«Мы новый мир построим…»

Мы новый мир построим… (fb2) - Мы новый мир построим… (Свободные фантазии на тему миров Стругацких) 278K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Алексей Яковлевич Корепанов

Алексей Корепанов МЫ НОВЫЙ МИР ПОСТРОИМ…

1

Андронов стоял у запотевшего вагонного окна и смотрел, как мимо медленно проплывает блеклый станционный киоск. Уплыть у киоска не получилось, потому что поезд остановился. Андронов вскинул на плечо сумку на ремне, поднял повыше «молнию» короткой куртки и вслед за другими пассажирами двинулся к тамбуру. Вытащил на ходу пачку сигарет из кармана, спустился по железным ступеням — и чуть не угодил в лужу. Луж на перроне хватало, а серое утреннее небо всем своим видом намекало на то, что в любой момент может освежить их содержимое. Погода была хоть и сырой, но теплой, в отличие от московской. Несмотря на позднюю осень, высокие, похожие на гусиные перья, деревья за бетонным забором выглядели вполне еще зелеными.

Поезд стоял здесь всего три-четыре минуты — ему, наверное, не терпелось побыстрее добраться до гор. Андронов отошел от вагона и закурил. Спалось ему в дороге плохо, мелькали обрывки давних боев — и сейчас голова была словно набита ватой. Возможно, помог бы кофе, но для кофе пока не настало время. Сроки кофейной церемонии Андронова устанавливал не он, а тот, кто направлялся вместе с другими прибывшими к к решетчатым воротам, ведущим, надо полагать, на привокзальную площадь. Это был высокий широкоплечий сутуловатый мужчина в сером длиннополом плаще и с почти такой же, как у Андронова, черной сумкой на плече. Фотографию этого человека с фигурой отставного регбиста Андронову три дня назад показали в Москве, а воочию увидеть «объект» ему довелось только на Казанском вокзале Белокаменной. «Объекту» было сильно за сорок, лицо его походило на гравюру. Тяжелое, с резкими чертами, загорелое, оно контрастировало с довольно светлыми, жесткими на вид короткими волосами. И хотя смахивавший на небольшую картофелину нос вносил некоторый диссонанс в композицию, было ясно, что лет двадцать — двадцать пять назад этот «регбист» ходил в безусловных красавцах. Вот только глаза его Андронову не особенно понравились: цветом они походили на осеннюю листву и, подобно ей, были какими-то увядшими, отговорившими, как роща золотая. Погасшими.

Впрочем, это не имело значения. Его, Андронова, дело — вести «объект», будь тот хоть с очами врубелевского Демона или и вовсе слепым… Правда, слепые в такие игры не играют.

Когда Регбист оказался по ту сторону ворот, Андронов на всякий случай по-театральному растерянно поозирался — вот, мол, гады, не встретили! И зашагал следом, на ходу метко отправив в урну окурок. Выйдя на блеклую площадь, он подошел к ближайшему «жигуленку» цвета здешнего хмурого неба, дабы сразу обеспечить себя средством передвижения. Но не упускал из виду Регбиста. Тот направился к малолюдному базарчику, расположенному наискосок от здания вокзала. Молока парного ему захотелось с утра, что ли? Или соленых огурцов?

— Постоим пока, — сказал Андронов, устроившись рядом с грузным густобровым и вислощеким водителем. — Я скажу, когда ехать.

Водитель равнодушно пожал плечами. Потом шумно потянул носом и, приспустив стекло, смачно плюнул на мокрый асфальт.

— Мне кое-что проверить надо, чтобы не ошибиться, — пояснил Андронов, продолжая наблюдать за Регбистом.

Тот по одному выбирал яблоки. Будто не мог наесться яблок в Москве.

— Да на здоровье, мне спешить некуда, — вяло сказал извозчик и вытер губы рукавом. — Главное, чтобы заплатить не забыл.

— Не забуду, — усмехнулся Андронов.

Регбист, наконец, закончил возиться с яблоками. Бросил взгляд на автобусную остановку, где кучковались уже десятка полтора сошедших с поезда людей с разновеликими сумками, и неспешным шагом направился к поредевшему ряду частных такси. Прошел мимо «жигуля», в котором сидел Андронов, — и тот повернулся назад, проследил до конца и сказал шоферу:

— Поехали вон за той «девяткой». Только не впритык.

Таксист остро взглянул на него, но промолчал. Потер здоровенный горбатый нос и приступил к делу.

«И правильно, дядя, — мысленно одобрил его Андронов. — Не суй свой нос в чужой вопрос, а то барбос откусит нос. Жалко будет такого красавца…»

«Жигуль» отчалил от тротуара и последовал за своим собратом, только не серым, а бежевым-с-грязью, в который сел Регбист.

Город оказался вполне под стать своей зачуханной привокзальной площади. Такси, разбрызгивая лужи, катило по малолюдным улицам мимо магазинчиков, сквериков и домишек с отремонтированными когда-то «по-европейски» первыми этажами, сплошь занятыми если не парикмахерскими и аптеками, то офисами нотариусов и зубоврачебными кабинетами. Шеф, следуя полученному указанию, держал дистанцию и в корму бежевому «жигулю» не толкался. Судя по возросшему количеству светофоров, транспорта и пешеходов, такси въехало в центральную часть города. У Андронова не осталось в этом сомнений, когда впереди показалось массивное серое здание с колоннами и флагом. А бежевый тольяттинский конек, который вез Регбиста, все трусил и трусил по мостовой. Вряд ли Регбист в столь ранний час ехал сразу на деловую встречу — прямо с поезда, не побрившись и не позавтракав, — но Андронов такую возможность, конечно же, не исключал. И, конечно же, еще в поезде произвел нужные манипуляции. То есть прицепил «паучки» к брюкам Регбиста, когда тот проходил мимо, к выходу из вагона. Однако пить шампанское по такому случаю было рановато — что если в сумке у Регбиста ждут своего часа сменные брюки? А даже если и не ждут — он, Андронов, обязан сопровождать «объект» в течение всего пребывания оного в этом городе. Так ему, Андронову, предписано, и от добросовестного выполнения предписания будет зависеть и оплата. Хорошая, между прочим, оплата.

За мостом улица пошла в гору. Наверху громоздилось нечто угловатое, из стекла и бетона, с большой надписью поперек фасада: «Кубышка».

— Это что, банк? — полюбопытствовал Андронов.

— Куда еще, и так полно, — хмуро ответил водитель. — Супермаркет.

И цены тоже — супер.

«Жигуль» с Регбистом, не доезжая до «Кубышки», повернул налево. Там, вырастая из-за деревьев, устремлялось к низким облакам то ли десяти-, то ли одиннадцатиэтажное здание, облицованное розоватой плиткой. Бежевый-с-грязью сбавил ход и остановился у стеклянного портала, придавленного массивным козырьком с большими буквами-коробами.

— «Салют», — вслух прочитал Андронов. — Гостиница?

— Отель! — воздел указательный палец таксист. — Не для бедных. Тормозить или дальше ехать?

— Да, прямо здесь и тормозите. — Андронов приспустил «молнию» куртки и полез во внутренний карман. — Вот, чтоб не подумали чего, — он, раскрыв удостоверение, продемонстрировал водителю свою фотографию и тут же убрал «корочки» обратно в карман.

— А чего мне думать? — пожал плечами таксист. — Мое дело — крути-верти да на жизнь зарабатывай.

Когда Андронов, расплатившись, выбрался из машины, Регбист уже входил в двери «Салюта». То ли дел у него в городе было невпроворот, то ли не спешил он обратно в Москву, раз решил устроиться в гостинице. То бишь в отеле.

«А что? — подумал Андронов, пересекая улицу по полустертой «зебре». — Вечерком в сауну, а потом в кабак, а потом девочку в номер, зажигательную… Очень даже недурственно. Гораздо интереснее, чем сразу на поезд».

Приближаясь к гостинице, он незаметно сканировал взглядом окрестности — все вроде было чисто. Делал он это скорее по привычке, а не из надобности: в Москве его заверили, что «засветки» опасаться не стоит. Мол, ни «объект», ни его хозяева, ни местная компашка ни о чем не подозревают — стопудово!

У Андронова не было оснований предполагать, что это не так. Но привычка действовать осторожно брала свое.

«Был бы я такой осторожный в двадцать годков — точно, полком бы командовал!» — усмехнувшись, сказал он себе и толкнул прозрачную входную дверь.

В просторном холле было тихо. Пустовали кресла у низких полированных столиков, никто не рассматривал фотографии на стендах у стены. Продавщица киоска с какими-то пестрыми сувенирами за стеклом на миг подняла глаза от вязанья — и вновь опустила. Регбист стоял спиной к Андронову у стойки и, кажется, заполнял обязательную гостиничную бумаженцию.

Подойдя туда, Андронов щелчком запустил еще одного «паучка» на правую штанину Регбиста, под коленку, и поздоровался с миловидной черноволосой администраторшей. На вид она была почти студенткой-комсомолкой-спортсменкой Ниной из старой кинокомедии. Только Нина заметно располнела, повзрослела (женщины ведь не стареют, а взрослеют!), сменила прическу и злоупотребляла ярко-красной помадой. Регбист продолжал заполнять бланк, сверяясь со своим раскрытым паспортом, и не обратил на Андронова никакого внимания.

Получив такой же листок, Андронов подсел к ближайшему столику, спиной к владениям администраторши. Поставил сумку на пол и, достав ручку и паспорт, принялся неторопливо выводить свои «фамилия», «имя» и «отчество», а также липовый год рождения.

Он упражнялся в каллиграфии, прислушиваясь к тому, что происходит позади него, и наконец дождался.

— Семьсот девятый, — сказала администраторша. — Седьмой этаж, ключ там, на этаже, у дежурной. Только лифт временно отключен, так что уж вы…

— Доберусь как-нибудь. — Андронов впервые услышал голос Регбиста; приятный такой, с легкой хрипотцой баритон, вполне соответствующий внешности «объекта». — Я когда-то занимался скалолазанием.

Раздался смущенный смешок администраторши, и она извиняющимся тоном добавила:

— У нас вечно с лифтами проблемы. Лестница вон там, налево…

Андронов послушал, как удаляются шаги Регбиста, а потом встал и подошел к стойке. И попросил, улыбаясь самой обаятельной из своих улыбок:

— Меня, пожалуйста, тоже на седьмой, в одноместный.

— Разумеется, мужчина, — ответили ему. — Мы же компактно селим, не вразброс.

Именно это и хотел услышать Андронов.

2

Дверь в свой номер Андронов оставил приоткрытой, чтобы слышать все, что происходит в коридоре. Вероятность того, что Регбист, только-только поселившись, отправится на встречу, была исчезающе малой, но Андронов не собирался рисковать. Оставив сумку на холодильнике в прихожей, он посетил туалет-душевую и проследовал в комнату. Окинул быстрым взглядом стандартный набор — кровать, тумбочка, стол, стул, телевизор — и направился к лоджии. Отодвинул тяжелую портьеру и увидел сквозь застекленную дверь, что отсюда несложно попасть в соседний номер. Где Регбист, наверное, уже принимал горячий душ. Андронов тоже не отказался бы от душа, но о таком удовольствии пока можно было только мечтать. Зато потом будет вдвойне приятней.

Утешив себя этой мыслью, Андронов прислушался — в коридоре было по-прежнему тихо — и с высоты седьмого этажа обозрел распростершийся внизу невзрачный город. Отсюда он был виден почти целиком, со всеми потрохами, и окружали его какие-то карьеры и голые поля, расчерченные полосками деревьев. Поля казались сиротливыми… но все же созерцать их было приятнее, чем покрытую трещинами оранжевую равнину с высокими мясистыми кактусами…

Андронов тряхнул головой и двинулся к выходу. Сумку с холодильника он забирать не стал — вышел в коридор и запер дверь номера на ключ. Да, душ ему пока не светил, а вот с чашкой-другой кофе все вполне могло получиться. Еще из окна такси он углядел расположенное наискосок от здоровенной «Копилки» приземистое строение с зеркальными стеклами и вывеской «Пингвин». Название было странноватым для этих широт — если тут когда-либо и водились пингвины, то, наверное, давненько, в ледниковый период. «Кафе работает круглосуточно» — гласила надпись на двери. Человеку, сидящему в «Пингвине», ничто не заслоняло вход в гостиницу. Это был удобный наблюдательный пункт — и хорошо бы, чтобы в этом кафе действительно водился кофе. От цепкого взгляда Андронова не укрылась и автостоянка у стены гостиницы. Там в ожидании заказчиков тосковали с полдюжины частных такси.

Андронов бодрым шагом, чуть ли не вприпрыжку, совершил нисхождение с седьмого этажа, пересек пустой по-прежнему холл и вышел из «Салюта». Зайдя на автостоянку, он наклонился к окошку традиционного «жигуля». Владелец автомобиля — сухощавый смуглый усач пенсионного возраста — занимался разгадыванием кроссворда.

— На неопределенное время зафрахтовать можно? — спросил Андронов.

Этот вопрос заставил таксиста отложить кроссворд:

— Что значит — «на неопределенное»? Я только по городу работаю.

— Мне нужно, чтобы машина была под рукой, — начал пояснять Андронов. — Чтобы в любой момент можно было ехать. А сколько ездить — это по обстоятельствам. Ну, как бы нанимаю вас, плачу за все время, начиная с этого момента, плюс за километраж. Годится?

— А в чем вы меня кидаете? — недоверчиво прищурился водитель.

— Да ни в чем! Мне просто нужна машина. Не согласны — пойду дальше, — Андронов мотнул головой в сторону других извозчиков.

— Тогда задаток сразу, — мигом определился с решением таксист.

— Без проблем. Я сейчас вон в то кафе, в «Пингвин», а вы подъезжайте и стойте там. Выйду — и поедем. Может, через полчаса, а может, и через три — мне позвонят, скажут.

Водитель недоуменно поднял брови:

— А не лучше ли тогда же и тачку ловить?

— Не лучше, — отрезал Андронов.

Таксист заколебался. По лицу его было видно, что он и опасается влипнуть в какую-то сомнительную историю, и не хочет упускать верный заработок. В конце концов, рассудив, вероятно, что иметь заказ гораздо лучше, чем куковать на стоянке, он повел плечом и не очень уверенно сказал:

— Что ж, как говорится, за ваш счет — любой каприз. — И добавил, покачав лысеющей головой: — Чудеса какие-то в решете…

— Ага, — кивнул Андронов и закончил старинную пословицу: — Дыр много, а выйти некуда.

Ободрив таксиста задатком, он зашагал к «Пингвину», почти явственно ощущая аромат кофе. За порталом «Салюта» он наблюдать не забывал, и был уверен, что Регбист еще не покинул гостиницу. Разве что через черный ход… но с чего бы это Регбисту пользоваться черным ходом? Он сейчас, поди, бреется, а то и вовсе завалился досыпать недоспанное в поезде. Что ж, теперь его, Андронова, единственная задача — сидеть и ждать. Хоть час, хоть два… Дело, конечно, скучноватое. Однако любое дело может показаться привлекательным, если за него хорошо платят. Тем более, что и дела-то как такового нет. Процесс ожидания — это, скорее, безделье, а не дело. Безделье за чашкой кофе. Кстати, можно будет и пожевать что-нибудь. Например, пельмени. Или блинчики с мясом. Штук пять. Хоть кафе и называется «Пингвин», должны ведь там быть и блинчики.

Вдохновленный такими идеями, Андронов прибавил шагу, дабы они как можно быстрее претворились в жизнь. Нанятый экипаж обогнал его на полдороге, подрулил к средоточию кофе и блинчиков и остановился у газона с зеленой до сих пор травой.

Массивная, на пружине, дверь нехотя поддалась его усилиям, и Андронов, поведя носом, удовлетворенно хмыкнул. Кафе, кажется, оправдывало надежды, потому что в нем явственно пахло едой. Может быть, и не блинчиками с мясом, но, безусловно, чем-то аппетитным. И кофейный дух здесь тоже присутствовал, что радовало еще больше. А вот без застоявшейся табачной составляющей можно было бы и обойтись. Ночные посетители, если они и гуляли тут в часы владычества звезд и луны, уже разошлись восвояси, а из утренних Андронов был, наверное, первым. Нет, вторым. Потому что в уголке сидела одинокая девица-красавица с пивным бокалом в руке и, чуть покачиваясь вперед и назад, как тонкая рябина, смотрела водруженный на стойку телевизор. Хотя, возможно, она была из тех, ночных, но дотянула до утра. В отличие от других.

В нише у двери висело большое зеркало. Андронов приостановился, взглянул на себя и машинально провел пальцами по подбородку. На подбородке, так же как и на щеках, уже обозначилась щетина — брился-то он в последний раз еще в Москве. Правда, щетина не делала его похожим ни на бомжа, ни на террориста, ни на рыночного торговца. В зеркале отражался статный темноволосый мужчина зрелых лет, облаченный в черную куртку и черные джинсы. Лицо у мужчины было загорелое, чем-то похожее на маску, скрывавшую истинные чувства. Сизо-карие глаза тоже ничего определенного не выражали. На виске мужчины белел косой шрам.

«Нет в тебе былого энтузиазма, Иваныч, — сказал себе Андронов. — Нет былого огня».

И вошел в зал.

…С блинчиками ничего не получилось, не настал еще час блинчиков — пришлось довольствоваться яичницей и сосисками. Зато кофе имелся, а значит, все было не так уж плохо. Андронов смаковал горячий напиток, непрерывно держа в поле зрения двери гостиницы — он устроился напротив окна, — и неспешно размышлял о том, что характер работы стал теперь совсем другим, не в пример напряженке прошлых лет. А ведь и кулаками раньше махать случалось, и ножичкам противостоять, и огнестрельному оружию разных марок и калибра. И стрелять, как когда-то… Течение времени уносило бесшабашность и удаль, их сменяли трезвость и расчетливость… Сердце закрылось на замок, душа смирилась с новыми реалиями — и нужно было закрепляться в своей нише, приспосабливаться, переделывать себя, с наибольшими удобствами обустраивая свое место под солнцем. Мир шел совсем не туда и не так, как виделось когда-то ему, Андронову, и многим-многим другим — и приходилось шагать вместе с миром в иную сторону. А что еще оставалось делать?..

— Сигаретку бы, — плеснул ему в ухо хрипловатый молодой голосок. Андронов не успел еще повернуть голову, а девица-красавица, покачнувшись, уже отодвинула тяжелый, с высокой спинкой стул и плюхнулась за столик. В руке она держала пустой бокал. От нее крепко тянуло отнюдь не шелками и туманами — тянуло от нее перегаром. И явно не от только что выпитого пива, а застарелым, ночным. Девица была совсем юной, в пределах второго десятка, не более, и симпатичной. Хотя и слегка опухшей. И, надо полагать, физически крепкой, коль до сих пор бодрствовала. Или успела-таки покемарить два-три часика? Возможно, у нее уже начался рабочий день, и она приступила к съему клиента… Правда, на профессионалку она не была похожа, да и какие профессионалки будут торчать с утра в какой-то пустой кафешке?

Вставать и идти за своими сигаретами Андронов не хотел, дабы не отрываться от наблюдения. Но и отказать страждущей было бы не по-джентльменски и не по-христиански.

— Возьми там, в нагрудном кармане, — он повел головой в сторону вешалки у входа, на которой висела его одинокая куртка. — И зажигалка там же.

— Самому в лом, дядя? — вопросила девица.

Однако тут же поставила бокал, оторвалась от стула и, сопровождаемая взглядом полнотелой барменши за стойкой, поплелась к вешалке.

«Эх… — мысленно вздохнул Андронов. — Э-эх… Дурочка ты, дурочка…»

Девица вернулась, бросила на стол пачку «Мальборо», прихлопнула ее зажигалкой. Продемонстрировала ладони:

— Вот, ничего больше не брала.

— Я и не сомневался, — повел плечом Андронов.

Он, продолжая контролировать портал «Салюта», открыл пачку, протянул юному созданию. Когда девица воткнула сигарету между губ, поднес выплюнувшую язычок пламени зажигалку. И решил сразу расставить все по местам, дабы «прекрасная незнакомка» не питала иллюзий на его счет. Если таковые у нее имелись.

— Пить нехорошо, — тошнотворно-назидательным тоном сказал Андронов. — И чему тебя в школе учат?

После такой сентенции девица должна была послать его подальше и отвалить. Однако она продолжала сидеть и стряхивать пепел в тарелку из-под яичницы.

— Что, нравится такая жизнь? — сделал вторую попытку Андронов. — Других развлечений нет, что ли?

— Не нуди, дядя, — устало отмахнулась девица. — Ты что, мой папанька, да? Другие развлечения, промежду прочим, тоже имеются.

— О! — поднял брови Андронов. — Это какие же?

— Да хоть флешка, — девица хихикнула. — Прикольно!

— Флешка? — переспросил Андронов. — При чем здесь флешка?

— Прикольно, — повторила девица. — Р-раз — и все замерли!

— А-а, флешмоб, что ли? — наконец сообразил Андронов.

Девица часто-часто закивала, словно стараясь встряхнуть слипшиеся мозги. Но тут же болезненно скривилась.

— И что же вы тут новенького придумали? — с участием осведомился Андронов. Участие это относилось не к похмельной собеседнице, а к местной молодежи, занимавшейся такими тупыми делами.

— Прикольно, — заклинило девицу. — Идем-идем по площади — и вдруг замрем. Или возле стадика: все разом — руки за голову, лицом к стенке… А народ не врубается. Прикольно!

— Да уж, — вздохнул Андронов. — Прикольнее не бывает. Видать, большие вы тут приколисты…

«За что боролись?» — холодной печальной рыбой проплыл в голове привычный рефрен.

И Андронов тут же забыл о девице.

Потому что из дверей гостиницы вышел Регбист. Пора было вновь превращаться в Костика-хвостика.

3

За визитером из центра местные прислали к гостинице зализанный белый «Опель», а не какую-нибудь малолитражку. Он был хорошо заметен в довольно хлипком ручейке авто, и следить за ним не составляло никакого труда. Андронов решил не указывать своему возничему на объект, из-за которого они пустились в путь, а просто коротко командовал: «прямо», «за светофором направо» и опять «прямо», придерживаясь маршрута «Опеля». А маршрут этот вел через уже знакомый Андронову мост, мимо кинотеатра, сквера с непонятным черным кубом и красивого старинного здания с кариатидами, изуродованного стеклянной пристройкой ресторана. Вскоре «Опель» еще раз повернул за угол, проехал перекресток и остановился у двухэтажной, модерново отделанной коробки с искусственными пальмами возле вычурных, с розетками, завитушками и прочими прибамбасами, дверей.

«Неаполь», — прочитал Андронов витиеватую надпись на боковой стене и усмехнулся.

Ну, конечно, именно «Неаполь». В этом захолустье. На фоне гоголевских луж. «Неаполь», блин, а не какая-нибудь тебе рабочая столовка номер три.

— Стоп, — сказал он шоферу. — Приехали пока.

Тот молча кивнул и затормозил метрах в тридцати от «Опеля».

Белая дверца открылась, и Регбист с сумкой в руке вышел на тротуар, выложенный свекольного цвета плиткой. Брюки на нем были те же самые, это Андронов отметил еще когда его подопечный показался в дверях гостиницы. Значит, и «паучки» тут тоже присутствовали, и исправно все зафиксируют.

Регбист опустил руку в карман плаща, вытащил мобильник и посмотрел на экран. Из «Опеля», со стороны водителя, выбрался сопровождающий — приземистый, коротко стриженый тип в распахнутом длинном пальто цвета кофе — и, обойдя автомобиль, приблизился к Регбисту.

И почти тут же выскочил из-за дальнего угла гладкий упитанный «мерс». Наискосок рванул на встречную полосу и, подкатив к «Неаполю», остановился как вкопанный, нос к носу с «Опелем». Медленно вылупился из черной туши рослый господин в солидном черном одеянии, из обеих задних дверей, как черти из табакерки, выпрыгнули еще двое, пожиже, но тоже явно не из простых.

— Ого-о… — протянул таксист. — Какая персона с утра пораньше!

— Что, знакомый? — спросил Андронов.

— Знакомый! — фыркнул таксист. — Вы приезжий, что ли? Это же Аптекарь, кликуха у него такая. Аптеки держит. Давно в мэры рвется, мля…

«Ага!» — сказал себе Андронов.

Все сходилось, все укладывалось в схему. Дельфин и Русалка, Регбист и Аптекарь… Колеса и бабки…

— Значит, на лекарствах сидит, да еще и в мэры хочет, — медленно сказал Андронов, провожая взглядом всю компанию.

Регбист с сопровождающим из «Опеля» и Аптекарь со свитой из «мерса» проследовали друг за другом, с кандидатом в мэры во главе, в двери «Неаполя».

— А как же! — еще больше оживился таксист. — Желающих много. А почему? Да потому что не до конца еще все растащили. Беспредел полнейший! А вы, стало быть, наблюдаете, — разговорившийся таксист проницательно взглянул на Андронова. — А потом статейку…

— Наблюдаю, — согласился Андронов. — Статейку не статейку, а своих нанимателей проинформирую. И кушать хочется, и деньги не пахнут.

— Это уж точно, — кивнул таксист. — Сейчас время такое — папу-маму за деньги не пожалеешь. А иначе бомжевать будешь. Развалили Союз, мля, вот и пошло все наперекосяк.

— Не заходите слишком далеко, — процитировал Андронов полюбившуюся ему когда-то притчу. — Просто скажите, что Союз развалился. Таков факт, остальное — суждения. Несчастье это или благословение, нам неведомо, потому что мы имеем дело только с фрагментом. Кто знает, что последует?

Это Андронов просто решил утешить собеседника. Сам же он давно был убежден в том, что ничего хорошего впереди не будет.

— Так вот уже и последовало, — недовольно сказал таксист. — Может, кому и благословение, только не мне. Торчал бы я сейчас за рулем, как же! В прошлом месяце двоих наших убили — и кто? Соплячье недоделанное! А я, между прочим, штурманом на «сорок втором яшке» был. Так сократили! Ежедневно по десятку бортов приходило-уходило, по всему Союзу. А что сейчас? Тишина! Взлетка травой заросла.

— А остались бы штурманом — и гробанулись бы, может, уже давно, — заметил Андронов и поудобнее расположился на сиденье. Несомненно, завтракать Регбист с местными будет долго. — Вот послушайте. Был у одного бедняка прекрасный конь. Все советовали продать, а старик ни в какую. Как, мол, могу продать друга? А однажды конь пропал. Деревенские говорят: «Дурень, лучше бы продал его. Вот несчастье!» А старик им: «Не заходите слишком далеко, говоря так. Просто скажите, что моего коня нет на месте. Таков факт, остальное — суждения. Что бы это ни было, несчастье или благословение, я не знаю, потому что это только фрагмент. Кто ведает, что последует?»

— Ну-ну, — с мрачной иронией покивал таксист. — Сказки бабушки Арины.

— Сказочке еще не конец, — невозмутимо продолжал Андронов. — Конь-то вернулся денька через три. Оказывается, его не украли, просто убежал на волю. И вернулся не один, привел с собой еще дюжину лошадей. Опять деревенские начали судачить: прав, говорят, старик, не несчастье это, а благословение. А дед им снова свое: не заходите далеко, просто скажите, что конь вернулся. Кто знает — благословение это или нет. Вы прочитали одно слово и пытаетесь по нему судить о целой книге. На другой день сын его стал объезжать этих лошадей, упал и сломал ноги. И стал калекой. Несчастье? Но тут началась война, всех деревенских парней забрали в армию и бросили в бой, с сабельками против пулеметов, а калека остался в деревне, с отцом, и оба они уцелели. И так далее… Нельзя судить о целом по фрагменту.

— Вы эту сказочку женам тех мужиков расскажите, — после долгой паузы процедил таксист. — Одного молотком, а другому удавку на шею накинули… За что, спрашивается? Хорошенькое благословение!

— Ладно, — махнул рукой Андронов. — Сколько людей — столько мнений. Курить тут можно?

Таксист помотал головой:

— Нет, не надо. Я восемь лет как бросил, и дыма теперь не переношу. Андронов молча открыл дверцу и выбрался из машины. Полез в карман куртки, ничего не нашел и тихо, но с чувством выругался — как в молодости:

— Тудыть твою в душу!

Сигареты и зажигалка остались лежать на столе в кафе «Пингвин». На радость девице-красавице.

Андронов осмотрелся и с облегчением обнаружил за перекрестком табачный киоск. Обернуться туда и обратно было минутным делом.

Он сунул голову в салон «жигуля», бросил расслабленно сидевшему таксисту: «Я за куревом», — и быстрым шагом направился к белой будке. «Неаполитанская» компания, поди, еще только-только начинала жевать и обсуждать свои дела.

Ассортимент в киоске был не хуже, чем в Москве. Андронов купил привычную красно-белую пачку «Мальборо» и черную, с золотом, зажигалку. Опустил пачку в карман и принялся, для проверки, щелкать вновь приобретенным огнивом, положив на край прилавка сдачу — несколько монет и купюр. Дунул ветерок, и одна сторублевка сухим осенним листком запорхала к мокрому асфальту. Андронов, чертыхнувшись, сгреб с прилавка деньги и повернулся к месту приземления купюры. И не обнаружил ее. В той точке, где она, как успел заметить краем глаза Андронов, совершила посадку, стоял черный, забрызганный грязью ботинок.

— Вы не могли бы сделать шаг назад? — вежливо обратился Андронов к владельцу ботинка. — У меня деньги упали, а вы на них наступили. Вероятно, не заметили, — в последнюю фразу он подпустил чуть-чуть сарказма, потому что не заметить мог только слепой.

— Чо такое? — услышал он в ответ утробно-сиплое, с нажимом. — Чо ты гонишь, бычара? Хочу — стою, какие деньги? На лохов наезжай.

Дискуссия, в данном случае, представлялась делом бесполезным. Чтобы понять это, достаточно было взглянуть на наглую морду бритоголового здоровяка-перекормыша в темной кожаной куртке — с такими братками Андронову приходилось иметь дело, и не раз. Конечно, учитывая главную его, Андронова, задачу, нужно было плюнуть на эту сторублевку и возвращаться на свой наблюдательный пост — пусть жлобяра забирает ее… Но кровь уже ударила в виски — и тело сработало, не дожидаясь решения мозга.

«Пулеметы не пулеметы, — шашки наголо — «даешь, сукин сын, позицию!» — и рубать!»

Носком туфли Андронов саданул жлоба в коленную чашечку, а когда тот, хрюкнув, начал сгибаться, сделал шаг вперед и коленом все той же правой ноги, встречным движением вверх, заехал аборигену в нижнюю челюсть. Раздалось клацанье зубов — и тот грузно, всей своей кабаньей тушей, осел на асфальт, пребывая в безусловном глубоком нокауте. Андронов ощутил болезненный зуд в собственной челюсти — довелось ей узнать в былые годы, что такое перелом… Однако насчет кабана вряд ли стоило беспокоиться — чтобы сломать такую костяру, требовался как минимум кастет.

Считать до десяти, уподобляясь рефери, Андронов не стал — подобрал свой подмокший стольник и, подхватив обмякшего жлоба под мышки, отволок к стене. Пристроил возле урны и разогнулся. Вокруг было немало очевидцев этой короткой динамичной сценки, но никакой реакции с их стороны не последовало. Как обычно и бывает в подобных случаях. Не возмущались, не хватали Андронова за руки, не звали стражей правопорядка и не спешили поинтересоваться у потерпевшего, как тот себя чувствует. Народ был уже ученый, знал, что если вмешаешься — может получиться себе дороже, мало ли у кого с кем какие разборки… В конце концов, не у ребенка кусок хлеба отобрали.

Ругая себя на чем свет стоит за несдержанность, Андронов вернулся к такси. Колено побаливало, — а ведь можно было обойтись без этого! Он досадливо плюнул, вытащил сигареты и обернулся. Жлоб не только очнулся, но и, держась за челюсть, уже ковылял куда-то вдаль. Судя по всему, он все еще пребывал в состоянии грогги.

«Жлобов нужно учить», — потерев колено, сказал себе Андронов, щелкнул новенькой зажигалкой и сделал глубокую затяжку.

Забираясь в «жигуль», он был уже спокоен. Регбист пока не появлялся, не мчались хватать и вязать устроителя мордобоя блюстители закона, и все продолжало идти своим чередом.

«Фрагмент, — внутренне усмехаясь, подумал Андронов. — Может, не дал бы в челюсть — поперся бы он дальше и попал под лошадь. Или под трактор…»

— Ну, вы, блин, даете, — киношной фразой встретил его таксист. По тону было непонятно, осуждает ли он, восхищается или же просто констатирует. — Терминатор, да?

— Нахалов надо ставить на место, — заявил Андронов, расстегивая куртку.

— Ронять на место! — хохотнул таксист. — А что, может, и порядка было бы больше… Вломить этим, в Думе… Одному в ухо, другому по хлебальнику — глядишь, мозги бы встряхнулись, если есть, и законы путные принимали бы. А то ведь сплошной беспредел! Такого при Союзе не было. Развалили, сволочи.

— Вы же и позволили развалить, — заметил Андронов.

— Я лично ничего не разваливал! — возмутился таксист.

— Да я не о вас лично. Но все вы и развалили.

Таксист нахохлился:

— «Вы»! А вы? Или не тут жили, а где-нибудь в Турции? Турецко-, мля, подданный, как папа Остапа Бендера?

— Не кипятитесь, — миролюбиво произнес Андронов. — Нервы новые не купишь. А что случилось, то уже случилось.

Таксист посопел немного и затих, смекнув, видимо, что совсем ни к чему ссориться с выгодным клиентом. Андронов тоже молчал, поглядывая на двери «Неаполя».

Турецкоподданный… Сын турецкоподданного Остап-и-прочая-Бендер-бей. Кажется, совсем недавно читал он, Андронов, веселые истории о похождениях великого комбинатора, под самую завязку напичканные реалиями того времени… незабываемого времени… — а ведь все-таки много уже с тех пор воды утекло, ох, много… И не только эти истории он тогда читал, в его квартире было полно книг, самых разных, и он глотал их жадно, взахлеб, и смотрел телевизор, перескакивая с канала на канал, и слушал радио… Он мог бы, прибегнув к литературному штампу, сравнить себя с губкой, впитывающей информацию, — но ни в какую губку столько бы не вместилось. А в него — вместилось! Много свободного места было в его голове, не очень тогда обремененной знаниями… И заработали его мозги на полную катушку, и он размышлял, и делал выводы, и искал ответы на массу вопросов… И ломались устоявшиеся схемы, и множество явлений осмысливалось по-новому, а об еще большем количестве явлений он задумывался вообще впервые за свою не слишком на тот момент длинную, но насыщенную бурными событиями жизнь. Событиями, — но не мыслями.

Водитель кашлянул и повернул голову к Андронову:

— Вот вы тут о фрагментах рассуждали, о старике с конем… Ну, что нельзя судить по одному слову обо всей книжке…

— Это не я придумал, — сказал Андронов.

— Да неважно, — таксист сел прямо, положил левую руку на баранку. — Я вот о чем. Выходит, события оценивать нельзя, так? И поступки свои тоже оценивать нельзя. Нельзя определить, хорошо ты поступил или плохо… Так ведь оно получается?

Андронов хотел кивнуть, но не успел, потому что водитель в одиночку ринулся дальше по тропе рассуждений:

— Вот, к примеру, сбил я кого… тьфу-тьфу-тьфу! — торопливо изобразил он плевок через плечо. — Насмерть! И выяснилось бы, что это какой-нибудь Чикатило… Сотню уже изнасиловал и зарезал, и еще столько же зарезал бы, если б я его не сбил. Значит, ДТП-то мое там, — он показал пальцем вверх, — мне в плюс пойдет, а не в минус. Хорошее, выходит, дело сделал, хоть и не специально. Или сбил я нормального мужика — вроде бы, зло сотворил, да? И вроде как чертям на руку играю… А остался бы жив тот мужик, и, может, народился бы от него новый Гитлер какой-нибудь.

Или, опять же, наоборот: лезет под колеса алкащ, а я его спасаю, отворачиваю в столб, хотя знаю, что мне пипец придет. Я, значит, в лепешку, а он жив-здоров, а потом плодит адольфов… — Таксист скорчил недоуменную мину. — Выходит, непонятно, что к добру, а что к злу на этом свете делается. Хрень какая-то получается. И как во всем этом разобраться, а? — таксист смотрел на Андронова так, словно тот прямо сейчас обязан был все разложить по полочкам.

— Тут вот какая штука, — медленно начал Андронов, подбирая слова. — Любое наше действие порождает следствие, которое порождает другое следствие, и так далее, и так далее. Цепочка следствий протягивается в необозримое будущее, и в какой-то момент даже самый наш распрекрасный поступок неизбежно, кроме предыдущего добра, приводит к злу. И наоборот — из злого поступка когда-нибудь прорастает добро. И выходит, что в будущем все наши поступки уравниваются. Добро уравновешивает зло, а зло уравновешивает добро. И потому сумма добра и зла в мире остается величиной постоянной. Понимаете?

Таксист сосредоточенно наморщил лоб и неуверенно кивнул.

— А значит, — продолжал Андронов, — человеку, в идеале, лучше вообще не совершать никаких поступков. Но, поскольку на практике такое вряд ли возможно, нужно руководствоваться следующим принципом: как бы ты ни поступил, хорошо ли, плохо ли — не имеет никакого значения. Вот так.

В салоне автомобиля повисло молчание. Андронов продолжал следить за входом в «Неаполь», а его собеседник ожесточенно покусывал губу и, судя по сосредоточенному виду, усиленно размышлял над услышанным. В конце концов он оставил губу в покое и спросил, исподлобья взглянув на Андронова и тут же опустив глаза:

— И что, вы по такому принципу и живете или это все общие рассуждения?

— Теперь именно так и живу, — ответил Андронов. — Слишком долго думал по-другому, а когда увидел, что, в итоге, получилось… — он не договорил.

— Мда… — вздохнул таксист. — Как начнешь задумываться, все мозги наперекосяк могут пойти. Лучше уж всю эту хренотень в голову не брать.

Андронов лишь повел плечом и решил, что хорошо бы купить жвачку: это будет лучше, чем, в ожидании, садить сигареты одну за другой.

4

Когда Регбист с сопровождающим наконец-то вышел из «Неаполя», Андронов уже устал бороться с дремотой. Таксисту было гораздо легче — он просто спал, привалившись к дверце, и даже временами похрапывал. Парочка погрузилась в «Опель», и Андронов, перестав жевать «Орбит», негромко сказал:

— Шеф, пора ехать.

Аптекарь с подручными не появлялся, но Андронова местный деляга не интересовал. Во всяком случае, пока не интересовал; а потом, в следующий раз — как скажут командиры… Сейчас его объект — исключительно Регбист. И даже если (и скорее всего) тот уже выполнил свою задачу и теперь его везут то ли в гостиницу, то ли развлекаться, то ли осматривать местные достопримечательности, он, Андронов, должен сидеть у него на хвосте. На всякий пожарный. Бывший военный Андронов когда-то не очень любил подчиняться приказам, и, случалось, не подчинялся, — но было это еще в века Трояновы…

А Регбиста, как выяснилось, везли вовсе не в «Салют», а совсем в другую сторону. «Опель» выбрался из центральной части города, потянулись справа и слева заборы «частного сектора», и транспорта заметно поубавилось. Таксист, выполняя рекомендации Андронова, держался на приличном расстоянии от «Опеля» и больше никаких разговоров не заводил.

Населенный пункт быстро терял признаки города и превращался в какой-то поселок городского типа или даже село. Почти исчезли из пейзажа пестрые вывески и рекламные щиты, на окнах домишек появились ставни, а более-менее приличный асфальт сменился лабиринтами трещин и выбоин, заполненных грязной, с бензиновыми разводами водой, куда то и дело проваливались колеса. В этом лабиринте вполне мог захлебнуться несчастный Минотавр. Прохожих здесь почти не было, зато все чаще попадались на глаза слонявшиеся между кучками мусора беспородные собаки.

«Опель», мигнув красным огоньком на корме, повернул налево, где на углу прилепилась забегаловка. Она именовалась простенько и со вкусом: «Клеопатра». Так, видимо, звали намалеванную на стекле круглощекую грудастую деваху в сарафане. Какое отношение эта деваха имела к египетской царице, было непонятно. Таксист следовать за «Опелем» не спешил. Тот вперевалку удалялся по незаасфальтированной улочке, а «жигуль» проехал мимо этого ответвления от главной дороги и остановился у обочины.

— А почему не туда? — сухо поинтересовался Андронов.

Таксист заглушил мотор и повернулся к нему:

— Там только одна дорога, никуда не денется. Хотите — идите сами, а я туда не поеду.

— Запретная зона?

— Шахта «Южная». Урановую руду добывали, а потом месторождение почти выработали, шахта нерентабельной стала, и ее закрыли. При Союзе все это было жутко засекречено, только каждый в городе и так знал.

— Это все, конечно, интересно, — сказал Андронов. — Но почему ехать-то отказываетесь? Чернобыльский синдром?

— Чего? — вскинулся таксист.

— Облучиться боитесь? — пояснил Андронов.

— А-а! — махнул рукой водитель. — Мы тут все давно облученные, хуже не будет. Просто территорию эту в аренду сдали, таким же вот, как Аптекарь и прочие. Там у них теперь, типа, какие-то мастерские. Или цех какой-то, рядом с шахтой. Если я туда попрусь с вами вместе, они и вас застукают, и меня. Туда ведь просто так никто не ездит. Могут и машину раздолбать, и не только машину… Или потом в городе найдут. Ребята ушлые, а город небольшой…

— Да ну? — усомнился Андронов. — Не сгущаете краски?

— Не сгущаю. Никуда ваш клиент не денется, этой же дорогой и вернется. Лучше, вон, в «Клеопатре» посидеть, у Наташки, оттуда хорошо видно.

— А может, я заказ приехал делать…

— Да какой заказ! Для заказов у них офис, в центре. Сюда заказы делать не ездят.

— А зачем же моего клиента сюда повезли? Чтобы в шахте в прятки поиграть?

Таксист, как под обстрелом, пригнулся к рулю. Подергал себя за усы. Оглянулся на заднее сиденье, словно там мог кто-то подслушивать. И, поколебавшись, сообщил:

— Брехня это или нет — не знаю… так, слухи ходят… Крутяки там развлечение для своих устроили, с адреналинчиком. Рискованное развлечение. Вообще, кто знает, тот помалкивает, но наши говорили — называется эта игрушка «Старое Метро».

— Метро? — удивился Андронов. — Да еще и старое? У вас что — и новое имеется? Я как-то не заметил.

— Да какое новое! — вновь отмахнулся таксист. — Это просто название такое — «Старое Метро». Ну, потому что шахта, наверное… Типа, метро.

«Старое Метро»…

Андронова словно шлепнули по затылку, так что выскочила невидимая пробка — и сразу вспомнилось.

«Старое Метро» из книги Братьев. Как там? «Грей… или Грин?.. умер у рыбарей». Старое Метро, Иван Жилин и чокнутый космический кибер.

Оказывается, местные «крутяки» не только разумели грамоте, но и читали книги АБС. Давние книги, шестидесятых годов.

— «Старое Метро» — это сильно, — сказал Андронов. — А поконкретнее можно? В чем эта игрушка заключается? В чем прикол, как говорится?

Таксист быстро взглянул на него и сразу отвел глаза, как уже делал раньше, возле «Неаполя». И произнес в пространство:

— Сейчас, говорят, ничто так не ценится, как информация. И потом, я же не знаю, кто вы и откуда… Может, шпион какой… Расскажу, а меня парни — чик, — он провел ребром ладони по горлу, — и на небеса. Лучше в лагерном клифте, чем у Фокса на пере, как Евстигнеев выражался.

Андронов тихонько хмыкнул. Озвучивать свою биографию и нынешний статус он не собирался — не тот случай. И показывать удостоверение было ни к чему — вряд ли отставной самолетный штурман станет разговорчивее, узнав, что имеет дело с представителем спецслужб.

— Во-первых, — начал он, — если слухи ходят, я могу и у кого-нибудь другого узнать, более разговорчивого. Хотя вы и так достаточно много сказали, приятель. Во-вторых, кто я и откуда — неважно, но контора у нас частная, и делиться какими-либо секретами с внутренними органами, то бишь, с ментами, нам ни к чему. В-третьих, мне, собственно, не очень-то и нужно знать, что там в этой вашей урановой шахте делается. Я человека пасу, только и всего. Собираю материал. Даже не компромат, а просто материал. Мое дело — зафиксировать, что он был там-то и там-то. Тогда-то и тогда-то. А что он там вытворял — меня не касается. — Андронов помолчал, глядя на сникшего таксиста. — Другое дело, мне самому интересно узнать, в чем суть этого аттракциона — «Старое Метро». Просто для расширения, так сказать, кругозора. Хотя название довольно красноречивое. Для ценителей фантастики, конечно. Вы такую книгу не читали — «Хищные вещи века»?

— Некогда мне читать, — пробурчал таксист. — А фантастика, по-моему, вообще мура для пятиклассников. Да и кто сейчас читает-то? Телек — самая ходовая книга.

— Тут вы правы, — согласился Андронов. — Видел я, уже давненько: матовое зеркало и шарик на шнурке. Тогда казалось — удивительная штука. Так вот, насчет кругозора, — не меняя тона, добавил он. — С любопытством справиться трудно, будет постоянно зудеть. Готов заплатить за информацию, но только в пределах разумного. Называйте вашу цену, поторгуемся.

Таксист встрепенулся, пощипал усы. Сказал не очень уверенно:

— Ну, думаю, полтыщи, не меньше. Я ж все-таки рискую.

— Да уж, большой риск, — заметил Андронов с иронией.

Он усмехнулся и достал бумажник. Покопавшись в «баксовом» отделении, протянул усатому пять купюр с зеленоликим Бенджамином Франклином:

— И торговаться не буду, цена вполне приемлемая.

Он-то знал, сколько можно запросить за такого рода сведения. Доводилось платить и гораздо больше. Хорошо, что не свои платить.

Таксист осторожно, двумя пальцами, принял заокеанские денежки и тут же затолкал их куда-то под куртку. Вид у него при этом был такой ошарашенный, словно ему только что сплавили гремучую змею или взведенную гранату.

— Что-то не так? — спросил Андронов.

— М-м… — промычал таксист. — Э-э… Значит, в долларах?..

Андронов понял свою оплошность — и рассмеялся. Сначала-то нужно было уточнить, о какой «полтыще» говорит таксист, а потом уже лезть за деньгами. Полтыщи — чего? Это же провинция, глушь, а не Москва и не Питер. Экс-штурман «Як-42», конечно же, имел в виду пятьсот рублей, а не пятьсот баксов. Наверное, для него эта цена представлялась достаточно высокой.

«Балбес ты, братец, — беззлобно обругал себя Андронов. — Все звезды внутри тебя — как же! Балбесина…»

Таксист, вероятно, сообразил, что до клиента дошло, но никакого заднего хода не будет — и тоже засмеялся, поматывая головой. День у него явно удался. Во всяком случае — начался удачно, памятуя о притче.

— Ладно, — сказал Андронов. — Умерла, так умерла. Давайте вашу историю.

— Только повторяю, — предупредил таксист, — брехня или нет, не гарантирую.

— Не имеет значения. Сделка-то состоялась.

— Ну, тогда слушайте.

Да, местные предприниматели в юности, а, может, и в зрелом возрасте, читали Братьев. И аттракцион, если верить молве, устроили почти такой же, как в книге. Только, разумеется, без космических киберов. Не придумали еще ученые космических киберов. Функцию киберов выполняли вольнонаемные субъекты, намеревавшиеся таким своеобразным способом поправить свое материальное положение. Любителя острых ощущений, не знающего, напротив, куда девать деньги, облачали в спецодежду и запускали в шахту «Южная». Он должен был пройти подземными выработками и добраться до выхода. Причем, и это главное, постаравшись не повредить свой спецкостюстюмчик — фон там, по утверждению таксиста, был будь здоров! Точнее, не будь здоров. Задача представлялась достаточно сложной, потому что в урановых катакомбах любителя поджидали вольнонаемные, тоже в спецкостюмах. И не только поджидали, но и старались нанести как можно больше ущерба одеянию толстосума. Дабы он нахватался рентген по самую макушку. Но: нападавшие шли в бой с пустыми руками, тогда как любитель острых ощущений мог использовать какие угодно средства для того, чтобы прорваться к выходу без урона для собственного здоровья. О таких средствах устроители аттракциона позаботились — там, в урановых коридорах, валялись и камни, и палки, и всякие железяки, и много чего еще…

— И, говорят, желающих хватает, — подытожил таксист. — Хотя удовольствие стоит дорого…

— Развлечение для идиотов, — пробормотал Андронов. — Урановая Голконда…

Сомнительно, чтобы Регбист принял участие в этом мероприятии — не за тем посылали из Москвы. Скорее всего, гостя все-таки просто повезли на экскурсию — похвастаться местным экстримом. Мол, тоже не лаптем щи хлебаем.

«У Братьев «дрожка», а тут флешмоб, — подумал он. — Там Старое Метро — здесь старая шахта. Забавно. Книга становится жизнью…»

От последней мысли по спине прополз холодок.

— A мозги живых обезьян у вас не едят? — спросил Андронов. — Не в ходу такое развлечение?

Таксист оторопело взглянул на него:

— Как это?

— Очень просто. Ложками, — пояснил Андронов. — Не балуется таким молодежь?

— Не слыхал про такое извращение, — помотал головой таксист. — Колются, это да — у меня весь подъезд шприцами завален, колеса всякие глотают… Дебилы… По мне, так уж лучше водки выпить.

«Слег, — подумал Андронов. — Братья придумали слег, а кто-то вдыхает дым листьев хавры, а еще кто-то сидит на игле… В мире полно дураков, готовых тратить деньги на всякую дрянь. Водка… Наркотики…

А коль есть спрос — будет и предложение. И чем больше спрос — тем больше предложение…»

Сам он наркотики никогда не пробовал и пробовать не собирался. И никакой жалости к этим дуракам не испытывал. Каждый должен получать то, чего он хочет, а если Господь обделил умишком — то кто ж виноват? Никто никого не принуждает, каждый сам делает выбор…

— Ладно, — сказал он. — Подъезжайте к вашей Наташке-Клеопатре. Попьем кофейку.

5

Посещение «Старого Метро», судя по всему, не причинило вреда здоровью Регбиста. Оттуда он доехал до центральной площади и там распрощался со своим провожатым. А потом словно задался целью посетить все магазины на обсаженной высокими деревьями главной улице. Андронов умаялся караулить его то у одних, то у других дверей, но крест свой нес достойно, не роптал, и если и ругался, то только про себя. Удовлетворенный же таксист, в отличие от пассажира, просто сиял и вдохновенно мотал головой в такт раздававшимся из автомагнитолы мелодиям. У Андронова сложилось впечатление, что Регбист просто убивает время — сумка его не меняла форму, не раздувалась от покупок. И лишь из «адидасовского» магазина, задержавшись там достаточно долго, он вышел с пакетом в руке. Покончив с магазинами — причем, последним был книжный, на который Регбист потратил чуть ли не час, — он неспешной походкой отдыхающего двинулся в сторону гостиницы «Салют», но завернул в ресторан… Андронову пришлось удовлетвориться хот-догом из ближайшего ларька, а таксист энергично умял домашнюю снедь, обогатив атмосферу салона «жигуля» крепким чесночным духом.

Хорошо ли это, плохо ли, — но не бывает ничего вечного в подлунном мире, и любой процесс имеет как начало, так и конец. Пришел конец и странствиям Регбиста…

— Если что, я на стоянке, — сказал напоследок усатый летун в отставке, высадив Андронова у скверика в стороне от гостиничного портала.

Андронов проводил взглядом скрывшегося в дверях гостиницы Регбиста и остался стоять под мокрыми липами. Закурил и принялся пускать дым в воробьев, галдящих в ветвях над его головой. Ему хотелось верить в то, что «объект» окончательно осел в гостинице и никуда больше не попрется. Ресторан там есть, и сауна… и девочки, конечно же, найдутся, коль появится в них нужда. Предстояло еще отцепить «паучки», — но только если представится удобный случай. Сделать это можно было и по дороге в Москву, а то и в самой столице. И даже, скорее всего, именно там — и возможностей больше, и работать придется уже не в одиночку.

Андронов сделал последнюю затяжку и медленно направился к дверям «Салюта». Мелкая водяная пыль продолжала сеять с так и не выздоровевшего неба.

В начале четвертого холл уже не походил на пустыню, какой выглядел с утра. В углу, за раскидистой зеленью в кадках, толпились какие-то личности с разноцветными флажками в руках. У дверей ресторана беседовала тройка крупных парней, достойных кисти Васнецова, а за одним из столиков расположились две симпатичные блондинки с бумагами. Перед ними стояла табличка с надписью: «Регистрация». Видимо, намечалось тут некое мероприятие — может быть, собрание партии «Блондинки за научно-технический прогресс», а может — конференция работников коммунального хозяйства. Андронов подошел к киоску, неспешно обозрел сувениры, но ничего интересного для себя не обнаружил. Зато с удивлением обнаружил другое — октябрьский номер журнала фантастики «За порогом». Такой журнал в глухой провинции был приятной неожиданностью, и Андронов купил его и тут же начал просматривать.

К фантастике он относился по-особому. Да, было, было время, в самом начале, когда он подряд читал все, что стояло на полках в его квартире, а фантастики там хватало. Даже более чем. Интересно было сравнивать то, о чем мечталось, с тем, что получилось, и он открывал для себя Беляева и Адамова, Казанцева и Немцова, Ефремова и Гуревича, Днепрова и Гора, Ларионову и Стругацких. И, конечно же, не раз и не два прочитал «Аэлиту»…

Он стоял у киоска, листая журнал, и поднял голову как раз в тот момент, когда в холл со стороны лестницы вошел Регбист. Темно-синий, с иголочки, спортивный костюм, явно приобретенный в том самом «адидасовском» магазине, придавал еще больше стати его мощной фигуре. На плече у Регбиста висело гостиничное полотенце, а на ногах, несколько уменьшая общее впечатление, были туфли, а не дополнявшие бы гармонично костюм кроссовки на толстенной подошве. Регбист шагал легко и целеустремленно, прямо к двери с выписанным дугой словом «бассейн».

Вот тебе и сауна с пивом, вот тебе и девочки… Никак нет — бассейн! Водные виды спорта. Конечно, такое намерение представлялось несколько странным — после ресторана, наевшись-напившись, но Андронову было глубоко наплевать на эту странность. Главное — Регбист оставил брюки с «паучками» в номере, и сам оставил номер, давая Андронову прекрасную возможность без помех забрать подслушивающие устройства. Прямо сейчас.

Как только Регбист исчез из холла, Андронов, мысленно хлопая в ладоши, закрыл журнал и деловитой поступью направился претворять возможность в действительность.

Одним духом взлететь по лестнице на седьмой этаж ему не удалось — и годы были уже не те, и выкурено было немало, начиная папиросами из жестяного заветного портсигара и кончая разными заграничными сигаретами. Добравшись до своего коридора, Андронов остановился, чтобы чуть-чуть отдышаться — нечто подобное пришлось ему как-то раз испытать… внутри металлического яйца… Постоял, отдуваясь, несколько секунд и устремился к своему номеру, на ходу расстегивая куртку. Кто знает, как долго будет отсутствовать Регбист? Может, вода покажется ему слишком холодной или тяжелый желудок помешает заплывам… Потянет, понимаешь, на дно.

Андронов тоже испытывал тяжесть, только не в желудке, а в мочевом пузыре. Поэтому, прежде чем приступить к делу, заскочил в туалет-душевую. Потом забрал с холодильника сумку и прошел в комнату. Бросил куртку на постель, оставшись в свитере. Уже смеркалось, однако Андронов не стал включать свет и быстренько извлек из сумки инструменты: элегантную «фомку» — мечту любого взломщика и тонкую неприметную «удочку» величиной с огрызок карандаша. С ее помощью можно было определить местонахождение «паучков» и отцепить их миниатюрные лапки от ткани. На всю операцию должно было уйти не более пяти минут.

Захватив инструменты, он открыл застекленную дверь за портьерой и вышел на лоджию. Перелез через перегородку между номерами — и сразу обнаружил удобный расклад. («Фрагмент!» — внутренне улыбнулся Андронов.) Дверь в комнату Регбиста была приоткрыта. Любил, видимо, Регбист проветривать помещение, где ему предстояло ночевать. Андронов тут же бросил не понадобившуюся «фомку» на свою половину лоджии и вошел в семьсот девятый номер, стараясь на всякий случай ступать потише. Хотя в номере, конечно же, никого быть не могло. Но привычка, привычка…

Номер оказался копией его собственного. На столе россыпью лежали яблоки и две книги. Возле кровати стояла сумка, полуприкрытая пустым пакетом из «адидасовского» магазина, а на подушке, беспомощно раскинув рукава, распростерся тонкий серый свитер. Андронов сразу выделил главное — брюки на спинке стула, свисавшие из-под пиджака. Точка. Больше его ничего не интересовало.

Быстро отвинтив колпачок «удочки», он переместил пиджак Регбиста на стол, а брюки разложил на полу. И сноровисто приступил к делу. Индикатор «удочки» без труда обнаружил всех трех «паучков», потом в ход пошел крошечный «крючок» — и подслушивающие аппаратики один за другим были переправлены в капсулу «удочки».

Все. Дело было сделано. Трубач мог трубить отбой. Расседлывайте коней, товарищи, рассаживайтесь у костров. Сейчас будет хороший ужин. Роскошный ужин в ресторане, а не тот несчастный хот-дог…

Андронов мысленно пожал самому себе руку. Убрал «удочку» с добычей в задний карман джинсов и принялся приводить все в прежний вид — Регбисту незачем было знать об этом несанкционированном проникновении. Поднял брюки с прохладного линолеума, аккуратно сложил по стрелкам — как было — и повесил на спинку стула. Забрал со стола пиджак, придержал покатившееся яблоко, вернул на место и остановил взгляд на книгах. Собственно, там лежала только одна книга — карманного формата, с цветной обложкой. Приобретенная, видимо, во время недавнего хождения Регбиста по здешним магазинам.

«Стажеры».

Андронов удивленно хмыкнул: Регбист тоже был поклонником АБС.

А второй предмет, сначала принятый за книгу, оказался не книгой, а солидной по толщине синей записной книжкой, из которой высовывались уголки каких-то бумажек.

Андронов повесил пиджак Регбиста поверх брюк и подумал, что стоит, пожалуй, глянуть на записи — мало ли что… Информация вещь полезная, даже местные таксисты это понимают. А если еще ее можно добыть без всякого труда и бесплатно — достаточно лишь протянуть руку…

Он протянул руку и взял записную книжку. Начал листать с конца, выпуская края страниц из-под большого пальца левой руки.

Фамилии… Имена… Адреса… Цифры — номера телефонов… Какие-то расчеты… Некоторые вложенные бумажки оказались визитными карточками, другие — невразумительными записями, сделанными разным почерком и разной пастой. Незнакомые фамилии. Незнакомые адреса. Незнакомые номера…

А потом — словно иголка воткнулась в сердце. За ней вторая. Третья. Чувствуя, что его бросает в жар, Андронов, теперь уже двумя пальцами правой руки, перевернул еще несколько страниц — и получил очередные болезненные уколы. Затаив дыхание, он открыл первую страницу с личными данными владельца: имя, фамилия, адрес, паспорт, телефон домашний, телефон рабочий, факс, «мыло»… И застыл статуей «Аллегория изумления».

Оцепенение его, впрочем, длилось недолго. Бросив записную книжку на стол — причем, совершенно не заботясь о том, чтобы она угодила именно на то место, где лежала раньше, — Андронов запустил руку во внутренний карман пиджака Регбиста и вытащил паспорт. Открыл, взглянул — и положил обратно. Произнес выразительно:

— Тудыть твою в душу!

И пошел к лоджии, чуть покачивая головой из стороны в сторону и не в состоянии еще осознать смысл и значение этой новой для него информации.

Он ведь, оказывается, знал этого человека. Хоть и заочно, — но знал. Перебравшись к себе, Андронов машинально поднял с бетонного пола лоджии «фомку». Подошел к перилам и принялся отрешенно смотреть на городские кварталы, которые уже теряли очертания в подступающих сумерках. Мысли его были беспорядочными, как броуновское движение, и ни одну из них пока не удавалось не только ухватить, но даже притормозить.

6

В собственном номере, куда Андронов вернулся, простояв на лоджии минут пять, его подкарауливала еще одна неожиданность. Причем отнюдь не из тех, которые называют приятными. Неожиданность явилась в виде двух молодых людей специфической породы — с квадратными подбородками, сплющенными ушами и крепкими шеями. И униформа у них была стандартной — темные куртки и джинсы. Один бычок сидел на стуле, расставив слоновьи ноги и положив руки на стол. Перед ним лежало раскрытое удостоверение, изъятое из куртки Андронова. И раскрытый паспорт, изъятый оттуда же. А бумажник Андронова, безусловно, уже перекочевал в карман бычка. Второй устроился на тумбочке в изножье кровати, у дальней от Андронова стены комнаты. В руке у него был не какой-то там примитивный кастет или нож, а добротный пистолет. Не газовая игрушка, не пугач, а самое настоящее боевое огнестрельное оружие — это Андронов определил сразу. Определил — и застыл возле портьеры, понимая, что деваться ему некуда. Не прыгать же с седьмого этажа в надежде, что вдруг при падении прорежутся крылья.

— Вот такой фрагмент, братан, — жирным голосом сказал сидевший у стола подручный Аптекаря. (В том, что к нему пожаловали именно подручные Аптекаря, Андронов не сомневался.) — Не думаю, что к твоему счастью. — Он постучал толстым коротким пальцем по удостоверению. — Липа?

Слово «фрагмент» оказалось для Андронова подобным вспышке, которая все осветила и прояснила.

«Ай да девица-красавица, — подумал он. — Не только на флешмоб ты способна, оказывается. И пьянка работе не мешает».

И еще он подумал, что его командиры там, в Москве, недооценили противника. Аптекарь подготовился к возможному появлению «хвоста», и пока он, Андронов, пас Регбиста, ребятки Аптекаря пасли его самого. Охотник сам стал дичью. Вряд ли, конечно, они вычислили его прямо на вокзале — скорее уж, здесь, в гостинице… Впрочем, теперь это не имело значения. Главное — вычислили, главное, что Аптекарь предусмотрел вариант с тем кафе и разместил там девицу-красавицу. И она, забирая сигареты из его, Андронова, куртки, прицепила «паучка»… Причем, в отличие от него, Андронова, прослушку вели сразу же (он такого задания не получал) и были в курсе всех его разговоров.

Что с ним собираются делать, Андронов не знал, но мог предполагать — и все предположения были грустными. Для него. Ситуация сложилась не самая выгодная… однако не безнадежная. Приходилось с шашкой на пулеметы ходить, и удачно ходить, и вряд ли тот второй, с пистолетом, прямо так вот сразу затеет пальбу. Не кино же, в конце концов! Ох, не вовремя явились сюда ребятки Аптекаря — не с ними сейчас надо бы разговоры разводить, а пообщаться с этим… Регбистом… Обязательно пообщаться!

Все эти размышления заняли две-три секунды, не более — Андронов думал обо всем одновременно, да еще и успел прикинуть расстояние до каждого из непрошеных гостей. До ближнего получалось четыре шага, до дальнего — шагов семь. Вполне приемлемая дистанция, если действовать с умом, хладнокровно. Хотя пулю в живот или прямо в лоб можно было, конечно же, схлопотать запросто.

«Не видел ты пуль, что ли, страшный герой, ужасный?» — подумал Андронов.

И, не двигаясь с места, ответил бычку насчет «липы», ничуть при этом не покривив душой:

— Разумеется, подделка. Мы ж вроде как одним ремеслом занимаемся, только в разных командах. Можно сказать, единомышленники. Ловко вы меня вычислили, братишки.

— А то! — утробно произнес ближний «братишка», а дальний, поведя стволом пистолета, приказал:

— Железяку на пол!

Это были именно те слова, которых и ждал Андронов. Он уже все прикинул — и сделал выбор из двух наиболее приемлемых вариантов. Правильный ли это выбор, должно было показать самое ближайшее будущее.

— Без проблем, братишки, — миролюбиво начал он, по-прежнему не шевелясь. — Думаю, как-нибудь поладим.

С последним произнесенным звуком, Андронов одним резким движением кисти, еще помнящей тяжесть кавалерийской шашки, без замаха метнул «фомку» в лицо бычку с пистолетом. И тут же, рванувшись к кровати, схватил подушку и швырнул ее в «братишку» у стола. Одним взглядом оценил эффект, произведенный увесистой «фомкой» (а она угодила именно туда, куда Андронов и метил — в переносицу), и вслед за подушкой бросился на ближнего гостя. Тот не успел даже поднять руки, когда Андронов всем телом налетел на него, сбивая на пол. Ухватившись пятерней за волосы «братишки» («Эх, что ж вы не ходите обритые, как раньше?»), Андронов несколько раз впечатал его физиономию в пол. И хоть и мягким был линолеум, физиономия впечатывалась со стуком и хрустом, как и положено.

Секундная стрелка вряд ли успела описать хотя бы один круг, когда Андронов выпрямился и оглядел дело рук своих.

«Вот так, ребята… Нет, не ходили вы с шашкой на пулеметы…» Отведавший «фомки» бычок упал с тумбочки на кровать и лежал ничком, пачкая кровью покрывало. И признаков жизни пока не подавал. Так же, как и его соратник, который умиротворенно и тоже ничком распластался у стола. Нужно было что-то делать с этими пребывающими в отключке тушами. Нейтрализовать их на как можно более долгий срок.

Задача была предельно ясной, а со средствами ее реализации Андронов определился в течение нескольких секунд. Подобрав с пола пистолет, он для верности добавил одному и другому рукоятью по массивным затылкам. Соблюдая, впрочем, меру — убивать он больше никого не собирался. Пришлось изрядно попотеть, освобождая туши от курток, а потом вновь надевать их на бычков — уже задом наперед, застегивая на спине, да еще и завязывая там же, на спине, рукава узлом, так, чтобы «братишки» не могли руками шевельнуть в этих коконах. Мало того, он не поленился замотать обоих в гостиничное белье — одного в пододеяльник, а другого в простыню, — и закрепить эти саваны предварительно вытащенными из джинсов горемык ремнями. Не переводя духа, Андронов наведался в душевую, намочил оба полагающихся ему полотенца и накрепко связал бедолагам щиколотки. Именно бедолагам, неудачникам, а не врагам. Никакой неприязни к ним он не испытывал, и поступал с ними столь бесцеремонно не из-за собственного садизма, а исходя сугубо из интересов дела. И ради собственной безопасности — в первую очередь.

Провозившись еще достаточно долго и вконец запыхавшись, Андронов все-таки доделал работу, утомленно сел на разоренную постель и закурил. Бычки были рассортированы, опломбированы и сданы на хранение. Один, с кляпом из носового платка, покоился на животе на кафельном полу душевой, привязанный наволочкой к трубе умывальника. Даже если бы ему удалось добраться до двери, открыть ее он бы вряд ли смог, как не смог бы это сделать спеленутый ребенок. Второй, тоже с кляпом, угодил в менее комфортные условия — он теснился в стенном шкафу, в прихожей, вообще без каких-либо шансов самостоятельно выбраться оттуда. Потому что дверцу шкафа надежно заблокировал стул, уложенный враспор между шкафом и стеной душевой-туалета. Да, условия содержания, конечно же, были ужасными, — но зато как эти двое потерпевших будут радоваться жизни, когда обретут свободу…

«Но свободу эту подарит вам кто угодно, но только не я», — подумал Андронов.

Ему теперь нужно было, распрощавшись с мыслями о горячем душе, бассейне, сауне и неспешном ужине в ресторане, хватать свои манатки и брать такси до ближайшего к городу железнодорожного узла.

И оттуда, незамедлительно, — в Москву. А там уж пусть отцы-командиры решают, как жить дальше.

Но сначала нужно было встретиться с Регбистом. Непременно встретиться с Регбистом.

Андронов встал с кровати, надел куртку. Вернул в карман свои документы (бумажник, к его удивлению, оказался на месте), погрузил в сумку пистолет и «фомку». Сложил одеяло так, чтобы не было видно кровавого пятна, вышел в прихожую и, перешагнув через лежащий на полу стул, громко произнес:

— Братишки, извините, что так получилось. Крепитесь, скоро вас выпустят. А я уж пойду… Не держите зла, просто работа у нас с вами такая.

Из шкафа донеслось частое сопение.

Андронов запер за собой дверь номера и на всякий случай постучался в соседний. Никто ему не открыл — значит, Регбист еще не вернулся из бассейна.

В коридоре было по-прежнему тихо и безлюдно. Держа в руке ключ, прицепленный к массивной бульбе, Андронов дошел до лестницы и спустился на один марш. Пристроил сумку на подоконник и стал ждать Регбиста.

…Он поглядывал на сумерки за окном, в котором застыло его нечеткое отражение, и опять вспоминал, как очутился когда-то в новом своем жилище. В двухкомнатной квартире на третьем этаже. И почему-то, как вскоре выяснилось, не в Питере, а в Москве. Квартира была со всеми удобствами, и с мебелью, и с разнообразной одеждой, и с битком набитым холодильником, и с документами, и с кучей денег… Оплатой? За что? Окружающее было непривычным, незнакомым, об очень многом он тогда и понятия не имел… Однако, что характерно, все воспринималось как должное… Нет, конечно, опупение присутствовало, но — опупение, а не шок, не удар прикладом по затылку… И со всякими техническими причиндалами он, как стало ясно, умел обращаться, словно некая часть его существа уже бывала тут и худо-бедно знала, что к чему. На месте ему не сиделось, кровь бурлила — однако он сумел пересилить, сдержать себя, и это оказалось полной неожиданностью для него самого. Несколько дней он провел в изобильном своем обиталище, не высовывая носа на улицу и стараясь хоть что-то уразуметь. Хватался то за газеты с журналами (их тоже было навалом), то за книги, слушал радио, до глубокой ночи смотрел телевизор… И опять-таки не испытывал шока, голова работала ясно, и вовсю шла перестройка в мозгах, пропитанных прежними лозунгами. А потом была первая вылазка из дома, на улицу, первый поход в магазин. И первая женщина, которую он привел к себе, а наутро выгнал, совершенно охренев от ее немыслимых взглядов на жизнь.

Гораздо позже, уже кое-как освоившись, уже приобщившись к многообразным развлечениям, которыми была ох, как богата столица, он прикинул, сколько еще может жить безбедно — и понял, что пора думать о каком-то источнике заработка. Правда, поисками заняться так и не успел — источник сам нашел его.

Задавшись вопросом о том, отчего ему так легко удалось приспособиться к новым реалиям, он сразу же ответил на него: значит, так он устроен, такая у него натура, — а потому он и сумел открыть Дверь. Доводилось ему уже многое в своей жизни менять и участвовать в невиданных и неслыханных событиях, оставаясь самим собой, стараясь крепко сидеть в седле и ни в каких, даже самых сложных ситуациях не вешать носа. В конце концов какими бы ни были фрагменты, они, один за другим, складывались в общую картину, но картину эту нельзя увидеть заранее. И хорошо, что нельзя — живи сегодняшним днем, не думая о будущем, и делай то, что у тебя получится сделать…

Регбист поднимался по лестнице не спеша, одной рукой похлопывая по перилам, а другой держа скомканное полотенце. Его влажные волосы были аккуратно причесаны, от плечистой фигуры веяло недюжинной силой, и сейчас, в спортивном костюме, он смахивал на тренера. Только вовсе не развитием физкультуры и спорта он занимался, а совсем другими делами.

Уже поставив ногу на первую ступеньку лестничного марша, на вершине которого стоял Андронов, он поднял голову, рассеянно взглянул — и продолжил свое размеренное восхождение, отсчитывая такт широкой ладонью.

— Иван Сергеич, а я вас поджидаю, — сказал Андронов, подчеркнув «вас», и сделал шаг вперед от подоконника.

Регбист слегка приподнял брови:

— Меня?

Дошагал до лестничной площадки и остановился, чуть ли не на целую голову возвышаясь над отнюдь не низкорослым Андроновым.

— Да, именно вас, — подтвердил Андронов.

Человек в спортивном костюме сразу все понял и, усмехнувшись, повесил полотенце на шею:

— Значит, мы с вами вовсе не случайные попутчики и не случайные соседи по этому «Хилтону»?

— Не случайные.

Андронов подумал, что не стоит делать резких движений — иначе как бы не пострадала челюсть, и так уже натерпевшаяся в свое время. Правда, не от удара кулаком, а от жесткой посадки.

— Я Андронов Алексей Иваныч, — сказал он и медленно повел головой в сторону подоконника, где лежал извлеченный из сумки простенький допотопный портсигар. — Видите эту вещицу? А помните, где такое написано? Цитирую — ну, может, ошибусь на два-три слова. Слушайте: «Он сел в плетеное кресло и некоторое время смотрел на востроносых, щуплых солдатиков, помаргивающих, как птицы, рыжими глазами. Затем вынул жестяной заветный портсигар, — с ним семь лет не расставался на фронтах, — похлопал по крышке, — «закурим, товарищи», — и предложил папирос». Читали такое, Иван Сергеич?

Его визави смотрел на портсигар с легким недоумением, но было видно, что он старается понять.

— Андронов?.. — Он словно пробовал это слово на вкус. — Алексей Иванович? Востроносые солдатики с рыжими глазами…

— Да это я по матери Андронов, по новому паспорту, — весело сказал Андронов. — Пришлось в свое время и паспорт менять, и фамилию — были кое-какие проблемы с московской милицией, уже здесь. А вообще, по отцу я Гусев, всегда был Гусевым. Гусев Алексей Иваныч. Вы, вот, свою записную книжку как память бережете, а я — портсигар. С гражданской!

— Вы не очень обидитесь, если я скажу, что у вас манеры провинциального актера? — бесцветным голосом осведомился Иван Сергеевич. — Демонстрация раритетов времен гражданской войны… Декламация художественных текстов графа нашего красного, советского, Алексея Николаевича… Нет, чтобы просто сказать: следил, мол, я за вами, Иван, в вещичках ваших копался… — Он посторонился, давая дорогу спускавшейся сверху пожилой тучной женщине в переливчатом пурпурном нарядном платье. — Понял, мол, что к чему и решил познакомиться поближе. Я книгу эту тоже, разумеется, читал, еще в детстве. Только помню, конечно же, не так хорошо, как вы. Не так дословно. Мне, знаете ли, другие ближе к сердцу, согласны?

— Согласен, — с удовольствием подтвердил Андронов-Гусев.

— Интересная вещица, — продолжал Иван Сергеевич, забирая с подоконника портсигар. — Пронесли, значит, через Дверь… Гусев Алексей Иванович. Кажется, несколько республик учредил, у Махно повоевал и у Буденного… А потом — прямиком на Марс, с инженером Лосем.

— Да, с Мстиславом Сергеичем, — улыбаясь, кивнул Гусев. — Значит, на самом деле читали «Аэлиту»…

— И вы, я вижу, тоже обо мне кое-что знаете.

— Это уж я здесь, — сказал Гусев. — Горы книжек проглотил.

— Может быть, продолжим разговор в более подходящей обстановке?

— Тогда у вас. У меня занято. Я там ваших разместил, они меня расшифровали.

— Ага. — Иван Сергеевич призадумался. — Не очень поцарапали ребят?

— До свадьбы заживет! — махнул рукой Гусев. — И пистолетик ихний вам отдам, мне он ни к чему.

— Давай на «ты», товарищ Гусев, — предложил Иван Сергеевич. — Одного ведь поля ягоды.

— Давай, — тут же согласился Гусев. — А ты с собой сюда ключ от стартера, случаем, не прихватил? Или какую-нибудь детальку от фазоциклета?

— От фазоциклера. Недублированного. Нет, не прихватил.

— А я вот портсигар свой взял.

— Мне сюда ляпник надо было бы прихватить, с ядовитой ляпой, — помрачнев, сказал Иван Жилин, бортинженер космического фотонного грузовика «Тахмасиб», а позже — агент Совета Безопасности, однажды направленный для выполнения задания в Страну Дураков.

7

Они пили коньяк, нашедшийся в сумке Жилина, закусывали яблоками и вели разговор. Бутылка «Дагестана» стояла на тумбочке, Жилин расположился на кровати, а Гусев рядом, на стуле. Дверь на лоджию была открыта настежь, потому что Гусев вовсю дымил — на посиделках со спиртным ему всегда хотелось много курить.

Как выяснилось, Жилин прошел через Дверь позже Гусева, но гораздо быстрее определился со своим местом в этой новой жизни.

У Гусева все было совсем по-другому. Бывшего красного конника, участника межпланетного перелета, организатора заварухи на Марсе и основателя «Общества для переброски боевого отряда на планету Марс в целях спасения остатков его трудящегося населения» приметили тут совершенно случайно. Бродил себе по рынку, выбирал апельсины-мандарины, и вдруг — «трах-бах!», разборки, «конкретные пацаны» с оружием, крики, мат-перемат, переполох, драка… Как человек в прошлом военный и бесшабашный, Гусев не смог не вмешаться. Тем более, что и его, пробегая, зацепили кулаком по ребрам. Врезал одному, другому, завладел пистолетом и ну месить дальше — всех, кто под руку попадался.

А когда нагрянула милиция, бросился вместе с новыми сотоварищами к машинам. Погрузились, помчались куда-то по улицам Москвы, целой колонной. Лишь потом разобрался, что к чему и кто есть кто, перезнакомился… И был принят в одну из местных группировок — им тогда было несть числа — как эффективная боевая единица. Много всякого было в те страшненькие годы переползания к капитализму, лилась кровь, менялись хозяева, но Гусев всегда приходился ко двору. И, умудренный опытом, на первые роли не рвался. Это была его стихия, именно таких встрясок не хватало ему в прежней жизни, когда гражданская отгремела, революцию на Марсе совершить не удалось и закончились вояжи по Америке и Европе, где он рассказывал про драки с марсианами, про пауков и про кометы… Пресной стала жизнь бок о бок с преданной, но уже приевшейся Машей, душа рвалась в бой, ниспровергать и разрушать, душить и давить врагов… Знание о Двери пришло как бы само собой, словно свалилось с небес, и он шагнул за порог без особых раздумий. И оказался в том самом мире, за который воевал, в настоящем, а не книжном мире. И разве мог он помыслить в своих двадцатых, что будущее окажется совсем не таким, каким рисовалось?..

Шли годы, он все время был при деле и жил очень даже безбедно.

И ничуть не сомневался в том, что может в любой момент, если постарается, отыскать Дверь и вернуться к себе. Но возвращаться не собирался. Как-то унизительно было бы вновь очутиться в книге, в придуманном писателем мире, развоплотиться, обернувшись тем же самым набором букв, черных знаков на белой бумаге. Не желал он возвращаться.

С годами Гусев остепенился, драк уже не искал — да и прошло время драк. Новые хозяева делали большие деньги, в основном, без кровопролития, и не с мелких базарных торговцев сшибали копейки, а промышляли сбытом наркотиков. Сильные были наркотики, не чета листьям марсианской хавры. Сфера влияния росла, сбыт шел по всей России, цепочки тянулись во все стороны, в города большие и малые. Здешнее захолустье тоже, казалось бы, надежно контролировалось хозяевами Гусева — и вот на тебе! Появились некие конкуренты, начали забрасывать свою продукцию в заповедные угодья, уводить покупателей. И кто, оказывается, на этих конкурентов работает? Иван Жилин, который жизнь собственную, книжную, намеревался посвятить искоренению наркотика «слег» в Стране Дураков! А вместо этого шагнул в Дверь и принялся отнюдь не книжный, а настоящий, подлинный мир заваливать наркотой…

Что он сказал ему, Гусеву, чуть ли не в самом начале разговора, после первой порции коньяка? «Я, Алексей, дело бы здесь для себя без труда нашел, я же прирожденный технарь. Бортинженер космического корабля как-никак, хоть и бывший. Но я вполне сознательно поставил себе задачу, — когда осмотрелся, пригляделся и понял, что тут творится. Это не они меня отыскали, это я их отыскал…»

— Эх, Ваня, — задумчиво сказал Гусев, медленно жуя яблоко. — А мы ведь с тобой, наверное, тут единственные, кто два разных Марса видел. Я — равнину оранжевую, с кактусами, ящерицами и пауками, ты — пустыню с летающими пиявками… А здешний Марс, настоящий, совсем другой: ни марсиан, ни пиявок.

Он перестал жевать и посмотрел на Жилина. Тот полулежал, облокотившись на подушку, и глаза у него были туманные и невеселые.

— Мне вот что иногда в голову приходит, Ваня, — продолжал Гусев. — Не угодил ли я из одной книги в другую? Может, Дверь — это переход между книгами, а не выход в реальность? И я по-прежнему чья-то выдумка…

— Не исключено, — вяло произнес Жилин. — Все сущее — выдумка то ли Господа Бога, то ли кого-то еще. Или чего-то еще. Иллюзия, Алексей, все сущее — сплошная иллюзия. Ум есть эманация тела, а тело есть выдумка ума… Только нам не дано узнать, так ли это на самом деле или нет, поэтому мой тебе совет: не задумывайся.

— Не получается. Я только здесь по-настоящему и думать-то начал. Раньше все было ясно, а теперь… — Гусев помотал головой. — И еще я про Дверь все никак понять не могу. Что это за штука такая, кто ее выдумал?.. Все ли могут ее открыть, и много ли таких, как мы с тобой, здесь болтается?..

Жилин усмехнулся:

— Странники выдумали, Алексей, кто ж еще? Или Господь Бог. Или писатель — выбирай любое. Помнишь мою байку о гигантской флюктуации?

— А как же! — Гусев показал на стол, где лежала книга «Стажеры». -Впечатляюще. Особенно когда вода в вазе закипела. Ты все это выдумал, да?

— Это за меня выдумали. Ну, вот и считай, что Дверь — это гигантская флюктуация. Хотя какая разница, Алексей? Я же говорю: знать нам не дано… да и зачем? Мы здесь — вот и всё. Дверь это Дверь. Окно это окно. Всякие дальнейшие рассуждения по этому поводу есть бесполезное и даже вредное напряжение ума, который есть эманация тела, которое есть выдумка ума.

Гусев крепко потер руками щеки и вновь, исподлобья, взглянул на Жилина:

— А ты назад не пробовал?

— Не пробовал, — жестко ответил Жилин, как топором отрубил.

Некоторое время они молчали. Потом Гусев расслабленно откинулся на спинку стула, пошарил глазами по потолку и пробормотал:

— Вот так-то, Ваня… Строили, строили — и построили… — Он перевел взгляд на Жилина. — Зачем ты искать-то их стал, Ваня, хозяев своих? Ничего другого в голову не пришло? Ты ж как-никак борец с преступным миром…

Жилин оторвался от подушки, сел прямо и словно окаменел. И голос у него стал каменным, холодным, — но что там было, за камнем, за холодом?..

— Ты говоришь: «строили». Ты строил. И я строил. И, как ты очень точно подметил, — построили. Только что построили? — Жилин ссутулился, усмехнулся невесело. — Мне как-то в юности попалось на глаза высказывание Фомы Кемпийского. Был такой средневековый мудрец. Монах. Вот что он говорил: «Чем больше я бываю среди людей, тем меньше чувствую себя человеком». Бог ты мой, да я готов был по глупости своей отроческой его зубами разорвать на мелкие кусочки. Да как же так можно о людях?! Душа твоя поповская, старорежимная, пессимист ты средневековый! И жалко его было — не дожил, не увидел, как человечество светлой дорогой шагает прямо в рай, и вот-вот наступит Великий Полдень… А вместо этого имеем теперь Страну Дураков в квадрате, и переделать ее не получится, Алексей. И ведь не просто дураки, а дураки полнейшие! Не знают, зачем живут, в небо не смотрят и в себя тоже… Быдло кругом… Идут в никуда…

Гусев прищурился:

— И ты решил их подтолкнуть, стажер на службе у будущего?

— Был стажером, — холодно сказал Жилин. — Теперь ни стажеров, ни будущего. И поскольку к правде святой мир дорогу найти так и не сумел, навеем ему сон золотой. А дальше — смена караула: Гипнос уйдет и явится Танатос.

— Это как?

— То, чем ваша шайка-лейка торгует, это почти ноль по сравнению с тем, чем сейчас начали торговать мы. У вас каменный топор, у нас — атомная бомба. Подсесть можно буквально с двух-трех раз, соскочить невозможно. Цена вполне доступная. Этот городок — полигон, полянка для испытаний. Как только пойдут деньги, — а они пойдут, Алексей! — накроем сразу ну о-очень большую территорию. Опа-опа, Америка, Европа, Индия, Китай, и так далее, со всеми остановками. Это верный путь к вымиранию, Алексей, причем достаточно быстрому и глобальному. Не назавтра, конечно, и не через год, — но до конца века нынешнего, думаю, будет Земля вновь безвидна и пуста… Каков век, таковы и вещи… — Жилин вновь обозначил усмешку. — Великий Полдень не вышел — получайте Великую Полночь. Воздастся по делам… Не нужен такой мир, Алексей, никому не нужен…

— А не страшно выступать в роли палача? — осторожно спросил Гусев. — Такой грех на душу брать…

— Уже не страшно, — ответил Жилин и потянулся к бутылке.

Выпили еще, помолчали. Жилин застывшим взглядом смотрел в пространство, Гусев курил и обмозговывал услышанное.

— Я вот все думаю, — медленно начал он, — в чем все-таки смысл нашего перехода? Твоего… Моего… Смотри: мы оба, пусть каждый по-разному, но пришли к одному и тому же, одним делом занимаемся. Может, нашими с тобой руками Господь решил извести человеков, а?

Жилин поморщился:

— Опять за свое, предводитель марсиан! Ты идешь — и на голову тебе падает кирпич. Ни с того ни с сего. Именно ни с того ни с сего, что бы там ни утверждал книжный Воланд. Кирпич летел своей дорогой, ты шел своей — вот и пересеклись. Без всякого умысла как со стороны кирпича, так и с твоей стороны. Не ищи скрытый смысл там, где его нет. Впрочем, верным может быть и любое другое предположение. Я ведь тебе уже советовал: не задумывайся.

— Эх, тудыть твою в душу! — вздохнул Гусев. — А как раньше-то все было понятно: вот он, враг, руби его, гада, — и все дела. Прибыл на Марс — значит, Марс теперь наш, советский, и это дело надо закрепить. Врангель гад — бей гада! Тускуб гад — к чертям Тускуба! Кто решился, у того и власть. Просто все было и ясно…

— Да уж, — кивнул Жилин. — Все было просто и ясно. Как в правильных книгах.

— Почему — «как»?

— Ну, да. Именно — в книгах. И жаль, что только в книгах.

Гусев полез в карман, вытащил «удочку» и протянул ее Жилину:

— Вот, возьми, Ваня. Тут все материалы, что я сегодня про тебя нашпионил. Своих не закладываю. Я как увидел в твоей записной книжке имена: Быков… Григорий Дауге… — чуть не обалдел на всю оставшуюся жизнь. Давай, действуй, мешать тебе не буду. Может, именно твоего последнего фрагмента для полноты картины и не хватало. А картинка называется «Черная негеометрическая фигура». То бишь полная амба. На, держи.

— Спрячь, Алексей, — не шелохнувшись, сказал Жилин. — Возвращайся в Москву и передай по назначению. Мне это не повредит, ей-богу. Со мной уже никому не справиться, это не бравада, а факт. Не сегодня-завтра вашим будет предложено присоединяться. Что-то типа договора о партнерстве, дружбе и взаимопомощи. Во веки веков. Упрутся твои боссы — им же хуже будет. Ты ведь видишь — я тут работаю без оглядки, хвостов не отслеживаю и не опасаюсь. Насчет тебя — это уже местные позаботились, я был не в курсе. Кстати, они там, в твоем номере, от неудобств не потеряют ли веру в гуманизм и вообще во всякие светлые идеалы?

— Не думаю. — Гусев убрал «удочку» в карман. — Нет у них такой веры. В отличие от нас.

Жилин посмотрел на Гусева печальными глазами, задумчиво потрогал свой короткий нос-картошку:

— Так ведь и у нас ее тоже нет. Уже нет.

Гусев промолчал и перевел взгляд на недопитую бутылку.

8

Дверь была самой обыкновенной, белой, с блестящей никелированной изогнутой ручкой. За ней вполне могли находиться кухня или туалет, ванная или спальня. Только стояла она прямо посреди просторной прихожей, немного наискосок к стене, ни на чем не держась, и ее можно было обойти как справа, так и слева. Или даже перелезть через нее, если встать на табуретку, потому что между ее верхней кромкой и потолком оставалось много места. Из дальней комнаты долетал сюда бодрый речитатив рассчитанной на дебилов телерекламы.

Гусев стоял перед Дверью и смотрел на нее. В прошлый раз она очень смахивала на покосившуюся дверь его деревенского жилья, той избы, где он провел детство и юность, прежде чем уйти на войну. Теперь же она была под стать другим дверям его московской квартиры. Гусев шагнул вперед, к Двери, и вместе с ним шагнул его двойник в овальном настенном зеркале — человек в сером, в мелкую полоску, костюме, в распахнутом коверкотовом пальто, со шляпой в руке. Это была та самая одежда, в которой Гусев когда-то появился здесь, переместившись из конца двадцатых годов века прошлого в первое десятилетие века нынешнего. Из книги — в мир. Левую руку он держал в кармане длинного пальто, ощущая ладонью крышку неизменного старого портсигара. Он прошел мимо Двери и очутился позади нее — и, как и ожидал, не обнаружил ничего нового. Там продолжалась прихожая, и от нее под прямым углом ответвлялся коридорчик, ведущий на кухню. Кухонное окно было приоткрыто, по ногам струился холодок, с улицы просачивался тихий гул автомобилей. А вот никакой стоящей посреди прихожей Двери с этой стороны не просматривалось, словно и не было ее. В общем, все, как в прошлый раз.

Гусев постоял немного, раскачиваясь с пятки на носок. Потом подошел к тумбочке, заслонявшей нижнюю часть настенного зеркала, выдвинул ящик и взял мобильный телефон. Несколько секунд держал его в руке, словно раздумывая — звонить или не звонить, — а потом все-таки начал набирать номер.

— Приветствую, Иван, — сказал он негромко, глядя на свое отражение в зеркале. — Это Гусев. В общем, Ваня, возвращаюсь я.

Жилин долго молчал, потом произнес:

— Как знаешь, Алексей. Каждому — свое. Если получится, расскажи Мстиславу Сергеевичу про «Тахмасиб». И вообще…

— Хорошо, Иван. Прощай. Только уж извини, удачи тебе желать не буду.

— И не надо, Алексей. У меня и без удачи все получится, я себя знаю. — Жилин сделал паузу и спросил: — Что там делать будешь? Опять революцию на Марсе устроишь?

— Нет. Главное — на Земле, не так ли, Ваня? На курсы пойду командирские, война с немцем не за горами. Авось доживу, поспособствую Отечеству, чем смогу. Ты ломай тут, а я там, у себя, все равно защищать буду. Вдруг что-то другое получится, путное…

— Удастся ли, Алексей?

— Посмотрим, Ваня, посмотрим. Привет Великой Полночи.

— По-другому нельзя, Алексей…

— Ладно, Иван, прощай.

— Прощай, Алексей…

Гусев положил телефон на тумбочку, приблизился к Двери. Повернул вниз холодную ручку и сделал движение рукой от себя. Дверь приоткрылась легко, словно только и ждала этого момента.

«…У Скайльса задвигались на скулах желваки. Он достал старый конверт и записал адрес Лося. В это время перед объявлением остановился рослый, широкоплечий человек, без шапки, по одежде — солдат, в суконной рубахе без пояса, в обмотках. Руки у него от нечего делать были засунуты в карманы. Крепкий затылок напрягся, когда он стал читать объявление.

— Вот этот — вот так замахнулся, — на Марс! — проговорил он и обернул к Скайльсу загорелое лицо. На виске у него наискосок белел шрам.

— Вы думаете пойти по этому объявлению? — спросил Скайльс.

— Да уж нет, меня земные дела больше интересуют, — ответил солдат. — И потом, нет там никого, на Марсе, один песок да камни…»

Эта картинка возникла в воображении Гусева — и тут же пропала.

Он по-прежнему, чуть подавшись вперед, держался за ручку и смотрел на то, что обнаружилось за Дверью.

— Тудыть твою в душу… — растерянно сказал он.

За Дверью оказалось совсем не то, что было в прошлый раз. Точнее, там не было — ничего. Безликая пустота, без малейшего намека на хоть какой-нибудь контур, тень, пятно… Пресная пустота — как зеркало, которое ничего не отражает, потому что и не существует вовсе, а только кажется существующим…

Гусев продолжал стоять в напряженной позе, словно в детской игре, где все обязаны замереть по команде, — и никак не решался сделать шаг вперед.

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg