышала, ее антенны пульсировали от пережитого ужаса, и слова черного Гефеста отдавались эхом у нее в голове.

Невообразимые ужасы…

Если бы она умерла в стеклянной клетке, то не помогла бы подтвердить болезнь Королевы и та осталась бы жива. Но в этом случае болезнь поразила бы всех сестер. Боль в животе Флоры усилилась, но даже когда она опустилась на колени и заплакала, в дальнем уголке ее мозга пульсировало воспоминание о Королевской Библиотеке, где осталась еще одна непрочитанная панель.

Глава 36

Следующим утром многие пчелы не смели подняться с мест, а некоторые вообще лишились разума и бегали кругами, жужжа, что-то бормоча или стуча о сотовый пол антеннами, пока они не ломались. Всех их уводила полиция фертильности. Остальные, почти девять тысяч дочерей, лишившихся матери, бесцельно бродили по улью, не в состоянии взяться за какое-либо дело, ведь без Любви Королевы ничто не имело смысла.

Тесто из пыльцы сохло на столах, кубки нектара стояли без внимания, и никто не обмахивал их крыльями, Сестры в Восковой Часовне не могли молиться, а в Питомнике няни не могли успокоить непрестанно плачущих младенцев, оставшихся в живых после чистки дурного помета.

Но страшнее всего было видеть полевок. Снова и снова они выходили на взлетную доску, но, несмотря на хорошую погоду, ни одна не могла запустить мотор – для этого им не хватало радости и смелости.

– Завтра, – говорили они друг другу. – Завтра, с легким сердцем.

Летать в печали значило бы совершать ошибки и навлекать на себя опасность, возможно смертельную, а улей больше не мог позволить себе потерь.

К полудню столовые закрыли, и перед каждой стояла Премудрая жрица с полицейскими.

– Двухдневный пост, – говорили святые сестры пчелам, – ради очищения перед приходом принцессы.

Они улыбались и распространяли сильный запах своей породы: Смиряться, Подчиняться и Служить.

– Смиряться, Подчиняться и Служить, – отвечали пчелы, вдыхая новый аромат, помогающий избавиться от боли.

Запах Премудрых успокаивал и притуплял страх пчел, и они, удаляясь от столовых, говорили друг другу, что пост – это хорошо, он очистит их. Но недоедание ослабляло их, поэтому, чтобы сохранить силы для полета, большинство полевок искали утешения во сне.

Флора лежала на своей койке в дальней части секции уборщиц, когда услышала смутное бормотание и почуяла запах сестер Ворсянок. Приподнявшись, она увидела группу пчел этой породы – они о чем-то совещались, укрывшись за сильным запахом уборщиц. Флора снова легла. Ее не заботило, чем они там занимались, и она не имела ни малейшего намерения сообщать о них Премудрой Сестре, как когда-то обещала, если увидит их тайное совещание. Все, о чем она могла думать, – это о Королевской Библиотеке и о том, что следовало после «Золотистого Листа».

Там была шестая история… она подошла прямо к ней, и тогда… Но чем больше Флора пыталась сосредоточиться, тем сильнее уставала, и она опять слышала перешептывавшихся сестер Ворсянок, точно ветер, шелестевший листвой.

* * *

Утром подул морозный ветер, и взлетная доска покрылась инеем. Голодные домашние пчелы поспешили в прихожие, чтобы обогреть улей движением своих крыльев, но они были ослаблены постом, и теплее не становилось. Полевки выбежали на взлетную доску и задрожали от холода, глядя на низкое белое небо. Еще вчера небо было голубым, воздух теплым, а они пропустили такой день.

– Ведь мы уже прошли Клуб! – выкрикнул кто-то. – Зима кончилась!

– Скажи это небу, – ответили ей. – И новым почкам, которые наверняка умрут.

Едва Флора выглянула, как сразу вспомнила слова: Зима приходит дважды. Ее руки ощупали живот и ощутили сильную пульсацию жизни. У нее перехватило дыхание от радости. Еще. Одно. Яйцо.

– Извини, сестра, – сказала полевка Маргаритка, обходя Флору, и расправила крылья, готовясь к полету. – Хватит говорить о смерти! – Она натужно улыбнулась. – Завтра придет новая королева, так что сегодня я добуду для нее нектар.

– И я, – выкрикнули множество полевок.

Они запустили моторы и поднялись над яблонями, но уже через несколько секунд холод сковал их, и они потеряли полярный угол. Пчелы на взлетной доске смотрели, как их крохотные темные фигурки беспомощно кружат на ледяном ветру. Несколько снежинок занесло в улей, и гвардия Чертополоха закрыла взлетную доску.

* * *

Флора, переполняемая восторгом и страхом, вбежала внутрь. Скорбь и апатия пропали, ей все время хотелось двигаться. Если летать нельзя, то она будет работать с другими флорами, оберегаемая их теплом и добротой, а также их сильным запахом.

– Это ненадолго, – сказали Премудрые жрицы радостными голосами, проходя по улью и обмахивая все кадильницами с необычным ароматом. – К тому времени как прибудет новая королева, само солнце покажется, чтобы поприветствовать ее.

– Завтра, – несмело шептали пчелы друг другу, вдыхая новый аромат.

Вычищая пол на среднем уровне вместе с другими уборщицами, Флора испытала тошноту от этого запаха. Украшенный сверху ноткой меда и скрепленный сложным ароматом Медовок, он обращался ко всем породам, за исключением флор, с простым и ясным посланием: «Сила у Премудрых». Некоторые пчелы даже бормотали это, сами того не сознавая, и жрицы, видя это, улыбались.

Аромат проник в дыхальца Флоры и попал в ее кровоток. У нее защемило сердце, а живот стали простреливать вспышки боли. Ей сделалось плохо, и она, извинившись, побежала на нижний этаж, намереваясь омыться холодным свежим воздухом вблизи взлетной доски.

Но не успела Флора дойти до зала Танцев, как у нее внутри стало пульсировать яйцо. В зале были Премудрые жрицы, и Флора поспешила дальше. Со всех сторон она слышала шаги и голоса и не знала, куда идти. Это яйцо созрело так быстро и внезапно, и вот оно уже толкалось в ней с пугающей силой, стремясь вырваться наружу. Флора чуяла холодный дождь, стучавший по взлетной доске, и очень хотела вдохнуть свежего воздуха, но ей нельзя было терять ни секунды, ведь она могла отложить яйцо в любой момент.

Невозможно было пойти ни наверх, на запруженный средний этаж, ни в зал Танцев, и поэтому она в отчаянии побежала вниз по темному коридору, пахнущему прополисом и дезинфекцией. Флора оказалась в запретной зоне, поскольку здесь забальзамировали мертвую мышь, но яйцо, разбухавшее у нее в животе, не оставляло выбора. Укрывшись запахом прополиса, Флора повалилась на сырой воск, чувствуя, как яйцо раздирает ее тело. Оно вышло так быстро и с такой невероятной болью, что Флора даже не успела закричать, когда все кончилось. Тяжело дыша, она обернулась.

Как и два предыдущих яйца, это имело жемчужную оболочку, и точка света виднелась в глубине. Но в отличие от предыдущих, оно не лежало на боку, а балансировало на узком конце, словно удерживаемое невидимой силой. И еще оно было очень большим. Флора передвинулась так, чтобы закрыть его от входа в коридор, и бережно погладила с чувством изумления.

Она чувствовала его лучистую жизненную силу, согревавшую ее.

Безумие и бедствие.

Флора занесла коготь над своим яйцом, ей показалось, будто черный Гефест промелькнул в темноте, но кругом было тихо. Над ней нависала массивная мышиная гробница из прополиса, и холодный воздух вился по коридору. Флора подняла антенны. Улей поскрипывал на ветру, а воздух перемещался по его помещениям.

Она поняла, что случилось: защитницы улья, не успев прийти в себя после Клуба, совершенно припечатали мышь к полу и забыли о том, что она прогрызла стену. Где-то послышались шаги. Если это приближалась полиция фертильности, то Флора будет сражаться с ними не на жизнь, а на смерть, защищая свое яйцо.

Но больше не доносилось ни звука, и Флора опустила коготь. Она глубоко вдохнула, осознав, что плотный запах прополиса перекроет аромат яйца даже лучше, чем запах ее сестер.

Флора втянула дыхальцами свежий холодный воздух, чтобы избавиться от подавляющего волю запаха Премудрых. Ее мозг очистился. Здесь было холодно, и яйцо необходимо было оберегать. Через день придет новая королева и начнет откладывать яйца. Несомненно, во время всеобщего ликования Флора улучит момент и подложит свое яйцо в Питомник. А до тех пор она должна защищать его.

Флора нагнулась над зеркальной поверхностью восковых сот. Она уставилась на свои сухие обручи на брюшке, ставшие более жесткими и хрупкими с тех пор, как она осматривала их последний раз. Не было ни следа тех мягко текущих желез, которые бы вырабатывали воск, и она поняла, что после смерти Королевы ее молитвы были такими же сухими, как ее живот. Она сконцентрировалась, но в ее организме не возникло ни малейшего отклика. Сильный запах прополиса спутывал ей мысли, не давая сосредоточиться. Прополис.

Флора посмотрела на мышиный саркофаг, наспех слепленный, с буграми и неровностями. Пусть это был не воск, но прополис впитал в себя кровь тысяч деревьев и обладал особой исконной чистотой. Сестра, обладающая достаточной силой и выносливостью, могла бы придать ему любую форму.

Настала ночь, когда Флора закончила работу. Улей безмолвствовал, а ее челюсти горели от усталости, но теперь искра жизни сияла сквозь янтарные стены готовой колыбели. Язык Флоры онемел от длительного контакта с прополисом, а в щеках не наблюдалось ни следа Потока. Время, проведенное ею в Питомнике, осталось так далеко позади, что она силилась вспомнить, сколько дней должно пройти, прежде чем из яйца вылупится личинка. Три солнечных колокола прозвенели…

Три дня – Флора была уверена в этом. И тогда жемчужная оболочка раскроется, освободив младенца, прекрасного и жаждущего Потока. Она счистила крошки прополиса со своего меха, прежде чем вернуться в спальню. Завтра должна прибыть новая королева, и вынужденный пост окончится. Во время празднования она будет кормить и ласкать свое дитя, а затем подложит его в Питомник, на этот раз в правильную секцию. Больше она не совершит ошибки.

Только когда улеглась в безопасности и тишине на свою койку, в окружении вселяющего спокойствие запаха спящих сестер, Флора осознала, что ее сердцебиение отдается эхом, словно внутри ее сердца бьется еще одно крохотное сердечко. Она с наслаждением изогнулась, ведь, несмотря на то что находилась на этаж выше и в другой стороне улья, она знала, что это – ее связь с яйцом, набирающим силу с каждым ударом ее сердца.

Глава 37

Утром третьего дня все пчелы разом поднялись с коек и бросились готовиться к приходу новой Королевы. Полевки побежали на взлетную доску проверить погоду, они были полны воодушевления, несмотря на то что гвардия Чертополоха все еще не пускала их, поскольку за порогом лил сильный холодный дождь. Ни одна Премудрая жрица не появилась, чтобы объявить об окончании поста, и Разум Улья не обратился к сестрам, но голодные пчелы толпились перед столовыми в ожидании сигнала, хоть какого-нибудь запаха приближающегося празднества.

Но ничего подобного не произошло. К полудню у всех сестер животы подтянулись к спинам, и даже у самых благоговейных больше не было сил для молитвенных хождений. Они готовились приветствовать новую принцессу, они готовились к приему пищи, они готовились славить небеса за возвращение порядка и надежности.

Только к вечеру появились Премудрые – все сразу, в каждой прихожей и столовой. Все были облачены в мантии, по моде Королевы и фрейлин, и у всех был праздничный макияж – наконец-то настал этот день! Сестры, шумя в радостном возбуждении, бросились к жрицам. Однако, увидев их суровые лица, все сразу притихли.

– Вследствие неблагоприятных погодных условий, – произнесли Премудрые хором, – прибытие новой Королевы откладывается. Время поста окончено, но Междувластие продолжается.

Поднялся гвалт, все задавали вопросы, но Премудрые только приподняли повыше свои мантии.

– Никаких вопросов. Смиряться, Подчиняться и Служить.

И пчелы ответили после секундной заминки:

– Смиряться, Подчиняться и Служить.

