«Один плюс один не равняется двум»

Владимир Ильин Один плюс один не равняется двум

Часть I. ОДИН МИНУС ОДИН…

– …вот что интересно: думают ли они что-нибудь о нас? И что именно? Мне почему-то кажется, что они нас проклинают и ненавидят.

– И именно поэтому у тебя опускаются руки?

– Не только поэтому… Если то, что ты делаешь, в сотый, тысячный раз не приносит никакого результата, – согласитесь, это – сизифов труд!..

* * *

Остров был таким, каким его часто изображают на карикатурах: крохотным, песчаным и обязательно с одинокой пальмой. Правда, в данном случае вместо пальмы имело место какое-то неизвестное дерево, на котором, метрах в пяти от земли, висел один-единственный плод. Он был почему-то черного цвета, что внушало серьезные сомнения насчет его съедобности.

Под деревом, в жалком подобии тени, лежали с закрытыми глазами, словно на пляже, двое мужчин в одних трусах. Рядом с ними высились две горки вещей: в одной – драповое потертое пальто, облезлая зимняя шапка типа "малахай" и еще ком чего-то смятого, неопрятного и заношенного; в другой были аккуратно сложены шляпа, плащ, костюм-тройка, сорочка с запонками на обшлагах и галстуком на булавке.

Один из мужчин открыл глаза, приподнялся и сел. В который раз он оглядел окружающий мир, и в который раз мир ему явно не понравился.

– Спишь? – спросил он своего напарника.

– Сплю, – саркастически отозвался тот. – Десятый сон уже вижу…

– Что будем делать? – осведомился первый.

– Если не знаешь, что делать, не делай ничего, – с вызовом ответил второй. – Между прочим, закон летчиков-испытателей…

Вот всегда он так, раздраженно подумал первый. С этим типом серьезно не потолкуешь, ему бы все пошлости какие-нибудь, хиханьки да хаханьки!..

С памятью было что-то неладно. Он почти ничего не помнил. Например, каким образом их занесло на этот островок, затерянный в океане. Он также не помнил ни своего имени, ни имени спутника, но странным образом был уверен, что лежащий рядом человек ему давно известен и, более того, что он- крайне неприятный субъект. Мы с ним такие разные, думал он. Как небо и земля… Я – один, а он- другой, совсем не такой, как я… Хм, да ведь это – почти клички: я – Один, а он – Другой… И теперь некуда деться друг от друга, и не известно, что делать, и все больше хочется пить…

Один повернулся и с отвращением поглядел на бледное тело Другого, усыпанное мерзкими веснушками и отвратительными прыщиками. Его так и подмывало сказать Другому что-нибудь обидное, но он сдержался.

– Пить хочется, – сказал он в пространство.

– Да неужели? – иронически сказал Другой. – А я думал, у меня только возникло такое желание. Странное совпадение, не так ли?

– Может, попробуем вон тот фрукт? – Один кивнул на загадочный плод.

– А ты уверен, что это именно фрукт?

– Для начала было бы неплохо его достать…

– Что ж, попробуй, – невозмутимо отрезал Другой.

– Попробовать-то я попробую, – кипя от возмущения, сказал Один. – Но тогда я его и съем!

– Это еще почему? – тут же осведомился Другой.

Спокойствие, только спокойствие, сказал себе Один.

– Ладно, – буркнул вслух он и, зачем-то поплевав на руки, попытался потрясти толстый корявый ствол.

Дерево даже не шелохнулось.

Другой насмешливо осклабился, заложил руки за голову, положил ногу на ногу и стал отбивать ступней в воздухе беззвучный ритм.

Один попытался вскарабкаться по стволу, но тут же сорвался и, обдирая о наждачно-шершавую кору руки и грудь, сполз на песок. Сзади него послышались странные хлюпающие звуки. Один обернулся. Оказывается, это смеялся над ним Другой. Один разозлился и пошел на Другого. Тот сразу смолк и вскочил на ноги.

– Но-но! – предостерегающе вскричал он. Не доходя до него двух шагов, Один, тяжело дыша, остановился.

– Скотина ты, вот ты кто! – сказал он, глядя в ненавистные кошачьи глаза Другого.

– Спасибо за комплимент, сэр! – скривился Другой. – Что еще?

Один перевел дух. Только теперь он ощутил, что сжал кулаки до боли в пальцах. Ничего он так и не понял, с горечью и отчаянием подумал Один. И не поймет, хоть расшиби его!.. В конце концов, мне что – больше надо, чем ему?! Посмотрим, как он запоет через пару часов!..

Один сел на горячий песок, обхватил колени руками и стал глядеть в океан. В принципе, плод можно было бы достать, думал он. Если залезть, например, на плечи Другому… Только Другой наверняка не согласится играть роль подставки… А я не позволю ему топтаться по мне своими грязными ногами, вот и все. Один плюс один не равняется двум, вопреки правилам арифметики. Не влезают человеческие взаимоотношения в арифметику, братцы мои… Однако, куда же мы попали?

Один огляделся. Солнце палило еще сильнее, чем прежде, или это только казалось из-за отсутствия ветра? Вот что мне сразу показалось странным, подумал Один. Здесь вообще нет ветра, хотя, учитывая близость океана, должны быть какие-нибудь пассаты, бризы и прочие движения воздушных масс…

Значит все это – ненастоящее. Испытательный полигон? Может быть, кто-то, неизвестно кто, перенес нас сюда неизвестно с какой целью?

Один снова попробовал вспомнить хоть что-нибудь – и не смог. И чем больше он напрягал память, тем все страшнее ему становилось. Получалось так, что прошлого у него не было…

Ладно, сказал он себе. Не будем пока думать об этом… Итак, судя по всему, на нас проводится некий эксперимент, организаторы которого обладают сверхъестественным могуществом. Кто они? И, главное, зачем ИМ это нужно? Хотят испытать нашу выживаемость? Или просто хотят изучить нас как представителей рода человеческого? Ведь не случайно же они лишили нас памяти, превратив тем самым нас в символы! Значит, как личности мы их не интересуем?.. Вообще, все это напоминает детство… Словно маленький мальчик посадил в банку двух жуков и с любопытством следит, как они пытаются выбраться. Только не жуки это вовсе, а скорпионы…

Это ему уже снилось, просто он не заметил, как задремал.

Очнулся Один, будто от толчка. Солнце стояло по-прежнему в зените, и тень от дерева никуда не переместилась. В этом придуманном кем-то мире все было неподвижно. Но краем глаза Один уловил какое-то движение позади себя и резко оглянулся.

Ощерив пересохший от жажды рот. Другой пытался сбить плод с ветки, бросая в него свой малахай. Когда, наконец, плод упал, Другой кинулся к нему, схватил дрожащими руками и только тогда взглянул на Одного. При падении у плода лопнула тонкая кожица, и на песок капал багряный сок… Один почувствовал, как у него пересохло во рту.

– Как будем делить: по-честному или по справедливости? – с издевательской ухмылкой осведомился Другой.

Ax, если бы не эта ухмылка!.. Каков подлец, мелькнуло в голове у Одного, и он кинулся на Другого. Они упали на горячий песок и покатились, сопя и рыча от злобы, нанося друг другу беспорядочные удары. Плод сразу был раздавлен и вмят в песок, а люди оказались н воде на прибрежной отмели, и Один лежал на Другом, пытаясь во что бы то ни стало удержать его голову под водой, а Другой, извиваясь и дергаясь всем телом, как большой раненый червяк, душил Одного за горло, и не было в этот момент силы, способной ослабить хватку ни Одного, ни Другого. А потом наступила тьма…

* * *

– …прекрасно тебя понимаю. Только вот что… Кстати, о Сизифе. Задумывался ли ты хоть раз, зачем Сизифу понадобилось катить на гору этот проклятый булыжник? Думаешь, он не понимал, что это физически невозможно?.. Конечно, понимал, не мог не понимать.,. Дело все в том, что ведь не ему самому нужно было, чтобы каменная глыба оказалась на вершине горы! Ей, глыбе, это было необходимо в первую очередь!.. Он был умным человеком, этот Сизиф, и он понял главное: следует разбудить бесчувственную, холодную громаду, заставить ее осознать, что опасно ей лежать там, внизу, и что пора и ей самой приложить какие-то усилия, чтобы подняться наверх!.. Он был первым воспитателем, этот упрямец, и его поддерживала только одна мысль: рано или поздно, результат будет, главное – дать глыбе первый толчок, ведь любой труд Воспитателя не бывает, не может быть напрасным!..

* * *

– Неуютно здесь как-то, – сказал Другой, не глядя на Одного.

Тот промолчал, но в глазах его сверкнула такая жуткая ненависть, что Другому стало не по себе. И вновь продолжается бой, хотел было сказать он, но тут же передумал. Если человек не обладает чувством юмора, с ним трудно найти общий язык…

Было действительно неуютно, потому что они находились на крохотном – метров пять диаметром – и плоском "пятачке" – видимо, вершине высокой горы, потому что края "пятачка" резко обрывались, и когда Другой бросил вниз камень, то лишь спустя несколько секунд донеслось эхо его падения.

И было здесь холодно, хотя, как и на Острове, стоял полный штиль. Хорошо еще, что после Переноса они об;" непонятным образом оказались полностью одетыми… Па небе не наблюдалось ни звезд, ни каких-либо других небесных светил. Белесый полумрак окружал "пятачок" со всех сторон, и было невозможно что-либо разглядеть за пределами площадки, где они сидели. Под ногами была ровная твердая поверхность, усыпанная мелкими камнями.

Черт-те что, сердито думал Другой. Никаких условий для жизни! Там, на Острове, было адское пекло и, естественно, мучила жажда. Здесь – холод и, соответственно, голод. Резковаты перепады!..

