«Вурдалачка»

Евгений Цветков Вурдалачка

Нежить чаще других человеческое принимает обличье: ищет чувства согревающего. Живым, однако, такое общение не всегда на пользу.

Среди московских йогов давно поговаривали, что меж ними завёлся упырь. Так, лаборантка Валя, встретив в коридоре свою подругу Зину (обе были йогинями и за здоровьем друг друга следили пристально), даже ахнула и руками всплеснула.

— Зина! Да что же ты, мать, прямо сохнешь! — воскликнула.

— Сама не знаю, — охотно отозвалась Зинаида. — Всё в порядке, вроде бы и не беременная, а утром встаю такая разбитая, как будто меня всю ночь имели, — усмехнулась, затягиваясь сигаретой, и переступила со звуком каблучками.

Под высоченными каменными потолками храма науки звук раздавался гулко. Толстые гранитные колонны придавали месту солидность, а со стен глядели лики учёных людей. Смотрели умно, но издалека и не одобряли…

— Я думаю, — сказала Валя, — среди наших завелась вурдалачка или упырь.

— Почему обязательно наших? — обиделась Зина.

— Чужого аура не подпустит, — деловито пояснила Валентина. — Только кто? Кто?!

— Из наших, по-моему, некому! — стояла на своём Зинаида. — Не станет никто из наших этим заниматься…

— Ты, Зинуля, человека не знаешь. Своя душа — сумерки, а чужая и вовсе — потёмки, как известно.

— Я всё-таки думаю, кто-то чужой ко мне ходит. О своём воспоминание бы осталось. А так — одна разбитость утром и тошнота…

На том дело и кончилось, потому что подошли посторонние.

Однако совсем недавно другая йогиня Света проснулась под утро от человеческого крика. Кричал кто-то издалека, потому что не разобрала: мужик или баба кричит. Крик был о помощи, и Света тут же стала обзванивать своих знакомых и спрашивать: не случилось ли с ними чего? Нежить в минуту дрёмы особо сильно льнёт.

Так звонила бесполезно, пока не добралась до Коли. Коля и признался, что это он кричал, потому что к нему во сне явилась вурдалачка и пила кровь. Света, конечно, всем вмиг растрезвонила, мол, есть свидетельство. Однако когда стали допытываться, кто приходил к нему, Коля отрезал:

— Моё дело, — говорит, — кто ко мне приходил.

— Нет! — твёрдо говорят ему в ответ. — Не только твоё. Вон погляди, какая Зина стала бледная и белая. Кто, спрашивается, из неё кровь выпил, цвета лица лишил?

— Откуда я знаю, кто из неё кровь пьёт? — кричит Коля.

— А вот и знаешь! Вот и знаешь! — тоже кричат ему в ответ.

— Ничего я вам не скажу, — отвечает Коля, рассердившись. — Нечего в чужую жизнь лезть!

— Ах, так?! — они ему в ответ. — Ну, смотри, потом не жалуйся. Мы тебе помогать больше не станем.

— Не больно мне ваша помощь нужна. Я вас не просил ко мне приходить, — и гордо от них удалился.

Одни стали возмущаться. Другие строили догадки.

— Не надо поднимать шум, — говорили третьи. — С Марьей Ивановной надо посоветоваться.

— Он никогда не признается, — сказала Зина.

— Мне кажется, я знаю, кто у Коли кровь пьёт, — говорит вдруг Валя и затягивается сигаретой.

— Кто? Как ты думаешь?! — стали наседать на неё.

— Кто-кто! Кому ещё, как не ей, красотке нашей, и быть упырём! — затвердела Валентина лицом. — Ольга — вурдалачка, вот кто!

— Бедный Коля! — стали вздыхать и жалеть всё Колю.

— Нет, — сказала Зина, — может, у них с Колей чего и есть между собой, а ко мне ей чего являться? Вроде не лесбиянки мы…

— Кровушку сосать безразлично у кого, — весело сказала Валя. — Чистая астральная пища. Забыла, как ты ей тогда сказала? Думаешь, она тебе простила?

— Если это Ольга, он никогда не скажет, — вздохнула Зина. — Он ей не то что кровушку, жизнь готов отдать.

— Как можно любить такую кровососку?! — стала возмущаться Света. — Неужели он не понимает, с кем имеет дело?!

— Любовь! — возразили ей. — Вон каких ведьм любят. Л эта в придачу ещё и красотка. Надо Колю спасать, сам он с собой не совладает, погубит его Вурдалачка.

Завидовали, злились бабы, хотя и не без причины. Ольга-вурдалачка (так её прозвали за яркие набухшие губы) была женщиной красоты редкой. И не один только Коля на неё засматривался. Да только что толку? Не испытывала она никаких чувств к Коле, даже отвращения не было. Бывало, идёт и смотрит сквозь него своими чудными очами. Страдал Николай от страшного такого равнодушия неимоверно. Потому что любил он её так, как любят обычно лишь в книжках.

И чего он только не делал! Она преподавала иностранный язык, так он ей книги стал доставать необыкновенные. А сам-то студент и моложе её на несколько лет — ну какая же он ей пара?! Ей человека солидного и с положением надо было. Такую красивую женщину надо лелеять и холить. А Коля, можно сказать, едва себя мог прокормить, да ещё в коммунальной квартире жил с бабкой своей, которая получала такую пенсию, что и сумму называть неудобно. Бедно жили. А красавицы — бедности не любят. Да и кто её любит, бедность-то?

Впрочем, не зря был Коля йогом: большая и сильная воля гнездилась у него в душе. Они и познакомились на собрании йогическом. Именно там он, как её увидел первый раз, глазами впился и понял — не жить ему без неё.

Их, конечно, познакомили. Однако Ольга как-то сразу ощутила его чувства к ней и отстранилась, заиндевела, строго и неприступно повела себя сразу же, чтобы повода не давать излишнего. Да разве остановишь настоящую любовь!

Когда он перепробовал все способы: и в кино звал, и глазами молил, письма посылал с просьбой о свидании, и подсылал другую йогиню, ту самую Зину, поговорить просил… — вот тогда, перепробовав всё, Коля понял, что наяву в дневной жизни не взять ему красавицу. Она его вообще не замечала. Один раз только с ним и перемолвилась.

Остановилась перед ним после лекции и сказала:

— Я попрошу вас, Коля, больше мне глаза не мозолить! — одну только фразу и вымолвила. А он стоит и её глазами поедает, преданно смотрит. Она едва не плюнула в сердцах, даже ругательное что-то пробормотала…

Вот тогда он и понял отчётливо, что наяву нет у него надежды. И решил во сне её достичь. Недаром всё ж таки йогом он был и магией баловался. А тут и книжка его подбодрила. Для неё книгу достал, купил на последние деньги у спекулянта, на иностранном языке про все магии и чародейства на свете. Доступная всем, неглубокая книжка. Однако кое-что он вычитал. В особенности одну историю про волшебника, который в точности, как он, был и гол, и бос, а влюбился в царевну. И стал её во сне вызывать. А она по утрам рассказывает свои сны, мол, этот Ибрагим-волшебник меня к себе опять заставил прилететь, ну и всякое такое у нас с ним было…

В те времена люди не глупые были, кое-кто заподозрил неладное. Стали расспрашивать Царевну, куда, мол, летала? В какой стороне живёт волшебник и как дом у него выглядит? Она место назвала: дворец там золочёный, а во дворце — музыка, яства, фонтаны… Место она правильно назвала, говорили как раз, что там живёт один чародей. Только никакого дворца и быть не могло — пустыня голая. Отправились туда и нашли волшебника. Он и признался. Вызываю, говорит, и вызывать её буду, доколе за меня не отдадите замуж. Царь упёрся, конечно, но и сделать ничего не может с чародеем. Царевну заперли, а ей что? Она неведомым способом, душой своей нежной воспарит и к чародею в объятия. Видать, потом ей тоже понравилось, потому что в один день они оба исчезли. Наверно, полетела она во сне к нему, да там и осталась.

Эта история Коле так глубоко в душу запала, что он даже спать перестал. Лежал, в ночь мысленно таращился и всё сосредоточивался, сосредоточивался… Чуть с ума не сошёл, пока не понял, что надо вовсе наоборот поступать. Не таращиться зря в ночи, а напротив того, уснуть как следует, но после себя во сне не утерять, припомнить. А как в здравую память стал входить Коля во сне, так перед ним сразу возможности и открылись. Заснёт, бывало, побарахтается в мутной воде сновидений и вынырнет опять наружу, но в иной, сонной яви. Бывало, на себя поглядит (долго не заглядывался, правда, опасное это дело) и тут же к ней. Стоит возле постели её и любуется, смотрит на то, как она дышит. А толку никакого: она спит и всё, а в сон её нет ему дорожки. Ей Коля не снился. Один раз попробовал, пролез, так она на него зверя диковинного спустила. Хотя и в сознании был, и помнил, что сновидение перед глазами, а перепугался. Как перепугался — так сразу и проснулся беспомощный и потный у себя в постели.