Они смотрели, как уходят жрицы в сопровождении полицейского кордона. Как только они скрылись из вида, всех пчел одолел жуткий голод. Они побежали в столовые и стали поглощать любую пищу, которую удавалось найти. Не без труда они передавали порции друг другу. И каждая боялась заговорить первой. Флора ела, что могла, но понимала: этого недостаточно. Она потрогала свои щеки. Если принцесса задержится, ее яйцо успеет раскрыться и младенец захочет есть раньше, чем Питомник снова вернется к работе. Ее ребенку понадобится Поток, и без кормилиц он умрет.

Голодовка. Кто-то произнес это слово в столовой, и долго сдерживаемый страх прорвался наружу. Не успели пчелы опомниться, как все они стали просить еще пищи или возмущаться ее нехваткой и требовать ответа от полевок, когда улучшится погода и они снова возьмутся за работу, ведь пост обострил их аппетит к Служению, однако Королева не явилась!

Она не явилась, а ведь им обещали!

Отдельные голоса перешли во всеобщий гул, и кто-то из сестер стал требовать тишины, а кто-то – ответов, так что поднялся такой гвалт, что стало не слышно хруста цветочного хлеба. Разум Флоры затопила паника при мысли о ее ребенке, и она почувствовала, как из груди у нее поднимается крик.

– Сестры! Услышьте себя! – прогремел голос со стороны гвардии Чертополоха.

Сестра, сказавшая это, встала и грохнула своей тарелкой об стол, заставив мятежных пчел притихнуть.

– Возьмите у меня! Вы будете как осы?

Все прочие Чертополохи в помещении также отставили свои тарелки, и этот благородный жест заставил остальных пчел устыдиться.

– Мы будем ждать, – сказала первая сестра Чертополох. – Королева придет.

– Королева придет, – повторяли пчелы, и эти слова придавали им силы. – Королева придет!

* * *

Следующим утром Премудрые опять не показались, но небеса расчистились и воздух снова потеплел. Пчелы собрались аплодировать и пожелать королевской скорости полевкам, выбегавшим на доску, ведь сестры истосковались по порядку и надежности. Если они не могли получить это в форме Служения и Любви новой королевы, тогда лучшее, что они могли придумать, это снова наполнить Сокровищницу и сделать так, чтобы столы ломились от еды.

Трутни, однако, не имели такого терпения. Новая королева запаздывала, и им было все равно, что сестры недоедали, – они хотели большего. Они распалялись и выказывали раздражительность и негодование, а в итоге собрались вместе и прошли маршем к Сокровищнице, чтобы выразить протест Премудрым жрицам, находившимся там. Сестры, напуганные и снедаемые любопытством, поспешили за ними – посмотреть, что будет.

Премудрые жрицы спокойно выслушали трутней, но это спокойствие только еще больше рассердило их.

– Вы слышите наши жалобы и ничего не делаете?

Премудрая Сестра вежливо склонила голову.

– У нас есть более важные дела.

Трутни переглянулись в изумлении.

– Более важные, чем наш комфорт?

– Братья, если они совсем о нас не думают…

– Мы найдем себе лучший дом!

Сказав так, трутни, невзирая на отчаянные протесты сестер, направились к взлетной доске и в бешенстве улетели.

Флора тем временем возвращалась из полета, неся скудную порцию нектара калины, и трутни пролетели совсем рядом, так что она ощутила колебание воздуха от их крыльев. На взлетной доске плакали сестры, призывая мятежников вернуться, но Флора прошла мимо них, чтобы отдать нектар поникшей приемщице. Единственное, чего ей хотелось, – это как можно скорее передать координаты в зале Танцев и найти способ незаметно попасть к своему яйцу.

Флора вбежала в атриум и остановилась. Полевки стояли там в ожидании, но они совсем не испытывали радости или предвкушения, и, хотя многие прилежно повторяли ее шаги, она не чувствовала их энтузиазма. Флора захотела как-то воодушевить их, однако вся ее энергия была нацелена на то, чтобы попасть к своему ребенку, и она ушла сразу после танца с чувством вины.

В прихожей она остановилась. За время ее танца здесь появилось множество сестер, но вместо того чтобы идти по своим делам, они стояли маленькими группами, в основном разбившись по породам, и что-то обсуждали. Больше всего было Ворсянок. Одни сгрудились вместе, тогда как другие переходили от одной группки к другой и что-то втолковывали им вполголоса.

У входа в запретный коридор пчел совсем не было, поскольку дезинфицирующий запах прополиса был очень силен, но по мере того как прихожая заполнялась, все больше сестер собиралось здесь. Флора изо всех сил сдерживалась, чтобы не броситься бежать по коридору к своему беззащитному яйцу. Она понимала, что так рисковать нельзя, и потому оставалась на месте. А тем временем пульсация крохотного сердечка внутри ее сердца усиливалась.

Щеки Флоры стало покалывать, затем ее рот наполнила легкая сладость. Она быстро сглотнула, и ее сердце подпрыгнуло. Поток. Это могло означать только то, что из яйца вылуплялся ее ребенок – он может появиться в любой момент и закричать от голода.

Она в отчаянии огляделась. Вход в коридор преграждали сестры благородных пород Фиалки и Вероники, и чтобы попасть к своему ребенку, ей нужно было попросить их посторониться, то есть нарушить этикет улья, что непременно привлекло бы к ней внимание. Если бы только она увидела здесь других флор, то могла бы присоединиться к ним, но все уборщицы, сознавая всеобщую неприязнь к своей породе, сторонились публичных мероприятий.

Флора сглотнула Поток. Если бы она увидела, как хоть кто-то направляется в сторону ее яйца, то побежала бы и стала драться, защищая его, но пока никто не проявлял подобного намерения, и лучше всего ей постараться подойти к нему незаметно, когда рассосется толпа.

– Королева придет, – произнесла нараспев сестра Чертополох из центра своей группы, где все стояли с суровыми лицами.

– Королева придет, – повторили ее сестры, хотя без особой убежденности.

– Но не из Премудрых! – выкрикнула юная Ворсянка из центра своей группы.

Все пчелы в прихожей повернулись, чтобы увидеть, какая отважная сестра сказала такое.

– Потому что они больны, – продолжала Ворсянка с пятнистым мехом и безумными глазами. – Почему еще они не вывели свою принцессу? – Она обвела взглядом прихожую. – Если даже Пресвятая Мать смогла заболеть, тогда почему и не ее жрицы?

Прежде чем она успела произнести еще хоть слово, в помещение ворвалась группа полицейских. Они растолкали группу Ворсянок и схватили бунтарку. Одна из полицейских сильно ударила ее по голове, а другая стала бить по ногам.

– Святотатство! – сказала одна из полицейских.

– Благодать слишком хороша для таких, – добавила другая, поднимая свою крюкастую рукавицу.

Пятнистая Ворсянка попыталась ослабить захват полицейских.

– Сестры! – выкрикнула она, пытаясь увернуться от ударов. – Вот что бывает, когда говоришь правду…

И тут сестры услышали, как треснул ее панцирь.

– Прекратите немедленно! – потребовала старшая сестра из гвардии Чертополоха, ворвавшейся в помещение вслед за полицией фертильности. – Как понимать этот произвол, Офицер? – И старшая сестра Чертополох прихватила когтем Сестру Инспектора за шею. – Здесь место собраний и разговоров, – сказала она. – Что за законы вы здесь насаждаете?

Сказав это, она выпустила Сестру Инспектора, взглянувшую на нее с ненавистью.

– Речь идет о законе измены! – прошипела сестра Инспектор обидчице.

А ее офицеры изготовились схватить группу Ворсянок. Юная Ворсянка поднялась на ноги, и пчелы увидели, что она ранена, но она снова обратилась к своим врагам.

– Без нашей Королевы, – сказала она громко, – какая может быть измена?

Правда, заключенная в этих словах, заставила каждую сестру притихнуть. Молчание нарушила Сестра Инспектор, прошипевшая с ненавистью:

– Измена Премудрым!

– Премудрые – это порода, как любая другая! – выкрикнула юная Ворсянка, прикрывая рукой рану на груди. – Но они все считают себя королевами…

У пчел перехватило дыхание от этих слов, а Сестра Инспектор подняла свой коготь. Но прежде чем она успела ударить Ворсянку, между ними встала рослая Сестра Чертополох.

– Что же это за темные дни?

– Действительно темные, – прохрипела Сестра Инспектор, – порода Чертополоха ищет способ возвыситься! Но весь улей знает, кто убил Королеву.

Сестра Чертополох склонила голову.

– К нашей вечной скорби, – печально сказала она, но затем, взглянув прямо на Сестру Инспектора, гордо подняла свои антенны. – Все сестры могут собираться здесь и говорить свободно. Уйдите отсюда.

Уйдите отсюда.

Эти будоражащие слова пронеслись между всеми пчелами, точно Разум Улья, но соты молчали, говорила только храбрая гвардия Чертополоха. Сестры столпились за ней в знак молчаливой поддержки.

Сестра Инспектор выглядела так, словно готова была всех растерзать, но она все же отозвала своих офицеров и ушла вместе с ними. Пчелы начали аплодировать, однако Сестра Чертополох, так храбро отстаивавшая их права, вдруг принялась распекать их. Она указала на группу Ворсянок и сказала:

– Королева придет! А до тех пор не провоцируйте полицию.

– Не будем, сестра. Спасибо.

Многие Ворсянки кивали ей, но она не смотрела на них. Ее антенны были повернуты в сторону коридора, к взлетной доске. И в тот же момент Флора поняла, в чем дело.

Приближалась оса.

Каждая пчела в прихожей выдвинула жало и побежала к взлетной доске, а Чертополохи быстрее всех. Флора с другими полевками пробились вперед и присоединились к гвардии Чертополоха, сканирующей пространство фруктового сада.

Там, по периметру маркеров улья, курсировала одинокая оса. Она была большой и блестящей, а ее ноги – ярко-желтыми. Заметив на доске пчел, она приблизилась к ним, и они увидели у нее по два белых пятнышка над каждым глазом. Она покружила над ульем и, блеснув полосками, удалилась.

Сестры ликовали и шумно поздравляли друг дружку. Демонстрация их силы прогнала осу, но как она вообще посмела заявиться в их сад? Они ей показали; и даже сестры Ворсянки из Питомника пришли сражаться!

Полевки не участвовали в этой восторженной беседе: они, как и Чертополохи, продолжали сканировать воздушное пространство. Им еще никогда не встречалась оса такого необычного вида – и им это не нравилось.

Тем временем рядом с залом Танцев собиралось все больше сестер, привлеченных слухами, уже гулявшими по улью, о стычке между Чертополохами и полицейскими, и всем хотелось поговорить о безумной и дерзкой Ворсянке и еще о том, как пчелы прогнали осу.

В суматохе пересудов, восторга и всеобщего возбуждения Флора незаметно ускользнула.

Глава 38

Мышиная гробница нависала над Флорой, напоминая ей, как далеко она находится от святости Питомника Первой Категории, однако еще никогда в жизни она не видела младенца прекраснее этого. Он был идеальной формы, словно чистая жемчужина, крупный и крепкий, сияющий мягким светом, – и, даже несмотря на резкий запах прополиса, от сладости его дыхания у Флоры перехватывало дух.

Она взяла ребенка на руки, собираясь покормить, и он так нежно прижался к ней, что, стоило ему открыть ротик, щеки Флоры защипало, а таинственный Поток наполнил ее рот, лаская, точно Служение. Малыш ел, пока не насытился, затем свернулся в материнских руках и заснул. Если рабочая пчела отсутствовала, ее никто не искал, поскольку единственной причиной отсутствия считалась смерть, так что Флора устроилась поудобнее и забылась сном, держа на руках своего малыша.

К утру Флора увидела, что он заметно подрос и снова голоден. Звуки, доносившиеся со стороны зала Танцев, говорили Флоре, что улей давно проснулся, и она ощутила голод. Если она не поест, у нее не будет Потока, чтобы кормить ребенка. Флора бережно устроила малыша в колыбели, лаская его и шепча нежности, и укрыла своим запахом. Он закрыл глазки, и она какое-то время смотрела на него, переполняемая любовью. А затем осторожно выскользнула из коридора и направилась на поиски еды.

