«До рассвета»

А ребенку не нужен хороший отец. Ему нужен хороший учитель. А человеку – хороший друг. А женщине – любимый человек. И вообще поговорим лучше о стежках-дорожках.

А.,Б.Стругацкие

Я покопался в душе и нашел Иуду…

Я покопался в сердце и нашел Иуду…

Я покопался в мозгах и нашел Иуду…

Я порылся в карманах и нашел серебро…

Д.Мурзин

* * *

ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО

Сегодня, когда в живых осталось так мало очевидцев Катастрофы, мне кажется первостепенно важным рассказать нашим детям, внукам и правнукам о том, как это было на самом деле. Вы найдете массу литературы, посвященной краху и возрождению денежно-ценностной системы, в том числе и труды вашего покорного слуги. Вы найдете множество работ по физике, которые объясняют постфактум особенности температурных и гравитационных воздействий при высоких скоростях, и тот факт, почему Катастрофа в итоге не состоялась. Вы даже найдете приключенческие, фантастические и любовные романы, действие которых разворачивается в дни Катастрофы, но они далеки от достоверности и очень малочисленны – человечество, как и каждый отдельный человек, любит вспоминать свои победы и не хочет перелистывать черные страницы истории, повествующие о тех днях, когда человек познал в полной мере бессилие и отчаяние. Сегодняшние подростки возмущают нас своей неграмотностью – многие из них всерьез считают что «наша эра» и «эра после катастрофы» – это одно и то же! Они не знают и ничего не хотят знать о Катастрофе. Именно поэтому я считаю своим долгом написать о том, что довелось увидеть мне. Пока мой разум еще в силах хранить память о тех далеких днях, а руки еще могут держать наборный скард, я буду редактировать и готовить к публикации дневник, который я написал через два месяца после Катастрофы.

Искренне ваш,

доктор юридических наук,

Н.В.Клеменский

* * *

Олега я впервые увидел на вокзале. В тот вечер я снова пришел туда, неужели все еще надеялся уехать? Вокзал оказался самым тихим местом в Москве. На рябом, загаженном полу, под разбитыми стеклами бывших касс спали на тюках трое пьяных. В углу сидела обнявшись влюбленная парочка. На кресле у входа тихо вслипывала немолодая женщина в длинной черной юбке. У нее на руках спал младенец. Больше никого не было. На улице безумно ревел ветер.

– Стоять, блядь. – раздался сзади хриплый голос.

Я медленно обернулся и увидел перед собой милиционера в форме летнего образца. Он был года на два старше меня и на пару сантиметров ниже ростом. Скуластое лицо покрывала короткая щетина, зрачки уверенно рассматривали меня сквозь набухшие, монголоидные прорези век.

– Глухой? – спросил он.

– В чем дело? – осведомился я, стараясь придать тону максимум достоинства.

– Документы показывай! Что в сумке, что в карманах?

– С какой стати?

– Ты скотина, блядь, или человек на хуй? Язык понимаешь? Открывай сумку!

– А если не открою?

– Тогда я тебя пристрелю. – он деловито расстегнул кобуру и вынул пистолет.

Я еще раз заглянул в его глаза и понял что действительно застрелит. Пришлось распахнуть сумку. Впрочем сумка была – одно название. Заплечная торба с безнадежно рваной молнией. Внутри комом лежала ненужная уже теплая куртка и завернутая в газету бутылка водки, которую я берег на последний день. Милиционер немедленно убрал пистолет, запустил руку в сумку и выудил сверток с бутылкой. Газета полетела на пол, а бутылка была втиснута в карман форменных брюк.

– На каком основании? – спросил я тупо.

– На основании приказа мэра о соблюдении порядка на хуй.

– Что еще за бред? Какого порядка? Какого мэра? – возмутился я.

И тут же получил не сильный, но отчетливый удар кулаком в бок.

– А это тебя не ебет. Понял? Что в карманах? Все вынимай.

И я начал выгребать из кармана: носовой платок, горсть жухлых семечек, пачку долларов и капсулу с таблетками.

– Что за таблетки? – спросил он. – Яд?

Я кивнул:

– Снотворное.

– Прячь. Откуда сам?

– Местный.

– Не пизди.

– Из Екатеринбурга.

– Вот я гляжу выговор не московский. А чо не дома?

– А мне и здесь хорошо.

– Не пизди.

– Ну не успел, не успел…

– Ага, – злорадно усмехнулся он, – а долларов-то набрал не еби маму, да?

Я промолчал. Он вынул из кармана мою бутылку, отвинтил колпачок, глотнул и удовлетворенно поморщился.

– Будешь?

– Буду. – неожиданно сказал я и взял протянутую бутылку.

– Дома ждут?

– Ждут.

– А здесь есть кто?

– Никого.

– Вот, блядь, и у меня уже никого… – сказал он и замолчал.

Младенец на руках у женщины проснулся и начал оглушительно верещать. Милиционер поморщился.

– А чего, бля… – начал он, но сбился – младенец орал оглушительно, а женщина вдруг тоже завыла протяжно и тоскливо.

– А, блядь, чего… – опять начал милиционер, но фраза снова потонула в крике.

– Да заебали своими воплями! – он вытащил пистолет.

Я инстинктивно закрыл глаза. Воздух дважды качнулся и заложило уши. По ноздрям ударил резкий запах гари и вслед за этим до моего сознания донеслись оглушительные хлопки, будто кто-то всесильный с размаху ударил по Земле гигантским молотом.

– Так, говорю, чего, бля, делать теперь думаешь? – услышал я сквозь пелену в ушах.

Я открыл глаза – сверток с младенцем валялся на полу. Под ним медленно расползалась красная лужа. Пьяные на тюках проснулись и таращились из угла молча и осоловело. Откуда у младенца столько крови? Женщина сидела, неуклюже откинувшись на спинку кресла. Вместо левого глаза зияла дыра и из нее толчками выплескивалась кровь – на черное платье, на оранжевый пластик кресла и на пол.

– Что? – спросил я.

– Глухой? Чего делать будешь?

– Не знаю.

– Решай. Со мной пойдешь?

– Пойду. – вдруг сказал я.

Женщина дернулась всем телом и с клекотом осела на пол.

– Идем. – сказал он. – Меня звать Олег. Сумку брось, на хер она нужна.

– Коля. – сказал я, – Николай Викторович Клеменский.

– Не ебет. Коля и Коля.

Долгое время мы шли молча, Олег впереди, я чуть поодаль. Под ногами чавкали лужи. Казалось невероятным что здесь еще неделю назад лежал снег. Людей было много. Они торопливо и озабоченно сквозили в разных направлениях, и я подумал что на моей памяти так бегали по улицам только в последний вечер перед Новым годом. Порой мимо проносились целые семьи с детьми. Из распахнутых окон раздавались голоса и музыка. Облупленные дома и короба давно брошенных автомашин казались выписанными тушью прямо в воздухе, они отбрасывали колючие тени. Повсюду ползали ярко-синие блики и резало глаза как от фотовспышки. Над головой выл ветер, пытаясь сбить с ног и прижать к грязному асфальту. Атмосфера давно сошла с ума. А над домами и над ветром, в лиловом небе истошно палила Блуждающая звезда, выливая на Землю фиолетовый свет – чуждая, страшная, в косматых протуберанцах короны. В последние дни на нее уже нельзя было смотреть без темных очков. Очков у меня не было, и я смотрел под ноги.

– У нас в армии случай был. – вдруг начал Олег, – Сидим мы ночью в караулке – я и Тимур. Тимуру брат прислал шмали, а у меня самогон. Сидим, блядь, выпили и курим. Второй год служим, все по хую. Тут раз – входит прапор. И так носом повел – курите, суки? Пиздец, – говорит, – сгною на пиле. А пила – это у нас на болоте около деревни такая хуйня была, туда салаг ебошить посылали. Ангары строить. А мы смотрим – прапор сам пьяный в жопу. Ну Тимур типа ему протягивает бутылку – угощайтесь, блядь, товарищ прапорщик. Короче выпили с ним и дали ему курнуть. Сидим, блядь, и ржем в три рыла как ебанутые. Ну, хуяк, и тут приходит сам майор Лухой. А это такой, знаешь, пиздец… – Олег задумался. – Ты в армии служил?

– Ну типа.

– Не пизди.

– На военной кафедре был.

– Салага.

На мокром асфальте валялся труп маленького мужичка. На нем был почти чистый костюм-тройка, и это не вязалось с небритым бордовым лицом в кровоподтеках. Похоже он прыгнул из окна и лежал здесь уже давно, потому что запах был особенно гнусный. Люди обтекали труп со всех сторон.

– Смотри. – кивнул Олег и пошевелил ноздрями, – Три дня лежит, щетиной оброс. Нормально за три дня психануть? А еще мужик. Это не человек, блядь, это скотина на хуй.

Олег сплюнул и пошел было дальше, но тут я не выдержал.

– Слушай, зачем ты застрелил женщину с ребенком?

Олег остановился и внимательно посмотрел на меня.

– Коля, ты скотина, блядь, или человек на хуй? Ты ничего не понял?

– Чего тут понимать. – буркнул я, – Она может жить хотела, а ты ее…

– Сколько она хотела жить? Восемь часов?

– А хоть бы и восемь, это ее право!

– А нехуй было орать.

– А это ее право орать!

– А у меня тоже право.

– Какое право?

– Что мне все по хую, вот такое и право. – Олег достал из кармана мою бутылку, сделал большой глоток и протянул мне. Я тоже глотнул.

– Нет у тебя никакого права.

– Пошли, говорю, чего вонью дышать. – Олег снова двинулся вперед и свернул в замусоренный переулок. Я поплелся следом.

В этом переулке народу было меньше, зато и пробираться было труднее – переулок был покрыт толстым слоем грязи и мусора. Его не убирали уже месяца три.

– Ты этот, блядь… Юрист что ли? – произнес Олег, не оборачиваясь.

– Юрист. Пятый курс…

– Я смотрю, права качать горазд. А в армии ни хуя не служил. А там бы тебя живо научили, что право, блядь, одно, понял? Делай что тебе можно, а что нельзя – ни хуя не делай. Или делай, но не светись. Вопросы есть?

– Есть. Чего теперь, все можно по-твоему? И убивать значит можно, да? И мучать и калечить?

– А почему нет?

– Чего же ты тогда меня не убил?

– А на хуй?

– А чего я тебя не убил?

– А ты не умеешь. Посмотри на себя – щенок еще.

«Вот сука!» – подумал я, но вслух ничего не сказал. Какое-то время мы молчали. Потом Олег спросил:

– Сам-то давно понял что пиздец пришел?

– Сейчас скажу… Года полтора назад. Когда доцент Саливаров отчитал половину лекции, потом махнул рукой и сказал, что больше лекции не нужны, и он всем желает хорошо провести оставшееся время. И сам в Германию уехал, кто-то у него там был очевидно.

– Очевидно. – передразнил Олег, – Отец профессор небось?

– Нет.

– Не пизди.

– Не профессор. Он доцент. Юрист. И мать юрист.

– А давно у вас в городе деньги кончились?

– Ну как сказать… Месяца два назад вдруг дико подорожали рестораны, бани, алкоголь всякий, проституток расплодилось… Потом начался обмен – все меняли на водку и наркотики. А проститутки исчезли. Потому что женщины и без того стали вести себя это… свободнее. Но деньги еще ходили. Особенно доллары.

– В Москве уже полгода бардак творится. Хорошо хоть жратвы везде навалом и бесплатно. А телефоны и электричество у вас когда отрубились?

– Когда я улетал, все работало.

– Пиздец какой-то. Вот, блядь, дисциплина! Жить и радоваться. Хули тебя в Москву потянуло?

– Посмотреть хотел… Я всегда мечтал в Москве побывать. И поехал-то рано – за месяц. Прожил тут недельку, билеты у меня были обратные. На самолет. И вдруг раз – самолеты не летят, поезда не идут, машин нет…

– А ты как думал? Привык чтоб тебя возили на своем горбу?

– Так за деньги же!

– Да, блядь, на хуй они кому нужны твои деньги? Полный карман денег тащишь, а ты иди купи чего-нибудь, а?

Я на ходу засунул руку в карман и вынул пачку долларов. Разорвал резинку и швырнул вперед. Бумажки веером разлетелись по высыхающему асфальту. Ветер тут же подхватил их и с ревом унес вперед. Олег покосился на меня через плечо.

– Артист, блядь. Этот, блядь, как его. Хули выебываешься? Довыебывался уже и все равно выебываешься. Вот главные деньги среди этого говнища… – он похлопал по кобуре пистолета. – Понял? Все что хочешь куплю. Как я у тебя бутылку купил.

– А билет до Екатеринбурга мне купишь?

– Ну теперь конечно хуй. Потому что их нет, понял? А раньше бы купил как не хер делать. И поехал бы ты жариться к мамке с папкой. К доцентам.

Некоторое время мы шли молча – Олег впереди, я сзади.

– А ты в нее сразу поверил? – спросил я.

– Не понял.

– Ну в Блуждающую звезду. Когда первый раз доклад Штудельта был опубликован в газетах, я не поверил. И когда верующие стали про конец света кричать, тоже не поверил. И когда первая волна паники поднялась – тоже не верил. А вот когда доцент Саливаров… я хорошо запомнил этот момент, такая тишина настала в аудитории, что…

– Я сразу поверил. – перебил Олег. – Башку надо иметь на плечах. Так вот, входит майор Лухой. А мы смотрим – тоже пьяный в жопу. Просто в полную жопень. Разинул ебальник, мы думали – пиздец. А он так – водка есть? И падает на стол! Тут прапор – р-раз из комнаты! Прибегает с литром и ставит. Наливает Лухому стакан до краев – тот хуяк, выпил. А мы ему еще стакан – он хуяк, выпил – и вконец убился, падает на пол. А прапор как заржет, мы ржем, ну просто пиздец. А Тимур, сука, так подмигивает – давай ему ебальник нитрокраской распишем? У нас в каптерке нитрокраски до хуя было финской. Прапор, бля, хоть пьяный, а насторожился и по-тихому съебался. А мы, как два мудака, берем нитрокраску и расхуяриваем Лухому ебальник под не еби боже. Лицо – синее, нос – зеленый, вокруг глаз – круги, блядь, красные, просто хоть растяни за щеки и кидай на хуй в небо вместо радуги… уй, блядь! – Олег оступился и чуть не упал в серебристо-синюю лужу.

– Куда мы идем? – спросил я.

– Куда… За бабами. Ебал баб хоть раз?

– Ебал.

– Не пизди.

– Не пиздю. Не пизжу я.

– И много выебал?

– Ну так, бывало…

– А я до армии никого не ебал. Пиздил всем что ебал, а сам не ебал. А в армии ебал один раз. Нас с Тимуром на пилу послали, ну и еще двух салаг. Нормальные пацаны были. И ни хуя мы за день не успели, а на ночь кинули нас под деревней на сеновал, даже, блядь, не кормили ни хуя. А тут к нам местные бабищи пришли сами на хуй. Штук семь. У них там в селе какая-то ебанная свадьба была, все пьяные в жопу. Местные парни пьяные в жопу, а тут они услышали что солдаты приехали. Прикинь, бля? Мы их всю ночь ебали. А утром местное пацанье пришло, толпа, блядь, человек пятнадцать демонов. И таких они пиздянок нам раскрутили… Я еще ничего отделался, только башку разбили. Тимуру эту… ключицу сломали. А салаге одному вобще почки отбили на хуй. Он три дня кровью ссал, потом падать начал, понял, да? Нас в медсанчасть забрали. А потом в госпиталь. А мы их не запиздили ни хуя не одного, чего мы можем когда их пятнадцать? А после армии я много ебал.

Палило с каждой минутой все сильнее, идти по такому пеклу было невозможно. Народу на улицах становилось все меньше. Олег бросил на асфальт форменную куртку и остался в майке. Мы старались идти в тени домов, перебегая яркие промежутки.

– Ну все, пришли. Я заебался. – сказал Олег. – Смотри, здесь уже никого нет. Куда все попрятались?

– Процентов тридцать по домам сидит, процентов тридцать в метро забились, остальные в церквях.

– Не умничай. Вон баба идет.

Прямо на нас, прикрыв голову от зноя полотенцем, торопливо шла девушка в белой майке и джинсах.

– Стоп. – сказал Олег и схватил ее за руку.

– Вы что? Вы кто? – дернулась девушка.

– Куда идешь? Пойдем с нами.

– К матери иду… – тихо заговорила она, словно поняв все и пытаясь его убаюкать, – Они в разводе, я полночи у отца сидела, а до рассвета к матери. А он не может, у него своя семья, а мать у меня с характером. И в церковь тоже не пошла. А у меня парень в церковь ушел, он не может без Господа, а я без матери не могу. И ни туда не могу, ни сюда. А тут иду и никого кругом нет, почему никого нет на улицах?

– А хули делать под таким пеклом? Давай, пошли вон в подъезд.

Девчонка замерла, посмотрела на Олега и вдруг заголосила на всю улицу:

– Спасите! Помогите! Убивают! Помогите!