Стал он её вызывать к себе, облик воображал и пламенем светил, но не шла она. Видать, не хватало у него силы. Она ведь тоже была йогиней.

Устал он, сильно утомился, но не отступил бы так просто, если бы другое его не отвлекло. Пока вызывал её да на облике прекрасном мысленно собирался, открылись перед ним совсем иные окоёмы и возможности. Такая ширь и красота, что облик строптивой красавицы сильно потускнел. К тому же у неё и соперница появилась. Однажды прилетела, и Коля сразу понял, что это — фея: такая была кожа гладкая, и так она нежно и тонко пахла, что он гладил её и только одно и повторял, что будет вечно её любить. Сошёлся он с феей, да и кто бы устоял? И так было сладко ему, такое освобождение наступило, что всякое сознание он утратил и крепко-накрепко заснул. А когда проснулся и припомнил ночное видение, то смутился сильно. Стал простыни разглядывать, а следов любви-то нет! Ничегошеньки. Вот когда он по-настоящему смутился и даже напугался. Долго размышлял потом, припоминая средних веков сказания про суккуб и фей.

В этом новом распахнувшемся перед ним мире Коля про любовь свою позабыл. Занялся делом интересным и про ту фею, своровавшую у него любовь, мечтал украдкой — надеялся разыскать. А как разыскать, когда ни на чём нельзя глаз останавливать долго: только приглядишься — тут же с грохотом рушиться весь сон начинает. Тонкое дело — во сне сознание удержать и не проснуться, не смять видений лёгких.

Однако любовь его прежняя тоже была йогиней. Это он сегодня понял очень даже отчётливо. Вообще понял, что, может, и не йогиня она вовсе, а, к примеру, дакиня, а то и почище — нежить. Потому что сегодня она ночью и ждать не стала, пока Коля на неё соберётся, сама пришла. Беззвучно так возникла, в одной сорочке, так что сквозь всё тело просвечивало.

Смутился Коля, врасплох застала. А вид соблазнительный, чего говорить.

— Что, не рад? — спрашивает. — Вот я и пришла.

А он и не знает, что ей ответить. Вроде чувства того уже нет давно.

— Похоже, ты меня больше не любишь, Коля, — говорит она и к нему жмётся, руками его трогает и ласкает по-матерински.

— Не рад, говорит, дурачок… — и жмёт легонько ручкой где надо. Коля сразу и ослабел, а она лицом к нему тянется и горячо в шею дышит, и такой дух от неё тяжёлый. Он чуять — чует, а отстраниться нет сил, слабеет и да же тяжелеет весь, как свинцом наливается горячим, а чувствует, как она язычком ему шею щекочет и легонько зубками прихватывает. Ручками одновременно направляет и забирает в себя. Из него так всё и вылилось сразу, и Коля так ослабел, что и не почувствовал, как она ему жилу шейную прокусила. Только потом как услышал звуки причмокивающие, чувствует, сосёт она у него кровь. Рванулся, а сил-то нет. Вышли из него все силы. А она сосёт и внизу не отпускает, нежно и горячо сжимает его, ослабевшего, приподнимает и всё больней из шеи кровь тянет… Тут и заорал Коля, так громко заорал, что от дикого хриплого вопля и проснулся. Уже наяву слышал свой крик.

Вот этот вопль его и долетел до знакомых.

Тяжко любить упыря, в особенности, если это баба красивая. Не утерпел Коля и в тот же день к вурдалачке прекрасной побежал. У неё как раз лекция была после обеда. Он её и подкараулил. Вышел навстречу и дорогу загородил. Она тоже остановилась. Смотрит он на неё и духом слабеет. Кракотой от её лица веет страшной и странной, как от покойницы. А губы яркие-яркие, набухшие. «Ещё бы, — думает он, — столько кровушки у меня высосала. Да и, небось, не у меня одного…»

— Ну, — говорит она, — так и будем стоять?

Спрашивает, а глаза мрачные, тёмные, так в Колю и пялятся. Даже страшно ему стало от этого неподвижного взгляда.

— Почему ты не хочешь наяву ко мне прийти? — вдруг спрашивает Коля и, словами своими поражённый, застывает, ответа ищет.

— Совсем ты, Коля, свихнулся, — говорит она и усмехается. — Про что ты толкуешь?