Но как только она сделала несколько шагов по сотовому полу прихожей, то поняла: что-то случилось. Кодированные плитки, обычно спокойно передававшие сообщения, теперь то и дело давали сбой и подрагивали под ногами, так что у всякой пчелы, шедшей по ним, путались мысли. Флора поспешила к большой центральной мозаике, где собралось множество полевок – вопреки обыкновению, они возбужденно обсуждали что-то.

Все проблемы из-за зала Танцев, говорили они: соты путали все их действия, перекраивали фразы в обратном порядке, никто не мог танцевать и передавать знания. Как они могли выполнять полеты с пользой, если были не в состоянии делиться опытом? Но все полевки умолкли, когда из зала Танцев появилась группа Премудрых и направилась в их сторону.

Флора плотно закрыла свои антенны, но все же замешкалась на долю секунды, и одна из жриц тут же взглянула на нее.

– Мы рады, что хотя бы кто-то из сестер счастлив. Ты поделишься с нами причиной?

Флора распространила запах своей породы из дыхальцев так сильно, как могла, молясь о том, чтобы перекрыть запах Потока.

– Я смиренно прошу возглавить группу уборщиц, – сказала она, раздув язык во рту. – Чтобы мы еще раз почистили пол…

– Да, – сказала другая жрица. – Причина должна быть в этом – наверняка остались следы. Вычистите зал повторно.

Флора склонила голову, как самая смиренная уборщица, и жрицы прошли мимо. Полевки смотрели, как они удаляются, а затем опять повернулись к залу Танцев. Его двери были широко раскрыты, но внутри было пусто. А в самом центре на старом восковом полу виднелось темное пятно.

– Она права, – сказала полевка породы Плюща. – Всегда, как я чую кро…

– Молчи! – выкрикнула, отворачиваясь, другая полевка, Мадам Мать-и-Мачеха. – Я хочу поскорее забыть это. – И она посмотрела на Флору. – Так ты по доброй воле решила снова стать домашней пчелой?

Эти слова жалили, но Флора только взглянула на проход, ведший к ее ребенку, и кивнула. Мадам Мать-и-Мачеха покачала головой, с трудом веря в такое.

– Тогда позволь сказать мне вот что: я никогда не буду танцевать здесь, до тех пор пока пол снова не станет чистым.

– Я сделаю все, что смогу.

Флора смотрела, как они уходят по коридору ко взлетной доске. А услышав, как они запускают моторы и взмывают в небо, она испытала огромное желание оказаться среди них, ловя крыльями воздушные потоки. Но даже замечтавшись, она ощутила, как легкая пульсация в ее животе усилилась, это означало, что ребенок хочет есть.

Она бросилась в ближайшую столовую и увидела, что в ней полно спорящих сестер, сюда прибыло сразу несколько смен одновременно из-за неисправных сотовых кодов. Из еды был только скудный цветочный хлеб плохого качества, но Флора набросилась на него и вмиг умяла свою порцию. Она услышала, что кто-то обращается к ней, и, повернувшись, увидела старую Сестру Ворсянку, нагнувшуюся над столом. Ее мех был запачкан пищей, а антенны явно работали плохо.

– Манеры для пчел вашей породы ничего не значат, – сказала старая Ворсянка, качая головой. – Ты ведь когда-то работала в Питомнике, не так ли? И все еще жива… Возьми мою порцию, обжора. – И она подвинула свою тарелку хлебных корок Флоре. – Я знаю, что умру сегодня.

– Спасибо вам, – кивнула Флора и стала есть корки, забыв о гордости; она чувствовала, как голод отступает, и знала, что у нее снова будет Поток. – Спасибо тебе, сестра.

Старая Ворсянка осматривала столовую.

– Первая Категория теперь разрушена, – сказала она, ухватившись за стол. – Взгляни на эту колыбель – воск грязный! Разве можно ожидать, что Ее Величество будет откладывать яйца сюда, а? И все эти чужестранки… как я должна учить их? – Она обвела рукой других пчел рядом с ними.

– Сестра, – ответила ей Флора, – это столовая, и тут все пчелы из нашего улья…

– Чужестранки! – выкрикнула старая Ворсянка, и ее дыхание вырвалось с хрипом. – Убирайтесь! Где мои любимые кормилицы?

Флора пригладила антенны несчастной и нагнулась к ней.

– Прямо здесь, сестра, – сказала она. – Но я забыла, куда относить младенцев на Священное Время.

Старая Ворсянка сжала ей руку.

– Главное – чтобы было чисто.

– Да, сестра, но где?

Ворсянка склонилась к ней и замерла. Флора ждала продолжения, но старая пчела замолчала. Флора доела все до последней крошки с обеих тарелок, а затем взяла Ворсянку ртом и понесла в морг. После этого она направилась в зал Танцев, чтобы приступить к очистке крови Королевы. К своему удивлению, она увидела там других флор, уже почти удаливших пятно без дополнительных указаний.

– Кто сказал вам прийти? Соты?

Уборщицы осмотрелись, словно желая убедиться, что их никто не подслушивает.

– Это были вы, – сообщила одна из них. – Разве вы не это имели в виду? Мы слышали, как вы говорили жрицам, что будете чистить пол.

– Но как… я вас там не видела.

– Мадам, вы подали сигнал. Мы прочитали ваше желание по запаху.

Только теперь Флора заметила, что их антенны мелко дрожат. Совсем как Премудрые, эти уборщицы предпочитали запахи словам. Они улыбнулись Флоре, но тут же их внимание захватило волнение в прихожей.

Группа Ворсянок внесла изувеченное тело одной из своих сестер и остановилась на центральной мозаике.

– Мы нашли ее мертвой в коридоре! – прокричала одна из них.

Еще ни одна пчела не слышала такого воинственного тона от сестер этой породы.

– Это предупреждение нам! – прокричала другая Ворсянка. – Она убита полицией за свои слова! – Сестры Ворсянки оглядели пораженных пчел. – Так же будет и с вами, сестры, если посмеете спросить, где их принцесса!

Они положили на пол изувеченную пчелу, и все содрогнулись, узнав молодую пятнистую Ворсянку, которая обращалась к ним днем раньше. Ей вырвали нижнюю челюсть вместе с языком.

– Никакого Служения! – прокричала еще одна Ворсянка. – Никаких отговорок – нам нужна правда!

– Правда? – произнесла Премудрая Сестра, возникнув среди них, лучезарная и безмятежная. Она взглянула на мертвую пчелу и покачала головой: – Вам не хватит храбрости для правды.

– Скажи нам! – потребовали сестры Ворсянки скорбным тоном. – Что за правда дает вам власть, если вы не можете дать нам королеву?

– У нас есть Божественное Право.

Премудрая Сестра была спокойна, и, по мере того как прихожую заполняли другие жрицы, усиливался их мощный дурманящий запах. Флора закрыла свои дыхальца и почувствовала, что другие уборщицы сделали то же.

– Право убивать? – выкрикнула внушительного вида Ворсянка, находящаяся в расцвете сил. – Вы это хотите сказать? Премудрые двуличны и порочны!

– Дорогая сестра Ворсянка, – Премудрая Сестра протянула руки вперед и прошла через прихожую к ней, – неопределенность очень тяжела для низших пород, Медовки это понимают.

– И Ворсянки понимают, что Премудрые готовы удержать власть любой ценой! – сказала Сестра Ворсянка уверенным тоном, хотя ее тело сжалось в страхе при приближении жрицы.

Премудрая Сестра остановилась, по-прежнему протягивая руки:

– Коснись меня, Сестра Ворсянка. Божественная сила течет через меня. Почувствуй ее, прежде чем дальше хулить наш улей, выражая столь пагубные сомнения. Открой свой разум и прими правильное решение.

Сестра Ворсянка смотрела с сомнением на других жриц, стоявших по краю прихожей.

– Это уловка. Вы соберетесь вместе и нападете на меня.

– Единственное, что может повредить тебе, – это сомнения в твоей душе.

– Тогда я не боюсь. – Однако Сестра Ворсянка не решалась взять за руки Премудрую Сестру. – Мы, Ворсянки, – верные слуги улья, и мы заслуживаем уважения!

– Тогда не скрывай от нас ничего.

Премудрая Сестра шагнула вперед и взяла Ворсянку за руки. Сестра Ворсянка вздрогнула и застыла неподвижно. Все пчелы уставились на эту странную пару, но только те, что стояли вблизи, могли видеть, как дрожали антенны сестры Ворсянки у самого основания. У всех Ворсянок перехватило дыхание, когда у их сестры подкосились ноги и она повалилась на пол, обмякнув. И тогда жрица повернула безжизненное тело в их сторону. Глаза умершей были подернуты белой пленкой, а основания обеих антенн потрескались, из них сочилась кровь.

– Духовная нечистота разрушает изнутри, – сказала Премудрая Сестра и, опустив тело Ворсянки на пол у своих ног, отряхнула руки.

Безумие. Сестра пойдет на сестру. Несчастье.

И тут Премудрая Сестра, сканируя толпу, повернулась в ту сторону, где стояла Флора, словно услышав ее мысли. Флора ощутила жжение у себя в антеннах, но продолжала стоять неподвижно. Затем жрица переключила внимание на молчаливое собрание.

– Порочный секрет, только что убивший сестру Ворсянку, состоит в том, что ее порода тайно растит свою собственную принцессу и притязает на королевское достоинство.

– У нас на это такое же право, как и у вас! – выкрикнула одна из Ворсянок. – Ваша порода больна, так что вы не можете дать улью здоровую принцессу, но мы – порода Питомника, и мы знаем, как это делается! Нет никакого Божественного Права, судьбу определяет пища! Это правда, и вам это известно: каждая девочка рождается работницей, и только особое кормление делает ее Королевой!

При этих словах пчелы подняли неимоверный гвалт. Что-то вспыхнуло в голове у Флоры. Расписание кормлений. Вот почему никто не должен видеть их или пытаться сосчитать их. Вот почему Премудрые пытались выжечь ее мозг, когда она ушла из Питомника, – на случай, если ей стало это известно И тут же сотовый пол под ногами у них сильно задрожал.

МОЛЧИТЕ! – приказал Разум Улья.

Из коридоров, выходящих в прихожую, появились темные фигуры полицейских.

– НЕТ! – выкрикнула Ворсянка. – Три дня для работницы, четыре для трутня!

Премудрая Сестра подала знак, и полицейские начали проталкиваться сквозь толпу к Ворсянке, которая пыталась укрыться за другими сестрами, разбегавшимися в страхе.

– А пять дней вскармливают Королеву – секрет в Потоке! – прокричала она, когда полицейские окружили ее. – Любая самка может…

Полиция выплеснула на нее всю свою ярость, и запах крови наполнил воздух. Офицер подняла руку, с когтя которой свисал влажный красный сгусток.

– Предательница наплодила еще яиц, – сказала она и съела сгусток. – И имела обильный Поток.

Пчелы открыли рты, но не успели закричать, как жрицы плотно окутали их своим запахом, сковав волю и подавив страх. Соты содрогнулись у них под ногами.

– Наша М… Мать, – раздался голос Разума Улья, – которая – Наша Мать – из Смерти приходит – Наша Мать…

Услышав сбивчивую Королевскую Молитву, пчелы застонали от страха. Гудение в сотах стало усиливаться, поднимаясь все выше и выше, и, наконец, когда ужасающая частота пронзила мозги пчел, все внезапно стихло. Словно высосали весь воздух.

Премудрая Сестра воздела руку.

– Ну же, – улыбнулась она пчелам, – забудьте страхи. Разум Улья устал от конфликтов и нуждается в отдыхе. – Она повернулась к начальнице гвардии Чертополоха. – Храбрые сестры, вы, несомненно, видите пагубные последствия разлада? Отступитесь от враждебных суждений и сплавьте вашу силу с нашими полицейскими ради всеобщего блага.

– Как? – спросила Сестра Чертополох с бесстрастным выражением лица.

– Обыщите улей и найдите королевские соты. И те, которые не будут охраняться нашей доверенной полицией или жрицей, уничтожьте. Не оставьте от них и следа.

– Мы никогда не видели королевских сот, Сестра. Как мы их узнаем?

Премудрая Сестра мрачно осклабилась.

– Они будут не похожи ни на что из того, что вы видели. Не оставьте от них и следа. Это все, что вам нужно знать.