– Ну кричи, кричи… – усмехнулся Олег. – Убивают, бля. Все там будем на рассвете.

– Ну помогите, ну кто-нибудь!! – голосила девчонка, пытаясь вырвать руку из железного кулака Олега.

Тот стоял, спокойно прищурившись.

– Думаешь кто-нибудь выйдет? Ни одна сука не выйдет. Уже никто никому на хуй не нужен. Только ты нам с Колькой еще нужна. Цени, блядь.

И вдруг за его спиной хлопнула дверь – из дома напротив выбежали два мужика, явно отец и сын. Лица у обоих были зверские и небритые. В руках у старшего была монтировка. Олег резко схватился за кобуру и хотел было обернулся, но старший уже повис на его спине и начал душить, обхватив горло монтировкой. Младший зашел спереди, повернулся ко мне спиной и начал методично бить Олега кулаком в живот. Девчонка отбежала в сторону и теперь стояла, испуганно вжавшись в стену дома. На меня никто не обращал внимания. Тогда я поднял с асфальта обломок арматуры, шагнул вперед и со всего размаха опустил его на бритый затылок младшего. Послышался хруст, брызнула кровь, и он осел на асфальт. Тотчас же Олег резко наклонился и перекинул старшего через голову – тот мешком шлепнулся рядом с сыном и попытался встать на ноги, но Олег уже достал пистолет и выстрелил ему в голову. Затем вытер рукавом лицо, проворно прыгнул назад и схватил за руку остолбеневшую девчонку.

– Так кто тут, бля, щенок? – произнес я, переводя дыхание. – Я щенок?

– Пошли отсюда. – Олег решительно дернул девчонку за руку и бегом поволок в боковой проулок. Я бросил окровавленный прут и кинулся следом.

Мы неслись минут пять, петляя дворами. Наконец забежали в подъезд старой гранитной девятиэтажки и потопали по ступенькам вверх. Олег одной рукой крепко держал притихшую девчонку, а другой дергал все двери подряд. На восьмом этаже одна из дверей распахнулась и мы зашли внутрь.

Раньше в этой квартире хорошо жили. Мебель была сплошь старинная, но неизменно целая и со вкусом подобранная. Под ногами шелестели ковры, со стен глядели настоящие картины в золоченных рамах. В одной комате даже стоял рояль. На его черной поверхности играл синий свет, лившийся из просторных окон. Здесь было чисто и, главное, прохладно – каменные стены, хорошо промерзшие за зиму, не успели растратить остаток январских холодов.

– Ложись, бля! – скомандовал Олег и толкнул девчонку на ковер.

– Не надо, парни… – сказала она тоскливо, – Христом-богом заклинаю…

– Туда заклинай, – Олег кивнул за окно, – вон за тобой Христос-бог летит.

– Ребята…

– Да чего ты ссышь? Мы тебя выебем и все. И иди куда хочешь. А так бы ты рассвет без мужика встретила. Или те ублюдки тебя бы вообще заебли. Они, блядь, так и искали кого бы ебнуть, полгода свою монтировку точили. – Олег потер шею. – Знаешь что? Выпей водки.

Он вынул мою бутылку, отхлебнул, затем протянул мне, я тоже глотнул и протянул девчонке. Несколько секунд она смотрела на бутылку, словно ей протянули змею, а затем быстро схватила и сделала несколько глубоких глотков. И тут же прикрыла рот рукой и закашлялась.

– Во! Нормально! – одобрил Олег.

– У меня там мама одна… – тихо сказала девчонка, поджав ноги и обхватив колени.

– Не ссы. Скоро твоей маме будет по хую. И всем будет по хую.

– Так отпустите меня, если вам так все… по хую… – она посмотрела на него, а потом на меня испуганными темными глазами.

– Во дура-девка, а? – Олег кивнул мне, – Да мне же сейчас не по хую! Я скотина, блядь, или человек на хуй? Я же хочу хорошо провести время последний раз в жизни, поняла? Тебя еще просить надо что ли? Скажи спасибо, дура.

Девчонка теперь смотрела только на меня.

– Так. Олег… – решительно начал я.

– На хуй пошел. – кинул мне Олег и повернулся к девчонке, – Поехали!

Он резко скинул штаны и бросился на нее как в бассейн с бортика. Я пожал плечами, отвернулся и вышел из комнаты. Сзади доносились приглушенная возня, а я шел по квартире и смотрел на стены. Сначала шли портреты, затем потянулись просто картины. Как в музее. Странно они выглядели в синем свете – синелицые дамы, господа в синих камзолах, холодные фрукты в синих вазах… Через несколько часов все это сгорит в пламени, разлетится на атомы, – думал я, – и никто, ни одна сука во Вселенной не узнает как здесь жили. Как хорошо жили хорошие люди. Я остановился перед копией Брюллова – она была выполнена почти безукоризненно, только в уменьшенном масштабе. Некоторое время я рассматривал ее, а затем плюнул. Плевок лег не в центр, как я планировал, а сильно левее, не причинив композиции особого вреда. Шлепнулся на застывшее масло и нехотя пополз вниз.

– Иди, блядь, твоя очередь. – раздался за спиной голос, и я вздрогнул. – А я пока пойду водки куплю, водка кончилась.

Я вошел в комнату. Девушка лежала на полу, раскинув ноги и положив локоть под голову. Она задумчиво смотрела в потолок. Я немного постоял в нерешительности и сел рядом.

– Ну? – повернулась она ко мне, – Давай.

– Ты, извини, – начал я, – ну как бы… Ну, сама понимаешь…

– Да ладно тебе. Как тебя, Коля? – она улыбнулась. – Все нормально.

– Но может ты… не хочешь?

– Да все нормально. – повторила девушка и снова улыбнулась. – Последний день живем.

– Последний день живут американцы. Мы последнюю ночь живем. – поправил я и стал расстегивать брюки.

Не помню сколько прошло времени, но когда мы устали и совсем выдохлись и просто лежали на ковре, прижавшись друг к другу, вдруг раздался выстрел. Затем снизу послышался истошный женский крик и еще два выстрела. Мы лежали молча. В коридоре щелкнула дверь и на пороге комнаты показался Олег. В одной руке у него была водка, в другой – красное вино. Дорогое, судя по виду.

– Купил? – спросил я.

– А то ж. – кивнул Олег, отхлебнул водки и протянул бутылку мне. – Пойдем принесем, там еще осталось.

– Да ладно, бля, потом сходим. – сказал я, глотнув и передавая бутылку девушке.

– И то верно. – кивнул Олег и повернулся к ней, – Ну что? Пойдешь к своей матери?

Она глотнула водки, поставила бутылку на пол, поднялась и медленно пошла к окну. Мы жадно рассматривали ее фигуру.

– Жарко. – наконец сказала она. – И страшно. Очень страшно.

– Не ссы, мы проводим. – сказал Олег.

Она молчала, стоя к нам спиной, контуры фигуры расплывались в ослепительном зареве оконного проема.

– Да вообще страшно…

– Далеко идти-то? – спросил Олег.

– Никуда я уже не пойду. – сказала она.

– А мать одна? – спросил я.

– С ней отчим. Да и какая уже разница?

– И молодец. – одобрил Олег. – Давай тост. За это, бля… за встречу. За что же еще?

* * *

Я сидел на диване, девушка лежала на моих коленях и смеялась. На диване у противоположной стены развалился Олег и курил трубку.

– Шерлок, блядь, Холмс, – хохотала девушка.

– Олег. – говорил я, – Нет, ты, блядь, скажи мне, кто тебе дал право убивать, а?

– Колян, салага, ты сам понял что сказал? Я этот, бля, искупитель.

– Искупитель! – смеялась девушка.

– Да погоди, бля, не то… Избавитель! Они же все сгорят к ебеням через несколько часов. Медленно, блядь, мучительно. А я их – хуяк и избавил.

– Это еще, блядь, не известно медленно или нет.

– Известно. – сказала девушка, – Я сама один из докладов переводила на хуй. Там сказано что температура в последние часы стло… стло… стлокновения будет нарастать с тридцати градусов до трехсот, но это займет два часа! Плавно! – она покачала в воздухе пальчиком, – Плав-но! Поняли?

– Переводила. – сказал Олег. – Да это и без тебя во всех газетах было год назад.

– А я тоже переводила! Переводила!

– Подожди. – сказал я, – А есть гипотеза что, блядь, и не будет никакого столкновения.

– Не пизди. – сказал Олег, – Она же в сто раз больше Солнца.

– А все равно не факт! – сказал я. – Может и пройдет мимо. Но! Внимание! Но! Если даже прямого столкновения не будет, то все равно Земля сойдет с орбиты и превратится в сгусток плазмы от разогрева.

– Не умничай, не на лекции своей сраной. – отвечал Олег.

– От разогрева! – смеялась девушка. – Раз! И раз! И разогрева!

– Может в метро спуститься? – сказал я.

– Да ну на хуй. Сэкономишь пять минут, зато будешь весь в говне и духоте. Ты скотина, блядь, или человек на хуй? Сдохни как человек. Хоть раз в жизни.

– Ребята… – вдруг нервно сказала девушка, – Ну как такое может быть? Ну неужели мы все… – она закрыла лицо руками и задергалась.

– О, бля, начинается. – вздохнул Олег, – Никогда не ссы раньше времени, поняла? Когда, блядь, нас с Тимуром заперли в карцер, мы не ссали. А майор Лухой – это такой, знаешь, пиздец… Или сам ебать будет, или в дисбате сгноит. Проследит чтоб сгноили на хуй.

– Олежек, ты о чем? – спросила девчонка.

– Да ты, блядь, слушай, сейчас поймешь. Короче утром в караулку заходит сам, блядь, полковник, поняла? Потому что позвонили что в часть пиздует проверка. И видит Лухого – это нам пацаны из караула сказали. Видит что ебальник у Лухого как, блядь, таблица настроечная в телевизоре. И сам Лухой спит пьяный в полное говно, и мы по углам валяемся никакие, ну просто пиздец. Нас тут же за яйца и в карцер. Полковник все, блядь, понял. Позвал двух салаг и приказал чтоб прямо при нем отмыли Лухого скипидаром, поняла? Но это мы потом узнали. И хуяк, двое салаг стали его мыть. Намочили тряпку, хуяк – чуть, блядь, не выжгли ему все ебало. Лухой очухался и начал их дико пиздить прямо на месте. Ну и тут его самого покрутили на хуй и заперли вместо нас в карцере. Прикинь, у нас один был карцер, застава-то, блядь, маленькая. А он бы нас убил как не хуй делать. И их бы убил. А полковник, блядь, хотел сначала разобраться и сам всех выебать. Короче нас с салагами в грузовик и на пилу. Знаешь что такое пила? Это у нас на болоте ангары были, просто пиздец, поняла?

– Я не хочу умирать. – сказала девушка. – Только подумайте, вот мы сидим… и никогда… никогда… нас не будет… – она тряслась в рыданиях, я гладил ее плечи, стараясь успокоить.

– На хуй нам истерика? – задумчиво сказал Олег.

Я подумал что он сейчас полезет искать свой пистолет, и это будет неприятно. Но он лишь сказал:

– Колян, это… Склифософский. Чего у тебя там за таблетки? Успокоительное?

– Да. Но еще рано.

– Рано. – Олег повернул запястье и взглянул на свои командирские часы, – Отломи, блядь, девке четвертуху. Пусть успокоится. И запить принеси.

Я аккуратно снял тихо радающую девушку с колен, сходил на кухню и открыл кран. Воды конечно не было. Тогда я вернулся, откупорил бутылку вина, достал из шкафа пыльный бокал, нашарил капсулу и отломил ногтем четвертинку таблетки.

– Что это? – хрипло спросила девушка.

– Четвертинка успокоительного. – я положил белую крошку на ее ладонь.

Она брезгливо смотрела на нее.

– Это не яд. – сказал я.

– Во как. Помирать, блядь, помираем, а отравиться боимся. – произнес Олег из своего угла.

Девушка положила крошку на язык и запила.

– Ни хуя ты не понимаешь, – сказала она, вновь укладываясь ко мне на колени, – нас всех не будет…

– Ну а ты чего, блядь, собралась вечно жить? – сказал Олег. – Может ты бы сегодня и так под грузовик попала или бы этой, блядь, паленой водкой отравилась? А не сегодня, так через двадцать лет или сорок там на хуй. Тебе не по хую когда?

– Стоп, Олег! – сказал я и зачем-то погрозил пальцем, – Вот тут разберемся! Ты сказал что можно делать все. И даже на хуй убивать, потому что все равно все сдохнут, так? А хули ты раньше не убивал, если все равно все сдохнут? Противоречие на хуй-с! – я потер ладоши.

– Противоречие на хуй-с! – повторила девушка и хихикнула.

– Ни хуя и не противоречие. – Олег вытряхнул трубку на ковер. – Когда я сегодня убиваю, я избавляю от страданий, так? Они мне должны спасибо говорить. А тогда бы я отнимал жизнь на хуй, понятно?

– Стоять, блядь! – закричал я, – Стоп! Где граница? Нам осталось сколько? Три часа, да? А если бы осталось три дня?

– Я мать с отцом убил три дня назад.

Я на миг осекся, но продолжил:

– Ну хуй с ними, я не об этом…

– Не хуй. – строго поправил Олег, достал пистолет и навел дуло на меня, – Не хуй. Понял? Скажешь еще раз – избавлю на хуй.

– Да не о том, блядь, речь, – отмахнулся я, – где граница? Не три дня, а четыре, десять, полгода, десять лет? Где, блядь, эта граница безнаказанности, за которой можно творить насилие, прикрываясь скорой и неизбежной смертью?

– Ты, Колян, сам ответил только что. – сказал Олег. – Граница безнаказанности. Понял? Сейчас кто тебя накажет? Никто. А тогда?

– Стойте! – сказала девушка, – Значит если никто не накажет, то можно делать любое зло любому человеку?

– А почему зло на хуй? – спросил Олег, – Я добро делаю. Избавляю. На хуй вообще нужна жизнь? Вот тебе на хуй нужна?

– Я люблю жизнь. Мне было в кайф жить. – сказала девушка.

Олег прищурился.

– Не пизди. Не до хуя у тебя было кайфа, верно, бля? С матерью собачилась, от подруг говна ждала, от мужиков шарахалась. Придет – давала, уйдет – рыдала. Вены в шестнадцать лет резала?

Девушка обиженно замолчала и спрятала левую руку за спину.

– А кто ты, блядь, такой чтобы решать за каждого – жить ему или нет? – возмутился я. – Бог что ли?

– Выходит бог. Потому что если бог есть, то хули он мне это позволяет? Значит я, блядь, и главнее.

– Парни, – сказала девушка, – А ведь мы все подохнем…

– О… Пошла хуйня по кругу. – вздохнул Олег.

– А детей жалко. – добавила она.

– У тебя чего, дети есть?

– Нет, я вообще…

– Вообще. А взрослых, бля, не жалко, да?

– Нет. Дети – они еще не согрешили.

– А взрослые, бля, согрешили?

– Да!

– Ну так хули ты волнуешься? Дети это будущие, блядь, взрослые. Выросли бы и нагрешили до хуя. Считай что взрослые сегодня получат пиздянок по заслугам, а дети, блядь, авансом. Поняла? А разницы никакой.

Я слушал их разговор рассеяно, думая о тех, кто остался в Екатеринбурге. Вдруг к реву ветра за окном прибавился странный звук. Я приподнялся на диване.

– Чего это такое?

– Не открывай, мудило, жара пойдет. – ответил Олег. – И так начинается.

– А я хочу! – сказала девушка, – Да это же гармошка!

Мы с ней подбежали к окну и стали смотреть. В доме напротив одно из окон было распахнуто. На подоконнике, свесив ноги вниз, сидел мужичок. Он растягивал меха гармони и что-то пел, но слов не было слышно.

– Слов ни хуя не слышно. – сказал девушка. – хули он разговаривать мешает?

– Ну избавь его на хуй. – сказал Олег.

– И избавлю. – сказала девушка. – Дай пистолет.

– Лови.

Пистолет упал на пол и покатился по ковру. Девушка подобрала его и начала целиться. Получалось у нее плохо.

– Окно открой. Стекла полетят. – сказал Олег.

– Отъебись. – ответила она.

Я дернул щеколду и открыл одну створку. Сразу застонал ветер, загремела гармошка и потянуло жаром как от большого костра.

– Блядь. – сказал Олег.

Пистолет в руках девушки дернулся и раздался выстрел. Один раз, другой.

– Дай, не умеешь! – я отобрал оружие.

Пистолет удобно лег в мою ладонь. Я закрыл глаз и начал целиться.

– Левша, блядь. – сказал Олег. – Тимур тоже был левша.

Контуры мужка с гармошкой расплывалась. Глаза слезились от света и ветра.

– Выше забирай и правее, у меня сбито. – сказал Олег.

Я нажал курок. Грохнул выстрел. Мужик, казалось ничего и не заметил – то ли был пьян, то ли под наркотиками.

– Пусти, дай я! – девушка схватила пистолет и прицелилась.

Раздался выстрел, мужик покачнулся и схватился за плечо. Гармошка смолкла.

– Во дает. – хмыкнул Олег.

– Есть! – засмеялась девушка.

– Дай! Дай добью! – я силой вырвал у нее пистолет.

На это раз мне удалось сфокусировать мушку и я удовлетворенно нажал на курок, уже заранее зная что попал. Мужик снова дернулся. Гармошка выпала из рук и полетела вниз, взвыв напоследок скрипучей тоскливой нотой. Мужик качнулся еще раз и выпал вниз из окна вслед за ней. Снизу донесся глухой удар, и через секунду еле слышный стон.

– Есть! – захохотала девчонка. – Сделали! Как мы его избавили, а? Класс, бля!

– Закройте окно, уроды. – сказал Олег, – Запарили.

Я высунулся чтобы глянуть вниз, но тут на затылок будто поставили раскаленную сковородку, и я зачем-то глянул вверх. Верха не было – была черная пустота, в которой висел громадный диск. Я глянул на него и все оттенки пропали – осталось черное полотно и белый круг посередине. Дико заболела голова, но меня словно парализовало, взгляд прикипел к диску как сварочный электрод. На лицо легла рука и меня резко кинули обратно в комнату. Я упал на ковер.

– Уебище, спалил глаза на хуй? Лежи, не дергайся. Лицо спалил?

– Отъебитесь от меня… – сказал я в черную пустоту.

Лицо щипало, голову сверлила тупая боль. Я даже не сразу почувствовал как на лоб легла мягкая рука и нежно погладила.

– Подруга, оставь его на хуй. – сказал Олег, – Пойдем на четвертый этаж сходим, надо водки принести. Там еще минералка была, польешь на ебальник нашему мудиле.

* * *

Я лежал на диване, глядя на коричневый бархат плотно задернутых штор. В них были микроскопические дырки и в каждой просвечивала огненая точка – копия Блуждающей звезды. Зрение постепено возвращалось, все-таки глаза я не сжег. В комнате стояла жара. Тупая боль в голове унялась, но грозила начаться в любую минуту. Девчонка лежала на ковре. Не думаю чтобы там было намного прохладнее. Олег сидел в углу на медвежьей шкуре, которую он приволок с четвертого этажа когда они ходили за водкой. Мы молчали – говорить было не о чем.

– Знаете, а я ему завидую. – сказала вдруг девчонка.

– Кольке-то? Только полный мудак станет высовывать рожу раньше времени.

– Нет, я про мужика с грам… гарм… гар-мош-кой. Я не могу больше. – она заплакала.

– Могу избавить. – сказал Олег.

– А может есть надежда? – спросила она.

Мы промолчали.

– Я боюсь ждать… – всхлипнула девушка, – Почему я всю жизнь… всю жизнь должна чего-то… чего-то ждать?

– Для тупых провторяю: могу избавить. – сказал Олег. – У меня патронов до хуя, еще обойма осталась.

– Я боюсь. – всхипнула она. – И так боюсь и так.

Олег задумчиво повернулся ко мне.

– Колян, бля, дай ей свои таблетки.

– Ты чего? Я как раз сейчас сам хотел!

– Ты мужик или нет? Ты человек, блядь, или скотина на хуй? Видишь девка мучается. Я тебя из пистолета избавлю, как мужика.

Я полез в карман, достал капсулу и протянул девушке.

– Не могу их… всухомятку.

Олег поднялся и принес бутылку водки.

– А минералки нету? – спросила девушка.

– Нечего было лить как из крана.

– А вина?

– Последняя. – Олег потряс бутылкой и поставил на пол, а сам откатился в свой угол.

Девушка высыпала таблетки на ладонь.

– Давай, – кивнул я, – а то потом хуже будет. – Через пятнадцать минут все будет хорошо. Хороший врач советовал.

Она судорожно опрокинула горсть таблеток в рот, схватила бутылку и жадно запила.

– Какая гадость, все горит во рту. И внутри все горит. И снаружи. И внутри пекло и снаружи.

– Терпи, скоро все будет хорошо. – ответил я, глотнул из бутылки и обнял ее.

Некоторое время мы сидели молча. Фиолетовый свет пробивался из всех щелей, шторы просвечивали как полиэтилен.

– Бутылку подкинь. – сказал Олег из угла.

Я завинтил колпачок потуже. Руки плохо слушались. Кинул ему бутылку и снова закрыл глаза.

– Коля. – вдруг сказала девушка, – Возьми меня за руку.

Я нащупал ее руку и крепко сжал, чувствуя как пульсирует на руке жилка.

– Все будет хорошо. – повторил я.

– Я устала. – сказала она, – Я очень хочу спать. Мне уже прохладней.

– Спи, все будет хорошо. – повторил я.

Мне показалось что мы сидели вечность и девушка уже уснула, но вдруг до меня донесся ее голос:

– Меня… зовут… Оксана.

– Спи, Оксана. – сказал я и сжал ее руку еще крепче. Жилка пульсировала совсем слабо.

У моих ног что-то стукнуло.

– Пей, бля, я тебе оставил. – раздался издалека пьяный голос Олега.

Я отвинтил колпачок, запрокинул голову и выпил все, что оставалось в бутылке. На миг мне почудилось что стало лучше и отступила жара, но затем голова начала кружиться, кружиться, в висках зашумело, я еще раз открыл глаза – комната плыла и качалась, залитая фиолетовыми клубами света, шторы уже не спасали. Вдруг стало еще светлее. Послышался звон стекла и гул ветра. В глазах все плыло и двоилось, я закрыл их и постранство вокруг завертелось. Не понятно было где верх и где низ. И тут грохнул выстрел.

– С-с-сука! – промычал я. – А обещал меня сначала избавить…

– Получи, блядь! – раздался голос Олега и послышался второй выстрел. И еще один.

Насколько я смог почувствовать, в меня опять ничего не попало. Тогда я собрал последние силы, вынырнул из мутной круговерти и увидел комнату и мельтешащий силуэт на фоне белого окна. Заслоняясь медвежьей шкурой, Олег резко выглядывал наружу как из окопа, выкидывал руку с пистолетом и тут же прятался обратно.

– На, блядь, сука! – орал он и нажимал курок, – На, блядь, звезда-пизда!

Я закрыл глаза и мир вокруг утонул и исчез.

* * *

Когда я открыл глаза, комната была залита оранжевым маревом. Голова гудела и стучала, тело не слушалось, вокруг стояла жара, пространство качалось перед глазами и страшно хотелось пить.

– Оклемался, салага? – услышал я голос Олега.

– Что? – я как мог сфокусировал взгляд и огляделся.

Я все так же лежал на полу. Рядом лежала Оксана, ее тело было твердым и прохладным. В углу на медвежьей шкуре сидел Олег и чистил пистолет.

– Оклемался, говорю?

– Сколько осталось до рассвета? – спросил я.

– Да вот блядь твой рассвет. – сказал Олег и кивнул на окно.

Я встал. Голова закружилась, но я устоял на ногах и подошел к окну. Сначала я не увидел ничего кроме оранжевого света. Потом я подумал что у меня двоится в глазах. Но затем я понял. В воздухе висело солнце, а сбоку плыла Блуждающая звезда – маленький диск с мутной оранжевой короной.

– Олег, блядь… – крикнул я и закашлялся. – Как это? Что это?

– Пиздец отменили. – хмуро сказал Олег. – Она пролетела мимо и уебывает на хуй.

– Ну как это может быть? – крикнул я. – Этого не могло быть! Ученые ведь все проверили, доказали и вычислили!

– Не могло быть? – заорал Олег и подскочил ко мне, – Такие как ты, уебы, думают что много, блядь, знают! Они, блядь, вычислили! Они, суки, подсчитали! Они что, блядь, пили с этой звездой? Они, блядь, ебали ее? Так еб твою мать, откуда они знают про нее, а? Они, суки, думали что это будет как жопой в костер. Я же, блядь, все это читал – и как солнечная система сойдет на хуй с орбиты и как атмосферу сдует к ебеням и про плазму-хуязму и остальную хуйню. Я же, блядь, верил! Колька, мудило! – он схватил меня за плечо и потряс, – Мы же им верили, мудаки! А они нас наебали! Ты понял?

– Ничего не понял. Так все же хорошо? Все же кончилось?

– Что, блядь, кончилось? Для нас все кончилось. – Олег отошел в угол и устало сел на шкуру. – Я ждал когда ты проснешься. У меня как раз осталось два патрона. Избавить.

– Избавить? – я ошарашенно уставился на Олега. – От чего избавить?

– Ты так ни хуя и не понял? – Олег тоскливо посмотрел на меня, – Я так и думал.

– В смысле?

– Как ты будешь жить, блядь? После всего что ты сделал?

– Да Олег, ты что? – я все еще ничего не понимал, – Вон небось сколько народу погибло! Никто про нас никогда не узнает! Свидетелей нет, власти нет, милиции нет… – я на миг запнулся, – Ведь никто нас не видел, да? А если видел – сейчас встанем и уйдем. Уедем! Поехали ко мне в Екатеринбург!

– Мудак ты, – сказал Олег, – Мудаком был, мудаком и помрешь.

Он достал пистолет.

– Олег, ты что? Олег, я прошу тебя! – я рефлекторно вжался в стену.

– Да успокойся, салага, не трону я тебя. Подохнешь своей смертью, понял? Да ведь ни хуя ты не понял… – Олег поднял вверх дуло пистолета и задумчиво положил на него подбородок. – Я в госпитале валялся неделю, блядь, с башкой пробитой. А за это время Лухого на хуй разжаловали и перевели на Камчатку, понял? И замяли к хуям всю историю. И тут хуяк, блядь, приказ, и я в дембеля… Ты, блядь, не знаешь что такое дембель. Это чуять надо сердцем. Два года чуять. Дембель – это когда ты хуяк и свободен! И иди куда хочешь. Я хотел на сверхсрочную пойти. Но после такого, блядь, уже и не залупнешься. Пошел в менты. А тут эта хуйня началась… Да хули с тобой разговаривать? Служи, салага. Долго тебе еще до дембеля. А я человек, блядь. – сказал он сквозь зубы, – А не скоти…

Раздался выстрел и я зажмурил глаза.

* * *

Обойдя дом, я нашел черствую буханку хлеба и пару банок с консервами. Пора было уходить, неизвестно было где хозяева и когда они вернутся. В воздухе заметно свежело. На всякий случай я взял из шкафа пиждак. На улице пахло дымом и весной. Оранжевые блики радостно плясали на выцветших стенах домов, дул теплый ветер, небо было затянуто то ли пеленой дыма, то ли облаками. Сквозь пелену просвечивали два диска – Солнце, большое и желтое, и Блуждающая – маленькая, оранжевая, в лохматой черной коронке. Я спросил дорогу у старухи, безумно танцующей на тротуаре, и пошел на вокзал. Ведь теперь когда-нибудь должны снова пойти поезда? Жалко было выброшенных денег, я даже не запомнил улицу, по которой мы шли. Еще я думал о родителях. Как мама? Как отец? Как братик? В воздухе пахло дымом и весной. Я чувствовал что все страшное позади. Все, что было плохое – закончилось. Теперь все будет хорошо. В конце-концов все должно быть хорошо, верно?

к о н е ц

Леонид Каганов

14 октября 1999, Москва

Сайт автора

Реклама на сайте