— Будто не знаешь, — обозлился он. Она бровь подняла.

— Я тебя очень попрошу, Коля, меня оставить в покое. Надоел ты мне домогательствами своими сильно.

— Я тебе надоел? — кричит Коля. — А как из меня кровь пить, так ничего?!

Возле них стали задерживаться, любопытствующие взгляды останавливать, то на нём, то на ней. В уголке две девицы зашушукались, быстро зыркая глазами.

— Ты что, с ума сошёл?! — шипит она. — Ты что кричишь?!

— Хочу и кричу, потому что это правда, — ей Коля в ответ, но тоже шёпотом.

Она крутнулась на каблуках и от него. Коля за ней. То справа забежит, то слева. За рукав её схватил, а она руку как вырвет да как крикнет:

— Не смей меня трогать!

Ясное дело, тут же у красивой молодой женщины нашлись защитники. Два молодца к Коле подгребли, плечом его оттёрли от красавицы.

— Чего к женщине пристал? — говорит один из них, а другой молча теснит.

— Не ваше дело, — от них Коля в сторону и ей вслед кричит:

— Оля, подожди!

Тут один его за плечо так крепко взял, а второй в бок кулаком — пришлось Коле смириться и отступить. Еле от них он отвязался. А она тем временем, не оборачиваясь, быстро удалилась.

С того времени ему в снах и отказало. Верней, какая-то муть перед глазами струилась, но ни отчётливости, ни сознания не было.

«Господи! — думал Коля. — Кто меня выключает ночью и включает утром? Почему я во сне теперь, как заводная кукла, без мысли и воли, не могу ни остановиться, ни вспомнить себя?! Проваливаюсь в сновиденье, как в трясину глухую. Вот гнусь-то! Сны я, проснувшись, помню, а про явь забываю, заснув. Значит, управление идёт оттуда, из сна. Там начальство и главная контора располагаются. Оттуда ко мне и фея приходила, теперь ясно. Как я наяву к моей вурдалачке попёрся, так она меня и выключила. Приревновала. Ведь клялся, что буду вечно её любить, а сам побежал к другой… Эх! — повинился Коля. — Добраться бы до неё! Хоть поглядеть, кто там заседает? Узнать нашу подноготную… Неужели теперь ко мне ни наяву, ни во сне никто не придёт? — печалился он безмерно. — Я и сейчас фею люблю, но где же она? Может, только ребёночка звёздного или астрального от меня зачала и сгинула? А мне тоже радости хочется, я готов и кровью поступиться, лишь бы пожалела, — оправдывался он перед сладким видением в слабости своей. Как мне до царства добраться и найти тебя, волшебницу души моей?!»

Так Коля томился и всячески сам наступал, и принцип сознания напряжённым вниманием пытался сохранить при переходах из яви в дрёму, но вот странно: думал он про волшебницу с шёлковой кожей, а представала перед ним прекрасная вурдалачка Ольга.

Измучился Коля совсем, пока однажды так прямо и сказал её образу перед ним: «Чёрт с тобой! На, пей мою кровь!»

А она клычки обнажила, захохотала и тут же потускнела, стёрлась… И полетела-поплыла перед глазами у Коли бессмысленная гадость, тоскливая, бесцветная, будто выключила его сторонняя рука.

Помучившись, Коля понял: надо обвинить Ольгу-вурдалачку публично. «Из-за неё, ведьмы, у меня теперь жизнь не складывается», — решил он и вознамерился против неё свидетельствовать. А все обстоятельства только того и ждали.

С того дня, как он кричал во сне, а Зина бледная разговаривала с Валей, слухи поползли, что Ольга — вурдалачка и приходит к знакомым кровь сосать. Однако Зина не помнила облика приходившей к ней во сне, а Коля не признался. Так что слухами всё и ограничилось до поры до времени. Поговаривали, что не бывает, конечно, дыма без огня, но доказательств-то не было. Мужики похохатывали. Такой красивой бабе, мол, кровушки не жалко. Пусть сосёт, ха-ха-ха. В собрании йогов Ольгу, впрочем, встречали холодно. Там женская половина задавала тон. Коля в её сторону теперь избегал смотреть на людях. Тогда она и пожаловалась главной йогине, пожилой Марье Ивановне, которая выслушала её благосклонно. После вызвала к себе Колю и ему выговорила.

— Вы понимаете, Коля, что насильно мил не будешь? — по-матерински увещевала.

— Я и не собираюсь ей милым становиться, — набычился Коля, — это она ко мне сама приходила и кровь у меня сосала! — заявил он.

— Как вам не стыдно такое говорить, — огорчилась Марья Ивановна.

— Правда стыдной не бывает, — твёрдо сказал Коля. — Можете у Зины спросить. К ней она тоже приходила, не побрезговала.

Собрали всех и стали разбирать скандальное это дело. Валентина выступила с обвинениями тяжёлыми и пообещала, что всем расскажет. Коля подтвердил, что Ольга являлась к нему в виде вурдалачки и пила кровь во сне.

— Во сне, не наяву же! — в сердцах воскликнула Марья Ивановра.

— Вы же сами нас учили, что настоящие вампиры сквозь сон приходят, — воскликнула Зина.

Зашумело собрание, скандал разгорался. Все оборотились к Ольге. А она глазами сверкает, но хранит гордое молчание.

— Что же ты молчишь, Ольга? — спрашивает её Марья Ивановна.

— Как же я могу на этот бред ответить? — и смотрит на Колю тяжёлым взором.

— Помирились бы вы, — говорит Марья Ивановна.

— Я с ней никогда не помирюсь, — сказал вдруг Коля громко. — Она меня несчастным сделала, мне теперь даже сны не снятся! И я ей это не прощу!

Ольга-вурдалачка только плечом повела.

— Зачем вы так говорите, Коля, — огорчилась старшая йогиня и попросила всех подождать, пока она с Ольгой поговорит отдельно ещё раз. Они удалились в другую комнату, а собрание йогов зашумело, загалдело. Все очень сочувствовали Коле, но были и такие, что жалели Ольгу. «Красивой бабе тоже нелегко, — говорили, — мужики ей проходу не дают, а бабы завидуют, ненавидят. Это понимать надо…» — «Обязательно её надо покарать!» — кричали другие. — «Как? — вопрошали третьи. — Как её наказать и покарать?» — «Коля ей обязан отомстить, вот что я вам скажу! — заявила Валентина. — А как — это его дело!» Тут вошла Марья Ивановна с Ольгой, все примолкли, и старшая йогиня объявила своё решение:

— Мы поговорили, и я поняла, что это было для Коли предостережение. Вы, Коля, должны Ольгу оставить в покое, а она обещает больше не вредить вам. Что касается истории с Зиной, то наша Оля никакого отношения к этому не имеет. Кто к вам приходит, Зина, вы должны сами выяснить, и тогда будем принимать меры. И попрошу, — тут Марья Ивановна внушительно оглядела собрание, — сор из избы не выносить. На нас и так косятся, нечего подливать масла в огонь и слухи распространять. Объявят вредной сектой и прикроют — вот что нас ждёт, если много языком болтать и сплетни сводить…

На том собрание и распустили. Ольга вышла первой. Когда проходила мимо Коли, поглядела и так гнусно усмехнулась, что Коля в тот же миг поклялся в душе ей отомстить, но теперь уже самой страшной местью.

Как можно отомстить самоуверенной и очень красивой женщине? Трудная задача, если ты для неё — пустое место, и никакого чувства она к тебе не питает. Потому что единственный способ такой красотке отомстить — это заставить её полюбить тебя. А когда полюбит — пренебречь.

Тут без колдовства и чёрной магии не обойтись, в особенности, если тебе и в снах отказано Вот Коля и занялся ворожбой. Стал книги читать подходящие. Да разве можно найти в ней прок, в книжной мудрости?! Только ум сушит. Чёрной ли, светлой магией — проникнуться надо самому, чтоб насквозь проняло. Тогда и рецепт сработает.

Поняв это, даже запьянствовал Коля. И неожиданно помощь пришла: по пьянке встретил ведьмочку одну. Девица манерная и ничего в ней такого особенного нет, однако глаз тяжёлый и чувство от неё неприятное и нелёгкое распространяется.

Разговорились. Она и спрашивает:

— Привораживать баб хочешь? Я тебя научу.

А он поправляет:

— Отвращать тоже, а то потом не отцепится, сама знаешь…

— Я знаю, — говорит она и смотрит сумрачно.

— Чего я делать должен? — спрашивает Николай, а про себя думает: «Лживая, неприятная девица».

Тут она ему всё и рассказала. В ночь, говорит, весеннюю, когда луна полная будет первый раз после мартовских ид, поезжай в лес, да смотри, чтобы ночь была ясная, луна должна вовсю светить. Накануне, днём, отыщи большой муравейник, заметь место, чтобы ночью не путался. Как смеркнется и луна взойдёт, иди в это место. Поймай лягушку большую. Потом, не оглядываясь, беги по лунной дорожке прямо к муравейнику и засунь её туда. Не вздумай оглядываться! А как засунешь, дай Бог ноги, уходи оттуда. Утром найдёшь косточку: с одной стороны острая, а с другой — крючок. Уколешь одежду острым концом и скажешь: «Нет пути ко мне!» И всё — заказана к тебе дорожка, тут же пропадёт нежеланная особа. А если крючком просто подцепить и дёрнуть легонько, ничего и говорить не надо — сразу в твою власть попадёт та, кого подцепишь. Только смотри, Коля, — говорит эта лживая девица и усмехается, — за чернокнижие крепко наказывают высокие силы…

Отмахнулся он. «Меня, — говорит, — и так высокая сила уже наказала, даже снов лишила. Куда больше?!»

— Моё дело предупредить, — говорит она и к нему в глаза заглядывает. Вроде льнёт без всякой ворожбы. А Коле от этой назойливости так неприятно стало. «Ну что ты, что ты? — говорит. — Пойдём, я тебя домой отведу».

Она холодность его сразу поняла.

— Не надо, — говорит, — меня домой спроваживать. Сама дойду. Спасибо…

На том и расстались. И так нехорошо ему было, даже хотел за ней побежать следом, да удержался, всякие причины стал приводить разумные… А через некоторое время узнал, что она в ту же ночь с собой и покончила. Коля был последним, с кем она разговаривала. То-то у ней такие странные глаза были. Как узнал он про смерть её, затомился, тягость и сожаление в душе разлились. Укорил себя, мол, что же ты, тонкий и душевный человек, а такого не прочувствовал, что она себя порешить собралась? Правда, тут же иная мысль, противоположная, его успокоила. Рассудил, что коль решилась она на такое дело, то никто бы её не смог остановить. Кому что суждено — того не миновать… Однако под влиянием такого странного сочетания крепко Коля уверовал в её магический рецепт и стал ждать апреля.

Апрель пришёл тёплый, хмельной в том году. Дурь и сила так и выпирали отовсюду по-весеннему. В лес поехали втроём, ещё охотник с сыном были. Лес весёленький, радостный стоит. Листочки лезут из надутых почек, птички поют. Известное, томительное и радостное время. Жизнь изо всех щелей так и струится, отовсюду так и карабкается наружу после сновиденья.

За день находились, устали, а тут и смеркаться стало. Собрался Коля с силами и к муравейнику отправился, который он до того приметил для ночной ворожбы. Стал лягушку ловить, а поймать не может. Днём вроде куча была, а сейчас, в сумерках, будто сквозь землю провалились. И проворства, конечно, нет, ноги чугунные. Наконец поймал одну. Огромную. Лошадь, а не лягушка, еле в ладонях помещалась. Изо всех сил пальцами её сжал и по лунной дорожке полетел, как на крыльях, прямо к муравейнику. И… не вытерпел, оглянулся, да тут же отворотился поспешно. Так страшно луна на него в упор глянула, что в пот Колю бросило. Споткнулся. Стал засовывать в муравейник лягушку — она брыкается, здоровая, выпрыгнуть норовит, а сердце бешено колотится, так и прыгает от волнения. И вдруг слышит — этакий шорох посыпался — это муравьи стали сбегаться. Засунул, наконец, и, более не оглядываясь, к костру бегом.

Примчался и сел, отдуваясь. Они поглядели на него и напугались.

— Чего смотрите?! — поймал взгляды Коля.

— Да на тебе же лица нет, — говорят они и глаза отводят испуганно. Тут костёр вдруг стал угасать. Они дуть и последний огонёк сдули. Искры посыпались, и потухло пламя. Спичками чиркают, разжигают — не горит. Только дым ядовитый сочится, много дыму. И лес такой весёлый, апрельский был, душистый молодыми почками, вдруг смотрят — почернел, обуглился, и мертвечиной понесло. И так тихо стало. Листочки молоденькие до того прямо щебетали, шумел ветерок, а тут всё застыло. Лишь луна огненно в чёрном небе парит. И тут (откуда только взялся!) филин у них над головой заухал.

Вот когда ужас их всех охватил, губы у Коли сами собой забормотали: «Отче наш, иже еси на небеси!» — без запинки, пока не дошёл до слов про Лукавого, так и споткнулся. Не помнит, совсем память в этом месте отшибло. А вверху филин хохочет.

Натерпелись они в ту ночь страху. Однако, утром, как солнышко взошло и птички запели снова, — лес позеленел, повеселел, и, приободрившись, пошёл Коля к муравейнику. Смотрит, а на самом верху и впрямь косточка белеет. Схватил её — будто руку ему обожгло, но удержал, только поскорей в карман сунул.

Дома косточку разглядел. Действительно, с одного конца остренькая, а с другого — крючком загнута. Обрадовался Коля и на розыски вурдалачки своей кинулся. Всё это время он и не показывался нигде, так что куда ни придёт — рады ему. Он про неё спрашивает, а его от розыска отговаривают. Если б послушался Коля людского совета!

Нашёл её на многолюдном собрании, подкрался сзади и так легонечко зацепил за платье загнутым концом косточки, что она и не приметила бы, если бы в это время кому-то навстречу не совершила движенья. Тут косточка её за платье назад и потянула.

Обернулась Ольга и видит — Коля.

— Коля! — воскликнула она обрадованно, а глаза, которые вначале рассерженное и недоумённое выражение имели, тут же потеплели, залучились и таким теплом, такой радостью от неё неожиданно пахнуло, что растерялся и вмиг растаял Коля.

О какой тут мести помышлять, когда она ему так улыбнулась?!

— Что это такое? — меж тем она интересуется и хочет из рук у него косточку взять.

— Ничего! — нахмурился Коля. — Так, ерунда! — и проворно косточку спрятал.

— А я знаю, что это такое, — улыбается она пуще прежнего, — это магическое что-то!

Коля очень смутился, покраснел до корней волос, и она его под руку берёт, своей нежной длинной талией волнительно покачивает и прижимается к нему плечом тонким.

— Не нужна, Коля, со мной никакая магия, я без тебя и так сильно скучала и даже сама не знаю, почему, — так говорит, а глаза темнеют, вглядываются в него пристально. А у Коли во рту сухо, в голове круженье, и глаз своих от её зрачков оторвать не может.

— Я тебя люблю, Ольга, ты знаешь, как я тебя люблю, — шепчет.

— Знаю, — говорит она, — молчи, дурачок, я знаю…

Тут на них стали оборачиваться, очень, видно, от них сильный свет исходил, любовная радость лучилась.

— Пошли отсюда, — скомандовала, и они побыстрей из многолюдья выбрались. За руки держались и говорили — наговориться не могли, пока окончательно не стемнело, а тогда целоваться стали, как-то само собой и вышло всё. Коля совсем потерял себя, в тумане хмельном обнимал и ласкал её и не мог наласкаться, насытиться — так долго ждал этого желанного мига.

Понял тогда Николай, что явь — лучше сна. Потому что много слаще себя наяву утратить, чем во сне — обрести. И, отбрасывая остатки дневного соображения, вновь стал целовать закрытые её глаза, не в силах с ней разъединиться. А она вокруг него плющом обвивается…

Что говорить, даже утратить себя надолго мы неспособны. Неохотно, медленно слабнут объятия, и единое распадается. Так и Коля откатился в сторону, и мысли всякие в нему пришли, да такие глупые. Мол, не прикидывается ли она? Уже в дрёме, чувствуя, как её руки по нему скользят, цепляются, Коля вдруг явственно припомнил тот сон, когда она кровь из него пила, а руки точь-в-точь так же его ласкали… Как из ушата водой его окатило это воспоминание. Руки её отбросил, да так грубо, что она вскочила:

— Что с тобой?! — воскликнула — Какой ты грубый!

Он своё действие осознал и усовестился, конечно, засмущался страшно.

— Прости, — говорит, — такая дрянь причудилась.

— А ты от меня не отодвигайся, — говорит она, — и не будет тебе дрянь чудиться, — по-матерински так говорит и его голову к себе на грудь кладёт. Он сопротивляется, а не может второй раз себе грубость позволить…

Заснули, и тут же Коле дурной сон приснился. Будто та самая фея, которой он клялся тогда любить её вечно и в любви не изменять, к нему издалека пришла и говорит: «Обманула тебя, Коля, вурдалачка. Обманула! Теперь ты от неё никогда не избавишься, а я страдать должна. Смотри, какого я тебе сынка родила!» И показывает тонкой ручкой. Коля видит — мальчик бежит с золотыми волосиками и совершенно ангельскими ручками и ножками. Вначале бежал, а после остановился, на Колю взглянул и заплакал. Коля вроде утешить его хочет, а дотянуться не в силах. «Прощай! Прощай!» — шепчет ему фея и с мальчиком улетает. Смотрит он, а вокруг красота такая, как на картинке. Удивительная природа и грустно ему донельзя… И ещё во сне подумал: «Точно! Обманула меня Ольга…»

С того дня у него двойственное отношение в душе появилось к Ольге. Он и любил её всей душой и подозревал. Порой ему начинало такое мерещиться, в особенности, когда она его в шею целовала или исключительно нежно ласкала. Раздирался Коля от горя на части. А иногда казалось, что духом могильным от неё несёт…

Долго ли, коротко, а измучился Коля и решил от неё избавиться по-хорошему. Палочку достал и тычет в неё легонько, приговаривая: «Ко мне нет тебе пути!» Раз так сделал, два — не срабатывает ворожба. Она его пуще прежнего любит. «Эх! — думает, — а, может, правда, любит? Или палочка с изъяном?! Оглядываться нельзя было!»

От мысли, что взаправду она его любит, а не по причине чернокнижия, Коля даже холодел внутренне и пугался по-настоящему. Потому что одно дело — чары разрушить, а другое — живое чувство раздавить.

Стал он с приятелями выпивать, свидания с ней пропускал и всё чаще жаловался. А приятели ему в ответ:

— Какая тебе, Коля, — говорят, — разница: магия или любовь? Мы бы, говорят, такой бабе никакой кровушки не пожалели…

— От неё, — говорит Коля, — могилой дышит.

— Дурак ты, Коля, — возражают ему, — ты себя понюхай, чем от тебя дышит.

Нечего возразить. Понял Коля, что зря он ищет сочувствия: завидуют ему и обрекают на одиночество. Стал он пуще прежнего избегать свою красавицу. А та совсем себя утеряла: как полоумная за ним бегает, часами под домом караулит и по-собачьи любви выпрашивает у Коли.

— Ну уделал Коля красотку! — злорадствовали многие. — Так ей и надо! Больно гордая была…

— Да… — соглашались другие, — отомстил, как и обещал.

Самому Коле — какая месть?! Он о мести и не помышлял — избавиться бы только! Любая месть утолится, если смиренно человек в ногах ползает. Невыносимость от такой покорности да злобная жалость. Дорого Коле магия обошлась.

— Уйди, — просит её. — Оставь меня в покое! — а она и не слышит, при людях его обнимает. Смеются прохожие. Стыд один. Коля поскорей с ней в квартиру, а ей того и надо, вокруг него обвивается и любви молит.

И выгонял, и чего только не делал — не помогало. Своего она добивалась. Бывало, после сразу порозовеет, расцветёт. А у него чувство такое, что он ей последнее отдаёт и сам себя зазря в нищету погружает.

Неизвестно, чем бы дело кончилось, если бы однажды сильно она его не допекла. Опять подкараулила, а потом в квартиру с чёрного хода проникла и на пороге его комнатки возникла.

Он и взорвался. На пол её швырнул.

— Уйди! Убью!! — совсем теряет себя Коля и по лицу её, потом ногой пинает.

А она ногу обнимает, глядит кротко и только охает податливо:

— Коля! Коля! Не говори так — мне больно!

И тут он неожиданно для себя совершенно скотски ею овладел. И такая жуткая сладость им вышла, такая сила страсти разрядилась, что совсем он душой опустошился. Даже неловко ему стало. В лицо ей избегает смотреть. Ну, а как поглядел — остолбенел даже: видит, она чёрт знает в кого превратилась и подурнела страшно. Вздрогнул Коля, взглядом в неё пристально вперился, а красавица на глазах чудищем становится и своё настоящее лицо показывает. Вурдалачка и есть вурдалачка. Онемел Коля, к полу прирос, тупо пялится на неё, не в силах поверить такому превращению. Она взгляд его перехватила и поняла все сразу. Одежду прибрала скоро и ходу! Молча, на него даже не взглянула, ушла и с того часу пропала без следа. Ни он, ни другие с тех пор её больше не встречали.

Любая чара, видать, от слишком сильного чувства рассеивается, и нежить своё красивое обличье теряет. Не может вурдалачка любить беспредельно. Есть у неё спасительный для нас предел любовному переживанию, после которого теряет она человеческий облик. Будь по-иному, не оставила бы Колю. А он её потом часто вспоминал и желанием неисполнимым и тайным мучился. Губительное, как известно, человека притягивает.