Сестра Чертополох кивнула, преодолевая дурноту. Премудрые удалились, их мощный дурманящий запах медленно рассеялся, и пчелы пришли в себя. Сестры, охваченные паникой и смущением, сталкивались одна с другой, пытаясь прочитать указания в сотах пола, но соты не передавали никаких сведений. Только уборщицы сохраняли спокойствие и прилежание в работе. Флора осмотрелась – гвардия Чертополоха уже обсуждала что-то с полицией фертильности, объединившись в группы у входа в каждый коридор, ведший к прихожей, так что любая пчела должна была пройти мимо них, чтобы выйти отсюда. Рот Флоры наполнила сладость Потока, и струйка пролилась на мех. Она сглотнула, но рот снова наполнился, и она поняла, что не сможет долго скрывать этого. В любой миг кто-то мог почуять это и убить ее, а тогда умер бы и ее малыш.

Она этого не допустит. Пока никто из гвардии Чертополоха не вернулся на взлетную доску и никто из полиции не стоял у входного коридора. Через прихожую пошли полевки, собираясь вылететь за добычей, и Флора побежала за ними, протискиваясь между сестер, слишком занятых, чтобы заметить ее запах. Если она не уйдет отсюда сейчас, то ни за что не сможет вовремя попасть к своему малышу.

Доску заливало солнце, и небеса были ясными. Флора не стала мешкать с меткой, а сразу запустила мотор, взревев погромче, чтобы все поняли: она полетит далеко. Взлетев почти вертикально, Флора поднялась высоко над ульем и фруктовым садом, а затем облетела его по кругу и, приблизившись к улью сзади, уселась на его покатую крышу.

Держа железы закрытыми, чтобы ни одна сестра в полете не учуяла ее, Флора начала спускаться по стенке улья. Она замечала следы всех насекомых, когда-то побывавших здесь, так же, как и птичьи фекалии, которые жгли ей мозг, и пленку грязи, нанесенную ветром, но она продолжала двигаться дальше, зная, что где-то внизу должен быть зазубренный черный проем. Даже теперь, когда зима прошла, прогрызенная мышью дыра удерживала ее противный запах, но за ним скрывался другой аромат, сладчайший из всех. Флора заползла внутрь улья.

А в вышине висела оса и с интересом смотрела на улей.

Глава 39

Покрытое прополисом тело мыши занимало очень много места, но все же имелся зазор между неровным краем ее гробницы и деревянной стеной улья. Когда Флора протиснулась через проем, малыш радостно взвизгнул, учуяв ее запах, и потянулся к ней. Он подрос с тех пор, как она видела его, и снова был очень голоден. Флора подняла его на руки, и он открыл ротик. Ее щеки задрожали от облегчения, когда изо рта у нее полился сияющий Поток.

Малыш все пил и пил, пока его тело не засияло. Она поцеловала его и обтерла ему личико, а затем подняла его к стенке колыбели из прополиса так, чтобы древняя древесная смола осветилась янтарным и бронзовым светом.

– Глядя на тебя, можно сказать, что ты любишь личинку.

Премудрая Сестра сидела, скрючившись, на верхушке саркофага. Она видела все.

Флора прижала к себе ребенка и подняла когтистую лапу.

– Невероятно уже то, что ты еще можешь вырабатывать Поток, – сказала Премудрая Сестра и чуть сползла вниз по гробнице мыши, чтобы лучше все видеть. – Твоя дерзость и стойкость просто поразительны, такого мы и в страшных кошмарах видеть не могли, Флора-717. – Антенны жрицы поднялись и запульсировали, а вокруг распространился ее запах. – Скажи мне, сколько яиц ты отложила?

Сердце Флоры подпрыгнуло, а жало выдвинулось, готовое к атаке, но у нее на руках был ребенок, и ради него она постаралась сохранять спокойствие.

– Это третье, – ответила она. – Оно зародилось во мне помимо моей воли.

– Ты ведь знаешь, что пощады тебе не будет. – Премудрая Сестра улыбнулась. – Но твое бесстрашие достойно восхищения. Стоять среди сестер, сдерживая Поток, когда за такое же преступление Ворсянку разрывают на твоих глазах! Потрясающая выдержка, Флора-717. Единственная причина, по которой я дала тебе уйти, – это желание самой найти твое отродье. Сестра из гвардии Чертополоха сообщила о запахе свежего прополиса вблизи доски, и я задумалась, в чем тут дело, однако, должна сказать, я не ожидала найти колыбель! Это поистине чудо, и скоро оно приведет в восторг полицейских, которые приближаются сюда, пока мы с тобой беседуем.

Флора бросила взгляд на дыру в стене.

– Беги, если хочешь, – сказала Премудрая Сестра. – Смерть ждет тебя в любом случае.

– Я не побегу, – отрезала Флора, напоследок прижав к себе ребенка. – Но я умоляю тебя, Сестра, теперь, когда самцы покинули нас, позволь ему отправиться в Питомник. Я покаюсь в своем заблуждении перед всем ульем, вы сможете разорвать меня на куски, предать меня смерти так, как вам будет угодно, только позвольте жить ему.

– Ему? – Премудрая Сестра спрыгнула на сотовый пол. – Ты пытаешься одурачить жрицу? Твое гнусное исчадие – самка.

– Самочка? – Флора взглянула на личико своего ребенка. – Дочка?

– Чудовище, – сказала Премудрая Сестра и подняла антенны. – И твое преступление повлечет за собой смерть всех пчел твоей породы. Отнеси эту мерзость в проход – сигналы не проходят сквозь подобную вонь. – Жрица вновь и вновь напрягала свои антенны. – У ос и муравьев больше достоинства, чем у тебя. Почему после первого преступления ты не пришла просить смерти?

– Когда я была с Пресвятой Матерью, в ее покоях, она одарила меня своей любовью. А потом, когда отложила яйцо, я испытала любовь к своему потомству. И я переменилась.

– Переменилась, Флора-717? Что могло произойти с чудовищной уродиной, которую следовало немедля убить? И в чем же, по-твоему, состояла эта перемена, скажи ради всего святого.

– Я превратилась в любящую мать.

Премудрая Сестра разразилась смехом.

– Нет, сестра, тут нет ничего смешного, – произнесла Флора, – заверяю тебя: это самое чудесное, что может быть, даже сильнее Служения!

– Возможно ли такое? – Премудрая Сестра внимательно посмотрела на Флору. – Это наивысшее таинство, охраняемое более тщательно, чем любое наше богатство, однако ты заявляешь, что постигла его?

Флора кивнула, прижимая к себе ребенка.

– Значит, когда ты смотришь на своего… ребенка… ты испытываешь это? Прямо сейчас?

Флора опустила взгляд на личико своей дочки – и воздух засиял от радости. Она забылась на секунду, что стало роковой ошибкой. Ее антенны широко раскрылись, и в тот же миг Премудрая Сестра затопила разум Флоры своей волей.

– Так ты считала себя Королевой? – прошипела она. – Пауки тебя предупреждали. О да, мне все об этом известно. Думаешь, они стали бы хранить твой секрет? Сколько жизней мне пришлось отдать, чтобы выведать такое, но я не поскупилась…

Флора попыталась пошевелиться, но воля жрицы парализовала ее. Ее ребенок заскулил, и она почувствовала, как его вынимают из ее ослабевших рук.

– Любовь? – спросила Премудрая Сестра и, держа девочку в своих когтистых лапах, поднесла ее к лицу Флоры. – Для этого есть цветы: полевки могут вожделеть их душой и телом, но таинство деторождения не для тебя!

Ребенок Флоры закричал и стал выворачиваться из цепких рук жрицы, и она ударила его по лицу.

Как ни велика была сила и власть Премудрой Сестры, ничто не могло сдержать ярость Флоры. Она вырвала ребенка из лап жрицы и, прежде чем Премудрая произнесла хоть слово, сшибла ее с ног. Жрица неистово извивалась, пытаясь ужалить Флору, воздух сделался терпким от запаха яда, но Флора не забыла, как когда-то поборола осу. Она оторвала трясущиеся антенны жрицы, а затем всадила свое жало между ее блестящих обручей и стала ждать ударов ее сердца, чтобы выпустить яд точно в цель. Она сделала это быстро, уверенно и продолжала накачивать жрицу ядом, пока та не застыла.

Малышка Флоры лежала, плача, у стенки колыбели, пытаясь увернуться от устрашающих запахов. Флора прижала ее к себе, окутав запахом своей породы, а затем стала баюкать, и вскоре дитя успокоилось. Но вот Флора уловила быстрые шаги приближавшихся полицейских. Ее антенны горели после нападения жрицы, а воздух пропитался запахом крови, достаточно сильным, чтобы перекрыть запах прополиса. Флоре следовало избавиться от тела жрицы, которое уже окостенело, распухло от яда и стало слишком большим, чтобы его можно было протащить сквозь узкий проем между стеной и мышиной гробницей.

Флора обхватила голову жрицы своими мощными жвалами и, быстро крутанув, оторвала ее от тела. Затем она подняла свою дочку с пола, залитого ядом, и положила обратно в колыбель. Девочка молча наблюдала за матерью.

Флору мутило при мысли о том, что ей придется сделать, но все-таки своим крепким и сильным языком она обхватила торс Премудрой Сестры и растерла его своим ядом, чтобы он пропитал мех. Теперь она смогла протащить мертвое тело сквозь щель и выбросить из мышиной дыры. Флора проследила за тем, как оно упало в высокую траву.

Избавиться от головы было сложнее. Несмотря на оторванные антенны, глаза жрицы все еще несли в себе множество сведений, и Флора чувствовала, как они скользили по ее языку, пока она перетаскивала ее, держа во рту, к мышиной дыре. Для удобства она раскусила голову надвое – и ей в рот вывалился влажный и тяжелый мозг. Разум Флоры захлестнули хаотичные обрывки молитвенных кодов и образов насилия, и она отшвырнула голову жрицы как можно дальше. Выплюнув остатки мозга, она с ужасом уставилась вниз: голова Премудрой Сестры накололась на стебель травы.

Флора слетела вниз и попыталась сбросить ее, но при каждом движении распространялся запах крови Премудрой. Любая полевка, учуяв его, поднимет тревогу, и любая оса поймет, что улей в опасности. Флора почувствовала: кто-то наблюдает за ней, и в ужасе обернулась.

– Похоже, нашей жрице нездоровится.

Сэр Липа сидел, мелко дрожа, на крыше улья. В нем ничего не осталось от привычного лоска и щегольства, его явно потрепали стихии. Мотор трутня кашлял, когда он, спланировав с крыши, подлетал к Флоре.

Увидев Сэра Липу, Флора испытала огромное облегчение, но все ее тело пронзала боль. Она не могла говорить, лишь молча указала в траву.

– Сестра предпочитает цепкие листья щавеля?

Флора смогла только кивнуть. Сэр Липа обхватил голову Премудрой Сестры всеми лапами. Его мотор тревожно зафыркал от усилий, но он все же сдернул голову со стебля и бросил в листву.

– Что за ужасная оплошность привела ее к такому концу? Как можно быть такой беспечной?

Он уселся рядом с Флорой. Она не могла говорить. Он поднял свои поникшие антенны.

– И что за тягостная атмосфера царит теперь в нашем старом доме – ребята надеялись на что-то большее.

Флора взглянула верх и увидела нескольких трутней, сидевших на крыше улья, вид у всех был пришибленный. Сэр Липа ущипнул себя за рюши, и она увидела, как он постарел.

– Вас не приняли ни в какой другой улей? – спросила она, с трудом выговаривая слова, так как ее язык саднил.

– О, вариантов было немало. Но одни ульи мертвые или заброшенные, а от других исходит такое зловоние и слышатся такие стоны, что этот, по сравнению с ними, благоухает, точно молочай, – для меня во всяком случае. – И Сэр Липа взглянул на нее. – Странно, но я скучал по семье.

– Мы тоже скучали по вам – по всем вам.

Флора устремила взгляд за границу фруктового сада, где яркие машины двигались через ближайшее поле, над которым кружили вороны. Она встряхнула крыльями.

– Я… мне надо еще много чего сделать.

– Могу я помочь? – спросил Сэр Липа, глядя ей в глаза.

Флора кивнула:

– Если бы ты устроил хороший переполох и ненадолго распространил сильный запах…

– Мадам, всегда к вашим услугам. – Он завел мотор и отправился к своим потрепанным спутникам. – Как я и заверял вас, братья, они по нам скучают! Давайте же еще раз продемонстрируем им благоволение Наших Самостей, и пусть нас снова накормят, обогреют и примут!

