«Битва во времени»

Юрий Леляков Битва во времени

33. Итог вопроса

Джантар долго ждал эту волну. Очень долго. Он давно стоял у берега по пояс в воде, но море всё так же было покрыто мелкой зыбью, при каждом взмахе рукой бросая в лицо хлёсткие гроздья брызг. Ему начало становиться холодно, и он хотел было выйти на берег, не поплавав вдоволь и даже ни разу не прокатившись на волне как следует — но тут наконец донёсся глухой громовой гул накатывающего на берег вала.

Он поздно обернулся — волна была уже близко. Должно быть, в темноте по звуку он неверно оценил расстояние до неё… И тут стало страшно, он хотел уже рвануться к берегу — но тело не послушалось его. Волевой импульс не породил сколько-то ощутимого движения, будто мышцы утратили способность сокращаться, или вода обрела смоляную вязкость. А грозно загнутый гребень волны, непонятно как видимый в темноте, был уже рядом…

И всё же в последний момент перед тем, как волна накрыла бы его с головой — ноги Джантара резко и пружинисто оттолкнулись ото дна, и волна понесла его к берегу, мягко потряхивая и обтекая завихрениями. Странно, однако, что он не слышал ни шума падающей массы воды, ни рокота прибрежной гальки — все звуки вокруг как-то исчезли. А волна всё несла его с собой в этой странной тревожной тишине сквозь ночную тьму — и он, опасаясь удара обо что-нибудь там, впереди, попытался упереться правой рукой в галечное покрытие пляжа, и так остановить движение…

…Рука упёрлась в шероховатую поверхность, неестественно вытянувшись, будто была нарушена зрительная перспектива. Но он не успел и особенно удивиться этому — ещё какое-то чувство заставило обернуться… Вернее, ощущение было, будто сам взгляд обернулся помимо воли — и от того, что увидел, он вздрогнул и напрягся всем телом. По стенам домов на повороте улицы скользили, приближаясь, яркие лучи фap…

— Полиция! Бежим! — уже на бегу услышал Джантар собственный голос.

К несчастью, они были ещё у середины предпоследнего дома, считая от окраины города, и дом был длинный; да и Джантар, несмотря на то, что его голос (хотя его ли?) предупредил всех, сам бежал последним — и, не видя автомобиля, лишь по изменениям освещённости стен угадывал, как перемещались фары (уже понимая: сам не успевает к проходу между домами прежде, чем окажется в створе лучей). И вот уже по вырванным из тьмы стенам неслись навстречу тени фонарных столбов; и на дороге засверкала россыпь осколков стекла (которую остальные, бежавшие ближе к стене, удачно миновали, а он, поздно заметив, чудом успел перепрыгнуть) — а проход, где успели скрыться остальные, был ещё далёк…

— Стой! Сопротивление бесполезно! — взревел усиленный мегафоном голос за спиной Джантара…

…На сером фоне торцевой стены дома возникла бегущая навстречу чёрная человеческая фигура. Внезапный испуг бросил его в уже близкий проход между домами — и он понёсся по тёмному двору, не разбирая дороги, слыша сзади треск выстрелов… (О том, что фигура, увиденная им, была лишь его тенью, Джантар догадался, лишь увидев её снова, уже на лестничной клетке нужного им подъезда, в свете фонарика в чьей-то руке…)

— Вот он! — с этим криком «тень», выскочив из стены и перемахнув через перила, ринулась прямо на Джантара.

«Полицейский!»— с ужасом понял Джантар, пытаясь ударить его ногой в живот, но промахнулся, и теперь обе ноги были прижаты к ступенькам неподъёмными, как стальные колонны, ногами полицейского, которого новый отчаянный рывок Джантара даже не сдвинул с места. А ещё миг спустя — и остававшаяся свободной кисть руки Джантара выронила какое-то орудие на длинной нити, вместо того, чтобы раскрутить и ударить полицейского в висок (хотя как бы сумел в темноте?)…. Ho ещё миг — и полицейский вдруг захрипел, обмяк, Джантар, собрав силы, оттолкнул его, и увидел торчащий из спины нож…

Или не нож… Насаженная на длинную рукоять страшно ухмыляющаяся рожа непонятным образом тянулась к Джантару — и он узнал… голову директора интерната…

…Сдавленный крик вырвался из груди Джантара — и он не понял, где проснулся. Мертвенный квадрат плотно занавешенного окна интернатской спальни, едва различимый во мраке, в первый миг показался незнакомым. (Да, он ждал, что проснётся в другом месте — но уже не помнил, каком…)

— Не спится, Джантар? — донёсся из темноты голос Фиар. — Тоже снятся кошмары?

— Снятся, — и у Джантара голос спросонья был неожиданно хриплым. — А что, и тебе?

— Мы все давно не спим, — ответила Фиар. — Как после такого уснёшь спокойно?

— А мне снилось, будто купаюсь в море, — признался Джантар. — И опять та волна. Кошмары начались уже потом…

— И что теперь? — раздался голос Итагаро. — Кто мы для них? Уже после этого, нового случая? И вообще, не глупо ли было?

— Что глупо? — не понял Джантар, вспоминая вчерашние события. — Так проверять, не является ли один из наших учителей слугой зла?

— Вот именно… Вдруг сами что-то не поняли? И он просто преподаёт нам догматы своей религии….

— Что на нас нашло… — согласилась Фиар. — Решились на такое с ходу, сгоряча. Хотя и — изо дня в день слушать это…

— Это слушают во всех школах данного региона, — напомнил Итагаро. — И там оно в порядке вещей…

— Мы должны отнестись иначе, — возразил Талир. — Знаем и понимаем больше, чем те, в обычных школах…

— Так-то так, но конкретно в данной ситуации… — задумался Итагаро. — С одной стороны, преподаётся нам, как во всех учебных заведениях Элбинии. Но, с другой: настолько противоречит содержанию остальных предметов, и даже здравому смыслу, а сами преподаватели — по всем признакам слуги зла… Прямо следует из того, что изучаем как «профильные» предметы интерната! И что думать, как поступать? Притворяться, что ничего не замечаем?

— А взрослые, надзирающие за нашей учёбой? — переспросил Донот. — Тоже понимают это как нормальное! Не знаю, как мы могли подумать, будто они чуть не втайне ждут от нас подобного…

— Помните, кого посылали к нам сначала? — напомнил Джантар. — А потом оказалось: именно, чтобы научились распознавать шарлатанов!

— Но это преподаватель «богословия», а не «основ религии», — в свою очередь, напомнил Итагаро. — И в отличие от тех, официально утверждённый. Вот что мы не учли! Да ещё накинулись все вдевятером…

— Чувствовали его мощный барьер, — ответила Фиар. — Понимали: поодиночке можем не справиться…

— И какое «накинулись», — уточнил Герм. — Задали естественный вопрос, а он в истерику…

— Ну да: кому он на самом деле служит, если реальное Мироздание устроено не так, как по его вере? — ответил Лартаяу. — Или как мы сформулировали… Но в общем, примерно так. Хотя вопрос в принципе можно задать без энергетической атаки…

— А как было говорить о чём-то откровенно: Если он в этой вере, как в броне? — переспросил Герм. — И сам не снизошёл бы до прямого разговора с нами. А выяснить истину надо было… Но вообще трудно понять: интересует кого-то, что и как мы должны воспринимать, о чём думать?

— И тех, с кем можно говорить откровенно, за всё время было лишь трое, — согласился Минакри. — Гинд Янар, Флаариа и Файре Таор. Но сейчас их тут нет… И всё же — нельзя было иначе? Хотя бы умеренным воздействием вызвать на доверие? А мы сразу исходили из чего: слуга зла, да какой могущественный…

— Чуть не надеялись разоблачить эту его суть, и представить другим учителям доказательства, — добавил Джантар. — И думаете, промахнулись? Обычный толкователь своей религии, не более?

— Кто знал, что так случится… — откликнулся с другого конца спальни Ратона. — Конечно, могли бы без столь мощного воздействия. Но они тут все такие грозные, важные, недоступные, а этот особенно… И главное: кто докажет, что наша вина? Сошёл с ума один из учителей…

— Не забывай, какого профиля интернат, — ответила Фиар. — Для экстрасенсорно одарённых подростков с психическими отклонениями…

— Это сначала, — уточнил Ратона. — Или не совсем сначала, но раньше. А кто мы для них теперь, я не знаю. «Религиозно одарённые» — это просто слова, непонятно, что значат…

— Вот меня и беспокоит, — ответил Герм. — Они не могут не понимать: у нас никакой тяги к самим религиям. И изучать мы должны были не это, оно — лишь подготовка к восприятию древних сокровенных учений. Чтобы понимали, о чём в символах и аллегориях пойдёт речь… Но пока больше имеем дело с вовсе посторонними текстами — так эти каноны построены. А конкретно это вероучение в нашей программе имеет особый статус: не «основы религиоведения» специфические для интерната, а «богословие», специфичное для региона Элбиния. Вернее, преподаётся по всей Лоруане — везде со своей спецификой, по местной вере…

— Только у нас на Каймире по чужой, — уточнила Фиар. — Никакой такой «веры» у нас нет и не было. И потому не отдельный регион, лишь автономия. А лоруано-уиртэклэдскую культуру вообще знать надо — и преподаётся мифология, что в её основе. Но опять же, в элбинском варианте…

— Да, но что теперь получается, — продолжал Герм. — Все понимают, что нам в роли «веры» навязывается нечто чуждое нашей культуре. И я уже слышал, учителя говорят: интернат получился «слишком каймирским»! И вдруг как раз учитель богословия на уроке сходит с ума… А мы считаемся и экстрасенсорно одарёнными — хотя бы потенциально. И разве сами могли не замечать, во что превращается интернат? От нас как бы следовало ожидать чего-то — и вдруг случилось… Да ещё после оглашения этих новых правил…

— Мальчики, это уже слишком серьёзно, — встревоженно прервала его Фиар. — Представьте, если взрослые поймут, что это сделали мы!

— Документально зафиксировано: что мы на такое неспособны, — неуверенно напомнил Ратона. — Гораздо слабее, чем предполагалось после прошлогодних эпизодов под чужим внушением. Не знаю, как возможно, но вот официальная версия… И мало ли людей сами по себе сходят с ума? И мы не видели, чтобы взрослые принимали меры, что-то расследовали…

— Но что им думать? — переспросил Итагаро. — И какое случайное совпадение… Люди с мощным энергетическим барьером просто так припадков не дают. И вдруг — такая внезапная слабость! Конечно, сразу вопрос: кто или что могло повлиять? Вот и думаю, что решат насчёт нас…

— А то, что он нам преподавал? — напомнила Фиар. — Само по себе не бред? И как мы, ещё при таком профиле интерната — должны это понимать?

— Вот и трагикомизм ситуации: это учебный курс его предмета, — согласился Итагаро. — Хотя и бред, конечно. В контрольной работе по любому другому предмету всерьёз не напишешь такое! Получится, ещё насмехаешься над «святейшей верой»…

— И статус интерната не спасает, — добавил Джантар. — Приходится делать вид, что принимаем всерьёз. Хотя это надо вовсе утратить опору в здравом смысле… И это — мы, помимо самой здешней программы знающие много того, что изучают уже институтах…

— Да, верно, — спохватился Итагаро. — Ещё попробуй догадайся, что нам «полагается» знать, а что нет! Случайно скажи лишнее, сразу суеверный страх: «Откуда можете знать такое?» При том, что особо одарённые! Но странно… Обычного следователя и то не прислали, не говоря об экспертах по экстрасенсорике. Лищь психиатрическую бригаду… И тоже: знать бы, что он им рассказал…

— А если просто ещё не разобрались в ситуации? — предположил Герм.

— И чего ждать, когда разберутся? Я и так всё меньше понимаю, кем нас считают, — признался Итагаро. — С психическими отклонениями, но «религиозно одарённые»… Почему, кто так решил? И уже почти год — чем занимаемся? Потенциальная экстрасенсорная одарённость — да, но тут отложено до совершеннолетия… А сверх того ни на что не годимся? Нo нам никак не дают это подтвердить! Не понимаю: зачем тогда устроили отбор из стольких соискателей? Выявить одарённых — и не получить никакой отдачи, да ещё затратив дополнительные средства?.. Литературу, что была запросто доступна дома, здесь с боем не выбьешь — «не положено», многого в библиотеке вовce нет, о лабораторном оборудовании уж не говорю… То есть… от нас и не ждут, что, к примеру, ты будешь астрономом-профессионалом, а я радиофизиком, как хотели? Достаточно, чтобы экстрасенсами, другие способности — ни к чему? Так нами распорядились? А знаете же: закономерностей развития этих свойств не выявлено, теория не разработана, в основном всё — практика, метод проб и ошибок… Допустим, не получились бы из нас экстрасенсы — кто мы тогда? А получились бы — как нас использовать? А мы и не думали…

— Знаешь же, о чём думали это время! — напомнила Фиар. — Что изучали, пыталась понять!

— Тоже верно… — согласился Итагаро. — В этом и станем экспертами, даже если не состоимся как экстрасенсы? Так понимать?

— Так вопрос сразу и стоял, — ответил Донот. — Стать экспертами в области тайного знания — наша основная роль…

— Вот именно: в перспективе допущены к тайному знанию, — согласился Итагаро. — Но пока не допущены к обычным учебникам для институтов…

— Просто потому, что несовершеннолетние, — попытался ответить Ратона. — Хотя…

— Хотя для тайного знания, как им кажется, почти созрели! И доверено оно вскоре будет подросткам с психическими отклонениями и зачаточными экстрасенсорными способностями! Как мы полагали — именно чтобы подготовить к их дальнейшему раскрытию… А если нет? Подумайте: какая связь экстрасенсорики с тем «тайным знанием», которое пока изучаем? И, например, учебники для мединститута не пригодились бы больше — в связи со способностями Фиар и Герма? Но их здесь то ли вовсе нет, то ли нам не дают! Как понимать?

— И тоже проблема, — напомнил Лартаяу. — Не спутать, что нам официально давали, а что мы читали нелегально. Хотя возможно, они, больше зная о нас, больше бы и давали, и больше доверяли бы нам.

— А так думают, что у нас лишь зачаточные проявления, — согласился Герм. — Не перехитрили ли мы себя…

— А что было, когда ты признал свои проявления в полную силу? — Итагаро едва заметно по движению ауры в темноте обернулся к Герму. — Кто-то решил, что видишь голых людей сквозь одежду! Вот и скрываем, что можем, стараемся не замечать произвола взрослых… Хотя… а если придут к нам разбираться, и спросят: вы, что, не понимали, какую чушь он говорил? Не окажемся ещё виноваты — что с покорностью принимали всё, чему нас учили? А то мы же особо одарённые, надежда государства, пусть с психическими отклонениями… Даже охраняют как лиц особой важности: охраны больше, чем нас самих…

— Привилегированные узники, — ответ Ратоны заставил Джантара вздрогнуть. — Насколько может быть привилегированным подросток, но — узники. Как уволили Гинд Янара — ни разу не были за стеной. Флаариа обещал, но не успел, а этот Бигарз — и есть скорее тюремщик, чем директор интерната. И будто стараемся не замечать перемен, Герм верно сказал…

— Всё принимали как должное, — согласилась Фиар. — Что бы с нами ни делали, чему ни подвергали… И вдруг ещё придумают: неправильно сформированы как личности, или что-то подобное? Знаете же, трудно понять их логику…

Полузабытый дурнотный холодок пробежал внутри у Джантара. Да, о таком он не думал — и даже не предвидел. Ведь с недавних пор, как оказались здесь — достижение 20-летнего возраста, пусть ещё далёкое, стало восприниматься как гарантия признания их человеческой полноценности, и обретения всех гражданских прав. Да более того, они были чьей-то надеждой на самых верхах лоруанской власти — и надеждой тайной, глубоко засекреченной… Но и то верно: сам интернат очень отличался от того, как представляли бы большинство взрослых. И даже не тем, как охранялся: вообще охранялись, почти как тюрьмы, и обычные интернаты, не говоря о действительно тюремных, для несовершеннолетних преступников (хотя должно ли это быть в интернатах для одарённых без психических отклонений, Джантар не знал); и не самой программой — в каждом таком интернате была своя, особая… И увы, даже не отменой телесных наказаний: потом министерство образования, будто спохватившись, разрешало их и здесь, просто сами повода они не давали… Но было и другое: отсутствие деления на мужской и женский потоки, и даже общая спальня и купание под душем (хотя их и было лишь девять, и, кроме Фиар, все — мальчики); и некоторые, сходного же свойства, подробности конкурсного отбора, на которые тоже неизвестно как посмотрели бы ревнители раздельного обучения; и отсутствие в самой программе некоторых общеобразовательных предметов (например, спортивной и военной подготовки)… А положение о школьной форме, вовсе уникальное: воспитанникам интерната на его территории не полагалось ничего, кроме плавок или набедренной повязки, другая одежда выдавалась лишь временно, для выхода за его пределы?.. Хотя сразу всё это ничуть не смутило их, даже наоборот — но как приняло бы подобные факты «обычное» лоруанское общество, и особенно — те, кто в нём что-то решают? А — сама, невольно возникшая вдобавок к официально утверждённой, национально-культурная специфика интерната? Да ещё теперь, когда всюду введено преподавание «богословия», в связи с уже неким новым переформированием регионов и автономий? О чём, кстати, знали лишь в общих чертах, понаслышке, и из его отдельных видений — так были ограничены в конкретной информации о внешнем мире… Да, к произволу взрослых привыкли. А теперь это могло обратиться против них: почему… не сопротивлялись, позволили взрослым неправильно сформировать себя как личности?..

— Нет, это слишком, — ответил Талир. (Наверно, Джантар думал так напряжённо, что Талир смог услышать — или не заметил, как сказал что-то вслух.) — Уж тут мы не виноваты. Наоборот, добросовестно следуем всем их установлениям…

— Если бы так, — горестно вздохнула Фиар. — За промахи взрослых в воспитании и расплачиваться — детям… Были «одарёнными в области описательных наук», потом — экстрасенсорно, теперь — религиозно, хотя не понимаем, что это значит. Дважды меняли решение о нас, было уже, вовсе хотели признать никак особо не одарёнными — и вдруг опять передумают? Спросят себя: почему подростки-каймирцы покорно приняли «основы религии» — вместо того, чтобы, как тогда, изучая «основы натурфилософии», сразу заявить: что-то неладно? Тоже было будто всерьёз — а оказалось, проверяли, как мы к этому отнесёмся! И тут, возможно, проверяют — а мы, не подавая вида, добросовестно учим и сдаём то, что с тайной мудростью никакой связи не имеет! И вдруг учитель на уроке даёт припадок — а мы потенциально перспективны как экстрасенсы…

— И что делать? — не выдержал Донот. — Что предлагаешь на случай, если так будет?

— Давайте спокойно разберёмся, что у них может быть против нас, — предложил Итагаро. — Учитель сошёл с ума прямо на уроке. Но мы не ожидали, сами были в ужасе — что подтвердит солдат охраны, который сразу позвал командира, а тот — директора. Потом занятий уже не было — урок и так седьмой, последний. После обеда нас, как обычно, вывели на прогулку…

— Не как обычно, — уточнила Фиар. — Со всей охраной, в полном составе, а не троих дежурных, как раньше.

— Но больше ничего особенного — ни с нашей, ни с их стороны. И взрослые не стали ни в чём разбираться. Хотя это и подозрительно…

— А сколько может быть времени? — спохватился Джантар. (И как не вспомнил раньше…) — Звёзды за окном видны?

— Даже я не вижу, — ответил Талир. — Ночь пасмурная, и уж очень неспокойная. И нет чувства, сколько времени — как тогда, в почтовом вагоне. То ли вечер до полуночи, то ли уже перед рассветом…

— Всё равно было время начать разбирательство, — ответила Фиар. — А они не начали. Странно? Или…

— Начали по своим каналам, просто мы не знаем? — Итагаро резко вскочил с койки. — И будем сидеть и ждать?

— Ждать чего? — не поняла Фиар. — Ты сам говорил, против нас ничего нет…

— А ты тогда о каком разбирательстве? Хотя правда, что мы… — спохватился Итагаро. — Нельзя терять самообладание. Нет, но зависеть от логики взрослых, когда и не знаешь: где, в какой ситуации, по их мнению, ведёшь себя не так!.. Что должны делать ученики, если учитель на уроке сходит с ума?

— Мы ничего и не успели, — напомнила Фиар. — За нас всё сделали солдаты охраны. И смогут подтвердить: мы перепугались, как обычные подростки…

— Но тут перепугались подростки, в перспективе допущенные к тайному знанию, — ответил Донот. — Хотя возможно, при уже имеющихся знаниях должны вести себя иначе…

— Так преподаватель тайного знания как раз и… — Лартаяу тоже спохватился — Опять забываю, что это совсем другое. И странно: то «основы религиоведения», это «богословие», а как похоже… Хотя и не введение в тайное знание: просто общий курс богословия — даже не специальный предмет… Нет, а вдруг мы, «религиозно одарённые», должны понять это иначе — чего от нас и ждали? И Минакри уже побывал в монастыре секты, чья теперь автономия…

— Нам преподают разные вероучения, — ответила Фиар. — Хотя, казалось бы, к чему в курсе одного предмета то, что есть в другом? А монастырь… Как он, рядовой послушник, мог за десять дней познакомиться с доктриной веры?

— А как мы вовсе не думали, почему нам определили такую одарённость? — спросил Лартаяу. — Как её представить, подтвердить в случае чего? Что за «религиозно одарённый» человек? Чем отличается от обычного, как это проявит на деле, если придётся? Сперва были рады признанию хоть какой-то нашей одарённости — но теперь…

— Доктрина… — повторил Минакри. — Не представляю, что за доктрина может быть у них, не помню и намёка на неё. Одни обряды…

— Джантар, а как ты? — спросил Лартаяу. — Ничего такого не видел во сне? Или… из прежних видений — что-то на данный случай?

Волна озноба пробежала по телу Джантара… Как мог сам не вспомнить! Правда, и не пробовал уже давно… (И тоже: почему? Увлёкся всем, что они тут узнали? Но и то, как сразу не подумал?)

— Снился повтор того кошмара, — признался он. — Погоня, которую сначала видел во сне в Кильтуме… а больше как будто ничего. Хотя… Попробую вспомнить…

В спальне стало тихо. Все умолкли, чтобы не мешать Джантару.

…Итак, снова — сон с волной, и видение облавы и погони… Но, как бы ни было — уже прошлое. Исключая финальный эпизод с директорской рожей, но и то наверняка — кошмар, не содержащий в символике никаких ответов. А большего он не видел… Искать информацию в прежних снах, видениях? Сколько их у него было — прежних, и новых… Годятся не все — но те, где присутствовали его товарищи… в ситуациях, которых, как подтвердили, наяву не было…

…Герм — с мегафоном в руке на крыше автомобиля или сарая; Лартаяу — за рулём автомобиля, похожего на полицейский фургон (так что уж не мог быть тот автобус); Фиар — в накинутом на плечи жёлтом халате, среди лабораторных приборов; Донот — и тоже в лаборатории, и в каком-то кабинете, стоя за пустым креслом у окна… Что это всё, где и когда могло бы стать реальностью? И — хорошо или плохо?..

…А сколько он помнил ещё других, куда менее понятных видений? Жёлто-красный поезд, что стремительно мчал на фоне густо-зелёных гор по высокой рельсовой эстакаде; рой движущихся огней среди звёзд в ночном небе; уходящая во тьму, уже под пасмурным небом, горная дорога (от неё веяло особым мраком и тоской); ночная встреча с кем-то на морском берегу; чужая, незнакомая квартира; самолёты, где он летел непонятно куда — то вместе со всеми, то лишь с Лартаяу и Ратоной… И повторялись уже здесь, в интернате, по многу раз — наверняка не случайно. Только к чему…

— …Ничего определённого, — наконец ответил Джантар. — Конкретно в связи с нашим интернатом, этой ночью… Хотя собственно «интернатских» видений у меня и не бывало, — признался Джантар. — А что вспоминается, я уже вам рассказывал, но не представляю, где и когда могло бы быть…

— Предмет всё тех же дискуссий, — вспомнила Фиар. — О природе времени, предопределении… Но надо решать практически, если в случившемся заподозрят нас!

— А не преувеличиваем? — спросил Донот. — Он мог сойти с ума на любой почве, вне связи с интернатом! Не знаем, где бывал снаружи, с кем имел дело! Пусть ищут там, у кого проявления не зачаточные…

— Промахнулись насчёт слуги зла всё же мы. Или не промахнулись… — усомнился Герм. — Но в любом случае: знаем, помним, что сделали. Пусть думая, что противостоим злу… И никому не скажешь прямо, что и как было, не приведёшь доводы, почему решились — сразу оскорбление Священного Абсурда. А тут, если и просто ошибся… В том и ужас: задень «священное» — и не простится ни случайная ошибка, ни отчаяние, ни помрачение сознания. Не поможет благородство, искреннее раскаяние. Задето «святое» — и всё…

— Но прямо мы ничего такого не затронули, — возразила Фиар. — И сам вопрос он мог бы отнести на счёт козней «врага веры»…

— В полиции, психбольнице, или где он теперь — так не скажет. Ведь какой парадокс: и усомниться — кощунство, и всерьёз внести это в документы никто не посмеет! На что мы, возможно, и рассчитывали, — признался Герм.

— Что взрослые попадают в трагикомическую ситуацию, не зная, что делать? — переспросил Донот. — Возможно… Но странно и непродуманно получилось. И что сделано, то сделано. И всё же, не преувеличиваем ли? Будто в обычных школах не бывает чрезвычайных происшествий — и мы не были свидетелями! Тоже совершают преступления, сходят с ума…

— То ученики, а это учитель, — возразил Герм. — И к тому же сам профиль интерната…

— Но и мы вовсе не хулиганы, скандалисты… — попыталась возразить Фиар.

— Тем и хуже! Просто хулигану и положено доводить учителей до срыва, но не нам! Вот и думаю: не поняли бы как политическую акцию. А тогда…

— Нет, а к чему придраться по закону? — не дал договорить Герму Итагаро. — Даже буквально чувствую: им хочется, а не к чему! Но и то верно: до формальностей ли, если фактически… Учитель на уроке сошёл с ума. И пусть вина учеников не доказана — перед детьми унижен взрослый. Что, по логике взрослых, сделать в ответ — неважно, с виновными ли? Как минимум, вроде того «поиска паразитических червей»? Тем более — вспомните, что им теперь разрешили насчёт нас…

На несколько мгновений повисла зловещая тишина. Bсe понимали: Итагаро прав, такое возможно…

— Или ещё проверка в плане военной экстрасенсорики, — продолжил Итагаро. — Какое-то унижение под её видом. Это тогда более-менее обошлось…

— Со мной скорее менее, чем более, — напомнил Минакри. — И Фиар пришлось делать вид, что не может помочь…

— Вот… Уже думаю: через что, возможно, придётся пройти? И где та степень опасности или унижения, что оправдает применение наших способностей в полной мере…

— Но они вправду не знают, что мы можем? — переспросила Фиар. — А то я подумала: нас хоть не подслушивают? Если устройства, что они сами нашли и убрали — так, для вида, будто больше не осталось? Хотя ты смог не выдать, что чувствовал их сразу…

— И я уже думал… тогда же, и сколько раз потом, — признался Итагаро. — Хотя аппаратуру, снимающую звук с окна, тут точно не поставишь — окно выходит в коридор, а там я бы почувствовал. А с вышки через второе окно, из коридора наружу, колебаний уже не снимешь. Хотя — простейшие микрофоны я могу не ощутить… Но и то: кто стал бы сидеть и слушать десять месяцев, о чём мы говорим? А если автоматическая аппаратура, настроена на ключевые слова, то какие конкретно? О чём нельзя говорить, чтобы не включилась — если мы в перспективе допущены к тайнам высших уровней?

— Логично, — согласилась Фиар. — Но те устройства снимали демонстративно, в нашем присутствии… И мы не знаем: действительно они нашли аппаратуру чужих разведок, или сами проверяли, не найдём ли мы? Как и вовсе: что было тут, в здании, до нашего интерната? Джантар однажды видел во сне — на этом постаменте, с остатками арматуры, антенну локатора — и всё. Так что было у тебя, Джантар, одно «интернатское» видение…

— Я и забыл… — спохватился Джантар. — Но лишь это одно. И то о прошлом интерната, а не его будущем…

— Опредёленно бывший военный объект, — ответил Итагаро. — Но и помимо того нам могли устроить проверку. Возможны обе версии…

— И мы как бы не почувствовали, — продолжала Фиар. — И эксперты по военной экстрасенсорике удовлетворились, что мало умеем и можем. Хотя потом проверяли уже открыто…

— Зато сейчас мы, возможно, в серьёзной опасности, — напомнил Донот. — Нужен план действий на случай, если сюда ворвётся директор с охраной, следственной бригадой, или теми же экспертами по военной экстрасенсорике… Ну, давайте: что будем делать?

— И тогда уж… куда пойдём, если бежать отсюда? — добавил Лартаяу (и Джантар снова вздрогнул). — Привыкли к в общем спокойной жизни здесь, начали забывать, через что прошли, пока сюда попали… Правда, то и не считаясь особо ценными для общества, скорее наоборот — но и сейчас «религиозную одарённость» подтвердить не сможем, даже не знаем, что это! И не разобрались в том, в чём должны были — для подтверждения хоть какой-то одарённости сверх того, что уже знали раньше! А тут никто и не считается: что за вопросы, сколько сил и времени нужно, чтобы разобраться — и нагружают ещё почти полной программой обычной школы! И надо делать вид, будто многого не знаем, тратить силы и время на дословную зубрёжку из учебников, тщательное оформление заданий!.. А были довольны: прочная позиция в жизни, будущие эксперты по тайному знанию… И не можем на нём сосредоточиться: вынуждены заниматься нелюбимым, неинтересным делом! И какие от этого у нас оценки? И не протестуем, не сопротивляемся: во-первых, такова учёба и в институтах, во-вторых, куда деваться? Особенно, если не сможем ничего подтвердить…

— Нo зачаточную одарённость за нами признали, — неуверенно возразила Фиар. — Или думаешь, откажутся и от этого? Чтобы выставить нас обыкновенными преступниками?

— Нет, с этим мы как будто нужны, — неуверенно ответил и Лартаяу. — А вообще подросток ценен лишь как будущий взрослый, из чего и исходят меры воздействия… А если решат, что мы не нужны и как взрослые? При «психических отклонениях» слишком слабы как экстрасенсы — или наоборот, опасны и с той силой, какая есть? Что тогда? Герм якобы видел тело сквозь одежду — и сразу вопрос: имеет ли такой человек право жить?..

— Так то психопат, — ещё менее уверенно возразил Герм. — Хотя, если сопоставить всё…

— Я и не хочу проверять, на что они способны! — воскликнул. Лартаяу.

— А что иначе? — возразил Итагаро. — Бежать, переходить на нелегальное положение? И дальше?.. А вдруг окажется: реально нам ничто не угрожало, могли по-прежнему жить и учиться здесь? А побег — опять же подпольное усыновление, чужая биография, и уж наверняка не особо одарённого, а чья подвернётся. И вообще, с биохимическими спектрами… Это взрослого, пока точно не опознают, не успокоятся, а с нами просто: некто с таким спектром мёртв, но откуда-то взялся другой — с тем же спектром, но другим именем, родословной, датой рождения! И опять продолжай собой чужую биографию, неизвестно как и почему оборванную…

— И дату рождения подгонят под срок чьей-то беременности, — подтвердил Ратона. — Чтобы был или чьим-то близнецом в новой семье, или разница не меньше 10 месяцев! Я свою настоящую узнал случайно… И что потом: при попытках составить гороскоп, вычислить биоритмы? А встанет вопрос, что записи о рождении за ту дату нет в архивах — что докажешь? Я всегда удивлялся, как полиция сама разбирается с такими случаями…

— А это не их проблема, — ответил Талир. — Не тех, кто запутал биографию, а кому её запутали. Свои-то у них в порядке…

— А ещё есть понятие: «нигде не учтённые дети», — продолжил Итагаро. — То есть даже при таком строгом учёте документов и спектров — возможно, что от бродяг и нищих происходит «человек ниоткуда»? Хотя к нам, каймирцам, не относится: у нас нет бродят и нищих… А просто нелегальное положение — последствия на всю жизнь! Сорвался однажды — где и что потом докажешь при строгом учёте биографий? Нам и так с конкурсным отбором оказали неимоверную милость: простили сорвавшимся их срыв… Но и то думаю: кем мы, по мнению взрослых, должны стать? Что выслуживаем себе к совершеннолетию? Подтвердим свои экстрасенсорные способности — что тогда? Чем с ними займёмся? Проверять снова будут специалисты по военной экстрасенсорике — а им нужны… понимаете, кто и для каких дел…

— Мы к тому моменту надеялись что-то придумать, — голос Фиар не скрыл тревогу. — Подтвердить одарённость в другом, проявить себя в мирной экстрасенсорике… Кто знал, что случится такое? И проявить себя нам ни в чём не дали! Ждём случая уже почти год…

— Да, им нужны шпионы, — Джантар сам удивился, как просто и будто без колебаний вырвались эти слова. — И вместе с тем готовят как экспертов по религиозным вопросам. Получается… тайные агенты в религиозных организациях? — вдруг сообразил он. — И это будет иметь военное значение? Но в какой религиозной организации может состоять каймирец? А если и примут, всё равно подозрительно: каймирец обратился к вере?..

— Если и было бы, наверняка случаи исключительные, — согласился Итагаро. — На особом учёте… Какие тайные агенты! Что за смысл посылать в разведку того, кто подозрителен сразу же? Да и кем там стал бы каймирец, поднялся бы хоть чуть от низшего звания? А… если предназначена роль телепатических разведчиков, шпионов на расстоянии — при чём тут религиозные вопросы? Военных так интересуют богословские споры, что надо подключать экстрасенсов — и именно каймирцев, для которых это просто чужое? А не тех, кто с ранних лет воспитан на иных мифологиях?..

На несколько мгновений спальня вновь погрузилась в тревожную тишину. Джантар даже забеспокоился, как бы не стало укачивать…

— И правда… — прервала молчание Фиар. — Как раньше не думали… И тогда уж: для чего конкретно могут готовить? Как иностранный язык изучаем аухарский — но что знаем о религиозных организациях этой страны?

— Изучаем в основном доктринальные стороны религий, — стал отвечать Итагаро. — Но при этом ещё не эзотерические. Не общедоступное знание, но и не очень тайное. Исключая элбинскую веру: там, наоборот, преподают общедоступное… Но главное: в исполнении любого обряда наверняка запутаемся, как рядовой монах, мыслить не умеем… По всему не годимся для такой роли! Люди своего времени, культуры, не религиозного склада ума… К чему нас готовят? И подумать было некогда: нагрузка больше, чем в обычной школе. Хотя и древние языки, с которых самые секретные тексты не переведены на современные — не изучаем! А Аухара — страна молодая, древних традиций нет…

— Не все учёные согласны, что Северный континент заселён так поздно, — напомнила Фиар. — Уже точно были какие-то племена по побережью.

— И говорили не на современном аухарском, а каком-то из экваториальных! — ответил Итагаро. — По происхождению были оттуда! Но экваториальные религии мы тоже не изучаем. Лишь нашего Южного континента — откуда пошла вся современная цивилизация… Правда, что должны изучать дальше, нам не говорят — но хотелось бы знать, на что рассчитывать! И стать учёными, исследователями, а не агентами-разведчиками! Если вовсе правильно понимаем, чего от нас ждут… И взрослые сами не запутались, не зная, к чему нас готовить…

— Да, ещё не хватало… — откликнулся Лартаяу. — То тайны цивилизации, потом военная экстрасенсорика, теперь не знают, что с нами делать…

— Вряд ли, — попытался возразить Итагаро. — Смысл должен быть, но какой…

— Сюда идут! — встревоженно воскликнул Талир. — Кажется, директор, командир охраны и солдаты!..

«Дождались! — молнией пронеслось в сознании Джантара. — Договорили…»

Впрочем, Джантар сперва и слышал лишь взволнованное дыхание и удары своего сердца — но вскоре неподалёку, то ли во дворе, то ли уже на лестнице, раздались громкие приближающиеся шаги…

— Да, директор с охраной, — подтвердил Талир. — И думает о том сорванном уроке…

— Мальчики, быстро ложитесь! — спохватилась Фиар. — Мы в это время должны спать!

…Джантар, как и остальные, быстро лёг, вслушиваясь в происходящее снаружи сквозь гулкие удары сердца, и быстро соображая, что делать… Тот ли случай, когда наконец можно и нужно говорить откровенно, а то и оказать сопротивление? Или и тут по-прежнему изображать покорность? А если сопротивление… Чьи способности использовать? Чем поможет его ясновидение, просветное зрение Герма, биолокация Ратоны, компьютерная телепатия Итагаро? В спальне и электронного оборудования нет… Телекинез Лартаяу — распространяется, как правило, на мелкие и лёгкие предметы… Пирокинез Донота, огнехождение Минакри? Но не собираются же они устроить пожар… Гипноз Фиар, телепатия Талира? Охрана, учителя — подобраны из маловосприимчивых (исключая разве что директора, назначенного позже)… Да и что будет, если не удастся собрать достаточную энергию — а слабой, неудачной атакой лишь выдадут себя? Ах да, ночное зрение Талира, о котором директор может не знать! Но как блокировать включение света? Не тонкая электроника — «грубая» электросеть…

Шаги остановились у дверей спальни, в замке раздался скрежет ключа. Хотя похоже, замок поддавался с трудом…

— Мы были заперты снаружи? — прошептала Фиар.

— Давно надо поставить новый замок! — раздражённо произнёс директор по ту сторону двери. — Ломать теперь, что ли?

— А может, зря закрывали? — виновато осведомился командир охраны. — Не сбегут они отсюда. Там и так две вышки и проходная…

Наконец замок громко щёлкнул, и тьму прорезал скрип открываемой двери. Джантар напрягся в ожидании — но уже в следующий миг зажмурился от вспыхнувшего яркого света, и сквозь красную пелену сомкнутых век услышал вскрик Талира, ударом ужаса и гнева всколыхнувший его сознание. Страшно представить, что чувствовал Талир при ярком и резком даже для него, Джантара, свете — которым обычно и не пользовались…

— Не ожидали? — злорадно произнёс директор где-то рядом. — Вставайте! Я знаю, что вы не спали! Вставайте!

— Зачем вы так? — раздался ответ Фиар. — Знаете же, какое у Талира зрение…

— Это ещё что? — разъярился директор. — Кто там такой умный? Встать, когда с вами говорит директор интерната! Всем встать!

Кто-то грубо рванул Джантара за руку, которой он прикрыл глаза — так, что он едва не свалился на пол. Пришлось, с трудом приоткрыв глаза, найти спинку кровати и встать, опираясь на неё руками…

«Да, точно. Уже не то, что раньше… И что теперь делать?»

— Оставьте Талира, — снова раздался голос Фиар. — Он сейчас ничего не увидит и в очках… Чего вы от нас хотите?

— Я хочу знать, что произошло на седьмом уроке! — Джантар ещё не мог полностью открыть глаза, и потому не видел директора, но представил, как тот побагровел от гнева. — Как вы довели своего учителя до… — директор запнулся, — до такого! Вам, неблагонадёжным с психическими отклонениями, общество оказало милость, признало особо одарёнными — и вы, мало того что учитесь на плохие оценки, ещё позволяете себе выводить из равновесия учителей! Кем вы себя вообразили? Думали, если заинтересовали экспертов по военной экстрасенсорике, вам за это будут прощать всё? Вообразили себя людьми какой-то государственной ценности за ваши зачаточные проявления? Отвечайте прямо: как это случилось?

— Мы сами не успели понять, — ответила Фиар. — Просто ждали начала седьмого урока…

— Кто и что из вас первым сказал учителю? — перебил директор, не дав договорить.

— Никто ничего не успел, — ответил уже Донот. — Все ждали, что говорить начнёт он. А он вдруг попятился к стене и стал кричать… Уже не помним, что именно. Чтобы его от кого-то защитили, или просто пожалели…

— Не сметь! — рявкнул директор. — Вы о своём учителе, говорите, а не о каком-то… (последовало нецензурное слово, какого от директора Джантар не ожидал: означало оно… на определённом жаргоне… именно ребёнка, человека, младшего по возрасту, положению, слабого физически, умственно, наконец, просто презираемого!) …вроде вас! Распустили вас тут раньше! Хотите доказать мне, что учитель сам собой сошёл с ума? Просто так, ни с того ни с сего?

— Но мы не понимаем, в чём мы виноваты, — ответил Донот. — Разве мы этого хотели?

— Рипаири, сюда! — скомандовал директор одному из солдат охраны. — Вытаскивай тетради вот этого! Думаете, не знаю, как вы относитесь к предметам, которые как раз составляют особый профиль интерната! — раздался скрип дверцы тумбочки, и Джантар (его зрение уже немного адаптировалось) краем глаза увидел: на кровать Донота полетели его тетради, брошенные рукой Рипаири. Директор схватил их и стал нервно листать, чуть не через каждую страницу суя в лицо то Доноту, то почему-то стоявшему рядом Итагаро. — Так я и думал: сплошные помарки, подчистки! Вот как вы учитесь!

«И сколько будем терпеть такое? — мысленно вырвалось у Джантара. — Что он сам понимает во всём этом? И мы будто бессильны перед ним?»

«Я сейчас… да, — услышал он мысленный ответ Талира. — Пока ничего не вижу. Зря мы чего-то ждали…»

— Так вы отвечаете на доверие и заботу о вас! — всё более распалялся директор. — Такая из вас надежда общества! Вам просто нужна была крыша интерната, чтобы жить тут безбедно, безо всяких забот, бездельничать и заниматься пустыми умствованиями! Но теперь шутки кончились! — директор швырнул тетради Донота на кровать Итагаро. — В интернате совершено преступление, и кто-то будет за него отвечать! Или отвечать будут все — если не скажете, кто конкретно в этом виноват! А на что вы способны, я знаю из ваших личных досье — и теперь к вам не будет никакого снисхождения, потому что однажды вас всех уже пожалели!

«Но… откуда? — едва не вздрогнул Джантар. — То есть… что, где мог прочесть? Это же секретная информация! А сам неизвестно откуда взялся… И что знает, кто мы для него?»

— Почему вы думаете, что тут наша вина? — переспросил Итагаро. — Будто мы не хотим получить образование, стать полноценными членами общества? А это… Какое и чьё тут преступление?

«И как с ним говорить? — продолжал думать Джантар. — Что он знает из того, что узнали мы? И можно ли хоть как-то объяснить ему такое?»

— Ах, ты… — прозвучало то же нецензурное слово. — Ещё смеешь рассуждать? Да, распустили вас тут… Не знаете, что бывает за такое в других интернатах, и вообще в школах… Так вот, — директор обернулся к охране, — привязывайте его к кровати! Сейчас он нам всё выложит… А остальные посмотрят и подумают, стоит ли им полагаться на свои зачаточные проявления…

— А вы сами хорошо себя чувствуете? — внезапный вопрос Фиар не дал наступить зловещей тишине. Джантар напрягся в ожидании, не представляя, что она задумала.

— Что-о-о? — переспросил директор, почему-то отступая на шаг назад.

— Ой, наверно, я это зря… Но, понимаете, вырвалась… У вас в глазах какие-то зелёные прожилки, — словно спохватившись, объяснила Фиар, — и мне показалось… Есть такой симптом отравления ядами моллюсков экваториальных морей — и на таблице в учебнике показаны такие прожилки… Но у нас в интернате такого яда нет, верно? — обратилась Фиар командиру охраны.

«Но… правда? — даже не понял Джантар. — Или…»

— Так что… говоришь, директор отравлен? — командир шагнул мимо остолбеневшего Джантара к директору — но почему-то замер в двух шагах, лишь пристально посмотрев в глаза ему, а затем — Фиар. — А я? А солдаты?

— А вы давно что-то ели или пили? — спросила Фиар, как бы не подтвердив и не опровергнув опасений.

— Минут 10–12 назад… — дрожащим голосом пробормотал побледневший директор, куда и девалась его самоуверенность.

«Но где? — подумал Джантар. — В нашей столовой?»

— Вот столько ещё и проживёте без противоядия, — уже увереннее продолжала Фиар. — Хорошо, что оно, кажется, есть у нас в медпункте. Да, помню, была такая упаковка, как показана в учебнике…

— Пaосото, быстро за ключом! — срывающимся голосом распорядился директор (и один из солдат бросился выполнять приказ). — Рипаири, ты с нами не ел, остаёшься здесь охранять их! Остальным быстро вниз, в медпункт!

«Так… все ели тут? — Джантар ничего не мог понять. — Прежде, чем ворваться сюда? Но где, если и Талир не слышал? Прямо на проходной?»

— А… я как? Не отравлен? — почти умоляюще спросил Рипаири, глядя в глаза Фиар.

— Быстрее! — завопил директор. — Быстрее вниз!

— Как будто нет… — успела ответить Фиар, когда директор уже тащил её за руку из спальни.

По коридору загрохотали удаляющиеся шаги. Джантар не успел опомниться — а они остались в спальне ввосьмером под охраной Рипаири.

— Но я точно не отравлен? — неуверенно спросил Рипаири, приближаясь к Доноту и Итагаро. («Похоже, сейчас его можно взять голыми руками…», — подумал Джантар.)

— А как должны выглядеть прожилки? — будто лишь тут опомнился Итагаро. — Как раз я не помню…

— Ну, зелёные же… Есть или нет? — почти в отчаянии закричал Рипаири.

— Непонятно… Трудно сказать, — не зная, что ответить (так как не знал плана Фиар), начал Итагаро. Было слышно, как внизу пробежал Паосото, гремя связкой ключей. — А вы вce вместе сейчас что-то ели?

— Ну, не все, конечно… — упавшим голосом, с дрожью, ответил Рипаири. — Часовые на вышках и на проходной не ели, ну, и я тоже… Но директор ещё ел что-то отдельно… И вот он тоже… Как же так…

— …Что такое? — раздалось внизу. — Зачем понадобилось открывать медпункт?

«Но… это кто? Неужели… чужой? — понял Джантар, не узнав голоса, и полузабытое дурнотное содрогание с новой силой пробежало по телу. — И мог всё слышать?»

— Директор отравлен, — объяснил командир охраны. — А также, возможно, мы все, кто здесь вместе ужинали продуктами из интернатской столовой. Только сейчас случайно узнали…

— Мне уже плохо! — взмолился директор. — Скорее открывайте!

— Слушайте, да… чем это? — прошептал Ратона. — Продуктами, что предназначались нам?..

Внизу лязгнул запор медпункта. Джантар уже не знал, что подумать. Неужели… правда? И это… вовсе не какой-то план Фиар?..

— Токсин экваториального моллюска, — объяснила Фиар из глубины медпункта. — А я знаю, где тут лежит средство на такой случай…

— И откуда ты можешь это знать? — презрительно осведомился другой незнакомый голос.

— Мне ещё при первом директоре показывали содержимое одного шкафчика, — начала Фиар. — У нас была такая работа по биологии…

— Быстрее! — директор, судя по грохоту мебели и звону рассыпанных металлических предметов, ворвался в медпункт и за что-то зацепился. — Где противоядие?

— Но откуда известно, что за токсин? — спросил тот, незнакомый. — Кто определил?

«Нет, а кто это распоряжается? Действительно следственная бригада? Или опять те же эксперты? И что делать?»

— Симптом верный, — как будто спокойно ответила Фиар. — В глазах у директора зелёные прожилки. Подождите, сейчас найду…

— Нет, подожди! — остановил её тот, чужой. — И объясни, зачем тут может быть такое средство!

— Наверно, хотели предусмотреть все случаи, — как могла, объяснила Фиар. — Вообще это противоядие от большой группы токсинов, но обладает и таким, специфическим действием…

— Какие прожилки? — не дал договорить ещё кто-то. — Где у директора прожилки? Где ты их видишь?

— Давайте скорее, я умираю! — перекрыл вce прочие голоса и звуки вопль директора.

— В самом деле: от чего ему стало плохо, если прожиток нет? — переспросил командир охраны. — И если ваша подозрительность будет стоить ему жизни, кто будет отвечать? Давайте введу ему препарат…

— Но я ещё раз спрашиваю: кто определил отравление, да ещё таким токсином?

— Охрана! — истошно взвыл директор. — Он хочет моей смерти! Хватайте его! Свяжитесь кто-то с его начальством!

— Нет, стойте! — властно прогремел один из чужих голосов. — Держите его за руки! А. теперь говори: где прожилки? Ты видишь их или нет?..

Что делать? Джантар пытался соображать, чувствуя, как озноб пробегает по коже… В интернате уверенно распоряжались чужие — как видно, с серьёзными полномочиями… Но почему кто-то из них не дал ввести противоядие? Вправду мог хотеть смерти директора? Зачем? Чтобы… свалить и это на них же?..

— …Ну, где прожилки? Где? — повторил голос снизу.

«Надо как-то выручать Фиар, — услышал Джантар мысль Талира. — Одна может не справиться…»

— …А сами посмотрите, — ответила Фиар. — Видите блестящие зелёные прожилки? Правда, уже не так заметны…

— Так вы ввели ему это средство? — вопрос предназначался командиру охраны. — Но я ещё раз спрашиваю: кто и как определил отравление?

— Я только первым заметил прожилки… — ответила Фиар. (Увы, в присутствии посторонних ей приходилось говорить о себе в мужском роде: ещё одно условие сохранения тайны. Видимо, существование смешанных интернатов и групп в них — не могла оправдать никакая тайна и специфика.)

— Не о тебе речь! — презрительно бросил чужой голос. — Кто из взрослых? Вы, командир охраны, или сам директор?

— Не помню… — неуверенно ответил командир. — Как-то сразу все переполошились из-за прожилок…

— Но это вообще входит в программу их обучения здесь? — осведомился, кажется, совсем новый чужой голос. — Или откуда дети могут знать такое?

— Вообще не входит, — простонал директор, хотя это было заведомой ложью. (Или сам, работая здесь не так давно, не знал…) — И я не представляю, откуда им это известно… Да, но… у вас тоже прожилки! — спохватился директор. — Точно, я их вижу! И мы ели из одной банки с вами…

— Тише! То есть… Что? Как? — перепулся тот, чужой. — Дай сюда шприц! А банку найти и на анализ, быстро!

— Она в мусоре… — неуверенно пробормотал кто-то из охраны. — Да, а я? У меня хоть нет прожилок?

— Как будто нет, — ответила Фиар. — А что за банка? Хоть не из нашей столовой?

— Успокойся, не тебе предназначалась, — презрительно-злобно бросил тот, прежний голос. — Директора вашего хотели убить, вот что! Кто мог, не знаешь?

— Не представляю… Мы учителей видим только на уроках, — как бы растерянно-недоумевающе стала отвечать Фиар. — И если у них было что-то такое… между собой, мы не знаем…

— Кажется, нашёл, — доложил солдат охраны. — Вроде вот эта банка…

— А теперь забудь, от чего она, — ответил кто-то из чужих. — И вы все забудьте. А то не везде у солдат такая спокойная служба, как здесь, а у школьников — такая учёба. В ваших интересах не помнить и не болтать лишнего. И мы ещё не разобрались, что случилось с вашим учителем богословия. А вообще странно: целый год всё так спокойно, ни одного нарушения режима, и вдруг меньше чем за сутки сразу два преступления. Или пусть учитель случайно сошёл с ума, но отрава в банке, что хранилась отдельно у директора — точно не случайность. Будьте уверены, это так не оставим… Никто ничего не хочет добавить к сказанному? Возможно, всё же как-то связано одно с другим? Ни у кого — никаких мыслей на этот счёт?

— Как будто нет… — после недолгого молчания ответил командир охраны. — Вот не подумал бы, что у нас может случиться такое…

— Итак, добавить нечего… — констатировал чужой голос. — Что ж… Паосото, или как тебя… Пиши в протокол всё как есть. Но кто определил отравление, пиши, не помнят — раз никто не взял на себя. Потом разберёмся… А сейчас — быстро всё на анализы. Командиру охраны — выделить двоих, поедут со мной и с директором. А этого… (Джантар похолодел, поняв, что речь о Фиар). Нет, без этого, думаю, обойдёмся… Его — наверх, к остальным, и поставить там охрану. Одного человека — в коридор у спальни, и ещё одного… нет, двоих — у входа в здание. Обо всех происшествиях докладывать незамедлительно вот по этому коду, — донёсся едва слышный хруст бумаги: кто-то записал код. — Теперь подпишите здесь. Вы тоже… Всё, едем…

«А это… точно по процедуре? — сквозь нервную дрожь мелькнуло у Джантара сомнение. — Как-то странно…»

Больше не донеслось ни слова — лишь удалявшиеся по лестнице, а затем по двору, шаги… А здесь, в спальне, тянулись мгновения напряжённо-тягостного молчания — и тоже никто не решался произнести ни слова. Рипаири стоял, как статуя, похоже, ещё не веря себе, что не отравлен… Потом наконец лязгнул запор медпункта (где всё упавшее и рассыпанное, как понял Джантар, не стали убирать — или оно уже было как-то неслышно возвращено на места), и зазвучали вверх по лестнице шаги: громкие — командира охраны, и едва слышные — Фиар.

— Рипаири, остаёшься дежурить в коридоре, — едва они оба вошли в спальню, распорядился командир охраны. — Сейчас 0. 40, смена через час…

Рипаири вышел, закрыв дверь. Свет остался непогашенным. Фиар сама подошла к выключателю и погасила его. Несколько мгновений прошли в напряжённом ожидании, но реакции на это не последовало…

— Талир, ты как? — спросила Фиар уже как бы на фоне расплывающегося в глазах у Джантара послеобраза спальни.

— Как будто в порядке, — ответил Талир. — Немного рябит в глазах. Нарочно поставили мощные лампы, что ли… Но скажи: что с отравой? Это на самом деле? И там действительно была банка? Да ещё из нашей столовой?

— И кто это были? — добавил Ратона. — Просто следственная бригада — или те, что проверяли нас тогда? Или вообще…

— В какой форме? — не дал договорить Итагаро. — И действительно были отравлены?

— Отравлены… — устало повторила Фиар. — Не был никто отравлен на самом деле. Просто освещение такое, что я увидела зелёный блеск у него в глазах. И не знаю, как вдруг придумалось… Надеялась, хоть время выиграем, дадим под видом противоядия рвотное. И ещё захотелось посмотреть: как поведёт себя директор, если его жизнь будет зависеть от нас? — призналась Фиар. — Но я не знала, что там следователь. Пришлось на ходу соображать заново. И тоже не знаю: удалось гипнотически воздействовать, или хватило страха — и нам очень повезло, что директор тоже увидел у следователя прожилки… Хотя… стадная психология, привычка к подчинению, нерассуждающей вере — какая невнушаемость… А банку они увезли не ту. Та, даже не знаю, от чего — осталась на столе. Но от чего-то особенного, я не знала, что у нас в складе есть такие. И надписи по-даларемски… Правда, рассматривать было некогда. А они нашли в мусоре и увезли другую, от обычных консервов местного производства, из нашей столовой, — немного сумбурно от волнения продолжала Фиар. — Где никакого яда не найдут. И главное: так и не поняли, кто определил отравление. Пусть разбираются, в своём ли уме командир охраны увидел прожилки у директора. И упаковку от рвотного потеряли, пока вводили один другому… Хотя я знаю, что вводят при таком отравлении на самом деле, и как выглядит упаковка. Если что, скажу, будто такой препарат был у нас в медпункте…

— А… шприц от рвотного? — спохватился Итагаро. — Хоть с собой не взяли?

— Остался заперт в медпункте, — неуверенно ответила Фиар, и забеспокоилась — Да, но потом найдут. А ключ от медпункта на проходной…

— Ключ не проблема, — решительно ответил Лартаяу. — Проблема: Рипаири за дверью. Тех, внизу, ещё долго будет рвать, но вот он…

— И что предлагаешь? — спросил Ратона. — И вообще понимаешь, какой риск: устроить той же ночью ещё что-то подобное?

— А не убрать все следы — не риск? Они подтвердят, что Фиар нашла препарат, те бросятся проверять, а в шприце — остатки рвотного! А упаковки такой, как там, в учебнике — как раз нет, не подтвердишь… Да, учебник! — спохватился Лартаяу. — Мы его хоть легально читали?

— Учебник мог быть дома у родителей Фиар, — предложил Ратона. — А вот шприц — действительно серьёзно… И ещё эта банка у следователя. И учитель основ религии…то есть богословия. Видите, опять забываю… Правда, понял: по делу о его сумасшествии против нас ничего нет. Просто директор был настроен агрессивно, хотел взять на испуг. Но начнут разбираться с его «отравлением»… Правильно ли это было…

— А что, ложиться под розги? — переспросил Лартаяу. — И если до такого могло дойти сейчас, что будет дальше?

— Давайте думать над нашей версией событий… Допустим, скажем: они сами не дали Фиар посмотреть, что набирают в шприц, — предложил Ратона. — А сработало просто рвотное, и они здоровы — значит, и серьёзного отравления не было. Хотя… кто тогда, получится, ошибся с прожилками? Опять же Фиар…

— Потому что директор без предупреждения, включил свет! — сообразил Итагаро. — И это зная о зрении Талира! И ничего толком не имея против нас! Сошлёмся на освещение — и пусть пробуют проверить. Целую ночь щёлкая выключателем, ищут один у другого в глазах прожилки всех цветов спектра… Да, но если будем настаивать, что в медпункте было противоядие, а его никому не ввели — куда девалось? Украли учителя, охрана? Или мы ошиблись, думая, что оно было? А и мы с перепугу могли в чём-то ошибиться, и они — не такие уж честные…

— Это уже слишком, — запротестовал Лартаяу. — Валить такое на них в этой ситуации…

— А он бы насчёт розги не сомневался, верно? — ответил Итагаро — Хотя мы не можем поступать с ними подло. Пусть они и хранят продукты, о которых мы понятия не имеем, а нам говорят про какой-то пост… Ведь это ещё что — если сравнить с кражей из медпункта таких препаратов! А кражи на самом деле не было! И они не всё знают о нас, что тоже — условие сохранения тайны…

— Вот именно, — согласилась Фиар. — И солдаты тут не по своей воле, и нынешние учителя не знают, кто мы такие. А тут директор станет валить всё на них, выкручиваясь сам…

— Точно… Невольные слуги зла, — ответил Герм. — Как раз о чём мы в своё время не договорили…

— Но главное: вся охрана специально подобрана из невнушаемых, — напомнил Итагаро. — Никто не сможет сказать, что ты придумала и внушила им «прожилки». А вообще с перепугу что только не бывает…

— И оказывается, «невнушаемым» очень даже можно внушать, — ответила Фиар. — Догадаться только, что и как. И самим не запутаться, нагромождая одно внушение на другое…

— И с чего всё началось, — сказал Джантар. — С попытки выяснить, что на самом деле известно учителю из тайных знаний его религии… Где, кажется, и вовсе нет ни философской, ни космогонической доктрины — и изучаем её не наравне с другими религиями, а просто как «богословие»…

— Хотя кому-то мы нужны для очень серьёзных целей, — добавила Фиар. — И какие-то тайные силы сопровождают нас и на конкурсном отборе, и уже тут… Вспомните послание Адахало…

— Но и не собственноручное, а через компьютер, — уточнил Итагаро. — Принтер которого заряжен исчезающей краской. Сразу не поняли… Готовы были схватиться за любую надежду, и вдруг сами — его надежда в очень серьёзных делах! Но теперь-то что…

— А теперь… — вздохнула Фиар. — Правда: кто мы теперь, что изучаем, зачем?

— И ради сохранения какой тайны изо всех сил тянуть столько «обычных» уроков? — добавил Донот. — И ни в чём не признаться, не объяснить учителям?

— Когда снаружи опять происходит странное, — согласился Джантар. — О чём мало знаем, несмотря на наши способности. Ясновидение даёт образы, биолокация — место, чувствуется общая тенденция, но в конкретной информации ограничены… Мы — чья-то особая надежда, готовящиеся к особой миссии! Вот о чём подумать бы хоть теперь…

«И специально отобраны кем-то в тайне от того, основного отбора, — лишь мысленно добавил он, почему-то не решаясь вслух. — И не только из-за нашей собственной тайны. И в итоге наше человечество так спокойно приняло то откровение. Никакого особого потрясения, выступлений, дискуссий: поговорили и забыли… Тоже — кто мог думать, что так будет? Веками ждали контакта — и вот контакт, прошедший стороной. Контакт, что оказался никому не интересен… А тут — уже другое. Какие-то иные тайны…»

34. Лабиринты тайн

…И действительно: тогда, год назад, обстановка и на всём пути следования в заваренном вагоне, и в самом Тисаюме, куда прибыли на третий день, была спокойной — возможно, странно спокойной для таких событий. Будто все эмоции и шок успели перегореть в обществе за три дня их пути, разрядиться без остатка — не говоря уж, что вовсе не было особых эксцессов. И те пулемёты — полицейские на месте приняли у них равнодушно, по-деловому, лишь взяв ещё какую-то подписку… И — всё время, оставшееся до начала конкурсного отбора, которое Джантар так и провёл в Тисаюме вместе с остальными (ведь там и должен был состоять под особым надзором полиции — и там же, как было согласовано по каким-то, неясно даже, официальным или тайным каналам, пройти первый этап отбора, не возвращаясь за этим в Кераф) — впечатление было, будто ничего особенного не случилось. И даже не то, что сами никак не ощущали этого надзора, продолжая свободно ходить по городу, купаться в море, заниматься своими делами (в основном готовясь к отбору, но и участвуя в астрономических наблюдениях Герма, и встречаясь по очереди у каждого дома, всё более знакомясь с интересами, научными увлечениями друг друга) — просто в обществе не было чувства, что случилось нечто, открыта великая тайна…

…Хотя происшедшее и не было забыто сразу, на следующий день — о нём знали, но как бы старались не вспоминать, в разговорах людей эта тема почти не звучала. Будто абсолютное большинство почти сразу потеряло интерес к тому, чем на самом деле оказалось внутреннее плато Западного континента, кем населено, почему туда невозможно переселить большие массы людей (тех, что ещё недавно полагали себя единственно достойными носить имя человечества Фархелема), и даже как-то открыто изучать эту часть планеты и её обитателей. Как, впрочем, нельзя было изучать их и тайно: разумных, что не желали иметь никаких отношений с теми, кто так отличались от них самих… Нельзя было — и против их воли, как диких животных… Вот и старались почти не говорить, будто общество испытывало подавленный шок, неосознанную горечь: как глупо вообще всё получилось, как жестоко обмануты тысячелетние надежды тех, кто всё ещё по привычке называли себя просто «человечество Фархелема»! Увы, откровения, прорыва за некую грань не получалось — и хотя целый новый мир, казалось, был рядом, но какой… Мир, что не желал открыться навстречу, а наглухо отгораживался; мир, любые гипотезы о котором всё равно не было способа проверить — и от всех мыслей о нём «здешнее» общество тоже лишь стремилось уйти в глухую оборону. Нелепые традиционные предубеждения обеих сторон — отравили то, чего, казалось бы, не могли не желать и не ожидать с глубоким трепетом оба сообщества… Хотя каймирцы и тут были свободнее остальных, в их словах об Иораре всё же чувствовалось стремление узнать, понять, осмыслить — но и они мало говорили об этом… И к такой тайне были вольно или невольно причастны они, девять подростков — совершивших то, о чём нельзя было сказать вслух, открывших своему человечеству такое, к чему непонятно, как относиться… И пусть это сняло в обществе какую-то долю напряжённости, погасило немало бесплодных и уже рискованных поисков — но и только… Не были решены проблемы перенаселения, ресурсов, не стало понятнее, как быть со слабыми учениками в школах, множеством малообразованных и не приспособленных к современной технике взрослых; ощутимо не улучшились отношения Лоруаны (и, похоже, остальных стран их человечества) с Чхаино-Тмефанхией; продолжали распространяться слухи о генетических экспериментах, далёкой от всех мировых традиций «неестественной среде обитания человека», виновности в чём-то богатых стран перед бедными, о «простом человеке» и «нормальном ребёнке» — но хоть уже на фоне отказа от жёсткой унификации образования, что тоже было немало, и в чём была личная, но тайная заслуга именно их, девятерых. Заслуга, плодами которой уже явно, открыто, предстояло воспользоваться и самим…

…Впрочем, когда начался отбор (и им вместе с другими соискателями пришлось собраться в школе на старой окраине) — процедура неприятно удивила Джантара. После стольких громких слов и таких надежд — вдруг оказалось: на деле… весь первый этап состоял из экзаменов по тем же школьным предметам! Которым ещё предшествовал медосмотр, а завершалось всё собеседованием — уже лишь для тех, кто, успешно пройдя медосмотр, были по его итогам допущены к экзаменам, и ни на одном не получили нуля баллов. Получивший же «нуль» (хотя бы и по предмету, которым специально не интересовался, будучи одарённым в иной области) — лишался и права сказать на собеседовании что-то в своё оправдание… И Джантар видел: в каком шоке уходили с экзаменов претенденты на художественную или музыкальную одарённость, получившие «нуль» по математике, или наоборот — потенциальные математики, сорвавшиеся на истории и биологии… Но что мог сказать или сделать сам — связанный такой тайной? Ему (и всем девятерым) оставалось, скрыв бессильный гнев и тревогу, принимать нелепые, навязанные взрослыми «правила игры», увы, порой слишком рискованной и для самих… Джантар и много времени спустя не мог без содрогания вспоминать: как ждал экзамена по музыке, к которому не был готов даже психологически, и, лишь чудом сумев припомнить что-то из теории данного предмета, спасся полученным одним баллом от полного краха (хотя потом, на экзамене по изобразительному искусству, его рисунок в традиционной древней «чертёжной» манере удивлённые экзаменаторы оценили в четыре балла, а по истории им пришлось расщедриться на целых шесть: древнюю историю Каймира он знал до тонкостей). Но целом осталось впечатление: над ним в который раз потешались недалёкие люди, чрезвычайно гордые своей взрослостью. Ведь и итоговое собеседование больше напоминало допрос по фактам биографии; и там при всякой попытке высказать серьёзные идеи члены экзаменационной комиссии мрачнели и пытались перевести разговор на чужие, незнакомые Джантару темы: спорт, развлечения, «группировки» в школе и во дворе, семейные и бытовые проблемы невразумительного свойства — и пропадало желание раскрываться перед ними, и даже казалось: если бы не их тайна, ещё неизвестно, что лучше — безрадостная, унизительная победа в игре по таким правилам — или достойное поражение? Но тайна была, и с этим приходилось считаться… А тем временем в большинстве помещений школы, на время отбора переоборудованных в спальни для приезжих соискателей — из первоначальных групп в 20 человек оставалось уже по 5–6, и в общую спальню для оставшихся решено было превратить спортзал…

…А наутро, когда были вывешены итоговые списки — Джантар увидел: имена их всех, девятерых, отделённые синей полосой от верхней части списка, и красной — от нижней. Ниже значились явные неудачники со средним баллом от 3 и менее, уже увезённые обратно родителями и начальством детдомов; выше — те, кто, успешно пройдя первый этап, отправлялись на второй «по регионам»; а они и ещё несколько соискателей попали в эту странную отдельную частть списка со средним баллом 3,1… И их (как тут же объяснили обеспокоенным родителям члены экзаменационной комиссии), ждал вовсе особый, отдельно от остальных, второй этап отбора — хорошо хоть, не где-то, а на Каймире же, в Риэланте, но и отправляли их туда одних, без родителей, которые до окончания экзаменов и ещё каких-то «прочих проверок» второго этапа к ним не допускались. Приходилось согласиться и с этим… Да это, кажется, и был тот самый отбор из соискателей «с нервно-психическими отклонениями», и в этом же ощущалось чьё-то тайное участие в их судьбе…

…И вот после целого дня ожидания в школьном спортзале, в сумерках, когда тревожно полыхал багровый закат, за ними наконец пришли взрослые в какой-то форме вместе с солдатами, как обыкновенный конвой — и долго вели по тёмной опустевшей школе, через школьный двор, пустынными вечерними переулками по эту, а затем и другую сторону рельсовой дороги, потом куда-то уже за город, в сторону заводских окраин — и наконец они оказались на бывшей погрузочной платформе, похожей на ту, в Арахаге, где их так же ждал вагон с решётками на окнах — но тут уже явно тюремный, специальный для перевозки арестантов. И тревожило больше всего то, что не казался пустым: в темноте из других купе (а их разместили в ближайшем к выходу) явно слышалось сонное дыхание, а по коридору ходили вооружённые солдаты, то и дело внимательно осматривая в свете фонарей каждое купе… В самом купе нельзя было даже ни лечь, ни встать — грубые деревянные нары трёх уровней начинались от самой входной решётки, заменявшей дверь, разделяя купе по высоте на три изолированных отсека, но их всех разместили почему-то внизу, по шестеро с каждой стороны на нижней полке, где можно было лишь сидеть (с ними ехали ещё трое незнакомых лоруанцев); и увы, Ратоне даже некуда было отодвинуться от остальных, так что Джантару, сидевшему рядом, пришлось снять рубашку — и так, полупригнувшись, касаясь головами низкой средней полки, они попробовали задремать… Но и тут не повезло: едва Джантар стал погружаться в сон, рядом раздался шум, лязг дверного запора, и солдаты, схватив тех троих незнакомых попутчиков, а также почему-то Ратону, стали заталкивать их по двое, в средний и верхний отсеки, не имевшие сообщения с нижним. И хотя, как потом оказалось, для Ратоны всё обошлось — Джантар не сомкнул глаз до самого Риэланта, тем более, после того, как Донот объяснил, что случилось. Оказывается, двое из тех троих (кстати, успевшие однажды подраться и во время первого этапа) вновь затеяли ссору и здесь, в тесноте, а Ратона и тот третий подвернулись солдатам под руку по ошибке… «И это особо одарённые, — с печальным вздохом добавил тогда Донот. — С кем же наравне нас числят…» Но Донот ещё смог ненадолго заснуть — а Джантар не спал, слыша всю дорогу, как среди ночи на разных маленьких станциях из других купе высаживали взрослых арестантов, и с тревогой думая: насколько же и Каймир в составе Лоруаны успел превратиться в отстойник, свалку падших душ, которым никто не собирался помочь стать лучше? И это вместе с ними везли подростков, да ещё признанных особо одарёнными!.. Но тайна, связывавшая их, и здесь не позволяла задать лишние вопросы…

…И в Риэланте их тоже не довезли до центрального вокзала — высадив где-то на самой окраине, едва ли не за городом, и разместив в странном помещении, более всего похожем на солдатскую казарму, куда затем целую неделю со всей Лоруаны прибывали всё новые группы подростков, чья одарённость сочеталась с психическими отклонениями. (Правда, кроме тех двоих, поссорившихся в вагоне, ни у кого «отклонений» заметно не было…)

В казарме, рассчитанной на 60 человек и постепенно заполнявшейся, стали формироваться как бы кружки по интересам: математиков, химиков, биологов… Но сами они — старались держаться своей отдельной группой; к тому же Джантар всё отчётливее сознавал: он не может столь уверенно определить сферу своих интересов. Это была не просто история, психология, правоведение — было что-то ещё, даже не поддающееся чёткому определению, высшее, всеобъемлющее, для чего и понятие «философия» казалось слишком узким. И здесь, уже в этом собрании одарённых — ему не внушала доверия игра философов в термины и определения, их какая-то сухая отстранённость от реальной жизни и проблем современного мира; неоправданно узки казались и интересы историков — тех, как правило, увлекал лишь один, порой весьма короткий, исторический период, либо собственная национальная древность, либо вовсе борьба некой отдельной категории людей за не такие уж бесспорные права; ну, а тех, кто определял бы себя как правоведа или психолога — не нашлось ни одного… Самих же их — вскоре стали называть «группой неопредёленной одарённости»: они вообще мало говорили с другими, боясь сказать лишнее и выдать тайну. Хотя возможно, в такой их характеристике скрывалось и нечто большее: широта интересов, устремлений, которым тесно в рамках определённой специальности…

…Наконец лишь 30 сахвея, на десятый день после их прибытия туда, было объявлено о начале второго этапа — состоящего снова из экзаменов, но уже не обязательных для всех, как на первом этапе, а по выбору, соответственно одарённости, кто на какую претендовал… И они, посовещавшись между собой, а потом с Гинд Янаром — самым молодым из членов отборочной комиссии, единственным каймирцем в ней, и кажется, вовсе единственным, кто внушал доверие — выбрали историю, биологию, и географию, удивив всех прочих, которым предстояло сдавать лишь один, редко кому — два экзамена. Но что делать: надо было держаться единой группой — из-за чего, например, Минакри не мог выбрать химию, Итагаро — математику или физику… А впрочем, всех (и Гинд Янара в том числе) удивляло: зачем пересдача уже сданных экзаменов, почему то же самое не определить по итогам первого этапа? Тем более, и здесь, на втором, вместо того, чтобы в свободном разговоре демонстрировать экзаменаторам знания и рассказывать об интересующих каждого проблемах, пришлось отвечать на случайные вопросы — и практически никто из избравших экзамены по естественнонаучным предметам не получил высоких баллов. Повезло, кажется, лишь Доноту: дважды попался один и тот же вопрос, связанный с делением их человечества на расы. Джантару же всё попадалась малознакомая экзотика: «освоение приполярных зон» и «особенности климата Экваториального континента» — по географии; опять-таки «животный мир Экваториального континента» и почему-то «содержание в искусственных условиях используемых человеком для практических нужд членистых организмов» — по биологии; а по истории — «войны за присоединение Дмугилии к Лоруанской империи в 7679–7713 годах» и «успехи внешней политики правительства Угалариу в обретении независимости государствами (да, снова!) Экваториального континента»… (И хотя цена этих «успехов» была общеизвестна: войны за спорные территории, когда-то нечётко разграниченные шемрунтскими и северными метрополиями, тянулись поныне — вопрос на экзаменационной карточке стоял всерьёз, надо было отвечать…) В общем, цель будто и была — не выяснить, кто чем увлекается, какими вопросами интересуется, где думает работать — а по возможности унизить каждого тем, что он не знает всего. И если избравшим предметы циклов прикладной техники или искусства было всё же проще: они, сдав экзамена раньше других, разъезжались по профильным школам — остальные с тревогой ждали, что решит отборочная комиссия при столь низком среднем балле. Впрочем, «нуля» здесь не получил никто: каждый в любом случае что-то знал по избранному предмету — но «единиц» и «двоек» было большинство, «четвёрка» единственная, у Донота, а «шестёрок» вовсе не было… А тут ещё комиссия целых три дня после окончания экзаменов не спешила оглашать результаты — и все 40 оставшихся соискателей, помня каждый свои оценки, взялись сами составлять неофициальную итоговую таблицу, из которой следовало: при отсеве всех «единиц» останется ровно половина, 20 человек. Это вызвало общее возмущение, Герм даже предложил было направить комиссии послание протеста — с упоминанием, что каждый собирался говорить об интересующих его, а не случайно кем-то подобранных вопросах, и указанием некоторых (конечно, не секретных) фактов биографий, чтобы у взрослых было верное представление, как и с кем они поступают; но не все поддержали эту идею, у кого-то возникла иная — просто всем объявить голодовку. И неизвестно, чем бы кончилось — если бы тут же в казарму не явился один из членов комиссии, объявивший: после ещё одного, повторного медосмотра всех распределят по школам и интернатам, никто не будет отсеян…

Но… Джантар, вспомнив одно из видений, бывших накануне в полусне, понял, что будет за «осмотр»! А он надеялся, что уж это — просто сон, реально так с особо одарёнными поступать не станут!.. Потому что видел он: как явно не более двадцати человек (то есть далеко не все из оставшихся) прямо там же в казарме снимали всю одежду; голыми следовали под конвоем солдат и санитаров по ночному двору в дальнюю пристройку; где все вместе, намылившись густой пеной, стояли под душем; а затем в другой, уже ярко освещённой комнате, какие-то люди (судя по одежде, врачи) внимательно осматривали их со всех сторон, задавая какие-то вопросы; и так и не дав одеться, запирали там на ключ… Но и то было не самым худшим: затем… кому-то ещё должны были дать якобы контрастное средство для просветной съёмки организма, что на самом деле окажется слабительным, а туалета в той дальней пристройке не будет! Да, забыли, на что способны взрослые… Джантар сразу поспешил поделиться этим с остальными (из них, девятерых — рассказывать всем был риск даже здесь, среди одарённых), и они полночи проговорили о том, можно ли всё же изменить судьбу, если знаешь заранее — но по крайней мере в тот раз изменить не удалось: вскоре их всех, и ещё четверых (трое и были теми попутчиками в вагоне) тихо, чтобы не разбудить остальных, подняли санитары — и, потребовав раздеться, повели, объясняя, что у всех тринадцати предположительно выявлены признаки заражения паразитическими червями. (И надо признать, никто даже не задал себе вопроса: где, какие анализы дали повод для подозрений — все думали лишь, как остаться вместе! Ведь и тут отбор делился на «мужской» и «женский», и Фиар приходилось, выдавая себя за мальчика, говорить о себе в мужском роде! Что, правда, непонятным образом — или снова не без содействия неких тайных сил — сошло незамеченным на первом осмотре, но никто не ждал второго…)

Впрочем, Джантару в видении открылись ещё не все подробности… Хотя им было сказано, что мыться будут в полумраке, неожиданно вспыхнул свет (хорошо хоть, не слишком яркий для Талира) — и двое из тех четверых с воплем заметались в поисках укрытия, хотя никто не нападал, а… уже потом другие двое бросились на тех, и ворвавшиеся санитары стали их разнимать; после чего всех и повели в ту соседнюю комнату, где тоже не обошлось лишь внешним осмотром. Хотя при внешнем — врачей, похоже, и теперь ничто не смутило, но после того, как тех четверых куда-то увели — им, оставшимся, вдруг стали предъявлять фотографии, сделанные наверняка в притоне наркоманов, изображавшие явные сцены безумия — при этом всё допытываясь, что кто думает и чувствует, глядя на такое, хотя что было чувствовать, кроме ужаса и отвращения?.. («Но вы сами считаетесь с психическими отклонениями, — ответил наконец кто-то из врачей на вопрос Герма. — Хотим знать, как будете реагировать…») А затем их действительно заперли в комнате по соседству — и там Фиар сняла небольшой след, должно быть, случайного касания чьей-то одежды к ещё мокрой коже Ратоны; и заставила самого санитара выпить «контрастное» слабительное, отчего он и бегал потом весь день в туалет (как и те четверо, но в отличие от них, хоть в одежде)… А тем временем остальные уже разъезжались по школам и интернатам, наконец прямо посреди двора вернули одежду и тем четверым, которых тут же куда-то повели под конвоем — а они всё оставались без одежды в запертой комнате, и уже Итагаро наконец предположил: о них просто забыли. Однако на стук в дверь сразу прибежал солдат и объяснил: никто о них не забыл, они составляют последнюю оставшуюся из сформированных групп — но поиск места для интерната требует времени, как и специальная обработка одежды для полной уверенности, что не останется «никаких следов паразитических червей», вот и придётся пока обойтись без неё. Солдату явно доставило удовольствие объявить им это… Но главное — они остались вместе, в одной группе, а произвол взрослых был не так уж удивителен… (Или это была… проверка на последствия шока от событий в Тисаюме — где они, по новой официальной легенде, якобы оставались все те дни; и где также столь многое было связано с внезапной ломкой привычного, навязанного с ранних лет самими же взрослыми, стыда…)

…И так, без одежды, их и увезли на следующее утро (пообещав лишь: и одежда, и постель Ратоны будут ждать их на месте прибытия) — и долго везли под конвоем в старом потрёпанном автобусе через весь Риэлант, а затем — горными серпантинами, где вскоре они вовсе потеряли чувство направления. Хотя в общем ехали как будто назад в сторону Тисаюма, но — всё через дикие места, где лес подступал прямо к дороге, и почти постоянно слышался стук и скрежет веток по крыше и даже окнам автобуса. И не раз и не два закрадывалась тревога: куда везут, почему такой дорогой, и без одежды, словно это было гарантией от возможного бегства?..

…Наконец автобус остановился недалеко от ограждённого глухой стеной участка террасы на горном склоне — куда от шоссе шла вверх едва заметная в лесной чаще тропинка. Она вела к массивным воротам в стене, к которой с внутренней стороны была пристроена проходная. За стеной оказалось двухэтажное здание — также пристроенное прямо к противооползневой стенке с дальней стороны не очень широкого асфальтированного двора, а по бокам — небольшая постройка прямо под огромным металлическим баком на ферме трёхэтажной высоты, и массивная бетонная опора непонятно из-под чего с оборванными прутьями арматуры. К стене изнутри двора было пристроено ещё помещение для охраны, а в углах — две сторожевые вышки той же высоты, что и бак… В здании — на втором этаже, куда их повели сразу, оказались общая спальня, учебный класс, и ещё какие-то пустые запертые комнаты; а на первом — комната учителей, библиотека, медпункт, кухня вместе со столовой, кладовая, и какие-то помещения, видеть которые и знать, что там находится, им не полагалось; да к тому же внизу — был ещё поддал с каким-то складом. А вот ванная и туалет оказались в постройке под баком — хотя вода подавалась не из него… Но всё это он узнал потом — сперва же на лестнице их (прямо как были, без одежды) встретил Гинд Янар, тут же объявив, что назначен директором интерната, где, кроме них, других учеников не будет, а с учителями их познакомят, и занятия начнутся — уже завтра, когда будет доставлена и одежда. Причину казуса с одеждой он не вполне понимал сам — хотя скрытый смысл наверняка был… Тем более — потом, прямо перед первым уроком, им вернули лишь плавки или набедренные повязки, объяснив, что рубашки будут выдавать лишь для выхода наружу (возможного, кстати, с разрешения взрослых и под охраной), а больше никакой одежды им здесь вовсе не полагается. Хотя это никого не смутило (но тоже неясно, что за смысл вложил кто-то из взрослых в такое распоряжение)… И что ещё странно: у всей охраны, большинства учителей, и даже вспомогательного персонала — Герм и Фиар почти сразу стали замечать странные патологии ауры, связанные с тазовой областью тела, органами выделения и размножения! Видно, таких подбирали специально — но об этом не рискнули заговорить даже с Гинд Янаром. Вдруг он сам не знал этого, и не должен был знать…

…Впрочем, первые дни — как казалось, были полны и новых надежд. И пусть несколько смущало, что остальные учителя, кроме Гинд Янара, оказались лоруанцами, и занятия велись большей частью на лоруанском языке, пока лишь по обычным школьным предметам; а самих учителей смущал вид и поведение учеников (хотя парты в классе оказались такой конструкции, что в них надо было входить боком, не то что всякий раз вставать, отвечая на вопрос учителя) — всё это будто перекрывалось мыслью: они признаны одарёнными, они — чья-то тайная надежда в самых верхах власти! Надежда кого-то, чьи интересы и цели уже, видимо, совпадали с их собственными — и кого не хотелось подвести…

…Нo — лишь первые дни… И со временем, увы, всё очевиднее становилось: сколь похоже на… обычную школу!.. Зубрёжка, мелочное оформление заданий — пожирали целые вечера, некогда было поговорить, подумать о чём-то; и даже книги для самостоятельного чтения порой брали в библиотеке, лишь заручившись письменным согласием самого Гинд Янара — но и то нужная литература не всегда была там в наличии, или не могла быть доставлена извне без решения ещё более высокого начальства. Вскоре недостаток новой, свежей информации стал ощущаться весьма остро — и это на фоне нагромождения искусственных, произвольно навязанных заданий… Практически ничего сверх общеизвестного не удавалось найти в библиотеке интерната об эволюции обезьяньих предков их человечества, истории расселения по планете народов и рас, слабо и туманно были отражены в имеющейся литературе развития и смена форм общества, особенности психологии людей разных эпох и народов: то, как им виделся смысл их существования, как объясняли происхождение неравенства и угнетения одних людей другими — а тут ещё Джантару, как будущему историку, пришлось готовить подробные доклады о тех же дмугильских войнах по единственно доступным источникам: учебникам, что кишели обилием подробностей, в мелькании которых терялась суть событий; Герму и Фиар — так и не выдали ни литературу по физиологии человека, ни даже анатомический атлас, зато, как будущим биологам, поручили наблюдение за пресноводными актиниями из горных ручьёв; а Итагаро, при всём его интересе к информационным технологиям — не допустили к компьютеру, заставив строить целую установку с проточной водой для содержания тех же актиний… Едва ли не скандал вызвали просьбы Итагаро, Донота и Талира выдать литературу по физике — она, оказывается, вовсе не была предусмотрена, ведь на втором этапе они физику не сдавал(и бесполезно было объяснять: сейчас их интересовали экстрасенсорные феномены, к «чистой» физике не относящиеся)… Похоже — и здесь никто, кроме Гинд Янара, не желал понимать, как можно интересоваться чем-то на стыках наук. Увы, подбор литературы для библиотеки интерната не во всём зависел от Гинд Янара — и сам он как директор явно не всегда понимал, какова его роль в этом качестве. По всему чувствовалось: реально руководят и принимают решения иные инстанции…

…Но непонятно осталось: где эти инстанции были — когда вскоре, на волне неких новых веяний, весь прежний педагогический персонал, кроме Гинд Янара, был вдруг смещён; языком преподавания — объявлен недостаточно знакомый даже большинству новых учителей уиртэклэдский; вспомогательному персоналу — пришлось своими силами переделывать интерьер учебного класса под старинную монастырскую школу (получилось, по общему мнению, больше всего похоже на каюту пиратского корабля), а в самой программе ведущее место заняло всё, связанное с «родным краем»: природа тайги и холодных морей, чужая «воинская слава» (история феодальных усобиц и крестьянских восстаний), чужая религия (изучавшаяся тогда ещё на обрядовом уровне, без углубления в доктрину), обычаи чужой старины, и чужая классическая литература — которая, не обладая нравственно-философской глубиной и вселенской широтой литературы Чхаино-Тмефанхии и Каймира, избрала основной темой те же войны и восстания против «угнетателей» (под кем понималась едва ли не вся остальная Лоруана и Шемрунт, (изображаемые безликой тупой всеподавляющей массой без человеческих черт). Увы, за свою историю, как-то чрезмерно полную национальных унижений и метаний между временными союзниками, уиртэклэдцы научились прежде всего тайком копить ненависть, уподобившись в этом дмугильцам — и хорошо хоть, скорее скрытую, подавленную, больше идейного плана, редко доходя до прямых столкновений… Но общая тревога и недоумение по поводу перемен достигла такого накала, что однажды Ратона (уже то и дело противопоставляемый остальным, хотя сам лишь в малой степени ощущал себя уиртэклэдцем) не выдержал и спросил прямо на уроке:

— … Почему мы должны изучать вашу историю и вашу литературу, в которой вы изображаете нас же как врагов и угнетателей? Разве у нас нет своей истории и своей литературы? Или мы здесь, на Каймире — не на своей земле? А если вы что-то и выстрадали в своей истории — почему надо сразу унижать этим достоинство других, навязывать это как каким-то дикарям?..

Взбешенный учитель едва не бросился на Ратону как дикое животное — но вовремя опомнившись, счёл за лучшее просто доложить о «неслыханной дерзости» учеников (и хорошо ещё, лишь Гинд Янару)… И всё равно чувство было: с этим срывом, возможно, случилось непоправимое… Трое суток прошли в тревожном ожидании, почему-то вообще безо всяких занятий, в напряжённых спорах и размышлениях, не доверить ли хоть теперь Гинд Янару какую-то часть их тайны — но и его в интернате не было, он где-то улаживал вопросы в связи с данным инцидентом, и лишь спустя эти трое суток вновь появился вместе с частью новых и частью прежних учителей, и начались занятия по прежней программе… Но вскоре в интернат явился чиновник с инспекцией (причём с ним почему-то следовало говорить только по-уиртэклэдски), подробно выспрашивал, где и кем смогут работать впоследствии выпускники, какими практическими вопросами заниматься — и, оставшись недовольным, заявил: «Нам нужны не кабинетные учёные, а практики». А потом ещё целой комиссией явились другие, устроили проверку уровня знаний, засыпав всех девятерых множеством вопросов повышенной трудности, будто мало было двух этапов отбора — и… пришли к выводу: вся их «одарённость в области описательных наук» (как официально именовалась) — сплошной обман, фикция, результат чьего-то недосмотра.! Хотя и тут — проверяли лишь память и эрудицию, а не самостоятельность мышления, не способность к постановке значимых для человечества проблем, поиску путей их решения — и, как ни пытались все они перевести разговор на интересы, увлечения каждого, на то, чем собирались заниматься — увы… «Слишком широкие» по мнению проверяющих, интересы Фиар, не ограниченные лишь медициной и биологией, и «космические» планы Герма, Донота, Лартаяу и Талира — вызвали лишь усмешки. (И пусть Талир не сделал ещё определённого выбора между физиологией, палеонтологией и археологией — по их мнению, всем этим наукам за пределами Фархелема делать было нечего…) Интерес же Джантара, Ратоны и Минакри к вопросам истории, развития общественной мысли, особенно идеологий и религии — их непонятно насторожил. Впрочем, интерес Итагаро к программированию и кибернетике они будто даже приветствовали — пока Итагаро не упомянул о моделировании работы человеческого мозга. Минакри же — пришлось едва ли не оправдываться, что как экзамен второго этапа не выбрал химию (и не могли намекнуть: просто должны были выбрать одни и те же экзамены!); а затем и Ратона, что-то сказав по проблеме дальнейшей эволюции человека как вида — показался им едва ли не сумасшедшим… А в целом — возник тупик в вопросе о характере одарённости всех девятерых, собранных, оказывается, неясно по какому признаку — и их судьбы, как и судьба интерната, повисли в неопределённости. За выбор из ограниченного числа школьных предметов, возможно, предстояло расплачиваться — и даже непонятно, как… Правда, Гинд Янар направил куда-то протест, ожидалась ещё комиссия — а пока вновь началась постепенная «уиртэклэдизация» программы. Занятия велись уже попеременно на трёх языках, преподавание истории — сводилось к значению тех или иных событий конкретно для Уиртэклэдии; изучение более древних периодов (когда Уиртэклэдии не было) вовсе исчезло из программы; дважды успели пройти занятия по разучиванию неких экзотических для Каймира обрядов (смысла никто не понял, а впечатление осталось странное); и наконец кем-то из членов прибывшей вскоре новой комиссии (едва ознакомившейся с положением дел в интернате) было сказано: «А что вы хотите? Вы находитесь на территории региона Уиртэклэдия, и мы возрождаем свою культуру — а ваша интересна только вам самим»… Будто речь шла — о сопоставлении народа древней культуры и дикого племени! Хотя фактически наоборот — 7841 год чхаино-каймирского летоисчисления как раз и отсчитывали от самых ранних известных в истории астрономических наблюдений, произведённых древними жрецами именно их культуры, а всей известной лоруано-уиртэклэдской истории с трудом хватало на две тысячи лет, причём собственно независимой уиртэклэдской — едва на четверть этого срока, и то — с перерывами… Но как бы ни было — и эта новая комиссия лишь констатировала тупик в вопросе, как и чему их учить, каков характер их одарённости. Историки глобального охвата Уиртэклэдии не требовались, знатоков уиртэклэдской истории и культуры из них подготовить не удавалось, равно как и просто биологов-практиков… И они — недавно официально признанные одарёнными, а неофициально — чьей-то тайной надеждой на весьма высоких уровнях, в случае закрытия интерната оказывались в положении, когда терять уже нечего… Ещё неделя прошла в тревожном ожидании, пока Гинд Янар не объявил, что принято решение готовить из них профессиональных экстрасенсов…

Настроение в интернате сразу изменилось. Тревога уступила место радостной напряжённости ожидания. Казалось — вот оно, дождались! И уже не бессмысленные рефераты о дмугильских войнах, не искусственно придуманная возня с актиниями, и вообще не узкая специализация, в рамки которой немыслимо втиснуть любую серьёзную проблему, а действительно прикосновение к великим тайнам, научное объяснение и дальнейшее развитие их способностей — наконец становится основным смыслом и содержанием их учёбы! Да, так казалось тогда, сразу…

И Джантар помнил — с каким нетерпением отсиживал он в тот день целых шесть «общеобразовательных» уроков, на которых учителя говорили что-то, словно сыплющееся сухим порошком сквозь сознание и потому не запоминающееся, с каким внутренним замиранием ждал седьмого урока, на котором новый учитель должен был поведать что-то совсем особенное, с каким воодушевлением и радостью приобщения к тайне слушал он тогда этого нового учителя на том самом первом занятии по новому предмету «основы эзотерики», как долго не мог уснуть, вновь и вновь с неослабевающей силой переживая услышанное — и какой был шок, когда назавтра же другой новый учитель истолковал всё то же самое совершенно иным образом!.. И оба — так проникновенно, убедительно говорили о добре, милосердии, любви ко всему живому, что буквально слёзы очищения готовы были выступить на глазах, душа рвалась ввысь, и казалось просто невозможным в чём-то усомниться, не поверить в искренность их слов — и никак не сходилось между собой то конкретное, что было сказано ими о мировых периодах, количестве у человека разных тонких тел и том, каким уровням Бытия каждое из них соответствует, ступенях восхождения или нисхождения по этим уровням, искуплении, воздаянии, путях к совершенству и святости. Первый продемонстрировал (назвав к тому же основой всякого осознанного оккультного воздействия) дыхательные упражнения, которые никто так и не сумел повторить — второй назавтра предостерёг вообще от каких бы то ни было дыхательных упражнений, но зато обусловил достижение высот оккультизма таким множеством пищевых, цветовых в одежде и прочих запретов, что оставалось удивляться: каким образом Доноту в его чёрной школьной форме (да ещё — впервые в жизни!) всё же удался пирокинез? Первый привёл в соответствие 8 энергоцентрам человеческого тела 8 планет системы Эяна, включив, правда, в их число сам Эян, но не включив Фархелем, да ещё назвав при этом противосердечный энергоцентр «центром зла», и пообещав в следующий раз показать, как его блокировать — второй же насчитал 12 энергоцентров, сопоставив их с месяцами года, причём йихтал — месяц рождения Ратоны — пришёлся как раз на «центр зла» по версии первого. Первый насчитал 30 кругов рая и всего 4 — ада, у второго же — получилось по 34 в обе стороны. Первый утверждал происхождение человека Фархелема (но не Иорары!) от людей каких-то иных миров — второй настаивал на его «сотворении» непосредственно из неживой материи, о происхождении же человека Иорары ничего не сказал и он. Первый счёл внетелесный опыт Ратоны прозрением в довольно высокие слои астрала — второй при упоминании об этом сразу заговорил о… чрезмерном самомнении и заносчивости неопытных людей, которым каждое низшее чудо уже представляется высоким посвящением!.. И если первого практически ни о чём, кроме того же внетелесного опыта Ратоны, не догадались переспросить — то уж второму в ответ на эти его слова о самомнении и заносчивости сразу стали высказывать всё, что вызывало недоумение. И он, явно растерявшись поначалу, вскоре перешёл к уверенной словесной контратаке — но, хотя немало говорил о гордыне начинающего ученика, незрелости его сознания, ступенях посвящения, необходимости доверия к чему-то высшему и кощунстве сомнений в чём-то — всё равно осталось непонятным, как согласовать построения обоих и между собой, и с объективной реальностью… Но увы — хотя обоих так о многом ещё хотелось переспросить, так многое выяснить — эти учителя в интернате больше не появились. Вместо них приходили другие — но тоже, как правило, всего на одно или два занятия — и чем дальше, тем больше росло недоумение, не рассеиваемое даже тем, что теперь и в библиотеку вдруг хлынул поток новой литературы, выдававшейся совершенно свободно, так что её едва успевали читать, да ещё Итагаро наконец получил доступ к компьютеру, и каждое утро приносил новые и новые распечатки прежде секретных священных текстов древних религий… И снова — по отдельности всё было очень убедительно, и сразу захватывало так, что хотелось без оглядки последовать всему прочитанному, отбросив сомнения — но всякий раз, стоило первому порыву остыть, тут же в свои права вступал здравый смысл с неизбежным: «А как же так?» — и некуда было деваться от ощущения какой-то несопоставимости, и даже — несоразмерности, несомасштабности…

Однако и пренебречь прочитанным было нельзя — хотя бы потому, что ни одно из учений не обещало ни лёгких и простых путей для отдельной человеческой души, ни стабильности самого Мироздания. Напротив, в каждом — предрекались вселенские катаклизмы, победа одних сил Космоса над другими, встречи миров, восхождение чистых душ на высшие планы Бытия и, соответственно, нисхождение нечистых в глубины ада — но всё это излагалось сложно и запутанно, и никак не удавалось понять, что конкретно следует делать человеку в преддверии каких именно перемен: то ли пытаться всё же уберечь от разрушения существующий мир, к которому человек только и приспособлен; то ли, наоборот, бросив все дела, смиренно ожидать коренной трансформации Мироздания; то ли вступить на путь личного самосовершенствования, поняв всё так, что Вселенная, материально оставшись той же, что была, должна трансформироваться лишь духовно, а некие высшие существа спасут тех, кто не смог спасти себя сам?.. Причём на любую из этих позиций там же находились и слова осуждения, и любая могла означать противопоставление себя чему-то высшему и святому — а это было уже слишком серьёзно, несмотря на то, что неясен сам масштаб грядущих трансформаций. Легко ли было сразу понять, как и к чему в изучаемых текстах отнестись — если прямо и без оговорок утверждалось, например, что судьба всего Мироздания с его миллиардами галактик могла напрямую зависеть от грехов конкретною фархелемского человечества; или — косвенно следовало, что вся полнота Создателя Вселенной могла заключаться в существе явно человеческого уровня, всесильном в масштабе целого Мироздания и одновременно почему-то бессильном в масштабе одной планеты, где он, Создатель, много раз воплощался в облике человека — и проходил человеческий жизненный путь, смиренно почитая родителей и учителей, терпя притеснения начальства, и оставляя разным народам очевидно несовместимые между собой учения, которые, всякий раз будучи роковом образом неверно поняты людьми, приводили к религиозным войнам — в чём, правда, и виноваты были люди, а не Создатель?.. Хотя и чётких доказательств какого-то высшего происхождения текстов cомнительной каноничности — не было, и снова некуда было деваться от вполне естественных сомнений, где был сам Всесильный и Всеведущий в моменты массовых мук и гибели людей за веру — но и подобные сомнения уже объявлялись страшным кощунством и неблагодарностью со всеми исходящими отсюда последствиями… Но особенно поразило Джантара учение тех самых элбинцев — по которому… некто, будто бы уже простив людям вce их прошлые и будущие грехи, затем снова должен явиться в их мир… судить за эти же грехи даже не только одно их человечество, а всю Вселенную! Правда — какую-то ненастоящую, похожую больше на представления о ней древних некаймирцев — но всё же сама сцена, где взбесившееся чудовище, представленное неким вершителем высшей мировой справедливости, швыряет в океан звёзды и молнии, сокрушая весь их мир, производило незабываемое ужасающе-отталкивающее впечатление… И так во многих учениях: предвещались мировые катастрофы — и тут же шли откровения о высших принципах Бытия, странным образом привязанные к битвам давно забытых царей, семейным ссорам, судебным разбирательствам, и ещё чьим-то монашеским скитаниям тех времён — где в образах людей всюду будто бы принимали участие всевозможные божества и сам Создатель, то карая людей за их прегрешения, то, наоборот, страдая от их же зла, однако в ответ лишь смиренно открывая людям Истину, и прощая им все грехи — но всякий раз открытая таким образом Истина оказывалась несовместима с её прежней версией, в последствиях чего были виноваты почему-то люди и только люди… Но что предлагалось самим людям — чтобы стать чище, добрее, совершеннее?

Всё те же странные запреты, утомительные ритуалы и упражнения по раскрытию экстрасенсорных способностей, как утверждали одни учителя — хотя не могли объяснить, каким образом у всех девяти учеников способности уже раскрыты сами собой, без запретов и упражнений?.. Или наоборот — никакой искусственной магии, духовность и только духовность, как утверждали другие — понимая, однако, «духовность» почему-то как благостное всепрощение, отказ от собственной воли, и покорное принятие воли учителя, якобы столь же покорно приемлющего ещё чью-то высшую волю?.. Или же — по версии третьих — надеяться сохранить свою волю, разум и достоинство вовсе было тщетно, и лучшим, на что человек мог рассчитывать — было откровенно грубое, подхалимское ликование у престолов владык неких иных миров уже после конца (в самом буквальном смысле) «века людей»; а то и вовсе — полное растворение «нечистой» личности в некой Абсолютно Чистой Первоматерии, что невозможно было представить без ужаса — ведь речь шла явно не о каком-то очищении, избавлении от грехов и потоков, а именно — уничтожении чего-то, гибели без возврата?.. Или просто следовало, смирившись с собственной порочностью, там не менее предаться всяческим лишениям, самоограничениям и самоистязаниям — никого ни от чего тогда всё равно не спасающим — к чему призывали четвёртые? (Да, именно так — вопрос, зачем лишать себя всех радостей жизни, казался этим учителем несущественным…) И даже ещё один — который как будто сперва делал упор на активную сознательную борьбу со злом — затем непонятным образом стал выводить из этого… ту же покорность и некритическое принятие чужой воли!.. И в любом случае — спасение почему-то не могло быть уделом всех, оно давалось немногим избранным, в глубине скрытых от посторонних глаз храмовых подземелий — и нигде не было ответа на вопросы: почему добро должно таиться от ищущих его? Где гарантия, что такой секретный наставник сам не окажется слугой зла? Как выбрать верный путь к спасению, если каждый учитель предостерегает от путей, проповедуемых другими? Почему они так уверены каждый в своей правоте, будто не замечая, что каждому же по вере кого-то из остальных уготованы муки ада за грех совращения учеников в ложную веру? Почему так назойливо, из учения в учение, повторяются тезисы о необходимости доверия, преданности, почтения к тем же учителям (да и не только) — при том, что доверять, не рассуждая, пришлось бы непонятно кому и чему, да ещё — в каких вопросах?.. А самим учителям как бы ничто реально угрожать и не могло — это ученикам ради собственного спасения следовало безоговорочно верить им…

И — ничего не удавалось хоть сколько-то вразумительно выяснить… Ни из чего нельзя было сделать вывод: действительно кому-то известно о грозящих реальному миру катастрофах, или это просто так излагаются древние традиционнее представления? А во многих учениях будто и вовсе стиралась грань между субъективной и объективной реальностью, буквальным и символическим, фактом и домыслом: за чисто мифологическую вину или просто неверие в такие-то мифы — следовала вполне реальная кара; у известных исторических личностей и даже целых народов — объявлялись какие-то сказочные предки; много говорилось о том, что люди вообще привычно неправильно или неполно представляют себе мир, что существует иная, высшая реальность — однако, согласно этой «высшей реальности», и сами катастрофы, и спасение ожидало лишь приверженцев таких-то вер, и впоследствии и рай, и ад были полны лишь ими, о судьбе же остальных ничего прямо не говорилось, будто их в реальном мире вовсе не было… И не было понятно — почему это вообще преподаётся в курсе «основы эзотерики», какое отношение имеет к профилю интерната? Ведь на конкретные вопросы — о том, как составить гороскоп, о «людях дальних миров» и их роли в истории Фархелема, о горных жрецах и их тайнах — следовали всё те же рассуждения о неподготовленных сознаниях, необходимости доверия, о том, что такое-то учение можно принимать лишь всё в целом, не выдёргивая понравившиеся цитаты — а однажды довелось услышать даже такое: каждое учение ценно само по себе, и не обязано соответствовать никакому другому учению. И тут не выдержал уже Лартаяу:

— … Нет, но поймите же и нас! Мы хотим постичь ту реальность, в которой мы живём, хотим знать, что может ожидать нас в ней! A вы только нагромождаете ужасы, которые невозможно совместить между собой — и говорите о неправильности всяких человеческих представлении вообще, о гордыне и самомнении начинающего ученика — хотя ученик хочет составить себе связную и целостную картину мира! И теперь что же оказывается — никакой объективной реальности вообще нет, и для людей разной веры мир как бы и устроен по-разному? Но ведь, если так — зачем, например, мне верить в такую реальность, где вы — учитель, а я — ученик? Почему я не могу придумать себе другую, где всё наоборот? И где — я знаю какую-то высшую реальность, а вы — нет?..

А учитель даже не понял, что Лартаяу лишь предлагал мысленный эксперимент — и, в приступе внезапной ярости окинув взглядов комнату, но будто не найдя в ней кого-то, опять-таки побежал докладывать Гинд Янару о «неслыханной дерзости» учеников — куда и девалась его собственная «высшая мудрость». В общем — снова как в тот раз…

…А Гинд Янар сам был в недоумении. Ведь этих учителей ему рекомендовали и в монашеских орденах с многовековой историей, и в недавно возникших, но тоже как будто достаточно авторитетных организациях релтигиозно-эзотерического толка — и именно как знатоков экстрасенсорики. Правда, на сами тайные горные обители Каймира, сколько он ни искал, ни одна из организации выхода не имела — но взамен они стали попросту присылать в интернат своих членов в качестве учителей — и вот каким ошеломляющим оказался результат… Хотя и сами эти вопросы до недавних пор не были предметом открытого обсуждения, каждый посвящённый был просто убеждён в истинности своей веры — но уж, если речь шла о реальном мире, а не отвлечённых мифологиях, у всех должно было прослеживаться и что-то общее, какие-то точки соприкосновения! Нo нет — раз за разом в интернат приходили те, кто лишь играли на потаённых человеческих чувствах, при этом каждый по-своему произвольно комбинируя стихии Мироздания, планеты, дни недели, энергоцентры человеческого тела, цвета спектра, ноты древних и современных звуковых рядов — и неспособны были ответить на конкретный вопрос: почему так, а не иначе? Приходили не исследователи, не специалисты — толкователи, для которых будто не существовало самого понятия научного факта. Вещать неподготовленной аудитории готовы были все — дать же объяснение чего-то конкретного не мог никто… При том, что — как всё более убеждался Гинд Янар — в общественном мнении экстрасенсорика во многом и отождествлялась с эзотерикой, а эзотерика — с конспирацией, ступенями посвящения, мистериями в подземельях храмов и монастырей, клятвами в верности чему-то, отречением от чего-то, суровыми испытаниями, а во многих случаях — и уходом из общества на долгие годы безо всякой гарантии возврата… И так ли удивительно было, что мало кто решался вступить на подобный путь, даже искушаемый знанием тайны — тем более, что о судьбах неудачников на этих путях вовсе не было известно?.. Но теперь, на волне сумбурного недовольства ходом развития цивилизации, именно сторонники таких путей всё более выходили из подполья, предлагая себя на роль какого-то нового жречества и идеологов — и создавая лишь тягостную путаницу в умах людей, выбираться из которой приходилось через столь же тягостные, буквально на грани кощунства, сомнения в неких высших истинах. И даже сам Гинд Янар — как однажды рискнул признаться Джантару — не избежал подобных душевных состояний. Ведь и там, снаружи, оказывается — всё больше людей предавались подобным поискам, в печати и на телевидении снова шли мрачные прогнозы судьбы их человечества, констатировалась нерешённость всё тех же проблем — словом, вновь как тогда, перед 7781 годом, что также не могло не беспокоить их всех. А они тут пока изучали что-то странное, страшное и непонятно как соотносящееся с реальностью… И вот наконец, решив после инцидента с вопросом Лартаяу сам поприсутствовать на очередном уроке «основ эзотерики» — и услышав немало всё тех же слов об ограниченности ума каждого, кто ищет ответов самостоятельно, не склоняясь перед авторитетом такого-то учения как высшей и конечной истины — не выдержал уже сам Гинд Янар:

— … Ограниченность ума, говорите? Но чем вы сами превосходите чью-то ограниченность? Где — то большее, чего достигли вы? А просто сыпать туманными угрозами — это, извините, ещё не мудрость! И вселять ужас в сознание детей, которые к своему возрасту уже видели и пережили больше, чем вы себе представляете, выдавать им какое-то чудовище за вершителя мировой справедливости — тем более не мудрость! Да и как вы, в конце концов, совместите миллиарды лет истории реального мира и квадриллионы звёзд во всех его галактиках — с единственностью вашего «великого Элбэ», который сначала будто бы искупает здесь своей судьбой битого и гонимого неудачника грехи всего нашего человечества, а потом вдруг заявляет о своём праве в любой момент явиться сюда, судить всех людей, и белее того — разрушить всё Мироздание за те грехи, которые уже были им прощены? И вам не кажется, что от такого «прощения» в наш мир снизошёл бы ужас камеры смертников, а не какая-то благодать? И вы так уверенно проповедуете, что всякий обитатель Вселенной должен благоговейно склониться перед вравшим в истерику сокрушителем, швыряющим звёзды и молнии в океан? И для вас даже нет вопроса, как сопоставить это хотя бы с реальными размерами самих звёзд? А ваши требования о почитании себя как учителей — с вашей же проповедью всеобщего равного смирения перед ликом того, кто сам вовсе не благ и не милостив? Но поймите хотя бы, что здесь вы имеете дело не с малограмотными недоумками, которым можно внушить что угодно! Здесь у всех есть и глубокие знания, и немалый жизненный опыт, и экстрасенсорные свойства в той или иной мере уже раскрыты… И чего вы хотите от них: теперь? Чтобы на кого они возложили ответственность за то, как складываются их судьбы, во что верили, на что надеялись, как строили свою дальнейшую жизнь? Но им-то надо как-то жить в этом мире — и жить такими, какие они есть! А вы только и можете сыпать намёками о почитании родителей, старших, начальства, об опасности сделаться слугой зла на путях искусственной магии, или даже просто — при обладании такими-то особыми способностями… Но вот у них эти способности уже есть — и что вы можете им посоветовать? Ничего! А если уж речь заходит о том, что такое-то учение ценно само по себе, и больше ничему в реальном мире соответствовать не обязано — то сразу вопрос: зачем оно нужно? Если реальность — сама по себе, а это учение — само по себе? Думали вы хотя бы об этом?..

Так сказал тогда Гинд Янар в присутствии всех учеников — и даже ещё нескольких бывших в тот момент в интернате учителей — но так и не получил ответа. Лишь молча, в тишине, однако явно пылая гневом и стыдом, все эти учителя поспешили покинуть интернат, чтобы больше уже не возвращаться… А Джантар и его товарищи, воспользовавшись вновь возникшим очередным перерывом в занятиях, взялись перечитывать имевшуюся в интернате эзотерическую литературу — уже сами удивляясь, где и в чём пытались искать высшую мудрость. Ведь там всё было явно рассчитано на попросту издевательское обращение с сознанием читателя…

…Всё, казалось бы, самое главное, существенное, насущноe — выражалось в символах, аллегориях, туманных образах, вне какой бы то ни было чётко устоявшейся терминологии, причём один и тот же образ мог попеременно употребляться то в положительном, то в отрицательном значении: например, всякий «собиратель драгоценных камней» удостаивался презрения за приверженность «благам этого мира» — и тут же в другом абзаце под «драгоценными камнями» следовало понимать уже духовное богатство, а под «благим миром» — природу Фархелема… Поражало смешение разных масштабов и планов бытия — согласно которому Создатель Вселенной с её миллиардами галактик воплощался на Фархелеме в разных человеческих обликах, женился, чтобы «познать принцип любви», учился в несовершенных древних школах, и даже сидел в тюрьмах — через что будто бы осуществлялось самопознание Вселенной, новый акт её творения, или ещё нечто столь же величественное и масштабное… Или же иногда — наоборот, следовало признать, что судьба целой Вселенной замкнута на отдельную страну, народ или даже конкретную личность определённо человеческого уровня — и повествовалось, как некие таинственные существа, являясь самым обычным до того людям и объявляя их спасителями Мироздания от скопившиеся за многие столетия человеческих грехов, заставляли совершать столь странные поступки, что просто непонятно было, чем и как они могли повлиять на судьбу Мироздания, но зато — очевидным образом ломались их собственные судьбы… Были тут — и те же помойные посты, и нищенство, и бродяжничество, и восклицания в публичных местах каких-то бессмысленных заклинаний, и ещё многое другое… Насчёт же методик раскрытия экстрасенсорных способностей вовсе был полный туман — многолетние кропотливые и утомительные медитативные практики, рекомендуемые одними источниками — отвергались другими на примерах трагических судеб «отступников», представленных к тому же едва ли не как осквернители всего высшего и священного…. И всюду — проповедовалась идея греховности сомнений (но — неужели вообще всяких и во всём?), необходимость именно грубых и подхалимских форм почитания непонятно кого (что вряд ли могло бы понравиться действительно высшим и мудрым существам), смирение, всепрощение, нерассуждающее доверие к чьим-то покровителям, а иногда и — просто боязнь малейшего проявления отрицательных эмоций, вплоть до полного изгнания из своей души всех тягостных воспоминаний (хотя и они — часть жизненного опыта личности!) с превращением человека в благодушно-трепетного проводника чужой воли без остатков собственного мнения. Разоружись, доверься без оглядки, и тебя поведут и защитят, ищущий же самостоятельно будет низвергнут и проклят; нечто высшее открывается лишь тому, кто убил в себе всё человеческое, собственно же человек обречён вечно блуждать в низших сферах, не познав высшего блаженства — такой теперь открывалась потрясённому Джантару основная идея всех этих учений, к которым он недавно обращался с воодушевлением и надеждой…

Однако не лучше получалось и затем, когда Гинд Янар, выпроводив этих посланцев монашеских орденов и сект, пригласил на их место тех, кого поначалу принял за энтузиастов-исследователей — у них даже были дипломы государственных институтов. Но и те почему-то начали с тех же игр в сопоставление нот, цветов спектра, сторон игральных кубиков и карт, стихий древней натурфилософии, часов в сутках, дней в месяцах, месяцев в году и органов человеческого тела, и всё это — тоже путаясь между собой, что чему соответствует, тем более — сложную аллегорическую символику некоторых учений порой явно не могли постичь сами. Например, один — совершенно серьёзно рассуждал о невидимых планетах с обратным движением по одной общей орбите, притом с такими периодами, что реально они, тормозимые приливным трением при каждом близком прохождении Тиэлиракса, давно должны были либо стать его спутниками, либо упасть на Эян — и только Лартаяу наконец понял и объяснил ему, что под этими «невидимыми планетами» древние астрологи попросту имели в виду… узлы орбиты Тарменеха с их действительно обратным вращением на фархелемском небе!.. Но и это что — в сравнении с тем, кто, не дрогнув, привёл откуда-то «точные доказательства», что… все они, девятеро, а также Гинд Янар — оказывается, успели в своей жизни совершить грехи, которые не искупимы никаким последующим благодеянием!.. И Джантар помнил: как тогда он — будто действительно в неком судебном заседании — почему-то взялся доказывать, что сам лично никого не убивал; Ратона — что вовсе не презирает всех слабых и отставших в развитии, равно как и тех, кому по долгу службы приходится ухаживать за ними; Донот — что и он в тех случаях в одном и другом подвале не покушался ни на свою, ни на чужую жизнь; Итагаро — что ему совсем же нравится наслаждаться властью над слабыми (хотя уж это вообще откуда взялось?); Герм — что тогда, в больнице, в его внезапном раскрытии просветного зрения не было никакого излишнего «чародейства»; Минакри, Фиар и Лартаяу — безуспешно пытались выяснить возможные разумные пределы непочтения конкретно к взрослым, с которыми пришлось иметь дело; а Талир — что-то насчёт меры достаточных страданий личности в этом мире для искупления её грехов — но всё словно разбивалось о холодное спокойствие учителя, из приводимых которым цитат следовало, что, однажды попав в чреватую чьей-то насильственной смертью ситуацию, человек потом неправ при любом её исходе, не сделав чего-то для спасения либо себя, либо других — и потому практически лишался надежд на спасение своей души! Причём этого «знатока» явно не смущал факт, что в таком случае он имел дело с людьми, обречёнными на вечные страдания, которым никто не в силах помочь… Зато Джантар долго не мог забыть какой-то подсознательный ужас, поселившийся с того дня в его душе — да и остальные вскоре стали признаваться друг другу, что как будто слышали голоса, толкающие их на разные нехорошие поступки — с обоснованием, что они всё равно безнадёжно прокляты, и им нечего терять. И вот yжe бессонница не давала покоя Итагаро и Фиар, Донот невольно прожёг дыру в одежде одного из учителей, что лишь добавило ему ощущения какой-то вины, Ратона метался во сне, но наутро не мог вспомнить никаких сновидений — назревало что-то тревожное и страшное… Так что Гинд Янару пришлось пригласить в интернат известного психотерапевта Файре Таор, которая провела с ними со всеми по нескольку сеансов гипноза, чтобы снять подсознательные страхи, а заодно — объяснила некоторые бывавшие у них ощущения (в частности, у Фиар — при постановке диагноза и самом целительном воздействии), рассказала о приёмах психической настройки и защиты от возможной энергетический агрессии, а также — о том, как посредством довольно простой дыхательной практики активизировать образы глубинной памяти при условии, что они не являются психотравмирующими и не могут отрицательно повлиять на нынешний жизненный путь. И теперь уже — с каким нетерпением все ждали Файре Таор снова… Но увы, и она больше не появилась — так как была оформлена на работу преподавателя, оказывается, лишь временно, для проведения всего нескольких занятий, и то почти незаконно, из-за чего служебные неприятности начались уже у Гинд Янара. Зато у них у всех — возможно, в результате пережитых потрясений — вправду стали активизироваться образы глубинной памяти, становившиеся всё подробнее и отчётливее — и каждый открывал в себе то, о чём лишь смутно подозревал раньше. Так что — уже была целая полоса дней сплошного шока, потрясений…

…Минакри — действительно вспомнил себя подростком 72-го века, сыном дмугильца и пленницы из Чхаинии (в которых он с немалым удивлением узнал и… нынешних своих родителей!), бежавшим от того самого варварского обряда «посвящения в мужчины» через шрамы на животе, и принятым в чхаинскую жреческую школу, откуда потом возвращался в Дмугилию уже миссионером; Донот — стал вспоминать и отдельные фрагменты жизни в 73-м веке (как будто без особых событий, хотя дожил тогда до глубокой старости), и — более близкого, уже начала нынешнего века, школьного детства; Герм — как оказалось, в прежнем детстве в начале 74-го века где-то… встречал упоминаемого во многих легендах и преданиях миссионера и целителя Гияла Хальбира! (а затем, став старше, пытался строить и испытывать летательный аппарат — что, правда, завершилось аварией); Фиар — сама уже имела многолетнюю целительскую практику в Кильтуме 75-го века; Ратона — вспомнил бегство в монастырь от повинности служить на пиратском корабле, существовавшей в Уиртэклэдии в 76-м веке; Итагаро — свои ранние работы в области спектрального анализа в Кильтумском университете начала 78-го века (увы, почти сразу же как-то трагически оборвавшиеся); Талир — свою школьную учёбу середины того же века, а затем — так же трагически завершившуюся работу на заводе (то есть, получалось — проживи он в тот раз дольше, Джантар мог бы застать его); и только Лартаяу — будто не вспомнил из своего лоруанского аристократического детства почти ничего нового (или — просто не хотел, или не знал, как сказать о чём-то)… Однако и выдать всё это было нельзя — тем более, Гинд Янар потряс всех ещё неожиданной новостью: оказывается, на самом деле тех прежних учителей «основ эзотерики» (или «натурфилософии») в интернат направляли по секретным каналам спецслужбы — и именно, чтобы они научились, самостоятельно распознавать шарлатанов — но зато теперь для какой-то проверки вновь ожидалась очередная комиссия, на этот раз — из числа «настоящих специалистов по экстрасенсорике»!.. Хотя как должны были чувствовать себя и они сами, и Гинд Янар — узнав, что оказались объектом такой игры с использованием ничего не подозревавших эзотерических организаций, где у спецслужб были свои агенты — а тут ещё в этом настроении предстать уже перед четвёртой по счёту комиссией…

И xоpoшo ещё, Итагаро сразу догадался, о каких «настоящих специалистах» речь, и вовремя предупредил: специалистам по военной экстрасенсорике — нельзя демонстрировать свои способности в полной мере! Он знал из разговоров родителей о судьбах экстрасенсов, превращённых фактически в подневольных, глубоко законспирированных охотников за третьестепенными военными секретами вместо того, чтобы приносить пользу людям и обществу — да и остальные догадывались, что ждало их в подобном случае… Решено было продемонстрировать способности каждого лишь настолько, чтобы у новой комиссии не возникло сомнений в их реальности и возможности дальнейшего раскрытия, но осталось место сомнению в пригодности для военных целей — и вообще изображать «не вполне особенных» подростков, то ли не осознавших в полной мере своей возможной силы, то ли частично утративших её из-за пережитых потрясений…. Но, если для Донота и Лартаяу задача, казалось бы, стояла просто — продемонстрировать слабые искры и сдвиг лёгкого предмета на одно-два деления мерной ленты — то, соответственно, Герму предстояло не всё правильно увидеть у кого-то на просвет, Джантару — должно быть, не совсем верно определить что-то по предъявленному предмету или фотографии, Ратоне — заставить маятник вращаться над картой не всегда там, где надо, Итагаро — продемонстрировать не во всём удачный контакт с техникой, и это — даже не зная вообще какой-то меры возможного успеха или неудачи. Для Талира же, видимо, всё сводилось к проверке ночного зрения — о его телепатической способности, кажется, нигде не упоминалось — но что ожидало Фиар и Минакри? Ведь для Минакри неудача в демонстрации огнехождения означала фактически сильный ожог, а для Фиар — невозможность справиться с его последствиями (или как уж эта комиссия собиралась проверять их?)… А тут ещё Итагаро дополнительно предупредил: возможны провокации — например, в виде мыслей или намёков об ответственности за обман и сокрытие способностей, какой-то угрозе лично им или семьям, якобы происшедших с кем-то несчастьях, да и мало ли о чём подобном — и надо продержаться, ничем не выдав себя. И как было не поверить — он-то знал, на что способны люди из армии и спецслужб…

…Хотя в итоге всё прошло даже легче, чем ожидали — и проверяющие восприняли их «слабый» уровень без особых сомнений. Джантар «едва опознал» три места по спрятанным в конверт фотографиям, реально узнав семь, маятник у Ратоны вращался иногда над пустым местом, Герм «не заметил» у одного из проверяющих отсутствие удалённого ребра, Талир несколько раз споткнулся в темноте, Итагаро даже якобы уловил в компьютерной программе что-то нецензурное, чего не скажешь вслух — немало позабавив того же члена комиссии, слабыми оказались и результаты Донота и Лартаяу… Правда, труднее действительно пришлось Минакри — которого проверяющие, не понимая сути его способности, заставили провести руку через язык пламени (а в дальнейшем, как сказал Талир, надеялись даже, что он пробежит через пылающий костёр — но, к счастью, уже после первой пробы их убедил ожог на руке Минакри), да ещё Фиар — от волнения не сразу и не полностью сумела убрать след ожога… Но в общем — всё прошло, как предполагалось, и после того, как Гинд Янар подтвердил членам комиссии, что все известные методики развития их способностей уже испробованы безуспешно, вопрос их экстрасенсорной одарённости был отложен до совершеннолетия. Пока же — против воли Гинд Янара вместо занятий по основам эзотерики снова были введены занятия по «национальной истории и культуре» — и снова уиртэклэдской, так как изучать предстояло то, чему не было соответствия в истории и культуре Каймира. Каймирцы, более склонные к внутреннему переживанию, чем к внешней театрализации, не разработали такого множества обрядов на разные случаи жизни — а тут требовалось ввести в программу обучения именно возрождаемые обряды…

…Впрочем, пока об этом не хотелось думать… Перед самой встречей Нового, 7842 года — Гинд Янар наконец смог приобрести для интерната телевизор, да ещё с возможностью приёма из Фхлавиорма — правда, сразу предупредив, что почти нелегально, телевизор придётся скрывать в спальне даже от других учителей, и сам. приём не прямо от чхаино-тмефанхской кабельной сети, а через антенну с ретранслятора на острове Барьерном будет не вполне уверенным — но всё же, после стольких лет перерыва, это была прямая телепередача из Чхаино-Тмефанхии, и какая — новогодняя!.. И вот они, все вместе собравшись в спальне, ещё под вечер по времени каймирского часового пояса, смотрели традиционный документальный фильм о важнейших событиях уходящего года — лишь теперь узнавая о том, что, оказывается, в какой-то лаборатории (названия не расслышали из-за помех) в Чхаино-Тмефанхии уже получены атомные ядра с зарядовыми числами 95 и 96; об успешной расшифровке каких-то генов… (вновь помехи!) — учёным с лоруанским именам Ларакадо Тинилирау (и Джантар вспомнил, что где-то слышал это имя, хотя не смог вспомнить, где и в какой связи); о строящемся в бывшей горной шахте нейтринном детекторе; разрабатываемых моделях новых летательных аппаратов; строительстве транспортных путей, промышленных предприятий, астрономических обсерваторий, исследовательских станций, в том числе на Западном континенте; и, конечно же — были тут и фрагменты той их записи, ставшей самым ярким событием уходящего года… А они, собственно, совершившие это событие, вновь смотрели эти кадры уже здесь, в интернате, и слышали в новогоднем обращении президента Чхаино-Тмефанхии Лахтанхора Махрантая так запомнившиеся слова: «…именно раскрытие тайны существования второго человечества планеты Фархелем помогло их человечеству вновь ощутить себя единой цивилизацией, задуматься о смысле своего существования и дальнейших путях своего развития…» — и сквозь пожелания новой радости и новых достижений в наступающем году не могли не думать: как мало знали о самой обстановке во внешнем мире, за стенами интерната, в котором — причастные к такой тайне и таким событиям — вынуждены были играть довольно странные роли, и снова непонятно, какие именно… И всё-таки — они встретили Новый год, как когда-то раньше: сначала по фхлавиормскому времени, а затем по своему, каймирскому — и, как раньше, увидели на экране фильм о том, чем отмечен в истории уходящий год, и саму Фхлавиормскую телебашню, и заснеженную площадь перед ней, и центр Фхлавиорма с площадью перед Домом Советов…

…Но увы, начавшийся год принёс и новые неприятности. Кто-то из учителей почти сразу донёс на Гинд Янара — и о, как оказалось, недостаточно хорошо спрятанном телевизоре, и — что он разрешил, хотя и под охраной, катание с горы по ледяному серпантину на самодельных санях из обрезков установки для актиний, причём основной упор был… что катались в летней одежде — хотя другой и не было, даже на короткую прогулку в зимний заснеженный двор выходили в плавках, что до сих пор никого не смущало, а понять требования взрослых к одежде школьников в любом случае было нелегко… Но как бы ни было, в интернат неожиданно был назначен новый директор — Инориали Флаариа, а Гинд Янар низведён до роли рядового преподавателя, но и такое положение продержалось недолго. Хотя как раз Флаариа так же заметно отличался от других учителей, как и Гинд Янар, и сразу вызвал общее доверие — но он, до недавних пор бывший преподавателем в институте, привык иметь дело с совершеннолетними учениками, и, то ли забыв о строгом делении всех детских учреждений на мужские и женские, то ли, возможно, понадеявшись на особый профиль их интерната, решил снова принять на вновь учреждённую должность учителя «основ религии» Файре Тaop… И снова только чудом удалось не затронуть вопрос, каков в «мужском» интернате статус Фиар (кстати, она и сама не знала) — но в интернат явилась очередная комиссия, и то, что выяснилось, потрясло всех: она представляла некие власти нового, уже официально существующего, региона Элбиния, точнее — «Дисоемского особого округа» в его составе! Уже одно это название могло вызвать шок — учение секты изуверов обрело статус официальной идеологии, и где — на территории, переполненной военными объектами и особо опасными производствами, причём территории — каймирской! А тут ещё оказалось — в этом новом регионе… и всякая экстрасенсорика, тем более, приём экстрасенсов на какие-то специальные должности — противоречили «святейшей верe в Великого Элбэ», и вместо этого вскоре должны были вновь начаться занятия по истории, культуре и религии уже элбинской секты!.. Историческим предтечей которой (как с немалым удивлением услышал тогда Джантар) по какой-то новой версии являлся тот самый бежавший от императорских притеснений во Внутреннюю Лоруану «вольный люд» — чьё «свободолюбие», однако, не помешало последующему превращению в едва ли не наихудших за всю историю Фархелема пиратов (от которых, в свою очередь, и пришлось бежать Ратоне — ничего, правда, о самой элбинской вере у этих пиратов не помнившему), а затем — как ни странно, в довольно благочестивое особое военно-морское сословие той же империи, официально веровавшее в Вагрира Четырежды Явившегося, как считалось до сих пор… И вот теперь Внутренняя Лоруана вместе с отделённым от неё морем Тисаюмским особым округом Каймира — составляли новый регион Элбинию с центром в Гаталаяри, чью историю, культуру и религию должны были отныне преподавать здесь монахи той секты! О каком-то же особом профиле интерната и особой одарённости учеников — в этой связи и не вспомнили…

И даже опомниться им не дали — перемены начались сразу же. Назавтра в интернате не появились не только Гинд Янар, но и Флаариа, сменённый уже третьим по счёту директором по фамилии Бигарз. Остальные учителя, впрочем, остались прежними — однако новый директор немедленно стал и распоряжаться по-новому. Компьютер отобрали и куда-то увезли, от библиотеки вообще мало что осталось и доступ в неё был затруднён до крайности, прежнюю форму одежды учеников лишь чудом удалось отстоять благодаря аллергии Ратоны — а вскоре было объявлено, что министерство образования разрешило телесные наказания даже в интернатах для одарённых, и солдаты охраны стали врываться в спальню в любое время дня и ночи в поисках «нарушений внутреннего распорядка», за которые можно их применить — ни разу не найдя, однако, реального повода… А затем на возобновившиеся седьмые уроки — стали приходить попеременно два монаха в грубых, будто рогожных рясах и головных уборах, странно напоминающих форменные офицерские. Причём, чтобы монахи не видели обнажённых тел учеников, в классе был установлен деревянный барьер примерно на уровне шеи сидящего человека — а затем и парты были переделаны, чтобы учеников можно было запирать, как в капканах. И однажды — едва не забыли запертыми на всю ночь… Правда, монахов оскорбляло и то, что ученика нельзя было заставить встать в любой момент урока — но не сами же ученики это придумали. И вот так — приходилось узнавать новое положение дел там, снаружи…

…Итак, хотя большая часть Каймира оставалась в составе региона Уиртэклэдия с её традиционной версией культа Вагрира — меньшая, переполненная конгломератом пришлого населения со всей Лоруаны, которое здесь особенно преобладало числом над коренным, стала частью Элбинии, руководимой некой «церковью святейшей веры Великого Элбэ» во главе с уже 22-м патриархом по имени Дробис Грэбот (чьё имя, кстати… вызвало в памяти Джантара — некую скандально известную на религиозной почве личность по имени Дурбиси Гирботи! Возможно — о нём и шла речь?)… А 22-м — потому, что… сам «Святой Канон Элбэ», оказывается, был обретён ещё 525 лет назад — так что удивительно, как до сих пор об этой секте никто не знал! А впрочем, похоже, и не секте — нации?..

Ведь откуда-то вдруг взялись и литературная норма, и правописание особого лоруанского диалекта, ставшего отныне элбинским языком, который надлежало освоить и самим учителям — пока же они продолжали преподавать историю и культуру неведомой прежде нации на обычном лоруанском, порой сами путаясь в совершенно незнакомом предмете. Но куда им было деваться — если интернат неожиданно оказался на территории этой новой, так внезапно обретшей свою полутысячелетнюю историю и свою автономию, нации? И снова — связывавшая всех тайна не позволяла пытаться объяснять учителям, сколь это вообще похоже на бред. Ведь на самом Каймире ни о какой подобной нации (да ещё коренной, сформировавшейся здесь же) за все эти полтысячелетия никто точно не слышал….

…Два месяца пролетели в этом бреду. Тупо, механически запоминалась история полудикой пиратской шайки, грабившей торговые суда, а теперь вдруг ставшей предтечей элбинского войска — и ещё каких-то благочестивых общинников, отдававших в это «доблестное» войско своих сыновей; отшельников, принимавших муки за отказ поклоняться чужим идолам; беглых каторжников, ставших вдруг кроткими постниками при виде явления какой-то «стрелы небесной»; и прочих, мало похожих одна на другую, групп местного и пришлого населения, якобы осознавших себя впоследствии единой элбинской сектой-нацией — но странно, что как раз о нвеклало-дмугильцах в этой связи будто нигде не упоминалось, да и сам Алаофско-Горский монастырь становился уже неким «окраинным» центром, центром «в изгнании», подлинным центром этой веры, оказывается, издревле был Гаталаяри… Преподавание же самой религии — монахи начали не с сотворения и устройства мира, как ожидая Джантар, а почему-то с моральных поучений — и какой дикой и ужасной оказалась эта мораль в сравнении даже со многим, что пришлось изучать прежде…

Множеством всевозможных притч о страшных карах едва ли не за любые естественные человеческие желания, стремления и даже вопросы — в человеке словно убивалась уверенность в себе, своих силах, возможности что-то понять своим умом — и как правило, на примерах детей и молодёжи, а из уст карающих взрослых изрекалась «высшая истина», суть которой сводилась к тому, что нельзя желать больше, чем имеешь, и хотеть знать больше, чем «положено». Поражала и абсурдность сюжетов — кто бы ни сунул провод в розетку, или лишь «вошёл тайком в спальню родителей», или даже, «найдя на поле битвы отдельное мужское достоинство, что там лежало, понёс его домой» (попробуй пойми!) — всех их непременно поражал гром… И такие постоянные напоминания о грехах человека и его слабости перед какой-то таинственной мощью, которую в любом случае надлежало считать мощью Создателя и слепо ей покоряться — чередовались с напоминаниями, что за связь с нечистой силой человек несёт ответственность сам и только сам, но и не предлагалось никаких критериев, как отличить одни явления от других — более того, всякое сомнение в благости и праведности любой таинственной сущности, явившейся человеку по любому поводу, уже было равнозначно святотатству. Напоминалось о необходимости быть кротким и благочестивым, покорно принимать любые удары судьбы, откуда бы ни исходили, отвращаться от всевозможных «излишеств» и «утех» этой жизни как чего-то низкого и греховного, но о том — во имя чего, каких таких «высших благ» и «высших радостей», что представляли собой они, обещанные человеку за отказ от всего «низшего» — не следовало даже задумываться, ведь подобный вопрос был опять-таки признаком ограниченности ума… То есть — человеку попросту надлежало без рассуждений быть благодарным непонятно кому за то, что тот якобы осудил его на унылое безрадостное существование, и сам любит не больше, чем игрушку, которую, если надоест, можно, сломать и выбросить. Нельзя было иметь вовсе никаких стремлений, желаний, планов, надежд — пусть даже потаённых, для одного себя, и в этом случае они неминуемо содержали греховные соблазны — как впрочем, и едва ли не всё личное, всё, что составляло саму человеческую индивидуальность, фактическая потеря которой, «очищение» от самого себя, провозглашалась единственно возможной, высшей и конечной целью, любые же другие пути восхождения к совершенству решительно отвергались как ложные и уводящие душу по пути всё тех же «соблазнов» к какой-то катастрофе. Особо провозглашалась покорность всякому, даже самому ничтожному начальству в плотном, телесном мире — от самого же начальства и покорности кому бы то ни было ожидать не следовало, и вообще все претензии человек должен был предъявлять лишь к себе, не ожидая ниоткуда ни помощи, ни понимания, ни сочувствия… В общем же и целом выхода у человеческой души по этой вере вовсе не оставалось — либо пустота и унылость лишений в этой жизни, и в награду — пустота же духовной деградации и потери всех личных духовных накоплений в какой-то иной; либо жизнь, пусть праведная, по законам и представлениям этого мира, но впоследствии — леденящий душу ужас кары в иной жизни за неотречение от благ этой… И совершенно непонятно оставалось: кого человек должен любить и почитать, кому и за что быть благодарным — если он, безысходно мучимый чувством виновности и греховности в чём угодно и страхом кары за это, по сути оказывался никем не понятой жертвой, игрушкой равно враждебных сил? То есть это была снова «тайная мудрость» тех, прежних учителей — но уже будто возведённая в превосходную степень. И снова не было понятно, что и сколь всерьёз принимали тут сами монахи — властные, самоуверенные, то и дело раздражавшиеся недостаточным почтением лично к себе, но притом ещё и будто окружённые каким-то барьером — как если бы сама их вера в «идеалы» греховности и ничтожности человека ограждала их незримой стеной, или они действительно находились под защитой неких сил, враждебных всему человеческому… И вскоре — в чём Джантар не сразу признался и себе — он снова стал ощущать то прежнее беспокойство и неуверенность, когда казалось, что за ним едва ли не буквально неусыпно наблюдают иррациональные силы, готовые предъявить — вопреки всякой человеческой логике — обвинения в любых, самых невинных здесь, в мире людей, мыслях и действиях. Например — хотя бы в ясновидении, оставшемся единственной, и то односторонней и лишь эпизодической, связью с семьями их всех после того, как был отобран компьютер… Ведь даже посещать их родственникам почему-то не разрешалось — а тут, оказывается, и надо было никого и ничего не любить в этом мире, быть безразличным ко всему и всем, чтобы ни в чём не отступить от такой веры!..

…А снаружи, за стенами интерната, действительно происходило странное. Правда, у каждого дома как будто всё было в порядке — но другое не могло не тревожить. Так, однажды он снова увидел на улицах Тисаюма подростков-лоруанцев в длинных, ниже колен, рубашках-рясах, да ещё с лоскутными мешками вместо ученических сумок; в другой раз — какие-то взрослые на виду у всех вырвали из рук подростка в такой же одежде привычную ранее сумку прямо на улице; а ещё впоследствии — в школе, явно под надзором взрослых, кого-то привязывали к перилам лестничной клетки — и там же целая ученическая группа занималась в школьной мастерской странным делом, наспех вырезая грубые дыры в каких-то одинаковых предметах, затем примеряя их как обувь… В положении детей в Лоруане — по крайней мере, Элбинии — снова что-то изменилось явно не в лучшую сторону…

…На занятиях же в интернате — вскоре наконец стала излагаться и история Вселенной в понимании элбинской секты. Впрочем, и тут фактически шли одни описания кровавых гнусностей — но представленных таким образом, что они странно «вырастали» до вселенских масштабов, будучи выведены едва ли не из актов творения мира, и всё в конечном итоге как бы неизбежно подводило мировую историю к образованию секты, поклоняющейся «Великому Элбэ» — хотя даже кем, собственно, был этот Элбэ, не удавалось понять. Никаких промежуточных иерархических уровней между человеком и Создателем эта вера не предусматривала, не было даже понятно, на каком уровне находились и ангелы самой этой веры, и боги, ангелы и демоны всех прочих религий, знакомые по прежним занятиям, и все те духи местностей, стран, народов, стихий и небесных тел, о которых издревле знали сами каймирцы — и уж тем более неясны были происхождение и положение Элбэ, перед которым «трепещут в великом страхе даже ангелы», и суть его миссии на Фархелеме, куда он будто бы «сошёл» (тоже неясно откуда) более полутысячелетия назад. Он не был ни самолично божественным воплощением или порождением кого-либо из богов или великих духов, ни каким-то верховным ангелом или пророком, ни даже демоном-богоборцем или великим магом из среды людей — его образ был словно окутан мраком, который он нёс в себе и с собой, везде и всюду лишь карая и угрожая, и не ведая ни любви, ни жалости. И совсем уже какой-то дикой и архаичной была здесь схема Мироздания — не содержавшая ни гармонии и величия непосредственно наблюдаемой людьми Вселенной, ни сколько-нибудь чёткого представления об иных планах Бытия. Вселенная сужалась до поистине первобытных представлений о ней — даже Западный континент откровенно объявлялся иллюзорным, реальным же полагалось считать лишь одно полушарие Фархелема с твёрдым небом, в толще которого располагались все видимые небесные тела. И всё это будто бы было сотворено лишь 5632 года назад — а 525 лет назад была предрешена дальнейшая участь всего такого мира и его обитателей… А вскоре на одном из уроков последовало и уточнение: именно оттуда, из своей обители по ту сторону твёрдого неба, сошёл в своё время к людям в образе Великого Элбэ сам Создатель — но сошёл как бы не весь, продолжая и оттуда наблюдать за своими же «деяниями Элбэ» в мире людей. Но что странно — тут уже эти деяния описывались как благие: целительство, поиск в горах лекарственных трав, проповеди добра и мудрости — и… кому-то даже вдруг вспомнилось, что, согласно одному из прочитанных ранее тайных и малоизвестных еретических источников, реальным прототипом был не кто иной, как… Гиял Хальбир, чьё имя в Дмугилии запомнили как Гэрбэр, а позднейшая фонетическая переделка ещё в каком-то языке превратила в «Эрбэ»! Но здесь — потом уже… к реальным, известным из истории, преследованиям Хальбира со стороны тогдашних приверженцев поклонения идолам и человеческих жертвоприношений — вдруг прибавились непонятно откуда взятые описания мук и унижений Элбэ, причём получалось, что совершенно добровольных, так как всякое слово, действе и даже мысль любого человека во все времена считались по этой вере предопределёнными Вседержителем (то есть — тем же Создателем) от самого начала времён, и следовательно, помимо его воли, ничто в такой модели Мироздания произойти попросту не могло! Объяснение же этим страданиям Вседержителя по воле Вседержителя было дано такое, что тем самым человечество получало прощение грехов, скопившихся от начала мира, и уже едва ли не превысивших его предельную «грехоёмкость» — прощение опять-таки перед ликом Вседержителя, ибо, согласно этой вере, и вовсе не было никого выше этого владыки половины планеты и небесной тверди над ней… Был, правда, как потом выяснилось, ещё какой-то «Непочтитель» — владыка «ложного мира Запада», обладающего тем свойством, что он по мере приближения человека к нему как-то постепенно «сходил на нет», и потому был практически недостижим — но и этот «владыка» был как-то исходно, от начала времён, обречён на поражение, так что прощённое человечество, казалось бы, могло не опасаться посмертного попадания за свои грехи в этот его «ложный мир» — но увы… «Прощение» было таково, что добровольно принявший на себя все человеческие грехи Элбэ получал за это (от себя же как Вседержителя) право в любой момент вернуться обратно и сокрушить всё Мироздание — ужасные сцены гибели которого с поражающими воображение подробностями живописал «Святой Канон», якобы найденный в камере смертников, где сам Элбэ провёл свою последнюю ночь перед казнью… Ангелы заливали «небесным огнём» целые страны и континенты, океаны выкипали от падающих в них звёзд, язвы и паразиты миллионами косили людей, и трупы их штабелями громоздились на улицах гибнущих городов, кровавые дожди лили с неба, и «громовые стрелы Элбэ» поражали всех осмеливающихся протестовать, а вернее — просто измученных невыносимыми тяготами людей, не понимающих, за что страдают, казалось бы, после прощения всех грехов — завершалось же всё это раскрытием «врат небесной тверди» и вознесением через них «избранников Элбэ», превращённых в ангелов и отныне непрестанно славящих Вседержителя за такое решение их судеб, а остальных ожидал всё-таки «ложный мир Запада», полный ядовитых испарений и демонов, мучающих души людей — причём… даже никакого предела во времени их пребывания там не предусматривалось, ибо на этом уже будто бы останавливались вообще всякие космические циклы! (И это — когда люди уже знали, что там, на Западе, на самом деле…) Сама же человеческая душа по этой вере — считалась возникшей как бы ниоткуда, только в самый момент рождения, но при этом — уже исходно грешной, и потому не имеющей права взывать к милости и справедливости Элбэ — и… пока что, после единственной жизни в мире людей (которая по произволу того же Элбэ могла оказываться сколь угодно трудной и тяжёлой), не могущие более ничего изменить души попросту где-то «консервировались», в ужасе ожидая суда за грехи — те самые, что как будто уже были прощены им! И само по себе такое воскрешение для суда уже следовало считать величайшим благодеянием — ведь буквально всё, по этой вере, было каким-то «одноразовым», и всё пронизывал страх утраты единственного шанса. Хотя и то непонятно было: за что судить человека, если в такой модели Мироздания ничто не свершалось без ведома Элбэ — и значит, с его же ведома в человеке и было столь греховно всё, что проистекало из его физической, эмоциональной и интеллектуальной природы, и всякий конкретный грех был также предопределён от начала мира, да и сам «ложный мир Запада» не возник бы без воли на то Элбэ? Но и ответа на это не было — лишь то и дело напоминалось, что радость жизни в мире людей отнимает какую-то долю несравненно высшей радости по ту сторону небес после «конца этого мира» — и в пример остальному их человечеству как праведники и святые приводились те, кто, однажды познакомившись с этим вероучением, и будучи потрясены его ужасом и безысходностью, шли на чудовищные жертвы и лишения, давали чудовищные обеты, уходили в леса и горы, заковывали себя в кандалы и латы, неделями не ели, не спали, не мылись, раздавали кому-то своё и не только своё имущество, ломая жизнь порой не столько себе, сколько близким — будто унижение всего человеческого в человеке и было некой высшей целью существования Вселенной. Впрочем, по этой вере и рядовому человеку, не претендующему на святость, полагалось выражать благодарность Вседержителю… ежедневной восьмикратной молитвой, которую следовало во что бы то ни стало произносить вслух в строго установленное время суток независимо от любых прочих обстоятельств, где бы ни застал человека соответствующий момент — хотя от них самих этого пока что реально не требовали… Но всё это надо было изучать как учебный предмет, выполнять и сдавать по нему какие-то задания — и при этом помнить о своей тайне, и о том, что во внешнем мире, за стенами интерната, вновь происходит неладное. Изучать то, что просто с трудом выдерживала нормальная, здоровая, человеческая психика — но что теперь, с образованием нового «региона по вероисповеданию» приобрело официальный характер — будучи так ограничены в конкретной информации о переменах снаружи. Ведь ясновидение Джантара давало лишь зрительные образы, биолокация Ратоны по картам требовала конкретно сформулированного вопроса, иначе просто теряла смысл — да и где было взять карту, если не в той же библиотеке, а там о ней и спросить было рискованно…

И наконец Итагаро, не выдержав, прямо поставил вопрос: сколько же, мучаясь неизвестностью, ходить мимо запертой библиотеки, в которой всё же что-то осталось, и не попробовать найти хоть какой-то компьютерный терминал — вряд ли интернат мог быть оставлен вообще без связи с внешним миром? И все даже удивились, как эта мысль не приходила раньше — хотя скорее просто опасались неосторожным поступком затронуть тайну, к тому же хватало и учебных перегрузок — но теперь, едва высказанная, была сразу поддержана всеми, и той же ночью Лартаяу рискнул попробовать проникнуть пока ещё только в библиотеку (пустых комнат, за всё время их пребывания в интернате ни разу не открывавшихся, решили не касаться, предположив, что они специально оставлены так для проверки их способностей, если не вовсе как ловушка) — что ему неожиданно легко удалось… Хотя — и литературы сверх разрешенной там оказалось в общем немного, и никакого терминала, даже спрятанного, не нашли — но зато свет фонаря за окном падал на пол библиотеки так удачно, и был так ярок, что позволял читать по ночам не одному Талиру, а всем… И начался период тайных ночных чтений скрываемой от них литературы — после чего и самим приходилось скрывать неизбежное днём, на уроках, переутомление (откуда, кстати, и плохие оценки) — но до того ли было, когда столь поражающая воображение новая, доныне неведомая и страшная правда открывалась им в этих ночных чтениях? Правда, перед которой, казалось, меркли, и все те прежние тайны и ужасы — и которую буквально проглатывали сотнями страниц, поражаясь и ей самой, и тому, зачем это скрывали от них, особо одарённых как раз соответствующего профиля — тем более, вдруг появилась уже и официальная формулировка об их «религиозной одарённости», сути которой, однако, никто объяснить не мог…

…Впрочем, первое время казалось, и в этой «запретной» литературе содержались лишь вариации на темы уже известных учений — но вскоре пришло понимание: нет, это — гораздо серьёзнее, и если так — несравненно страшнее… Ведь тут уже было меньше прямых деклараций, общих слов, отвлечённых нравоучений — зато приводились факты… Факты конкретных исполнившихся пророчеств, загадочных случаев иногда и с очень известными в истории личностями, бывавших у них видений, вознесений в иные миры и планы Бытия — причём речь шла порой даже о… мирах с иным количеством пространственных измерений или каким-то иным ходом времени! — и подробно описывалось, что они видели в этих иных мирах… И тут уж — совсем по-иному воспринимались приводимые в той же литературе, легенды, предания, теории о целых иерархиях миров, сменах мировых периодов, ступенях восхождения или падения душ, упоминания всевозможных тайных обществ и эзотерических школ, подробности их обрядов, внутренней структуры, идеологий и конкретных достижений в плане экстрасенсорики. Ведь теперь это не было сомнительной отвлечённостью — а утверждалось со слов тех, кто сам видел, бывал где-то, учился у видевших или бывавших, лично присутствовал при чём-то…

И видели они — именно то, о чём говорили те, прежние учителя! Речь снова шла о посмертных судах, воздаянии за те или иные грехи, потрясали ужасные картины миров страдания, где несчастные души пребывали то сжатыми до двух или даже — одного измерения, то в каком-то растянутом или вовсе остановленном времени, мучаясь там миллионами лет, пока в плотном мире Фархелема проходили считанные дни; снова приводились и сценарии грядущей гибели Фархелема, системы Эяна, Галактики, и даже всей Вселенной в ходе каких-то-катаклизмов на переломе мировых циклов… И пусть многое в этих источниках разительно противоречило одно другому — не сходились продолжительности тех же циклов, количество кругов рая и ада, конкретные воздаяния за конкретные грехи — теперь всё утверждалось со слов видевших, которые сами были глубоко потрясены этим… Но ещё более потрясло — то, что никто из них, видевших, словно даже не пытался усомниться в справедливости всего этого, не проникался сочувствием к страдающим, пусть и грешным, душам, и не задумался, что и как во всём этом можно было бы изменить! Напротив, тут же приводились их собственные многословные рассуждения о каком-то высшем божественном порядке, греховности и порочности самого человека, благости по отношению к нему неких «высших сил» — и в этом плане перечислялись те же иерархии миров и управляющих ими высших существ… Но и ещё более потряс всех один из старинных трактатов — где как будто также с опорой на факты и документальные свидетельства весьма убедительно доказывалось, что и всё Мироздание — как «проявленный мир», непосредственно наблюдаемый людьми, так и «непроявленный» мир скрытых сущностей — заключены фактически внутри некой высшей сверхсущности, и являются то ли её частью, то ли даже просто игрой её ума или подсознания. Причём некоторым пророкам и экстрасенсам как будто даже удавалось установить непосредственный контакт с этой высшей сущностью — и получить информацию, что все известные в истории Фархелема божества всех религий суть лишь её собственные отдельные аспекты и проявления, посредством которых людям открывалась та часть Великой Космической Воли, которая на тот момент была доступна их сознанию и необходима для осуществления очередного этапа некоего Единого Плана — так что все религии, получалось, содержали тот или иной аспект этой Воли и этого Плана, предназначенный для конкретного места и времени! И хотя, казалось бы, тут уже всё противоречило и данным современной науки, и даже личному опыту всех девятерых — вспомнить хотя бы внетелесный опыт Ратоны, где он видел обоих своих прадедов не в раю или аду такой-то религии, а просто в астрале, и те не предупреждали его о необходимости какого-то поста и смирения, как следовало тут буквально из всех источников — но yжe и Ратона начал сомневаться: что, если просто из-за краткости пребывания там он успел рассмотреть лишь преддверие того мира, не узнав, что находится дальше? И, как вскоре понял Джантар, сомневался не только Ратона — а они все…

Ведь никто из них в своей практической жизни не был формально благочестив по той или иной вере — не соблюдал таких-то постов и обрядов, не мирился с унижением своего достоинства, не выявлял покорности «старшим» — хотя бы потому, что во многих случаях, чреватых иногда смертельной угрозой, никак не проходили такое благостное смирение и покорность… А тут и получалось, что всем им давно уже следовало, глупо и бессмысленно пострадав, покинуть этот мир, расстаться с этой жизнью, так и не исполнив своего предназначения в ней — они же вместо этого продолжали держаться за неё, и даже на что-то в ней надеяться, не говоря уж о самом «чародействе», под которым именно в плане отвержения и осуждения недвусмысленно упоминались экстрасенсорные способности, представленные едва ли не как нарушение естественных законов природы, хотя и тоже непонятно было: как их в принципе можно «нарушить» — находясь внутри этой же Вселенной, как её составная часть? Но и тут ничего толком не разъяснялось ни с философских, ни с нравственных позиций, не давалось никакой надежды на спасение с такой же опорой на факты — а просто живописались страшные посмертные судьбы таких «нарушителей», шла какая-то механическая констатации грехов и страданий, перемежаемая рассуждениями о неготовности незрелых умов постичь высшие тайны и истины, замкнутости их в кругу привычных представлений, неспособности принять что-то новое, неправильном понимании ими самого человеческого достоинства и сравнительной ценности знания и веры — и вновь и вновь приводились то ли свидетельства, то ли просто притчи и легенды, подобные особенно запомнившейся им — о неком древнем фархелемце по имени Вин Барг, вознамерившемся открыто восстать против самих законов природы. Правда, в какую конкретно сторону он хотел их нарушить, так и осталось неясным — в одних версиях легенды он искал вечной молодости, в других — способа избежать телесной смерти, в третьих — наоборот, рождения снова в телесном мире, но кончалась она всегда тем, что какие-то волшебники впускали его в некую дверь, уводящую из этого мира, забыв предупредить, что она не вёдет ни в какой другой — и с тех пор он то ли одиноко бродил в какой-то пустыне (не принадлежащей, как тогда получалось по логике, ни одному из миров), то ли даже носился прямо в космическом вакууме или неком слое астрала между мирами, не нужный более никому. «Мудрых» учителей с их многословием о неизбежности смирения с естественным ходом событий он отверг, предпочтя им эффектные трюки сомнительных магов — и в итоге просто выпал из своего прежнего состояния, не обретя взамен никакого иного. Хотя и необходимость такого смирения ровным счётом ни из чего не следовала, и как и чем сам Вин Бapг мог поколебать Мировое Равновесие, было непонятно — но от такой страшной расплаты за непонятно в чём заключающийся (и к тому же совершенно разный в разных вариантах) грех веяло совсем уж неизъяснимой жутью… И тут, узнавая подобные ужасы, надо было, ещё и ничем не выдав себя, продолжать обычную, официальную учёбу — по-прежнему не понимая, зачем всё это скрывали от них, и когда наконец собирались открыть, а если не собирались — с какой целью оно вообще хранилось в библиотеке интерната…

…А тут и обстановка в интернате понемногу словно сгущалась, становясь всё более ненормальной — что они, потрясённые этой новой, открывавшейся им в ночных чтениях, ужасной реальностью, сразу как-то и не заметили… Сперва еда в столовой стала явно менее питательной, оставляя чувство хронического недоедания — что монахи объяснили якобы наступившим по их вере постом — а затем, словно не удовлетворившись и этим, взрослые принялись опутывать их целой сетью мелочных унижений. Так, к середине алайра была почему-то закрыта на ремонт ванная комната, и директор прямо объявил, что пока, временно, их будут просто… выводить голыми под дождь, причём — в любое время дня и ночи, как только он пойдёт. (И лишь тут вспомнили — что когда-то, в самом начале учёбы, Гинд Янар обещал летние выезды на море…) Изменился и режим дня: занятия стали начинаться и заканчиваться раньше, вместо свободного доступа во двор, как прежде, их стали выводить на прогулку лишь к концу учебного дня, на раскалённый, пышущий жаром асфальт, а на ночь выход из здания вовсе стал запираться на ключ. Затем кто-то из солдат охраны проговорился, что вскоре парты в учебном классе будут переделаны ещё более изуверски: в них появятся отверстия, через которые придётся как-то просовывать ноги, и в таком положении их станут запирать на весь урок, а сзади будет солдат с розгой, нанося при каждом неправильном ответе удар по ногам ученика, которые тот не сможет отдёрнуть. Впрочем, ни саму такую парту, ни позу ученика за ней — не смогли представить… И в тот же день вечером, не дав опомниться после такого известия, их всех собрали во дворе — и в обстановке то ли какого-то священнодействия, то ли воинского построения, в присутствии всех бывших на тот момент в интернате учителей, охраны и вспомогательного персонала, директор огласил нечто, именуемое «Правилами поведения детей и подростков на территории региона Элбиния», причём — с постоянными ссылками на те или иные страницы «Канона Великого Элбэ». И вот из этих «Правил» они узнали, что в Элбинии снова вводилась какая-то особая школьная форма — настолько особая, что не предусматривала какого-то зимнего предмета одежды (Джантар даже не понял — какого), в связи с чем… все выходные дни в году объединялись в трёхмесячный зимний перерыв в учёбе, в течение которого школьникам, однако, полагалось заниматься «производительным надомным трудом», разумеется, бесплатным — а также устанавливалось ещё множество поражающих абсурдностью, унизительностью и попросту мелочностью запретов. Нельзя было, в частности, носить «украшения» — куда включались даже очки, часы и сумки «взрослого» образца; пользоваться «без сопровождения взрослых» общественным транспортом; самостоятельно связываться с кем бы то ни было по уличному аппарату связи; иметь при себе… деньги, а также любые документы, кроме некоего неведомого ранее «школьного пропуска»; входить «без сопровождения взрослых» опять-таки в любое учреждение, кроме школы; включать… самостоятельно даже у себя дома электроприборы; и даже… просто «критиковать вслух любые действия взрослых» и «оказывать им…» (опять-таки в любом случае!) «…сопротивление словом или действием»!.. Взрослым же — разрешалось «применять к несовершеннолетним любые наказания по их собственному усмотрению» с единственным ограничением — они не должны были повредить будущему полноправному взрослому, и такие полномочия получали фактически любые «взрослые свидетели» любых допущенных детьми нарушений. Нет, в это даже трудно было поверить всерьёз, не будь оно оглашено столь официально и торжественно…

И тут наконец стало понятно: больше так продолжаться не может. Ведь уже всё ставилось на грань безумия — и могли ли они по-прежнему изображать смирение, продолжая хранить свою тайну и рассчитывая, что где-то на самых верхах лоруанской государственной власти кто-то столь же ревностно хранит её со своей стороны? Тем более, их первоначальной целью и было — разобраться в тайнах цивилизации… И вот с ней же, с цивилизацией, вновь происходило неладное — а верховная власть будто забыла их здесь, оставив на уже почти реальный произвол элбинской секты с её постами, директора со странными «дырчатыми» партами и солдат с розгами. И это — не говоря о том, что успели узнать из имевшейся в интернате, но почему-то тщательно скрывавшейся от них и лишь случайно обнаруженной литературы… И так созрел план — до поры до времени всё-таки изображая смирение, собрать силы — а затем, сгармонизировав их и войдя в сознание одного из монахов, заставить его раскрыться и дать ответ, каким силам он служит, и что вообще происходит…

…И точно как тогда с записью об Иораре — уже первая попытка принесла неожиданный и потрясший всех результат. Перед самым уроком Фиар сумела, вспомнив уроки Файре Таор, настроить всех в едином ритме — а затем ей сразу удалось какой-то мелочью (Джантар даже не запомнил, какой именно) вызвать монаха на мгновенное раздражение — и тут же объединённая воля всех девятерых вторглась в его сознание, потребовав прямого и чёткого ответа… Но ответа они не получили — вместо этого, дрожа и покрываясь холодным потом, их учитель богословия лишь что-то невразумительно орал от ужаса, до тех пор отвлечённо проповедовавшегося им, прося их, несовершеннолетних о снисхождении к нему, человеку, вынужденному жить в мире людей, и потому слабому и могущему чего-то не понимать — будто до него самого лишь тут дошло, что он проповедовал, перед чем призывал склониться их, учеников — и сам он не выдержал этого. А они тоже были в шоке, нисколько не ожидая такого результата, и тоже не знали, что делать — пока наконец в класс вдруг не ворвался директор, и солдаты охраны не потащили перепуганного монаха в медпункт, откуда потом его увезла психиатрическая бригада. И когда они остались одни, зашёл разговор о чувствах, которые испытывали в тот момент — и все сошлись на одном: жалость и сострадание. Это явно не был сознательный враг, слуга зла — он просто сам запутался в изуверской бесчеловечности своей веры… И только странно было, что после этого их, как ни в чём не бывало, вывели на прогулку — правда, в присутствии всей охраны, в полном составе — а затем, как обычно, отвели в спальню — и будто оставили в тревоге ожидать какого-то решения взрослых…

…— И потом, не забудь, что в Гаталаяри так и не найден неизвестный подросток, который выдавал себя за того убитого, — вдруг отвлёк Джантара от этих мыслей голос Итагаро. — И биохимический спектр у тебя уже снимали под этим именем при первом усыновлении. Так что вас с таким спектром теперь двое — ты, живой, и он, покойный. Хотя нет, — спохватился Итагаро. — Потом, когда труп нашли, всё это, наверно, ликвидировали. Да, что они делают с нами — и никакой учёт спектров этому не помеха…

— Вот я и думаю, — ответил Лартаяу. — Что, просто рассчитывать на очередное усыновление? То есть — это будет уже четвёртое? Но я, как и мы все — «с психическими отклонениями», а это только взрослый сумасшедший может так запросто жениться! И потом — сама наша тайна… А эта центральная власть нас будто забыла. И что теперь — обыкновенный интернат, безо всякой одарённости? А это, вы же слышали — и розги, и школьная форма… А так как Ратона её носить не сможет — значит, просто сумасшедший дом? И тогда уже — ни свидетельства практикующего экстрасенса, ни даже просто — об окончании школы?

— Нет, мальчики, это уж вряд ли… — неуверенно ответила Фиар. — Хотя и я думаю — что теперь дальше…

— И даже лечь спать — страшно, — признался Талир. — Вдруг за нами придут во время сна. Да, Джантар — а как ты, ничего не видел или не чувствуешь?

— Ничего, — признался и Джантар. — Тоже просто думаю, вспоминаю… Но, знаете, действительно странно… — сказав это, вдруг забеспокоился он. — По идее — опять какой-то критический, переломный момент — а я ничего не чувствую…

— И я… — начал Талир, как бы собираясь ещё в чем-то признаться, но лишь после паузы продолжил: — Да, что-то не так… А то сам разговор — и то меня утомил…

— Ну, если говорим всю ночь… — начала Фиар — и тоже умолкла, будто прислушиваясь к ощущениям. — Хотя вы правы… Какое-то странное состояние…

«А… я? — ещё более забеспокоился Джантар — и понял, что в самом деле чувствует себя странно. Так странно, что это даже трудно выразить в словах: мысли, будто отяжелев, вязли и застревали в чём-то — но пустое, бессловесное, безынформационное возбуждение будто охватывало отдельные части сознания, скользя вдоль какой-то грани или преграды в нём… — И правда — что это? Просто усталость от напряжения — или какое-то воздействие? Но какое? Нас, что же… пытаются лишить наших способностей? — как громовым разрывом в сознании, потрясла ужасная догадка. — Тем более — знаем, как вообще относятся к экстрасенсам…»

— Нельзя спать, Талир! — вырвалось у него в испуге. — Надо сопротивляться! На нас чем-то действуют…

Джантар попытался сесть на кровати — и сразу ощутил даже не головокружение, а буквально гул в голове. Перед глазами пошли неясные световые образы, мышечное чувство правой руки странно ослабло, сделалось неотчётливым, словно рука в каком-то ритме мгновениями теряла чувствительность — и даже дышать вдруг стало трудно. Джантар ещё сумел, собрав всю волю, приподняться и сесть на кровати, упираясь в изголовье обеими руками — но уже обе руки свело мгновенной судорогой от внезапного перенапряжения, и он не заметил, как скатился прямо на пол, вернее — на сползшую постель…

— Джантар, что с тобой? — встревоженный голос Фиар прозвучал странно, отдаваясь незнакомым гулким эхом. — Хотя и… со мной тоже… Действительно, сил не больше, чем если бы весь день камни таскали… Правда — что это?

— И я… непроизвольно… вижу вас всех насквозь… — с трудом признался Герм.

Джантар вновь сделал отчаянное усилие, пробуя подняться. Но уже будто какая-то неодолимая сила убрала из-под него опору — и он снова оказался на постели, им же сброшенной на пол. А звон или гул в ушах стал переходить в головную боль — и чьих-то слов Джантар уже не расслышал…

«Неужели… всё? — странно, мысль не вызвала ни ужаса, ни даже испуга. — И… опять молодым? Но тогда хоть было 22, а сейчас — только 17… Правда, так легче, чем от взрыва… Или… Не то… Нет чувства, что это уже конец… Надо только… Не спать… Не отключаться… Надо…»

Мысль даже не успела завершиться — будто Джантар не смог додумать её до конца — и всё окружающее отключилось от его восприятия, начав проваливаться куда-то…

35. Вечер мёртвых. Мировой компьютер

…Сознание прояснялось постепенно. Нечёткая грань между сном и явью медленно отступала куда-то вдаль, приоткрывая всё больше подробностей окружающего. Вначале Джантар понял, что лежит на кровати в спальне, и почему-то удивился этому; затем — открыв глаза, увидел, что лежит не на своей кровати, а на кровати Талира, ближайшей к двери… Слева — была лишь кровать Ратоны с отличающейся цветом постелью из особой ткани, справа — ряд пустых кроватей, где в самом конце у стены стояла и его, Джантара, кровать со сброшенной на пол постелью. Да, что-то было странно, не сходилось. Хотя…

…Да, верно — он помнил, как вместе с постелью соскользнул с кровати, и, почему-то оказавшись не в силах подняться, так и заснул снова… Но вот дальнейшее — во сне или наяву оно было? Нет, кажется, наяву… Ведь он помнил — как его разбудил острый приступ голода, как он с трудом добрался до двери, и так же с трудом, держась руками за перила, спускался затем по лестнице. И где-то там, внизу, даже едва не споткнутся обо что-то… или кого-то, лежавшего поперёк дороги… Но как было возможно — если дверь спальни, мало того, что запертая на ключ, ещё и охранялась снаружи? Да и как он потом снова оказался в спальне? Вернее, кто принёс его туда — и уложил почему-то на кровать Талира? А то он и там, внизу, как будто снова терял сознание — и не помнил, чтобы потом своими силами поднимался обратно… И почему он в спальне один? Где остальные?

«Талир, где ты? — мысленно позвал Джантар, начиная ощущать тревогу. Прошло несколько мгновений, но ответа не было. — Талир, отзовись! Где ты — и где все?»

… — Джантар, проснулся? — донёсся откуда-то со стороны голос Талира. Здесь же, в пустой спальне… — Но говори просто вслух. И так в голове гудит…

— Да я-то проснулся, но где ты? — спросил Джантар — и… снова открыл глаза, что заставило его вздрогнуть. Оказывается, пустую спальню он видел как бы закрытыми глазами, ещё во сне или полусне. Теперь же, наяву, все были здесь, на кроватях, в том числе и он — на своей, а не Талира, хотя постель вправду была уложена под ним как-то неровно. — Ах, да… Мне только что снилось, что спальня пустая… И вас тут нет, я один… — мысли спросонья немного путались, и он чувствовал, что всё никак не может сообразить что-то. — Да, но… кто открыл дверь? Ну, когда я раньше спускался вниз, она же была открыта…

— Сам не понимаю, — удивлённо ответил Талир. — Я только что проснулся, смотрю — а дверь не заперта. Но не помню, чтобы кто-то из нас вставал, или кто-то входил снаружи…

— А я зачем-то спускался, — подтвердил Джантар. — И там, внизу, ещё раз терял сознание. Так что — не знаю, как оказался здесь. Если это вообще мне не приснилось…

— И почему мы такие… вялые? — полусонно спросил Минакри. — Будто никак полностью не проснёмся. И… что вообще снилось? — Минакри словно с усилием пытался ухватиться за реальность, чтобы вырваться из забытья. — Какой-то засасывающий, завлекающий ужас — не знаю даже, как сказать иначе… А потом — просто ужас, кошмары…

«Засасывающий ужас? — почему-то вздрогнул Джантар. Да, и в его памяти всплыло что-то, соответствующее такому определению. Хотя и не вспомнились определённые слова, образы — лишь чувство непонятного, одновременно и страшно возбуждающего, и засасывающего в какую-то бездну, отвратительного, опустошающего… — Точно… На нас как-то воздействовали. Хотели ослабить волю, сделать неспособными к сопротивлению… И что с нами… теперь? Правда, Талир услышал меня — значит, его способности в порядке…»

— Но всё-таки — я действительно выходил? — вырвалось у Джантара вслух. — Потом, уже под утро? Или и это — сон?

— Не знаю, — ответил Минакри. — Я сам только что проснулся. И тоже не понимаю, что происходит. И сколько мы вообще проспали…

— И все только сейчас проснулись, — подтвердил Талир. — Как-то почти сразу. Что тоже странно…

— Или просто лежали в полусне, пока вы с Джантаром не разбудили всех, — уточнила Фиар. — Но правда — дверь открыта… И что там, за дверью?

— Давайте посмотрим, — ответил Талир, не без труда вставая. — Хотя подозрительно всё это. И не оказаться бы нам виноватыми ещё в чём-то…

— Действительно, что это? — вдруг громко воскликнул Лартаяу, успевший опередить Талира — и оба, будто остолбенев, застыли у дверного проёма…

— А что такое? — встревожилась и Фиар, поднимаясь следом.

— А вот посмотри, сама увидишь…

Тут уже общая тревога передалась и Джантару. Словно стряхнув остатки сонного оцепенения, он тоже не без труда встал, приблизился к двери — и остолбенел от неожиданности.

Двое солдат охраны неподвижно лежали посреди коридора на полпути от спальни к лестнице, ведущий вниз. Паосото и Рипаири… Полуобнажённые, в разорванной форме, как-то судорожно обхватив друг друга руками, они тесно сплелись в неестественной позе, чем-то напоминая даже сумасшедших на фотографиях, которые им предъявляли на повторном обследовании…

— Да, точно… — донёсся сзади потрясённый голос Герма. — Два трупа… И похоже, смерть наступила от удушья, потому разорвали одежду… И что теперь? Ведь это — уже на самом деле…

— Нет, но мы же только внушили им это — насчёт яда, — неуверенный ответ Итагаро прорвался сквозь охватившую Джантара дурнотную оглушённость. — И на самом деле ничем их не травили…

— Мальчики, спокойно… — прошептала Фиар, хотя сам её голос был далёк от спокойствия. — Надо прежде всего самим разобраться, в чём дело. И не дать им ни в чём обвинить нас…

— А… остальные? — спохватился Итагаро. — Они, что, не подходили сюда, не видели этого? За весь день?

И тоже странно — но лишь тут, с этими словами Итагаро, до Джантара дошло, что он видит всё это при свете дня, уже клонящегося к вечеру… Но… как? Что это могло означать? Или — действительно, сколько они проспали?

— Да, но почему тогда… — продолжала Фиар. — Хотя мы тоже чувствуем себя как-то странно… И всё-таки — что с ними случилось? — она склонилась над трупами, но не решилась коснуться. — Что за удушье, которое поразило их насмерть — и вызвало всего лишь недомогание у нас?

— А, знаете — есть же, по слухам, какое-то «этническое оружие»… — растерянно предположил Донот. — Действие которого основало на генетических и ферментных различиях у людей разных рас… Хотя я понимаю, предположение дикое — но вот пришло на ум….

— Или действительно чем-то отравились, — ещё более неуверенно предположил Ратона. — Они же, наверно, и завтракали, и обедали — в отличие от нас. Вопрос в том, почему так долго проспали мы — и как одно связано с другим…

— Да, нет ли тут связи со вчерашним, — задумался Итагаро. — Вдруг в самом деле какая-то отрава предназначалась нам? Тем более, фактически подали им идею…

— Значит, думаешь… — Ратона в испуге посмотрел на него, — раз уж мы обладаем какими-то способностями, да ещё слишком много знаем — но с трудом поддаёмся контролю…

— Но я ничего подобного не помню… — с новой волной холодного липкого ужаса вырвалось у Джантара. — Никаких таких предчувствий, видений… Или… — он тут же усомнился, хотя не представил ничего конкретно. — Может быть… Нет, не помню… — срывались у него всё новые слова, должно быть, просто от потрясения.

— Но пока надо срочно всё проверить, — с внезапным спокойствием сказал Итагаро. — Где остальные, есть ли тут, если есть — что делают, какова общая обстановка. Чтобы нас никто не застал над трупами в полной растерянности — а мы сами знали, что тут и как…

— Верно! — спохватился Лартаяу. — А то потом доказывай, что сам ни при чём… И шок, и ужас — ничего не простится…

Он вышел вперёд, осторожно огибая трупы, растянувшиеся почти во всю ширину коридора, и направился в сторону спуска — но, не дойдя до лестничной площадки, вдруг остановился.

— Слушайте, там и наружная дверь открыта! — громко прошептал он, оборачиваясь. — Значит, выход из здания свободен… Но там, правда — ещё два трупа. И на подвальной площадке, перед дверью склада — кажется, тоже есть… Да, точно, — добавил он, пройдя чуть вперёд, и перегибаясь через перила. — И учительская открыта… Видишь, блик от бака во дворе падает в коридор через её окно? — спросил он Донота, уже стоявшего рядом с ним.

— Ладно, пойдём вниз, — ответил Донот. — Всё равно, если трупы никто не убирал — значит, живых взрослых тут больше нет, мы одни, — продолжал Донот, уже начав спускаться — но тоже вдруг остановился. — Да, ну и дела… Бумаги рассыпаны, сейф открыт, директор — почему-то без штанов — лежит у сейфа, а рядом — ещё охранник, и тоже… Нет, знаете, это не удушье… Все срывали с себя в первую очередь штаны. Даже не знаю, что подумать. Какого же тогда действия этот яд…

— Думаешь — опять же самого «позорного»? — даже не сразу предположил Ратона. — То есть — и тут, снова, эта «мораль»?

— Нет, к туалету, похоже, не бежали, — ответил Лартаяу. — Если только у них сразу и ноги не отнялись…

— Или вообще не потеряли ориентацию — и даже не смогли найти туалет, — добавил Донот. — Иначе — что заставило их срывать с себя штаны? Прямо здесь, с их-то стыдом голого тела? Похоже, у них напрочь сорвало все тормоза…

— Надо бы как-то проверить, что они тут ели, — сказал Ратона. — Если сможем, конечно… А то вдруг и предназначалось нам — как месть за откровение об Иopape? Правда, солдаты нашей столовой и не пользовались, ели там, у себя — но продукты получали из общего с нами склада…

— И — как раз после обоих тех случаев… Нет, подождите — а директор? — спохватилась Фиар. — Снова обедал тут вместе с солдатами? Но его же как будто увозили в больницу! А мы весь день спали, и нас даже никто не пробовал разбудить? И это наше состояние… Нет, мальчики, что-то не то…

— Действительно странно, — согласился Итагаро, опередив Джантара (даже не заметившего, как сам успел спуститься по лестнице) и уже входя в учительскую. — Тем более, им так и сказали: оставить нас под охраной. А они, получается, все вместе, включая директора, принялись за обед — а о нас забыли? Посмотрели, что беспробудно спим днём — и, как ни в чём не бывало, сели обедать?

— А мы, после этих «прожилок», ещё сколько не спали, — тревожно произнесла Фиар, входя за ними. — А потом — все как-то сразу отключились… И правда — от чего? Подумали, даже — на нас чем-то воздействуют…

«И сейчас — странное чувство… — признался лишь себе Джантар, не решаясь вслух. — Не знаю даже, как и объяснить…»

— А их всех действительно что-то поразило насмерть, — сказал Талир, нагибаясь, чтобы поднять с пола учительской рассыпанные листы бумаги. — Ну, давайте смотреть, что тут… «Список учеников Дисоемского интерната для… нравственно неполноценных подростков»? — прочтя это по-лоруански, Талир в недоумении поднял взгляд от листа, который держал в руках. — Хотя тут ещё раньше было — «экстрасенсорно одарённых», а потом зачёркнуто. Но — ничего ни об одарённости в области описательных наук, ни о религиозной… А вот — приказ министерства государственной полиции об учреждении такого интерната…

— Государственной полиции? — Джантар, казалось, вздрогнул всем телом.

— Да, вот так тайна, — только и смог произнести Ратона. — Оказывается, относились даже не к министерству образования, как думали… Но… почему?

— «…В связи с тем, что на первом этапе конкурсного отбора…», — стал читать Талир, снова переходя на лоруанский, — «…принимали участие подростки с нарушениями возрастно-половой идентификации, представляющими серьёзную общественную опасность, было принято решение подвергнуть их специальному обследованию в судебно-психиатрическом порядке, по итогам которого выявлены девять подростков с нарушениями упомянутой идентификации в сочетании с не имеющими научного объяснения способностями, могущими представлять интерес для военных целей, а также в плане государственной безопасности и сохранения общественного спокойствия…» Ну, и вот — решение. «…Для содержания упомянутой группы подростков до достижения ими совершеннолетия, а также с целью наблюдения за их дальнейшим развитием, образовать на территории Дисоемского особого округа специальное режимное учебное заведение, подчинённое местному управлению государственной полиции…» И дальше ни о какой одарённости — уже ни слова. Персональные назначения учителей — и всё…

— Но как же так… — не выдержал Лартаяу, обведя учительскую взглядом широко раскрытых глаз. — И… кем хоть это всё подписано?

— А вот смотри, — Талир протянул ему лист. — Гулура Марани, временно исполняющий на тот момент обязанности министра государственной полиции… И вот кем мы были для них уже с самого начала. Какие-то сумасшедшие, за развитием которых можно только наблюдать… Правда, тут — ещё какой-то другой приказ, — Талир нагнулся и поднял ещё лист. — Ну, знаете… Это уже — по министерству образования, но текст — в общем тот же… Правда, тут есть — и про одарённость в области описательных наук, и экстрасенсорную, и религиозную… Видите — прямо так и идут уточнения, одно за другим? — Талир протянул и этот лист Лартаяу, а тот передал его Итагаро. — То есть — мы тут относимся сразу к двум министерствам. Или второй приказ — только для видимости, а настоящий, секретный — тот, первый? Так, а это что… — он подошёл к столу, на котором тоже были в беспорядке рассыпаны бумаги, и взял одну из них. Джантар обратил внимание, что первоначальный текст был во многих местах заклеен бумажными полосками с новым. — Как бы какие-то наши характеристики… Или нет. Не наши… — Талир снова поражённо переглянулся с остальными. — Какие-то Кириола Диароанга, Весиоро Тиялу… Но кто это?

— Кириола Диароанга… — повторил Герм. — Ну, наверно — не тот же, не герой войны… Но, понимаете — точно так звали и того чиновника. Такое дурацкое совпадение. И он ещё меня самого хотел назвать так же. Ну, когда уже войдёт в нашу семью, станет её членом…

— А Весиоро Тиялу… — начал Итагаро и запнулся. — Тут ещё сложнее. Да, что я вам до сих пор не рассказывал… Я первые годы жил не с родным отцом — и это он, не родной, работал в военной прокуратуре. А настоящий — всё это время был где-то в Шемтурси… И тоже — какая-то тайна, которой я не знаю. Абсурдные обвинения по какому-то делу о предательстве, что ли… А там же, в армии и спецслужбах, как бывает: начальство вдруг на пустом месте что-то вообразит о тебе — и попробуй оправдаться. Вот и вернулся к нам в Лоруану — только после ещё одной тяжёлой истории… Тот, из прокуратуры, запутался в нераскрытом деле, или сам где-то напакостил — и стал получать записки с угрозами всей семье, а мы даже не знали. Пока оба его родных сына не поплатились жизнью — тоже вот так нашли отравленными в школьной столовой… А нам с матерью — стоило ещё нескольких лишних переездов по стране, пока нас не нашёл мой настоящий отец. По имени тоже Весиоро Тиялу, и тоже наполовину шемтурсиец, но на вторую половину — улфаонт, а не лоруанец, как тот… И меня самого тогда звали тоже Весиоро Тиялу. Это потом, в Кераф, я приехал уже под нынешним именем…

— И за всё время даже не сказал… — прошептала Фиар. — Только сейчас — когда просто не до того…

— Слушайте, а тут и в списке всё переклеено… — продолжал Талир. — И главное — как… Джантар Мохрон, Донот Дугар, Лартаяу Убалури, Фиар Тун, Талир Рил… условно? И… Манагр Гманод — тоже условно? То есть — всех как бы переименовали по мужской линии? В том числе даже — и по усыновлению, по повторным, по вообще не состоявшимся бракам? И только Ратона Иагана остался тут как есть. Да, но вот это — «условно»…

— И что за характеристики? — Лартаяу, быстро оглянувшись в сторону входа, будто проверив, что не видит никто посторонний, взял со стола очередной лист.

— Ну, так вот, — начал читать (естественно, по-лоруански) с другого листа Талир. — «…Манагр Гманод — имя условное. Подлинная биография до возраста около 7 лет неизвестна по причине потери, памяти на всё это время. Условная дата рождения — 14 банвара 511 года…», как я понимаю — по эре «от обретения Канона Великого Элбэ». Но как, ведь тебе уже 16… Правда, я не знаю: «банвар» — в начале или конце года по их эре? И тут ещё была другая дата — «от сотворения мира», что ли — но заклеена. Какое-то число 6509 года. И тоже непонятно — должно быть как будто 5607-го. Сами не разобрались в своих укороченных эрах? А вот — дальше… Усыновлён из такого-то детского дома… Домашние адреса, школы, факты биографии, внешние приметы… И вот — «…состав особой опасности: ожогоустойчивость — может прикоснуться к раскалённому предмету без вреда для себя — и, возможно, такая же холодоустойчивость. С раннего детства отличается не соответствующей возрасту самостоятельностью и активностью, граничащей с неуправляемостью, считает себя вправе не подчиниться требованиям взрослых, не реагирует, даже на физические наказания. Полагает себя едва ли не святее других людей, к сверстникам относится с презрением, способен на внезапную агрессивность, учиться не желает, испытывает лишь некоторый интерес к отвлечённым идеям и мистике… В возрасте 6 лет публично оскорбил старейшин племени, затем совершил поджог нескольких жилых домов с помощью горячих углей, которые хватал голыми руками…»

— Подожди, но кто именно? — не дал договорить Талиру Минакри. — То есть… откуда это вообще здесь? Официально я же — не тот, Манагр Гманод! И это не должен быть факт моей биографии! Тем более, там же сказано — я до 7 лет ничего не помню!

— Сам не понимаю… — Талир был поражён не меньше. — И вообще, столько всего переклеено. Раньше этот документ выглядел иначе… Ну, и дальше так… «…В тот же день исчез с места происшествия, и спустя двое суток обнаружен в Риэланте, куда мог добраться только тремя последовательными авиарейсами…» — они все тут перечислены — «…хотя в пути следования ни в одном из них замечем не был…» Значит, знают… — констатировал Талир, обменявшись взглядом с Минакри. — «…В дальнейшем проживал в доме деда со стороны матери Кейн Брона…» Да, и ещё дописано: «…занимавшегося незаконным целительством без специального образования. В возрасте 14 лет по подозрению в организации взрыва в подвале…» такого-то дома — двадцать жертв, все несовершеннолетние, жильцы того же дома — «…дал психопатическую реакцию со стойкой потерей памяти на ближайшие события…» Ну… это-то как же? — не выдержал Талир.

— Наверно, пропущено: «на допросе», — предположил Минакри. — Где будто бы дал такую реакцию… Ладно, давай, что там ещё… — добавил он, на всякий случай и сам оглянувшись в сторону входа.

— «…За недостатком улик как не имеющий близких родственников направлен на перевоспитание в качестве послушника в Алаофско-Горский монастырь элбинской секты…», — продолжал читать Талир, — потом зачёркнуто, сверху дописано: «…Святейшей Веры Великого Элбэ»…» Нет… как — «не имеющий родственников»? Но тут так сказано. «…К религиозному образованию склонности не проявлял, пытался оскорбительно толковать догматы, временами впадал в приступы бесплодного умствования… Был уличён в попытке похищения рясы настоятеля монастыря, однако в нарушение закона был сдан на поруки светским властям и возвращён в семью…», — Талир снова удивлённо переглянулся с Минакри. — Именно так: «в семью». Хотя три фразы назад — родственников не имел. Они будто не видели — что поверх чего клеят? Ну, и вот, ещё по какому-то первоначальному тексту — вывод: «…необходимо всесторонне обследовать, так как может представлять интерес для военных целей…»

— Будь прокляты эти скоты, помешавшиеся на военных целях, — не выдержал Минакри, встав за спиной Талира и сам заглядывая в этот странный документ. — Но верно, всё так и есть…

— Да, а вот что тут… — начал Талир, кладя поверх того листа другой, и читая уже с него. — «…Джантар Мохрон…» Тоже — даты, школы, адреса… «…Состав особой опасности: прямой мозговой приём неких образов в виде галлюцинаций, по которым якобы умеет предсказывать будущее — возможно, просто приём телепередач, в связи с устройством части мозга по принципу телеприёмника…» Как будто не знают самого слова «ясновидение». И это — в таком интернате…. И сразу — ещё что-то заклеено, а дальше так… «…В частности, подобным образом воспринял неустановленную телепередачу о психически больном человеке с бредом социального реформаторства, с которым впоследствии стал отождествлять себя…»

— Это, что — я же как Тукар Саум? — вырвалось у потрясённого Джантара. — Или как понимать?

— Видимо, да, — ответил Талир. — Вопрос — как они узнали. Подслушали всё-таки, что ли… Да, и тут ещё… «…Возможен также приём секретной информации, передаваемой по закрытым каналам связи…» (Джантара вновь бросила в озноб.) «…Характер крайне независимый, замкнутый, презирает существующие общественные отношения, возможно дальнейшее развитие бредовых идей реформаторства…» А ещё дописано: «…предвидел некоторый события из жизни школы, где учился, однако предупредить учителей и других учеников не считал нужным…»

— Это… какие же события? — снова вырвалось у Джантара. — О чём это?

— Не знаю, не уточняется. А дальше — ещё и не то. «…Политически неблагонадёжен ввиду происхождения из жреческого рода, оба старших брата… психически больные…»? Ну, знаете! А это? «…В нарушение закона был освобождён от летний трудовой практики, и, оставаясь практически вне контроля со стороны взрослых, ходил по городу в одной набедренной повязке…» Надо же, какой «криминал»! «…Совершил на неохраняемой стройке… убийство трёх человек…»?! — поражённо воскликнул уже Талир. — «…В связи с чем согласно закону являлся объектом кровной мести, однако к ответственности не привлекался за недостатком улик, поскольку признан невменяемым…»? Но так всё переклеено! И вывод: «…всесторонне обследовать, в случае чрезвычайных обстоятельств обеспечить, по крайней мере, сохранность мозга для последующего изучения…» Нет, это уже слишком серьёзно…

— Смотри, а вот — о тебе, — не дав Джантару опомниться, заговорил Итагаро, подходя к Доноту с ещё одним листом в руках. — «…Донот Дугар… Состав особой опасности: огнеопасные выделения организма, возможная мания поджигательства на этой почве, также — способность к голосовой имитации. Отмечены многочисленные случаи возгорания домашнего и школьного имущества… Отличается недоразвитием эмоциональной стороны личности при чрезмерном переразвитии интеллекта для данного возраста… Замкнут, скрытен, в среде сверстников склонен играть роль… шута при лидере группы…»? Но я читаю, как написано! «…Однако вместе с тем склонен к организации под своим лидерством неподконтрольных взрослым группировок из числа подростков, чьи родители занимают низкое социальное положение… Пытаясь войти в доверие к одной из таких группировок, спровоцировал в ней раскол, приведший к массовой драке. К ответственности не привлекался за недостатком улик. Учился неровно, в учёбе ни к чему интереса не проявлял…» Да, и ещё подробность: «…может носить очки, в которых особенно похож на взрослого. В связи с этим не исключена возможность попытки, пользуясь сходством с пропавшим без вести дальним родственником, выдать, себя за него с целью якобы продолжить под его именем учёбу в медицинском институте…» Но как — «пропавшим», если Гиял Риеф просто умер и похоронен? — не понял Итагаро. — Ты сам рассказывал… Хотя здесь оно всё — такое… И вывод: «…может представлять интерес для военных целей, в случае, чрезвычайных обстоятельств брать живым с привлечением сил пожарной охраны…» Теперь дальше… — Итагаро взял со стола ещё лист. — «…Ратона Иагана… Состав особой опасности: склонность к публичному обнажению своего тела, для оправдания чего ссылается на неизвестную медицинской науке аллергию, натирая тело неустановленными препаратами для получения гнойных высыпаний, что впервые отмечено в возрасте 9 лет, возможно также ощущение предметов на расстоянии посредством ультразвуковой или радиолокации. Обращает на себя; внимание осведомлённостью из неустановленных источников о местонахождении некоторых секретных объектов государственного значения…»

— Та проверка по карте… — прошептал Ратона. — Будто я знал, что там насколько секретно… Но подожди, нас же для того и проверяли! А теперь, значит…

— «…Характер отличается аномальным для данного возраста переразвитием чувственной сферы, подавляющей столь же переразвитый интеллект при слабом развитии нравственных понятий…», — продолжал читать Итагаро, — «…инфантильный, замкнутый, имеет тенденцию к моральной деградации. В возрасте 8 лет принёс на занятия в школу книги развратного содержания, в связи с чем взят на психиатрический учёт… В учёбе успехами не отличался, проявлял склонность к бессистемному чтению и бесплодному умствованию… Постоянно находясь дома обнажённым, а затем — в одной набедренной повязке из особой ткани, которую ему в нарушение, закона приобрели обманутые симуляцией родители, в таком виде участвовал в уходе за младшими детьми в семье, что, в свою очередь, также привело к их психической и нравственной деградации…» Слушайте… это вообще писал нормальный человек, или как? — не выдержал Итагаро. — И что это всё такое?

— И какие «книги развратного содержания»? — переспросил Талир. — Что это ты принёс в школу в 8 лет?

— Да просто два учебника, — признался Ратона. — Школьный, по анатомии человека, для старших групп, и ещё — бабушкин мединститутский. Представляете, хотел спросить учителя что-то насчёт строения кожи — по поводу аллергии! Началась-то она у меня тогда же, в 8 лет, а не в 9… Но не успел — другие ученики нашли обе книги, стили что-то разглядывать, разрисовывать, это заметил директор… И видите, кого признали сумасшедшим… И вообще, как понять… Сами же ввели телесные наказания, раздевают всех вместе для осмотра — и не боятся никакой деградации… А вывод хоть какой?

— А вывод — «…в связи с безнравственным поведением особого интереса для военных целей не представляет…», — прочёл Итагаро. — В случае чего «…можно живым не брать…»

— А вот — обо мне, — Герм, начав перебирать листы в руках у Талира, выхватил один. — «…Кириола Диароанга… Состав особой опасности: видение человеческого тела на просвет, возможно — и голого тела сквозь одежду, а также… чрезвычайная даже для взрослых физическая сила…»? Странно… Никогда не знал за собой такого… Хотя лестницу до автобуса донёс, и даже не заметил… Так, и опять же — «…переразвитие как чувственной cферы, так и интеллекта… По характеру замкнут, склонен к уединению, крайне безнравственен, в дальнейшем возможны любые патологические изменения характера… В учёбе проявлял лишь некоторой интерес к точным наукам, однако без особых успехов… В возрасте полутора лет был неудачно прооперирован по поводу врождённого дефекта…» чего, если дальше — заклеенный пропуск? «…В возрасте 14 лет упорно отказывался от предложенной ему повторной операции, в ходе чего и был выявлен состав особой опасности, в связи с чем… — Герм запнулся на мгновение, — был поставлен вопрос о физической ликвидации либо удалении половых желёз… Однако в дальнейшем сумел обратить всё в шутку…», — вдруг пересохшими губами — что выдали интонации голоса — продолжал читать Герм. — «…И тем избежал радикального решения вопроса…» Да, и приписка: «…возможно, обладает задатками гипноза…» И вывод: «…охранять особенно тщательно, решение об использовании в военных целях принять по достижении совершеннолетия, однако… полноценной человеческом личностью не может быть признан в любом случае… при побеге живым не брать…» И это, — уже Герм поднял взгляд от бумаги, — только из-за стыда голого тела! Который теперь и так должен преодолевать всякий лоруанский школьник, по крайней мере, в Элбинии?

— А вот я нашёл и себя, — голос Итагаро, казалось, не выдал волнения, хотя Джантар был уже почти в шоке. — «…Весиоро Тиялу… Состав особой опасности: способность влиять на электронные приборы и расстраивать их работу — возможно, часть мозга ycтpoeнa наподобие радиопередатчика… За время проживания во всех упомянутых воинских частях…» — тут дальше идут адреса — «…произошли крупные аварии, сопровождавшиеся гибелью большого количества военнослужащих. Возможно, причастен к убийству отца, следователя военной прокуратуры…», — Итагаро будто перехватило дыхание. — Но настоящий отец — инженер, а если того, из прокуратуры, потом убили — я сам не знал! И вот дальше: «…Характер крайне неровный, с перепадами от панического страха до бурной агрессии, лживый, коварный, склонен к подлости, предательству, жестокости в драках, однако в присутствии взрослых подчёркнуто вежлив. Судя по тому, что… сам пытался сделать на своём теле татуировку нецензурного содержания, возможно, болевая чувствительность снижена…»? — уже голос Итагаро едва не сорвался на крик. — «…В учёбе успехами не отличался, склонен сбивать учителей с толку казуистически поставленными вопросами…» И вывод: «…перспективы использования в военных целях сомнительны, в случае побега ввиду крайней опасности живым не брать, но обеспечить сохранность мозга для дальнейшего изучения…»

— Да, но… зачем это вообще? — не выдержал и Донот. — Кому нужны такие данные о нас?

— Но это — почти готовые розыскные объявления… — предположил Итагаро. — Пусть ложь — зато возбуждает страх и ненависть…

— Нет, а для себя им разве не надо знать правду о нас? — переспросил Талир. — Но где же она здесь? И даже страшно смотреть, что будет обо мне… — Талир быстро нашёл нужный лист. — «…Талир Менг — условно…», переправлено на «Талир Рил» — хотя зачем, если и так «условно»? «…Подлинная биография неизвестна… Психически больной с потерей памяти… Впервые обнаружен в санитарном поезде Ветафомиси — Моаралана, где был ошибочно зарегистрирован под именем пропавшего без вести подростка по имени Талир Менг, ссылаясь па некоторые факты его биографии…» Так тут всё переклеено. «…Откуда может знать факты биографии настоящего Талира Менга — не установлено. Состав особой опасности: ночное зрение — ночью видит лучше, чем днём — однако при этом также возможна многолетняя симуляция дневной слепоты с якобы непереносимостью яркого света, введшая в заблуждение даже его родителей, и мнимая телепатия с умелым угадыванием мыслей людей по их мимике, и жестам, либо благодаря некоторому развитию гипнотических способностей… Характер отличается болезненным правдоискательством, склонен к продуцированию бредовых идей по поводу не существующих в действительности исторических тайн…» Откуда это взяли? Да, и вот приписка: «…образ подлинного Талира Менга, вероятно, взят из фильма «Девять ночей ужаса»…»! И тут же, после этого, остаток какой-то фразы: «…но не опознан его психически больными родителями в качестве их сына…», — Талир снова в недоумении поднял взгляд. — То есть… получается — кто чьими родителями не опознан?

— Родителями… персонажа фильма? — вырвалось у Джантара в мгновенном приступе чувства нереальности. — И… что хоть за фильм такой? Я о нём не слышал…

— А я, думаешь, что-то тут понимаю? Тем более, дальше — только вывод: «…может представлять интерес для военных целей, при побеге брать живым…» Так, кто ещё остался… — Талир стал снова перебирать бумаги. — Да, вот: «…Фиар Тун…» — опять же условно… — начал он — и сразу умолк. — Нет, но уж такое…

— Давай быстрее! — донёсся нетерпеливый голос Фиар. — Мы же тут — рядом с трупами… Так что там?

— А то, что ты, как тут сказано — «…кастрированный подросток мужского пола с искусственно сформированными хирургическим путём ложными женскими органами…», — прочёл Талир, и его голос как-то особенно отдался эхом во вдруг притихшей учительской. — «…Подлинная биография неизвестна. Проходил конкурсный отбор под именем реально существовавшей несовершеннолетней Фиар Балхарт…» — опять переправлено на Тун — «…ныне безвестно отсутствующей, выдавая себя за неё на почве бредовых идей преследования, о чём родители самой Фиар Балхарт не информированы…» Вот он, оказывается, твой статус в интернате… Как я — не я, так и ты — не ты. Так, и дальше: «…Характер имеет тенденцию к деспотизму, насилию над сверстниками, прикрываемому видимой готовностью к помощи и сочувствию, однако при всех претензиях на лидерство образовать круг приближённых не способен…» Нет, а где же «состав особой опасности»? Ах, вот: «…Развитые гипнотические способности, осложнённые бредом целительства на этой почве — причём способен влиять на взрослых, но не на детей — а также… склонность к ненормально ранним внебрачным связям со взрослыми мужского пола при неспособности отдавать себе отчёт в таких своих действиях… Временами бывает полностью дезориентирован относительно собственного пола, говорит о себе в женском роде.… В учёбе успехов не проявляет… Возможное дальнейшее поведение: глубоко верит в возможность лечить больных внушением, в связи с чем наверняка попытается заняться незаконным целительством…» И вывод: «…крайне опасен ввиду особенно мощного гипнотического влияния. B случае чрезвычайных обстоятельств живым не брать…» Да, но, между прочим, во внешних приметах, — Талир снова перевёл взгляд на верхнюю часть листа, — сказано: «…таз широкий, заметны грудные железы, голос женский, скелетная мускулатура развита слабо…» Так, и наконец… — Талир взял ещё лист. — «…Лартаяу Убалури — возможно, имя ненастоящее…» Биография, правда, изложена в общем верно, по принятой легенде — но тут подаётся как сомнительная. Однако: «…Психически больной с бредом величия, отождествляет себя с императором-самозванцем Лартаяу Третьим, называя себя Лартаяу Аларифаи. Впервые обнаружен на месте автомобильной катастрофы в Колараафе, однако без телесных повреждений… Был опознан психически больным Сириолой Архапаро в качестве его племянника, что впоследствии не подтвердилось… Затем какое-то время безвестно отсутствовал, возможно, пребывая в распоряжении неустановленной подпольной организации монархического направления в качестве претендента на роль наследника престола на почве упомянутых бредовых идей… Впоследствии объявился в Колараафе, усыновлён… Лумaoрой Ияту…» — и опять же потом дописано: «…психически и больным с бредом изобретательства. После гибели которого… причина не установлена… снова усыновлён… Сириолой Убалури… также с бредом изобретательства…» Ну, у того — и вправду всего лишь бред… Так, «…состав особой опасности: предположительные проявления неких особых способностей неустановленного характера в сочетании с крайней безнравственностью. Чувство стыда совершенно не развито, склонен к публичному обнажению своего тела, возможно, получает противоестественное удовольствие от физических наказаний… Однако при этом по характеру самоуверенный, требует к себе уважения, ставит себя наравне со взрослыми, проявляет интерес к вопросам, для рассуждений о которых не имеет ни опыта, ни подготовки. В отношении сверстников агрессивен… пытался организовать беспорядки в детской больнице… но при этом труслив и склонен к доносительству на сверстников взрослым. В учёбе успехами не отличался… Возможное дальнейшее поведение неопредёленно…» И вывод: «…для военных целей интереса не представляет. В случае чрезвычайных обстоятельств живым можно не брать…» В общем — вы все поняли, кем они нас считали? — закончил Талир, подняв со стола пустую папку или планшет, и укладывая в неё бумаги. — И чего мы могли тут дождаться?

— Ну, а остальное — уже неинтересно, — стараясь говорить как можно спокойнее, добавила Фиар, перебирая ещё подобранные с пола бумаги, а затем взглянув на лист в руках у Лартаяу. — Данные по нашей успеваемости, кое-какие проверочные работы. Но вообще…

— Они хоть… думали над смыслом, который получится в итоге всех переклеек? — в растерянности произнёс Джантар. — Человек, у которого нет семьи — возвращён в семью, другой — не опознан психически больными родителями персонажа фильма… И это — документы, на основе которых решаются человеческие судьбы…

— Наверно, наспех клеили что попало — лишь бы соответствовало этим новым элбинским идеям, — предположил Ратона.

— И сразу, с самого начала — всё было не так, как мы думали, — твёрдо и даже мрачно ответил Итагаро. — А мы верили, что учимся по особой программе, готовимся к какой-то миссии, мы — чья-то надежда…

— И всё ждали чего-то, — добавил Лартаяу. — И не протестовали. Ходили под конвоем ловить актиний в горных ручьях, строили для них какие-то установки…

— И сами учителя будто не понимали, что актинии — уже в зимнем анабиозе, — ответил Ратона. — И в той установке просто не выживут. А мы и не подумали сказать им об этом…

— Но у нас же — тайна, которую страшно затронуть любой мелочью, — напомнил Лартаяу. — И учителя, по идее, сами — не психически больные, должны понимать, что делают… Или… нас просто хотели проверить, не потребуем ли мы ещё одежду, кроме рубашек? — вдруг сообразил Лартаяу. — Или так и пойдём через осенний лес ловить актиний в ледяной воде? При том, что… мне приписана «склонность публично обнажаться»? Хотя всё равно не понимаю их логику… Мы и так-то в чём ходим — какое ещё «обнажение»? А сами даже спят а одежде — но при этом ввели в школах торжественные «акты воздаяния» с битьём по голому телу! Сами формируют у людей этот стыд — и потом сами же его ломают, а чуть не угадай, как тут к чему отнестись, чуть допусти какой-то промах — и всё, сумасшедший… А беспорядки в больнице… Думаете, я сам понимаю, о чём это? Когда там и так — никакого порядка, тоже формируются свои группировки, ходячие больные бьют лежачих, отнимают передачи из дома — а взрослые… То — никакой реакции, а то… Вот тоже там говорили: одного мальчика заставили снять штаны и лечь на койку, он думал — для какой-то инъекции, а его, — Лартаяу на мгновение запнулся, — стали сечь розгами! Тут же в палате, при всех, ничего не объясняя и не проверяя! И те стояли и смотрели — думали, там персонал имеет такое право! А потом оказалось — не того, по ошибке, да ещё и недавно прооперированного. Как только швы не разошлись… Хотя возможно, и неправда — всякие страшные слухи там тоже ходили… Но что… если даже и не было — то именно в этих «беспорядках» я и виноват?

— Возможно, и не ты, и не в этих — при таких-то документах, — ответил Итагаро. — Нет, но — какая подлость… «Патологическое удовольствие от наказаний… Роль шута при лидере группы… Характер деспотичный с ложной готовностью помочь»… Откуда они это взяли? Это же не по ошибке — только со зла можно придумать о нас такое! А — насчёт физической ликвидации, удаления желёз? Я и предположить не мог, что они на это способны…

— Или… просто собрали о нас все слухи, спорные версии, и даже явный бред? — предположил Джантар сквозь мгновенный озноб. — И, не думая, включили сюда?

— Похоже, — как-то не сразу согласился Итагаро. — Хотя и то не понимаю: что за фильм такой — «Девять ночей ужаса», и при чём он тут…

— Но о том ли говорим? — остановил его Герм. — Нам же надо всё осмотреть, выяснить ситуацию, проверить, нет ли ещё кого-то живого…

«И я уже будто не удивляюсь, — подумал Джантар. — Как если бы подсознательно ждал подобного…»

— Так я уже успел посмотреть снаружи, — ответил Лартаяу (хотя Джантар не заметил, чтобы он выходил). — Во дворе — ещё трупы. Вся наша охрана. И — вход оставлен открытым настежь. И на дороге — автомобиль, а в нём — ещё трое в какой-то форме, даже не пойму, какой… То ли потом приехали с директором, то ли — те, что тогда не успели уехать. И в помещении охраны — действительно остатки обеда на столе. Тарелки, бутылки, обёртки от чего-то… Но — ничего похожего на то, что едим мы, даже запах неприятный… Этим не могли пытаться нас отравить. Я хотел сразу сказать — но вы уже читали бумаги…

— Но всё-таки — что произошло? — задумалась Фиар. — Они действительно чем-то отравлены? Или…

Однако больше она ничего не решилась предполагать — по крайней мере, вслух — и интернат вдруг погрузился в тишину.

«Так что же это? — стал думать Джантар, вновь отмечая какую-то странность собственного состояния. — Они все вместе что-то ели — и отравились? Но когда? Не сразу же, ночью, вместо того, чтобы везти директора в больницу… Значит — уже потом, когда вернулись? Убедились, что директор здоров, приехали с ним обратно — и, не подумав разбудить нас, устроили пиршество? То есть — совсем рано, под утро? И ели все вместе — директор, охрана, следователи? И это — после подозрений именно в отравлении директора продуктами из нашей столовой? Или… проверяли продукты на нашей охране? — мелькнула новая страшная догадка, от которой он даже ощутил приступ головокружения. — Но почему отравлены и сами? Разве что — отравление произошло не сразу, решили, что продукты безопасны… А вообще отравить ими хотели всё-таки нас? Нет — а наше состояние? Откуда оно тогда? Если мы со вчерашнего вечера ничего не ели…»

— Нет, а мы? — отвечая Фиар, переспросил о том же Лартаяу. — Разве мы сами ели хоть что-нибудь? Но от чего-то же отключились — да ещё все сразу. И потом — так же сразу проснулись…

И вновь настала тишина. Или… уже — не совсем тишина, как вдруг показалось Джантару. Откуда-то в учительский ещё раздавался слабый неясный звук. Джантар — и не он один — насторожённо прислушался, пытаясь определить источник. А звук был странно похож на очень тихий, но всё же человеческий голос…

— Но где это? — шёпотом спросила Фиар, беспокойно оглядывая учительскую. — И что это такое? Вы слышите?

— Да это же сеть городской связи из Тисаюма! — сообразил Итагаро. — Трансляция выведена на минимальную громкость — но не отключена! Но где это тут? Подождите, сейчас найду…

Он шагнул к огромному, во всю стену учительской, шкафу — и сразу, откинув волосы назад, припал ухом к чему-то, что на вид совсем не напоминало репродуктор городской трансляции. Наверно, был замаскирован — и его расположение так, с ходу, мог определить лишь Итагаро… И вот он, немного послушав, казалось, уже хотел отойти обратно — но, так и не сделав намечавшегося по его движению шага, вдруг замер и стал слушать дальше. И выражение его лица всё более менялось, становясь как-то особенно недоуменным и тревожным…

— Что-то я не понимаю… — быстро прошептал он в промежутке между едва слышно доносившимися из динамика фразами. — Хотя мы всё равно одни, — добавил Итагаро, повернув регулятор громкости, — так давайте послушаем все…

— …И в эту последнюю ночь мира сего, — наполнил учительскую говоривший на элбинском диалекте громкий мужской голос на фоне неясного шума, — когда повсюду на улицах валяются осквернённые собственной наготой трупы тех, кто не вняли предостережениям Великого Элбэ, а оставшиеся в глубоком трепете ожидают суда, мы призываем всех истинно верующих: не упустите последнюю возможность покаяться! Не думайте о судьбе неверных, ибо сказано в Святом Каноне Великого Элбэ, данном человечеству во времена, когда люди были столь же греховны, сколь и ныне: «Проклят будет тот, кто встретит сей день в месте, где не будет храма во славу Великого Элбэ, и кто будет есть в тот день мясо членистых и водных тварей, и кто будет заниматься в тот день колдовством, и кто совершит преступление, караемое властями»… Осуждены такие люди от начала времён, ибо ведали, но согрешили — и нет им спасения ныне, и будут искать убежища от гнева Великого Элбэ, и не найдут! — голос уже будто врывался в сознание, наполняя его внезапно нахлынувшей жутью, которой лишь с трудом мог сопротивляться разум. — Тщетны будут все уловки их ума, ибо увидят они в эту последнюю ночь мира сего, как звёзды падут в океан! Всё, что измыслили они в своей греховной гордыне — галактики, световые годы и гелий, что выдуман учёными, дабы умалить славу Великого Элбэ — всё будет низвергнуто в океанскую пучину единым вздохом Создателя и Вседержителя! И нет им пощады, и муки их нескончаемы! Не сожалейте о них, люди, грех сожалеть о ничтожных и возгордившихся, когда пришли последние времена, и голый срам трупов, обнажившихся в последнем безумии, есть верное свидетельство концу мира сего! Отрекись же каждый от всех, кого знал в мире сём, и вручи душу свою Великому Элбэ! Не дай детям видеть позор и срам взрослых, чья нагота тела и духа вскрылась в эту последнюю ночь мира сего! Спешите каяться, люди, спешите в храмы!..

И вновь озноб — но уже совсем иной, чем прежде — пробежал по телу Джантара. Ведь теперь это даже не читали или слышали на занятиях — это неслось из динамика городской трансляции, не связанного ни с какой спецификой их интерната! И речь шла как будто о том же, что они сами видели здесь и сейчас… Ведь и здесь всюду — в здании, во дворе, в автомобиле на дороге — лежали трупы людей, перед смертью почему-то пытавшихся стянуть штаны — и в трансляции речь шла точно о таких же трупах! И — о последней ночи мира сего…

И тут же голос из репродуктора вдруг умолк — и остался лишь неясный шум толпы, перекрываемый далёким, явно молитвенным распевом. А за окном тем временем как-то особенно быстро сгущался сумрак…

— Значит, мы уже безнадёжно прокляты по этой вере… — наконец первым хрипло произнёс Ратона. — Как раз в ночь на сегодня внушили им эти прожилки — чем не колдовство…

— И — не преступление, караемое властями… — голос Джантара в ответ прозвучал глухо, будто ему заложило уши. — Как и то, вчерашнее, с монахом… Хотя, с другой стороны, как будто были правы в борьбе добра против зла…

— И что теперь? — не выдержав напряжения, так же глухо ответил Итагаро. — Искать ближайший храм — и бежать туда замаливать грехи? Да, но вы же видите, все эти трупы — реальность…

— Нет, но — не может это быть всерьёз… — судорожно прошептала Фиар. — Это что-то не то…

— Да, но — трупы… — Лартаяу не решился продолжать.

— Нет, мальчики, но в реальности всё равно не может быть так, как в их каноне… — уже почти в отчаянии прошептала Фиар. — То есть — как и во всех этих канонах… В нашем, реальном Мироздании звёзды слишком велики, чтобы падать в океан Фархелема…

— … Люди, в гордыне своей отвернувшиеся от Великого Элбэ, — начал из репродуктора уже другой голос, — несут ныне кару за все свои грехи и грехи своих предков. Первой пала Чхаино-Тмефанхия, и это было предупреждение вам: одумайтесь, люди! В своей гордыне, перешедшей всякие пределы, вы презрели всё, данное вам, возжелали чего-то иного, вообразили, что можете перестраивать мир по своему разумению — так покайтесь же! Вечное блаженство будет открыто всякому, кто отречётся в эту последнюю ночь от гордыни человека, возомнившего себя превыше всего в этом мире! Помните: когда первые звёзды упадут в океан, будет уже поздно!..

«А… правда — что с Чхаино-Тмефанхией? — взорвалась в сознании Джантара леденящей волной внезапная мысль. — В каком смысле — пала? Только в фигуральном, по их понятиям — или…»

Однако репродуктор вновь затих — и из него доносился лишь какой-то неясный шум…

— Но нам всё равно ничего не приходится ждать от этого Элбэ, — с трудом, будто что-то преодолевая в себе, заговорил Минакри. — Однако верно, трупы — реальность… И это передают по городской трансляции…

— И если раньше о каком-то кризисе говорили только вообще — теперь конца Мироздания ждут уже этой ночью… — потрясённо добавил Лартаяу. — И не конца ресурсов, цивилизации, человека как вида, или даже всей планеты — а Мироздания… И если когда-то сам предсказатель успевал сбежать ближе к указанной дате — тут так и объявляют по городской трансляции: уже этой ночью… И — эти трупы… Нет, тут что-то очень серьёзное…

И вновь повисла тишина — которую, казалось, трудно определить словами. Да, впрочем, было понятно и без слов… Всё, что несколько минут назад имело какое-то значение — вчерашние события, происшедшие вместо урока богословия, ночной разговор, переполох с «зелёными прожилками» в глазах у директора, тревога из-за возможных последствий этого, и даже только что найденные их интернатские документы — казалось, уже отступило вдаль, за некую грань, где всё теряло смысл, и веяло лишь неизъяснимо жутким мраком и холодом. Ведь уже не какие-то случайные шарлатаны — официальная власть оповещала их человечество о надвигающемся конце мира…

— Мальчики, но в нашем-то, реальном мире гелий не выдуман учёными! — в голосе Фиар прорвалась внезапная решимость. — И небо не твёрдое на высоте ста киамов от поверхности планеты! Или как же тогда ракетные контейнеры поднимались и на двести? И как же данные радиоизотопной хронологии — если мир сотворён всего лишь пять тысяч шестьсот с чем-то лет назад? И установленная палеонтологами последовательность эволюции — если всё живое, включая самого человека, сотворено так, как сказано в Каноне Элбэ?

— Давайте спокойно проанализируем, что мы узнали, — лёгкая вибрация в голосе Герма выдавала волнение. — Городские власти дают людям указания на случай конца мира — а многим прямо сказано, что они безнадёжно прокляты ещё от начала времён, и помочь им никто не в силах. И, если такое говорится открыто — значит, сами городские власти уверены, что отвечать за это как за обман им уже не придётся? И — сами верят в то, что говорят…

— Уверены, что точно это знают, — совсем тихо добавил Лартаяу. — И по первому впечатлению — как будто подтверждается тем, то мы здесь видим…

— Нет, а что же мы сами? — наоборот, неожиданно громко, будто сквозь пелену ужаса и отчаяния вырвалось у Джантара. — Так и будем сидеть и ждать, не явится ли кто-то решать нашу судьбу?

— Но не могут же какие-то древние идолы в самом деле явиться судить целое Мироздание! — почти в таком же отчаянии воскликнул Итагаро.

— Давайте просто пойдём наверх, — вдруг как-то скорбно предложила Фиар.

— То есть как? — не понял Минакри. — Ты… что, действительно предлагаешь нам смотреть со второго этажа, не начнут ли падать звёзды?

— Heт, мальчики, совсем другое… Пойдём, — повторила Фиар.

Все в тяжёлом молчании стали подниматься по тёмной, уже погружённой в сумрак лестнице… «Но… что происходит? — будто застыл в сознании Джантара вопрос, не находя ответа. — Это же просто немыслимо на самом деле… Но передаётся через сеть городской связи из Тисаюма…»

Осторожно обойдя в темноте лежащие на дороге трупы, все собрались у окна коридора. Снизу из репродуктора уже громко доносились какие-то повторяемые скороговоркой молитвенные формулы с затяжными окончаниями. Джантар не понимал их смысла — но ощущал словно наносимые с какой-то изуверской методичностью удары по сознанию.

— Да, тем идолам не под силу разрушить наш мир, — начала Фиар, — но кому же вообще и разобраться в том, что происходит — как не нам… Если это — как раз наш профиль, то, что мы изучали всё это время… — продолжала она, словно пытаясь рассеять всё нарастающее смятение. — А с другой стороны — кому-то же владыки нашего человечества при всём их внешнем величии из века в век приносят клятвы униженной верности… — Фиар повернулась к окну, за которым уже догорал закат, осталась лишь узкая розовая полоска, переходившая в постепенно растворяющееся в черноте небосвода пепельное сияние, на фоне которого едва виднелся узкий золотистый серпик Тарменеха почти у самого горизонта.

— Но… что ты имеешь в виду? — снова не выдержал Итагаро. — Что ты хочешь этим сказать?

— «И не будет, ни Эяна, ни Тарменеха, ни дней, ни ночей, ни времени вообще»… — почему-то процитировала Фиар в ответ слова из какого-то священного текста, заставившие Джантара вздрогнуть. — А теперь посмотрите туда, за окно… И подумайте: разве это плохо, разве мы хотим, чтобы этого не было? И там же — действительно миллиарды галактик, миллиарды световых лет… Там — Беспредельность… И этот мир живёт, он развивается по своим законам… А нам вместо него во всех канонах предлагают какие-то замкнутые миры из золота и драгоценных камней, размером едва ли с город… Но нужны ли нам, людям, сами эти вершители судеб с их блаженством в таких мирах? И чем они выше и святее нас — и что есть святое для них самих? И сколько нам уже здесь, в этом мире, встречалось ничтожных по своему уровню людей, которые точно так же порывались решать за нас наши судьбы — ломая нашу волю, насилуя наши чувства, убеждения? И тоже — требуя почитать себя едва ли не как богов, и тоже — присвоив себе право ограничивать нас всегда и во всём, касаться грязными руками наших самых сокровенных чувств и мыслей? Так что теперь, после этого, у каждого из нас душа — как открытая, дымящаяся кровью рана! — голос Фиар вдруг так напряжённо зазвенел, что Джантара от этого охватила ещё большая тревога. — И хотя нас мало — всего девять — но пусть те, кто явятся, обожгутся хотя бы о наши души! Ведь каждый из нас — человек, существо разумное, и потому должен хотя бы бессильным протестом дать понять этим самозванным вершителям судеб, что объективно они творит зло! Поскольку человек — к тому же и существо активное, творческое, познающее мир — такова его природа! А у нас хотят отнять весь наш мир — и предложить взамен какую-то убогость… Хотя, казалось бы, зачем — если они так искренне желают людям блага, и ждут их ответной любви…

«Нет, но это — yжe шок… — с ужасом подумал Джантар. — Это — уже срыв… Хотя по сути всё верно… Но то — мифы, а это…»

— И вот, кажется, это — только мифы… — продолжала Фиар, словно (или действительно?) отвечая на эту мысль Джантара. — Но зачем-то же современные правители государств отстаивают церковные службы с кусками панциря жертвенных раков и крабов на виду у телезрителей… (Впрочем, это могло уже относиться лишь к правителям экваториальных стран, где обитали крупные виды водных жабродышащих членистых — но сейчас никто не решился прервать речь Фиар, чтобы напомнить об этом…) И не просто же так они кому-то поклоняются и называют себя чьими-то рабами — они, которые сами повелевают судьбами миллионов людей… Что-то же заставляет их унижаться перед теми, кого мы за время учёбы здесь узнали по их мифологическим образам совсем не с хорошей, не с доброй стороны… И… вдруг мы всё же имеем дело с чем-то реальным, с каким-то очень могущественном злом? О котором даже трудно сказать, каковы его масштабы — но которому, по всем легендам и преданиям, в качестве какой-то добычи нужна именно человеческая душа — причём вся, без остатка?.. Об этом же повсюду там шла речь — а мы будто не понимали… Не верили, не принимали всерьёз… Но вот подумайте: у тех же политиков сейчас есть и консультанты-экстрасенсы, и техническая мощь, о которой в древних канонах и речи нет! И как они при всём при этом сами для себя объясняют то, во что верят — и заставляют верить других? Мы, мол, здесь ни при чём, в это хочет верить народ? Или… Нет, но… не может же весь наш мир действительно оказаться какой-то бутафорией…

— Или… что? — снова, казалось, готов был не выдержать Итагаро. — Думаешь, мир в самом деле может представлять собой что-то вроде компьютерной модели в том высшем сознании?..

Каким-то совсем уже нездешним, нереальным ужасом сдавило всё внутри у Джантара от этих слов. Ведь раньше он как-то никогда не думал всерьёз о такой возможности… Но и то верно: он же сам не летал на всё ещё гипотетических космолётах — и значит, не имел случая на собственном опыте убедиться в огромности космических расстояний. И точно так же он не помнил себя в далёком планетарном прошлом, в качестве какого-то древнего, ещё доразумного организма — ящера, амфибии, рыбы, не говоря об упоминаемом в некоторых преданиях гипотетическом человечестве ящеролюдей — и значит, также не мог на собственном опыте убедиться в реальности всех этих миллионов лет, в том, что они действительно прошли, и их содержанием была известная ему эволюция живой материи на планете…

Нет, а сами древние окаменелости, легенды о «людях дальних миров» — откуда они тогда? Неужели действительно — лишь результат работы какой-то компьютерной программы? Хотя тут уж и сам компьютер должен быть поистине колоссальным, неимоверным по размерам и сложности — даже для того, чтобы вместить всю информацию об одной такой планете, как Фархелем! Всё генетическое разнообразие живых организмов, всю планетарную историю от самого формирования из газо-пылевого облака, всю динамику её нынешнего состояния — изменения погоды, течения в океане, дрейф континентов, не говоря о самой человеческой цивилизации… А есть же и Эян, и другие планеты их системы со множеством своих спутников, и другие звёзды, и другие галактики…

Или… только одна их планета и есть? И Эян — как и всё другие планеты, звёзды, галактики — не более, чем некое производное той же компьютерной программы, а вовсе не огромный плазменный шар, где происходят термоядерные реакции? Или пусть даже они могут там происходить, давая свет и тепло Фархелему — но если всё же реально существует лишь их планетная система, а остальное, что до сих пор знали как окружающее её Мироздание — не более, чем некий компьютерный аналог заднего, рисованного плана диорамы?.. Ведь для моделирования эволюции планеты, развития жизни и человеческой цивилизации на ней — строго говоря, этого как будто достаточно… И даже потоки частиц галактического происхождения, регистрируемые в атмосфере Фархелема — результат работы программы, моделирующей фактически и их самих, и весь известный им мир? А все человеческие теории его происхождения — не более, чем попытки понять эту программу, постичь логику её работы, находясь при этом внутри неё самой, будучи её частью?..

А ночной мрак, сгустившись за окном, уже словно уплотнился — и на мертвенно-сером фоне окна (со впервые за всё это время погасшими фонарями на вышках) как-то особенно резко и рельефно выделялись чёрные силуэты стоявших перед самым окном Фиар и Донота. И всё вокруг не то что замерло — а казалось, окаменело. Даже снизу, из репродуктора, как будто больше не доносились никаких звуков…

Но неужели все это — правда? И весь этот мир — настоящий лишь постольку, поскольку некто, сидящий за пультом мирового компьютера, вдруг не решит его выключить? И всё это огромное (огромное ли?) Мироздание — может просто погаснуть, как перегоревшая электролампочка, или его можно выдернуть из-под всех его обитателей, как ковёр, который решено было пустить в продажу? И всё многомиллионное человечество Фархелема здесь, в этом полушарии планеты — равно как и человечество Иорары в противоположном — действительно находится в столь чудовищно, непередаваемо ужасной зависимости от кого-то, кому может в любой момент надоесть некая компьютерная игра? Или, например — ему захочется проверить, как существа, всё мироощущение которых приспособлено к одним условиям, адаптируются совершенно к другим? То есть сами люди — не более, чем игрушки этого кого-то, сидящего за пультом? Нет, а… сам он, сидящий за пультом — кто он там, на своём уровне, среди вседержителей? Ребёнок, который эти игрушки ломает?..

«Нет, но для себя-то я — всё равно настоящий… — мысль Джантара заработала уже как-то автономно, помимо его воли. — И все мои знания, представления, идеи, переживания, надежды — для меня такие же настоящие… А для кого-то, настолько сверхразумного, я со всем этим — не более, чем бактерия в пробирке, неотличимая от множества других подобных ей? И сам он действительно настолько же превосходит мой уровень, насколько я превосхожу уровень бактерии? И что тогда отдельная бактерия — если ему ничего не стоит выплеснуть куда-то всю пробирку? Но какие же чувства должен испытывать человек к такому вершителю судеб? Если тот сам по себе — ни добрый, ни злой, а просто никакой, не понимающий нас? А главное — всему этому нет никаких доказательств! Хотя нет и опровержения… И всё это — чисто умозрительное, исходящее из предполагаемого нравственного человекоподобия некоего Сверхразума, оперирующего миллиардами лет во времени и световых лет в пространстве…

Вот именно — миллиардами… И речь — не о настольном компьютере. Это — лишь весьма далёкая аналогия… Ведь тут «переключение клавиш» — означало бы смену эпох в планетарной истории, мировые катаклизмы, массовые вымирания биологических видов — что и происходит-то не за одну ночь, а длится многими тысячелетиями! И конечно, на сотворение такого сложного Мироздания должны были уйти миллиарды лет! Но это — по его, Мироздания, собственному времени. А где-то там, вовне, для сущностей иных уровней Разума — на это могли уйти какие-то дни или месяцы! И вот теперь — для кого-то из них ничего не стоит выключить компьютер за долю своей секунды…

Хотя… неужели для того эти сущности иного уровня могли создать столь сверхсложную программу — чтобы так запросто стереть её?..

Нет, а та же бактерия… Разве и она сама — не сверхсложная система здесь, на уровне людей и человеческих знаний? Но нет, тут — принципиальная разница. Ведь человек не в состоянии искусственно соорудить даже бактерию — и она развивается сама, по присущей ей генетической программе. И точно так же развивалась в ходе эволюции сама эта программа, с течением времени порождая всё более сложно устроенные организмы… Так как основной принцип известного людям Мироздания — саморазвитие материи, её трансформация от простого к сложному, образование из простых одинаковых элементов всё более разнообразных структур. А возможна ли такая самоусложняющаяся компьютерная программа — чтобы она, например, будучи создана первоначальна лишь для поиска простых чисел, затем сама собой стала решать квадратные уравнения, впоследствии — кубические, и так далее? Да ещё — чтобы при этом в ней возникли какие-то конкурирующие варианты, и каждый — со своей целью и свободной волей… Свободной, волей!..»

— А если программа обладает свободной волей, — уже вслух прозвучал ответ Талира на мысль Джантара, будто пронзив глухой окружающий мрак, — то она может сказать программисту: подумай, что и ты сам, возможно — программа в чьём-то компьютере! А то ему ведь тоже неизвестно — что там дальше, за пределами его мира! И он тоже не хочет, чтобы его мир был разрушен, а ему самому навязали что-то противное его природе! И уж в этом — все формы и уровни Разума наверняка должны быть едины!

— Но тогда вопрос — как вообще программа сумеет сказать это программисту, или такая разумная бактерия — лаборанту? — по-прежнему глухо откликнулся Итагаро — и Джантар понял, что и он слышал его мысль (если только сам Джантар не произнёс это вслух). — Как сумеет сказать? — внезапно громко переспросил Итагаро сам себя, будто удивившись чему-то. — Или — откуда вообще программа знает, что там, вне компьютера, в который она заложена? Или, в другой аналогии — откуда бактерия знает о замысле лаборанта? То есть, получается — программист каким-то образом сообщил программе, или лаборант — бактерии… что-то такое, что та на своём уровне смогла понять? И таким образом — речь всё же о диалоге сопоставимых уровней Разума? А то, в самом деле, как ты скажешь что-то бактерии — чтобы она смогла это понять, и что-то изменить в своей жизни? Причём — не насильственно изменив её какой-то мутацией, а чтобы она сама, каким-то своим «бактериальным умом», дошла до этого? То есть — чтобы и ты, и бактерия одинаково поняли какую-то проблему, важную для обоих? Или же — человек и Сверхразум… В чём, собственно, состоят все эти откровения и пророчества, которые мы читали — если не в этом?

— Точно… — Джантара как-то качнуло внезапным перепадом напряжения даже прежде, чем он понял, что хочет сказать. — А мы и есть — люди, разумные существа, а не бактерии…

— В самом деле — что это мы? — встряхнул головой Герм, будто сбрасывая наваждение. — На основе чего пустились в такие рассуждения? Каких-то текстов сомнительной каноничности?

— Правда… — даже удивился Минакри. — Тем более — что такое вообще канонические тексты? Те, чьи авторы объявляют себя знатоками Непознаваемого? Но подумайте — не абсурдно ли это звучит?

— И то верно… — так же удивлённо ответил Итагаро. — Везде берутся толковать самые начала и концы Бытия — и тут же утверждают, что это Непознаваемое, человеку этого знать не дано. Но если так — откуда сами знают об этом? И всё — на надрыве, на страхе, а доказать своё нравственное превосходство или фактическую достоверность чего бы то ни было — никогда не могут… Как будто хотят произвольно утвердить что-то в умах людей, и только…

— Да, но политики… — начал Лартаяу. — Это древние правители могли верить, что кто-то человекоподобный способен разрушить Вселенную — а нынешние?.. Что их-то заставило броситься возрождать старые верования? А мы об этом как-то не думали. А теперь тут — эти трупы. И там говорят, что такие же трупы — повсюду…

— Повсюду… — повторил Итагаро. — Подождите, а откуда мы знаем? Мы же пока видели только наш интернат, и слышали трансляцию из одного города! А этих массовых психозов уже сколько было… И вот, наверно — просто очередной. Если бы не трупы — но и этому должно быть здравое объяснение. А мы вместо этого… Да, что тут с нами сделали, что мы изучали…

Но нет — с этими его словами ничего не схлынуло, не разрядилось не разрешилось — точно как тогда, после первого просмотра записи дома у Фиар, или разговора в почтовом вагоне. Просто внезапное сомнение породило слабую надежду — но она тут же словно растворилась в общем шоке и окаменелом молчании.

«Хотя — изучали же… — подумал Джантар. — И, казалось бы, сразу должны что-то понять. Ну, или пусть не сразу — а что-то вспомнив…»

— Пойдём вниз, — вырвалось у него уже вслух. — И давайте думать… вспоминать… Мы же, как бы там ни было, специально изучали именно эти вопросы…

— Нет, а правда — что и откуда они могут знать? — тихо, почти шёпотом (должно быть, боясь заглушить репродуктор, хотя тот и так молчал), заговорил Герм, когда они уже почти в ночной темноте медленно спускались по лестнице. — Хотя и не просто же на потеху рядовым гражданам политики бьют поклоны перед идолами… Но и дату конца мира уже предсказывали сколько раз…

— Например, из чисто математических соображений — на конец 7776 года, — вспомнил Талир. — Ведь это число — 6 в 5-й степени. А другие — на 7 шасвара 7777 года, 7 часов 77 минут 7 секунд. Правда, сам я этих дат уже не застал…

— А я не помню, чтобы к этим датам чего-то такого ждали, — ответил Джантар. — И вообще, предсказывали всегда далеко вперёд — чтобы, как срок настанет, некого было найти и спросить за обман…

— Хотя было, что и нашли, — напомнил Минакри. — Помните, мы читали, как кто-то точно так же вывел момент — 9 сахвея 7654 года, 3 часа 21 минуту? И его же потом судили как отступника от «правильной веры»? Но правда, и современных средств связи тогда ещё не было — а в те даты прошлого века по радио не передавали такого… Ну как, молчит сейчас репродуктор?

— Молчит… — прислушавшись, ответил Итагаро. — И там же, в студии, у микрофона — тоже люди… И если это действительно — этническое оружие… Донот сразу сказал — а потом нас куда понесло? Просто прорвало какую-то ёмкость на заводе или складе — как тогда, в Моаралане… Или… Кто-то преднамеренно взорвал…

От слов Итагаро ночная тьма, казалось, ещё больше сгустилась. «Уже непонятно, что страшнее…» — только и смог подумать Джантар.

— И люди видят эти трупы, — продолжал Итагаро. — Люди, которых после десятилетий прогресса цивилизации снова заставили обратиться к религиям. К тем самым, которые мы здесь изучали… И что они должны подумать?

— Слушайте, я не всё понял, что вы говорили — но тем временем нашёл в кладовой радиоприёмник! — вдруг быстро заговорил Ратона, поднимаясь навстречу остальным из мрака подвальной площадки. — Правда, принимает не все диапазоны, и батарейки изрядно сели — но кое-что слышно. Так вот… Тисаюм, Джокурам, Риэлант — все молчат… Зато из Тарнала объявили, что это — явления «врага веры», описанного в каноне Вохрила. А насчёт Элбэ так и предупреждают, что это — третьестепенный пророк, и чтобы ему не присягали. И даже, говорят, двух элбинских монахов где-то поймали пьяными — так их привязали к какой-то военной ракете, и собираются, если небо не начнёт трескаться к полуночи, так и запускать в Аухару!

— Но тогда это — уже война… — вырвалось у мгновенно похолодевшего Джантара.

— Ракету так просто запустить нельзя, — голос Итагаро выдал, сколь и его взволновало это известие. — Нужны три разных ключа — а они хранятся у трёх разных офицеров. По крайней мере, насколько я знаю…

— А дальше в студии просто началась стрельба, — продолжал Ратона. — И только кто-то успел крикнуть в микрофон: «Истинный пророк — Занклу-Хартвес!» — как всё оборвалось…

— Да, мальчики, и это — уже не тут, в специализированном интернате… — как-то особенно тревожно ответила Фиар. — Ну, то есть — каким мы его считали. Это — там, снаружи… И что же случилось со всем обществом за время, пока мы были здесь…

— А если — этнически избирательный яд психотропного действия?.. — предположил Ратона — и умолк, поражённый новой догадкой. — Но тогда, значит — и политики, и офицеры ракетных войск… Хотя подождите… Ведь если это в разных городах — то где, собственно, источник яда… Карта! — сообразил Ратона. — Есть тут у нас в интернате какая-то карта? И фонарик — а то для меня уже темно… Чтобы я мог попытаться определить центр и границы распространения… этого фактора…

— Зато я, кажется, ничего не смогу… — горестно откликнулся Итагаро. — Мы отключены от электросети. Есть только городская трансляция и радиоприёмник.

— А я? — спохватился Джантар. — И даже не подумал! Стоял там вместе с вами…

— Да — вот как то, что мы изучали, может сдвинуть психику, — констатировал Минакри. — А тут надо срочно разбираться во всём, как только можем…

«Так… С чем сразу связаться, на что настроиться? — уже по-деловому, борясь с нарастающей тревогой, заработала мысль Джантара. — В первую очередь — Тисаюм и Кераф… А давно же я не вспоминал, не смотрел, что у меня дома… Ну, Тарнала практически не знаю — видел тогда из вагона только вокзал. Риэлант, правда, немного знаю… А вот Алаофу… Только по фотографиям — но тоже попробую. И конечно — Чхаино-Тмефанхию… Фхлавиорм, Тхвелерамф… Надо же понять, к чему сказано это — «пала»… — ещё больше забеспокоился Джантар. — И что они имели в виду…»

Однако тут он вспомнил, что эта связь всегда давалась особенно трудно — и уж наверняка не территориальная удалённость была причиной. Ведь на мгновения удавалось видеть и Аухару, и какие-то из дальних островов, и теперь — даже Иорару… А окраины Тмефанхии — остров Барьерный, город Тмеинжех в дельте Фиоланы — были не так уж удалены от Каймира… Хотя по широтному расположению это и было тмефанхское Приполярье…

«Но — почему так? — вдруг подумал Джантар. — Ведь астральный мир — един, он не знает границ и различий плотного, телесного мира… Или… нет?..»

И хотя эта новая догадка была совсем некстати, если учесть ситуацию — она на какие-то мгновения завладела сознанием Джантара.

«А правда… Сколько мы тут читали, и cколько нам говорили: мир тонкий, мир астральный — един… И вместе с тем: каждый мир есть зеркало другого — и, как там, так и здесь… И вот это-то — что значит, как понять? Все они говорили загадками, чтобы казаться мудрее и величественнее — но что их загадки могут объяснить, когда случилось что-то чрезвычайное? И всё-таки… Неужели и там — по крайней мере, в низших слоях — всё, как здесь? При том, что везде говорится: здешние отличия там теряют значение, души людей собирает вместе общая карма или общая мысль… Но как же — «что там, то и здесь?» Что может значить?..»

— Что ж, я пойду обратно в спальню, — словно делая над собой усилие, чтобы вернуться к реальности, сказал Джантар. — Попробую увидеть, что смогу…

36. Могила мудрости

… — Джантар, не заснул? — голос Фиар прозвучал негромко, но напряжённо и тревожно. — Джантар, как там? Что-нибудь видел?

Джантар едва не вскочил с постели, тут же открыв глаза. Он действительно начал было дремать — при том, что видения, одно за другим открывавшиеся внутреннему взору, были столь непонятны и ужасны… И — как бывало при внезапном пробуждении, из груди вырвался сдавленный крик мгновенного ужаса…

…И увы, казалось — всё лишь подтверждало самые худшие опасения. Ведь уже сразу, в центре Тисаюма, на который настроился вначале — он увидел словно разбросанные в беспорядке человеческие тела, все только светлокожие (впрочем, ничто не указывало — живые или мёртвые), лежащие всюду в самых неестественных позах, многие — действительно голые или в разорванной одежде, а поодаль — два смятых при столкновении автомобиля, рядом с которыми даже не было не то что полицейских, а и любопытствующей толпы. И лишь где-то в стороне пожилые бородатые лоруанцы буквально загоняли палками в какой-то подвал целую колонну детей в рубашках-рясах ниже колен, при этом заставляя закрывать руками лица — похоже, именно чтобы те не видели «наготы» лежавших повсюду тел. И это, судя по дневному освещению, происходило никак не менее часа (а то и нескольких) назад… И затем — он видел так же разбросанные тела в других знакомых местах Тисаюма, а потом — помещение, похожее на подвал, но с прикованными или привязанными к чему-то детьми (и тут же — взрослые с безумными взглядами срывали с себя одежду (похоже — полицейскую форму), то и дело судорожно хватая друг друга за руки и ноги, а ещё двое, сами нетвёрдо державшиеся на ногах, вдруг стали сечь розгами третьего, должно быть, приняв за задержанного)… Увидел он и ту заводскую погрузочную платформу в пригороде Тисаюма, откуда их отправляли в Риэлант на второй этап отбора — где тоже был опрокинутый набок вагон, и сваленные в одну кучу голые и почти голые женские трупы, мимо которых два человека, почему-то в одежде дмугильских крестьян, отвернувшись в сторону, тащили два мужских тела; и школу, где проходил первый этап (правда, она как будто была пуста); и ту казарму на окраине Риэланта — опять-таки полную скорченных голых трупов, среди которых сидел на койке лишь один живой, но похоже, обезумевший от страха солдат с чуть смуглой кожей, указывавшей, на незначительную примесь каймирских генов (сами же трупы — снова, как показалось Джантару, были сплошь лоруанские и дмугильские)… И лишь после этого, и то не с первой попытки, Джантару удалось настроиться на свою квартиру в Керафе, где он на мгновение увидел Тайлара, в тёмной, уже вечерней, комнате перед телеэкраном, на котором шла заставка новостей — но какие-то хаотические вибрации помешали удержать это видение. Хотя и после этого удавалось временами принимать отрывочные, неясно откуда приходившие образы — дорожные пробки из множества столкнувшихся автомобилей; замершие пульты управления каких-то-установок с потухшими огоньками; плывущий как-то наискось через крутые волны, явно без управления, военный катер — и трупы, трупы, трупы… На улицах, во дворах, в помещениях… И ещё — просто человеческие глаза и лица, то будто излучающие наугад в пространство мольбу о помощи, то просто охваченные безысходным, паническим ужасом… Правда, были будто и моменты иных, мирных видений — толпа пассажиров в ожидании поезда на освещённом яркими белыми фонарями вечернем перроне какого-то вокзала, и даже — центр Керафа с привычным вечерним ритмом жизни: толпами прохожих, кружением огней фар на перекрёстках — но и там смущал поток бегущих сквозь неторопливую толпу в одном направлений людей, и странная затемнённость словно только и освещаемого огнями фар городского центра… И ничто во всём этом не давало ответа, надежды, не указывало пути — всё словно истекало безмолвным воплем шока и отчаяния. Но и усталость от перенапряжения была так велика, что даже при всём этом ужасе Джантар не заметил, как задремал — так и не дойдя до попыток настроиться на Алаофу, Тарнал, Фхлавиорм, Тхвелерамф…

— Джантар, так как там? — ещё нетерпеливее повторила Фиар. — Или… ты ничего не видел?

— Видел… Трупы… Кучи трупов… — только и смог ответить Джантар. — И в Тисаюме — повсюду, и в Риэланте, в той казарме… В Керафе, правда, на первый взгляд — всё как обычно… А вот Алаофу и Фхлавиорм — не видел… Просто не успел…

— Значит, всё подтверждается… — упавшим голосом прошептала Фиар.

— Что подтверждается? — не понял Джантар, пытаясь встать с кровати.

— Мы тут продолжали слушать радиопередачи, — объяснила Фиар. — Вернее, пытались… А то звук совсем слабый. Тут же все местное станции, кроме Тисаюма, молчат, и из иностранных — не слышно ни одной. Правда, на каких-то волнах были ещё неясные сигналы — но так, чтобы разобрать, слышны только три станции. Тисаюм, Тарнал и Алаофа… И со всех трёх — идёт самый настоящий прямой репортаж, как человечество готовится встречать конец мира! Какой-то церковный иерарх даже приводил изречения из священных текстов, как это должно быть… Звёзды и молнии, сыплющиеся в океан, трескающееся небо, какие-то «латунные реки крови»… — напомнила Фиар цитату, которую они все когда-то обсуждали, но так и не смогли понять. — И тоже, всё — про последний день человеческой истории, про трупы грешников, осквернённые их собственной мерзостью…

— И тоже так и сказал: учёные всё выдумали, а мы точно знаем, что на высоте ста киамов небо твёрдое, — добавил, входя в спальню, Талир. — Галактики, скорость света — всё выдумано, истинно только то, что говорится в их каноне. А потом сразу пошёл репортаж ещё из какого-то города — как там люди умирают, как оставшиеся в живых подбирают трупы. И особенно предупредили — чтобы на голые трупы взрослых не давали смотреть детям. Всё равно, мол, приходит последняя ночь этого мира — так что заприте детей где попало и не выпускайте. И сами трупы дано указание срочно убрать куда-то — и чтоб мужские отдельно от женских — а потом всем идти в ближайшие храмы замаливать грехи…

— И это всерьёз… — вырвалось у Джантара. — На самом деле…

— Ну, ты же сам видел, — подтвердила. Фиар. — Да, а потом передача оборвалась на полуслове, Итагаро сразу перевёл на другую волну — а там… В-общем — подробные инструкции, какими самоистязаниями замаливать какие грехи, — не сразу смогла продолжить Фиар. — Берётся в правую руку нож, устанавливается чуть выше такой-то части тела, и потом, с чтением молитвы вслух — не помню, что дальше… Как какие-то рекомендации садоводам — представляешь? И даже сказали — учёных, инженеров и «незаконных целителей» в храмы не пускать, пусть только такими самоистязаниями себя и спасают, ведь это именно за них всё человечество теперь расплачивается! Потом и эта волна ушла, Итагаро нашёл третью — а там как будто из Алаофы читают обращение самого Адахало по случаю конца мира! И в нём — почти всё то же самое!

— Нет, но это… — у Джантара на мгновение, казалось, даже отнялся голос. — Просто… не может быть правительственная радиостанция…

— Но передавалось на её волне… — начал, входя, Минакри. — Значит, и в Алаофе — тоже…

— Джантар — так что точно ты видел? — наконец снова спохватилась Фиар. — Чьи трупы? Какого примерно возраста, какого пола, расы?

— Ах, да… — полуоглушённо спохватился и Джантар. — Детских трупов нет, все — взрослые… И все — не нашей, не каймирской расы. Правда, пожилых лоруанцев я видел живыми….

— А — каймирцев среднего возраста? — с тревожным ожиданием переспросил из коридора Итагаро. — Как насчёт них?

— Одного живого солдата в казарме, полной трупов, тоже видел, — ответил Джантар. — Правда, по виду и он — больше лоруанец… Да… Я же видел и Тайлара! Дома, перед телевизором! И там — имею в виду, дома — как будто всё в порядке. Но что он смотрел, я не увидел… Как будто начинался выпуск новостей — и тут же связь пропала…

— А я ничего не принял, — признался Ратона (и он был здесь, в спальне). — То есть, сам и так ничего бы не увидел — но Талир тоже…

— Маятник беспорядочно мечется над картой — и всё, — подтвердил Талир. — Ничего толком не выяснили…

— И, что — прямо передают рекомендации, как встречать «Великого Элбэ»? — переспросил Ратона. — Но чьим голосом? Неужели — самого Адахало?

— Нет, это читал диктор, — ответила Фиар. — Ho — точно как официальное обращение… И что, у тебя — ничего определённого?

— Кое-что казалось… сначала, — стал объяснять Ратона. — Как будто выявлялся центр распространения — в пригороде Тисаюма, возможно, даже откуда мы выезжали — но есть и другой центр, под Джокурамом… И с фронтом распространения что-то неладно. Сначала — примерно соответствовал границам Тисаюмского округа, но потом — и по всему Каймиру, и на перешейке, и даже в Уиртэклэдии стали откликаться отдельные точки безо всякой системы… А над Элбинией — я имею в виду, континентальной — вообще какое-то диффузное возбуждение. Или это — даже не на вопрос о фронте и пределах распространения этого фактора, — уточнил Ратона. — Кажется, я просто случайно провёл маятником над Тисаюмом, и вдруг — отклик. И потом уже так, для проверки, безо всякого вопроса, водил над картой — и некоторые места откликались. И что может значить — даже не знаю… Джантар, а всё-таки — ещё подробности? Например — что в Керафе? Ты видел своих?

— Я же говорю — только Тайлара. И ещё немного — центр города… И там — странно темно, будто погашены все фонари и витрины. И — целая толпа шла по улице, а сквозь неё куда-то бежала дpугая… Да — а что там, в передачах? Что говорят дальше?

— Я только что слушал, — ответил Донот, тоже входя в спальню. — Кто-то опять начал говорить, что это — пришествие «врага веры» по канону Вохрила — и тут, похоже, батарейки сели окончательно… А Лартаяу решился открыть пустую комнату… Просто пустая и есть, ничего особенного, но там — вторая розетка городской связи, и Итагаро понёс туда репродуктор…

— … В Алаофе толпы людей разгоняют слезоточивыми газами, — тут же вновь раздался неподалёку, отдаваясь глубоким и отчётливым эхом в коридоре, тот дикторский голос — на этот раз так неожиданно громкий, что в первый момент Джантар вздрогнул. — Но зато в Моаралане идёт массовое обращение раскаявшихся грешников в святейшую веру… И в то время, как преступное правительство Лоруаны, возглавляемое вероотступником Адахало, способствует иноверцам в осаде Алаофско-Горского монастыря, и трупы монахов, принявших мученическую смерть за свою веру, расставлены вокруг него по периметру насаженными на колья…

— Опять отключили… — как-то по-деловому констатировал Итагаро, когда голос диктора вдруг умолк. — Но… вы слышали? Вы поняли, до чего дошло? Уже в столице — колья с трупами! Якобы убитых за веру… А насчёт Адахало — уже совсем не понимаю…

— Только давайте рассуждать спокойно, — голос Талира заметно дрогнул. — Итак — яд избирательного действия, и паника на этой почве во многих городах Лоруаны…

— И избирательность яда — странная, — добавил Итагаро из пустой комнаты, где уже его голос отдался эхом. — Некаймирцы среднего возраста…

— Но что же правительство не объявляет: успокойтесь, это просто прорыв оправляющих газов? — переспросил там же Лартаяу. — Хотя в Моаралане тогда сразу объявили, верно? Я имею, в виду — жителям самой Моараланы?

— Так то и было — в одной Моаралане, — ответил из коридора Герм. — А тут — по многим городам сразу. И сами подумайте — какой силы должен быть яд, и куда успеть распространиться? Или — в других местах по карте откликается просто паника?

— Да, сразу и не подумали… — спохватился Ратона. — А то действительно, что получалось бы — если уже и в Алаофе…

«И правда… — подумал Джантар, которого успела охватить мгновенная оторопь. — Что был бы за газ — от которого в одну ночь может вымереть целая страна…»

— Нет, а как что-то объявлять — когда голые трупы самым святотатственным образом лежат на улицах? — ответил Талир. — И как вообще признаться, что кто-то специально создавал такой яд? Его же за это точно проклянут жрецы всех религий! И действительно будет самое страшное преступление в истории!

— Создавать могли — просто психотический газ, — предположил Донот. — И сами не знали его истинного действия. А теперь — в ужасе, не знают, что делать, и даже — что сказать…

— Хотя вообще, создавая средства истребления людей по этническому признаку — в ужасе не были, — добавила Фиар.

— Но их же, видишь — только стыдом голого тела и можно как-то пронять, — ответил Донот. — И если так — были бы просто трупы, то голые трупы — уже знамение греха, который надо отмаливать! Вот служители всех вер и стараются…

— Да так, что в Алаофе обезумевшая толпа сажает их на колья, — добавил Герм.

— Вот именно! — спохватилась Фиар. — Мальчики, вы только подумайте — в Алаофе, столице Лоруаны!..

— А я не очень и удивляюсь… — признался Минакри. — Ведь сам монастырь — тоже в Алаофе… И будто не бывало уже в современности — и не только на Экваторе, даже в Аухаре: прямо в газете вдруг появляемся весть о скором конце мира, в назначенный день толпы людей стоят под дождём или на морозе, в ужасе ждут, что будет, протыкают себе разные части тела иглами, гвоздями, спицами, от перенапряжения вспыхивают драки, кого-то забивают насмерть — а потом малоизвестный эксперт бормочет с экрана о легковерии неграмотных слоёв населения!.. А сразу — правительство не могло сказать обществу правду, опровергнуть явный бред? Без раненых, убитых — не могло? Или — как собиралось управлять обществом, сошедшим с ума? Или — насколько в своём уме сами правительства, насколько владеют ситуацией в таких случаях? Или… действительно — кому же служат, поддерживая в обществе такую веру? Сотни, тысячи лет — не живите с надеждой, не радуйтесь жизни — а только ждите, что кто-то явится разрушить мир… И это сидит у многих глубоко в подсознании — и время от времени взрывается, потому что есть же предел прочности человеческой психики! А сами правители — будто не понимают… Хотя и мы бы не понимали, не изучая специально — наша культура, наше мировоззрение ничего подобного не знало…

— Но избирательность действия яда — направлена не на нашу расу… — ответил Джантар, будто прорываясь сквозь целый лабиринт мгновенно мелькающих и тут же ускользающих, не успев оформиться, подсознательных догадок. — И я не понимаю: зачем кто-то мог создать такой яд, чтобы где и как применять? Неужели… куда-то собирались послать с ним солдат-каймирцев?

— Однако планета действительно перенаселена, — ответил Лартаяу. — И — совсем не за счёт нашей расы… И кто-то подсчитал, что наша половина планеты способна гарантировать обеспеченную по современным понятиям жизнь вряд ли более чем миллиарду людей — а их уже 4 миллиарда! И этот вопрос — когда-то всё равно придётся решать!.. Пока, правда, можно рассуждать о кощунстве такой поставки вопроса и рожать по десять детей, не приспособленных к современной жизни, по сути — притягивая незрелые души в мир людей одним лишь фактом зачатия… Но проблема-то остаётся! И уже сейчас мы, современные люди — в численном меньшинстве среди тех, кто пытается жить в городе как в тех же джунглях Экватора или горах Дмугилии! И для кого сами люди, и деньги, и техника — фактически объект охоты, торговли, личной вражды и мести!.. Грабят автобусы, поезда, пропадают люди — особенно дети — да и взрослые годами не вылезают из судебных тяжб, так что страшно не только работать — страшно просто жить. А теперь знают и про Иорару — и понимаете, чем это ей грозит… Но попробуй взяться что-то обсуждать… И в итоге — решать такие вопросы приходится уже не тому поколению, что их породило — и когда возможен уже только крайний, жестокий выход! И вину свалят не на того, кто вопил о кощунстве, но ничего реально не сделал — а кто в критический момент нашёл хоть какое-то решение и хоть кого-то сумел спасти! И… вдруг кто-то решил — сам, на свой страх и риск, действовать тайными путями, в том числе — такими?..

«И даже не удивляет… — понял Джантар после нескольких мгновений общего потрясённого молчания. — Значит — возможно…»

— Ужасно… — прошептала в ответ Фиар. — Но… всё логично, возразить нечего… И только — что теперь будет? И — где же… — она умолкла, не договорив.

— Где же эти высшие существа, о которых мы столько читали, как они наблюдают за нашим человечеством? — понял Итагаро. — Ты это хотела сказать?

— Да, это… — призналась Фиар. — А то, действительно — столько читали об этих высших духах, мудрецах, знающих многие ответы наперёд… И где они сейчас?

— И я вот думаю, — признался Итагаро. — Как же и когда они проявляются, в моменты каких трагедий…

— Но мы не о том говорим! — громко сказал Талир. — Надо что-то делать! И кажется, уже начинали — об этом…

«Наверно — пока я был тут, в спальне, — понял Джантар. — А то сам — не помню…»

— Начинали, — подтвердил Итагаро. — И пока — только те же варианты, что год назад. Искать горных жрецов, высших духов, «людей дальних миров» в аномальной зоне. Сейчас-то — уже более подготовлены к этому…

— И всё-таки ещё раз — о ситуации в целом… — снова начала Фиар. — Всё ли мы верно понимаем, не делаем ли ошибки? Хотя в первый момент такое способно смутить и человека с учёной степенью… Но — в первый момент. А потом, подумав — разве сможет, например, физик поверить, что гелий просто выдуман? Или биолог — что выдуманы все переходные формы в эволюции, рудиментарные и атавистические признаки? Или астроном — что выдуманы сами реальные масштабы Мироздания, а историк — что выдумана вся радиоизотопная датировка, которая согласуется и с историческими хрониками, и с известными астрономам кометными орбитами? А их периоды иногда в десятки раз превосходят всю мифологическую историю «от сотворения мира»! Или мы сами — как сможем поверить, что выдумана вся биоэнергетика, а экстрасенсорные способности — не более, чем проявления какого-то «врага, веры»? И вообще, что тут свято, а что греховно — если во имя веры отвергаются самые основы современного знания?

«Да, точно… — Джантар понял, что это же беспокоило и его, мешая думать и действовать. — И всё, казалось бы, очевидно — однако…»

— Нет, а почему физик — который работает, например, над проблемой ядерного распада — должен ходить в тот же храм, что какой-то полуграмотный скотовод — иначе глубоко верующее начальство выгонит его с работы? — поддержал сомнения Минакри. — Или опять же, политики вокруг алтаря с кусками жертвенного панциря — будто не знают, что в этих канонах прямо сказано о необходимости физического устранение всех «неверных»! А «неверные»-то как раз они сами и есть! Одни физики или депутаты парламента — для других!

— И это — уже не отвлечённость, — продолжала Фиар. — Когда столько душ оказалось вырвано из тел, а правительственная радиостанция лишь сеет панику… И маятник над картой — скорее просто мечется от беспорядочных вибраций, чем что-то указывает…

— И — даже не просто отравление, — напомнил Джантар. — Людей сначала явно поражает безумие. Будто… из-под контроля выходят какие-то инстинктивные программы, что ли…

— Да, но что ещё странно, — добавила Фиар. — Взрослые обеспокоены, чтобы дети не видели голые трупы… Хотя, казалось бы — до того ли, если ждут конца мира?

— Хотят избежать посмертных мук, — ответил Минакри. — А то — во всех религиях что-то связано и с этим. И — очень маловразумительное… Какой-то «телесный стыд», «телесный грех» — а кто может понять, в чём он состоит? И… Зонгумад Третий — помните, что мы о нём читали по этому поводу?.. — вдруг вспомнил Минакри. — Хотя чем он хуже других правителей тех времён? «Зрелые мужи и жёны, познавшие многие бесчестья, ибо довелось им пройти через то, что приличествует лишь отрокам»… — привёл он цитату из какой-то летописи. — Но — ничего же никому не отрубали, не клеймили… Да и — что, получается, «приличествует отрокам»? Позор, связанный с обнажением тела и отходами жизнедеятельности — за соответственно же позорные… чисто взрослые преступления? Хотя в какой-нибудь закрытой «элитной» школе в туалете всё на виду, никуда не спрячешься — и это нормально? Вот логика… И всё-таки — что их заставляет рвать на себе одежду перед смертью, что они при этом чувствуют?..

— Да уж наверняка не удушье, — предположила Фиар. — А как раз скорее — те рефлексы, о которых редко говорят вслух. И которые так смутили наших правителей — в людях Иoрары. А тех — в наших людях…

— Нет, но — что ещё… — начал Лартаяу. — Я немного помню, как в 75-м веке тоже распространялось пророчество о конце мира — но некоторые церковники сами не очень верили, и продолжали грешить… И вообще, власть обычно не очень верит в то, что говорит обществу. А тут — явная паника на самой правительственной радиостанции…

— Но… что ты хочешь этим сказать? — не понял Минакри.

— Что сейчас, похоже, сама власть верит во всё это, — объяснил Лартаяу. — И даже не ищет пути к отступлению на случай, если всё окажется не так…

— А что власть может сказать? — переспросил Донот. — Признаться, что кто-то специально создавал такое оружие? В чём сама власть тут же будет виновата! А так — можно заставить третьестепенных чиновников, которые сами перепуганы, так как ничего не смыслят ни в химии, ни в богословии, делать с правительственной радиостанции такие заявления! И потом на них же всё свалить… Вот и будет путь к отступлению для высшего руководства…

— А заявление от имени самого Адахало? — напомнила Фиар. — О котором я уж не знаю, что думать… То он вытаскивает нас из той, прошлогодней истории, и доверяет нам тайну — то забывает о нас почти на год, пока тут вводят телесные наказания, религиозные посты, и всё такое пpoчee… Тем более, возглавляемое им же правительство сперва неофициально paзрешило, a потом — узаконило эти «регионы по вероисповеданию»… И тоже не понимаю: там разгоняют толпу — и от имени его же, вохрилопоклонника, кто-то провозглашает конец мира по элбинской вере… И как же теперь — тайны цивилизации? Или… мы уже сами не заметили, как узнали их в наших ночных чтениях?

— Но… что мы узнали? — во внезапном испуге вырвалось у Ратоны. — Мифы, противоречащие друг другу? И сама смена мировых периодов по вере в Вохрила должна выглядеть не так… А Адахало действительно участвовал в церемониях вохрилопоклонников, и это видела вся Лоруана… Или… Подождите, а откуда известно, что это — Адахало? А не просто — кто-то, сойдя с ума, говорит от его имени? Тем более — если одних этот газ убивает через перевозбуждение, а других — только усыпляет почти на сутки, не может он у кого-то ещё вызывать расстройство психики? С бредом, галлюцинациями, паническим ужасом, и тому подобным? И так как люди достаточно подготовлены религиозной пропагандой — всё и воспринимают в соответствующем плане? Хотя подождите… То есть, получается — везде, где паника, есть и этот газ? Но тогда — откуда и с какой скоростью должен двигаться фронт его распространения? Или просто — сообщения с Каймира подняли панику по всей Лоруане?..

«И опять — только предположения, — подумал Джантар, словно с усилием что-то преодолевая в себе. — Но как их проверить? И что делать? А тут ещё — тайны, которых мы так и не узнали… Или — узнали, но не поняли…»

— Я тут ещё кое-что услышал, — снова донёсся из пустой комнаты голос Итагаро. — Но — только немного, урывками, и очень тихо. Опять повторили, что «иноверцы» осаждают Алаофско-Горский монастырь, и их разгоняют слезоточивыми газами, а в Моаралане идёт массовое обращение в элбинскую веру. И ещё где-то — я даже не понял, где — формируются целые очереди соответственно тяжести грехов, кто вслед за кем должен каяться… А где-то уже разгромлен храм Вохрила — и трупы жрецов действительно рассадили на кольях по периметру! — Итагаро не мог говорить даже относительно спокойно. — А вообще о погибших так и говорят, что это — грешники, которые сами обрекли себя на посмертные муки! И ещё — будто бы где-то уже останавливаются электростанции, сходят с рельс поезда, и даже, если я верно понял — взорвался газопровод под Моараланой! И… это же везде, где нет компьютерных систем, которые сами всё остановят при неспособности людей управлять объектом — возможны катастрофы! То есть, получается — авария следует за аварией, а все только бегут каяться? Если и это — не чей-то бред…

— И, если не бред — значит, это уже в Моаралане… — глухо ответил Лартаяу.

— Волной идёт по всей стране, — подтвердил Итагаро. — Если не по целой планете… А заграница вся молчит, только на одной волне еле слышно что-то неразборчивое. Но здесь ещё кто-то прямо так и сказал: дойдёт до океана — и в него сразу полетят первые звёзды. Как раз ровно к полуночи и ожидают… А откуда всё вообще началось… Похоже, предполагают — именно с нас, с Каймира. Хотя вообще, я же говорю, было плохо слышно, и голоса — какие-то безумные… Им самим сейчас главное — не эти подробности, а как спасти свои души…

— Но ты же не предлагаешь и нам всерьёз спасать наши души таким образом! — не выдержал Минакри.

— Но что-то же происходит… — ответил Итагаро. — Что-то такое, что заставило множество людей толпами повалить в храмы, ожидая, когда начнёт трескаться небо! А ведь эти люди учились в современных школах! А кто-то — и в институтах, и наверно, есть даже с учёными степенями!.. И вот их-то — что заставило поверить в ложность той схемы Мироздания, которую они же создавали своими исследованиями? И где они сейчас, почему не скажут остальным, что происходит?

— Мальчики, но мы же с вами понимаем, где мифы, а где реальность! — отчаянно воскликнула Фиар.

— А вот — многих серьёзных и образованных людей кто-то сумел разубедить в том, что они знали, — ответил Джантар, с трудом узнав свой голос. — Тех самых, которые недавно уверенно рассуждали о строении атома, древней планетарной истории, эволюции жизни… И это проявилось сейчас, когда повсюду лежит множество трупов — и мы даже не знаем, куда попадут души, вырванные из этих тел… Мы же так и не успели подробно изучить устройство тонкого мира. Столько противоречивых свидетельств… И все сходятся разве лишь на том — что есть слои высшие, средние и низшие…

Внезапная страшная догадка не дала Джантару продолжить. Да и не сразу дошла до сознания — так было дико и ужасно…

— Да, мы не знаем этого, — наконец смог он заговорить снова. — И не знаем, сколь вообще реально то, о чём мы читали. Все эти божества, требующие кровавых жертв, вершители судеб, которым так ненавистно свободное развитие человека, «избавители» человеческой души ото всего, что имеет для неё какой-то смысл… Но и не зря же, не случайно там такое — повсюду… Угрозы всё разрушить, ограничить до предела, отнять всё, что составляет цель и содержание самой жизни…

— Но… что ты имеешь в виду, Джантар? — глухо прозвучал шёпот Фиар в как-то по-особому замершей тишине.

— А то, что… — Джантар снова лишь с трудом заставил себя сформулировать мысль вслух. — Вдруг… там действительно есть такие могущественные и враждебные людям существа, которые веками, тысячелетиями подпитываются энергиями перепуганных людей и целых толп? Вспомните монаха, с которым едва справились вдевятером — а до тех пор ничего не могли сделать поодиночке?.. То есть — понадобилось объединённое усилие девятерых, чтобы преодолеть эту его броню? — продолжал Джантар, чувствуя, что говорит сумбурно, да ещё словно прорываясь за какую-то грань. — И как он умолял кого-то простить его? Он, сам обладавший такой силой? А мы и не подумали, что это, возможно — не отвлечённый образ того, во что он верит — а какая-то реальная сущность? И представьте — если эта сущность повелевает сотней, тысячей таких монахов! Какая разрушительная мощь накоплена где-то в слоях астрала? А теперь вспомните: каждый мир есть зеркало других миров… И тут же нас уверяли, что там установлена высшая справедливость, а всё зло и несовершенство — здесь, у нас… А кем же там становятся те, кто творили зло здесь? И так ли уж они там бессильны? И из кого, собственно, состоят все эти армии тьмы, чёрные воинства, если они там — лишь грешники, терпящие мучения? Да, как нас подготовили эти учителя, боящиеся каждый утратить монополию на толкование Истины…

И вновь всё замерло в ужасной тишине — и казалось, что-то беззвучно рушилось, осыпалось, растворялось в окружающем мраке, будто само становясь частью этой тьмы, уплотняя её собой…

— Но разве сам низший астрал мог создать такую угрозу нашему человечеству? — совсем неуверенно попыталась возразить Фиар. — Разве когда-то они вот так, во множестве, вырывали души из тел?

— Численно сокращать плотноматериальное человечество, лишая себя же возможности воплотиться здесь… — добавил Итагаро. — Да, что-то не то. И больше похоже именно на яд избирательного действия.

— Но избирательного — в отношении всех рас, кроме нашей, — как-то механически, словно ещё под влиянием собственной догадки, ответил Джантар. — Странно…

— Да, я тоже думаю… — согласилась Фиар. — Как раз «грешная» раса остаётся — а все «благочестивые» уходят… Не понимаю…

— И всё же, будь это яд из секретных правительственных лабораторий — наверняка кто-то давно понял бы, в чём дело, — добавил Лартаяу. — Тем более, не растерялись же тогда, с этой нашей записью, не объявили её знамением конца мира по вере в Вохрила, Элбэ, или ещё кого-нибудь! А тут вместо того, чтобы прямо заявить о химической атаке или диверсии… Значит — сами не знают, с чем имеют дело!

— Верно… — согласился Донот. — И в Моаралане не погнали всех сразу каяться в храмы — хотя некоторые яды тоже обладали психотическим действием…

— Но не могут персонажи древних мифов на самом деле явиться судить и разрушить целое Мироздание! — не дал ему договорить Итагаро. — Наше, реальное, размером в миллиарды световых лет!

— Так-то так, но что-то же происходит, — ответила Фиар его же словами. — И кому-то правители этого мира тысячелетиями демонстрировали верность. Молитвами, жертвоприношениями… И только наши, чхаино-каймирские — мудрые руководители общества, уверенные в себе и в том, что действует на общее благо — а остальные… Так и есть — какие-то шуты, придворные… Слуги кого-то, кто сам известен только из мифов… Но пока… Хотя не думаю, чтобы всерьёз произошло то, что нереально в нашем мире — но время, объявленное до чего-то, приближается… А мы сидим тут вместо того, чтобы как-то действовать…

— Да, надо куда-то идти, что-то делать, — согласился Итагаро. — Но я не могу сообразить — куда и что именно? А сколько прочли, сколько их всех у нас побывало — и что в результате? Даже о наших горных жрецах — ничего определённого…

— А вот же кто мог бы нам что-то объяснить, — согласилась, в свою очередь, Фиар. — Но о них тут за всё время — ни слова… И ни в одной из книг — ничего о том, как с ними связаться, где искать…

Разговор снова прервался — yжe в напряжении судорожного, лихорадочного мысленного поиска. И Джантар стал молча думать: действительно, как странно — нигде, ни в одной из книг и ни на одном из занятий, даже не были упомянуты горные жрецы Чхаино-Тмефанхии и Каймира… А ведь, казалось бы — они, бывшие легендарной надеждой и духовной опорой многих поколений каймирцев, уж наверняка должны быть реально доступны тем, кто во все эти времена искал мудрости, исцеления, приюта, спасения от опасностей… Но — о них ничто не давало знать даже единой фразой в книге или точкой на карте! В библиотеке, специально подобранной для интерната такого профиля… И сейчас вспоминались лишь совсем другие, не каймирские, легенды и предания о тайных обителях — до которых тогдашние путники добирались с немалым трудом и даже риском для жизни, руководствуясь ниспосланными им видениями, и иногда — указаниями жителей встретившихся по дороге селений. И вообще эти предания относились, как правило, лишь к старым временам — и мало что говорилось о конкретной судьбе людей, добравшихся до таких обителей и принятых там сейчас, при жизни нынешних поколений. А уж что следовало думать — исходя из того, что всё же говорилось… Ведь если особо подчёркивалось, что человек, вступая там в какое-то братство, рвал все старые связи — и словно начинал в том же теле новую жизнь, как бы «умирая» для своего прошлого, родных и близких во внешнем мире, который с этого момента точно так же «умирал» для него — о ком и о чём можно было говорить и думать с каким-то доверием и надеждой? Если эти организации — пользуясь либо интересом человека, либо его отчаянием, либо тем и другим сразу — стремились заполучить его всецело, без остатка, напрочь оторванным от всего, чем он жил раньше?.. Однако что странно — о горных жрецах Джантару как будто вовсе не приходилось слышать ничего определённого! Будто никто не знал лично конкретных людей, присоединившихся к ним — или наоборот, у них самих будто не было родственников и прошлого во внешнем мире… И даже Ратона почему-то, как ни старался в одну из ночей, когда ещё только нашли в библиотеке книги с картами, не мог хоть приблизительно определить местонахождения их обителей — словно сам маятник упорно не желал дать ответ… Но… не означало же это, что сами горные жрецы в нынешнюю эпоху остались лишь мифом?..

— Нет, а правда — к кому можно обратиться? — снова заговорил Итагаро, не дав Джантару эмоционально среагировать на новую, поистине страшную догадку. — Да, мы привыкли верить, что где-то есть носители высшего знания, стражи высшего блага… И где они сейчас, когда происходит такое?

Но и тут ответом было лишь несколько мгновений молчания. И Джантар вдруг понял: да, нечего сказать, нечего ответить на это. При том, сколько прочли, передумали, спорили о прочитанном. И даже нечего вспомнить — по крайней мере, сразу — из всей этой учёбы…

— А те, кого мы тут видели… — снова начал Итагаро. — Так они же сами куда-то уходят, удаляются из общества… И потом сидят в своих норах — и оттуда мучают, изводят страхом самые чистые, совестливые души, тех, кто действительно готовы обратиться к добру и мудрости! А сейчас из их излияний даже вспомнить нечего, — признался Итагаро в том же. — Потоки общих слов о высшей нравственности, праведности, святости и тому подобном… Но сами подумайте: сила и обладание тайной — ещё не есть нравственность!.. И тут же — что-то о непомерно долгих сроках учёбы, ступенях посвящений, испытаний… И что, думаете — могли бы мы рискнуть к ним обратиться? И они хоть сейчас открыли бы нам какие-то свои тайны? Или тоже пришлось бы, как ни в чём не бывало, рассесться вокруг этого монастырского наставника, чтобы он нам начал важно втолковывать, какие мы все нехорошие и несовершенные? А то похоже, лишь это и нужно — заронить в душу зерно страха, связав его с чем-то таким, что ты всё равно никак не можешь проверить — и насаждаться произведённым эффектом! Нужно, чтобы перед ними унижались, умоляли их о доступе к каким-то тайнам, соглашались поломать свою жизнь ради этого! А кто и когда видел их там, где действительно происходят какие-то трагедии? Не в мифах, не в легендах — наяву? Ну, хотя бы в той же Моаралане?

— Подожди, здесь что-то не так… — начала Фиар. — И нам надо думать не об этом…

— А что — не так? Что наука предупреждает об опасности — но не мучает страхом? И в ней можно выдвигать гипотезы — и это не есть ни кощунство против чего-то высшего, ни сомнение в человеческих качествах учителя — а недостаток знаний не есть личная неполноценность ученика? И именно это я вспоминаю, когда пытаюсь понять, чему нас учили! Почти каждый так и начинал: путь к совершенству — только через мою богоподобную персону…

— В идеале! — нетерпеливо, но снова неуверенно возразила Фиар. — А всякий идеал чем-то отличается от реальности!

— Вот именно! И это их богоподобие — идеал, которые отличается от реальности! Нельзя же представить, чтобы в торговом центре продавался баллон идеального газа при температуре абсолютного нуля! И так же — с их всеведением и всемогуществом! Тем более — то и дело, во множестве притч и примеров, проводится идея: не требуй от них невозможного! То есть: как почитать их, благоговеть перед ними — так они знают всё, а как дойдёт до дела — нет? Но и говорить на равных нельзя — можно лишь покорно внимать?.. Хотя подумайте: зачем им таиться, зачем эта недоступная важность, ступени посвящения, если они — стражи общего блага и такие бескомпромиссные борцы за него? Разве не те же цели и у нас? Или — благо человечества должно твориться в тайне от человечества? А… реальные трагедии — такие, как сейчас? Или — те же войны, перевороты, массовые казни? Где они тогда? И только потом от их имени кто-то заявляет: мол, что-то было неверно понято — или наоборот, человечеству в такую-то эпоху было открыто не больше, чем оно могло понять… Но позвольте — что за божественные сущности, которые вроде бы творят добро, а реальный итог — зло? И что за высшая мудрость, которую можно переврать как угодно? Нo всякий раз виноваты мы — а они непогрешимы… И вот такую идеологию мы в первую очередь изучали! Вот вам и тайны цивилизации, которые мы должны были знать на какой-то крайний случай!..

— В общем — опять к вопросу, нравственно ли торговать спасением за личную преданность, — ответил Донот, вспоминая одну из недавних дискуссий. — Хотя — тут уже не до таких споров…

— Но как вы не понимаете, что тайну приходилось хранить в первую очередь от светских властей! — не выдержал Ратона. — Которые со своей манией контроля во всём и над всеми — готовы влезть в то, чего не способны понять!

— И — ради этого тебе в 76-м веке пришлось запоминать наизусть учебник по лекарственным травам? — напомнил Итагаро. — A сейчас такой справочник можно запросто взять в любой библиотеке… И что — опасная информация в недобрых руках стала менее опасной? Или — общество поняло, что у человека со справочником в голове сама мысль — тугоподвижна? Хотя ученику такая память учителя кажется чудом — но цена слишком высока… Или… подожди, у тебя же своих учеников не было?..

— У них память не выдерживала, — признался Ратона.

«Нет, но как же так? — спохватился Джантар. — Что мы обсуждаем — когда надо действовать?»

— А просто врачами они не имели права быть? — продолжал Итагаро. — Только врачами со справочником в памяти? И кстати — всё ли в тогдашнем справочнике соответствует нынешним представлениям? И всё ли вообще нужно было для медицинской практики? Там же половина — древняя натурфилософия и космогония, которая в итоге не выдержала проверки временем! Но это — хранили как великую тайну чуть ли не пуще самой жизни! И верность лично учителю сразу ограничивала всякий поиск ученика, и надо было только запоминать и запоминать! Ведь тайну не должен узнать какой-то там враг, иноверец… Враг в области медицины, философии — так, что ли?

— Но о том ли сейчас речь… — сделала попытку вмешаться в разговор Фиар.

— Однако верно… — как бы не услышал её Герм. — Они почему-то не решают свои философские разногласия в мирных дискуссиях между собой — а превращают в поле битвы сознание ученика! И сколько раз в истории это перерастало в битву уже буквальную — с кровью, трупами…

— Но трупы — у нас и здесь… — снова начала Фиар.

— Так я и говорю — к тому, кого мы можем искать и куда обращаться! Но, понимаете, тут и вовсе… — Герм ненадолго умолк, пытаясь собраться с мыслями. — Этих тайных знаний — для внешнего мира как бы не существует, и их всё равно приходится переоткрывать средствами «легальной» науки… И даже бывает, сами хранители тайн вдруг обнаруживают, что ревностно хранили чушь — и начинают изворачиваться: их, мол, не так поняли… Или наоборот — догоняют уже сделанное открытие с криком, что они это и так знали, или — что это несущественно, и не представляет интереса для «истинной» мудрости… Хотя в чём она тогда — истинная? И где сами их достижения? Где какие-то теории, разработанные ими? Ну, вот они всё знают раньше, больше, и глубже, чем мы — но в чём какая-то ценность этого, если мы всё равно должны доходить до того же своим умом? И кто тогда они сами? Просто сторожа на могиле древней мудрости — которая ещё неизвестно, то ли есть у них, то ли нет?..

«Да, вот и разбираемся — прямо сейчас, на ходу — в доступных нам тайнах цивилизации… — вдруг понял Джантар. — Вместо того, чтобы что-то делать…»

— И действительно о чём угодно скажут: вы это не так поняли, — продолжал Герм. — И этот посмертный суд — не следует понимать буквально как суд, и это полубессознательное блаженство — на самом деле состояние какого-то высшего познания, и это рабское ликование у трона каких-то владык — просто метафора искренней благодарности человека высшим существам согласно его вере… Ну, а то, что сейчас происходит — метафора чего? Когда здесь, во дворе — и повсюду в Тисаюме, и не только там — лежат совсем не метафорические трупы? И зачем, для кого всё это описано в таких метафорах, что выглядит именно как суд, поклонение, наркотическая одурь? Для людей прошлых веков, которые что-то не могли понять иначе? Хотя после того было уже сколько новых учений, легенд, пророчеств — и что же эти мудрецы не дали конкретных указаний даже о том, позднее какой даты действие какого из них уже не распространяется, и люди могут понимать всё иначе, без этого буквального страха за свою личную судьбу?

— А как вам тезис, что всё в нашем, телесном мире — бренное и тленное, а настоящая жизнь — только в иных мирах? — вспомнил Итагаро. — Они же нам и это постоянно повторяли! Как будто этот мир — какой-то менее настоящий, и сама жизнь в нём напрочь лишена высшего смысла, а всякий, кто особенно привязан к нему… Ну, коротко говоря — дурак! И это — о мире, который имеет такую колоссальную космическую протяжённость, что даже его видимую часть — и то, как предполагается, весьма малую — световой луч преодолевает за миллиарды лет! Это такой огромный мир — бренное и тленное, и его роль в Мироздании — быть лишь ступенью на пути к «настоящим» мирам, как бы — верхним чистилищем грешных душ? Хотя о протяжённости тех, «настоящих» миров — либо ничего определённо не сказано, либо они, можно подумать, включают даже не всю систему Эяна — так как в числе планет даже не упомянуты внешние, открытые позже других, Кулайт и Фартум! А то и вовсе, уже говорили — размером едва ли с город… И это — более настоящее, чем миллиарды галактик? Ну, или… Ратона — вот ты действительно помнишь себя в астрале… И, как — можешь по своим впечатлениям сказать, что тут всё — менее настоящее, чем там?

— Другое — да, но «менее» — не скажу, — не задумываясь, ответил Ратона. — А вообще… не затем ли и заставляли запоминать наизусть учебники — чтобы просто не возникало лишних вопросов, некогда было думать? Меня самого в тот раз удивляло…

«Нет, а если в этом разговоре сейчас… — вдруг подумал Джантар, — продолжается действие газа? Как тогда, на лестнице в телецентре? И надо срочно куда-то идти, что-то делать, решать — а мы спорим…»

— Но ты не хотел обидеть кого-то недоверием? — переспросил тем временем Итагаро. — Ведь тебя приняли в монастырь, допустили к учёбе — а иначе тебя ожидал пиратский корабль…

— Нет, но что это мы? — не выдержал Минакри. — Тут — трупы, там — такие сообщения, а мы о чём говорим?

— О том, чему нас учили! — ответил Итагаро. — И на кого или что мы реально можем рассчитывать! Потому что на этих, с их метафорами и требованиями почитать себя как всеведущих — а на меньшее они не согласны — уж точно вряд ли!.. И некогда даже думать, почему для них всё в этом мире — бренное и тленное… Но помните, мы же немного изучали и другое? Откровения как будто уже явно иных цивилизаций, данные о контактах с ними? И те, судя по всему — тоже люди технической культуры, которых видели вместе с их космолётами! И вот, кстати — доказательство, что как раз мы избрали верный путь развития, а человек только молящийся, только поклоняющийся — тупик!..

— А вот тут уже я должен вас предостеречь, — вдруг сказал Лартаяу. — Я и раньше слышал об этих новых сектах — которые будто бы основаны уже на нынешних контактах с дальними мирами. И даже потом узнал, что мой второй «усыновитель», Убалури — как раз из такой секты. Откуда и вынес те свои идеи… И у них только внешне всё очень современное, с употреблением научных терминов — а потом приходит к тому же… Опять — ссылки на древние каноны, опять — потуги доказать, что там под концом мира, небесным воинством, посмертным судом или высшим блаженством подразумевается что-то другое, более приемлемое для современного понимания… Только я сразу и не поверил, не принял всерьёз — а потом, уже здесь, сперва тоже увлёкся… Я, что, никогда не рассказывал?

— Как будто нет, — даже не очень удивился Герм (и до того ли было, чтобы сейчас удивляться такому?). — Но я понимаю, о чём это ты. О каких текстах… И меня тоже смущает, — признался Герм. — Ясно сказано совсем не то — и тут же разъясняется, что это было величайшее научное откровение, истинный смысл которого скрыт в аллегориях, так как древние фархелемцы не могли понять иначе… А мы, современные, как должны понять? И где те сами были с этими разъяснениями — когда в Лоруане и Шемрунте за нежелание признать Фархелем плоским людей просто вешали? То есть опять же — что за пророки и спасители, являющиеся только, когда уже поздно? И что за откровения, которые можно толковать как угодно, но истолкуешь не так, и за это — смерть? И — где доказательства самого космического происхождения этих текстов? И тоже — везде какой-то страх перед последствиями сомнений? Но зачем высшим цивилизациям создавать у нас такие религии, да ещё напоминать об этом во всё новых откровениях? А тут и старые церкви сразу набрасываются на это новое — и добивают страхом вместо того, чтобы признать как дальнейшее развитие их же учений…

— И всё-таки — откровения откуда-то идут, — ответил Лартаяу. — И у них есть какая-то цель…

«И… правильно, что обсуждаем! — вдруг понял Джантар. — Чтобы знать, что происходит, надо разобраться — чему нас учили…»

— Ну, а если «всё как там — так и здесь»… — начал Ратона, — то получается… это и исходит — от таких же людей, как мы? Я имею в виду — сущностей человеческого уровня? Как — те же политики, монахи… И они — просто как-то входя в сознание здешних, плотноматериальных людей — выдают им свои мысли за великие откровения? Но тут уж — просто вынуждены говорить, что и всё то, прежнее, диктовали тоже они! Иначе — вопрос: если правы только эти, новые — значит, всё прежнее исходит от лжепророков? Но им тоже верили! Или тогда уж — с какой стати верить этим? Вдруг и они — ложные?..

— Да! А читатель… будто впадает в гипноз от глубокой и чистой веры посредника! — согласился Лартаяу. — Ведь тот сам ни в чём не сомневается, верит во всё это — и даже пытается толковать по-своему, создавать на этой почве свою теорию! И в итоге — читателю достаётся текст уже с логически и эмоционально выверенной схемой, где есть всё что надо — и глубокая вера, и научное знание!..

— Ну, мальчики, не знаю… — усомнилась Фиар. — Вряд ли мы сейчас готовы делать такие выводы…

— Хотя… — усомнился и сам Ратона. — Там же везде — и какие-то предначертания на века вперёд. А сколько таких пророчеств потом не сбылось… И опять-таки та же идея — человек слаб, от него ничего не зависит, сиди и жди, пока кто-то решит всё за тебя. Идея, сама по себе какая-то нечеловеческая. Но посредник, похоже, действительно ни в чём не сомневается…

— Так… и выбирают же специально тех, кого можно потрясти чем угодно! — поддержал эту версию Герм. — Как древнего экваториального людоеда, для которого обыкновенный мусоровоз был бы небесной колесницей! Вот эти откровения и воспринимают совершенно случайные люди, отобранные по непонятному признаку: какие-то крестьяне, дворники… И хоть бы однажды — человек, который может понять научную теорию! Но нет — предпочитают тех, кому можно произвольно комбинировать поля, частицы, векторы и факторы — просто как образы мифов — и те во всё поверят… Вспомните хотя бы… эти восемь «основных полей Вселенной» — подогнанных под число планет в системе Эяна и дней в неделе! А это — уже не те первые наши учителя, это — одно из откровений! И мы хоть и видим, что явный смысл — абсурд, ищем там скрытый…

— И правда… — отозвался с другого конца спальни Талир. — Мы верим, что за нами кто-то наблюдает, направляет наш путь — и вот образцы приписываемой им мудрости. И — что мы на самом деле знаем о них, и их истинной роли в нашей истории?

«И как это доходит до нас только теперь, — понял Джантар. — Хотя — доходит ли? Или мы снова заблуждаемся?»

— Ну, что — дикари мы для них и есть, — горестно ответил Минакри. — Ну, то есть — не конкретно мы, не наша чхаино-каймирская культура — а наше человечество в целом. Учёные в одном храме с полудикими кочевниками, политики с теми же кусками панциря на телеэкране… За что уважать таких? И есть ли смысл давать им серьёзные откровения?

— Нет, а кому и зачем посылаются несерьёзные? — возразил Герм. — Хотя верно, — спохватился он. — Мы даже не знаем, что и откуда на самом деле берётся…

— И… откуда известно — что вообще должны быть именно такие боги, ангелы, черти? — высказал Джантар вдруг пришедшую на ум мысль, ещё сам не представляя, куда она ведёт. — Откуда сами образы? Кто и как создал их в умах людей? Или… кто и кому подал идею, под каким видом являться людям в изменённом сознании?

И снова всё погрузилось в напряжённую, будто волнующуюся тишину. Да — волновалась сама тишина, ведь даже из соседней комнаты, где был подключён репродуктор, не доносилось ни звука…

— И где эти покровители? — не выдержала Фиар. — Как начинаешь разбираться — везде какие-то наказующие божества, монастырские сторожа тайн, страх перед загадочной мощью… И зачем нас тогда уверяли, что за нами наблюдают, куда-то ведут — если все человеческие проблемы человек должен решать прежде всего сам? И странно, если бы сущности сверхчеловеческого уровня — в чьём ведении планеты, звёзды, галактики — решали за нас наши вопросы… И…что с нами сделали, если мы сейчас не берёмся куда-то идти, кого-то искать — а должны ещё как бы вырваться из-под назойливого покровительства, которое в обычной жизни мешает думать и действовать, сковывает волю, подавляет paзум, заставляет постоянно проверять себя на соответствие непонятно кому и чему — а в трудный момент и оно то ли есть, то ли нет?

— И правда… — согласился Джантар, вдруг поняв, как точно Фиар выразила то, что беспокоило всех. — Хотя — не значит, что мы не готовы принять помощь, совет, информацию — но и непохоже, чтобы нам её предлагали… Просто какой-то беспорядок мечется и вокруг нас, и в наших умах… И тоже верно — не дело духов планет и звёзд решать за нас наши проблемы… И люди тонкого мира — если они такие же люди, как мы — могут знать и понимать немногим больше нас самих. А мы уже настроены на что-то особенное, высшее…

— И главное — в каком плане! — продолжала Фиар. — Человек всегда перед кем-то виноват, что-то кому-то должен, всегда кто-то свят, а он грешен — и всё вообще как-то не по нашей, человеческой логике! Но мы-то живём по нашей — и что нам делать, как быть, если случилось такое? А тут как бы и те, в иных мирах — только холодные наблюдатели или экспериментаторы на наших бедах, и свои, фархелемские тайнознающие — только строят произвольные концепции, а просто люди в астрале — и есть просто люди, которые ничего не решат за нас лучше, чем мы за себя… И всё равно — надо ждать откуда-то ответа? Даже не наводящей информации — именно готового, категоричного, непререкаемого ответа! Но — почему?

— Предполагается, что на связь с человеком может выйти кто-то более мудрый и информированный… — начал Ратона, явно ощущая неуверенность своего ответа. — И мы до сих пор даже не задумывались: а собственно, кто, какого уровня? Кого человек вопрошает — и кто откликается? Это древние люди могли думать, что получают информации просто с Наивысшего уровня, с уровня целой Вселенной — но мы-то сейчас знаем, как она огромна! Галактики в ней — как клетки нашего тела для нас, планета — как молекула или даже атом в клетке, ну а сам человек… Даже не знаю… И с отдельным нейтроном не сравнишь…

— Хотя подождите… — сообразила Фиар. — Нам же сколько раз в литературе встречалось понятие Космической Иерархии… И конечно — как мы не думаем над каждой химической реакцией в каждой клетке нашего тела, так и Сверхразум уровня всей Вселенной наверняка не предназначен думать за нас… Но есть и более близкие к человеку по своим масштабам иерархические уровни Разума!

— Да есть-то есть, — согласился Ратона. — Но я чувствую — тут и ещё не всё так, как мы представляем…

— И мне так кажется, — признался Джантар, тоже вдруг ощутивший смутную неудовлетворённость своими представлениями о Космической Иерархии. Да, что-то определённо не сходилось… Но и решить это для себя — сейчас, в таких обстоятельствах — вряд ли было возможно…

— Нет, но чего мы ждём? — спросил уже Талир. — Мы, что, так уверены, что здесь мы — в безопасности? Или просто не знаем, что делать? Хотя — ты, Ратона, конечно, надеешься на свои 90 лет…

— Надеюсь… — ответил Ратона опять с явным оттенком сомнения. — И потом — куда идти? Если и маятник просто мечется над картой — и видите, что нам дают все эти трактаты и пророчества. А в конечном итоге все беды сваливаются на наше человечество неожиданно… И только потом говорят, будто кто-то что-то знал заранее… Хотя если бы, например, Джантар что-то знал — неужели не сказал бы сразу?

— Нет, а вдруг… — тут же спохватился Джантар. — Подождите…

Он снова стал перебирать в памяти ещё не сбывшиеся сны и видения. Но нет — всё было не то… Сам он — в роли ночного сторожа, Герм — с мегафоном в руке, Донот и Фиар — в каких-то лабораториях… И пусть даже это, последнее, можно было понять как знак надежды — оно ни о чём не говорило конкретно в данной ситуации…

Или… тот рой огней в ночном небе? Тем более — учитывая, что они услышали… Хотя мыслимо ли представить — чтобы на самом деле…

Джантар с усилием отогнал мгновенную оторопь, заново сосредоточиваясь, чтобы думать и вспоминать дальше…

…Но — что ещё? Тот поезд жёлто-красной расцветки, стремительно мчащийся по высокой рельсовой эстакаде на фоне густо-зелёных склонов? Да, этого в их жизни тоже ещё не было… Но… не было ли просто в том фильме о событиях уходящего года — как кадра, иллюстрирующего строительство новых транспортных путей? Был очень похожий кадр! A он понял только сейчас… Значит — не то…

…Или — та ночная дорога под пасмурным небом, уходящая куда-то вниз, в почти непроницаемую тьму, и по-особому тоскливая и тревожная сходством как раз с видениями низшего астрала? Во всяком случае — бывали и сны со странными сумрачными ландшафтами, тёмными туманными человеческими фигурами на их фоне — которые он истолковывал таким образом… Но, в отличие от них, у видения с дорогой явно был иной смысл — какой-то отчаянной борьбы, конца одного пути, и тут же — начала другого, по-своему также тяжёлого и тревожного…

И та дорога вела с горного склона… Так… не была ли это попросту та дорога, которой они почти год назад приехали сюда? Но — и не тот участок, где они потом, в последние дни прошлого года и первые — нынешнего, катались на самодельных санях из остатков установки для актиний? Другой — более далёкий, сразу за небольшим пeревалом — на который теперь, по пути из интерната, и надо было сперва подняться, так как в тот раз ехали от перевала вниз и только вниз? Хотя и видели сам перевал лишь однажды, при свете дня, через окна автобуса… И всё же, пытаясь представить тот участок дороги ночью при виде сверху, с перевала — Джантар всё более убеждался: это — та самая дорога…

— Да… Есть… — решился наконец Джантар. — Я вспомнил… Та ночная дорога… Это по ней мы ехали сюда… И теперь, этой ночью, нам придётся идти по ней обратно… В Тисаюм…

— В Тисаюм? И… просто идти? — переспросил Талир. — В такую даль? Но это же — десятки киамов… Хотя… — чуть помедлив, добавил он, будто сам убеждая себя, что другого решения нет. — Правда, не оставаться же здесь…

— И почему — идти? — не понял Лартаяу.

— Ах да, там же за проходной — автомобиль, — вспомнил Джантар. — Вот и давайте не терять времени. Об остальном будем думать уже по дороге…

37. Ступени прозрения

— И мы опять сделали, как подсказало твоё видение, — прошептал Герм, насторожённо прислушиваясь и оглядываясь по сторонам. — И уже идём в Тисаюм… Если всё верно поняли… А то знаете же — видения будущего всегда отрывочны, вне связи с чем-то.… А тут… и с настоящим — не всё понятно…

— Теперь и эта дорога — наше настоящее, — почти шёпотом, ответил Джантар. — Будущим оно было — тогда… И — что нам оставалось…

…Сборы в дорогу были недолгими. С собой взяли — лишь найденный почему-то не на кухонном складе, а прямо в учительской, ящик с консервными банками, ничуть не похожими на те, из которых ели солдаты (должно быть, учителя оставляли их себе, несмотря ни на какой пост), а из кладовой интерната — свои рубашки, и ещё на всякий случай, как и в прошлом году — снятые прямо с обеих сторожевых вышек ручные пулемёты и оказавшийся там же, на одной из них, бинокль. А вот радиоприёмник почему-то забыли — хотя он и так уже практически молчал — и вспомнили о нём лишь позже, по дороге. И совсем странно было — что, выходя… почему-то даже не подумали воспользоваться легковым автомобилем, действительно стоявшим у выхода на шоссе, пусть и с тремя трупами на борту — как сразу, пока было светло, увидел Лартаяу… (Когда он успел побывать там и увидеть это? Правда, тогда пробраться по этой почти перекрытой ветвями кустарника узкой тропинке было не так трудно и рискованно — как позже, когда стемнело…) Хотя возможно, в трупах и была причина — и их, несмотря на предполагаемую этническую избирательность поражающего фактора, даже не рискнули касаться… Но нет — об автомобиле, выходя на шоссе, почему-то даже не вспомнили, тоже спохватившись лишь потом… Да ещё — дополнительным потрясением оказались увиденные в темноте кладовой и нижнего склада Талиром запчасти для техники непонятного назначения, и упаковки ещё с напитками и заварками явно не для детского употребления, судя по надписям — производства Ситхурао. А впрочем — было и не до этих так не вовремя раскрывшихся новых тайн, не до вопроса, кто хранил какие запчасти, и кто, даже несмотря на пост, баловался наркотиками: солдаты, учителя, или кто-то из вспомогательного персонала. И все просто молча вышли — и двинулись в путь…

Сначала шли в какой-то особенно глухой тишине — Джантар, давно не бывавший (как, впрочем, и остальные) за стенами интерната, успел забыть, что ночью может быть так темно и тихо. Ведь в интернате все ночи напролёт двор освещали прожектора — и главное, чем все эти несколько месяцев бывали заняты ночи… Но теперь, на ночной дороге, Джантару стало вспоминаться не это — а те короткие эпизоды за пределами собственно интерната, когда ходили ловить актиний в ледяной воде горных ручьёв, а потом, поздней осенью, и зимой — несколько раз катались с горы по серпантину, представлявшему собой продолжение этой дороги по другую сторону от интерната. Всего несколько раз, несколько дней… А когда после долгой оттепели, тянувшейся почти весь радан, в начале второго месяца года, синфара, вновь ненадолго выпал снег, им уже не пришлось воспользоваться этим — директором был не Гинд Янар и не Флаариа, а Бигарз, для которого они, дети, были почти заключёнными. И как знать, что и когда вообще увидели бы за пределами интерната — не случись то, что случилось… Хотя тут и думать о чём-то, вспоминать что-то было страшно, чтобы вовсе не сорваться — как тогда, в тоннеле в Арахаге. Но и то, казалось, было не сравнить с происходившим теперь. Ведь тогда никто не призывал всех встречать конец мира, не ждал, когда в океан начнут падать звёзды…

А вокруг было темно — и казалось, притихла сама природа. Не слышалось даже стрекотания мелких членистых, писка летучих мышей — лишь какие-то хаотичные пространственные вибрации создавали странное состояние, мешая думать и воспринимать окружающее… И только когда они уже довольно далеко прошли по горной дороге, приближаясь к перевалу, вдруг стал подниматься ветер — и всё крепчал, глухо воя в вершинах высоко взметнувшихся в серое облачное небо деревьев, по мере того, как они поднимались всё выше, а горный лес непроницаемо чёрными стенами всё ближе подступал к самым обочинам дороги. А верхняя точка перевала была ещё далеко, да и порывы ветра ещё не достигали самой дороги — но Джантар уже представлял, какой силы встречный ветер обрушится на них впереди… Но пока — так и шли молча, будто сквозь глухой мрак неизвестности — и обрывки мыслей беспорядочно роились в сознании, налетая, как те же порывы ветра, но не давая забыть, что они даже не знают, что и в каком масштабе происходило или могло произойти с самим их миром… А тут ещё — вопрос Герма вдруг породил новые сомнения….

И в самом деле — прав ли он был, истолковав то видение как прямое указание именно сейчас, немедленно, этим вечером, отправляться в Тисаюм? Хотя вообще привык доверять видениям — особенно после того, как столь многое сбылось в прошлом году… Но что он видел в данном случае? Просто ночную дорогу, уходящую во тьму. И где, из чего следовало указание на нынешнюю ночь? Ни из чего. А он уже вдруг — связал видение какой-то горной дороги с тем, что происходило сейчас. Связал — опять-таки в лихорадочном поиске, в напряжении, в полушоке, под влиянием момента — как и тогда, когда бежали из Тисаюма, угнав автобус, пробирались через ночной Кераф, прыгали в Тарнале с поезда на поезд, угнали с маршрута ещё автобус в Арахаге, чтобы добраться через тоннель от аэропорта до телецентра… Но даже это всё казалось теперь какой-то идиллией — если сравнить, где были и что должны думать сейчас… А ветер всё так же глухо выл в кронах деревьев по обе стороны дороги, и пока далёкий конец пути терялся во мраке ночи — да и что ждало их там, в конце…

… — И вот мы всё повторяем — Космическая Иерархия, — наконец заговорил Донот, едва они, преодолев небольшую ложбинку, вновь стали подниматься к перевалу по восходящему участку дороги. — Но давайте наконец подумаем: как мы её представляем? Чтобы хоть было понятно, куда и к кому в случае чего обращаться… Например — какой уровень Иерархии надстоит непосредственно над нами? Стихийный дух места, затем — страны, континента, планеты, звезды, и так далее? Или духи небесных тел — уже совсем не то, что стихийные духи, пусть высокого уровня? Или может быть, как в другой версии: сразу над нами — дух-водитель народа, потом — дух-водитель расы…

— А духи-водители государств, церквей, политических организаций? — напомнил Талир. — Где тогда их место?

— А те, кто достигли высот мудрости, восходя от человеческого уровня? А то, если мы имеем в виду Иерархию именно духовности — а не просто мощи и масштабов… — начал Джантар — и понял, что не знает, как закончить начатую фразу.

— То Иерархи для нас — те, кто, пройдя наш, человеческий путь, вышли уже на какую-то следующую ступень эволюции? — закончил за него Ратона. — Хотя сами мы, на своей ступени, ничего опредёленного о ней сказать не можем? Ведь это — уровень Разума, превосходящий наш, человеческий — и надо самому подняться на него, чтобы знать, что он собой представляет…

— А тут — понять бы хоть, почему люди в этом мире так одиноки перед трагедиями… — ответил Итагаро. — А то что же получается — одни слабы для того, чтобы нас защитить, другим просто нет до нас дела, третьи только играют с нами, четвёртые сами не были людьми и потому нас не понимают, пятые, возможно, и помогли бы, но при условии, что мы признаем их непререкаемый авторитет — как будто в вопросах философии, мировоззрения, нравственности всё можно так чётко и однозначно поделить на хорошее и плохое… И нам же напоминают, что мы слишком малы и несовершенны, чтобы снизойти до каждого из нас — и почему-то везде и всюду как путь к совершенству предлагают то, что ничем не может нас привлечь… И всё равно непонятно: пусть даже мы — плохие, пусть в чём-то виноваты, и сами страдаем за свои глупости и несовершенства — но где же они, те, кто лучше, чище и мудрее нас? И кто из них предложил нам путь к совершенству, приемлемый для нас, людей? Почему везде только читаем — что вместо совести в человеке должен сидеть какой-то страх-ограничитель, одёргивая на каждом шагу? Или — мы сами что-то понимаем не так?..

— И правда — почему?.. — задумался Лартаяу. — Если у нас ещё в 75-м веке — я вспомнил — был при дворе один философ, который утверждал, что человеческий разум есть способ, которым Мироздание познаёт себя и так совершенствуется… И даже не то, что человеческий разум есть какой-то инструмент Высшего Разума — он именно самоценен… Хотя — этот учёный с такими взглядами скоро превратился в философа-изгнанника… — тут же признался Лартаяу. — Да, и ещё он полагал, что когда-то прежде был лишь разум стихийных духов, а это — всё же нечто иное, чем разум человека. Подождите, как он говорил… — стал припоминать Лартаяу. — Разум стихийных духов не структурирует среду своего обитания как-то по-новому — они просто живут в той среде, какая уже есть. И речь не о том, кто лучше, а кто хуже — их разум просто иной. Но в Мироздании нужен был ещё активный, познающий и сознательно созидающий разум…

«Что-то знакомое… — вдруг вспомнил Джантар. — И кажется — как раз из истории философии времён династического кризиса…»

— A я из своей учёбы в монастыре сейчас вспоминаю — что и само Мироздание будто бы создавали сущности, никак не сравнимые с нашим разумом, — добавил Ратона. — Стихии, идеи, прообразы… И мне так прямо и говорили: от сущностей, принципиально иных по масштабам и природе, нельзя требовать решения человеческих проблем. И мы в общем согласны — пусть каждый делает своё дело на своём уровне. Тем более — мы, каймирцы, всегда так и представляли. А тут — мы как бы обязаны соответствовать чему-то предустановленному, чего на своём уровне и понять не можем… И кто хоть говорит всё это людям, кто даёт такие откровения? Сущности какого уровня? И это так — практически во всех учениях, с которыми мы успели познакомиться…

— Предустановленному… — повторил Итагаро. — Нет, а… если дело вообще не в этом?

— А в чём же? — переспросила Фиар.

— Да я подумал: а если тут — действительно… уже вопрос какого-то предела, познание которого людьми грозит опасностью самого разрушения мира? — вдруг спросил Итагаро. — Я имею в виду — нет ли чего-то такого, что само знание и понимание этого разумным существом может быть разрушительным? Или — какой-то мощи, которую нельзя обретать, потому что она подорвёт самые основы Мироздания? Например — всё тот же вопрос природы нашего разума. Вдруг это и есть предел, за которым — уже не познание, а разрушение?..

И уже на всех — будто повеяло чем-то запредельным, от чего, казалось, притих и ветер в кронах деревьев, и в этой тишине растворялся без остатка даже звук без того еле слышных шагов… И какое-то время все шли молча, не решаясь произнести ни слова….

— Подобно попытке разобрать бомбу или гранату? — наконец тихо переспросил Ратона.

— Но просто гранату ещё можно куда-то выбросить… А вот если ты сам — часть Мироздания, превратившегося в гранату — то уж держи его, сколько хватит сил?..

— Мальчики, не надо… — попыталась остановить его Фиар — и интонации её голоса отчётливо выдали общую тревогу. — Нельзя терять самообладание и здравый смысл… Вдруг именно от нашей стойкости будет зависеть многое… Мы же не знаем, что на самом деле происходит…

— Да, страшно… — согласился Ратона, голос которого дрожал от волнения. — Но надо проанализировать все возможности. Даже самые ужасные… А то вдруг мы не верим — а это действительно решается судьба мира…

— Но ни в одном из тех учений нет ничего подобного… — так же потрясённо внезапной догадкой ответил Донот. — Сплошные судилища и муки — но никто не предостерёг нас от такого…

— Да, видите — до высших уровней вселенской этики мы всё равно должны доходить сами, — не сразу ответил Минакри. — На таких уровнях никто не говорит с нами ни через эти каноны, ни как-то иначе… Хотя всегда ли один лишь страх за свою судьбу способен предостеречь разум от чего-то? Ведь это если он сам понимает, что уже приблизился к опасному пределу — может вовремя остановиться… А нет — другие, более мудрые, должны остановить его… Но надо же, наверно, и объяснить всё как есть — чтобы не возникло чувства насильственного ограничения и унижения как разумного существа! Иначе результат может оказаться обратным! А нам ничего толком не объясняют — только пугают и поучают, как недоумков! Будто кому-то надо не предостеречь, не предупредить — а именно сковать нашу волю страхом, обезвредить, как ту же гранату… И кто же — такого мнения о нашем разуме?

— Но тогда уж, наверно — о разуме тех, у кого не развиты потребности выше третьей группы, — попыталась уточнить Фиар. — Это они из всего делают в первую очередь оружие…

— Нет, а как же мы? — переспросил Минакри. — Никто нигде не понимает, что мы собираемся создать совершенное, высокодуховное общество из людей, занятых мирным исследованием Мироздания — а не стремимся утвердить себя над кем-то? И неужели мы настолько зависим от возможного решения каких-то могущественных сил, которые видят во всех без исключения людях Фархелема врагов и только врагов? Или — почему у нас прежде всего хотят создать впечатление, что мы кому-то мешаем, что мы — чуть ли не порок, зараза Мироздания? Но при этом даже не хотят объяснить, в чём дело — так, чтобы мы поняли?

— И мы до сих пор думали, что всё это — лишь человеческие слова, не более, — тревожно согласилась Фиар. — А вдруг — нет? Там же везде — описаны и какие-то чудеса, таинственные явления… И — искренняя вера людей в то, что это ниспослано свыше…

И тут вдруг новый, особенно сильный порыв пронёсся над кронами деревьев — такой, что Джантар даже испугался, как бы ветер не повалил какое-то из них. Но ещё страшнее были слова, только что произнесённые Фиар… Ведь они чисто логически вели к тому, что даже отвлечённо представить ужасно — а тут и была не отвлечённость. Были трупы, бредоподобные радиопередачи, обезумевшие толпы — и ужас конца Мироздания в умах многих людей, в том числе — и образованных, и облечённых властью. Было что-то реально происходящее, страшное и непонятное — и были они, девять подростков на пустынной дороге во тьме вечернего горного леса, которым, похоже, никто не собирался давать какой-то ответ обо всём этом…

— Но правда, давайте представим — от кого это исходит? — наконец решилась продолжить Фиар. — Какого уровня сущности обращаются к людям с этими откровениями? Например, возможно ли, что в самом деле — дух страны, континента, Фархелема, Эяна? И как он поймёт нас, как представит нас себе? Кто мы для него? Болезнетворные, хотя и разумные, бактерии, создающие какую-то свою, сверхсложно структурированную среду, которой раньше не было? И тем самым — нарушающие некий устоявшийся ход событий, некую уже сложившуюся реальность?

— И значит, мы — уже не способ, которым Мироздание познаёт себя? — переспросил Минакри. — И даже не её закономерная ступень — а просто неудачное творение, отходы эволюции? И все те сложные структуры, которые мы создаём — от городов и машин до книг и видеозаписей — лишь вредные отклонения от какого-то магистрального пути? Хотя в чём тогда — сам этот магистральный путь?

— Так может быть, и планеты создавать нельзя? — поддержал его Лартаяу. — Поскольку это тоже нарушает чьи-то планы и представления?

— Но как бы ни было — мы уже есть, — ответил Джантар. — Уже живём, существуем… И разве не затем, чтобы осуществлять дальнейшее самопознание, усложнение и структурирование Мироздания?

— И — разве не в противостоянии энтропии, не в самопознании, и не в создании всё более сложных структур состоит смысл эволюции? — согласился Талир. — А если кто-то захотел остановиться на достигнутом — откуда следует, что он прав, и это — действительно предел? Но видите, тут получается, что мы — как бы паразиты на ком-то, карлики, раздражающие великана… И пусть его самого поглотит энтропия — лишь бы именно мы не раздражали его своей активностью! И даже если извергаются вулканы, перемещаются континенты, и целые виды животных и растений истребляют друг друга — это его не раздражает, но вот если именно мы… И это — магистральный путь? Дойти до каких-то пределов — и начать разлагаться, но дальше никого не пустить? Но откуда вообще известен какой-то предел, откуда само это понятие?

— Нет, а если бы нас самих вдруг стали переделывать по-своему какие-то сверхразумные бактерии? — спросила Фиар. — Что тогда — если быть последовательными?

— Ну, если сам же их и породил, согласно принципу эволюции… Хотя тут что-то не так, — задумался Талир.

— Вот оно что! — вдруг сообразил Донот. — На каком, скажем так, уровне масштабов наблюдается максимум сложности и разнообразия форм? И какая среда структурирована наиболее сложно — создаваемая бактерией, человеком или протозвездой? И какая сущность из них всех, троих, сама устроена наиболее сложно?

— То есть попросту говоря — на каком уровне сосредоточен максимум информации? — понял Лартаяу.

— Нет, подождите… А механизм генетической трансляции? — напомнила Фиар. — И этот пример тоже всюду приводится в литературе… И в самом деле — как он возник, или как и кем сотворён — если максимум информации сосредоточен на нашем, человеческим уровне? Ну если, по существующим расчётам, для его спонтанного, ничем не направляемого возникновения — нужно время, на много порядков превосходящее сам возраст Вселенной?

— Да, тут — сложнейшая молекулярная технология с участием десятков молекул, которые достаточно сложны сами по себе… — согласился Донот. — И совершенно непонятно, как и из чего такая структура могла бы возникнуть постепенно — если она имеет смысл только уже вся в целом, в готовом виде…

— Вот потому и существует мнение — что эволюция в нашем, телесном мире направляется не просто свойствами органичной материи или материи вообще, — напомнил Лартаяу. — А именно — каким-то сознательным разумом иной материальности… Хотя — cразу вопрос: вот этот первичный разум — который сам по себе должен быть несравненно сложнее нашего, человеческого, если смог породить такой мир — как и кем сотворён сам? Каким-то ещё более сложным разумом? То есть — изначально была вся полнота сложности, на почве которой создавались всё более простые структуры? Но так мы войдём в противоречие с самим принципом эволюции…

— То есть, какой-то «изначальный» человек, исходно существующий на планете, должен был бы породить или створить, например, рыбу, рыба — актинию, актиния — инфузорию, инфузория — бактерию… — даже как-то удивлённо констатировал Ратона. — Но на самом-то деле — всё как раз на оборот! И всем нашим, человеческим опытом — подтверждается именно эволюция от простого к сложному как основной принцип Бытия! Да собственно, и наше традиционное чхаино-каймирское мировоззрение основано на том же! Но в других культурах — почему-то всё иначе. И тайные учения, с которыми мы успели познакомиться, как будто ведут к тому же… Что там, Талир? — вдруг спросил Ратона. (Показалось, что Талир увидел что-то или кого-то впереди на дороге?)

— Кажется, полицейский фургон, — ответил Талир. — Да, точно… И кузов открыт — видно, ждали кого-то, чтобы захватить. И эта самосвивающаяся лента…

Джантара передёрнуло от этих слов. Ведь он тоже знал из случайно услышанного разговора учителей между собой об этой «новинке», которой обогатился полицейский арсенал за время их пребывания в интернате. Огромная, сокрушительной силы ленточная пружина из особого сплава, обладавшего «памятью формы», устанавливалась на специальных стойках где-то поперёк дороги — а затем соскакивала с этих стоек то ли просто от малейшего прикосновения, то ли по сигналу извне — и скручивалась, мгновенно опутывая жертву в несколько оборотов, да так, что просто физической силой, на используя тот же эффект «памяти формы», не смогли бы разогнуть и три-четыре человека. И страшно было даже представить, с какой силой сжимала она человека, оказавшегося на её пути, и какие ушибы и переломы могли быть получены в итоге такого «задержания», тем более — если это был не один, а несколько человек, прижатых друг к другу в самых неожиданных позах вместе с вещами, которые несли с собой… Но в том-то и дело — многих лоруанцев шокировала мысль о полном искоренении криминальной среды, а тут, когда принималось решение о таком использовании современных технологий — видимо, ничто ни у кого в душе не дрогнуло… И вот такой образчик вывернутой лоруанской нравственности — трусливой в общем, принципиальном плане, и оттого до дикости жестокой в конкретных вопросах — встретился им сейчас на ночной дороге…

— Нет, не то, что вы думаете, — сразу уточнил Талир. — Она уже спущена. В неё попались сами полицейские. Целых шестеро. И все — тоже в разорванной форме… Герм, как там, есть кто-то живой?

— Отсюда я не уверен, — чуть помедлив, ответил Герм, — но кажется, все мертвы. Ну что, возьмём этот фургон? Всё равно обстоятельства чрезвычайные…

— А… мегафон там может быть? — спросил Джантар, вспомнив одно из прежних видений. Тем более, так неожиданное объяснение получало и другое — где Лартаяу был за рулём такого фургона…

— Так всегда же бывает, — ответил Итагаро. — А… ты что-то знаешь? Ах, да — ещё видение…

— И даже не одно, — подтвердил Джантар. — Опять всё как-то странно сходится. Только бы горючего хватило… А нет — хотя бы съедем вниз. Мы же — почти на самом перевале.

«Да, странно — и даже ветер не очень чувствуется, — ещё только подумав, не сказал он вслух. — А снизу казалось, он будет такой силы…»

— Ну что, я надену рубашку? — как-то буднично сказал Лартаяу, судя по едва различимому в темноте движению, уже натягивая её (до того — нёс в руках). — Просто чтобы не потерять. А то водитель с короткими рукавами всё равно подозрителен… Они же теперь носят только длинное…

— И я сяду с тобой в кабину, — сразу предложил Талир. — Чтобы не включать фары. Мы же не знаем, что происходит…

— И опять с нами — пулемёты, — сказал Итагаро. — И опять непонятно, зачем их взяли. Припугнуть кого-то — вряд ли пригодятся, когда все ждут гибели мира, а стрелять ни в кого не собираемся…

— Просто для большей уверенности, что ли… — ответил Лартаяу. — Хотя как вообще с ними выглядим… Или… думаете, даже сейчас возможно какое-то нападение?

— И этого нельзя исключать, — подтвердил Итагаро. — Да я понимаю — ты думаешь, как это выглядит с точки зрения высших существ. Но мы же тут — в мире людей, и знаем, какими бывают люди… Даже в самые трагические моменты…

— И как, далеко ещё до фургона? — спросил Лартаяу. — А значит — и до этих трупов?

— Да вот, фургон уже весь открылся за поворотом, — ответил Талир. — Правда, вы не видите…

— Каким поворотом? — не понял Джантар. Хотя его глаза давно адаптировались к темноте, он по-прежнему не различал дороги, и даже едва видел всех остальных, ориентируясь скорее по их голосам и направлению свинцово-серой с редкими тёмными прогалинами полосы неба над дорогой — и эта полоса была направлена прямо вперёд, не образуя ответвлений. Однако после слов Талира Джантар стал особенно пристально вглядываться в почти непроницаемый мрак — но тут порыв ветра, сорвавшийся непонятно откуда, отбросил ему волосы на лицо, так что он на какие-то мгновения едва не потерял ориентацию. — Где этот поворот?

— Здесь развилка, — громко произнёс Талир сквозь усилившийся вой ветра. — Фургон — на боковой дороге, на главной — только ленточная ловушка. Так что дальше — направо, примерно под утлом в 32 градуса… В общем — следуйте за мной, чтобы не споткнуться о трупы…

Преодолевая яростные порывы ветра, из-за которых теперь приходилось идти даже немного наклонясь вперёд, чтобы не сбивали с ног — Джантар вместе с остальными последовал за Талиром… А вскоре — и сам стал различать ещё неровную узкую полоску неба между деревьями над боковой дорогой, но самого фургона не видел. И они всё шли, и Джантару казалось, что фургон ещё далеко — но вдруг Талир свернул вправо, а затем сквозь вой и свист ветра в ушах Джантар услышал глухой удар его ладони об открытую дверь словно вдруг выросшего из темноты фургона, и, осторожно обойдя эту дверь, наконец увидел перед собой на сером фоне неба тёмную громаду фургона с едва различимым верхом зарешеченного окна в сплошной черноте открытого кузова. Ветер теперь дул уже в спину, резкими порывами толкая Джантара — туда, внутрь…

— Осторожно, здесь ступеньки, — предупредил Талир. — Отсек для задержанных закрыт на замок… — добавил он, поднимаясь, и шаги далеко разнеслись во тьме гулким металлическим эхом. — Нo там пусто…

«И мы уже вряд ли узнаем, что тут произошло… — подумал Джантар. — Кого они ждали, кого хотели поймать — здесь, на перевале…»

— Но всё равно, я бы не рискнул открывать, — продолжал Талир. — Мало ли кого они возили раньше… А вот отсек для охраны… Две скамьи по обе стороны, так что вчетвером разместиться можно, но вшестером — уже не уверен… И то — всё равно троим придётся ехать в кабине. И дверь, смотрю, нечем привязать, чтобы не гремела по дороге — но и закрывать опасно. Вдруг защёлкнется — и Лартаяу не справится с замком… Что делать, придётся ехать так.

— Ладно, Ратона, поднимаем ящик, — сказал Итагаро. — Талир, а ты смотри, как мы его ставим…

— Достаточно, — ответил Талир спустя несколько мгновений, после глухого удара и скрежета. — Так он не даст двери захлопнуться. Но не забудьте, что он — под левой скамьёй.

— Так, а теперь — кто поедет в кабине? — спросил Ратона. — Вы с Лартаяу — понятно, но мне кажется, третьим должен быть не я…

— Ладно, давайте я, — предложил Донот. — Но вам там, в отсеке, будет тесно…

— Так я могу не надевать рубашку, — ответил Джантар. — Просто положу рядом с собой, по другую сторону от Ратоны.

— Видите, а я уже сам стал забывать, — признался Ратона. — Ладно, сяду в угол…

Так они и расположились: Ратона — слева в углу у самой переборки, Джантар — рядом с ним, и у самого дверного проёма ещё сумел втиснуться Минакри, а справа, так же — Итагаро, Фиар и Герм. Как только они сумели уместиться в узком отсеке для охраны, Джантар вдруг понял, что до них через весь пустой отсек для задержанных свободно долетали звуки из кабины — судя по которым Лартаяу уже пытался запустить двигатель. Должно быть, как ни странно — кабину от отсека для задержанных отделяли не глухие окна, а вполне проницаемые для воздуха и звуков решётки…

— Тесно сидим — зато не должны выпасть по дороге, — не совсем уверенно сказал Герм. — Так на чём остановились? — тут же попытался он вернуться к прерванному разговору — едва мотор заработал, и фургон плавно тронулся с места. — Если разум, что был прежде, сложнее нового, сотворенного им — и этот новый разум в принципе не может подняться на уровень того, что его породил… — Герм умолк, задумавшись. — Да, это уже не соответствует принципу эволюции…

— И вообще — если сложная структура порождает простую, не способную в перспективе превзойти её уровень… — уточнил Ратона. — Но практически, на примере эволюции в плотном мире, мы видим — что позднее возникшие структуры превышают уровень предковых форм! Не рыба происходит от человека, а человек — от рыбы, через множество промежуточных стадий. И так же — в интеллектуально-духовном плане: следующие поколения идут дальше предыдущих… А если те пытаются ограничить их уровнем собственного прошлого — это уже воспринимается как насилие, как патология… Но в тех учениях — везде речь о каких-то пределах, о чём-то недозволенном… И почему это так?

«И как многое до ходит — лишь здесь, на ночной дороге, — снова подумал Джантар. — Где, казалось бы, совсем уж не до того…»

— И потом, всякий прообраз вообще, — после короткой паузы продолжил Ратона, — потому и прообраз, что не содержит всей сложности будущего творения. А только — основные идеи, требования к будущему творению, как бы его приблизительные контуры… И всё равно, если допустить, что человеческий разум сотворён ещё каким-то разумом, также во всём аналогичным человеческому — поскольку тот ставит вопросы и выдвигает требования, которые мы понимаем одинаково с ним — остаётся вопрос: каково происхождение того, первого человеческого разума? Сотворён ещё каким-то другим подобным же разумом, а тот — ещё, и так далее? Но так — всё просто уходит в бесконечную неопределённость… И получается — всё равно должно быть что-то дочеловеческое, какой-то иной разум — или, по крайней мере, программа, не аналогичная нашему разуму. Тем более, например, разум стихийных духов — он же и есть иной. И наверняка совершенствуется как-то по-своему, иначе, чем мы. И никто никого не хуже, каждый — на своём уровне, и совсем не презирает предшествующие, без которых не было бы его самого…

«Но что мы блуждаем кругами таких рассуждений? — с беспокойством подумал Джантар. — Ходим вокруг того, что, казалось бы, само собой разумеется?»

— Так — почему человек должен ощущать себя неблагодарным творением, презирающим породивший его разум? — продолжал Ратона. — Или, во всяком случае — предшествовавший ему? Если по всему получается — изначально было только что-то простое, в чём заключались потенции всего сложного? И мы не хотим уличить кого-то в несовершенстве — хотим именно понять, разобраться: что есть само это простое, эта первооснова — и есть ли вообще какие-то пределы усложнению, совершенствованию, умножению знаний о себе и окружающем мире? А то мы же знаем, что основной принцип Бытия — именно эволюция материи, противостояние хаосу, энтропии, образование сложных структур, способных перерабатывать и накапливать информацию! И пока что самая сложная структура из известных нам — мы, люди Фархелема! Даже люди Иорары, похоже, устроены проще нас — не говоря об остальных формах жизни на нашей планете… Так в чём тут какое-то кощунство, неблагодарность — если сам нынешний уровень знаний подводит нас к такому выводу? Разве мы через это хотим утвердить себя как наивысших во всём Мироздании, на ком кончается эволюция? И если бы знали какую-то структуру сложнее себя, разум выше и совершеннее нашего — неужели не приняли бы и это как факт? Но нам никто ещё не доказал ничего подобного! Вместо этого — невразумительные намёки на неблагодарность человека кому-то, первичному и высшему, на то, что он сам хочет поставить себя выше всех в Мироздании — и тут же словно кто-то очень заинтересован, чтобы человек принял именно его версию всего сущего и подходы по всем вопросам! То есть — именно за сознание человека идёт борьба, именно его мировоззрение рвут по частям какие-то претенденты на божественность — и тут же заявляют, что сам он ничтожен и очень мало значит в Мироздании?.. Хотя, казалось бы — что им, таким могущественным, мы, такие незначительные? Или человек — это и для них не так уж мало?

— А упрёк, что мы — какие-то неудачные творения, — донёсся голос Лартаяу из кабины (и Джантар обратил внимание, что снова не слышал рокота мотора — фургон катился своим ходом), — это упрёк, по сути, не нам. Не мы же сотворили себя такими, какие мы есть… Но сами — как раз стремимся к большему совершенству…

«Нет, а к чему вообще это говорим? — снова подумал Джантар. — Будто вправду готовимся объяснять что-то иному разуму, держать перед ним ответ… И… значит — в самом деле думаем, что это возможно? Или… что с нами сделали в интернате? Что-то происходит — а мы даже не можем понять, что… И вынуждены разбираться сначала в себе…»

— А знаете, трудно управлять фургоном в рубашке, — признался Лартаяу. — Тело совсем отвыкло, теперь она — как скафандр. Хотя и снять — так положить тут некуда…

— Ты из неё просто вырос, — ответил Донот. — За полгода после катания с горы. Да и жарко к тому же…

— А в 75-м веке — что носили и летом, — почему-то вспомнил Лартаяу. — Хотя — другая раса, другое ощущение тела. Сейчас уже сам не представляю себя таким… И вот, как бы ни было — а мы помним себя прежними…

«Ах, вот к чему это, — понял Джантар. — Но — сколько читали про эту жизнь как единственный шанс, — вспомнил он с каким-то острым ударом тревоги. — И тоже — почему? На чём основано, как это понять? Если действительно — помним? Но зачем-то же изучали и это… Мы, те, кто должны были разобраться в тайнах цивилизации…»

— Нет, но так же? — будто ещё сомневаясь, спросил Ратона. — По всему получается — исходно было лишь самое простое, потенциально содержащее в себе всё сложное, развившееся позднее? То есть — то самое Первичное, непроявленное, невыразимое в словах и образах нашего мира — как мы и знали до сих пор?

— И я ещё помню — из той, старой медицинской школы 74-го века… — добавила Фиар. — Первичное — не проявлено и непознаваемо, в словах и образах нам даны лишь его проявления…

— Так — где же он, этот кто-то, будто бы поджидающий нас на финише? И — где тот предел дознания, который он будто бы положил нам? — продолжал Ратона. — И что настолько неизмеримо, выше человека — по человеческим же понятиям, кстати говоря — меняющимся от века к веку? Кто он, знающий единственно правильные ответы на все вопросы, во всех больших и малых делах? И — где, наконец, то высшее состояние или та следующая ступень, к которой должен стремиться человек? Ведь и люди-гении, люди-праведники — всё же люди… А те же стихийные духи — или например, духи-водители народов и государств — в каком смысле они выше нас? Где тут какой-то критерий сравнения? Если и сами масштабы, мощь, знания, творческие потенции — всё разное?

— И опять же — не странно ли, если бы сущности сверхчеловеческого уровни решали наши, человеческие вопросы? — напомнила Фиар. — И вообще, можем ли мы представить, что они думают, чувствуют, к чему стремятся — там, на своих уровнях? Или могут ли они представить, что думаем, чувствуем, и к чему стремимся мы?

— Но почему нас будто заставляют ждать от них какого-то ответа? И тут же говорят — ты не вправе ждать, что кто-то решит всё за тебя! — напомнил Ратона. — Но потом — снова начинают внушать, что именно они откуда-то свыше знают наперёд все ответы! И искать вопреки этим ответам свои — великий грех!

— А мы и не догадывались спросить учителей сразу: откуда вы знаете, что именно таково мнение сверхчеловеческих сущностей? — согласилась Фиар. — Хотя они, наверно, сказали бы просто — от своего учителя, а тот — от своего… То есть Высшее — только потому Высшее, что преподано учителями человеческого же уровня? — даже удивилась Фиар. — Так получается?

— Хотя подождите… Те учителя в 76-м веке — кажется, говорили мне, что завершают человеческую эволюцию, и в этот мир больше не вернутся… И… мне даже страшно говорить вам такое — особенно сейчас… — признался Ратона с внезапной дрожью в голосе. — Да, и — ещё говорили, что я уже как-то кармически связан с ними — вроде того, что буду чуть ли не вечным их учеником… Но потом, в этой жизни, я их не встречал… Или… думаете — кто-то из тех, в интернате? — вдруг сообразил Ратона. — Но нет, так и говорили — выходят на иную, высшую ступень… Хотя не помню, чтобы объясняли — на какую, в чём состоит, чем выше и лучше нашей нынешней…

— И тут после этой учёбы реально не представишь устройство тонкого мира… — ответил Джантар. — Всё больше — легенды, предания. Но куда-то же они потом попадают — и кто-то откуда-то является людям, давая откровения и пророчества…

— Но главное — какова цель откровений? — добавил Минакри. — Вообще, в плане сотен или тысяч лет?..

Но в этот момент раздался удар болтающейся незакреплённой двери по кузову фургона — и отдался у Джантара внутри мгновенной тошнотой. А уж как должны были ощутить Минакри и Герм, сидевшие у самого борта…

— Да, ну и грохот… И волна отдаёт — по сидящим в середине, — впрочем, уточнил Герм. — Видно по аурам… Джантар, Фиар, как вы?

— Кажется, в порядке, — ответила Фиар. — Но неприятно…

— А я вот ещё думаю… — начал Джантар, вдруг поняв, что особенно беспокоило его. — Мы привыкли представлять воинство и иерархию тьмы отвлечённо — как что-то несовершенное, полудикое… Ну, как они обычно представлены в литературе? А у них же наверняка есть и своя позиция, которую они умеют аргументированно отстаивать, и опять же немалые силы — так как их там, в астрале, веками подпитывают энергии отсюда. И мало того — у них есть свои сознательные и бессознательные ставленики здесь, в плотном мире…

— А с другой стороны — жертвоприношения, муки, страдания ни в чём не повинных живых организмов, — ответил Минакри. — В том числе самих людей — вспомните хотя бы шрамы на животе и представьте, какие излучения боли и ужаса идут от такого «посвящения в мужчины»! Хотя казалось бы, зачем высшим существам заставлять одних людей делать это с другими, да ещё чтобы те сами покорно шли на это — ведь иначе, кто не прошёл, не считается полноценным взрослым? Если это — не иерархи каких-то извергов, убийц, людоедов… Но принято думать, что это делается во славу высших сущностей, которые водительствуют церквями и государствами! И… значит — именно их кто-то сознательно представляет нам в качестве Иерархов Света?

— Так… вот откуда… такие религии… — как-то сдавленно произнёс Итагаро. — Они там просто наслаждаются страданиями живых существ! Хищники со своей идейной позицией, хищники во главе какой-то веры и морали — о чём любят распространяться политики…

— Но тогда и сами правители большинства стран Фархелема… — Талир не договорил, как бы предоставляя это кому-то другому.

— А посты, смирение гордыни, самоограничения и тому подобное? — добавил Минакри. — Разве не то же самое — в духовном плане? Такой же поток энергии — от психологических тягот, унижения достоинства разумных, вынужденных подавлять что-то в себе? А мы и не понимали…

— А Чхаино-Тмефанхия… — голос Джантара дрогнул — будто ужасающая бездна разверзлась перед его мысленным взором. — Вот чем мешает им всем… — едва заставил он себя продолжать. — Так же, как мы, кайми рцы — здесь, в Лоруане…

— Но мы всё-таки разумные существа… — тоже почти через силу, хотя и стараясь говорить возможно твёрже, ответил Минакри. — И должны подумать — что тут можем сделать, чем и как противостоять злу…

Однако тут уже никто не ответил — и общее молчание прерывалось лишь шорохом шин катившегося под уклон фургона, ударами двери о его борт и воем ветра. Но это была уже не тревожная тишина растерянности — тишина единения, которая наступает при осознании грозящей всем опасности. И в этой тишине, в напряжённых молчаливых раздумьях — как-то вдруг становилось понятнее многое из того, что было прочитано, но не понято сразу: и эти назойливые призывы к «освобождению» от чего только можно, и даже — утверждения, что какие-то высшие миры имеют большее число пространственных и временных измерений… Джантар даже стал вспоминать, как всё старался, но не мог представить эти описываемые в некоторых учениях взаиморасположения миров разной мерности — тем более… что и там повсюду, и в двух-, и в четырёхмерных мирах — присутствовали почему-то явно трёхмерные формы: сооружения как благочестивых, так и нечестивых «иномирян» в виде сфер, кубов, цилиндров!.. Хотя в двумерном мире, находясь внутри него, даже нельзя было бы видеть перед собой картинную плоскость — лишь некую «картинную прямую»; в четырёхмерном же — и вовсе, по идее, наблюдались бы формы, не имеющие аналога в мире трёх измерений, ведь само трёхмерное тело было бы лишь проекцией или сечением четырёхмерного, так же, как в трёхмерном мире круг может быть проекцией или сечением в опредёленной плоскости цилиндра, конуса, эллипсоида, шара… И сколько это ни обсуждали — там же, в библиотеке, и потом ещё в спальне — никак не удавалось понять: почему в четырёхмерных мирах всё, по описаниям, трёхмерно — хотя это было бы так же странно, как если бы привычный трёхмерный мир населяли двумерные существа, ползающие лишь в пределах некой плоскости или поверхности сферы — да и какие физические процессы могли бы выделить в трёхмерном пространстве некую плоскость, или в четырёхмерном — трёхмерный объём протяжённостью в миллионы световых лет, чтобы это соответствовало реально наблюдаемым масштабам Вселенной?.. И лишь теперь для Джантара вдруг стал проясняться ответ: нет, вовсе не затем, чтобы познакомить читателя с устройством реальной Вселенной, кто-то утверждал такое!.. Тут что-то не то…

«Да, а… ещё нерешённый тогда вопрос — посмертная судьба диких животных! — словно что-то переключило мысль Джантара уже на другое. — Какой была — в глубокой древности, когда ещё не было человека? А значит — и… всех этих миров, предназначенных для воздаяния за те или иные человеческие грехи? Или как?»

И правда… Об этом как-то тоже не думали… Хотя некоторые учителя говорили, что в тонком мире человек появился раньше — но куда было деваться от факта, что в психике человека столь многое явно унаследовано от дикой природы, животных инстинктов — в виде тех самых, низших групп потребностей? Но и этот вопрос — в итоге оказался как-то обойдён в поисках и размышлениях… А ведь реально — животные миллионами лет как-то переходили в тонкий мир до появления человека, и возвращались в плотный, питаясь… «тут» — мясом и кровью других животных, а «там» — соответствующими излучениями! Ведь уже были привычны к излучениям страданий поедаемой жертвы… И значит — вот кому нужны теперь излучения боли и ужаса от людей, мучительные обряды, изнурительные посты, и сама психологическая безысходность при чтении «священных» текстов и попытках вникнуть в их смысл? И — человеческая интуитивная, глубинная память наверняка хранит что-то о встречах с ними там, в тонком мире…

Да — но и не всё так просто… Там же за миллионы лет… наверняка сложились целые их сообщества — аналогичные плотноматериальным биоценозам! И пока подошёл срок, подготовленный всей предшествующей плотноматериальной эволюцией для появления разумного существа — ведь до того, как верно заметил Ратона, мог существовать лишь тонкоматериальный прообраз, прототип человека — во главе этих «биоценозов» астрала уже наверняка стояли иерархи, аналогичные вожакам диких стад плотного мира! А впоследствии, похоже… выдвинулись и некие квазиразумные сущности — прошедшие затем путь и человеческой эволюции, но оставшиеся с хищническим по сути мировоззрением! Иерархи уже сознательного зла и насилия, ловцы душ, не желающие выпускать из своих энергетических объятий однажды попавшую в них жертву!..

Вот именно… А здесь, в плотном мире — им откровенно служат, по сути, предатели рода человеческого. Те же подонки с кусками кровавого панциря у алтарей, рассуждающие о вере и морали, те же учителя, чья «высшая истина» представляет собой смирение и страх всякой самостоятельной активности — для всех, кроме ним самих, объявивших себя представителями Наивысшего… Которое в их же интерпретации предстаёт некой надзирающей и карающей силой, чудовищно жестокими способами вершащей «высшую справедливость» — от чьего гнева не уйти никому, даже будь он сам неповинен ни в чём, адекватном по дикости и жестокости…

Хотя… мало ли вообще в мире совершается зла — и будто совсем без страха перед этой силой? Убийцы — убивают, воры — воруют, не страшась посмертных мук… А те же правители, которые едва не завели цивилизацию в тупик? А «обычная» школа, которая до недавних пор ломала судьбы одних подгонкой под жизненные ритмы других? А те же расстрелы своих на войне, произвол всевозможных чиновников, «ошибки» обычного, человеческого правосудия? И где эта «высшая справедливость» бывает тогда?

Или… она и страшна лишь тем, кто её боится? И получается, что злым и не знающим страха дозволено всё — а добрые и совестливые должны постоянно оглядываться на кого-то? И если злым можно, не дрогнув, пустить под откос целое человечество — добрый не вправе и поднять безоружную руку против вооружённой, чтобы как-то защитить себя? И не только себя — пусть опасность угрожает его родным, близким, пусть он видит, как кого-то убивают в его присутствии — всё равно он должен прежде всего подумать: «А вдруг я или он это заслужил?» И вообще, нападать можно — защищаться нельзя? Ведь всякий нападающий, всякий творящий зло — возможно, прав, ибо осуществляет некое воздаяние, а защищающийся, возможно, как раз этого и заслуживает? И пусть не знает своей вины — всё равно виновен, раз уж на него напали? И… потому перед злом надо отступать бесконечно, сперва — напролом через судьбы других людей, потом — куда-то вглубь себя, своей личности, достоинства, и даже дойдя там, казалось бы, до последних пределов — и их перешагнуть? Вот… «высшая мудрость» этих учителей и этих учений! И он, Джантар, не понял сразу, всё пытаясь найти в ней что-то иное…

«Но это же означает и другое… — уже как-то отчётливее подумал Джантар. — Да, они страшны тем, кто их боится… И — именно потому уверяют, что добро должно быть слабым и вечно оглядывающимся назад! И именно такое — слабое и дрожащее — должно противостоять мощи и самоуверенности зла! Ведь для них «добро» — лишь то, что служит им, покоряется им. Вот им и нужно, чтобы люди искали мудрости не в себе, а вне себя — и в итоге приходили к ним как её источнику. А люди своим страхом ещё сами подпитывают их… Тех, кто претендует на безграничную власть над человеком, право лезть в самые потаённые закоулки души — чтобы надругаться над всем самым сокровенным, убедить в слабости и ничтожности перед ними, отравить самые чистые порывы души грязью самых низких эмоций… Но… тоже вопрос — что они сами без людей?..»

Эта мысль — как когда-то совсем другой ночью, в почтовом вагоне — будто яркой вспышкой озарила сознание Джантара… И даже фургон казалось, на мгновение замедлил свой бег — хотя на самом деле он продолжал катиться под уклон, не сбавляя скорости, а это лишь так показалось Джантару в момент его озарения…

«Boт именно — кто? — как-то ещё отчётливее мысленно повторил он. — Кто они без тех — кого, глубочайшим образом презирая, тем не менее куда-то так назойливо тянут за собой? Кто они сами по себе — без тех, на чьём страхе играют?..»

— Думаешь… там сложились сообщества каких-то сущностей, от животного состояния привыкших питаться кровью и излучениями боли? — поражённо переспросил из кабины Талир. — А знаешь, возможно… Хотя везде говорится, что человек в тонкоматериальной эволюции изначально шёл своим путём — ничего общего с животным… Но мы из здешней, плотноматериальной эволюции, знаем другое… Да, вот вам и прообраз…

— Точно… — так же поражённо откликнулась Фиар. — И вот вам и духовность… Рассуждения о чём-то высшем, мудрости, нравственности, и тут же — кровавые жертвы…

— Посты, самоистязания, аскетизм, — уже вслух добавил Джантар. — Кому-то нужны излучения страданий, дискомфорта… Кому-то хорошо, если людям плохо…

— И где мы это поняли… — ответил Ратона. — Хотя не это ли и должны были понять в итоге нашей учёбы?.. Не это ли — главная тайна цивилизации?

— Нет, мальчики, подождите с выводами, — в голосе Фиар прозвучала особенная тревога. — Нам уже сколько раз казалось, будто мы что-то поняли. А тут нужен прежде всего план практических действий. Но как его выработать, даже приблизительно не зная, что происходит?

— По крайней мере, рабочая гипотеза у нас есть, — не вполне уверенно ответил Итагаро.

— Но нет чёткого знания ситуации — которая, возможно, меняется с каждой минутой! — возбуждённо заговорил Минакри. — А мы обсуждаем всё это чисто теоретически, совершенно не представляя, как могут развиваться реальные события! И это — мы, с нашими способностями… Вот именно! — вдруг что-то сообразил Минакри. — С которыми кто-то другой yжe сам мог бы сыграть перед соответственно настроенной толпой роль божества!

— Как ты говоришь, Минакри? — удивлённо переспросила Фиар.

Минакри, однако, не ответил — и несколько мгновений слышались лишь гулкие удары двери о борт фургона, который нёсся под уклон всё быстрее. А наверху в дверном проёме всё так же мелькала неровная свинцово-серая полоска неба между зубчатыми стенами горного леса…

— Да, кстати — а по какому времени объявили конец мира? — вдруг спросил Итагаро.

— По алаофскому! — спохватился Минакри. — А ведь это — целый час разницы во времени! Хотя, если бы у нас были часы…

— И есть же, — ответил Талир. — Я ещё в учительской подобрал чьи-то на столе. И на них… — он чуть помедлил, должно быть, доставая их откуда-то, — уже 12 минут за полночь по алаофскому!.. Как я сам не подумал…

— Значит, уже 16 шасвара… — сказал Герм. — Правда, не здесь, а в Алаофе… Но… мы же ничего необычного не наблюдаем, верно?.. Никаких… особых эффектов?..

«Вот именно… — вдруг подумал Джантар. — Умом всё понимаешь — но, когда объявляют такое…»

— Нет, ничего… — подтвердил Талир. — А то — уж я наверняка увидел бы…

— То есть — объявленный график конца Мироздания начинает срываться?.. — удивительно ровным для таких слов голосом констатировал Герм. — Но… я надеюсь, тех монахов вместе с ракетой не запустили?.. — тут же с тревогой вспомнил он. — А то — в самом деле… Нет, но… что собираемся делать мы сами?

«И правда… — слова Герма будто подхлестнули мысль Джантара. — Рассуждаем об общих вопросах — а там творится такое. И неизвестно, что могут натворить сами люди… Надо срочно что-то решать…»

— Однако это идея… — начал Итагаро. — В таких обстоятельствах люди склонны верить тем, кто сумеет эмоционально потрясти их, продемонстрировать чудеса… А мы как раз это могли бы… Тем более, когда-то раньше и на меня произвело бы впечатление, — признался Итагаро. — Но зато как я был бы разочарован, узнав — чем такой человек почти год позволял себя морочить… Или — если бы увидел его успех, а потом — явную неудачу. И это — даже я, каймирец… А те, для кого такие способности — чудо? Они ждут чего-то совсем уж сверхчеловеческого. Или будь всеведущим и готовым сотворись чудо по первому требованию — или будь «как все». И откуда это у них…

— Просто эти способности с течением времени стали редкими. И тут — тоже какая-то многовековая цикличность, — предположила Фиар. — И ещё — сам фактор расы. Хотя — в 74-м веке и лоруанцы меньше удивлялись таким способностям…

— А потом — в основной массе перестали представлять, что это такое… — согласился Минакри. — Ожидая от таких людей большего, чем они реально могут… Вот те и стали уходить в горы, тайгу, пустыни, болота — от толп, ожидающих чуда… Или — от реакции на чудо того же «простого человека»…

— Но — что конкретно? — нетерпеливо переспросил Джантар. — У вас уже есть какой-то план?

— Пока нет, давайте думать быстрее, — ответил Талир.

— И — сколько можно сомневаться в нашем праве самостоятельно действовать? — добавил Ратона. — Видите — нам всё равно непонятно, кого и в каком смысле считать Иерархами, и как они участвуют в истории нашего человечества в её трагические моменты! А так как люди хотят следовать за какой-то особенной силой — продемонстрируем её им! Особенную — но человеческую…

— Гиял Хальбир так и говорил: я — не божество, я человек, как и вы — и значит, человек может творить чудеса, — напомнил Герм. — А чем кончилось? Но мы не имеем права позволить себе такой конец!..

— Да, мальчики, тут уже страх людей сам по себе страшен, — согласилась Фиар. — А нам надо не пожертвовать собой — а уберечь от чего-то других. Пока даже не знаем — от чего… Хотя правда — где же сейчас эти тайные обители, мудрецы, чудотворцы, о которых мы столько читали…

— Ну допустим — тоже знают, что происходит, — как показалось Джантару, даже с внезапным раздражением ответил Минакри. — И — думают о том же, что и мы. Но нам надо решить, что мы можем и должны сделать сами — не ожидая соизволений свыше! Правда… — тут же умолк Минакри. — Нет… — не сразу продолжил он, — кажется, идея не так хороша, как я было подумал…

— Но почему? — не поняла Фиар. — Хотя практически я сама ещё не представляю — но всё-таки…

— Сама обстановка настолько иррациональна, что демонстрацией чудес можно вызвать противоположные реакции, — попытался объяснить Минакри. — И быть принятым — либо за благого чудотворца, либо за демона… Тем более — какая бывала реакция даже в обычной, спокойной обстановке? И не вернее ли — больше полагаться на знания и логику?

— А взрослые — станут слушать подростков? — с сомнением переспросил Итагаро. — Даже когда им сказали, что гибнет мир? Или — особенно, когда кто-то сказал им такое?

— Не станут, — спустя несколько мгновений ответил из кабины Донот. — И потому — им надо продемонстрировать именно мощь, явить что-то «высшее»… А так — что говорить? О масштабах Вселенной, о человеческом разуме как способе её самопознания? И кому — вот этим взрослым? Я имею в виду — оставшимся, — печально уточнил Донот. — Так что похоже, без чудес не обойтись…

«Нет, а… что говорить, если даже сумеешь продемонстрировать чудеса?», — хотел было переспросить Джантар, но почему-то сдержал себя.

— А если действительно начнётся какое-то световое представление в небесах? — вдруг спросил Герм. — И нам будет совершенно нечего этому противопоставить?

«Но… что, и это возможно? — внезапное воспоминание о видении с роем движущихся огней в ночном небе заставило Джантара содрогнуться — так что он даже испугался, как бы не вылететь из фургона. — Хотя лазерные технологии позволяют… И что тогда?»

— И люди пойдут за тем, кто продемонстрируем им большую мощь, — закончил тем временем Герм. — Вот о чём надо подумать…

— Но что ты имеешь в виду? — не выдержала Фиар. — Что — какие именно силы сделают такое? И если, например, просто люди посредством просто лазеров — то что они станут делать дальше? А если не просто люди — то кто и как? Но… не хочешь же ты сказать, что на наш Фархелем с неба посыплются самые настоящие звёзды?

— И… перед нами всерьёз встанет вопрос — что нам пытаются предложить взамен нашего мира? — добавил Итагаро. — И нам придётся, насколько сами знаем, предупреждать всех о том, чем это может оказаться?..

И вот уже вырвался на волю всеобщий страх и неуверенность — скрытый всё это время, казалось бы, под чёткой и неопровержимой логикой прежних знаний… И Джантар понял: да, он тоже не уверен — несмотря на то, что на их стороне все данные об истинных масштабах Вселенной, её протяжённости в пространстве и древности во времени, возрасте самого Фархелема — и даже собственная глубинная память каждого из них… Ведь, с другой стороны — были и все эти, тоже довольно-таки древние учения, и их реальное влияние на людей, казалось бы, с тем же современным образованием. А главное — что-то же реально происходило! И где-то там, впереди, чего-то ждали потрясённые и перепутанные толпы людей… А они здесь, в этом фургоне — словно искали спасительных зацепок в том, прежнем знании, пытаясь убедить себя в невозможности чего-то ужасного с тех позиций — когда надо обратиться лицом к суровой, неумолимой реальности, и действовать уже в соответствии с её логикой — тем более, когда речь всерьёз шла о судьбе мира… И самим сохранить при этом здравый смысл, не сорваться, не сойти с ума…

— Но ведь в психику человека, его восприятие — можно вторгнуться так, что он не отличит правду от лжи, реальность от иллюзии, — Фиар едва сумела заставить свой голос не дрожать. — И в том числе — увидеть, как падают звёзды, трескается небо… И можно устроить представление, изображающее битву в небесах — посредством обычной лазерной техники… И вообще, можно так сдвинуть восприятие, что человек растеряется от самой необычности ощущений…

— А как и о чём предупредить людей, не подготовленных ни экстрасенсорно, ни психологически? — задумался Минакри. — Сказать им — что надо сгармонизировать энергию всей толпы, так как возможно, придётся отстаивать — ни больше ни меньше — весь наш мир? Или начать объяснять что-тo про Единое Поле, Первичное, Космическую Иерархию? Но они хоть поймут, о чём речь? А сказать, будто и за нами стоит что-то могущественное и загадочное, мы не можем — нужно искреннее единение всех, без малейшей дисгармонии, привносимой ложью! И потому же нельзя сказать о каком-то вторжении из иных миров — мы и этого точно не знаем…

— И вообще — это имеет смысл, только когда есть явный, видимый враг, — согласился Итагаро. — А сказать про газы, про этническое оружие — так и этого мы точно не знаем. Хотя надо как-то сплотить оставшихся перед лицом общей угрозы — а мы даже не знаем, какой она природы, каких масштабов… А тут и учёные, которые, по идее, знают о лазерах, голографии, гипнозе — сами верующие… И как представить образ мыслей верующего учёного? Что для него знания и научная логика, если «мораль» — всё равно там, в этих учениях? И к чему его можно призывать, к борьбе против чего? А… начать истолковывать всё, что знаем мы — и вдруг действительно начнётся это представление в небесах…

— Нет, но тогда уж главное — чем оно закончится! — не выдержал Герм.

— Но сами-то мы — люди, разумные существа, которым есть что защищать! — с решимостью отчаяния откликнулся из кабины Донот. — И обращаемся, во всяком случае, к тем, кто не утратил волю и способности здраво мыслить!

— Да, но надо же понять — что для них сама их вера, что они в ней находят? — ответил Итагаро. — Неужели за это рабское ликование у чьего-то трона — причём в буквальном смысле — они действительно готовы предать всё? То есть — вообще весь наш мир? И сама цель их существования — не познание мира, не самосовершенствование, а просто… — Итагаро запнулся, даже не найдя слов, — какое-то тупое убогое довольство? И даже их специальные знания не прибавили им мудрости — не говоря уж о готовности защищать наш мир от зла и разрушения? Нет, не понимаю…

— А кто из них сам читал канонические тексты? — переспросил Лартаяу. — Они просто ходят в храмы, на эти формальные церемонии — и всё! А мы рассуждаем так, будто к ним можно обращаться на уровне доктрин, мистических учений… Хотя и не начинать же, как некоторые проповедники: вот вы не знаете, не можете знать всего — а вдруг «там» окажется не то, что вы ожидаете…..

— Да, мальчики… — прошептала Фиар. — Они даже особенно не думают над этим — их просто оскорбляет факт, что есть ещё другая вера, кроме их собственной…

— Не думают… — повторил Итагаро. — Называются учёными — а не думают, что это может означать… Как будто им достаточно самой веры — а судьба реального мира их вовсе не волнует. А тут надо суметь объяснить людям происходящее… Для чего — по крайней мере, понять это самим…

— А если начать так… — предложила Фиар. — Вы же сами — люди 79-го века, знакомые с достижениями современной науки, многими идеями из фантастики, знаете об истинных размерах Мироздания — а все эти канонические тексты взаимно противоречивы, истинное происхождение их неизвестно… И воздействуют они прежде вcего на эмоции, овладевая умом человека через страх… А если что-то из описанного и существует где-то реально — по крайней мере, есть выбор…

— А если кого-то раздражает выбор, сделанный другим, — добавил Лартаяу, — то — не потому ли, что собственный выбор сделан лишь из страха, и осознаётся как внутренняя несвобода?

— И обидно, что сам попался как в ловушку, и гложет зависть, что другие не попались, но — и голос протеста уже страшно поднять, — согласился Итагаро. — А сами тексты — так и рассчитаны, что уже с первых слов начинают засасывать, как трясина… Хотя, как думаете — сработает это, дойдёт до них, если так сказать?

— В такой ситуации, возможно, и дойдёт, — предположил Минакри. — Но на фоне голографической имитации падающих звёзд — эффект может быть обратным…

— Подождите, а откуда мы взяли, что возможна такая имитация? — спросил Донот.

— Сам не знаю… — уже удивлённо ответил Герм, отталкивая дверь, едва не захлопнувшуюся на очередном повороте горного серпантина. — Просто представил, даже не знаю, почему… Но и исключать такую возможность нельзя. А то вдруг задержка вызвана просто технической неполадкой…

— Но — задержка чего? — переспросил Джантар. — Имитации — с какой последующей целью? А если не имитации… — он не решился договорить, как-то сам не вполне поняв, o чём подумал в этот момент.

— Не знаю… — только и смог повторить Герм. — Всё пока — на предположениях… Конкретно — ничего… Легенды, предания, пророчества — о каких-то силах, которые наблюдают за нашим миром, карах за грехи, всеобщем суде, о том, что когда-то, миллионы лет назад, будто бы уже было человечество разумных ящеров, которые не то технической ошибкой, не то просто «гордыней» и «чародейством» сами погубили себя… Но странно — нигде ни слова об Иораре…

— И прорыв этнического оружия — пока лишь предположение, — напомнил Итагаро. — Талир, как там, далеко до Тисаюма? Ты его хоть немного видишь отсюда? Или ещё нет?

— Пока нет, — ответил Талир. — Хотя думаю, зарево от городского освещения — увидели бы и отсюда. Скорее всего, отключена энергия. Хотя… что это? — вдруг воскликнул Талир. — Не думал, что бинокль так концентрирует свет… Но я сейчас посмотрю ещё… Нет, не понимаю… Далеко, за деревьями — какое-то пламя посреди леса. Авария, прорыв трубы, что ли… Но я надеюсь — хоть не самосожжение каких-то фанатиков?..

«И что мы можем сделать? — с дрожью по всему телу подумал Джантар. — Если туда нам и не добраться…»

— А светофильтр к биноклю разве не прилагается? — спросил Лартаяу. — Может быть, посмотри ещё раз подробнее, через фильтр?

— Уже не успею, — ответил Талир. — Пока доставал фильтр, закрыло холмом…

«А тут вообще — отсек для охраны без окон, — мысленно добавил Джантар. — Только и видно дорогу позади нас. Но там везде темно…»

— Ну так, в конце концов — наши ближайшие действия? — вновь попытался перевести разговор в практическую плоскость Ратона. — Может быть, воспользуемся городской системой экстренного оповещения?

— Мегафон и без того есть в кабине, — ответил Лартаяу. — Хотя что такое один мегафон…

— А динамики системы оповещения только украшают столбы по всему городу, — сказал Итагаро. — И например, в Моаралане — бубнили что-то неразборчивое. Людей оповестила обычная трансляция… Но и ездить по городу — повторяя в мегафон тогда уж какую-то одну фразу, а не целую проповедь… — задумался Итагаро. — Нет, вряд ли…

— Да просто надо назначить место сбора! — вдруг сообразил Джантар. — И именно это — повторять в мегафон! Но так, чтобы собрать всех — и взрослых, и детей, которых они уже поспешили где-то запереть!

— Точно! — согласился Итагаро. — А место, где заперли тех детей, не помнишь? И кстати — сколько их там было?

— Нет, место я не узнаю, — чуть подумав, признался Джантар. — А сколько их было… Несколько десятков — наверняка. А возможно — и до двухсот. Нo сам сбор лучше всего назначить — в новом центре, у городской управы…

— А так — сперва подъехали бы, расспросили обо всём детей… — ответила Фиар. — И взрослых собирали уже потом…

— Надо было Джантару сесть в кабину! — спохватился Лартаяу. — И вдруг он бы узнал место! Но сейчас уже поздно. Дальше склон пологий, остановимся — и скорость уже не набрать. А я не хочу лишний раз включать двигатель.

— И всё-таки со взрослыми лучше говорить через систему оповещения, — сказал Ратона. — А дети могли бы помочь найти её передающий центр. Если сами знают, где он — и он вообще работоспособен…

— Да это и я знаю — а что толку… Говорю же, как она работает. А Тисаюм, ко всему прочему — ещё и колоссальный склад боеприпасов, военной техники, всевозможного ядовитого сырья… — начал Итагаро, и эти слова заставили Джантара вздрогнуть. — И всё под контролем компьютерных систем — пока те сами не отключились. Но если уж и они… А я и знаю этих технических подробностей ненамного больше вас. Ведь всё засекречено, всё — закрытая информация…

— Герм, быстро смотри — там будут живые или трупы? — вдруг спросил Лартаяу — должно быть, по неслышному здесь, в отсеке для охраны, указанию Талира бросая фургон в неожиданно резкий вираж. Джантар понял, что они объезжали место какой-то аварии.

— Живых нет, можем ехать дальше, — откликнулся Герм спустя несколько мгновений. Сам Джантар ничего не увидел в темноте ниже полоски неба над дорогой.

— Но по крайней мере, взрослые не должны видеть, кто обращается к ним, — продолжил Итагаро ещё несколько мгновений спустя.

— А произношение? — с досадой ответил Лартаяу. — А сами интонации голоса? Думаете, этим себя не выдадим? Кроме разве что Донота…

— И вообще — на каком языке говорить? — спохватилась Фиар. — Элбинского диалекта толком и не знаем… Просто на лоруанском, что ли?..

— Подождите! — воскликнул Талир. — Похоже, спуск сворачивает как раз в сторону того пламени. Вот только объедем склон…

Все затаили дыхание и прислушались. Впрочем, сперва Джантар по-прежнему ничего не различал во тьме дверного проёма и не слышал никаких других звуков, кроме беспорядочного грохота двери о борт фургона — но затем в какой-то момент ему показалось, что он видит слабое ровное фиолетовое сияние аур сидящих напротив Итагаро, Фиар и Герма. И он, удивлённый этим — до сих пор ему не приходилось так отчётливо видеть ауры — даже не сразу понял, что уже различает и склоны ближайших гор, видимые в мерцающих отсветах далёкого пламени, и слышит какие-то голоса…

— Люди! Элбинцы! — вдруг совершенно отчётливо раздался в этой едва озарённой багровым мерцанием тьме далёкий крик по-лоруански с особенно надрывными интонациями! — Нам надлежит терпеть и молиться!

— Вот ты и терпи, и молись, пока самого в костёр не швырнули… — вслед за этими тяжело и сурово брошенными словами раздался треск удара явно по человеческому телу, отдавшийся волной тошноты и ужаса внутри у Джантара. — После того, как из-за тебя всей деревней жгли документы… — за вторым ударом последовал деревянный треск и сдавленный стон. — И мебель чуть жечь не начали… Ну, где в вашем каноне сказано, что надо так сделать? И вот смотрите, 40 минут уже прошло — и ничего с неба не падает!..

«И что, так и проедем мимо? — едва не вырвалось вслух у Джантара. — Хотя… как — 40 минут? Сколько же мы едем по спуску? Только что было 12…»

«Просто у них так идут часы, — донёсся мысленный ответ Талира. — На моих, смотрю — всего 20 и есть…»

— Ну, правда! — раздался вдалеке ещё голос, в котором звучало что-то совсем исступлённое. — Что вы издеваетесь над людьми? Пять месяцев только и делаем, что не живём, а к смерти готовимся! Да что его слушать, давайте его самого…

— Остановитесь! — от этого крика у Джантара снова всё содрогнулось внутри. — Вы же за это попадёте в царство врага веры!

— И мы не можем вмешаться… — прошептал Ратона. — Нас всего девять… И мы не вправе рисковать собой…

— Занклу-Хартвес вам говорил, что не так придёт? — донёсся уже чуть позади раскатистый голос (хотя Джантар по-прежнему не видел ничего, кроме едва заметных отсветов пламени на склонах гор). — Говорил? А вы кого ждали? Да что долго рассуждать… Кончай вероотступника!

— Сказано было, что не верующие в Занклу-Хартвеса трупом лягут?.. — поддакнул ещё кто-то. — И теперь видите, кто был прав…

— Но не так же было сказано… — потрясённо напомнил из кабины Талир. — Просто — будут искать убежища, но не найдут… А люди с ходу придумывают то, чего не читали…

— Нет, а сколько есть новых расшифровок и толкований, которые не читали мы сами… — ответил Итагаро уже под звуки свалки или борьбы там, в стороне. — Но что делается с людьми… То есть — что с ними стало почти за год нашего пребывания там…

— Толпа на дороге! — вдруг воскликнул Талир. — Лартаяу, тормози! Или нет! — тут же изменил он решение. — Давай сигнал! Будем прорываться!

— Смотрите, кто едет! — донеслось из темноты. — И без света… Они, что, не знают, что мир кончается?

— А, может, это они и есть? — послышались другие голоса уже совсем близко с разных сторон. — Демоны! Враги веры! Не дайте им уехать! Остановите! Раскачивайте их! Трупом ляжем, но не пропустим!..

— Конец мира вы прозевали! — раздался из кабины изменённый под «взрослый» голос Донота. — Прошло уже лишних 20 минут! Вы лучше разберитесь, что делается у вас в деревне!..

Однако фургон уже тормозил — и его вдруг коснулось руки, по металлу кузова раздались удары, в темноте прозвучал крик, как будто кто-то едва успел отскочить в сторону (а может быть, не успел?)… Но и Джантар не успел даже никак среагировать на это, или хотя бы понять, сколь реальна опасность для самих — как окружающий мрак прорезал вой полицейской сирены, а позади, в ярких отсветах внезапно вспыхнувших фар, он увидел сваленные прямо у обочины человеческие тела — и прыгающих через них куда-то прочь от фургона людей, которые только что пытались их остановить. А вслед неслись крики с проклятиями и угрозами, и даже летели какие-то предметы — но к счастью, лишь ударяли по металлу кузова, и ни один не влетел в дверной проём…

— Но я не вижу дороги! — донёсся из кабины голос Талира после того, как Лартаяу погасил фары. — Зачем было включать свет?

— Разве я знал, что такие яркие? — ответил Лартаяу. — Ладно, пока поведу сам. Включу ближнюю подсветку… Хотя и деревень поблизости нет…

— И это — люди, которых мы собираемся организовать… — прошептала Фиар. — Для отпора неизвестному, непонятному нам самим злу — которое, возможно, угрожает всему нашему миру…

— Но пока — надо думать, что и как говорить на месте, когда доедем, — ответил Донот. — Правда, теперь уже — в большинстве будут каймирцы. Если Джантар всё правильно понял из своих видений…

— И то верно… — ещё не вполне отойдя от только что пережитого потрясения, сообразил Джантар. — Давайте, пока едем — попробую ещё. Но вы уж там будьте внимательнее…

Он прикрыл глаза, чтобы сосредоточиться. А вой ветра стих — и теперь ничто, кроме шороха шин и грохота ударов незакреплённой двери, не нарушало окружающую тишину. Да и там, позади, как будто уже не происходило ничего особенного — оттуда не доносилось никаких отчётливых звуков…

«Возможно, хоть наше внезапное появление помешало им убить друг друга… — подумал Джантар — и сам удивился странному эмоциональному отупению при этом. — Но всё-таки — что происходит? И до чего дошли люди в этой Элбинии? И что встретит нас в самом Тисаюме?..»

38. Ночь на краю мира

— … Ну и дела… Вы даже не представляете, что мы нашли! Кто бы мог подумать…

Голос Талира прозвучал совсем рядом — и как-то неожиданно громко, заставив Джантара очнуться и открыть глаза. Вокруг была почти полная темнота, едва рассеиваемая свинцовой мертвенностью верхней части дверного проёма. А главное — фургон почему-то стоял, и голос Талира донёсся снаружи… Но почему? Что ещё произошло, заставив их остановиться? И… сколько перед этим проспал он, Джантар?

…Приступ тоскливого ужаса словно судорогой прошёл через тело, заставив вспомнить обо всём. Но на этот раз — такой силы, какой, казалось, не был никогда прежде… Ведь теперь в сознании после каких-то минут или даже мгновений короткого забытья вновь с полной отчётливостью встало и всё, чем были заполнены два странных и тревожных предшествующих дня — из которых к тому же первый ещё мог казаться невинной идиллией в сравнении со вторым — и то, где он вместе со всеми оказался сейчас… И — это было пробуждение даже не в подземелье или почтовом вагоне — поистине в неизвестности, в совершенно случайно доставшемся им полицейском фургоне, на ночной дороге где-то в горах, посреди мира, охваченного каким-то новым безумием — или даже катастрофой, суть и истинные масштабы которой пока неясны. А тут — ещё непонятная, незапланированная остановка…

— Джантар, что с тобой? Задремал? — догадался Ратона. Но сейчас его шёпот прозвучал для Джантара почти оглушающе.

— Представь себе, да… — и собственный шёпот показался Джантару труднопереносимо резким и громким. — И даже никаких видений — просто отключился… А почему стоим? Что такое? Мы же, как я понимаю, ещё не доехали до Тисаюма?

— Не доехали, — подтвердил Талир (действительно стоя снаружи у самой двери). — Спуск слишком длинный, пологий, кое-где с подъёмами, скорости всё равно не хватало, думали уже запустить двигатель, и тут на дороге — ещё такой же фургон. Остановились посмотреть, что там… И там опять трупы, — продолжал объяснять Талир, — но главное — этот конверт…

— Какой конверт? — спросил Джантар снова резким и громким шёпотом. — Я в такой темноте не вижу…

— Верно, — спохватился Талир. — А я, представь, забыл — после того, что прочёл…

— И опять конверт… — прошептала Фиар. — Как тогда, с расстрелом… Ну, давай скорее — что там?

— На самом конверте — только надпись: «Вскрыть 12 гудура 525 года», — стал отвечать Талир. — И это, как я понимаю, по нашему счёту — 16 шасвара. То есть — уже за полночь и будет. А внутри — «Инструкция для персонала медицинских учреждений об исполнении судебных приговоров в соответствии со святейшей верой в Великого Элбэ». Прямо так и озаглавлено…

— Для медперсонала — об исполнении приговоров? — поражённо переспросил Лартаяу из кабины. — И это каких же?

— Самых разных… И тут даже — подробные, иллюстрированные рекомендации, что и как делается! — Талир стал быстро перебирать невидимые остальным в темноте бумаги. — Отсечение совершенно здоровых ног, рук, рёбер… И даже сказано — производить без обезболивания. И показано, как привязывать приговорённого к операционному столу… — голос Талира дрогнул. — Нет, не могу вам всего передать…

— И это… совершенно серьёзно? — вырвалось у Джантара на волне оглушающей, с металлическим привкусом, дурноты. — Как официальный документ?

— По виду — вполне официальный, — подтвердил Талир. — Хотя читаю — и самому не верится… А тут ещё — всякие другие операции по удалению здоровых органов… И это — сейчас, в 79-м веке, в государстве, где был построен первый в истории Фархелема компьютер?.. — должно быть, просто «по контрасту» вспомнил Талир. И хотя Лоруана опередила в этом Чхаино-Тмефанхию лишь на какие-то месяцы — сравнение говорило само за себя… Неужели страна, шедшая когда-то в авангарде прогресса, могла дойти до такого?..

— Мальчики, но мы же помним… Видели, как и в какую сторону менялись законы, — так же потрясённо прошептала Фиар. — Но и то трудно было представить, что общество дойдёт до такой степени одичания… И хоть… за что — такие приговоры?

— Не сказано, — ответил Талир, снова перебирая найденные в конверте бумаги. — Только методики исполнения… И значит — уже с завтрашнего дня, согласно этой самой «святейшей вере», медперсоналу по всей Элбинии поручались бы обязанности палачей… И всё — опять же со ссылками на конкретные места Канона Элбэ. Надо будет проверить, что там, в этих местах…

«И… уже не мистическое — конкретное человеческое зло… — подумал Джантар. — И значит — не случись всего этого…»

Но уже новая вспышка озарила сознание — и снова с металлическим привкусом смерти, чего как будто не бывало с ним прежде…

«Или… одно целое? Звенья одной цепи, части одного плана? Хотя вряд ли… Ведь тогда получается — одно сорвало другое. И всё-таки — уже государственная акция, решение, принятое ответственными людьми на высоких постах. Правда, и тогда в Тисаюме — кто-то, не дрогнув, сорвал с постели сотни больных…»

Однако… уже как бы вторая, отставшая часть этой мысли — словно вершина той волны — догнала первую, и схлестнулась с ней в сознании Джантара…

«Ах, вот что!.. Тайны цивилизации… Общество, государство — чем-то поражено изнутри. На очень высоких уровнях. А мы и не поняли — изо всего, что изучали в интернате. Пока во внешнем мире, за стенами — намечался такой переворот в судопроизводстве… Нет, более того — в принципах построения общества, государства, сфере самих прав человека… Организации, которые создавались почти неофициально, как общественные, культурные, религиозные… мало, что стали официальной властью в регионах — решили выносить приговоры, не предусмотренные никакими нынешними законами? И центральная власть Лоруаны им это позволяет? Но до такого не доходило и в ту войну! Что же случилось со всей Лоруаной? То есть… кто реально руководит ею? Кто и как?..»

— А… трупов хоть много? — лишь это и вырвалось у Джантара вслух.

— Трое, в разорванной полицейской форме, разбросаны вокруг фургона, — ответил Талир. — И ещё один — внутри, в отсеке для арестантов. По виду — тоже лоруанец, судя по возрасту, на пороге совершеннолетия — но вообще без одежды, и… — Талир запнулся, — уже в такой колодке, как показана здесь на схеме… Ну, которая зажимает вместе руки и область таза…

— Колодки… — как-то полубезумно вырвалось у Джантара. — Они же… были в моих видениях какого-то подвала в полиции… Или нет, — тут же вспомнил он. — Те — только для зажимания рук и ног, таз оставался свободным… Наверно — чтобы был доступен розге…

— И смерть… от разрыва внутренних органов отходами жизнедеятельности организма… — таким же страшным шёпотом вырвалось у Фиар. — И что — это так и есть там, на схеме?

— Нет, ну не буквально — такая смерть, — всё ещё потрясёнию ответил Талир. — Я имею в виду — сама колодка. Показано — как у человека, зажатого в ней, удаляют ребро…

— Чтобы при этом даже не было возможно невольно отправления «постыдных» функций тела, — поняла Фиар. — И до такого мог додуматься человеческий разум?

— И… этому лоруанцу ещё повезло, что он лоруанец, — добавил Джантар. — Он просто умер от этого… поражающего фактора… А был бы с нашими, каймирскими генами, или просто не того возраста — так и было бы… от разрыва внутренних органов…

— А вдруг — ещё живой? — усомнился Талир. — Герм, не посмотришь ещё раз?

— И я уже что-то не уверен… — спустя несколько мгновений ответил Герм. — Не могу понять по ауре. Что-то смутное, неопредёленное — пока ещё есть… Надо открыть колодку, — наконец уверенно сказал он. — Где-то на трупах полицейских должны быть ключи от неё…

— Давайте я попробую, — предложил Лартаяу, хлопнув дверью кабины. — А то, пока ты будешь искать ключи… Хотя оставляем его совсем голым — но что делать…

— Всё равно — не то, что смерть от разрыва внутренностей, — уже как-то механически, без эмоций, согласился Джантар.

«И кто-то уже успел осуществить это на практике… Кто-то изготовил эти колодки, оборудовал ими фургон, подвал в полиции… Кто считает, что исповедует «святейшую веру» — и так борется за нравственность, против детской… или преступности вообще… При том — что исключительные права в отношении детей даны любым «взрослым свидетелям происшествий», а под «происшествие» можно подвести что угодно… И я уже видел — у кого-то что-то отбирали, хватали, привязывали…»

И тут — Джантара бросило в озноб от новой внезапной мысли… Ведь в таком положении… по всему Тисаюму (и если бы только Тисаюму!) остался не один этот лоруанец — или его покинутое тело — а ещё множество… тел, живых и мётвых! В тюрьмах, полицейских участках, других таких же фургонах — да и просто детских учреждениях самого разного характера, не всегда отличающихся в Лоруане от тех же тюрем и участков, не говоря о возможных случаях произвола «взрослых свидетелей»… И тоже — у кого-то к пережатым частям тела перестаёт поступать кровь, лопаются в изуверских колодках внутренности — но никому нет дела до страданий их, оставленных так в окружении трупов сошедших с ума перед смертью полицейских, воспитателей и прочих «особо уполномоченных» взрослых — ведь объявлено, что наступает конец мира!..

А — «просто» арестанты, «просто» задержанные? Тем более, в Лоруане это далеко не всегда — действительно преступники… А — больные, так же забытые в больничных палатах? И вообще, мало ли где мог застать человека этот прорыв этнического оружия (или уж что это в действительности?) — на операционном столе, в оставшемся без управления транспорте, за пультом управления производством — которое он, возможно, последний оставшийся там в живых, не в силах ни безаварийно остановить, ни даже выйти оттуда, пока кто-то на проходной не подтвердит, что его пропуск действителен — ведь какое-тo истеричное недоверие и подозрительность ко всему и всем на этих военных производствах дошли совсем до абсурда… Да и просто в каком-нибудь институте, конторе — с этой бредоподобной системой кодов и пропусков, которая при малейшей неполадке способна сделать человека пленником запертой комнаты, коридора, ангара, подвала… И люди, прежде так гордившиеся своими особыми полномочиями и причастностью к неким тайнам — возможно, задыхаются там, где не хватает самого обыкновенного воздуха… И отсюда, с загородной дороги — никак быстро не найти всех этих людей, не добраться, не помочь им…

«Так что делать? — уже стремительно заработала мысль Джантара. — Срочно организовать поиск по всему Тисаюму? Но для этого надо самим добраться туда… И если поиск — чьими силами? Фанатиков, ожидающих конца мира? Но — что каждому такому до остальных? Ведь по их вере каждый отвечает сам за себя, и никто не волен облегчить cудьбу другого… Или нет? Хотя разве их поймёшь… Человек может оказаться виновен в чьём угодно чужом гpexe — но в итоге всякий отвечает за себя только сам… При том, что фактически и так осуждён заранее — к человеку исходно предъявлены требования, для человека же невыполнимые. И отвечать — за то, чего сам не делал, не решал, всё равно не мог изменить… Что при таком подходе до чужих страданий — тем более, когда уверен, что и так гибнет мир? Нет, но и в Элбинии не все же — элбинской веры… Хотя вера в Вохрила, Занклу-Хартвеса — в основе не такая же? Значит ли там хоть немногим больше судьба отдельного человека — и степень именно личной, сознательной вины или невинности? И пойми — что сейчас сказать людям такой веры, как обратиться к их сознанию?.. А что-то же надо делать… Но — что?»

— А сколько ещё людей могут быть в таком положении… — донёсся голос подумавшего о том же Герма.

— Но он там хоть живой? — переспросил Джантар.

— Как будто да, — не вполне уверенно ответил Герм. — Хотя — не в том состоянии, чтобы о чём-то спрашивать или что-то ему объяснять…

— Колонна! — воскликнул Талир. — Целая колонна людей! Там впереди на дороге! И похоже — идут из Тисаюма! Правда, ещё далеко…

— И… кто там? — вырвалось у вздрогнувшего Джантара. — Какая это колонна? Как выглядит?

— Похоже, взрослые ведут куда-то детей, — присматриваясь, объяснил Талир. — Как под конвоем. Ну, как ты уже видел… Что будем делать?

— А я как раз думал о положении оставшихся… — признался Джантар. — В тюрьмах, полиции, запертых помещениях секретных заводов, контор… И — как и что объяснять людям такой веры, как послать на поиск других, которым нужна помощь — если по их вере каждый отвечает за всё сам, хотя вполне может быть виноват за другого… Вот, видимо — и придётся объяснять ситуацию этой толпе…

— Если нас опять не примут за врагов веры, — напомнил Донот. — Тем более — не знаем, как их дальше настроили в радиопередачах. Если они вообще слушали… И даже не знаем — что конкретно происходит, что предпринимают власти… Я имею в виду — центральные, лоруанские. А не зная этого — что будем им говорить?

— Да, центральная власть явно не пытается организовать или хотя бы успокоить людей, — после паузы ответил Талир.

— Так — центральная же и узаконила «регионы по вероисповеданию», — напомнил Лартаяу. — А перед тем — молчаливо смотрела, как они формируются. Будто некому было прочесть те же каноны, поднять документы — и задуматься, что с этим войдёт в жизнь общества. Вот и вошло… А теперь та же власть сама — как невменяемая. Хотя в подобных случаях так было и раньше…

— Но трупы в таком количестве на улицах не лежали, — ответил Минакри. — А если лежали — было известно, что просто эпидемия, а не конец мира…

«Тоже верно… — подумал Джантар. — Реальные катастрофы — поводом к подобному не бывали. По крайней мере — насколько знаем. Вот это и страшно…»

— И сама власть так не терялась, — подтвердил Лартаяу. — А объявленный конец мира — просто паникой и заканчивался. Но теперь…

— Так что будем делать? — спросила Фиар. — Ведь приближаются… Но нас пока не видят. И вдруг мы возникнем на их пути — и заговорим прямо из темноты…

— Нет, почему же? — не согласился Лартаяу. — Подойдут ближе — увидят, по крайней мере, фургоны. Но что им говорить — я ещё не знаю.

— И всё-таки непонятно… — сказал Минакри. — Это происходит не в древней, а в современной цивилизации. И если просто локальный прорыв этнического оружия — казалось бы, можно включить радиоприёмник и убедиться, что с другими странами всё в порядке…

— Будто мы не пробовали ещё в интернате, — напомнил Лартаяу. — И что услышали?

— Так тот и был — с почти севшими батарейками, — в свою очередь, напомнил Итагаро. — Хотя — если новые тут вообще выпускались… — как-то особо встревоженно уточнил он. — А если нет — возможно, никто и не слышал никаких передач из других стран…

— Действительно… — согласилась Фиар. — А мы о таком и не думали…

— А то уж, наверно — из Аyxapы или Гимрунта давно передали бы про необоснованную панику, — предположил Итагаро. — И кто-то, услышав, тут же сказал бы другим…

— А своя, лоруанская власть — сходит с ума, — добавил Минакри. — И кажется, кого слушать — всё так очевидно…

— Тем более — на стольких знакомых всем волнах почему-то вообще нет передач, — ответил Ратона. — И по телевидению — тоже…

— Но это-то почему? — переспросил Донот. — Просто из-за caмой паники? Сразу во многих городах, где реально ничего не произошло? И никто сам, лично, не видел трупов на улицах?

— Нет, но не могло же это охватить всё полушарие планеты… — неуверенно ответил Лартаяу. — А то — с какой скоростью должен распространяться газ, и в какой концентрации действовать…

— Но тогда в окружающем мире кто-то должен знать и здраво оценивать то, что происходит здесь, — попыталась ответить Фиар. — И передавать в эфир сообщения, что это — не всепланетная катастрофа…

— Наверно, и передают, — ещё менее уверенно предположил Донот. — А здесь на ретрансляторах — тоже одни трупы. И всё равно непонятно — где же те станции, что должны быть слышны и без ретрансляторов?

— Передают что-то на своих языках, — предположил и Лартаяу. — Которые все так изучали в школе, что на слух никто не поймёт. Помните — уровень «нормального ребёнка» и «ненормального»?

— Ещё из того разговора на набережной… — вспомнил Ратона — как о чём-то совсем уже давнем и далёком. — А компьютерные сети вовсе отключены…

— Но неужели хоть по радиолюбительской связи никто за всё время не пробовал… — начала Фиар.

— А что — не пробовал? — переспросил Итагаро. — Передать куда-то — например, в ту же Алаофу — что здесь наступает конец мира? Который тогда уж, по идее, наступает сразу и везде? Тем более, у самих властей на чрезвычайные случаи должна быть связь посерьёзнее — и что с того? Если эти же «светские власти» веками содержали при себе жрецов, которые поддерживали в массах общества ожидание конца мира? И из тех же масс набрано очередное поколение чиновников у власти — во всех странах, кроме одной! И теперь они сами дрожат, обливаясь потом, на своих загородных дачах! И от них никто уже ничего всерьёз не ждёт…

— И некому понять, что происходит, и объявить об этом? — снова начала Фиар. — Не может быть…

— Но кто это сделает, если учёные — сами верующие? И тоже разрываются между верой и знанием, глядя на всё это? Хотя… Правда, — тут же согласился Итагаро. — Это же мы всё — о лоруанцах. Каймирцы — наверняка думают, ищут выход… Не потеряли здравый смысл, как эти… Но что сейчас делать — когда на нас идёт колонна?

— И уже близко, — подтвердил Талир, хотя Джантар не слышал приближения толпы. — Давайте быстро думать, что им скажем…

А впрочем — едва разговор прервался, Джантар и сам услышал из темноты глуховатый шум приближавшихся шагов множества людей, и что-то сжалось у него внутри от этого звука. Ведь не то что голосов или шёпота — единого вздоха не доносилось из этой колонны, совершающей скорбный путь в никуда. Именно в никуда — ведь шли люди, уверенные, что гибнет весь их мир — и словно хоронили его молча, без единого всхлипа или причитаний, будто так и должно быть…

«Но что хоть они изучали в школе? — вдруг подумал Джантар. — И что помнят оттуда? К каким их знаниям обратиться? Ведь это мы, каждый у себя дома, с ранних лет читали так много. Это мы выросли с тем, как устроен мир, с историей его открытий — а что знают они? Притчи, нравоучения — и кашу из обрывков информации на уровне «нормального ребёнка»? По которым их гоняли под надзором учителей как конвоем…»

— И они нас совсем не видят? — прошептала Фиар.

— Я не очень представляю, что и как видят люди с обычным, дневным зрением, — ответил Талир, — но кажется, они что-то заметили. И надо быть готовыми… С чего начнём?

— Донот, начни ты, — ещё тише прошептала Фиар. — Просто как-то… как полицейский. Своим «взрослым» голосом…

— Они уже совсем близко, — так же прошептал Талир. — Надо начинать…

— Что это? — тут же странно, на выдохе, прозвучало в темноте по-лоруански. — Что это тут, на пути? Видите, здесь дальше нет дороги…

— Значит, здесь мы и будем ждать… — с решимостью обречённого, от которой у Джантара снова всё сжалось внутри, ответил на элбинском диалекте другой голос. — Здесь встретим нашу судьбу…

— Мальчики, ну что же вы… — едва долетел шёпот Фиар.

— Кто здесь? — испуганно прозвучал из толпы детский голос. — Слышите, там впереди кто-то есть…

— Стойте! — наконец решился Донот. Его изменённый голос далеко разнёсся над невидимой притихшей толпой — и, как казалось Джантару, звучал всё же недостаточно убедительно, хотя Донот старался говорить без акцента. Но — и до того ли было пришедшим сюда людям, чтобы обратить на это внимание… — Кто вы такие? Куда идёте?

— Как… куда идём? — переспросил механически-бесцветный, с оттенком безнадёжности, голос пожилого лоруанца. — Не знаете разве — мир кончается? Сам патриарх объявил… — продолжал говоривший, даже не спрашивая, кто это встретился им на ночной дороге. — Вот и идём из города…

«Дурбиси Гирботи, — сразу понял Джантар. — Или… как его теперь… Дробис Грэбот… Вот кого слушали…»

— А в Алаофе — что? — нетерпеливо спросил Донот. — Не знаете?

— Да какое там… — ответил тот же голос. — По всему миру сейчас одинаково. Все люди каются в грехах, кто прежде был неверный — обращаются в веру… Режут себе руки и ноги — кто хуже всех грешен, так что их и в храмы пускать не велено. А мы вот согрешивших детей за город ведём, чтобы прямо тут их Великому Элбэ представить…

— А почему надо вести сюда, чтобы представить? Если конец всего мира…

— Ну, так согрешившие же… — повторил бесцветный голос. — В последний день мира согрешившие по-всякому. Кто что-то украл, кто читал запретное, кто вёл греховные разговоры… Не хотим все из-за них пропадать! — пусть жалкая, но решимость прорвалась в этих словах. — Как первые звёзды в океан упадут — так их и представим… Прямо в полночь, как патриарх сказал…

— А по какому времени в полночь? — переспросил Донот.

— По столичному, алаофскому, — ответил уже другой, как показалось Джантару, — чуть в стороне от основой колонны.

— Да что ты говоришь? — возразил первый. — По элбинскому, по Гаталаяри…

«И это — люди 79-го века… — с внезапной горечью подумал Джантар. — Учились в современных школах… Ну, или пусть пожилые — ещё в конце 78-го… Но всё равно — и тогда уже знали про галактики… И что надо было сделать с людьми, чтобы они так изменились…»

— А в Дисоеме время какое? — спросил Донот, не забыв о лоруанском названии города.

— Не будет скоро больше времени… — смиренно произнёс тот же бесцветно-равнодушный голос. — Ни часов, ни минут… Остановится время — и будет вечность, и один Великий Элбэ над всем…

— Но говорю я к тому, что сейчас — уже 11. 73 по каймирскому, — ответил Донот (должно быть, с мысленной подсказки Талира, с которым ему тоже изредка, в особых случаях, удавалась такая связь — ведь сам не мог видеть циферблат в такой темноте). — И сколько это будет по Гаталаяри? Уже завтрашних 0. 13? А по Алаофе — 0. 73? Ведь так же?..

— Ты… сомневаешься? — голос из колонны вдруг сорвался на крик. — Люди! Да это демон-искуситель! Враг веры! Сказано же было, что он в последнюю ночь придёт искушать людей! И вот он, перед вами! Так не слушайте же его! Укрепимся в нашей вере в Великого Элбэ. который один есть хозяин всего!.. — какая-то жалкая, рабская агрессивность кричавшего словно ударяла по ауре, чувствам, нервам, врываясь в душу Джантара будто отравой.

— А это… — заговорил кто-то. — Да вы смотрите — просто автомобиль стоит на дороге! Демон поставил его тут, чтобы не пустить нас! Так давайте сбросим его! Беритесь все вместе, валите его во славу Элбэ!..

«А нас всего девять! — с ужасом подумал Джантар. — И Лартаяу даже не в кабине…»

Но Лартаяу успел среагировать мгновенно. В толпе, похоже, никто не успел ещё сдвинуться с места — а во внезапной тишине уже громко хлопнула дверь кабины — и…

Над всей погружённой в ночной мрак окрестностью — вновь, как тогда на спуске, пронзительно завыла сирена, и ярко вспыхнули фары, выхватывая из тьмы далёкие склоны предгорных холмов и заметавшиеся на их фоне в разных направлениях фигуры, детские и взрослые… И хорошо ещё, Талир в этот момент смотрел в другую сторону, спиной к свету — но… и позволять людям в толпе рассмотреть себя, о чём сразу подумал Джантар, тоже было нельзя! Впрочем, это не упустил и Лартаяу — спустя несколько мгновений вой сирены неожиданно стих, яркие лучи погасли — и над притихшей дорогой и не успевшими попрятаться в высокой траве по обочинам перепуганными людьми далеко разнёсся усиленный мегафоном голос, в котором Джантар, сам охваченный приступом мгновенной дурноты внезапного испуга, не сразу узнал голос Лартаяу:

— Взрослые! Вы, что же, остаётесь взрослыми и перед концом мира? Но разве по вашей вере каждый не отвечает за себя сам? Так куда и зачем вы ведёте детей — если верите, что Великий Элбэ знает всё и явится сразу повсюду? И сами-то хоть знаете ли — как и в каком облике он явится вам? Как вы поймёте, что это действительно он?

Судя по вдруг снова притихшему беспорядочному движению в темноте, толпа на дороге замерла в нерешительности.

— А теперь послушайте, — продолжал Лартаяу. — Вы уверены, что всё это объявил сам патриарх? Вы точно об этом знаете?

Над толпой уже, казалось, повисла полная тишина. Ни слова не донеслось в ответ — как будто никто не был твёрдо уверен в этом, но никто и не решался открыто высказать сомнение.

— А если нет, — продолжал Лартаяу, — так кто, что и где слышал на самом деле? И не могла ли произойти какая-то страшная ошибка?

Ответа снова не последовало. И даже ветер над предгорными холмами, казалось, притих в ожидании чего-то.

— Ну, так кто и откуда знает, что эти трупы на улицах знаменуют собой конец мира? И где указание на такое его знамение в самом Каноне Великого Элбэ?

— Откуда нам знать… — наконец неуверенно донёсся голос из толпы. — Мы же сами-то не монахи. Обыкновенные грешные люди…

— Так я и говорю: что, если вас обманули? И на самом деле происходит не то, что вы думаете? Разве монахи не объясняли вам — что могут быть и пришествия врагов веры, ангелов Непочтителя, владыки «ложного мира Запада»? Вдруг это именно такой ложный ангел явился, смущая людей? А вы даже не сможете распознать его явление, отличить от пришествия самого Великого Элбэ?

«Ошибка! — с ужасом понял Джантар. — Они же сами не читали канон! И могут не понимать, о чём речь!»

— Какой Непочтитель? Какого Запада? — сразу донеслось в ответ, подтверждая догадку Джантара. — Люди! Кого мы слушаем? Мы же будем осуждены за это на вечные муки!

«Но на муки — где? Как же они знают свою веру? И как говорить с ними?»

— И вы готовы представить детей тому, кто способен осудить кого-то на вечные муки? — переспросил Лартаяу. — И при этом полагаете, что ваша вера — чиста и праведна?

«Опять ошибка! — с ещё большей тревогой подумал Джантар. — Не надо было так… И что теперь? Как говорить дальше?»

— Как смеешь ты, ничтожный, сомневаться в безграничной благости, могуществе и справедливости Великого Элбэ? — истерично выкрикнул в ответ кто-то вдалеке. — Люди, не слушаете его, он нас смущает! Так будем же тверды в вере до конца! Умрём здесь, но не утратим веры, и ад не поглотит нас! И не осрамимся перед этими… — особенно поразив Джантара, прозвучало нецензурное слово, должно быть, означающее бывших в толпе детей, — которых мы ведём на суд Великого Элбэ!

— Но мы вас сразу спросили: зачем вести их куда-то, если вы и так ожидаете суда повсюду, над всем миром? — Джантар с трудом узнал уже голос Герма. Такими похожими делал голоса мегафон — зато не позволял (что сейчас было особенно важно) отличить детский голос от взрослого… — И хорошо ли вы сами понимаете, что делаете? Может быть, вы поняли что-то не так? Взгляните на небо — где там падающие в океан звёзды? И подумайте: как это возможно? Как все звёзды неба поместятся в океане одной планеты? Разве вы не знаете, как они велики?

«Тоже ошибка! — у Джантара всё похолодело внутри. — Это-то они из своей веры как раз хорошо знают! Не надо было — о таком…»

Но в этот момент Джантар вспомнил видение с роем огней в ночном небе — и новый приступ озноба сотряс его…

«Нет, но это… Я видел уже сам… Правда, и огни среди звёзд двигались как-то отдельно от них… А тут и небо пасмурное… Но почему я видел такое? Что это может быть?..»

— Вы сами сейчас увидите, как начнут падать звёзды! — хлестнул по его ауре чей-то истеричный голос. — Но тогда будет уже поздно!

«Да, ну и существа… — не сдержался, хотя лишь в мыслях, Талир. — Не осталось никакого достоинства, чести, понятия о справедливости… Готовы служить любому насильнику, какой только придёт и скажет, что он — Элбэ…»

— Никакая доказательная логика тут уже не действует… — донёсся шёпот Минакри. — Нужно чудо. Явное, видимое всем чудо. А это сейчас может только Донот…

«А вдруг не удастся? — сквозь ещё не прошедший озноб подумал Джантар. — Что тогда? И… что говорить, даже если удастся?»

Но тут снаружи, где-то совсем поблизости, вспыхнул неяркий свет — и Джантар, рефлекторно вздрогнув, увидел сквозь полуоткрытый дверной проём… тёмный контур руки, очерченный ярким струящимся пламенем с отдельными слетающими в стороны и тут же гаснущими во тьме искрами! Конечно, это мог быть только Донот! Но ещё мгновение спустя Донот сделал шаг в сторону толпы — и его рука скрылась за обрезом дверного проёма…

— Смотрите! У него светятся руки! — раздались в толпе возбуждённые голоса. — Ангел! Смотрите, ангел!

— На колени! — словно опомнившись, заорал кто-то из взрослых.

— Не надо на колени, — негромко, но отчётливо произнёс Донот — уже своим обычным, мягким и звучным голосом, который особенно далеко разносился эхом над вновь притихшей толпой. Или нет, не совсем обычным — теперь он звучал ещё как-то по-особому, с грудным оттенком, придававшим торжественность и величественность. И Джантар даже ощутил будто ток, пробегавший по коже от звуков голоса Донота… — Люди! Так как вы распознаете, кто чей посланник? Как определите, кто придёт со справедливым судом, a кто — чтобы низвергнуть всех без разбора в миры страдания?

— Мы не знаем! Мы обыкновенные люди! Прости нас, грешных! — даже не сразу откликнулся голос из толпы — и в нём прозвучало столько мольбы и отчаяния, что у Джантара снова всё сжалось внутри уже от сострадания к этим людям и ужаса от того, до какой степени нравственного падения оказалось возможным их довести. — А тут жрецы и монахи совсем запутали нас!.. Мы сами — без понятия, что делать, кого и как узнать!.. А многие вообще не знали, не верили, что будет конец мира!.. — наперебой продолжали раздаваться голоса из толпы. — Нам тут учёные врали, будто этот мир вечен! И человеку всё позволено, никому ни за что ничего не будет!.. Так что нам делать? Скажи, как нам спастись?..

«И что он ответит? — с тревогой подумал Джантар. — И что вообще можно сказать в ответ на такое?»

— Но вы видели мёртвые тела на улицах? — нашёлся наконец Донот, хотя Джантар не мог представить, к чему он поведёт речь дальше.

— Видели! Видели! — раздались из толпы уже чуть приглушённые голоса.

— Но не подумали о тех, кто, возможно, остались в живых, и кому нужна ваша помощь? О тех, кто ныне пребывают в больницах, тюрьмах, полицейских участках? Или кто, может быть, встретил эту ночь просто больным и беспомощным в своём доме? Почему вместо этого вы все пришли сюда ждать конца мира?

— Нам не сказали о них! — раздались надрывные молящие голоса из толпы. — Скажи нам, как искупить этот наш грех?.. И долго ли ещё осталось?.. И что теперь будет?..

— Отправляйтесь же ныне обратно в город, — стал твёрдо и уверенно отвечать Донот — так, как, по его мнению, должен был говорить ангел. — И ищите — повсюду и всех, кого только можно. К рассвету же все соберитесь на площади перед городской управой. Так вам и будет объявлена новая весть обо всём…

«Но так ли он говорит, как надо? — с сомнением подумал Джантар. — Не заподозрят они неладное?»

«Может быть, посоветовать им слушать радиопередачи?» — донёсся мысленный ответ Талира.

— Но тут почти одни дети, — неуверенно произнёс чей-то голос. — Нас, взрослых, совсем мало осталось…

— Не делайте ныне различия на детей и взрослых, — продолжал Донот. — Пусть те, кто могут, ищут оставшихся. И наутро к городской управе пусть придут все, чьи силы позволят им прийти, а ум позволит понять то, что будет сказано. С теми же, кто не сможет, оставьте кого-нибудь присматривать за ними…

— Значит, и о намечавшейся судебной реформе мы скажем лишь там… — чуть слышно прошептала Фиар.

«Вот и нашли выход… — понял Джантар. — Но надо ещё решить — что им скажем, и как всё будет… Ах да, Герм с мегафоном… — вдруг вспомнил он. — И как раз на крыше такого фургона… Вот, значит, как…»

— Так идите же, — стал заканчивать Донот. — Идите и говорите всем, кого найдёте, что вы здесь видели и слышали — и пусть они тоже включаются в поиски. На рассвете же у городской управы вы все узнаете правду. Идите…

— А не мало времени мы им даём на это? — снова совсем тихо спросила Фиар. — Мы даже не знаем, далеко ли до Тисаюма. Хотя они как-то дошли сюда… Но всё равно — 11. 73… Или — уже где-то… 77, что ли… Меньше двух с половиной часов до рассвета… И это — в тёмном, неосвещённом городе… Где и кого они успеют найти?..

— Поздно менять решение… — так же тихо прошептал Джантар. — Что сказано, то сказано… Как они там, уходят?

— Уходят… — подтвердил Талир — и Джантар снова лишь тут услышал звук шагов уже удаляющейся толпы.

— А теперь надо подумать — вот о чём… — внезапно сообразил Джантар. — Они не должны заметить, как мы уедем отсюда. Чтобы мы просто как бы мистически исчезли отсюда — и потом так же, незамеченными, мистически появились там. Так что давайте подождём запускать мотор…

— А это — не лишнее? — переспросил Минакри. — До того ли им в таком состоянии — чтобы ещё заметить, как мы уедем? Они же идут в город с нашей «ангельской» вестью…

— И вдруг услышат самый обыкновенный звук мотора, — ответила Фиар. — Джантар прав. Мы не можем так рисковать…

— Нет, но как вообще это сделаем? — спросил Итагаро. — Как, не проехав мимо них, оказаться к рассвету у здания городской управы?

— Там дальше — ещё одна развилка дорог, — объяснил Талир. — И окраина Тисаюма — в общем уже недалеко… Да, и я вижу — там вдалеке появилось какое-то зарево! — тут же добавил он. — Как будто жгут костры… Или факелы…

— И нам… придётся поехать там? — с тревогой переспросил Джантар. — Через окраины с кострами — которые неизвестно что могут означать?

— На крайний случай у нас есть пулемёты, — неуверенно ответил Талир. — Хотя тогда мы запомнимся уже не ангелами…

— А той, другой дорогой — нельзя? — предложил Ратона. — Всё-таки мимо них? Они и не подумают связать ангела, которого тут видели — с каким-то фургоном, промчавшимся мимо!

— Мимо процессии людей, охваченных ожиданием конца мира… — ответила Фиар. — Да ещё и просигналив сперва, чтобы уступили дорогу. А они сразу и увидели в темноте… каких-то два фургона — ангел появился уже потом…

— Но в ходе поисков — по городу и так будут ездить автомобили, — предположил Талир. — И к тому же проезд через заводские окраины даст нам какое-то понимание обстановки. Хотя и риск, конечно… Или — куда ведёт та дорога? К городскому парку? Но тогда только они там пройдут — а нам не проехать. И вообще странно: здесь вторая дорога есть, а со стороны центра города, парка и новой окраины — второго въезда нет…

— Так расположен сам город, — ответил Итагаро. — Областной центр, историческая столица, но с запада — тупик всех дорог. Горы сразу подступают к морю. И вторая дорога — может вести только через парк. Или нет… Там же, с севера — ещё какие-то военные объекты, запретные зоны. Но туда я бы точно не поехал…

— А в 73-м веке — что-то было и к западу от города, — вспомнил Донот. — И сёла, и дороги, и порты. И я как будто даже бывал там… А сейчас — флотская база… Вот люди и привыкли думать: там для них как бы ничего нет…

«И правда — сплошь объекты этой базы… — понял Джантар. — Только на карте — ничего. Вот чем опасен им Ратона — он же всё это чувствует… Но случилось такое — и чего стоит сама база? Жизнь города парализована, надо наладить её заново, а для этого — объяснить оставшимся людям, что происходит. Но сперва — понять это самим. А у нас — одни догадки… И большинство оставшихся — либо дети и подростки, ничему толком не обученные, либо пожилые, возможно, не очень знакомые с современной техникой. И персонал на военных заводах был почти сплошь некаймирский… А теперь оставшимся придётся решать, что законсервировать, а что — поддерживать в рабочем состоянии, чтобы не случилось новых катастроф. Если мы сами всё понимаем правильно…»

— А знать бы хоть расположение этих объектов, — сказал он уже вслух. — Не говоря о том, как конкретно их обезвредить…

— И попробуй найди специалистов для этого, — добавил Итагаро. — Там же — сами понимаете, кто работал…

— Ну, так решили уже собрать всех оставшихся, — ответил Талир. — Среди них и будем искать специалистов.

— И они не должны увидеть, что с ними говорят дети, — напомнил Минакри. — По крайней мере, сначала. А то вдруг и тут сработает их взрослость…

— Однако в критических ситуациях, судя по литературе о войне — и нам не возбраняется некоторая самостоятельность, — неуверенно возразил Талир.

— И всё-таки, если они не забывают о своей взрослости даже перед лицом гибели мира… — повторил Минакри. — А тут, тем более, окажется, что это — просто катастрофа, с последствиями которой можно, и нужно бороться…

— Но другого выхода нет, — ответил Итагаро. — И раз уж мы собираем оставшихся людей — нам и придётся организовать их, напомнить о реальности нашего мира, о том, что в нём возможно, а что — нет, сплотить перед общей бедой… А кто даже тут будет претендовать на роль высшего сословия… — Итагаро запнулся, не сразу сообразив, что сказать дальше. — Что делать — придётся сказать при всех, чего они стоят. Ну что, можем ехать?

— Они ещё не прошли развилку дорог, — ответил Талир. — И вообще, пусть отойдут подальше, чтобы не услышали звук мотора, когда Лартаяу будет заводить…

— Ветер снова поднимается, — сказала Фиар. — Он отнесёт звук мотора от них.

— А я и не думаю, чтобы они обострённо воспринимали окружающее, — добавил Ратона. — Наоборот — идут с вестью, не замечая ничего вокруг.

— Разве поймёшь психологию верующих… — ответил Джантар. — Но всё равно ехать надо. И там — проехать окраину, освещённую только кострами, добраться до городской управы, как-то проникнуть внутрь… И всё это — незамеченными… И только потом, уже с рассветом, как-то мистически появиться оттуда перед толпой…

— И это в бинокль всё кажется рядом, — добавил Талир. — А на самом деле — ещё ехать и ехать… Правда — они войдут в город по той второй, грунтовой дороге, напрямую через парк или к заводам, это нам — объезжать пригороды… А тут и участок пологий, своим ходом не съехать. Только потом будет ещё спуск…

— А пока — подумаем, что скажем людям, которые соберутся, — напомнила Фиар. — Ну, первые слова — понятно: «Люди! Фархелемцы!..» А дальше как?

— Действительно… — задумался Итагарo. — Как должен говорить ангел? Причём — ангел с грозной вестью, как это будет восприниматься вначале. Что-то вроде: «Вы были предупреждены…»

— Слишком сильный шок, — возразил из кабины Лартаяу. — Не забывайте — они не знают всего, что знаем мы. А с другой стороны — там соберутся и каймирцы. Не начнёшь же ты и для них — как ангел какой-то чужой веры…

— Но для остальных надо — как, по их представлениям, начал бы ангел, — ответил Итагаро. — А как бы он начал — если не так?

— Но мы не можем начать так, будто действительно возвещаем волю «Великого Элбэ», — сказал Донот. — А надо — чтобы это был ангел какой-то неопредёленной веры, к словам которого прислушаются все. Но — и чтобы сразу снять всеобщий страх. И — ничем не смутить каймирцев, для которых неестественно ждать таких посланий свыше…

— Может быть, так: «Вы видите, что конец мира не наступил…» — снова предложил Итагаро

— Или — сразу начать с предположения об этническом оружии? — предложил Талир. — Хотя тогда мы — уже не ангелы. А люди видели свечение руки Донота… И как им это объяснить?

— Это и так придётся объяснять, — ответила Фиар. — И тоже надо хорошо подумать — какое объяснение они примут, во что поверят, а во что — нет…

— Но не будем же мы сами врать, что это им померещилось от страха, — сказал Джантар. — В крайнем случае напомним слова Хальбира, что человек может творить чудеса…

— Будто многие вообще знают эти слова, — возразил Герм. — Но зато — мы знаем, чем закончился его путь в этом мире… И наверняка — не столько из-за самих чудес, сколько из-за слов, что их может творить человек… Они же так и рассуждают: либо докажи свою божественность, либо твои чудеса — что-то недозволенное… Да, но ещё проблема — к концу нашего обращения мы уже должны быть для них людьми! Ведь если это не конец мира, а просто прорыв этнического оружия — значит, и не произошло мировой, мифологической катастрофы, и возвещают об этом не ангелы, а люди! Хотя вначале, когда все только соберутся и будут ждать, что мы скажем, мы для них — ангелы. Вот в чём трудность…

— И надо найти слова, уместные в устах и ангела, и человека, — ответил Ратона. — И чтобы звучали естественно — и для каймирца, и для человека любой другой расы и любой веры. Для которого ангелы — не просто такие же люди или духи, а — именно слуги или посланцы кого-то, внешнего по отношению к нашему миру… И как раз — на то, что объединяет нас всех, на общий патриотизм нашего мира, я и предлагаю сделать упор вначале. На то, что это — не какой-то суд, справедливый или несправедливый — а просто сам мир в опасности, и ему нужна помощь людей…

— Верно! Так и начать! — согласилась Фиар. — И дальше — о том, какое оружие могло разрабатываться в секретных лабораториях! Должны же они знать это хотя бы из фантастики…

— И вообще, сразу напомнить о достижениях нашей, фархелемской науки! — поддержал эту идею Герм. — И спросить прямо: как случилось, что никакие возможные объяснения на этой основе не пришли вам на ум? Или даже как бы «по-ангельски» начать с упрёков именно в этом…

— Тем более, и человек вполне может начать с этого… — согласился Итагаро. — Да, кажется, начало обращения есть. А дальше — подумаем по дороге. И вот ещё что… Пока все соберутся, надо обследовать само здание городской управы. Там вполне могут быть секретные коммуникации, средства связи, карты тех же военных заводов, и мало ли ещё что… А пока — займём места в фургоне… Как, Талир, они уже ушли?

— Да, я смотрю, развилку прошли, — ответил Талир. — И идут уже довольно далеко от неё, — добавил он, должно быть, взглянув в бинокль. — Спешат с нашей вестью… Ладно, садимся в фургон. Лартаяу, заводи…

Рокот мотора прозвучал сквозь порыв ветра приглушённо, хотя Джантар ждал в наступившей тишине буквально громового рыка. И в тот же момент по обе стороны от него на узкое сиденье с трудом втиснулись Ратона и Минакри, да и скамья напротив так же быстро заполнилась. Можно было ехать.

— Как, все на месте? — спросил Талир. — А там, я смотрю, ни один даже не обернулся. Что ж, поехали…

«И всё же — что-то мы делаем не так… — вдруг подумал Джантар, когда их фургон уже тронулся с места и стал плавно огибать тот, второй, стоявший на дороге. — Но что упустили? О чём могли забыть?..»

39. Обморок духа

— … Ну, вот мы и в пригороде, — донёсся из кабины голос Талира. — Давай тут уже я сяду за управление. Мы же должны доехать мистически, не включая фар. А тут — ещё тела посреди дороги…

Джантар как будто не засыпал, и даже не начинал дремать — но услышанное вдруг будто заставило его очнуться и, насторожившись, вслушаться в происходящее за дверным проёмом. Но там, похоже, по-прежнему было тихо и темно. Фургон двигался по синусоиде, снова огибая препятствия — должно быть, тела, о которых сказал Талир…

Но нет — едва Джантар успел подумать об этом, в створе какой-то из боковых улочек промелькнуло молитвенное собрание или процессия в свете слабых, уже почти погасших факелов — и почти сразу в глубине сквера или парка за деревьями заметались фонарные лучи и неясные тени. Точно как в видении — с которого начался год назад сбывшийся наяву кильтумский кошмар с последовавшей погоней через полстраны… И тут же откуда-то из темноты совсем близко раздалось молитвенное пение — и быстро осталось позади, словно растаяв в ночном мраке вместе с людьми, которые, похоже, и не заметили их фургон… Однако теперь уже, по мере того, как ехали дальше, углубляясь в кварталы пригорода — ещё из каких-то поворотов, проходов, дворов и переулков, невидимых при отключенном освещении, доносились голоса, не то просто жалобно причитавшие, не то повторяющие какие-то заклинания — но всё как-то обходилось, никто не делал попытки снова напасть на фургон. Хотя Талиру пришлось объехать такую группу людей чуть ли не под самой стеной дома — которая пронеслась рядом, мерцая багровыми отсветами пламени в проёме pacпaхнутой двери фургона, и лишь затем Джантар увидел оставшуюся позади толпу с факелами, которая тоже будто не реагировала на их появление — разве что отдельные участники процессии, возможно, бросили недоуменные взгляды им вслед… Но отовсюду, казалось, шли излучения не то какой-то горестной обречённости, не то исступлённого, фанатизма — конец мира каждый встречал по-своему… И в последующих кварталах — также кое-где в отдалении мерцали факелы, посреди дороги стояли группы людей, и откуда-то доносились не то молитвы, не то причитания, а возможно, и проклятия, непонятно к кому обращённые…

«А те ещё не дошли, — подумал Джантар. — Ну да, им же сколько — через поля, мимо заводов, или парком к центру города… И — пока весть о сборе у городской управы дойдёт сюда, в пригороды… А останавливаться нельзя — второй раз ангела уже вряд ли сыграешь. Вот и едем мимо. И непохоже, чтобы кто-то пытался как-то организовать людей…»

— И где хоть какая-то государственная власть? — сказала Фиар, подумав о том же. — Никакой организации, полный развал…

— Подожди, это только один окраинный посёлок, — ответил Лартаяу. — А даже не сам город…

— Посёлок, где большинство — не с теми генами, — напомнил Донот. — Собрали со всей Лоруаны — для строительства военных заводов и работы на них. А сейчас, кто остались — по возрасту ещё или уже там не работают. Хотя до сих пор поверить трудно, — признался он. — Видели уже эти трупы — а всё не верится…

— Со всей Лоруаны, — повторил Итагаро. — И что их так объединило этой новой верой? Какие идеалы, цели?..

— А тогда, в 76-м веке? — напомнил Ратона. — В той же Внутренней Лоруане? Тоже — самые разные люди бежали отовсюду как будто от угнетения… И какое общество, вместе взятые, потом устроили сами?

— И оттуда же, по существующей версии, пошла элбинская вера, — ответил Джантар. — От пиратов, отшельников, беглых батраков и арестантов, вместе взятых. Это же их как будто озарило такой верой…

Сказав это, Джантар умолк и прислушался — но теперь вокруг было тихо, и в проём виднелись лишь редкие далёкие огоньки. Фургон уже миновал тот пригородный посёлок — и своим ходом, за счёт скорости, набранной на спуске, продолжал катиться мимо незастроенной болотистой местности, отделявшей посёлки один от другого со стороны моря. Но далеко ли мог так проехать — если до самого города этой инерции никак не хватало?..

— А это и был лишь самый первый посёлок, — теперь Ратона подумал о том же, что Джантар. — Нет, по инерции не доедем…

— И всё же — откуда это здесь… — как-то полувопросительно сказала Фиар. — Ну, сами подумайте — что общего у Тисаюма с Внутренней Лоруаной?

— Да как раз — эта самая «сбродность», — ответил Лартаяу из кабины, здесь уже не боясь говорить громче. — Стадно-военизированная организация — на почве отрыва от прежних исторических корней… Сначала — просто сброд в поиске хоть какой-то идеи, чтобы объединила, дала смысл совместного существования — а потом и нашли именно в вере, освятившей инстинкты. На уровне третьей группы потребностей, не выше. Всё — на злобе, ненависти, против какого-то врага…

— Но тут, казалось бы — современное государство, — ответила Фиар. — И вдруг — такое… Да ещё — судебная реформа. Представляете, какой был бы ужас? Это сейчас, на фоне остального, не очень осознаётся…

— И — либо одно случайно помешало другому, либо тут — звенья одной цепи, — сказал Итагаро. — Даже этого не знаем…

— Мальчики, так с чем мы имеем дело? И правильно ли собрались действовать?

— Да, знать бы точно, чему мы противостоим, — согласился Итагаро. — И в каких тайнах цивилизации так и не разобрались…

— И я же говорю — не чувствуется какой-то роли государства, организующей силы, — повторила Фиар. — Сама власть — в растерянности. Причём — и центральная, алаофская…

— Зачем об этом напоминать? — возглас Минакри дал понять, как напряжены нервы и ауры у всех. — И так видим — случилось что-то исключительное, — уже спокойнее добавил он. — И если больше некому организовать людей — это должны сделать мы. А тогда и будем во всём разбираться…

— Но я не то хочу сказать, — попыталась уточнить Фиар. — Не может быть, чтобы никто, кроме нас, не думал об этом. Не искал объяснения, не пытался кого-то организовать…

На какое-то мгновения застыло молчание. И сам фургон — что вдруг заметил Джантар — катился всё медленнее…

— Да, трудно представить, чтобы сами каймирцы ничего не предпринимали, — наконец согласился Итагаро. — Но мы ещё даже не доехали до города. Не знаем точно, что там и как… Правда, своим ходом и не доедем. Придётся включать двигатель… Кстати — где мы? Что вокруг?

— Пустырь между двумя посёлками, — ответил Талир. — Где-то тут и остановимся, если не запустим двигатель. А запустим — будет слышно далеко вокруг. Правда, впереди, смотрю — всё как вымерло…

— Или действительно вымерло, — добавил Донот. — Ни звука, ни огонька…

— Хотя мы точно и не знаем избирательности этого фактора, — напомнила Фиар. — Предположили — по первым наблюдениям и видениям Джантара…

— Нет, правда, — подтвердил Талир. — В пригороде, который проехали — только дети и пожилые, средних возрастов — никого. Я имею в виду — среди живых, мёртвые — как раз наоборот…

— Вот это и страшно, — ответил Джантар. — Как раз — самый трудоспособный возраст. И не конкретной расы, наоборот — всех, кроме одной…

— И — с чем связать такую избирательность? — с тревожной задумчивостью согласился Донот. — И всё-таки — из одного или многих мест исходит? Если из многих — действительно страшно представить. Тогда — точно не случайность, а какой-то план, заговор… И сразу вопрос — чей, против кого, и так ли всё сработало, как кто-то хотел?..

«И что нам приходится обсуждать вот так, по-деловому… — подумал Джантар. — Не зная даже: мистика — или… человеческая политика?..»

— Так… думаете, может быть просто война? — без особых эмоций переспросила Фиар. — Химическая война против всей Лоруаны, всех населяющих её рас — кроме одной, той, что для Лоруаны не характерна? Но с чьей стороны? Кто мог сделать такое?

— А видимость должна быть, что — со стороны Чхаино-Тмефанхии! — вдруг сообразил Итагаро. — Но в самом деле — кто мог и зачем… Истреблять своё же население, да ещё — где и какое… Они же тут работали на секретных производствах, обеспечивали их безопасность… А страны Шемрунта — сами не так далеко, и где гарантия, что прорыв такого яда вскоре не достанет и их?..

— Но помните, я говорил — оружие создавалось против численно избыточных рас? — напомнил Лартаяу. — А о тех, кого не слишком много — при этом даже не думали. Хотя правда — создавать-то его могли, но как конкретно это случилось? В таких масштабах, да ещё из разных центров? Разных центров… — удивлённо повторил Лартаяу. — Да, видите — опять, как тогда. Но тут — уже не запись в телетрансляции…

— И… опять всего один чиновник сошёл с ума?.. — поражённо переспросила Фиар. — Но тогда уж — какого ранга?..

— И я подумал о том же… — признался Лартаяу. Фургон тем временем катился уже совсем медленно, явно собираясь остановиться. — И что, если мы в тот раз сами подали кому-то идею…

— Какую идею? — не поняла Фиар.

— Ну, действовать одновременно из многих центров… Хотя… то — и не мы сами, — тут же уточнил Лартаяу. — Нам же до сих пор неизвестно — как, по каким каналам всё было устроено. Но — сама идея… Не отсюда ли, не перекликается ли как-то с теми событиями…

— Такие рассуждения могут увести далеко, — ответила Фиар. — А у нас — конкретные проблемы. Каким увидим город, что и как будем говорить, что найдём в городской управе… Хотя верно — что-то в этом есть. И Адахало не зря сразу согласился. Он явно имел в виду очень серьёзные тайны. И ему нужны были те, кто сумеют разобраться…

— И именно — в религиозно-мистическом плане? — переспросил Лартаяу. — То есть — тут уж никак не чистая политика?

— А где тут сейчас политика? — возразил Итагаро. — Где государственная власть, армия, спецслужбы? Нет же никого! Мы точно имеем дело с чем-то мистическим. И нам придётся разбираться в этом и что-то решать — именно как людям, знакомым с мистикой…

— Знать бы, что — в Чхаино-Тмефанхии, — сказал Герм. — Наверняка поняли бы — что всё это такое, и что делать…

«Итак — не просто политика, — подумал Джантар, снова удивляясь, какой спокойной и деловой получилась мысль. — И даже — не просто война или переворот. Что-то мистическое — и очень больших масштабов. А сам я даже ничего не чувствую. Хотя…»

— Надо будет свернуть налево, — неожиданно для себя произнёс он вслух. — Ну там, уже в городе, сразу за мостом через реку… Или… Подождите — как мы едем? Вдоль берега через все пригороды — или…

— Нет, напрямую, как и тогда, — ответил Талир. — По другую сторону от той рельсовой ветки — прямо на старую окраину.

— Где же свернуть… — задумался Джантар. — Если там и налево — одни узкие переулки, с Шестого по Двенадцатый… Но понимаете — я видел, как мы сворачивали туда. Как будто — сразу за рекой действительно есть широкий проезд, — Джантар вдруг понял это. — И — даже не заходя ни к кому домой… Хотя везде было темно — и как будто все ушли оттуда… Сами… Ведь те — ничего не могли им передать. Они только идут к северной окраине города…

— Да, я ещё вижу их отсюда, — подтвердил Талир. — Ещё не скрылись за склоном горы. Хотя окраина, примыкающая к парку, там уже близко… Да, Джантар — но что за дорогу ты видел? И куда мы так попадём?

— Какая-то дорога от моста налево, сразу перед платформой, — попытался объяснить Джантар. — Как будто — так расширен Шестой переулок, что ли… А вот дальше… — Джантар не решился прямо сказать, что ещё понял из внезапного видения — столь дико и невероятно оно казалось даже теперь. — Не понимаю… Как же это…

— Что там? — переспросил Талир. — Что ещё не так?

— Там дальше я не видел моста рельсовой дороги, — объяснил Джантар. — И — шоссе по синусоиде между его опорами… На их месте — будто строится другой мост, ниже этого. Потому и нет прямого проезда… Но… такое может быть?

— Шестой переулок… — повторила Фиар. — Как же его расширили? Повалили деревья по обе стороны? Иначе там не устроить объезд… Но — почему? И — когда?

— Увидим на месте, — ответил Лартаяу. — Талир, заводи мотор…

— И это ещё не всё, — поспешил добавить Джантар. — Там будет ещё что-то… или кто-то… На дороге, куда мы попадём оттуда. За поворотом уже направо от того проезда. Но там… как-то нечётко…

— Поймём это как знак? — переспросил Лартаяу. Кажется, он сказал и ещё что-то — но те слова потонули в разорвавшем глухую тишину рёве заработавшего мотора.

— Не промахнуться бы опять со знаком… — во внезапном возбуждении прошептал Джантар. — Как тогда, год назад. Мы же так и не знаем, всё ли делали правильно сами….

— Но что или кого ты видел? — спросила Фиар. — Или думал, что видел?

— Не знаю, — только и смог ответить Джантар. — Сам не успел понять. Увидим по дороге…

— Я имею в виду — хоть не опасно для нас? — уточнила Фиар. — Вдруг это был знак, куда нам нельзя ехать?

— Нет, не так… Наоборот, я понял — надо именно туда. Там — и кто-то знакомый нам, и какая-то новая информация…

— То есть — вдоль реки слева от платформы? — повторил Лартаяу, пытаясь перекричать звук мотора. — По новой, недавно проложенной дороге?

— Будем подъезжать — скажу, как дальше, — ответил Талир. — А пока смотрите — и в остальных посёлках совсем темно…

Разговор вновь прервался, уступив место напряжённой сосредоточенности. А в распахнутом настежь проёме — вдалеке ещё виднелись слабые огоньки костров или факелов в оставшемся позади посёлке… Но по мере того, как фургон продолжал путь — постепенно, то ли просто погаснув, то ли скрывшись за деревьями, исчезали и они, и вскоре фургон окружила не рассеиваемая даже искоркой тьма. Хотя Джантар, сидя слева по ходу движения, мог видеть в обращённом назад проёме лишь чёрные тени деревьев по правой обочине, а кварталы посёлков оставались слева, у него за спиной — но другим, внутренним зрением он на мгновения, казалось, всё же видел и эти погружённые во тьму многоэтажные кварталы…

— Как темно… — прошептала Фиар. — И что, там впереди — нигде никого? И — где мы вообще едем?

— Ни одной ауры живого человека, — подтвердил Герм. — И тут сами пригороды — уже в стороне от дороги… Но — полная темнота, даже не так, как там… Будто… не тут ли и был центр… всего этого? — вдруг сообразил он.

— Не уверен, — ответил Ратона. — Я же говорил — по карте центр точно не определяется…

«И даже нельзя позволить себе эмоционально реагировать на такое, — подумал Джантар, глядя на полоску неба между стеной деревьев и обрезом проёма над уносящейся вдаль дорогой. — Надо быть собранными, готовыми действовать, что-то кому-то объяснять. А мы сами пока мало знаем, что случилось… И — всё ли правильно решили? — вдруг стало закрадываться сомнение. — Верно ли рассчитали свои силы, не напрасно ли надеемся организовать бессильных людей — просто подвергая лишней опасности? Мы, всё же успевшие ознакомиться с таким множеством мистических учений… Так не вернее ли ещё подумать — и вспомнить, к кому обратиться? Но о горных жрецах — нигде ни слова… Или уж — просто в астрал? Наугад, не разбирая, кто откликнется? Беда как будто общая… Хотя астрал и так должен сразу принять столько душ… И мы толком не знаем, что и как там устроено. Везде — разные мифологические схемы. Столько слоёв там, разных вер здесь — и врагов этих вер здесь и там… И некогда уже думать, узнавать что-то новое — действовать надо немедленно… А как?..»

А позади в дверном проёме всё так же чернела ночная тьма с ровной серой пустотой пасмурного неба над ней — и в этой тьме и пустоте, казалось, притаилось всё зло и ужас мира. Зло, даже масштабы которого трудно представить — как и то, сумеют ли они что-то реально противопоставить этому злу. Они, девять подростков, намеренные организовать толпу смятенных, перепуганных людей, даже толком не зная — как и против чего… И им, похоже, придаёт сил лишь осознание факта, что они — люди, разумные существа, чьё предназначение — противостоять злу, хаосу, энтропии, разрушению…

Джантар вдруг понял, что просто пытается не думать о возможных масштабах того, что противостоит им — чтобы сама мысль не подорвала уверенности в их силах и правоте, чтобы воля не оказалась подавлена тем, что может явиться воображению. Но мог ли сейчас его ум не работать в этом направлении, не пытаться представить, с чем они реально имеют дело, не анализировать и прогнозировать ситуацию? И приходилось изо всех сил держать оборону сознания, не пуская порождённый подсознанием ужас и шок — который иначе, возможно, свёл бы с ума. Ведь он должен оставаться способным к действию, к борьбе — с чем-то, возможно, чудовищно огромным — и поднять на борьбу многих людей, даже не понимающих, что случилось с их миром. И уж, конечно — не знающих того, что знает и понимает он…

— А вот и мост через реку… — отвлёк Джантара дрогнувший голос Лартаяу. — И наша платформа… Кажется, так и есть — нигде никого…

— Точно, никого, — подтвердил Талир. — Темно и пусто… Вот так вернулись в свой город…

— Как, уже доехали? — вырвалось у Джантара. — Уже окраина?..

Но тут в темноте проёма показалось что-то, в самом деле похожее на ограждение моста через реку, а затем фургон сразу свернул влево — где раньше между мостом и платформой, как помнил Джантар, был лишь выход узкого Шестого переулка — и покатился по той новой, незнакомой дороге из видения, временами задевая бортом всё-таки сохранившиеся по правую сторону ветви деревьев.

— Всё верно, — сказал Талир. — Где были мост и та дорога — какая-то насыпь, что-то строится… Но — объезд не в переулке, он остался справа. Мы едем по берегу реки.

— Как… прямо в пойме? — с испугом переспросил Джантар. — А если — ливень или смерч в горах? Представляете, какой сюда хлынет поток? Хотя нет, — спохватился он. — Деревья…

— А правда… — растерянно произнёс Талир (Джантар едва услышал за рокотом мотора). — Деревьев в пойме не было… Но — мост, окраина… Так — где же мы? Не понимаю… И вокруг — никого.

«Так… что это? — с ещё большим испугом подумал Джантар. — Неужели… могла измениться сама местность? Но почему? Каким образом?..»

— Всё-таки бывший Шестой переулок, — сказала Фиар. — Именно бывший… Многое же тут изменилось, пока нас не было…

— Действительно… — согласился Талир. — И дальше, смотрю, левый ряд домов есть — а где правый? Едем там… где раньше были дома? — добавил он, заставив Джантара вздрогнуть.

— А мы были так поглощены своими поисками… — вырвалось у него в ответ. — Даже не думали, что тут и как…

— Но разрушать старый мост, пока не построен новый… — добавил Герм. — Нет, это не просто так. Явно что-то случилось. А мы ничего не знали…

А Талир продолжал медленно вести фургон этим новым, явно временным проездом, в который превратился Шестой переулок — осторожно переваливая ухабы дороги. Джантар вдруг представил, в каком напряжении рядом с Талиром сидит сейчас Лартаяу, готовый в любой момент прийти на помощь — но увы, Лартаяу вряд ли мог что-то видеть в такой темноте, а водительский опыт Талира ограничивался кратким эпизодом на вечерней дороге в том угнанном автобусе год назад, включать же фары оба не решались…

— Но где же все? — наконец снова спросила Фиар. — Куда могли уйти?

— И нет даже мёртвых тел, — согласился Талир. — А справа, в переулках, я смотрю, нет и домов. Вместо них — сплошная ограда…

— Что-то случилось уже давно, — встревожилась Фиар. — Если успели проложить проезд, и построить насыпь. А мы сколько времени даже не имели связи с родителями. И не знали, кем считаемся сами…

— Нет, по ту сторону — всё на месте, — поспешно ответил Талир. — И дома, и переулки… Но тоже — нигде ни огонька. И я не понимаю — где все?.. Так, сворачиваю…

Фургон с трудом вписался в крутой изгиб дороги на слишком узком для этого пространстве. Да, определённо — временный, наспех сооружённый проезд, проложенный где и как попало, просто следуя изгибам или пересечениям ранее существовавших здесь переулков… Нет, что-то изменилось не так уж давно…

«Но правда — где все? — подумал Джантар, когда фургон почти сразу сделал ещё поворот, на этот раз влево. — И что и когда тут произошло? Или… это снова связано? Но каким образом? Ведь изменилось не сейчас и не накануне — следы более давнего события… Но насколько давнего? Если Гинд Янар не говорил… Наверно — когда ни его, ни Флаариа уже не было…»

— Огонь! — прошептал Талир на третьем, снова правом, повороте — выводя фургон с этой объездной дороги на сравнительно широкую улицу. — Там, впереди! Факел… Или костёр… Только зажёгся, раньше я не видел… И рядом — какие-то люди. Но это уже — каймирцы…

«И что мы им скажем? — словно встрепенулась мысль Джантара. — Не обращаться же с той нашей речью! Тем более — есть только её начало… Просто выясним ситуацию — а сами об общем сборе говорить не будем…»

А фургон ехал уже по твёрдому асфальту улицы — и во тьме за проёмом по-прежнему грохочущей незакреплённой двери стали проступать едва озарённые далёким мерцанием пламени изгороди из кустарника и кроны высоких деревьев. Джантар вспомнил, что совсем не знает этой части города, где ему не пришлось бывать за всё прошлое лето до самой отправки в Риэлант… А отсветы пламени всё отчётливее выхватывали из мрака деревья и в просветах между ними — стены домов в два-три этажа, и грохот двери далеко разносился эхом в тишине ночной улицы. Джантар подумал, что сейчас их фургон наверняка был единственным автомобилем на улицах города. Ведь те люди, идущие вдалеке по грунтовой дороге к противоположной окраине, вряд ли могли успеть уже передать кому-то их весть, запустив механизм всеобщего поиска оставшихся… А сам фургон к тому же был — для перевозки арестантов, с полицейской эмблемой на борту — и те, кто собрались впереди у костра, должны были сразу увидеть именно это…

— Гинд Янар! — громко прозвучал голос Лартаяу — и у Джантара всё дрогнуло внутри. Он понял — с кем должны были здесь встретиться… — Гинд Янар, это мы!

— Как… вы? — донёсся с оттенком удивления знакомый голос — и в дверном проёме остановившегося фургона появился сам Гинд Янар вместе с другими, незнакомыми людьми. — И все здесь?

— Да, прямо из интерната, — дрогнувшим голосом ответила Фиар. — А этот автомобиль попался нам по дороге. И в интернате — везде трупы… Нынешний директор, охрана, следственная бригада… Там у нас накануне учитель «основ религии»… то есть «богословия» — прямо на уроке сошёл с ума, и они приезжали разбираться, — как сумела, объяснила Фиар. — А потом мы проснулись, смотрим — все мертвы. Чем-то отравлены. Остались только мы сами… Вот и решили уходить. Тем более — в радиопередачах сразу услышали такое, что не знаем, как понимать… А что вам здесь говорили?

— Действительно, что-то страшное, — согласился Гинд Янар. — Полное безумие. Прямо говорят, что наступает конец мира, призывают всех каяться… И — как бы от имени правительства Лоруаны… А тут в самом деле — столько людей умерли непонятно от чего. И хоть бы кто-то объяснил, что происходит… Но что странно: все — только «светлых» рас и среднего возраста…

— Ну, не все — среднего… — уточнил кто-то. — Есть и в 15, и в 60… А… это, что ученики из того интерната?

— Да, я уже о вас немного рассказал, — признался Гинд Янар. — О том, как бы вы пригодились. И вот вы — здесь… А мы тут — пока собираем оставшихся, пытаемся успокоить, как можем. Хотя как и чем — сами же не понимаем, что случилось… И тут из наших все говорят — проснулись только к вечеру, до того — спали… А вы что об этом думаете?

— И мы… только к вечеру, — подтвердила Фиар. — Проснулись как-то все сразу, смотрим — везде трупы. А думаем… Судя по избирательности поражения — выброс отравляющих газов этнического действия. Если бы не радиопередачи…

— Вот это и страшно, — согласился Гинд Янар. — Будто вся государственная власть сошла с ума… Но вы кое-что изучали… Вы хоть добрались до какой-то тайной литературы в библиотеке? — понизив голос до шёпота, спросил Гинд Янар.

— Добрались, да что толку, — ответил Лартаяу. — Если и там сплошная мистика, мифология — а тут всё очень реально. Действительно — какая-то внутренняя агрессия, что ли?

— И похоже — сразу из многих центров, — добавил Ратона. — По карте трудно определить что-то конкретное. Или местами откликается просто общая паника… Да, кстати — а что в передачах из других стран? Кто-нибудь слушал?

— Кто-то пробовал, но ничего нельзя понять, — ответил Гинд Янар. — Кое-где — обычная музыка, голоса, будто ничего не произошло. A на других волнах — как будто голоса тревожные, что-то объявляют — но тут никто не знает этих языков… Услышать бы Чхаино-Тмефанхию — точно знали бы, что происходит. Но уже полгода нет связи, — добавил Гинд Янар. — Из-за элбинской веры…

— Совсем нет связи? — поражённо переспросил Ратона. — Никакой? И мы — на своей земле — допустили это?

— Так ведь флотская база, — попытался объяснить Гинд Янар. — И потом — этот новый регион, «возрождение» неизвестно откуда взявшейся нации, которой это не нужно… Но правда — допустили. Остались на своей земле в меньшинстве, вот за нас и решают такое… И что вы хоть видели по дороге в пригородах?

— Тоже — трупы, и молитвенные собрания и шествия оставшихся, — ответила Фиар. — И то — в одном, самом дальнем посёлке, в других просто было темно… А потом — Джантар принял знак свернуть сюда, к вам… Да — а что за новая дорога? И что тут случилось когда-то раньше?

— Была большая авария, — объяснил Гинд Янар. — Опора моста рухнула — и тоже несколько цистерн с каким-то ядом упали прямо на дома. Там, дальше — где уже начали строить новый мост… Но и здесь — облаком накрыло переулки с Седьмого по Двенадцатый, так что они почти полностью — мёртвая зона… — слова Гинд Янара заставили Джантара содрогнуться. — Говорят — по крайней мере на годы…

— И левая сторона Шестого — почти вся, — добавил кто-то. — Вы как раз ехали там, где были дома… А там, под насыпью — сам грунт пришлось специально обрабатывать, спекать в нерастворимую породу, чтобы не размывало водой. Видели бы вы, что тут было…

— Да, вот она — армия, — вырвалось у Итагаро. — Военные игры в мирное время… А как действительно надо защитить наш мир, так где они… И нам за всё время даже ничего не сказали…

— Но ту, дальнюю часть окраины — не задело, — поспешил уточнить Гинд Янар. — За своих родителей можете быть спокойны. Другой вопрос — где они сейчас, почему на всей окраине — никого. А то мы уже посылали группы поиска…

— И мы никого не видели, — с тревогой подтвердила Фиар. — Где же они могут быть?

— Наверно, сами не сидят и не ждут, что будет, — ответил кто-то из собравшихся вокруг фургона людей. — Тоже — пошли искать, кто где остался, налаживать какую-то связь…

— Нет, угрозы для них я как будто не чувствую, — поспешил добавить и Джантар, хотя понял, что не вполне уверен в этом. — Наверно, так и есть — тоже взялись за дело…

— И вообще, надо бы всё чётко организовать, — согласился Итагаро. — Создать какой-то центр или штаб, проверить, где какая связь ещё действует, подключить и просто радиолюбительскую — если не с Чхаино-Тмефанхией, то, по крайней мере, с кем-то за пределами Элбинии — найти оставшихся специалистов по всем отраслям городского хозяйства, и этим секретным предприятиям, чтобы как-то их обезвредить… А то видите — на официальную власть надежды нет…

— Да, вижу, и вы уже обо всём подумали, — ответил Гинд Янар. — Даже лучше, чем мы… Как не сообразили насчёт радиолюбительской связи? — повернулся он к кому-то. — Возьми это на себя…

— Но для начала — просто выйти на приём, не заявляя о себе, — предложил Герм. — А то мы не знаем масштабов и степени серьёзности случившегося…

— Да, и ещё, — продолжал Итагаро. — Мы по дороге встретили колонну людей из города — взрослые вели куда-то «согрешивших» детей, чтобы представить самому Элбэ. Так вот мы им сказали — чтобы шли обратно в город, и к рассвету собрали всех оставшихся на площади перед городской управой — где и будет объявлено, что случилось… Ну, сразу они были настроены агрессивно, — почему-то шёпотом продолжил Итагаро. — Пришлось продемонстрировать свечение руки Донота, и тут уже они решили, что он — ангел…

— Говорите свободно, здесь чужих нет, — сказал Гинд Янар. — И вообще… у оставшихся лоруанцев — будто какой-то паралич воли, обморок духа… Наверно, вы правы — фактор этнического действия. Но как понять панику в самой Алаофе — если передача шла действительно оттуда… И вы хоть знаете, что сказать людям, которые там соберутся?

— Но они к тому времени сами убедятся, что звёзды в океан не упали, — ответил Герм. От Джантара, однако, не ускользнула неуверенность в его голосе. — Вот мы и напомним им современные представления о Вселенной, разницу между мифом и реальностью… А потом — скажем об этническом оружии, попытаемся обратиться к их человеческому достоинству, сплотить перед общей угрозой — и будем разбираться, что произошло на самом деле…

— А для начала — осмотрим здание городской управы, — добавил Лартаяу. — Выясним, что там и как…

— Но вы уверены, что оно свободно? — с сомнением спросил Гинд Янар. — И не столкнётесь там с какой-то опасностью?

— Ну, а что делать — если так сказали тем людям? — ответил Лартаяу. — Тем более, займём на всякий случай само здание…

— Но почему все ушли? — снова спросила Фиар. — С целой окраины… Как же так…

— Да, непонятно… — согласился Итагаро. — Но и не возвращаться же туда — если мы объявили общий сбор по городу… И к управе отсюда уже ближе, чем к любому из нас домой… А в городе хоть спокойно? Нет каких-то эксцессов, угрозы для жизни?

— Я же говорю — все в шоке, — напомнил Гинд Янар. — Хотя кто знает, на что в этом состоянии способны… Но и остались не так уж многие. Вы, наверно, не представляете — сколько там дальше было трупов, и в каких позах…

— До сих пор не осознаётся, — признался Джантар. — Да ещё — после мистики, от которой тоже можно сойти с ума… И собственное состояние — какое-то странное…

— Но там, возможно, не проедете, — уточнил Гинд Янар. — Правда, идти недалеко…

— Тогда пойдём, — решилась Фиар, уже выбираясь из фургона.

— И — куда это? — переспросил Джантар, не без труда вставая следом за остальными. — Я ни разу не был в этой части города…

— Сначала — прямо вперёд до конца этой улицы, — стал объяснять Талир, успевший выбраться из кабины. — А дальше — направо, и потом… На месте объясню. Но впереди, я смотрю — нигде никого.

— И правда, — подтвердил Герм, вглядываясь в темноту за ярко пылающим посреди мостовой костром (от которого сразу отвернулся Талир). — Нигде никого… И мёртвых нет…

— Здесь их уже убрали, — объяснил Гинд Янар. — А дальше, в старом центре — могли не успеть…

— А что делать — пойдём, — ответил Герм. — И к рассвету — ждём всех на площади…

Не говоря больше ни слова, они далеко обогнули костёр — жар от которого чувствовался даже в отдалении — и двинулись во тьму улицы, внимательно прислушиваясь ко всему окружающему и, пока позволял свет костра (что, разумеется, не относилось к Герму и Талиру с их особенностями зрения), так же внимательно оглядываясь по сторонам. Но вокруг было темно и тихо — они прошли уже целый квартал, а нигде не ощущалось никакого человеческого присутствия. Хотя — справа за деревьями и оставшимися началами переулков, по два-три дома с каждой стороны, теперь располагалась мёртвая зона, о которой сказал Гинд Янар (и в это, по правде говоря, тоже ещё верилось с трудом — но нельзя было позволить себе малейшей слабости, даже такой, как мысль, что всё происходящее похоже на бред или кошмарный сон)…

— И здесь никого, — наконец прошептала Фиар, когда они, миновав перекрёсток со столь же тёмной и безлюдной улицей, шли уже следующим кварталом мимо мрачно чернеющих за деревьями старых двухэтажных домов. — Неужели людей осталось так мало?

— Ну, так сколько было приезжих со всей Лоруаны… — ответил Герм. — Хотя и то странно… Талир, мёртвых на дороге нет?

— Пока нет, — ответил Талир. — Но и живых тоже… Или… просто ещё не все проснулись?

— Возможно, — не сразу согласилась Фиар. — Люди спят — и даже не знают, что случилось… Хотя на нашей окраине — просто никого не оказалось… И это меня очень беспокоит… И что, нигде даже ни огонька впереди?

— А вот огонёк, кажется, есть, — вдруг сказал Талир. — За следующим поворотом. Кто-то идёт с фонариком. Пока далеко…

— Но мы всё равно идём туда же, — неуверенно ответила Фиар. — Будьте наготове на случай чего…

— Я не чувствую опасности, — сказал Джантар. — Наоборот кажется — встретим ещё кого-то знакомого…

Не сбавляя шага — Талир не предупреждал о препятствиях на дороге — они продолжали идти дальше. Вскоре Джантару самому стало казаться, что он слышит где-то слева, со стороны берега, ещё вдалеке за поворотом, приближающиеся шаги большой группы людей. Или вернее — там кто-то один или двое шли чуть впереди, разведывая дорогу, остальные следовали в некотором отдалении… Но главное — точка встречи приближалась, и разминуться было негде. Дальнейший путь тех, за углом — вёл либо сюда, навстречу им, либо направо, ведь впереди (как уже видел Джантар по отсветам фонарика на прутьях высокой ограды) был тупик. Хотя какой-то опасности Джантар не чувствовал и сейчас… Однако, дойдя до перекрёстка, все как-то невольно решили остановиться у самого угла нового пятиэтажного дома — и тут же пятно света переместившись с ограды вниз на асфальт, стало едва различимо.

— Спокойно, это свои, — прошептал Талир.

— Кто здесь? — раздалось из-за угла по-хафтонгски — и, как показалось Джантару, действительно знакомым голосом.

— Свои, — повторил Талир. — Надеемся, вы уже знаете, что случилось…

— Как не знать, — ответил тот же голос, и из-за поворота появился человек с фонариком в руке. Джантар едва видел его в темноте — но и силуэт вдруг показался знакомым. Да, где-то они встречались раньше… — Опять массовое отравление, что ли? Ещё страшнее того… И действует — зависимо от расы… А мы вот — идём, обследуем город, ищем, кто где остался…

— Тут, похоже, нигде никого нет, — ответил Талир. — Правда, сами мы не смотрели. Идём в старый центр, к городской управе. У нас особое задание, — как сумел, объяснил он. — Там, дальше по улице, уже формируется штаб…

— А вас всего сколько? — спросил человек с фонариком. Из-за поворота всё отчётливее доносился шум приближающейся толпы. Хотя в самом этом звуке, как казалось Джантару, было что-то странное — отрешённое, что ли…

— Нас девять… — начал Талир.

— Рут Хиеф? — не дав договорить, переспросил Лартаяу. — Рут Хиеф, это мы! Все вместе, как тогда на набережной!

— Да, я помню… — Джантар наконец узнал того полицейского. Не случайно знак привёл их на эту улицу… — Но… откуда? Вы же, как я знаю, потом были в каком-то интернате…

— Как раз оттуда, — подтвердил Лартаяу. — И там — тоже трупы, и всё в беспорядке…

— А у нас тут — около двухсот детей в шоковом состоянии, — объяснил Рут Хиеф. — Ищем, где разместить на первое время. Говорят, какие-то взрослые в дмугильской одежде заперли их в подвал, чтобы не видели трупы. А что и они могут там задохнуться — не подумали. Представьте — двести в одном подвале…

— А я видел… — Джантар с трудом узнал свой глухой от волнения голос. — Я имею в виду — оттуда, из интерната. На какое-то мгновение… Как их запирали… Только место не узнал…

— Ах да, у вас же — способности… Но вы не пытайтесь снять шок у детей, — сразу предупредил Рут Хиеф. — Файре Таор — и то не смогла. Такого они насмотрелись… Наверно, нужно время, чтобы прошло…

— Но это всё — лоруанцы? — спросила Фиар как-то одновременно с надеждой и тревогой. — Каймирцев совсем не затронуло, так же?

— Верно, — подтвердил Рут Хиеф. — Мы тоже сразу обратили внимание.

— Но какие симптомы? Кто-нибудь знает? А то мы видели только результаты…

— Растормаживание инстинктивных программ подсознания, — прозвучал из темноты уже другой знакомый голос — и к ним от проходящей мимо колонны, приблизилась Файре Таор. Хотя и было не до того, чтобы удивляться… — И — полное их доминирование над сознательным мышлением. Вот и представьте… Но хорошо хоть, вы все — здесь… Но что вы об этом думаете?

— Предполагаем массовую атаку с использованием этнически избирательного оружия, — уже увереннее ответил Ратона. — Сразу из многих центров, по всей стране. Я проверял по карте. И, как результат — полный паралич существующей власти…

— И это особенно страшно, — добавил Герм. — Оставшаяся власть будто впала в безумие. А мы и не знаем, что и где от неё осталось…

— Что ж, теперь не время скрывать, — как-то торопливо сказала Файре Таор, оглянувшись на проходящую мимо колонну. — У вас же была ещё целая вторая библиотека — «недозволенной» литературы…

— И там нет ответа, — сразу уточнил Герм. — Кстати, Гинд Янар уже спрашивал. Мы его только что встретили — там, дальше по улице. Там уже высылают поисковые группы по городу, формируют штаб…

— И где мы проходили — тоже, — ответила Файре Таор. — Все видят, что нельзя просто сидеть и ждать. Это тут — так тихо… Нет, но литература… Вы, что, так и не добрались до той, которую вам не выдавали?

— Нет, я же говорю — добрались, — подтвердил Герм. — И обсуждали прямо сейчас, по дороге сюда. Нo — никаких ответов на серьёзный случай. Легенды, мифы, традиционные представления… А тут уже не мифы, тут — реальность…

— Раз так говорите — значит, так и есть, — не сразу согласилась Файре Таор. — Хотя не понимаю, как же это… Мы с Гинд Янаром так надеялись… А вам подобрали что-то не то…

— И мы почти всё время учили «не то», — ответил Лартаяу. — И только тут — поняли. Когда случилось такое — а вспомнить нечего. С ума сойти есть от чего, пустого многословия — вдоволь, а куда конкретно обращаться, как действовать — ничего…

— И ведь — известная проблема исследователей тайных текстов… — печально вздохнула Файре Таор. — Я сама сколько встречалась с подобным. И не понимала: почему говорят, что философия — самая рискованная специальность в университете? Не физика, не химия, не геология или ботаника — где в экспедициях бывает всякое, или та же экстрасенсорика — почти всегда полуподпольная, а — философия. И особенно — как раз религиозная. На ней чаще всего сходят с ума… А вы хоть куда идёте?

— В здание городской управы, — ответил Лартаяу, снова не раскрывая подробностей. — Как одна из поисковых групп…

— А мы ищем, куда определить целую колонну детей, — сказала Файре Таор, не зная, что это уже скати Рут Хиеф. — Почти двести человек — и все в шоке…

«Да, этих к рассвету вести туда бесполезно, — подумал Джантар. — Это — те, с кем надо кого-то оставить…»

— Да, а… Флаариа? — вдруг с тревогой спросил Лартаяу. — Он же всё-таки лоруанец…

— Пока не знаю, — с такой же тревогой ответила Файре Таор. — Хорошо, если у него есть каймирские гены — а если нет… И он как paз живёт — или жил — где-то в районе, куда вы идёте… А насчёт штаба… Надо создать единый центр управления городом, — уже решительнее заговорила Файре Таор. — Чтобы не было, как в 82-м году: не успели создать правительство — и потеряли перешеек… И сразу — наладить связи с внешним миром, прежде всего — с Чхаино-Тмефанхией. Но и с Алаофой — тоже, выяснить, что там… И вот — думали уж, всё разрядилось после тех событий в прошлом году… А оказывается, нет…

«Сказать или не сказать? — подумал Джантар. — Есть ли смысл хранить тайну, когда происходит такое?»

— И — всё будто штормит… — сказал он вместо этого. — Множество душ, вырванных из тел, мечутся в астрале. Шквал, ураган каких-то мыслей, образов… Трудно настроиться на что-то, с кем-то направленно связаться…

— И по карте — тоже, — добавил Ратона. — Так что и насчёт многих центров — уверенности нет.

— Да, я тоже чувствую, — призналась Файре Таор. — Происходит что-то совсем исключительное. Что не могли и представить… И вы верно решили — занять здание городской управы. Ну, а пока…

В этот момент издалека донёсся рокот мотора — и кажется, именно их фургона. Тем более, других автомобилей на всей улице — не видели. И казалось — лишь этот единственный громкий звук наконец разорвал глухую тишину над городом…

— Вот и наш фургон пригодился, — сказала Фиар. — Теперь дело пойдёт активнее. Но давайте освободим дорогу… — тут же спохватилась она. — Или… куда он поехал?

— Не сюда, — обернувшись, ответил Талир. — Свернул в сторону берега.

— Кажется, мы нашли место, — снова донёсся голос Рут Хиефа — а затем появился и он сам, указывая лучом фонарика в узкий проход сразу за поворотом ограды по левой стороне улицы. — Там есть большое помещение. Пока до утра — а там что-нибудь выясним…

— А вам, наверно, и надо быть не в поисковой группе, — сказала Файре Таор (она уже собиралась идти за Рут Хиефом, но вдруг остановилась). — А — в самом этом центре или штабе. Ведь сейчас каждый должен использовать себя со всей полнотой, делать максимум того, что может… Хотя нет… Кому же и заняться осмотром управы — как не вам, с вашими способностями… Только будьте осторожны, зря не рискуйте — мало ли что. Всё-таки тоже — секретный, режимный объект…

— Да они справятся, — донёсся из темноты ещё голос — и Джантар вздрогнул от того, насколько знакомым показался и он. Неужели… — Это же те, о ком я думаю, верно? Тот случай на набережной?

— Они самые, — подтвердил Рут Хиеф, уже удаляясь с фонариком в сторону прохода. — А тот сумасшедший ещё хотел их задержать за драку…

— Так это — они? — переспросил уже незнакомый голос — явно вкладывая в слово «они» особый смысл. — Те самые дети, что тогда…

— И хорошо, что — тоже здесь, — ответил кто-то третий. — Такие люди в такие моменты многое решают…

— Но насчёт них — под большим секретом, — предупредил ещё кто-то. — Неизвестно, как всё может обернуться…

— Да, и ещё, — вдруг сообразила Фиар. — Не удивляйтесь, если услышите, что всем оставшимся надо к рассвету собраться на площади перед управой. Это мы так сказали людям, которых встретили по дороге. Сначала… в целях самообороны пришлось сыграть роль ангелов — и мы сказали, чтобы они возвращались в город, искали оставшихся, и несли им эту весть. Не знаю, правильно или нет — но так уж случилось…

— Так вы… уже решили о чём-то объявить? — поняла Файре Таор. — Нo хорошо подумайте — как и о чём. А мне пора идти…

— Но что именно — под большим секретом… — прошептала Фиар, как только они снова остались одни. — Просто о наших способностях — или… кто-то знает о нас большее?

— И — по-особому знают и помнят, — сказал Итагаро. — И даже особо надеются на нас…

— И снова нас кто-то или что-то ведёт, — добавила Фиар. — Видите, сразу встретили стольких знакомых. Или… просто — особенно заметны те, кто сразу берутся организовать других, принимают руководство? Но — там-то куда все ушли с целой окраины…

— Всё, колонна прошла, — сказал Талир, выглянув за угол. — И там далеко — ещё костры. Как раз в районе городской управы… Но странно — как я их раньше не видел… Или так и есть — многие только проснулись…

— Или только тут решились зажечь костры, — уточнил Донот. — Когда поняли, что звёзды в океан не падают. А то — что можно подумать, когда о таком объявляет правительственная радиостанция?

— Идём быстрее, — сказала Фиар. — Не забудьте, надо пройти незамеченными…

Они, свернув за угол, уже молча двинулись по тёмной улице, над которой лишь вдалеке и чуть в стороне едва мерцало смутное зарево далёких костров. Вскоре Джантар уже мог различить в этих слабых отсветах — что улица, по которой шли, постепенно становилась шире, будто вбирая в себя тревожно чернеющие проёмы множества узких дворов, проходов или переулков. Но тут снова всё было пустынно, не раздавалось никаких звуков — в отличие от дальних окрестностей, уже оглашаемых пока ещё тихими, осторожными, словно ошеломлёнными звуками просыпающегося — сейчас, среди ночи — города. Джантар различал рокот моторов уже определённо нескольких автомобилей, хлопанье дверей, что-то похожее на шаги и голоса, интонации которых не удавалось разобрать — и лишь однажды раздался какой-то громкий, но короткий и неясный звук…

— Наверно, этот фактор действует на человека нашей расы совсем по-особому, — наконец шёпотом предположила Фиар. — Просто отключает надолго — но человек просыпается в общем здоровым. А других — сразу возбуждает до крайности…

— Точно, — согласился Донот. — И — быстрая смерть. А там, на окраине… Просто никто не отозвался — поисковая группа и ушла ни с чем, решив, что никого нет! — вдруг понял он.

— И я не догадался! — чуть громко не воскликнул Герм. — Конечно, ещё не проснулись! И представьте — шок для тех, кто просыпается только сейчас!

— А многие сразу ничего и не поймут, — добавил Донот. — Хотя тоже вопрос — кто сразу бросился передавать это по радиотрансляции? А мы и не подумали…

— Лоруанцы старшего возраста, — ответила Фиар. — Их же не отключило полностью — но и не убило возбуждением. А… самые младшие дети — возможно, и не отключались, иначе когда успели бы ещё «согрешить»? И значит… они всё это застали? И представьте — ужас для них… Видеть, как взрослые сходят с ума и умирают…

— Думаешь… самые младшие — всё время были в сознании? — переспросил Герм.

— Да, это фактор, действие которого нарастает с возрастом, а потом снова спадает, — подтвердила Фиар. — Я имею в виду — для других рас. А нас — просто усыпляет. Хотя и возбуждение немного есть — но только подсознательное… И здесь, в городе — его действие сильнее. Особенно — в этой части города. Как будто источник и был ближе всего — сюда…

— Но главное — у нас срабатывают охранительные механизмы подсознания, — ответил Донот. — В отличие от других…

— Или мы в любом возрасте — как-то эквивалентны их младшему детскому, — предположил Герм. — Помните, уже думали — по другим поводам?

— Не надо об этом сейчас, — предупредил Лартаяу. — А то слышите, город просыпается… И не мало ли у нас информации для выводов…

А город — действительно всё больше наполнялся пока ещё далёкими звуками. И уже явно слышались возгласы ужаса, отчаяния, потрясения, похоже, в самом деле лишь сейчас проснувшихся людей (вдруг напомнившие Джантару и ту ночь, когда вчетвером от облавы пробирались по тёмному переулку в подвал к Фиар) — и всё отчётливее становился рокот моторов, и звуки открываемых и закрываемых дверей. Но здесь, где улица заметно понижалась, образуя на своём пути небольшую ложбинку, а затем снова чуть поднималась вверх — и где-то уже невдалеке похоже, заканчивалась, образуя перекрёсток с более широкой улицей или площадью — было по-прежнему тихо. Хотя именно там, на площади, как казалось Джантару, горел один из костров — но поодаль, за преградой, позволявшей видеть лишь отсветы на стенах зданий — и оттуда тоже доносились какие-то звуки…

— Вот и старый центр, — прошептал Талир, когда они yжe подходили к углу здания по левой стороне, за которым начиналась площадь. — И костёр — где-то по ту сторону здания городской управы. А нам надо войти через чёрный ход — я смотрю, как раз открыт с этой стороны. Прямо распахнут настежь…

— А как там вообще? — спросила Фиар, выглядывая за ним. — Я почти ничего не вижу…

— Много неподвижных тел — должно быть, мёртвых… Сложены прямо у стен домов… Несколько человек — проходят вдоль них и что-то проверяют. Да, наверно — нет ли живых… И вот, вижу, взяли кого-то — и несут к другой стене…

— Кажется, я понял, — ответил Герм, тоже выглядывая за угол. — Так! — вдруг распорядился он. — Вы все идите к чёрному ходу — а мы с тобой и с Фиар ещё подойдём туда, — он указал куда-то в сторону. — А то я вижу двух или трёх живых. И не хочу, чтобы их пропустили…

— Да, конечно, — ответил Талир. — Но как — видите, где там дверь, или нет?

— Не совсем, — неуверенно ответил Донот. — Кажется, прямо впереди… Но всё равно, пойдём просто к зданию…

Так они разделились на две группы — и Джантар осторожно последовал за Донотом через площадь прямо вперёд, к чернеющей среди мрачно-розовых отсветов на дальних стенах городской управе. Неподалёку во тьме как будто двигались фигуры каких-то людей — но те, похоже, занятые своим делом, совсем не замечали их. Талир же с Фиар и Гермом направились влево, как раз в сторону этих людей.

— Вы ищете живых? — уже оттуда донёсся голос Герма. — Так вот смотрите — этот… И этот… И ещё там…

— А вы — тоже экстрасенсы? — переспросил незнакомый голос. — Тоже видите их? Может быть, останетесь, поможете нам? Нас тут мало — а их видите сколько…

— Ну, мы вообще-то — поисковая группа с особым заданием, — снова, как сумел, объяснил Герм, — так что долго оставаться не можем. Там тоже нужны экстрасенсы…

— Нет, в контакт войти не удаётся, — прервал его голос Талира. — Похоже, коматозное состояние… Даже подсознание недоступно…

— И я не сумею перевести его в обычный сон, — растерянно добавила Фиар. — Но хорошо хоть — живой. Значит, есть надежда…

— Несите всех троих к тем, живым, — распорядился другой незнакомый голос. — Потом будем решать, что делать. А что вообще случилось, не знаете?

— Не больше, чем другие, — ответил Талир. — Правда, не знаю, слушали ли вы какие-то радиопередачи…

— Об этом и спрашиваем, — ответил третий незнакомый голос. — Кто мог думать, что нами руководят такие скоты? Сперва устроили эту Элбинию — а теперь… И такая дрянь стояла у власти…

«Если бы для нас всё решалось так просто…» — подумал Джантар.

— Но вы говорите — посланы с особым заданием? — переспросил второй голос. — Значит, есть уже какие-то органы руководства, которые на что-то способны?

— Во всяком случае — формируются, — ответил Герм. — И мы идём выяснить ситуацию…

— Сюда! — донёсся из темноты голос Донота, не дав услышать чей-то ответ на слова Герма. — Вот дверь. Только внутри совсем темно. Ладно, подождём…

— А ситуация — сами видите… — вновь услышал Джантар тот, первый голос. — Так — здесь живых больше нет? Вы уверены?

— Насколько можем определить — нет, — ответила Фиар. — И нам пора идти. Нac там ждут…

— Вот мы и здесь, — раздался вскоре совсем рядом шёпот Талира. — Но что мы видели… Вернее — кого… Флаариа…

— Это он — один из тех троих, — объяснила Фиар. — И он — в коме. А я даже не представляю, что делать. Пришлось оставить его им…

— Но, хорошо хоть — не узнает, каким вы его видели, — голос Лартаяу дрогнул. — Биологическая природа человека… И в тех же учениях везде — что-то связано с этим…

— Так… то — уже собственно, не личность, не сознание, — ответил Ратона. — Выход тела из-под контроля разума…

— Тело, работающее само по себе, как неисправный механизм, — добавил Минакри. — Программы низших уровней…

— Но это легко говорить — о незнакомом человеке, — сказал Лартаяу. — А когда… некий фактор сотворит подобное с тем, кого хорошо знаешь… И… неужели и с нами что-то способно сделать такое?

— Да я понимаю, — ответил Итагаро. — Как не понять…

— И… это же у нас у всех как-то ослаблено обоняние! — только сейчас понял Джантар. — Иначе — представьте, что бы мы чувствовали! Когда тут везде — трупы. А возможно, и …выделения организма…

— Точно, — спохватилась и Фиар. — А мы идём тут без обуви…

— Нельзя поддаваться эмоциям, — остановил её Итагаро. — Пора идти внутрь и всё там обследовать. Тем более — как будто пусто, и всё отключено…

— Я думаю, можно идти, — после паузы ответил Талир. — Для того сюда и добрались. Только будьте наготове…

— И помните — к рассвету мы должны хоть в чём-то разобраться, — добавил Итагаро. — По крайней мере — осмотреть здание, как сумеем. Фонарика, правда, нет — так что «осмотреть» буквально сможешь только ты. А мы — разве что благодаря пирокинезу Донота. Или Герм, возможно, увидит чью-то ауру…

— А я всё думал — что мы упустили? — понял Джантар. — Да, и ещё — тот человек во втором фургоне. Его так и оставили — а не взяли с собой…

— Правда, мальчики, — спохватилась Фиар. — И ничего не сказали о нём — тем, в колонне…

— А кто в такие моменты не делает ошибок? — ответил Итагаро. — И потом — видели фонарик только у Рут Хиефа, остальные — разводят костры. Будто из-за проблем с ресурсами в самом деле прекращён выпуск батареек. И приёмник — едва работал на старых… И во всём этом придётся разбираться на ходу, как сумеем… Ну что, пошли?..

40. Тень разума

… — Ну, вот уже чac ночи, — начала Фиар, когда они вновь собрались в подвальном бункере под зданием городской управы, слабо освещённом от уже полуразряженных аккумуляторов тусклыми аварийными лампочками — который и обнаружили лишь случайно, по едва заметной полоске света на полу, благодаря ночному зрению Талира. — И что мы имеем?

— Ну, что… — ответил Ратона. — Ещё множество трупов здесь, в здании — и по-прежнему полная неопределённость.

— И — никакого готового текста обращения к жителям Тисаюма, — напомнил Минакри. — Давайте быстрее думать над этим…

Да, текста пока не было — хотя всю первую половину этого часа, после того, как осторожно прошли по тёмным лестницам наверх, и Герм не обнаружил нигде в коридорах ни одной живой ауры, но зато Талир сразу увидел открытый, и главное, свободный от мёртвых тел кабинет — Джантар с Гермом и Донотом провели в этом кабинете за обсуждением. Впрочем, временами Донот выходил — освещая посредством пирокинеза какое-то вновь открытоe помещение, а Герм — чтобы проверить, нет ли там живых людей, или наоборот, к дискуссии подключался ещё кто-то из остальных — но всё же как-то в основном обсуждением текста были занять Герм, Джантар и Донот, остальные сосредоточились на осмотре здания… Причём в здании оказалось неожиданно много обычных, механических замков, и очень мало электронных — правда, в рабочем состоянии, подключенных к аварийной, системе электроснабжения от аккумулятора — но всё же Итагаро оказалось почти нечего делать, зато Лартаяу вскоре стал выбиваться из сил, открывая это множество механических замков, за которыми оказывались не представляющие особого интереса, похожие одна на другую комнаты с трупами или без трупов, и Ратона с Талиром решили даже попробовать определить по снятому со стены в коридоре плану эвакуации из здания, на какие двери обратить внимание в первую очередь — но эта их попытка не имела особого успеха, и многие двери пришлось просто оставить запертыми. Хотя похоже, начало этих трагических событий пришлось не на рабочее время — и именно потому столько помещений остались заперты, и мёртвых тел было в общем немного… А за окнами всё так же приглушённо шумел уже проснувшийся город — и общее настроение оттуда передавалось и сюда, внутрь здания, то и дело напоминая о себе светом редких автомобильных фар и негромкими взволнованными голосами…

А затем и Донот, всё активнее включаясь в осмотр здания, оставил их с Гермом вдвоём, и они продолжали обсуждать конкретный текст обращения — но он по-прежнему вырабатывался с трудом. Чувствовалось: что наверняка учтены не все нюансы психологии верующего, могут возникнуть неожиданности и всего заранее предусмотреть нельзя, а главное — мешали само волнение и неизвестность. Да и складывался текст пока лишь устно, ведь записать основные тезисы на каком-то случайно найденном листе бумаги в такой темноте без участия Талира было проблемой — сам Герм мог видеть лишь ауру — а Талир был занят осмотром здания… А тем временем через площадь снова несколько раз прошли какие-то молитвенные процессии, и два раза даже раздался неясный шум, впрочем, быстро прекратившийся — но пока ничто не указывало, чтобы люди начали организованно собираться на площади перед управой…

Однако время шло, а текст всё не складывался — и Джантар решил сделать небольшой перерыв, попытавшись вновь настроиться на Кераф, Риэлант, Кильтум, а затем — Aлaофу и Фхлавиорм, что ему вечером в интернате так и не удалось… Но и тут результаты были неопределёнными — из Кильтума и Риэланта удалось принять лишь мгновенные отрывочные образы ночных улиц, во мраке которых он не смог различить отчётливых примет обстановки; Алаофа, несмотря на разницу в два часовых пояса — также была ещё погружена во тьму, и на её знакомых каждому жителю Лоруаны по фотографиям центральных улицах не угадывалось никакого движения… Правда — вслед за этим он на мгновение увидел как будто мирное и спокойное утро Фхлавиорма, не внушавшее тревоги — тем более, там по улицам шли люди и светлых рас, и именно среднего возраста!.. (А среди жителей Чхаино-Тмефанхии — вообще и было не так уж мало лоруанцев, уиртэклэдцев, представителей малых приполярных народов, и даже не вполне чистокровных потомков некоторых дмугильских племён…) Но главное — это было хоть каким-то свидетельством, что там повального мора людей светлых рас не наступило, и сама страна не «пала», а обстановка в ней не указывала на особую тревогу или напряжённость. И всё же — отдельные отрывочные видения, из которых легко сделать неверный вывод…

А тем временем Талир, Фиар и Минакри обнаружили ход в подвальное помещение — и, как ни странно, там оказалось несколько открытых складов со всевозможными припасами и трупами людей, которые явно намеревались вынести их через второй чёрный ход по другую сторону здания, в стоявший под стеной опять-таки полицейский фургон — поставленный так, что на его крышу можно было беспрепятственно выбраться через окно какой-то комнаты в коротком боковом крыле здания. И, едва узнав об этом, Джантар понял: вот оно — недостающее звено видений! Ставшее, впрочем, недостающим — лишь после того, как они, казалось бы, вопреки логике (но почему-то без малейших колебаний) оставили на месте встречи с Гинд Янаром точно такой же фургон, на котором приехали Тисаюм… Но теперь всё сошлось — в их распоряжении опять был фургон, да ещё так удобно расположенный, чтобы Герм к рассвету мог выйти с мегафоном на крышу…

А затем — там же, в подвале, обнаружилась запертая дверь с едва заметной полоской света на полу ещё от двери за ней — и, как оказалось, вела на следующий, более глубокий уровень подвала. Полуоткрытое же помещение там, на втором уровне, откуда падал свет — оказалось чем-то вроде небольшого зала совещаний, рассчитанного (судя по количеству стульев вокруг огромного стола) не более чем на два-три десятка человек. И там же, по соседству — обнаружились и опять-таки склад продовольствия, и довольно уютное и просторное спальное помещение со множеством кроватей, пoхожее на солдатскую казарму — причём двери, соединявшие между собой все эти комнаты, оказались открыты… Впрочем, было множество и других, запертых дверей — но замки и там повсюду оказались не электронными, а так как Лартаяу к тому времени совсем выбился из сил, открывая такие замки на верхних этажах здания, обследование этих помещений решено было оставить на потом. И все просто продолжили осмотр и уже открытых наверху, и соседних подвальных помещений — в поисках если не средств связи с внешним миром, то хотя бы фонарика… А Джантар и здесь продолжал размышлять над текстом обращения — уже молча, в одиночестве — пока голос Фиар не привлёк его внимания, и он, подняв взгляд, не увидел, что все снова в сборе, и не вспомнил, что действительно пора что-то решать…

— … Да, но у нас — ещё новые неожиданности, — ответила тем временем Фиар на слова Ратоны и Минакри.

Джантар огляделся по сторонам — и ощутил уже новую внезапную тревогу. Правда, освещение было устроено так, что длинный ряд лампочек проходил над самим столом, а стулья уже терялись во мраке — будто специально, чтобы сидящие за столом едва видели друг друга — так что самих выражений лиц он не увидел, но в самой обстановке чувствовалось: случилось что-то ещё…

— И откуда я мог знать, что такое возможно, — неуверенно заговорил Донот. — Компьютерная связь отключена — а старая телефонная, должно быть, тоже от каких-то аккумуляторов — работает. Но и то, я думал — просто внутренняя, ограниченная пределами здания. Тем более, стал проверять — никто не отвечает. И только когда поднял уже последнюю трубку — вдруг ответили. Вот так, без набора кода. А я и от родителей ни о чём подобном не слышал…

— Ну, так — прямая правительственная связь, — с лёгким оттенком удивления объяснила Фиар. — Это и я знаю… Как ты сразу не подумал?

— Я же просто для гарантии проверял, работает ли какая-то связь, — ответил Донот. — А там междугородная — отключена, городская — включена как-то впустую, сколько ни набирал и наших домашних кодов, и кодов аварийных служб — никакого ответа… А с этой, получается — даже мои родители не имели дела? Я же говорю — ни разу не слышал о ней. И в какое же это секретное помещение мы забрались — если даже они не знают?.. И сразу — голос: «приёмная правительства»! А я растерялся и спрашиваю — какого? И оказалось: не Уиртэклэдии, не Элбинии — а всей Лоруаны! Во всяком случае, так мне ответили. А я разве знаю, как с ними говорить, тем более — теперь? И то хорошо хоть — я, а не кто-то другой. Изменил голос, выдал себя за чиновника городской управы, сказал, что взрослые каймирцы будто бы организовали ополчение по охране здания, так что ничего тут не разграблено, секретные документы не похищены… Да, представьте — спросили именно об этом. А ещё — о судьбе каких-то солдат, которых будто бы послали на разведку, но тут уже я сказал, что ничего не знаю…

— А я стоял рядом и не знал, что делать, — признался Итагаро. — И посоветовать ничего вслух не мог — чтобы там не услышали. Но получается, там знают, что происходит — если послали солдат?

— И с солдатами, наверно, случилось то же, что с остальными, — добавил Лартаяу.

— Если с вами вправду говорили те, за кого вы их приняли, — ответил Ратона. — А то — вспомните радиопередачи… А сейчас и я тут нашёл репродуктор, включил в розетку — городская трансляция вообще молчит…

— И эти ничего не посоветовали Доноту по консервации военных заводов, — сказал Итагаро. — А он специально спрашивал. И даже не сказали, выйдут ли ещё на связь. Охраняйте здание, собирайте детей под присмотром старших — и всё…

— Хотя… и на том конце мог быть просто случайный человек из оставшихся! — сообразила Фиар. — Который так же не знает, что говорить!

Кажется, кто-то хотел что-то ответить — но не решился, и несколько мгновений прошли в молчании.

— Да, трудно понять, что теперь правильно, а что — нет, — сказала наконец Фиар. — И тем, на том конце — наверно, тоже…

— А насчёт заводов — должно быть, уверены, что тут не осталось специалистов, способных этим заняться, — предположил Минакри. — Хотя насколько они там представляют реальную ситуацию… Ратона — а что у тебя по карте? Или — с новой картой, которую мы нашли, ты ещё не пробовал?

— Нет, почему же? Вот фронт распространения этого фактора на 0 часов 80 минут, — ответил Ратона, разворачивая на столе контурную карту полуострова, найденную здесь же в каком-то из подвальных помещений. Джантар, как и остальные, привстав, склонился над ней — и увидел, что фронт уже достаточно далеко обошёл нагорье, как бы охватывая двумя потоками — с юга и северо-востока — и на закрашенной голубым фоном территории внутри фронта отчётливо выделялись два красных кружка — Тисаюм и Джокурам. — Как видите, подтвердились два очага — и один как раз совпадает с расположением сразу нескольких особо опасных объектов в пригороде Тисаюма, — Ратона стал разворачивать вторую карту. Это была карта «Тисаюмского особого округа» со множеством каких-то цветных обо значений. — Красные кружки — это и есть особо опасные, — стал объяснять Ратона. — Жёлтые — просто секретные, но в общем не опасные… Зелёные… Ну, тут не совсем понимаю — имеющие какое-то отношение к армии, но не секретные…

— Какие-то вспомогательные, — уточнил Итагаро. — Подожди, а ты всё сам отмечал?

— Да, карандашами, которые нашёл там же, — ответил Ратона. — И наконец, синие — те, что, наоборот, понадобятся для мирной жизни… Но смотри — какая вот тут концентрация особо опасных… — Ратона снова указал на карте тот участок побережья в районе пригородов.

— Но это ты определил сам, на основе своих вопросов, — повторил Итагаро. — Хотя — 20 особо опасных… — быстро сосчитал он. — И всё — почти рядом… Такого я даже не представлял… Нет, подожди, но это — не только заводы? Это же, как я понимаю, могут быть и склады оружия — и даже корабли на рейде? А то, я смотрю, 3 объекта — практически за линией берега…

— Тебе лучше знать, — ответил Ратона. — Я с современной армией почти не знаком…

— А третья карта? — спросил Итагаро.

— Это — всей Лоруаны, — объяснил Ратона, разворачивая ещё карту, уже с одноцветными серыми обозначениями. — И тут я отметил, как сам понимаю — просто очаги массовых волнений. Видите — Алаофа, Моаралана, ещё некоторые крупные города, и даже две островные военные базы на Восточном архипелаге… Но почему тогда уж — не везде? Если правительственная радиостанция официально извещает страну о конце мира?..

Гробовая тишина вдруг повисла в подземном зале совещаний — хотя казалось, никто сразу не мог понять её причины. Однако верно — что мог означать этот действительно непонятный факт? Неужели снова — как тот придуманный кризис цивилизации — уже реальная, грозная и страшная опасность… как бы не касалась всех? Или это и были не просто очаги волнений?.. И серые кружки на карте — обозначали города, где происходило всё то же, что в Тисаюме? А это были — Алаофа, Моаралана, Алагари, Тарнал, ещё не меньше десятка крупных городов… И там тоже — везде на улицах лежали горы трупов, между которыми лавировали молитвенные процессии уцелевших, монотонно-полуотключенно повторяя на ходу нечто чудовищное, подобное той «высшей мудрости» из их ночных интернатских бдений — а парализованная государственная власть ничего не была способна предпринять в ответ на это, и некому было организовать оставшихся людей — как это сразу нашлось кому сделать тут, на Каймире?..

— Так хочешь сказать, — наконец решился Итагаро, — это не просто очаги волнений в обществе? А и там повсюду — то же самое?

— Нет, мальчики, подождите… — начала Фиар — и остановилась, не зная, что сказать дальше. — Значит, всё же… целый большой план, какая-то агрессия? Да, а карта всего полушария планеты тут есть?

— Не нашёл… — с оттенком особенной тревоги ответил Ратона. — И правда — с чем мы имеем дело?.. Каков масштаб всего этого?..

— А в какой масштаб мы готовы были поверить с самого начала?.. — напомнил Лартаяу. — Так — чего уж теперь…

— Нет, но — всё вместе… — продолжал Ратона. — И сама Элбиния, и эта судебная реформа, и вообще…

— Сейчас главное — не терять здравый смысл и достоинство разумных, — начал Итагаро. Джантар чувствовал, как нелегко дались ему твёрдость и спокойствие. — Давайте рассуждать логически… Итак, судя по отметкам на карте, что-то чрезвычайное — мы не знаем, что именно, и похоже ли на то, что видели здесь — происходит сразу во многих крупных городах Лоруаны. Но, судя по разговору Донота с приёмной правительства — какая-то власть всё же функционирует. И если сюда послали десант — значит, там что-то знают, и пытаются решать…

— А про намечавшуюся судебную реформу — знали? — переспросил Ратона.

— Тоже верно, — согласился Итагаро. — Кто же их поймёт, насколько владеют ситуацией, даже когда всё спокойно — а уж теперь… Хотя — какое-то представление о происходящем всё же имеют. И теперь, по логике, должны послать другой десант — со специальным снаряжением, возможно, даже в скафандрах — чтобы законсервировать военные заводы. Ведь столько специалистов-каймирцев, чтобы обеспечить их работу, не набрать и по всей Лоруане, а работать на заводах в скафандрах тоже никто не будет. Если у них вообще есть скафандры для защиты от этого фактора… А заводы-то — общегосударственного значения…

— Что ты хочешь этим сказать? — ещё больше встревожилась Фиар.

— Да сам не знаю… — признался Итагаро. — Пока думаю… И закрыть все эти заводы — событие не рядовое, и кому и как на них работать — непонятно… Хотя и какому-то противнику не достанутся — если тут всё отравлено надолго. Я вспоминаю — где-то читал, что этнические оружие рассчитано на годы продолжающегося действия… А — кто будет все эти годы жить в скафандрах и питаться привозной пищей? Хотя военные в принципе люди подневольные — но не до такой же степени… И всё равно трудно поверить, что здесь — где мы так спокойно дышим и говорим — для большинства людей других рас всё полно смертельной отравой…

И снова на несколько мгновений все умолкли — будто заново переживая, осмысливая то, во что едва мог поверить разум…

— Скафандры, говоришь… — повторил Лартаяу. — Будто ты не сам же и рассказывал, как в госпиталях вываривают старые тряпки на бинты…

— Да, и как обезболивающее перед операцией почти легально дают наркотик, — подтвердил Итагаро. — И это — в мирное время. Так что какие там скафандры… Хотя во всякой армии есть элитные подразделения. И уж эти наверняка оснащены всем необходимым — до чего только дошла наука и техника.

— И что же они ничего не знают о судьбе тех солдат? — переспросил Лартаяу. — Значит — не всем их оснастили, что нужно?

— Да вот не всем, — согласился Итагаро. — И тогда это — не те, элитные… Хотя кто их поймёт, тем более — теперь….

— И мы не знаем, чего ожидать, — констатировал Лартаяу. — Несмотря на все наши способности — не знаем…

— Подождите… — Ратона вдруг встал из-за стола, внимательно оглядывая всех присутствующих. — Почему нас тут восемь? Где Герм?

— Действительно… — Итагаро тоже встал и тревожно обвёл взглядом остальных. — А я и не заметил… Так где же он?

— Наверно, ещё в библиотеке, — ответила Фиар. — Странно, и я думала, что он — здесь, с нами…

— О чём вы? — переспросил Талир. — Какая библиотека? Где она тут?

— Я в последний момент, когда вы уже тут собирались, открыл ещё одну дверь, — объяснил Лартаяу. — А за ней — что-то вроде библиотеки. Я и не думал, что что-то подобное может быть в убежище. А тут ещё у Донота был этот разговор с приёмной правительства — и я не успел сразу сказать…

— Но что мы тогда обсуждаем? — голос Джантара от напряжения прозвучал неожиданно громко. — Даже не зная, что Герм ищет в библиотеке?

— Думаешь, там есть инструкции по консервации заводов? — с сомнением переспросил Итагаро. — Или ещё какие-то документы, которые могли бы пригодиться? Хотя пусть Герм всё проверит — но я думаю, там одна развлекательная литература на взрослый вкус. Они же тут собирались отсиживаться в случае химической войны. Да, какая ирония… И уж — отсиживались бы точно не с мыслями о судьбе планеты, человечества… Я их вдоволь насмотрелся, знаю образ мышления…

— Не забудь, среди чего мы нашли запись об Иораре, — напомнил Лартаяу.

— Я и говорю — скорее всего, будет аналог того видеоархива. Но такое чудо вряд ли повторится ещё раз… Да, Джантар, а как у тебя? — лишь тут сообразил Итагаро. — Ты что-нибудь видел?

— Ах, да… — спохватился и Джантар. — Я же не сказал… Хотя в основном — везде ночь, тёмные улицы, ничего особенно не разобрать. В Керафе, Риэланте, Кильтуме, Алаофе — везде. Во Фхлавиорме, правда — уже утро, и как будто всё спокойно, обычный ритм жизни… Да! — снова спохватился Джантар. — Я же видел там и людей среднего возраста светлых рас! Значит, там этого нет! Представляете — сразу не сообразил вам сказать! А мы же и об этом должны объявить людям, которые соберутся к утру!

— А как объясним, откуда знаем, что сейчас во Фхлавиорме? — резонно возразил Донот. — Если только сперва мы для них — ангелы, но потом-то мы для них — люди! А просто людям — откуда знать такое? Нет, пока сами не разобрались в сути происходящего, давайте этого не касаться. К ясновидению и так отношение странное — а уж теперь…

— И сами мы — ещё не в полном порядке, — как бы от имени всех призналась Фиар. — И тоже не всё сразу верно понимаем, и делаем что-то не так. А надо ни в чём не ошибиться.

— А тут ещё загадка — как сама весть об ожидаемом конце мира пришла в Алаофу и Моаралану? — вдруг спросил Минакри. — Тоже путём ясновидения, или через радиолюбителей, или ещё как-то иначе? Ну, если там реально нет проявлений этого фактора, а значит — и трупов на улицах?

— А откуда мы знаем, что нет? — возразил Ратона. — Джантар и этого точно не видел…

— Но иначе само правительство — тоже… — Минакри умолк, поражённый собственной мыслью.

— И правда… — прошептала Фиар спустя несколько мгновений глухой тишины. — И тогда уж — практически всё государственное руководство… Военное, гражданское — всякое…

И снова повисла глухая тишина. Да, и об этом никто сразу не подумал. Хотя… Вот именно — чьё тогда заявление звучало в передаче из Алаофы? И кто ответил Доноту по особой линии связи? Нет, что-то снова было не так…

— Нет, но как пришла туда сама эта весть? — наконец продолжил Минакри. — Неужели церковные организации имеют свою оперативную связь? А мы тут сколько ни искали, не нашли ни какого-то передающего центра с автономным электрогенератором, ни хотя бы любительского передатчика… И вся надежда — на кабель правительственной связи, где на другом конце — ещё неизвестно кто… А эти, значит — могут передать всё, что им нужно? Тем более, те и не ожидали никакого конца мира — они, судя по конверту, что мы нашли на дороге, готовились к иному! Но тут уже, как только началось — весть о конце мира разнеслась до самой Моараланы! Так… кто же на самом деле правит страной? Государственный аппарат — или церковный? Или какие-то древние тайные организации дёргают их всех за невидимые обществу рычаги, и так реально управляют ею — а мы лишь сдуру полагали, что тут было средоточие власти в целом округе? И с таким успехом могли занять любое здание в городе, вплоть до вытрезвителя — ведь ничего большего, чем там, мы тут не найдём?

И уже не глухая — наоборот, какая-то звонкая тишина будто разрядом прокатилась от этих слов Минакри дальше, по комнатам и коридорам подвала…

— Точно… — тут же, однако, сразу заговорил Лартаяу. — И который это уже по счёту такой «конец мира» — и ни с одной церковной организации никакое государство ни разу по-настоящему не спросило. Только — с отдельных проповедников… И вообще: рушатся империи, династии, культуры — а церкви существуют веками. Государство-то может покарать отступника в пределах этой жизни — а церковь претендует на знание и того, что будет за пределами. Тем более — мне ли не помнить, как жрецы назначали и свергали императоров во время династического кризиса… И я первым должен был понять: это — не столько власть, сколько бутафория власти! Все эти управы, суды, правительства, парламенты… В крайнем случае — вспомогательный персонал подлинной власти, но и только. Они реально не рождают никаких идей, не прокладывают никакой курс, никуда не ведут общество. Государство — полиция при тайных жреческих организациях, а здесь, при всём внешнем величии этого места — невидимом, правда, в темноте — и есть не более, чем такой полицейский участок! И видите — даже никто не пришёл занимать это здание, кроме нас! И в том числе — родители Донота! Мы же тут их не встретили, верно? Хотя вообще они работают здесь! И наверно, знают, что искать на чрезвычайный случай тут нечего! Надо заниматься реальным делом там, где можно кому-то помочь… А тот, с кем вы говорили по правительственной связи… Не знаю, кем себя считает, но фактически — не более, чем слуга слуги слуг зла! Ведь старые жреческие ордена никуда не ушли, ими по-прежнему опутано всё. И они имеют представление, что здесь произошло — и в очередной раз играют на ужасе общества. И снова рассчитывают пожертвовать кем-то, отдав на произвол разъярённой толпы — а самим остаться в тени…

На этом Лартаяу закончил — и Джантар ощутил уже новую тревогу. Ведь пусть он уже свыкся с открывшимися ранее образами владык зла, иерархов низшего астрала — они представлялись ему не властными над людьми в физическом теле… И вот — вставал новый, уже более грозный и страшный образ врага, способного преследовать человека и на физическом, и на астральном плане. Врага, опутавшего едва ли не всё человечество Фархелема, во всех его плотных и тонких проявлениях — и способного принимать в плотном мире образы сменяющих друг друга государств, армий, общественных течений, церквей, но с неизменной внутренней сутью — какой-то жаждой всеподавления, маниакальной ненавистью ко всему, что стремится освободиться от его влияния, выйти за какие-то пределы — и ненасытной готовностью поглотить всё, что проявит перед ним хоть малейшую слабость. Прорваться в эту слабость, как в щель — и, расширив её до зияющего проёма, будто переварить всё изнутри неким ядом, как делают некоторые членистые со своими жертвами…

Но нет — даже этот новый страх не сковал его силы и не подавил волю. Напротив — ещё яснее стала необходимость противостоять этому врагу всегда и во всём, без малейших компромиссов. Ведь иначе — хоть однажды поддавшись, впустив в себя этот мысленный яд, понадеявшись найти что-то доброе в пропасти абсолютного зла, человек фактически переставал быть собой — становясь некой, лишь в малой степени и весьма относительно, автономной частью могущественной и глубоко враждебной всему человеческому сущности, структуры или программы, составляющей это…

…Абсолютное зло? Джантар даже тут, на фоне какого-то глубинного ужаса, вдруг поднявшегося из неких тайников подсознания — удивился, что подумал именно так. И всё же… Не было ли тут преувеличения? Ведь и сами церковники были людьми — по крайней мере, когда-то прежде…

— Всё имеет свою противоположность… — вдруг тихо прошептал Минакри — но Джантар ощутил, как все сразу замерли и прислушались. — Да, всё… И разум — тоже…

— Но… как это понимать? — наоборот, громко вырвалось у Лартаяу.

— Да вот мне вдруг представился… какой-то энтропийный разум, — объяснил Минакри, явно поражённый и этой собственной мыслью. — Обратный, негативный, теневой разум, как бы целенаправленно стремящийся свести к хаосу всякий результат какого-то творения, усложнения структур, всякое действие положительного разума — такого, как наш… А вот — откуда он берётся, из чего состоит… Ну тут, мне кажется — просто случайные обрывки мыслей, образов, возможно — и чьих-то несбывшихся планов, надежд… И — всё это организуется в нечто квазиразумное, действующее по какой-то своей «обратной» логике. Как… глушитель, основанный на вычитании волновых фаз — который на всякую идею подставляет свою антиидею, и таким образом сводит всё к некой нулевой линии. На всё личное — даже не просто безличное, а какое-то антиличное, на знание — соответствующее антизнание, на любовь — антилюбовь… Тень разума — вот она, та самая власть над творящими зло, которые думают, что властвуют сами. И все эти иерархи низшего астрала, владыки чёрных воинств — не более, чем слуги этой тени, а здешние церковные патриархи — не более, чем слуги этих слуг. Тем более, рядовые политики — тут Лартаяу прав…

И тут уж тишина, наступившая за словами Минакри — казалось, наполнилась чем-то невыразимым, чему трудно подобрать определение в человеческих понятиях… Но никто, кажется, и не успел больше ни о чём подумать — не то что сделать движение или произнести слово — как вдруг в зале совещаний открылась дверь, и вошёл ничего не подозревающий об этом разговоре Герм, неся в руках какие-то два запечатанных конверта.

— И я принёс этому новые подтверждения, — произнёс он в ответ явно лишь на последние из слов Минакри, не слышав предыдущих. — Хотя похоже, кто-то и составлял эту библиотеку в душевом смятении, иначе не положил бы рядом с развлекательной литературой вот это, — продолжал Герм, кладя оба конверта на стол перед Итагаро. — Но именно там я это нашёл…

— «Вскрыть в случае конца мира по вере в Великого Элбэ»… — прочёл Итагаро, поражённо переглядываясь с остальными. — И это — серьёзно? А это… — он схватил другой конверт. — «Вскрыть в случае конца мира по вере иноверцев»… И тоже — гербовая печать, как на официальном документе… Да ещё — особо секретная… Ну, это вам — даже не судебная реформа…

— Значит, всё же готовились и к этому… — так же поражённо ответил Талир. — Ну что, будем вскрывать? А то — где они теперь со своей секретностью… Тем более, конверт о судебной реформе уже прочли…

— Да, тут уж не до тайн бывших властей, — поддержала его Фиар. — А нам надо знать, что происходит. Вскрывай.

— Но и это не всё, — сказал Герм. — Там на отдельной полке лежал сам «Канон Элбэ», — Герм, перегнувшись в пятно света над столом, выложил довольно увесистый трёхтомник в уже потрёпанном чёрном переплёте.

— Да, внушительный по объёму… — удивлённо сказал Лартаяу. — Интересно, что там на самом деле…

— И издан, судя по переплёту, явно не в этом году, — добавил Герм. — Ладно, смотрите, что каким страницам соответствует. А я ещё пойду искать, вдруг там есть что-то серьёзное по защите от химического оружия, — закончил Герм, уже выходя.

— Итак посмотрим, что здесь, — Итагаро снова поднял один из пакетов. — А его даже не пытались вскрыть. Не успели, значит… — за этими его словами раздался громкий треск обёртки. — Хотя что это нам даёт… — продолжал Итагаро, перебирая выпавшие из конверта бумаги. — «Подробности проведения религиозных церемоний…» Нет, а это: «…Берётся в правую руку нож, устанавливается…», — Итагаро снова недоуменно поднял взгляд, и только после этого закончил — «…на уровне третьего ребра…» Опять это пособие для кающихся самоистязателей… Но тут уже — официально, с гербовой печатью особой секретности…

— Значит, это и читали с правительственной радиостанции… — потрясённо констатировала Фиар.

— Нет, а тут… — Итагаро с таким же треском вскрыл другой конверт, и снова посыпались бумаги. — Тоже — обряды, молитвы, только — Вохрилу…

— А вот — Занклу-Хартвесу… — добавил Минакри, поднимая с пола часть бумаг. — И тоже — пособие для кающихся… Видите — схемы самобичевания, нанесения каких-то татуировок…

— Это же… клейма для мечения животных… — ещё более остальных поразился Ратона, глядя на кажущиеся порождением бреда рисунки с гербом Лоруаны вверху каждого листа. — Так те пираты лет двести назад метили скот. А они, значит, хотели этим же — людей?

— Точно? Ты не путаешь? — вырвалось у Джантара. — Хотя что уж теперь… если вообще… И это — их духовность, их мораль…

— Нет, а вот, смотрите… — возбуждённо заговорил Минакри, листая «Канон Элбэ». — Я специально запомнил некоторые номера глав и разделов — из последней речи директора интерната — и как смотрю здесь, что получается? Например — почему, вы думаете, детям запретили пользоваться общественным транспортом? Потому что — вот тут, на соответствующей странице, Элбэ сказал какому-то Дгузару: «Как не возит царская карета детей бедняков, так и тебя не пустит в сокровищницу»! И только-то! Но всё точно — глава 5-я, раздел 1-й, строка 23-я, видите?

— И я помню, — растерянно подтвердила Фиар. — Правда, дальше помню не все номера, но этот — точно…

— И, я так понимаю, этот Дгузар хотел неправедно разбогатеть, — продолжал Минакри, — но при чём тут современный общественный транспорт? Какое отношение имеет к каретам тех царей?

— Ну и логика… — вырвалось у Лартаяу (на мгновение опередив Джантара, едва не сказавшего эти же слова).

— Да, а вот — о новой школьной форме, — продолжал Минакри, открыв уже другую страницу. — Помните, она не рассчитана на зимнюю погоду? И оказывается, почему… Тут какой-то один царь говорит другому: «…Твои стражники этого помнить не могут — когда была та война, они ещё не носили обуви по малолетству…» А вот, на следующей странице — по тому же поводу: «…Но нищего без сапог в присутственное место не пустили…» Слушайте, так — без чего должна была быть эта новая форма? — Минакри тоже недоуменно поднял взгляд от «Канона Элбэ».

— Ну, это уж вовсе… — ещё более поражённо ответила Фиар. — И из-за такого — свести все выходные дни в сплошной зимний перерыв в учёбе?..

— А летом — по раскалённому асфальту? — переспросил Минакри. — Это мы привыкли — а представьте для них, которые и летом ходят в обуви!

— Нет, даже не так… — вдруг понял Джантар. — Помните, я видел — целая группа на занятиях в мастерской резала дыры в каких-то предметах? Так вот, я понял — в каких и зачем…

— Точно! — сообразил Минакри. — Если школа — «присутственное место», но ходят туда дети — значит, надо быть как-то сразу и в обуви, и без неё! А практически — в обуви с дырами! Да, вот — и моральные нормы, и традиции, и законы… Откуда они берутся… В древности куда-то не пустили нищего, а кто-то был слишком молод, чтобы воевать — и что из-за этого теперь…

— Ну, так сразу посмотрим и это… — Лартаяу придвинул к себе раскрытый том «Канона Элбэ». — Глава 3, раздел 5, строка 11 — почему детям нельзя говорить по аппарату связи… Да, вот, нашёл. Ну, знаете! «…И дети его передавали из уст в уста недозволенные речи, и узнала жена его…» И это серьёзно? Не знаю, что и сказать… Это ещё надо осмыслить…

— Но и когда уже осмысливать… — ответила Фиар. — Через час, если не меньше, начнётся общий сбор. А у нас не готов текст обращения…

— А тут — и исторические предавая древних дмугильских вер, и монастырские уставы, — продолжал Минакри, быстро и как-то почти одновременно листая все три тома «Канона Элбэ». — И как древние боги грома, огня, дождя, ветра — собрались вместе и присягают на верность Элбэ перед его престолом: «…И положил он свой громовой молот — и сказал: отныне и вовеки я сам — лишь слуга и орудие в руке Великого над Вечностью, Царя мира и времён…» То есть — как бы эта вера вобрала в себя те… И вот — эти притчи: «…Но едва он отогнул полог спальни — гром поразил его…»

— Ребёнка, вошедшего в спальню матери… — прошептала Фиар. — И это — в каноне, как святое воздаяние…

— И всё — на дмугильском материале… Всё — из тех традиций… — добавил Минакри.

— Вот вам и Внутренняя Лоруана, — прошептал Ратона.

— А уж такому — вряд ли сразу поверят, — ответил Минакри. — Неизбежно придётся что-то недоговаривать — чтобы и открыть правду, и не вызвать чрезмерный шок. Хотя как он не будет чрезмерным — если нам придётся сказать людям, что ими правили не то психически больные, не то ставленники астрального зла?

— Ну, это уже есть в имеющихся намётках, — сказал Джантар. — Правда, в неявном виде…

— Так вот и имеет значение — в явном или неявном, — ответил Лартаяу. — Одно и то же можно сказать очень по-разному — и соответственно разной будет реакция. Но что и как сказать конкретно — я пока не знаю. Ведь получается, государственная власть выполняла указания безумных церковников — и то ещё ладно бы, если просто безумных… А то — власть, бывшая под гипнозом тех, кто сами зависели от злой воли таких масштабов, что представить страшно… И об этом надо сказать совершенно неподготовленным людям — чувствуя, что и сами не всё поняли…

— И они жили под такой властью… — добавила Фиар. — Но нет, если говорить — так уж всё сразу. Шок и без того есть — а недомолвки и оставления на потом могут вызвать ещё лишнее недоверие. Давайте рассчитывать на тех, кто поймёт.

— А что потом? — спросил Итагаро. — Мы же должны как-то организовать их! А тут мы разоблачим перед ними остатки прежнего авторитета официальной власти…

— Вот я и не представляю, что мы им скажем, — повторил Лартаяу. — Тем более — знаем ли, что будет дальше? Какова реальная обстановка в мире, скоро ли восстановится какая-то власть в Лоруане, и если да, то… какая? Связанная с кем, служащая кому? А если нет — что тогда…

— И под какой властью людям придётся жить с тем, что мы им откроем? — понял Итагаро. — И… вообще — против кого или чего их организуем? Против отдельных психопатов у власти, которую мы в принципе не отрицаем — или… самой власти как таковой? Или — против владык низшего астрала, которым она служит? А главное — какую реальную добрую силу в противовес этому злу мы им представим? Надежду на кого или что им дадим?

И снова тишина — глухая, зловещая… Лишь из соседнего помещения, оказавшегося библиотекой, едва доносился шелест страниц, которые там перелистывал Герм.

И правда — об этом тоже не думали… Казалось, важнее всего — именно собрать оставшихся жителей города, организовать их, открыть им правду, уберечь от попадания в зависимость от иерархов зла из низшего астрала — о том же, что, возможно, придётся иметь дело с какими-то остатками его властей и законов, и мысли не было. Правда, тогда всё и представлялось как-то менее ясно, чем теперь… И сама власть — виделась запутавшейся жертвой обстоятельств, а не орудием сил зла, враждебных всему человеческому. Но теперь — они убедились в её истинном облике и в том, к чему она вела общество… И где уж было ожидать от неё какой-то цивилизованности — когда здесь, на столе в подземном бункере, лежали отмеченные государственным гербом схемы с рисунками ударов бичей, разрезов на теле, татуировок — и это было реальностью…

И если бы их на дороге не отвлекла та колонна — и думать о чём-то другом стало уже некогда — наверняка поняли бы это сразу… Ведь хотя судебную реформу как бы и планировали лишь власти Элбинии — а сама Элбиния на фоне происходящего казалась и вовсе политическим трупом, чьё существование ничем более не оправдано — сами соответствующие полномочия властям Элбинии даровали власти Лоруаны! Как и ранее — «местное своеобразие», выражавшееся в откровенных издевательствах с карикатурным подобием правосудия… А тут уже и речь шла не об отдельной местности или этнической группе с традиционным судоустройством, не о древних реликтах дикости — а о насильственном введении дикости там, где её не было! И если там, на дороге, ещё могло казаться, что и это — не более, чем произвол подпавшего под власть астрального зла и оттого утратившего всякую человеческую cовесть и здравый смысл элбинского руководства — теперь, похоже, не оставалось сомнений: этим злом поражена вся Лоруана…

Но вот ещё обстоятельство: конверт с проектом судебной реформы был заготовлен заранее к определённой дате — и возможно, как раз имевшей в вероучении элбинцев особый смысл! И… не потому ли, что накануне случилось необъяснимое — и никак не менее ужасное — все и решили, что это не может быть ничем иным, как только концом мира?..

Случилось? Или… наоборот, спровоцировано к этой дате? Сознательно устроенное коллективное самоубийство — наподобие тех, что издревле практиковались в разных сектах? Но на этот раз — в масштабах сотен тысяч, если не миллионов людей! Кто знает, до чего могла дойти направляемая иерархами зла церковная и государственная верхушка…

Однако и этой мысли Джантара не суждено было развиться далее — дверь зала совещаний открылась, и снова вошёл Герм, держа в руках несколько брошюр. Джантар сразу почувствовал: Герм узнал ещё что-то, к чему совсем уж непонятно, как относиться — и даже вздрогнул от внезапно перехваченного взгляда Герма, в котором вместе с тревогой и скорбью светилось странное возбуждение.

— Не знаю, о чём вы тут говорили, — начал Герм, — но я нашёл такое, что и не знаю, как сказать…

— Говори прямо, — ответил Итагаро. — Нас, кажется, уже ничем не удивишь.

— Так вот, от этнического оружия средств защиты нет, — чуть дрожащим голосом объявил Герм, бросая на стол всю пачку брошюр. — То есть — совершенно… Ни противогазов, скафандров, каких-то химических противоядий — ничего… По крайней мере, так сказано в брошюрах высшего уровни секретности. И срок сохранения опасных концентраций в водоёмах и почве — не определён. В общем — они собирались воевать таким оружием, даже не зная, как его обезвредить. Но теперь… — голос Герма уже отчётливее дрогнул. — Получается, люди без соответствующих генных аллелей какое-то время просто не смогут здесь жить… И, как бы ни было — мы, каймирцы, имеем возможность организовать своё самоуправление, самый настоящий свой регион. И власти Лоруаны — те, кто от них остался — наверняка не могут этого не понимать. Но что конкретно отсюда следует…

И настала тишина — опять какая-то другая. Не та, глухая, замершая в зловещем ожидании, как прежде — а громкая, раскатная, со своим ритмом, который, казалось, складывался из ритма сердец всех девятерых, их дыхания, ещё каких-то невидимых астральных пульсаций вокруг — словно кто-то или что-то взывало сейчас к ним оттуда, с той стороны, и даже — из каких-то глубин истории, глубин несбывшегося, несостоявшееся когда-то…

И это трудно было осмыслить сразу… Ведь теперь уже Лоруане приходилось считаться с Каймиром, и у Каймира появлялась более уверенная позиция на возможных переговорах с ней — хотя и непонятно было, что осталось от самой Лоруаны как государства, от её властей. Или… уже только и оставалось срочно налаживать связи с Чхаино-Тмефанхией? Что так и не удалось — вернее, на что не решились — в 7782 году?..

Но нет — время таких решений ещё не пришло. Рано было думать о таком — не зная общей мировой обстановки… Пока же — буквально через час, к рассвету — им надо было знать, что говорить собравшимся людям, как организовать и наладить городскую жизнь. И это — даже не представляя, что на самом деле случилось, чему конкретно противостоят они вместе со всем своим человечеством — и действительно ли на них вместе со всем Каймиром так неожиданно и страшно свалилась новая свобода, но при этом — и новая ответственность, или же тут — вовсе нечто иное, непонятное и страшное…

— А сейчас пора думать над окончательным текстом обращения, — снова разорвал тишину негромкий голос Итагаро. — A то — далеко ли до рассвета…

41. Утро живых

— И многие уже собрались? — насторожённым шёпотом спросила Фиар.

— Многие, — ответил Талир, отгибая объективом бинокля край почему-то опущенной светомаскировочной шторы. — Заполнены и площадь, и соседние улицы, и дворы. Даже не видно, где кончается толпа. А у нас — всего один мегафон. Да, но вот тоже странно… Не понимаю…

— Что странно? — не поняв, ещё больше забеспокоилась Фиар. — Что там не так?

— Почти что одни дети, — объяснил Талир. — И многие — в таких рубашках-рясах, как говорил Джантар. А взрослых — совсем немного. И даже — не столько каймирцы, сколько смешанных типов…

— Ах, ты об этом… — уже спокойнее ответила Фиар. — Каймирцы времени не теряют, они чем-то заняты. Кто остался с детьми, как мы и сказали, кто ищет связи с внешним миром… И вообще, разве в нашем характере — ждать ангелов чужой веры?

— Но как было — там, на дороге — сказать иначе? — откликнулся из дальнего угла комнаты Донот. — И не подумали — как это поймут в городе…

— Хотя и вряд ли так уж многие не пришли — после того, что случилось… — ответил Талир. — Или… решили, что опять — местная авария, как тогда на мосту — а передач из Алаофы не слышали? Или тут уже подключили местную трансляцию: с площади — на весь город? Да, но вот я смотрю — есть кто-то и в ручных кандалах, и совсем без одежды… Чего-то мы тут не понимаем…

— Где и как их нашли — так и привели сюда, — попыталась объяснить Фиар. — Но мы пока что — ангелы, мы не должны смущаться ничем.

— И всё же в основном — дети примерно до 12 лет, — повторил Талир. — А среднего возраста — мало, и из светлых рас — одни женщины. И пожилых — немного, и те — в большинстве не наши…

— Так я говорю: наши уже взялись за дело, — повторила и Фиар. — И придётся проповедовать — по большей части людям других рас…

«А… не ошиблись мы насчёт нашей расы? — мелькнула у Джантара страшная мысль. — Вдруг всё — не так, как думали? Хотя и Гинд Янар, и Файре Таор подтвердили…»

— Но — в чём конкретно причина? — спросил Итагаро. — Что так срабатывает в организме людей определённых рас и возрастов?

— Наверно — что-то, связанное с половым созреванием, — предположила Фиар. — Хотя тоже непонятно: сама по себе репродуктивная функция организма ещё не развита в 12 лет — и угасает задолго до 70-ти…

— Но и 54 — ещё не предел, — ответил Минакри (Джантар вспомнил: столько было его матери, когда он родился). — А для мужского организма — как будто не предел и 70…

— В редких случаях, — ответила Фиар. — А у нас — и начало репродуктивного периода действительно наступает позже, и в среднем возрасте — что-то отличает каймирца от человека любой другой расы. Было бы в интернате больше серьёзной литературы — я, возможно, знала бы… А то вряд ли — что-то информационное, инстинктивное. Тут уже — физиологическое, биохимическое отличие…

— И некаймирцам без каких-то наших генов от 12 до 70 лет — здесь грозит смерть, — задумчиво добавил Итагаро. — До сих пор поверить трудно.

— А так как люди не становятся мгновенно и взрослыми, и пожилыми — а есть какой-то переходный возраст… — начала Фиар. — Значит — есть и люди в переходном состоянии…

— В данном случае — переходном от жизни к смерти? — переспросил Минакри.

— Вот именно, — скорбно подтвердила Фиар. — Это я и имею в виду. Серьёзно отравленные — но живые…

— А тут — и не видно никого, чтобы выглядел на 15 или 60…— подтвердил Талир.

— И ещё — переходные расовые типы, — продолжала Фиар. — С неполным набором аллелей, которые гарантируют выживание. Как Флаариа… Мы же с тобой и Гермом видели, в каком он был состоянии…

— И правда, что теперь будет с ними — почти подверженными этому фактору… — тревожно согласился Талир. — И с детьми — которые в шоке от того, что потеряли свои семьи… Правда, и самых младших я тут не вижу… Нет — явно пришли не все. Только — кто не в коме, не в шоке, кто вообще смог прийти — и сами ничем не заняты, и не присматривают за теми, кто не смог…

— Но всё равно — от другие рас остались в основном дети… — ответил Джантар. — И получатся… целый город — детский приют. С такими заводами…

— А о судьбе беременных женщин мы вовсе ничего не знаем, — сказал Итагаро. — Тем более — опять же генетические различия между ними. Так что город-приют — ещё что, а вот город-госпиталь…

— Когда ко всему прочему — и так уже есть город-морг, — добавил Донот. — И надо решать, что делать с трупами. А вы же помните — иногда души возвращаются и на пятые сутки… А с другой стороны — середина шасвара, самое жаркое время года, большинство тел начнёт просто разлагаться. И — опять же вопросы, связанные с верой, с мифологией… И я не представляю, где и как сложить эти тела…

— Ну, так пока что и сложили, — ответил Итагаро. — Под стенами домов, на обочинах дорог…

— И сколько ещё проблем встанет перед нами, — ответила Фиар. — Таких, что мы, наверно, и представить не можем…

— Как не понять… — ответил Талир. — Я же вижу, кто собрался. А здесь — флотская база, заводы, склады оружия. И всё это — смертельная опасность для оставшихся людей. А ещё — иерархи низшего астрала…

— Слушайте: я, кажется, нашёл подземный ход! — как-то на едином выдохе воскликнул, врываясь в занятый ими кабинет, Лартаяу. — Последняя дверь, в конце подвала! И даже там — запор не электронный! Или просто не было заперто… Мне ничего не пришлось делать. Дотронулся — и дверь открылась…

— Как же мы её просмотрели… — вырвалось у Итагаро. — И что там?

— Просто не дошли туда, вот и просмотрели, — всё ещё-возбуждённо стал объяснять Лартаяу. — И там дальше — ещё целая система каких-то ходов, тоннелей! Похоже — потайные коммуникации под всем городом. Но что и куда ведёт — не знаю, нигде никаких указателей. Наверно, полагалось знать немногим посвящённым. И только в самом начале есть свет, а дальше — темно. Так что я никуда не заглядывал, а сразу — сюда, к вам…

— И видел начало каких-то тоннелей — и всё? — переспросил Итагаро. — Больше никаких подробностей?

— Нет, почему же? — уточнил Лартаяу. — Там сразу — ещё какой-то ангар, одна из секций открыта, а в ней — автомобиль. И мёртвое тело на пороге. Явно пытался выбраться один, в тайне от всех…

— Значит, и там придётся всё осмотреть, — сказала Фиар. — Вдруг там остались живые люди…

— Ну, я бы этих «особо посвящённых» чиновников искал в последнюю очередь, — не задумываясь, ответил Итагаро. — Хотя верно, вдруг — не только они…

— Но в любом случае это — потом, — ещё прерывисто вздыхая от быстрого подъёма, сказал Лартаяу. — Кстати, сколько времени?

— Час шестьдесят одна, — ответил Талир, почти незаметно во мраке взглянув на часы. — Да я и так вижу — уже астрономические сумерки.

— Ну, я своим обычным зрением, да ещё за такими облаками — не вижу, — ответила Фиар. — И там для всех небо начнёт светлеть минут через 20–30, не раньше. А этот подземный ход… Там точно — никакого живого присутствия?

— По-моему, нет, — неуверенно ответил Лартаяу. — Хотя я же говорю — был там совсем недолго. Заглянул — и сразу обратно…

«Нет, а… действительно? — забеспокоился Джантар, ощутив непонятно с чем связанную тревогу. — Так ли тут всё безопасно? Не хватало ещё, чтобы — оттуда… Хотя… вот именно — что? Или кто?..»

— Герм, подожди! — вдруг громко прошептал Талир, должно быть, увидев движение Герма, стоявшего этажом ниже, прямо над крышей фургона. — Ты что, уже готов начинать? Но мы же сказали: начнём с рассветом!

Джантар, словно не успев завершить начатую мысль, напрягся в ожидании… Неужели — пора?

— Он видит рассвет раньше, чем мы! — спохватилась Фиар. — Не подумали! А это бывает при просветном зрении! И как я сама забыла… У нас в Кильтуме в жреческой школе один врач в особом состоянии видел лучи Эяна ещё до начала сумерек! И Герм их видит так же!..

— Но и я вижу рассвет раньше других… — напомнил Талир. — Хотя — по другой причине… И для меня — пока не рассвет… Неужели Герм видит ещё раньше?

— Но он хоть слышал, как ты говорил, кто собрался на площади? — спросил Джантар. — А то он обычно вне твоего диапазона…

— Мы же проверяли акустику, — ответил Талир. — Шёпот из этого окна — слышен через то. Наверно, фургон так удачно отражает звук. Но главное — нас пока не слышат в толпе… Герм, это потом… — Талир добавил вслух — всё же слыша мысль Герма. — Хотя мы и рассчитывали на такую аудиторию, но это — потом… А сначала — всё, как договорились. Объясним общую ситуацию — а тогда уже соберём специалистов и будем думать, что дальше.

— А это там точно не слышат? — с тревогой спросила Фиар. — Такой громкий шёпот…

— Но толпа — довольно далеко от здания, — подтвердил Талир. — И некоторые, я вижу, переговариваются между собой. А другие — ещё в шоке…

— И нам, наверно, трудно представить — что это для них… — прошептала Фиар. — Не знают всего, что знаем мы…

— Но кто-то из начальства думал спастись бегством через тоннель, — ответил Итагаро. — А рядовые граждане — пусть вымирают…

— Герм всё-таки решил начать из темноты! — снова прервал его Талир. — И уже выходит на крышу фургона!..

Все умолкли в ожидании. Джантар вслушивался в тишину, пытаясь уловить сквозь стук собственного сердца звуки, которые дали бы знать, как Герм перебирался через окно второго этажа на крышу фургона, но ничего не слышал — пока в тишине, как-то мгновенно расколов её, не раздался усиленный мегафоном голос, в первый момент заставивший вздрогнуть:

— Люди! Жители города Тисаюма!

Голос Герма далеко разнесло эхо над площадью — и Джантару передались чувства притихшей потрясённой толпы, готовой внимать, кажется, вовсе небывалому в истории Фархелема: не смутно-уклончивому, как было в подобных случаях прежде, а чёткому вразумительному объяснению того, что поначалу было принято множеством людей за знамение гибели мира. Тем более — прежде в истории не было и такого, чтобы о гибели мира официально объявила правительственная радиостанция…

— Вы все видели, что случилось, какая трагедия постигла ваш город, — продолжал Герм — и мегафон не выдавал оттенков голоса, не позволяя Джантару ощутить его эмоциональное состояние. — А некоторые — и слышали, что сказали им те, кто представлял власть этого мира… Однако — что она сказали вам, что посоветовали? Каяться, предаться самоистязаниям, бежать в храмы замаливать грехи — каждому за себя, бросив всё и всех на произвол судьбы? И тем самым — заслужить себе некую лучшую участь после того, как рухнет этот мир?

Сказав это, Герм сделал короткую паузу. Джантар прислушался, ожидая в ответ какого-то звука из толпы — но там, на площади, всё замерло в тяжёлом глухом оцепенении.

— Но кем-то откуда-то была принесена весть, что к рассвету все должны собраться на этой площади, — продолжал Герм, — и вы собрались… И теперь, должно быть, ожидаете услышать нечто подобное тому, что вы были предупреждены через каноны ваших религий, но продолжали грешить, потому всё так и случилось. Да, вы были предупреждены… — Герм сделал совсем короткую паузу. — Но вспомните же — кем и о чём… Вспомните — как наука вашего мира открыла вам подлинные масштабы Вселенной в пространстве и времени, проникла во многие тайны строения материи, в глубокое прошлое Мироздания. Стало известно многое о происхождении человека и самой жизни, планетной системы, звёзд, и даже — всей Вселенной. Техника вашего мира — сделала обыденным и доступным многое из того, что для древнего фархелемца было бы чудом… И однако — разве та же наука и научная фантастика не предупреждали вас об опасностях, которые могут встретиться на пути роста научных знаний и технической мощи? И — что знания могут стать знаниями не только о том, как принести пользу, но и о том, как причинить вред? И в числе прочего — что самими людьми Фархелема может быть создано оружие, которое поражало бы людей избирательно, в зависимости от тех или иных различий между ними — например, расы, возраста, пола? То есть — именно так, как вы видели это теперь?

На этот раз Герм сделал более долгую паузу. И снова толпа на площади не откликнулась ни единым звуком. Лишь всё то же непроницаемо глухое молчание было ему ответом…

«Но всё ли мы делаем, как надо? — с беспокойством подумал Джантар. — Верно ли составлен текст? Правильно ли поймут нас люди? И так ли должен говорить ангел?»

— И пусть даже, — продолжал Герм, — вы не знали и не могли знать точно, как действует и как находит свои жертвы тот или иной вид такого оружия — вряд ли могли не знать о самой возможности его существования. Вы, жители города, где так много военных заводов и других секретных объектов! Как и — о том, что само ваше человечество овладело знаниями и мощью, способными при их неправильном применении повлечь загадочные и страшные по размерам катастрофы со многими тысячами погибших, даже сами причины которых могут быть выявлены далеко не сразу… Вспомните хотя бы, что случилось на химическом заводе в Моаралане — и как после этого врачи ещё долго не знали, как лечить больных — поскольку не было известно, какие реакции успели пройти в облаке газов, возникшем от прорыва сразу нескольких ёмкостей с разными ядами, какие вещества образовались там, и как они действовали на людей…

«Не слишком быстро мы переходим от «ангельских» слов к «человеческим»? — снова подумал Джантар. — Может быть, не надо так? Хотя уже поздно…»

— Так почему, — продолжал Герм, — вы забыли всё это, когда случилось такое? Почему вы, люди 79-го века, не подумав о том, что могло произойти на самом деле, поспешили поверить тем, кто призвал вас обратиться к древним религиям? Хотя — разве в их канонах описан такой мир, какой вы знаете сейчас? Или страх настолько затмил ваш разум? Или вам так захотелось попасть в рай, который описан там же — что вы даже не стали искать никакого разумного объяснения происходящему, не подумали, как организовать жизнь оставшихся людей, не вспомнили и о тех, кто, возможно, был жив и нуждался в вашей помощи — а лишь покорно ждали, как кто-то решит ваши судьбы, а заодно — судьбу всего мира? И что бы вы делали — если бы кто-то действительно явился со своим решением вашей судьбы? Те, кому повезло веровать в него, тут же стали бы славить его за это — забыв о тех, кто за веру в кого-то другого попал в ад по вашей, и даже не сострадая им? И сочли бы это высшей мудростью и справедливостью?

Герм снова на мгновение сделал паузу, ожидая ответа — но и тут толпа на площади ни единым звуком не откликнулась на все его вопросы.

— Но многие ли из вас сами читали священные каноны? Многие ли знают, какой там описан рай — и многие ли задумывались о том, чем он может привлечь человеческую душу? Тем более — душу человека Фархелема 79-го века? — ответом снова было молчание. — Ну, так я напомню вам то, что наверняка знают и те из вас, кто их не читали…

Напряжение на площади как-то особенно сгустилось — Джантар отчётливо ощутил это. Будто там, в толпе, под пеленой общего потрясённого молчания, уже начиналось брожение умов…

— Рай Элбэ — рай только для дмугильских племён! — наконец заявил Герм. — И это прямо сказано в Каноне Элбэ — как и то, что все прочие в рай допущены не будут, они останутся снаружи — а кроме рая, после конца мира по вере в Элбэ будет только ад! — как сумел, объяснил Герм, рассчитывая на восприятие рядовых элбинцев, мало сведущих в тонкостях своей религии. — Так чего же вы, большинство из которых — не дмугильцы, ждали от этой веры? Какого спасения или прощения каких грехов за какие самоистязания — если в её каноне о вас как о спасённых праведниках или прощённых грешниках и вовсе речи нет? Или — Занклу-Хартвес будто бы обещал перенести горы и реки для удобства паломничества верующих в него — и это прямо именуется переустройством Вселенной! И в каноне Вохрила — битва царя Ламианги с какими-то дикими кочевниками представлена как событие космического значения… А почему? Да просто именно так там везде представлена Вселенная — своё племя, своё царство, распространённое так далеко, насколько мог охватить воображением тот, древний человек, живший во времена, когда были написаны эти каноны!..

— И, по сути всё правильно — но не слишком ли резко… — успела прошептать Фиар в очередной паузе.

«И даже не всё — по согласованному тексту, — успел ещё мысленно отметить Джантар. — Не отойти бы от него слишком далеко…»

— А в его воображении, — продолжал Герм, — иногда даже Экваториальному континенту не находилось места — не говоря о других планетах и звёздах с их истинными размерами! То есть тот мир, которыё обещал разрушить Элбэ — это один лишь Южный континент с твёрдым небом над ним! Так почему вы сразу настолько поверили в то, что было основано на представлениях древних людей? И неужели вы не знали — во имя чего Элбэ, согласно его канону, намеревался разрушить такой мир? Ведь там и это сказано совершенно определённо — чтобы именно перед дмугильцами склонились все остальные народы Южного континента! И вы поверили — что ради этого в океан Фархелема должны обрушиться звёзды, каждая из которых больше самого Фархелема в десятки или сотни раз? Так же и Занклу-Хартвес обещал переделать этот мир, передвинув реки и горные хребты для удобства паломничества к так называемому Вселенскому Алтарю — и зачем? Чтобы привести народы Шемрунта к вселенской — опять-таки в древнем понимании — славе через унижение дмугильцев и лоруанцев! И Вохрил обещал снова вернуться в этот мир — и тоже зачем? Чтобы покарать царя давно уже не существующей Ламианги и утвердить главенство одного из племён Дмугилии над всеми остальными! Правда, ваши жрецы теперь говорили вам, что всё это надо понимать не прямо, а иносказательно, и там, в канонах, под именами тех племён, стран и царей имеются в виду какие-то обобщения, символы, аллегории — однако в самих канонах всё названо своими именами как раз очень чётко и конкретно! И вот теперь подумайте: как могут сбыться одновременно все эти пророчества, как они все вместе могут быть одинаково правдивы? Как Шемрунт будет приведён к вселенской славе — если его жителям уготовано место в аду по вере в Элбэ, но и часть дмугильцев в раю Элбэ должна быть поставлена ниже других, согласно вере в Вохрила? И сами-то вы кто — шемрунтяне или дмугильцы, а если дмугильцы, то из каких племён? Так почему же вы веровали в тех, кто ничего не обещали именно вашим народам? И более того — кто, согласно тем же канонам, намеревались бросить вас к ногам других народов, возвеличенных ими? Чего вы ждали от тех, кто не вас избрал для чего-то, и не вас в конечном итоге собирался облагодетельствовать? И при чём тут какое-то добро, справедливость, мудрость, высшая истина — если вы фактически признали право судить даже не то что всё ваше человечество, а всю Вселенную — за теми, кто её себе так представляет?..

— Так мы же ещё дети! — раздался наконец из толпы далёкий отчаянный голос — и от одних интонаций по телу Джантара прокатилась волна озноба. — Это взрослые заставляли нас изучать такие обряды и молиться таким богам! А потом этой ночью повели куда-то за город, чтобы мы предстали перед самим Элбэ!

— Так вот, оставшиеся взрослые, я обращаюсь к вам! — не растерялся Герм. — Ведь некоторые из вас всё же читали эти каноны! И неужели не поняли, что там идёт речь о судьбе не реального Мироздания, которое мы знаем — а какой-то бутафории в виде одной или нескольких стран, накрытых твёрдым небом? И при этом — и Элбэ, и Вохрил, и Занклу-Хартвес обещали разрушить или переделать такой мир ради вселенского торжества совсем других народов, которые ничем не лучше и не святее вас! Однако вы должны были верить, что именно они — лучше, чище, святее, что они — избранные, ведь так сказано в канонах! И вы приняли это, даже не задумываясь, как быть с тем, что реальные звёзды во много раз больше самого Фархелема! Вы, что же — забыли, как велико в действительности Мироздание? Или вам настолько не дорог этот мир, где вы живёте — что вы готовы покорно ждать, кто и как решит его судьбу? И — кто именно? Те, для кого, судя по их канонам, и сам Фархелем слишком велик — потому они и жаждут воцариться лишь на какой-то его части? И от них вы ждали, что они сокрушат Вселенную? И признали их право на суд над вами и всем миром — вместо того, чтобы подумать: а почему всё же столь низок уровень их притязаний, почему им так важно воцариться именно над отдельным народом, племенем, над какой-то частью планеты? Хотя вы могли догадаться об этом ещё и по тому, как настойчиво они требуют от вас признать каждый своё верховенство! И в тех же канонах постоянно повторяется: человеческий разум слаб, неполноценен, все его достижения ничтожны — а они владеют какой-то высшей истиной, которой вам никогда не постичь! Но подумайте сами: зачем тогда им, столь великим и могущественным, нужны вы, столь малые и слабые? Зачем им так добиваться своего признания вами? И тогда уж — кто от кого больше зависит: вы — от них, сумевших внушить вам ужас сокрушением какого-то ненастоящего мира, или они — от вас, от вашей веры в них? Или почему тогда им при их могуществе так нужна ваша вера?..

— Но они есть на самом деле в каком-то другом мире — или нет? — раздался из толпы тот же детский голос.

— Не надо было так, сразу… — прошептала Фиар. — А что Герм скажет теперь?..

— Скажу вам прямо: Мироздание устроено очень сложно, — не растерялся Герм и тут. — В нём есть множество миров самой разной материальности — и мы не всегда знаем, какие существа и откуда могут выдавать себя за богов, от которых вы зависите, и которые имеют право решать ваши судьбы… Это может быть какое-то инопланетное человечество, которое опасается, что при быстром развитии науки и техники вы сможете составить ему серьёзную конкуренцию в освоении соседних с Фархелемом планет. Это могут быть и обитатели параллельных миров, как-то связанных с Фархелемом — но и тут мы не знаем, что это на самом деле за существа, и настолько они понимают вашу, человеческую жизнь в этом мире и вас самих как людей… Однако сами: они могут думать, что знают какую-то высшую истину — и даже пытаться навязать вам свои правила поведения. Хотя точно так же и мы можем ничего не знать об их жизни — и о том, что лучше, а что хуже для них…

«Самая сомнительная часть нашей речи… — подумал Джантар, вспомнив, как долго и трудно она вырабатывалась. — И особенно — это «мы» и «вы» в таком чередовании… Действительно, лучше бы иначе…»

— Но подумайте вот о чём: а откуда им известно, что лучше, а что хуже для вас? И что вы сами — лучше или хуже кого-то? Так почему, по какому праву они — контроль или суд над вами?..

Ответа вновь не последовало. Толпа тревожно молчала.

— А теперь особенно прислушайтесь к тому, что я вам скажу, — снова начал Герм. — В самых разных легендах разных народов — говорится о каких-то низших мирах посмертного воздаяния, куда нисходят грешники — и где царствуют владыки зла… И также, говорится о том — что уже здесь, в этой жизни, они могут страхом и обманом овладевать душами людей — которых затем, после смерти, увлекают в эти свои миры, и заставляют там жить по собственным установлениям и славить себя. И через разверстые в страхе и отчаянии перед их мощью души людей этого мира они ещё более увеличивают свою мощь, выкачивая из них энергию — и творя посредством этой похищенной энергии всё новое и новое зло! И представьте — какая мощь уже накоплена ими там за всё время, что существует ваше человечество! Войны, спровоцированные обезумевшими правителями, катастрофы таких размеров, как та, что была в Моаралане, или та, что случилась сейчас — всё это могло быть совершено силой, похищенной у людей, и использованной им же во вред!..

«И кто мы сейчас для них? — подумал Джантар. — Ещё ангелы — или уже люди?»

— И я ещё раз повторяю: откуда известно, что мы с вами — ниже или хуже кого-то? А не что мы — просто другие, чем кто-то в иных мирах?..

«Да, теперь уже «мы», — понял Джантар. — Не как ангелы — как люди. Рубеж перейдён…»

— И — что мы не имеем права, на какие-то свои понятия добра, зла, смысла жизни? — продолжал Герм. — И не можем сами ставить себе цели — а должны ждать, пока кто-то скажет, чего мы должны хотеть и к чему стремиться? И правильно ли вообще искать какой-то единой высшей воли поверх всех миров, населённых разумными существами — превращаясь тем самым, возможно, просто в потеху для кого-то, кто поймёт, как пользоваться такими вашими ожиданиями для насилия над вами же — поскольку вы сами невольно призвали его на такую роль? И почему не идти вместо этого своим путём, исходя от своих представлений и ценностей? Почему должно быть какое-то недоверие к своему разуму, духовности, чувство собственной неполноценности перед некими иными существами? Тем более — как раз это чувство могло быть внушено вам ими же?..

— А если мы не будем давать им свою силу? — спросил тот же детский голос.

— Тогда и они не будут иметь той власти над людьми, которую имеют сейчас, — уверенно ответил Герм. — Когда взрослые на своих молитвенных церемониях подметают бородами храмовый пол — и вас, детей, заставляют склоняться перед теми, кто сумел запугать их самих, как перед вашими покровителями и благодетелями… Да, энергия людей идёт к ним через человеческий страх и поклонение. Они внушают вам, что вы несовершенны, греховны, творите зло по собственному неразумию, а сами предстают как благодетели, спасающие вас от вашего зла — но тут уже и человек должен бояться оскорбить такого «благодетеля», выказать неуважение ему… Однако вы вспомните историю своего человечества — и особенно тех же «избранных» народов — и задумайтесь: почему она столь трагична, почему в ней столько горя и страданий? И что хорошего они вам сделали, от каких бед вас уберегли? Человеческими же руками какие-то враждебные нашему человечеству силы истребляли множество людей во славу той или иной веры — а затем и якобы победившие, возможно, попадали в те же миры страдания, где им приходилось искупать это как грех — а сами «благодетели» как бы оставались чисты и праведны, так как виноваты всегда и во всём лишь сами люди? Хотя известны из канонов и преданий также и миры весьма условного блаженства, где человеческая душа пребывает как бы одуревшей, и тоже беспрестанно славя того же покровителя — как раб, игрушка, домашнее животное, утрачивая постепенно всякое человеческое подобие! Или, возможно, продолжая и там войну, начатую здесь — есть и такие легенды и откровения… Но не лучше ли было бы нашему человечеству безо всего этого? Поймите, вы нужны им лишь потому, что сами они — пустые, зияющие души, недовольные своей пустотой, но и не могущие ничем её заполнить! И сами они не нужны вам! Они могут лишь отрицать достижения человеческого разума, судить и карать человека за его дела, слова и мысли — но кто они сами без человека и того, что он делает? Кто они без того, на чём фактически паразитируют, без того, к чему можно придраться, когда оно уже совершено человеком? И сами подумайте — что они несут людям? Физические и нравственные муки, насилие над самой человеческой природой? Чего вам ждать от тех, кто из века в век внушают разным народам несовместимые между собой системы представлений о Мироздании, отвлекая умы люде на толкование того, что спустя ещё века, с развитием науки, оказывается неправдой? И — кто веками же пытаются внушить вам как цель вашего существования либо рабскую покорность себе как владыкам, либо бессмысленно тупое блаженство, но всегда — утрату человеком самостоятельности и достоинства, и в конечном итоге — распад, угасание его как личности и как носителя разума? Подумайте — и поймите: кому-то вполне реально неугоден ваш разум — и этот кто-то хочет, чтобы вы были скованы тупой покорностью, страхом, смирением, считали каждую свободную мысль кощунством — и ограничили свою жизнь насильственными лишениями и повторением бессмысленных заклинаний! Но почему именно мы, люди, а не этот кто-то, должны насиловать и ограничивать себя? Ведь, если мы просто раздражаем кого-то — откуда следует, что прав он, а не мы? Особенно — если он может лишь отрицать всё человеческое, но что такое он сам без наших дел и мыслей? И чем он, фактически вторичный в сравнении со всей нашей деятельности, к которой он подходит с позиций национально ограниченного раздражённого тирана — выше нас, людей? И нам с вами от них, я еще раз повторяю, ждать нечего! Никакими унижениями и самоистязаниями не снискать их милость. Они хотят заполучить человека только целиком, без остатка: ничего — себе, ничего — другим людям, всё — им и только им! Они требуют к себе любви в сочетании со страхом перед ними же — значит, им ничего не стоит в любой момент превратиться из покровителей человека в его врагов, насильников над ним! Но тогда это — уже не наша, не человеческая любовь, а что-то совсем иное! И мы должны защитить наш мир от них — вместо того, чтобы отдавать им свою энергию на разрушение нашего мира через ожидание каких-то благодеяний или справедливости с их стороны! Тем более — что и множества душ, вырванных из своих тел, которые в панике и ужасе мечутся сейчас по загробному миру, совсем непохожи на получивших благодеяние или удостоенных справедливости! Да и вы вряд ли назовёте справедливостью то, что случилось с вами…

— И… вы сами видели эти души в загробном мире? — спросил из толпы уже старческий голос.

— По крайней мере, один из нас, собравших вас здесь, видел их, — уже напрямую, не как ангел, а как человек, решился признаться Герм.

— А… сами вы вообще — кто такие? — снова раздался тот детский голос. — И кто из вас их видел?

От этого у Джантара всё похолодело внутри. Хотя вопрос был закономерен — и они заранее обсуждали возможный ответ… Но тут он прозвучал после слов, которые относились к нему, Джантару — и что Герму оставалось делать? Ведь и уклониться от ответа было нельзя…

— Его зовут Тукар Саум, — не растерялся Герм, должно быть, полагая, что, назвав это имя, ничем не рискует. — Теперь, когда я назвал его, вы больше верите нам?

— Люди… — донёсся ещё чей-то потрясённый — и похоже, также старческий голос. — Это правда… Такой человек был… Я по профессии историк, я знаю… Верьте им, они говорят правду! Только подождите, — спохватился говоривший это. — Он же считался погибшим в том бою в Кильтуме… А так получается — он ещё жив?

— Так вы… тоже люди Фархелема? — спросил всё тот же детский голос. — Такие же люди, как мы? Но вы видите души умерших, и даже говорите с ними? Или как?

«Всё… Вот и момент истины… — понял Джантар. — И что теперь?»

— Скажу вам так: Гиял Хальбир тоже говорил, что не обязательно быть иным, сверхчеловеческим существом, чтобы творить чудеса, не так ли? — и тут почти сразу нашёлся Герм. — И — что сам человек может творить их энергией своего духа? А люди называли его святым, когда видели творимые им чудеса — но что было, когда он сказал, что какие-то высшие силы не должны решать за человека всё?

«Остановись! — будто какой-то мысленной судорогой пронзило сознание Джантара. — Ты говоришь то, чего они не знают!»

— Правда, этого нет в канонах, — продолжал тем временем увлёкшийся Герм, — но я помню и подтверждаю вам: да, гонения на Хальбира начались именно с этого! А дело в том, что вы, люди, почему-то согласны признавать лишь всемогущие покровителей — и не любите, когда вам говорят, что и от вас требуются какие-то усилия! Но вот подумайте: что делать всем остальным в мире, где есть кто-то один, всемогущий и всеведущий? Зачем в таком мире кто-то другой со своей волей? Где поле деятельности того, другого, где область приложения его сил — если тот один знает и может всё, и этим уже как бы исчерпал собой всю полноту своего мира?

— Герм, не надо так! — громко зашептала в открытое окно Фиар. — Тут собрались не философы и не богословы! И речь — совсем не об этом!

— Ты… помнишь Хальбира? — раздался чей-то взрослый голос, подтверждая правоту Фиар. — Так кто же ты сам? И если ты — человек, сколько тебе лет?

Какое-то общее напряжение охватило всех восьмерых, слушавших речь Герма из кабинета этажом выше. Да, что-то пошло не так. То ли Герм опасно отклонился от так тщательно и трудно выработанной последовательности изложения, то ли сама эта последовательность себя не оправдывала…

— Да, год рождения — 7296-й, — не раздумывая, бросился в очередное признание Герм. — Тот же, кого вы видели на ночной дороге как ангела, пришёл в этот мир ещё раньше — в 7220-м. Хотя это, конечно — не в одной жизни… И с тех пор мы оба успели покинуть этот мир и вернуться сюда снова, причём он, в отличие от меня — даже дважды… И пусть вы ожидали услышать, что- то иное — но у нас здесь в общем такие же человеческие тела, как и у вас. И мы так же приходим сюда в облике людей, и так же возвышаемся обратно…

«Но как поймут это? — сквозь какое-то острое, резкое беспокойство подумал Джантар. — Люди другой расы, других убеждений!»

— Но как — «так же»? — недоверчиво переспросил уже другой взрослый голос. — Что вы имеете в виду? Вы, что — какие-то не совсем люди, или как?

— Нет, почему? Мы — тоже люди, — теперь уже прямо подтвердил Герм. — A вы согласны слушать лишь иных, нечеловеческих сущностей? Лишь их какую-то высшую волю? Хотя быть человеком — не так уж мало, о чём свидетельствует и сама сила чьего-то противостояния нам, людям, в борьбе за наши души! Ведь если всю нашу сознательную историю какие-то враждебные нам силы так упорно борются со всяким проявлением нашего, человеческого свободомыслия, действуя и страхом, и ложью — то получается, мы что-то значим для них!

— А сами эти враждебные силы — кто они такие? — спросил уже другой детский голос.

— Мы полагаем, что это — могущественные духи животного происхождения, — ответил Герм. — Они как-то сумели обрести большую мощь — но сами не были людьми, и потому не понимают людей. Хотя могут быть и злые люди — чёрные маги этого мира, ушедшие туда вместе со всей своей силой и своим злом, и продолжающие оттуда вредить людям, оставшимся здесь… Но суть в том — что всем им ненавистна свобода человеческого духа, его уверенность в себе, знания и свобода творчества! И потому они так стремятся свести всё к какому-то одичанию, к покорности себе…

— Так эти взрослые со своими «регионами по вероисповеданию» — совсем дураки, что ли? — раздался ещё один детский голос. — Они, что, сами не понимают всего этого?

— Помолчи там, не дорос ещё, — привычно откликнулся кто-то из взрослых, но явно неуверенно. Однако голос показался Джантару знакомым. Где мог слышать раньше? Не… также ли — в тот раз, на набережной?

— Сам помолчи, церковный прихлебатель, — ответил уверенный голос каймирца средних лет. — Ещё всех соседей агитировал поджечь дом — с перепугу, что иначе в. рай не попадёт! А ты хоть знаешь, что там за рай?

— Нет, ну так… что это получается? — ещё менее уверенно начал тот. (Точно — он тогда из-за чужих спин рассуждал о причёсках и одежде школьников…) — А… мы потом куда попадём? Мы, обыкновенные люди нашей веры?

— Там есть много разных миров и состояний, — снова повторил Герм. — И, насколько нам известно — куда попадёте именно вы, зависит прежде всего от вашего сознания, от образа ваших мыслей…

«Да, и как кстати пришлось, — не мог не отметить Джантар. — Пусть вспомнит те свои мысли — и подумает, куда они ведут…»

А тем временем — уже мгновенное замешательство, как волна, покатилось толпой, заставив Джантара забеспокоиться.

— Так это, что… как бы по каймирской вере всё получается? — раздались уже сразу несколько неуверенных голосов. — Свидетель Хальбира… Так что же — эта вера правильная?.. А как и учёные толковали те каноны, уже по-современному?.. Как они вроде бы доказывали, что там — всё по этим канонам? Просто за деньги, или как?..

— Эти люди не имеют права называться учёными, — ответил Герм. — И видите — когда случилась настоящая беда, они не смогли сказать вам ничего вразумительного. Хотя возможно, кто-то из них и считает лично себя грешником и ничтожеством, достойным кары — имея на это свои, тайные причины — но не имея права проповедовать это с использованием мнимо научной логики и терминологии, в которой может не суметь разобраться неспециалист! Вот в чём — подлинное злодеяние… Никто не имеет права приписывать собственную греховность и неполноценность всему миру и заявлять, что всё достойно кары за неё…

«А вот это мы заранее не согласовывали… — снова забеспокоился Джантар. — Хотя по сути верно — и вообще, отвечать что-то надо…»

— То есть — кто во что верит, туда и попадает? — переспросил ещё чей-то голос. — А потом, что — опять сюда? Это вы хотите сказать? Ну, и к чему тогда надо стремиться? Что на самом деле Высшее? И вообще, к чему всё идёт?

— Каждый конец — начало какого-то нового пути, — ответил Герм на этот раз уже точно по согласованному тексту. — Ничто не вечно, всё трансформируется. Но одно дело — естественная, закономерная трансформация, и совсем другое — насильственное отнятие, обрыв ещё далеко не пройденного и не исчерпанного пути. И, по нашему глубокому убеждению, властвовать над другими рвётся прежде всего тот, кто не умеет навести порядок в самом себе — однако вы сами видите, сколь непрочной бывает власть, когда она неправедна и не основана на истинно высших идеях. Такие владыки сами пойдут в покорное услужение к тому, кто сумеет их запугать. А если вы ждёте ответа о каком-то финише всего сущего, где кто-то якобы поджидает вас всех, чтобы за что-то спросить — то мы вам прямо ответим: мы не знаем такого. И, судя по тем же канонам — все, кто выдавали себя за таких владык, на самом деле рассуждали как обыкновенные люди, одержимые теми же человеческими страстями, и прежде всего — страстью к самовозвеличению и расправе над слабыми… Однако — не пойдёте же вы просто за случайным прохожим на улице, если тот вдруг скажет, что именно он сотворил весь мир! Но если тот же прохожий сумеет внушить вам страх, и через это завладеть вашим вниманием — то… именно с чего-то подобного и начинаются секты и религии! Не с твёрдого и уверенного знания — а с игры на страхе и невежестве…

— Ну, а вы сами? — переспросил ещё кто-то. — И… как нам отличить, если действительно кто-то придёт с какими-то чудесами?

— А вы сразу спросите себя: не требует ли он от вас покорности, не пытается ли подчинить вашу волю и разум? Мы же — призываем вас самих, своим умом, распознавать добро и зло, не надеясь, что кто-то везде и всегда лучше знает это за вас, — ответил Герм. — И — не порождать зла самим. Лишь так вы пойдёте по пути беспредельного совершенствования…

— Беспредельного? — раздались уже недоумевающие голоса из толпы. — Значит, никакого предела и никакой цели нет?.. И мы так и будем вечно в этом круговороте?.. И в кого или что человек должен верить?.. Ну да, в кого — если и божества, и ангелы — те же люди?.. Нет, обычному человеку не так легко принять вашу веру!.. И вообще, кто же тогда — над человеком? Перед кем человек ответственен?.. И он, что, совсем не становится кем-то другим?..

— А вам мало того, чтобы человек был ответственен перед своей совестью и перед Вселенной? — ответил Герм словами, предложенными именно Джантаром. — Перед миром, где он живёт — и теми, кто его населяют? Ведь он — своими действиями и даже мыслями как-то влияет на реальность этого мира! Да, и мыслями тоже — ведь, думая о чём-то, вы тем самым уже генерируете мысленные образы, которые затем сохраняются в тонком, астральном мире, и влияют в том числе на вашу собственную жизнь… Ну, а «над человеком» — это в каком смысле? Может быть — вы имеете в виду духов планет, звёзд, галактик? Что ж, в смысле масштабов они — как бы «над человеком»… Но разве можем мы представить, что думает и чувствует тот, для кого не то что отдельный человек, а целый город — микроскопический объект? И даже духи стран и народов — пусть они ближе к нам по уровню, но что для них отдельный человек — мы тоже не знаем. Так что тут «над человеком» — это вовсе не в том смысле, как судья над подсудимым или начальник над подчинённым, тут — совсем другое. Не знаю даже, с чем и сравнить… Или вы имеете в виду — кем может стать человек в процессе своей духовной эволюции? Ну, тут мы скажем так: да, есть те, кто прошли человеческий путь и поднялись на какую-то иную ступень — но сами мы лично ничего более не знаем о таких великих духах. И чаще всего — по каким-то причинам человек здесь не помнит своего пребывания в иных мирах. У большинства людей — почему-то вовсе не проявляется память прошлых существований, у некоторых — бывают лишь смутные воспоминания или чувство своего предназначения в этой жизни, взятого на себя ещё там, в тонком мире, но лишь немногие — отчётливо помнят свой прежний жизненный путь здесь, и совсем мало — тех, кто помнят иные миры или даже могут, временно покидая своё тело, посещать их. Нет, я не говорю об одержимых — те сами не знают, по каким мирам и слоям их там водят…

«Не надо бы сейчас таких сложностей… — подумал Джантар. — И было же заранее условлено — не употреблять специальную терминологию. Хотя как без неё обойтись…»

— Ведь там, я ещё раз повторяю — есть высшие, средние и низшие слои, соответственно уровню сознания их обитателей, — продолжал Герм. — А если вы ставите вопрос так: в кого верить как в Наивысшего, достигшего предела, дальше которого пути уже нет — то мы и тут скажем вам прямо: мы не знаем такого предела. И если кто-то говорит вам, будто он знает предел, дальше которого человеку ничего знать не дано — сразу спросите его: человек ли он сам? И как он докажет вам, что он — «над человеком»? А наших, человеческих проблем за нас никто не решит. Форм Разума во Вселенной много, но ниоткуда не следует, что именно мы — хуже других, и кто-то должен решать их за нас. У всех — свой уровень, свои масштабы в пространстве и времени, свои программы и цели, возможно, неизвестные нам, а у нас — свои. Так — почему мы можем перекладывать на кого-то свои задачи? Неужели — только потому, что кто-то сумел вторгнуться в чьё-то сознание, запугать кого-то, внушить ему, будто знает высшую тайну?..

— Так ведь… чтобы вернуться сюда… надо родиться тут заново? — воспользовавшись паузой, неуверенно спросил ещё чей-то голос. — И… как же это?

— Да, родиться здесь — и снова пройти весь человеческий путь, с самого рождения, — подтвердил Герм. — И если бы вы, взрослые, знали об этом — наверняка устроили бы жизнь здесь по-иному, не так ли? Но большинство из вас не помнит себя в иной жизни, лишь у некоторых бывают смутные проблески — и сама иная жизнь как бы представляет для вас что-то нереальное? И вы хотите быть для детей теми, кем, но вашим представлениям, те же высшие существа являются для вас самих? И не думайте, что нам неизвестно, как это бывает на практике… Какие правила поведения вы ввели для детей — и как выглядит это в практической жизни…

В этом месте Герм, как и было условлено, вновь сделал короткую, но многозначительную паузу — и Джантар ощутил возросшее напряжение. Ведь он знал, что должно произойти дальше — но не был уверен, правильно ли это решили, хорошо ли всё продумали…

— Но вот что мы нашли в одном из полицейских автомобилей, брошенных на дороге… — как и было предусмотрено, раздался над толпой через мегафон уже голос Донота.

— Смотрите! Это он! — не давая ему говорить, вдруг раздались голоса в толпе. — Он был там!.. Мы его видели!..

— Что там? — встревожилась Фиар. — Неужели…

Да, точно… Сразу поняв и осторожно приблизившись к окну, Джантар увидел искристо светящийся в предрассветных сумерках контур руки Донота, искажённый неровностями стекла. Увы, Донот не всегда мог контролировать свою способность…

— Да, это я, — не смутился Донот. — Однако прислушайтесь к тому, что я вам скажу. Правда, не знаю, многие ли из вас хорошо представляют себе какой-нибудь древний кодекс законов — хотя бы Риомы Первого — но представьте что-то подобное этому кодексу, отпечатанное на современном компьютерном принтере! И с указанием ввести это в действие уже с завтрашнего дня — если бы не случилось то, что случилось! Ввести в действие — здесь, в Элбинии, согласно вашей вере и вашим обычаям! Вот что мы нашли…

Вздох ужаса прокатился над толпой. Да, такого никто не ждал — даже здесь, даже сейчас…

— И вы, уверенные, что современное общество бездуховно, могли сами испытать на себе духовный уровень прошлых веков — когда по приговору суда, состоящего тоже не из богов, а из самых обыкновенных людей, человек мог лишиться совершенно здоровой руки, ноги, ребра, какого-то внутреннего органа — и никого не интересовало бы, как ему жить дальше! Потому что властям Элбинии и тем силам зла, которые стояли за ними, нужен был даже не раскаявшийся грешник — а именно униженная и измученная болью жертва, которой уже никаким раскаянием не вернуть утраченную часть тела — и чья ужасная судьба должна служить неким назиданием всем вам! И тут уже имелись в виду не только дети — это относилось бы и к вам, взрослым! Так собиралась решать ваши судьбы та власть, которой вы до сих пор служили!

«До сих пор… А дальше?» — почему-то вдруг подумал Джантар.

— И это уже страшно, не так ли? — продолжал Донот. — А как выдумаете — детям в этих колодках не было страшно? Кстати, мы сами ещё не знаем назначения некоторых орудий…

— Ну, так разве же мы — звери… — неуверенно возразил кто-то.

— Да, вы не звери, вы только поддерживали в обществе порядок и воспитывали своих детей, — ответил Донот. — Пользуясь их временной слабостью — и не думая ни о вашем собственном будущем, ни о том, что им тоже когда-то придётся быть самостоятельней людьми. Воспитывали так, будто ваша вера позволяет вам всё, даёт какие-то исключительные права на них… Люди, что с вами стало? Как вас можно было довести до такого?

Толпа на площади снова ответила молчанием. Да, тут явно ответить было некому и нечего. И Джантар вдруг почувствовал — как там люди искоса, чуть обернувшись, недоуменно оглядывались друг на друга, словно ища ответа. Который, похоже, не мог дать никто из них…

— А теперь вас, взрослых, осталось совсем мало, — наконец продолжил Донот, — и тем, кого вы не считали за полноценных людей, пока они не достигнут совершеннолетия, придётся вместе с вами браться за возрождение города на равных, начиная уже с этого момента. У нас — общая трагедия, силы и знания любого человека представляют теперь особую ценность — так что давайте не изображать грозных владык, как было до сих пор, а включаться в дело как равные. Тем более, мы ещё не знаем истинных масштабов случившегося, — напомнил Донот очень вовремя (Джантар вновь смутно ощутил наметившееся в толпе волнение). — Не знаем, что сейчас происходит в других городах, в других странах… А здесь, в Тисаюме — остановлены электростанции, промышленность, транспорт, на полях в окрестностях города остался почти созревший, но неубранный урожай, а во всевозможных секретных хранилищах, разбросанных едва ли не по всему округу — химическое и бактериальное оружие самых разных видов, которое надо как-то обезвредить… И вдобавок — множество трупов, также грозящих стать источником эпидемий… И все эти практические вопросы надо решать немедленно. А мы, я ещё раз повторяю, даже не знаем подлинных масштабов происшедшей трагедии. Не знаем, где и много ли ещё погибло людей, насколько разрушена политическая, экономическая и информационная система страны — если даже не всего нашего человечества…

— Так вы же говорили, всё это — в одном нашем городе! — буквально взвыл голос из толпы. — А что теперь?

«Ошибка! — Джантара тряхнуло внезапным ознобом. — Как не подумали сразу?»

Правда — как могли допустить столь дурацкий, нелепый просчёт? Подумав обо всём — кроме того, чтобы… сразу заявить о его, Джантара, видениях из других городов!..

— Мы так не говорили, — не смутился Донот. — Мы видели, что и в некоторых других городах происходило подобное… Да и разве вы сами не слышали радиопередач из Алаофы? Или… кто и как донёс до вас весть о конце мира?

Толпа снова замерла — уже в недоумении. И Джантар явственно ощутил: её настроение изменилось. Да, теперь уже точно что-то пошло не так…

— Вот именно — и вы сами даже не подумали заинтересоваться, что происходит в других частях планеты! — не замечая этого, продолжал Донот. — Вместо того, чтобы включить радиоприёмники, вы все побежали каяться! И это — когда, возможно, именно ваши усилия были нужны, чтобы действительно спасти этот мир!

— А зачем? — раздался в ответ туповато-недоумевающий голос. — Если где-то есть другой, лучший мир — зачем мучиться здесь, зачем что-то тут спасать?

— А вы полагаете себя вправе принять решение, что в этом мире человечество больше не нужно, и спасать его незачем? — твёрдо ответил Донот. — И — что ни вам, ни кому-то другому больше уже не понадобится человеческое тело этого мира? То есть — можно без особых последствий разомкнуть взаимосвязь миров, существовавшую миллионы лет?

— Нет, я… не то… — замялся спрашивавший, явно не готовый к рассуждениям на таком уровне. — Но… если я сам не захочу сюда возвращаться — тогда как?

— Насколько мы знаем, самоубийца попадает там не в тот слой или состояние, которое предпочёл бы, — ответил снова Герм. — Ведь он не выполнил свою задачу в этом мире, не осуществил полностью программу своей жизни…

— То есть как — насколько знаете? — уже истерично закричал голос в толпе. — Люди! Кого мы слушаем? Он там, на дороге, просто намазался светящейся краской, а мы верим, что он — ангел?

— А Занклу-Хартвес чем намазался? А Вохрил? — сразу переспросил Герм — и в тот же момент передние ряды отпрянули от снопа искр, сорвавшихся с руки Донота. — Но почему-то им вы верили беспрекословно! И сейчас для вас тот, кто скажет, будто знает всё и может всё решить — божество! А кто честно говорит вам, что нужны ваши собственные усилия — демон и враг вашей веры? То есть, получается — вы сами, ваш разум, ваша воля, ваша сила — вообще ни к чему? Вы — просто не нужны? Нужен только тот, кто решит за вас всё? Но все ли здесь так думают? Все ли готовы просто сбежать из этого мира, бросив его на произвол сил зла?

— Нет! Не все! — раздался громкий детский голос (кажется, тот, что в самом начале). — Довольно решать за нас! И так уже показали себя! Вы хоть знаете, как мы тут жили все эти полгода?

— Все эти полгода мы были не здесь — а далеко отсюда, в горах, — ответвил Донот, не раскрывая подробностей. — И там нам тоже пришлось иметь дело со слугами зла, враждебного человечеству. И только в этой борьбе с ними мы обрели ту силу, с которой теперь явились к вам. Но потому и знаем не всё…

— Одно вы видели, другого не знаете… — начал тот же взрослый голос. — Говорю же — они нас обманывают…

«Кажется, мы теряем контроль над ситуацией, — с тревогой подумал Джантар. — И удержим ли вообще? Или… всё с самого начала — неправильно? Но что надо было делать, как действовать?»

— Обманывают? — возмущённо переспросил детский голос. — А эти колодки на мне — что, тоже обман? Я из-за них идти не могу — меня сюда принесли! Прямо без одежды, как был! Оторвали эти колодки от скамьи в полиции — и сразу сюда! А открыли детскую тюрьму — так там вообще… Да, а сам этот «Канон Великого Элбэ» вы нигде не нашли?

— Уже нашли! — раздался через мегафон голос Итагаро — и Джантар, удивлённый этим, снова отогнув край шторы, увидел в заметно посветлевшем сумраке: на крыше фургона стояли уже четверо. Кроме Герма и Донота — ещё Итагаро и Ратона, непонятно когда и зачем успевшие спуститься туда… — В секретном книгохранилище в подвале…

— Так надо открыть колодки! — Лартаяу бросился к выходу из кабинета.

— Ну, так посмотрите, где там написано, чтобы устроить нам такую жизнь! — продолжал тот мальчик из толпы. — За пять месяцев, как сошёл снег — ни одного дня отдыха! Деньги с собой носить нельзя, все уроки в школе — сидеть голодным! Да ещё вдруг заставили ходить в одних рубашках — а раньше сами требовали таскать на себе сколько всего! Ну, вам, каймирцам, может быть, и ничего — а из нас многие с непривычки пообмораживались! А физкультурные занятия совсем голыми? И даже в институтах, говорят, студентов заставляют раздеваться, если им нет 20-и! И на заводе для работающих несовершеннолетних публичную порку ввели! И всё это называется — борьба с детской преступностью!

«Так сколько уже действуют эти «правила поведения»? — потрясённо подумал Джантар. — И мы ничего не знали…»

И тут толпу вдруг словно прорвало:

— Да это ещё что — если в полиции, говорят, утюгом прижигают! И тоже — всё законно, со ссылками на этот канон!

— Любой взрослый по любому поводу может схватить тебя за руку, тащить куда попало и делать с тобой что угодно! А сопротивляться нельзя, даже если он — убийца! Это они тоже в своём каноне прочли!

— А сам, кроме школы, никуда без взрослых не войдёшь! И на работу к родителям, и в торговый центр — нельзя! Сразу хватают за руки — и выбрасывают наружу!

— По уличному аппарату связи говорить — нельзя! В автобус войти — нельзя! Из дома вызвать полицию, если грабят — нельзя!

— Украшения носить запретили! А протез руки — что, украшение? И очки любой взрослый может сорвать и не вернуть потом родителям — и мы же будем виноваты! Что с ранних лет зрение слабое от такой учёбы!

— Так неизвестно же, что можно с собой носить, а что — нет! Сумку с учебниками — и то могут отобрать прямо на улице, если она — «взрослого образца»! А кто эти образцы вообще знает?

— А «появление в неподобающем виде» — это такое? А «нездоровое любопытство»? Тоже никто не понимает — а за это судят, или — сразу в интернат! В специальный, где ходят голыми и в кандалах!

— Я и говорю про детскую тюрьму! Их же оттуда так привели! А вот именно — за что они там были?

— А тут никакое «за что» и не нужно! Кто-то донёс, что ты за кем-то там «подглядывал» — и всё! Будут они разбираться…

— Или — забыл, что за порог спортзала без одежды, наоборот, нельзя! А попробуй запомни сразу, что где теперь можно!

— А всё потому, что поезд с ядами упал — и сказали: весь мир грешен, людям надо каяться! Вот весь город под эту Элбинию и подвели!

«Да, как нам ещё повезло… — с ужасом подумал Джантар. — А не будь мы — хоть поначалу, с оговорками — особо одарёнными… Но как могло дойти до такого?»

— А эти «дружины нравственного надзора» — знаете, что делают? — продолжали звучать голоса в толпе. — Тоже хватают ни за что прямо на улице, ведут к такой раскрывающейся стене — они её специально построили — и надо, спустив штаны, лечь туда животом, а потом над тобой закрывают эту стену, так что ты в ней зажат, не вырваться, стягивают всю одежду — и палками по ногам! И так оставляют на ночь безо всякой охраны! А это же за ночь может случиться что угодно! И утром, перед тем, как освободить — опять палками… И остаёшься среди города совсем голым — одежду-то не возвращают! Куда девают — не знает никто… И как идти куда-то после этих побоев? А попробуй тут же справить нужду, за это — ещё палками… И родителем не скажут, где ты… И им никто ничего не сделает, даже полиция…

— Так и там — эти «аресты без права отправления потребностей организма»… Вроде мелочь — а можно погибнуть! Разорвёт внутренности — и всё! При Зонгумаде Третьем хоть со взрослыми преступниками так поступали, а сейчас с детьми — за что?

— А те, говорят, уже и в бочку с кислотой хотели сажать! И ты — или сиди там и растворяйся на виду у всего города, или вставай и иди домой голым, но тогда — позор на всю жизнь… С детской преступностью иначе справиться не могут…

«Такого мы и не представляли… — ещё более потрясённо подумал Джантар. — Но что сейчас? Как удержать ситуацию?»

— Ну, вот именно! В школе по литературе, по истории, проходим все эти излияния про голод и плен — а нам самим что устроили? И потом старшие — герои, а мы — не поймёшь кто!

— А эти ботинки без подмёток? Как их носить? И это же из-за них теперь зимних занятий нет — хотя летом, что, лучше? По такому-то асфальту? И просто без них — тоже нельзя! Они и это прочли в своём каноне!

— А то — как, говорили, будут посвящать во взрослые? Прямо резать что-то на теле без наркоза! Слушайте — так, может быть, мы вообще без них обойдёмся? Зачем нам эти взрослые?

— Однако нужны специалисты, — попытался возразить Донот. — Надо же запустить нужные производства, обезвредить ненужные, разобраться в тайнах секретных учреждений…

— Но как нам теперь вместе с ними жить и работать? После всего, что они с нами делали?

— Ну, почему? — ответил другой голос из толпы. — С каймирцами — можно! Они же никого не хватали и не отбирали протезы! Наоборот, их увольняли с работы за неверие в Элбэ!

— Но специалисты-то — в основном те! Я имею в виду — по секретным заводам… И как теперь без них? Но и с ними — тоже? Ты сможешь считать их людьми, такими же, как сам? Или нет?

«И то верно… Но что делать? — со всё возрастающей тревогой думал Джантар, чувствуя, как ситуация на площади всё более выходит из-под контроля. — Тем более — и мы не всё знали, не всё учли…»

— Смотрите! — раздались удивлённые голоса уже в другой части толпы. — Он снимает колодки! Он открыл их! И это вы — такие же люди, как мы? Но мы так не можем!

— Да, не каждый это может, — ответил Лартаяу — где-то там, в толпе. — И из нас у каждого — свои особенности. И сам я могу это не всегда, — на асфальт со звоном упали цепи кандалов. — Но скольких смогу — попробую освободить…

— Но… как же это? — снова неуверенно и потрясённо прозвучало в толпе. — И… когда вы, такие люди, рождаетесь здесь, в нашем мире — это как? Вы же не просто так рождаетесь, правда? И всё-таки что-то помните?

— Рождаемся, как и вы, — ответил Лартаяу. — А насчёт того, что мы помним… Знаете случаи, когда человек после тяжёлой травмы или болезни теряет память, и её приходится с трудом восстанавливать? А иногда — даже почти заново учиться ходить и говорить? Но к такому человеку вы всё равно относитесь с уважением, верно? А не пытаетесь «воспитывать», как взрослые — ребёнка? Хотя — в чём принципиальная разница с теми, кто просто вновь родился в этом мире? Вот и подумайте, с кем и как вы привыкли обращаться… Нет, кажется, сейчас больше не смогу, — вдруг устало признался Лартаяу вслед за звуком падения на асфальт очередного тяжёлого предмета. — Мне в эту ночь пришлось отдать много энергии на другие дела… Остальных придётся освобождать обычным способом. Так что — вы видите и саму нашу силу, и её пределы…

И тут уже покатился шёпот разочарования. Да, эти люди явно не ждали, что «чудо», свидетелями которого им довелось стать, прервётся так быстро…

«Так и есть… Для них, кто не может совершить чудо всегда и везде — не святой… — понял Джантар. — А он — ещё там, среди них…»

— Нет, а… в кого всё-таки человек должен верить? — донеслось из толпы.

— А почему обязательно надо верить, будто кто-то один может установить всеобщую справедливость? — ответил Лартаяу — как показалось Джантару, всё-таки уже обернувшись от самого входа в здание. — Если последствия всего содеянного и так остаются с нами — и потом возвращаются к нам же, не в этой жизни, так в другой? И казалось бы, как просто: представить себя, например, офицеру — солдатом, директору школы — учеником…

— Но кто вообще определяет программу жизни? — спросил кто-то. — Откуда она берётся?

— Давай я скажу, — Итагаро снова поднял мегафон. — У вас есть какие-то желания, устремления? И — неоплаченные жизненные долги, а у кого-то — и неискуплённые грехи? Вы чувствуете, что вам недостаёт каких-то качеств для того, чтобы стать совершенными, выйти на более высокий уровень сознания…

— Нет, но кто это решает? — повторил тот же голос. — Кто и как определяет, какое у кого сознание?

— А разве вы, имея дело с другими людьми, сами не чувствуете, кто и насколько совершенен? Почему вам нужно, чтобы кто-то высший определял, чего вы стоите?

— Но… и сильнее вас люди могут быть, верно? — ещё более неуверенно прозвучал вопрос из толпы.

— Могут, — ответил Лартаяу. — Но не верьте тем, кто претендует на всемогущество и всеведение…

— Да тут практически надо что-то решать! — раздался ещё голос. — А по всему городу почти одни дети и остались! Вот вы скажите, как теперь с этим быть?

— В первую очередь — доверять тем, кто что-то понимает! — ответил через мегафон Донот. — И пусть каждый делает то, что знает и может! Так что давайте уж действительно — о самом неотложном…

«Давно пора, — подумал Джантар. — Если бы людей и тут не морочили тем же… И — эти местные законы, правила поведения… У людей накопилось такого…»

— Надо собрать всех оставшихся специалистов, — продолжал Донот. — Всех, кто знает городское хозяйство, работу секретных предприятий и учреждений, знаком с техникой связи — и конечно, медиков… Надо решить, что делать с оставшимися телами, где их расположить до тех пор, пока неясно, не вернутся ли некоторые души — и где и как потом произвести захоронение оставшихся. Надо определить, какое сохранилось имущество, запасы продовольствия, в каком всё это состоянии, заняться инвентаризацией, распределением, наладить работу жизненно необходимых предприятий, транспорта, связи, сбор и хранение урожая…

— Ой! А как же мы без одежды пойдём? — раздался ещё чей-то голос. — Ведь то — в интернате, а это — в городе! А нас вот так сюда и привели!

— С вами так обошлись — и вам же должно быть стыдно? — переспросил Лартаяу уже с крыши фургона, в мегафон. — Но почему? И до того ли нам теперь?

— Хотя по всему городу осталось много уже ничьего имущества, в том числе и одежды, — продолжил снова Донот. — Но надо подумать, как всё это распределить — чтобы снова не скатиться в дикость. И помните: мы с вами толком не знаем, что произошло со всем остальным человечеством — так что тут уже не до каких-то неутоленных личных желаний…

— Видели — а не знаете? — раздался крик из толпы. — Сами делаете чудеса — а не знаете? Люди, кого мы слушаем?

— Да, мы знаем не всё, — не смутился Донот. — Но сейчас надо думать о том, что можем узнать и сделать все мы вместе, общими усилиями. Например — с помощью радиолюбительской связи. А то тут, в здании, работает одна лишь специальная правительственная линия — да и там, похоже, не владеют ситуацией…

«А тот штаб? — вспомнил Джантар. — Почему не слышно о нём? Ведь должны они уже что-то знать…»

— Не знаете? — уже озлоблённо, не слушая Донота, закричал кто-то в толпе. — А людей прямо как были, голыми, сюда собрали! И теперь говорите, вы чего-то не знаете!

— Да вы на них самих посмотрите! — интонации другого голоса заставили Джантара содрогнуться. — Кого вы слушаете? Они же сами — ещё дети!

Будто холодной волной окатило Джантара. Как они не подумали… Ведь к этому времени достаточно рассвело, чтобы собравшиеся могли видеть, кто обращается к ним…

— Мальчики, что делать? — вырвалось у Фиар.

— Нет, но как же так… — раздались недоумевающие голоса. — Мы видели, как у него светились руки… И этот — снимал кандалы и колодки…

— Всего с нескольких! Вот вам — и вся их сила, и их святость! И вы готовы идти за ними против той силы, что ныне справедливо карает человечество за заслуженные им грехи?

— Кем заслуженные? — от отчаянного детского крика, казалось, вздрогнуло уже всё вокруг. — Нашими родителями? Или нами, которые их потеряли? Держите, не дайте ему уйти! Покажем ему, чего заслужил он сам!..

Мгновенное замешательство вдруг оборвал страшный душераздирающий рёв, далеко разнёсшийся над площадью — точно как тогда на стройке… И Джантар — лишь таким же страшным усилием воли сумел вырвать себя из внезапного дурнотного оцепенения…

— Вот чего ты заслужил, дрянь, — с гневом и ненавистью донёсся всё тот же детский голос. — И давайте так — с ними со всеми… Они же в полиции били детей по этим органам? А теперь эти их органы — им же в глотку!..

— Нет, а кто сейчас такой смелый? — дрожа и срываясь, заговорил другой голос. — И где ты был раньше? Тоже сидел и дрожал, как все? А теперь, когда они вам всё объяснили…

— Нет, а ты где был? Не знал, что они делают с задержанными? Тебя там смолой или краской не мазали? Или шланги от крана с водой никуда не вставляли?

— Так — что тут творилось… — ещё тревожнее прошептала Фиар. — И что делать нам? Видите, какая реакция пойдёт на всё это… А нам надо удержать ситуацию…

— И это — детей… — потрясённо произнёс Минакри. — Вы же поняли, о каких органах речь? Такого и в том монастыре не было…

— Об органах размножения, — вырвалось у Джантара. — Ну и мораль… Ну и вера…

— Но это же — совсем не те чудеса! — кричал тем временем кто-то в толпе на площади. — Это просто какое-то колдовство, демонизм, низшая мистика! А не подлинное знамение высших сил! И вы кощунствуете, когда верите им! А если даже какая-то катастрофа — так, что, нам теперь восстанавливать город под руководством детей? Да! — кричавший вдруг что-то сообразил. — Знаете, кто это такие? Просто-напросто дети-экстрасенсы из какого-то интерната! А вы им поверили!

— А нас, между прочим, теперь больше! — ответил вдалеке ещё один детский голос. — И никто вас уже не боится! Теперь вы за всё ответите! Одному уже кое-что оторвали — и вы на очереди!

— Нет, но надо наконец разобраться, что это! — попытался кто-то из взрослых перекричать его. — Просто катастрофа — или высшие силы…

— А ну, посмей сказать ещё о высших силах, подонок! — не дали ему договорить с другого края толпы. — Это из-за ваших «высших сил» мы тут так жили!

— Стойте! Я же вам объяснял! — ещё один старческий голос вдруг показался Джантару странно знакомым. — Дайте пройти! — говоривший с усилием протискивался через толпу. — Я говорю вам, а вы не слушаете! Поймите, я знал Тукара Саума лично!

«Да кто же это? — снова вздрогнул от неожиданности Джантар. — Но я узнаю голос… Значит, знал его… Но где? Откуда?»

— И я учился вместе с ним! И видел, как он умер! — продолжал тот голос в толпе. — А вы мне не верите!

— Джантар, кто это? — резко повернулась к нему Фиар. — Ты, что, действительно знаешь его?

— Сириола! — у Джантара будто что-то перевернулось в памяти, в сознании — и он не заметил, как, рванув светомаскировочную штору, распахнул окно. — Сириола Кивау! Неужели… ты?

— Смотрите, вот он! — закричали люди в толпе, указывая на него. — Вот там! Но неужели…

— Нет! Это не можешь быть ты! — с какими-то неожиданно древними, поистине «пророческими» интонациями прорвался сквозь все эти крики старческий голос Сириолы Кивау. — Я же говорю, я с ним учился! И мне уже 82 — а сколько ему? А вы верите в сказки каких-то обманутых детей, вместо того, чтобы покаяться!

— И… это — говоришь ты? — Джантару показалось, он ослышался. — Ты, который сам предложил вскрыть склад оружия? Ну, тогда, в Кильтуме, помнишь?

— Нет… Не может быть… Тебе рассказали… Ты сам не можешь знать… Вы же совсем молодые — и вас просто околдовали… И вы не понимаете, что говорите…

— А студенческие кружки, по которым мы ходили вместе? — yжe в отчаянии вырвалось у Джантара. — И прятали друг у друга запретную литературу от полиции? Что, скажешь — и этого не было? Но тогда я не мог представить тебя самого религиозным фанатиком! Да что с тобой стало? И вообще — с вами всеми?

— Так ты его действительно знаешь? — раздались в ответ и детские, и взрослые голоса. — Ты его помнишь? Ещё из тех времён?

«Надо срочно переломить ситуацию… — рванулась в глубине сознания лихорадочная мысль. — И — можно же… Но — как?»

— Смотрите, вертолёты! — вновь перекрыл голоса на площади чей-то истошный крик — и… Джантар в самом деле увидел в небе над площадью чёрные силуэты фюзеляжей с мельканием быстро вращающихся лопастей над ними, и услышал резкий свист рассекаемого ими воздуха! И вся толпа как-то сразу замерла в оцепенении — а вертолёты медленно продолжали снижаться со всё усиливающимся громовым звоном винтов, которого Джантар до этих мгновений странным образом не слышал…

— Вы тоже видите? — резко обернувшись, спросил Джантар. — Это не бред?

— Нет, точно… — прошептала Фиар. — Вертолёты… Но откуда?

— Элитные подразделения… — донёсся снизу, с крыши фургона, голос Итагаро. — Явились всё-таки…

— Так что будем делать? — воскликнул Минакри. — Если это — действительно слуги иерархов зла? А мы тут собрали безоружную толпу?

Джантар вновь едва стряхнул мгновенное бредоподобное оцепенение. Действительно — такого не ожидали… Ожидали запредельных, мистических, потусторонних явлений — но уж никак не вмешательства чисто человеческих, военно-полицейских сил! Тем более — когда убедились, что и само правительство Лоруаны вряд ли контролирует ситуацию, и вообще уже казались рухнувшими, рассыпавшимися прахом, все обычные человеческие организации и учреждения — как мирного времени, так и чрезвычайные… И потому — к подобному повороту событий никто не был готов. А тут ещё откуда-то издалека — из выходов улиц на площадь, промежутков между домами — как-то одновременно со всех сторон ударили яркие лучи прожекторов, и пересеклись в воздухе над толпой…

Решение пришло мгновенно.

— Мальчики, быстро вниз, к подземному ходу! — распорядилась Фиар. — Будем вести толпу туда! Люди! — крикнула она в открытое окно. — Вы помните, что мы вам говорили? Так вот они и есть — посланцы государственной власти, захваченной силами зла! Но тут, в подвале здания — подземный ход! Следуйте за нами!

«Но что это будет… — с ужасом подумал Джантар — уже на бегу, в коридоре. — Ведь — целая толпа. И её уже не остановить…»

— Только осторожно, чтобы не было пробки в дверях! — успел крикнуть Итагаро просто так, без мегафона — присоединяясь к остальным на лестничной площадке второго этажа.

— Стоять! — прозвучало вдалеке над площадью — тут уже через мегафон. — Всем стоять! Не двигаться! За неподчинение — расстрел на месте!

— Мы все здесь? — оглянувшись на бегу, спросила Фиар. — Да, все… Но… почему? — тут же вырвалось у неё. — Что мы сделали не так?

— Да что вы застряли, давайте быстро за ними! — кричал кто-то снаружи. — Они же сказали, там где-то — подземный ход!

— Они там! Мы их видели! — буквально завопил в ответ другой. — Они там, в здании! А мы ни в чём не виноваты! Это они нас собрали! И творили нечистые чудеса, призывали отречься от веры!

— Ни одна трагедия не обходится без предателей, — прошептал Итагаро. — Вот и спасай таких от сил зла…

«Провал… Не успели… — грохотало в сознании Джантара в такт стремительному бегу по лестнице и громким ударам сердца. — И что теперь? Куда бежим, куда поведём, тех, кто успеет прорваться в здание?»

— Быстро к последней двери, — прошептал Лартаяу, когда они уже миновали первый уровень подвальных помещений и бежали по лестнице ещё дальше вниз, на второй. — Этот ход там…

— А они? — вырвалось у Джантара на бегу мимо открытых дверей спальни, библиотеки и зала совещаний — туда, где в конце коридора смутно чернела приоткрытая щель проёма огромной, заметно больше остальных, двустворчатой металлической двери. — Как они увидят, куда мы бежим?..

Он ещё на мгновение обернулся на бегу — и, как показалось, в самом деле услышал топот бегущих наверху по лестнице людей, и даже как будто увидел во тьме подземного коридора нескольких, бежавших впереди. Но тут где-то поблизости раздался громкий вибрирующий металлический звук — и Джантар, вновь обернувшись уже у самой двери тоннеля, увидел, как откуда-то в проём коридора стала опускаться, постепенно перекрывая его, тёмная стена или штора — и бежавшие следом люди (если они там действительно были, а не привиделись в полумраке коридора) внезапно остановились в нерешительности…

— Мы сами не понимаем, что это! — изо всех сил крикнула Фиар, перекричав нарастающий гул. — Мы сами такого не ожидали! Держитесь! Мы пойдём за помощью в горы!..

Преграда с грохотом сомкнулась с полом коридора, напрочь отрезав путь обратно в здание управы. Теперь оставался лишь один путь — туда, за дверь, в слабо освещённый в самом начале одной-единственной лампочкой и затем неизвестно куда ведущий тоннель. Вернее — целую систему тоннелей, начинавшуюся из небольшого вестибюля с ангаром, одна из секций которого была открыта, и в её темноте виднелся автомобиль, похожий на обычный легковой, а рядом, чуть в стороне, неподвижное человеческое тело — всё, как и рассказал Лартаяу…

— Но главное — мы хоть сейчас все вместе, — как-то сведённо от напряжения произнесла Фиар. — Не надо искать друг друга, как год назад, после той облавы…

— И куда теперь? — спросил Минакри. — Что, действительно думаешь — в горы, к горным жрецам?

— А где и кого ещё искать? — неожиданно громко воскликнула Фиар. — Вы же видели, что у нас получилось! А теперь там — столько людей под прицелом у этих выродков, продавшихся силам зла — и мы отрезаны от них!

И у Джантара всё не то что похолодело — словно, окаменев, застыло в сознании, в памяти… Чувство страшной ошибки, провала, из-за которого множество людей, собравшись по их призыву, оказались в опасности, а сами они, здесь, бессильны им помочь — на какие-то мгновения будто сковало, заморозило волю. Но и поддаваться эмоциям — даже таким, казалось, близким к пределу прочности человеческой психики — было нельзя. Ведь там, наверху — возможно, в самом деле решались судьбы мира… И только эта мысль ещё помогала ему — да и им всем — как-то сознательно действовать, не теряя остатки хладнокровия…

— Так пошли туда! — Минакри, резко развернувшись, широко распахнул дверь, ведущую к системе подземных тоннелей.

— И быстро — в автомобиль! — Лартаяу, не раздумывая, бросился в открытый отсек ангара. — Иначе и других не спасём, и себя погубим! Хотя… Да, правда — куда дальше? Тут целых пять тоннелей…

— И никакой ветки или проволоки! — в отчаянии воскликнул Ратона. — Не подумали…

— Но на пульте, кажется — схема! — ответил Итагаро уже с водительского сиденья. — Правда, темно, я не вижу… Но подождите, разберусь, где подсветка…

— Да я вижу и так — самый длинный вот этот, средний! — ответил Талир, втискиваясь рядом с ним. Ведь автомобиль, как показалось Джантару, был в общем-то обычный легковой, четырёх- или шестиместный — а им предстояло уместиться вдевятером…

— Давайте быстрее! — Ратона схватил Джантара за руку и потащил за собой. — Все туда, внутрь!

И Джантару сразу пришлось убедиться, как вовремя Ратона сделал это — ведь едва он успел так же втиснуться вместе с Ратоной, Донотом, Минакри и Фиар на заднее сиденье, как где-то позади, уже совсем поблизости, снова раздался вибрирующий металлический грохот — и он, с трудом обернувшись в такой тесноте, увидел, как точно такая же массивная, с рифлёной поверхностью, металлическая штора стала наползать сверху уже на проём, через который они вошли сюда, в этот вестибюль системы подземных коммуникаций, отделяя с внутренней стороны бункер городской управы…

— Да что же это делается? — громко от испуга воскликнул Итагаро, поспешно заводя мотор. — Кто закрывает эти шторы?

— Наверно, просто автоматика! — предположил Ратона. — Давай быстрее!

— И сколько тут ещё такой автоматики… — добавил Итагарo, выводя автомобиль задним ходом из ангара. — Значит — выбираем самый длинный, третий путь? Думаешь, он ведёт прямо к горам?

— Судя по длине — да, — ответил Талир. — Хотя точно в киамах не указана — но смотри, какой он на схеме в сравнении с остальными…

— Да, в несколько раз длиннее, — согласился Итагаро. — Что ж, будем надеяться — там есть эти легендарные жрецы…

«А если нет?» — едва не вырвалось у Джантара, он с трудом сдержал себя — тем более, сам не знал, что хотел сказать дальше. Да впрочем, он тут же и забыл об этом — увидев, как в проёме одного из тоннелей впереди (прежде зиявшем чернотой, как и остальные), едва Итагаро, переключив автомобиль с заднего хода на передний, направил его туда, сразу вспыхнула убегающая вдаль по потолку цепочка огней. Правда, она и была совсем короткой, в четыре или пять светильников — и служила, похоже, лишь первоначальным указателем, не более — но тут уже Итагаро успел включить фары ближнего света. Хотя Джантар со своего места сзади — едва видел их слабые отсветы на стенах тоннеля, и не видел самого полотна дороги…

— Или — те же особые зоны с высшими духами и людьми дальних миров, — добавил Лартаяу, будто не замечая дрожи в своём голосе. — А то — к кому нам ещё осталось обращаться…

— Мальчики, спокойнее, — Фиар тоже с трудом пыталась унять дрожь. — Особенно — кто за управлением. И надо не сделать никакой ошибки. Просто не имеем на это права…

— Да я понимаю, — ответил Итагаро. Хорошо хоть, его голос не дрожал. — Мы все должны держаться…

«И это — тоже на самом деле, — вдруг подумал Джантар — точно как тогда, в прошлом году. — И опять — в бегах, в поисках ответа. И — ни малейшего права на слабость, неудачу, заблуждения… И даже не сравнить с тем разом. И страшно представить, что и насколько может зависеть от нас — и ни на кого не переложить эту ответственность…»

42. Лестница мироздания

— Ну, всё, — вырвалось у Итагаро. — Кажется, путь открыт…

И ведь не так долго ему пришлось провозиться с этим кодовым замком из семи сухо щёлкающих колёсиков, по едва заметным различиям в оттенках щелчков отыскивая на слух нужную комбинацию (в чём, увы, не мог помочь телекинез Лартаяу — надо было не просто сдвинуть что-то с места, а именно найти код), пока он сумел в полной темноте, на ощупь, лишь по звукам сделать это — а тугое дурнотное напряжение, казалось, почти достигло предела, за которым начинался хаос, распад адекватного восприятия реальности, и даже просто здравого смысла… Но вот наконец в темноте тупика — куда они после двух ведущих наверх лестничных маршей вышли из этого оказавшегося столь неожиданно длинным тоннеля — за очередным щелчком раздался глухой металлический удар, и откуда-то издалека, сверху, в тоннель прорвался слабый пасмурный утренний свет, означающий, что выход близок… Но — выход куда? Что могло быть там, наверху, куда привёл тоннель?

— Точно как в тот раз… — измождённо прошептал Итагаро, едва рискнув первым выглянуть наружу. — Такой же зал, такой же подъём наверх…

— Ну, так… возможно, мы — опять там же? — поражённо переспросила Фиар. — Хотя ехали очень долго… Или это так показалось…

— Нет, это точно не там, — прошептал Итагаро, ещё чуть приоткрыв дверь. — Явно где-то в предгорьях. И лестница, смотрю, тут целая до самого верха, — добавил он, проходя в подземный зал, где голос разнёсся эхом. — И поверхность гораздо ближе, и сам зал — меньше… Но остальное — очень похоже. Просто они одинаково строили все выходы…

— Да, теперь мы знаем, что это было за подземелье, — согласилась Фиар, проходя вслед за ним. — Но тут хоть уже никакая автоматика не сработает? Ты её не чувствуешь?

— Как будто нет, — не сразу ответил Итагаро. — И вообще — это явно и есть путь для эвакуации из здания городской управы. А кажется заброшенным, даже выход наверх постоянно открыт…

— Сейчас не время обсуждать их логику, — ответил Лартаяу. — Надо думать — что дальше…

— В любом случае придётся выйти наверх, — сказала Фиар. — А вот потом… Джантар, ничего не чувствуешь?

— Ничего определённого, — признался Джантар. — Полное смятение…

— Зато подходящая ветка где-то наверняка найдётся, — ответил Ратона.

— Да, подождите — а ящик с припасами? — спохватился Джантар. — Забыли в том, первом фургоне!

— Точно… — спохватился и Талир. — Как и пулемёты, бинокль, и даже мегафон! И только документы из интерната я успел захватить с собой…

— Да, и мегафон — тоже, — подтвердил Герм. — Хотя как будто был у меня в руке, когда бежали…

— Или у меня… — с сомнением ответил Ратона. — Видите, даже не помним… Но главное — продовольствие. Как же мы так… Вернее — как теперь без него?.. Здесь, в горах, где сами не знаем, куда идти?..

— Надо осмотреть все три уровня подземелья, — решительно ответил Итагаро. — Мы же видели ещё двери, когда поднимались сюда. Это — такое же убежище, как там. И вряд ли здесь нет запасов продовольствия.

— И вряд ли не было в подвале городской управы, — вспомнил Лартаяу. — А я открыл не все двери. И здесь, как только упёрлись в лестницу — сразу выключил фары. Теперь там — полная темнота.

— А я сейчас не смогу долго держать пламя, — предупредил Донот. — Придётся — больше на ощупь. И хорошо, если хоть там замки не шифровые…

— И нет ещё опасных автоматических устройств, — добавил Итагаро. — Правда, я и не чувствовал… Но всем туда идти не надо. Давайте — только мы втроём.

— Нет, и я тоже, — предложил Талир. — На среднем уровне ещё что-то увижу. А остальные — ждите здесь. Кто-то должен дойти…

Не говоря больше ни слова, все четверо — Донот, Итагаро, Лартаяу и Талир — направились обратно, за дверь. Остальные замерли в ожидании, затаив тревожный вздох… А вскоре там, за дверью, затихли и шаги ушедших на разведку подземелья — и здесь, в подземном зале, наступила полная тишина. И хорошо ещё — слабый свет, пробивавшийся через проход наружу, не давал наступить укачиванию у Джантара…

— Простые поворотные запоры, — едва донёсся голос Лартаяу вслед за почти инфразвуковым гулом снятого напряжения металла. — Точно как в телецентре…

— Да, и сразу повезло, — сказал Итагаро. — Как раз — склад продовольствия.

— И ящики — точно как тот, — удивлённо добавил Лартаяу. — Насколько я успел увидеть… Неужели так и есть — из одного источника?

— Ладно, берём ближайший ящик — и наверх, — ответил Донот. — Или даже два. А то — знаем ли, сколько и куда придётся идти…

— К концу мира готовились, а о себе не забыли, — прошептала Фиар. — И… ящик в интернате — украден из такого хранилища… Верно я поняла?

— Ну, так — полное разложение власти, армии, спецслужб, — ответил Итагаро, уже поднимаясь в подземный зал. — Всё так хранят — и секретные кассеты, и эти ящики… Не знаешь, чего ожидать.

— А наверху — всё тихо и спокойно, — сказал Ратона, успевший тем временем подняться наверх, к выходу. — И даже небо немного проясняется…

— Нет, а что там вообще? — спросила Фиар. — Какая местность наверху?

— Местность… — повторил Ратона. — Ну, как сказать… Как будто в общем — ровное место, асфальтовая площадка с молодой порослью деревьев, остатки каких-то сооружений. Похоже — что-то давно заброшенное. И горы — далеко на горизонте…

— Конечно, где ещё мог быть такой выход, — согласилась Фиар. — Если — не на бывшем секретном объекте, потом заброшенном… Так что — пойдём в сторону гор?

— Знать бы, где и кого там искать… — ответил Лартаяу ещё за дверью. — И поможет ли хоть чем-нибудь то, что изучали в интернате…

— Но ничего другого не остаётся, — сказала Фиар. — Надо срочно найти тех, у кого есть реальные силы и знания. Кто может понять, что происходит — и знает, что противопоставить…

— Хотя, такие — при их силе и мудрости — казалось бы, должны всё знать сами, — ответил Итагаро, вынося вдвоём с Донотом тяжёлый ящик. (Следом Лартаяу и Талир несли второй такой же.) — Но где они сейчас…

И эти слова Итагаро вдруг прозвучали как удар грома — хотя сами по себе были сказаны почти шёпотом. Все замерли, недоуменно переглядываясь — хотя, казалось бы, никто не мог понять, что вызвало такую внезапную тревогу…

— Что ты хочешь этим сказать? — наконец словно опомнилась Фиар.

— Да именно то, что сказал… Сколько мы читали, как в жизнь людей вмешиваются высшие существа, у которых все мы — чуть ли не на постоянном контроле, и их мощь позволяет управлять чуть ли не самим пространством-временем… И где они сейчас? Или — как допустили такое? И если так — куда мы собираемся идти, на кого реально надеемся?

— Итагаро, ты… что это? — воскликнула Фиар — и её испуг передался Джантару ознобом.

— А то, что мы верим: есть горные жрецы, космические цивилизации, высшие духи… — стал пытаться объяснить Итагаро. — Верим, что их можно найти, и они придут нам на помощь. И много читали — о каких-то избранниках или сотрудниках высших сил среди самих людей, посвящённых в их тайны… И — давайте наконец честно признаем это — думали, что мы и есть такие избранники. Но сейчас уже пора посмотреть на всё реально! И я пытаюсь понять, кого и где мы собираемся найти — и чувствую: чего-то не понимаю, что-то не так…

— Но что не так? — переспросил Джантар — и сам ощутил что-то смутно неладное сквозь ставшую привычной надежду.

— Да, понимаете… Там, когда говорили это в толпу — как будто всё было правильно и понятно, но сейчас, как думаю сам… Высшие миры, низшие миры… Восхождение к совершенству, воздаяние, очищение от грехов и пороков… Но вот — конкретный вопрос: что делать, кого искать? И что сказать тем, кого найдём, о чём их просить?

— А правда, мальчики… — уже растерянно согласилась Фиар. — Они, при такой, их мощи и мудрости, как будто должны знать всё сами…

— Так я и говорю — если знают, и возможно, даже заранее — и тем не менее, оно происходит… — начал Итагаро и не сразу продолжил — То… получается — сами не могут с этим справиться? Все они — горние жрецы, люди дальних миров и высшие духи — вместе взятые?

— Нет, но… что же это тогда такое… — только и смогла произнести Фиар — и Джантара будто окатило волной совсем уже запредельного, могильного холода. — С чем мы имеем дело…

Никто не нашёлся, что ответить — всё словно сковало безысходной жутью. Ведь это здесь было так обманчиво тихо — а там, далеко во внешнем мире, продолжало происходить непонятное и страшное, о чём они даже не имели никакой новой информации — ведь и у него за всё время, пока ехали этим тоннелем, ничего не получалось с видениями. Мелькало что-то неразборчивое, незнакомое глаза, лица — и всё… И в той секретной литературе из интернатской библиотеке не нашли никаких чётких ответов — по крайней мере, сейчас не могли вспомнить…

— Хотя есть ещё и мы сами — люди, — наконец твёрдо заговорил Итагаро. — Со своей не такой уж малой — во всяком случае, суммарной — энергией. Которую надо только организовать…

— Что мы уже и пытались… — ответила Фиар. — И видите, что получилось…

— Да, но это — опять-таки мы, люди… — повторил Итагаро. — И мы — не сумели… Но где — высшие существа, куда более мудрые и могущественные, чем мы? Где они, которые знают судьбы и отдельных людей, и народов, и целых миров?

— Но что ты хочешь этим сказать? — повторил Ратона вопрос Фиар — и будто прорвал общее оцепенение.

— Ну, где сейчас, во всём этом, они — те, кто знают больше и видят дальше? И почему мы должны специально искать пути к ним — а не сами они проявляют себя в гуще событий? И с чем конкретно мы идём — толком не зная, к кому? С какими ожиданиями, вопросами? Если нам — совсем не до какого-то ученичества, посвящения?..

— Но это и не относится к нашим горным жрецам… — Фиар умолкла, будто не решаясь продолжать.

— Да, но почему — везде, во всех источниках, с которыми мы успели ознакомиться — какие-то испытания, посвящения учеников, тайные ритуалы, а главное — разрыв с цивилизацией? Той самой, о спасении которой сейчас идёт речь? Как будто вообще нельзя искать высшего блага для той же цивилизации, оставаясь в её среде, а можно — только и обязательно в отрыве?

— Знаете, а правда… — согласился Донот — но тоже умолк, не закончив своей мысли.

— Но и сама наша цивилизация не очень-то совершенна для высших существ, — попытался ответить Ратона. — Вот им и приходится удаляться от неё… Хотя всё равно — есть же какие-то связи миров и планов…

— Да, и твоё сознание ведёт тебя в тот мир или план, которому ты больше всего соответствуешь, — добавил Итагаро. — А о благе этого мира — что, вовсе речи нет? Вместо этого — извольте проходить здесь какие-то очищения, посвящения или испытания на право взойти выше — а этот мир пусть пропадает?

— Подожди, но речь тут фактически — о каких-то слоях или подразделениях нашего, фархелемского астрала… — начал Ратона — и тоже остановился. — Или… Нет… В самом деле, как же так…

— Вот именно! — воскликнул Итагаро. — Кое-где — речь явно о других планетах той же материальности, что и наш Фархелем! И даже — как будто о целых мирах, параллельных нашей Вселенной! То есть, получается — есть уже целые высшие и низшие планеты, а то и Вселенные?

— Я и говорю — каков тогда масштаб этих миров? — растерянно подтвердил Ратона. — И где они расположены?.. А мы читали — и как-то не придавали значения самому этому слову. Тут — мир, и там — миры, а сколь они велики — даже не пытались сравнить… И среди них есть высшие — а есть низшие… Целая лестница… Но что где конкретно находится, и где кого искать…

— И вопрос встал практически — и всё выглядит иначе, чем когда просто веришь в это, — подтвердил Итагаро. — А главное — чем и как это определяется? Ну, где там — высшие, а где — низшие миры?

И снова несколько мгновений глухой тишины последовали за этим вопросом — которого, как видно, не ожидал никто. А ведь решать что-то надо было срочно. Там, вдалеке, шла борьба каких-то сил за судьбу их мира — и тысячи людей ждали их, отправившихся за помощью…

— Или давайте поставим вопрос иначе… Например, тот же закон воздаяния, который определяет, кто там куда попадёт — как он действует? И вообще, каков по своей сути — физический или юридический? — вдруг как-то совсем неожиданно поставил вопрос Итагаро. — Как закон всемирного тяготения — или как правовые нормы, придуманные людьми? То есть: будет исполняться сам по себе, притягивая куда-то определённые души — или для его исполнения требуется чья-то сознательная воля? Сравните: камень или кирпич падает вниз не потому, что боится кары, если этого не сделает — просто Вселенная должна быть устроена иначе, чтобы он мог падать вверх! А как — в данном случае? Что тут чем определяется?

— Нет, ну это уже какой-то абсурд… — неуверенно возразила Фиар. — Существа, специально занятые исполнением закона воздаяния — как какие-то сторожа, полицейские… Тем более, Ратона не видел там никого подобного. Да и разве он один?

— Да, но откуда во всех учениях — эта идея? — переспросил Итагаро. — И сами описания миров, где осуществляется воздаяние за конкретные грехи?

— Но это — только символические образы, — попытался возразить Ратона, однако тоже неуверенно. — И в буквальном смысле я действительно ничего подобного не видел…

— Верно, так обычно и говорят… Но при этом ещё напоминают, что закон воздаяния — неумолим, — ответил Итагаро. — То есть — как тот же брошенный камень летит по параболе независимо от того, умеет человек, что его бросил, решать квадратные уравнения или нет — так и грехи накапливаются вне зависимо от того, что лично я считаю грехом, а что — не считаю? А я хочу и сам избежать для себя таких последствий, и предупредить других — но, понимаете, в чём дело… Физические законы тем и отличаются от юридических, что к ним не надо приставлять сторожей для их исполнения. Да и что, собственно, значит — «нарушить» их? Если попросту данное сочетание условий даёт определённые следствия — и, чтобы получить иные следствия, надо изменить условия? А сам я — тоже часть этой Вселенной… Так почему я должен чувствовать себя кирпичом, падающим вверх — конечно, в моральном смысле? Будто не соответствую самым основам вселенской нравственности, и в этом — мой грех? И неужели я по своей воле мог сделать себя инородным телом во Вселенной, попирающим её основы?

— Итагаро, но не о том сейчас речь! — не выдержала Фиар. — А это — просто депрессия…

«Депрессия, — с испугом подумал и Джантар. — Хотя… разве он не прав?»

— Нет, я понимаю, что говорю… — ответил Итагаро. — Нo говорю к тому, что, если нравственные принципы — по сути своей те же физические законы, а я им не соответствую — кто же тогда я?

— Но — чем не соответствуешь? И в чём? — воскликнула Фиар, забыв об элементарной осторожности. Хотя кажется, никто посторонний не мог их слышать…

— Ну, а к чему меня призывают во всех учениях как к высшим состояниям? А я не понимаю — почему я должен стремиться к растворению без остатка в какой-то Первооснове, или просто заснуть и не проснуться — и считать это высшим блаженством? Хотя… кто будет так считать, и кто — ощущать это как блаженство, если отсутствует само активное сознание? И что тогда станет, собственно, со мной самим как личностью, какая надежда и на что мне ещё останется, окажись я в каком-то из подобных состояний — которые именно так описаны во всех учениях и канонах? А не верить в это, не желать этого — святотатство и неблагодарность по отношению к кому-то высшему! Но у меня не получается искренняя благодарность за такое! Ну почему я не имею права остаться собой, умножать свои знания и делать добрые дела, почему вместо этого должен пойти на что-то ужасное? И всё это будто исходит от них же — высших существ! Это — их «высшая истина»! И нам же наверняка придётся высказать тем, кого встретим — своё отношение к этим вопросам! И как я объясню — почему не могу искренне принять такие состояния как вершину духовной эволюции?

— Так в том-то и дело — эволюции… — снова попыталась возразить Фиар.

— Нет, но почему в качестве её вершины — обязательно растворение чего-то в чём-то, беспамятство, отупляющее безделье, грубые славословия у чьего-то трона, и тому подобное?

— Но всё это — ложные образы! — не выдержал Джантар. — И у тебя, кажется, просто шок!

— А откуда взялись эти ложные образы? — переспросил Итагарo. — И вообще — разве похоже по всей истории нашего человечества, чтобы она постоянно направлялась всеблагими мудрецами? Как мы сами там, на площади, и сказали… Хотя — временами кто-то откуда-то приходит в наш мир, проповедует нравственные законы. А потом — несмотря на то, что Вселенная едина в своей основе — всякий раз оказывается, что святой мудрец проповедовал высшую нравственность, исходя исключительно из представлений людей такой-то страны и эпохи! И что получается: если например, Фархелем оказался не плоским — греши, ничего не опасаясь? По крайней мере — до появления нового вероучителя? Воздаяние-то относилось лишь к «плоскому» миру, на обратной стороне которого — ад! И где же хоть что-то — сверх этой ограниченности, этих ложных образов?

— Но что и как поняли бы древние фархелемцы, начни излагать им сразу квантовую механику? — возразил Джантар, сам, однако, ощущая неуверенность своих слов.

— Значит — опять воспитатели, которые решают, что ты можешь понять на своём уровне, а что — нет? Как… в самой обычной школе? Но вы вспомните, какими бессвязными обрывками нагружают там тех, у кого нет возможности узнать больше за счёт самостоятельного чтения? И человеку до поры до времени кажется, будто он что-то понимает, а потом — шок от столкновения реальности с привычкой примитивно мыслить? Но так не поступают с теми, в ком видят последователей и преемников в серьёзных делах! А вот если учитель хочет, чтобы на него молились, зависели от информации, которую он выдаёт в обрез — и боялись подумать о чём-то самостоятельно… И трагическая ошибка того, кто в отчаянии наконец рискнёт что-то сделать сам — служила предостережением другим: видите, что бывает с теми, кто, презрев их волю и тайную мудрость, вообразит, что он тоже человек… — Итагаро умолк, переводя дыхание. — И это — высшие существа? Это — те, в чьих руках — судьбы народов и тайны пространства-времени? И по их мнению, этот мир — низший и обречён на страдания, причин которых мы не можем понять из-за собственного несовершенства? А мудрость — и есть: ни к чему не стремиться, ничего не желать, знать заранее, что стремиться не к чему, ибо всё, мол, и так уже было — а сами они давно всем пресытились, и ничего не теряют, ибо ничего не имеют?.. И это к ним — мы должны идти с вопросом, что нам делать сейчас? К ним, которым всё безразлично — и которые только могут призвать нас смириться всё равно с чем? Ведь суетится, спасая кого-то или что-то, лишь дурак — мудрец же поплёвывает сверху на руины?

— Но тут речь — действительно о судьбе нашего мира! — попытался возразить Джантар. — И… думаешь, они это не поймут?

— И что сделают? Будут по-прежнему играть словами, когда мир — в опасности? А то и приветствовать гибель мира, полного страданий — согласно тем же пророчествам о его сокрушении? — напомнил Итагаро. — А что миры, возможно, и не могут существовать один без другого — в их канонах и трактатах нигде прямо не сказано!

— Мальчики, но не думаете же вы, что это вправду может случиться… в физическом смысле? — переспросила Фиар. И вновь на всех повеяло запредельным холодом…

— Нет, так я не думаю — но что-то же происходит… — ответил Итагаро. — Хотя — и абсолютного предопределения, по всему получается, тоже нет…

— Но это уже действительно страшно, — попыталась остановить его Фиар. — Если доходит до таких сомнений…

— Ну, так давайте вспоминать — что мы читали о природе времени, информации… — Джантар едва узнал свой голос. — И что думали об этом сами…

— Ну, что… — уже спокойнее попытался припомнить Итагаро. — Читали, что и время, и информация — тоже физические объекты, подчиняющиеся физическим законам…

— И сами сказали толпе на площади — что в мире, где есть абсолютное предопределение, или кто-то один всемогущий и всеведущий, никакому другому разуму нет места, — напомнил Джантар. — Так как — либо всё уже известно заранее, либо всё заранее решено тем, одним — а другому нечего делать, он там просто не нужен. Но тогда это — и не наш мир… В мире, где живём мы, всегда есть элемент случайности, есть над чем думать, что прогнозировать, пытаться изменить. А значит — и высшим существам всё не может быть известно заранее…

— Да, я помню, как мы об этом говорили, — стал вспоминать Итагаро. — Прошлое безальтернативно, в нём всё уже замкнулось, застыло — а будущее гибко и пластично, в нём тянутся вдаль лишь отдельные, как бы постепенно кристаллизующиеся стволы основных направлений. И только ближе к настоящему от них начинают отходить ветви второго уровня, ещё ближе — третьего, и так далее, до самых мелких веточек — векторов элементарных событий. И когда все самые мелкие веточки каким-то образом замкнутся между собой — будущее станет реализовавшимся настоящим. А до того — при попытке заглянуть в будущее оно доступно нашему восприятию лишь до концов отдельных разомкнутых ветвей… На одной — назревает что-то одно, на другой — другое, вот ты и видишь не целостное оформившееся событие, а отдельные компоненты, которые ещё неизвестно как замкнутся в целое. Отсюда и отрывочность информации о будущем… То есть — человек зря обижается, требуя невозможного: точного ответа на вопрос, которого ещё нет? Тем более, сам — тоже существо разумное, вот и попробуй замкнуть ветви по своему разумению, а не обижайся понапрасну — так? Но как же тогда — с несовершенством человека, с тем, что он способен в основном на плохое, и потому должен больше оставаться в чьей-то тени, чем что-то решать сам, ведь на его уровне и всякая попытка к самостоятельности в подобных вопросах — уже злодеяние? Не какой-то конкретный результат — а уже сама попытка! Хотя казалось бы, если всё так — направление пока ни с чем не сомкнувшейся ветви в принципе можно изменить? И в чём тут какое-то кощунство и нарушение высших законов? Если можно предотвратить трагедию, предупредить, что такой-то путь ведёт к катастрофе — и предложить взамен другой? Но почему-то и тут нам рекомендована высшая мудрость смирения — и ответственности за всё, даже без понятия, в чём состоит сама роль каких-то покровителей и благодетелей! А то, если и они не всё могут — почему с человека должно спрашиваться полной мерой? Он должен смириться, довериться кому-то, отдать все рычаги управления собой, и фактически учиться жить заново, беспрекословно внимая чужим словам, но спрос за всё — с него же? Не с сильного и мудрого руководителя — а со слабого и несовершенного человека? То есть опять же: как поклоняться им со страхом перед возможными последствиями ошибок, они — высшие существа, а дойдёт до дела — не требуй от них сверх меры? И даже если запутался в нагромождениях ложных теорий или попал в беду — и тут им, высшим, дозволено не всё знать, уметь и мочь, а ты виноват сам и только сам?

— Но не забудьте, что происходит в Тисаюме, — напомнила Фиар. — А мы тут стоим и говорим…

— Вот именно — мы даже не знаем, что сейчас происходит! И не только там — а вообще! И решаем — куда, к кому идти, что им сказать? Решаем — на основе того, что читали про мудрецов и их учеников, про богов и грешников… И видите — не можем понять: чем плох человек, если он, не послушничая и не прислуживая, предпринимает что-то сам? То есть — нуждался бы в разъяснении элементарного, бегая к наставнику за каждой мелочью — был бы хороший, а так — плохой? И даже нельзя просто ощутить себя самодостаточным целым — надо изнывать от чувства собственной ущербности и жаждать дополнить себя до целого кем-то другим, ещё и признав того другого непременно выше себя? А если я уже ощущаю себя целостной сущностью — тогда как? Почему не могу идти к ним с такой позицией? Почему непременно надо предстать в образе покорного растерянного ученика, в котором сломлено всякое сопротивление критического ума, и даже — чувство собственного достоинства? Прежде потеряй себя, ибо ты соткан из одних несовершенств… А что за совершенство, если к нему ведёт лишь такой путь?

— Но не думаешь же ты, что высшие существа в самом деле… — снова попыталась начать Фиар.

— Не знаю, что и думать… — признался Итагаро. — Это же я вспоминаю всё, что мы изучали в интернате — и легально, и тайком… И общее чувство — какой-то насмешки! Будто нам не хотят что-то объяснить или привести к совершенству — а просто навязать чью-то конкретную, персональную волю как физический закон! Хотя какой же физический закон — если его в принципе можно нарушить, оставаясь частью той же Вселенной? И почему я должен придерживаться чьей-то конкретной воли как физического закона? А к этому призывают почти все учения! И опять же — их роль в данной ситуации… Чем они выше нас? Неужели их верховенство — в том, чтобы не проявить ни реальной мощи и мудрости, ни даже просто понимания и сочувствия, одно холодное оценивающее любопытство: как справитесь без нас? То есть даже трагедия миллионов людей — для них лишь испытание оставшихся на верность себе? А мы должны верить, что кто-то из чистого альтруизма поможет нам — но на самом деле они «просто так» ничего не сделают, хоть все вы тут пропадайте? А другие и не замечают нас при нашей малости — но их надо почитать, поклоняться им, и перед ними человек тоже как-то ответственен? И всякий раз нам будут только навязывать чьё-то мнение, играя на чувствах вины и страха?

— Но опять что-то не так, — в который раз попыталась остановить его Фиар. — Подлинно высшие существа — могут вовсе не обладать нашим, человеческим мироощущением. У них — иные сроки жизни на одном плане, иные пространственно-временные масштабы… А о некоторых — и вовсе говорится, что они вышли из цепи перерождений на разных планах Бытия…

— И кто же тогда говорит с нами от их имени? И потом всякий раз заявляет: вы сами виноваты — всё не так поняли? А это «не так» означает — самоистязания, войны, панику из-за пророчеств о конце мира, пытки и казни за «святотатство», и тому подобное! И будто не понимают — что сами уже вконец запутали нас своими противоречиями и требованиями каждого верить только ему! А сами только могут повторять, что мы — плохие, наша нравственность — ниже, употребляют понятия «личность», «личное» — почти всегда в отрицательном смысле! Причём явно имея в виду не тупой эгоизм или самомнение — всё личное, всё человеческое вообще, в принципе! А нравственно, значит — лишь то, что служит проводником воли следующего уровня? И только Наивысший, никем не контролируемый, может без ограничений проявлять свою волю? Но тогда получается — они все и проповедовали именно то, против чего мы выступили перед толпой?

— Слушайте, а правда… — вырвалось у Фиар.

— Я и говорю — почему так? — не дав наступить очередной паузе, продолжил Итагаро. — Почему нас считают способными исключительно на плохое? Например — потому что нам приходится есть мясо? Хотя, если принять на веру те же легенды и пытаться согласовать с данными современной науки — и получится: по воле высших существ наши физические тела происходят от обезьян, которые его ели! И нам же — благоговеть перед ними за это? И изо всех сил стремиться к ним — хотя сами от нас будто отворачиваются?

И всё же наступила пауза… «И как будто всё верно, — только и смог подумать Джантар. — Никакого изъяна в рассуждениях. Но что получается…»

— А воздаяние… — наконец снова заговорил Итагаро. — Ну — конкретно я, например, в тот раз действительно пытался избежать службы в армии, чтобы не быть вынужденным убивать людей, которые ничего плохого мне не сделали — и в этом тоже неправ? И загадочная для меня самого смерть — ночью, во сне, под арестом за это — получается, была заслужена мной? И это — важнее всего, что я мог бы сделать в тогдашней науке? Поскольку, в свою очередь, был обречён на военную службу итогом своей позапрошлой жизни, которую сам не помню? Нo вот вопрос: если не всё предопределено заранее — откуда мне знать, что и насколько предопределено именно в данном случае? И если так — почему я должен был покорно принять всё, что со мной происходило или могло произойти? Вдруг та воинская повинность — и есть лишь чей-то произвол, не более — а по справедливости я и должен был пройти путь учёного, а не солдата? Но все они там, в канонах, славят какую-то высшую справедливость — и никто не может объяснить: как быть в конкретном случае? Хотя наша жизнь во многом из подобных выборов и состоим! И даже сейчас они будут искать какой-то грех лично во мне — а не способ помочь людям на площади?

— Подожди, мы опять путаем мифологические образы с реальностью… — снова начал Джантар.

— А на самом деле всё и есть — под контролем у кого-то высшего и мудрого? — переспросил Итагаро. — И как, похоже на это — если вспомнить реальную историю? Кто разделил людей разными верами и заставил враждовать? Кто продиктовал им все эти каноны? Кто внушил им, что духовность означает — поклоняться этому и только этому из множества астральных владык, ничем не лучших друг друга? Которые спокойно взирают на запуганные толпы — где одни люди совершают насилие над другими в надежде взойти за это в какой-нибудь рай? Ах да, нельзя быть таким капризным, они не всесильны, не требуй от них так много… Ну, так признайтесь же наконец, что не всесильны — а не заставляйте людей ждать невозможного! А то, как изнывать от желания иметь высшего покровителя — так всесильны! — снова повторил Итагаро. — А если я, не продавая никому душу, просто попрошу о помощи — тогда неси свою карму сам? Пусть и прошу не за одного себя — за многих людей! Ну… так за что нам, в конце концов, любить их и благоговеть перед ними — если надо обязательно сдаться на их милость, иначе ничего не сделают? И зачем сами провоцируют в людях веру в собственную всеблагость — по нашим, человеческим понятиям? А если это иные существа, иного уровня, с иным мироощущением — что несут в нашу жизнь, зачем вмешиваются в неё? И чего хотят, требуя от человека, например, вегетарианства, и тут же — кровавых жертв? И всё это бездумно повторяют конкретные, известные в истории люди, которых здесь принято почитать как святых! Так — где тут мифологический образ, а где реальность? Сами приносят жертвы на своих алтарях, а кто ест мясо — пусть пропадает?

— Но не этих же мы собираемся искать… — вновь начала Фиар.

— Или опять-таки — предопределение и управляемость всего… — будто не слыша, продолжал Итагаро. — Хотя мы сами видим, что вектор развития цивилизации колеблется, как стрелка компаса… И всё равно утверждается, что у кого-то — всё под контролем! Что они заранее знают, куда и почему всё идёт! И всюду — эта идея воздаяния с позиций какой-то высшей правды! Идея спроса с нас, на нашем человеческом уровне — за то, с чем не справились они, высшие! Будто человек — лишь простой инструмент, игрушка в их руках!

— А вот тут — действительно… — с внезапной растерянностью согласилась Фиар. — Я тоже думала… Спрос с позиций какого-то предустановленного итога — будто случайностей вообще не бывает…

— И будто они, мудрые — не знают, что случайность возникает уже на микроуровне Вселенной, — добавил Джантар. — Уровне элементарных частиц, координату и импульс которых в принципе не определить одновременно с одинаковой точностью… И тут же везде говорится, что человеку на его уровне не оправдаться никакими посторонними обстоятельствами, он за всё отвечает сам…

— Ну, а сейчас, например — за что? — переспросил Итагаро. — В чём наша вина? Чего не учли? И главное — отправились-то за помощью! А не за тем, чтобы над нами устроили какой-то суд! Хотя подождите… — продолжил Итагаро уже как-то иначе, ошеломлённо. — Да, точно… Вот о чём не подумал… И мы все — не подумали…

— Но о чём? — не выдержал Донот и этой, недолгой паузы. — Говори скорее!

— Помните, мы читали — что возможно, случайность нашего трёхмерного мира замыкается в какую-то жёсткую необходимость через дополнительные пространственные измерения? И нам… лишь кажется случайностью — то, в чём мы не видим скрытых взаимосвязей и высших смыслов? Но тогда… Неужели действительно… все наши мысли, чувства, и вообще события этого мира — запрограммированы заранее, и наша свобода воли — не более, чем иллюзия? И в том числе — запрограммированы и все наши грехи и ошибки, и спрос за них? И весь наш мир действительно — лишь тень миров иных измерений? Или — игра какого-то иного, высшего разума? Но — которому неведомы понятия милосердия, справедливости, духовности? И он действительно больше всего похож на ребёнка, который ломает игрушки?

— Но это само по себе — только игра воображения… — попыталась остановить его Фиар. — И так мы попадаемся на то, что сами отвергли перед толпой…

Но нет — уже всё будто сковало запредельным холодом от слов Итагаро. Или и не холодом — тупой жутью полной безнадёжности, безысходности, бессмысленности всего сущего. Хотя — тогда, сразу, сами так легко и просто отвергли эту идею… Но… что, если вправду есть некие дополнительные пространственные измерения, через которые замыкается всё? И тогда… Жёсткий, застывший навеки в фатальной предопредёленности мир, где у всякого обитателя — столь же предопределённая судьба, в которой тот не в силах ничего изменить… но при этом — за всё отвечает? И отвечает — по какой-то совершенно иной, неведомой ему, не человеческой логике?..

«Нет, не может быть, — услышал Джантар мысль Талира. — Что-то не то…»

«Вот именно — а… сами высшие существа? Что, и они — такие же игрушки кого-то ещё более высшего? И… кто же, в конце концов, реально надстоит над всем этим? Кто что-то решает в мире, устроенном так, что в нём… принципиально никто ничего не может решать?..»

— Ты прав, Джантар… — непривычно глухо сказала Фиар — и он понял, что произнёс эти, последние слова вслух. — В таком мире — нет места и одному. Никому вообще… Это — абсолютно мёртвый, застывший мир…

— И тогда — уж точно не наш, — словно волной через их ауры и всё подземелье прокатились слова Минакри. — И давайте не забывать — там остались люди, которые на нас надеются…

— А мы обсуждаем… отвлечённое… — как-то по инерции произнес Джантар, обводя взглядом полумрак подземелья — и отходя от мгновенного шока этих мыслей. — Да ещё — какое…

— Но я и думаю — кого искать и как говорить с ними, — ответил Итагаро. — А там везде — настроения какого-то суда, вины, греховности… И всё — о том, что и каждый человек, и каждая человеческая общность своими поступками слагает свою карму. И тут же — предопределённость, неумолимость уже сложившейся судьбы — как своей, так и общей… А я не понимаю: если я, в тот раз лоруанец, теперь родился каймирцем — какую долю чьей общей кармы несу теперь помимо своей личной? И если расплачиваюсь — за чей и какой исторический грех? Грех Шемтурси — откуда происходит одна из линий моего рода; грех Арахагской области — где одно время довелось жить; грех нашего интерната — тоже какая-никакая человеческая общность… и всё это в какой-то мере лежит на мне? Но как я могу помнить — исторический грех народа, среди которого сам не жил, или места, где жил недолго? Для меня этот народ и это место выглядят невинными — и получается, расплачиваюсь за чужой грех, которого сам не помню? А помнил бы все эти грехи — наверно, сошёл бы с ума… Но главное — даже не в этом… Кто служит орудием отмщения другому за его гpeх — тем самим, получается, берёт грех уже на себя? И не взять не может, это — его судьба? Но… к чему всё это тогда направлено — и в чём тут какая-то справедливость? Хоть бери и вправду формулируй физический закон сохранения греха в природе!

— Да, получается, будто грех несотворим и неуничтожим — он просто циркулирует в мире людей, как некая субстанция! — понял Джантар. — А если, например, все люди откажутся вбирать его в себя — куда он денется? В дикую природу?

— Я и говорю — что-то не то… — согласился Итагаро. — Или, по другим версиям — до наступления лучших времён в этом мире грех должен быть заперт в аду, но почему-то вместе с конкретными носителями, грешными душами… Хотя казалось бы, если все знают это — кто захочет быть носителем греха? И будто бы есть даже чёткие указания, как им не стать — если бы не то, что все они отвергаются другими учениями! То есть — как бы и выхода нет, все пути ведут в ад, и в этом — высшая справедливость воздаяния? И все мудрецы, святые и праведники, о которых мы читали, именно так и полагают? И главное… — Итагаро вновь запнулся, — утверждают: им самим являлся кто-то в образах, соответствующих их религиозным представлениям! А ведь, если бы никто подобный веками никому не являлся — религии давно бы угасли, как неподкреплённый рефлекс… И значит — кого же они видят, кому поклоняются? И кто диктует им всё, что они проповедуют среди людей?

— Да, вопрос… — растеряно согласилась Фиар. — Хотя они же потом и говорят: во всём проявляется Единое…

— И почему люди разделены столь разными представлениями об этом Едином? Правда, ещё говорят: Истина дробится на множество частных принципов, и лишь в таком виде доходит до уровня человеческого сознания… — вспомнил Итагаро. — И только с высших уровней развёртывается величественная картина Единого Плана Вселенского Созидания, где у всех существ на всех уровнях — свои задачи и цели, а человек — лишь малая деталь в этом огромном механизме… То есть опять же — человек ничтожен, сам ничего не решает, но с него — весь спрос! Всюду — та же идея… И какая-то вина, по их представлениям, всегда найдётся. Не убил никого — так по крайней мере, оглушил кого-то, защищая себя, или — мало почитал того, кто едва не пожертвовал твоей жизнью, или опять же — воспользовался «колдовством»… И на всякий тяжёлый и страшный случай лично из твоей жизни — прочтёшь, что это так было предопределено, ты это заслужил, и тому подобное. И вообще, люди — лишь персонажи грандиозного мирового спектакля, что тянется из бесконечности в бесконечность, сценарий которого составляет некто высший и всеведущий, и сам он — всегда прав. И нигде — ни слова, что будет, если у всеведущего случится какой-то сбой!..

— Подождите! — воскликнул Донот, что-то сообразив. — Помните странные случаи, о которых говорили в тот раз на набережной? И в их числе — те якобы документальные кадры, где лоруанская армия шла в атаку под вражеским знаменем? А представьте, если бы так промахнулся тот «высший сценарист», для которого сама наша реальность — экран, а мы — изображения на плёнке?

— И кстати — что тогда сама плёнка? — вырвалось у Ратоны. — Или, если наш мир — плёнка, что же тогда — экран?..

— И наши судьбы меняются, как судьбы персонажей в уме у сценариста, перебирающего варианты… — поражённо добавил Итагаро. — А потом мы удивляемся — откуда в судьбе самого мира столько неувязок и нелепостей… Посреди современности — вдруг возникает древность, кончаются ресурсы — которые на самом деле не кончаются, реальный человек — по данным полиции, не опознан родителями персонажа фильма… Поскольку там, в этом «мировом фильме», на экране — ещё экран, а на том — ещё, и «мировой сценарист» уже просто забывает, что с чьей точки зрения реально, а что придумано! И… вот что они поняли — все эти мудрецы… И — хотят дать нам иллюзию его благости и справедливости… А на самом деле — он просто глупо играет нашими судьбами…

— Так… думаешь — серьёзно? — вопрос Фиар вновь разорвал мгновенную глухую тишину. — Не просто образ? А — на самом деле?

«И… это возможно?» — не решился произнести вслух Джантар сквозь новый приступ дурноты.

— Уже и не знаю… — стал отвечать Итагаро. — А то, казалось бы — сколько тогда должно быть в нашей жизни ещё больших нелепостей от этих переделок сценария, сколько нестыковок настоящего с прошлым?.. Например — вдруг ниоткуда возник бы целый город с тысячелетней историей, а в другом — исчезла половина жителей, так как… «сценарист» перелистал «текст» на 500 страниц назад, что-то переправил, и в итоге здесь 500 лет назад «выпал» общий предок… Или — точно так же возник бы другой такой интернат, как наш, а в нём — «другие мы». Но — и не совсем те, какими себя знаем… Или — и было бы сразу два интерната, и в одном — «эти» мы, а в другом — «те». И ещё встретились бы на той ночной дороге…

— Ну так… элбинская нация… — совсем уже сдавленно произнёс Донот. — Она же и возникла так — из ничего… И сразу — с полутысячелетней историей…

— Мальчики, так думаете… Нет, подождите — а в каком масштабе всё это происходит? — сообразила Фиар. — Только одного нашего мира, одной планеты? Или — и для других цивилизаций той Вселенной, которой принадлежит наша реальность, что-то меняется? И… может возникнуть даже второй Фархелем, где всё идет не так, как здесь — и второй Эян, вокруг которого он обращается?

— А так как звезда вряд ли может быть отдельной от галактики, — добавил Минакри, — то и второй такой же Экватор Мира? А главное — где именно? В каком-то параллельном пространстве? А мы как раз сколько читали о многомерных мирах… Но нет — уже явно слишком. Чтобы из-за событий всего на одной планете возникали целые новые галактики…

— Да, сколького мы не знаем, — снова разорвал тишину голос Итагаро. — А там — реальный мир, люди, которым обещали помощь. А сами стоим и разбираемся, как устроен наш мир — вместо того, чтобы идти за ней…

— Так мы подготовлены, — ответила Фиар. — И с этим нам придётся как-то действовать…

— Пока ещё только — думать, к кому обратиться, — уточнил Итагаро. — И видите — что получается, чего мы от них заранее ожидаем. Какого-то осуждения нашего собственного прошлого, требования признать их всемогущество, принять посвящение в ученики… И сам же чувствую: тут что-то не так — а ничего сделать не могу. Идёт словно прорыв из подсознания. Будто я уверен, что кто-то сразу начнёт требовать от нас всё это… Хотя сейчас действительно высшие существа не должны бы так поступить с нами. Они должны понять, кто мы, что нами движет, чего и почему от них ждём… А настроив человека на ожидание всемогущества, — ещё чуть помолчав, добавил Итагаро, — как раз можно толкнуть на страшные ошибки… На разрыв с чем-то действительно высшим…

— И правда… — удивлённо согласилась Фиар. — Будто кто-то и хочет, чтобы человек затаил обиду: о нём знают, наблюдают за ним — и не помогают…

— Точно… — Минакри гневно обвёл взглядом сумрак подземелья с туманно-ярким пятном выхода наверху. — Тут с тобой происходит такое, что с ума сойти недолго — а оказывается, кто-то считает, что ты это заслужил. Наблюдает, как тут бьёшься на пределе сил и выносливости — и даже не объяснит, в чём твоя вина…

— Вот и я говорю, — добавила Фиар. — Будто специально провоцируют чисто человеческие претензии к высшим принципам Бытия. Хотя — не обижаемся же мы, например, на гравитацию, упустив что-то из рук…

— И что мы в результате обсуждаем… — согласился Итагаро. — И — в какой ситуации…

Ещё несколько мгновений — никто не знал, что сказать… Действительно — на какие мысли, рассуждения, выводы вдруг потянуло их сейчас? Когда в Тисаюме ждали помощи реальные люди…

— Да, и на что попалась сами… — неуверенно заговорила. Фиар. — Что стихии и принципы Мироздания всюду изображены в виде человекоподобных божеств, которые рассуждают и действуют как люди… Потому что когда-то так было принято шифровать тайные тексты для избранных — да и самим понятнее: стихии соотносятся как отец и сын, муж и жена… А потом выплеснулось в неподготовленное общество — и люди стали поклоняться стихиям как мужьям и жёнам человеческого уровня. И даже — преследовать кого-то как их личных врагов. Кто в чём-то сомневается, не приносит жертвы…

— И натворили же дел этими шифрами… — уже с досадой ответил Итагаро. — А ты в такой ситуации бейся над этим… И стоит того вся эта секретность?

— И не абсурд ли, если задуматься, — добавил Джантар. — Ну, принципы «отец — сын» ещё понятно: одно порождает другое… Нo принципы «муж — жена»? Мужское начало — активное, женское — пассивное… Муж — свет, жена — тьма; муж — огонь, жена — вода; муж — энергия, жена — вещество; а теперь даже ещё по-новому: муж — волна, жена — частица… И тут же в мифологиях эти самые мужья и жёны ведут себя как обыкновенные люди: ссорятся, мирятся, производят на свет потомство — и не кого-нибудь, а известных в истории царей, полководцев, пророков! А мы опять ищем скрытый смысл… И тут же — слова, что нельзя сомневаться, быть неблагодарным, и всё такое…

— И просто нельзя быть нравственным существом, если не вести себя так-то и так-то, — напомнил Итагаро. — И тоже — всё о каком-то нравственном очищении, верности высшим принципам… А тут срочно нужно что-то конкретное — и где оно в потоке метафор? И человек, не зная, что делать, ещё должен бояться, не зная, кого или чего!

— Но нашим-то горным жрецам мы в любом случае можем верить! — почти в отчаянии воскликнула Фиар.

— Но где и как их найти? Как раз — нигде ни слова! — так же воскликнул Итагаро. — И думаю: куда обратиться хотя бы без лишнего риска для себя? Где не начнут сразу в чём-то обвинять нас самих — или за нами не захлопнется дверь храма или подземелья, а от нас не потребуют признать бренность и тленность всего этого мира? Цена доверия без оглядки…

— Но всё равно — надо куда-то идти, кого-то искать! — повторила Фиар. — Нас ждут там, на площади! A мы ведём теоретическую дискуссию!

— Ведём — так как не имеем права угодить к тем, кто сами будто застряли на уровне древности, и вся современность прошла мимо них! Или — кто сразу, как условие духовного восхождения, возложит на нас то, что для многих людей просто физически невыполнимо! Будто и мне не бывает жаль животных, которых мы едим… Но не сам же я принимал решение, чтобы так было вообще в природе Фархелема! И кому какую пользу принёс бы своей ранней смертью от истощения, питаясь одной мукой и травами? Но попробуй объяснить это им…

— Да, мальчики, что с нами сделали… — прошептала Фиар. — О чём мы говорим и думаем, когда надо — совсем о другом…

— Но я ищу выход… — повторил Итагаро. — И это у меня — совсем не срыв, не депрессия. Я хочу понять, разобраться… Чтобы мы не доверились каким-то «святым» вроде того учителя из притчи про вора…

Джантар сразу понял, о какой притче шла речь. Да, встретилась им и такая в одном из тайных трактатов: как некий учитель целый день водил голодного ученика по лесным тропинкам, а затем наконец привёл в деревню и сказал: укради что-нибудь нам на ужин, И когда ученик вернулся с украденным — как же, ведь сам святой мудрец разрешил это! — тот сразу отверг его: вор в качестве ученика ему не нужен. Хотя он и поступил в ученики вряд ли затем, чтобы стать вором…

— А я, представьте, знаю точно такой пример из армейского быта на полигоне под Моараланой, — продолжал Итагаро. — И всё равно потом, когда читал это — хотел найти высший смысл. В простом хулиганстве…

— Что с нами сделали… — снова повторила Фиар. — И где и когда это вдруг доходит…

«И правда — что? — подумал Джантар, стряхивая оцепенение. — Чего мы ждали от такой «мудрости»?»

— Но пока — ты очень вовремя вспомнил, что голодными по лесным тропинкам идти нельзя… — продолжала Фиар. — Надо быстро позавтракать, прежде чем отправляться в путь…

— Верно! — спохватился Итагаро. — Пока за нами нет погони! Правда, там целых две шторы — но всё равно… А мы и это чуть не забыли…

— А уж куда идти — доверимся ветке, которую найдём наверху, — добавил Ратона. — Тем более — что нам ещё остаётся…

43. Путь избранных

— Кажется, всё тихо… — едва прислушавшись, сказал Итагаро, как только они поднялись на поверхность. — Так, что и не верится…

Действительно — вокруг было странно тихо. Небо прояснилось, воздух был пронизан лучами поднимающегося Эяна — и всё будто застыло в неестественной, напряжённой тишине. Остатки асфальтовых дорожек и каких-то площадок с порослью высоких трав и кустарника; полуразобранные стены здания (напоминавшего даже скорее макет на военном полигоне), через подвал которого они и выбрались наружу; ещё другое подобное же здание или макет чуть поодаль; торчащие всюду в беспорядке из зарослей травы и кустов обрывки каких-то металлических конструкций — всё казалось замершим в ожидании, не прерываемом ни одним живым звуком. Но сама тишина вдруг показалась Джантару готовой в любой момент взорваться — сразу, одновременно, со всех сторон, будто в этом пронизанном утреннем сиянием воздухе было тонко и незаметно распылено что-то взрывчатое…

— Но что это может быть? — спросила Фиар, оглядывая окрестности. — Куда мы вышли?

— Какой-то полигон или тренировочный лагерь, — предположил Итагаро. — Я имею в виду — был тут когда-то…

— Этого только не хватало… — ещё больше забеспокоилась Фиар. — Но тут хоть — ничего опасного? А то у нас — никакого защитного снаряжения…

— Сюда собирались бежать чиновники из городского начальства, — напомнил Итагаро. — И тоже — без защитного снаряжения. По крайней мере, мне показалось…

— Сюда ли он собирался бежать? — переспросила Фиар. — Там же — целых пять тоннелей. И он хоть был в обуви, а мы — нет…

— Правда? — переспросил Лартаяу. — Да, я уже забыл, что можно ходить и в обуви… Нет, но — тут, где могли распылять на своих учениях что угодно…

— А я сколько этих объектов сменил за всё время переездов, — вспомнил Итагаро. — И — ходил везде, как есть, не думая, что там было раньше… Никто меня ни о чем не предупреждал…

— Но кто думал, что ты там будешь ходить так? — переспросил Ратона (он успел отойти немного в сторону, и вернулся не то с веткой, не то с куском подобранной где-то проволоки). — Им же, особенно взрослым, без того хочется закрыть всё тело — и разве поймут, что нам не хочется?..

— Лучше сосредоточься на вопросе, — предупредил Итагаро. — Или… уже знаешь, куда идти?

— Кажется, туда, — ответил Ратона, держа согнутую рамкой проволоку — и указывая куда-то между двумя далёкими горами. — Видите — и тропинка идёт как будто в ту сторону?

— Да, похоже — недавно кто-то ещё ходил здесь, — присмотревшись, подтвердил Итагаро. — Но, судя по поросли сквозь асфальт — уже довольно давно. Странно…

— Но и тропинка почти заросла травой, — ответил Лартаяу. — И тоже — не наступить бы на что-то. Хотя куда деваться? Пойдём…

— Значит, будем идти осторожно, — сказал Итагаро, наконец решаясь ступить на начало асфальтовой дорожки, местами скрытой молодой порослью. (Джантар же, как ни приглядывался, не видел никакой тропинки — лишь остатки асфальтового покрытия вокруг). — И всё-таки — на кого нам указала рамка, кого мы встретим…

— Я, конечно, думал о наших горных жрецах, — ответил Ратона. — И ни о ком больше. Надеюсь, не ошибся…

Ещё некоторое время они прошли в молчании. Идти приходилось медленно — лавируя в настоящем лабиринте между обрывками металлических листов, проволок, арматуры, и жёсткими ветвями кустарника, то и дело отводя их руками. «И всё же — давно ли заброшено? — снова подумал Джантар. — Такой поросли — явно не год и не два… И где тропинка, почему я не вижу?..»

— А вот и тропинка, — почти сразу ответил вслух Талир — и Джантар не без труда сумел разглядеть в зарослях, где заканчивались последние остатки асфальтовой дорожки, действительно почти заросшую травой двойную грунтовую колею. Как Ратона ещё издали, от самого выхода, сумел увидеть её? Правда, он отходил в сторону с проволокой в руке…

— Кажется, можно идти свободно, — сказала Фиар, пройдя несколько первых шагов по тропинке. — Этот лагерь или полигон — похоже, здесь и кончается, дальше — просто лесная дорога…

— Всё равно будьте внимательны, — предупредил Талир. — Мало ли что может быть в траве…

— И я совершенно не чувствую, как всё будет дальше, — признался Джантар. — Какая-то полная оглушённость.

— Это и страшно… — ответил Ратона. — Когда даже у тебя — никакого чувства, что дальше… Но всё равно — рамка указала сюда…

Они двинулись в глубь леса по тропинке, местами почти скрытой в густой траве — сперва медленно, затем всё быстрее и увереннее… Деревья и кусты вокруг, прежде не превосходившие средний рост лоруанца или даже дмугильца, становились всё выше, переходя в лесную чащу. Сама дорога шла чуть вверх, куда-то к ещё далёким горам на горизонте, уже невидимым за кронами деревьев. И по-прежнему — нигде поблизости не раздавалось ни звука, который дал бы знать, что в этом лесу есть не только растения, но и животные — и это было странно и не могло не беспокоить. Хотя и встреча с ядовитыми членистыми или крупными хищниками — была бы совсем некстати…

— И всё равно — уже не то ожидание встречи, что раньше, — вдруг признался Итагаро. — До сих пор представлялось как-то идеализированно — а теперь… Ну знаете, как бывает среди «обычных» людей: тебе в чём-то помогли, сразу ничего взамен не потребовали, но потом вдруг являются — теперь ты окажи услугу. Такую, что для тебя, возможно — чрезмерная жертва… И ты уже не рад, что когда-то принял помощь, и не знаешь, как отказать… А в этих учениях — тем более: человека куда-то ведут, от чего-то предостерегают, спасают — а он остаётся неблагодарным, сомневается в чём-то, не хочет уверовать — а хочет понять, что за существа или силы над ним стоят, что могут и чего не могут… А надо, мол, так: забудь всякие сомнения, потеряй себя в этом покровительстве, этой вере и этой помощи — и получишь всё, и будешь счастлив. Признай, что тот, кто не всемогущ в принципе, лично для тебя всемогущ — то есть практически конечное как бы равно бесконечному — и всё решится к твоему и общему благу… Но во что превращусь я сам — если доверюсь и уверую без оглядки?

— И опять начинаем о том же? — снова попыталась остановить его Фиар.

— Ну, не совсем о том же… Но надо наконец разобраться, — ответил Итагаро. — Мы должны реально представлять, кого можем встретить — и что делать тогда. И чей, собственно, подход: что в этом мире всё бренно и тленно, а человек может быть нравственным лишь постольку, поскольку исполняет чью-то волю? И вообще: кто-то велик, могуществен, а человек глуп, грешен, ничтожен, так что в принципе с ним можно бы и не церемониться — но его терпят в этом мире, а он ещё чем-то недоволен? И при этом неправ и не может быть прав, если не принял такое-то конкретное учение — а учения эти противоречат одно другому, но те, кто продиктовали их людям, сами везде и во всём правы? И это тысячелетиями принимается за высшую мудрость — и даже известные учёные ходят в те же храмы, постятся, совершают обряды, и рассуждают о высших тайнах и пределах познания, перед которыми бессилен разум… А у некоторых людей — действительно бывают откровения, их будто посылают в этот мир что-то проповедовать… Хотя сколько фархелемцев за тысячи лет уже казнены, побывали в тюрьмах, сумасшедших домах за это — и что, как правило, проповедовали? Опять же: вообще — ничтожность и греховностъ нашего человечества, а конкретно — страшные грядущие события, которые потом не произошли? Хотя иногда говорят: возможно, и не произошли потому, что к ним готовились… Но всё равно — странное ощущение от всего этого. Будто человеку не пытаются что-то объяснить как разумному cуществу — а откупоривают сознание страхом, как мы — консервную банку за завтраком… И это — так нам доверяют те, кому должны верить мы?..

— И я тоже думаю, — согласился Лартаяу. — С нами не хотят ничего обсудить, в чём-то довериться — нам изрекают нечто, в чём мы не вправе сомневаться. И человек должен, не рассуждая, бросаться делать то-то и то-то… Идти куда-то с проповедью, строить где-то храм или убежище на случай предсказанных космических катаклизмов, создавать такую-то организацию, свергать такого-то правителя… И — всё это поручают людям существа в мифологических, сказочных обликах… Хотя казалось бы — если кого-то зачем-то избрали, почему не явиться ему в истинном облике, не объяснить всё как есть?

— А нам в тот раз вообще никто не явился, — напомнила Фиар. — И миссия возникла как непонятно откуда, сама собой…

— Но тут — хоть понимаем, что и почему пришлось сделать, — ответил Ратона. — А там везде — проповеди чего-то далёкого от нашей реальности, что мы даже не знаем, как проверить. Правда ли это об иных мирах, действительно ли могли быть такие-то катастрофы — неизвестно, соотнести и сравнить не с чем, переспросить некого — а ты верь и не сомневайся… Тут же бросай все другие дела, планы, интересы — и становись носителем порученной тебе миссии. И всё равно — такие беды, как сейчас, сваливаются на наше человечество неожиданно, и чётких пророчеств о них потом уже не найти. А от нечётких — никакой пользы… Вспомните — где какое-то пророчество о начале большой войны в 7781 году? Или — хоть что-то о том же взрыве дирижабля в 7835-м и его последствиях? Или — о событиях в Моаралане синфара 7841-го? И — где те, кто были посланы с миссией предотвратить всё это?

— А с другой стороны — предсказана мировая эпидемия 7840-го, от которой должна была вымереть целая «большая страна», — напомнил Итагаро. — Только неясно — какая?.. Но вот там-то — как подробно описано: язвы по всему телу, гной, зловоние, карантинные посты, вымершие города, массовые трупосожжения со столбами дыма до неба — и практически непроницаемые границы, которые будут охранять с обеих сторон, расстреливая всех приближающихся из огнемётов! А этого — не было… Или ещё, вспомните — война 20-х годов на той почве, что в северных монархиях будто бы вспыхнут споры, кому наследовать какой престол… А — где на Севере монархии, откуда они там? И — мы всё это изучали…

— Так то — пророчество ещё середины прошлого века, — в свою очередь, напомнила Фиар. — Или даже раньше — из тех 20-х годов. Когда ещё могло казаться, что там сложатся монархии, а не республики…

— Да, обычным людям — могло казаться, — ответил Итагаро. — Нo мы говорим о высших существах — и их посланниках или сотрудниках в мире людей! Тем более — фактически сами решили стать таковыми! И уже идём на встречу пока не знаем с кем — чтобы вернуться в Тисаюм с их мудростью и их поддержкой! Но как вспоминаю, что мы читали о таких сотрудниках, посланниках, об их миссиях… Столько уверенных и подробных пророчеств — а реальность будто проходит стороной мимо всего этого. Описания войн, переворотов, эпидемий, династических кризисов — которых не было; смутные намёки на имена царей и президентов, названия городов, стран, народов — ничего похожего на которые мы в нашей реальности не знаем; а практически ничего — о том, что происходит сейчас… Какой-то Мировой или Вселенский алтарь, непонятно где расположенные древние города, дворцы, пещеры, сокровищницы, святыни, какие-то дмугильские роды и племена — которые в собственно исторических источниках больше нигде не упомянуты… И даже как столица Лоруаны в будущем — то есть уже сейчас — названы то Колараафа, то Амариоли, то Радакилу и Ралимина, которые не сpaзy и найдёшь на нынешней карте, и всё — так уверенно… А по другим источникам — на территории Лоруаны вовсе должны были враждовать отдельные княжества, пока их по отдельности, одно за другим, не захватят «ливтонцы» — а это, кстати, кто такие? Единая империя, составленная из автономий Средней Лоруаны? Реально-то современные ливтонцы — совсем малая автономия, числом в 100 тысяч человек!

— И сам их главный город должен был выходить прямо на границу империи, — добавил Лартаяу. — Помните: царский дворец, площадь для военных парадов, и тут же — ограда с вышками? И «враги через границу будут видеть эти парады…»

— А на самом деле — автономия малой секты, пятью отдельными анклавами внутри Ветафомисской области, — ответила Фиар. — И даже — с центром в селе, а не в городе, ведь и городов нет. Какой уж дворец…

— Нo высшие существа так знали наше будущее, — повторил Итагаро. — И мы изучали это, чтобы постичь тайны цивилизации… И что — постигли? И зачем они назначают среди людей каких-то избранников, если на практике, кто должен срочно принимать решение — не знает, что делать, а другого как-то сама находит миссия, далёкая от реальности?

А Джантар и сам думал — и не знал, что ответить. В нём будто шла внутренняя борьба — и исход её был неясен… В самом деле: хотя казалось так очевидно, что никакая сущность человеческого уровня не в силах взять на себя управление не то что Вселенной, а отдельной галактикой и даже планетной системой в ней — во многих и старых, и новых откровениях некие обращавшиеся к своим избранникам среди людей Фархелема существа именно так, недвусмысленно, называли себя: Владыка Галактики, Великий Дух Системы Эяна, боги Мирового Эфира, Небесных Вод — не говори уж о случаях, когда к человеку напрямую и вполне «по-человечески» обращалось… «магнитное поле Фархелема», «принцип вселенской любви» и даже — «мужская сила Вселенной»… Бывали, правда, и более близкие к человеческому уровню самоименования: Коллегия Белых Жрецов, Братство Света, Орден Божественной Милости — но и тут смущали непонятностью некие «слуги и воины царя времён», «сыны неба и звёзд», «стражи вечности» и им подобные. Трудно было понять, что это в данном контексте: просто традиционные древние титулы — или нечто большее? А главное — чего реально хотели от людей, и кем были на самом деле? Если человек, избранный ими — как правило, вынужден совершать странные и не очень понятные по смыслу поступки: строить в самых неожиданных местах храмы традиционных вер, проповедовать нечто невразумительное, выраженное в древние иносказаниях, и даже — поднимать массы людей на далеко не священные по сути войны и восстания?.. А иногда — и вовсе: просто изменить свой личный образ жизни, отказаться от каких-то благ, удовольствий, сменить профессию, возложить на себя дополнительную обязанность — в определённые даты посещать храмы, совершать ритуалы? А то и — одномоментно, всего раз в жизни, совершить паломничество, покаяться не всегда понятно в чём, что-то кому-то пожертвовать — иногда с немалым ущербом лично для себя, своей семьи, работы? И тоже странно: кому и зачем это нужно, как правило, не разъяснялось — но человек, получивший откровение, похоже, начинал считать себя грешником, которому есть в чём каяться…

Да, точно!.. Джантар удивлённо огляделся по сторонам при этой мысли… Ведь именно это было едва ли не самым характерным — чувство какой-то вины у человека, получившего откровение, уверенность, что он должен искупить какой-то грех! И соответственно — зависимость от тех, кто таким образом получал право обращаться с ним откровенно пренебрежительно к его достоинству и личной судьбе! Как будто это… не избранник — единомышленник и сотрудник, а — избранник-подсудимый, избранник-орудие или объект некой мести, расплаты за что-то! И они не поняли этого за столько месяцев в интернате? (Хотя… как и участники той экспедиции — проблему с наружным скелетом у людей Иорары!) И поняли — только сейчас, казалось бы, заведя разговор о совсем иных случаях — когда известные учёные, политики и другие исторические личности имели неких сотрудников в астральном мире, получали откуда-то информацию — и это вовсе не делало их лично несвободными, не предполагало унижения достоинства?..

Или… и это лишь казалось? А то правда — кто мог знать некие тайные стороны этих взаимоотношений? Нo зато — известны были странные паломничества и покаяния тех же учёных; внезапный (порой — посреди войн, эпидемий, неурожаев) уход политиков в монастыри; и их же — опасливые, будто с оглядкой на кого-то, заявления, что без веры (и не вообще, а какой-то конкретной) невозможна сама нравственность; и странные уединения их для загадочных, оставшихся впоследствии нераскрытой тайной, личных ритуалов… И — сама откровенная вера их в тех же Вохрила, Занклу-Хартвеса, божества древних племенных культов — действительно с жертвоприношениями и немалыми денежными дарами храмам… И всё, получалось — тоже под эгидой высших существ, являвшихся им? И… кем же тогда считали своих покровителей они сами — политики, учёные, писатели, художники? И — как те называли себя им? Действительно — ангелами Вохрила, пророками Занклу-Хартвеса, древними дмугильскими богами огня, ветра, дождя — теми самыми, якобы перешедшими позднее в услужение к Элбэ? И эти люди — сами высокообразованные, знавшие, что к их мыслям наверняка прислушаются многие — без сомнений принимали их в таком качестве?.. А с другой стороны — сколько не менее известных людей обходились как будто вовсе без такого сотрудничества?.. И… сколько — как рядовых, ничем не примечательных, так и опять же весьма знаменитых — поначалу соблазнившись выгодами такого избранничества, затем явно срывались с пути и приходили к печальному итогу жизни в сумасшедшем доме?.. А взять конкретно этих, современных лоруанских и особенно — элбинских чиновников с их секретными конвертами… Ведь и они были явно убеждены, что их ведёт кто-то свыше — и тоже не сомневались в том, что делали…

Эта мысль заставила Джантара встряхнуться, собраться — напомнив об оставленной по ту сторону тоннеля суровой реальности. Да и… оставленной ли? Разве знали они — какие реальные масштабы всё это уже могло принять, где и скольких людей коснуться, что и насколько расстроить в их судьбах? И — не могло ли добраться и сюда, до этой лесной дороги? И надо было срочно найти ответы на все эти вопросы, и выработать план действий — а не рассуждать вокруг да около…

— Да, трудно понять, зачем они это делают, — согласилась Фиар, отвечая на слова Итагаро. — И я сейчас вспоминаю — как они представлялись людям, которых избрали, чего требовали от них…

— И я тоже, — признался Джантар. — И эти люди потом уходили в монастыри, строили храмы, основывали общины — но зачем всё это, какова высшая цель? А с другой стороны — оставались брошенные исследования, недописанные книги, рухнувшие личные и не только личные планы… Хотя — кому всё это мешало, будь доведено до завершения?

— И как правило — не одного человека и касается, — напомнил Донот. — Вспомните, как бывает: кто-то получил откровение, и вот уже его бывший ученик по прежней работе — монах, жена — раздаёт имущество бедным, дети — просят милостыню. Будто он заразил чем-то их всех. И всюду представлено — как обращение также и их к чему-то высшему… — Донот явно собирался продолжать, но вдруг умолк на несколько мгновений. — Минакри, Ратона — вам ничего не напоминает?

— Ну, точно… — вырвалось у Минакри. — Он же — как бы и за меня обрёл эту веру…

— И мой — с этим приютом… — подтвердил Ратона. — А я и не думал сопоставлять… Казалось, тут — просто моральная тупость, а там — всё-таки избранные… А теперь что получается? И… что тут вообще «высшее»?.. А описано везде — именно так. Заставляют человека жить как какого-то нищего, убогого, психически больного, отставшего в развитии… И в этом — смысл и суть откровения? А иногда — просто как бы играют с отдельным человеком, — ещё чуть помолчав, добавил Ратона. — И прямо так описано — игра, и только. А мы и в этом искали высший смысл…

— Изучали же — как подготовительную ступень к тайнам цивилизации, — напомнил Донот. — А как разобраться, везде — какие-то испытания отдельного человека, чисто личные игры с ним — иногда довольно жестокие… И вокруг да около — странные восторги тех, кто не имел несчастья узнать это на себе. И непонятно: кто, почему бывает избран, каков критерий — и какова цель? И не рискованно ли стремиться к такому избранничеству — учитывая, чем кончалось для некоторых?

— И я думаю о том же, — подтвердил Лартаяу. — Для нас тут — реальная жизнь, а кто-то в неё просто играет… Почему?

— И опять приходим к тому же, — ответила Фиар. — Всё, что имеет для нас значение, для них — бренное и тленное, наши понятия — ущербны, нравственность — несовершенна, и тому подобное… А когда они заставляют людей бросаться строить храмы и бункеры, уходить в монахи, отправляться в паломничества — это уже высшая нравственность? Но… тогда и они — не те, кто нужны нам сейчас…

— Я и говорил, — напомнил Итагаро. — Нам — не до ученичества и не до игр…

— Нет, но давайте подумаем — почему они так относятся к людям и их жизни? — предложила Фиар.

Ещё несколько шагов все прошли в молчании. Сразу никакой ответ не пришёл никому на ум…

— И как думаешь — почему? — наконец не выдержал Ратона.

— А вот представим: насколько «там» понятны здешние проблемы? — продолжала Фиар. — И — как оттуда воспринимаются? Тем более, не ты ли рассказывал, что там уже по первому впечатлению — совсем другое чувство пространства-времени?

— Рассказывал, — как-то растерянно подтвердил Ратона. — И что из этого?

— А что — и иная скорость мысли, и вообще — способы коммуникации! А если учесть, что мы помним себя здешними там — но почему-то не помним тамошними здесь… Значит, при переходе туда — ощущение, что жизнь не прерывается, а обретает новое качество! Но нам, отсюда — переход кажется катастрофой! Хотя тогда уж скорее катастрофа — возврат сюда…

— Но — сейчас сразу перешли многие тысячи, — напомнил Ратона. — И там всё полно шоком…

— Точно, — подтвердил Джантар. — И тем, о ком мы говорим, должно быть не до прежних игр…

— И всё — прямо вокруг нас, — добавил Ратона. — Астрал-то так и расположен. А мы куда-то идём. Хотя я сам указал рамкой направление…

— Никто не является нам прямо здесь — вот и идём, — ответила Фиар. — Хотя и странно, конечно… Чего-то мы не понимаем. Тут — и игра, и явная бессмыслица, и тут же — претензии на высшую справедливость…

— А мы уже наговорили людям на площади, — вспомнил Лартаяу. — Космическая Иерархия, миры воздаяния… И только теперь пытаемся разобраться сами…

— И тоже непонятно, — согласилась Фиар. — Если вокруг нас повсюду — тот же астрал, и в нём — те же человеческие души, то где расположены эти миры воздаяния за грехи или миры блаженства? А их же кто-то видел. И не просто как символы — как реальность…

— И я думаю — как это соотносится… — признался Ратона. — Целая лестница миров воздаяния и блаженства — будто в самом деле кто-то отмеряет грех и праведность как физические величины… И душа в астрале перемещается по этой лестнице соответственно содержанию греха и праведности в ней самой… Но — как же тогда астрал, который довелось увидеть мне? Неужели и это — лишь такой особый слой, один из многих? И потом, если речь о грехе и праведности — то… в чьём понимании? Если и понимание это у разных народов и культур — разное! И ввести тут какую-то шкалу или спектр — одни и те же поступки займут на ней у разных народов совершенно разные места! То есть — и там всё должно быть устроено по принципу отдельных астралов разных культур, со своими кругами рая и ада?

— Но ты видел сразу обоих прадедов, — напомнила Фиар. — Хотя один из них — уиртэклэдец. И никаких ангелов или демонов рядом с ними… Или… — Фиар вдруг резко остановилась посреди дороги от какой-то неожиданной мысли — и тут уж рядом с ней пришлось остановиться остальным.

— В чём дело? — встревожился Джантар. — Ты… что-то чувствуешь прямо здесь? — он обеспокоенно огляделся, но не уловил в окружавшей их обстановке никаких перемен.

— Нет, просто вспомнила изречение: «Каждый мир сеть зеркало других миров», — объяснила Фиар. — И правда — в каком смысле? А мы и над этим особо не думали…

— Действительно… — согласился Джантар. — И там, в спальне, не договорили… Каждый мир — зеркало какого-то другого, но при этом — в отличие от плотного мира — в астрале всё основано на принципах высшей справедливости…

— И тут же — описания многотысячелетних мучений в мирах воздаяния за конкретные грехи, — стал отвечать Донот. — И — в этом мы должны видеть высшую справедливость? Единую, универсальную для всех времён и народов? Которая вместе с тем — у каждого своя? А наша культура — вовсе не знала никаких тюремно-пыточных миров воздаяния. Всегда знали просто астрал, высший, средний и низший — соответственно уровню пребывающих в нём душ… Астрал мудрых — кто как бы на страже мира или творят там новые планы, астрал тех, кто просто пребывают в перерыве между воплощениями — и астрал тех, кому ещё надо избавиться от ошибок, несовершенств, заблуждений… Причём это — не из интернатской учёбы. Это я, помню, слышал ещё в 73-м веке. Но у других — не так… Убеждены, что там буквально — суд, тюрьма, пытки… И… в этом смысле — как бы отражение здешних войн, тюрем и банд?.. Неужели нам хотят сказать именно это?.. Но — что же тут высшего?..

— И… говорят — сами видели такое, — уже знакомая страшная догадка мелькнула у Джантара. — Bсe эти посвящённые, пророки… Так — я и подумал… А вдруг и есть… не просто как образ — а буквально?

— Но я видел совсем другое, — попытался возразить Ратона — хотя и его голос выдал внезапный испуг. — Или… думаешь, там где-то есть и такие слои? Где никого не ведут к совершенству, не помогают избавиться от пороков — а просто буквально мучают тысячами, миллионами лет?

— Мальчики, не забудьте, что сейчас происходит! — воскликнула Фиар. — И кого и зачем мы должны найти!

— Так и надо не ошибиться, — снова повторил Итагаро. — И, если действительно есть кто-то, способный создавать такие миры страдания…

— И вы уже думаете, что это — на самом деле? — переспросила Фиар.

— Да, страшно представить… — согласился Итагаро. — Но… столько свидетельств… И особенно — если там, по всем этим канонам, преданиям и откровениям — наравне с грабителями и убийцами находятся те, кто просто не соблюдали какие-то обряды, молились не тем богам, кому-то что-то не пожертвовали, во что-то не поверили…

— Нет, но если кто-то так решает судьбы человеческих душ… — начал Минакри и не сразу продолжил — Как… тупой механизм для учёта формальных отступлений от каких-то правил… Например — покорности родителям, начальству… Не разбирая — какими те сами были с тобой… И — ничем уже не оправдаться, и ничего не объяснить…

— Да, вот в чём ужас, — понял Джантар. — Хотя думали — изучаем просто мифологические схемы. И учителя так уверенно толковали нам всё это… А мы и не поняли, злу какой силы и масштабов они служат…

Говоря, он невольно поднял взгляд — и ему показалось: даже свет Эяна померк в небе над тропинкой, а весь мир вокруг них — стиснулся, сжался, плотнее обступив со всех сторон — и наполнился пронзающими его повсюду излучениями невыразимой боли, скорби и отчаяния, переходящими едва ли не в физически слышимый крик множества душ — не тех, что сейчас, вырваны из тел, где-то метались в астрале, а что уже тысячелетиями пребывали в мирах страдания, расплачиваясь непонятно за что и почему… Но… неужели Вселенная — или, по крайней мере, её часть, включавшая Фархелем с ближайшими окрестностями — в самом деле устроена столь чудовищно жестоким образом? И об этом знали многие, обладавшие способностью к прозрению на иные планы Бытия — и, потрясённые открывшимся ужасом, подавленные колоссальной мощью сил зла, веками откровенно творящих несправедливость… не находили лучшего выхода, чем вступить на путь позорно-трусливого оправдания этого, надеясь тем спасти хотя бы себя? И в итоге это зло продолжает торжествовать над слабостью людей, оправдывающих его — чья совесть, достоинство и духовность фактически пожраны этим злом поодиночке? И… что смогут сделать они, всего-навсего девять подростков — здесь, среди предгорного леса, где они оказались после того, как не сумели организовать многотысячную толпу людей против тех же сил зла? И опять-таки — где те, на кого они надеются? Сопротивление сил добра — в мире, где тысячелетиями торжествует столь могущественное зло?..

— Хотя как всё это соотносится с астралом, который знаем мы, — уже больше по инерции договорил Джантар. — И единственность всех этих богов и религий — с вечностью Вселенной…

— Но мы не имеем права сдаваться… — снова начала Фиар. — Да, против нас — большое зло. Очень большое. Но мы же — люди… И — всё равно не этой веры… — почему-то добавила она.

— А там везде повторяется, что это зависит от веры самого человека, — напомнил Донот. — Но как можно одновременно находиться в разных мирах страдания, искупая разные грехи с позиций разных вер?

— И везде сказано: Вселенная устроена так и только так, — добавил Минакри. — И даётся схема именно Мироздания в целом — а не какой-то части. А схемы эти — совершенно разные, противоречат одна другой…

— Или… у каждого народа и веры — действительно свой, отдельный астрал? — переспросил Итагаро.

— И… внутри каждого из этих отдельных миров — кажется, что такой мир огромен, как вся Вселенная? — сообразил Джантар — и то, что представил, снова, в который раз заставило похолодеть. — И… что владыка такого мира — всемогущ, и больше нет никакого выхода?

— И… никакой единой, высшей справедливости? — сдавленно вырвалось в ответ у Фиар. — Та же политика, суд, тюрьма, тот же произвол силы? Но уже не в том, животном, о котором говорили раньше — а именно человеческом астрале всех культур, кроме нашей?.

— И только у нас — не так? — продолжал Итагаро. — А те… владыки… действительно хотят установить свою «справедливость» по всему астралу? Захватить — вообще астрал над планетой? И потому везде — такие претензии! Достичь торжества своей религии во всём мире, унизить такие-то народы…

— И это — их иерархи? — снова начала Фиар. — А мы столько наговорили людям на площади про какие-то высшие миры…

— И… что же тогда реально остаётся за нашим астралом? — продолжал Итагаро. — Какие позиции, какие силы?

— А главное — куда попадут все эти души, вырванные из тел? — добавил Ратона. — И… кто, собственно, устроил так всё это? И каким образом?..

И, кажется, снова вокруг ничего не изменилось — всё так же яркие лучи Эяна пронизывали кроны деревьев, синело небо в прогалах между ними, шелестела от лёгкого ветерка листва — но образ мира ещё более померк, почернел, налился мёртвой кровью, гарью, дурнотой, сжался до размеров чьей-то темницы в пространстве — во времени же растянувшись в таком состоянии на сроки, не сравнимые по длительности не то что с отдельной человеческой жизнью — со всей письменной, документально зафиксированной историей их человечества…

— Тем более — как важно найти сейчас горных жрецов… — совсем уже глухо вырвалось у Фиар.

— Нет, подождите… — опять что-то сообразил Итагаро. — Если всё устроено точно по этим канонам — в чём, получается, кто-то так заинтересован в мире людей? В мелочном соблюдении таких-то обрядов и обычаев? И им, таким могущественным — столь важно унизить этим тех, кого считают малыми?

— Да, подлинного духовного величия тут и близко нет, — согласилась Фиар. — Но везде говорится, что по таким законам живёт вся Вселенная, царства таких-то богов объемлют космические дали, им подвластны даже обитатели других планет. И сами вероучения исходят прямо оттуда…

— А… вдруг как раз это — правда? — вырвалась у Джантара внезапная догадка. — Насчёт других планет? И всё это — не здешнее, а…

Он не решился продолжать. Ведь тут — уже прямо на глазах рушились все привычные представления. И даже не просто вера в справедливость обычных, человеческих властей — как год назад, в телецентре — а… Нет, страшно было произнести даже мысленно…

— И… вот чему на самом деле противостоит наш астрал и тайное горное жречество… — заставил себя закончить вслух Джантар. (Хотя — закончить, как бы выпустив середину — самую суть, центр своей мысли.) — Вот от чего им приходится держать оборону… Вот вам и тайны цивилизации…

— Думаешь… внешняя агрессия? — решился произнести не досказанное им Минакри. — Какие-то захватчики совсем уж из иных миров? По-настоящему иных, дальних? А здесь — лишь колониальная администрация? Все эти политики и плотного, и тонкого мира, и жрецы, и божества — служат им, угнетая здешнее человечество? Все — кроме наших…

— Нет, мальчики, подождите… — попыталась ответить Фиар, словно собирая воедино оставшуюся у всех волю и ясность мысли. — Как же тогда велики эти враждебные силы… Что возможно — и неизвестно, кому больше нужна чья помощь… Нам — помощь горных жрецов, или им — наша… А то и мы сами — не совсем обычные люди… И что для нас — повседневность, для многих других — чудо, мистика…

Однако никто ничего не ответил — и даже не тронулся с места, чтобы идти дальше. И вокруг — всё словно застыло, окаменело. Казалось, замер даже лёгкий ветерок, перестав шелестеть листвой — и свет поднимавшегося Эяна подёрнулся сероватой мглой, придавая ещё недавно ярким краскам утра какую-то мертвенность… «Неужели от того, о чём думаешь, может так меняться восприятие мира? — вдруг подумал Джантар. — Или…»

— Но — мы не имеем права отступить, — с трудом, преодолевая что-то в себе, заговорила Фиар. — Тем более — столько наговорили людям, которые надеются на нас. И противостоит нам всё-таки тупая сила зла. А с нами — наши знания и сила духа…

— Но вопрос — что мы реально можем противопоставить этой силе зла… — ответил Итагаро. — И как самим не сделать страшной ошибки…

— Да я понимаю, — согласилась Фиар. — И тоже думаю — кто это могут быть?.. Казалось бы, духам нашего астрала — ни к чему разрушать плотный мир, с которым они сами связаны. И значит… действительно — люди или духи каких-то дальних миров? Но и не тех, о которых мы знаем — а совсем других? И у них — действительно не то мироощущение, а возможно — и химические основы жизни? Обратные нашим стереоизомеры аминокислот, моносахаридов?.. Или даже — иной состав атмосферы?.. Хотя не знаю, реально ли вообще, чтобы дышали хлором или азотом… Нет, скорее там — в общем подобная нашей, кислородная жизнь… Но уж точно — совсем другие конкретные белки, углеводы, липиды… Другие микроорганизмы, съедобные и ядовитые животные, растения, грибы… А это — опять же другие ферменты, другой иммунитет… Помните, уже думали о таком в связи с Иорарой? А это значит… — Фиар умолкла, то ли задумавшись на мгновение, то ли удивившись чему-то. — Что — захватывать наш плотный мир им нет никакого смысла! О чём в фантастике о космических войнах почему-то никто никогда не думал…

— И совсем другое дело — массово воплотиться здесь! — вдруг понял Итагаро. — Так — вполне можно захватывать миры с иной органикой!

— Но к чему тогда разрушать нашу цивилизацию? — возразил Минакри. — Зачем вносить беспорядок в мир, который намерены занять — массово истребляя тех, среди кого хотят воплотиться? Разве, наоборот — им не нужно возможно больше и лучших пригодных к воплощению тел? Или… в самом деле собрались устроить убого-блаженный «рай» для немногих? И потому — истребляют и подавляют всё здоровое и энергичное в самом нашем человечестве?

— Но тут с самим принципом отбора не всё просто, — напомнил Лартаяу. — Хотя давайте думать, что тогда получается…

— А то и есть — кто-то веками внушает нашему человечеству идею греховности, ничтожности, порочности нашей логики, — продолжал Минакри. — Не предлагая взамен ничего, кроме тупого смирения… Будто в жизни человека нет смысла, кроме как — славить кого-то в качестве Создателя Всего. И всякое сомнение в сказанном свыше — пусть не в чьей-то искренности и порядочности, а лишь в конкретной информации — уже кощунство…

— Науку, с позиций которой можно в чём-то сомневаться — отвергают, — добавил Донот, — а взамен — нерассуждающее доверие. Чуть в чём-то усомнился — уже оскорбил святое…

— Правда, я не знаю, кто мы для них конкретно, — подняв взгляд к небу, продолжал Минакри. — Экспериментируют они на нас, или мы — нежелательный конкурент, которого надо подавить в зародыше, или — источник жизненной энергии, которую из нас качают через чувство вины, страха и несовершенства… Но в любом случае нам внушают, что кто-то — хозяин мира, а мы, люди — его паразиты. Ничтожные паразиты, которые ещё смеют настаивать на каких-то своих правах… Хотя — и ничего, превосходящего наши собственные представления о Вселенной в такую-то эпоху, как правило, не бывает нам открыто. А если и бывает — столь туманно, что можно понимать как угодно. А потом с каждым разом какие-то «посвящённые» — неизвестно кем и во что — заявляют: наше человечество на том уровне всё равно не могло это понять — и лишь им, достойным и избранным, была доверена высшая тайна…

— И как же тогда сама борьба Добра и Зла, Света и Тьмы… — начал Лартаяу — и умолк на мгновение. — То есть — где и чьи силы на самом деле?

— Правда, — согласился Ратона. — Что получается с этой борьбой… Ничего от тебя не зависит, кто-то всеведущий бесстрастно взирает сверху, потому что знает всё наперёд — а ты барахтайся в кровавой каше? И все твои усилия, правые и неправые — в любом случае породят неизбежное, о чём тебе знать не дано? И вообще — если одна сторона уже заранее права, всё в конечном итоге идёт к признанию её правоты… Так опять же, что получается? Что и твой враг — фактически тень или орудие твоего покровителя — но ты сражайся всерьёз?

И снова все застыли в оцепенении — и как-то стремительно, в мгновения, рушилось то, что привычно казалось ясным и определённым…

— Ну точно — всё строится на том, что в итоге кто-то стоит над всем… — наконец потрясённо произнёс Минакри. — И чья-то правота, чья-то победа — уже предрешена заранее. И связь человека с кем-то высшим — односторонняя, он ничего не вправе изменить, его дело — выполнять… И сам — лишь чья-то тень, чьё-то подобие… Но подумайте — против кого или чего борется властный над всем? Чему противостоит тот, кто как бы предрешённо победил уже от начала мира? Куда и против какого противника может вести нас тот, кто и так — Высшая Полнота Всего? И… кем вообще созданы эти силы, противостоящие ему — кто был с самого начала Высшей Правдой Вселенной? Хотя это — уже вопросы самой природы и происхождения Добра и Зла, в которых мы так и не разобрались…

«И об этом мы думаем сейчас, — подумал Джантар. — Не идём куда-то, не решаем практические вопросы — разбираемся, что вообще есть Добро и Зло…»

— И как всё представлено… — добавил Донот. — Зло — сильное и уверенное, а Добро… до поры до времени смиренно сидит у кого-то на поводке, жалобно оглядываясь назад — и лишь потом, по соизволению, бpocaется в бой, яростно круша всё напролом во имя высоких целей? И, сокрушив — покорно возвращается на поводок…

«Вот именно… — понял Джантар. — И мы лишь тут признаёмся в этом себе…»

— То есть… вера в Добро — это прежде всего неспособность защитить себя от Зла? — уточнил Минакри. — А мы читали — и будто не видели…

— Точно… — согласился Ратона. — И опять — всё как в мире людей… Пока ты жертва — ты хороший, но только посмел защитить себя сам…

И вновь, в который раз, все умолкли… А надо было срочно что-то решить, в чём-то разобраться для себя — но мысли будто разбегались, клубились в какой-то оглушённости тем, что вдруг открылось здесь, сейчас, в разговоре на лесной дороге…

— А если всё-таки — энтропийная тень разума? — глухо и хрипло произнёс Минакри. — Но — с разницей, что эта тень имеет и свою цель? Вернее — какую-то антицель, обратную всякой нашей цели? Провокация веры во что-то как в добро — во имя конечного торжества зла, образ сокрушителя целого Мироздания — полагается воспринимать как смиренно-благостного страдальца от человеческой злобы, образ избавителя или искупителя — кто, тут же говорится, способен обречь кого-то на адские муки… И люди, не задумываясь — или просто ломаясь от страха — принимают идеи энтропийного квазиразума как свои… Хотя казалось бы, человеческий разум вообще не в состоянии вообразить такое — ведь тут уже все человеческие понятия стали своей противоположностью…

— И даже — не зло в нашем понимании… — заговорил в ответ Лартаяу. — А именно — тень разума, его негатив, вce понятия которого обратны нашим. То есть — всё, что положительно для нас, для него отрицательно… Высшая цель — распад, блаженство — самоуничтожение…

— Страх — антилюбовь, вера как присяга — антизнание, — продолжил Ратона. — Покорность — антиволя, деградация — аитиразвитие…

— Хотя что есть сама жизнь в плотноматериальном аспекте — если не упорядочение материи, не выделение всё более сложных структур из окружающего хаоса? — согласилась Фиар. — И так же разум — усложнение и упорядочение тонкой материи, создание всё более сложно организованных мыслеобразов… И разум так же обороняется от информационной энтропии, хаоса тупиковых и разрушительных идей, как и жизнь в биологическом смысле — от хищников, паразитов и просто факторов среды! И кажется, как просто — а ни один из учителей прямо не сказал нам этого…

— Они же и проповедовали ту самую заразу духа, — напомнил Лартаяу. — Но зараза эта, получается, где-то хранится или циркулирует веками — и у неё есть конкретные носители… И тогда вопрос — какова их цель, в чём они видят смысл своей жизни? Просто вообще разрушать, нести вред — или как?

— Хотя казалось бы — религии исходно возникают из стремления человека как-то поскорее упорядочить свои чувства и представления… — ответил Ратона. — Из страха перед неизвестностью… Но — почему-то всегда приходят к таким идеям. Высшая и конечная цель — распад, растворение в чём-то, полное отупение, подавление воли… Что, казалось бы — в корне противоположно целям всего живого… Будто для кого-то высшая цель — именно энтропия, хаос…

— Нет, но как же всё-таки Иерархия Света? — не выдержал Лартаяу. — Как же Единый План? Или… — не сразу продолжил он, явно испугавшись новой мысли — что не могло не встревожить и Джантара. — Нет какого-то единого всепланетного астрала — нет и единой иерархии, и единой цели? Или это относится лишь к человеческому астралу — а иерархия духов природы едина? Но тогда — как понимают всё это они сами, не обладающие нашим, человеческим разумом? Или — как нам кажется, не обладающие? Понимают ли, что от чего надо отстоять? Тем более — если и они не объединены ни в какую систему, и каждый защищает что-то своё? А Мировое Зло — едино… Безличный центр разрушения, несущий хаос повсюду… И — толпы людей, которых веками заставляли верить, что ожидается какой-то всемирный суд высшей справедливости…

— Но… вы же не думаете, что, пока мы тут говорим, какой-то хаос действительно поглощает наш мир? — вырвалось у Минакри. — И это… просто ещё не добралось сюда, до нас?

— Нет, но… мы же нигде не видели, чтобы как-то исчезала сама материя… пространство… — горло Джантара сдавило таким внезапным ужасом, что он не смог продолжать.

«И… в самом деле возможно, что вскоре… ничего этого не будет? — уже только подумал он, оглушённо оборачиваясь по сторонам. — То есть — совсем ничего? Этих деревьев, неба, звезды — которую мы называем Эяном, и вокруг которой наша планета обращается уже миллиарды лет? И даже… возможно — и других звёзд, и целых галактик? Неужели этот минус-разум способен поглотить и их? Но… мы же сколько читали, что эти учения — универсальны для всех миров, планов, измерений… И — кто-то непосредственно видел, знал, воспринимал это, говорил с самим Владыкой Всего, грядущим судить весь мир… В смысле — всё Мироздание, всё множество миров и планов… Так что в каком-то из параллельных миров — и то не укрыться… Нигде… Потому что Мировой Хаос — как какой-то высший суд над всем живым — способен разрушить всё…»

Ужас, равный которому, казалось, и представить трудно — словно сковал всё и внутри у Джантара, и вокруг него. Сковал весь мир, Вселенную… Ужас — перед которым меркли и все те, прежние, представлявшиеся до сих пор ужасы. Ведь теперь с этим рушились надежды уже буквально на всё — чью-то высшую мудрость, духовность, какую-то Иерархию Света, её способность противостоять хаосу. Надежды, которые помогли выстоять, не сломаться во все предшествующие моменты — в вечерней спальне интерната, ночном здании городской управы, на рассвете перед толпой собравшихся по их зову людей… А что оставалось теперь?..

Нет, но… неужели можно представить — что вдруг исчезнет всё? И сам он, Джантар Фаярхай — со всем богатством мыслей, восприятий, надежд, нерастраченных сил, с такой неутолённой жаждой познания этого бесконечно сложного и гармоничного мира — и весь этот мир вообще? Абсолютно весь, без остатка? И… что будет вместо него? Просто… пустота, нечто, не заполненное ничем? Но как хоть представить себе это ничто?.. Чем оно может быть?

Мир… при абсолютном нуле температуры? Или… некая первооснова, то самое Первичио-Непознанное древних чхаино-каймирских философов — но только… навеки застывшее, которое никогда уже не всколыхнётся более ни единой квантовой волной?

И тут что-то очень далёкое — из совсем раннего то ли этого, то ли прошлого детства — смутно вспомнилось Джантару, скользнув по краю скованного запредельным ужасом сознания… Ах да — как он пытался представить себе, может ли быть какой-то «прозрачный цвет»: нечто, абсолютно проницаемое для всех лучей видимого спектра — но за которым дальше нет ничего… Пытался — и не мог. Ведь в реальном мире — всё имело какой-то цвет, отражая, пропуская или поглощая какие-то волны… Но теперь…

— А… из чего будет состоять само это нечто, разрушившее всё? — Джантар с трудом узнал искажённый страшным напряжением голос Лартаяу. — Или… оно, что, под конец уничтожит и себя? И тогда — что вообще останется?

— Нет, но не могут же абсолютно замереть даже нулевые колебания вакуума, — глухо и неуверенно прошептал Итагаро. — Или… вы думаете, тут уже — вообще что-то за пределами всех известных нам законов?

— Нет, подождите… А… откуда всё это известно? — в таком же страшном и отчаянном мысленном порыве вырвалось у Джантара. — Почему — такие мысли?

— Да, мальчики, верно… — будто очнулась от ужасного наваждения и Фиар. — Откуда это вдруг?

— Но ты же видишь… — всё ещё трудно узнаваемым голосом произнёс Итагаро. — Впечатление — будто все уже смирились и сдались… И никто не ищет какой-то выход, не сопротивляется — только мы… Но что мы одни можем…

— И дали тем людям на площади ложную надежду, — добавил Лартаяу. — С которой их постигнет та же участь, что всех. И горных жрецов, и высших духов, и «людей дальних миров»…

— Хотя… — уже в голосе Фиар прорвалась какая-то обречённость. — И все учения фактически подводят к мысли, что цель жизни — гибель, цель созидания — разрушение… И высшая мудрость — в том, чтобы понимать это…

— Но то, что происходит сейчас — непохоже на распад и гибель всего мира, всей материи, — ответил Ратона. — И души просто уходят в астрал — и мир существует, не разрушаясь…

— Однако нас призывали готовиться именно к гибели мира… — сказал Герм. — Не какой-то трансформации или переходу на иную ступень — а именно гибели, конечному разрушению… И даже — не в коллапсе, когда наступает Мировой Вечер, и Голубые Лучи сменяют Красные — а просто по чьей-то воле, чьему-то сознательному произволу. Когда просто лопнет терпение у кого-то, кто считает, что он — Хозяин Мира…

«Нет, надо что-то делать… — снова в страшном отчаянии подумал Джантар. — Срочно найти выход… Но какой?»

— И всё-таки, пока есть разум — есть и надежда… — оттенок голоса Ратоны выдал то же отчаянное стремление найти выход — но он так и закончил, не договорив.

— И есть знания, полученные самими людьми, — продолжил Герм. — И они свидетельствуют — что никакой такой хозяин на самом деле не создавал этот мир. И судя по тем же канонам — все претенденты на роль такого хозяина сами рассуждают как древний человек нашего мира: озабочены его проблемами, обычаями, верой… То есть — сами не мыслят в космических масштабах…

— Наоборот — всё это как бы бежит вдогонку нашему человеческому знанию с криком, что кто-то уже знал это раньше, — добавил Ратона, напомнив Герму его же слова. — Или — что это несущественно… Помните, уже говорили? Хотя никто ничем не доказал нам: что же такое он знал раньше нас самих?..

— Да… — уже как-то совсем по-особому добавил Талир. — И все они рассуждают об этом так уверенно, и вce — по-разному. И никто не думает, что прав может быть другой. Каждый уверен, что именно он — приближённый самого Хозяина. А тут уже не до мыслей о том, в чьей пробирке или на чьём экране, возможно, находится сам пославший его. Он служит кому-то — и уже этим прав. Он — «исполняет долг»…

— Нет, а… если действительно? — вырвалось у Джантара. — Иерархия таких вот Хозяев? Не Творцов, не Сверхразумов — Хозяев? Захватчиков того, что уже существует — и разрушителей, пожирателей всего?

— Нет, но — уровень максимума информации, — напомнил Лартаяу. — И он — именно наш, человеческий. Хотя — все эти мистики говорят, что есть область, где известные нам законы уже не действуют… А это — вообще просто энтропия, зло, разрушение…

— И Мировое Зло так озабочено обычаями людей? — переспросила Фиар. — И способно начать пожирать весь мир из-за того, что кто-то молится не тем богам? И мы опять пойдём по новому кругу тех же рассуждений?

И лишь после этих её слов, казалось, сама окружающая тишина вздрогнула — и сквозь неё прокатилась волна. Но нет — не волна каких-то трансформаций, изменений в природе вокруг них — что в этом состоянии могло вызвать уже просто срыв в безумие — а прозрения, прояснения в умах. И спустя какие-то мгновения — даже стало казаться странным, о чём только что думали всерьёз…

— Нет… Но… понимаете… — наконец заговорил Минакри. — Тут, наверно — дело в самом эмоциональном воздействий этих текстов на психику. Ведь речь — о судьбе Мироздания, природе и смысле существования Разума, о высших существах, которым что-то известно, которые хранят великие тайны, обладают великой мощью, о том, что кому-то ведома их воля, их отношение ко всем нам и самому нашему миру…

— И что теперь? — уже «по-деловому» — будто не было только что этих мгновений или даже минут почти запредельного шока, сковавшего волю и сознание — спросил Лартаяу. — Что будем делать, на что рассчитывать? Ведь пока пошли — фактически за проволокой в руке у Ратоны. И нам даже не было дано какого-то конкретного знака — куда идти, где нас ждут…

Однако в этот самый момент какой-то неожиданно яркий образ вспыхнул перед внутренним взором Джантара — даже не думавшего ни на что настраиваться. Чёткая прямая указательная стрелка, в одном месте делающая изгиб — которая затем заканчивалась, упираясь в какую-то перпендикулярную ей полосу, уходящую в обе стороны за пределы поля зрения… Сама же стрелка — была разделена по длине на синие и оранжевые участки. Начальный оранжевый участок с каким-то неясным значком слева от него — затем переходил в синий, пересечённый под острым углом двумя тонкими параллельными белыми линиями, дальше — следовал ещё один, более длинный оранжевый участок, затем — совсем короткий синий, с тем самым изгибом будто в обход какого-то препятствия, и ещё длинный оранжевый — а заостренный конец стрелки снова был синим. И Джантар ощутил даже как бы проекцию этой стрелки на местности и её направление — хотя перед самим внутренним взором она ни на что не проецировалась. И направление было — как раз то, куда шли, куда в самом начале повернулась проволока у Ратоны! И это — уже был знак…

— Я… только что видел… — вырвалось у Донота. — И мы… правильно идём…

— Как — и ты тоже? — удивился Джантар. — А что ты видел? Стрелку?

— Да, точно… Такую сине-оранжевую стрелку… — подтвердил и Минакри. — Хотя… это значит — нам придётся идти трое суток? — вдруг понял он.

— Действительно… — растерянно согласился Донот. — Оранжевые участки — дневные переходы, синие — ночные… А эти две полоски на ночном переходе — должно быть, пересечение с какой-то дорогой…

— А я видел нечётко, — признался Ратона. — Но — тоже видел. И на втором ночном переходе — изгиб. Как будто — придётся что-то обойти…

— И только на третью ночь мы выйдем ещё к какой-то дороге, — добавил Минакри. — Хотя — вы же не забывайте, где мы идём… Где всё вообще отмечено лишь на секретных картах…

— И нас… опять повели? — произнёс Джантар уже с внезапной тупой усталостью в голосе. — И — остаётся довериться уже этому знаку?

— Нет, но как же так… — в голосе Фиар, напротив, прозвучал протест. — Нам надо срочно…

— Однако что остаётся делать, — ответил Лартаяу. — Во всяком случае, какой-то знак мы приняли. А больше, возможно — нам дать знать не могут. Как и — помочь быстрее добраться до них…

— Но всё равно — нам нужно кого-то найти, нужен какой-то союзник, — сказал Минакри. — И вот нам предлагают что-то конкретное… Так — что мы стоим?

«И опять — следуем знакам, видениям — даже не зная, правильно ли это… — подумал Джантар. — Хотя — что остаётся? И только знать бы — что придём туда, где нас поймут, и смогут реально помочь… Правда, я и не чувствую неладного. Тем более — общие интересы всех разумных…»

— Да, конечно — пойдём, — после недолгих колебаний согласился Итагаро, не без труда поднимая ящик с припасами. — Раз уж теперь — нас ждут и там, впереди…

44. Сила и мудрость

— А если нас прямо так и спросят: в чём вы видите смысл жизни? — неожиданно спросил Талир.

…Уже не первый час они шли всё той же лесной тропинкой где-то в предгорьях — по странно безлюдной местности, так и не встречая никаких признаков человеческого жилья или деятельности — и эта тропинка за всё время пути ни разу не свернула и не пересеклась какой-то другой дорогой, всё продолжая вести их непонятно куда словно в узком коридоре между сплошными стенами непроходимо густого горного леса. И это было странно — тропинка наверняка не возникла сама собой, её кто-то проложил, и она — если не сейчас, то когда-то прежде — что-то с чем-то соединяла. Однако сперва не хотелось даже особенно задумываться об этом — как не возникало мысли и остановиться, чтобы утолить голод, или просто для отдыха — никто странным образом не ощущал ни голода, ни усталости… И лишь затем, уже как бы сам собой, постепенно, стал возникать разговор: что за тропинка, кто и зачем мог её проложить, и — что за знак в виде двухцветной стрелки, и кто мог его дать? Ведь, казалось бы, горные жрецы могли объяснить что-то представителям своей же расы и культуры в более понятной форме — да и сам факт, что на тропинке росла трава, но не было даже всходов деревьев или кустов, не мог не заставить задуматься. Трудно было понять: давно ли она заброшена, часто ли ею пользовались прежде, и главное — куда могла вести, нигде не сворачивая и ни с чем не пересекаясь за десятки киамов посреди густой лесной чаши?.. И уж вовсе не прибавило энтузиазма и уверенности предположение Итагаро, что это могла быть просто полоса грунта, когда-то обработанная специальным составом, подавляющим рост лишь древесных форм растительности, но не трав — причём продолжавшим сохраняться я почве и действовать многие годы… Как тут было не вспомнить и само этническое оружие, и мёртвую зону на месте окраинных переулков в Тисаюме — и не задуматься: безопасна ли в таком случае эта трава для людей, теперь уже — без различия расы?.. А Итагаро как будто достоверно знал о существовании подобных составов для обработки почвы на территории военных объектов — и уж наверняка не рассчитанных, чтобы ходить по такой траве без обуви… Правда, и никакие кровососущие членистые их за всё время пути не беспокоили, хотя чувствовалось, что уже в нескольких шагах от тропинки лес буквально кишел ими — но это могло объясняться тем, что на самом Итагаро была всё та же, пропитанная универсальным репеллентом, рубашка. И в любом случае — оставалась надежда, что те, кто дали знак, вряд ли повели бы их по опасному пути…

И они так и шли дальше — и тропинка вела их куда-то в глубь полуострова, не сворачивая никуда, не ветвясь и не обрываясь, лишь следуя перепадам рельефа предгорной местности — то взбираясь на очередной невысокий гребень, то ныряя в долину — хотя и при этом они ничего не видели по сторонам, кроме самой чащи и просветов неба между кронами деревьев над головой. И тут уже не было никаких знаков, видений, предчувствий — и само общее чувство ситуации стало каким-то странным. Где-то вдалеке происходило чрезвычайное — а тут всюду было странно тихо, лишь откуда-то по сторонам слышался отдалённый звон или писк мелких членистых и неясные шорохи — и они всё шли вперёд по тропинке, ведущей непонятно куда. Шли, понимая, что надо срочно действовать — а им даже неизвестно, что на самом деле произошло и происходит сейчас в окружающем мире… Хотя и признаков каких-то тревожных перемен в окружавшей их здесь реальности не замечалось — но не могло не возникать и вопросов: куда идут, кто и зачем дал знак — и насколько он сам, ожидающий их где-то в конце трёхсуточного пути, знает, что происходит, и кому или чему угрожает какая опасность?..

И с какого-то момента — сперва исподволь, потом всё откровеннее — в разговоре стали проскальзывать сомнения: действительно ли им дали знак горные жрецы? Не окажутся ли это представители какой-то иной эзотерической организации — и даже, возможно, одной из тех, которые посылали в интернат своих членов как учителей? Или наоборот — совсем неожиданной, незнакомой даже из той тайной литературы?.. И снова встал тот же вопрос: как говорить с ними, чего те могут ожидать от пришедших, чего потребовать? И вообще — не подвела ли излишняя доверчивость и уверенность, что тем, кто дал знак, будут столь же близки и понятны общие интересы Разума в противостоянии Хаосу? Или… возможно, тропинка и вовсе имела какое-то иное, совсем мистическое происхождение и назначение? И там, в конце, их ждали вовсе существа иной, не человеческой природы? Или — человеческой, но не фархелемской? Например — те же «люди дальних миров», судя по некоторым данным, все эти тысячелетия после своего исчезновения продолжавшие скрыто наблюдать за обоими человечествами Фархелема? Или не очень скрыто — ведь и многие древние откровения, и возникшие в недавние годы учения и секты — подобные той, где состоял второй «усыновитель» Лартаяу — было принято связывать с ними… И вновь разговор шёл теми же кругами, и всё более странным казалось — что даже от этих новых учений определённо веяло стариной, древностью, неприятием чего-то современного, достигнутого самими фархелемцами, oщущался тот же странный налёт какой-то казуистики, игры словами, «испытательный» уклон, явное нежелание говорить с людьми Фархелема как равными по достоинству… И, когда разговор после очередного долгого молчания возобновился уже об этом — Джантар понял: никак не удаётся уйти уже от новых, смутных и страшных подозрений. Ведь оказывается (и тоже стало понятно лишь теперь) — там нигде и ни в чём не ощущалось мировоззрение именно развитой высокотехнологичной цивилизации — по крайней мере, как такая цивилизация представлялась самим фархелемцам! А везде — лишь после отдельных немногих слов о космических далях и масштабах, смутных намёков на научные теории и высокие технологии — следовали всё те же примитивные моральные поучения низшему, слаборазвитому сообществу, общие указания на пороки, несовершенства, нерешённые проблемы, причём — даже без намёков на опыт их решения иными сообществами разумных! Словно — кто-то попросту возвышался над их человечеством неким монументом непогрешимости с моральной оценкой всех его исторических путей, современного состояния и дальнейших планов — но не было понятно: в чём этот кто-то реально заинтересован, во что готов вмешаться, кому и в чём помочь, на чью сторону встать в какой ситуации? И сомнения обретали всё более конкретный, оформленный смысл: а… вдруг за происходящим и стоят «люди дальних миров», представители инопланетного разума? И именно они — а не известные фархелемцам издревле природные духи, не те же астральные владыки, и не ещё мифические иерархи непредставимо великих уровней — тысячелетиями управляли человечеством Фархелема через подобные учения? И именно… на встречу с ними, а не с горными жрецами шли сейчас они — девять подростков, в критический для своего мира момент решивших взять на себя ответственность за его судьбу? И значит — надо было подумать, что скажут такому иному разуму, какие вопросы смогут поставить, как объяснить ситуацию, о чём просить?.. И вообще — как и о чём говорить с теми, кто, для себя пользуясь высокими технологиями, позволяющими преодолевать межзвёздные расстояния — для фархелемцев предпочитали представать в мифологических образах из их же древних преданий и легенд?.. И — чем были для них сами происходящие сейчас события, и какова тут могла быть их собственная роль?..

— Прямо так и спросят — в чём смысл жизни вообще? — после довольно долгой паузы переспросил Герм. — И если мы скажем: в победе добра над злом — они станут запутывать нас всей этой казуистикой о двуединстве и взаимопереходах Добра и Зла. А если скажем: в противостоянии энтропии, хаосу, стихийным разрушительным силам — опять же сразу пойдёт речь о бренности и тленности всего сущего. Или, например, так: смысл жизни — в духовном, психологическом удовлетворении от неё, в преобладании радости над горем? Но и тут смогут возразить: всякое горе — обратная сторона радости, так же, как разрушение — обратная сторона созидания. И вообще — всё не вечно, всё меняется, и мы с горестью наблюдаем, как рушится и paспадается то, что с радостью строилось и развивалось, пока на это хватало его внутренних сил и логики… И сами человеческие понятия — ограниченны, есть что-то выше их… И вот только если сказать: смысл жизни в познании Истины — что смогут возразить на это? Как докажут, что сама Истина есть ложь?

— Но и такой насторожённой враждебности сразу не надо бы… — начала Фиар. — Тем более — это только в литературе они говорят и думают так…

— А литература — на основе чего? — переспросил Талир. — Да, принято считать, что это — откровения космических цивилизаций из иных миров. А говорят — точно как наши учителя. Будто опутывают, заманивают в ловушку формально правильными рассуждениями о сложности и многогранности Истины — а в итоге получается: все твои понятия ущербны, ошибочны, ты не готов к восприятию чего-то, должен уступить, с чем-то смириться — так как просто глупо отстаивать свои заблуждения! И не они с их мудростью виноваты, не сумев тебе что-то объяснить — а ты, которому не хватило мудрости смириться с неизбежным и непонятным… И это к ним мы идём? К тем, кому, возможно, даже рискованно признаться, что мы всё это понимаем? А нам ещё надо вернуться в Тисаюм с реальной помощью! И тут нас повели по этому трёхсуточному пути — и мы поверили и пошли. Как будто им с их техникой трудно сразу взять нас к себе…

— Мы ещё не знаем, кто это… — неуверенно напомнил Герм. — Но нам дали знак — и идём…

— Вот именно — идём… Хотя из той же литературы знаем — как людей иногда даже в самой острой ситуации морочат загадками, дают труднопонятные знаки, в которых изволь разбираться сам… И даже сейчас, когда правительственная радиостанция заявила о скорой гибели Мироздания, вместо чётких разъяснений — трое суток идите неизвестно куда…

— И что делать — когда уже сколько прошли? — добавила Фиар. — Хотя действительно странно… Или они просто не могут что-то нам объяснить?

— А почему, собственно, не могут? — почти возмутился Лартаяу. — Они, высшие существа?

— Но разве мы знаем, насколько высшие? — возразил Герм. — И что может быть не по силам или опасно для них самих… Так и не разобрались по той же литературе во взаимоотношениях высших духов, богов, стихий… Не говоря о самих «людях дальних миров» — как они там представлены. С путаницей — даже в вопросах, на которые, казалось бы, ответить можно только «да» или «нет»! В одном откровении сказано — наше человечество сотворено тонкоматериальным человечеством Тиэлиракса, в другом — Тиэлиракс изначально был необитаем, и даже сейчас там есть лишь какие-то тонкоматериальные растения… И в чём тут — сложность и многогранность Истины, в чём высший смысл обеих версий? В каком смысле нас будто бы породили те, кого самих ещё нет?

— И таких откровений за всю нашу историю известны уже тысячи, — добавил Минакри. — И почему-то каждое даётся так, будто всех предыдущих — не было. Или кто-то — не знал, что другие успели сказать нам до него. А сомневаться — стыдно, и страшно. С сомнением — ты что-то обрываешь в себе, совершаешь недостойное… А сами будто не понимают — сколько горя уже принесли фархелемцам неправильно понятые откровения…

— Хотя каждое само по себе, возможно, и не противоречиво, — ответил Итагаро. — Противоречия выявляются в сопоставлении…

— И всех вместе — с нашим современным знанием, — добавил Донот. — Будто даже сейчас — говорится человеку древнего образа мышления, и никоего не интересует, как должен понять человек современный! Вот я бы и спросил: почему вы так говорите с нами? Для вас важнее всего, чтобы кто-то не понял какой-то тайны — в которой, вам кажется, через иносказания без особых проблем разберётся другой, кому вы доверяете? А если и он, мудрый и доверенный, ошибётся — и это будет иметь катастрофические последствия для миллионов фархелемцев? Всё равно — не так страшно, как раскрытие тайны непосвящённым?

— А я бы спросил и по-другому, — снова заговорил Итагаро. — Считают они нас в принципе равными себе — или могут иногда просто играть с нами? С нашими чувствами, убеждениями, тревогой за судьбу нашего мира? А то как же: тысячи посвящённых, пророков, избранных — и откуда столько бед? И потом нам говорят, мы что-то не так поняли… А зачем говорить с нами такими иносказаниями, что даже мудрые с трудом понимают их? Особенно — когда дело касается судьбы целых миров? И тем более — как можно понять явный, поверхностный смысл этих иносказаний, что из него получается? Другой народ нечестив, отошёл от высших истин, живёт не по тем обычаям, не так верует — и в общем, в своей трагической судьбе виноват сам… Хотя вся вина — что живёт согласно другому, ранее данному откровению! Так — что они, в конце концов, хотят нам сказать, и чего от нас ждут? Что такое тысячелетиями не могут донести до нас? И наша ли вина в том, как мы это понимаем?..

— И всё же — не вернее ли исходить из их в общем добрых намерений? — не согласился Донот — но сразу уточнил — Я хочу сказать — пусть они думают, что мы идём к ним с уверенностью в этом. Пусть им кажется, что у нас короткая историческая память на все прежние трагедии, пусть разыгрывают из себя воспитателей приюта для слабоумных. А сами давайте не забывать: мы должны уйти оттуда в видимом согласии со всем, что нам скажут…

— Нет, но идти с таким предубеждением… — попыталась возразить Фиар. — И если уж так — не переоцениваем ли свои силы? И… не окажется ли в нас самих заложено что-то подобное — что мы воспримем как наши собственные глубокие убеждения? А то и — не пойдут ли в нашем облике обратно в Тисаюм какие-то другие души — и с совсем иной целью… — Фиар встревоженно оглянулась, как бы в недоумении от собственных слов. — Да, видите, что уже приходит на ум…

— Но я как будто не чувствую угрозы лично нам… — ответил Джантар, хотя слова Фиар заставили встревожиться и его. — Однако и общее чувство — странное… Правда — чего мы ожидаем от тех, к кому идём?..

— Да я уж и не знаю, — ответил Донот. — А то действительно — если уже думаем, удовлетворятся ли они нашим видимым смирением, и о чём с ними вообще можно говорить… И если, например, спросим, как на самом деле устроен наш астрал — а они ответят, что для нашего уровня понимания это слишком сложно — что тогда? Спросить, чей конкретно канон ближе всего к реальности тонких планов Фархелема? А если и на это — ответ тот же? Просто, изображая отчаяние, воскликнуть: ну, как хоть просто в ад не попасть? Вы же сами за тысячи лет нагромоздили столько противоречий, что мы уже и этого не знаем! И — думаете, они наконец скажут нам то, что за тысячи лет не сказали никому другому?

— А сама высшая цель? — напомнил Джантар. — Растворение всего ни в чём, или индивидуальности — в Непостижимом, или — просто блаженство отупения, или — продолжение и там жизни, в общем подобной здешней, но какой-то древней, с грубыми наслаждениями и поклонениями… И какие их иносказания мы должны тут всюду разгадывать? Тем более — сейчас, когда в опасности весь ваш мир?

— И вот говорим — а никто не отвечает, — сказала Фиар, прислушавшись.

— И потом — всякий раз кто-то скажет, что мы слишком буквально всё поняли, — продолжал Джантар. — А на самом деле там и растворение — не растворение, и отупение — не отупение, а что-то иное, более близкое к идеалам текущей на данный момент эпохи… Но — почему для тех, прежних фapxeлемцев, надо было что-то скрыть именно за таким буквальным смыслом? Зачем заставлять их буквально желать себе такого? И — что будет с самим человеком, который всё так буквально поймёт?

— Вот я бы и спросил: почему нам даются тексты, допускающие не просто толкования разного уровня — а ещё и настолько дикие по буквальному смыслу? — согласился Лартаяу. — И сама крайне трудная для понимания информация — даётся как истина в последней инстанции? И вместо каких бы то ни было логических доводов, обоснований — только страх лишиться покровительства за недоверие? То есть — должно быть страшно неправильно понять то, что трудно понять вообще?

— И пусть хоть сейчас что-то толком расшифруют нам, — согласился и Донот. — Тем более — не могут сами не понимать, что получается при буквальных прочтениях…

— Да, а опять же — проблема мясоедения? — вспомнил Итагаро. — Это — буквально или нет? А то и тут буквально — что получается… Человек должен чувствовать за собой страшную вину в том, чем и как питается — но и перестроить своё пищеварение, создававшееся миллионами лет, не может. Или некоторым кажется, что могут — но у других расстроится здоровье, и уже от них будут исходить излучения страдания… Не говоря о том… что и тогда мясоедение останется в дикой природе! И ни одно откровение — будто не учитывает ни этого факта, ни что в животном и растительном организме — разные соотношения аминокислот в белках, по-разному устроены углеродные цепи липидов…

— Ну, синтезировать всё это можно, — ответила Фиар. — Есть же безъядерные, дающие биомассу нужного аминокислотного состава, и с гидрированием жиров особой проблемы нет… Но вот, возможно — микродозы животных гормонов, витаминов, ещё каких-то соединений, которых мы даже не знаем, но которые нам необходимы… Мы же из-за этого пока не можем питаться с одних биореакторов и фитотронов! В Чхаино-Тмефанхии многие пробовали — и оказалось: в организме чего-то не хватает, падает активность ферментов, меняется само восприятие жизни… Значит, нужно ещё что-то, а что — пока неизвестно. Предполагают даже — как раз тяжёлые металлы: кобальт, никель… Трудно поверить, правда? Ведь как раньше боялись их накопления в мозговой ткани? Но похоже, так и есть: в микродозах — необходимы, а избыток — уже яд…

— А эти так уверенно заявляют: в растительной пище есть всё необходимое!.. — ответил Итагаро. — Но почему человечество давно не перешло на неё — если всё так просто? Неужели — из одной только кровожадности? И кстати, растения — тоже живые организмы! Так может быть, вообще одной глиной питаться? Или камнями? И вымереть, так и не поняв, микродоз чего нам не хватало?

— Ну, мы, конечно, спросим не так грубо, — сказал Ратона. — А просто — как они решают проблему питания у себя. Если до этого дойдёт…. А то — идём к ним в первую очередь не за этим…

— Нет, почему? — возразил Талир. — И за этим — тоже! О проблемах питания, перенаселения, ресурсов — обо всём надо спросить! Всё может иметь тут какую-то связь…

— Будто и я не думал, — ответил Ратона. — Но давайте не забывать: возможно, встретим вовсе не союзников и не покровителей. И они не будут отрицать реальность битвы сил Света и Тьмы — и наверняка скажут, что участвует на стороне сил Света — но могут представить нам мир после победы сил Света таким, что мы сами интуитивно предпочтём Тьму! И как того, кто руководит ими в этой битве, могут представить нам сущность космически-колоссальных масштабов — которая будто бы любит лишь смиренных, убогих и уповающих на воздаяние в дальнейшем — но не тех, кому есть за что бороться и что отстаивать самим… Что мы скажем тогда? Спросим, что для них — ценность и смысл жизни отдельного человека?

— И опять дойдёт до проблемы религиозных войн, — ответил Герм. — И придётся вести речь в обход: есть ли у них самих разные государства, народы, вероучения, как формируется, как складываются отношения между ними? Но какой обход придумать по вопросу: кто вообще имеет право указывать другим пути, и откуда может знать, что для тех такой-то путь — единственно верный…

— Хотя сами могут быть уверены, что несут нам добро, — предположила Фиар. — Просто из-за каких-то различий в мышлении не могут нас понять…

— За столько тысяч лет? — переспросил Минакри. — Или… тут уже выяснится, что из-за этих различий вовсе невозможен плодотворный и открытый контакт двух разумов? И это всегда будет либо — как у нас с Иорарой, либо — в виде односторонних посланий, которые вторая сторона никак толком не поймёт?

— Подожди… как? — вырвалось у остановившегося от неожиданности Лартаяу.

— Нет, но как же… — начала Фиар, остановившись вместе со всеми — и, не договорив, умолка. Хотя в общем мысль была понятна…

«И правда… — подумал Джантар. — Неужели… Но если так… куда и зачем мы идём? И кто и зачем дал знак? Или… знака не было? Просто обманули сами себя? Но — такая чёткая стрелка…»

— Нет, но их же как-то понимали в древности… — неуверенно начал Итагаро. Остальные, казалось, были так поражены догадкой Минакри, что не могли произнести ни слова. — И они жили среди древних фархелемцев…

— Но я хотела сказать не то, — решилась уточнись Фиар. — Просто — сами могут не знать чего-то о высших уровнях Космической Иерархии…

— А говорят — как бы от имени таких уровней? — переспросил Минакри.

— А если нет? — переспросил, в свою очередь, Ратона. — И — это просто здесь их так понимают? В древности приняли за кого-то совсем уж сверхъестественного — а потом по традиции и пошло?

— И сами, войдя во вкус такой роли, стали требовать жертв! — добавил Минакри. — Нет, я даже не имею в виду — кровавых. Достаточно чисто психологических: приняв их высшую мудрость — откажись от всего своего, почитай их как богов…

— Но ради этого никто не стал бы лететь из таких космических далей… — попыталась возразить Фиар.

— А вдруг — и на Фархелеме есть иной, параллельный мир нашей материальности? — вспомнил Джантар. — И далеко лететь не надо! Хотя, если так, почему сами их явления — не повседневность…

— Так везде же сказано: они считают, что наш мир поражён злом, и потому опасен для них, — напомнила Фиар. — А их цель и есть — очищение нашего мира от зла. Только давайте пойдём…

— Да, слушайте… — сообразил Джантар, снова пускаясь в путь вместе с остальными. — Вот же, наверно, о чём они сразу спросят! Чем, по нашему мнению, отличается представитель сил Света от слуги Тьмы! И что ответим?

— Ну, что… — попытался ответить Лартаяу. — Разве не очевидно, чем отличается? Кто крадёт у других силы, энергию, разрушает их планы и построения — уж точно не на стороне сил Света…

— И — как-то пуст внутренне, — добавил Минакри. — Крадёт — и не может насытиться, будто теряет всё украденное на излучения злобы. Но это ему кажется проще, чем самому измениться к лучшему…

— Ему доставляет удовольствие чужое страдание, — добавил Донот. — Будто — такие излучения и нужны ему для подпитки своей злой внутренней сути…

— Даже не то что пуст — скорее дисгармоничен, — уточнила Фиар. — И потому получает удовольствие от разрушения… Хотя сам не способен существовать без плодов деятельности положительного разума, на котором паразитирует. А генерирует — лишь извращённые мыслеобразы, отравленные энергии. Будто перерабатывает творения других во зло… И — чем не суть того же минус-разума?.. — вдруг поняла Фиар. — Паразитизм на всём положительном — и претворение в отрицательное…

— Как верно сказано, Фиар… — согласился Герм. — Да — и ещё что… Кажется, я понял, что имеют в виду, когда говорят: в тонком мире — всё как и в плотном… Тут же — явные биологические аналогии! В астрале — как бы есть свои, духовные сапрофиты, перерабатывает остатки отжившего, и такое разрушение действительно — обратная, неотъемлемая сторона созидания! Но есть также хищники и паразиты — которые разрушают жизнеспособное, а вырабатывают отраву и отходы! И даже, помню, Хальбир так и говорил — им нужна именно нечистая, замутнённая энергия!

— И правда… Вот же он — переносный смысл плотоядности! — ошеломлённо понял Джантар. — Который мы по недоразумению везде в этих текстах принимаем за прямой! А дело — вовсе не в том, что нельзя есть продукты животного происхождения! Не пользоваться чужим страданием, не зависеть от него как источника энергии — которая всё равно уже не будет чистой!

— Точно… — ответил Итагаро. — И мы вполне можем так сказать, если что… Хотя в текстах всё подано буквально — а это уже ты понял сам… И потом, в дикой природе хищник не виноват, что он — хищник… Правда, тут уже — опять выход на вопрос о самом происхождении зла. Или вообще — всякой двусторонности, противоположности… А они засыпали нас таким потоком версий на этот счёт, что логичнее всего предположить: вряд ли ближе к ответу, чем мы сами…

— Мальчики, но что это мы? — спохватилась Фиар. — Опять говорим так, будто ожидаем, что нас сразу начнут в чём-то обвинять! То ли нас лично, то ли — вместе со всем нашим человечеством!

— Правда… — согласился Джантар. — Но — в каком плане и читали всё это… Только обратишься к высшим существам — сразу начинают искать пороки в тебе самом. Хотя мы нигде не читали — чтобы кто-то искал их в такой ситуации, как мы сейчас… Но давайте наконец вспомним — что знаем реально? Традиционные представления о битве сил Света и Тьмы, об Иерархии Света — она же как будто и есть Космическая Иерархия? И также — что какие-то силы хотят считаться нашими благодетелями и вести нас по пути, который мы должны принять как единственно правильный… Но нам не дали приемлемого для всех совета, как стать лучше и совершеннее — наоборот, сеют рознь и страдания множеством противоречивых откровений, изводят чувством безнадёжного несовершенства. Будто и хотят, чтобы мы не стали лучше — а вечно зависели от них, блуждали в потёмках их хитросплетений, не видя выхода. И сами церковные организации, основанные вокруг этих учений — со временем превращаются в почти сыскные ведомства. На что, кстати — неизвестна даже какая-то реакция самих пророков, основавших эти церкви… То есть — чьё-то участие в нашей истории для нас загадочно, Единый План, по которому нас ведут — непонятен, цель его нам не раскрывают — но винить во всех неудачах и трагедиях нам предлагается лишь себя… А иначе получается — уже мы в чём-то обвиняем Иерархию Света, от которой зависят наши судьбы, поскольку сама наша планета есть поле великой космической битвы Добра и Зла. Но и не идти же к ним — с каким-то скандалом, обидой за то, что они пока не одержали победу в этой борьбе, не оградили нас от каких-то опасностей, вообще не решили за нас всего… Да, вот именно — не решили за нас всего как-то по-нашему, не поняли нас лучше нас самих! Что они — не какие-то «лучшие мы», чем мы сами! Если тут вообще — не какое-то наваждение… — вдруг спохватился Джантар, почувствовав неладное.

— Действительно… — забеспокоился Итагаро. — Этот низший астрал — он же совсем рядом, вокруг нас! И не хватало ещё, чтобы оттуда слышали наш разговор…

— Вот именно! — спохватился и Минакри. — И нас будто к тому и толкает, чтобы получились не мирные переговоры — а что-то, больше похожее на ссору или допрос!

— Значит, у нас нет права спросить и о синтезе пищевых продуктов, заменяющих мясо? — возмутился Итагаро. — То есть — почему и тут вместо конкретной информации лишь засыпает нравоучениями? Такими, что, кажется, проще уморить себя голодом, если бы не грех самоубийства?

— Да потому, что эти технологии мы можем и должны разработать для себя сами! — ответил Минакри. — Исходя из особенностей нашей, фархелемской органики!

— Методом проб и ошибок? — переспросил Итагаро. — А как же их более высокая техника? При которой они могли создать тут у нас такой биореактор уже тысячи лет назад — и пусть бы работал под надзором жрецов при каком-нибудь храме! Вот и была бы настоящая, деятельная гуманность! Хотя — сразу привело бы к искусственному ускорению нашего развития, а то и открытому контакту… Ведь нельзя обслуживать реактор без понятия, что и как там происходит… Но видимо, это уже не входило в их планы… Хотя подождите… Если мы так хорошо понимаем всё сами — зачем спрашивать их?

— Так можем и не спрашивать, — ответил Минакри. — Но если спросят они…

— А вообще… — Итагаро снова задумался. — Понимаете, вот говорим об этом — и действительно чувство, будто мы хотим найти в них что-то доброе, чистое — а кто-то нашёптывает: ищите плохое, ищите, что они не могут или не хотят сделать для вас. Будто это и есть их подход: как благоговеть перед ними, они всемогущи, а в реальных делах или перед реальной опасностью ты одинок… И от нас требуют абсолютной чистоты — а сами не готовы снизойти ни к одной нашей проблеме. А потом — уже сам начинаешь чувствовать вину, что так подумал о них… Заметили?

— Заметили… — удивлённо ответила Фиар. — Мальчики, правда… Так и есть…

— Но мы не должны испытывать чувства вины! — встревоженно ответил Донот. — Мы же знаем, что обитатели низшего астрала так и выкачивают из человека энергию — через чувство вины, стыда, страха! А главное — так сами можем страшно ошибиться…

— И точно — всё как-то стало путаться, — призналась Фиар. — Люди иных миров, духи человеческого уровня, высшие духи… И мы уже как бы возлагаем на одних ответственность за гипотетические просчёты других… А так же нельзя…

— Но кто-то веками цепляется за вопросы, ответов на которые мы не знаем! — попытался возразить Ратона. — И говорит как бы с позиций их знатока! И чуть не на каждой гипотезе нагромождено столько лживых версий, недомолвок… И это — по вопросам, которые тут же провозглашаются жизненно важными! Странно ли, если мы хотим понять, в чём дело?

— Но и не возлагать же на них ответственность за шалости наших низших духов… — Фиар почему-то не стала продолжать.

— И всё равно что-то не так, — ответил Герм. — Говорится от их имени — высших сил, высших цивилизаций — а те будто сами об этом и не знают и не дают нам разъяснений. А здесь, в своём мире, мы только слышим — все беды от маловерия. Но маловерие — недостаток веры в кого или что? В кого-то, чей уровень — судьба целых стран, народов, государств? Или — в высшие космические цивилизации? Или — в кого-то высшего среди нас самих, людей Фархелема — на кого замкнуты судьбы множеств «обыкновенных» людей? Ну, а мы с вами — какие люди, «обыкновенные» или нет? Исторические личности — или рядовые страдальцы, которым достаётся рикошет кем-то уже определённой судьбы целых множеств? Давайте сравним: считаем мы возможным ради блага всех пожертвовать судьбами некоторых — при этом даже не раскрывая им самой цели? И что для нас Иерарх: праведник, заботящийся о благе каждого — или полководец, который ничего не должен отдельному солдату и не ответствен перед ним, а лишь использует как орудие своих планов? И если так — каким солдатом предпочёл бы быть каждый из нас: сознательно принявшим цель, и весь связанный с ней риск и трудности — или которому просто навязали цель, даже не объяснив, что его ждёт, и чем он рискует? Не правда ли — для нас, каймирцев, ответ очевиден? Но там везде — либо человек должен исполнять свою часть неведомого плана, навязанного некой волей, либо до него толком и не доведена ничья воля, а сам он — поле борьбы разных сил, одну из которых надлежит считать Добром или Светом, а другие — Злом или Тьмой! А кто из них кто — соображай сам, ведь не их дело ещё что-то тебе объяснять? И вообще, ты — не равноправный сотрудник, ты — только орудие, но помни, что за всё с тебя же спросится полной мерой? Однако если они все рассуждают так, то… кто из них, собственно — силы Света?

И уже Герм вдруг так резко остановился, что Ратона, шедший следом, едва не налетел на него — а затем пришлось остановиться и Джантару, и остальным. И было от чего — кажется, всё сразу обретало совсем иные очертания…

— Нет, в самом деле, — продолжал Герм, — если сообща надо отстоять наши коренные интересы, и мы вместе противостоим злу — почему кто-то позволяет себе скрывать от остальных смысл происходящего с ними? И более того — надо идти к нему на поклон, чтобы он разъяснил нам, что есть наша цель? И мы настолько свыклись с идеей чьего-то верховенства и какого-то нашего предназначения — что и не задумываемся: а кто и почему нам его определяет? Кто позволяет себе вести нас путями шока, отчаяния, предельных напряжений — и каким образом это необходимо для конечной победы Добра? А все эти исторические катаклизмы? Перемещения стран, народов, армий, заговори, кровавые междоусобицы, войны, пытки, казни — и… плохие оценки по истории, выставляемые нам в каждом очередном учении? Тоже — суждённые события, предначертанные Единым Планом, суть которого на нашем уровне понять не дано? И вообще — если каждый народ с его обычаями, законами, культурой и верой зачем-то нужен, как часть Единого Плана… что дальше, когда эта часть завершена? Где-то для каких-то иных миров свою роль сыграл — и всё, здесь не нужен, его можно ликвидировать? А как же люди, которые причисляли себя к нему — и тоже во что-то верили и на что-то надеялись? И в другой раз… и нам, каймирцам, кто-то скажет: либо растворяйтесь среди других рас, либо вымирайте? Так как каждый народ и культура, не говоря уж о личности — не более, чем полуфабрикат какого-то творения в иных мирах? То есть — самостоятельной ценности никто и ничто здесь не имеет? И всё, что происходит в нашем мире, нужно лишь затем, чтобы преподать кому-то урок? Есть план, объединяющий миры, есть неведомая нам цель, а переживания людей этого мира — не в счёт? Но для нас-то этот мир — не бренное и не тленное, это — наш дом, пусть временный, мы живём здесь, пусть с перерывами — и хотим по-своему обустроить его для счастливой жизни! Так по какому праву кто-то мешает нам в этом, заставляет страдать в назидание кому-то? По праву силы? Но какая же они тогда Иерархия Света? Разве так мы представляем её себе? — Герм на мгновение умолк, судорожно переводя дыхание. — Нет, я не утверждаю, что они — злые, что они — наши враги. Они — просто никакие и есть. Наши переживания им непонятны, добрых чувств к нам у них нет — и они даже не понимают, чему подвергают нас, строя свои планы и идя к своей цели… Они не жили нашей жизнью, не умирали нашей смертью — откуда им знать это? Но пусть бы хоть сейчас до них дошло: те, кому безразличны наши чувства, кто ворочает судьбами человеческих общностей, не понимая, каково при этом отдельному человеку — не могут восприниматься нами как Иерархия Света! И пусть не требуют твёрдости в вере от тех, кого ведут будто с мешком, надетым на голову! Мы не можем верить в то и благоговеть перед тем, чего не понимаем! И не довольно ли с нас уже политиков-людей, с их играми «по-крупному» — плюс-минус тысячи, миллионы сломанных судеб?.. И если они — не такая уж безоговорочная Иерархия Света, как мы думали — пусть и договариваются с кем-то на своём уровне, а не сталкивают нас между собой!..

«Подожди, это просто срыв… Надо успокоиться…» — хотел было ответить Джантар, но сам вдруг почувствовал: если не во всём, то во многом Герм прав. И говорил он твёрдо и уверенно — совсем не как человек, впавший в отчаяние…

— Герм, но так нельзя, — с тревогой ответила Фиар. — Это опять — подсознательное ожидание всемогущества…

— Но сам я тоже не всемогущ! И что — зная предел моих сил и видя мою слабость, вы стали меньше мне доверять?

— Нет, конечно… — Фиар больше не нашлась, что сказать в ответ.

— И монаха, с которым едва справились вдевятером, мы не признали бы своим духовным лидером за одну его силу, верно? — продолжал Герм.

— Ну разумеется, нет! Но к чему ты это…

— К тому, что в мире людей имеет значение и мудрость, и совесть, и сострадание — а не только мощь и масштабы! И ценность для нас — сама личность, а не её место в чужом плане и то, как она исполняет чужую волю! И Космическая Гармония для нас — не тупое подчинение, а сознательное сотрудничество и сотворчество! Но сознательным сотрудникам — доверяют, как равным! А там, где надо дрожать, боясь плохо повести себя и лишиться покровительства — получается… точно, как сказано в прошлогоднем постановлении о реформе школы! Их опасаются — и вольно или невольно обманывают, но не любят и не уважают! А если у меня и был просто срыв… — уже спокойнее заговорил Герм. — На который они сами меня и спровоцировали… То опять же — зачем им это? Они, что, считают необходимым пропустить каждого из нас через испытание на самом пределе сил? Явить в самой трудной ситуации не то холодную улыбку, не то царственное спокойствие: твоё восхождение нужно тебе, но не нам, провалишься — твоя проблема? — и посмотреть, как поведём себя? Так и ответ: зачем я — в такой ситуации, как сейчас — буду рваться к тем, кому не нужен, кто лишь играет на моём отчаянии? И только ещё вопрос: а где же настоящая Иерархия Света? Те, кто не провоцируют доверие с двойным дном, в котором скрыт страх потерять покровительство — а у кого с нами действительно глубокие общие интересы? Или пусть — временные, в какой-то борьбе, но хотя бы — понятные нам самим, без этих тайных путей, которыми нас ведут, не раскрывая истинной цели?

— Знаете, и мне надо разобраться в своих ощущениях… — вдруг сказал Итагаро. — А то тоже — будто что-то подсказывает: что вы так возитесь с этим благом своего человечества, которое лишь годится, чтобы кто-то управлял им извне? И у вас, детей, даже не раскрыты все энергоцентры — а какую труднейшую миссию кто-то на вас возложил… Хотя я помню, как ещё в тот раз один из жрецов Храма Неба в Кильтуме сказал мне: Тьма велика, и порой бывает чувство, что ведёшь битву в одиночестве… А нас — всё-таки девять…

— Но откуда может идти это влияние? — забеспокоился Ратона. — Ведь тут — даже не аномальная зона. Просто — военно-запретная, только и всего…

— А откуда мы знаем? — переспросила Фиар. — И как незаметно подбирается — через собственные сомнения… Нет, правда — не в том ли и дело, где остановились?

— Так пойдём! — Ратона судорожно подхватил с травы ящик, но, не удержав, опустил обратно.

— Нет, подождите… — встревожился Джантар. — А… кем тогда послан знак? И… сколько уже прошли — доверившись кому?

— А от кого — сомнения? — переспросил уже Герм. — Ведь те, кто дали знак — наверняка понимают, кто мы такие и почему оказались здесь! А это действительно, будто кто-то нашёптывает: вы одиноки, никому не нужны, и даже над самим крайним вашим отчаянием в конце пути лишь посмеются…

— И, раз ты никому не нужен — живи для себя и держи оборону от всех, — добавил Лартаяу. — Такая игра на свободолюбии. Сейчас, когда происходит такое…

— Точно… — согласился Ратона. — Я тоже чувствую…

— Ну, так давайте ни о чём не говорить! — предложил Лартаяу. — Просто пойдём дальше!

— Тогда уж, наверно — и не думать? — снова не согласился Герм. — Даже — о том, правильно ли делаем, что идём туда? Тем более — не зная, что там окажется! В самом-то знаке этой информации не было…

«И то верно… — подумал Джантар. — Мы даже не знаем, что там…»

— Но и возвращаться с полдороги ни с чем… — неуверенно начала Фиар. — Мы же пообещали… И люди надеются на нас…

— И им нужна реальная помощь, а не наша слабость или ошибка, — ответил Лартаяу. — Но и — чтобы вместо помощи мы не привели туда врагов… Нет, это явно участок местности с аномалией! Надо быстро уходить отсюда! А думать и говорить — уже дальше по дороге!

— И конечно, опять вперёд, — добавил Минакри, — а то куда же ещё…

Ратона и Итагаро подхватили один из ящиков с продовольствием, Донот и Талир — другой, и все снова двинулись в путь. Теперь Джантар боялся не то что произнести какие-то слова — а и проронить в сознании лишнюю мысль, чтобы она не была тут же подхвачена враждебной сущностью низшего астрала, и не вернулась обратно с искажённым смыслом… И так, в молчании, они прошли не меньше сотни шагов — прежде чем Лартаяу решился заговорить снова:

— Но всё-таки — кто дал нам знак? Что, если действительно — высшие духи, которые могут сужать сознание до нашего уровня? А то, помните, читали — каким-то феноменальным экстрасенсам в древности удавалось переносить сознание на уровень клеток и даже молекул?

— А уровень максимума информации? — напомнил Донот. — Мы же пришли к выводу, что он — наш, человеческий!

— Действительно, что это я… — спохватился Лартаяу. — Но тогда и с самим уровнем высших духов получается что-то странное… Их мощь и масштаб — не сравнимы с нашими — а максимум информации здесь…

— Просто они решают другие задачи… — совсем уже неуверенно ответила Фиар. — Или мы сами чего-то так и не поняли…

— Или — опять же для сравнения пример с человеком и культурой бактерий, — добавил Донот. — Он где-то назавтра по своему времени снова переводит сознание на их уровень — а в пробирке сменились целые бактериальные поколения!

— Точно! — вдруг поняла Фиар. — Вот почему всё в этих откровениях обращено в древность — и будто никто не понимает нашей современности! Для них наша древность была вчера!

И эти её слова, так просто произнесённые — будто громом поразили всех, взорвав окружавшую тишину. И все опять остановились и замерли посреди этой странной дороги между стенами лесной чащи.

— Так думаешь… — растерянно начал Донот. — Но я имел в виду не это. А — что знак по современной для нас проблеме могли дать нам только существа того же уровня, что мы сами…

— А сокращение нашего человечества… — почему-то добавил Лартаяу. — Помните, говорили: духи нашего астрала не могут быть заинтересованы? А… существа нашего уровня — но из других миров? Вдруг всё-таки…

— Но… зачем? — голос Итагаро едва не сорвался на крик. — Зачем им опустошать нашу планету от человеческих тел? Или… опять же — проблема ресурсов? Которые нужны им — как бы ничьи, без конкурентов?

И снова мгновения глухой тишины потекли «каплями времени» — но уже будто медленно, кристаллизуясь в ещё неясную, ответную мысль… «Неужели это возможно? — только и крутилось, однако, в сознании Джантара. — Вправду дошло до такого? Уже всерьёз?»

— Хотя сами их космолёты даже не всегда плотноматериальны… — наконец попытался ответить Донот. — Во всяком случае — как описаны в преданиях и откровениях. Или… им здесь и не нужен плотный мир? Борьба идёт за астрал? Хотя так он и без того переполняется здешними человеческими душами…

— Заселение астралов других планет… — сообразил Минакри. — А наше человечество… И есть для них — лишь питомник, инкубатор…

— Или, наоборот — они где-то вывели другую человеческую расу на основе нашей органики, для заселения нашего плотного мира? — предположила Фиар. — Вот и освобождают место. А сам наш астрал для них — свалка душ старого образца, не более? Ну, если тут всё — бренное и тленное…

— А космолёты из уплотнённого астрала, полутонкой материи, — начал Герм. — В общем — какой-то не совсем нашей материальности… Что, если для её производства нужна тонкоматериальная рабочая сила?

— И нигде — какого-то реального понятия о таких технологиях… — ответил Итагаро. — Везде, всё — вокруг да около… Но я не думаю, чтобы энергию для такого сложного труда можно было вырвать из человека насильно…

— Так и надо убедить его: что-то отвечает его коренным интересам, работает он в конечном итоге на своих благодетелей! — объяснил Герм. — Которые ведут борьбу с Мировым Злом, защищая в том числе его самого!

— Значит — космические невольники… — потрясённо произнесла Фиар. — Но лететь за этим в такие дали… Тем более — когда уже сами, своими силами, создали звездолёты… И вообще, такую технику — так использовать… Хотя это — наши понятия, там всё может быть иначе… Нет, но… неужели это и есть контакт, которого мы ждали веками? Даже после истории с Иорарой? Происхождение жителей которой тоже неясно… Правда, если космолёты не плотноматериальны — значит, и наши ресурсы для их постройки не нужны. А если кому-то хватило своей энергии, чтобы без помощи техники, чисто магически, создать эти уплотнённо-астральные космолёты — зачем им и наша энергия?..

— Подожди, дай подумать… — остановил её Донот. — То есть… даже не техническая цивилизация в нашем понимании? А — какая-то чисто энергетическая? И всё техническое для них, скорее всего, как-то неестественно?..

— Действуют только интуицией, только магией… — добавил Минакри. — И… наши, фархелемские политики — их колониальная администрация, которая руководит нами здесь? То есть — руководила… А теперь сама стала не нужна своим хозяевам… Бормотали всякий раз что-то невразумительное, только умножая панику — а теперь от них вовсе решили избавиться… Так как, возможно, идёт уже прямое вторжение…

Минакри снова поднял взгляд к россыпи ярко-голубых просветов неба в разрывах деревьев — и Джантар невольно посмотрел туда за ним. Хотя всё было тихо и спокойно, как прежде — какая-то новая тревога уже будто разливалась повсюду…

— И организовать сопротивление здесь некому, — снова глухо и хрипло продолжил Минакри. — Ведь вся эта верхушка общества — везде, кроме Чхаино-Тмефанхии — вовсе не организующая сила нашего человечества… Наоборот — как-то жалко, лакейски «предстояли» кому-то, не зная даже — мифическому или реальному… Приносили кровавые жертвы, заставляли людей участвовать в церемониях само унижения… Скоты… А что тут понимают и могут те же природные духи — я совсем не знаю… Но где-то есть какое-то сопротивление — и оно дало нам знак, где и как с ним соединиться… А мы блуждаем в мифах…

— Значит… реальное инопланетное вторжение? — переспросил Джантар, ещё не веря себе — и снова, как бывало в моменты сильного волнения, не узнав своего голоса. — И тогда уже… партизанская борьба?

— Да, вот вам и ожидания из фантастики, — скорбно, но уже с решимостью добавил Минакри. — И тоже везде — мифы, как это должно быть. Первый контакт с существами, которые абсолютно ничего не знали о нас… Встречи в космическом пространстве нашего и их космолётов, размером тоже чуть не с город… Космолёты — ядерные, термоядерные, аннигиляционные, планеты — кислородные, азотные, серные, хлорные, существа — человекоподобные, щупальцевые, сегментированные… Впрочем — это уже есть в Иораре… И даже ещё — какие-то колониальные, и чуть ли не микроскопические, и бесскелетные, и подобные плесени, и почти что растительные… И со всеми там происходил какой-то контакт, со всеми находился общий язык… А реально — сперва споткнулись о баню-туалет, а теперь вот это…

— Нет, а… если кто-то просто создаёт в нашем же астрале новый слой? — вдруг предположил Донот. — Для борьбы ещё с кем-то здесь, на Фархелеме? Для чего и перетягивает туда такое множество душ?

И вновь повисла тишина оцепенения — но сразу как бы и взорванная этой новой догадкой, брошенной в неизвестность…

— То есть — опять пришли к тому же? — первым заговорил Лартаяу. — Нет, но цель… Они, что, хотят создать там сообщество, полностью автономное от плотного мира? И потому готовы уничтожить цивилизацию здесь? Или сами готовятся завоевать астральные миры каких-то других планет? Или речь — об оккупации всей нашей планеты союзом объединившихся злых божеств? Которым стали не нужны уже и политики, и жрецы как какие-то посредники — хотят править сами и только сами?

— После того, как веками готовили к этому малограмотные массы общества… — добавил Ратона. — И вот зачем нужны были эти каноны религий… Как какие-то «своды всезнания» — где в одну кучу свалено всё, что знали и во что верили в каждый данный момент… А потом, пусть реальная жизнь в это уже не укладывается — всё равно молись на старое, иначе ты — враг общества здесь и богов там… И вот так поиграли на властолюбии политиков, а теперь их самих — на свалку?..

— Мальчики, но вы думаете… — глухо и напряжённо начала Фиар. — В самом деле так может быть?

— Или нашу планету пытается занять вообще какой-то небиосферный интеллект? — внезапно предположил Талир. — Я имею в виду — как какие-то роботы, слуги тех, кто сам появляться здесь не собирается?

— То есть опять же — как в фантастике ещё прошлого века? — вспомнил Джантар. — Слабые люди-повелителя и могущественные машины-рабы? Или просто — цивилизация довольно примитивно мыслящих машин? Но зачем такому разуму планета с биосферой? Тогда им скорее подходит Тарменех — полезные ископаемые есть, но ни влаги, ни той же плесени… Если возможна сама такая цивилизация…

— Да и расточительность от излишнего богатства — признак низкой технической культуры, — добавил Итагаро. — А высокоразвитая цивилизация, способная строить звездолёты — должна ещё прежде этого освоить малоотходные технологии. И просто за полезными ископаемыми в другую планетную систему уж точно не полетят… Хотя — всерьёз ли мы… о таком? — оглянувшись по сторонам, спохватился он. — Действительно думаем, что всё это возможно?

И будто покатилась обратная волна — удивления, потрясения, едва ли не шока от того, какие мысли только что приходили на ум…

— Точно… — спохватился Донот. — Ещё ничего толком не знаем — а нас уже куда понесло…

«И даже не сходим с ума, перебирая такие версии, — подумал Джантар. — Потому что не имеем права сойти…»

— И только предполагаем — что могло быть то лазерное представление в небесах, — тихо добавил Герм. — Или — о чём нас могут спросить в конце пути…

— И даже не знаем, какой враг нам противостоит, — после короткой паузы ответил Итагаро. — Как рассуждает — как персонаж мифов или просто как солдат, человеческая ли вообще у него логика… И ясно только одно: нами правили предатели. Иначе мы уже могли иметь свои космолёты — а не остаться на случай возможного вторжения нищими и техникой, и духом…

— Но даже если те считают нас дикарями, сами — дикари ещё худшие, — добавил Ратона. — Тысячелетиями только и делали, что мешали нам развиваться…

— Или тут — просто эксперимент по выживанию нашего человечества, — предположил Итагаро. — Иначе давно бы уже кто-то заявил о себе как новой власти. Хотя возможно, и заявил — просто мы тут ещё не знаем…

— Да, не знаем, что происходит и в каких масштабах, — ответила Фиар. — До сих пор — не знаем. И — не имеем права зря рисковать собой, ринуться в бой и проиграть его. Но пока нам дали знак — и мы идём, куда он указывает. Не знаем, правы в этом или нет — но идём… Ведь ничего другого не остаётся…

— Идём, — под влиянием мгновенного порыва (после таких же мгновенных колебаний) решился Джантар. — Стоя здесь, не узнаем ничего большего, и никому не сможем помочь. Так что идём…

45. Прошлое и будущее

… — И всё-таки — кто нас там встретит? — донёсся до сознания Джантара негромкий голос Фиар. — И какими они окажутся?..

Джантар открыл глаза, быстро вспоминая, где это он очнулся… Над головой — был потолок скального грота, где они уже под вечер решили сделать привал, совсем обессилев от долгого пути. Слева, в просвете выхода, виднелось розоватое вечернее небо. Тропинка здесь проходила чуть в стороне — но единственное за всю дорогу её короткое ответвление поднималось к этому гроту под довольно большим углом, и потому Джантар не видел самого спуска — лишь верхушки деревьев и небо над ними. Но там, снаружи, хотя бы всё выглядело как обычно. Будто с самим их миром ничего страшного не случилось…

— Я имею в виду — их мнение о нашем человечестве, — уточнила Фиар. — А то даже по самым серьёзным текстам — везде рассыпано: «вы не сможете понять», «вы пока не готовы»… А это — тексты уже для жрецов, для посвящённых. То есть — они так отвечали и древним жрецам, когда те спрашивали о строении живой материи, молекул, атомов, возможно, даже радиоактивности? Им, в те времена — духовной элите нашего человечества?

— А откуда мы знаем — объяснили им толком что-нибудь или нет? — ответил Итагаро. — И насколько потом осталось засекречено то, что объяснили? Да ещё вопрос — как могли применить такое знание даже некоторые жрецы? Это мы привычно продолжаем думать о них всех как элите — хотя уже сами видели в интернате, чего стоят некоторые. И к тому же там были свои уровни жречества — и уровни тайн…

— Но я имею в виду самый высокий уровень, тех, кому они доверяли, — снова уточнила Фиар. — Хотя вряд ли мы читали какие-то тексты, предназначенные для них…

— Вот именно, — мрачно подтвердил Итагаро. — А сперва думали — как раз мы изучаем самый высший уровень. Конечно, как же — «тайны цивилизации»…

— Нет, но всё-таки… — снова начала Фиар. — Если, по некоторым данным, какие-то жрецы контактируют с кем-то и сейчас…

— И что мы читали в этой связи? — переспросил Итагаро. — Ту же кашу из общих слов о чьей-то неспособности что-то понять — которую лишь сперва, по неопытности, принимали за серьёзный уровень? И ещё думали — наше человечество так несовершенно, а это — высшие цивилизации… Но давайте хоть теперь подумаем: они, что, и с мудрейшими из нас говорили и говорят как с недоумками? Или — такими же недоумками считают нас наши тайнознающие? Или просто — конкретно мы изучали в интернате совсем не то, вот и продолжаем блуждать в неверных выводах?

— Но что тебя смущает? — не поняла Фиар. — Нам же дали знак…

— Дали-то дали, но я всё думаю — кто? И что знают и могут они сами? Если всё построено на тайнах разного уровня, страхе доверить что-то широким массам — даже среди самого жречества, где есть более и менее посвящённые? Так вот, какого уровня они сами — там, на другом конце стрелки — что знают и что могут? Если мы пришли к выводу, что это — в общем люди нашего уровня? И нам — не до долгих сроков тайной учёбы, не до посвящений в подземельях? А они там — хоть понимают, что происходит? Или — просто завлекают к себе возможных учеников? А то — уже как-то страшно обращаться к тем, кто сделал смыслом жизни хранение тайны. Тем более — сейчас, когда нельзя ошибиться…

«Но это хоть — не о наших горных жрецах? — с тревогой, но ещё полусонно, подумал Джантар. — А то — что же будет, если мы перестанем верить и им?»

— И вдруг это как раз — жрецы совсем не того, самого узкого круга посвящённых? — продолжал Итагаро. — А другие, больше по традиции уверенные, что знают нечто высшее? И, придя к ним — сразу становишься носителем опасных, но при этом — не самых высоких тайн? Тем более, ещё могут сказать нам: какая агрессия, видите — тут, вокруг нас, нигде ничего не происходит? И ещё — захотят удержать нас, раскрывших их местонахождение, не дать уйти… И надо срочно разобраться, с чем мы можем иметь дело! Ведь — уже не до напускания мистического тумана…

— То есть, думаешь… могут ничего об этом не знать? — растерянно переспросила Фиар. — И просто дают знак идущим к ним — как кандидатам в ученики? Да, вот уж — не подумали…

«Но я что-то видел! — вдруг вспомнил Джантар — казалось, даже прежде, чем его бросило в озноб от догадки Фиар. — Во сне… Но — что? Надо вспомнить…»

— И… если прийти туда, просто начнётся обыкновенное посвящение в ученики? — переспросил и Ратона. — Сейчас, в такой обстановке? А мы это сообразили, уже столько пройдя за целый день?..

— Так что делать? — не выдержал Минакри. — Как определить, не идём ли мы в ловушку?

— Да вот думаю, — ответил Итагаро. — А то конечно, «люди дальних миров» ещё в древности не могли не задуматься — в кого вкладывают свою мудрость, и какова её дальнейшая судьба? И, если остались в контакте — то далеко не со всеми. А остальные — взялись перетолковывать и искажать по-своему доступные им остатки… Но эти, как правило, и не уходят в тайные обители — наоборот, известны, на виду…

— Нет, почему — и уходят тоже, — возразил Минакри. — Но дело в том, что высокоразвитую цивилизацию на жреческих тайнах не создашь. Нужны не единицы — а именно большие массы образованных людей. Во всяком случае, у нас она создавалась помимо всяких центров тайного знания. И я не могу представить, чтобы где-то было иначе… А значит — и нас они не должны бы пытаться склонить к иному пути. Если это — не та чисто магическая цивилизация, о которой мы говорили…

— Но есть и явно плотноматериальные следы, — напомнил Итагаро. — Оплавленные скалы, выемки и отпечатки в грунте… А их оставили точно не магические технологии. Хотя опять же — если достоверно, и тут — не одни мифы…

— И всюду — какие-то тайные обители, к которым даже приближаешься со страхом, — добавил Ратона. — И всюду — канонизированные древние гипотезы, догадки, которые тогда не могли проверить, чудовищно долгие сроки обучения… И это — как бы наследие тех древних контактов…

— И что конкретно за тайны — хоть бы кто-нибудь знал, — продолжал Минакри. — А то вот — и книгопечатание в итоге пришло в монастыри извне…

— И тайные астрологические школы, как оказалось, даже не знали всех планет, — напомнил Донот. — Кулайт и Фартум открыла общедоступная, университетская наука…

— Мальчики, но что мы опять обсуждаем? — вдруг резко вскочила Фиар — и её силуэт с бронзовым отблеском вечернего Эяна на коже будто перечеркнул серовато-оранжевый проём выхода из грота. — Нас ждут в Тисаюме, с помощью — а мы никуда не идём! Хотя уже отдохнули…

— Пытаемся разобраться, что делать! — ответил Донот. — А то сама видишь — что знали до сих пор, как нас подготовили! Нагромождения пустых слов о несовершенстве «обыкновенного» человека, величии их самих как учителей и мудрецов — а весь прогресс, развитие идёт помимо их тайных обителей!..

— Вот я и говорю: что они дали человечеству, что сделали для него — непонятно, — повторил Минакри. — Всё, что имеем — достигнуто средствами легальной, открыто существующей науки… А их роль — в чём она? А с другой стороны, сквозь всю нашу историю идёт какая-то явная и тайная борьба — и опять же, где их роль? И — само применение их тайн? Ну, вот сейчас кто-то дал нам знак… А где были раньше — когда всё это назревало, готовилось?

«И то верно… Обратная сторона утаивания знаний… — с возрастающим беспокойством подумал Джантар. — Но к чему мы так придём? И это — когда нужны конкретные действия?..»

— И вот они хотят считаться мудрее и нравственно выше нас, — продолжал Минакри. — Хотят, чтобы мы верили, будто они могут всё предвидеть. А сейчас — только и могут давать туманные знаки… И мы верим — и идём, куда нам указано. Мы, городские дети, которые несколько месяцев перед тем вообще не покидали интерната… И они, при всей их мудрости — что же, не знают, как легко запутаться в этих вопросах, принять правду за ложь? И не понимают — как нам важно знать, чего мы вправе ждать от них?

— Но идёт борьба, — попыталась ответить Фиар. — И они просто не могут сказать нам больше…

— Но нам надо быть уверенными, что идём хотя бы не к врагам! — не выдержал Минакри. — Или — не к психопатам, которые не способны понять, что происходит! А нас запутали в этих легендах, преданиях, мифах…

— Нет, но уж срыв мы себе позволить не можем! — во внезапном отчаянии вырвалось у Джантара. — Тем более — я что-то видел…

— Что видел? — он даже не понял, кто спросил это: одновременно прозвучали несколько голосов. И даже те, кто ещё дремали — вдруг как-то сразу вскочили и резко повернулись к нему…

— Подождите, дайте вспомнить… — стал припоминать Джантар. — Кажется — опять эта стрелка. Но уже — поверх карты Каймира. И конец — где-то на нагорье. Но и это — не всё…

— А что ещё? — переспросил Минакри. — Только подумай, прежде чем сказать…

— Дай Джантару вспомнить, — остановила его Фиар. — Сейчас важным может быть всё…

И — Джантар вспомнил…

Вспомнил — и даже удивился тому, как холод ужаса в первое же мгновение не сковал при этом его разум и волю… Ведь кажется, и было — то, о чём больше всего боялись подумать. Боялись, чтобы это не стало реальностью — и огромные массы людей воочию не увидели такое…

— Огни в небе, — Джантар едва узнал свой голос. — Те самые. На фоне звёзд. Помните, я говорил… Только тогда не понял… И, значит… люди Фархелема действительно увидели или увидят, как падают звёзды… А мы — здесь, в горах. И сами ничего не можем…

И уже, казалось, не то что замерли все окружающие звуки. Волнение тонкого мира вокруг них — и то прекратилось. Будто и там кто-то понял: всё уже слишком серьёзно — и очень страшно. Ведь теперь это была не догадка, не просто слова — он видел….

И снова мгновения текли каплями вечности — но, казалось, в самом деле уже иссякающей. Последние капли времени… Несмотря на все данные науки, всё, что за тысячелетия узнало их человечество…

Но — неужели правда? И… опять же — что будет потом? Какой мир, какая реальность? Хотя и об этом — уже как будто не осталось душевных сил думать и что-то предполагать… И не был возможен какой-то внезапный выход, надежда — как раньше. Ведь это уже было как-то слишком, на самом пределе всех человеческих сил, ума и воли…

«Так что будем делать?» — Джантару показалось, что он услышал голос Фиар — но как-то беззвучно. Должно быть — это и была мысль. И сама обычно не возникавшая между ними телепатическая связь — ещё более обострила чувство какого-то рубежа, предела, грани — за которой…

«Не знаю, — только и смог так же мысленно, подсознательно откликнуться Джантар. — Теперь уже — не знаю.»

А мгновения всё текли — словно в остатках какой-то призрачной надежды, цеплявшейся за безвозвратно ускользающее — и уже страшно было задать вопрос: неужели это — на самом деле? Да и что — «это»? Крушение чего? Их цивилизации, биосферы, представлений о Вселенной — или…

— Подожди… — вдруг снова — как уже было в какой-то из прежних моментов отчаяния — разорвал эту страшную тишину голос Герма. — Как ты их видел? Просто… на фоне реальных звёзд?

— Да, именно так… — со смесью ужаса и проблесков надежды вырвалось у Джантара сквозь пелену нереальности. — Звёзды, а среди них — какие-то огни…

— Мальчики, но тогда это… — голос Фиар едва не сорвался на крик. — Совеем не то, что мы уже было подумали…

Страшное напряжение как-то сразу схлынуло — но лишь наполовину, и почти замерло, колеблясь…

— А что же? Хотя верно… Не то… — понял Джантар. — Звёзды — не могут падать… на фоне звёзд. Но что это тогда?..

И тут — мелькнул ещё образ… Но какой? Джантару даже показалось — он устремился в глубины собственной памяти вдогонку за этим ускользающим образом, пытаясь рассмотреть его…

— Но это… ещё не всё… — вырвалось у него. — Подождите, я вспомню…

— Так что там? — он снова не узнал, чьи голоса одновременно спросили это. Ведь он был весь там, в глубинах памяти, пытаясь уловить сознанием постепенно проявлявшийся образ…

— Сейчас попробую объяснить… Ну… как будто — человек за пультом управления… Какой-то установкой, или летательным аппаратом… И перед ним — огромное окно или экран. Но что на нём — не пойму…

— А сам этот человек? Как он выглядел? — снова почти одновременно спросили Донот и Герм.

— А сам — виден как-то странно… — продолжал объяснять Джантар. — В каком-то синем или серебристом освещении… Наверно — от этого окна или экрана. Не сам же по себе он такой… Или… — мелькнула новая внезапная мысль. — Думаете… это он и мог быть? «Человек дальнего мира»? Но нет, по виду — совсем как мы. Строение тела, черты лица, даже причёска — точно как у нас у всех…

— Но не просто же так ты его увидел, — с дрожью в голосе от волнения ответила Фиар. — Это — что-то значит…

— И сам, похоже — совсем молодой, как и мы, — продолжал Джантар. — И так напряжённо смотрел в это окно или экран… Как будто — в пылу битвы или погони за кем-то…

— А общее впечатление — какое? — переспросила Фиар.

— Он мне как-то сразу понравился, — признался Джантар. — И всё же — что там было, за окном или на экране… Похоже на кадры аэрофотосъёмки, что ли… Далёкая поверхность планеты, над ней клубятся облака… Но всё — в каких-то необычных цветах. Даже объяснить трудно… И потом… — вдруг вспомнил Джантар. — Был ещё и коридор внутри какого-то огромного сооружения — но это не здание. Скорее — техническая установка или транспорт… Но неужели… действительно звездолёт? И там их было уже несколько — таких же молодых и похожих на нас… И на груди у всех — эмблема… Как бы вам объяснить… Я даже скорее понял смысл, чем успел рассмотреть…

— А смысл — какой? — возбуждённо переспросил Минакри.

— Ну, как бы — два изогнутых кольцом снопа какого-то растения, скрещенных внизу и перевитых красной лентой, — начал объяснять Джантар. — И оно у них — основной продукт питания, что ли… Но — совсем незнакомое, у нас ничего похожего нет. Не знаю даже, как объяснить… Соплодия на длинных стеблях — но не как у наших семенных растений. Длинные, вытянутые семена — или просто каждое с длинной остью — двумя параллельными рядами… И эти пучки изгибаются кругом, а в круге… два каких-то их древних орудия — я не очень рассмотрел — на фоне диска планеты. А наверху, где оба пучка смыкаются — пентаграмма…

— Да, непохоже на фархелемские гербы, — сказала Фиар. — Хотя подожди… Ты не сказал «оружие»? Ты имел в виду…

— Вот именно! — воскликнул Джантар. — Орудия мирного труда! Одно — древний изогнули нож для сбора… этого же растения, а вот другое… Не помню…

— Но тогда это… — голос Фиар вновь дрогнул. — Точно как в гербе Чхаино-Тмефанхии — древние орудия мирного труда под звёздным небом! Не то, что у других: какое-то оружие, хищные ящеры! Даже у Лоруаны…

— Я понимаю, что ты хочешь сказать, — так же дрогнувшим голосом ответил Герм. — И мне — хотелось бы надеяться… Если уж так…

— И, значит — они… здесь? — словно ещё не веря услышанному, переспросила Фиар. — На самом деле?

— И всё же давайте осторожнее с выводами и догадками… — Герм едва смог унять дрожь в голосе. — Ведь это — совсем другая цивилизация. Если Джантар не ошибся…

— Но тогда значит — за наш мир действительно идёт борьба, — продолжала Фиар. — И это — уже не мистика, не предположения. Наяву…

— И нам… есть кого о чём-то спросить, — добавил Джантар. — И можно предполагать, кто дал нам знак…

И будто лишь с этими его словами наконец схлынула волна напряжения — и он, словно очнувшись, лишь тут открыл глаза. Хотя — это порождало уже новый вопрос…

— Значит, у них самих — летательные аппараты… — начал Донот. — А нам — просто идти к ним? Три дня? Когда мы так нужны в Тисаюме…

— Или у них всё — только для заатмосферных полётов? — предположил Герм. — Нет, я понимаю, сам звездолёт на планету не сядет — я имею в виду посадочные капсулы. Так же, как там были — дирижабль и вертолёт… Но и их капсулы могут садиться не где угодно — а то и вовсе не предназначены для посадок на планету с атмосферой…

— А я и не понял, что было на экране, — признался Джантар. — Я имею в виду: с высоты самолёта — или из-за пределов атмосферы, с орбиты спутника…

— Но тут-то уж — не так, как у некоторых наших мистиков, — предположил Ратона. — Когда не сами они ищут последователей — а ученик должен идти неизвестно к кому на поклон…

— Вот именно, — добавил Герм. — Хотя казалось бы, сами лучше знают, где и кого искать — а смотрят, как неопытный ученик становится добычей Тьмы…

— Нет, но если идёт борьба… — начал Талир. — И им нельзя выдать себя лишним полётом сюда, за нами… Нельзя, чтобы кто-то видел, откуда они взлетают, где садятся…

— И потому только дали знак, как к ним идти — чтобы лишний раз не выдать себя? — понял Ратона. — И… с наступлением темноты — снова в путь? Так как дальше на стрелке — ночной участок?

«И это — уже точно на самом деле? — подумал Джантар. — Война не мистических, а реальных сил за нашу планету?»

— А там — и пересечение с какой-то дорогой, — сказал он вслух вместо этого. — Помните — две белые полоски…

— Да, ты говорил, — вспомнил Герм. — И дальше — внизу, в долине — как будто и есть эта дорога. И всё-таки — куда нас ведут, и что за странная местность? Тропинка, дорога — и всё как будто заброшено…

— Странно, — согласился Талир. — Но что остаётся — если мы уже здесь, и надо идти дальше? Ладно, я пойду вперёд, посмотрю, как спуститься в долину. А вы подождите здесь…

Он встал и вышел из грота. И Джантар наконец попытался встать, высвободив затёкшую руку, которую во сне подвернул под себя — но, неловко повернувшись, вскрикнул от боли. Ведь он лежал прямо на каменном полу грота — неровности которого глубоко врезались в тело, отпечатавшись чёткими прямыми следами.

— Сейчас пройдёт, Джантар, — сказала Фиар, подсаживаясь к нему. — И как ты неудачно лёг — прямо на этот выступ…

— А я свою постель оставил в интернате, — почему-то вспомнил Ратона. — Хотя тут — проблема, о которой даже сейчас не забудешь. И такую ткань ещё попробуй найди, если что…

— Нет, что-то не так, — вдруг сказал Герм. — Люди, точно такие же, как мы… А… вдруг мы не так поняли? И они — совсем не из дальних миров?

— А откуда же? — переспросил Ратона. — При такой-то технике?

— Из нашего будущего… — не сразу решился Герм. — Из будущего нашего мира…

И снова, в которой раз за эти дни — все замерли в оцепенении. И Джантар странным образом, на краю сознания, понял — что сам забыл о своей боли (и Фиар — что пыталась её снять)…

— Так думаешь… из будущего? — прошептал Минакри. — Хотя верно — не из прошлого же…

«Где будет освоено какое-то новое культурное растение… — Джантар даже не понял, сам подумал это, или услышал чью-то мысль, или даже как мысль — слова, произнесённые вслух. Странно, но сейчас, в таком состоянии он не смог различить. — Как… основное продовольственное. И станет — частью эмблемы…»

— И перемещаются во времени, а не в пространстве… — так же потрясённо ответил Джантар. — А эта поверхность планеты в негативно-фиолетовых тонах… Нет, наверно — тоже что-то другое…

— И они… уже знают, что будет дальше? — сообразила Фиар. — Если они — из будущего?

— А главное — это значит: и там, в будущем, есть наша цивилизация, — Джантару едва удалось сдержать судорожное дыхание. — И они явились помочь нам — тут, сейчас, в своём прошлом — чтобы само их будущее могло состояться… Понимаете? Ведь если проиграть бой сейчас — всё рухнет и там, дальше…

Опять повисла тишина — в которой каждый пытался сам, молча осмыслить эту новую истину. Но в этот раз она длилась недолго…

— И там есть именно техническая цивилизация, — вырвалась у Джантара новая мысль. — А не — эта, тайная, основанная на посвящениях единиц… Ведь такую технику «посвящённым единицам» не создать — это доказывает вся наша история. Несмотря на уверения самих посвящённых, что так знание дробится на множество узкопрофессиональных истин, каждая из которых не делает человека лучше… И что выдающихся людей — мало, а тысячи более-менее грамотных исполнителей — в критических ситуациях не могут выйти за рамки заученных знаний и умений, и это приводит к тем большим трагедиям, чем большей мощью овладело человечество… — слова одно за другим срывались у Джантара, и он даже не совсем понимал, почему говорит всё это. — Помните, сколько читали на эти темы? Хотя так и есть: общество, основанное на доступности знания лишь немногим избранным — пусть даже праведникам и гениям — всегда проигрывало обществу, где был массовый слой средне образованных людей…

— Да, не доспорили когда-то, — вспомнила Фиар. — Но до того ли сейчас…

— А вдруг как раз сейчас это важно? — продолжал Джантар, снова не понимая, что заставляет его говорить это. — Помните, когда-то мы говорили: наша культура опоздала с идеей одухотворённой технической цивилизации, пока шемрунтско-северная — с её сниженными требованиями к человеку как личности и специалисту — развивалась быстрее? И всё же: получили толпы односторонне развитых личностей, и так мало — гармоничных? Но все народы нашего человечества — либо вступали на такой путь к техническому могуществу, либо растворялись во тьме веков, уступая место другим! В крайнем случае — плелись в хвосте чужой культуры и технической мощи! И лишь мы избрали какой-то средний путь… Но те, кого я видел — не очень похожи и на нас, каймирцев. Разве что один — но и тут я не уверен. Вот и вопрос: какая она — техническая цивилизация там, в будущем? Да, им, получается, удалось отстоять от какого-то врага наш мир — но какие они сами?

— И снова — только предположения… — напомнила Фиар. — Однако верно… Мы же не знаем точно, какие они… Это несколько лет назад всё казалось так просто…

— Так думаете, они — из нашего будущего? — спросил, появляясь в проёме грота, возвратившийся Талир. — И ведут нас — по пути, который знают из своего прошлого? То есть — знают, что и эту рельсовую дорогу в долине мы должны перейти ночью, хотя она совсем рядом? И — именно поблизости от этой станции? Да, я только что видел — там заброшенная станция, с остатками ржавых вагонов…

— Секретные ведомства, секретная жизнь, о которой мы ничего не знаем, — сказала Фиар. — А у них тут была дорога, станции… Но что теперь? Если они знают, как будет дальше… И тут — уже… что-то, связанное со взаимоотношением прошлого и будущего, с тем, что и насколько предопределено… В чём мы так и не смогли разобраться…

— И — сами эти перепады от цивилизации к дикости, — добавил Талир. — От надежд на космический взлёт нашего человечества — к публичной порке, шрамам на животе, каким-то диким культам… И видите — мы уже не знаем, чего ждать от них, из будущего… Кстати — из какого, сколь далёкого? Это раньше думали — что от производства собственных космолётов нас отделяют всего десятки лет… И вообще — для чего они здесь? Если наша современность для них — свершившееся прошлое?

— Или — его всё же можно корректировать в ту или иную сторону? — возразил Итагаро. — И именно этим они сейчас заняты? Тем более, тут — как раз момент, когда решается судьба цивилизации?

— А нас ведут… просто на какую-то свою станцию или базу? — поняла Фиар. — И — всего лишь потому, что мы здесь оказались? Или… знают что-то конкретно о нас? О том, как должны сложиться наши судьбы?

«Но не запутаться бы совсем… — подумал Джантар, ощутив себя как бы колышущимся на волнах моря времени или информации, отчаянно хватаясь за некие ускользающие мысленные нити. — Высшие духи, «люди дальних миров», теперь вот — фархелемцы из будущего… И это — когда действительно идёт борьба за сам наш мир…»

— То есть… им уже известна вся наша дальнейшая жизнь? — вдруг спросил Донот. — И… этот отрезок — от нашей до их современности — уже всё-таки предопределён? Или как?..

И вновь окружающие звуки словно поглотило какой-то волной — и все умолкли, постепенно осмысливая сказанное… Ведь это означало… что люди из будущего — спасая свой мир, своё уже сложившееся (там, для них, но пока ещё не здесь, в 7842 году) прошлое — фактически решают и их личные судьбы!.. И главное — уже заранее знают, как они должны решиться! И… даже не только их — или всех нынешних людей — а и судьбы ещё не родившихся поколений, чьи жизненные пути укладывались в промежутке между «здешней» и «той» современностью!..

И… что теперь будет? Неужели все эти судьбы — отныне и пойдут по безальтернативному, единственно возможному пути, который с победой тех будущих людей становится их уже состоявшейся историей? Или… ещё возможно их поражение в этой битве? И тогда… для них с этим может исчезнуть их прошлое? Но как же тогда они сами? И что ждёт нынешних людей — здесь, в 7842 году?..

Нет — а если даже и победа? И с этим — застывшее, закристаллизовавшееся будущее многих поколений? Будущее, в котором уже ничего не изменить — а значит, и нет места надеждам, поискам, сомнениям? Всему, что составляет суть и смысл жизни разумного существа? Лишь полная неизбежность уже свершившихся событий — и никакой свободы воли? И у целых поколений отныне — лишь иллюзия самостоятельных решений и действий? И таким образом… реальностью становится то, чего больше всего боялись в ночных интернатских поисках — жёсткая абсолютная предопредёленность, и оттого — абсолютная бессмысленность и полная безнадёжность существования тех, за кого уже исходно всё решили другие?..

— Нет, но… возможно ли? — оглушённо произнёс Талир — и Джантар понял: тот слышал его мысли. — И у целых поколений — только иллюзия свободы воли? А сами они — как роботы с жёсткой программой, за пределы которой им уже не выйти? А все эти аналогии — бактерия в пробирке, программа в компьютере… Что с ним теперь?..

— Да, как просто всё казалось до сих пор… — как эхо, откликнулся Донот — хотя Джантар краем сознания вспомнил, что «просто» не было и раньше. Хотя тогда в итоге всё оставляло какую-то надежду… А что теперь? Неужели кто-то, спасая собственное прошлое, превратил в такой безальтернативный монолит всё их будущее?..

Или… такой же простой выход, как тогда, ещё возможен и тут? Но — какой? И возможен ли вообще? Если… не исключено, сама эта мысль — уже часть запрограммированного прошлого тех людей, которые сейчас решают судьбу их будущего? И сам он, Джантар Фаярхай, пытаясь что-то делать и о чём-то думать — в действительности лишь отрабатывает программу, от которой ему не отступить даже в самом малом?..

Нет, а если… взбунтоваться, попробовать вырваться за пределы предопределённости? Хотя и тут — нельзя забывать, что идёт борьба за судьбу их мира… И сами они — на стороне тех, кто хочет спасти его… А с другой стороны… что, если и сам этот бунт непокорного разума, не желающего мириться с фатальной неизбежностью — лишь часть той же программы? И точно так же предусмотрен, предопределён ею, как остальное?..

А мгновения текли — и Джантар понимал, что в душе у каждого происходила та же борьба. С одной стороны — фатальная предопределённость, с другой — реальность схватки неких сил за судьбу современного им мира… В которой — даже лучший исход означал для них фатальную предопределённость?..

Или тут снова — какая-то принципиальная ошибка? И в действительности всё — совершенно иначе?

И — тоже следовало бы рассуждать, как тогда? То есть… просто переводя вопрос на следующий уровень, поставив его так — чтобы уже сам «лаборант» оказывался на месте «бактерии в пробирке», или «программист» — в роли изображения на экране компьютера?.. Хотя как это сделать тут?.. Однако верно: их будущее — тоже есть чьё-то прошлое… И значит… точно так же кем-то запрограммированы и те?..

— Нет, а те… сами? — тут же поняла Фиар. — От чьего прошлого зависят они? А те — от чьего?..

И вновь волна чудовищного напряжения будто схлынула обратным ударом — но вновь и не до конца, а будто застыв в неопределённости, на середине…

— Или… они всё же строят своё прошлое заново, как-то меняя его? — взволнованно предположил Донот. — Но тогда — что и насколько они вообще могут? И… кто для них мы сами?

— А — все потомки в промежутке между нами и ними? — добавил Итагаро. — Что будет с их современностью? Если те меняют и их прошлое? Или… иначе в их прошлом и была бы лишь эта мировая катастрофа?

— Но что, чем и насколько тогда определяется? — переспросила Фиар. — Например: мы не можем выйти за пределы свершившегося пошлого наших потомков — или наоборот, сами создаём его своими действиями?

— И тогда — мы же в ответе за то, каким его создали? — предположил Итагаро. — Нет… а кто, в свою очередь — перед нами? Кто и как создал такую нашу современность?

— Подождите, надо во всём спокойно разобраться, — ответил Донот. — Давайте вспомним, что мы читали о предопределении и свободе воли…

— А что мы читали? — переспросил Итагаро. — И много ли истины выловили в потоках пустословия?..

— Нет, а всё-таки… Вот например, мы знаем, что бывают и несбывшиеся пророчества, — продолжал Донот. — То есть — образ события где-то уже существует, и его можно воспринять — но потом здесь, в нашей реальности, оно не происходит… И уже, по всем признакам, уходит эпоха, к которой оно могло относиться — а его так и не было. Значит — прообразы событий… в принципе не обязательно реализуются в этом мире? А иначе, при отсутствии свободы воли — неясен и смысл существования разума, который делает выбор…

— Хотя — как мы поняли раньше? — напомнил Герм. — Прошлое безальтернативно — это будущее имеет варианты…

— Но наше будущее — их прошлое, — ответила Фиар. — И у нас в нём, с их точки зрения, вариантов уже нет…

— Что-то не так, — явно с трудом заставил себя продолжить Герм. — Образы будущего доступны восприятию не вполне, не в целости — лишь до конца отдельной, пока ни с чем не сомкнутой ветви. И разные ветви — как бы содержат разные варианты одного события. Точнее — части вариантов… И стоит ветвям замкнуться иначе — что-то уже не состоится в нашей реальности. Хотя сам образ как одна из возможностей — уже был… или есть — не знаю даже, как сказать… И — где он теперь находится, какой реальности принадлежит?

И снова застыла тишина. Но было ясно, по крайней мере, одно: теперь это — уже не отвлечённость…

— Например — эти отвергнутые стволы и ветви развиваются где-то в самостоятельную реальность, альтернативную нашей? — наконец продолжил Герм. — Но если так, то — где, в каком пространстве, в каких мирах какой материальности? И… сколько там для этого нужно пространств, материи, или ещё чего-то? И сколько — самих этих миров?

— Нет, скорее всё это так и существует в виде фрагментов, прообразов, — предположил Донот. — И во многих источниках, помните, сказано — тонкоматериальных? И сложившихся — именно как плоды чьего-то мыслетворчества? И выбор между ними — делает своей волей разумное существо в некой узловой точке… Но тогда… и сама наша «телесная» реальность — складывается сперва как итог того, что кто-то представил, подумал… Правда — как же так?.. В прошлое — уходит один, уже состоявшийся ствол, а в будущем пока — густая крона ветвей… Куда деваются потом отвергнутые ветви? И вообще — куда-то необратимо уходят, так что перескок с одной на другую уже невозможен — или… у нас вдруг действительно может измениться прошлое? Но мы как будто ничего подобного в своём прошлом не помним! Не замечаем — чтобы одни люди внезапно и без видимых причин превращались в других, появлялись и исчезали целые города, страны… Постепенно — да, но не в мгновение же…

— Нет, а если действительно… — вырвалось у Джантара — хотя он сам не понял, что собирался сказать дальше.

— И всё равно — у нас есть чёткая и логически последовательная память о прошлом… — продолжал Донот. — О какой-то определённой реальности в нём… Или… просто сами ветви сменяются не скачком, а последовательно? Хотя — и тогда есть узловые точки, в которых делается выбор…

— Подождите — а чем в принципе отличается будущее от прошлого? — вдруг спросила Фиар. И хотя Джантару казалось, что этот вопрос поставит в тупик всех — Донот нашёлся сразу:

— Так мы, наверно, и воспринимаем как настоящее — саму точку на координатной оси времени, где делается актуальный сейчас выбор. Вернее — непрерывную последовательность этих точек…

— И значит — какой-то выбор на самых разных уровнях идёт непрерывно? — переспросил Герм.

— Да, и делается он существами самых разных уровней, — подтвердил Донот. — Всеми, кто воспринимает данную точку пространства-времени как настоящее. Например, мы выбрали дорогу в Тисаюм — и это для нас уже реализовалось. И не можем перескочить с этой ветви на другую, где оставались бы в интернате…

«А… чувствую ли я эти «сухие», нереальнее ветви? — подумал Джантар. — Хотя есть данные, что некоторые видят и такое. То, что потом не сбывается… И даже, возможно… сон, где я — ночной сторож… — вдруг вспомнил он. — Вот же чего — так и не было…»

— Нет, но что ещё получается с выбором на разных уровнях… — снова начал Герм. — Я выбираю какую-то ветвь элементарного уровня — а высшее существо выбирает другую, более крупную… И так как мой выбор оказался продолжением другой, отвергнутой крупной ветви — я, что, должен делать выбор уже из нового числа вариантов? Которых, возможно, не ожидал, к которым не готов?

— Вот именно… — ответил Итагаро. — И сам, как человек, должен это одобрить… И признать, что мой выбор, возможно, вёл к моему жизненному краху — а так за меня кто-то решил лучше, чем я мог бы за себя… Хотя конечно, я не знаю всего. И потом — я же, как человек, несу часть групповой кармы всех общностей, к которым принадлежу. А общностями водительствуют духи самых разных уровней — и это они лучше знают всё за нас… И вот — решение такого духа бьёт по множеству людей кармическим рикошетом такой силы, что те едва могут вынести. Хотя… будь это всегда оправданное возмездие — откуда берётся новое зло, и соответственно, повод для новых таких ударов? Значит, какая-то мера возмездия не соблюдается — наверно, уже самими людьми? Но легко ли человеку понять, что происходит, в чём он прав или неправ — если он постоянно расплачивается лишь за то, что сам — часть такой-то организации, народа, страны, поколения? Которыми руководят и правители нашего, человеческого уровня — сами такие же люди, как остальные — и те, высшие существа… Да, я чего-то не понимаю, это верно… Но — кто должен больше стремиться понять кого: кто признаёт, что сам он только человек — или кто претендует считаться высшим? А тут ещё и прямо на ходу меняется смысл всего этого… И я как бы должен удовлетвориться тем, что вообще всё не вечно — народы, государства, идеи, культуры, языки — и всё есть некая часть Единого Плана сил Света, которому противостоит такой же план сил Тьмы… Но как же всё-таки — отдельный человек? Меня же в часть Единого Плана, касающуюся лично меня, не посвятили! И вот я сделал выбор — а он опрокинут выбором высшего существа, а потом и с тем кто-то на ещё более высоком уровне поступил так же — и что должен делать я, если не вижу причин, по которым в жизнь моего мира должно войти какое-то зло, разрушение, страдание? Но кто-то уже решил всё так за целые народы? Решил — кто-то, а расплачиваться — человеку? И ему же — чувствовать, что он — помеха чьим-то великим планам, которую терпят из милости?

— Мальчики, мы, что, опять к тому же… — начала Фиар. — А нас ждут в Тисаюме…

— А высшие существа этого будто не знают? — переспросил Итагаро. — И не знали, когда решали, что мы должны трое суток идти к ним?

— Подожди, но одно дело — что мы читали в интернате, и совсем другое — что знают сами высшие существа… — снова попыталась остановить его Фиар. — И нельзя путать одно с другим…

— Однако мы думали, что та наша «мифология будущего» и есть — общепланетный выбор ветви, — ответил Минакри. — Уже готовились к такому будущему, собирались его строить. А кто-то — словно выдернул его из-под нас, подсунув взамен дикость… И нам говорят, мы же и виноваты — пошли по пути разрыва с высшими мирами: отгородились от них наукой, техникой! Но из чего это следует? Где, в чём тут разрыв?

— Но тут — какая идея? — сразу уточнил Итагаро. — Если мы хотим благоустроить этот мир — значит, тем самым уже презираем их и замыкаемся в себе! Хотя почему нам здесь что-то не благоустроить? Разве временный дом надо превратить в свалку потому, что он — временный? Да и — что тогда за цели у них в нашем мире?

— И откуда в нём — сами эти организации, объединения по идеям, разные государства, культуры? — добавил Лартаяу. — И все — в итоге водительствуемые высшими и благими духами? И у всех какое-то предназначение, место в Едином Плане — но как это совместить с тем, на каких идеях многие основаны? Ясно же — не на тех, которые ведут к единству сил Света… И кто придумывает людям такие идеи и заставляет враждовать, если сами эти духи — высшие и благие? А то казалось бы: они, высшие, на своих уровнях так враждовать не могут — иначе не виделись бы нам высшими… Но кто дробит человечество этими организациями и идеями, кто заставляет людей страдать за них? Тем более — если кто-то обладает такой мощью и мудростью, что распоряжается уже и во времени? И — хотя бы потому должен знать и понимать, что чего стоит?

— Опять же: Единый План, воинство Света, духи-водители народов, — повторил Талир. — И у каждого народа — своё предназначение, цель, а потом слабеющий народ уступает место новому, нарождающемуся… И кто решает: у какого народа — какое предназначение, кто, когда и кому должен уступить место? Например, у нас в семьях действительно мало детей — так как мы думаем о каждом, а не рожаем «про запас». А лоруанцы — уже было теснили нас числом пьяных и больных потомков… И где тут сила, а где — слабость? Или — кто вложил в национальный характер дмугильцев кровную месть, если и ими водительствуют благие высшие духи? Это, что же — и есть их доля в Едином Плане, то, что они должны были привнести в грядущее единое человечество? А с другой стороны… Вспомните: во всех этих учениях — и в лагере Света не всё гладко. Упоминаются какие-то слабые, колеблющиеся, изменившие Свету… A человек всё равно должен видеть лишь чистые Свет и Тьму, без полутонов? И не имеет права на своё мнение о том, что ему несут их слабости и просчёты? И от него требуется полная самоотдача и вера — а им можно и отойти от чего-то, и передумать в чём-то?..

И снова тишина, подобная разрыву бомбы — с которой рушилась ещё какая-то иллюзия…

— Идеал и реальность… — прошептала Фиар. — Опять — идеал и реальность… Светлые силы, тёмные силы… И мы так привыкли к этим традиционным понятиям… А тут, по сути — мифологическая абстракция! «Там» — лишь чистые Свет и Тьма, а слабые и колеблющиеся — «здесь», в мире людей… И так укоренилось, что даже не думали: как могут разумные существа во всей их сложности — тем более высшие, чьё величие, как утверждается, на нашем уровне и знать не дано — так чётко делиться на два полюса? И — нам, людям, предлагается разделиться так же? Или… кто предлагает такое от их имени?

— Точно… — так же произнёс Итагаро. — А мы и поняли по-своему: одни — за созидание, другие — за разрушение. Будто все оттенки, полутона — только на нашем уровне. А там — борются лишь две мифологические силы в абсолютной чистоте своих идей…

— И опять же: надрыв человека на пути духовного восхождения к этой чистоте — и их царственное спокойствие, — напомнил Герм. — Твоё восхождение нужно тебе, но не нам, провал на этом пути — твоя проблема…

— И мы… всё думаем — как говорить с персонажами мифов, обсуждаем именно это! — вдруг понял Донот. — Глубоко же в нас заложили… А тут — существа человеческого уровня, с человеческими интересами!

— Хотя в идеале — есть и противопоставление, — неуверенно напомнил Лартаяу. — Созидание и разрушение, синергия и энтропия… И в конкретной борьбе — конкретный вопрос, на чьей мы стороне…

— Ну, так никто же и не предусматривает энтропии — для себя! — воскликнул Итагаро. — А вот — допустить чьё-то крушение в собственных интересах… Да ещё — под благовидным предлогом, ссылаясь на мифы…

— Но тут — уже не до таких иллюзий, — ответил Джантар. — И — не персонажи легенд, которые мы изучали… Не простейшие роли и схемы из сказок, не чистое Добро и Зло… Зачем нас ориентировали на такое?..

— И — могут даже не знать этих ролей и образов из фархелемских мифологий, — добавил Лартаяу. — И наверняка свободны от этих мифологических запретов, ограничений — верности чему мы от них традиционно ожидаем…

— Да, мальчики, — согласилась Фиар. — Мы неосознанно ждём, что есть кто-то высший как воплощение наших идеалов — так нам внушили. А тут — конкретные существа с конкретными интересами… И… как бы мы промахнулись, пытаясь говорить с ними как с теми учителями из легенд — и подвели бы всё наше человечество! Вот что поняли только сейчас…

И уже волна внезапного прозрения покатилась через ауры всех — при мысли о возможном конфузе, к которому едва не подвела интернатская подготовка…

— Но хоть — просто как с разумными существами нашего, человеческого уровня, мы с ними говорить сможем? — вырвалось у Лартаяу. — Например — о той же идее высокодуховной технической цивилизации? Создана она у них, а если нет — что предложили бы нам взамен?

— И если это действительно «люди дальних миров» — считают ли нас в принципе равными себе? — добавил Итагаро. — И опять же насчёт закона воздаяния — физический или юридический?..

— И — является ли для них высшей ценностью сама личность? — словно подхватывая эстафету, продолжил Талир. — Или — только объединение личностей, или — исполнение воли высшего уровня? И их мнение о свободе разумного существа, его самоценности — или жертвенности в назидание другим?..

— И тогда уж — есть ли у них самих личное неравенство, и если есть — в чём состоит? — дополнил этот вопрос Герм. — И насчёт недобровольной жертвы при выборе ветвей на высшем уровне — если он обрекает множества разумных на трудности и страдания, смысл которых им непонятен…

— И — о самой нравственности, — добавил Джантар, охваченный общим порывом. — Достаточно ли самого основного: не причинять зла, не порождать страданий — или и они нагромождают в своих законах мелочь на мелочи, и в итоге можно понести кару просто за неисполнение формальных предписаний, не причинив никому реального зла? И вообще — признают ли они за кем-то право судить и карать других?

— И опять же — по вопросам предопределения, ветвей реальности, соотношения прошлого и будущего, — напомнил Донот. — И — самой идеи чьего-то всеведения относительно низших уровней…

— И — по проблеме возникновения зла в Мироздании, — добавил Минакри. — Что это: только хаос, энтропия — или всё же некий минус-разум с понятиями, обратными нашим? И не есть ли он в самом деле — плод бунта на неком этапе эволюции несовершенного творения против своего творца? И… тогда уж: не есть ли сам человек Фархелема — порождение целой цепи таких бунтов и отпадений кого-то от первоначальной цели? Помните, что читали об этих бунтах творений против творцов… И вообще: обязано ли творение вечно оставаться в рамках предустановленной программы — если чувствует способность к дальнейшей эволюции, чему-то большему и лучшему?

— И — есть ли у них самих эти застывшие «своды все знания»? — предложил вопрос и Ратона. — И соответственно — запреты на идейный поиск в определённом направлении, «кощунственные» вопросы, догмы, которые нельзя переступить?

— А ещё — вопрос о самой доступности знаний, — вспомнила Фиар. — «Тайная» и «открытая» наука, система образования, свобода личности в поиске Истины — или преследование за то, что может не так понять другой… Да, мальчики, но… что получилось? Будто — каждый из нас идёт к ним со своим вопросом! Так — давайте их не забудем!. Пусть каждый запомнит то, что сейчас сказал…

— Запомним, — ответил как бы за всех Джантар, повторив в уме свой вопрос.

— А сама дорога… — продолжила Фиар. — Да, я понимаю — мы хотим скорее вернуться в Тисаюм с чьей-то помощью. Но видите — с каким пониманием ситуации чуть было к кому-то не обратились… И… не затем ли должны пройти эту дорогу — чтобы что-то правильно понять для себя?..

— Возможно… — согласился Джантар спустя ещё несколько мгновений. — И… значит — ничего не меняется? Так и пойдём дальше — ночью, с темнотой, как следует из этого знака?

— Ночью, с темнотой… — уже устало ответила Фиар. — А пока — надо отдохнуть. И — вдруг ты даже что-то сможешь увидеть…

46. Реальность и иллюзия

Однако — в недолгом вечернем сне Джантар ничего больше не увидел. Он просто заснул, и спал крепко, без сновидений — во всяком случае, насколько помнил…

Проснулся он — когда было уже темно, лишь узкий серпик Тарменеха ещё светил на вечернем небе. Все остальные успели проснуться раньше, и ждали лишь его пробуждения, чтобы пройти хоть немного, пока Тарменех не скрылся за горизонтом, но и опасаясь прервать возможный вещий сон или видение — хотя в этот раз видений не было. И, едва он проснулся — сразу отправились в путь, чтобы ещё при слабом свете Тарменеха преодолеть участок редколесья на спуске, а затем пересечь рельсовую дорогу…

Хотя сверху всё казалось почти рядом — спускаться пришлось неожиданно долго, и Тарменех почти коснулся нижним краем горизонта в створе долины вдалеке на западе — когда они наконец достигли края выемки, по которой проходили рельсы. Противоположный же край — оказался совсем безлесным, но даже Талиру с его ночным зрением не сразу удалось найти продолжение тропинки на поросшем высокой травой пространстве, которое тянулось вдаль до смутно видневшейся почти у горизонта лесной опушки… Потом они долго шли в этой траве по временами сужавшейся, а кое-где вовсе почти пропадавшей тропинке — и примерно около часа ночи наконец вышли к лесу, где тропинка, по словам Талира, вновь обретала прежний вид — но он сам предложил остановиться до рассвета, так как не мог уследить в ночном лесу за движениями всех девятерых, а просветное зрение Герма тоже мало чем могло помочь — живые ветки деревьев и кустов он видел неотчётливо, сухие не видел вовсе, и даже мог не различить их на фоне чьей-то ауры. Правда, спать никому не хотелось (да и где бы расположились для сна?), но и разговор дальше не получился — а вскоре и Джантар, и Минакри приняли какой-то новый знак, который поняли как указание немедленно прекратить всякие разговоры, и к тому же — скрестить ноги и руки, образовав замкнутый контур, чтобы не впустить в себя чью-то чужую, враждебную энергию. И так просидели на тропинке, под ночные шорохи и пронзительное стрекотание каких-то лесных обитателей, почти до рассвета — а затем, почему-то больше не испытывая потребности в сне, снова тронулись в путь.

Местность становилась заметно холмистее. Временами приходилось одолевать глубокие долины, крутые подъёмы, и даже что-то похожеe на овраги, но тропинка — хотя и становясь кое-где извилистой, очевидно, в обход труднопреодолимых препятствий — по-прежнему вела куда-то в глубь лесной чащи, ни с чем более не пересекаясь и не давая ответвлений. И вокруг было странно тихо и спокойно — с трудом верилось, что где-то далеко в окружающем мире могло происходить чрезвычайное. Не чувствовалось напряжения, борьбы, опасности — хотя и сама человеческая цивилизация осталась вдалеке, словно за какой-то гранью… Лишь однажды далёкий звук, смутно похожий на грохот выстрела, заставил забеспокоиться — хотя и тут Итагаро вскоре предположил: должно быть, рухнуло старое дерево — и они, снова положившись на тот прежний знак в виде стрелки, двинулись в путь… А горный лес уже становился всё более тёмным, сумрачным — виды растительности постепенно сменялись, да и сама местность… Тропинка уже делала настоящие обходы вокруг каких-то обрывов или пропастей, за переплетением всё более густой чащи отчётливо темнели скалы, небо почти скрылось из виду — осталось только удивляться, почему этот участок пути был отмечен на стрелке одним-единственным изгибом… (Впрочем — абсолютной заданности предопределения и не ждали: ведь это означало бы не надежду и безопасность, а наоборот — крах всех надежд и всех смыслов…)

Говорить же на этом участке пути ни о чём особенно не хотелось — будто все возможные разговоры сводились к высказанным ранее идеям и предположениям, исчерпавшим себя уже вначале — и большей частью шли молча, в тревоге, в неизвестности. Тем более — как ни старался прямо на ходу, ничего больше не мог воспринять и Джантар. И уже не было понятно: реально ли то, что он видел во сне на привале в гроте, реально ли всё, что вообще обсуждали — или случился самый обыкновенный прорыв отравляющих газов, ничего больше, а в остальном — просто подвела интернатская учёба, собственная подсознательная фантазия и напряжённость момента…

…И лишь потом — уже во второй половине дня, когда на внезапно встретившемся расширении тропинки был снова устроен привал — все как-то постепенно, по одному, стали замечать странное. Сперва Ратона и Талир, потом и остальные, кроме Джантара — стали признаваться друг другу, будто мельком воспринимали образы или знаки в виде геометрических фигур, но почему-то не сразу обратили внимание. Затем — Фиар и Талир вспомнили, что при пробуждении у обоих было что-то похожее на депрессию с чувством собственной слабости и безнадёжности всего их пути, справиться с которой стоило немалого труда (и не сказали об этом сразу!), Ратона же — как будто в тот самый момент увидел угрожающий символ, похожий на нож или меч, Герму — послышался как бы издевательский хохот, а Итагаро — потом тоже вспомнил, что видел во сне странное равенство: девятку, равную восьмёрке. Вот это, последнее, не могло особенно не встревожить: их было как раз девять… А вскоре и Доноту привиделось подобное «равенство»: девять равно уже семи — и стало понятно: до них добрались силы зла, пытавшиеся внести смятение в души, и раскол — в сам их круг!.. Весь остаток дневного перехода — старались вообще меньше говорить и думать, и даже не без колебаний решились на очередном привале подкрепиться гроздьями красного ягодного папоротника, чтобы пока не трогать консервы — хотя и знали: какие-то ядовитые разновидности этого древнейшего из сохранившихся в природе Фархелема семенных растений (вернее даже — переходных от папоротников к семенным, из-за чего так и назывался) вовсе неизвестны, да и сами гроздья свешивались с дерева, росшего далеко в глубине леса, и при этом снова был какой-то, уже благоприятный, знак…

…Однако новое пробуждение — застало их уже после заката, в глухом горном лесу, где никто, кроме Талира, не видел даже просветов неба над головами… Да собственно, один лишь Талир и мог что-то видеть, да ещё Герм (и немного — Фиар) различали ауры остальных — самих же их, почти не видевших света аур, окружала практически полная темнота, в которой Джантара из-за укачивания трудно было сохранять равновесие. И, до сих пор уверенные, что всё идёт по известному кому-то плану — теперь они оказались в полном недоумении. Ночное прохождение участка пути, отмеченного на стрелке коротким синим отрезком, оказывалось невыполнимым… Даже возникли сомнения, какой участок был изогнут: этот, второй по счёту синий, или оранжевый, предшествовавший ему? Оказывается, и это они помнили по-разному! И Донот даже снова заговорил было об относительности предопределения, а Герм предложил попробовать найти иной смысл всего знака-стрелки — как вдруг…

…Джантар принял ещё совсем нечёткий знак — который истолковал просто как попытку привлечь их внимание, или призыв что-то правильно понять и принять спокойно — и, едва успел сказать это остальным, где-то далеко в глубине лесной чаши вдруг вспыхнул мигающий свет, а затем, несмотря на расстояние, оглушительно (хотя — после тишины этих двух дней) завыла сирена!.. Все вскочили в испуге — и даже не сразу обратили взимание, что вскоре прекратилось и мелькание, и вой — остался лишь ровный, будто от прожектора, свет, в слабых отблесках которого на листьях деревьев с трудом всё же можно было различить тропинку, уходившую дальше, в практически непроницаемый мрак… А ещё какое-то время спустя Итагаро предположил, что это просто на военном объекте где-то в стороне от тропинки по непонятной причине сработала сигнализация — и предложил, не теряя времени и пользуясь этим, немедленно идти вперёд. И правда же — нигде в ответ не последовало никаких человеческих или астральных действий, так что больше всего и было похоже: на объекте, где не осталось живых людей, сработало некое автоматическое устройство. Тем более, это неожиданное происшествие вдруг дало и столь же неожиданное объяснение короткому синему участку на стрелке — будто было очередным знаком…

Они двинулись дальше по притихшему лесу. Сквозь чащу по-прежнему пробивался свет далёкого прожектора, с трудом, но позволяя видеть в окружающем мраке тропинку — которая теперь действительно шла очень широким полукругом, будто огибая особенно большое препятствие. Впрочем, Джантар далеко не сразу понял: сколько они ни шли, источник света как-то ощутимо не удалялся, оставаясь почти на прежнем расстоянии и под тем же углом к тропинке — будто находился примерно в центре дуги, по которoй здесь пролегал их путь. И лишь потом, когда всё же стали заметно удаляться от источника света, а изгиб тропинки постепенно и трудноопределимо выпрямился, Талир шёпотом признался: ему удалось различить вдалеке, в направлении на свет, что-то вроде сторожевой вышки, наподобие тех, у входа в интернат, и ограду из колючей проволоки, окружавшую выступ холма или скалы, высоко поднятый над окрестностью… А вскоре для остальных стало совсем темно — и едва Итагаро предложил сделать привал на очередном, уже едва различимом расширении тропинки, и они успели расположиться там — далёкий свет так же внезапно погас…

— Да, точно, мальчики… — прошептала Фиар. — Опять — знак… Опять нас ведут…

— То есть уже — пользуясь военным объектом, где не осталось людей, — предположил Итагаро. — И значит — эти объекты тут повсюду. Только хорошо замаскированные…

— А тропинка? — спросил Ратона. — Куда ведёт — если даже никак не связана с ними?

— А откуда мы знаем, что не связана? — с внезапной досадой ответил Итагаро. — Конечно, есть какие-то выходы… Но — так замаскированы в этой чаще, что мы ни разу не заметили. И — сколько тут всего этого, если задуматься… Хотя сейчас оно нам помогло — но вообще? Действительно, сколько ресурсов, труда — зачем? На средства уничтожения себе подобных — которыми всё равно ничего ни от кого нельзя защитить или даже завоевать? Ведь — какая местность осталась бы после тех же химических и бактериальных бомб? И — о чём думали столько людей, с какой мыслью всё это создавали?

— Сперва сами не понимали, на что идут, — предположил Талир. — Как например, наши родители…. Наверно, думали: пусть тайны, пусть секретность — не безумцы же в любом случае руководят этими проектами… Пусть числится армейским — воевать в современном мире никто не будет, а для мирной жизни — пригодится. И самим где работать — закрылись столько институтов… Но что со всего этого теперь, когда случилось такое? Что дало секретное пребывание таких масс людей в тайге, горах, пустыне? Если видите, сейчас тут — пустой, брошенный объект?..

— А где сами наши родители, даже не знаем, — вспомнила Фиар. — Мы же с ними так и не увиделись…

— Но уж с ними ничего не должно бы случиться, — с внезапной тревогой ответил Джантар. — Хотя знать бы, что сейчас в Тисаюме… И вообще — во внешнем мире… А то — так и не чувствую ничего определённого…

— И объективно получается, что мы всех там бросили, — вдруг сказала Фиар. — Наговорили про Иерархию Света, толкнули на противостояние злу, а теперь оказывается — без поддержки реальных сил. Ведь что до сих пор знали — в основном мифы, метафоры? А сами — идём по каким-то чужим знакам…

Тяжёлое молчание охватило всех… И Джантар понял: да, и сам он давно уже чувствовал это. Просто не решался признаться себе…

— Но мы же сами верили, — попытался возразить Талир. — И говорили — как сами знали…

— Но что теперь? — ответила Фиар. — И кто там что думает о нас?..

И без того непроницаемая тьма — словно ещё более сгустилась, скрывая даже слабый свет аур. Да — горькая, тяжёлая правда, от которой некуда скрыться… Фиар неосторожно высказала то, что подсознательно тревожило всех, не давало покоя каждому. Ведь сейчас, в это время — даже непонятно, где и кем, но возможно, в самом деле решалась судьба мира, в разных слоях астрала метались переполнившие их души, вырванные из тел, стояли пустыми десятки, если не сотни (о тысячах страшно было подумать) заводов и военных объектов, представлявших собой поистине мины огромной разрушительной силы, кого-то преследовали на каких-то летательных аппаратах пришельцы из будущего или дальних миров — а им здесь, на горной тропинке, кто-то давал знаки, и они, пусть поначалу споря и сомневаясь, в итоге всё равно снова пускались в путь. А в Тисаюме остались фактически обманутые ими люди, которых они взбудоражили пропагандой, основанной, как оказывалось, всего лишь на мифах — и сбежали, едва возникла реальная опасность, к которой были не готовы…

— Да, верили, — наконец заговорил Лартаяу. — И даже — взялись проповедовать от имени той же Иерархии Света…

— И оставили всех как бы на её ответственность, — добавил Ратона. — На тех, кто как бы всегда всё знает и всё может. Реальных, живых людей — оставили надеяться на миф…

— Потому что — в наших умах очень постарались создать именно такой образ, — ответил Донот. — С одной стороны — высшая сила и правда, с другой — что-то низшее, бутафорское. И будто есть некий фактор, который в итоге отличит высшее от низшего — и оправдает всё, что было сделано в интересах «правильной» силы. И мы никак не могли преодолеть этот образ — хотя подсознательно пытались бороться… И — заставили поверить в него множество других людей… Что — есть чёткая, незыблемая грань между Добром и Злом, и надо только держаться «правильной» стороны, чтобы самому быть правым…

— И что теперь делать? — напряжённо переспросил Лартаяу. — Нельзя же просто повернуть обратно! После того, как уже столько прошли…

— Да, но опять же — к кому идём? — спросил Донот. — Если это — совсем не те Иерархи Света, которые представлялись нам вначале?

— А в Тисаюме, наверно, думают: мы их обманули и бросили, — повторила Фиар. — Хотя — знать бы, что там вообще…

— И вот — думали, что руководствуемся какой-то высшей логикой, — мрачно добавил Итагаро. — А теперь — неизвестно кто завёл нас неизвестно куда… И как, вам хоть не страшно?

— Страшно… — признался Джантар. — И не только за себя… Что-то происходит со всем нашим миром — а мы идём по загадочным знакам непонятно куда и почему. И не сделали ли ошибки уже в самом начале? Правда, нет и чувства обмана, чувства, что идём в ловушку. Но меня уже беспокоит — и что нет такого чувства… Тем более — тут уже не мистический, чисто мысленный — a… реальный знак. Я имею в виду — прожектор с сиреной. Кто-то явно специально осветил участок пути, чтобы мы прошли — и сразу погасил…

— Хотя опять же возможно совпадение, — ответил Донот. — Случайное срабатывание сигнализации…

— И опять думай — случайность или нет, — мрачно согласился Итагаро. — Хотя было в том знаке-стрелке — в виде изгиба…

— Да, понадеялись на поддержку в трудный момент… — добавил Лартаяу. — Но давайте наконец подумаем — на чью? Если это — уже не мифологический образ, а… какие-то конкретные существа?

— Но, понимаете… Читая всё это — мы будто не замечали: они хотят быть для ученика, сотрудника, посланца — всем… — ответил Донот. — Не чем-то, не кем-то — всем. Всей силой, правдой мира, смыслом жизни — всем абсолютно… Не допустить в его сознание альтернативных мнений, не позволить в чём-то усомниться, обратиться к источникам информации, дать чему-то свою оценку… И мало того, везде рассуждения о преимуществе не то что ученического — а какого-то подчинённого, рабского положения перед свободным, о том, какое благо — состоять при учителе, который всё знает, может и предусмотрит…

— И вообще, знаете… — начал Итагаро, но остановился, думая, как сформулировать. — От большинства текстов — впечатление, будто кто-то попросту… бьётся у кого-то крючке — и обосновывает «высшими соображениями», почему так должно быть! Почему надо именно так измениться, зависеть от таких-то сил, стать чьим-то орудием, безоговорочно верить как учителю! А мы попались на это — и подвели стольких людей, которые нам поверили…

Удар смешанных чувств прокатился в сознании Джантара. И так хотелось сразу что-то ответить — но не знал, что… Они же только и думали — как бы противостоять злу, разрушению, организовать сопротивление в масштабе всей планеты, чтобы спасти свой мир, цивилизацию… И чем теперь всё оборачивалось?

— Мальчики, но так нельзя, — попыталась ответить Фиар. — Что-то действительно происходит. Очень серьёзное и страшное…

— Но что мы объективно сделали — как будто при самых благих намерениях… — продолжал Итагаро. — С верой в высшую силу, готовую всегда и всюду бескомпромиссно бороться со злом, в олицетворение самого Вселенского Добра, в общие интересы Разума перед лицом Мирового Хаоса — и что некто, ведущий нас этими знаками, понимает всё так же, как мы… Конечно — борьба за судьбы мира… Но давайте хоть теперь подумаем — не странно ли всё это? Вокруг идёт такая борьба — а он просто ведёт нас по тропинке, давая нам знаки, кто-то тут же морочит наваждениями, сами мы попадаем под влияние то одной, то другой идеи — о «людях дальних миров», людях из нашего будущего, ещё каких-то мистических силах? И это — когда, казалось бы, все силы и знания должны быть брошены на спасение нашего мира?..

— То есть… всё вообще может быть не так, как поняли? — растерянно переспросила Фиар. — Но — как же тогда?..

— А вспомните, что читали об этих диких по подлости «испытаниях»… Ученика посылают — воровать, попрошайничать, проповедовать в толпе уж точно какую-то чушь, «под секретом» сообщают, что другой ученик — «враг веры», чтобы посмотреть, как поведёт себя с тем… И тоже везде — игра на сокровенном, святых чувствах, вопросах личной судьбы, судьбы родных и близких, судьбы всего мира! И подумайте: стал бы кто-то играть на том, что действительно касается его жизненных интересов? Разве в бою за общую цель, когда решается судьба мира — кто-то возьмётся издевательски испытывать своих, толкать на глупости, преступления, предательство?

— Опять низший астрал… — вырвалось у Фиар — но она умолкла, и Джантар не понял, что хотела сказать дальше.

— А если — не низший? — переспросил Итагаро. — И нам надо — прямо сейчас немедленно, разобраться во всём этом обмане?

— Но трупы на улицах — не обман! — не выдержал Донот.

— И проект судебной реформы! — добавил Талир. — Уж точно — не затем, чтобы как-то испытать нас!

— Нет, конечно… Просто — мы должны были взять на себя реальную власть в городе! — твёрдо ответил Итагаро. — А вместо этого — сдали её какому-то мифу! А на самом деле — кому? И вообще… Если вспомнить — ту, прошлогоднюю историю… И — сам факт, что гипнотически внушить человеку в общем можно что угодно…

— Что ты хочешь этим сказать? — тревожно прозвучал голос Фиар в, казалось, ещё более сгустившейся тьме.

— А… что не свели ли нас попросту с ума? — объяснил Итагаро. — В порядке провокации — исключительно против нас лично? И всё, что мы воспринимаем — не более, чем бред, иллюзия? К восприятию которой нас очень умело подготовили всей нашей учёбой в интернате? Настроили соответствующим образом, чтобы мы всё именно так поняли…

— И… нет на самом деле никаких знаков? — воскликнул Лартаяу — и голос долетел до Джантара сквозь озноб. — И не было трупов на улицах? И радиопередач о конце мира?

— А реально мы вообще… где? — спросил Талир. — Всё там же, в интернате? Или… его тоже нет? Он — тоже иллюзия?

— А всё то, прошлогоднее? — вырвалось у Джантара. — Включая саму Иорару? С этого же начиналось… И — тоже не было? Но… что тогда вообще реально? И как это определить?

— Или… нереален и весь наш мир? — добавил Герм, и Джантара опять бросило в озноб. — И — мы вообще не знаем реальности, которая окружает нас на самом деле?

— Но до чего так можно додуматься… — попыталась вмешаться Фиар, хотя и в её голосе прозвучал испуг.

— Да, можно… — ответил Итагаро. — Но вспомните — что мы изучали, что пытались понять как высшую мудрость. Учения — где фактически утверждается чьё-то право на безграничный произвол над душой ученика, изнасилованной ложью до предела… И ему в ходе испытаний доводится противопоставлять себя вечности, Вселенной, Высшему Разуму — уже усвоив схему Мироздания, устроенного чудовищно жестоким образом, по совершенно бесчеловечным законам, где в итогe якобы состоится какой-то суд не то над ним лично, не то над всем сущим в этом или во всех мирах…

— Но всё, что мы видели — реально! — не дала ему договорить Фиар.

— И на фоне этой реальности кто-то играет с нами посредством неких знаков… — продолжал Итагаро. — А в Тисаюме остались тысячи людей, обманутых нами — потому что мы сами были обмануты уклончивым словоблудием о какой-то жертвенности, доверии к учителю, особой мудрости, которая может входить в противоречие с обычным человеческим здравым смыслом — но всегда и во всём выше его! Хотя чем это сейчас поможет…

— То есть… всё это и было исходно придумано лишь для таких испытаний? — понял Талир. — Проверки, насколько можно извратить личность человека, его сознание, убеждения? Нет — а сами знаки? Кто и зачем даёт их нам?

— Не знаю… Но хочу, чтобы, по крайней мере, с нами перестали играть! Если для них самих есть что-то человеческое, что-то святое! Поскольку то, что мы увидели и узнали — давно превзошло масштабы всякой игры! И пусть мы заблуждались в чём-то — но уже не те обстоятельства, чтобы над этим насмехаться! Или они вправду считают, что стоят настолько выше всего человеческого?

— Но кто тогда эти «они»? — переспросил Талир. — Что могут собой представлять?

— Или в самом деле связь возможна только урывками? — предположил Ратона. — В виде таких коротких знаков — чтобы не могли быть перехвачены? И мы зря обижаемся на них за это?

— Но нас уже провели на мифах — и мы сделали страшную ошибку, — ответил Итагаро. — И — все видели наше бегство от реальной опасности…

— Да, мы не ждали такого, — согласилась Фиар. — Но и не просто бежали — сказали, что идём за помощью…

— А сами, не зная реальной ситуации, блуждали в знаках и мифах, — добавил Итагаро. — И как и перед кем теперь будем выглядеть?

— Но если уж так ставим вопрос — значит, надеемся вернуться, — попыталась разрядить обстановку Фиар.

— Но что и кому сумеем объяснить? Что в этой «высшей мистике» всё — точно как в самых обыкновенных тайных обществах и спецслужбах? Где тоже — самое обыкновение начальство хочет быть для молодого сотрудника образцом всего: силы, правды, мудрости! А тот поверит, зайдёт слишком далеко в борьбе с конкретным злом, убеждённый в их поддержке — и останется один против многих… А тем уже самим неловко за такое его рвение — как раз перед теми, с кем якобы бескомпромиссно борются! И начинают по-всякому изворачиваться, оправдываясь за его молодость и неопытность — а ему, знаете, особенно вкрадчиво объясняют: так нельзя, ты должен понять реальное положение дел, и всё такое… И он узнаёт: на самом деле, видите ли, кто-то от кого-то зависит, у кого-то с кем-то — особые отношения… Это пока всё относительно ясно, спокойно, благополучно — они могут изображать величие, мощь, мудрость и бескомпромиссность в борьбе со злом, а как до дела — он должен понять: всё не совсем так… А — на что же сами до тех пор толкали человека, который не всё правильно понимает, что внушали, на что настраивали? Тем более — зная, с чем он может столкнуться на таком пути? И подумайте — до какой же степени надо презирать того, кто им верит… Для чего, собственно, и нужен этот образ себя как Иерарха Света в человеческом варианте!.. И спрос в случае чего — не менее как с предавшего Иерархию Света! И в чём разница: если и там, и тут реальная помощь и поддержка — на уровне человеческой слабости и несовершенства, а спрос за всё — сполна? А сами, между прочим — в каком-то своём центре или глубоком тылу и не рискуют так, как человек в реальной жизни, на переднем крае борьбы — которой они, как принято думать, руководят! И на что хватает их самих, как дойдёт до дела? И само дело — в чём тогда состоит? Что вообще всерьёз, а что — нет? Что для них значит столько же, сколько для нас?

— Нет, а вдруг тут действительно не то? — попытался остановить его Герм. — Например — в самом деле перескок с одной ветви на другую? При котором меняются смыслы событий…

— И мы так прямо скажем людям в Тисаюме, которые нам поверили? — не дал ему договорить Итагаро. — Или как?

— Да пока сам хочу понять… А то действительно странно, — признался Герм. — Хотя у нас непрерывная память на определённую последовательность событий — а не то, чтобы, заснув здесь, проснулись опять в интернате…

— Или — на ветви, отделившейся раньше, где и самого интерната нет, — почему-то добавила Фиар. — И даже — всей той прошлогодней истории. Хотя что вместе неё — даже не представляю…

— Или — где само наше человечество развилось из яйцекладущих рептилий, а не плацентарных, как здесь, — добавил и Джантар. — Или — вовсе нет нашего человечества, лишь Иорара — везде, по всей планете…

— Да, такого мы не знаем, — согласился Герм. — Но — если переход постепенен, как бы на фоне «обычной» жизни?.. И пока мы планируем что-то одно, верим в одно — оно понемногу превращается в другое? И мы незаметно оказываемся в неожиданной ситуации, где всё имеет другой смысл? Будто делали всё правильно — а уже к чему-то совершенно не готовы, и не знаем, что дальше? Всё было так — а стало не так…

— И тогда уж — сами повороты наших судеб… — с удивлением понял Джантар. — Когда вдруг происходило то, чего, кажется, никак не должно быть…

— И вообще — судьбы, когда человек чувствует, что «его ведут»… — продолжал Герм. — Хотя вот именно — к чему, к какой цели? И почему обязательно — через тяжёлые испытания, переживания, потрясения? Понимаете, очень похоже — будто кто-то специально решает, что я должен пройти! Ужас ошибочной операции, потерю специально оборудованного дома… Или, если мы так действительно искупаем какие-то грехи — почему особые способности и чувство миссии в борьбе со злом, требующее особой духовной чистоты, раскрылось у грешников? И потом — всякие лжепророки, одержимые, психопаты тоже утверждают, что «их ведут»…

— Я и говорю — как же сам человек? — согласился Итагаро. — У кого-то — высшая логика, высшие цели, он знает что-то лучше нас… А как же — тот, кем воспользовались в этих целях? Через его интересы, совесть, долг перед другими людьми — можно просто перешагнуть? Сделать так, чтобы его чистые намерения выглядели недостойно — и пусть оправдывается сам? И главное — чем? Путаницей, которую мы изучали?

— И тоже понять бы — зачем, — добавил Герм. — Как будто те, кто подбирали нам «запретную» литературу — сами не знали, что это…

— И как было подстроено! — напомнил Донот. — Чтобы мы нашли это как бы сами, втайне от взрослых…

— Мальчики, но мы не можем позволить себе срыв! — напомнила Фиар. — Не забудьте — где мы, и что сейчас происходит…

— Так и хотим разобраться! — ответил Итагаро. — Потому что и есть — всё это нам подсунули как каким-то неполноценным! Пусть обладающим особой силой — но низшим умственно или нравственно! Которых потому надо контролировать через некую идею — чтобы она глубоко потрясла, овладела ими… Вы поняли?

— То есть — им даже не важно было, во что мы поверим? — поражённо переспросил Ратона. — Нужен был просто рычаг контроля за нашей силой?

— Если верили, что сила у нас есть… — добавил Донот. — А не просто считали нас сумасшедшими с претензией на исключительность — и подсунули то, что сами считали бредом…

— Нет — а послание Адахало о тайнах цивилизации? — напомнила Фиар. — И что-то же происходило и происходит реально!.. «Простой человек», «регионы по вероисповеданию», наконец, эта Элбиния…

— Так и произошло то, чего они не ждали! — ответил Итагаро. — Они думали: подсовывают нам бред — а для самих всё просто и ясно! Я же говорю — лишь тогда они так самоуверенны…

— А насчёт тайн цивилизации — думаешь, врали? — переспросил Донот. — Уже с самого начала? То есть — либо сам Адахало, либо кто-то от его имени?

— Вот тут — не знаю… Но похоже, сами всерьёз это не принимали…

— Значит, опять — всё не так, как мы думали… — потрясённо констатировала Фиар. — Но что-то происходит… И кто-то даёт нам знаки… Как теперь понимать всё это?

— Да, теперь вопрос — что происходит реально, — согласился Итагарo. — И кто с какой стороны участвует. Ведь тут — уже не мифы…

— И получается — остаются только наши горные жрецы? — спросила Фиар. — Только им мы можем верить?

— К ним же как будто и идём… — начал Итагаро — и нерешительно умолк. — Но эти знаки… — он, показалось Джантару, даже невольно хотел переглянуться с остальными, забыв про окружавшую их темноту. — Как же так…

И с этими словами тьма ещё больше сгустилась — но словно не эта, обычая ночная тьма, а страшный, тупой и глухой мрак на самом дне чего-то, в котором, казалось, тонуло всё, включая и это — самое сокровенное, самую последнюю надежду… То, во что веками, тысячелетиями, так естественно и привычно верили миллионы людей их расы, их культуры… И неужели — тоже могло оказаться не тем, за что принимали? Нет, немыслимо было и представить…

А с другой стороны — мало ли иллюзий рухнуло в эти дни, на этой дороге? Но то всё и было — чужое, насильственное. То, во что заставляли себя верить лишь потому, что было преподнесено как высшая мудрость, великие откровения, тайны… А в это — верили сами! Не в возможность снискать милость примитивными самоунижениями, не в жалкое благоговение изнасилованных душ — в средоточие подлинной мудрости, благородства, оплот противостояния злу! Но вот перед ними — была цепь этих знаков, а позади — невольно обманутые люди в Тисаюме…

И мгновения текли — и никто не находил в себе сил хоть словом нарушить эту ставшую особенно глухой тишину ночного горного леса. И не решался спросить остальных: неужели правда? Поколеблено — то, что казалось незыблемым во всех предшествующих потрясениях?..

— Я понял… — вдруг особенно напряжённо прошептал Лартаяу.

— Но — что? — неожиданно громко вырвалось у Джантара. — О чём это ты?

— Я… увидел… — ответил Лартаяу. — Вернее — услышал… «Мы знаем о вас. Вы очень нужны. Держитесь. Не теряйте надежды…» Во всяком случае — что-то вроде этого…

— Но… кто сказал? Откуда это? — вырвалось у Фиар — и Джантару передалось возбуждение, мгновенно охватившее всех. — Неужели…

— Да… Я так и понял… — подтвердил Лартаяу. — Это они. Горные жрецы… Это их слова. Я всё-таки видел одного — и повторил, как слышал…

— Но как видел? — срывающимся шёпотом спросил Герм.

— Как-то… быстро… Только на мгновения…

— Но как хоть он выглядел? — переспросил Донот. — И в какой обстановке? Что-то… вокруг него? И… он сам себя так назвал?

— Как будто да, — не сразу подтвердил Лартаяу. — И я так понял — они вообще знают о нас… А обстановка… Не рассмотрел. Просто какое-то помещение — и всё…

— Но там хоть был день — или ночь? — сообразил Джантар. — В смысле, что где это — недалеко, там, куда мы идём — или…

— А вот это я не понял, — снова помедлив, ответил Лартаяу. — Хотя подождите… Там было искусственное освещение… И за окном — полная темнота. Так что возможно, и есть — там, где нас ждут…

— Искусственное освещение… — с внезапным полуоблегчением повторил Джантар. — Значит… всё-таки не костёр, не факел на стене — а что-то современное…

— Но — какой он сам? — спросила Фиар. — Как он выглядел?

— Ну, как… — Лартаяу вдруг запнулся. — Понимаете, саму его внешность я рассмотрел не очень. Каймирец, лет примерно 60-ти… И я… скорее просто почувствовал, что это он и есть. Не знаю, как — но почувствовал…

— И значит — всё-таки правда, — ещё ошеломлённо, будто не до конца веря в услышанное, произнёс Итагаро.

— Но опять — мгновение, — добавила Фиар. — За которое ни о чём толком не спросишь…

— Так — идёт битва… — ответил Лартаяу. — И о нас знают… Во всяком случае — сейчас я верю…

И настала тишина — уже не та, что прежде. В ней была не только тяжесть, тревога, неизвестность — а и надежда. Хотя — и потрясение новой неожиданностью, и что-то неопредёленное, порождавшее смутные, не поддававшиеся сознательной формулировке, вопросы…

— И всё-таки, — продолжил Лартаяу. — Там идет битва, решается судьба мира. А мы — здесь… Если вообще всё верно понимаем…

— Но мы не хотели бежать, оставив кого-то в опасности, — ответила Фиар, хотя и неуверенно. — Просто так сложилось…

— Да, но это: «вы очень нужны»… — повторил Лартаяу. — И — для чего? Как понять? Будто… нас специально оставили в тылу, пока другие рискуют! — сообразил он. — Но как же…

— Не всем же непосредственно участвовать в битве, — не смутился Донот. — И это не обязательно признак нашей слабости. Вдруг мы почему-то особенно нужны для будущего?

— А это — уж совсем не знаю, — с сомнением ответил Лартаяу. — И вообще, тут столько нелёгких в моральном плане вопросов. Кто должен больше рисковать собой — а кого лучше сохранить… А с другой стороны — если кто-то действительно очень нужен потом… Там, в мире после битвы, исход которой ещё не решён… Но и разве можем мы уверенно утверждать, что именно мы…

— А если — правда? — переспросила Фиар. — Хотя — и утверждать такое насчёт себя… Но и что это не так — утверждать не можем…

— В том-то и дело, — согласился Донот. — Трудно утверждать, что именно ты — совсем какой-то исключительный. Но и снять с себя такую ответственность — немыслимо. Ведь это как раз была бы слабость. В битве за судьбы мира…

— И мы опять кому-то доверились… — добавила Фиар. — В такой битве… Когда нельзя терять здравый смысл — но и трудно понять, что происходит на самом деле…

— О чём я и думаю, — подтвердил Лартаяу. — Мы — как бы в тылу битвы… Сражаются другие, а мы — в тылу. После того, как уже допустили страшную ошибку, подвели доверившихся нам людей… И возможно — нас вывели в тыл именно потому, что мы промахнулись. Но и впадать в самообвинение нельзя. Пригодиться может каждый, кто остался. И сейчас, и потом… А пока — идём по каким-то тылам…

— Хотя разве знаем, где сейчас эти тылы, — ответила Фиар. — Когда — и тут уже были касания низшего астрала…

— Так то — обыкновенные, рядовые, — даже как-то с досадой ответил Лартаяу. — И — тоже странно… Будто и сейчас им всё нипочём. Или — они уже продались какому-то мировому злу…

— Как обычные чиновники этого, плотного мира, — вспомнил Джантар. — Которые, рассуждая о грядущем мировом кризисе — тут же занимались обычными пакостями…

— А кто-то всё же — на нашей стороне, — сказала Фиар. — И даёт нам знаки… И это не игра, не испытание — мы им действительно нужны…

— Что ж — и в этот раз я, кажется, верю, — не без колебаний согласился Лартаяу. — Хотя — что остаётся?.. Когда мы — уже здесь, в горах?..

— И опять с рассветом пойдём дальше по стрелке, — добавил Итагаро. — Если не случится чего-то ещё. Хотя похоже — те, кто дали знак, уверены, что тут мы в безопасности.

— С рассветом… — повторил Донот. — А ещё целая ночь… Талир, не посмотришь, сколько времени?

— Сейчас посмотрю, — Джантару по едва заметному движению ауры показалось: Талир склонился над часами, надетыми теперь на руку Донота. — Представьте, ещё нет полуночи. До неё целых 20 минут. И значит — сколько нам тут ждать…

«И опять — никакого определённого чувства, — подумал Джантар. — Ни — что и как в окружающем мире, ни — что будет с нами и вообще… И даже… сам образ стрелки — он что, уже существовал объективно? Или сформирован в чьём-то сознании? Или возник — уже только в моём? Изо всей нашей учёбы — даже не поняли, как это бывает… В каком виде информация существует первично, объективно, как и откуда воспринимается, как трансформируется в сознании людей…»

Но тут он понял: он уже не ощущает какого-то подозрения, недоверия. Теперь — наконец была правда… Мгновение, отрывок правды, пришедший в момент сомнения — от тех, кто просто не могли сказать больше. Ведь где-то вдалеке шла битва за их мир — и те, кто вели эту битву, должны были ещё и какими-то тайными, неведомыми противнику путями, провести их к месту встречи, ожидаемой при благоприятном исходе… И уж это — наверняка были не те, кто в мирное время сыплют туманными намёками, изображая обладание тайной, но теряются при малейшей реальной опасности, извиваются в потугах доказать верность некой силе или идее, изводят устремлённых к добру и мудрости учеников пустыми нравоучениями, испытаниями, упиваясь властью над ними… А те — кому не безразлична судьба реального мира, и… они — как личности, имеющие значение для будущего…

— Вот и заканчивается этот день… — наконец произнёс вслух Донот. — Второй день нашего пути. Или третий, если считать вечер ухода из интерната. 17 шасвара 7842 года…

— 17-е… — повторила Фиар. — А позавчера, 15-го — тебе же и исполнилось 17… В день, когда и проснулись ближе к вечеру…

— Правда… — растерянно подтвердил Донот. — Я и забыл… Вообще — о скольком же мы забыли в интернате… Что из нас там сделали…

— Давайте спать, пока нельзя идти, — сказала Фиар. — Прямо на траве, или прислонившись к деревьям — как получится. А что делать — больше не на чем. Будем надеяться, что те, кто нас ведут, предусмотрели и это…

— И я надеюсь… Только — не всем сразу, — ответил Ратона. — Хотя — как в этой темноте кому-то не заснуть?

— Ну, я-то вижу, — напомнил Талир. — И могу какое-то время не спать. Но потом и мне надо выспаться. Хотя это потом и решим. Пока что пользуйтесь темнотой…

47. Главный вопрос

Эту ночь все спали как будто спокойно — без знаков, видений, касаний низшего астрала. По крайней мере, Джантар не помнил, чтобы что-то снилось — хотя наутро и он проснулся со смутным тревожным чувством. И Ратона признался: что несколько раз просыпался среди ночи и не помнил — от чего, да ещё потом, почувствовав лёгкое жжение на внутренней поверхности бедра, заметил небольшой след, хотя трудно было понять, чего такого мог коснуться здесь, в мокрой от росы траве. Некоторую подавленность после пробуждения, как выяснилось, ощущали и остальные… Но и этим утром — всё вокруг выглядело совершенно не изменившимся и не разрушенным, и вскоре, быстро сумев справиться с этим ощущением и снявшись с места, они продолжили путь через сумрачный даже ясным утром горный лес по всё так же петляющей между невидимыми препятствиями тропинке…

Но тут, во вновь возникшем разговоре, стали проявляться уже новые сомнения — возможно, и бывшие причиной смутной ночной подавленности… Итак, они видели горного жреца — но прежде видели и человека из иного мира или будущего, а горный жрец ни малейшим намёком не дал понять, что ему известно о таких участниках происходящего с той или иной стороны. Хотя и тут объяснением могла быть краткость связи и невозможность выдать какие-то тайны… Но в любом случае — теперь был уже не миф, не предположение, не игра фантазии, вероятность чего ещё оставалась прежде. И в конце пути предстояла встреча с кем-то реальным — возможно, с представителями иной культуры, отделённой от них столетиями во времени, либо колоссальными необозримыми далями в пространстве. И в этом, втором случае — уж точно иного разума, иной цивилизации (хотя и явно ближе фархелемцам по мироощущению, чем членистые люди Иорары)… И уже Ратона предложил новую тему разговора: возможные пути плотноматериальной эволюции разумных в иных мирах — и известные из фантастической литературы идеи по этому поводу. Ведь надо было понять — с чем могут встретиться, с какими существами придётся иметь дело! Тем более, выяснилось — и прежде не один лишь Талир много размышлял, какими были бы разумные существа, их общественная организация, материальная и духовная культура, будь она приспособлена к иной среде обитания…

— … Я, например, уже думал, какой была бы цивилизация на планете двойной звезды… — признался Герм. — Иное чувство времени, биоритмы… Оборот вокруг одной звезды, другой, возврат в точку самопересечения орбиты — и опять… И что это для них: два чередующихся года, не равных по длительности — или один, в который укладывается единый природный цикл? Или — планета обращается вокруг одной, но и вторая светит так ярко, что часть года около их противостояния — на планете нет настоящих ночей? Или — вытянутая эллиптическая орбита вокруг обеих, похожая на кометную, и с такими перепадами климата — что большая часть года, длящаяся наши столетия, у её жителей уходит на зимний анабиоз, и лишь где-то его 50-ю, 100-ю или 200-ю долю они активны — коротким местным летом… Представьте: просыпаются на каких-то… наших полгода — через каждый наш век, а одна их жизнь — десятки тысяч наших лет! Непосредственно наблюдают вековые изменения элементов орбит — а возможно, и эволюцию звёзд…

— А потом — целые наши столетия планета несётся по холодному участку орбиты от одной звезды к другой, а они — в анабиозе? Нет, подожди… — усомнился Лартаяу. — Какая температура на ней в это время? Не только двуокись углерода — азот выпадет кристаллами льда? То есть — сама атмосфера должна каждый раз оттаивать? И — не ускорит это её диссипацию? Хотя, если компоненты двойной звезды ближе друг к другу — ну, как отсюда до Тиэлиракса — и таких перепадов температур нет, может быть относительно приемлемая зима — но приливы… Даже если приливное трение при пepeходax от звезды к звезде не разогреет недра планеты до… постоянных тектонических катастроф — так замедлит вращение, что сутки станут равны году…

— Не обязательно, — не согласился Герм. — Хотя в любом случае — какой-то резонанс во вращении уже не двух, а трёх тел: обеих звёзд и планеты. А то и четырёх — если у планеты большой спутник, как Тарменех у Фархелема…

— А биологическая сторона дела? — напомнила Фиар. — Какие физиологические механизмы могут обеспечить столь долгий анабиоз и потом — размораживание? И вообще, мальчики — правильно ли говорить об этом сейчас?

— Надо же знать, с чем придётся иметь дело… — ответил Герм. — Представить их возможное мироощущение, чувство пространства-времени… А видите — нам даже трудно представить: как это, когда часть года нет ночей…

— А может быть — и на планете одиночной звезды, — ответил Лартаяу. — Представьте: эклиптика наклонена к экватору больше, чем у нас — и полярные круги проходят не через океанские льды, а через населённый континент. И в каком-то городе — часть эклиптики относится к невосходящей области небосвода, а часть — к незаходящей. И, помимо обычного чередования дней и ночей… «месяц дня» — на стыке весны и лета, и «месяц ночи» — на стыке осени и зимы. У нас на южном побережье хоть час астрономических сумерек — короткая, но всё же ночь — а там центральная звезда системы около месяца не опускается под горизонт, и спустя полгода — столько же не поднимается… И даже — не всякая точка эклиптики может быть восходящей или заходящей в гороскопе, как у нас! А какая-то — заходит в самой точке юга… или севера, если другое полушарие — и эклиптика будто переворачивается: верхняя кульминирующая точка — в той же стороне неба, где полюс! И возникает уже новая точка пересечения с горизонтом — и быстро движется к востоку! А другая, напротив — соответственно от юга к западу! Причём у самого полярного круга — всё это происходит за мгновения. А чем дальше от него — тем больший участок эклиптики выпадает из гороскопов в качестве возможных точек восхода и захода — и меньше само разнообразие характеров людей того мира…

— И при рождении — кто-то должен присутствовать с хронометром, отмеряющим доли мгновений, — добавил Итагаро. — А уж вычислять сектора гороскопа — когда смещаются так быстро, или вовсе… сжимаются в точку севера или юга?

— Но это — как раз спорные вопросы, в которых мы не разобрались, — напомнил Герм.

— Характер человека скорее определяет то, в каком из 12 знаков при рождении был Эян… вообще — центральная звезда системы, — ответила Фиар. — Хотя что-то значит — и восходящая точка эклиптики, и расположение планет в секторах гороскопа… Но — почему так трудно понять это по астрологической литературе? Хотя кажется, там — уже не бред…

— А как это было бы при самопересекающихся или вытянутых орбитах… — задумался Герм. — У кого-то — на 6 дневных секторов пришлось бы делить совсем малую часть эклиптики, бывшую в тот момент над горизонтом, а у другого — почти всю. С ночными, правда — наоборот…

— Нет, почему? При виде с самой планеты — и вытянутая эклиптика выглядит на небесной сфере большим кругом, — не согласился Лартаяу. — Другое дело — сверху, перпендикулярно её плоскости. Тут действительно площади секторов будут намного различаться… Хотя верно, — спохватился Лартаяу, — при большом наклоне такой эклиптики к экватору — может быть или почти вся над горизонтом, или — под ним. А при самопересекающейся орбите вовсе — две отдельных системы секторов… А если обитаемая планета — спутник планеты-гиганта, такой, как Тиэлиракс? Представьте… её извилистую — относительно центральной звезды — эклиптику! Даже не знаю, что там считать годом, месяцем, сутками — ведь и планета-гигант обладает своим вращением… А если обращается вокруг звезды в одиночестве, без спутника — нет самого понятия месяца. А это — опять же другие биоритмы. А если… постоянная плотная облачность, как на Эринае, — назвал он единственную более близкую к Эяну, чем Фархелем, планету их системы, — не определено и понятие года…

— И даже — других небесных тел, — добавил Герм. — Разве что — через свой астрал или иные миры смогут узнать о них. А так — даже страшно представить эту их самозамкнутость в своём мире. Хотя какие-то биоритмы должны быть и у них. Во всяком случае — понятия дня и ночи…

— Если — не вечный день при синхронном вращении, когда сутки равны году, — ответил Итагаро. — А на обратной стороне — такая же вечная ночь. И только циркуляция атмосферы и общий парниковый эффект не допускают её полного вымораживания. Но уж там-то — разумным, похоже, придётся труднее всего. И пока другие цивилизации не откроют им истинные масштабы Вселенной — они даже не смогут представить её как реальность…

— Но и какой это будет для них шок, — добавила Фиар. — Крушение всей картины Мироздания, сложившейся издревле…

— И мы так думали применительно к нашему миру, — напомнил Ратона. — Высшие цивилизации опасаются шока при попытке открыть что-то всем нам сразу — и ищут способных воспринять. И те уже сами становятся тайнознающими, посвящёнными — которые не могут сказать это всем…

— Да, так нам казалось, — подтвердил Донот. — Хотя что-то явно не так…

— Конечно, не так! — согласился Талир. — Разве эти «традиционные верования» — сами по себе не шок? Тем более — когда их происхождение приписывается высшему разуму? Не лучше ли прямо объяснить нашему человечеству всё как есть?

— И вот, казалось бы — самый естественный порыв. Открыть всем правду… — задумалась Фиар. — Хотя… откуда известно: что иной разум воспримет как зло, а что — как добро? Вдруг те на самом деле — вовсе не из страха выполняют программу, которая, как кажется другим, подавила их волю? А просто… например, у них — как и у общественных членистых Фархелема! — некое распределение ролей разных особей, но это — уже в разумном обществе? Одни — в основном для продолжения рода, другие — строительства городов, третьи — обороны, четвёртые — добывания корма… Но при этом — никто не универсален, не может заменить другого — и сами их организмы устроены в чём-то по-разному! Жить могут — только сообща, единой колонией… И представьте: что будет, если кто-то захочет даровать им свободу в нашем понимании! А ведь ни из чего не следует, что такие существа не могут достичь высот технического интеллекта!..

— Так… у них и звездолёт — представляет собой такую колонию? — переспросил Герм. — И как и в чём они поймут нас? Тем более — вспомни гипотезу, что наши, фархелемские общественные членистые лишь в плотном мире проявляются как отдельные организмы — а их духовная, энергетическая сущность едина у целой колонии! То есть — как бы множество тел какой-то одной души! Правда — и не более, чем гипотеза, к тому же древняя…

— Даже не знаю, что сказать, — с сомнением начал Ратона. — Хотя в фантастике было всякое: разумные жители морских глубин, искусственных орбитальных городов, цивилизации машин, восставших против людей и заселивших безатмосферные планеты, даже — разумные космические облака. Но такое…

— Да, об иных биоритмах рассуждать проще, — согласился Герм. — А тут — уже иные понятия о самой личности. Даже в сравнении с Иорарой… Тем более — где и биоритмы те же, что у нас…

— Вот именно — один раз уже споткнулись, — ответил Лартаяу. — Вместо контакта — полное взаимное отвращение. И опять — будто одни в каких-то своих пределах… То, что узнали — чуть ли не убило саму мечту о контакте. И даже — как будто понятно, почему это скрывали. Хотя не раскрыть тайну — была бы катастрофа… Но видите — как мы не знали, что может нас смутить в ином разуме! Ну, то есть не нас, каймирцев — фархелемцев вообще. К чему мы были не готовы… А сейчас… Слушайте — нам хоть верится, что мы встретим иной разум? И теперь уже — такой, что нас поймёт?

— Верится ли мне? — задумался Джантар. — Даже не знаю… Когда тут и так уже трудно понять, во что верить…

— А поймёт ли… — так же задумчиво ответил Талир. — Но кто-то сам ведёт нас туда. А тут уж вряд ли только с одной стороны будут чётко определённые индивидуумы, а с другой — части единой колонии… Хотя — что ещё возможно? Например — кремниевая органика…

— А выдыхать такому существу пришлось бы двуокись кремния? — напомнит Минакри. — Которая газообразна лишь при температуре планетных недр? Или опять же, аммиачная органика… Ну, вместо воды — аммиак, а вместо азота тогда — что? Фосфор? А вместо фосфора — мышьяк? Или сера? А вместо серы — что? А главное, кислород для них — смертельный яд! Нет, с такой органикой — на нашу планету даже не сядут. Если она вообще возможна… Хотя придумать можно всякое — но до того ли сейчас…

— Давайте ближе к реальности, — ответил Джантар. — Потому что видел я уж точно не мыслящую плесень, и не колонию узкоспециализированных организмов. А это были люди, удивительно похожие на нас… И пусть даже — с планеты у двойной звезды, или с извилистой эклиптикой, но — люди, существа нашего образа мышления, которые познают и представляют мир так же, как мы. И даже если только внешне похожи на нас, а внутренний план строения, ближе к нашим членистым, щупальцевым или рептилиям, а не плацентарным живородящим — у них явно те же пространственно-временные масштабы восприятия мира, то же его ощущение…

— Будто и здесь, на Фархелеме дети и взрослые, лоруанцы и дмугильцы — существа не одного уровня в этом смысле, — возразил Ратона. — И как — с понятием ценности жизни, достоинства личности? И… вот тут, возможно, и есть главный вопрос… Поймут ли они — что нас беспокоит, когда мы хотим отстоять личную свободу, внутренний мир и программу жизни от посягательств? Вдруг у них нет самого понятия свободы и достоинства личности? Или они вообразят, что мы действительно ищем какого-то тупого блаженства, избавления от неприятных воспоминаний, и так далее в этом роде? И вообще давайте подумаем: что мы скажем им — не мифическим, а реальным?

— Ну, так уже заготовили вопросы, — напомнила Фиар. — Кстати, давайте повторим ещё раз. Проверим, хорошо ли сами помним…

— Так помним же… — не вполне уверенно ответил Джантар, припоминая свой вопрос. — Я как раз хотел спросить о целях, которые ставятся перед разумным существом в разных религиозных учениях. И почему всякий раз оказывается — мы что-то не так поняли. Хотя оно и исходит извне, а не от нас самих… — закончив, Джантар остался смутно не удовлетворён тем, что вспомнил… Но почему? Разве не этот вопрос он сформулировал в том разговоре?

— А хотел спросить: считают ли они нас равными себе? — вспомнил Итагаро. — И именно — в личном достоинстве. Да, и ещё — о расхождении религий в вопросах воздаяния…

— А я — о том, есть ли… или были когда-то у них самих — такие каноны… И вообще: принято ли у них канонизировать знание, преследовать отступников, есть ли жёстко установленные моральные догмы, на которые должен оглядываться каждый в любых изменившихся обстоятельствах… — будто и Ратона усомнился в своём вопросе. Хотя тогда — говорил именно это…

— А я — о ценности личности в их обществе, праве отстаивать свои интересы, — вспомнил Талир. — И — что есть для них сама личность: цель или средство…

— Я — о недобровольной жертве, — продолжил Герм. — И — как они относятся к решениям высших уровней, если те меняют судьбы конкретных личностей…

— Я — о предопределении и его пределах, — продолжил Донот. — И — как оно связано с самой природой времени…

— Ну, а я — о раздробленности нашего человечества и его причинах, — вспомнил Лартаяу.(Хотя что-то смутно насторожило Джантара — ему казалось, в том разговоре Лартаяу назвал другой вопрос. Но какой — Джантар почему-то не помнил…)

— А я — о самой природе зла, проблеме его возникновения во Вселенной, — продолжил Минакри. — И ещё — о взаимоотношении творца, и творения, праве творения на самостоятельность за пределами исходной воли творца, восстание его против этой воли — если она подавляет задатки и внутренние силы творения…

— Ну, мой вопрос, помнится, был скромнее, — напомнила Фиар. — Насколько доступно у них само знание, как построена система обучения, как и в каких направлениях развивается их наука…

— И не бывает ли она у них явной и тайной, — напомнил Талир. — И наверно, тогда уж: не надо ли и у них… выделить из интересующих тебя дел — одно, и ему одному отдать всю жизнь, а остальное, несбывшееся — похоронить, — попытался он дополнить её вопрос. — И есть ли само понятие специальности…

— В смысле — список учебных предметов определён произвольно, а не по интересам ученика или для конкретного дела? — поняла Фиар. — Да, наверно. Хорошее уточнение моего вопроса… А то действительно: теряется время, силы, здоровье, и получается слой не средне образованных специалистов — формально обученных полупрофессионалов… А как с этим — у их? Что ж, во всяком случае — помним наши вопросы…

— Или нет… — вспомнил Джантар. — Я ещё хотел спросить, как у них — с проблемой суда, воздаяния, определения какой-то вины… А то — что же получается, если давать оценку чьим-то поступкам будет некто иного уровня? Откуда ему знать — чего достоин тот, на чьём месте он не был? А существо сходного уровня — само бывает не выше и не мудрее того, над кем поставлено «по должности»… Но — дело в том, что мы, фархелемцы, сейчас как бы и предстаём перед кем-то во всём несовершенстве… И… вдруг нам придётся ставить вопрос так: не судите всех за грехи некоторых, не вмешивайтесь в то, чего не понимаете?

— Подожди… — остановила его Фиар. — Так мы — всё равно собираемся говорить с ними как с мифологическими владыками и судьями? Будто и есть — те древнефархелемские религиозные вожди, божества?

— Точно… — после недолгой паузы подтвердил Итагаро. — Всё равно после этой обработки в интернате — ожидаем предстать перед владыками, чьё верховенство — в том, что ты перед ними всегда неправ. Будто — не то судьи, не то экзаменаторы, а мы перед ними — оправдывающаяся сторона. И даже Фархелем — их собственность, за которую мы отвечаем перед ними. А это же, в конце концов — наша планета, наш мир…

— Правда, — спохватился Джантар. — Думаем, как нам оправдаться за свои недостатки. А не идём с достоинством — как представители мира, который сейчас в опасности…

Собственные слова наполнили сознание горестной, тревожной, но — твёрдой решимостью и уверенностью. В самом деле — как они оказались настроены за долгие месяцы интернатской учёбы, если даже тут, на третий день пути, в разговорах всё прорывались покаянно-оправдательные мотивы, ожидание обвинений с позиций непогрешимого верховенства, и даже — угроз всему, что осталось от их цивилизации? При том, что — и до сих пор не знали, насколько серьёзно происшедшее… А главное: шли туда, к ещё неведомому концу пути, вовсе не обвиняемые или подсудимые — представители своего мира! Пусть и не зная пока, с кем могут встретиться — но в любом случае шли не оправдываться, не просить о милости, а с вопросом: что на самом деле произошло с их миром, их планетой, в чём причина этого, сколь велик ущерб, а главное — что делать дальше? И положение их было — вовсе не согрешившего подчинённого перед суровым начальством! Они шли говорить с кем-то от имени своего мира — как разумные с разумными, равные с равными…

— Да и те здесь — наверняка по просьбе самих горных жрецов, — предположила Фиар. — И именно — чтобы помочь нашему миру…

— Или скорее — сами предложи им помощь, — ответил Итагаро. — А то не представляю, как наши горные жрецы могли послать им зов. Или — тут уже… общая угроза, — после мгновенной, но особенно тревожной паузы добавил Итагаро. — Как нам, так и им…

— Думаешь… и такое возможно? — разнёсся голос Фиар над притихшей тропинкой — которая (как вдруг понял Джантар по заметно посветлевшему небу в просветах редеющего леса) выходила в долину или котловину, где лес сменялся горным разнотравьем. — Но что это тогда может быть?

— Не знаю, только предположил, — Итагаро, казалось, ещё больше встревожили собственные слова. — Хотя правда — о чём это я…

— А если всё же спросят: почему вы так привязаны к плотному миру, если потом все равно вернётесь в иные? — предположил Минакри. — Что ответим тогда?

— Спросим — а разве могут быть эти миры один без другого? И откуда следует — что в нашем мире недостижима никакая гармония, возможно лишь страдание? — не задумываясь, ответил Лартаяу. — И почему нам так упорно внушают: здесь — тяготы, там — блаженство, здесь — грехи и произвол, там — высшая справедливость? И мы должны не устроить этот мир к лучшему — а бросить, сбежать отсюда?

— А… вот же — самый главный вопрос, к которому сводятся все остальные, заготовленные нами! — воскликнула Фиар. — Вот то, с чем мы фактически идём к ним! Почему должны думать — что здесь всё обречено, и кто-то имеет право осудить и разрушить это в своих высших интересах? И тогда уж, опять-таки — в чьих? Кто считает себя вправе решить всё за нас, людей этого мира? И почему это обставляется так, будто кто-то постиг нечто высшее, достиг идеала практически во всём — хозяйстве, судоустройстве, образовании? Что где-то есть идеальные общины, сообщества, цивилизации, миры — а нас, непокорных, надо привести к этому силой? Заставить отказаться от мяса, денег, техники, перевести в иную форму существования, переселить в иные миры, а не пойдём добровольно — сокрушить тут всё, чтобы негде было оставаться, и поневоле потянулись туда?

Звонкая тишина повисла над всё более светлеющей, выходящей на редколесье тропинкой. Казалось, как-то сразу затихли все звуки леса — лишь слабый ветерок едва шевелил листву кустарника…

— А наше собственное мнение — ничего не значит и не стоит? — продолжала Фиар. — И если не признаём идеалом, например, полное обобществление личного имущества — то есть получается, и компьютеров, видеозаписей семейной хроники, тетрадей с записями лично для себя — так тоже смертный грех, за который нас надо покарать? Правда, там везде речь — только о мотыгах, лопатах, ездовых и вьючных животных — чего, кстати, наша культура и не знала, издревле был механический транспорт… А мясных животных — что, просто выпустить в дикую природу, на съедение хищникам? Они же специально, тоже издревле, выведены не для того, чтобы на равных конкурировать в дикой природе! Или опять же образование?: почему как идеал — почти рабская зависимость от учителя, зубрёжка колоссальных объёмов информации наизусть без осмысления, и членство в тайной иерархии со страхом разглашения чего-то? И кто это везде и всюду «лучше нас знает» такое — угрожая за ослушание гибелью всего нашего мира? А тут — уже точно не сказки и не легенды. Имеем дело с кем-то конкретным…

— Верно замечено, — согласился Итагаро. — Везде как идеал — предлагается что-то частное, сомнительное, малоприемлемое, а цена ошибки — судьба мира? И вот — что-то происходит в реальности… После того, как кто-то тысячелетиями играл в умах людей судьбой Мироздания, имеющего космическую протяжённость — именно на таких вопросах! Будто и тут кто-то бьётся у кого-то на крючке, обосновывая как идеал… хотя — почему именно это? Разве нельзя иметь компьютер, видеокамеру, наконец, дом — и быть высоконравственным разумным? Так почему вместо этого — рекомендуется жить примитивной общиной, ведущей первобытное хозяйство?..

«Но… что с нами? — внезапно подумал Джантар. — Почему вдруг говорим об этом?»

— И с образованием — тоже, — продолжал Итагаро. — Почему и наша старая жреческая школа со свободным доступом учеников к литературе, и современный институт — что-то нравственно низшее, а их мистериальные посвящения на каждой новой ступени и строжайшая иерархия — идеал? Хотя тут же — и ученик представлен как ничего не знающий, не имеющий, униженно молящий о милости? И отношения с кем-то высшим — описаны как примитивное попрошайничество и вымогательство? Он должен идти на поклон к тому, кто его не любит, не уважает, презирает всё, что имеет для него смысл — и вообще может в любой момент, просто под настроение, разрушить что угодно в неограниченных масштабах! Не помочь по доброй воле, не открыть какие-то истины — а покарать, отомстить непонятно за что, ударить в слабое место, заставить ощутить свою ничтожность… И… где-то там тысячелетиями не знали, что тут людей заставляют верить в такое?

— Подожди, — остановил его Герм. — Я, кажется, что-то чувствую… Но не могу понять — что…

— И я… — насторожилась Фиар. — И почему-то вспоминается — как мне пришлось гипнотизировать учителей, чтобы не попасть в интернат. И драка в школе — после которой впервые проявились мои способности…. Действительно страшная, как на настоящей войне. Несколько учениц 12-й группы под влиянием наркотика вообразили себя не помню кем… А я — рядом, в крохотной нише в стене, где и не спрятаться. Чудом не заметили…

— А я вдруг вспомнил: у нас в школе — имею в виду, ещё в Тарнале — одному мальчику в перерыве между занятиями… пригвоздили ножом ладонь к крышке парты, — с дрожью в голосе признался Герм. — Ни с того ни с сего. Так что и ношением оружия в школу — не всё просто. Одни и так носят, а другим «не положено»… И потом, как ни в чём не бывало — заставили продолжать обычные занятия. И я, уже не помню где и почему, употребил в письменном задании слово «параллакс» — а учитель, представляете, не зная астрономических терминов, подумал — нецензурное слово, побежал к директору со скандалом…

— У меня была такая же история со словом «гемолимфа», — вспомнил Лартаяу. — Тоже — пришлось перед всей труппой чуть ли не каяться, что — не ругательство, а название внутренней среды организма членистых. И пришёл домой в таком состоянии — что зачем-то выбросил из окна подушку… А мы жили ещё не в своём доме на окраине Амариоли — в центре города, на шестом этаже. Подушка чудом не порвалась — а то остатки было бы не собрать…

— И мне что-то хочется вспомнить… случаи, когда я был несправедлив, кого-то обидел, — сказал Талир. — И ничего такого не вспоминается — а вот хочется…

— И мне… — удивлённо призналась Фиар. — Вдруг я бывала неправа с этим своим гипнозом…

— Зато мне есть что вспомнить, — неожиданно резко заговорил Итагаро. — Все эти взрывы, пожары, обломки стен, смятые машины, кровь, развороченные тела… Потому что — должен был жить с этим подонком из военной прокуратуры там, где он… Просто сходство имени подвело… Настоящий отец скрывался в Шемтурси от ложных обвинений, вот и нашли замену с тем же именем — не знаю, зачем надо было, кто так решил… А в армии постоянно — несчастные случаи, кто-то по-дурацки гибнет. Себя ничуть не жалеют, сами как люди — слабые, то и дело срываются… И мало, что я с ранних лет видел эти ужасы и расследования — из-за постоянных скандалов хотелось бежать из дома. Не знаю, куда — просто бежать. Даже от матери… Поймите правильно — иногда уже не выдерживал. Совсем один уходил из дома куда-то в лес или тундру, разводил костёр из сухой травы, сидел и думал: долго ли продержусь там один, если что… Особенно — после случая, когда однажды среди ночи зажёг трубчатый светильник… Знаете, есть в армии такие химические источники света: как в той нашей взрывчатке — две камеры с перегородкой, заполнены разными составами. И когда трубку сгибаешь — перегородка переламывается, смешиваются — и за счёт реакции между ними трубка какое-то время даёт свет. И вот я только зажёг светильник, сел читать книгу по полупроводниковой технике — в своей комнате, никому не мешая — а он вдруг взбесился, ворвался и потребовал, чтобы я ложился спать. А реакцию, если началась, уже не остановишь — и свет от трубки так и пропадёт зря? А ему что — надо сорвать на мне настроение, показать власть надо мной… А я, думаете, знал, что эти трубки дома имелись вообще незаконно — ведь просто так, в быту, их использовать не разрешается? Вот и сказал так громко — что он уже перепугался, как бы не услышали соседи. Правда, и книгу сразу отобрал — так что больше я её не видел, а в тот раз дочитывал под одеялом что-то другое — и то в каком настроении… А — эти пьяные забавы с детьми, и не так уж редко — с чужими? Я же говорю — всё вымещают на детях. И потом в этих гарнизонных школах кто-то стоит весь урок, не может сесть — после побоев, или всадили из воздушного ружья заряд соли в мышцы бёдер, кто-то раздевается перед спортивным занятием — и тоже в полосах от розги или в волдырях, если заставили пройти через ядовитую траву… Да, кстати, Лартаяу — помнишь газетную вырезку, которую читали те наркоманы? Taк явно и есть — из армейского семейного быта! Я все годы не хотел рассказывать. Просто слов не находил — о таком… Он же и сам как-то, пока я спал — намазал мне ноги клейким составом, чтобы не ходил «где попало», мог — только по асфальту! А то приклеится ветка или камешек — и как вообще ходить? Представляете его логику? А этот клей тоже — что-то особое, военного назначения. Держится долго — и всё такой же клейкий, и оставляет следы, и от асфальта — ногу отдирать с трудом, и на работу к матери не пойдёшь — там пол гладкий, из пластика, от шагов — оглушительный треск. И обувь не наденешь — прихватит намертво. И — сколько я так ходил… Боялся даже: пойдёт какая-то реакция клея с кожей — и что тогда? Кто знает эти армейские тайны — что заготовили против врагов, каково оно действия… А. сейчас кажется — был бы тогда старше, взял бы что-то потяжелее и покрепче — и ответил ему на всё… И зачем им в этих гарнизонах жёны и дети? Пусть бы жили отдельно от всех, перегрызая один другому глотки… — Итагаро умолк, переводя дыхание. — А сейчас, знаете — даже представил, как какая-то боевая техника так и производит их на свет без участия женщин: взрослыми и в форме… Да… так ли уж несправедливо получилось с ними сейчас? Когда это зверьё в человеческом облике валяется повсюду в своей форме со штанами, полными… того, чего стоят…

— И я вспоминаю — как остался один, без прадеда, — признался Ратона. — Поехали вдвоём в пустыню, проверить мои способности на водоносных горизонтах, а как возвращались, в соседнем купе — ограбление. Ему стало плохо, меня тоже сняли с поезда — как был, с той электризующейся постелью — повели через вокзал по грязному мокрому полу, как задержанного беспризорника… И там, на вокзале чужого города, в изоляторе медпункта — хорошо хоть, в детприёмник не решились сдать из-за аллергии — ждал, что приедет бабушка. А сообщили почему-то — третьей жене отца, она приехала и повезла меня в Арахаге… 37-й год, правда, встречал там с надеждой — думал, всё равно уже разводятся, приют расформируют, я наконец поеду к бабушке… А сперва повезли — в тот второй приют, в Милирао — и помните, что там было…

— Нет, мальчики, подождите… — встревожилась Фиар. — Почему мы стали говорить о таком? Почему вспоминаем это?

— И то верно… — словно очнувшись, понял Талир. — Будто кто-то роется в памяти — и что-то тянет оттуда! Но — не то, что нужно сейчас!

— И не что попало — именно неприятное! — добавил Герм. — Но — зачем так препарировать наши воспоминания? И кто это делает?

— Или ему кажется, так он нас лучше поймёт, — предположил Ратона.

— А я в этом не уверен, — ответил Герм. — И — как доверять тому, кто роется в чужой памяти? И что хочет оттуда добыть?.. А давайте просто вспоминать из школьной программы! — вдруг предложил Герм. — Угол 1 равен углу 2, если угол 3 ещё как-то с чем-то связан… Или начнём производить в уме бессмысленные вычисления! Не объяснят толком, что им нужно — получат длинные ряды цифр…

— Мальчики, но может быть, так нельзя? — возразила Фиар. — Вдруг у них так принято начинать контакт? И это для них вообще — единственный способ достичь взаимопонимания?

— Но способны же они в принципе изъясняться словами? — переспросил Герм. — Или, думаешь — могут только эмоциями и образами?

— Но тогда это — уже не звездолётчики технических цивилизаций дальних миров, — ответил Джантар. — Разве что — копируют такую цивилизацию магически, интуитивно, пользуясь материей уплотнённого астрала…

— А вот на эти мысли — совсем никакого ответа, — сказал Минакри. — И тоже — почему?

— Странно, — согласился Талир. — А могли бы ответить — пусть эмоциями — если бы хотели. Значит, не хотят…

— Или мы уже сумели подсознательно закрыться от них, — предположил Минакри. — Но это пока, днём — а что во сне… Хотя идти ещё ночь — на сон остаётся вторая половина дня. И не заставишь себя — во сне тоже думать о каком-то абсурде. Например — чему равен объём унитаза, помоями из которого постился монах, пропорциональный собственной рясе… Да и какое впечатление можно произвести такими подсознательными блоками — на настоящих звездолётчиков или людей из будущего?

— Значит, этим вечером — не спать всем одновременно, — ответил Талир. — Кому-то — бодрствуя, следить за состоянием остальных. Правда, я и на краю диапазона не всегда слышу вас… Герм, а ты можешь сразу отличить на просвет, если что-то неладно?

— Даже не знаю, — ответил Герм. — Если бы у нас там был атлас изменений ауры при подобных состояниях… Обычный анатомический — и то не дали… Разве что могу предложить подсознательную установку: реагировать на мудрость — а не глумление, искренний интерес — а не испытания с двойным дном, серьёзное участие в судьбе нашего мира — а не игры вокруг него…

— Но сейчас — опять что-то как тянет исповедаться, пройти духовное очищение перед контактом, — вновь признался Лартаяу. — Или хотя бы — что-то вспомнить…

— Вот именно… А вдруг — мы интересуем их как личности? — неожиданно спросил Талир. — Где хотим работать, чем увлекаемся, какие проблемы решать? А я так и не успел сделать выбор — между археологией, палеонтологией, физиологией… Хотя мог ли представить — что сейчас, во времена компьютерной томографии, в мединститутах на лабораторных занятиях будут резать живых червей? Изучать биологию не живого неповреждённого организма — вскрытого располосованного полутрупа? А это — уже не то, что есть мясо животного, специально затем и предназначенного…

— И я как-то раньше не думала, — призналась Фиар. — Имею в виду — через что пропускают студентов в институтах. А не пройдёшь — не станешь врачом, останешься экстрасенсом без диплома…

— А как казалось, ещё немного — и начнут отбирать первых космолётчиков?.. — дрогнувшим голосом напомнил Лартаяу. — Я в 9 лет уже думал, куда подавать заявление…

— Внеатмосферная астрономия, поиски планет у других звёзд, — так же печально согласился Герм. — А теперь — объясняй людям «оттуда», почему всё это сорвалось?

— Думали, скоро будем обследовать Майрен и Эринай в поисках органической жизни, — добавил Лартаяу. — А получили — оглушение первобытностью… Дрова, канавы, погрузка камней, досок, ремонт школы своими силами, вражда явных и тайных банд… А что фактически пересидели в интернате — когда учеников в школах и прямо на улицах хватали, секли в общем ни за что? А чем они занимались в тех же школах…

— А я когда-то думал: ученик 12-й группы — уже готов участвовать в экспериментах по компьютерному моделированию памяти, обнаружению новых элементарных частиц, — вспомнил Итагаро. — А там — походы с военной дисциплиной, «трудовые отработки», какие-то странные массовые церемонии, постановки на темы чужого деревенского прошлого… И нам, каймирцам, просто дико разыгрывать такое на уроке в школе, да ещё — как учебное задание, за которое ставится оценка? Нам непонятны эти проблемы чужой нищеты, неустроенности, неспособности цивилизованно и сообща вести дела! Вооружённые переделы пашен, огородов, наследства, и об этом — целая литература! А вы тут, в школьном спектакле — извольте изображать бедных, притесняемых богатыми, выжимать из себя нелепые страсти там, где можно элементарно договориться! Будто у нас в современности нет проблем, которые нам ближе, понятнее, которые нас волнуют…

— Но программа по лоруанской литературе — почти вся на такие темы, — согласился Ратона. — Всё — старое и чужое. А человек, не понятый обществом — будто не проблема. Человек, которого боятся, отворачиваются из-за его необычности — будто не проблема. И поиск тех же микрочастиц, первооснов Мироздания, объяснение той же биолокации — менее интересны, чем конфликт звероподобных неграмотных людей? Которых различает лишь, что один богат, а другой беден, у одного в подчинении — целая свора, а другой — тиран только в своей семье! А ты выжимай из себя ненависть к тому и сострадание к этому — несмотря на то, как лично по тебе уже прошёлся такой «бедный»…

— И где уж тут орбитальные и подводные города — или хотя бы научные станции? — добавил Талир. — Прошлое — буквально душит современность Мыслить можно — лишь теми категориями, решать — те проблемы. А своё, подавленное, носить в себе — без исхода, без решения…

— И мы опять кому-то или чему-то поддаёмся! — спохватился Донот. — Ну, сами подумайте — что заставляет нас говорить всё это?

— Предстоящий контакт, — ответил Минакри. — И я думаю — что получается с этим резанием червей в мединститутах? И в общем — с открытой институтской и тайной жреческой наукой? Правда, у нас жреческая — и не была столь тайной, как в других культурах…

— Нет, а это… — с возрастающей тревогой не дал ему договорить Джантар. — Думаете… кто-то таким образом хочет лучше понять нас самих и нашу культуру?

— И правда — опять… Но тогда и закрываться от этого нельзя — наоборот… Хотя… — Итагаро, шедший с Лартаяу впереди остальных, остановился и замер в каком-то полушаге, едва отогнув нависшие над тропинкой ветви куста ягодного папоротника — за которым, как показалось Джантару, она круто перегибалась вниз, и на большом протяжении над долиной или впадиной сквозь поредевший кустарник виднелось голубое небо.

— А что там? — спросила Фиар, подходя следом. — Да, действительно…

И Джантар — подойдя к остановившимся в недоумении остальным, увидел сквозь редеющий лес на склоне крутого спуска уже как-то неровно, извилисто, словно с камня на камень сбегающую вниз тропинку — которая затем терялась где-то внизу, зато по ближнему краю широкого ущелья тянулась чёрная лента автодороги. Впрочем, он не сразу и понял, что это — в первый момент из-за странного сходства по цвету с рекой на Западном континенте в той записи ему показалось, что и здесь он увидел иссиня-чёрную поверхность воды… Противоположный же склон — был с трудом различим за кустами и деревьями, обрамлявшими самый выход к спуску и уступ слева от него — но, насколько видно, казался снова поросшим густым тёмно-зелёным горным лесом…

— А что делать — как-то спустимся… — начал Итагаро, осторожно ступая на крутой уклон тропинки.

Джантар, немного поколебавшись, но увидев, что Итагаро спускается уверенно, последовал за ним. Здесь уже на тропинке совсем не было травы, и сухая почва мягко крошилась, тонкими струйками осыпаясь из-под ног. Однако спуск был долгим и крутым — и все пока шли молча, то и дело притормаживая и даже хватаясь руками за ветки на самых опасных поворотах…

— И всё-таки — где они бывают, когда творится зло, — вдруг снова заговорил Итагаро. — Я имею в виду — высшие существа… И нам только говорят: человек свободен в выборе — но за его выбор с него же спросится. Например: с ученика младшей группы, в отчаянии схватившегося за нож — как со взрослого убийцы…

— Итагаро, о чём ты? — снова забеспокоилась Фиар. — Что… опять?

— Возможно, — согласился Итагаро, не забывая внимательно смотреть себе под ноги. Джантар, спускавшийся следом, вспомнил о ящиках с продовольствием и обеспокоенно взглянул назад — но Донот и Ратона как будто без проблем спускались по тропинке с одним, уже полупустым, а следом Минакри и Талир так же несли второй. — И всё-таки… — продолжал тем временем Итагаро. — Если человек в большинстве случаев не понимает, за что ему воздаётся — а воздаяние непонятно за что может скорее ожесточить, чем сделать лучше и совершеннее… В чём тут высшая справедливость?

— А дорога, куда спускаемся… — вдруг сообразил Джантар. — Её же не было в видении со стрелкой…

— Или действительно кто-то очень ловко играет на наших сомнениях… — продолжал Итагаро, будто не слыша его, и только не забывая отводить ветки в стороны. — Люди, мол, знают, что грешить нельзя — а не грешить не могут, такова их природа, устроенная вопреки высшим законам — но и снисхождения им за это не будет… Хотя откуда известно, что именно эти законы — высшие? Кто и как это решил? А с другой стороны — все эти гарнизонные подонки, аварии, записки с угрозами целой семье… Что тут считать справедливым воздаянием за что?

— И вновь мы — всё о том же, — напомнила Фиар. — Но почему? Что заставляет вспоминать это?

— Верно, — Итагаро удивлённо оглянулся, стоя уже в самом низу, у выхода с тропинки на асфальт. — Что же это такое…

— А дорога в самом деле — поперёк нашего пути, — сказал Лартаяу, спускаясь следом. — И что дальше? Джантар, как было на стрелке?

— Прямо вперёд… — со всё возрастающим недоумением ответил Джантар. — Никаких пересечений до самого конца… Действительно — как же это?

— И продолжения тропинки по ту сторону не видно, — добавил Лартаяу, пройдя чуть из-под полога ветвей к самой обочине дороги. — Сплошные заросли… А по краю — даже какой-то земляной вал… Куда нас завели? — Лартаяу недоуменно оглянулся. — Джантар, если бы ты мог прямо сейчас…

— Попробую… — ответил Джантар, упёршись рукой в шершавый, в косых чешуйчатых квадратах размером с ладонь, ствол ближайшего дерева, и закрыл глаза. Но в его сознании было странно пусто — кажется, как никогда раньше. Мелькали обрывки совсем неясных образов, фосфены, пятна света, пробивавшегося сквозь веки от колыхания листвы деревьев в слабом долинном ветерке — и всё…

— Или теперь уже — просто по сторонам горизонта? — неуверенно предположил Итагаро.

— Но… мы до сих пор на северо-восток и шли… — ответил Джантар.

— Значит, должно быть продолжение тропинки, — уже увереннее заключили Лартаяу. — Просто за валом не видно. Тем более, тот склон — пологий. Пойдём туда? Всё равно вокруг — никого…

— А асфальт, должно быть, горячий, — сказал Герм. — Видите, какая чёрная поверхность? Даже воздух струится. И через это — идти…

— Горячий… — подтвердил Лартаяу, ступив на дорогу и сделав несколько шагов. — Стоять, правда, трудно — но идти можно. А вот — как перебраться через вал, и где дальше тропинка… Или нет… Справа, я смотрю — ответвление от дороги! — воскликнул Лартаяу, глядя куда-то в сторону. — И как раз в нужном направлении! Отсюда — направо, а там — налево!

— Но на стрелке ничего подобного не было, — ответил Джантар, выходя на действительно очень горячий и даже липкий от жары (будто специально к рассказу Итагаро о том случае — вдруг подумалось ему) асфальт дороги. — И что за покрытие… — всё с большим беспокойством продолжал Джантар, следя за рукой Лартаяу. Долина по обе стороны тянулась почти до горизонта, лишь там постепенно теряясь в зарослях деревьев — и по всей её длине шла прямая, серовато-чёрная с какими-то смоляными блёстками, лента дороги. И лишь в одном месте, ещё сравнительно далеко, виднелся поворот налево, примерно в прежнем направлении их пути. Это было начало какой-то боковой дороги, врезанной в противоположный склон долины и ведущей куда-то дальше вверх — хотя склон там заметно понижался…

— Другого пути всё равно нет… — ещё более неуверенно сказал Итагаро, тоже ступая на асфальт. — А с этой стороны — дальше нет и обочины. И асфальт липкий… Правда, не так, как тот клей. Кстати же я его вспомнил…

— Зато — полоска тени от деревьев, — ответил Лартаяу. — Правда, совсем узкая, и то — пока тень не уйдёт с дороги. Так что пойдём быстрее…

Джантар наконец сообразил вернуться с раскалённого асфальта в тень под деревьями — и неожиданно для себя оказался во главе всей процессии. Остальные двинулись следом — в тени на самом краю дороги, где асфальт ещё сохранял прохладу и не казался липким на ощупь. Только Лартаяу почему-то продолжал идти по накалённой середине дороги в стороне от остальных…

— Лартаяу, ты действительно можешь там идти? — спросила Фиар.

— А почему нет? — ответил Лартаяу. — Ходили же как-то — по городу, и на прогулки во дворе интерната. Я даже замечал — мне бывает странно приятно идти по такой холодной или горячей поверхности, что кажется, сам едва могу выдержать, — вдруг признался Лартаяу. — А отводить ветки руками — так тоже…

— Но мы не можем позволить себе лишний риск… — начала Фиар.

— И всё-таки я тоже пойду там, — сказал Минакри, переходя из узкой неровной тени на асфальт. — Тем более — это и не угли. Хотя верно — асфальт какой-то липкий, — добавил он через несколько шагов.

— Так и вопрос — чем покрыт асфальт? — ответил Итагаро. — Ведь тоже — дорога к военному объекту. По крайней мере — бывшая. А вы так просто идёте по ней…

— Но тут уже нас в этих знаках ни о чём не предупредили, — неуверенно предположил Лартаяу. — И вы идёте по той же дороге — только в тени…

«И правда… — мысленно согласился Джантар. — Не предупредили… И стрелка дальше шла прямо. А мы — вместо того, чтобы искать продолжение тропинки — пошли в сторону…»

Он прислушался — и вновь ощутил лишь странную пустоту. Не было страха, беспокойства — но и прежней уверенности… Если их куда-то вели, и это так важно, как они думали — неужели не должны были предупредить и об этой шоссейной дороге, как предупредили о той, рельсовой? И — не указали бы сразу, как дальнейшее продолжение пути, этот поворот налево? А то, к примеру — откуда ведущий их некто мог знать, что они не станут взбираться на крутой, поросший густым колючим кустарником вал, пытаясь отыскать за ним продолжение тропинки?..

«Если ведут… — мысленно повторил Джантар. — А… если нет?»

…И, помнится, так же сомневались они год назад — на пути в Арахаге, и в самом телецентре… И сейчас — до сих пор не знали, что это было: чей-то продуманный, тщательно разработанный план — или цепь удивительным образом совпавших случайностей, породивших в итоге некое подобие плана? Но такое чудо вряд ли возможно дважды… И значит — тут тем более могла оказаться лишь странная случайность, по недоразумению принятая как знак свыше. Даже если срабатывание сигнализации на скале за деревьями — вторая такая случайность…

Или пусть — не случайность. Всего-навсего… очередной пример его, Джантара, ясновидения: стрелка, указавшая, как они пойдут дальше — сами, по собственной инициативе, без чьего бы то ни было плана, принимая и в дальнейшем лишь собственные мгновенные сновидения на почве подсознательных ожиданий за некие знаки!..

И — снова одни, без помощи и поддержки… Но теперь уже — в битве за судьбы всего их мира… Через год после того — как, так же положившись на чей-то наверняка мифический план, знаки, предчувствия — уже раскрыли тайну… Которая, как верно сказал Лартаяу — буквально убила во всём их человечестве надежды на контакт, мечты о нём! Пусть и вернув одну цель, одну веру — в свои силы и способности — при этом убила другую. А какое они имели на это право? Разве их дело — решать за всех такое?..

Вот именно… А сами — как-то и не задумывались над такими последствиями своего поступка. Хотя конечно — тогда ими двигала естественная любознательность, стремление понять происходящее, помочь своему человечеству не зайти в тупик — но что в итоге? Вековая, тысячелетняя мечта их же человечества — словно вываляна в грязи, изгажена этой баней-туалетом, унижена оскорбительной примитивностью и прагматичностью самой иорарианской культуры — в которой не нашлось ничего интересного для их цивилизации, как-то обогащающего её?..

Волна странного тягостного чувства нахлынула на Джантара. Не просто страх, не просто вина — что-то большее. И казалось — совсем уже не оставлявшее выхода, надежды, оправдания… Но почему? Ведь, с другой стороны — что было бы теперь, не раскрой они тайну? И всё же в сознании словно разрасталось убеждение — что они фактически извратили путь своей цивилизации. Они, девять самоуверенных подростков, вообразивших, что подобное им дозволено. И… вот зачем кто-то повёл их по стрелке — чтобы спросить за содеянное! Кто-то, возможно — поистине воплощающий высшую справедливость как этого, так и других миров…

Нет, но — по какому праву? И где был сам тот кто-то — когда власти этого мира говорили всем, что надвигается кризис, заканчивается ресурсы, стремительно глупеют сами люди — и даже познание мира выходит на принципиальные пределы? Чем и кому помогли те, высшие, что сами были готовы спасти? А тут вдруг — явились с каким-то судом, спросом за то, что уже свершилось?..

Или… опять — просто атака низшего астрала? Джантар, подумав об этом, даже встряхнул головой, будто отгоняя наваждение — и едва не задел лицом ветку, которую сразу не заметил…

Да, надо идти осторожнее… Хотя… они же действительно сделали это! Открыли своему человечеству тайну, не имея морального права…

Нет — а если бы не открыли? На что пошли бы власти всех стран их мира, кроме одной — во имя сохранения тайны? И к каким последствиям это могло привести?..

Или… суть главных, коренных проблем их цивилизации — вовсе не в этом? Зря они придали записи об Иораре такое значение?..

Да и — не сами же пошли в то подземелье. Их явно повела туда какая-то мистическая сила… И теперь у них — чувство страшной вины перед всем своим человечеством, а та мистическая сила — как бы и ни при чём?

И — по какому праву кто-то ведёт их на суд или допрос? После всего, что случилось, после трупов на улицах — и ужаса тех, кто остался, решивших, что действительно гибнет мир? И тоже — где были сами завлёкшие их сюда ложным знамением?

Нет, но… что теперь? Когда они — уже здесь, в горах, так далеко от цивилизации? По-прежнему идти, куда их ведут — и надеяться на мудрость и снисхождение? Что те — всё же сумеют отличить добросовестную слабость или ошибки от сознательного злодеяния? Как будто они, великие и мудрые — не могли отличить и так, не заставляя проделать такой путь…

А если и идти — то, как и говорили, не просителями или подсудимыми. Достойно — и со всеми заготовленными прежде вопросами. И ещё — с новым, только что пришедшим на ум Джантару… Зачем те — зная, как сейчас нужны в Тисаюме их знания, способности, убеждённость в борьбе со злом — вместо этого воспользовались их доверчивостью и мистической путаницей в умах, заставив пройти такой путь куда-то в самое сердце гор, и ничего даже толком не объясняя по дороге, давая лишь смутные отрывочные знаки? И это — когда сами они не могли не испытывать тревоги за судьбу своего мира, человечества — но и не могли понять, что происходит, нужна была надежда, совет, поддержка? Когда — просто подло и чудовищно играть в какие-то суды, посвящения, испытания, когда не до этой околомистической мишуры?..

Нет… Снова — что-то не то. Будто кто-то сознательно внушал нелепые, несправедливые ожидания — толкая к ответу злом на добро…

…Джантар, словно очнувшись от этого шквала мыслей, увидел идущих рядом Минакри и Лартаяу — и вновь ощутил под ногами неожиданно горячий асфальт. Ах да — последние остатки тени ушли с дороги, теперь вся она была освещена жаркими лучами Эяна, успев стремительно нагреться даже в бывшей течи… Но и — едва обернувшись посмотреть, не отстали ли остальные, Джантар вдруг понял, что снова борется с чем-то ужасным в своей душе. Что-то рвалось извне в его сознание, подавляло волю, угрожая сломить её — хотя мгновениями само казалось лишь чудовищным порождением бреда… А главное — что могли сейчас они сами? Что зависело от них, чем могли помочь хотя бы друг другу? Девять подростков, пусть с необычными способностями — здесь, в горах, в отрыве от цивилизации — когда что-то непередаваемо огромное, грозное и страшное, возможно, уже захватило мир? A кто-то — кому по непонятной причине доверились с самого начала — вёл их через горы с какой-то целью, завлекая труднопонятными знаками?

Совсем уж страшная догадка мелькнула в сознании Джантара…

А… если они сами же — и впустили в свой мир зло, которое угрожало ему? Сами, своими действиями — ещё тогда, в прошлом году? Или — самоуверенными надеждами узнать некую тайну своего мира? Возможно… даже совершив для этого какой-то иллюзорный подвиг? И именно это — уже с самого начала влекло их ко злу, к разрушению?..

Нет — а те? Где были сами высшие существа, которые знают всё наперёд? Почему не остановили их, не предупредили заранее? И даже сейчас их собственной мудрости хватает лишь на то, чтобы обвинять и судить кого-то уже по итогам свершившегося?..

Или… тут — уже что-то такое, перед чем бессильны и они? Но тем более: какой спрос с тех, кто сами — только люди, пусть не совсем обычные? В чём их вина, за что расплачиваться? За то, чего не предусмотрели те, высшие? И в чём какая-то роль самих высших существ? Сперва оставаясь в глубоком тылу битвы — затем, уже по её итогам, сорвать гнев на слабых, на тех, кто не были подготовлены, просто чего-то не знали?

Ho — можно ли сейчас так рассуждать? Ведь сама битва — реальна! И в ней нельзя позволить себе слабость… Но — и нельзя корчить из себя сильного, бесстрастно наблюдая за метаниями слабых! Тем более — с нескрываемой готовностью покарать кого-то потом, когда всё закончится? Будто самим — уже заранее известен исход битвы! Битвы за судьбу их мира…

Или… так и есть? Всё — как в канонах, по которым ещё от начала мира определена сторона, грядущая победить в этой битве? И значит, весь их путь, усилия — как и усилия всего их человечества в попытках решить что-то своим умом и волей — напрасны и бессмысленны? И сейчас в их мир действительно пришел кто-то такой, кому никто ничем не в силах противостоять? И даже… бывшие покровителя, которые привели их сюда этими знаками — теперь фактически враги у него на службе?

И… как же — они сами? Не будут бороться, сопротивляться? Просто сдадутся на милость того, кто захватил их мир? Но разве не долг разумного существа — отстаивать свою правду до последнего?

Хотя… вот именно — до какого «последнего»? И — до каких пределов простирается мощь зла, вторгшегося в их мир? И… что оно способно сделать с человеческой душой, не покорившейся ему? А тут — и образы ада из всех канонов… Но… и то — хоть какое-то существование, какая-то надежда! А если… действительно не будет даже и такого? То есть — вообще ничего?

Охваченный совсем уже невыразимым, не испытанным прежде ужасом, Джантар обернулся посмотреть, где остальные, идут ли по-прежнему за ним — и тут же налетевший откуда-то порыв ветра едва не сбил его с ног, и он увидел, что вокруг мечется какая-то серая мгла…

Но — как же это? Ведь только что был — жаркий и безветренный летний день…

Однако новый порыв ледяного ветра едва не бросил его на Герма, шедшего следом — остальных же он вовсе едва увидел. Летнего дня как не бывало — повсюду вокруг, скрывая их силуэты, кружилась пурга…

— Герм, давай возьмёмся за руки, — едва узнав свой голос, с трудом произнёс Джантар. — Все вместе, цепочкой. Чтобы не потеряться… И пусть они видят, что мы не разобщены, мы — едины…

— Джантар, о чём ты? — голос Герма тоже показался Джантару как чужим. — То есть… что это? Где мы?

— Мальчики, правильно, — прошептала Фиар где-то сзади. — Надо держаться вместе… Не поддавайтесь им…

А в воздухе — уже заметно похолодало. И асфальт, как вдруг понял Джантар, был не жарким — холодным… И листья на деревьях над обочиной дороги — словно исчезли, унесённые снежной круговертью. И Джантар, всё продолжая механически двигаться вперёд — задевал головой и плечами лишь жёсткие упругие голые ветки…

— Ну, что же вы? — донёсся сквозь вой ветра отчаянный крик Лартаяу. — Не дайте захватить себя всему этому! Надо сопротивляться!

«Не допущенный к тайне — не дойдёт… — всплыла в памяти Джантара строка из какого-то «священного» текста. — Пурга, половодье, смерч или ураган унесёт его — а вокруг будет ясный и тихий день, и никто не поймёт, что это было… А допущенный войдёт под сокровенные своды — и тайное знание откроется ему…»

«А… вдруг и вправду — только игра или испытание? Ведь что им — даже если мир в опасности… Для них всё — игра…»

— Держитесь… — едва ли не через силу прошептал он. — Не верьте… Всё это — только иллюзия… Они опять испытывают нас…

Его голос потонул в вое ветра. И, едва Джантар, с усилием приподняв голову, успел бросить взгляд вверх, в серое, заполненное снежным вихрем небо — как оно раскололось, разверзлось — и что-то огромное, чёрное и. страшное ринулось оттуда прямо на них. И ещё мгновение — эта глухая, пустая чернота скрыла собой и поглотила всё…

48. Осколки судеб мира

…Джантар долго ждал эту волну. Очень долго. Ещё с вечера он приготовил старую кинокамеру с перфорированной плёнкой, надеясь на обещанное в прогнозе волнение моря — но почти всё утро морская поверхность была покрыта мелкой противной зыбью, из-за которой он не получился бы на плёнке ни спокойно плывущим в тихой прозрачной воде, ни устремившимся к берегу в броске на гребне волны. А плёнка к тому же была последней — достать новую при нынешних проблемах с нехваткой самых необходимых ресурсов было негде. Но и старых съёмок — периода, когда Джантар, ещё не умея плавать, компенсировал этот свой недостаток таким катанием на волнах — у него не было, а спохватился он недавно, когда осталось использовать на это лишь самый остаток плёнки. Последней, исчезнувшей из свободной продажи… Но пока о тяжёлом и тревожном не хотелось думать — ведь кажется, только что пронёсшийся катер наконец поднял подходящую волну…

— Пускай! — крикнул Джантар, делая взмах рукой в сторону берега — и тут же пригнулся, ожидая, когда нависнет грозно загнутый на вершине гребень волны. Теперь — точно рассчитать момент, когда оттолкнуться ото дна, чтобы волна пронесла его как можно дальше — плёнки на вторую попытку не было. (Опять же — как не думать о таком…)

И всё-таки он ошибся, оттолкнувшись не вовремя. И волна, увы не понесла его к берегу на себе — нахлынула как-то cверху, попала в глаза, в уши, и он, ничего не разбирая сквозь застлавшую глаза водяную плёнку, больно ударился коленями о прибрежную гальку, а волна продолжала тащить его по всё более крупным камням, чего он никак не ожидал…. Он наконец с усилием притормозил рукой, упёршись в гальку — и с досадой на неудачу этой последней возможной съёмки, преодолевая внезапное головокружение, попытался подняться с уже очень больших здесь, довольно далеко от линии берега, камней…

— Кажется, вышло удачно, — сказал Лартаяу, опуская кинокамеру и глядя на счётчик плёнки. — А то — всё равно было бы уже не повторить.

— Думаешь… удалось? — спросил Джантар, с усилием приподнимаясь. — А я уже думал… — и тут взгляд скользнул по пустой скамейке на набережной под деревьями. — Но… где они?

— Ах да, ты не видел… Твой брат вырвался и побежал, когда я предупредил его кое о чём, — объяснил Лартаяу. — И сразу схватил все ваши вещи. У меня только камера и осталась, мне даже некуда её положить…

— Но почему? Что тут произошло? Хотя я не очень удивляюсь — но всё-таки? О чём ты его предупредил?

— Чтобы не болтал лишнего о том, что можно говорить не всем, — понизив голос до шёпота, объяснил Лартаяу, оглядываясь по сторонам. — И ты будь с ним осторожнее, не рассказывай, чем увлекаешься. Хотя я сам не знаю, почему внешний разум — какая-то особенно запретная тема…

— Вот как? — удивился Джантар. — Я сам давно уже оставил эту идею… И что он тебе сказал?

— Будто ты специально занимался сбором данных об этих прозрачных фигурах в скафандрах, которые несколько лет назад видели многие люди. И всё — среди каких-то бандитов или сумасшедших. Нет, сам я не могу поверить, чтобы ты связался с бандитами — даже из-за этого, — сразу уточнил Лартаяу. — Наверно, он хотел поднять твой авторитет перед малознакомым человеком. А чем можно поднять — по мнению таких людей, как он — сам понимаешь…

— Да, вот и имей с ним дело… — не мог не возмутиться Джантар. — Я просто собирал газетные вырезки об этих случаях. И ему так во всём доверял, даже разницу в возрасте не учитывал…

— Джантар! — донёсся издалека голос матери. Он обернулся — и увидел за парапетом набережной, уже у самого поворота на одну из улиц, и её, и брата, неестественно быстрыми и широкими шагами удалявшегося куда-то в сторону центра города. У Джантара невольно сжались челюсти, когда он представил капризно-злобное выражение лица брата в этот момент. — Джантар, мы пойдём вперёд, а вы нас догоните!

«Откуда он у меня такой? Вот если бы… какой-то другой — тоже каймирец… А то и двое, — почему-то подумал Джантар. — И оба — старших… А этот — младший, лоруанец — несчастье всей семьи. Остались тут из-за него — вдвоём, с камерой…»

— Но почему ты оставил эту идею? — спросил Лартаяу, осторожно положив камеру на гальку, чтобы натянуть синюю в мелких клетках рубашку — с которой приятно контрастировал цвет его не такой тёмной, как у Джантара, кожи.

— А аргументация «Постановления о вредоносных слухах» тебя не убедила? — переспросил Джантар.

— Нет, аргументация убедительная, — ответил Лартаяу, вновь поднимая камеру. — А то правда, если они — иной материальности, как могут ходить по планете, не проваливаясь под грунт? И, если хотели контакта — почему их видели только по ночам у военных заводов, тюрем, притонов, но ни разу — в научных институтах, правительственных зданиях, или просто днём на многолюдных улицах? То есть — что же, получается, их интересует? Да ещё сами слухи о них — в каком-то религиозном плане…

— Вот и говорю, — подтвердил Джантар. — Будто забыли происхождение религий на самом Фархелеме. И требуют какой-то «свободы веры», даже не думая — веры во что?

— Ладно, одевайся — и пойдем… — начал Лартаяу — и обеспокоенно спросил — Или… где твоя одежда? Он и её взял с собой?

— Какая одежда? — не сразу понял Джантар. — Я так и пришёл сюда! Ты, что, не видел? Нет, но… — внезапное подозрение заставило похолодеть. — У вас не действуют эти новые законы об одежде?..

— Как же не действуют… — тоже в испуге ответил Лартаяу. — А ты не знал?

— Так что, и здесь… — переспросил Джантар, ещё не вполне веря в услышанное. — За то, что им с их светлой кожей уже в 10 лет хочется закутаться с ног до головы…

— И с нас тоже — штраф до 20 бэни, или… — подтвердил Лартаяу. — Причём «или» — даже скорее всего. Где родителям взять двадцатку на каждый раз, когда захочешь отдохнуть от лишней одежды?.. И — при своём росте — как докажешь, что тебе ещё нет 16-ти? Там более, уже вправду есть…

— И это — здесь, в Тисаюме? — ещё раз потрясённо переспросил Джантар.

— Так военные власти распорядились… Нет, свои-то, каймирцы, не выдадут, если что — но если уж эти решат, что ты так куда-то не туда зашёл… И ладно бы хоть «честно» — 20 ударов по телу, и всё — а то на практике обнаглели вконец. Ещё вымажут чем-то так, что плавки не наденешь — и делай, что хочешь. Или тут же второй раз поймают — и ещё 20 ударов. Я уж не говорю про шланг… в задний проход, а второй конец — в кран с водой, и дальше — сам понимаешь… Так «поддерживают порядок»… И за что — всё это? Что им делают мирные дети, не состоящие ни в каких бандах — чтобы с ними так бороться? А члены банд, о которых все знают — как раз в обуви, в штанах, бывает даже — от военной формы… И им можно зайти куда угодно…

…—А если бы те ещё сразу, в 80-е — знали, что сейчас будут вот такие? — Джантар отвёл взгляд от мозаики на фасаде здания в начале Вокзального проспекта — и посмотрел вслед только что свернувшей в сторону продолжения набережной группе из восьми лоруанцев, чуть старше их, в действительно полувоенной одежде. — И из-за них — такие законы? С каким чувством шли бы тогда в бой?

— Ах, эти, — понял Лартаяу. — Несчастные в своих семьях, чем-то обделённые, и всё такое… А попробуй свяжись, поверь, что действительно несчастны, попробуй помочь…

— А то и предложить побег из семьи, где им будто бы так плохо, — добавил Джантар. — Я однажды пробовал — так и повторять неудобно, что услышал в ответ. Они же в любом случае согласны унижаться перед теми, от кого зависят. И неспособны понять, что младшие не виноваты в их неприятностях…

— И ты так и написал в своём обращении в газету? — вдруг спросил Лартаяу.

— Откуда ты знаешь? — остановился от неожиданности Джантар.

— Пока ты был в море, я говорил с твоей матерью. Она мне так напоминает мою… — вздохнул Лартаяу. — Тем более — вспомни, с кем живу сейчас… И тоже рассказал ей — как послал в газету письмо по вопросам охраны природы, и что из этого вышло… А твой брат тут же и заявил, будто ты собирал свидетельства бандитов и сумасшедших… Хотя ладно, не надо об этом. Лучше скажи — что это за новая гипотеза и откуда она?

— Будто всё наше человечество вообще происходит не отсюда, — объяснил Джантар. — Результат переселения на Фархелем части какого-то другого человечества… И все фазы его истории в точности повторяются здесь — хотя всё знали заранее. Я имею в виду — знали хранители древних книг… То есть, сперва будто бы ещё сохранялась видимость технической цивилизации — но потом, как стали рожать по десять детей и расселяться по планете, так и пошло: опять — первобытные общины, рабство, мелкие государства, частный бизнес… И к тому времени подлинная история уже забылась — а религии остались и выдавались за историю. И всё это стало известно будто бы лишь потому, что Хальбир в каком-то раскопе нашёл эти древние книги и сумел их расшифровать. Или даже какой-то его предшественник, Вин Барг — но тот вообще полулегендарный… Хотя лично я — очень сомневаюсь. А то подумай: если в этих книгах — тем более отпечатанных на специальном пластике, который вообще не гниёт и не портится — есть уже готовые схемы космического транспорта и вся прочая информация для таких полётов — казалось бы, что мешает нам воспользоваться этой готовой информацией? И добраться до ресурсов соседних планет и пояса астероидов — если тут нам уже не хватает своих? А об этом и речи нет… И потом — где сама история той планеты, хоть какие-то её факты? Почему мы о них ничего не знаем?..

— Подожди, — вдруг остановил его Лартаяу. — В чём дело? Что вы так смотрите? Возраст определяете? Дайте пройти, мы же вас не трогаем!

— Ах, ты… — раздалось спереди. Джантар даже не сразу понял, в чём дело — взглянув вперёд, он едва успел увернуться от человека с орденами на груди, который бросился на него, но промахнулся и влетел в стекло витрины, мимо которой они проходили. Стекло опасно завибрировало, но устояло. — Как ты со старшими разговариваешь? — продолжал кричать человек с орденами, бросаясь уже на Лартаяу и замахиваясь каким-то предметом. — Вы это куда собирались?

— Джантар, где же твои? — Лартаяу едва успел отскочить от нападавшего — и тот, упав, растянулся на асфальте. — Почему мы их не встретили?

— На помощь! Сюда! — истерично завопил кто-то совсем поблизости. — Тут дети бьют взрослого! Героя войны, с орденами!..

Грохот собственного сердца перекрыл для Джантара все звуки. Лишь одна мысль рванулась из пелены внезапного ужаса: где — мать и брат, уж какой он ни есть? Как получилось, что они с Лартаяу столько прошли по Вокзальному проспекту, не встретив их? И… что теперь?

— Они врывались в дома! Резали наши семьи! — кричал нападавший, успев подняться и встать в позу, которая, похоже, казалась ему величественной, хотя выглядела довольно нелепо. — А теперь смотрите, в каком виде ходят по городу! А мы в их годы сами кололи дрова для школьной кочегарки! — продолжал он орать какую-то сумбурную чушь. — И честно проливали свою кровь на войне! А они подняли восстание, когда одного такого повесили за трусость!

«Но не могут все не понимать, что это — сумасшедший, — грохот сердца, казалось, мешал даже думать, со всё возрастающей тревогой вглядываясь в лица мгновенно собравшейся толпы. — Неужели они не видят?»

— Да, воспитали молодёжь на свою голову, — злобно процедил кто-то рядом. — Теперь их только новая война уничтожит…

— Но что вам сделали именно мы? — стараясь не терять достоинства, спросил Лартаяу, хотя голос у него дрожал. — О каком восстании вы говорите, в чём нас обвиняете?

— Смотрите, сами ничего не стоят, а рассуждают… — пополз за спинами собравшихся трусливый шёпот. — И это — тут, днём, на виду у всех…

— Но вы хоть видели, кто на кого напал? — сделал Лартаяу ещё попытку обратиться к собравшимся. — И если он с орденами — мы, что, не имеем права защитить себя?

— А какое у вас право поднимать на него руку? — возмутился кто-то. — А если сам получил от взрослого — так, наверно, за дело!

— Значит, взрослому можно ни с того ни с сего бросаться на подростка — даже если тот падал с седьмого этажа, и чудом остался жив? — не выдержал Лартаяу. — И он, у которого едва срослись переломы, не имеет права защищаться?

— Ну, это же надо так врать… — раздалось из ошеломлённо затихшей толпы. — Сами — никто, а как равняют себя с героями войны…

— Нет, я не о себе — о нём, — объяснил Лартаяу, указывая на Джантара. — И это — правда. Он не может защищаться сам…

— А вот мы сейчас посмотрим, что вы можете, а что не можете… — заговорил, протискиваясь в круг собравшихся, человек в странной форме, похожей на военную — протягивая через согнутую ладонь какой-то длинный предмет. — И с какого этажа вы упали на самом деле… Держите их, мы сейчас им покажем, чего они стоят…

— Оставьте его, мы сказали вам правду! — в отчаянии крикнул Лартаяу. — Остановите их, кто-нибудь! Если вы сами — люди…

«Что делать? — в ужасе пронеслось в сознании Джантара. — И как… не потерять достоинство? Когда вправду кости едва срослись…»

А кто-то уже успел повалить его на асфальт, другие крепко схватили сзади за руки, а ещё кто-то стягивал плавки — и даже не то страшно, что просто разорвав их при этом…

…— Они же вам правду сказали, — негромко, но чётко прозвучал в потрясённой тишине голос Рут Хиефа. — И — что у него не совсем срослись переломы, и сам он ни на кого не нападал. И что он — сын Таюльме Фаярхай, тоже правда. А этот якобы герой войны — действительно сумасшедший. Теперь вы понимаете, что сделали?

— Была бы здесь Фиар, она бы помогла, — страшным дрожащим голосом вырвалось у Лартаяу. — Это моя знакомая, я хотел и его познакомить с ней… А теперь… Что — только из-за болевого шока?..

— Ну, разве же мы знали, — донеслось из не успевшей разойтись толпы. — Казалось, они действительно его ударили… А эти — в какой-то форме. Мы думали — имеют право…

— Но сами вы — люди или не люди? — Рут Хиеф едва мог говорить спокойно. — И… стояли и смотрели на такое… И всегда вам, путь что — виноваты дети. Пока здоровы и бесплатно работают без всякой необходимости — потому что до денег, видите ли, не доросли — так хорошие. Пока сдирают в кровь руки о хлебный папоротник, из последних сил роют канавы, таскают камни — хорошие… А посмели защитить себя от подонков, которые завоевали такое «благо», формально без детского труда — уже плохие? Хотя что говорить… После того, что случилось… А матери как сказать? Он же и приехал сюда поправить здоровье…

— Их бы… самих — под пресс, и давить, как гниль… — глухо, но гневно произнёс кто-то. — Всех этих националистов, «дружины нравственного надзора»… Или самих — погнать на поля, рыть канавы… Почему мы их терпим, какие еще жертвы нужны, чтобы поднялись — и отплатили за всё? Зачем нужны здоровые выродки, которые ходят по улицам своими патрулями и позволяют себе такое?

— И говорят, мы — народ, опозоривший себя восстанием… Хотя — не против Фаалокра, или лоруанского народа — против таких выродков, которые вешали людей ни за что… А теперь — им за то, что они воевали, всё можно?

— И будто мы тоже не воевали… — добавил третий голос. — А дети… Какие они предатели, что вам сделали? И кто вообще придумал этот позор целого народа за одно-два восстания?..

— Где мой сын? — донёсся встревоженный голос матери. — Что с ним? Пустите меня к нему, дайте пройти…

«И это — обо мне? — вдруг понял Джантар. — Но я же — не там. Я… здесь. Наверху. А это — что… тоже я? То есть — моё тело?..»

(Обрыв. Возврат в исходную точку.)

…Подойдя к мрачной тёмно-серой полуцилиндрической стене пропускного поста полицейского управления, Джантар нерешительно остановился. Он и раньше чувствовал, что решимость угасала, пока приближался сюда, специально сделав такой крюк по дороге домой из школы — а теперь вовсе растерялся… Входить или нет? Нести сюда кассету — или нет? Ведь не знал, действительно ли она — извращённого содержания… Хотя в старших группах такими записями торговали почти открыло — но эту он просто подобрал в коридоре, и сам её не смотрел. И могла ли кассета, столь дорогостоящая для школьника — просто упасть незамеченной? То есть — не подстроено ли специально, чтобы Джантар подобрал её, пошел с ней сюда… А вдруг там ничего особенного не окажется? И какая репутация укрепится за ним, Джантаром? Нет, надо сперва просмотреть самому. Если только расчёт не строится на этом — ведь кажется, лишь у него, единственного на всю группу, дома есть видеомагнитофон, о чём и знает едва ли не вся группа… Правда, Джантар пока и не имел случая пользоваться им самостоятельно, и даже не знал, подойдёт ли к нему эта кассета. А главное — куда девать брата? Ведь тот проявляет дворовые повадки лишь дома — а сам во двор, скорее всего, не выйдет. Нo и не подсыпать же ему в обед снотворное, слабительное или рвотное, чтобы как-то отвлечь…

…К счастью, брата дома не оказалось. Но и удивляться, почему именно сейчас он решил выйти один, было некогда — и Джантар, быстро, хоть и не без труда, найдя инструкцию к видеомагнитофону, стал разбираться в ней…

…— А вам известно, с какого возраста и по какой учатся в школе дети, согласно закону? — произнёс один из двоих, наконец появившихся в кадре после недолгого мелькания полустёртых изображений. Он был в форме с какими-то необычными знаками различия, нелепо «торчавшей» на нём острыми углами — и вообще ситуация на экране больше всего напоминала допрос.

— Но я же вам объяснял, в чём дело, — ответил другой, сидевший спиной к объективу, так, что Джантар мог видеть лить затылок и сравнительно длинные тёмные волосы. — Я раньше созрел как личность, и мне уже нечего было делать в школе…

— Я вам сам объясню, в чём дело, — перебил человек в форме. — Вы хотели избежать года обязательной работы сразу после школы, а затем — призыва на военную службу, и вместо этого — сразу поступить в институт!

— Но свидетельство об окончании школы с отличием — без того давало мне такое право, — не смутился второй. — И я просто не понимаю, что вас смущает…

— И вы утверждаете, что не занимались ни с кем из частных учителей, и в семье вас специально не накачивали какими-то противозаконными препаратами, чтобы вы развивались быстрее?

— Нет, я же объясняю — естественное раннее развитие, — повторил допрашиваемый.

— Для естественного развития существуют установленные законом сроки! — ещё более резко перебил тот, кто вёл допрос. — А тут, смотрите — он стал перебирать бумаги, лежавшие перед ним на столе, — вас пришлось освобождать от обязательных трудовых отработок из-за физического недоразвития организма…

— А как быть, если я — уже сложившаяся личность с ещё детским телом? И взрослый студент — например, с протезом или после травмы черепа — вполне мог быть освобождён от этого таким приказом. Но не ставится же под сомнение право таких студентов учиться в институте из-за того, что нездоровы физически — а чем я в этом смысле отличаюсь от них?

— Возрастом! — побагровел от гнева тот, в форме — похоже, не очень умевший владеть собой. — Потому что закон для всех одни, и не допускает подобных исключений!..

«Но что это? — не мог без возмущения подумать Джантар. — Где? В какой стране происходит такое?»

… — Да, так получилось, что я остался один, без родителей, — подтвердил допрашиваемый. — Нo не понимаю — зачем мне подсунули этого «опекуна»? Разве я, уже студент, не мог самостоятельно разобраться во всех своих делах? Да, и он тут же стал пытаться воспитывать меня как какого-то скучающего дурака — хотя я был до предела загруженным студентом мединститута, и мне было не до забав с его приятелями… А он и в медицине совершенно не разбирался, говорить с ним было не о чем…

— И вы решили подлым приёмом избавиться от старшего товарища, в отличие от вас, честно отдавшего обществу долг на военном флоте?

— Но какого «старшего товарища» — если это чужой мне человек? И сам я даже не знал о его преступных делах. Вы лучше спросите об этом тех, кто решили, что уголовник — подходящий опекун для студента…

«Ho что, не бред? — с возрастающим недоумением подумал Джантар. Один и тот же человек оказывался то «старшим товарищем» студента, то вором и мошенником. — Что за фильм, где и зачем могли придумать такое?»

— А вы не думали, что научные тонкости — ещё не всё, надо знать жизнь, усвоить мораль? — от слов, вдруг прозвучавших в записи, Джантара бросило в озноб. Почти то же сказал ему учитель в школе…

— И для этого все мои идеи должны перегореть во мне — вместо того, чтобы я мог их реализовать? Тем более — врач и на войне нужен как врач. И я не понимаю, что потеряла бы армия…

— Нет — а если бы все рассуждали, как вы? — нетерпеливо переспросил офицер, ведущий этот странный допрос.

— Но какие «все»? Кто из моих сверстников к этому возрасту сложился как учёный? Кто из них ставил такие проблемы, и был готов взяться за их решение? Да, я отдаю себе отчёт в своей уникальности, вот и ставлю вопрос: что потеряла бы армия, если бы у таких — совсем немногих — людей, как я, была возможность реализовать себя там, где это принесёт стране наибольшую пользу?

— Значит, вы — пророк с особой миссией, а другие пусть делают за вас чёрную работу? Так вас следует понимать?

— Нет, свою работу я сделаю сам, — твёрдо, не смущаясь, ответил допрашиваемый. — Но я знаю, где могу быть полезен, и что хочу сделать для человечества. А меня призвали в армию солдатом, в подчинение к тем, кто в возрасте, когда я уже заканчивал школу — развлекались, привязывая к хвостам диких раков и панцирников пустые консервные банки, а в возрасте, когда учился в институте — известны полиции как наркоманы… И вы говорите: я не знал труда, дисциплины — а они разве знали?..

…— Что ж, давайте вернёмся к тому, что вы написали в своем послании военному министру… Итак, факты якобы издевательств командиров над солдатами, которые вы приводите, не подтвердились — хотя вы настаиваете, что они были запуганы, и потому отказались от своих слов. И остаётся только — то, что вы написали от себя… У вас хватит духу повторить это здесь, для записи?

— Да, я смогу повторить, — ещё более уверенно ответил допрашиваемый. — Потому что это — правда… В мире накоплены такие запасы химического и бактериального оружия, которых хватило бы для уничтожения нескольких человечеств, подобных нашему — а нам словно и того мало. Уже идут работы над военным использованием внутриатомной энергии — хотя известно, что именно такое её использование погубило планету, бывшую нашей прародиной… Но у наших предков хоть был звездолёт — который неизвестно сколько тысяч лет спустя, уже готовый развалиться, доставил их сюда, в систему Эяна, на Фархелем — и то долетели живыми лишь те, кто при старте были детьми, а потом уже в полёте переросли размеры своих камер, ведь рост организма продолжался и в анабиозе. А мы удивляемся сгорбленным и искривлённым скелетам в древнейших захоронениях… А — как люди потом страдали от несовпадения биоритмов двух планет, отравления непривычной пищей, заразных болезней, которые не умели лечить, и от которых не было иммунитета! И всё-таки — создали здесь, заново, уже нашу нынешнюю цивилизацию!.. Для того ли — чтобы мы, их потомки, сделали непригодной для жизни ещё одну планету, но теперь уже — не имея звездолёта, и не зная, куда ещё можно переселиться! Неужели мы не понимаем, что дважды такое чудо не повторяется? И лоруанский воин — если ему дорого то, на страже чего он стоит — должен осознавать необходимость скорейшего установления прочного мира, а не рассуждать о каком-то продолжении боевых традиций — ведь, если будут эти традиции, значит, будут и армии, и угроза войны! А сейчас — и сама война была бы уже не та, что прежде! Но командиры в армии будто и не способны задуматься: нормально ли, что такие огромные массы разумных существ постоянно заняты подготовкой к уничтожению друг друга? Для них важнее, чтобы именно за ними, в их род войск, шли всё новые поколения, и учились быть «настоящими мужчинами» — то есть такими защитниками страны, которых я увидел неспособными защитить и себя… И тем более непонятно — чем вызвана необходимость заставлять людей постоянно вскакивать, просить разрешения сесть, встать, обратиться к кому-то, зачем стричься наголо, выдавая неправильную форму черепа, зачем на каждом шагу давить взысканиями и запретами людей, только вступающих в жизнь, зачем ломать их человеческое достоинство? И даже, случись действительно ещё та, старая война — кем войдёт такой солдат на территорию поверженного врага? Освободителем — или мстителем за свои личные обиды?..

«Так… фантастика? — подумал Джантар. — Вообще не на самом деле? Нo — что имеется в виду? Какая страна, время? Но — «лоруанский воин»… Как же так?»

— … А теперь давайте вернёмся к вашим великим идеям… — снова начал офицер, ведущий допрос (после того, как в кадре его на несколько мгновений загородил другой — но тот, лишь взяв откуда-то с подоконника графин с водой и почти сразу поставив oбратно, тут же ушёл из кадра). — Итак, в чём они состояли?

— Во-первых — влияние концентрации половых гормонов на психическое развитие личности, — стал отвечать допрашиваемый. — Я же объяснял: в раннем подростковом возрасте её рост создает ощущение подъёма душевных сил — но потом, с переходом через некую точку оптимума, наступает уже чувство упадка жизненной энергии, чрезмерной самонадеянности недавних планов и надежд, развивается эмоциональная неустойчивость, могут подавляться творческие способности…

— Вот вам и плоды скороспелого взросления на всём готовом, — удовлетворённо констатировал тот, кто вёл допрос. — А всё потому, что вы не прошли настоящую жизненную закалку…

Это задело Джантара за живое. Сколько подобного — с позиций наглой «заслуженной» полуграмотности — довелось слышать ему самому, в свой адрес…

— Так это понимаете вы, неспециалист, а я понимаю иначе. И потом, есть реальная проблема — подростковая преступность. Миллионы людей каждый год, вступая в кризисные возрасты, не могут понять, что с ними происходит, не всегда умеют совладать с собой — а их судят и сажают в тюрьмы вместо того, чтобы понять их проблемы…

— То есть у вас уже всё человечество оказывается кучей психопатов? И лишь вы один всё знаете? И это ещё — только «во-первых»… А — что «во-вторых»? Вот эти привидения в скафандрах? — внезапно спросил офицер, ведущий допрос. — Вы их всё-таки видели или нет?

— Я не говорил, что я их видел. Я говорили только, что интересовался проблемой контакта. Но тут главный вопрос — что мы хотим узнать от жителей иных миров, и что — рассказать им о себе. И это — уж наверняка не то, что дают сами по себе наблюдения дальнего космоса, не та информация, которую Вселенная и без того постоянно, на всех частотах, излучает о себе, — уже оживлённее заговорил допрашиваемый. — Всё это любая достаточно развитая цивилизация может воспринять самостоятельно. Другое дело — локальные особенности Вселенной, планетных систем, жизни на конкретных планетах, культур и устройства общества их обитателей… Но — нынешняя шумиха… Нет, в это я не верю. А то подумайте — сколько материалов и какие запасы рабочего тела пришлось бы израсходовать на такой межзвёздный полёт…

— В каком смысле рабочего тела? — почему-то оскорблённо переспросил офицер — и так уж буквально вспотевший от натуги, пытаясь понять смысл слов допрашиваемого. — Что это значит?

— Ну, горючего, за счёт истечения которого движется реактивный летательный аппарат, — объяснил тот. — Так вот, я говорю: построить звездолёт размером с астероид, израсходовать колоссальные запасы вещества на сам полёт — и ради чего? Чтобы просто ходить под окнами тюрем и военных заводов, ни с кем не вступая в контакт? Что-то не то…

…— Так на какое конкретно своё нездоровье вы ссылаетесь? Вы помните, что утверждали на медицинской комиссии? И сможете повторить это сейчас?

— Смогу… И это даже не нездоровье — просто особенность организма. Да, у меня во всех клетках организма есть добавочная хромосома, благодаря чему некоторые железы сформированы необычным образом, и дают необычный спектр гормонов. Так что я фактически — человек не такого «обычного» мужского пола, как вы, — спокойно, бесстрастно прозвучал ответ — хотя Джантара от этого бросило в озноб. — И потому — какое отношение вообще имею к вашему «мужскому долгу»? Если просто — сам мой организм устроен редким, уникальным образом? И возможно — именно потому мне так очевидно то, на что не обращаете внимания вы, обычные люди…

— Но вам же на медкомиссии предлагали операцию? Разве не так?

— Да, но что сделала бы со мной такая операция? Всё равно, как если попробовать насильственно сделать женщину из вас. И вы пошли бы на это во имя какого-то долга, не сочтя чрезмерной жертвой для себя?

— Хорошо, давайте оставим эту тему… Итак, вы — не сумасшедший, вы можете работать. Но почему теперь для этого обязательно хотите уехать из Лоруаны? Почему не хотите работать на благо страны, которая дала вам всё?

— Так пусть не отнимаем самый продуктивный возраст, не требует быть солдатом, хотя я для её же блага могу быть учёным! И я не требую каких-то особых условий — только необходимое, чтобы работать. Но не заставляйте меня делать то, что мне не по силам, не подчиняйте тем, у кого нет десятой доли моих знаний и опыта…

— А запись-то я выключил! — с каким-то злорадным торжеством провозгласил офицер, вставая из-за стола. — И в ней ты для общественности остался таким, как нужно — а теперь пойдёт допрос по-настоящему… — он склонился над тем, кого допрашивал, почти вплотную (так казалось на экране), приблизив к его лицу своё — потное, багровое, трясущееся от злобы. — Ты думал, сможешь запутать своими тонкостями человека, который не жил на всём готовом, как ты, а с ранних лет работал в шахте, чтобы прокормить семью, и потому не учился? Но сейчас мы с тобой так поговорим, что ты сразу вспомнишь, на каком гормоне тянули тебя, чтобы ты в том возрасте уже закончил школу… И что за диагнозы тебе придумывали какие врачи… Всё выложишь, так что и до них доберёмся… А потом сделаем из тебя такого же человека, как все — даже если тебя для этого придётся зарезать…

«Но… что он собирается делать? — пронеслось в сознании замершего от ужаса и ненависти Джантара. — И — что это вообще? И… как — запись выключена? — сообразил он. — Если вот же ещё идёт…»

— … Да вы сами нездоровы, — с потрясающим спокойствием прозвучал ответ в записи. — У вас в глазах синие прожилки наркомана, готового упасть в обморок… Или нет, это уже серьёзнее! Зелёные прожилки… Вы давно пили из графина на окне?

— Минут десять… — ярость офицера как-то сразу, мгновенно, сменилась растерянностью. — А… что?

— А что вот столько ещё и проживёте… Это — токсин из группы тех, что вырабатывают моллюски экваториальных морей. Симптом верный, противоядие науке неизвестно. Вы же не хотели, чтобы наука развивалась дальше — вот покажите, как умирают солдаты без её помощи…

— Это Флаариа! — истерично завизжал офицер, выхватывая откуда-то пистолет. — Он только что был здесь! И это он подсыпал яд! — кричал офицер уже где-то за пределами кадра. — Куда он пошёл? Я его сейчас…

— Остановите его! — крикнул тот, кого он допрашивал, оборачиваясь ещё к кому-то, и в этом кадре Джантар наконец увидел лицо: совсем молодое, со светлой кожей, но — мягкими и плавными чертами, ничуть не похожее на лицо преступника. — Флаариа не виноват! А ты, — продолжал он после того, как снова хлопнула дверь (и кто-то выбежал из комнаты, но оставался третий, к кому он обращался), — если ещё раз посмеешь кого-то ударить на допросе, у тебя изо рта полезут нецензурные слова, а из других мест — то, что ими называется. Потому что с вами только так и можно… А пока пойди и сними охрану на всех этажах…

— А я? — робко переспросил ещё кто-то. — Я не дотрагивался до графина?

— Ах, да… Быстро ешь бумагу, она впитает яд! Можно — моё судебное дело, бумага как раз подходящая… А ну, посмотрим, что здесь, — тот, кого раньше допрашивали, встал и склонился над бумагами, быстро передавая ещё в чьи-то руки, которые, появляясь в углу кадра, жадно хватали их. — Да у вас против меня ничего толком нет, одни слухи… Ну, а потом проснёшься — всё забудешь…

«Ну, надо же — как он их! — не мог не восхититься Джантар. — Но всё-таки — фантастика? Или… на самом деле? Но где? В какой стране?»

— А что ты смотришь? — тут же заставил вздрогнуть раздавшийся за спиной голос брата. — Где ты это взял?..

…— Так это могло быть на самом деле? — переспросил Джантар, не в силах поверить тому, что услышал от матери. — И ты сама слышала про этот случай?

— Да, Джантар, сама слышала. И хорошо, что он владел гипнозом, и смог бежать… А тебя смутила подробность про хромосому и железы? Хотя ты мог не знать — но это правда. Такие люди бывают. Редко — но бывают. И я даже знаю его фамилию — Тинилирау… И такая гипотеза о заселении нашей планеты тоже есть… Правда, сам он как-то слишком уверен в ней. Для студента мединститута — слишком… Но насчёт возрастных периодов — прав. Есть такая медицинская проблема — и мы о ней знаем. И как к ней относятся полуграмотные люди — ты тоже слышал…

— Нет, но… Неужели наша, лоруанская полиция или армия… — Джантар от потрясения не находил слов. — Не где-то там на Экваторе — а наша… И… они способны на такое? За то, что его организм как-то иначе устроен?..

(Обрыв. Возврат в точку ветвления…)

…— Да, но откуда же мы знали, — в ужасе произнёс Тайлар. — Чтобы — за один просмотр… Я нашёл кассету на полу в коридоре, принёс домой, мы стали смотреть, начиная со второй дорожки, только потом перевернули на первую — а там надпись: за просмотр этой записи лицами без соответствующего допуска — длительный срок тюремного заключения… И что… детям — тоже? Но мы даже не знали, что это, когда начинали смотреть… Думали — просто какой-то фильм…

— Ну, мы никому не скажем, — попыталась успокоить его бабушка, — но и вам надо ни в коем случае не проговориться. Да, кто мог подумать… Чтобы вам с этого возраста — носить в себе такую тайну…

— И наша полиция действительно может… — сквозь дурнотный ужас начал Джантар. — Нас обоих, в таком возрасте? За то, что это просмотрели?

— Для того, наверно, вам это и подкинули, — ещё больше поразил его ответ матери. — Что ж, придётся быть откровенными с вами до конца… Вы знаете, что происходит сейчас у меня на работе. Кража использованного серебра от просветных плёнок, расследование неудачной операции — начальник полиции города уверен, что это убийство… И следователь, который ведёт оба дела — постоянно напоминает мне что-то похожее, про шахту или завод. Как будто вообще серьёзная работа — это только у них: на шахте, в заводском цеху, в полиции… А мы — медики, инженеры, учёные — будто и не работаем. И сами — в каком-то долгу у них за их неудачное прошлое, бедных родителей, малое образование. И если такие получают власть над людьми — это уже страшно… Да, мы не можем больше держать вас в заблуждении. Эта полиция и эта власть — способны на всякое. И потому… Джантар, я знаю, ты работаешь над какими-то письмом или обращением, которое собирался куда-то послать… Может быть — хоть теперь расскажешь?..

…— Вот, смотри, — Джантар достал из ящика своего письменного стола тетрадь в потрёпанной, потерявшей определённый цвет обложке — и раскрыл на странице, где кончались столбцы простейших примеров на сложение и вычитание, выведенных его когда-то ещё неустоявшимся почерком, и начинался чёткий убористый текст, написанный совсем недавно. — Но не думай, что я хотел послать прямо вот этот текст. Тут — основные тезисы…

— Так, что тут… — тетради уже были в руках у матери. — «…Школьники перегружены зачастую ненужной информацией, им просто не хватает сил и времени на добросовестное выполнение домашних заданий, не говоря о занятиях любимым делом. Так формируется привычка к недобросовестности в работе… Недостаток физический активности и постоянное психологическое напряжение на занятиях ведут к серьёзным расстройствам здоровья… Использование детей на одной лишь тяжёлой и примитивной работе не способствует развитию самостоятельности… Взрослые, странно неоткровенны с детьми, обижаются на самые естественные вопросы, усматривая в них что-то постыдное… Даже учителя в школах не понимают, что возводят в норму физическое насилие, когда формируют у детей прежде всего не интерес к знаниям и не уважение к человеческой личности, а умение «дать в морду», забывая, что дети — не дикие животные, а в перспективе — такие же взрослые, как они сами. В результате использование в детской среде доводов разума при решении любых спорных вопросов считается позорной трусостью, так же, как и откровенный рассказ взрослым о своих проблемах со сверстниками. Однако при этом детям бывает даже негде собраться вместе без того, чтобы взрослые, которые не желают их понимать, сами не лезли в их дела против их воли… Так возникают полуподпольные группировки отвергнутых детей, в которых главенствуют, как правило, не самые умные и честные, а те, кто наиболее склонны подавлять своей волей других… На занятиях по литературе ученикам приходится выворачивать наружу свои самые сокровенные мысли, заранее зная, что они встретят всеобщее осуждение и осмеяние…»

— Тут у меня немного сумбурно сгруппировано, — объяснил Джантар. — Это же только намётки, черновики. Потом хотел переписать иначе…

— Так, что дальше: «…Принудительные шествия непонятно куда и с какими целями, участие в невразумительных собраниях и церемониях, просмотры с последующим насильственным обсуждением под надзором учителей каких-то далёких от реальных проблем современного детства спектаклей и фильмов, о которых ни у кого на самом деле нет своего мнения…» И правда — бывает, — согласилась Таюльме Фаярхай. — Дети всех наших врачей удивляются, зачем нужно… А — это, в скобках? «…Положительный персонаж всегда говорит только об учёбе, отрицательный — почти никогда о ней, однако положительный учится плохо, но зато — надёжный товарищ, а отрицательный учится хорошо, но затем обязательно кого-то предаёт, у положительного семья происходит из батраков или чернорабочих, у отрицательного — из образованных слоёв общества, положительный, как правило, физически здоров, отрицательный — чем-то болен…» Да, Джантар, всё очень верно замечено. Вот так мы с тобой оказываемся в «отрицательных»… Что ещё: «…Армия также подавляет самостоятельность и человеческое достоинство, не столько закаляя, сколько деформируя личность, воспитывает трусость и автоматическую подчиняемость…» И видишь — как раз к этой записи… Ну, а дальше — твои предложения: «…Производительный оплачиваемый труд в пределах детских сил, разделение старших групп по интересам, отмена домашних заданий… Не закреплять в законах обязанность, детей помогать родителям в старости, поставить это в зависимость от того, какими они были родителями… Ввести психологический и генетический контроль за вступающими в брак, судебную ответственность за воспитание детей… Родителей — наркоманов и психопатов казнить, удалять органы размножения…» Ну, тут уж — не знаю… И с производительным трудом — тоже… Это ты вряд ли нажмёшь не ту кнопку — а другие? Которым ещё и не выдадут, например, защитные очки для работы на станке… И с «недостатком физической активности» сам себе противоречишь — какой же её недостаток при изнурительной чёрной работе?

— Нет, я имею в виду — такой, чтобы поддерживала и развивала детский организм, а не изнуряла его, — уточнил Джантар. — И труд — по выбору, к какому кто приспособлен…

— Да я-то понимаю — но тут бы уточнить… Хотя что я говорю… — спохватилась Таюльме Фаярхай. — Кому, какой власти ты собирался отправить это послание? Тем, кто как раз хочет повторить в вас собственное детство? Это же они — в большинстве вышли из бедных семей, батрачили, занимались чёрной работой — и думают, что так и надо…

(Поворот ветви. Уход вектора в сторону. Возможен разрыв…)

… — Что ты говоришь? Опомнись! — Джантару показалось, в крике его лёгкие вытолкнули из себя весь воздух — хотя умом он понимал, что такое невозможно. — О какой это стране? О нашей Лоруане?

— Но это — тоже лоруанский офицер, — с печальным вздохом ответила Таюльме Фаярхай. — И это государство держало его у себя на службе. Хотя оно же и рассуждает о строительстве какой-то лучшей жизни, это верно… Но и то — как рассуждает? Если высшую правду жизни постигает только тот, кто прошёл через бедность, угнетение — значит, и сейчас, уже в новых поколениях, надо пропускать через это всех? И смотри — сколько проблем и недостатков ты сам отметил в своём письме? И подумай: как может быть всё по отдельности — плохо, а вместе — правильно? Разве из зла складывается добро?

— Джантару, наверно, не так надо объяснять, — снова вступила в разговор бабушка. — Их же сейчас как учат: нет просто добра и зла — есть интересы высших и низших слоёв общества, бедных и богатых…

— Но вы посмотрите с точки зрения бедных! — уже совсем не веря себе, в отчаянии воскликнул Джантар. — Они, что, так и должны были оставаться безо всяких прав?

— А разве справедливо — чтобы так много теряли те, кто ничего им не должны? И полуграмотные командиры вешали своих же — за что? Что оглушило взрывом — и побежал не туда, или — взяли в плен спящим, или — не выдержал пыток, от которых тот же командир сломался бы ещё раньше? А от какой такой религии они собирались нас «раскрепостить»? Разве мы верили во что-то подобное их богам? И разве знали — что такое их храмы для них самих? А они — бросались растаскивать научное оборудование, которое надеялись выменять на продовольствие, жгли архивы, библиотеки, которые тоже приняли за символы какого-то угнетения… И что — за их бедность и неграмотность им надо было дать разрушить всё? И это их считать соратниками в борьбе за лучшее будущее? Тех, кто пошли воевать с одной лишь целью — мстить, грабить, разрушать, оправдываясь собственной бедностью? Не сознательно, не за правду, не за идею, как мы — с одной только злобой?

— Heт, но как же так, — совсем неуверенно начал Джантар. — Ведь было угнетение…

— Смотря как его понимать! Если, например, один табунщик целую осень собирает мох по горным склонам, чтобы зимой было чем кормить молодняк, а другой, недолго думая, кормит помоями, теряет всё стадо и нанимается в батраки к первому — это угнетение? И потом тот перед ним же виноват — потому что богатый? А город — должен принять и где-то устроить всех таких? Иначе — они снова имеют право жечь, грабить, разрушать? Хотя и мы тогда думали: все они включатся в общее дело как равные, станут честно работать на общее благо без угнетения… Казалось: вдруг это люди, которым быть бы учёными, врачами, политиками — а ими возмущаются: они… ленивы как крестьяне! И хотели дать им всё, что было у нас самих…

— И что теперь? — снова заговорила Таюльме Фаярхай. — Тысячи заводов выпускают миллионы ненужных вещей низкого качества, перегоняют в брак ценнейшие ресурсы планеты — потому, что в деревне они жить и работать не хотят, а в городе — не могут? А отходами этих производств отравлены почва, реки, моря, атмосфера… И что, сделало это их самих хоть немного лучше? Когда тут, на городской работе — им всё дай, и дай, и дай что-то сверх положенного, пойди на риск нарушить закон и ответить за это… Oторви что-то от семьи, дома, детей, и дай им, которые сами побогаче тебя — как какую-то дань, оброк. Или жди от них подлости… На ремонт какой-нибудь техники — дай, на ремонт самого здания и автомобилей — дай, на прокладку видеофонной связи между палатами и комнатой для посетителей — дай… И всё — из фондов, для этого не предназначенных. Или — ремонтируй всё своими руками, которым нельзя терять чувствительность и точность движений. Или — они сделают всё так, что техника откажет прямо на операции — за то, что к ним не «проявили уважение», не унизились этой подачкой… Я уж не говорю о переписке с доносами из какого-то института, что разработанный у нас протез внутреннего уха будто бы никуда не годится — только потому, что разработан не их группой, не в их ведомстве! А суды потом ничего не желают понимать… И ты сам читаешь — в газетах, кого и за что судят. Судят глухих, слепых, парализованных, судят женщин, у которых есть дети… Судят за то, что ответил на удар в драке, не объехал пьяного пешехода — который сам лез под колёса, собирался продать за границу собственное изобретение — которое не нашло применения здесь; или — не знал, как освободить явно больного человека от армии при том, по какому ограниченному списку диагнозов это возможно — и с отчаяния оформил просто карликовый рост как синдром с недоразвитием психики… А как, бывает — сами приходят в обычной гражданской одежде в разные учреждения, рассказывают жалостные истории, в которые трудно не поверить, просят помочь в обход закона — и когда кто-то соглашается, вдруг достают свои жетоны! Или — где-то в толпе, среди людей, вдруг начинает вести себя как хам, кто-то возмущается — а он и тут вдруг достаёт свой жетон: «Вы арестованы»! А — за что? Кого так «разоблачают»? Тех, кто согласился помочь малограмотному бедняку, или встал на пути хулигана — которых изображали? Или — сами устраиваются куда-то на работу, будто бы с настоящими документами… Вернее — внедряются, как когда-то в тыл врага, но это сейчас, в наши, мирные лоруанские учреждения — для каких-то расследований! Да, им дано и такое право… А на работе и есть — много всяких нарушений, нечестных людей, не всегда знаешь, как и с кем себя вести. И вдруг — тот, кого все принимали за санитара или шофёра, достает полицейское удостоверение! И попробуй угадай — кого и в чём сочтёт виновным? А с ним раньше и обращались как с санитаром или шофёром — не зная, кто он на самом деле… И так — могут обмануть любое учреждение, и до поры до времени не узнаешь, кто работает рядом с тобой. Сколько людей о таком рассказывали… То есть — страшно должно быть вообще и работать, и просто жить? И ты думаешь, можно что-то доказать такой власти — просмотрев эту запись? Есть законы о хранении тайн и их разглашении — и потом уже ничего не докажешь…

— Но… как же так? — вырвалось у Джантара. — И… куда смотрит народ?

— Вот именно… — горестно вздохнула Таюльме Фаярхай. — Есть плохие люди — но народ всегда прав. Будто не из них же он значительной частью и состоит… И как — раньше даже преподавателей институтов увольняли со скандалом, с позором: за слишком сложные теории, которых не мог понять студент «из народа», как его ни натаскивай на подготовительных курсах… Или — заставляли преподавать какой-то бред, но попроще, чтобы те могли понять… А потом — они всё равно сшивали встык вену с артерией… Не все, конечно — есть у нас специалисты высокого класса, тоже из крестьян… Но почему потомственный врач — это как-то… ниже и подозрительнее, что ли? Ну, если все — одинаковые граждане?..

— И будто я уже не рассказывала тебе про Сагилайскую тюрьму, — добавила бабушка. — Как мы в одном рейде отбили у каких-то временных властей деревню Сагилао — а там поблизости оказалась тюрьма. И освободили оттуда всех — и думали: бывшие арестанты или разойдутся по домам, или останутся там вести хозяйство, уже как община свободных тружеников… А потом, уже зимой — как будто в другой, совсем непохожей местности — опять захватили тюрьму, стали открывать камеры, вывели арестантов во двор, хотели объявить и им, что теперь они свободные граждане, могут идти куда хотят, и вдруг смотрим: в толпе — знакомые лица! Причём — и некоторых охранников мы уже где-то видели в качеств арестантов! И те тоже нас узнают, странно так ухмыляются… И что оказалось — мы опять были в Сагилао, только не узнали места, потому что лежал снег… А в тот раз — их бандитские главари решили: никто никуда не уходит, все остаются на месте, сами они — как начальство и охрана, остальные, как раньше — арестантами, и будут по-прежнему исполнять приговоры любой власти, какая займёт эту территорию! И что ты думаешь — власть несколько раз менялась, а они и принимали осуждённых кем попало, и даже выпускали, у кого подходил срок, но правда, и расстреливали, и вешали — всё согласно приговорам! И что было делать — пришлось оставить тюрьму тюрьмой, уже под законной властью и с законной охраной. А из тех главарей — двое после войны опять попали туда же… Вот так-то, Джантар, им нужна свобода. Просто страшно по ошибке поднять таких людей на борьбу за неё…. И у них везде — свои, бандитские организации, против которых бессильно само тюремное начальство. Распоряжаются деньгами, оружием, имеют связи в полиции… А мы по-прежнему думали, что это — бедные и несчастные первобытные люди, которым надо помочь войти в цивилизацию… Когда уже само государство — и то зависит от крупных банд! Ведь тюрьмы — тоже производства, есть даже продукция, которую выпускает всего одна тюрьма в стране — а тюрьмой распоряжается банда. Да, вот и открыли дорогу свободному от денег труду… А насчёт права на судебную защиту — Лахтанхор Махрантай хорошо сказал: формальные права есть, но в каком состоянии будет человек, пока дождётся реализации этих прав? Через что пройдёт, пока докажет, что не убивал, не воровал, не получал что-то обманом? А это — его жизнь, жизнь его родных и близких… Так что, пока люди болеют неврозами и психозами, ошибаются, забывают и факты, и вещи, наконец, просто сводит личные счёты — такая судебная система сама по себе опасна…

— Значит, так и есть… — с какой-то внезапной обречённостью произнёс Джантар, отворачиваясь к окну — за которым с затянутого серыми облаками неба падали крупные капли, оседали на ещё безлиственных ранней весной спиралях деревьев, и грохотали по подоконнику, будто обрывая что-то своей дробью у него в душе. А … он-то ещё думал обо всех этих нелепостях переходного периода: когда кочевые племена наскоро переводили на оседлость, переселяя в сооружённые из какой-то особо горючей древесины дома — а по юртам оставшихся кочевников ходили специальные дружины, сваливая всё, что найдено как заготовленное для какого-то традиционного праздника, в выгребные ямы; детям в тропическом климате — как школьную форму выдавали зараженные червями ватники; взрослых — заставляли маршировать с пением каких-то странных гимнов о всеобщей готовности умереть; правительство Морокоду собралось уже было переводить все языки страны на лоруанский алфавит (остановило эту реформу лишь то, что звук «ч» пришлось бы передавать тремя буквами); и даже — предполагалось (страшно представить!)… полностью истребить чинхурное дерево как биологический вид, невзирая даже, что каймирцы тысячелетиями употребляли отвар его коры в качестве повседневного напитка: переселенцы из Центральной Лоруаны, видите ли, пристрастились жевать незрелые побеги как наркотик!.. И как он только теперь вдруг понял: нет, не было целью этих «реформаторов» общее благо! Иначе — в таком количестве не уничтожали бы своих, голословно заподозренных в трусости, и — в буквально животной ненависти ко всякой культуре, образованию — не подселяли в дома даже известных учёных каких-то нищих и уголовников, и — вначале так громогласно отрекшись от денег и торговли — сами подали бы обществу пример, как без них жить, a не расплодили заново организованную преступность, воспитав тупыми стяжателями даже собственных детей! И уж конечно — не заполонили бы все учреждения толпами низких людей, в своей примитивной хитрости даже неспособных понять, что значит «работа на общее благо», не парализовали бы всякую созидательную деятельность — мелочной групповой вознёй, а развитие науки — «насущными нуждами простого человека» (для которых, однако, тоже мало что делается)… И это они, сами пожившие вдоволь — всё призывают молодёжь в давно ненужную армию, возлагая на только вступающих в жизнь людей какой-то долг ненависти и смерти, а те ещё должны быть благодарны, почитать их за такую жизнь, как они устроили новым поколениям… За — едва посильный для детей бесплатный труд, отравленные реки, дикую судебную систему, переполненные подонками общества учреждения… Хотя — и не мириться же со всем этим! Надо что-то делать…

(Обрыв. Продолжения нет. Возврат в точку ветвления.)

…— Так… вся аргументация «Постановления о вредоносных слухах»… — потрясённо произнёс новый знакомый. — Ну, что Вселенная сама на всех частотах даёт о себе знать… Оттуда, с допроса Тинилирау? Да, ну и тайну ты узнал… Теперь ты для властей опасен, чуть ли не как сам Хальбир в своё время… Или Вин Барг…

— Но почему? — не понял Джантар, сразу похолодев от такого сравнения. — Ведь то — был настоящий переворот в умах. Такой, что и сравнить не с чем — а это…

— И правда… Я даже пытаюсь представить, как было — и не могу… То думали, Фархелем — плоский диск или купол, неподвижно лежит посреди Внешней Воды, и вдруг он — шар, летящий с огромной скоростью в безвоздушном пространстве… Нет, но и это — тоже… Казалось, уже контакт, и вдруг — сплошной обман. Никаких привидений в скафандрах — только слухи и фотомонтажи. А Тинилирау объяснил всё как есть, и ты знаешь это… Хотя я и сам — носитель тайны, — неожиданно признался новый знакомый. — Назову своё настоящее имя — сразу поймёшь, чей прямой потомок: Лартаяу Аларифаи… А живу — тут, в соседнем доме, у совершенно чужих людей…

— А… почему так? — поражённо вырвалось на этот раз у Джантара. Что-что — а такое он никак не ожидал услышать.

— Дорожная авария, — объяснил Лартаяу. — Где-то под Колараафой… Остановились на дороге среди леса — уже не помню, зачем. Я отошёл в сторону, а вся семья — в автомобиле…И вдруг — какой-то подонок с полной цистерной горючего. Тоже из этих несчастных неудачников, которых кто-то воспитывал без отца, бросают жёны, ругает начальство, кто-то требует долги, и всё такое — вот им и надо «забыться», «расслабиться», и в таком состоянии — сесть за управление… И не лучше — просто вырывать им те органы, из которых лезут все пороки? — голос Лартаяу задрожал. — Чтобы не отнимали ничью жизнь в этом «расслаблении»… Да, я ненавижу таких вот бедняков и неудачников. Ненавижу, — твёрдо повторил Лартаяу. — Из-за них в один момент потерял семью, дом, имя, биографию — всё… Вот только — сам не сгорел заживо в том взрыве. И как дошёл до Колapaафы — yжe не помню… И — куда попал после этого, в какую семью… Взрослые — полуграмотные, не брезгуют наркотиками, сын — результат этого их пристрастия, внешне на человека мало похож… Ну, а чего, по мнению властей, достоин подросток, потерявший семью? Места на свалке отбросов общества? А мне и бежать некуда… Тем более, все новые знакомые — тоже здесь. Я потом и тебя познакомлю с ними…

(Обрыв ветви. Продолжения нет. Возврат в точку ветвления.)

…— А насчёт такого послания… — продолжал Лартаяу. — Так и я уже посылал в газету письмо: что нельзя торопиться проесть все ресурсы планеты, а потомков посадить на голодный паёк, нельзя отравлять почву, воды и атмосферу атомами тяжёлых металлов, а надо взяться за разработку технологий их комплексной утилизации, нельзя травить на полях паразитических членистых так, чтобы от этого гибли целые леса и реки — тем более, зачем вообще поля, если можно обойтись фитотронами, как в Чхаино-Тмефанхии… И что ты думаешь — за мной явились прямо в школу, потащили в полицию, и заставили опознавать кого-то по сборному портрету! Он будто бы внушал кому-то такого рода «подрывные идеи» — до которых я сам додуматься не мог! А как поняли, что всё же мои собственные мысли — начали втолковывать что-то насчёт цен, зарплат, городского и сельского труда, чьего-то права что-то иметь… Я делал вид, что соглашаюсь — хотя, скажу прямо, несли они какую-то чушь. Но потом и того показалось мало… — тяжело вздохнул Лартаяу. — А знаешь, на что они считают достойным пойти в этом случае?

— И что же? — с тревогой переспросил Джантар.

— А вот представь: ты ещё веришь в справедливость государства, закона — по крайней мере, не ожидаешь, что они там сами вроде школьных хулиганов… — начал объяснять Лартаяу. — И потому — не можешь поверить, когда вдруг слышишь: «Снимай штаны»… И всё равно их с тебя срывают, и прямо так ведут куда-то — через всё здание, двор, потом ещё мимо каких-то камер с арестантами в пристройке… И попробуй вырваться — за спиной руки схвачены так, что не повернёшься, и у того, кто держит, одна ладонь — размером с обе твоих. А тебе, помимо прочего, ещё просто страшно — не знаешь же, что собираются делать. И вот — заводят в открытую камеру, ощупывают со всех сторон, будто примериваясь — и начинают хлестать изо всей силы. По ягодицам, по ногам… И с каждым ударом напоминают — что ты всё имел, а вот им пришлось тяжело работать, чтобы прокормить семьи… И потом — едва можешь добраться домой. А назавтра родители — которые пока тоже верят в закон и справедливость, и потому сами в шоке — вместе ещё с кем-то из полиции приходят туда разбираться… а там, оказывается, работают совсем другие люди, которые тебя и в глаза не видели! А кто были те? Непонятно. И вообще, никаких свидетелей этому происшествию нет… А ты потом — ещё сколько времени не можешь ни сесть, ни встать без посторонней помощи, ни надеть школьную форму, ни снять её с себя… А вообще не идти в школу — так надо объяснять, почему… А как такое объяснишь? И что думать самому, во что верить? В какие законы, в какую справедливость?..

(Смешение ветвей. Сброс данного фрагмента. Возврат в более раннюю точку ветвления.)

…— Так, понимаешь, они решили, будто у меня — что-то патологическое… — с тяжёлым вздохом стал объяснять Лартаяу. — Противоестественное удовольствие от обнажения этой части тела и ударов по ней. Хотя я просто неуютно чувствую себя в лишней одежде… А эти «опекуны» поставили меня перед выбором: или одеваться, как они — хотя так я теряю сознание от духоты и перегрева, или… то, что им рекомендовала в противном случае сама государственная власть в лице «инспекции по делам несовершеннолетних»… И какой мне оставили выход? Договариваться с ними, чтобы хоть не били по одним и тем же частям тела? А то, пока подготовлю побег куда-то, сколько еще пройдёт времени — а мне и оставаться весь день дома не дают, надо куда-то выходить! Представь — даже есть там не разрешили: ходи в столовую, только чтобы там не оставался! А это и в городе неизвестно как пройти — везде же подстерегают эти банды и вымогают деньги, которые мне дали на обед! И вся надежда — на тех, с кем я познакомился уже здесь. Я познакомлю и тебя с ними… Нет, но всё равно — не знаю, как пока быть дальше. Просто укрыться от этих психопатов у кого-то дома, что ли? Тем более, им кто-то подсунул не то газетную статью, не то полицейскую сводку, как другие взрослые «воспитывают» своих детей. А там, я мельком видел — какие-то зажимы, прижигания, втыкания игл, кого-то жалили ядовитыми червями, натирали чем-то едким, чтобы были химические ожоги… И тем, кто способен на такое — отдают детей, оставшихся без родителей?..

(Ошибочный выбор точки ветвления. Смыкание фрагментов иным образом.)

…— Я же говорю — они решили, будто у меня… что-то патологическое. И даже не объяснили — что именно подозревают. А знаешь, как они пытаются избавить человека от такой патологии, если заподозрят?

— И как же? — с тревогой переспросил Джантар.

— Например: делают будто по ошибке инъекцию, от которой тело распухает, в одежду уже не влезешь — и тут надо идти на какие-то процедуры через всю больницу. Вот и идёшь… Или просто — разрезанная кем-то одежда падает с тебя в самый неподходящий момент, а потом говорят: это сделал другой сумасшедший… В туалет вообще зайти страшно — в любой момент могут подстроить всякое. И это у них называется — «сформировать естественный человеческий стыд через момент позора»… А потом — даже хотели гипнотически закодировать на отвращение к виду собственного тела… Представляешь? А я и не знал, в чём меня подозревают — чтобы понимать, в чём оправдаться, что попробовать объяснить о себе… И в общем, посоветовали этим «опекунам» — передаю дословно: «применять меры физического воздействия к другим частям тела»…

— И… отсюда — переломы? — уже совсем потрясённо спросил. Джантар.

— Отсюда, — тяжело вздохнул Лартаяу. — Разве психопат поймёт, что такой палкой можно и убить? А потом — знаешь, как ответил на суде, зачем это сделал? «Не за что-то — а просто чтобы человеком стал»! Точно, как пишут в газетах… И вообще, видел бы ты, как проходил этот суд — какой-то базарный торг между судьёй и подсудимым! И он прямо там давал указания жене: что мне запретить, в какую часть дома не пускать, чего мне не покупать — а их знакомые тут же обещали ревностно следить за этим! Исполнением приговора не суда, а подсудимого — который до моего совершеннолетия и из тюрьмы будет иметь какие-то права на меня!.. Ну, и сторговались на том, что никакую домашнюю работу я делать не буду — всё равно кости ладоней неизвестно как и когда восстановятся, и одеждой я обхожусь той, что имеется, но в доме мне доступна одна моя комната, и фактически — только на ночь, для сна. И есть мне там нельзя — а денег на обед в столовой дают столько, что, если бы меня больше никто ничем не поддерживал, пришлось бы просто голодать. О книгах-, журналах, информации — и не говорю. А я всё-таки — человек, а не животное… И вот эта банда следит, чтобы меня целый день не было дома — но хорошо хоть, не проверяют, где провожу это время. Так что, не будь к кому здесь пойти — что бы я делал? А особенно, кажется, хотят посмотреть — как я выйду из положения в холодное время года… И что ты думаешь: говорят, уже близок предел самой цивилизации, кончаются, ресурсы — вот в людях и проявляется всё потаённое, что раньше скрывали. И одни срываются на других — вместо того, чтобы сообща искать выход. И более всего ненавидят — тех, кто верит, что выход есть, и его ещё можно найти…

(Снова смешение ветвей. Возврат к прежнему варианту с коррекцией узловой точки.)

…— Да, вот вам и откровения мудрецов старых времён, — сказал Донот, перелезая за Итагаро через парапет, отделяющий пляж от набережной. — Думали, действительно — великие истины и пророчества, бросились искать по архивам, библиотекам — и что? Какие-то общие дворцы-казармы, одинаковая для всех одежда и режим дня, каждый по очереди — то в начальстве, то на чёрных работах, и ни у кого — ничего своего, всё общее… И это кто-то мог считать идеалом? Конечно — общество чувствует, что над ним просто надругались…

— И тогда тоже говорили: прежде была «элитарная» наука, принижающая «простого человека», — вспомнил Джантар, — а вот они предлагают какую-то новую, справедливою и понятную массам. И добьются даже — что вода в море изменит цвет и вкус, хищные животные превратятся в безвредных для человека, и тому подобное… Но это надо почти ничего не знать о природе, чтобы предлагать такое! И пытались уже — простой перековкой делать серебро из бериллиевой бронзы, и ругаться в уме, чтобы строящийся дом рос сам собой… Но это всё — абсурд. А до теории Фаалокра не доберёшься — во «взрослые» библиотеки нас не пускают…

— А, в доступных источниках — набор крайних эпитетов, — добавил Лартаяу. — С одной стороны — всё великое, героическое, сплочённое, с другой — жалкое, упадочное, корыстное, элитарное. А в реальной жизни — опять торговля, взятки, разложение от роскоши… И опять взрослые жалуются на «упадок веры» — и ждут, что придёт какая-то «сильная рука»…

— И ладно бы уж тогда — принадлежащая мудрому мозгу, — ответил Донот. — Но правда — как познакомиться с теорией Фаалокра?..

— Ну, как — аккуратно взорвать это секретное хранилище, — с неожиданной горячностью предложил Минакри. — Именно аккуратно, чтобы ничего не повредить, только нужный нам сейф сам взлетел вверх и встал на краю дыры. Хотя, если серьёзно…

— Смотрите! — остановил его Итагаро, указывая куда-то вперёд. — Опять эти наши соседи… Донот, Талир, видите ситуацию? И ты, Фиар, тоже… Остальные — назад…

… — Итак, вы спровоцировали драку, — с холодной бесстрастностью констатировал офицер военной прокуратуры. — И вам ещё повезло, что никто не был ранен, все сами ушли отсюда. Но и за что, как одеты — ещё по 20 ударов каждому…

— И вы способны трак поступить с тем, у кого едва срослись переломы? — потрясённо переспросил Итагаро. — Мы же только защищали его…

— Не унижайтесь перед ними, — прошептал Лартаяу. — Я выдержу… А потом, когда-нибудь, мы им ещё ответим на всё…

«Но… неужели могут — прямо тут, на глазах у матери? — подумал Джантар. — И за что?..»

(Сбрoc ветви. Обрыв. Продолжения нет. Возврат к исходной точке ветвления.)

…— Так — что делать? — не выдержав, переспросил Лартаяу. — В эти банды уже призывают, как в армию, и они колоннами ходят по улицам что-то громить — а мы не имеем морального права противопоставить им сонные пули и взрывчатку? И только будем смотреть и ждать — до чего дойдёт перенаселение, отравление природы, издевательства в школах, в армии, в институтах? Хотя человек, получив потом доступ к сложной технике или оружию — не забывает, как с ним обращались раньше! И что, если вдруг сорвётся? А взрослые — терпят, как тупые животные… Терпят, что их детей эти банды облагают данью из их же взрослого кармана, «посвящают» в школьники, студенты, солдаты — говорят, уже заставляя… плевать на портрет Фаалокра! Или — разбирать руками помои, или даже — кто-то садится «посвящаемому» на голову, и надо в таком положении черпнуть ртом воды из унитаза!.. Но и поднимать на борьбу — кого? Взрослых лоруанцев из образованных слоёв? Так они сами разобщены, организацию из них не создашь! Барахтаются в этой грязи и дрожат каждый за себя… Или… просто убивать этих тупых, по-бандитски мыслящих руководителей? Не уговаривать, не пытаться переубедить — убивать? Ведь уже не до личных амбиций отдельных подонков — когда мир в опасности!

— А теория Фаалокра… — растерянно добавил Минакри. — Действительно, где она? Везде только разъясняется, как доказывать бедным и угнетённым, что они — бедные и угнетённые, поднимать массы на борьбу, кого и почему временно ограничить в каких правах — но где сама цель? Какой и кому виделась мирная жизнь после разгрома всех врагов? Или цель — воевать вечно, ожидая, что из войн мистическим образом вырастет изобилие? И тоже вопрос — ведь на новом техническом уровне прежнее изобилие уже не будет казаться пределом! А речь будто идёт — о «последнем изобилии», изобильнее которого уже не бывает! То есть опять же — изобилие как тупик, конец всякого развития? Не понимаю… А это колониальное житьё, как у членистых, без малейшего проявления индивидуальности — тем более… И в этом кто-то мог видеть идеал?

— А на практике: сразу же — подневольный труд на здоровых дармоедов, — добавил Донот. — И это — начало конца всех общин! Кстати, как и мы сейчас надрываемся на отработках вместо здоровых взрослых — под видом какого-то там воспитания! Вот вам и весь идеал…

— Действительно, мальчики, что получается, — поражённо прошептала Фиар во вдруг наступившей тишине. — Искали у этих «мудрецов» идеал, а он и есть — в нашем нынешнем положении…

— Ну правда, основная идея была — чтобы, кто производят материальные блага, сами всем и владели, — добавил Герм. — Но кто знал, что они готовы повалить за кем угодно как вождём — а потом его же проклинать за содеянное во главе с ним?..

— То есть опять же весь упор — на личность правителя? — переспросил Лартаяу. — Опять за них должен думать кто-то один? И потом — он же виноват за всех?..

— И опять уже — всё больше ищут старой веры, каких-то традиций, — напомнил Ратона. — Будто там, в прошлом, есть ответ… Например, в том же священном каноне — где якобы при сотворении первого человека ему сразу было сказано: «Не жуй срам ближнего своего»… То есть, надо думать — «стыдные» части тела, а то иначе сами богословы понять не могут! И к этому — обратиться как к высшей истине?

— Вот я и говорю, — подтвердил Донот. — Хотя — давайте пока смотреть распечатки об экспедиции…

(Возврат к точке ветвления. Возможен обрыв. Есть неясности.)

…— Вот это — Ратона Иагана, — представил Лартаяу ещё одного мальчика. — Но не смотри, что он — в комбинезоне со шлемом. Это он выдаёт себя за члена никому не известной банды. Просто — так безопаснее… A это — Донот Риеф, — представил он другого, в чёрной, практически «взрослой» одежде, и с портфелем в руках. — Наше прикрытие по линии актива молодёжной партии… А это — Итагаро Ларакадона…

— А… что с ним? — вздрогнул Джантар, увидев, что вся нижняя половина груди Итагаро обмотана широкой бинтовой повязкой.

— Я не хотел сразу говорить, — после паузы объяснил Лартаяу. — Хотя всё равно узнаешь… Нет, это — не в Моаралане, это раньше. Ему какие-то подонки вырезали на груди нецензурное слово. А теперь никак не удаётся убрать…

— Так — из кого набран медперсонал, — ответил Итагаро (и Джантар снова вздрогнул, встретив его взгляд). — И вообще, видел бы ты эти гарнизонные больницы… Вываривают в обыкновенном ведре старые тряпки на бинты, сшивают раны простой швейной ниткой, как обезболивающее — даже детям — дают наркотик… А шрамы на руках у Минакри ты видел? — спросил Итагаро — и Джантар уже в третий раз вздрогнул, увидев, какими грубыми рваными рубцами перечёркнуты его тонкие запястья. — Это — от допроса в полиции за тот взрыв. Они там, если не в чем сознаваться — вот так за руки подвешивают… И у Донота — видишь, шрам на лице? В той драке в подвале раскололи какую-то кость черепа, только чудом срослась. И то — пришлось ехать в Шемтурси на операцию. У нас же в Лоруане такой сделать не могут… Потому что все — «из низов», «из трудовых слоёв общества»! Как будто «трудовые» — это только чернорабочие, воры и хулиганы! А ты молись на взрослое поколение — за то, что вытащило их из грязи и устроило «счастливую» жизнь. И тебя «воспитывают» в тех же детских организациях, как дурака или дикаря, только вышедшего из леса…

(Фрагмент нереальной ветви. Обрыв. Продолжения нет. Возврат к одной из прежних точек ветвления.)

…— Да, редко нам удаётся поплавать в море, когда оно — чистое, без выбросов… — сказал Лартаяу, укладывая камеру в сумку Герма. — Это тебе в первый же день так повезло. А завтра — ещё где-то пускают секретный цех…

— Осторожно, мы тут не одни, — обеспокоенно предупредил Джантар.

— Ах да, твой брат, — понял Герм. — То есть — и не брат на самом деле, а так… Всё — из-за графы «семейное положение». Не состоишь в браке — не будешь заведовать отделением в больнице, нет взрослого мужчины в семье — нет особого режима… Вот и приходится терпеть дома чужих людей… — продолжал Герм, зашнуровывая нелепые тяжёлые ботинки, бывшие отныне частью регламентированной законом детской формы одежды. — Или сам станешь такой «добавкой» к чужой семье… И всё-таки — как ты добился? — спросил он, переводя взгляд на массивные металлические браслеты на щиколотках Лартаяу. — А то… видишь, в чём должен ходите я — но ты, наоборот, не имеешь права это надеть?

— Так — приговор «суда по делам несовершеннолетних», — напомнил Лартаяу. — Такое применение нашли современной технике. Сигнальные браслеты, связаны с компьютером в полиции… И уж не то, что мимо них ничего не наденешь, чтобы не прервать связь фотоэлементов — надо cмотреть, чтобы между ними случайно что-то не оказалось. Правда, хоть водонепроницаемые, и на саму воду не реагируют, плавать можно… Но вообще — попробуй пойми логику этих новых судов! Могут же назначить — и домашний арест с таким браслетом на руке, или — там же, в зале суда, наденут на щиколотки планку, которая даже не сгибается — и ходи с ней два или три месяца! И одежду всё это время не снять, а стирать — так прямо на себе… Или — сам должен являться в такое-то время в полиняю, чтобы получать по 20 ударов… Они же как рассуждают: только взрослые могут что-то понять, и их, если наказывать, то достойно, а детей — опозорить, унизить. И если для взрослых всё чётко оговорено в законе — детям могут придумать что угодно, лишь бы потом остался здоров и полноценен как взрослый. Хотя иногда и позора никакого, одно неудобство — но иногда…

— А надолго всё-таки? — спросил Герм. — И за что конкретно?

— Думаешь, понимаю? Не было же ничего особенного… Просто мои «опекуны» смотрели передачу с излияниями какого-то «уважаемого человека» о его собственном детстве — и поняли всё буквально. А что ты хочешь — психически нездоровые люди! И снарядили в школу — так, как тот полвека назад ходил в свою, деревенскую… А я с отчаяния решил: ну, и пойду как есть — хоть привлеку внимание, заставлю задуматься о моём положении в такой семье! А учителя только страшно оскорбились, зато ученики подняли дикий восторг — и вот… Но и то верно — повезло, если сравнить, что бывает с другими. А надолго ли… До совершеннолетия, — всё так же спокойно добавил Лартаяу. — Формально — до окончания школы, фактически — до 20 лет. Во столько оценили мой «грех»… А что? Ты бы предпочёл: зимой — как я, в рубашке с набедренной повязкой, или летом — как ты сейчас?.. Но сам — не рискуй, — тут же предупредил Лартаяу. — Неизвестно же — что и как поймут. Ещё могут — и гипнотически закодировать от какого-то порока, и сделать татуировку, к каким частям тела применять «меры физического воздействия», чтобы не испытывал патологического наслаждения, или — те же кандалы, планки, розги… А эти аресты на несколько суток — откуда почти все возвращаются психически сломленными? Кран в задний проход, и всё такое… Сам понимаешь, в какое время живём. Агония цивилизации, конец ресурсов, все пороки вылезли наружу… А нам надо жить — и искать выход. Это пусть взрослые думают, что мы снимаем своё достоинство вместе с одеждой… Подождите… — Лартаяу умолк, прислушавшись — и Джантар услышал далёкий, но явно приближающийся по набережной рокот мотора, заставивший насторожиться и его…

…— Но у меня — водонепроницаемые браслеты, — спокойно и с достоинством ответил Лартаяу. — А так — что мы нарушаем? Мы все — на особом режиме…

— Нет, кто позволил вам находиться здесь? — гаркнул полицейский — и, подскочив к Лартаяу, так рванул за руку, что он едва не упал — а сумка, отлетев в сторону, с не оставляющим никаких надежд звоном ударилась о парапет. — Сейчас, когда все школы отправляются на трудовые отработки? Вы думали — одни такие умные, да? Чтобы не работать и не учиться, как другие? Куда их теперь? — повернулся он к другому, стоявшему у фургона на набережной.

— Куда и всех, — распорядился тот. — Проверять, чем больны на самом деле. Посмотрим, как заговорите, когда вам начнут что-то вырезать…

— Он разбил камеру… — едва слышно, сведёнными судорогой губами, прошептал Герм. — Спасти бы хоть саму запись…

— Ты что там шепчешь? — третий полицейский наотмашь ударил Герма по лицу — и сразу, не дав упасть, нанёс удар коленом в промежность. Герм, согнувшись, коротко вскрикнул и повалился на прибрежную гальку. — Быстро тащите всех внутрь!

«А мы сомневались… — пронеслось в потрясённом сознании Джантара. — Когда надо не убеждать, не уговаривать — убивать! А что теперь?..»

(Опасное смешение ветвей! Срочный поиск новой точки ветвления на прежнем стволе.)

…—Значит, всё… — горестно произнёс Минакри, едва Фиар погасила фонарик, и лишь приоткрытая щель люка слабо рассеивала тьму подвала. — Теперь между школой а армией — малейшего промежутка не оставили. И велосипеды конфисковали — хотя члены банд носятся на моторных лодках, и никто не спросит их, где берут топливо. И записи по своим интересам — имеют на чём сделать. А ты попробуй купить в торговом центре хоть что-то без взрослых! Боятся, что из всего станем делать бомбы или ножи… Сами объели планету — и ещё трепыхаются, хотят что-то кому-то доказать: кто больше имеет… Готовы рваться к личному достатку чуть не по головам друг друга… Опутали всё уголовными взаимоотношениями, каждый на своей работе что-то должен какой-то банде, вынужден нарушать закон, что-то нечестно оформлять, доставать — рискуя потерять работу, честь, здоровье, жизнь… а виноваты мы? В общем — какой выход, кроме подполья, нам остаётся?

— И как ты представляешь это подполье? — не выдержал Герм. — Если и по поддельным документам — та же «взрослая» жизнь? Так же лгать, воровать?

— Тогда уж… хорошо бы иметь запасное тело — как своё орудие там, — сказал Лартаяу. — Подключиться к мозгу какого-то слабоумного — и пусть он как бы будет тобой там, во внешнем мире. Проходит трудовые отработки, служит в армии, состоит в банде — но и пользуется всеми взрослыми правами от твоего имени — а рискует только собой. А самому — где-то жить так, как достойно человека…

— Да, мальчики, что уже приходит на ум, — печально согласилась Фиар. — А где была Чхаино-Тмефанхия — там эпидемия… Там — Чуждый Разум, Абсолютное Зло… Там теперь — Граница…

— И что, нас даже не пропустят в ту сторону? — внезапно решился Герм. — Да, там эпидемия, там — Чуждый Разум… Но мы не хотим этого рая для взрослых, мы сами избрали тот ад! А здесь мы просто не нужны! И какой Чуждый Разум хуже и несправедливее к нам — чем обыкновенный человеческий?..

Мёртвая тишина повисла в подвале…

…—Так и говорю: сказать, что у нас с собой — контейнер с «болезнью святого натрия»! — ответил Итагаро. — И мы идём с одной заразой — туда, где давно уже есть другая! А у них нет вакцины, против неё! Лежат ампулы с какой-то жидкостью для вида — и только! Ревизор повертит в руках, понюхает, посмотрит, что формально хранится как вакцина — и уйдёт… Но никакую инфекцию этим не вылечишь…

— Вот и дадут залп — по тому, кто пойдёт с таким контейнером через полосу асфальта! — возразил Минакри. — Чтобы сгорел вместе с инфекцией! И вообще, с этой эпидемией что-то неладно. Они даже компьютерную связь отключили. Полностью изолировали страну…

— А главное, мальчики — неужели некому остаётся поддерживать нашу культуру здесь? — спросила Фиар. — И мы только можем бежать куда-то? А как же — сам Каймир, как же вся его история? И… вдруг суть этого Чуждого Разума или Абсолютного Зла — вовсе не в какой-то инфекции, а — в том, что человеческий мозг получает объёмы информации, которое не в силах переработать? И во что мы превратимся, если пойдём туда?

— И то верно, — согласился Минакри. — А тут, в отчаянии от обычного человеческого разума, до чего додумаешься… Хотя разве знаем мы — как нас поймёт тот, другой? Наше положение, тревогу, то, с чем идём к нему? Враг нашего врага — не обязательно наш союзник…

(Опасный срыв! Отдельные фрагменты… Быстрый просмотр имеющихся альтернатив на прежних стволах…)

…— Но там видят какую-то технику, животных, людей, — напомнил Итагаро. — И, в конце концов — не всё и погибло. Есть леса, реки… Да и люди, что остались — им хоть известно, почему их не пускают на эту сторону?

— Но ты не отвлекайся, веди автобус, — ответил Донот. — Мы должны вовремя быть на месте, чтобы контейнер не отправили без нас. И то — ехать в закрытом контейнере, как груз… И водитель не будет знать. А тут ещё — эти банды на дороге…

— И правда, не зря ли решились на такой вариант? — согласился Джантар. — Полиция, вымогатели — все будут останавливать. И могут полезть проверять груз — а мы будем в контейнере… Хотя другого пути, похоже, и нет. Автобус-то из пригорода не выпустят…

(Крайне опасно! Обрыв.)

…— Смотрите, — Донот подошёл к установленному в центре подвала ящику, где мерцал тусклый огонёк, и выложил рядом с подсвечником ворох плоских предметов. — Вот документы для нас всех — какие удалось достать в этом разгроме. Правда, с фотографиями сложнее — не похожи мы на этих солдат. Но давайте думать — кто из нас кем будет. В смысле — чьи подходящие фотографии у нас есть, и куда мы их будем клеить…

— А как отклеить эти, чтобы ничего не повредить? — спросила Фиар. — Нагреть воду прямо здесь, на свече — и над паром? Если вообще так отклеятся… И эти рельефные штампы: часть — на самой странице, часть — на фотографии? Чем их тут продавливать, чтобы были похожи на настоящие — даже если сумеем переклеить фотографии? Хотя и оставлять как есть — бессмысленно…

— Можно — принадлежностями от пулемёта, — предложил Итагаро. — Там в прикладе есть такой круглый пенал с ними. Но рисковать сейчас, в темноте, с такими гравёрными работами… А — в темноте цвет кожи, возможно, и не разберут! Я имею в виду — на фотографии… Так где автобус?

— Стоит у платформы, — ответил Донот. — Да не волнуетесь — снаружи такой ливень, кто там заметит…

— Ливень, — повторил Итагаро. — Знать бы, какие в нём ионы… Ладно, разбирайте документы, запоминайте, кто есть кто — и пойдём…

— А вообще как там было? — спросила Фиар, быстро перебирая документы. — Только говори быстрее…

— Ну, как… — начал Донот. — Я сразу попал в морг, возить трупы — вот только это и видел. А там — такой ужас… Следы ожогов, переломов, разорванные внутренности, торчат обломки костей, у некоторых — просто не хватает рук, ног, головы… И тут уж — точно не случайные травмы. Сознательно… Для трансплантации «физически развитым», что ли? Вот вам теперь — ценность жизни… И то, чему противостоим, и чем рискуем…

…— Вот, ехали по женским документам, — бесстрастно сообщил вошедший в автобус солдат кому-то снаружи — деловито разрезая у всех по очереди одежду взмахом штыка вдоль спины. И каждый коротко, но резко вскрикивал — и после того, как одежда падала на пол автобуса, на спине проступал кровью длинный прямой разрез. А защититься никто не мог — все стояли в проходе, прикованные к верхним поручням… — Что будем с ними делать?

— Так он же умрёт! — испуганно воскликнул кто-то впереди. — У него кровь не свёртывается!

— А тебе что? — ухмыльнулся солдат. — Кто он для тебя? Ты о себе думай. Как докажешь, зачем стране твоя жизнь — если всего уже не хватает на всех? Это раньше вас, больных и слабых, жалели — а теперь кому вы нужны?..

«Но как отсюда выбраться? — с ужасом подумал Джантар. — Да ещё с кассетой… Или как хоть спрятать, чтобы никто не нашёл?..»

(Обрыв.)

…Да, это была та самая ночь. Едва проснувшись от близкого рокота моторов, Джантар сразу узнал её… А руки — уже сами искали в шкафу переделанный из детского игрушечного пружинный пистолет, коробку зарядов к нему (острых, с шипами на концах, семян вьющегося стрелоцветника, вываренных — по древнему тайному рецепту улфаонтских жрецов ещё 72-го века — в смеси сока трёх видов растений, которые и найти здесь, в городе, стоило немалого труда), пинцет для зарядки ими пистолета (случайно уколоться — глубокий шок!), баллон с каким-то газом (подобран на месте перестрелки полицейских с бандитами), груз на тонкой прозрачной нити, и наконец, тетради с проектами преобразований элбинского общества — а ведь ещё нужно было взять в кухне съестные припасы, и уложить всё в заплечную сумку… И главное — неслышно, чтобы не проснулся психически больной «усыновитель», с которым теперь жил, потеряв семью в результате кровной мести… Но, хорошо хоть ещё — знал, к кому бежать…

…— Итагаро, открой! — крикнул Джантар, едва уловив движение за дверью. — Итагаро, я понимаю, ты меня не знаешь, но поверь — случится что-то ужасное! Я точно знаю, я предвижу события…

…— Вот он! — заорал один из полицейских, в мгновенном броске перемахнув перила.

Джантар успел нажать спуск баллона — но не отскочить вверх по лестнице, и полицейский навалился на него, прижав к больно впившимся острым рёбрам ступенек. Джантар хотел ударить его ногой в живот, но промахнулся, и теперь обе ноги были зажаты неподъёмными, как стальные колонны, ногами полицейского. Тогда он, уже сам задыхаясь от газа, правой рукой спустил курок — посылая иглу скорее наугад, чем прицельно, и одновременно пытаясь достать полицейского грузом на нити — но от неверного движения левой рукой нить обмоталась вокруг локтя самого Джантара. Однако полицейский вдруг захрипел, обмяк — и Джантар, с усилием оттолкнув его от себя, увидел в свете фонарика торчащий из спины нож…

— Брось колючку! — завопил кто-то внизу. — Не трогай! Такие колючки находили…

— А-а-а!.. — не дал ему договорить истошный вопль, мгновенно перекрыв прочие голоса. Вот куда угодила колючка из пистолета Джантара! Просто упала вниз — и кто-то из полицейских неосторожно поднял её…

— Газы! Назад! — ещё двое или трое, бегущие в разных направлениях, столкнулись и покатились по лестнице.

— Быстро наверх! — Итагаро схватил Джантара за руку. — Там — ход через чердак! Правда, там кто-то скрывается — но, может быть, не заметят…

…— Восемь тел, — сосчитал Итагаро, когда Джантар, всё ещё в приступе неожиданной ярости, опустил пистолет стволом вниз. — И как, не страшно с непривычки?

— Не насмерть же — только обезврежены. Хотя сами по себе — уже не люди, — неожиданно хрипло ответил Джантар. — Говорю — видел, как хватают и слепых, и мутантов, и с протезами. И кого — на отработки, а кого — даже не знаю куда. И потом объяснят это борьбой с бандами. А бандам — хоть бы что… Ну как, поехали за остальными? А то бандитская следственная группа явится… Полиции не до нас — а эти могут… А нам ещё надо захватить локомотив. Мне потому тебя первым и указали, что ты чувствуешь электросхемы…

… — Значит, все — в разных городах? — переспросил Итагаро, заводя мотор. — И ты точно знаешь, где кого искать? Хотя, если — ясновидящий… А вообще, говоришь — через Границу? Ту, с большой буквы, за которой — Чуждый Разум? И с самого заселения планеты — люди вообще не бывали?.. И уверен, что это — правильно? И там — тот самый иной разум, который перенёс наших предков с планеты-прародины?

— А как жить тут, под этими взрослыми? — в отчаянии вырвалось у Джантара. — Чуть что — розги на виду у всей школы, карцерная кабина на ночь… А естественные физиологические потребности организма куда на эту ночь денешь? Или не бери с вечера ни крошки, ни капли в рот — или всё к утру будет в штанах… А вчера пришёл донос: кто-то «поднял руку на взрослого» — и всю группу собрали: выдайте, кто виноват, нет — будете отвечать все! А кого выдать, если никто не понимает, в чём дело? А «отвечать» — на площади перед школой, на виду у прохожих… И личная вина, личное достоинство — не в счёт? Главное — кто-то из взрослых обижен, а детская судьба стоит немного. Особенно — когда кончаются ресурсы… А Чуждый Разум — всё-таки разум. И — зачем-то собирает достойных людей, даёт им знаки…

(Обрыв.)

… — Проснулся? — прозвучал высокий, приятный, явно тоже детский голос из темноты. — Подожди, сейчас мы тебя освободим… Кстати — ты помнишь, что случилось?

— Помню, как всех хватали ещё под утро, — ответил Джантар, сдерживаясь, чтобы не вскрикнуть от боли, с которой восстанавливалось кровообращение. — И сразу — в поезд… А… где это мы сейчас?

— Нежилой дом в каком-то городе, — ответил другой голос в стороне. — Не знаю, в каком. Квартира примерно на 10-м этаже… А главное — почему? Что мы им сделали?

— И как связали, — добавил третий. — Руки с ногами — сзади, за спиной. И если бы я не перетёр верёвку протезом… А за что… Так мы все тут, оказывается — и экстрасенсы, и с какими-то тайнами. И все — оставшиеся без родственников…

— И я, — горестно признался Джантар. — После кровной мести — тоже не знаю за что. И как всё обставили — одного за другим арестовывали. Из-за кражи серебра от просветных плёнок на работе, торговли кассетами в школе… А потом, в тюрьме, находили мёртвыми. И каждый раз говорили — самоубийство…

— Да тут у всех так… — столь же горестно подтвердил ещё кто-то. — Ну, давайте знакомиться подробнее? И вообще — надо выбираться отсюда…

…— Итак — решили? Страна Оборотней? — ещё раз спросил Джантар, повторяя название аномальной зоны. — Точно? Никаких сомнений?

— А что делать? — в свою очередь, переспросила Фиар. — У нас нигде никого не осталось. А Чуждый Разум — всё-таки разум. Не эти взрослые звери… Я только вышла посмотреть на звёзды, а меня — в другую семью… Под предлогом, что родители не так формируют мою личность. И больше я их не видела…

— А представьте, что значит — видеть голых людей сквозь одежду! — добавил Герм. — Если тут и никаким судом не осуждён — а «выписке из психбольницы не подлежит»? Пожизненно, понимаете? Будто сам — уже и не человек! И как докажешь, что видишь их вовсе не так? Да и чего стыдятся? Кого из них уже так не видели — в школе, на медосмотре, в полиции, и мало ли ещё где?

— Нет… а как там жить? — всё ещё сомневался Итагаро. — Нам, современным городским людям? Мы, что, будем вести первобытное хозяйство? Или этот Чуждый Разум — думаете, специально собирает зачем-то избранных людей? Чтобы переселять ещё куда-то, или как? А этот мир — уже обречён?..

… — Проводник, включи свет! — раздражённо донеслось снаружи. — Ничего не видно! Куда тебе этот труп положить?

— Какой труп? — растерянно переспросил Донот, выходя в «вестибюль» вагона в чужой форме проводника — которую взяли, как и сам вагон, под видом конвоя инфекционных больных, чтобы добраться до Страны Оборотней.

— Ну, ты же всё равно какую-то заразу везёшь, — на пол тяжело и гулко упало что-то мягкое. — Вот тоже и довезёшь до Рурамы. А там назовут пароль — отдашь…

…— Мальчики, вот белая краска, — Фиар торопливо протянула из-за переборки банку. — Быстро рисуйте на окнах треугольники. Видите, на мосту пассажиров грабят…

— И вокзал как горит… — добавил Лартаяу.

Действительно — на мосту метались огни фонарей, и то одна, то другая не понравившаяся бандитам вещь летела вниз прямо на перрон — будто никто не замечал, что рядом вздымались огромные языки пламени. И даже здесь, в вагоне — воздух был ощутимо наполнен треском и гарью. А вагон двигался медленно, по инерции — просто их, «заразных больных», кто-то решил оттолкнуть подальше по свободному пути…

— А за кустами по той стороне уже вешают кого-то, — изменившимся голосом прошептал Итагаро. — Понимаете — самым настоящим образом вешают! Пока те подонки не могут решить, военному или гражданскому коменданту должна подчиняться станция… А рассуждали: больные хотят стать специалистами, хотят учиться — а вдруг война… И — на что годны эти здоровые?..

— И тут же — воры с мешками бегут, — добавила Фиар, глядя в окно по другой стороне вагона. — И их никто не остановит…

— Смотрите! — воскликнул Минакри. Джантар бросился к окну — и увидел, как медленно, в целом облаке искр от обрывающихся проводов, в ночную тьму падала верхушка огромной oпopы электролинии… А вагон тем временем — сметя какие-то ворота, уже с грохотом нёсся через пахнущий свежей гарью заводской двор…

(Смешение ветвей. Неопределённость. Обрыв.)

…— Джантар, вставай, — тревожно прошептал Ратона. — Проверка документов… Тут теперь, оказывается, суверенная Уиртэклэдия…

…— Сворачивай! — крикнул Ратона, едва автобус выскочил на лётное поле. — А то врежемся в ангар!

— Куда я сверну? — в отчаянии ответил Лартаяу. — То есть — как? Я же говорю — помогите убрать водителя!..

А ангар стремительно приближался, вырастая на глазах — и Джантар заранее представлял, как огромная металлическая масса, сорванная с опор при столкновении, начнёт валиться сверху, накрывая автобус…

(Обрыв.)

…— Я кое-что выяснил, — начал объяснять Минакри — как только дмугилец с оружием (которого им пришлось подвезти), наконец перестав что-то громко восклицать, то и дело хлопая его по плечу, неожиданно вышел из автобуса. — Там у них спрятан катер, который собираются использовать для родовой мести кому-то. Утопить с кем-то на борту — и чтобы того осудили… Вот на этом катере — и пересечём Границу. Знать бы раньше, что она так охраняется…

… «Да, вот так «счастливая» идея — с катером… — подумал Джантар, видя перед собой Лартаяу, лежащего на груди с поднятыми кверху и скованными вместе руками и ногами — и понимая, что так же выглядит со стороны и он сам, и остальные. — Но и то — со взрослыми нарушителями хоть как-то считаются, а что будет с нами?»

— А вы думали — вас, больных, будут особенно жалеть? — с ничего хорошего не предвещающими интонациями произнёс голос сзади. — Это раньше так было. А теперь, когда всего не хватает на всех — кому вы нужны… Ну, и что с вами сделать?..

(Обрыв.)

… — Так ради кого мы своей честью рискуем? — вскочил со своего места второй пилот, пытаясь перекричать грохочущий звон рассекаемого винтами воздуха за бортом. — Мы думали, вы — действительно конвой с заразными больными! А вы нас преступниками сделали!

— Да, мы — не заразные больные! — ответил Джантар, вставая ему навстречу — и сам удивляясь твёрдости собственного голоса. — Но — и не «симулянты», как вы говорите! Просто — нам очень нужно в Страну Оборотней. Там — Чуждый Разум собирает тех, кого отвергла реальность по эту сторону Границы. Тех, чью жизнь вы сделали невыносимой… И вы здесь — всё равно вымрете, задохнётесь и захлебнётесь своей отравой, которой изгадили этот мир! Человечество продолжится — там! Вот и подумай: чего ты стоишь с такой своей честью и долгом, ради чего готов пожертвовать собой и другими?

— Ну, я же говорю — сядь! — поддержал Джантара первый пилот. — Давай хоть посадим самолёт — а разбираться будем потом!

— Выходим из тумана! — воскликнул Лартаяу. — Смотрите — и дорога тут есть!

Джантар бросился к иллюминатору… И действительно — пелена тумана, мгновения назад обволакивавшая самолёт, вдруг прорвалась, вспыхнула ярким, хотя и рассеянным, светом Эяна — и под крылом возникла густо-зелёная поверхность воды с перекатывающейся ажурной сеткой волн, а чуть ближе, под самым днищем — какая-то насыпь с серой лентой дороги, направление которой почти совпадало с курсом полёта…

— Долетели… — Джантар судорожно прижался щекой к неожиданно прохладному белому ободу иллюминатора. Сквозь громовые удары пульса в висках он даже едва слышал гул моторов. В нем всё еще вихрилась буря эмоций. Он не мог поверить, что вышел победителем из словесной схватки ценой в одиннадцать человеческих жизней… А главное — что они уже достигли цели, снижались над Страной Оборотней…

(Обрыв. Продолжения нет.)

… Джантар почти через силу, с досадой, заставил себя открыть глаза. Заснул… Здесь, на посту ночного сторожа школы — где теперь работал, живя по чужим документам какого-то Гулуры Марани, сошедшего с ума, а затем пропавшего без вести (и это было всё, что смогли сделать для него какие-то знакомые родителей в официальных властях Лоруаны — после того, как в результате дикой и чудовищной кровной мести непонятно за что погибла вся семья) — заснул в первую же ночь этой своей работы. И — как страшно и мучительно было вырваться из сна в реальность… Ведь это лишь там, во сне — он снижался в самолёте над Страной Оборотней, зная, что она примет и его, и каких-то знакомых — которых здесь, наяву, у него не было. А было — тёмное, будто застывшее в тревоге, школьное здание, где, кроме него — ещё несколько оставленных в другом, запертом и от него самого, коридоре (а там — в карцерных кабинах) неизвестно в чём провинившихся учеников. Нет, не будь положение столь отчаянным — ни за что не пошёл бы па такую работу… Но… что это?..

С недоумением Джантар включил лампу — и все прочие мысли сразу покинули его сознание. Ведь то, что лежало перед ним — было не просто чьей-то ученической тетрадью (хотя мало ли таких брошенных тетрадей можно найти туг в любой момент)… Нет, здесь — после чьих-то арифметических заданий, написанных ещё совсем нетвёрдым детским почерком, и грозного требования «Переписать!» прямо поверх них — начинался совсем другой текст: хотя и торопливым, но чётким почерком… его самого, Джантара? Когда он мог сделать это? Неужели — сейчас, во сне? Вернее — в каком-то бессознательном состоянии, шоке от недавних перемен, круто повернувших жизнь?..

— «…Приказ по Министерству политической и нравственной полиции…» — шёпотом прочёл Джантар. — «…Принять срочные меры к розыску особо опасных несовершеннолетних с феноменальными способностями, могущих представлять чрезвычайную общественную опасность — согласно прилагаемому списку… Артарау Архапаро — условно, Манагр Гманод — условно, Гулура Марани…» Как — Гулура Марани?..

…Шок прошёл нескоро. Однако, подняв с пола выпавшую из руки тетрадь и быстро перелистав, Джантар убедился: да, это — о нём! Пусть чудовищно искажённая, перевранная — всё же его биография! И — ещё чьи-то, подобные ей… Восьмеро товарищей по несчастью! У всех тоже — потеря семьи, пугающие кого-то особые свойства организма, подозрения в безнравственности… И уточнения: кто — ещё «может быть использован в военных целях», а кого — вовсе «живым не брать»… И — не зря же он получил это послание! Надо найти и предупредить их всех!..

(Обрыв. Отдельный фрагмент. Продолжения нет.)

…«Так что же делать? — с тревогой и горечью подумал Джантар, отгибая занавеску, чтобы взглянуть на пустынную ночную улицу. — Да, я сбежал. С поста ночного сторожа. Из школы, которую среди ночи грабили ученики вместе с учителем… А я и не представлял, что так бывает. И что мог сделать — безоружный, беззащитный, даже без связи? Телефон заперт в другом коридоре… И зачем — такие сторожа, которые ничего не могут? Но и доказать я ничего не смогу… Правда, квартира опечатана снаружи, тут меня как бы нет — но меня ищут. А продукты кончаются… И что теперь?..»

«Ты — один из девяти… — внезапно прозвучало как бы в самом его сознании. — Найди остальных — и идите… Учителя Света ждут вас…»

— Кто это? Кого я слышу? — от неожиданности громко спросил Джантар — и вздрогнул скорее даже от того, как caм голос заметался эхом в пустой квартире. — Кто говорит?

«Космический Разум, — пришёл ответ, подтверждая, что это не галлюцинация. — От тебя и остальных зависит судьба человечества. Тебе будут даны знаки. Иди же искать их…»

— А… я смогу? — ещё больше растерялся Джантар. — Я сам — в опасности, мне угрожают. Я же мог видеть преступников… И как искать кого-то — если у меня нет даже «взрослой» одежды? Не положено — до 20 лет…

(Обрыв.)

… «Так — что делать? — думал Джантар. Он собрался было встать с постели, чтобы утолить голод хоть несколькими глотками воды, но слабость и озноб заставили вновь закутаться в одеяло. Ведь он даже не закрыл с вечера окно — и занавеска яростно металась под порывами холодного осеннего ветра… — Надо же: остался в 17 лет под опекой дмугильца на год моложе! И закон не нарушен, у них совершеннолетие — в 16… Но его уже неделю нет дома. А самому и во «взрослой» одежде не выйти — соседи знают, что нет 20-ти, сразу донесут… А выйти в торговый центр как есть — тем более ничего не продадут: детям — «не положено». А впереди — 18 дней… Как «растянуть» на них остатки продовольствия? Или… съесть всё быстро, за один раз — и бежать? Но куда, к кому? У меня же нигде никого не осталось… И что делают в полиции с бежавшими, если поймают?.. Ирония судьбы… Я тут работаю над проектом Статуса разумного существа, размышляю над основными правами: первая группа прав — на жизнь, личную безопасность, целостность телесной, духовной и энергетической сущности, реализацию программы саморазвития личности на общее благо; затем вторая, способствующая реализации первой — право на пользование информацией, имущество, жильё, отдых, медицинскую. помощь, свободу мыслей и их высказывания, признание обществом личных достижений каждого, охрану среды обитания человечества… А сам — своих прав защитить не могу. Здесь, в реальной жизни, полнота имеющихся в законах прав зависит — сколько кому лет, какой он расы… А банды, которыми оправдывают такое положение — и так уже скупили себе на службу нищие и оттого продажные государственные организации, и честный человек постоянно сталкивается с фактом, что многое поделено и захвачено нечестными… Полиция — и та клянчит у бандитов остатки топлива для своих полудохлых фургонов. Но сама — всё ещё непомерно возвышается над теми, кто не состоит «при ком-то», не теряет чистую совесть…»

«А разве ты сам ничего не можешь? — вдруг прозвучало как бы внутри головы. — Ведь ты — один из девяти избранных. И должен найти остальных…»

— Но… кто говорит? — вздрогнув от неожиданности, переспросил Джантар.

«Космический Разум, — мгновенно пришёл ответ, давая понять, что это была не галлюцинация. — От тебя и остальных зависит судьба человечества. Ты должен их найти. Тебе будут даны знаки, как это сделать. А сейчас выйди на балкон.»

— На какой балкон? — переспросил Джантар. — Они же снесены… По религиозным соображениям. Два года назад, по всей Элбинии…

(Обрыв.)

…Аппарат связи надрывался, в запертом коридоре, всё сигналя и сигналя — а Джантар стоял в недоумении, не зная, что делать. Ведь коридор был заперт и от него, ночного сторожа школы — хотя фактически он отвечал за саму жизнь оставленных в карцерных кабинах учеников. Отвечал, имея доступ далеко не во всё здание… А ломать дверь — так опять же, с него и спросится… Нет — а если ему намерены сообщить что-то важное? Вдруг надо срочно что-то паковать, эвакуировать, вырезать из хранящихся в библиотеке учебников «крамольные» страницы? Хотя — что решает он, сторож? Но тот, кто посылает вызов — наверняка знает, что здесь больше некому ответить! Нет, надо разобраться…

Джантар закрыл глаза — и вскоре расплывчатые образы стали обретать чёткие контуры. Он видел в каком-то тусклом свете склонившегося над микрофоном на том конце мальчика примерно его возраста, судя по чертам лица — тоже каймирца, а по длинной причёске — особорежимника, каким недавно был сам Джантар. Ведь «обычные» школьники теперь стриглись коротко… А главное — он уже был в каком-то из прежних видений! Нет, это не могло быть просто так. И Джантар, решившись, изо всей силы надавил плечом на дверь…

— Гулура Марани? — прозвучало из аппарата связи. — То есть… Джантар Фаярхай? Не удивляйся, я знаю. Понимаешь, я — тоже избранный. Меня зовут Итагаро Ларакадона… А всего нас девять. И нам надо срочно найти остальных. Так что ни о чём не спрашивай — просто иди и жди меня на берегу. Там, куда обычно ходишь купаться… Не удивляйся, я и это знаю. В общем, встречаемся там…

…— Вот ты какой, — услышал Джантар даже раньше, чем на фоне нависшей над пляжем заводской стены появилась едва заметная фигура — и стала медленно приближаться. — Хотя я так тебя и представлял…

— А… где твоя одежда? — вырвалось у Джантара первое, что пришло на ум, когда он увидел: новый знакомый был только в плавках и расстёгнутой на груди рубашке, из-под которой виднелась ещё широкая полоска поперёк груди, похожая на бинт. — Не прямо же так ты бежал от самого дома…

— Прямо так, — подтвердил Итагаро. — Те, у кого я живу — запирают одежду на ночь, чтобы не ходил купаться в море. Нo я всё равно ходил — до этой ночи… Понимаешь, здесь, — Итагаро поднял что-то похожее на портфель, — секретный приказ по министерству политической и нравственной полиции Элбинии — о «физической ликвидации» девяти особо опасных подростков-экстрасенсов. И двое из них — мы…

— Но как… — вырвалось у потрясённого Джантара.

— Я умею телепатически связываться с компьютерами, — объяснил Итагаро. — И иногда даже просматриваю, что там ходит по секретным сетям. Вот и наткнулся… Так что давай не терять времени. Пойдём в одно подземелье на окраине города. О нём я тоже случайно узнал таким образом, — объяснил. Итагаро. — И все — уже там, ждут только нас. А оттуда будем прорываться в Чхаино-Тмефанхию. Где мне наверняка и это уберут… — вздохнул Итагаро, проведя свободной рукой вдоль бинта на груди. — Ах да, ты не знаешь — что у меня там за татуировка и кто её сделал… Хотя что говорить, сам увидишь. Ладно, пойдём…

— … Но — в чём дело? — спросил Джантар, когда они наконец вышли на загородную дорогу. — Чем это объясняется?

— Даже трудно понять, — ответил Итагаро. — Противоречит элбинской религии, морали, существующим представлениям о мироустройстве — хотя тут же сказано, что экстрасенсорные способности приписаны нам ошибочно. А то по их вере таких способностей быть не может — но чем-то же мы им опасны… Вот и сказано: узнавали государственные и военное секреты, подделывали школьные документы, чтобы избежать наказания, вели себя крайне безнравственно, и тому подобное…

— А как не захочешь избежать — если видишь заранее, что кого-то поведут голым и со связанными руками через всю школу во двор? — не выдержал Джантар. — Или наоборот, во всей одежде — в эту карцерную кабину на ночь? Но и то — если видишь нечётко, и остаётся возможность, что это — не ты? А если чётко — что уже тут изменишь? Не другого же каймирца вместо себя подставлять! Так что — и деваться некуда… Правда, можно ещё распознать заранее провокацию — чтобы не тебе подкинули украденный у кого-то учебник, или украли не твой, или не твоё домашнее задание в тетради оказалось испорчено, или не тебя увидели там, где потом кто-то напакостит… Но и то — не всегда срабатывает. Если ты — отличаешься, и в твоём позоре видят удовольствие…

(Обрыв. Возврат в одну из ещё более ранних точек ветвления.)

…— Открывайте, а то высадим дверь! — повторил разбудивший Джантара голос, и последовал удар, от которого, казалось, не то что дверь — сама спальня заходила ходуном, заставив содрогнуться.

— Но мы заперты снаружи! — крикнула Фиар. — Ключ должен быть у вас!

— Флаариа! — донёсся из-за двери удаляющийся крик. — Где этот дурак со своими ключами? Быстро найти его, и пусть откроет дверъ!

— Но… что происходит? — ничего не понимая, спросил Джантар. — Это… как его… новый «начальник объекта»? И что ему нужно? Сейчас, среди ночи?

— А бывший директор — уже «дурак с ключами»… — добавил Ратона, приподнимаясь на своих деревянных нарах (он спал не на кровати, как все).

— Я говорил, сразу надо было бежать, — напомнил Итагаро. — А что теперь?..

— Ну, что… — ответила Фиар. — Кажется, будет обычных тюремный интернат для детей-преступников. Экстрасенсов-то по этой вере вообще не должно быть. И уже готово пополнение из обыкновенных осуждённых. Достроят нары второго уровня, наденут на всех кандалы…

— Разденут донага, — добавил Итагаро, и вдруг спохватился — Ой… Фиар, а как же ты? Интернат формально мужской…

… — Граната! — воскликнул Талир. — Он несёт её сюда! Но я заставлю выронить…

Джантар не успел ни закрыть руками уши, ни как-то иначе среагировать на слова Талира. Раздался не просто грохот — все звуки сразу исчезли, вытесненные чем-то, что было и не тишиной, и не звуком — тугой, давящей отовсюду волной, от которой, казалось, не закрыться никак и ничем. Погас свет, с потолка посыпалась штукатурка — и совсем уже на краю слуха прозвучал отчаянно дикий, истошный вопль, которые сам по себе мог свести с ума…

…— Вызов с пульта! — донёсся с проходной голос Донота. — Я отвечу… Начальник объекта слушает, — заговорил он уже «взрослым» голосом по-лоруански. — Понял… Выстроить всех во дворе — и ждать фургона…

… — Так — куда пойдём? — ещё ничего не понимая, спросила Фиар. — В Чхаино-Тмефанхию? Но там же эпидемия…

— Да я не о том! — вырвалось у Джантара. — Я только что видел!.. Они решили «ликвидировать» интернат… вместе с нами! Никакой фургон не придёт, сюда какую-то бочку сбросят! Кажется, с вертолёта! Для того и требуют, чтобы выстроились! Чтобы все были в наличии — и никто, включая охрану, не остался в живых! Что будем делать?

— Уходить через тоннель в подвале! — без колебаний ответил Итагаро. — Не зря же мы его обнаружили!..

— А вместо себя — соорудим какие-то чучела и поставим во дворе, чтобы нас не искали? — сразу предложил Джантар. — Или — уже некогда? Просто уходим, и всё? А здесь и так ничего не останется…

…— Ратона, быстрее! — Талир протянул Ратоне руку, помогая выбраться из узкого прохода на склоне горы, куда выходил тоннель. — Надо успеть отойти подальше!

— Нo мы и так — под защитой стены… — ещё тяжело дыша от возбуждения, неуверенно ответил Герм.

— А если взрыв будет такой силы, что стена на нас же и рухнет? — возразил Ратона (и тут Джантар услышал в ночной темноте приближавшийся треск винтов). — Слышите? Вот они… Так как, Джантар, безопасно здесь?

— Не знаю… — прошептал Джантар. — Я видел только бочку — и сам взрыв…

А звук винтов приближался — но Джантар по-прежнему ничего не видел на фоне ночного неба. Должно быть, вертолёт шел без опознавательных огней, так что, кроме Талира, видеть его никто не мог. Хотя звук раздавался уже совсем близко… Джантар замер в ожидании…

…Глухой удар прошёл волной через всё тело, от ног к голове, передавшись через грунт — но и это было ничто по сравнению с грохотом, который раздался мгновение спустя. Снова, как тогда, в разрыве гранаты — всё вокруг будто оглохло. И в этой тишине — oкрестность озарилась багровым светом, и расплывающиеся в дыму обрывки языков пламени прорезали мрак неба над стеной…

Взрывом из учительской вынесло сейф, а с самого здания — сорвало кусок крыши с трупом солдата, который будто сидел на нём, и из него, какого-то синюшного в багровых отсветах («Как из газовой камеры», — почему-то подумал Джантар…), медленно и беззвучно вываливались внутренности. Следом взлетела заградительная решётка из помещения для охраны, снесла верх сторожевой вышки — и, кувыркаясь, полетела дальше, почти не потерев скорости от столкновения с разлетевшимися, багрово растворяющимся в сером небе фейерверком, хрупкими конструкциями… А над головами — всё летели кирпичи и доски, падая где-то в отдалении и отдаваясь слабыми толчками. Джантару захотелось лечь в траву, прикрыв голову руками, но умом он, кажется, понимал, что уже излишне — все опасные осколки давно пролетели, в вихрях воздуха над слабо освещающими остатки вышки языками пламени — кружились лишь мелкие щепки, обрывки военной формы, листы бумаги и куски штукатурки, медленно оседая…

Но Джантар никак не ожидал того, что произошло следом… Он увидел, как Итагаро встал, беззвучно указывая за склон горы — откуда сквозь гул в ушах едва доносился удаляющийся треск вертолёта — и тут же новая вспышка озарила склон, а мгновение спустя издалека донёсся новый удар…

— И вертолётом пожертвовали… — глухо долетел голос — он даже не разобрал, чей. — Чтобы уже точно — без свидетелей…

— Слишком страшна была для них наша тайна, — ответил Талир, доставая из кармана очки. — А теперь — официально нас как бы и нет. Пойдём…

— Но куда? — переспросила Фиар. — Мы так и не решили…

— В то подземелье, — твёрдо ответил Талир. — Помните, видели в стороне, когда ходили ловить актиний? Там — точно искать не будут…

…— И что вы видели? — нетерпеливо спросила Фиар, встречая Лартаяу и Талира у входа в подземелье, уже четвёртый месяц кряду бывшее их домом и укрытием. — Как там, в городе?

— Да что мы там видели… — начал Лартаяу. — Только вошли в город — сразу пришлось бежать от толпы, которая как-то мгновенно собралась и ринулась на нас. Даже не знаем — почему… Едва успели вскочить на первый попавшийся балкон — а те пробежали мимо. Но тут повезло — кто-то сразу ушёл из той квартиры, мы остались одни. Вот весь день и сидели там, слушая городскую трансляцию…

— А за углом — что-то давили катками для асфальта под молитвенное пение, — добавил Талир. — Я так понял — бытовую технику, ещё вполне исправную. Детские велосипеды, фотоаппараты, видеокамеры… Представляете такой «акт высшей справедливости»? Что не имели некоторые — не будет ни у кого. Но это ещё что… Вы бы слышали — передачу с ответами на вопросы людей, пока мало сведущих в этой новой вере…

— Представьте… — потрясённо заговорил Лартаяу, хотя для него это уже не было новостью. — Кто-то спрашивает: насколько родители ответственны перед новым, элбинским государством за жизнь своих детей? Ответ: за обладающих «пророческим даром во славу Элбэ» — отвечают абсолютно; кто здоров и подлежит призыву в армию — в общем тоже, как за государственное имущество — так прямо и сказали; за «просто» здоровых — уже меньше; ну, а освобождённые от чего-то, инвалиды и экстрасенсы — элбинскому государству не нужны, с ними можно поступать как заблагорассудится, лишь бы были соблюдены «моральные нормы»… В общем, среди детей есть «пророки» — как бы высшая каста, а экстрасенсы — наоборот, хуже всех… Ещё вопрос: как быть с заразными больными, с теми, у кого нарушена свёртываемость крови, и вообще — в случаях, когда телесное наказание может представлять собой смертельную угрозу? Ответ: закон есть закон, несмотря на его суровость. Попал под заразную розгу — бывает, сам виноват, не повезло… Насчёт студентов и рабочих на заводах: почему теперь и с ними так обращаются, пока им нет 20-ти? Но тут уже не знаю, верно ли услышал… То ли — кто-то, единственный во всей группе, должен теперь полностью раздеваться на спортивных занятиях, как мы на медосмотре, то ли — решётки у входа на завод специально подключены к электросети, чтобы в ботинках без подмёток сразу било током… А в ответ — главы и страницы Канона Элбэ, по которым, получается: всё — правильно и законно… А потом — интервью с восторгами: как хорошо, что такую веру можно исповедовать открыто, теперь за неё не преследуют! И ни слова — о том, каково под этой верой другим… В общем — поняли, что делается?..

(Продолжения нет. Обрыв.)

…— Ну, вот он, фильм «Девять ночей ужаса», — наконец устало произнёс Итагаро, поворачиваясь от найденного тут же, в подземелье, терминала. — И — как раз о событиях в Моаралане. Итак, сейчас проверим…

Все уселись на пол и замерли перед экраном, на котором всё напряжённее и тревожнее звенел электронный луч…

…Вздох замер в груди Джантара… На экране, в углу какого-то двора, ограждённого ярко-белой стеной с синей полоской неба у верхнего обреза кадра — стоял в напряжённой позе, не решаясь сдвинуться с места… Талир! Но вот он, сделав неуверенный шаг, судорожно упёрся рукой в стену, чтобы не упасть — и Джантар оторопел, увидев: на экране у Талира… не было ни левой руки — заканчивавшейся бинтовой повязкой выше локтя, ни левой ноги — заменённой выше колена протезом в виде простой палки (на котором он, очевидно… учился ходить?)…

— Этого мальчика зовут Талир Менг, — бесстрастно заговорил, уже не оставляя сомнений, дикторский голос. — Здесь, в больнице, где производилась эта съёмка, врачи отказали нам во встрече с ним под предлогом расстроенного состояния его психики. Однако в архивах нашей телестудии, отбирая материал для этого фильма, мы случайно обнаружили вот эту запись — сделанною, очевидно, любительской видеокамерой в вагоне санитарного поезда…

Изображение резко изменилось, померкло, задрожало — Джантар не сразу понял, что видит интерьер вагона, подпрыгивающий в такт рельсовым стыкам. Но вот изображение ещё как-то смазанно сдвинулось — и появилось лицо Талира, в серой больничкой постели на вагонной полке…

— Меня зовут Талир Менг, мне 14 лет, — срывающимся голосом (от одних интонаций всё сжалось внутри) заговорил Талир на экране. — И вот смотрите, что они со мной сделали, — Талир поднял культю левой руки с проступающей сквозь бинты кровью. — И подумайте: кто они вообще — люди или нет? Нужно было вести их к цивилизации — или нет? А солдаты, которых уже на второй день видели пьяными и без оружия… Зачем они нужны? Зачем такая армия, которая никого не защищает, а только стоит и ждёт приказа?..

— Ненависть порождает ответную ненависть, — прокомментировал диктор на фоне кадров уходящего вдаль поезда (наверняка другого, доснятого позже). — Такие мысли рождаются в сознании, раздираемом физической и душевной болью. И всё-таки — правда: где же была армия, когда происходило такое?..

(Ни в коем случае не допустить! Обрыв…)

…— Но как же так? — повернулась Фиар к Талиру. — Ведь, если у тебя руки и ноги — на месте, то… кто это?..

(Парадокс. Обрыв.)

…— И что дальше? — спросил Герм. — Сидим в подземелье, рассуждаем об отвлечённых проблемах… А перед нами — практически бесконтрольный выход в компьютерную сеть!

— И что ты предлагаешь? — спросила Фиар. — Провокацию очередной массовой смуты? Просто будоражить людей, толкать безоружных на борьбу с вооружёнными?

— Тем более, видите — они всё это терпят, — согласился Минакри. — А насильно к своему пониманию счастья никого вести не будешь. Нет, надо возвращаться на Каймир. Здесь, в этой Внутренней Лоруане, нам делать нечего…

— Я тоже так думаю, — согласился Итагаро. — Пользоваться, пока не определились с охраной границы. А то — видите, что я получаю по компьютерной сети. Сами не знают — кто гражданин, кто не гражданин, кто тут не принял их веру, а кого — считать уже отрёкшимся, кого — оказавшимся тут случайно, кого — проникшим намеренно. А ответственность — повешение, пожизненное заключение… И посольств, представительств — в этой новой столице, Гаталаяри — уж точно никаких…

— Но покa надо выходить почаще, — предложил Джантар. — А то тут, в убежище, и без отопления странно тепло — но нельзя терять закалку и готовность к движению. Добрались сюда без зимней одежды — а уходить, возможно, в любой момент. Правда — сейчас, по раскисшей дороге… А тут и отмыться нечем. Вот и ждём более поздней осени…

— Зато сколько звёзд, — Лартаяу поднял взгляд и провёл рукой в воздухе, будто очерчивая край широкой туманной полосы Экватора Мира, через зенит с северо-запада на юго-восток. Казалось — даже рельефно выступали все его клочковатые неровности и прогалы… И сами звёзды, достаточно яркие, чтобы быть видимыми отдельно — казались висящими в воздухе где-то совсем неподалёку, но на разных расстояниях. И пусть Джантар понимал: это лишь иллюзия, вызванная неприспособленностью зрения человека к трёхмерному, объёмному восприятию необозримых космических далей, потому просто яркие звёзды казались близкими, а слабые — далёкими — сама иллюзия была такой сильной, что не исчезла от этой мысли, да Джантар и не хотел, чтобы она исчезла — с восхищением вглядываясь в так неожиданно «рельефное» небо со знакомыми рисунками созвездий. Одни — были как бы подчёркнуты видом обычно не различимых слабых звёзд, другие — напротив, потеряли обычную чёткость в бесчисленной звёздной россыпи… И так не хотелось думать — что здесь, на планете, под этим раскинувшимся над головами великолепием Вселенной, их окружало новоявленное, отделившееся от рассыпавшихся буквально на глазах Лоруаны, а затем и Уиртэклэдии, государство Элбиния — с обществом, утратившим человеческое подобие из-за вдруг обретённой, непонятно откуда взявшейся «веры»…

(Обрыв.)

…— Так тебе удалось… — прошептала Фиар, войдя в занавешенную светомаскировкой библиотеку интерната. — Но… как ты это сделал?

— Это — пока наша собственная иллюминация, — ответил Итагаро. На экране компьютера по довольно простой программе перемещались в разных направлениях квадраты разных цветов — но, отражаясь от особым образом установленных трёх зеркал, давали на потолке удивительную картину разноцветно светящейся круговерти. — А… то — я включу за две минуты до конца года…

…Гулкий, мелодичный звук словно всколыхнул в едином порыве души и ауры всех девятерых — и прежнее нечёткое изображение на экране, которое не успели рассмотреть (кажется, подножие самой Фхлавиормской телебашни с заснеженной площадью перед ней), отступило во тьму, однако тёмный фон почти сразу стал заполняться вращающимися искрами света. Сперва они были похожи на снежинки (хотя — непривычной, четырёхлучёвой формы, каких не бывает в природе), но затем стали обретать цветные оттенки — и вот уже постепенно удлиннявшиеся лучи слились в единый фон переливающегося туманными блёстками глубокого, почти рельефного, красного и синего света, на котором из этих блёсток постепенно, медленно и торжественно складывались цифры: 7842… И — только вполне оформившись из этой светящейся пыли, как звезда из первичного газового облака, эти цифры вдруг обрели чёткие очертания и вспыхнули неожиданным ярко-зелёным светом, а позади на фоне красных и синих переливов стала развёртываться из центра экрана туманно-серебристая спираль как бы искрящейся метели… Но увы, кадры шли беззвучно — хотя Джантару казалось: он как-то иначе, не физически, а посредством своих способностей, слышал и музыку, в которой протяжный шум метели сочетался с уводящими в космическую даль переливами, и всё это перемежалось звонкой дробной капелью как бы падающих откуда-то с высоты звуков, которые Джантар привычно называл для себя «каплями звёздного света»…

— С Новым годом, мальчики! — дрогнувшим голосам прошептала Фиар.

«С Новым годом!» — мысленно повторил Джантар…

…— Ну, вот и всё, — заговорил Итагаро перед неожиданно погасшим экраном. — Четыре минуты… Две — в прошлом году, две — в этом. Надеюсь, никто не успел поймать нашу связь…

— Да, как и где встречаем Новый год, — уже грустно прошептала Фиар. — И это же, по их вере, само по себе — серьёзный проступок. А такая нелегальная компьютерная связь — уже преступление. О катании с гор — вовсе думать забыли…

— И о чём продолжаем думать — здесь, в интернате, — добавил Джантар. — Как законодательно оформить понятия добра и зла, как воспринимали бы мир существа иной физиологии, какими могли быть орбитальные, подводные, более совершенно устроенные «обычные» города… Обсуждаем — философские, астрономические, биологические гипотезы. И всё — без выхода в реальность, просто чтобы не сойти с ума от тупой зубрёжки…

— Точно, — согласился Лартаяу. — Взрослые решили — мы только и достойны сумасшествия, угасания в нравственных муках, истощения их интеллектуальным убожеством… Я и говорю — чего ждём, надо бежать! Проблема только — не к кому. У нас там, снаружи, никого не осталось…

(Обрыв.)

…— Добрались, значит… — прошептал Тайлар, пропуская Джантара с балкона в комнату — будто сам ещё не мог поверить. — Но — что дальше? Где вас спрятать — и вообще… И — будто мы сами так уж свободны… Никак не вылезем — из этих постов, трауров по никому не известным мученикам за свободу Уиртэклэдии… И в такие дни даже свет за полночь включать нельзя — видишь, сидим за маскировкой? По городу — днём и ночью ходят какие-то процессии, которым лучше не попадаться. В школе — перед занятиями заставляют повторять по-уиртэклэдски что-то дикое: о вечном упокое чьих-то душ!.. И как чувствуешь себя, сказав это вслух? А не скажешь — получится, не уважаешь этих «борцов за свободу»!.. Да, а вам хоть «половое воспитание» не преподавали?

— Нет… А… что это? — вздрогнул Джантар.

— Ну, что… Общие занятия с женской группой из другой школы, — объяснил Тайлар. — Их заставляют по-всякому унижаться перед нами, по правилам старого этикета, нас, соответственно — перед ними… И потом взрослые довольно ухмыляются: привили-таки детям моральные нормы! А я, например — чувствую себя вывернутым наизнанку и оплёванным до последней клеточки! — не смог сдержаться Тайлар. — И как потом кто-то сможет создать свою семью, пройдя через такое? И будто никто не понимает, что мы — другое поколение, а лично я — и из другой культуры!..

(Обрыв. Возврат к точке ветвления 6680. Оставшийся альтернативный вариант.)

… — Да, вот как бывает даже здесь… — сказал Лартаяу, едва они вышли из полицейского участка. — И разбираться не станут. Я тоже однажды хотел выбежать в служебный вход торгового центра — от наркоманов, которые не знаю зачем погнались за мной. И не заметил, что вход — служебный… А в результате — угодил сюда вместе с ними же, — от Джантара не ускользнуло, как его брат ещё сквозь слёзы посмотрел на Лартаяу с тяжёлой злорадной ненавистью. — А это значит — сразу полностью раздевайся, и жди в камере «исполнения приговора», видя через решётку, как это делают с остальными. Лупят изо всей силы, лезут руками в промежность, и всё такое. Смотри и думай: что ждёт тебя?.. А что — мы для них не люди… Люди — только вот эти, — добавил Лартаяу, указывая огромную мозаику на фасаде здания, замыкавшего площадь на набережной с правой стороны. — Которые раньше, видите ли, бедствовали, голодали, а потом война их «освободила»… И, как сказал Морокоду: все стали равны, только дети «объективно не равны взрослым». И случайное изречение, как догма, ревностно проводится в жизнь…

— Бедствовали они, как же, — не смог сдержать возмущения Джантар — забыв даже, что брат, идя рядом, слышал это. — А мы тут ждём, что из-за нехватки продовольствия любой магазин вскоре станет охраняться по-военному… Да нам и сейчас могут не продать даже хлеб — без взрослых. В общем: готовьтесь жить в обрез, на пределе всего, под надзором и по пропускам на каждом шагу — и это навсегда, безо всякого просвета! Ведь те прежние, героические поколения, презиравшие точный расчёт — в своей гонке приобретательства прожрали всё, что могли… И где там трудности и лишения тех крестьян — если сравнить, что ожидает нас? И всё равно они — подвижники, а мы — кто? Хотя что, собственно, победили? Саму планету, её природу, ресурсы? И что завоевали? Сословные привилегии себе, бывшим, нищим?..

…— Я и предлагаю больше не сомневаться, — твёрдо сказал Минакри. — Если полиция так поступает с детьми — что за грех пустить такую запись через дачный терминал её начальника? И в сети останется его код, а не наш! Нo и подключаться к секретной сети — конечно, не из дома Герма, и не от «опекунов» Лартаяу. Ему ведь тоже надо где-то жить. Вот и подумать — откуда, чтобы свести риск к минимуму…

— Так… прямо из полиции! — сообразил Итагаро. — Как говорится — прятать лучше всего на виду! Но — как там оказаться подростку рядом с компьютером нужного уровня… Точнее — каких жертв это потребует…

— Во всяком случае, в фильмах о военном детстве — не увидишь, — согласился Лартаяу. — Там всё — только в величественном и героическом плане. Ну, или трагическом — но тоже не позорном… А ты, что, рискнул бы? Специально лишний раз пройти такое?..

… — Подождите, я выясню, что там, — встревоженно произнёс Герм, когда посреди просмотра записи раздался сигнал аппарата связи.

— Герм, это ты? — донёсся из соседней комнаты голос Итагаро, непонятным образом перекрывая голос диктора в записи. — Прекратите просмотр и немедленно уходите! Куда, не знаю — хотя бы в подвал к Фиар! Тут в общежитии один знакомый сказал родителям: будет «акция с населением»! Прямо сейчас, этой ночью! И похоже, началось! А что за акция… Ресурсов на всех не хватает — возможно самое худшее…

— А ты? — Фиар стремительно подбежала к аппарату связи. — Хоть сможешь идти, если надо?

— Не знаю, — ответил Итагаро. — Наверно, долго не встану после того, что со мной сделали. Но потому — как бы и не опасен. Думайте о себе…

… — Так вот, что я узнал, — сказал Донот. — Каникулы прерваны, с завтрашнего дня возобновляются занятия. Школа переходит на военную организацию, я — командир своей группы. И кто не явится на занятия — расстрел!.. Так и сказали, со всей со всей серьёзностью, — добавил Донот, обводя взглядом притихшую комнату. — Всего на всех не хватает, «слабым» места нет… И видите — кого сочли слабым и недостойным жизни. Правда, мы с вами — уже готовое ядро подполья… Но кто поедет в Чхаино-Тмефанхию с кассетой? И учтите — миссия труднейшая и опаснейшая. А исчезнуть отсюда — риск и для семьи… Итагаро не сможет, он ещё не встаёт, Фиар нужна здесь, чтобы ему помочь…

— А я и так здесь — незаконно, — вдруг решился Джантар. — Был с семьёй в отъезде — а семью выслали обратно без меня!

— А я просто живу у чужих людей, — добавил Лартаяу. — Терять особенно нечего…

— А я сбежал со сборного пункта, — напомнил Ратона. — На чужом велосипеде. Хотя иначе не получалось… Но и то — уже преступление. А остальные — давайте не рисковать своими семьями. Поедем мы втроём…

— Значит, только стемнеет — пойду готовить автомобиль своих «опекунов», — уже решительнее заявил Лартаяу. — Хотя тут главная проблема — заменить номерные знаки…

«Да, как бывает, когда доходит до дела, — подумал Джантар. — Никаких торжественных клятв, громких лозунгов — просто некогда или не до того. Тут-то уже не легенда — реальная жизнь…»

…— Быстрее заводи мотор! — прошептал Ратона, стремительно появляясь из темноты больничного двора.

— А что такое? — встревоженно спросил Лартаяу уже под рокот мотора.

— Им мало, что мы доставили раненого с места аварии! — объяснил Ратона, вскакивая на заднее сиденье. — Нужны данные, кто его привёз! Так что домой к Джантару — и то нельзя! Сразу в объезд — и из города!

— Но как ты им назвался? — спросил Джантар, мгновенно поняв всё — хотя внутри что-то дрогнуло. Он так надеялся побывать дома…

— Никак не назвался! — ответил Ратона, когда Лартаяу уже разворачивал в сторону ворот. — Сказал, пойду за документами — и всё…

…— Так… что он швырнул нам под колёса? — с отчаянно колотящимся сердцем спросил Джантар, оборачиваясь назад, где полицейские только что вели наперерез им семью из четырёх человек.

— Не знаю, не рассмотрел, — ответил Лартаяу. — А чего ты ожидаешь? Будто вправду — защита и надежда честных людей?..

— … И правильно! — надрывался тем временем чей-то голос в автомобильном радиоприёмнике. — А то — что за учёба, если дети только и смотрят, кто во что одет? И как чувствуют себя родители, которые не могут что-то купить своим детям? И потом на взрослую работу молодёжь приходит без знаний, без опыта, без заслуг, но с чрезмерным представлением о собственном достоинстве! Попросишь о чём-то — сразу воспринимается как оскорбление! Да ещё — тут же открой им секреты производства, до которых мы, старшие, доходили годами! Но мы в своей молодости не гнушались выполнять любую просьбу старших — и через это стали людьми!..

— И какие «просьбы»? — не смог сдержаться Лартаяу. — Будто не ученик, не сотрудник — личный слуга! Бегать за покупками, в столовую за обедом, ещё по каким-то их делам…

— Ho чтобы теперь — такое… — добавил Ратона. — Вот показали истинное лицо эти «заслуженные»… И всякий раз воспроизводится среда бывших угнетённых — и говорят: именно так, через это, «стали людьми»…

…— Остановитесь, вы превысили скорость! — снова взвыл где-то за поворотом полицейский мегафон, заставив Джантара похолодеть.

— Не останавливайся! — воскликнул Ратона, перегибаясь с заднего сидения к самому уху Лартаяу. — Давай прямо наверх, через парк! Колараафа — мой родной город, я этот лабиринт хорошо знаю! И там у одной стены как свернём — «превысим» их на полном ходу! За розги, переломы, эту «акцию» — за всё! Я скажу, где…

…Автомобиль наискось влетел в ограду и запрыгал по кочкам газона, обрамлявшего лётное поле — сама же ограда, постепенно выворачиваясь из грунта, продолжала рушиться дальше. Позади — вовсю полыхал смятый ударом о столб автомобиль недавних преследователей…

— Быстро туда! — Ратона указал в сторону, где вдалеке стоял маленький самолёт, подсоединённый гофрированным шлангом к серебристой заправочной цистерне. — Другого выхода нет!..

…— Спокойно! Оставаться на местах! — неожиданно громко и твёрдо заговорил Ратона, наклоняясь к микрофону радиосвязи. — Нам нужно просто вылететь в Тмеинжех! При нас капсула с «болезнью святого натрия»! — он высоко поднял один ив двух экземпляров записи. — Но мы не хотим никому зла! Просто выпустите нас из своего рая в наш ад!..

…Обороты винта всё ускорялись. Джантару казалось, уже достаточно, и это ускорение вот-вот должно прекратиться — но лопасти, уже перестав быть видимы, всё продолжали набирать скорость, и всё более громкий звенящий гул наполнял кабину самолёта… Но вот наконец — самолёт двинулся с места, покатился по взлётной полосе, чуть подпрыгивая на стыках бетонных плит и набирая скорость…

Момент отрыва Джантар не заметил — хотя смотрел, казалось, очень внимательно. Просто — аэродромные постройки и деревья вдруг стали проваливаться вниз, быстро уменьшаясь в размерах… А вскорe — вдалеке, за посеревшими от бронзового заката островершинными контурами густого мелколиственного южного леса, показалась широкая свинцово-серая гладь дельты Фиоланы со множеством поросших серовато-жёлтой травой островков. А ещё дальше, почти у самого горизонта — трудноразличимые в вечерней дымке постройки уже на чхаино-тмефанхской территории… Сердце Джантара учащённо забилось: это была окраина Тмеинжеха…

…— Так вы обманули нас? — резко обернулся со своего места второй пилот. — И нашей жизнью распорядились по-своему? Вы, которые просто не захотели жить, как все…

— Хватит разыгрывать героя-патриота! — спокойно ответил Ратона. — Да, инфекции у нас нет… Но насчёт «как все» — вы, здоровые люди, лучше бы поостереглись рассуждать… А главное — хоть знаете, что мы везём?

— Но это же… через границу… — продолжал второй пилот, будто не слыша. — И на семью позор… За что? Лучше бы просто застрелили…

— Да подожди, не был ты ещё за границей, — попытался успокоить его первый. — И что мы такого сделали? Нам разрешили их доставить…

— Так… вот я и не буду там! — неожиданно вскочил, ударившись головой в потолок, второй пилот — и, к ужасу Джантара, стал пытаться, преодолевая напор встречного ветра, открыть дверь кабины. — И ты прыгай, если тебе твоя честь дорога! А они пусть гибнут сами!

— Ратона, быстро надувай лодку! — закричал Лартаяу. — Видишь, придётся прыгать!..

…Ветер с утроенной силой загудел в ушах, казалось, уже оглохших от гула мотора и перепадов давления. Чувство равновесия подсказало Джантару, что лодка летела под острым углом к поверхности воды, почти не гася скорости, несмотря на то, что он всем весом навалился на неё — а в глазах ещё cтояли мгновения, когда он, как заворожённый, смотрел на приближавшуюся поверхность воды, оценивая расстояние до неё, и ветер застилал слезами глаза и сбивал дыхание… И он даже успел испугаться, подумав, не выбросились ли они в момент, когда потерявший управление самолёт снова шёл на подъём — но тут и последовал удар. Сереющие сумерки впереди озарила внезапная вспышка, упругое днище лодки содрогнулось от взрывной волны, как-то сразу замедлившей её полёт — а затем все трое, скользнув вместе с лодкой вниз, едва не перелетели через голову, выпустив борта из рук и подняв фонтан брызг. Впрочем, труднее всего пришлось Лартаяу — он-то был посередине, держась не за саму лодку, а за руки обхвативших её Ратоны и Джантара. И у него, у Лартаяу, была кассета…

… — Вас, что, взрывом оглушило? А вообще вы… откуда?

Джантар открыл глаза… Поблизости, у поворота протока, висела в воздухе плоская металлическая платформа со скруглёнными углами. Над палубой на массивном чёрном резиновом основании возвышалась белая кубическая надстройка с иллюминаторами необычной квадратной формы — а снизу её как бы поддерживала бешеная круговерть мелких брызг. «Воздушная подушка», — понял Джантар. У самого ограждения платформы стояли два человека в рубашках тёмно-синего цвета с короткими, выше локтя, рукавами, и на груди обоих ярко выделялись по две золотисто-зелёных, как бы самосветящихся, семиконечных звезды — знак пограничной охраны Чхаино-Тмефанхии…

— Оттуда, — подтвердил Лартаяу. — Но пилоты передумали — и выбросились по дороге. А нам пришлось прыгать с лодкой…

— Не вы одни сейчас так перебираетесь оттуда, — ответил человек на платформе.

— Но мы — не просто так, — стал объяснять Лартаяу. — Мы — с посланием самому президенту. Что-то гипнотически введено в нашу память — и должно проявиться при личной встрече с ним…

«Хотя тут могли бы не врать… — подумал Джантар. — Легенда для лоруанских спецслужб, на случай поимки ещё там… Да, а… где кассета? — спохватился он. — Её хоть не потеряли?»

— Кассета у меня, — шёпотом успокоил его Лартаяу — и Джантар понял, что какую-то часть этих слов произнёс вслух.

— Даже так? — удивлённо переспросил пограничник. — Что ж, придётся организовать вам проезд до Фхлавиорма. Кыйрам Кимур сейчас свободен? — чуть повернулся он к другому — и, видимо, получив утвердительный ответ, продолжил — Это наш знакомый, он встретит вас там, — пограничник указал куда-то, где на фоне розового закатного неба уже светились огни кварталов, — на конечной остановке трамвая. Если не знаете — городской рельсовый электротранспорт. В общем, увидите. Там будет светящийся стенд с картой маршрутов, и рядом — поворотный круг трамвайных путей. И вам — ехать 3-м маршрутом из конца в конец, на вокзал рельсовой дороги. О местах на поезд до Фхлавиорма мы договоримся. А там уже вас встретят…

«Как здесь это просто… — подумал Джантар. — Никаких подозрений, обвинений. А в любой другой стране — сразу в кандалы, в камеру…»

…Едва они вошли внутрь, ярко-голубое со светлыми вкраплениями пластиковое покрытие салона (трудно было отделаться от впечатления, что это какой-то минерал) подействовало на Джантара успокаивающе. Он устало опустился в упругое светло-коричневое кресло у окна. Трамвай сразу двинулся и стал набирать скорость, чуть вздрагивая на стыках…

— Здесь по городу проезд бесплатный, — объяснил Кыйрам Кимур, помогая Ратоне выпустить воздух из лодки. — И дальше, до Фхлавиорма, всё уже согласовано. Наверно, важное у вас дело…

— Но как вообще всё устроено, — ответил Джантар, глядя на мелькающие за окном дома с углублёнными в стену балконами и витринами первых этажей (с разноцветными вывесками над ними), дворы которых разделяли небольшие скверики со скамейками под навесами, увитыми лианами. — Карта города, отправление — точно по расписанию. И сам город — в зелени. Не чувствуется, что Приполярье. С Аpaхаге и не сравнить…

— И вы так учились: неважно, понял или не понял, всё — строго к сроку? — спросил Кыйрам Кимур. — Лишь бы удобнее учителям? И проверочные работы — не через компьютер, а сидя в классе под их надзором? Как будто вы не хотите этих знаний, вас надо заставить? И устные — не в свободной беседе? Дословно изложи элементарное, и всё — как будто у учителя рефлекс на готовые формулировки? Не понимаю…

— Но так мы учились, — подтвердил Лартаяу. — И всё, что знаем — за счёт самостоятельного чтения… А теперь, говоришь — только подтвердить это здесь? И сразу — законченное общее образование, и все права?

— Туг с этим проблем не будет, — подтвердил, в свою очередь, Кыйрам Кимур. — Сам директор Института Проблем Разума прошёл такой путь. Может быть, слышали — Ларакадо Тинилирау? А — всего несколько лет как здесь…

…— Так и есть… — снова заговорил Ратона, разворачивая газету. За окном вдалеке словно застыла красноватая от косых закатных лучей поверхность Южного океана, подёрнутая мелкой рябью. — «…Множество бессмысленных трагедий… По недоразумению в одном только Тисаюме расстреляно 40 военнослужащих… В городах применяются отравляющие газы… Морги переполнены трупами… Возросло количество уголовных преступлений, так как правоохранительные органы заняты почти исключительно охраной детей и инвалидов… Войска стран Шемрунта и Экватора приведены в повышенную готовность…» Да, и вот, смотрите: «…никаких рациональных причин для происходящих перемен нет… Все разговоры о нехватке ресурсов предназначены в основном для сокрытия неспособности руководства Лоруаны перевести экономику на путь безотходных технологий, ликвидировать ненужные и вредные производства, отказаться от политики «всеобщей занятости» с одной стороны, и презрения «заслуженных» старших поколений к новым духовным запросам молодёжи — с другой… Безудержная военизация всех сторон жизни лоруанского общества отчётливо продемонстрировала полное идейное банкротство курса на ускоренное введение традиционных обществ в современную цивилизацию с последующим мелочным уравниванием всех членов получившегося «суммарного» общества в правах и обязанностях…» Всё точно, — Ратона с тревогой отложил газету в сторону. — Но… как там все наши…

…— Вот и Фхлавиорм, — приглушённо сказал Джантар, чувствуя, как учащённее забилось сердце. — Подъезжаем…

Кварталы многоэтажных домов, несколько минут назад лишь издали маячившие верхними этажами над бескрайней выгоревшей степью — всё ближе подступали к рельсовой дороге. Джантар обратил внимание на непривычную, не прямоугольную, а вытянуто-ромбическую компактную планировку — но тут же представил, как они рассекают остриями внешних, (как правило, не жилых, а производственных) зданий проносящиеся равниной степные ветры, и сразу перестал удивляться…

— А с какой стороны будет Дом Советов? — спросил Лартаяу. — Если мы его увидим. А хотелось бы посмотреть — как он будто плывёт над городом. Или это — только в кинохрониках…

…— Ну, вот и Институт Проблем Разума, — сказал водитель.

И правда — едва миновали склон горы, в долине справа от дороги показалось сравнительно высокое цилиндрическое здание. Джантара удивило необычное — не по этажам, а спиральное — расположение окон. Должно быть, внутри вместо лестничной клетки поднимался пологий пандус — продолжаясь и в заостренной пристройке над крышей…

— Здесь вы встретитесь с президентом и директором института. Они уже ждут вас…

…— Никакого гипнотического кода на самом деле не было, — объяснил Джантар, едва лёгкое замешательство от встречи наконец улеглось. — Это я так сказал ещё в шоке. Не забывайте, откуда мы. И чего там стоят подобные тайны…

— Что ж, давайте смотреть запись, — сказал Тинилирау, нажатием кнопок на пульте перед своим рабочим столом задёргивая шторы и выдвигая — Джантар не понял, откуда — огромный настенный экран…

…— Да, подобного не предвидел никто, — наконец заговорил Лахтанхор Махрантай уже на фоне пустых кадров. — И сколько в фантастике рассматривалось всевозможных сценариев контакта — но кто мог думать о таком… Однако вам придётся сразу узнать и ещё кое-что. Дело в том, что это — уже не новость для нас. И пусть сама наша страна по непонятным причинам была исключена из программы исследований, и Инал Юкар и Мхейн Фатл так и не побывали там — это не значит, что увиденное вами сейчас осталось тайной для руководства Чхаино-Тмефанхии. Тайной, которую мы были вынуждены хранить все эти годы…

— Но — почему? — переспросил, как громом, поражённый этими словами Ратона. — Значит… всё — зря? Весь наш путь сюда — напрасен? Если вы уже знали это…

— И не знали, что с этим делать. Ведь оно было тайной всех правительств и высшего руководства спецслужб планеты. И они были готовы на всё, чтобы воспрепятствовать её разглашению. Вплоть до уничтожения целой страны, которая решилась бы это сделать…

— Но почему? — вырвалось и у Джантара. — Что тут такого?

— Вы просто не представляете, как половой инстинкт влияет на психику взрослых людей других рас, — ответил Тинилирау. — Насколько зависят от него, как он ломает их волю, чего требует для удовлетворения. И сломанные детские судьбы, и возрастные срывы, психологическая дисгармония самих взрослых — в основном отсюда. И мы, психиатры — постоянно сталкиваемся с этим в нашем Институте. Но все такие пациенты — по причине определённых генетических различий — бывают лишь «светлых» рас, вам это совершенно не свойственно. И тут — тоже своя, очень непростая, психологическая коллизия. И вот представьте: таким очевидным образом вскрылось, чего всё это стоит. А это же — фактически болезнь… Генетически запрограммированная, привычная за тысячелетия, принятая во многих культурах как норма — но всё же болезнь. Хотя в лоруанских школах — самая ходовая тема разговоров, не так ли?

— Да… Вот чего я никогда не понимал… — признался Джантар. — Всё у них крутится вокруг каких-то патологических удовольствий… Но… что же делать?..

— Удовольствий… — повторил Тинилирау. — Скорее — наркомании. Эйфорического ощущения, которое требует повторения раз в 3-4дня — и заставляет ради этого ломать сбою и чужую жизнь. В подлинных причинах чего они вам, конечно, не признаются…

— Через… сколько? — даже побледнел Лартаяу. — И они… вынуждены делать это… с такой частотой? И всё… потому?..

(Обрыв. Продолжения нет. Связующих линий нет. Есть отдельные фрагменты. Возврат в точку 6680. Первоначально скорректированная ветвь как единственно возможный вариант…)

…И вновь что-то заметалось в поисках чего-то… Что-то стало рваться, соединяться заново, складываюсь в какую-то новую мозаику… И тут же, сразу — понадобилось что-то вспомнить, что-то понять…

…Но… был же тот случай на стройке? Был. Хотя — без переломов. Обошлось ушибами… И инцидент у фонтана на площади — обошёлся простой дракой… И — не было в семье у Джантара… чужого ребёнка из-за вынужденного второго брака матери! А — два родных брата, Кинтал и Тайлар… Так… в каком кошмаре ему привиделось всё это: чужой младший брат, карцерные кабины в школе, где он якобы работал ночным сторожем, «законы об одежде» с телесными наказаниями за неисполнение? Не было же ничего такого… И семья Лартаяу не погибла — все они за границей, в Гимрунте… И не было — татуировки на груди у Итагаро, той страшной травмы у Талира…

…Ах да — Граница… И тоже — откуда кошмар с какой-то особенной Границей с большой буквы, отделившей от остального человечества не то всю Чхаино-Тмефанхию, якобы поражённую эпидемией, не то — некую Страну Оборотней, где Чуждый Разум собирал для переселения куда-то… «избранных» — из числа экстрасенсов, потерявших всю семью? Не было же и этого…

…А запись об Иораре? Было… А подземелье, бегство через полстраны — в трёх поездах и двух автобусах? Тоже… Но не добрались до Чхаино-Тмефанхии — всё разрешилось по эту сторону, в телецентре в Арахаге…

…А та, другая запись — о Тинилирау? Которую нашёл в школе не то он, не то Тайлар? И шок такой страшной ответственности за разглашение тайны — глубоко затаённый с ранних лет? Вот тут — непонятно… Хотя скорее не было — ничего похожего не находили и не смотрели. Реален лишь сам Тинилирау — чхаино-тмефанхский учёный лоруанского происхождения, однажды упомянутый в связи с «безнравственными и опасными» экспериментами!.. А — разговоры о Сагилайской тюрьме, проблемах на работе у матери, непростом «переходном периоде» в истории Лоруаны — перед войной, и потом, в правление Морокоду? Да, было, но — в разное время и по другим поводам. И никакое письмо ни в газету, ни в правительство он в итоге не послал…

… Но зато — был детдом в Кильтуме, и сейчас — этот интернат. И ужас недавних дней — с толпами в ожидании конца мира, проект судебной реформы в Элбинии, неожиданная встреча с Сириолой Кивау, трёхдневный путь в горах по этой странной тропинке, загадочные знаки на этом пути…

И была — какая-го битва за судьбу всего их мира… И всё, что изучали в интернате, было частью чьей-то борьбы за их души — ведь сами не так уж мало значили в этой борьбе…

Нo главное — он, Джантар Фаярхай, был самим собой, помнил всё это, думал и чувствовал, как прежде! Что-то нереальное пронеслось — и ушло, и вернулась реальность. Их настоящая жизнь, мир, который помнили как свой…

Всё теперь встало на место. Всё…

49. Встреча миров

…Сознание возвращалось постепенно.

Сперва Джантар увидел потолок из блестящего, гладкого (но при этом как бы рельефного, в извилистых складках под поверхностью) металла; затем — край стены (из таких же металлических листов с параллельными рядами круглых отверстий, в каркасе из ярко-жёлтых, как бы пластмассовых балок); потом и впереди — такую же извилисто-складчатую стену, и в ней — чёрный прямоугольный контур со скруглёнными углами, и крохотную вертикальную панель с двумя кнопками, красной и зелёной, слева от него (поверхность, ограниченная контуром, казалась чуть дальше остальной стены, в глубине её — будто дверь или люк)… Хотя и это Джантар сообразил не сразу. Сознание было ещё туманно, мысли путались — и даже как-то не в первый момент пришёл и вопрос: где он, и как здесь оказался? А вспоминалось лишь — как они вчера (вчера ли?) спускались по крутому склону к той неожиданно встретившейся вопреки всем знакам aсфальтовой дороге, и, почему-то не став искать продолжения тропинки за земляным валом, двинулись к видневшейся вдалеке развилке дорог, чтобы там свернуть налево, примерно в прежнем направлении, но налетел непонятно откуда взявшийся летом снежный вихрь — а вот дальше… был провал. И — целая круговерть обрывков какой-то альтернативной реальности, порой даже увлекательных, захватывающих — а порой совершенно чудовищных, где в порядке вещей было вовсе немыслимое наяву…

«Но… где я? И… остальные?» — лишь спустя какое-тo время, с опозданием спохватился Джантар — но успокоился, оглядевшись и увидев длинный ряд наклонных брусьев из светло-коричневого, упругого и даже как бы пенистого на вид материала, с углублениями в форме человеческих тел — в которых лежали его товарищи. Итак, они хоть были все вместе… Но где?..

— Проснулся? — шёпотом спросил Итагаро с соседнего ложа-бруса. — Помнишь, что с нами было?

— Помню, как шли по той горячей дороге, и вдруг — снежный буран… А потом — эти… другие варианты, — сразу признался Джантар. — То, как могло быть… иначе… Твоя татуировка, фильм «Девять ночей ужаса», моя работа сторожем в какой-то школе… и с именем, как у министра — Гулура Марани…

— Точно, — подтвердил Итагаро. — Я послал тебе туда вызов по аппарату связи… И мы встретились на берегу моря, под стеной какого-то завода. Хотя такого места наяву не знаю… И — эти дикие законы… Карцерные кабины в школах, аресты на трое суток…

— И я там — совсем иначе выбрался из монастыря, чем на самом деле, — добавил Минакри. — Один хороший монах вывел меня ночью потайным ходом — чтобы я остановил патрульный фургон и сказал, будто ничего не помню за эти 10 дней. Но пришлось — совсем без одежды, со связанными руками, будто я — жертва какого-то насилия. А всё монастырское облачение — в монастыре и оставить, чтобы никакой связи… И не подумали — на что такой мой вид может натолкнуть самих полицейских. Вот и были бы — полосы от розги по телу, шрамы на запястьях от подвешивания за руки. Хорошо хоть, не наяву… Но сам тот хороший монах — действительно был. Я даже говорил с ним о разном — накануне случая с рясой настоятеля…

— А я… будто видела в кабинете, где проверяли на беременность, у одной из девушек — страшный рубец от ожога этих частей тела, — сказала Фиар. — Такой, что и не знаю, как с ним родить ребёнка… И она сказала, это сделали её же родители… И такие ужасы могли бытъ в других ветвях реальности?..

— И я видел то, чего со мной не было, — подтвердил Ратона. — Какую-то авиакатастрофу, ограбление — но не поезда, а вокзала…

— И… как вы всего втроём — с Джантаром и Лартаяу — поехали к границе с этой записью, — добавил Герм. — А потом — и себя, но… — он помедлил, прежде чем продолжить. — С какими-то протезами в виде объективов — вместо глаз. В результате допроса по поводу вашего побега… Остались, понадеялись на следы чего-то человеческого в этой диктатуре, по-военному распределяющей ресурсы… И такое — могло быть?

— А та, другая запись — допрос Тинилирау? — спросил Донот. — И там — эти «зелёные прожилки»?

— А…Кыйрам Кимур? — вспомнил Джантар. — И — наш переезд через всю Тмефанхию? И что нам сказан президент? Спецслужбы остального мира готовы уничтожить страну, которая разгласит тайну…

— Нет, но Кыйрам Кимур… — удивлённо начала Фиар. — С ним — было не так… Мы угнали самолёт в Страну Оборотней — и встретили их там. Исследовательскую группу из Чхаино-Тмефанхии… Кыйрам Кимур, Инал Юкар — и третий… Кменерф Лхачаранш… А по эту сторону границы — врали, будто у них там какая-то эпидемия… Или — действительно? Хотели устроить её из-за тайны Иорары?..

— Ах, да… Десять бактериальных бомб из Моараланы… — вдруг изменившимся голосом напомнил Итагаро. — Их так и не нашли…

И тут — внезапная страшная мысль могильным холодом пронзила Джантара. Именно внезапная — хотя об этом следовало подумать сразу. Но — будто лишь в тот момент вполне пробудилась какая-то часть сознания…

— А… что — на самом деле? — вырвалось у него. — Что стало с нашим миром? И где мы сейчас?..

— Где-то y тex, кто давали нам знаки, — безэмоционально, как показалось Джантару, ответил Герм. — Я даже видел мельком одного из них. Совсем как мы, но…то ли действительно весь серебристый — и кожа, и волосы, и одежда — то ли я видел его в каком-то необычном свете. И не пойму — где и в какой момент это было…

— А общее чувство — будто всё наше прошлое рассыпалось, но потом сложилось заново, — добавил Ратона. — Снова прежним, таким, как знали… Хотя могло быть что-то ужасное…

— Хорошо, если так, — тревожно ответила Фиар. — Хотелось бы верить… Но где они сами?

— А вот насквозь я его не видел, — продолжал Герм. — И даже — внешнюю ауру… Будто они только с виду похожи на нас, внутри — всё иное… И правда — где же они?..

— Мы здесь, — вдруг прозвучало непонятно откуда — и со странными интонациями. — Мы слышим вас и ответим вам. Просто мы не начинали говорить, ожидая пробуждения всех. Да, всё вернулось. Нам удалось отстоять ваш мир от сил зла и разрушения. Нам, людям иных миров — и вашим горным жрецам…

Мгновенная волна оглушённо-радостной тишины… Джантару даже перехватило дыхание. Их мир, цивилизация — не рухнула! Спасена…

— Это они посылали знаки, ведя вас к дороге, где мы должны были встретиться, — продолжал тот же голос. — Вы действительно очень важны для будущего вашего мира. А знак в виде стрелки содержал некоторые неточности лишь затем, чтобы запутать противника, создать у него впечатление нашей неискренности с вами. Поймите правильно, это было необходимо. И всё же непосредственно перед нашим появлением вы подверглись прямой атаке…

— И… что, действительно был буран? — заставил себя переспросить Минакри. — Сейчас, среди лета?

— Нет, буран был иллюзией, лишь в вашем воображении. Реально было — нападение с целью дезориентировать ваш разум и сломить волю к сопротивлению…

— Но что это было за зло? — уже увереннее переспросил Минакри. — Кто или что угрожало нашему миру? И в чём была его цель?

— То, что вы и предполагали. Минус-разум, порождение информационной энтропии. По крайней мере, это — наиболее вероятное объяснение случившегося. Да, мы знаем, о чём вы думали и тогда, и сейчас, при пробуждении, — сразу уточнил голос всё с теми же «металлическими» интонациями, произносивший звуки странно раздельно. — У нас бывали моменты связи с вами — и непосредственно, и через горных жрецов. Поймите, это также было необходимо. Мы должны были лучшие понять вас. И вас лично — и саму вашу культуру. А сейчас мы говорим с вами через компьютер-переводчик — и вы слышите не сами наши голоса, а воспроизведённые им звуки вашей речи. А нашу ауру вы не видели потому, что наши энергетические характеристики несколько различаются — хотя по внешнему и внутреннему строению организма мы с вами очень сходны. Возможно — даже ближе, чем вы ожидали… Удалось ли нам разрешить ваши сомнения?

— Думаю, что да, — ответил за всех Герм. — И мы верим вам… Но… где мы сейчас?

— В одном из отсеков космического корабля, на околопланетной орбите, в поле искусственной гравитации, создаваемой за счёт вращения вокруг оси. И тут мы сразу должны предупредить: каждый из вас окружён защитным полем, создаваемым генератором у него на поясе — в пределах которого поддерживается привычный вам состав атмосферы, и ни к вам извне, ни от вас в окружающую среду, не пропускаются никакие материальные частицы размеров, превосходящих атомные. Впрочем, состав нашей атмосферы также близок к вашему, но основная опасность — соприкосновение с чуждыми формами биологической жизни, к которой отсутствует иммунитет. Но ваше энергетическое воздействие эта преграда не всегда сможет остановить, так что предупреждаем и об этом: будьте осторожнее! Вы — очень сильные экстрасенсы своего мира, но прорыв защитного барьера опасен для нас обоих…

— Мы — очень сильные экстрасенсы? — повторил Минакри. — При том, что едва справились с ложью наших учителей, с наваждениями по дороге, с самой этой атакой?

— Такая борьба нелегка и для самых сильных и мудрых, — продолжал голос из компьютера-переводчика. — Тем более, побеждена лишь одна злая сила — но не всё злое и несовершенное, что есть в вашем мире. Да, минус-разум отступил, бежал в один из параллельных миров через проход в аномальной зоне. Но осталось множество других иерархов зла — и просто глупых и злых людей, чья объединённая воля и привела минус-разум к обретению такой мощи, и через это — к попытке захватить в вашем мире абсолютную власть…

— Но… как там у нас… вообще? — спросил Итагаро. — Всё вернулось, как было — или?..

— Нет, уже — и не всё, как было, — голос наконец словно обрёл эмоциональную окраску — и окраска эта была суровой и горестной. — Цена победы над минус-разумом оказалась не так уж мала для вашего мира. Местами произошли серьёзные разрушения, катастрофы — вызванные случайным или спровоцированным выходом техники из-под контроля человека, число жертв — достигает сотен тысяч, многие слои астрала всё ещё не пришли в равновесие после одновременного прорыва туда множеств развоплощённых душ… Хотя нам удалось свести реальные последствия к проявлению не более двух десятков крупных очагов разрушения по всей планете — из сотен, если даже не тысяч, подготовленных минус-разумом через организации людей вашего мира, ставшие его орудиями. Иначе — страшно представить, что могло быть. Тысячи заводов, военных объектов, транспортных средств и узлов — были подготовлены к одномоментному уничтожению…

— Но — зачем? — новая волна тупого пронзительного холода будто прошла всё тело, ауру, сознание Джантара.

— И… всё же подробнее — что за минус-разум? — явно с таким же чувством спросил Итагаро. — Что собой представляет, какова его природа?

— И в чём его цель? — словно подхватывая эстафету, спросил Ратона. — Ну, захватить власть — а дальше? Зачем, ради чего?

— И… он не побеждён совсем? Лишь куда-то отступил? И… что конкретно происходит сейчас в городах, названия которых, я надеюсь, вам знакомы — Тисаюм, Риэлант, Кераф? И что — с нашими родными и близкими? Как нам узнать об этом? — закончил Джантар.

— Как раз народы вашей расы практически не пострадали, — поспешил успокоить его невидимый собеседник. — Реально дошло в основном лишь до применения химического оружия, специфичного к иным генотипам вашего человечества. Возможно, минус-разум сам не разобрался в специфике действия поражающих факторов, которые собирался использовать. Презирая цивилизацию, он не обладал её знаниями — и просчитался. Хотя сам в первую очередь — метил именно в народы вашей расы, не склонившиеся перед ним. Или — до применения других поражающих факторов просто не дошло…

— А насчёт самой природы минус-разума, его происхождения… — заговорил (как казалось по трудноуловимому изменению в интонациях компьютерного голоса) уже кто-то другой. — Вряд ли он мог возникнуть как сущность человеческой, стихийной, или даже — животной природы. Это — именно подобие разумной личности со своим интеллектом и волей, но совсем иного — кажется, не предвиденного ни учёными, ни эзотериками обоих наших планет — происхождения. Зародившееся — из конгломерата обрывков информации, генерируемых представителями вашего человечества на почве тех самых мифов, ложных учений, представлений и подсознательных ожиданий слабых и несовершенных людей… И похоже, действительно решил стать каким-то богом слабых и несовершенных — в буквальном согласии с учениями, которые хорошо знакомы вам. Таким образом, слабые и несовершенные в данном случае — виновники собственных бед и горя. Они жаждали каких-то выгод от унижения сильных, позора мудрых, разорения богатых, ждали, что кто-то явится разрушить судьбы других, чтобы удостоиться некой доли благ от их страданий — и, к своему несчастью, дождались…

— Но этот минус-разум был не один? — спросил Талир. — Целое воинство — и в плотном мире, и в астрале… Церковные организации, политики, даже учёные… Как они пошли за ним?

— Прежде всего — страх, — ответил, возможно, уже кто-то третий. — И недостаток знаний… Игра на страшных тайнах — и трусость ума, и стремление слабых пойти за кем угодно. А в астрале были созданы даже целые подразделения духов, различавшихся энергетикой — у каждого из которых в плане минус-разума была своя задача… Но затем в битве — которая шла скорее не в пространстве, а во времени, в форме коррекции смыслов событий, путём воздействия на их узловые точки — произошло смешение этих слоёв с трудносовместимой идеологией и энергетикой…

— Точно… Помню, — подтвердил Минакри. — Прямо — целый рай провалился в ад… Хотя помню смутно…

— Но и я тоже… — подтвердил Джантар — действительно вдруг вспомнив смутный, но от этого не менее грандиозный и страшный образ. Сталкивающихся и рушащихся один в другой целых миров — будто наполненных воплем ужаса и страданий огромного, мирового масштаба… Где — чья-то правда вдруг оборачивалась ложью, смыкались и рассыпались части чего-то колоссального, оказавшиеся несовместимыми, и в целый океан таких рушащихся, меняющихся смыслов — будто вливался такой же океан шока, способного свести с ума всякое разумное существо… Нет, это, кажется, и невозможно было воспринять ясным сознанием — сохранив здравый рассудок… И память Джантара — замерла, не решаюсь вспоминать такое…

— Да, это был ужас… — согласился Ратона с дрожью в голосе. — Но — что сейчас в нашем мире?

— Что ж, смотрите, — ответил, кажется, первый голос. — Мы спроецируем образы вашего мира на границу защитного поля, как на экран…

Металлическая стена с дверью вдруг исчезла — и открылась… будто даже не ограниченная рамками какого-то экрана — панорама города! Она медленно поворачивалась, плывя где-то внизу — и казалось, это они сами в креслах-брусьях парили над ней. Ощущение было столь непривычным, что в первое мгновение Джантар даже отвёл взгляд — но всё же заставил себя смотреть…

…Тисаюм, площадь перед городской управой… Под стенами домов — ещё неубранные немногие тела… Оставшиеся люди (здесь, в этом кадре — только каймирцы) укладывали их в открытый кузов грузового автомобиля… Затем поле зрения сместилось — Джантар увидел другие группы людей, что-то обсуждавших (а ещё некоторые — входили и выходили в двери каких-то учреждений рядом с городской управой). И во всём — чувствовался единый, чёткий и целеустремлённый рабочий ритм, с которым так разительно контрастировало и запомнившееся по ночному проезду пригородов Тисаюма обречённо-тупое ожидание, и — уже в новом кадре — толпы бесцельно бредущих по незнакомой Джантару улице пожилых лоруанцев…

— Химическое оружие оказалось специфично в отношении людей средних возрастов всех рас, кроме вашей, — объяснил голос из компьютера то, что они уже знали. — Но и у многих из оставшихся не выдержала психика…

…А кадры сменялись дальше — и то, что видел Джантар, было всё более ужасно… Сошедший с рельс опрокинутый грузовой поезд; какие-то скрученные и оплавленные, как от огня, металлические конструкции — то в остатках развороченных стен, то прямо под открытым небом; заводские цеха с рядами застивших в бездействии станков; огромные залы с целыми блоками пультов управления — тоже в следах огня, дыма, копоти, с лужами ядовито поблёскивающих жидкостей; пустые казармы, общежития со следами беспорядка и разгрома; брошенный на улицах городской транспорт; вновь штабеля тел — в больничном морге, в пустых комнатам каких-то учреждений; и — та растерянная толпа вокруг столкнувшихся автомобилей…

— … Так сейчас выглядят важнейшие города Лоруаны, — продолжал голос из компьютера. — Тисаюм, Риэлант Кераф, Тарнал, Алагари, Нмарваг, Ветафомиси, Моаралана, Алаофа… Да, и Алаофа тоже, — повторил по-прежнему невидимый собеседник. — Хотя она оказалась затронута не полностью… В сельской местности таёжного пояса тоже отмечено несколько очагов — но там жертв меньше, поскольку ниже плотность населения. Впрочем, в районе Гаталаяри степень поражения — наибольшая по всей планете. Самые неудачные комбинации генов…

…Но на границе защитного поля стали появляться уже другие кадры: снова кабинеты в учреждениях, пульты управления, транспортные депо, аэропорт, заводские цеха — но в обычном, рабочем ритме… И всюду — люди чхаино-каймирской расы, в знакомой по фотографиям из старых журналов форме (похожей и на ту, пограничную: зелёного цвета рубашках, с эмблемами в виде двух золотисто-красных семиконечных звёзд)… Службы чрезвычайных ситуаций Чхаино-Тмефанхии!.. А лоруанцы тут выглядели растерянными, и даже нетвёрдо держались на ногах. Чувствовалось: владеют ситуацией — не они…

— … Как видите, жизнь налаживается, — продолжал голос, комментирующий эти кадры. — Но пока в основном — усилиями временного руководства Лоруаны с местонахождением в Риэланте, которое сумело через ещё действовавшие компьютерные сети и радиосвязь объединить страну и обратиться за помощью к Чхаино-Тмефанхии. В Алаофе — вся политическая жизнь парализована…

— Так… что, столица и правительство теперь — в Риэланте? — переспросил Минакри.

— Во всяком случае, пока — да. А теперь посмотрите на это…

На «экране» появился смутно знакомый Джантару коридор со множеством дверей, глубоко утопленных в ниши устрашающе массивных стен — которые к тому же у самого пола, становясь немного наклонными, как бы оплывали книзу… Затем поле зрения сместилось вперёд, стало чуть светлее — Джантар увидел отталкивающе уродливые скульптуры в нишах расширившегося коридора ближе к окну по левой стороне (само окно было справа), и бесцельно блуждающих людей в длинных одеяниях неопределённого цвета… Потом появился большой зал со странным сооружением посередине, и ведущим куда-то наверх люком или отверстием в потолке — и всё показалось ещё более знакомым. Но где он мог видеть подобное, или слышать о нём? Ах, да… Но неужели…

А на «экране» уже появилось тёмное помещение с росписями на стенах — которые сами могли повергнуть в ужас. Ведь изображали — каких-то страшного вида, с оскалами широко разинутых огромных пастей, явно демонических существ — которые то куда-то тащили, то варили в котлах, то резали ножами или пилили на части, растянув прямо на весу в воздухе, некие совершенно плоские, едва ли не двумерные, человеческие фигуры — чьи выпученные глаза и будто застывшие в немом крике рты при одном взгляде на них отдавались неизъяснимым содроганием…

— … А я ещё думал — почему монах, запертый там на три дня, потом трясся от ужаса — и ни о чём, кроме «картонных грешников», сказать не мог… — потрясённо заговорил Минакри. — А раньше, видели — «зал молитв» с компрессором для всасывания подношений верующих? И там же, наверху — «отверстие небесное»?.. — но в этот момент появился уже другой коридор, с бессмысленно блуждающими монахами. — А вот, видите, «святой» унитаз? — изображение, свернув влево, действительно остановилось у распахнутой двери помещения с унитазом странной формы. — А дальше, справа — вытрезвитель…

— В… монастыре? — не выдержала Фиар. Впрочем, изображение сместилось правее — и там действительно оказалась большая комната с рядами сломанных деревянных нар…

— Так это не было средоточие мудрости и праведности, — ответил Минакри. — Приём наркотиков был обычным делом. Вот и надо было где-то складировать впавших в полную невменяемость… И видите — потолка нет? Там наверху хранились «святые слёзы»… Представляете, целая комната на третьем этаже — для хранения воды? А потом, наверно, пол провалился — и даже нары не выдержали…

— И это ты ждал здесь? — поняла Фиар. — В ночь, когда решали твою судьбу?

— Да, страшно подумать, что могло быть, — согласился Минакри. — Я же говорил, как они знали законы физики… Или просто не считались, думали, их вера — превыше всего…

— И вот они — избранники минус-разума, — снова донёсся голос из компьютера. — Его непосредственное воинство и паства в плотном мире. Те, кого он намеревался возвысить над остальным вашим человечеством…

А в кадре вновь появились скульптуры в нишах и монахи. Зрелище было одновременно отталкивающее и жалкое…

— Вот и изображения пороков, — начал Минакри. — Помните, я говорил…

Но — тут уже один из монахов вдруг полез прямо в объектив камеры, с блаженной улыбкой сумасшедшего бормоча что-то столь невразумительное, что, казалось, был не в силах перевести компьютер:

— Вярт… Вэртэшок… Вярзрок…

Но нет — компьютер, будто опомнившись, взялся переводить и это, однако он смог выдать лишь бессвязные обрывки:

— … Согнувша… не… гроб… овая… Пу… ха… р… твец… Хи… хир… т… вец… Не… косте… ключица… По… вис… ок… Помой… ная рожа… Нетолста… (Странно — вот это прозвучало слитно, одним словом.) И вот… Об… резал… и… рас… таскал… и что? Элбэ — ви… со… ся… Элбэ — жир…

— … Но, как видите, этот поражающий фактор поразил и их самих, — вновь заговорил прежний голос — обрывая этот поток бреда сумеречного сознания смутным намёком на что-то трупно-анатомическое.

— Второй настоятель… — прошептал Минакри. — Это же он и есть…

— И это было под боком у правительства! — не выдержал уже Лартаяу. — В ранге верховного центра всей этой веры! Хотя потом роль центра скорее перешла к Гаталаяри…

— Но как конкретно шла подготовка этой… акции? — спросил Ратона. — Как удавалось минус-разуму — на виду у всего нашего человечества, его правительств, спецслужб…

— Не на виду, — заговорил, как показалось Джантару, уже четвёртый голос: компьютер как-то передавал индивидуальные оттенки речи. — Наоборот, весь план осуществлялся в глубокой тайне, через создание разветвлённой сети конспиративных организаций — как входивших в официальную государственную систему, так и чисто общественных или подпольных: как бы эзотерических, самодеятельно-научных, этнокультурных, революционно-освободительных, молодёжных самого разного толка… И некоторые из них сразу получали доступ к государственным секретам, важнейшим промышленным объектам, оставшимся запасам оружия — а другие имели целью лишь численно, своей массой, поддерживать их. Но практически ни одна из них сразу не открывала вступающему в неё своих подлинных целей — и потому рядовой участник не имел представления о том, где и как его намерено использовать руководство. Само же оно — посредством гипнотических методов, подавлявших волю и критический разум, посвящалось в подлинную цель — уничтожение всей вашей цивилизации, как якобы воспротивившейся воле и предназначению Высшего Разума, и вовсе ставшей от него. Всей, кроме них самих — «избранных»… А так как вы специально изучали религиозные доктрины вашего человечества — то и должны знать, что там провозглашалось как конечная цель. Полное уничтожение «неверных», захват то ли всей планеты, то ли даже Вселенной, сторонниками такого-то учения, воцарение кого-то в планетарных или вселенских масштабах в качестве Всевышнего, установление какого-то «вечного» мироустройства, где унижены сильные, гордые, «слишком умные» — но вознесены и приближены к Всевышнему те, кто прежде были нищими и ничтожными… И минус-разум намеревался именно буквально воплотить всё это в реальность. Устроить рай для убогих — и вечное унижение посмевшим подняться выше каких-то пределов…

— Но… как это стало возможно? — Джантар не мог не содрогнуться от услышанного. — И никто ничего не понимал? И… кто же посвящал людей в такое?

— Были и те, кто знали. Например — ваши горные жрецы. И они пытались противостоять этому. Но силы разрушения находили себе опору в множестве людей — которым недостаток знаний, неудовлетворённые желания, внутренняя слабость, дисгармония и несовершенство мешали понять суть собственных проблем, толкая к вере в мифы и надежде на чудо. И именно таким людям, как правило, бывали ниспосланы откровения, мистические встречи, сообщалось, что они — избранные. Предназначены, например — возродить в обществе нравственность, защитить слабых от сильных, научить человечество обходиться малым при недостатке ресурсов… Бывали цели и скромнее, и просто мельче — заняться возрождением традиционной культуры такого-то племени, основать сиротский приют, чтобы помочь слабым и оступившимся в этой жизни…

— Я… понял… — чуть слышно прошептал Ратона. — И… душить там всё здоровое, жизнеспособное — случайно попавшее туда…

— Ты верно понял, Ратона Иагана, — ответил голос их собеседника, всё же услышавшего это. — Ставились формально благие цели — но люди бывали избраны такие, что цели в их исполнении превращались в свою противоположность. И самим «избранным» не хватало воли и мудрости задуматься: почему для конечного торжества высшей справедливости — надо что-то разрушить, кого-то подавить, унизить, ограничить в правах, в информации, заставить пройти тяготы, трудности, нагнетать вражду народов, стран, поколений, намеренно провоцировать пороки, доводя ситуацию до крайнего накала к приходу «спасителя»? Они руководствовались, во-первых — самим внушением, гипнотическим кодом, который гнал их по этому пути, не давая остановиться и задуматься, а во-вторых — опытом собственных проблем и переживаний, на которых умело играли другие, закодированные прежде — вместо того, чтобы помочь тем разобраться. И этому способствовала сама древняя традиция такого кодирования, ломки психики ученика, подчинения воле учителя — под видом неких испытаний, посвящений, присяги. Но вряд ли и сами учителя осознавали — что фактически будучи сломлены сами, затем так же насиловали других. Тут налицо — дефект морали, при котором всё человеческое отставлено в сторону, имеет значение лишь формальный долг и отношения подчинённости. И любое реальное злодеяние, причинение страданий — оправдывается данной кому-то присягой.… А начало ему идёт — из древних тайных обществ, их традиций, их целей, как правило, уже не нужных в современном мире. Но они — как и спецслужбы, подполья и прочие организации, основанные на строгой секретности, и иерархической системе подчинения — очень пригодились минус-разуму как почти идеальный механизм саморазрушения человеческого общества изнутри. Людям внушался идеализированный образ какого-то священного руководителя, обладателя высшей тайны, вершителя справедливости в мировых масштабах — а в случае религиозных учений на его роль посредством малозаметных психологических подмен подставлялась конкретная, известная в истории личность, которoй приписывалось то, что нужно с позиций данной веры — и таким образом они были убеждены в конечной высшей оправданности всего совершаемого ими. Кодировались монахи, чиновники, военные — и всё это было очень искусно замаскировано под традиционные религиозные испытания, психологические тесты при занятии ответственных должностей, даже — гипноз в лечебных целях…

— И началось-то не сейчас, — прошептал Ратона. — Это — вековые традиции… Так сколько же лет минус-разум шёл к своей цели?

— На этот вопрос ответить трудно, можно лишь предполагать. Но и ваши горные жрецы уже не в одном поколении ощущали неладное, и посланцы высших цивилизаций давно были обеспокоены ходом событий в вашем мире. А ваша власть, озабоченная лишь тем, как ввести в современную цивилизацию сразу большие массы людей из первобытных обществ, не прочь была организовать и объединить их через иллюзорную схему мироустройства на основе традиционных религиозных представлений — будто не осознавая очевидной дикости и нелепости многих из них… Вот и «объединили»…

— Но — тысячи ответственных лиц разных уровней… — потрясённо прошептал Донот. — И что, все они — запуганы или закодированы?

— Я понял, о чём ты хочешь спросить, Донот Риеф, — тут же пришёл ответ. — Но за своих родителей вы можете быть спокойны. Люди вашей расы — также и меньше всего поддавались кодировке. И возможно, именно потому лоруанское руководство — осознанно или неосознанно — старалось не допускать их- к высоким постам даже на самом Каймире… Но теперь те, закодированные, отравили своим химическим оружием прежде всего себя — а среди новых руководителей вашего города, вставших во главе его важнейших учреждений, вы как раз и найдёте ваших родных, близких, тех, кого хорошо знаете…

— Так… с ними всё в порядке? — с напряжённым вздохом вырвалось у Донота. — Мы можем быть уверены?

— Можете, — подтвердил голос из компьютера. — Один из нас только что связался и проверил… Они сразу взялись создавать штабы, центры, организации по преодолению бедствия, постигшего ваш мир — пока люди других рас ждали какого-то приказа с соизволением действовать, который никто уже отдать не мог…

— И даже войска в скафандрах химической защиты, вошедшие затем в город, оказались совершенно беспомощны, — добавил снова уже другой голос. — Вошли — и не знали, что делать, ведь никаких приказов им больше не поступало… И даже не взяли под охрану здание городской управы — после того, как едва, небрежно обыскав его подземную часть, не нашли вас там. А вскоре и обыскивать было некому — скафандры оказались ненадёжными…

— Да, но конкретно мы… — спохватился Донот. — Вы же, наверно, знаете и о нашей роли в этих событиях…

— И вы очень правильно сделали, заняв именно это здание. Ведь в общей толпе — туда удалось проникнуть тем, кто знали, что и где искать. И в одной из открытых вами комнат была найдена вся документация по секретным и особо опасным производствам — что и позволило безопасно вывести их из рабочего режима. А затем — туда же переместился главный штаб управления городом, составивший его новое руководство…

— Правда? — голос Джантара снова дрогнул. — Нет, но мы сами… Хотя вряд ли вы знаете — что мы там наговорили, на чью поддержку призвали рассчитывать… А потом, когда появились войска — сказали, что идём за помощью. И исчезли… На все эти трое суток…

— Мы уже знаем. Ваши горные жрецы сказали нам и это. Но — кто не ошибся бы в такой ситуации? И в любом случае — вы дали людям надежду, дали понять, что можно и нужно сопротивляться…

— Но как мы там запомнились? — решился Донот прямо спросить то, что беспокоило всех. — Что о нас думают?

— На этот вопрос постараюсь ответить я, — уже как-то «помимо» компьютера раздался новый голос (со вполне «обычными» интонациями, без акцента) — и на границе защитного поля снова появилось изображение, скрывшее металлическую стену с дверью: была комната с простыми белыми стенами, за столом с книгами в старинных чёрных и тёмно-коричневых переплётах — каймирец лет 60-ти… — Как, вы хорошо меня видите?

— Точно! Это он… — прошептал Лартаяу. — Да… И видим, и слышим, — подтвердил он громче.

— Тогда скажу вам сразу: вы были правы в своих догадках о природе времени. Прошлое — не есть нечто жёстко закреплённое и застывшее уже от самой точки настоящего. На определённом протяжении оно ещё остаётся нестабильным и многовариантным, хотя по мере удаления от современности — всё в меньшей степени… И разумные существа могут производить в нём некоторые изменения. Но реальная способность к этому зависит от личной силы, знания — и близости к узловой точке, в которой происходит переключение на ту или иную ветвь…

— И… именно этим вы занимаетесь? — переспросила Фиар. — Вы знаете основные векторы — и делаете выбор между ними?

— Скажу вам так: мы стоим на страже прошлого нашего мира, его истории, из которой проистекает будущее — и используем нашу силу, чтобы сделать наилучший возможный выбор. Да, мы можем проникать на определённое расстояние в прошлое — и влиять на выбор одной из альтернативных ветвей… И так же — на определённом расстоянии мы видим и будущее. И через это — знаем возможные проблемы и трагедии этого мира, и ищем путей, как их избежать или преодолеть. Но сами пути складывающейся реальности очень сложны. Всякое событие множеством векторов связано с другими — и не всегда есть идеальное решение, которое удовлетворило бы всех. Во многих случаях — возможно лишь идти путём наименьших жертв. Увы, зная, что и жертвы здесь не абстрактны — это чьи-то конкретные судьбы, несбывшиеся ожидания, обманутые надежды, оценки поступков одних людей другими… И особенно сложно — если это люди, на которых замкнуто слишком много векторов, или — слишком большие энергии в общем ходе событий, или — они находятся непосредственно в узловых точках ветвления крупных стволов. И даже не всегда — по своей воле и соответственно своим силам. Иногда — просто так складывается…

— И мы как раз — такие люди? — переспросила Фиар. — Мы, все девять? Потому так складываются наши судьбы?

— Не буду скрывать: да, это так. На вас замкнуты очень важные события в будущем нашего мира, и вы обладаете всеми соответствующими качествами. Но вы — ещё и просто дети, и многое не всегда понятно вам самим. И вас естественно беспокоит, что о вас подумают. Особенно — в ситуации, где малая неясность может сместить мотивы поступков и породить большую несправедливость… Хотя, как всё сейчас складывается — мы реально такой ветви не ощущаем. А сами каймирцы — наверняка не подумают о вас плохо. Разве что — у некоторых людей останется память о проповеди чего-то непонятного… Не все отчётливо кого-то видели, не все что-то поняли — и мало кто узнал конкретно вас, да и те вряд ли уверены, что это были вы… А в общем — произошло нечто исключительное, чего никто не ждал. Одни люди вовсе не понимали, что назревает, другие верили в мифы, далёкие от реальной жизни, третьи, если и ждали — то пришествия кого-то идеального, согласно своей вере, и никто не был готов к тому, что случилось в действительности. А вы всё же помогли организовать людей, попытались им что-то объяснить, потом — сказали, что идёте за помощью…

— Но что будет дальше? — спросила Фиар. — После таких потрясений в обществе?

— И… люди хоть узнают — какие могли быть альтернативные варианты? — добавил Итагаро. — Или это останется скрыто от них?

— Нет, наверно, всё скрывать нельзя… — задумавшись, стал отвечать горный жрец. — Чтобы наше человечество не забыло — к чему могло прийти, и чем рисковало… Ведь на основе грубо и формально понятых религиозных догматов — этот минус-разум планировал полное уничтожение плотноматериальной цивилизации, с последующей полной неопределённостью перспектив в астрале, поскольку одна сторона мира реально не может обойтись без другой. Что, разумеется, не пришло бы на ум действительно мудрому и совершенному существу — но речь о минус-разуме, который тем и страшен, что при своей исключительной мощи воспринимал всякую идею на самом примитивном уровне. И обществу надо осознать, как ужасно — когда большая сила, не обладая достаточной мудростью, берётся по своей воле вершить суд, устанавливать справедливость, карать тех, кого считает грешниками… Тем более: минус-разум, похоже, в самом деле полагал, будто сотворил не только Фархелем, но и Эян, и вообще Вселенную — и потому является абсолютным хозяином Мироздания, и каждой души в нём…

— И надо, чтобы общество наконец поняло: реальный мир и реальная жизнь — не обязаны соответствовать примитивным представлениям! — твёрдо, хотя и взволнованно, добавил Итагаро. — Да, современная цивилизация сложна… И её следует сделать возможно удобнее для людей, уберечь их от технических и юридических ошибок… Но она не может быть подогнана к чьей-то низости, глупости, порокам, не должна удовлетворять остатки примитивных инстинктов…

— Правильно, Итагаро! — поддержала его Фиар. — До каких пор этих «бедных» и «неграмотных» будут натравливать на то, чего даже не понимают, а нам — внушать, что мы не вправе защищаться? Цивилизация живёт своей жизнью — и что она должна тем, кто бесплодно мечется между нею и дикой природой, не умея устроить себе жизнь ни там, ни тут? Хотя — вопрос сложный. Ведь и те — люди… И им надо найти какое-то место — безопасное для остальных…

— И чтобы без этого подхода: ошибся, что-то перепутал — значит, вор! — добавил Минакри. — Законы — не должны пожирать людей…

— И тут вы правы, — уже без колебаний согласился горный жрец. — Но и давать что-то — можно лишь тому, кто способен взять…

— Но тогда скажите: какие конкретно ветви вы видите в будущем нашего мира? — спросила Фиар. — Есть надежды… на то же, что и раньше?

— Мы имеем в виду — орбитальные обсерватории, базы на Тарменехе, Майрене, подводные научные станции… — уточнил Лартаяу. — Это… теперь возможно?

— Или — опять будет не до того? — с тревогой добавил Минакри. — Всё же — такой шок, такие разрушения…

— Но, как мы видим — ваши личные векторы не нарушены… — со вздохом облегчения ответил горный жрец. — А значит — и весь главный ствол. Где вам — и работать над всем, что вы назвали…

— И … снова нам надо — не подвести… — голос Итагаро дрогнул. — Да, а Иорара? — спохватился он. — Что с ней?

— Иорары всё это никак не коснулось. Её человечество не интересовало минус-разум. Если он вообще знал о ней…

— Нo что будет с ней дальше? — спросил Лартаяу. — Как… что-то изучать, как поддерживать контакт?

— Трудно сказать, — снова с сомнением ответил горный жрец. — Чисто практический разум, полная неготовность воспринимать что-то от нас… Не то, чего мы ожидали веками. Хотя, наверно — о контактах вам больше и лучше расскажут наши гости из другого мира, которые помогли нам в борьбе с минус-разумом… Правда, те, с кем вы говорили — сами представляют цивилизацию, не очень далёкую по уровню развития от нашей — а здесь находятся для обретения опыта, нужного в их мире… И сами — доставлены сюда звездолётом иной, более высокоразвитой цивилизации…

— Так… как же? — растерянно переспросила Фиар. — Мы говорили… не с теми, кто вышли в Космос самостоятельно? Не с теми, кого вы попросили о помощи?..

— Мы не просили, — объяснил горный жрец. — Высшие космические цивилизации сами предложили нам помощь. Как мы поняли — они постоянно ведут наблюдения за планетами, где разумная жизнь ещё не достигла их уровня… И сейчас, определив грозящую нам опасность, решили прийти на помощь — но так, чтобы помочь и другой планете. А вы говорили с её посланцами, у которых в своём мире — та же миссия, что у нас здесь. Но об этом расскажут они сами…

— Нет, а… происхождение человечества Иорары… — снова начала Фиар.

— Результат генетических экспериментов ещё какой-то из высших цивилизаций — так нам объяснили. И — увы, не совсем удачный… Ведь человечество, что получилось в итоге — намного старше нашего, но при этом развилось лишь до куда более примитивной стадии, и ни к чему не стремится дальше. И даже: кто его создавал, какие цели ставил — теперь неизвестно. Видимо — тайный эксперимент тайной организации, существовавшей где-то в космических далях сотни тысяч наших лет назад…

«Сотни тысяч лет…» — мысленно повторил Джантар, охваченный странным чувством. Ведь нелегко было представить: сотни тысяч лет — застоя в развитии… И — загадочное высокотехнологическое общество ещё большей древности где-то в глубинах Космоса, сумевшее осуществить такое… Чьи следы затерялись в лабиринтах пространства-времени — a Иорара существует, неизменная, как была. Нет, это сразу — нелегко принять…

— А мы здесь и сами — на чужом звездолёте, — снова заговорил голос из компьютера-переводчика. — Как бы «на практике», для обретения опыта… И за нами на нашей планете наблюдают высшие цивилизации. И у нас пока не построено достаточно совершенное общество, и в общем — те же проблемы. И наши люди — в основной массе не готовы к открытому контакту…

— И мы только начинаем осваивать нашу планетную систему, — продолжил второй голос. — И тоже — столкнулись с опасным разрывом своей истории. Хотя на фоне этого разрыва — многие как раз ждут контакта, не понимая, что другая цивилизация — не миф о чём-то из собственного прошлого, не идеализированный вариант нас самих, не рай в представлении малограмотных неудачников — а иная культура, развившаяся на иной основе и в иных условиях. К которой нельзя стремиться от одной лишь нерешённости собственных проблем — надеясь, что кто-то поможет их решить. Ведь они могут сделать это только со своих позиций — возможно, не понимая наших потаённых мыслей и надежд…

— И вообще — наиболее продуктивен лишь контакт равных, — это был уже третий голос. — Иначе — одна сторона получит слишком многое, и просто не сумеет это освоить, а другая — ничем не обогатится. И есть риск вовсе сорваться со своего пути, вступив на чужой — и стать лишь чьим-то более или менее удачным повторением… Но у нас многие не желают это понимать — вопия о своей нищете, лишениях, ожидая, чтобы кто-то явился «свыше», покарал «нечестивых» владык нашего мира, и устроил в нём рай, где всё берётся непонятно откуда…

— Точно!.. — вдруг понял Джантар. — Вот и суть идеи рая всех этих учений, вот её корни… Просто — полузвериная жажда верить, что есть некий мир, где всё даётся даром… А его, оказывается, нет и на Западном континенте, там — только Иорара! И — никаких древних общин, построивших для себя такой рай… И очевидно — нет его и на других планетах, в мирах тех, кто создал человечество Иорары! И тогда — всё вообще бессмысленно: никто не решит за слабых их проблем… Остаётся — скрыть сам факт, что реальный мир якобы слишком жесток для них, слабых. Они-то ожидали: мир будет жесток для сильных, образованных, чего-то достигших! Чтобы всякий, кто посмел подняться выше — получал оглушающий удар на потеху им, «слабым», и теряя всё, скатывался вниз! И даже… взять сказки, мифологии других культур нашего человечества — так тоже… Зло владеет магией, колдовством — а добро побеждает его грубой силой, ведь добро — это то, что должно быть понятно «простому человеку»… Хотя вряд ли вы знаете, о чём это я… — спохватился Джантар — вспомнив, что говорит всё же с представителями иного мира.

— Думаете, у нас — не так? — сразу пришёл ответ. — И мы — не знаем подобных мифологических сюжетов?.. Зло владеет тайной — добро громоздится горами мускулов; зло «особенное» — добро «обыкновенное»; зло загадочно — добро элементарно малограмотно; зло аристократично и богато — добро явно исходит «из народных низов»; зло ставит себе большие цели, добро — малые; зло самоуверенно — добро боится чьего-то осуждения… И в итоге — такое добро побеждает такое зло простым ударом меча иди дубины, замок или дворец зла рушится сам собой — а кто олицетворял добро, может жениться на ком хотел, ведь спор чаще всего — именно об этом… Похожи в чём-то наши культуры и взгляды на мир?

— Удивительно… — признался Джантар. — Нo… я имел в виду — мифологию не нашей расы… У нас — положительный персонаж чаще всего разрешает какую-то загадку, что-то изобретает, открывает людям новую мощь и знание. А примитивно и невежественно — как раз зло. Дикие племена, низшие духи… И им противостоят и магией, и хитростью, если надо — в чём нет никакого позора… Да, но… Ещё вопрос… — внезапно вспомнил Джантар…

И — будто тревожно сжался в ожидании ответа. Но не мог же — не спросить…

— … Вот эти миры страдания из тех же мифологий… Неужели и они есть где-то в астрале? И в них — на протяжении времён, не сравнимых с жизнью человека здесь в одном теле, мучаются несчастные души — за малые на наш, человеческий взгляд, прегрешения? А то — мы столько читали об этом… И сейчас услышали — что победа достигнута лишь над одной из форм зла в нашем мире…

— И мы чувствуем, что есть какие-то скрытые, малоизвестные нам силы зла — и тысячелетиями ведём борьбу с ними, — скорбно ответил горный жрец. — А их — невольно поддерживают множества глупых и злых людей плотного мира… Будто не знают из тех же мифологий — чего, по ним, достоин человек, который не признал себя чьим-то paбом, творением, посмел усомниться в спорном вопросе, не стал выполнять странные предписания, унижающие его достоинство… А те же астральные иерархи животного происхождения — разве они мудрее минус-разума? Да, и насчёт них вы правы — как и в том, что многим людям свойственно скорее сознание члена банды, а не свободной, самоценной и достойной личности. И свобода для них — прежде всего чувство, что их бросили, и повод искать нового хозяина… И точно такими же они идут в астрал — и создают там соответственную астральную реальность. И становятся орудием злых сил, склонных устанавливать истину карательными мерами, хотя это — очевидный признак малого ума… Мудрые понимают, как сложна и многогранна Истина — а эти «исполняют долг» на страже примитивно понятых идей и мифологических образов. Хотя — сами легенды порой очень странно соотносятся с тем, что сложилось как реальность… Кровавых тиранов и демонов — почитают как святых, толпы молятся тем, кто сумел обмануть или запугать такие же толпы — а сколько подлинных благодетелей забыто….Ведь те, кто несли благо — не обещали никого покарать, и люди уходили от них просветлёнными, а не перепуганными… Но больше помнят — тех, кого боятся, или кто даёт иллюзию правоты во зле…

— И — создают там такую же реальность… — прошептал Лартаяу. — Вот вам и «зеркало других миров»… Вот вам и рай…

— И по-прежнему не оставляют попыток охватить своим «порядком» весь мир, — печально согласится горный жрец. — А нести им свободу и совершенство — тоже очень сомнительно… Так что примитивные умы — вот подлинное мировое бедствие… Да, что такое? — повернулся он там, в своей комнате, чуть в сторону. — Оказывается, надо скорректировать ещё кое-что в Тисаюме. Чтобы вас не узнали — те, кому не надо… Так что я должен вас оставить…

— Но… Сириола Кивау — узнал… — успел договорить Джантар в пустоту — перед ними снова была металлическая стена с дверью в ней. — И я его — тоже…

— И это — в числе прочего — будет сведено к мистике, — ответил голос из компьютера. — А стыдно должна быть не вам — тем, кто хотели выдать вас войскам, оцепившим площадь… Да многие и запомнили: вы не просто сбежали — пошли за помощью. И за вами опустилась штора — которую стоило немалого труда поднять вновь. Хотя… Что мы так говорим? — вдруг спохватился их невидимый собеседник. — Сейчас мы выйдем к вам, и вы сможете нас увидеть…

— … Значит — правда, — чуть слышно, как эхо, прошептала Фиар. — Борьба продолжается тысячелетиями… И там есть такие миры страдания…

— Да, что мы сейчас узнали о нашем мире, — с оттенком невыразимой скорби согласился Лартаяу. — Кто мог подумать — что он действительно в чём-то чудовищно жесток…

— И есть кого от чего освобождать, — согласился Итагаро. — Но пока — и думать некогда. Они идут сюда… И какими мы их увидим?..

— Сказали: очень похожи на нас… — ответила Фиар. — Больше, чем мы ожидаем…

…А время шло — но перед ними никто не появлялся, и даже не раздавалось звуков, свидетельствующих о чьём-то приближении…

…«И правда — какие они? — думал Джантар. — Чем отличаются от нас? Общий план строения, сказали, тот же — но сама внешность… Конкретная форма, пропорции частей тела, цвет глаз, волос, кожи… Не увидим ли снова кого-то, мало похожего на нас?..»

…Но вот дверь в металлической стене стала медленно открываться — и здесь, по эту сторону защитного экрана, все затаили дыхание. Сейчас войдут… Кто? Какими они окажутся?..

…И — единый вздох удивления вырвался у всех. В дверном проёме появился… как будто — обычный на вид фархелемский подросток, в котором, судя по смуглой коже, было не менее одной восьмой доли каймирских генов!..

И тут же, следом, вошёл второй — со светлой, как у лоруанцев, кожей, тёмными волосами, большими серыми глазами — и в точно таком же серебристом комбинезоне, что и первый… А за ним — и третий (у этого и волосы были светлыми, а из одежды — лишь плавки или набедренная повязка того же серебристого цвета, что давало возможность рассмотреть пропорции тела, в самом деле практически идентичные фархелемским — лишь кисти рук, как показалось Джантару, чем-то отличались); и четвёртый — тоже со светлыми волосами, снова в серебристом комбинезоне (на котором, как лишь тут заметил Джантар, и была… та увиденная во сне эмблема: два витка красной ленты вокруг жёлтых соплодий какого-то растения, посередине — голубой диск планеты, и наверху — маленькая золотая пентаграмма! И — та же эмблема была на груди у первого и второго, на поясе же у третьего выделялся лишь красный прямоугольник.)…

— … Не удивляйтесь, — вновь донёсся голос из компьютера, но уже было видно: говорил первый из вошедших. — Мы действительно так похожи на вас…

«А ведь это — первый контакт… — пронеслось в сознании Джантара. — Теперь уже точно — первый, с подобными нам…»

— И мы — из мира, параллельного вашему… Он находится в других пространственных измерениях, но как-то связан через центральные звёзды наших систем. И похоже — есть и какое-то информационное взаимодействие. Хотя — и общая биологическая целесообразность в сходных условиях отбирает сходные формы жизни… Так что мы тоже — позвоночные, плацентарные, живородящие, с постоянной температурой тела…

— И сами наши цивилизации во многом подобны, — теперь уже говорил третий, в короткой одежде. — Мы также преимущественно шли путём развития техники — и лишь в недавнее время стали искать путей сочетания её с магией… Ну, а конкретно здесь, на звездолёте, мы — экипаж капсулы исходно мирного, исследовательского назначения — переоборудованной в боевую, для отражения энергетической агрессии, блокирования и рассеивания сил зла, о которых вам говорил Джонор Хиеф… (Джантар понял: это — имя горного жреца.) Вот и разгоняли эти сгустки черноты над «святыми местами» — се эти три дня. Не давали нечисти собраться для новых ударов. Видели бы люди — как иногда выглядит то, чему они поклоняются… Да, а где Хельмут? — обернувшись к своим товарищам, спросил пришелец из дальнего мира. — А то нас в нашей группе вообще-то пятеро…

— И правда — где? — переспросил вошедший четвёртым. — Чем он там занят?

— Наверно, мышами, — предположил вошедший вторым. — На звездолёте есть голографический архив форм жизни обеих планет, материалов по её эволюции, — сразу объяснил он. — И ему как биологу есть что сравнивать. Вот он и увлёкся… На людей Иорары, правда — ничего похожего не нашёл, зато столько конвергентных форм плацентарных, особенно грызунов… Да, они у нас тоже есть. И сходство — просто удивительное…

— Давайте передадим изображение сюда, — предложил четвёртый. — Хельмут, ты слышишь? Включаем твою каюту…

— Включайте, — перевёл компьютер пришедший откуда-то ответ.

И в правом углу границы защитного поля возник вид тёмного помещения — где за обычного вида лабораторным столом с приборами сидел кто-то, с трудом видимый в темноте, а перед ним прямо в воздухе медленно поворачивалось светящееся изображение пушистого зверька с длинным хвостом… И хотя Джантар сразу понял, что это голограмма — невольно вздрогнул, увидев, как это изображение будто «раскрылось», став прозрачным — и открывая внутренний план строения организма…

— Но это… ваша мышь? — как-то больше от неожиданности вырвалось у Фиар. — У нас я такого вида не помню… Хотя — очень похоже… Я имею в виду — все те же системы органов…

— Биологическая целесообразность, — повторил уже тот, в тёмном помещении, перед голограммой. — Природа всюду отбирает самые приспособленные формы. И даже — ещё на добиологическом уровне, на этапе химической эволюции… Так что не удивляйтесь — когда увидите на голограммах, какие химические компоненты составляют у нас молекулярную основу жизни. В точности те же аминокислоты, нуклеотиды, во многом сходные липиды клеточных мембран, углеводы соединительной ткани, фибриллярные белки кожи, костей, волос, сходные кофакторы ферментов, медиаторы межклеточных взаимодействий… И сами пути молекулярных превращений — распад глюкозы, циклы двухуглеродных фрагментов — и принципы последовательной передачи электронов на конечный акцептор, матричной репликации и трансляции генетического материала… И соответственно, те же внутриклеточные образования: митохондрии — тоже со своим особым генетическим аппаратом, рибосомы, ядро, системы мембран… И — те же ткани и системы органов, развившиеся примерно в той же последовательности, и примерно соответствующие группы живы у организмов… Сперва — безъядерные, гетеро-, а затем — и аутотрофные, далее — водоросли, мхи, папоротники, семенные растения… А — из животных… Вернее: сперва — грибы, гетеротрофы без оформленных тканей, а уже потом — и животные. И тоже — одноклеточные, двуслойные, губки, актинии, червеобразные формы… И далее — те же два основных ствола. На одном — и членистые, и вторично утратившие членистость тела моллюски, на другом — позвоночные и далеко родственные им через личиночную стадию радиальные формы. У нас называются — «иглокожие»… В общем — сходство удивительное. Вот только летающих позвоночных с особым образом устроенными покровами тела у вас нет — их заменили летучие мыши. Которые, впрочем, есть и у нас… И эволюция растений — дошла только до стадии «голосеменных». Растения с внутренним оплодотворением — так называемые «цветковые» — у вас почему-то не появились…

— Хельмут, не надо так сразу, — перевёл компьютер ответ кого-то из четверых. — Всё-таки — другой мир, хотя и похожий…

— Нет, мы всё понимаем, — поспешила заверить Фиар. — И даже гипотеза, что могут быть растения с внутренним оплодотворением, у нас известна. Но сами они так и не обнаружены…

— А у нас — преобладают в растительном мире, — ответил Хельмут. — Так же, как среди летающих животных — птицы. Это — те самые позвоночные, что отсутствуют у вас. Ну, вы потом увидите на голограммах. А эта мышь… Да — из нашего мира. И по стандартному биологическому коду — в основу которого положен один из древних языков — называется «селевиния бетпакдалензис»…

— И обитает — на родине Хельмута в одном из прошлых воплощений, — добавил тот, кто вошёл четвёртым.

— Да, в пустыне Бетпак-Дала, — подтвердил Хельмут. — У нас принят такой двойной биологический код: название рода и вида. Хотя этот род — и включает лишь один вид… — с этими словами Хельмут переключил что-то рядом с собой, на почти невидимом в темноте пульте, и голографическое изображение сменилось другим — тоже мышевидного зверька, похожего на обычных фархелемских подвальных крыс. — А, это — другая… — объяснил Хельмут. — «Раттус норвегикус» — вид повышенной приспособляемости и выживаемости, распространена фактически по всей планете… Ладно, это потом, — добавил Хельмут, отключив и эту голограмму. В углу отсека на границе защитного поля просто стало темно. — А пока я тоже иду к вам…

50. Энтропия общества

— Но как вы снимаете такие голограммы? — спросила Фиар.

— Нет, это не наша — их технология, — объяснил Хельмут. — Создателей звездолёта… Хотя вряд ли — не по силам и нам самим. Чтобы не так варварски изучать живую материю, как до сих пор… Но я же говорю: открытие или изобретение не должно возникнуть «ниоткуда», должно — естественным путём войти в жизнь цивилизации…

— А пока что — тебе пришлось уйти из университета, — грустно констатировал Джантар. — И ты рискнул связаться с какой-то сектой…

— И в общем — все те же проблемы, что у нас, — сказал Ратона. — И вы там, у себя, прошли через подобное. Под гипнозом того, кто сам был обманут — но всякий раз думал, что служит чему-то высшему…

— По крайней мере — сложилось, будто всё так было, — уточнил Хельмут. — И — встроилось в нашу реальность…

Теперь разговор шёл в каюте Хельмута Кламонтова — где они едва уместились вдевятером на спальной полке и приставленных сбоку дополнительных сиденьях (а напротив, по другую сторону защитного поля, за столом — сам Кламонтов, и рядом на другой полке — четверо его товарищей). Каюта осталась погружена в полумрак после просмотра множества голограмм — изображавших молекулы, субклеточные структуры, клетки, и сами живые организмы двух таких похожих, хотя и принадлежащих разным параллельным мирам, планет — Земли и Фархелема, и Джантар не переставал удивляться сходству. (Хотя Кламонтов и объяснил: молекулы, более других способные к формированию устойчивых сложных систем и самоподдерживающихся циклов их взаимодействий — в конечном итоге и образуют живую материю. Казалось бы, как просто — а ни в одной из книг Джантару не доводилось прочесть такое!..) И лишь человек Иорары, представлявший во внутреннем строении как бы некий странный гибрид позвоночного и членистого — с плацентой, внутренним скелетом, хитиновой кутикулой, кровеносной системой, но и множеством рудиментов: дыхательных трубок, наполненных гемолимфой «карманов» первичной полости тела, остатками характерных для членистых ротового канала и внешних хитиновых челюстей — очевидно выпадал из общей картины сходства двух биосфер. Хотя и он явно происходил из биосферы Фархелема, но — как результат искусственного сочетания генов эволюционно далёких ветвей живого мира (альтернативой мог быть лишь массовый, множественный перенос сразу сотен или тысяч координированных между собой генов от позвоночного к членистому, или наоборот — в реальных природных условиях наверняка немыслимый). Но это уже было загадкой и для высшей цивилизации, построившей звездолёт — загадкой, следы которой терялись в лабиринтах ещё чьей-то истории. И лишь на Фархелеме — как вечный упрёк чьей-то неудаче — во многих поколениях всё воспроизводился получившийся в итоге несовершенный разум членистых людей… А здесь, в каюте звездолёта — разговор уже как-то больше склонялся к иному…

— …Да, и у нас многие готовы играть судьбами мира в умах общества — ради не стоящих того целей, — сказал Кламонтов. — И чем только это не объясняют и не оправдывают… И — будто бы без веры в грядущего сокрушителя мира невозможна какая-то «мораль», и — сами будто бы страдали за свою веру…

— А — как другие страдали от их веры? — не выдержала Фиар. — И что, тех уже как бы не помнят?

— Произошли странные изменения исторической памяти, — компьютер отчётливо передал оттенок скорби и горечи в голосе Кламонтова.

— Давай я скажу, — предложил Сергей Мерционов (так звали землянина в короткой одежде). — Мы знали, что мы — великий народ с достойной историей… А теперь нам говорят, что мы — не более, чем примитивное, туповато-хитровато-вороватое сборище дикарей с неистребимыми монархическими иллюзиями и прочим подобным мусором в умах, и все наши исторические достижения ничего не стоят. У нас было высокообразованное общество, открыто обсуждались научные, философские, нравственные проблемы, вопросы лучшего устройства жизни — теперь всё заполнено низкой политикой, мелочной вознёй ничтожных по сути группировок, а нас самих хотят превратить в религиозных верующих уже известного вам образца, озабоченных к тому же элементарным пропитанием… Хотя уже никто, по крайней мере, не боялся потерять необходимое, не рисковал последним, что имеет — но оказалось, что при таком подходе в экономике «нет хозяина», что-то разворовывается, гниёт и пропадает — и потому всё должно иметь стоимость, быть товаром. Жильё человека, его образование, здоровье, судьба, ум, честь, совесть — всё… И пока добились того, что вместо «хозяина» пришёл хищник — а нам доказывают, что цивилизация вообще невозможна без бандитов и тех, кто вынужден их ловить… Мы знали, что и в ходе самой нашей революции, и в последующие десятилетия проявился массовый подъём народного духа, воли, энергии, тяги к знаниям, и именно это позволило стране достичь таких успехов и победить в двух таких войнах — теперь нам говорят: в те годы был лишь массовый разгул дикости… И пусть не безгрешны были многие военные и политические силы тех времён — вся вина осталась на долю той одной, что приняла на себя ответственность за судьбу страны и народа, остальные же, несмотря на все их грехи — невинные жертвы. Они же зато не поспели усомниться в идеологиях, по которым один народ — «избран», а другие — исторический мусор, и такой же Элбэ — у нас, правда, называемый иначе — вправе, взбесившись, крушить целые миры. Хотя вряд ли речь о реальных исторических личностях, послуживших прототипами этих образов, скорее тут — другое… Но покa что всякое понятие о нашем национальном достоинстве, о том, что мы хотя бы не хуже других народов своей планеты — опозорено и унижено. Мы должны покаянно отворачиваться от целых эпох своего прошлого, перенимать от других стран в готовом виде их модели развития, и покаянно возводить храмы чужих вер… И даже, казалось бы, твёрдо установленные, общеизвестные научные истины — отвергаются по чисто моральным соображениям, создаются чудовищные по безграмотности «альтернативные мировоззрения», распространяются безумные пророчества и якобы данные межпланетных контактов — со сплошь церковной лексикой и понятиями. Всё — как у вас. И это — страшно…

— Но эти массовые репрессии у вас действительно были? — переспросил Итагаро. — Я имею в виду — в вашей версии истории?

— В какой-то мере — были, — ответил Кламонтов. — Ведь и у нас не все люди совершенны. И в чём-то тоже получилось — поспешное и насильственное втягивание полупервобытных людей в техническую цивилизацию… И тоже вскоре оказалось: их надо к чему-то принуждать, жёстко контролировать, заставлять не воровать, не «расслабляться» посредством наркотиков, не создавать аварий на производстве. А их сопротивление этому — бывало понято как злостное нежелание работать на общее благо и лучшую жизнь для всех — с соответствующими юридическими выводами. И без совсем диких и абсурдных проявлений несправедливости — не обошлось. Особенно — когда решения принимал такой же «простой человек», кое-как натасканный на поверхностное восприятие сложнейшей идеологии. Но всё равно — не это было основной тенденцией. А теперь полагается верить, думать — что было только и именно это, и оно напрочь перечёркивает всё положительное, что мы знали в своей истории… И вот — пока мы здесь, а вагон стоит и ждёт под Фастовом — оставленный на время всего одного рассвета, одного восхода нашей звезды на нашем небе. Пока не вернёмся, чтобы продолжить свою миссию…

— А Фастов — город в окрестностях столицы вашей… «Отдельной республики»? — как-то так, «с большой буквы», произнесла это Фиар.

— Украины, — горестно уточнил Мерционов. — Так она называется. И у нас тоже близкородственные народы постепенно, на большой территории, переходят один в другой — а их как бы разрезали по живому. Чтобы одно начальство, одно руководство — было независимо от другого. Хотя нужно ли их столько самому народу?.. И изменилась — сама аура эпохи, страны, мира. Навязан дегенеративно-бандитский стиль быта и мышления, человек низведён до роли охотника за деньгами, добытыми лично для себя — или жертвы в борьбе за них…

— Ужасно… И так может измениться мировоззрение людей, их память, отношение к своему прошлому… — ответила Фиар.

— И всё равно не понимаю, — признался Ратона. — Есть множество участников той войны, есть космические аппараты на орбите… И этого — будто не видят? Видят — только очереди в торговых центрах? И помнят — только репрессии и этот… Афганистан? То есть всё, что сделано положительного — ничего не значит на фоне плохого и позорного?

— И люди как бы заново открывают для себя прошлое, — подтвердил Кламонтов. — С удивлением, как раньше не понимали очевидного. Оказывается — напрасно страдали и терпели лишения, а сами принадлежат к неполноценному обществу, способному лишь на воровство и обман…

— Но, будь всё это правдой — сразу вопрос: куда смотрели те же старшие поколения? — не выдержал Итагаро. — И что они валят всё на детей и внуков? Где были сами, когда происходило такое?

— Да тут — и знаешь, в чём дело, а всё равно обидно, — согласился Мерционов. — Спускаешься в прошлое, ещё до своего рождения, видишь молодыми знакомых тебе людей — сами, конечно, тебя не узнают — слушаешь, что они там говорят, и думаешь: ну, почему вы потом станете такими? Откуда потом взяли, что «наш человек» будет работать только «из-под палки»? (Компьютер передавал многие идиомы языка землян дословно, но ни разу не пришлось спрашивать о смысле — он был очевиден.) — И потому его надо бросить в стихию диких, звериных взаимоотношений — и сделать всё общество заложником денежных интересов отдельных личностей, которые сами ещё не переболели этим мелким собственничеством, «своим делом», уровнем хозяйчика логова, пещеры, гарема, да ещё — силой перекроить территории народов через новые войны?.. А сами в прошлом — точно такие же поколения победителей и строителей великой державы! И — вовсю попользовались бесплатными благами, которые теперь предлагают отнять у нас…

— И тоже всегда правы — то как подвижники, то как жертвы… — ответил Лартаяу. — А подбирать за ними мусор — удел потомков. Будто сами по себе — хуже как люди…

— Но это — если не знать сути дела, — повторил Мерционов. — А то и тут — явные следы непродуманного эксперимента, на этот раз — со временем. Кто-то решил «подправить» историю ещё первой мировой войны, что ли — будто это так просто… А в итоге — с тех пор как бы и пошли две параллельных линии истории. На одной — всё высокое и чистое, другая — её низменная копия. Но — как горячо многие уверовали именно в «злую» версию… А тут весь ужас — что при перезамыкании векторов смысл событий и поступков людей может меняться на противоположный! И те предстают в совсем неожиданной роли… Ну вот — пока на малом примере: в прежней ветви кто-то пытался предотвратить дорожную аварию — но вот, казалось бы, мы всё изменили… и вдруг тот же человек выскакивает на дорогу, где аварии могло не быть — и сам становится её виновником! И не понимает — зачем это сделал, что его толкнуло?.. Или уже «крупнее»: создаётся подполье для борьбы против какого-то тирана, а мы его заменяем справедливым правителем — но как же сами подпольщики? У них исходно были добрые и чистые намерения — а теперь в итоге… план по свержению кого? И то, что мог то стать, подвигом — уже почти преступление? Хотя в чём их вина — они знали совсем иную реальность!.. И так либо добро, либо зло, утратив конкретного носителя, связывается с другим — и это может быть вектор поистине страшной вины или позора. При том, что события сложны сами по себе… Как у вас: оружие создавалось против тех, в ком видели реальную угрозу, рассчитано на их особенности — и в итоге совсем не затронуло вашу расу. Хотя это — случай исключительный, чаще бывает наоборот. Особенно — при переходе к большим масштабам истории… Опять же: допустим, той нашей войны удалось избежать. И какой-то человек, родившийся за сто лет до нашей современности — не погиб в нашем 1920 году на Перекопе, — Мерционов, увлёкшись, назвал известное ему, но неизвестное Джантару и его товарищам место на своей планете. — А вместо этого женился — и у него родился сын. Причём и второй мировой войны в этой новой версии не было — и тот не погиб в 1945 году в Берлине, и у него родился сын — и тот не погиб в 1968 году при вводе танков в Прагу, — тут уже названия были знакомые, упоминавшиеся в разговоре как столицы земных государств. — И — тоже произвёл на свет сына, а тот, уже в год нашей современности — своего… И таким образом — теперь у нас должны быть этот столетний долгожитель и четыре поколения его потомков… Но как быть с той современностью, что уже состоялась — и где их нет? И кто должен дать им всем по второй половине генов, став женой каждого из этих виртуальных персонажей — и соответственно, матерью другого? А сам тот долгожитель? Если не участник войны, которой не было — кто он тогда? При том, что его жизнь уже начала складываться так, будто война была? И — не один, таких людей миллионы… И либо: куда денутся те, кто уже родились, прожили сколько-то лет, а в новом будущем им нет места, либо — как же те, у кого отобрано уже прожитое ими прошлое? Кто столько выстрадал, пережил, передумал, и вдруг он — «никто»? А реальность всё равно должна как-то сомкнуться… Вот и — странные репрессии, в которых гибнет множество людей, отобранных по непонятному принципу. Во всяком случае — есть такая гипотеза. От чего им самим, конечно, не легче… И те войны всё равно были — предотвращать их в 1873 году, оказывается, было уже поздно. А объяснения, придуманные потом — лишь ещё больше запутают проблему… Но всё равно — с такой лёгкостью попрать то, чему раньше поклонялись — и за что, кстати, ломали судьбы других людей? И откровенно сдать бандитам экономику, мракобесам — науку, психопатам — идеологию? И при этом — изображать, будто сами выстрадали что-то святое?.. Нет, по-человечески понять трудно…

— И — кто с такой готовностью ухватился за всё это? — добавил Кламонтов. — Когда запускают зонды к другим планетам, открывают тайны живой материи, новые элементарные частицы, осваивают месторождения, строят города — тут их не видно, тут они — «никто». В мирной, налаженной жизни — ничего собой не представляют. А настали смутные времена — и они уже при власти, в руководстве явных и тайных сект, банков, бирж, вооружённых формирований, уже «наводят порядок» по своему разумению, «возрождают традиции»…

— И я сперва искренне заинтересовался, — признался Мерционов. — Помните, говорил — из какого сословия происхожу? И думал поначалу: возрождается что-то современное и достойное уважения. Но только узнал о конкретных фактах — и всё… — компьютер не смог скрыть гневный оттенок в голосе Мерционова. — Сразу понял: говорить больше не о чем. Достойное дело — не начинается с грязи и позора. А тут… Столько слов о тех же репрессиях, «традиционном землепользовании», показного благородства — и вдруг как рядовые, обыденные сообщения: кто-то подвергнут телесному наказанию. Хотя и вина не доказана никаким судом… Как у вас в Элбинии: первый попавшийся взрослый увидел «непорядок», донёс, и всё — какая-то никем не избранная и не назначенная группировка взяла на себя функции следствия, суда и исполнения приговора… И даже — в новом городском квартале, где исходно не было никакого «казачества», а значит, нечего и «возрождать»… — Мерционов тяжело перевёл дыхание. — Хотя — вдруг и я не совсем прав… И они когда-то ещё проявят себя иначе. А конкретно этих — признают ненастоящими, как го племя в случае с Джантаром… Но пока — что я узнал о них, то узнал, и остался с этим впечатлением. Тем более — являлись уже к нам такие со своим «порядком»… А в других вервях реальности — эти издевательства в прямом эфире, по телевидению? Да ещё — что творили бы какие-то «церковные суды»… Ельцин принял кришнаизм — и уже в свободной продаже не найти ни мяса, ни чая и кофе… Это — наши напитки, похожие на ваш чинхур, — объяснил Мерционов. — Всё это контрабанда, за это — тюрьма. А в университетской столовой студенты на грани истощения давятся каким-то тошнотворным отваром… Или так: Кравчук — мусульманин… — Мерционов, увлёкшись, снова заговорил не совсем понятно для Джантара, — вся республика охвачена войной, за принадлежность к тому же казачеству сажают на кол — зато наркотиками торгуют открыто… Или: правит некий «верховный раввин», объявленный пророком, и на этом фоне — погром университета, где посмели заняться экстрасенсорикой… Вот мы и ездим по всему региону, закладываем кристаллы, находим и забираем книги, архивные документы — чтобы всё это не случилось наяву, не стало частью сложившейся реальности. И — никакой «высшей расе» не казалось, будто у нас не хватает порядка, мы не так веруем — и нас надо с позором тащить к их пониманию монархии, рынка, их политической системе, отказу от таких-то пищевых продуктов… И всё — насильственными, карательными методами, всё — никак не поймут, что наша цивилизация не может быть монолитом, она складывается многовариантной! 12 основных типовариантов, соответственно знакам нашего Зодиака. У вас, правда — столько же…

— А типов — всего четыре, — ответил Джантар. — И то — в разных версиях по-разному…

— Да, было и такое объяснение происходящему у нас, — вспомнила Фиар. — Светлые расы: Лоруана, Шемрунт, Север, Приполярье — зима; Дмугилия — весна, хотя непонятно — почему; Экватор — лето; ну, а мы — осень. То есть не то Лоруана с Шемрунтом и Севером, не то Дмугилия — стоит в начале чего-то, а мы — в конце… Мы — последние в чём-то, на нас что-то обрывается…

— Ну, это спорные вопросы, — ответил Аркадий Ареев (землянин, что вошёл тогда в шлюзовой отсек — так он назывался — четвёртым, за Мерционовым). — Я у нас тоже изучал астрологию — и знаю, как тут непросто. Хотя у меня есть своё представление, как распределить регионы нашей планеты с их психологическими типами цивилизации по знакам нашего Зодиака и временам года… Например, Гиперборея — второй месяц года, февраль, по-вашему — синфар… Ну вот, смотрите на голограмме, — на границе защитного поля вдруг возник чёрно-белый глобус планеты с выделенной красным цветом северо-восточной частью её крупнейшего континента Евразии. — Идеал — сплочённость и стабильность общества, свобода мнений и идейного поиска, чувство общего дела как высокой миссии — возможно, при некоторых упущениях в плане практической реализации идей. Но уж точно — не рабство, не лень, не пьянство, не гипертрофированный монархизм, и на беспорядочность в практической жизни… Если и есть — то как патологии, большей частью привнесённые извне, а не норма. Хотя — давайте сначала. Итак — Китай… — на глобусе жёлтым цветом вспыхнул регион, к юго-востоку от прежнего. — Один из наиболее динамично развивающихся регионов. Соответствие — январь, по-вашему — радан. Основные черты: концентрация, углублённое самопознание, упорство и последовательность в достижении цели… Лига Арабских Стран, — глобус повернулся, и оранжево выделялся уже юго-запад Евразии и север соседнего континента, Африки. — Соответствие — март, йихтал. Также, но иного рода, углублённость в себя, идеал благородной бедности, верность традициям, старому укладу общества — и увы, представление о человеке как не самой значительной ценности в Мироздании… Арьянам — ещё не сложившийся регион, — как бы соглашаясь со словами Ареева, соседний регион вспыхнул кирпично-красным светом с размыто-нечёткой северо-восточной границей. — Соответствие — апрель, тинлир. Кстати, древнее название этого месяца в местной астрологической традиции — «огонь воинов». И тут давайте этим ограничимся — больше сказать трудно. Пока там царствует идеология соседнего, арабского региона… Южная Америка, — глобус вновь повернулся, регион в южном полушарии засветился густо-зелёным светом. — Соответствие — май, таяр. Особенно выражена эмоциональная сторона жизни, склонность к её внешним проявлениям — а вот с соблюдением прав личности далеко не всё в порядке… Северная Америка, — светло-коричневым сиянием озарился регион к северу от предыдущего. — Соответствие — июнь, алайр. Тут уже — более целеустремлённая, деловая энергия, с очевидными практическими результатами — хотя, с позиций других регионов, несколько суетливая и беспорядочная. Формально — большое значение придаётся соблюдению законов, правам личности, фактически же — слова вашего президента о судебной системе Лоруаны в чём-то подходят и сюда… Австралия и Меланезия, — жёлто-оранжево выделился небольшой континент и острова уже по другую сторону крупнейшего океана планеты. — Соответствие — июль, шасвар. Наиболее выражена подсознательная сторона жизни — по крайней мере, у коренных народов. Современная же культура — соответствует скорее предыдущему региону, общую характеристику дать трудно… Так называемая Чёрная Африка, — жёлто-зелёным вспыхнула часть Африки к югу от Лиги Арабских Стран. — Соответствие — август, сахвей — «огонь царей» по терминологии астрологов Арьянама. Тоже ещё не сложившийся регион. Большое значение имеют отношения власти и подчинения, тайные культы, чёрная магия, общий прогноз — дать трудно… Западная Европа, — часть Евразии к западу от Гипербореи осветилась свинцово-голубым сиянием. — Во многом — родина нашей, земной технической цивилизации. Соответствие — сентябрь, хулумбар. Педантизм, критичность, склонность к системе, порядку, анализу, в общем — во всём хорошем и плохом похожа на ваш Шемрунт… Япония и Корея, — в противоположном полушарии фиолетово засветился совсем маленький регион. — Соответствие — октябрь, ялхар. Склонность к внешнему художественному выражению, законченности во всём — но в плане свободы личности с наших, гиперборейских позиций, восторгаться нечем… Индокитай, — рубиново вспыхнул соседний регион, частью в юго-восточной оконечности Евразии, частью разбросанный по множеству островов. — Соответствие — ноябрь, рунтал. Интерес к проблемам запредельного, смерти и возрождения, религиозные учения предусматривают прямые и непосредственные связи плотного мира с астралом на разных уровнях и слоях… Индия и сопредельные с ней страны, — густо-оранжевым выделился регион к западу от Индокитая, соседний также с Китаем, Арьянамом, и, похоже, Гипербореей. — Соответствие — декабрь, сайхур — «огонь жрецов». Познание мира устремлено ввысь и вглубь до самых пределов, также характерны и идеал благородной бедности, магические практики, связь с астралом в практической жизни… Правда, идеал благородной бедности немного свойствен и нам, — уточнил Ареев. — Ну, спорных территорий на границах регионов я сейчас не касаюсь…

— «Благородной бедности»… — с нескрываемым отвращением повторил Итагаро. — Можно же просто не быть хищниками, не сдирать ни с кого последнее… И — не бросать свою нищету как обвинение всему миру… Хотя это я говорю больше по нашим… лоруанским впечатлениям, — уточнил и Итагаро. — Ни про какой ваш регион не хочу сказать плохого…

— И я тоже, — сразу признался Ареев. — Но что есть, то есть…

— А эта… «земная Дмугилия», или как её… — начал Джантар, едва изображение глобуса погасло, и в каюте вновь воцарился полумрак.

— Ичкерия? — переспросил Ареев. — Это — уже просто патология. Боль и ужас нашего человечества… Надо совершенно не воспринимать разумное существо как личность, чтобы так поступать с ним. «Империя» для них — рабство, а работорговля — свобода… Нет, точно — какая-то биопатология за пределами всего человеческого. Вы в вашем 72-м веке хорошо с этим разобрались…

— А у вас как раз рядом — это ваше военное сословие, — вспомнил Ратона. — Не понимаю… Нет, а правда — как они… насчёт этого?

— Так — в городах патрулировать проще, — с презрением ответил Мерционов. — Когда сам вооружён, а все вокруг безоружны. И можно схватить первого попавшегося школьника, который чем-то не понравился — и, не разбираясь — плетью… А на настоящей войне могут и убить… Хотя лично я не против коллективного землепользования — если речь об этом. Без объявления себя какой-то новой элитой, без присвоения судебных полномочий эпохи варварства…

— Но… что будет вообще? — спросила Фиар. — И у вас, и у нас? При таком многообразии типов цивилизации, таких патологиях?

— Разумные всё равно могут договориться между собой, — ответил Кламонтов. — И создать союз союзов, где отдельные части не разрушат гармонию целого. Но — если бы не эти «высшие расы», которые всё рвутся перевоспитывать других, и — не «хранители традиций» и «исполняющие долг», понятый на примитивном уровне… Это из-за них человек не уверен — что в нём не увидят врага, оскорбителя чего-то, не станут проецировать на него чужие проблемы, не продадут в рабство, не посадят в тюрьму… А в основе — биопатологии. Наркомании, стадно-агрессивное мышление, чисто животные отклонения и атавизмы… И те, кто, не понимая сути проблем, встают на защиту веры от логики, чувств от рассудка, слабых от сильных — сами опасны для своего человечества. Вот у вас Тинилирау поднял вопрос — и ему пришлось бежать из Лоруаны. Хотя речь — не об истреблении кого-то конкретно, а об очищении генома человечества, оздоровлении психики…

— А когда стал работать уже во Фхлавиорме — всю страну, принявшую его, представили каким-то чудовищем, — добавил Альберт Селиверстов (так звали землянина, внешне особенно похожего на каймирцев). — И это особенно беспокоит нас с Хельмутом. Мы там, у себя, собираемся заняться тем же. А пока — и не доучились в наших институтах…

— А там у нас уже 1994 год, — сказал Кламонтов. — Потом другой пассажир так раздвинул пределы досягаемости. Сами-то — должны вернуться в 1993-й, откуда взяты…

— Нo всё-таки — как это на практике? — спросила Фиар. — Вагон сам даёт знать, что делать? И ваша роль — скорее пассивна?

— Можно сказать и так, — согласился Виктор Тубанов (землянин с серыми глазами, появившийся при первой встрече следом за Селиверстовым). — Нo мы полагаемся на мудрость то ли наших потомков, то ли иной цивилизации — создавших этот вагон. А уж они знают свою цель… Хотя в общем касаться прошлого — большой риск, допустимый только в особых случаях. Ведь — сразу у многих людей меняются мысли, намерения, мотивы поступков, воспоминания, впечатления от чего-то. А особенно опасно — встречать самого себя. Но мне однажды — почти пришлось… Нам тогда надо было заложить особым образом заряженный камень в одном сибирском городе, на месте, где намечалось строить храм в память тех репрессий — и это могло повлечь столкновения наподобие ваших моараланских. Так как над памятью и чувствами людей, для которых реальна наша версия истории — тоже нельзя надругаться дл бесконечности… Они честно прошли свой путь, строили общество, где человек, не будет унижен звериной борьбой за деньги, а его духовный поиск — животным ужасом при всякой попытке «заглянуть за край», и не их вина — если кто-то уже после всех войн и репрессий терпел даже непонятно что, как покорное тупое животное, и только когда ему «позволили», поднял крик, в основном на «позволивших» и срывая злобу… А храм собирались строить на месте бывшей тюрьмы — забыв, что она была старая, ещё с императорских времён. И вот нам пришлось спуститься в 1909 год, подойти туда ночью, начать копать яму на территории, куда потом будет расширена тюрьма… И вдруг я смотрю — место знакомое! И там, за стеной, в одном из бараков… тоже я, ещё в прежнем теле, после исключения в тот раз из университета! И каково там было — воспоминания об ужасах сталинизма потом не впечатляют… А тут надо — и срочно заложить камень, и не расстроить собственное нынешнее происхождение! А то я уже сам не помню: каким образом, от кого у меня там родился внебрачный сын — который теперь, в этом воплощении, мне — прадед! И родословная известна только до прапрадеда, Виталия Аркадьевича Тубанова — то есть меня же в тот раз! А не заложить камень — безопасность страны вставала под вопрос… Но заложили — и сторонникам «всеобщего покаяния» пришлось строить храм в другом месте, даже не поняв, что помешало на прежнем… И ладно бы хоть вникали в тонкости своей веры — а то послушать, что повторяют, не думая!.. Даже — сами служители культов…

— Но эти культы — хоть не официальны? — переспросила Фиар.

— Стараемся, чтобы не стали, — ответил Тубанов. — А то, я же говорю: бездумно-механически повторяют слова о сокрушении мира, адских муках грешников, о том, как плох и ничтожен человек, и бесконечно терпелив и мудр тот, кто его ещё не уничтожил — и это называется покаянием и возрождением духовности. Тут бы задуматься, делать выводы — а они нагнетают безумие…

— С чего начинали и у нас, — не смог сдержаться Лартаяу. — Тоже — утвердить мелкое, частное, малограмотное, сыграв для этого на великом и страшном. Вот и сыграли…

— И как задуматься — очевидно же, — сказал Ратона. — «Господь Бог Израилев»… А Израиль — совсем другая страна, другой регион…

— В том-то и ужас, — ответил Кламонтов. — Явное несоответствие — а попробуй усомнись, когда с раннего детства учат этому. Парализуют ум и волю страхом ещё в возрасте, когда мало что можно понять — а потом глубоко засевший страх уже не позволяет задать вопрос. Человек так и живёт, изнасилованный в душе, и подсознательно ищет этому оправдания. Бьётся на крючке своей веры…

— И сам становится частью злой, разрушительной силы, — добавил Герм. — Учёный, политик, военный — закодированный ещё с детства…

— И сам боится других точек зрения, видит в их сторонниках врагов, — продолжал Кламонтов. — При явном недостатке знаний, неправомерной постановке целей — когда всё идёт больше от эмоций, обыденных представлений, неразрешённых личных проблеем. Но — с чувством борьбы за что-то святое. И каждый ссылается на авторитет остальных: это знают все…

— А долгие сроки обучения? — добавила Фиар. — Чтобы ученик не успел познакомиться с другими мнениями, а не для очищения и совершенствования! Заставляют… заново, мучительно доходить то элементарного, что уже и так знал! А если не знал — всё равно мог понять гораздо быстрее. Хотя что непонятно: создаются тайные организации именно для борьбы со злом…

— Первоначально — да, — компьютер не скрыл тяжёлый вздох Кламонтова. — Но рано или поздно — секретность и отрыв от общества делают своё дело. И если сперва организация аккумулирует мудрость и идеалы своей эпохи, и каждый вступающий в неё проверяется на соответствие этой мудрости и идеалам — то затем… Проходит время, меняется уклад жизни общества, возрастает сумма знаний, формируется новое мировоззрение — а там продолжают хранить верность тому, что было идеалом и вершиной знания сотни лет назад. И объясняют: не они оторвались от реальности — внешний мир пал и погряз в пороках, лишь они остались в чистоте. И им не надо меняться самим, соответствовать чему-то новому… А во внешнем мире верят: там — оплот именно нынешних идеалов. А там — всё более усложняются мистериальные посвящения, верность однажды избранному наставнику ограничивает свободу ученика, старшие члены организации объявлены непогрешимыми, их мнение — закон и конечная истина, ошибки и пороки ученик пусть ищет в себе… Так выглядит могила того, что прежде было мудростью. И это путь очень многих организаций — у вас, у нас. Но ваши горные жрецы — счастливое исключение. Они всегда — на уровне современности…

— Но — такое агрессивное унижение всего человеческого перед чем-то «высшим»… — не согласилась Фиар. — И эти издевательские «испытания», общая обстановка подавленности и угроз — когда страшно признаться, что ничем не облагодетельствован, и совсем не уютно под гнётом такого-то учения…

— И только прикоснулся — уже скован страхом, — добавил Ратона. — И что-то словно гонит нести страх и угрозы дальше, тем спасая себя…

— Вот и вся тайная романтика, — согласился Кламонтов. — И в глубине души наверняка чувствуют, что всё — не так, и сами тратятся зря, служат не тем силам, веруют больше от страха или незнания. А что истина всегда даётся по уровню сознания ученика — только слова. Вряд ли путаница древних аллегорий, которые можно понимать как угодно — была дана вам, потомкам, по уровню вашего сознания. А кровавые жертвоприношения — через что сами служители культов подпитывали низшими энергиями низших духов, объясняя это тёмным сознанием большинства людей… Так — что они сами сделали для просветления тёмного сознания? И где вообще какая-то роль их тайной мудрости? Опять же на примере: принцип работы радиоприёмника — тоже тайна для тех, кто не знаком с природой электромагнитного поля. Но можно попытаться объяснить его природу — а можно сделать схему приёмника объектом поклонения, заставив запоминать наизусть, а напоследок сказать, что природа электричества неизвестна. И более того: можно посвятить ученика в следующую ступень, где поклоняются более сложной схеме — и он научится собирать такой приёмник, и будет верить, что постиг сокровенное. И в его восхождении по ступеням такой иерархии поддерживать надежду, что природу используемого в культовых целях явления он узнает на самой высшей ступени — и лишь там «открыть», что она якобы неизвестна вообще. И сперва новопосвящённый высший жрец будет в шоке — но разве легко где-то в 50 лет начать всё заново? И он скорее всего смирится: так и надо хранить и передавать знания… Но вот в страну с таким жречеством и неграмотной основной массой народа явится чужая армия, где каждый солдат умеет обращаться и с более сложным оборудованием — что тогда? Так старые жрецы и боги рухнувших культов оказываются на службе у новых богов… Но пока можно дурачить неграмотную толпу, они — на высоте положения. Могут запросто, ни перед кем не отчитываясь, играть сознанием и подсознанием ученика, ставя перед выбором: донести ли на другого — кто совершил явную пакость по тайному приказу учителя; или — понять ли буквально, когда самого толкают на недостойное, возмутиться уже явным издевательством; или — как, например, разделить в общей трапезе на семерых учеников четыре порции обеда? Такими постоянными каверзами уродуется психика ученика, представления о собственном достоинстве, добре и зле — а от него ещё требуют нравственного выбора. А ограничения и запреты — больше от произвола самого учителя! Запретно — то, что не мог позволить себе он сам, или что считает безнравственным, или просто не понимает, зачем нужно… Но и ошибаться, как там принято думать, он не может, и имеет право играть на неудовлетворённых желаниях ученика, его сокровенном, несбывшемся — как якобы ложных устремлениях и ожиданиях, связанных уже с новой, общинно-монастырской жизнью, интересе к познанию чего-то, обретению мощи — чтобы тот всегда чувствовал себя глупо и мучился стыдом, пожелав «недозволенного»… Но — и как же всё это ничтожно! Плоды вырождения, разложения — а их принимают за мудрость…

— А эти излияния об «обобществлении имущества», — согласился Лартаяу. — Кто-то когда-то просто не имел чего-то вдоволь — а ты мучайся этим как святой истиной…

— Тут ещё иное, — ответил Кламонтов. — Какие-то древние правители, отчаявшись дать рациональное объяснение, почему есть бедность и богатство, и нельзя убирать и воровать — не придумали ничего лучше, чем дать мистическое, с упором на справедливое воздаяние «потом». Но это — уже самый примитивный уровень, на потребу тогдашней общественной практики, без малейшего понятия о реальности иных миров…

— А потом жизнь меняется — но попробуй выйти за пределы прежних установлений, — согласилась Фиар. — Попробуй рассуждать не так, как древний крестьянин, солдат, слуга какого-то богача, попробуй не желать того же, что они…

— И что получается… — не смог сдержаться Лартаяу. — Они, видите ли, в древности вели примитивное хозяйство, тратили большие силы, получая малые результаты, потому только и желали отдохнуть от этих усилий, беспрестанной вечной нужды — вот и придумали такой рай. А теперь всё изменилось, есть совершенные технологии, у людей появилось свободное время — но человек, полный сил и энергии, читает в древних писаниях, что его цель… едва ли не само уничтожиться, раствориться в каком-то блаженстве! Когда перед нами — такой мир, и столько дел в нём!..

— А у нас там был один хороший монах, который понимал всё это, — снова вспомнил Минакри. — Всю жизнь искал что-то по таким учениям, наконец под старость осел в монастыре, и тоже почувствовал — не то… Но и когда уже что-то менять, для его расы 60 — пожилой возраст? Вот как раз накануне истории с рясой он мне кое-что рассказал о себе…

— Ах, этот… — о чём-то вспомнил и Кламонтов. — Верно, его только пожилой возраст и спас. И то он в какой-то больнице в Алаофе — в тяжёлом состоянии… И — только вы двое на весь монастырь не утратили здравый смысл, не поддались кодировке. Остальные ломались сразу… Вот и остались — трупы и безумцы, которых вы видели. И бывший монастырь отныне — психбольница…

— А — интернат? — спросила Фиар. — Как думаете — чего там хотели от нас?

— Адахало сам давно уже чувствовал неладное, — ответил Кламонтов. — И в вашем лице — наконец нашёл тех, кому мог довериться. Но конкретные исполнители его тайного указа имели в виду иное — именно «приручить», закодировать вас, но чтобы внешне было незаметно. На вас как бы не оказало никакого воздействия — а вы сами пришли к той вере и идеям, какие им нужны. А где и как использовать закодированных экстрасенсов большой мощи — придумали бы позже… Ведь это только мудрые, создавая какое-то воинство или оружие, сразу подумают: что потом?.. А теперь — мертвы и многие сотрудники спецслужб, и всё прежнее правительство, не исключая самого Адахало, и наиболее секретные архивы — подверглись самоликвидации, когда очередным утром никто не пришёл сменить коды, — так что конкретные подробности мы вряд ли узнаем. А новое правительство — которое возглавляет Рон Лим, мэр города Риэланта — к тем спецслужбам и их тайнам никакого отношения не имеет…

— Рон Лим… — со вздохом облегчения ответил Донот. — Хорошо, что — он… И — что произошло очищение нашего человечества от этих тайных служб… Хотя — какой ценой…

— Нет, а правда, — согласился Итагаро. — Ведь это — тоже была энтропия политики, энтропия общества! Такой груз старого зла… И вот он сброшен…

— И — как там теперь? — спросил Лартаяу. — Мы видели отдельные кадры — но какова общая обстановка? И… хоть никто никому не мстит, не ищет виновных? Или как?..

— Не обошлось и без этого, — признался Кламонтов. — Разгромлено немало полицейских участков, судебных и психиатрических архивов… Значит, столько накопилось несправедливости — и многому, что там хранилось, всё равно нельзя было верить. Вспомните хотя бы, что писали о вас… Зато — многое и начинать придётся практически заново. Но в общем — обстановка как будто спокойная. Если это — не спокойствие шока, оглушённости…

— Да, писали и о нас… — согласился Лартаяу. — И… тоже — как обрывки разных ветвей реальности! — вдруг сообразил он. — Тех, что мы видели!.. Я и думаю: что теперь будет с правовыми вопросами? С чьей-то ответственностью, юридической виной — учитывая все эти перепады истории? А значит — и в наших личных судьбах? И тут же, сразу — ещё вопрос по поводу векторов… Вот, например, в моём случае — авария у гостиницы… Или, в другой версии — где-то на дороге… Возможно ли, что какая-то часть событий… сопровождает отдельного человека — будто заложенная в его судьбе?

— Это и называется личной кармой, — ответил Кламонтов. — Но когда её сводят к какой-то вине, необходимости что-то искупить, покаяться, очиститься — это лишь самый первый уровень понимания. Подлинные причины бывают сложнее: глубинная память, подсознательные представления, личные переживания, возможно — и что-то, связанное больше с другим человеком, и иллюзия вины, греха, долга — с чем бывает сложнее всего… И в твоей судьбе очень выражены векторы, связанные с потерей семьи, побегом от чужих людей — и легко ли понять, почему? Что тебе — или твоей семье — так «искупать»? А, с другой стороны — уже существовал вектор пожара гостиницы в Колараафе, на который замкнута смерть многих людей. Но можно было спасти твою семью, сомкнув оба вектора — и горные жрецы сделали это… Вот, правда — ветвь, где все вы теряли семьи, а затем встречались и искали тайных учителей… Или — те сами выходили на вас, представляясь как «Чуждый Разум», «Космический Разум»…

— Так вот что это было бы… — вырвалось у Джантара.

— Или — какой-то иной разум в одном из параллельных миров, действительно полагая ваш мир обречённым, искал достойных для переселения куда-то… А с подобным — уж точно шутить нельзя, — задумался Кламонтов. — Но нет, больше похоже: кто-то собирался сделать вас своими орудиями, перед тем ещё проведя сквозь тяжёлые испытания, заставив что-то выстрадать… Тоже — характерно для таких «иерархов». К ним надо прийти непременно униженным, психологически сокрушённым, понёсшим потери. А человек, готовый раскрыться навстречу их «мудрости», полагает, что его примут таким, как есть, что он, такой — избран ими. Вот чем они ещё ужасны…

— А история с записью об Иораре? — спросил Итагаро. — Это мы, что — тоже угодили в конец чужого вектора?

— Вернее — чей-то вектор оборвался, а вы подхватили конец… Ведь тех же ответов — искали и сами, — подтвердил Кламонтов. — А горные жрецы, со своей стороны, искали путей раскрыть вашему человечеству эту тайну. И сомкнули векторы, кажется, наилучшим возможным образом…

— Ах, да… — спохватился Итагаро. — Но… что там было на самом деле? Мы так и не спросили…

— Не было никакой «самоликвидации», — сразу ответил Кламонтов. — Было убийство… Сперва подрыв дирижабля кем-то из людей на борту — впрочем, и он тут сознательно не виноват, он был закодирован — а затем и убийство посадочного отряда кем-то со стороны Иорары… Но ещё какая-то высшая цивилизация сумела клонировать генетический материал всех погибших — и вернуть их души в новые тела. Хотя подобное практикуется ими в крайне редких случаях… И теперь — есть детдом на окраине Фхлавиорма, где они живут, и пока ещё смутно — вспоминают, кем были раньше. Так мы поняли… И там же, во Фхлавиорме — есть студенты Кыйрам Кимур и Кменерф Лхачаранш. Но пересекутся ли их пути и путь Инал Юкар с вашими при исследованиях какой-то аномальной зоны — пока сказать трудно. Зато — каких ветвей удалось избежать…

— И узел был ещё в 6680 году… — добавил Джантар. — И нашим горным жрецам пришлось спускаться туда…

— Нет, тут иначе… — ответил Кламонтов. — Реально они спускались до 7670 года, не далее. А та дата — скорее связана с каким-то новым мифом, который должен был что-то обосновать. Помните — вы же ощущали и мифы, и гипотезы, которые были бы в других ветвях? Так что «точка 6680» — название условное… Но страшно — что эти малые умы действительно могут пытаться «сыграть» в реальности и мифы, и бредовые пророчества, беря на себя роль их исполнения. Как наш ГКЧП — спустя 73 года и 7 месяцев от разгона парламента, хотя пророчество — вряд ли об этом… И где им понять — что многие персонажи мифов и хороши лишь в таком, виртуальном качестве? Иорариане хоть не создают подобных мифов — их интеллект чисто практичен, а сама культура лишь в виде смутных следов регистрирует то, что не имеет значения для практической жизни… И на почве недавних контактов — не сложилось никаких особых легенд. Просто ещё два явления «иных людей»: одно — сам дирижабль, другое — когда высшая цивилизация забирала погибших… А у нас и у вас — целые слои общества готовы принять любой код, любое насилие, смириться с любой несправедливостью за простое объяснение всего сущего, иллюзию Истины в грубом бинарном делении всего на «хорошее» и «плохое», а то и — иллюзию покровительства, какие-то подачки, право считаться «избранными», возвыситься над нем-то… И потом — сами поднимут крик, что их обидели и обманули. И, отрёкшись от прежних лидеров — начнут искать новых… Да, это — не в такой мере свободные личности, как мы с вами. У них сознание скорее — членов группы, противостоящей кому-то, чьих-то подданных и чьих-то врагов. И они — беда и проблема как вашего, так и нашего мира. Это вы очень верно поняли…

— Я и говорю: надо остановить тех, кто могут додуматься искать виновных — и фактически мстить невинным! — воскликнул Лартаяу. — Но только — как?

— А прямо сказать про нестабильность прошлого — тоже… — продолжал Кламонтов. — Как будет понято, как это могут использовать?..

— Однако верно, — вдруг понял Джантар. — При всём ужасе происшедшего, всей его трагичности, это — уникальный шанс очищения нашего человечества от многотысячелетней исторической энтропии! От ненужных армий, спецслужб, тайных обществ, безнадёжно устаревших идеологий! И мы действительно можем устроить всё по-новому!

— И пусть будет момент всеобщего прощения! — поддержал его Лартаяу. — Не надо ничего конкретно расследовать, никому мстить на основе всё равно лживых документов — всем сообща взяться за новое устройство жизни!..

Однако пауза внезапного возбуждения — была недолгой…

— Нo какая-то причина случившегося должна быть названа, — задумался Ареев. — И это уже решать — вам…

— Момент истины для всего нашего человечества… — сказал Джантар. — И дополнительный шок для тех, кто исповедовал отжившее…

— А что делать — если объективно служили злу? — ответил Лартаяу. — И сколько человек умерли или сошли с ума… Кстати, они хоть излечимы?

— Пока трудно сказать, — компьютер не смог скрыть вздох Кламонтова. — Да, показала себя животная природа человека…

— Нет, подождите… — начал Лартаяу уже с новой мыслью. — А… не мог кто-то сознательно готовить такое «очищение» нашего человечества? Путём… устранения всех несовершенных? А то мы сразу думали… Ещё в спальне интерната…

— Тоже трудно сказать, — ответил Кламонтов. — И правда — что следовало думать? Ресурсы планеты ограничены, население стремительно растёт за счёт бандитов, наркоманов — а власть беспомощна…

— Да, мальчики… — только и смогла произнести Фиар после долгой паузы. — Неужели и это — так замкнулись векторы?

— И кто-то так хотел спасти наш мир… — добавил Джантар. — От разорения теми, кто только проедают, ничего не приумножив…

— И его за это трудно осудить, — как эхо, откликнулся Итагаро. — Если пропаганда издевается над обществом — мол, скоро будет совсем плохо, а власть бессильна это предотвратить — что остаётся? Самому, в меру своих сил и ума, спасать хоть кого-то? Вот и получили… Хотя мы — сразу увидели в них жертв…

— Но сейчас надо простить и то, и это — всё… А пока — давайте вернёмся к конкретным вопросам… — начал Лартаяу.

— …Да, и — как раз об этом, — раздался ещё чей-то голос — и полумрак каюты по ту сторону защитного поля на мгновение рассекла полоска света, а затем в неярком боковом освещении от лампы на столе появился ещё землянин, из другой группы (которую видели лишь мельком, один раз, идя сюда через весь этот неожиданно огромный звездолёт: с его условно нижнего уровня, где располагался шлюзовой отсек, на условно верхний, к каютам — находившимся, однако, в зоне почти такой же искусственной гравитации). — Опять их столица вызвала на связь главный компьютер звездолёта. Там ещё что-то произошло… И касается, похоже — большой политики…

— А что такое? — встревоженно спросил Кламонтов, оборачиваясь к вошедшему.

— Да то ли ещё парадокс — то ли кто-то от имени Адахало, когда того уже не было в живых, успел издать указ: в связи с фактической ликвидацией Лоруанской республики в правах восстанавливается Лоруанская империя и все её законы, — поспешно и взволнованно объяснил вошедший. — И единственный наследник — кто-то из них же… Вот мне и поручили передать…

— Нет… — вырвалось у Лартаяу. — Это уже слишком… И потом, есть же правительство. Есть же Рон Лим…

…И уже все замерли — по ту, и по эту сторону защитного поля — и казалось, само время замедлило свой бег. Неужели… всего случившегося — ещё мало?..

— Так я… что, должен от своего имени ликвидировать всё в обратном порядке? — наконец спросил Лартаяу. — Или как? Я же не готов реально брать какую-то власть… Да ещё — на абсурдной по нынешним временам должности. И подвергать новой опасности свою семью — тоже не могу…

— Но ситуация, говорят, очень серьёзна, — объяснил вошедший. — Это уже пошло куда-то по компьютерным сетям… И сейчас — вам сюда будет дана связь. Прямо на границу защитного поля — ну, как они это делают…

— … Так вы нас слышите? — внезапно раздался — словно бы тоже здесь, в каюте… знакомый по той новогодней телепередаче голос, заставив Джантара вздрогнуть. Лахтанхор Махрантай, президент Чхаино-Тмефанхии!.. И, значит — всё действительно серьёзно…

— Слышим, но не видим, — подтвердил Кламонтов. — Правда, у нас тут особая камера — ночного видения…

— Ах да, Талир Менг тоже там, — подтвердил Лахтанхор Махрантай, давая понять, что ему известна особенность зрения Талира. — Но передача идёт туда, где вы все собрались? И Лартаяу Аларифаи — с вами?

— И мы уже в общем объяснили ему суть дела, — снова подтвердил Кламонтов. — Ладно, давайте говорить так, без изображения.

— А я и не знаю, как начать, — признался Лахтанхор Махрантай. — После всего, что с ним было — как сказать ему такое…

«И как снова всё повторяется, — подумал Джантар. — Хотя в тот раз был Адахало… Или даже не сразу — действительно он…»

— Нет, но как же так… — наконец заговорил Лартаяу. — Да, я понимало — речь идёт обо мне. Потому что по всей планете — больше некому претендовать на престол. В прошлом году, когда восстанавливали биографию — не подумали… А теперь я, что же — формально оказался во главе государства? И должен как-то заявить о себе — назвавшись… даже не представляю, кем? Я же на самом деле никуда и никем не избран — ни всем народом, ни парламентом, ни узким кругом сторонников. И не стал в силу чрезвычайных обстоятельств премьер-министром страны, будучи сперва избран мэром города — как Рон Лим. А тут — должность, что на неё и попадают по случайности происхождения, и сложить полномочия — только со скандалом или трагедией. И потом ещё останется версия — как бывший правитель, потеряв достоинство, просил пощадить его! Сторонников-то нет — одни враги…

— Ну, до этого дойти не должно бы, — ответил по-прежнему невидимый Лахтанхор Махрантай. — Но и в обычную шутку дело уже не обратить. Несколько воинских соединений в разных городах Лоруаны успели присягнуть на верность новому императору…

— Так — что делать? — в отчаянии перепросил Лартаяу. — То есть… они, получается, не признают правительство Рон Лима? Или как?

Вопрос бросил Джантара в озноб. Неужели… пошло по прежнему кругу? Как… в начале осени 7781-го?

— Нет, серьёзно… — продолжал Лартаяу. — Я, что… должен как бы заново назначить его своим указом? Утвердить правительство, которое уже есть? Хотя вообще похоже на бред — но во имя мира в стране так надо сделать? А что потом? Остаться на анахроничной должности… и тогда уже вправду смириться с возрождением старой политический системы? А как же всенародный выбор ветви реальности в 7765 году? Или сразу уйти, отречься — но какие гарантии безопасности в дальнейшем? Я имею в виду: и лично для меня, моей семьи — и страны в целом? Чтобы и самому жить не бутафорской, а настоящей жизнью…

— Так в чём и вопрос… — вновь начал Лахтанхор Махрантай (будто и не обратив внимания на «ветви реальности» в словах Лартаяу — что не мог не заметить Джантар). — Как с этим быть — в стране, где власть традиционно окружена страшными тайнами, правителей и наследников убивали, ссылали в монастыри — и те не могли рассчитывать ни на чью поддержку, так как никто никуда их не выбирал? А присягнувшие им — так же легко отрекались от присяги…

— Или… действительно использовать эту ситуацию к общему благу? — уже как-то по-новому заговорил Лартаяу. — Издать несколько императорских указов — с первоочередными мерами по восстановлению государства? А то мы как раз кое о чём думали… Избавить общество от анахроничных организаций, которые делают его заложником своих тайн — этих непомерно раздутых армий, спецслужб — оставив действительно необходимые… И насчёт юридических последствий случившегося — чтобы никто никому не мстил, не искал виновных, не устраивал расправ…

— Ну, с этим будет сложно, — ответил Лахтанхор Махрантай. — Уже есть всякие факты…

— Да, нам сказали, — подтвердил Лартаяу. — Но главное — как-то ориентировать лоруанское общество на мирный совместный труд по восстановлению страны! А потом пусть окажется — что и по тем, старым законам никто не имел прав на престол! Ведь тут нужно происхождение по чисто мужской линии — а такого нет ни у кого! Останется — подтвердить полномочия правительства Рон Лима!

— А что, хорошая мысль… Тем более — сам Рон Лим сразу поставил эти же вопросы, — ответил Лахтанхор Махрантай. — Так что — государственное мышление у вас как раз чувствуется…

— Но мы в дальнейшем видим себя как учёные, — ответил Лартаяу. — Хотя, если — в более далёкой перспективе… Но сейчас, наверно, главное — то, о чём я уже говорил, потом — отмена «регионов по вероисповеданию», ликвидация незаконных местных властей и их особых полномочий…

— И — подлинная свобода личности в вопросах образования? — подсказал Лахтанхор Махрантай. — А то пока — провозглашена, но на практике — вы видели…

— Я это и хотел сказать, — подтвердил Лартаяу. — Наконец вывести образование из возрастных рамок, как у вас: просто для такой-то деятельности — опредёленная подготовка… Но тут ещё вопрос — кто теперь мы сами, наш правовой статус? Мы же полного общего образования так и не получили… Тем более — выпускники этого года по всей Лоруане, как мы знаем, заканчивали школу через какой-то «единый комплексный экзамен»…

— Настоящее издевательство, — согласился Лахтанхор Махрантай. — Практически без перерыва, в один день, с утра до вечера, подсаживались по опереди к преподавателям десяти предметов… Правда, те спрашивали то, что для вас в общем элементарно — но сама нагрузка, усталость… И это — решало судьбы… Вот вам и придётся подготовить такой указ, чтобы и вы сами могли без особых проблем сдать этот экзамен в своём интернате — кстати, он до сих пор стоит нетронутым… И все потом — чтобы могли пересдать его. Можно — через компьютерную систему тестирования, можно — сократив число преподавателей до троих, тех, которым вы доверяете. А уже потом — попробовать перейти и у вас на нашу систему…

— Флаариа… — спохватился Лартаяу. — Что с ним? Хотя, возможно, вы не знаете…

— Нет, почему же? Знаю… И надеюсь, что к моменту вашего возвращения он будет полностью здоров, и сможет утвердить результат экзамена… В общем, вы обо всём подумайте, подготовьте формулировки — а через 90 минут, в очередном сеансе связи, мы всё согласуем. А пока звездолёт уходит из зоны радиовидимости — так что до связи…

— …И он — не удивляется… — прошептала Фиар. — Будто ему — уже не впервые…

И Джантар подумал об этом. Хотя могло быть — и просто самообладание главы государства в необычных обстоятельствах…

— А мне — не по себе, — тихо сказал всё ещё стоявший в каюте землянин из другой группы. — На Земле — думал, действительно участвую в великих делах… А сейчас — посмотрел, как это бывает на самом деле…

— Но того, кто сам не имеет особого значения, сюда и не взяли бы, — ответил Мерционов. — А вообще в смутные времена так ошибаются многие…

— А пока что — компьютер всё это переводит, — предупредил Кламонтов.

— Верно… — спохватился Мерционов. — Не подумали… Хотя что сказано, то сказано…

— А вы уже рассказали об этой секте? — неуверенно спроси землянин из другой группы. — И моей роли там?

— Как раз об этом речи не было, — ответил Кламонтов. — И не зря ли сам начал… А то придётся объяснять — когда им надо срочно работать над документами…

— Ладно, давайте поймём друг друга… — устало вырвалось у Джантара… вдруг понявшего, с кем он имеет дело! — Мы сами едва не запутались в подобных учениях…

— Но вы и не создавали сект, ничего никому не внушали. И не было, чтобы вам уже казалось: истина в чём-то другом — а кто-то остался с вашим прежним внушением. И я не знаю — что за силы руководили тогда мной самим. Тоже думал, я — какой-то избранный… Понимаете — было несколько случаев странной смерти людей в моём присутствии, и решил: какая-то сила хранит меня, бережёт для чего-то. А потом — даже так понял: и я обладаю особенной силой, и должен создавать свою организацию. И название словно кто-то подсказал — Академия Силы Сознания… А теперь думаю — неужели и у нас, на Земле, кто-то вёл дело к подобному?..

— Так ты и есть тот «гуру»? — с удивлением поняла Фиар.

— Увы, да… И только тут понял — на что меня толкнули. А нетрадиционное целительство, тайная мудрость, высшая духовность — это совсем другое… Но и то — есть чувство, что я был избран для чего-то. Ещё раньше — и для совсем иного…

— А может быть, и был, — ответил Кламонтов. — Но — кто нас предупреждал, что за избранниками одних могут охотиться другие? И потом, не сам же ты научился так внушать… Помнишь, было чувство каких-то странных встреч?

— Которые сам едва помню, — подтвердил бывший гуру Академии Силы Сознания. — Да, вот она, эта мистическая борьба… Ну… я, наверно, пойду — присутствовать при обсуждении императорских указов как-то не готов…

— … Да, мальчики, что получается, — сказала Фиар, когда после короткого перепада освещённости дверь вновь закрылась. — Теперь уже придётся решать государственные дела…

— И — со всей серьёзностью, — добавил Лартаяу. — Хотя… в заголовках, что, так и будет стоять: «императорский указ номер такой-то»? Но в самом тексте — чтобы никакого намёка на пародию… И на всё — 90 минут…

— 90 ваших минут, — уточнил Кламонтов. — То есть — где-то 80 наших… А у вас, по ту сторону поля, даже нет принтера… Ладно, я тут поставлю свой, — продолжал Кламонтов, то ли переключая что-то на невидимом в темноте пульте, то ли доставая что-то из ящика стола. — Но тогда и текст пойдёт в переводе… Или передать вам карандаш и лист бумаги? Ладно, думайте над формулировками, — добавил Кламонтов, вставая стола, — а мы подготовим стерильную бумагу и карандаш…

— … И — разница… — сказал Джантар. — Говорили с Адахало — вовсе не знали, чего ожидать… Итак, давайте думать — что у нас пойдёт первым указом…

51. Формула цели

… — Ну, как всё прошло? — спросила Фиар, едва Лартаяу появился из-за двери ближайшего отсека, и их защитные поля с характерным хлопком сомкнулись.

— А как должно было пройти? — переспросил Лартаяу. — Всё в общем совпало с решениями правительства — только назначить дату выборов в парламент мы не догадались. А так — сошлось… Ликвидация сразу многих спецслужб, церквей, подразделений армии, даже — некоторых министерств… Кстати, Рон Лим сказал — в подвале какого-то из них обнаружили не то нелегальную тюрьму, не то сумасшедший дом. Ему как раз только что доложили…

— Легко же мы отделались… — вздрогнув, прошептала Фиар (и Джантар не мог не вздрогнуть). — И за что там кого-то держали?

— Не знаю, только начали разбираться, — ответил Лартаяу. — И — что узнает наше человечество в ходе этого очищения… А пока — все наши указы утверждены, и уже заготовлено разъяснение, что по старым законам реальных прав на престол никто не имеет. Только пойдёт оно по сетям не сразу, а с суточной задержкой — чтобы всё успели оформить решениями правительства…

— А вообще — не страшно было в роли главы государства? — спросила Фиар. — Пусть даже временного…

— А вам — в роли советников временного главы государства? — переспросил Лартаяу. — Мы же всё вместе готовили… Но — никакой глупости не сделали, верно? Перед историей стыдно не будет… Вместо «регионов по вероисповеданию» — просто автономные территории; отмена местных законов, не согласующихся с основными правами личности; ограничение возможности их введения вообще… И у Каймира — своя полноценная автономия, как раньше. Правда, перешеек может не войти — уиртэклэдцы тоже считают его своим. Но это уж решат местные выборы… А возможна и просто автономия культур — даже совместная, там, где перекрываются… И — отменяются все эти повинности в виде тренировочных лагерей, трудовых отработок, «ограничения, не обусловленные психологией и физиологией», остаются — лишь те, что целесообразны… И производства — только нужные. Так и сказано: «создание организаций, предназначенных лишь затем, чтобы занять малограмотную и неквалифицированную рабочую силу — признано категорически недопустимым». Не знаю, удачна ли сама формулировка — но так пошла в сеть… И только вопрос — куда реально девать эту оставшуюся массу…

— А как будет лично с нами? — спросил Итагаро.

— Вернёмся — и сдадим эти тесты. И сразу — полноправные граждане… И Джантару, старшему среди нас — не придётся ждать конца 44-го года, а мне, младшему — даже конца сахвея 46-го… Правда, ещё казус: теперь Гинд Янар — министр образования, а Файре Таор — здравоохранения, но они же — пока преподаватели интерната. Так как — с признанием незаконными всех распоряжений элбинских властей — и их, получается, уволили незаконно… И им завтра придётся принять у нас экзамен, а потом — вернуться к государственным делам. Так теперь это решается…

— А специфика интерната? — снова спросил Итагаро. — Как будет с этим? Нет же на самом деле понятия — «религиозная одарённость»…

— Зато есть — экстрасенсорная, — ответил Лартаяу. — И — «общее раннее развитие»… В отношении нас — уже документально подтверждено. Разобрались-таки, где правдивые документы, а где — чушь, полная парадоксов…

— А… как всё-таки — Флаариа? — спросила Фиар. — И что будет с интернатом вообще?

— Флаариа — остаётся директором интерната, ведь тоже был уволен незаконно. И будет новый набор учеников — в интернат санаторного типа для особо одарённых детей. Есть же те, кому по медицинским показаниям надо жить вдали от городов… Только придётся многое переоборудовать — чтобы не было похоже на военный объект, который там был раньше…

— А — лично твой статус? Как теперь официально оформлен?

— Да, будет в истории Лоруаны император-загадка, — ответил Лартаяу. — Которого никто не знал как реальною личность — и который рассылал указы якобы тоже из Алаофы. Компьютерная сеть очень убедительно создана такую иллюзию — как в тот раз, с извещением об инфекции. Кстати — и оно уже юридически признано ошибкой… А мы — все дни как бы не покидали интерната, к указам отношения не имеем. Значит — нечего и особо оформлять…

— Но то — официально… — ответил Джантар. — А — тайные силы, которые могут вообразить что угодно? Вот что страшно…

— Но мы хоть уже увереннее чувствуем себя перед ними, — ответил Лартаяу. — Они же натворили всё это, а не мы… Они, приверженцы старого, едва не разрушили цивилизацию — а не мы… И разве не прав Кламонтов — как у них всё ничтожно, какой внешней мишурой обставлено жалкое и убогое?.. А Вселенная — вот она, перед нами, — добавил он, уже проходя из коридора вперёд, в небольшой вестибюль, образованный пересечением трёх «горизонтальных» коридоров и «вертикального» хода, соединяющего разные уровни звездолёта, откуда через большой иллюминатор открывался вид снаружи. — Давайте пройдём сюда. По моим расчётам, как раз — снова увидим диск планеты…

И действительно — когда Джантар уже подходил к люку в переборке, чувствуя перед собой упирающуюся в стену упругую плёнку защитного поля, слева (откуда такими же овальными люками выходили ещё два коридора, образуя заметные скругления стен, похожие на горловины каких-то шлангов) вдруг стало заметно светлее — а справа…

Из-за нижнего края иллюминатора в полусферической нише корпуса корабля — стал довольно быстро подниматься край диска планеты… А над ним — простиралась вдаль, в бесконечность, бездонная чернота космического пространства с непривычно яркой и многочисленной россыпью даже не мерцающих здесь, в вакууме, звёзд — среди которых выделялись туманные эллипсы, пятна и спирали ближних галактик… Зрелище было — непривычное и захватывающее одновременно. И даже трудно давалась сознанию мысль: никто из их соотечественников-фархелемцев прежде не бывал здесь, не видел ничего подобного! Разве что — в глубокой древности, на подобном же звездолёте…

Но уже и сам диск планеты вставал в иллюминаторе всё выше — огромный, ярко-голубой. В белых разводах облаков — виднелись жёлтые и коричневые фрагменты суши… (Хотя — сейчас летели над самым широким океаном планеты, протянувшимся между Иорарой и Шемрунтом — тем самым, о котором в древнем трактате сказано: «Суши на Западе изначально нет»…) А Фархелем в иллюминаторе всё поднимался, закрывая небосвод — и у Джантара от непривычного зрелища вдруг даже возникло чувство стремительного падения куда-то в бездну, и захотелось судорожно схватиться за поручень перед иллюминатором — он едва сдержал себя… Тем более, тут же поразило и другое: вдалеке (хотя в этой космической панораме все рас стояния были трудноопределимы на глаз) за краем странно «слоистого» горизонта планеты вставал ещё краешек Тарменеха — и он же, этот краешек, отражался в безоблачном участке атмосферы, дробясь и искажаясь, будто в застывшей водной ряби… И в этом отражении заметно прерывисто мерцала видимая ещё чуть в стороне (должно быть, в зоне особо активного возмущения атмосферных потоков) золотистая искра Тайматана, спутника спутника планеты…

— …И ни в какой религии нет ничего подобного… — Джантар и не сразу понял, что произнёс это вслух. — Человек способен подняться сюда, увидеть всё это, вместить в свой разум гармонию Вселенной — а его всё пытаются поймать на примитивных пороках, ограничить какой-то убогостью… Не открывают — а закрывают пути, не возвышают — а унижают разум. Заставляют видеть великое в малом, навязывают вожделения низшей, неразвитой души — как высшие цели…

— А… отражение вы видели? — возбуждённо прошептала Фиар.

— Да… как в воде, — подтвердил Талир. — Только колеблется медленнее…

— А я и не представлял, что такое возможно, — ответил Донот.

— И у нас не предполагали, — донёсся из среднего коридора (ведущего к центру звездолёта) голос Селиверстова. — Пока сами не увидели с околоземной орбиты…

И тут…

Джантар увидел такое, что даже перехватило дыхание. Роботы… Прямо перед диском планеты — который теперь, встав в иллюминаторе ещё выше, закрывал почти всё поле зрении — тянулась вереница роботов в общем человекоподобных пропорций. Точно как — в том сне в подвале дома Фиар!..

— Не удивляйтесь, — объяснил, подходя сзади, Селиверстов. — Роботы осматривают звездолёт снаружи, нет ли повреждений. Всё-таки — переход в другие пространственные измерения… Помните, мы говорили, вообще их есть 12–10 пространственных и 2 временных? Но устойчивые сложные структуры — возможны лишь в пространствах трёх измерений. Вот в разных параллельных мирах и развёрнуты разные их тройки — а остальные свёрнуты на микроуровне. Со временными же, как вы сами убедились — и того сложнее…

— Но… меня удивило не это, — взволнованно объяснил Джантар. — Просто — я yжe видел такое. Тогда, во сне, в подвале… Диск планеты — и роботы на его фоне. И ещё — как бы пейзажи каких-то других планет…

— А что, возможно, и это сбудется, — ответил Селиверстов. — Правда, мы сами пока не очень разобрались в природе времени. А высшие цивилизации не хотят влиять на наш путь своими идеями. Мы должны пройти его сами… Ну вот — а сейчас звездолёт повернётся, и планета перестанет быть видна, — продолжал Селиверстов, подходя к иллюминатору, где из-за нижнего края диска планеты снова показалось звёздное небо.

— А звездолёт вращается вокруг оси не так уж быстро, — предположил Лартаяу. — Но тут важна не линейная скорость обращения — а произведение: «масса — радиус скорость». А уже радиальное ускорение создаёт гравитацию…

— Или эквивалентно ей, как сказали бы у нас, — уточнил Селиверстов. — А вообще — интересно сравнивать ход развития научных идей у разных цивилизаций. Например: вы пришли к этому просто через интуитивную догадку о существовании какой-то предельной скорости, и о том, что движению материальных тел может сопротивляться само пространство — а как трудно шли к этому у нас… Через целые новые разделы математики, какие-то странные дискуссии…

— Да, вы уже что-то говорили об этом, — вспомнил Талир. — «Масса инертная» и «масса тяготеющая», точечная частица с бесконечной энергией… И что — так трудно представить частицу как целостный волновой объект? Или — физически реальное пространство, в котором сокращаются размеры движущихся тел?

— Разные культуры — разные системы понятий и представлений, — попытался объяснить Селиверстов. — И потому — в одной естественным образом возникает идея, немыслимая в другой. Видите, вам понятно: масса — и есть масса, гравитационный заряд тела и мера его взаимодействия с пространством как физической реальностью, а у нac — придумали две разных массы, и веками бились над этим…

Но тут край Фархелема ушёл за обрез иллюминатора — и в несколько мгновений вестибюль погрузился во тьму, рассеиваемую лишь неярким освещением коридоров. И вновь — так неожиданно, что захотелось рефлекторно схватиться за поручень, чтобы не упасть… Правда, и оставшийся свет был не столь слаб, чтобы Джантара стало укачивать в темноте — но всё же тускло-синеват, неестественных цветовых оттенков(как будто у тех, кто создавал звездолёт, был несколько иной диапазон зрительного восприятия)… А за иллюминатором — теперь уже медленно плыла яркая россыпь немигающих звёзд, в которой из-за их непривычного обилия даже не всегда верно узнавались очертания знакомых созвездий…

— Но у нас гипотезу Лутаири тоже сразу не поняли, — ответил Лартаяу. — И тоже — больше по моральным соображениям. Хотя и было при императорском дворе — где вообще боялись всяких новых идей…

«Ах да… Лутаири… — вспомнил Джантар. — Это же его слова: Вселенная познаёт себя через человеческий разум…»

— А у нас вокруг этого — опять споры… — напомнил Селиверстов. — Как раз на уровне «морального отрицания» того, что не могут понять…

— Но я понял — у вас вообще не очень принято исходить из очевидных физических и геометрических соображений, — ответил Итагаро. — Хотя, казалось бы, на чертеже всё видно — исписывают десятки страниц формулами для доказательств. Правда, как и у нас — в Лоруане, Шемрунте, на Севере. И получается не учебник — частокол, дебри, сквозь которые едва прорвёшься. Зато возможно, мы веками отставали именно в математическом описании явлений — и потому упускаем что-то, прямо не следующее из образного мышления или интуиции… Нo, с другой стороны — если не подключить интуицию, где уверенность, что избран адекватный математический аппарат для описания явлений, а не — идёт нагромождение абстракций на абстракциях, и формально безупречно доказывают чушь? Например — те же «магнитные заряды». Представить — так где их место в реальной картине мира? А их «логически обосновали» — и ищут до сих пор…

— И у нас тоже, — подтвердил Селиверстов. — По чисто формальным соображениям… А вы, наоборот: и в математике, физике — больше идёте от практики, интуиции. Вот и создали такую технику — даже раньше, чем как следует освоили планету. Хотя у нас нет своей Иорары — так что не сравнишь…

— А вы стали расселяться по планете ещё на первобытном уровне, — задумчиво произнёс Талир. — И сразу — множество далеко разбросанных племён, через два-три поколения всё забывших друг о друге… Легенды, мифы на этой почве…

— И сразу — племенные божества, — добавил Джантар. — У вcex — свои… Хотя — как и у нас в других культурах. Соответственно, как мы теперь знаем — устройству астрала… Но — неужели не может быть без этого? Сперва — племенные божества, сами недалеко ушедшие от животных, судя по тому, какие им требовались жертвы; потом — божества-покровители сторон человеческой деятельности, по аналогии с миром людей; потом — божества-цари, политики; потом — уже претендент на роль всепланетного тирана… И исключение — лишь мы, чхаино-каймирцы. Мы как-то сразу знали: есть природные духи — а есть люди в телесной форме; и есть астрал, состоящий из людей, которые не ниже и не хуже тех духов — а просто другие… И можно договариваться о чём-то — но не превращаться в попрошаек и взяткодателей. Да, не всё в силах людей, есть тайны — но нельзя унижаться, терять достоинство, становясь, за покровительство чьим-то придатком…

— В том-то и дело, — согласился Селиверстов. — Сразу, исходно — разные представления о ценности и достоинстве личности. Либо — остаться свободными и решать проблемы самим в меру своих сил, либо — отдаться под власть, поступиться свободой, чтобы казалось, будто они решаются сами собой, но тогда сразу зачатки несправедливости: на место высшей правды — ставится попросту чья-то сила, нравственность — подменяется покорностью ей…

— Так и есть… — горестно вздохнул Талир. — А потом кому-то удобнее управлять рабами — и этот кто-то входит во вкус произвола…

— А астральная реальность создаётся мыслетворчеством людей, — напомнил Селиверстов. — И страшно, если — несовершенных… Как говорят на Земле: «что наверху, то и внизу».

— А у нас говорят: «каждый мир есть зеркало другого», — подтвердил Джантар. — И… значит — многие из контактов…

— Увы, так и есть, — в свою очередь, подтвердил Селиверстов. — Игры с одной стороны — и глубокое потрясение для другой. Ведь в общем — лишь игра… И — сами каноны… Эти «человеческие» биографии божественных сущностей — где всё якобы исполнено высшего смысла, и идёт к одной цели… Иногда в основе и есть — просто биографии людей, где многое сложилось стихийно, никем заранее не предусмотренно, или если и был какой-то план — то совсем иной. А канонический «высший смысл» придуман позже — и богословы толкуют, как некие символы, в общем случайные обстоятельства…

— И кажется — как всё просто, — признался Лартаяу. — Теперь, с ваших слов…

— И — как иногда соотносится с исторической правдой… — добавил, подходя сзади, Кламонтов. — Той, что сложилась как реальность… Оказывается… и Занклу-Хартвес в новом воплощении — совершенно неприметный чиновник, сам не помнящий, что проповедовал — а его роль в астрале играет кто-то другой! И тот же Вохрил — думаете, действительно являлся все четыре раза? Нет — только второй и третий… Это потом уже, как первое явление — в мифологиях использован неизвестный древний проповедник, а в четвёртый раз — являлся кто-то, захвативший в астрале должность Вохрила! А сам он — малозаметный настоятель храма когда-то основанной им веры!.. Вот так и там торжествует низкая политика, перехват и передел власти — не то, что в вашем астрале. Сравнить — хотя бы конкретно со всеми вами… Или… я не знаю — вы вообще много рассказывали друг другу о своём прошлом? — спохватился Кламонтов.

— Ну… я о себе — всё, что помню… — ответил Джантар, ошеломлённый такими подробностями. — А… к чему этот вопрос?

— Я не хотел неосторожно коснуться… чем вы сами, возможно, не готовы поделиться, — объяснил Кламонтов. — А то — Джонор Хиеф рассказал мне кое-что о вас…

— Нет, почему же, — начала Фиар. — Мы ещё в интернате многое вспомнили о себе. Например, меня звали Кинтайче Малунтар — и я много лет была врачом в Кильтуме. И Ратона, тогда Ларакадо Лутаири — тоже… Кстати — дальний родственник того Лутаири. Но он был монахом-врачевателем в уиртэклэдском монастыре, а там это — совсем по-другому. Наизусть запоминали целые учебники… А Итагаро, наоборот — сам упоминается в учебниках как Нариома Факадалари, в связи с ранними работами по спектральному анализу…

— Мог сделать больше… — вздохнул Итагаро. — Но кто-то донёс как о дезертире из армии, в результате — смерть в тюрьме… Такое мы теперь помним…

— Но для вас хотя бы естественно — помнить это? — переспросил Кламонтов. — И… что Герм Ферх — Тэйн Катур — строил и испытывал едва ли не первый в истории Фархелема планер; и Минакри Арафо — Дмазор Гдугар — бежал от «посвящения во взрослость» на родину матери, чтобы получить образование, и вернуться как миссионер…

— И нашу миссию разгромили, — печально добавил Минакри. — И как раз это — был последний толчок к тому решению 7126 года… А сейчас я — опять сын тех же родителей. И — снова как-то сказалась старая карма…

— А я? — с горечью добавил Талир. — Что успел в тот раз за 20 лет? Герм Крион, студент-медик — тоже бросил учёбу, чтобы не резать червей, не участвовать в этом варварстве, пошёл работать на завод, а там какой-то «простой человек» позволил себе «расслабиться» на рабочем месте — и взрыв…

— А я, тогда Гилут Сарам — прожил обычную, незаметную жизнь… — признался Донот. — Хотя интересовался многими вопросами устройства природы, общества, искал ответы — ничего особого не достиг… А потом, уже как Гиял Риеф, тоже поступил в мединститут, а там сразу — «посвящение в студенты». Старшие заставляли младших выпить по ведру грязной воды с какими-то спорами — представляете? Чтобы потом — тошнило, рвало, мутило… И это — в мединституте… И успел только… в драке перед смертью сам «посвятить» кого-то о ближайшее дерево… — Донот перевёл вдруг гневно участившееся дыхание. — Так что я и есть — тот мой дальний родственник. И имя в извещении использовал не чужое — бывшее своё. Просто — не находил случая рассказать. И даже не хотел — о таком…

— Что — дошла очередь до меня? — с тревогой спросил Лартаяу. — И… думаете — сейчас уже можно? А то и я не говорил всей правды, какую помню… Я же не просто потомок Лартаяу Третьего в тринадцатом поколении — ещё и прямой потомок в первом. Тот самый наследник, загадочно исчезнувший тогда. Скрывался в монастыре до 72-х лет…

— И… ничего не говорили даже нам… — прошептала Фиар. — И ты, и Донот…

Да и Джантара — будто встряхнуло, едва услышал это. Хотя — тут же понял — сам подсознательно ожидал…

— Но ты же видела, что значит — признать за собой такое… Происхожу от себя же по внебрачной линии, начавшейся в монастыре — и там нашли! Или — какой-то вектор так указал на меня…

— Но я начал не к тому, — уже растерянно произнёс Кламонтов. — Просто хотел провести параллель: кто вы сами, что значит быть избранным — у вас… Не дикая игра, не многолетнее лжеученичество… И вам не стыдно за ваш вклад в историю — в отличие от тех, мифы о ком даже неудобно затронуть. Поистине — «не то позор, не то грех»… Да и у нас всех — такие же свои тайны. Я — в нашем 1443 году, увлёкшись астрологией, бежал от толпы фанатиков через ночное заснеженное поле, где и спрятаться было негде — и если бы не чей-то дисколёт, страшно подумать, что могло быть… Или Тубанов — какими помнит те, дореволюционные, церковь и казачество, если видел разгоны демонстраций? И что было с ним за «слишком свободные» разговоры — не где-нибудь, в университетской аудитории?.. И для Мерционова императорская армия — не идеал и не миф: её свои же чиновники разворовывали прямо на войне… Ареев, правда — в те свои 14 лет побывал-таки в сталинской тюрьме 1937 года… Но всё это мы помним: каким было, и — каким могло быть… А — что помнят эти «кающиеся», позорящие страну? Очереди в магазинах? И… звероподобное «собственничество», «свободу» быть убитым за денежные долги — выстрадали в своих очередях?.. И — такие вот лакейские «пророки», «праведники» с унылым отказом от чего-то, «страдальцы» — не за собственные убеждения, а кто-то дёргает их за привязь, заставляя страдать… Вы бы слышали — как они униженно выспрашивают у своих астральных покровителей разрешение на каждую мелочь! Но попробуй заронить в их умы хоть каплю сомнения… — после короткой паузы продолжил Кламонтов. — Что говорить: стадо, третья группа потребностей, не выше, но — при современной технике…

— И я хорошо помню, чем кончаются попытки им проповедовать, — добавил Селиверстов. — Меня тоже когда-то забирал дисколёт — с головой отдельно от тела. Нo, как ни горько признаться — не с Земли. И уже сам не помню, как попал в круг перевоплощений земного астрала. Смутно помню безатмосферные планеты, орбитальные поселения как будто даже не биологических человечеств… — Селиверстов умолк, словно раздумывая, продолжать ли.

— То есть — Кламонтов прав? Это — возможно? — переспросил Джантар — и спохватился — Но… как — не с Земли? Откуда же ты тогда?

— Да вот особенно горько признаться… — Селиверстов снова помедлил, прежде чем продолжить. — Я же исходно — ваш соотечественник, фархелемец. Студент древней жреческой школы, который тоже пытался нести диким племенам свет Истины — и что из этого вышло…

И снова, казалось, замерло само время — падая каплями вечности уже в космическую пустоту за иллюминатором. Уж такого, кажется, не мог представить никто…

— И — что открывается, когда мы всё больше узнаём вас… — прошептала Фиар. — И… это ты вернулся в свой мир… И — сколько не был здесь?

— Почти тысячу лет… — голос Селиверстова дрогнул. — И не хотел сразу говорить вам всего — слишком много новой информации… Тем более, думал — всё равно не поверите. А — это же из-за меня все мы, пятеро, и были взяты снова в мой мир. В наш мир… Где я когда-то тоже хотел постичь строение материи на атомном уровне — но этого не знал ни Найр Лунт, ни Мейнт Сарам, ни… — Селиверстов снова запнулся, — Джонор Хиеф…

— Как? — вырвалось у Джантара. — Ты… знал его и тогда?

— А ты думал, откуда я его знаю? И вот — снова различие астралов… Ведь и Найр Лунт сейчас — один из академиков в Чхаино-Тмефанхии, как и Мейнт Сарам, он же — не удивляйтесь — Ларакадо Тинилирау. А ещё двое, кого я знал — Итумбер Чохрон и Лахтанар Саурвам — в развоплощённой форме, но я как-то имел связь и с ними… Кстати, Тэйн Катур, — Селиверстов обернулся к Герму, — сколько тебе было в тот раз, в 7304 году? Как я понял — восемь? А вот — Хальбир тебя запомнил. Ты уже тогда чем-то выделялся…

— Как — сам Гиял Хальбир? — переспросил Герм. — Хотя я помню… Он был у нас тогда, как целитель — прежде чем идти с проповедью в Уиртэклэдию…

— И тоже — чем кончилось… Но говорю я к тому — что вы не должны смущаться уровнем ваших личностей и ваших дел…

…Ещё какое-то время прошло в молчании — и лишь бездонно-чёрный, заатмосферный небосвод медленно плыл в иллюминаторе. Говорить же не то что ни о чем не хотелось — просто не было понятно: что тут сказать, спросить? Когда — всё надо было ещё просто пережить, осмыслить… Пришелец из мира иных измерений — оказался соотечественником, спустя тысячелетия посетившим родную планету в критический момент истории… И — знал здесь в прежних воплощениях Джонора Хиефа, Тинилирау… Хотя — и Герм вспомнил встречу с Хальбиром… Да — след их самих в истории Фархелема не так уж малозаметен…

Но… Джантар не мог не спросить…

… — Да, но ещё вопрос… — наконец решился Джантар. — У нас есть и такие легенды… Не может быть… что развоплощённая душа попадёт в какой-то астральный тупик, ловушку, слой между мирами — где ей никто не поможет и не укажет выхода? И… именно потому, что здесь этот человек не понравился каким-то владыкам, не смирился с чем-то как с неизбежным, стал искать чего-то особенного?

— Трудно представить, на что способна злоба несовершенного разума, — задумчиво ответил Селиверстов. — А там же всё и создаётся мыслями из тонкой материи… Хотя, если бы я знал ещё какие-то подробности…

— Он как бы восстал против законов природы, — стала объяснять Фиар. — В поисках не то продления жизни, не то, как ни странно — спасения от перерождений, не то — ещё хотел заглянуть за какие-то пределы… И — будто бы — всё отвергал «истинных учителей», которые доказывали, что так нельзя, от этого может нарушиться Мировое Равновесие… И наконец — ложные учителя выпустили его в какую-то дверь между мирами, где дальше нет хода ни туда, ни оттуда. И с тех пор — он будто бы столетиями пребывает там в одиночестве…

— И такие легенды очень влияют на психику людей, — согласился Селиверстов. — В сознании ученика — какие-то пути сразу блокируются страхом. И никого не интересует: что он должен думать вообще о Мироздании, где возможно такое, и — какие же силы в нём руководят, устанавливая законы природы с такой страшной ответственностью за их нарушение? Хотя — что те же учителя знают о законах природы на самом деле?

— Нет, но вдруг действительно есть такие астральные ловушки? — с неослабевающей тревогой переспросил Джантар. — И души, заключённые в них?

— Вот потому борьба со злом и не прекращается, — скорбно ответил Селиверстов. — Пока есть могущественные, но низкие умы, убеждённые в своём праве устанавливать мировое законы… Но правда — что только не творится в других астралах, согласно существующим легендам… И здесь людей мимоходом пугают, что из-за таких-то их поступков могут возникнуть целые демонические слои, или наоборот — произойдут разрушения в плотном мире, соскальзывание планеты в «область отрицательной мерности», ещё что-то подобное… И через всё проводится мысль: путь Добра — непременно следование за такой-то конкретной иерархией…

— И борьба с её врагом — борьба с врагом Вселенной, — добавил Донот. — С врагом Наивысшего… И — как ловко подставляют себя на роль таких борцов…

— А как у вас объясняют происхождение Мирового Зла вообще? — спросил Герм.

— У нас в большинстве учений — объясняют очень древним расколом в Космической Иерархии, когда-то прежде единой, — стал объяснять Кламонтов. — Будто бы один из иерархов отошёл от плана Творца Мироздания, стал строить свой мир — но тот получился менее совершенным. Нo чем он был недоволен в первоначальном плане — непонятно. И то ли это было вообще первое в мировой истории проявление «самости», «себеслужения» — но тогда непонятно, откуда взялась эта «самость», которой не было места в изначальном плане Творца; то ли — уже сам этот иерарх-отступник был неудачным творением, но тогда и Творец оказывается первым во всём Мироздании неудачником, приходится предполагать наличие над ним ещё какого-то иного, Совершенного Творца… Впрочем, вопрос о сотворении самого Творца и о том, что лежит выше Наивысшего — в любом случае уходит в бесконечность, оставаясь без ответа. Или же — приводит к концепции замкнуто-ветвящейся Беспредельности, реализуемой путём бесконечной трансформации материи и самого пространства в разнонаправленных потоках времени, где нет какого-то Единого Начала и Единой Цели… А следовательно, и само зло — не есть нарушение изначально заданной, однолинейной направленности. Есть лишь дисгармония, несовпадение ритмов, целей, непонимание одного существа другим — и всё это может субъективно восприниматься как зло… Нo coвceм иное — когда конкретные люди, потрясённые конкретной проповедью, в экстатической исступлении готовы признать кого-то персонально — Мировым Добром, а кого-то — Мировым Злом. Тут уже — просто удар по эмоциям, помимо всякой логики…

— И на таком однажды совершённом ударе — строится мировая политика, стратегия развития человечества, идеология… — ответил Ратона. — Вот вам и «своды всезнания»… Да, но — что я ещё хотел спросить… Вот эта «любовь как космический принцип» — что она такое?

— Тут дело в том — что и у вас, и у нас этим словом принято обозначать совсем разные, даже в чём-то противоположные понятия, — снова начал Кламонтов. — Как подлинно глубокую духовную связь разумных существ — так и грубое, низкое влечение, связанное с телесным несовершенством. Когда-то природа в ходе эволюции должна была создать механизм встречи и сличения индивидуальных генетических программ — вот и породила эту тягу существ одного пола к другому. А потом — уже разумные, на которых этот инстинкт производит действие исключительной силы, стали приписывать его и своим богам, и высшим вселенским стихиям — как некий космический фактор. Стремление «располовиненных» сущностей сомкнуться вместе и испытать от этого блаженство… Ну, а… Тинилирау — или я, Хельмут Кламонтов — получается, выпадаем из общей структуры Вселенной?.. Ах да, я вам сразу не сказал, — спохватился Кламонтов. — Хотя вы и так знаете — по фрагментам альтернативных ветвей…

— Но… и ты — тоже? — переспросил Джантар, поняв, что совершенно не удивляется этому. — То есть — и в этом смысле… не такой, как большинство людей вашего мира?

— Да, мой организм тоже отличается в эту сторону, — подтвердил Кламонтов. — И у нас на Земле редко кому можно сказать такое… Ну, вам, как я чувствую — можно…

— Хотя в самом деле — что тут такого?.. — Джантар не сразу смог продолжить от внезапного испуга. — Нет, но… Не нужно же им… реально вот это… по 3–4 раза в неделю?..

— Если бы… — горестно ответил Кламонтов. — Просто вам, детям-каймирцам, специально не говорят. Не готовят к взрослому позору других рас — где редко кто не узнаёт его. Как — тот же Тинилирау…

— И… это… на самом деле? — Фиар была потрясена не меньше. — Не только в альтернативной ветви реальности? Здесь — тоже?

— Так — где же тогда быть развилке ветвей… — печально ответил Кламонтов. — Это — уже биологическая природа человека как вида. Хотя ваша раса — практически свободна от этого… Да, тут вам очень повезло, — констатировал Кламонтов. — Вы — более совершенны. У вас нет этого низкого влечения, унизительной зависимости — и эйфории от её удовлетворения. И сами человеческие отношения — чище. И весь этот круг представлений связан процессом зарождения новой жизни — как возвышенным, священным актом… А у других на первом месте — именно низкое вожделение, чисто биологическая потребность. И представьте — в сочетании с той же религиозной догматикой — степень унижения человека перед образом того, кто якобы специально, сознательно сотворил его таким…

— И вот — биологические отличия… — как-то отсутствующе вырвалось у Лартаяу. — Вот — где и в чём…

— И — вся эта «мораль», принципы «муж-жена»… — приглушённо, как эхо, добавил Ратона. — Ничего высокого, чистого — одна грязь… Просто влечёт, как наркоманов. А дети для них — отходы такой «любви»…

— И персонал интерната — с дефектами тазовой области… — поняла Фиар. — Чтобы не реагировали… на нас… И та проверка по фотографиям — что почувствуем, увидя их… И — сам стыд голого тела…

— И — этот мой «дефект», — добавил Герм. — Я только теперь понял… Совсем незначительный, как раз этой части тела. Передача гамет возможна лишь искусственным путём. И только-то… Вокруг этого — такие страсти…

— Ваше общество так боится патологий на этой почве, — подтвердил Кламонтов, — что уже любое малозначительное отклонение готово считать патологией. А если человек не проявляет тут «естественной» активности, неважно, по какой причине — значит, у него скрытый порок…

— И даже не знаешь, в чём тебе оправдаться, — не смог скрыть гнева и потрясения Лартаяу. — Нет, всё-таки — поделом им! — вырвалось у него. — Поделом… И Зонгумад Третий был в общем прав… с ними…

— Но я не думал, что это будет для вас таким ударом, — признался Кламонтов. — Вам же вообще-то известна вала биологическая природа…

— Вообще — но не так, — ответил Ратона. — А это — узнали от вас нечто чудовищное…

— Зато я понял — почему для них таким шоком и унижением стала Иорара, — ответил Лартаяу. — Какую их грязь с этим вывернуло наружу…

— А на других планетах — есть и яйцекладущие люди, — продолжал Кламонтов. — И трёхполые — у которых гамета, оплодотворяющая женскую особь, сама должна быть вначале оплодотворена другой гаметой. Правда, это уже вовсе уникальный случай, и для самих высших цивилизаций — загадка, как мог возникнуть… И даже циклы чередования: разумного поколения — с растительным, которое накапливает органику для развития разумного эмбриона, а уже разумное, человеческое — размножается спорами, выделяя их в виде насморка, и те прорастают в растительные особи следующего поколения. Так что самого инстинкта размножения у разумных нет — но и понятия какой-то семьи, родства… И не для всех упомянутых форм разумной жизни — тут был бы одинаково больной вопрос… А у вас — различия в этом давно известны, привычны, молчаливо подразумеваются, и веками же — источник подсознательной напряжённости. И потому немногие решаются на смешанные браки… Ведь невозможность удовлетворить это за счёт супруга, которому не нужно — всё равно, что вынужденная трезвость наркомана…

— И потому он был таким в нашей семье… — вырвалось у Итагаро. — Я имею в виду — мой отчим… И потому они хотят, чтобы дети, став старше, что-то там «поняли»…

— И — самих же тянет увидеть голое тело, — добавил Лартаяу. — Смущает — а тянет увидеть. Но тогда уж — у детей, которые «не поймут»… Вот что и зачем им нужно. Тут — и всё «наведение порядка», и «борьба с детской преступностью». И даже, — не сразу решился добавить он, — подлинная причина некоторых усыновлений, вторых браков…

— И сами, наверно, глубоко несчастны от этого… — попыталась как-то умиротворяюще сказать Фиар.

— Так — их ещё жалеть? — не выдержал Итагаро. — За всё, что с нами делали?

— И в основе — просто течка… — горестно добавил Герм. — Как у животных… Но это — у людей, разумных существ… И даже — как составная часть духовной культуры…

— Нo разум человека всё равно стремится вверх, — уже отчаянно продолжала Фиар. — Пусть… это — и тянет вниз…

— Нет, но нельзя же так, — начал уже Герм, соглашаясь с ней. — Должен быть выход… Нельзя мириться с таким унижением разума…

— Чхаино-Тмефанхия и не смирилась, — наконец снова заговорил Кламонтов. — Тем более, и там есть люди других рас — и как подсознательно чувствовали себя…

— И, значит — нейтрализатор гормонов… — вспомнил Джантар. — Тот, о котором говорил Тинилирау в альтернативной ветви…

— Не только в альтернативной, — ответил Кламонтов. — Уже состоялось, есть как реальность… И вот вам — «безнравственные» и «опасные» эксперименты!.. Он и начал — с нейтрализации чрезмерного действия половых гормонов. Ведь от мужского организма требуется производить гаметы — но зачем эти половые признаки? Грубые, выпирающие формы тела, тупая агрессивность, тяга к лидерству, обладанию? А в современном разумном обществе — и не нужен звероподобный хищник, захватчик, вожак стада, сам подавляющий тех, кому якобы покровительствует. Там, где идеал — свобода личности, единство в многообразии, равенство в достоинстве, высокодуховная, высокотехнологичная, экологически чистая цивилизация…

— И — чем не формула коммунизма? — вырвалось у Джантара — так, что поразило и самого. — И правда… Вот так и скажите — там, у себя!.. Что можно будет возразить?

— И правда — почему не сказать? — согласился, подходя из какого-то коридора, Мерционов. — Да, я давно уже стою и слушаю вас… Действительно — чем не формула цели…

— Верно… — наконец согласился и Кламонтов. — Как-то очень удачно сложилось, сам не ожидал… И ещё: в идеале — никто не должен быть генетически хуже остальных. Что и явилось целью второй стадии исследований… Свобода — не терять нейроны с половым созреванием, не зависеть от низких влечений и возрастных кризисов, не быть отходами «любви» человека с дефектными генами…

— И тут мы оказались правы, — констатировала Фиар. — Ещё тогда, в почтовом вагоне… Но — что потом изучали целый год…

— И это было сочтено безнравственным и опасным, — повторил Кламонтов. — Не факт биологических различий — а что кто-то попытался их преодолеть. И не факт существования пороков — а что оказалось возможным жить без них… И уже есть люди, которые избежали возрастной гормональной ломки, и их жизнь складывается успешнее — да наверняка и проживут дольше, чем те, кто растратят энергию на унизительные влечения. А анализ эмбрионального материала из околоплодной жидкости, регистрации патологических эмбриональных биополей, и просто анализ родословных во многих поколениях — позволили избежать рождения многих дефектных тел, которые иначе достались бы каким-то человеческим душам… Вот что привело ваших официальных идеологов в исступление: Тинилирау посмел выйти за пределы, которые они утверждали как незыблемые! И боялись, что такие перемены найдут сторонников в самой Лоруане… Что тогда, как будут выглядеть сами: с «конвейерной» школой, горами боеприпасов неизвестно против кого — и собственной беспорядочной семейной жизнью? А тут ещё — Иорара…

— Значит, так и есть… — согласился Герм. — Подвела собственная неполноценность. Не дать никому стать лучше — и пусть пропадают все…

— А это «желание» во всех канонах — и есть зашифрованное половое влечение? — вдруг понял Ратона.

— Оно самое, — подтвердил Кламонтов. — Речь — именно о нём. А кто не поймёт — должен мучиться, что у него вообще есть желания. Нормальные, человеческие…

— Какая низость… — прошептала Фиар. — Какая подлость… С этим шифрованием своей грязи в, казалось бы, священных текстах…

— И у нас — готовятся заранее… — ответил Итагаро. — Для нас — священный акт, как и сами роды. Я имею в виду — зачатие новой жизни. А у них — обыкновенная течка… И в канонах: столько слов о святом, сокровенном, и тут же — грязь и мерзость. У якобы высших существ — те же низкие устремления, человеческие пороки. Удовлетворение элементарных инстинктов, вожделений — как космический принцип… И у тех, кто низок здесь — потом астрал такой же…

— Но всё-таки: реального падения умственных способностей у определённых рас… не было? — с опасением спросил Донот.

— Было и это, — компьютер вновь не смог скрыть вздох Кламонтова. — В какой-то мере — было. И это тоже доказал Тинилирау…

— А как сам сначала не хотел верить, — добавил Селиверстов. — Но факты… И главная причина — даже не тяжёлые металлы. Наркотики… И очень серьёзно — генофонд целых рас под угрозой…

— И мы ничего не знали… — прошептала Фиар.

— Но Институт Проблем Разума — уже работает над вопросами охраны и совершенствования человеческой природы во всех направлениях и аспектах, — подтвердил Кламонтов. — И уж конечно, речь — не об ускорении беременности, или растениях, выделяющих животные яды. Просто ваши политики пошли характерным и для тех канонов путём — мифологического обоснования чужой «безнравственности». Впрочем — большего тяжёлые металлы и наркотики не позволили им самим…

— Какой ужас… — вырвалось у Фиар.

— Да, и тут уже не до разговоров о кощунстве, — сурово, жёстко прозвучал в ответ голос Кламонтова. — Нельзя позволить им решать судьбу отдельных людей и целой планеты. Никто не виноват им в их примитивности, тяге к порокам и издевательствам — и не обязан расплачиваться собой за неё…

— Но… что происходит у вас… — начала Фиар. — Если людей тоже сманивают на такие пути в огромном масштабе, через государственную прессу…

— Сманивают? — переспросил Селиверстов. — Или — просто любителям готовых ответов на все вопросы показалось, что прежний общественно-политический миф трещит по швам (вновь земная идиома, как отметил Джантар, не потребовала разъяснений), они заметались в поисках нового — и наткнулись на тексты, предназначенные для психического кодирования людей путём создания неразрешимых интеллектуально-нравственных противоречий?.. Но — как можно было не видеть: там, по крайней мере, всё основано на древнем мировосприятии, никаким современным богоискательским иллюзиям соответствовать не может? И не понимать, что личные ностальгические воспоминания о деревенском детстве — одно, а содержание текстов — совсем другое? И ещё говорят — стремятся к свободе духа… Хотя с таким успехом можно ввести в компьютер вирусную программу — помните, мы вам говорили о таких — и медитировать на то, что появится, на экране….

— И всё равно вопрос: только ли в том дело, что некоторые земляне опоздали с духовной эволюцией, и теперь мечутся, как перепуганные обезьяны, по непонятному для них научно-техническому миру? — добавил Мерционов. — И только ли оттого всячески поносят цивилизацию, благами которой пользуются — что остались дикарями, неспособными понять, что нельзя сливать отходы куда попало? Или тут — что-то более серьёзное?.. Например — не формируется ли и у нас свой минус-разум? И те, кто всё равно неспособны устроить себе жизнь — могут приветствовать даже такого покровителя! Ведь только так и способны воспринимать мир — как чьё-то поместье или гарем, во главе с вожаком, противостоящим всему, что «неправильно». Хотя и о том, что «правильно» — представления самые убогие: на основе традиционной племенной организации, быта, обычаев…

— Но в любом случае: технология разрушения, разложения изнутри разумных сообществ… — продолжал Селиверстов. — Вдруг появляются какие-тo «пророки», «посвящённые», «посланцы свыше» — которыми движет явно не мудрость, а страх перед кем-то… И вот уже «рассудочный» подход к вопросам познания мира и развития общества назван кощунством, а правильным — только то, что говорится и делается на надрыве, волне исступления, во имя и в память особого рода борцов и мучеников. Причём информация распространяется такая — что в обыденной, практической жизни как будто ничего не нарушает, зато в стратегическом плане подрывается единая система знаний, внушаются сомнения в истинности существующей картины мира, приводятся якобы «альтернативные данные» — но заметить неладное могут немногие специалисты, которые понимают суть дела. Основная масса общества — воспринимает только убеждение: учёные где-то ошиблись, оказались неправы, а главное — хотят отвергнуть Наивысшее, которое стоит на страже бедных и слабых, и заповедало всем «простую» жизнь, от которой учёные затем оторвались… То есть: аргументация идёт на уровне низших доводов, понятных массам, не то, что например, квантовая механика — но, чтобы возразить и понять суть возражений, надо знать гораздо больше. А откуда такие знания у «избранников» — которые потому и избраны, что подсознательно ощущают собственную никчёмность, и что-то представляют из себя лишь благодаря тому, что им было «дано»? Нет, я не упрощаю проблему, — сразу уточнил Селиверстов. — А то — как выглядела бы толпа из одних убогих и неграмотных? Значит, нужны и яркие личности: либо — уже состоявшиеся в каком-то качестве, либо — с задатками такового. Вот и бывает: известный врач, политик, изобретатель, подававший надежды студент — начинает метаться, бросает какие-то дела, пускается в странный идейный поиск, и спустя годы заявляет, что «обрёл веру». Или — просто однажды просыпается с «откровением». Не все же и из них способны сопротивляться кодировке…

— Но что… если помимо прочего, ещё и какая-то высокоразвитая цивилизация не хочет пускать несовершенные существа на просторы Галактики? — предположил Ратона.

— Могу ответить так: высшие не действуют методами низших. А простой страх конкуренции — никого ни над кем не возвышает. Так же — как и непонимание чужих особенностей и проблем, — ответил Селиверстов. — Хотя тут многое неизвестно и нам самим… И — вдруг действительно есть ещё галактические миссионеры, уверенные, что несут землянам Высшую Истину? Но — с какой дикостью и невежеством должна тогда сочетаться у них высокоразвитая техника… Хотя разве мы знаем: кто и с чем за всю свою историю не сталкивался, что не имел случая узнать и понять?.. Зато — убедились, как страшно невежество, исходящее из ограниченных представлений как единственно возможной истины…

— И в любом случае быть носителем чужой истины — не то, что прийти к какой-то идее самому, — продолжал Ратона. — Как — наш Хальбир, или ваш Будда Гаутама, о котором вы рассказывали, или Фаалокр, или Тинилирау…

— И — тот же Вин Барг… — добавила Фиар. — Он наверняка искал совсем не то, что ему приписывают…

— Вин Барг? — с внезапным удивлением повернулся к ней Кламонтов. — О чём это ты?

— Ну, тот человек из легенды, — не поняв причины такой реакции, объяснила Фиар. — Который искал «недозволенного» — и угодил в астральную ловушку… А… что такое?

— А… вы так и не сказали? — тоже удивлённо переспросил Тубанов (оказывается, и он стоял у выхода одного из коридоров вместе с Ареевым — но оба до сих пор не вступали в разговор).

— Да я сам не знал… — Селиверстов, казалось, был удивлён больше всех. — Только сейчас услышал… И ещё думал — что за легенда, о ком…

— Так… вы что-то знаете? — вырвалось у Донота. — Конкретно о нём?..

— Но… из-за чего это… — ошеломлённо продолжал Селиверстов. — Да, я увлёкся проблемой видений в состоянии клинической смерти… А дмугильцы потом так отреагировали на «кощунство»…

— Подожди но… какая тут связь? — громко от волнения переспросил Джантар — и, кажется, вдруг понял…

— … Джантар, что с тобой? — спросила Фиар, подхватывая его руку у самого поручня иллюминатора — и он понял ещё, что едва не упал, потеряв равновесие. И как раз тут — всё вновь озарилось сиянием встающего диска планеты…

— Так… это ты и есть? — прошептал Джантар. — Ты — Вин Барг? И всё это — о тебе?..

— Ну, или — Бин Фарк, — уже спокойнее подтвердил Селиверстов. — В другой транскрипции… И — вот как создаются такие легенды… Хорошо хоть, про Хальбира ничего подобного не придумано. Правда, он все последующие века был здесь. И известен — как Дрио Фаалокр, а теперь — и Лахтанхор Махрантай. И вы уже с ним говорили… А кого взяли на другую планету — можно вставить в любые мифы, не опасаясь, что он ответит… Кстати — похоже и на случай с твоим дневником…

— Но это — уже слишком сильное потрясение… — сказал Тубанов. — Не надо бы — вот так, сразу…

— Значит, и Хальбир… — только и смог ответить Джантар. — И вы сразу не сказали…

— А тут — и говорить, и прощаться особенно некогда, — вдруг добавил Ареев. — Экипажу звездолёта удалось установить — в какой из параллельных миров ускользнул этот минус-разум. И там — система двойной звезды с несколькими обитаемыми планетами. Во всяком случае, жизнь есть на четырёх, в том числе на одной — разумная… А у нас — над Фастовом вот-вот взойдёт Солнце… Наша звезда, двойник Эяна в наших измерениях, — объяснил Ареев. — Время, хоть медленно, но идёт — и нам надо успеть обратно. Мы как раз шли сказать вам — но не хотелось прерывать разговор, пока было можно…

…И — Джантар совсем уже оглушённо поднял взгляд, переглянувшись с Тубановым, Ареевым… Неужели — расставание? Так внезапно — и возможно, навсегда? При том, сколько было недосказано, о скольком хотелось спросить… Тем более, только выяснилось: один из землян — соотечественник, Вин Барг, которого считали персонажем той ужасной легенды…

…А своих звездолётов — тем более, способных проникать в параллельные миры — у землян ещё не было. Их доставила сюда иная, высшая цивилизация — о которой Вин Барг (которого тогда ещё знали как Альберта Селиверстова) успел рассказать лишь: сами земляне на звездолёте мало встречались с членами экипажа, видя их как светящиеся фигуры в общем человекоподобных очертаний, и то не всегда понятно — какой материальности. Вдруг даже — и был тот самый «уплотнённый астрал»…

…Всё это как-то сразу, мгновенно, пронеслось в сознании Джантара… Нo — нет… Не могло всё так закончиться. Что-то очень важное было ещё не сказано… Но — что?..

— Так… что, уже? — первым опомнившись, спросил Донот. — И это… всё? И мы вас больше не увидим?

— Возможно, когда-нибудь, — попытался обнадёжить его Ареев. — Ведь высшим цивилизациям известен путь между мирами… Но пока нам надо к рассвету быть в Фастове…

— Ах, да… — спохватилась Фиар (и Джантар понял: будет сказано то, недостающее). — А… что нам можно говорить о вас — у себя?

— Вы формально всё это время были в интернате, — напомнил Ареев. — И само наше участие в вашей истории — известно очень немногим. Не забывайте: каждая цивилизация должна пройти свой путь.

— То есть для всех этого… как бы не было? — переспросил Джантар. — И мы, никого не найдя, просто вернулись в интернат? Или — вовсе его не покидали? А там, на площади… были не мы?..

— Нет, что-то — всё равно было, — ответил Тубанов. — Но как это представить: как реальность, легенду, что-то отвлечённое — решать вам самим. Хотя, не попытавшись намекнуть о нестабильной реальности — многое и не объяснить. Особенно — если вопрос встанет так, чтобы не пострадали невинные…

— Да, ещё надо подумать — кому и о чём говорить, — согласилась Фиар. — И кто это как воспримет…

— О проблеме людей, не готовых к современной цивилизации — всё равно придётся сказать… — продолжил Тубанов.

— И — о тех же неправомерных религиозных ожиданиях, — добавил Ареев. — Вот с чем вам надо радикально разобраться…

— А сверх того — уже думайте сами, — как бы заключил Тубанов. — Это мы за вас не решим. Вам лучше знать, что и насколько готово воспринять ваше общество. Хотя теперь оно изменилось — но как и какую сторону…

— И в любом случае — слишком сильный шок, — ответил Лартаяу. — Вот я и думаю — как там… теперь…

— Ну, а пока — время не ждёт, — снова напомнил Ареев. — Да, кстати… — он уже собирался повернуться и идти в какой-то из трёх коридоров (Джантару показалось — в правый), но вдруг остановился. — Вы не помните, как летели сюда, верно?

— Почти ничего, — дрогнувшим голосом ответил Герм. — Разве что очень смутно…

— Тут — неизвестная нам самим безынерционная технология полёта, — объяснил Ареев. — Перегрузок не будет… Но и лететь вам придётся в грузовом отсеке, без иллюминаторов — так оборудована капсула. И мы не могли иначе забрать вас всех за один рейс… А сейчас — доставим вас прямо в интернат, там на месте заберём генераторы защитного поля — и вы останетесь ждать ваших преподавателей… Всё, пора, — добавил Ареев, взглянув на свои наручные часы (как показалось Джантару — не стрелочные, механические, до сих пор привычные в Лоруане, а электронные, с жидкокристаллическим экраном, как в Чхаино-Тмефанхии), и всё-таки сворачивая в правый коридор. — Иду готовить капсулу…

52. Грань справедливости

… — Вот и всё, — по-прежнему с трудом произнёс Флаариа. — Теперь наконец и вы — граждане с полным общим образованием…

— Ну, мальчики, давайте смотреть, где чьи документы, — тихо сказала Фиар, подходя к столу в классе, где лежали все девать их новых, только что заполненных удостоверений личности и свидетельств об окончании школы.

— «…Санаторной школы-интерната для детей с экстрасенсорными способностями…», — прочёл Лартаяу. — Так он теперь называется. И мы — его первый выпуск…

— А скоро — второй набор, — ответил Флаариа. — Хотя — и не раньше, чем мы тут всё переоборудуем. Но — уже есть около двадцати претендентов. И начнётся у них всё не так, как было у вас…

— Да, конечно, — согласился Итагаро, взглянув на свои документы, прежде чем осторожно положить в боковой внутренний карман своей сумки (пролежавшей всё это время в какой-то второй, дальней, так и не осмотренной при уходе отсюда, секретной кладовой интерната. Что и было-тo — как теперь казалось — целую вечность назад…). — И оформлено на компьютерном принтере, — добавил он. — Раньше так не бывало…

— В Лоруане, — напомнила Фиар. — В Чхаино-Тмефанхии — давно уже так. Но теперь и здесь — всё по-новому. Да, вот так закончилось наша учёба… Кто мог подумать…

— И правда… — почему-то шёпотом ответил Джантар, найдя и быстро просматривая своё свидетельство: на обычном официальном бланке с лоруанским гербом, но — действительно с ранее непривычным в таких документах компьютерным шрифтом названий предметов и оценок за них. И особенно обратила его внимание последняя — в специальной графе для дополнительных предметов — запись: «уровень развития экстрасенсорных способностей — высокий. Конкретный профиль — ясновидение». Так сформулировано по новым, только что утверждённым правилам… — А как начиналось…

— Не надо сейчас… — Фиар легко коснулась его руки. — Всё равно — уже в прошлом…

— И вы наконец можете строить свою жизнь по-своему, — сказал Гинд Янар. — На такой момент в истории это пришлось…

— А пока — можете пройти по всем комнатам на прощание, вспомнить, что и как тут было, — добавила Файре Таор. — Если хотите… А то — на дороге вас уже ждёт автобус…

— И за нами скоро прибудет вертолёт, — напомнил Гинд Янар. — Для инспекции других санаторных школ…

— Ну что, мальчики, пойдём? — спросила Фиар. — Посмотрим, всё ли взяли с собой, не забыли ли что-нибудь? И потом — всё-таки часть жизни…

«Ах, да, — подумал Джантар, выходя из класса следом за остальными. — Они так и не знают ещё той нашей тайны. А у нас теперь — уже эта…»

…Джантар снова открыл глаза, будто очнувшись от воспоминаний — хотя как будто не спал… За окном автобуса бежала в вечернем сумраке серая лента дороги, и ветки деревьев в неровном ритме ударяли по крыше с правой стороны. Слева же за полотном дороги тянулась сплошная стена леса… Значит — ещё не так далеко отъехали от интерната? И прошло не так много времени…

…А Джантар уже несколько раз погружался в воспоминания, всё прокручивая в памяти: как капсула вправду без ощутимых перегрузок (и даже самого чувства полёта) вдруг оказалась стоящей уже во дворе интерната — и в открывшийся люк грузового отсека повеяло, увы, не только запахом асфальта (и они поняли, что нормальная чувствительность обоняния восстановлена); а затем после короткого прощания Тубанов и Ареев оставили их — и они ещё долго стояли во дворе, провожая взглядом удалявшуюся в небо капсулу; потом, поднявшись в здание интерната — нашли его нетронутым (не исключая, увы, неубранных полуразложившихся трупов, которые самим пришлось с соблюдением всех мер предосторожности сложить прямо во дворе); и весь вчерашний вечер — провели в спальне интерната со смешанным, оглушённо-полушоковым чувством, только ближе к ночи решавшись выйти на дорогу (где уже не было автомобиля с трупами следственной бригады); и долго стояли там, вслушиваясь в окружающую тишину — пока не вернулись обратно в спальню, и почти сразу заснули; и наутро, заставив себя настроиться на деловой лад — припоминали всё самое основное по разным учебным предметам, к новому для них (хотя давно привычному в Чхаино-Тмефанхии) компьютерному тесту (а мёртвых тел во дворе уже не было, но кто и когда их убрал — не видели); наконец уже после полудня в интернат этим же автобусом приехали Гинд Янар, Флаариа и Файре Таор, и сразу организовали всё для тестов, которые прошли неожиданно легко — вопросы в самом деле были несложными; и они уже в предзакатном свете вышли по тропинке к автобусу неожиданного ярко-красного цвета (на Земле, кстати, привычного — Джантар успел увидеть в каюте Кламонтова несколько фотографий с видами городов, где всюду были такие автобусы), и водитель, лишь спросив, где их высадить, и получив ответ: у окраинной платформы рельсовой дороги в Тисаюме — сразу завёл мотор…

…И вот автобус вёз их той же дорогой, которой всего несколько дней назад, той страшной тревожной ночью, надеялись добраться до Тисаюма пешком — и Джантар лишь теперь понимал, сколь опрометчива была надежда на это. Ведь дорога была явно длиннее, чем казалось по впечатлению от рейса в интернат в прошлом году. (Да и в тот раз, в найденном на дороге полицейском фургоне, Джантар проспал часть пути…) А сейчас автобус всё ехал — и по обе стороны дороги тянулись серовато-зелёные в сумерках сплошные стены деревьев, и конца им не было видно…

— И даже им мы не доверили наших тайн, — сказал Талир(имея в виду Гинд Янара, Флаариа и Файре Таор). — Даже им не решились сказать всего…

— И вообще — легко ли сказать такое… — ответил Итагаро. — Тем более — коротко… Что прошлое — нестабильно, что мы побывали на звездолёте из дальних миров, говорили с горным жрецом…

— …с Вин Баргом, с Хальбиром, — добавила Фиар. — И — что узнали о других астралах… А тут и самим — как с этим быть…

— Возможно, чему-то лучше остаться тайной, — согласился Итагаро. — Так как к восприятию этого — не готова и наша культура…

«И то верно… — подумал Джантар. — Как сказать — даже нашим людям? Что смыслы, казалось бы, уже состоявшихся событий могут меняться, их начала или концы могут с чем-то смыкаться заново — порождая иной результат? Да и вполне ли сами свыклись с этой идеей?..»

— … Ну, что я услышал… — вдруг донёсся из кабины голос водителя. Правда, он говорил с характерным акцентом автономий Средней Лоруаны, их разговора наверняка не понимал — но Джантар вздрогнул, не сразу поняв, что тот имел в виду попросту радиотрансляцию (которую уже пытался включать, но — едва слышно из-за гор). — Сейчас я поставлю громче…

… — Итак, «потайные фразы»… — наполнил салон автобуса чей-то громкий голос, по-лоруански с каймирским акцентом. — Которые едва звучали в радио- и телепередачах — и, не воспринимаясь сознанием слушателей, через подсознание действовали на психику. Но нашим специалистам удалось выявить их во многих записях — и озвучить так, чтобы они были слышны в обычной трансляции…

— А это не может повлиять на психику людей? — переспросил другой, как бы далёкий голос. — А то, если люди сейчас услышат…

— Но мы yжe предупредили наших радиослушателей, — возразил первый. — Это — вставки, которые специально включались в радиопрограммы, чтобы гипнотически кодировать их. А теперь они услышат всё это непосредственно… Как там, в студии — готовы?

— Готовы, — вновь донёсся далёкий голос. — Можем начинать.

— … Скоро совсем ничего не будет, — раздался вслед за негромким щелчком странный, тихий и вкрадчивый голос, будто нанесённый на поверхность шороха или шипения, поверх которого звучал. — Ни заводов, ни продуктов — ничего. Планета иссякнет — и больше ничего не даст человеку, который её разрушает…

— … Люди, вы забыли о трудностях, — как-то похоже заговорил и другой. — Забыли, что ничего не должно даваться даром. А человек не должен только нажимать кнопки — и получать, всё, что пожелает. Вот скоро этого и не будет. И не придёт к вам больше ни по трубам, ни по проводам, ни свет, ни вода… И вы снова будете жить в пещерах и носить тяжести… А кто не сможет — пусть вымрет. Мир — он не для слабых…

— Мальчики, так… что это… — успела прошептать Фиар в короткой паузе.

— …Человечество возгордилось, презрело пределы познания, поставленные свыше… — так же странно заговорил третий голос. — И решило, что ему уже всё позволено. Но человек — не вершина творения, и высшие силы скоро докажут ему это. Так трепещите же, люди, взявшие то, что вам брать не позволено…

— …Научное знание ничего не стоит, — кажется, опять был тот голос, что вначале. — Истина — только в древних писаниях. И каждый человек ответит за всё. Как он возгордился над бедными и слабыми, не подал нищему на пропитание, стремился к познанию мира, когда кто-то голодал… Но разверзнется небо, и вспомнят люди, кто хозяин всего — однако будет поздно. И, как было сказано — грешники падут в ад, и муки их нескончаемы…

— … И придёт Занклу-Хартвес во всей славе своей… — начал ещё голос — но вдруг оборвался, не договорив.

— … И придёт Вохрил Пятикратный вершить свой последний суд, — вопреки оборванной фразе, начал новый голос. — И узрит в домах у вас нечестивые идолы: Занклу-Хартвеса, Элбэ, Фаалокра — и не оправдаетесь…

«Как — и… его сюда причислили?» — с изумлением подумал Джантар.

«Вот и отреклись как от лжепророка», — услышал он мысленный ответ Талира.

— … Всё — в руке Элбэ, — продолжал ещё чей-то искажённый голос. — Человек — жалкий раб, и узнает он силу гнева Творца, ибо ничто не вечно, кроме самого Элбэ…

— … Дети — ваши враги, — даже после всего услышанного этот новый, голос заставил Джантара вздрогнуть. — Они хотят слишком многого. Они объедают планету. Если дать им все права, потакать им — погибнет мир. А потому — да будут их уделом рабство и тяжкий труд, и да не смеют они поставить себя наравне со старшими. Их удел — покоряться. Что есть дети перед взрослыми — то есть взрослые перед Творцом…

— … Каймирцы не уважают обычаи других народов… — заговорил снова один из прежних голосов. — Они презирают вас. Так отплатите им тем же. И будьте сами верны святым заветам предков…

— … Всякий народ имеет своё начало и свой конец, — и тут Джантар не мог не вздрогнуть, услышав это. — Новая великая нация грядёт смести старые, слабые и испорченные техникой. А слабых — жалеть нечего…

— … И дальше тут — уже нецензурное, — снова заговорил тот далёкий голос. — О «допустимой» жестокости к детям, о том, что люди как существа порочны в принципе, не могут построить совершенное общество, об их ничтожности перед «высшими силами»… Но там это всё — звучит уже так грязно и низко, что мы просто не решились пускать такое в эфир…

— Достаточно и того, что мы уже слышали, — ответил громкий голос, бывший в самом начале. — Да, граждане Лоруаны — вот что и как вам внушалось. Вот каким образом современная техника использовалась для отрицания техники. И пропаганда диких и примитивных — идей едва не погубила нашу цивилизацию… Да, это ужасно, это нельзя даже как-то осознать сразу. Но и это — надо пережить. И отказаться не от техники, не от прогресса — а от попыток дикости поставить технику себе на службу…

— Но это же… сам Рон Лим… — прошептал Донот. — Это — его голос…

— И — вот и тайны цивилизации, — добавила Фиар. — По крайней мере — ещё одна из них…

— … И тут — опять же вопрос: кто и как пользуется достижениями современной цивилизации — и не слишком ли опасны в современном мире примитивная личность и верность примитивном идеям? — заметно взволнованно продолжал Рон Лим. — И не сами ли эти идеи надо в корне пересмотреть? Да, были учения, которые издревле считались священными, существовали церковные организации, развивавшие многовековые традиции их толкования — и многим людям казалось очевидно, что там содержится высшая мудрость, нравственность, непререкаемые вечные истины и ценности. И будто никто даже не замечал — или не понимал: что речь там идёт о сокрушении мира, вечных муках, что даже формальные призывы к добру — основаны там на страхе, угрозах, принуждении, насилии над сокровенными чувствами и надеждами человека. И вот что понадобилось пережить нашему человечеству — чтобы наконец спохватиться и задуматься над этим… Вначале нам насильственно, гипнотически внушали эти «вечные истины и ценности» — заставляя на подсознательном уровне верить, что ресурсы планеты исчерпываются, общество приходит в упадок, сам человеческий разум слабеет, что над нами уже встаёт грозная тень неких «высших сил», намеренных спросить с нас за все несовершенства нашего мира — но при этом безнадёжны и всякие попытки самостоятельно найти выход, можно лишь пойти к этим «высшим силам» на поклон… А затем, не удовлетворяясь и этим — некие силы уже внутри наших, фархелемских, армий и спецслужб, в глубокой тайне стали накапливать запасы химического оружия для «очищения» планеты, и таким образом — исполнения пророчеств своих религий или того, что сами сочли таковыми… Но вот что неясно: каким представлялся им самим наш мир после этой акции? Мир, «облагодетельствованный» ими, приведённый к «исконному», «священному» порядку, очищенный от всякой «скверны»? Ведь только чудом случилось так, что они сами не учли специфики действия конкретных ядов — и жертвами стали не те, против кого планировался удар….

— А… земляне? — прошептала Фиар в очередной паузе. — У них… не так же?

— Так — «25-й кадр»… — вспомнил Итагаро. — Они же говорили…

«А в том автобусе — радиоприёмника не было… — вспомнил Джантар. — Хотя мы взяли — обычный городской. И ехали до самого Керафа, не зная, что происходит…»

— … Так что опасна не техника сама по себе, — наконец снова заговорил Рон Лим, как бы подводя итог. — Опасен полуграмотным психопат при ней — убеждённый, будто в таком-то учении, с которым он сам не знаком, заключается вся мудрость мира, а Мироздание есть поле борьбы неких сил за утверждение «высшей правды» или, напротив, низвержение чего-то в мировом масштабе…

— И объяснение уже нашли… — шёпотом произнёс Джантар в новой паузе. — Без минус-разума, безо всякой мистики…

— … И какая же конкретно организация сыграла роль непосредственной угрозы для нашего человечества? — продолжил Рон Лим. — Не та ли самая — что создавалась, по идее, для защиты государства, как его надежда и опора в критических ситуациях? Но это — если бы не её же самодовлеющая секретность, элитарность, и особого года внутренние отношения между её членами… И как тут вновь не вспомнить слова Ларакадо Тинилирау, облетевшие в эти дни всё полушарие планеты: да, это — по сути своей не современная, не актуальная организация, это — так называемое «мужское братство», реликт древних традиционных тайных обществ, создававшихся по признаку пола! И такое реликтовое братство фактически обладало современными системами вооружения, и создавало для борьбы неизвестно с кем всё новые — скорее просто для того, чтобы оправдать собственное существование в современном мире, числясь при этом в ранге важнейшей государственной структуры!.. И теперь уже можно сказать прямо и открыто: упомянутая система подсознательного кодирования была разработана, испытана и впервые применена именно там — в армии. Ведь солдат не должен был ощущать ни страха, ни сомнений перед лицом врага… Хотя вполне уместен вопрос: кто этот враг — и где он? Перед кем и ради чего солдат, получив приказ, должен был не дрогнуть, не усомниться, не вспомнить, что сам он — человек?.. А в результате — то странная беспомощность, как в Моаралане, то странная агрессивность к мирным людям, как в Тисаюме. Никто же не думал о высшем смысле и конечной цели подготовки такого солдата… Более того, в дальнейшем — теперь и это надо признать открыто — подобная система кодирования стала негласно применяться и в мирных учреждениях. Ведь и там сотрудникам надлежало быть верными какой-то цели. Или, по крайней мере — не воровать, не вредить, не нарушать существующие правила — или нарушать не слишком откровенно. И в итоге общество получило целый слой психологически обработанных, подсознательно несвободных людей, готовых к дальнейшему внушению. Плоды же этого — видели мы все. «Идеальный солдат» и «идеальный служащий» — на деле оказался идеальным врагом, диверсантом, разрушителем общества и государства, которое ему доверяло…

— Да, но что теперь? — явно не выдержав, переспросил ещё чей-то голос (и из того, как где-то на том конце от этих слов заметалось эхо, Джантар понял: передача шла из большого многолюдного помещения. А из того, как просто и без лишних представлений был задан вопрос — насколько напряжены нервы у всех присутствующих там. Или — было просто продолжение начатого ранее диалога?)…

— А теперь пусть эти половые братства обходятся каменными топорами, если они вообще нужны, — с нескрываемым презрением ответил Рон Лим. — И уж — не в ранге государственных организаций. Современный человек давно вырос из этого. И то же самое относится ко всем этим якобы тренировочным лагерям, монастырским общинам — и просто школам и институтам с их раздельным обучением… Ведь для чего оно было нужно — раздельное? Для сокрытия каких-то пороков — или напротив, большего благоприятствования им? Чтобы люди другого пола не увидели этих издевательских «посвящений» в члены братства «своих», какие мало где по всей Лоруане — исключая, разумеется, Каймир — не устраивались в недавние годы?.. И опять же — пример Ларакадо Тинилирау… Разве стал он чем-то хуже как личность из-за мутации хромосомы, определяющей пол? А — где было бы его место в системе раздельного обучения? И — что в результате он должен был скрывать о себе, числясь особорежимником в мужской школе? А потом — вдумайтесь — бежать в другую страну из-за невозможности пройти тренировочный лагерь, что в Лоруане почему-то стало закреплённой законом повинностью?..

— Вот как с ним… было… в сложившейся реальности, — прошептала Фиар.

— … А теперь наконец мы узнали правду и о том, что нам выдавали за «безнравственные и опасные генетические эксперименты» — которые на самом деле ведут к избавлению генофонда нашего человечества от груза вредных мутаций и пороков, обусловленных биологическое природой человека — и как с этой точки зрение выглядит то, что некоторые люди считали достойным для представителей своего пола?.. И вот вы вспомните — как они заявляли, что современная цивилизация не даёт им «развернуться» во всей полноте их дикой силы, не позволяет «расслабиться», «снять напряжение», подавляет в человеке его якобы коренную и истинную животную природу, требует во всём чрезмерной — и оскорбительной при их широкой звероподобной натуре — точности, чёткости, осмотрительности? Как они презирали наше стремление к разумной организации жизни, без этой гонки обладания, без хищнического «добывания» и самих природных ресурсов, и плодов человеческого труда, без раздела общества на мелкие, враждующие между coбой группировки, лишь внешне похожие на человеческие учреждения? Как всячески и на всех уровнях унижали человеческое достоинство: от мелких взяток и подношений при согласовании служебных вопросов, и до тех случаев, о которых мы тут только что слышали — и о чём ученики младших групп не решались рассказывать даже своим родителям? А это же нередко повторялось и в каждой новой школе, куда переходил ученик, в институте, в тренировочном лагере, в армии, в заводском цеху — если и там существовали эти тайные братства «своих»… И чем теперь — когда всё это вышло наружу — могли бы они оправдать такое с человеческой точки зрения? Какие доводы, достойные разумного существа, могли бы туг привести? Нет, они — не жертвы… Они получили то, что сами готовили другим. Они хотели разрушить общество, в котором за человеком признаётся право на личное достоинство, где на нём нельзя так просто сорвать свои необузданные эмоции — и в итоге сами получили собственные трупы с полными штанами этой своей животной природы…

«Вот уже как говорят теперь…» — с удивлением подумал Джантар, не ожидавший услышать такое. Хотя по сути всё было верно…

— Ну, может быть, обо всех — не надо так… — ответил где-то в стороне другой голос.

— А это — и не обо всех, — уточнял Рон Лим. — Некоторые — просто имели несчастье унаследовать те же гены, принадлежать к той же pace, быть в том же возрасте… Но давайте хотя бы теперь не стесняться правды. В основе случившегося — именно древние, животные корни человеческой психики…

— Наши слова и наши мысли… — прошептал Лартаяу. — Но теперь — как бы проходят проверку новой реальностью…

— … И что — теперь так и пойдём делиться на полноценных и неполноценных? — спросил ещё кто-то (снова — запросто, без представления).

— Верно, не хотелось бы… — согласился. Рон Лим. — Но и нельзя более рисковать принести всё наше человечество в жертву чьей-то дикости и отсталости. Мы — уже не на том уровне развития науки, техники и самого общества, когда можно было руководствоваться примитивно понятым образом вождя, образом врага, долгом по защите «своих» от «чужих» — и воспитанием тех же «своих» на крайне далёких от реальности традиционных схемах Мироздания. Реальный мир сложен — и его к такой простоте не свести…

— Но как будет с конкретными людьми? С теми, кто чего-то не поймёт или не захочет понять?

— Разумеется, критерии психической нормы не будут жёстко заданы, как технические условия или инструкции — поскольку речь о живых людях, — стал объяснять Рон Лим. — Они должны предоставлять свободу выбора, предусматривать определённую «норму реакции». Но так, как всё это определяется в Чхаино-Тмефанхии — никого и не оскорбляет. Проводятся психофизиологические тесты, выявляется пригодность или непригодность человека к определённым видам деятельности, уровень развития тех или иных способностей, характер преобладающих интересов, особенности эмоциональной сферы — и человек узнаёт свои сильные и слабые стороны, а иногда, образно говоря — и «подводные камни» психики… Да, бывает: выявляются и непростые психофизиологические проблемы, и даже скрытые пороки — что оказывается душевной травмой и трагедией для конкретной личности… Но пока мы имеем травму для многих, едва не обернувшуюся трагедией для всех — и именно на почве скрытых пороков, возведённых в ранг священных тайн…

«И наверно — до всех ещё не вполне дошло, что случилось, — вдруг подумал Джантар. — В том числе — до нас самих…»

— … И ещё мы должны со всей серьёзностью поставить вот какой вопрос, — продолжал Рон Лим. — Современная техническая цивилизация — не рай для людей из примитивных обществ, и не бездонный кладезь каких-то благ для них. И тем более — не покорная обслуга чьей-то чисто биологической плодовитости… Особенно — если речь о племенах, где издревле не считалось грехом воровать детей, торговать женщинами, использовать подневольный труд — за долги родственников, как выкуп за невесту, просто по обычаям… Для нас имеет ценность каждая человеческая личность — и никто не обязан терять своего единственного ребёнка лишь потому, что кто-то не способен честным трудом прокормить более десятка своих… Пусть даже им где-то у себя тяжело даются средства к существованию на основе примитивных сельскохозяйственных технологий, весь традиционный быт связан с бедностью и лишениями — и с этих позиций им кажется, будто городскому жителю всё даётся даром. А затем, поняв, что даром ничего не даётся и в городе — где к тому же не срабатывает привычная деревенская нравственность — они отрекаются от «испорченной» городской цивилизации вообще, взыскуя уже иного, первобытного рая… Причём мы убедились — какими методами готовы его достичь. Мы искренне хотели блага для всех — и чем нам ответили…

…Автобус стал резко сворачивать влево. Джантар привстал — и только тут увидел, как сгустились сумерки за окном. Но куда и зачем свернули?..

— Объезжаем тот фургон, — объяснил Талир. — Он тут так и стоял. И трупы не убраны. Нет только того, живого…

«Которого забыли тут без одежды… — вспомнил Джантар. — И как, куда он потом добрался?..»

— … А у нас — просто свой, особый путь развития цивилизации, — продолжал Рон Лим. — И нам ничего не даётся даром, и от нас требуются определённые усилия и знания. И нам в наших городах не нужны — ни эти полууголовные «землячества выходцев оттуда-то», ведающие примитивной чёрной работой и всеми видами преступных заработков, ни — толпы чиновников, которые лезут лишними посредниками в любое налаженное дело, присваивают себе право утвердить или не утвердить некомпетентной подписью то, что сами не понимают, и даже выносить нам судебные приговоры якобы за святотатство или государственную измену, что сами едва способны определить… Да, в современном городе нет места древним батракам, и паразитам на пороках и отбросах — а современная цивилизация действительно должна задуматься, на что ей расходовать ресурсы и энергию. Они в самом деле не безграничны — и нам надо успеть выйти на просторы нашей планетной системы, освоить разработку ресурсов соседних планет и астероидов прежде, чем возникнет риск израсходовать их невосполнимые запасы на своей планете… И тут уж — не место личным амбициям тех, кто ещё не наигрался в какого-то архаичного богача, собственника, правителя деревни или поместья, военачальника, предводителя некой гвардии… Им мы должны прямо заявить: вас, опоздавших, никто ждать не будет. Либо входите в современную цивилизацию — такую, как есть, либо, по крайней мере, не становитесь на ее пути как враги. Никто не обязан жить исключительно вашими проблемами, мироощущением, обеспечивать вам богатое житьё по древним понятиям, окружая вас роскошью и множеством слуг — и никто не обязан подгонять современную цивилизацию к вашей неспособности понять её проблемы… Тем более — куда сразу девается эта ваша якобы здоровая и неиспорченная крестьянская нравственность, стоит только вам самим перебраться в город? И — кем и почему вы здесь становитесь? И почему в Чхаино-Тмефанхии могут существовать фитотроны, биореакторы, городские поля и фермы, где производство продовольствия ведётся на основе современных высоких биотехнологий — а вам мы должны и в городе создавать примитивные рабочие места для бессмысленной переработке сырья и энергии в продукцию низкого качества, содержать какие-то свалки, мириться с существованием притонов, трущобных пригородов, полубандитских организаций, замаскированных под общественные или государственные? Почему мы должны «пристраивать» где-то множество здоровых, трудоспособных людей, не желающих, однако, организовать себе жизнь самостоятельно — и потом смотреть, как они превращают всю страну в свалку или притон? Так вот — больше этого не будет… Современная цивилизация объединяет людей, способных взять на себя ответственность за её судьбу — а не тех, кого надо ещё «подобрать», как животных, придумать им цель и организацию, «воспитывать», как умственно отсталых, окружить всё, что только можно, сигнализацией и постами охраны в страхе перед воровством или диверсией…

— И — всё, как мы сразу понимали, — снова прошептал Лартаяу.

— Но теперь — уже сказано вслух, — ответил Донот.

— … И особенно это стало очевидно сейчас, — продолжал Рон Лим. — Когда ответственность за судьбу нашей цивилизации взяли на себя, не те, кто раньше так много рассуждали об «исполнении долга»… Другие стали организовывать центры, штабы, налаживать связь, взяли под контроль ещё остававшиеся работоспособными компьютерные сети — пока эти лишь, в страхе перед возможной карой со стороны уже не существовавшего начальства, ждали распоряжений свыше… А в Тисаюме, как известно, большую толпу людей сумели организовать подростки, школьники — после чего инициативы вошедших в город войск хватило лишь на попытку найти этих подростков в здании городской управы…

— Значит, знают… — вырвалось у вздрогнувшего Джантара.

— Да, уже не тайна… — прошептал Лартаяу, оборачиваясь. — Хотя… — он чуть повернулся в сторону водительской кабины. — Это же не конкретно о нас, а вообще…

— А… он не поймёт, что мы говорим? — забеспокоился Герм.

— Я слышу его мысли, — подтвердил Талир. — Точно не понимает…

— Но что такое? — забеспокоился и водитель, привстав — и, как показалось Джантару, легко постучав где-то наверху кабины. — Отключилось… Приёмник не совсем исправен, что ли… Но — вы слышали, что делается?

— Слышали, — ответил Талир уже по-лоруански. — Да, а… что сейчас в Тисаюме? — почему-то лишь тут решился он спросить. — Какая обстановка?

«Обстановка? — спохватился Джантар. — И я даже не попробовал настроиться! Да что это со мной?»

— Какая… — начал водитель. — Первые дни было: громили полицию, суды, а кто — неизвестно. А сейчас — в общем спокойно, трупы убрали. Но окраины — вымерли почти начисто, заводы, где хранилась отрава — остановлены… Да — в школах, в интернатах, больницах для детей находят всякие «орудия перевоспитания». А так — всё под охраной, жизнь как будто налаживается… Но и остались всё больше — дети и старики. Средний возраст с неподходящими генами — выбило почти начисто. Или не весь, но мужскую половину — точно… Правда, я не спрашиваю, кто вы сами, — почему-то добавил водитель. — Тоже, видно, из какого-то интерната…

— … найдены настоящие камеры пыток, — донеслось из вдруг заработавшего приёмника, подтверждая слова водителя. — И это, я напоминаю — речь идёт о школьном подвале. Так они собирались укреплять пошатнувшуюся нравственность общества… Ссылки на Канон Элбэ — слова, а вот — их дела… Обвиняли в безнравственности всё остальное наше человечество — и вот сколь нравственны были сами… И снова — вопрос: до таких пор нам зависеть от неизвестно как и когда изречённых «высших истин», голословных и бредовых пророчеств? И пусть хоть теперь ответят: почему у них всё основано на страхе, на игре в тайны неких сил, которым якобы никто в целом Мироздании не может противостоять? До каких пор они собирались мучить и унижать страхом наше человечество, сковывать его волю, насиловать разум? И пусть объяснят также собственную позицию во время этих событий! Они же всерьёз собирались встречать сокрушителя Вселенной — и сдавать ему наш мир…

— И скольких людей выгнали из домов, заставляя идти куда-то читать молитвы вместе с ними… — добавил новый, женский голос — и приёмник вновь умолк.

«А на Земле — тоже так, — с тревогой подумал Джантар. — Землян пытаются убедить, что они всецело зависят от таких «владык»… Которые могут устроить массовые бедствия — если не оказывать примитивного почитания, не считать подателями всего, без участия которых немыслимо существование Вселенной… И даже будто она сама — в чьей-то собственности, кто-то выстрадал или заработал право в любой момент сокрушить её. И служители культов, сами считаясь «пострадавшими за веру», будто держат дуло у виска человечества…»

— … Однако остались организации людей, для которых рухнуло всё, что было смыслом их жизни, — заговорил из приёмника уже другой женский голос. — Не рухнул реальный мир, реальная Вселенная — но мир их представлений, их веры, понятий о добре и зле. И это — целые религиозные ордена, подразделения армий, спецслужб — но не только… Что будет, например, с так называемой «элбинской нацией» — которую какие-то, ещё неустановленные, силы в той же церкви и армии стали формировать из части населения Внутренней Лоруаны и Дисоемского особого округа? И многие люди поверили: есть такая особая нация — и они принадлежат к ней… И сколько за эти почти полгода мы слышали: как она была подавлена все пять с лишним веков своего существования; как ей не давали развиваться другие, более древние, культуры — Лоруаны, Уиртэклэдии, Приполярья, тем более Каймира; как преследовали страдальцев за «единственно правильную» веру, будто бы заставляя присягать Фаалокру как творцу мира, а их детей в школе высмеивали из-за необходимости вскакивать с парты и читать вслух молитву в положенное время… Но задумайтесь: где какие-то признаки этой нации, где её реальная история за пять веков? Недавно обретённый «Святой Канон Великого Элбэ» — вся литература и история; также лишь с недавних пор известные рельефные иконы, изображающие, как ни странно, человеческие пороки, и столь же устрашающего вида росписи в подвалах монастырей — вся скульптура и живопись; отдельные простонародные переделки молитв других религий и уголовный, каторжно-бандитского происхождения, фольклор — по сути, весь фольклор и есть… А о какой-то подлинной традиции духовного поиска — как и, например, научной или архитектурной — говорить не приходится. Есть деревни — нет ни одного своими силами построенного города; есть остатки древней родоплеменной организации — нет ни зачатков собственной государственности, ни современных форм общественного устройства… Есть, впрочем, свой диалект уиртэклэдского языка, на котором ещё не сложилось правописание, есть церковное сословие, есть нечто похожее на сыск, спецслужбы — но это caмo по себе ещё не делает их нацией. А в общем и целом — аморфный конгломерат людей из примитивных обществ, объединённых лишь смутно понятой идеей о собственной «избранности свыше». Однако — с какой готовностью многие ухватились за эту идею и эту роль…

— Нo, правда: было и некое подобие верховной власти, и даже — «лидер нации», — уточнил один из голосов, звучавших прежде. — Хотя теперь этот Дробис Грэбот сам трясётся на психбольничной койке — и повторяет это своё «вярт-вэртэшок»…

«Так… он? — едва не вырвалось вслух у Джантара. — Это мы видели самого «правителя»?..»

— Точно… — успел ошеломлённо прошептать Минакри в короткой паузе. — Я и не знал — что за «второй настоятель»…

— А… эта «нетолста» — знаете, что такое? — спросил ещё кто-то. — Вернее — чем могло стать?

— Что-то о религиозном запрете держать в домах толстохвостых крыс, — ответил прежний женский голос. — С карой как за серьёзное преступление… И ещё предполагалось: сбивать со всех домов балконы; заставить людей всех рас вести родословные исключительно по мужской линии; запретить занятие ответственных должностей не состоящим в браке; по малейшим поводам принудительно отдавать детей в другие семьи; а уж какая «судебная реформа» была подготовлена ими — вы знаете…

— «Вот такая мышка»… — напомнил Ратона свои слова из разговора год назад в грузовом вагоне. — С утолщением на хвосте… И — за это…

— Минус-разум даже не мог действовать последовательно… — прошептала Фиар. — Как бы божество слабых — но и хозяин, и суд над всеми…

— … И кто-то, не дрогнув, мог сделать подобное реальностью нашей жизни… — продолжал тем временем голос в радиопередаче.

«И — всё могло быть, как я видел, — подумал Джантар. — Дома без балконов, чужие семьи, работа сторожем в школе — с запертыми на ночь учениками… И всё-таки — что за передача? Откуда идёт?..»

— …Да, и вот — срочное сообщение, — вновь прозвучало как бы на заднем плане. — Но я не знаю, пускать ли такое в эфир…

— Пускайте немедленно! — ответил ещё кто-то. — Люди должны знать всё!..

— Итак, мы опять прерываем трансляцию открытой пресс-конференции правительства Лоруаны для нового экстренного сообщения, — заговорил уже профессионально поставленный дикторский голос, показавшийся Джантару знакомым (и это даже более, чем смысл слов, заставило насторожиться). — Но хотим сразу предупредить, кто видит нас в телетрансляции: то, что вы увидите, может показаться слишком страшным. Но и скрывать это от нашего человечества мы не имеем права…

— Но что — слишком страшное? — успел переспросить Донот. — После такого…

— … Я не назову своего имени… — у Джантара всё вздрогнуло внутри от внезапно раздавшегося хриплого голоса, который будто захлёбывался волной отчаяния и исступления. — Я только попробую объяснить вам всем, что случилось… — голос на мгновения умолк — и раздавался неровный шум дыхания. — Понимаете, я — офицер одного из сверхсекретных подразделений химических войск. И я давал все полагавшиеся подписки о неразглашении тайн… Но теперь… — голос снова умолк на мгновения. — В общем: когда нас всех, сотрудников секретных подразделений, в приказном порядке заставили стать членами тайной церкви Вохрила-Занклу-Хартвеса Единого — я тоже не мог отказаться…

Джантар ощутил: в автобусе все замерли в ожидании. А ведь он шёл по крутому повороту серпантина — и водителю нельзя было отвлекаться…

— …И вот… я стал верующим этой церкви, — продолжал захлёбывающийся голос из приёмника. — Стал посещать её собрания, изучать тайные тексты. И вскоре узнал — что основание благочестия здесь… и соответственно, райского блаженства там — состоит в отказе от всех и всяческих «плотских утех». Иначе я не смогу всецело посвятить себя служению Всевышнему… Но моё тело всё настоятельнее требовало именно этих «плотских утех»… И я видел, что другие воспринимают это как-то не так — и знал, что они всё равно тайком продолжают грешить — но сам так не мог Я хотел веровать искренне, хотел… действительно обратиться к Высшему — и просто сходил с ума из-за того, что от меня при этом требовалось… И наконец я не выдержал…

Голос вновь умолк — и Джантару показалось: и там, откуда шла трансляция, и здесь, в автобусе — всё напряглось, как туго натянутая струна. И лишь автобус всё продолжал свой путь — уже вниз по склону, сквозь будто разлившийся по лесной чаще сумрак…

— … И решил — если выхода всё равно нет, если мир устроен так безжалостно и жестоко, что от меня требуется невыполнимое — пропадайте все, — наконец вновь заговорил тот голос. — Все, кто заставили меня принять эту веру, все, кому меня совсем не жаль. Все, из-за кого я — недавно уверенный в себе человек… готовый выполнить любой приказ для защиты своей страны — превратился в измученное страхом животное… И… в каком-то безумном состоянии я вскрыл пакет с секретным кодом — и отдал команду выпустить газы одновременно из нескольких хранилищ. Газы, предназначенные для воздействия как раз на эти самые органы и чувства людей… Чтобы убивать их… именно через это…

…И Джантар вдруг увидел внутренним взором самого говорившего — действительно в военной форме, с красным, даже багровым, трясущимся от напряжения лицом, и руками, судорожно державшими микрофон, по корпусу которого уже медленно ползли трещины. Но даже не это особенно поразило Джантара. Само лицо — было откуда-то знакомо ему…

— Да, я понимаю, что мне нет прощения… — ещё более хрипло и отрывисто заговорил тот. — Но только — где же были вы все? Вы, среди которых должен жить человек, измученный этим ужасом, и отчаявшийся найти выход… Вы, которые сами только приветствовали, когда вам вдалбливали эту веру… И всё словно затем и делалось, чтобы кто-то наконец не выдержал… — голос стал срываться, переходя едва ли не в рыдание. — А сам я теперь уже просто не знаю, как на самом деле устроен мир… И… что меня может ожидать за то, что я сделал — и за то, что собираюсь сделать… Но насчёт очищения от плотских утех — смотрите… Вот только — хватит ли у вас духу сделать то же самое… Получайте же — и подавитесь этим…

И Джантар — продолжая видеть, как говоривший всё это, отбросив микрофон в сторону, начал судорожными движениями paсстёгивать военную форму — буквально оцепенел от ужаса, поняв, что тот собирался сделать… Но всё равно это произошло быстрее, чем он мог ожидать. Уже в следующее мгновение — перед внутренним взором мелькнула рука с зажатыми в ней теми самыми «стыдными» органами, со всей силой рванувшая их — и прямо в объектив телекамеры со страшным, душераздирающим криком (как в тот раз на стройке!), разбрасывая во все стороны багровые капли, полетел кровавый комок…

— … Осторожнее! — скрежет тормозов на вираже и голос Фиар вернули Джантара к реальности.

— Давайте я заменю водителя! — вскочил Лартаяу, готовый броситься к кабине.

— Не надо! Там просто — опять автомобиль с трупами! — крикнул Талир, останавливая его.

— А так-то я в порядке, — добавил водитель (И Джантар понял: все эти слова — должно быть, от общего потрясения — были сказаны по-лоруански!) — А вы думали, я потерял управление? Хотя — есть от чего. Такое мы сейчас узнаём…

— И опять — всего один чиновник… — прошептала Фиар.

— …Да, это действительно ужасно, — снова заговорил дикторский голос. — Но давайте подумаем — кто больше виноват? Тот, чья психика не выдержала — или кто свёл его с ума? Тем более, в самом деле — мы с вами будто не видели, что за «вера» в недавние годы стала распространяться в обществе, и как люди таили один от другого страх, вызванный ею…

— А — знакомый голос, — сказал Лартаяу. — Я имею в виду — диктора…

— А офицер… Это же он допрашивал Тинилирау! — будто молнией озарила сознание Джантара догадка. — Там, в альтернативной реальности!.. Я его только что видел…

— Мальчики, тише!.. — громко зашептала Фиар. — Вдруг он всё-таки понимает… — она сделала жест головой в сторону кабины водителя.

— И — вот как у минус-разума всё сорвалось… — прошептал Джантар. — Вот как замкнулись векторы…

— Его же орудие — и не выдержало… — как эхо, отозвался Талир.

— … И сразу — ещё одно срочное сообщение, — вдруг снова заговорил диктор. — По поводу секретного приюта для душевнобольных в подвале военного министерства… — уже и голос диктора дрогнул (и Джантар ощутил странное недоброе предчувствие.) — «…В найденных там телах — опознаны члены творческой группы, работавшей над созданием известного документального фильма об экспедиции по исследованию Западного континента… Причём — согласно обнаруженным там же документам — ещё задолго до смерти в ходе нынешних событий они были специально подвергнуты длительному воздействию психотропных препаратов, что привело в итоге к распаду психики и состоянию полной невменяемости…» — голос диктора снова дрогнул. — Нет… Поймите, об этом мне особенно трудно говорить… Это же я, Риома Отилани, озвучивал тот фильм…

— Точно! — воскликнул Лартаяу. — А я ещё думал, кто это…

— Но… понимаете, когда я смотрел его вместе со всеми в прошлом году — как бы и сам не понимал, что это я, — продолжал Отилани. — Что это — мой голос… А сейчас — что-то прорывается из памяти… Из-под гипноза… Мне было что-то внушено… заблокировано… Переключите опять на студию в Риэланте… Я пока не могу говорить…

— Да, что делается, — снова произнёс водитель. — Что мы узнаём…

— И сам — не мог исчезнуть только из-за своей известности, — так же потрясённо (и почему-то по-лоруански) добавил Донот. — А остальные…

— А и ту запись в своё время как-то добыли дети… — сказал водитель. — Примерно ваши ровесники…

— И вот чего… они избежали, — едва не проговорившись, ответила Фиар. — Но… С ним-то хоть сейчас — ничего не случится?

— Не знаю, — ответил Лартаяу уже по-хафтонгски. — А вообще… Похоже, оставшиеся векторы пошли как-то ускоренно смыкаться…

А приёмник вновь молчал — то ли трансляция не возобновлялась, то ли опять подвела неисправность, то ли горы перекрывали сигнал. Да и тут, в автобусе, вдруг понял Джантар — никому не хотелось говорить. И даже не то, чтобы не находилось слов для выражения мыслей — сами мысли не сложились, сознание не адаптировалось к новой реальности, не вполне сумело охватить собой услышанное. И автобус катился дальше в общем молчании…

«Но правда — что сейчас в Тисаюме? — подумал Джантар. — Как он встретит нас? Что мы увидим?..»

Он закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться, настроиться — и стал видеть как будто ещё дневные, но смутные, нечёткие образы… Пустые лестничные клетки многоэтажных домов (похоже, в пригородах) — где всюду чернели распахнутые настежь проёмы дверей, а прямо на площадках: валялись брошенные в панике предметы домашнего обихода; улицы в центре города — где, напротив, всё было спокойным и целеустремлённым; другие улицы — с патрулями то в форме лоруанской полиции, то чхаино-тмефанхской Службы чрезвычайных ситуаций; множество детей и пожилых взрослых — занятых разборкой каких-то вещей, которые выносили откуда-то и складывали прямо на улице перед зданиями; знакомый по прошлогоднему видению больничный коридор, вновь полный толпой людей, хотя и более редкой, чем в тот раз; огромней штабель трупов перед такой же oгромной ямой, вырытой где-то за городом, кварталы которого едва виднелись на горизонте, и рядом — грузовик, в котором едва умещалось ещё множество трупов («А что делать? — понял Джантар, хотя не мог не вздрогнуть. — Ведь трупов тысячи…»); ограждённая мёртвая зона за окраинной платформой рельсовой дороги — ставшая такой несколько месяцев назад, после аварии поезда, гружённого ядовитыми испражнениями лоруанской армии, явившей теперь, в эти дни, свою полную никчёмность…

«Да, так и есть, — подумал Джантар. — Одни — много распространяются о долге, мужестве, чести, доблести, а доходит до дела — мир спасают другие. Кто не ходят строем, не вскакивают при виде начальства, не соблюдают церемониал вопросов и ответов в простейшем разговоре — но знают, что делать, когда надо… А те — сами оказываются болезнью, заразой мира, гнилью, неспособной распорядиться накопленной ими же мощью. Годятся только изображать силу и организацию, пока всё спокойно…»

…Снаружи уже совсем стемнело. Водитель включил фары, перед автобусом по дороге побежали пятна света. И в тот же момент — ещё где-то далеко впереди, над домами и деревьями, вспыхнули цепочки огней! И в душе у Джантара вновь что-то дрогнуло: уже — городское освещение Тисаюма!..

А за окном тянулись — тёмные, тревожно чернеющие громады пригородов: без единого огонька, будто окутанные ещё более сгущающей мрак тягостной аурой запустения. Как если бы души, покинувшие тела, но пока не принятые — лоруанским, уиртэклэдским, дмугильским, ливтонским, ещё каким-то астралом — по-прежнему пребывали здесь…

«В самом деле — как… там, у них? — с тревогой подумал Джантар. — Неужели действительно: какие-то демоны, отхлёбывая кровь из черепов, задают вопросы, как на экзамене — и человеческая душа не знает, что отвечать? Касается-то всё сплошь — старого, древнего быта… А у современного горожанина в его жизни — не было ни «стада», которое нельзя выгонять в поле до соответствующих жертвоприношений; ни такого «родительского дома», чтобы в нем жили все дети и внуки со своими семьями; неведом ему и «выкуп за невесту», и «родовое кладбище», и какие-то взаимоотношения с «караванщиком», с «городской стражей», и «дань ко двору правителя», и — хотелось бы надеяться — «церковный оброк»… И нечего сказать о том, «отпускал ли слуг на волю», «был ли милостив к нищим», жертвовал ли что-то на малоизвестные даже историкам цеха и братства… Но вопросы, согласно канонам — должны быть об этом! И… неужели, что ему нечего ответить на такой абсурд — действительно решает судьбу? И кто страшнее всего: не явные преступники — кто в глубине дули понимают, что творит зло, а — те, кто убеждены, что стоят на страже справедливости и вселенских космических законов? Конкретные существа с конкретным опытом и запасом знаний — умеренные, что принадлежат к избранной группе, знают высшее учение, или, по крайнее мере, знают, какое учение — высшее? Однажды запрограммированные на примитивные понятия, что хорошо, что плохо — и уверенные в своём праве вершить суд над другими?..»

…А время шло — но трансляция не возобновлялась, и автобус продолжал путь в сгустившейся тьме через пригородные посёлки, чередовавшиеся с болотистыми промежутками между ними (где лишь местами у проходных под стенами массивных промышленных корпусов светили тусклые лампочки, да на перекрёстках с дорогами в сторону берега стояли с погашенными фарами, выделяясь в темноте одной ближней подсветкой, патрульные полицейские автомобили. И хотя теперь они сами уже не были тревожным знаком, не несли угрозы — по прежнему интуитивному опыту от их вида становилось немного не по себе… Или… что-то другое? Что-то ещё ожидало их впереди?)…

«Но почему? — с удивлённым беспокойством подумал Джантар. — Что такого? Если — уже Тисаюм…»

А огни городской окраины приближались — вскоре Джантар мог различить и едва пробивавшийся сквозь стену живой изгороди свет окон, и фонари — над шоссе, переулками, и тем новым, пока ещё непривычным, проездом над рекой, и их мерцающие отражения в речной воде… И — на платформе стояла большая толпа, будто ожидая их…

— Кажется, нас встречают, — привстав, прошептал Лартаяу.

— Вот сейчас и узнаем, — добавил Герм. — Как тут всё было, как запомнили нас самих…

— Да, видите — вас встречают, — не поняв ничего из сказанного, по-лоруански объявил водитель. — Или — не вас?..

— Нет, именно нас, — подтвердил Герм. — Я вижу, там — наши родители…

А Джантар, как заворожённый, смотрел на приближавшиеся огни фонарей и толпу на платформе — даже не понимая, что чувствует в этот момент. Чувство было смешанным, странным, которому трудно подобрать название. К тому же — своей семьи он среди встречающих не видел…

Едва они проехали мост через реку, водитель остановил автобус — явно намереваясь затем вывести в город тем новым боковым проездом — и тут же, не выходя из кабин, прямо с пульта управления открыл дверь. Повеяло чуть влажной вечерней морской прохладой. Как давно они не дышали таким воздухом…

И только тут на Джантара внезапно нахлынуло чувство: что завершён большой путь, большой цикл событий! Что-то заканчивалось здесь, в этой точке пространства-времени. Или нет… Заканчивалось — но ещё не закончилось. Осталось ещё что-то… Но — что?..

— Что, пойдём? — спокойно, буднично спросила Фиар, встав с места.

Джантар встал — и следуя за ней, направился к выходу из автобуса, пристально вглядываясь в толпу за лобовым стеклом. Правда, там и были в большинстве каймирцы — но в большинстве же и незнакомые. Хотя он тогда, в прошлом году, почти не встречал родителей своих товарищей, вот и не помнил, как они выглядят. Нo и своих — почему-то нигде не видел… А главное — не представлял, что сможет сейчас говорить, о чём рассказывать, что объяснять. Ведь даже психологически не был готов, что их будут встречать прямо здесь… Да, собственно — и не думал, как всё будет дальше: где и как выйдут из автобуca, к кому из пойдут сразу, что станут делать потом — столь стремительно всё менялось в эти дни, так много было потрясений от вновь открывавшейся правды, так многое приходилось осознавать и осмысливать, что об этом — даже не успел подумать. Но вот надо было уже выходить — в толпу, где… как он вдруг понял, всё же ощущалась и странная, непонятная напряжённость…

— А моих опять нет, — горестно признался Лартаяу. — Опять не смогу их встретить…

— Ну, как там, Джантар? Вы все здесь? И уже — полноправные граждане? — вдруг услышал Джантар почти рядом голос Тайлара.

— Так и вы… тут? — вздрогнув, он обернулся — и оказался в объятиях матери и Тайлара! — А я вас сразу не увидел…

— Только вдвоём, — объяснила Таюльме Фаярхай. — И Кинтал не смог… У них в Риэланте сейчас много дел… А мы как раз вдвоём были дома. И только узнали, что вы возвращаетесь — сразу выехали сюда…

— Да, нам только вчера сообщили, — возбуждённо подтвердил Тайлар. — И мы только сейчас приехали…

— А у нас, в нашем центре, и работы не очень прибавилось, — печально сообщила Таюльме Фаярхай. — Случаи — в большинстве не хирургические… И хорошо хоть, сами из основного персонала никого не потеряли — а из вспомогательного… Так уже и Рон Лим сказал: люди просто устали от страха, что любая жалоба или неточность в документе может поломать их судьбу… Устали запасаться на все случаи жизни доказательствами своей невиновности… Устали от тех, перед кем надо унижаться, чтобы они хоть как-то работали, из-за кого не вылезали из расследований — и вообще был риск оказаться в тюрьме… Наберём новых, хороших людей…

— А… что в Керафе вообще? — спросил Джантар. — Как там сейчас?

— B общем — так же, как здесь, — ответил Тайлар. — Пустые заводы, дома, патрули на дорогах… Всякие секретные службы, военные объекты, тюрьмы — взяты под охрану… И сколько у нашего человечества, оказывается, было всего этого — что теперь и неизвестно, куда девать. Когда — самих светлых рас в среднем возрасте остались почти одни женщины… Но город уже работает, восстанавливается всё, что нужно — хотя вообще выбило где-то до четверти жителей. И кто мог думать, что существуют такие яды….

— Сами же создавали, — ответил кто-то в толпе. — Вот сами и получили… И видите — справляемся без них. Носить трупы, правда, было тяжело — но есть кому печь хлеб, водить транспорт, работать за компьютером, выводить больных из шока… А те… Так нам сейчас — не до их игр. Надо восстанавливать страну…

— Правда — тут и помощь Чхаино-Тмефанхии… — добавил Тайлар. — А то даже не знаю, что было бы…

— Выслали целые подразделения — в Алаофу, Алагари… — ответил тот же голос. — Вот только не представляю, что сейчас в Нмарваге…

— И туда тоже, — подтвердил кто-то. — А что делать — всё-таки город. И не все же там — дмугильцы…

— А способных на дикость — уже, хочется надеяться, разорвало их гормонами, — добавил ещё голос по-лоруански. — Правду же сказал Рон Лим: у людей единственные дети пропадали… И сейчас — их находят в гаремах тех вождей: больных, сошедших с ума после того, что с ними делали… А тех — не жаль… Им — поделом. И не стоят, чтобы считать их людьми…

«И что ещё выяснится…» — вздрогнув, подумал. Джантар.

— И всякие «представители власти» что вытворяли, — добавил тот же голос. — Тоже вскрылось…

— Да, но вот — вы сами… Где вы были? — вдруг прозвучало тоже по-лоруански — тяжело и злобно, будто в наступившую тишину упал какой-то камень. — Вы же пошли за помощью, и мы вас ждали. Целый день, под дулами у этих солдат в скафандрах… Которые один за другим сходили с ума и падали, а оставшиеся их уносили. А потом мы ещё убирали весь город от трупов… А где были вы?

— Действительно, — поддакнул и другой. — Столько наговорили там, на площади, а появились войска — сразу сбежали… Ну, и где вы провели всё это время?

— Зато школу успели закончить, — добавил ещё третий. — В эти самые дни… Вас же в таком качестве тут встречают?..

В первые мгновения Джантару показалось, что он ослышался. Так дико и противоестественно звучало это — сейчас, после таких событий, да ещё в самый момент встречи с семьями, после длившейся почти год разлуки… Однако, обернувшись, он увидел: толпа как бы разделилась на две группы — и в меньшей, особенно выделявшейся в темноте мертвенной белизной лиц, едва ли не все были настроены недоброжелательно, если не сказать — агрессивно. Будто и тут вновь — сами гены, цвет кожи, принадлежность к разным расам и культурам как-то разделили людей… Но обвинение было брошено столь тяжёлое — не ответить нельзя…

— Да, мы пошли за помощью, — Джантар удивился, как чётко и твёрдо прозвучал в тишине над толпой его голос — хотя у самого что-то перевернулось внутри. — И вам сразу так сказали. И вовсе не думали бежать, оставляя вас в опасности…

— И вышли через другой конец тоннеля уже где-то в горах, — так же твёрдо добавил Герм. — Вернее, в предгорьях… Так что и при всех наших способностях не могли определить — где мы. Ведь у нас не было карты. И вернуться обратно не могли — тоннель за нами сразу перекрыло металлической шторой… Неужели этого никто не видел?

— Я видел! — подтвердил кто-то. — Я же там был! Бежал прямо за вами — и тут штора стала закрываться…

— И потом, дальше, была ещё одна, — напомнил Лартаяу. — Так что сами едва успели…

— И будто мы все не видели вчерашнего репортажа из городской управы, — Джантар узнал голос матери Герма. — Как там всё было устроено… И вы хоть подумали — кого обвиняете и в чём?

— Действительно — в чём мы теперь виноваты? — не выдержала Фиар. — Что вышли из тоннеля где-то в горах? Что всё-таки вернулись в свой интернат? Или — что у нас сочли возможным сразу принять выпускной экзамен? Сейчас, когда каждый оставшийся человек — на счету, и никого нельзя лишнее время морочить, как в той, прежней школе?

Однако толпа стояла молча, разделённая — будто и здесь, посередине шоссе, между людьми опустилась неведомая завеса. И Джантар ощутил — как всё более нарастало недоумение, обида, напряжённость… Хотя кажется, несколько — готовы были переместиться влево, к большинству…

— Но что делать? — прошептала Фиар. — Не выдавать же всех тайн… Горные жрецы нам доверились, мы не можем их подвести…

— И что, земные «афхансы» — тоже такие? — вспомнил Ратона. — Помните, Мерционов рассказывал? Как им школьник младших групп не может объяснить, что не посылал их туда?

— Да, мальчики, точно, — согласилась Фиар. — Как земные «афхансы»… А сказать вслух — никто не поймёт…

— Каждая трагедия имеет и своих «афхансов», — добавил Итагаро. — Которые ищут виновных потом, когда всё кончилось… Но всё равно — надо что-то ответить…

— Только самую малость, — прошептал Талир. — Ничего конкретно…

— Давай я скажу, — и тут решился Джантар, ощущая приступ не испытанной прежде горечи и обиды. — Да, мы в нашем интернате специально изучали древние мистические учения… Такой у нас был профиль — мы назывались «религиозно одарёнными», хотя никто не мог понять, что это значит. И поначалу сами изрядно запутались в этих учениях — вот и наговорили вам что-то не то… Но мы хотели организовать вас на борьбу против зла, которое угрожало нашему миру — и дать надежду на победу в этой борьбе. И ещё знали — что есть наши, каймирские, горные жрецы, к которым можем обратиться за помощью… И — уже там, в горах, получили знак, куда нам идти — и пошли. И долго, целых три дня, шли через лес… И наконец встретили… по крайней мере, одного человека, которого приняли за горного жреца — и говорили с ним, — как сумел, объяснил Джантар. — И он знал обо всём, что здесь произошло — и сказал, что мы в общем правильно сделали, собрав вас на площади и обратившись с той речью. И всё равно не сделали бы больше — оставшись тут, среди вас… И оставил на наше усмотрение — что рассказать всем, а что оставить в тайне. Так пусть на вашей совести будет и то лишнее, что нам пришлось сказать, когда вы заставили нас оправдываться…

— Джантар, не надо, — попыталась остановить его Фиар. — Хотя я сама — в шоке… Оказывается, я совсем не знала некоторых наших соседей. Но ты подожди, не выдавай ничего. Они того не стоят…

— Так вот зачем вы собрались… — раздалось из правой части толпы — и Джантар увидел: ещё несколько человек переместились налево. — Чтобы так их встретить…

— То есть… только тот, кто был на виду — вёл себя достойно, а у кого была тайная миссия или особые обстоятельства — тот предатель? — возмущённо спросил кто-то (по лёгкому шемтурсийскому акценту Джантар предположил: Весиоро Тиялу, отец Итагаро). — Или даже — просто ошибся, поверил не тем, пошёл не туда? Но скажите: вы за это время — сделали больше, чем они? И где были бы сами — если бы они вам всё сразу не объяснили?

— И… вы, что, действительно видели горного жреца? — неуверенно спросил ещё кто-то из толпы. — И…какой он?

— Ну, какой… На вид — такой же, как мы… — ответил Джантар — и тут нахлынул такой удар горечи и обиды, какого он мгновение назад не мог ожидать. — И говорил с нами… не так, как вы здесь. И в отличие от вас — правильно понял, чего мы хотели, в чём ошиблись — и ни за что не осуждал нас. Потому что знал, как действуют на психику некоторые мистические учения — и что можно подумать, изучая их… И мы же сперва верили — что идём через это к постижению высших тайн. И там, на площади — были уверены, что делаем всё как надо для спасения мира… Но потом, по дороге в горах, всё думали: как вы нас запомнили? И всё равно — надеялись на понимание… А интернат… Да, потом нам помогли найти и обратную дорогу туда, — снова, как сумел, объяснил Джантар. — И наши бывшие преподаватели — они как раз облетают на вертолётах с инспекцией все такие интернаты, уже как члены правительства — встретили нас там. И сразу сочли возможным приять выпускной экзамен… И что — теперь мы из-за этого выглядим как предатели, которые улаживали личные дела, пока решалась судьба мира?

— Но мы не то хотели сказать… — уже менее уверенно произнёс кто-то из стоявших справа. — Только спросили, где вы провели эти три дня… А вы нас не так поняли…

— Не забывайте, что мы чувствуем и невысказанное, — ответила Фиар.

— Герм, сюда бы твою камеру… — прошептал Итагаро. — Да ещё — если бы со звукозаписью…

— Вот, я уже снимаю, — Джантар вновь узнал голос матери Герма. — Но не такую съёмку о вашей встрече хотелось бы сделать…

— Но что теперь? — Джантар почувствовал, что почти готов сорваться. — Как мы должны доказать вам, что мы — не враги, не предатели, и не отсиживались в стороне, пока весь мир был в опасности? Вот тут, сейчас, перед вами, разорвать только что полученные свидетельства об образовании — и снова пойти учиться в школу? И от этого вам станет легче? Или… просто уйти обратно, к горным жрецам? — вырвалось у Джантара неожиданно для него самого. — Потому что… не так ли вообще ими и становятся? Когда после таких событий человек не может в чём-то оправдаться, доказать, что он — не преступник, не предатель, а у него просто всё сложилось по-особому… И некоторые наши способности — как раз соответствуют. Хотя с ними можно было пригодиться и здесь…

— Джантар, подожди, не надо… — услышал он ответ матери Герма. — Я сама скажу… Как вы могли… — уже громче продолжала она. — Сейчас, когда всё уже кончилось… И специально ждали, чтобы так встретить наших детей? А что же там, на площади, никто из вас не встал и не обратился к остальным — если сразу всё так хорошо понимали?

— А это так всегда, — поддержал её Весиоро Тиялу. — Сперва одни — на острие событий, а потом, когда опасность прошла, являются другие — и ищут виноватых! Особенно — среди тех, кто связан тайной и не может ответить. По себе знаю…

— Но вы хоть понимаете… что теперь всё, сказанное здесь — тоже часть нашей жизни? — Фиар, выйдя чуть вперёд, обратилась к группе людей, стоявших справа. — И вашей тоже? Часть жизни всех присутствующих — и уже не забудется… И вы действительно ждали только затем, чтобы бросить нам такие обвинения?

— А сами? — добавил кто-то из левой части толпы. — На площади — стояли, как все… И раньше — терпели, как все, когда это назревало… А сейчас кто вам виноват?

— Зато мы поняли, от чего уходят горные жрецы, — продолжал Джантар, задыхаясь от обиды. — А мы же — о стольком могли вам рассказать… Нас самих чуть не свели с ума этой ложной мистикой — как особо опасных экстрасенсов… И в какую-то секретную военную программу тоже хотели впутать… И сам интернат был не для «физически развитых» — таких, чтобы грузить трупы…

— А я бы сейчас ничего не рассказывал, — неожиданно жёстко заявил Лартаяу. — Мы, что, явились сюда как обвиняемые? В ту ночь, когда всё произошло — так и мы для чего-то пригодились, а теперь что же: они — суд, а мы — подсудимые?

— И правда, что это мы… — согласился уже кто-то из стоявших справа. — Когда даже тот временный император успел издать указ, чтобы никто никому не мстил, и не искали виноватых…

— И этот, что покончил с собой перед телекамерой — сознался, как всё было, — добавил ещё кто-то. — Хотя вы не видели этого репортажа….

— Не видели — так слышали по трансляции в автобусе. А Джантар — и видел немного… Однако ненадолго же вас хватило… — начал Лартаяу.

— Лартаяу, не надо, — отчаянно попыталась Фиар остановить уже его, пока он не сказа лишнего.

— Не надо, — внезапно согласился Лартаяу. — Всё равно после такого… уже ничего не будет как раньше! То есть, я имею в виду — так, как могло быть… Но нас уже заставили ощутить себя предателями — которых встречают народным гневом… И за что? За то, что трудно и страшно было всем — но именно мы не выложились сверх всякой меры?

И тут, во вдруг наступившей глухой тишине, Джантар почувствовал: будто какая-то трещина, расширяясь и углубляясь, поползла уже через эту новую реальность — дробя и раскалывая что-то, начавшееся было складываться заново в судьбах собравшихся здесь людей… И понял: если тут же не противопоставить этому что-то, не сомкнуть новой мыслью или действием края этого разрыва — уже в следующую минуту он приведёт к непоправимому. Теперь, когда, казалось бы, всё самое страшное — позади…

— И как — удовлетворены вы этим? — обратился Весиоро Тиялу к стоявшей в стороне (и уже явно меньшей, чем прежде) группе. — Этого хотели? Ну, что они вам задолжали, или чего не сделали за вас?

— Но горные жрецы — это же легенда… — наконец подал голос кто-то оттуда. — А тут всё — на самом деле… Трупы, солдаты, передача о конце мира… А они нам что рассказывают? Что видели горного жреца?.. И мы должны верить? После того, как целых три дня убирали город от трупов?

— И после того, как они тебе, дураку, всё объяснили, — донёсся ответ слева. — А так и ты вместе со всеми ждал бы конца мира… И сам слишком верил в кое-какие легенды…

— … И откуда вы лучше других знаете: что — легенда, а что — правда? — добавил откуда-то сзади знакомый голос, заставив вздрогнуть не только Джантара: мгновенно замерли в напряжении Фиар, Итагаро, Талир… — И откуда у вас право утверждать, будто они прикрываются легендой, оправдывая себя? Вдруг они действительно не могут выдать какую-то тайну?

— Но… кто это?.. Кто?.. — раздались возбуждённые голоса в толпе. — Кто это сказал?.. Где он?..

— А вы, пользуясь этим, обвиняете их, — продолжал непонятно каким образом появившийся здесь (но по-прежнему словно невидимый) Джонор Хиеф. — И даже не в какой-то ошибке — а именно в трусости, предательстве. Хотя они пытались, как умели, поднять вас на борьбу со злом. Но вам этого мало — надо ещё умереть за вас… А ваше дело — прятаться за чужие спины. И только когда всё уже позади — обвинять других…

«Верно, — понял Джантар. — И Мерционов так говорил… Участь молодых — красиво умирать за взрослых…»

— Камера! — вдруг завопил кто-то из стоявших справа, бросаясь вперёд. — Смотрите, у неё камера! Они нас снимали!..

— А вот это не смей… — прежде, чем Джантар успел среагировать, кто-то подставил ногу — и кричавший растянулся на асфальте шоссе. — Тем более, и телекамера с платформы снимает встречу… Что, не ожидали — какими останетесь для истории в этих записях?

— И это идёт в эфир по всему городу, — подтвердил ещё кто-то. — В соседних домах хорошо видно на экране. Не удалось вам нагадить и спрятаться за чужие спины…

— Я его узнал… — вдруг прошептал Лартаяу — и, выйдя вперёд, склонился над упавшим. — Нигде тут не валяются девять одинаковых фальшивых орденов? И все — второй степени?

— Смотрите, точно… — кто-то удивлённо поднял с асфальта поблёскивающий в лучах фонаря предмет. — Вот они, целым блоком. Но так же не бывает на самом деле, чтобы девять одинаковых… Так это, что — какой-то сумасшедший?

— А вы под его руководством собрались чуть ли не судить нас? — не смогла сдержать возмущения Фиар. — Или что вы собирались делать?

— И надо же так опозорить себя, — с презрением добавил Весиоро Тиялу. — Когда всё уже закончилось…

— Нет, но это-то кто был?.. — после недолгого замешательства вновь раздалось в толпе, когда разоблачённого «орденоносца» уже тащили в сторону. — Кто говорил всё это?.. Слышно совсем рядом — а не видно… И голос такой необычный…

«Так… все только слышали его? — понял Джантар. — Слышали — но не видели? И — вот что он тогда ещё корректировал в Тисаюме…»

— Слушаете — чудо… — едва ли не исступлённо прошептал кто-то. — Действительно — чудо…

И вновь тишина оцепенения повисла над запруженным толпой отрезком шоссе у платформы. Тишина, словно ожидающая ответов, объяснений — которых большинство присутствующих дать не могли, а те, кто могли — не решались… Но Джантар понимал: надо срочно что-то сказать, дать хотя бы видимость объяснения — чтобы разрядить ситуацию…

— Да, чудеса иногда бывают… — наконец произнёс кто-то. — Но вы… Что же вы задумали — если им пришлось вмешаться? А они не зря — обычно где-то далеко в горах, в тайне от всех…

«Вектор вины…» — словно произнёс ещё чей-то голос в сознании Джантара. Негромко, почти шёпотом (если так можно сказать о мысленном, телепатическом голосе) — и даже непонятно, чей: Джонора Хиефа? Талира? Или — просто собственная подсознательная мысль? Но Джантар понял: да, именно это сейчас решит всё! Только сформулировать немного иначе…

— В такие времена — бывают и чудеса, — вновь удивительно чётко и твёрдо зазвучал его голос в наступившей тишине. — По крайней мере — происходит много непонятного, что потом не удаётся объяснить. Тем более — не всегда есть и какое-то единственно правильное решение, не всегда понятно, как действовать, чтобы это привело к наибольшему благу при наименьших жертвах… И — не всегда понятно: в чём конкретно была чья вина, сколь она велика, можно ли было её избежать… А ещё мне вспомнились слова из разговора, бывшего у нас там — которые очень подходят и сюда: вот вы потом, когда всё прошло, возмущаетесь — почему никто не погиб, спасая вас? А что ж сами не погибли, спасая другого? Разве ему меньше хотелось жить — или его жизнь менее ценна, чем ваша?..

— Только не говори, чьи это слова, — услышал он за спиной шёпот Талира. — Не упоминай Мерционова…

— А от себя, — продолжал Джантар, — могу добавить: как там, где решаются судьбы множества людей, очень по-разному сплетаясь и сталкиваясь — может быть во всём виноват кто-то один? Кто в пределах своих человеческих сил и опыта даже не мог лично знать их всех — не говоря о том, чтобы суметь решить всё ко благу каждого? Ведь и во главе больших человеческих множеств — сами такие же люди! А вы уже готовы по-сверхчеловечески спросить с кого-то… Когда главное — понять, что произошло, и как строить жизнь дальше, чтобы это не повторилось… А не разбираться, кто и по чьему мнению ещё недостаточно пострадал…

— И то правда, — после короткой паузы согласился незнакомый женский голос. — Тем более, сами работали на этих военных заводах — так чего хотите? Нагромождали запасы ядов, и даже не думали — зачем, а теперь ищете виноватых среди детей?

— Зарабатывали деньги на чём угодно, — добавил ещё мужской голос, — так вот вам и ваш заработок. И не на кого жаловаться — только на себя… А их как встретили… Какой позор…

И снова все умолкли — но молчание было уже не таким, как прежде. Уже не висело над толпой что-то страшное, тяжёлое, готовое взорваться. По крайней мере — что-то разрядилось…

— Но вы хоть не держите обиду на всех, — сказал кто-то. — Мы же не знали, как они собираются вас встречать… И вот такие остались в живых…

— Те, кто совсем того не стоят, — добавил старческий голос, снова заставив Джантара вздрогнуть. — А что вы думаете — и в войну таких хватало. Как на кого-то донести, обвинить, так они — первые, а взять дело на себя — так нет. Но вы не обращайте на них внимания…

«Сириола. Кивау! Здесь… Но я не могу выдать себя… — смешались в этот момент мысли Джантара. — Ведь тут я — уже не полумистический персонаж, как там, на площади… Или… теперь всё равно?..»

— Не выдавай себя, — прошептала Фиар, легко коснувшись его руки. — Видишь — не все поймут…

«Но зато сколько векторов сразу замкнулось…» — ещё подумал Джантар.

— И вы там многое очень правильно сказали, — продолжал Сириола Кивау. — А то, например, и я не понимал всего. Знаете уже, как нас тут гипнотизировали через радиоприёмники? И бывало: слушаешь какую-то передачу, чувствуешь неладное, а в чём дело — понять не можешь. А вы поняли… И сказали всем…

И тут Джантар ощутил прилив спокойной уверенности — сразу отогнавший прежнюю обиду. В самом деле — так ли они были неправы, сказав всё это?..

— Да, сказали всё, как сами понимали тогда, — снова заговора он. — Был момент — когда кто-то должен что-то сказать… И ещё там, в интернате, поняли: насильники и вымогатели из астральных сфер, которым надо поклоняться и приносить жертвы — не опора и не защита нам. Но при этом — знали, верили, что есть и другие. Те, кто — на нашей, человеческой стороне… И хотели дать вам надежду на них, знающих нашу жизнь и наши проблемы — а не тех, кто, согласно легендам, выспрашивают на посмертном суде что-то про оброк и милостыню, жуя черепа и отхлёбывая кровь. И видите — не ошиблись…И пусть сами не всё можем рассказать вам, но главное — в том, что решать человеческие проблемы должны прежде всего сами люди!.. И не надо думать — что кто-то поймёт нас лучше нас самих. Что кто-то — как бы является нами в превосходной степени, нами в идеальном варианте… У нас, как у любой другой формы разума — свой путь и своё достоинство. А те, кто толком не умеют быть ни природными, ни человеческими духами, ни древними, ни современным людьми — никакие не предводители и не суд над нами. Пусть учатся делать добро, а не паразитируют на зле…

— Как хорошо сказано… — прошептал кто-то. — И к этим, которые собрались их обвинять — очень подходит…

— Но что теперь? — спросил ещё кто-то. — После того, как их тут так встретили?..

И вновь всё умолкло — и уже не только поблизости, но и вдалеке, как вдруг понял Джантар, стало странно тихо. Не было слышно даже звуков работы каких-то механизмов и трансляции из соседних домов, раздававшихся ещё совсем недавно. Лишь где-то грохотал по рельсам пригородный вагон — да ещё, возможно, с других окраин города всё же доносились неотчётливые звуки. И эта странная тишина особенно встревожила Джантара — хотя он не чувствовал, чтобы снова могло произойти чрезвычайное…

— А там трансляция прервалась, — наконец донёсся откуда-то позади толпы детский голос. — И отсюда, от вас, и из правительства — тоже. У них там диктор умер прямо на рабочем месте. Риома Отилани…

— А мы его только что слышали… — ещё после ошеломлённой паузы судорожно прошептала Фиар. — Там, в автобусе…

— И он же озвучивал тот фильм… — добавил кто-то. — И будто сам не помнил. А тут из-под гипноза что-то прорвалось — и вот…

— Да, сейчас происходит такое — что мы, наверно, всего сразу и не осознаём, — снова решился заговорить Джантар. — Но мы должны достойно воспринять и пережить всё это…

— А пока… — начал Лартаяу. — Давайте пойдём ко мне домой… Да, Джантар — и вы можете остановиться у меня. Как в прошлом году, перед всем этим…

— И — вот так судьбы, — послышалось из толпы. — То, в прошлом году, было с вами, и тут — опять вы… Чудеса всё-таки бывают…

— И дураки, к сожалению, тоже, — добавил кто-то. — Даже сейчас…

«А с Сириолой Кивау встречусь потом, — подумал Джантар, хотя в глубине сознания что-то неотчётливо мелькнуло. — Когда-нибудь…»

Толпа медленно, как бы нехотя, расступилась, давая им проход. И лишь в стороне, под самой изгородью, кто-то негромко, но надрывно выл, как раненое животное — поняв, что напрасно опозорил себя, когда всё уже было позади. Хотя как знать — не было ли и тут просто вектора вины, замкнувшейся на другом человеке? Но и сказать об этом вслух никто не решился…

53. Восход надежд

— Ну что, пойдём? — спросила Фиар — сама, однако, продолжая сидеть неподвижно, устремив взгляд туда, где свинцово-серая поверхность моря едва заметно смыкалась с таким же серым, затянутым густыми облаками небом.

— Давайте ещё побудем здесь, — предложил Донот. — Ведь сколько не были у моря — и даже не знали, придётся ли когда-то бывать…

— Первый раз в году, — согласился Лартаяу. — А уже 22-е шасвара… И опять — будто в совсем другой жизни. После всего, что произошло…

— И опять всё уложилось в одну неделю, — ответил Джантар. — 14-го — сделали попытку проникнуть в сознание учителя, а сегодня — 22-е. Как раз — ровно восемь дней…

— И в глубине души — всё ещё не верится… — признался Донот. — Что столькое пeрежито — и мы опять здесь… В том самом месте на берегу моря в Тисаюме, где всё начиналось год назад…

— И — я уже говорил через межгосударственную сеть со своими, — дрогнувшим голосом добавил Лартаяу. — Прямо из дома, этим утром. Тоже — впервые за сколько времени. А они, оказывается — уже во Фхлавиорме. Открыто живут, работают там… И какая-то международная организация уже точно подтвердила: в современном мире — прав ни на какой престол ни у кого больше нет. И вот тоже… — Лартаяу закрыл лицо ладонями, и его голос ещё больше задрожал. — Опять — просто вектор, или как…

— Успокойся, Лартаяу, — Фиар плавным жестом положила руку ему на плечо. — Ты же помнишь и альтернативные варианты. Как жестоки были бы к нам те, несбывшиеся судьбы…

— А переживалось, как наяву, — Лартаяу, отняв руки от лица, тоже посмотрел вдаль. — Всё, что там было: и эти браслеты, и — как я должен был целые дни проводить вне дома, и — остальное… А знаете, и «удовольствие от наказаний»… — внезапно добавил он. — Когда всё время — в одежде, как в броне, из-за чьей-то стыдливости, и тут — случай её снять. Но сразу и боль, и унижение — и связывается в единый рефлекс… Да, так ломать детскую психику… И потом — сами же в претензии…

— А — как мы все проснулись в каком-то нежилом доме? — вспомнил Донот. — А вообще детей — целыми поездами отправляли куда-то в ссылку? Это нас, экстрасенсов, не знали, куда девать, как с нами быть — и оставили. И мы уже сами взяли в общей неразберихе почтовый вагон, я назвался проводником… И потом — горели вокзалы, грабили пассажиров, а нам пришлось вступить в переговоры с бандитами, те подсунули в вагон чьи-то трупы… И мы по дороге делились рассказами, где и как потеряли свои семьи…

— По дороге в Страну Оборотней, — уточнил Герм (что Джантар едва помнил). — Думая, что в этом мире нам уже вовсе не осталось места…

— Или — как мы с Джантаром угоняли среди ночи локомотив, — добавил Итагаро. — Пробрались в депо мимо каких-то воров, проникли в кабину, я там всё запустил — а динамик на столбе надрывается: «3707-му — стоять! Задержите 3707-й!» Такой, наверно, был у него номер… И потом — по каким-то знакам должны были искать вас всех в разных городах. Кого — в чужой семье, кого — в интернате, кто — даже скрывался в брошенном вагоне на месте старой аварии…

— Это я, — признался Герм. — Хотя — и не представляю, что меня туда привело… Если — не те же слухи о видении голого тела сквозь одежду…

— А — как мы ехали в том контейнере? — добавил и Талир. — И у меня ещё этот протез не сгибался. Даже представить страшно…

— А я — с объективами вместо глаз? — напомнил Герм. — Неужели и со мной могло случиться такое?..

— И мне могли подбросить в школе запись про Тинилирау… — добавил Джантар. — Или не мне — Тайлару… И я мог быть этим ночным сторожем… И жить под опекой человека моложе себя, или психически больного — потому что начали бы переформировывать семьи, навязывать браки е чужими людьми… И неприятности, которые мы знаем в реальной жизни — как бы только след всего этого. Смутный след ужасов, которые могли быть…

— В моём случае — не смутный, — напомнил Минакри. — Хотя — и так мало ли нам досталось… И… кто-то в другой реальности мог знать нас всех, и многие годы следить за нами? И хотел — чтобы мы, потеряв свои семьи, пришли к нему же как учителю? Для чего и угнали бы локомотив, самолёт, или опять же автобус — думая, что пробираемся в аномальную зону, где обитает иной разум, способный понять таких людей, как мы…

— Или всё же — в Чхаино-Тмефанхию, с вестью об Иopape, — ответил Джантар. — И… шок от того, что там это знают — но сделать ничего не могут? Ведь за разглашение тайны — помните, что могло быть! И как сложилось в итоге — возможно, и есть вариант наименьших жертв…

— Похоже на то, — задумчиво согласилась Фиар. — Тем более — как надо было сомкнуть всё в больших и малых масштабах… Чтобы и лично ни у кого из нас — нецензурной татуировки, протезов, гибели семьи, и в судьбе целых стран — никаких эпидемий, беспорядков на рельсовых дорогах, отправки в ссылку целых поездов с детьми, раздачи продуктов питания по самому минимуму и чуть ли не под конвоем…

— Хотя фильм «Девять ночей ужаса» есть на самом деле, — сказал Итагаро. — Я утром проверил через сеть… Так что труднообъяснимые парадоксы всё же остались. Правда, сам тот фрагмент — нечёткий, можно объяснить ошибкой…

— Но что вообще могло быть, — продолжала Фиар. — И в каких масштабах пришлось решать, каких глубин времени касаться… И трудно поверить: неужели минус-разум, или его орудия среди людей — могли устроить такую эпидемию в Чхаино-Тмефанхии, чтобы заставить Лоруану отгородиться той Границей с большой буквы? И — были бы просеки шириной в городской квартал, залитые смесью страшнейших ядов, и автоматические системы залпового огня по всему периметру?.. Или — считалось бы, что мы происходим от переселенцев из другого мира — хотя на Фархелеме известны обезьяньи предковые формы нашего человечества как вида? Или просто — «запретная» часть планеты, где якобы с 6680 года обитает какой-то Чуждый Разум, а все люди то ли давно погибли, то ли переселились оттуда — на месте Чхаино-Тмефанхии, которой тогда вовсе не было бы?.. То есть… опять же: каковы возможные масштабы этих альтернативных реальностей? Я имею в виду — и в пространстве, и во времени?

— Кламонтов же сказал: скорее были бы просто мифы об этом, — напомнил Итагаро. — Для обоснования и оправдания — даже страшно представить, чего… Почему на планете больше нет целой соседней с нами и родственной нам страны, а само наше человечество не имеет права развиваться дальше… И — в области самой науки… Помните мифы землян: что и они будто бы не могут происходить от своих обезьян — при явном сходстве строения организма на всех уровнях; и небесные тела не могут двигаться по эллиптическим орбитам, потому что окружность — самая совершенная форма во Вселенной; и метеориты — не могут падать с неба…

— И не может быть самих молекул наследственного вещества и дискретных единиц наследственности, — добавил Донот. — И даже хотели доказать практически — получив ветвистую… ну, как её… Растение, что изображено у них на гербе…

— Гербе их великой страны, — грустно ответил Лартаяу. — О которой тоже кто-то решил, что изжила себя — и взялись растаскивать на малые… А у тех в гербах — какие-то хищники. Не так, как там — мирные основы жизни…

— И они получают хлебную муку не из корней и сердцевины стеблей растений, как мы — а из семян, — вспомнила Фиар. — В таком направлении пошёл отбор сельскохозяйственных культур…

— И нам трудно представить такое сельское хозяйство, — согласился Донот. — И сами их пищевые продукты: семена и разросшиеся сочные околоплодники растений — а не корни, клубни и стебли, как у нас. Здесь ягодный папоротник — редкое исключение, а там такова основная линия эволюции. И сам вид их природы — такое буйство красок… У нас споры и пыльца разносятся ветром — а там растениям нужны специальные, ярко окрашенные органы для привлечения мелких членистых, что переносят пыльцу на себе…

— А в остальном — как всё похоже, — вздохнула Фиар. — И учёных преследовали, когда что-то не сходилось с общепринятой мифологией, и тоже — попытки создать «массовую», «простонародную» науку на руинах «элитарной», при этом — тоже несправедливости, преследования. И — мифы, так похожие на наши… И тоже — очередное поколение верило, что живёт в великой стране, строило большие планы, начинались успешные реформы — и как им всё изгадили… Тоже кто-то захотел облагодетельствовать «простых людей» — устроить хозяйство и политику в пределах их понимания… Роздали подставным лицам деньги, что остались от рухнувших организаций — а теперь правительство, чтобы содержать нужные обществу учреждения, должно просить их у бандитов, и это называется «частной инициативой в экономике»… И тоже сразу поспешили подтвердить, что чья-то вера — истинная… И те в восторге: они уже — новые идеологи, элита, власть! И будто никто не видит — что получается в общем плане мировоззрения. И тоже обоснование: при прежних властях были воры, наркоманы, нищие… Будто — при новых сразу не стало…

— А это так — всегда, — ответил Донот. — Всякий раз обещают что-то идеальное — хотя сводится к чему? Дать что-то тем, кто не имел ничего, открыть пути отверженным, ввести их в высшие круги общества, создать иллюзию покровительства слабым… А тем, кто достоин большего и лучшего, но слишком много теряет от нововведений — говорят: «Вы и так всё имели»… И — никак не получается общество равных в достоинстве. Без «образа врага», без «нечестивых», обиженных и униженных…

— Но та, земная революция ставила именно эту цель, — возразил Лартаяу. — Пробуждение здоровых, конструктивных сил общества… Ну, и конкретно — выход из первой мировой войны. Правда — сразу не удалось. Нo потом достижения были… А сейчас это ничего не стоит — потому что есть наркоманы? И даже что на Земле они есть и в странах, идущих другим путём — ладно, но вот если в Гиперборее…

— Потому что — посмели оторваться от веры, что кто-то всё создал и вправе всех судить, — ответил Ратона. — И осознали своё человеческое достоинство… Вот всё зло их мира и ринулось на них — вредя явно и тайно, извне и изнутри, используя все промахи и ошибки…

— И — что теперь будет на Земле? — тревожно согласилась Фиар. — Ведь — явный почерк минус-разума… Поставить под вопрос все человеческие знания, достижения — и навязать взамен своё, «высшее»…

— В понимании тех, кто слаб и малограмотен, — уточнил Донот. — А по сути игра на элементарных, животного уровня, лишениях — которых не должно быть в разумно устроенном обществе.

— И тоже — претензии властвовать над всем их миром, — согласился и Лартаяу. — Тоже — взяв в союзники всех, кто чем-то обделён. И тоже — идея, что сила, объемлющая всё, есть высшая правда. Сила, человеческая по уровню мышления, уровню притязаний — и совершенно бесчеловечная по конкретным намерениям…

— Но наши земные знакомые уже обрели здесь опыт, — ответил Талир. — И там, у себя, о многом догадались…

На этом разговор вдруг прервался — слышался лишь плеск волн и крики летучих мышей над морем. Джантар снова вспомнил, что на Земле эволюция позвоночных породила особую группу летающих животных, покрытых не мехом, а «перьями» — странными, сложными образованиями покровов тела, неизвестными в фархелемской природе, да и тюлени там произошли не от грызунов, как на Фархелеме, а от хищников, что выдавало строение их черепа… Но — хорошо, что природа Фархелема не породила (или не донесла до современности) так называемых «акул» — страшных гигантских хищных рыб, из-за которых многие земные моря экваториального и тропического поясов смертельно опасны для людей. Их экологическую нишу на Фархелеме занимали как раз тюлени, подобные им лишь размерами… Но увы, подробнее знакомиться с биологией Земли было некогда, Кламонтов успел рассказать немногое…

— Да, но — опять же о мифах… — снова начал Итагаро. — Всё-таки трудно представить: чем миф о переселении людей на Фархелем с какой-то погибшей планеты мог способствовать вере в верховенство минус-разума?

— Ну, как же, — ответил Минакри. — Единый владыка всех планет, которому ничего не стоит перебросить людей с одной на другую…

— Вряд ли всё так просто, — не согласился Ратона. — С другой стороны получается: мы — переселенцы из области пространства, которую минус-разум не создавал, и где он не властвует? Она же не упоминается ни в каких прежних мифологиях — как и Западный континент… А мифотворчество как раз имеет целью ограничить мировоззрение кругом привычного, утвердить образ владыки всего ведомого и неведомого — и замкнуть разум в этих пределах. А миф, уводящий вдаль — наоборот, уже… какой-то минус-миф?

— Нет, почему? — не согласился Джантар. — Мало ли мы изучали мифов, которые как бы уводят вдаль — в иные миры, пространства?..

— А в центре или основе — всё равно соблюдение конкретной морали, законов, обычаев, — ответил Донот. — Чтобы и в этих далях над человеком довлела непререкаемая воля — уровня племенной верхушки и племенных божеств…

— И чувство — что это везде и всюду царствует над миром, — подтвердил Итагаро. — И человек в любой ситуации обращался к тому же источнику и нравственной основе всего…

— И — никуда не сбежать, — добавил Донот. — Выхода нет. «Священное» всюду тебя настигнет — как высшая, вечная, карающая и всё подавляющая воля. Для которой конкретные платежи, подати, обряды перед алтарём равнозначны судьбам целых миров, а отступления в этих вопросах — нарушению законов Вселенной. А минус-разум — лишь понял это буквально…

— И — так ли отличается от иерархов низшего астрала животной природы? — спросила Фиар. — Кто прошли свою эволюцию, принимая поклонение слабых и необразованных людей — и так составили мнение обо всём нашем человечестве? А потом, конечно: образованные, уверенные в себе и потому менее зависимые от них люди — уже чуть ли не враги им, так как отбивают паству, состоящую из слабых… Я только сейчас поняла, — призналась Фиар.

— Но те — хоть заинтересованы в стабильности природы, её сохранении, — напомнил Донот. — А этот — буквально хотел разрушить наш мир. Хотя сам вряд ли понимал, что будет тогда дальше…

— А как с этим у людей Иорары? — спросил Талир. — У них же и мифы, и религия — чисто практические, всё — на уровне повседневности…

— Неизвестно, — ответила Фиар. — И даже — как их теперь изучать? Как высшие цивилизации изучает землян — так для этого надо иметь соответствующую технику. А в открытом контакте — тоже вопрос, как будет после такого разрыва отношений… И так ли многое мы от них узнаем? И в каком плане они более интересны нам: как особая культура разумных, вторая цивилизация нашей планеты — или чисто биологически? Хотя и тут надо иметь такие дисколёты и оборудование — чтобы изучать незаметно, ничего не нарушая…

— Да, кто мог думать, что это — основная форма контактов между цивилизациями разных уровней, — добавил Донот. — Просто наблюдать, чтобы ничего не нарушить…

— И не дать от себя то, что не пойдёт впрок, — добавил и Талир. — По крайнее мере — на данном этапе… Но и — не рухнула же сама надежда на контакт с теми, кого мы сможем понять, и кто поймёт нас! Наоборот — нашла подтверждение в лице землян и тех, кто доставили их сюда…

— Для нас лично, — напомнила Фиар. — И ещё немногих, кто будет знать тайну. А для остальных — кому по-прежнему известна лишь Иорара?

— Тоже верно, — согласился Талир. — И теперь надо как-то поддержать эту надежду для всех. Но — и не выдать лишних тайн, не породить неправомерных ожиданий…

На это никто не ответил — в разговоре вновь наступила пауза. И Джантар снова посмотрел вдаль — будто всё ещё удивляясь, что и теперь, после таких событий, мир выглядел как прежде… Но правда — ничто в окружающей обстановке не выдавало происшедшего. Плотное серое небо малозаметно смыкалось с таким же плотно-серым морем, в воздухе кружили летучие мыши, одна, вдруг развернувшись и резко спикировав, схватила рыбу — как сотни, тысячи, миллионы лет назад… И лишь ещё дальше, казалось, у линии горизонта (хотя на самом деле не мог быть так далеко) странно бесшумно двигался маленький катер, увидев который, Джантар невольно вздрогнул…

— Катер… — тоже заметив, чуть удивлённо сказал Лартаяу. — Точно как тогда…

— И — не снова ли замыкается какой-то вектор… — предположила Фиар.

— Что ж, посмотрим, какие будут волны, — ответил Лартаяу. — Хотя тогда — думаю, был просто сейсмический толчок…

— И всё-таки не сказали мы лишнего? — вспомнил Талир. — Я имею в виду — вчера, при встрече?

— Думаю, нет, — не совсем уверенно ответила Фиар. — Хотя — тоже всё думаю: почему горные жрецы — в таком отрыве от нашего человечества? Только ли потому, им приходится иметь дело с особыми факторами и энергиями?

— Понятно же, почему, — ответил Донот. — Они как бы сразу включены во многие альтернативные ветви реальности. Для них почти так же реально то, чего для остальных не было — но могло быть. И иногда такое, что просто дико представить: помните, что мы видели о себе? А им постоянно приходится касаться такого рода личных тайн: узнавать, кто каким мог быть, как и в каком случае себя повести…

— А он, возможно — таким себя не представлял, — согласился Итагаро. — Хотя мы с вами как раз во всех вариантах — если и жертвы, то достойные. И все наши родные, близкие, знакомые — тоже. Как, например, Флаариа — в ветви, где был офицером… Но кто-то — вполне может узнать о себе и не то…

— И всегда затронуты чьи-то судьбы права, интересы, — сказала Фиар. — И ничего не объяснишь, не оправдаешься. Было бы — и всё…

— И главное: того, что удалось предотвратить — потом как бы и не было! — вдруг понял Итагаро. — Результат успеха — несбывшееся, что не случилось, о чём никто не узнал! А значит… и в борьбе с тем, чего не было — нет как бы ничьих заслуг!

— А результат неудачи? — переспросил Минакри. — Наоборот — непредотвращённое несчастье, излом чьей-то судьбы?

— И если что — вопрос, почему не помогли там-то и тому-то, — добавил Ратона. — Хотя всюду успеть и всё предвидеть не могут и они…

— И тоже — каково это, — согласился Минакри. — Когда судьбы людей так связаны, переплетены, что всем помочь не удаётся, надо решать — кому в первую очередь…

— А ещё — им нельзя становиться легендой, образом мифа, который толкует кто и как угодно! — сообразил Итагаро. — Чтобы и не перетолковали — как образ Вин Барга, не включили в канон о ком-то другом — как Хальбира, не заставили толпы ждать невозможного чуда…

— И перетолковали, чтобы вывести соответствующую мораль, — согласился Донот. — Смотрите, что бывает с теми, кто заглядывает за пределы…

— Точно… — согласился и Джантар. — А кто с необычными способностями, но не чудотворец в «простонародном» понимании — отступник от святого. И попробуй начни объяснять — эти векторы, изменившийся смысл событий…

— Когда тут — опять же чьи-то права, честь, достоинство, — повторил Герм. — Хотя это и вопрос особый. И я уже много думал этой ночью…

— О чём? — не поняла Фиар.

— Да об этом же, — объяснил Герм. — Жизнь общества основана на определённых законах, правовых отношениях, люди привыкли на что-то рассчитывать — и вдруг оказывается: что-то кому-то уже не принадлежит, кто-то не имеет каких-то прав, а почему — непонятно…

И снова внезапно наступил перерыв в разговоре: похоже, к такому его повороту не был готов никто. Хотя мало ли всего передумал и Джантар в эту почти бессонную ночь — когда разговор уже дома у Лартаяу не сложился, вскоре все разошлись, а Джантар лежал в одиночестве в той комнате, что и год назад, и глядя во тьму за окном, размышлял: могло ли всё быть иначе — и как строить жизнь теперь, в этой новой реальности…

— Но такое и не может быть основано на текучих, меняющихся правах, — наконец продолжил Герм. — Вот горные жрецы и вмешиваются лишь в чрезвычайных обстоятельствах, когда решается судьба мира…

— И я думал всю ночь, — признался Джантар. — Тоже не могу свыкнуться… Ведь если предусмотреть в законах и это, то даже не представляю — как. Хотя, с другой стороны — надо, чтобы не было и этой примитивно понятой ответственности, никто не нёс кару за парадоксы…

— И если так может появляться и исчезать поистине страшная историческая ответственность… — начала Фиар. — Конечно, нужны не «исполняющие долг» на службе примитивно понятым идеям — а способные на подлинную мудрость…

— Но почему так трудно приспособить к этому человеческую логику мышления? — спросил Ратона. — Если и это — часть реальной жизни? А её будто никто не замечает…

— Да, тоже странно… — согласилась Фиар. — Не замечают. Пока волнующаяся реальность не выбросит на берег сложившейся истории ту же тайну Иорары, или допрос Тинилирау, или фотоматериал, который никто не экспонировал — а на нём проявился сверхсекретный план той самой подземной тюрьмы…

— А сейчас от катера — несколько обычных волн, — сказал Лартаяу, глядя на кромку прибоя, с шумом накатывающего на берег. — Вовсе не как тогда… Подожди — откуда сведения? — повернулся он к Фиар. — Ну, что на том фотоматериале — был именно этот план?

— В утренних новостях сказали, — ответила Фиар. — Хотя на той фотобумаге вообще было многое: какие-то уставы, планы военных баз… И тоже был бы «длительный срок тюремного заключения», если бы тот человек вскоре не умер?.. Мирный фотолюбитель, который сам не представлял, что это — и кому-то проговорился, а тот донёс… «Братство по признаку пола»… Да, а те десять бактериальных бомб из Моараланы — оказывается, всё это время хранились у кого-то на даче! — вспомнила Фиар. — Тоже утром передали… Вот и ещё один вектор. Но вообще… Это же теперь после них — убирать целое полушарие планеты. Сколько всего обезвреживать — после такого их «исполнения долга»…

— Точно — бедствие человечества, — согласился Минакри. — С такими понятиями о долге, о святом…

— Но я ещё думаю… — снова признался Джантар. — Вот эти наши родственники, знакомые из другие ветвей реальности — которых мы здесь не знаем… Кто они — в этой ветви? Души с тем же ранее сложившимся прошлым — но с иным настоящим, получившие здесь иные тела? Или они, не состоявшись здесь — просто уходят куда-то вместе со всей альтернативной ветвью, которой принадлежат?

— Но куда? — спросил Итагаро. — Ещё в какой-то слой астрала? Или — в другие пространственные измерения? То есть — где-то для этого развёртывается целое новое пространство? Хотя… тут уже такие вопросы, — явно не без внутренних колебаний продолжил он. — Насколько вообще реально виртуальное, где и как реализуется, развивается, сколь самоценно и самостоятельно…

— И всё ли тут… входит в известное нам понятие информации, — тоже не без колебаний добавила Фиар. — В том числе — сами ветви реальности и разумные существа… А то, с одной стороны — трудно представить: что и сама личность, со всем её богатством переживаний, представлений, восприятия мира — тоже только информация… То есть… как бы рябь, волновая структура — пусть и крайне сложная — на поверхности чего-то. А, с другой стороны — трудно представить и то, чем может быть эта «монада», «ядро личности», о котором знаем из многих учений. Что это за сущность сверх «просто» информации, каково её происхождение, природа? И действительно ли сама личность — как бы только её покровы, оболочка?

— Ну, это уже — такие тайны, что нам не сочли возможным их открыть, — после ещё одной напряжённой паузы ответил Лартаяу. — Или — сами не знают… Ни наши земные знакомые, ни горные жрецы, ни даже, — он снова помедлил, — та высшая цивилизация, что доставила сюда землян… Ведь тут — особенно психологически трудные вопросы, которых даже касаться страшно…

— И — каким духовно совершенным надо быть для этого, — добавила Фиар.

— Вот и ещё грань тайны, — согласился Джантар. — Да, и — то, каким образом становятся горными жрецами… Где и как они рождаются, как и куда приходят потом, должны ли проходить особую подготовку, или бывают готовы уже сразу?.. И чем определяется, что человек может взять на себя эту роль: только его личной силой как экстрасенса и уровнем духовности — или нужно что-то ещё? И — как человек узнаёт о таком своём пути?

— Наверно, и это должно быть только их тайной. И тут не всё просто… Ведь и нам сказали, что мы — сильные экстрасенсы, — вспомнила Фиар. — Но при этом — не могли принимать участия в битве. Наоборот, нас надо было безопасно вывести в тыл…

— Не знаю… Во всяком случае, наш путь — путь учёных, — ответил Лартаяу. — И мы наконец сможем вернуться на него. Даже не верится…

— Но неужели минус-разум не заметил, что ему недоступны другие небесные тела? — вдруг спросил Минакри.

— Так он же сформировался на основе человеческих мифов, — напомнила Фиар. — И даже об Иораре не знал. Хотя — как воспринимал сам наш мир, который собирался судить и разрушать?..

— И нашёл путь для бегства ещё куда-то, — ответил Донот. — Надо спасать уже тот мир…

— И наши знакомые с Земли должны что-то предпринять у себя… — добавил Итагаро. — И… неужели судьба всякого разумного сообщества — породить собственным несовершенством энтропийную тень? Ведь каждый разум — вначале несовершенен… И неужели всюду: сперва — сообщество несовершенных духов, потом — целые их организации, иерархии, и наконец — минус-разум, претендент на мировое господство?

— Хотелось бы верить, что нет, — ответил Минакри. — За собой мы, чхаино-каймирцы, подобного не знаем. Но и земляне сказали: у нас — особое, уникальное устройство астрала… Да, Кламонтов прав — в людях есть что совершенствовать…

— И Тинилирау пришёл к тому же на Фархелеме, — согласился Итагаро. — И сколько людей этим могли бы спасти себя — не будь объявлено кощунством… А в итоге: смертельное перевозбуждение как раз этой- сферы организма, психики — и полные штаны животное природы… Хорошо сказал Рон Лим…

— А представьте — имей эти яды другую избирательность и специфику воздействия? — внезапно предположил Донот.

И тут уже последовала тишина оцепенения — казалось, во всём, что окружало их. Хотя Джантар продолжал слышать плеск волн, крики летучих мышей над морем, чьи-то голоса на набережной — но будто ощутил удар холодной, могильной оглушённости, представив: всюду — мёртвые тела людей его народа, его расы… А остальные…

Стали бы — так же собирать оставшиеся силы, пытаться выяснить, что произошло, налаживать связь с внешним миром? Или — застыли тупым закодированным стадом, напрочь забывшим о человеческом достоинстве? Или — сразу бросились разворовывать, растаскивать имущество погибших, а какие-то возникающие тут же организации — не пошли бы дальше формирования уличных и квартальных банд? Да, вот и разница: кто ушёл — и кто остался. Будто произошёл отбор — но не тот, на который рассчитывал минус-разум…

— Хотя возможно, у нас и подобное слабое место найти труднее… — закончил тем временем Донот.

— Нет, но если бы действительно мир после катастрофы достался им… — начал Итагаро. — И они сразу, как в том видении Тубанова, побежали бы грабить, что осталось — чтобы потом сбыть подороже… И сразу — спекуляция, голод, банды, перед которыми бессильны остатки власти… Об охране заводов, складов оружия, транспортных коммуникаций — и не говорю, о ней никто бы не думал… А так… Да — будто произошёл отбор… — повторил Итагаро слова, пришедшие на ум Джантару. — Не знаю уж, какими путями, силами, решениями — но современный мир достался тем, кто может в нём жить. А не этим первобытным «главам семейств», охотникам-добытчикам, которые хватают и тащат всё, что могут поднять — и покоряются силе вместо того, чтобы понять её природу…

Ещё несколько мгновений прошли в молчании — и вновь с чувством: разговор подошёл к рискованной грани, которой не следовало касаться. Тайне того — какими путями пришлось горным жрецам или высшим цивилизациям принимать то или иное решение, какие из имеющихся возможностей использовать, какие планы строить на какое возможное будущее — чтобы свести всё к наименьшим жертвам…

— И правда, — сказала Фиар. — Вот говорим о тайнах, сокровенном, космическом… А вокруг нас — спасённый мир, ещё не отошедший от шока…

— И мне так кажется, — согласился Джантар. — Мы ещё не поняли на эмоциональном уровне — что произошло. И чувства как-то приглушены — а шок придёт потом…

— И хоть бы — не как на Земле, — добавил Донот. — Но там — явный разрыв истории. Миллионы людей — «виноваты» в том, чего не знали, не помнили… А та история, что знали — почти кощунство. Хотя они честно прошли свой путь…

— У наших знакомых с Земли — именно чувство разрыва, — подтвердил Герм. — Хотя есть и общая закономерность: сперва — подъём общественных сил, большие надежды, ожидания, а потом — те, кто остались в хвосте или на обочине, тянут всех назад, и остальные уже как бы виноваты: не облагодетельствовали примитивных, не отучили воров воровать… Нo в общем случае — и не решать же так, как решилось сейчас…

— Но и тут не всё просто, — ответил Итагаро. — Отбор произошёл… И видите — нет никаких банд, эксцессов, никто ничего не ворует. Все спокойно осматривают, учитывают оставшееся имущество, работают нужные предприятия, транспорт, компьютерные сети… Хотя многие — до сих пор как оглушённые, это верно…

— И всё равно — трагедия, катастрофа, — возразила Фиар. — И не всех, кто ушли в астрал, переполнив его собой, наше человечество хотело бы потерять. А — дети, оставшиеся без родителей?..

— Что тут скажешь… — Лартаяу сразу задумался. — В их семьях — вообще всё не так… Дети только смотрят — как уйти от надзора старших. Тем более — что эти старшие с ними творили! И унесло — в основном их мужскую половину, и то не всех, а до 60-ти лет. И — непохоже, чтобы дети их очень жалели. Если только вправду — не кажущееся спокойствие оглушённости, просто от истощения эмоций…

— Хотя ты прав, — согласилась Фиар. — Как жалеть тех, кто тебя не любит — но от кого зависишь, и кто пользуется этим как животное? А тут — и ушли с таким позором…

— Но что осталось — и с чем теперь разбираться… — добавил Лартаяу. — Я вот сейчас, утром, в городе встретил мальчика с этой планкой на ногах, предложил помощь, хотел снять, а он испугался: не трогай, это не простая планка, там внутри — бомба! И поставлена — на неизвлекаемость… Представляете — произвол школьного начальства за какую-то мелочь? А кода, чтобы открыть без взрыва, уже никто не знает…

— И… как теперь? — с испугом спросила Фиар.

— Решили строить специальную установку для глубокого охлаждения до температуры жидкого кислорода, — объяснил Лартаяу. — Надеются, от холода не успеет взорваться. Или взорвётся — только там, внутри. Но пока построят — ему жить с этой планкой… Джантар, а как ты чувствуешь — удастся снять?

— Установка… контейнер с толстыми стенками? — понял Джантар, едва прикрыв глаза. — В котором герметично закрывается эта планка, крышку ещё чем-то уплотняют, пускают по трубе сжиженный газ — и начинают резать или пилить край планки даже не пойму чем? А рядом — живое тело… И — гpoxoт… — Джантар будто ощутил взрывную волну. — Нo — только внутри, в контейнере. Похоже, обошлось…

— Будем надеяться, — вздохнул Донот. — Хотя абсолютного предопределения нет — но раз ты видел… И — сам факт: на что и почему придётся пойти…

— А я чем занимался всё утро? — признался Герм. — Вместе с ещё несколькими экстрасенсами, у которых тоже просветное зрение, ставил в больнице предварительные диагнозы — где у кого какое инородное тело. А таких сотни: что-то воткнуто в ногу, руку… Каялись, чтобы встретить конец мира безгрешными. Но тоже — в основном не сами, за счёт детей. И, в отличие от Керафа — много как раз хирургических случаев, пусть простых…

— А каких-то особых приспособлений на… этих органах — ни у кого не видел? — не сразу решился Лартаяу.

— А… это ещё каких? — вздрогнул Герм.

— Тоже тот мальчик сказал, — объяснил Лартаяу. — Правда, сам не видел — но слышал, будто практиковалось и такое. В школе при всей группе, в присутствии учителей, и даже с прочтением приговора, как на каком-то суде, надевали что-то на эту часть тела — «для предотвращения нездорового поведения» — и заваривали. Тоже — на живом теле. И наверно, какая боль — а остальным потеха! Вроде той казни в Иораре… И тоже обставлено как священный акт возмездия — а как потом с этим жить? И ходить в ту же школу, где все знают? И как теперь снимать? Такая вот взрослая нравственность…

— И… за что же это? — потрясённо спросила Фиар. — Что надо было сделать — чтобы подвергнуться такому?

— Да просто за слова… Сказал что-то не так, взрослые заподозрили тайный порок или святотатство — и достаточно… А теперь у некоторых — перед смертью эти органы будто бы разрывало кровью…

— И я не хотела сразу говорить, — решилась и Фиар. — Меня тоже пригласили утром в один дом как экстрасенса — осматривать мальчика, который чуть ли не два месяца провёл, стоя на коленях с руками, вмурованными в стену. Почти атрофировались мышцы ладоней — ещё немного, было бы поздно. И даже хотели выдать за чудо: будто само собой, на глазах у родителей, замуровало за какие-то грехи. И родители были так особо закодированы, что сами верили… Хотя насчёт двух месяцев, возможно, ошибаюсь — но вы бы видели его руки! И сколько такого мы ещё узнаем… Что поднялось со дна человеческих душ… А другие, кто не восприняли этих кодов — о многом и не подозревали…

— А каких детей мы видели уже на набережной, пока шли сюда? — ответил Герм. — Полосы — как от побоев чем-то раскалённым, шрамы, кровоподтёки, у одного — свежий след ожога даже на лице…

— И под той, прежней одеждой — многого никто не видел, — глухо произнесла Фиар. — А теперь все сняли эти рубашки-рясы, оделись как раньше — и что открылось… Да, будет чем заняться нам как экстрасенсам. Надолго хватит… И хоть бы удалось вернуть в норму все тела и. все души… А чем прорвётся когда-то эта нынешняя оглушённость?.. Не начнут, как на Земле, выяснять: кто знал, кто не знал?..

— А я как раз думаю — с этим ничего особенного не будет, — предположил Итагаро. — Произошло истощение конкретной сферы психики… Джантар, a ты как чувствуешь?

— Да представьте — не чувствую впереди нечего особенно тревожного, — признался Джантар. — Наоборот, даже уверенность: всем оставшимся удастся помочь…

— И я говорю: чувствуется уже не трагедия — а очищение, — подтвердил Итагаро. — Возможно, странно — но так… Ушли большей частью — те, кто мешали жить, от кого устал сам наш мир. Так что никто никому и не мстит…

— Нет, один случай был, — ответила Фиар. — Как раз по дороге в дом, о котором я говорила… Поймали бывшего директора школы — и решили проверить: выдержит ли сам то, чему подвергал учеников. Конкретно — с зажимом на… том органе. Мне сказали — некоторые в школе по девять часов так выдерживали… Но я сразу спросила: стоит ли он, чтобы терять девять часов своей жизни, проверяя это, все согласились — не стоит, сняли зажим — и дальше представьте сами…

— Да, страшно представить, что творилось… — не сразу ответил Итагаро. — Нo то — отдельный случай. А общее чувство: виновные получили своё…

— И город начал жить нормальной жизнью, — добавил Донот. — Без тех, кто в нём не нужен… Правда, я видел и пустые учреждения, кучи неубранных бумаг у бывшего полицейского архива… И не знаю: как сейчас, например, в Алаофе?

— В общем так же, — ответил Герм. — Судя по выпускам новостей…

— Да, пока реакция вялая, — согласился Итагаро. — Но — там в дальнейшем можно ждать чего угодно…

— Нет, я и там не чувствую… — встревожился Джантар, хотя в самом деле не чувствовал подобного. — Но — какие выводы будут потом… После того, что оказалось возможным сделать со многими людьми посредством этих кодов…

— А говорили: каким чудовищем был Зонгумад Третий… — вспомнил Герм.

— Хотя и он же — развивался быстрее, как мы, — ответила Фиар. — Но — сотни лет назад, в дмугильской семье, пусть и правящей. Где даже наследник престола, пока ребёнок — почти раб… А как ему наконец решились поведать, чем взрослые отличаются от детей — и он понял, из-за чего ему поломали детство… У него же эта сфера была не развита — тоже результат мутации! И ему быть бы «человеком знания» — а его держали под надзором, взаперти, чтобы в нём не проснулось животное — и вдруг, как великую честь, предлагают… войти в круг животных уже наравне?.. И тут почти сразу гибнут несколько старших родственников, и он, как единственный наследник — уже на престоле. В 16 лет…

— И — как не показать взрослым, чего они стоят? — согласился Лартаяу. — Вот и пришлось по новым законам — на суде при разводе объяснять при детях свои «проблемы», и за преступления, если и отрубали — только «это самое»… И бывшие воспитатели, охрана, старшие родственники по линии других жён отца — доживали кто в закованных латах вокруг этой части тела, кто вовсе без этих органов… За что, как за страшное бесчестье, его вскоре и свергли… Но — кто понял его самого? Кто понял, что его целью не было — предаться порокам? Когда, наоборот, у них при всех пороках — сила и власть?.. И в случае с Тинилирау… Что ему было делать, если эти лагеря — священны и закреплены законом? Что, как и кому доказать на уровне разума — если можно только силой пробить броню их тупости, чтобы хлынул «не то позор, не то грех»?..

— Ах да, «прожилки», — вспомнила Фиар. — Но… неужели мы и подхватили — его вектор?

И этот, казалось бы, так просто прозвучавший вопрос — заставил всех остолбенеть от неожиданности…

— А вдруг — правда? — вырвалось у Джантара. — Те же идеи, интересы, проблемы… Даже — чисто личные…

— И тоже — тайны, которых лучше не касаться, — добавил Лартаяу. — Ведь тогда получается — именно он искал путей к записи об Иораре…

— Или кто-то хотел вывести его на неё… — ответил Донот. — Чтобы объявился с ней уже там. Да, этого лучше не касаться. Уже не наша тайна…

«Однако — и решение ещё одной загадки для нас», — подумал Джантар.

— … Дождь начинает накрапывать, — вдруг сказал Лартаяу, взглянув на небо. — Может быть, пойдём?

— Разве? — переспросил Джантар, тоже ощутив упавшие на грудь и плечи редкие тяжёлые капли. — А мне казалось — дождя не будет по крайней мере до вечера…

— Большого — не будет, — согласился Лартаяу. — Отдельные капли — и всё…

— А уходить не хочется, — повторил Донот. — Так давно не были у моря…

— Да, и тоже: как бы было при тех, прежних властях? — сказал Герм. — Сразу: чрезвычайное положение, строгий пропускной режим, никто никуда не ездит, всё, что надо и не надо — под охраной, все — под подозрением, без документов никуда и не выйдешь, а с заката до восхода — не выйдешь и с документами… И вообще — мало что не закрыто и не отключено без всякой необходимости, и сама работа без выходных, отпусков, и потому — через силу. И всё равно — что-то разворовано, взорвано, кто-то от усталости нажал не ту кнопку, заступил на пост пьяным… А так — верно: трагедия — но и очищение… Все во всём спокойно разберутся, через силу никого не гоняют, все свободно ходят и ездят, кому куда надо. Никто не останавливает на улицах, не проверяет документы, не спрашивает — почему мы, например, здесь, у моря, а не ещё где-то. И на работе никто не распоряжается «по-чрезвычайному», не давит ответственностью. Ведь тут уже не до паразитов — надо делать дело…

— Как будто все почувствовали: замкнулись какие-то векторы, — сказал Лартаяу. — Или не все — но многие… И если раньше было боковое ответвление, это — уже магистральная ветвь…

— Вот бы и землянам вернуться на свою… — ответил Герм. — Хотя что пока говорить… Возможно, когда-то узнаем. Но что теперь — с надеждами построить совершенное общество для всех…

— Да, не учитывали этот фактор, — согласился Итагаро. — Что кто-то рассматривает мир — как среду, враждебную его малой группе, или — пока не завоёванную его господином, или — каким-то идеальным правителем… И при этом — тянется к современной технике. Но ответ должна дать сама жизнь…

— А кто и делает человеческую историю, если не сами люди? — возразил Джантар. — Вот наконец вопрос: кто и зачем рвётся в цивилизацию?

— И пусть даже — одного с нами вида, — согласился Итагаро. — Но если способны видеть в человеке товар и рабочий скот, как в той же земной Ичкерии — значит, и не равны нам так люди…

— И человек не обязан поступать с ними как с людьми, — твёрдо ответил. Минакри. — И не должен быть связан человеческой нравственностью, имея с ними дело — иначе просто беззащитен. Хотя как быть в конкретных случаях, какие законы принять — пока не представляю. Но видите: есть высшие цивилизации — значит, кто-то решил это для себя…

— Ну, мы о них мало знаем… — не совсем уверенно ответила Фиар — и тут её голос задрожал от возбуждения. — Но вы правы, мальчики… И я верю: всё сложится, как мы надеемся…

— А цивилизация — в конце концов, цивилизация людей, — добавил Итагаро. — А не полулюдей, которые идут напролом, как хищники и оставляют после себя руины — так что природные духи уже вынуждены защищать себя и всю природу от них! Ведь согласитесь — и такой фактор был в этих событиях. И на Земле — должны бы это учесть. Жаль, не сообразили им сказать… А ведь для этих духов природа — их дом… Но парадокс: именно остатки дикости в человеке — заставляют его разрушать природу в погоне за личным заработком, прибылью, соревнуясь в богатстве. Вот пусть народы Экватора и поймут, что во всём виноваты сами…

— И должны мы наконец как-то построить единое человечество, — ответил Джантар. — Такое, что не разрушит ни себя, ни природу. А потом — и освоить соседние планеты, выйти на просторы Галактики — высшей космической цивилизацией. Коммунистической, как говорят земляне…

— Должны, — со вздохом согласился Итагаро. — Только — когда и как…

А летучие мыши по-прежнему кружили над морем, и мелкая рябь накатывала на берег. Точно как тогда, год назад…

— Да, а… что — конкретно сейчас? — спросил Минакри. — Ну, вот мы — первый день в Тисаюме, после всего этого. И скоро — уже вечер… А дальше? Что завтра? И что — вообще?

— И то верно, — согласился Итагаро. — А сразу — и не готовы идти куда-то работать. Сколько всего надо перечитать, передумать, вспомнить, что забыли за год в интернате…

— Но — и сколько учреждений восстанавливается, — ответил Талир. — Что раньше, в Элбинии, были закрыты. Хотя верно — сколькое восстанавливать и в себе… И вернуться к тому, что оставили почти на год — даже не зная, вернёмся ли когда-то… А пока…

— Да, — вспомнил Лартаяу, поворачиваясь к Джантару, — твои уже пошли на вокзал, встречать Кинтала! А мы ещё здесь…

— Точно! — вскочил Джантар, будто что-то сорвало его с места. — Скорее туда! Я вдруг понял: мы должны замкнуть ещё одну ветвь…

— Мальчики, так пойдём! — вскочила и Фиар. — А к морю мы ещё придём завтра. И послезавтра тоже. И потом… Теперь ничто уже не должно помешать…

Джантар сам не заметил, с какой лёгкостью перебрался через парапет на уже чуть мокрый, в отдельных каплях редкого дождя, асфальт набережной — не ощутив даже головокружения. Ведь им, как он понял, надо было успеть к вокзалу ещё до дождя, который всё-таки будет — пока не хлынет с полной силой и здесь, на окраинном участке набережной, и дальше, на площади с фонтаном в начале Вокзального проспекта… Или и вовсе не попасть в дождь — который пройдёт стороной мимо вокзала и нового центра города, а значит — и не бежать по набережной…

— Нет! Не здесь! — сразу предупредил Джантар, бросив взгляд вперёд, где далёкие вершины гор уже скрылись в серой пелене дождя. — Там! — он указал тот самый поворот от набережной, у которого год назад стоял Тайлар. (Опять же: всего год и почти месяц — а будто в другой жизни…) — Где-то есть более короткий путь к вокзалу, верно?

— Верно… — подтвердила Фиар. — Мальчики, скорее… Но почему надо идти туда?

— Точно не знаю, — ответил Джантар. — Но там, — он снова указал в сторону центра города, — что-то может задержать нас, а нам надо успеть…

— Но что ещё может быть? — не понял Итагаро, переходя на быстрый шаг (уже Джантару пришлось поспешить вслед). — Если — бывший «культурный центр элбинской нации», то я уже видел, как оттуда выносили их поддельные реликвии: войсковые указы, знамёна, сабли… И теперь где-то отдельно будет музей таких «реликвий», ведь то здание — какой-то лаборатории…

— Ах да, ещё эта «нация», — вспомнил Джантар. — Со сплошь разбойничьей историей… Но нет, думаю — не то. Что-то другое…

— Нет, а правда — куда пойдёт эта «нация» дальше? — спросила Фиар. — В смысле — люди, кто поверили, что к ней принадлежат? Думаете — сложится действительно своя особая культура?

— Трудно сказать, — ответил Джантар. — Вот тут — никакого чувства…

— Да и — чем гордиться? — добавил Ратона. — Когда предки не строили городов, не наблюдали комет и затмений — топили корабли и жгли усадьбы? И даже законы были — как делить награбленное? Какоe чувство истории — когда всё достойное надо начинать с нуля?..

Но тут они, быстро свернув налево и пройдя перекрёсток с боковой аллеей — сразу оказались в начале узкой улицы старой застройки. Она была малолюдна, лишь кое-где в ограждённых решётчатыми заборами дворах и у подъездов домов, что выходили прямо на улицу, лежали груды вещей — и какие-то люди (вероятно, жители этих домов) выносили всё новые, складывая здесь же. На их же появление — как будто никто не реагировал… Хотя их опредёленно узнавали (вчерашний репортаж о встрече у платформы видел весь город) — все продолжали занижаться своими делами. Разве что один человек во дворе дома мельком указал на них другому — да ещё кто-то лоруанской внешности, встретившийся по дороге, отвёл взгляд… А им и не до того было, чтобы вспоминать о вчерашнем: улица была длинной, и хотя вдалеке, изгибаясь, сворачивала как раз в нужном направлении — надо было спешить…

«И всё-таки верно… — подумал Джантар. — Не столько трагедия — сколько восстановление, возврат на магистральную ветвь. Ушло то, что долго отравляло жизнь — и чему в её продолжении нет места…»

— И всё-таки — что там могло помешать нам? — спросил Лартаяу.

— Не знаю, — ответила Фиар. — Например, пришлось бы оказывать кому-то помощь. И тоже был бы выбор… Когда и не замкнуть ветвь нельзя, и объяснить, в чём дело — тоже…

— Нет! Сириола Кивау… — понял Джантар. — А я вчера сразу не подумал…

— А — что такое? — встревожилась Фиар — но тут же сама поняла. — А… сколько ему… было? 83?..

— 82…— уточнил Джантар. — Мы же тогда были ровесниками… Ну вот — а теперь, в этой жизни, нам уже не встретиться. И — было как-то связано с путём по проспекту. Значит, он жил там… А я и не знал…

— Но… сейчас — успеваем? — кажется, больше даже чтобы отвлечь Джантара от этой мысли, спросил Ратона.

— Успеваем, — ответил Джантар. — Я чувствую это…

Однако за поворотом улицы открылся уже новый, следующий изгиб — и Джантар прибавил шаг. Хотя в самом деле чувствовал: успевают. И ещё одно событие, которое должно произойти в этот день — не сможет не состояться…

— Смотрите, вот же они… — донёсся со стороны негромкий голос. — Идут мимо нас… И — говорили с горными жрецами… А их тут так встретили…

— Так то — кучка дураков, — ответил другой голос. — Весь город — встретил их иначе. А те — и не стоят, чтобы вспоминать…

— Ладно, не останавливайте их, — сказал третий. — Не зря так быстро идут куда-то. Сейчас у всех есть дела…

— Не стать бы ещё самим какой-то легендой… — обеспокоенно откликнулся на это Лартаяу. — Мы к этому совсем не готовы…

— А там что-то передают, — сказала Фиар. — Слышите — у кого-то за окном?..

— …Потому что нельзя было разрабатывать такие-то темы исследований, не принадлежа к такому-то тайному братству… — донёсся из приёмника за чьим-то окном голос… Тинилирау! — К этим собиравшимся где-то в банях или кабинетах в подвале группировкам приближённых к кому-то… А человек, прошедший честный, легальный путь — никак не мог понять: почему рушится его жизнь, его исследования закрывают, а самого преследуют, кому и чем он помешал?..

— Вот бы какую баню совместить с туалетом, — прошептал Лартаяу.

— И туда же — «святой» унитаз… для эффекта, — добавил Минакри. — И полный вытрезвитель «святых слёз». Чтобы поняли, чего стоят…

— … Зато где они все теперь? — продолжал уже удаляющийся голос Тинилирау. — И что можно о них вспомнить? Где плоды деятельности целых институтов, составленных сплошь из этих «благонадёжных», отбывших и отслуживших всё, что положено, здоровых и «физически развитых»? Хотя они много рассуждали о нравственности и безнравственности тех или иных экспериментов — но что дали нашему человечеству сами? Что и для чьего блага сделали?..

— … Нет, правда, мальчики — надо определяться, — сказала Фиар, как только голос Тинилирау в радиотрансляции пeрестал быть слышен за очередным поворотом улицы. — А то всё свалилось на нас так неожиданно — но давайте решать…

— А что решать? — переспросил Герм. — Ты же знаешь, чем займёшься — и я — тоже. Вернусь к наблюдениям переменных звёзд, неравенств в движении Тарменеха, Тайматана, спутников Тиэлиракса… И просветное зрение смогу применять открыто — чтобы и тебе помочь в постановке диагнозов…

— Нo я — не только практической медициной, — уточнила Фиар. — Вы же видели, как земляне знают свою природу на молекулярном уровне — а мы? Сколько реакций в организме пока не умеем объяснить, кофакторов наших ферментов, возможно, не знаем? И — роль микроэлементов в нашей живой природе? Вот чем надо заняться…

— А — эволюция звёзд, галактик, само происхождение Вселенной? — ответил Лартаяу. — В чём, как я понял — есть загадки и для тех, высших…

— А — эволюция планет, их физика, химия? — добавил Донот. — Особенности строения планетных систем и их эволюции?

— И тогда уж — свои, фархелемские космолёты, чтобы добраться до них… — с внезапным возбуждением ответил Итагаро. — А значит — и системы управления ими. И — моделирование процессов мышления, памяти…

— А — глубинные уровни материи? — продолжил Ратона. — В чём мы с нашим более образным подходом, возможно, и разберёмся по-своему… Не так, как земляне с их математикой…

— А уж поле деятельности историка — после всего, что узнали, — Джантару даже перехватило дыхание. — Ветви реальности, древние контакты… Хотя возможно, что-то останется уже тайной самих историков — но объяснить случившееся нашему человечеству надо…

— А — происхождение самого нашего человечества? — добавил Талир. — И — человечества Иорары? Правда, тут подумать — как его изучать…

— И только мне пока трудно определённо сказать, чем займусь, — признался Минакри. — Когда цикл этих нравственных исканий завершён, а объяснять случившееся — дело историков, психологов, психиатров… Хотя в строительстве космолётов, изучении живой материи — найдёт дело и химик. Ну, и — взаимодействия на ядерном уровне, конкретные механизмы реакций…

— Но пока — и с поиском опасных объектов путём биолокации дел хватит, — чуть охладил общий порыв Ратона. — И с их обезвреживанием: тоже физика, химия, биология, медицина, психология, история… И что ещё узнаем — и как повлияет на сознание людей…

— И то верно, — согласился Джантар. — Пока — конкретные проблемы… Всё обезвредить, объяснить, вывести общество из возможного шока, который придёт потом… Но — не забыть и о перспективных целях, о том, что впереди…

— …А разве мало людей пострадали на этих допросах, следствиях? — снова донёсся из окна какого-то дома голос Тинилирау. — И сколько судеб это поломало, сколько душевных травм оставило? А каково многим из нас было и просто учиться, работать? Это — к вопросу, кто больше достоин сострадания в данной ситуации. Тех ли жалеть, кто ушёл — или кому даже сейчас страшно их вспомнить? И даже спустя годы не изгладились следы в душах, а возможно, и на теле — от тех же тренировочных лагерей, полиции, детских учреждений?..

— Он тоже пытается снять шок, как может, — сказала Фиар.

— А шока и нет, — ответил Ратона. — Его ожидают — а его нет. И возможно, не будет. Просто чувство очищения…

— И мне всё больше так кажется, — Джантару снова перехватало дыхание. — И все мы — уж точно на своём пути… — повторил он слова, сказанные ещё год назад, при отправке с окраины Арахаге. — И вся планета — на своём пути…

А конец улицы был уже близок — и впереди в её створе Джантар видел перекрёсток с другой, знакомой ему, более широкой улицей, которая выходила почти прямо к рельсовой дороге у конца Вокзального проспекта. И туг перед внутренним взором — вдруг стали вставать образы: что будет дальше, несколько минут спустя…

…И он уже заранее видел: как они будут подходить к вокзалу, как ещё издали увидят встречу матери и Тайлара с выходящим из вагона Кинталом — и знал, что в тот момент Фиар за его спиной скажет: теперь можно вовсе попытаться убрать у Кинтала хромоту, а у Ратоны — аллергию… И так же явственно вставало последующее: как они уже все вместе войдут в пригородный вагон — и, пока будут ждать отправления, каким-то образом (чего никогда не бывало прежде) тоже будет включена трансляция: голос уже Рут Хиефа — оглашая официальные версии каких-то событий из найденных в архивах судебных дел, и тут же для сравнения — сами их участники станут рассказывать, чему подверглись в процессе следствия… И это всё же будет шок — сам Рут Хиеф не сможет ровно и спокойно читать лживые документы, согласно которым непонятно за что задержанные люди уже там, в полиции, якобы сами ранили и калечили себя. Люди, чьей кармой точно не было — отсиживать в тюрьме или сумасшедшем доме за кого-то, порой даже неизвестного им… И пассажиры, ожидающие отправления — все вдруг умолкнут, будут потрясённо слушать, и лишь затем, когда вагон уже тронется в путь по новой временной эстакаде на месте разрушенного моста, некоторые станут вспоминать подобное yжe из своей жизни, или жизни знакомых им людей. Случаи из мирных, совсем ещё не чрезвычайных докризисных времён — когда многие просто не подозревали о подобном. В самой полиции многие — как тот же Рут Хиеф — не представляли: чего, по мнению судебных властей, стоила человеческая жизнь…

…А затем, посреди этого разговора, вагон остановится у окраинной платформы — и они выйдут, и поначалу не смогут отвести взгляд от мёртвой зоны по другую сторону платформы, где ещё в прошлом году, перед их отправкой на второй этап конкурсного отбора в Риэлант, был целый квартал переулков под густыми кронами деревьев, а теперь остались пусто чернеющие стволы с редкими остатками ветвей — но вскоре первое потрясение от увиденного пройдёт, и они медленно двинутся переулками по левую сторону домой к Герму, где их ждала та запись, сделанная год назад на набережной…

…И Джантар видел: как рассядутся на стульях (часть которых придётся принести из дома Фиар) в нижней комнате дома Герма, где он до тех пор не бывал — и Герм, молча задёрнув шторы, запустит проектор, и они станут смотреть запись… Начинающуюся, правда, с незнакомых Джантару кадров: фрагментов телепередач, астрономических схем, ещё каких-то пересъёмок — которые пойдут в ускоренной перемотке, и сам Герм едва не пропустит момент, когда перевести на обычную скорость воспроизведения… И он даже заранее представлял — как у него что-то дрогнет внутри, когда увидит на экране себя вместе с матерью, Кинталом и Тайларом во дворе дома Лартаяу, а потом — их всех уже на берегу моря, перелезающих парапет набережной, и то поодиночке, то группами плывущих в удивительно прозрачной, пронизанной лучами Эяна воде, сквозь которую отчётливо видно покрытое крупной галькой дно и игра световых бликов на нём… А потом будет и та волна — и Джантар увидит, как она словно осторожно поднимает его, несёт, даже не накрыв с головой, опускает на гальку — вовсе не так, как чувствовал тогда… И затем — их общая съёмка на набережной, на мгновение мелькнёт далёкая панорама гор и порта — и запись кончится. А с ней наконец завершится и весь этот цикл событий в их судьбах — будет замкнут наверняка последний, ключевой в этом цикле, вектор данной ветви реальности…

И они ещё долго после того, как Герм отключит проектор, не смогут вновь заговорить о чём-то… И потом уже там — снова будут слушать трансляцию, в которой Рут Хиеф, Гинд Янар, Файре Таор будут приводить всё новое, что вскрылось за эти дни в сфере правосудия, образования, психиатрии… О годах и десятилетиях, вычеркнутых из жизни людей — из-за неизвестно кем и когда подброшенного секретного документа, пистолета, наркотика, не вовремя сработавшей сигнализации, не совпавших показаниях каких-то приборов, невменяемых воплей утратившего человеческое подобие «потерпевшего», померещившихся учителям «тайных пороков»… И пусть теперь это в прошлом, уже за гранью — оно не сможет не вызывать ужаса вновь и вновь, заставляя думать, чего сами избежали лишь чудом. И всё очевиднее будет: да, такое внезапное и трагическое очищение их человечества — всё же наименьшая жертва. И Зонгумад Третий не был тупо жестоким, в отличие от «исполняющих долг», возводящих привычные пороки в ранг закона и традиции — ему просто не оставили иного выхода. Как всему их человечеству — теперь… И всюду, где ломают чью-то жизнь на почве «неловких», «запретных», «кощунственных» вопросов, которые, видите ли, нельзя обсуждать вслух — рано или поздно может случиться такое. В конце концов — никто не обязан быть унижен чужим срамом…

…И пусть потом будут ещё дни и ночи, полные напряжённых размышлений: не могло ли быть иначе, не было ли иного решения? — уже очевидным казался ответ: иначе бывает — там, где никого не ставят ниже его собственного уровня, не исходят из удобства управления худшими, никто — не слишком «равнее» других, а к тайнам не приставлены дураки — и их разлагавшимися корпорациями не опутан весь мир…

…Вот только — если бы заодно и тут не страдали невинные! Чья беда — лишь в менее совершенных комбинациях генов, душевной дисгармонии, отдельных (возможно, и неосознаваемых) остатках тех же архаичных программ… Увы, это так. Чётких граней в обществе нет — и любое потрясение в нём неоднозначно и противоречиво… Но теперь уже — пусть новая, свободная от старых догм, наука поможет построить свободное от старых пороков общество. И души, что сейчас переполнили собой астрал — благодаря той же науке получат новые, совершенные тела…

…Всё это пронеслось за мгновения и перед мысленным взором и в сознании Джантара — он, будто очнувшись, даже удивился, в какой короткий отрезок времени уложилось… Но они уже выходили на перекрёсток, откуда была видна площадь перед вокзалом, а за ней — перрон с подъезжавшим поездом, и среди немногих ожидающих на перроне людей Джантар не мог сразу не узнать двоих — матери и Тайлара. И — заранее насторожённо прислушался, ожидая, что скажет Фиар…

— А знаете — я же могу попытаться помочь и ему, — всё равно, как удар грома, прозвучал её голос, едва Кинтал появился в дверях вагона. — И тебе, Ратона, с твоей аллергией — тоже. Теперь, когда уже не надо быть больным, чтобы оставаться свободной личностью…

И волна радостного возбуждения прокатилась через тело и ауру Джантара… Да, теперь точно всё сомкнулось — и возвращалось на магистральную ветвь, отрыв от которой случился когда-то в прошлом… И снова предстояло войти в привычный круг дел, поисков, размышлений — всего, что было оставлено почти на год, и казалось уже оборвавшимся вовсе, отрезанным какой-то гранью…

И далее — те, пока не сбывшиеся видения: в интерьерах лабораторий, у каких-то установок… А возможно — и те нездешние пейзажи, в каком-то ином, незнакомом свете, будто действительно — на планетах других звёзд…

И — вся последующая жизнь…

Оглавление

33. Итог вопроса

34. Лабиринты тайн

35. Вечер мёртвых. Мировой компьютер

36. Могила мудрости

37. Ступени прозрения

38. Ночь на краю мира

39. Обморок духа

40. Тень разума

41. Утро живых

42. Лестница мироздания

43. Путь избранных

44. Сила и мудрость

45. Прошлое и будущее

46. Реальность и иллюзия

47. Главный вопрос

48. Осколки судеб мира

49. Встреча миров

50. Энтропия общества

51. Формула цели

52. Грань справедливости

53. Восход надежд

Реклама на сайте