«По живому»

Майкл Блумлейн По живому

Пролог

Однажды юный Тересий увидел на земле двух паривающихся змей. Он ударил их палкой, за это был превращен в женщину. Спустя семь лет он снова увидел спаривающихся змей и снова их ударил, за что был превращен в мужчину. Гера, богиня богов, сойдя с трона, задала ему вопрос — какая из двух сторон получает большее наслаждение при половом общении?

"Женщина", — ответил Тересий, и за это был ослеплен разгневанной Герой.

Глава 1

Поздняя ночь. На платформе из полированного дуба — десять футов в длину и пять в ширину, с зеркалами во весь рост на каждом углу — танцует девушка. Танцует в сопровождении песни о любви, в такт успокаивающих звуков неугомонного механического барабана. Несколько месяцев она слушает эту песню.

Ниже, на всю длину платформы, вытянулся бар и длинный ряд стульев, сейчас большей частью занятых, а позади — несколько кабинок. Бармену лет шестьдесят, на грубом лице озабоченное выражение: время уж совсем позднее, а у него работы невпроворот. Да, клиенты сегодня пьют, тяга у них большая.

Девушка танцует на высоких каблуках-гвоздиках: так велено. У нее длинные, сильные от танцев ноги, и брить их — одно из требований. Между ягодицами пролегала тонкая пурпурно-серебристая полоска "тет-а-тет". Упругие груди слегка колышутся в ритм танцу, они почти исчезают, когда девушка поднимает руки; на лице безразличие и тень удовольствия. Сегодня она выпила достаточно, чтобы чувствовать себя уверенной.

Танцуя, она должна смотреть на клиентов. Тем, кто любит сиськи — показывать сиськи, тем, кто любит попочки — поворачиваться и вертеть попочкой. Бывало, от избытка энергии она раздвигала ноги, нацеливалась попочкой на клиентов и вся перегибалась. Тогда тот, кому нравилась грудь, мог смотреть на грудь, а кому нравилась попка, мог смотреть на попку. Ее ноги всегда на виду, лицо то появляется, то исчезает.

Когда ночной бар только начинал работать, знавшие толк в женщинах устроители понимали, что для танцовщиц пребывание здесь не будет сладким. Девчонка может свихнуться от пьяных физиономий мужиков, глазеющих на нее час за часом. Поэтому в торцах платформы они установили зеркала, чтобы девушка могла любоваться собой, смотреть на знакомое ей отражение.

Закончилась песня, звуки ударного инструмента заполнили паузу к следующей песне. Девушка продолжает танцевать — уставшая, но взбодренная новой мелодией. До перерыва еще тридцать минут.

Бармен потянулся всем телом вверх и сунул танцовщице за "тет-а-тет" купюру. Он похлопал дважды ее по икре, давая понять, что там десять долларов от человека рядом со стойкой бара. Девушка плавно, под музыку, отставила ногу и изогнулась всем телом, ее глаза заскользили по мужчине, давшему деньги. Тот одобрительно кивал, улыбаясь.

Затем она повернулась к зеркалу и продолжала танцевать со своим отражением… скорее бы смена кончилась. Танец отрезвил ее и сейчас ужасно хотелось выпить, рот весь пересох.

На платформу вышла следующая, а эта торопливо скользнула вниз к своей уборной. Здесь густо пахнет табаком и потом, вот она сейчас хлебнет "Джека Дэниэлса", у нее бутылочка в сумке. От виски в желудке стало тепло, она отхлебнула еще и завинтила крышку. Вытащила из-за трусиков купюру, разгладила и сунула в сумку.

Рядом с дверью — вешалки с костюмами для выступлений. Они похожи друг на друга тканью и фасоном, гладкие, без рукавов, с глубокими вырезами спереди. Она выбрала красный, своего размера, и натянула на себя. Получилось сильно в обтяжку. Танцовщица взглянула в зеркало и убедилась, что с лицом все в порядке. Линии подведенных глаз и губной помады не стерлись. Она капнула в глаза жидкость от покраснения, закрепила волосы и, глубоко вздохнув, вышла из уборной.

Отыскав у стойки мужчину, давшего ей десятидолларовую банкноту, она подсела бочком, вытащила из его пачки "Вайсрой" сигарету, зажала между указательным и средним пальцами и, глядя на него и улыбаясь, замерла в ожидании. Мужчине лет пятьдесят, галстук бабочкой, на шляпе с короткими полями перо. Отставив стакан, он пошарил в кармане и достал зажигалку. Девушка прикурила и, затянувшись, выдохнула дым в потолок. Мужчина, закуривая, предложил ей выпить.

— Мне двойной, — сказала она бармену.

— А мне повтори, — бросил мужчина.

За выпивкой они разговорились. Девушка оживленно задавала вопросы, слушала, смеялась в нужный момент. Мужчина повеселел. Он подумал, что, может быть… ну лишь может быть… эта случайная… Он собрался с духом и коснулся руки девушки. Она руку не отдернула. Наоборот, заказала еще выпивку.

У танцовщиц существует своего рода обязательство — не только развлекать танцем, но и общаться с клиентами, быть вежливой, веселой и доступной. В результате мужчины больше тратят на выпивку. Девушки тоже пьют, а если им потом перепадают чаевые, делиться ими с хозяином не обязательно.

Часто мужчины в баре думают, что девушки дешевые и к ним легко подступиться. Им кажется, здесь бордель. Но это не так. Танцовщиц никто не принуждает спать с клиентами. Они сами по себе ценность. И владельцы их берегут. Именно поэтому, когда мужчина с бабочкой, фантазируя, накрыл ладонью ее руку, она не испугалась, зная, что защищена. Где-то рядом всегда стоит "вышибала".

Клиент, конечно, не посвящен в эту тайну. Алкоголь, музыка, обнаженные девочки разбудили его фантазию. Сжимая руку девушки в своей, чувствуя тепло ее кожи, он готов на большее. Допив залпом стакан, он запустил глаза в вырез ее платья, пальцами повел по руке, потом коснулся груди и сдавил ее, упругую, ускользающую, сладостно неуловимую.

Девушка смотрела вверх, поигрывая недокуренной сигаретой, она пыталась вспомнить, сколько ей сегодня еще танцевать. От алкоголя внимание расплылось, лишь спустя какое-то время она поняла, что ее ласкают. Она отвела руку мужчины в сторону, стараясь сделать это красиво: вдруг опять даст денег. А мужчина уже сгорал от нетерпения. В такой час электрички не ходят, он останется в городе на всю ночь, он совершенно свободен. Отвергнутая рука вернулась обратно.

Девушке это не понравилось. Слишком уж походило на выяснение отношений. Она попыталась дать ему понять глазами, но мужчина, казалось, полностью ушел в собственные фантазии. Слова ее он тоже будто не расслышал. Тогда она повторила, и мужчина недовольно заворчал.

— Ты взяла мои деньги, а теперь возникаешь.

Девушка вздохнула и жестом показала на вышибалу — рост шесть футов и три дюйма, вес двести пятьдесят фунтов. Мгновение, и он рядом.

— У вас проблемы?

— Этот любовничек ведет себя надоедливо. Вышибала встал между ними.

— Это так, приятель, ты пристаешь к девушке?

— Она взяла мои деньги, и я вправе…

Вышибала посмотрел на девушку. Та отрицательно помотала головой.

— Нам надо поговорить, — бросил вышибала гостю. — Я тебе кое-что объясню. — И, схватив за локоть, он стащил его с высокого стула.

Гость попробовал сопротивляться, но тут же заметил, что голова болтается уже где-то внизу. Ведь он не мастер драться. Девушка посмотрела им вслед и отвернулась к стойке. Стало как-то не по себе. Парень-то одинокий. Он думал, конечно, что в обстановке разбирается. И вот его увели. Как печально. Она допила, что оставалось в стакане, и пошла к себе — готовиться к следующему номеру.

Когда рабочий день близится к концу, стоять на платформе — наслаждение, здесь безопасно и не нужно играть с чувствами клиентов. Она сильная, она способна освободиться от власти этого мира. Сейчас она танцует медленно, чувственно, можно подумать, она любит того, кто любит ее больше всех на свете.

И вскоре в бар вошел этот человек. Он послал ей воздушный поцелуй, она ответила легким покачиванием бедер. Время к закрытию, бар заполнен наполовину. Остались лишь завсегдатаи. Кто хотел напиться — уже пьян, любители посмотреть на плоть — посмотрели. Ощущение уюта: кажется, что она танцует среди своих друзей. Работа почти закончена, через полчаса получит деньги и уйдет со своим мужчиной.

За пятнадцать минут до закрытия в бар вошли двое. Дорогие костюмы, один сразу сел и сделал заказ. Девушка танцевала, всматриваясь. На одном из них ярко сверкнуло толстое кольцо, значит, человек с деньгами. Хотя она и устала, игра того стоит, подумала девушка и остановилась перед этими двумя. Она танцевала самое лучшее из своего репертуара. Грудь дразнила, колыхаясь, бедра пошли кругами, кисточки на пляшущих нитях задергались. Не зная, что им нравится, она показала и попочку, и сиськи, и ноги. Все в полном ассортименте. Стало как-то даже забавно.

Один их них заметил ее и ткнул второго, постарше, пальцем в плечо. Мужчина взглянул наверх, вдруг с улицы послышалось завывание сирены — скорая помощь или пожарная машина. Мужчина будто оцепенел. Он смотрел на девушку, девушка на него. Прошло сколько-то времени. Взгляды недоумения и ужаса. Внезапно он повалился всем телом на стойку бара. У девушки перехватило дыхание и, пошатнувшись на своих каблуках-гвоздиках, она рухнула на платформу.

Глава 2

"Сутер", книжный магазин, где работает Терри Коннор, своим названием обязан Адольфу Сутеру — одному из трех братьев, покинувших Германию в середине девятнадцатого века. Джозеф, самый старший, потерялся на море в жуткий северо-атлантический шторм. Спустя год или два Эмиль подхватил туберкулез. Поэтому Адольфу, самому молодому, пришлось искать дополнительную работу. Первым подвернулось место в Обществе медиков Нью-Йорка — протирать библиотечные полки по вечерам и заниматься инвентаризацией. Большинство книг были на немецком, Адольф часто задерживался допоздна, листая медицинские тексты. Через несколько лет умер Эмиль, и Адольф бросил дневную работу. К тому времени он уже прилично владел английским и имел энциклопедические знания, почерпнутые из литературы в этой библиотеке. Вскоре он получил повышение, денег стало хватать не только на самое необходимое. Одно влекло за собой другое: на рубеже своего тридцатилетия Адольф покинул синекуру — Общество медиков — и стал пробиваться дальше самостоятельно. Он открыл специализированный медицинский магазин в малюсеньком складском помещении в Антикварном ряду, вскоре магазин стал многопрофильным. Медицина при этом оставалась его главным интересом, знал Адольф так много, что дипломированные врачи справлялись у него о новых методах лечения неврастении, хронического уретрита или подагры или просто консультировались по каким-нибудь сложным случаям.

Адольф умер в 1925 году, его дело продолжил сын, не питавший к книгам столь сильного интереса, но магазин приносил ощутимый доход и поддерживать семью это очень помогало. Он управлял грамотно, хотя без увлеченности, стремился как можно раньше переложить этот груз на плечи сына. Молодой Сутер, хоть не видавший воочию своего дедушку, книги очень любил и в книготорговле дела его пошли успешно. Правда, не в пример дедушке, он увлекался не наукой, а художественной литературой, поэтому на полках было полно всяких романов, стихов. Магазин расширялся в семидесятые, прошло десять лет — и вновь возникла проблема площадей. Книги о сексе, о диете лежали поверх научных и медицинских трудов. Казалось, пройдет немного времени, и медицину изгонят совсем.

Внук Сутер был воспитан в духе традиций, он ни за что не решался расстаться с тем, на чем основывался когда-то магазин. Хотя бухгалтер доказывал, что при том, как сильно выросла арендная плата, в условиях, когда книжные магазины справа и слева мрут как мухи, вкладывать крупный капитал в такое время — риск необоснованный, молодой Сутер расширился. На этот раз вниз, в подвал старинного каменного здания. Сразу стало просторно огромным научным томам с их пространными рассуждениями о чем угодно. А наверху освободилась комната для бестселлеров, от их продажи зависела теперь жизнь магазина. Сутера, казалось, не волновало, что некоторых клиентов отпугнуло хранилище внизу, как и то, что этот огромный кладезь информации требовал определенного ухода. Интуиция подсказывала ему, что он прав, ради сохранения традиций он готов был пойти на большее, чем просто риск.

Будь Терри Коннор идеалистом, многих проблем для него не существовало бы. Время его ушло, так, по крайней мере, он считал. Он нанялся на эту работу, потому что нуждался в работе. Кое-что он знал о науке и к книгам относился по-своему хорошо. Сначала работал в комнате наверху, где за ним присматривал вечерний управляющий, Пинкетт. Прошел месяц и его перевели в подвал, там через два месяца он стал старшим продавцом. Будучи мелким придирой и занудой, Пинкетт предпочитал держать мужчин и женщин порознь. С последними он работал сам наверху, а мужчин отсылал всегда вниз. Терри ничего не имел против, хоть и терпеть не мог помещения без окон и флуоресцентный свет: внутренний голос говорил ему, что подвал — самое для него место. Скрыт от всех, никто не мешает. Со временем он привык здесь, хотя работа с медицинскими книгами была не из легких. Он листал что-нибудь, а душу терзали противоречия, от ощущения некоего "неразвязанного узла" жизнь казалась безнадежно хрупкой.

Сейчас, правда, стало намного лучше, потому что рядом Фрэнки. С появлением ее у него появилась цель в жизни, чувство радости, схожее с тем, когда он учился в медицинском институте. Три года прошло с тех пор, как его выгнали.

* * *

Терри посмотрел на часы на стене. Спокойный вечер в середине недели, последний день марта. За исключением бородатого человека в пальто, в хранилище никого нет. Терри незаметно рассматривал человека, пытаясь разобраться, кто он такой. Лет под пятьдесят, довольно упитанный, замысловатая трость и кожаные перчатки. Бизнесмен? А может, профессор-вдовец из местного университета. Листает книжку о каннибализме — примитивная, правда, современная. Антрополог? Или повар.?..

Человек захлопнул книжку и открыл другую, плавным движением утопив первую в складках одежды. Он продолжал читать как ни в чем не бывало. Мастерская работа, Терри чуть не проглядел. Сердце гулко заухало — к разборке. Он было шагнул от прилавка, но передумал и остановился. Время к закрытию, и сейчас заниматься неприятной историей не хотелось. Если отсюда пролаять ему, получится некрасиво. Обвинение-опровержение-осмотр… Возможно, сразу признается, или наврет нечто душещипательное. И то и другое — неприятно. И Терри решил дать человеку возможность уйти из магазина. Он наверняка попадется на электронный сенсор, встроенный в двери главного входа. Разбираться станет кто-то другой. А если этот человек сумеет размагнитить книгу — ну что ж, он свободен.

Мужчина наконец закрыл книгу и, уходя, резко мотнул головой в сторону Терри. Сейчас без четверти одиннадцать, подумал Терри, и, вложив закладку в свою книгу, принялся выключать повсюду свет. На выходе он спросил Бренду, кассиршу, не желает ли она к нему присоединиться, поедят вместе. Фрэнки освободится немного позже. Но Бренда отказалась, показывая глазами в сторону парадных дверей. Там стоял мужчина рядом с сенсорным датчиком, его обступили Пинкетт и охранник в форме. Руки его крепко прижаты к груди, лицо пылает, он говорит срывающимся голосом. Когда Терри проходил мимо, человек посмотрел на него, как бы моля о пощаде. Его глаза призывали остановиться, но Терри прошел мимо. Что бы здесь сейчас ни происходило, к нему это не имеет никакого отношения.

Он шел по Четырнадцатой улице. В витрине какого-то магазина торчали три манекена, один из них показался живым. Бывало, он ошибался, многие фасоны демонстрируют на живых манекенах. Ошибаясь, он каждый раз чувствовал себя неловко. Сегодня они демонстрируют платья из хлопка и купальные костюмы. На улице сорокоградусная жара.

Он пересек Юнион Сквер, темную и пустынную. Завернув за памятником Джорджу Вашингтону, восседающему на коне, вынул из кармана тощую сигаретку с марихуаной и закурил. После нескольких затяжек спрятал в ладони и вышел из укрытия. Через улицу красовался рекламный щит с кучерявой блондинкой, возлежавшей на боку — голова покоится на руке, согнутой в локте, прозрачное белое нижнее белье. Улыбка очаровательная — вот тут Терри понял, он понял, отчего сэр Вашингтон такой прямой, прямо-таки несгибаемый в седле. Видит око… Жизнь полна разочарований и неудовлетворенности. Попал в шторм — постарайся его пережить. Иначе никак.

В парке Терри затянулся еще несколько раз, потом, затушив сигарету о дерево, сунул бычок в рот и съел. Ночь прохладная, но приятная. Настроение сейчас получше. Скоро он увидится с Фрэнки, позже уложит ее в постель. Терри расстегнул пиджак и втянул в себя воздух. Она ниспослана мне Богом. Он чувствовал себя сильным и крепким. Вдруг в голову пришла мысль навестить Маркуса, тот работал в больнице "Парк Мемориал". Терри побежал трусцой вдоль Семнадцатой Восточной — людей почти не видно. Повернув к центру города, он увидел хромого с размотавшейся грязной повязкой на ноге, мимо промелькнула любовная парочка, говорили по-испански. Еще десять минут — и он в "Парк Мемориал".

Главные двери в больницу были уже закрыты. Обогнув приемный покой для экстренных больных, Терри нырнул незаметно в служебный вход. Он вошел в раздевалку как раз тот момент, когда Маркус закрывал свой шкафчик. Терри прислонился к дверному косяку, переводя дыхание.

— Привет.

Маркус поднял глаза. У него были темные волосы, красивое лицо, переменчивое, то угрожающее, то мальчишеское. Увидев Терри, он расплылся в улыбке.

— Ну привет, — воскликнул он, застегивая рубашку и поднимаясь.

Терри подошел, они обнялись, его голова чуть коснулась плеча Маркуса.

— Ты закончил?

— Закончил и ухожу.

Терри усмехнулся. — Хочешь "полетать"?

— Ну-у, — дурашливо затянул Маркус, опуская голову на грудь и дергая ею вверх. — Вообще-то… если честно… я тоже хочу покурить.

Терри вытащил несколько тощих сигарет и чиркнул спичкой. Только успел он это сделать, Маркус задул.

— Нет, нет, не здесь, — быстро проговорил он, хватая Терри за руку и выталкивая его из комнаты. — Нельзя нарываться. Здесь всегда следят. — Его глаза бегали. — На улице, под лавкой, в укрытии. Везде глаза и уши. А кто следит, тот и покусать может.

— Но в комнате ведь никого нет, — пробормотал Терри. Они шли по длинному коридору больницы. Огромные, покрытые толстым слоем пыли трубы тянулись прямо над их головами. Генератор зудил ядовитым эхом о бетонные стены.

— Это ты никого не видел, — поправил Маркус. — То, что ты видишь, совсем не такое, как на самом деле. Ты иди за мной, мы найдем безопасное место.

Терри не спорил. Он привык к излишней осторожности Маркуса. Сначала-то, когда они только познакомились, он считал его сумасшедшим, параноиком, потому что Маркус таскал с собой оружие и вешал на двери кучу замков. Но с годами он стал его понимать: Маркус вырос в климате насилия, побывал во Вьетнаме. Его осторожность — не паранойя, а если точно, не чистая паранойя. Терри — порывистый и неосторожный от природы, понял это не сразу.

Маркус подвел его к двери в конце туннеля, откуда выход вел в малюсенький дворик, заброшенный с тех времен, когда построили это крыло больницы. Других входов не было, нависавший бетонный козырек скрывал от посторонних взглядов.

— Ты всегда кайф ловишь на работе? — спросил Терри.

— Я иначе и работать не смогу. А они все хотят, чтобы я об этом даже не думал. Это как птичке сказать, чтобы она не летала.

Были разные приемы, которыми Маркус защищал себя. На работе он вел себя несдержанно, прикинуться полусумасшедшим ему ничего не стоило. Если старшему смены приходило в голову вдруг придраться, Маркус, огромный негр, хватал метлу обеими руками, как оружие, лицо под капюшоном напрягалось, глаза метали искры: вот-вот взорвется. В девяти случаях из ста старший предпочитал не трогать его, так как было много других, найдется кем командовать.

— Однажды я попал в улет, когда работал в больнице, — сказал Терри, он прикурил, передал сигарету Маркусу. — Ощущение было такое странное. Каждый, кто на глазах, как бы распахнут… так откровенно все, сразу не поймешь, пациенты, я и медсестры. Передозировка…

— А у меня сейчас не так. Я только мою полы. Они хотят, чтобы я думал только об их мусоре и хламе по углам. Но ведь это совсем не одно и то же.

— Да-а, — вставил Терри, — люди, это не то же, что полы.

— Ну, пошли, — бросил Маркус, закончив сигарету и открывая дверь.

Воздух в туннеле показался спертым. Терри шел следом за Маркусом. После этих минут в подземелье он стал нервничать. Несколько лет назад его здесь как-то раз поймали. Они добрались до улицы без происшествий, Терри пригласил Маркуса чего-нибудь выпить. Тот отказался.

— Тетушка Орфа приехала с Юга. Я обещал ей быть в полночь. А где Фрэнки?

— Работает. Освободится через пару часов.

— Она все там же?

— Да, в "Вирго".

— Мне она нравится, — заметил Маркус. — Понимаешь, у нее нет проблем.

Терри засмеялся. — Да, это так, Маркус. Ладно, поцелуй первого старика, которого встретишь.

Маркус наклонился всем телом и, вытянув голову и сморщив губы, поцеловал воздух. Потом стал поворачиваться по кругу, рассылая поцелуи во всех направлениях. Наконец он поднял руку и элегантным жестом прижал ее к губам.

— Приходи еще, — наказал он Терри на прощание. — И зелье хорошее приноси.

Терри смотрел на удаляющегося Маркуса и думал, что делать дальше. Вроде есть хочется и как-то одиноко — так действует эта травка, а другой, получше, у него нет. Терри застегнул пиджак и быстро пошел по Третьей улице. Рядом с Тридцатой был китайский ресторан, открытый, значит, можно поесть. Он прошел мимо чернокожего в тряпье и с опухшим лицом, у пальто рваная пола, в руке пластиковый стаканчик, черный им затряс, увидев Терри. С тех пор как Терри перестал работать в больнице, он почти не обращал на таких внимания, лишь иногда останавливался поглазеть. Выживание… как низко способен пасть человек, прячась от грызущей боли. И у этой боли есть цена. Сейчас, может быть почувствовав собственную уязвимость, Терри вернулся и бросил в стаканчик пару монет по двадцать пять центов. Чернокожий пробормотал что-то непристойное и запросил доллар. Глядя ему в глаза, Терри раздумывал — а потом сказал "нет" и ушел.

Ресторан крошечный, буквально дыра в стене, в нем было душно и тускло. С потолка свисали голые лампы в бумажных гармошках — на них пасторальные сцены древнего Китая: вершина горы с нависшим снегом, преодолевающий течение лодочник с шестом, рисовое поле. В глубине ресторана сгорбились над столом двое чернявых детишек, они держали карандаши в ручонках и о чем-то сосредоточенно думали. Уже поздно, а они все еще делают домашние задания. Терри смутился. Жизнь взрослых — довольно сложная штука, но эти-то ведь совсем дети. Им давно пора лежать в постели и видеть сны.

Принесли заказ, и Терри жадно накинулся на еду. Почувствовал себя лучше, когда закончил, и совсем повеселел, прочитав на листочке бумаги — начинка доставшейся ему "счастливой печенюшки" — о невероятных приключениях на его пути. Опять посмотрел на детей, они по-прежнему занимались своим серьезным делом. Ну, может, из них получится что-нибудь путное.

Оплатив счет, Терри вышел. Пять минут первого, в "Вирго" идти еще рановато: Фрэнки занята, она выступает до самого закрытия бара.

Чтобы хоть как-то убить время, Терри решил посмотреть, как там поживают проститутки. Раньше их было полно вокруг "Вирго", но потом навели порядок — городские власти добились крутых перемен. Правда, колорита поубавилось. Сейчас, чтобы найти проститутку, нужно долго идти по Одиннадцатой к мертвой зоне — туннелю Линкольна. Заметить их в столь поздний час легко, они как птички на проводе. Может, и хорошо для кого-то, но Терри чувствовал себя незваным гостем. Он прошел мимо Джэвитс-центр на Сорок пятую, держась правой стороны улицы. На противоположной прохаживались "дамы": там легче заманить ночного путника, пока тот не успел добраться до туннеля или своего дома в Джерси. Сегодня относительно спокойно. Подкатил лимузин, потом красная спортивная машина и пикап. Терри развлекался, пытаясь определить, кто из "дам" мужчина, а кто женщина. Обычно это получалось легко, но бывали и ошибки. Сегодня женщины выше ростом, мужчины похожи на кактусы в яркой одежде и макияже. Большинство из них принимают гормоны, другие сделали себе пластические операции. Если посмотреть вблизи или даже прощупать — все равно не поймешь.

Стало холодно: на город опустилась ночь. Терри продолжал идти по Пятнадцатой, пока не достиг Бродвея. Отсюда виден "Вирго", когда-то его окружали многоэтажные клубы с крикливыми вывесками: "Любовный притон", "Маркиз", "Розовое шале". Сейчас "Вирго" одинок, напротив него огромное здание со множеством коммерческих компаний на нижних этажах и квартирами наверху — здесь можно прожить всю жизнь, не выходя из дома. Здание слева от "Вирго" в развалинах, оно будто задумалось, ожидая чьей-нибудь решительной руки и возрождения. А тот, что справа — заколочено. Терри смотрел и удивлялся, почему "Вирго" сумел выжить. Этот бар начал свою деятельность по меньшей мере за пятьдесят лет до того, как в соседнем баре, "Тэдс Кэн Ду", после сексуальной революции в ранние семидесятые появились официантки с голыми грудями. В семьдесят четвертом владельцы сменили вывеску на "Вирго" и соорудили фантастический театральный козырек с образом леди Годивы[1], ее белокурые локоны усыпали грудь и тело. К нынешнему времени изображение померкло и местами потрескалось, зато неоновая вывеска продолжала гореть ярко. Она ярче, чем будущее самого бара, подумал Терри.

Наконец он достиг цели. Толпа подвыпивших бизнесменов и их жен с пластиковыми значками-свинюшками и призывами "Покупайте свинину" прилипла ко входу в "Вирго". Они заглядывали в щели дверей, женщины тянулись на цыпочках, стараясь что-нибудь углядеть через плечи мужей. Кто-то хрюкнул несколько раз и добавил: "У свиненков течка". Все засмеялись.

Терри помочился в сторонке и стал пробираться к входу, расталкивая толпу. На него посыпалась брань.

— Убирайтесь отсюда к черту! — рявкнул он, решив сыграть роль ревнивца-любовника. Некоторые в толпе брюзжали и пытались его схватить. Терри оскалился. — Вы, свиньи, прочь отсюда! — Он обнажил клыки и шумно задышал. Глаза дико закатились, он издал рык.

Свинята пришли в смятение. Впереди стоящие попятились. — Нам лучше уйти, — сказал кто-то. — Разве вы не видите, это сумасшедший. — И они отступили, продолжая пялиться на него. — Он, наверное, нажрался тех самых наркотиков, о которых писали в "Тайм". Как же они называются?..

Толпа исчезла, и Терри принял нормальный вид. Он был собою доволен. Рыкнув последний раз и засмеявшись, вошел в бар.

Джерри Кокс, вышибала, стоял у дверей. Как всегда одет безукоризненно: пиджак из верблюжьего волоса, такие же голубые брюки, кожаные ботинки с кисточками. Сегодня на нем цвета беж черепаховый галстук, за которым едва скрывалась гигантская шея.

— Ты как всегда на страже, Джерри? — приветствовал его Терри, хлопая по плечу: обмениваться с ним рукопожатием опасно, может раздавить.

У Кокса внутри что-то заклокотало. Отвороты пиджака скользнули в стороны, обнажив грудь — кусок мрамора.

— Тебе лучше быть всегда со мной, мал-человек. Тогда никто не бросит в тебя камень.

— Этого человека никто не посмеет тронуть, особенно сегодня, — выпалил Терри, тыча большим пальцем себе в грудь. И рассказал о недавнем инциденте.

На Кокса это никакого впечатления не произвело.

— У тебя возникнут проблемы, если не перестанешь болтать. Это мешает бизнесу.

— Проблемы — это и есть мой бизнес, — встал в позу Терри.

Кокс скосился на него.

— Ты будь-ка сегодня потише, понял? Укладывай свою задницу и не шуми.

Терри был слишком поглощен собой и не обратил внимания. Он шаркал ногами и игриво перекидывался словами с гигантом. Кокс был не в настроении. Он схватил Терри чуть ниже плеча, сразу вспыхнула боль.

— Эй, ты что, отпусти, — Терри пытался вывернуться, но не смог.

Кокс подтащил жертву ближе и, склонившись над его лицом, произнес: — Что ты делаешь снаружи — твое дело. — Изо рта пахло освежителем. — Но здесь меня это касается. Я сегодня не в духе, Терри. Будь паинькой, не доставляй мне хлопот.

— Он отпустил Терри, похлопал его по плечу и, ушел, улыбаясь.

Терри стоял ошарашенный, потирая раздавленную руку. В кончиках пальцев пощипывало. Чувство довольства собою растаяло. Он поплелся к бару, там заказал пиво. Выпил полбутылки, полегчало. Кокс, сукин ты сын. Фрэнки, вот почему он здесь. Он здесь из-за Фрэнки. Она сегодня хороша, выглядит свежо, чувствует себя свободно, сексуальная. Он послал ей поцелуй, она ответила легким покачиванием бедер. Он улыбался, предвкушая, что скоро с этой птичкой отправится домой.

Вскоре в бар вошли двое хорошо одетых мужчин. Терри вначале их услышал — смех ворвался в ритм дробной мелодии танца. Он повернулся на стуле, они как раз проходили мимо. Первым шел блондин, с красноватыми усами-завитушками над губой. Стрижка под старину, баки до мочек ушей. Второй постарше, лет за сорок, в волосах блестит седина. Дорогой костюм, сшитый, вероятно, по заказу; на лацкане золотая булавка, платочек в нагрудном кармане. На пальце блестел массивный бриллиант. Оба гостя подсели к стойке бара, заказали напитки. Тот, что постарше, осмотрелся, как бы только что заметив, куда его занесло.

Терри посмотрел на Фрэнки — заметила ли она новых гостей? Порою она бывала слишком пьяна и не обращала внимания на клиентов. Но сейчас все нормально. Тело ее работало, играли волны и переливы плоти. Блондин первым заметил ее и толкнул спутника. Терри улыбнулся. Он уже подсчитывал, сколько Фрэнки сумеет выудить денежек из богатеньких дядечек.

Покончив с пивом, Терри поднялся со стула, решив, что пора помириться с Коксом. Такие ссоры не в его интересах. Проходя мимо дверей, он услышал сирену, она показалась пронзительнее обычного и страшнее — наверное, новая модель, полиция модернизируется. Вспомнились жуткие крики деток, накачавшихся крэка. Терри зябко поежился… где же Кокс? Краем глаза он увидел одного из богатеньких, тот казался замороженным. Почему? Терри скользнул взглядом по платформе. Фрэнки не танцевала. Что-то случилось? Она стояла оцепеневшая, лицо исказилось как от испуга. Вдруг ее затрясло, ноги подкосились, в замедленном движении увядающего под солнцем цветка она повалилась на пол.

Терри уже через секунду был рядом, держал ее голову, громко окликал и бил по щекам. Не помогало. Он заорал, чтобы остановили музыку, и принялся вдувать воздух Фрэнки в рот. Слышно было, как пошел воздух. Грудь поднялась. Раздражал исходивший от нее запах виски. С помощью Кокса-великана Фрэнки снесли вниз, в комнату для переодевания. Там глаза ее открылись, но глазные яблоки вращались в разные стороны. Лицевые мышцы дергались как при тике. По всему телу пробегали судороги, резкие и неритмичные. Казалось, у Фрэнки припадок, но уж очень необычный, ни на что не похожий.

— Клади ее сюда, — сказал он Коксу, расчищая пространство в середине комнаты и сваливая туда с вешалок одежду.

Кокс осторожно положил Фрэнки на пол и отступил. — Может, надо вызвать скорую помощь? — спросил он.

Терри молчал; присев сбоку, он рассматривал пляску мышц на лице: напряжение — расслабление…

— Терри, она много выпила, — пояснил Кокс, извлекая из сумки бутылку "Джека Дэниэлса", та была на три четверти пуста.

Терри кивнул и смахнул волосы с глаз Фрэнки. Мышцы, казалось, унимались, дышала она ровнее. Глаза синхронно подергивались. Сейчас она была похожа на заурядную пьяницу.

— Может, лучше мне забрать ее домой? — предложил Терри.

— Да, — быстро согласился Кокс. — Это лучше всего. Вот… — Он отсчитал несколько банкнот из пачки, лежавшей в кармане. — Я сейчас поймаю такси.

Когда тот ушел, Терри попытался расшевелить девушку. Глаза ее отреагировали на голос, но взгляд оставался стеклянный. Все-таки она поддалась его команде, он помог ей сесть, потом одеться. К возвращению Кокса она уже стояла. Несколько шагов на негнущихся ногах — и Фрэнки повело назад. Она двигалась как пьяная. Когда они уходили, в баре уже никого не было — тишина, горит свет, бармен смотрит на них из-за стойки.

— Мы едва впихнули того мужика в такси, — сообщил он Коксу. — Ну, как Фрэнки, ей лучше?

— Вроде. Малость переволновалась, завидев старика. — Кокс подмигнул и хлопнул Терри по руке. — А он жеребец что надо!

— Дерьмовая это работа, — пробормотал Тед, вновь принимаясь протирать стаканы. — Ей бы сидеть дома да растить детей.

— Именно домой она сейчас и отправится, — проворчал Кокс. Он помог дотащить Фрэнки до такси и усадить поудобнее. Она уже лучше передвигала ногами, но говорить не говорила. Оставленная в каком-то положении, она в нем и оставалась — волевых, произвольных движений не было. Терри подсел рядом и сказал водителю, куда ехать.

— Когда она очнется, передай, пусть возьмет пару выходных, — напутствовал его Кокс. — Потом приводи обратно.

Кивнув, Терри захлопнул дверцу. Такси быстро помчалось по ночному Бродвею. Водитель молчал, из-за уха у него торчал карандаш. Когда загорался красный свет, он разгадывал кроссворд, лежавший на приборной доске. Терри весь путь пытался разговорить Фрэнки. На голос она не поворачивалась, на вопросы и уговоры отвечала молчанием. А когда он умолкал, или даже на полуслове, ее взгляд устремлялся куда-то в одну точку. Движения какие-то бестолковые, в окружающем не ориентируется… Совсем как ребенок, впервые увидевший мир, подумал Терри. Пока ехали, он крепко прижимал ее к себе. Она не вырывалась, но и не отвечала на объятия. Обычно, пьяная, она бывала податливее.

— Фрэнки, ты отдыхай, — прошептал Терри, притягивая к себе ее голову. — На сегодня хватит. Отдыхай. Мы почти дома.

Она воспротивилась его руке, но это длилось не больше мгновения. А когда она поддалась, у Терри сразу стало легче на душе, и уже не так раздражал запах алкоголя и пота, исходивший от Фрэнки. Он пробежал пальцами по ее волосам и вздохнул.

Такси повернуло на Хьюстон и за Лафайет замедлило ход, Терри показал на старый кирпичный дом без лифта, уткнувшийся меж складом и таким же точно домом. Потом заплатил водителю одной из купюр Кокса и потащил Фрэнки из машины, не дожидаясь сдачи. Взвалив девушку на плечо, поднялся по крутым лестничным пролетам к себе в квартиру. Захлопнул дверь, повернул замок и включил свет. Они находились в узкой прихожей — шлакоблочные стены и голые деревянные полки для книг, больше ничего. Высокий арочный потолок усеян трещинами. Латунная тарелка с тремя голыми лампочками, одна не горит. Напротив полок две двери: первая ведет в спальню, вторая — в туалет. А в конце прихожей гостиная, за ней небольшая кухня. Терри один вошел в спальню, сбросил пиджак на пол, включил телевизор. Их постель представляла собой матрац на полу. Терри хлопнулся на матрац, уверенный, что Фрэнки сейчас придет. Через минуту-две позвал ее. Молчание… Он позвал снова, потом встал и вернулся в прихожую. Фрэнки даже не сдвинулась с места.

— Ну пойдем же, — сказал он, обнимая ее за талию и пытаясь увлечь в спальню. — Ты, должно быть, сильно устала.

Он подвел ее к постели и усадил. Казалось, все внимание Фрэнки теперь сосредоточилось на телевизоре. Остановившийся взгляд немигающих глаз, поглощенных мерцающим экраном. Терри принес ей поесть, она приняла пищу без слов, жевала и глотала, не открывая глаз от телевизора. Выражение лица не менялось. И Терри заволновался. Может, она сбрендила. Терри попытался вспомнить лекции по неврологии, но тщетно. Он злился на Фрэнки: зачем напилась?

Терри выключил телевизор, Фрэнки продолжала смотреть на экран. Лицо, даже и пустое, оставалось прекрасным. Темные вьющиеся волосы, глаза-полумесяцы, полные красные губы. Он почувствовал, что возбуждается.

Секунду назад ему казалось — здесь что-то не так, а сейчас он понял: притворяется. Это игра. Она его соблазняет, заманивает красотой и сдержанностью. Что ж, ему это нравится. Он взял ее за подбородок и повернул к себе. Поцеловал в щеку, губы.

— Ты прекрасна, — прошептал он и, нащупав ее вялый язык, чуть куснул. — Я люблю тебя.

Не надо спешить. Уложив Фрэнки на постель, он осторожно снимал с нее одежду. Она не помогала, но и не противилась. Иногда она бывала такой, когда напивалась. Но тогда Терри сам не хотел ее трогать. Сегодня как-то иначе. Он чувствовал необычайное возбуждение.

Терри старался быть нежным, старался не злиться на нее, не думать о том, что может быть, она это нарочно придумала, просто не хочет с ним спать. Ему-то хотелось. Хотя и усталый к ночи и выпитое мешало, он кончил довольно быстро. Оргазм получился так себе, но достаточно, чтобы успокоились нервы, Терри выключил свет и положил руку ей на бедро. И вскоре уснул.

Фрэнки не спала. Некоторые участки мозга, отвечающие за сон, не функционировали. По крайней мере, этой ночью. Какая-то ужасная суета мыслей, образов, воспоминаний. Звуки, запахи, вздохи. Это незнакомое место, какое-то тело рядом. Что-то произошло в этом мире. Разверзлась стена. Она движется по неверному пути… пошла… быть может, исчезает… Все то же… но другое… Она — ребенок — быстрорастущий. Скоро… на рассвете… она станет мужчиной.

Сирена

При встрече с необъяснимым и абсурдным принято призывать в помощь некую догму или систему ценностей. В этом качестве религия имела огромнейший успех во все время существования человека. Однако в последние восемьдесят лет ее вытеснила наука. Логические умозаключения вместо духовного постижения, методы научного исследования, поставленные над верой. Мы, напичканные знаниями и владеющие системой самоконтроля, радуемся угасанию инстинкта, исчезновению вкуса сырого мяса и крови. Мы вздохнули с облегчением, задвинув наши желания подальше в ящик, за стену. Мы говорим: я верю в науку. Слово "наука" произошло от латинского "sciens" — знание. А оно в свою очередь является производным от "scire" — знать. Это слово особенно важно для нас. Оно дает силу. Мало кто из нас помнит родство между "scire" и "scindere". "Scindere" — резать, его латинский брат "schizein" — расщеплять. Шизофрения — расщепление. Или один равняется двум.

Сирена — это прибор, излучающий звуковые волны большой интенсивности, в котором периодически прерывается струя сжатого газа или пара. Первым его сделал в 1819 году Каньяр де ля Тур, француз, не различавший оттенков звука, и все-таки — страстный поклонник музыки. В последние годы своей жизни он познакомился с Гектором Берлиозом, тот использовал эффект сирены в своих оркестровках. Каньяр де ля Тур смоделировал прибор, фиксирующий вибрации звука. Он был первым, кто сумел точно измерить широкий спектр тонов. Он установил, что комар жужжит с частотой пятнадцать тысяч ударов в секунду. С помощью нового прибора Каньяр де ля Тур определил диапазон многих музыкальных инструментов, пения различных птиц, лая собак и так далее. Он без посторонней помощи развил теорию акустико-коитальной синергии, в которой, попытался связать высоту перикоитальной вокализации[2] с качественным результатом коитуса. Его исследования, к сожалению, оборвались, а интерес к сирене угас на многие годы.

В конце девятнадцатого века музыкальный инструмент претерпел большие изменения. Он стал способен производить колебания высочайших частот, трелеподобные звуки. А также проделал путь от измеряющего к производящему сигналы. Появились предупреждающие сирены, которыми успешно пользовались в защите от воздушных налетов, машинах скорой помощи, в полицейской работе.

Относительно недавно к излучателям был проявлен интерес иного рода. Английские исследователи в 1989 году обнаружили троекратное увеличение неврологических заболеваний у лондонцев в период с 1941 по 1945 годы — по сравнению с теми, кто жил в Челтенхэме. Оказалось, виною всему сирены, возвещавшие о воздушных налетах. Те, кто жил в полумиле и менее от источника, были особенно подвержены неврологическим заболеваниям, проявлявшимся обычно расстройствами краткосрочной памяти, изменениями в поведении, эмоциональными отклонениями. Ученые из Финляндии в том же году подтвердили выводы англичан. Да и вскрытия показали разрушения нейронов, частичное вырождение их в лобных долях. Эти данные были подтверждены опытами на мышах, подвергавшихся "обстрелу" из высокочастотного излучателя на протяжении нескольких недель.

В Соединенных Штатах Америки о подобных явлениях писали не раз. Недавно Национальный Центр по изучению заболеваемости опубликовал эпидемиологические данные. Объектом исследований были три группы жителей (каждая насчитывала 113 "больных"), подвергавшихся воздействию сирены на протяжении десяти и более лет. Жители двух групп (Чикаго, Хьюстон) проживали в радиусе трех кварталов от крупного пожарного депо, третья группа (Лос-Анджелес) — в квартале от полицейского участка. Во всех трех группах было найдено тридцать процентов больных, страдающих старческим склерозом мозга. Наблюдалось много и пограничных состояний, таких как гебефрения (дурашливость), детский аутизм. Арестов за проституцию, педерастию, эксгибиционизм было в десять-пятнадцать раз больше, чем в среднем по стране.

В отличие от европейских коллег, американские исследователи это связывают с тем, что слуховой аппарат человека находится в непосредственном контакте с участками мозга, которые управляют эмоциями. Мы видим только часть айсберга, утверждают они.

Звук сирены проникает глубоко, вызывает перестройку синапсов или даже их разрушение. Тысячи, возможно, миллионы людей сейчас подвержены такому воздействию, а значит, и неврологическим нарушениям преимущественно эмоционального и ментального типа. Практические врачи должны быть готовы ко всевозможным проявлениям.

Издревле воины африканских и южноамериканских племен большое внимание уделяли искусству владения голосом. Гиканье, вопль, рев отрабатывались с особой тщательностью. Перед боем и во время боя воины издавали "вселенский" рык: сначала слышались отдельные голоса, потом они сливались и неслись "лавиной". И действовало — противник впадал в полуобморочное состояние, ряды его расстраивались, он панически бежал.

Есть Сирены, явившиеся нам из мифа. Это полуптицы-полуженщины, обитающие на очень далеких островах в море. Чарующим пением о райском наслаждении они завлекают странствующих моряков и безжалостно губят их.

Есть другие Сирены — красивые женщины, умеющие соблазнить голосом, ибо голос их — пение. Редко какой мужчина может устоять. Бедняжка, он вдруг понимает, что это за птица. Но поздно…

Глава 3

Фрэнки де Леон оставила колледж на третьем году обучения и уехала в Нью-Йорк. Ни отец — уже умерший, ни мать — пугавшая темным и неопределенным будущим, не могли ее остановить. Она поселилась с дружком в кишащей тараканами лачуге на Восточном Побережье. То были два месяца суеты и беготни.

— Восточное Побережье, черт возьми, это не для меня, — заявил однажды дружок, съезжая куда-то — что означало: он терпеть ее больше не может и потому покидает. — Я хочу уехать на Запад.

А Фрэнки мечтала о Колорадо, Калифорнии и втайне надеялась, что он тоже. Спустя шесть месяцев она узнала, что он поступил на работу к своему отцу в Хакенсэке, никакой это не запад, близко совсем, доплюнуть можно. Фрэнки расхохоталась, а потом пошла и напилась до омерзения, на следующий день тоже. С тех пор как закончила среднюю школу — любила приложиться, благо под рукой всегда есть чего выпить.

Фрэнки встретила Терри в магазине "Сутер". Она спустилась в подвал, ей была нужна книга по космологии, а когда нашла сунула себе в джинсы. Терри все видел и сразу окликнул ее. Ему понравился ее открытый взгляд в ответ, он даже почувствовал какую-то неловкость.

— Вы лучше верните книгу на место, — посоветовал он.

Фрэнки смотрела на него с отсутствующим выражением. — Что вернуть?

— Книжку, — повторил он, — ту, что у вас в штанах.

Фрэнки смотрела на него, прикидывая, как далеко может зайти. Быстро оглядевшись, решила, что далеко.

— Какую книжку?

Терри тяжело выдохнул. — Да-а-мочка, я сам видел, как вы ее туда совали. Положите книгу на место и валите отсюда.

— А вот докажи, — выпалила Фрэнки и, выпятив грудь, скрестила руки.

Терри вздохнул, встал со стула и, обогнув конторку, вплотную приблизился к девушке.

— Чего вы добиваетесь? — спросил он. — Ощупать вас, что ли?

— Делай свое дело, — отрезала Фрэнки, не обращая внимания на прозвучавшую издевку.

Продавец не шелохнулся, и Фрэнки улыбнулась.

— Ты что, примерз?

Незаметно их роли поменялись. Фрэнки взяла его руку и сунула себе под рубашку — на два дюйма выше украденной книжки.

— Ну, найди же, — шепнула она.

Рука Терри дрогнула, и Фрэнки позволила себя погладить. Секундой позже пальцы нащупали книжку, затем спустились вниз, оказались между книжкой и низом живота, потом добрались до лобка, прошлись по волосам, какое-то время топтались на месте — и вернулись наружу.

— Ну, нашел что-нибудь? — небрежно бросила Фрэнки.

Терри отрицательно помотал головой. Ему хотелось трахнуть эту девушку — здесь же, немедленно.

— Значит, я могу уйти?

Терри машинально поднес пальцы к носу и вдохнул женский запах. Ему показалось, что он играет кем-то заготовленную для него роль.

— Ты, конечно, можешь идти. Но на выходе попадешься: там встроено сигнальное устройство.

Фрэнки задумалась. — И что же мне делать?

— Давай трахнемся, прямо сейчас.

Она отшатнулась. Потом лицо ее скривилось в неохотной улыбке. — Сейчас мне нужно на работу.

— Тогда позже.

— Н-ну… Есть карандаш?

Терри протянул ей ручку.

— Отвернись.

Он отвернулся, и Фрэнки вытащила из-за джинсов книжку, на титульной странице написала свое имя, поколебалась, может, пошутить и дать фальшивый номер телефона, но указала настоящий и вернула книгу. Потом она резко повернулась и ушла.

Терри сделал несколько шагов за ней, но она даже не взглянула. Ей хотелось забыть только что происшедшее хотя бы на время. И Терри остался один, в руках еще теплая книжка. На пальцах запах женского тела, а в собственных штанах — огромный "ствол". Он зашел в хранилище и стал тереться о стеллаж с британской энциклопедией. Боясь попортить книги, он терся в штанах. Вскоре там стало липко и влажно. После опьянения оргазмом дорога назад показалась извилистой, и он поспешил спрятаться за конторку.

Потом взял книжку, открыл, пробежал глазами по названию — "Большой взрыв", чуть ниже справа имя девушки — Фрэнки де Леон. Он провел корешком по устройству размагничивания кодов. До конца работы еще несколько часов, так что штаны вполне успеют высохнуть. А книгу он заберет сам, конечно.

Их знакомство длилось шесть недель. Все шло хорошо, и они решили жить вместе. Фрэнки переехала к Терри, у него просторнее, да и тараканов поменьше. Вскоре она нашла работу в "Вирго", а Терри продолжал работать в "Сутере". Все как нельзя лучше. Секс приятный. Со временем они стали ближе, роднее. Много смеялись, шутили, чувствовали себя по-настоящему счастливыми и потому иногда говорили о любви.

* * *

Наступило утро. Фрэнки зашевелился. Спать ОН не спал, но в голове всю ночь что-то происходило. ОН сел на постели и осмотрелся. Сейчас картины яснее, цвета как цвета, предметы имеют свои названия. Звуки за окном что-то значат. ОН понял, что отличается от окружающего мира. ОН в комнате, сидит в постели. На полу одежда, книги, радиочасы. ОН мог назвать их, но они не были ему знакомы, как и эта комната. ОН не помнил, как здесь очутился. И хуже всего, ОН не помнил своего имени.

* * *

Он встал с постели и тут же оперся о стену, ожидая, когда пройдет головокружение. В голове щелкали отголоски взрыва, язык был шершавый, как наждачная бумага. И он, ощупывая стены, направился в сторону кофейного запаха. Запах привел в маленькую кухню, где был какой-то человек.

— Доброе утро, — поздоровался человек, глядя на нее из-за газеты. — Тебе не холодно?

Фрэнки молча уставился на него.

— Как ты себя чувствуешь? — Человек налил кофе и поставил чашку поближе к ней. — Уверен, тебя вчера трахнули.

— Ты кто?

Человек хохотнул, потом встал и полез в холодильник. — Знаешь, я задал себе тот же вопрос минут пять назад. Что я за гадина такая и куда тащусь по жизни. Почитаешь газеты — и в голову лезет всякое. Пишут, например, один чудак прополз от Калифорнии до Нью-Йорка на руках и коленках, благословляя землю и ее обитателей: муравьев, собак, птиц и ящериц — почему-то только их. Он в своей жизни сделал что-то заметное, и жизнь обрела смысл.

Он вытащил пару яиц и маргарин. — Тебе как, пожарить или скрэмбл?

— Ты кто? — снова спросил Фрэнки. — И что это?

— Что это? — повторил Терри, мешая яйца в сковородке. — Это есть ОНО, среднего рода.

Фрэнки поставил чашку на стол и, схватив Терри за руку, прокричал: — Я ведь не шучу. Ответь, кто ты? И где я?

В голосе звучала паника. Терри отвернулся от плиты и быстро отдернул руку: здесь все еще болело после стычки с Коксом в баре.

— Ты опять свою чушь… — скривился он.

— Чушь? — Глаза Фрэнки пробежали по комнате. — Что все-таки здесь происходит?

— У тебя похмельный синдром, вот что, Фрэнки. Миллионы клеток умирают каждый день. Пора тебе с этим кончать.

— А кто этот Фрэнки?

— Хороший вопрос. Кто такая Фрэнки? Вот и ответь мне.

Фрэнки схватил за больное место, впиваясь ногтями. Терри вскрикнул от боли и вырвался.

— Вот этого больше не делай, — предупредил он.

— Скажи, кто такой Фрэнки?

Терри уставился на нее. — Фрэнки де Леон. Львица. Королева без трона. Обольстительница, сердцеедка и моя любовница. Фрэнки — это ты, бэби.

Фрэнки покачал головой. — Нет, это не я.

— Ну да, так и поверил, что не ты.

— Я не знаю своего имени. И я не женщина.

Терри фыркнул. — Не женщина? Тогда скажи мне, что болтается у тебя на груди. И чем таким прекрасным обволакивался мой член ночью?

Фрэнки проследил за глазами Терри. Он увидел свои пальцы, гладко выбритые ноги, пучок волос на лобке. Округлые бедра, гладкий живот. Выше висели два плотных шара. Тяжесть, ощущение чужого на своем теле. Груди?

— Я не женщина, — повторил он.

Терри покачал головой и вернулся к подгоравшим яйцам. — Достаточно женщина, мне хватает.

— Нет, — заявил Фрэнки дрожащим, но уверенным голосом. — Я не женщина. Я мужчина.

Новорождённый

Память, как и другие функции мозга, подробнее всего изучалась в состояниях ее выпадения. Потеря памяти имеет несколько форм. Один из известных ученых, Сакс, описывает случай с мужчиной, у которого в результате драки развилась глубокая зрительная амнезия:

"Этот мужчина сразу ослеп, но не знал об этом. Он и выглядел слепым, но сам ни на что не жаловался. Подробный опрос и тестирование показали, что у него не только "корковая" слепота. Дело в том, что этот человек потерял все визуальные представления и воспоминания о том, что когда-то видел и знал. Абсолютная потеря блока памяти — но человек этого не заметил, более того, он не знал, что значит "видеть", был не в состоянии не только описать что-либо зрительно, но всегда недоумевал, когда я произносил слова "смотреть", "свет"." [О. У. Сакс, 1985 г.]

А. Лурия, известный русский невропатолог, описал форму амнезии страшнее этой. Его пациентом был человек с расщепленным сознанием, получивший ранение на войне. У него расстройство памяти являло собой крайнюю форму. Посудите сами:

"…Я не могу представить себе ни кошку, ни собаку, ни прочую тварь с тех пор, как получил ранение. Я видел их много, знал, каковы они собой, но после ранения не могу себе их вообразить. Я не могу себе представить, что такое муха или кошка. Я не знаю, какие у кошки лапы и уши. Я просто не могу это даже в уме себе нарисовать.

Я пытался вспомнить лица матери и сестер, но тщетно. Когда же я вернулся домой и увидел, я сразу их узнал, мою мать и сестер. Они радовались моему приезду, они обнимали меня и целовали. Но я не мог их целовать, потому что я забыл, как это делается.

Я понятия не имею, как изготавливается древесина, из чего ее делают. Все, чего я ни коснусь — загадка, тайна. Я не могу решить смысловую задачу, что-то выделить, придумать новое. Я совершенно другой, полная противоположность тому, что было до ранения.

Я странный, какой-то болезненный, мне кажется, я младенец, новорожденный. Все, что я познал и испытал в жизни — забылось и стерлось из памяти. Все из-за проклятого ранения в голову. Мне приходится заново распознавать все, что я вижу каждый день. Когда я выхожу из больницы подышать свежим воздухом, побыть наедине с природой в тиши цветов, деревьев, озерков, меня беспокоит не только встреча с чем-то новым и непонятным, но главное, меня беспокоит моя беспомощность, беспомощность, не дающая вцепиться и осознать то, что я вижу." [А. Р. Лурия, 1972 г.]

Человек, страдающий подобной формой потери памяти, недееспособен. Механизм получения и обработки сенсорной информации не работает, нарушена воспроизводящая способность, поэтому интеллект практически отсутствует.

Существует другая форма амнезии, глубокая по своей сути, но с меньшим поражением познавательной способности. При этом интеллектуальная деятельность и поведение человека кажутся вполне нормальными. Речь идет о Корсаковском синдроме (или психозе). По времени он может быть ретроградный — когда пробел воспоминания предшествует наступлению психической болезни, и антероградный — когда больной не помнит того, что произошло и происходит после возникновения психического заболевания. Так проявляется частичная амнезия. В большинстве случаев причиной Корсаковского синдрома является хронический алкоголизм. Больные, как правило, хорошо помнят события, происходившие до болезни, но новые впечатления моментально забывают: с кем только что вели беседу, что видели, что говорили, что ели. Они склонны рассказывать неправдоподобные истории о себе, подлинных же воспоминаний у них нет. Они фантазируют, порою до абсурда. Их остроумие и живость воображения могут обмануть собеседника, тот не заметит ничего необычного. Но оставшись наедине с собою, такой больной все забывает. Картинка вспыхнула и погасла, потому что внутренних корней у нее нет. В результате их жизнь — это истории, ими рассказанные, постоянно меняющиеся, в зависимости от степени психического расстройства, вызванного алкоголем.

Правда, неизвестно, был ли в практике С. С. Корсакова пациент, заявлявший о своей принадлежности к противоположному полу.

* * *

Терри подал яичницу, сел сам и стал есть. Фрэнки не шелохнулся. Время от времени Терри поглядывал на нее и мотал головой. Наконец не выдержал и показал вилкой на стул.

— Да сядь же.

Фрэнки нахмурился, сел. А когда сел, то вспомнил, что надо есть. Взглянув на золотисто-коричневую корочку, почувствовал, что голоден как собака. И стал сгребать кашицеобразную яичницу себе в рот.

— Я еще хочу, — заявил он, закончив.

— Возьми в холодильнике.

— Я хочу такое же.

— Пожарь сама.

Фрэнки не двинулся с места.

— Ты что, забыла даже, как готовить? — спросил Терри, бросив на нее косой взгляд.

Фрэнки нахмурился, уловив в голосе насмешку. Наконец он встал и открыл холодильник. Там лежала зелень, открытая коробка молока, маргарин в фольге и всевозможные пластиковые упаковки. Все казалось незнакомым. Пока искал яйца, он начал мерзнуть. Холодный воздух струился по телу, соски огрубели, кожа на руках и груди стала "гусиной". Наконец он сообразил, что стоит голый и, повернувшись к Терри, спросил:

— Где моя одежда?

Терри недоуменно пожал плечами. — Где всегда.

А для Фрэнки "всегда" ничего не значило. Он вопросительно смотрел на Терри.

— В комнате, — ответил тот, махнув рукой. — Может, оденешься, пойдем куда-нибудь. Что скажешь?

Фрэнки повернулся и направился туда, откуда пришел. Но у первой же двери остановился и заглянул внутрь. Раковина, унитаз и ванна. Унитаз напомнил о том, что есть и другие нужды, помимо приема пищи. Он вошел, закрыл за собой дверь. Подняв седушку, встал, ноги на ширине плеч, как это делают мужчины. И стал мочиться.

Струя не получалась. Лишь половина мочи попала в унитаз, а остальная, разливаясь веером по краям его и ногам, стекала ручейками на пол. Фрэнки недовольно нахмурился. Здесь было что-то не так, удивляли и бусинки, свисавшие с волос на лобке. Опять кошмар в голове. Он запаниковал. Дыхание резко участилось. В пальцах пощипывало, мышцы дергались. Воздуха не хватало, он дышал все чаще. В голове потемнело, комната завертелась перед глазами. Он упал на пол.

Минуты через две он пришел в себя и обнаружил, что лежит на полу, голый, весь в моче, гадкий. Попытался встать, как-то изловчился и влез в ванну, дрожащими пальцами задвинул занавеску с разводами плесени и пустил горячую воду. Не сразу, неохотно из душа полилась вода, с шумом окатывая ему спину. Фрэнки в блаженстве закатил глаза, на которые наворачивались слезы удовольствия, первого — с тех пор как он стал мужчиной.

Он долго мылся, пока не кончилась горячая вода, потом насухо обтерся и вылез из ванны. Над раковиной висело запотевшее зеркало. Фрэнки хотел было приступить к бритью, но решил, что сейчас самое время одеться. Намотав по-мужски полотенце на бедра, он вышел из ванны и направился в комнату; он смутно ощущал, что ему надо туда, только там он сможет начать все заново, и это новое будет правильным. А сейчас раскалывается голова и время от времени к горлу подступает тошнота.

В спальне он сел на матрац, рядом на полу лежала куча мятой женской одежды и сумка, из которой торчало горлышко бутылки. Фрэнки схватил бутылку, отвинтил крышку и, не задумываясь, хлебнул. Внутри приятно обожгло. Он отхлебнул еще.

Вскоре исчезла головная боль, он почувствовал себя спокойнее, не так часто тошнило, он развязал полотенце и стал подыскивать себе одежду. У стены стоял комод, рядом шкаф — оттуда пахло чем-то сладким и сигаретами. Фрэнки прошелся по вешалкам: платья, жакетки, блузки, юбки; на полу: туфельки, сандалии с завязками; с крючков свисали шляпки — совершенно ничего, что можно надеть мужчине. Наконец в углу он обнаружил пиджак в елочку и брюки, из комода достал мужские трусы, мятую рубашку с воротником на пуговицах — сел на кровать и все это надел.

Трусы были окей, а вот все остальное — трудно сказать. Пиджак и рубашка висели как морские водоросли, а когда он встал, брюки свалились. Рассердившись, он стащил все с себя и уставился на шкаф и комод как на врагов. Спустя какое-то время снова принялся искать.

На самом дне ящика в шкафу он нашел изношенные джинсы. Отвороты уже пообтрепались, коленки порвались. Зато было как раз. И даже то, что одежка мятая, казалось, ему шло. Подтянув джинсы к талии и застегнув молнию, Фрэнки впервые почувствовал: это то что надо. В другом ящике обнаружил выцветшую безрукавку с какой-то надписью и рисунком, что именно, не обратил внимания. Она висела свободно, мешком, скрывая неприятно женственные изгибы тела.

Он еще раз глотнул из почти пустой бутылки, удивляясь, откуда к этой пузатой у него такая страсть. Дрожь немного унялась, да и в голове стало яснее. Влив в горло последние капли, он бросил бутылку на матрац. Вот теперь, подкрепившись, он готов встретиться с тем человеком.

Человек по-прежнему сидел в кухне — ноги на столе, в руках газета. При появлении Фрэнки он скосил глаза.

— Ну что, тебе лучше?

Фрэнки уселся на стул — по-деловому, но с опаской. — Нам нужно поговорить.

— Я думал, ты терпеть не можешь эту рубашку.

Фрэнки опустил глаза. На рубашке человек в лодке удил рыбу. На скрытом под водой крючке сидела русалка, обвив крючок хвостом. Над головой рыбака висела фраза "Ушел ловить" с перечеркнутыми буквами и подписанными новыми, так что получилось: "Ушел любить". А под хвостом русалки в скобках другая фраза: "Если ловится всякая рыбка, значит — классная наживка." Какая наживка, непонятно: крючок совершенно чистый.

— А крючок-то пустой, — заметил Терри, ухмыляясь. — Заманивает то, что выбор безграничен… Ну конечно, это было еще до того как мы познакомились.

— Я не тот человек, за кого ты меня принимаешь.

Он широко улыбнулся. — Раньше ты носила в клетку, ты об этом?

— Я не Фрэнки, как ты меня все время называешь. Я вообще не женщина.

Терри погрозил пальцем. — Плохо начинаешь, Фрэнки.

— Я не Фрэнки. — Несмотря на алкоголь, или из-за алкоголя, Фрэнки разволновался и, облокотившись на стол, выкрикнул: — Я мужчина.

Терри вздрогнул: в голосе звучала угроза. Ему вдруг захотелось зарыться в газету, но он опасался, что это только разозлит Фрэнки. — Почему ты настаиваешь на том, чего никак не может быть? Это же ложь.

— Я настаиваю, потому что это правда. Со мной что-то произошло. Я только не знаю что, не знаю как это случилось. Я не помню ничего, что было со мной до этого утра.

— До этого утра ты напилась до чертиков, напилась так, что у тебя мозги съехали набекрень.

— Напилась?.. Фрэнки призадумался. — Я не помню, чтобы мне нравилось напиваться, — сказал он, силясь хоть что-нибудь вспомнить из прошлого. — Но только что… там… мне показалось… выпить — это так естественно, как бы само собой разумеется.

— Ты пьяница, бэби. Алкоголичка. У твоего тела одна только страсть — бутылка.

— Но это не мое тело. В нем кто-то еще живет… Она.

Терри хлопнул газетой по столу. — Какого черта, Фрэнки? О чем это мы говорим?

— Я не знаю. Я… ты… это место. Я ничего не понимаю.

— Что еще скажешь?

— Это тело не мое…

— Ну конечно. Сразу же видно, что ты мужик.

У Фрэнки перекосилось лицо. — Ты смеешься надо мной, да?

— Мне совсем не смешно. Я сейчас зарыдаю. — И он притворно начал рвать на себе волосы. — Вообще-то разговорчик у нас с тобой не фонтан.

— Это как ночной кошмар.

— О чем это ты говоришь, Фрэнки? Кошмар кончился, разве не так? Довольно с тебя, хватит, натерпелась.

— Я хочу, чтобы он прекратился.

— Тогда хватит меня дергать с этим дерьмом — кто ты, кто ты. Если тебе нужно что-то вычеркнуть из жизни, свои придумки и вычеркивай, а не меня.

— Это совсем не придумки.

— Я — мужчина, — заявил Терри. — Что бы ты мне ни заготовила, я справлюсь.

Фрэнки помотал головой. — Я не понимаю, о чем ты?

Вдруг Терри вскочил, пнул стул и грохнул кулаком по столу. — Слушай меня, Фрэнки. Я говорю об уважении. Я не хочу, чтобы ты меня тыкала в это дерьмо, Фрэнки.

Казалось, он сейчас поднимет стол и швырнет куда-нибудь. Фрэнки съежился, и это его только разозлило. Терри бросил газету на пол, потом схватил тарелку и шваркнул о стену. Осколки рассыпались по полу, а Терри уже бежал к двери.

Фрэнки остался сидеть на стуле — испуганный и ничего не понимающий. Хлопнула дверь, он весь передернулся. Он ждал: может случиться что-нибудь еще. Но текли минуты, и ничего не происходило.

Постепенно до него дошло, что он один в квартире. У него вырвался облегченный вздох. Этот человек не понимает, что с ним происходит, и не хочет понять. То ли забавляется, то ли ненормальный. Настаивает на том, чего никак не может быть. Да пошел он…

Фрэнки сделал себе еще чашку кофе, достал яйцо из холодильника и поджарил. В ящичке нашел кусок хлеба, разрезал на два ломтика и положил между ними жареное яйцо. Он пытался сконцентрироваться на еде, это казалось ему и необходимым, и вполне безопасным занятием. Но вскоре вернулись мысли… вопросы…

Если бы только он мог понять, что случилось, тогда, возможно, все встало бы на свои места. Должна же быть причина. Если знать — какая, тогда можно найти выход.

Он зашел в ванную комнату взглянуть на себя. Пар давно рассеялся, зеркало над раковиной стало чистым. Рот… как ворота. Он вздрогнул, ужаснулся от мысли, что сейчас увидит свое лицо. Оперся о дверь, собираясь с силами. Встряхнул головой и, вобрав воздух, подошел к зеркалу.

Лицо оказалось приятным. Лоб чуть покатый, длинные, до плеч, темные волосы, густые. Голубые глаза с сероватым оттенком, прямой нос, широкие губы — верхняя чуть нависает. В уголках рта морщинки смеха. Привлекательное лицо. Радует глаз. Но что-то здесь не так. Еще чья-то кожа поверх его. Щеки, челюсть, зубы. Незнакомка. Она моргала, когда он моргал, она хмурилась, когда он хмурился. Она следовала за ним повсюду, знала все его мысли. Невыносимое ощущение.

Фрэнки закрыл лицо и отвернулся. Где он? Что из себя представляет? Как обрести себя истинного?

Он посмотрел на себя еще раз. И девушка на него посмотрела. Тогда он вцепился в нее красными ногтями — нет, не своими, а ее ногтями. Царапал щеки, боль заставила остановиться. Глаза наполнились слезами, лицо исказилось.

И снова он закрылся ладонями, стараясь не разрыдаться. Когда посмотрел в зеркало, на него уставилось напряженное недоумевающее лицо. Зрачки расширенные. Маска страха.

Фрэнки отшатнулся. Он, как и прежде, ничего не понимал. Более того, угасала надежда… На глаза навернулись слезы. Он как раненое животное забился в угол и, раскачиваясь вперед-назад, зарыдал. Казалось, он в плену, в замкнутом пространстве, откуда нет выхода.

Рыдал долго. После проливных слез туман в голове стал понемногу рассеиваться. Появились мысли — простые фразы. Их получилось несколько.

1. Я мужчина. Мне это известно.

2. У меня лицо и тело женщины.

3. Я не знаю, как меня зовут. Я не знаю, где я живу и каков я собой (при этой мысли дыхание участилось, и потребовалось время, чтобы успокоиться).

4. Я совсем не помню, что было до этого утра. Тот человек сказал, что я потерял сознание. Так ли это? Да и вообще — кто он?

5. У этого тела есть имя — Фрэнки. Какое она имеет отношение ко мне? Она вселилась в мое тело, как я в ее?

6. Почему это случилось? Чьей жертвой я стал? И как это произошло?

Последние вопросы побуждали что-то сделать. Ответы сами собой не возникали, вместо них воображение создало нечто таинственное, маячившее впереди, как гримаса клоуна. Фрэнки отправился исследовать местность. Может, удастся найти что-нибудь существенное до возвращения того человека.

В спальне на полу он наткнулся на бутылку "Джека Дэниэлса" и подобрал ее. Она была пустая. Алкоголь, подумал он. Окей. Вытянул руки — они не тряслись. Может, единственное, что ему нужно было, это хорошо поплакать. Мысль показалась смешной. Он огляделся.

Большую часть комнаты занимал матрац, в ногах стоял телевизор, наверху — радиочасы. На окне висели выцветшие занавески. Мебель в комнате — черный комод, с одной стороны краска облупилась из-за нагрева от батареи, обнажив старую светло-зеленую. Рядом — шкаф с дамскими костюмами на вешалках, столь же противными, как лицо в зеркале. Фрэнки закрыл дверцу и подошел к окну. Ему пришлось встать на матрац, чтобы раздвинуть занавески.

Снаружи вверх и вниз тянулась металлическая лестница. На противоположной стороне улицы стоял потемневший от времени высокий кирпичный дом. Сквозь грязные стекла едва можно было разглядеть обитателей — все как будто женщины. Они сидели за машинками и шили. Одна из них взглянула на Фрэнки. Голова повязана шарфом, лицо немолодое. На какое-то мгновение их глаза встретились, и Фрэнки запаниковал, он быстро сдвинул шторки и, попятившись, вышел из комнаты.

В коридоре лежали учебники по медицине, научные книги, любовные романы, политика. На титуле медицинских книг стояла именная печать: "Терри Коннор". Кто это? Человек, сидевший в кухне?.. Он врач? Непохоже. Некоторые места помечены желтым фломастером. Одна книжка по квантовой механике, другая — физика твердых тел, третья — солидное издание о растениях юга новой Англии.

Фрэнки силился понять, какие книги принадлежат ему. Рассматривал обложки любовных романов: сильно волосатые мужчины, вцепившиеся в пышных дамочек с тонюсенькими талиями. Все казалось незнакомым. Он быстро пробежался по странице, где лежала закладка: женщина флиртует с мужчиной, тот пожирает ее глазами, мысленно раздев догола. Здесь ничего нельзя было узнать о себе, и Фрэнки разочарованно захлопнул книгу.

Еле передвигая ноги, он поплелся в другую комнату. В голове было пусто. Ему не хотелось ничего знать об этой женщине. Мерзавка. Украла у него ум и память. Он доберется до нее, и тогда она заплатит сполна.

Гостиная. Все богатство квартиры сконцентрировалось здесь. Мягкое зеленое кресло, пообтрепавшаяся коричневая софа с широкими подлокотниками. Над софой плакат — изображение Президента с ракетной установкой вместо головы. Напротив — встроенный шкаф со стеклянными дверцами, ниже — подставка со стерео. На полу два усилителя, между ними множество пластинок: джаз, рок, индастриал, ритмы и блюзы — но, как и книги, ни о чем новом они не говорили. В коробке несколько кассет, большинство с наклейками. Фрэнки машинально схватил ту, что была без наклейки, и вставил в магнитофон. Сначала послышалось шипение, на заднем плане кто-то хохотал. Вскоре заговорил мужской голос:

"Я Терри Коннор, мне велели сказать о любви. Моя повелительница — львица, что лежит в обнаженном величии рядом со мною. Она великолепна. Наверное, она жаждет послушать, как я ею восхищаюсь". Потом Фрэнки услышал глубокий вдох и громкий выдох, имитирующий львиный рык.

Сижу ли, лежу ли — Я люблю тебя. Взбираюсь ли на гору, Плыву ль по реке — Я всегда с тобою, Я люблю тебя. Из двух вишенок улыбка, Ягодиц смородиновое желе, Бедра — сейчас, немедленно В пищу пещерному человеку. Трах, трах, трах — Слова непристойные, Раскачались в движении знойном. Я люблю тебя, моя львица, Я хочу вгрызаться в тебя, Глубоко проникая…

— Давай сюда, — вдруг врезался женский голос. На кассете затрещало.

— Я еще не закончил.

— Хватит уже. — К треску добавился хохот.

— А сейчас говорит львица, — зазвучал женский голос в полную силу. — Ее рассказ о себе. Она в джунглях. Она гордая. За ней гонятся мужчины. Она…

— Какие мужчины? Ты моя, Фрэнки де Леон.

— Подойди сюда.

Опять потрескивание в магнитофоне.

— Ну, иди же сюда.

Тишина, потом опять треск. Частые дыхания, едва слышная дробь, похоже, барабана из глубины спальни.

— Тебе так хорошо?

— Да, попробуй еще чуть ниже.

Трение, звуки передвигаемых галек в воде.

— Не надо. — Наступила пауза, а потом раздался громкий треск. Далекие обрывки голосов…

— …Сюда. Да. Хорошо. Терри. Да…

Дальше кассета просто шипела. Никакой записи. Фрэнки наконец протянул руку и выключил. Он уже слышал голос этой женщины, вероятно, она тоже здесь живет. Фрэнки впервые почувствовал стыд. Тот человек обладал ее телом. Она пропала, как и он. Это убийство. Двойное.

Что необходимо сделать — найти их обоих. Его и девчонку. Задать вопросы, выяснить эту связь. Он нахмурился. Какую девчонку? Какую связь? Все это абсурд…

Фрэнки оборвал свой поток мыслей. Спокойствие…

Очень хотелось выпить. Фрэнки обыскал всю квартиру, в том числе спальню, но ничего не нашел. Порою ему хотелось кричать, но от страха и чувства обреченности он молчал. Рассматривал телефон, приткнувшийся камнем на полу в гостиной — молчаливый свидетель его помешательства и одиночества. Он ничего не помнил — ни имен, кому можно позвонить, ни телефонов. Эти ворота, как, впрочем, и другие, для него закрыты. Он вернулся в свой угол, там были стены, определенность границ, хоть что-то прочное. Притулился на корточках, несчастный, одинокий и всеми забытый…

Вдруг зазвонил телефон.

Фрэнки от неожиданности весь содрогнулся. Телефон прозвонил снова. Фрэнки не решался ответить. Три… четыре… пять… На восьмом звонке он как бы очнулся и торопливо схватил трубку.

— Алло? — прозвучало в трубке. — Фрэнки, это ты? — Голос был незнакомый, женский. — Алло? Это 555-5217?

Фрэнки взглянул на номер на пластинке и кивнул.

— Извините. Я, должно быть, ошиблась номером.

— Подождите…

— Фрэнки?

— Кто это говорит?

— Это твоя мать. Что-нибудь случилось?

— Моя мать?

— Да. Что, в это так уж трудно поверить?

— Мать?

— Тебя так плохо слышно. Говори в трубку.

Он прижал трубку к губам.

— Скажи, что случилось? — настаивал голос. — Ну скажи же.

Ему нечего было ответить.

— Ты что, накачалась наркотиков, Франческа? Скажи, что нет.

— Нет.

— А где этот парень? Терри. Он там? Вы поссорились?

— Он ушел.

Наступила пауза. Напряженный Фрэнки не клал трубку, желая узнать, что последует дальше.

— Ты мне ничего не рассказываешь.

— Я мало знаю.

— Ну, это другое дело.

Фрэнки кивнул, удивляясь пониманию этой женщины.

— Я говорю о семье, Франческа. Ты изволишь шутить. А мне не до шуток.

— И мне тоже.

— Я рада это слышать. Я приеду через неделю. Девятнадцатого, во вторник. Надеюсь, увидимся.

— Скажи, как ты выглядишь?

На том конце провода холодно молчали. — Да разразит меня Бог, но я не могу ждать, когда ты состаришься. Не все ж персики со сливками. Стараюсь выглядеть красивой, и в этом нет ничего зазорного.

Фрэнки хотел еще поспрашивать, но не стал: женщина, вероятно, и так уже сходит с ума.

— Мне нужно будет походить по магазинам, — сообщила женщина. — Вернусь разве что к полудню.

— Вернешься куда?

— Домой, куда же еще?

Фрэнки раздумывал. Женщина говорила так уверенно… — Может, встретимся.

— Я буду у ресторана "Редженси". Часов так около двенадцати?

— Чувствую, тебе хочется мне что-то сказать. А вдруг ты и сможешь мне помочь…

— Ну конечно. — Послышалось шуршание бумаги, потом шелест — перелистывалась записная книжка. — Та-а-к, девятнадцатое, вторник… так я сказала?

— Вторник?

— И постарайся хорошо выглядеть, дорогая.

— Тебе известно, как я выгляжу?

— Я знаю, как ты можешь выглядеть. Ты всегда была красивой, Франческа. Очень красивой.

Неожиданно Фрэнки засомневался. Он опять в ловушке: о нем все все знают и как-то рассчитывают на него, а он о них ничего не знает. Им он понятен; а себе — нет.

— Ну, так наденешь на себя что-нибудь?

Фрэнки пытался уклониться от встречи, но женщина сама вдруг прервала беседу.

— Мне нужно бежать, дорогая, — она чмокнула в трубку. — Люблю тебя.

Связь прервалась.

Фрэнки долго смотрел на телефон, пока голос оператора не попросил положить трубку. Опять он чувствовал себя насекомым в тенетах паука или пришпиленным булавкой на доску коллекционера, а вокруг собрались любопытные, они шепчутся, трогают руками. Закричать бы сейчас…

В горле пересохло.

Ему необходима помощь.

Друг.

Больше всего на свете он хотел уснуть и очнуться нормальным человеком.

Глава 4

Терри вернулся домой к полудню, в руке длинный цветок в обертке из зеленой папиросной бумаги. Войдя, позвал Фрэнки. Скинул пиджак в пустой спальне и направился по коридору.

Фрэнки спал на софе, по-прежнему в рваных джинсах и рубашке с русалкой. На лице — лучи закатного солнца. Терри не переставал удивляться, сколь тихая она во сне. В эти минуты он ее особенно любил. Фрэнки походила на ребенка из сказки. Как женщину он ее тоже любил, хотя здесь все было не так просто. Он прошел в кухню, развернул бумагу и сунул цветок в банку. Включил кран набрать воды — сразу застонали трубы. Фрэнки проснулся.

— Кто там?

Терри вышел из кухни с цветком. — Фрэнки, это тебе.

Фрэнки сел, продирая сонные глаза. — Я так крепко спал.

— Это гладиолус, — многозначительно молвил Терри. — Я хочу помириться с тобой.

Фрэнки вертел в пальцах толстый стебель, собираясь с мыслями. — Терри, — начал он, но слова застревали. Назвать мужчину по имени значило признать между ними связь. Он молчал. Потом попытался снова: — Мне нужна твоя помощь.

Терри тотчас подошел к софе и, встав на колени, стиснул руки Фрэнки своими. — Мы единое целое, бэби. Я сделаю все, что нужно для нас.

Фрэнки одеревенел от прикосновения и едва мог что-либо произнести. Осторожно, чтобы не разозлить этого человека, он убрал свои руки. — Мне необходимо поговорить откровенно. Я не знаю, к кому еще обратиться.

— Тебе никуда не нужно обращаться, Фрэнки. Мы победим вместе. Только так. Уж я-то смогу тебя понять…

Это встревожило Фрэнки. Снова он почувствовал: кто-то имеет на него виды. Интересно, этот человек всегда так обнадеживает?

— Тебе это не понравится. Это сведет тебя с ума.

— Ну что ж, с ума так с ума. Любовь разве не сумасшествие. Я разозлился, потому что ты мне не безразлична. — Терри положил руку на бедро Фрэнки. Фрэнки, вне себя от прикосновения, вскочил и перешел на другую сторону комнаты. Он пытался сохранять спокойствие.

— Я потерял себя, Терри. Это правда. Этот дом не мой, ты мне не любовник, и эти штаны, хоть и впору, тоже не мои. Тело чужое, принадлежит Фрэнки де Леон. Я не знаю почему и как это случилось, произошло что-то ужасное. — Он отчаянно размахивал руками. — Из всего, что окружает меня, ничего не чувствую. Ничего. Мне нужна помощь. Скажи, Терри, что случилось?

— Ты сбрендила, вот что случилось. Как ты можешь быть не Фрэнки? Посмотри на себя в зеркало.

— Я смотрел. Это лицо чужое. Это тело… — Он схватил свои груди — резко, чуть не отрывая. — Оно не мое. Я никогда не был женщиной. Я знаю это. А в душе я мужчина.

— С ума сойти! Раз ты так уверена, назови свое имя. Сколько тебе лет? Скажи, где ты живешь?

— Я не знаю, я не помню.

— У тебя амнезия, Фрэнки. Ночью ты напилась как свинья, и теперь вот ничего не помнишь. Так бывает. Но это совсем не значит, что ты теперь не ты.

— Я это я. Но вот это — НЕ я. — Он шлепнул себя по груди. — И это НЕ я. — Он смял щеки ладонями, лицо стало неузнаваемым. — Я НЕ женщина. Ни эта, ни какая-нибудь еще.

— Откуда в тебе такая уверенность?

— Я чувствую это, но объяснить не могу. А как другие знают?

— Очень просто. — Терри схватил себя в промежности. — У меня здесь кое-что тяжелое есть. Поэтому я никогда не сомневаюсь.

Наступила очередь Фрэнки показывать. Он схватил себя в промежности, но вместо увесистой шишки нащупал гладкий лобок и щель между ног. От разочарования в глазах потемнело.

Терри смотрел на Фрэнки с видом превосходства. Потом поднялся с софы и принялся расстегивать ремень. — Этот Мистер живет здесь, Фрэнки. Скромный, но не боязливый. — Он сбросил штаны и жестом предложил Фрэнки сделать то же. Фрэнки замотал головой.

Довольный собою, Терри приспустил трусы. Он стоял, широко расставив ноги, трусы — на волосатых бедрах, брюки — у самых щиколоток. И руки по-хозяйски скрещены на груди.

— Пудинг готов к поеданию, — провокационно заявил Терри.

Фрэнки мазнул глазами по выставленному напоказ Мистеру. — Не смеши. Прикройся лучше.

— Ты хотела получить доказательства.

— Я хотел получить помощь.

— Ну пожалуйста. Угощайся.

— Оденься, не стой так.

Терри оделся. Сейчас он не чувствовал себя победителем, так как не смог повлиять на Фрэнки. Откуда у нее эта идея — что она мужчина? Интересно, что все это значит?

— Если ты так уверена, что ты мужчина, докажи это.

— Какое доказательство тебя устроит?

— А какое ты можешь мне преподнести?

Фрэнки размышлял. Он пытался вспомнить, что мужчины делали вместе, как они узнавали, что находятся среди своих. Есть какая-то шутка, известная всем? Секрет? Или обряд? Он не мог вспомнить.

— У меня нет доказательств. Только мое слово.

Терри внимательно разглядывал Фрэнки. — Твое слово не потрогаешь. Черт! А как бы ты себя чувствовала, окажись на моем месте?

— Я бы хотел. Но лучше не быть на твоем месте.

Терри кинул во Фрэнки башмак. Но Фрэнки было не до игр.

— Ну же, Фрэнки. Где твое чувство юмора? Ты же сама знаешь, что все это смешно.

— Только не мне. Мне нужна помощь, а не шутки. Ты не веришь мне. Ну хорошо. Ты не хочешь мне помочь. Так я найду что-нибудь другое.

— И кто будет этот другой?

— Не знаю. Посмотрим. Не думаю, что придется долго искать.

Терри задумался. Он вернулся к софе, сел, пробежался пальцами по волосам. В голове вертелось несколько мыслей.

1. Фрэнки сбрендила. Ее нужно госпитализировать. Возможно, понадобятся лекарства.

2. Она притворяется. У нее есть другой любовник. Не хочет признаться, поэтому несет всякую чушь.

3. Она лесбиянка.

4. Она проверяет мою любовь к ней, как далеко сможет зайти и как далеко я последую за ней.

Второй пункт самый простой. Он может обвинить ее, рассердиться, почувствовать себя униженным. Но Фрэнки не способна обманывать, к тому же ослабление ее привязанности и желания ко мне не наблюдались до сегодняшнего утра. Четвертый пункт больше подходит к ситуации. Но все-таки, надо посмотреть в учебниках по медицине, может, там есть описание подобного случая. Но в этом ли сейчас проблема? Вопрос не в том, насколько ее нелепое заявление соотносится с правдой, а в том, сможет ли он ее удержать, чтобы она не ушла.

— К черту! — воскликнул он. — Ты предлагаешь свою игру. Что ж, давай так.

— Ты не поможешь?

— Помогу.

Внутри у Фрэнки потеплело. — Когда начнем?

— Думаю, мы уже начали.

— Да? — Фрэнки кивнул. — Когда ты чувствуешь себя счастливым, Терри, или не столь несчастным, что ты делаешь, чтобы отпраздновать событие?

* * *

Фрэнки понятия не имел, что у Терри на уме. Но почувствовал огромное облегчение, почувствовал в нем друга. Правда, он не мог придумать ничего более дружеского, чем мужское пожатие руки. Вместо плоти Терри предложил шампанское. И Фрэнки с удовольствием согласился.

Терри вышел купить "Колд Дак", быстро вернулся с двумя бутылками и пакетом чипсов. С шумом вылетела пластиковая пробка. Фрэнки, как обычно, слизывала языком капли с края бокала, как бы боясь с ними расстаться. Терри всегда дразнил ее за это, считал неразумным так экономить и поэтому не понимал. Но сейчас он ее не мучил, просто отметил про себя, оставив возможные ухмылки на потом. Сам он просто пил и на протяжении двух третей бутылки расспрашивал, что именно Фрэнки намерена делать.

— Я не знаю… Давай начнем с того, что ты расскажешь мне о Фрэнки де Леон. Может, что-то по ходу выяснится.

— Что же рассказывать-то? Она моя любовница.

— Чем она занимается?

— Ты имеешь в виду ее работу? Она танцовщица. — Казалось странным разговаривать вот так лицом к лицу с ней, но как будто не о ней. Терри мысленно напомнил себе, что это всего лишь игра. — Она работает… точнее работала… в баре "Вирго". Она танцует там.

— В баре?

— Это ночное заведение. Там обслуживают девушки с обнаженным верхом. — Он выпил залпом бокал шампанского и всем телом подался вперед. — Ты не помнишь этого, Фрэнки? В самом деле?

Фрэнки отрицательно помотал головой.

Терри легонько рыгнул. — Тогда давай напьемся. — Он наполнил обоим бокалы. — Может, когда мы проснемся, все станет на свои места.

— Я так на это надеюсь.

Терри поднял стакан в тосте. — За надежду, Фрэнки.

— Расскажи мне, что случилось прошлой ночью. Ты говорил, она потеряла сознание или что-то в этом роде.

— Она сильно напилась. Шлепнулась прямо на сцене. Мне пришлось ее унести.

— А что было до этого?

— Эта девушка — большая любительница выпить. Она заявляла, что это помогает работать. Получилось все очень странно. Она схватилась за уши, как будто от боли или еще чего… — Вспоминая, Терри весь дрожал. — В баре сидел мужчина, с ним что-то произошло. Он упал, потом упала она.

— А что произошло с тем мужчиной?

— Не знаю. Я тогда смотрел на девушку.

— А кто это был?

— Наверно, один из тех клоунов, которые занимаются онанизмом, рассматривая журналы с девками. Да откуда мне знать?

— Мне кажется, что я нахожусь в теле Фрэнки, а Фрэнки тогда должна быть в моем. Вот и вся причина.

— Причина? — Терри громко расхохотался. — Да что с этой причиной-то делать?

— Ничего не сделаешь, — согласился Фрэнки.

— Совсем ничего. — Терри облизнул губы. — Наконец-то я напился.

— Мы должны найти этого человека.

— Какого?.. Да никто же ничего не знает об этом хрене.

— У тебя есть идея получше?

— Ну конечно. Мы отправим тебя к врачу. Чтобы ты поняла, какая существует разница между писькой и членом. — И он сдавленно засмеялся, разбрызгивая слюну на подбородок. Холодный оклик Фрэнки заставил его прикрыть рот рукой, но смех продолжался. — Ну же, Фрэнки… Посмейся и ты. Ситуация, знаешь ли…

— Очень жаль, Терри, что мы не можем поменяться местами. Я бы тогда посмеялся…

— Будь я проклят, если я тебя не люблю.

— Ты думаешь, я с ума сошел, так ведь? — Он скользил взглядом по софе, пока не встретился глазами с Терри. Накрыл ладонью его подбородок и сильно сдавил, так, что щеки ввалились. — Я с ума не сошел, Терри. Пойми это наконец. — Еще сильнее сжал подбородок. Терри взвизгнул. — Нет, Терри, я не сбрендил. Помни это. Хорошо помни. — Он отпустил Терри и сел как раньше.

Терри уставился на Фрэнки, ошеломленный. — Этого больше не делай, — предупредил он.

— А ты не вынуждай.

— Слушай, я в эти игры тоже умею играть.

Голос его прозвучал с такой угрозой, что Фрэнки испуганно поджал ноги.

— Давай попробуем, может, найдем того мужчину.

— А я говорю, следи за своими манерами.

Фрэнки сидел, судорожно сжавшийся. Вдруг Терри расхохотался.

— Черт, я тоже сбрендил. Да ты это знаешь. Фрэнки, тебе не нужен тот тип. Твой мужчина — Терри — рядом с тобой.

— Понимаю… Ну так что, отправляемся прямо сейчас?

— Послушай, бэби. Этого человека там давно нет. Он лишь заходил в бар. И от него ни следа не осталось.

— Ну конечно. А Фрэнки была лишь девушкой.

Это взбесило Терри. — К черту шампанское! — бросил он, утирая слезы. — Ну хорошо. Тебе нужен этот мужик? А как мы его найдем? Мы не знаем, как его зовут, где он живет, даже как он выглядит. Нью-Йорк — город большой.

— Начнем с бара. Выясним, может, кто-нибудь обратил внимание.

— Кокс был слишком занят. Может, Тед знает.

— Кто этот Тед?

— Бармен.

— Вот и хорошо. Начнем с Теда.

Терри эта идея не увлекла.

— У тебя что, сложности на сей счет?

— Нет, нет, никаких сложностей.

— Перестань дурачить меня. Если не нравится, так и скажи.

Фрэнки редко когда ругалась, так что сейчас Терри удивился. К нему она особых чувств не проявляла, привязанность и только. — И о чем же ты собираешься с ним говорить?

— Я скажу ему правду.

— Браво, Фрэнки. Делай, что хочешь. Но не забывай, никто тебя не поймет как я.

— Какой ты скромный…

— Правда, я пытаюсь тебе помочь.

Фрэнки задумался. — Ну хорошо. Возможно, ты прав. Лично мне будет тяжко снова пройти через все это. Может, займешься ты?

— И что я скажу?

— Уверен, ты найдешь что сказать.

Терри заулыбался. — Ты даешь мне право рассказывать всякие истории о тебе?..

Фрэнки было не до шуток. — Послушай. Я тебя здесь не держу. Только то, что ты рассказал, я и знаю о себе, и…

— Что было, я и пересказал, — проворчал Терри.

— Ну, пойдешь?

— Да… Я же обещал помочь.

— Когда поможешь?

— Сегодня, наверное. После работы. — Он взглянул на часы. — Н-да.

Терри вышел из комнаты и вскоре вернулся с чистой рубашкой. Он быстро свернул себе сигарету с марихуаной, травка у него хранилась в ящичке из-под сигар в шкафу. Сунул в нагрудный карман, застегнул рубашку и машинально склонился поцеловать Фрэнки. Фрэнки увернулся, Терри ткнулся в воздух. Момент был не из приятных.

— Чудненько, — пробормотал он, с трудом восстановив равновесие и покидая комнату. В дверях обернулся, горько ухмыльнулся и вышел.

Снова Фрэнки погрузился в одиночество. От первой бутылки в голове едва позванивало. Он взял вторую, сунул между ног и стал вытаскивать тугую пробку большими пальцами. Она шлепнулась о потолок, и тотчас Фрэнки сунул горлышко в рот, торопливо сглатывая пенистую массу. Но не успевал, а живот быстро вспучивался от шампанского. Наконец он почувствовал свечение. Слабое, но как будто разгорались тлеющие угли пригасшего былого огня. Сердце колотилось все быстрее. Безумные мысли растаяли в тумане. Какой-то сторожевой центр подсказывал, что напиваться сейчас не в его интересах. Нужно быть всегда начеку. А другой голос говорил — чего уж там, гулять так гулять. Как и раньше, от опьянения в мозгу Фрэнки стали возникать смутные картины. Лодка на воде, в ней его секрет… Фрэнки подплывает к ней, протягивает руку… но лодка медленно удаляется.

Двадцать третья пара

Двадцать третья пара хромосом человека, определяет, кем станет развивающийся зародыш, мужчиной или женщиной. Женскую особь "творят" две X хромосомы, мужскую — одна X и одна Y хромосома. Хромосома X большая, она содержит в три раза больше информации, чем любая другая. Хромосома Y меньше ее почти в два раза.

В первые месяцы жизни половая принадлежность эмбриона неразличима. Он может быть как мужским, так и женским. На шестой неделе ген Y хромосомы начинает проявлять себя, в результате чего фетальные гонады постепенно дифференцируются в яичники. Вскоре второй ген начинает стимулировать яички к продуцированию мужских гормонов. Почти все клетки у мужчин несут след второго гена и почти все носят следы воздействия мужских гормонов.

В случае отсутствия Y хромосомы и ее гена, ответственного за возникновение яичек, зародыш развивается по женскому типу. Гонады дифференцируются в яичники, и они впоследствии вырабатывают женские гормоны. Омывая все клетки зародыша, эти гормоны оказывают соответствующее глубокое воздействие.

Некоторые участки мозга у нормальных крыс имеют заметные половые различия. Плотность клеток, форма дендритов, синаптические особенности у мужской особи отличаются от женской. Если крысам поднести два водных раствора, один чистый, другой с содержанием сахарина, женская особь всегда выберет последний, а мужская предпочтет первый. Женским особям шимпанзе во время внутриутробного развития вводили мужские гормоны: после рождения поведение этих особей было во многом не таким, как у тех самок, кто мужских гормонов не получал. Они были инициативнее, грубее, чаще рычали, и огрызались.

Половые различия в человеческом мозге тоже присутствуют, но, в результате долгого эволюционного развития, они не столь явственны. Человек наделен речью, умеет планировать свои действия. Сознание, подсознание. Искусство, наука, религия. Хоть и видна разница между мужчиной и женщиной, и мы говорим, что мы разные — тем не менее, мы одинаковы.

Разные? Да. Структура определяет функцию. Одинаковые?

Не так давно обнаружилось, что у некоторых мужчин с нормальной мужской внешностью был женский генетический код XX, и наоборот, у женщин с нормальной женской внешностью был мужской генетический код XY. В клетках первых не имелось типичного мужского маркера, а в клетках вторых он как раз имелся. Получалось, что внутренняя среда и тех и других особей находилась в противоречии с внешностью. В поведении таких людей отмечалось много необычного.

К сожалению, фактов по этой проблеме пока еще мало.

Глава 5

Терри сел в метро на станции "Спринг", Лексингтонская линия, и сразу уснул. Чуть не пропустил свою остановку. Проснувшись, вскочил и одурело понесся вверх по ступенькам. На Четырнадцатой улице забежал в корейское кафе, спешно хлебнул кофе и обжегся. Он опаздывал на пятнадцать минут, а когда добрался до "Сутера", получалось уже двадцать.

Бренда, как и следовало ожидать, сидела у кассы. С ушей свисают серьги-кольца, на голове пестрый шарф, а губы накрашены розовой помадой. Вчера на ней была хлопковая блуза с высоким воротником и фальшивые жемчуга. Придать себе женственности, так она это называла.

— Пинкетт знает, что я опоздал?

Она мотнула головой в сторону кабинета в глубине магазина. — Он заперся у себя с новенькой. Молоденькая, только что после школы. Вот у него и потекли слюнки.

— Это о ней еще ничего не говорит.

— Н-да, конечно. Разве только то, что наш мистер П. жеребец. — Бренда обслужила клиента. — Ну, что скажешь о себе?

— Бывали деньки и получше.

— Рассказывай… А я вот подумываю удалиться на гору, хочу стать монашкой.

— Ты в самом деле хочешь?..

— Почему бы и нет. Безбрачие всегда в моде.

— Я имею в виду тебя лично.

— У церкви уж найдется местечко для паршивой овечки.

— Я, кажется, понимаю, что ты имела в виду, упоминая о горе. Это где-то очень высоко и далеко…

— Да, там недорогая жизнь. Ничего лишнего.

— Ну да, конечно. Женщины там как женщины, а мужчины как мужчины. Так?

— Что-то сомневаюсь я.

— Может, спросить в дорожном агентстве?

— Эй, Терри, ты можешь мне одолжить пять долларов?

— Нет проблем. — Он дал ей десять.

— Это многовато.

Он махнул рукой. — Оставь себе. Купи что-нибудь симпатичное для Ронды.

Она хотела что-то ответить, но передумала. — Забудь. Тебе не нужно об этом знать.

Он поверил на слово и стал спускаться в подвал, удивляясь — что это вдруг с Брендой. Вся какая-то неловкая до смешного. Вряд ли она решилась наконец. Но ведь никогда не знаешь точно. Что-то происходит вокруг. Люди меняются прямо на глазах.

Сэл, как всегда сидел за конторкой, занятый минивидеоигрой. Нынешнюю звали "Громила", но у всех игр суть одна и та же — чувственные восприятия идут прямо в подкорковые центры удовольствия. Сэл — наркоман и игрок что надо. Терри сам видел, как тот доходил до двух тысяч очков с закрытыми глазами, лишь по звукам прослеживая передвижения фигур на дисплее. Он умел играть, глядя в пол и даже разговаривая с покупателем. В общем-то, кретин, тупоголовый, с расщепленными мозгами. Но Терри он нравился.

— Извини, я опоздал. — Он бросил пиджак на полку за конторкой, осторожно, чтобы не толкнуть Сэла. — Как успехи?

— Три тысячи двести шестьдесят. Шестьдесят один… два…

— Сегодня все как обычно?

— Приходили люди, смотрели книжки, покупали, уходили.

— Без происшествий?

— Я поел, понюхал кокаинчику. Ты опоздал.

— Ты стал совсем как машина, Сэл.

Тот улыбнулся. — Это случилось давно. Я существо высокоразвитое.

— У тебя мозги размером с жетон.

— Три тысячи триста двадцать восемь… двадцать девять…

— Сэл, отправляйся домой. Здесь нам не место вдвоем.

Сэл кивнул, схватил пиджак, не теряя ритма. — Хочешь, оставлю тебе эту игрушку?

— А как же ты доберешься до дому?

— У меня в кармане еще есть.

Терри помотал головой. — Ты мне не по зубам, Сальваторе… Ну так и быть, оставь.

Сэл протянул Терри игру. — Держи. Можешь продолжать.

— Не надо, — крикнул Терри, но было поздно. Он завозился с кнопками и в считанные секунды игра закончилась. Он бросил на Сэла недовольный взгляд. — Зря ты так.

— Не принимай слишком всерьез. — Сэл улыбался. — Это всего лишь игра.

— Ты знаешь, о чем я. По-твоему, раз уж ты такой мастак, так нужно ткнуть мне этим в нос.

— Зачем это мне?

— А просто доказать, что ты лучше.

— Я и так лучше.

— Н-да. — Терри отбросил игру. — Забирай свою штуку.

— Ты злишься?

— Ничего, переживу.

— Может, попробуешь еще?

— Пошел вон, Сэл. Уходи!

Сэл ушел. А Терри отправился в хранилище курнуть самокрутку с марихуаной. Когда вышел, чувствовал себя уже лучше. Чтобы убить время, достал с полки "Атлас Гранта". Листал страницы с подробными изображениями костей, кровеносных сосудов, органов. И душу Терри заполнила знакомая тоска. С самого детства его увлекало человеческое тело — удивительное творение природы, некое таинство. В восемь лет его главным сокровищем был муляж человека с раскрашенными органами, он любил их перемешивать, а потом, как составные картинки, устанавливать на свои места. Позже он достал полусломанный микроскоп, рассматривал в него всевозможных насекомых, листья, капельки крови и кусочки ткани. Героем его детства был доктор, который знал намного больше, чем родители Терри. Иногда он притворялся больным и ждал визита доктора. В шестнадцать лет нашел работу — мыть трубки для анализов, в семнадцать поступил в колледж, а позже — в медицинский институт. Учиться там долго не пришлось. Из-за проделки с баллоном, так он думал и сейчас. Вспоминать об этом было неприятно.

— Извините, — обратились к Терри.

Терри испуганно воззрился на незнакомку, стоявшую перед конторкой — в мрачном костюме, черных перчатках и вуали, свисавшей со шляпки с узкими полями. Молодые глаза, но пятна на коже говорили, что жизнь прожита немалая.

— Я ищу книгу, — молвила она и умолкла, скосившись на Терри. — Вы разве не тот молодой человек, кто помог мне раньше?

— Когда раньше?

— Та книжка с рисунками — старинные гравюры, инталии с изображением человеческого тела. Разве это были не вы?

Терри порылся в памяти и действительно вспомнил. Да, эта женщина приходила неделю или две назад. Тогда она, казалось, вот-вот расплачется, настолько беспомощной себя вела. А сейчас совсем другая.

— "Дюрер", это очень хорошая книга.

— Но сегодня мне нужна другая. — Женщина вытащили из сумки лист бумаги. — Неврология, — прочитала она. — У вас есть что-нибудь об этом?

— У нас много книг по этой теме.

— Что вы можете порекомендовать?

— Это зависит от того, что вам нужно: клиническая невропатология, нейробиология, нейроэндокринология, нейрохирургия… — Он остановился. — Этот список можно продолжить…

— Мне что-нибудь из основ, — сказала она, не испугавшись незнакомых слов. — Что-нибудь для разумной публики.

— Разумной публики?.. — повторил он, не понимая, что она имеет в виду. — Ну конечно.

Он повел ее в секцию невропатологии. На полках на уровне глаз стояли внушительные тома.

— Это вам подойдет, если я вас правильно понял.

— У меня очень личная проблема, — призналась женщина.

Терри пожал плечами и стал рассматривать книги. Было очень трудно выбрать, не зная сути дела. Наконец он остановился на одной — общего характера, потянул на себя и открыл любимым приемом — наугад. Не прошло и минуты, он увлекся содержанием.

Женщина прокашляла горло. — Может, мне лучше самой взглянуть?

Терри очнулся и подал ей книгу. Покупательница просмотрела, затем ее взгляд обратился к полке над головой, книги там были огромные. Терри хотел было достать что-нибудь, но ведь она хотела разобраться сама. Он повернул к ней голову, и в памяти всплыло воспоминание.

— У вас больной брат…

Женщина не ответила.

— У него кома или что-то в этом роде…

Едва слышное дыхание. — Врачи расходятся во мнениях, — медленно проговорила она. — Одни говорят кома, другие находят что-то иное. Ясно только одно, — в голосе появилось раздражение, — никто не хочет сказать точно.

— Когда-то с ним уже так случалось, да?

Лицо ее потемнело. Вид был совсем уставший. — Они говорят, случай необычный. Брат временами впадает в состояние, похожее на сон, он как бы спит. Все дело в том, что он не просыпается. Иногда ночью глаза под веками двигаются, будто у него сновидения. Так бывало еще в детстве… — Она умолкла, не в состоянии закончить мысль. — Это ведь не кома, если есть сны. Значит, мозг продолжает работать.?..

— Да, конечно.

— Даже когда у него глаза открыты, он не разговаривает. Я не знаю, осознает ли он, что рядом кто-то есть. — Она покачала головой. — Периоды сна становятся длиннее и длиннее, ему все труднее открывать глаза.

Терри не знал, что ответить. Он коснулся ее плеча, на что та слабо улыбнулась.

— Извините. Я пришла сюда… и вот устраиваю сцены, хотя это ни к чему.

— Ну, никакая вовсе не сцена.

— Мне все время кажется, я упустила что-то. Некий ключ… Мне бы понять, и тогда мы проблему решим.

— Вы чувствуете себя ответственной.

— Я его сестра. Он не женат… Когда врачи разговаривают между собой, я пытаюсь вникнуть. Я хочу понимать больше, чем у меня получается сейчас.

— Вы и так знаете немало. — Терри увидел на полке книгу с тисненными буквами на черном корешке: — "Оцепенение и кома" — и вытащил ее.

— Вот, может, эта пригодится. Классический труд. — Потом он нашел маленький словарь медицинских терминов. — И словарик вам понадобится, если что-то вдруг не поймете.

— Да… слов здесь много, — глухим голосом произнесли она, перелистывая страницы.

У конторки женщина показала Терри кредитную карточку, а когда прощалась, сунула ему руку в перчатке, в ладони оказалась пятидолларовая банкнота.

— Спасибо за помощь, — шепнула она.

Он развернул купюру, несколько мгновений на нее смотрел и вернул обратно. — Я не могу принять ваши деньги.

— Ну пожалуйста, в знак моей признательности.

Он был непреклонен. Ей ничего не оставалось, как забрать бумажку.

— Вы меня как будто по щеке ударили, — заметила она, защелкивая сумочку.

— Да нет же. — Ему вдруг захотелось предложить ей номер своего телефона, на случай, если будет что-то непонятно. Но он тут же осекся. Вокруг нее и так полно докторов. Настоящих.

Она ушла, он убрал книги и стал заниматься описью. Тихий вечер, но возвращаться к атласу он не спешил. Хватит. В конце рабочего дня Терри несколько раз затянулся марихуаной, сбрызнул холодной водой лицо в туалетной комнате и отправился в "Вирго". По дороге обдумывал, что сказать Теду и Коксу. Правду исключено. Он хотел вообще не упоминать Фрэнки, но не знал, как это сделать. Может, обратить все в шутку? Со стороны-то история покажется смешной и жалкой, как любая катастрофа.

К полуночи он добрался до бара, там было еще полно народу. Как обычно, музыка громкая, настойчивая. На сцене стройная крашеная блондинка — он не видел ее раньше. Двигалась она неуклюже, как жеребенок, в лице робость. Терри засомневался, что это настоящее выступление. Во всем была какая-то невинность, грусть и поэтому смотреть не хотелось. А мальчиков за стойкой бара, похоже, она очень даже захватывала: у девчонки из трусиков торчало много купюр.

Терри сел и сделал знак Теду. Через минуту бармен уже нес пиво.

— Привет, — поздоровался он, вытер стакан и поставил рядом с бутылкой. — Как Фрэнки?

— Пока не совсем в себе.

— Это не жизнь — девушке работать здесь. Вон, взгляни, — он дернул головой в сторону сцены. — Жанет или Джэнис, я даже не знаю толком ее имя, ей еще нет девятнадцати. И что за жизнь? Скажу тебе честно, я счастлив, когда они уходят отсюда. Имеют постоянную работу и по вечерам сидят дома.

Терри налил пива, отхлебнул немного. — Тед, у тебя есть жена?

— Если бы у меня была жена, торчал бы я здесь? Я бы сидел дома и смотрел телевизор, а может уже и спал бы.

— А так вот приходится работать.

— Ты знаешь, где я живу? В блошином отеле — одна комната, кровать, раковина, плитка. У меня телевизор-то черно-белый. А знаешь, почему я работаю по ночам? Да потому что кое-кто еще работает: сводники, торговцы наркотиками и проститутки. Пьяницы просыпаются, чтобы снова напиться. Хочу поспать? Сплю, когда встает солнце. Да какая женщина пойдет за меня такого замуж?

— Ты цельный человек, Тед. Понимаешь, что истинно, что ложно. А таких женщины сами ищут.

— На сей счет у меня есть собственное мнение. Когда человек достигает шестидесяти трех, он уже не знает, где правда, где ложь. Так-то. А чего у меня действительно нет — это денег. Если были бы, знал на что потратить.

Терри заулыбался. — Уж это-то любой сумеет.

— А вот и нет. Двадцать, ну тридцать от общего числа. Отгрохал бы я себе что-нибудь такое, чтобы пожить на старости лет.

— Это вместо жены, что ли?

— Ну… почему я играю в лотерею? Там любят таких как я. Беднота не знает на что потратить деньги. Я — знаю. Первое, что бы я сделал — нанял адвоката. Потом создал бы новое телевидение…

— Тед, мне нужно тебя кое о чем спросить.

— Беда только в том, что я не счастливчик. — Он помотал головой. — Подожди минутку.

Тед шаркающей походкой ушел выполнять заказы, а Терри тем временем осмотрелся. Кокса что-то не видать, это хорошо.

— Итак, — молвил вернувшийся Тед, склоняясь к стойке и оглядывая зал, — о чем это ты хотел меня спросить?

— Прошлой ночью… Ну, когда Фрэнки упала, возле стойки бара стоял человек. Он был совсем рядом во время ее танца.

Тед кивнул, ожидая продолжения. Тут клиент заказал выпить, и Тед, наливая, сделал знак, что слушает.

— Я пытаюсь его найти.

— Кто-нибудь из постоянных?

— Раньше я его не видел.

— А как он выглядит?

— Не помню…

— Борода? Усы? Старый? Что-нибудь.?..

Терри был в растерянности. — Он схватился за голову одновременно с Фрэнки, она тоже схватилась. Потом она потеряла сознание.

— Я ничего такого не видел… Но… там был тип, когда Фрэнки упала. Он лежал распластанный на стойке бара, как будто его подстрелили. А тот, что был с ним, звал его по имени — Джоунси, Джоунси, но лежавший не реагировал. Мы потащили его на улицу и едва впихнули в такси. — Тэд покачал головой. — Тяжеленный. Я уже стар для таких дел. Если бы он не дышал, я бы подумал — мертвый.

— А как он выглядел?

— Не знаю… Лет сорок пять — пятьдесят. Темные волосы. Неплохое лицо.

— А что скажешь о втором?

Тед задумался. — Примерно того же возраста. Лысоватый. Волосы зачесывает так, чтобы скрыть лысину. Нос у него слишком большой. Нос алкоголика.

— Неужели?

Тед усмехнулся. — А что здесь такого? Два любителя выпить. Да это часто бывает.

— У Фрэнки паранойя, — бойко заявил Терри. — Ей кажется, что один из этих типов преследует ее. Она хочет выяснить, кто он такой.

Тед нахмурился, и Терри понял, что ляпнул не то. С тех пор как в "Вирго" стали выступать полуголые девицы, у бара появились "молчаливые" партнеры, которым очень не нравилось, когда занятых здесь девушек преследовали. Терри хотел следующими словами как-то исправить дело, но вдруг его хлопнули по спине. Удар получился настолько сильный, что он чуть не слетел со стула.

— Кокс, — вымолвил он, не поворачиваясь.

Кокс протиснулся к стойке бара. — Ну какая может быть ночь без этого симпатяшки Терри. Как там Фрэнки?

— Хорошо, — ответил он, бросая взгляд на Теда. Бармен отошел обслуживать клиентов.

— Рад слышать это. Ну, как тебе новый талант?

— Ограбили колыбельку, Джерри?

Кокс ковырялся в зубах. — Да она еще подрастет. Все ж лучше, чем выставляться на улице.

— Вы что, там и подобрали ее? А может, она подружка.?..

Кокс резко повернулся, и Терри испуганно вздрогнул. Но гигант только улыбнулся.

— Ты дрянь, Терри. Не знаю почему, но ты мне по-прежнему нравишься. — Он наклонился к самому лицу Терри. От него пахло Сен-сеном, перебивавшим даже запах крепкого одеколона. — Может, в один прекрасный день мы станем друзьями, — он потерся животом о бедро Терри. — Хорошо бы нам узнать друг друга поближе.

Раньше он так себя не вел. Может, наглотался какого-то нового наркотика, с которым Терри еще не знаком. А может, Кокс ищет популярности. Только вот выглядит это страшноватенько. До Терри дошло, что он здесь впервые без Фрэнки, и ему очень захотелось увидеть ее рядом.

— Пойти отлить, что ли, — пробормотал он, сползая со стула. И поспешил в туалетную комнату, выждать время. А когда вернулся, Кокса увидел на прежнем месте. Терри встал к стойке, от Кокса его отделял стул. Было неясно, понял ли Кокс намек, он продолжал улыбаться, поигрывая рукой в кармане брюк. Терри тоже улыбнулся, вытащил доллар и бросил на стойку.

— Ты выпей, Джерри. А мне пора идти.

Он быстро перешел к другой стороне стойки. Кокс не успел ничего ответить.

— Тед, я ухожу. А то Кокс привязался.

— Ты не играй с ним, может плохо кончиться.

Терри содрогнулся. Какие к черту игры?

— У него мозгов — на воробья не хватит, — продолжал Тед. — Оставь его в покое.

— Именно это я и собираюсь сделать. Ты только имей в виду того хрена…

— Какого хрена?

— Ну, кому ты помог ночью. Случайно не знаешь, куда его увезли?

Тед отвлекся от работы. — У Фрэнки проблемы? И это связано с тем типом?

— Нет, — Терри помотал головой. — Все не совсем так.

Тед подозрительно взглянул на него. Наметанный глаз, сразу знает, когда врут. Терри поднял руки, сдаваясь.

— Если честно, случай странный, Тед, можешь поверить.

Тед попытался сообразить, в чем дело, но быстро сдался. — Мы втащили того мужика в такси, — медленно проговорил он. — Больше я ничего не знаю.

— А куда он поехал?

— Понятия не имею.

— Какое было такси?

— Такси как такси. Да что ты привязался? — Он повернулся, собираясь отойти, но вдруг замер. — Постой-ка.

— Что?

Тед потер лоб, вспоминая. — "Центр"… "Центр" было на дверце… большими буквами, как заголовок в газете.

— "Центр"?

— Да… — кивнул Тед. — Я видел такие раньше.

— Ты уверен?

Теда взбесил вопрос. — Что значит уверен? Если я видел, значит видел!

— Отлично, — возрадовался Терри. — Есть с чего начать. — Он отблагодарил Теда. — Ты человек разумный, я знаю. Хочешь совета? Оставайся один. Без женских фокусов легче жить.

Тед печально покачал головой. Хотя жизнь пока и не подарила ему ничего интересного, он был рад, что осталось не так уж много. И рад, что живет один. Детки порою не знают, что творят. Их внутренний мир никак не связан с окружающим. Он не прочь помечтать, но не забывает, что это лишь мечты. У него есть свой угол, свой телевизор, своя одежда… Детки же иногда ведут себя так, будто добиваются, чтобы их выкинули на мороз или потеряли. Все это непонятно. Зачем тогда рождаться, если не хочешь быть частью этого мира.

Тед плеснул себе немного и выпил залпом. Терри был уже у самого выхода. Клиент сунул бармену пять долларов — передать танцовщице — тот непонимающе уставился на банкноту, а когда сообразил, потянулся всем телом к девушке, она нагнулась, и Тед сунул купюру за тонкую блестящую завязку. Рука коснулась ее тела — разгоряченное, молодое. И лицо такое необычное…

Он отвернулся и налил себе еще. Сегодня он купит десять лотерейных билетов. Нет, двадцать. Уверен, он сумеет быстро разбогатеть. И уйдет на покой. Молодежь нынче очень молодая, а он слишком стар.

Глава 6

Когда Терри вернулся домой, Фрэнки спала на софе. Ладони сложены под щеку, ноги прижаты к груди. На полу валялись обе бутылки из-под шампанского.

Он принес одеяло из спальни и накрыл ее. Хотелось есть, но он не стал, боясь разбудить Фрэнки. Она сразу засыплет его вопросами, а он не готов отвечать. Пусть уж лучше поспит.

Он вошел в спальню, разделся, включил телевизор и лег в постель. Ужасно хотелось спать, он едва пересиливал себя. По телевизору показывали очередную серию "Облавы". Джек Уэбб верхом на столе, прямая спина как приколочена. Он жестко задает вопросы и получает ответы. Лаконичная речь, живой, удивительно спокойный голос. Вскоре Терри заснул.

Проснулся он утром, под хвалебные речи о восстановительной хирургии. Человек потрясал обезображенной рукой, где не хватало двух или трех пальцев. Он демонстрировал, как большим пальцем ноги вместо большого пальца руки и мизинцем вместо указательного он умеет писать, тасовать карты и даже вдевать нитку в иголку. Он был не как все, и поэтому особенно гордился своими достижениями. И аудитория, как это ни странно, аплодировала.

Терри выключил телевизор, натянул штаны и сходил в ванную комнату. Фрэнки уже сидела — с головы свисают спутанные волосы, лицо опухшее от сна.

— Доброе утро, — приветствовал ее Терри.

— Сколько сейчас времени?

— Девять… или десять.

Фрэнки помотал головой. — Я буквально отключился.

— Тебе лучше?

— Пить хочу.

Терри пошел в кухню. — Я приготовлю кофе.

— Ты что-нибудь выяснил?

— Очень мало. — Вид только что проснувшейся Фрэнки разжег в нем желание. Справиться с этой волной жара было нелегко. Он вернулся.

— Что именно выяснил?

— Да ничего, в общем-то.

— Ну, не тяни.

— Там был один тип, он отключился почти одновременно с тобой.

— Какой тип?

— Не знаю.

— А как он выглядел?

— Тед не помнит. А тот, что был с ним — лысый.

— Это может пригодиться.

— Да. Тот мужчина не мог сам идти. Тед помог запихнуть его в такси.

— Какое такси?

Терри колебался. Ему не нравилось, как Фрэнки задавала вопросы, и он решил — чем больше будет держать в секрете, тем лучше сможет контролировать ситуацию. Хоть какая-то компенсация за то, что их отношения стали ни на что не похожими, дикими. И он сказал, что Тед о такси ничего не знает.

— Что значит — не знает? — она облизнула сухие губы и вытерла тыльной стороной руки. — Он его посадил в такси, так?

— Мужчина был ужасно тяжелый. Тед с ним измучился, когда тащил. — Он подал Фрэнки чашку с кофе и сам сел за стол.

— А другой что?

— Какой другой?

— Вышибала.

— Кокс, что ли? Я ж тебе говорил, ему было не до того. Уж он точно ничего не помнит.

— Но с ним стоит поговорить. А что нам еще остается делать?

— Я думал поговорить кое с кем, — солгал Терри и тут же подумал о Маркусе. — Он частный детектив. — На самом деле Маркус работал охранником. — Он обязательно что-нибудь придумает.

— А сам ты что, отступаешься? — бросил Фрэнки.

— Нет-нет, — быстро проговорил Терри. — Я собираюсь лично всем управлять. Дай мне шанс, и я смогу что-нибудь полезное сделать.

— Тогда поговори с Коксом.

Терри решительно запротестовал. — Это исключается.

— Тогда я поговорю.

Терри окинул ее взглядом. Поза знакомая, она всегда так горбилась над плиткой, когда готовила кофе по утрам. В глазах, чуть стеклянных от пьянства, стоял немой вопрос. Терри пожал плечами, он не привык к такому пристальному взгляду. — Как тебе будет угодно.

— Я пойду сегодня же.

— Сегодня его там нет. По вторникам он сидит дома и откусывает курам головы.

— Тогда завтра, — буркнул Фрэнки, поставив чашку на стол и рассеянно покусывая костяшки пальцев. — Почему он тебе неприятен?

— У него нрав Тарзана. Он любит делать другим больно.

— Я должен его опасаться?

Терри закивал, но вдруг до него дошло, что думает он о себе. — С девушками Кокс ведет себя нормально. А вот мужиков любит попугать.

— Я мужчина, Терри.

— Тогда, моя дорогая, лучше веди себя как девушка. — Он иронично улыбнулся. — Коксу и в голову не придет, что ты мужчина.

Он подчеркнуто осмотрел ее фигуру — молодое тело, пышное в бедрах и груди, темные волосы, мечтательные глаза — ему тоже это в голову не пришло бы никогда. Перед ним Фрэнки, его любовница. Он помнит ее мягкий язык, губы, божественный запах. Снова вспыхнуло желание овладеть ею. Он решил сделать попытку.

— Фрэнки, неужели ты не хочешь, ну хоть чуть-чуть?

— Хочу чего?

— Вот этого, — ответил он, потирая штаны. — И вот еще. — Он облизнул губы. — Губы мои тебе всегда нравились.

— О нет, — Фрэнки отпрянул. — Не надо. Оставь их себе.

Терри пробормотал что-то невразумительное, ударил ногой по стулу. — Я ухожу.

— Подожди. — Фрэнки последовал за ним в спальню. Там Терри натянул на себя рубашку, надел ботинки. — Куда ты собрался?

— Ухожу. А то я сделаю что-нибудь такое, что тебе сильно не понравится.

— Что же мне делать?

— Делай что хочешь. Ты уже большая девочка, черт бы тебя побрал. Уверен, придумаешь чем заняться.

Он хлопнул дверью и поспешил вниз, игнорируя крики Фрэнки, догонявшие его сверху. В самом конце лестницы остановился, послушал, нет ли погони. Эрекции как не бывало, зато полные штаны досады. Он яростно обругал Фрэнки и врезал по стене. Потом еще раз, до боли в руке, обвинил в этом Фрэнки, и, чувствуя себя уже лучше, покинул здание.

День выдался теплый. Терри перешел на другую сторону улицы, прячась от солнца, миновал швейную фабрику, где с огромного эскалатора катили секции с только что пошитыми рубашками в чрево терпеливо ожидавшего грузовика. На Бродвее Терри купил себе крендель у толстого Тони, тот торчал здесь целый день. Они поговорили о Книксе, страстным поклонником которого был Тони.

— А ты видел игру вчера вечером? — спросил он, закрепляя на пузе фартук с пятнами горчицы. — Эвинг, это чудовище, настоящий монстр.

— Они победили?

— На свистке. У задней линии. Впереди были трое.

— Эй, Тони, да ты все знаешь. Может, тебе известно что-нибудь о сумасшедших женщинах?

— Что известно?

— Об этом я и спрашиваю.

— С моими девочками все в порядке. Изабель тоже… — Он пожал плечами. — Бывали у жены и неудачные дни. Но, в общем-то, я не жалуюсь.

— Я, наверное, тоже.

— Тебе дать содовую с собой?

— Никак не могу сообразить, что я такого сделал?

— Слишком много думать — плохо, мой мальчик. Послушайся моего совета — не думай так много. У тебя доброе сердце. Все само как-нибудь образуется.

Терри мысленно согласился, что сердце у него и в самом деле доброе. А вот с головою и нравом он порою не может совладать. Он хотел еще поговорить, но тут появился покупатель, и Тони переключился на него. Терри ушел. Через пару кварталов он остановился в телефонной кабинке, полистал справочник, ему был нужен адрес Центрального таксопарка. Оказалось, это на Манхэттене, на Западной Двадцать четвертой улице, близ реки. Терри решил, что полезно будет пройтись немного пешком. Район Сохо в этот час сносен: магазины и всевозможные галереи закрыты. Сел он уже на станции "Спринг" и доехал до "Томпсон", оттуда повернул к жилым районам. Несколько мальчишек играли в гандбол на бетонной площадке, обнесенной забором, беспрестанно ударяя мячом по огромному пуэрто-риканскому флагу, нарисованному на стене здания. На соседней площадке дети устроили общую свалку. А в самом конце двора трое парней курили сигарету с марихуаной. Терри со станции "Бликер" доехал до Шестой авеню, там обогнул "Вилледж" и пошел по Девятой. Через пятнадцать минут он был на Двадцать четвертой — булыжная мостовая, по соседству склады и автомастерские. Между Десятой и Одиннадцатой тянулась заброшенная железнодорожная колея, проржавевшая и заросшая травой. На западе блестел Гудзон, а за ним виднелся Джерси-сити. Из-за воды и рельсов показалось, что он где-нибудь за городом, где жизнь совсем другая. Но изменить собственную невозможно. Разве что вот так, мимолетно.

Рядом с Одиннадцатой Терри нашел управление нужного таксопарка, оно располагалось в старинном кирпичном здании, с одной стороны которого был нарисован уже выцветший гигантский таракан, а под ним слова: "У нас есть то, что вам нужно". Терри сразу подумал о СПИДе, туберкулезе, гонорее и прочих радостях. Эта реклама компании, название которой уже не видно, пронизывает до костей. Терри вошел в здание.

Управление находилось на втором этаже, в самом верху крутой лестницы с вытертыми деревянными ступеньками. Большая комната, разделенная на две части низкой, до пупа, перегородкой, тянувшейся от двери футов на десять, до конторки. Из двух грязных окон виднелась часть огороженной стоянки, ряд бензоколонок и несколько машин, в основном такси.

В глубине комнаты за столом сидел человек. Он взглянул на Терри и отвернулся к телефону. Не успел он повесить трубку, как снова раздался звонок. В углу стола потрескивало диспетчерское радио, время от времени слышались голоса, хозяин стола с ними тоже переговаривался.

Терри терпеливо ждал. Наконец этот человек не ответил на очередной звонок и все внимание обратил к нему.

— Чем могу быть вам полезен? — спросил он торопливым голосом.

— Мне нужна помощь.

— Бланк заявления заполните там. — Он показал на конторку. — Если у вас нет лицензии, здесь вам делать нечего.

— Я по другому делу. — Терри подошел ближе. Диспетчер поднял трубку, коротко переговорил, прикрутил радио. С шумным выдохом он откинулся в кресле, пробежался пальцами по волосам. На висках поблескивала седина. — Моя невеста потеряла кольцо, — начал объяснять Терри. — Пару дней назад. Она думает, обронила в такси.

— Мне колец никто не предъявлял.

— Оно маленькое. — Терри колебался. — Золотое. Наше обручальное.

Диспетчер внимательно рассматривал Терри. — Дайте мне подумать… Вы не запомнили номер машины или имя таксиста?

Терри отрицательно помотал головой.

— Вы такси заказывали?

— Нет. Поймали на улице, рядом с баром. Около двух ночи.

Диспетчер прибавил громкости радио, ему сообщали, что вызов был на ложный адрес. Человек прочитал с бумажки новый. И устремил взгляд на Терри.

— У нас сейчас в городе сто четыре такси. Двадцать четыре часа в сутки. Обыскать каждую машину — потерять много денег. Человек, заработок которого зависит от времени, не будет в восторге. Не говоря уж обо мне.

— Может, я поговорю с ними?

Диспетчера это не испугало. — Что еще вам придет в голову?

Терри молчал.

— Послушайте, дружище. Я сегодня очень занят. Не хватает одного диспетчера, болен геморроем, черт бы его побрал. А я нарабатываю себе язву. Жаль, конечно, кольца. — Он ответил на звонок телефона, сообщил по радио адреса заказов.

Терри смотрел в окна. Медленно струилась река, усыпанная блестящими осколками солнца. Масса воды — какое значение имеет суета людей, когда происходит величественная встреча с морем. А что, собственно, я теряю, подумал Терри. Самое худшее, что этот человек может сделать — выгнать меня отсюда.

— У таксистов остаются какие-нибудь записи о пассажирах? Я хотел бы их просмотреть.

— Половина адресов берется с потолка, — ответил диспетчер, глядя на него. — Они пишут их в конце рабочего дня, лишь бы было что-то написано.

— Ничего, если я взгляну?

— Ну что мне с вами делать? Даже передохнуть не даете.

— Моя девушка… Мне очень хочется ее осчастливить.

Человек стал шумно ерзать на стуле, но голос его звучал дружелюбно. — Вон там, — он показал пальцем, — лежит куча квитанций. Только не перепутайте.

— Не перепутаю. Спасибо.

Терри прошел через ограждение и уселся за указанный диспетчером стол. Взял толстую пачку квитанций, положил было на колени, но для удобства вернул обратно. И стал просматривать одну за другой.

В самом верху значилась фамилия таксиста, номер машины и дата. Ниже шли линии с указанием пунктов отправки и назначения. Терри сразу понял, задача сложная. В каждой квитанции двадцать-двадцать пять позиций, в одной смене сто машин, итого просмотреть нужно пять тысяч. Записи в основном делались карандашом, некоторые смазаны, многие неразборчивы. Пункты отправки и назначения указаны кратко, типа "Бродвей"", у Двадцать второй", "Семьдесят пятая, рядом с Лекс". Чем больше Терри смотрел, тем меньше было надежд. Фамилии таксистов — Хамадех, Вонг, О'Рейли, Кастилло расплывались в голове, как имена действующих лиц из длинного романа. Задача казалась невыполнимой, но он продолжал искать. Калиновски, Пател, Дринкуотер, Дэггу. Терри остановился. Джон Дэггу, первое апреля, два часа ночи. На девятнадцатой строке нацарапано: "Бродвей, близ Пятидесятой".

Терри поискал конечный пункт, вместо адреса — засохшее кофейное пятно. Цифры еще видны, а вот улица… Он посмотрел бумажку на свет, не помогло. Терри выругался.

Он записал себе фамилию водителя, номер такси и уж было собрался идти, но вдруг появилось сомнение. Рядом с Пятидесятой есть не только "Вирго", а и много чего другого.

Терри вздохнул и снова принялся искать. За полтора часа просмотрел все квитанции. Ничего близкого к первой находке не было. Он встал со стула и потянулся.

— Нашли, что хотели? — спросил диспетчер.

— Не знаю… может быть. — Он прочитал вслух фамилию водителя и номер машины.

— Джон Дэггу, он водит такси лет пятнадцать… даже двадцать.

— Мне бы поговорить с ним.

— Зачем? У вас есть номер такси, этого достаточно.

Терри смешался. — Может, он нашел кольцо, только вот не удосужился его сдать.

Диспетчер нахмурился. Эта идея ему не понравилась.

— Вот что я скажу. Приходите в пять часов. Я дам вам десять минут, сможете поискать в машине. Найдете свое кольцо — и привет, не задерживайтесь. — Он помолчал. — Итак, в пять часов. Если кольцо на месте, вы его найдете.

Терри вышел, облегченно вздохнув. Он злился, что пришлось врать из-за Фрэнки. Уже дважды, а что будет дальше? Лучше дать взятку и дело с концом.

Сейчас около полудня. Еще пять часов ему будет некуда себя девать. А то и дольше, если решит не возвращаться сюда для разговора с таксистом. Сегодня у него выходной, и, по правде говоря, для Фрэнки он сделал уже достаточно. Поговорит с таксистом через день или два. Ничего, Фрэнки потерпит.

Терри вышел на Двенадцатую улицу и долго шел по ней, пока не уперся в металлическую изгородь Пятьдесят девятой. За изгородью разместилась стоянка, а дальше — полмили открытого пространства. Он нашел ворота следующей стоянки, ее задняя сторона тоже огораживалась, однако зиял пролом. Асфальт стоянки перешел в грунт. Терри остановился. Слева возвышалась насыпь шоссе, справа раскинулось заросшее сорняком поле, упиравшееся в бетонную стену близ Одиннадцатой улицы. Неподалеку в серых камышах скрывался берег Гудзона, над травой сновали веселые воробьи, ворона кружила над водой, но скоро уселась на обугленный остов старой пристани. Терри пробирался в тени шоссейной насыпи по бутылкам из-под пива с выцветшими этикетками, битому стеклу и прочему мусору. А мысли были заняты странной историей Фрэнки. Надо быть нездоровой, чтобы вот так выставить Терри. Невозможно понять. Кажешься себе слепым. Терри вспомнилось кое-что из прошлого.

В медицинском институте у него был друг, звали его Зак. На первом курсе они славно проводили время на семинарах сексуального просвещения. Однажды, когда показывали фильм о сексе у полных паралитиков, Терри приспичило в туалет. Там он встретил одного из приглашенных на семинар, мужчина сидел в коляске и никак не мог справиться с катетером. В то время Терри был без предубеждений, он спросил, чем может помочь.

— Да вот выскочил, — пожаловался мужчина. — Я умею делать это сам, но руки судорогой свело.

Даже неопытному глазу было видно, что мужчина говорит правду. Скрюченные пальцы походили на клешни, и клешни эти подергивались.

— Что нужно сделать?

— Здесь у меня кондом-катетер, — человек показал головой на низ живота. — На конце есть липкое вещество, чтобы крепить к коже. Если вы приладите и приклеите, я думаю, все будет хорошо. Пока так, а дома у меня есть новый.

Терри осмотрелся по сторонам и наклонился. В нос ударил запах мочи.

— Обидно — жуть, — заметил мужчина. Иногда я так напрягаюсь, что не могу ничего сделать.

Терри пробормотал сочувственные слова. Расстегнул ширинку и отыскал резиновый кондом, сбившийся в кучку рядом с головкой пениса. Терри скатал его назад, однако зафиксировать катетер не удалось. Да и морщинистая ткань обвислого пениса не позволяла липкому веществу приклеиться как надо.

— У меня не получается.

Мужчина опустил глаза, всматриваясь в свой орган. У него были сальные волосы и плохие зубы. — Этого я и боялся. Обычно я надеваю сам, когда есть эрекция. Бывает, жду целый день.

Терри занервничал.

— Иногда мне помогает прямая стимуляция. Даже если я не чувствую желания, он-то знает, что ему надо.

— Вы хотите, чтобы я его потилибунькал?

— Если можно. Я постараюсь расслабиться.

Терри чувствовал себя в ловушке. Он сколько-то размышлял, но жалость к человеку преодолела. И он взял в руку морщинистый член.

Мужчина закрыл глаза. Постепенно руки его успокоились. У пениса появились признаки жизни. Терри сжал его в пальцах и начал стимулировать несильными трущими движениями, тихонько приговаривая и нервно поглядывая на дверь туалета. Спустя минуту, а показалась она часом, ткань набухла, затвердела и стала белой как вареное яйцо. Терри попытался прикрепить кондом, но пока еще не хватало упругости. Он сделал вдох и до смерти испугался: вдруг мужчина подумал, что сейчас ему сделают необходимые манипуляции ртом.

Еще тридцать секунд, и пенис стал достаточно твердым. Терри принялся натягивать кондом. Как только он зафиксировал его в нужном положении, дверь туалета распахнулась и ввалился молодой человек с обезумевшими глазами, шатаясь и припадая на пол, он безудержно хохотал.

У человека в кресле вид стал совсем жалкий. Терри упорно продолжал работать с кондомом. Закончив, он сразу вымыл руки. И, бормоча извинения, покинул туалет.

Позже Терри узнал, что тот, смеявшийся, надышался веселящего газа, закиси азота. Некий Теодор Заакери — но все звали его просто Зак.

Они познакомились через несколько недель в более нормальных условиях. Терри уснул на послеполуденной лекции и начал храпеть. Зак, случайно сидевший рядом, толкнул его в бок. И когда преподаватель включил свет — выяснить, кто храпит — на него смотрели невинные лица студентов; пробормотав что-то ехидное, преподаватель возобновил свою лекцию. Свет потух, и на экране высветился график. Вскоре голова Терри опять свисла набок, дыхание стало шумным, он почувствовал острый тычок под ребро, и не успел сообразить, в чем дело, а Зак уже сдернул его с сиденья. Выбравшись незамеченными из аудитории, они дружно захохотали. Так началась их дружба.

У них была одна общая черта — непочтение к авторитетам. На занятиях по анатомии они нацепляли на скелет кожаный пиджак, горбатую шляпу и джинсы, перед самым приходом уважаемого профессора вставляли в зубы дымящуюся сигару. На физиологии любили капнуть кислотой на мозги несчастной кошке. А на нейроанатомии спрятали коротковолновый транзистор в желудочек мозга, и труп во время показательного вскрытия вдруг закричал: "Помогите, помогите". Все испугались, а потом было много смеха. Так они устраивали себе разрядку. А по уикендам у них были свои вечера.

Они умели прожигать жизнь. Два года подряд устраивали по субботам междусобойчики с наркотой. Всегда получалось интересно. Собирались где-нибудь — от пяти до пятидесяти человек — танцевали, сходили с ума, кадрили кого попало. Марихуана и выпивка не переводились. Бывали и особые случаи, например, с седативными таблетками кваалудами, амилнитритом, с "волшебной пылью", а то и галлюцинаторным препаратом "экстаз". Иногда они устраивали адскую смесь в большой чаше, добавляли краситель зеленого цвета или под кровь и пили маленькими глотками, передавая друг другу. Становилось хорошо, порой до придурочного смеха. Но с течением времени эти праздники радости почему-то начали отмирать.

На третьем курсе им вдруг стало не до игр, а на четвертом каждый думал прежде всего и почти только о своей профессии, и для вечеров место осталось лишь в памяти. Однажды Терри и Зак случайно встретились в баре, они не видели друг друга уже несколько месяцев. Зак выглядел ужасно, мрачный, лицо небритое, глаза тусклые. Терри видывал такие глаза у студентов и не только, и сейчас подумал — может и он такой же? Многие жалуются на жизнь вслух, громко плачутся. А Зак другой, он все держит внутри. Наконец Терри не выдержал и спросил, что же все-таки случилось. Зак не смотрел ему в глаза.

— На душе херово. Весь как в дерьме.

— О чем ты?

— Ну что тут непонятно, одно сплошное дерьмо.

— Замучили тебя, да? Меня тоже.

— Я в больницу не хожу уже неделю.

— Ты что, решил передохнуть?

Зак шумно завздыхал. — Это ты можешь так сказать. Я перестал туда ходить, потому что это уже не имеет значения.

Терри нахмурился. — В чем дело?

— Познакомился с одной девушкой. Медсестра. Ну, было у нас. А потом она ушла.

— О, это часто бывает, Зак.

— Но не так, как у меня.

— А как было?

Зак поигрывал стаканом. — Два месяца я принадлежал ей. Каждую минуту, каждую секунду. Я перестал спать. Я не ел. Не было необходимости, потому что меня кормила она. Создавала голод, а потом утоляла его. Но мне всегда было мало. Я не мог насытиться. — Он помолчал. — Ты знаешь, что такое голод, Терри?

Терри хотел было сказать "да", но почему-то отрицательно помотал головой.

— Ты заряжаешься, а потом опустошаешься миллион раз в день. Когда насытишься, чувствуешь такое блаженство, а если пуст — это как умереть. Сейчас я пуст — как яма.

— Ну же, Зак. Все не так уж плохо.

Зак закрыл лицо ладонями.

Терри видел его всяким: на взлете, поникшим, изможденным от работы, запуганным женщинами, но таким — никогда. Что-то в нем надломилось, исчезло то, чем он раньше был полон — оптимизм, жизненная стойкость.

— Боюсь я за тебя, Зак.

— Мне самому страшно.

— Это не ты. Ты всегда был сильным. Думаю, что и теперь справишься.

— Не могу, не получается.

— Можешь. — Неожиданно в голове родилась идея. — Вот что, Зак. Давай устроим вечеринку. Будет весело.

— Не хочется… Только не сейчас.

— Нет, сейчас. Тебе необходимо избавиться от страха. Кто знает, может, кого-нибудь и встретишь…

Зак помотал головой.

— Какого черта. Если ты сам на себя плюешь, то чего ждать от других?

— Знаю, я сам виноват.

— Кто это здесь рассуждает о вине. Мы говорим о вечеринке. Да очнись ты, посмотри вокруг. — Терри пытался встряхнуть его, оживить. — Ну, принесем выпивки, немножко травки, и наша банда оживет. Устроим праздник всех святых, с костюмами, с призами. И пошлем всех к чертовой матери.

— Это было так давно… — задумчиво проговорил Зак.

— Вот и вернем это время. — Терри изобразил открытие театрального занавеса. — Дамы и господа. Представляем вам шоу Зака и Терри. С полуночи до рассвета. Будьте все с нами.

Терри еще сколько-то поуговаривал, и Зак, наконец, согласился. Так и случилась та вечеринка.

* * *

Двадцать девятого, за два дня до встречи, на седьмом этаже высокого бетонного здания медицинского института, где экспериментальные лаборатории были набиты стеклянными мензурками, белыми крысами и молодыми учеными, мечтающими о Нобелевской премии, собралась толпа. А неделей раньше Терри заметил там два баллона с закисью азота, они лежали без присмотра, прикрепленные цепочкой к тележке. Возникла идея — а почему, собственно, не употребить их на торжестве, тогда № 2О вывел бы всех на орбиту. Зак полностью доверился другу-энтузиасту и потому не спорил. Близилось к часу ночи, когда они прибыли на место. Осторожно пробирались по коридору, открывая дверь за дверью, в нос били резкие запахи химических реактивов, то и дело встречались наклейки, предупреждающие о радиационной опасности. Ученые, как известно, работают в любое время суток и когда угодно могут принести в жертву мышку или расщепить ген. Открыв очередную дверь, Терри и Зак увидели женщину, стоявшую у раковины, она их не заметила. Где-то наверху приглушенно лаяли собаки. Тележка стояла на том же месте, в ней два баллона, оба полные. Все шло гладко. Они отстегнули цепочку и принялись стаскивать с тележки баллон, весивший фунтов восемьдесят. Зак ухватился за основание, Терри за верхнюю часть — подняли и потащили по коридору. Они собирались добраться на лифте до подвала, а там от выходной двери двадцать ярдов до улицы, где их ждал фургон. Устроившись в лифте, они облегченно вздохнули. Все оказалось до смешного простым, и они, весело ухмыляясь, смотрели на светящееся табло, считая про себя этажи: четвертый… третий… второй… первый. Нам ниже, в подвал, подумал Терри, на самое золотое дно.

Лифт остановился на первом, вошел охранник, делавший свой обычный обход. Работа у него была скучная, и он любил с кем-нибудь поболтать. Охранник им добродушно кивнул, а потом уставился на баллон, и выражение его лица стало медленно меняться.

Подвал, подумал Терри, это для недоумков: кто плохо планирует, тот плохо и кончает.

Охранник вызвал полицейских, но те оказались слишком заняты и не соизволили приехать. Двоих студентов уличили в краже вещества, не находящегося на особом учете. Это вызвало не больший интерес, чем семейная ссора. Полицейские посоветовали ему разобраться самостоятельно, не поднимая большого шума. Охранника безразличие парней в голубой форме уязвило. Он взял с нарушителей порядка отпечатки пальцев и фотографии. И погрозился сообщить обо всем декану. А отпуская, сказал, чтобы они ему не попадались на глаза, иначе расплата будет суровой.

Часа в четыре они вернулись к Терри домой. Нервы были на пределе, и парни расслабились при помощи кваалудов. Терри прикидывал, что охранник, скорее всего, тоже чем-нибудь балуется, и потому не станет вести себя как болван. Зак, казавшийся поначалу беззаботным, вдруг скис. Ему мнилось, может, в душе они хотели попасться. Терри утешил его последней капсулкой. Они крепко спали, когда солнце показалось на горизонте.

* * *

В день намечавшегося торжества Зак вдруг сообщил, что плохо себя чувствует и поэтому не сможет принять участие. Терри пришлось его буквально затащить к себе домой в маленькую гостиную рядом со спальней.

— Я приготовил тебе сюрприз.

На столе лежала большая куча ненадутых воздушных шариков, а рядом зеленый цилиндр, похожий на тот баллон, что они пытались недавно украсть. Наверху тонкая трубка из винила подсоединялась к соплу, а к последнему — полупрозрачная пластиковая маска.

Зак удивился. — Откуда это у тебя?

— Это наш последний шанс. И я не хотел его упускать.

— Здесь закись азота?

— То самое, отчего смеются. — Терри усмехнулся. Он развернул маску, перемещая ее вместе с баллоном. — Желаешь испробовать?

— Что-то не хочется.

— Да ну… не будь таким букой, хотя бы сегодня.

— Может… позже.

— Ты будешь у нас главным. Идет? — Он похлопал по цилиндру. — Вход безбилетный.

Зак поигрывал маской. — Бывает без билета еще дороже…

Терри помолчал. — Значит, решили.

* * *

Вечеринка началась вяло, но к половине одиннадцатого стало тесновато. Кого только не было — дьяволы, вампиры, танцовщицы с оголенными животами, непременные итальяшки-гангстеры и хирурги-живодеры. Терри оделся в костюм оборотня, на щеках и подбородке торчали пучки волос, глаза были подведены красной косметикой. А Зак шокировал всех тем, что сбрил наголо волосы на голове. Вот таким и был его костюм: более чем хватало. В толпе он выделялся таинственной бледностью черепа, непонятной и пугающей.

В одиннадцать Зак принялся раздавать шарики. Всем по одному, их нужно было сразу защипывать, чтобы не выходил газ. Это было и показателем "улета". Если человек достаточно надышался газа, пальцы сами разжимаются и шарик улетал. Веселое опьянение длится лишь несколько секунд, так что шариков нужно много. К полуночи квартира была полна разноцветных шариков. Терри обратил внимание, что Зак идет к выходу из комнаты — и вдруг его лицо резко меняется. Проследив за его пристальным взглядом, он увидел девушку, одетую кошкой. Черный облегающий костюм, крашеные усы, уши из меха, привязанные лентой к голове. Она танцевала с ковбоем. Зак подошел, они о чем-то шептались недолго. Вскоре Зак вышел из комнаты.

Терри протолкался сквозь толпу к девушке, она уже не танцевала. Приблизившись, представился.

— А меня зовут Андреа, — ответила девушка.

— Ты подружка Зака?

— Я тоже так думала. Но, похоже, я ошибалась.

— Ты бросила его?

— Мы повстречались-повстречались и разошлись. — Она рассматривала Терри с любопытством. — А ты страж его, что ли?

— Нет, друг.

— Зак хороший парень. Только очень уж чувствительный.

— Что-то не так с его чувствительностью?

— Ну, знаешь… Извини, я ухожу. — Она повернулась, но Терри схватил ее за руку.

— Напрасно ты так.

— Я пришла сюда не для того, чтобы создавать проблемы.

— Тогда зачем пришла?

— Ну, я услышала, что вы тут устроили забавную вечеринку. Да ты сам знаешь, почему — Ее глаза засверкали. — А о тебе ходят легенды.

Она умела себя подать, эта девушка. Терри пригласил ее на танец. А после они курили. Она и в самом деле была хороша собой, только вот пустая. Терри не понимал, как может такая вызвать чувство голода.

К этому времени Зак вошел в другую комнату и закрыл за собой дверь. Оставалось еще достаточно закиси азота, хватило бы всем на три или четыре раза. Он решил не пользоваться шарами, а прикрепил зеленую пластиковую маску к концу трубки. Потом надел маску себе на нос и рот и крепко привязал эластичной лентой, обмотав ее вокруг головы. Под пальцами возникало странное ощущение — безволосый череп был еще непривычен. Так он просидел минуту-две, думая, что бы еще такое сотворить. Из другой комнаты доносилась музыка и обрывки смеха. Он вздохнул и открыл клапан.

С потоком газа на душе сразу стало легче, он вот-вот начнет смеяться. Открыл он до упора, и в мгновение комната затуманилась, отступила на задний план, голоса из соседней комнаты растворились в пустоте. Быстро приближалась ночь, мир превращался в булавку, а потом и ее не стало.

Андреа пришла на похороны. Позже у нее с Терри завязался короткий роман. В деканате занимались расследованием смертельного случая. Охранник сообщим им о той краже, и они никак не могли взять в толк, зачем человек пошел воровать баллон с газом второй раз, если уже попадался. Терри тоже ничего не мог объяснить, он был совсем раздавлен. И бороться за себя не было сил.

Его исключили, правда, с правом перезачисления по окончании консультационной программы. Он сделал попытку, но ничего не получилось. Чувствами он продолжал жить в прошлом, но говорить об этом вслух не решался. Через полгода он все бросил и уже не думал о повторном зачислении. Легче было найти себе другую работу.

* * *

Терри шел по пустынной местности, пока не уперся в забор с колючей проволокой поверху. По другую сторону дети играли в баскетбол. Они рассказали, как пройти, и уже через минуту Терри прогуливался по мощеной дорожке парка "Риверсайд". Слева текли воды Гудзона, слегка взъерошенные весенним ветром. Справа пробивалась трава, рядом с бетонным покрытием валялись окурки. Вопрос появился будто сам по себе: зачем останавливаться? Он не голоден, не устал. Единственное, что приковывало его к этому месту, к этому городу с сомнительной перспективой — его воспоминания. Если б он мог навсегда избавиться от них, как змея при линьке, он бы перестал страдать. Он бы просто ушел. Оставил бы Фрэнки, Зака и все остальное. Никогда не останавливаться, никогда не думать, ничего не планировать и не помнить. Если б он мог идти дальше…

Глава 7

Уход за собой

У Андреа Галанг — мисс Тихоокеанское побережье США возникла проблема. Консультанты по красоте, всячески холившие ее в борьбе за право называться мисс США, предложили ей избавиться от шишечки на кончике носа. Ее личный консультант, бывшая мисс Америка, тоже участница первенства, согласилась с их мнением.

— Доверься им! — убеждала она. — Зачем быть идеальной на девяносто восемь процентов, если можешь на сто.

Это и было проблемой, трудно разрешимой для Андреа. Она играла с носом, поворачивала кончик то в одну, то в другую сторону. Недостаток был почти незаметен, да и хирургическое вмешательство было бы минимальным. Но Андреа колебалась.

— Эта шишечка всегда была частью меня! — возражала она. Но все склонялись к тому, что нос необходимо чуть-чуть подправить.

Тщательная подготовка и стремление к совершенству — вот критерии победы. Поэтому в погоне за совершенством девушка должна быть готова изменить себя.

Если этого не будет, считай, ты погибла. Красота — это как идеальный ландшафт. Исправь, что можно исправить. И будешь чувствовать себя хорошо. К этому стремятся все. Маленькие неудобства — пустячная плата за большой успех.

* * *

Фрэнки нервно прохаживался по комнате, ему надоело чувствовать себя в западне. Он был зол и всеми покинут. Много раз подходил к выходной двери и много раз возвращался. Страх не давал вот так сразу уйти. Телефон не помогал, наоборот, торчал как кость в горле.

Ему хотелось его выдернуть, чтобы не слышать чужие голоса, незнакомых друзей, фамильярное щебетание матушки. Однако и отвечать в трубку "вы ошиблись номером" было бы неправильно. Что еще оставалось делать, если хочешь узнать о себе… Разгадку загадки может принести телефон. Это как шантаж. Кто-то нашептывает цену и место, сделай это и ты получишь назад свое тело. Свою личность. Если уйти отсюда, буду скучать. Или хуже — вдруг кто-нибудь позвонит и скажет, что все это шутка, трюк, и если он закроет глаза и скажет магическое слово, все встанет на свои места. Так тоже может быть. Голос по телефону. Вестник счастья. Манна с небес.

Весь день он смотрел телевизор. Всевозможные шоу и реклама отвлекли его, алкоголя в доме не было, каким-то образом это помогло, он уже не казался себе беспомощным. Он часто смотрел в окно, иногда встречаясь взглядом с женщиной в окне швейной фабрики. Возможно, это была та самая, которую он видал раньше. Но она не подавала виду, а потом куда-то ушла. Незаметно, к недоумению Фрэнки, свет снаружи изменился, наступили сумерки.

Фрэнки не раздумывал и сразу полез в шкаф за ботинками. Майка на нем несколько припахла, и он сменил ее на кофту с длинными рукавами, поверх натянул стеганый пиджак с большими пластмассовыми пуговицами на непривычной стороне. Нашел немного денег, карту Манхэттена и связку ключей в верхнем ящичке комода, все это впихнул в карман. В гостиной из захватанного справочника списал себе адрес "Вирго", а потом подошел к выходной двери и убедился, что ключи подходят. Он колебался.

Не останавливайся, приказал он себе. Не надо думать. Иди.

Вдруг донесся телефонный звонок. Едва слышный. Один, второй. Фрэнки ринулся в гостиную и схватил трубку. Там гудела линия, а звонки продолжали раздаваться. Непонятно… Наконец он сообразил, что это из спальни, а когда вошел, вместо звонков услышал голос. Незнакомый голос. Галлюцинация?.. В комнате никого не было. Вскоре голос, женский, начал расхваливать достоинства микроволновой печки. Наконец до Фрэнки дошло… Расстроенный и смущенный своей глупостью, он подошел к телевизору и выдернул вилку из розетки. Потом вернулся к двери и, открыв, переступил порог.

Улица походила на улей, ничто здесь не умолкало и не останавливалось. Фрэнки вдруг захотел убежать, казалось, его вот-вот обнаружат и подвергнут осмеянию, если не хуже. Он весь сжался, готовый к встрече с суровой реальностью.

Но шли минуты и ничто не происходило. Наконец, набравшись храбрости, он ступил на тротуар, держась поближе к стене здания. Люди ходили кругом, и никто не обращал на него внимания. Удивительно. Только человек в круглой шапчонке вдруг предложил купить драгоценности, потрясая перед его лицом золотым колье. Фрэнки оцепенел, ему захотелось ударить этого человека. Когда торговец потянулся в карман за чем-то еще, Фрэнки ринулся на проезжую часть, и его чуть не сбила машина. Из окна посыпалась ругань, водитель бешено сигналил, тут же присоединились другие машины. На той стороне улицы Фрэнки споткнулся и случайно задел женщину, тащившую тяжелый пластиковый пакет, из которого торчали стебли зелени и ощипанная голова курицы. Женщина рассердилась, а Фрэнки поспешил прочь. Он пробрался сквозь толпу людей, заполонивших рынок, миновал несколько домов и наконец оказался у ворот швейной фабрики. Оттуда выходили группами женщины, о чем-то оживленно разговаривая между собой, их языка Фрэнки не знал. Вдруг ему захотелось вернуться домой, внушить себе, что он женщина, и жить как подобает. Но окружающие не смотрели на него, и Фрэнки шел дальше. В конце квартала увидел итальянский мясной магазин, там приземистая седая женщина освежевывала барашка. Рядом находился ювелирный магазин, за ним булочная. Из булочной вышел мужчина с жирными руками, он нес розовую коробку, перевязанную лентой. Внутрь поспешила дама в чалме и с собачкой.

Фрэнки остановился. Он прошел только один квартал, а уже заблудился. Если раньше он боялся быть замеченным в толпе, то теперь, увидев бедлам и хаос, страшился потеряться в ней.

Дойдя до угла, он вытащил карту и стал изучать. Выбрав наконец направление, пошел по боковой улице. Через полчаса почему-то оказался на прежнем месте. Боясь попросить помощи, боясь, что голос сразу выдаст его, он попытался еще раз. И вот награда — он у станции метро. Сел в поезд, но ему все казалось, что он в неправильном направлении. Доехав до Бруклина, все-таки не выдержал и обратился за разъяснениями к служащему. Оказалось, сложного ничего нет. Только вот рядом, слишком близко, стояли чужие люди, вагон был полный. Кто-то ущипнул его за задницу. Фрэнки оцепенел, не в силах проронить ни слова. Его ущипнули снова, и Фрэнки втиснулся в толпу, подальше, наконец объявили нужную станцию — и Фрэнки выскочил на свободу. Чувствовал он себя отвратительно, хотелось передохнуть. И он нырнул в первую попавшуюся закусочную, заказал себе бургер и содовую. Удивительно, когда он говорил что-нибудь, никто не обращал на него внимания, не посматривал украдкой и не глазел. Его груди и широкие бедра не вызывали насмешек, голос и одежда — тоже. Всем было наплевать, чем он занимается. Ты чувствуешь себя мужчиной, но у тебя внешность женщины, что ж, прекрасно. Нью-Йорк — город большой, места всем хватит. Добравшись до "Вирго", Фрэнки остановился в замешательстве. А заметив силуэт голой женщины на козырьке бара, совсем застыдился. И туго натянул концы пиджака. Оглядевшись по сторонам и собравшись с духом, вошел в бар.

Внутри было много народу, в воздухе стоял дым, пахло пивом. На платформе под музыку танцевала девушка. От стойки бара послышались возгласы одобрения, и мужчины стали совать деньги девушке за трусики. Фрэнки захотелось убежать: ему не нравился шум, он опять оказался в пугающем хаосе. Вдруг он заметил, что на него глазеют мужчины. Один из них вышел вперед и, нарочно натолкнувшись на Фрэнки и рассыпаясь в извинениях, положил руку ему на плечо. Фрэнки это не понравилось и он резким движением сбросил руку. Мужчина что-то пробурчал, но Фрэнки не расслышал слов, лицо его исказилось.

Чтобы не лезли эти типы, Фрэнки пошел в глубь бара. Хотелось выпить. Продвигаться вперед удавалось с трудом. Но ему повезло, и он приткнулся к стойке бара. Рядом мужчина, выше на голову, раскачиваясь и рассматривая ее искоса пьяными, залитыми кровью глазами, предложил заняться любовью.

— У меня есть пятьдесят долларов, — картавил он, нащупывая в кармане бумажки и вытаскивая мятый ком. — Что скажешь?

— Да пошел ты к черту, — ответил Фрэнки.

— Ну что ж ты так? — Мужчина тряс купюрой перед носом Фрэнки. — Пошли, конфетка. А личико твое мне знакомо… Ты не девственница.

— Кто я, это не твоего ума дело.

Мужчина глотнул остатки пива из бутылки и убрал ее на стойку бара. Улыбаясь, он снова полез в карман. — Вот еще пятьдесят, — и он поднял руку с двумя купюрами. — Сто долларов, да на них можно купить любую киску, в любое время, в любом месте.

Фрэнки всерьез, по-мужски разозлился, ему захотелось показать, кто здесь сильный. Пальцы сжались в кулак. — Я набью тебе морду, сморчок, если не оставишь меня в покое.

Мужчина расхохотался и показал свои кулаки, они были в два раза больше, чем у Фрэнки.

— Послушай, — проговорил Фрэнки, поняв, что преимущество не на его стороне. — Я не то, что ты себе представляешь. Я не женщина, а мужчина. Так что отстань от меня.

— У того полезли глаза на лоб, и он стал внимательно изучать выпуклости Фрэнки. Лицо расплылось в похотливой улыбке. — Это правда? Тогда я готов заплатить, чтобы с ребятами взглянуть на твое оборудование.

— Я не лгу.

Мужчина разгладил бумажки. — Сто долларов, только чтобы посмотреть.

Фрэнки опять оказался в западне. С одной стороны невероятное стремление напасть и победить, но было и что-то еще — сильное, таившееся в глубине души и заставлявшее съежиться от страха и как бы исчезнуть. Фрэнки огляделся по сторонам, надеясь увидеть дружескую поддержку. Но его встретили непристойные ухмылки и горящие похотью глаза. Он опять повернулся к мужчине с деньгами. Тот, казалось, с каждой секундой становился огромнее и страшнее.

Подавив в себе первобытный нерассуждающий страх, Фрэнки одной рукой выхватил у своего противника деньги, швырнул в воздух — тут же другой рукой перехватил этот раскрывающийся грязный цветок и засунул в зияющую перед ним пасть.

Когда мужчина пришел в себя от неожиданности, Фрэнки был уже в другом конце бара, он лихорадочно искал выход. Оглянувшись через плечо и отыскав взглядом лицо противника, красное и злое, Фрэнки толкнул дверь с табличкой "Выход".

Он увидел маленький коридор, упиравшийся в тяжелую металлическую дверь на засове. Сбоку была вторая дверь с табличкой "Только для служащих". Этот вход оказался незаперт, и Фрэнки вошел.

Комната была узкая и длинная, бетонный пол, высокий потолок из балок. Половину комнаты занимали стеллажи со спиртными напитками и пивом. Другая половина выглядела "жилой": два складных стула, большое зеркало, одежда на вешалках.

У Фрэнки перехватило дыхание. Он уже знал, что сейчас сделает. Сорвав со стеллажа ящик с виски и вытащив бутылку "Уайлд Терки", он сделал большой глоток. В горле обожгло, вскоре по животу разлилось тепло. Он отхлебнул еще.

Через несколько минут у дверей послышался шум. Фрэнки запаниковал, прижался спиной к стене, схватив бутылку за горло, готовый разбить ее и употребить как оружие. Дверь распахнулась и вошла девушка, молодая, голая, если не считать трусиков-шнурочков. Лицо ее перекосилось от удивления: не ожидала она увидеть здесь кого бы то ни было.

— Привет, — бросила девушка.

Фрэнки спрятал бутылку за спину, но она подошла и забрала ее.

— Мне надо выпить.

Она была высокая, тоненькая — явно недоедала — и чисто побритая. Просвечивали черные корни льняных волос, глаза у нее были зеленые, грудь с голубыми прожилками. Она села верхом на стул и отпила из бутылки. Фрэнки впервые смотрел на голую девушку.

— Говорят, ты заболела.

Фрэнки не ответил.

— Что, неправда? — девушка вернула бутылку.

— Я в порядке, — проговорил Фрэнки. — Мне сейчас лучше.

— Хочешь курнуть? — девушка перегнулась через вешалки с одеждой — дюжина дешевых платьев из ламе, пиджаки — и достала сигарету с марихуаной.

— У тебя есть зажигалка?

Фрэнки сунул руку в карман, там ничего не было. Девушка оттянула пальцем трусики-шнурочки, всмотрелась. — Здесь тоже нет.

— А вон там что? — спросил Фрэнки, показывая на пластмассовую подставку у зеркала. Потом подошел и, взяв книжечку с картонными спичками, подал девушке.

Девушка закурила и, глубоко затянувшись, прикрыла глаза. Через несколько мгновений из ее ноздрей повалил дым, она как будто изгоняла демонов. Фрэнки стало интересно, и он потянулся к сигарете.

Когда они докурили, девушка встала и, сняв платье с вешалки, прикинула на свое тело, не забыв встать в позу модели.

— Ну как, идет?

Фрэнки задумался. — Ты кто?

— …Тоже мне, вопросик. — Девушка закрыла глаза. — Сегодня я… дебютантка. Сегодня у меня праздник. Она повертела носком туфли. — Они раздают контракты — крошечные билетики с приглашением на "танец", девушки их носят на запястьях. Какой мальчик достанется мне? Джек Деннинг? — он собирается в Принстон. Или Тон Харви? — уезжает в Йель, готовится стать адвокатом. К кому попадет милашка Кристи? Кто отвезет ее к себе домой или уложит на заднем сиденье папочкиной машины?

Платье соскользнуло на пол, и девушка прикрыла грудь ладонями. Дразнящий жест, однако он не скрывал стыд и досаду. Она открыла глаза — на нее смотрел Фрэнки.

— Теперь твоя очередь, — проговорила она чуть смущенно.

Фрэнки не знал, что сказать. Их окружали стеллажи с алкоголем, надтреснутое зеркало, одежда на вешалках… Все это о чем-то ему говорило, но… Фрэнки только сейчас почувствовал боль в костяшках пальцев: оказалось, там ссадина. — Я ищу Кокса, — наконец нашелся он.

Девушка помолчала, а потом расхохоталась. — Тебе какого мопса — большого или маленького?

— Кокс, — повторил Фрэнки. — Он здесь работает вышибалой. Ты его видела?

— Сейчас его нет, — девушка продолжала хохотать, натягивая на себя платье с блестками, оно едва прикрывало ей бедра. — Ангел-хранитель сегодня оберегает птичек.

— Скоро появится?

— Мистер Кокс, — произнесла она, придавая имени особый акцент, — не соизволил ознакомить меня со своим распорядком. — Она склонилась к зеркалу и поправила волосы. — У вас интерес друг к другу?

— Мне необходимо с ним поговорить.

— И еще губную помаду, — пробормотала под нос девушка. Она полезла в карман и достала кошелек с зажимом. — Обязательно губную помаду.

Фрэнки наблюдал, как девушка подкрашивала губы, потом облизала их несколько раз, равномерно распределяя краску. Губы стали ярко красными и блестели, как ее платье.

— Теперь все, — закончила девушка. — Неплохо я смотрюсь?

— Хорошо. Просто чудесно.

— Полная любви, — она весело хихикнула. — Можешь не сомневаться.

— Там мужик один… — заторопился Фрэнки, боясь, что девушка уйдет. — У меня с ним был небольшой конфликт.

— Да, я видела.

— Он все еще там?

Она пожала плечами. — А почем мне знать. Может, давно свалил.

— Ты не могла бы выяснить для меня?

— Фрэнки, если я выйду, вернуться будет сложно. Ты это сама знаешь. Чего бы тебе не уйти черным ходом?

— Черным ходом?

— Послушай, мне пора, — и она направилась к выходу. — Я не хочу упустить свой шанс, занимаясь ради тебя каким-то придурком.

Девушка ушла. Фрэнки чуть не поплелся за ней: не хотелось оставаться одному. Однако остался, выпил еще виски и посмотрел на себя в зеркало. Оттуда на него смотрело не такое уж незнакомое лицо, как ему показалось в первый раз. Он поиграл с волной черных волос, провел пальцем по щеке. И поджал губы. Компаньонка? Наверное, это действие наркотика. Ты прелесть, сказал он девушке в зеркале. Может, ОН тоже прелесть.

Фрэнки ушел через дверь в конце коридора и оказался на узкой улочке. Доехал до центра на поезде. А дома был уже часам к девяти.

В дверях, возясь с ключами, он услышал музыку. Вошел — в нос ударил знакомый запах, такой же был у танцовщицы. Он пошел в гостиную, надеясь увидеть Терри, но там у софы стоял огромный негр. Фрэнки насторожился.

— А где Терри?

— Где-то там, — махнул рукой негр.

Не спуская глаз с незнакомца, Фрэнки прокричал в коридор. Из спальни донесся приглушенный ответ, и вскоре появился Терри. Он нес бумажный пакет — передав его Маркусу, хлопнулся на софу.

— Ну что, покурим?

Маркус молчал. Он наблюдал за Фрэнки, удивленный ее необычным поведением. Его поведение тоже начало чуточку меняться.

— Превосходнейше, — проговорил он наконец, горбясь, отчего стал казаться не таким уж высоким. У него в руке появилась дымящаяся сигара, и он предложил ее Фрэнки. Фрэнки отказался, тогда тот затянулся сам.

— Эй, люди, — обратился к ним Терри, — извольте сесть. Вы меня нервируете.

Фрэнки обжег его взглядом, но с места не сдвинулся. Маркус, кивнув, сел на софу.

— А ты что? — спросил Терри, уставясь на Фрэнки. — В чем дело?

— Не было там Кокса, — Фрэнки хотел рассказать подробнее, но мешало присутствие незнакомого гостя. Он вспомнил, как стремился вернуться сюда, в эту квартиру, хотел найти здесь защиту и утешение. Но здесь чужой человек, он опять в плену, ему нужно быть настороже.

У Маркуса были свои соображения на сей счет. Не важно, как давно они знают друг друга. Некоторые вещи стары как мир. Например, состояние тревоги или замкнутость в себе. Человек способен измениться в любую минуту. Он наблюдал это сотни раз. Он сидел на софе, подобрав ноги, руки на виду — состояние холодной уравновешенности, даже беззаботности, а за всем этим взвешенная работа мозга.

Все молчали, а Фрэнки, сложив руки, продолжал стоять в дверях, мысленно разрешая дилемму — уйти или остаться. Терри нервничал, напевая себе что-то под нос. Он сожалел, что не посвятил Маркуса в проблему Фрэнки. Ясно же, что-то уходит из-под его контроля. Это ему не нравилось. И он подошел к Фрэнки.

— Будь спокойна, Фрэнки, — зашептал он. — Маркус ни о чем не знает.

— Кто он?

— Наш друг. — Чтобы выглядеть естественно, Терри обнял ее за талию, Фрэнки пытался освободиться, но Терри держал крепко.

— Постарайся не устраивать сцену. Улыбайся.

— Я не хочу улыбаться. Скажи ему, чтобы ушел.

— Но он пришел совсем недавно.

— Все равно скажи.

Маркус поднял глаза. Терри немного растерялся.

— У нее болит голова, — проговорил он, запинаясь. — Дорогая, может, тебе лучше лечь?

Фрэнки не ответил. Маркус ожил, колени разъехались в стороны.

— Иди сюда, Фрэнки, — позвал он. Фрэнки не сдвинулся. — Ну иди же, — и он властно махнул рукой. — Мои руки могут избавить от любой боли.

Фрэнки как стоял, так и остался стоять.

— Ну же, — повторил Терри, ухмыляясь. — Может, он избавит тебя еще кое от чего.

Увидев реакцию Фрэнки, Маркус понял — она его принимает. Он встал и подошел сам. Фрэнки от его прикосновения внутренне сжался, Маркус это заметил. Он положил большую руку на ее узкую спину и, нежно обхватив другой талию, подвел к софе.

Потом его ладони легли Фрэнки на плечи, и под давлением он сел на пол. Фрэнки был не столько напуган, сколько злился на то, что поддался уговорам этих мужчин. Мышцы на спине напряглись до боли. Если у него только что голова не болела, то сейчас — вот, пожалуйста.

Маркус опустил руки Фрэнки на голову, растопырив пальцы. Упершись подушечками больших пальцев в основание черепа, а другими производя круговые движения, он массировал ей лоб, надбровные дуги, щеки, виски.

И Фрэнки почувствовал успокоение, веки быстро набухали и тяжелели. От прикосновения к мышечному тяжу на лице возникла ощутимая боль, и он вскрикнул, вскоре тело начало оседать, скатываясь к полу.

Послышался голос Терри, но что он говорил, Фрэнки не разобрал: Маркус закрыл ладонями его уши, образовав купол из пальцев — то нажимал, то расслаблял их. Вскоре Фрэнки почувствовал в голове просветление, и она как будто увеличилась.

Пальцы Маркуса перешли к шее, исследовали позвоночник. Наконец они нащупали чувствительный тяж и сдавили так, что Фрэнки выгнулся от боли. Маркус ослабил давление, продолжая массировать это место, пока боль не отступила. И руки переместились вниз.

— Сними пиджак, — попросил он.

Фрэнки повиновался, не желая прерывать приятный процесс. Маркус прошелся пальцами по мышцам от шеи до плеча, сминая их и оттягивая. Фрэнки чувствовал, как растворяется его плоть и кости, они становятся мягкими, наподобие вязкого теста или желе. Еще один глубокий вдох, и он свалился на пол.

Когда именно Маркус перестал массировать, Фрэнки не помнил: сознанием он был так далеко…

— Спасибо, — наконец пробормотал он не своим голосом.

— Голова уже не болит?

Фрэнки кивнул и открыл глаза. Комната казалась светлее. Пустая комната.

— А где Терри?

— Пошел купить пива.

Фрэнки снова кивнул, отсутствие Терри его беспокоило. С трудом поднявшись, он сел в кресле напротив софы.

— Где ты этому научился?

— Чему? — сцепив пальцы, Маркус крутил запястья. — А, это, — бросил он, уставив на нее два указательных пальца.

Фрэнки испугался: может, сказал что-то не так. Глаза Маркуса сделались большими.

— Эта работенка так себе. Маленькая регулировочка. Сменить масло, проверить тормоза, привести в чувство. Без задатка, платить в процессе. Это то, что я умею делать с завязанными глазами и руками за спиной. А вот большая работа, большая, то есть такая, ради которой они летают на моем самолете, шампанское, вооруженные коммандос, вот этот и этот… — голова Маркуса свисла набок, на лице ухмылка, руки рассекали воздух, как будто лепили что-то из глины. — Работы на неделю. Очень даже неплохо. Ты понимаешь. А потом… Все — суета. Я все понимаю. — Он вытянул руки вперед. — Вот оно, все здесь. Здесь и буду держать, пока ты не вернешься. А когда ты будешь готова… — Он щелкнул пальцами. — Ты придешь. Ты придешь, потому что увидишь, где ты есть. И твой разум будет здесь, потому что перед глазами все станет прозрачным — как стекло. Это и есть большая работа.

Фрэнки пытался понять, что же он говорит, в конце концов. Шутит, конечно, но не только, было что-то еще в этом странном трепе… Он все больше нравился ему, этот человек, и Фрэнки извинился за свое поведение.

— Мне было страшно.

Маркус молчал.

— Вхожу и вижу — здесь ты. А кто ты, не знаю.

Глаза Маркуса сузились, он изучал Фрэнки, ставшую для него загадкой. Возникли вопросы, но он их не задавал.

— Видишь ли, — произнес Фрэнки, — у меня память отшибло.

Он сказал это так просто, будто потерял не память, а ключ от квартиры. Фрэнки огорчился, ему хотелось выразиться иначе. Но ведь сказанное — правда. Как еще сказать, как описать то, что исчезло.

— Я ничего не помню.

Фрэнки пытался прочесть реакцию на лице Маркуса, но оно оставалось непроницаемым. Шли минуты, и он жалел, что вообще заговорил на эту тему. Чувствовал он себя смущенно и глупо.

— Я знал одного человека, с ним было, как с тобой, — наконец прервал молчание Маркус. Он приставил палец к виску, изображая пистолет. — Он выстрелил прямо сюда. Полбашки разнесло. Думали, мертвый, но мы его вытащили. Потом я видел его в больнице, он ничего не помнил. Говорить говорил, но не вникал в смысл. И глаза его, они видели, но что-то не то. Я что-нибудь рассказываю ему, а он смотрит и мотает головой, как будто силится найти потерянное.

Маркус замолчал. А потом, снова изобразив пистолет, сымитировал ртом оглушительный выстрел и послал мнимую пулю в стену. — Одна пуля способна оборвать жизнь человека. Один неверный шаг — и со всем покончено. — Он взглянул на Фрэнки. — Ты понимаешь, о чем я?

— Никакого оружия, — торопливо ответил Фрэнки. — У меня совсем не так. — Ему захотелось быть откровенным и все рассказать. Сумасшествие, конечно, но, может статься, этот человек поймет, хотя сам немного странный. — Однажды я проснулся — и ничего не могу вспомнить. Ничего, за исключением одной вещи. Это я знал точно.

Маркус кивнул, готовый выслушать тайну. Фрэнки склонился вперед и, прокашлявшись, зашептал.

— Я не Фрэнки, Маркус. Я выгляжу как она, разговариваю как она, но Я — не она. — Он вздохнул. — Я мужчина. Знаю, звучит дико, но это правда. Не понимаю, как это получилось и почему, но я мужчина. Внутри, внутри я мужчина.

Маркус слушал удивительно спокойно. Поначалу даже ухмыльнулся, но, заметив, насколько Фрэнки искренне говорит, посерьезнел. Он будто присутствовал на исповеди. — Мужчина… — повторил он.

Фрэнки кивнул.

Маркус встал и потянулся во весь огромный рост, выпячивая грудь, сжимая пальцы в кулаки и сгибая руки в локтях. — Мужчина? — спросил он громко.

Фрэнки испугался, но не убежал. Он сдвинулся на краешек кресла и сжал кулаки. — Здесь, — он приложил кулак к животу, потом к груди и голове. — Да, здесь я мужчина.

Маркус, сощурившись, обозревал его сверху. Лицо его оставалось спокойным, но только мышцы. Глаза были напряженные, взгляд тяжелый.

— Я думаю, с тобой нужно много работать.

Фрэнки улыбнулся. — Очень может быть.

Маркус отыскал окурок сигареты с марихуаной и зажег. Он расхаживал по комнате и теребил свою тонкую черную бородку — с таким же начесом, как на голове.

— Однажды к тетушке Орфе пришла дама, — начал рассказывать Маркус. — Это было летом, жара стояла такая, что хотелось скинуть все с себя и надолго залезть в прохладную реку. Только там было много пиявок, они могли присосаться, если торчать в воде долго. Я сидел у тетушки Орфы и чистил овощи. Сама тетушка занималась чем-то у плиты, когда вошла та женщина — молодая, приятная лицом. Ее определенно что-то мучило. Глаза тревожные, уставшие, как будто она не спала всю ночь. С ней — трое детей, одетых как для церкви. Девушка подошла к тетушке Орфе и заговорила тихонько, при этом все время смотрела в пол и переминалась с ноги на ногу. Она рассказала о своем муже: он хочет бросить ее и детей, уйти из дома. Что ей делать? Она в полном отчаянии.

— Вы знаете заклинания, вы все можете, тетушка Орфа. Помогите мне вернуть мужа, — молила она, нащупывая в складках платья долларовую бумажку и протягивая ей.

Тетушка Орфа внимательно осмотрела гостью, а потом усадила на стул. Дети выстроились рядом и смотрели большими глазами.

— Ты, милая, хочешь, чтобы он остался с тобой, — проговорила тетушка. — Тогда сделай так, чтобы он захотел остаться.

— О нем я хорошо забочусь, — жаловалась женщина. — Даже не могу понять, почему он уходит.

— Я о другом, — возразила тетушка. — Он владеет твоей душой. А ты постарайся, чтобы получилось наоборот. Тогда ты будешь владеть им.

Тетушка бросила взгляд на меня и вытерла руки фартуком.

— Начни вот как — заставь его волноваться. Для этого возьми пару его носков — не стирай их — вырежь пальцы и носи подмышками. Таскай с собой неделю, и он перепугается до смерти, не понимая, что с ним происходит. Через неделю он начнет искать, как же помочь себе. И вот здесь пойдет самое главное. Тебе потребуется острый нож. Пойди в скобяной магазин и купи любой, а еще найди кусок стали — неважно, какой он формы, просто пусть будет сталь. Возьми в руки этот кусок и назови его своим именем, потом воткни в середину мужнина следа, правого следа. Дальше возьми острый нож, свой новый нож, и скажи: "Я хочу, чтобы ты пересек ему путь. Я хочу, чтобы ты остановил его, я знаю — ты это можешь". Вложи в нож свои мысли, проговори: "Не дай ему уйти из дому без моей воли". Вонзи этот нож со всего маху в его левый след. После вытащи нож и закопай под карнизом лезвием вниз, забросай землей, сверху положи доску или кирпич, чтобы солнце не проникало. Твой муж до тех пор не уйдет из дому, пока ты сама этого не захочешь.

Женщина кивнула, глаза ее повеселели, в них появилась надежда. Тетушка Орфа спросила, все ли она поняла, та опять кивнула — да, поняла. Потом тетушка Орфа взяла долларовую бумажку и разгладила — так, чтобы девушка видела. Она сложила ее три раза — дважды вдоль и один раз поперек — и убрала в ящик. Женщина выдохнула воздух, как будто долго держала его в себе, затем встала и, поблагодарив тетушку Орфу, удалилась с детьми. Когда гости ушли, тетушка Орфа спросила меня, все ли я видел. Я ответил, что да.

— Хорошо. Это чистое заклинание, сынок. Не лезь в голову к людям, и они не будут тебя беспокоить. А если они тебя все-таки побеспокоят, сделай как велит природа, и они отстанут.

Маркус замолчал. Вскоре всплыло другое воспоминание. Он взглянул на Фрэнки.

— Все, что говорила мне тетушка Орфа, я стараюсь держать здесь, — и он стукнул себя по лбу. — Вот здесь.

— А что было потом с той женщиной?

— У нее все нормально.

— Ты видел ее?

— Не пришлось. Но тетушка Орфа в курсе дел. Заклинание помогло.

Маркус кивнул своим мыслям и снова принялся расхаживать — два шага от стены до стены — и Фрэнки подумал, что эта комната для него маловата. Создавалось впечатление, что жизнь у этого человека была достаточно тяжелой, он вынес многое и не сломался, а поэтому способен воспринимать любую правду, даже такую, как у него, Фрэнки. Однако хотелось, чтобы Маркус сам сказал — да, он верит ему.

Прошли минуты. Маркус, казалось, целиком ушел в себя. Фрэнки открыл было рот, но тут из коридора послышался шум. Вскоре в комнату ввалился Терри, одной рукой он сжимал мятый бумажный пакет, а в другой болталась коробочка с пиццей.

— Есть среди вас голодные?

Маркус перестал вымерять шаги. — Мне пора идти домой.

— Выпей банку пива, — предложил Терри, разрывая упаковку из шести штук и кидая ему банку. — И съешь кусок пиццы, а потом можешь уходить.

Маркус смотрел себе под ноги.

— Останься, — поддержал предложение Фрэнки. — Слушай, что тебе говорят.

— Я пропустил что-то интересное?

Фрэнки пожал плечами. Терри рассматривал Маркуса.

— Да вы, ребята, я вижу, разговаривали?

Маркус открыл пиво. Он был не дурак, чтобы вмешиваться в семейные дела.

— И что же она тебе рассказала?

Мамочка советовала не совать нос в чужие дела, иначе прищемит.

— Ты среди друзей, Маркус.

Тот одобрительно кивнул. — Именно об этом я только что думал.

— О чем это вы там шепчетесь? — спросил Фрэнки.

— Оливы, — пробормотал Терри, отдирая одну с завитком от пиццы. — Они от природы маленькие и круглые. Эти нолики символизируют мир, вы знали, что это так? Маленькие черные дырочки означают перемирие и гармонию.

— Что это ты болтаешь?

— Не глупи, Фрэнки. Я говорю о ветке оливы. О дурацкой ветке с оливами. — Он повернулся к Маркусу. — Здесь происходит черт знает что. Головы падают направо и налево.

— Я не могу слушать твой треп, — возмутился Фрэнки.

— Сама виновата, — заметил Терри.

Маркус допил пиво и взял в руки бумажный пакет. — Люди, встретимся позже.

Уходил он в напряженной тишине. Терри хотел было догнать его, но боялся получить щелчок по носу. Он устал от всего этого бардака. А Фрэнки опасался, что Маркус, возможно, не воспринял его всерьез. Опять душу застилало одиночество, и ему не хотелось терять это знакомство.

— У меня был неприятнейший момент в баре, — пожаловался он Терри.

— Кокс — неприятнейший тип.

— Его я не видел. Я тебе говорил. Но один мужик хотел подцепить меня. Противно.

Терри стало интересно, и Фрэнки рассказал о случае в баре. А когда дошел до того, как он ловко впихнул грязный ком в рот тому типу, Терри расхохотался.

— Но это уже нахальство, Фрэнки. Если мягко сказать.

— Возможно, но если бы я этого не сделал, он бы не оставил меня в покое.

— Ну, прицепился бы к кому-нибудь еще. Н-да… — он искоса взглянул на Фрэнки. — Подожди минутку.

Он вышел в коридор и присел на корточки. На нижних полках лежали книги по медицине: анатомия, патология, лекарственные препараты, хирургия. Он нашел книгу по урологии и понес в гостиную, там листал, пока не нашел раздел о пластических операциях и протезах. Красивые иллюстрации искусственных мошонок и пенисов, сделанных из толстых кусков кожи с внутренней поверхности бедра. Различные стадии операций, всевозможные формы и размеры яичек из полиуретана и силикона. Он показывал картинки, а Фрэнки было совсем не смешно.

— Ты утверждаешь, что у тебя есть пенис, — наседал Терри. — Может, такой же надувной, как один из этих. И большая волосатая мошонка. В следующий раз, когда к тебе пристанут, вытащи свои достоинства и потряси им в лицо. Они попадают в обморок, ей-богу.

— Прибереги эти острые ощущения для себя.

— Ну, не будь такой букой.

— Если еще раз кто пристанет, я пну его в яйца.

— Вот именно, чисто женская логика.

— Ты сделал бы то же самое, если б тебя прижали к стене.

— Я?.. — Он попытался представить себе эту картину. — Не знаю. Я бы, наверное, не стал.

— Ну… просто тебе никогда по-настоящему не угрожали.

— Не стану спорить. — Терри непроизвольно прикрыл руками гениталии. — Да об этом и думать-то больно.

Фрэнки кивком показал на книгу. — Как получилось, что ты такими вещами заинтересовался?

— Какими такими?

— Да вот, — Фрэнки ткнул в страницу. — Книжки у тебя необычные.

— Интересуюсь. Даже увлекся, можно сказать.

— Это то, чем ты занимаешься? Твоя работа?

Терри пожал плечами. — Я учился в медицинском институте.

— Ну и?..

— Трудно вообразить, да?

— Ты хотел стать врачом?

— Было такое. Несколько лет назад.

— А что помешало?

— Я решил, что лучше уж продавать книги.

Фрэнки не знал, можно ли ему верить. И снова задал тот же вопрос.

— Все это в прошлом, — отмахнулся Терри. — Сейчас мы говорим о тебе. У меня есть один вопрос. Что ты собираешься делать с тем человеком, когда мы найдем его. Распнешь, что ли?

— Думаю, что-то случится.

— Да? Например?

Фрэнки нахмурился. Вопрос его не испугал. — Посмотрим.

— А сейчас что, не знаешь?

— Ты уже усомнился? Не веришь?

Терри засмеялся. — Вера — это как вода в ладонях.

— Что-то случится. Не могу точно ничего сказать, но что-то будет. Должно произойти.

— Прекрасно. Только вот история эта затянулась, а конца не видно. Я хочу, чтобы было как прежде, Фрэнки. Ты мне нужна, как нужна женщина мужчине. — Он колебался. — Ты понимаешь хотя бы, о чем я? Я не могу ждать, нет больше сил.

— Мне нужно поговорить с Коксом.

— Да забудь ты Кокса. Подумай лучше обо мне.

— Я тоже хочу, чтобы побыстрее все закончилось. Даже больше, чем ты.

Терри смотрел с грустью — на ее глаза, полные решимости, на сладкие губы. Близок локоть…

— Есть мужики много хуже меня, Фрэнки. Я буду любить тебя, но дай мне надежду, хоть чуть-чуть.

— Ты не хочешь понять. Я говорю о другом.

— Ну ладно, что плохого в том, чтобы быть женщиной?

— Я не женщина.

— Но ты можешь ей быть. Можешь, если захочешь.

Фрэнки вздохнул. — Сделай милость, позвони в бар. Выясни, когда Кокс будет там. Чем раньше мы с этим покончим, тем лучше.

— Кокс — червяк. У него камни вместо мозгов.

— Вот и поговори с ним. — Он узнал номер телефона в справочной, набрал, там ответили, и он передал трубку. Было едва слышно. Терри пришлось кричать.

— Послезавтра, — сообщил он, — положив трубку.

Фрэнки поблагодарил. — И прошу еще об одном одолжении, — проговорил он. — Можно, сегодня ночью я буду спать в постели?

Подобная вежливость удивила Терри. Казалось, это нечто не из их жизни. — Конечно, конечно.

Фрэнки направился к выходу из комнаты, но резко остановился: его окликнул Терри.

— Да?

— Помни, что я сказал тебе, Фрэнки. Я могу облизываться, но не бесконечно долго. Я не дурак. Помни это.

— Я учту, — ответил Фрэнки.

— Помни… — бормотал он, а она уходила по коридору, унося с собой груз его озабоченности и несбывшихся желаний. — Постарайся…

Глава 8

Спустя два дня они вышли в город, просто поесть. Дул мягкий полуденный ветерок. Терри надел под пиджак рубашку с короткими рукавами, а Фрэнки — просторный свитер, спадавший ниже пояса и скрывавший женские формы. Он покорно надел женскую одежду, думал, так будет меньше заметен в обществе. Он также научился управлять равновесием "чужого" тела, что поначалу казалось непривычным и даже опасным. Вот-вот свалится, но Фрэнки успевал отвести таз и бедра назад, осторожно семеня болезненно ноющими ногами. Стоило уяснить, что тело ведет себя прекрасно, если о нем не думать, и все стало, в общем-то, получаться. Правда, не обошлось без казусов. Первый случился на тротуаре рядом с их домом. Фрэнки тогда успел восстановить равновесие. Но через несколько кварталов он вдруг споткнулся и рухнул Терри на руки. Они сразу же отстранились друг от друга, бормоча извинения, хотя Терри, откровенно говоря, не терпелось сорвать с нее одежды. Проснувшись утром, он сразу почувствовал напряжение в паху, так и мучился с тех пор. Голод полыхал такой зверский, что он готов был схватить первую попавшуюся плоть и насытиться.

Он повел Фрэнки в ресторан на Макдоугал, погода стояла прекрасная, и они сели снаружи. Группа дошкольников вязала петли на длинной веревке по другую сторону улицы. Фрэнки заказал себе сэндвич, а Терри — салат по-шефски и попросил посыпать его селитрой.

Официантка была молоденькая, едва закончила школу. Она покорно записала у себя: "За дополнительную услугу плюс пятьдесят центов".

— Это скорее вычитание из моего кармана, — возразил Терри.

Она неуверенно улыбнулась, и он ей подмигнул.

— Какая хорошенькая, — восхитился Терри, когда девушка ушла.

— Зачем ты это заказал?

— Что? Тебе тоже? Селитра, сообщаю тебе, мужчина, подавляет желание, ее боится Онан. Хотя вообще-то штука ядовитая, если в чистом виде…

— Не понимаю, о чем ты?

— А я думал, ты мужчина. — Терри злобно ухмыльнулся. — Селитра держит в строгом теле, или как там говорят… Ты ешь, и она проникает тебе в член, в твой инструмент. Это как посыпать соль птице на хвост, чтобы она не улетела.

— Ну и как, помогает?

— Очень остроумный вопрос, — он склонился над столом, шепча ей что-то на ухо. Фрэнки придвинулся, напрягая слух. — Лучше бы ты подумала, отчего мужчине вдруг понадобилось такое средство.

Фрэнки не успел ничего сообразить, появилась официантка.

— Извините, но шеф говорит, что у нас нет селитры. — Она понизила голос. — Подозреваю, он вообще не знает, что это такое.

— В таком случае принесите йохимбе, — распорядился Терри.

— Ну, вряд ли это у нас есть.

— Не приставай к девушке, — возмутился Фрэнки.

— Я не пристаю, — он поймал взгляд официантки. — Терри Коннор, — представился он, протягивая руку. — А вас как зовут?

— Линда.

— Вы хорошая официантка, Линда. Вы мне нравитесь. Если б я не был с моей матушкой, то пошел бы с вами.

Девушка, видно, оказалась глуповатая. Заученно улыбнувшись, она сообщила, что принесет заказ как только он будет готов, тут же повернулась и ушла.

Фрэнки сверлил Терри глазами. — Ты жестокий.

— Ну давай, устрой истерику.

— Терри, я этого больше не потерплю.

— Тогда останови меня. Ты можешь. В любое время.

— Я бы хотел, поверь. — Он махнул салфеткой. — Извини. Это все, что я могу сделать.

Терри молчал.

— А что такое йохимбе?

— Ничего.

— Хочешь, чтобы я ушел, да? Не проблема…

— Это дерево. Растет в Африке. Его кора содержит алкалоиды симпатомиметического и гипотензивного действия.

— Я все понял, разумеется.

— Эта штука усиливает половое влечение, Фрэнки. Превращает человека в секс-машину. Или заставляет влюбиться в первую попавшуюся. Не знаю. Я еще не пробовал.

— Ты уверен, что тебе это нужно?

— Кому-то одному из нас нужно, это точно.

Официантка принесла заказ. Они поели. Потом Терри рассчитался, долго кокетничал с девушкой, а на прощанье выдал ей щедрые чаевые. Когда они вышли на улицу, Терри сообщил, что уходит по делам.

— А я отправлюсь в "Вирго", — заявил Фрэнки.

— Что ж, в добрый путь.

— Не мешало бы мне помочь.

— Я помог тебе один раз.

— Ну пожалуйста, прошу тебя.

Трудно было устоять перед дрожащим голосом и умоляющими глазами.

— Ну хорошо. Только сначала я сделаю одно дело. А потом — вместе в "Вирго". Коксом будешь заниматься сама.

— Договорились. Когда вернешься домой?

— Когда вернусь… через час, а может, через два.

— Я буду ждать.

Они смотрели друг на друга, обоим было неловко. В Терри росло возбуждение, но иного рода — хотелось схватить Фрэнки и вбить кое-какие чувства ей в башку. Преподать хороший урок. Игральные кости в чаше… подумал он с мрачным юмором и, повернувшись, ушел, а она осталась стоять.

К пяти вечера Терри добрался до конторы таксопарка "Центр". Снаружи было полно народу, такси въезжали и выезжали, парковались они в два ряда, на заправку выстроилась очередь. Терри побежал наверх через две ступеньки, но на втором этаже сбавил ход. Рядом с офисом толпились люди, он обошел одну группку водителей, потом протиснулся сквозь другую к дверям. Внутри было еще хуже, одни сдавали квитанции, другие выкладывали наличные. Босс всем умело управлял.

Терри приткнулся сзади, он прислушивался, как выкликают фамилии, и прослеживал глазами, кому они принадлежат. Но из-за шума пришлось протиснуться к самой конторке.

— Помните меня? — спросил он диспетчера, улучив момент.

Тот на секунду скосил глаза и тут же вернулся к своим делам. — Что вам нужно?

— Моя девушка потеряла кольцо. Вы сказали подойти.

— Мне никто ничего не сдавал.

— Вы обещали, что я могу сам осмотреть такси.

— Я обещал? — он считал деньги. — Я, должно быть, тогда рехнулся.

— Вы сказали, что я мог бы поговорить с таксистом, мистером Дэггу.

— Эй, Кастилло! — босс уставился на человека в дверях. — Ты должен мне десять долларов.

— Я ж отдал тебе пятьдесят, — проревел человек в спортивной шапочке.

— Пятьдесят сегодня. Но десять долларов ты должен с прошлой недели.

— У меня нет, — проскулил тот, выворачивая карманы и поднимая смиренно руки. — Принесу завтра.

— Если завтра не вернешь десять, — мрачно проговорил диспетчер, — послезавтра отдашь пятнадцать.

— Какой щедрый, — буркнул таксист и, надвинув на глаза шапочку, стал спускаться по лестнице.

Вдруг зазвонил телефон, но все его проигнорировали.

— Мне нужна ваша помощь, — напомнил Терри.

— У меня недостача в десять долларов. — Он принялся подписывать квитанции.

— Кольцо… — настаивал Терри. — Это очень важно для моей девушки. Фамильная драгоценность…

— И, вероятно, кольцо очень дорогое. Вот я… небогатый человек…

Терри нащупал в кармане пять долларов и, спрятав в ладони, протянул через конторку. Диспетчер взял бумажку, спокойно осмотрел и спрятал.

— Ну вот, теперь мне не хватает только пяти долларов.

Терри нахмурился и вытащил еще пятерку. Тот взял, выражение его лица при этом нисколько не изменилось.

— Джон Дэггу, — крикнул он мужчину, только что сдавшего пятьдесят долларов. — Задержись-ка на минутку.

Джон Дэггу, остановившись уже в дверях, повернул назад. Он был на полфута ниже Терри, смуглокожий, с аккуратно подстриженными усиками, лет пятидесяти с небольшим. — Ну что еще?

— Тут с тобой хотят поговорить.

Дэггу вопросительно взглянул на босса, потом на Терри. — Кто вы?

— Есть где приткнуться, чтобы мы могли поговорить?

— Ну, говори.

— Разговор деликатный, не хотелось бы здесь.

Мужчина смерил его взглядом. И, ничего не говоря, повернулся к выходу. Терри последовал за ним вниз по ступенькам, через ворота, на стоянку. Дэггу шел короткими жесткими шагами; несмотря на небольшой рост, он казался крепким. На стоянке он остановился рядом с "Шевроле Импала". Одно стекло надтреснуто, за ним рычал доберман, пытавшийся просунуть морду в щель. Терри приблизился, и пес недобро залаял.

— Какой он большой, — заметил Терри, решив показать, что не испугался. У Дэггу, похоже, не было желания усмирить свою собаку. И Терри решил больше об этом не думать. — Я ищу двух мужчин. Пару дней назад они сели в ваше такси у бара "Вирго".

Дэггу рассматривал свои ногти.

— Вы знаете этот бар?

— Я вожу такси уже тридцать лет, — ответил тот. — Спроси лучше, чего я не знаю.

— Вы, наверное, запомнили тех мужчин.

Дэггу поднял глаза на Терри. — Каких мужчин?

— Лет сорока — пятидесяти. В костюмах. Один был сильно пьян. Это произошло первого апреля в два часа ночи.

— Первого… ночью…

— Да. Они сели в такси. Я пытаюсь выяснить, куда они уехали.

— Пытаешься выяснить, говоришь?

— Они кое-что забрали, — продолжал объяснять Терри. — Вернее, украли у моей девушки. Нам очень важно вернуть это обратно. — Он понимал, что говорит неубедительно, но он с самого начала решил не впутывать Фрэнки. Уж лучше казаться слабым, чем выставить себя смешным.

Дэггу прислонился к машине и сложил руки. Доберман не умолкал.

— Мне нужно с ними только поговорить, но беда в том, что я не знаю, где они живут. Я так надеюсь, что вы мне поможете…

— Значит, не знаешь, где они живут?..

Терри подумал, что весь разговор бессмыслен. Он только теряет время. — Это непростая просьба, я знаю, но я готов вам заплатить.

— Готов заплатить, да?

— Пожалуйста, — в голосе Терри зазвучало раздражение. — Я не шучу.

Дэггу внимательно изучал его. Таксиста явно что-то смущало. — Сдается мне, здесь попахивает полицией.

— Ну что вы, нет, конечно.

— Попахивает, а?

— Нет, — решительно ответил Терри. — Это не так. Вы не поверите мне, если я расскажу.

Дэггу погладил усы. — Сколько дашь?

Терри полез в карман, вытащил две бумажки по десять долларов и отдал Дэггу.

— Молчать, Майор! — скомандовал тот собаке. — Сидеть! — пес сразу утих и свернулся на переднем сиденье.

— Мне нужно еще двадцать, — заявил таксист.

Терри понял, что его надувают. И отдал последние десять.

— Это все, что у меня осталось.

Без лишних слов Дэггу сунул деньги себе в карман. — Некоторых пассажиров забываешь сразу, а других вот помнишь. Бродвей 15, "Вирго", так?

Терри кивнул.

— Один едва стоял на ногах. Я и его друг впихнули его в машину. А потом помогли выйти. Ему было уже лучше. — Он поковырялся в зубах. — Я отвез их на Семьдесят вторую улицу, рядом с парком, дом называется "Элвей".

— Они вместе вышли?

Дэггу кивнул. — Он шел сам, но очень неуверенно, второй поддерживал его за талию.

— А как они выглядели — вы обратили внимание?

— Тот, что пьяный… у него черные волосы. Думаю, он-то и живет там. Оба были хорошо одеты. Правда, чаевых дали мало.

— Может, имя какое-нибудь запомнили?

Таксист отрицательно помотал головой и взглянул на часы. — Я теряю деньги, болтая тут с вами.

— Я дал вам тридцать долларов.

Глаза Дэггу сузились, можно было понять, что все то, что происходило раньше, к нынешнему моменту отношения не имеет.

— "Элвей", — повторил Терри, пытаясь вызвать таксиста на разговор.

Дэггу не отреагировал. Он крикнул что-то своей собаке и пошел к машине. Терри потянулся за ним, хотелось узнать побольше, но как подступиться… Водитель сел в машину, завел мотор, поправил зеркало заднего вида. И приспустил стекло.

Терри машинально склонился к окну, и они встретились лицом к лицу. — Не могли бы вы подбросить меня туда?

— А деньги есть?

Терри порылся в карманах. — Только мелочь. Все остальное я вам уже отдал.

— Чтобы туда добраться, нужно пять-шесть долларов.

— Ну… — вымолвил Терри. — Не будьте таким скрягой.

Это был отнюдь не дипломатичный ход. Дэггу включил скорость и, не меняя выражения лица, нажал на педаль газа. Машина рванула вперед — Терри резко отбросило. Он громко выругался, на него стали оглядываться. А, плевать! В окне второго этажа он заметил лицо диспетчера. Терри показал ему кулак с выставленным средним пальцем. И ушел.

До "Элвей" он добрался пешком. То был долгий и утомительный путь, во время которого он выплеснул все свое негодование и злобу. В основном эти чувства относились к Фрэнки, но также и к таксисту, его боссу, перепадало также случайным прохожим. В какой-то момент он хотел уже отступиться, но цель была близка. Джонс, что живет в "Элвей". Терри смаковал имя и название места. Он его почти что нашел, скоро со странной историей Фрэнки будет покончено. Так или иначе, все близится к благополучному завершению.

Дом, к которому он подошел, очень его удивил. Он ожидал увидеть скромный домик в два-три этажа, на несколько недорогих квартир. Но "Элвей" — это ж гигант. Минимум тридцать этажей, роскошный каменный фасад с витиеватыми карнизами. В сторону тротуара выдавался навес, на нем название здания, написанное красивыми буквами. Рядом с латунным столбом стоял швейцар, весь в зеленом — фуражка, китель с щегольскими эполетами в желтой бахроме. На брючинах по бокам тянулись желтые плетеные полосы. Он скучающе смотрел в сторону улицы.

— Добрый вечер.

Швейцар уклончиво кивнул. Терри думал, с чего же начать.

— Это "Элвей"? — спросил он, хотя название значилось не только на навесе, оно было выгравировано на латунной табличке рядом с дверью.

— Да, это "Элвей", — ответили ему ровным голосом.

— Какой огромный дом.

Швейцар взглянул на Терри. — Чем могу быть вам полезен?

— Я ищу одного мужчину.

— Здесь много мужчин. Как, впрочем, и женщин.

— Его зовут Джонс.

Швейцар, подумав, кивнул в сторону фойе. — Поговорите лучше с мистером Хоуком.

Он отпер ключом дверь и проводил Терри к вечернему менеджеру — им оказался человек с подозрительным взглядом, бывший полицейский. Менеджер никоим образом не хотел говорить что-либо о жильцах, особенно тому, кто одет в джинсы и рубашку типа майки и к тому же небрит. Выслушав историю о потерянном кольце, он только укрепился в своем недоверии. Минут через пять он уже велел Терри убираться. Терри упорствовал. Тогда менеджер, выйдя из-за конторки, стал подталкивать непрошеного гостя к выходу. Терри вырвался.

— Не трогай меня.

— Даю вам десять секунд, чтобы убрались с моих глаз.

— Да пошел ты…

— …Пять…

— И семья твоя тоже.

Менеджер сильно его толкнул, Терри развернуло вокруг оси. Он хотел было ответить, но кто-то крепко схватил его сзади.

— Убери отсюда эту скотину, — распорядился менеджер, — а то я его научу манерам.

Швейцар встал между ними и осторожно вытеснил Терри наружу. Он был человек сильный, но не злой. В нескольких ярдах от дома он отпустил Терри.

— Я вызову полицию, — ярился Терри. — И засажу этого сукиного сына куда надо.

— Шли бы лучше домой.

— Я всего лишь пытаюсь помочь своей девушке. — Он пнул покрышку автомобиля. — Что в этом преступного? Какое право имеет этот болван лапать меня руками?

Швейцар поправлял свой костюм. — Возвращайтесь домой, приведите себя в порядок.

— К черту! К черту всех!

Он продолжал браниться, уходя прочь, проклинал этот город с его мелкими людишками, диспетчера в таксопарке, Дэггу и этого ублюдка. Все они дерьмо поганое. Терри мысленно загнал их всех в загон. Посадил на цепь и мстил им. А они умоляли…

Фрэнки во всем виновата. Это она сделала его дураком, выставила на посмешище и унизила. Вина лежит на ней. Она заплатит ему, за все заплатит.

Глава 9

Цена выживания

Шарль Бодлер, французский поэт и эссеист середины девятнадцатого века, был тонкий наблюдатель и аналитик своего времени. Свои взгляды он не боялся выражать открыто. Перед смертью он опубликовал статью в одном из журналов, под рубрикой "Манеры и женщины".

Там он перечислил черты, которые, по его мнению, составляют основу женской привлекательности: пресыщенность, скука, легкомыслие, бесстыдство, безразличие, самоанализ, надменность, своенравие, непослушание, хворость. Кошачий тип, в котором сочетаются ребячество, беззаботность и злость.

Бодлер написал эту статью, будучи тяжело больным. Сифилис, которым он заразился в молодости, прогрессировал в мозгу, производя там огромные разрушения. Естественно, умственные способности его сильно пострадали. Высказывания Бодлера вызывали у публики смех.

В журнале "Личность и социальная психология" была напечатана статья исследователя Каннингхэма, предлагавшая интересный научный подход. Автор описывает два эксперимента по социобиологии красоты женского лица. В первом эксперименте семьдесят пять американских студентов мужского пола были приглашены оценить физическую привлекательность пятидесяти девушек, изображенных на фотографиях. Почти половина фотографий была взята из ежегодного альбома студенток-выпускниц, вторая половина — из альбома международного конкурса красоты "Мисс Вселенная". Параллельно с регистрацией оценок привлекательности группа исследователей производила микрометром всевозможные измерения черт лица с точностью до 0,05 миллиметра.

Во втором эксперименте разные группы мужчин оценивали шестнадцать из вышеупомянутых фотографий с точки зрения личных характеристик девушек, кроме того, по шестибалльной шкале мужчины должны были описать свое мнение о девушках, подразделяя его на следующие характеристики: 1) сообразительная-тугодумка, 2) общительная-необщительная, 3) напористая-покорная, 4) скромная-тщеславная, 5) пустая-интересная, 6) практически здоровая — очень болезненная. Мужчин также просили указать, какие девушки на шестнадцати фотографиях больше склонны, с их точки зрения, к следующим действиям, перечисленным по номерам. Первые три касались денежных трансакций: взять взаймы пятьсот долларов для ремонта машины; вручить на день рождения подарок стоимостью сто долларов; взять совместный заем в десять тысяч долларов для начала предпринимательской деятельности. Три других пункта относились к различным уровням самопожертвования: помочь погрузить мебель для переезда в другую часть города; пожертвовать пинту крови; пожертвовать почку. Еще три отражали физический риск: броситься в воду и спасти женщину в полумиле от берега; вытащить ее со второго этажа горящего здания; прыгнуть на ручную гранату, у которой выдернута чека. Три последних пункта посвящались ухаживанию и продолжению рода: какую девушку они хотели бы пригласить на ужин вдвоем, для сексуального общения, для воспитания детей.

Результаты подтвердили прежние исследования, а также гипотезу самого автора. Мужчины предпочитают девушек с большими широко расставленными глазами, маленьким носом и подбородком. Эти характеристики лица соответствуют лицам новорожденных (первых месяцев жизни). Они пробуждают в мужчинах стремление заботиться, утешать, ласкать. Мужчин также привлекают девушки со зрелыми чертами лица — широкие скулы, узкие щеки, а также большие зрачки, высокие надбровные дуги и широкая улыбка. Мужчинам нравятся умные, общительные и напористые девушки, не склонные к частым болезням и предпочитающие внебрачную связь. Их имущественное положение должно быть таким, чтобы они не слишком думали о деньгах партнера. Черты новорожденных — широкая улыбка, расширенные зрачки — лучшие показатели плодовитости. Возможно, потому что широкая улыбка означает дружелюбие и восприимчивость, расширенные зрачки — сексуальное возбуждение. Сочетание зрелых черт и черт новорожденного — верный признак того, что девушка максимально готова к спариванию.

Автор сделал вывод, что привлекательные девушки, оцененные в других исследованиях как высокодоминантные по признаку лидерства, фактически склонны к самопожертвованию и физическому риску, а равно к работе, встречам, сексу и воспитанию детей. Отсюда заключение автора, что привлекательные черты лица — это фактор выживания у взрослых.

* * *

После обеда в ресторане Фрэнки вернулся домой и стал ждать Терри. Он пролистал множество журналов. Посидел у телевизора. Через каждые пять минут вскакивал и смотрел на часы.

Прошел час, потом другой. Он долго расхаживал по комнате. Посмотрел на часы в кухне: половина седьмого. Выждал еще пятнадцать минут, потом накинул пиджак и вышел.

Фрэнки сел в метро до "Вирго", без четверти восемь был уже на месте. В баре, как обычно, было сильно накурено и шумно, мужчины толпились у платформы и возбужденно выкрикивали что-то старательно танцующей девушке — совсем молоденькой, моложе той, что Фрэнки видел здесь раньше. Чтобы не попасться на глаза мужчинам, Фрэнки сразу прошел к стойке бара. Бармен — седой, на щеках лопнувшие капилляры — обслуживал клиентов.

— Рад снова видеть тебя здесь, — приветствовал бармен. — Я хочу сказать — рад, что у тебя все в порядке.

— Ты — Тед?

Бармен поднял глаза. — Так зовут меня с рождения.

— Маленькая проверочка, — отшутился Фрэнки. — Люди меняются так быстро в последнее время.

— Да, любой старикан скажет то же самое.

— Это истина, независимо от того, молод ты или стар.

— Неужели? — засмеялся Тед. — Тебе если дать еще пару выходных — вернешься и будешь учить старика жизни.

— У тебя есть виски, Тед?

— В этом-то баре?.. — Тед плеснул в стакан и отвлекся на других клиентов. Фрэнки пил понемногу, вскоре вернулся Тед.

— Я ищу Кокса.

— Тут он где-то. А ты разве не встретилась с ним, когда вошла?

— Гм-м…

Тед привстал на цыпочках и посмотрел поверх голов у стойки. — Да он там, у двери.

Фрэнки из-за маленького роста ничего не увидел. Поставив стакан, он пошел искать Кокса.

Найти его оказалось несложно. В дверях стоял мужчина, его грудь и плечи были шире и мощнее, чем у любого из гостей. Яркий галстук, сшитый на заказ костюм, коротко стриженные волосы, ровная густая борода и не сходящая с лица полуулыбка…

— Фрэнки! — воскликнул Кокс, увидев ее. — Я по тебе скучал. Рад, что ты опять здесь.

— Ты Кокс?

Он рассмеялся. — Ну, выпьешь чего-нибудь?

У стойки Кокс заказал ей и себе.

— Как ты, отдохнула немного?

Фрэнки пожал плечами. — У меня чуть чердак не поехал.

— Да, — вздохнул Кокс. — Мне тоже не легко. — Он поигрывал стаканом. — У нас сейчас сложности, девочка Фрэнки. Розалина уже не выступает. — Он кивнул на платформу. — Шоуна вот только. Нам нужна помощь.

Фрэнки кивнул.

— Я знал, что ты не откажешь.

— Ты просишь меня помочь?

Кокс осмотрелся. — Здесь кто-то еще есть?

Фрэнки это показалось очень странным, он даже не поверил. — Забудь об этом. Я пришел из-за тебя, Кокс. Больше мне здесь ничего не нужно.

— Из-за меня, Кокса? — Он положил ладонь ей на загривок. — Я Джерри, Фрэнки. Для всех девочек.

— Ну хорошо, Джерри. Послушай, Джерри. Мы можем уйти отсюда? То, что я хочу тебе сказать, это личное…

— Конечно. — Оставив нетронутым виски, он обнял Фрэнки за плечи и повел в глубь бара. Они шли беспрепятственно, толпа расступалась, все понимали, кто здесь кто и кем владеет. За это Фрэнки был ему благодарен и, хотя Терри предостерегал его, находил Кокса приятным.

В комнате, скрытой от посторонних глаз, Фрэнки сел на стул. Взвинченные нервы незаметно обмякли — влияние алкоголя. — Мне нужна твоя помощь, Джерри.

Кокс прислонился к закрытой двери.

— Ты помнишь ту ночь, когда у меня был обморок? — спросил Фрэнки. — В бар тогда пришел один мужик, он тоже упал, почти в ту же минуту.

— Ты была пьяна.

— Да, возможно. Мужик тоже был пьян. Мне кажется, он что-то мне подбросил.

Кокса это рассмешило. — Ну совсем как в кино.

— Мне надо найти его, Джерри. Я хочу отплатить ему тем же.

— Да? А как ты собираешься отплатить?

— Еще не знаю. Найду — видно будет.

Кокс оценивал ситуацию. — Ну, и зачем нужен я?

— Ты всегда стоишь на входе. Знаешь, кто пришел, кто ушел.

— Ну и?..

— Я думаю, ты сможешь его узнать, если он еще появится. Позвонишь мне?

— Позвонить тебе?

— Да. Я хочу поговорить с этим сукиным сыном.

Кокс задумался. Чего-то он здесь не понимал, но, может, это и не имело значения. Не знаю, о чем она говорит, но с выгодой использовать это можно.

— Давай нюхнем кокаинчику, — предложил Кокс, оттягивая время. Он вытащил из кармана все необходимое, насыпал восемь дорожек и быстро втянул четыре носом. Потом протянул Фрэнки маленькую стеклянную трубочку. Фрэнки замер, не зная, что делать.

— Ну, давай, — буркнул Кокс. — Эта штука — высокий класс.

— Что это?

— А ты как думаешь? — Кокс почесал нос. — Чистое, сладкое. Ну, давай.

Он настойчиво размахивал трубкой, и Фрэнки почувствовал — что-то в его жизни поставлено на карту, лучше согласиться: он втянул носом кристаллы, как только что делал Кокс. В носу обожгло, сразу вся чувствительность исчезла. Через минуту стало пощипывать во всем теле.

— Отличный, да? — Кокс зашел за стеллажи с алкоголем и принес бутылку "Джонни Уокера". Налил рюмку и протянул Фрэнки.

— За счет заведения.

Удивительное ощущение, если пить алкоголь после кокаина — будто глотаешь воду. Фрэнки еще пару раз приложился к бутылке и заметно опьянел.

— Я вот о чем думаю, Фрэнки, — продолжил разговор Кокс. — Голос его казался непривычно оживленным и убедительным. Ты нуждаешься в моей помощи, я нуждаюсь в твоей. Вот и поможем друг другу, идет?

Фрэнки нравился Кокс, хотя он понятия не имел, о чем тот говорит. Ему было хорошо, и он согласно закивал.

— Я буду искать того мужика, никаких возражений. Как только он появится у нас, я сразу дам тебе знать.

— Он у меня что-то забрал, — сообщил Фрэнки. — А я заберу у него… Я не знаю… Что-то тогда произошло… Это несправедливо. Ты понимаешь, о чем я?

— Думаю, что да. Мы найдем того мужика и разгадаем твою загадку. — Он положил руки на стул, на котором сидела Фрэнки, и посмотрел на нее сверху. — А сейчас поговорим о другом: ты должна мне помочь.

— Ну конечно, Джерри.

— Ты нам станцуешь. — Он посмотрел на часы. — Через пять минут тебе выходить на сцену.

Фрэнки засмеялся шутке, но, подняв глаза, увидел, что Кокс серьезен.

— Так ведь сказано уже, я здесь не для того, чтобы танцевать.

— Это было тогда. А сейчас ты станцуешь. Мы же договорились. Разве не так?

— Ты не предупредил.

— Не обостряй ситуацию, девочка Фрэнки.

— Но я не танцовщица, — голос его прозвучал жалобно.

— Кто это тебе такую байку рассказал? Ты самая лучшая, моя девочка. Лучшая из лучших. — Он легко поднял ее за руки и оставил стоящей. — Тебе помочь одеться?

— Я в одежде. — Из живота накатывал хохот. — Это глупо.

Кокс расстегнул ей пиджак. — Моя работа — присматривать за людьми. Твоя работа — танцевать. Подними руки. Не заставляй меня просить дважды.

Фрэнки не подчинился, но сопротивляться Коксу было бесполезно, и свитер легко упал на пол. В теле от алкоголя и кокаина растеклась слабость. Чувствовал он себя свободно, легко, раскованно. Но он мужчина, а не танцовщица-стриптизница.

Он отшатнулся к стене и, прижавшись спиной, решительно скрестил руки. — Я готов на предложение, — пробормотал он пьяным голосом. Но не на принуждение.

— Я предлагаю тебе снять одежду и надеть вот это. — Кокс снял с вешалки тонюсенькие трусики-шнурочки.

— Я не о том говорю.

Кокс взглянул на часы. — Осталось три минуты.

Фрэнки сел, скатившись по стене, и притупленным рассудком отчаянно пытался соображать. Но не получалось. Более того, все казалось не таким уж важным.

Кокс разбросал в стороны ее руки и с треском рванул кофточку — полетели пуговицы. Он заулыбался, увидев свободно колыхавшиеся груди.

— Стой спокойно, — бросил он, придавливая ее плечом к стене. — А сейчас снимем штаны.

Фрэнки буквально вцепился в них, но Кокс этого даже не заметил. Быстро свел руки к лодыжкам и приказал сесть. Потом стащил обувь, носки и брюки и раскидал по комнате.

— Нижнее белье тоже.

Здесь Фрэнки очень воспротивился, но куда ему, если в голове все онемело.

Кокс снял с нее трусики, надел "шнурочки" и велел встать. На этот раз Фрэнки повиновался. Кокс опять взглянул на часы.

— Меньше трех минут, — проговорил он с гордостью. — Едва успели. Неплохо, если учесть, что ты нанюхалась.

— Мне холодно, — пробормотал Фрэнки.

— Глотни еще, — он протянул ей бутылку, потом отставил в сторону. — Ты хорошо выглядишь, девочка. Выйдешь, станцуешь, и все сразу растают от счастья.

Дверь распахнулась, вошла танцовщица Шоуна. — Сорок долларов! — воскликнула она, потрясая бумажками. — Уж можете не сомневаться, это лучше, чем работать в "Бургер Кинг".

— Пора на сцену, — бросил Кокс. Он подал Шоуне бутылку и жестом показал, чтобы собрала валявшуюся одежду. Затем, положив руку на голую спину Фрэнки, повел ее на помост.

Все, что происходило дальше, Фрэнки помнил смутно. Реальность слилась с фантазией в сплошной галлюцинаторный кошмар. Бар представлял собой клетку, полную животных, музыка, звон в ушах… Ему помогли подняться на сцену и ступить в туфли с высокими каблуками. Он попробовал идти, но упал, а туфли слетели. Лица у стойки налиты кровью, какие-то перекошенные, яростный визг, будто зверей собираются кормить мясом. Он повернулся спиной к залу, надеясь спрятаться, но тут крикнул Кокс: давай, танцуй, — и так сдавил пятку, что Фрэнки подпрыгнул от боли. Верхняя часть тела начала колыхаться, возникла тошнота и головокружение. Он шагнул в сторону, чтобы очухаться, там орали, но что — не понять. Шагнул еще… ему хотелось умереть.

Появилось отражение в зеркале — вдруг. Такой женщины он еще не видел. Захотелось получше ее рассмотреть — и он коснулся стекла, потом потрогал себя. Его лицо, его губы, его грудь. Он шагнул вперед, но его не пустила какая-то холодная во весь рост сила. Фрэнки остолбенел. И попробовал второй раз.

Терри заскочил в бар на несколько минут, чувствовал он себя уставшим и раздраженным. Недавно звонил домой, хотел сказать, что не придет, но там не ответили. Он был готов наброситься на Фрэнки не только за все унижения, накопившиеся сегодня. Но и за то, что она не дождалась его. Хотя обещала. Он осмотрел зал, думая, что Фрэнки где-то здесь с Коксом. На сцену даже не взглянул. А когда все-таки посмотрел, увидел там Фрэнки — и удивился беспредельно. Кокс тискал ей пятку, потом она начала двигаться. Терри ничего не мог понять. Но когда Фрэнки задвигалась в такт музыке и показала кое-что из обычных штучек, он улыбнулся. Вот так, жизнь неожиданно покатила прежняя. Все в порядке.

Фрэнки ходил кругами. Поняв, что в зеркале не скрыться, он кружил, пока не увидел стойку бара, лицо — и узнал это лицо. Мужчина ему улыбался, махал руками и посылал воздушные поцелуи.

— Терри, — прошептал Фрэнки и коснулся своих губ убедиться, что это он говорит. Кошмар рассеивался. Фрэнки сделал шаг, второй… спасение близко… в его сне была дверь, за ней длинная золоченая лестница. Но сейчас ему встретился только воздух. Еще шаг — и он свалился с платформы, следом зазвенели стаканы, бутылки. Он приземлился на пол с отвратительно глухим звуком, так и остался лежать — кучей. Просто чудо, что ни один из порезов не оказался глубоким. Его подняли, чем-то накрыли. Кто-то звал по имени. И последнее, что он запомнил: "Все будет хорошо". Найдутся ли у него силы засмеяться. Или зареветь. Как это уже однажды было, он лежал на спине, глаза закрыты — он умер.

Глава 10

Терри налил себе кофе и попробовал привести мысли в порядок. С одной стороны он был рад, что Фрэнки снова с ним, но с другой — злился, что она танцевала для Кокса, а не для него. Он все еще видел его руку на ее щиколотке. И лицо, расплывшееся в улыбке, когда она начала танцевать. Эта сцена никак не выходила из головы. Уже неделю она ведет себя как ненормальная, отказывает ему в самых простых интимных радостях. И вот тебе, танцует для Кокса, для этого дерьма, кретина и животного. Мысль об этом бесила.

Он выпил залпом кофе и направился в спальню, рванул дверь. Комнату заливало яркое солнце, проложив косые лучи по лицу спящей Фрэнки. На ее лице красовался синяк — от падения на пол в баре губа сбоку вздулась. На икре засох червячок крови. От этой картины сердце у Терри сжалось. Злость сменилась состраданием, он склонился к постели и нежно погладил щеку Фрэнки, укрыл ногу одеялом. Потом встал у окна, дожидаясь, когда она проснется.

Прошел час, солнце покинуло комнату. Фрэнки шевельнулась и еще больше завернулась в одеяло. Застонав, открыла глаза.

— О Боже…

— Его здесь нет, — вмешался Терри.

Фрэнки повернулся на голос. — Ты?..

— Ты жива. Я очень рад.

— Ну, нет. Это не жизнь. В жизни так не бывает.

— Это жизнь, Фрэнки. Мне очень жаль, но это так.

Она опять застонала и села в постели, натягивая на себя одеяло. — Ты здесь давно?

— Когда я вошел, на твоем лице сияло солнце. Ты была как ангел, хотя и потрепанный.

— Но чувствую я себя дерьмово.

Терри пожал плечами. Его уже не удивлял язык Фрэнки. — Наконец ты вернулась ко мне прежней.

— Н-да? Что ты имеешь в виду?

— Теперь ты та женщина, которую я всегда любил.

Фрэнки поднял глаза. Терри улыбался.

— Мне жаль разочаровывать тебя, но я не та женщина, которую ты когда-то любил. Я тот же, что и раньше. Ничто не изменилось.

— Ты танцевала… я видел. Ты женщина. Фрэнки. Будь проще, признайся в этом.

— Я мужчина.

— Опять из тебя лезет дерьмо собачье.

Фрэнки закрыл глаза и привалился к стене. В голове заплясали образы прошлого вечера, один явственнее других и все ужасные. Всплыло лицо Кокса — самодовольное и неприятное. Фрэнки содрогнулся.

— Напрасно ты ушла из дому, — упрекнул Терри. — Я же тебе говорил. Но ты не послушала.

— Да, ты прав.

— Как ты только могла танцевать для этой скотины?

— Он меня заставил.

— Ну конечно, заставил. А чего ты ожидала?

— Сначала все получалось вполне мило. Ему можно было верить. А потом он изменился.

— Что это с тобой? Вдруг ни с того ни с сего творишь глупости. Я тебя предупреждал, разве нет? Говорил, не связывайся с ним.

— Мне нужно было с ним поговорить. Мы же так условились.

— Ну конечно, условились. А что я тебе велел? Ждать дома велел. Я собирался пойти с тобой. Это ты слышала хоть? Ты когда-нибудь думаешь, прежде чем что-то сделать?

— Уже темнело. Я устал тебя ждать.

— Ах, устала, — Терри принялся расхаживать по комнате. — Да плевать тебе было, Фрэнки. Что ж теперь, мне вообще не отлучаться от тебя? Так, что ли?

— Ты не появился, поэтому я ушел. Это все, что я могу сказать.

— Значит, я виноват, так?

— Я этого не говорил.

— Хочешь узнать, кого надо винить? Подойди и взгляни в зеркало. Поверни его так, эдак: все, что там происходит, делаешь ты сама.

— Это неправда.

— Ты напилась с этим кретином, — ярился Терри. — Кто в этом виноват? Ты танцевала. Ты позволила ему снять с тебя одежду.

— Он с меня все сорвал.

— Ты мне не позволяешь дотронуться до тебя. Даже пальцем. Даже если нужно помочь.

— Он меня раздел насильно. Я чувствовал себя куском дерьма. А он забавлялся.

— Ты унизила себя. Ты унизила меня.

Фрэнки изумленно вскинул глаза.

— Ты выложилась для Кокса. Я вот что тебе скажу. Ты можешь выложиться для меня.

Фрэнки встал, обмотавшись простынею. — Ты хочешь меня раздеть? Так? — Он упер руки в боки. — Ну давай, начинай.

Терри размышлял, но недолго. Той же рукой, что гладила щеку Фрэнки, он сорвал простыню. Фрэнки содрогнулся, но сдаваться он не хотел.

— Ну, доволен?

Терри шлепнул ее ладонью.

— Хорошо Терри. Просто отлично. Сейчас ты настоящий мужчина.

Он шлепнул ее еще раз. Фрэнки поднял руку, защищаясь, но Терри эту руку перехватил.

— Ну, ты совсем свихнулась. — При виде обнаженного тела у него в глазах потемнело. — Какого черта я вожусь с тобой?.. Ты меня бесишь.

— Оставь меня, оставь меня.

— Оставил бы, но это опасно. Ты же не отвечаешь за свои поступки. Тебе нужна помощь.

Фрэнки схватил простыню и прикрылся. Его трясло. Ему хотелось тоже ударить Терри, но в то же время и не хотелось. Он вялым языком попросил его уйти.

— Я люблю тебя, бэби. Поверь. И хочу, чтобы этот кошмар кончился наконец.

Терри подошел к комоду, вытащил из ящика бутылочку с таблетками. Он достал две и протянул Фрэнки.

— Возьми, поможет успокоиться. Быстро уснешь. Тебе это сейчас необходимо.

Фрэнки взял таблетки: сон, полет без опасных виражей и кошмара — от этого отказаться невозможно. Терри принес стакан воды, помог Фрэнки устроиться в постели и нежно укрыл одеялами. Он извинился за то, что шлепнул ее, пожаловался, что порою ему бывает трудно себя унять. Иногда мужчины бывают не в себе, а потом все само проходит. Он пообещал Фрэнки, что больше это не повторится.

— Мы можем придумать что-нибудь получше, зачем нам ссориться, — молвил Терри. — Ты отдыхай, а я займусь тем человеком. Зная, что ты дома, я буду спокоен. Это очень важно. Здесь ты в безопасности. Не ходи больше никуда, ты достаточно намучилась.

Фрэнки согласился. Он был признателен Терри за доброту и заботу, хоть и запоздалые. И конечно, конечно, Терри правильно сказал, мужчине порою трудно себя сдержать — но Фрэнки никак понять не мог, что же он лично такого сделал, чтобы на него обрушились. И вообще, в последнее время он многое перестал понимать. Ему этот мир не знаком, он не знает правил здешней жизни. Фрэнки пытался додумать эту мысль до конца, но ничего не получилось. Хорошо, что таблетки помогали — смягчали нервное напряжение, успокаивали боль в щеке и ноге. Все куда-то плыло, и жизнь не казалась совсем уж безрадостной. Главное — "отпустить" себя. Бросить поводья, пусть все происходит само собой. Тогда жить очень легко. Никаких вопросов, никаких проблем, только ровное скольжение.

Через час, поправив одеяло и удостоверившись, что Фрэнки спит, Терри вышел из дому, чтобы еще раз наведаться в "Элвей". Там на входе стоял незнакомый швейцар, а внутри обретался все тот же несговорчивый и гнусный менеджер. Не стоит даже соваться. Эта погоня уже сидела у него в печенках. Однако из головы шла настойчивая мысль — потерпеть еще, и он будет вознагражден.

Прошло несколько дней. Фрэнки все время проводила дома, наслаждаясь покоем, который обеспечивали ей таблетки Терри. Она принимала две или три в день, Терри это не очень беспокоило. Ему нравилось, что Фрэнки дома, может без помех заниматься собой. Он принес ей видеоприставку, цветы. Сам готовил. Иногда часами читал ее любимые стихи, рассказы. Ему нравилось, когда она засыпала под звуки его голоса.

Наступил день, когда таблетки кончились. Настроение у Фрэнки сразу скисло. Она потребовала ответа — что Терри успел сделать? Нашел ли того мужика? Терри рассказал ей об "Элвей" и неожиданно признался, что не был там уже давно. Фрэнки взорвался.

— Почему не сказал мне? Какого черта? Ты чем занимался все это время?

— Я занимался тобой, бэби. Ты не заметила?

— Я пойду туда сам. — Он ринулся к шкафу и начал вытаскивать одежду.

— Тебе нельзя выходить.

— Я здесь прокисаю. Мне нужна передышка.

— Это небезопасно. — Терри схватил ее одежду, не давая одеваться. — Останься, не надо никуда ходить.

Фрэнки дернул одежду на себя. — А тебе-то какое дело?

— Я беспокоюсь о тебе, вот какое. На улице полно таких как Джерри Кокс. С тобой может что-нибудь случиться.

— Смешно слышать это от тебя.

— Следи за языком, не зарывайся.

Фрэнки с трудом, сдерживал смех. — Ты утверждаешь, что печешься прежде всего обо мне. Заботишься обо мне. И я еще должен за это сказать тебе спасибо?

— Ну, я сделаю все что нужно.

— Когда?

— Сегодня. После работы. Может, на этот раз мне повезет больше.

— Я сейчас завою от злости, — пожаловался Фрэнки. — Хочется что-нибудь сломать…

— Это после таблеток. Тебе их не хватает.

— Тогда достань еще.

— И не подумаю.

— Пожалуйста, — Фрэнки всего трясло.

— Ну, посмотрим. Попробуй принять горячую ванну. — Терри спешил на работу. — Веди себя хорошо, не уходи из дому. Если почувствуешь себя хуже, знай, я скоро вернусь. Все время думай об этом. Твой мужчина Терри скоро вернется и позаботится обо всем.

* * *

После работы Терри убил два часа в кино. Он хотел дождаться, когда вечерний менеджер уйдет домой. До "Элвей" Терри добрался в три часа ночи, принес с собой пакет с книгой из "Сутера". К большой его радости, швейцар отсутствовал. Двери в фойе были закрыты, внутри сидел незнакомый служащий. Терри показал пакет, и после короткого осмотра через стекло его впустили внутрь.

— Мне нужен менеджер, — заявил Терри.

— Мистер Хоук закончил работу в полночь. Мистер Томпсон заступит в семь. Может, я вам смогу помочь? — У служащего было лицо цвета оливы и говорил он с индийским акцентом.

— Мне нужно доставить пакет. Книгу.

— А не поздно ли… я хотел сказать, не рано ли для доставки книги?

— Меня задержали.

— Понимаю. Конечно. — Индиец протянул руку. — Давайте я передам.

— Только вот один нюанс, — пробормотал Терри, не выпуская пакет из рук. — У нас есть его адрес и фамилия, а вот имя… Мистер Джонс?..

— Мистер Джонс. Да, такой проживает. — Он проверил по книге регистрации, — Филипп Джонс. — Клерк нахмурился. — Только сейчас он в больнице. В ту ночь я дежурил, когда его увезли, да. Разве он сам заказал книгу, а?

— Возможно, кто-то другой, — сообразил Терри. — Вы не знаете, в какую больницу его увезли?

— Не знаю. Но я позабочусь, чтобы книга была ему доставлена.

Он снова потянулся за пакетом, и Терри его отдал. Поблагодарив и извинившись за ночное вторжение, он вышел из здания и отправился домой. Получилось! У него получилось — до смешного легко. Такой и должна быть жизнь, подумал он, люди должны верить друг другу. Так должно быть. Скоро Фрэнки избавится от слез и обид, она будет жить прежними чувствами.

Фрэнки спала, когда Терри вернулся домой. То, как все выглядело, ему не понравилось. Одеяло перекручено, волосы спутанные, сама Фрэнки свернулась в маленький калачик. Какой-то нездоровый запах — и Терри открыл окно, чтобы проветрить комнату. Потом укрыл Фрэнки одеялом и тихонько вышел.

Найти Джонса не представило особого труда. Терри отыскал в справочнике страницу с телефонами больниц и начал их обзванивать. В "Ленокс Хилл" лежала Бренда Джонс, в "Колумбиа-Пресбитериан" — Хорвик Джонс, в "Парк Мемориал" — Филипп Джонс, в университетской больнице — тоже Филипп Джонс, но ему было пятнадцать лет. Значит, человек, которого они ищут, в "Парк Мемориал".

Глава 11

— Делай, как я скажу, — проговорил Маркус. Он держал в руке пиво, Терри тоже. — Подойдешь в одиннадцать к лестнице на тыльной стороне больницы. В это время медсестры собираются в своей комнатке, болтают. Ночью они оттуда почти не выходят, если все спокойно.

Они сидели на развернутом диване в квартире Маркуса в Гарлеме, Фрэнки расположилась в деревянном кресле, находившемся, как и диван, в центре комнаты: рядом стоял деревянный шкаф с телевизором и стерео, тут же магнитофонная приставка, на самом верху шкафа хранились двадцать или тридцать кассет в кассетнице. Напротив, в алькове — кухонька, там виднелась высокая металлическая корзина для мусора, точно такие есть в больнице, где работает Маркус. В комнате безукоризненно чисто. Это было в два часа пополудни на следующий день. Всю неделю по телевизору показывали Чарльза Бронсона, сейчас шел фильм "Жажда смерти", часть третья.

— Как только я постучу, вы досчитаете до двадцати. Затем выходите. Его палата в середине коридора.

— Что ты собираешься делать? — спросил Фрэнки.

— Как обычно. — Он глотнул пиво. — Вы только взгляните…

На экране телевизора Бронсон стрелял в противников из мощного пистолета, способного сразить даже слона.

— Какое точное оружие, — восхитился Маркус.

— И мстительное сердце, — добавил Терри. — Не говоря уже о разборчивости в женщинах.

— Зато он умеет себя защитить, — заметил Маркус.

Фрэнки волновался. Он проспал всю ночь и почти все утро, но чувствовал себя по-прежнему уставшим. По телу ползали мурашки, мышцы дергались. Телевизор не помогал отвлечься.

— У тебя есть ствол? — спросил Фрэнки у Маркуса.

— Даже два, — с гордостью ответил тот. — Пистолет двадцать второго калибра и "Оверландер Росси".

— А что это такое?

— Что такое?.. — глаза Маркуса засветились. — Это обрез трехдюймового магнума, калибр двенадцать, с двумя двадцатидюймовыми стволами.

— Хорошая штука?

— Зависит от того, по какую сторону от спускового крючка ты находишься. Может выпустить десятифутовую струю дроби с радиусом поражения шесть футов. Зараз уложит пятерых, не важно, перед дверью они или за ней. Меня уже грабили дважды. Третьего раза не будет.

Ярость Бронсона выливалась в насилие, а девушка его, наоборот, съежилась в углу, перепуганная и беспомощная. Маркус изъявил желание показать свое оружие. Фрэнки сказал, что не нужно оружия, страшно, и спросил о тетушке Орфе.

— Она спит. — В квартире Маркуса была еще одна комната, там он обычно спал. Сейчас он ее предоставил тетушке. — Тетушка быстро утомляется.

— Сколько ей лет?

— Старенькая. Но подвижная, только отдыхать ей нужно почаще. Тетушка быстро привыкла к большому городу. Здесь все куда-то торопятся. У нас, в Ларквилле, говорили, что проще поймать убегающего зайца, чем тетушку. Но постепенно время берет свое.

— Хотелось бы ее повидать.

— Через несколько дней она уезжает домой. Все, что она собиралась здесь сделать — сделала. А ты с чем к ней?

Фрэнки начал было объяснять, но тут вмешался Терри.

— Да мы подстрелим его, одним махом. Мы пойдем, встретимся с этим мужиком и узнаем, в чем дело. Так мы разберемся во всем. — Он взглянул на Фрэнки. — Я верю своей даме. Называй это мужской интуицией. И знаю, что конец будет благополучным.

Маркус допил пиво и зажег окурок сигареты с марихуаной, остававшийся в пепельнице. Когда он докурил, на экране появилась реклама. Маркус встал, подержал окурок под струей холодной воды и сунул себе в рот. Затем вымыл пепельницу и сел на прежнее место.

— Та штука, — Маркус обратился к Фрэнки, — все еще мучает тебя?

Фрэнки переглянулся с Терри, кивнул.

— Вы ссоритесь?

— Иногда, в основном попадает мне.

— Ссориться бессмысленно, — вставил Терри. — Не знаю, когда она наконец это поймет.

— А знаешь, он прав, — поддержал Маркус. — Только глупец может скандалить с самим собой.

— Я к глупым не отношусь.

— Факт упрямая вещь. Чтобы произошла ссора, нужны двое.

На экране телевизора с руки Бронсона свисала женщина, как куча тряпья, а в другой он держал ружье. Фрэнки почувствовал себя загнанным в угол, он порывисто встал и выключил телевизор.

— Ну давай, вытаскивай — свое оружие, — сказал он Маркусу. — Покажи нам. Может, тогда вы двое устроите как раз то, что надо. Один хрен против другого.

Терри повалился от смеха, а Маркус, воспринимавший любую угрозу буквально, встревожился. Он не отводил глаз от Фрэнки, ждал, когда она на него посмотрит.

— А теперь сядь, — приказал он. — Никто здесь никого трогать не собирается.

Фрэнки уперся кулачками в боки. — Я хочу, чтобы ты передо мной извинился.

— Лучше сядь, он тебе ясно сказал, — посоветовал Терри.

— Ты тоже извинись.

— Ну ты с ума сошла, бэби, — вскинул глаза Терри — но то, что он увидел, заставило его поднять руки и сдаться. — Ну, раз ты настаиваешь. Мы все тут твои друзья. Нам не нужно сцен.

Фрэнки повернулся к Маркусу. — А теперь твоя очередь.

Маркус, до сих пор сидевший мирно, вдруг резко поднялся. Он был огромен, заполнил собой всю комнату. Фрэнки сразу превратился в карлика, но от своего не отступал.

Маркус ни слова не произнес. Его беспокоила вспышка Фрэнки, но вины за собой он не чувствовал. Да и собственная гордость не позволяла произнести слова извинения. С другой стороны, если быть до конца справедливым, она вправе чувствовать себя униженной.

— Посмотри сюда, — проговорил он и, расстегнув рубашку, вынул маленький кожаный мешочек, свисавший на веревочке с шеи. — Видишь это?

— Вижу, — кивнул Фрэнки. — А что это такое?

— Мой амулет. В нем то, что я особенно хочу сохранить. — Он коснулся большим пальцем лба. — Контролирую то, что у меня здесь. Понимаешь, о чем я говорю? Если контроль отсутствует, человек танцует под чужую дудку, совершает глупости по наущению других. Ты должна запечатлевать здесь все, что происходит вокруг тебя. Даже если спишь, один глаз должен бодрствовать.

— А что в мешочке? — поинтересовался Фрэнки.

— Однажды я совершил глупость. В то время я не умел думать. Но то, что свершилось — остается фактом. Спустя некоторое время я попал в переделку. Это был лишь вопрос времени. Я не спрашивал: кто или что, а каждый раз шел и делал то же, что делали другие. И меня посадили в тюрьму, даже не знаю, как это получилось. Когда выпустили, через неделю я вернулся к прежним занятиям. А когда я вышел наконец второй раз, мать послала меня в Ларквилл, поближе к своим. Она, я думаю, хотела меня встряхнуть, — Маркус погрузился в себя, голос стал другим. — Там совсем деревня. Через неделю я почти свихнулся. Ты знаешь, каково ждать. И чем больше я ждал, тем дольше оно не происходило. Я стремился уехать, но именно это у меня не получалось. Однажды тетушка Кэрол — у нее я остановился, взяла меня навестить тетушку Орфу, она жила в доме моего кузена. Когда мы добрались до нее, она прощалась со своим клиентом. Меня представили, и, пока я стоял, тетушка Орфа меня разглядывала, долго разглядывала, а потом вонзила свои глаза в мои. После этого пригласила нас испить чаю с печеньем, расспрашивала о матери и других членах семьи. В конце спросила обо мне, я рассказал, но немного. Она снова начала меня разглядывать, потом встала и вышла из комнаты. А когда вернулась, у нее в руке был этот мешочек.

— В тебе сидит злой дух, — сказала она. — Он не дает тебе жить спокойно, через тебя он сеет зло, заставляет совершать плохие поступки. Поэтому ты хочешь уехать. Это зло надо изгнать. Иначе оно проникнет в тебя на самую глубину, и тогда тебе никто не сможет помочь.

Она протянула мне мешочек и рассказала, как я могу себя обезопасить. Я так и сделал. Через месяц я стал другим человеком. Дух был изгнан, он мной уже не владел. Теперь то, что я делаю — делаю я. Неожиданно я увидел вещи, которые раньше были от меня скрыты. Поэтому и храню свой талисман здесь… — Он похлопал себя по груди и многозначительно взглянул на Фрэнки. — С тех пор у меня нет проблем.

— Как получилось, что ты оказался в тюрьме? — поинтересовался Терри.

— Не с теми связался. Всегда найдутся желающие подставить дурака.

— Что в твоем мешочке? — снова спросил Фрэнки. Его умиротворил рассказ Маркуса, который он воспринял как форму извинения. — Что значит твой амулет?

Он потянулся потрогать мешочек, но Маркус его быстро спрятал за рубашку.

— Разные предметы, — ответил он. — Это очень личное дело. Если вытащить содержимое, амулет потеряет силу. Даже можно навредить себе.

— Как думаешь, тетушка сможет мне помочь?

— Сможет, если в этом есть необходимость. Тебе придется выдержать ее пронзительный взгляд. Все через это проходят.

— В этом нет необходимости, — вставил Терри. Он сгорал от нетерпения. — Особенно после сегодняшней ночи. Никаких слов, только касания и чувства. Плоть к плоти. — Я прав, бэби?

Фрэнки морозило. — Я хочу знать, что делать и вообще чего опасаться.

— Сделаешь то, что должна сделать, — отрубил Терри. — Неважно — что. Сделаешь. Я больше туда не собираюсь.

— Тебе и не надо туда идти. Оставайся дома. Смотри телевизор или делай, что захочешь.

— Послушай, — возразил Терри, пытаясь улыбаться. — Будь я проклят, если я тебя не люблю. — Он отвел рукав. — Сейчас на моих часах без четверти три, а у тебя, Маркус?

— Два часа сорок восемь минут.

Терри подвел свои. — Ну что, все готово. Действуем по плану. — Он широко улыбнулся Маркусу. — Десантники к сбросу готовы.

* * *

В десять сорок вечера Фрэнки и Терри прошли через стеклянные двери больницы "Парк Мемориал", открывавшиеся в приемный покой для экстренных больных. Не считая "черного", это был единственный вход в больницу в такой час. В комнате ожидания царила атмосфера смирения и страданий… Скука перемежалась с нетерпением, мука — с глубоким сном. Когда медсестра отвлеклась на мужчину, начавшего вдруг ни с того ни с сего громко браниться, Терри схватил за руку Фрэнки и потащил в ближайший коридор. Они добрались незамеченными до лестницы и поднялись на восьмой этаж. На площадке решили передохнуть.

— Мне бы сейчас выпить чего-нибудь, — пожаловался Фрэнки.

— У меня есть марихуана. Хочешь курнуть?

Фрэнки не успел ответить, в дверь постучали. Терри досчитал до двадцати и заглянул внутрь. Маркус был на месте как договорились, елозил шваброй по полу. В десяти футах от него с обеих сторон стояли низкие желто-черные заграждения с надписью "Осторожно, уборка". Они переглянулись и, осмотревшись, Маркус кивнул. Терри втащил Фрэнки, они вместе поспешили к палате 816. Фрэнки успел вбежать туда, но тут из-за угла появилась медсестра с медикаментами. У Терри перехватило дыхание и он отошел от двери, так что сестра увидела его торчащим в коридоре, как соляной столп.

— Могу я вам чем-нибудь помочь?

Он покачал головой. — Нет, все в порядке.

— Если вы хотите увидеть кого-то, приходите завтра утром. Время свиданий закончилось еще два часа назад. — Ей было около сорока — короткая стрижка, в глазах тревога и подозрение.

— Я здесь не для визита.

— Эй, Шерли, — окликнул ее Маркус. Он бочком подбирался к ней со своей шваброй. — Что случилось?

Она бросила на него быстрый взгляд. — Что ты тут делаешь так поздно?

— То же, что всегда. Знаю себе драю. Мою и мечтаю.

— Ты бы приберег свои мечты для другого места, Маркус Паркс.

— Шерли, — проговорил он и мотнул головой. — Да это ж мой друг.

Она перевела взгляд на Терри и нахмурилась. — Что вы здесь оба затеяли?

— У нас маленькое личное дельце. Никому никакого вреда. Вы еще будете раздавать лекарства, а мы уже закончим.

— Личным дельцем лучше заниматься в личном месте.

— Вы правы, — согласился Маркус, шлепая шваброй по полу и притворяясь, что моет. Шерли рассматривала Терри, хмурилась.

— Вы знакомы с Маркусом?

Терри кивнул. — Маркус не лжет. Мы друзья.

— Друзья или не друзья, но здесь больница.

— Извините, что нарушил ваши правила, смиренно ответил Терри.

— Нарушая правила, вы доставляете беспокойство всем. — Слова относились к Маркусу, на него же был направлен ее жесткий взгляд. — Потом она посмотрела в конец коридора. — Делайте свое дельце, — бросила она, удаляясь. — Только побыстрее. Если вас заметит другая медсестра, плохо вам будет.

Она исчезла в одной из палат, и Терри с облегчением вздохнул.

— Спасибо, — поблагодарил он Маркуса.

— Лучше поторопись. Если Шерли увидит, что ты входишь в эту палату, она вызовет охранника.

Терри побежал к № 816 и бесшумно скрылся за дверью. В палате было темнее, и он приостановился, чтобы глаза привыкли. Единственная лампа горела у изголовья, направили ее к стене, чтобы не ослепляла больного, чья голова покоилась на подушке. Казалось, он спит.

Фрэнки стоял по другую сторону кровати, пальцы стискивали ребристое ограждение так, что костяшки белели.

— Ну как он? — шепотом спросил Терри.

— Не отвечает.

Терри приблизился к больному и ущипнул за ногу. Тот не реагировал. — Он не с нами, Фрэнки. Или спит, или в коме.

Фрэнки толкнул мужчину в плечо. — Поговори со мной.

— Он не слышит.

— Да слышит он, хорошо слышит. Эй, ты, — окликнул напряженным голосом Фрэнки и толкнул сильнее.

— Это не поможет.

Вдруг Фрэнки перегнулся через ограждение и начал изо всей силы трясти мужчину. Терри накинулся на нее.

— Перестань. Ему же больно.

— Я должен его разбудить. — Скрежетали пружины кровати. — Пусть ответит, я хочу знать. — Он пытался сбросить тело с кровати, но не давал Терри. Хотелось пронзительно закричать. — Не притворяйся, что ты отключился. Скажи что-нибудь. Ну хоть что-нибудь. Помоги мне.

— Он без сознания. Фрэнки. Он даже не замечает, что ты здесь.

— Нет, замечает, — Фрэнки вцепился больному в лицо. — Скажи, что замечаешь. Отвечай, кто ты?

Терри с трудом оторвал ее пальцы от лица больного. — Успокойся, успокойся.

— Я не могу.

— Тут что ни делай, все без толку.

Фрэнки от злобы стиснул кулаки, но он понимал, что Терри прав. И он неохотно отошел от койки, остановился в углу, пытаясь взять себя в руки, справиться со страхом и отчаянием. Сейчас бы выпить или проглотить таблетку. Фрэнки закрыл глаза.

Минут через пять он подошел к кровати и попробовал еще раз. Мужчина не шелохнулся.

Фрэнки осторожно коснулся его лба, носа, губ и, почувствовав слабое дыхание, сравнил со своим. Он поразился разнице. Всем своим существом ему хотелось проникнуть внутрь лежавшего тела.

Прошли минуты. Ничего не происходило. Фрэнки стало спокойнее, но не из-за мужчины. С ним не получилось духовного слияния, они друг друга не понимали. Фрэнки пробовал, но… Наконец он сдался и отошел от кровати.

— Ну? — спросил Терри.

Фрэнки помотал головой.

— Говори, не отмалчивайся.

— Мне нечего сказать.

— Что значит нечего?

— Ничего не получается.

— Значит, на этом все? Мы можем уйти?

— Уйти? — Фрэнки нахмурился. — Пошли.

— Вместе, — потребовал Терри. — Мы уйдем вместе.

Фрэнки вернулся к мужчине. Казалось, того укутывал покой, но Фрэнки в это не верил, ибо сам находился на грани взрыва. — Я не закончил.

— Не дури. Даже и не думай.

— Извини. Я не знаю, как еще сказать.

— Тебе нужны слова? Пожалуйста. Скажи: "Это все, Терри. С тем дерьмом покончено. Я возвращаюсь домой. Сейчас же. И дальше буду вести себя нормально". Вот что ты должна сказать.

— Я бы так и сказал, если б мог. Честно.

— А ты не думай, можешь или не можешь, просто — скажи. — Он прикрыл ей рот рукой. Не надо даже губ. Скажи про себя.

Фрэнки оттолкнул его. — Перестань.

— Нет, бэби. Ты не права. Это ты перестань. — Разозлившись, он пошел к двери. Остановился, издал смешок и вернулся к кровати больного.

— А что, если мистер Джонс возьмет да и протянет ноги. Тогда конец, верно? И никто не будет сводить с ума бедного Терри.

— Он вовсе не собирается умирать, — ответил Фрэнки. Вдруг у него расширились глаза. — Неужели ты бы мог.?..

— Кто знает? Я мало учился в медицинском институте, клятву не давал. К тому же, он на самом краю. Наполовину мертвый.

— Он — единственное, что у меня есть. Но зачем бы ты это сделал?

— Не зачем, а потому что люблю тебя, бэби. Разве может быть другая причина?

— Не делай так. Пожалуйста, не надо.

— Пошли домой. Хватит меня дурачить.

Фрэнки пожал плечами и схватился за ограждение. — Если я пойду с тобой, ты оставишь его в покое?

— Он меня уже не интересует.

— Обещай мне.

— Какое мне дело до старика? — Он отпустил запястье больного. — Конечно, обещаю. Если ты этого хочешь.

Фрэнки вздохнул. — Хорошо. Теперь пойду.

Глава 12

Через день, когда Терри ушел на работу, Фрэнки отправился к тетушке Орфе. Старушка уже бодрствовала, сидела в гостиной на деревянном стуле с прямой спинкой. У Маркуса был выходной. Представив их друг другу, он усадил Фрэнки на софу поближе к тетушке, а сам сел на другом конце.

— Спасибо, что согласились принять меня, — поблагодарил Фрэнки. — Я не займу у вас много времени.

Тетушка Орфа сидела тихо, ладони сложив на коленях, она молчала. Фрэнки вдруг показалось, что выглядит он смешно.

— У меня проблема, — произнес Фрэнки, ерзая; тетушка тем временем поправила зубные протезы и вытерла рот носовым платком. Фрэнки посмотрел на Маркуса, потом опять на старушку. — Мне нужна помощь.

Тетушка Орфа склонила голову и вскинула ладони вверх, как будто хотела получить миску с супом. — Дай мне свои руки, дитя мое.

Фрэнки повиновался.

— Ты не сборщица хлопка, — пробормотала тетушка после долгого, казалось, молчания. У нее самой руки были очень шершавые, с костлявыми артритическими пальцами. — Холодные ручки-то, — продолжала она. — И кровь дрожит.

Фрэнки тотчас отдернул руки и подул на ладони, потом потер друг о друга и только тогда вернул тетушке. Старушка улыбнулась.

— Говорят, у кого руки холодные, у того сердце горячее. Ты внутри горячая, дитя мое. Вся пылаешь. — Голова тетушки склонилась набок. — Сынок, принеси-ка девушке чаю.

Маркус послушно поднялся с софы и направился в кухню кипятить воду. Фрэнки не понимал — раз он горяч, зачем ему пить еще чай, да горячий?

— Огонь надо кормить, — объяснила тетушка. — А иначе что будет гореть? Человек огня не видит, как же тогда потушить?

Морщинистая и темнокожая, тетушка излучала какое-то сильное поле, вряд ли кто посмел бы ее ослушаться или хотя бы не принял сказанное ею во внимание. Она носила очень толстые очки, за ними почти не было видно глаз. Голова была обмотана зеленым шарфом, в тон синтетическому костюму свободного покроя. На пальце — простое золотое кольцо, с шеи свисал маленький кожаный мешочек.

Вода вскипела, и Маркус приготовил чай для Фрэнки, тетушке налил в стакан кока-колу. Он принес все это в комнату и сел на прежнее место.

— Ты чаек сейчас пей, — заботливо предложила тетушка. — Кто пьет по глотку пока остывает, тот потом холодное глотает.

— Ну вот и все, — сказал Фрэнки, отставляя чашку на пол. Маркус тут же унес ее в кухню.

— Ты похожа на Маркуса, когда он болел. — Тетушка неодобрительно покачала головой. — Он считал, что чем раньше начнет, тем быстрее кончит.

— Город — это не деревня, тетушка Орфа, — возразил Маркус. — Если не суетиться, кто-нибудь сядет на голову обязательно.

— Тебе как больше понравится — чтобы они полезли на голову или в голову залезли?

Маркус промолчал, так как знал многое такое, чего Фрэнки не знал.

— Ни то ни другое, — ответил Фрэнки.

— Конечно, ни то ни другое, — повторила тетушка, занятая своей кока-колой. Между глотками она облизывала губы. — В плодах окры не видны семена сквозь кожицу… вот и природу человека не сразу поймешь. — Тетушка махнула рукой. — Пойди сюда и сядь рядом со мной, дитя мое. Расскажи, что тебя тревожит.

Фрэнки подошел и опустился рядом на колени. Посмотрел на Маркуса, тот одобрительно кивнул. И, собравшись с духом, рассказал свою историю.

Пока он рассказывал, тетушка Орфа, похоже, уснула. Голова свесилась на грудь, очки сползли на нос. Фрэнки беспокойно заглядывал в глаза, спрятавшиеся за толстыми линзами. И очень удивился, когда тетушка вдруг ожила и быстрее, чем можно было ожидать, схватила его руку своими.

А когда отпустила, не сразу, она устроилась в кресле поудобнее.

— Тут действует какая-то сила. Тайная сила. — Тетушка как бы заново оценивала Фрэнки. — Злая это сила или нет — сказать не могу.

— Злая, — заверил ее Фрэнки.

— Ясно одно. У тебя нервы напряглись и гудят. Тайная сила угнетает твою природу — до самой макушки твоей головы. Сильно давит на мозг. Рано или поздно эта сила убьет его. Или ты станешь истеричкой.

— В меня вселился дьявол, — пожаловался Фрэнки. — А может, я сам стал дьяволом.

— Кто-то тебя очень сглазил, — кивнула тетушка Орфа. — Да, сглаз сильный. Говоришь, ты видела того мужчину? Это тот, кто завладел твоим духом?

— Позавчера видел. Но я его не узнал. Если честно, с того момента я никого не узнаю и совершенно ничего не помню.

— А мужчина? Он видел тебя?

— Он спит. Терри сказал, у него кома. Что станет со мной, если этот человек не выйдет из комы или вдруг умрет?..

— Сильно, сильно тебе давит на мозг, — пробормотала тетушка и вдруг надолго умолкла.

Маркус сидел, сложив руки на коленях, спокойно ожидая продолжения. Потянулись минуты, во Фрэнки росло нетерпение. От чаю переполнился мочевой пузырь, спина устала и побаливала. Мысль о том, что тот мужчина может умереть, страшила Фрэнки, тогда он окажется в беде, настоящей беде, без поддержки и утешения. Хотелось бежать в больницу, спасать его всеми возможными способами… Фрэнки собирался уже встать, как вдруг встрепенулась тетушка Орфа. Она откашлялась, поправила очки и допила кока-колу.

— Есть единственный способ побороть тайную силу, — проговорила она. — Силу, которая сильнее тебя. Я расскажу, что надо сделать. Во-первых, достань кусочек красной фланели. И катушку ниток. Черных. Срежь у того мужчины пучок волос, можно взять отсюда, — тетушка потеребила свои волосы, выбившиеся из-под шарфа. — Но лучше возьми в паху. Заплети волосы в маленькую косичку и примочи ее. Поняла?

— Она имела в виду — помочиться на косичку, — пояснил Маркус.

— Достаточно увлажнить. Потом обстриги у него ногти на пальцах рук. И на ногах — если удастся, конечно. Срезай так, чтобы падало на бумагу, где будет написано твое имя девять раз. Сразу хорошо заверни.

— Чье имя? — переспросил Фрэнки. — Мое или его?

Тетушка задумалась. — Пожалуй, лучше начерти "X". Так делают те, кто не умеет писать. Тогда не ошибешься. Положи эту бумагу на фланелевую тряпочку, рядом с волосами. Потом насобирай у себя в доме пыль, сыпани поверх, все это сверни и затяни ниткой. Затяни крепко, сделай петлю, чтобы можно было носить на шее. Это твой амулет.

— Амулет? Больше ничего не нужно? — уточнил Фрэнки. — Сделать все это не представляло особого труда, за исключением разве что ногтей.

— Да, если не хочешь слушать дальше. — Тетушка повернулась к Маркусу. — Сынок, принеси мне воды.

Выпив воды, она продолжала: — Одного амулета мало, нужно, чтобы он действовал. А это зависит от тебя. Понимаешь? Ты должна приходить к тому мужчине, в его сны, девять ночей.

— На всю ночь? Я должен с ним проводить всю ночь?

— Не обязательно долго, главное — проникнуть в него мыслями как можно глубже, не отпускать, он должен почувствовать тебя. И так девять ночей подряд. А наутро после последней ночи закопай амулет.

— Где мне его закопать?

— Вырой яму в земле поблизости от своего дома. Небольшую. Вложи туда амулет и присыпь.

Фрэнки озадаченно поднял брови.

— Она живет в многоквартирном доме, тетушка, — пояснил Маркус. — У нее нет рядом земли.

— Его нужно зарыть, сынок. Иначе не будет иметь силы.

— Может, парк для этого подойдет? — спросил Фрэнки. — Или стоянка? Любое место, где есть земля.

— Надо, чтобы амулет мог пролежать там долго. Важно, чтобы эту силу никто не беспокоил, это важно.

Он медленно кивнул. — Я, кажется, понимаю. Это что-то вроде могилы.

— Отдых в покое, — быстро пробормотала тетушка, нащупывая на груди свой амулет.

— Что делать потом?

— Потом? Сделаешь все так, как я тебе сказала, и дух, принесший несчастье, отступит и уже никогда тебя не потревожит. Дальше ты сама будешь распоряжаться собою.

Фрэнки вопросительно взглянул на Маркуса, тот кивнул.

— Человек не станет жить в доме, если это не его дом, — добавила тетушка Орфа. — Он его носит с собой. Скинь с себя лишнее и вернется к тебе твое. Твоя свобода, как по природе. — Она вздохнула и начала подниматься со стула. — Я немного устала, — молвила она. — Мне, я думаю, лучше прилечь.

Маркус помог ей подняться. Фрэнки подал трость и, порывисто обняв, сердечно поблагодарил. Тетушка вышла, явно довольная.

Фрэнки побежал в ванную. Он испытывал немалое облегчение от того, что встретился с тетушкой Орфой и обрел надежду на скорое освобождение от злого духа. Камень, лежавший на пути, сдвинулся. Тетушка Орфа подала ему реальную надежду на успех.

* * *

Фрэнки оказался в больнице в восемь двадцать, за десять минут до того, когда заканчивалось время посещения больных. Сел в лифт, поднялся на восьмой этаж; там группка людей жаждала уехать вниз. Медсестра указала спешившему Фрэнки на часы.

— Поздновато вы.

— Мне на несколько минут.

И, не дожидаясь ответа, он поспешил по коридору в палату 816. Чуть задержался у двери, нащупывая в одном кармане ножницы и кусачки для ногтей, в другом — кусочек фланели от юбки, найденной дома в шкафу. Он старался держать себя в руках. Глубоко втянув воздух, открыл дверь…

Фрэнки был готов извиниться, если оказалось бы, что в палате посетитель. Но там, кроме самого больного, никого не было. Занавески отдернуты, лампа выключена. Слабый наружний свет падал из маленького окна на дальнюю стену. Мужчина по-прежнему спал, только лицо казалось более бледным и щеки больше запали. Все больше волнуясь, Фрэнки поспешно нащупал ножницы и подошел к изголовью. Протянул трясущиеся руки поверх ограждения, зацепил ими пучок жирных грязных волос, стараясь не дергать: вдруг человек от боли закричит, — и, наконец, затаив дыхание, отрезал.

Ножницы, казалось, оглушительно звякнули, однако мужчина не пошевелился. В столь глубоком покое он казался уже погребенным. Чуть приободренный этим, Фрэнки срезал еще пучок, потом в третий раз. Теперь следующий шаг…

Он положил волосы на фланельку и позвал мужчину по имени. Ткнул в плечо, тот не отреагировал, и Фрэнки осторожно отвернул край одеяла. Мужчина был ограничен в движениях: его торс обтягивал тяжелый парусиновый корсет, привязанный с обеих сторон к кровати. К счастью, корсет располагался достаточно высоко и не мешал выполнению задачи. Фрэнки беспокоило, как он будет стаскивать штаны, и он с облегчением вздохнул, когда увидел в штанах пижамы большую дырку у паха — там в тусклом освещении темнел островок волос.

У него захватило дух — не оттого, что увидел пенис, а потому что боялся нечаянно его поранить. Фрэнки осторожно отодвинул в сторону вялый член, облаченный в кондом с трубочкой, тянувшейся к мешочку на бортике кровати. Потом защипнул пальцами грубые лобковые волосы, не такие мягкие и жирные, как на голове — срезал и положил к другим. Мужчина не возражал. Фрэнки срезал еще и только потом обратил внимание на ногти.

Они были чистые и ухоженные, но их пора было подстричь. Фрэнки не знал, нужно ли подстригать все, и решил, что хватит обрезков с нескольких пальцев. Он вынул кусачки, расстелил бумагу с девятью знаками "X", потом срезал на нее тонкие серпики ногтей с мизинца и большого пальца обеих ног. То же самое проделал с пальцами рук, туго свернул бумагу и положил на фланель рядом с кучкой волос. Затем свернул ткань и сунул себе в карман и облегченно вздохнул. Дело сделано.

Мужчина начал двигаться.

Он издал гортанный звук и повернулся к окну. Губы свело судорогой, рука сжалась в клешню. Фрэнки окаменел от ужаса. Вскоре все прошло: голова мужчины упала на кровать, гортанный стон прекратился, на лице появилась прежняя отрешенность. По телу растекся покой; казалось, невидимая рука повернула выключатель.

Фрэнки попятился к двери. Вдруг его пронзила ужасная мысль. Он боязливо подкрался к кровати и приблизил ладонь к губам и носу больного: тот дышал. Облегченно вздохнув, Фрэнки повернулся и вышел.

По дороге домой его грызла одна мысль. С самого начала он исходил из того, что если получит назад свое законное тело, все будет как прежде. Но теперь появились сомнения. Что если он получит это тело в его теперешнем состоянии? Этот мужчина болен, вполне возможно, у него поврежден мозг. Вдруг заклинание подействует и Фрэнки до конца жизни окажется заключенным в этом существе, которое вечно надо держать в путах? Что тогда? Вот не повезет, и он навсегда останется чем-то вроде животного. Какая неволя лучше?

* * *

Вернувшись домой, Фрэнки сразу прошел на кухню и разложил содержимое мешочка. Судя по рассказу тетушки Орфы, в волосах головы и паха таится сила, и Фрэнки сплел их вместе в одну маленькую косичку, концы скрепил ниткой. Потом сходил с косичкой в туалет и увлажнил, как было велено. Вернувшись к столу, положил ее рядом с бумажным комом, в котором были ногти, заглянул под плиту, насобирал там щепоть пыли — все это сунул во фланелевый мешочек, конец которого туго обвязал ниткой и вытянул большую петлю, чтобы пролезала голова.

Он приподнял мешочек, тот оказался почти невесомым. Интересно, надо ли произносить какие-нибудь заклинания или молитвы. Тетушка Орфа об этом ничего не сказала, а сам Фрэнки не смог придумать. Поэтому просто накинул мешочек себе на шею.

Ничего не произошло. Фрэнки стал беспокоиться. Может, должно соприкасаться с кожей? Он расстегнул кофточку и сунул внутрь, во впадинку между грудями, мягкий фланелевый мешочек, ткань которого не пропускала влагу косички.

Он подождал. Опять ничего. В голове никаких перемен, даже намеков. Может, он сделал что-то не так? Фрэнки еще раз просмотрел содержимое и попробовал мешочек в разных положениях. Попытался припомнить ранние сомнения. Как любой больной, он желал быстрого излечения.

Наконец он сдался и пошел к постели. Там начала беспокоить другая мысль: а вдруг Терри, вернувшись домой, заметит мешочек, рассказывать об этом ему не хотелось бы. Он лег на спину и, играя мешочком, старался точно вспомнить слова тетушки Орфы. При личном общении ее советы казались чем-то особенным, а сейчас все размытое, смутное, неясное. Самому надо подумать, сымпровизировать. Но себе Фрэнки не доверял. Он хотел, чтобы его вели за ручку.

Главное, наверное, в том, что он должен выйти из пределов своего существа. Чтобы чего-то добиться, нужно отдать часть себя. Чтобы приобрести силу, нужно силу применить. Он как магнит с притягивающим и отталкивающим полюсами. Образ был таким чистым, каким бывают видения на грани сна. Магнит… Его свобода…

Глава 13

Терри сразу понял, что происходит с Фрэнки.

— Теперь занялась колдовством? Идол-фетиш? Святые? Какого черта, Фрэнки. Я думал, с этим уже покончено.

— Это ж твой друг, — возразил Фрэнки. — Ты не доверяешь своему другу?

— Маркус может заниматься всем, чем захочет. Эта дрянь у него в крови. Ты похожа на испорченную белокожую девицу из Новой Англии. Поверь, колдовство — не для тебя. Существует единственная тайная сила, а именно — то, что заставляет тебя поступать правильно.

— Как раз это тетушка мне и обещала. Девять ночей, сказала она. И я буду как по природе. Для тебя это значит быть девушкой. Вот что я скажу. Я желаю ей всяческой удачи.

— Опять ты о своем. Это не игра в кости, черт побери. Фрэнки, это ты. Скажи сама себе "все", и этому наступит конец. Повезет не повезет, не важно.

— Еще девять дней, прошу тебя, и мы покончим с этой историей. Потом делай, что захочешь.

Они сидели в кухне, Фрэнки в халате, Терри голый до пояса. Терри ожидал, что их отношения после сцены в больнице станут теплее, и Фрэнки сдержит свое слово. И вот что имеем. Эта женщина не знает чувств, приличий, в ней нет любви. Она только и делает, что обдуривает его. Он ощущал это физически. Это укор его духу, его зрелости. И Терри, стукнув по столу, выругался.

— Я достаточно натерпелся от тебя, ведьма. Для одного мужчины этого более чем достаточно. — Он смахнул тарелку на пол и схватил вилку.

Фрэнки не испугался, только брань его злила. Он в ловушке: с одной стороны разъяренный самец, с другой — он сам как причина его ярости. Маленькая ссора грозила разрастись в нечто большее. Фрэнки попросил Терри остановиться и, наступив на свою гордость, извинился.

— Вот, — Фрэнки снял с шеи мешочек. Забери, если это тебя так беспокоит.

— Меня беспокоишь ты, а не поганый амулет. — Он размахивал вилкой, это могло плохо кончиться.

— Ты меня пугаешь.

— Вот и хорошо. Может, в твоей голове прибавится чувств.

Фрэнки плотнее замотался в халат.

— Боже, ты сводишь меня с ума. Проклятие!

— Извини. Я бы сам хотел быть другим.

— Ну так будь. Перестань изводить меня.

— Я пытаюсь, поверь. Я тоже в отчаянии.

— И ты это называешь отчаянием? — Терри занес вилку над головой, лицо его неузнаваемо исказилось.

— Не-е-т, — прошептал Фрэнки.

Терри тупо уставился на нее, потом медленно перевел взгляд на вытянутую руку. Казалось, он не понимал, откуда взялась вилка. Пальцы сами разжались, и вилка упала на стол. Терри будто сломался.

— Не покидай меня, — умолял он. — Пожалуйста. Не уходи.

Фрэнки, озадаченный, не знал что ответить.

— Ты меня накрутила так… а потом вдруг все лопнуло. Я делаю то, чего не хочу. Это не я. Это кто-то другой. Я никогда не сделаю тебе больно, Фрэнки. Ты это знаешь. Никогда…

Фрэнки автоматически кивал. — Извини.

— Скажи, что не уйдешь, что останешься. Пожалуйста, скажи.

— А куда мне идти?

— Это так тяжело, чертовски тяжело. — Он был готов расплакаться. — Я вижу тебя, я слышу твой голос. И не могу поверить, что это не ты. А потом, как ты поступаешь, что говоришь, не имеет значения. Если бы ты хотела уйти, ты бы ушла, разве не так? Ты бы не осталась ради того, чтобы водить меня за нос. У нас есть проблемы, но мы ничего не сделали такого, чтобы это заслужить. Ты никогда не причинишь мне боль, я знаю. Я это хорошо знаю. Ты не станешь…

— Девять ночей, — взмолился Фрэнки. — Это все, о чем я прошу.

— Девять? И с этим будет покончено? Ты обещаешь? Будет покончено?

— Да.

Терри облегченно вздохнул. — Может, это должно идти своим ходом… Нас учили в институте. Например, кожная сыпь. Или грипп. Нужно время, чтобы болезнь прошла.

— Я не думаю, что у меня грипп.

— А может, потому, что не везет… Наверное, это так и есть. Просто не везет.

— Ужасно.

— Я как магнит, притягиваю что-то одно. — Он показал ей жестом, чтобы надела мешочек. — Сделай, как велела старушка. Надо девять ночей, значит девять. Любовь — это терпение. Я подожду.

* * *

На следующий вечер Фрэнки отправился в больницу рано. И опять он был единственным посетителем в палате. Больной лежал неподвижный, бледный, всеми забытый. Фрэнки сел на стул. Он пытался сконцентрироваться… на том, природу чего понимал весьма смутно. Внутреннее напряжение, такое сильное… что после требуется несколько часов отдыха. Мужчина не реагировал, и Фрэнки злило, что топчется на месте. Посмотрел на часы — он здесь уже двадцать минут. Еще пять минут напряжения, но безрезультатно, Фрэнки только расстроился.

Он вернулся домой. Терри готовил ужин, ушел пораньше с работы, попросил Сэл в случае чего заменить. Купил свежую рыбу, овощи в магазине рядом со станцией "Спринг". Терри радостно улыбнулся, увидев Фрэнки, и предложил ей принять душ, если она, конечно, того хочет; ужин скоро будет готов.

За столом спросил, как прошел день. Фрэнки ответил, что ничего особенного — после обеда смотрел телевизор, потом ездил в больницу.

— И.?..

— Ничего. Все как обычно.

— Что ты там делала?

— Я сел у кровати и пытался думать. Не спрашивай, о чем. Я чувствовал себя глупо и…

— Это только первый день.

— Я не выдержал и часу.

— Ты создаешь себе основу, Фрэнки. Потерпи. — Он вздохнул.

— А ты что сегодня делал?

— Работал. Продавал книги. Думал о тебе.

— Ты любишь книги.

— Пожалуй. Это моя работа.

— Давно ты там, в магазине?

— Не помню. Года два или три.

— А наш… — Фрэнки было трудно подобрать слово. — Как долго мы вместе?

Терри улыбнулся. — Пошел второй, бэби.

— А что было раньше?

— Раньше в мире было темно и холодно. Кромешная тьма и ничего не видать.

— Ты учился в медицинском институте?

— Кто тебе сказал?

— Ты сам говорил.

Терри колебался, вяло покусывая рыбу.

— Ты хотел стать врачом, да?

— Думал стать. Но не получилось.

— Что-нибудь помешало?

— Вроде этого. Сейчас я продаю книги. Мне там спокойнее.

Фрэнки помолчал. — Интересно, чем я занимался?

— Ты танцевала, бэби. Как видение во сне.

— Я не о том. — Он вздохнул и показал на амулет. — Не знаю, смогу ли я это когда-нибудь выяснить.

Терри захотелось прикоснуться к ней. Он не мог смотреть на нее — жалкую.

— У меня есть идея. А что, если завтра я скажусь больным и вечером пойду вместе с тобой в больницу. Для поддержки.

— Не думаю, что в этом есть смысл.

— Ну пожалуйста. Тебе нужно чувствовать рядом плечо. Позволь мне помочь.

— Как ты мне поможешь, если я сам не знаю, что делать?

— Никогда не мешает, если с тобой друг.

— Этого я не могу знать… — Он помолчал. — Извини, ты ко мне так добр…

— Да, я добрый. Пойдем завтра вместе. Ну ответь, пожалуйста, "да".

— Надеешься, что я соглашусь? А если я потом передумаю? Надуешься на меня, что ли?..

Терри поднял руку. — Одно твое слово и я ухожу. Клянусь.

Он казался таким серьезным и готовым услужить, таким непохожим на прежнего Терри, что Фрэнки решил похоронить свои сомнения. Но прежде чем согласиться, заставил Терри еще раз дать клятву.

* * *

В этот раз из носа больного торчала тонкая трубка для питания. С каждым посещением он казался все дальше от страны живых. Если и в первый вечер он был едва досягаем, то в третий — тем более. Фрэнки перепробовал все — стоял рядом, шептал ему на ухо, держал за руку, трогал лоб. А когда сердился, хотелось что-нибудь с ним сделать. Настроение у Фрэнки прочно испортилось. Сначала Терри ему здорово помогал: всячески ободрял, вселял уверенность. Но во второй раз присутствие его только утомило. Он был всегда рядом, у локтя, сбоку, за спиной. И — хотя слов никаких не произносил, присутствие его мешало. Фрэнки заметил, что больше занят Терри, чем больным, поэтому их соглашение пора было отменить. Он должен все делать один, что, в общем-то, подразумевалось с самого начала.

Терри отнесся к его решению нормально. Как и договорились, на следующий день он с ней не пошел, лишь отметил, что Фрэнки осталось навестить больного еще шесть раз.

Четвертую встречу Фрэнки попробовал провести иначе. Он приехал рано, а когда кончилось время посещений, спрятался в маленькой ванной палаты. Он решил выждать до полуночи, этот час казался ему особым. Вчера вечером Терри показал ему таблицу, висевшую в ногах кровати, там медсестры отмечали показатели жизнедеятельности больного. Показания снимались дважды в смену. Первый раз чуть позже девяти, второй — только в час ночи. Фрэнки сидел и ждал.

Медсестра пришла вовремя, измерила пульс, кровяное давление, объем мочи. Она приподняла больному веки и посветила лучиком, проверила питательную трубку. Сегодня, помимо этой трубки в носу, была еще одна — внутривенная — на сгибе локтя. Медсестра осмотрела все, занесла данные в журнал и ушла. Фрэнки высидел еще пять минут и только потом вышел.

Мужчине было явно хуже, чем в прошлый раз. Щеки совсем ввалились, кожа стала желтовато-землистой, на кистях отчетливо проглядывали костяшки. Во Фрэнки терялись личностные и душевные качества, его сущность, то же самое, похоже, происходило с этим мужчиной — но в физическом смысле. В чем-то они с Фрэнки были похожи, это смутное чувство родства возникло не сейчас, а еще в первое появление здесь. Фрэнки потрогал висок больного, думая, что их мысли, возможно, тоже текут параллельно. Интересно было б заглянуть в него.

Через три часа Фрэнки очнулся: кто-то тормошил его за руку. Это была медсестра — молоденькая, недавно закончила школу; уже час ночи, она пришла проверить состояние больного и застала Фрэнки спящим на стуле у кровати. Медсестра шептала, что необходимо покинуть больницу.

Фрэнки выдумал причину, почему он здесь, и послушно удалился. Оказавшись на улице, он попробовал восстановить по памяти хотя бы фрагменты своего визита. Вспомнил, что был уже на грани чего-то, потом стало клонить в сон.

Фрэнки теребил свой мешочек, тщетно пытаясь вспомнить, о чем же думал тогда. И чем больше он старался, тем хуже получалось. Никакого толку от этого амулета. Если раньше Фрэнки верил в его силу, то теперь считал пустяковинкой из мокрых волос, бумаги и ногтей. К черту, какая там жизненная сила того старикана, не говоря уж о его душе. Дурная шутка, не больше.

Терри обо всем хотел его расспросить, когда Фрэнки вернулся. Но разговора не получилось, Фрэнки сослался на головную боль, ушел в спальню, утром долго валялся, притворяясь спящим, а когда наконец встал, голова болела по-настоящему.

Терри подумал вслух, что, может быть, все дело в менструации, так что причин для беспокойства нет. Фрэнки чувствовал себя совершенно разбитым. Терри принес ему пару таблеток кодеина, он не возражал, почти неделю он жил без таблеток, а сейчас ему не помешало бы хорошо поспать. Проснулся Фрэнки после обеда, Терри уже не было.

Сейчас Фрэнки чувствовал себя намного лучше, особенно после того как поел. Он принял душ и, вспомнив слова Терри о менструации, осторожно пощупал у себя внизу пальцем: палец оказался чистым как роса. Вот и хорошо. Он вышел из ванной, оделся, от нечего делать поторчал у окна, смотрел на швей через улицу. Он завидовал простоте дел, которыми они занимаются, в их жизни все было предельно ясно. Терри позвонил в четыре, потом в шесть. Его беспокоило самочувствие Фрэнки, он хотел взять перерыв. Фрэнки отказался, Терри принялся было распекать ее, но быстро остыл. Под конец сказал, что у него есть для Фрэнки подарок и хочется скорее его принести.

Вечером в больнице Фрэнки налетел на Маркуса. Тот водил шваброй по полу во внешней части приемного покоя, где кто-то расстался со своим обедом. Выдался один из вечеров, когда начальство присматривало за его работой.

Фрэнки, все эти дни общавшийся только с Терри, обрадовался Маркусу и подошел поговорить. Маркус ответил ему взглядом, однако продолжал махать шваброй, не произнося ни слова: рядом прохаживался старший санитар — полный, в белой рубашке с короткими рукавами и в галстуке.

— Чем я могу вам помочь? — осведомился старший санитар. Маркус бросил косой взгляд на Фрэнки.

— Я… я ищу туалет.

— Он там, за углом.

Фрэнки растерянно ткнул пальцем, с трудом соображая, что же еще сказать. Опустил глаза в пол, где Маркус тер шваброй. — Он чистый?

— Чистый?..

— Туалет.

— Ну конечно, чистый.

— Извините, — пробормотал Фрэнки. — Я знаю, здесь работа хорошо поставлена. Но прошлый раз там кто-то был. Женщина, пьяная. Она ругалась… и она развела грязь.

— Девушка, мы все стараемся, чтобы наша больница была образцовой.

— Конечно, я понимаю. — Он посмотрел на Маркуса, надеясь, что тот как-то поддержит, но лицо негра оставалось непроницаемым. И он опять перевел взгляд на старшего санитара. — Извините, не могли бы вы посмотреть, все ли там в порядке?

— Вы хотите, чтобы я для вас проверил дамский туалет?

— Вы меня очень обяжете… — Фрэнки прочел на именной карточке: Фред. — Фред, не откажите в любезности.

— Какого черта… Подождите здесь.

Когда Фред скрылся из виду, Маркус оставил свою швабру в покое и широко улыбнулся. — Надо же, тебе удалось усыпить бдительность Фреда. Да еще послать его кое-куда.

— Мне нужно с тобой поговорить.

— Этот Фред любит за мной присматривать. Так и ждет, чтобы я оступился. Но я ошибок не делаю, это факт.

— Сегодня пятая ночь, Маркус. Больше половины. Но у меня никаких изменений.

— Ты сделала амулет?

Фрэнки показал мешочек. — Но ничего не происходит. Я такой же, каким был. А тому человеку с каждым днем хуже. Он умирает, я это знаю. Мне страшно.

— Удивляться тут нечему.

— У тебя он действует, так? Ты мне сам говорил. Твой амулет. Или ты.?..

Маркус похлопал себя по груди. — Все еще действует. Делай, как велела тебе тетушка Орфа. Она эти штуки знает.

— Я хочу с ней увидеться.

Маркус покачал головой. — Не выйдет.

— Ну пожалуйста.

— Она уехала в Ларквилл. Я позавчера сам посадил ее на поезд.

Фрэнки сник. — Я делаю что-то неправильно, сам чувствую. Скажи, как мне быть?

— Выполняй в точности, как она тебе сказала. И верь, все само собой получится. — Он улыбнулся, кивком показывая — старший санитар уже возвращался. — Заботься о себе и ни о ком больше.

Старший санитар, поблескивая глазами, уверил Фрэнки, что в туалете все чисто, и лично сопроводил ее до дверей. Фрэнки поблагодарил и вошел в туалет, через десять минут вышел, в коридоре уже никого не было.

В палате 816 он увидел новое устройство, крепившееся к груди больного. Рядом на экране бегала зубчатая линия, она иногда чуточку менялась. Фрэнки решил, что этот аппарат имеет отношение к сердцу, и очень расстроился.

Примерно в девять он скрылся в ванной, а когда медсестра удалилась, обследовав больного, Фрэнки вышел и сел у кровати.

Он абсолютно был уверен, что сегодня ночью обязательно чего-нибудь добьется, только еще не знал, как это сделает. В голову пришла мысль: быть может, он слишком давит на больного. Он сам наблюдал в разных ситуациях, как люди под давлением становятся непокорными, неуступчивыми. Это случалось в баре, да и с Терри он видел такое не раз. Люди сопротивляются, делают все наоборот. Так что воля — инструмент сложный, иногда его лучше в ход не пускать.

Около полуночи Фрэнки испугал шум в дверях. Он не ожидал вторжения сюда до часу ночи и как ошпаренный побежал в ванную. Вошла медсестра — она же была здесь прошлой ночью — следом вошел врач, чуть старше ее, в белом халате, с шеи свисает стетоскоп. Пока медсестра проверяла жизненные признаки больного, доктор прослушал его сердце, легкие, прощупал живот, посветил карандашным фонариком в глаза.

— Какой вход и выход жидкости? — спросил врач.

Медсестра посмотрела записи. — Разница в сто граммов. Не так уж плохо.

— Он хорошо выглядит.

— Вы шутите, доктор.

— Я имею ввиду его стабильность. Сегодня с ним ничего не должно случиться.

— Карла говорит, больного уже выписали. Спасти его от смерти может только чудо.

— Пойди сюда. — Он обнял ее за талию. — Вот чудо, которое нужно мне.

Медсестра увернулась, но во второй раз сопротивляться не стала. Наоборот, обвила руки вокруг его детской шеи, они стали целоваться. Руки доктора скользнули к ее ягодицам, она тоже обхватила его за бедра. Они терлись друг о друга, целовались, потом отстранились со вздохом.

Доктор поправил свой галстук, медсестра — волосы. Потом она проверила иглу на локте больного, взбила ему подушку. Вскоре они ушли.

Фрэнки вышел из ванной. Увиденное только что его шокировало. Какая непристойность, что это на них нашло? Он чувствовал неловкость за этого мужчину, а не только за себя. Он, Фрэнки, в некоем смысле подглядывает за самим собой. Не хватало еще подглядывать за другими.

Он выбежал из палаты и незамеченный спустился по задней лестнице. На Второй улице сел в автобус до центра и всю дорогу прижимался лицом к стеклу, чтобы ни с кем не встретиться взглядом, вышел на остановке "Хьюстон". Терри смотрел телевизор, когда он вернулся домой.

— Привет, бэби. Чем порадуешь?

Фрэнки не ответил. Терри выключил телевизор и упал на софу.

— Подойди и расскажи, что у тебя получилось.

— Я больше не могу, — пробормотал Фрэнки, он сел рядом, схватился руками за голову. — Меня колотит. Это меня достает.

— Что случилось?

Фрэнки неохотно рассказал. Терри расплылся в улыбке, не выдержал и рассмеялся.

— Секс и смерть. Они очень близки. На его месте мог быть я.

— По-моему, это вовсе не смешно.

— Еще как смешно. А что делал тот, в постели?

— Ничего. Как обычно. Все пять вечеров. Каждый вечер одно и то же.

Терри мягко улыбнулся. — А мне кажется, не одно и то же.

— Ты знаешь, о чем я говорю. Между ним и мной. Я ничего не чувствую.

— Так я тебе и поверил, Фрэнки. Те двое, когда они целовались… неужели ты не заинтересовалась, хоть чуть-чуть?

— Я боялся, что меня там поймают. Сердце так колотилось…

— Ну ясно. У меня сразу начинает колотиться, когда ты сюда входишь. Вот что делают с мужчиной такие женщины как ты.

Фрэнки на его слова не отреагировал. — Я видел Маркуса. Он мне очень сочувствует. Говорит, надо не отступаться, идти до конца.

— Так и делай. И… прислушайся ко мне. Со мной что-то происходит, это точно. — Прежде чем Фрэнки могла ответить, Терри схватил ее руки и прижал к своей груди. — Чувствуешь, как бьется мое сердце? Вот здесь, здесь это происходит, Фрэнки. Неужели скажешь, что я неправ и ты ничего не чувствуешь?

Фрэнки нечего было ответить, он пытался вырваться, но Терри не отпускал.

— Это мое сердце, Фрэнки. Моя душа. — Голос подрагивал от напряжения. — Не разбивай его.

Фрэнки отвел взгляд.

Терри отпустил ее руки и расхохотался. — Эй, Терри, ты еще не покойник. Правильно я говорю? — Он будто подсмеивался над собой. — Фрэнки, я тебе что-то добыл. Черт, куда же я это подевал? — Терри искал в карманах, наконец вытащил маленькую коробочку и протянул Фрэнки. В коробочке лежали сережки — два маленьких купидона.

— Ну-ка, надень.

Фрэнки идея эта не нравилась, но он устал и спорить не хотелось. К тому же подарок есть подарок, хоть и недорогой. Он пошел в ванную к зеркалу, просунул сережки в дырочки в ушах, купидончики весело затанцевали, целясь стрелами то в пустоту, то ему в голову.

Терри радостно заулыбался, увидев ее с сережками, он наговорил множество комплиментов, потом направил стрелу купидона на себя. — Охотница, — провозгласил он. — Львица. Де Леон, ты пронзила мое сердце.

На следующий день Фрэнки приехал в больницу вечером пораньше. Он весь дрожал, но настроен был решительно. Как только в девять часов медсестра закончила осмотр, Фрэнки поспешил из ванной к постели больного. Вчера он видел здесь нечто не совсем приличное, и его представления о приличиях тоже несколько размылись. Фрэнки тихонько опустил ограждение у кровати, отвернул тонкую больничную простыню и, сдвинув в сторону трубки и провода, нырнул в постель.

От мужчины почти ничем не пахло, только изо рта немного гнилостным. Как и прежде, он был стянут веревками; короткий, до середины бедра халат приоткрывал ноги — тонкие, похожие на рельсы. Фрэнки затаился рядом, минуты казались мучительно долгими. Телу было неловко, он пытался расслабиться, закрывал глаза, воображал — что-то сейчас случится, но ничего не происходило. Переносилось это с трудом. Фрэнки сменил позу, потом еще раз — задел кардиомонитор, он засигналил. Фрэнки замер, надеясь, что скоро это прекратится, но прибор продолжал подавать звуковые сигналы. Фрэнки запаниковал. Спрыгнув с постели вместе с зацепившимся одеялом, он бросился в ванную. Вскоре в палату спешно вошли медсестра и санитар, они удостоверились, что с больным все в порядке. Медсестра ругалась, что ограждение не на месте, проследила, как санитар его фиксирует. Потом они ушли.

Фрэнки покинул больницу в холодном поту. Он ощущал свое безрассудство, нет, хуже — свою никчемность. Судьба смеялась над ним, жизнь его поставлена на карту, а он беспомощен, ничего не может сделать.

Вернувшись домой, он заявил Терри, что все, он завязал. Это шутка, подделка. С него хватит.

— Нет, ты должна довести это до конца. Осталось всего-то три ночи. Тетушка велела девять, значит, нужно сходить туда девять раз. А бросить после шести — все равно что сыграть половину игры. Еще три подачи, и эта хренота наконец кончится. Возможно, и сейчас что-то происходит. Я же говорил, что так может быть. Не останавливайся. Песню нужно допеть до последней ноты.

Терри чуть ли не за руку Фрэнки вел, помогал справиться с безнадежностью. Он звонил по два или три раза в день с работы, старался сказать что-нибудь ободряющее. Увлекшись, он фантазировал, как хорошо было бы жить без этих испытаний. Вдруг принес Фрэнки книгу "Радость секса", а когда она швырнула ее на пол, он рассмеялся и заявил, что она права, ей это не нужно. На следующий день Терри принес флакон духов.

Мужчина в больнице мало изменился за последующие день-два, хотя множество аппаратов и пластиковых мешочков для внутривенного вливания придавали палате устрашающий вид. Фрэнки перестал прятаться, он приходил теперь в часы посещений, делал, что получилось для достижения своей цели, одновременно пытаясь унять свое отчаянье. Иногда у него появлялись проблески надежды, пусть мимолетные — а главное, он не прятался.

Наступил девятый день, Терри не скрывал своего волнения. Он проснулся рано, прибрался в квартире, купил цветы. Накануне выхлопотал себе выходной. За тридцать минут до больницы спустился на улицу и поймал такси. Фрэнки шел медленно, одет он был в черные брюки, шерстяной пиджак, на лице страдание, будто ему вынесли суровый приговор. В этот последний день бодрячок Терри его раздражал, портил серьезность момента. Рядом с больницей Терри выскочил из такси и направился к входу, но Фрэнки остановил его.

— Не ходи со мной.

— Фрэнки…

— Не надо. Я знаю, у тебя добрые намерения, но лучше, если туда я пойду один.

Терри начал было спорить, но вскоре, подняв руки, сдался. — Ну хорошо. Ты босс. А что мне пока делать?

— Подожди меня. Не трудно?

Терри широко улыбнулся. — Бэби, когда ты приедешь на лифте, я буду первым, кто встретит тебя. И единственным. Ты и я. Как это было всегда.

Фрэнки повернулся и с предчувствием чего-то дурного вошел в больницу. Подождал с группкой людей лифт, поднялся на нужный этаж и пошел по коридору, сам не свой, все происходившее вокруг казалось ему сном. Вошел в палату, медсестру не узнал — она, поправляя иглу на сгибе локтя, что-то коротко бросила Фрэнки, он не расслышал, сестра проверила режим капельницы и ушла. Фрэнки стоял в ногах больного. Заставлял себя думать о молитве, о том, что бы могло облегчить его страдания. Он снял мешочек с шеи, обхватил ладонями и закрыл глаза. Глубоко вздохнул. Потом еще раз. Напряжение покидало тело. В руках начало пощипывать, на душе стало удивительно легко.

Кардиомонитор вдруг ожил. Два коротких сигнала, пауза, затем каскад непрекращающихся звуков. Фрэнки почувствовал, как сжалось у него сердце. Дверь палаты распахнулась, вбежала медсестра, проверила у больного пульс и тут же нажала на кнопку, лампочка замигала красным светом. Вскоре в палату вбежали еще две медсестры, одна из них попросила Фрэнки уйти. Фрэнки попятился в угол — вдруг там не заметят. Комнату залил свет с потолка, ограждения кровати были опущены, с больного снята одежда. Одна из медсестер выбежала и вернулась с тележкой из нержавеющей стали, на ней множество ящичков, какой-то прибор, поверх которого лежали электроды. Вошли спешно два врача, потом человек с мешком, в котором было полно трубок. Он сразу направился к изголовью кровати, поднял подбородок больного, сунул ему в рот проводник и ввел трубку в горло. Затем подсоединил черный мешок к трубке и начал качать воздух. Медсестра смочила электролитом грудь пациенту, врач схватил электроды и скомандовал всем отойти. Установив электроды на смоченных местах, он нажал кнопку. Тело больного содрогнулось. На мгновение в палате установилась тишина, все смотрели на кардиомонитор, где линия, похожая на каракули душевнобольного, изменилась, но лишь на мгновение. Снова появились зубчатые беспорядочные каракули.

Они еще раз применили электрошок. Устроили иглу для внутривенного вливания под ключицу, пустили кровь и приложили электроды в третий раз. Больному вливали лекарства из множества ампул. Один врач предложил вскрыть грудь и сделать прямой массаж сердца, однако все ограничились введением туда лекарства через длинную тонкую иглу.

С больным возились почти целый час, хотя сердце давно остановилось. В палате было жарко, густо пахло лекарствами и потом. На простынях кровь, повсюду валялись пустые пластиковые коробочки и трубки. Наконец, одна из медсестер повернулась к врачу, который здесь командовал, и спросила, заканчивают ли они на этом. Хотя и так все было понятно.

До сего момента Фрэнки почти не замечали, однако, когда все стали расходиться, медсестра — он ее узнал — приблизилась к нему и они вышли вместе.

— Мне очень жаль, — посочувствовала сестра. — Мы сделали все возможное.

Фрэнки, донельзя шокированный увиденным, не отвечал.

Медсестра отвела его в комнату в конце коридора.

— Это может показаться бесчеловечным, я знаю. В общем-то, лучше не смотреть. — Она остановилась в дверях. — Мы должны там привести все в порядок. Потом, если надумаете, можете вернуться.

И она оставила Фрэнки в одиночестве. Он все еще держал в руках мешочек, перед глазами застыло серое неподвижное тело того мужчины. Совершенно ошеломленный, Фрэнки вышел в коридор, спустился по ступенькам. Чувствовал он себя опустошенным, тело налилось тяжестью. Хотелось уснуть и никогда не просыпаться.

Терри встретил ее в фойе, посмотрел в лицо и крепко обнял.

— С этим покончено, — проговорил он. — Конец. Теперь обо всем позаботится Терри. Все будет хорошо.

Он вывел ее на улицу, крикнул такси, они уже садились, Фрэнки вдруг замер.

— Нет, — заявил он, выходя из оцепенения. — Я лучше пройдусь. Нужно закопать где-нибудь эту штуку.

Терри взглянул на ее сжатый кулак и испуганно скривился. Закатив глаза, извинился перед таксистом, тот успел обидеться. У Терри сильно испортилось настроение.

— Ты слишком с этим затянула.

— Вот закопаю и все. Это последнее.

— Где ты собираешься, черт побери, найти подходящее место в центре Манхэттена?

Фрэнки покачал головой, Терри выругался.

— Пошли.

Он привел ее на станцию "Стивезант-сквер" — там было закрыто, потом они пошли быстрым шагом по Третьей улице в сторону Бродвея. Терри обхватил Фрэнки за плечи, раз или два провел рукой по спине и ягодицам. И каждый раз Фрэнки отстранялась. Терри пробовал заговорить с ней, но она молчала. Тогда он начинал свистеть, скрывая свое смущение.

Фрэнки едва его слушал, он жил в другом мире, мире страха. Ему казалось, что не хватает воздуха, хотелось как можно скорее зарыть мешочек. Эта мысль его поглотила, думать ни о чем ином он не мог.

Они дошли до парка Рузвельта, он представлял собою узкую полосу бетона и изнасилованную землю, выбрали дерево, почва под ним оказалась влажной. Терри оглядывался по сторонам. Фрэнки присел и вырыл ногтями ямку, достаточно глубокую и, раскачивая над ней мешочек, казавшийся совсем невесомым, закрыл глаза. С молчаливой мольбой и отчаянием Фрэнки бросил мешочек в ямку и зарыл песком. Потом встал и утрамбовал ногами.

Через несколько минут Терри потащил ее с этого места, повторяя, что оставаться здесь небезопасно, парк все-таки. Они отправились домой.

— Ну?

Фрэнки молчал.

— Разве ты не чувствуешь, что освободилась от чего-то?

— Ничего не чувствую.

Терри засмеялся. — Уверен, что подействовало. Ты была в больнице все девять дней, зарыла свой мешочек. Все! С этим покончено! Ты снова Фрэнки де Леон. Фрэнки де Леон! Какое счастье, спасибо за это Богу!

— Нет, это не так.

— Не заводись, Фрэнки. Я не спрашиваю тебя, а говорю. Смотри. — Он показал на свой рот. — Слушай. Ты не мужчина, ты не лесбиянка, ты не таинственная королева травести. Ты Фрэнки де Леон. Пора тебе это понять.

— Я не знаю, кто я, — пробормотал Фрэнки. — Что-то должно было произойти. Она мне обещала.

— Что-то действительно произошло, бэби. А сейчас пошли-ка домой. — Он взял ее за руку, получилось повелительно. — Это долго тянулось… Может, нам стоит освобождение как-то отметить?

Он зашел в магазин и купил виски. Когда вернулись домой, сломал печать и откупорил бутылку.

— Итак, — произнес он, выпив дважды залпом. — Расскажи мне, как хорошо ты себя чувствуешь. Как ты счастлива. Я хочу все это слышать.

Фрэнки хотел сразу все поставить на свои места. Не получалось, Терри слишком на него налегал.

— Опиши, как это прекрасно — быть женщиной. Моей женщиной. Как сильно ты по мне скучала. — Он сморщил губы. — Обо мне и моих поцелуях. Моих сладких поцелуях. Начинай.

— Я не могу, — едва слышно ответил Фрэнки.

— Можешь, чего там, — Терри выпил еще. — Скажи — что, и я помогу тебе. Повторяй за мной. — Он смотрел Фрэнки в лицо. — Я с этим дерьмом покончила. Я больше не мучаю моего бедного Терри. Я буду вести себя правильно и покажу ему, как можно любить по-настоящему. — Он чуть нахмурился. — Начни с этого. Остальное сообразим по ходу.

Фрэнки покачал головой. Терри схватил ее за подбородок.

— Скажи это.

— Я не могу. Ведь не сработало. То, что она говорила, про те ночи… ничего не изменилось. Даже хуже. Это кошмар. — Он заплакал. Ночи беспокойных ожиданий, затаенной надежды вырвались наружу потоком слез. Он съежился, обхватив себя руками, и отчаянно зарыдал.

А Терри не мог справиться со своими чувствами. Только он вознесся — его ударили по лицу, не успел отшатнуться, его ударили еще раз. Постоянные отказы Фрэнки довели его до предела.

— Хватит, я уже сыт по горло! — заорал он. — Я хочу получить то, что принадлежит мне. Сейчас, а не потом.

Он схватил ее, но Фрэнки удалось увернуться. Терри опять ее схватил, он весь трясся от ярости.

— Я мужчина, сука. Я не пес. И не ублюдок, которого ты пинаешь, а он ползет к тебе обратно. Пора тебе узнать, кто здесь босс. Время вышло. Пути отрезаны.

Фрэнки не мог с ним справиться: Терри был слишком большой и сильный. Он сорвал с нее пиджак, потом блузку. Фрэнки хотел убежать, но убежать было некуда. Терри втащил ее в спальню, стянул трусы с них обоих. Фрэнки умолял, но Терри оставался глухим. Прижав ее к кровати, он вонзил в нее свой член и изнасиловал Фрэнки…

Позже, когда все прошло, но бурлил еще гнев и задетая мужская гордость, он изнасиловал ее еще раз.

Глава 14

Кто-то звонил в дверь. Звуки ворвались в сон Терри. Его мучило жуткое похмелье, ни ногой ни рукой не хотелось пошевелить. Свет резал глаза, а звонок отчаянно дергал за нервы. Он набросил что-то на голову и зарылся в софу, на которой спал. За дверью вроде успокоились. Потом стали звонить снова.

Со стоном он кувыркнулся в кровати и сел, застегнул джинсы, подобрал с полу майку, натянул на себя. Вяло провел пальцами по волосам и, шатаясь, пошел к двери.

На пороге стояла женщина, хорошо одетая, каштаново-седые волосы, лицо слегка припудрено. Пальто до щиколоток, черные лайковые перчатки и золотая брошь на отвороте. С руки свисала сумочка, в другой — пакет с покупками от "Болуит Теллер". Вид у женщины был недовольный.

— Не хотите утруждать себя, не отвечаете на звонки в дверь? — Ее взгляд скользнул мимо Терри. — Я хочу видеть свою дочь.

Терри вдруг затошнило. — Она спит, — проквакал он.

— В час тридцать дня?

Он съежился под ее суровым неодобрительным взглядом, хорошо себе представляя, зачем она пришла. Он, должно быть, настолько отключился, что едва расслышал звонок. Виновато потупившись, Терри переспросил время.

— Я с дочерью договорилась о встрече, — сообщила миссис Де Леон. — По-видимому, она забыла. Я, вероятно, перестала ее интересовать. Мне нужно ее увидеть.

Терри распахнул дверь, пробормотал извинения за беспорядок в квартире и проводил женщину в гостиную. Просил чувствовать себя как дома и сразу пошел за ее дочерью, стараясь не встречаться с ней взглядом.

Фрэнки лежал, свернувшись калачиком на матраце, лицом к стене, глаза открыты, не мигают. Когда дверь отворилась, он весь содрогнулся и потуже замотался в одеяла. Терри подошел к кровати.

— Твоя мать пришла. Хочет тебя видеть.

Фрэнки не ответил, и Терри опустился на колени.

— Я был пьян, Фрэнки. Ничего не соображал. Это был не я… Это был кто-то сумасшедший.

Фрэнки съежился.

— Если б ты знала, как мне было плохо. Каким я чувствую себя виноватым. — Он потянулся к ней, прильнул. — Я бы никогда тебя не обидел, Фрэнки.

— У меня кровотечение.

— Где? Я ничего такого не делал. — Он заметил розовые комки ткани на полу. — У тебя менструация.

— Уйди.

— Прости меня, пожалуйста. — В его глазах стояли слезы. — Я хочу быть для тебя хорошим. Больше ничего. Позволь мне попытаться. Позволь мне быть хорошим.

Он трепетно обнял ее, в ответ было холодное молчание. Наконец Терри встал и вышел из комнаты.

— Она не в настроении, — сообщил он миссис Де Леон. — Может, зайдете в следующий раз?

Женщина встревожилась. — В чем дело? Я хочу ее увидеть.

— Она себя неважно чувствует. У нее менструация.

— Я ее мать, — отрезала она, пронзая его взглядом. Потом встала, твердо сжимая подмышкой сумочку, и стала кричать в коридор.

— Франческа? Это твоя мама. Приведи себя в порядок. Я сейчас к тебе войду.

Она прошествовала к комнате, стукнула раз и открыла дверь. Ей было достаточно одного взгляда на дочь, чтобы понять — с ней не все в порядке. Франческа не отвечала, а когда ее затрясло и она начала прятаться в простыни, миссис Де Леон взорвалась. Она заорала на Фрэнки, упрекая ее в упрямстве и несговорчивости, обвиняла в бездумности и еще чем-то. А потом успокоилась.

— Сейчас же собираемся и уходим. — Она вытащила одежду из шкафа и бросила Фрэнки на постель. — Одевайся. Я отведу тебя к врачу.

— Пожалуйста, уходи.

— Тебе нужна помощь? — Она с трудом присела и сдернула простыни с ног Фрэнки. — Я это делала, когда ты была ребенком, могу сделать и сейчас.

— Нет, — умолял Фрэнки, стыдясь своей наготы и пытаясь прикрыться руками. — Пожалуйста.

— Тогда одевайся сама, — скомандовала миссис Де Леон. И поднялась. — Пойду, скажу твоему мальчику, что мы уходим.

Нашла она его на том же месте. Терри предложил кофе, она отказалась.

— Я забираю Франческу домой.

Эта новость не очень его удивила. Он неуверенно спросил, а хочет ли того сама Фрэнки. Миссис Де Леон посмотрела на него уничтожающе.

— Мне достаточно одного взгляда, чтобы понять: ребенок болен. — Она схватила свой пакет с покупками. — Разрешите откланяться.

Она вышла в коридор и остановилась у спальни, нетерпеливо топнув ногой. Терри было слишком стыдно и он не мог спорить, а Фрэнки настолько потерял уверенность в себе, что волю проявить не мог. Подчиняясь повелительному взгляду матери, он натянул на себя платье, пиджак и туфли и полностью отдался на ее усмотрение.

Циклы

Мужчины выделяют пахучее вещество, представляющее собой сложную молекулу; больше всего этого вещества в поясничной области спины, в промежности и подмышками. При определенных условиях этот запах оказывает возбуждающее действие на женщин.

Менструальный цикл в 29,5 дня является наилучшим в смысле деторождения. При прочих равных условиях женщины, у коих менструации протекают с такой периодичностью, отличаются прекрасной способностью производить потомство. Когда экспериментальный мазок — носитель мужского запаха — наносили на верхнюю губу женщины, это обонятельное раздражение вызывало глубокие неврологические изменения в ее мозгу. Главное, что менструальный цикл у женщины сдвигался в сторону 29,5 дней. Если женщина особенно чувствительна к мужскому запаху, ее цикл переходит в режим максимального деторождения. Мужчины, выделяющие самые сильные запахи, успешнее оплодотворяют женщину.

Такова ситуация на сегодня. Однако из недавних открытий ученых становится ясным, что репродуктивное поведение человека не всегда было столь однонаправленным. Археологические раскопки в Турции показали, что около четырех тысяч лет назад существовала раса, где мужчины и женщины обитали большими группами без вождей. Они почти не отделялись от общей группы — кроме одного раза в год — когда образовывали разнополые пары, мужчина соединялся с женщиной, чтобы зачать ребенка. Изучив глиняные черепки и настенные росписи в пещерах, исследователи предположили, что если этот союз был успешным, пенис мужчины начинал медленно увядать. Со временем он преображался в матку, влагалище, вырастали груди. С рождением ребенка оба родителя вскармливали его грудью — как мужчина, так и женщина — пока у последней не пропадало молоко. Затем ее груди сморщивались, влагалище зарастало, постепенно появлялся пенис. Через год родители менялись ролями, еще через год — опять. Эта раса вымерла, хотя ученые не теряют надежду найти ее следы в современной жизни. Гермафродитизм, указывают они, естествен в животном мире, и, разумеется, он заложен и в генах людей. Возможно, корни его в органах обоняния, как, например, наблюдается у многих видов кольчатых червей. Конечно, эволюция может вновь пойти по такому руслу, но ученые утверждают, что заново проявить эту способность у человека можно проще: следует лишь найти необходимые нейронные контуры и повернуть включатель пускового механизма.

* * *

Терри звонил каждый день, иногда дважды в день, но Фрэнки не разговаривал с ним. Ни с ним, ни с Эдной, утверждавшей, что она его мать, ни с кем-либо еще. Он чувствовал себя мертвым, безучастным ко всему, пустым. Валялся в постели, покидая ее лишь в тех случаях, когда Эдна насильно вела его к доктору, другу их семьи. Доктор проделал анализы, осмотрел Фрэнки и направил ее к психиатру. Психиатр порекомендовал госпитализацию, но Эдна заупрямилась. Ее дочь не настолько уж больна, и несколько недель отдыха, свежий воздух, материнская забота не повредят ей. Психиатр предупредил, что у Фрэнки глубокая депрессия, есть склонность к самоистязанию. Он выписал таблетки, назначил контрольную встречу. Эдна увела дочь домой.

Прошла неделя, потом другая. Таблетки немного привели Фрэнки в чувство, хотя воспринимал он себя еще менее живым. Он перестал принимать таблетки — сначала втихую, потом открыто. Эдна забеспокоилась, а психиатр расценил по-своему. Болезнь Фрэнки начала оттаивать, и он предупредил Эдну, что нужно приготовиться к эмоциональному всплеску.

Через несколько дней у Фрэнки случился первый приступ истерического плача. Слезы его удивили и испугали, он даже не поверил, что в нем таится такая боль и такая беспомощность. Час за часом, день за днем — плакал. Постоянно казалось, будто ему что-то угрожает, и он мог взорваться по любому пустяку. Боялся телефона, радио, телевизора. Шарахался от Эдны. Когда он уже думал, что слез больше нет, внутри только пустота, начинался новый приступ. Теперь уж ему хотелось, чтобы вновь пришло былое оцепенение…

Это продолжалось семь дней — неделя перехода к другой жизни. И однажды, доведенный до жуткого изнеможения в тысячный раз, Фрэнки услышал в себе новый голос. Слабенький и робкий, он не воспринимался серьезно, но со временем голос окреп. Это не твоя вина, твердил он. Виноват кто-то другой. Например, Кокс, лапавший его руками, пичкавший наркотиками и заставлявший танцевать на помосте; Маркус, познакомивший с глупой старухой. Сама тетушка Орфа, которая обещала освобождение и обманула. Тот мужчина в больнице, которому не хватило воли выкарабкаться, и его смерть, ничего Фрэнки не принесшая. Он думал обо всех людях, кто обманывал его, вводил в заблуждение, кто стоял на его пути и усиливал страдания. Негодование во Фрэнки росло.

Однажды утром он сидел в кухне и мрачно смотрел в окно, вдруг зазвонил телефон. Не раздумывая, он взял трубку. В ухо полился робкий покорный голос, вне сомнения, это был Терри. Фрэнки несколько мгновений слушал, потом взорвался, извергая накопившуюся горечь и бешенство потоком брани. Он кричал как ненормальный. Остервенелая фурия, изрыгающая желчь.

Терри сидел дома и слушал. Она впервые с ним говорила после того как он ее изнасиловал, и эта буря его шокировала. Он стискивал телефон, будто это была последняя ниточка, которая связывала его с жизнью. Слезы стыда и облегчения текли по его щекам.

Фрэнки судорожно втянул воздух, Терри воспользовался паузой и пробормотал извинения. Прозвучали они очень жалко. А для Фрэнки звучали оскорбительно, он посоветовал Терри засунуть извинения себе в задницу и бросил трубку. После этого эпизода он впервые с чувством поел.

Терри звонил часто, и Эдна, с благословения Фрэнки, каждый раз осаживала его. Однако, по мере того как дочь начала приходить в себя, лучше есть, одеваться, разговаривать с ней не только односложными словами, Эдна стала на нее немножко давить. Не зная ничего об изнасиловании, она достаточно ясно себе уяснила, что этот мужчина дочери не пара. Она посоветовала Фрэнки избавиться от него — и чем раньше это произойдет, тем лучше.

— И что делать дальше? — поинтересовался Фрэнки.

— Оставайся здесь, — ответила Эдна. — Поправляйся. И найдешь себе славного парня.

Фрэнки язвительно захохотал. Славный парень — это не для него. Гнев его не только не истощился, напротив, он все рос и рос, выпуская стебли в разные стороны, превращаясь в нечто тайное и злокозненное. До звонка Терри у гнева не было цели, сейчас она появилась. Хотя, возможно, мужественность у него отняла судьба, но инструментом судьбы был Терри. Он стал образом врага, и Фрэнки поклялся всем сердцем, что отомстит ему.

Когда Терри позвонил очередной раз, Фрэнки снял трубку.

— Терри? Давненько я тебя не слышал.

— Я звонил тебе каждый день.

— Разве?

— Я хочу, чтобы ты вернулась, Фрэнки. То, что случилось, никогда не повторится. Я клянусь тебе.

— Эдна советует бросить тебя. И чем скорее, тем лучше.

— У Эдны есть на то свои соображения. Она меня не любит. И ты это знаешь. Никакой мужчина не будет достаточно хорошим для ее дочери.

— А ты что, в самом деле хорош?

— По крайней мере, ты так думала.

— Ты изнасиловал меня?

Терри молчал.

— Молчишь? Может, не помнишь? Или не уверен? Что точнее, Терри?

— Ты жестокая.

Фрэнки пронзительно засмеялся. — Так, значит, ты хочешь, чтобы я вернулся. Как в старые времена. Ты будешь паинькой. Станешь хорошо со мной обращаться.

— Я пытаюсь, Фрэнки. Мне нужна твоя помощь. Ты должна дать мне шанс.

— У тебя были шансы.

— Еще. Дай мне еще один.

— Говоришь, ты хочешь меня?

— Хочу. И ты знаешь, что это действительно так.

— Умоляй меня.

На том конце молчали.

— Нет? Ты хочешь меня, но не настолько сильно, чтобы умолять?

Терри шумно вздохнул. — Это мое наказание?

— Считай — награда.

— Я не могу так сделать. Умолять не могу.

— Тогда извини…

— Я совершил ошибку. Фрэнки. Я это признаю и буду помнить всю жизнь. Я тебе говорил, что жалею о случившемся, и извинился. Но, пожалуйста, не трогай мою гордость.

— Твою гордость… — Он смаковал эту мысль. — Это мне нравится. Я рад, Терри. У мужчины должна быть гордость. Береги ее, храни в надежном месте. — Он помолчал, взвешивая следующие слова. Они оказались вовсе не такими жесткими, как он воображал себе. — Хорошо… я приду.

— Действительно придешь?

— Мне очень хочется увидеть тебя. Это как жажда. Приди и забери меня, Терри. Возьми меня домой.

Глава 15

Возвращение Фрэнки к Терри… Не виделись они месяц. Сейчас была уже поздняя весна, воздух стал каким-то особенным. В китайском сувенирном магазинчике шла оживленная торговля, фруктовый прилавок на тротуаре облепили покупатели. Фрэнки пробирался в толпе мимо полных мусорных корзин; на расстоянии квартала его ждет Терри, чтобы забрать к себе.

Они вошли в дом без лифта, а когда поднялись на третий этаж, Фрэнки вдруг остановился и попросил Терри спуститься и купить для него яблоко. Одно такое, красное, показалось особенно привлекательным. Терри долго не раздумывал, он улыбнулся про себя и побежал вприпрыжку вниз по ступенькам. Через пять минут уже вернулся, тяжело дыша; Фрэнки поблагодарил его.

— Нет проблем, — ответил Терри, полируя яблоко, прежде чем отдать.

Он открыл дверь и жестом пригласил войти. Фрэнки переступил порог и весь напрягся, когда проходил по коридору мимо спальни. Тяжелый затхлый запах — на это он сразу обратил внимание после длительного пребывания у Эдны. Кругом беспорядок, в раковине грязная посуда, книги на полу, одежда, сваленная на софу, на кухонном столе коробка из-под пиццы с разводами жира.

Терри последовал за Фрэнки в гостиную, там рухнул на софу. Он почти десять часов уговаривал Фрэнки, храбрился под презрительным взглядом миссис Эдны, почему-то молчавшей. Устал он ужасно.

— Итак, — он улыбнулся, довольный, вытягивая ноги. — Начинаем жить заново. С нуля.

— Не совсем так, — заметил Фрэнки.

Терри чуть нахмурился. — Нужно попробовать.

— Я здесь кое-что намерен изменить.

— Я тоже.

Фрэнки поднял брови. — Ты уже извинился. Чего тебе еще?

— Много чего. Ты дала мне шанс, и ты увидишь, как…

— Снова обещания?

— Факты, — решительно сказал Терри. — Только факты.

— Мне не терпится начать, — заявил Фрэнки. — Например здесь, — он обвел рукой комнату. — Признай, вид убогий.

— Комната как комната, — возразил Терри. — Обжитая, уютная.

— Здесь грязно.

— Ты слишком долго жила у Эдны, бэби. Она навязала тебе свой вкус.

— Мать умоляла меня остаться, — подбоченился Фрэнки. — Она меня упрашивала. В любое время я могу вернуться назад, двери открыты. Широко открыты.

Терри понял, к чему она клонит, и сразу поинтересовался, каких изменений желает Фрэнки.

— Хочу, чтобы здесь стало чисто. Нужно навести порядок. Повесить новые шторы, купить новую софу или хотя бы сменить обшивку. — Фрэнки потыкал еще в ряд мест, у Терри закружилась голова.

— Почему бы нам сразу не переехать на Парк-авеню?

— Ты шутишь, конечно.

— Ну подумай, где мы достанем столько денег? Эдна? Да она удавится, но не даст.

— Она тебя не любит.

— Взаимно. — Он попытался представить себе, как же справиться с тем, что так неожиданно свалилось на голову. — Подожди минутку. — Ты нашла другую работу. Так? И хочешь преподнести мне это как… большой сюрприз.

Фрэнки отрицательно помотал головой.

— Нет? Тогда я должен тебе кое-что объяснить. Я работаю продавцом в книжном магазине. Зарабатываю шесть долларов в час. Значит, двести сорок в неделю. Эта квартира мне обходится в пять с четвертью сотен в месяц. Ты не работаешь с марта. — Он бросил на нее очень холодный взгляд. — Тебе хочется приобрести новый хлам? Тогда посоображай, Фрэнки.

— Уже сообразил.

— Я едва свожу концы с концами.

— Найди другую работу. Делай деньги.

— У меня уже есть работа.

— Так найди вторую.

Он засмеялся, но взгляд Фрэнки быстро его отрезвил. Забрать ее домой вовсе не означало получить прежнюю Фрэнки.

— Ты хочешь заставить меня работать на это, я правильно понял?

— Считай, что так, — согласился Фрэнки. — Найдешь вторую работу, тогда я не возвращаюсь в бар. — Его глаза светились. — Получится, что ты защитил меня от типов, подобных тебе: только так об этом и думай. Ну и деньги, конечно. Чего еще может пожелать себе мужчина…

* * *

На поиски работы ушли две недели. Помог Маркус. Терри получил дневную работу в больничной прачечной — стирать простыни. Им спускали огромные пластиковые мешки — двойные и завязанные, чтобы не распространялись всевозможные отходы, выделения и вонь по больнице. В медицинском институте Терри не раз наблюдал, какую гадость может выделить человек. Но ему никогда не приходилось перебирать огромную кучу грязного тряпья. В его обязанности входило вытаскивать грязные простыни и отбирать все то, что могло вывести стиральные машины из строя. Он носил маску, защищая лицо, но это не спасало от запахов. Поначалу вонь чуть не сбивала его с ног, и лишь через несколько недель перестала мучить тошнота.

Перед уходом из больницы он принимал душ, мылся щеткой с мылом. В те дни, когда ему не нужно было торопиться в "Сутер", он возвращался домой и Фрэнки заставляла его еще раз мыться. После ужина он боролся со сном до восьми или девяти. А когда в день выпадали две работы, приходил домой в двенадцать, в двенадцать тридцать уже спал — на старой софе с шишками и разбитыми пружинами. Однажды он решил купить себе новую; Фрэнки, управлявшей финансами, эта идея вроде понравилась, но когда пришло время первого взноса, оказалось, что Терри вместо софы получит кроватную раму с лежаком на пружинах и новый матрац. Терри ворчал, что она сглупила, однако Фрэнки нашлась что ответить.

— Хочешь видеть в таком свете? Валяй. С другой стороны, ты должен гордиться, что обеспечиваешь меня. У тебя должно быть ощущение чего-то достигнутого. Но если тебе больше нравится считать себя несчастным, это твое право. А если хочешь разбираться, кто чего заслуживает, это я тоже могу устроить. Но мне приятнее видеть, что мы делаем успехи. У тебя есть еще шанс, пока я не успел хлопнуть дверью.

В ее словах была своя логика. Хотя Терри не нравилось чувствовать себя проигравшим, он решил помолчать. Сил не было спорить или думать о том, на чем ему спать. Он вставал в пять, чтобы в шесть добраться до прачечной, и пять дней в неделю торопился через весь город на работу в книжный магазин. В выходные дни Фрэнки позволяла ему поспать дольше — но только до восьми. По дому было много хлопот: почистить плиту, постирать коврики, вымыть ванную. Она заставила его сбросить книги на пол и стереть пыль с полок, вымыть окна и стены. Такого рода работа всегда была для Терри припасена. А Терри, хотя отдыха ему не хватало, не обижался на Фрэнки, считал, что ее охватила страсть к переменам. От ее злости не осталось и следа. Исчезла и странная выдумка — "я мужчина" — похоже, она об этом вообще забыла. Терри воспринимал ее попытки навести в квартире порядок как желание улучшить их совместную жизнь — он и сам к этому стремился. Ее физическая неприступность продолжала его раздражать, хотя сейчас он воспринимал это как свой крест. Грех его не забыт, но может быть прощен. С возвращением Фрэнки домой он обрел точку опоры и сможет доказать ей, что он мужчина, не знающий страха.

* * *

Пока Терри был занят на работе, Фрэнки целыми днями смотрел телевизор, размышлял. Предстояло многому научиться, впитать в себя новую жизнь. Цель помогала ему сконцентрироваться, не потеряться в сложностях человеческого поведения, которые он наблюдал по телевизору. Легче всего усваивались утренние мыльные оперы: там простые эмоции, понятные мотивы. Из собственного небогатого опыта и этих показов он развил свою теорию о женщинах и мужчинах. У рекламы он тоже кое-чему сможет научиться. Будет смотреть несколько часов, затем перерыв, и снова у экрана несколько часов подряд. Со второй зарплаты Терри Фрэнки купил себе видеоприставку, теперь можно было записать и прокрутить то, что особенно понравилось. Он был способный ученик.

Устав от телевизора, он открывал окно, садился на подоконник и наблюдал за торговлей внизу или вглядывался в женщин на швейной фабрике. Он играл с мыслью выйти прогуляться — с тех пор как его изнасиловали, он ни разу один на улице не появлялся. В квартире безопасно, но здесь как в тюрьме. Надо выйти, испытать свою силу.

Он выбрал день, когда Терри был занят на двух работах. Если к нему пристанут или случится что-то ужасное, он убежит домой, но не хотелось, чтобы Терри это видел. Фрэнки подобрал для себя неброскую одежду: просторные джинсы, спортивные тапочки, мешковатую рубашку с короткими рукавами, нашел поношенную куртку и застегнулся на все пуговицы. Темные очки, волосы зачесаны назад и завязаны, никакой косметики и драгоценных украшений. На все это ушел час, и еще час, чтобы унять свои нервы. Телевизор то и дело притягивал к себе, Фрэнки наконец его выключил. В комнату влетела тишина, появилось ощущение, что ничего из его планов не выйдет. На мгновение Фрэнки даже забыл, что собирается делать. Но потом вспомнил, подошел к двери и, собравшись с силами, перешагнул порог. Спустился по ступенькам, а через минуту был уже на улице.

Оказалось, все не так уж страшно. После первых тревожных минут он понял, что никому нет до него дела. У фруктового прилавка его нечаянно пихнула женщина, тащившая сумку с апельсинами. Фрэнки купил себе банан, продавец, взяв деньги, даже не взглянул на него. Люди потоком выливались на улицу, болтая друг с другом или погруженные в себя. Он прошел квартал, пялясь на витрины различных магазинов, приглядывая ориентиры. Вокруг все казались очень занятыми, никто не обращал на него внимания. Фрэнки дошел до станции "Хьюстон" и повернул обратно. Поднимаясь домой по ступенькам, он вдруг почувствовал облегчение: все-таки прогулка получилась напряженная. Но он справился. Никто не причинил ему вреда, никто на него не глазел, его просто не заметили. Ну что ж, он еще раз пойдет.

Дальше он выходил каждый день, расширял свой кругозор, наслаждался свободой. Наведывался в магазин, галереи, лавчонки, впитывал все, что попадалось на глаза, особенно обращал внимание на женщин-спутниц, женщин-продавцов, всевозможных покупательниц, работниц, студенток, попрошаек. Он изучал их манеры, стиль, форму, осанку. Смотрел на них одиноких, в группках с другими женщинами, с мужчинами. Чтобы лучше их понять, подбирался ближе, подслушивал разговоры, примечая интонации речи, особенности поведения. Нужно было многому научиться: дома он практиковался у зеркала, разговаривал с собой, прохаживаясь и принимая всевозможные позы. Часто рылся в богатом гардеробе Фрэнки, примерял одежду: юбки, платья, блузки, чулки. Играл с волосами, причесывая так и сяк, и даже попробовал косметику. Всегда дома. Всегда с целью.

Этой перемены Терри не мог не заметить. Он был вполне счастлив видеть Фрэнки в джинсах и майке, но острые ощущения в нем вызывали чулки и юбки. Когда она начала одеваться и вести себя женственнее, ему стало легче справляться со стрессом и усталостью на двух работах. Считая, что причиной всему его покаяние, он с еще большим усердием стремился угодить Фрэнки. Тщательно продумывал, чем ее накормить, сам готовил пищу. Мыл тарелки и стирал белье. Если нужно было почистить ванну — чистил, что-то принести — приносил. Он старался предугадать ее желания и потребности. Главное, чтобы она знала: ради нее он готов на все.

Однажды после ужина Фрэнки спросил у Терри о его медицинском институте. Они сидели на софе рядом, Терри в джинсах и рубашке с воротником на пуговицах. Фрэнки в обтягивающем трико, кожаной юбке и чулках. Терри хотел отмахнуться от его вопроса, но Фрэнки настаивал, и он рассказал свою историю. Фрэнки не перебивал, сидел не шелохнувшись, и даже когда рассказ кончился, заговорил не сразу.

— Тебе, наверное, чертовски тяжело.

Терри пожал плечами. — Скорее всего, из меня не получился бы хороший врач, нет у меня большого сочувствия к людям, их страданиям. Так что…

— Я имею в виду того парня, который умер. Тебя, вероятно, это преследует?..

Он опустил на Фрэнки глаза. — Я не убивал Зака. Он сам себя убил.

— Но из твоих же слов видно, что он нуждался в помощи. Страдал и плакал и вообще… Ты же знал?

Терри досадливо поморщился. — Мне казалось, я ему помогаю. Кто мог подумать, что это зайдет так далеко.

— Ты, значит, не понимал?

— Нет, — еле слышно ответил Терри. — Наверно, не понимал.

— Ты не понимал, — повторил Фрэнки. Он сделал вид, что изучает ногти, потом нахмурился и вскинул на Терри глаза. — Или понимал?

— Что ты этим хочешь сказать?

— Девушка… медсестра, как ее звали?

— Не имеет значения.

— Андреа, — вспомнил Фрэнки. — Ты хотел эту Андреа. Тебя заела ревность.

Терри явственно вспомнил ту вечеринку. Бритая голова Зака и его расстроенное лицо. Девушка в кошачьем костюме. Свое любопытство к ней — и только. — Я не ревновал. И я действительно хотел помочь.

— Ты жаждал страсти. Острых ощущений. Свежатинки.

— Да не нужна мне была эта девушка. Позже, может быть, после смерти Зака, но не тогда. Я едва ее знал.

— Ты бы повторил все то, что было тогда?

— Мы нуждались друг в друге, — шепотом проговорил он. — Так это и было. Мы хотели забыться.

— Баллон, — молвил Фрэнки. — С газом. Ты украл его и принес своему другу. Презент — смерть на серебряном блюдечке.

Терри съежился. — Я этого не хотел. Тогда был несчастный случай. Я ни при чем.

— Называй это как хочешь. Что дальше?

Он пытался собрать в себе злость, возмущение, но не смог. Правда заключалась в том, что его собственные угрызения были похлеще этих. Терри свесил голову, пряча лицо. Вскоре почувствовал руку на щеке.

— Это, должно быть, очень тяжело, — проговорил Фрэнки, умащивая голову Терри к себе на колени. — Я и не думал, что задену такую глубокую рану.

— Несчастья преследуют меня, — пробормотал Терри. Он втянул воздух и линии на его лице постепенно разгладились. — До сих пор преследуют.

Фрэнки улыбнулся. — Давай поговорим о чем-нибудь другом.

— Давай, сейчас твоя очередь.

Фрэнки начал что-то, но застыл на полуслове. — Может, сейчас не самое подходящее время говорить об этом.

— О чем?

— Забудь. Это неважно.

— Ну скажи мне.

— Ты опять будешь сходить с ума.

— С этим покончено, Фрэнки. Я уже забыл, что это такое.

Фрэнки играл с прядью его волос. — Твой запах. У тебя такой сильный запах… — Он колебался. — Иногда даже очень сильный. Ты понимаешь, о чем я? Его для меня слишком много. Мне тогда тяжело быть с тобою рядом.

— Сейчас ты ведь рядом.

— Это нелегко.

Терри настороженно рассматривал ее, выискивая скрытый смысл.

— Некоторые мужчины пользуются духами. Я видел это по телевизору.

— Одеколоном. Мужчины пользуются одеколоном.

— Может, и ты попробуешь?

— Мне бы надо обидеться сейчас.

— Ну пожалуйста, для меня.

Он задумался. — Мой запах. Мы говорим о моем запахе, я правильно понял? Этот запах тебе мешает?

Фрэнки беспомощно кивнул.

— Раньше он никому не мешал… — заметил Терри. — Но львица ни на кого не похожа. Она вся наоборот, так ведь? — Он погрузился в мысли. — Да какого черта… Она хочет, чтобы ее мужчина пахнул сладостями, почему бы нет?

— И подстричься, — добавил Фрэнки.

— Что? Волосы тоже?

— Для меня.

Терри засмеялся. — Для тебя, бэби. Побриться, подстричься, спрыснуться одеколоном. Да ты сделаешь из меня настоящего мужчину.

Фрэнки улыбался.

* * *

Несколькими днями позже он купил Терри сережку — тоненькое серебряное колечко, такое приглянулось ему на молодой девушке в магазине. Терри не любил украшений на себе, будь то цепочка, браслет или сережка, которыми балуются некоторые мужчины. Он заупрямился, но Фрэнки настаивала. Терри сказал, что подумает, надеясь, что скоро она забудет об этой идее. Она не отступала, продолжала спорить, грозилась никуда вообще с ним не ходить, если не примет подарок. Это вопрос доверия ко мне, внушала она, это готовность быть открытым для новых радостей, чтобы тебя можно было баловать и украшать. Ты отдаешь совсем чуть-чуть, а получать будешь много. Если Терри не видит этого, что ж, поищет другого.

* * *

На следующий день Терри появился в "Сутере" поздно. Он спускался к себе вниз, когда его окликнула Бренда. Вид у нее был озабоченный.

— В чем дело? Ты уже не здороваешься со мной?

— Я опоздал.

— Тоже мне новость. Сэл занят новой подружкой. Подойди, поболтай со мной.

— Что на тебя вдруг нашло, Бренда?

— Вы послушайте его. — Она покачала головой. — Если это от тебя требует усилий, тогда не надо, не беспокойся. Найду с кем поговорить.

Он подошел. — Извини. Я задумался о своем.

— Не слепая. Что, Фрэнки вернулась?

Он кивнул. — Более чем.

— Что, так плохо?

— Нет, все прекрасно. Даже великолепно.

— Я беспокоюсь за тебя.

— Не надо обо мне беспокоиться.

— Я твой друг. А друзья беспокоятся.

— Все уладилось. Сейчас совершенно новая жизнь. Ее уход и приход — это лучшее, что могло случиться.

— Иногда бывает и так. Если кто-то всегда перед глазами, его и видишь с одной стороны.

— Но я, в общем, не о том…

Бренда отмахнулась. — Остерегайся Фрэнки.

Теперь отмахнулся Терри. — Ерунда.

— У меня есть свои новости…

— Да с тем уже покончено.

— Я познакомилась с мужчиной…

— Поверь мне, покончено.

— У нас это только началось.

— Что началось?

— Я же говорю тебе. Его зовут Эдди.

— Кого так зовут?

— Мужчину, с которым я познакомилась.

— Мужчина? Ты познакомилась с мужчиной?

— В зальчике, где играют в бинго[3]. Он там играл.

— Но ты ведь не любишь мужчин.

— Люблю. Ты же мне нравишься.

— Ну, ты понимаешь, о чем я говорю.

— Когда-то я погуливала с мужиками. Пятнадцать… двадцать лет назад. Один раз мне даже предложили брак.

— Да? — Терри по-новому посмотрел на нее.

— Он хороший малый, католик, сладенький, как младенец Иисус. Мечта любой женщины.

— Так значит, ты влюбилась.

— Благодарю Бога за это. — Покупатель протянул ей книгу, она продолжала говорить, оформляя продажу. — Когда ты был ребенком и волочил попку по полу, мне было уже сорок. Ты знаешь, о чем думает женщина, когда ей исполняется сорок?

— О том, что ей скоро пятьдесят.

— Она думает о детях, если у нее их нет. Большинство моих подружек из школы, католической школы, заметь, уже в двадцать нарожали детишек. Почти все они сейчас бабушки. Вот и задумаешься…

— Ну конечно. Время-то идет.

— Мне нужен твой совет.

— Уверен, церковь ответит тебе взаимностью.

Она вскинула глаза. — С религией, наверно, я разберусь. Ты мне про мужчину скажи. Что ему нравится? Я так давно с мужчинами не встречалась. Забыла все.

Терри задумался, пожал плечами. — Это зависит от мужчины. А что самой-то женщине нравится?

— Женщине?.. Внимание, я думаю. Привязанность… Надежность… Тишина и спокойствие… Деньги.

— Вот-вот. Пригласи его поужинать. Дай ему чек.

От удивления у нее вытянулось лицо.

— Нет? Тогда как насчет цветов?

— Он не любит цветы.

— Уверен, они на него подействуют.

— Ты серьезно?

— Скажи-ка. Ты хочешь мужчину или только его тело?

— Я так не разделяю, — оскорбилась она.

— Но ты хочешь ребеночка. Надо полагать, у мужчины есть сперма.

— Какой ты грубый.

— Хорошо. А что ты скажешь о нем самом? Чего он хочет?

— Я не спрашивала. Думаю… меня.

— Так оно и есть. Тебя, конечно.

Бренда приводила мысли в порядок… Разговор зашел слишком далеко, она этого не ожидала.

— Сперму, да?

— Нет, цветы, — ответил Терри. — Принеси мужчине цветы. — Он пошел было вниз, вдруг остановился и повернулся назад. — Мне интересно, что испытывает женщина рядом с мужчиной? После стольких-то лет?

— Всяко бывает, — уклонилась она.

— Но все же?

— У него много волос. — Она улыбнулась своим мыслям. — Это возбуждает. Мы кажемся такими… как это сказать… ну, глупыми, что ли? Это забавно. Я никогда не знаю, что будет в следующую секунду.

Терри кивнул, думая о своем. С тех пор как Фрэнки вернулась от Эдны, он тоже не знает, чего от нее ожидать. То мягкая, то злая и грубая, то подкупающе притягательная, то отчужденная. Он не умеет угадывать ее настроение, поэтому живет в постоянной тревоге. В нервном напряжении.

— Кстати, — заметила Бренда, — мне нравится твоя сережка.

— Терри машинально вскинул руку к уху и отвернул голову.

— Ты никак смутился?

— Я понимаю, выглядит это глупо.

— Не сказала бы. Многие мужчины носят серьгу, так и что теперь.

— Эту мне подарила Фрэнки.

— Ну, можешь гордиться.

— Раньше я ничего такого не носил.

— Терри, жизнь меняется быстро. Сегодня серьга, завтра еще что-нибудь.

— Ты не думаешь, что я похож на сюську?

— Что такое сюська?

— Нет, я серьезно.

Она засмеялась. — Боишься, тебя примут за педика?

— Она такая большая, — он ткнул пальцем в серьгу-обруч. — Парни в основном носят сережки-пуговки или крошечные колечки.

— Ты влюблен, верно? Так принимай то, что она тебе дарит. И будь благодарен. Серьга смотрится прекрасно, можешь ни о чем не беспокоиться.

— Спасибо за слова, Бренда. — Он повернулся, собираясь уйти. — Кстати, я не боюсь, что меня примут за педика.

* * *

Маркус никак особенно не отреагировал. Терри случайно с ним столкнулся, это было на следующий день, они менялись сменами, Маркус входил, а Терри выходил. Они пожали руки.

— Что-то тебя не видно последнее время, — заметил Маркус. — Где прячешься?

— Там же, где ты оставил меня в первый раз. Стираю грязное тряпье.

— Неужели это правда? — Он повесил одежду и накинул на себя рабочую форму. — Они тебя не достают?

Терри помотал головой.

— Значит, все еще впереди. Ты не обращай на них внимания. Делай как я. — Маркус прикрыл глаза. — Слеп, глух и нем. Это то, что им нужно. Как непременное условие. — Он защелкнул свою кабинку. — Прогуляемся?

— Сейчас никак.

— Сегодня вечером тоже работаешь?

— Нет, я спешу домой. Меня ждет Фрэнки.

— Да-а, она тебя ждет. Как ты думаешь, что ей больше по душе — счастливый мужчина или мужчина, который спешит к ней? — Приобняв Терри за плечи, он повел его по коридору в пустынный двор, там закурил тоненькую сигарету с марихуаной. — Ты так спешишь, я погляжу. Стоит женщине это заметить, она тут же приберет тебя к рукам. — Расслабив мышцы, он начал медленно кружить по двору. — Бери-ка ты пример с Бронсона. Он стреляет быстро, а во всем остальном ленив и никогда не спешит. Женщины на него слетаются как мухи на спелый плод.

— Я не ищу женщин, — возразил Терри. — У меня есть одна, мне достаточно.

— Конечно, ты прав. — Он предложил сигарету, но Терри отказался.

— Извини, мне действительно пора.

— Ну что ж, прекрасно, — буркнул Маркус. — Если не побережешься, они обложат тебя налогом и отправят на перевоспитание. Сделают тебя хорошеньким и чистеньким, как конфетка. Закрутят тебя в фантик и покладут в рот, когда им захочется чего-нибудь сладкого. — Он закончил курить, плевком погасил сигарету и закинул себе в рот. Широко ухмыльнувшись, похлопал друга по плечу. — Любезный мой Терри. Будь с ней осторожен.

— Я просто показываю ей, каким хорошим может быть мужчина. Кое-что я ей должен. Я обещал самому себе…

— Ты ходишь в церковь? — поинтересовался Маркус. Терри помотал головой. — Они там любят поболтать, каким человеку следует быть и каким не следует. Много чего наговорят по поводу твоего поведения.

— Я обхожусь без чужой помощи. Мы с Фрэнки делаем разборку в своей жизни.

— Ну, разбираетесь, так и разберетесь, — он подмигнул. И вдруг заметил серьгу. Терри начал объяснять, что это подарок. Маркус хохотнул. — Э, так ты помечен, я погляжу. Эта девушка посадила тебя на крючок.

Терри нахмурился. — Что в этом плохого, приятель?

— Да нет, все в порядке. Ты у нас жеребец.

— Много себе позволяешь, Маркус. Ты это брось.

Огромный негр замер… повернулся через плечо, будто искал виноватого. Снял свою шапочку и провел рукой по волосам.

— Да мы просто балуемся, — начал оправдываться он. — Игры всякие. Ты скажешь чего-нибудь, а тебе отвечаю!.. Нет мужчины более возвышенного, чем мужчина влюбленный. Это железно. Делай, что тебе нравится, и не слушай, если кто говорит поперек. Девушка любит, так и люби ее тоже, на здоровье.

Тектоника, или пластика нашей жизни

Нижеперечисленное поможет вам стать привлекательной.

1. Каждое утро уделяйте пять минут гимнастическим упражнениям.

2. Не кладите ногу на ногу.

3. Положите деревянный брус в подножии кровати, это предотвратит образование мешков под глазами.

3. Перестаньте хмуриться (если вы одна, наклейте что-нибудь на лоб — помогает).

5. На вечеринках не стесняйтесь заказывать себе коктейль "Дева Мария".

6. Когда сидите, опирайтесь на спинку стула, чтобы не горбиться.

7. Купите пару дешевых сережек с искусственными бриллиантами, носите их уверенно.

8. Перед тем как отправиться на работу, суньте голову в морозильный отдел холодильника, досчитайте до ста.

9. Имейте под рукой электродепилятор, чтобы в любой момент вы могли удалить волос.

10. Затянитесь ремнем еще на одну дырочку.

11. Наймите представителя противоположного пола, пусть ухаживает за вами в обществе.

12. Натрите щеки золотом.

13. Ходите в перьях.

14. Омойте лицо содовой водой и сполосните теплым молоком.

15. Избегайте мыслей о неприятном. Трудитесь. Красота приходит изнутри. Удалите хирургическим путем морщины.

Глава 16

Позвонила Эдна. Она собиралась в город за покупками и приглашала дочь встретиться во время ленча. Хорошо бы Фрэнки по такому случаю принарядилась, а то у нее вид бездомный. Напоследок поинтересовалась, как дела.

— Хорошо. У меня все хорошо.

— А тот мальчик… он не создает тебе проблем?

— Все под контролем.

— Я рада. Но ты все равно будь осторожна. Никогда не знаешь, когда дела могут измениться к худшему.

Фрэнки молчал.

— Значит, договорились, во вторник, — повторила Эдна. — В полдень. Не забудешь?

— Нет.

— Пожалуйста, это так унизительно — торчать истуканом.

Они встретились на Плазе, как договаривались. Весна, в воздухе пахло морозцем. Эдна была в твидовом костюме и перчатках. Фрэнки в кроссовках и мешковатом свитере. Эдна не могла обойти это молчанием.

— Не понимаю. У тебя прекрасная фигура, почему ты ее от всех скрываешь?

Фрэнки стыдливо огляделся по сторонам — они сидели в ресторане — и одернул свитер. — Я не хочу, чтобы на меня глазели. Особенно в общественных местах.

— А что плохого, если на тебя смотрят? Ты привлекательная. И этим надо гордиться.

— А я не хочу.

Эдна состроила гримасу. — В моем возрасте — понятно. А ты-то что? Пусть они смотрят на тебя.

— Зачем?

— Зачем? Да потому, что прелестная девушка, красивая девушка делает мир краше. Одному Богу известно, как нам этого не хватает.

Фрэнки не хотелось делать мир краше. Да и вообще, он по опыту знал, что никаких возможностей у него для этого нет.

— Этим можно утешить не только свое тщеславие, — заявила Эдна. — Ты заботишься о себе, это очищает. Поверь мне. От твоей внешности зависит, как к тебе будут относиться.

— Ко мне уже отнеслись — дерьмово.

Эдна вскипела из-за грубого слова и новой информации. — А ты мне говорила, что у тебя все в порядке… что все под контролем.

— Сейчас под контролем. Раньше-то не было.

— Можешь меня не успокаивать. Лучше расскажи правду.

— Правда в том, что все уже наладилось. Я умею учиться.

Эдна изучала лицо дочери… и, наконец, смягчившись, вернулась к меню. — Ты же всегда можешь спросить у меня, Фрэнки. Я давно пытаюсь тебе это внушить. Только спроси.

Они обедали, Фрэнки тем временем оценивал ситуацию. Несмотря на свою застенчивость, он хотел научиться как можно большему, создать себе мощную защиту. Деньгами и своим знанием Эдна давала ему прекрасную возможность. Когда с обедом было наконец покончено, Фрэнки сказал, что принимает ее совет, и поинтересовался, не хочет ли она взять его с собой по магазинам. Потрясенная Эдна чуть не свалилась со стула.

Они пошли в "Бергдорф" — самое, конечно, главное место для Эдны. Она любила одеваться по моде, знакомилась со многими стилями в бутиках на Мэдисон-авеню, но "Бергдорф" всегда оставался для нее символом элегантности, традиционности и выдержанности стиля. Она ввела Фрэнки в изысканно отделанные двери, дальше прошествовала по мраморному полу к лифтам. Внутри ждал лифтер — кивнув, он повез их наверх. В лифте стояли еще три женщины, богато одетые. Фрэнки придвинулся к Эдне. Когда лифт остановился, они быстрым шагом направились к дальней стене, где за высокой конторкой стояла продавщица: прервав работу, та подняла глаза.

— Миссис Де Леон? Вы опять к нам? Хотите что-нибудь еще купить?

— Да, Нина. Я привела свою дочь. — Она их представила друг другу.

Нина вышла из-за конторки и пожала Фрэнки руку. Ей было около пятидесяти. Лиловое платье с поясом на талии и шарф от "Гермеса" вокруг шеи. Рукопожатие оказалось сильным.

— Мне приятно с вами познакомиться. Мы с вашей матерью знаем друг друга уже несколько лет.

— Зашли вот… экспромтом, — проговорила Эдна, очень довольная.

— Так получается лучше всего, — улыбнулась Нина. Она продолжала рассматривать Фрэнки. — Что вам сегодня хотелось бы подобрать?

Эдна предложила начать с повседневной одежды. Нина кивнула и провела их по нескольким секциям, там они присмотрели три наряда: два платья и костюм. Фрэнки взял первое — безрукавное платье цвета яичной скорлупы — и пошел с ним в примерочную. Вязаная ткань джерси, отрез по косой линии, асимметрично присобран в талии, ниже на колено спадали складки. Фрэнки надел и вышел, Нина слегка поправила платье.

— Его лучше носить с бюстгальтером, — порекомендовала она Эдне, которая внимательно рассматривала Фрэнки.

— Моя дочь их не признает, — она чопорно сложила руки. — Мне нравятся линии. Они такие легкие, подчеркивают молодость.

Фрэнки посмотрел на себя в зеркало. Он в этом платье очень женственный. Грациозный, похож на скульптуру. Привлекателен, только вот… руки неприкрыты, ощущение наготы.

— Романтичное платье, — заметила Нина. — Элегантное и непринужденное.

— Повернись кругом, дорогая.

Фрэнки повиновался, складки платья заиграли и ласково коснулись ног, прежде чем улечься.

— Я чувствую себя манекеном, — вымолвил он.

— Ну конечно, — поддержала Эдна. — Это летнее платье. А теперь давайте взглянем на другие.

Фрэнки вернулся в примерочную, надел второе платье жаккард из чесаного хлопка, воротник-лодочка, надувные рукава, длинная расклешенная юбка. К талии крепился розовый растягивающийся ремень с застежкой в форме леденца на палочке. Наряд был броский, даже крикливый.

— Пройдись немножко, — попросила Эдна, когда он вышел к ним. — Это платье для полненьких, — заметила Эдна. — Сюда надо побольше тела.

— И бюстгальтер, — добавила Нина. — Можно просто набивную подкладку.

Эдна неуверенно кивнула. — Как ты себя в нем чувствуешь, Фрэнки?

— Глупо.

— И я так думаю. Да и цвет не твой. А теперь примерь это.

Третий наряд представлял собой летний костюм из розовой сатиновой юбки — прямая, короткая и тесная — и шелковой блузы с рукавами-фонариками, глубоким треугольным вырезом на груди. Заправляя блузу в юбку, Фрэнки краем ткани задел сосок, грудь заколыхалась, он нахмурился. Вскоре вышел к женщинам.

— Мне нравится блуза, — одобрила Эдна. — А вот юбка… не знаю. Ужасно оголяет ноги.

— Ей есть что оголять. Пройдитесь немного, уважаемая.

Фрэнки подошел к зеркалу, вернулся назад. Юбка едва прикрывала бедра, движения были стеснены, приходилось семенить. Он чувствовал себя и неуклюжим и неустойчивым.

— Вид сексуальный, — отметила Эдна. — Я принимаю.

— Гм-м. Каблуки удлинят линию ног. И, может, нитку жемчугов сюда? У нее прелестная шея.

— Впрочем, я не уверена… что это для нас. Красота — это одно, а эксгибиционизм — совершенно другое.

— Не надо забывать, где мы, — возразила Нина. — В Нью-Йорке люди к такому привычны. Особенно молодые.

— У самовыражения тоже должны быть границы… — Эдна повернулась к дочери. — Что ты думаешь об этом наряде, дорогая?

Фрэнки был озадачен. Его изначальная цель размылась, но не только из-за одежды, тканей, цветов, стилей и прочего, а из-за этих женщин, в поверхностных замечаниях которых скрывался тайный смысл.

— Даже не знаю, что сказать. — Он смотрел на себя в зеркало и теребил пальцами блузу. — Может, сюда действительно нужен бюстгальтер?

— Тебе это идет, — прощебетала Эдна. Она попросила Фрэнки пойти в примерочную, снять костюм, туда же принесли остальную одежду. У конторки обсудили, что из этих трех нарядов купить. Первое платье понравилось — берут, второе — нет. Насчет третьего взгляды Эдны и Нины разошлись. Эдна пожелала купить блузу без юбки, а Нина настаивала на обеих. Пока продавщица мягко убеждала Эдну, Фрэнки молча решал, на чем остановиться. Может, оттого, что Эдна расценила юбку как секси, или из-за настояний Нины, но Фрэнки вдруг заявил Эдне, что хочет и юбку тоже. Эдна бросила на него сердитый взгляд, который, однако же, сразу смягчился. В другой ситуации Эдна уперлась бы копытами, но у ней сейчас шла гладкая полоса с дочерью и она боялась испортить. Хоть и не лежала душа, она купила с блузкой и юбку. Потом взяла Фрэнки за руку и повела к лифтам.

Этажом выше располагался отдел дамского нижнего белья. Там и здесь возвышались молочного цвета манекены в черных кружевных бюстгальтерах и трусиках, сорочках, пеньюарах.

— Не понимаю, почему все должно напоминать о сексе? — бормотала Эдна. — Если женщине нужно нижнее белье, совсем не обязательно, чтобы из него все торчало.

Фрэнки видел белье этого стиля в других магазинах, только не в таком изобилии. Ему хотелось задержаться, но Эдна тянула за руку. Вдруг Эдна остановилась.

— Вот, полюбуйся, — буркнула она, показывая на плетеную тесемку чуть шире резинки. — Почему женщина должна носить этот срам?

Фрэнки почувствовал холодок. Настроение испортилось, он вспомнил ночь в "Вирго", когда Кокс насильно натягивал на него трусики-шнурочки. Вспыхнуло желание убежать.

Эдна тащила и тащила его, пока они не нашли продавщицу, та отвела их в секцию бюстгальтеров и отобрала несколько штук. Фрэнки разволновался, обратив внимание на названия: "Челеста", "Интим", "Юбилей". Любопытство сменилось безотчетным страхом. Он стал оглядываться по сторонам, уверенный, что на него смотрят.

— Какой из них тебе нравится? — поинтересовалась Эдна.

— Я хочу отсюда уйти.

— Долгий выдался сегодня денек, не так ли? Мы почти закончили.

Продавщица подала прозрачный бюстгальтер с фестончатыми чашечками. — Вот этот из Парижа, с косточками, принимает прежнюю форму после любой деформации, он так устроен. Можно носить днем и ночью, очень удобно.

Продавщица ждала. Фрэнки пытался пересилить страх, думал об изначальной цели своего визита в этот магазин. Думал о Терри.

— Прекрасная вещь, — наконец, поборов себя, вымолвил Фрэнки.

— Вот еще один, — предложила Эдна, протягивая бюстгальтер, украшенный кружевом. Какая красота.

— Да, в самом деле.

— Какой тебе нравится больше?

— Мне все равно.

— Ну, тогда заверните нам оба, — велела Эдна продавщице. — Размеры подходят?

Продавщица на глаз оценила Фрэнки. После двадцати лет работы это не составляло труда. Она уверенно кивнула, завернула покупку, сунула пакет и подала. Эдна увела Фрэнки.

— Ты, вероятно, устала, — проговорила она, когда они вышли на улицу. — Сейчас я дам тебе денег на такси до дому, а у меня есть еще одно-два дела.

— У тебя дела? Это тоже было делом?

— Сплошное удовольствие, — заверила ее Эдна.

Фрэнки удивился. — Мне это показалось целым событием.

— Что? Покупка одежды для тебя? — Эдна, улыбаясь, похлопала дочь по руке. — Получилось забавно, а? Ты меня осчастливила.

Они прошли квартал или два. Настроение у Эдны начало меняться, из головы не уходила беспокойная мысль.

— Если ты со мной еще немного побудешь, я тебе кое-что скажу.

Фрэнки не хотелось оставаться одному, он машинально сунул руку Эдне, та крепко схватила ее.

— Ты долго собираешься оставаться с этим мужчиной? У тебя своя жизнь, я понимаю, но я твоя мать. Я не могу забыть, как ты тогда выглядела. И вряд ли когда-нибудь забуду.

— Мне сейчас лучше.

— Неужели все изменилось? Мне кажется, что-то непременно должно случиться.

Фрэнки ни словом не обмолвился об изнасиловании, не хотел. Так что Эдна думала не об этом, в жизни полно других ужасов. Она прежде всего винила Терри. Потом не забывала и о своей роли.

— Я беспокоюсь. Фрэнки. Я хочу, чтобы у тебя жизнь сложилась хорошо. Твоя мать надеется на это. Прежде чем думать о себе, она хочет, чтобы ее ребенок был счастливым.

— Он мне больше не делает больно. И не будет.

— Откуда такая уверенность?

Фрэнки нужно было подумать. Последнее время судьба преподносила неожиданности, сначала потрясение в баре, потом изнасилование, каждый новый удар подкрадывался незаметно. Вряд ли могло произойти что-то еще более ужасное — по крайней мере, так казалось. А в результате он стал как бы менее уязвимым.

— Обещай мне, если что-нибудь случится, ты обязательно позвонишь.

— Ничто не случится, можешь поверить. Во мне появилась сила. И он это понимает. Я себя контролирую.

— Может, ты и в самом деле сильная, но упрямая — это уж точно. Ты всегда была такая. — Эдна искоса взглянула на дочь. Она беспокоилась и страшилась за нее. — Быть упрямой — это не то же самое, что быть сильной, Фрэнки. Особенно если есть какая-то опасность.

— Это не обо мне, — заявил Фрэнки, во-первых, потому что действительно так считал, а во-вторых, хотел облегчить ей переживания и обнадежить: эта женщина ему нравилась. В то же время ее постоянные намеки на слабость и опасность разъедали во Фрэнки уверенность в себе и решительность. Он не хотел стать жертвой сомнений. Пора им расстаться.

— Со мной все будет хорошо, — заверил он. И, не раздумывая, склонился и поцеловал ее в щеку. — Ты мне очень помогла, спасибо.

Он собрал покупки и сел в такси. Эдна всплакнула.

— Пожалуйста, с этой юбкой надевай чулки. И бюстгальтер. И не забудь повесить блузку, когда вернешься домой, а то помнется. Обещай мне. Я люблю тебя.

* * *

Дома Фрэнки немножко отдохнул, приготовил легкий ужин, потом решил нарядиться. Надел кружевной бюстгальтер, шелковую блузу и сатиновую юбку. Уложил как мог волосы, открыл последний номер "Вог" — раздел косметики, и весь последующий час занимался макияжем. Наконец покончив с лицом, он поставил кассету "Даллас" и начал практиковаться — как сидеть и как ходить. Получалось забавно. Не сохранив никаких воспоминаний о себе, он ни в чем не мог себя и упрекнуть. Даже наоборот, ощутил порыв ликования — он совершенно беззаботен и может многое себе позволить. Хорошо, что загадка прошлого осталась загадкой. Можно лепить из себя что угодно, потому что себя настоящего он не знает.

Без четверти двенадцать он ушел к себе в спальню, надеясь, что скоро появится Терри. Ждать пришлось недолго. Услышав его появление и шуршание в коридоре, он крикнул в закрытую дверь, что скоро выйдет.

Терри добрел до гостиной и рухнул на софу. Слишком он устал, чтобы приготовить себе поесть или о чем-то думать. Он уже почти уснул, вдруг появилась Фрэнки, он ошарашено заморгал глазами и толчком проснулся.

— Бог ты мой!

Фрэнки стоял как статуя, возбужденный и растревоженный. — Я тут с собой малость забавлялся.

Терри молчал, он еще не пришел в себя.

— Тебе нравится, что я сотворил с собой?

— Боже, какая ты красивая.

— Да нет же.

— Конечно, ты не красивая, а прекрасная. Чем я мог такое заслужить?

— Каждый чего-нибудь да заслуживает. Наверное, был дан знак сверху.

— Ты решила меня покинуть, бэби? — Он потряс головой. — Ты куда-нибудь уходишь?

Фрэнки понравился ход его мыслей. Он задрал подбородок, как это делали девушки по телевизору, сделал несколько размеренных шагов вперед и прислонился к дверному косяку, выставив бедро.

Терри стало жарко.

— Если ты в таком виде будешь прохаживаться по улицам, кто-нибудь обязательно к тебе пристанет. Тебе это очень не понравится.

— Ты думаешь?

— Я серьезно. Там кругом опасности. Так что поберегись.

— Да ты перестань беспокоиться.

— Подойди ко мне.

Фрэнки кривлялся, но сохранял дистанцию.

— Ну же, бэби. Только не говори, что разоделась для себя.

— Ты еще не помылся?

— Помоюсь потом.

— Прекрасно, вот тогда я и приду.

— Я очень устал.

— Понимаю. — Он направился из комнаты. — У тебя был трудный день. Я дам тебе немного отдохнуть.

— Я пойду приму душ.

Фрэнки остановился, улыбаясь. — Ах ты мой мальчик.

Второй раз за день Терри помылся и побрился. Он протер серьгу спиртом, расчесал волосы и накинул на себя свежее белье. Когда вышел, увидел Фрэнки на софе.

— Скажи-ка мне, — начал Терри. — На какие деньги ты это купила?

— Ты меня хорошо обеспечиваешь.

— Да, конечно. Но я прекрасно понимаю, что моих денег на это не хватило бы. Где ты их достала?

— Ты недооцениваешь себя.

— Ч-черт, Эдна?

Фрэнки молчал.

— Фрэнки, ответь, кто?

— Да никто.

— Перестань морочить мне голову. Кто платил за одежду?

— А тебе-то какая забота?

— Послушай. — Он подошел к ней вплотную. — Ты обманываешь меня. У тебя есть кто-то на стороне?

— Никого у меня нет.

— Тот, кто живет чуточку свободнее, чем Терри? Позволяет себе немножко больше?

— Кто бы это мог быть?

Терри резко рассмеялся, передразнивая ее слова. — Тот, кто не вычищает грязь каждый день, у кого водятся небольшие денежки и его немножко уважают.

— Мне не нужны деньги, Терри.

— Нет? Так какого черта я надрываю себе пуп, вкалывая днем и ночью?

— Ты несчастлив? Хочешь покинуть меня?

— Я хочу, чтобы ты не кормила меня пустыми словами, а давала кое-что еще. Твоими обещаниями я сыт по горло.

— Обещаниями? Какие обещания? Назови хоть одно.

— Ну, назовем это грезами… надеждами. — Он взглянул на нее. — Я не дурак, Фрэнки. Я понимаю, что ты мне мстишь.

— Интересно, зачем?

Он колебался, устыдившись себя. Фрэнки повторил вопрос.

— Ты мне нужна, — тихо произнес Терри, он определенно хотел другого, не только дружбы. — Не делай так, — умолял он. — Пожалуйста не делай.

— А то что? Побьешь меня, что ли? — Фрэнки подставил щеку. — Ну давай, бей.

Терри уставился на гладкую кожу, губы, длинную грациозную шею. Он с содроганием отвернулся.

— Теперь ты видишь? — усмехнулся Фрэнки. — Не так уж это сложно — вести себя прилично. Стоит приложить маленькое усилие…

Он резко сбросил туфли, стянул чулки. — Ты хочешь меня трогать? Вот здесь… разотри-ка мне ступни. А мы посмотрим, как это у тебя получается.

Пальцы ног у нее оказались холодными, Терри сразу подумал о ее сердце. Опустившись рядом на колени, он принялся растирать холодные ступни.

* * *

Ревность у Терри прошла. Он не мог себе представить Фрэнки, разгуливающую по улицам в блузе и тесной короткой юбчонке, да и вообще в чем-либо еще. Она казалась ему неотразимой, и он был совершенно уверен, что ею могут легко увлечься другие мужчины. Поэтому его не оставляло раздражение и подозрительность, а ее кокетливость только нагнетала атмосферу. Он старался забыться в работе, придумывал себе всевозможные сверхзадачи, ему редко хотелось есть. При любой возможности усердствовал в больнице за двоих, изматывал себя до предела…

Однажды Маркус вытолкал его оттуда. Это было в конце смены, на четвертые сутки двойной работы Терри. Он затащил его за мусорные баки и буквально вынудил дернуть марихуаны. Потом повел в бар, там они выпили полдюжины кружек пива. Терри впервые за несколько недель отключился, домой вернулся важный и довольный. Дверь в комнату Фрэнки была приоткрыта, он прошел мимо, остановился и вернулся назад. Было два часа ночи, она сидела за туалетным столиком — они его недавно купили — и накладывала губную помаду. Терри распахнул дверь. Вошел.

За мгновение до этого Фрэнки почувствовал, что не по силам ему эта задача — подражание, он казался себе обезличенным, опустошенным, потерявшим и дух и желание. А сейчас с появлением Терри задача стала легче, он обрел цель, как будто ему сделали вызов. Фрэнки с минуту сидел спиной, красился, наконец покончив с губами, завинтил помаду, закрыл колпачком. И взял карандаш для бровей.

— Куда это ты собираешься? — поинтересовался Терри.

— Ты забыл постучать, когда входил.

— Это моя квартира. Или ты так не считаешь?

— Не считаю.

— Сейчас два часа ночи. Для чего ты это делаешь?

— Делаю? То же, что и все женщины.

— Ты лжешь.

— Чтобы тебя правильно поняли, нужно время. Сразу не бывает.

— У тебя с кем-то свидание? — Он шагнул ближе. — Кто он?

— Ты, Терри. У меня свидание с тобой, мой единственный и ненаглядный. — Он докрасил брови, нашел длинную ленту и завязал на волосах. — Ты боишься поверить, что это так?

— Я хочу получить то, что мне принадлежит.

— Так что же принадлежит тебе? Ты сам-то знаешь?

— Ты. Я хочу тебя.

Фрэнки захлестнула волна отвращения.

— Хочу ласкать, — добавил Терри. — Целовать. Что-нибудь даже более…

Фрэнки долго колебался, потом все же протянул Терри свою негнущуюся руку. Терри принял ее нежно, наслаждаясь сначала одним прикосновением, потом склонил голову и обцеловал каждый пальчик, ладонь и запястье. Двинулся выше и, почувствовав сопротивление Фрэнки, сильно сжал руку. Он вдохнул в себя запах Фрэнки, поцеловал мягкие брюшки бицепсов. Ему хотелось большего, но внутренний голос подсказывал не жадничать. А другой голос побуждал взять то, что ему принадлежит. Наконец второй победил, и Терри рывком сдернул Фрэнки со стула к себе в объятия.

Фрэнки испуганно замер, но сопротивляться не стал. Он строгим командным тоном приказал Терри отпустить его. Тот обнимал ее все сильнее.

— Я не повторяю дважды одно и то же.

Момент неуверенности… Терри медленно разжал объятия. Руки соскользнули с ее талии. Он отступил назад.

— Ты разочаровал меня, — произнес Фрэнки, вытирая руки, будто сбрасывал с них мертвую кожу. — Я думал, тебе можно доверять.

Терри понурил голову.

— Но я оказался неправ.

— Я тебя всего лишь обнял, — оправдывался Терри. — Что? Мужчина не может обнять свою женщину?

— Мужчина должен заслужить свою женщину. Для этого мало быть хорошим несколько дней.

— Я не сделал тебе больно.

Фрэнки вспыхнул. — И уже никогда не сделаешь.

— Тот человек умер.

— Не говори мне о нем. Я бы хотел, чтобы он был жив, чтобы гулял и дышал. Я хочу, чтобы он был со мной. Я хочу, чтобы он смотрел и видел.

— Я не причиню тебе боль. Клянусь.

— Тогда кому? Кому ты причинишь боль?

— Никому.

— Пожалуйста, не надо меня недооценивать. Тебе известен ответ на этот вопрос. Так кому? Кому ты причинишь боль?

Терри в неведении покачал головой, а Фрэнки разочарованно вздохнул.

— Такой прогресс, и на тебе. Ты меня расстраиваешь.

— Извини.

— Мне лучше уйти. Уж очень тяжело тут.

— Нет. Пожалуйста. — Он запаниковал, крепко сцепил руки за спиной. — Я не трону тебя. Обещаю. Пока ты сама не скажешь. Фрэнки бросил на него печальный взгляд. — Извини.

— Тогда свяжи мне руки, если не веришь.

— Что?

— Мои руки… Свяжи их.

— Нет, я так не могу.

— Свяжи. Если иначе не получается.

— Я не знаю, как это сделать.

— Возьми в кухне веревку.

Фрэнки нахмурился. Терри увидел, как она шагнула к двери. Тогда он бросился на кухню, вытащил длинную бельевую веревку, отрезал кусок и поспешил обратно в спальню. Фрэнки взял его и, прислушиваясь к указаниям Терри, принялся связывать ему запястья. Однако веревка оказалась жесткой и сладить с ней было нелегко. Фрэнки пошел искать что-нибудь подходящее, увидел кожаный ремень в комоде, чулки, тонкий дешевый галстук. Зеркало напомнило ему о ленте на голове — шелковая, голубого цвета, как его глаза. Он выдернул ленту из волос и связал ею Терри. Крепко связал, по ходу Терри объяснил ему, как сделать хороший хирургический узел. Когда с этим наконец было покончено, Терри попробовал освободиться, дергая узел туда-сюда.

— Хорошая работа, — одобрил он, восхищенный. — И что теперь?

— Это ты мне скажи.

— Я буду пить с твоих ладоней и есть из твоих рук?

Фрэнки с интересом рассматривал его. Шутит или нет? Во всем этом много интересного. Зацепив пальцем за ленту, он потянул Терри спиной вперед в коридор.

— Теперь вот, — проговорил он, — постарайся вести себя по-человечески.

Без ретуши

Некоторые дикие племена для усиления чувственных ощущений во время совокупления пользуются различными приемами. Например, в Абиссинии и на острове Занзибар девушек учат владеть мышцами влагалища, это называется "дук-дук", в результате значительно обостряется сексуальное удовлетворение при половом сношении. Многие из диаков прокалывают серебряной иглой головку пениса сверху донизу и сохраняют иглу там до тех пор, пока не образуется постоянный канал; перед коитусом в канал вкладывают маленькие стержни из латуни, слоновой кости, бамбука — или серебряные штыри с маленькими пучочками щетины на конце; эти пучочки выдаются над поверхностью головки и увеличивают трение о вагину, доставляя женщине намного большее удовольствие. Мужчин без таких приспособлений женщины отвергают, а те, у кого несколько каналов в головке пениса, т. е. несколько "сладких штучек", пользуются у них особым расположением. Называется это ампаланг; женщина символическим образом может показать мужчине, какой ампаланг ей желателен: в своей чашке с рисом мужчина обнаруживает лист, внутри листа сигарета, размер сигареты соответствует размеру ампаланга. У алфуров Северной Сулавеси в Индонезии принято для полового сношения привязывать по венцу головки пениса козьи веки с ресницами. На островах Ява и Сумба мужчины перед коитусом обматывают пенис козьей кожей, оставляя головку свободной. В Китае по венцу головки крепят перья птиц, получается "щетинистый" пенис, что значительно увеличивает трение. На Суматре кочующие врачеватели предлагают операции: вживить под кожу пениса маленькие камешки, иногда до десяти штук, могут быть и угловатые кусочки золота или серебра. Все это для того, чтобы активнее стимулировать женщину во время коитуса.

* * *

На следующий день у Фрэнки появился друг. Он услышал царапание в окно и отдернул шторку, на выступе окна сидела кошка — полосато-пятнистая, с белой меткой на лбу и зелеными глазами. Фрэнки впустил ее, налил в блюдце молоко, но кошка оказалась смелее, она терлась о ноги и мурлыкала, если чесали за ухом, потом разлеглась на полу, выставив живот. Фрэнки гладил ее, пока кошке не надоело, потом она легко вскочила на подоконник и скрылась за окном. Несколько дней Фрэнки думал, как ее заманить. Он купил игрушечную мышь, набитую кошачьей мятой. Кошка стала наведываться каждый день и даже определила себе постоянное место — рядом с батареей отопления. Она часто сворачивалась комочком на коленях Фрэнки и они вместе смотрели телевизор. Фрэнки играл с мыслью захлопнуть окно и объявить кошку своей собственностью, но он был слишком чувствителен к идее заточения, чтобы решиться на это. Кошка приходила и уходила, когда ей хотелось. Иначе их дружбе была бы небольшая цена.

Чем больше Фрэнки привязывался к кошке, тем болезненнее ощущал пустоту своей жизни, тем больше нуждался в душевной близости с человеком. Он переживал очередной кризис. Успокоение в его душе наступало лишь в минуты, предвещавшие шторм. Его мысли вертелись вокруг проблемы выживания, ни о чем другом он не мог думать. Если б ему предложили безоблачную жизнь без притворства и обмана, он бы отказался. Существовало что-то такое, что питало его пристрастие к ударам и контрударам, воздушным налетам и боям. И чем больше ему причиняли боль и отнимали человеческое, тем больше у него было причин жить. Месть была целью. Любовь — местью.

Но с появлением кошки что-то во Фрэнки изменилось. День за днем он видел бессловесную привязанность живого существа, и это затрагивало какие-то тайные струны в его душе. Получалось, что возможно существование совершенно другого рода. Существование, при котором превосходство над кем-то — не самое главное. Где бы вместо боевых действий было сотрудничество, а вместо насилия — спокойствие. Это новое чувство… как вода, сочившаяся из склона горы… Сила гравитации. Поток.

Телевизор в определенной степени скрашивал одиночество. Персонажи утренних мыльных опер стали как бы друзьями, он привык слушать послеполуденную болтовню всевозможных сестричек и дядюшек. Еще были книги, но там, чтобы познакомиться с героем, требовалось время, а когда история заканчивалась, дружбе тут же наступал конец. Час или два Фрэнки стоял у окна и наблюдал за прохожими, воображая себе, каково же это — быть нормальным. Он заглядывался на китайских торговцев через улицу — мужа и жену — и завидовал их бурной деятельности. Фрэнки тянул с выходом в город, все там казались занятыми, целеустремленными, недосягаемыми для него. Он ощущал себя вне этого мира, поэтому особенно остро хотел связи с этим миром, чего-то большего, чем кошка, телевизор или стояние у окна. Если не друга, то, может быть, хобби. Что-нибудь, чем можно себя занять.

Он решил заняться шитьем, вдохновение черпал у женщин швейной фабрики и на экране телевизора. На Западном Бродвее нашел магазин тканей, купил иголки, нитки и немного материала. Неделю подряд усердно занимался строчками, в конечном итоге получились две занавески. Он пришел в тот же магазин, купил еще ткани, сшил две занавески для окна в другую комнату, на этот раз положил подклад, складки сразу заиграли. Купил книгу по шитью, начал пробовать на разных тканях разные стежки. Часто бывая в магазине, познакомился с продавщицами, одна из них оказалась профессиональной швеей, звали ее Луиза, она понравилась Фрэнки. У нее были зоркие глаза, легкая дымка усиков, она увлекалась куклами, шила для них пышные декорированные наряды в стиле классических модельеров. Миниатюрные костюмы и платья нормального размера стоили одинаково по десять долларов. Она умела создавать необычные фасоны, платья, которые вряд ли сама надела бы в жизни. Ее увлеченность передалась Фрэнки, хотя у него не было кукол, только кошка, которая вряд ли позволит над собой издеваться. И все-таки Фрэнки решил попробовать. Он сшил маленький сатиновый пиджачок с крошечными пуговками и застежкой на горле. Сшил вельветовые штаны, башмачки и дамскую шляпку. Продавщица в магазине одолжила ему потрясающую диоровскую аппликацию, и Фрэнки несколько недель что-то мерил, резал, шил. Он научился работать с бисером, аппликациями, резать по косой, сооружать фигурные буфы. Овладел основами вышивания. Через каждые два или три дня приходил в магазин со своими эскизами, советовался, радовался похвалам. Луиза показала свои образцы: черное вельветовое узкое платье с рукавами из прозрачного крепа, туника из сочного зеленого шелка с лентой на шее, платье без бретелек из тонкой кисеи, с тройной сборкой и желто-зеленой тафтой. Луиза и Фрэнки, увлеченные общим делом, подружились. Они вместе обедали. Луиза сводила ее на выставку кукол в Бруклине, после закрытия долго обсуждали сборки и манжеты, преимущества разных воротников. Когда возвращались с выставки, Луиза поинтересовалась, шила ли Фрэнки когда-нибудь для мужчин. Это несложно, заверила она, у тебя уверенные руки и много желания. И она добродушно погрозилась: вот познакомлю со своим сыном…

Дома Фрэнки становился другим. Увлечение шитьем он держал в секрете, также скрывал признаки кошкиных визитов. Собственная скрытность держала его в напряжении, но делиться новыми радостями он не желал. Фрэнки страшился, что покажется уязвимым, Терри мог этим воспользоваться. В их отношениях главным было сохранить контроль. Поэтому Фрэнки старался не допускать никаких всплесков, которые могли бы нарушить равновесие.

Эмоциональная скупость распространялась, главным образом, на Терри. С Эдной, Луизой и другими случайными знакомыми Фрэнки был приветлив и откровенен. Иногда его беспокоили прямо-таки противоположные эмоции, хотелось принять какую-то одну сторону — месть или прощение, скрытность или искренность. Жизнь, сотканная из противоречий, требовала усилий, казалась искусственной. Возникало желание все это сломать. Что потом? Чего ожидать?

Как-то вечером зашел Маркус. Фрэнки не видел его давно, пригласил войти. Маркус надеялся застать Терри, однако, узнав, что его нет, сразу повернулся к выходу. Фрэнки быстро закрыл дверь.

— Разве ты не хочешь со мной побыть? Всего несколько минут. Я давно ни с кем не разговаривал.

Маркус не любил оставаться наедине с чужими женщинами, но Фрэнки настаивала. И Маркус неохотно последовал за ней на кухню.

— Выпьешь чего-нибудь горячего. Чаю? Кофе?

— Мне стакан воды, будет достаточно.

— Может, кока-колы?

— Только воды, смочу губы и побегу.

Фрэнки налил ему воды, и они сели за стол. — Мы так давно не виделись, — начал Фрэнки. — Как твои дела? Как поживает тетушка?

— Давно от нее нет вестей. Она сейчас дома, со своими. Думаю, у нее все хорошо.

— А ты как?

— Не жалуюсь. — Он помолчал, оглядываясь по сторонам. — Терри ничего для меня не оставил?

— А что он должен был оставить?

— Немножко курева. Сказал зайти.

— Мне он ничего не говорил.

— Наверное, забыл. Ну, я пойду.

— Подожди. — Он соображал, чем задержать Маркуса. — Как там твои пистолеты?

Маркус недоуменно смотрел на нее.

— Достал еще какие-нибудь?

Заприметил один. Короткий "Смит-и-Вессон" сорок четвертого калибра. Я все время говорю Терри, чтобы купил себе оружие. Научился стрелять.

— Терри последнее время пацифист.

— Не важно, как ты себя называешь. Если умеешь стрелять, добьешься чего хочешь.

— И что с того?

— Что с чего?

— Кем ты хочешь стать?

Он бросил на нее опасливый взгляд. — Ты что, играешь со мной? Что за вопросы ты мне задаешь?

— Очень личный вопрос, да?

— У меня есть работа, так? Получаю зарплату. Посылаю сколько-то детям. К тому же, есть собственный бизнес, я никого не трогаю и меня никто не трогает. Все, что я делаю, я делаю правильно.

— Значит, ты счастлив?

Он наморщил лицо. — Разве я об этом только что говорил?

— У тебя легко получается.

Он встал. — Я лучше пойду.

— Подожди. — Поддавшись моменту, Фрэнки решился. — Я хочу тебе кое-что показать.

Он побежал к себе, вытащил из шкафа ящичек со своими работами, принес и поставил на стол. Маркус, потрясенный, принялся своими огромными руками перебирать карликовые костюмчики. Его восхитили мастерство вышивки и внимание к деталям. Особенно ему понравились малюсенькие молнии и крошечные пуговки. Это напоминало сложные механизмы детских игрушек.

От похвал Фрэнки почувствовал новую волну вдохновения. Он сходил в спальню за метром, а вернувшись, заявил Маркусу, что хочет сшить для него рубашку.

Маркус был польщен, однако это уже выходило за рамки приличий. Он двинулся было в коридор, но Фрэнки преградил дорогу и не дал уйти. Маркус стал ссылаться на Терри, Фрэнки тут же солгал, сказав, что уже готовит для Терри подарок. А Маркусу сошьет рубашку, чтобы отвлечься, надо же чем-то себя занять. Он спросил, какой у Маркуса любимый цвет.

— Розовый, — отшутился Маркус, надеясь отвадить Фрэнки от этой затеи.

— А какой оттенок? — попросил уточнить Фрэнки. — Оранжево-розовый, просто розовый или цвета коралла, пиона.?..

Маркус растерянно покачал головой, Фрэнки улыбнулся. Стянув ленту с шеи, он начал снимать мерку.

Шить мужчине оказалось сложнее, чем предполагал Фрэнки, к тому же на примерку Маркус не пришел. Луиза настойчиво предлагала в качестве модели своего сына, но Фрэнки вежливо отказался. Устраивая себе перерывы, когда дома был Терри, он работал всю неделю и в результате сшил три рубашки: гвоздичного, бордо и фиолетового цветов. Очень довольный, положил их все в коробку и торжественно отправил Маркусу по почте. Вот так, дело сделано. Настроение у Фрэнки ухудшилось: теперь ему нечем было себя занять.

Он вернулся домой, включил телевизор. Целую неделю он его не смотрел. Минут через тридцать нахлынуло чувство потерянности. Он прошел в свою комнату, позвал кошку, но та не появилась. Принес поесть в гостиную и расположился на софе. Рядом оказалась лента, которой он связывал руки Терри. Несколько дюймов в ширину, скорее кушак, чем лента. Он рассеянно вертел ее в руках, то навязывая узлы и распуская, то разглаживая морщины. Хоть бы кошка зашла. На экране телевизора появилась реклама, а на душе стало еще хуже. Он вспомнил о рубашках для Маркуса. Взглянул на ленту. Возникла идея…

Он забрал кушак в свою комнату, достал иголки и нитки, блестки, нашил блестки на ленту. Затем вышил кольцо и маленькое сердечко. Ему понравилось, как получилось, он продолжил вышивку, снял с обруча, добавил блесток. Кушак с готовой работой накинул как знамя на зеркало туалетного столика. Издали блестки переливчато светились. Сердечки, казалось, парили в море слез.

В тот же вечер, когда вернулся Терри, Фрэнки вынес кушак. Как было уже заведено, Терри стоял с руками за спиной: можно связывать. При виде ярко декорированной ленты глаза его расширились.

— Тебе, я вижу, не нравится, — притворно вздохнул Фрэнки.

— Нет, нравится. Красивая штука. Я и не знал, что ты умеешь шить.

— Когда есть время.

— Для меня? Ты это для меня сделала?

— Для тебя, конечно.

Терри это понравилось. — Жаль только, я и не увижу как следует. Вся прелесть окажется за спиной.

Фрэнки нахмурился. Ему тоже это не нравилось. Надо что-то придумать.

Прошло несколько дней, и он затеял новое серьезное дело. Работал со всевозможными блестками, сердечками, цветами, маленькими животными. Как это было однажды в "Бергдорфе" с названиями бюстгальтеров, для кушаков он придумал свои: "Близость", "Восторг", "Покорение", вышил их красивыми округлыми буквами на ткани. По мере того как модели Фрэнки становились изощреннее, Терри все больше ее хвалил. Он перестал ревновать: она была к нему очень внимательна, и он как мог выражал свою благодарность. Во Фрэнки это подпитывало желание украсить своего мужчину. Кушак — это не то, картинки сразу померкли, когда он связал им запястья Терри. С рубашкой и штанами примерно то же самое. Он видел фирменные знаки на одежде, типа аллигатора или игрока в поло, имена дизайнеров, простроченные на ткани. Ему хотелось чего-то подобного, придумать какой-нибудь знак, крест — то, что напоминало бы Терри о его положении, пометило бы его. Что-нибудь точное, бьющее в цель.

* * *

Однажды вечером Фрэнки решил к приходу Терри стать еще краше. Недавно в журнале он видел прическу — очень понравилась, и парикмахер был — Луиза познакомила. Фрэнки подстригся: по-мальчишески коротко сзади, на висках гребельки, на лбу кудри, спрыснутые лаком, легкий приторный запах еще не растаял.

Фрэнки прочитал статью о волосах на теле и впервые побрил ноги и подмышками. Бритва сильно скребла и оставляла царапины, но Фрэнки терпел. По особому случаю надел юбку с блузой, чулки в сеточку и туфли на каблуках с изящными ремешками. Зная, как легко Терри очаровать и пленить, он испытывал определенное удовлетворение, но его не покидало и чувство грусти. Этот мужчина — не враг. Бессмысленно и жестоко причинять ему боль. С другой стороны, эти игры приносят Терри много радости или по крайней мере удовольствия. Если б Фрэнки смотрел на него со стороны, то решил бы, что этот мужчина счастлив.

Он докрашивал губы, когда в замке повернулся ключ. Выждав, когда Терри пройдет в гостиную, он триумфально последовал за ним. Реакция Терри была немедленной и предсказуемой: восторг от коротких волос и каблуков. Тогда Фрэнки вытащил ленту — новую, он сегодня с ней работал. Молочно-голубого цвета, никаких украшений, вышито только одно слово "Блаженство". Просто, элегантно, и произвольно не истолкуешь. Увидев это, Терри расплылся в улыбке. И заулыбался еще шире, когда Фрэнки сказала ему снять рубашку.

Он подчинился, уже фантазируя о сексе, которого она его до сих пор лишала. И вот… сейчас… Он сунул руки за спину.

Фрэнки воспринял готовность Терри как жалкую покорность, и это придало ему сил. Он крепко связал запястья Терри, сходил в спальню за швейным набором и коробочкой из ювелирного магазина. Внутри, на квадратной подушечке, лежали сережки-купидончики, те самые, которые подарил Терри месяц назад. Фрэнки положил их себе на ладонь.

— Помнишь?

— Помню ли я.?.. — повторил Терри, улыбаясь. — Спроси мое сердце. Как раз туда воткнул стрелу этот паршивец — в самое сердце.

— Я хочу, чтобы одного их них носил ты.

— Но ведь я купил для тебя.

— Один мне, другой тебе.

— У меня уже есть серьга.

Фрэнки держал в пальцах херувимчика, качнул назад-вперед. — Он мечет стрелы. Чувствуешь?

— Я не знаю ни одного мужика, который бы носил в ухе купидона, — пожаловался Терри. — Мне будет неловко.

— Ухо?.. Мне это и в голову не приходило.

— А… тогда ладно.

— Закрой глаза.

Из швейного набора Фрэнки вынул тяжелую, с уже вздернутой ниткой кривую иглу и, сжимая большим и указательным пальцами, покружил ею над грудью Терри.

— Дз-дз-дз, — зажужжали стрелы в шепоте Фрэнки. — Дз-дз-дз, — ближе и ближе, и игла уколола грудь Терри.

— Стрела попала в цель, — известил Фрэнки невинным, почти нежным голосом. — Прямо в сердце. В твое сердце, Терри. В твое набожное благородное любящее сердце. Вот здесь мы и пришьем купидона.

Глава 17

В последующие недели любовь Терри приняла новое обличье. Каким-то чудом, может, от усталости или в силу нового понимания, барьер между ним и Фрэнки исчез. Грех его, такой огромный и непростительный, казался теперь совсем небольшим: все в порядке, надо полагать, если Фрэнки не держит зла. Она купила ему еще серьги — слезу, ракушку, узел — и окружила их такой же нежностью и заботой, как купидончика. Эти подарки, поначалу казавшиеся аномалией и порождением болезни, стали для него символом обязательности и преданности Фрэнки. Особенно он лелеял купидона, который раскачивался слева на груди, воображением оживляя его тетиву и затаенно ощущая, как стрелы одна за другой пронзают его сердце. Ракушка символизировала прилив любви, узел — сплетение судеб. Терри чувствовал себя очень счастливым, считал, что на него снизошла Божья милость.

Работа стала в тягость, главным образом потому, что разлучала с Фрэнки. Из двух работ больница, поглощавшая все его силы, почему-то обременяла меньше. Физический труд — таскание восьмидесятифунтовых мешков с грязным бельем и стиральных порошков в огромных упаковках — не оставляли сил на раздумье, едкий запах дезинфекции и постоянный грохот стиральных машин притупляли все чувства. Терри казался себе животным, чью природу изо дня в день обуздывали и истребляли. Странно, но он не протестовал, просто считал это своим уделом. Он принимал ношу и требовал еще, хватался за тяжеленные тюки и самую грязную работу: кровавые простыни в экскрементах и пропитанные рвотой подушки. Более того, жил счастливый, блаженный, наслаждался тем, от чего отказывались остальные; подарок Фрэнки, висевший на груди, был ему как церковный крест на соборе, подававший надежду и обеспечивающий духовную пищу на многие годы. Труд символизировал для него страсть. Любовь его возвысила.

В "Сутере" работа оставляла место для размышлений, справиться с которыми было нелегко. Он часто возвращался мыслями к Фрэнки, звонил ей по три или четыре раза в день, рисовал ее профиль, царапал ее имя на руке, сочинял стихи. Десятки, сотни раз касался своей груди, нащупывая пальцами брелки — дары Фрэнки. Особые чувства вызывал полненький серебряный херувимчик — символ любви, метавший в его сердце стрелы. Терри постоянно теребил его, воображая игры с Фрэнки. Он загадывал желания и давал себе обеты. Погружался мыслями в мечты…

Однажды таким его застала Бренда. Ей с трудом удалось привлечь его внимание.

— Давай устроим перерыв, — предложила она. Но Терри ее не замечал.

— Терри?

— Что? — встрепенулся он.

— Давай сделаем перерыв.

Он поднял на нее глаза. — Нет необходимости.

— Ну же. Всем когда-то нужен перерыв. — Она взяла его за руку и, вытащив из-за конторки, повела в хранилище. Там закрыла дверь.

— Пинкетт интересовался тобой.

Терри ничего не сказал.

— Он хочет знать, что вообще происходит.

— С чем происходит?

Она пожала плечами, неуклюже разыгрывая роль посыльной.

— Пошел он к черту, — огрызнулся Терри.

— Да, знаешь… — она прикурила сигарету. — Мне нравится твой одеколон.

— Если ему что-то надо, пусть спросит у меня.

— Он боится. Мальчики вообще его пугают.

Терри это показалось смешным.

Бренда выпустила длинную струю дыма. — Почему, ты думаешь, он держит женщин наверху, а всех мужчин отправляет вниз? Тебя, Сэла, Бенни, Кои? С глаз долой, из сердца вон.

— Разве? Он любит женщин. Пожалуй, это единственное, что нас объединяет.

— Еще одеколон, — заметила она. — Он себя им обливает с головы до ног.

— Фрэнки тоже нравится, — ответил Терри. — А о чем спрашивал Пинкетт?

— Он хочет знать, почему ты всегда опаздываешь. Я сказала, пусть даст нам надбавку, чтобы имело смысл приходить вовремя. Ему это все не понравилось.

— Я работаю семь дней в неделю. Какого черта ему еще от меня надо?

— Он также упоминал об инвентаризации. Считает, что ты отстаешь, забываешь делать вовремя заказы.

— Я делаю заказы, когда считаю нужным. Если он хочет чего-то другого, пусть сам этим занимается.

— Ты забывал размагничивать покупки, Терри. За одну неделю это случалось трижды.

— Ой как много.

— Покупатели смущаются.

Он уставился в пустоту, все ему было неинтересно и раздражало.

— Мне он, что ли, нравится? — пожаловалась Бренда. — Ты прекрасно знаешь мое отношение. Но он хочет сделать как можно лучше. Он найдет другой вариант, если у тебя проблемы. Но магазин-то должен работать. Он просил меня присмотреть за тобой. Мы ведь друзья.

— Как скажешь.

— Что все-таки происходит, Терри?

— Что происходит? — Он издал ломкий смешок. — Я объясню, что происходит. Эта работа гроша ломаного не стоит. Книги, Бренда? Слова? Это всего лишь жалкая патетика. Здесь мы среди ужасных людей. Они фантазеры. Они не настоящие. — Он схватился за рубашку и брелки под ней. — Ты хочешь настоящего? Вот оно, настоящее. Вот она, жизнь. Все здесь, каждая загогулинка, каждое слово, каждая книга, именно и только здесь, во мне, живом. Ты хочешь во что-то погрузиться. Валяй сюда. Утони в жизни. Ах, не нравится, что ж, вот тебе окончательный расчет. Это так очевидно… Я мог бы раньше понять.

Бренда смотрела на него, не зная, как реагировать. Терри явно витал где-то в другом мире, и собственная жизнь на секунду показалась ей серой и скучной. Из чувства самосохранения ей хотелось сказать Терри, что у него солома в голове. Ладно, она докурит сигарету и уйдет.

— Вероятно, ты уже заготовил ответы. Так бы и сказал. Если Пинкетт снова поинтересуется, я отправлю его к тебе.

— И правильно сделаешь, пусть со мной поговорит. Ему пора узнать кое о чем. Я его многому научу.

— Уверена, ему будет интересно.

— Послушай, Бренда. Любовь не выбивают на кассовом аппарате. Это происходит иначе. Если любовь приходит и у тебя получается, ты летишь на ней.

— Тебя можно цитировать, да?

— Ты вообще что-нибудь понимаешь? Раньше я всегда уставал, работая в двух местах и разбиваясь в лепешку. Сейчас во мне больше энергии, чем когда-либо. Мой ум всегда работает. Я вижу, что вокруг меня происходит, даже угадываю наперед. Представляешь, на шаг вперед. Вот над чем я работаю. Мгновение, а я уже иду. Ну… не сидишь в первом ряду, но видишь, как продаются книги.

— Может, тебе действительно нужен отдых. Неделя… две. А то и месяц.

— Что мне нужно, так это Фрэнки. Если у меня есть она, у меня есть все.

— Надеюсь, ей под силу это перенести…

— Моя любовь — главное для нее. Я даю ей любовь. И солнце сияет. И луна светит. Днем и ночью.

— Да.?.. Почему бы тебе не зарегистрировать свое астрономическое открытие?

Он разочарованно покачал головой. — Ни черта ты не поняла.

Бренда разглядывала его, пытаясь решить, как ей вести себя дальше. Наконец бросила окурок на пол. — Сама знаю.

Она вышла, но сразу вернулась. Терри стоял на том же месте, только рукой теребил что-то под рубашкой.

— Ты мне нравишься, Терри. И тебе это известно. — Она коснулась его плеча. — Если понадобится помощь, дай мне знать.

— Не понадобится.

— Ну хорошо. — Она нацарапала на бумажке номер своего телефона и протянула ему. Терри не взял, и она сунула бумажку ему в карман.

— На всякий случай.

Он пожал плечами.

— Я твой друг, — напомнила она. — Не теряй со мной связь.

Бренда исчезла. Прошло несколько минут. Терри стискивал пальцами купидона. Не нужна ему Бренда и ее помощь тоже. Связь у него уже есть.

* * *

В животе урчало, когда Терри добрался до дому, но, увидев Фрэнки, он тут же забыл о еде. Сначала умылся и побрился, скинул рубашку и пошел в гостиную: там его свяжут. Фрэнки употребил для этого бархатную ленту, на которой несколько дней назад вышил свое имя. Покончив с узлом, он велел Терри повернуться и выпятить грудь, хотел лучше рассмотреть свою работу.

Кроме купидончика, на груди Терри было нашито с полдюжины других сережек, последняя — цветное стекло, оно болталось уже день или два. Кожа в месте крепления оставалась красной, когда он потрогал пальцем, Терри поморщился.

— Что, больно?

— Немножко.

— Вдруг здесь инфекция, а?

— Нет, все нормально.

— Может, я лучше перестану? — заботливо предложил Фрэнки.

— Нет.

— У тебя и так вся грудь полна. Генерал хочет еще?

Терри улыбался. Это игра, они просто играют.

Да. Генерал заслуживает всех наград.

— В самом деле?

— Да.

— Он приказывает?

— Да, приказывает.

— Ему страшно?

— Да.

Фрэнки чуть осекся. — Генералу страшно?

— Он боится потерять любовь.

— Садись.

Терри сел, как было велено. Прислонился спиной к подушке, теперь он полулежал. Мышца на скуле начала подергиваться, и он закрыл глаза, пытаясь успокоиться. Он слышал, как Фрэнки достал лед из морозильной камеры и отколол кусок. Почувствовал холод у себя на груди, сразу над солнечным сплетением. Лицо обожгло жаром, и он задрожал.

— Твое сердце стучит, — констатировал Фрэнки, склонившись к нему. Он положил палец на пульс. — Сильно стучит. Ты боишься.

Терри помотал головой. — Нет.

— Да. Ты боишься, что я приду в чувство и прекращу свою маленькую грязную игру. Перестану питать твою ненависть своей. Если остановиться — это облегчит твои страдания. Но ты боишься того, что можно сделать потом.

— Нет, — воскликнул Терри, его охватила тревога. Он жевал губу, кривился. — Я не боюсь, Фрэнки. Ты даешь мне мужество. Делаешь меня сильным.

— Я делаю тебя слабым. Стать сильным ты не хочешь. Ты из тех, кто насилует. Ты насильник. Твоя сила предает тебя.

Он понурил голову.

— Да кто тебе осмелится поверить?

— Никто.

— Назови мое имя.

Он назвал.

— Еще.

Он повторил.

— А сейчас приподнимись. — Фрэнки убрал лед и развязал запястья Терри. — Вот тебе ответ.

— Нет. — Он замотал головой, донельзя расстроенный. — Не делай так.

— Пора становиться взрослым, цыпленочек. Я не могу больше о тебе заботиться.

— Пожалуйста. Остановись. Перестань играть со мной.

Фрэнки засмеялся. — Да, ты игрушка. Глянь-ка на себя.

Он опустил глаза на грудь. — Я их все оторву. Они мне больше не нужны.

— Не глупи. Больно будет.

Терри схватился за одну "медаль", но Фрэнки успел остановить его руку. — Ты очень расстроен. Смотри, как трясется бедный купидончик. — Он толчком опрокинул Терри обратно на подушку. Расслабься, сразу будет лучше.

— Тогда делай, что обещала. — Он взял кусок льда и положил себе на грудь. — Не останавливайся, ты же начала.

Фрэнки рассматривал с брезгливым интересом. — Запомни свои слова, Терри. Когда мы достигнем самого дна и вцепимся друг другу в глотки, вспомни, что ты только что сказал.

— Смотри, — молвил Терри. — Купидон уже не трясется. Он танцует, как ты когда-то.

— Вполне возможно, наступит день и ты сам затанцуешь. — Он убрал лед. — Сегодня будем так. Я хочу, чтобы ты все чувствовал.

— Будет больно.

— Разве не этого ты хочешь?

— Я хочу того, чего хочешь ты, Фрэнки.

— Да нет же.

— Это так.

Фрэнки почувствовал укол совести, боль, глубоко засевшую в сердце. Он отвернулся.

— Жалеть тебя я буду потом.

* * *

Сама операция протекала быстро. Фрэнки протер кожу спиртом, потом защипнул ее большим и указательным пальцами, немного оттянул на себя и рассчитанным тычком воткнул кривую иглу в кожу. Терри сморщился от боли, но кричать не посмел. Он крепко зажмурил глаза, когда Фрэнки делал пасы иглой. Нынешняя безделушка отличалась от остальных — камея, исполненная в стиле "арт-нуве", изображение огненной лошади с раздутыми ноздрями, гривой назад, горящими глазами. Фрэнки нашел ее в церковной лавке, его восхитило мастерство резной работы. В самой лошади было что-то сумасшедшее, она так и просилась стать центральным украшением на груди Терри. Камея оказалась дороже, чем Фрэнки предполагал, и вот она здесь, нитки отрезаны, осталось прижечь шовные ранки. Получилось хорошо. Он протянул маленькое зеркальце, чтобы Терри смог полюбоваться брошью, встать и попозировать себе. А потом Фрэнки попрощался с ним: спать пора. Терри — в такие моменты всегда накаленный, умолял ее остаться, но Фрэнки был им сыт по горло. Он вернулся к себе в спальню, там долго сидел, ничего не делая, потом разделся. В последнее время он с трудом засыпал, а уснув, вскоре просыпался. Выныривал из сна так, будто необходимо что-то сделать, но что именно — не знал. Иногда тревога была повторением сна, его вынуждали что-то против воли совершить. В эту ночь ему снилось, что он сел верхом на лошадь, она сразу стала брыкаться и скакать в совершенно диком ритме. Он проснулся в поту, простыни спутаны, подушка на полу, и сразу понял, откуда этот сон. Чтобы изменить логический ход, и это тоже было логично, он опять посетил лавку, где купил накануне камею. Там было много подобных штучек, Фрэнки подыскал алебастрового слоненка, которого можно было носить как подвеску. Понравились ему и другие животные. В них была какая-то сила, сродни в чем-то человеческой душе. Потом он и других безделушек накупил, получилась целая коллекция всевозможных существ — из камня, металла, пластика или из глины. К концу недели у него был маленький пантеон миниатюр. Чтобы страсть не угасла, понадобилась помощь Терри, и генерал старался как мог. Нашивание "наград" приняло форму еженощного ритуала, страсти при этом всегда накалялись. Терри эти вечера были дороги, он едва мог думать о чем-то другом, то же самое происходило с Фрэнки. Ее захватывала собственная идея: последовательно лишить человеческого облика мужчину, который своим поведением в прошлом лишил себя права на то, чтобы с ним обращались как с человеком. Животные крепились по нисходящей — от домашних к более диким. Это были животные обличья Терри, его клеймо.

Вскоре Фрэнки использовал все место на груди и был вынужден расширять поле деятельности. Он нашил причудливый ряд пуговиц-заклепок по нижнему краю грудной клетки Терри, тело как бы разделилось на две половины — юбку и блузу. Под пуговицами — на животе и вокруг пупка — он пришил ягуара, барсука, летучую мышь. На руках Терри разместились рептилии, на грудных мышцах — птицы: ястреб, тукан, орел. В голове зрел смутный план чего-то космического, ни на что не похожего. Птицы и рептилии — наверху, млекопитающие — внизу, хотя в основном Фрэнки места отводил по настроению. В большинстве случаев они обходились без льда, при тычке иглой Терри стискивал зубы, боль в его сознании превращалась в свидетельство любви Фрэнки к нему. Они исключили из ритуала кушаки и ленты, но Терри по привычке держал руки за спиной. Он продолжал бриться и мыться по два раза в день, правда, омовение длилось дольше: орнамент требовал дополнительного ухода. Фрэнки тщательно стерилизовал иглу, нитки, но краснота в некоторых местах не сходила. Терри пользовался мазями с антибиотиками и, к счастью, обходилось без последствий.

Однажды в сувенирном магазине на Кэнэл-стрит Фрэнки увидел ярко разрисованную фарфоровую брошь — голову кабана. Отвратительная морда с кровавыми глазами и жадным языком — скорее карикатура, чем животное. Извращенный талисман или чья-то садистская фантазия. Фрэнки сразу понял — это им подходит. Животное казалось источником их драмы, косой взгляд человекоподобной физиономии символизировал образ того, кого он пытался приручить. Фрэнки купил брошь не раздумывая, отвратительной голове предстояло стать венцом, центром его фантастического зоопарка. Раз так, нужно и место особое, и по дороге домой Фрэнки придумывал один вариант абсурднее другого. Даже просто думая об этом, он уже трепетал. Дома протер кабанье рыло и загадал желание. И захихикал. Его ждет вечер — из редких и таинственных. Фрэнки едва сдерживал волнение.

Как и раньше, он очень старался, готовясь к встрече, вспоминал средства, которыми научился стимулировать Терри. Ногти, волосы, духи: он подумал, а нужна ли каждой женщине такая всеобъемлющая методичность и внимание к деталям? Думал о девушке Фрэнки и о том, что ей предстоит сделать. Играет ли она вообще в игру, и если да, ее ли это стиль, макияж, прическа, одежда? Где она и что она по отношению к нему? И какое клеймо мести было бы уготовано ей?

Перед тем как накрасить глаза, он прикрепил кабанью голову к зеркалу туалетного столика, чтобы мысленно сконцентрироваться на этом талисмане. Ему вспомнился вчерашний вечер. Какое взять место для броши? Пупок? Лоб? Пенис? Появилось нечто вроде растерянности, он будто растерял сразу всех своих животных. Рука задрожала, появились лишние мысли, сомнения в своем поступке, в себе самом. Он гнал сомнения прочь. Нерешительность можно было позволить себе больному. Но не сейчас.

Одевшись, он встал перед зеркалом. Увидел женщину в расцвете лет, очень красивую и с неограниченными возможностями, женщину, способную на все. Картина была яркая, она буквально захватывала.

Терри, добравшись до дома, валился с ног, зверски усталый и изнуренный. Однако при виде Фрэнки глаза у него засветились. Сейчас он исполнит то, что от него требуется — эта мысль вливала в него жизнь. Он быстро приготовился, лег в обычной позе на софу.

Фрэнки приступил не сразу, сначала прошелся по комнате, демонстрируя себя, разжигая Терри едва прикрытым обещанием. В этот вечер он был какой-то обнаженный, весь будто на пределе, и казалось, что его притягательная сила выросла необычайно. Интересно, что она придумала, волновался Терри. Он был готов на все.

Фрэнки закончил свое представление и велел Терри закрыть глаза. Принес брошь — кабанью голову — иглу, нитки, спирт, все это разложил на софе. Терри полулежал, совсем без одежды, хорошо было видно все возможное поле работы. Фрэнки еще не решил, куда прикрепить новую безделушку, он проигрывал разные варианты, прикидывая над телом то так, то эдак. Мысль пришить к пенису давно ему нравилась, но получалось уж очень скрыто. А на лбу слишком бросается в глаза. На конечностях или туловище животное станет одним из многих. Наконец Фрэнки решил пришить к шее, на адамовом яблоке, в воротах души Терри. Этому человеку, этому животному надо пришить кабана здесь, чтобы в любой момент — говорит он или смеется, глотает пищу или плачет — люди могли видеть и знать, с кем имеют дело.

Он протер шею Терри спиртом, нащупал хрупкий хрящ гортани, воображая кабанью голову в центре. Здесь этот человек дышит, здесь его жизнь, здесь его уязвимое место. Фрэнки коснулся собственной шеи, удивляясь доверительному спокойствию Терри, и тут же внимание его рассеялось. Он ощутил вдруг пустоту в голове, перед глазами заплясало, ему показалось, что начинается обморок… Чувство это не проходило, и он выпрямился, чтобы в голове прояснилось. Головокружения не было. Все выглядело как обычно, кроме, разве что, Терри… Но даже Терри был прежний — истощенный, нагой и весь в безделушках. А по-новому, как-то совсем иначе смотрелись эти животные, птицы, рептилии, обитатели болот, лесов и равнин — что-то неуловимо изменилось. Созданный им сад насмешек и унижений казался преображенным. Кобра на руке Терри смотрела уже не коварно, а внимательно. Слон выглядел не тяжеловесным, а величественным. Тигр был грациозен. Скорпион — нежен. Одно за другим животные сбрасывали маски диких и кровожадных существ, сейчас они казались благородными и добродетельными, сильными, мужественными, верными и выносливыми. Фрэнки ничего не оставалось как только смотреть. Неумышленно и неосознанно он взывал к силе и несокрушимости Терри, увешивал его медальками, чтобы понять до конца, чего он стоит.

Глаза скользнули по лицу Терри. Испитая кожа, высосаны все соки, щеки ввалились, обозначив скулы. Почти царственный, строгий лик. Ноздри напряженные, веки подрагивают. Красивое лицо, или было бы красивым, если б не постоянное недоедание, слабоволие и бесконечная потребность в… угодливости? Нет, неверное слово. Этот человек прислуживает тому, кто командует, он отдает свое тело чужой прихоти и капризу, умоляет раздавить его до конца. В нем нет ни силы, ни мужества. Напротив, он слаб и продажен.

Ужаснувшись, Фрэнки отступил на шаг назад, не в силах справиться с новой мыслью, она будто кулаком ударила ему в грудь. Терри открыл глаза и спросил, в чем дело, Фрэнки был не в силах что-либо произнести. Чуть помедлив, Терри сел.

— Фрэнки?

Нет, это уж слишком, он не выдержит. Фрэнки с трудом передвигался, нащупывая стену. И наконец оказался у выхода из комнаты. Он мог погибнуть там и тогда, в ужасе от собственного творения, но мужчина поднялся на ноги. И шагнул к нему. Фрэнки повернулся и побежал.

Терри замер у двери в спальню. Что он сделал неправильно? В чем его вина? Может, нечаянно обидел? Он умолял Фрэнки впустить его к себе.

Фрэнки едва слышно ответил, что хочет побыть один. Он придумал болезнь, головную боль, и это было почти правдой. У него болела душа и сердце. Он ненавидел себя — такого, каким стал. Виновник преступления, жертва, создатель монстров. Человек с черным умыслом, он высасывал жизнь, он убивал. Фрэнки был напуган и беспомощен, его будто заново изнасиловали.

Он обшарил комнату в поисках бутылки. Боялся, что если не удастся хоть на мгновение забыться, он от невыносимого страдания и отвращения к себе умрет. Ему срочно была нужна помощь, но алкоголь здесь давно не водился. В отчаянии он принялся дергать ящики комода, надеясь найти бутылочку с таблетками. Нашел ее в носке, сорвал крышку. Всего восемь таблеток. Если принимать по прежним нормам, хватит на четыре раза. Фрэнки одним движением всыпал все таблетки себе в рот.

Глава 18

Зазвонил телефон. Десять часов утра. Фрэнки спал мертвым сном. Звонок повторился в одиннадцать, потом в двенадцать. В час тридцать Фрэнки с трудом встал, его шатало, к горлу подступала тошнота. Принял душ, шоркая лицо и тело мочалкой до боли. Оделся, приготовил себе чашку кофе. Снова зазвонил телефон, он не отреагировал. На душе скверно, и говорить ни с кем не хочется, особенно с Терри. Смотрел телевизор, пошел в спальню, пытался снова уснуть, но не получилось. Открыл окно и покричал кошку. Выставил корм, минут через десять кошка появилась. Когда она поела, они вместе стали играть с мышкой, набитой кошачьей мятой. Фрэнки держал мышь за хвост, кошка прыгала и царапала когтями. Потом Фрэнки заманил кошку к себе на колени, она просидела там около часу, но вдруг спрыгнула и умчалась рысью. Фрэнки встал и принялся бесцельно бродить по квартире, перелистывать книги, смотреть в окно, стараясь не очень в себе копаться. Он не решался выйти на улицу, а здесь чувствовал себя потерянным и одиноким. Подошел к телефону — позвонить куда-нибудь, попросить помощи? Телефон зазвонил сам, Фрэнки вздрогнул и лихорадочно схватил трубку, послышался голос Терри, Фрэнки тут же прервал контакт, и сразу набрал номер Эдны.

Они встретились вечером, здесь. Эдна уговаривала приехать в Нью-Хэйвен, но Фрэнки не был уверен, что доедет, хватит сил. Эдна изменила свои планы и приехала поездом около шести вечера. Поднимаясь по ступенькам, мысленно запасалась терпением. Фрэнки цела и невредима — это она узнала по телефону.

Дверь распахнулась. Эдна, опасавшаяся, что встреча получится холодной, подавила в себе порыв и не обняла дочь. Она уперла руки в боки и уставилась на Фрэнки, ожидая, что ей выкажут пренебрежение. Но ничего такого заметно не было. Напротив, Фрэнки пригласила ее в дом и вдруг обняла. Напряжение у Эдны немного спало, но она решила сохранять бдительность.

Они устроились в гостиной, и Эдна обратила внимание, что здесь стало намного лучше. Появились хорошие занавески, новый ковер, цветы в горшках. Нет набросанных вещей на полу, книг и пластинок в беспорядке. Чистые стены и даже гравюра в рамке. Ну, если картина висит, значит все нормально.

Фрэнки приготовил ей чаю и сел рядом на софу.

— Ужин тоже готовится. От "Свансонов", ты любишь курицу?

— Я не очень голодна. Этого, — Эдна кивком показала на чай, — достаточно.

— Готово будет через час. Поужинаем позже?

— Потом и решим. А у тебя очень мило. Ты нашла, чем себя занять.

— Да? — Фрэнки забеспокоился, вспомнив, чему посвящал себя несколько недель. — В основном Терри старается. Делает все, что я ему скажу. Сейчас мы ладим.

— Ты не работаешь, мне это нравится.

— Да, я не работаю.

Из проговорок и намеков, так или иначе звучавших последние два года, у Эдны сложилось тягостное впечатление о работе Фрэнки. Она расстраивалась, хотя вида особо не показывала. И сейчас, узнав, что с той работой покончено, она облегченно вздохнула.

— Прекрасно. Еще успеешь наработаться.

— У Терри сейчас две работы. Даже три, если учесть то, что ему приходится делать здесь.

— Поддерживать порядок в доме — это тоже работа. Хотя очень многие так не считают. — Она осмотрелась по сторонам. — Мне нравится, как ты здесь все устроила.

— Ты никогда не ощущала себя поездом? — вдруг спросил Фрэнки.

Эдна нахмурилась, потом засмеялась и похлопала себя по животу. — Баржей, может быть. Но поездом… нет.

— Я чувствую себя как поезд без тормозов. И невидимая рука разгоняет меня сильнее и сильнее.

— Не понимаю, о чем ты?

— Я совершаю поступки бездумно. Даже не знаю… И не могу остановиться.

— Что с тобой, Франческа? У тебя всегда проблема, что-нибудь да происходит. Почему?

— У тебя тоже были проблемы.

— Ты себя всегда толкаешь на какие-нибудь трудности, эти драмы…

— Я говорю не об этом. Поверь мне.

Эдна укорила себя за некоторую резкость. Она не хотела судить излишне сурово. — Рано или поздно ты должна взять на себя ответственность.

— Уже сделано, — пробормотал Фрэнки. — Смотри, что теперь со мной происходит.

— Это жизнь, Фрэнки. — Ты делаешь все возможное. Но успеха или добиваешься или нет.

Фрэнки хохотнул. — А в чем именно заключается успех? Тоже вопрос, не так ли? Чем же я буду жить?

— Ничего нет плохого в честолюбии. Оно дает человеку цель, понятие жизненных ценностей. Такое, что есть мало у кого из нас. У меня ничего подобного никогда не было, только семья. А семья тоже штука непредсказуемая. — Она старалась не смотреть на дочь. — Это не так уж безопасно — поставить свою жизнь в зависимость от другой.

— Прошлой ночью у меня был конфликт с собственным честолюбием. Это было ужасно. Лучше миллион раз потерпеть неудачу, чем встретиться с самим собой.

— Ты снова об этом, Франческа. Я тебя не понимаю.

— Ведь было уже сказано — я поезд.

Эдна покачала головой, вспоминая времена попроще и потеплее. Тогда можно было просто заботиться о своем ребенке, получая от этого какую-то отдачу. — У людей бывают провалы в жизни, — неохотно проговорила она. — Но это еще не конец света.

Фрэнки чуть не завопил при этих словах. — Ты хоть понимаешь, о чем я говорю? Еще немного, и я стану хуже, чем Терри. А изменить направление жизни я не могу, потому что тогда стану жертвой. Так или иначе я в западне. Я — жертва.

— Жертва, жертва, жертва, — взорвалась Эдна. — Только и слышу об этом последние времена. Как будто говорит человек, который не живет собственным умом. Но ты-то что, у тебя все на месте, Фрэнки, хорошая моя. Ты никакая не жертва, пока сама того не захочешь.

— Я жертва, — произнес он беспомощно. — В любом случае.

— Отлично. Может, вернешься в школу? Тебе ведь там нравилось. Я всегда думала об образовании как о выборе пути. Научиться ориентироваться, да. Я знаю, у тебя есть собственное мнение на сей счет, я никогда тебя не принуждала.

— О чем ты говоришь?

— О тебе, Фрэнки. Я говорю о тебе.

— Я не думаю, что школа даст мне ответ.

— Что тогда? — Эдна почувствовала раздражение. — Ты не хочешь домой. Отказываешься от лечения, не желаешь оставить этого мужчину. Хотя бы скажи, что мне делать?

— Я не знаю.

— Что я могу для тебя сделать? Пожалуйста, ответь. Я уже ничего не понимаю. Я не знаю, ни о чем спросить, ни что сказать. Ты просила меня приехать, я здесь. Что теперь? Как нам вызволить тебя из того, что мы толком и понять не можем?

— Ты сердишься. Почему ты сердишься?

— Я вне себя, Франческа. У тебя есть все — молодость, красота, ум. Чего еще тебе не хватает?

— Скажи, что я сумасшедшая. Посмотри мне в глаза и скажи. А потом пообещай, что кошмара больше не будет.

— О, Фрэнки…

— Обещай мне, что кошмар кончится.

— Ты так все усложняешь.

— Вот видишь? У тебя не получается. Я испытываю одиночество. Я калека, чудовище и одиночка.

* * *

Он перестал покупать животных, не искал новые магазины, не придумывал унижения для Терри. В его жизни образовалась пустота, и он вернулся к шитью для кошки, еще больше подружился с Луизой. Это помогало ему справляться с длинными днями, а ночи давались тяжело. Несмотря на эту перемену, теплоты к Терри не прибавилось. Стыд и растерянность удерживали его от сближения. Ему хотелось одного — не общаться с Терри. А тот в результате еще больше стремился к Фрэнки.

Работа стала Терри раздражать, но он терпел. Однако же делал все больше ошибок и постоянно опаздывал, иногда на полчаса, час. Сэл подменял его, жертвовал собой, но ему вскоре надоело. Обычно он и внимания не обращал на окружающий мир, тем более не предъявлял никому никаких претензий, но теперь настолько зациклился, что даже перестал играть в свою игру, целый месяц разговаривал с собой, отрабатывал фразы.

— Что я могу сделать?

— Я уже извинился за опоздание, — прошипел Терри.

— Да не об этом я. Помочь… могу я тебе чем-нибудь помочь?

— Сделай мне радость, займись своей игрушкой.

Сэл надолго умолк. — Послушай, я же вижу, что ты не в порядке.

Да все нормально. Кто там тебе чего наговорил?

— У меня есть глаза.

— Ты хочешь правду знать или тебе нравится повторять чушь, которой тебя накормили?

— Никто меня ничем не кормил.

— Правда в том, что я никогда не был счастлив. Мы сейчас это обсуждаем, так ведь? Счастье. Можно написать это слово. Но никакого счастья не будет. Оно за пределами всего. Не думаю я, что ты понимаешь. — Он подергивался от беспокойства и нетерпения. — Ты думаешь, это я с тобой разговариваю — тот, кто стоит перед тобой, да? Нет. Меня здесь нет. Я за пределом этого места. Далеко. Это как если сравнить огонь и камень. Ты умеешь? Не умеешь. Один живой, другой мертвый. Я сгораю. Каждый день я сгораю все больше и больше.

Сэл растерялся. И, заикаясь, спросил, чем же помочь-то. А Терри уже потерял к нему интерес.

— Сохрани свое сострадание для того, кто действительно в нем нуждается. А сейчас извини, мне надо позвонить.

— Не опаздывай больше, — предупредил Сэл. — Я тебя прикрывать не стану.

— И правильно сделаешь. — Терри приложил трубку к уху. — Время — деньги. Мгновения перерастают в часы. Сердце страдает от того, что ему приходится ждать. Возьми трубку, Фрэнки. Возьми трубку. Возьми трубку…

Основы

Лордоз — искривление позвоночника, при котором живот и грудь обращены своей выпуклостью вперед, а голова и ягодицы — назад. У крыс он является стереотипным рефлексом и сопровождается легким раздвиганием задних конечностей. Это очень помогает проникновению пениса мужской особи при совокуплении.

От того, как ведет себя особь, зависят ее возможности в смысле размножения, шанс продлить себя. Лордоз наблюдается через приблизительно одинаковое время после действия соответствующих сенсорных раздражителей. Стимулы, необходимые для того, чтобы вызвать этот рефлекс, хорошо известны, они возникают при давлении на бока и область гениталий. Импульсы возбуждения проходят по спинному мозгу в головной мозг и раздражают специфические моторные центры. Затем они возвращаются по спинному мозгу и вызывают соответствующую двигательную реакцию.

Лордотическая реакция у крыс очень неодинакова у разных полов. Женские особи, легко поддающиеся стимуляции, проявляют максимальный лордоз, чего не скажешь о мужских особях. Определяет различия гипоталамус — участок мозга, регулирующий такие жизненные функции как рост, аппетит, эмоции, сексуальность. Его анатомия и физиология у женских и мужских особей сильно отличается. Однако последнее время предполагают, что в действительности различий между полами в этом отношении нет, просто ученые проявили предвзятость. Ведь хотя на мужских особях не сказывается давление в боках и области гениталий, есть множество других стимулов, а их никогда не брали в расчет. Вполне возможно, что у самцов тоже есть способность к лордотическому поведению, а значит, после соответствующей стимуляции они тоже будут выпячивать ягодицы и сгибать спины совсем как особи женского пола. Эксперименты продолжаются.

* * *

Дни текли, и Терри становился кем-то вроде одержимого. Мысль вернуться к Фрэнки, стать ее верным слугой поглощала его полностью. Как он добирался до места работы, оставалось только гадать. А добравшись, был там совершенно бесполезен. В больнице он перестал пользоваться перчатками, считал это неестественным, так как они не принадлежат его телу. Когда старший санитар терпеливо объяснил ему нормы санитарии, не упоминая об ответственности по закону, Терри заявил, что чистота — это дело вкуса. В конце концов, какой мужчина предпочтет заниматься любовью в презервативе? Не проходило и часу, чтобы он не позвонил Фрэнки. Она не отвечала, и Терри начинал заводиться. В "Сутере", где телефон стоял рядом на столе, он звонил каждые десять минут. Снова и снова он писал ее имя на чистых листках бумаги, царапал карандашом на тыльной поверхности ладони. Прошла неделя с тех пор, как она последний раз выходила к нему, семь дней жизни без безделушек и ласковой иглы, без успокоительного укола преданной любви. Он был в смятении.

Однажды Бренда решила поговорить с ним. Не зная, то ли бранить, то ли сочувствовать ему, она задержалась на последних ступеньках, пытаясь определить его настроение. Он сидел на стуле за конторкой, был занят с чем-то лежавшим у него на коленях. И увлекся так, что ее не замечал. Рядом бродили покупатели, на них он не обращал внимания. Бренда подошла к конторе и стала ждать. Терри не реагировал. Она пыталась подглядеть, чем он занят, но не смогла. Прокашлялась, это тоже не помогло. Тогда она окликнула Терри по имени.

— Что?

— На моем месте мог быть Пинкетт.

— Да?

— Или Элвис Пресли, воскресший из мертвых.

— Что тебе надо?

— Хочу помочь тебе.

— Уходи.

— Ты выглядишь ужасно, Терри. Даже отвратительно. Ты болен? У тебя вирус?

— Оставь меня в покое.

— Ты колешься? Признайся. Волноваться не надо. — Она нагнулась и с силой дернула рукав свитера, прежде чем Терри успел отреагировать. Потом отвела его руку назад.

— Тогда в чем же дело, Терри?

— Ни в чем.

— Ну же, доверься мне. У тебя глаза сумасшедшие, кожа похожа на старую затертую бумагу, а твое поведение, черт побери… ты как с луны свалился. Сколько веса ты потерял? Двадцать фунтов? Тридцать? Ты выглядишь как скелет на этой картине.

— Я не чувствую голода.

— Вот и плохо. Срочно начинай есть, пока не произошло что-нибудь непоправимое.

Он не ответил, вновь опуская глаза. Поднявшись на цыпочки, Бренда наконец увидела, чем Терри занимается — он методично прокалывал себе ладонь остро заточенным карандашом.

— Так можно и отравиться, карандаш-то свинцовый.

— Ты не понимаешь.

— Постарайся объяснить.

— Меня питает любовь, — пробормотал он.

Бренда закатила глаза.

— Я сыт. А ты голодная. Я живу в раю, а ты бродишь по пустыне. Любовь — это эликсир, Бренда. Яд и лекарство.

— Наверно, она очень хороша, — раздумчиво проговорила Бренда. — Ну что ж, ей это пригодится.

Карандаш сломался, и Терри, сморщившись, вскинул глаза. — Мне тебя жаль, Бренда. Должно быть, нелегко смотреть на то, чего ты лишена. О чем ты можешь только мечтать…

— Когда-нибудь ты пострадаешь из-за своего поганого языка, — всерьез обозленная, она схватила карандаш с конторки. — Эй, ты. Может, проткнешь и другую руку?

Терри смотрел, как Бренда быстро уходит прочь. Он был рад, что опять остался один. Что с ним творится, он объяснить не смог бы, лишь одно знал: ему хорошо, а рядом пустота. Реальность окружающего давно начала размываться, но это не беспокоило его. Терри поиграл с новым карандашом, чувствуя себя на грани новой, кульминационной развязки. Он — одинокий мужчина, то есть сила непредсказуемая. Кончик карандаша дырявил ему ладонь, пока не разорвалась кожа. Вот она, сила. Бренда подсказала, что ему делать. Может, она поняла наконец.

На следующее утро вместо работы Терри отправился в мастерскую, рекламу которой видел в журнале "Войс". Там оказалось уютно и чисто, одна из художниц повела Терри за перегородку. Когда он снял рубашку, глаза художницы от удивления расширились. Она всегда интересовалась новым, но такое ей встретилось впервые. "Работа воспаленного духа…" — прошептала художница. Терри объяснил цель своего визита, и она в сильном волнении принялась за работу.

* * *

Он вернулся домой в полдень, настроение было эйфорическое. Для любви нужны двое, а он совсем недавно понял, что собою не делился. Странно, но после того как он предпринял последний шаг, покончив как будто со всем, оставалось что-то еще. Это тоже предстояло сделать. Обет, клятва, доказательство. Акт предельной самоотверженности. Демонстрация преданности, подумал он, которую хотелось бы сделать ярче, но не хватает воображения.

Фрэнки смотрел телевизор в гостиной. Он испуганно воззрился на Терри, вернувшегося так рано.

— Я не пошел на работу, — начал объяснять Терри. — Я понял, что пренебрегаю тобой.

— Это не так.

— Нет, так. У меня для тебя что-то есть, хочу восполнить упущение.

— Пожалуйста… — молвил Фрэнки.

— Как ты думаешь, что это?

— Мысль о подарке отозвалась болью в душе Фрэнки. Я сам должен что-то искуплять, мысленно вздохнул он. И попытался отвлечь Терри. Он показал на экран телевизора, где по сцене вышагивал мужчина и что-то страстно и убежденно внушал.

— Может, погодим? Здесь скоро кончится.

Терри улыбнулся. Чем дольше придется ждать, тем больше будет удовольствие. Он устроился на софе. — О чем он говорит?

— Об уверенности в себе. Как управлять своей жизнью…

— Он знает секрет?

— Тс-с-с.

— Я знаю. И ты тоже.

Фрэнки чувствовал на себе глаза Терри, поэтому отодвинулся на дальний край софы. Неожиданное появление Терри вывело его из равновесия, и он старался сосредоточить все свое внимание на телевизоре. Программа закончилась. Потянулись минуты молчания. Терри следил за Фрэнки, как кот.

— Ты не пренебрегал мною, — наконец произнес Фрэнки. — Уж скорее, наоборот…

— Поначалу я злился, — возбужденно заговорил Терри. — Но потом понял: раз ты перестала меня любить, значит, тому есть причина. Наверно, я не справляюсь со своей ролью. Эгоистов никто не любит. Такой человек не заслуживает любви.

— Я не люблю тебя, Терри. И всего лишь пытаюсь сдержать свою ненависть к тебе. Ненависти я тоже не хочу.

— Я понимаю. И… я должен убедить тебя. Вот тебе доказательство, смотри. — Он расстегнул куртку и принялся за рубашку.

— Нет, — взмолился Фрэнки, отворачиваясь. — Пожалуйста, не нужно. Я сыт по горло.

— Это прямо здесь. Пожалуйста, я очень хочу показать.

— Мне слишком стыдно.

— Нет. Здесь нечего стыдиться. — Он придвинулся к ней. — Любовь — это лицо Бога. То, что ты сделала, все это… — Он положил руку себе на грудь. — Это освященная земля. Коснись меня, Фрэнки. Освяти мою плоть. Даруй мне благодать.

Фрэнки, поднявшись, отступил в другой конец комнаты. Терри последовал за ней. Фрэнки опять ускользнул, Терри рассердился и велел не двигаться. Он громко говорил о своей любви.

А потом пришла кошка.

Она появилась в дверях, с жалобным мяуканьем подбежала к Фрэнки и начала тереться о ноги. Фрэнки несказанно обрадовался. А Терри просто смотрел.

— Как она могла здесь появиться?

— Должно быть, я оставил окно открытым. — Фрэнки наклонился и взял кошку на руки.

— Я не люблю кошек, — заявил Терри.

— Но она славная, — взглядом не давая Терри приблизиться, он держал кошку в одной руке, а другой почесывал ей за ухом. — Мы друзья.

— Ей здесь нечего делать.

— Она, наверное, голодная. Может, нальешь ей в блюдце молока?

— Я разговариваю с тобой, Фрэнки. И мне не нравится, когда меня перебивают.

— Слышишь, как она мурлычет? Кошки любят, чтобы им чесали вот здесь.

— Я ведь сказал: не люблю кошек.

— Подойди. — Он поманил пальцем. — Она не укусит.

Терри подошел и, вместо того чтобы погладить, грубо схватил кошку и сбросил на пол. Фрэнки от неожиданности не успел помешать, а когда очнулся, кошка уже убегала. Он бросился к окну — кошка быстро спускалась по пожарной лестнице. Фрэнки вернулся в гостиную, содрогаясь от бешенства.

— Зачем ты это сделал?

— Животным здесь не место.

— Не место? Тогда, может, сам пойдешь прогуляешься?

Терри смотрел в сторону. — Я не хочу ни с кем делить твое внимание.

— Это всего лишь кошка, бог ты мой.

— Хочешь посмотреть, что у меня? Чем я сегодня был занят?

— Хорошо бы кошка вернулась.

— Это для тебя, Фрэнки.

Фрэнки смотрел исподлобья. — Хочешь сказать, у меня есть выбор?

— Тебе понравится. Я знаю, понравится. — Он стал быстро расстегивать пуговицы рубашки. — Закрой глаза. Досчитай до десяти.

— Ты так возбужден… Считай сам.

На цифре десять Фрэнки открыл глаза. Перед ним возникла спина Терри, натруженные в прачечной широкие жилистые мышцы, они бугрились в плечах. На одной лопатке вытатуирована голова кабана, копия той, что купил Фрэнки. Глаза и язык в красном пламени, губы омерзительно кривятся. В потоке бледной слюны витиеватым розовым курсивом выведено имя Фрэнки.

Фрэнки окаменел, потрясенный. Он никогда не видел столь уродливого, отвратительного и ужасного существа. По коже поползли мурашки, его затошнило.

— Что с тобой? — Терри, повернувшись, заметил ее реакцию. Его лицо, только что светившееся и довольное — сейчас он вернет Фрэнки — вдруг перекосилось.

— Я не могу на тебя смотреть.

— Это же все тебе. Я хочу, чтобы ты…

— Молчи, я не…

— Взгляни! — Он изогнулся боком и гордо ткнул пальцем в имя — Фрэнки. — Ты стала частью меня. На всю жизнь.

— Я лучше уйду. Мне не вынести.

Он бросился из комнаты, Терри побежал следом. Фрэнки уже закрывал дверь, но Терри успел подставить ногу и рывком протиснулся в спальню.

— Что случилось? Что я такое сделал?

— Это болезнь, — прошептал Фрэнки. — Ты болен. Я тоже. Все это…

— Смотри. — Терри вынул из кармана ту самую безделушку, голову кабана. Я нашел это под подушками. То же самое, что…

— Нет. Я не хочу.

— Пришей. Пожалуйста.

— Ты сумасшедший.

— Умоляю тебя.

— Не буду.

— Пожалуйста, Фрэнки. Как в старые времена. Поддержи огонь.

— Ты мне противен.

— Нет. Не говори такое.

— Смотреть на тебя… Слушать… Меня тошнит от того, что я с тобой в одной комнате. В одном доме. На одной планете.

— Ты меня боишься, да? Моя любовь слишком сильна?

— Твоя любовь ничтожна. Какому мужчине придет в голову такая блажь? Распустил сопли. Пресмыкаешься…

— Да что ты понимаешь в мужчинах? Любовь — это то, что у нас в сердце. Потребность. — Он перешел на крик. — Боль.

— Забудь, что я существую.

— Пришей, Фрэнки. — Он совал брелок ей в лицо. — Закончи то, что сама начала.

Фрэнки с размаху стукнул по брелку, тот взмыл в воздух и шлепнулся о стену. Терри проследил его взглядом и опять повернулся к Фрэнки.

— Я мужчина, — процедил он.

— Убирайся.

— Лучше дай мне то, что я хочу.

Он грубо притянул ее и впился в губы. Фрэнки высвободиться не удалось. Терри держал крепко. Его губы мяли и жевали ей рот, язык остервенело рвался к ее языку. Наконец ему удалось чуть раздвинуть ее губы…

Фрэнки в отчаянии дернул одну из побрякушек, болтавшихся у него на груди. Терри взвыл от боли и отступил. Глаза его затуманились, на подбородке белела нить слюны. Фрэнки схватил ножницы, рука замерла в готовности на уровне пояса. Они долго смотрели друг на друга.

Терри неожиданно весь съежился, лицо перекосилось от страха перед содеянным, из него будто уходила жизнь. Он стоял, охваченный мелкой дрожью, теряя силы, неспособный даже произнести слова извинения. Фрэнки велел ему убираться из комнаты, и Терри покорно вышел.

В гостиной, смертельно униженный, он опустился на пол. Вне всяких сомнений — какие тут сомнения! — он окончательно оттолкнул ее. Сможет ли он заплакать… Через минуту, а может и час в дверях появилась Фрэнки, одетая по-прежнему, без чемодана в руке, не в пальто и не в уличной обуви. Терри не осмеливался дать себе надежду. Как последний штрих неизбежного, он пробормотал вопрос, на который уже знал ответ. А когда по ее лицу пробежало удивление, когда она ответила, что и не собиралась его покидать, что теперь она с ним согласна, сердце Терри запрыгало. Мрак сменился светом, он почувствовал в себе силу — фактически ее силу, занятую у нее, но сейчас эта сила казалась собственной. Просветленный, Терри заплакал.

Глава 19

Фрэнки зашивал ему губы шелковыми нитками, размер А. Старался делать ровные стежки, работать иглой уверенно. Над губами вязал воздушную петлю и оставлял четверть нитки, чтобы у Терри осталась возможность говорить. Каждый конец крепил узлом, излишки ниток срезал ножницами для вышивания. Потом промокнул носовым платком капли крови.

Запястья у Терри были связаны, но не туго. Он лежал на кушетке лицом вверх, под головой полотенце. Завершив работу, Фрэнки развязал кушак и подал Терри носовой платок. Потом сходил в ванную за тряпкой — стереть кровь, капавшую с подбородка. Вскоре места проколов перестали кровоточить, там появились маленькие точки свернувшейся крови, они темнели на верхней и нижней губе, как дырочки на перфоленте. Между губами замерла узкая молния из черных ниток.

Терри попробовал облизнуть губы. Они казались распухшими. Он коснулся языком ниток, между ними нащупал узкие полоски своей плоти.

— Надо было помыть мне рот мылом, — пробормотал он.

— Мылом?

— Я шучу.

У Фрэнки был торжествующий вид. — Почему-то мне кажется, что я играю тебе на руку.

— Ты мне? — Он попробовал засмеяться, но мешали швы. — Ну-у… Ты все делаешь правильно.

— Ты такой послушный.

— Мне нужна помощь, Фрэнки. Я себя не контролирую.

— Интересно.

— Мне нельзя доверять.

— Я должен доверять тебе. Сейчас особенно.

— Не нужно, это риск.

— Всему можно и поучиться. Я учусь. Ты тоже сможешь.

— Ну, если ты так уверена…

Фрэнки вздохнул. Стоя перед Терри, он пробежал пальцами по своему телу, очертил груди, талию, изгиб бедер.

— Терри, скажи, кто я?

— Он жадно смотрел на нее, но ответить боялся.

— У тебя есть глаза, Терри. Ты знаешь. Знаешь, потому что видишь, потому что я здесь, потому что разговариваю с тобой. Понятно? Это есть я. Это и больше ничего. Если я умею учиться, ты сумеешь тоже.

* * *

На следующее утро Терри позвонил на обе работы и сообщил, что болен. Говорил он удивительно отчетливо, не считая некоторых согласных, в основном "б" и "п", им чуточку не хватало силы. Боль еще немного беспокоила, но чувствовал в общем он себя прекрасно. Фрэнки приготовил роскошный завтрак: яйца на тосте, свежие фрукты — все такое, что Терри съесть никак бы не мог своим ртом-щелочкой. У них не было блендера, чуть позже Фрэнки вышел и купил пакетик соломинок и бутылку сока. Весь день они провели дома, в основном у экрана телевизора. Фрэнки протер Терри губы спиртовыми примочками, сам убрался по дому — от предложения Терри помочь отказался. Время от времени подавал в стакане сок и держал, пока Терри пил через соломинку — руки у него были связаны. Потом он вымыл Терри губкой и шампунем и уложил спать.

На следующий день Терри снова сказался больным. Он хорошо выспался и, несмотря на то, что мучил голод, выглядел свежим. Губы заживали хорошо — это благодаря Фрэнки и ее заботе, подумал Терри. Ему захотелось остаться здесь как можно дольше.

Фрэнки выглядел хуже обычного.

— Плохо спала? — поинтересовался Терри.

— Это мое дело.

— А я спал как дитя.

— Тебе не очень трудно будет приготовить для меня кофе в постель?

— Нет проблем. — Он направился в кухню. — Может, завтрак тоже сделать?

— Я сам.

— Мне снится еда… горы еды. — Терри помолчал, вспоминая. — И ты снишься тоже.

— А впрочем, почему бы не позавтракать. Ты сумеешь поджарить яичницу?

Терри ухмыльнулся. — С завязанными-то руками?

— Тебе смешно? Я рад. Тогда приготовь мне из двух яиц. И еще бекон, тосты, кофе. Ты любишь джем?

— Очень.

— Положи немного джема на тост. И принеси все это в мою комнату, когда будет готово. Не забудь постучать.

Терри ушел. Через десять минут он постучал в дверь спальни. Фрэнки заставил немножко подождать и только потом разрешил войти. Он показал на туалетный столик.

— Поставь там.

— Можно мне остаться?

— Неприлично смотреть на человека, когда он ест.

— Я возьму сок.

Фрэнки секунду раздумывал, но потом согласился. Он сел поудобнее и начал завтракать, а Терри принес себе стакан апельсинового сока.

— Фрэнки, у нас кончаются запасы.

— Так пойди и купи.

Терри опустил глаза. Фрэнки размеренно жевал, в воздухе нависло молчание.

— Мне как-то неловко.

— Что? Стесняешься, да?

— Сходи ты, пожалуйста.

— У меня свои планы.

Терри не смог сдержаться. — А что сегодня не так?

Фрэнки задумался — как ответить. Сегодня он проснулся с обрывком сна, видение было очень ясное. Он больше не жертва, двуполость перестала его мучить. Напротив, теперь казалось, что какие-то отклонения исчезли и все тело стало нормальным и приятным. Во сне его трансформированное "я" было полнее, чем он сам сейчас или существовавшая прежде девушка, от этого становилось хорошо на душе, раз так, то зачем же кому-то мстить? Он был лучше прежнего мужчины. И лучше женщины.

К сожалению, видение унеслось и, возможно, уже не вернется. Слишком поздно смеяться над собой. Слишком поздно отказываться от мести. Был прекрасный момент вдохновения, сейчас ничего этого нет. Если б не горечь потери, он бы сейчас ответил не так.

— Я что-нибудь не так сделал? Кофе… дело в этом?

— Кофе прекрасный.

— Тогда что же?

— А ты подумай.

— Не знаю. Ты не привыкла видеть меня целыми днями дома? И все?

Фрэнки вытер губы салфеткой и холодно произнес: — Привычки — это привычки, Терри. Факты — это факты. Но к зубной боли никто еще не привыкал.

* * *

Фрэнки не было дома весь день, вернулся он к вечеру с пустыми руками. И Терри пришлось довольствоваться водой. На следующий день он снова сказался больным. Оба старших санитара поинтересовались, как долго он собирается болеть. Терри не смог что-либо определенно ответить.

Этим утром у Фрэнки было хорошее настроение, он первым делом вышел и купил для Терри сок. Даже налил в стакан и поднес, как раньше. К несчастью, соломки куда-то таинственно исчезли, и Терри пришлось пить через край, что удавалось с трудом, и много проливалось мимо. Но это все же было лучше, чем совсем ничего.

Швы почти зажили. Глубоко впившиеся черные нитки казались такой же частью его тела, как брелки на туловище, свербящий голод и вывернутое наизнанку самолюбие. Нитки эти стянули ему рот, когда Терри осторожно зевнул; он не мог ни смеяться, ни улыбаться, но это не имело значения. Он обходился без этих простых эмоций, и с каждым днем пребывания без пищи считал себя все более исключительным. Чем большим лишениям его подвергали, тем больше он растворялся в самом себе. Сердце молило, чтобы его раздели донага.

Через несколько дней вернулась кошка. Терри был с ней очень мил. Он даже звуком не возразил, когда Фрэнки взял кошку на руки. Послушно налил в блюдце молоко и с интересом смотрел, как гостья лакает. На следующий день все повторилось, только Фрэнки, вдруг встрепенувшись, воззрился на Терри.

— Ужас какой! До меня только сейчас дошло, что ты, наверное, голодаешь.

Терри пожал плечами.

— О нет, — проговорил Фрэнки, — притворяться не надо. — Он склонился к кошке. — Настаиваю. Пожалуйста. Допей, что здесь осталось.

Фрэнки убедился, осталось ли что в блюдце и напилась ли кошка. Терри попробовал пить из блюдца, но это оказалось сложнее, чем из стакана, а кошка, заинтересовавшись бегущими тонкими струйками, принялась слизывать молоко с его кожи. Терри нравился ее шершавый язык, но еще больше — ласковые касания неожиданно расщедрившейся Фрэнки. Иногда она чуть ли не носила его на руках, но порою была далекая, как луна. Он никогда не знал, чего ждать от нее, и всегда был в напряжении. Это делало жизнь интереснее.

Фрэнки читал ему тексты, в основном медицинские. Он сидел, поджавшись, один или с кошкой, и глаза его бегали по строчкам точных неприкрашенных описаний. Иногда Фрэнки читал статьи, собранные из разных женских журналов — о красоте, преданности и грации, слишком заумные для Терри.

Однажды он вернулся домой с пачкой журналов и зеркалом во весь рост. Зеркало прислонил к стене в гостиной, напротив софы, где спал Терри. Все журналы, за исключением двух, были о культуристах и спортсменах. Пролистав страницы, Фрэнки вырезал наиболее привлекательные и наклеил клейкой лентой к деревянной рамке по овалу зеркала, оставив свободные места в самом верху и самом низу. Два других журнала были с девицами: осторожно вырезав самых красивых, Фрэнки заклеил ими свободное пространство. Получился новый пантеон, на него ушло все утро, но дело того стоило. В последующие недели Терри позировал для него перед зеркалом, становился в те же позы, что на фотографиях, придумывал свои позы, в общем, выставлял напоказ свой товар. То обнаженный до пояса, то едва прикрытый, то совершенно голый. Татуировка раздражала Фрэнки. Иногда, правда, он воспринимал ее как полнейший абсурд, и тут же успокаивался. Татуировка на теле Терри, а не на его. Жертва Терри, а не он.

Фрэнки вниманием его не баловала, иногда уходила к себе в спальню или вообще из дома. Тогда для Терри наступали трудные часы. Ему не нравилось оставаться одному: он не знал, что делать с собой, да и зеркало омрачало его существование. Вначале собственное отражение повергало его в ужас: изможденное худое лицо, голодные глаза, он больше походил на призрак, чем на человека — скелет, обтянутый кожей. Терри закрыл зеркало простыней, но Фрэнки сдернула ее и велела так больше не делать. То-то и плохо было, что никуда не спрячешься. Но постепенно Терри научился справляться с призраком, мучавшим его, жившим с ним в одной комнате. Он сделал то же, что и с нашиванием брелков. Превратил боль в удовольствие — набожные люди, как гласит история, морили себя голодом во имя любви и преданности. Вот и он такой же. Ему предназначено выполнить святую миссию, его жалкое тело — святой сосуд. Мысли об этом помогали воспринимать жизнь по-новому, он чувствовал в себе силы совершить предначертанное. Но энергия его истощалась. И с каждым уходящим днем нарастала слабость. Терри замечал, что все сложнее становится жить одной иллюзией. Он чаще стал видеть себя таким, каким был: существо-клубочек, ненавидящее и пожирающее себя. Час за часом он уменьшался, плоть таяла. Однажды проснется и тут же умрет…

На следующей неделе у Фрэнки возникла идея. Он долго крутил приемник, пока не нашел волну с хорошей ритмичной музыкой. Потом заставил Терри раздеться до трусов, прибавил громкость и поудобнее сел на софе, рядом легла кошка. Поглаживая ее по шерстке, он приказал Терри танцевать.

Терри подчинился с готовностью. Переместив центр тяжести на одну ногу, подпрыгнул, но от слабости ноги подкосились, и он упал. Поднявшись, упорно продолжал, в такт танцу подпрыгивали с насмешливым звяканьем его "медали". Фрэнки приказал танцевать у зеркала и смотреть при этом на свое отражение. Терри так и сделал, но вскоре стал задыхаться. Он спросил, можно ли ему перестать.

— Я горжусь тобой, — заявил Фрэнки. — Не каждый мужчина способен на то, что ты сейчас продемонстрировал.

Терри даже не понял, что над ним издеваются, он стоял на коленях и весь дрожал.

— Может, теперь станцую я? — вдруг предложил Фрэнки. Его слова прозвучали дерзким выпадом, и эта дерзость всего лишь отражала дурацкую непостижимость ситуации. — Как в прежние времена…

— Ты?

— Только я должен связать тебе руки. Сам понимаешь, в целях безопасности.

Он затянул кушаком запястья Терри, потом поднялся и стал разминаться. На нем были темные джинсы и обтягивающий свитер, они подчеркивали плавность его контуров. В душе зажегся былой огонь, он начал раскачиваться в ритм музыке, поводить плечами. Дальше пошло само собой, заученные давно движения всплывали в памяти и становились грациозно-текучими картинами танца. В зеркале его окружали символы мира, прилепленные к рамке: "племенные жеребцы" разных мастей, боги мышечного великолепия в шикарных позах и две богини — ухоженные и обнаженные, одна в прозрачной фате, другая в рваных трусиках и блузе, они улыбались, будто открывая друг другу секреты. Не думая, куда поставить ногу и как показать грудь, Фрэнки танцевал в своем всегдашнем неподражаемом стиле.

Тело любимых становится географией собственной души

Синдром Леш-Нихана — это рецессивное генетическое расстройство половой сферы, при котором наблюдается умственная отсталость, двигательные расстройства и агрессивное поведение со склонностью к членовредительству.

Первые симптомы этого заболевания, как правило, проявляются на второй год жизни во втором поколении, причем только у мужского пола. Умственная отсталость может быть от умеренной до сильной, двигательные расстройства — в форме судорожных непроизвольных мелких движений пальцев рук и ног. Наблюдается самоизувечение конечностей и ротовой области. Если больной находится без присмотра, он изжевывает в кровь губы, щеки и фаланги всех пальцев. Эти постоянные не поддающиеся контролю действия сопровождаются сильной болью, и страдающий взывает о помощи, не в силах сам себе помочь.

Совсем другую картину являет членовредительство у пограничных и психотических больных. Повреждения себе они наносят время от времени и самые разнообразные: прижигают сигаретой, режут кожу лезвием, разбивают себе голову, капают кислоту, сдирают лицо наждачной бумагой, ломают кости молотком. В половине случаев пациенты почти или совсем не чувствуют боли. Установлено, что нейроэндорфинная система у таких людей вырабатывает огромные количества эндогенных наркотиков, потому они и не чувствуют боли.

Причина саморазрушительного поведения у больных с синдромом Леш-Нихана связывается учеными с генетической аномалией длинной ветви Х хромосомы, приводящей к нарушению активности одного из ферментов. Сейчас ученые пытаются выяснить, как столь узкая биохимическая патология может дать такие страшные последствия.

Генетические исследования проводятся также с членовредительствующими пациентами, не относящимися к синдрому Леш-Нихана, но пока закономерности еще не выявлены. Здесь все не так просто. Некоторые исследователи выдвинули теорию, что такие пациенты страдают, в дополнение к основной патологии, примитивизацией любви и ненависти, в результате чего агрессия нейтрализуется, включаясь в ткань сексуальности. С точки зрения Кернберга, садизм, мазохизм, ненависть и любовь — нормальные стадии развивающегося ребенка. Стремление к страданию ради любви и желание, чтобы объект любви тоже страдал: элементы этих эмоций есть у всех, но в норме лишь элементы. Подобная закономерность наблюдается не только у взрослых, но и у детей. Здоровое эротическое поведение зависит от способности человека успешно соединять, "сплавлять воедино" эти основные противоречивые эмоции. У тех, кто "сплавлять" не способен, любовь и ненависть могут навсегда остаться расщепленными, эта двойственность совершенно невыносима, ибо агрессия, переходящая у здоровых людей в эротическое желание и зрелую половую любовь, становится источником дисфории, извращений и самоистязаний.

* * *

Однажды вечером, когда все ему наскучило, Фрэнки принес коробку с шитьем. Терри впервые увидел миниатюрные наряды. Его организм уже настолько ослабел, что даже выказать интерес ему было трудно. Однако же он осыпал Фрэнки комплиментами, возносил ее заботу и внимание: будучи творением ее рук, он чувствовал некое родство с миниатюрами, которые сейчас перебирал. И все-таки в глубине души он понимал, что вдохновение Фрэнки черпала в основном у кошки. Ревнуя, он потребовал нарядов для себя. Фрэнки задумался.

— Четыре ноги, — молвил он наконец. — Сейчас я шью на четыре ноги.

— У меня как раз четыре. Две руки и две ноги, — показал Терри.

— Ты не понял.

— Я понял. — Он опустился на четвереньки. — Хочешь, покатаю?

Фрэнки, презрительно кривясь, уселся на него. Терри двинулся вперед, но тут же свалился.

— Я совсем слабый.

— Слабость тела и слабость духа, — констатировал Фрэнки. — Надо тебя подкрепить. Я не хочу, чтобы ты исчез. По крайней мере, сейчас.

Несколько дней он поил Терри белковыми напитками, чем-то меловым и противным на вкус, что щекотало пищевод и тяжело оседало в сморщенном желудке. Кошка не желала иметь с ними ничего общего. Фрэнки подолгу занимался Терри, его морщинистой от недоедания кожей. Того, что Терри потреблял, не хватало для наращивания массы, он едва оставался в живых. В конце недели Фрэнки поднял его, сводил в туалет, сам помыл и побрил. Однажды он опять попросил Терри станцевать для него.

Убедившись, что при необходимости он сможет омолодить своего подопечного, Фрэнки решил, что пора пригласить кого-нибудь. Были звонки от Бренды, Сэла, Маркуса, но Терри неизменно отказывался разговаривать с ними. Фрэнки не настаивал, ему скорее нравилось, что никто не мешает, но сейчас ситуация назрела. Не обращая внимания на мольбы Терри, скулившего и стыдившегося себя, он набрал номер Маркуса.

Они договорились встретиться через неделю, времени, подумал Фрэнки, предостаточно. Он перестал питать Терри протеиновыми напитками, возобновил диету водой. Все признаки жира у него давно исчезли, да и последние мышцы таяли на глазах. Терри сейчас был кожа да кости, совсем слабый. Лицо — голый череп, руки и ноги как спички. Слишком надломленный, чтобы представлять опасность, он уже никогда не смог бы воспрянуть. Фрэнки приказывал, и он подчинялся, не раздумывая. Если ему велели сесть — садился, исчезнуть с глаз — вжимался в угол, пытаясь стать невидимым. Когда она уходила, Терри разглядывал себя в зеркало, смутно догадываясь, что с ним стало, и не в силах вернуть себя.

А Фрэнки все видел и все понимал. На его глазах утолщались стены тюрьмы, в которой сидел Терри, побег становился невозможным. От этого ему тоже не хватало воздуха. Он тоже жил с болью, но боль, казалось, была ценой его жизни, освобождения. У него-то впереди была свобода. Оставалось совсем немного.

За два дня до визита Маркуса Фрэнки снял швы: разрезал нитки ножницами для вышивания и осторожно вытащил их пинцетом. Минимум крови, да и та остановилась, когда он промокнул тряпочкой. Челюсть у Терри одеревенела, рот открывался не более чем на дюйм. Губы выглядели хорошо, правда, не совсем как раньше. Ну да ничего.

Позвонила Эдна, спросила, как дела, справилась ли Фрэнки со своими проблемами.

— У меня большой прогресс, — ответил Фрэнки и склонил голову, обращаясь к Терри. — Что скажешь, Терри?

По указанию Фрэнки Терри полировал свои брелки. Услышав вопрос, вскинул глаза.

— Каким же он стал, а? — раздумывал вслух Фрэнки. — Послушным? Уравновешенным? Конечно, он стал старательнее. Большой прогресс. Стоит взглянуть, приезжай.

Эдна выразила свое восхищение и предложила на днях встретиться. За ужином, может, все втроем…

— Прекрасная мысль, — согласился Фрэнки. — Мы любим, когда к нам приходят гости.

Некоторое время они еще о чем-то болтали, потом Фрэнки положил трубку и повернулся к Терри.

— Да на тебя спрос, Терри. Но ты вряд ли способен это оценить.

Терри сжался, почувствовав угрозу.

— Тобой интересуются друзья. Даже Эдна. Они звонят, им хочется знать, как ты поживаешь. Все скучают по твоему веселому лицу. Твоему обаянию. Хотят тебя видеть.

— Я для этого не гожусь.

— Не устраивай сцену. Посмотрись лучше в зеркало. Ты стал таким, каким и хотел стать. Сам говорил, я помню. Как можно стыдиться любви?

— Я жалкий и отвратительный.

— Да нет, вид у тебя героический. — Он подошел к Терри и мягко привлек его голову к себе на грудь. — Мой генерал. Мой печальный и красивый генерал.

В день визита Маркуса Терри так разволновался, что Фрэнки пришлось солгать, сказав, что он позвонил и отменил встречу. Терри и без этих встреч будет прекрасен, улыбнулся он, наполнил ванну и помог ему залезть туда. Брелки, болтавшиеся на нитках, дружно легли на поверхность воды, они плавали, как миниатюрные игрушки для ванны. Фрэнки намылил своего мужчину, осторожно, чтобы не оторвались брелки. Вымыл волосы шампунем. Затем побрил ему лицо, сбрил волосы на груди и подмышками, объясняя, что так меньше пахнет. Помог Терри вылезти из ванны, насухо обтер и проводил до софы. И ушел к себе в комнату одеваться.

Через час раздался звонок. Фрэнки подошел к двери.

— Это Маркус, — бросил он через плечо, посмотрев в глазок.

Терри, шаркая ногами, тоже тащился к глазку, он был охвачен ужасом.

— Не впускай.

Фрэнки щелкнул первым замком. — Наверное, он меня не понял.

Терри потянулся к двери дрожащей рукой. — Не впускай, я прошу.

— Мы не можем его прогнать. — Фрэнки убрал руку Терри, как палый лист, прилипший к косяку. — Он твой друг. Мы должны быть гостеприимными.

— Нет. Скажи ему, пусть уходит. Скажи, что я болен.

— Тебе не кажется, что ты излишне чувствителен?

— Пожалуйста, Фрэнки. Не впускай его. — Он стоял голый, его трясло. В голосе звучал страх.

— Ну хорошо, — согласился Фрэнки, тронутый этим страхом. Он решил сжалиться — что ж, отправит Маркуса назад. — Иди в мою комнату. И запрись. Я постараюсь избавиться от гостя.

Терри исчез в коридоре, и Фрэнки открыл последний замок, Маркус улыбнулся и приобнял ее, ступив в прихожую. Фрэнки провел его в гостиную. Маркус обвел глазами комнату.

— Где мой друг? — спросил он.

— Терри отдыхает.

— Он что, не знает, что я пришел?

— Он решил, наверное, что ты забыл о нашей встрече и не придешь.

Маркус нахмурился, но не ответил. Он одним взглядом окинул Фрэнки. — А ты хорошо смотришься.

Это не было преувеличением. Фрэнки по этому случаю надел безрукавное платье, которое купила ему Эдна. Белое, аккуратно драпированное, очень женственное. Бледная, с белой шелковой лентой в волосах, Фрэнки казалась Маркусу ангелом.

— От тебя любой мужик с ума сойдет.

Фрэнки улыбнулся. — Терри любит, когда я нарядный. Вот я и наряжаюсь.

Маркус осмотрелся. — Здесь миленько, не как раньше. Ты, видать, постаралась.

— Было. Но больше работал Терри. И вообще, он чудо-человек.

— Образец. Я слышал, ему не повезло.

Фрэнки не понял, что тот имеет в виду. — Кстати, — молвил он, — ты получил рубашки?

— Рубашки?

— Я послал тебе три штуки.

— Ну да, конечно. Три рубашки с пуговицами на воротничках. Хочу спросить, где ты достала такие цвета?

— Тебе не понравилось?

— Разве я так сказал? Цвета — обалдеть, вот что… Столько мне внимания. Особенно от девушки, ну…

— Тебе и Чарльзу.

Маркус не сразу понял комплимент. Он улыбнулся. — Да, действительно. Мне и моему несравненному Чарльзу Бронсону.

Прошло несколько минут. Фрэнки спросил Маркуса о работе.

— Да, положил я глаз на другую. Там техническое. Не хочу больше елозить шваброй по полу. Пусть другие этим занимаются. — Он колебался, что-то обдумывая. — Кое-кто из ребят… в прачечной… они болтают… Говорят, что Терри нужно больше всех. А из-за него другие выглядят плохо. Он когда-нибудь об этом упоминал?

Фрэнки помотал головой. — Да нет, никогда.

— Его уже несколько дней нет на работе. Он болеет? Или еще что?

— Лежит в спальне.

Маркус скосил глаза. — Слушай, а что если ты пойдешь и скажешь ему, что здесь я, Маркус. И что мне не терпится увидеть его уродливое лицо. Он тогда сразу оживет.

Фрэнки колебался. Он решил проявить милосердие, но сейчас оно и заключалось в том, чтобы как можно быстрее со всем этим покончить. Еще чуть помедлив, он взял Маркуса за руку. — Пошли вместе?

Маркус долго не раздумывал. — Можно и так.

Они прошли по коридору. Фрэнки коротко стукнул в дверь, прежде чем войти. Терри лежал в постели. Услышав приближающиеся шаги, он накрылся с головой одеялом.

— Вставай, — сказал Фрэнки. — Тебя тут хотят видеть.

Терри съежился и плотнее замотался в одеяло.

— Ну, чего ты? — повысил голос Фрэнки. — Не стесняйся. Это ведь твой друг, Маркус.

Наклонившись, Фрэнки сдернул одеяло. Терри вскрикнул и свернулся калачиком. Но Маркус успел его разглядеть.

— Бог ты мой?

— Надо было тебя предупредить, — вздохнул Фрэнки.

— Кто это?

— Это Терри. Извини. Напрасно я его тебе показал.

— Это не Терри. Нет-нет. — Маркус, всегда гордившийся своей невозмутимостью, не мог скрыть ужаса. — Что это? Отчего он такой?

Терри ухватился за одеяло, Фрэнки снова его вырвал.

— Ну, отвечай.

— Я видел таких по телевизору. Голодающие. Или больные СПИДом. Он СПИДом заразился?

Фрэнки присел на кровать. — Ты болен, бэби? Ответь Маркусу.

Терри бессильно помотал головой.

— Ты ведь большой мальчик. Объясняйся словами.

Терри что-то едва слышно прошептал.

— А что у него там болтается на коже?

— Что это у тебя, Терри?

Терри испуганно съежился.

— Ему нужен врач.

— Нет, — еще сильнее испугался Терри. — Врача… н-е-т.

— Терри сам врач, — заметил Фрэнки. — Ты разве не знаешь? Три года в медицинском институте. Могу спорить, он был лучшим. Мог собою гордиться…

— Здесь что-то нехорошее происходит, — пробормотал Маркус. — Какая-то нечистая сила… джу-джу…

— И это печально, не так ли, мой бедный мальчик? — Фрэнки набросил одеяло на Терри, потрепал по голове и медленно разогнулся. — Тяжкий день у хозяина этой квартиры. Может, нам лучше уйти. Пусть немного отдохнет.

— Ему нужна помощь.

— Я пытался что-то сделать, но… Маркус. Тот помощь получает, кто сам себе помогает. Ты тоже так говорил.

Маркус растерялся. Душой он был на стороне Терри, но жизнь научила его доверять женщинам в вопросах здоровья и дома. Он позволил Фрэнки себя выпроводить из комнаты.

— Я позвоню, — сказал Маркус Терри, обернувшись в дверях. — Обязательно позвоню. Делай, как велит Фрэнки, наращивай мясо на костях.

Фрэнки проводил его до выхода. — Спасибо, что заглянул. Для Терри это много значит. Для нас обоих. Я знаю, это поможет.

— Звони мне, — попросил Маркус. — Держи в курсе, как он…

Фрэнки пообещал звонить. Закрыв за ним дверь, он прошел на кухню. Самый большой нож… восемь дюймов от одного кончика до другого. Закаленная сталь с полированной деревянной ручкой. Фрэнки взял этот нож и направился в спальню. Терри ежился под одеялом.

— Одно унижение за другим, — проговорил Фрэнки. — Старо, как мир. Ты не устал от всего этого?

Терри поджал колени к груди, защищаясь.

— Я твой кошмар, Терри. Зло из твоих снов, в тысячу раз увеличенное. Порок твоего больного и вывернутого ума. Пока я жив, ты — пес. Ты гнойник на лице. Кусок дерьма. Тебе конец, Терри. Такой конец, что ты уже никогда не поднимешься.

Фрэнки сел на край кровати, собираясь с силами к последнему акту, последнему опустошению своего духа. Голос его чуть смягчился, когда он отогнул одеяло и заставил Терри сесть.

— Ненависть и еще раз ненависть. Оскорбление вслед за оскорблением. Постоянно подавление. Унижение. — Он положил нож между ними. — Как далеко я могу зайти?

Терри тупо уставился на лезвие, потом поднял глаза. Фрэнки уже стянул лиф платья. Груди розовые и обнаженные. Сердце тихо стучало за ребрами. Он вложил рукоятку ножа в руку Терри. Снял ленту с волос, завел руки за спину и как мог связал себя.

— А сейчас мы покончим с тем, что начали. Как ты и говорил. — Он закрыл глаза и выпятил грудь. Тело охватила дрожь, но голос оставался твердым. — Вряд ли мне надо умолять тебя. Сделай это. Убей меня.

Терри посмотрел на нее, потом на нож. Та ли это любовь, которой он так жаждал? Святая страсть? Если это так, почему он чувствует себя бесконечно опустошенным? Униженным. Что-то здесь неправильно. Не того он хотел. Любовь должна творить чудеса.

Она пришла к нему — воля — которой столь долго не было. Чистая, как молитва, жгучая, как пламя. Фрэнки права. Больше он не будет пресмыкаться. Она и в этом его путеводная звезда. Терри поднял нож, мгновение подержал на весу. Собрав последние иссякавшие силы, он нанес удар острым ножом.

Глава 20

Поздняя ночь. Сидит девушка — на мягком стуле с металлической спинкой в тускло освещенной палате. Рядом работает аппарат, периодически то включается, то выключается. Слышно слабое попискивание кислорода, выходящего из сопла в стене. Девушка сменила позу, поджала ноги, подтянула плотнее одеяло на плечи. Последние события внесли изменения в то, что казалось вполне ясным.

Кровать занимает почти всю палату. В ней лежит мужчина, глаза закрыты. Над кроватью трубки, по ним текут бледно-розовая, желтая и прозрачная жидкости. У мужчины трехдневная борода. Он совершенно неподвижен, лишь едва слышится тихое дыхание.

В палату вошла женщина в белом, волосы темные. Очень спокойная, похожа на ту, что сидит на стуле. Она осмотрела мужчину, посчитала пульс и записала данные. Поправила один из аппаратов и спросила девушку, нужна ли ей подушка. Та отрицательно покачала головой. Зачем спать, подумала она. В каком сне можно увидеть такое?

На ней джинсы и высокие сапоги, свитер с высоким воротником, никакой косметики. Она пробралась сюда, в палату, окольными путями. Раньше она тоже бывала здесь, но сейчас почему-то казалось, что все происходило в другом месте. Окружающее путалось у нее в голове. Последнее время она сама не своя.

В углу палаты маленькое окно, там время измеряется светом. Красный сменится фиолетовым, войдет женщина в белом и со шприцем и вколет что-то в мешочек, висящий над больным. Девушка на стуле наблюдает и пытается разобраться в американских горках, виражи которых напоминают ее жизнь. Средний путь невозможен? — хочется ей знать. Что-нибудь не такое отчаянное, тяжкое и сумасшедшее. Мои визиты сюда, терпеливое сидение, ожидание — для чего?

Был сделан звонок, она это знает, потому что пришли люди и забрали окровавленного мужчину в больницу. Потом пришли другие, задавали вопросы, отдавали распоряжения, трогали нож. Она была за пределом всего этого, беспомощная, усталая, отрешенная и в забытьи. Накормила ли она кошку? Плита включена? Кого-нибудь ждала на ленч? Она приняла душ, вошла в спальню. Металлический запах. Открыла окно проветрить комнату, скинула все с кровати, протерла пол тем местом простыни, куда не попала кровь, потом швырнула ее в угол, туда же полетело платье. Ушла в кухню, взяла другой нож, тоже большой, и пыталась себя убить. Она приставляла острие к своему животу, грудной клетке, прикладывала к запястью. Ромео… Ромео… Она не смогла это сделать. Рассердившись на себя и мужчину, предавшего ее, отбросила нож и закрылась в квартире, поклявшись никогда ее не покидать. Она уморит себя голодом, накинет петлю из кушака на шею и повесится в ванной. Она обещает, она в этом клянется. Уж она найдет, как уйти из жизни.

Но ярости не хватало на столь отчаянный шаг, да и та растаяла, как только унялась буря, а вместе с ней и стремление к саморазрушению. Она не могла понять, почему так ошиблась в мужчине. Неповиновение в последний миг… хотя ее оно взбесило, было-то оно проявлением характера. Мужество, отчасти даже самоуважение. Это пробудило в ней любопытство.

Она покинула квартиру и направилась в больницу. Это было на третий день после удара ножом. Мужчина пролежал в отделении интенсивного наблюдения еще неделю. Потом его перевели в общее отделение, состояние его заметно улучшалось. Почки включились в работу, глубокая рана живота затянулась, он прибавил в весе. Приятно было слушать врачей: спасли еще одного пациента, он опять будет ходить по доброй земле. Оставалась только, говорили они, последняя часть головоломки, а именно, куда же делось сознание этого человека и когда же оно вернется.

Девушка переместилась на стуле. Девять ночей, говорила та женщина. Девять, потом — свобода. Она провела здесь три недели, считая время, бодрствуя у постели больного. Интересно, почему именно девять? Кто это придумал, по какому календарю?

Она могла уйти, уйти в любое время. Но — упорствовала. Изо дня в день приходила сюда и ждала. Что эта женщина имела в виду? Свобода ли это?

Все это время за мужчиной ухаживали, мыли, кормили. Санитары, врачи, медсестры. Все они выполняли свою работу, а девушка сидела. И ждала. Было много возможностей помочь, протянуть руку, но она ничего не делала, только приходила, садилась и ждала. Ее руки в крови этого мужчины, его руки — в ее крови. Они братья по крови. Сестры. Если б она знала колыбельную песню, то, может, сумела бы спеть.

Свет в окне стал оранжевым, она поднялась со стула. Это рассвет, ночь прошла. Желание гложет ей сердце, когда она приближается к кровати. Она должна что-то сделать, нечто такое, что разорвет этот тупик. Мужчина раскрыл свою силу. Он пытался вернуть себя. Теперь ее черед.

Он как ребенок в своем глубоком сне, спокойное лицо, губы слегка приоткрыты. Она пыталась представить, о чем он думает. Видит ли сны? Кошмары? Ожесточен ли он сейчас? Или мирный? Она убрала ему прядь волос со лба. Обнажилась кожа с капельками пота. Жар? Он страдает?

Она нашла тряпицу и окунула в кувшин с холодной водой, потом выжала и расправила по ладони. Осторожно, чтобы не задеть трубки жизнеобеспечения, она принялась вытирать мужчине вспотевший лоб.

Примечания

1

Леди Годива, как гласит легенда, согласилась голой проехать по всему городу Ковентри [Англия], чтобы освободить свой народ от тяжкого налога.

(обратно)

2

Звуки, издаваемые в момент предварительного возбуждения и совокупления.

(обратно)

3

Игра типа лото — прим. перев.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20 . . . .

Реклама на сайте