Излучая радость, он повел трутней на взлетную доску. Флора услышала громкие возгласы сестер, устремившихся встречать их. Пару секунд она прислушивалась, а затем проскользнула обратно в мышиную дыру, к своей дочери.

Глава 40

Пока Флора избавлялась от тела Премудрой Сестры, ее малышка еще подросла, теперь она едва помещалась в колыбельке из прополиса. Пытаясь устроить ее поудобнее, Флора почувствовала, как малышка прибавила в весе, и увидела изменения на ее прекрасной жемчужной коже. Она переливалась новыми оттенками и сделалась прочнее. Флора невольно подняла дитя повыше и принялась пристально и с благоговением рассматривать прекрасное спящее личико и ставшие на удивление четкими, как у взрослой пчелы, черты, обретавшие женственность прямо у нее на глазах.

Флора замерла, уловив вибрацию шагов, приближавшихся из коридора, и громкие голоса. Но затем она услышала резкие возгласы и гогот трутней, доносившиеся от взлетной доски, а также радостные приветственные крики сестер. Целая толпа собралась в прихожей, и все заходились смехом на грани истерики. Флора стояла на месте, держа дочь, и внимательно слушала.

Сестры, потеряв голову от радости, стоило им увидеть вернувшихся трутней, натыкались друг на друга. Побуждаемые отчаянным желанием удержать их, они наперебой говорили, что им очень хорошо живется и что совсем скоро к ним прибудет королева. Трутни ничуть не в меньшей степени желали теплого приема, они смеялись и выдавали разудалые шутки, удивляя сестер россказнями о своих приключениях в золотых дворцах, которые, однако, не шли ни в какое сравнение с их родным домом.

Флора слышала, как шумная ватага, смеясь и болтая, поднялась по лестнице на средний уровень. Все направились в столовые, которые, несомненно, должны были открыться по такому поводу. Шаги в коридоре стихли, но она продолжала прислушиваться, опасаясь засады.

Она ощущала, как дочь тяжелеет у нее на руках, и, взглянув на нее, изумилась. Малышка еще подросла, и ее прекрасное личико снова изменилось. Медленные и устойчивые частоты перемещались волнами по ее телу – и внезапно Флора поняла, что ее дитя не спит, а пребывает в трансе. Ее дочь входила в Священное Время.

Флора не представляла, что делать. Это не должно было случиться так быстро – несомненно, требовалось еще несколько дней кормления, однако она не могла вспомнить сколько. Она не могла сосчитать, сколько дней уже давала дочери Поток, и не понимала, что ей теперь делать. Священное Время было сакральным ритуалом с положенными молитвами и церемониями – малышку следовало поместить в особую камеру, причем немедленно, однако она уже была слишком большой для колыбели из прополиса, а мысль о том, чтобы запечатать ее в гробницу мертвой мыши, казалась Флоре невыносимой.

Тишина стала давить на Флору, и она в отчаянии потянула себя за антенны. Ее дочь умрет, если оставить ее в таком состоянии, а если ее обнаружат, то непременно убьют. Одного яйца она лишилась из-за полиции фертильности, другого – из-за Явления, а теперь она убила жрицу, чтобы спасти этого ребенка.

Дочь Флоры пролепетала что-то и пошевелилась, погружаясь в более глубокий транс. Ее запах был таким изысканным, что Флора наклонилась и вдохнула его, глядя в изумлении, как на детской головке появляются две световые точки – на тех местах, где должны вырасти антенны. Изменения происходили прямо на глазах у Флоры, и все ее инстинкты буквально кричали, что она должна защищать своего ребенка, а значит, необходимо обеспечить ему укрытие для Священного Времени.

В каком месте улья это делали? Она проклинала себя за то, что не выяснила этого раньше. Несомненно, она видела это место, но просто не замечала. Пытаясь успокоиться, Флора стала представлять все помещения улья, в которых ей доводилось бывать, но ей никак не удавалось вспомнить место, предназначенное для Священного Времени. Она знала лишь то, что младенцев, достигших определенной стадии развития, переносили из Второй Категории… в какое-то неведомое место, откуда они попадали в зал Прибытия, там и вылуплялись пчелы.

Оно должно быть чистым. Так сказала старая Ворсянка в столовой.

Обдумывая все это, Флора крепче прижала к себе дочь. Уборщицы проводили большую часть времени в зале Прибытия, вычищая освободившиеся соты. Для чего? Чтобы подготовить их для повторного использования.

Все эти длинные ряды родовых камер: ближние, из которых вылуплялись пчелы, средние, которые чистили, и отдаленные, запечатанные и тихие… Как знала каждая уборщица после нескольких дней работы, они использовались по кругу. И Флора вдруг поняла, что имела в виду Ворсянка, умиравшая в столовой. Не было никакого особого места для Священного Времени; дети просто входили в транс во Второй Категории, и тогда кормилицы переносили их в зал Прибытия и запечатывали в чистые камеры. А значит, именно там полиция фертильности будет переворачивать все вверх дном в поисках незаконно отложенных яиц.

Флора услышала над собой топот и ощутила смутную вибрацию звуков – из прихожей среднего уровня доносилось пение. Трутни серьезно относились к своей праздничной миссии. Когда-то она спасла жизнь Сэру Липе, а теперь он спасал жизнь, вероятно, не только ей, о чем она не очень заботилась, но и ее любимой дочери. Флора благословила его от всего сердца, и от чувства благодарности у нее выступили слезы. Она наклонилась поцеловать личико спящей дочери, и, к ее радости, на память вдруг пришли слова Королевской Молитвы.

Если в этом мире осталось хоть что-то святое, Флора знала, что это ее любовь к своему ребенку и к Королеве, ее прекрасной матери, которая любила ее и сказала ей, чтобы она не стыдилась своей породы. Пока трутни и сестры веселились вверху, Флора мысленно произносила слова Королевской Молитвы, и они полностью завладели ее душой.

Из Смерти приходит Жизнь вечная…

Она подняла взгляд. Единственное место, где пчела могла лежать никем не потревоженной, находится за этой стеной. Это не спальня и не зал Прибытия. Это морг, куда не заходил никто, кроме флор. И сейчас, пока трутни бражничали наверху, у нее было время, чтобы…

Флора распространила запах своей породы как можно сильнее и подождала, укрывшись за ароматом прополиса, пока в прихожей все не стихнет. И тогда, держа на руках свою неподвижную белую дочь, она поспешила к моргу. Несколько пчел взглянули на нее с удивлением, но она неистово замотала головой, отгоняя их, и пробормотала, заикаясь:

– Болезнь, болезнь…

И сестры бросились врассыпную.

* * *

В морге не было никого, кроме пары уборщиц, которые кивнули ей, ничего не сказав. Флора опустила драгоценную ношу на пол в темном углу и выждала, пока они не уйдут. Ее дочь росла и менялась на глазах – терять время было нельзя. Со всей силой, свойственной ее породе, и с предельной аккуратностью Флора прогрызла стенку между двумя полками для хранения, объединив их в одну, затем сделала из разбитого воска заслонку, чтобы скрыть дочь. Работая, она мысленно проговаривала слова Королевской Молитвы, пока не согрелась, а ее рот не наполнился сладостью Потока. Флора наклонилась над спящей дочерью и дала упасть последним сияющим каплям вокруг ее головы. Никакими словами невозможно было выразить ее материнскую любовь.

И наконец, она запечатала свое дитя.

Глава 41

Вернувшиеся трутни подняли настроение в улье на один день, но трений между Премудрыми и Ворсянками уже невозможно было не замечать. Улей разделился на два лагеря, и каждый из них – и Премудрые, и Ворсянки – требовал, чтобы другие признали их главенство. Ситуацию ухудшала пропавшая без вести жрица, что бросало тень на Ворсянок, однако те заявляли, что несколько их старших сестер также пропали, и помещения заполнялись кричащими и спорящими сестрами. Только на уборщиц никто не обращал внимания, поскольку ни Ворсянкам, ни Премудрым не было до них дела, лишь бы они добросовестно выполняли свою работу. Флора оставалась со своими сестрами по породе, несмотря на хорошую погоду для полетов, и не только потому, что ей требовалось находиться как можно ближе к моргу, но и потому, что она ужасно устала. Впервые в жизни она не испытывала страстного желания летать. Ее печалили склоки между сестрами различных пород и общее ухудшение обстановки в улье. Прекрасные центральные мозаики в прихожих больше не сияли и не пульсировали энергией, а без резонансной частоты Разума Улья соты теряли свою красоту. Ожидание усиливало среди пчел раздражительность и отчаяние, ведь каждой сестре приходилось склоняться в пользу той или иной стороны, притом что все жаждали Служения, и каждая испуганно шептала про себя:

Я буду благословлять любую Королеву.

* * *

К ночи пчелы были сами не свои. В спальнях не смолкали споры, многие жаловались на бессонницу или просто не хотели спать рядом с сестрами, не разделявшими их приверженности Ворсянкам или Премудрым, и воздух звенел от напряжения. Одни сестры лежали на своих местах, моля о Служении, тогда как другие просили их замолчать, чтобы не напоминать об утерянном таинстве, которое они хотели бы забыть.

– Мы должны быть терпеливы! – прокричал кто-то рядом с Флорой.

– Мы прокляты, – выкрикнул кто-то еще. – Этот улей зачумлен…

Поднялся гвалт, в спальню ворвалась гвардия Чертополоха и полиция фертильности, желая узнать, кто зачинщица такого беспорядка. Пчелы сразу притихли и съежились от страха. Гвардейцы и полицейские проявляли небывалую и потому внушающую тревогу почтительность, уступая друг другу дорогу к выходу. В итоге первыми вышли Чертополохи, а когда выходили полицейские, они выпустили напоследок облако своего вселяющего страх запаха в сторону пчел, симпатизирующих Ворсянкам.

Никто не смел заговорить. Постепенно спальня погрузилась в тишину, не считая тех коек, на которых кто-то безостановочно плакал.

Наутро многие сестры отказались вставать.

– Без королевы, – сказала одна из них, отворачиваясь к стене, – у меня нет воли.

– Дети больше не рождаются, – заявила другая, – нам больше не для кого работать.

Флора встряхнула сестру, сказавшую это:

– Но у нас есть мы…

– Были раньше, – возразила полевка Кипрей, поворачиваясь на койке, – пока не втянулись в эту грызню. Видеть такую злобу между нами… да я умру от разрыва сердца, прежде чем придет новая королева.

Флора взяла ее за руку.

– Прошу тебя, сестра, не говори так. Если домашние пчелы увидят, что полевки больше не летают…

Но Кипрей оттолкнула ее:

– Ты ведь сдалась! Ты была одной из лучших, а теперь ты от страха ухватилась за веник и оставила полеты. Твое сердце тоже разбито.

– Неправда! – сказала Флора, вставая. – Оно полно любви, клянусь.

– Тогда летай! – выкрикнула Василек с потрепанными и сухими крыльями.

– Если мои сестры меня просят, – сказала Флора и расправила крылья. – И если они полетят за мной.

Мадам Кипрей села на койке. А затем встала на ноги.

– Меня волнуют мои сестры, а не раздоры, – сказала Василек и тоже встала.

– А меня – цветы. И наш улей.

– Наш улей.

Повсюду в спальне зашелестели расправляемые крылья, и полевки стали подниматься на ноги.

* * *

Взлетная доска нагрелась от яркого солнца, сладостные волны реяли по воздуху. Полевки взглянули друг на друга в изумлении. В своей тоске по королеве они едва не пропустили начало весеннего медосбора. Теперь же, стоя на теплой деревянной рейке взлетной доски, они чувствовали, как жизненная сила поднимает сквозь мягкую почву зеленые клинки и заставляет почки набухать на ветвях. Стебли растений прорастали из-под земли, а в вышине вихрилась по ветру золотистая пыльца.

Полевки стали смеяться, стряхивая с себя уныние. Мир снова возвращался к жизни, и, когда тишину нарушило чудесное звучание пчелиных моторов, еще больше сестер выбежало из улья на взлетную доску. Поначалу их также охватывало изумление, ведь сумрачная борьба за власть в улье уже много дней высасывала из них силы, однако при виде храбрых сестер-полевок, снова поднимающихся в ярко-синее небо, их охватил восторг.