Он покосился на Одного. Тот сидел, вытянув ноги и подняв воротник своего дурацкого "интеллигентного" плащика, выпрямленный, как будто аршин проглотил… Чего-чего, а от недостатка чопорности он не умрет, думал Другой о напарнике. Вон он как набросился на меня на Острове, волей-неволей пришлось обороняться… Л теперь сидит, как сыч, только глазками злобно сверкает. С ним надо держать ухо востро – мало ли что придет в голову этому психу!..

Один вдруг резко встал. Другой даже вздрогнул от неожиданности. Но Один постоял-постоял, косясь на Другого, и снова уселся. Только теперь он стал что-то делать руками у себя за спиной. По его движениям Другой догадался, что его спутник складывает кучу из камешков. И зачем это ему камни понадобились? Непонятно… Что-то здесь не так, что-то явно затевает этот Один…

Потом Другой потерял всякое представление о времени. Да и был ли какой-то ход времени в этом нелепом мирке? Другому стало уже представляться, будто сидят они на вершине горы, не сводя друг с друга настороженных, опасливых взглядов, целую вечность, и еще вечность им предстоит так просидеть, мучаясь от голода и холода, ничего не помня и не чувствуя, кроме страха и ненависти друг к другу…

Молчание тяготило Другого. Он вообще не умел подолгу молчать. Но едва он открыл рот, чтобы высказать вполне нейтральную мысль, как Один, будто ужаленный, вскочил и, выкатив глаза и трясясь, завопил:

– Заткнись, подонок! Не желаю слушать ту чушь, которую ты всегда несешь!..

В любое другое время Другой отшутился бы в ответ, придумав что-нибудь ироде: "Нести чушь легче, чем бревно!" – но теперь это оказалось последней каплей для чаши его многострадального терпения… Я тебе покажу подонка, подумал он, сжав зубы, и тоже поднялся на ноги. Тело вдруг стало легким-легким, в голове возникло некоторое помутнение, и Другой зримо представил себе, как он разжимает свои пальцы, которыми сдерживал в себе некоего злобного, буйного джинна…

А Один все продолжал бесноваться, в исступлении вопя и брызжа слюной. Потом он стал нагибаться к собранной им кучке камней явно с агрессивными намерениями, и тогда Другой бросился на него.

Некоторое время они топтались, крепко обхватив друг друга, посреди площадки, а потом потащили друг друга к краю и, разом потеряв равновесие, рухнули в бездонную туманную пропасть…

* * *

– …хоть и знаю, что все это – только иллюзия, созданная нашими техниками, но никак не могу привыкнуть к тому, что проливается кровь!..

– Да пойми же ты, наконец, что только ЭТИМ их можно пронять! Ты ведь сам убедился, что все прочие средства Воздействия для них- как о стенку горох!..

* * *

Просторный зал был устлан мягкими, пружинящими под ногами коврами. Стены зала были отделаны великолепными панелями из резного дерева с причудливым, непонятным орнаментом. Тонкие, изящные колонны уходили вверх, поддерживая нечто вроде балкона или галереи, Там, наверху, воздух непонятным образом сгущался, не позволяя взгляду проникнуть за завесу полумрака, но Один знал, что оттуда, из отдельной ложи, за ним пристально наблюдает Она. Один не знал, кто эта женщина, но знал, что милее и дороже ЕЕ для него нет никого на свете и что ради НЕЕ он готов биться с любым врагом до последней капли крови…

Он поднял голову, потому что ему вдруг почудилось, будто вверху еле слышно прозвучал печальный вздох, прошелестел то ли подол длинного платья, то ли веер из белых перьев. Потом он почти явственно ощутил кружащий голову аромат пряных духов загадочной незнакомки…

Тут сзади послышались чьи-то шаги, и Один резко обернулся. Это был Другой – в потертом свитере и грязных штанах. Откуда он взялся, с досадой подумал Один.

– Сколько лет, сколько зим! – с притворной радостью вскричал Другой.-Какая встреча! И в каком роскошном интерьере!..

Закусив губу, Один молчал. Другой сунул руки в карманы своих шароваров и бесцеремонно огляделся. Потом попинал, словно испытывая на прочность, ажурный столб колонны своим дырявым ботинком.

Наверху опять зашелестел веер. Один не удержался и посмотрел туда. Другой сразу уловил этот взгляд Одного и неприятно осклабился.

– Ждешь, что ли, донжуан? – осведомился он. – Только зря, поверь мне на слово!..

– А что такое? – словно подхлестнутый бичом, спросил Один.

– А ничего, – опять ухмыльнулся Другой.- Эта крошка – не для таких зануд, как ты!.. Между прочим, она уже дала мне кой-какой аванс…

Каков негодяй, задохнулся от бешенства Один. Он посмел протянуть к Ней свои грязные лапы! Да я же расправлюсь с ним, как с псом, за такие гнусные намеки!..

Рука Одного машинально скользнула к левому бедру и наткнулась на холодный металл тяжелого эфеса. Шпага!.. Откуда она появилась, ведь еще секунду назад Один был безоружен? Но размышлять об этих чудесах было некогда.

Упругий клинок сверкнул в воздухе, и Другой испуганно вытаращил глаза.

Не сводя взгляда от стального острия, танцующего перед ним, он отступил за колонну, нашаривая что-то за своей спиной, а потом хищно подобрался и прыгнул навстречу Одному.

Теперь в его руке тоже была шпага.

– Извольте, сударь, – дурашливо сказал Другой, и они сошлись в центре зала.

Клинки скрещивались и звенели, высекая искры. Выпад следовал за выпадом, удар встречал ответный удар… Оба были, наверное, скверными фехтовальщиками, но в настоящем бою навыки приходят быстрее, чем на тренировках…

Улучив момент, Один начал наступать. Шпага его так и мелькала стремительным, стальным веером, но Другому каким-то чудом удавалось ускользнуть от выпадов своего противника или отбить клинок Одного в сторону.

И все-таки Один сумел загнать Другого в угол и сделал ложный выпад. Другой, поймавшись на эту уловку, увел шпагу в сторону, и тогда Один вогнал свой клинок в живот сопернику…

Однако шпага в руке Одного сразу стала какой-то расплывчатой и нереально и, и когда он выдернул ее из тела Другого, на клинке не оказалось ни капли крови.

Другой испуганно застыл на мгновение, но потом, быстро опомнившись, прыгнул, как кошка, вперед, и Один едва успел увернуться от его шпаги.

Дуэль продолжалась.

Спустя четверть часа они заметно устали: сказывалось отсутствие физической закалки. Шпаги вдруг стали тяжелыми, ноги – ватными, тело – неповоротливым… Хрипло дыша, они кружили по залу, то и дело заскакивая за колонны, словно за стволы деревьев. Ярость их куда-то улетучилась, и дрались они теперь только по инерции. Каждый из них осознавал, что прекратить поединок означает сдаться врагу, и еще они постоянно помнили о присутствии невидимой Дамы на балконе…

Потом они перестали заботиться о защите, потому что шпаги не причиняли им никакого вреда, в такие моменты клинки становились как бы прозрачными, и не ощущалось ни боли, ни прикосновения стали клинка. Бой становился бессмысленным, и не исключено, что в какой-то момент они бы все-таки прекратили драться, но вдруг… Делая очередной выпад в грудь своему противнику, Другой вдруг запнулся о ковер, потерял равновесие, и Один без особого труда нашел острием шпаги его подключичную область…

Попал!

Острое лезвие туго вошло в плоть, словно н мешок с опилками, из раны фонтанчиком брызнула кровь, и Другой, побледнев и вскрикнув от неожиданной боли, опустился на одно колено. Силы быстро покидали его, и Один понял, что наконец-то убил своего недруга.

Он машинально потянул к себе окровавленный клинок, зачем-то повертел его в руках, а потом отбросил далеко в сторону и повернулся к Другому спиной, вглядываясь в сумрак балкона.

Радости победы он почему-то не испытывал – слишком устал.

Не успел Один сделать и шага, как в его спину с хрустом ударило что-то тяжелое, и от внезапной тупой боли сразу потемнело в глазах. Он еще сумел оглянуться и увидел, как, выронив шпагу и неестественно хрипя, завалился на бок умирающий Другой, а потом ноги Одного подкосились, и он тоже рухнул лицом вниз…

* * *

– … убивают, убивают, убивают друг друга!.. Что, если получится так, что мы привьем им не любовь к ближнему своему, а, наоборот, склонность к убийству?

– Да нет, ты не прав. Вспомни, скольких мы уже подвергли Воздействию -ведь никто же так и не стал убийцей-маньяком… Ты, видимо, плохо изучил еще их психологию. Дело в том, что все они – абсолютно нормальные люди, и чем больше им приходится убивать друг друга, тем больше должны испытывать отвращение к убийству. И наша задача…

– Да знаю я нашу задачу… Что там у нас дальше по программе?..

* * *

Другой медленно брел по лесу, приходя в себя после очередной "смерти". Лес был синим: синяя трава, голубые листья на странных деревьях, стволы которых уходили вверх, где не было видно ни неба, ни солнца… Очередной "полигон" в очередном круге эксперимента.

Эксперимент уже надоел Другому. Хотелось, чтобы все поскорее закончилось. Неважно, с каким исходом. Пусть даже меня убьет этот придурок, думал Другой, трогая на ходу шершавые ветки лазурного кустарника. Лучше умереть по-настоящему, чем быть подопытным кроликом!..

'Кстати, а где этот тип? Ведь до этого они всегда сводили нас вместе…

Он огляделся. Потом прислушался. Но Одного не было ни видно, ни слышно. Лес был пуст. На этот раз Другой оказался в одиночестве.

Что же вы от меня теперь хотите, господа экспериментаторы, подумал он, садясь прямо на траву – идти дальше не хотелось, потому что, скорее всего, не имело смысла. Я-то окончательно уже было поверил, что разгадал ваши намерения. Судя по предыдущим эпизодам, вы сталкивали нас с Одним нос к носу, чтобы кто-то из нас убил другого. Может быть, вы развлекались этим зрелищем, как древние римляне – боями гладиаторов?.. Может, вы даже делали на нас ставки, а? Но мы никак не могли оправдать ваших ожидании и убивали друг друга почему-то всегда одновременно, поэтому вы и меняете то и дело условия нашего единоборства… Что ж, давайте продолжать в том же духе. Лично я готов на все, и если нужно, глотку перегрызу Одному, лишь бы только потом вы отпустили меня… Только где же он? Куда вы его спрятали?

Вдруг Другому почудился слабый звук за спиной. Он обернулся, сунув зачем-то руку в карман. Сзади никого не оказалось, но Другой замер, потому что пальцы его нащупали в кармане нечто тяжелое и металлическое. Он медленно вытащил руку из кармана. Это был револьвер. Не веря своим глазам, Другой тщательно осмотрел его со всех сторон.

Револьвер оказался довольно крупного калибра, и в его барабане тускло блестели патроны. Их было восемь. Значит, так нужно, подумал Другой. Взведем-ка мы на всякий случай курок. Вот так… Теперь попробуем…

Он прицелился в дерево на другом конце поляны и выстрелил. Пуля отколола большую щепку от синего ствола и визжащим рикошетом ушла в лес. Вокруг по-прежнему было тихо, но Другому стало вдруг не по себе, словно от чьего-то сверлящего взгляда. Может быть. Один все-таки где-то здесь, только, наверно, прячется, подумал Другой. Какой же я идиот! Как мне сразу в голову не пришло, что у него тоже должно быть оружие?! Ведь своим выстрелом я выдал ему, где нахожусь!..

Он прыгнул в сторону и неуклюже перекатился за ближайшее дерево, держа наготове револьвер. Ему представилось, что он уже на мушке у своего противника и что сейчас тот, усмехаясь, уже нажимает на спусковой крючок…

Но вокруг стояла прежняя тишина. Другой выждал еще немного – стрелять он решил только наверняка – потом поднялся и, осторожно ступая, двинулся на поиски своего врага.

Он перебегал от дерева к дереву, стараясь не шуметь. Но под его ногой все-таки громко треснула сухая ветка, и справа сразу же раздался выстрел. Вернее, выстрелов было несколько, но они слились в один. Что-то густо прожужжало над ухом Другого, и прямо перед его лицом с дерева отлетел выбитый пулей кусок темно-синей, замшелой коры.

Наконец-то, подумал Один и упал за какую-то корягу, лежавшую поперек поляны. Значит он не ошибся в своих предположениях, и значит Один сидел где-то в кустах справа… Опять дуэль. Ладно…

Другой осторожно высунул голову из-за коряги и вгляделся в кусты, находившиеся от него метрах в двадцати пяти. Там никого не было видно, но он на всякий случай выстрелил по кустам два раза и тут же перебрался за толстое, в два обхвата дерево.

Он прислушался. Было тихо.

Полчаса спустя вокруг ничего не изменилось. Пора кончать эту волынку, сказал себе Другой и хотел уже покинуть свое укрытие, но вдруг увидел справа от себя нечто такое, от чего на его голове зашевелились волосы.

Метрах в пятнадцати от него нижняя ветвь дерева, росшая почти горизонтально земле, приподнялась и вновь опустилась сама собой, хотя ветра в лесу не было. Это было похоже на то, как будто некто, проходя под деревом, приподнял мешавшую ему ветку.

Но под деревом никого не было!

И тогда Другой понял все и скрипнул зубами от бессильной ярости и отчаяния.

Они превратили Одного в невидимку! Им, наверное, очень хотелось, чтобы Один прикончил его, Другого. Видно, на Одного ставка была больше…

Другой выругался и выпалил три раза, не целясь, под то самое дерево.

И тут же, теперь уже почему-то слева, прогремели выстрелы Одного. Судя по звуку, огонь велся всего с десяти метров, не больше.

Что-то ударило Другого в ногу, и он увидел, как его правая штанина на глазах набухает кровью. Когда он ощутил боль, кровь уже вовсю бежала на голубую траву.

Это конец, подумал Другой. На этот раз придурок победил… Мало того, что я не могу теперь двинуться с места, так еще и не вижу его. Сейчас зайдет сзади и не торопясь пустит мне пулю в затылок!

Какая-то мысль, однако, не давала ему покоя. Постой-ка, оказал он себе. Это что получается? С такого близкого расстояния он попал мне только в ногу? Да и разлет пуль был слишком большим. Если бы он видел меня, он бы стрелял прицельно, а следовательно – кучнее… К тому же, до сих пор мы сражались в равных условиях, и нет причин считать, что организаторы эксперимента на этот раз изменили данному принципу… Выходит, я его не вижу, но и он меня тоже не видит! Поединок между двумя невидимками – вот что у нас с ним получается!..

А раз так, еще не все потеряно, мы еще повоюем!

Другой осторожно огляделся. Сначала он ничего не заметил. Потом ему показалось, будто до него доносится хриплое, прерывистое дыхание Одного. Он затаил дыхание и повернул голову к небольшой лужайке. Трава на ней странно сминалась, будто по ней кто-то осторожно шел. Причем в направлении того дерева, под которым лежал Другой…

Боясь опоздать, Другой поднял револьвер и нажал на курок.

Одновременно с этим ему прямо в лицо сверкнула ослепительная вспышка. Осознать, что это был выстрел Одного, Другой уже не успел… По если бы он не умер мгновенно, то услышал бы спустя какие-то доли секунды звук падения тяжелого тела и короткий предсмертный вскрик своего врага…

* * *

В очередном круге была то ли пещера, то ли тюремная камера. Можно было предполагать все, что угодно. Это было прямоугольное помещение размером два на четыре метра, потолок которого можно было достать рукой, если приподняться на цыпочки. Стены и потолок были из неизвестного камня наподобие мрамора, но излучали ровное тепло. Свет исходил от слабой лампы, торчавшей прямо из стены. Ни окон, ни дверей не было, как в склепе.

Они опять были вместе, и опять оба были целы и невредимы. Пока Один изучал новую обстановку, Другой не то спал, не то притворялся спящим…

Черт с ним, вяло подумал Один. Ему тоже осточертел этот непонятный, сумасшедший эксперимент. Было даже не интересно, какое еще коленце выкинут экспериментаторы. Даже к возможности гибели или предстоящих мук голода и жажды Один испытывал теперь полное равнодушие.

Он устал сидеть на жестком полу и, встав, с хрустом в суставах потянулся, достав потолок кончиками пальцев. И тут его ухо уловило в тишине какие-то странные звуки-будто жалобно мяукал брошенный людьми котенок…

Это плакал во сне Другой. Неизвестно, что ему снилось, но, наверное, ему было плохо во сне, потому что, по-прежнему не просыпаясь, он стал звать маму, и было совсем не смешно, что взрослый, небритый мужчина зовет маму…

Один был потрясен. Никогда он раньше не слышал, как плачет его недруг, ему и в голову lie приходило, что такой законченный негодяй и циник, каким Один считал Другого, вообще может плакать… Л негодяй внезапно в глазах Одного превратился в обычного человека, причем относительно молодого…

Мысли, путаясь, плясали в голове Одного. Сколько веков бьются над проблемами человеческих взаимоотношений разные ученые и специалисты, думал он. Сколько понаписано о необходимости ладить с другими людьми!.. А нам почему-то все это – как о стенку горох!.. Встанет ближний наш у нас на пути – и, забыв мгновенно все христианские заповеди и моральные кодексы, лезем мы, топча этого самого ближнего, напролом… Некоторые психологи для объяснения причин людских склок ссылаются на обстоятельства: мол, человек только тогда способен уживаться с другими людьми, когда вокруг него все прекрасно, разве что розы не благоухают для пущего благополучия! А когда, дескать, вокруг – сплошные проблемы, человек неизбежно, по их мнению, звереет и набрасывается на ближнего своего…

Теперь понятно, какова цель эксперимента, думал Один. Они хотели ткнуть нас носом, словно слепых, неразумных щенков, в следующую истину: да что же это за существо разумное "гомо сапиенс", если при малейшем негативном изменении окружающей среды он теряет разум и начинает уничтожать подобных себе, стремясь к единоличному выживанию?!.. И о какой эволюции рода человеческого в космических масштабах, о каких контактах с иными цивилизациями может идти речь, если человек с человеком не способен наладить взаимопонимание?!..

Вот он, вывод, к которому они нас подводят, думал Один. Нет и не может быть никаких причин для вражды между людьми! Нет и не может быть ничего, что бы не делилось поровну между людьми! Терпимость, великодушие и гуманизм – вот три кита Разума, и только они могут обеспечить Прогресс!..

Другой застонал и еще больше съежился во сне. Тогда Один снял с себя плащ и укрыл им Другого. И тут его взгляд упал на небольшой кружок, лежавший на полу. Он подобрал его.

Это была пуговица от мужского пиджака, оторванная, что называется, "с мясом"… Один тщательно осмотрел пол помещения и вскоре нашел еще одну пуговицу – на этот раз железную, с выдавленными на ней латинскими буквами…

Боже мой, подумал Один. Сколько же времени и усилий ИМ придется затратить, чтобы каждому из нас преподнести подобный урок! По-другому-то мы не поймем, ведь нам все давай наглядно, чтобы можно было пощупать да на собственной шкуре испытать!..

Он вздохнул и заметил, что Другой уже не спит, а, приподнявшись на локте, пристально наблюдает за ним исподлобья.

– Ты чего? – почему-то шепотом спросил Один.

Больше всего он сейчас боялся, что Другой ответит ему в своей обычной насмешливой манере, и все тогда пойдет насмарку, и будет еще одна схватка, и будет еще одна их гибель, и будет еще один круг эксперимента…

Но Другой, в свою очередь, спросил:

– Долго они нас будут еще мурыжить? Когда все это кончится, а?

Тут он обнаружил, что укрыт плащом Одного и неожиданно смутился:

– А это зачем?.. Это ты брось!..

– Ты… это, – тоже конфузясь, проговорил Один. – Ты на меня зла не держи… Понимаешь, ну… в общем, я был не прав…

– Ладно, чего там, – примирительно сказал Другой. – Я ведь тоже… был того… хорош…

Одному хотелось многое сказать своему напарнику, чувство вины и раскаяния переполняло его, но он только, неловко потоптавшись, произнес:

– Знаешь, я, по-моему, раскусил ИХ…

– Кого – их? – уточнил Другой.

– Посмотри, – Один обвел рукой "камеру". – Экспериментируют над нами явно неземные силы.

– Допустим. А в чем, по-твоему, суть этого эксперимента?

– Мне кажется, они выбрали именно нас с тобой, чтобы изолировать от мира, потому что мы… – Один замялся.

– Не сгорали от любви друг к другу, – невозмутимо закончил его мысль Другой.-Ну и что?

– Мне кажется, они хотели перевоспитать нас, что ли… Убедить в том, что вражда и распри между людьми не только бессмысленны, но и вполне преодолимы… Представь себе, что некая инопланетная цивилизация наблюдает за нами, землянами. Что же они видят? Бесконечные войны, конфликты, драки да потасовки различного масштаба… Враждуют люди между собой на протяжении всей своей истории, и конца-краю этой вражде не видно. Вот ОНИ, чтобы помочь нам, видимо, и решили показать нам, как следует жить…

– Ничего себе, помощь! – воскликнул

Другой. – А что это ты шарил по полу?

– Смотри, – Один показал своему спутнику найденные пуговицы. – Это говорит о том, что до нас здесь были двое других людей… Кстати, вот эту, железную, пуговицу не так-то просто оторвать…

– Значит, они тоже дрались друг с другом, – задумчиво сказал Другой. – Погоди… Но ведь если мы теперь помирились – мы ведь больше не будем драться, правда? – то они должны уже прекратить свой эксперимент.

Он с надеждой смотрел на Одного, но тот лишь пожал плечами,

– Может, до них это еще не дошло?- предположил Другой. – Так давай покажем им!.. Продемонстрируем мир и дружбу между народами, черт возьми!.. Давай пять! Или нет, давай лучше обнимемся и троекратно облобызаемся, а?

– Ерунда все это, – пробормотал Один. – Наверняка им нужны будут более веские доказательства…

Он встал, опять потянулся и вдруг замер. Руки его были полусогнуты, но пальцы уже доставали потолок.

– Что ты встал как вкопанный?- осведомился Другой.

Один перевел на него застывший взгляд. По его лицу поползли крупные капли пота.

– Час назад, – медленно произнес он, -я доставал до потолка, только полностью подняв руки. И на цыпочках…

– Ну вот, – устало сказал Другой. – Они что – решили раздавить нас потолком? Может, решили, что от нас толку все равно не будет?.. Или пугают только?

Ну, судя по всему, их отнюдь не собирались пугать. Потолок продолжал опускаться, причем скорость его опускания все возрастала, и спустя полчаса ходить по "камере" можно было лишь согнувшись.

И Один, и Другой уже умирали несколько раз, но теперь, когда все выяснилось, и отношения между ними наладились, погибать было глупо и страшно. Так страшно, что тряслись поджилки и покрывалась противной холодной испариной спина.

Другой вдруг судорожно хохотнул и с прежней ноткой презрения сказал, косясь на Одного:

– Трепач! Наплел мне тут с три короба… "Эксперимент"! "Перевоспитание"!.. Вот оно- твое перевоспитание! – Он ткнул пальцем в потолок, опускающийся теперь на глазах.

– Я же говорил тебе, что ОНИ захотят убедиться в том, что мы с тобой теперь ладим, – пробурчал обиженно Один, не отрывая взгляда от потолка. – Ладно… Придется нам с тобой стать атлантами. Другого выхода нет…

Он разместился в центре помещения и подставил плечи под оседающий потолок.

– Атла-ант, – иронически протянул сквозь зубы Другой и не думая вставать. – Зря только тужишься, все равно ведь не удержать!..

– Не хочешь помогать – не надо! – сердито буркнул Один. – Только помолчи, ради Бога!

На плечи его начинала давить чудовищная тяжесть. И тяжесть эта, казалось, неуклонно росла, потому что потом стало еще хуже. Ноги, живот, руки Одного мелко дрожали, в глазах появилась красная пелена, и казалось, что вот-вот внутри что-то лопнет, и хотелось бросить все к черту и сдаться, но сдаваться было нельзя, потому что тогда вообще не осталось бы надежд на то, что им дадут выбраться отсюда…

– Ну, что ты сидишь сиднем? – прохрипел Один, кося кровавым глазом на Другого. – Помоги мне! Они же испытывают нас, слышишь?.. Они хотят убедиться, что мы теперь с тобой не каждый за себя, а друг за друга!.. Ведь весь их эксперимент был задуман, чтобы доказать нам, что один плюс один должен равняться двум… и никак не иначе!..

Он еще что-то сипел, уже не осознавая, что именно. По щекам его, заросшим щетиной, ползли слезы, а из прокушенной губы по подбородку струилась кровь, но он не замечал ни того, ни другого…

И Другой не выдержал больше, и, грязно выругавшись сквозь зубы, встал рядом с Одним и тоже уперся плечами, затылком и руками в неумолимо опускавшуюся каменную глыбу потолка.

И случилось чудо: потолок по-прежнему давил на плечи, но движение его вниз прекратилось. Тяжело дыша, люди удерживали этот невыносимый груз на немеющих от тяжести плечах и чувствовали себя при этом так, будто стали одним человеком…

* * *

– …вообще, все это – не самое главное. Лично меня беспокоит другое… Вот представьте: допустим, достиг наш Сизиф своей цели. Из последних сил, растягивая себе связки и сухожилия, разрывая мышцы и вывихивая суставы, закатил он наконец Камень на вершину горы… Ну а дальше-то что будет, по-вашему? Удержится ли глыба наверху? Или вновь покатится вниз?

– Ты так говоришь, будто сомневаешься в успехе… Что ж, заключительная проверка покажет, кто из нас прав…

* * *

В безлюдном лифтовом холле стояли двое мужчин, с удивлением уставившись друг на друга. Они явно хотели что-то сказать, но, видимо, не знали, что следует говорить в таких случаях…

В этот момент со скрипом и лязгом перед ними открылась дверь лифтовой кабины. После некоторого замешательства они стали жестами настойчиво уступать друг другу право войти в лифт первым, потом, как это частенько бывает в подобных ситуациях, попытались войти оба одновременно и, конечно же, застряли в узком проеме…

Невозмутимо грохоча, дверь лифта закрылась, и кабина удалилась в недра лифтового колодца, издавая такие странные звуки, будто непрожеванный кусок двигался по пищеводу некоего огромного существа…

Мужчины ошеломленно взглянули друг на друга. За считанные доли секунды выражения их лиц резко изменились.

– Хамом ты был, хамом и остался! – со злобой прошипел один из них.

Побледнев от гнева, но не говоря ни слова, другой сразу же схватил его за грудки…

Часть II. ОДИН ПЛЮС ОДИН

– …это вам все ясно и понятно! Вам, но не мне! И, что бы вы ни говорили, Абдельхак, я считал и буду считать: любые эксперименты над людьми – над живыми людьми – просто… просто бесчеловечны!

Сигнал видеофонного вызова прозвучал совсем некстати.

– Подожди, Сережа, – сказал Хамам разгоряченному спором собеседнику, молодому человеку в фиолетово-зеленом комбинезоне, и прикоснулся к кнопке включения интеркома.

На экране монитора тут же обозначилось лицо. Выражение его было не самым дружелюбным.

– Чем занимаетесь? – сердито осведомился обладатель лица. – Все спорите? Хамам тяжело вздохнул.

– Мы думаем, Джанком Олегович, – сказал он, не глядя на экран.

– Это хорошо, – без особого энтузиазма сказал Джанком Тарраф, руководитель научно-практического проекта "Оптимум". – Думать – это бывает полезно… Только позвольте вам напомнить, уважаемый Абдельхак Ситанович, что из ваших дум не позже исхода сегодняшнего дня должно родиться нечто реальное и осязаемое. Например, предложения по развитию программы "Оптимум"…

– Джанком Олегович! – жалобно сказал Хамам. – Вы же сами говорили, что перед нами – масса потенциальных решений… Но выбрать из них наиболее оптимальное пока не представляется возможным,

– Это почему же? – с интересом спросил Тарраф.

– Вот у меня, например, Кияк, программист из третьей подгруппы, заболел. И судя по всему, надолго… Машины захлебываются от избытка информации… Информационное обжорство какое-то! Третий блок памяти уже меняем… И вообще… Невозможно объять необъятное!

– Неправда, – быстро сказал Тарраф. – Необъятное объять можно, это баобаб нельзя объять, Абдельхак Ситанович. Значит так… Как старшему педагогического коллектива ставлю вам боевую задачу. В семнадцать ноль-ноль, и ни минутой позже, вы перегоняете на мой монитор две страницы текста. По существу. И без лирики, пожалуйста, – при этом он покосился на юношу. – Ваша лирика у меня уже в печенках сидит!

И отключился.

Некоторое время они сидели молча.

– Вот видишь? – проговорил, наконец, Хамам. – Не надо тут лирику разводить… Работать надо, Сережа.

– Не могу я так работать, – упрямо сказал юноша.

– В конце концов, Таррафа можно понять, – продолжал Хамам. – Завтра ему докладывать об итогах разработки проекта на Всеобщем Ученом Совете, а итогов-то пока нет. А есть пока тупик, – он резко ударил ребром одной ладони о другую.

– Вот вы все говорите: "проект", "проект", – вдруг сказал Сергей. – Всех вас заботит только одно: доказать практическим путем, что основная научно-теоретическая концепция о возможности избежать Катастрофы путем создания альтернативных миров верна… А о людях вы подумали? Я имею в виду – о них?..

Он кивнул головой на большой настенный экран, на который транслировалось изображение из Внетемпоральной Зоны. На экране ничего особенного не происходило. Сидели там, окруженные со всех сторон клубами густого тумана, две унылые человеческие фигуры. Спиной друг к другу сидели… Сергею показалось даже, что он видит, как подобно туману между фигурами все сгущается некое сильное поле, насыщенное флюидами ненависти… Нет, дальше так нельзя, подумал он. Надо что-то делать, черт возьми!

Он повернулся к Хамаму, собираясь сказать нечто гневное и очень убедительное, но увидел, что тот уже углубился в вычерчивание каких-то замысловатых кривых па графиках эксперимента. И тогда Сергей, ни слова не говоря, вышел. Решение пришло к нему внезапно, и он считал, что в данной ситуации оно – единственно возможное…

Тарраф барабанил пальцами по крышке стола и глядел в окно.

Он отдавал себе отчет в том, что попытка экспериментального подтверждения его концепции на глазах терпит крах, рушится, как неаккуратно составленный карточный домик. И он уже видел лицо профессора Пассарелы, своего давнего оппонента, на завтрашнем заседании Совета, когда тот торжествующе спросит: "Итак, многоуважаемый коллега, где же, позвольте спросить, экспериментальные данные? До сих пор вы потчуете членов Совета лишь сомнительными, я бы осмелился утверждать, паранаучными рассуждениями и идеями"… А потом – голосование… Об этом вообще сейчас лучше не думать.

Пропел сигнал вызова, и на экране появилось круглое лицо старшего группы психологов Даниэля Тревора.

– Джанком Олегович, – преодолевая одышку, проговорил он. – Тут мои ребята подбросили одну интересную идейку…

При этом лицо Тревора, как всегда в подобных случаях, сияло, будто он с трудом удерживается от крика "Эврика!". Говоря "ребята", Даниэль наверняка приврал, потому что чаще всего идеи рождались в его собственной голове.

Тарраф был уверен, что очередное "гениальное озарение" его собеседника на поверку окажется совершенно неприемлемым, как это было уже с девятью такими "идейками" Тревора, но наступать на горло новоявленному "Архимеду" не стал, а, вздохнув, осведомился:

– Ну что там у вас?

– Понимаете, – астматически дыша, принялся торопливо объяснять Тревор, – нам пришло в голову, что для сплочения наших объектов целесообразно было бы применить следующий прием… До сих пор они враждовали между собой. А что, если заставить их объединиться путем создания общего для них врага?

Тревор шумно перевел дух, шумно отхлебнул из стоящей перед ним чашки, промокнул носовым платком лоб и продолжал:

– Представьте, что на объектов нападает некий могучий и агрессивный противник. Чтобы противостоять ему, они будут вынуждены стать союзниками, и это союзничество, эти совместные действия неизбежно выработают в их сознании благоприятные для нас с вами – да, впрочем, и для их взаимных отношений тоже – ассоциации и представления…

– Уважаемый Даниэль, – с досадой сказал Тарраф, не слушая более своего подчиненного. – Видимо, вы исходите из тезиса: "Новое – это хорошо забытое старое", не так ли? Ведь подобный вариант мы уже проигрывали – помните, в Камере?..

– Э-э, нет, Джанком Олегович! – вскричал Тревор, все чаще промокая лоб платком, будто на него моросил невидимый мелкий дождь. – Тогда было совсем другое, уверяю вас! Вы поймите, что с помощью нашего варианта…

– Подождите-ка, – вдруг шепотом сказал Тарраф, случайно глянув на экран обстановки во Внетемпоральной Зоне. – Это что же там происходит, а?

– Где? – не понял Тревор, озираясь по сторонам. – Что вы имеете в виду?

Но Тарраф его уже не слышал. То, что он увидел на экране, заставило его похолодеть с головы до ног.

Вместо двух объектов – ну да, людей, конечно же, люден – в Зоне теперь было трое.

Этого никак быть не могло, потому что не должно было быть. И, тем не менее, это был очевидный факт.

Один и Другой по-прежнему сидели спиной к панорамной камере, а перед ними стоял молодой человек, лицо которого Таррафу было знакомо, вот только фамилия его напрочь вылетела из головы…

Тревор что-то продолжал говорить, но Тарраф без всяких объяснений нажал кнопку прерывания связи и тут же вызвал Хамама.

Хамам был в буквальном смысле слова с головой завален бумагами. С его стола свешивались какие-то длинные рулоны графиков и обширные таблицы, непонятные диаграммы и перфоленты с показаниями автоматических датчиков, а сам старший педагог что-то увлеченно писал, то и дело заглядывая в пухлый фолиант.

– Как дела, Абдельхак Ситанович? – спросил Тарраф нарочито бархатным голосом, хотя на подступе к его гортани бушевал поток весьма энергичных фраз, который так и рвался наружу.

– Заканчиваю, Джанком Олегович, – не подозревая подвоха, отозвался Хамам. При этом он умудрялся писать не глядя. – Через полчасика представлю наш вариант…

– Вы его уже представили, – почти ласково сказал Тарраф. – Соизвольте же снизойти к нам, смертным, с небес вашего творческого вдохновения и хотя бы одним глазком глянуть на во-он тот экранчик, который находится, смею заметить, у вас перед носом!

Хамам глянул удивленно в указанном направлении и переменился в лице. Даже по интеркому было заметно, как побледнел старший педагог. Потом он, не отрывая взгляда от экрана Зоны, стал зачем-то медленно приподниматься, и рука его дернулась куда-то вбок- видимо, к пульту управления.

– Сядьте! – приказал Тарраф. – Ваш?..

– М-мой, – заикаясь, словно борясь с сомнениями по этому поводу, выдавил Хамам.- Сергей Уланов… Но…

– Вы, конечно же, ничего не знали?-предположил руководитель проекта.

– Джанком Олегович, – просительным голосом начал было Хамам.

Но Тарраф не дал ему сказать ни слова, выпустив на волю тот поток, что уже переполнял его голосовые связки.

Через пять минут на главного педагога было жалко смотреть. Словно его долго утюжили прессом.

– Ну, ладно, – сказал, наконец, успокаиваясь, Тарраф. – Что будем делать? Ваши предложения? Соображения по поводу того, как вы поступите с Улановым потом, можете оставить при себе.

– Собственно говоря, – пробормотал Хамам, не глядя на Таррафа, – все это как-то… Ну, в общем… Что мы можем теперь сделать? Полный отбой только…

– Отлично, – с сарказмом сказал Тарраф. – Но это мы, знаете ли, отбросим сразу… Через мой труп только будет полный отбой, ясно?! Что еще?

– Больше ничего. Тарраф покрутил седеющей головой.

– М-да. Интересно… Ну да ладно. Слушайте меня внимательно, – он на секунду замолчал, что-то набирая на пульте интеркома – наверное, код селекторного режима связи. – Внимание! Как руководитель проекта "Оптимум", ввиду непредвиденных обстоятельств, осложняющих проведение эксперимента, с этого момента непосредственное оперативное управление обстановкой в Зоне беру на себя. Руководителям групп и служб быть в готовности к действиям по варианту ноль. Выполнять только мои распоряжения. Всякую самостоятельную инициативу, – тут Тарраф запнулся, пожевал губами, словно хотел что-то добавить, – запрещаю! Всем следить за обстановкой в Зоне! Конец связи.

Тут же, словно выполняя свою же команду, уселся поудобнее, придвинул к себе поближе пульт управления и стал внимательно следить за тем, что происходит во Внетемпоральной Зоне. "Раздачу слонов" Тарраф сознательно оставил на "потом". Если она, конечно вообще понадобится, хотя оснований верить в благоприятный исход авантюры этого мальчишки у руководителя "Оптимума" не было.

* * *

Сергей Уланов полагал, что, увидев его в Зоне, Один и Другой будут несказанно удивлены. Это в лучшем случае. О других, не очень приятных вариантах данного контакта юноша старался не думать.

Однако все произошло не так, как он ожидал.

Когда он предстал в своем разноцветном комбинезоне перед "объектами", на всякий случай держа руки перед собой, словно желая убедить их в том, что у него нет никакого оружия, то Один лишь мельком глянул на юношу и, неопределенно хмыкнув, тут же отвернулся, а Другой усмехнулся и сказал:

– А вот и третий!.. Жаль только – бутылки нет, а то бы все складывалось классически!..

Говорил он, наверное, на своем языке, но Зона обеспечивалась лингвокоррекцией, поэтому в ней могли разговаривать представители любых наций без переводчика, напрямую.

Идя на этот шаг, Сергей просто-напросто не успел обдумать свою первую фразу в будущем диалоге с людьми, сидевшими перед ним, поэтому пришлось сказать первое, что пришло в голову:

– Что вы думаете об этом?

Фраза получилась дурацкой. Как в непритязательных театральных пьесах… Впрочем, она была еще не самой худшей из возможного набора. Например, представляться своим собеседникам было бы, по мнению Сергея, не очень тактично – ведь они-то не знали, а вернее – не помнили своих имен и фамилий. Ну а банальные вопросы о самочувствии выглядели бы вообще издевательски…

– О чем – "об этом"? – осведомился Другой и сплюнул себе под ноги. – Да ты, парень, присаживайся – как говорится, в ногах правды нет…

– Послушайте, вам не кажется странным то, что с вами происходит? – Сергей решил брать быка за рога. Во-первых, он предполагал, что руководство Проекта постарается любым способом сорвать контакт, поэтому нужно было выполнить свою добровольную миссию как можно скорее. А во-вторых… во-вторых, юноша с детства не любил всевозможных экивоков, не в его характере это было…

Другой опять хмыкнул.

– "Странным", – передразнил он Уланова. – А как, по-твоему, чувствует себя рыба в аквариуме? Или птица в клетке? Которую вначале сцапали голой рукой, сунули неизвестно куда, а потом неизвестно кто неизвестно чего от этой птицы или от рыбы хочет!.. Покажется ли ей это странным?

– Именно поэтому я и решил появиться перед вами, – словно кидаясь с головой в ледяную воду, решительно сказал Сергей.

Другой сначала не понял смысла его слов и, приоткрыв рот, только хлопал белесыми ресницами.

– Да не торчите вы перед нами, как перст божий! – раздраженно воскликнул вдруг Один, обращаясь к юноше. – Садитесь! – Сергей послушно опустился на сухую землю. – Говорите, мы вас слушаем.

– Я пришел рассказать вам, почему вы здесь находитесь, – несколько напыщенно начал Сергей.

– Подожди, подожди, – вдруг прервал его Другой, зачем-то поднимаясь на ноги. – Так ты… не как мы попал сюда?

– Нет, – просто ответил юноша. – Я сам пришел в Зону…

– Так ты, значит, – не рыба и не птица? – витиевато спросил Другой. – Ты – из этих… экспериментаторов?

Сергей молча кивнул.

– Да я тебя!.. – вдруг хрипло сказал Другой и шагнул к Уланову.

Юноша еще не успел осознать, что происходит, а Один уже прыгнул на Другого с криком: "Не смей!", и через секунду они уже катались по земле.

– Прекратите! – воскликнул юноша. – Прекратите! Слышите? Вы должны прекратить это!.. Вы же -люди!

Неожиданно клубок тел остановился перед ним и расплелся. Другой сел и с остервенением выплюнул изо рта песок. Один тщательно отчищал свою одежду.

– Люди, говоришь?-сердито переспросил Другой, судя по всему, уже не собираясь бросаться на Сергея. Пока. – А вы кто? Это же хуже зверя нужно быть, чтобы так издеваться над людьми! И как вы только додумались до такого?!

Сергей вздохнул. "Получай и не старайся уклониться", сказал он мысленно себе. "В конце концов, ты сознательно пошел на это"…

– Вы зря принимаете нас за пришельцев с другой планеты, – сказал он. – Мы – тоже люди, как и вы, только… только не ваши современники…

– Это как?- не понял Другой.

– По отношению к вашему времени мы живем в далеком будущем… Понимаете, наука и техника у нас достигли такого уровня развития, что мы имеем возможность как бы заглядывать в прошлое и даже с большой точностью предвидеть будущее!

– Ах, вот как, – пробормотал Один. В отличие от Другого, он соображал явно быстрее и конкретнее. – Теперь понятно… Дальше?

– Прежде всего постарайтесь выслушать меня, не перебивая. У нас мало времени… ввиду некоторых обстоятельств…

Сергей зримо представил себе, как в это время Тарраф кричит в видеофон ребятам из группы технического обеспечения: "Немедленно сделайте что-нибудь, только заткните глотку этому авантюристу-одиночке!"… Тряхнув головой, юноша продолжал, волнуясь:

– Началось все с того, что наши специалисты сделали вывод о неизбежности в ближайшем будущем такой катастрофы, которая… одним словом, которая поставила бы под угрозу существование всего человечества. Не буду вдаваться в подробности, что это за катастрофа – слишком долго объяснять… Другой же вывод ученых гласит, что этой беды можно избежать, но только в том случае, если нам удастся устранить "первотолчок" – так мы называем событие, стоящее первым в цепи причинно-следственной последовательности…

– Чего-чего? – спросил Другой, морща лоб,- Мудрено изъясняешься, парень…

– Ладно, – махнул рукой Сергей. – Чтобы вы поняли, скажу лишь, что именно вы вдвоем и ваши взаимные отношения в определенный момент сыграли зловещую роль для истории, а дальше понеслась лавина, которую уже не остановишь… Поэтому нами было принято решение попытаться воздействовать на ваши поступки по отношению друг к другу. К сожалению, подобная попытка нам дана природой и законами исторического времени только один раз… Для воздействия мы как бы забрали вас из ключевого момента в специальную зону, чтобы хоть как-то… ну, изменить, что ли, вас… чтобы в конечном счете вы не убили друг друга!

В горле от волнения пересохло, и Сергей откашлялся.

– Ну, хорошо, – спокойно сказал Один. – Допустим… А разве у вас нет других способов вмешаться? Вы же, если верить вашим словам, достигли таких высот, что вам это ничего не стоило бы!

– Да поймите вы, – воскликнул юноша, – что в этом-то и заключается главная проблема! Мы бы не стали воздействовать на вас в Зоне, если бы сами могли изменить ход событий в вашем времени! Но временной парадокс обусловливает, что лишь вы, и никто, кроме вас, можете поступить по-другому! Вы – и лишь однажды! Второй попытки у вас уже не будет…

– Подстелил бы соломки, если б знал, где упасть, – неизвестно к чему сказал Другой. – Ты лучше, мил-человек, нам вот что скажи – да прямо, а не намеками. Кто мы такие, а? Деятели, что ли, какие-нибудь государственные? А то память нам вы напрочь отшибли!

– Поверьте, это не имеет никакого значения! – горячо сказал юноша. – Скажу только, что вы – самые обычные люди. И еще… Вы… вы…

– Мы что – дрались там, да?- спросил, побледнев, Один. – Насмерть, да? А вы хотите, чтобы мы разошлись мирно, не убивая друг друга? Так?

Сергей молча кивнул, не глядя на своих собеседников.

– Так бы сразу и сказали, – сказал после долгой паузы Другой. – А то ерундой всякой занимались!.. То – на остров, то – в какой-то жуткий лес, то – в тюрягу засовывали нас… Откуда мы знали, чего вы от нас хотите?

– Действительно, – согласился со своим недругом Один. – Если бы мы сразу знали, что от нас зависит судьба множества людей в будущем…

– Мне кажется, это каждый человек должен знать и без чьей-то подсказки, – жестко сказал Уланов. – И потом… Не все так просто, как вам сейчас кажется. Понимаете, в той ситуации, из которой мы вас взяли, вам будет непросто отказаться от намерения убить друг друга…

– Да ну, ерунда! – отмахнулся Другой. – Что ж мы – звери, что ли? Раз надо – так надо!

– К тому же, как я понимаю, это в наших же интересах, – задумчиво произнес Один. – Ведь если мы нарушим свое слово, то…

– То погибнете оба, – сказал Сергей. – Это однозначно. Это уже было… Именно к такому выводу мы и подводили вас в этой Зоне, не заметили? Помните об этом, прошу вас!

– Ладно, – решительно сказал Другой. – Лично я обещаю не поднимать руку на ближнего своего… По рукам, что ли, Один?

Один помедлил. Видно, тон Другого ему совсем не понравился. Но потом он резко протянул руку, и они с Другим обменялись рукопожатием.

– Мне пора возвращаться, – сказал, вставая, Сергей.

Что бы им еще сказать, лихорадочно думал он. Ведь что-то я должен им сказать еще, но что именно?..

Другой истолковал его молчание по-своему.

– Не боись, парень, – подмигнул он юноше. – Все будет, как надо… Ты лучше вот что… Распорядись-ка ты, брат, чтобы нам пожевать что-нибудь подбросили, а? Жрать что-то хочется, будто век во рту крошки не было…

Один бросил на своего напарника косой взгляд, и Сергей внутренне похолодел.

"Ничего у меня не вышло", обреченно подумал он, пробираясь сквозь туман ко входу в Зону, Рано я обрадовался, значит… Они может быть, и осознали необходимость примирения, но эта необходимость идет не изнутри них, а навязана им нами извне, вот в чем дело… В глубине души они по-прежнему ненавидят друг друга, так можно ли считать, что мы одержали победу?.. Неужели эта взаимная вражда, это зло природы человеческой, сидит в людях на уровне генов? И неужели его нельзя вытравить из людей? Неужели нам так и не удастся ничего изменить?.. "Будущее человечества"… "Судьбы цивилизации"… Зря я на это делал ударение в разговоре с ними. При чем здесь все это? Вот что мне надо было им сказать… Самое главное. Чтобы они остались живы… Как же я сразу не додумался? Н еще… Что бы ни случилось, каковы бы ни были обстоятельства – не смейте поднимать руку на человека, и не из любви к нему даже, а, прежде всего, из любви к себе самому! Ведь человек, убивший другого человека, – уже больше не человек! Вы считаете, что в ваших условиях это невозможно, но ведь это так просто!.. Или я сам чего-то до конца не понимаю?..

* * *

Еще секунду назад вокруг был туман Зоны, а секунду спустя оказалось, что никакого тумана и никакой Зоны уже нет, а есть предрассветные, на глазах рассеивающиеся сумерки, в которых виднеется уходящая во все стороны широкая, плоская равнина, покрытая сухой, шелестящей под порывами ветерка травой. Степь да степь кругом была этим ранним летним утром. Было еще прохладно, но чувствовалось, что через несколько часов взошедшее солнце приступит к своему ежедневному, унылому занятию – испепелять поверхность Земли своими раскаленными лучами…

Еще секунду назад человек в пропитавшейся насквозь потом и пылью военной форме осознавал себя Другим, и вдруг память мгновенно вернулась к нему, и он вспомнил, кто он такой и что с ним происходит. Будто очнулся после кратковременной, но сильной контузии…

Человек этот был Михаилом Беловым, числившимся в списках второй разведроты сто пятьдесят девятого отдельного пехотного полка Красной Армии, и шел одна тысяча девятьсот сорок третий год, и степь вокруг была изрыта разрывами снарядов, а вдалеке виднелся остов давным-давно сожженного тонка, и казалось, что вся степь пропитана запахом того железа и свинца, которыми она засеивалась в течение последнего года.

Михаил лежал за еле заметным бугорком, уткнувшись небритой щекой в жесткую, не успевшую остыть за ночь землю и сжимал одной рукой автомат, в котором оставалось не больше десятка патронов.

Он лежал так со вчерашней ночи, уже больше суток. За все это время, чтобы утолить жажду, он мог только жевать траву. Трава была горькой и вряд ли питательной, от нее только еще больше хотелось пить, но пить было нечего, и оставалось лишь время от времени разрывать руками, сбивая в кровь пальцы, сухой грунт, чтобы добраться до чуть влажного глинозема, а затем часами перекатывать во рту отдающие ковылем и солью комочки земли, но это лишь раздразнивало того зверя жажды, который сидел внутри Белова…

Но хуже всего было то, что Михаил не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Бугорок скрывал его, лишь когда он лежал, полностью распластавшись… Поэтому все тело, руки и ноги сильно затекли и одеревенели, как это бывает при сильной контузии.

Голова кружилась от голода, жажды, изматывающей степной жары, а больше всего- от необходимости постоянно, днем и ночью, следить, напрягая утомленное зрение, за серым валуном метрах в двадцати пяти, за которым скрывался такой же солдат, только немецкий, ставший врагом номер один Михаила.

Прошлой ночью группа разведчиков, в которую входил и Белов, возвращалась с очередного задания из тыла противника и здесь, на ничейной полосе, встретилась – почти лицом к лицу – с немецкой разведгруппой видимо, находившейся в свободном поиске в непосредственной близости от передовых позиций полка.

Ночной бой был коротким и страшным. Все сразу смешалось, и непонятно было, где враги, а где свои. Приходилось стрелять на вспышки выстрелов, а потом открыли огонь передовые дозоры с той и с другой стороны, над степью повисли осветительные ракеты, и, падая в небольшую ложбинку, в мертвенном свете ракет Михаил увидел, что все его товарищи лежат неподвижно – видимо, убитые – и что неподалеку залег его давний друг Леха Полоз.

К утру им стало ясно, что из немцев уцелело трое, и двоих они общими усилиями "сняли" с первыми лучами солнца. С третьим дело обстояло гораздо сложнее, потому что он занимал удобную позицию за неизвестно откуда взявшимся в степи большим камнем. Оттуда его невозможно было выковырнуть: пули лишь рикошетили от гранита и с визгом улетали в степные дали… Зато сам немец не давал разведчикам и головы поднять. Видно, он тоже воевал не первый год. Стреляный воробей…

Когда стало рассветать, Леха и Михаил решили все-таки попытаться прикончить гитлеровца. В то время им еще можно было, наверное, оторваться от него и уйти к своим, прикрывая друг друга огнем, но, во-первых, оба считали ниже своего достоинства отступать, имея численное превосходство над противником, а во-вторых, – и это было, пожалуй, самое главное – у командира группы, лейтенанта Михайличенко, убитого в десятке метров от них, на карту в планшете были нанесены данные об огневых позициях немецкой артиллерии, которые группа собирала накануне почти целые сутки. Вернуться без разведданных означало не выполнить задание, а это в военное время не сулило ничего хорошего…

Поэтому Михаил и Полоз решили, что пора кончать эту канитель – в том смысле, что надо во что бы то ни стало "шлепнуть" этого сукиного сына, засевшего за валуном. На счет "три-четыре" Михаил открыл огонь длинными очередями по ненавистному камню, не заботясь о расходе патронов, а Леха пополз в сторону немца от кочки к кочке, заходя фашисту в тыл или во фланг. Он был хорошим разведчиком, Леха. Потому что ему всегда везло. А, может быть, и наоборот… Факт тот, что на этот раз ему почему-то не повезло. Видимо, немец был все же не дурак и сохранил присутствие духа. Не обращая внимания на пули, цокавшие по камню, он прицельно, словно в тире, снял Леху с первого же выстрела. Наповал… У дружка Михаила только дернулись сапоги в короткой агонии.

И вот тогда, глядя на бездыханное тело своего друга, Михаил скрипнул зубами, вспомнив, как прошлой зимой Полоз волок его, раненного в ногу, на себе с поля боя, а по ним вовсю лупили вражеские снайперы-минометчики… Именно в тот момент Белов дал себе клятву во что бы то ни стало уничтожить фрица. Это теперь уже не было бы просто исполнением своего воинского долга. Это отныне становилось мщением за погибших товарищей…

В течение суток, когда Белов и немец стерегли друг друга, в душе Михаила скапливалось все больше ненависти и страха. Порой он начинал дремать, но ему сразу же казалось, будто немец крадется к нему со "шмайсером" наперевес, и он приходил мгновенно в себя. Потом, наоборот, Михаилу чудилось, что его враг или заснул, или потерял сознание от возможного ранения, и разведчик уже готов был вскочить и броситься к валуну, чтобы расстрелять фашиста в упор, но он вовремя сдерживал свой порыв, потому что трава за камнем шевелилась, свидетельствуя о том, что враг настороже…

Так прошел день, прошла ночь, а вокруг по-прежнему было тихо и пусто. Видно, и немцы, и русские считали своих разведчиков погибшими и не хотели зря соваться на "ничейную землю"… Ни немец, ни Михаил больше не стреляли, экономя патроны. Каждый из них ждал, когда у соперника, наконец, не хватит выдержки либо сил…

И вот теперь буквально за считанные мгновения ситуация изменилась, и не было больше двух солдат, ведущих смертельный поединок между собой, а были Один и Другой, обещавшие людям из будущего не стрелять друг в друга.

Однако, Михаил не торопился выполнять свое обещание. Во-первых, все пережитое им в Зоне теперь казалось ему далеким и не очень-то реальным. Уж не приснилось ли ему все это в те короткие промежутки времени, когда он, против своей воли, проваливался в беспамятство мгновенного сна? Но даже, допустим, все это было на самом деле… "А где гарантия, что, когда я встану, чтобы побрататься с этим типом – если он к тому же, действительно, Один, – он не нарушит своего слова и не ухлопает меня, как рябчика?", думал Белов. А если он встанет первым, что мне делать? Стрелять? Или бежать на полусогнутых пожимать опять руку этому гаду? Руку, которая, можно сказать, испачкана кровью Лехи… Ну, уж нет! Не бывать никогда этому!

Видно, Одного одолевали те же сомнения, потому что за камнем было тихо, но чувствовалось, что тишина эта в любой момент готова разрядиться выстрелом или автоматной очередью…

Солнце беспомощно, будто раненое, карабкалось по белесому небосклону все выше и выше.

Ладно, вяло подумал Михаил. Надо же что-то делать… Не будем же мы здесь вечно караулить друг друга… Так и загнуться, между прочим, можно…

Давай-ка мы еще раз обсудим это дело, сказал он мысленно себе. Идет война – жестокая, кровавая, в которой каждый день погибают тысячи, сотни тысяч людей… Не мы начали эту войну, а они! Они напали на нас и принесли нам смерть, неисчислимые бедствия и горе миллионам людей. Может быть, именно в этот самый момент самолеты с жирной свастикой на крыльях бомбят твой родной поселок, где в покосившемся домике под зеленой крышей живут твои мать и сестренка… Что-то давненько от них не было писем. Что, если они уже погибли под бомбежкой? Или умерли от голода? Или от тифа, да мало ли?.. И во всех этих людских страданиях повинны они, эти сволочи и убийцы в мышиного цвета форме… В том числе, и тот, кто прячется сейчас за камнем перед тобой… Видишь, как все просто – уничтожать их надо. Как тараканов. Как крыс…

Все просто. Даже слишком просто. Чересчур… Вспомни-ка лучше и другое. Если сейчас Один поднимется из своего укрытия и пойдет к тебе, а ты выстрелишь, то погибнете вы оба. Во всяком случае, так говорил тот парень в Зоне. Пугал, что ли? Какой ему было резон пугать нас? Они и так делали с нами, что хотели… Скорее всего, он все же говорил правду. Тогда что получится? Убив фрица, ты погибнешь и сам… Ну да, конечно, ты не боишься смерти – слишком долго за эти два с лишним года войны она терлась возле тебя… И все же, и все же…

Михаил вдруг отчетливо вспомнил лицо Одного, когда тот, упираясь плечами в оседающий потолок Камеры, кричал ему: "Один плюс один должны равняться двум, и никак не иначе!"… И еще он представил, с какой надеждой за ними наблюдают сейчас люди, которые должны появиться на свет, возможно, спустя много веков. Белов снова услышал полный отчаяния и боли голос: "Вы же – люди!"…

В конце концов, подумал Михаил, виновата во всем война. Если бы не она, я бы и не подумал убивать этого немца… Что он сделал плохого лично мне? Да, он убил Леху Полоза. Возможно, он убил еще кого-нибудь из ребят… Но ведь, наверное, и я убил кого-то из его товарищей… На войне – как на войне, будь она неладна!..

– Эй, Один! – крикнул Михаил, приподнимая осторожно голову.

Из-за камня что-то неразборчиво прокричали в ответ. Михаил почувствовал, что у него камень свалился с плеч: значит, это был Один, раз в отпет не стали стрелять…

– Ну что, боец? – крикнул Белов. – Давай, разойдемся по-хорошему, что ли?

На этот раз до него донесся обрывок фразы на противном немецком языке.

Ax, вот оно что, подумал Михаил. Это только в Зоне мы понимали друг друга без переводчика, как же я сразу не додумался… Что же, попробуем по-другому…

Он решительно встал, преодолевая боль в затекших конечностях, и демонстративно упер ствол автомата в землю. Из-за камня тут же высунулась голова.

– Все, – сказал громко разведчик. – Война – капут, понимаешь? Я – нах хаус, и тебе советую, ферштейн?

Один что-то тоже сказал и встал на колени. На большее, видно, у него не было сил. Он совсем не был похож на того Одного, который находился вместе с Беловым в Зоне, и дело было не в одежде… Левая рука Одного висела плетью, обмотанная какой-то грязной тряпкой, глаза глубоко ввалились в глазницы, лицо осунулось, а через весь лоб проходила кровавая ссадина. Сердце у Михаила невольно сжалось. "Вот до чего человека война доводит", подумал он, а вслух сказал:

– Ну, ладно, пошел я… Ауфвидерзейн, значит!

Через несколько метров он оглянулся.

Один, словно не веря своим глазам, смотрел ему вслед, и было в его взгляде нечто такое, что нельзя выразить никакими словами…

* * *

ИЗ ПОСТАНОВЛЕНИЯ ОПЕРУПОЛНОМОЧЕННОГО В/Ч 106540 от 31 июля 1943 года:

"Рассмотрев все обстоятельства по делу рядового второй разведроты Белова Михаила Александровича, 1920 года рождения, русского, беспартийного, ПОСТАНОВИЛ: за неисполнение своего воинского долга в боевых условиях, повлекшее за собой невыполнение боевого задания, приговорить рядового Белова М. А. к расстрелу, приговор привести в исполнение немедленно.

Оперуполномоченный Особого отдела НКВД 159 отдельного пехотного полка ХИМРЮК А.И."

* * *

"Многоуважаемая фрау Шнеллингер! С чувством огромной горечи и искреннего соболезнования извещаю Вас о том, что Ваш супруг, ефрейтор вермахта Райнер Шнеллингер, погиб 2 августа 1943 года в борьбе за дело великого фюрера, на благо нашего славного рейха.

Лично мне известно о его смерти следующее. Ваш муж подорвался на мине, установленной русскими партизанами на пути его следования в тыл в сопровождении своих боевых товарищей. Скорбя о гибели Вашего мужа, тем не менее, не могу не отметить, к сожалению, что в последнее время, перед смертью, Райнер изменился не в лучшую сторону как солдат фюрера и великой Германии. В его беседах со мной он неоднократно выражал крамольные сомнения в справедливости нашей борьбы против врагов нации и даже заявлял о своей готовности к самоустранению от выполнения воинского долга. Собственно говоря, именно это обстоятельство и побудило меня как близкого друга и непосредственного командира Райнера отправить его в тыл для проведения с ним воспитательной работы в одной из соответствующих служб специального назначения. Видимо, Богу было угодно распорядиться его судьбой иначе…

В связи с вышеизложенным, извещаю Вас также, что, поскольку Ваш супруг Райнер Шеллингер погиб не при исполнении своего воинского долга, Вы и остальные члены Вашей семьи (насколько мне известно, у Вас есть сын) не можете претендовать на получение пособия по потере кормильца, как прочие вдовы наших доблестных воинов, павших в боях за Родину.

Хайль Гитлер!

Командир взвода Генрих Зигфрид Хольценбах".

* * *

– Поздравляю вас, Сергей… простите, не знаю вашего отчества…

– Алексеевич.

– Как вы, наверное, уже знаете, Сергей Алексеевич, проект "Оптимум" наконец-то увенчался успехом – в первую очередь, благодаря лично вашим… м-м… неординарным действиям… Да-да, вы не ослышались. Как руководитель Проекта я склонен расценивать результаты эксперимента именно как успех!

– Но ведь те двое, Джанком Олегович… Объекты наши… Они же погибли, оба!..

– Да, конечно. Видимо, здесь кроется еще какой-то парадокс, который нам впоследствии придется изучить. Вполне допускаю, что некая фатальность в отношении отдельных индивидуумов может иметь место. Другими словами, тот, кто когда-то погиб, погибнет при любом другом варианте исторического развития, но не это важно… Важнее другое – наша коррекция привела к возникновению бифуркационного ответвления истории. Таким образом, результаты нашей работы убедительно доказывают возможность реализации альтернативных цивилизационных процессов, а это, в свою очередь, обусловливает и возможность создания ряда дифференцированных между собой миров, альтернативных миров! В дальнейшем, разумеется, возникнет необходимость выработки критериев для выбора из этих миров одного, лучшего, обеспечивающего оптимальные условия для прогресса человечества… Представляете, какие заманчивые перспективы открываются в этом случае перед нами? Творить миры и выбирать из них лучший!.. Что же вы молчите?

– Простите, Джанком Олегович, но я не…

– Не представляете, зачем я говорю все это именно вам? Дело в том, Сергей Алексеевич, что вы нужны мне для будущей работы. Убежден, что вы – прирожденный педагог, воспитатель, а переделывать историю мы сможем только с помощью и посредством людей, живших в том или ином временном срезе. Перевоспитать их, переубедить будет весьма трудно – я предвижу это… Но от этого нам никуда не деться. Согласны ли вы принять участие в этой работе, Сережа?

– Постойте, Джанком Олегович, а как же Катастрофа?.. Я не понимаю… Выходит, я солгал Одному и Другому, обманул их?..

– Вы напрасно так волнуетесь, Сергей Алексеевич. Видите ли, катастрофа, которая нас ожидает спустя тысячелетия, вполне вероятно, все-таки состоится. В нашем мире… Понимаете? Другие же, альтернативные миры, созданные нашими усилиями, будут существовать в полной безопасности, и человечество уцелеет для последующего развития и совершенствования…

– Я понимаю… я все понимаю, Джанком Олегович. Соблазн очень велик, и цели велики, и я… я еще подумаю над вашим предложением.

– Как надумаете – заходите… Кстати, хотите взглянуть на тот мир, который образовался вследствие наших корректив?

– А это возможно?

– Конечно. Мы теперь с вами, Сереженька,- как боги, мы теперь все можем!..

Ничего не видя вокруг себя, спотыкаясь, он шел по степной равнине. Именно здесь несколько столетий назад два человека вели между собой бой не на жизнь, а на смерть… Он осознавал, что благодаря упорному, многолетнему труду удалось добиться, чтобы эти люди не убили друг друга, но облегчения он почему-то не испытывал.

Да, ему удалось переубедить двух, таких разных, людей не убивать друг друга во имя жизни будущих поколений землян… Он сумел отсрочить их гибель всего на несколько дней, и это привело к появлению нового мира, в котором все было и будет по-другому… Но ему так и не удалось убедить своих коллег и руководителей в том, что супернаучный проект "Оптимум", направленный, в конечном счете, на спасение человечества, по своей сути и методам – некорректен. Он понимал, что отныне хамамы, таррафы и их ученики и последователи примутся безжалостно кромсать, резать и перекраивать полотно истории, добиваясь создания сотен, тысяч отличающихся друг от друга миров… При этом они наверняка будут ошибаться – человек не может не ошибаться – но их не будет интересовать, как будут чувствовать себя люди, которым придется жить в "ошибочном варианте"… Самое скверное – что они ослеплены своей великой, светлой Целью, и совсем не заботит их, что эта Цель может противоречить конкретным, отдельно взятым личностям…

И почему-то он опять казался самому себе Сизифом, в который раз не сумевшим вкатить каменную глыбу на вершину проклятой горы. Мысленно он отчетливо видел это…

…Когда Камень в очередной раз вырвался из рук и с глухим, протяжным гулом откатился к подножию горы, Сизифа охватило такое отчаяние, что потемнело в глазах. Захотелось плюнуть в сердцах и уйти, но, превозмогая усталость, он только утер соленый пот со лба и вновь подошел к Камню. Самое трудное заключалось в том, чтобы сдвинуть Камень с места, и когда Сизифу удалось это, и он натужно покатил глыбу в гору, то ощутил вдруг своими содранными в кровь ладонями, что Камень изменился. Он стал теперь чуть теплее, чем раньше. А может быть, Сизифу это просто показалось, потому что солнце палило все сильнее, накаляя все предметы. Но ему очень хотелось верить в то, что солнце здесь ни при чем…

И в ушах Сергея все звучал неотвязно чей-то знакомый голос: "Один плюс один должны равняться двум!"… Неточно, поправил мысленно он. Один плюс один должны равняться миллионам, безграничному множеству!.. Стоит ли продолжать доказательство этой внешне несложной, но по сути такой неоднозначной, теоремы? "Стоит", с жаром сказал невидимому оппоненту юноша. Всегда стоит!.. Ради этого и нужно жить!..

Только почему тебе при этом так грустно, Сизиф?

Оглавление

Часть I. ОДИН МИНУС ОДИН…

Часть II. ОДИН ПЛЮС ОДИН

Реклама на сайте