Усталость Флоры компенсировалась ее опытом, несмотря на скованность суставов и физическое напряжение, знания и опыт позволяли ей без лишних усилий следовать по воздушным течениям и улавливать тончайшие запахи. И вскоре она, к своему восторгу, нашла первый цветущий нарцисс, мечту всякой пчелы, таким изысканным ароматом он обладал, притом что пыльца его была довольно пресной. Аромат цветка наполнил душу Флоры таким блаженством, что ее усталость и напряжение исчезли без следа, и она продолжила полет с новыми силами, используя все свое мастерство. Она нашла крокус и желтый нарцисс, а потом еще бледно-зеленые цветы гебе, с ослепительно-розовой, набухшей и влажной пыльцой, словно крохотные ягодки. Она наполнила свои корзинки и зоб, и ей на память пришли тысячи переливающихся лепестков всевозможных оттенков и форм. Она проникла в самую глубь яблочного бутона, когда вокруг зазвучало Священное Созвучие, и она ощутила в теле толчок.

Медленная устойчивая частота, скрывавшаяся в ее собственном пульсе так долго, что она перестала замечать ее, внезапно исчезла. Флора зависла на месте, озираясь, словно улей позвал ее.

Ее дочь проснулась.

Глава 42

На взлетной доске не оказалось Чертополохов, и прихожая тоже была пуста, но с верхушки лестницы доносился отчетливый сигнал тревоги. Не успев сложить крылья и не волнуясь о том, что кто-то может ее увидеть, Флора бросилась в морг.

Она чуяла сильный запах дочери, отмечая, что он стал другим. Пол был завален большими шершавыми кусками воска, но крови, как и никаких примет присутствия полиции фертильности или гвардии Чертополоха, не было. Сквозь соты сверху наплывами доносились возбужденные голоса, а вместе с ними вибрация от тысяч пчелиных ног, бегущих через прихожую среднего уровня. Затем соты пронзил громкий резкий звук, словно возмущался Разум Улья. Через несколько секунд сквозь соты пронесся ответный всплеск, высокий и резкий, но уже на другой частоте, и две звуковые волны столкнулись в диссонансе, отчего по всему улью пчелы закричали в страхе.

Флора побежала по главной лестнице, так сильно тревожась за дочь, что едва дышала. Чем выше она поднималась, тем отчетливее становился запах битвы, он перекрывал все запахи, кроме секрета боевых желез Ворсянок и Премудрых.

Перепуганные сестры жались друг к дружке по коридорам, ведущим в прихожую среднего уровня, и воздух наполнялся запахом яда. Флора протолкалась сквозь дрожащую толпу в направлении плотной стены пчел, образовавших круг в центре помещения. Она протискивалась вперед, мимо многочисленных сестер, думая только о том, чтобы встать на сторону своей дочери и биться насмерть.

Но ее схватила гвардия Чертополоха.

Прямо перед ней в центре прихожей две огромные принцессы изготовились к нападению друг на друга. Эти пчелы были в два раза крупнее любой другой сестры, и за каждой стояла плотная стена представительниц их породы: Премудрых и Ворсянок. Все пчелы в помещении молчали, и было слышно только тяжелое дыхание принцессы Ворсянки.

Ее мех был желтым, лицо плоским и пятнистым, а обручи – ярко-коричневыми. Флора увидела сияющий влажный кончик ее жала, пока она медленно шевелила своим брюшком из стороны в сторону и наклонялась к полу, собираясь с силами. Она издала горловое урчание, и ее сторонницы отозвались тихим эхом.

Принцесса Премудрых начала распрямляться из низкой стойки и поднялась во весь свой громадный рост. Она потерла крыльями по спине, так что по залу прошелся зловещий шелест, и медленно поводила продолговатой головой из стороны в сторону, а в ее глазах вспыхивали искры ненависти ко всем Ворсянкам. Она зашипела, и принцесса Ворсянок изготовилась к броску.

Принцесса Премудрых мигом вспрыгнула на потолок, так что вниз посыпались крошки воска от ее могучих когтей. Принцесса Ворсянок, изогнувшись всем телом, в недоумении запрокинула голову, глядя на противницу. Принцесса Премудрых стала ползать по потолку, распыляя яд.

Противница, принцесса Ворсянок, устремилась за ней, глядя на оплавленный воск, остававшийся после нее. Она раскрыла свои огромные когти.

– Она бежит! – выкрикнула принцесса Ворсянок громким грубым голосом.

С этими словами она выдвинула жало, длиннее и толще, чем Флора когда-либо видела, с четырьмя поясами колючек вместо двух.

– Трусиха не может быть Королевой! – воскликнула она, обращаясь к соперницам.

– Как и дура…

Принцесса Премудрых спрыгнула с потолка на спину Ворсянке, кусая ее крылья. Ворсянка извернулась и сбросила противницу, но та вцепилась в нее когтями, и все услышали звук рвущейся плоти. Принцесса Ворсянок тут же схватила Премудрую за крылья, не дав ей снова вскочить на потолок, и набросилась на нее с такой силой, что пчелы услышали глухой удар и почувствовали, как в воздухе смешиваются яды, когда две принцессы принялись кататься по полу, отчаянно борясь и шипя. Их брюшки извивались во все стороны, и жала наносили удары, пока две принцессы сплелись в бешеной схватке. И вдруг прозвучал отчаянный крик – схватка замедлилась.

Пчелы смотрели во все глаза на двух неподвижно лежащих принцесс. А затем принцесса Премудрых высвободилась с жутким хрустом из объятий умирающей противницы. С ее жала капал яд, а Ворсянка, заколотая в живот, корчилась на полу.

Сторонники Премудрых продолжали молча наблюдать, а Ворсянки застонали, глядя, как их смертельно раненная принцесса силилась подняться. Принцесса Премудрых нагнулась над ней и оторвала ей крылья. Подняв их на всеобщее обозрение, она швырнула их на пол.

– Такова участь самозванки!

И она повернулась спиной к противнице. Принцесса Ворсянок пыталась вытянуться в сторону своих пораженных сторонниц. Перед ней прошла принцесса Премудрых. Она уселась на поверженную противницу, невзирая на ее сопротивление, и, крепко схватив ее, изогнула свое брюшко, так что все пчелы увидели сияющее жало. И тогда она вонзила его в шею принцессе Ворсянок, ужалив снова.

Только тогда Премудрые подали голос, огласив помещение жутким завыванием, пронзившим мозги пчел и заставившим их жала пульсировать от ужаса.

– Узрите Королеву! – провозгласили Премудрые жрицы, сплотившись вокруг своей принцессы.

– Королева мертва – да здравствует Королева!

Ошеломленная, Флора стояла неподвижно. Она чувствовала, как кругом нарастает напряжение, казалось, сестры вот-вот запрыгают, или закричат, или бросятся друг на друга.

– Королева мертва! – повторили Премудрые хором. – Да здравствует Королева!

При этих словах принцесса Премудрых раскрыла и расправила крылья, ее лицо было прекрасным и грозным. Под ее взглядом многие пчелы опустились на колени, дрожа от страха.

– У нас есть и другие, – сказала одна из Ворсянок, плачущая у тела своей мертвой принцессы. – У нас еще есть принцессы, мы их выведем, как только они родятся…

Принцесса Премудрых зашипела и снова выдвинула жало:

– И я убью их, как убила своих королевских сестер, до того, как они вылупились из родильных камер. Божественное право перворожденной – и смерть остальным. Я теперь ваша Королева, и вы будете благословлять…

Воздух разорвала единая пронзительная нота. Принцесса Премудрых и все остальные пчелы стали оглядываться в поисках источника звука. И тогда принцесса Премудрых издала ответный негодующий свист и взмахнула антеннами, но в ответ ей была тишина. Пчелы, застыв в страхе, прислушались. Этот звук пришел из длинного коридора, ведущего в спальни работниц и Королевские покои, но сейчас там было совершенно тихо.

– Выходи! – прокричала принцесса Премудрых. – Ты, вонючая Ворсянка-самозванка, выйди и умри, как умерла твоя сестра! – Она принялась свистеть снова и снова, пока по прихожей не заплясало эхо, а пчелы не прижались друг к другу в ужасе. – Ты трусиха! Выходи!

– Я здесь.

И тут же железы каждой пчелы вспыхнули в испуге, когда из темного коридора в спальни вышла крупная черная принцесса с желтовато-коричневым мехом, длинными трепещущими антеннами, тонкой талией, мощными шпорами и крепким сложением, доставшимся ей от матери, Флоры-717.

– Я последняя принцесса, – произнесла она тихо. – И я уже обагрила свое жало кровью всех других принцесс. Кроме одной.

Принцесса Премудрых медленно покрутила головой из стороны в сторону и снова принялась шипеть:

– Что ты за тварь такая?

– Она моя дочь, – сказала Флора, выходя вперед, и сердце ее стучало как молот. – И я растила ее как принцессу, кормя Потоком, как кормили вас.

Принцесса Премудрых уставилась на нее, а затем рассмеялась с шипением.

– На колени, – приказала она. – Оголи шею для милосердной смерти.

Не услышав ответа от дочери Флоры, принцесса Премудрых яростно засвистела:

– Отвечай своей Королеве!

– Не бывает королевы до спаривания! – громко сказала Флора.

Позади нее собрались все флоры, их темные лица отливали бронзой, и они распространили запах своей породы.

– Как ты смеешь…

Лишь только принцесса Премудрых повернулась к Флоре, темная принцесса побежала на нее. Стремительная и норовистая, ее бледная противница развернулась, рассекая воздух когтем, но дочь Флоры отразила удар своими массивными шпорами. Не имея силы выдержать ее удары, принцесса Премудрых побежала по стене прихожей, собираясь атаковать противницу сверху, однако дочь Флоры кинулась за ней с сияющим жалом, и ее массивные шпоры высекали из стен восковые завитки. И тогда принцесса Премудрых с яростным криком устремилась вниз, в толпу пчел, закричавших в ужасе и бросившихся врассыпную, натыкаясь друг на друга, желая убраться с ее пути, и она угодила в пустую палату Второй Категории.

Полиция фертильности повалила на пол уборщиц позади своей претендентки на трон, чтобы противница растоптала их, но темная принцесса вскочила на стену и пробежала над ними, задевая полицейских крыльями по лицам, отчего те вскрикивали в страхе.

Когда она вбежала в большую темную палату Второй Категории, Премудрую принцессу не было ни видно, ни слышно, но воздух был затуманен ее ядом. На секунду установилась тишина – и вдруг она с грозным криком бросилась с потолка, норовя всадить жало на всю длину в темную принцессу. Две сильные принцессы сцепились в яростной схватке, кувыркаясь вдоль колыбелей, так что воск трещал и разлетался из-под них.

Остальные пчелы, перепуганные происходящим, однако желая увидеть финал схватки, последовали за ними, напирая друг на друга, чтобы не оказаться на пути у принцесс, сцепившихся в жутком объятии и кусавших все подряд. Принцессы подлетали и спотыкались между рядами колыбелей, но ни одна из них не желала ослабить хватку. Когда темная принцесса огрела соперницу по голове куском воска, принцесса Премудрых упала, и ее более тяжелая противница потеряла равновесие. Принцесса Премудрых мгновенно вывернулась и вскочила на дочь Флоры, схватив ее за антенны и посылая в них оглушительный боевой свист, стремясь разрушить ее мозг. Высокий резкий звук парализовал всех пчел, кроме Премудрых, и послышались тысячи криков боли. Темная принцесса трясла головой, словно в агонии, не в силах освободиться.

– Подчинись и спаси их! – сказала принцесса Премудрых, и ее свист стал громче, так что пчелы стали молить сжалиться над ними. – Ты – причина их боли…

Мощный рев разорвал воздух, и его сила перекрыла нестерпимый свист, а соты тут же откликнулись жесткой вибрацией. Это зазвучал мотор темной принцессы, ударившей противницу крыльями и сбросившей ее. Прежде чем оглушенная принцесса Премудрых поднялась, дочь Флоры уже подмяла ее под себя, придавливая своим весом. Она изогнулась, собираясь нанести последний удар жалом. Однако удара не последовало – вместо этого дочь Флоры навострила свои антенны.

Во внезапной тишине каждая пчела уловила чужеродный запах. Их мех высоко поднялся, а антенны стали пульсировать от страха. В улей проникли осы. Принцесса Премудрых вырвалась на свободу, на ее торсе зияла рана. Жрицы схватили ее и укрыли своими телами.

– Она жива! – кричали они. – Подчинитесь истинной королеве, убейте самозванку!

– Сперва осы! – откликнулись Ворсянки.

И пчелы закричали, готовые к решительным действиям, ведь, судя по объему муравьиной кислоты в воздухе, в улей проникло множество врагов.

– Сперва истинная Королева! – не унимались жрицы. – Признайте истинную Королеву, тогда мы выиграем…

– Нет! Защитим Сокровищницу!

– Победим ос!

Кругом царили паника и всеобщий хаос. Премудрые обхватили свою принцессу и побежали в палату Первой Категории. Пчелы метались, не зная, где спрятаться. Ворсянки стояли совершенно беспомощные, пораженные разгромом Питомника. Флора подбежала к дочери и потянула ее за влажный мех.

– Идем, – сказала она. – Пища вернет тебе силы – прошу, дочь…

Запах ос становился сильнее – они приближались с нижнего этажа, их становилось все больше. Флора подбежала к Сестре Чертополох.

– Помогите мне! – прокричала она. – Принцессе нужна пища, чтобы повести нас за собой. Разбейте двери Сокровищницы, и я принесу ей…

Шипящие голоса ос слышались уже на лестнице. Скоро враги будут на среднем уровне. Сестра Чертополох согласно кивнула. Она подала знак другим гвардейцам Чертополохам, и они, выставив вперед большие когти, тихо побежали к Сокровищнице, пока ее не достигли захватчики.

– Ради блага твоего улья, идем со мной.

Флора потянула дочь за крыло, и они побежали. За ними последовали перепуганные пчелы, плача и скуля, чуя запах ос, мародерствующих на нижнем уровне улья, их злобный хохот разносился по залу Танцев. У Флоры пересохло во рту от страха, но она продолжала тянуть дочь к Сокровищнице. Она знала, что им предстоит, но не могла говорить.

Раскройте их все и пейте.

Это был Разум Улья, и пчелы его услышали. Они стали карабкаться на стены, распаковывать и раскрывать все недавно запечатанные медовые ячейки. Почуяв запах меда, дочь Флоры подбежала и стала пить его, и тут же ее запах обрел новую силу. Она подняла голову, вдавила свое брюшко в сотовую ячейку и зажужжала. Это жужжание разнеслось по стенам Сокровищницы и дальше, по восковым стенам. Внизу, на среднем уровне, осы пронзительно закричали, поняв, где находится добыча, и устремились в ее направлении.

– Пусть мед течет! – прокричала Флора. – Пусть он зальет соты! Все – в коридор, там есть проход!

Она выбежала в коридор и стала искать тайную лестницу, что вела в морг. Позади нее вопили Чертополохи, раскрывая ячейки, из которых тут же начинало сочиться чудесное жидкое богатство, истекая по стенам и заливая пол.

– Пресвятая Мать, прости нас! – кричали гвардейцы, распечатывая новые ячейки. Вскоре воздух наполнился сухим ароматом миллионов цветов.

– Больше! – кричала Флора. – Используйте все…

Она потянула дочь за собой, когда плотный золотистый поток меда стал закрывать пол, разливаясь навстречу осам, спешившим на бой. Ворвавшись в Сокровищницу, осы зашипели и закричали, поняв, как они жестоко обманулись в своих ожиданиях, но сзади на них напирали все новые орды. Осы вопили, их крылья прилипали к меду, они ломали ноги, но новые осы все прибывали, втаптывая своих сестер в вязкую сладкую массу и восторженно вереща от того, что проникли в пчелиную Сокровищницу.

Дочь Флоры бежала за ней, вниз по темной крутой лестнице, а за ними – остальные пчелы. Периодически принцесса жужжала и ударяла своим брюшком по стенам, словно желая разбить их. Флора сначала опасалась за рассудок дочери, но быстро поняла, что это боевой клич. Выбежав из морга на нижний уровень улья, они увидели тысячи сестер, борющихся с ордами нападавших на улей ос.

Издав грозный воинственный крик, дочь Флоры бросилась в самую гущу сражавшихся и стала прорываться вперед, отрывая головы и убивая всех врагов подряд, так что осы закричали в страхе и начали отступать. Позади нее другие пчелы загудели яростно и радостно, вдыхая ее запах для храбрости и проталкиваясь вперед, выдворяя ос, пока в улье не осталось ни одной живой захватчицы, а те, кто спасся бегством, стремительно улетали со взлетной доски.

* * *

Пораженная бескрайностью фруктового сада, дочь Флоры замерла в ослепительном свете дня. Она потеряла контроль над антеннами и впала в панику. Она попыталась вернуться обратно в улей, но сзади напирали толпы пчел, чей боевой дух она подняла и повела за собой.

– Премудрые привели вас к победе! – прокричала жрица с порванными крыльями и сломанной антенной, выбегая на взлетную доску. – Наша принцесса жива, возвращайтесь и признайте ее. А твоей породе, – плюнула она на Флору и ее дочь, – только смерть. Выживет лишь одна истинная Королева!

Флора ничего на это не ответила, только окинула взглядом сад. Далеко в синем небе поднималась и опадала большая темная завеса. Пронзительный визг ос становился громче, и черное покрывало уплотнялось, приближаясь к улью.

– Они объединили множество колоний, – сказала Флора жрице, стараясь, чтобы ее голос звучал громко и уверенно ради дочери, скованной страхом. – Мы не можем биться с ними, нам надо спасаться…

– Бежать как трусихи? – возмутилась жрица с безумием во взгляде. – Премудрые восторжествуют по Божественному Праву!

Флора схватила жрицу и проговорила, глядя ей прямо в глаза:

– Ты еще не поняла? Наш улей обречен, а все, кто останется в нем, погибнут! Уже слишком поздно!

– Ты обращаешься к Медовке, несокрушимой породе королев! – заявила жрица и, оттолкнув Флору, убежала в улей. – Сила у Премудрых! – прокричала она. – Ну же, набожные пчелы, сплотитесь крепче!

– Ты ведешь их на смерть! – бросила Флора ей вслед.

Но, повернувшись к дочери, она увидела, как к ней сбегаются толпами все породы, и сердце ее упало. Черное облако в небе разрослось, и жужжание ос стало еще громче.

Пчелы, напиравшие из улья, вынуждали все больше сестер выбегать на взлетную доску, а оказавшиеся на краю должны были волей-неволей взлетать и кружить в страхе над ульем. Флора совсем осипла и, ничего не говоря, попыталась укусить дочь и оттащить от края, но та стояла как вкопанная, парализованная видом бескрайнего неба и приближавшихся ос.

Несколько трутней выбрались из улья, все побитые и в крови, у некоторых ноги были обожжены осиным ядом. Флора схватила антенны дочери и прикоснулась к ней своими. Как когда-то сделала с ней Лилия-500, она влила все свои знания в ее мозг.

ВЕДИ СВОЙ НАРОД! – послала она дочери команду, вложив в эти слова все свои силы, и почувствовала, как ее антенны болезненно запульсировали. Тогда Флора добавила мысленно: СПАСИ ЕГО СЕЙЧАС ЖЕ!

– Как? – выкрикнула дочь. – Я не знаю…

Но произнося это, она, словно помимо воли, запустила свой мотор, звук которого раскатился по небу и заглушил шум надвигавшейся вражеской армии. Ее массивные медно-красные крылья обрели силу, а ее запах заструился за ней точно плащ. И вслед за ней запустили свои моторы остальные пчелы и поднялись в воздух – летучее войско, в крови и меду, рвущееся в бой.

Флора спешно взлетела за дочерью, которая вела за собой пчел все выше и выше, туда, где воздух был прохладнее, а осы не летали. Огромная жужжащая масса пролетела под пчелами, и они почуяли запах сахара, которым насыщались осы, распаляя себя перед битвой.

Ты навлечешь несчастье на улей.

Флора в ужасе смотрела, как черное облако опустилось на покинутый королевой улей, источавший сладкий запах меда и не защищаемый никем, кроме молившихся Премудрых.

Глава 43

Темное и подвижное облако пчел поднялось над фруктовым садом, покачиваясь на ветру, а внизу раскинулись пустые пахотные поля. Флора увидела, что плотность облака становилась меньше, по мере того как пчелы рассеивались по небу, ведь не посмотрев заранее чей-то танец, ни одна полевка не имела ясного плана движения и полагалась только на одно – самый отчетливый запах нектара. За ними тянулось жидкое облако домашних пчел, стремившихся не отставать от дочери Флоры, но одни отделялись и летели за ведущими полевками, а другие отставали, так что весь рой грозил рассыпаться. Если они продолжат лететь без четкой цели, то выдохнутся, на них нападут птицы, они разлетятся куда попало, и тогда все будет потеряно. Флора пробивалась сквозь ветер и скопления других сестер, стремясь учуять запах дочери.

Принцесса была совершенно чудесным юным созданием, ее темные обручи мерцали, красновато-коричневый мех вспыхивал на солнце, а необычное широкое лицо казалось грозным. Флора попыталась просигналить дочери, чтобы она снизилась, но та уносилась все выше на потоке ветра, который оседлала. Флора почуяла запах, за которым следовала принцесса, – это был аромат гиацинта, и он тянулся из городка.

– Нет! Мы не должны лететь туда! – прокричала Флора с тревогой. – Там нет укрытия…

Но аромат усиливался, и другие пчелы также его учуяли. И тут же весь рой стал вести себя так, словно каждая пчела была одержима голодом. На самом деле зобы всех сестер были пусты и легки, а в головах у них шумело. Флора не могла ничего поделать, кроме как следовать за дочерью. Когда рой начал снижаться, она заметила цветы в центре торговой площади, запруженной людьми. Садовники в униформе вынимали гиацинты из почвы в больших бетонных клумбах и бросали в кузов грузовика.

Когда с неба опустился пчелиный рой, люди принялись кричать. Они разбегались, стремясь найти укрытие, а пчелы кружили в поисках полумертвых цветов, но их запах оказался лишь пустым обещанием, поскольку их выращивали для красоты, а не для опыления. Сердитые и разочарованные, пчелы беспомощно жужжали в воздухе над грузовиком.

– Ты должна остановиться, – умоляла Флора дочь. – Если ты сядешь, сядут и они, и тогда мы сможем подумать. Милое дитя, прошу тебя.

Темная принцесса замедлила движение своих крыльев и уступила место своей матери. Не зная, что еще делать, Флора приземлилась на теплый металл, от которого пахло чем-то приятным. Дочь опустилась рядом и прижалась к ней, дрожа от возбуждения.

Даже в таких кошмарных обстоятельствах для Флоры было блаженством прижимать к себе свое дитя, эту рослую принцессу, которая теперь управляла жизнями сестер. Воздух мерцал от мелькающих крыльев восьми тысяч пчел, собравшихся словно в Клубе, но теперь среди них было множество трутней, ведь они бы не выжили без сестер. Свисая с руки статуи, подобно темной сумке с сокровищем, пчелиная колония плотнее сжималась вокруг своей принцессы.

И Флора снова прижала свои антенны к антеннам дочери.

– Если мы останемся здесь, нас ждет смерть.

Дочь взглянула на Флору большими невинными глазами, и та поняла, что дочь до сих пор в шоке после сражений, ведь она совсем недавно родилась. Она не могла быть лидером улья, она еще была слишком юной.

– Мадам, мы можем что-то сделать? – обратились к ним уборщицы с ясными глазами и высоко поднятыми антеннами, протиснувшись поближе. – Скажите, чем помочь?

– Я не знаю, – произнесла Флора, стараясь не расплакаться.

Безумие. Сестра пойдет на сестру. Несчастье.

– Мадам Полевка, вы должны знать, – сказала одна из уборщиц и наклонилась к ней. – Вы ведь бились с осами и прислуживали Королеве. Вы отложили яйцо для нашей породы, провели ночь вдали от улья и остались живы!

Это было правдой. Антенны Флоры раскалились от воспоминаний. То дерево в лесу. Королевская Библиотека. Последняя панель, комета из колыбели. Не звезда в небе, а рой из улья: улей был колыбелью, а пчелиный рой – его единственным истинным ребенком, о котором она должна была позаботиться.

– Быстро, – велела она им. – Кто сильный? Кто может танцевать?

Две пчелы вышли вперед, и взгляд их темных глаз был ясным и прямым.

– Все мы, Мадам. Мы научились в Клубе.

– Тогда следуйте за мной. – И Флора приготовилась танцевать на спинах пчел, как если бы они находились в зале Танцев. – Вы должны запомнить именно это направление, если хотите спасти нас.

Она проверила положение солнца и начала вытанцовывать координаты дерева с дуплом, и линии холмов, и запах бука, и дупло в буке, пока не почувствовала, что ее ритм четко и слаженно повторяют две танцовщицы-флоры. Пчелы под ними двигались и вскрикивали от волнения, но Флора с ученицами продолжала танцевать, передавая движениями ног ритм и информацию каждой пчеле, которой они касались. Только когда Флора почувствовала, что ритм танца подхватили в других частях роя, она вернулась к дочери.

Лицо темной принцессы снова изменилось. Оно сделалось взрослее, прекраснее и умнее.

– Я не королева, – сказала она матери, – пока ни с кем не спарюсь.

– Сначала нужно найти безопасное место, – заметила Флора. – Я знаю, куда мы должны двигаться.

Она чувствовала, как вибрация проходит через висящий пчелиный рой, усиливаясь и расширяясь, по мере того как сотни, а затем тысячи пчел усваивали новые сведения. Ей хотелось попросить полевок продолжить обучать рой, но она не решалась оставить дочь. И вдруг она почуяла запах Сэра Липы.

– Всегда к вашим услугам, Мадам. – Он стоял рядом с ней, старый и потрепанный, но такой родной.

Флора смотрела на него в изумлении:

– Я не звала тебя.

– Это я, – сказала темная принцесса, глядя на него. – Я звала.

Сэр Липа уставился на нее. И внезапно он весь преобразился и лицом, и телом. На глазах Флоры он помолодел и похорошел, а его запах вспыхнул с новой силой.

– Выбери другого, – шепнула Флора дочери. – Пожалуйста, есть же другие…

– Но он самый лучший, – сказала ее дочь. – Поэтому ты его любишь.

Она запустила свой мотор, и с раскатистым ревом Священного Созвучия темная комета пчелиного роя поднялась в воздух – истинное дитя улья.

* * *

Рой поднялся в небо и полетел над серыми и красными кварталами городка с его лоскутным одеялом крохотных садов. И флоры, уже не заторможенные изгои, какими были в улье, но свободные и красивые, быстро передавали сообщение всем сестрам. Поскольку многим из них был известен путь, они летели в авангарде, обеспечивая целостность роя. Флора держалась позади дочери, и ветер обтекал их стремительно и шумно, пресекая ее попытки просить дочь пощадить ее старого друга.

Сэр Липа летел вблизи них, и она взглянула на него в последний раз. Он был исполнен решимости выполнить предназначение всей своей жизни и не спускал глаз с ее прекрасной дочери, не замечая ничего вокруг. Его запах струился сильно и ярко, и другие трутни тоже чувствовали его и выпускали свои феромоны знаменами вожделения. Рой охватило возбуждение, он зажужжал во всю мощь, пролетая над полями. Флора смотрела во все глаза на свою чудесную дочь, которая больше не казалась ей незнакомой, став новым олицетворением красоты.

Они продолжали полет над полями, и вот вдалеке показались холмы. Флора чувствовала усталость, но они уже почти достигли цели. Ее дочь осмотрелась и взглянула прямо на Сэра Липу. Сладкий мускусный дух разлился за ней, и она резко развила скорость, вырвавшись вперед всего роя. Флора услышала, как резко возрос высокий тембр мотора Сэра Липы, когда он устремился вслед за ее дочерью, и облако его запаха накрыло ее. Принцесса поднялась над роем, чтобы все могли видеть ее, и закружилась, распространяя свой запах для всех трутней.

Ее тело отливало иссиня-черным на солнце, красновато-коричневый мех сиял ярко-красным, а крылья высекали из воздуха золотисто-бронзовые искры. Флора собрала все силы, чтобы пробиться наверх и смотреть в восхищении на крепкие молодые ноги дочери, плотно сложенные под брюшком, и на ее элегантный торс. Она не видела Сэра Липу – и вдруг ее дочь вскрикнула от удивления, когда он слетел на нее сверху, схватив и крепко прижав ее к себе.

Ощутив его интимную хватку, принцесса поднялась еще выше над роем, и их тела тесно сплелись на виду у всех.

Рой летел, пока принцесса несла на себе трутня, все ускоряясь и ускоряясь, и наконец, издав крик экстаза, он отлепился от нее.

– Свершилось! – выкрикнула Флора. – Свершилось…

Она смотрела, как крохотное пятнышко, тело Сэра Липы, закружилось по спирали вниз, падая в поле. Отведя от него взгляд, она посмотрела на дочь, парившую в вышине и источавшую свой новый женский запах. Пчелы вдыхали его и ликовали, когда кордон фрейлин-флор поднялся, чтобы сопроводить в безопасность роя свою принцессу, из тела которой торчал орган Сэра Липы как доказательство ее королевского сана.

Она спарилась!

Принцесса спарилась! Королева спарилась!

Радостные крики охватили рой, объединяя всех пчел, сплачивая всех сестер, спешивших вдохнуть поразительный сексуальный аромат их новой сильной Королевы. Другие трутни также стремились поймать новую Королеву, однако это невозможно было сделать без ее согласия, и она устремилась вперед, ведя за собой рой.

Флора собрала все свои силы, чтобы не отстать от дочери, ставшей теперь Королевой, но рой был молодым и быстрым, и она могла лететь только в хвосте.

Пустые поля остались позади, а лес был все ближе. Она уже не чувствовала своего тела и напрягала все силы, чтобы удержать в памяти маршрут.

Дерево с дуплом. В лесу.

Поблизости возникла потрепанная полевка с серебристыми крыльями и полетела рядом с ней.

– Ты хорошо танцевала. И послужила своему улью, – сказала Лилия-500, улыбаясь Флоре. – Славь конец своих дней.

Славь конец своих дней, – мысленно ответила ей Флора, и слова эти были исполнены сладости.

Взмахи ее крыльев замедлились, и рой продолжил движение без нее. Флора увидела, как он влетает в лес на границе с пустошью. Она почуяла теплую землю и глубокий древесный аромат, и ей было легко следовать за роем по мускусному следу спарившейся Королевы, за Священным Созвучием, доносившимся из леса. Под ней, на земле, крохотные голубые вероники раскрывали свои ротики, чувствуя пролетающих пчел, и воздух полнился ароматами.

Зрение Флоры обострилось. Ее тело плохо слушалось и ослабело, и все же она продолжала жадно смотреть, как рой перемещается между деревьями. Она слышала, как перекликаются уборщицы, повторяя ее координаты, подлетая все ближе и ближе, – и наконец, раздался возглас и началось всеобщее ликование, когда они нашли тот самый бук с дуплом.

О, моя дочь, моя неудержимая возлюбленная дочь…

Темная и величавая новая королева опустилась и присела на ветку. Когда скауты влетели в дупло, проверяя обстановку, тысячи пчел закружили вокруг своей Королевы в ожидании, напевая Священное Созвучие. Некоторые садились рядом с ней и слизывали молоки с ее тела, сильный запах породы Флоры смешивался со сладостью породы Липы и растекался через листву по лесу.

Скауты появились из бука и принялись выкладывать возвратные метки по краю дупла. Пчелы радостно загудели, оглашая лес и небо:

– Да здравствует Королева! Да здравствует Королева!

Вновь и вновь они скандировали этот лозунг, и Флоре хотелось присоединиться к ним, но она могла лишь смотреть на только что коронованную Королеву, и сердце ее переполняла любовь. Она смотрела, как новые фрейлины-флоры целуют и облизывают ее, а затем провожают в новый дом.

В лесу началось новое Служение, распространился аромат неистовой темной юной Королевы, он был сильным, насыщенным и свидетельствовал о том, что она будет плодовита. Голоса ликующих сестер заставляли листву трепетать, а цветы раскрываться. Пчелы стекались со светлого неба в темную расщелину в стволе бука.

Флора уже не могла двигаться, но она чувствовала запах вероники, и колокольчиков, и цикламенов и ощущала под собой гладкую прохладу листьев аконита. Она закуталась в насыщенный запах лесной подстилки и смотрела, как все пчелы вплоть до последней влетают в дупло. И тогда она обрела покой.

Эпилог

Яблони были в полном цвету, когда мужчина с женой и двумя детьми-подростками шли по фруктовому саду. Они остановились у старого улья. Мужчина держал в руке бумажный свиток, перевязанный черной лентой, которую он развязал.

– Что ж, таково условие завещания деда. В прежние времена люди думали, что пчелам нужно сообщать важные семейные новости. Рассказывать о рождениях, смертях и женитьбах. – Мужчина развернул лист бумаги. – Он все тут записал.

Затем он шагнул ближе к улью и обвязал его черной лентой, после чего трижды мягко стукнул по нему.

– Мой печальный долг сообщить вам, – начал читать он, – что ваш пасечник, мой отец, скончался. Он больше не будет о вас заботиться, а потому просит вас быть терпеливыми по отношению к вашему новому опекуну.

Голос его дрогнул, и жена бережно обняла его. Он приобнял ее в ответ, убирая бумагу обратно в карман, а затем снова обратился к улью:

– И я хочу сказать кое-что еще, от себя. Мне очень жаль, что я продал этот сад, и я прошу у вас прощения за то, что случится.

Он промокнул глаза.

– Пап, – сказала его дочь, нагнувшись к улью и прислушавшись, – послушай…

– Тихо!

Он тоже присел и приложил ухо к стенке улья. Отец с дочерью переглянулись. Затем он обошел вокруг и заглянул в щель на взлетной доске. Его жена отступила.

– Прошу вас, осторожнее…

– Я ничего не слышу, – сказал он. – И не вижу ни единой пчелы.

– Пап! – сказал его сын, улыбаясь. – Они ушли с ним!

И все члены семьи запрокинули головы, глядя в ясное бескрайнее небо.

Благодарности

За то, что это случилось, благодарю моего агента Саймона Тревина в Лондоне и Дориана Карчмара в Нью-Йорке: спасибо вам обоим большое.

За то, что книга стала лучше, благодарю моего редактора Ли Будро – работать с вами познавательно и приятно; также благодарю Клэр Райхилл за ее прозорливость и Айрис Тафолм за поддержку.

Также выражаю благодарность всем коллективам издательств «Ecco», «4th Estate» и «HarperCollins Canada», а также моему литературному агенту при «WME» Эннмари Блюменхаген. За две превосходные обложки благодарю Стива Аттардо и Элисон Зальцман из «Ecco» и Джо Уокера из «4th Estate».

Благодарю за дружбу Ричарда Скиннера и коллектив издательства «Faber group 2012» и выражаю особую признательность Кэлу Мориарти за безграничную щедрость, с которой он делился своими энциклопедическими знаниями.

Также благодарю доктора Маргарет Кувийон за ее знания и помощь в моих исследованиях; а за бесценные сведения – биологов доктора Фрэнсиса Ратникса, доктора Томаса Сили и Берта Холдоблера и Э. О. Уилсона. Все ошибки на моей совести.

За поддержку в самых разных вопросах я благодарю Изабель Грей, Хайди Берри, Кейт Дути, Сашу Слорер, Дебс Шутер, Дебору Гонсалез, Мэгги Догерти, Линду Кинг, Эмми Минтон, Меган и Дэнис Даукста, Джанет Лайон, Эмеральд-Джейн Тернер и Сару Ковиц; а также Шона Бородейла за его слова «dronewood» и «dronesong».

И за то, что освещали мне путь, выражаю благодарность профессору Джулии Бриггс и пчеловоду Энджи Билтклифф.

Выражаю любовь и благодарность моей семье, включая первого читателя Гордона Полла, первого слушателя Райдера Пикока (который советовал добавить насилия); Джексона Пикока (за его набросок улья), но больше всего я благодарен моей дочери Индии Роуз за все, что она сделала, чтобы я смогла написать эту книгу.

И наконец, я выражаю любовь и благодарность моему мужу Эдриану Пикоку – за все.

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

Глава 42

Глава 43

Эпилог

Благодарности Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg